ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
УДК: 141.824/827
Андрей Александрович Коряковцев
кандидат философских наук, доцент Уральского
государственного педагогического университета,
Екатеринбург. E-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
АНТИКАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
ИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЭПОХИ:
ПРОБЛЕМА ЕСТЕСТВЕННОИСТОРИЧЕСКИХ ПРЕДЕЛОВ
В МАРКСИСТСКОЙ ТРАДИЦИИ
Первая половина XX в. – эпоха широкомасштабных антикапиталистических
(социалистических и коммунистических) движений. Их основной движущей си¬
лой был промышленный рабочий класс, а одним из влиятельных идейных обосно¬
ваний – марксизм. Эти движения имели разное эмпирическое воплощение, опре¬
деляемое конкретными социальными условиями в той или иной стране. В одних
странах они проявились в виде острого политического конфликта (политической
революции), в других – в виде экономических и политических реформ. Совокуп¬
ность этих движений можно назвать мировой социальной революцией постольку,
поскольку в их результате произошли изменения фундаментальных социальных
институтов и явлений: собственности, государственного устройства, социальной
психологии и социальных отношений. Однако все эти изменения по отношению к
рынку и частной собственности имели характер незавершенного отрицания, ина¬
че говоря, эта социальная антикапиталистическая революция имела незавершен¬
ный характер. Последовательно ее незавершенность прямо или косвенно прояви¬
лась в советском обществе и в «кейнсианской» модели экономики на Западе. В
данной статье рассматриваются причины этой незавершенности. По мнению ав¬
тора, они коренятся в самой социальной природе промышленного рабочего класса
и других социальных слоев, живущих собственным трудом. В свою очередь, их
социальная ограниченность имеет своими предпосылками разделение труда,
свойственное индустриальному производству и отчужденный характер трудовой
деятельности.
Ключевые слова: антикапиталистическая революция, советское общество,
кейнсианство, неолиберализм, К. Маркс, марксизм, Ленин, Бернштейн, разделение
труда, политическое отчуждение труда, рабочий класс.
Рассматривая советскую эпоху, мы можем констатировать досто¬
верно опираясь на большое количество эмпирических данных, что на всем
ее протяжении сохранялись и воспроизводились в тех или иных формах
элементы капиталистического способа производства: деньги, банковская
система, товарообмен, рынок (в том или ином социально-юридическом
статусе) и т.д., словом, все, что выражает товарно-денежные отношения.
Но в то же время советское общественное сознание, по крайней мере в
форме государственной идеологии, воспроизводившей содержание идео¬
логии антикапиталистической революции, не прямо так косвенно претен¬
довало на то, чтобы их превзойти. Даже при поверхностном взгляде на
38

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
советское общество, мы сразу, едва начав его анализ, натыкаемся на про¬
тиворечие между общественной практикой и общественным сознанием
(общественным воображаемым), а так же на противоречия в самой обще¬
ственной практике. Это позволяет сформулировать проблему советского
общества так: оно еще оставалось капиталистическим, уже не будучи та¬
ковым.
Противоречие это содержится в самой точке отсчета советской ис¬
тории – в Октябрьской революции. Она явилась попыткой вытолкнуть
общество за пределы капиталистического развития, но ее деятели вынуж¬
денно воспроизвели элементы капитализма в своеобразной форме, кото¬
рую нам предстоит еще исследовать. Весь революционный процесс, нача¬
тый большевиками в Октябре 1917 г., вся предпринятая ими переделка
социальных связей – это одни сплошные противоречия в практике, проти¬
воречия между намерениями и возможностями. Свидетельств тому нема¬
ло. Раздача земли крестьянам (точнее, легализация захваченной крестья¬
нами у помещиков земли), попытка предельно демократизировать управ¬
ление производством, установив «всеобщий учет и контроль», попытка
тотальной национализации, огосударствления. Признание независимости
прибалтийских республик (включая Финляндию) и вторжение в Польшу.
Декрет о сельхозналоге от 30.10.1918 г. – прообраз будущего продналога,
положившего начало нэпу и запрет на торговлю, усиление хлебной моно¬
полии. Борьба Ленина с «левыми коммунистами» и благословение им же
многих «военно-коммунистических» мер. Административный деспотизм
Троцкого и его же записка о нэпе. Апологетику «военного коммунизма» и
нэп разделяют недели. Одни и те же люди идут сражаться против «агентов
буржуазии» – «на кронштадтский лед», а всего через несколько дней они
же дают «добро» основным требованиям этих «агентов»/
Приведенные противоречия подтверждают, что в ситуации, когда
правили большевики, не они уже господствовали над обстоятельствами, а
обстоятельства господствовали над ними как не познанная, стихийно раз¬
вивающаяся, действительность. Это не познанное абстрактное, как бы
носившееся над их головами, представляло собой существенный, опреде¬
ляющий момент их конкретной практической деятельности. Только этим
можно объяснить противоречивость их практики, унаследованную после¬
дующими поколениями советского руководства и общества в целом. Эти
обстоятельства, укорененные в социально-историческом контексте, со¬
держали истину их революции. Она была выражением более широких и
глубинных социальных процессов, из природы которых проистекало ее
собственное объективное историческое содержание.
Смысл этих процессов раскрывается в их общественном результате,
где они предстают в наиболее развитом и многостороннем виде. Если
каждая новая реальность и теория, ее осмысляющая, является методологи¬
ческим ключом к пониманию предыдущего исторического этапа («анато¬
мия человека – ключ к анатомии обезьяны», по К. Марксу), то понимание
скрытой логики Октябрьской революции и всего мирового революционно-
39

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
го процесса, частью которого она была, коренится в итогах, принадлежа¬
щих нашей современности. И так же, как в случае с советским обществом,
мы должны здесь начать с исторически конкретного, с фактов современ¬
ности, которые осветят нам смысл предыдущего этапа истории.
Основой экономики капиталистических стран всей послевоенной
эпохи продолжает быть рыночный сектор, но сам рынок является управля¬
емым экономическими, политическими и правовыми рычагами со стороны
государства (ограничивается им). Иначе говоря, современное индустри¬
ально развитое общество представляет собой незавершенное отрицание
капиталистического способа производства. Рынок здесь – часть созна¬
тельного механизма опосредствования социальных связей, при котором
производство подчиняется не столько производству прибыли, сколько
производству показателей, определяемых идеально (формально). В этом
механизме состоит суть данной модели капитализма, которую не меняют
ни неолиберализм, ни кейнсианство, ни какая-либо другая социально¬
экономическая стратегия правительств. Эти стратегии представляют собой
только разные варианты реализации этого социального механизма.
Благодаря последнему, буржуазно-бюрократическая корпорация со¬
седствует с «гражданской» буржуазией, не вытесняя ее полностью. Вслед¬
ствие растущего значения капитализированного чиновничества экономи¬
ческая зависимость трудящихся дополнилась их административной зави¬
симостью. Но вместе с тем в результате деятельности того же самого со¬
циального слоя сложилась система социально ориентированного перерас¬
пределения общественного продукта. Она включает в себя разного рода
формы неэкономической оплаты за труд в виде социальных программ и
«бесплатных» социальных услуг. Последние выступают в двоякой форме.
Кроме того, что они представляют собой неэкономическую форму оплаты
труда и являются средством перераспределения общественного продукта в
пользу работающего населения, они выполняют репрессивные функции,
ибо в полном объеме распространяются только на лояльных граждан,
участвующих в производстве (на платежеспособных потребителей).
«Социальные услуги» укрепляют зависимость работников от капитала и
усиливают их заинтересованность в этой зависимости. В современном ин¬
дустриально развитом обществе, которое можно назвать, используя выра¬
жение Маркса, обществом «всеобщей частной собственности», один и тот
же индивид противостоит себе как рабочая сила и как косвенный предста¬
витель капитала, заинтересованный в его власти и во власти основанных
на нем общественных отношений, коль скоро он является держателем ак¬
ций, пользователем кредита, социальных пособий и т.д. [2]. Каждый здесь
подвергнут двойному отчуждению. При этом сила такого отчуждения уве¬
личивается по причине его неосознанности и осознанной заинтересован¬
ности в зависимости от него.
Причиной роста жизненного уровня в послевоенную эпоху стало
именно это незавершенное отрицание частной собственности и рынка в
форме социально ориентированного государственного управления. Оно
40

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
явилось итогом классовой борьбы, шедшей по нарастающей весь XIX в.,
итогом политического, культурного и экономического развития фабрично¬
заводского пролетариата. В XX столетии, впервые в мировой истории, ра¬
бочий класс прямо или косвенно во всех развитых странах мира стал ока¬
зывать непосредственное влияние на общественное развитие. Революци¬
онные события, произошедшие в России в Октябре 1917 г., были наиболее
драматичным, но все же эпизодом этого процесса, однако мощно толк¬
нувшим его вперед. Ленин рассматривал Октябрьский переворот как тол¬
чок для революционных событий на Западе.
Новейшая критика большевизма уже достаточно посмеялась по по¬
воду этих надежд. Но разве они в то время не были оправданы? Разве ак¬
тивизация рабочего движения во всех без исключения развитых странах
мира пригрезилась большевикам? Разве она происходила только благодаря
деньгам германского «госдепа»? Разве не было выступлений пролетариата
в Германии, вылившихся в Ноябрьскую революцию? Разве в Будапеште
вся власть не перешла в руки «однородно-социалистического правитель¬
ства» (Ленин)? Разве большевизм не стал всемирным феноменом? Разве
повсеместное возникновение коммунистических партий от Аргентины до
Швеции не падает именно на конец 1910-х – начало 1920-х гг.? Разве Италия
в начале 1920-х гг. не пережила период «красного двухлетия», а Испания в
1930-е гг. – не была охвачена левым республиканизмом, подавление кото¬
рых привело к установлению фашистских режимов? Разве во Франции в
1936 г. не победил Народный Фронт? Разве Париж в том же году не голо¬
совал преимущественно за коммунистов? Все эти события сливаются в
единую социальную революцию рабочего класса индустриальной эпохи,
занявшую всю первую половину XX в. и имевшую политические и непо¬
литические формы. Ее суть составляет трансформация общественных от¬
ношений, имевшая незавершенный характер именно как антикапитали-
стическая революция. В ее контексте и нужно рассматривать Октябрь¬
ский переворот, так же, как и последующие за ним события.
Большевики ошиблись не в своих надеждах на мировой масштаб ре¬
волюционного протеста, у них имелись все основания для этих надежд.
Они ошиблись позже, полагая, что он потерпел поражение, в то время как
на самом деле он одержал победу – так, как только и могло победить ре¬
волюционное движение индустриальных рабочих, не способных к непо¬
средственно-общественной деятельности: не столько в политической,
сколько в экономической форме. Как указывали Маркс и Энгельс в работе,
опубликованной лишь в 1928 г. «установление коммунизма имеет по су¬
ществу экономический (курсив – А.К.) характер: оно – создание матери¬
альных условий этого объединения (объединения индивидов – А.К.); име¬
ющиеся налицо условия оно превращает в условия объединения» [6,
с. 71]. Массовые протестные выступления рабочего класса, во многом
стимулированные Октябрьской революцией и экономическими успехами
Советского Союза первых десятилетий его существования, вынудили ка¬
питалистов пойти на реформы, по преимуществу экономические. Их ре¬
41

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
зультатом стало вышеупомянутое ограничение рынка, на основе которого
возникла социально ориентированная перераспределительная система,
или паллиативный, распределительный социализм, явление столь же не¬
обходимое, сколь и противоречивое как исторически первая форма неза¬
вершенного отрицания капитала.
С учетом этого факта необходимо признать, что капитализм оказал¬
ся самым недолговечным общественным строем: он просуществовал в
своем «чистом» виде (в виде неограниченного господства буржуазии и
свободной конкуренции) всего сто лет, породив общественные силы, вы¬
ходящие за его пределы. Как и указывал Маркс, «теперешнее общество не
твердый кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся
в постоянном процессе превращения» [3, с. 11]. XX в. и наше время – это
уже история незавершенных форм отрицания капитализма, его превра¬
щенных форм. Но такую, единственно возможную и необходимую победу
индустриального рабочего движения большевики никак не могли предви¬
деть. Хотя ее в общих чертах предвидел Маркс, однако его произведения,
в которых говорилось об этом, были большевикам недоступны в силу их
публикации лишь в период с конца 1920-х по 1970-е гг.
История XX столетия убедительно, практически показала, что все
успешные попытки обобществления производства в условиях индустри¬
альной технологии и свойственного ей разделения труда означают лишь
создание социально ориентированной перераспределительной системы с
тем или иным идеологическим обоснованием (от национал-социализма и
фашизма (как в Германии или Италии) до социализма (как в СССР и соци¬
ально родственных странах) или религиозного фундаментализма (как в
Иране). Это определяет объективный исторический потолок для всех ан¬
тибуржуазных движений промышленной эпохи: верно и точно критикуя
капитализм, вместо него они ничего не в состоянии предложить на прак¬
тике, кроме того или иного варианта перераспределительной системы, от¬
носящейся к нему не иначе, как паллиатив, который сохраняет все его
противоречия и только сглаживает их. Если судить с точки зрения конеч¬
ной цели освободительного движения промышленного рабочего класса –
ликвидации господства капитала, то с необходимостью придется конста¬
тировать, что оно потерпело поражение. Но это поражение было получено
не извне, не со стороны буржуазии, а изнутри, со стороны самого пролета¬
риата. Массовому социально-психологическому типу трудящихся про¬
мышленной эпохи реализация этих конечных целей оказалась не нужна.
Вынудив власть пойти на реформы, его представители удовлетворились
компромиссом с ней. Такой компромисс и воплотился в данном обще¬
ственном устройстве. Однако это означало изменение самого капитализма:
он был вынужден частично социализироваться, признать относительность
рыночных принципов, стать укладом, контролируемым извне, со стороны
капитализированной бюрократии.
Таким образом, промышленный пролетариат, самим своим положе¬
нием в капиталистическом разделении труда противопоставленный миру
42

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
капитала, оказался способен не преодолеть его, а лишь ограничить, под¬
чинив своим потребностям (хотя бы частично) сферу распределения.
Обеспечив господство своих экономических интересов в качестве плате¬
жеспособного потребителя (утвердив экономическую диктатуру в сфере
распределения и в рамках господствующего способа производства), он
реализовал собственную социальную природу с наибольшей полнотой и
раскрыл ее внутреннюю противоречивость. Следовательно, основное про¬
тиворечие нашей эпохи – это уже не столько противоречие между трудом
и капиталом (оно регулируется в пользу рабочей силы, ее житейских по¬
требностей в условиях перераспределительного, паллиативного, социа¬
лизма), сколько противоречие внутри самого труда между его свойствами
средства и потребности, между его необходимостью, всеобщей для всех
людей и вынужденной, частной, принудительной необходимостью для
рабочего класса.
Это противоречие осознается трудящимися в коренном житейском ин¬
тересе: как можно меньше работать и при этом как можно больше получать.
Мы живем в эпоху, когда это противоречие осознается по мере того, как ав¬
тономная личность – результат самостоятельной деятельности – становится
востребованным наукоемким производством. Чем в большей степени про¬
изводительные силы позволяют сокращать время, необходимое для труда,
тем в большей степени индивид потребительской цивилизации нуждается
в его замещении. Но сохраняющееся разделение труда превращает заме¬
щение трудового процесса в общественную проблему: его отрицание оста¬
ется негативным, незавершенным. В этих условиях становится обще¬
ственной проблемой мотивация производительной деятельности, с реше¬
нием которой полностью уже не справляется ни религия, ни светская
идеология, ни материальная заинтересованность. Это порождает психоло¬
гические и культурные эксцессы «общества потребления» как общества
массового досуга. Пока что труд замещает не самодеятельность автоном¬
ной личности, а ее паллиативы, воплощенные в новых технологиях: ком¬
пьютеры и Интернет, кинематограф, наркотики, индустрия развлечений.
Все они выражают общественное нежелание трудиться и действитель¬
ную тенденцию отрицания труда, хотя и не достигшую развитых форм.
Критика труда, критика социального субъекта труда, выражающая
эту тенденцию, поэтому – единственно верная теоретическая позиция, с ко¬
торой можно взирать на современный модернизированный капитализм. Надо
только учитывать, что речь идет о критике труда не от имени и не ради про¬
тивостоящих ему общественных образований (частной собственности, капи¬
тала, государства и т.д.), лишь воспроизводящих ограниченность его предпо¬
сылок. Скорее наоборот, эта критика обусловлена как раз тем, что самый
субъект труда стал на их сторону: вся социальная мерзость, которая вплоть до
XIX в. скапливалась на стороне капитала, в XX–XXI столетиях воспроизве¬
лась на стороне труда. Теперь и весь мир труда, воплощенный в итогах
освободительных движений фабрично-заводского рабочего класса, должен
быть подвергнут критике, как и предыдущая односторонность. Трудность
43

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
заключается в том, что эта критика окажется содержательной только с
точки зрения несравненно более высоких социальных образований, возни¬
кающих в процессе «уничтожения труда» (Маркс, Энгельс) и подразуме¬
вающих переход к творческой самодеятельности в рамках информацион¬
ного производства. Но эти образования следует еще найти и исследовать,
что лежит за пределами нашей темы. В ее рамках нам важно только
учесть, что критика социального субъекта труда (в нашем случае – про¬
мышленного пролетариата и «трудового крестьянства»), раскрытие его
противоречий, содержит ключ к пониманию социальных процессов, в
частности революционных, движущей силой которых он был.
Материал для критики труда народился в результате пролетарских
революций промышленной эпохи. До них имели место только такие ин¬
туиции по этому поводу, как размышления Маркса о «грубом» казар¬
менном коммунизме, рассуждения о «слезинке ребенка» Достоевского,
или о цене революционных преобразований Герцена в его «Письмах
старому другу». Но без конкретного, развернутого осмысления послед¬
ствий революционных движений они зависали в воздухе. Исторически
почетное и необходимое дело критики труда поэтому оставалось в руках
его социальных антагонистов. В этой критике они черпали силу и
правоту, искажая ее гуманистический смысл связью со своими классо¬
выми интересами.
Выходит, для того чтобы подчеркнуть ограниченность большевист¬
ской революции и предпосылок советского общества, совсем не нужно
отделять их ни от промышленного рабочего класса, ни от гражданского
общества индустриальной эпохи в целом, ни от мирового революционного
процесса тех лет, противопоставляя друг другу. Скорее наоборот: эта
ограниченность кроется в их связи. Поэтому нет смысла становиться на
сторону тех или иных противников большевиков: они имели те же самые
социальные и теоретические предпосылки или стояли ниже их. Только так
исследователь может избежать мифа возвращения, чреватого идеологиче¬
скими и теоретическими тупиками, из которых десятилетиями не может
выбраться общественное сознание нашей страны.
Неспособность развернуть научную критику труда служит причиной
провалов в практическом применении теории марксизма, не преодоленных
до сих пор левым движением. Из этого же следует и неспособность левых
обосновать позитивную программу отрицания буржуазных отношений
эпохи «общества потребления». Во многом это связано с тем, что они до
сих пор ориентируются на все ту же социальную силу – фабрично¬
заводской пролетариат, игнорируя его ограниченные социальные возмож¬
ности. Обретаясь в рамках разделения труда, свойственного промышлен¬
ному производству, он способен не на самостоятельное общественное
преобразование, а только на то, чтобы устроиться в нем с удобной для се¬
бя стороны.
Противоречивость промышленного пролетариата на первых порах
проявилась в расколе рабочего класса на «коммунистический» и «социал-
44

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
демократический», а в области теории – в дискуссии между марксистами
рубежа XIX–XX столетий по поводу «рабочей аристократии» и перспек¬
тив пролетарской революции.
Из эмпирического факта улучшения жизни рабочих в развитых
странах на рубеже веков первые последователи Маркса могли сделать и
сделали два принципиально разных вывода. Э. Бернштейн полностью от¬
казался от мировоззренческих и методологических основ марксизма в
пользу неокантианства и заявил об общей несостоятельности марксист¬
ского учения о революционном пролетариате. Главная цель рабочего дви¬
жения – борьба за лучшие условия продажи рабочей силы и комфортное
место в социальной системе капитализма. Социалистические лозунги
необходимы как ритуальная фраза для предвыборных лозунгов, социализм
– это недосягаемый идеал, подобно кантовскому регулятивному принципу
мобилизующий рабочие массы для повседневной борьбы. Лозунг Берн¬
штейна «Конечная цель – ничто, движение – все» имеет кантианскую
подоплеку, он отсылает прямо к «Критике практического разума».
Ленин, осмысляя ту же реальность, в «Что делать?» выдвинул кон¬
цепцию, согласно которой условия повседневной жизни не позволяют рабо¬
чему осознать свои коренные жизненные интересы и выработать социали¬
стическое, небуржуазное сознание. Учитывая опыт XX в., можно к этому
правильному суждению добавить, что фабрично-заводской пролетариат са¬
мостоятельно способен выработать лишь религиозно-консервативное,
националистическое или либерально-потребительское сознание. В рамках
каждого из этих видов сознания практический максимум, на который он
оказывается способен, – это самоорганизация для борьбы за лучшие усло¬
вия продажи своей рабочей силы, за социально ориентированную перерас¬
пределительную систему, не выходящую за рамки капиталистического спо¬
соба производства. Так в XX в. возникают правые идеологии труда, проис¬
ходит идеологическая сублимация [1]. Идеологии прежнего классового гос¬
подства используются для обоснования нового социального порядка, в рам¬
ках которого промышленный рабочий класс удовлетворяет потребности
именно как рабочий класс, не выходя за рамки воспроизводства рабочей
силы.
Следовательно, рассуждал Ленин далее, для борьбы за социализм
необходимы революционеры-профессионалы, способные привнести соци¬
алистические идеи в среду рабочих и создать рабочую партию – авангард
пролетариев, руководящий классовой борьбой рабочих. Иначе говоря, по¬
литическая революция, не имея возможности выйти за пределы разделе¬
ния труда на материальный и духовный, чтобы состояться, должна инте¬
грировать его в себя и развиваться по его законам.
На первый взгляд может показаться, что Ленин последовательно про¬
водит идеи «Манифеста Коммунистической партии». Однако между ними
имеется разница. Социальная теория Маркса подразумевает, что поведение
людей определяют интересы житейского свойства. Пролетариат, по его мыс¬
ли, должен добиться своего освобождения сам, «своею собственной рукой», а
45

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
не посредством знания-разума профессионалов-революционеров, пусть даже
субъективно и объективно связанных с ним. Поэтому Коммунистическую
партию классики марксизма мыслили прежде всего как широкое обще¬
ственное движение, но не как «авангард класса». Они прямо указывали:
«Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабо¬
чим партиям. У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего
пролетариата в целом. Коммунисты отличаются от остальных пролетарских
партий лишь тем, что, с одной стороны, в борьбе пролетариев разных наций
они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности инте¬
ресы всего пролетариата; с другой стороны, тем, что на разных ступенях
развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они
всегда являются представителями интересов движения в целом» [5, с. 437].
Не трудно здесь увидеть связь с поздним учением Маркса о накоплении
непосредственно-общественного содержания в рамках капитализма как предпо¬
сылке преодоления мира отчуждения, капитала и частной собственности
[4, с. 202]. Однако непосредственно-общественное производство, осно¬
ванное на прямом обмене деятельностью и ее продуктами, ассоциирова¬
лось им с фабрично-заводской технологией, и следовательно с фабрично¬
заводским пролетариатом просто потому, что иных в ту эпоху не суще¬
ствовало. Строй, альтернативный капитализму, понимался как единая
всемирная фабрика, в рамках которой происходит обмен трудовыми про¬
цессами. Вся сложность такой перспективы еще не была проявлена исто¬
рически. Однако в рамках классического марксизма, на почве его же ме¬
тодологии и мировоззренческих предпосылок, возможно поставить такой
вопрос: как и почему промышленный рабочий класс, трактуемый самим
Марксом как субъект труда, самоотчуждения, как носитель бесчеловечно¬
сти, станет родителем общества воплощенного гуманизма?
Противоречие между тем, что есть субъект труда, и тем, чем он
должен стать, Маркс, Энгельс и Ленин пытались разрешить одинаково –
посредством его вовлечения в революционную политику. Их всех можно
сравнить с профессором Преображенским из булгаковского «Собачьего
сердца», их трагическую попытку революционизировать мир труда по¬
средством самого труда – с попыткой превращения собаки в человека, а
то, что из этой попытки вышло, случилось с Шариковым. Ибо та практика,
которую пролетарские революционеры находили в современности, имела
неразвитые, отчужденные, превратные формы, и даже революционная,
которая, по их мнению, должна была вести труд к самокритике и само¬
очищению. Это стало очевидно только с высоты современного опыта, ко¬
гда появились новые, «информационные» средства общения, преумножа¬
ющие его возможности, а значит, универсализирующие социальные связи
в гораздо большей степени, нежели фабрично-заводская технология. Тогда
стало ясно, что Маркс ошибся, отождествив непосредственно¬
общественное производство с промышленным, и что выполнение всеоб¬
щих социальных задач он связал с исторически ограниченным субъектом
производства. Его учение осталось поэтому великим теоретическим недо-
46

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
носком, не проработанным и не осмысленным до конца ни им самим, ни
его ближайшими последователями. Научная критика марксизма может
конечно обойтись без мелочного ковыряния в текстах классиков, чем по¬
стоянно занимаются их вульгарные «исследователи». Ограниченность
марксизма, совершенно очевидно, объясняется не субъективными ошиб¬
ками его создателей, а объективной ограниченностью конкретной истори¬
ческой эпохи, не предлагавшей иной технологической основы производ¬
ства, кроме фабрично-заводской.
Итак, в размышлениях Маркса о всемирно-исторической миссии ра¬
бочего класса верно почти все, кроме одного. Если фабричное производ¬
ство не есть непосредственно-общественное, то вывод получается иной,
ставящий под сомнение революционность промышленных пролетариев. В
прямом виде этот вывод сделал Бернштейн, в косвенном – Ленин. Поэто¬
му все претензии к ним должны быть адресованы и к классическому марк¬
сизму, к его внутренней недоработанности и противоречивости.
Оба эти вывода объективно превращали марксизм в просветитель¬
скую теорию рабочего класса, методологически и содержательно регресси¬
рующую в домарксову эпоху. Конечно, Ленин продолжал рассматривать
трудящихся как движущую силу революции, как и Бернштейн – социаль¬
ных реформ, но сами общественные изменения и сама политическая борьба
трактовались тем и другим мыслителем как объект внешнего управления (в
обоих случаях – со стороны специально для этого созданных партийных
органов). Это противоречило исходным методологическим и мировоззрен¬
ческим установкам марксизма. Перефразируя Маркса, по этому поводу Ле¬
нина можно было бы спросить: «кто же революционизирует самих револю¬
ционеров?», а Бернштейна: «кто реформирует самих реформаторов?».
Однако суть дела в том, что все ленинские аргументы, приводимые
им в работе «Что делать?», равно как и аргументы Бернштейна, – не плод
личных заблуждений или коварного замысла. Все они черпаются из прак¬
тики политической борьбы, только в разных общественных условиях. Ле¬
нин в «Что делать?» исходил из реальностей российского общества того
времени, в котором почти напрочь отсутствовали самые элементарные
политические свободы, и даже сама буржуазия была политически зависи¬
ма. Относительно этого общества он был прав. Бернштейн ссылался на
реальность капитализма, уже вступающего в длительный период струк¬
турной перестройки, только на другой манер, в соответствии с уже до¬
стигнутым уровнем экономического, политического и культурного разви¬
тия. Таким образом, подобная мутация марксизма имела объективные со¬
циальные предпосылки. Из этого следует, что «Манифест» Маркса и Эн¬
гельса, «Что делать?» Ленина и «Условия возможности социализма»
Бернштейна одинаково точно отразили потребности рабочего движения,
только на разных стадиях развития его противоречий, в разных социально¬
исторических условиях и в разных идейных формах.
Обосновывая проект пролетарской политической партии, Ленин, хо¬
тел он этого или не хотел, способствовал практическому выражению сущ-
47

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
ностного противоречия политической революции: между объективной
необходимостью для трудящихся масс политики (для защиты прав) и от¬
сутствием у них нужды в ней (в силу погруженности в сферу частных ин¬
тересов). Оно проистекает из самого их положения в системе капитали¬
стического разделения труда индустриальной эпохи: рабочие объективно
противостоят капиталу, будучи лишены собственности на средства произ¬
водства, но коль скоро производство, в котором они участвуют, не являет¬
ся непосредственно-общественным, они противостоят капиталу как
обособленные, случайные индивиды, руководимые частным, а не обще¬
ственным интересом, сплоченные в случайные коллективы. Политическая
деятельность является их потребностью, поскольку только участвуя в ней,
они удовлетворят свои классовые интересы. Но она же не является по¬
требностью эмпирических пролетариев, ибо их жизненные, житейские це¬
ли и задачи лежат вне пределов политической сферы общества.
Политическое отчуждение и самоотчуждение труда сходились в по¬
литической практике большевиков, чтобы породить на свет доселе неви¬
данный феномен: политическое самоотчуждение труда – ситуацию, в
которой отчуждение непосредственных производителей от политики
предпослано их самоотчуждением от нее. Эта ситуация – ключевая для
понимания причин появления и эволюции обществ, подобных советскому,
возникавших и продолжающих возникать из антикапиталистических рево¬
люций. Она объясняет, почему не было никакого практического, прямого
народовластия во время и после Октября, как не было его ни в Великую
французскую революцию, ни в Ноябрьскую в Германии, ни в Венгерскую
начала XX в., как нет его сейчас нигде на Земле, как не будет его в бли¬
жайшем обозримом будущем, по крайней мере до тех пор, пока человече¬
ство окончательно не преодолеет разделение между материальным и ду¬
ховным трудом. Не потому, что кто-то мешал или мешает трудящимся
брать власть в свои руки, а потому, что они сами не в состоянии это сде¬
лать, сдавленные прессом внешней целесообразности и разделения труда в
материальное производство и в сферу частных, изолированных интересов.
Политика как деятельность по организации, защите и изменению социаль¬
ных процессов и институтов, их регулированию и контролю, оставалась и
остается им чуждой по сей день, как и они политике. Это именно их обо¬
юдное самоотчуждение друг от друга. Трудящиеся, конечно, способны
вести политическую и экономическую борьбу, но эта «борьба идет даль¬
ше, чем сами борцы» (Ги Равених). Она требует повседневного, постоян¬
ного участия, и не формального, а практического. Но проблема именно в
том, что для этого они должны перестать быть трудящимися. Решение
проблемы не в превращении в трудящегося кого-то иного, а в уничтоже¬
нии самого труда в самой бытовой повседневности индивидов.
Мы указали на фундаментальный фактор, в котором скрыты проти¬
воречия, определившие предел антикапиталистической революции про¬
мышленной эпохи. Это – объективные, исторически обусловленные, соци-
48

Коряковцев А.А. Антикапиталистическая революция индустриальной эпохи:
проблема естественноисторических пределов в марксистской традиции
альные возможности промышленного рабочего класса. Дальнейшие ис¬
следования покажут, к каким историческим результатам это привело.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1.	Коряковцев А.А. Идеология социального протеста (противоречия и начальный этап
эволюции в советскую эпоху) // СОЦИС : Социолог. исслед. 2010. № 6. С. 35-45.
2.	Коряковцев А.А. Социальные прогнозы К. Маркса // Науч. ежегодник Ин-та фило¬
софии и права Урал. отд-ния Рос. акад. наук. 2012. Вып. 12. С. 70-85.
3.	Маркс К. Капитал. Т. 1. Предисловие к первому изданию // К. Маркс, Ф. Энгельс.
Соч. Изд. 2-е. М. : Политиздат, 1960. Т. 23. С. 5-11.
4.	Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов (первоначальный вариант «Ка¬
питала»). Ч. 2. М. : Политиздат, 1969. 244 с. (Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс ; т. 46, ч. 2).
5.	Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // К. Маркс, Ф. Энгельс.
Соч. Изд. 2-е. М. : Госполитиздат, 1955. Т. 4. С. 419-459.
6.	Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. М. :
Госполитиздат, 1955. Т. 3. С. 7-544.
Материал поступил в редколлегию 28.06.2013 г.
Andrey A. Koryakovtsev, Candidate of Philosophy, associate professor, Chair of
Political Science and Organization of Work with Youth, Ural State Pedagogical University, Eka¬
terinburg. E-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
ANTI-CAPITALIST REVOLUTION OF INDUSTRIAL EPOCH:
PROBLEM OF NATURAL-HISTORIC LIMITS ACCORDING
TO MARXIST TRADISION
Abstract: The first half of the twentieth century was the time of wide-ranged anti¬
capitalist (socialist or communist) movements. Industrial working class was their main driving
force, and Marxism was one of influential ideological source. These movements had different
empirical implementation, which were determined by specific social conditions of the particular
country. Sometimes, these movements appeared in the form of acute political conflict (political
revolution); in other times – in the form of economic and politic reforms. The totality of those
movements could be defined as the worldwide social revolution, which resulted in change of fun¬
damental social institutions and phenomenon: property, states, social psychology, and social rela¬
tions. However, with regard to market and private property, the change was unfinished; in other
words, anti-capitalist revolution unfinished by its nature. The unfinished nature directly or indi¬
rectly revealed itself in the Soviet society, and in Keynesian economics of the Western countries.
The author considers the causes of this incompleteness. According to the author's opinion, they
are rooted in the social nature of industrial working class. In its turn, the preconditions of its lim¬
ited social opportunities are the industrial division of labor, and the alienated character of labor
activity.
Keywords: anti-capitalistic revolution, Soviet society, Keynesianism, neo-liberalism,
K. Marx, Marxism, Lenin, Bernstein, division of labor, political alienation of labor, working
class.
49

ISSN 1818-0566. Научный ежегодник Института философии и права
Уральского отделения Российской академии наук. 2013. Том 13. Вып. 3
The transliteration of the list of literature
(from the cirillic to the latin symbols) is submitted below
BIBLIOGRAFIChESKIJ SPISOK
1.	Korjakovcev A.A. Ideologija social'nogo protesta (protivorechija i nachal'nyj jetap jevoljucii v
sovetskuju jepohu) // SOCIS : Sociolog. issled. 2010. № 6. S. 35-45.
2.	Korjakovcev A.A. Social'nye prognozy K. Marksa // Nauch. ezhegodnik In-ta filosofii i
prava Ural. otd-nija Ros. akad. nauk. 2012. Vyp. 12. S. 70-85.
3.	Marks K. Kapital. T. 1. Predislovie k pervomu izdaniju // K. Marks, F. Jengel's. Soch. Izd.
2-e. M. : Politizdat, 1960. T. 23. S. 5-11.
4.	Marks K. Jekonomicheskie rukopisi 1857–1859 godov (pervonachal'nyj variant «Ka-
pitala»). Ch. 2. M. : Politizdat, 1969. 244 s. (Sochinenija / K. Marks, F. Jengel's ; t. 46, ch. 2).
5.	Marks K., Jengel's F. Manifest kommunisticheskoj partii // K. Marks, F. Jengel's. Soch.
Izd. 2-e. M. : Gospolitizdat, 1955. T. 4. S. 419-459.
6.	Marks K., Jengel's F. Nemeckaja ideologija // K. Marks K., F. Jengel's. Soch. Izd. 2-e. M. :
Gospolitizdat, 1955. T. 3. S. 7-544.
50

Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
637
5
Описанную социально-экономическую систему, пережи¬
вающую сейчас очередную структурную перестройку, можно
назвать буржуазно-бюрократической, поскольку она основана
на скрытом или явном политическом господстве бюрократии,
балансирующей над противоречиями буржуазного гражданского
общества, из него же вырастающей и стремящейся конверти¬
ровать власть в капитал, а капитал — во власть. Как показывает
нынешний финансовый кризис и борьба с ним, без подобной
системы уже не может функционировать ни один развитый
социум.
Дж. Гэлбрейт связывает эту социально-экономическую си¬
стему со становлением наукоемких производств41, иначе го¬
воря, с технико-технологической системой универсального
общения, о которой вел речь Маркс в первом томе «Капитала».
Это бесспорно. Однако Гэлбрейт рассматривает только один
случай этой системы, где она работает в условиях максимиза¬
ции прибыли (наукоемкие западные транснациональные кор¬
порации 1960-х годов). Но она возникала и там, где прибыль
41	Гэлбрейт Д. Новое индустриальное общество. М.: ACT: ООО «Транзит-
книга»; СПб: Terra Fantastica, 2004. С. 28-42.

638
Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
наиболее последовательно была минимизирована и формализи-
рована, представлена как формальный показатель — в совет¬
ском обществе. Значит, американский исследователь указал
недостаточную предпосылку этой общественно-экономиче¬
ской системы. Действительно, эта система не приобрела бы
всемирный и социально-ориентированный характер, если бы
к технико-технологическим факторам ее становления не при¬
соединился фактор субъективный — та самая мировая социаль¬
ная революция промышленного пролетариата, о которой шла
речь выше.
В Grundrisse Маркс обсуждал возможность улучшения жизни
рабочего класса уже в условиях либеральной модели капитализ-
ма42. Казалось, здесь этому ничего не должно было препятство¬
вать. Капиталист заинтересован в высоком спросе на свои това¬
ры, а это предполагает платежеспособное население, состоящее
в основном из рабочих. Следовательно, ему выгодно платить им
максимально высокие зарплаты и поощрять накопление и по¬
требление. Но так дело обстоит только в теории. Дело в том,
что каждый капиталист рассматривает в качестве субъектов
спроса только чужих рабочих. К своим же он относится как
к ненасытным получателям зарплат, которые он снижает при
всяком удобном случае и которые рад бы совсем не платить или
платить не выше минимальной «потребительской корзины» (не
выше стоимости продукта, необходимого для простого воспро¬
изводства рабочей силы). «...Каждому отдельному капиталисту
все рабочие, за исключением его собственных [курсив наш. —
А. К, С. В.], противостоят не как рабочие, а как потребители,
как собственники меновых стоимостей (заработной платы),
денег, которые они выменивают на его товар»43. «Поскольку
дело касается своего рабочего, то каждый капиталист знает, что
противостоит ему не как производитель потребителю и желает
по возможности ограничить его потребление, т. е. его меновую
способность, его заработную плату»44.
Далее Маркс замечает: «Разумеется, каждый капиталист
хочет, чтобы рабочие другого капиталиста были возможно более
42	Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг. (Первоначальный ва¬
риант «Капитала»), В 2 ч. М.: Политиздат, 1980. Ч. 1. С. 242—244.
43	Там же. с. 401.
44	Там же.

Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
639
крупными потребителями его товара. Однако отношение каждо¬
го капиталиста к своим рабочим представляет собой вообще от¬
ношение между капиталом и трудом, существенное отношение.
Но именно отсюда и возникает иллюзия — истинная для каждого
отдельного капиталиста в отличие от всех других, — будто кроме
его рабочих весь остальной рабочий класс противостоит ему как
потребитель и субъект обмена, не как рабочий, а как человек,
тратящий деньги. Забывают о том, что, как говорит Мальтус,
“само существование прибыли, приносимой каким-либо това¬
ром, предполагает спрос, выходящий за пределы того спроса,
который предъявляется рабочим, создавшим этот товар”, и что
поэтому “спрос, создаваемый самим рабочим, никогда не может
быть достаточным спросом”»45.
В итоге получается так, что «...каждый [капиталист. — А. К.,
С. В.] со свой стороны тормозит осуществление интереса дру¬
гого, и результатом этой bellum omnium contra omnes является
не всеобщее утверждение, а наоборот — всеобщее отрицание»46 47.
Иначе говоря, общий Разум буржуазии при либеральной
модели капитализма находится вне ее самой и сама буржуазия
воплотить его не в состоянии.
Носителем общего Разума буржуазии стало подчинившее ее
государство после того, как фабрично-заводской рабочий класс
нанес капитализму серьезный удар в ходе мирового революци¬
онного цикла первой половины XX века, но не смог воспользо¬
ваться плодами этого в условиях промышленного производства
и доминирующих форм разделения труда. Эмансипация рабо¬
чего класса обернулась возвышением чиновников, постепенно,
но неуклонно консолидирующихся в самостоятельный класс
управленцев и стремящихся не только конвертировать свою
власть в капитал, но и превратить все остальное общество в объ¬
ект управления, в административно зависимых работников 47, при
этом реализуя кейнсианскую систему «эффективного спроса».
Таким образом, подобно тому, как буржуазно-просветитель¬
ское «Царство Разума» воплотилось на практике в виде господ¬
45	Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг. (Первоначальный ва¬
риант «Капитала»). В 2 ч. М.: Политиздат, 1980. Ч. 1. С. 402.
46	Там же, с. 102.
47	Коряковцев А. А, Вискунов С. В. Месяц, который никак не может кончиться.
Исторический смысл и уроки «Великого Октября» // Урал, 2008. № 2. С. 212—235.

640
Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
ства капитала, так и чаемая классиками марксизма и продолжа¬
телями их дела диктатура пролетариата в результате социальной
революции промышленной эпохи реализовалась в реальности
в виде диктатуры буржуазно-бюрократической корпорации — бо¬
напартизма, ставшего системным. Эта корпорация господствует
от имени самых широких масс, в том числе и фабрично-завод¬
ского пролетариата, который принял чиновничье-буржуазные
ценности за свои собственные, пролетариата, интегрированного
в чиновничье-буржуазную экономическую и политическую
систему как часть «среднего класса», пролетариата, отказавше¬
гося от борьбы за свои конечные цели — те, которые были сфор¬
мулированы Марксом и Энгельсом в «Манифесте»: создание
бесклассового общества на основе общественной собственности.
История XX столетия убедительно, практически показа¬
ла, что все успешные попытки обобществления производства
в условиях индустриальной технологии и свойственного ей
разделения труда означают лишь создание социально ориен¬
тированной перераспределительной системы с тем или иным
идеологическим обоснованием. Таковым может быть нацио¬
нал-социализм и фашизм (как в Германии или Италии), со-
циализм/коммунизм (как в СССР и в идейно родственных ему
странах) или религиозный фундаментализм (как в Иране). Это
определяет объективный исторический потолок для всех анти¬
буржуазных движений промышленной эпохи: верно и точно
критикуя капитализм, вместо него они ничего не в состоянии
предложить на практике, кроме того, или иного варианта со¬
циально-ориентированной перераспределительной системы,
относящейся к нему не иначе, как паллиатив, который сохраняет
все его противоречия и только сглаживает их.
Если судить с точки зрения конечной цели освободительно¬
го движения промышленного рабочего класса — ликвидации
господства капитала, то с необходимостью придется констати¬
ровать, что революционное движение промышленного рабочего
класса в первой половине XX века потерпело поражение — но
не от буржуазии, а от самих трудящихся. Массовому социаль¬
но-психологическому типу промышленной эпохи реализация
этих конечных целей оказалась не нужна. Вынудив власть пойти
на реформы, его представители удовлетворились компромиссом
с ней. Этот компромисс и воплотился в данном общественном
Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
641
устройстве — «обществе потребления». Но суть дела как раз
в том, что все это — лишь половина истины.
Так же верным будет и то, что вслед за всемирно-историче¬
ским поражением коммунистического фабрично-заводского
пролетариата закономерно последовало и поражение либе¬
ральной модели буржуазного строя. Если классики марксизма
в чем-то и оказались правы, так именно в предсказании этого.
С учетом этого факта необходимо признать, что капитализм
оказался самым недолговечным общественным строем: он про¬
существовал в своем «чистом» виде (в виде неограниченного
господства гражданской буржуазии и свободной конкуренции)
всего сто лет, породив общественные силы, выходящие (хотя бы
частично) за его пределы. Как и указывал Маркс еще в 1867 году,
«теперешнее общество не твердый кристалл, а организм, спо¬
собный к превращениям и находящийся в постоянном процессе
превращения»48. XX век и наше время — это уже история превра¬
щенных форм капитализма. Но такую, единственно возможную
и необходимую победу индустриального рабочего движения
большевики и другие марксисты промышленной эпохи никак
не могли предвидеть. Хотя ее в общих чертах предвидел Маркс,
однако его произведения, в которых говорилось об этом, были
большевикам недоступны, ибо оказались опубликованы лишь
в период с конца 1920-х по 1970-е годы.
Капитализм был вынужден измениться: «социализировать¬
ся», а на деле — бюрократизироваться, смириться с прима¬
том политико-административных связей над экономическими,
поступиться рыночной свободой, признать относительность
рыночных принципов и необходимость внешнего управления
рынком, стать укладом, контролируемым извне, со стороны
капитализированной бюрократии. Теперь он представляет собой
уже форму своего незавершенного и потому — бюрократическо¬
го — отрицания, форму разложения частнособственнических
отношений. Сама бюрократическая система, вырастающая
на нем, есть продукт его разложения.
Удивительно, как подходит к описанию этого общества за¬
мечание Маркса, что вслед за всплеском «грубого коммунизма»
(чьи крайние выражения мы видели в социальных эксцессах
48	Маркс К. Капитал. Т. 1. Предисловие к первому изданию // К. Маркс,
Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. М.: Политиздат, 1960. Т. 23. С. 11.

642
Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
начала XX века) последует коммунизм «еще политического ха¬
рактера, демократический или деспотический»49. Далее Маркс
добавляет: «И в той и другой форме коммунизм уже мыслит себя
как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как
уничтожение человеческого самоотчуждения; но так как он еще
не уяснил себе положительной сущности частной собственности
[то есть, не уяснил ее природу в качестве отчужденной формы
общественного богатства. — А. К., С. В.] и не постиг еще челове¬
ческой природы потребности, то он тоже еще находится в плену
у частной собственности и заражен ею»50. Все черты «всеобщей
частной собственности» здесь сохраняются.
Очевидно, что Маркс в рукописях 1844 года вскрыл фунда¬
ментальную закономерность общественного развития. Обнару¬
женные им общественные законы развития отражают природу
человека в условиях социального отчуждения и его непосред¬
ственного, базового проявления — самоотчужденного труда.
Это позволило ему осветить, хотя бы в самом общем виде, за¬
кономерности снятия этого отчуждения, закономерности раз¬
вертывания коммунизма как «производства формы общения»,
выходящего за рамки частной собственности.
Коммунизм как «всеобщая частная собственность» есть сур¬
рогатный коммунизм, противоречие самому себе, коммунизм,
развивающийся на чуждой ему основе. Он представляет со¬
бой только выражение самоотчуждения в труде, субъективную
природу частной собственности, а не снятия самоотчуждения
и отчуждения как таковых. Поэтому противостоящий ему анти¬
коммунизм (например, в форме антисоветского либерализма со¬
ветской эпохи) по необходимости содержит вполне исторически
обоснованную критику труда.
Таким образом, промышленный пролетариат, самим своим
положением в капиталистическом разделении труда противо¬
поставленный миру капитала, оказался способен не преодолеть
его, а лишь ограничить, заставив считаться со своими потреб¬
ностями (хотя бы частично) в сфере распределения. Обеспечив
господство своих экономических интересов в качестве пла¬
49	Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Экономиче-
ско-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы.
М.: Академический проект, 2010. С. 343.
50	Там же.

Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
643
тежеспособного потребителя (утвердив свою экономическую
диктатуру в сфере распределения и в рамках господствующего
способа производства), он реализовал свою социальную природу
с наибольшей полнотой и раскрыл ее внутреннюю противоречи¬
вость. Основное противоречие нашей эпохи — это уже не столь¬
ко противоречие между трудом и капиталом (оно регулируется
в пользу рабочей силы, ее житейских потребностей в условиях
перераспределительного социализма), сколько противоречие само¬
го труда между его свойствами средства и потребности, между
его необходимостью, всеобщей для всех людей и вынужденной,
частной, принудительной необходимостью для рабочего класса.
Напомним читателю, что это противоречие осознается тру¬
дящимися в коренном житейском интересе: как можно меньше
работать и при этом — как можно больше получать. Мы живем
в эпоху, когда это противоречие становится осознанным по мере
того, как автономная личность — результат самостоятельной
деятельности — становится востребованным наукоемким про¬
изводством. Чем в большей степени производительные силы по¬
зволяют сокращать время, необходимое для труда, тем в большей
степени индивид потребительской цивилизации нуждается в его
замещении. Но сохраняющееся разделение труда превращает за¬
мещение трудового процесса в общественную проблему: его от¬
рицание остается негативным, незавершенным. В количественном
отношении до сих пор господствуют различные формы суррогат¬
ной самодеятельности с отдельными вкраплениями творческой.
При этом господствующие классы индустриально развитых
стран делают все от них зависящее, чтобы сократить простран¬
ство свободы рядовых трудящихся и блокировать элементы про¬
дуктивной самодеятельности в их повседневном существовании.
В этих условиях становится общественной проблемой мо¬
тивация производительной деятельности, с решением которой
полностью уже не справляется ни религия, ни светская идеоло¬
гия, ни материальная заинтересованность. Это порождает пси¬
хологические и культурные эксцессы «общества потребления»
как общества массового досуга. Пока что труд замещает не твор¬
ческая самодеятельность автономной личности, а иные формы
самодеятельности: самодеятельность суррогатная, в лучшем
случае — самодеятельность-хобби, воплощенные в новых техно¬
логиях: компьютеры и Интернет, кинематограф. Все они выра¬
644
Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
жают общественное нежелание трудиться и действительную тен¬
денцию отрицания труда, хотя и не достигшую развитых форм.
Критика труда и его социального субъекта, выражающая
эту тенденцию, поэтому — единственно верная теоретическая
позиция, с которой можно взирать на современный модерни¬
зированный капитализм. Надо только учитывать, что речь идет
о критике труда не от имени и не ради противостоящих ему
общественных образований (частной собственности, капитала,
государства и т. д.), лишь воспроизводящих ограниченность
его предпосылок. Скорее, наоборот, эта критика обусловлена
как раз тем, что самый субъект труда стал на их сторону: вся
социальная мерзость, которая вплоть до XIX века скаплива¬
лась на стороне капитала, в XX—XXI столетиях воспроизвелась
на стороне труда. («В настоящее время труд и капитал в рав¬
ной мере заинтересованы в удержании и расширении своей
власти»51.) Теперь и весь мир труда, воплощенный в итогах
освободительных движений фабрично-заводского рабочего
класса, должен быть подвергнут критике, как и предыдущая
односторонность. Трудность заключается в том, что эта кри¬
тика окажется содержательной только с точки зрения несрав¬
ненно более высоких социальных образований, возникающих
в процессе «уничтожения труда» (Маркс) и подразумевающих
переход к творческой самодеятельности в рамках информаци¬
онного производства. Но эти образования следует еще найти
и исследовать, а это находится за пределами нашей темы. В ее
рамках нам важно только учесть, что критика социального
субъекта труда (в нашем случае — промышленного пролетари¬
ата и «трудового крестьянства»), раскрытие его противоречий,
содержит ключ к пониманию социальных процессов, в част¬
ности, революционных, движущей силой которых он был.
По всему видно, что ограниченность общественной теории
Маркса состоит не в ее революционности и коммунизме, не
в ее отрицательности, как полагает ее вульгарная критика, а,
напротив, в непоследовательности отрицания, не распростра¬
ненного на самый труд и мир труда. Те, кто упрекает марксизм
в «нигилизме», объективно выступают как идеологи труда, как
выразители его жажды самосохранения — и сами, поэтому, до¬
стойны лишь беспощадной критики.
51	Хоркхаймер М. Затмение разума. К критике инструментального разума.
М.: Канон+, Реабилитация, 2011. С. 173.

Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда 645
Согласно Марксу, «уничтожение отчуждения исходит всегда
из той формы отчуждения, которая является господствующей
силой»52. Если современное общество «всеобщей частной соб¬
ственности» есть вместе с тем и общество, в котором господству¬
ет труд (в той общественной форме, в которой он только и спо¬
собен господствовать в промышленную эпоху), то нынешнее
уничтожение отчуждения означает отрицание труда, пока про¬
исходящее в абстрактной форме досуга как всеобщей ценности.
Религия, предлагающая в этих условиях наркоману вместо
веры в чудо, вызванное наркотиком, веру в чудо, источником
которого является Библия, или какая-либо другая «священная
книга», оставляет его в том же пункте, с которого он начал свой
путь наркомана. Этот пункт есть негативное отрицание труда,
которое и есть чудо.
Welfare state как социально-экономическое воплощение ин¬
ституционального социализма и вырастающее на его основе «обще¬
ство потребления», в силу свойственного последнему негативного
отношения к труду, можно считать существенными исторически¬
ми шагами к провозглашенному Марксом «уничтожению труда».
Коль скоро социальное отчуждение реализуется массовыми ин¬
дивидами в процессе и в результате их самоотчуждения в труде,
то это означает уничтожение самой предпосылки отчуждения53:
«Пределом для капитала, — пишет Маркс, — служит то обсто¬
ятельство, что... созидание производительных сил, всеобщего
богатства и т. д., знания и т. д., происходит таким образом, что
трудящийся индивид отчуждает себя самого»54. Сократим это
высказывание: «пределом для капитала» является самоотчужде-
ние индивида в труде, и отметим, что именно оно (самоотчуж-
дение) в современную эпоху, в эпоху «общества потребления»
и в условиях «когнитивного капитализма»55 становится главной
общественной проблемой. Человечество на новом уровне своего
развития сталкивается с той же задачей, которую оно решало
52	Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // К. Маркс,
Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 42. С. 135.
53	В каких формах это происходит в современном мире, рассмотрено в ста¬
тье: Коряковцев А. А. Что такое «молодежная субкультура»? // Урал, 2006. № 9.
С. 86-100.
54	Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг. (Первоначальный ва¬
риант «Капитала»), В 2 ч. М.: Политиздат, 1980. Ч. 2. С. 35.
55	См.: Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. М.: Изд. дом
Гос. ун-та — Высшей школы экономики, 2010. 208 с.

646 Глава 18. Человечество XX и XXI веков сквозь призму критики труда
в ходе неолитической революции: как перейти от присваивающего
хозяйства к производящему? Поскольку ему уже удалось однажды
ее разрешить, то вряд ли оно не сможет это сделать снова на новом
уровне своих производительных сил.

Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
УДК 304.9	https://doi.org/10.25198/2077-7175-2022-5-93
СОВРЕМЕННОЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО:
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДЕЛЫ БЛИЖАЙШИХ СОЦИАЛЬНЫХ ПЕРЕМЕН
И ИХ ОБЩЕСТВЕННЫЙ СУБЪЕКТ
А. А. Коряковцев
Уральский государственный педагогический университет, Екатеринбург, Россия
e-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
Аннотация. Актуальность данного исследования связана с необходимостью пересмотра теорий сов¬
ременного общества, как «западного», так и российского. Это обусловлено всей совокупностью перемен,
происходящих в мире с середины XX века – глобальных не только по широте, но и по глубине общественных
изменений. Они охватывают не только культурные и политические, но и экономические параметры об¬
щественной жизни. При этом они выходят за рамки понятий и методологических приемов, сложившихся
в теориях довоенной эпохи – не только классического марксизма и марксистских школ, но также и их оп¬
понентов: позитивизма, постмодернизма, неолиберализма и так далее. Цель данного исследования состо¬
ит в том, чтобы на основе изучения закономерностей новых мировых социальных процессов разработать
понятия, адекватно их отражающие и с их помощью высветить динамику развития данного общества.
При анализе социальных явлений автор опирался как на классические, так и на современные зарубеж¬
ные и российские теоретические труды. Методологической базой исследования является классический
марксизм, хотя и переосмысленный с точки зрения новых общественных реалий. Исследование носит ме¬
ждисциплинарный характер, поскольку объединяет данные из области социальной философии, истории
и политической экономии.
В статье современное общество взято в динамике общественных изменений и охарактеризовано как
общество незавершенного отрицания рынка. Описан его генезис, исторические формы, свойственные ему
отношения собственности, классовая структура и связанная с ней протестная субкультура, словом, яв¬
ления, имеющие для него системообразующий характер.
Результатом исследования стала разработка таких понятий, как буржуазно-бюрократический
симбиоз, бюрократическая рента и классовая полифония. Последняя оказывается особенно важной для
понимания природы протестной субкультуры, свойственной данному обществу. Она существенно от¬
личается от протестной субкультуры промышленного рабочего класса. Автор определяет ее как суб¬
культуру гражданской самопрезентации. Она выражается в «майданах» – буржуазно-демократических
революциях вторичного типа. В силу социально-психологических особенностей своих движущих сил эта
субкультура сводится к попыткам политических переворотов, не имея возможности революционизиро¬
вать общество в целом.
Данные исследования позволяют сделать вывод об устойчивости описанной социально-экономической
системы в целом. Порождаемый ею социальный протест способен ее только воспроизвести. Автор дела¬
ет вывод о том, что источник общественного развития на поверхности социальной жизни выражается
в противоречиях между группировками господствующего класса. Эти противоречия в настоящее время
обостряются как на международном, так и на внутригосударственном уровне, что за собой влечет оче¬
редную структурную перестройку капиталистического хозяйства.
Ключевые слова: капитализм, рента, бюрократия, класс, кризис, неолиберализм, олигархия, капитал,
рабочий класс, политология.
Для цитирования: Коряковцев А. А. Современное капиталистическое общество: исторические преде¬
лы ближайших социальных перемен и их общественный субъект // Интеллект. Инновации. Инвестиции. –
2022. – № 5. – С. 93–103, https://doi.org/10.25198/2077-7175-2022-5-93.
MODERN CAPITALIST SOCIETY: HISTORICAL LIMITS OF THE COMING
SOCIAL CHANGES AND THEIR SOCIAL SUBJECT
A. A. Koryakovtsev
Ural State Pedagogical University, Yekaterinburg, Russia
e-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
93

А. А. Коряковцев
Abstract. The relevance of this study is associated with the need to revise the theories of modern society, both
“Western” and Russian. This is due to the totality of changes that have been taking place in the world since the
middle of the 20th century – global not only in terms of breadth, but also in terms of the depth of social changes.
They cover not only cultural and political, but also economic parameters of public life. At the same time, they go
beyond the concepts and methodological techniques that developed in the theories of the pre-war era – not only
classical Marxism and Marxist schools, but also their opponents: positivism, postmodernism, neoliberalism, and
so on. The purpose of this study is to develop concepts that adequately reflect them based on the study of the pat¬
terns of new world social processes and, with their help, highlight the dynamics of the development of a given
society.
When analyzing social phenomena, the author relied on both classical and modern foreign and Russian theo¬
retical works. The methodological basis of the study is classical Marxism, although rethought from the point of
view of new social realities. The study is interdisciplinary in nature, as it combines data from the field of social
philosophy, history and political economy.
In the article, modern society is taken in the dynamics of social changes and characterized as a society of in¬
complete denial of the market. Its genesis, historical forms, property relations inherent in it, class structure and the
protest subculture associated with it are described, in a word, phenomena that have a backbone character for it.
The study resulted in the development of such concepts as bourgeois-bureaucratic symbiosis, bureaucratic rent
and class polyphony. The latter turns out to be especially important for understanding the nature of the protest sub¬
culture characteristic of a given society. It differs significantly from the protest subculture of the industrial working
class. The author defines it as a subculture of civil self-presentation. It is expressed in “maidans” – bourgeois-
democratic revolutions of the secondary type. Due to the socio-psychological characteristics of its driving forces,
this subculture is reduced to attempts at political coups, without being able to revolutionize society as a whole.
These studies allow us to conclude that the described socio-economic system as a whole is stable. The social
protest generated by it can only reproduce it. The author concludes that the source of social development on the
surface of social life is expressed in the contradictions between the groupings of the ruling class. These contra¬
dictions are currently aggravated both at the international and domestic levels, which entails another structural
restructuring of the capitalist economy.
Key words: capitalism, rent, bureaucracy, class, crisis, neoliberalism, oligarchy, capital, working class, politi¬
cal science.
Cite as: Koryakovtsev, A. A. (2020) [Modern capitalist society: historical limits of the coming social changes
and their social subject]. Intellekt. Innovacii. Investicii [Intellect. Innovations. Investments]. Vol. 5, pp. 93–103,
https://doi.org/10.25198/2077-7175-2022-5-93.
Введение
Актуальность данного исследования определе¬
на тем, что современная общественная наука дав¬
но испытывает недостаток в обобщающих выводах
относительно современной мировой социально¬
экономической системы, в том числе и российской.
Мы до сих пор не знаем, в каком обществе живем,
каковы его закономерности, понимание которых
позволило бы прогнозировать хотя бы ближайшее
будущее. Популярный термин «капитализм» ничего
не объясняет уже только потому, что активная часть
самой российской «несистемной» оппозиции имеет
своей положительной программой развитие имен¬
но капиталистических отношений. Отсюда следует
необходимость уточнения смысла этого термина
и определения границ его использования. Особен¬
но важно это сделать с учетом политэкономиче-
ского и социально-философского ракурсов, чтобы
определить базовые категории, характеризующие
современное социально-экономическое устройст¬
во. В этом состоит цель нашего исследования. Ис¬
пользуя методологический аппарат классического
марксизма, мы определим современное общество,
обозначив исторические пределы ближайших соци¬
альных перемен и их общественный субъект.
Современной отечественной литературы, спе¬
циально посвященной политической экономии
и социально-философскому анализу современного
общества, почти нет. Это можно объяснить влияни¬
ем позитивизма, культивирующего неприятие тео¬
ретических обобщений или постмодернизма, боя¬
щегося «больших теорий», а может, все дело в том,
что исследователи либо не замечают противоречий
в сложившемся словоупотреблении, либо их удов¬
летворяют господствующие концепции, слабо свя¬
занные с реальностью. Последние мы проанализи¬
руем в статье.
Но прежде кратко ответим на вопрос: каковы
базовые политико-экономические характеристи¬
ки современной общественной системы и в чем ее
исторические истоки?
Общество незавершенного отрицания рынка
В XX столетии в индустриально развитых стра¬
нах мира произошел переход от господства капита¬
ла к господству высшей политической бюрократии.
Случилось это не естественным образом, как счи¬
тают авторы одного новейшего исследования [21,
94
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022

Современное капиталистическое общество: исторические пределы ближайших социальных перемен и их обществен¬
ный субъект
с. 79–87], а насильственно, в качестве непредсказуе¬
мого, но закономерного результата единой мировой
революции [3; 9] – длинной цепочки событий, за¬
нявшей всю первую половину XX века и состоящей
из политических переворотов, вынужденных госу¬
дарственных реформ и экономических кризисов.
Общественный результат этой революции вопло¬
тился в двух социальных формах: в советской сис¬
теме и в системе «западной», обычно увязываемой
с «социальным государством». Позже последняя
трансформировалась под влиянием неолибераль¬
ных практик, однако ими не был ликвидирован ни
один системообразующий институт «социального
государства», все дело ограничилось сокращением
доли перераспределяемого продукта [20, с. 31; 19,
с. 401]. Социальная практика была скорректирова¬
на, но ее социальный субъект остался прежним. Это
говорит о сохранении общественно-экономического
единства между практиками «социального государ¬
ства» и неолиберализма. Они предстают как этапы
эволюции единого общественного устройства.
Ранее [10] мы обозначили общность советской
и «западной» систем по признаку фиксирования
нормы прибыли. Разница между ними в том, что
в условиях преобладания государственной собст¬
венности и так называемой «плановой экономики»,
в условиях полного поглощения крупного и средне¬
го капитала государством, прибыль оказалась мини¬
мизированной, а в условиях «западной» системы –
максимизированной в силу согласования интересов
высшей политической бюрократии и крупной бур¬
жуазии, в силу их политического симбиоза. В обо¬
их случаях можно говорить о ведущей роли высшей
политической бюрократии, присваивающей ренту,
о приоритете политико-административных связей
над экономическими, другими словами, о незавер¬
шенном отрицании рынка, о разных моделях госу¬
дарственного регулирования им (в советской сис¬
теме он сохранялся в неправовой и превращенной
форме [8; 11, с. 616]).
Бюрократическая рента
Попытка раскрыть роль ренты в современном
обществе предпринята в монографии «Рентное
общество. В тени труда, капитала и демократии»
[21]. Однако авторы совершили серьезную ме¬
тодологическую ошибку (см. об этом рецензию
П. Н. Кондрашова [7, с. 19–20]), отождествив ее
с любым прибавочным продуктом и любой общест¬
венной формой его распределения и перераспреде¬
ления, будь то прибавочная стоимость или социаль¬
ные выплаты трудящимся (которые есть часть их
совокупной заработной платы, часть переменного
капитала). Кроме того, они представили ее как не¬
зависимую от труда. Но даже если речь идет о сило¬
вых отношениях, благодаря которым отчуждается
продукт, последний есть не просто «дар природы»,
пусть даже соединенный с «техническими иннова¬
циями» [21, с. 15], он является результатом труда –
целенаправленного воздействия на природный или
общественный материал. Субстанцией частного
присвоения прибавочного продукта, то есть, част¬
ной собственности (отчуждения) в любых ее обще¬
ственных формах, является труд по той причине,
что прежде, чем что-то распределять, его требуется
произвести, целенаправленно изъять из природных
связей и так же целенаправленно обработать. Иска¬
жение авторами отношения между трудом и част¬
ной собственностью (отчуждением), приводит их
к фантастическому допущению «общества без тру¬
да», в котором сохраняются неравенство в распре¬
делении общественных благ и деятельностей.
В современном мире преобладает бюрокра¬
тическая рента. Она представляет собой доход,
взимаемый с капитала в результате перераспре¬
деления части прибыли и является следствием по¬
литической монополии. Но сама по себе она не есть
собственность, не есть капитал и не есть прибавоч¬
ная стоимость. Рента как таковая не есть произво¬
дительная сила: она состоит в отчуждении чужого
дохода, либо полностью (такова феодальная рента,
которая представляет собой отчуждение прибавоч¬
ного продукта либо крестьян, либо ремесленников),
либо частично (такова бюрократическая рента при
капитализме: отчуждение части прибавочной сто¬
имости буржуазии). В этом смысле любая рента
связана с трудом – феодальная непосредственно,
бюрократическая при капитализме – опосредован¬
но, через паразитическое отношение к капиталу, ко¬
торый есть «накопленный труд» [16, с. 443], просто
потому, что труд производит то, что присваивается
частным образом, производит отношения частного
присвоения.
«Западный» вариант незавершенного
отрицания рынка
Мы остановимся на «западном» варианте этой
социальной системы, ибо он, в измененном неоли¬
беральными правительствами виде, был экспорти¬
рован в Россию, породив общественные противоре¬
чия, стимулировавшие социальный протест под са¬
мыми разнообразными идеологическими флагами.
В первые годы после Второй мировой войны
правящие круги западноевропейских стран про¬
должили довоенную политику свободного рынка
и низкой покупательной способности трудящихся.
Дело выглядело так, будто вся предыдущая мировая
социальная революция исчезла в военном пепле.
Но вскоре выяснилось, что это не так.
Два фактора потребовали структурной пере¬
стройки капиталистического хозяйства. Это не¬
обходимость послевоенного восстановления эко¬
номики. Оказалось, что «невидимая рука рынка»
слишком видимо мешала решить эту задачу. Не по¬
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
95

А. А. Коряковцев
могала она противостоять и возможной экспансии
СССР на Запад. Если саморегулирующийся рынок
уже вызвал многочисленные политические револю¬
ции и две мировые войны, то было бы слишком ри¬
скованно возвращаться к нему.
От очередного социального взрыва и неизбежно¬
го в таком случае советского вторжения Запад спас
государственный трансферт в 17 млрд долларов
[2, с. 229], осуществленный правительством США
и названный «планом Маршалла». Он сыграл роль
осинового кола, забитого в чуть живую тушку либе¬
ральной экономики. Добросовестный бельгийский
исследователь Г. Ван дер Вее честно признает его
остановкой действия принципов экономического
либерализма [2, с. 229]. И это произошло под при¬
читания о том, что после реализации плана «пред¬
усматривалось полное восстановление принципов
экономического либерализма», – сообщает он.
Но общество – это не механизм, работающий по
нажатию кнопок. Если что-то удалось в нем при¬
остановить, то это произошло не потому, что вы
удачно нажали на правильную кнопку, а, прежде
всего потому, что само общество уже готово было
к этому и позволило это сделать. Раз оно согласи¬
лось на это – значит, оно уже другое и к прежнему
своему состоянию не вернется.
Так и здесь. В результате плана Маршалла была
модернизирована европейская инфраструктура,
объемы промышленного производства выросли
на 30% и т. д. [2, с. 231]. Нужно подчеркнуть, что
эти успехи были достигнуты не просто благодаря
денежным вливаниям в экономику, а главным обра¬
зом благодаря реформам, ограничивающим рынок,
трансформирующим социальные связи и создаю¬
щим нерыночные механизмы, которые ставят рынку
предел. Это институты социально-ориентированно¬
го перераспределения и системного государствен¬
ного регулирования. Подобную практику можно
назвать революционно-реформистской, ибо она по
своему содержанию означала социальную револю¬
цию, завершающую мировую революцию начала
XX века, а по форме политического воплощения –
правительственную реформу. Таково было завер¬
шение тенденций, впервые описанных Лениным
[12] и знаменующих конец «первоначального» ка¬
питализма, превращение капиталистического спо¬
соба производства из господствующего экономиче¬
ского уклада в уклад, подчиненный политической
бюрократии: извлечение прибавочной стоимости
в данном случае подчинилось бюрократической
ренте, частные интересы капиталистов – интересам
государственного управления.
Трансформация господствующего класса
Политическая бюрократия вступила в симбиоз
с разными группами капитала, и общественный ре¬
зультат этого политического союза зависел от того,
принадлежат ли эти группы финансовому, либо про¬
мышленному капиталу, а так же от степени и форм
их подчиненности политической бюрократии. Все
это, в свою очередь, зависело от национально-исто¬
рических особенностей и условий становления дан¬
ной системы в целом. Последовательность подоб¬
ного превращения капитализма не везде одинакова,
она зависит от национально-исторических условий.
Ошибочно интерпретировать этот симбиоз
как противоречащий интересам всей буржуазии.
Напротив: под давлением обстоятельств немалая
часть буржуазии вписалась в бюрократическую
иерархию, пользуясь государственной гарантией
соблюдения правил конкурентной борьбы. Невер¬
но это понимать и так, что буржуазия стремится
к ренте, чтобы участвовать в ней [21, с. 78–79]. На¬
оборот: она платит государству ренту в виде на¬
логов, получая взамен не привилегии, а только «ес¬
тественные» условия для воспроизводства своих
капиталов. Бюрократия как рентополучатель и бур¬
жуазия как субъект рынка являются абсолютными
антагонистами только в либеральной идеологии.
При определенных условиях между ними возможен
взаимно выгодный союз.
Полного вытеснения прибавочной стоимости
рентой вследствие естественного «стремления»
к ней капитала здесь не наблюдается. Вначале мы
видим воздействие на капитал принудительных
факторов, заставивших его принять новые правила
игры, а потом, когда эти факторы ослабли, капитал
снова проявил враждебность к бюрократическому
«рентополучателю». Последнее воплотилось в иде¬
ологии и практике неолиберализма, однако, непо¬
следовательно. Сам неолиберализм, равно как и его
непоследовательность, стали итогом развития вну¬
тренних противоречий внутри буржуазно-бюрокра¬
тической корпорации.
Новая модель капитализма
в современной идеологии
Новая модель капитализма часто отождествляет¬
ся с феодализмом, сводимому к политико-правовой
иерархии и основанной на ней редистрибуции [21,
с. 196]. Так вопреки принципу историзма, обосно¬
вывается использование категорий, необходимых
для описания феодального общества (например,
«сословие» [21, с. 193]), но совершенно искажаю¬
щих общество современное.
При феодализме и в современном обществе по¬
литико-правовые отношения имеют разный эконо¬
мический базис и подчиняются разной политико¬
экономической логике. Причина сословной (фор¬
мально-правовой) иерархии и господства неэконо¬
мических отношений состояла в неразвитости эко¬
номических связей. Основанием для социальных
различий служили неэкономические (политические,
политико-правовые, сословные и т. д.) различия [14,
96
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022

Современное капиталистическое общество: исторические пределы ближайших социальных перемен и их обществен¬
ный субъект
с. 310–311]. В условиях же современного капита¬
лизма о неразвитости экономических отношений
говорить не приходится. Политико-правовые отно¬
шения господствуют здесь над экономическими не
в силу слабой развитости последних, а по причине
их исторического предела. Они способны обеспе¬
чить общественное развитие только при условии
государственного управления ими – при условии
их незавершенного отрицания. Это предполагает,
что «процесс отделения политической жизни от
гражданского общества» (К. Маркс) воплощён та¬
ким образом, что не политика как таковая, а толь¬
ко самостоятельная политика противопоставле¬
на обществу в качестве недоступной привилегии.
Водораздел классовых (экономических) различий
в данном случае не исчезает (как считают авторы
монографии «Рентное общество» [21, с. 193]), но
перестает быть предпосылкой и условием этого
отделения, став его следствием. Другими слова¬
ми, не политика как таковая противостоит здесь
экономической жизни, а только самостоятельная
политика граждан противостоит власти и суррога¬
там гражданской политической самодеятельности.
Основанием социального господства здесь явля¬
ется неспособность граждан к самостоятельному
политическому действию, порождающая ложные
формы их политической практики.
Заметим, что, называя современное российское
общество «феодализмом», на самом деле высказы¬
вают ему незаслуженный комплимент. Феодализм
– это общество высокой корпоративной солидарно¬
сти: индивид в феодальную эпоху всегда представ¬
лял собой какую-то общность и был защищен ею
[4, с. 31–42]. Современное общество – это общест¬
во социального распада, где корпоративная соли¬
дарность является редким явлением.
Господство политико-правовых и прочих неэко¬
номических связей над экономическими превратно
отражается в «политизме» – теоретических кон¬
струкциях, методологически родственных «эконо¬
мизму» начала XX века. Эти два вида социологиче¬
ского редукционизма – продукт разложения полити¬
ко-экономической теории XVII–XIX веков. Каждый
из них является реакцией на крайности другого,
воплощаясь в абстрагирование от этих крайностей.
Если «экономизм» состоит в рассмотрении тех или
иных явлений социальной жизни в качестве эконо¬
мической функции, то «политизм» рассматривает
их в качестве функции политической. Само выделе¬
ние из общественных наук политологии в качестве
обособленной научной и учебной дисциплины спо¬
собствовало этому. Экспансия политологической
мысли в духе «политизма» привела к тому, что все
политико-экономические категории стали интер¬
претироваться как «метафоры» [21, с. 7], интер¬
претироваться в качестве политико-правовых: «со¬
циальное государство» вместо социально ориенти¬
рованной системы перераспределения, «правовое
государство» вместо буржуазно-бюрократической
корпорации, «гражданское общество» – в значении
«политически активная часть общества» – вместо
авангарда определенного класса и т. д. Это создало
иллюзию, что социально-политическая сфера не
может быть представлена как сфера концентрации
экономических интересов, что она обладает абсо¬
лютной саморегуляцией, подобно свободному рын¬
ку в идеологии laissez-faire.
Современная классовая структура
В современном обществе не трудно обнаружить
своеобразную классовую структуру, отличную от
той, которая была при капитализме XIX века. Не
трудно также найти в ней множество классов и со¬
циальных групп, как новых, так и старых. Кроме
пролетариата и буржуазии, это: средний класс,
креативный класс, нетократия, прекариат, салари-
ат, субэлиты, элиты [21, с. 129]. Как все они друг
с другом соотносятся, читателю, как правило, не
разъясняется, как и не объясняется их обществен¬
ная природа.
Наибольшее внимание обычно уделяется сред¬
нему классу. Современными политологами он
определяется так: «средний класс занимает про¬
межуточное положение между буржуазией и про¬
летариатом, объединяя в своем существовании
основания труда…, но так же ренты и капитала…»
[21, с. 120]. Однако в том же сочинении это опре¬
деление опровергается: «средний класс не имеет
ни одного исключительного основания или призна¬
ка» [21, с. 120], ибо он является «противоречивой
социальной средой» [21, с. 129]. Несмотря на эту
констатацию, далее авторы приписывают «средне¬
му классу» способность «генерировать самые уни¬
версальные перспективы и решения для общества
в целом» [21, с. 130].
В чем причина подобной путаницы? В том, что
понятие «класс» используется не в «ленинском»
смысле (социально-экономический статус крупной
социальной общности, определенный способом
присвоения общественного богатства и объемом
дохода, местом в системе общественного произ¬
водства, ролью в общественной организации тру¬
да и отношением к средствам производства [13,
с. 15]), а в максимально широком социологическом
значении, как «социальная группа» с произволь¬
ными критериями. Здесь игнорируется, что класс
как таковой – это общественное отношение, в ко¬
тором находится определенная группа индивидов,
а не характеристика самой этой группы, способной
пребывать в каких угодно отношениях к обществу.
Социальные группы и индивиды, из которых они
состоят, взятые отвлеченно, «онтологически», как
выражаются авторы монографии, могут не изме¬
няться, но при этом могут изменяться обществен¬
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
97

А. А. Коряковцев
ные отношения, в которых они участвуют (конечно,
в данном случае происходят и изменения в них са¬
мих, но эти изменения вторичны и не обязательно
тотальны). Например, в горьковском Бароне (кото¬
рый является художественным образом опустив¬
шихся российских аристократов) «онтологически»
изменилось не все, когда он оказался «на дне» (на¬
пример, он не утратил свои сословные замашки, те
или иные элементы характера, эстетические вкусы
и т. д.). Но он изменился социально, изменилась его
социально-экономическая, классовая принадлеж¬
ность.
Классы могут включать в себя сословия, иначе
говоря, экономические различия могут дополняться
различиями правовыми. Но экономические разли¬
чия, следовательно, экономические классы, сами
по себе, не противостоят различиям правовым, не
исключают сословия сами по себе. Это происходит
лишь в воображении современных политологов,
в трактовке которых «экономические классы …
переформатируются в сословные социальные груп¬
пы» [21, с. 193], «ни в сословной Российской им¬
перии, ни в советском обществе доминирующая
система стратификации не определялась экономи¬
ческими классами» [21, с. 211]. В подобных выска¬
зываниях не трудно увидеть попытку скрыть веду¬
щую роль экономических интересов.
Явление, названное «средним классом», пред¬
ставляет собой пример того, что можно назвать
классовой полифонией – совпадением в жизне¬
деятельности социально значимой группы ролей
и функций разных классов. Типичная ситуация
западноевропейского гражданина послевоенной
эпохи такова: он продает свою рабочую силу, рабо¬
тая на заводе, имея личный банковский счет и про¬
центы с акции предприятия, на котором трудится,
зарабатывает извозом на собственном автомобиле,
его дети учатся бесплатно или он сам получает го¬
сударственные субсидии и медицинские услуги.
Здесь мы видим, как в индивидуальной обществен¬
ной практике сходятся роли рабочего класса, мелко¬
го буржуа, рантье и административно-зависимого
работника. Все это, вместе взятое, становится при¬
чиной стабильно высокого дохода. Именно благода¬
ря этой классовой полифонии, сложившейся в усло¬
виях «социального государства», и преодолевается
абсолютное обнищание пролетариата. Но сама она
стала возможной не благодаря «рыночным обме¬
нам» и их органичному развитию [21], а благодаря
превращению рабочего класса в «центр обращения
капитала» (К. Маркс) в условиях принудительно¬
го, но незавершенного отрицания рынка. Эта при¬
нудительность выражается в том, что едва только
она ослабевает (в условиях неолиберальной моде¬
ли), как исчезает и классовая полифония, лежащая
в основе межклассового компромисса: на их место
возвращаются классовая однозначность и классо¬
вый антагонизм, выражающиеся в массовых про¬
тестных движениях.
Методологическое значение понятия классовой
полифонии состоит не только в том, что оно возвра¬
щает категории класс ее прежнее политэкономи-
ческое содержание, обозначающее экономические
отношения, в которых находится социальная груп¬
па. Оно помогает объяснить, почему средний класс
не является и не способен стать самостоятельным
политическим субъектом, будучи якобы «идеологи¬
чески нейтрален» [5, с. 363], как говорят, пытаясь
представить его в качестве надклассового феноме¬
на. Совсем наоборот: являя собой в повседневной
общественной реальности живую концентрацию
(ensemble) конкретных классовых позиций и имея
разнонаправленные экономические интересы, его
представители оказываются втянутыми в классо¬
вую борьбу. Они участвуют в ней не в качестве еди¬
ного, самостоятельного социального субъекта, но
объекта политических манипуляций, растаскива¬
емого по разным политико-идеологическим полю¬
сам. Именно по той причине, что «средний класс»
не является идеологически нейтральным, он может
поддерживать самые разнообразные политические
силы.
Особенности социального протеста
в современном обществе
В условиях стабильно работающего «социаль¬
ного государства», социальные проблемы и про¬
тиворечия не исчезают, но переводятся в «спящий
режим». Это имеет фундаментальные последствия
для промышленного рабочего класса.
Всю историю XX столетия можно предста¬
вить как историю его двойного уничтожения. Его
не удалось расстрелять на московских баррикадах
1905 года и в Мадриде в 1939. Он добровольно стал
«центром накопления капитала» [17, с. 233–234]
в условиях дешевого кредита и «социального госу¬
дарства», просто перестав быть революционным ра¬
бочим классом и превратившись в одного из клас¬
сов-собственников. Маркс однажды заметил, что
рабочий класс существует, только борясь против
капитала [15, с. 54]. По этой логике данное унич¬
тожение революционного рабочего класса есть его
самоуничтожение, его субъективное уничтожение
как политически самостоятельного класса.
Во второй раз рабочий класс капиталистическо¬
го «центра» был уничтожен объективно вместе со
своей материальной основой, с промышленными
средствами производства, которые в эпоху неолибе¬
рализма были экспортированы в «Третьи страны».
В условиях отсутствия революционного рабо¬
чего класса марксистская политология, рожденная
в условиях XIX – начала XX века, стала фразой, не
имеющей никакого социально-практического зна¬
чения, а ее сторонники – вариантом субкультуры
98
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022

Современное капиталистическое общество: исторические пределы ближайших социальных перемен и их обществен¬
ный субъект
исторической реконструкции. В протестной иде¬
ологии возник вакуум. Его заполнили идеи, выра¬
ботанные обществом в условиях неолиберализма
и кризиса СССР. Сформировалась своеобразная
протестная субкультура, которую мы назовем суб¬
культурой гражданской самопрезентации. Она от¬
ражает социально-психологические особенности
и мировоззрение индивидов, живущих в условиях
классовой полифонии, буржуазно-бюрократиче¬
ского симбиоза и, вместе с тем, распада межклас¬
сового компромисса и свертывания «социального
государства». Она испытала влияние идей пост¬
модернизма, консьюмеризма и неолиберализма
(в условиях современной России можно упомянуть
еще о неосоветизме), она эклектична и избегает вся¬
кой определенности, практичности, программно¬
сти и конструктивности. В ней отсутствуют обще¬
ственные цели, ее участник не способен осознать
общественную цель как личную, а личную – как
общественную. Со всей ясностью в ней выраже¬
на и осознана только одна цель: самопрезентация
личной добродетели на основе остро переживаемой
виктимности. Достигается эта цель моральным не¬
годованием и абстрактным желанием обществен¬
ных перемен. В этом состоит радикальное отличие
данной протестной субкультуры от доминировав¬
шей в XIX веке и начале XX, в которой, конечно,
тоже реализовывались личные цели, но только в ка¬
честве подчиненных.
Так же друг от друга их отличают формы пра¬
ктической реализации. Социальный протест рево¬
люционного рабочего класса выражался в поли¬
тической самоорганизации и попытках разрушить
сам капиталистический способ производства (за¬
бастовки, партийная и профсоюзная работа (в том
числе подпольная), захваты предприятий, воору¬
женные восстания и т. д.). Сторонники граждан¬
ской самопрезентации выражают свой социальный
критицизм по преимуществу лишь посредством
митингов или «акций», на которых они объявляют
свои пожелания.
Подобное политическое поведение можно на¬
блюдать не только на постсоветском пространстве,
но и повсюду в зарубежной Европе и США, как
показали события второй половины 10-х – начала
20-х гг. Европейские забастовки в это время име¬
ли локальный характер и ограничивались экономи¬
ческими требованиями. Тогда как в такой стране
«капиталистической периферии», как Индия, заба¬
стовочное движение в те же годы охватывало всю
страну и нередко под политическими лозунгами.
Идейная эклектичность и декларативность куль¬
туры гражданской самопрезентации отражают со¬
циальную эклектичность и социальную беспомощ¬
ность ее социальной базы, не способной осознать
собственные классовые интересы в силу их про¬
тиворечивости. По этой причине ее представители
с легкостью становятся объектом внешних полити¬
ческих манипуляций. Практически они выражают
себя в майданах или «цветных»/«оранжевых» ре¬
волюциях.
Для научного описания современного протест¬
ного движения эти понятия необходимо отделить от
понятия «социальная революция». Они появились
в российских СМИ как инвективы, обозначающие
любой социальный протест на постсоветском про¬
странстве и дискредитирующие его как управляемые
из-за рубежа. Отчасти это действительно так. Напри¬
мер, трудно отрицать иностранное вмешательство
в события на киевском майдане в 2013–14 гг.
Но дело в том, что иностранное вмешательство
присутствует почти в любой «настоящей» буржу¬
азно-демократической революции. Вспомним роль
швейцарских проповедников в Нидерландском
восстании XVII–XVIII столетий [18, с. 74–120],
поддержку французской дипломатией американ¬
ских борцов за независимость [22] или влияние
американских и английских идей на французских
революционеров XVIII века [1, с. 31]. Почти любой
буржуазно-демократический революционный про¬
цесс прошлого испытывал влияние из-за границы –
идейное, политическое или организационное.
Иногда говорят, чтобы опорочить тот или иной
социальный протест, что он «управляем» и даже
не уточняют, что «извне». Но неуправляемыми
социальными протестами были только стихийные
бунты средневековья. Однако уже в Новое время
управляемость социальным протестом, его созна¬
тельность, целенаправленность, нарастает. По¬
является проект самостоятельно действующей, но
централизованно руководимой профессионалами,
рабочей партии, реализованный впервые англий¬
скими чартистами, а потом во многих индустриаль¬
но развитых странах мира.
Одним словом, нет ясности в том, чем «настоя¬
щая» революция отличается от симулякра. Во вре¬
мя политических сумерек любой социальный про¬
тест представляется в оранжевых тонах, но в этом
случае теряется грань, разделяющая науку от про¬
паганды.
Говорить в негативном смысле о «майдане»
имеет смысл, только чтобы указать на определен¬
ную сторону события, связанную со стремлением
той или иной группировки господствующего клас¬
са оседлать возмущение социальных низов. Но сам
их протест в целом к данному моменту не сводится.
Тем более ошибочно в «майданной» стороне дела
видеть причину восстания. Политическая манипу¬
ляция способна определить его формы, идеологию,
риторику и т. д., она является одним из следствий,
но не единственной и довлеющей причиной. Любой
социальный протест, даже если он внешне, со сто¬
роны своих программ, выглядит убого, обозначает
какую-либо социальную проблему. Если предста¬
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
99

А. А. Коряковцев
вить социальный протест не как борьбу классов,
а как результат влияния особой политтехнологии,
то возникнет вопрос: почему не сработала полит¬
технология антимайдана? На каждую политтехно¬
логию может явиться альтернативная политтехно¬
логия, но причины, по каким одна из них оказыва¬
ется сильнее другой, находятся вне политтехноло¬
гий самих по себе.
«Майданная» идеология
Все это лишь обостряет вопрос: чем являются
многочисленные «майданы», происходящие в пост¬
советскую эпоху на постсоветском пространстве?
Чтобы ответить на него, обратим внимание на то,
что воображают о себе их участники.
С конца 80-х гг. они выступают либо под либе¬
ральными, либо под неосоветскими лозунгами, что
в обоих случаях представляет собой выражение
мифа возвращения. Это ни коим образом не соци¬
альная революция, а варианты реставрации, упако¬
ванные в иллюзии буржуазно-демократических (ча¬
сто в духе национал-либерализма) или социально¬
утопических идеалов веков XVIII–XIX (если иметь
в виду не букву, а логику социального конструиро¬
вания). Или, точнее, так: по идеологической фор¬
ме – перед нами революция (буржуазно-(социал-)
демократическая) или даже «социалистическая»,
по объективному результату – реставрация.
В итоге мы имеем движение, не порождающее
в обществе новые общественные связи (оно само
этого не хочет, предполагая вернуться к старым),
а только подчиняющее общество новым властным
группировкам господствующего класса при воспро¬
изведении всей прежней системы собственности
и социальной структуры. Возьмем, к примеру, крах
Советского Союза – самый грандиозный переворот
из всех, случившихся в странах советского блока.
Если оставить в стороне его идеологические формы
(«борьба с Империей, тоталитаризмом, ГУЛАГом»
и т. д.), то окажется, что он свелся к легализации ры¬
ночных отношений, развивавшихся десятилетиями
в недрах советского общества (в разном правовом
статусе), но породить какие-то качественно новые
социальные связи его движущие силы оказались не
способны. Дело свелось частично к перестановке
прежних общественно-экономических элементов,
частично к экспорту политических, экономических
и идеологических институтов из-за рубежа в соот¬
ветствии не столько с общественными потребно¬
стями, сколько с общественными иллюзиями. То же
самое мы можем сказать об остальных «майданах»
последнего десятилетия (Украина, Белоруссия, Ка¬
захстан, Киргизия). Все они являли собой попытку
(иногда успешную, когда происходила трансфор¬
мация политических институтов в пользу новых
элит) политического переворота без социальной
революции. Все они были по форме буржуазно-де¬
мократическими революциями «вторичного» типа,
повторяющие своих великих предшественниц без
революционизирования общества. Нам обещали
марлезонский балет, а показали тверк.
Инверсия протестных настроений
Почему так случилось?
Сторонники «майданной» концепции не в силах
ответить на этот вопрос потому, что упирают на ма-
нипулируемость движением. Отчасти это верно. Но
они упускают из виду существенное обстоятельст¬
во: протестующие обманываются сами! Никто не
заставлял южноуральских шахтеров в конце 80-х гг.
выступать за приватизацию, никто не гнал хабаров¬
чан на улицы заступаться за бывшего лидера ОПГ
С. Фургала, никто не заставлял минчан приходить
на оппозиционные митинги в 2019 г. И так далее.
Все это они делали в полном соответствии со своей
картиной мира и с тем уровнем политического со¬
знания, которое у них имелось. В этом выражался
архаичный мифологизм их политической субкуль¬
туры, ориентированной на искренние поиски воо¬
бражаемых друзей и заступников. В принципе, нет
разницы, идёт ли речь о мистическом персонаже,
политическом авантюристе или об опальном пред¬
ставителе господствующего класса. Во всех случа¬
ях мы имеем дело с поиском справедливости в рам¬
ках мифологического сознания социальных групп,
которые утратили самосознание творца истории.
Следовательно, перед нами не просто буржу¬
азно-демократические революции. Перед нами
движения самих граждан, не способных осознать
собственные интересы и самоорганизоваться, по¬
этому ищущих чужие политические организации
и защищающих чужие интересы. Благодаря этому
самообману их протест способен лишь скрыть ре¬
акционное практическое содержание их политиче¬
ских действий.
Так современное протестное движение прихо¬
дит в противоречие с самим собой, становясь сво¬
еобразной оппозицией Шрёдингера и обеспечивая
устойчивость данной социальной системы. Источ¬
ник развития последней оказывается отличным от
схемы противостояния сторонников «рыночных
обменов», представленных буржуазией и «рентной
тенденции», чьим проводником объявлена государ¬
ственная бюрократия [21, с. 197, 221].
Вывод
Так современный социальный протест своей
собственной политической культурой задает предел
себе сам. На практике, даже в случае политической
победы, он способен только воспроизвести прежние
отношения господства. Однако в самой господст¬
вующей буржуазно-бюрократической корпорации
имеются противоречия, например, между финансо¬
вым и промышленным капиталом и разными груп¬
100
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022

Современное капиталистическое общество: исторические пределы ближайших социальных перемен и их обществен¬
ный субъект
пировками высшего чиновничества. Данные проти¬
воречия способны обостриться в случае внешнего
давления, многократно увеличившегося с началом
эпохи неомеркантилизма [6]. В этих условиях про¬
исходит раскол элит на «компрадорские» и «патри¬
отические» группировки, каждая из которых опира¬
ется на контролируемый сегмент гражданского об¬
щества. Конкретные формы этого раскола зависят
от социальных, экономических и идейных ресурсов
власти. На Украине такой раскол произошел в 2014
году и вылился в популистские меры правительст¬
ва и государственное поощрение уличного терро¬
ра. В России раскол оказался вытесненным в Ин¬
тернет-пространство, а в обществе нейтрализован
правительством с помощью политики «сбережения
нации», трансфертных платежей в пользу малои¬
мущих и мер по стимулированию промышленного
развития. На Западе мы видим, как под давлением
США правительства европейских стран принима¬
ют решения, в условиях энергетического кризиса
угрожающие национальным интересам стран ЕС
и в первую очередь – промышленному капита¬
лу. Это чревато столкновением интересов разных
буржуазно-бюрократических группировок и пере¬
форматированием буржуазно-бюрократического
симбиоза, в котором место финансовой олигархии
может занять промышленное, прогрессистское,
лобби. Капиталистическое общество входит в эпо¬
ху новой структурной перестройки.
Литература
1.	Быховский Б. Э. Философия американского просвещения. // Американские просветители. Избран¬
ные произведения в двух томах. Т. 1. – М.: «Мысль», 1968. – С. 5–65.
2.	Ван дер Вее Г. История мировой экономики. 1945-1990. – М.: Наука, 1994. – 413 с.
3.	Грациози А. Война и революция в Европе 1905-1956. – М.: «Российская политическая энциклопе¬
дия» (РОССПЭН), 2005 – 288 с.
4.	Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. – М.: «Искусство»,
1990. – 396 с.
5.	Киселев К. В. Миф о среднем классе: основания конструирования и политические функции //
Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. –
2008. – № 8. – С. 355–364.
6.	Колташов В., Коряковцев А. Новейший поворот в мировой экономике. – Эксперт-Урал. – № 23
(799). – 2019. – С. 32.
7.	Кондрашов П. Вероятное будущее глобализирующегося капитализма: рентное общество. // Сво¬
бодная мысль. –2021. – № 6. – С. 15–24.
8.	Корнаи Я. Дефицит. – М.: «Наука». – 608 с.
9.	Коряковцев А. Предпосылки институционального этапа развития социальной работы. // Научный
ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. – 2008. –
Вып. 8. – С. 137–154.
10.	Коряковцев А. Современная трансформация капиталистического общества и актуальность ме¬
тодологии классического марксизма. // Философские науки. – 2021. – № 4. – С. 133–159. https://doi.
org/10.30727/0235-1188-2021-64-4-133-159.
11.	Коряковцев А., Вискунов С. Марксизм и полифония разумов. – М., Екатеринбург: Кабинетный
ученый. – 2017. – С. 684.
12.	Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма // Ленин В. И. Полное собрание сочине¬
ний. 5-е изд. – М.: Издательство политической литературы, 1969. Т. 27. С. 299–426.
13.	Ленин В. И. Великий почин. // В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. 5-е изд. – Т. 39. – М.: Из¬
дательство политической литературы, 1970. – С. 1–29.
14.	Маркс К. К критике гегелевской философии права. // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. –
Т. 1. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 219–368.
15.	Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. – Т. 3. – М.:
Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 7–544.
16.	Маркс К. Наемный труд и капитал. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. – Т. 6. – М.: Госу¬
дарственное издательство политической литературы, 1957. С. 428–459.
17.	Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1857-1858 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание
сочинений. – Т. 46. – Т. 1. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1968. – С. 20–284.
18.	Пиренн А. Нидерландская революция. – М.: Государственное социально-экономическое издатель¬
ство, 1937. – С. 572.
19.	Стедмен-Джоунз Д. Рождение неолиберальной политики. От Хайека и Фридмена до Рейгана и Тэт¬
чер. – Москва ; Челябинск : Социум ; Мысль, 2017. – С. 401. – 522 с.
20.	Харви Д. Краткая история неолиберализма. – М.: Поколение, 2007. – 288 с.
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
101

А. А. Коряковцев
21.	Фишман Л., Мартьянов В., Давыдов Д. Рентное общество. В тени труда, капитала и демократии:
монография. – М.: Изд. дом «Высшей школы экономики», 2019. – 416 с.
22.	Jonatan R. Dull. A Diplomatic History of the American Revolution. – Yale University Press, 1987. – 229 p.
References
1.	Bykhovsky, B. E. (1968) [Philosophy of American education]. Amerikanskiye prosvetiteli [American
enlighteners]. Vol. 1. M oscow: «Thought», pp. 5–65. (In Russ.).
2.	Van der Vee, G. (1994) Istoriya mirovoy ekonomiki. 1945–1990. [History of the world economy. 1945–
1990]. Moscow: Science, 413 p.
3.	Graziosi, A. (2005) Voyna i revolyutsiya v Yevrope 1905–1956 [War and revolution in Europe 1905–1956].
Moscow: «Russian Political Encyclopedia» (ROSSPEN), 288 p.
4.	Gurevich, A. Ya. (1990) Srednevekovyy mir: kulʹtura bezmolvstvuyushchego bolʹshinstva [Medieval
world: the culture of the silent majority]. Moscow: «Art», 396 p.
5.	Kiselev, K. V. (2008) [The myth of the middle class: the foundations of construction and political functions].
Nauchnyy yezhegodnik Instituta filosofii i prava Uralʹskogo otdeleniya Rossiyskoy akademii nauk [Scientific
Yearbook of the Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences]. Vol. 8,
pp. 355–364. (In Russ.).
6.	Koltashov, V., Koryakovtsev, A. (2019) Noveyshiy povorot v mirovoy ekonomike [The latest turn in the
global economy]. – Expert-Ural. Vol. 23 (799), pp. 32.
7.	Kondrashov, P. (2021) [Probable future of globalizing capitalism: rental society]. Svobodnaya myslʹ [Free
thought]. Vol. 6, pp. 15–24. (In Russ.).
8.	Kornai, J. (1990) Defitsit [Deficit]. Moscow: «Science», 608 p.
9.	Koryakovtsev, A. (2008) [Prerequisites for the institutional stage of development of social work]. Nauchnyy
yezhegodnik Instituta filosofii i prava Uralʹskogo otdeleniya Rossiyskoy akademii nauk [Scientific Yearbook of the
Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences]. Vol. 8, pp. 137–154. (In
Russ.).
10.	Koryakovtsev, A. (2021) [Modern transformation of capitalist society and the relevance of the
methodology of classical Marxism]. Filosofskiye nauki [Philosophical sciences]. Vol. 4, pp. 133–159, https://doi.
org/10.30727/0235-1188-2021-64-4-133-159 (In Russ.).
11.	Koryakovtsev, A., Viskunov, S. (2017) Marksizm i polifoniya razumov [Marxism and polyphony of
minds]. Moscow, Yekaterinburg: Armchair scientist, 684 p.
12.	Lenin, V. I. (1969) Imperializm kak vysshaya stadiya kapitalizma [Imperialism as the highest stage
of capitalism]. Moscow: Publishing house of political literature, Vol. 27, pp. 299–426. (In Russ.).
13.	Lenin, V. I. (1970) Velikiy pochin [Great initiative]. Full composition of writings. 5th ed. Vol. 39. Moscow:
Publishing house of political literature, pp. 1–29. (In Russ.).
14.	Marx, K. (1955) K kritike gegelevskoy filosofii prava [To the criticism of the Hegelian philosophy of law].
Collected Works. Vol. 1. Moscow: State publishing house of political literature, pp. 219–368. (In Russ.).
15.	Marx, K., Engels, F. (1955) Nemetskaya ideologiya [German ideology]. Works. 2nd ed. Vol. 3. Moscow:
State publishing house of political literature, pp. 7–544. (In Russ.).
16.	Marx, K. (1957) Nayemnyy trud i kapital [Hired labor and capital]. Works. 2nd ed. Vol. 6. Moscow: State
Publishing House of Political Literature, pp. 428–459. (In Russ.).
17.	Marx, K. (1968) Ekonomichesko-filosofskiye rukopisi 1857–1858 g. [Economic and philosophical
manuscripts of 1857–1858] // Collected works. Vol. 46. No. 1. Moscow: State Publishing House of Political
Literature, pp. 20–284. (In Russ.).
18.	Pirenne, A. (1937) Niderlandskaya revolyutsiya [The Dutch Revolution]. Moscow: State socio-economic
publishing house, 572 p.
19.	Stedman-Jones, D. (2017) Rozhdeniye neoliberalʹnoy politiki. Ot Khayyeka i Fridmena do Reygana
i Tetcher [The birth of neoliberal politics. From Hayek and Friedman to Reagan and Thatcher]. Moscow;
Chelyabinsk: Socium; Thought, pp. 401. 522 p.
20.	Harvey, D. (2007) Kratkaya istoriya neoliberalizma [A Brief History of Neoliberalism]. Moscow:
Generation, 288 p.
21.	Fishman, L., Martyanov, V., Davydov, D. (2019) Rentnoye obshchestvo. V teni truda, kapitala i demokratii
[Rental society. In the shadow of labor, capital and democracy]. Moscow: Ed. house of the Higher School of
Economics, 416 p.
22.	Jonathan, R. Dull. (1987) A Diplomatic History of the American Revolution. Yale University Press, 229 p.
102
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022

Современное капиталистическое общество: исторические пределы ближайших социальных перемен и их обществен¬
ный субъект
Сведения об авторе:
Андрей Александрович Коряковцев, кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры филосо¬
фии, социологии и культурологии, Уральский государственный педагогический университет, Екатерин¬
бург, Россия
ORCID ID: 0000-0002-1745-0361
e-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
Статья поступила в редакцию: 12.04.2022; принята в печать: 19.08.2022.
Автор прочитал и одобрил окончательный вариант рукописи.
Information about the author:
Andrey Alexandrovich Koryakovtsev, Candidate of Philosophy, Associate Professor, Associate Professor of
the Department of Philosophy, Sociology and Cultural Studies, Ural State Pedagogical University, Yekaterinburg,
Russia
ORCID ID: 0000-0002-1745-0361
e-mail: akoryakovtsev@yandex.ru
The paper was submitted: 12.04.2022.
Accepted for publication: 19.08.2022.
The author has read and approved the final manuscript.
Интеллект. Инновации. Инвестиции / Intellect. Innovations. Investments • № 5, 2022
103

Трехгравый дракон современного кризиса
(учение классиков марксизма о кризисе капиталистического
общества; философско-методологический аспект).
The three-headed dragon of the modern crisis (theory of classical Marxism
on the crisis of capitalist society; philosophical and methodological aspects)
Коряковцев Андрей Александрович – кандидат философских наук,
доцент кафедры Социологии, философии и культурологии Уральского
государственного педагогического университета (УГПУ), г. Екатеринбург,
Россия
akoryakovtsev@yandex.ru ; 89126916126; 620024, Екатеринбург, ул. Плодородия,
11-7. SPIN-код: 2411-4360; AuthorID: 506023; ORCID: 0000-0002-1745-0361.
Koryakovtsev A.A., Ph. D., associate professor of Sociology, philosophy and
cultural studies chair, Ural state pedagogical University, Ekaterinburg, Russia.
akoryakovtsev@yandex.ru SPIN-код: 2411-4360; AuthorID: 506023; ORCID: 0000¬
0002-1745-0361.
Аннотация.
В статье анализируется учение классиков марксизма о кризисе
капиталистического общества, взятое в философско-методологическом аспекте.
Наибольшее внимание уделено «популярному очерку» Ленина «Империализм
как высшая стадия капитализма». Ленинская теория империализма показана как
развертывание на новом историческом материале идей, высказанных Марксом в
«Капитале». Маркс считал, что концентрация, централизация и монополизация
капиталистического производства представляет собой созревание предпосылок
«экспроприации экспроприаторов», канун социальной революции,
открывающий путь к посткапиталистическому общественному устройству.
Ленин обращает внимание на новые тенденции в этом процессе и делает вывод,
что монополистический капитализм – это конец «свободного рынка» или, иначе
говоря, что империализм есть конец «чистых» капиталистических форм. Эта
1

мысль перекликается с идеей Маркса, высказанной им в Предисловии к первому
тому «Капитала»: начинается эпоха превращения капиталистического способа
производства. В статье мы предпринимаем краткий обзор послевоенной
истории, рассматривая три ее эпохи («социальное государство» (включая
советское общество), неолиберализм и неомеркантилизм) как формы
превращения капиталистического способа производства на основе его
незавершенного отрицания. Этот процесс мы трактуем как нисходящее развитие
капитализма или как его системный кризис. Ни Маркс, ни Ленин не могли
предвидеть всей его сложности и затянутого характера. Но в рассматриваемой
ленинской работе содержатся указание на два фактора, которые стали условием
этого:	«обуржуазивание» промышленного класса («оппортунизм») и
зарождение в монополиях неэкономических, бюрократических, связей.
Т.о., для характеристики современного капитализма совсем не
обязательно опровергать Маркса и Ленина. Однако требуется сменить
марксистскую социологическую оптику на более дробную. Это позволит
перейти от абстрактных схем советского истмата к более точному,
диалектическому, отражению экономических реалий современности.
Ключевые слова: империализм, монополия, кризис, рабочий класс, В.И.
Ленин, К. Маркс, превращенная форма, капитализм, неолиберализм,
неомеркантилизм.
Abstract
The article analyzes the teaching of the classics of Marxism about the crisis of
capitalist society, taken in the philosophical and methodological aspects. The most
attention is paid to Lenin's «popular essay» «Imperialism as the highest stage of
capitalism». Lenin's theory of imperialism is shown as unfolding on new historical
material the ideas expressed by Marx in «Capital». Marx believed that the
concentration, centralization and monopolization of capitalist production represented
2

the maturation of the prerequisites for the «expropriation of expropriators», the eve of
the social revolution, opening the way to a post-capitalist social order. Lenin draws
attention to new trends in this process and concludes that monopoly capitalism is the
end of the «free market» or, in other words, that imperialism is the end of «pure»
capitalist forms. This idea echoes Marx's idea expressed in the Preface to the first
volume of «Capital»: the epoch of conversion of the capitalist mode of production
begins. In this article, we take a brief overview of post-war history, examining its
three eras (the «social state» (including Soviet society), neoliberalism, and
neomercantilism) as a forms of conversion of the capitalist mode of production on the
basis of its incomplete negation. We interpret this process as a downward
development of capitalism or as its systemic crisis. Neither Marx nor Lenin could
have foreseen its complexity and protracted nature. But the Lenin work under
consideration contains an indication of two factors that became a condition for this:
the «bourgeoisization» of the industrial class («opportunism») and the emergence of
non-economic, bureaucratic ties in monopolies.
Thus, to characterize modern capitalism, it is not necessary to question Marx
and Lenin. However, it is necessary to change the Marxist sociological optics to a
fractional one. This will allow us to move from the abstract schemes of the Soviet
«historical materialism» to a more accurate, dialectical reflection of the economic
realities of our time.
Key words: imperialism, monopoly, crisis, working class, V. I. Lenin, K.
Marx, converted form, capitalism, neoliberalism, neomercantilism.
Введение.
В 2008 году капиталистическую экономику потряс экономический кризис.
С тех пор уже много раз либеральные СМИ рапортовали о его преодолении. Но
мир накрывала новая кризисная волна. Их было три: в 2008 – 09, 2013 – 16 и в
2020 году. Есть все основания для того, чтобы объединить их все в один кризис
3

– «Большой», по новейшей классификации В. Колташова [Колташов 2019]. Ибо,
хотя между ними и наблюдалось экономическое оживление, но оно не
приводило к устойчивым потокам инвестиций, к стабильному массовому
спросу, следовательно, к неослабевающему экономическому росту и спад
экономики начинался опять.
Более того: кризис углублялся и ширился. Он перешел на сферы
политических, социальных и культурных отношений в еще недавно
процветавших странах (США, Великобритания, Франция, Дания и т.д.) и
способствовал росту забастовочного движения, обострению повсюду в странах
ЕС социальных конфликтов на культурной почве в связи с наплывом беженцев.
В европейском сообществе усилились националистические, сепаратистские и
евроскептические настроения, проверяющие на прочность политические связи,
сложившиеся после II мировой войны. В итоге существование самой
неолиберальной экономической модели, в рамках которой развивалась
последние десятилетия западная экономика, было поставлено под вопрос.
Т. о., следует признать, что кризис, начавшийся в 2008 году, продолжается
уже более 10 лет и уже побил рекорд длительности, по крайней мере, среди
кризисов послевоенного времени.
В данной статье мы обсудим причины его затяжного характера с точки
зрения методологических приемов марксистской классики. Для этого нам
необходимо обсудить особенности современного капитализма. Исходная точка
его развития определена в «популярном очерке» Ленина (так он определил жанр
своего произведения) «Империализм как высшая стадия капитализма»,
написанном в 1916 году во время эмиграции в Цюрихе.
4

1
Свое исследование Ленин начинает с анализа двух фактов, о которых
сообщали многие ведущие экономисты того времени: 1. укрупнение и
концентрация промышленности; 2. переход ведущей роли в экономике от
находящихся друг с другом в свободной конкуренции мелких, средних и
крупных частных предприятий к монополиям. Монополия есть так же частное
предприятие, но она возникает в результате поглощения одних частных
предприятий другими и по этой причине она исключает всякую конкуренцию,
иначе говоря, исключает свободный рынок.
Следующей чертой «нового капитализма» Ленин считает новую роль
банков [Ленин 1969, 326]. Если раньше шла речь о концентрации капиталов и
монополии в сфере производства, то теперь речь идет о вытеснении свободной
конкуренции в сфере организации финансов и денежного обращения.
Социологически и политически это выражается в образовании особой
социальной страты – финансовой олигархии [Ленин 1969, 344] или финансово¬
промышленной элиты, концентрирующей в своих руках управление
производством и капиталами.
Остальные черты «нового капитализма» Ленин выводит из его новой
монополистической организации. Ничем не ограниченная конкуренция из
сферы национального рынка вытесняется в область международных отношений:
1) «вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное
значение»; 2) «образуются международные монополистические союзы
капиталистов, делящие мир»; 3) «закончен территориальный раздел земли
крупнейшими капиталистическими державами» [Ленин 1969, 386 – 387].
Захват монополиями «свободного рынка» (включая все эти следствия)
Ленин считает достаточным, чтобы прийти к выводу, что в обществе произошел
переход от «старого» капитализма к «новому», иначе говоря, к выводу о
5

структурной перестройке или превращении капиталистического способа
производства в сфере его организационных форм.
Важно заметить, что данные изменения не замыкаются только на
экономике, а касаются всего общества в целом и, так или иначе,
трансформируют, превращают все общественные связи. Что означает
господство монополий в сфере общественных отношений? Это означает, что
вместо «свободы, равенства, братства» в их буржуазно-демократическом
выражении, вместо горизонтальной связи между «свободными индивидами» –
этой idee fixe либерализма, выраженной практически в виде соперничества
равных по своему социальному статусу и политико-правовым возможностям
экономических субъектов, происходит установление связи вертикальной,
иерархической. Монополии стремятся поглотить не только «свободный»
бизнес. Они, в той или иной политической форме, стремятся поглотить и
гражданское общество как живую совокупность спонтанно развивающихся
социальных отношений. Насколько успешно это им удавалось или удается
сделать и в какой политической форме – это определяется гражданским
сопротивлением. Известная «антиутопия» Джека Лондона «Железная пята»,
опубликованная в 1908 году и художественно отразившая эти процессы,
предвосхищает в этом смысле исследование Ленина. Конечно, и раньше в сфере
бизнеса имелось неравенство, капитал дробился на мелкий, средний и крупный.
Но теперь это неравенство было закреплено в устойчивой иерархии, которая
уже не нависала извне над капиталистическим способом производства
наподобие феодальной или государственно-бюрократической, а порождалась
им самим и пребывала внутри его самого. В результате этого «либеральные
свободы» и оформляющая их представительная демократия – необходимые
политические условия внутриклассовой и межклассовой борьбы –
формализуются. Монополия, вырастающая как аппендикс на теле
капиталистического способа производства, содержит в себе зародыш
6

неэкономических, силовых, политико-административных [Ленин 1969, 362 –
363], а точнее говоря, бюрократических общественных отношений. В XX веке
это нашло свое воплощение в режиме «управляемой демократии», впервые
описанном М. Хоркхаймером [Хоркхаймер 2011, 173]. Кажется, что в сфере
идей происходит возвращение к «дискурсу» раннебуржуазной эпохи, эпохи П.
Бейля, Дж. Локка и Вольтера, когда «либеральные свободы» являлись
желаемой целью борьбы буржуазии с «авторитарным» государством. Так
обычно представляет произошедшую метаморфозу либеральная пропаганда. Но
в действительности в руках монополий сама идеология либерализма становится
не более чем инструментом политической манипуляции и раздражителем
политических и экономических конкурентов, как это было в советскую эпоху во
время «холодной войны», а позже – в эпоху неолиберализма [Харви 2007, 52¬
55]. При этом первоначальное освободительное содержание либеральной
идеологии естественным образом выхолащивается [Голдберг 2012].
Монополия, т. о., предстает как результат отрицания частного капитала
внутри самого капитализма, как форма обобществления производства: «Когда
крупное предприятие становится гигантским и планомерно, на основании
точного учета массовых данных, организует доставку первоначального сырого
материала в размерах: 2 / 3 или 3 / 4 всего необходимого для десятков
миллионов населения; когда систематически организуется перевозка этого
сырья в наиболее удобные пункты производства, отделенные иногда сотнями и
тысячами верст один от другого; когда из одного центра распоряжаются всеми
стадиями последовательной обработки материала вплоть до получения целого
ряда разновидностей готовых продуктов; когда распределение этих продуктов
совершается по одному плану между десятками и сотнями миллионов
потребителей (сбыт керосина и в Америке и в Германии американским
«Керосиновым трестом»); – тогда становится очевидным, что перед нами
налицо обобществление производства» [Ленин 1969, с. 425].
7

Но поскольку это обобществление остается еще в пределах самого
капиталистического способа производства, то оно еще формально и является не
более чем его незавершенным отрицанием и превращением. Как позже станет
очевидным, это – исторически первое превращение капитализма.
Коль скоро «свободная конкуренция есть основное свойство капитализма
и товарного производства вообще» [Ленин 1969, 385], а ей на смену пришел
империализм, который исключает свободную конкуренцию, то из этого Ленин
логично делает вывод, что последний представляет собой «канун социальной
революции пролетариата» [Ленин 1969, 308], канун возникновения
посткапиталистического общественного устройства. Капитализм утрачивает
прогрессивную, творческую общественную роль. Это означает «паразитизм»
его империалистической стадии, заключающийся в том, что господство
монополий и финансовой олигархии оформляется как «государство-ростовщик»
[Ленин 1969, 398], которое заинтересовано не в производстве и развитии
национальной промышленности, а в финансовых спекуляциях, вывозе
капиталов и колониальных захватах.
Так на страницах ленинской брошюры возникает совсем иной образ
буржуазии и капитализма, чем на страницах «Манифеста коммунистической
партии» (1848 г.). Авторы «Манифеста», при всем своем антибуржуазном
пафосе, превозносили буржуазию как класс, который «не может существовать,
не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не
революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало
быть, и всей совокупности общественных отношений» [Маркс, Энгельс 1955b,
427]. Ленин же описывает империалистическое «государство-рантье» как
«государство паразитического, загнивающего капитализма…» [Ленин 1969,
399]. Классики не противоречат друг другу. Просто они говорят о разных
периодах развития капиталистического способа производства.
8

Ленинские эскапады против «загнивающего» капитализма в советское
время вызывали обычно только скептическую усмешку у обывателя, особенно
на фоне кризиса самой советской системы 80-х годов. Но после распада СССР
неолиберальные государства, десятилетиями пытавшиеся реставрировать
«свободный рынок», выглядят как наглядный учебный материал к ленинской
работе. К тому же, нужно заметить, что, говоря о «загнивании» капитализма,
Ленин имел в виду не только и не столько снижение материального уровня
жизни трудящихся, как обычно представляют себе его критики. «Загнивание»
капитализма он связывал с тем, что в либеральной идеологии получило
название «тоталитаризм», против которого современные либералы якобы
борются: «Монополии, олигархия, стремления к господству вместо стремлений
к свободе, эксплуатация все большего числа маленьких или слабых наций
небольшой горсткой богатейших или сильнейших наций — все это породило те
отличительные черты империализма, которые заставляют характеризовать его
как паразитический или загнивающий капитализм» [Ленин 1969, 422]. Эти
слова Ленина подтверждают множество фактов постсоветской истории:
бомбардировки странами НАТО Югославии, Ирака, Ливии, Сирии, ограбление
Греции германскими банками [Шенэ 2017, 40-46], разорение постмайданной
Украины [Манчук 2017] и т.д. «Паразитирующий» и «загнивающий» – не всегда
«умирающий», но всегда мешающий жить другим.
Т. о., можно сказать, что капиталистическая формационная эпоха в своем
«чистом» виде, в отличие от своих предшественниц, «прогрессивных эпох
экономической общественной формации» [Маркс 1959, 7] («азиатский,
античный, феодальный … способы производства») просуществовала недолго –
примерно лет двести, чуть более или чуть менее, в зависимости от конкретной
страны (если в Англии – более двухсот лет, то в России – чуть более полувека).
Капитализм в своем «чистом» выражении саморегулирующегося рынка оказался
самым нежизнеспособным – и самым динамичным – общественно¬
9

экономическим строем, если, конечно, понимать под ним не идеологию, а
именно особую общественную систему, основанную на определенном способе
производства.
Очевидно, что он так же представлял собой и самое нестабильное
общество в истории. Едва жирная туша буржуазных отношений расползлась по
европейскому континенту в начале XIX века, ее стали терзать конвульсии
внутренних противоречий в виде экономических кризисов. В XIX столетии они
являлись несколько раз: в 1803, 1810 – 20, 1825, 1847 – 50, 1857 – 58, 1866, 1873
– 78, 1890 – 93 и 1899 годах. При этом кризисы капитализма становились
мировыми в той степени, в какой он завоевывал мир.
Кроме того, в XIX столетии не менее часто происходили социальные
кризисы в виде политических революций: в 1830, 1848, 1870 – 71 годах. Ленин
справедливо назвал их волнами единого революционного процесса [Ленин 1968,
239-304]. Причем, они предстают в своей целостности не только и не столько
как совершенствование буржуазно-либеральных институтов власти (а лишь на
это, как правило, обращает внимание либеральная историография [Киселева
2000; Ревякин 2000]), но и как предродовая схватка, подготовка и прообраз всей
мировой социальной революции первой половины XX века, до неузнаваемости
преобразившей капиталистический мир.
Описанные Лениным новые черты капиталистического способа
производства составляют отправной пункт общественного развития в XX веке.
Они определили не только достижения современного капитализма, но и его
кризисы, правда, не в той форме, какую предполагал сам Ленин и не с тем
результатом, на который он надеялся. Однако, как это ни парадоксально
прозвучит, данное обстоятельство не дает права упрекать его в теоретических
ошибках или отклонении от марксистской методологии. Чтобы объяснить этот
парадокс, мы должны предпринять небольшое методологическое исследование.
10

2
Прежде всего, обратим внимание на то, что Ленин пишет о разных
капитализмах. Он проводит различие в самом капиталистическом способе
производства и обращает внимание на разницу между его моделями, которые он
представляет, как этапы его развития. Подобную постановку вопроса для его
эпохи можно считать новаторской. Ранее в марксистской традиции, пожалуй,
только сам Маркс подошел вплотную к подобной идее. (Можно еще вспомнить
исследование Р. Гильфердинга «Финансовый капитал» [Гильфердинг 2011],
использованное Лениным. Но оно лишено таких обобщений, какие имеются в
ленинской работе.) Так, в 1867 году, в Предисловии к первому тому
«Капитала», он замечает: «теперешнее общество не твердый кристалл, а
организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном процессе
превращения» [Маркс 1960a, 11] (выделено мной – А.К.). Этот тезис остался не
развернутым, «Капитал» стал исследованием «чистых» (взятых в собственной
логике) форм капиталистического способа производства, как однородное целое
(имеется в виду не его внутренняя структура, а единообразие внешней формы).
Однако действительно, вся последующая история капитализма, в
особенности, XX век – это история превращенных форм [Мамардашвили 1970]
капитализма, до сих пор остающихся мало изученными.
Ленин развивает идею Маркса о превращении капитализма на новом
историческом материале и воспроизводит его логику. Данный тезис пусть
докажет отрывок из первого тома «Капитала», которому предшествует
рассмотрение буржуазного поворота Нового времени: «Эта экспроприация
совершается игрой имманентных законов самого капиталистического
производства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает
многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией <у Ленина
монополизацией – А.К.>, или экспроприацией многих капиталистов немногими,
11

развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих
размерах, развивается сознательное техническое применение науки,
планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства
труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех
средств производства путем применения их как средств производства
комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть
мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер
капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом
магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого
процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства,
вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего
класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который
обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса
капиталистического производства. Монополия капитала (выделено мной – А.К.)
становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под
ней. Централизация <у Ленина монополизация – А.К.> средств производства и
обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся
несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час
капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»
[Маркс 1960b, 772 – 773].
Маркс схватывает тенденцию в самом общем виде. Он ее не
проблематизирует. Это не случайно: для этого в его время еще не было
накоплено достаточно исторического материала, который своей массе появился
позже, в эпоху мировой революции начала XX века, в эпоху Ленина, который и
начнет анализ первых форм превращения капиталистического способа
производства – но только начнет. Трагедия Маркса и Ленина в том и состоит,
что они не видели и не могли видеть результатов тех процессов, которые они
фиксировали и драматическому развитию которых они способствовали своей
12

политической деятельностью. Они исходили из наличных фактов, но
противоречивая природа этих фактов эмпирически еще не была раскрыта.
Тем же самым объясняются методологические проблемы марксистских
школ, сформировавшихся в первой половине XX века.
Разницу между моделями капитализма можно увидеть, только если
сменить оптику рассмотрения общественных процессов. Или, как удачно
выразился современный экономист В. Колташов, перейти от вычленения
текущих частностей к макроскопированию (к рассмотрению на большом
расстоянии), чередуя это взгляд как бы с большой исторической высоты на
крупные общественные события и процессы с микроскопированием, с
погружением в частности, в детали той или иной ситуации [Колташов 2019]. Вы
не увидите никаких различий внутри предметов без микроскопирования, точно
так же, как вы не поймете, как этот механизм работает и куда направлены
важнейшие изменения, и какие изменения являются важнейшими без
макроскопирования. Без их диалектического совмещения процесс познания
останется неполон.
Однако насколько полно рассмотрен тот или иной предмет (насколько он
доступен для анализа) – это зависит главным образом от степени развернутости
предметных свойств. В своем незрелом состоянии предмет сам отличает себя от
«иного», он находится еще «в-себе» как «твердый кристалл», выражая свои
внутренние различия и противоречия только непосредственно, в «чистом»,
идеальном виде, без всякого рода искажений и примесей, неизбежно
возникающих при практическом проявлении. Поэтому на этой стадии анализ
его внутренних свойств и противоречий будет неполным: они сами по себе еще
не развились, не явили миру свою подлинность. Максимум, что здесь можно
сделать – обозначить наиболее вероятные тенденции его развития. Но все будет
иначе, когда предмет вполне созреет и расцветет во всей своей сложности, когда
13

он представит миру свое внутреннее конкретное многообразие. Только тогда
его анализ сможет стать наиболее многосторонним.
Так сама марксистская методология, материалистическая диалектика,
заставляет нас прибегнуть к иной социологической оптике, более дробной,
нежели классическая «марксистко-ленинская» дихотомия понятий «капитализм-
социализм». Последняя остается в принципе верной для обозначения
долговременных и глобальных общественных процессов, но оказывается
совершенно недостаточной в силу своей абстрактности для рассмотрения
общественного развития, происходящего здесь и теперь, в современную эпоху
господства превращенных капиталистических форм. Согласно Ленину,
общество рубежа XIX – XX веков имело характер, переходный к социализму.
Но если этот переход в полной мере еще не завершен (что очевидно), если он
обернулся переходом между разными моделями капитализма (что так же
очевидно), которые сами имеют переходный характер, то оппозиция понятий
«капитализм-социализм» не отражает все оттенки этих превращений
капиталистического способа производства, все переливы его переходных
моделей, все формы его разложения. В новых исторических условиях отказ от
этой понятийной оппозиции в пользу понятий меньших по объему значений,
есть отказ от догмы в пользу анализа и синтеза действительных знаний о новых
общественных процессах и о новых общественных отношениях. Этот отказ
внешне напоминает берштейнианскую формулу «движение все, конечная цель –
ничто». Но, во-первых, данный прием лишен политического значения. Во-
вторых, социальные причины, оправдывающие его использование, состоят в
том, что реализация практической цели рабочего движения – удовлетворение
потребностей эмпирических трудящихся – стало возможной в силу частичного
преодоления капиталистического способа производства в результате
революционных движений начала XX века – т. е., в обнаружении того факта,
что цель социалистического движения на практике уже есть кое-что.
14

3
Итак, согласно Ленину, развитие капитализма «чистого», либерального,
свободного от монополий и от контроля со стороны независимой от буржуазии
бюрократии, завершается перерастанием в монополистический, а на рубеже
столетий – в государственно-монополистический капитализм – империализм.
Он является предшественником мировой антикапиталистической революции,
открывающей социалистическую перспективу общественного развития. В этом
учении Ленин повторяет логику Маркса. Обычно, когда хотят указать разницу
между этими двумя мыслителями в данном вопросе, говорят, что Маркс имел в
виду развитые капиталистические страны, а Россия в начале XX века не
являлась таковой. Но Россия явно развивалась по капиталистическому пути и
данное замечание не имеет никакого смысла без указания точной степени
развитости, при которой может произойти антикапиталистическая революция.
Такого указания у Маркса нет. Тем более что именно наиболее «развитым»
капиталистическим странам, таким, как США, Франция и Великобритания,
удалось избежать революции, подобной той, которая произошла в России в 1917
году. Революционные события в других капиталистических государствах
(Германии, Австро-Венгрии, Испании, Италии) закончились явно не так, как
хотели революционеры.
Кажется, что ленинская теория империализма, а с ним вместе и
классический марксизм как таковой, оказались опровергнуты самим
историческим развитием: в «развитых» странах революционное движение было
погашено реформами, детище Октябрьской революции – СССР – потерпел крах.
Потом произошла «реставрация» капитализма на всем постсоветском
пространстве, после чего «социальное государство» на Западе было свернуто и
почти повсеместно вернулись социальные практики, свойственные как раз той
15

модели капитализма, о «загнивании» которой писал Ленин. Даже нынешний
кризис не порождает революционной альтернативы, ограничиваясь
протестными движениями, чьи требования далеки от последовательной
программы «могильщика капитала».
Однако суть в том, что эта ситуация выглядит как опровержение идей
Маркса и Ленина, если только рассматривать ее с внеисторической, абстрактной
позиции, сквозь призму понятийной дихотомии социализм-капитализм без их
исторической конкретизации. Эта понятийная пара напоминает двуцветный
кубик Рубика и не важно, в чьих он руках, сторонника левых или правых идей:
несмотря на мировоззренческую разницу, они легко сложат одинаковый узор,
изображающий поражение социалистического движения. Только один этим
будет доволен, а другой нет.
Но это ложная картина, вызванная ошибочно выбранной социологической
оптикой.
Ленин оказался прав: с капитализмом свободной конкуренции,
саморегулирующегося рынка, покончено навсегда. Вызвав к жизни
революционные производительные силы, он не справился с ними. В условиях
непрекращающихся мировых и локальных войн он подчинился
революционному и реформистскому движению промышленного пролетариата,
приспособился к потребностям индустриальных трудящихся. Произошло это в
первые десятилетия XX столетия, в результате следующей структурной
перестройки или следующего превращения, принявшего вид мировой
социальной революции. Ее общественным итогом стало «социальное
государство» («Sozialstaat», «welfare state»).
Данное понятие, рожденное в лоне гегельянства (оно предложено
немецким гегельянцем Лоренцом фон Штейном в 1850 году), не отражает сути
обозначаемого феномена и нуждается в уточнении. Тождество государственных
и общественных интересов, подразумеваемое им – отнюдь не абсолютно, оно
16

исторически обусловлено. Оно является результатом предыдущей классовой
борьбы и скрывает фундаментальные противоречия не только между классами,
но и между государством и гражданским обществом как таковыми. Стоит
отметить так же, что любое государство – социально по своим истокам и
условиям существования, поэтому нет смысла противопоставлять по критерию
социальности одно государство другому. «Социальное государство» – это
отнюдь не характеристика государственности самой по себе, а название особой
социальной политики правящих слоев, направленной на регулирование рынка с
целью повышения стоимости совокупной рабочей силы. Это инструмент
управления гражданским обществом, а не субъект управления. Как инструмент
управления, оно может использоваться совершенно при разных режимах и
экономических моделях. Социальный субъект, созидающий «социальное
государство» и его разрушающий, может быть одним и тем же.
В марксистских школах сложилась традиция сводить «социальное
государство» к «подкупу» рабочего класса, на который идут правящие круги,
чтобы не допустить революцию. Эта традиция восходит к самому Ленину
[Ленин 1969, 423]. Мы не станем ее оспаривать, только заметим, что в XX веке
«социальное государство» стало нечто большим, чем просто правительственной
взяткой рабочему классу. Подобные «взятки» делались и раньше: вспомним
социальные нововведения Наполеона III или Бисмарка. Тогда это было простой
благотворительностью господствующего класса, не меняющей ничего в самом
существе общественных связей.
Но в середине XX столетия колоссальные масштабы этих «подачек» стали
симптомом деформации самого капитализма, они обозначили накопление его
дисфункции как конкретного способа производства: в обществе произошло
частичное замещение стихийных рыночных связей механизмами сознательного
опосредования общественных отношений. Иначе говоря, рыночная стихия
отступила, возросло значение сознательного элемента в общественном
17

управлении, увеличилась роль планирования и прогнозирования экономических
процессов, рынок стал управляемым экономическими, политическими,
административно-правовыми и культурными рычагами.
На основе механизмов сознательного опосредования общественных
отношений и, следовательно, на основе растущей роли высшей бюрократии и
укрепления ее политической монополии, сложилась система перераспределения
общественного продукта. Она включает в себя разного рода формы
неэкономической оплаты совокупной рабочей силы в виде социальных
программ и «бесплатных» социальных услуг. Причиной почти повсеместного
роста жизненного уровня трудящихся здесь стало не просто ограбление
колоний (на это упирает Ленин). Грабить их буржуазия может, и не делясь с
пролетариатом. Непосредственной причиной преодоления абсолютного
обнищания рабочего класса в «развитых» капиталистических странах стало
ограничение, незавершенное отрицание частной собственности и рынка в
форме государственного управления и на этой основе созданные институты
социально ориентированного перераспределения. Работа этих институтов
увенчалась тем, что промышленный пролетариат интегрировался в чиновничье-
буржуазную экономическую и политическую систему общественных связей. Он
стал, как бы выразился Маркс, «центром накопления капитала», «в результате
чего стирается его определенность как рабочего» [Маркс 1968, 233 – 234]. Так
возникает феномен классовой полифонии, когда один и тот же общественный
индивид выполняет роли разных, даже противоположных, классов, когда он
имеет разные источники дохода и, соответственно, выполняет разные классовые
роли. Например, наемный рабочий, трудящийся на частном промышленном
предприятии, может иметь счет в банке (быть рантье), обладая садовым
участком, продавать урожай или заниматься извозом на собственном
автомобиле (выступать в роли мелкого буржуа/парцеллярного крестьянина),
пользоваться разного рода государственными «бесплатными» услугами
18

(находиться в ситуации административной зависимости) и т.д. Иначе говоря, в
данном обществе отношения найма и извлечения прибавочной стоимости
(«классические» признаки капиталистического способа производства)
переплетаются или даже вытесняются отношениями бюрократической ренты и
административной зависимости (клиентелы). Рабочий класс, продолжая быть
классом производителей, одновременно оказывался классом собственников и
потребителей («средним классом» на слэнге современной социологии).
Это социально ориентированное перераспределение само по себе
представляет собой ущемление частного характера присвоения в пользу
присвоения общественного или частичное обобществление общественного
продукта. Перед нами – уже не филантропия, имеющая временный и
ограниченный, «индивидуально адресный», характер, а системное социально¬
адресное перераспределение, результат структурной перестройки всех
общественных отношений или социальной революции.
Произошедшие изменения подразумевают, что общество пронизали
иерархические связи, на верхушке которых находится бюрократическая
корпорация, точнее, высшая политическая бюрократия («гранбюрократия»
[Колташов 2020] или «техноструктура» [Гэлбрейт 2004]), находящаяся в
симбиозе с различными группами крупного капитала, то с промышленным
капиталом, то с финансовым. Нередко она действует и самостоятельно, без
оглядок на капитал вообще, поглощая его, как это произошло в Советском
Союзе и социально родственных ему странах или дистанцируясь от него, как
сейчас (в 2020 году) в России. Она воплощает монополию политического
управления гражданским обществом в духе «бонапартизма», только ставшего
системным, играя роль «разводящего» в отношениях гражданских корпораций.
Ее преимущество перед буржуазией состоит в наименьшей зависимости от
рыночной стихии, а ее благосостояние зависит непосредственным образом не от
прибавочной стоимости, а от бюрократической ренты, условием которой
19

является политическая монополия. Поэтому она исходит из задач и интересов
управления, а не прибыли. Это является причиной наличия у нее большей, по
сравнению с буржуазией, экономической, политической и идеологической
рациональности, гибкости и маневренности, которые позволяют ей проводить
такую политику, которая может идти вразрез с интересами капитала.
В конце своей работы 1916 года Ленин прибегает к двойному
цитированию: он цитирует Шульце-Геверница, который, в свою очередь,
приводит слова Сен-Симона: «Теперешняя анархия в производстве … должна
уступить место организации производства. … Это дело будет находиться в
руках известного социального учреждения. Центральный комитет управления,
имеющий возможность обозревать широкую область социальной экономии с
более высокой точки зрения, будет регулировать ее так, как это полезно для
всего общества…» [Ленин 1969, 426]. Ленин упрекает Шульце-Геверница за то,
что тот предпочитает Сен-Симона Марксу, но при этом марксистский классик
не ставит под сомнение описанную французским мыслителем тенденцию,
называя мысль о ней «гениальной догадкой» [Ленин 1969, 426].
Центральный комитет управления, о котором пишет Сен-Симон, и есть
высшая политическая бюрократия, возникающая из описанного Лениным
процесса формального обобществления, проводимого монополиями в рамках
капиталистического производства.
Картина будет неполной, если мы не отметим, что «гранбюрократия»
господствует не только в рамках национальных государств, но и на
международном уровне, представленная политическими институтами,
регулирующими международные отношения. Их примером может служить
ООН, но особенно они развились и расширили свое влияние вплоть до
бесцеремонного вторжения в экономику, политику и культуру суверенных
государств в неолиберальную эпоху. Речь идет об МВФ, ВТО, ВБ и т.д. Можно
20

сказать, что неолиберальная глобализация привела
международной «гранбюрократии».
к
господству
Сбылось пророчество Каутского: «“С чисто экономической точки зрения
не невозможно, что капитализм переживет еще одну новую фазу, перенесение
политики картелей на внешнюю политику, фазу ультраимпериализма”, т.е.
сверхимпериализма, объединения империализмов всего мира, а не борьбы их,
фазу прекращения войн при капитализме, фазу “общей эксплуатации мира
интернационально-объединенным финансовым капиталом”» [цит. по: Ленин
1969, 391]. Завершенной формы этот процесс не обрел и Ленин, ругающий
Каутского за эту идею, оказался прав. Но как макросоциальная тенденция,
препятствующая мировым войнам, «гранбюрократический ультраимпериализм»
существует с середины XX века до сих пор. Конечно, подобные институты
возникли вовсе не в силу внезапного добросердечия власть и собственность
имущих; они возникли как их ответ на две мировые войны, на угрозу ядерной
катастрофы, на острую классовую борьбу прежней промышленной эпохи. Об
этом мог бы в защиту своей идеи упомянуть Каутский, защищаясь от нападок
Владимира Ильича, – да откуда ж ему знать обо всем этом в самом начале XX
столетия?
Речь здесь идет о переходном общественном состоянии, выходящем, хотя
бы отчасти, за пределы «чистого» капиталистического способа производства, о
превращении последнего. Поэтому вполне обосновано говорить о социализме,
точнее – об определенной его стадии. Задача заключается только в том, чтобы
определить, о каком социализме в этой связи можно говорить, не покидая почву
марксизма. Будем помнить, что и сами классики в «Манифесте» выделяют
несколько социализмов, отличных от «первой стадии коммунизма»:
«реакционный», «феодальный», «мелкобуржуазный» и даже «буржуазный»
[Маркс, Энгельс 1955, 448-453].
21

Перед нами, хотя еще и не социалистическое общество, но уже
социализм институализированный, представленный в виде государственных
учреждений и лишь в сфере перераспределения производимых обществом
продуктов в пользу тех, кто их производит. Это такое состояние общественной
перераспределительной системы, когда она выполняет задачу повышения
совокупной стоимости рабочей силы, обеспечивая расширенное
воспроизводство личностей трудящихся и освоение ими общественного
богатства. Это непосредственная институализация незавершенного процесса
отрицания капитала и рынка. Или: это распределительный социализм в духе
проектов сенсимонистов и прудонистов, социализм паллиативный, и, коль
скоро он заключается в интеграции рабочего класса в систему консьюмеризма,
– социализм мелкобуржуазный и мещанский, чья противоречивая природа была
раскрыта Марксом [Маркс 2010, 364-365], но, тем не менее, это – именно
социалистическое общественное образование, таящее в себе перспективу
некапиталистического общественного развития. Коль скоро здесь не частный
интерес собственников и не возможности их капиталов определяют спрос и
потребление, а совокупные финансовые возможности и потребности
трудящихся, превращенных в центр накопления капитала, то перед нами – не
что иное, как экономическая диктатура пролетариата – но пролетариата, чья
самодеятельность не выходит за рамки экономических («мелкобуржуазных»,
«мещанских», «потребительских») требований. Это и есть то, что Маркс назвал
«политэкономией <читай: буржуазной наукой, буржуазным проектом> рабочего
класса».
В экономической ситуации 50-х – 60-х годов экономическая диктатура
пролетариата капиталистам была выгодна: они получили массового покупателя
своих товаров, получателя кредитов и социальную стабильность. Кроме того,
была и политическая выгода: чересчур идейные левые оказались
нейтрализованы. Продолжая бороться «против капитализма», они боролись уже
22

против социальной повестки, монополизированной государством и против
самого рабочего класса. Так в условиях «социального государства» началась
трансформация классовой природы левых партий и профсоюзов: из классовых
организаций они превращались в организации чисто номенклатурные,
бюрократические, имеющие собственные цели (отличные от целей
эмпирического пролетариата) и логику развития, и смотрящие на социальные
низы лишь как на объект управления. Эта метаморфоза прикрывалась разными
идеологическими воплощениями: от догматизма сталинских и марксистско-
ленинских партий до критики потребительского поведения трудящихся левыми
интеллектуалами (верной, но в тех условиях бессильной).
Классовая структура капитализма так же подверглась превращению:
зависимость друг от друга буржуазии и рабочего класса ослабла, зато усилилась
зависимость их обоих от государства. Возник массовый феномен, который мы
назвали выше классовой полифонией. Частная собственность стала всеобщей
[Маркс 1974, 114], всеобщим стало и сознание частных собственников [Маркс
1974, 114; Коряковцев и др. 2017, 605-606].
Согласно Марксу, рабочий класс существует, только самостоятельно
борясь против капитала, без этой борьбы он только его придаток [Маркс 1955a,
54]. По этой логике, во второй половине XX века, в условиях «социального
государства» «западного» или советского типа, произошло первое, духовное,
самоуничтожение революционного рабочего класса. Этот факт зафиксирован в
двух классических исследованиях эпохи: «Adieux au prolétariat» А. Горца и
«Одномерный человек» Г. Маркузе.
Возникновение «общества без оппозиции» (Г. Маркузе) обозначило
очередное превращение капитализма. Вспомним рисунок Маленького принца:
если удав сожрал слона, он принимает форму слона. Так и капитализм,
уничтожив революционный рабочий класс, вынужденно изменился,
«социализировался». Конечно, капиталистический способ производства со
23

всеми его кризисами и мерзостями никуда не делся, он не стал гуманнее! Но над
ним стали доминировать механизмы сознательного опосредования социальных
связей в виде правового регулирования («западный вариант») или плана
(советский вариант), да еще в довесок к ним – институты социально
ориентированного перераспределения. Социологически все это означало
политическое поражение гражданской буржуазии и эмансипацию – нет, не
рабочего класса, у него не появилась потребность после восьмичасового
рабочего дня еще и управлять производством – а высшей политической
бюрократии.
Эти три исторических итога нового превращения капитализма: 1.
самоуничтожение революционного промышленного рабочего класса; 2.
политическое поражение гражданской буржуазии; 3. возвышение
бюрократической верхушки – не вписываются в теоретические рамки
подавляющего большинства марксистских школ. Эти школы только
риторически продолжают учение Маркса. На деле же они противоречат ему,
ибо по отношению к рабочему классу реализуют бюрократическую установку
господства: он ими мыслится как ведомый, просвещаемый «сакральным»
знанием, носителем которого является только «революционная» номенклатура.
Самим же трудящимся остается лишь роль объекта управления.
Зато эти три факта заставляют нас вспомнить идею Маркса, что рабочий
класс обладает революционностью, только если он политически
самостоятелен, и он самостоятелен, только если он революционен [Маркс,
Энгельс 1955b, 437]
Дает ли современность нам примеры революционной самостоятельности
рабочего класса?
Нет.
Массовый социально-психологический тип промышленного трудящегося,
воспитанный в условиях «общества потребления», отказался от борьбы за
24

конечные цели пролетарской революции, которые были сформулированы
Марксом и Энгельсом в «Манифесте»: освобождение от господства капитала и
создание бесклассового общества.
Однако не будем по этому поводу морализировать: благодаря данной
системе межклассового компромисса, просуществовавшей, правда, недолго,
исчезла массовая нищета, и это произошло впервые в истории стран Европы,
Азии и Северной Америки. Если рассматривать цель пролетарской революции
не как реализацию абстрактных лозунгов, а как создание таких общественных
условий, при которых удовлетворялись бы потребности эмпирического
рабочего класса, то эта цель оказалась достигнутой. Промышленный
пролетариат отказался от дальнейшей борьбы не потому, что потерпел
поражение, а потому, что победил, но так, как только и мог победить в условиях
промышленного производства: заставив буржуазию и высшую бюрократию не
только создать систему социально ориентированного перераспределения, но и
обратить ее на пользу трудящихся. Благодаря этому социальные низы, в
невиданных ранее исторических масштабах, получили возможность осваивать
предмет культуры и самим создавать его. Всякий класс заканчивает свою
социальную эмансипацию освоением культуры свергнутого класса. Так
французская буржуазия подражала дворянам во время режима Реставрации.
Трудящиеся середины XX века освоили буржуазную культуру потребления,
результатом чего стала «массовая культура» – культура буржуазного
пролетариата.
Пролетарский «оппортунизм» приобрел столь масштабные размеры
(захватив впоследствии и «социалистические» страны), что попытки Ленина
объяснить его «временным загниванием» [Ленин 1969, 404], «подкупом» и
успехами буржуазной пропаганды [Ленин 1969, 423] выглядят неубедительно. В
подобном поведении закономерно раскрылась противоречивая социальная
природа рабочего класса индустриальной эпохи: он способен противостоять
25

капиталу, но не способен противостоять самому себе, как источнику
капитала.
Если в обществе отсутствует революционный класс, способный на
самостоятельную политику, если многочисленные попытки левых энтузиастов
организовать по примеру Ленина партию как «авангард трудящихся» постоянно
терпят крах, поскольку созданные политические организации либо остаются
немногочисленными сектами, либо встраиваются в господствующие
политические структуры в качестве «системных партий» – как в России, так и
повсюду в мире, то это означает лишь одно: общество способно развиваться
лишь за счет противоречий внутри господствующего класса. В этом случае
общественное развитие определяется борьбой между организованными
группировками властей. Часто эти группировки свои и общественные проблемы
стараются решать за счёт низов, используя в своих целях их протестные
настроения, как это произошло в 1991 году на всем постсоветском
пространстве, а в 2013-14 годах на Украине.
Антагонизм противостоящих классов в данном обществе
воспроизводится, но он выходит на поверхность социальной жизни не в виде
борьбы правящего класса и социальной силы, представляющей практическую
альтернативу его господству, а, поскольку подобная альтернатива практически
отсутствует, в виде таких форм политического противостояния, которые, по
сути, являются лишь специфической формой классового партнерства. Иначе
говоря, основное противоречие капитализма – противоречие между
общественным характером производства и частным характером присвоения – в
данном обществе сохраняет свое значение. Но острота его проявлений гасится в
силу стабильно удовлетворяемых базовых потребностей трудящихся, либо их
вновь приобретенных идеологических иллюзий. Кроме того, неэкономическая
оплата совокупной рабочей силы означает, что ее носители находятся в
административно-правовой зависимости от государства. Т.о., в данном
26

обществе на противоречие между трудом и капиталом накладывается
противоречие между управляемыми гражданами и высшей политической
бюрократией. Классовый конфликт между трудом и капиталом не выражается
непосредственно, как при либеральной модели капитализма, он дополняется и
опосредуется конфликтом между гражданским обществом и государством. Это
двойное противоречие при стабильно работающей социально ориентированной
системе перераспределения и в условиях преобладания массового
потребительского сознания сообщает данной общественной модели
исключительную стабильность. Монополия власти уравновешивается
превращением трудящихся в бюрократическую клиентелу.
Уязвимость национального «социального государства» кроется в другом:
в дефиците ресурсов. Расцвет социально ориентированных
перераспределительных практик, в особенности на Западе, приходится на
первые послевоенные десятилетия, когда природные ресурсы были
относительно дешевы. Но они критически дорожают вследствие краха
колониальной системы в середине XX века и последующего становления
независимых государств, каждое из которых воспользовалось правом
распоряжаться ими в своих интересах при неослабевающем росте их мирового
массового спроса. Так, например, произошло в 1973 году и обусловило
крупнейший в истории энергетический кризис [Ергин 2011]. Несколько волн
кризисов перепроизводства в последующее десятилетие окончательно
обескровили западное «социальное государство». Оно оказалось не менее
«ресурсозависимым», нежели его советский вариант. Как показал венгерский
экономист Янош Корнаи, дефицит ресурсов есть порождение особой
экономической модели [Корнаи 1990], а не симптом оскудевания природы, как
полагает современная вульгарная общественная наука, идущая на поводу
«зеленого» популизма.
Рецептом выхода из кризисной ситуации стал неолиберализм.
27

Пришедшие к власти в 70 – 80-х годах в западных странах
неолиберальные правительства представляли собой симбиоз финансового
капитала и высшей бюрократии при ведущей роли первого [Харви 2007, 48;
Шенэ 2017]. Они декларировали возврат к «свободному рынку» и
«либеральным ценностям» эпохи буржуазно-демократических революций, но
эти лозунги они осуществили в соответствии со своими специфическими
социально-политическими и социально-экономическими возможностями и
целями. Доктрина «свободного рынка» предполагает приоритет прибыли над
«социальной ответственностью бизнеса» даже за счет национальных интересов.
В новых условиях это означало необходимость максимально удешевить
национальную рабочую силу. Но удешевить ее мгновенно было невозможно, не
вызвав грандиозного социального взрыва. Поэтому к вывозу товаров и
капиталов был добавлен вывоз производств и технологий в страны с более
дешевой рабочей силой. Это привело к ликвидации целых отраслей
национальной промышленности, сокращению национального индустриального
пролетариата [Харви 2007, 86]. Новые отряды рабочего класса, в виду их
меньшей концентрации, неорганизованности и идейной дезориентации не
представляли уже для капитала опасности. Неолиберальная политика
правительств была поддержана многими профсоюзами, а так же мелкой и
средней буржуазией, которую в новых экономических условиях стало тяготить
налоговое бремя [Харви 2007, 58 - 87].
Важно подчеркнуть, что неолиберальная попытка буржуазной
реставрации победила не благодаря заслугам капиталистов перед обществом
(идеологи капитализма сами отрицают эти заслуги, провозглашая безусловную
ценность частного, а не общественного, интереса), а благодаря тому, что
пролетариат в предыдущую эпоху сам стал буржуазным по своему
мировоззрению и психологии, разделяя ценности и логику капитализма.
28

Так промышленный рабочий класс капиталистического «ядра» был
уничтожен второй раз в новейшей истории, но уже вместе со своей
материальной основой, со средствами производства, которые были
экспортированы в Третьи страны. Власть и собственность имущие получили
возможность сократить объемы общественного продукта, перераспределяемого
в пользу трудящихся. Это было сделано под прикрытием красивых слов об
«адресной помощи», о «борьбе с социальным иждивенчеством» и т.д. «Золотая
эпоха» welfare state закончилась.
Казалось бы, капиталистический мир пережил реставрацию и вернулся к
своей либеральной модели, некролог которой написал Ленин 1916 году. Но не
будем спешить с выводами.
Дело в том, что на практике неолиберальные правительства сохранили
механизмы, регулирующие рынок, лишь переориентировав их с удовлетворения
общественных потребностей на удовлетворение интересов финансового
капитала и высших эшелонов государственной бюрократии [Харви 2007, 58-89;
Шенэ 2017]. При этом политико-административные связи продолжили
господствовать над связями экономическими (особенно в России, где
преобладает бюрократическая рента в виде специфической «экономики
откатов»). Нигде гражданская буржуазия не вернулась к политическому
господству, а экономика – к домонополистическому состоянию. «Социальное
государство» институционально, формально сохранилось. Почти повсеместно
остались важнейшие социальные завоевания революционной эпохи:
восьмичасовой рабочий день, пособия по безработице, больничные бюллетени,
отпуска, хотя бы частично – «бесплатные» здравоохранение и образование и т.д.
Сократился лишь объем перераспределяемого в пользу трудящихся
общественного продукта, т.е., снизилась стоимость совокупной рабочей силы.
Неолиберализм с точки зрения собственных задач остался лишь идеологией,
«политикой, основанной на вере» [Стедмен-Джоунз 2017, 401], так и не став
29

практикой, последовательно реанимирующей «доимпериалистическую» модель
[Харви 2017, 31]. Он доказал практически, что возврат к свободному рынку и к
безраздельной власти гражданской буржуазии не только общественно опасен,
но уже невозможен, утопичен. Капиталистический способ производства в
данной социально-экономической модели воспроизвелся, но в качестве уклада,
управляемого политико-правовыми инстанциями. Подчеркнем повторением:
коль скоро это произошло, Ленин в своем понимании империализма как
завершения восходящего капиталистического развития, оказался абсолютно
прав.
Итак, мы видим, что после эпохи Ленина капитализм продолжил свое
существование в «подавленном» или превращенном виде. Совокупность этих
превращений, деформирующих капиталистический способ производства,
составляет его системный кризис, который нужно отличать от структурного.
Последний преодолевается самим капитализмом. Он есть симптом его
нормального развития и воспроизводства. Первый свидетельствует, что в
собственных недрах капитализма начинают зарождаться новые социальные
отношения. Они заключаются в процессах обобществления, которые в рамках
индустриального производства имеют еще формальный характер.
Т.о., в развитии капиталистического способа производства необходимо
различать две фазы: восходящую и нисходящую. Восходящая фаза представляет
его рост и расцвет, нисходящая – системный кризис целостной системы
общественных отношений. Если в первой только зрела общественная
потребность в превращении капитализма (в экономических и политических
кризисах-революциях), то вторая связана с утверждением его превращенных
форм – форм его разложения. Если в первой буржуазия пыталась побороть
описанную Марксом тенденцию нормы прибыли к понижению, делая капитал
эффективным за счет расширения рынков и ухудшения уровня жизни
трудящихся, то во второй мировая экономическая система развивалась в
30

условиях относительной стабилизации нормы прибыли: либо в форме ее
максимизации, как в западных госкорпорациях или ТНК [Гэлбрейт 2004], либо в
форме ее минимизации посредством государственного регулирования рынком и
общественным спросом, как в обществах «реального социализма»,
представлявших собой лишь другой вариант превращения капиталистической
системы (но ни в коем случае не капитализм как таковой, даже не
«государственный»). Если признаком восходящей фазы являются
экономические трудности для тех, кто лишен собственности на средства
производства, в результате чего «низы не хотят жить, как прежде» [Ленин 1973,
300], то признаком фазы нисходящей являются экономические и политические
трудности для самих собственников капиталов. Эти трудности связаны с
исчерпанием прежних способов и форм организации хозяйства, что заставляет
собственников искать новые, ибо собственники в изменившихся условиях «не
могут хозяйничать и управлять, как прежде» [Ленин 1973, 300]. Отнюдь не
внезапный приступ филантропии, а нестабильность рынков, появление новых
отраслей производства и технологий, отсутствие спроса на выпускаемую
продукцию в силу массовой неплатежеспособности, а так же экономическая и
политическая борьба промышленного рабочего класса, заставили буржуазию в
середине XX столетия принять кейнсианскую стратегию «эффективного
спроса», повышающую стоимость совокупной рабочей силы, значит – заставили
согласиться с ведущей экономической ролью высшей бюрократии.
Признаки революционной ситуации, открытые Лениным, имеют своими
причинами разные социальные процессы. Их наложение друг на друга и
обусловило мировой революционный катаклизм первой половины XX века. В
ходе него выяснилось, что преодолеть структурный кризис капитализма
возможно, только углубляя его системную перестройку, поддерживая его
воспроизводство лишь благодаря институтам «социального государства». Так в
полном соответствии с марксистской теорией оказалось, что сам капитализм
31

создает свое собственное самоотрицание, и не только в виде класса, но уже и в
виде институтов. Причем, это происходит не тогда, когда он плодит нищету
(как полагают анархисты и некоторые марксистские школы), а как раз тогда,
когда он ее преодолевает, создавая условия личностного роста трудящихся и их
самодеятельности. Размышления Маркса о непосредственно-общественном
(всеобщем или универсальном) содержании, производимом капитализмом как
предпосылке антикапиталистического переворота [Маркс 1960b, 772; Маркс
1968,	228	–	229], дополняют и усложняют схемы Манифеста
Коммунистической партии.
4
Широко известны слова классика о том, что неравномерное
экономическое развитие есть коренное, неизбежное условие и предпосылка
капиталистического способа производства [Ленин 1969, 359 – 360]. Не трудно
увидеть влияние этого тезиса на учение И. Валлерстайна о «периферийном»
капитализме и капиталистическом «центре». Принято считать весь
постсоветский мир капиталистической «периферией», а капиталистическим
«центром» – старые буржуазные державы, даже не ставя вопрос о разнице их
общественных отношений. Учение о «периферийности» российского
капитализма [Кагарлицкий 2011; Кагарлицкий 2016a] препятствует пониманию
специфики российского общества, да и не только его, а в целом всего
послевоенного мирового развития. Коль скоро повсюду мы имеем
капиталистические общества, то складывается впечатление, что смена
«периферии» на «центр» – это лишь дело роста капиталистической экономики в
странах «периферии». Именно так и представляет себе дело либеральная и лево¬
либеральная оппозиция в России: надо этот рост только подправить, либо
«оптимизировать», либо «социализировать».
32

Однако в условиях затянувшегося экономического кризиса, ни о каком
качественном росте экономики говорить не приходится – и не только в России,
но и повсюду в мире. Этот кризис, а потом и последующие его волны стали
результатом хозяйничанья в мировой экономике высшей политической
бюрократии, находящейся в симбиозе с финансовой олигархией и торгово¬
спекулятивным капиталом. Выход из кризиса оказался невозможным в рамках
неолиберализма, в рамках правил «Вашингтонского консенсуса». По этому
поводу сложилась точка зрения, что современный кризис – это кризис не
столько капитализма как такового, сколько его неолиберальной модели
[Кагарлицкий 2016b, 35]. С этим необходимо согласиться. Сомнения вызывает
тезис, что преодоление неолиберализма непосредственно связано с
восстановлением системы социально ориентированного перераспределения.
В своем прежнем состоянии (середины XX столетия) эта система
возникла и пережила свои лучшие годы на волне рабочего движения, в
результате политического и экономического взаимодействия профсоюзов,
левых партий, буржуазных кругов и высшей бюрократии. Сейчас, в начале
второго десятилетия XX века, общественная ситуация не дает надежд на такое
сотрудничество. Своеобразие продолжающегося ныне мирового общественного
кризиса, его отличие от всех, без исключения, предыдущих социальных
кризисов капиталистической эпохи, предсказанных Д. Риккардо, описанных К.
Марксом, Н. Кондратьевым и Дж. М. Кейнсом, в том, что это – не только и даже
не столько кризис собственно капиталистического способа производства. Это
еще и кризис сил, борющихся против него. Во всем мире развертывается кризис
не только и не столько экономической власти и отношений экономического
господства (в самом по себе этом нет ничего нового), сколько кризис
революционного движения буржуазной эпохи в лице его идеологий,
социальных сил, проектов общественного преобразования и его объективных
итогов (прежде всего, имеются в виду те, которые ставит себе в заслугу
33

либерализм (особенно левый), социал-демократия и политический коммунизм,
стало быть, это их кризис как идеологий и политических практик). На наших
глазах разворачиваются три кризиса, взаимно дополняющих и взаимно
определяющих друг друга: кризис неолиберализма (структурный), кризис
капиталистического способа производства и кризис буржуазного общества как
кризис антикапиталистических общественных движений (два последних
образуют системный кризис). Современный кризис трехглав, подобно
сказочному дракону. Это говорит об особенностях протекания текущих
кризисных явлений, объясняет их затяжной характер и определяет перспективы
их развития и возможный их исход.
Т.о., перед нашими глазами разворачивается кризис многослойный и
многосоставной. Он не только глобален в смысле широты географического
распространения, но и, самое главное – он всеобщ по степени охвата вглубь
социальной структуры современных капиталистических обществ, ибо
затрагивает капиталистический способ производства не только со стороны
капитала или его отдельных форм, но и со стороны труда как элемента,
социального источника капитала. Противоречие между трудом и капиталом в
данном случае гасится слабостью враждующих сторон и их взаимной
поддержкой, что находит свое выражение в институализированных
политических и экономических компромиссах. Преодоление структурного
кризиса капитализма лишь освобождает дорогу общественным симптомам его
системного кризиса. В другом выражении это означает: в обществе есть
социальные силы, могущие преодолеть особо деструктивные состояния
капиталистической системы, но нет сил, способных преодолеть капитализм как
таковой, рынок как таковой, частную собственность как таковую. Только на
этом основании можно сделать вывод, что мы имеем дело действительно с
системным кризисом капиталистического способа производства, на который
накладывается очередной структурный кризис.
34

Может показаться, что имеет место тупик: система социально
ориентированного перераспределения (как единственно практически
возможный вид социализма при современном уровне развития
производительных сил, как паллиативный социализм) не может возродиться в
полном объеме без революционного рабочего класса, а его материальная база –
промышленность – разрушена неолиберализмом. Не утешает так же ссылка на
рост мирового пролетариата в «периферийных» странах [Иглтон 2013, 206-226],
ибо сам по себе его численный рост не предполагает его антибуржуазную
революционность. Проблемой является именно антибуржуазная
революционность рабочего класса, а не факт его существования как такового.
Фактически рабочее движение ныне начинает формироваться с нуля – как в
мировом, так и национальном масштабе. Можно сказать, что на революционном
календаре сейчас снова – начало девятнадцатого века: до самостоятельных
выступлений рабочего класса еще далеко и все, что мы видим пока – это
бесплодные всплески народного гнева на площадях в Москве, Киеве,
Екатеринбурге, Хабаровске, Минске, Сиэтле, Филадельфии, Миннеаполисе,
Париже, Белграде, Торонто и Тель-Авиве, всплески, которые часто и легко
оборачиваются против интересов самих протестующих. Неолиберальная
реставрация на излете, но у пролетариата нет ни собственной организации, ни
собственной программы, ни собственной воли. Вождей, правда, у него с
избытком, но они ему не нужны.
Однако история не знает абсолютных тупиков. Затяжной характер
современного экономического кризиса и начавшиеся на его фоне
экономические и «гибридные» войны между странами капиталистического
«ядра», КНР и Россией, пытающейся реанимировать интеграцию
постсоветского мира, протрезвили крупный капитал и высшую политическую
бюрократию держав. Стало ясно, что в этих условиях победит тот, кто развивает
национальную промышленность, способствует протекционизму, расширяет
35

вывоз товаров, а на своем рынке замещает импорт. Неолиберальная стратегия
глобальной свободной торговли этому препятствует, поэтому с
необходимостью произошла смена моделей мирового экономического развития.
Новая политическая и экономическая практика может быть названа
неомеркантилизмом [Коряковцев и др. 2019].
Условием перехода к ней является смена господствующих социальных
субъектов: симбиоз высшей бюрократии с промышленным капиталом при
безусловной ведущей роли первой, но ценой оттеснения на вторые роли
финансово-спекулятивного капитала, заинтересованного в продолжении
неолиберальной политики. Конфликт интересов в этом случае неизбежен. Дело
усложняется тем, что каждая из противоборствующих властных группировок
контролирует часть гражданского общества и политически руководит ею –
прямо или косвенно. Поэтому этот внутриклассовый конфликт способен
сопровождаться гражданским конфликтом. Внешне это может выглядеть как
противостояние неомеркантилистской «революции сверху» и лево-либеральной
«революции снизу», на деле представляющей собой неолиберальный реванш
финансовой олигархии, опирающейся на зависящую от нее часть гражданского
общества. Социалистическая тенденция, представленная революционным,
политически самостоятельным, рабочим классом, в этом конфликте не
просматривается никак в силу отсутствия оного. Новый протестный потенциал
трудящихся лишь начинает заново развиваться и для его созревания
необходимо время.
Тем не менее, неомеркантилистским поворотом намечена прогрессивная
тенденция, состоящая в том, что развитие национальной промышленности
увеличивает численность рабочего класса, усиливает зависимость от него
буржуазии и бюрократии. «Верхи», оказываясь под давлением внешних и
внутренних угроз, снова оказываются перед необходимостью перезапустить
механизм «социального государства», пусть в скромном объеме, но, тем не
36

менее – в больших масштабах, чем в неолиберальную эпоху. Причем, это может
происходить и без заметного давления снизу. Подобный отход от
неолиберальной социальной политики уже наблюдается в России, что вызвано
неблагоприятными внешнеполитическими и экономическими условиями
транзита власти.
Однако не будем строить иллюзий: все это способно возродить лишь
«буржуазное», потребительское состояние трудящихся и «мещанское» царство
«социального государства» и «управляемой демократии».
Получается замкнутый круг. Все попытки левых энтузиастов и
номенклатуры левых партий разорвать его бесплодны просто потому, что они в
данных условиях с точки зрения самого буржуазного рабочего класса выглядят
как борьба против общественно необходимых социальных реформ.
Где выход из этого тупика?
Революционность порождает не нищета; нищета буржуазна; истина
нищеты – это и есть «мещанское» «социальное государство». Поэтому
пресловутый прекариат, вопреки Г. Стэндингу и его эпигонам, вовсе не
опасный класс, способный революционизировать общество. Социалистическую
революцию в ее последовательном виде порождают развитые, но
неудовлетворенные потребности индивидов. Да, неомеркантилистское
возрождение промышленности накормит это поколение рабочего класса. Но
следующее поколение потребует большего, относясь к достигнутому уровню
как к должному. И так будет до тех пор, пока не появится такое поколение
людей, которое потребует действительного богатства: не еды, не одежды, не
комфортабельного жилья, не авто и даже не материнский капитал в размере
ипотеки (не потому, что это поколение будет аскетичным, а потому, что это все
у него уже есть). Что же это действительное богатство? Откройте Маркса, у
него написано: «действительным богатством является развитая
производительная сила всех индивидов. Тогда мерой богатства будет отнюдь
37

уже не рабочее время, а свободное время» [Маркс 1969, 129]. И далее:
«Свободное время – представляющее собой как досуг, так и время для более
возвышенной деятельности – разумеется, превращает того, кто им обладает, в
иного субъекта, и в качестве этого иного субъекта он и вступает затем в
непосредственный процесс производства. По отношению к формирующемуся
человеку этот непосредственный процесс производства вместе с тем является
школой дисциплины, а по отношению к человеку сложившемуся, в голове
которого закреплены накопленные обществом знания, он представляет собой
применение [знаний], экспериментальную науку, материально творческую и
предметно воплощающуюся науку». [Маркс1969, 131]
Вот тогда и придет конец капитализму и всем его превращениям.
В условиях «социального государства» (потребность в котором неизбежно
формируется при нынешнем состоянии производительных сил) происходит
развитие человеческих потребностей. Рано или поздно обнаружится, что
потребности трудящихся не укладываются в лоно «потребительской корзины»,
предлагаемой «базовым доходом» или вэлфером. Какой бы широкой она ни
была, но, коль скоро обладание ею обеспечивает лишь принудительный труд
(означающий отсутствие свободного времени), она все равно остается узкой,
недостаточной. В XIX веке во Франции вызывали массовый протест жалкие 10
франков в неделю при 14-часовом рабочем дне. Сейчас для рабочих жизнь на
тысячу евро при восьмичасовом рабочем дне представляется невыносимой. К
тому же, как бы ни были велики капиталы, их собственник остается их рабом,
их экономической функцией, экономическая целесообразность довлеет над ним,
осознает он это или нет. Отчуждение имеет всех [Маркс 174, 99]. Капиталист и
пролетарий, в своем личностном развитии выходя за рамки экономической
целесообразности, идут друг к другу навстречу, оба становятся коммунистами –
если не в политическом, то в экзистенциальном смысле.
38

Это не утопия. Революционерами, как правило, становились выходцы из
высших классов.
Т.о., мы можем констатировать, что в современном обществе
«подавленного» капитализма накапливается некое «универсальное» [Маркс
1968, 228] содержание. Проще говоря, накапливаются общественные связи,
выходящие за рамки самого капиталистического способа производства.
Однако данная перспектива заставляет признать, что прежняя
«пролетарская теодицея» вдохновлявшая сталинистов, равно как и вера в
рыночный прогрессизм, ставшая знаменем разрушения «социального
государства» в конце XX века, уже исчерпали свои консолидирующие
возможности. Идеология классового эгоизма испускает дух вместе с
национальным «социальным государством». Коль скоро мировой капитализм
вновь возвращается в национальные пределы при дискредитации
неолиберального глобализма, то противостоять этой тенденции в будущем
сможет только глобализированное «социальное государство» как эмпирическая
цель глобализированного движения трудящихся, ставшего самостоятельным не
только от буржуазии, но и от своих партийных организаций, от своей
номенклатуры. Было бы странно думать в век Интернета и всеобщей
грамотности, что это невозможно. Лозунг «Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!», вновь станет актуальным – но только в буквальном выражении
объединения не профсоюзной и партийной бюрократии, а самих трудящихся,
политически и идейно самостоятельных. Лишенные самостоятельности они
способны лишь воспроизвести всю «старую мерзость» [Маркс, Энгельс 1955a,
33], как это вышло у нидерландских гезов, парижских санкюлотов, российских
большевиков, английских лейбористов, германских и шведских социал-
демократов, советских диссидентов, позднесоветских «неформалов»,
украинских майданщиков и прочих инсургентов, ставших жертвами
собственной одномерной революционности.
39

Заключение.
С точки зрения логики своих учений Маркс и Ленин в своих концепциях
вполне убедительны. Но много позже орбита капитализма изменилась и,
кажется, что общественные законы, описанные ими, были нарушены. Какие
факторы стали причиной затяжного характера системного кризиса капитализма?
Ответить на этот вопрос возможно, оставаясь в рамках марксистской
методологии, но используя такие приемы, которые позволили бы разглядеть
ранее невидимое благодаря тому, что возник материал для нового анализа.
Во-первых, это массовое обуржуазивание промышленного рабочего
класса, в силу которого он интегрировался в систему буржуазного
консьюмеризма.
Во-вторых, монополия, вырастающая как аппендикс на теле
капиталистического способа производства, в зародыше содержит не
экономические [Ленин 1969,	362	–	363], а силовые, политико¬
административные, бюрократические и т.п. общественные отношения
(называемые современной вульгарной социологией «неофеодальными»). В
условиях мировой революции и мировых войн первой половины XX в.
формируется система господства высшей политической бюрократии или
системный бонапартизм.
Эти два фактора, определившие развитие капитализма в XX веке и
определяющие его до сих пор, в XXI столетии, были зафиксированы Лениным в
самом зародыше. Он не мог видеть их последствий, но их можем увидеть мы
спустя сто лет.
40

ЦИТИРУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Гильфердинг 2011 – Гильфердинг Р. Финансовый капитал. Новейшая фаза в
развитии капитализма. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ». 480 с.
Голдберг 2012 – Голдберг Дж. Либеральный фашизм. – М.: Рид Групп. 512 с.
Гэлбрейт 2004 – Гэлбрейт Д. Новое индустриальное общество. – М.: ООО
«Издательство АСТ», ООО «Транзиткнига»; СПб: «Terra Fantastica». 602 с.
Ергин 2011 – Ергин Д. Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и
власть. – М.: «Альпина Паблишер», 2011. — 960 с.
Иглтон 2013 – Иглтон Т. Почему Маркс был прав? – М.: Карьера-Пресс. 304 с.
Кагарлицкий 2011 – Кагарлицкий Б. Реставрация в России. – М.: Едиториал
УРСС. 376 с.
Кагарлицкий 2016a – Кагарлицкий Б. Периферийная империя: Россия и
миросистема. – М.: ЛЕНАНД. 456 с.
Кагарлицкий 2016b – Кагарлицкий Б.Ю. Кризис капитализма или кризис
неолиберализма? // Политэкономия кризиса. От неолиберальной экономической
модели к новому социальному государству / под ред. Р.С. Дзарасова, Б.Ю.
Кагарлицкого, А.В. Очкиной. – Москва : ФГБОУ ВО «ВЭУ им. Г.В.
Плеханова». 13-40 с.
Киселева 2000 – Киселева Е.В. Франция в период реставрации Бурбонов //
История Европы. Т. 5. От французской революции конца XVIII века до первой
мировой войны. – М.: Наука. 188-204 с.
Колташов 2019 – Колташов В.Г. Капитализм кризисов и революций: как
сменяются формационные эпохи, рождаются длинные волны, умирают
реставрации и наступает неомеркантилизм. – М.: РУСАЙНС. 224 с.
Колташов 2020 – Колташов В.Г. Посткризисная эпоха социальных реформ:
какие изменения диктует природа большого кризиса 2008-2020 гг. // Труд и
социальные отношения. №2. С. 15-24.
41

Корнаи 1990 – Корнаи Я. Дефицит. М.: «Наука». 608 с.
Коряковцев, Вискунов 2017 – Коряковцев А., Вискунов С. Марксизм и
полифония разумов. М., Екатеринбург: Кабинетный ученый. 684 с.
Коряковцев, Колташов 2019 – Коряковцев А., Колташов В. – Новейший
поворот в мировой экономике // Урал.Эксперт. № 23 (799). С. 32.
Ревякин 2000 - Ревякин А.В. Революция 1848 года во Франции // История
Европы. Т. 5. От французской революции конца XVIII века до первой мировой
войны. – М.: Наука. 247 - 263 с.
Ленин 1968 – Ленин В.И. Заметки публициста // Ленин В.И. Полное собрание
сочинений в 55 тт. Т. 19. М.: Издательство Политической литературы. 1968. С.
239-304.
Ленин 1969 – Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма //
Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. – М.: Издательство
политической литературы. Т. 27. С. 299-426.
Ленин 1973 – Ленин В.И. «Маевка революционного пролетариата» // Ленин
В.И. Полное собрание сочинений в 55 томах. Т. 23. М.: Издательство
политической литературы. С. 300.
Мамардашвили 1970 – Мамардашвили М. Форма превращённая // Философская
энциклопедия. – М.: Советская энциклопедия, 1970. Т. 5. С. 386-389.
Манчук 2017 – Манчук А. Украина. Анатомия катастрофы. – М.: Алгоритм. 352
с.
Маркс 1959 – Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 13. С. 1-167.
Маркс 1960a – Маркс К. Капитал. Т. 1. Предисловие к первому изданию //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 23. С. 5-11.
42

Маркс 1960b - Маркс К. Капитал. Т. 1. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е
изд. М.: Государственное издательство политической литературы. Т. 23. 907 с.
Маркс 1968 – Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов // Маркс К.,
Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 46. Ч. I. 317 с.
Маркс 1969 – Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов // Маркс К.,
Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 46. Ч. II. 244 с.
Маркс 1974 – Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс
К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 42. С. 41-174.
Маркс 2010 – Маркс К. Заметки по поводу книги Дж. Милля // Экономическо-
философские рукописи 1844 г. и другие ранние философские работы. М.:
Академический проект. С. 359-384.
Маркс, Энгельс 1955a – Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология// Маркс К.,
Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. – М.: Государственное издательство
политической литературы. Т. 3. С. 7-544.
Маркс, Энгельс 1955b. – Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической
партии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. – М.: Государственное
издательство политической литературы. Т. 4. С. 419-459.
Стедмен-Джоунз 2017 – Стедмен-Джоунз Д. Рождение неолиберальной
политики. От Хайека и Фридмена до Рейгана и Тэтчер. – Москва ; Челябинск :
Социум ; Мысль. С. 401. 522 с.
Харви 2007 – Харви Д. Краткая история неолиберализма. – М.: Поколение. 288
с.
Хоркхаймер 2011	– Х оркхаймер	М. За тмение	разума. К критике
инструментального разума. – М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация». 224 с.
43

Шенэ 2017 – Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и
поражение демократии. 2017. – М.: Издательский дом Высшей школы
экономики. 144 с.
REFERENSES
Gil'ferding 2011 – Gil'ferding R. Finansovyj kapital. Novejshaya faza v razvitii
kapitalizma. – M.: Knizhnyj dom «LIBROKOM». 480 s.
Goldberg 2012 – Goldberg Dzh. Liberal'nyj fashizm. – M.: Rid Grupp. 512 s.
Gelbrejt 2004 – Gelbrejt D. Novoe industrial'noe obshchestvo. – M.: OOO
«Izdatel'stvo AST», OOO «Tranzitkniga»; SPb: «Terra Fantastica». 602 s.
Ergin 2011 – Ergin D. Dobycha: Vsemirnaya istoriya bor'by za neft', den'gi i vlast'. –
M.: «Al'pina Pablisher», 2011. — 960 s.
Iglton 2013 – Iglton T. Pochemu Marks byl prav? – M.: Kar'era-Press. 304 s.
Kagarlickij 2011 – Kagarlickij B. Restavraciya v Rossii. – M.: Editorial URSS. 376 s.
Kagarlickij 2016a – Kagarlickij B. Periferijnaya imperiya: Rossiya i mirosistema. –
M.: LENAND. 456 s.
Kagarlickij 2016b – Kagarlickij B.YU. Krizis kapitalizma ili krizis neoliberalizma? //
Politekonomiya krizisa. Ot neoliberal'noj ekonomicheskoj modeli k novomu
social'nomu gosudarstvu / pod red. R.S. Dzarasova, B.YU. Kagarlickogo, A.V.
Ochkinoj. – Moskva : FGBOU VO «VEU im. G.V. Plekhanova». 13-40 s.
Kiseleva 2000 – Kiseleva E.V. Franciya v period restavracii Burbonov // Istoriya
Evropy. T. 5. Ot francuzskoj revolyucii konca XVIII veka do pervoj mirovoj vojny. –
M.: Nauka. 188-204 s.
Koltashov 2019 – Koltashov V.G. Kapitalizm krizisov i revolyucij: kak smenyayutsya
formacionnye epohi, rozhdayutsya dlinnye volny, umirayut restavracii i nastupaet
neomerkantilizm. – M.: RUSAJNS. 224 s.
44

Koltashov 2020 – Koltashov V.G. Postkrizisnaya epoha social'nyh reform: kakie
izmeneniya diktuet priroda bol'shogo krizisa 2008-2020 gg. // Trud i social'nye
otnosheniya. №2. S. 15-24.
Kornai 1990 – Kornai YA. Deficit. M.: «Nauka». 608 s.
Koryakovcev, Viskunov 2017 – Koryakovcev A., Viskunov S. Marksizm i polifoniya
razumov. M., Ekaterinburg: Kabinetnyj uchenyj. 684 s.
Koryakovcev, Koltashov 2019 – Koryakovcev A., Koltashov V. – Novejshij povorot
v mirovoj ekonomike // Ural.Ekspert. № 23 (799). S. 32.
Revyakin 2000 - Revyakin A.V. Revolyuciya 1848 goda vo Francii // Istoriya Evropy.
T. 5. Ot francuzskoj revolyucii konca XVIII veka do pervoj mirovoj vojny. – M.:
Nauka. 247 - 263 s.
Lenin 1968 – Lenin V.I. Zametki publicista // Lenin V.I. Polnoe sobranie sochinenij v
55 tt. T. 19. M.: Izdatel'stvo Politicheskoj literatury. 1968. S. 239-304.
Lenin 1969 – Lenin V.I. Imperializm kak vysshaya stadiya kapitalizma // Lenin V.I.
Polnoe sobranie sochinenij. 5-e izd. – M.: Izdatel'stvo politicheskoj literatury. T. 27.
S. 299-426.
Lenin 1973 – Lenin V.I. «Maevka revolyucionnogo proletariata» // Lenin V.I. Polnoe
sobranie sochinenij v 55 tomah. T. 23. M.: Izdatel'stvo politicheskoj literatury. S. 300.
Mamardashvili 1970 – Mamardashvili M. Forma prevrashchyonnaya // Filosofskaya
enciklopediya. – M.: Sovetskaya enciklopediya, 1970. T. 5. S. 386-389.
Manchuk 2017 – Manchuk A. Ukraina. Anatomiya katastrofy. – M.: Algoritm. 352 s.
Marks 1959 – Marks K. K kritike politicheskoj ekonomii. Predislovie // Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 13. S. 1-167.
Marks 1960a – Marks K. Kapital. T. 1. Predislovie k pervomu izdaniyu // Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 23. S. 5-11.
45

Marks 1960b - Marks K. Kapital. T. 1. // Marks K., Engel's F. Sochineniya. 2-e izd.
M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj literatury. T. 23. 907 s.
Marks 1968 – Marks K. Ekonomicheskie rukopisi 1857—1859 godov // Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 46. CH. I. 317 s.
Marks 1969 – Marks K. Ekonomicheskie rukopisi 1857—1859 godov // Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 46. CH. II. 244 s.
Marks 1974 – Marks K. Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 g. // Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 42. S. 41-174.
Marks 2010 – Marks K. Zametki po povodu knigi Dzh. Millya // Ekonomichesko-
filosofskie rukopisi 1844 g. i drugie rannie filosofskie raboty. M.: Akademicheskij
proekt. S. 359-384.
Marks, Engel's 1955a – Marks K., Engel's F. Nemeckaya ideologiya// Marks K.,
Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. – M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj
literatury. T. 3. S. 7-544.
Marks, Engel's 1955b. – Marks K., Engel's F. Manifest Kommunisticheskoj partii //
Marks K., Engel's F. Sochineniya. 2-e izd. – M.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo
politicheskoj literatury. T. 4. S. 419-459.
Stedmen-Dzhounz 2017 – Stedmen-Dzhounz D. Rozhdenie neoliberal'noj politiki. Ot
Hajeka i Fridmena do Rejgana i Tetcher. – Moskva ; CHelyabinsk : Socium ; Mysl'.
S. 401. 522 s.
Harvi 2007 – Harvi D. Kratkaya istoriya neoliberalizma. – M.: Pokolenie. 288 s.
Horkkhajmer 2011 – Horkkhajmer M. Zatmenie razuma. K kritike instrumental'nogo
razuma. – M.: «Kanon+» ROOI «Reabilitaciya». 224 s.
SHene 2017 – SHene M. Permanentnyj krizis. Rost finansovoj aristokratii i
porazhenie demokratii. 2017. – M.: Izdatel'skij dom Vysshej shkoly ekonomiki. 144 s.
46