Автор: Егоров Б.
Теги: рассказы художественная литература издательство советский писатель фельетон
Год: 1969
Текст
БОРИС ЕГОРОВ
БОРИС
ЕГОРОВ
лллс к!л
РАССКАЗЫ И ФЕЛЬЕТОНЫ
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ МОСКВА 1969
Борис Егоров известен читателю по многим
книгам. Он — один из авторов романа-фельетона
«Не проходите мимо». Им написаны сатирические
повести «Сюрприз в рыжем портфеле» и «Пи-
рамида Хеопса», выпущено пятнадцать сбор-
ников сатиры и юмора.
Новый сборник, в который вошли юмористиче-
ские и сатирические рассказы, а также фельето-
ны на внутренние и международные темы, на-
зван автором «Маски».
Писатель-сатирик срывает маски с мещан, чи-
нуш, тунеядцев, бюрократов, перестраховщиков,
карьеристов, халтурщиков, и перед читателем
возникают истинные лица носителей пороков и
темных пятен.
Рассказы и фельетоны написаны в острой сати-
рической манере. Но есть среди них и просто
веселые, юмористические, смешные, есть и груст-
ные.
Фельетоны на международные темы снимают
маски «демократов» и «миротворцев» со злейших
врагов советского государства.
Анну Гавриловну Коржикову посетил неожиданный
“ гость — корреспондент радио.
Когда она открыла дверь, то увидела высокого муж-
чину с чемоданчиком в руке.
— Неужто опять из Мосгаза? — сказала Анна Гав-
риловна. — Ой, одолели!
— Нет, товарищ Коржикова, — ответил гость. — На
этот раз вы ошиблись. В моем чемодане не гаечные клю-
чи, а магнитофон — аппарат для звукозаписи. Мы гото-
вим передачу, как живут пенсионеры. Разрешите с вами
побеседовать.
— Ну, раз так, проходите, раздевайтесь. А эти, из
Мосгаза, они никогда не раздеваются. Даже ноги не выти-
рают. И прямо на кухню...
Корреспондент развернул на столе свою аппаратуру,
попросил указать ему ближайшую электрическую розет-
ку и объяснил Анне Гавриловне ее задачу:
ПОСЛЕ НОВОСЕЛЬЯ
— Я буду вам задавать вопросы, а вы отвечайте. Толь-
ко спокойно, не волнуйтесь и не смущайтесь.
—• А что мне смущаться, если вопросы будут правиль-
ные? — сказала Анна Гавриловна.
— Вот так. А теперь, чтобы не терять времени, сразу
приступим.
— Да, да. Это лучше — не терять. А то мясной па
перерыв закроется, и я с обедом опоздаю.
Корреспондент включил магнитофон и начал репор-
таж:
— Мы сидим за столом в квартире пенсионерки Анны
Гавриловны Коржиковой, бывшей ткачихи комбината
«Цвета радуги». Анна Гавриловна, скажите, как вы живе-
те, не скучаете ли дома?
— Хорошо живу, — ответила Коржикова. — А скучать
мне некогда. У меня ведь не только домашние дела. Еще
и работа общественная.
5
— Какая, разрешите узнать?
— В домовом комитете работаю. То там заседание, то
в райсовет пойти надо, а больше по квартирам хожу. Бесе-
дую по поводу разных нарушений... Дом у нас большой,
новый...
— Это очень приятно, — бодрым, энергичным голосом
вставил корреспондент.
— Оно, конечно, так, что приятно. Только некоторые
жильцы не берегут этот дом. Вы посмотрите: стены испи-
саны, стекла внизу в дверях три раза вставляли... Разве
так к социалистической собственности относятся? Если уж
в своем доме подобное допускают, то представляю, как ве-
дут себя эти люди в других местах. На заводе, например.
Для таких все, что не мое, — казенное. А это слово и
забыть давно пора! Третьего дня поймала мальчишку из
сто двадцать седьмой квартиры. Говорю: «Ты что добро
портишь?» А он отвечает: «Какое добро? Оно ваше, что
ли?» Каковы родители, таков и сынок!
— Спасибо, Анна Гавриловна. У меня еще вопрос.
— Нет, вы подождите: я еще на тот не ответила. Вот
лифт, например, — каждый день ломают. Я уж такую таб-
личку заготовила: «Лифт не работает по вине жильцов».
И обратите внимание...
Корреспондент выключил магнитофон, но Анна Гав-
риловна этого не заметила и продолжала:
— Когда лифт вниз идет, посмотрите на него сверху.
У него, несчастного, вся крыша в окурках. Это курильщи-
ки бросают через сетку папиросы. Специально лифт оста-
навливаем — крышу подметать...
— Анна Гавриловна, мы отошли от темы разговора.
Нас интересует ваша жизнь, где вы бываете, куда ходите.
Очень прошу вас не отклоняться.
— Ну хорошо, не буду.
Диск магнитофона снова завертелся.
— Вы спрашиваете, как я свой досуг провожу? Дома
мы со стариком в общем не засиживаемся. На прошлой
неделе на экскурсию по Москве ездили. В высотном зда-
нии были.
— И там вам очень понравилось?
— Понравилось. На самый тридцатый этаж нас под-
нимали. В две секунды. Ну, такой лифт! Прямо как само-
6
лет. Вот я и подумала: нашим бы жильцам его — вмиг бы
разломали...
— Не надо больше про лифт, — взмолился корреспон-
дент.
— А вы думаете, легко на такую верхотуру лазать? —
отпарировала Коржикова. — Ну ладно, про лифт больше
не буду. А про подоконники на лестницах скажу: они все
гуталином перемазаны. Думаю, отчего бы это? А потом
смотрю — Солдатенков, студент из сто тридцать пятой"
квартиры, задрал ногу на подоконник и ботинки чистит.
Удивляюсь просто: человек науки изучает, а ведет себя —
как из темного леса приехал. Я — к редактору домовой
стенгазеты. «Нарисуйте, говорю, этого чистильщика боти-
нок».
— Всё про Солдатенкова? — облегченно спросил кор-
респондент. — Тогда вернемся к теме беседы. Много ли в
вашем доме пенсионеров?
— Много. Вот Лопухова, например, Косичкина, Крас-
нов, Бойко. Хорошие люди, заслуженные. И работой об-
щественной занимаются. Всех, конечно, я не могу назвать.
Но еще некоторых припомню. Это Петровичевы, которые
любят гвозди в стены забивать... Лавринюки —
вечно на балкон разное барахло выставляют. Еще Шути-
ковы — площадку на лестнице не помыли ни разу. Я ведь
их, конечно, не заставляю, но у них есть дети. Две дочки,
одна школу недавно кончила, другая в конторе служит.
Но уж так эти дочки воспитаны — от черной работы по-
дальше... Сорить — пожалуйста, подметать — ни в жизнь.
— Анна Гавриловна, мы же договорились. Это ведь
не для той передачи...
— Для той. Для самой. Если хотите, чтобы порядок
был. И пусть все слушают!
— Но вы не на вопрос отвечаете.
— Неважно. Вопрос большой. Прямо проблема целая,
как у вас по радио говорят. Строим-строим, а на этом фо-
не такие безобразия. Подумать надо, — ходят люди в рай-
совет, просят квартиры, очередниками называются, а при-
едут в новый дом —- и вот те на! Дрова колоть перед
дверью! А от этого полы щербатые. И все плитки летят.
Это я про Масюкова говорю. Есть тут у нас такой. Шофе-
ром на автобусе работает. Вроде ничего парень. И одева-
7
езся далее... А вот колет дрова. Зачем они ему? Ведь пе-
чек в доме нет. Что он, старое вспомнил, как в бараке
жил? Мы его вызываем на домком, а он заявляет: «Это
мне бабашки нужны были — под диван подкладывать».
Это ж какую бабашку на плечах иметь надо!
Коржикова остановилась, чтобы перевести дух. Кор-
респондент воспользовался паузой и задал следующий
вопрос:
— Радиослушателей интересует, каков ваш месячный
бюджет. Сколько денег получаете, на что тратите?
Анна Гавриловна помолчала,— видимо, подсчитывала
в уме,— и ответила:
— Рублей около двухсот: пятьдесят у меня, да муж
приносит сто тридцать. Если без премиальных. Он у меня
еще работает, мастером. Покупаем, что нужно. И на
книжке есть. А вот в прошлом месяце разориться при-
шлось: ремонт на кухне делали. Штукатурка с потолка об-
валилась. И все из-за этого Масюкова: пришел домой, вы-
пил, что ли, лег на свой диван, взял газетку и заснул. А в
ванной краны открыл. Видно, поначалу освежиться думал.
Ну и начался потоп. Над нашей кухней.
— Правильно, так и было, — донесся из коридора
женский голос.
Потом в комнату вошла молодая женщина в халате.
— Это соседка моя, Лапшина, — сказала Анна Гаври-
ловна.
— Здравствуйте, — сказала соседка. — Я от себя то-
же кое-что могу добавить. Вам про валенок Анна Гаври-
ловна не говорила?
— У нас не та тема, — сказал корреспондент.
— Та самая, — ответила соседка. — Что же я, не слы-
шала? Вот тут как-то целый день во всем доме воды не
было. И почему отключили? Канализация засорилась. У
Севрюковых свадьба была, а после нее они собрали все,
что осталось, — и в канализацию. И чего уж потом из
этой трубы не доставали! Кости, корки, даже кусок вален-
ка. Откуда он взялся — черт его знает! Ну, натурально,
войлок и войлок... А с елками что было? Новый год, хоро-
ший праздник, все елки наряжают. В какую квартиру ни
войди — все чинно, красиво, и игрушки кругом блестят.
Потом праздник кончился, игрушки в коробки попрятали,
8
а елки знаете куда выкинули? В мусоропровод. Сложат
елку и суют ее туда, а она там растопырится, ну и засор.
Палкой не пробьешь!
Корреспондент сидел и сочувственно кивал, а потом
сказал:
— Анна Гавриловна, у меня к вам последний вопрос...
— А ко мне нет? — перебила его Лапшина. — Я еще
про кроликов хотела рассказать. Мыслимое ли дело — в
большом новом доме кроликов на восьмом этаже разво-
дить?
— Товарищи, у меня пленка кончилась, — объявил
корреспондент. — Больше записывать не могу.
- А мы и без пленки говорить можем, мы люди не
гордые, не обязательно, чтобы нашими голосами, — отве-
тила Лапшина и вдруг всплеснула руками: — Ой, у меня
молоко на плите!
Буквально через минуту Лапшина вернулась в ком-
нату, лицо у нее было бледное, а глаза бегали.
— Что, убежало? — спросила Анна Гавриловна.
— Нет, не молоко. Вода! Опять Масюков про ванну
забыл...
Пюба Мотылькова сидела за своим рабочим столом и
^"листала журналы.
— Ой, девочки! — вдруг воскликнула она.— Ужасно
чудно: в Новой Зеландии здороваются совсем не как у
нас. Встречаются и трутся носами...
«Девочками» были коллеги Мотыльковой — сотрудни-
цы справочной научной библиотеки.
Старший референт Капитолина Капитоновна поверну-
лась к Любе и строго посмотрела на нее поверх очков: она
не терпела, когда ее отвлекали.
Но дисциплинирующий взгляд Капитолины Капитонов-
ны на Мотылькову действия не произвел, и через несколь-
ко минут она снова нарушила сосредоточенную тишину
референтского зала:
— Вот это да! Никогда не подозревала. Оказывается,
стрекоза имеет на каждой ноге по три уха. У нее пять
глаз и два сердца. Последнее схоже со мной...
ЛЮБКЕ ВЕЗЕ Т...
Капитолина Капитоновна сдернула очки и раздражен-
но сказала:
— Ну, знаете!..
Может быть, и дальше продолжала бы удивлять Мо-
тылькова своих товарищей новостями, но вошла курьерша
и объявила:
— Младшего референта Мотылькову к директору!
Люба скрылась за стеклянной перегородкой, отделяв-
шей референтский зал от кабинета директора. Вернулась
она только через полчаса.
Первым ее увидел молодой сотрудник, которого все
звали Валерием или Лерой. Он был очень юн, и отчество
не приклеивалось к его имени, не говоря уже о фамилии,
которую знали, видимо, только в отделе кадров.
— Ну, что там было? спросил Лера.
— Молодым везде у нас дорога,—ироническим тоном
произнесла Мотылькова.— Как обычно, Юрий Карпович
давал интервью...
10
Лера погрустнел: на образном языке Мотыльковой «да-
вать интервью» значило то же самое, что «устраивать
разнос», «давать нагоняй».
Молодой референт был явно неравнодушен к Любе.
Впрочем, каждый мужчина в его возрасте и холостяцком
положении испытывал бы то же самое. Нежный овал лица,
васильковые глаза и обаятельная улыбка, в которой вопло-
щались наивность, невинность и кокетство, не могли не
ввергнуть его в лирику и задумчивость.
Застенчивый и несмелый Лера чувство свое пытал-
ся скрывать. Но кое-что все-таки ускользало от его кон-
троля.
Мотылькова делала вид, что ничего не замечает. Впро-
чем, не замечать ей приходилось многих.
Пожалуй, единственным человеком, избавленным от
гипнотического влияния Любиных глаз, был директор
Юрий Карпович, мужчина средних лет, с маленькой бо-
родкой и очень толстой нижней губой.
Когда у Юрия Карповича начиналось с Мотыльковой
очередное «интервью», он старался держаться спокойно,
называл ее Любой, даже Любочкой, терпеливо объяснял,
в чем и где она ошиблась.
Видя, что над нею сгущаются тучи, Люба пускала в ход
свою улыбку. На какое-то мгновение лицо Юрия Карпови-
ча добрело, светлело. Но директор быстро ловил себя на
этом и спохватывался.
— Довольно очарования! — кричал он истошным голо-
сом человека, отпугивающего от себя черта.— Любовь Пет-
ровна, давайте будем серьезны.
Если директор обращался по имени-отчеству, значит,
он рассердился. При этом губа его несколько отвисала.
На следующем этапе разговора она отвисала еще больше,
и Юрий Карпович, хрипя от волнения, выговаривал по
слогам:
— То-ва-рищ Мо-тыль-ко-ва...
Это бывало тогда, когда Люба начинала защищаться:
— Ну конечно, вы вообще не любите молодых.
«Такое нежное, изящное существо,— думал про себя
Юрий Карпович,— но сколько же в нем нахальства!
И главное, знает, как обороняться: «Молодых не любите».
Или еще: «Не чувствую помощи коллектива».
11
— Ну какая же вам, товарищ Мотылькова, помощь,
если вы пишете «метлахская шкатулка»! — кипятился
Юрий Карпович.— Шкатулки бывают палехские. А мет-
лахские — знаете, что такое?
Люба смотрела на директора широко открытыми гла-
зами. В них, как в майском небе, были синева и пустота.
— Метлахские — плитки, которыми выстилают пол в
туалетах.
— Хорошо, буду знать...
— Ну, вы хоть бы в энциклопедию посмотрели...
— А там разве есть? — искренне удивлялась Мотыль-
кова.— Почему же Капитолина Капитоновна мне не под-
сказала?
Люба всегда была права. По ее мнению, кто-то постоян-
но должен был ей помогать. В чью-то обязанность входило
подсказывать, напоминать, наталкивать, советовать, пре-
дупреждать.
Это имело корни исторические. Когда Мотылькова учи-
лась в школе, к ней прикрепляли сильных учеников. Она
шагала из класса в класс «на буксире у пятерочников».
Дома к Любе была прикреплена бабушка.
Не осталась Мотылькова без опеки и в институте. Над
ней шефствовали два студента. Один — по линии иностран-
ных языков, другой — по социально-экономическим дис-
циплинам. И если Люба не блистала знаниями, шефов
упрекали: что же, мол, вы не втолковали ей, успеваемость
в группе снижаете.
Правда, такое случалось не часто. Экзамены Мотыль-
кова «проскакивала» с удивительной легкостью, хотя и не
очень «надрывалась» над учебниками.
Подруги разводили руками и говорили:
— Любке везет.
После института она хотела поступить в аспирантуру,
но здесь фортуна ей не улыбнулась.
Узнав об этом, бабушка, которая в семье была наиболее
реалистически мыслящим человеком, сказала Любе:
— Эх ты, аспирандура! Куда уж тебе!
На вопрос «куда» помог ответить папа. Он устро-
ил дочь младшим референтом справочной научной библио-
теки.
И вот Люба сидит за столом, шлифует пилкой ногти,
12
листает журналы и время от времени делится с сотруд-
никами впечатлениями от прочитанного:
— Ой, девочки, кто бы мог подумать: самая ценная
«слоновая кость» добывается из клыков бегемота!..
— Любопытно! В сто десять лет фараон Рамзес Вто-
рой одержал свои самые выдающиеся победы. Вот это был
мужчина!
Капитолина Капитоновна со временем привыкла к ее
болтовне, и если Мотылькова молчала, это старшему ре-
ференту казалось подозрительным. Однажды, пораженная
долгой тишиной, Капитолина Капитоновна посмотрела в
сторону Мотыльковой и увидела нечто необыкновенное:
Люба наклонилась над стаканом с водой и держит в нем
высунутый язык.
— Что это за процедура, объясните!
Люба чистосердечно поведала:
— Крыжовнику наелась. Щиплет ужасно. А в воде —
ничего.
«Капкан», как неофициально называла Мотылькова
старшего референта, сообщила об этом Юрию Карповичуt
И снова было «интервью». И опять поначалу Юрий Карпо-
вич называл молодую сотрудницу Любочкой, потом Лю-
бовью Петровной, а позже, видя, что никакие речи до нее
не доходят, уже хрипел:
— То-ва-рищ Мо-тыль-ко-ва, нель-зя же так! Вы же
ничего не делаете!
— Пусть мне дают серьезные поручения.
— Ох, уж сколько их вам давали! А потом кто-то все
должен был переделывать заново. Вы хоть со своей обыч-
ной работой справляйтесь. Вырезки по папкам разложите...
Люба парировала привычным приемом:
— Вы, конечно, не любите молодым доверять...
Когда она снова появилась в референтском зале, Лера,
как обычно, спросил:
— Ну, что там было?
— Юрий Карпович полез на принципиальную высоту,
но оборвался...
Взбираться «на принципиальную высоту» директору
в конце концов надоело, и, когда представился случай осво-
бодиться от Мотыльковой, он не пропустил его.
— Вот есть предложение послать одного человека на
13
курсы повышения квалификации,— сказал он Капитолине
Капитоновне.— Хочу посоветоваться. Предлагаю Мотыль-
кову.
— Что вы, Юрий Карпович! — возразила старший ре-
ферент.— У нас есть действительно достойные люди. Возь-
мите, например, Леру, Валерия... Молодой, способный
старательный, дело понимает. Если еще курсы окончит, то
меня заменит, когда на пенсию уйду.
Юрий Карпович поморщился:
— Верно, конечно. Но этот самый Лера-Валерий и так
хорошо работает. И потом неизвестно, возвратят ли его к
нам после курсов... А вот Мотылькову пусть лучше не воз^
вращают. Иначе от нее не избавишься.
Капитолина Капитоновна продолжала возражать:
— Хорошо. Но представьте такой вариант: Мотылько-
ва оканчивает курсы, и ей поручают серьезную, самостоя-
тельную работу. Ведь она ее провалит! А кто ее послал
учиться? Мы. Не будет ли это...
— Не будет,—прервал ее Юрий Карпович.—Пусть
там смотрят сами. А мы уже обожглись. Верно?
— Верно.
— Тогда о чем вопрос?
Мотылькова была опять «взята на буксир», и через ме-
сяц она позвонила по телефону своим знакомым из спра-
вочной библиотеки:
— Ой, девочки, мне эти курсы ужасно понравились!
Лекции разные читают, а потом будут экзамены. Это, ко-
нечно, для меня не проблема. Я сказала профессору Виф-
леемскому, что я в группе самая молодая и опыта у меня,
конечно, меньше, чем у других. А он говорит: «Не беда,
мы над вами шефство возьмем, будете заниматься с тем,
кто посильнее». В общем живу неплохо. Подружилась тут
на курсах с одной женщиной. Мы с ней за одним столом
всегда сидим... Она стенографию знает и лекции записы-
вает. А потом расшифровывает и на машинке перепеча-
тывает. Я говорю: «Заложи лишний экземпляр для меня».
А она: «Пожалуйста». Так что, когда мне не хочется, я на
лекции не хожу...
Девочки положили трубку и вздохнули:
— И везет же Любке!
11 етр Семенович Сорокин болел гриппом.
1 Коварный недуг, как и всегда в таких случаях, под-
крался неожиданно.
Вернувшись с работы, Петр Семенович почувствовал
необычную усталость. Потом два раза чихнул. После ве-
чернего чая где-то закололо, что-то заныло. Утром сме-
рил температуру — тридцать восемь с лишним...
Сорокин слег. И вот уже четвертый день он в постели.
У самой подушки стоит тумбочка с лекарствами. Лю-
стра завешена газетой, чтобы больного не раздражал
свет. Радио выключено. Лазаретную тишину нарушает
лишь пение щегла в клетке.
— Скучно, Петя? — спрашивает жена.— Вот работал —
был нужен. А теперь о тебе и не вспомнит никто...
Говорят, что мысли передаются на расстоянии. Ровно
через минуту прозвучал телефонный звонок. Председа-
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
тель месткома Борейко проявлял беспокойство о здоровье
больного и сообщал, что вечером придет его проведать.
Борейко явился не один. С ним был плановик Ку*
тайсов.
— Ну как, герой, пульс и температура?! — воскликнул
глава месткома.— Тут такие дела творятся, а ты, пони-
маешь, лежишь!
Сорокин почувствовал себя несколько виноватым. Бо-
рейко этого не заметил и продолжал развивать мысль:
— Каждый день собрания проводим. Вал дотягиваем,
номенклатуру добиваем, с неликвидами боремся.
— Угу,—поддакнул Сорокин, делая вид, что самое
главное сейчас для пего — неликвиды.
Вошла Анна Гавриловна, жена Петра Семеновича, и
поинтересовалась, не желают ли представители обществен-
ности поужинать.
— Мы, собственно, на полчасика,— скромно сказал
Кутайсов, но лицо его сразу оживилось и посветлело.
— Что вы, что вы! Я так рада! Думала, совсем забыли
15
про моего мужа. Но вот пришли. Нет, я вас голодными не
отпущу. Вы же с работы?
— С работы,— признался Кутайсов.— Вал дотягивали,
номенклатуру добивали...
— Тем более. Я вас грибками угощу. Своего засола.
Пирожками... А это что такое? — Анна Гавриловна пока-
зала на сверток, перевязанный тесемкой.
— От месткома гостинец,— пояснил Борейко.
— Передача для больного,—добавил Кутайсов.—
Фрукты там. Ну, и кое-что от простуды... Знаешь, Семеныч,
убирай свои облатки-таблетки. Мы тебя лечить будем.
Представители общественности лечили больного, но
не забывали подливать и себе. Видимо, из профилактики.
Борейко через каждые пять минут приговаривал: «Ну, пи-
рожки, я должен сказать!..» Ему вторил Кутайсов: «А гри-
бочки — редкость!»
Когда антипростудное средство было исчерпано, Ку-
тайсов спросил, доставая из кармана папиросы:
— А курить можно? Если, конечно, хозяева но возра-
жают.
— Дай-ка и я, пожалуй, затянусь,— присоединился
Борейко.
Пуская в потолок кольца дыма, глава месткома фило-
софски заметил:
— Да, время идет. Стареем, болеем. Как это римляне
говорили? Сик транзит глориа мунди...
— Что это такое? — слабым голосом спросил больной.
— Так проходит слава мира.
— Глория... транзит... мунди,—неопределенно выска-
зался Кутайсов.
Представителям общественности было тепло и хорошо.
Полчасика остались далеко позади. Гости стали соби-
раться домой, когда стрелки часов приближались уже к
двенадцати.
— Так ты, Семеныч, того... выздоравливай,—пожелал
на прощание Кутайсов.— Мы тебя поднимем на ноги.
А Борейко, уже держась за ручку двери, признался
Анне Гавриловне:
— Правильно вы упрекнули нас, когда сказали, что мы
как-то забыли про вашего мужа. Это нечуткость. Но дело
поправимое...
16
На следующее утро телефон сообщил: Сорокина жаж-
дет навестить группа сотрудников отдела снабжения.
Гостинец, который прихватили с собой снабженцы,
был по содержанию точно таким же, как и первый. Разве
что размером побольше.
Как и их предшественники, снабженцы хвалили грибы
и пирожки. Домой тоже не торопились, хотя обещали за-
держаться «только на полчасика».
После их ухода Анна Гавриловна сказала мужу:
— Петя, надень пижаму и выйди в коридор: твои то-
варищи так накурили — надо окно раскрывать.
Ночь Сорокин спал беспокойно. Его одолевали кошма-
ры. Приснилось, будто пришло к нему много гостей. Так
много, что в комнате всем и не разместиться. Тогда кто-то
из них предложил: «Давайте вынесем Петра Семеновича
вместе с кроватью на кухню...»
Утром явился врач. Он осмотрел больного и долго ка-
чал головой. Вид у Сорокина был далеко не бравый.
— Аня, ты меняла воду щеглу? — спросил Петр Семе-
нович.— Что-то он петь перестал...
— Меняла,—ответила жена.—А если ты читал на-
ставление по содержанию птиц в клетках, то сам должен
догадаться: щегол никотином, наверно, отравился...
Не знаю, как только ты сам в таком дыму существуешь.
Но не могу же я выгонять твоих сослуживцев в коридор:
соседи протестуют, они некурящие.
Общественность проявляла к здоровью Сорокина все
более широкий интерес. После снабженцев Петра Семе-
новича проведали представители бухгалтерии. Три жен-
щины: Алла Ивановна, Белла Ивановна и Стелла Ивановна.
— Сорокин, дорогой, как это вы себя не уберегли! —
воскликнула Алла Ивановна.— К здоровью надо относить-
ся очень внимательно. Руки мыть, фрукты мыть, молоко
кипятить, ручки дверей два раза в неделю протирать кар-
болкой. Это правила. Медицина строга! Даже с женой нель-
зя целоваться, если вы подозреваете у нее грипп или что-то
в этом роде. Вот так у нас Сиделкин заразился гриппом.
От собственной жены. И теперь — осложнение на сердце.
— Ха, эти сердечные осложнения у Сиделкина! —
усмехнулась Белла Ивановна.—Думаю, жена-то здесь в
общем, ни при чем...
17
— Вот так, сейчас начнутся разные сплетни, — замети-
ла Стелла Ивановна. — Давайте говорить о чем-нибудь
другом.
Другой темы для бесед с больным не было. Зато нашли
неисчерпаемый кладезь разговоров с его женой. Оказа-
лось, что она великолепная портниха. Алла, Белла и Стелла
наперебой атаковали ее вопросами:
— Анна Гавриловна, как сделаны на вашей юбке
мягкие вытачки?
— И у вас очень хороший покрой косого рукава. Поде-
литесь опытом.
—* А тунику вы никогда не шили? Сейчас это входит
В моду.
Комната была наполнена радостным, умиленным по-
визгиванием.
А Петр Семенович лежал и думал, что он тут лишний.
И еще думал, как бы пройти в конец коридора. В этом у
него была крайне острая необходимость.
Несколько раз Сорокин говорил: хочу, мол, подняться.
Но неумолимые женщины не понимали намека и твердили
одно: «Вы больной, вам надо лежать».
Сорокин бледнел, зябко ежился и нетерпеливо ждал,
когда же закончится демонстрация юбок и женщины
уйдут.
Наконец Алла, Белла и Стелла дали отбой:
— Ну что ж? Мы у вас чудесно посидели. А то когда
бы собрались...
Каждый день слышал Петр Семенович пламенные заве-
рения:
— Мы тебя, Сорокин, поднимем на ноги!
Но он как-то не верил в это. Жизнь его становилась
тягостнее. Ко всему прибавился новый минус: Анна Гаври-
ловна не уделяла уже больному столько внимания, как
прежде. Она была озабочена приемами.
— Ах, сегодня придет начальник отдела!.. Ох, только
что звонил завканцелярией! Будет вечером.
— Анечка, но я просил же тебя взять в аптеке эфед-
рин и капли...
— Это, мой милый, легко сказать. Я зашла в аптеку,
а в рецептурном отделе — очередь. У меня не хватило вре-
мени стоять. А в «Гастрономе» в это время была делика-
18
тесная колбаса. Мне, что ли, она нужна — твоим сослу-
живцам. Я уже вся закружилась.
Поскольку жена действительно закружилась, то после
ухода очередных проведывателей Сорокин сам мыл по-
суду, подметал пол, проветривал комнату. Но как ни ста-
рался он освежать воздух, щегла это не спасло. Нежная
певчая птица не выдержала столь широкого общения с
курильщиками и покорно легла вверх лапками.
Те из сотрудников, которые не могли навестить Соро-
кина, звонили по телефону, справляясь о его здоровье.
Стоило только Петру Семеновичу чуть-чуть забыться,
как он уже вздрагивал от телефонного звонка. Сорокин
поднимался и, шлепая тапочками по паркету, шел к ап-
парату.
— Да, да. Здравствуйте... Спасибо. Тридцать восемь и
две... Горло побаливает, но в общем ничего... Да, пускаю
в нос. Принимаю... Постараюсь.
Едва он ложился, как настойчивый телефонный звонок
снова доставал его из-под одеяла.
— Да, да. Здравствуйте... Спасибо. Тридцать восемь и
две... Горло побаливает, но в общем ничего... Да, пускаю
в нос...
«А может, лучше совсем не ложиться? — думал Петр
Семенович.— Все равно покоя не будет».
И он оставался дежурить у телефона в ожидании новых
проявлений чуткости со стороны сослуживцев. Оставался
до тех пор, пока из похода по магазинам не возвращалась
его жена.
Однажды Анна Гавриловна пришла с рынка и обнару-
жила, что больной... исчез.
На тумбочке рядом с лекарствами лежала бумажка:
«Милая Аня, не ругай меня. Иначе я поступить не мог,—
У бедной супруги на лбу выступил холодный пот: так
обычно начинаются очень трагические записки.— Я ушел
па работу. Решил, что там выздоровею быстрее. И потом —
вместе с коллективом».
— Ох господи! — произнесла Анна Гавриловна.— Хо-
рошо, хоть живой!
Ей вспомнились слова Кутайсова: «Мы тебя поднимем
на ноги!»
Г? некоторых пор бухгалтер Никодим Ермолаевич Ци-
^гейко, хороший бухгалтер, серьезно увлекся живо-
писью.
Умение держать в руках кисть и обращаться с крас-
ками он обнаруживал и ранее. Никогда, например, не при-
глашал для текущего ремонта маляров, а обходился своими
силами.
И небезуспешно. Стены цигейкипской комнаты украшал
замысловатый орнамент, позаимствованный с вкладки по-
пулярного журнала.
— Теперь бы картинку еще какую повесить,— мечта-
тельно сказала жена, осматривая комнату после ремон-
та.— Пустовато немножко у нас...
— Пустовато,— согласился муж.— Давай поищем, ку-
пим...
Выполнить это намерение супругам, однако, не удалось:
КИСТИ И КРАСКИ
в магазине «Вымпелы. Бюсты. Живопись» имелись только
копии шишкинских мишек и плакаты, призывавшие к борь-
бе с непарным шелкопрядом. Рухнула надежда и на рынок:
приобретать целующихся лебедей острого желания не было.
Тогда и осенила Никодима Ермолаевича спасительная
идея: восполнить эстетический пробел своими собственны-
ми руками.
«Черт возьми,— подумал он,— если у меня так неплохо
получился бордюр, то, может, и натюрморт из журнала
тоже сумею перерисовать?..»
Разграфив журнальную вкладку на квадраты, он акку-
ратно скопировал натюрморт.
Приемная комиссия в лице жены сказала полуодобри-
тельно:
— Вешать можно...
Кисти и оставшиеся краски были подарены Никодимом
Ермолаевичем своему сыну — ученику пятого класса.
На этом живописное творчество Цигейко, видимо, и
закончилось бы, если бы не побывал у него на дне рожде-
20
ния председатель завкома Полуяров. О нем ходила слава
открывателя новых талантов и инициатора различных
культурных начинаний, которые до конца почему-то нико-
гда не доводились.
— О, Ермолаич, да у тебя способности пропадают! —
воскликнул он, разглядывая натюрморт.-— Нам таланты
нужны! Подари-ка это полотно нашему клубу! И вообще,
продолжай в том же духе.
Вскоре работа Цигейко, обрамленная роскошным баге-
том, красовалась уже на стене комнаты тихих игр. А го-
родская газета напечатала, видимо не без участия Полуя-
рова, заметку под заголовком «Бухгалтер-художник.
Днем — за арифмометром, вечером — за мольбертом». В за-
метке сообщалось, что одну из своих работ Цигейко пода-
рил заводскому клубу и что вообще это благородный почин.
Пусть все клубы украсятся картинами художников-люби-
телей.
Потом о Цигейко было сказано в радиопередаче. Мест-
ное радио черпало свежую информацию со страниц газеты,
и, естественно, оно не могло обойти своим вниманием бух-
галтера-художника.
То, что содержалось в тридцати газетных строках, ра-
дисты перевели в диалог, добавили несколько биографи-
ческих подробностей, дали сказать три фразы самому ге-
рою, записали шум счетных машин — и получилось вполне
прилично.
Цигейко попал в эфир.
Популярность росла. И когда завком составлял отчет-
ный доклад, кто-то предложил упомянуть о Никодиме
Ермолаевиче в разделе культурно-спортивной работы. Тем
более что раздел этот выглядел тускло: завод молочных
бидонов не славился ни академическим хором, ни семьей
потомственных акробатов, ни футбольной командой.
— А стоит все-таки о Цигейко говорить? — усомнился
один из авторов доклада.
Но его сомнения тут же рассеяли:
— О Цигейко весь город знает. Радио слушайте, газе-
ты читайте.
Отчетный доклад завкома попал в областной комитет
профсоюза, а там как раз тоже собирались отчитываться...
И не раз еще Цигейко вынужден был выслушивать
21
лестные реплики знакомых: «Опять о тебе слыхали. Мо-
лодец!»
Впрочем, выслушивал он все это уже как должное.
И многозначительно улыбался, с таким видом, словно го-
ворил: «Подождите, я еще покажу вам, на что я способен».
Выполнению этого обещания Цигейко и посвятил бли-
жайший отрезок своей жизни.
Кисти и краски он отобрал у сына назад.
Цигейко творил. Первые свои работы после знаменитого
натюрморта он отправил посылкой с объявленной цен-
ностью в отделение Союза художников. Оттуда пришел
ответ: «Уважаемый Никодим Ермолаевич, очень отрадно,
что Вы занимаетесь живописью. Ваши работы «За балан-
сом», «Обеденный перерыв в бухгалтерии» и «В день зар-
платы» отмечены знанием жизни. Вас привлекают простые
люди, их трудовые будни. Вы показали трудности, которые
они преодолевают («За балансом»), и радость труда
(«В день зарплаты»). Но Вам еще не хватает техники,
уверенного мазка, знания композиции».
Далее автор письма рекомендовал Цигейко посещать
картинные галереи, слушать лекции экскурсоводов, и если
все это будет так, «мы думаем, что Вы достигнете твор-
ческих успехов».
Письмо очень ободрило художника. Но если б он знал,
как мучительно составлялось оно! Работник Союза ху-
дожников три раза переписывал его, стараясь придать сво-
ему произведению наиболее обтекаемые формы.
Мнение о цигейкинских полотнах у него было самое
отрицательное. Но писать в том духе, что, мол, дорогой то-
варищ, у Вас нет даже элементарных задатков художника
и ничто не поможет Вам приобрести их, поэтому бросьте
сие занятие,— так писать в творческих организациях и
редакциях не принято. Автор вдруг почему-то может оби-
деться, пожаловаться в вышестоящие организации: «За-
жимают молодых, отмахиваются». Жалоба вернется в
Союз, начнут разбирательство.
Лучше поступить по испытанному рецепту: сначала
похвалить (за содержание), потом пожурить (за форму)
и дать несколько общих советов. Пусть себе продолжает
живописать.
И Цигейко продолжал.
22
Спустя несколько месяцев комната его напоминала за-
пасник музея изящных искусств или склад живописного
магазина.
Холсты и полотна в рамках и без закрывали собою все
стены. Большинство просто стояло на полу. Рядами, шта-
белями и другими возможными фигурами.
Ряды росли, занимая все больше места, и жена Ни-
кодима Ермолаевича вынуждена была в конце концов
продать сервант. А затем и еще кое-какую мебель.
Нечто подобное происходило и в голове самого Цигейко.
Страсть к живописи постепенно вытесняла все другие мыс-
ли и желания. Он уже не брал сверхурочных работ. Более
того, лишился премиальных за исполнение своих прямых
обязанностей. Ведомости, составленные им, пестрели ис-
правлениями. И арифмометр на его столе жужжал как-то
нехотя, полусонно. Над цигейкинской головой повис при-
каз: «Предупредить». За предупреждением обычно следу-
ет выговор.
Жену пока что устраивали деньги за проданный сер-
вант, но будущее внушало некоторое беспокойство.
Беспокойство, конечно, не только чисто финансовое.
Тихую, уравновешенную женщину волновало, как же все-
таки дальше сложится жизнь.
Она пыталась узнать это из писем, которые приходили
мужу в ответ на его посылки. Но все письма как две капли
воды были похожи па первое. Чуткие ценители искусства
желали «дорогому Никодиму Ермолаевичу» «новых твор-
ческих успехов» и «выражали уверенность...»
Но на выставки, даже на районную, его работы не
брали.
II больше не писали о нем ни строчки.
Цигейко стал раздражителен. Самолюбие его страдало.
— Это интриги конкурентов,— пояснял он жене.— За-
вистники!
— Завистники,— соглашалась жена, вздыхая, хотя
внутренне не была согласна с мужем. Глядя на похудев-
шего Нику, от которого, по ее выражению, остались толь-
ко нос и очки, она думала: нашелся бы такой завистник,
который сумел бы внушить Никодиму Ермолаевичу, что
пора кончать все это и вернуться в лоно прежней жизни.
А Цигейко не ослаблял своего упорства. По вечерам к
23
нему наведывались знакомые и сослуживцы: он писал с
них портреты, предварительно сделав набросок по фотогра-
фии. Наиболее терпеливые получали свои портреты в по-
дарок.
Конечно, они видели, что получились не очень похожи.
Но ведь заранее знали, что Цигейко — это не академик жи-
вописи. А главное, от подарка отказываться нельзя.
И они уходили, унося с собой бережно завернутые в
бумагу произведения портретиста. Их было не много, еди-
ницы, но единиц оказалось достаточно, чтобы бдительные
соседи, ненавидевшие трудолюбивого Цигейко, а особенно
его тихую, никому не мешавшую жену, написали заявле-
ние в горфинотдел. Написали в том смысле, что гражданин
Цигейко занимается частным промыслом, торгует картина-
ми и не платит налоги.
Сигнал возымел действие, и Цигейко получил повест-
ку явиться в горфо.
Реакция на повестку у него была двойная. Он не испу-
гался, а, наоборот, почувствовал, что им интересуются.
Не станут же фининспекторы ерундой заниматься! Финан-
совых работников он, как бухгалтер, уважал. Но второе
чувство было все же беспокойным: черт его знает, докажи,
что ты не верблюд, ходи, оправдывайся, трать попусту
время, которое лучше бы посвятить любимому искусству!
Жене о содержании повестки он ничего не сказал, но
когда та стала особенно настойчиво проявлять любопытст-
во, ответил небрежно:
— Вызывают... Интересуются... В общем — по художе-
ственным делам.
Глаза супруги засветились искорками надежды.
В назначенный для явки день Цигейко оказался очень
занят: его послали на совещание бухгалтеров. Отпраши-
ваться же у своего начальства он не решился.
Не попал он в горфо и на следующий день: срочно го-
товил сводку о себестоимости молочных бидонов.
И тогда фининспектор явился к нему сам. Это был мо-
лодой человек с открытым, приятным лицом и в костюме
спортивного вида.
— Цигейко? Никодим Ермолаевич? — мягко улыбнулся
он, предварительно представившись.— Я интересуюсь ва-
шим творчеством...
24
Цигейко удовлетворил просьбу гостя. Гость взглянул
на полотна и улыбаться немедленно перестал.
— Это работы не для продажи,— закончил молодой че-
ловек.— Я, как инспектор горфо, к вам претензий не
имею...
Цигейко выдержал паузу, ожидая услышать что-то еще.
И услышал:
— Вы, дорогой, просто время зря тратите. Извините,
конечно, за прямоту. Но это я уже говорю как зритель.
Инспектор ушел. И опять в душе Цигейко боролись два
чувства. Первое: хорошо, что отделался, никаких неприят-
ностей. И второе: первый раз его не признали, зачеркнули
все начисто. Не похвалили даже за содержание...
Фининспектор сказал то, что должны были сказать дру-
гие, причем гораздо раньше. И почему-то эти слова вдруг
произвели на Никодима Ермолаевича огромное отрезвляю-
щее действие.
Живопись он оставил, вернулся со всем былым увлече-
нием к своей работе и, говорят, недавно, после долгого пе-
рерыва, получил первую премию. А жена его уже планиру-
ет снова купить так необходимый ей сервант. Хорошо, что
все наконец благополучно окончилось. И на соседей она не
обижается: кто знает, что было бы, если бы не их письмо!..
товарищем Купейным произошла беда.
Долгое время он занимал высокий пост на железно-
дорожном транспорте, и вдруг его понизили. Резко пони-
зили. Если попытаться представить себе линию этого по-
нижения, то она будет похожа на дымный след подбитого
самолета.
Купейный стал директором небольшого заводика в той
же железнодорожной системе.
Чтобы не вызывать к себе сожаления, как к обижен-
ному, он старался выглядеть беспечным бодрячком, шу-
тил:
— Нам что? Мы как солдаты... Ха-ха! Куда пошлют...
Но ему было трудно. Ах как трудно! Требовалось по-
стоянно держать себя в руках и помнить о своем новом
положении. Бывали минуты, когда он забывался и кричал
на вышестоящих:
ДЫМНЫЙ СЛЕД
— Вы только попробуйте мне! В две минуты уволю!
Потом опоминался, в ужасе прикусывал язык: вчера
вышестоящие были для него нижестоящими, а сегодня он
сам по отношению к ним нижестоящий. Зачем же хамить
начальству?
Два или три раза за такие шутки Купейный был стро-
го призван к порядку. Потом стал смирным.
Труднее было привыкнуть к новым масштабам. Преж-
де оп подписывал бумаги на миллионы рублей, теперь пе-
ред его глазами были цифры так себе — четырехзначнепь-
кие. Три нулика пропало.
Прежде за простои сотен вагонов он и замечания не
имел, а сейчас задержал па выгрузке два пульмана — ему
уже выговором грозят.
Но самое неприятное и досадное — у него появился
враг, с которым было очень трудно бороться. Враг этот
занимал высокий пост на транспорте и носил фамилию...
Купейный.
—• Товарищ директор,— обращается к Купейному на-
26
чальник планового отдела,— согласно приказу, мы долж-
ны сдать двадцать тонн металлической стружки.
— Постойте,— удивляется Купейный,— мы всего-то
металла на год получаем десять топи. Какой дурак подпи-
сывал этот приказ?
Начальник планового отдела молча выкладывает на
стол директора «бумагу сверху». На ней подпись: «Купей-
ный».
Купейный смущенно молчит, вспоминает, что полгода
назад действительно подписывал этот приказ.
— Почему ясли не строим? — спрашивает директор
бухгалтера.
— Денег нет. Отказано...
— Кто отказал?
— Товарищ Купейный. Вы то есть...
И чего бы ни касалось дело — штатных неурядиц или
замены оборудования, постройки нового корпуса или со-
оружения бани,— везде на пути Крупейного-настоящего
стоял Купейный-бывший со своими приказами, инструк-
циями и наставлениями.
«Срам какой, хоть фамилию меняй!» — думал директор
завода в минуты отчаяния.
«А что же дальше произошло? — спросит читатель и
начнет строить догадки: — Купейный все понял и испра-
вился». Или другой вариант: «Его снова повысили, и ему
опять легко». Могло быть и иначе: «Приятель подыскал
ему новое место, где приказы и инструкции, изданные ра-
нее Купейным, не действовали».
Ни то, ни другое, пи третье.
...В один из холодных зимних дней он отправился в
областной центр. Если бы это случилось раньше, он по-
ехал бы на машине, но машины теперь у него не было.
Оставался один вариант: до станции — автобусом, а даль-
ше — поездом.
Автобус задержался и подошел к станции уже тогда,
когда поезд дал прощальный свисток.
Купейный успел прыгнуть на подножку. Но дальше
произошло страшное. Он дернул дверь, а она не откры-
лась. Дернул еще — то же самое.
Так и ехал он на подножке до следующей станции —
на отчаянном ветру и лютом морозе.
27
Когда поезд наконец остановился и Купейный ступил
на перрон, он почувствовал, что руки и ноги у него не сги-
баются и весь он какой-то деревянный. Скорее даже стек-
лянный.
— Вам плохо? — спросила оказавшаяся рядом провод-
ница.
Купейный посмотрел на нее ледяным взглядом, хотел
закричать, но только прошептал:
— Безобразие! Я ехал на подножке целую остановку.
Почему у вас заперты двери?
— А они вовсе не заперты,— ответила проводница.—
Вы пробовали их открыть?
— Пробовал,— сказал Купейный и показал рукою, как
он дергал дверь.
Проводница с сожалением посмотрела на него и спро-
сила:
— А в другую сторону вы не пробовали?
...После тяжелой болезни Купейный ушел на пенсию.
Грустно все это окончилось. А все отчего? Товарищ Купей-
ный, бывший крупный работник железнодорожного тран-
спорта, не знал, в какую сторону открывается дверь ваго-
на. О приказах и инструкциях, изданных им, тут уж и
говорить нечего.
Ч та история произошла в нашем поселке. Я знаю ее
** до самых пустячных подробностей. Да иного и быть не
могло: ко всему случившемуся я имел отношение и просто
как здешний житель и как активист комиссии по благо-
устройству. А кроме того, я пенсионер, и у меня всегда
есть время поинтересоваться, что в ближайшем окруже-
нии делается.
Живу я на Вишневой улице. У нас в поселке все улицы
с цветочно-фруктовыми названиями: Сиреневая, Вишневая,
Яблоневая, Грушевая, Жасминовая. Из них только Сире-
невая оправдывает свое наименование. Мы успели озеле-
нить ее, когда прежний председатель был. А потом пере-
бросили его в область, стал во главе поселкового Совета
Игнатий Семенович Каленкин — и все дело как-то замерз-
ло. Мы напоминали ему, что надо поддержать хорошую
инициативу, продолжить ее, что конфуз получается: не
ТРУБА ИЕРИХОНСКАЯ
только приезжие, но и местные люди Яблоневую улицу от
Жасминовой не могут отличить. Что же, мы на смех на-
звания давали?
А он сказал:
— Не могут, говорите, отличить? Это нехорошо. Что ж,
я распоряжусь, чтобы на углах таблички прибили.
Таблички действительно прибили, и все озеленение
на этом кончилось.
Недавно иду я по своей Вишневой улице, а мне навст-
речу Каленкин. Голову опустил, на лице забота, о чем-то
думает. Прошел мимо и не поздоровался. Совсем на Ка-
ленкина не похоже. Он всегда очень вежлив. Правда, веж-
ливость у него не от воспитания идет,— верьте мне на сло-
во, я его с пеленок знаю,— а от служебного положения.
Наш председатель очень любит популярность. Чтобы го-
ворили о нем как о милом, хорошем человеке. А как завое-
вать ее, популярность? Можно, конечно, сделать это до-
срочным ремонтом крыш и водостоков. Но трудно. Дорого
стоит: требуется много сил и хлопот. А сказать «здрав-
29
ствуйте» и при этом приподнять шляпу ровно ничего не
стоит. Зато какие разговоры потом: «Наш председатель —
демократ. Не какой-нибудь зазнайка. Шляпу снял, покло-
нился, по имени-отчеству назвал!» Каленкин краем уха
слышит такие слова и довольным-предовольным становит-
ся. Я, мол, умею обращаться с народом, меня любят.
А тут вдруг прошел мимо — и пи «здравствуйте», ни
«прощайте». Я человек не обидчивый. Значения этому не
придал, но заинтересовался, чем же он так озабочен.
Ответ на свой вопрос я узпал, когда зашел в поселко-
вый Совет протокол один перепечатать. Машинистка Ли-
зочка — я с ней хорошо знаком, вместе с моей дочкой в
одном классе училась — сказала мне шепотом:
— Калепкину предложили сделать отчет перед избира-
телями... как депутату... Вот и переживает. Готовится.
Доклад пишет.
Дверь в председательский кабинет была приоткрыта, и
я увидел самого Игнатия Семеновича. Грызет кончик ка-
рандаша и грустно так смотрит куда-то в сторону. Навер-
но, огорчается: и зачем это отчитываться? Лишние волне-
ния. Как хорошо было раньше. К тебе приходят посетите-
ли, ты удовлетворяешь их просьбы или наоборот. Ты вы-
зываешь подчиненных. Даешь накачку или нахлобучку.
Все разговаривают с тобой почтительно: ты хозяин, ты со
всех спрашиваешь. Сидит перед твоим столом человек, а
между ним и тобой — дистанция. И вот тебе на — отчет.
Но ты спрашиваешь, а с тебя спрашивают...
Пока я раздумывал обо всем этом, в кабинет Каленки-
на вошел секретарь нашего Совета товарищ Волобуев. Ли-
зочка как раз закончила первую страничку моего протоко-
ла, начала менять бумагу, стала искать йовую копирку.
В комнате тихо, и я услышал разговор между председа-
телем и секретарем.
— Худо дело, Волобуев. Много пустых мест в докладе.
Как общая часть идет — ничего. Как факты требуются —
пропуски делаю...
— А какие разделы больше всего страдают?
— Да вот с ремонтом мостовых плохо... Водопровод
подзапустили... И по линии культобслуживания не знаю,
что сказать.
— С ремонтом мы, конечно, не на высоте, Игнатий Се-.
30
менович: с рдной стороны, план не дотянули, с другой —
перерасход допустили. А вот с водопроводом еще не позд-
но. Пусть слесаря по домам походят, поспрашивают, какие
есть у населения жалобы. Все-таки оживление будет...
— Верно, Волобуев! А у меня есть мысль по культу-
ре. Посмотри,— кажется, на радиофикацию у нас деньги
не израсходованы. Можно одно мероприятие провести —
лишняя галка в отчете будет.
— А где мы, кстати, отчет проводить будем? В клубе?
— Ну что ты, Волобуев! Надо, где помещение помень-
ше. Думаешь, много народу придет? Возьмем красный
уголок общежития консервников — и все.
Лизочка снова начала печатать, и дальнейшего разго-
вора я не слыхал.
А на следующий день началось оживление по линии
водопровода: к нам на квартиру пришел слесарь.
— Как у вас с кранами? — спрашивает. — Трубы не
протекают? С потолка не каплет?
— Каплет,— говорю,— и довольно часто. А кран за-
едает что-то...
Слесарь покопался минут пять — десять. Поскоблил
ржавчину на трубах, штукатурку в одном месте обрушил,
грязь развел на кухне, вывинтил кран, забил вместо него
деревяшку. Сказал:
— За водой пока к соседям будете ходить.
И ушел. Больше мы его не видели.
Но все это не беда.
Самым ужасным оказалась радиофикация.
Однажды утром проснулся я от страшного шума. Слы-
шу какое-то мяуканье, мычание, рычание. Тру глаза, ни-
чего не понимаю. И вдруг оглушительной силы голос дик-
тора сообщает: «Вы прослушали передачу для школьни-
ков «Утро на скотном дворе». Вот те на, а я-то тут при
чем?
Выглядываю из окна, а на столбе перед домом висит
репродуктор — огромный, больше ведра. Где только до-
стали такой!
Неприятностей он нам причинил массу. Орет, оглашен-
ный, и ничего не поделаешь с ним. Мы его трубой иери-
хонской прозвали. За день так нанервничаешься из-за не-
го, что всю ночь с боку на бок ворочаешься. А только сол-
31
нышко поднимется, ровно в шесть, — «Доброе утро, това-
рищи!»
Хорошенькое утро! Для кого утро, а кто еще и не за-
сыпал. Ну, дальше известия читаются, потом — музыка,
за ней — районные объявления:
«В кинотеатре «Пламя» демонстрируется фильм «Сере-
нада солнечной долины», в кинотеатре «Знамя» — «Улич-
ная серенада», в кинотеатре «Экран» — «Сто серенад».
На вечерних сеансах в кинотеатрах «Знамя» и «Пламя»
играет эстрадный оркестр. В кинотеатре «Пламя» развер-
нута большая выставка работ вышивальщиц, открыто ка-
фе. В лектории Дома культуры состоится лекция «Как
предотвратить заболевание нервной системы».
Я все эти объявления поневоле наизусть выучил: они
каждый день почти одинаковы. Наслушаюсь их с утра,
а потом целый день из головы выбить не могу. Хожу и
бормочу: «Знамя, пламя, племя, время, бремя, вымя, семя,
темя...» Просто заговариваться стал. Жена моя, Мария
Ивановна, удивленно спрашивает, что, мол, с тобой. А я
отвечаю:
— Так, размышляю про себя, как предотвратить за-
болевание нервной системы. Если не предотвратить сей-
час, ох запоешь потом серенады!..
За весь этот беспокойный период нашей жизни мы
только один раз заснули рано, когда на радиоузле что-то
сломалось и труба иерихонская умолкла. Но, к несчастью,
поломку быстро исправили, и в двенадцатом часу ночи
репродуктор во все свое железное горло запел: «О Мариан-
на, сладко спишь ты, Марианна! Мне жаль будить тебя...»
— Сладко спишь, Марь Иванна? — спрашиваю я жену.
Она говорит:
— Брось издеваться. Днем, что ли, успел выспаться?
Что-то у тебя настроение игривое.
А у меня и впрямь весь сон прошел.
— Маша, ты умеешь переживать музыку?
— Раньше, — говорит, — не умела, а теперь, наверно,
больше всех переживаю.
Утром я пошел к товарищу Каленкину жаловаться.
— Игнатий Семенович,— говорю ему,— за что же не-/
милость такая?
А он отвечает:
32
— Ваш дом в самом центре поселка. Вот около него
и повесили.
— Так зачем вообще труба эта нужна? Ведь радио во
всех квартирах есть. Кто когда хочет, тот и слушает...
— А деньги, которые по смете отпущены на радио-
фикацию поселка, куда мы денем? — спрашивает Кален-
кин.
Вечером стало тише. Репродуктор перенесли на новое
место, через несколько столбов от моего дома. Я, понятно,
говорю жене, что, мол, ходил к Каленкину — и вот резуль-
тат. А она улыбается загадочно и молчит. Только потом
открыла свою тайну:
— То, что ты был у Каленкина, пользы никакой не
дало. Это все я сделала. Знаешь, на Сиреневой живет ста-
рик Митрич, бывший монтер? Так я ему трешку дала,
он и перевесил трубу на другой столб, около дома врача
Петренко.
Через день я был свидетелем того, как Митрич снимал
репродуктор со столба у дома Петренко. Жена врача под-
мигнула мне и сказала:
— У Митрича постоянный заработок появился.
Я понял, что без трешки дело тут тоже не обошлось.
Потом я видел, как Митрич шагал с репродуктором по
Жасминной. У нас стало совсем тихо.
Так и кочевала труба иерихонская по поселку, с улицы
на улицу. А Митрич каждый день возвращался к себе на
Сиреневую навеселе, негромко напевая: «Каким ты был,
таким остался...» Ходил он с гордым видом победителя и
в минуты особых откровений признавался, что очень нра-
вится ему радиофикация.
Только однажды монтера в отставке постигла неудача.
Повесил Митрич репродуктор на Грушевой, возле мостика
через речку, и ждет. День, два, три — никто к нему не
приходит, никто не жалуется. Не выдержал старик и от-
правился к тому дому сам. Встретила его старуха, старая-
престарая.
— Ну как радио? — спрашивает ее Митрич.*— Претен-
зий нет?
— Ну, что ты! — замахала руками старуха,— Только
тихое очень стало... Когда читают что-нибудь, я не слышу.
А музыку — ту слышу. Прямо настроение создает...
2 В. Егоров
33
Митрич пе был обрадован таким заявлением. И глухую
старуху музыкой баловать вовсе не хотел. Пришел, когда
стемнело, забрался на столб и снял репродуктор.
...На собрание, где отчитывался Каленкин, народу со-
бралось очень много. Мест в красном уголке консервников
не хватило, и люди стояли в проходе, в дверях — пригла-
шенные и неприглашенные. Всем интересно, каким посе-
лок будет, что делать собираются. Я на собрание опоздал —
в городе был — и в красный уголок попасть не смог, стоял
на улице.
— Как идет? — спрашиваю знакомых.
— Хорошо,— отвечают.— Каленкин доклад делал.
Сейчас его вопросами атакуют.
А народ все подходит. Кто-то выразил неудовольствие,
что, мол, помещение для собрания очень маленькое выбра-
ли. А ему отвечают:
— Это не беда. Вон Митрич идет. Давайте попросим
его, пусть трубу принесет. Тут ведь из уголка проводка
есть для танцев на воздухе. Будем на улице слушать.
Митрич не ломался — все-таки народ просит, — и через
некоторое время мы слушали, что происходит в зале. Тру-
ба здесь как раз пригодилась.
— А почему мостовые медленно ремонтируются? —
спрашивают Каленкина.— На Яблоневой грузовик за-
вяз — целые сутки вытаскивали. Есть и другие факты.
Каленкин молчит. Только слышно в трубу его трудное
дыхание. А в это время раздается голос Волобуева. Он
председательствующий на собрании и, видимо, на выручку
Каленкину пошел:
— Хвакты есть, а хвондов нету...
— Дело не в фондах. Вы общественность организуйте,
субботник устройте. Мы и без денег порядок наведем. На
массы опираться надо. И для дела работать, а не для га-
лочек на бумагах...
В общем отчет депутата очень активно прошел. И слу-
шали его благодаря трубе все, кто хотел. Сейчас уже я
польза от этого собрания сказываться начинает. Правда,
председатель у нас теперь новый — хороший, деловой че-
ловек. А когда спрашивают, где же Каленкин, люди улы-
баются и говорят:
— Каленкин-то? Он. в трубу вылетел.
J вечера Иван Иванович съел три порции шашлыка.
v Шашлыки были очень острые, и он запил их двумя
бутылками боржома. Видимо, это и было причиной того,
что ночью Ивану Ивановичу приснился страшный сон.
У каждого сны свои. Домашним хозяйкам снятся под-
горевшие пироги, студентам — полный провал на экзаме-
нах, управляющим домами — течь в крышах.
Бывают, конечно, и радужные варианты. Тогда все вы-
глядит наоборот: и пироги не подгорели, и экзамены сданы
на пятерки, и крыши, как ни странно, не протекают. Но
мы говорим о снах кошмарных, поэтому радужный ва-
риант здесь отпадает.
Ивану Ивановичу приснились торговые автоматы: он
был работником управления торговли и отвечал за авто-
матизацию.
А сон был такой.
атжявнввмвавмпннояяннпявнпишвваняяпвпяннневвак
СОН ИВАНА ИВАНОВИЧА
ишяяшшшвшяшшашшшшшшявваккшашшяшзвшяашяшкяшюш
Сидит Иван Иванович в своем родном, привычном ка-
бинете, настроение у него веселое: автоматов кругом пол-
ным-полно. Дверь вдруг открывается. В кабинет входит
мужчина. Солидный такой и одет... Впрочем, как он одет,
этого Иван Иванович не помнит. Сны тем и отличаются от
кинофильмов, что в них кое-что бывает расплывчато.
— Здравствуйте,— говорит мужчина.— Будем знако-
мы. Я Потребитель.
— Садитесь,— отвечает Иван Иванович.— На Потре-
бителя и работаем. К нему и прислушиваемся.
— Сегодня вы будете не прислушиваться, а слушать-
ся,— произносит Потребитель волевым голосом гипноти-
зера.— Вы отправитесь в путешествие по городу и весь
день будете пользоваться только автоматами. Раз, два...
И вот уже Иван Иванович бредет городскими улицами.
День жаркий, и очень хочется пить. Около входа в сквер
стоит целая батарея автоматов с газированной водой. А ря-
дом — старый сатуратор и за ним тетя в белом халате.
Торгует тоже газированной водой.
2* 35
Для того чтобы получить стакан воды, надо опустить
в автомат трехкопеечную монету. Как на грех, у Ивана
Ивановича были одни пятачки.
— Разменяйте, пожалуйста,— обратился он к газиров-
щице.
— Ты что, из автомата хочешь пить? — спросила она
тоном, полным ненависти.— Менять не буду. Если хочешь,
бери у меня.
— Разменяйте все-таки,— попросил Иван Иванович.
— Сказала: бери у меня. И так план не выполняю...
— А зачем же вы здесь сидите, коли рядом автоматы?
— Как зачем? Смотрю по совместительству, чтобы ста-
каны не украли.
Иван Иванович вспомнил, что он может пользоваться
только автоматом, и побрел дальше. Перед взором его воз-
ник павильон «Воды — вина». Автоматы с водой были
выключены, зато винные работали исправно.
Дым в павильоне стоял, как и полагается, коромыслом.
Посетители нежно объяснялись друг другу в любви и в
приподнятом тоне рассказывали о своих житейских по-
двигах.
— Почему у вас так много пьяных? — спросил Иван
Иванович у работницы павильона.
— А я что? Отвечаю за них? — ответила она вопросом
на вопрос.— Раньше было меньше.
— Когда это «раньше»?
— А когда автоматов не было. Тут дядя Петя торго-
вал. Бывало, если он видел, кто-то выпил лишнее, гово-
рил: «Нет, дорогой, я тебе больше не отпущу...» А авто-
мат, он человека не понимает. Сколько хочешь дает.
— Ну, это вопрос частный,— сказал Иван Иванович.—
Автоматы нужны для того, чтобы быстрее и дешевле об-
служить потребителя...
— Какой уж там дешевле,— скептически заметила ра-
ботница павильона.— Раньше дядя Петя с мензуркой
стоял, а я посуду мыла. А теперь тут и заведующий си-
дит, и два механика по автоматам — потому они портят-
ся часто,—и кассирша, и я же, обратно, осталась...
Иван Иванович продолжил свое путешествие и через
несколько минут оказался в «Закусочной-автомате». К это-
му времени он хотел уже не только пить, давал знать себя
3d
и голод. Однако, чтобы утолить его, потребовалось нема-
ло времени. У автомата с бутербродами и сосисками не бы-
ло почти никого, зато в кассу за жетонами стоял длинню-
щий хвост.
«Получается то ж на то ж,— мысленно заключил Иван
Иванович.— Все равно что к буфетчице стоять, что к кас-
се... С автоматами в общем не быстрее, чем без них».
Он мужественно дождался своей очереди; заветный же-
тон на сосиски был наконец в его руках.
Казалось бы, все, но сосиски он получил не сразу.
Опустил жетон, а долгожданное блюдо появляться не то-
ропилось. Иван Иванович несколько раз нажал аварий-
ную кнопку и, убедившись в том, что она не помогает, де-
ликатно постучал по кожуху автомата. После этого задняя
стенка сосисочного агрегата неожиданно открылась и пе-
ред Иваном Ивановичем возникла разгневанная физионо-
мия человека в поварском колпаке.
— Чего стучишь, нахал?
— Мне бы сосисок и жалобную книгу...
— А на кого жаловаться хочешь? Тут автоматы...
Кончилось ваше время. Это не то что раньше — на бу-
фетчицу писать.
— Конечно, верно,— согласился Иван Иванович.—
Автоматы не грубят и не обвешивают, но работают
плохо.
— Такая уж техника. Сами маемся.
Кое-как закусить удалось. Конечно, с помощью чело-
века в поварском колпаке. Но тут появилась новая потреб-
ность: «Эх, покурить бы!»
— Где тут автоматы с папиросами? — спросил Иван
Иванович проходившую мимо женщину.
— А вон, в «Гастрономе».
«Гастроном» оказался закрытым на обед.
И опять подумал Иван Иванович: «Если «Гастроном»
открыт, я и так куплю папиросы, без автомата, в штуч-
ном отделе. И даже сортом лучше. А автомат — он ведь
нужен на всякий пожарный... Но его почему-то упрятали
в магазин. Нет чтобы на улицу выставить...»
По соседству с «Гастрономом» был другой магазин, га-
лантерейный. Галантерейщики с планом, видимо, не справ-
лялись и торговали без перерыва.
37
— Нет ли в вашем магазине автомата? спросил Иван
Иванович продавца.
— Как же, есть. Одеколонный.
— И многие им пользуются?
— Нет, только мальчишки. Ради озорства. Кто еще
найдется, чтобы на него дешевым одеколоном плюнули?..
Целый год эта бандура на стенке висит, и всего три фла-
кончика распродали.
— Не оправдывает?
— Какой там оправдывает! Больше двух с половиной
тысяч в старых деньгах стоит.
— А зачем же вы взяли ее?
— Как зачем? По разверстке. Обязали. Говорят: к Вы
что, против автоматизации?»
Иван Иванович опустил монетку, и автомат сработал:
лицо его оросилось противнейшим одеколоном.
Когда Иван Иванович сел в троллейбус, от него шара-
хались.
Правильно в общем шарахались: если занимаешься
автоматизацией, то делай это не ради моды, а для пользы
дела. Иначе от всей этой затеи пахнет очень дешевым оде-
колоном.
К сожалению, до этой мысли Иван Иванович не до-
шел: он проснулся. А сон-то ведь был прямо в руку.
К субботний вечер, вернувшись с работы и пообедав,
и инженер Конусов сидел в кресле с книгой.
— Ну sot, так ты и будешь читать до самой ночи? —
укоризненно спросила жена.— Может, пошли бы к кому,
с людьми встретились?
— Зиночка, если тебе скучно, включи телевизор.
— Спасибо, уже включала. Я хочу видеть живых лю-
дей. Знаешь что? Пойдем к Беляшевичам. Они очень при-
глашали.
— Это кто такие — Беляшевичи?
— Беляшевичи? — удивилась Зина.— Разве не по-
мнишь? Я же о них рассказывала...
— A-а! Это с которыми ты познакомилась в Мисхоре?
— Да-да! Интересные, культурные люди. Мне было с
ними так весело! Танцевали, пели, Иннокентий Петрович
взял с собой в Мисхор магнитофон и японский транзистор.
шяшашвкякяшшшшявзшшшшшшшшашкяшшшшикшяшшаш
ВЕСЕЛЫЙ ВЕЧЕР
—HHBMgMwmiiiBMiiK 111ЯиинимииЕанинш им1тииимжиииияамияввир
Такой маленький-маленький, но все принимает, хоть са-
му Антарктиду!
— Кто он, этот Иннокентий Петрович?
— Как кто? Человек. Очень положительный. Где ра-
ботает, не знаю. Жена его Тина — натурщица, манекенщи-
ца или как их там называют? В общем, анкету заполнять
я их не просила. Ну, сам увидишь: культурные люди, от-
лично одеваются.
— Что ж, с культурными людьми приятно побеседо-
вать,— сказал Конусов, поднимаясь с кресла.— Пойдем,
собирайся.
...Беляшевичи встретили гостей радостно.
— Аа-х, наконец-то! — воскликнул полноватый муж-
чина с маленькими черными усиками.—Зинаида Василь-
евна! Это ваш супруг? Рад видеть. Давайте знакомиться.
Иннокентий Петрович, или просто Кеша. А это моя же-
на — Тина.
Хозяйка как можно шире улыбнулась, обнажив все
тридцать два зуба, и сказала:
39
— Проходите в комнату. У йас кое-кто есть...
В полумраке комнаты буйствовал телевизор. Спортив-
ный комментатор пояснял:
— Шайба в зоне! Сейчас ее пробрасывают... нет, вбра-
сывают.
За столом сидело несколько человек — три женщины и
один мужчина. Все три женщины были светловолосы, оди-
наково причесаны—под копну сена — и одинаково одеты.
И вообще они показались Конусову ужасно похожими
друг на друга.
— Нина.
— Лина.
— Дина.
Мужчину отрекомендовали Степой, мужем Дины.
— Возьмите вилки! Вооружайтесь!—призвала новых
гостей Тина.— Берите, что нравится. Это креветки, это
фарш из мидии с рисом, это фрикадельки — как их?
— Фрикадельки в славянском соусе из частиковых
рыб, — доложил Кеша, разливая по рюмкам «старку». —
Ну что ж, поднимем? Будем!
— Будем! — поддержал Степа и немедленно опроки-
нул рюмку.
— Сейчас шайбу будут вбрасывать... Нет, ее пробра-
сывают...
— Слабаки твои торпедовцы,— сказал Кеше Степа.—
Такое положение не использовать!
— Посмотрим, посмотрим! — с вызовом ответил Ке-
ша.— Это их новая тактика...
— Вы, мужчины, всё про спорт. Уделите внимание
женщинам,— заметила Тина.
— За женщин! — оглушительно воскликнул Кеша,
поднимая рюмку. Закусывать он не стал, потому что в
игре обозначалась острая ситуация.
— Сейчас шайбу пробрасывают... нет, вбрасывают...
Гол!
— Ну что, Степа, убедился? Никуда не годен твой
«Спартак».
Комментатор объявил, что второй период хоккейного
состязания окончился.
— Теперь можем поговорить,— сказала Тина.
— На днях я простояла целых полтора часа. Хотела
40
достать билет на «Миллионершу»,—сообщила Зина.—Но
передо мной продали последний...
— Билет? Это так просто! У нашей модельерши адми-
нистратор театра родственник,— откликнулась то ли Ни-
на, то ли Лина.
— А какие новые модели она подготовила? — спросила
то ли Дина, то ли Нина.
— Умопомрачительно! Самый модерн! — с восторгом
сказала то ли Лина, то ли Дина.— И, кажется, с выстав-
ки будут распродавать...
— Так мы с Игорем хотели достать билеты на «Мил-
лионершу»...
— Билеты? — удивленно спросил Кеша.— Зачем би-
леты, когда по телевизору всё показывают?
— Сейчас шайбу будут вбрасывать... Нет, пробрасы-
вают.
— Нина, когда, наконец, ты выйдешь замуж?
— Нет подходящего человека, Лина.
— А Инна недавно вышла. Правда, он постарше ее,
но хороший человек: сидел...
— За что?
— Вот, правда, не знаю...
— Ну, вы, мужчины! — воскликнула Тина.— Хоть бы
анекдот рассказали!
Кеша запротестовал:
— Тиночка, постой. Тут такой момент! Послушай!
— Шайба в зоне! Сейчас ее будут вбрасывать... Нет,
пробрасывают...
— А на днях мы с Игорем видели один фильм,— ска-
зала Зина.— По телевизору. Он нам так понравился!
— Это в прошлую субботу? — спросила то ли Нина,
то ли Лина.— Кеша, мы вместе у вас смотрели, как на-
зывается? Вспомни.
Кеша в это время наливал рюмки, но за разговором
он следил:
— Вспомнить? Ну как же? Ах ты, черт! Это про од-
ного композитора, который сначала был бедным, и она
его любила...
— Ну да, а потом он стал богатым, но его любила дру-
гая...
41
— Зиночка, мы очень любим музыку. В прошлое вос-
кресенье Кеша объездил всю Москву, в магнитофоне что-
то не ладилось, запчасти искал. Пришлось танцевать под
транзистор...
— Люблю таких веселых людей. И никто не скажет,
что вы уже давно женаты.
— Давно — не то слово. Сын уже взрослый. Сам моет
шею...
Диктор телевидения сообщил:
— А сейчас посмотрите передачу о сокровищах Эрми-
тажа.
Поскольку «старка» была уже выпита, все повернулись
к телевизору. Минут десять — пятнадцать молчали,
смотрели картины. Потом то ли Дина, то ли Лина ска-
зала:
— Люблю сокровища! С детства!
— Э-э! — протянул Кеша.— Если бы их найти! Я на
прошлом месяце видел по телевизору, как про одного рас-
сказывали: нашел целый кувшин золотых монет.
— И что же он с ними сделал? Что купил?
— Отдал даром в местный райисполком.
— Вот дурак!
— Может, потанцуем? — предложила Тина.— Кеша в
позапрошлое воскресенье специально ездил в Малаховку
к одному приятелю переписать что-то необыкновенное —
труба и барабан...
— Уже поздно,— сказал Конусов.— Нам, Зиночка, ка-
жется, пора домой.
— И нам с Диной пора,— поддержал Степа.
— Так ты все-таки проспорил? — спросил Степу Ке-
ша.— Твои-то продули? Не так вбрасывали.
Изрядно захмелевший Степа был возбужден:
— И все равно они будут впереди! Не то что твои
мазилы! И вообще ты, Кешка, меня не задевай. Хватит
издеваться!
...Когда вышли на улицу, Конусов сказал своей жене:
— Ну вот, мы побывали среди живых людей. Как ты
хотела. И ни о чем путном эти Беляшевичи даже слова
не сказали.
42
Шедший позади Степа улышал эти слова, попросил Ко-
нусовых остановиться.
— Как ты выразился? «Ничего путного»? А что от них
путного узнаешь? Ничего! Им телевизор помогает и маг-
нитофон — время тянут. А если все это электричество вы-
ключить, пусто у них, как в барабане! И ни одной мысли
в голове!
— А зачем же тогда вы, Степа, к ним пришли? —
удивился Конусов.
— Зачем? — переспросил Степа.— Он мне три дня на-
зад пульку проиграл. Должен был поставить...
Я то рассказ о Морковине. Об очень занятом человеке,
ответственном работнике исполкома.
И еще в нем действует пожилая женщина — граждан-
ка Ануфрикова, как она представилась Морковину.
Раньше они никогда не встречались. Наверняка не по-
знакомились бы и сейчас, если бы не одно обстоятельство.
Уже целый месяц в квартире Ануфриковой идет капиталь-
ный ремонт. Вернее, ремонт не идет, а стоит. Положено
только начало: разломана печь, ободраны стены и про-
бито несколько дыр в потолке.
Усердно выполнив эту разрушительную работу, ре-
монтники исчезли и больше не появляются...
Может, берут Ануфрикову на измор, чтобы приплатила
частным образом? Или их перебросили на другой, более
спешный объект? Не исключено также, что произошла
ошибка: разломать-то разломали, а потом заглянули в бу-
ВЗДОХИ НА СКАМЕЙКЕ
маги повнимательнее, и оказалось — квартиру эту ремон-
тировать по плану предусмотрено лишь через три года.
Ну конечно, надо подождать. Пока срок подойдет.
Причина в общем неизвестна. Есть только следствие.
И оно особенно ощутимо во время дождя...
Несколько раз приходила Ануфрикова на прием к
Морковину, но проникнуть в его кабинет никак не могла.
Пыталась решить вопрос с сотрудниками пониже рангом,
но они отвечали:
— Ваше дело в компетенции товарища Морковина.
Ануфрикова снова в приемной. И опять секретарь го-
ворит:
— Вряд ли, бабуся, сегодня что-нибудь у вас состоит-
ся. Приходите послезавтра.
— Нет,— заявляет посетительница.— Буду сидеть, по-
ка не дождусь. Я на всякий случай даже обед сухим пай-
ком прихватила.
И вот встреча произошла. Получилось это случайно.
Прервав свои занятия, Морковин вышел во внутренний
44
дворик подышать кислородом. Секретарь кивнула Ануф-
риковой: вот, мол, он, не теряйся, бабуся.
Бабуся не растерялась и через минуту сидела рядом с
ним на скамеечке.
— Товарищ Морковин? — спрашивает посетительница.
— Э! — неопределенно отвечает он, глядя в сторону.
— Товарищ Морковин, распорядитесь... Целый месяц
ремонтируют...
— Д-э-э...— протягивает Морковин.
— Что, что вы сказали?
Морковин поворачивается к ней, и она видит его ли-
цо: бледное и кислое-кислое, как у человека, страдающе-
го изжогой.
— А я разве с вами разговаривал? Это я с собой. Не
видите — отдыхаю.
— Два слова.
— Слушайте, гражданка, я вышел на пять минут. За-
парился. Понимаете!
— Вы войдите в мое положение.
— И вы войдите.
— А какое у вас оно, положение?
Морковин горько усмехается:
— Вы вот приходите, ругаетесь... А я ведь один...
— Ну и что?
—• Как что? — раздраженно говорит он.— Вы обедали,
да? А я нет. И так чуть ли не каждый день. Ложитесь
спать в одиннадцать? А я нет. Когда бюллетень, дома си-
дите? А я нет. У меня вот он и сейчас, бюллетень...
Ануфрикова жалостливо смотрит на своего собеседни-
ка и, неожиданно переходя на «ты», спрашивает:
— Да что же это у тебя за работа такая?
— Вот я и говорю: войдите в мое положение.
— Вхожу, вхожу...
— Каждый день расписан, как на железной дороге.
В понедельник — исполком, во вторник — оперативное со-
вещание, в среду — сводка, в четверг — пятиминутка...
— А если поменьше устраивать этих совещаний? Или
кто-то другой их проведет?
— Ну и темная же вы женщина! Кто же, кроме меня,
может?
— Этого я, конечно, не скажу. Я у вас никого не знаю.
45
— Или взять прием. У меня две очереди: едва — граж-
дане, другая — свои сотрудники.
— А что сотрудники в очереди стоят? Пусть они си-
дят по комнатам и работают...
— Ну да. Они работают. Но решать-то не могут. Иначе
что же это будет — анархия?
— Такое слово мне неизвестно,— говорит Ануфрико-
ва.— Но получается что-то вроде... Стоят они у вашей две-
ри и лясы точат.
— А что я могу сделать? Я один!
— Ну, милый, а актив у тебя какой-нибудь есть?
— Актив? А кто с активом должен работать? Опять я!
Попробуй устранись. Тут такое нарубят... Вот и гориппЛ
Ни сна, ни отдыха...
— Не спать — это уж последнее дело,— осуждающе
говорит Ануфрикова.— Ну, а личная жизнь у тебя какая-
нибудь есть?
Морковин строго смотрит на нее, выдерживает паузу
и спрашивает:
— Вы что, смеетесь?
— Какой уж тут смех! Тут этим самым пахнет... как
его? Сейчас это модная болезнь... Инфарктом!
— Так он у меня уже имеется...
— О-о! — сокрушенно покачивает головой Ануфрико-
ва.— Такой молодой...
— Если бы только один инфаркт. Тогда бы жить мож-
но. А то и печень, и почки, и невроз... Месяц назад врач
один рецепт выписал — и никак эту вещь достать не мо-
гу. Зашел в аптеку, а там говорят: «Нет». А дальше искать
времени не хватило...
— Да ты одиночкой, что ли, живешь? — ужасается
Ануфрикова.— Ну да, понимаю. От такого любая жена
сбежит...
— Ха-ха! Никуда она не сбежала. Я ее на курорт от-
правил...
— Эх-хе-хе! — вздыхает Ануфрикова.— Ну, скажу, не
завидую тебе! А где этот рецепт у тебя? Дочка моя фар-
мацевтом работает. Так она достанет...
Морковин погружает руку в карман и извлекает отту-
да смятую бумажку.
...Когда Ануфрикова пришла домой, дочь спросила ее:
46
— Была у Морковина?
— Была.
— Распорядился? Бумажку дал?
— Дал. Вот.
— Мама, ты что-то напутала. Это рецепт.
— Вот-вот. Он самый. Понимаешь, помереть человек
может... Мне его так жалко стало! Прямо чуть не разре-
велась...
— Ну, а зачем ты пошла, добилась чего-нибудь?
— Да нет, дочка. Я об этом вспомнила, когда уже
здесь на лестницу поднималась...
Заседал товарищеский суд дома № 8 по Средне-Ива-
новскому переулку.
Председатель суда встал и произнес:
— Разбирается дело гражданки Свекольниковой Лу-
керьи Гавриловны. Одинокая, беспартийная, работает в
овощном магазине, живет на седьмом этаже. Упомянутая
гражданка обвиняется в клевете на свою соседку по квар-
тире Петухову. Вкратце сообщаю суть вопроса: Свеколь-
никова распространяет слухи, что сын Петуховой — жу-
лик. Товарищ Свекольникова, сознаете ли вы свою вину?
Отказываетесь от своих слов или нет?
Свекольникова, краснощекая женщина лет пятидеся-
ти, вытерла краем косынки лоб, жеманно улыбнулась и
ответила:
— Нет, убеждена.
— Какая наглость! — возмущается Петухова.— И она
еще может говорить такие вещи!
КОНФЛИКТ
При этом, взывая к справедливости, Петухова прости-
рает в зал пухлую руку в черной перчатке.
Председатель стучит квартирным ключом по графину.
— Товарищ Петухова, не бросайте реплики. Сейчас
разберемся. Пусть Свекольникова скажет, откуда она все
это взяла.
— Не с потолка, конечно,— спокойно отвечает Све-
кольникова, — что слышу, то и говорю.
— А где вы слышали?
— Через стенку... Стены, они у нас тоненькие, и что
там, у Петуховых, говорят, все доносится. Не все, конечно,
но слушать можно...
В зале возникает оживление, председатель снова при-
бегает к помощи ключа от квартиры.
— Неприлично подслушивать,— говорит один из чле-
нов суда.— Уже за одно это вам порицание нужно выне-
сти.
— С порицанием успеете,— отвечает Свекольникова.—
48
А что у Петуховых делается — это прилично? Вы дайте
мне слово, я все враз расскажу.
— Пусть говорит! — доносятся голоса из зала.
— Значит, так,— продолжает Свекольникова.— У Пе-
туховой есть сын Васька...
— Не Васька, а Василий,-—поправляет председатель.
— Хорошо, Василий. Так этот Васька-Василий вдруг
пропал. Он десятилетку в позапрошлом году кончил. Хо-
тел в институт устроиться, но туда его не пустили. По
знаниям слаб оказался. Ну и вот, два года так ходил, руки
в брюки. Каждый день у него друзья. Пьют, курят. А из
этого ясно что получается. Тут все понимающие сидят.
Я Петуховой говорю: «Что он, твой сын, делом не зани-
мается? Давай я его в магазин или на базу определю».
А она в ответ: «Мой Васенька не для этого науки осили-
вал».
— Ближе к делу, товарищ Свекольникова.
— Спасибо. Теперь я уже близко. И вот пропал пету-
ховский сыночек. Только смотрю — Петухова плачет часто.
Как почтальон — она к двери. Меня обгоняет. Ну, она,
конечно, моложе. Мне за ней не угнаться. Спрашиваю:
«Где твой Васенька, что пишет, не скучает?» А она мол-
чит. Вот так и Дарья у нас на базе молчала, молчала, а
потом мы узнали: посадили ее родимого. Стала посылки
ему посылать.
— Не отклоняйтесь, товарищ Свекольникова,— снова
напоминает председатель суда.—И короче.
— Короче нельзя. Смысл пропадет. А клонюсь я вот к
чему: Петухова тоже начала посылки этому Василию на
почту таскать. Говорит: «Трудно там ему, он же, навер-
ное, холодный и голодный». А потом, глядишь, получит
телеграмму и опять плачет... Я слыхала, как она мужу
эти телеграммы зачитывала. Память у меня слабая, но
кое-что припомню. Вот из Свердловска, к примеру: «Креп-
ко засыпался. Шансы выкрутиться слабые. Жду, что ре-
шат. Выручай, иначе пропаду. Позвони, кому надо». По-
том из Новосибирска: «Ввязался в дело, которое снова
грозит годом». А дальше еще телеграммы, то ли из Хохло-
мы, то ли с Колымы, не расслышала я: Петуховы радио
включили... А теперь Васенька их вообще сигналов не по-
дает. И Петухова мужу своему говорит: «Раньше чем че-
49
рез три года мы его не увидим. И меры принимать беспо-
лезно...» Ну, неправильно я сказала, что за овощ этот Ва-
сенька? Поделилась я своими впечатлениями с Анфисой,
лифтершей, а та возьми и передай Петуховой. И вот те-
перь меня на суд. И еще спрашивают, не отказываюсь ли
я от своих слов. А чего мне отказываться?
Зал слушает Свекольникому с явным интересом. Пе-
тухова плачет, и слезы, растворившие краску на ресницах,,
серыми ручейками стекают по щекам.
— Жалкие сплетни,— заявляет она.— Думаю, что су-
ду и слушать их нечего. Я даже опровергать всего этого
не собираюсь. Ниже моего достоинства. Я просто хотела,
чтобы Свекольникову пристыдили и она извинилась...
— Если надо, извинюсь,— спокойно говорит Свеколь-
никова, доставая из кармана горсть семечек.— Только до-
казать надо.
Наступает пауза. Из зала кто-то бросает реплику:
— Верно тетка говорит. Что она извиняться будет,
когда ей самой неясно?..
— Сейчас все проясним,— произносит председатель.—
Товарищ Петухова, хоть вы и не собирались опро-
вергать, но без этого нельзя. Здесь суд. Так что ска-
жите...
Лицо Петуховой вспыхивает злым румянцем, слезы
моментально просыхают.
— Хорошо,— с подчеркнутой готовностью говорит
она.— Если мне не верят... Если меня вынуждают... Хо-
рошо! Но это мое дело. Кормлю его я, а не Свекольни-
кова. Не перебивайте! Надо же ему в институт поступить!
А если вечером к нему товарищи придут, не вижу ничего
плохого. Пусть развлечется. Разрядка нужна. Он целыми
днями так готовился!
— И не приняли в институт?
— Нет. Не повезло.
— А откуда он телеграммы присылал?
— Вас, товарищ председатель, телеграммы смущают?
Вернее, их форма? Ничего тут особенного нет. Надо ска-
зать, эта баба хоть и говорит, что память у нее слабая, но
запомнила все точно...
— Я не баба,— вставляет Свеколыаикова.— Я женщи-
на. И притом советская...
50
Петухова презрительно смотрит на Свекольникову и
продолжает:
— Да, телеграммы были такие. И из Свердловска, и из
Новосибирска. Это мой Вася в институт поступал. И со-
общал родителям, как идут дела... Но его постигла неуда-
ча. Что же касается разных там двусмысленных слов, ко-
торые Свекольникова приводила, так это у Васи такая ма-
нера выражаться...
— А почему он вдруг отправился в путешествие? Не
захотел жить вместе с родителями?
— Нет. Идея была моя,— говорит Петухова.— Просто
я узнала, когда в какие институты есть прием, когда бы-
вают доборы. Ну, и где конкурс поменьше. Пусть Вася
поступит, а потом можно и в Москву перевести...
— Выходит, командировка от мамы,— замечает один
из членов суда.—Двадцать шесть рублей суточных плюс
гостиничные и проезд. Или даже пролет, чтобы успеть...
— Ну, уж это мое дело. Мать ничего не должна жа-
леть...
Картина постепенно проясняется. Сын Петуховой
сдавал экзамены в технологический и в рыбный, в меди-
цинский и педагогический. Но всюду его преследовали не-
удачи, даже там, где конкурс поменьше. Не помогли п
новейшие средства передвижения — самолеты. Не возы-
мели действия спасательные звонки из столицы. Молодой
Петухов, как по велению судьбы, снова и снова засы-
пался.
— А где же он сейчас? — спрашивает председатель
суда.
Петухова кусает губы, на глазах опять появляются
слезы.
— Мой мальчик поступил так, как я не ожидала.
Взял и подписал договор о найме на работу. Уехал на Ко-
лыму, в Магаданскую область. Самовольно. На три года.
Рабочим. В какую-то геологическую партию. У отца чуть
ли не инфаркт!
Председатель тихо переговаривается с членами суда.
Потом он встает и говорит:
— Гражданке Свекольниковой Лукерье Гавриловне,
одинокой, беспартийной, работает в овощном магазине,
живет на седьмом этаже, суд объявляет общественное по-
51
рицание и предупреждает ее: пусть не сплетничает, не
подслушивает.
— Не буду, — решительно обещает Свекольникова. —
Ковер на стену повешу. Радио заведу, чтоб разговоры эти
петуховские меня с толку не сбивали...
— А Петуховой укажем, что сыну она подсказывала
путь неправильный. Зачем же из человека тунеядца де-
лать? Хорошо, что он одумался. Такой самовольный по-
ступок только приветствовать можно. Если бы здесь был
не суд, мы бы от имени собравшихся телеграмму ему по-
слали!
— Молодец парень! — подтверждают из зала.— Решил
расстаться с дружным коллективом своей квартиры...
Последними из зала суда выходили Свекольникова и
дворничиха.
— Я, конечно, Ваську зря обидела, — самокритично
призналась Свекольникова. — Но дело-то, видишь, как
обернулось! Все-таки нечисто у этих, у Петуховых...
— Да, мусору еще много, — неопределенно заключила
дворничиха.
R ремя, когда он и она торопились на свидания, мину-
ыло не так давно. Он бежал к назначенному месту пря-
мо с работы. По пути успевал лишь купить букетик гвоздик
или тюльпанов. Взять сдачу успевал не всегда: он спешил,
и к тому же он был счастлив.
Сердце стучало. Сейчас он увидит ее. Сейчас она по-
явится под круглыми часами около бюро справок.
Но она вовремя не приходила. Нет, она не была злодей-
кой, намеренно терзавшей сердце любимого. Просто у нее
не хватало времени.
Купить перед свиданием букетик цветов — это несколь-
ко мгновений. Накрасить ресницы и губы, начесать воло-
сы и сделать прическу «ракета» — это минимум двадцать
минут.
На эти двадцать минут она всегда и опаздывала.
А потом они шли в парк, в театр, в кино.
НЕЙЛОНОВАЯ ОБЕЗЬЯНКА
Блуждали по комнате смеха. С замиранием сердца сле-
дили за судьбами героев «Каменного гнезда». Умиленно
смотрели на экран, по которому шагал маленький Сережа.
— Вот и у нас будет такой Сережа... — шептал он лю-
бимой.
Вскоре они поженились. У них появился мальчик. И
ему дали имя, которое было припасено на случай мужского
варианта, — Сережа.
Жили они в небольшой комнате. Но на тесноту не жа-
ловались. Во-первых, они по-прежнему были очень счаст-
ливы, а во-вторых, знали, что до новоселья недалеко.
И это было действительно так. Завод, где работал моло-
дой супруг, достраивал новый дом. Талантливому инже-
неру и члену общественного конструкторского бюро квар-
тира была обеспечена.
Вадим, назовем его по имени, знал даже номер. И не
только номер.
Вечером, когда Сережа уже спал, Вадим в тысячный
раз сообщал Ларисе:
53
— Третий этаж, две комнаты, кухня, балкон, окна на
восток, потолок — два восемьдесят.
Лариса мечтательно качала головой:
— Вот это жизнь I
Потом «третий этаж, две комнаты...» из области мечты
перешли в реальность.
На новоселье товарищи подарили Вадиму радиоприем-
ник, а Ларисе ее подруги — закройщицы ателье — препод-
несли чайный сервиз.
В общем в этой семье все было так, как и в тысячах
других. И можно было бы уверенно сказать, что Вадим и
Лариса стали еще более счастливы, если бы в само поня-
тие «счастье» они не внесли своего несколько своеобраз-
ного толкования.
Когда первые радости новоселов приостыли, на лицах
супругов появилась тоскливая озабоченность.
— Знаешь, Вадя, а эти шкафы у нас — дрянь, — заме-
тила Лариса.— Я сегодня была у Белугиных, видела такой
гарнитур! Остолбенеть можно. Спросила, где достали,— не
говорят. Виляют. Но я тихохонько разведала у их домра-
ботницы...
Разведка оказалась точной, и через две недели мебель-
ный гарнитур, абсолютная копия белугинского, занял свое
место в квартире.
Вадим погладил рукой полированные бока серванта и
восторженно произнес:
— Вот это вещь!
У него было очень хорошее настроение. И не только по-
тому, что приобретен белугинский гарнитур. Два часа
назад он узнал приятную вещь: техническим советом
одобрено его изобретение.
— Ты у меня молодец, — сказала Лариса, чмокнув су-
пруга в щеку. — А деньги тебе за это полагаются?
— Конечно.
— Так вот. Я уже знаю, на что их потратить. Вчера мы
всем ателье ходили смотреть один французский фильм.
Ну, скажу тебе, я видела в нем такие бра и торшеры —
остолбенеть можно! Представляешь, если все это будет у
нас — мы приглашаем Белугиных. Вот они завоют!
Вадим очень любил свою супругу и не возражал.
— Ларочка, — сказал он, — в нашем старом доме жж-
54
вет один пенсионер. Он всю жизнь работал по осветитель-
ной части. И сейчас, кажется, тихонько продолжает...
— Прекрасно! — перебила супруга. — Мы покупаем
ему билет в кино. Он смотрит фильм и все воспроизводит
в натуре...
Квартира Вадима и Ларисы украсилась торшерами и
бра: старичок не подвел.
Белугины «завыли». Спрашивали Ларису, откуда у нее
это диво-освещение, но она неопределенно пожимала пле-
чами:
— Так, случайно досталось...
Следующий удар по Белугиным был нанесен книжны-
ми полками. Двадцать уникальных полок, сделанных цо
эскизам одного архитектора-книголюба. Архитектор умер,
и вдова распродавала имущество, собираясь переехать на
жительство к сыну в другой город.
— Полки — остолбенеть! — восторгалась Лариса.
— Тут, правда, маленькая неувязка выходит, — оза-
боченно говорил супруг. — Книг-то у нас почти нет. Кро-
ме моих технических. Ну, полки на три натянуть можно.
А дальше?
~ А дальше надо покупать. Только чтоб по размеру
подходили... Какие-нибудь собрания сочинений.
— Но ведь на них подписка...
— Возьмем те, которые без подписки. Если полки бу-
дут пустовать — неприлично. Вдруг к нам приедут... А во-
обще все полки заполнять книгами не обязательно. Посу-
ду кое-какую поставим. Мелочи разные: глину, фарфор...
Лариса не договорила: маленький Сережа подошел к
одной из полок и пытался открыть ее.
— Сережа, отойди от полки!
Сережа с обиженным видом побрел в другую комнату.
— Сережа, туда не ходить!
В соседней комнате стояли кресла белугинского гар-
нитура. Мальчику строжайше запрещалось приближать-
ся к ним. Но именно сюда его и тянуло. Видимо, только
потому, что это было под запретом. Если Сережа заме-
чал — за ним не следят, он моментально залезал в одно
из кресел и располагался в нем с торжествующим видом,
Узрев нарушение порядка, мать разводила руками:
«Ну что за ужасный мальчишка! Все кресла попортит.
55
Придется между ручками веревки натягивать, как в му*
зеях...»
Разговор о новых приобретениях окончился минорно.
— Да, на все это деньги нужны... — раздумчиво заме-
тил Вадим.
— Ты опять о деньгах? Вечно их не хватает. И так
уж стараемся экономить. В театр не ходим...
— Ох уж эта твоя экономия! — вздохнул муж. — Мне
даже газету не выписала.
— Хватит тебе о газете. На работе почитаешь. И во-
обще — какие ко мне претензии? Претензии могут быть у
меня, — Лариса перевела дух. — У других — мужья! А
мой готов целыми вечерами бесплатно работать.
— Но это же общественное конструкторское бюро.
— А, оставь! Какое же бюро, если денег не платят! Да
что там говорить! Положение должна спасать я. Уйду из
ателье, буду шить дома, для знакомых. Это выгоднее... Се-
режа, марш от серванта!
— Черт знает, не жизнь, а какая-то проза. Действитель-
но, что-jo надо делать...
— Да, радости мало, если учесть, что Иванниковы ку-
пили импортный магнитофон, а у нас — простой.
— Зато у нас хороший радиоприемник, подарок това-
рищей.
—- Ха! Тоже придумали твои товарищи! Вот если бы
телевизор — тогда в кино не надо ходить... Как говорится,
все в дом.
Через некоторое время в доме появились часы. Они при-
званы были заменить проверенный и испытанный будиль-
ник. Но Этого не произошло.
Часы в красивой деревянной оправе были настолько хо-
роши, что стояли всегда в чехле. Чехол снимали только
тогда, когда приходили гости.
— Вещь надо уважать, — говорила Лариса.
Фантазия молодой хозяйки продолжала работать. Од-
нажды Лариса сказала мужу:
♦— Ты знаешь, Вадик, что я сегодня купила? Сколько
ни ломай голову, не догадаешься.
С этими словами Лариса достала из сумки... малень-
кую игрушечную обезьянку.
— Нейлоновая обезьянка! — восторженно пояснила
56
она. — Ты видел у кого-нибудь такую? И не увидишь. Я
за ней специально охотилась. Один человек привез то ли
из Швеции, то ли из Греции.
—- Это вещь! — согласился супруг.
— А знаешь, для чего она? Вообрази, мы едем на соб-
ственной машине, а около ветрового стекла болтается вот
это чудо...
Она благоговейно посмотрела на мартышку из нейло-
на. В ее глазах эта обезьянка была символом счастья.
Из мечтательно-гипнотического состояния Ларису вы-
вел супруг:
— Подожди, какая машина? Я ничего не знаю...
— Ах, я не сказала тебе: я же записалась на очередь.
Ты удивляешься? Мы что, хуже Белугиных?
— Нет, не хуже, —- ответил Вадим. — А пока машины
еще нет, дай-ка я подвешу обезьянку к люстре.
Он встал на Сережину скамейку, приподнялся на носки
и начал завязывать узелок.
— Ну, пора спать. Наш сынуля не дождался и улегся
сам.
Вадим и Лариса ходили по комнате, доставали из шка-
фа простыни и подушки, а над ними под люстрой кача-
лась на ниточке нейлоновая обезьянка. Нитка закручива-
лась и раскручивалась, и обезьянка поворачивалась, слов-
но оглядывая свои владения.
Я аведующий горкомхозом Стремянкин брел с работы
v домой. День, полный забот и треволнений, остался по-
зади. Еще десять — пятнадцать минут, и Стремянкин си-
дел бы с женой за семейным ужином. Ел бы жареного
цыпленка, поливая его острым соусом.
Но цыпленку суждено было остыть.
На улице Стремянкин повстречал Володю — шофера се-
кретаря обкома.
— Здравствуйте! —- приподнял фуражку Володя.
— Привет. Как жизнь?
Скажи Володя стандартное «ничего» — Стремянкин
кивнул бы и пошел дальше. Но шофер, настроенный, види-
мо, поговорить, ответил:
— Суета! Весь день на колесах. Где только не был се-
годня!
Стремянкин заинтересовался:
БЕЗ Ш П И Л Я...
— Куда же это вы со Степаном Саввичем ездили?
— В тысячу мест. На птицеферму. В совхоз. На строй-
ку моста. Даже к рыбакам заглянули. Едем назад. «Ну, ду-
маю, всё. Хоть домой перекусить скатаю». А он за плечо
меня трогает: «Останови-ка. Мимо архитектурной мастер-
ской проезжаем. Надо посмотреть, что там делается». А
потом...
— Подожди, подожди! — перебил Стремянкин. — Что
в мастерской делали? Долго там были?
— Минут пять. Он даже ни с кем не говорил. Архитек-
торы на обед ушли. Походил, посмотрел проект вашей го-
стиницы и уехал.
— Ну, а о проекте что-нибудь сказал?
— Нет, — ответил Володя. — Так. Два слова...
— Каких? — насторожился Стремянкин.
— Разглядывал верх и сказал: «Без шпиля?»
— И все?
— Все.
— А как это... с одобрением?
58
— Я что-то не понял.
— Ну-ну, вспомни! Повтори его тоном.
Володя помолчал, а затем, подражая голосу Степана
Саввича, произнес:
— Без шпиля?
— Ага, значит, он недоволен, — заключил Стремянкин.
— А может, я ошибся? — засомневался Володя. — Не
точно воспроизвел?
— Вот-вот! Уточни. А впрочем, дорогой, давай дойдем
до горкомхоза. Тут близко. Побеседуем в общем.
В горкомхозе Стремянкин застал своего заместителя
Шмакова и заведующего сектором Талая. Введя их в курс
дела, он попросил:
— Ну-ка, Володя, проиграй это снова. А Талай со Шма-
ковым пусть слушают...
— Смешной вы народ, — сказал Володя. — Но коли на-
стаиваете — пожалуйста: «Без шпиля?»
— По-моему, здесь звучит радостное удивление, — за-
мети^г Шмаков. — Слава богу, мол, стали без шпилей стро-
ить, надоели они...
— Не совсем так, — возразил Талай.— Скорее огорчен-
ное недоумение: такая гостиница, высокое здание, с башен-
кой — и не увенчано иглой...
— Я как-то этого не уловил, — сказал Володя. — Инто-
нация вроде была другой.
— Другой? Ну, ну...
— «Без шпиля?»
— Во! Теперь я ясно чувствую удивление, переходя-
щее в осуждение.
— Нет, ты не прав, Талай. Это — удовлетворение, пере-
ходящее в одобрение.
— Неопределенность какая-то. А если он так просто
сказал?
— Ты что, с ума сошел? Разве может Степан Саввич
сказать так просто?
— Тогда проще всего — позвонить ему.
— Зачем звонить?! — раздражился Стремянкин. — Что
мы, сами ничего не понимаем в архитектуре?! Володя, ми-
лый, ну-ка, повтори еще раз...
Л нтон Теплецов живет всегда только на зарплату. Два
““раза в месяц он подходит к окошку кассы и расписы-
вается в ведомости.
Вот здесь, у окна кассира, я и хочу познакомить вас с
ним. Представьте себе мужчину широкоплечего и полно-
щекого. Вообразите человека, от которого веет здоровьем
и одеколоном «Шипр».
И еще от Теплецова веет оптимизмом. Он бодр и весел.
И смеется не мелким, приглушенным смехом, как некото-
рые, а громко, от всей души:
— Ха-ха-ха!
У Теплецова есть жена. Она тоже не ходит к врачам
и смеется не менее заразительно. У нее редкое, лириче-
ское имя — Цикламена. Супруг называет ее нежно-умень-
шительно: Цикочка, Ламочка или Меночка. А она обра-
щается к нему тоже ласкательно: «мой Тоник» или «мой
Туник».
Т У
к
Читатель, видимо, скажет: «Симпатичный человек, ве-
селый, любит жену, деньги получает лишь по ведомости,
а автор против него все-таки что-то имеет...»
Да, имеет. И утверждает, что Антон Теплецов вполне
достоин сатирического отображения. При этом автор по-
дозрительно косится на ту ведомость, в которой Туник
ставит свой автограф.
Теплецова я знаю давно. С тех пор, когда он впервые
получил трудовую книжку.
Университет посылал молодого специалиста в Тюмень.
Но дальняя дорога была ему, надо полагать, противопо-
казана. Чемоданов он не собирал. И первая запись в тру-
довой книжке сообщала, что Антон Теплецов начал свою
самостоятельную деятельность помощником управляюще-
го трестом.
Это, правда, не по специальности. Но Туник считал,
что устроился весьма удачно.
Его посадили в небольшой кабинетик, и время от вре-
60
пени из-за двери этого кабинетика доносились вспышки
искреннего, здорового смеха: помощник управляющего
читал Ярослава Гашека. Больше делать ему было нечего,
Если управляющий сидел на месте, то он проводил со-
вещания и о Теплецове не вспоминал. А чаще всего глава
треста отсутствовал: его вызывали «наверх».
Тогда Теплецов запирал кабинетик на ключ и уходил.
И это в общем логично: раз нет того, кому надо помогать,
то и помощник ни к чему.
Впрочем, кое-какие поручения Теплецову иногда пе-
репадали. Начальник очень любил писать статьи, а по-
мощник эти статьи «подрабатывал». Как-никак у Туника
было гуманитарное образование.
Более серьезно Теплецов был занят по линии дроби и
пороха: он ездил с управляющим на охоту.
В дальнейшем повествовании управляющий трестом
фигурировать не будет: его снимут. Назначат другого, и
Туник в последний раз подойдет к окошку трестовской
кассы.
Кай сложится дальше его судьба? О, ее линия останет-
ся той же! Разве мало ведомостей, где можно распи-
саться?
Несколько телефонных звонков, несколько частных
визитов, и Теплецов — сотрудник Дома народного твор-
чества....
Туник стал собирать фольклор.
Делал он это, правда, несколько по-своему. Просмот-
рев сборники пословиц, поговорок и частушек, изданные
Домом, Теплецов решил, что подобные вещи нетрудно
придумывать самому.
С командировочным удостоверением в кармане он са-
дился в поезд и следовал до станции назначения. Прямо с
поезда шел в сельсовет. Отмечал в удостоверении свой при-
езд, а заодно — чтобы по пустяку больше не беспокоить
работников сельсовета — просил поставить печать и об
отъезде. После выполнения этих формальностей спраши-
вал:
— Кто здесь у вас самые старые жители?
Составлялся список на двадцать —• тридцать фамилий.
Затем для видимости Теплецов навещал нескольких ста-
РУХ.
61
— Здорово, бабусь! Ха-ха! Как с фольклором?
— Хорошо, хорошо. Посеяли вовремя, теперь пропол-
ку ведем... — отвечала собеседница, приняв его за уполно-
моченного райисполкома.
— Ну, бывайте!
Далее Теплецов был совершенно свободен. Если хотел,
останавливался на недельку, купался, загорал. Если
нет — возвращался в город. Надолго задерживался только
в том случае, если с ним была Цикочка-Ламочка-Меноч-
ка. Но перед поездкой она всегда спрашивала:
— Туник, а река там есть?
Дома Теплецов «обрабатывал» записи. Большинство
из них было сделано на бумажных салфетках из ресто-
рана: в ресторане, под звуки джаза, он творил лучше. По-
словицы так и рождались в его голове. И официанты по
нескольку раз приносили букетики новых чистых салфе-
ток.
— Ну, как съездили? — интересовался директор, под-
писывая отчет о командировке.
— Ха-ха! Улов огромный. Мысли! Афоризмы!!
— Как в народе говорят?
— Пословицами говорят. Ха-ха! Поговорками в народе
говорят.
Улов действительно был немалым. Теплецов демон-
стрировал золотые россыпи мудрости:
«Не страшен мороз, коль с дровами (антрацитом) кол-
хоз (совхоз, лесхоз, рыбхоз, зверпромхоз)». (Записано
со слов колхозницы села Мокрые Лужайки Агафьи Гав-
риловой, 98 лет.)
«Где крепок актив, там, стало быть, силен и коллектив
(кооператив)». (Матвей Сидоркин, 93 года.)
«У нас в почете, матушка, томасшлак да суперфосфа-
тушка». (Дарья Коровина, 88 лет.)
Перечень продолжался; «Другим — футбол, а моему
яалеточке — музыка»; «В светлой горенке и самообразо-
ванием заняться приятно»; «Сеют по весне, убирают по
осени»; «Всякая река куда-нибудь впадает».
Некоторые изречения представляли собой ранее из-
вестные, но видоизмененные: «Свой комбинезон ближе к
телу» (из жизни механизаторов), «Новый пылесос чище
сосет» (отражает изменения в быту деревни, распростри-:
62
нение электричества). Наконец, встречалось одно мало-
понятное: «И ты туда же со своим культиватором!»
Директор Дома удивленно покачал головой:
— Неужели так говорят?
— Говорят. И даже очень часто.
— Ну, раз говорят, тогда другое дело. Значит, это в на-
роде бытует.
— Еще как бытует!
Директор верил, тем более, что рядом был указан ис-
точник: «Марфа Иншакова, 97 лет, Верхние Мневники».
Ссылки на жителей столь почтенного возраста Тепле-
цов делал не без расчета. Если бы кто-то решил его про-
верить, то успеха бы не имел: во-первых, в преклонном
возрасте люди часто забывают, что говорили раньше, а во-
вторых, «источника» на этом свете могло уже и не ока-
заться.
Но, несмотря на глубоко продуманную стратегию, Те-
плецов неожидано потерпел поражение. С ним произошел
конфуз.
Однажды, прибыв в далекое село, он натолкнулся на
настоящую собирательницу фольклора. Кто же мог поду-
мать, что эта женщина в обыкновенном платке — сотруд-
ница Академии наук?
— Привет, — войдя в избу, сказал Теплецов. — Как у
вас с фольклором?
— Хорошо.
— Вот кое-что хочу записать от вас. Про механизацию,
ремонт тракторов. Фамилия, имя, отчество? Сколько лет?
— О ремонте я не знаю, — сказала женщина.
— Не знаете? А надо бы знать. Ну, например: «Глав-
ная тактика в ремонте — профилактика». Мудро, а? Ну,
бывайте!
К удивлению Теплецова, женщина рассердилась и, не
скрывая издевки, спросила:
— Откуда вы, прелестное дитя?
Пришлось познакомиться. В результате этого знаком-
ства окошко кассира Дома народного творчества перед
Теплецовым захлопнулось.
Но открылись другие. Какие — всех сейчас назвать не
могу. На некоторое время он исчез из поля моего зрения.
Говорили, что год или два Теплецов трудился в заповедни-
63
ке: за ним закрепили три сосны, и он считал, сколько с них
падает шишек. Потом подвизался в спортивном обществе,
позже участвовал в одной научной экспедиции — обраба-
тывал ее дневники.
Экспедиция раскинула бивуак поблизости от большого
северного города. Здесь Теплецов едва не прославился. Ой
нашел в земле скорлупу. Кандидат наук, которому Тепле-
цов показал эту находку, был в восторге.
— Да знаете ли вы, что это за открытие?! Это яйцо
страуса. Значит, раньше на нашем Севере жили страусы.
Колоссально! Целую монографию можно написать! Дис-
сертацию!
Но восторги охладил рабочий экспедиции из местных
жителей. Он сказал:
— Извините, у меня высшего образования нет. Но кое-
что прояснить могу: тут на прошлой неделе массовка бы-
ла. Вот скорлупа и осталась... Вон еще бутылка лежит.
Вы, может, скажете, что страусы коньяк пили?
Опушку леса огласил раскатистый смех Теплецова:
— Ха-ха-ха!
Ха-ха... Вот так и живет Туник, типичный, ярко вы-
раженный тунеядец. Но это не вульгарный бездельник, о
которых мы часто говорим и пишем. У Туника имеется
трудовая книжка. Туник не примитив. Это создание бо-
лее сложное.
Недавно я снова был в том городе, где впервые позна-
комился с ним. И посетил только что открывшийся мемо-
риальный дом-музей писателя Льва Юрьевича.
Лев Юрьевич жил здесь всего одно лето. Причем в ту
свою пору, когда не только писать, но и читать еще не
умел.
Кто-то подал идею организовать музей. И вот я хожу
по нему. Старые книжные шкафы заполнены энциклопе-
дией Брокгауза и Ефрона. На них табличка: «Папа Льва
Юрьевича очень любил энциклопедию. Отсюда Лев Юрь-
евич почерпнул свои первые знания». В углу —пианино
шоколадного цвета: «Мама любила музыку. Маленький
Лева часто слушал в ее исполнении произведения Баха и
Гуно». Около стола деревянная лошадка, на хвосте у нее
аккуратная табличка: «Любимая лошадка маленького Ле-
вы. Копия».
64
То есть как это «копия»? А «любимые цветные каран-
даши» — тоже копия?
Пока я раздумывал, в коридоре послышался смех. Ну
конечно же теплецовский! Кто еще так жизнерадостно
смеется!
— Здоров! — сказал он мне. — Пришел приобщиться
к культурным ценностям?
— Пришел, — сказал я. — Кто только эти ценности
создавал?
Теплецов постучал себя в грудь и добавил:
— Работы было — во! Целый месяц бегал по комисси-
онкам. То пианино, то подсвечники, то сервизы. Понима-
ешь, тут ничего не было. На пустом месте создали!
И он с нежностью и умилением посмотрел на деревян-
ную лошадку. Потом вскинул руку с часами и стал про-
щаться:
— Ты извини. Опаздываю. Через полчаса касса закры-
вается...
3 В. Егоров
Новый год инженер Кривцов должен был встречать у
1 своего знакомого — сотрудника «Консервбанки» Сер-
гея Сергеевича Петрова. Чтобы захватить и часть старо-
го года, было условлено: съезд гостей — в половине один-
надцатого.
Ровно в десять двадцать пять Кривцов сошел с автобуса
на остановке «Южная» и раскрыл свою адресно-телефон-
ную книжку.
— Так, так, квартал № 14, дом 4-а, корпус Л, кварти-
ра 137.
Кривцов окинул взглядом светящиеся коробки новых
пятиэтажных домов и зашагал.
— Гражданка, где здесь 4-а, корпус Л?
— 4-а? Л? — переспросила повстречавшаяся Кривцо-
ву старушка. — Вот что направо, то, стало быть, все 4-а.
А где Л, не знаю... Азбуку-то уже забыла. А ты небось
знаешь, как буквы-то идут. Вот и посчитай.
БЕЗ ТРЕХ ДВЕНАДЦАТЬ
Кривцов последовал ее совету и стал отсчитывать. Пока
он с добросовестностью ученика-пятерочника бубнил: «А,
Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3...» — словоохотливая старушка продол-
жала пояснять:
— Район у нас только отстроился. Улицы еще не на-
звали, дощечек не прибили, дома все одинаковые. Трудно
пока. Третьёва дни соседи домработницу себе взяли, а она
пошла в магазин, купила то да се, а как вернуться домой,
не знает. Два дни пропадала...
— ...И, К, Л! — ответил Кривцов.— До свидания! —
Через пять минут он нажал кнопку 137-й квартиры.
Встретили его очень тепло. По общей атмосфере Кривцов
понял, что гости уже всерьез начали провожать старый год.
— Запоздавший! — раздались крики. — Штрафную
ему! — Кривцов, как говорится, отвесил поклон, предста-
вился, повинуясь воле коллектива, выпил штрафную и сел.
Пока ему накладывали салат, он осматривал сидящих.
Знакомых не было. Не было и Сергея Сергеевича.
66
— А где же хозяин с хозяйкой? — спросил оп вдруг,
внутренне холодея. — Сергей Сергеевич где?
— Я хозяин, — ответил полный брюнет с усами, —
только я не Сергей Сергеевич...
Кривцов уронил вилку на пол.
Несколько секунд все молчали, а потом комната сразу
вдруг загудела. Кто-то смеялся, кто-то выкрикивал: «Не
на те именины попал!», а одна женщина громко сказала:
«А может, он жулик?»
На лестнице' Кривцова догнал молодой человек.
— Возьмите ваше шампанское!
Квартал оказался не 14-м, а 13-м.
Но это была не последняя неудача Кривцова. Все точно
так же, с небольшими отклонениями, повторилось и в дру-
гой квартире 137. Опять бедный инженер пил штрафную,
опять его нагоняли на лестнице. Это была квартира 137
дома 4 (без «а»).
Показать «а» Кривцову никто не мог, встречные гово-
рили, что это где-то совсем с другой стороны...
Одинокий человек с бутылкой шампанского в руке бе-
гал по поселку, произнося как заклинание: «А, Б, В, Г, Д,
Е, Ж, 3, И, К, Л...» Но делал он это зря. В очередной 137-й
квартире, где его угощали как бога, а потом благородно
вытурили, он узнал, что дома стоят отнюдь не в алфавит-
ном порядке: рядом с корпусом «Б», например, стоит кор-
пус «Ж». Надежда на алфавит рухнула. В голове шумело,
и у случайных прохожих Кривцов спрашивал вообще уже
нечто несусветное: «Квартал Л, корпус 4-а, дом 14».
Стрелка часов приближалась к двенадцати, и Кривцов
решился на последнее — пойти в милицию. Пусть там
разъяснят.
Но милиции эта работа оказалась не под силу. Таких
заблудившихся, как наш герой, там оказалось очень много.
Они стояли в очереди к окошку дежурного и бросали нерв-
ные взгляды на циферблат. Кривцов понял, что до двена-
дцати к Сергею Сергеевичу оп не попадет...
Ему стало грустно, но в этот момент чья-то рука мяг-
ко легла на его плечо.
— Митя!
Кривцов оглянулся и узнал одного бывшего своего со-
служивца, который в свое время немало попортил ему кро-
3*
67
ви. Но так как больше знакомых и родных здесь не име-
лось, Кривцов обрадовался и этой встрече.
— Петя! — воскликнул он. — Тоже заблудился?
— Митя, у тебя шампанское? Вот здорово! Дежурный
шампанское пить разрешил, сейчас стаканы достану. Без
трех двенадцать.
Ровно в двенадцать друзья подняли стаканы. Кривцов
успокоился, к нему пришло хорошее настроение, и он ска-
зал своему собеседнику:
— Знаешь, а я никогда не думал, что в милиции так
уютно... Но у меня дома лучше. Запиши адрес. Поселок
Северный, квартал 11, дом 7/8, корпус В, квартира 241.
Приходи, гостем будешь...
J Дмитрием Степановичем Порыжеловым происходило
w что-то странное. Вроде был нормальный человек и
вдруг превратился в злодея.
Началось все с того, что он жестоко обидел своего за-
местителя Малинкина. Малинкин готовился отметить день
рождения, пригласил гостей, жена два дня бегала по рын-
кам. И вдруг накануне самого празднества Порыжелов от-
дает приказ: Малинкин должен немедленно вылететь в ко-
мандировку, самолет — через три часа.
Когда новорожденный узнал эту страшную весть, лицо
его так изменилось, что он сразу стал казаться лет на два-
дцать старше.
— Как же?.. Как же, Дмитрий Степанович?!
— Вот так. Поедешь — и все.
Едва этот разговор окончился, как Порыжелову позво-
нила жена Малинкина. Супруга заместителя сначала умо-
ЗЛОДЕЙ
ляла, потом плакала. Пбтом снова стала умолять. Но безу-
спешно ссылалась она на то, что гости уже оповещены, а
цыплята замаринованы. Порыжелов был непреклонен.
И Малинкин улетел. От гостей, от цыплят и от подар-
ков. В тот же день Порыжелов очень сильно огорчил еще
одного человека — своего старого друга Брынзеватого, ко-
торый работал в научно-исследовательском институте.
Брынзеватый пригласил Порыжелова на защиту своей
диссертации: приходи, мол, и выскажись как производст-
венник, ты же знаешь тему моей работы и горячо одоб-
рял ее.
Порыжелов на защите диссертации присутствовал, но,
к удивлению и ужасу Брынзеватого, диссертации не одоб-
рил.
Как производственник Порыжелов выступал против, и,
хотя говорил весьма сбивчиво, ученый совет пришел в
замешательство. Защиту диссертации пришлось отложить.
Брынзеватому сочувственно жали руки и предлагали
валидол на сахаре.
69
Но и Брынзеватый не был последней жертвой Дмитрия
Степановича.
Едва Порыжелов вернулся с защиты диссертации в
свой главк, как ему позвонил старый школьный товарищ
Коля Мишустин:
— Приходи сегодня ко мне. У меня дочка родилась.
Вместо того чтобы выразить горячую радость по пово-
ду рождения дочки, Дмитрий Степанович скептически
произнес:
— Так-так... У тебя, значит, дочка? Но ты уверен, что
она твоя?
Мишустин был человеком очень ревнивым, и слова на-
счет того, уверен ли он, заронили в его сердце сомнение.
Приглашение он отменил.
То, что делал и как поступал Порыжелов, ни с какой
логикой не согласовывалось и напоминало бред.
А это и на самом деле был бред. Все, о чем здесь рас-
сказывалось, Порыжелов увидел во сне.
Он только что проснулся и тихо лежал в постели, раз-
мышляя об ужасах прошедшей ночи. Бывают же такие не-
лепые сны!
Впрочем, такие ли уж нелепые?
В ушах Дмитрия Степановича звучали возбужденные
голоса Малинкина, Брынзеватого и Мишустина:
— Дима, у меня день рождения. Приходи. Ты не мо-
жешь отказаться. Тяпнем знатно!
— Степаныч, после защиты диссертации у меня сабан-
туй. Есть «Столичная», ямайский ром и коньяк «Двин».
— Порыжелов, отметим мою дочку! Мы же с тобой на
одной парте сидели. Не придешь — всем скажу: сволочь и
зазнался. В холодильнике — шесть бутылок. И все ждут
тебя.
Дмитрий Степанович повернулся и ощутил тупую, ло-
мящую боль в голове. Отчего же болит голова? Ах, да, вче-
ра он был у одного приятеля, сын которого только что
окончил музыкальную школу. Ну, и по этому поводу...
Приятель — хороший, заслуженный человек, обидеть
его было нельзя. Порыжелов к нему поехал. Правда, с опо-
зданием. Когда он появился перед пиршественным столом,
все гости закричали:
70
— Штрафную Порыжелову!
Дмитрий Степанович пить не хотел, стопку пригубил и
отставил. Но это незамеченным не прошло. Приятель, отец
окончившего музыкальную школу, возмутился:
— Брось ты эти штучки, Дима! У нас такая тради-
ция — пить до дна.
И Порыжелов пил. Потом как-то добрался домой.
И после всего этого — такой сон.
Чем его объяснить? Видимо, тем, что у Дмитрия Сте-
пановича появилось желание нарушить традиции. Он про-
сто устал от них. Надо же когда-то и трезвым быть!
|j браз жизни у меня кочевой. Езжу по городам, ре-
визии провожу. И столько людей разных встречать
приходится и говорить с ними, что всех и не упомнишь.
Иду иногда по улице какого-нибудь областного центра,
а меня окликают, руку протягивают:
— Здравствуйте!
Здороваюсь, смотрю на собеседника. Лицо вроде знако-
мое, а вот где видел, не знаю, и по фамилии назвать не
могу.
А недавно бродячая судьба снова столкнула меня с Пу-
зыревым. Ну, этого забыть невозможно.
Впервые я пожал ему руку несколько лет назад, когда
ревизовал республиканскую базу тары. Если не ясно, уточ-
ню: база снабжает разные организации бочками, ящи-
ками, бумажными мешками и всякими прочими емко-
стями.
Застать на месте ее управляющего было просто невоз-
м
п
(Рассказ ревизора)
можно. Мне говорили: «Пузырев в облисполкоме», «Пу-
зырев на сессии», «Пузырев на комиссии».
Я звонил и туда и сюда, но обнаружить этого неулови-
мого человека не мог нигде.
«Какая странность, — думал я, — с министром легче
встретиться, чем с этим хранителем бочек и бумажных
мешков!»
Мои раздумья прервал старичок вахтер:
— В исполкоме, вам сказали, наш Виктор Васильевич?
А вы прямо туда и ступайте. Он где-нибудь в коридоре на
подоконнике сидит, ногами болтает. Любит он там бы-
вать...
Заметив мое недоумение, старичок добавил:
— Идите, идите. А как опознать его, сейчас скажу: вы-
сокий такой, с лысинкой, но моложавый. Костюм в по-
лоску.
72
Приметы оказались точными. Пузырена я нашел па
втором этаже. Он сидел на подоконнике и вел тихую бесе-
ду с каким-то мужчиной. Судя по тому, что оба непрестан-
но улыбались, речь шла о приятном и веселом.
— Простите, вы будете Пузырев? — спросил я облада-
теля полосатого костюма.
— Да, — ответил он, и улыбка мгновенно исчезла с
его лица. Оно выражало теперь великую серьезность, даже
государственную озабоченность.
Потом я видел Пузырева еще несколько раз, и «секрет
подоконника» мне стал ясен. Тарная база страшно тяго-
тила Пузырева. Он жаждал деятельности более широких
масштабов. Но поле для нее ему не предоставляли.
Тогда Пузырев решил сам поднять свою личность.
Пусть люди думают, что он больше и выше, чем есть на
самом деле.
Приходит человек к управляющему базой, а ему кон-
фиденциально, полушепотом сообщают: «Пузырев навер-
ху!» Ага, значит, он там нужен. Значит, «наверху» к нему
есть особые дела.
А Пузырев на подоконнике.
Впрочем, это сидение имело и другой плюс для Виктора
Васильевича. Составляется, например, в исполкоме какая-
нибудь комиссия. Один отказался, другой болен, третий
в отъезде. И вдруг кто-то спохватывается:
— Постойте, я сейчас Пузырева видел. Если он не
ушел...
Но Виктор Васильевич всегда под рукой.
И вот Пузырев уже «нагружен». И вот на лице его эпи-
ческая задумчивость. И он говорит басовито:
— Тут надо, понимаешь, вникнуть...
А потом встречает на улице знакомых и неутешно со-
крушается:
— Дыхнуть не дают! Еще в одну комиссию вклю-
чили...
Обычно спокойный, уравновешенный, Виктор Ва-
сильевич терял эти качества в дни, предшествовавшие
торжественным заседаниям. Переживал, куда дадут билет.
Не дай бог, на балкон. Да и в партере не все ряды устраи-
вают. Дальше пятого ряда — уже позор.
И если Пузыреву вручали билет в шестой, он бледнел
78
и срывающимся голосом говорил, что это интриги, подкоп
под авторитет его учреждения...
Не желая быть интриганами, распределители билетов
сажали Пузырева в третий ряд, по соседству с руковод-
ством.
Особенно огорчили Пузырева перед Восьмым марта:
загнали на второй ярус. Но он, конечно, отстоял авто-
ритет учреждения и в конце концов держал в руке пур-
пурно-глянцевую бумажку с действительно достойным ад-
ресом: «Ряд 2, кресло 15, середина». И оказался единст-
венным мужчиной среди женщин, которым в этот день бы-
ли отведены самые почетные места.
Это, конечно, дало пищу для злых языков. Но потом
забылось. И Пузырев по-прежнему находился по сосед-
ству с руководством. И на стадионе во время футбола.
И на открытии фотовыставки. И даже... на похоронах.
Он стоял скорбный, монументальный, и снежинки тихо
таяли на его лысине.
А незнакомые люди легонько толкали друг друга в
бок:
— Кто этот, такой солидный, рядом с секретарем?
Словом, Виктор Васильевич умел «показаться», «появ-
ляться, где надо», «подать себя».
Это умение и искусство — сказать иногда с некоторой
небрежностью:
— Что? Спрашиваете, чем вчера занимался? Да так,
писал статью для «Правды». Пристали: напиши да на-
пиши...
При этом он допускал некоторые неточности: «Правда»
имелась в виду не центральная, а местная и писал он не
по просьбе редакции, а по своей доброй воле, и не сам, а
поручил сотруднику, и это была не статья, а опроверже-
ние.
Пузырев завоевывал авторитет, а дела на базе шли
своим чередом. Ход событий привел в общем к тому, что
появилась необходимость в моем приезде. А это — дело
неприятное.
Обнаружилась крупная недостача тары. Тару давно пу-
стили налево, но она числилась за начальником склада.
А ему на пенсию надо уходить. Что же он передаст своему
преемнику? Воздух?
74
Уговорили одну семнадцатилетнюю девушку этот воз-
дух все же принять. Тебе, мол, до пенсии далеко, а бочки
так и будем переписывать с одного года на другой.
Это письмо я такое получил. Приехал, проверил — все,
как говорится, соответствует.
А что же с Пузыревым, у которого такое под носом
творилось?
Произошло то, что и надо было ожидать: Пузырев лоп-
нул.
М написал повесть.
• Что толкнуло меня на этот рискованный шаг — не
помню. Вышло как-то само по себе. Я наблюдал жизнь,
а потом наблюдения стали настойчиво проситься на бу-
магу.
По неопытности думал, что получится не очень боль-
шой рассказ, — вышла повесть.
Я показал ее товарищу. Он одобрил мой труд и сделал
только одно критическое замечание: более опытные про-
заики растягивают такой материал на трилогию.
Но какая там трилогия! Я не рад, что написал повесть.
Рукопись я предложил областному издательству. Пред-
варительно спросил редактора:
— Вам художественная литература нужна?
Он ответил:
— Да. Но смотря какой вопрос вы решаете в своей по-
вести. И смотря где происходит действие.
МЕТАФОР Ы —П ОТО М...
аивммпнвмвшмзвнманваимвямнвввннмявганвппвппвянЕа
— Вопрос? Я несколько растерялся. — Ну, вопрос
воспитания... Товарищество, любовь... Место действия —
приморский городок.
Товарищество и любовь на редактора впечатления не
произвели, но, услышав о приморском городке, он немед-
ленно принял решение:
— Нет. Это не для нас. Не наша область. Отсюда до
ближайшего моря знаете сколько? Если будете переделы-
вать, перенесите действие в наш облцентр...
— Но это невозможно. У меня герой тонет в
море...
— Пусть тонет в колхозном пруду. Кстати, о прудах:
ведь это целая проблема! Вот вы и положите ее в основу...
Обрыбление водоемов, мальковое хозяйство! А?
На обрыбление повести я не согласился, и мой собесед-
ник адресовал меня в морское издательство «Приливы и
отливы».
76
Первая фраза, которую я услышал в «Приливах», обо-
дрила меня, от нее повеяло надеждой:
— Раньше у нас была установка печатать только спе-
циальную методическую литературу. Теперь есть мнение
даже служебные инструкции пропускать, так сказать, че-
рез художественную призму. Помните, как это у Пушкина
в одном из произведений сказано: «сквозь магический
кристалл».
Последние фразы, которые мне сказали в «Приливах»
через несколько дней, повергли меня в уныние:
— В вашей повести мало воды. Да-с. Действие в основ-
ном происходит на суше. А по методической части вы,
конечно, слабы. Эксплуатации сухогрузных судов дальне-
го каботажа у вас не научишься.
Мне посоветовали обратиться в «Профновости». Редак-
ция художественной литературы этого издательства, как
мне сказали, переживала жестокий кризис: профхудлите-
ратуры не хватало.
Честно говоря, я не считал свою повесть за профхуд-
литературу. Но почему бы не издать ее в «Профновос-
тях»? Все герои — люди работающие, не тунеядцы, значит,
они члены профессионального союза.
Но я просчитался: есть ярко выраженные члены и не
ярко выраженные. Те, которые ярко, с утра до вечера со-
вещаются и проводят разные мероприятия. А у меня ме-
роприятий описано было мало, хотя трудились герои очень
славно.
Я попытался создать из них профгруппу, но из этой
затеи ничего не вышло. Пришлось капитулировать. И тут
меня осенила спасительная идея: кто-то где-то сказав
мне, что в повести неплохо получились женские образы*
Через час я уже был в подъезде дома, на котором
красовалась монументальная вывеска; «Редакция жур-
нала «Альма-матер».
Потом я имел разговор со строгой женщиной, не вы-
пускавшей из руки толстого красного карандаша. Посту-
кивая карандашом по столу, она не торопясь произнесла:
— Ёы, конечно, не Жорж Санд и не Элиза Ожешко,
но написали довольно мило...
77
— Значит, можно надеяться? — обрадованно спро-
сил я.
— Нет. Это мило, но не для нашего журнала. Для
нас это не подходит.
— По какому признаку?
— По признаку пола. У вас среди персонажей очень
много мужчин.
Как и все предшествующие редакторы, женщина с
красным карандашом дала мне свой совет:
— Самые удачные страницы повести — это где пока-
зана стройка. Думаю, что в «Созидатиздате» обеими ру-
ками ухватятся за ваше произведение. Они тоже балуют-
ся художественной литературой...
В «Созидатиздате я не пошел. Мне стало ясно, что
этого делать не надо, когда я просмотрел в книжном
магазине его план-проспект. Среди художественных про-
изведений там значились «роман о том, как построили
печь для обжига кирпича» и «повесть о становлении ба-
шенного крана».
Я был расстроен. Я был удручен. И в этот тягостный
момент меня посетил товарищ. Лицо его сияло, как сереб-
ряный рубль последней чеканки.
— Вот! — воскликнул он, вручая мне какую-то кни-
жицу. — Дарю авторский экземпляр!
На обложке книги я прочитал его фамилию. Я ин-
стинктивно потер глаза, и товарищ понял, что я ему не
верю.
— Думаешь, если я никогда не брал в руки перо, то
и писать не могу? — спросил он. — Предложили написать
для издания ОРУДа стихи об уличном движении. Была не
была — дай попробую. Это все мой один приятель
устроил...
— Какой приятель?
— Неважно. Есть такой литератор. Фамилии его ты
никогда не слыхал и, наверное, не услышишь. Он пишет
рассказы о кооператорах для «Кооперации Федерации».
Потом заключил договор у коммунальников на роман о
парикмахерах. Название экзотическое — «Хна и басма»...
Постой, постой, ты вроде грустен...
78
Я рассказал о причинах своей грусти.
— Чудак человек! — хлопнул меня по плечу автор
поэмы об уличном движении. — Брось хандрить и вклю-
чайся в это дело. Ты знаешь, сколько сейчас разных жур-
налов? Порядочное ведомство не считает себя таковым,
если у него нет журнала и нет, “черт возьми, своих лето-
писцев. Они все жаждут худлитературы. И с авторами
не капризничают: для них первым делом — тема, а мета-
форы — потом. Там знают, что мы не Лермонтовы, не
Михаилы Юрьевичи.
Я понял, что я чудак.
Ьыла та осенняя пора, когда в меню столовых давно
перестали уже писать: «Бефстроганов с молодой кар-
тошкой». Картошка постарела.
Двое мужчин заказали шашлыки и сидели на откры-
той веранде ресторана «Янтарь», время от времени при-
кладываясь к коньяку.
Остальные столики пустовали. Видимо, из-за того, что
бывшие завсегдатаи «Янтаря» перебрались в более теп-
лые места.
Одного из мужчин, полного, лысоватого, звали Пет-
ром Захаровичем, другого — тощего и густоволосого —
просто Володей. Он был моложе своего собеседника, и тот
обращался к нему по-отцовски.
— Так вот, Володя-Володя, — говорил Петр Захаро-
вич, — ты никогда не робей, ты свое всегда требуй. Мы с
тобой только вот познакомились, а я уже вижу: застен-
ЗНАКОМЫЕ
чивый ты, стеснительный. А это ой как в жизни мешает!
Вот, к примеру, официантка нас обслуживает... Как она
назвалась? Люся? Да. Так вот ты уверен, что эта Люся
налила коньяку столько, сколько заказали? А я нет!
Петр Захарович постучал вилкой по столу:
— Люся, подойдите!
Когда официантка подошла к столу, Петр Захарович
заказал еще двести граммов.
— Только в другой графинчик, — попросил он.
Люся принесла другой графинчик.
— Теперь, пожалуйста, дайте мне контрольную мен-
зурку.
Переливание показало, что недолива нет.
Оскорбленная Люся укоризненно смотрела на полного,
лысоватого посетителя с мензуркой в руке.
— Не стройте, девушка, из себя обиженную, — спо-
койно сказал Петр Захарович. — Других обвешивают и
обсчитывают, а меня — никогда. Я и кондуктора в трам-
вае проверяю, и кассира в «Гастрономе». А то как же?
80
Обсчитают за милую душу. Сегодня на копейку, завтра
на копейку...
Люся молча отошла к своему столику и стала выпи-
сывать счет.
Толстяк повернулся к собеседнику:
— Вот, Володя-Володя, ты никогда не стесняйся. И не
доверяй особенно. Вот сейчас нам подадут счет, и я все
проверю, все пересчитаю. С ними надо ухо востро...
Люся принесла счет, Петр Захарович достал авторуч-
ку и начал производить сложение на бумажной салфетке.
— Ну, вы, Петр Захарович, пока считайте, — сказал
Володя, — а я отлучусь на секунду по нужде...
Володя вышел. Через секунду он не пришел, через
минуту — тоже. Толстяк ждал его еще минут пятна-
дцать.
— А вы расплачиваться будете? — спросила Люся. —
Я бы вас не торопила, но моя смена кончается.
— Расплачиваться — это сейчас, — ответил Петр За-
харович и полез в карман, — это...
Но не договорил. На лице его появилось выражение
растерянности и испуга. Толстяк судорожно ощупывал
свои карманы.
— Бумажник... Где же мой бумажник?..
— Посмотрите еще раз, —- сказала Люся. — Он дол-
жен быть там, куда вы его положили.
— Нет, он уже не там... — беспомощно лепетал Петр
Захарович. — Неужели этот Володя? Мы только что с
ним познакомились... в поезде... и он так себя проявил...
Застенчивый Володя так и не появился.
П т станции до села Глубокое километров двадцать
пять.
Это не так уж много, если дорога хорошая.
Но здесь быстро не проедешь.
Старые, застоявшиеся лужи чередуются с выбоинами.
Дальше мостики, объезды...
Эх, дорога! Сколько колес буксовало на ней! Сколько
прочувствованных монологов произнесено водителями!
Такую дорогу может скрасить только одно — общитель-
ный попутчик. Тогда и тряску меньше замечаешь и вре-
мя быстрей идет.
Козыреву посчастливилось: общительным спутником
оказался сам шофер «козлика» — светловолосый парень
со щедрой россыпью веснушек на лице.
Володя — так он представился Козыреву — не умол-
кал. Больше всего говорил про свой, глубоковский колхоз.
В ДОРОГЕ
— В общем, земля ничего, народу хватает. Только с
председателями не везет...
Володя помолчал, раздумывая, потом добавил:
— Мое мнение такое: если бы Найденова не взяли от
нас, мы бы по району в первые вышли.
— Он кем, председателем был?
— Да. Мы знаете как его прозвали? Генерал! Так
и говорили: «Генерал к себе просит», «Пошли к генера-
лу — разберемся». Звания такого он не имел. Войну, ка-
жется, подполковником кончил. Но на вид очень солидный
был. Крупный такой, и виски седые. А главное — хозяй-
ством здорово командовал. Принял колхоз слабеньким,
стал поднимать. Пошло дело! В области Найденова заме-
тили — к себе забрали. В отдел какой-то. А вместо него
Одуванчиков председателем стал. Ну, это целая история,
— Расскажите, — попросил Козырев.
— Если желаете, —- согласился Володя. — А впрочем,
нам с вами все равно полчаса загорать на этом месте. По-
ка встречная колонна пройдет.
82
Володя помолчал, видимо припоминая историю Оду-
Ванникова. По лицу его бродила улыбка, насмешливая и
озорная. Наконец он произнес:
— И каким ветром занесло к нам этого Одуванчика,
не знаю. Где он раньше работал — тоже. Был вроде ко-
гда-то преподавателем литературы. Может, это и так.
Потому что говорил он вопросами-ответами. Как наша
Марья Ивановна. Это школьная учительница. Только она
часто, а он медленно, нараспев. Некоторые его даже Пе-
вуном называли.
Выступает, к примеру, на собрании:
«Знаете, товарищи, каким будет через пять лет наш
колхоз? Богатым. И еще каким? Многоотраслевым. Сколь-
ко пшеницы будем убирать с гектара? По тридцать пять
центнеров. А свеклы? По пятьсот...»
Рассказывая, Володя изменял голос, видимо подражая
Одуванчикову. Причем делал это не без искусства.
— Прихожу к нему один раз. Сидит. Глаза в потолок.
Выражение на лице сладкое.
«Почему бы, говорит, в наши колхозвиле пруды не на-
пустить рыбы? Это ж так просто! Представляешь? В на-
ших прудах плавает карп! И каждый карп какой? Зер-
каль-ный! А что лучше карпа? Форель! Несколько лет —
и наши пруды полны этой рыбиной. Форель, форель, кру-
гом одна форель!»
Если не остановить Одуванчика, он пойдет дальше.
Глазки совсем в щелочки превратятся. А говорит уже поч-
ти шепотом.
«И еще кроличьи фермы. Кролики — это что? Чистый
доход. Ах, как они, мерзавцы, плодятся! В январе родил-
ся, а летом он уже кто? Дедушка. Вот, Володя. А если
теплицы построить? Шампиньоны выращивать, бессонов-
ский лук...»
Одуванчик так растрогает сам себя — чуть не плачет
от умиления. Как будто ему лук этот самый к глазам под-
несли.
Вот любил мечтать человек! Какие планы строил!
Только дальше этого, по-честному сказать, не шагал.
Прочтет в книге, как шампиньоны разводить, — заго-
рятся. А надо не гореть, а работать. Вот этого он и не
умел.
83
Так что книги ему не помогали. Хотя читал он
регулярно. И на столе книги всегда так и лежали целой
горкой.
А у нас девчонка есть одна в селе — Тоська Сметанки-
на. Она к Одуванчикову все советоваться ходила. Сама
грамотная, сельхозтехникум окончила, в чем хочешь раз-
бирается. Но такая немножко вредная. Хлебом не кор-*
ми — дай посмеяться.
«Слушайте, председатель, говорит, такой вопрос есть:
может ли кукуруза быть хорошим предшественником для
яровой пшеницы? Вы, наверно, читали в книгах...»
Одуванчиков думает, а потом говорит:
«По-научному вообще может... Но лучше спросить у
деда Игната...»
Много с ним смешного было, с Одуванчиком.
Говорят ему:
«Товарищ председатель, меры какие-то надо прини-
мать, с животноводством провал может получиться».
А он отвечает:
«Не может быть. Вы в коллектив не верите...»
Вот он какой был — верующий!
Или еще. Приходят к Одуванчикову: так, мол, и так,
телок случать надо.
«Валяйте. Случайте. Только без меня».
Стеснялся он этого дела...
В общем, лишний он у нас был, Одуванчик. Помните,
в девятнадцатом веке были такие лишние люди? Правда,
сам Одуванчик очень нужным себя считал. Боялся даже
из колхоза отлучиться по разным делам: а ну как что
произойдет?
Но уж если обязательно надо ехать — в область, до-
пустим, вызывают, — так он к заместителю:
«Петя, милый, ты уж тут посмотри за нашим хозяйст-
вом».
В области ему, конечно, баню небольшую устроят за
это самое хозяйство. Но он вернется — и по нему ничец)
не заметно. Соберет собрание, начнет вдохновлять.
«Коллектив у нас какой? Здоровый. С ним что можно
свернуть? Горы».
Но коллектив решил по-другому: «свернул» Одуван-
чикова.
84
— Без работы, значит, он остался, Певун ваш? —
спросил Козырев.
— Как бы не так. Учли его способности и взяли в
райплан...
— А после него кто был?
— Самокрутов такой. Хозяйство знал. И практик был.
Но держался ближе к своему огороду. И вообще, что ка-
сается для себя сделать, все умел. Собрал как-то правле-
ние, говорит:
«Тут просьба одна есть. От товарища Самокрутова.
Домик просит построить. Я думаю, поможем товарищу...»
Себя он в третьем лице называл. И по фамилии. А ино-
гда и во множественном числе — «мы»:
«Мы тут посоветовались... Мы пришли к мнению... Мы
предлагаем...»
Кто «мы» — неизвестно. Но вроде коллегиальность по-
лучается.
Козырев усмехнулся и спросил:
— Володя, откуда вы все знаете?
— Шофер же я! Как говорится, все время при штабе.
— Нет. Я не про это. Здорово анализ у вас выходит.
— А что? Десятилетку окончил. Сочинения писал.
«Базаров, как представитель...» и так далее... Так вот про
Самокрутова. Домик ему сгрохали — заглядение. Сейчас
детский сад там. А потом Самокрутов следующую цель
поставил: «Победу» купить. Опять говорит на правлении:
«Мы тут подумали, и вот есть предложение: «Победу»
приобрести. Соседпие колхозы имеют, а наш — нет. И
председатель ваш товарищ Самокрутов, стыдно сказать,
бог знает чем обходится. Это даже как-то неудобно от
населения...»
Неудобно от населения... Такая поговорка у него была.
Если непорядок какой или правление ошибку допусти-
ло, Самокрутов возмущается:
«Товарищи, что же вы делаете? Ай-яй-яй! Несолидно.
Неудобно от населения».
Он каким-то уполномоченным раньше работал. И с тех
пор люди для него не люди, а население.
— Да, грамотный товарищ, — иронически заметил Ко-
зырев. — А скажите, Володя, его самого-то критиковали?
— Еще как! Он даже призывал к этому. Идет, бы-
85
вало, собрание, кроют его в хвост и в гриву. А Самокру-
ток сидит и улыбается. Потом с заключительным словом
выступит и заявит:
«Слабо у нас, товарищи, собрание прошло. Критика,
конечно, была, но мало. Недостатков больше. Кое-чего мы
еще не добились. А почему, я вас спрошу? В силу сла-
бости. Значит, острее надо критиковать, резче. И меня не
жалейте, и других!»
А что его «не жалеть»? С него как с гуся вода. Ему
в детстве еще, наверно, прививку от критики сделали.
Его хоть собака укуси — ничего не будет.
«Козлик» миновал березовый лес и ехал теперь по-
лем. Около дороги Козырев увидел прибитый к двум
столбам фанерный щит с расплывшейся от дождей над-
писью: «Сдадим по 100 цент. — будет выше процент!»
Что сдавать «по 100 цент.», сказано не было. Но мест-
ные жители, видимо, понимали.
— Вы на плакат засмотрелись? — спросил Володя и,
не дожидаясь ответа, пояснил: — Наследство Печенкина,
последнего нашего председателя. Никогда не приходилось
его видеть? Высокий, поджарый, быстрый. На физкуль-
турника похож.
Одуванчиков много курил, Самокрутов выпивал. Да-
же домашним коньячком «три свеклочки» не брезгал.
А Печенкин — ни папиросы в зубы, ни рюмки в руку.
И развлечений себе никаких не позволял. Все о наградах
думал. И чтобы о нем писали везде.
Пришел и моментально колхоз вытянул. Сразу произ-
водительность труда в три раза увеличилась. Это если по
отчетам судить...
Одуванчиков только мечтал, планировал. А Печен-
кин — человек дела. Ему ничего не стоит карпа зеркаль-
ного в пруду развести. Да хоть моржей! Была бы пишу-
щая машинка. А рапорт он одним пальцем сам отстукает.
Вот любил рапортовать!
А в районе тоже люди имелись, которые все его ра-
порты за чистую монету принимали.
Да еще сами звонили: «Ну как там у вас в Глубоком?
Дайте цифры».
Найденов когда был, генерал, тот с утра в правлении
никогда не показывался. Знал: придешь в правление—'
86
там и застрянешь. Телефон одолеет. И райком звонит, и
исполком, и заготовители, и сельхозотдел, и инспектор
статистического управления. Каких сводок только не тре-
буют! Выспятся за ночь и такую трель поднимут!
Найденов в поле убегал от телефона, а Печенкин —
наоборот. G полседьмого — у аппарата. И если не звонят,
скучает даже. Тоска его одолевает. Кому бы, черт возь-
ми, доложиться?!
— Ну, а как же он концы с концами сводил? — спро-
сил Козырев. — Документация, например...
—- Документы — это очень просто. Кооперация выдаст.
С яйцами знаете что Печенкин сделал? Засадил целый
клин тюльпанами. Тюльпаны — на рынок. В городе их
из рук рвут и цены не спрашивают.
Получил Печенкин деньги за цветочки, а в коопера-
ции оформил — вроде яйца сдал. Получилась глазунья
из тюльпанов. А Печенкин в передовых, и портрет в га-
зете.
Около дороги Козырев снова увидел фанерный щит
на двух столбах. Надпись настолько расплылась, что ра-
зобрать уже ничего нельзя было. Уцелела только коровья
голова, срисованная с этикетки мясных консервов.
— Володя, вы мне про плакаты не рассказали, —- на-
помнил Козырев.
— А, да-да! Это Печенкин изобретал. Если кто из
района приезжал, чтобы видел: тут борются! На других
дорогах вы таких щитов не приметите. Только на этой.
Которая от станции.
А вот дальше мы под аркой проедем. В начале села.
Печенкин построил ее, чтобы транспаранты вешать.
«Добро пожаловать!» Как в доме отдыха.
Но самое главное — «часы». Что это такое, сейчас рас-
скажу.
Перед самым правлением соорудил Печенкин что-то
вроде забора. И к нему прибиты цветные циферблаты из
фанеры, со стрелками. А стрелки должны показывать, на-
сколько выполнены обязательства к сему дню.
Этих «часов», как колхозники их называли, было штук
восемь или десять. Один циферблат — пшеница, второй —
кукуруза, третий —мясо. В общем, по всем видам про-
дукции.
87
Сидит Печенкин в правлении, смотрит из окошка на
циферблаты. Лицо грустное. Потом выбежит, подтолкнет
вперед какую-нибудь стрелочку. И опять в окошко гля-
дит. Уже улыбается. Легче стало.
В общем, мастер он был на выдумку. Ему бы в театре
режиссером работать.
Разговаривает с членами правления —• и вдруг шлеп
рукой по столу: мысль пришла.
«Товарищи, говорит, что-то мы давненько ни с какой
инициативой не выступали. Начинание бы, что ли, какое
придумать? Ну, например: за образцовую чистоту в ку-
рятниках. Впрочем, нет. Мелковато. Покрупнее надо...»
Тут уж Печенкин голову ломал — не жалел. Так и
мерещилось ему: выходит газета, а в ней жирными бук-
вами — «Новая инициатива глубоковцев».
Наши сельчане вскоре действительно проявили иници-
ативу. Для Печенкина неожиданную. Написали письмо
о том, что втирать очки и показухой заниматься — дело
некрасивое. Словом, не дождался награды наш председа-
тель.
Невдалеке показалось Глубокое. На фоне домов и де-
ревьев четко выступала белая арка...
Дорога стала прямой, ровной. У ее обочин, как ку-
сочки стекла, блестели на солнце маленькие дождевые
лужицы.
Разговор затих.
Потом Володя спросил пассажира:
— А вы надолго сюда?
Козырев ответил:
— Думаю, да. Если, конечно, сельчане ваши того за-
хотят.
— Да никак вы кандидат в председатели! — удивлен-
но воскликнул Володя. — А я думал, из области пред-
ставитель. Мне приметы его описали, все совпадает.
«Встретишь, сказали, на станции мужчину лет тридцати,
брюнет, на костюме синий значок ромбиком...» Значит,
вы и есть? А я-то рассказываю, рассказываю... Пусть, мол,
в области знают, как в Глубоком дела идут.
Козырев рассмеялся:
— Спасибо, Володя, за рассказ. Будем считать, что
первое собрание состоялось.
1. ДЯДЯ МИША И ДРУГИЕ
Л лексей Девяткин получил новую квартиру.
” Еще совсем недавно он бегал в жилотдел, ждал орде-
ра и думал: «Вот въеду, и тогда начнется нормальная,
спокойная жизнь».
Так мечтает всякий, кто готовится переменить адрес.
Но обычно эти радужные мечты жестоко рушатся.
Какая уж там спокойная жизнь! Новое семейное гнездо
надо оборудовать, а это связано с многочисленными за-
ботами.
Все начинается с замка. Замок в двери поставлен, ко-
нечно, весьма стандартный. Ключ от него подходит ко
всем двумстам квартирам.
Нет, новосел не боится, что его ограбят. Грабить у
него в общем нечего. Новосел приезжает налегке. Но он
просто не уверен, что жилотдел не выдаст на его квар-
тиру ордер еще кому-нибудь. Вернешься с работы и встре-
ДВА РАССКАЗА НА ОДНУ ТЕМУ
тишь у себя дома второго такого же полноправного хозя-
ина, как и ты.
Огорчение доставляет не только замок. Новосел тро-
гает батарею центрального отопления, но она почему-то
бездушно холодна. В охлаждении комнаты ей активно
помогает балконная дверь, которая упрямо не хочет при-
крываться.
Потом следует еще несколько открытий: труба под
унитазом, конечно, протекает; есть встроенный шкаф, ио
полки в нем, естественно, отсутствуют; паркетный пол
несколько шероховат, а плитки паркета, когда по пим
идешь, утапливаются, как клавиши рояля.
Алексей Девяткин был озабочен: как все это испра-
вить, где найти мастеров?
В это время кто-то позвонил. Девяткин открыл дверь
и увидел молодого человека с молотком, дрелью и други-
ми инструментами.
89
— Вам не нужно поставить новый замок? — спросил
молодой человек.
— Да, да! — просиял Девяткин. — Как вы кстати!
Молодой человек работал полчаса, потом несколько
раз щелкнул новым замком, сказал «готово» и собрал
инструменты.
— Сколько я вам должен? — спросил Девяткин.
— Ничего, ровным счетом ничего, — ответил молодой
человек. — Живите счастливо.
И ушел.
Потом появились двое мужчин. Поздоровавшись, они
озабоченно спросили:
— С батареями, трубами все в порядке?
— Нет, не все, — признался Девяткин. — Батареи не
греют, и под унитазом течет.
— Это мы в два счета устраним, — пообещали мастера.
И действительно устранили.
— Сколько вам за работу?
— Ничего. Мы хотим, чтобы вы жили и радовались.
Желаем вам успеха.
Специалисты по трубам пожали Девяткину руку и
ушли.
Едва Девяткин успел закрыть за ними дверь, как
снова раздался звонок. Невысокий старикашка в спецов-
ке предложил свои услуги по части исправления окон и
дверей. За работу он тоже ничего не взял.
Квартира приобретала хороший, нормальный вид: уже
нигде не дуло, ничего не протекало, и даже шероховато-
сти паркета были ликвидированы.
Девяткин ходил по квартире и рассуждал о том, что
строители стали молодцами: приходят к новоселам и
устраняют свои недоделки, чтобы людям жилось удобно,
уютно.
Но вот опять звонок.
На пороге юноша в форме ремесленника:
— Вам ничего починить не надо? — спрашивает юно-
ша.— Краны водопровода исправны?
— Все исправно, чинить ничего не надо.
Юноша разочарованно топчется на месте.
— А почему вам так хочется что-нибудь починить? —
спрашивает Девяткин.
90
— А по тому самому, почему у вас были и дядя Ми-
ша и Сергей Иванович. Это жильцы нашего дома, тоже
только въехали. А дядя Миша — мой сосед. Я выхожу на
кухню, а он рассказывает отцу: «В пятой секции знаешь
кто поселился? Алексей Девяткин —- центр нападения
«Магнето»! Как я узнал эту новость, так хвать инстру-
менты и говорю жене: «Пошел знакомиться. Тем более
что в его квартире окна тоже, наверное, не закрываются.
А я всегда болел за «Магнето».
2. МЕЛКИЙ РЕМОНТ
В ванной испортилась газовая колонка. Ольга Петров-
на, наша соседка, позвала слесаря. Слесарь долго гремел
молотком, потом вышел и, утирая пот со лба, сказал:
— Тут целая авария могла случиться. Еле-еле испра-
вил... Работа была серьезная...
Ольга Петровна поняла намек и дала слесарю рубль
«на чай». Пока он собирал инструмент, она вошла в ван-
ную и увидела, что штукатурка около трубы обрушена.
— Что же делать! — воскликнула она. — Если стены
не оштукатурены, мне не разрешат газ зажигать. Придет
пожарный и оштрафует.
— Оштрафует, — подтвердил слесарь. — А не прове-
рить, как идет труба, я не мог... Но дело поправимое.
Если хотите, сейчас пришлю мастера... штукатура-маляра.
«Штукатур-маляр» ждать себя не заставил. Он зале-
пил дранку глиной и начал красить стону какой-то гряз-
но-желто-бурой краской. Поскольку колер ее не совпадал
с цветом других стен, решили окрасить всю ванную. Ко-
гда работа была почти окончена, в ванной погас свет:
маляр трудился, видимо, так старательно, что оборвал
проводку.
— Это ничего, — утешил он Ольгу Петровну, — если
хотите, я могу позвать монтера...
Дойдя до дверей, он остановился:
— Хозяйка, а у меня сегодня выходной... Я у вас
работал так, вообще4.. из уважения...
Пришлось Ольге Петровне снова раскрывать свой ко-
шелек.
91
Через пять минут пришел монтер. Он чиркнул не-
сколько спичек и озабоченно заметил:
— А проводочка-то у вас старая... Надо менять...
Сменили. Ольга Петровна была рада, что ремонтная
эпопея наконец завершилась.
Умыв руки на кухне, монтер, как бы между прочим
сказал:
— Если я там где свежую краску повредил, так вы
можете позвать маляра подправить...
Ольга Петровна промолчала.
— Но это дело хозяйское, — продолжал монтер. —
А что до меня касается, я дело сделал. Довольны будете.
Только учтите: провод был мой, а не домоуправленче-
ский...
Получив за провод, монтер ушел.
Ольга Петровна вымыла пол после ремонта и пошла
во двор за дочкой. У сарая на бревне сидели слесарь,
штукатур-маляр, монтер и стекольщик. Увлеченные своей
беседой и разгоряченные «чаем», они не заметили, как
женщина прошла мимо них.
— Мы должны всегда друг другу способствовать, —
донесся до нее голос штукатура-маляра. — Жаль только,
что стекольщик сегодня без работы остался...
Dobho в 9.00 Павел Михайлович Желобков пересту-
пил порог своего кабинета.
Сделав несколько шагов, он энергично бросил на стол
портфель, потом скинул пиджак, повесил его на спинку
кресла и распахнул окно. Его настроение было деловым
и рабочим.
Как всегда, начиная служебный день, Желобков пере-
вернул листок календаря.
Предстоящие восемь часов обещали быть напряжен-
ными: белое поле календарной странички ниже времени
восхода Солнца и обозначения фазы Луны пестрело мно-
жеством пометок. Около одной из них стоял жирный
восклицательный знак: «С. отв. газ.», что означало: со-
ставить ответ редакции областной газеты. Ответ на кри-
тическую статью о плохой работе учреждения, возглавля-
емого П. М. Желобковым.
ПЕРСПЕКТИВНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Павел Михайлович начал писать его еще вчера, но
успел сочинить лишь первую фразу: «Уважаемый това-
рищ редактор...» Дальнейшей работе над ответом поме-
шал неожиданный визит одного просителя, слезно умоляв-
шего Павла Михайловича посодействовать ему в полу-
чении садового участка.
Заниматься садами в обязанности Желобкова не вхо-
дило. Но проситель не был обыкновенным, рядовым: пе-
ред Павлом Михайловичем сидел бывший товарищ по
институту, который в свое время из духа солидарности
безвозмездно вычертил половину желобковского диплом-
ного проекта.
Отказаться помочь ему было как-то неудобно.
— Ладно, поговорю кое с кем, — сказал Желобков.
Разговор «кое с кем» согласно пометке на календаре
был назначен на сегодня. Но Павел Михайлович решил
не торопиться: прежде надо ответить газете, тянуть нель-
зя, рискованно.
Желобков попробовал перо, снял с него волосок и
93
для начала фразу «Уважаемый товарищ редактор...» под-
черкнул.
В это время секретарь доложила, что к Павлу Михай-
ловичу просится на прием женщина, назвавшаяся Изоль-
дой Герасимовной.
— Гм-гм, — мрачно промычал Павел Михайлович. —
Зовите, пропустите.
Но нетерпеливая дама уже раскрыла дверь.
— А-а-а, Палмихал! — пропела она нежно, томно и
немножко в нос. — Как я рада видеть вас! Видеть, так
сказать, в новом качестве. К сожалению, я не могла вас
поздравить своевременно. Только вчера случайно узнала,
что вы вот уже полгода на этом ответственном посту, в
этом милом кабинете.
Изольда Герасимовна кокетливо рассмеялась. Таким
беспричинным смехом некоторые женщины обычно за-
полняют паузу в разговоре, обдумывая, что сказать даль-
ше, и вместе с тем не желая уступить инициативу своему
собеседнику.
В намерения Изольды Герасимовны входило, видимо,
прежде всего создать обстановку непринужденного разго-
вора, дать ему определенную настройку, а для этого
нужно было говорить, говорить, говорить...
— Ах, Палмихал, а мы на днях дома вспоминали
вас. Спорили, на кого вы похожи. Я сказала, что на моло-
дого Лемешева. Ваша жена правильно делает, что едет
на курорт всегда вместе со своим мужем. Такого видного
мужчину одного отпускать опасно... А хорошо мы тогда
отдыхали в «Крымском приморье»! Такая природа! Этот
потухший вулкан Карадаг... Эти камешки, которые, по-
мните, мы тогда собирали: сердолики, халцедоны, агаты...
— Да-да, — рассеянно согласился Желобков. — Сердо-
лики... хлородонты... карадаги...
— Но теперь, Палмихал, чтобы поехать в «Крымское
приморье» или еще куда, в моей помощи в смысле до-
ставания путевок вы уже не нуждаетесь... У вас такой
пост! Я так рада, так рада! Я всегда говорила, что Желоб-
ков перспективный человек.
Изольда Герасимовна снова рассмеялась, собираясь с
мыслями.
— А я, наверно, постарела, Палмихал, за этот год,
94
что мы не виделись... Возраст. У меня сыну Вениамину
уже семнадцать лет. Веник оканчивает школу и хочет
быть геологом. Его так увлекли эти сердолики, халцедо-
ны! Поэзия камня, так сказать...
— Эге, угу, поэзия, — мрачно согласился Желобков,
смутно догадываясь, к чему идет дело.
— Но в институт сейчас сразу после школы не при-
нимают. Надо работать где-то два года. Я вся избегалась
и никакого места для Веника не нашла. Не в дворники
же ему идти — подметать! Устройте его куда-нибудь, Пал-
михал... Он способный мальчик, умеет даже на машинке
печатать. И какой-то радиоприемник собирал или разби-
рал. Найдите ему работу. Я верю и знаю, что вы все мо-
жете...
Последние слова заставили Павла Михайловича до-
вольно улыбнуться.
— Я расцениваю эту улыбку как обещание, — быстро
отреагировала Изольда Герасимовна.—А то вы такой
строгий, официальный. Но в вашем положении другим
быть нельзя... Так мне когда позвонить?
После того как Желобков сделал на календаре помет-
ку: «Из. Гер. Вен.», посетительница торжественно пожа-
ла ему руку.
— Привет супруге.
«Уважаемый товарищ редактор... — прочитал Желоб-
ков и добавил: — С Вашей критикой...»
Однако перо снова пришлось отложить. За дверью по-
слышался шум. Секретарь спорила с каким-то мужчиной:
— А я вам еще раз говорю — товарищ Желобков
занят!
— Нет, вы скажите ему, и он меня сейчас же при-
мет! — гудел возбужденный бас.
Долго теряться в догадках над тем, кому он принад-
лежит, Желобкову не пришлось: исчерпав все словесные
средства, посетитель прибегнул к своему физическому
превосходству и стоял уже на пороге.
Глаза его беспокойно бегали, на красном лице высту-
пил пот.
Хотя мужчина и не был похож сам на себя, Желоб-
ков сразу же узнал в нем бывшего соседа по даче.
— Ты извини, Михалыч, я на минутку. Ни за что бы
95
не пришел, но неотложное дело. Эх, черт, правильно я
тогда поступил, что отдал тебе свою очередь на машину!
С женой развожусь, уезжаю...
— Что такое? С Анной Викентьевной? Как это слу-
чилось?
— А, — махнул рукой пришедший,— ну ее! Долго рас-
сказывать — время отнимать. Словом, я уезжаю очень
скоро, а объявление о разводе дадут бог знает когда...
Слушай, поговори с Калашниковым, пусть побыстрей на-
печатают... Иначе я сгорю. Ну, прошу, умоляю. Что тебе
стоит? Неудобно по телефону — заверни к нему по дороге.
Машину уже сам водишь?..
После ухода бывшего дачного соседа Желобков закрыл
дверь на ключ, и вторая фраза была дописана: «С Вашей
критикой мы согласны». Появились даже первые слова
следующей: «Обсудив статью...» Но пришлось снять труб-
ку телефона.
Звонила Тамара, жена:
— Паня, сегодня к тебе придет мой парикмахер. Ты
прими его...
— Томочка, я по горло занят! И потом, вообще, поче-
му я обязан его принимать?
— А разве он обязан ходить ко мне на дом причесы-
вать? Нет-нет, если ты хочешь, чтобы твоя жена была
красивой, ты сделаешь это.
Желобков нервно ерзал в кресле, но сказать, что он
не желает своей супруге красивой внешности, не мог. Это
было бы неискренне...
— Ну как, был у тебя мой чародей прически? — спро-
сила Тамара вечером за семейным столом.
— Был! — раздраженно ответил муж. — Но я, черт
возьми, не понимаю одного: почему я должен заниматься
ремонтом санузлов в доме этого цирюльника?
— Милый, ты становишься нервным и к тому же чер-
ствым. Это замечаю не только я, но и знакомые и родст-
венники.
— Родственники? Ха-ха! Ох эти родственники! Откуда
их взялось так много за последнее время? Кто такая, на-
пример, эта рыжая дама? Как ее, Зинаида?..
96
*— Зинаида Потаповна. Она, значит, так, э-э-э... мать
мужа дочери дяди твоей жены... Моего то есть дяди.
— Тьфу! — Сама еле разобралась.— Павел Михайлович
рассмеялся мелким, нервным смехом.
— Зря смеешься... Это очень милая, добрая женщина.
К тому же мы кое-чем ей обязаны.
— Обязаны! — повторил Павел Михайлович, подражая
голосу жены. — Каждый считает, что я должен ему что-то
сделать, устроить. Как будто без этого жить нельзя! А не
сделаешь — уже говорят: зазнался, задрал нос и прочее.
Ох, нахалы! А эта Зинаида Потаповна обнаглела до того,
что сегодня прислала какую-то девицу с запиской от себя.
Из-за нее я так и не закончил ответа газете, а ответ важ-
ный, и доверить его я никому не могу.—Павел Михай-
лович извлек из кармана пиджака скомканный листок бу-
маги. — На, посмотри, что я сотворил сегодня за целый
день!
— «Уважаемый... критикой согласны, — читала жена.—
Обсудив... мы пришли к выводу...» — Она подняла глаза па
мужа. — И все, Паня? А вывода нет?
— Пока нет. Продолжение, как говорится, следует.
И убей — не знаю, что писать! Оправдываться? Малоубеди-
тельно. Пожалуй, еще раз ударят. Признаваться? Э-хе-хе!
А они требуют ответа!
— Ударят? Требуют? Какие страшные слова! — иро-
нически сказала жена.— А ты, Паня, сделай так, чтобы
этого не было...
— То есть? — нетерпеливо спросил Павел Михайлович.
Но жена выдерживала паузу, обдумывая что-то.
Потом она бросила в пепельницу бумажный шарик с
ответом.
— Вообще, ты зря занимался весь день этой работой...
Поезжай к Стрижевскому, с которым мы вместе были в
«Крымском приморье». Он тебя хорошо знает: слава богу,
каждый вечер в преферанс дулись. Ты же его и играть на-
учил...
— А что Стрижевский? Общество охотников? Какое он
имеет отношение?
— Прямое. Тот, кому ты адресуешь эти пламенные
строки, — жена указала на бумажный шарик в пепельни-
4 В. Егоров
97
це,— всегда ездит на охоту со Стрижевским. Они и домами
близки.
— Ну, и Стрижевский должен сказать, что...
— Ничего он не должен сказать. Эх ты, тактик! Он
должен позвать нас в гости, когда у него будет твой «ува-
жаемый». А ты с ним уж объяснишься сам, в теплой, не-
принужденной обстановке. Ясно?
По мере того как жена развертывала свой план, лицо
Павла Михайловича просветлялось, бледность исчезала,
возгорался румянец.
— Ты, Томик, молодец! Где телефон Стрижевского?
[Сколько уж говорили и писали о том, как трудно по-
w нить сердце женщины. И все-таки к разговору об этом
приходится возвращаться. Жизнь заставляет. Впрочем, уто-
млять вас рассуждениями я не собираюсь. Мне и самому
тут многое неясно. Просто хочу рассказать, что произошло
со студенткой нашего филологического факультета Аней
Зябликовой. С нею и с некоторыми товарищами, которые
самоотверженно пытались штурмовать ее сердце.
Если вы когда-нибудь учились в институте или универ-
ситете, то вы знаете: на каждом курсе, на каждом факуль-
тете или отделении есть одна девушка, которая поль-
зуется особым вниманием мужской части коллектива.
Ей не дают скучать и находиться в одиночестве. Когда
во время перерыва эта девушка стоит в коридоре, то самый
ярый энтузиаст научного студенческого общества подходит
к ней, чтобы побеседовать о проблемах науки, а член проф-
ПРОСТО ЛЮБОВЬ
явкзшшпшшашяшшшишяшшшшшшшикякашвя
кома — о сборе взносов. Разумеется, и наука и профсоюз-
ные взносы — это только предлог.
Галантные юноши заранее занимают для нее место в
аудитории. Причем оказывается, что таких мест заброни-
ровано пять или шесть одновременно. А случись вдруг, что
она пропустила лекцию, студенты с подчеркнутой готов-
ностью предлагают ей свои конспекты.
Словом, ее уважают. Ее любят. Некоторые даже черес-
чур. А она никому заметного предпочтения не отдает. И по-
этому те, которые чересчур, глубоко страдают.
Вот такой девушкой на нашем факультете и является
Аня Зябликова. А уж если говорить о страдающей стороне,
то в первую очередь надо назвать Виктора Соседкина.
Сначала поведение Виктора ничем не отличалось от
поведения других поклонников Ани — обычных, умерен-
ных поклонников, еще не потерявших головы. Он весело
болтал с ней в перерывах, старался обеспечить Ане поудоб-
нее место в аудитории и пораньше занять очередь в биб-
лиотеке.
4*
99
После окончания лекций Аня выходила из подъезда и
шла всегда направо, к троллейбусной остановке, а Вик-
тор — налево, к метро. Но вот маршрут его изменился. Вик-
тор тоже стал ходить направо. По этому поводу некоторые
шутили: Соседкин переселился в другой район. Другие
уточняли: не он переселился, душа его изменила место
жительства.
Последнее, впрочем, и так было заметно. С некоторых
пор при разговорах с Аней Соседкин стал вдруг заикаться
и нежно краснеть. Робость у него появилась.
Видимо, наступил критический период, когда надо пе-
реходить в новое качество. Преодолеть какую-то грань. А
ведь сразу этого не сделаешь. Решиться надо.
И вот видим мы: идет по улице своей танцующей по-
ходкой Аня, как всегда, кокетливо размахивает портфель-
чиком. А сзади, шагах в пятнадцати, — Виктор. В среднем
каждый день сближал их на один шаг, потому что недели
через две Виктор шел уже рядом.
У троллейбусной остановки он сказал:
— Вам на десятый? И мне тоже...
Ловко дтодсадив Аню на ступеньку, он отправился с
нею на другой конец города — провожать. А потом, только
часа через два, вернулся к себе в общежитие.
Друзья не могли скрыть своего любопытства:
— Где ты пропадал?
— В библиотеке сидел,— неуверенно ответил Вик-
тор. Почувствовав, что ему не очень верят, он для
убедительности уточнил: — Транскрибирование повто-
рял...
Влюбился он горячо.
Виктор хорошо, не побоюсь даже сказать — отлично,
рисовал карандашом. Товарищи не раз говорили, что зря
не поступил он в художественный институт. В этом была
своя доля правды, тем более что у нас, на филологическом,
Соседкин ходил далеко не в пятерочниках.
Но рисованием он занимался не так уже много. С аль-
бомом в руках мы стали его видеть только в последнее вре-
мя. Как-то заходим мы в нашу комнату. Виктор сидит один
и самозабвенно трудится. Потом его позвали к телефону.
Он выбежал, а альбом спрятать забыл. Мы заглянули в его
работу и в четких, уверенных штрихах увидели Аню — ее
100
умные, кокетливые глаза, маленькие насмешливые губы,
гордый носик и пышную, неорганизованную прическу. А на
дальнем плане, в несколько неожиданном соседстве с порт-
ретом, виднелись кипарисы, море, паруса. Видимо, Виктор
не просто рисовал. Наедине со своим альбомом он и меч-
тал. Поэтому и возникли рядом с Аниным портретом маня-
щие морские дали-
Но вот ни с того ни с сего Соседкин вдруг забросил гра-
фику и сменил карандаш на авторучку. Сидит днем, пишет.
Ложимся спать, а он включит ночник и все скрипит пером.
Ну прямо как летописец Пимен: «Еще одно, последнее
сказанье...»
Секрета из этой работы Виктор, правда, не делал: он
переписывал конспекты своих лекций. Труд титанический.
Соседкин хоть и художник, а почерк у него ужасный, лег-
че расшифровать иероглифы индейцев майя, чем его за-
писи. Но новый вариант конспектов выглядел уже совер-
шенно иначе — вроде даже и рука не Виктора, а кого-то
другого: буковка к буковке, прямо как по косой линеечке
выведено.
И мы догадались: Аня уже две недели больна, и это для
нее изготавливает Соседкин свое учебное пособие.
А когда она выздоровела, Виктор в первый же день сно-
ва пошел ее провожать.
Они отправились пешком. Было солнечно и тепло. Не-
ожиданно наступившая оттепель журчала бойкими ручья-
ми и гремела ледяными глыбами в водосточных трубах.
Виктор впервые на час-полтора оказался с Аней наеди-
не. Не ловите меня на слове, не спрашивайте: как это —
«наедине», когда они идут по улице? Но ведь прохожие не
в счет, их обычно в таких случаях не’замечают. Главное,
чтобы не было знакомых, которые могут помешать разгово-
ру. Милому, простому разговору о всяких пустяках, но
каждое слово которого и даже каждая пауза преисполнены
великой многозначительности.
Однако знакомые, как назло, начали встречаться на
каждом шагу, и все из университета. Виктора это раздра-
жало, тем более что Аня была со всеми приветлива и по-
долгу болтала. Так он и не успел сказать то, что хотел.
Не сумел он сделать этого и в следующий раз. Как
только они вышли из подъезда, Аня деловито сказала:
101
— Вот что, Виктор. Через неделю у нас экзамен по
русской литературе восемнадцатого века. Давайте вспо-
мним кое-что. Вы ведь, наверно, еще и не начинали готовить-
ся. Ну-ка, я проверю. Расскажите мне про Федора Эмина.
Лирически настроенному Виктору такой оборот разго-
вора был явно не по душе, но он покорно согласился.
— Федор Александрович Эмин, — уверенно начал Вик-
тор. — Национальность, происхождение, время и место
рождения точно не известны. За семь лет литературной
деятельности выпустил более двадцати пяти книг, в том
числе семь романов, из которых не меньше четырех были
его оригинальными произведениями, а также три тома
«Истории России»...
— А названия романов помните?-— спросила Аня, при-
ятно удивленная бойкостью, с которой начал Виктор.
— «Любовный вертоград, или Непреоборимое постоян-
ство Камбера и Арисены», «Непостоянная фортуна, или
Похождения Мирамонда», один из популярнейших русских
романов'того века, «Приключения Фемистокла», «Письма
Ернеста и Дорвары», — выпалил Виктор.
Для Ани, знавшей Виктора как студента не очень при-
лежного, столь точная осведомленность ее собеседника бы-
ла явно неожиданной. Дальше она ставила вопросы все
более узкие и частные. Это была скорее уже викторина, чем
повторение пройденного. Но Виктор в ней пе потерял ни
одного очка. Еще бы! Он все запомнил, переписывая конс-
пекты для Ани. А кроме того, дабы возвыситься в ее гла-
зах, он дни и ночи сидел за книгами.
Когда Виктор и Аня проходили парком, ему очень хо-
телось свернуть в какую-нибудь безлюдную аллею, но Аня
по неведомым причинам не желала сворачивать с цент-
ральной. А здесь царило оживление. И все скамейки были
заняты бабушками, пришедшими прогуливать своих вну-
чат.
Выйдя из парка, Аня поспешно сказала:
— Пока. До свидания. Я тороплюсь. Меня ждут. Не
провожайте.
...Сессию Виктор сдал успешно. В его зачетной книжке
красовались такие радужные отметки, с .какими образ Вик-
тора в представлении сокурсников абсолютно никак не
вязался. Друзья горячо поздравляли его, но Виктор был
102
мрачен: во время последнего свидания, когда он попытался
излить свои чувства, Аня сказала ему, что между ними
кроме отношений чисто товарищеских иных быть не мо-
жет.
Виктор очень переживал. Видя это, подруги Ани кори-
ли ее: мол, незачем кружить голову молодому человеку,
если он тебе в общем не нравится. А одна даже заявила:
— И вообще, Анька, тебе нужно по-другому держать
себя. Ты готова кокетничать хоть с телеграфным столбом...
— А я не замечаю, что кокетничаю, — ответила Аня.—
Просто я такая, как есть... А потом у вас удивительно
странные представления об отношениях между мужчинами
и женщинами. Вы тут же все перекладываете на любовь.
А почему мы, например, с Виктором не можем быть просто
друзьями?
Теперь после лекций Виктор снова шел налево, к мет-
ро. А направо зачастил Жора Порецкий. Жора — парень
на факультете известный. Круглый отличник, стипендиат.
Внешне он, правда, выглядит не очень: слишком худоща-
вый, даже немного хилый, частенько болеет. Но вид у него
всегда веселый. Жора просто остроумный человек. За два
часа один делает весь раздел сатиры и юмора в стенной
газете. У него на любой случай жизни что-то припасено,
если не в голове, то в блокноте, где вперемежку с номера-
ми телефонов друзей записаны всякие шутки и каламбу-
ры. Когда хочется посмеяться, ребята всегда толкутся око-
ло Порецкого.
Кроме остроумия, Жора обладает еще одним, более ред-
ким, качеством — он умеет быть внимательным, предупре-
дительным. И вряд ли кто сравнится с ним в искусстве
ухаживать за девушками. А это искусство девушки ой как
ценят! И не только девушки. Недавно в автобусе я вдруг
случайно оказался свидетелем такого разговора. Одна жен-
щина говорит другой;
— Если бы мой муж был всегда догадлив, если бы, идя
рядом со мной, не заставлял меня нести сумку, знал бы,
что для жены купить нужно, — честное слово, я согласи-
лась бы на то, чтобы он вдвое меньше зарабатывал...
Жоре такие упреки не угрожали, хотя и он, конечно,
имел свои недостатки, — но уже в другой области. От од-
ного из них Аня вылечила его моментально.
103
Порецкий очень крикливо одевался и прическу носил
какую-то немыслимую. Нельзя сказать, чтобы он был сти-
лягой, но что-то вроде того у него имелось.
Однажды Аня сказала ему:
— Слушай, что ты волосы носишь такие длинные? Ну
прямо дьякон. А костюм на тебе такой пестрый, что у всех
встречных зрачки от удивления расширяются...
Утром Порецкий явился на лекции аккуратно подстри-
женным, в простом, скромном костюме. И усики сбрил, хо-
тя в отношении их специальных замечаний Аней сделано
не было.
Жора не являлся таким глубоким лириком, как Вик-
тор. Но он тоже души не чаял в этой живой голубоглазой
девушке. И мог часами простаивать у Аниного дома, ожи-
дая, когда она выйдет.
— Аня, вы сегодня обещали пойти со мною на танцы...
— Обещала? — наивно удивлялась Аня. — Ах, да, да!
Но это же шутя. Я вовсе не хотела. Поедемте лучше на
стадион. Там сегодня наши в волейбол играют.
И они отправлялись на стадион. Там Аня сразу выхо-
дила на волейбольную площадку. А Жора со скучающим
видом сидел на скамеечке или бегал за ушедшим в аут
мячом.
Играющие не пропускали случая, чтобы не поиздевать-
ся над Порецким:
— Что-то, Аня, ваш кавалер сумрачный какой сидит?
Это оттого, что он не занимается спортом. Пусть выходит
к сетке, у нас одного как раз не хватает.
И Жоре, чтобы пресечь эти насмешки, не оставалось
ничего другого, как, бросив на скамейку свой пиджак и
сняв галстук, включиться в игру.
Один закадычный друг Порецкого спросил его между
прочим:
— Ну как, Жора, везет тебе в любви?
— Да, — туманно ответил Порецкий. — Всё руки от-
шлепал... А впрочем, тренер сказал мне, что через месяц-
два поставит в основной состав...
Этот разговор, происходивший в общежитии, не без тай-
ной радости услышал Костя Жохов, еще один из Аниных
поклонников. В душе он всегда ревновал Зябликову к По-
рецкому и считал его своим главным соперником. А когда
104
в сердце вспыхивает искра ревности, то поводов, чтобы она
разгорелась еще ярче, всегда хоть отбавляй. Почему Аня
чаще всего садится на лекции рядом с Жориком? По какой
причине остается с ним оформлять стенгазету, хотя она и
не член редколлегии? С какой стати Аня вдруг купила
специально для Порёцкого «Записные книжки» Ильфа?
И еще одно мучило Жохова — сознание собственного
несовершенства.
В мае студенты нашего факультета решили провести
воскресенье в путешествии на пароходе. Организацию мас-
совки поручили Ане Зябликовой и Косте Жохову. Костя с
энтузиазмом принял это поручение. Вместе с Аней они
отправились на речной вокзал.
Не было прохожего, который не обратил бы восхищен-
ного взгляда на Костину спутницу. А Жохов шел доволь-
ный, счастливый: Аня разрешила взять ее под руку. Косте
безумно хотелось говорить, но он не знал, с чего лучше на-
чать. Все, что приходило в голову, казалось неподходя-
щим для такого торжественного момента. Наконец с его
языка как-то сама собой сорвалась первая фраза:
— Чудная сегодня погода, вообще!..
— Очень хорошая, — согласилась Аня.
— Я, понимаете, люблю в свободное время всегда быть
на реке. На воде вырос, так сказать.
— А это правда, Костя, что вас недавно наградили ме-
далью «За спасение утопающих»?
— Вообще да. Девять человек из воды вытащил...
Каждое лето, значит, устраиваюсь на спасательную стан-
цию. Это, так сказать, и отдых и работа. А кроме того, у
меня, вообще, первый разряд по плаванию... Вот.
Аня вдруг сдвинула бровки и попыталась принять стро-
гий, серьезный вид. Именно попыталась, потому что серь-
езным ее лицо просто не могло быть. На нем постоянно иг-
рала улыбка. Даже во сне Аня Зябликова, наверное, улы-
балась.
— Костя, как вы не следите за своей речью! У вас
что ни слово, то «вообще», «так сказать», «значит», «вот»,
«понимаешь». И еще я слышала от вас... Как это вы говори-
те, когда твердо обещаете что-нибудь сделать? Ага! Вспо-
мнила: «заметано», «железно»!
Костя побагровел от стыда. Чтобы выйти из
105
неловкого положения, он попытался оправдаться, но вы-
шло еще хуже:
— Я, вообще, и сам не люблю этих навязчивых слов...
Потом он всю дорогу твердо держал предательский язык
за зубами. Да и о чем можно было говорить? И хорошая
погода, и массовка, и пароход, и разные студенческие де-
ла — все исчезло из его головы. Осталось только одно:
мысль о том, как ему снова завоевать Анино расположение.
А оно казалось безнадежно потерянным. «Что бы такое
сделать? Чем бы отличиться? — С горя вздохнул даже: —
Эх, если бы сейчас кто-нибудь тонул!.. Я бы -немедленно
спас...» Но тонуть никто не хотел. Тонул сам Костя...
В тот же день Жохов при свидетелях заключил со
своим другом Олесем Зозулей договор: если он, Костя, не
избавится от проклятых навязчивых слов, то за каждое
прорвавшееся Зозуля берет с него три копейки.
Больной и не подозревал, как тяжело будет лечить
недуг. И не только морально: к вечеру карманы Зозули
уже раздувались от мелочи.
Несколько раз Костя бегал к ближайшей продавщице
газированной воды разменивать рубли на трехкопеечные
.монеты. Продавщица смотрела на него широкими от удив-
ления глазами. «К чему вдруг этому молодому человеку
столько трехкопеечных монет? Если бы двухкопеечные,
понятно — для телефона. А тут...»
— Это у нас такая игра, вообще... — пояснил Костя,
догадываясь о вопросе, которым озадачена газировщица.
Мелочь снова быстро перекочевывала в карман строго-
го Зозули.
Роковые последе!вия договора, заключенного с Зозулей,
начали весьма ощутимо сказываться на Костином бюджете,
и чтобы как-то сбалансировать его, Костя в качестве пер-
вого шага перешел с «Беломора» на «гвоздики».
Друзья уговаривали строгого Зозулю, просили сжалить-
ся над Костей. Но сборщик штрафов был непреклонен.
— Ничего не случится. Пусть он песет материальную
ответственность за свои слова.
— Как же «не случится»? Он сегодня в столовой уже
от второго отказался. Вот-вот полную голодовку объявит.
Если Косте приходилось слышать такие разговоры, он
немедленно их пресекал, говоря, что Зозуля — настоящий
106
товарищ. А сам с упорством Демосфена продолжал рабо-
тать над исправлением недостатков своей речи.
И результаты сказались довольно быстро: продавщица
газированной водой все реже и реже видела Костю. А од-
нокурсники радовались тому, что в столовой он опять начал
брать второе блюдо.
Как к самому серьезному экзамену готовился Костя к
встрече с Айей. Нет, он не терял надежды завоевать ее
любовь. Но встреча эта так и не состоялась.
Наступил июнь, началась сессия, а потом студенты
разъехались па каникулы. Соседкин и Порецкий на пол-
тора месяца стали целинниками. Жохов без конца участ-
вовал в соревнованиях по плаванию. Аня получила пригла-
шение поехать в далекую экспедицию по составлению
диалектологических карт.
А в сентябре, когда все снова собрались в университете,
пас ожидала ошеломляющая весть: Зябликова выходит за-
муж. И за кого? За Сережу Зайца с биолого-почвенного.
Как будто на нашем факультете ребят хороших нет! Чем
Сережка лучше Виктора, Жоры или Кости? Парень ничем
вовсе не выделяющийся. И портрета Аниного не нарисует.
И ухаживать вроде не очень умеет. И учится средненько.
И остроумием не обладает. И медали «За спасение утопаю-
щих» у него нет. Внешность? Нет, не очень примечатель-
ная. А что касается Ернеста и Дорвары, то о них он абсо-
лютно никакого понятия не имеет. И Мирамонд для него —
тоже темное пятно.
И что она в этом Зайце особенного нашла? Но, значит,
все-таки что-то нашла, что-то такое в нем есть.
Трудно, очень трудно понять сердце женщины!
И когда мы говорили об этом, нас удивляло еще одно
обстоятельство. Как же так все быстро и неожиданно полу-
чилось? Но потом узнали, что Аня с Сережей была знако-
ма давно: они еще в школе вместе учились, за одной пар-
той сидели.
Подруги Зябликовой, из тех, кто любит порой порас-
суждать о поступках других, потому что своими бедноваты,
возмущались:
— Если так, то к чему ей надо было увлекать Сосед-
кина, Порецкого или Жохова? Что за странные романы?
А им резонно отвечали:
107
— Никаких романов Аня и не начинала. У нее были с
этими ребятами просто обыкновенные дружеские отноше-
ния. А разве она виновата, что в нее влюбляются? И ниче-
го плохого она вовсе не сделала. Наоборот, посмотрите: Со-
седкин стал чуть ли не самым лучшим студентом на курсе,
да еще и премию на выставке графики получил за Анин
портрет; Порецкий бросил стиляжничать, включился в
ряды спортсменов, в университетской сборной играет и на
здоровье не жалуется, Жохов теперь может с кем хочешь
соревноваться не только в плавании, но и в красноречии,
и никогда не придется краснеть ему перед девушками за
свой язык. Слышали, как он па последнем собрании высту-
пал? Оратор! Цицерон! И если уж ему Аню заговорить не
удалось, то другой он обязательно понравится.
Словом, и Соседкина, и Порецкого, и Жохова — всех
троих не узнать!
JIето было в разгаре.
*1 Москвичи уже давно отреклись от супов и перешли на
окрошку.
Мимо очередей, стоявших за квасом, проезжали колон-
ны автобусов с флажками, звучали горны: пионеры ехали
в лагеря.
К платформам московских вокзалов подходили приго-
родные электрички, пахнущие жасмином.
Рядом с ними останавливались раскаленные от зноя
вагоны дальних поездов. Пассажиры осовело глядели в
запыленные окна и вытирали платками мокрые лбы.
В общем, было лето как лето, со всеми своими приме-
тами. Может быть, несколько жарче обычного. И потому
по субботам горожане вели особенно горячие дискуссии,
куда убраться на воскресенье.
Одна из таких дискуссий проходила на веранде химкин-
ского ресторана.
ПО АЗИМУТУ
За столиком сидели пять человек: трое мужчин — два
очень полных и один очень худой — и две женщины.
Полные мужчины, Вадим Сизов и Глеб Кваснецкий, ра-
ботали плановиками-экономистами. Женщины, Юля и Ки-
ра, были их женами. Пятым собеседником являлся Матвей
Лысюк — продавец магазина случайных вещей, холостяк
и ярый курильщик.
За барьером веранды плескалось водохранилище. Над
волнами летали чайки. У речного вокзала нетерпеливо
гудели пароходы.
Сизов и Кваснецкий вяло жевали шашлык. Дамы про-
бавлялись мороженым. Лысюк курил и сквозь табачный
дым наблюдал за суетой, царившей на пристани.
Там, внизу, стояли толпы людей в спортивных костю-
мах, с рюкзаками. Откуда-то доносилось лихое и задорное:
«До свиданья, мама, не горюй...»
— А мы живем...— раздумчиво произнес Лысюк.— Не-
правильно мы живем! Вот с кого надо брать пример. Турис-
109
ты! Энтузиасты! А тут каждый день стоишь за прилавком,
глотаешь пыль... Приходит воскресенье — и опять глота-
ешь...
Лысюк выпил рюмку коньяку и снова окутался дымом.
— А ведь он прав! — взмахнул вилкой Сизов. — Я счи-
таю, что образ жизни надо менять!
— Пока не поздно, — добавила Юлия. — А то будет
как у Свидригайло.
~ А что у Свидригайло? — встревоженно спросила
Кира.
— Инфаркт.
— Или как у Мелконянца.
— А что у Мелконянца?
— Инсульт.
— Или как у Зусмановича.
— А что у Зусмановича?
— И то и другое.
Наступило тягостное молчание.
— Ничего, время впереди еще есть, — обнадеживающе
заметил Кваснецкий. — Можем исправиться. Давайте ре-
шим так: со следующей субботы — в поход! Как ведь это
здорово! Идешь лесом, соловьи поют... На привале — кар-
тошка в мундире...
— Да, да! — горячо поддержал Сизов, отложив вилку в
сторону. — Спишь в палатке, на земле. Пьешь воду из род-
ника, купаешься в дикой речушке. А потом возвращаешь-
ся домой. Сил — на целую неделю!
— Эх, сколько мы теряем! — отчаянно воскликнул
Кваснецкий. Официантка поняла это по-своему и начала
выписывать счет. — А все отчего? Инертны мы! Ленивы и
нелюбопытны! У нас Криванчиков такой есть —десять лет
в походы ходит! Врачи не узнают! Одно время аж умирал
человек, такой хлипкий был, а теперь просто гвардеец!
Пятьдесят лет — и вот женился!
— А мы живем... — завистливо заметил Лысюк.
— Не вздыхать надо, а действовать! — воодушевленно
сказал Кваснецкий.— Быка — за рога! Начать со списка,
что с собой берем, какие продукты...
— Ты поосторожней насчет продуктов, не особенно это
подчеркивай, — перебил Сизов. — Тебе худеть надо, по-
меньше есть и спортом заниматься. Ты знаешь, что такое
ИО
туризм? Это комбинация всех видов спорта. Тут тебе и ходь-
ба, и бег, й лазание, и плавание, и гребля, и...
— Ладно, ладно, не уговаривай меня. И хождение по
азимуту. Все знаю. Как-никак солдат в прошлом. У меня
еще и старый компас есть... Вот пойдем и увидим, кто бу-
дет впереди.
Кваснецкий гордо выгнул грудь.
— Наши мужчины — молодцы! — хором воскликнули
Юлия и Кира.
— Надеюсь, они нас возьмут с собой, — добавила Ки-
ра. — Завтра же еду покупать рюкзак.
Ободренные поддержкой женщин, Сизов и Кваснецкий
еще яростнее продолжали обсуждать проблему туризма.
Причем, когда Кваснецкий рассказывал, как однажды во
время войны ему пришлось идти через глухой лес по ази-
муту, лицо его приняло выражение крайнего умиления.
Казалось, что он вот-вот расплачется. Так это было хорошо
и здорово — идти по азимуту!
— Ну, а ты что молчишь, Матвей? — спросил Сизов.
— Я человек дела,—сказал Лысюк,— куда идти? Где
собираться?
— Суббота. Шесть вечера. Здесь, у пристани, — теле-
графно кратко ответил Кваснецкий. — Сначала плывем, за-
тем высаживаемся, дальше — пешком. Маршрут разраба-
тываю я.
— Может, еще созвонимся? Уточним?
— Никаких звонков. Это только дезорганизует.
Неделя прошла в сборах.
Сизов купил рюкзак и ботинки-кеды.
Юлия запаслась шароварами и путеводителем по Под-
московью...
Холодильник был набит консервами.
На письменном столе рядом с полевым биноклем, взя-
тым напрокат у соседа, лежал пакет походной аптечки.
— Вот эта аптечка в первую очередь пригодится, ка-
жется, мне... — многозначительно сказал Сизов своей жене
утром в субботу.
— А что с тобой, Вадик? — встревожилась Юлия.
— Сбоку что-то болит. Может, межреберная неврал-
гия... А может, к погоде... Кстати, прогноза на ближайшие
дни ты не слыхала?
111
— По телефону справлялась. В общем, нам не везет:
переменно, дожди и грозы.
— Да-а... — протянул Сизов. — Шлепать по грязи не
самая большая радость. По азимуту, пожалуй, не пойдешь.
Это только для Кваснецкого удовольствие...
— Ты что, раздумал?
— Нет. Ну, пока!
Разговор был продолжен, когда Сизов вернулся с рабо-
ты.
— Как у тебя эта самая... межреберная? Болит?— спро-
сила Юлия.
— Не говори! А сегодня как узнал, что в понедельник
с утра комиссия в отделе будет работать, еще больше раз-
болелась...
— А я туфли походные начала разнашивать. И зна-
ешь — жмут!
— Жмут? — обрадовался Сизов. — Все одно к одному...
— В общем-то, я могла бы пойти... Но если ты не хо-
чешь... Смотри. Решай.
Когда Юлия сказала «решай», у Сизова было такое ощу-
щение, какое испытывает человек, впервые забравшийся
на парашютную вышку: и хочется прыгнуть, и страшно.
Вместо ответа Сизов спросил:
— Юля, а что будет по телевизору?
— «Мечты на дорогах».
— О-о! Черт возьми, я давно хотел увидеть этот фильм!
Ради него готов жертвовать всем!
Юлия знала, что столь пылкой любви к итальянской
кинематографии Вадим раньше не проявлял.
— В общем, дело ясное, — заключила жена. — Лежи на
диване и читай путеводитель. Помнишь, как ты красиво
декламировал: «Спишь в палатке, на земле, пьешь воду из
родника, купаешься в дикой речушке...»? Ха!
— А ты не смейся! Не сейчас, так в другой раз пой-
дем!
— Но надо же предупредить Лысюка и Кваснецких.
— У них телефона нет. Поедем прямо в Химки, про-
водим их. Иначе будет не по-товарищески. А о себе ска-
жем... ну... обстоятельства не позволили.
...На пристани знакомых не было. Зашли в ресторан и
увидели Лысюка.
112
— Понимаю, — сказал Сизов, — заправиться решил
перед дорогой. Мы тоже можем присоединиться.
Потом присоединились опоздавшие Кваснецкие.
— Знаете, обстоятельства сложились так, что мы при-
шли вас только проводить, — заявила Кира.
— Ия тоже... проводить... обстоятельства... — пробор-
мотал Лысюк, потупя взор. И скрылся за дымовой завесой.
— Если так, то мы одни не пойдем. Какой интерес! —
разочарованно заключил Сизов. — Только не понимаю,
почему у Кваснецкого на руке компас...
Кваснецкий растерянно покраснел и стал снимать с ру-
ки прибор, столь необходимый для хождения по азимуту
и ориентировки.
— Это... я... того... когда еще думал, что пойду, надел, а
потом забыл оставить дома...
Компас лежал на столе. Стрелка его плавно дрожала и
наконец остановилась в направлении буфетной стойки.
С пристани доносился шум голосов. Потом загудел па-
роход.
— Поехали люди. На лоно природы, — ни к кому не
обращаясь, сказал Сизов.
И в ответ прозвучало мечтательно-грустное:
— А мы живем...
емицветов вырос за один день.
v Впрочем, так оно нередко бывает.
Сидит человек в «низах», на скромной должности, за
скромным узким столом с одним телефоном — и вдруг его
вызывают «наверх»...
Он идет «наверх» и «вниз» не возвращается. Он остав-
лен там, «наверху». Ему предложены высокая должность,
широкий стол — и на нем уже не один, а три телефона.
Нечто подобное произошло и с Семицветовым. Правда,
его не так уж резко повысили. Но все-таки... Был заведу-
ющим клубом, стал начальником управления культуры.
Будучи вызван «наверх», он имел несколько бесед.
Сначала с товарищем Пяткиным, который сказал, что
он проведет Семицветова к товарищу Коленкину. Потом с
товарищем Ручкиным, который внимательно прочитал ан-
кету, поговорил с Семицветовым о жизни, о погоде и в
конце заключил:
ТУДА И ОБРАТНО
шшшшшшшшшшвшшкшваашяяшшшяшякяшз
— Так вот, мы вас выдвигаем.
Последняя встреча происходила в кабинете товарища
Лобова.
Лобов анкеты не читал: ему было достаточно короткого
доклада Ручкина. Говорить с Семицветовым ему было не-
когда: звонили телефоны.
После того как Семицветов прослушал несколько теле-
фонных разговоров, Лобов поднялся с кресла и пожал Се-
мицветову руку. Это означало: все, вопрос решен.
Семицветов вышел из кабинета Лобова вместе с Руч-
киным. Когда оба оказались в коридоре, Ручкин облегчен-
но сказал:
— Ну вот и все в порядке. Работайте. И прежде всего —
подберите крепкие кадры. У вас много вакансий.
Их оказалось действительно много: вместе с предшест-
венником Семицветова из управления была уволена целая
группа сотрудников. Как выяснилось, работники они были
негодные. Для предшественника важны были не дипломы
114
и характеристики, а телефонные звонки. Разумеется, не
всякие, а только «сверху».
— Оформите инструктором Марью Ивановну. Хорошая
женщина, жена Ивана Ивановича.
Но вот Ивана Ивановича сняли, имя его уже перестало
быть священным, и пришел Николай Николаевич. По фа-
милии Лобов.
— Спит наш отдел культуры, перешерстить его надо, —
сказал Лобов.
И перешерстили. Начальником в результате стал Семи-
цветов.
Первые дни он от зари до зари проводил в своем новом
кабинете: курил, думал, как подобрать кадры.
Но очень долго думать ему не дали.
Позвонил Лобов:
— Возьмите к себе в управление товарища Ручкину.
Хорошая женщина, жена товарища Ручкпна. Занималась
домашним хозяйством, теперь хочет гореть на работе. К
культуре тянется. Надо поддержать.
Потом позвонил Ручкин:
— Зачисли Коленкину. Энергичная девушка, дочка
товарища Коленкина. Литературу любит, и вообще...
А дальше и от Коленкина звонок был:
— Пяткину прими, пожалуйста. Есть такое мнение.
Найди местечко. Сноха его, понимаешь... желает участво-
вать в общественно полезном труде.
Куде было деваться Семицветову? И он зачислял, офор-
млял, находил местечки. Да иначе и не поступишь: Лобов
поддерживал Ручкина, Ручкин — Коленкина, Коленкин —
Пяткина. И все вместе — Семицветова. Но управление
культуры должно было еще и работать. А работать оно
не могло.
— Слушай, Семицветов,— звонил Лобов,— дай, по-
жалуйста, жене Ручкина отпуск на пару недель. Для ухо-
да за мужем.
— Семицветов? Ручкин говорит. Освободи-ка на деся-
ток дней Коленкину. Сам он в командировку едет, хочет и
ее прихватить.
А со снохой Пяткина положение создалось еще более
сложное: Пяткину надо было освобождать сразу на не-
сколько месяцев, ибо — о, какой это был сюрприз для на-
115
чальника управления культуры! — ей полагался декрет-
ный отпуск.
Семицветов тяжело вздыхал, подписывая приказы: кто
же работать будет? Но тут ему приходила успокоительная
мысль: а больше ли пользы, если все его сотрудницы будут
действующими единицами? Толку все равно нет.
Ручкина действительно тянулась к культуре и посему
отлучалась в косметический кабинет. Коленкина ежечасно
демонстрировала свою любовь к литературе и не расста-
валась с журналами. Журналы были разные: «Годы и мо-
ды», «Манекены и ламбрекены».
А Пяткина заинтересовалась наукой. Не вообще, а ме-
дицинской.
— Где же у нас Пяткина сегодня? Время к обеду, а ее
все нет.
— К врачу побежала. Тут светило какое-то новое объ-
явилось. Ужасно любит она с ними советоваться.
— Ну и работнички! — сокрушенно вздыхал начальник.
А потом ему надоело вздыхать. Ему захотелось при-
звать работников к порядку, объяснить им, что люди они
ответственные и трудятся не где-нибудь, а в управлении
культуры.
Ближайшим поводом к такому разговору послужило
письмо из колхоза.
«Уважаемый тов. Семицветов, — писал автор, молодой
агроном. — Я послал Вашему управлению письмо, в кото-
ром делился некоторыми мыслями о пропаганде живописи.
И зачем я только делился! Прочитав ответ, подписанный
тов. Пяткиной, я понял, что писал не туда. Объясни-
те тов. Пяткиной, что эпохи Росинанта не было. Была
эпоха Ренессанса. А Росинант — это лошадь Дон-Ки-
хота...»
Семицветов рассвирепел. Он вызвал Пяткину и долго
объяснял ей, в чем отличие лошади от эпохи. Не пре-
минул сказать нелицеприятные слова и о трудовой дис-
циплине.
Эта беседа несколько омрачила настроение других со-
трудниц отдела. А потом и настроение Семицветова.
Начальника управления культуры пригласил к себе
сам товарищ Лобов.
— Плохо действует ваше управление, — сказал Ло-
116
бов. — Не развернулись, понимаешь. Спите, как говорит-
ся.
— Да я... да мы... — пытался оправдаться Семицве-
тов.
Но Лобов его не слушал.
— Вы с коллективом не сработались. Народ недоволен
вами. Не умеете вы работать с народом...
...Семицветов вырос за один день: был заведующим клу-
бом, стал начальником управления культуры. Снизу по-
шел наверх.
После беседы с товарищем Лобовым он совершил об-
ратный путь: сверху — вниз. Хорошо, что место заведую-
щего клубом оставалось еще не занятым.
ииДася, я до замужества тебя таким не знала...
ы — Зиночка, согласись, ты тоже не такой была...
Этими словами обычно начиналась очередная семейная
дискуссия между молодыми супругами Коржиковыми.
Зина чаще всего нападала. Василий чаще всего защищал-
ся. Спор, разумеется, шел не о возможности существования
снежного человека и не о том, что такое Антарктида —
материк или группа островов. Нет, на снежного человека
и на Антарктиду супруги Коржиковы придерживались
единых взглядов. Точки зрения их не совпадали лишь тог-
да, когда дело касалось чисто местных вопросов, масштаб
которых не распространялся дальше пределов комнаты.
— Вася, до замужества ты был другим... — обижеппо
сказала жена, ставя на стол после вечернего чая пустую
цветочную вазу.
— А что случилось? — насторожился супруг.
КАПЛЯ ВНИМАНИЯ
яшяшшяшкшаяшшяшшшшшяшяшакшшшшшшшшшяшяшяявшвал
— Ничего особенного. Но раньше, когда ты приходил
ко мне на свидания, ты приносил цветы. Соседской Манеч-
ке муж до сих пор часто цветы дарит, а они женаты уже,
слава богу, три года... А у меня вот ваза опять пустая...
Прямо не знаю, какой ты стал!
— Зиночка, согласись, ты тоже такой не была, как сей-
час... — традиционно отвечал Василий. — Не на каждое
свидание я являлся с букетом. Ты, однако, этого не заме-
чала. Женщины до того, как они выйдут замуж, почему-то
более снисходительны к недостаткам мужчин.
— О, а мужчины! — воскликнула Зина. — Я видела,
как ты сейчас морщился, попробовав моего пирога. Просто
трудно на твой вкус угодить. А раньше, когда мы начали
встречаться, то целыми вечерами ходили по городу и ели
пирожки с ливером. Они тебе казались такими вкусными,
эти пирожки трехдневной давности, которые печет желез-
нодорожная столовая.
— Зиночка, разговор идет не про ливер, а про цветы...
Ты же была сегодня па рынке. Могла их там купить...
118
— Я? Сама? Нет, уж я подожду, когда муж принесет...
— Ты капризна.
— Ну и пусть. Женщина имеет право быть немножко
капризной. Помнишь, в одном рассказе Генри жена захоте-
ла персик. Была ночь... Муж обегал весь город и, несмотря
на то что магазины и рестораны были закрыты, принес, до-
стал! Вот это муж!
— Да, но ты забыла, когда он дал ей персик, она ска-
зала: «Разве я просила персик? Я бы гораздо охотнее съела
апельсин». Вот и угоди вам! Зря ты, Зина, ко мне так
часто придираешься. Что я — мало стараюсь... что я — не
забочусь?
Действительно, старался и заботился молодой супруг
много. Почувствовав ответственность, которая лежит на
главе семьи, он взял дополнительную работу и пропадал с
утра до вечера. Достатку, который царил в этом доме, по-
завидовали бы многие. И Зина не могла, конечно, упрек-
нуть мужа в том, что процесс обзаведения хозяйством
проходит слишком медленно. А подруги вздыхали по пово-
ду ее новых нарядов, и в этих вздохах слышалось: «Вот бы
пам такого, как Зинкин».
Но Зинкин — что со стороны не очень было видно —•
делал немало промахов. Небольших, маленьких, вроде того,
который произошел с цветами. И не придавал им значения,
забывая, что презренные мелочи в семейной жизни значат
очень многое. Они могут скрасить трудную жизнь и, на-
оборот, омрачить легкую, безоблачную.
Соседка Манечка успокаивала Зину:
— Сразу видно, у твоего Василия до тебя никого не
было. Он не умеет ухаживать, быть предупредительным.
И кроме тебя у него тоже никого никогда не будет...
Шутливое успокоение действовало ненадолго. Вечером
в комнате Коржиковых возникала очередная дискуссия.
Василий, поначалу пытавшийся исправляться, в послед-
нее время все чаще принимал позу активно обороняюще-
гося.
А Зина не хотела ослаблять натиска и все чаще воскли-
цала:
— Я женщина! И ты должен это понять.
Однако в своем критическом порыве она забывала, что
у женщины есть не только право требовать к себе утончен-
119
ного внимания, но и обязанность оказывать внимание сво-
ему мужу. Пусть не утонченное — элементарное. Василий
мог бы заметить ей, что, после того как прошел первый ме-
сяц, она уже не вставала утром, чтобы подогреть ему чай
и собрать на стол (Зина училась на курсах и уходила из
дому на два часа позже). Он мог бы упрекнуть ее и во
многом другом.
Словом, в жизнь молодой семьи начала вторгаться про-
за. Она постепенно вытесняла лирику, зародившуюся в те
нежные звездные вечера, когда Зина и Василий ходили
по городу и ели пирожки с ливером.
У Василия были бабушка и мать. У Зины кроме родите-
лей — целый легион родственников, упомнить которых Ва-
силию было просто невозможно. К родным Зина проявляла
постоянное внимание, и это, как ни странно, отрицатель-
но сказывалось на семейной жизни молодых супругов.
— Васенька, ты не забыл, что сегодня надо послать
несколько телеграмм моим родичам?
Василий морщился и начинал шарить по карманам: где-
то должна была лежать бумажка, на которой жена напи-
сала, кого с чем надо поздравить. Зина и сама могла бы
отправить телеграммы, но ей было приятнее, если это сде-
лает Василий.
— Потерял? Я так и ожидала.
— Ну и что особенного? — попытался оправдаться
муж. — В крайнем случае пошли сама, или я просто могу
позвонить по телефону. Телеграмма — это же формаль-
ность!
— Формальность?! — обиженно воскликнула Зина.—
Какой ты, Василий, сухарь! У тебя все формальность. Же-
на наденет новое платье, а ты даже не замечаешь этого.
А как мне приятно услышать от тебя — идет ли оно мне.
— Всегда идет, — учтиво вставил Василий.
— Не перебивай! У человека день рождения — так ты
не то что о подарке подумать, а даже телеграммы не по-
шлешь, если не напомнить. Ты не представляешь, как доро-
га одна капля внимания! Впрочем, довольно дебатов. Если
ты не пошлешь сегодня телеграммы, я очень обижусь.
Бери ручку и записывай. Значит, так. У Марины Петров-
ны и Николая Ивановича сегодня десятилетие свадьбы.
Что им пожелать — ты сам знаешь. У Симочки — день
120
рождения. Ей тридцать три, а она еще не замужем. Она
так мечтает выйти замуж! Вот бедная! Что же ей поже-
лать? Да, она в этом году защищает кандидатскую. Вот и
пожелай ей успешной защиты. А вначале поздравь с днем
рождения. Смотри, не напиши в телеграмме, сколько ей
лет. От тебя всего можно ожидать. Дальше двадцати пяти
женщины счет не ведут. И еще одна телеграмма. Ох и
трудный сегодня день! Марфа Саввишна — именинница,
у нее день ангела. Старушка живет по-старому. Будем
уважать ее традиции и убеждения. Кстати, у Марфы
Саввишны недавно родился внук. Опа без ума от него. На-
пиши, что в будущем мы хотим видеть ее в окружении пра-
внуков и праправнуков. Это будет завуалированным поже-
ланием долголетия...
Василий, неистово скрипя пером, молча записывал ин-
струкцию. Окончив, он сложил бумагу вчетверо и спрятал
в карман.
— Ну, а теперь не забудь меня поцеловать и иди, а то
опоздаешь, — наставительно сказала Зина.
Вечером Василий шел домой в самом радужном настрое-
нии: во-первых, сегодня был одобрен его проект, а во-вто-
рых, никаких семейных разногласий не предвиделось. Те-
леграммы, правда с большим трудом, он отослал. Забежал
в обеденный перерыв на почту. Народу там была уйма, сто-
лы все заняты. Василий нашел свободное место на подокон-
нике и быстро составил тексты. Формальность была со-
блюдена.
Когда Василий вошел в комнату, Зина лежала на дива-
не, уткнувшись лицом в подушку. По тому, как дергались
ее плечи, Василий понял, что жена плакала.
— Зиночка, милая, что случилось, кто тебя обидел?
— Ты! Ты! У меня даже нет слов, как это назвать! —
вспыхнула Зина, и лицо ее моментально из мокрого стало
сухим. — Я боюсь даже подходить к телефону. Мне звонят
родственники. Как тебя угораздило перепутать телеграм-
мы! Симочку ты поздравил с десятилетием счастливого
замужества, Марине Петровне и Николаю Ивановичу вы-
разил радость по поводу правнука, а Марфе Саввишне по-
желал успешной защиты кандидатской диссертации...
Вечно я путаю этих твоих родственников,— сму-
щенно пробормотал Василий.
121
О том, какие громы и молнии метала Зина в своего
супруга, догадаться нетрудно.
В октябре Зина окончила курсы. О дне вручения дипло-
ма было известно заранее. Зина ждала его как большого
праздника, хотела отметить торжественно. Но Василия не-
ожиданно послали в командировку. Он позвонил с работы
домой и предупредил жену:
— Зиночка, мне нужно срочно выехать. Командировка
у меня уже в кармане. Поезд идет в шесть вечера. Собе-
ри, пожалуйста, маленький чемодан. Самое необходимое.
— Хорошо, Вася. Не беспокойся.
Домой Василий прибежал в половине шестого. Времени
у него хватило только на то, чтобы прочитать записку: «Ва-
сенька, я на занятиях. Жалею, что не могу проводить. Же-
лаю счастливого пути. Целую». Поезд отходил через пол-
часа. Василий взял чемодан и бегом спустился по лестни-
це, внизу его ждало такси.
С тех пор как он уехал, Зина не получила ни одного
письма. Сначала она грустила, скучала, ждала. Потом нача-
ла злиться: какой у нее безнадежно невнимательный, про-
заический муж! Ты же, мол, знаешь, что я тебя люблю. Так
зачем писать? Скоро все равно вернусь.
Диплом Зина получила утром. Весь день сидела дома,
ожидая письма или телеграммы. Родственники, соседи го-
рячо поздравляли ее. Молчал только Вася.
Под вечер у нее созрел план: «Пойду в цветочный ма-
газин и закажу сама себе от имени супруга корзину цветов.
Пусть принесут, чтобы перед Манечкой и другими не было
стыдно».
Так она и сделала. В девять часов раздался звонок, и
вслед за этим в коридоре послышался громкий голос Ма-
нечки:
— Зина, тебе Вася цветы прислал.
Сделав искусственную улыбку, Зина приняла «подарок»
и прошла в свою комнату.
Но едва она прикрыла дверь и поставила корзину, как
снова услышала звонок.
На пороге стоял старик со сказачно-былинной бородой и
в фуражке, украшенной золотым околышем. В руках у
него была... корзина с цветами.
— Вы будете Зинаида Коржикова? Пожалуйста.
122
— От кого же это? — подскочила к Зине любопытная
Манечка.
Зина развернула вложенную в цветы телеграмму и,
сияя, ответила:
— От Васи. А что?
После некоторой паузы Манечка заметила:
— Все-таки он какой-то странный... То — ничего, а
то — сразу две. Вроде это как-то не принято... Перестарал-
ся по неопытности.
А через два дня приехал и сам Василий.
— Вася, почему же ты не написал ни одного письма?
Был очень занят? — дипломатично спросила Зина. И, уже
изменив тон, добавила: — Некогда было проявить хоть
каплю внимания?
— Нет, Зина. Я просто был очень на тебя рассержен.
Ты даже не собрала мне чемодан в дорогу, о чем я тебя
просил. Представь себе, я приехал в гостиницу. Одномест-
ных номеров нет. В номере я и еще четыре товарища. Я
открываю чемодан — и вдруг из него вываливаются: целая
охапка бигудей, твой лифчик, рубашка и прочее... Товари-
щи по номеру стали смеяться...
— Васенька, милый, не рассказывай дальше. Я вспо-
мнила, что забыла положить в чемодан твои вещи...
— Ты не только не положила мои, но и забыла убрать
свои, с которыми ездила на дачу...
— Васенька, я до замужества такой себя не знала... Но
как же ты все-таки мне прислал цветы?
— Просто решил быть непохожим на тебя и проявить
каплю внимания. В этом случае я поступил наоборот...
У нас в квартире произошел спор. Между мною и сосе-
* дом Митюковым.
В воскресенье прибегает ко мне этот Митюков и по-
казывает газету.
— На, — говорит, — Степаныч, почитай. Во придумали!
Вот головы!
А в газете написано про то, что в Московском энергети-
ческом институте сделали машину, которая экзаменует
студентов. По виду на телевизор похожа. Опускаешь в нее
свою карточку, и на экране появляется билет. Отвеча-
ешь — и она тебе новый вопрос. Так штук двадцать под-
ряд. А потом этот автоматический экзаменатор выводит
отметки...
— Ну, каково! — говорит Митюков, и в глазах его
шальной восторг. — Вот изобретение, Степаныч! А? И как
хитро задумано: она принимает только четкие, конкретные
ответы. Отвечай точно, называй точно, иначе — двойка.
ИЛИ Я, ИЛИ ОНА!
Как тебе эту дырку-двойку пробьет на карточке, так и бу-
дешь ходить, как шофер, нарушивший правила... Ой-ё-ё!
И тут уж ни знакомство не поможет, ни хитрость. И не
оправдаешься: профессор, мол, был в дурном настроении.
У машины всегда одно настроение: на какое настроили,
такое и будет.
А я говорю Митюкову:
—- Радуешься, да? А что тут радоваться? Это только к
зубрежке может приучить. Формализм какой-то. Если бы
я таким машинам отвечал, у меня бы и диплома никогда не
было. Потому что я не зубрил.
Я считал всегда так: мозгами надо шевелить, сообра-
жать! Идешь, бывало, на экэ’амены, допустим, по истории.
Выучить ничего не успел. В голове пусто, как в стратостате.
И все-таки «двойки» пе схватишь, не провалишься.
А на экзамены я всегда являлся последним, часов в
десять вечера. У преподавателя к этому времени уже круги
в глазах и в животе перекличка. Дает тебе билет. Напри-
124
мер, «Бородинская битва». Ну, это две минуты подумать.
Я хоть сейчас без подготовки на такой билет отвечу. Хо-
тите?
Бородинская битва была при Бородине. Тот год, когда
она произошла, навсегда войдет в историю. Здесь столкну-
лись две сильнейшие армии, и победа должна была достать-
ся той, которая сильнее. В назначенный час те пошли на
наших. Наши бились стойко, мужественно, отважно и
покрыли свои знамена славой, почетом и уважением. Нет
необходимости говорить, какое это было грандиозное, я бы
даже заметил — колоссальное сражение! О нем хорошо
рассказано в художественной литературе. Особенно это яр-
ко у того писателя, который это сделал лучше других.
И сегодня спросите у любого колхозника, что такое Боро-
динская битва,— он скажет. Спросите у любого рабочего —
он скажет...
Думаете, двойка? Ни-ни! Я еще сколько хочешь про
эту битву могу рассказывать. Правда, был у нас один пре-
подаватель, который мог поставить двойку, но я к нему не
ходил. Вот был формалист! Буквоед какой-то! «Назовите
дату... Вспомните фамилию... Покажите на карте...»
А теперь что же будет, если эти автоматические экза-
менаторы станут применять? Я не за себя беспокоюсь —
за сына. Он у меня парень развитой, а все это как раз про-
тив развитых. А мне-то что...
Впрочем, как это — что? А вдруг автоматы-контролеры
и дальше пойдут? Из институтов — в общественные органи-
зации? И будут ставить двойки, например, лекторам?
Как тогда работать? Мне, допустим? Я тоже лекции
читаю. На самые разные темы. И всегда стараюсь развить
мысль, донести до сознания.
Как-то недавно звонят, говорят:
— Есть заявка на тему «Береги родную природу».
Согласитесь?
Я говорю:
— Другой бы спорил, а я — пожалуйста.
И очень успешно прочитал. И в зале никто не спал.
У меня никогда не спят, смеются даже, оживление такое
в зале, потому как я остроумное сказать люблю, пословицу
привести.
— Природу надо беречь, она ведь нам родная. Ее
125
любить надо, как любят мать, сестру или тещу. Покорять
как... Но о покорении я потом скажу. И еще природу надо
наблюдать. В оба! Ведь в ней черт знает что происходит.
Посмотрите — нынешнее лето ни на что не похоже: холод-
но, как в январе. Недаром в народе появилась пословица:
«Готовь сани летом»... А почему, я вас спрошу, холодно?
Разница тем-пе-ра-тур. Циклоны и антициклоны — они то-
же влияют. Есть еще циклотроны и синхрофазотроны. Пояс-
нять не буду, люди все культурные, сами поймете. Вот ког-
да все это перемешается, то и выходит, что не знаешь,
куда ехать в отпуск — в Мурманск или в Сочи. А почему
все это происходит? Плохо мы бережем родную природу...
А теперь о той же машине. Разве позволит она развить
мысль? Нет. Ей опять подавай факты, цифры. Чего доброго,
еще и цитаты за тобой станет проверять. Ты, например,
скажешь из Некрасова: «Погиб поэт, невольник чести...»
А машину эту неправильно настроили, и она начинает
тебя забивать своим противным голосом. Мол, это не Не-
красов. А кому лучше знать — мне или ей?
А если на собрании эту машину установить, где я
делаю доклад о выполнении обязательств за текущий ме-
сяц?.. Она мне что, как студенту, будет задавать вопросы:
«Сколько сделано?»» «Сколько не сделано?», «Почему от-
ставание?», «Чем помочь?», «Кто виноват?», «Отвечай
коротко, в двух словах»...
А я в двух словах не привык. Это несерьезно. Я делаю
доклад, как полагается:
— Товарищи, за прошедший месяц наша промартель
добилась известных успехов. Феодализм канул в темное
прошлое, на смену ему пришел капитализм, который за-
гнил и вот-вот должен рухнуть. Мировая экономика раз-
вивается, и на фоне ее экономика нашей промартели вы-
глядит как капля в океане. Так что если на нашем складе
чего-то не хватает, то это не так заметно...
Мой сосед Митюков, конечно, со мной не согласен. Он
безответственно заявляет, что я, мол, люблю болтать и,
прежде чем сказать одну нужную фразу, скажу десять не-
нужных. А я ему говорю:
— Митюков, ты думаешь как-то неправильно. Ты не
только меня обвиняешь. Если я тебе не нравлюсь, то я та-
кой не один.
126
И тут я его подловил. Знаете, как? Взял сегодняшний
номер областной газеты и прочитал ему первую заметку,
какая на глаза попалась. Вот она:
«Широко и привольно раскинулась наша великая река
Волга, мать русских рек, главная водная магистраль.
Днем и ночью водные просторы ее бороздят сотни паро-
ходов, барж, катеров. Над водной гладью слышна делови-
тая перекличка гудков. Экипажи судов горячо соревнуются
за то, чтобы скорее доставить грузы в порты назначения.
Для этого они выпускают стенные газеты, проводят собра-
ния, заседания и совещания. Вчера в порту нашего города
бросила якорь самоходная баржа «Бахча». Она доставила
сюда очередную партию арбузов».
А ведь газету подписывал редактор. Он знал, что под-
писывает. Теперь представьте, если на его месте была бы
эта самая машина. Она бы в этой заметке ничего не оста-
вила, кроме арбузов.
Нет, не считайте меня консерватором. Не говорите, что
я, мол, против техники и так далее. Я, наоборот, за ее раз-
витие. Но что я хочу сказать: если вы придумали машину,
которая задает студентам вопросы, придумайте и такую,
которая бы отвечала! Одна спрашивает, другая отвечает.
И лекции пусть читает, и доклады делает. И прошу, чтобы
в мою работу она не вмешивалась. Или я, или она!
R городе P*** нет ни одной мемориальной доски: клас-
** сики здесь не рождались и не творили.
Памятников седой старины, так же как, и не очень се-
дой, нет тоже. И церквей нет. Кроме телевизорных ан-
тенн — никаких крестов. Нет старых особняков, улиц с
названиями «Конная», «Колокольная». Отсутствуют Воз-
движенские переулки и Кривоколенные тупики.
Нет деревянных домов, равно как не увидишь и зданий
с архитектурными излишествами: город был заложен после
того, как излишества в архитектуре были осуждены.
Значит, ему всего несколько лет.
И потому все в нем новое. И пятиэтажные дома, обра-
зующие несколько улиц, и «широкоэкранник», и театр.
Есть в городе стадион, где безудержно кипят футболь-
ные страсти. Есть речной пляж с традиционными грибками.
Пляж соорудили сами горожане методом воскресников.
Раньше тут был неровный, крутой берег.
ДВЕНАДЦАТЬ
За чертой города — ковыльная степь. Такая, какой она
была и сотни лет назад. Но дикой ее назвать нельзя: в
ковыле забиты колышки, ими отмечены границы будущих
кварталов.
Туда, в степь, продолжат и главную улицу — Пионер-
скую.
Те, кто живет на ней, называют свой адрес не без гор-
дости. Объясняется это просто: Пионерская была первой
улицей будущего города. И если человек сказал: «Я с
Пионерской», — значит, он здесь очень давно, значит, он
до того как въехать в новые дома, успел еще померзнуть
в палатках. Он пионер, он старожил!
Впрочем, последнее слово тут как-то не в ходу. Его
сопровождают шутливой улыбкой.
Почему?
Мне рассказали о подвиге местного статистика. Не
будучи вооружен быстродействующей счетной машиной,
он сумел вычислить средний возраст жителей Р***. А их в
128
городе немало — уже пятьдесят тысяч! После долгой рабо-
ты статистик получил цифру: «22».
Зная средний возраст жителей Р***, вы не удивитесь
тому, что местный загс не регистрирует смертей. Зато он
очень загружен регистрацией браков и рождений...
Теперь предисловие окончено, и я хочу познакомить вас
с одною из тех, кому двадцать два, — с Валей Ткаченко.
Думаю, что ее нельзя представить себе без всего того, о чем
только что было сказано. Так же, как и город Р*** невоз-
можно представить без Вали и ее подруг.
Я увидел Валю впервые, когда шел по Пионерской ули-
це со своим новым знакомым.
Был вечер. Летний вечер. Вернее, тот час его, когда
дневная смена рабочих уже успела отдохнуть и собраться
на танцы, а звезды — занять свои места на небосклоне.
Около кинотеатра улицу переходила невысокая, худень-
кая девушка с очень пышной прической. Это все, что мож-
но было приметить в ней в первый раз.
Девушка вдруг остановилась, повернулась в сторону и
громко сказала:
— Натка, когда ты с ним насовсем распрощаешься?
Где твоя гордость?
К кому были обращены эти слова?
В свете фонаря я увидел девушку в светлом платье п
парня в спортивной курточке.
Не знаю, то ли их свиданию действительно подошел
конец, то ли девушка в светлом платье послушала свою
наставницу. Только она повернулась и пошла прочь. А
парень несколько мгновений нерешительно потоптался па
месте и направился в другую сторону.
Когда наставница поравнялась с нами, то протянула
руку моему знакомому:
— Здравствуй, Володя.
Володя представил меня ей.
— Валя Ткаченко, — сказала она.
Из-под черных широких бровей на меня смотрели такие
же черные крупные глаза. Они улыбались.
По-моему, самое трудное — описывать человеческие
улыбки. Боюсь ошибиться. Валина улыбка мне очень по-
нравилась. Она была приветливой, несколько сдержанной
и чуть-чуть озорной. А за сдержанностью нельзя было не
5 Б. Егоров
129
уловить гордое достоинство, энергию и, пожалуй, сильный
характер.
Потом я видел Валю Ткаченко еще несколько раз, го-
ворил с ней, с ее подругами и товарищами. Мысленно воз-
вращался к эпизоду на Пионерской улице. И думал: «На-
верно, девушка в белом платье все-таки послушалась свою
наставницу».
А для этого нужно рассказать, как говорят, все по
порядку.
...Валя жила вместе с матерью в тихом, небольшом го-
роде, что стоит на берегу Дона. Работала Валя бригадиром
на консервном комбинате. Жизнь текла спокойно и разме-
ренно. И никаких волнений, кроме тех, что связаны с вы-
ходом дочери замуж, Полина Трофимовна для себя не пред-
видела.
Иногда у Вали собирались девушки из бригады — все
двенадцать человек. Это было либо по праздникам, либо
тогда, когда бригаде присуждали премию и знамя. Прихо-
дили и парни. Становилось очень тесно. Но в этой тесноте
ухитрялись все-таки танцевать.
Полина Трофимовна занимала место в уголке, смотрела
на это веселье и все старалась угадать, кому же из молодых
людей ее дочь отдает предпочтение...
А остальные вечера Валя чаще всего сидела за учебни-
ками: она была принята на первый курс заочного механи-
ческого института.
Так бы, наверно, и шло все дальше. Но вдруг в малень-
ком домике Ткаченко грянул гром. Убирая комнату, Поли-
на Трофимовна увидела на столе среди книг дочери неболь-
шой листок бумаги.
На нем было написано:
«В горком ВЛКСМ от Валентины Ткаченко.
Прошу послать меня по комсомольской путевке в го-
род Р***, где находится стройка горнообогатительного ком-
бината. Я много читала об этой стройке и хочу быть среди
тех, кто сооружает новый гигант семилетки. Я еще только
начинаю жизнь и думаю, что это будет хорошим началом.
Строительной специальности не имею, но постараюсь ее
освоить...»
Полина Трофимовна опустилась на стул, прошептала:
— Нет, не бывать такому, не пущу...
130
Другая на ее месте, может, и расплакалась бы, но у
Полины Трофимовны был твердый, казацкий характер, и
она только молча кусала губы.
Когда дочь вернулась с работы, мать спросила ее как
бы между прочим:
— Собралась уезжать?
— Собралась. Хочу с тобой посоветоваться.
— Чего советоваться, раз уж заявление написала!..
— Я его еще не отнесла.
— А если я тебе не посоветую? Скажу, что это ненуж-
но... что здесь тебе хорошо, а там будет плохо... что...
— Тогда все равно отнесу!
— Ну хорошо. Раз не понимаешь советов, тогда скажу
попросту: не разрешаю!
— А я самостоятельная. Не маленькая.
— Как хочешь. Согласия своего я не дам. И провожать
не пойду. А вещи твои запру в шкаф. Все равно скоро вер-
нешься: пройдет это увлечение. Потянет к дому, к теплу,
к матери.
Слово свое Полина Трофимовна сдержала: Валя уехала
налегке, без прощаний и напутствий.
Но прежде чем она уехала, произошло одно очень важ-
ное событие, о котором на комбинате и в городе много го-
ворили.
Как только подругам стало известно, что Валя уезжает,
все одиннадцать девушек из ее бригады явились в горком
комсомола и положили на стол свои заявления;
— Валя едет — и мы с нею!
Поезд увез комсомолок далеко на восток, в город, у кото-
рого история обращена не в прошлое, а в будущее.
В каждом старом городе есть разные люди — хорошие и
плохие. А в Р***, по-моему, только хорошие. Потому что
не всякий покинет свой дом и отправится в неизвестные
края, не зная, как он устроится, как будет жить, где найдет
свое место. Не у всякого хватит мужества и решимости со-
вершить революцию в своей жизни, расстаться с тем, что
знакомо и привычно. И еще — надо быть романтиком! Надо
очень любить дело, которому посвящаешь жизнь, и труд,
каким бы тяжелым он ни казался.
Я говорю о романтике и труде в одной строке потому,
что эти понятия действительно стоят рядом. Ведь всякий
5е 131
созидатель — романтик. Когда он закладывает фундамент,
делает черную, грязную работу, то он видит свою конечную
цель. Перед мысленным взором его возникает светлое, кра-
сивое здание, которое поднимется на этом фундаменте. И
чудятся ему блики солнца на окнах, которых пока нет.
А если человек лишен этого видения, если ему не вале-
но, во имя чего он трудится, а значение имеет только рас-
четный листок бухгалтерии,—никакой он не созидатель.
Я был бы неискренним, если бы сказал, что в Р*** со-
всем нет ни одного такого «созидателя». Конечно, на пра-
вах исключения из правил они существуют.
Можно даже и по фамилии назвать. Алексей Дементьев,
например.
Почему я выбрал именно его? Потому, что он был про-
рабом того участка, куда послали двенадцать казачек. Так
окрестили здесь бригаду Вали Ткаченко.
Но Валя теперь не бригадир. Она рядовой штукатур,
прошедший вместе с подругами краткий инструктаж. А
бригадиром по совместительству является Дементьев, мо-
лодой человек, не вышедший еще за пределы комсомольско-
го возраста, с бойким взглядом гармониста и чубом на лбу.
Из-под комбинезона у него ,выглядывает узелок галстука...
«Маляр-белоручка», — сказала о нем Валя.
И вправду, белоручка. Лежит целый день на досках
и командует. А если на леса поднимется, то разве только
для того, чтобы Аню-маленькую ущипнуть. Или обнять не-
взначай.
Аня-маленькая, пухлая, светлоглазая девушка, красне-
ет, отводит руку Алексея в сторону и произносит обычно:
— Ему лишь бы...
А подруги посмеиваются:
— Что-то ты не очень активно протестуешь.
Однажды Валя сказала Дементьеву:
— Ты что, отдыхать сюда приехал, начальник? Мы ра-
ботаем, а ты на досточках лежишь? Смотри, пролежни бу-
дут.
Дементьев снисходительно усмехнулся:
— Учить?
— Да, учить.
— Это у него феодально-байские пережитки, — сказала
Аня-болыпая.
132
— Ну, мы их долго переживать не собираемся, — про-
должила Валя.— Позвольте спросить, товарищ феодал, ког-
да нас будут раствором обеспечивать? Каждый день про-
стои.
— С вами не посоветовались, дорогая, — подчеркнуто
вежливо ответил Дементьев. — А если объяснить научно,
то всякое дело надо выбивать. И раствор тоже. Пойдите по-
пробуйте получить.
— И пойду!
Дементьев снова выдавил снисходительную улыбочку.
— Но-но, не превышать! За получку боитесь? Больше,
чем возможно, не заработаете... План вы и так не выполни-
те, но мы вас пожалеем...
— Девочки, он к тому же и нахал, — сказала Валя. —
За кого он нас принимает? И объясните, товарищ Дементь-
ев, что означает «пожалеем»?
Прораб перестал улыбаться и ответил неопределенно:
— Знаете, говорят: не любит — не жалеет...
— Ах, он нас любит! — иронически вздохнула Аня-
большая.
— Любовь облагораживает, — в том же тоне добавила
Светлана-Таисия. По паспорту она была Таисией, но недав-
но решила, что это имя ей не подходит, и везде, кроме отде-
ла кадров и бухгалтерии, представлялась как Светлана.
Валя заключила разговор:
— Давайте, девочки, начнем его облагораживать. Мо-
жет, еще не поздно...
Частушки, которые пели девушки на следующий день
во время работы, были, видимо, следствием этого призыва.
Соревнуются бригады
В строительном тресте.
Мы с Алешей, точно, будем...'
На последнем месте.
Это пела Аня-болыпая, а за ней — Светлана-Таисия:
На дощечках спит Алеша.
— Может, жестко, душечка?
Я тебе, миленок мой,
Принесу подушечку.
Девчата смеялись. Дементьев — тоже. Он делал вид, что
принимает это как шутку. Даже сказал:
133
— Таланты, черт возьми! Когда в консерваторию буде-
те поступать, скажите. От администрации характеристику
напишу.
Прошел по лесам, где работали девушки, не забыл тро-
нуть за бок Аню-маленькую. Аня сказала свое обычное:
— Ему лишь бы...
Потом Дементьев объявил:
— Вот что, девчата. Пойдем получать зарплату. Через
пять минут касса открывается...
Как были — в комбинезонах и платочках,— так и пошли
в бухгалтерию. Через несколько кварталов. В городе Р***
до самого вечера все ходят в комбинезонах. Даже ребятиш-
ки. Такая форма одежды их очепь устраивает. И не только
потому, что это подражание взрослым. Есть и другая при-
ятная сторона: раз на тебе комбинезон, значит, его можно
пачкать. И не можно, а даже нужно: иначе не будет рабо-
чего вида. Но это в порядке отступления.
У окошка кассира было, как всегда, очень оживленно.
Валя деньги получала первой: так захотели девчата. Опи
дружно протолкнули ее вперед.
Кассир несколько раз рассерженно хлопал своим окош-
ком и предупреждал:
— Товарищи, я в таком шуме работать не могу. Или вас
обсчитаю, или себя!
Но шум не прекращался. Больше всех галдели Аня-
большая и Вера-черненькая. Вера в бригаде была самой
тихой и незаметной, а тут не умолкала:
— Сейчас получим, сложимся, пирожных накупим, кон-
фет! Пир будет!
Однако пиру состояться было не суждено.
Когда все вышли на улицу, Валя сказала:
— Девчата, а знаете, нас «пожалели»... Помните, что
Дементьев говорил? Недаром он тогда шуточкой отделался...
Подруги настороженно обступили Валю. Ткаченко про-
должала:
— Нам выписали лишнее. Я как получила, сразу заме-
тила. Сколько простоев было? Сколько сложа руки сидели?
А вышло — вроде надрывались с утра до вечера...
— Подожди, подожди, — перебила Аня-большая, — ты
это проверила? Ошибка вышла?
Валя махнула рукой:
134
— Все проверила. Уже успела сходить к главному, на-
кладные смотрела. На тридцать четвертом доме мы работа-
ли? Нет, только одну стенку чуть подмазали. У яслей де-
лали один этаж, а записано — два... И не волнуйтесь. Это
не ошибка. Дементьев не о нас думал. Я видела его про-
грессивочку...
— А что нам волноваться? — сказала Вера. — Пусть
волнуются в тресте.
Валя резко повернулась к ней:
— Ты это серьезно? Вроде не от тебя слышу... Вот что,
девчата: я лично этих денег не возьму. Пойдем скажем,
чтобы разобрались и посчитали снова. Согласны?
— Но ведь будет очень мало...— заметила Вера.— Мы,
что ли, виноваты?
Светлана-Таисия дернула Веру сзади за косынку. Все
сделали вид, что этих слов не слышали.
— Заявление надо писать? — спросила Аня-болыпая. —
Составляй, мы распишемся...
Вечером в общежитии вносили поправки к бюджету.
Поправки были очень грустные. На ближайшие две не-
дели пришлось отказаться не только от конфет, но и второе
брать в столовой через день.
— Мне мама деньги предлагала, а я не взяла...— вздох-
нула Вера.
Из дальнего угла комнаты послышался резкий голос
Светл аны-Т аисии:
— Верка, не ной!
А маленькая Аня сидела на краю койки и грызла ногти.
— Что, расстроилась? — спросила ее Аня-болыпая.
— А тебе весело?
— В общем, не унываю,—беспечным тоном ответила
Аня-болыпая. — И другим не советую. Немножко похуде-
ешь. Фигура будет. Правда, тогда, может, Алексей тебя раз-
любит...
Аня-маленькая залилась румянцем и доверительно
спросила подругу:
— А что, Алексею здорово попадет?
— Вот дура! — снова прозвучал из дальнего угла голос
Светланы-Таисии. — Переживает по поводу этого интелли-
гентного маляра. Пусть он заложит галстук в ломбард, а
деньги вернет в кассу...
135
В разговор вмешалась Валя:
— Боюсь, он не только галстука лишится. Его будут
судить. А реплики свои ехидные отбрось. Это, Светлана,
лишнее...
— Ты раздражительная стала, Валя...
Валя вышла из комнаты, ничего не ответив. Оборо-
няться Светлане-Таисии на этот раз пришлось от Ани-ма-
ленькой.
Аня сказала:
— Светка, насчет Валюшиной раздражительности по-
легче! Кто тебя только воспитывал! Мы все письма полу-
чаем? Да? А Ткаченко — нет. Ей Полина Трофимовна ни
разу не ответила. У нее день рождения был, — думала,
хоть телеграмма придет...
— А Валя так свою маму любит! — добавила Вера.—
И еще она переживает, что учебники с собой не взяла.
И конспекты. Тоже писала матери, чтобы прислала. Но у
Полины Трофимовны —- характер...
— Позлится немножко да пришлет,— сказала Аня-
большая.
— Думаю, да,—откликнулась Светлана-Таисия.—Тем
более, что учебу ей пока надо отложить. Обстановка не
академическая. И вообще — зачем эти заочные мучения?
Будем хорошо работать, станем знатными штукатурами»
И опять на Доске почета двенадцать портретов!
Вечер кончился тем, что сочинили частушку:
Ох, мы работали с Алешей,
Песни пели, веселились.
А пришли к окошку кассы,
Подсчитали — прослезились.
Но это была шутка. Плохое настроение держалось не-
долго. Даже Вера перестала ныть. Тем более что нашли
выход. По предложению Ткаченко решили сложить день-
ги в общую кассу и готовить завтрак и ужин сами.
А прослезиться пришлось Дементьеву.
Его судили. Суд был строгим, и бывшему прорабу гро-
зило заключение. Народный судья спросил, не желает лй
коллектив взять провинившегося на поруки.
Трест отказался. Отказался и стройучасток. Дементьев
сидел бледный, со взлохмаченным чубом, смотрел вниз»
136
И тут к сцене клуба вышла Валя Ткаченко.
— Подними глаза,— сказала она.
Он посмотрел на нее и как-то съежился, потом пе вы-
держал и снова опустил голову.
— Нет, смотри прямо!
Дементьев вздрогнул.
— Вот так!
Валя перевела дыхание и продолжала:
— Я была очень удивлена поступком Дементьева. Ес-
ли бы он был человек пожилой, старый, я бы подумала,
что это тянется у него издавна... Но Дементьев молодой.
Мне кажется, что кто-то подал ему дурной пример. А он
и пошел по линии наименьшего... Но это ржавчина, кото-
рую можно отчистить. И еще мне странно то, что това-
рищи из треста и стройучастка молчат. Раньше доверяли
ему, потому что знали его. А теперь делают вид, будто и
не знают...
Из зала кто-то крикнул:
— Пусть скажут!
— А что им говорить? — сказала Валя. — Сейчас скажу
я, от имени нашей бригады. Дементьев! Мы за вас гото-
вы поручиться. Идите к нам — простым, рядовым. Без-
дельничать не дадим. И пе думайте, что вот эти руки сла-
бые...
И Валя подняла свою тоненькую руку.
— Согласны, Дементьев?
Когда Валц уже возвращалась па свое место, Дементь-
ев выпрямился и сказал:
- Да...
Так Алексей Дементьев стал членом девичьей брига-
ды: «Двенадцать девок — одни я». А бригадиром назна-
чили Валю Ткаченко.
Теперь на ее плечи легли большие заботы: и раствор
«выбивать», и фронт работ обеспечивать, п за провинив-
шимся смотреть...
Некоторые из товарищей Алексея шутили над ним:
— Тебе бы юбочку еще надеть, тогда бы ничем не от-
личался...
Дементьев делал презрительную гримасу:
— Острпть изволите? Ваши брючки хуже юбочки.
В бригаде относились к нему сдержанно, но с тактом.
137
Валя предупредила:
— Девочки, если будете старое вспоминать пли смеять-
ся над ним, смотрите!..
А девчонкам смеяться было некогда: работы с каждым
днем прибавлялось. За месяц — ни одного простоя. И на-
строение стало хорошим. Начальник треста сказал: «Отде-
лаете пять домов — шестой ваш». Значит, можно будет
уехать из общежития и по-настоящему справить новосе-
лье...
Но шутка сказать — отделать пять домов. Да еще зима
наступила.
Зима в городе Р*** злая. Мороз. II ни одной оттепели.
По нескольку дней подряд не переставая кружит и воет
пурга. Становится темно. Автомобили зажигают фары. А на
рудничных путях тревожно гудят электровозы.
Потом пурга стихает и наступает такая тишина, что
даже в ушах пищит. И если далеко от вас по дороге идет
человек, то вы сначала услышите скрип снега под его но-
гами, потом уже сможете рассмотреть самого путника.
В такие дни город становится на лыжи. Все идут к
реке, к тому месту, где она делает извилину и берег ее кру-
той-крутой.
Валя и ее подруги тоже стали лыжницами. Сообща
купили шесть пар лыж и костюмы. Бригаду разбили попо-
лам и составили расписание, кому брать лыжи в субботу,
кому в воскресенье.
Ходить на лыжах умели все, а спускаться с берега рис-
ковали только Аня-болыпая и Валя. Почти в самом конце
спуска Валя упала.
К счастью, поблизости оказался Сергей Щербаков, ма-
шинист с шагающего. Он быстро раздобыл бинт, прикру-
тил им к поврежденной ноге обломок лыжи. А потом взял
Валю на руки и, карабкаясь по крутому склону берега,
вынес ее наверх.
Имя своего спасителя Валя узнала уже в больнице. По-
том пришел и он сам.
Сидел у ее кровати, смущенный, говорил односложно
и несколько раз задавал один и тот же вопрос: «А вам очень
больно?»
Когда медсестра предупредила, что время свидания
окончилось, Сергей встал:
138
— Ну что ж, выздоравливайте. Я очень хочу, чтобы...
Но он не договорил: в палате появился Алексей Де-
ментьев. С букетом цветов.
Щербаков заторопился, сказал: «До свидания, извини-
те» — и закрыл дверь.
Дементьев взял со стола вазочку, опустил в нее букет.
— Откуда эта редкость? — спросила Валя.
—- Дружок тут один, шофер, в область ездил. А там
у меня есть старый знакомый, теплицей заведует. Ну, я ему
записочку. Так, мол и так. Пожарный случай...
— Спасибо.
— Как себя чувствуете?
— Хорошо.
— Похудели немножко. Но аристократическая блед-
ность вам даже к лицу.
— Ладно, Дементьев, рассказывайте про дела. Как ва-
ша жизнь?
— Не сахар. Какая жизнь может быть у каторжника?
Нахожусь под надзором одиннадцати девчат. Все мной ста-
раются командовать, даже Вера...
— По-моему, это то, что называется сладкая каторга, —
сказала Валя.
Дементьев сдвинул брови.
— Не хмурьтесь. Об этом говорить больше не будем.
Скажите лучше, все в одинаковой степени командуют или
одна больше других?
— Аня-болыпая. Она же вместо вас сейчас.
— Знаю. А я говорю о маленькой.
Дементьев неопределенно помычал:
— Ну, это не в рабочее время...
— Дело к свадьбе идет?
Валя потянулась к вазе, взяла из нее один цветок, ска-
зала:
— Это я оставлю себе, а весь букет отнесите Ане.
Каждый день из Р*** в маленький тихий городок на
Дону уходили письма. Если их собрать вместе — получи-
лась бы целая повесть, повесть о том, как приехали в Р***
двенадцать девчат, как они устроились, стали работать, ка-
кие у них были радости. Кроме радостец были, конечно, и
139
неприятности и огорчения. Но об этом, разумеется, никто
не писал ни строчки.
«Живем мы хорошо, дорогая мамочка,— сообщала Свет-
лана-Таисия. — И еще весело. Помнишь, когда мы работа-
ли на консервном и устраивали вечеринки? Вот гвалт сто-
ял! А сейчас так каждый день.
Впрочем, не думай, что мы только веселимся, поль-
зуясь тем, что зоркие очи родителей за нами не наблюдают.
Работаем тоже здорово. Освоились».
А вот письмо Веры:
«Дорогая мамочка! Тебе низко кланяется твоя дочь.
Жизнью здесь я довольна. Скоро нас переселят в новый
дом. Недавно получила премию и заказала себе летнее
платье. Ведь уже идет март месяц.
Аня-маленькая замуж вышла. Муж у нее — представи-
тельный, красивый. Он в нашей бригаде работает, трина-
дцатым.
Сначала он мне не нравился, и я удивлялась, как это
Анька его выбрала. А потом я увидела, что он другой...
Свадьбу играли в клубе, по-комсомольски. Много по-
дарков преподнесли».
И еще одно письмо — от Ани-болыпой к сестре:
«Давно не писала, как-то времени не было. Но это не
значит, что по тебе не скучаю.
Если бы мы сейчас встретились, то говорили бы три
дня и три ночи.
Очень много впечатлений. Здесь, в Р***, вся жизнь со-
всем другая и люди интересные. Много новых знакомых:
ленинградцы, свердловчане, рижане.
Не подумай, что я разлюбила свой родной город. Но
он теперь мне кажется сонным...
Ты спрашивала о Вале. Она сломала ногу, ле-
жала в больнице, теперь вышла. Бригадой заправляет
здорово. Не дай бог, кто нас с работой задержит или
еще что!
Помнишь, ты сказала как-то: «Где же тот человек, ко-
торый понравится Вале?» А знаешь, такой человек нашел-
ся. Его зовут Сергей. На шагающем работает. Правда, Ва-
ля мне о нем ничего не говорит, хоть мы и близкие по-
други...»
140
В каждом письме — свои новости, свой взгляд на жизнь
и события. Но однажды из города Р*** ушло одиннадцать
почти одинаковых писем.
Это было уже в мае. Алексей Дементьев ездил в коман-
дировку в область. Валя дала ему список книг, тех книг,
которые Полина Трофимовна так и не прислала.
Алексей вернулся без покупки.
— В пяти магазинах был — нету. Говорю продавцам:
«Плохо работаете, служащие прилавка. Спрос не изучае-
те». А они в ответ: «Очень даже хорошо изучаем. Тут кру-
гом одни стройки, а на стройках одни заочники. И еще но-
вые приезжают...»
Список книг Алексей отдал своей жене Ане. Аня поло-
жила его в общежитии на стол, под стекло. Жила она те-
перь отдельно от бригады: молодоженам дали комнату в
другом доме. Но Аня почти каждый вечер забегала к по-
другам.
— Вот,— сказала она Вале,— этот список. Может, еще
кому его дашь. А Алексей на всякий случай снял для себя
копию.
Валя расстроилась, что в этот год учиться не пришлось.
Хотела начать готовиться к следующему — неудача.
— Все-таки думала, что мать пришлет,—огорченно
сказала она.— Знала бы, купила новые перед отъездом.
Может быть, именно эти слова и дали толчок всему то-
му, что произошло потом?
В одиннадцати головах возникла одна и та же мысль:
«Напишу своей маме, пусть купит». Эта мысль была про-
стой и счастливой: каждая из девушек, ничего не говоря
подругам, хотела сделать сюрприз. И вот из города Р***
ушло одиннадцать одинаковых писем: «Мама, достань сле-
дующие книги, вот список...»
Мамы ходили по книжным магазинам. И случилось так,
что в один и тот же день Полине Трофимовне повстреча-
лись на улице мамы Ани-большой, Ани-маленькой и Свет-
ланы-Таисии. И все с книгами.
— Дочка, видно, в институт собирается,— сообщила
мама Ани-большой.— Вот накупила учебников для нее...
Примерно то же Полина Трофимовна уже слышала и
от других.
— А хорошо наши девочки там устроились, правда? —•
141
продолжала Анина мама.— Моя в каждом письме все про
город пишет, про стройку. И про вашу дочь.
О чем думала в эти минуты Полина Трофимовна?
О том, что она несправедлива? Что ошиблась в своих пред-
видениях и зря упорствует? Надо бы сделать шаг назад.
Впрочем, об этом шаге она помышляла не раз. И, по-
жалуй, ждала удобного случая.
Нет, дочь, конечно, причинила ей обиду, не посчита-
лась с ней. Но это было уже не вчера, какое-то время ми-
нуло.
Или думала Полина Трофимовна так: «Ты смотри, все
девчонки учиться пошли, а моя отстанет, будет не первой,
а последней. И я тому виной...»?
Может быть. Это на Полину Трофимовну очень по-
хоже...
А мама Ани-болыпой продолжала:
— Если бы не наша большая семья, сама бы поехала
туда...
Полина Трофимовна с усмешкой спросила;
— Это что, вы мне совет даете? — Выдержала малень-
кую паузу и добавила: — Лишнее. Не нужно. Я уже ре-
шила. Распродам кое-что — и к дочери.
Когда это она решила? Раньше? Сейчас?
В городе Р*** я был уже летом. К тому времени про-
шел почти год, как двенадцать девчат явились с чемодана-
ми в горком комсомола и выложили на стол свои путевки.
Теперь они были уже не новички. Новичком была По-
лина Трофимовна.
Бригада переехала в новый дом. Мать и дочь Ткаченко
поселили в небольшой комнате. Первые дни ушли на то,
чтобы обставить ее, обжить, создать уют. А потом Полина
Трофимовна заскучала:
— Ну, а что я дальше буду делать? Тут ведь, дочка,
не держат безработных. Если бы ты замуж вышла... Я бы
сидела и ребенка качала, внука.
— Подожди, мама, насчет замужества, не торопись.
Ждать, как чувствовала Полина Трофимовна, остава-
лось недолго.
К каждому приходу Сергея Валя готовилась старатель-
но: убирала комнату, потом долго сидела у зеркала.
142
— Волнуешься? — спрашивала Полина Трофимовна»
Валя отвечала равнодушно.
— Подумаешь, придет — и все...
«Подумаешь»?.. Разве поверит Полина Трофимовна это-
му деланно равнодушному тону? Эх, скрытность!
Но прежде чем качать «своего» ребенка, Полине Тро-
фимовне суждено было взять на руки того, который ро-
дился у Ани-маленькой и Алексея.
Раз уж здесь названо имя Дементьева, то к месту бу-
дет сказать и о нем самом. Из бригады Ткаченко Алексея
перевели на другую работу: он стал помощником машини-
ста. Дело это ему было знакомо раньше.
Отпуская Алексея из бригады, девушки сказали Ане-
маленькой:
— Бери его, Анька, одна, на полные поруки! У тебя
это получается.
А как кончилась история с книгами? Пожалуй, доволь-
но неожиданно.
...В Р*** пришло одиннадцать посылок с учебниками.
Одиннадцать сюрпризов!
Когда в комнату Вали приносили очередную пачку
книг, поднимался смех.
— Теперь я могу открыть целую библиотеку,— сказа-
ла Валя.— А что касается меня, то эти учебники мне уже
не нужны. Мои вместе с мамой приехали...
А другие пригодились всем остальным: одиннадцать
казачек... подали заявления на заочное отделение институ-
та. Здесь, в городе Р***, открылся его филиал.
Кто написал заявление первым, не знаю. А может,
опять счастливая мысль осенила одиннадцать голов одно'
временно? Но пример, во всяком случае, был Валин.
«Неохваченным» остался только Алексей. Советовали
ему поступить на курсы механиков — отказался, решил по-
дождать.
— Ладно,— сказала Аня-болыпая,— дадим ему год на
раздумье.
А Светлана-Таисия отреагировала по-своему, частуш-
кой:
Алексей — машинист!
Почетное звание.
Какой ты к черту машинист
Без образования?
143
О многом здесь не рассказано. Да и не расскажешь обо
всем. А потом время идет, и каждый день приносит ново-
сти, большие и маленькие.
Большие: «Сдана вторая очередь рудника», «Пущена
электростанция», «Закончен еще один квартал города».
И маленькие: кто-то полюбил, у кого-то ребенок родился,
кто-то инженером стал, у кого-то удача, а у кого-то и на-
оборот.
О таком иногда говорят: «Житейские мелочи». А какие
они мелочи, раз от них зависят многие действия и поступ-
ки человека!
Если маленькие новости хорошие, то и большие будут
добрыми...
Пробыв очень недолго в городе Р***, я стал его пат-
риотом. Всякий раз, раскрывая газеты и встречая сообще-
ния из него, я радуюсь его удивительным успехам.
И перед моими глазами встают двенадцать девчат —
обыкновенных девчат, рядовых граждан молодого, нового
города.
К город Кашкин пришло радостное известие.
Город Кашкин ликовал.
Тысячеустая молва вслед за диктором местного ра-
дио повторяла:
— У нас будет троллейбус!
Троллейбус — это прогресс. Кроме того, это вообще
очень интеллигентный вид транспорта: не дребезжит, но
громыхает, ходит бесшумно, пассажирам создан уют.
Город, в котором есть троллейбус, преображается, при-
обретает современный вид.
Линию троллейбуса обычно прокладывают по централь-
ной магистрали, которая чаще всего называется Москов-
ской. А на окраинах по переулочкам-закоулочкам все еще
тренькает трамвай. Там его царство.
Итак, в Кашкине радовались троллейбусу.
Бурной радости не разделял только один человек — ди-
ЛУЧШИЕ ИЗ ЛУЧШИХ
ректор трамвайтреста Силуянов. Силуянов не хотел те-
рять монополию, конкурентов он не любил никогда. И вот
конкурент родился — трест «Троллейбус». Правда, он был
очень слабенький, и ему надо было помогать. А помогать
Силуянов никогда не был расположен. Старый, тертый хо-
зяйственник, он исповедовал суровую административную
истину: хватай, что можешь, держи, что взял.
Но убеждения убеждениями, а приказ есть приказ.
И приказ гласил: обязать тов. Силуянова откомандировать
в распоряжение треста «Троллейбус» группу опытных ва-
гоновожатых, электриков и т. д.
Силуянов пригласил к себе завкадрами Шаманского.
— Насчет «Троллейбуса» знаешь? — спросил он.
— Знаю,— ответил Шаманский.
— Как расцениваешь?
— Я, сами знаете, всегда «за».
— Вот это правильно. Мы всему должны давать прин-
ципиальную оценку. И, так сказать, поддержать новое.
— А как же насчет откомандировать?
145
— Конечно, откомандируем. И конечно, лучших. Ну
вот Серикова, например.
Шаманский почесал в затылке и блудливо улыбнулся.
— Чего улыбаешься?
— Да так,— уклончиво ответил завкадрами.— Сериков
за воротник заложить любит... В этом смысле он лучший.
— Значит, ты со мной согласен,— продолжил Силуя-
нов.— Вот я и говорю: лучший. Потом запиши Беликова.
Думаю, тоже не возражаешь?
— Нет, он в смысле опозданий...
— Да, да, лучший,— прервал Силуянов.— Дальше вот
еще Желтиков. Мастер крепкой руки.
— Очень крепкой,— поддержал завкадрами.— Одному
так звезданул — думали, перелом кости будет. Его бы в
секцию бокса. Боксер был бы лучший.
— Конечно, лучший. Там, наверно, создадут такую сек-
цию. Записал Желтикова? Теперь еще один: Рыжиков.
Аварий у него нет.
— Да, за последние два дня не замечалось.
— Вот и я говорю: не замечалось. Значит, и Рыжико-
ва пошлем. Красикову в список добавь.
Шаманский отложил карандаш в сторону, изображая
недоумение.
— А Красикову зачем? Она же действительно лучшая.
План выполняет, правила движения не нарушает.
Силуянов усмехнулся:
— А правила поведения? Ты где-нибудь еще такую
склочницу встречал? Мне каждый день ее письма из рай-
комов-обкомов пересылают. Люди ревут от нее. Ей-богу,
худшего человека я не видал, поэтому я согласен с тобой,
что она лучшая.
Директор треста и завкадрами работали быстро, легко.
Словом, приказ они выполнили играючи. И дома Силуянов
радостно доложил супруге:
— Ну, наконец я избавился от рсех мерзавцев! Пусть-
ка с ними этот Филипчук из «Троллейбуса» поработает.
Пусть знамя в соревновании завоюет!
До знамени Филипчуку было действительно далеко. Но-
вый вид транспорта в городе Кашкине вел себя несколько
странно. Троллейбусы почему-то отклонялись от маршру-
та и неожиданно сворачивали на те улицы, где никаких
146
проводов не висело. Иногда они подолгу задерживались у
«Гастронома», а дальше ехали вообще без остановок, пре-
небрегая даже красным светом. А одна из машин пыталась
выйти в рейс на трех колесах...
Городская газета подвергла трест сокрушительной кри-
тике, напечатав корреспонденцию под недвусмысленным
названием «Кто завалил троллейбус?». В корреспонденции
говорилось, что Сериков пьет, Беликов опаздывает на ра-
боту, Желтиков хулиганит, Рыжиков сшибает столбы, а
Красикова развела между ними склоку...
В общем, положение в тресте «Троллейбус» было не-
здоровым.
В ответственных кругах поговаривали, что Филипчука
снимут. И зто произошло.
Однажды Силуянов вернулся домой таким, что жепа
его просто не узнала. Она не увидела обычной, очень само-
довольной улыбки супруга. Улыбки не было, больше то-
го — на муже не было лица. Ничего не было. Был какой-то
блин.
— Что с тобой? — спросила она.
— Ничего, —ответил блин,— На мое место назначили
Филипчука.
— А тебя куда же послали?
— Меня? В «Троллейбус»... Как лучшего. Сказали:
«Расхлебывай».
На белой двери кабинета висела стеклянная табличка:
1 «Принимает зубной врач Шурикова».
Учитель местной школы Якунин смотрел на эту таб-
личку уже сорок минут. Он пришел в поликлинику тог-
да, когда ему был назначен прием: ровно в 9.00. ,
И в 9.00 он попал бы к врачу, если бы перед самым его
носом в кабинет не прошмыгнула нагловатая златокудрая
девица.
— У меня талончика нет,— сказала она Якунину,— но
мне только на секунду — десну прижечь.
И вот уже сорок минут «прижигает»!
Талончик златокудрой девице был не нужен: она, как
заключил Якунин, оказалась приятельницей Шуриковой.
Через неприкрытую дверь до него доносилась их непри-
нужденная болтовня.
Беседа врача с пациенткой охватывала самый широкий
СОРОК МИНУТ
круг вопросов: где купить нейлоновые бигуди, на ком же-
нился знаменитый киноартист, что подарить золовке на
день рождения, какой пылесос наиболее надежен и долго-
вечен.
Якунин нервничал. И не потому, что был нетерпеливым
человеком: на 10 часов у него была условлена встреча с
одним из родителей.
На встречу он, конечно, опоздал. На сорок минут.
Все это время родитель скучал в учительской и мыс-
ленно ругал педагога:
«Ах этот Якунин! А еще детей учит точности».
Родитель работал управляющим домами. В 11.00 у не-
го прием.
В одиннадцать в домоуправление пришел жилец — бух-
галтер одного завода: ему крайне срочно потребовалась
справка.
Бухгалтер ждал сорок минут. Досадливо качал головой
и бормотал про себя:
— Ах этот управдом! Час приемный» а его нет...
148
В то же время в бухгалтерии завода томился заведую-
щий складом:
— И где этот бухгалтер? Сам ведь сказал, когда прий-
ти накладные подписать. И вот уже сорок минут...
В свою очередь заведующего складом вовсю проклинал
шофер «Автотреста»: занарядил машину и не грузит. Со-
рокаминутный простой.
Часы и минуты у шофера были расписаны, и согласно
путевому листу он должен был уже выполнять следующее
задание — перевезти груз для ателье мод № 13.
...Окончив работу в поликлинике, зубной врач Шури-
кова приехала в ателье № 13. Но закройщицы Никитиной,
которая назначила примерку пальто, на месте не оказа-
лось. Шурикова ждала сорок минут и наконец подняла
скандал:
— Скажите, администратор, где же Никитина? Сколь-
ко можно сидеть тут у вас?
— Я же вам сказала: она уехала за товаром, но задер-
жалась из-за машины. Машина опоздала, понимаете? Ру-
гайте «Автотрест».
— Машина меня не интересует! — отрезала Шурико-
ва.— Я пришла, когда назначили. А у вас тут непорядок
и разболтанность! Дайте жалобную книгу!
Иван Сергеевич Хоботов вызвал к себе в кабинет за-
1 ведующего отделом строительства Акишина, для
приличия справился о здоровье, спросил, как идут дела, а
потом сказал:
— Вот что, Акишин, наш райкомбинат просит разре-
шения построить кирпичную трубу. Как вы думаете?
— Труба, она всегда...— неопределенно ответил Аки-
шин.
— Ха-ха! Что всегда? — рассмеялся Хоботов.— Ты хо-
чешь сказать — дымит, да? Но кроме этого она имеет еще
кое-какое значение. Товарищи из райкомбината говорят,
что это необходимо для расширения производства и для
удовлетворения постоянно растущих...
Акишин оживился и продолжил:
— ...потребностей населения.
— Вот именно!
ПОСОВЕТОВАЛИСЬ
— Значит, у вас такое мнение?
— Да, да. Подработайте это дело, посоветуйтесь, раз-
решать или не разрешать. Вопрос ясный. И документики
подготовьте. Распоряжение и так далее.
Едва покинув кабинет Хоботова, Акишин пригласил к
себе заведующего подотделом Унзеренко.
— Вот так, понимаешь. Вопрос о трубе. Посоветуйтесь
с нижестоящими. И подготовьте бумажку.
— А наверху какое мнение? — полюбопытствовал Ун-
зеренко.
Акишин усмехнулся:
— Ну как вы думаете? Для развития производства и
так далее...
— Понятно, понятно, — сказал Унзеренко. Он отлично
знал, что Акишин своими словами не говорит...
Знал это и заведующий подподотделом Помидорис, ког-
да его позвал к себе заведующий подотделом Унзе-<
ренко.
— Посоветоваться с вами хочу. Насчет трубы...
150
— В каком смысле?
— Да в том, что ее, наверно, надо строить. Есть такое
мнение...
Самой нижней инстанцией был заведующий подподпод-
отделом Капелькин.
Капелькин, с которым уже никто не советовался, дол-
жен был составить проект распоряжения и пустить его
вверх по всем ступенькам.
Так родилось распоряжение «Строить!».
Завизировав его, Капелькин отнес документ Помидо-
рису.
Помидорис прочитал бумагу и серьезно сказал:
— Ага, значит, снизу поддерживают? — и расписался.
Потом на распоряжении появились подписи Унзеренко
и Акишина.
Но когда дело дошло до Хоботова, то он задумался.
— А стоит ли строить, Акишин? А? Вы продумали?
— Продумали... вообще...— нетвердым голосом ответил
Акишин.
— А вы не полагаете, что это испортит пейзаж города?
— Полагаем,— на всякий случай сказал Акишин.
— Не кажется ли вам, что задымленность большая бу-
дет?
— Кажется! Кажется! — уловив ход мыслей Хоботова,
воскликнул Акишин.
— Тогда так: посоветуйтесь еще с нижестоящими и
подготовьте документик...
Акишин советовался с Унзеренко, Унзеренко — с По-
мидорисом, бумажка вернулась в первую инстанцию —
к Капелькйну.
А Капелькйну уже сообщили, что сказал «сам»: «Пей-
заж... задымленность...» Решение ясное; «В строительстве
отказать».
И снова проект распоряжения пополз вверх, обрастая
визами.
И снова Хоботов его не подписал.
— Значит, отказать, говоришь, Акишин?
— Отказать, Иван Сергеевич.
— А все-таки для удовлетворения растущих...
151
— Так-то это так, но мы тут посоветовались.
— С кем же вы советовались?
— Яс Унзеренко, Унзеренко с Помидорисом, Помидо-
рис с Капелькипым...
— Ага, значит, Капелькин готовил этот документ? —
строго спросил Хоботов, постучав пальцами по столу.—
А не кажется ли вам, товарищ Акишин, что этого Капель-
кина надо уволить и взять на его место более крепкого то-
варища?
— Кажется! — с готовностью ответил Акишин.
— Ну. вы посоветуйтесь с нижестоящими...
Н а экране — телефонный аппарат. Литеры на диске об-
11 разуют слово: «ТЕЛЕФОН»,
...Крупным планом — дверь, снятая изнутри квартиры.
Звонок. К двери подходит Костиков — мужчина средних
лет. Довольный, сияющий. Открывает. Входит его жена
Анфиса Петровна, нагруженная покупками.
— Фиса, у нас новость! — радостно восклицает Кости-
ков и тянет супругу в комнату.— Скажи, что изменилось в
комнате, пока ты ходила в магазин?
Анфиса Петровна оглядывает комнату и видит на тум-
бочке телефон.
— Телефон! —• восхищенно говорит она.-— Ох, сколько
же мы его ждали!
Анфиса Петровна кладет покупки на стол, снимает
пальто и входит в прихожую.
Раздается телефонный звонок. Костиков снимает труб-
ку. Отвечает:
Я ВАС СЛУШАЮ!
Кинорассказ
— Нет, вы ошиблись. Это не диспетчерская такси.
Снова звонок.
— Нет, не такси. Частная квартира.
Раздается еще несколько звонков подряд. Костиков по-
очередно отвечает заказчикам. Сначала он пытается шу-
тить, но потом в голосе его появляется раздражение.
— Такси? Какое такси? А автобус вам не нужен?
— Такси нет. Могу прислать самосвал.
— А шагающий экскаватор не хотите?
Снова звонок. Костиков спрашивает:
— Какой вы номер набираете? 70-80? Но это же част-
ная...
Вошедшая Анфиса Петровна отталкивает Костикова,
берет трубку, набирает.
— Справочная? Скажите, 70-80 — это номер вызова
такси?.. Что? С сегодняшнего дня другой? А был этот?
Этот?!
Анфиса Петровна, помрачневшая, кладет трубку.
153
Комната Костиковых. Часы. Стрелки показывают два
часа ночи. Костиков и Анфиса Петровна спят.
Звонок. Костиковы вздрагивают и поворачиваются с ле-
вого бока на правый.
Звонок. Поворачиваются с правого на левый.
Звонок. Поворачиваются с левого па правый.
Звонок. Костиков встает, берет трубку.
— Что? Какого черта я сплю? Странно... У вас жена
рожает? У меня тоже.
— Витя, накрой телефон петухом от чайника,— упав-
шим голосом говорит Фиса.
Костиков шлепает по комнате, снимает с чайника пе-
туха, накрывает им телефон. Отходит, но звонки все равно
слышны. Тогда он снимает с телефона петуха, берет одея-
ло и завертывает в него трепыхающийся телефон.
Звонки все равно слышны, тем более что нервы у Ко-
стиковых уже разыгрались. Тогда Костиков начинает за-
брасывать телефон подушками, потом взгляд его останав-
ливается на петухе. Он решительно надевает его на голову
и неуклюже — так как ничего не видит — ложится рядом
с супругой.
Приемная. Секретарша. Массивная дверь, на двери таб-
личка: «Начальник телефонного узла Жежеренко Н. Г.»,
На стуле сидит печальный Костиков, лицо зеленое, под
глазами мешки — следы изнурительной ночи.
В приемной — мертвая, томящая тишина. Только ти-
кают часы.
Костиков нетерпеливо дергается, потом говорит секре-
тарше:
— Послушайте, я жду уже целый час! Когда же...
Секретарша перебивает:
— Товарищ Жежеренко просил но беспокоить — за-
кят.— И снисходительно-успокоительно, нараспев добавля-
ет: — А вы почитайте газетку...
— Но ведь сейчас время приемное! — недоуменно и с
возмущением говорит Костиков.
— ...или «Огонек»...—продолжает секретарша, но об-
ращая внимания на доводы посетителя.
— Но я не могу...
154
— ...или «Советскую женщину»...
На лице Костикова раздраженно-ироническая усмешка.
Он спрашивает, повысив голос:
— А «Крокодила» в этом доме нет?
— Вы, кажется, угрожаете...— многозначительно заме-
чает секретарша.
В эту минуту Костиков срывается со стула и устрем-
ляется в кабинет. Выбежавшая из-за стола секретарша за-
держать его не успевает,
Монументальный кабинет. За столом сидит столь же
монументальный начальник. Не обращая внимания па во-
шедшего, он продолжает говорить по телефону:
— Ну, привет, привет! А теперь дай-ка мне Тарантасо-
ва... Тарантасов? Так как, старик, насчет рыбалки? На Вар-
варином озере карасей, говорят, тьма. На голый крючок
берут. Ха-ха... И щука, и ерш, и плотвичка... На мормыш-
ку... Да-да... Конечно. Без этого нельзя. Три бутылочки,
меньше не уложишься. Ну, бывай.
Жежеренко, улыбаясь, кладет трубку и видит Костико-
ва. Лицо его становится каменно безразличным, непрони-
цаемым.
— Товарищ Жежеренко, произошла нелепица...
— Н-да? — бесстрастно произносит Жежеренко,— Ни-
чем не могу...
— Послушайте, так дальше жить невозможно. Я не
сплю, жена заболела...— жалуется Костиков.
— Так мы же не поликлиника,— прерывает Жеже-
ренко.
— Мой дом...
— Мы не жилищный отдел.
— Понимаете, это вроде как хулиганство.
— Хулиганством занимается милиция.
— Мне дали номер вызова такси. Совсем не тот, что
обещали. Я прошу переменить.
— Напишите заявленьице. Разберем. В общем поряд-
ке,— неторопливо, с паузами, отвечает Жежеренко.
Костиков хватает со стола листок бумаги, карандаш и
пишет.
— Не карандашом, а чернилами,— говорит Жежеренко.
Костиков берет другой листок, снова пишет и отдает
начальнику, но тот возвращает:
155
— В двух экземплярах...
— Почему?
— Так принято.
Костиков снова пишет и отдает.
— Не мне, секретарю отдайте,— говорит Жежеренко.—
И ждите.
— Но поверьте, так же невозможно! — жестикулируя,
восклицает Костиков.
Жежеренко чуть поднимает голос:
— А что вы мне тут истерику устраиваете?!
В кресле, откинувшись, сидит Анфиса Петровна. Голо-
ва обмотана полотенцем. Рядом стоит Костиков. Звонит
телефон.
— Витя, я так больше не могу. Сегодня ровно неделя,
как начался этот сумасшедший дом.
— Но что делать? Жежеренко еще не рассмотрел.
— Дальше я не выдержу! — восклицает Фиса.— Васко
да Гама умер от карбункулов, Александр Македонский —
от малярии, а я умру от телефона!
— Нет, нет, пусть умрет он! — с трагической интона-
цией в голосе отвечает Костиков.
Квартира Жежеренко. Он и его жена. Пьют чай. Звонит
телефон. Жежеренко берет трубку.
— Нет, это не такси.
Снова звонок.
— Какое такси? — возмущается он.— Это частная
квартира. Да, мой номер 55-25...
Опять звонок.
— 55-25. Но это не такси! — кричит Жежеренко и ки-
дает трубку.
Квартира Костиковых. Костиков сидит у телефона. От-
крывает портсигар, достает сигарету, хочет закурить, но
в это время раздается звонок телефона. Костиков отклады-
вает сигарету, снимает трубку и любезно отвечает:
— Вам такси? Позвоните 55-25.
156
Костиков кладет трубку, берет в зубы сигарету, спич-
ки, но прикурить не успевает: снова звонит телефон. Ко-
стиков отвечает:
— Будьте добры, 55-25. Там много машин, и все с ша-
шечками.
Опять пытается закурить Костиков, и опять не полу-
чается: звонок за звонком. Костиков вынимает изо рта си-
гарету и говорит:
— Наберите 55-25... Что? — Костиков улыбается,—
Это говорит Жежеренко?
У телефона Жежеренко.
— Гражданин Костиков, перестанье давать всем мой
номер, иначе я выключу ваш телефон.
У телефона Костиков. Он говорит спокойно, уверенно:
— Нет, не выключите. В газету напишу, как мы с ва-
ми совместно страдали. Вот смеху будет!
Поняв, что с «позиции силы» ничего не добьешься, Же-
жеренко меняет тон:
— Товарищ Костиков, я вас прошу... Извините, как вас
по имени-отчеству?
— Виктор Петрович.
— Так вот, Виктор Петрович, мы, конечно, виноваты:
не разобрались быстро. Но я обещаю. Тут один номер осво-
бождается: парикмахерская переезжает...
— Что-о-о?! — угрожающе говорит Костиков и бросает
трубку.
Снова звонок. Костиков берет трубку.
— Такси? Звоните по номеру 55-25.
Ночь. Квартира Жежеренко. Супруги спят. Звонит те-
лефон. Жежеренко поднимается, снимает трубку. Из труб-
ки слышится:
— Какого черта спите? Дежурить не умеете!
Жена Жежеренко откидывает одеяло.
— Коля, дай мне пирамидон.
— Сейчас,— говорит Жежеренко.— Я бы и сам чего-
нибудь выпил...
Звонок. На столике у кровати появляется пирамидон.
Звонок. На столике появляются ландышевые капли.
Звонок. На столике появляется люминал.
157
Звонок. На столике появляется четвертинка водки.
Звонок. Стеклянная трубочка из-под пирамидона пуста,
пузырек из-под ландышевых капель пуст, от люминала —
одна обертка, четвертинка пуста.
Приемная. На двери кабинета табличка: «Главный ин-
женер Костиков В. П.» За столом сидит секретарь-маши-
нистка. Напротив нее — сумрачный Жежеренко с помя-
тым лицом.
Мертвая тишина, слышно только, как тикают часы. Же-
жеренко нетерпеливо ворочается, потом спрашивает воз-
мущенно:
—- Сколько же можно ждать?!
— Я доложила о вас. Товарищ Костиков сказал, что он
занят,— отвечает машинистка и успокоительно добавля-
ет: — А вы газетку почитайте...
— Но я не могу...
— ...или «Огонек»...
— Нет у меня для этого времени!
— ...или «Крокодил».
— Нет, знаете, с меня хватит! — раздраженно отвеча-
ет Жежеренко. В этот момент он встает и бросается в ка-
бинет. Выбежавшая из-за стола секретарша не успевает
его задержать.
Кабинет Костикова. Вбегает Жежеренко. Костиков де-
лает вид, что не замечает его, берет трубку и набирает
номер.
...Звонит телефон в квартире Костиковых. Анфиса Пет-
ровна снимает трубку.
— Такси? 55-25.
— Фиса? Это я. Так, значит, на рыбалку в субботу
едем...— говорит Костиков и мечтательно продолжает: —
Говорят, на Варварином озере меченосцы клюют со страш-
ной силой...
На лице Анфисы Петровны удивление, переходящее в
испуг.
— Витя, ты никогда в жизни не удил рыбу и сейчас
говоришь какой-то бред. На тебе явно сказалось нервное
напряжение...
Костиков продолжает увлеченно:
158
— Вуалехвостки идут прямо на голый крючок. Еще
вобла... Эту на лимонную корочку берут... Да, да! Пару
бутылочек захватим, мормышку...
Фиса говорит, всхлипывая:
— Витя, покажись врачу, возьми бюллетень и немед-
ленно — домой.
Костиков кладет трубку и сухо спрашивает Жежеренко:
— Чем могу служить?
У Жежеренко глаза навыкате от злости.
— Товарищ Костиков, сколько это может продолжать-
ся?! Это же тиранство. Я не сплю, жена заболела.
— Так мы же не поликлиника,— спокойно, бесстраст-
но отвечает Костиков.
— Мой дом...
— Мы не жилищный отдел.
— Понимаете, это вроде как хулиганство.
— Хулиганством занимается милиция.
— Я прошу вас не давать больше моего номера. Я бы
выключил свой телефон, но я ответственное, руководящее
лицо, и мне могут звонить по особо важным делам... Так
что я прошу...
— Напишите заявленьице. Разберем.
— Куда? На чье имя?
— На мое имя,— говорит Костиков, с достоинством
указывая на себя.
— Как? Какое заявление?
— Такое: что вы просите меня не давать вашего номе-
ра заказчикам такси и обязуетесь завтра же переменить
мой номер...
— Но я не могу...
Костиков говорит спокойно:
— Извините, я занят. Вынужден прервать нашу беседу.
Жежеренко машет руками:
— Нет, нет, нет!
Он хватает со стола листок бумаги, карандаш и пишет.
— Не карандашом, а чернилами,— брезгливо замечает
Костиков.
Жежеренко нервно рвет листок, берет другой, пишет,
подает Костикову, но тот возвращает:
150
— В двух экземплярах.
— Это что еще такое? — возмущается Жежеренко.
— Такой порядок.
Жежеренко пишет и отдает оба экземпляра Костикову.
Костиков говорит:
— Отдайте не мне, а секретарю. И ждите.
— Издеваетесь? Да?! — кричит Жежеренко.— Глуми-
тесь?!
Костиков смотрит на него презрительно-иронически,
говорит:
— А что вы мне тут истерику устраиваете?
Дрожа от гнева, Жежеренко выходит.
Квартира Костиковых. Утро. Костиков бреется. Звонит
телефон. Костиков берет трубку.
— Такси? 55-25,— говорит он.— Ах, вам не такси?..
С телефонного узла? Какой теперь мой номер?.. 33-44?
Спасибо. Это не бывшая парикмахерская случайно?.. Нет?..
У кого, говорите, был этот номер?.. У Тарантасова?
Костиков кладет трубку и кричит:
— Фиса! Фиса!
С кухни прибегает Анфиса Петровна в фартуке.
— У нас новость! Скажи, что появилось в нашей ком-
нате?
Фиса недоуменно осматривает комнату. Костиков отве-
чает сам на свой вопрос:
— Тишина! — И добавляет: — Теперь спи спокойно,
товарищ Жежеренко.
Арсений Полтинников хотел стать литератором.
**Но литератором Арсений Полтинников стать не
мог.
Ни сейчас. Ни позже, в будущем.
Создатель не вложил в его душу ту искру, из которой
можно воздуть огонь литературного творчества.
Но Полтинников был дерзок. Он был настойчив. Оп
искренне верил в пословицу: «Терпение и труд все пере-
трут».
В результате труда и терпения возник роман. Он назы-
вался «На Волге широкой».
Роман нигде не был напечатан. Но именно благодаря
ему Полтинников прославился...
И не в плохом смысле, а в хорошем.
Случай редкий. Но он, как говорят, имел место. Это
историческая правда.
яяшшшшшяшшяшяшшшшшшяшяшшвшшшшишшяшшшяяшяшяк?
БОКОМ, БОКО М...
...Главным героем произведения была токарь судоре-
монтного завода Маша Петрова. Маша любила мастера
Иванова. А Иванов любил фрезеровщицу Сидорову. А Ма-
шу Петрову любил технолог Александров.
Иванов, как оказалось, был женатым и любил... вы-
пить. Александров в браке не состоял, но допускал брак
производственный. Сидорова никого не любила и работала
хорошо.
Маша сумела пленить сердце Иванова. Он бросил пить
и ушел от жены. Разочарованный Александров с горя за-
пил и сделал предложение Сидоровой. Вскоре они вступи-
ли в брак. После этого события Александров стал выпу-
скать только качественную продукцию, а Сидорова нача-
ла работать плохо, опустилась и погрязла в быту.
К Маше Иванов не пришел, хотя и от жены ушел.
И Маша стала «крутить» с Александровым, к которому
прежде была равнодушна...
Вот так примерно развертывался сюжет романа Ар-
сения Полтинникова. Так складывались судьбы героев.
6 Б. Егоров 161
Но еще драматичнее была судьба самого романа: его
нигде не хотели печатать.
Автора упрекали в схематичности сюжета и банально-
сти ситуаций. Порою даже спорили с ним о написании
отдельных слов. При этом ссылались на Даля и Ушакова.
Свой роман «На Волге широкой» Полтинников забро-
сил. Но зачастил на различные литературные собрания.
Здесь он как-то возмужал, почувствовал в себе силу.
Говорить на собраниях было не так уж трудно. Можно бы-
ло говорить и «совсем не то». Последнее даже лучше: все
выступавшие после Полтинникова критиковали его, и имя
этого оратора не сходило с уст.
Полтинников стал известен. Видимо, поэтому одно из-
дательство предложило ему быть консультантом-рецен-
зентом.
Но консультироваться у него никто не хотел. Полтин-
ников это чувствовал и огорчался.
А потом перешел к действиям. И однажды в издатель-
ство поступил роман... «На Волге широкой». Теперь, прав-
да, он назывался иначе: «На стрелке далекой»; и фами-
лия автора была другая — А. Рубанков.
Читатель может подумать, что Полтинников взял псев-
доним. Нет, А. Рубанков являлся совершенно другим ли-
цом — дядей Арсения Полтинникова, неожиданно «взяв-
шимся» за перо.
Консультант-рецензент яростно набросился на незре-
лую рукопись. Ругать он умел.
«Для примера разберем образ Маши Петровой. Разве
встречаются такие злодейки в наши дни? Разбила одну
семью, хочет разбить вторую. Единственное положитель-
ное, чего она добилась,—это то, что Иванов бросил пить.
Но если вы хотели писать антиалкогольный роман, то это
уже должно было найти отражение в завязке. Что такое
завязка читайте в статьях С. Антонова...»
Своим разрушительным трудом Арсений Полтинников
остался очень доволен. В нем проснулся дар полемиста и
наставника. Немаловажное значение имело и то, что труд
был оплачен.
Эксперимент стоил того, чтобы его повторить. И вскоре
в издательство пришел роман Б. Фуганкова «Гудками ко-
го-то зовет пароход...». О том, что Б. Фуганков был трою-
162
родным братом Арсения Полтинникова, знал, разумеется,
только сам Полтинников.
Консультант-рецензент рукопись отверг, разобрав для
примера образ Александрова: «Он полупился у вас мало-
убедительным. Сначала этот человек был бракоделом, по-
том стал выпускать продукцию хорошего качества и... из-
менять жене. Два последних явления несовместимы. Где
же логика? А ведь тут кульминационный пункт всего по-
вествования. Что такое кульминационный пункт, читайте
в статьях С. Антонова...»
Самобичевание продолжалось. И через некоторое время
Арсений Полтинников подверг уничтожающему разбору,
действуя по принципу «я тебя породил, я и убью», роман
«Вчера говорила — навек полюбила...» В. Шерхебеля, му-
яса сестры. На этот раз огонь был направлен против Сидо-
ровой, которая непонятна до самой развязки. Попутно кон-
сультант дал ценный совет, где читать о развязке.
Свое произведение Арсений Полтинников помнил наи-
зусть и громил со знанием дела. В издательстве о нем го-
ворили как о человеке очень требовательном:
— Ох и строг у нас этот Арсений! Халтуры не пропу-
стит. Ему попадись!..
А когда к Полтинникову забегали коллеги, он подни-
мал глаза от рукописи и тоном уставшего борца говорил:
— Да вот опять читаю! Пишут тут всякое, черт возь-
ми, а ты разбирайся...
Однажды случилось непредвиденное: Полтинников
вдруг забодел. Проснулся и почувствовал, что встать не
может. А рукопись он накануне отправил в издательство,
снова переменив папку, название, автора и обратный
адрес.
Остановить ничего было нельзя. И роман попал к дру-
гому консультанту. Тот прочитал и высказался... положи-
тельно.
— Правда, тут есть разные недоработки,—добавил он
в разговоре с директором издательства.—Автору нужен
взыскательный редактор. Предлагаю Арсения Полтинни-
кова...
— Полтинникова? — переспросил директор.— А это
идея! У него рука твердая. Он вытащит!
Когда Полтинников после болезни вернулся в издатель-
6*
163
ство, то попросил дать ему прочитать рукопись. А «прочи-
тав», неумолимо отклонил. Недрогнувшей, твердой рукой.
— Разве можно давать путевку в жизнь произведе-
ниям слабым, сырым? Нет,— сказал он.— Надо бороться
за качество литературы. В общем — я поговорю с автором...
Слава о взыскательном и принципиальном консультан-
те-рецензенте росла. И вскоре она укрепилась настолько,
что к Полтинникову неожиданно обратился сам создатель
«Таежных зарослей». Маститый писатель просил прочи-
тать его новую рукопись.
Полтинников входил в литературу. Боком, но входил.
Самоваров был на две головы выше окружающих. Как
wb прямом, так и в переносном смысле. Он был очень
высокого роста и занимал должность управляющего тре-
стом.
Дела в тресте шли неважно. И прежде всего по той при-
чине, что Самоваров никому не доверял. Что бы ни тре-
бовалось сделать, какой бы вопрос ни возник — спецовки
ли купить или в мастерских новый вентилятор поставить,—
все мог решить и разрешить только он, Самоваров.
А раз так, то нижестоящие начальники ничего не ре-
шали и не разрешали. И про каждого из них говорили:
«Это что? Пустое место».
Зато как на их фоне выделялся Самоваров!
Приезжает он на стройку, а люди к нему с жалобой:
— Товарищ Самоваров, у нас в общежитии бачка для
кипяченой воды нет.
СКАЗКА О САМОВАРОВЕ
— Безобразие! — звенящим басом говорит Самова<
ров.— Сколько вам нужно? Штук пять хватит?
И обращается к своему помощнику, который на шаг
сзади держится:
— Вернемся в трест — напомните мне. Распоряжусь.
Помощник записывает.
Или еще жалоба:
— Товарищ Самоваров, нам премию не выплатили.
Самоваров смеется:
— А хорошо вы работали?
— Хорошо.
— Добре. Всех премирую!
И опять к своему помощнику повертывается и этак не-
брежно говорит:
— Напомните мне...
А иногда Самоваров возьмет и неожиданно подойдет к
рабочему.
— Что невесел, братец? — спрашивает.
— А чего ж тут веселиться? — отвечает тот.— Стру-
165
мент плохой, все время ломается. Матерьял не вовремя по-
дают. Разве норму тут выполнишь? Сколько прораба ни
просили, ничего не решает.
Самоваров хлопает своего собеседника по плечу:
— Не решает, говоришь? Струмент, говоришь? Ма-
терьял, говоришь? Считай, что решили!
И кидает помощнику:
— Напомните мне.
А дела в тресте тем временем хромали больше и боль-
ше. Прослышал об этом начальник, который выше Само-
варова, и приехал посмотреть, что и как. Ходил, с людьми
говорил, узнал, в чем корень бед, и сказал:
— Товарищ Самоваров, мы издадим приказ о вашем
освобождении... Вы не соответствуете.
И, повернувшись к помощнику, который его сопровож-
дал, добавил:
— Напомните мне.
Я то очень походило на сцену из детективного фильма.
^...Автомобиль марки «Волга», в котором ехали
председатель постройкома Угрюмов и заместитель началь-
ника УРСа Шлепок, остановился на опушке леса.
— Пройдемся,— холодно сказал Угрюмов своему спут-
нику.
Оба вышли из машины, несколько минут молчали, по-
том Угрюмов строго спросил:
— Итак, Шлепок, ты не помнишь?..
— Не помню.
— Подумай лучше... Где это было? Кто это мог сде-
лать? Мы уже объехали четыре магазина...
— Так их еще несколько,— извиняющимся тоном ска-
зал Шлепок.—И на этом берегу, и на том, и в поселке.
Расстояния...
— Расстояния пусть тебя не смущают,— раздраженно-
УГРЮМОВ В БЕСПОКОЙСТВЕ
наставительно заметил Угрюмов.— Поезжай хоть за тыся-
чу километров, а узнай... Сейчас приедем в город, я сойду,
а ты —дальше. Вечером заедешь ко мне и скажешь ре-
зультат...
Результата пришлось ждать долго. Весь вечер Угрю-
мов простоял у окна: смотрел, не покажутся ли на дороге
огни «Волги». Но огней видно не было. За окном лежала
темная, тихая осенняя ночь.
«Волга» вернулась только к десяти.
— Нашел? — нетерпеливо выкрикнул Угрюмов, обра-
щаясь к Шлепку.
Шлепок отрицательно покачал головой.
— И никто ничего не мог подсказать?
— Никто. Ничего.
— Ну, а сам-то ты, черт возьми, так и не можешь
вспомнить, кому поручал...
— Нет. Мало ли дел каждый день. Мотаешься туда-
сюда, а ведь это полгода назад было...
187
— Тогда вот что: я отдаю тебе сто двадцать рублей
новыми, что равно тысяче двумстам старыми, и девай их
куда хочешь...
— А куда я их дену, на какой счет? Нет, денег я при-
нять не могу...
Председатель постройкома Угрюмов переживал тяже-
лые минуты: он не знал, куда внести 120 рублей.
Полгода назад он переехал в новую квартиру. Попросил
Шлепка «организовать что-нибудь из мебели». Замести-
тель начальника УРСа тут же распорядился, и на кварти-
ру Угрюмова доставили 12 стульев.
Кто доставлял, Угрюмов не знает, он не видел, был на
работе. Не помнит этого и Шлепок: то ли с базы брали, то
ли из магазина какого. Он, Шлепок, только «команду по-
дал», исполняли другие. А кто? Может, эти люди сейчас
уже не работают... Во всяком случае, куда приходовать
120 рублей — неизвестно.
Тревоги бы не возникло, если бы Угрюмов не получил
трех анонимных писем одинакового содержания: «Ув. тов.
Угрюмов! Как поживают 12 стульев? Не колют ли в си-
денье, ибо вами за них не уплачено. Ответ просим дать на
профсоюзной отчетно-выборной конференции».
Угрюмов представил себе зал конференции, много на-
роду. Он, Угрюмов, говорит о достижениях коллектива, а
где-то в партере или на балконе сидит автор анонимки и
пишет письмо в президиум...
Ночь Угрюмов не спал. Утром вызвал врача. Врач из-
мерил давление и сказал:
— В общем не очень хорошо, но и страшного ничего
нет. Если хотите, дам больничный лист.
— Дайте,— попросил Угрюмов.— Голова у меня пря-
мо разрывается.
Когда врач ушел, Угрюмов снял с головы компресс, вы-
терся полотенцем, попрыскался одеколоном, причесался и
стал звонить по телефону своему заместителю:
— Вася, я заболел. Доклад будешь делать ты...
Потом Угрюмов снова переживал. Конференция уже
шла. Угрюмов шагал по комнате из угла в угол и уговари-
вал себя: «Ну, если бы кто о стульях сказал или записку
написал, то Вася позвонил бы мне... А может, не хочет рас-
страивать больного? Все может быть...»
168
Вася позвонил после того, как конференция окончи-
лась.
— Хорошо прошла? — спросил Угрюмое.
— Хорошо.
— А это... обо мне нпкто ничего не говорил? Записок
не писали?
— Нет.
«А я, дурак, испугался»,—подумал Угрюмов и с облег-
чением вздохнул.
...Прошло несколько месяцев. В коридоре постройкома
Шлепок встретил работницу УРСа, вернувшуюся из дек-
ретного отпуска.
— Марья Ивановна, не помните ли, откуда мы брали
двенадцать стульев для товарища Угрюмова?
— Двенадцать стульев? — переспросила Марья Ива-
новна.— Как же, помню, помню. Во втором промтоварном,
у Выдрина, который за недостачу сидит.
Игорь Стогов уже второй час сидел в приемной заве-
дующего роно Жмуркина. Газету «Кудеяровская за-
ря» он прочитал от первого столбца, который был посвя-
щен увеличению гусиного поголовья, до последнего, где
горожане уведомлялись о том, что артель «Игрушка-стату-
этка» покупает на вес битые чашки и стаканы. Больше чи-
тать было нечего, другой духовной пищи в приемной не
имелось.
Свернув газету, Игорь поднял глаза. В комнате нахо-
дились те нее люди, что и полтора часа назад.
Старушка в пестром полушалке уже в который раз объ-
ясняла своему соседу, что у нее есть внучек Вовик. Во-
вик — мальчик очень способный: пока пил чай, успел це-
ликом выучить «Буря мглою...». Но он чересчур живой, не-
послушный, и исправить его может только интернат. Вот
по этому делу бабушка и пришла в роно.
СТРАННЫЙ ВИЗИТ
Солидный мужчина с толстенным портфелем на коле-
нях слушал рассказ про Вовика, понимающе кивал, но бы-
ло заметно, что старушкины откровения его мало волнуют.
Кивал он совсем не в тех местах повествования, когда это
было нужно. Мужчина думал о своем.
Две девушки, видимо учительницы, полушепотом спо-
рили между собой. Игорь услышал несколько обрывков
фраз: «...это непедагогично», «...явное искажение методи-
ки», «...недоучтение детской психики». Игорь догадался, что
молодые учительницы пришли к своему районному началь-
ству решить неотложный вопрос, касающийся «искажения
методики» и «недоучтения психики».
В приемной однотонно и размеренно звучал голос мо-
лодой женщины, сидевшей за двумя секретарскими теле-
фонами. Она «обзванивала» школы.
— Школа номер один? Иван Петрович?. Юнона Ми-
хайловна говорит. Завтра к четырем тридцати дайте нам
сведения, сколько у вас двоек по рисованию, троек по пе-
нию, четверок по арифметике и пятерок по поведению...
170
— Школа номер два? Григорий Мартьянович? Юнона
Михайловна говорит. Завтра к четырем тридцати дайте
нам сведения...
Когда женщина дошла до школы номер тринадцать,
язык у нее начал заплетаться и она несколько раз спутала
заученную формулу. Положив трубку на рычаг, секретар-
ша вздохнула, включила вентилятор. Лицо Юноны выра-
жало усталость и одичание.
«Богиня, а трудится, как раб,— усмехнулся про себя
Игорь.— Зачем используют человека там, где его мог бы
заменить магнитофон?»
В это время женщина снова самоотверженно сняла
трубку:
— Школа четырнадцать?.. Василий Сидорыч?.. То есть
Сидор Васильевич? Завтра, пожалуйста, к тридцати четы-
рем часам...
Стогов терпеливо выждал, когда кончится «обзвон», и
вежливо напомнил Юноне Михайловне о себе, о бабушке
Вовика, о двух учительницах и о мужчине с толстым порт-
фелем на коленях.
— А вы что, делегация? — меланхолично спросила сек-
ретарша.— Нет? Тогда зачем вы говорите за других? Вы
говорите за себя. По какому вопросу пришли?
— По личному.
— А, насчет перевода в другую местность? — оживи-
лась Юнона.— В Москву, в Ленинград?
- Нет.
— По поводу дров?
— Дрова меня тоже не волнуют...
— Странный у вас какой-то вопрос. Впрочем, это без-
различно. Вы не первый в очереди? Нет? Ждите. Раньше
тех, кто впереди, все равно не пройдете.
Прежде других Игорь проходить не собирался. Хотя
мог бы: стоило лишь назвать себя, сказать, что я, мол,
школьный товарищ Жмуркина, не видел его девять лет,
хочу только пожать ему руку и условиться о встрече. Но
так поступать Игорь не пожелал, он решил пересечь жмур-
кинский порог только на общих основаниях.
Юнона Михайловна скрылась за дверью кабинета и че-
рез минуту, проследовав к своему столику, сообщила не-
приятную весть:
171
— Товарищ Жмуркин беседовать сегодня ни с кем не
сможет...
— Да, но часы-то приемные,— неуверенно попытались
возразить молодые учительницы.— На дверях ясно напи-
сано: «От двух до пяти».
— Девушки, не будьте формалистами... Жизнь вносит
свои поправки...
Против поправок жизни молодые учительницы ничего
не имели и умолкли.
— Ты уж запомни меня, девушка. Я завтра приду,—
попросила бабушка Вовика.
— Завтра я не дежурю. Еду в район с комиссией ио
обследованию...— Юнона Михайловна замолчала, видимо
сообразив, что никого не интересует, куда и зачем она по-
едет, и, чтобы закончить разговор, строго спросила: — Есть
еще вопросы?
Такой оборот всегда имеет ясный подтекст — пора, мол,
по домам — и позволяет быстро закруглить беседу.
Вопросов, естественно, не было.
На следующий день, неторопливо прогуливаясь по го-
роду, Стогов вспомнил, что в редакции «Кудеяровской за-
ри» должен работать еще один его одноклассник, кажется,
Вася Капустин. Память не изменила, и вскоре Игорь уже
обнимался со своим школьным товарищем в одной из тес-
ных, прокуренных редакционных комнат.
— Так не попал, говоришь, к Жмуркину? — переспро-
сил Капустин, выслушав рассказ Стогова.— И не попа-
дешь. Жмуркин — деятель. С утра и до вечера творит
инструкции и ответы. С помощью первых он управляет. Вто-
рые составляются впрок, чтобы не быть застигнутым врас-
плох комиссией или инспектором из центра... Он этих ко-
миссий боится как черт ладана. Полагаю, что они снятся
ему по ночам...
— Стой! — перебил своего разговорчивого собеседника
Игорь.— Есть идея! Позвони секретарю Жмуркина и скажи
в очень туманной форме, что ты видел одного товарища, ко-
торый приехал из Москвы по делам школ, и считаешь сво-
им долгОлМ предупредить во избежание...
— Понятно! — загорелся Капустин.— Разъяснений не
требуется... Итак, действие первое...— Он снял трубку и
набрал номер: — Юнона Михайловна? Нет? Ах, Шуроч-
172
ка, извините, не узнал вас. К вам товарищ один из Моск-
вы не заходил?.. Ну, видимо, он осчастливит роно своим
визитом... Зачем приехал? Понятия не имею. Я спраши-
вал, а он как-то таинственно улыбается, не отвечает, о
себе ничего не говорит. Вообще странноватый... Пришел в
редакцию, поинтересовался, что мы пишем о школах, по-
листал подшивку — и до свидания... Подробности?.. Но
знаю, не я с ним говорил. Я просто считаю своим долгом
предупредить. Передайте Жмуркину... Да, да... Приметы?
Рост высокий... Ага, кажется, в плаще... Да что вы! Не за
что. Ну, пока!
Странноватый мужчина высокого роста, в плаще едва
успел войти в приемную, как навстречу ему из-за секре-
тарского столика кинулась девушка:
— Вы из Москвы?
— Да,— басовито ответил приезжий, обводя взглядом
комнату, в которой сидели бабушка Вовика, две молодые
учительницы и еще пять-шесть человек.
Девушка сделала несколько торопливых шагов по на-
правлению к кабинету, вероятно намереваясь доложить
начальству о приходе таинственного москвича, но неожи-
данно изменила свое решение (чего уж там докладывать!)
и сказала:
— Проходите, пожалуйста.
Когда Жмуркин, занятый разговором по телефону, обер-
нулся, Стогов стоял уже рядом с ним.
Лицо Жмуркина на мгновение озарилось улыбкой: он
узнал своего одноклассника. Потом вновь стало серьезным.
— Да, да,— говорил в трубку заведующий роно,— толь-
ко побыстрее... Может быть, считанные минуты остались...
А по тройкам сведения отдельно приготовьте. Физкульту-
ру и пение — в специальную графу... Вот так!
Окончив разговор, Жмуркин протянул гостю руку.
— Игорь! Какими судьбами?
— Да просто так решил зайти. Проведать однокашни-
ка,— подчеркнуто простецки ответил Стогов и поудобнее
расположился в кресле, давая понять, что визит будет про-
должительным.
— Как я рад! Как я рад! — повторял тем временем
Жмуркин, но радости на его лице не было.-* Надолго при-
ехал?
173
— Навсегда. Работать.
— Это хорошо. Тогда вот что... Ты вообще приходи
как-нибудь ко мне вечером домой.
— А сейчас ты очень занят?
— Угадал. Давно такого дня не было. Один туг това-
рищ по важному делу с минуты на минуту может зайти.
Надо подготовиться к беседе...
— Ах, это из Москвы который? — вставил Игорь.
— А откуда ты знаешь? — насторожился Жмуркин.
— Просто хорошо с ним знаком. Вместе в поезде ехали.
— Расскажи, расскажи, что это за личность! — умо-
ляюще сказал Жмуркин.
— Ужасная личность,—после некоторой паузы изрек
Стогов.—Человек просто, я бы сказал, коварный. Кстати,
он тут, в приемной, вчера полдня сидел... И его к тебе не
пустили.
Жмуркин съежился, и карандаш, который он держал
в руке, часто-часто застучал по стеклу стола.
— Юнона, бог мой, что она наделала!
— А при чем тут Юнона? Ведь он не назвал себя. А по-
том, вечером, в гостинице, все мне рассказал... Так что я
в курсе... Ну, а сейчас мне надо идти...
— Подожди, пожалуйста. А сегодня-то он собирался
прийти?
— Он пришел. Ты его видишь.
— Ох, Игорь, все ты выдумываешь! Это твоя старая
привычка — разыгрывать... И не ехал ты с этим человеком
и не знаешь его... Слышал где-то звон. Шурочка, наверно,
тебе сказала, кто должен прийти. И не выдавай себя за
того... за него... ты не из нашей системы. Самозванец эта-
кий! Ну, извини, я примусь за работу.
Стогову ничего не оставалось делать, как подробно рас-
сказать, что произошло.
— Ну, гора с плеч! — вздохнул Жмуркин.— Так это но
он сидел вчера в приемной, а ты? Слава богу! Хорошо...
— Что ж тут хорошего? Все же я твой старый друг,
А ты когда-то, помнится, в школе на комсомольском соб-
рании доклад делал о дружбе. Может, и сейчас на эту те-
му выступаешь...
174
— Ну вот, прицепился к слову! — пытаясь выйти из
неудобного положения, сказал Жмуркин.—Я ж оговорил-
ся просто. Дружба — великое дело, и ради нее...
Стогов взглянул на часы:
— Мне пора.
— Да куда ты торопишься? Ну, может, вечером встре-
тимся. Пойдем в «Ривьеру». Я, так сказать, на правах хо-
зяина угощаю.
— «Ривьера» потерпит...
— Обиделся?! Ну, скажи, что я должен сделать?
Стогов испытующе посмотрел на собеседника и, уже
прощаясь с ним, ответил:
— В приемной второй день сидят старушка и две де-
вушки. Прими их.
Уже выйдя в коридор, Стогов услышал голос Жмур-
кина:
— Бабуся, ну что же вы? Не стесняйтесь, заходите.,.
Г азета «Вечерняя заря» была острой газетой.
Особой зубастостью в ней отличался отдел обзо-
ров печати. А в этом отделе — молодой сотрудник Костя
Сверчков.
Больших статей Сверчков не писал: он был человеком
подвижным, непоседливым и на труд размером больше ста
строк у него просто не хватало терпения.
Сверчков специализировался на репликах.' В них он
просто преуспевал. Реплики из-под его пера выходили ядо-
витые, бьющие без промаха.
Сверчков бдительно стоял на страже точности и прав-
дивости. Случись какой-нибудь газете или журналу до-
пустить ошибку, исказить факт — Костя сразу заметит.
И уже бежит к редактору:
— Иван Иванович, что же это делает «Литературная
жизнь»? Пишут, что Лев Толстой не читал романов Жюля
Верна... Им-то уж надо было знать...
ЭРУДИТ
— А что им надо знать? — осторожно спрашивает Иван
Иванович.
— А то, что Толстой в старости не читал Верна. А в
молодости читал. И даже сделал своей рукой шестнадцать
иллюстраций к роману «Вокруг света в 80 дней»...
— Ай-яй-яй! — оживлялся редактор. Но на всякий слу-
чай спрашивал: — Это точно?
— Точно. Абсолютно.
— Ну, тогда пиши реплику. Вставим перо этим лите-
раторам!
Надо сказать, Иван Иванович очень любил вступать в
бой с литературными газетами и журналами. Это поднима-
ло его в своих собственных глазах.
Поместив очередную реплику, он довольно улыбался:
«Не бог весть какая большая наша газета, а вот писателей
опять подковала».
И благодаря кому? Благодаря Сверчкову.
176
Пройдет день-два — и Сверчков снова прибежит к ре-
дактору:
— Иван Иванович, скандал! Смотрите, что пишут в
«Пламени»: «Великий Шопен однажды составил «Руковод-
ство, как при помощи двух игральных костей сочинять
вальсы, не имея ни малейшего знания музыки и компо-
зиции»...
— Вот это загнули! — вырвется у редактора.
— В каком смысле? — нетерпеливо спросит Сверчков.
Иван Иванович ответит уклончиво:
— Ну, это самое... Странное руководство... Не мог он
этого...
— Нет-нет, такое забавное руководство было,— уве-
ренным тоном знатока скажет Сверчков,— Но составил
его не Шопен, а Моцарт... Культурки не хватает этим жур-
налистам. Берутся писать, чего не знают. Надо ударить!
И ударяли.
А товарищам по редакции не оставалось ничего друго-
го, как удивляться широте сверчковской эрудиции.
Поводы для этого молодой сотрудник давал ежедневно.
Сидит за своим столом в отделе и вдруг заявляет:
— Черт знает что! Журнал «Техника — сила» пишет,
что Васко да Гама плыл в Индию наугад...
— А как он плыл? — спрашивают Костю.
— Путь в Индию ему указал Сихаб-ад-дин-Ахмед-ибп-
Маджид-бин-Мухамед-бин-Амр-бин-Фадл-бин-Дувик-бин-
Али-ар-Ракаиб-ан-Наджи...
Сотрудники за соседними столами недоуменно перегля-
дываются.
— А откуда ты, Костя, его знаешь?
— А как не знать? — отвечает он скромным тоном ге-
роя, не признающего свой подвиг.— Это же блестящий
представитель арабской навигационной науки.
И снова реплика в «Вечерней заре». Заголовок игри-
вый, интригующий: «Наугад ли? Ой ли?»
Боевой счет Сверчкова возрастал.
В короткий срок он успел уличить в невежестве «Хи-
рургическую газету», которая исказила дату первой в ми-
ре операции аппендицита и приписала эту операцию не
тому врачу. Затем «Хозяйственно-бухгалтерскую газету»,
позволившую себе спутать домну с мартеном. Далее газе-
177
ту «Деревенские будни», выступившую с устарелым со-
ветом, как выращивать арбузы.
Когда в редакции «Деревенских будней» обсуждали
арбузную реплику, один сотрудник сказал:
— Это опять дело рук Кости Сверчкова. Все знает че-
ловек, во всем разбирается! Но мне секрет его эрудиции,
кажется, известен...
Слово «секрет» заставило всех насторожиться.
Сотрудник продолжал:
— Вчера мы разгромили на своей летучке пресловутую
арбузную статью. После этого ее повесили на черную
доску, в «Тяп-ляп», и рядом приклеили комментарии...
А потом к нам, кажется, забегал Сверчков с записной
книжкой... Это, конечно, еще предположение, и его надо
проверить.
— А как? — нетерпеливо спросила секретарь-машини-
стка.
— Очень просто. Возьмем наш сегодняшний номер. Ну
вот, например, статья о прививке огурцов на тыквах. Мы
пишем, что это дает возможность получать высокие и устой-
чивые урожаи огурцов. Статья правильная. Мы вывеши-
ваем ее в «Тяп-ляп», делаем приписку, что это бред, чепу-
ха, маниловщина, и ждем завтрашнего дня...
...На следующий день «Вечерняя заря» выступила с
едкой репликой в адрес «Деревенских новостей».
Блистая своей эрудицией, автор реплики писал:
«Помните ли вы, дорогой читатель, как редактировал
сельскохозяйственную газету Марк Твен? Как известно,
он советовал: «Брюкву не следует рвать руками, от этого
она портится. Лучше послать мальчика, чтобы он залез
на дерево и потряс его».
О, как бы порадовался великий сатирик, если бы про-
читал во вчерашнем номере «Деревенских будней» статью
о прививке огурцов любого сорта на тыквах!
Вызывает удивление, что эта почтенная газета зани-
мается маниловскими прожектами, вместо того чтобы...»
Это была последняя творческая вспышка всезнающего
и грозного автора реплик. Весь день он бегал по издатель-
ству — заполнял обходной листок.
Эрудиция подвела!
ФЕЛЬЕТОНЫ
30 миллионов читателей США еже-
дневно видят и читают в газетах остро-
приключенческие комиксы — серии рисун-
ков с короткими подписями. Среди героев
этих комиксов — бравый командир аме-
риканской подводной лодки Баз Сойер,
командир советской подводной лодки Бо-
рис Егоров и его жена Липа Джампски.
Естественно, я не мог не откликнуться
на эти комиксы, — хотя бы потому, что я
тоже Борис и тоже Егоров, — и решил
обратиться с письмом к командиру таин-
ственной советской подлодки.
Дорогой Борис!
Очень рад был узнать, что у меня существует еще
один знаменитый тезка. До сих пор я знал только двух —
прославленного врача-космонавта и московского слесаря,
Героя Социалистического Труда.
ПИСЬМО БОРИСУ ЕГОРОВУ
вшшшвшшшшкшшшяяяшяшяаашшшяяшяшавяяакс
Теперь появился третий. Это Вы — командир советской
шпионско-диверсионной подводной лодки, действующей у
берегов Соединенных Штатов.
У меня, как у сатирика и фельетониста, не могло не
вызвать улыбки название Вашей подлодки — «Кавиар»,
что, как известно, в переводе на русский означает «икра».
Это — остроумное, но все же недостаточно удачное назва-
ние. Можно было дать грозной субмарине другие, более
аппетитные питейно-гастрономические названия, с истин-
но русским колоритом: «Столичная», «Перцовка», «По-
хлебка», «Запеканка», «Селянка», «Окрошка», «Ботвинья»,
«Тюря», «Кулебяка», «Капуста», «Селедка», «Редька со
сметаной». Это было бы, кстати, и более конкретно, опре-
деленно. А то вдруг — «Икра». Какая икра? Черная?
Красная? Зернистая? Паюсная? И вообще — зачем метать
икру у берегов Соединенных Штатов?
Зато меня очень порадовало действительно русское
имя Вашей жены — Липа. Что касается фамилии — Джам-
181
леки, то она также очень распространена у нас в России,
особенно на Валдае, в Киржаче, Сарапуле и Баковке.
Ваша Липа — женщина безусловно очаровательная,
чертовски обворожительная. Будучи балериной Большого
театра, она так виртуозно владеет своими бедрами, что не
очень стойкие защитники американских свобод сразу под-
даются ее пленительным чарам. И тогда прощай их бур-
жуазная идеология! Я уже не говорю о морали.
Таким манером Липа, разумеется, могла бы совратить
с капиталистического пути все пятьдесят штатов, если бы
не супермен, командир американской подлодки, непре-
клонный и ужасно волевой Баз Сойер. На зовущие улыб-
ки Вашей супруги и на движения ее соблазнительных бе-
дер он никак не реагирует. Козни опасной дамы, красной
агитаторши, цели своей не достигают. Эмоции стойкого су-
пермена могут возбудить, видимо, лишь отечественные,
голливудские женские формы. Вот он, стопроцентный аме-
риканец! Его на Липе не проведешь!
Теперь о Вас. Вы, капитан Борис Егоров, действуете,
конечно, отважно. Судя по прессе, вы опытный и опасный
морской волк. Но Баз Сойер все же опытнее. Он постоянно
преследует Вас и наносит «Икре» удары то по носу, то по
корме, демонстрируя мощь и несокрушимость американ-
ского оружия и поднимая тем самым у читателя боевой
антикоммунистический дух.
Признаться, я ожидал от Вас большей находчивости и
изобретательности. Вы представлены как коварный боль-
шевик, так и будьте коварным. Неужели не могли Вы, до-
пустим, подкупить База Сойера паюсной икрой, которой,
как надо понимать, полны отсеки «Кавиара»? Если он
остался равнодушным к Липе, то перед икрой он бы на-
верняка не устоял.
Или можно было бы по подземным коммуникациям
проникнуть на подлодке в самый центр Америки и взо-
рвать изнутри ее канализационную сеть. Вот был бы по-
топ! Да к тому же весьма своеобразный.
Неплохо было бы также переоборудовать «Икру», что-
бы она стала одновременно и подлодкой, и самолетом, и
вездеходом.
Тогда Вы быстренько закидываете База Сойера глу-
182
бинными бомбами, он идет на дно, к рыбкам, Вы летите
на Вашингтон и сбрасываете на Капитолий свою неотра-
зимую Липу. Липа так очаровывает конгрессменов, чго
они, потеряв здравый мужской рассудок, немедля голо-
суют за присоединение Соединенных Штатов к Кашкадарь-
инской области.
Конечно, одной Липе будет трудно. Тогда на Капито-
лий надо сбросить целый десант — весь кордебалет Боль-
шого театра плюс манекенщиц из Московского Дома мо-
делей.
Представляете, появляется над Вашингтоном «Икра»
(«Селянка», «Запеканка», «Окрошка», «Ботвинья») и под
музыку танца маленьких лебедей начинает метать пара-
шютисток в балетных пачках и манекенщиц в элегант-
ных нейлоновых пижамах. Они окружают конгресс, и Ка-
питолий капитулирует.
Да мало ли что может быть в американских газетных
комиксах, героем которых Вы, по несчастью, оказались!
Понимаю, многое не в Ваших силах. Все в руках авто-
ров комиксов.
Но между нами, тезками, говоря, возможно, Вы что-то
сумеете посоветовать им? Ведь комиксы с Вашим участи-
ем, с участием Вашей жены и База Сойера разглядывают
30 миллионов американцев. Надо бы авторам как-то взбод-
рить свою фантазию, придумать что-то поинтеллектуаль-
нее. Жили ведь когда-то в Америке остроумные люди. Не-
ужто перевелись? Посмотришь на эти комиксы — очень уж
примитивненько. Так, дешевая антисоветчина. Типичная
липа.
Очень сожалею, что Вас впутали в эту трехцентовую
историю.
Привет Вашей очаровательной супруге, по которой так
безутешно тоскуют зрители Большого театра.
Очень часто вечерами у его массивных колонн можно
слышать разговоры любителей хореографического искус-
ства.
— Скажи, милок, а пошто Липа-то Джампски нонче
не пляшет? — спрашивает один.— Уж больно на Липу по-
глядеть хотца, балетушки хотца.
— Ты откуда приехал? — удивленно отвечает дру-
183
гой.— Не знаешь, что ли, на подводной лодке Липа по Мо*
скве-реке уплыла в Нью-Йорк. С секретным подрывным
заданием от Тимирязевского райисполкома. Американца
агитировать.
Вот так-то, дорогой тезка!
С пожеланием быстрее окончить затянувшуюся мор-
скую дуэль с Базом Сойером и счастливо возвратиться на
П-скую базу подводных лодок в степи под Талды-Курга-
ном.
Борис Егоров
Целую неделю в Нью-Йорке шли разговоры о пред-
стоящем выступлении профессора Роусса.
— Слыхали? Знаменитый ученый...
— Да, да, он приехал в Штаты. Будет демонстриро-
вать новые эксперименты...
В назначенный час зал был переполнен. Здесь находи-
лись редакторы крупных газет и журналов, обозреватели,
три члена палаты представителей и даже один сенатор.
— Джентльмены! — начал профессор.— Два мои экс-
перимента были в свое время описаны Карелом Чапеком.
Вы, надеюсь, помните, в чем заключается мой метод: я
произношу слово, а вы должны тотчас же произнести дру-
гое слово, которое вам придет в этот момент в голову, да-
же если это будет чепуха и вздор. В итоге я на основании
ваших слов расскажу вам, о чем вы думаете и что скры-
ваете.
НОВЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ РОУССА
Все это основано на ассоциативном мышлении, затор-
моженных рефлексах и прочем. Короче говоря, я прони-
каю в глубины вашего сознания. Как вам известно, во вре-
мя эксперимента, о котором писал Чапек, я беседовал с
неким Суханеком, подозреваемым в убийстве шофера так-
си, причем в преступлении обвиняемый не сознавался.
Между мною и им произошел такой диалог, или, точнее,
перекличка: «Дорога» — «Шоссе», «Спрятать» — «За-
рыть», «Чистка» — «Пятна», «Тряпка» — «Мешок», «Ло-
пата» — «Сад», «Яма» — «Забор», «Труп»... При послед-
нем слове, произнесенном мною, он стал нервничать.
Анализируя перекличку, я тут же установил, что Су-
ханек действительно убил шофера по дороге на Бероун,
зарыл его под забором у себя в саду и вытирал кровь меш-
ком. Все это подтвердилось. Во время опыта с другим че-
ловеком мне без труда удалось определить его профессию.
На каждое мое слово он отвечал целым перечнем штам-
пов. К примеру, я говорю: «Огонь!» Он — как из пулеме-
та: «Огнем и мечом. Отважный пожарник. Пламенная
185
речь. Огненная надпись на пиру Валтасара». Я* «Глаза».
Он: «Завязанные глаза Фемиды. Бревно в глазу. Открыть
глаза на истину. Пускать пыль в глаза. Хранить как зе-
ницу ока». Ну конечно же это был газетчик...
Сейчас,— продолжал профессор Роусс,— я продемонст-
рирую не только старые, но и новые приемы. Итак, про-
шу вас...
Из второго ряда вышел долговязый мужчина в очках
с розовыми стеклами. Череп его был отшлифован, как ша-
рикоподшипник.
— Снимите очки,— предложил профессор.— Они поме-
шают опыту.
— Не могу,— ответил испытуемый.— Иначе я буду ви-
деть окружающее не в том свете...
— Пусть будет по-вашему,— согласился профессор.—
Может быть, это даст мне дополнительный материал. Вни-
мание! Я произношу первое слово: «Капитализм»...
Молчание.
— Ка-пи-та-лизм,— повторил Роусс.
Помявшись, долговязый ответил:
— Такого слова в нашем языке нет.
— Да? — удивился профессор Роусс,— Я давно не был
в Штатах и, видимо, поотстал...
— Капитализм исчез несколько лет тому назад, когда
газета «Нью-Йорк геральд трибюн» и журнал «Зис уик ма-
газин» провели конкурс на замену слова «капитализм»
другим словом,—пояснил обладатель розовых очков.
— Но разве замена одного слова другим означает...
— Означает, профессор. Я напомню вам, что писал
«Зис уик мэгэзин»: «Замена всего лишь одного слова дру-
гим может содействовать изменению хода истории».
Роусс почесал в затылке. '
— Ну, и содействовала?
— Конечно! А теперь у нас «новый республиканизм»,
он же «продуктивизм», хотите — «частнопредпринимизм»,
еще лучше — «экономическая демократия». Если уж гово-
рить о капитализме, то только о народном. В книге Льюи-
са Джилберта «Дивиденды и демократия» говорится даже
о «народно-демократическом капитализме».
— Понимаю,—оживился Роусс.—При соединении
столь различных слов, как при ядерной реакции* происхо-
186
дит взрыв. Образуется абракадабра, и от старого, нехоро-
шего, осточертевшего всем капитализма ничего не остает-
ся...
— Вот именно!
— Но мы отвлеклись,— строго сказал Роусс.— Итак,
я называю следующее слово: «Кризис».
— Относительный спад. Необходимая передышка. Не-
предвиденное скольжение. Естественное выравнивание.
Поворот к снижению. Понижательная тенденция. Нормаль-
ное приспособление. Неустойчивый период. Период коле-
баний. Колебательное урегулирование. Здоровое урегули-
рование... — бойко затараторил долговязый.
— Хватит! — нахмурился Роусс.—Хотя я и преду-
преждал вас: говорите все, что придет вам в голову, даже
если это будет нонсенс,— но это уж такой нонсенс, что да-
же я ничего не могу понять. Я хотел определить вашу про-
фессию, но не могу. Эксперимент не удается!
— Я экономический обозреватель,— злорадно пояснил
испытуемый.
— Но что означают все эти словосочетания?
— Одно и то же. То самое явление, когда свертывает-
ся производство, останавливаются заводы...
— Кри...—начал было знаменитый ученый, но долго-
вязый перебил его:
— Не произносите этого слова: оно запрещенное! Это
марксистская выдумка. В Америке нет никакого «кри».
— В таком случае я просто не узнаю некогда близкого
мне английского лексикона,—признался профессор.—Ме-
ня интересует, как же теперь американцы понимают друг
друга. Джентльмены, я предлагаю вызвать в зал с улицы
первого же прохожего, и пусть этот экономический обо-
зреватель его проинтервьюирует...
В зал ввели сумрачного человека, который растерянно
мял в руках старую шляпу.
— Каково ваше мнение о здоровом урегулировании? —
спросил его долговязый, сверкнув своим черепом.
— Это в каком смысле?
— В смысле периода колебаний...
— Точнее?
— Ну, понижательной тенденции...
— Не понимаю.
187
— Чго вы думаете о скольжении, выравнивании, ба-
лансировании и вообще о спаде?
— А! Это вы о кризисе?
— У нас его нет!..—раздраженно воскликнул эконо-
мический обозреватель.— Как вам попало на язык это
красное слово? Вы коммунист?
— Почему? Я просто перманентный отдыхающий,—
криво усмехнулся незнакомец.
— В каком смысле?
— В смысле изолированный от сферы производства
волею обстоятельств. В результате здорового урегулирова-
ния я остался без прожиточного минимума.
— Вы безработный?
— У нас ведь их нет... Да и как вам, на язык попало
это красное слово? Вы коммунист?
— Джентльмены! — сказал профессор Роусс,—На этом
я кончаю свои эксперименты. До сих пор я имел дело с
обычными уголовниками, ставил даже опыты с психиче-
скими больными и как-то понимал их, так сказать, про-
никал против их воли в глубины их сознания. Но с таки-
ми людьми, как этот обозреватель, мне беседовать... Нет!
Нет! Куда я попал?! Или я устарел и моя система... Или
ваша...
Профессор Роусс схватился за край стола и пошат-
нулся...
Очнувшись, он увидел над собой человека в белом ха-
лате.
— Вы кто такой? — спросил Роусс.
— Я специалист по проблеме номер один — проблеме
душевного здоровья. Излечиваю от уныния, хандры и про-
чих неприятных переживаний. Вот вам пилюля счастья,
проглотите ее — и все пройдет...
— Мне неизвестны такие пилюли,— слабо возразил
Роусс.
— Что вы?! Они известны всей Америке. Новое изоб-
ретение. Только в прошлом году их было продано на две-
сти миллионов долларов. Чудесные пилюли! Проглотите —
и сразу станете бодрым. Никакого пессимизма, один чи-
стый оптимизм!
— Нет уж, глотайте эти пилюли сами, а мне, очень
прошу, поскорее закажите билет на самолет.
Л мериканские сенаторы любят создавать комиссии,
Комиссии по расследованию. Комиссии по доследо-
ванию. Комиссии по наблюдению за... по борьбе против...
Причем давно замечено, что сенатские комиссии ча-
сто лезут не в свои дела. Залезши же в них, вступают в кон-
фликт с элементарной логикой. Защищают то, что, руко-
водствуясь здравым рассудком, следовало бы осудить.
И осуждают то, что, если трезво подумать, следовало бы
защитить.
Так поступает, например, комиссия по расследованию
антиамериканской деятельности.
Говоря о подобных сенатских комиссиях, публицисты
обычно добавляют определение: «печально известная». Но
этого мало. Такие комиссии не только печально известны,
но и смехотворно известны.
Много дешевых фарсов было разыграно под сводами
СУД ОБРЕЧЕННЫХ
Капитолия. Самым же конфузным был, пожалуй, тот, что
поставлен в начале 1919 года.
Тогда перед судом американского сената предстала...
Октябрьская революция.
Поскольку на суд она лично не явилась, дело вели за-
очно.
Заседали. Произносили речи. Допрашивали свидете-
лей. Вели протокол. Наговорили ни много ни мало
1265 страниц.
Председательствовал в комиссии по расследованию
весьма солидный сенатор Овермэн, что в переводе озна-
чает «сверхчеловек».
В качестве свидетелей обвинения выступали пастор
Саймонс, около десяти лет занимавший пост настоятеля
методистской епископальной церкви Петрограда, амери-
канский лесопромышленник Симмонс, бывший посол США
в России Фрэнсис и некий Р. Б. Деннис, ездивший в Рос-
сию как представитель Ассоциации христианской моло-
дежи.
160
Хорошие, толковые свидетели! Весьма ценные показа-
ния дали. Раскрыли, можно сказать, глаза Америке на Ок-»
тябрьскую революцию.
Член комиссии сенатор Кинг спрашивает свидетеля
Саймонса:
— Что вы можете сказать о разгуле террора, об убий-
ствах людей, об изгнании людей из их домов, о массовой
гибели от голода мужчин, женщин и детей, не принадле-
жащих к так называемым большевикам?
— О, я мог бы говорить об этом часами! — ответствует
свидетель, воздев очи горе.-— Я мог бы доказать, что там
действует дьявольский террор.
— Докажите! — просит сенатор.
— У меня было два английских сеттера,— преиспол-
ненным печали голосом продолжает пастор Саймонс.—До
революции мне приходилось платить три рубля собачьего
налога в год, а при большевиках — по пятьдесят рублей за
каждую собаку!
— Это ужасно! — восклицает сенатор, дрожа от благо-
родного негодования.— Кто бы мог подумать! Это грабеж,
разбой!
— Он самый. Не только людям — собакам жизни нет.
— А что вы по этому вопросу скажете, свидетель
Фрэнсис?
— Я хотел бы добавить, что большевики убивают вся-
кого, кто носит белый воротничок и имеет высшее обра-
зование.
— Какой скандал! Это же неслыханно — убивать за бе-
лые воротнички! Неужели только ради этого надо делать
революцию? А какого мнения вы о большевиках, свиде-
тель Симмонс?
— Страшные люди, доложу я вам,— твердым голосом
убежденного лесопромышленника говорит Симмонс.—Са-
мое худшее, что позволяют себе большевики,— это лишать
людей родного крова. Если, допустим, квартировладелец
имеет десять комнат, они оставляют ему только четыре, а
в оставшиеся шесть вселяют рабочих из подвалов. Как ви-
дите, и рабочих они лишают их родного, привычного
крова...
— Неслыханно! Настоящее варварство! — возмущается
председатель комиссии сенатор Овермэн.— А теперь, гос-
190
пода свидетели, у меня к вам еще вопрос. Правда ли, что
большевики национализируют женщин?
— Правда, святая правда! — клянется пастор Саймонс.
— Ну, коли святая, дело ясное. А все же есть у вас
доказательства?
— Конечно, есть,— подтверждает Симмонс.— Могу да-
же Зачитать большевистский декрет о национализации
женщин, изданный в городе Владимире.
— Действительно, в ряде губерний женщины национа-
лизированы...— добавляет свидетель Фрэнсис.
— Кошмар! Сплошной кошмар! — восклицает сенатор
Нельсон.— Вы знаете об этом, господин Фрэнсис, по соб-
ственным сведениям и по собственному наблюдению?
— Знаю! По собственным! — подтверждает Фрэнсис.—
Сам в «Известиях» читал декрет, в силу которого брак и
развод настолько облегчаются, что достаточно простого
уведомления со стороны супругов об их желании вступить
в брак или расторгнуть его...
— Ай-яй-яй! Значит, захотели — поженились, расхоте-
ли — развелись... Это же разврат!
— Святая правда! — свидетельствует пастор Сай-
монс.— Клянусь на Библии.
— На Библии? Тогда злодейский характер большевиз-
ма установлен.
— А как там заводы, фабрики? — спрашивает предсе-
датель Овермэн.
— Сам в одном городе видел: не работают,— отвечает
свидетель Деннис.
— Фабрики стоят. Значит, забастовки? Значит, рабо-
чие отвернулись от большевиков?
— Совершенно точно, отвернулись.
— О’кей! Почему же тогда рабочие не восстанут и не
свергнут большевистское правительство?
— Такова Россия, таков русский характер. Загадка
русской души...
Суд стал в тупик перед загадкой.
Так бы и ломали господа сенаторы свои убеленные се-
динами головы над разгадкой тайны, если бы в комиссию
по расследованию причин и характера Октябрьской рево-
люции не пришли свидетели защиты — Джон Рид, его же-
на Луиза Брайант и журналист Альберт Рис Вильямс.
191
В планы комиссии не входило выслушивать этих сви-
детелей. Но под натиском прогрессивной общественности,
по требованию участников митингов и собраний пришлось.
Луиза Брайант рассказала господам сенаторам, что жен-
щины в Советской России пользуются равным с муж-
чинами избирательным правом. И при этом они никак, ра-
зумеется, не стали бы голосовать за собственную
национализацию. Что же касается декрета, который, по
утверждению Симмонса, издан во Владимире, то оп явля-
ется фальшивкой, сфабрикованной на основе анекдота из
юмористического журнала «Муха».
Рассказали свидетели защиты и о терроре. Но не о
красном, а о белом. Пояснили, что фабрики в России стоят
не потому, что рабочие бастуют, а потому, что в стране
разруха.
Сенаторы молчали. Сенаторы не верили. Сенаторы ва-
ляли дурака. Разумеется, они пеклись не о русском наро-
де и даже не о той «угнетенной» части его, что носит бе-
лые воротнички.
Фрэнсис, который молол на заседаниях комиссии по
расследованию несусветную чепуху, несколько ранее об-
наруживал признаки вполне здравого рассудка.
Будучи послом США в России, он писал государствен-
ному секретарю Лансингу:
«Европейские и американские газеты и журналы от-
мечают великолепие русской империи, ее неразвитые бо-
гатства и огромные возможности... Американские пред-
лриниматели уже смотрят с вожделением на богатства
недр России, на ее огромные источники водной энергии и
на возможности железнодорожного строительства, которые
имеются в этой стране... Все считают, что нет ни одной
области на земле, которая может сравниться с этой».
Сказано точно и без всякой клоунады: Россия богата,
и американский капитал хочет ее съесть. Это — откровен-
ное суждение империалистического хищника.
По соседству с высказыванием Фрэнсиса надо бы — для
полной ясности — поставить слова английского генерала
Мэйнарда:
«Коммунизм, простирая свои пропитанные ядом щу-
пальца через земли и воды, вонзил свои когти в пять кон-
тинентов. И всюду и везде восстания и бунты, забастовки
102
и беспорядки, неповиновение и атеизм благословлялись и
поддерживались признанными русскими апостолами граж-
данской войны и раскола...»
Как известно, империалисты Америки и Европы не
ограничивались тем, что с вожделением смотрели на бо-
гатства России и испытывали животную ненависть к ком-
мунизму. Движимые злобой, отчаянием и страхом, они
организовали против молодой Советской Республики кро-
вавую интервенцию.
Для морального оправдания этой интервенции и пона-
добился суд над Октябрьской революцией. Он понадобил-
ся также для того, чтобы очернить советскую власть, вос-
становить трудящихся США, Англии и Франции против
нашей страны.
Комиссия Овермэна цели своей не достигла. Империа-
листическая моська полаяла, а история шла своей доро>
гой, вершила свой суд, диктовала свой приговор.
Но работа овермэновской комиссии все же не прошла
даром. Советским мужчинам в белых воротничках и со-
ветским «национализированным» женщинам, людям Стра-
ны Советов, строящим гиганты индустрии и запускающим
в космос корабли, это еще один повод посмеяться. Да, бы-
ла такая комиссия. Судила Октябрьскую революцию, a npir
гвоздила к столбу позора самое себя.
1Д7 Б. Егоров
М олумб открыл Америку малоквалифицированно.
“ Плыл в Индию, наткнулся на какой-то неведомый
материк, будучи к открытию его совершенно неподготов-
ленным. Монографий после себя не оставил. Пришлось
другим за него доделывать работу. Ныне земля Колумба
всем хорошо известна. И когда кто-либо пытается совер-
шить уже совершенное, говорят: «Эх, открыл Америку!»
Америку больше не открывают. Зато растет число от-
крывателей России. В некоей заокеанской стране возник
даже стихийный конкурс: кто лучше откроет Россию, кто
сотрет наконец с карты это досадное белое пятно.
Наряду с дельными людьми в конкурс включилось мно-
го халтурщиков. Приедут, поглядят — и на второй день
уже обнародуют свои исследования. Нагородят бог весть
что, а читатель разбирайся.
Ну, а вот Эда Колхауна к каким отнести — к дельным
или халтурщикам?
КУРИНАЯ СЛЕПОТА
Колхаун — фермер и самозабвенно выращивает на про-
дажу бройлеров — шестнадцатинедельных мясных цыплят.
Есть у Колхауна и еще одна буйная страсть: он стре-
лок-спортсмен, любит стрелять по тарелочкам, и это у не-
го неплохо получается. Именно последнее обстоятельство
и заставило его пересечь океан, чтобы принять участие в
международных стрелковых соревнованиях в Москве.
Много тарелочек Калхауну разбить не удалось, форту-
на повернулась к нему спиной, и он занял всего лишь де-
сятое место. Настроение, естественно, упало. Видимо, это
и отразилось на его русских впечатлениях.
Колхаун воочию лицезрел Россию, проезжая поездом
из Хельсинки в Москву, а затем детально изучил русский
быт из окна гостиницы.
Для другого этого было бы мало — для Колхауна до-
статочно. Это путешественник проницательный. У него не
глаз — рентген: все насквозь видит.
Своими впечатлениями Колхаун поделился с коррес-
194
пондентом родного ему по духу птицеводческого журнала
«Бройлер гроинг».
Вот как живописует журнал со слов Колхауна панора-
му, открывшуюся перед цыплячьим Колумбом на русской
земле: «Глядя из окна, он видел мужчин и женщин на
коленях, жнущих серпами что-то похожее на пшеницу».
В другом месте он заметил людей, срезающих теми же пре-
словутыми серпами «что-то похожее на пастбищную
траву».
Пшеница и трава в России хоть на что-то похожи, а вот
овощи — для них просто даже и сравнения нет: «...овощи
растут по краю прудов, и фермеры вброд на коленях со-
бирали их».
Это уже что-то смахивающее на развесистую клюкву.
Ну как не вспомнить здесь известную нелепицу, которая
забавляла нас в малом возрасте:
Рассказать вам чепуху
Или просто враки?
Сено косят на лугу
Молотками раки!
Почему же все-таки в России вынуждены применять
столь нерентабельный и примитивный способ уборки се-
на? Потому, что механизации нет. Хозяйство маломощное.
ГГолхаун «все время искал те крупные колхозы, о которых
оп столько слышал. Вместо этого он видел только два трак-
тора за всю свою поездку. Один — в ботаническом саду,
напротив его отеля, а другой — однажды на улицах Моск-
вы, который тащил две пустые вагонетки».
Так и не удалось найти Колхауну в зоне своего отеля
пли на улицах Москвы более или менее крупный колхоз.
Не попались на его глаза также «ни косилки, ни культи-
ваторы, ни сеялки, ни сноповязалки». Два трактора, дере-
вянные грабли и соха — вот весь русский сельскохозяй-
ственный инвентарь, занесенный в записную книжку с
начала путешествия.
В той же записной книжке значилось, что око следо-
пыта не заприметило в России «никакого мясного скота,
который есть в нашей стране» (США).
Бог весть, чем только питаются русские! И как они,
бедные, живут!
*/47* 195
Досконально изучив проблему питания в Советском
Союзе, Колхаун пришел к выводу, что, мол, русские дер-
жатся только на... огурцах: «...они умерли бы с голоду, ес-
ли бы у них не было огурцов. Они чистят их и едят, идя
по улице...»
Представляете себе такую любопытную картинку: про-
гуливаются москвичи по улице Горького, и все как один,
дабы оттянуть неумолимый час своей трагической кончи-
ны, хрустят огурцами...
Правда, Колхаун признает, что не единым огурцом сыт
советский человек. Еще едят в России зеленый горошек,
но это уже дома, а не на улице. На улице неудобно. Не
станешь же его как семечки щелкать! А мясо повсемест-
но заменяют рыбой: «Рыба — их основной продукт» (!).
Как воспитатель бройлеров, Колхаун интересовался,
разумеется, петушками. Кур он видел, и даже в рестора-
не ему подавали, а вот петушков — нет. С петушками в
России катастрофа. Ответа, почему это стихийное бедствие
произошло, Колхаун не знает. Но мы можем помочь ему,
приведя строки из одного весьма авторитетного источника
информации:
Может, это чепуха
Или просто враки?
Съели куры петуха,
Сказали: собаки.
О собаках Колхаун умолчал: он переживал свою не-
удачную стрельбу по тарелочкам.
Но это его личное дело. Наша обязанность — заметить:
возомнив себя «описателем России», Колхаун оказался яв-
но не в своей тарелочке. Увидеть нашу страну ему помеша-
ла куриная слепота. Эта болезнь протекает у Колхауна в
очень тяжелой форме. Ему не помогли прозреть пи косми-
ческая ракета, ни атомные электростанции, ни синхрофа-
зотрон.
...В нашу страну прибывает много туристов из-за ру-
бежа. Мы рады гостям. Мы готовы принять и угостить их,
и не только огурцами. Но на таких, как Колхаун, даже и
огурцов жаль.
Iwl альчик Боб не хотел учить уроки,
|1В Мама предрекла ему скверную отметку, папа обе-
щал угостить ремнем.
Мальчика это, однако, нисколько не смущало: он на-
деялся, что в школе как-нибудь отболтается, выкрутится и
порки избежит.
Будучи весьма сообразительным, он не только выкру-
тился, но даже принес на следующий день самую высо-
кую оценку.
Папа, собиравшийся было снять ремень, вынужден
был от экзекуции воздержаться. А с мамой на радо-
стях чуть не сделалось плохо. Мамы ведь так чувстви-
тельны!
— Вот! «Отлично» по истории! — хвастался Боб.—
И, оказывается, учить совсем ничего не надо!
— Расскажи, Боб, по порядку, что произошло.
— Ну, вызвал меня господин учитель к доске,—не-
НЕСЕРЬЕЗНЫЙ МАЛЬЧИК БОБ
И СЕРЬЕЗНЫЕ ИСТОРИКИ
брежно сказал Боб.—Ну, сначала строгий был, кричал:
«Почему ты, Боб, не явился на прошлый урок?» Я сказал,
что на улице было холодно. А он еще громче: «А почему
не пришел на позапрошлый?» Я сказал, что шел дождь и
было грязно: не мог выйти из дому.
— И за это он поставил тебе «отлично»? — удивилась
мама.
— Нет. Он сказал, что это неуважительные причины,
й объявил мне выговор.
— А «отлично» за что поставил?
— Сказал: «Спрашивать все равно буду... Про вторую
мировую войну».
— И много ты ему мог рассказать? — язвительно спро-
сил папа.
— Я сначала молчал, а он мне — наводящие вопроси-
ки: «Почему германская армия не могла победить русских,
а получилось совсем наоборот? Разве плоха была герман-
7 в. Егоров 197
ская армия?» Я говорю: «Нет».— «Или у русских армия
была хорошая?» Я говорю: «Нет».— «Или русский народ
смелый?» Я говорю: «Нет».— «Или оружие сильное у рус-*
ских было?» Я говорю: «Нет». И господин учитель сказала
«Правильно отвечаешь, Боб. Тогда скажи, с кем же воева-
ли немцы? Может быть, с ветром? Может быть, ты ска-
жешь, что он был очень холодный? — И подбодрил меня: —
Ну, ну!» А я сообразил и сказал: «Так точно, господин учи-
тель! Было очень холодно!» А он говорит: «Та-ак, Боб!
А что весной было?» — «А весной был дождик, и была
грязь, и лужи были, болыпие-преболыпие! Так что в них
все пушки тонули».
Господин учитель совсем забыл, что недавно меня ру-
гал, похлопал по плечу и сказал: «Продолжай, Боб, разви-
вать эту мысль». Ну, развивать я всегда умею. «Как толь-
ко немцам наступать, говорю, так грязь, а как русским —•
сухо. А потом лето пришло, комары налетели. Своих не
трогали, а чужих кусали. А когда русские в Германию
пришли, все наоборот пошло: там комары кусали своих, а
чужих не трогали. Ну и получилась капитуляция...»
Я бы еще больше рассказал, но господин учитель
меня остановил и сказал: «Историю ты, Боб, знаешь от-
лично!»
Да, сообразительному Бобу не надо было зубрить даты,
рассказывать о ходе сражений, объяснять, что почему про-
изошло. Ему оставалось твердить свое привычное: «Было
холодно. Был дождь. Была грязь».
Случай с мальчиком Бобом не будет выглядеть таким
уж нелепым и надуманным, если обратиться к некоторым
историческим изысканиям, публикуемым после войны на
Западе.
О коварстве холода и злого ветра написал недавно
Д. Боковер (США): «Зима, слишком холодная для немец-
ких войск, привела немецкую военную машину к пораже-
нию».
Легенду о решающей роли грязи придумал англичанин
Дж. Фуллер: «С полным основанием можно считать, что
пе сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и
не влияние погоды на действия германской авиации, а
грязь, в которой застрял германский транспорт за линией
фронта, спасла Москву».
198
Фуллеру вторит битый генерал Гудериан: «За суровой
зимой 1941—1942 гг. последовала весна, которой опять со-
путствовала грязь, тормозившая движение и приведшая к
тому, что наступательные действия вновь пришлось отло-
жить».
О каверзах погоды распространяется и английский
историк Б. X. Лиддел-Гарт: «...если бы было проведено су-
дебное следствие о неудаче немецкой кампании 1941 года,
единственным решением было бы: «Поражение в результа-
те естественных причин».
Естественные причины, конечно, существовали. Но,
разумеется, не те, что выдвигает Лиддел-Гарт. Например,
вполне естественным было мужество защитников Брест-
ской крепости. Вполне естественными были партизанское
движение, подвиги десятков и сотен тысяч советских бой-
цов и офицеров. В результате всего этого вполне естествен-
но последовал разгром гитлеровской Германии.
Что же касается жары и холода — они были. Фашистов
бросало то в жар, то в холод от ударов Советской Армии.
И мокро было:* много мокрых мест осталось от гитлеров-
ских дивизий на советско-германском фронте.
Это общеизвестные факты. Но они очень не нравятся
некоторым реакционным ученым на Западе. Факты их раз-
дражают. В припадке раздражительности один из них,
француз Л. Лора, написал: «Поскольку советская пропа-
ганда не перестает утверждать, что именно СССР выиграл
войну и освободил Европу от гитлеровского кошмара, не-
обходимо разрушить эту легенду».
И вот разрушают. В поисках «уважительных причин»
бубнят, наподобие нерадивого мальчика Боба:
— Было холодно.
— Шел дождь.
— На дворе была грязь..,
А что еще им остается?
7*
Г ерхард Фрей проводил с солдатами занятия по гим-
настике ума. Стоя на плацу перед строем, он при-
вычно выкрикивал фамилии и задавал вопросы.
— Ефрейтор Мольтке, кто есть наш внутренний враг?
—- Коммунисты,—с готовностью рявкал усердный еф-
рейтор.
— Хорошо, Мольтке, благодарю за сообразительность.
Капрал Швабке, а кто есть враг внешний?
— Коммунисты.
*- Верно, Швабке. Я убеждаюсь, что твоя голова сде-
лана не только для того, чтобы надевать на нее каску. Со-
ображаешь. Представляю к награде. А теперь вопрос к ря-
довому Рильке: какие границы мы признаем?
— Никаких! То есть...
— Правильно, Рильке, в принципе правильно. Подроб-
ностей не надо.
ВИКТОРИНЫ ГЕРРА ФРЕЯ
шяшшшшшшшвшшшшшяшшшшшяяшшяшяшшшшшшяшшяншшшю
“ -- - - - -
Чувствовалось, что Фрей здорово поднакачал своих
солдат.
— Как звали американского президента на букву Р.,
вовлекшего Германию и Японию в оборонительную вой-
ну? Ру... ру... руз...
— Рузвельт.
Занятия проходили успешно.
Однако в. роли офицера-наставника выступал не ста-
рый служака-строевик, а главный редактор издающейся в
Мюнхене «Дейче националь-цейтунг унд зольдатен-цей-
тунг». Это он придумал печатать на страницах своей газе-
тенки реваншистские общеобразовательные викторины.
Это он учредил награды. Те читатели, которые пришлют
лучшие ответы на вопросы викторины, получат «приме-
нявшийся в люфтваффе оригинальный хронограф», би-
нокль или книжку реваншиста Ганса Гримма «Народ без
пространства».
Вопросики, конечно, не из сложных. Сложностей Гер-
хард Фрей не любит: он за солдатскую простоту. Чем при-
200
митивнее, тем лучше. Газета рассчитана на бывших фельд-
фебелей гитлеровского вермахта да на выживших из ума
офицеров и генералов армии кайзера Вильгельма.
Сидит дома в шлепанцах недобитый фельдфебель и
разгадывает викторину, радуясь своей сообразительности.
— Кто есть наш внутренний враг?
Коммунисты.
За это можно получить полевой бинокль! А в будущем
Фрей, возможно, станет жаловать читателей пистолетами
или преподнесет разгадавшему кроссворд бомбочку: возь-
ми, мол, ее, дорогой подписчик, и брось куда-нибудь.
Все может быть, ведь Фрей и его газетка из кожи ле-
зут, чтобы поднять «боевой дух ветеранов». Фрей и его га-
зетка — трубадуры милитаризма и реваншизма.
Читает герр фельдфебель «Дейче националь-цейтунг
унд зольдатен-цейтунг» и узнает из нее, что Мюнхенское
соглашение 1938 года — это и поныне действующий дого-
вор; что ГДР не существует; что граница по Одеру — Ней-
се недействительна; что германский вермахт и войска
СС — «рыцари без страха и упрека».
Абсолютно без упрека!
Их делам, по словам генерал-майора в отставке баро-
на фон Бутлара, «невозможно дать оценку, которая была
бы для них слишком высока». И не их вина в том, что они
не одержали победу, ибо «в течение нескольких лет они
героически сражались в великих, исторических для судеб
Германии битвах на Востоке».
Да, невозможно дать оценку делам гитлеровских вояк,
убивших десятки миллионов людей. Их жертвами были
воины, павшие на бесчисленных полях сражений, их жерт-
вами были женщины, дети и старики, расстрелянные из
пулеметов в оврагах, сожженные в газовых печах концен-
трационных лагерей.
Но Фрей делает вид, что этого не знает. Его газетенка
пишет, что зверствами занимались не гитлеровские наци-
сты, а, например... чехи.
Что же сделали коварные чехи, в страну которых с ме-
чом и огнем ворвались фашистские бандиты? Автор «Золь-
датен-цейтунт», некая Ольга фон Барени, вспоминает о
пражском восстании 1945 года. Да, нечто поистине ужас-
ное произошло в те днщ когда чешские патриоты изгоня-
201
ли фашистов из своей столицы. Оказывается, они были
безжалостны не только к оккупантам, но даже не пожале-
ли... канареек, которых привезли с собой в Прагу эсэсов-
цы. Так была пролита кровь канареек!
А известно ли Ольге фон Барени о трагедии Лидице?
Оказывается, известно. О женщинах — жительницах Ли-
дице, случайно уцелевших от огня и расстрела, она отзы-
вается как о «мстительных фуриях», жаждущих лишь кро-
вопролития. Нехорошие они, эти «фурии», опять хотят оби-
деть рейнских канареек!
Читая это, герр фельдфебель, по расчету редактора,
должен в гневе сжать кулаки и воскликнуть: «Дранг нах
Остен!» И тут же посмотреть в бинокль на восток, на юго-
восток и вообще — вокруг. В частности, на Запад. Как из-
вестно из истории, герры фельдфебели, собираясь идти на
Восток, давали по зубам прежде всего своим западным
соседям...
А на Востоке им самим давали по зубам. Но этой тер-
минологии они не признают. Газетенка герра Фрея регу-
лярно публикует длинный перечень почивших в бозе или
доживших до восьмидесяти — восьмидесяти пяти лет не-
мецких генералов и адмиралов. При этом Фрей напоминает
об их незабвенных подвигах и заслугах перед человечест-
вом. Поминально-поздравительная хроника составляется в
высокопарном штиле, и о погибших пишут: «Отозван в
ряды великой армии».
«Великая армия» покойников! Несть ей числа. Диви-
зии и корпуса, полегшие за идиотскую идею «жизненного
пространства» и расового господства.
Фрей считает, что «в ряды великой армии» его сооте-
чественников «отозвано» слишком мало. В будущем число
«отозванных» надо увеличить.
Однако соотечественники придерживаются иного мне-
ния, и Фрею приходится перестраиваться, маскироваться.
Его газета не находится в подполье или на нелегальном
положении, однако за тринадцать лет существования опа
многократно меняла название. Сначала именовалась «Дей-
че зольдатен-цейтунг», потом — «Дейче зольдатен-цейтунг
унд националь-цейтунг», далее— «Националь-цейгунг унд
зольдатен-цейтунг», теперь — «Дейче националь-цейтунг
унд зольдатен-цейтунг». Это отнюдь не игра в слова. Учи-
202
тьтвая веяния эпохи, издатели стали выдвигать на первый
план «невоенную» часть названия газеты, хотя печатают
в ней то же, что и прежде. Надо же как-то завоевать чи-
тателя. Не все фельдфебели — дураки. А Фрей уже научен:
он пережил драму падения тиража, пережил тяжелые для
него времена, когда газетка дышала на ладан и стала вы-
ходить раз... в месяц.
Но память у Фрея коротка. Оправившись от потрясе-
ний й получив от друзей-реваншистов кое-какие марки, он
снова кричит:
— Кто есть наш внешний враг из десяти букв? Отга-
давшему — бинокль!
А в будущем? Костыли или березовый крест?..
Пресса Запада щедра на советы. Одна из наиболее из-
любленных ею тем — «Как стать миллионером».
Мужчинам предлагают экономить деньги на спич-
ках и жениться на богатых вдовах. Женщинам ре-
комендуют бросить все наличные средства на космети-
ку и устраиваться секретаршами к состоятельным муж-
чинам.
Существуют, разумеется, и другие варианты.
Доподлинно известно, что Курт Бехер до войны ходил
пешком, не считая разумным раскошеливаться на трам-
вай.
Марочка к марочке, марочка к марочке — и рачитель-
ный Бехер стал миллионером. Теперь он обладает 140 мил-
лионами марок, владеет тремя западногерманскими экс-
портно-импортными фирмами, его именуют «бременским
Рокфеллером», «одним из капитанов экономического чуда».
Вот так бегал-бегал человек за трамваями и сколотил
КАПИТАН МАРОДЕРСКОГО ЭСКАДРОНА
солидный капиталец. А другие, те, которые беспечно тран-
жирили деньги на проездные билеты, остались прозябать в
нищете.
Версия о том, что Морган начал путь к миллионам с
экономии на спичках, существует давно.
Версия о трамвайных билетах Бехера оказалась менее
долговечной.
И все потому, что Курта Бехера вызвали в суд.
— Скажите, обвиняемый,— обратился к нему судья,—
чем вы занимались после того, как бегали за трамваями?,
— Служил в СС, в кавалерийском полку.
— Ваше последнее звание?
— Штандартенфюрер.
— А в гестапо вы служили?
— Я полковник гестапо.
— В годы войны вы были руководителем «зондерко-
манд» СС. Чем они занимались?
204
— Чисткой населения.
— Этим же занимался и Эйхман?
—- Обязанности у нас были разделены. Эйхман отправ-
лял нечистых в Освенцим. А я реализовывал их имущест-
во. Я же коммерсант. Я занимался чисто хозяйственными
вопросами...
Коммерсант развернулся широко. К концу войны ру-
ководство СС решило отдавать за денежный выкуп или об-
менивать на товары оставшихся в живых узников концла-
герей,—разумеется, тех, у кого были банковские вклады
за границей или богатые родственники. Предполагалось
выдать заинтересованным иностранным организациям один
миллион заключенных. Взамен эсэсовцы рассчитывали по-
лучить 10 тысяч грузовиков, 200 тонн чая, 800 тонн кофе,
два миллиона ящиков с мылом и вольфрам для секретного
оружия.
Операцию «люди — мыло — вольфрам» поручили им-
перскому уполномоченному по лагерям штандартенфюре-
ру Курту Бехеру. В конце июля 1944 года он встретился
на германо-швейцарской границе с представителями заин-
тересованных организаций.
— Вам удалось осуществить свой план?
— Частично. Торги затянулись.
— И тогда вы пригрозили уничтожением своего то-
вара...
— Но потом я отступил. Я отказался от грузовиков и
вольфрама. Я потребовал заплатить за каждую голову по
тысяче долларов.
С переговоров Бехер вернулся, получив доллары за
1685 узников.
Доллары можно присвоить. Доллары можно прикарма-
нить. А грузовики в бумажник не упрячешь. И кофе ни
к чему. Им разве что из-под полы торговать! А
штандартенфюрер, готовившийся ввиду близкого краха
гитлеровской Германии сменить черный эсэсовский
мундир на светлое цивильное платье, замышлял в
то время более масштабные экспортно-импортные опе-
рации.
Вот что могло бы всплыть на суде. Могло бы!.. Да
ведь суда-то не было, хотя материалы о злодейском про-
205
шлом нынешнего бременского негоцианта давно пылятся
в столах западногерманских чиновников юстиции, К чему
давать ход этим материалам, если вопрос о происхожде-
нии капиталов Бехера не вызывает сомнений: он не тра-
тил денег на трамваи. Марочка к марочке...
Служители юстиции хранили молчание, когда факты
из кровавой биографии Бехера были опубликованы швей-
царской печатью. Они оставались невозмутимыми, когда
о бывшем штандартенфюрере поведало западногерманское
телевидение. Они не подали голоса, когда получили тре-
бование правительства Венгрии о выдаче и наказании
военного преступника Бехера.
В Венгрии Бехер занимался не только «коммерцией».
Вместе со своими «кавалеристами» он расстреливал и
травил в душегубках людей, которых нацисты «первого
эшелона» не успели отправить в лагеря и сжечь в печах.
Бехер производил «дочистку».
Возможно, его должен бы призвать к ответу председа-
тель земельного суда Бремена доктор Карл Арнд. Но
Арнд — бывший сослуживец Бехера по... кавалерийскому
полку СС.
Возможно, его должны были пригласить, чтобы побли-
же познакомиться; некоторые ответственные лица из Бон-
на. Но ответственные лица из Бонна с ним и так близко
знакомы.
Когда водолазы выудили из австрийского озера Теп-
лицзее ящики с секретными нацистскими архивами, в
прессе появились сообщения о возможной публикации
некоторых этих документов. Бехер, как и его друзья-«ка-
валеристы», забеспокоился: а вдруг всплывут его грязные
дела с имуществом гиммлеровских смертников или най-
дутся новые документы, подтверждающие его соучастие
в эйхмановских преступлениях?
Бехер нажал кнопку, и в Бонне водолазов предали
анафеме. Документы огласки не получили, а работы на
Теплицзее были внезапно прекращены и отложены на
неопределенный срок. Бехер вышел сухим из воды Теп-
лицзее.
Бывший штандартенфюрер и полковник гестапо по-
прежнему преспокойно живет в ФРГ, в городе Бремене,
206
Швахгаузергеерштрассе, 180. Тихая, старая улица, тихая,
добротная вилла. И в этой тишине «капитан экономиче-
ского чуда» считает свои новые миллионы. Миллиончик
к миллиончику...
В западногерманском справочнике «Вер ист вер?»
(«Кто есть кто?») о нем скромно сказано: «Предприни-
матель». Бехер заслуживает более развернутой характе-
ристики: работорговец, убийца, сообщник и покрови-
тель недобитых эсэсовцев, капитан мародерского эскад-
рона.
П днажды в Москве появился очень странный чело-
** век. Он ежился, несмотря на то, что было тепло и
светило солнце. Он нервно грыз кончик карандаша, време-
нами обхватывал голову руками и погружался в тяжелую
задумчивость.
Ему было плохо. Его мучили мысли.
Человека звали Виктор Мейер. В Москву его послала
швейцарская газета «Нейе Цюрхер цейтунг».
Корреспондент швейцарской газеты «Нейе Цюрхер
цейтунг» Виктор Мейер приехал открывать Россию.
В Москве ему сразу не понравилось. А что не понра-
вилось — он понять не мог.
«Находясь в Москве, — записал он в свой блокнот, —
ощущаешь, что находишься в каком-то особом, изолиро-
ванном и даже несколько несправедливом мире... Этот го-
род, в котором попросту теряешься, в котором не берешь-
МЕЙЕР ШАГАЕТ ПО МОСКВЕ
ся делать какие-либо выводы, город, в котором возможно
все и вместе с тем невозможно ничто...»
«В чем же дело, черт возьми? — спрашивал себя от-
крыватель России. — Ага! Нашел. В кремлевских стенах.
Они очень высоки и давят на психику. Хотя, впрочем,
стены как стены, К тому же построены по проектам
итальянских архитекторов...»
После этого взгляд швейцарского журналиста упал на
луковицы церквей. Луковицы ему тоже не понравились.
Что-то в них не то, как-то они... это самое... не того, что-
бы не сказать большего. Хотя, впрочем...
В сильное раздражение привела иностранца реклама
Аэрофлота. Подумаешь, авиакомпания! А билет на само-
лет так просто, наверное, не достанешь. И сервиса, ко-
нечно, нет.
Поглядев на ясное небо, корреспондент записал:
«Представителей западных авиакомпаний в советской
столице все время буквально атакуют ищущие помощи
пассажиры, с которыми Аэрофлот позволяет себе вытво-
208
рять самые невероятные вещи». Какие вещи «вытворя-*
ет» Аэрофлот, Виктор Мейер не упомянул. Наверно, ка-
кие-нибудь все-таки вытворяет.
Порассуждав о кремлевских стенах, луковицах церк-
вей и о сервисе Аэрофлота, корреспондент решил при-
смотреться к москвичам.
Прежде всего он заметил, что они разговаривают меж-
ду собой. А о чем? Спросить бы, да как-то неудобно. Ви-
димо, о политике говорят. Какая же проблема их зани-
мает? Конечно, «отношение к внешнему миру».
И тут Мейеру помогла его эрудиция. «Всякому, кто
мало-мальски знаком с русской историей, известно, что
этот вопрос на протяжении столетий был причиной тяже-
лых и мучительных конфликтов, происходивших в умах
этой нации...»
Вспомнил корреспондент, что когда-то на Руси про-
изошел великий спор между славянофилами и западни-
ками, и ему полегчало. Наверно, они и сейчас есть, эти
самые, славянофилы.
Русские люди бдительны. Они не хотят иметь дела со
спекулянтами и шпионами, приехавшими с Запада, по-
этому западниками их не назовешь. Типичные славяно-
филы! А советские писатели, стремящиеся «показать рус-
ского человека и благородные черты его натуры»? Почему
они показывают русского, а не француза, например?
Славянофилы потому что.
Не любят, значит, в России Запада. Не ценят Европы.
И можно даже объяснить, откуда происходит «антизапад-
ная направленность русского общества»: «Русские переня-
ли христианство у Византии и, таким образом, унаследо-
вали ее антизападные предрассудки...»
Бродил по Москве цюрихский журналист, и думал о
Византии. Это, конечно, она во всем виновата. Может
быть, потому так мрачно косился он на луковицы, церк-
вей. А тогда при чем Аэрофлот? Ведь в Византии Аэро-
флота не было. Нет, что-то не получалось строгой научной
концепции.
Корреспондент мучился. Корреспондент страдал. Ему
было «трудно даже дать оценку собственным наблюде-
ниям».
И ходят в Москве как-то не так. И смеются... Над чем
209
смеются? Наверное, не над тем, И дома какие-то не
такие... И вообще... А с другой стороны,.. Нет, что же мне
тут все-таки не нравится?
И вдруг все объяснилось. Виктору Мейеру не нравит-
ся... советская власть. Об этом открытии он и поведал
читателям своей газеты.
Бедные читатели! Они получили порцию такой абра-
кадабры, что и до сих пор в ней не разобрались. Бедный
корреспондент! Он даром потратил время и бумагу. Но у
него было очень трудное задание: приехать в Москву и
найти «что-то такое». А «такого» нет. Надо было доказать
«антизападную направленность русского общества». А ее
тоже нет, этой направленности. Пришлось болтать о Ви-
зантии.
Вот ведь что получается, когда сочинитель супротив
правды идет!
Если бы сочинитель был честный, он выбросил бы та-
кой опус в корзину. А Виктор Мейер не выбросил — напе-
чатал. И даже не один опус, а несколько. И предстал пе-
ред читателями как беспардонный лжец.
|< ак добавить рядовому американцу недостающие про-
11 центы для истинной стопроцентности? Все средства
вроде бы уже использованы. Писали книги, превознося-
щие «американский образ жизни», ставили многосерий-
ные фильмы о кознях красных, радио и телевидение при-
зывали к истинному американизму. Ожидаемого эффекта,
однако, не достигли. Стали искать новые средства. И вдруг
нашли! Обнаружили мощное пропагандистское оружие, о
котором прежде в будничной суете как-то не подумали.
Им оказались... настольные игры. Вышло так, что пропа7
ганду «американского образа» и борьбу с «красным ком-
мунизмом» лучше всего вести с помощью фишек, костя-
шек и прочей ерунды.
Тогда-то и появилась на свет игра «Монополия».
В шахматах надо бороться за то, чтобы объявить против-
нику мат. При игре на бильярде стараются забить паи-
ИГРЫ И ЗАБАВЫ
большее количество шаров. В шашках свои радости:
«фук — и в дамки!»
Игра «Монополия» принципиально отлична от всех из-
вестных ранее. Задача играющего — разорить партнера и
упечь его в долговую тюрьму. А самому оказаться «моно-
полистом».
Садятся друг против друга, допустим, Билл и Джек,
раскладывают картонку, па которой изображены сим-
волы богатства — земельные участки, заводы, дома.
При картонке «банк» — целая пачка игрушечных долла-
ров.
Игроки кидают кубик, вкладывают доллары в «дело»,
скупают друг у друга земельные участки, вмиг становятся
обладателями призрачных состояний, а потом Джек или
Билл, сделав неосторожный ход, разоряется дотла и топает
в картонную тюрьму.
«Монополия» — игра не безыдейная, это не «фук — и
в дамки» и тем более не бирюльки. У игры есть мораль:
если ты не дурак, то в условиях «великого демократичен
211
ского общества» можешь стать богатым, а если ты беден,
пеняй на себя, долларовая демократия тут ни при чем.
Слово «играть» в словарях толкуется как тешиться, за-
бавляться, проводить время потехой, заниматься чем-то
для забавы, от скуки.
Авторы американских игр придумали для потехи не
только «Монополию», но и другую, еще более развеселую
игру. Называется она «Победа над коммунизмом». Хвата-
ет американец коробку с этой игрой, а на коробке напи-
сано: «Мягкое отношение к коммунистам угрожает ги-
белью». А почему же американец хватает эту игру?
Потому, что она рекламируется как «идеальный подарок
для всякой семьи, подарок, имеющий воспитательную
цель, подарок, воспитывающий патриотизм, дающий цен-
ную информацию».
Посидишь за этой игрой — станешь воспитанным, бу-
дешь стопроцентным патриотом и к тому же дьявольски
подкованным эрудитом.
Игроки тянут карточки, на которых написаны вопросы.
Попутно бросают костяшку: цифра на ней укажет номер
карточки с ответом. Не подойдет ответ — кидай костяшку
снова. Увлекательно и занимательно! Азартная, черт возь-
ми, игра!
Первый, кто подберет на все вопросы надлежащие от-
веты, выигрывает.
По правилам игры он должен немедленно заорать:
«Свобода!»
Для того чтобы между партнерами не возник спор и
они не передрались по поводу верности ответов, к игре
приложена шпаргалка. В ней указано, какие ответы над-
лежащие.
«Где прячутся коммунисты?» — «В Организации Объ-
единенных Наций».
«Что произойдет, если победит коммунизм?» — «Если
победит коммунизм, всех христиан и капиталистов убьют
или сделают рабами. Женщины будут отправлены в пуб-
личные дома».
«Кто такой Рузвельт?» — «Открыто признал себя ком-
мунистом, враг западного общества». Тот же ответ отно-
сится к Бернарду Шоу, Джавахарлалу Неру и многим дру-
гим.
212
Подуются в эту игру Джек с Биллом — глядишь, в го-
лове у них что-то из «ответов» и останется... И тогда они
будут вполне стопроцентными.
Некогда существовала гимназическая игра в белибер-
ду. Один писал начало фразы, складывал бумажку, дру-
гой писал продолжение, не зная начала, и передавал
третьему. Выходило нечто неожиданное: «Жарким ле-
том... в сугробе... гувернантка жевала... ушами... розо-
вую... телегу...» А чем это хуже, нежели: «Темной но-
чью... коммунист Рузвельт... на Ассамблее ООН... через
агента Москвы Бернарда Шоу... продал американскую
статую Свободы... гвинейскому... колхозу»?
1| то надо делать, чтобы повысить свой достаток? Пре-
жде всего надо работать. И не как-нибудь, а хоро-
шо. Еще можно приобрести облигации трехпроцентного
займа или билеты денежно-вещевой лотереи.
Ну, а если запросы растут так, что удовлетворить их
названными средствами невозможно? Если страсть к хру-
стящим купюрам неуемна и бесконечна?
Тогда надо искать клад.
Могу даже сказать по секрету, где. В Ленинграде, на
Волковском кладбище, 120 шагов от церкви и 60 от стол-
ба. Вот тут он и залегает.
Произнесите заклинание: «Аминь, аминь, рассыпь-
ся», — и цель достигнута.
Вы не верите? А Стекляпко поверил.
Эпопея кладоискательства началась в марте, когда
Аркадий Стеклянко, инженер, заведующий лабораторией
ДУХ КЛОНДАЙКА
одного московского научно-исследовательского института,
приехал в командировку из Москвы в Ленинград.
Приехал и зашел в ресторан гостиницы «Октябрьская»
скромненько поужинать.
Ах, зачем он зашел сюда! Зачем он встретил этого
Эдика!
Кто такой Эдик? Стеклянко сам не знает. Да разве в
ресторане это важно? Эдик представился ему как летчик,
фамилии не назвал. Но когда между ними возник тесный
контакт, Эдик полушепотом сообщил весьма любопытную
деталь: ои принадлежит к голубым кровям.
В доказательство собеседник Стеклянко достал из кар-
мана янтарную пластину, на которой были выгравирова-
ны инициалы и княжеский герб.
— Это штамп моей прабабушки, княгини... — с неко-
торой грустью сказал Эдик. — Хорошая она была праба-
бушка.
Помолчали, отдавая дань памяти славных предков.
Потом Эдик спросил Стеклянко:
214
— Вам можно доверять?
— Можно, — твердым мужским голосом сказал Ар-
кадий.
— Вы серьезный человек?
— Серьезный. Еще какой!
— Тогда вот что — беру вас в компанию. Будем искать
фамильный клад. Три четверти мне, как прямому наслед-
нику, одна четверть вам.
На голову Стеклянко свалилось счастье. Ему ясно и
отчетливо почудился сладостный шелест купюр.
Аркадию только бы радоваться. Но радость омрачена
обидой: почему, собственно, ему будет принадлежать
только одна четверть? Почему правнук своей именитой
прабабушки не хочет все поделить пополам?
Все-таки сволочи эти князья, не признают равнопра-
вия.
Обиду пришлось проглотить. Не обратишься же в
профсоюз с жалобой: ВЦСПС не поддержит.
Одна четверть лучше, чем ничего. А клад — вот здесь,
рядом. Если отмерить Г20 шагов от церкви и 60 от стол-
ба — копай могплу и извлечешь из нее два хрустальных
сосуда. А в сосудах — сотни золотых монет, в них алма-
зы, рубины, сапфиры, хризобериллы и смарагды. В них —
черт возьми! — цирконы, турмалины и благородные опалы.
Но копать, к сожалению, было нельзя. Разведка боем
результата не дала: кладбище занесено снегом, а земля
заступу не поддавалась. Мерзлота проклятая!
Концессионеры беспомощно потоптались у дорогой
могилы и решили встретиться в середине мая.
Стеклянко вернулся в столицу, но спокойно ходить по
московской земле он не мог. Мысль о фамильном кладе
яростно распирала его изнутри. Нужно было дать ей вы-
ход. И Стеклянко поделился секретом с юрисконсультом
института Константином Филейным.
Филейный был смел и решителен. Он не был мямлей.
— Надо действовать, — сказал он, — и как можно бы-
стрее. К черту этого Эдика! Видали мы феодалов. Наш
путь — на Волковское кладбище!
Возможность посетить милое сердцам компаньонов
кладбище представилась в первомайские дни. Коллеги
Стеклянко и Филейного шествовали в колоннах демон-
215
странтов, восседали за праздничными столами, пели «Пусть
всегда будет мама», а искатели клада блуждали вокруг
заветной могилы.
И опять разведка ничего не принесла: снег стаял, все
было залито водой. Из воды сумрачно торчали кресты.
Новый бросок за хризобериллами был назначен на
12 мая. Кладоискатели прибыли в Ленинград ночным
экспрессом и рано утром уже отмеряли 120 шагов...
Операция была продумана тщательно, до тонкостей.
Чтобы посторонние не догадались, что идет вскрытие
могилы, Филейный для отвлечения занимался окраской
ограды (накануне купили ведерко, краску и кисть), а
Стеклянко работал железными инструментами.
За этим занятием их и застала общественность вместе
с милицией.
Будучи препровожденными в ближайшее отделение
милиции, компаньоны не потеряли присутствия духа. Это
кладоискателям не свойственно по традиции.
— Знаете ли вы, как юрист, — спросили Филейного,—
что вскрытие могил карается законом?
— Знаю, — ответил Филейный, — но это касается мо-
гил зарегистрированных, а эта незарегистрированная.
Д предварительно проверил.
— И вы хотели присвоить себе клад?
— Никак нет, — ответил Филейный и достал из кар-
мана заранее составленное и подписанное им и Стеклян-
ко заявление в адрес финансовых органов: мы, мол, на*
шли клад, передаем его родному социалистическому го-
сударству и просим отчислить нам 25 процентов. Эта сум-
ма, по их предположениям, равнялась 7 тысячам рублей.
— Почему семи тысячам?
— Прикинули...
Вот что значит юрист. Он был предусмотрителен и
подготовил все страховочные средства, начиная от кисти
и ведерка с краской и кончая заявлением, составленным
«на всякий случай».
А что же с кладом? Клада не оказалось. Нет, не дрема-
ли в старой могиле элегантные хрустальные сосуды, на-
полненные благородным желтым металлом и бесценными
каменьями.
А где же резвое дитя голубых кровей — Эдик? Эдик
216
исчез, растворился в бриллиантовом дыму. Можно выска-
зать только догадку, что он любитель выпить за чужой
счет. Кто же не угостит, если ему обещают часть фа-
мильного клада? Может быть, «летчик» Эдик снова си-
дит сегодня в ресторане и доверительно показывает оче-
редному любителю старины «княжеский герб».
Но дело не в нем, не в Эдике. Дело в самой ситуации.
Эдик хотел обмануть Стеклянко. Стеклянко вкупе с Фи-
лейным хотели обойти Эдика. Кроме того, компаньоны
торопились, боясь, что их опередит один из работников
кладбища, которого они посвятили в тайну могилы, что
находится в 120 шагах от церкви. Налицо, как говорят,
острая конкурентная борьба. Дух Клондайка. Рецидив
далекого прошлого. Люди гибнут за металл. Они готовы
на все. И то, что при этом они теряют человеческий об-
лик, их не волнует.
Волнение пришло к ним лишь тогда, когда собрался
товарищеский суд, когда в конференц-зале прозвучали
слова коллег, далеко не ласковые и отнюдь не нежные.
Обороняясь, Стеклянко сказал:
— Это Филейный тащил меня к могиле.
А Филейный переходил в контратаку, заявляя, что на
раскопки его неустанно вдохновлял Стеклянко.
Странного тут ничего нет: собственники, пусть даже
потенциальные, друзьями не бывают. Не та мораль. Кон-
цессия лопнула — дружба врозь, каждый спасает себя.
Что ты наделал, Эдик!
U а литературных критиков авторы всегда обижаются,
Обижаются, когда критики критикуют; дуют губы,
когда критики пишут мало; возмущаются, когда критики
молчат. Последнее рассматривается как грубый выпад.
«Нас беспардонно замалчивают!» — негодуют темпера-
ментные поэты. «Сколько эпохальных романов не замети-
ли!» — укоризненно качают седовласыми головами про-
заики. «Премьеры идут, а критика — ни гу-гу!» — безу-
тешно сокрушаются драматурги.
Пусть умолкнут мастера ритмической речи и сцени-
ческого диалога. Пусть не ропщут вдохновенные созда-
тели дилогий, трилогий и тетралогий. Есть один литера-
турный жанр, о котором критики вообще не сказали ни
слова. Тем непростительнее, что этот жанр в последнее
время буйно расцветает и, выражаясь высоким стилем,
находится на крутом подъеме.
УРАЗУМЕЙ И ВОСЧУВСТВУЙ!
Я говорю о брошюрах, содержащих памятки, инструк-
ции, правила, наставления и указания. Какими инструк-
циями человечество располагало прежде? «Не убий», «Не
укради», «Не возжелай жены ближнего своего» (дальнего
можно). Примитив! Упрощенчество! Беднота мысли!
В наш век — в век растворимого кофе, безразмерных
носков, транзисторов и хрустящего картофеля — инструк-
ционная литература явила любознательной публике ты-
сячи произведений. Ее выпускают везде, всюду и всякий,
кто захочет: месткомы и директора клубов, пожарные
общества и санитарные просветители. Читать бы ее да
читать, приобщаться бы к светлой мудрости составителей,
прильнуть бы, как говорится, к роднику и черпать ладош-
ками! А некоторые почему-то недовольны!
Недоволен, например, В. Никонов из города Петровска,
Саратовской области. Он прислал в редакцию список або-
нентов местной АТС, который открывается «Правилами
пользования телефонным аппаратом»: «...Для набора от-
дельных знаков каждый раз вставляйте палец в соответ-
218
ствующее знаку отверстие... По окончании разговора сле-
дует немедленно положить трубку на рычаг...»
Глубоко заблуждаясь, В. Никонов считает это лишним
дитературным творчеством: каждому, мол, и так понятно,
как обращаться с телефоном. А может быть, все-таки не
каждому? Я знал одного человека, который вставлял па-
лец всегда не в то отверстие, а после разговора бросал
телефонную трубку в корзину с мусором.
Подумать страшно, что бы сталось с современным че-
ловечеством, если бы не было инструкций! Дабы читатель
мог поразмышлять на эту тему сам, я ознакомлю его с
с несколькими образцами инструкционной литературы из
моей домашней коллекции.
«При бритье пользоваться горячей водой, обильно на-
мыливая лицо» («Инструкция для пользования безопасной
бритвой». Завод «Красная звезда», Москва).
«Матери, едущие с детьми, должны захватить все не-
обходимое для ребенка. Никогда не следует возить с собой
лишние вещи» (Д. Л. Сац. «Гигиена пассажира железно-
дорожного транспорта». Медгиз, Москва).
«При выходе из палаты обязательно надевайте халат
или пижаму, чулки и туфли» («Памятка для больных».
Кишинев).
«В Советском Союзе большое внимание уделяется
борьбе с пожарами... Вода — наиболее распространенное
средство для тушения пожара» (Г. И. Жуков, «Как по-
тушить пожар в жилом доме». Издательство Министерства
коммунального хозяйства РСФСР, Москва).
«У пас принято быть вежливым не только к знакомым
и к товарищам, но и ко всем присутствующим в зале...»
(«Памятка посетителю вечеров танцев», Боровичи).
«Заметив... опасность для окружающих, не оставаться
безучастным...» (В. И. Поэль, «Памятка по технике без-
опасности для литейщиков гипсовых изделий при изго-
товлении сухой штукатурки». Госстройиздат, Москва).
«Машинист должен уметь пускать и останавливать
обслуживаемые агрегаты» (Е. Л. Котляров, «Памятка для
машинистов шламовых насосов». Госстройиздат, Москва),
«Бетонщику не разрешается включать и выключать
механизмы и сигналы, к которым он не имеет отноше-
ния» (В. М. Востров, «Памятка для бетонщика». Гос-
219
стройиздат, Москва, издание второе, исправленное, тираж
150000).
«Ликвидируй свою санитарную неграмотность» («Па-
мятка парикмахера». Полтавский дом санитарного про-
свещения) .
Да, действительно, что произошло бы, если бы не было
мудрых наставников, которые учат нас, как жить! Пред-
ставьте себе такую картину: больные разгуливают по
госпитальным коридорам в кальсонах, босиком; машинисты
не умеют пускать обслуживаемые агрегаты и, что самое
страшное, останавливать их. А литейщики, заметив опас-
ность для окружающих, стоят в стороне, наблюдают, как
на чужую голову падает, например, железная балка. Черт
знает, какая могла случиться трагедия! Но теперь мы
от нее надежно застрахованы. Главное — надо читать
инструкции. Они не только предостерегают от всяких бед,
но и морально подковывают, духовно возвышают, идейно
укрепляют. И даже куда-то зовут. Авторы их порою об-
наруживают такое проникновенное глубокомыслие, какое
не снилось титанам интеллекта, незабвенным творцам
афоризмов — Ларошфуко, Лихтенбергу, Жану де Лабруй-
еру.
«Примеров игры детей с огнем очень много, и все они
неизбежно приводят к пожарам, а иногда и к тяжелым
последствиям...» («Памятка по предупреждению пожаров
от детских шалостей с огнем», Москва).
«Парикмахерскими при вокзалах во время стоянки
поезда пользуются, главным образом, мучжины. Изредка
они здесь стригутся, еще реже моют голову...» (Д. Л. Сац,
«Гигиена пассажира железнодорожного транспорта»).
«Не читайте за прилавком газет, журналов и книг. Не
расхваливайте товар перед покупателем, но и не прояв-
ляйте безразличия при продаже товара» («Правила пове-
дения продавца». Молдавпотребсоюз, Кишинев).
«Досуг — это не праздность, это культурный, здоровый
отдых» («Памятка работнику предприятий торговли и
общественного питания», Винница).
Начитавшись памяток и инструкций, я стал сочинять
их сам. Очень заразился этим творческим делом и не без
гордости скажу, что пошло оно у меня просто блестяще.
Куда ни приду, везде кидаю мысли. И откуда их столько
220
взялось! Хлещут через край, бьют фонтаном, крутят
воронки!
— Основным средством передвижения человеческого
организма являются ноги.
— Штаны лучше надевать не через голову.
— Сидеть удобнее не на шкафу, а на стуле.
Но недавно один товарищ крепко меня огорчил. В от-
вет на мои наставления протянул книжку с отчеркнутыми
словами. Почитай, говорит, вот эту инструкцию. А в ней
написано: «Есть истины, которые даже пошлы потому
именно, что слишком очевидны, как, например, то, что ле-
том тепло, а зимою холодно, что под дождем можно вы-
мочиться, а перед огнем высушиться» (В. Г. Белинский).
Значит, Белинский против. Значит, великий критик
говорит: пошлость. Не с нами, следовательно, Виссарион-
то Григорьевич?
А я ждал, что скажет критика.
Г] ветило солнце.
Щебетали птахи.
Было спокойное лирическое утро, когда двадцатилет-
ний Валентин Лялин прикрыл за собою тяжелую кованую
дверь с железными пуговками.
Потянув носом воздух свободы, он решительно сказал
себе:
— Все! К государственной собственности больше —
ни-ни! Начинаю новую жизнь.
После заключения в одиночке Лялин тосковал по кол-
лективу. Коллектив вскоре нашелся. Один за другим пред-
ставали перед Лялиным на московских улицах люди, ко-
торых ему так не хватало. Это были Лев Стаканов — па-
рень молодой, но с большим стажем бездельника и гуля-
ки; Голия Кутидзе по прозвищу «Джонни из Малахов-
ки» — студент московского института; Валентин Тычин-
шяшшшшшявшяшшшшяяяишшшишашшшшншяшшшяяяяяаяиишяяшшв
ОПЕРАЦИЯ «ДИНАМО»
кин — экономист; Владимир Петухов — фотограф; Анато-
лий Займушин — студент...
Все они почитали коньяк, испытывали патологическую
страсть к хрустящим купюрам и не любили утомляться.
В темные звездные вечера, сидя па скамеечке в сквере,
Лялин делился с друзьями сокровенными мыслями:
— К государственной собственности — ни-ни! Кодекс.
Причем уголовный. Кому это нравится — сначала «рако-
вая шейка», а потом окошко в клеточку? Когда я был за
этим окошком, то имел время для всяких мыслей. И зна-
ете, что я обнаружил? В кодексе нет статьи, карающей
за изъятие ценностей, нажитых нечестным путем... Вот
этим мы и должны воспользоваться. Наш объект — туне-,
ядцы.
— А что мы с ними должны делать? — послышался
наивный вопрос.
— Мы должны «крутить динамо» — обманывать, разы-
грывать, чтобы они «раскололись». Приходим, допустим,
под видом милиции и говорим: «Деньги на стол!»
222
— А если не выложат?
— Выложат. Как миленькие.
— Но они могут раскусить, донести в милицию...
В том-то и дело, что в милицию они не пойдут.
Как они скажут сержантам, что у них взяли энное коли-
чество тысяч? Сержанты обязательно поинтересуются:
«Откуда они у вас при зарплате в семьдесят рублей?»
Входя в раж, Лялин небрежно закладывал ногу на
ногу, горделиво произносил:
— Эх вы, зелень! Пришел я как-то к одному в Одессе
и сказал: «У вас наворованный миллион. Я из уголовного
розыска. Положите деньги на скатерть!» И что вы ду-
маете? Положил.
— И так и не узнал, кто ты?
— Потом узнал. Но я прямо сказал ему, что «прокру-
тил динамо». Он в милицию, конечно, не зашагал... Ох,
Одесса, Одесса! Сплошные мемуары. Там так играют в
кости! Вернее, так проигрывают... Дураки потому что.
Я в свои костяшки подбавлял ртути, и они кувыркались,
как ваньки-встаньки, — всегда на один бок. Тридцать пять
тысяч старыми выиграл у этих тунеядцев.
Тут естественно напрашивался вопрос: а кто такой
сам Лялин? Не тунеядец ли?
—- Видите ли, — говорил он, — если бы я был тунеяд-
цем, меня бы выслали из Москвы. Но я сам добровольно
выписался из столицы. Лучше жить в Москве непропи-
санным, чем быть прописанным, но высланным.
Мысли Лялина взмывали так высоко, что он разраба-
тывал план игры в карты с применением «меченых ато-
мов»... Если натереть карты радиоактивными изотопами,
то счетчик Гейгера будет жужжать... Можно узнать, ка-
кая карта.
Атомной энергией Лялину воспользоваться не удалось,
но обыкновенное «динамо» он «крутил» с успехом.
Поздно вечером Лялин, Тычинкин и Петухов постуча-
ли в квартиру шофера Славобогского.
—- Мы из уголовного розыска.
Оторопевшие хозяева пригласили поздних гостей
войти.
— Вы шофер такси? — спросил Лялин Славобогского.
- Шофер.
223
— Вы ездили на аэродром Внуково?
— Ездил.
Вопрос, конечно, сногсшибательный: какой водитель
такси не отвозил пассажиров на аэродром?
— С вами много раз ездил один гражданин из Риги..,
И он оставил у вас принадлежащие ему ценности. Он за-
держан.
Никакого гражданина из Риги Славобогский, разумеет-
ся, не знал. Но требование «деньги на клеенку» было
столь категоричным и недвусмысленным, что жена Славо-
богского немедленно отдала Лялину все сбережения, ка-
кие у них были.
Уходить налетчики не торопились. Лялин старательно
переписывал номера купюр. Петухов, ослепляя хозяев
вспышками «блитца», фотографировал деньги, Тычинкин
производил обыск. Потом Лялин потребовал от Славобог-
ской написать объяснительную записку, откуда у нее
деньги, а от Славобогского — подписку о невыезде...
Перед тем как покинуть квартиру, Лялин многозна-
чительно заметил:
— У вас должно быть золото. Вы говорите, что его
нет. Хорошо. Завтра мы придем к вам с миноискателем...
Слово «миноискатель» прозвучало так внушительно,
что хозяин проводил непрошеных пришельцев на улицу
до машины.
«Динамо» вертелось. Узнав от Стаканова, что один
дамский парикмахер хочет продать две пары золотых ча-
сов, Лялин немедленно встретился с обладателем цен-
ностей.
— Вы хотите сбыть часы с барышом? Тогда я буду
платить за них не деньгами. Я вам дам одно редкое ле-
карство, которое на Западе часто называют эликсиром
молодости. Вы получите за него потом в пять раз больше.
У меня в медицинском институте есть один знакомый
Доцент.
Поговорив с парикмахером, Лялин кинулся в магазин,
чтобы купить белый халат и колпак, а лотом в аптеку —
ва таблетками от кашля. Дома он размолол таблетки в
кофейной мельнице, положил порошок в стеклянную бан-
ку и написал по-латыни: «elixir». На следующий день
парикмахер был осчастливлен.
224
В коридоре медицинского института — вход туда сво-
бодный — Лялина и парикмахера предупредительно встре-
тил усталый «доцент» в белом колпаке. Немного поломав-
шись и поторговавшись для важности, знакомый Лялина
принял часы, отдав взамен стекляшку с «эликсиром мо-
лодости».
Выйдя из медицинского института, Лялин поздравил
парикмахера с удачной сделкой, дружески похлопал его
по плечу, сказав на прощание:
— Будь здоров и не кашляй!
Горький смысл этих слов парикмахеру суждено было
понять потом, когда его чуть не отдубасили чересчур
разборчивые покупатели «эликсира».
— Наше дело — крутить динамо,— продолжал на-
ставлять неутомимый Лялин своих друзей. — Надо искать
дураков.
Таковых он находил не только на стороне, но и среди
приятелей. Узнав, что у Займушина есть золото и импорт-
ные медикаменты, Лялин предложил ему свое посредниче-
ство в продаже.
— Знаю богатого купца с Кавказа, — доверительно
сообщил он Займушину. — Кавказец остановился у своих
знакомых в Марьиной роще.
В Марьиной роще Лялин забежал в первый попавший-
ся дом, запомнил номер одной квартиры, а по газетному
ящику быстро установил, кто в ней живет. Больше ничего
не требовалось.
Прежде чем идти на торг, недоверчивый Займушип про-
верил адрес. Все оказалось точным: есть в Москве Марьи-
на роща, есть в ней названная Лялиным улица. Есть дом,
есть квартира, и живет в ней не кто-нибудь другой, а
упомянутый Лялиным хозяин.
В условленный час Займушин вместе со своим дове-
ренным Вашкевичем прибыл в Марьину рощу, к дому,
где остановился богатый купец с Кавказа. Вручив порт-
фель с золотом и медикаментами Лялину, продавцы дра-
гоценностей остались ожидать в скверике напротив. Но
едва Лялин скрылся в подъезде, как к дому, страшно гу-
дя, подъехала черная «Волга».
А через несколько мгновений двое «оперативников» в
черных Пальто уже вели под руки «арестованного» Ляли-
225
на, который истошно кричал: «Отпустите!» и давал обе-
щания: «Больше не буду!»
Опешившие от такого непредвиденного и огорчитель-
ного поворота событий, Займушин и Вашкевич ретирова-
лись на всякий случай в дальний угол сквера, а черная
«Волга» тем временем скрылась с их глаз. Опять же
страшно гудя.
«Волга» остановилась на площади Дзержинского, Ля-
лин расплатился за услугу с шофером и «оперативника-
ми» — ими были Петухов и Тычинкин — и, довольно раз-
махивая портфельчиком, зашагал к кассе Аэрофлота по-
купать билет на Тбилиси.
Похождениям Лялина и его приспешников числа нет.
И вряд ли нужно излагать дальше, как сообразительные
проходимцы «крутили динамо». Видимо, подошло время
сделать выводы. Их несколько.
Прежде всего хочется сказать, что зря мы порою до-
бродушно улыбаемся, услышав слово «тунеядец». Улы-
баться не надо, надо гневаться. Тунеядец не безвредная
птичка божия, которой под каждым кустом уготован и
стол и дом. Тунеядец любит красивую жизнь, так, что-
бы завтракать в Тбилиси, обедать в Москве, а ужинать в
Симферополе. Денег на обеды, ужины и перелеты на ре-
активных лайнерах у тунеядца нет, и он неминуемо идет
па преступления.
Он ищет доверчивых людей, ротозеев, шантажирует
их и добывает столь необходимые ему деньги. Добывает,
как потом оказывается, легко и просто. Займушин про-
давал толченое стекло, выдавая его за бриллианты. То-
лочь стекло для тунеядца — работа, а работа тунеядцу
противопоказана. Поэтому счастливого покупателя драго-
ценных камней через несколько минут настигали «опера-
тивники» и покупку отбирали, сердито говоря при этом:
— Вы только что купили контрабандные бриллианты.
Знаете, что за это бывает? Поехали на Петровку...
Добровольно отправляться на Петровку обычно никто
не выражает горячего желания. Тогда снисходительные
«оперативники» ограничиваются составлением акта.
А стекляшки или всеисцеляющие лекарства в виде табле-
ток от кашля продают еще несколько раз.
— Будьте здоровы и не кашляйте!
226
Тунеядец, жулик живет не на другой планете. Он —
рядом с вами. И порой вы этого совсем не замечаете.
Когда суд потребовал служебную характеристику на
уличенного в разбое и мошенничестве фотографа Петухо-
ва, то с места его работы пришел трогательный документ.
Оказывается, Петухов «зарекомендовал себя добросовест-
ным работником, пользовался доверием сотрудников, за
положительные показатели неоднократно поощрялся»,,, и
даже «повышал свой идейно-политический уровень»... А о
Тычинкине написали несколько скупее, суше: «Замечаний
не имел. Освобожден от занимаемой должности старшего
экономиста в связи с заключением под стражу».
А экономист, оказывается, был тертым калачом.
Окончив работу, на которой он не успевал протрезветь,
Тычинкин брал такси и ехал на Кутузовский проспект, к
панораме Бородинского сражения. Почему-то это было
место, где «динамисты» назначали друг другу свидания
и разрабатывали планы дальнейших похождений.
Какие тут могут быть «замечания»? Тычинкин брал
выше: он уверенно шел вперед, набиваясь на пять или
десять лет заключения.
Это ему было обеспечено. Обеспечено хотя бы потому,
что простаков не так много, веревочке недолго виться. Не
все операции проходили у «динамистов» гладко. Некото-
рые срывались. Порою люди, к которым стучались охотни-
ки за миллионами, открывали дверь на цепочке и преду-
смотрительно заявляли, что могут вести беседу только р
авторитетном присутствии дворника. А иные, совершив
непростительную ошибку, приходили в себя и звонили в
милицию, как сделал, например, Славобогский.
Сейчас на этом деле поставлена хорошая жирная точ-
ка. И все же не мешает над ним подумать. Материал для
размышлений есть.
ЭМ ил-был мальчик.
^^Обыкновенный мальчик. Более того — средний, ни-
чем не выделявшийся. Талантов не обнаружил, учился
на тройки.
Особенно мальчик не ладил с русским языком и ли-
тературой.
Десять лет конфликтовал он с этими предметами, но
наконец окончил школу.
Окончил, обладая определенным минимумом. Он знал,
что Ленского убил Онегин. Пушкина убил Дантес. Гера-
сим утопил Муму. Гоголь сжег вторую книгу «Мертвых
душ». Толстой бежал из дому. Вот и все.
С этими знаниями в области изящной словесности
мальчик и пустился в плавание по жизни.
Больше к худлитературе мальчик не обращался. И это
его не угнетало.
МАЛЬЧИК ТВОРИ т...
Мальчик учился в институте, получил диплом. Стал
специалистом. Сначала рядовым, затем последовали повы-
шения. Был заместителем помощника, далее помощником
заместителя, заместителем заведующего, заведующим. По-
том крупным заведующим.
Как специалист, мальчик приобрел *опыт. Как адми-
нистратор, полюбил бумаги. А бумаги писались на осо-
бом языке, не на том, на каком рассказана история Гера-
сима и Муму. И этот язык мальчик очень быстро усвоил:
«При сем препровождаю...», «Согласно полученным ука-
заниям...», «В подтверждение вышеизложенного...», «При
этом ссылайтесь на наш исходящий...»
Такой язык ему очень импонировал. Слов в нем было
не много, сочетания их были известны.
— Прения какие?
— Развернувшиеся.
— Успехи какие?
— Достигнутые.
— Отчет о какой работе?
228
— О проделанной.
— Недостатки какие?
— Имеющиеся.
Все эти слова можно произносить автоматически, не
задумываясь. Но если задуматься, нетрудно увидеть бес-
смыслицу: не имеющихся недостатков не существует, а
отчетов о непроделанной работе не делают.
Мальчик думать не хотел. Бюрократический язык ему
нравился: в нем звучала солидность. И когда мальчику
принесли на утверждение рекламу: «Продается молоко»,
он перечеркнул ее и написал: «Имеется в продаже мо-
локо».
«Продается» — не солидно. «Имеется в продаже» —
совсем другое дело.
Исходя из этого принципа, мальчик заменил слово
«парк» или «лес» на «зеленый массив», «живет» на «про-
живает», «туалет» на «санузел», «хлеб» и «баранки» на
«хлебо-булочные изделия». Он придумал множество ужа-
сающих слов типа «пищеблок», «индпошив» и ввел в
обращение нечто уж совсем несусветное: «обилетить пас-
сажиров», «протабелироваться перед началом рабочего
дня», «закабелировать дом»... Он решительно отвергал
вывеску «Свадебный дворец». Он был за «Дворец брако-
сочетаний».
Язык, столь чуждый хрестоматийному, был люб маль-
чику и еще по одной причине: с его помощью можно
утопить любую мысль, напустить туману.
Мальчик никогда не скажет: торговля ведется плохо.
У него есть готовая формула: «В деле обслуживания
населения торговыми точками имеются еще неизжитые
недостатки».
Мальчика критикуют в газете за то, что автобусы его
треста ходят нерегулярно, расписание нарушается, от
пассажиров поступает много жалоб. И он отвечает редак-
ции: «Перерывы в движении автобусов имеют место, ког-
да имеется спад пассажиропотока».
Заметьте, сколь неравнодушен наш герой к слову
«иметь». Жить он не может без этого «хабена». «Хабен»
его выручает. Разве признается он в том, что в его учреж-
дении творятся безобразия? Нет! Он скажет: «Имеют
место случаи, когда отдельные сотрудники...» и т. д.
229
Мальчик ничего не читает, но он любит писать. У него
тоска по бумаге.
Увидит журналиста или писателя — рад побеседовать.
— Пишете все, да? — любопытствует.
— Да, знаете, пишу.
— Завидую, — сокрушается мальчик. — Я это дело то-
же люблю. Еще со школы помню: подлежащее там, ска-
зуемое... Интересная вещь! Но писать мне некогда: ра-
бота, работа...
Мальчик лжет. Во-первых, никогда в жизни не любил
он подлежащие и сказуемые, а во-вторых, пишет он не
меньше других. Его перу принадлежат обычно инструк-
ции, наставления, афоризмы типа: «Лифт создает удоб-
ства — берегите его!» О, какая мудрость светится в этих
словах!
Лет десять назад вышла брошюра «Производство
хлебного кваса». Брошюра начиналась фразой: «Основной
составной частью кваса является вода». Просто, как все
гениальное! Мальчик радовался. А недавно он продолжил
свой труд и составил «Инструкцию для пользования чай-
ником латунным» (завод «Штамп», г. Тула). Пункт пер-
вый инструкции гласит: «Чайник предназначается для
кипячения и хранения воды».
Умный мальчик, любитель наставлений, спешит пре-
достеречь своих несмышленых соотечественников, чтобы
те не вздумали случайно плавить в «чайнике латунном»
гудрон или варить сталь.
Мальчик пишет... Как видите, это персона довольно
разносторонняя. Она любит заковыристые, железобе-
тонные слова и дурацкие прописные истины.
Перо в руках мальчика ежедневно наносит огромный
ущерб русскому языку и здравому смыслу. Словечки,
изобретенные мальчиком, слышишь то здесь, то там.
...У парапета на Ленинских горах стоят он и она.
Влюбленные наслаждаются неповторимым пейзажем, и
вдруг слышится восклицание:
— Какой чудесный зеленый массив!
Знакомое, родное! Когда у мальчика заимствуют сло-
ва — это страшно, но еще страшнее — когда люди воспри-
нимают сам метод его словотворчества. Что можно ска-
230
зать, например, о такой фразе: «Наступила пора обно-
жаться в зимнюю обувь, а в магазины ее не завезли»?
Откуда такая фраза? Из жалобы, из серьезного пись-
ма в «Крокодил» одной женщины.
Вот до чего можно дойти, если следовать грамматиче-
ским принципам мальчика!
Бойтесь его, старого двоечника! Нет, я не оговорился,
В школе оп действительно учился на тройки. Но с тех
пор прошло много лет, и он давно забыл, что знал. Он
уже не сможет сказать, кто кого утопил — Герасим Муму
или Муму Герасима. Мальчику некогда, очень занят: он
творит...
Ыедактор городской газеты был угрюм и хмур.
В глазах заместителя редактора тихо светилась ми-
ровая скорбь.
На дворе было лето.
На дворе сияло солнце. А на улицах сияли улыбками
горожане.
Чем объяснить такой разнобой? Разнобой объяснялся
тем, что газета была скучной. И это руководители редак-
ции понимали. Но, понимая, не знали, что сделать для
оживления ее страниц.
— Эх, не оправдал себя снежный человек! — горестно
произнес редактор.
— О снежном — всё! — согласился заместитель. — Но
были и другие темы: в одном селе родился теленок с дву-
мя головами...
— Много уже об этих телятах писали. Даже которые
с тремя... — вздохнул ответственный секретарь.
КЛЮКВА
— О чем бы еще сообщить?!
Редакция не знала, о чем. А сидевший за много сотен
километров товарищ Необычнов знал. Он был первоот-
крывателем чудес.
Необычнов сидел за пишущей машинкой, глядел в
окно, и в его воспаленном мозгу зрела дерзкая фантазия:
«В некоторых экваториальных странах встречается
растение-людоед. Проходит мимо него человек, ничего не
подозревающий пешеход, а растение вдруг страстно обни-
мает его своими ветвями. А обняв, вонзает в тело иглы и
начинает пить кровь. Красные кровяные шарики глотает,
а белые выплевывает. Питается человеческими эритроци-
тами, а лейкоциты ему ни к чему...»
Закончив свой труд, Необычнов, организовавший
ТАСС на дому, рассылает фальшивую балладу о растении-
людоеде по редакциям. Может быть, где-то клюнет.
Необычнов знает, что все любопытные факты в печа-
ти уже опубликованы. Бальзак женился в Бердичеве.
232
Андриан Евтихиев был волосатым человеком. Архимед
любил охотиться за бабочками.
И вдруг — растение-людоед! Коварное растение путе-
шествует по страницам отдельных чересчур доверчивых
газет, а Необычнов стучит на машинке новые вести:
«Один охотник видел в Забайкалье чудовище, сохра-
нившееся с мезозойской эры. Поймать его не удалось, по-
скольку чудовище ведет сугубо конспиративный образ
жизни. Но доподлинно известно, что оно съело однажды
на обед полдюжины колхозных коров...»
«В древней стране Плутархии люди жили до двухсот
лет, потому что лечились дорожной грязью. Современные
ученые не могут ответить на вопрос, в чем польза грязи,
но исследования продолжаются...»
Мало ли что можно сочинить.
Но не все можно печатать.
И тем не менее кое-где небылицы, сочиненные Не-
обычновым, печатаются.
Подобные байки давно уже имеют у газетчиков свое
ироническое имя — «клюква».
Но иронию понимают, к сожалению, не все. И «клюк-
ву» публикуют. Публикуют, забывая о священных прин-
ципах нашей советской печати — правдивости, достовер-
ности, проверке.
Соблазн опубликовать «клюкву», чтобы привлечь новых
читателей, бывает у некоторых редакторов столь велик,
что принципы идут не в счет.
И появляется в газете информация о волке, который
случайно забежал в центр большого города (впоследствии
волк оказался собакой). И печатают любители «клюквы»
сообщения о том, что в реке Оке появились... кальмары
и спруты.
Дело не ограничивается растением-людоедом, забай-
кальским чудовищем, кальмарами и другой чушью.
«Клюква» перекочевывает в сферу обычной человече-
ской деятельности.
Недавно произошел такой прискорбный случай. Мест-
ная газета сообщила, что помощник машиниста тов. Е.
собирает почтовые открытки с репродукциями работ
живописцев. Информацию перехватило радио, потом об-
ластная газета, потом снова радио, далее в газете, уже
8 В. Егоров
233
центральной, появилось сообщение: помощник машиниста
тов. Е. обладает ценной коллекцией картин великих
художников.
Помощник, машиниста не знал, куда глаза девать: над
ним смеялись знакомые, он был поставлен в неудобное
положение. Он писал в газеты и на радио — просил дать
опровержение. К счастью, опровержение в конце концов
дали.
А как же все это произошло? Представить нетрудно.
Говорит редактор с сотрудником:
— Так кто он, этот коллекционер?
— Помощник машиниста.
— Здорово! Значит, так: на работе — у реверса, после
смены — коллекционер. И что он собирает?
— Репродукции с картин.
— Репродукции не важны. Важны картины.
— Совершенно правильно. Картины.
— И, наверно, не какие-нибудь?
— Конечно, не какие-нибудь, а выдающиеся.
— Ну, раз выдающиеся, — значит, это Гойя, Ван-Гог,
Делакруа, Брюллов, Репин, Васнецов...
— Они и есть!
— Да, уточним еще одну деталь: вы сказали, что
художники сделали дарственные надписи...
— Ну, на одной открытке была...
— Как —на открытке? Мы говорили о картинах. И по-
чему на одной? Помощник машиниста, трудящийся... Кто
откажет ему?
— Никто. Сам Делакруа почтет за честь...
Так хорошего, честного человека втравили в историю,
из которой он едва выпутался. Ужасное положение: хо-
ди по улицам и доказывай, что Гойя не был твоим дру-
гом и что Репин в Куоккале чай с тобою не пил.
Любители удивить и поразить во что бы то ни стало
наивны и легковерны. Когда в редакцию чувашской газе-
ты «Молодой коммунист» пришла некая Валентина Василь-
евна Дмитриева, заведующая столовыми хлопчатобумаж-
ного комбината, и выдала себя за легендарную разведчицу
Валю Довгер, сотрудники газеты заскрипели перьями.
А зря скрипели: настоящая Валя Довгер, разведчица спе-
циального партизанского отряда, которым командовал Ге-
234
рой Советского Союза Д. Н. Медведев, сподвижница Ге-
роя Советского Союза Н. И. Кузнецова, — настоящая
Валентина Константиновна Довгер живет в Воронеже...
А чебоксарская Валя — Валентина Васильевна — в вой-
не не участвовала и западнее Чебоксар никуда не вы-
езжала.
Журналистов не насторожил тот факт, что в ряде
книг отец Вали Довгер назван Константином. Тогда поче-
му же она Васильевна? Журналисты не заглянули в офи-
циальную биографию самозванной Вали, откуда легко
можно было понять, что к чему. И уж конечно им и в
голову не пришло, что сведения о «своих» подвигах она
почерпнула из кинофильма «Подвиг разведчика»...
Нам понятно: сотрудниками чебоксарской газеты дви-
гало хорошее, доброе чувство — воскресить подвиги геро-
ев, рассказать о патриотах. Но столь высокая задача тре-
бует самого ответственного отношения. Об ответственно-
сти в Чебоксарах забыли. Хотелось скорее крикнуть, уди-
вить.
А кричать не надо. Это отнюдь не свойственно духу
и традициям нашей печати. Погоня за сенсацией всегда
была чужда и противна ей.
Мы хотим закончить этот фельетон тем, с чего нача-
ли, вернемся в кабинет, где скучают сотрудники энской
городской газеты. Скучают в ожидании, какую «клюкву»
пришлет Необычнов.
Откажитесь, товарищи, от его услуг! Пусть он рас-
сказывает небылицы своей бабушке. Рядом с вами вечный,
неиссякаемый источник творчества — жизнь. Она, живая
и многогранная, шумит за окнами. И в ней — естествен-
ной и непридуманной — самое удивительное! А кальмары
в пресных водах Оки не водятся: был только один, и при-
том дохлый. Случайно попался в ящике с серебристым
хеком. Ну, естественно, судовой повар выбросил его за
борт.
8*
олубцов страдал от собственных достоинств.
Он был воспитан в духе идеальной точности и безу-
пречной аккуратности. Уважал время других и ценил
свое.
По этой причине он был очень наивен и имел много
огорчений.
Посудите сами: приглашают его на собрание. В билете
написано: «Начало в 6 час. 30 мин.» В 6 часов 30 минут
он приходит в клуб. В клубе — пусто.
Голубцов одиноко блуждает среди холодных колонн
фойе, а потом обращается к дежурному:
— Может, отменили собрание-то?
Дежурный смотрит на него взглядом, в котором не-
трудно прочитать такое: «Ты что, братец, рехнулся или
от рождения того?»
Голубцов это смелое предположение, разумеется, отри-
цает. Тогда дежурный говорит:
СВЕРИМ ЧАСЫ!
— Не знаю, откуда вы приехали. Но у нас всегда
так: назначаем на шесть тридцать, чтобы к семи — в на-
чале восьмого собрались.
Нечто подобное происходило с Голубцовым и тогда,
когда он был зван в гости.
Приходил, конечно, первым. Хозяйка встречала его в
халате, руки не подавала: руки у нее были в тесте, она
только что приступила к пирогам.
— A-а! Раздевайтесь, проходите! — восклицала она с
фальшивым гостеприимством. — Вы, конечно, вовремя,
как приглашали... Но раньше чем через час, наверное,
никого не будет. По опыту знаю. Я и с пирогами ещо
успею управиться и душ принять. Так что займитесь чем-
нибудь.
Занятия для гостя чаще всего находили сами хозяева:
ему предлагали таскать мебель, развлекать младенцев
или открывать бутылки.
Один раз он даже натирал полы.
236
Водил щеткой по паркету и бормотал себе под нос:
— И когда я оставлю эту дурацкую привычку прихо-
дить точно?
Дело, безусловно, не в том, что Голубцов не любил
физических упражнений. Ему было жаль времени. Что-то
он сегодня не успел сделать, что-то отложил на завтра.
И ради чего?
Логичнее было бы, конечно, если бы полы натирали
опоздавшие.
О них и речь. О тех, кто похищает время у других и
но очень дорожит своим.
При этом хотелось, чтобы читатели, смеясь над ними,
не забывали и о себе. Будем самокритичными: минусы, по-
служившие темой этого фельетона, в равной мере прису-
щи многим из нас. Словом, поговорим о времени (в пер-
вом значении этого слова) и о себе.
Предоставим, например, слово чуткому, отзывчивому
врачу, который дает больному талончик на 15.00, а при-
нимает в 16. Или пунктуальному руководителю, заставив-
шему томиться за дверью своего кабинета целую группу
директоров предприятий.
Конечно, со всеми сразу не побеседуешь. Но ведь
эти люди приехали не просто так. Их вызвали. Их пре-
дусмотрительно оповестили «молнией»: «Ваш вопрос
Слушается в 13.15. Явка без опозданий».
В других случаях, видимо, можно опоздывать. Такая
уж дисциплина. Иначе страховочная приписка «без опо-
зданий» не понадобилась бы.
Итак, вопрос слушается в 13.15. Мы готовы со всей
непосредственностью порадоваться столь точному расчету.
Но ни в 13.15, ни в 14.15 приглашенного «молнией» в
кабинет не зовут. Вопрос в лучшем случае назреет к
вечеру, в худшем — его перенесут на следующее засе-
дание.
— Погуляйте, товарищи. Задержитесь на пару день-
ков.
А задерживаться директору ой как не хочется! У него
завод. У него тысячи людей и множество дел.
«Вынужденная посадка» всегда неприятна, У каждо-
го свои планы, свое расписание. Человек работает в
учреждении. Учится в вечернем университете. Он само*
237
забвенно поет после работы в академическом хоре или с
увлечением осваивает фигурное катание. Пишет книги о
своем производственном опыте или нянчит внука. Хоро-
ший, милый карапуз, а оставить его не на кого. По сей
причине установлены дежурства.
Человек торопится. Но вдруг кто-то лезет к нему в
карман. В тот карман, где у него время. Чья-то грубая
рука тащит из этого кармана как мелкие монеты — ми-
нуты, так и крупные купюры — часы, сутки.
Образ этот, полагаем, вполне уместен. Старая посло-
вица гласит: «Время — деньги». Глупо и обидно терять
его на «вынужденные посадки».
Ученые подсчитали: за 70 лет жизни человек 23 года
спит, 6 лет он проводит за едой.
6 лет за едой? Это смотря в какой столовой он обеда-
ет. У иного на ожидания гуляша с вермишелью и все
12 уйдут.
Плохо, очень плохо, когда лучшие годы похищаются
у человека нерасторопными официантками и нераспоря-
дительными директорами пищеблоков. Не легче и не уте-
шительней, если в той же незавидной роли выступают
словоохотливые докладчики.
Задача докладчика — рассказать, допустим, о том, как
выполняется план по выпуску деревянных бочек. Сколько
на это надо времени?
— Мне минут шестьдесят, — говорит докладчик, и на
лице его блуждает застенчивая улыбка тяжелоатлета, ко-
торый вышел на помост, чтобы установить мировой рекорд
по поднятию тяжестей.
«Мне минут шестьдесят...» Мне, то есть ему. А дру-
гим это нужно? Он начнет, конечно, с того, что человек
произошел от обезьяны. До бочек доберется только к кон-
цу второго тайма, если применять спортивную термино-
логию. Потом попросит дополнительное время.
Бондари, собравшиеся в зале, конечно, зашумят. Пред-
седательствующий, конечно, их будет успокаивать:
— Тише, товарищи! Мы работаем только час.
Смешно: «работаем». Никто тут не работает. Здесь
переливают из пустого в порожнее, делового разговора
нет, быка за рога не берут, а если бы брали, то на док-
лад — 10-15 минут, на выступления — 5. Пожалуйста, вы-
238
давайте конкретную критику, конструктивные предложе-
ния. Краткость — сестра таланта не только в художествен-
ной литературе.
Племя похитителей времени многолико. Сферы их
действия разнообразны. Беды, причиняемые этими дей-
ствиями, велики. На ином заводе — за год тысячи часов
простоев. Отчего? Оттого, что кто-то очень рассеянный за-
был, когда надо подать заявку. Кто-то очень разболтан-
ный не выписал накладную. Кто-то очень безответствен-
ный запоздал «подать на визу». Словом, не утрясли, но
утрамбовали. Решили: «Успеется, время терпит».
А оно, коварное, не стерпело. Станки стоят, рабочие
в курилке, план издает недвусмысленный треск.
Если все это происходит в начале месяца, особой тре-
воги руководители не испытывают. Хотя на столе дирек-
тора уже пе первый час горит красная лампочка. Ничего:
есть третья декада, есть последняя неделя, есть 31-е чи-
сло! Тогда будет брошен воинственный клич: «Братцы,
ляжем костьми!» Тогда послышатся тревожные удары в
рельс, повешенный около заводоуправления. И хор дис-
петчеров энергично затянет «Дубинушку». Объявляют
двенадцатибалльный штурм.
Рельс выручит, «Дубинушка» поможет. 31-го числа
рапортуют: «Выполнили. Досрочно. На час раньше». Гони-
те, мол, премию.
А гнать надо не премию. Похитителей времени гнать.
Тех, кто живет по давно забытой рекрутской формуле:
«Солдат спит, а служба идет».
Факты, приведенные в этом фельетоне, родственны
друг другу. Дистанция, разделяющая их, призрачна.
У всех этих явлений одна-единственная мать родная —
недисциплинированность.
Мы ее изгоняем. И изгоним. Мы прививаем человеку
высокие нравственные черты. И среди них — точность, бе-
режливость. Точность, бережливость во всем, во времени
тоже.
Мы, русские люди, удивили мир своей высокой точ-
ностью. Наши радиостанции передали в эфир первое не-
бесное расписание: «Москва — 13 часов 00 минут, Каир —
14 часов 54 минуты, Сингапур 23 часа 05 минут...»
В неизведанной космической дали летели над Землей пер-
239
вые советские спутники. Люди сверяли часы: «Точно!
Сингапур —' 23.05!»
В краснозвездных спутниках — дух века. Наши сооте-
чественники, создавшие и пустившие в плавание по меж-
планетному океану чудесные фантастические корабли, —
это те люди, о которых говорят: правофланговые. По ним
и равняться должен каждый. И хозяйственный руководи-
тель, и врач, и директор столовой, и любой работник,
маленький или большой. На службе и дома.
Спутник летает по приборам, человек живет по часам.
Афоризм «счастливые часов не наблюдают» применим
только к влюбленным. И только тогда, когда они на сви-
дании.
Наши советские часы — хорошие. Наши часы — точ-
ные. В 1960 году промышленность СССР выпустила их
великое множество — 26 миллионов штук, 26 миллионов
наручных, карманных, настольных и настенных контроле-
ров времени!
Прислушайтесь к их ходу. Честные, безотказные ра-
ботяги готовы помочь каждому.
Нет, не затем их создавали, чтобы люди путали вре-
мя: в пригласительных билетах писали одно, а на уме
держали другое; звали к семи, а ждали к девяти; объяв-
ляли пятиминутку, а держали на ней два часа; обещали
«сию минуту», а куда честнее было бы сказать «сей
квартал».
Посоветуем Голубцову: не надо отказываться от «ду-
рацкой привычки» приходить вовремя — другие пусть
подтягиваются. А самое хорошее, если они с детства бу-
дут воспитаны в духе точности, аккуратности, следуя
простому и ясному правилу: береги время. Не транжирь
свое и не отнимай у других. А если кто-то на твое пося-
гает, останови его. На любителей тянуть волынку в лю-
бом деле очень хорошо действует одно заклинание. Про-
износится оно так: «Товарищ,— регламент!»
Раскройте, дорогой читатель, Энциклопедию на букву
«М». Найдите в ней статью под названием «Маски».
Прочтите. Мы пока подождем: без предварительного
теоретического багажа разговор вести трудно. Если вы
едете сейчас в троллейбусе, нежитесь в ультрафиолето-
вых лучах на пляже или стоите в очереди за хлебным
квасом, то нашу просьбу вы, видимо, не выполните. Энци-
клопедию вы, конечно, не прихватили. Забыли как-то
впопыхах.
Тогда мы вынуждены прийти на помощь.
Итак, «М». Маска — накладная рожа для потехи; спе-
циальная накладка с каким-либо изображением, надевае-
мая на лицо человека; повязка с вырезом для глаз. Наде-
вается на лицо, чтобы не быть узнанным.
Маски известны исстари. Без них никогда не обходи-
лись гуляния и карнавалы, а также скоморошьи игрища.
кБгяшаакпмнившк&шнЕмюиакшнгаваави»
МАСКИ
В масках играли кумиры публики братья Друзиано и Три-
стано Мартинелли, актеры итальянской комедии дель
арте.
Можно привести еще кое-какие подробности и детали.
Но нас интересует сейчас не комедия дель арте, а коме-
дия несколько иного плана. Та, которую играют некоторые
люди в жизни. Некоторые хитрые люди, носящие невиди-
мые маски. Назначение последних то же самое, что и у
всех «накладных рож», — не быть узнанным, выглядеть
иначе, чем ты есть. А нам очень хочется, чтобы читатели
научились распознавать любителей этого маскарада.
О масках невидимых в Энциклопедии ничего не ска-
зано, поэтому пусть рассматривают наш труд как допол-
нение к БСЭ, небольшую вклейку в том 26-й.
Именно небольшую, потому что невидимых масок мно-
го, тема эта не разработана и ждет докторской диссер-
тации.
Наша задача уже —дать описание нескольких масок,
коими пользуются обыватели и мещане.
241
Слыхали ли вы, например, такое самоуничижительное
признание: «Я — человек маленький»?
«Человек маленький» — это маска. Кое-кому она поза-
рез нужна, чтобы жить спокойно, потихонечку, по-обыва-
тельски — для себя.
Представьте: строится дорога, по полотну ее торже-
ственно и деловито движутся тяжелые, трехосные катки.
Идет укладка асфальта.
Идеально прямая и безукоризненно гладкая лента ле-
вого шоссе радует глаз. Смотришь на нее — и на языке
одни восклицательные знаки! Но вдруг это наивное оча-
рование пропадает.
Неторопливо скручивая цигарку, прораб говорит:
— Вот работаем, черт возьми, а через несколько дней
асфальт будут ломать... Тут и кабель не уложен, и
трубы...
-— А начальство это знает? — спрашиваю я.
— Да вроде знает. Как не знать!
— Так вы пойдите поднимите шум, добейтесь, чтобы
исправили ошибку. Пусть накажут того, кто головотяп-
ством занимается!
Прораб флегматично сплевывает через зубы:
— Я что? Я человек маленький. Начальству виднее...
«Маленький человек» в борьбу пе вступает. У него
всегда есть убедительные отговорки: «Начальству вид-
нее», «Наше дело — слушать, что говорят», «Наше дело
телячье», «Мне что — больше всех нужно?» Конечно, ему,
абсолютно равнодушному созданию, все побоку.
Живет такой «маленький человек», этакий пигмейчик,
в поселке, а рядом с его домом идет великая стройка:
жулик возводит особняк.
В разговоре с женой пигмейчик возмущается:
— Эх, явно не по средствам сосед наш Спиридоныч
живет! Вон ведь какую домину отгрохал! И гости каж-
дый день. И на иждивении семь душ. А всего ведь зав-
складом... восемьдесят целковых имеет.
Но вот завскладом проваливается. Горит ярким синим
пламенем. Его ловят с поличным. На суд зовут пигмейчи-
ка: вы, мол, раньше не замечали ничего такого?
Пигмейчик смотрит на судью снизу вверх и лепечет,
скромно потупив очи:
242
— А нам что? Живем — в чужую тарелку не загля-
дываем. На то милиция есть. Мы люди маленькие.
«Миниатюрность» позволяет этому существу очень бы-
стро уползти в щель. Ни в какие события и происшествия
он ввязываться не будет. Дайте ему возможность без-
мятежно благоденствовать в своем уютном семейном гнез-
дышке!
«Маленький»... Это он такой только для других. О се-
бе он в действительности совсем иного мнения. И при
случае заявит, «кто я есть».
Недавно о такой «заявке» мне рассказывал заместитель
заведующего одной научной лаборатории.
Руководителя этой лаборатории срочно вызвали в ко-
митет. Но он находился в командировке. Ехать надо было
заместителю, причем времени оставалось считанные ми-
нуты.
Заместитель позвонил в гараж: «Дайте машину». Мо-
лоденькая девушка-диспетчер ответила, что машиной име-
ет право пользоваться только заведующий.
— Да, но сейчас он в отъезде, — пояснил замести-
тель. — Ив его отсутствие это право переходит ко мне.
— Все это так, — согласилась девушка, — но приказа
о его командировке у меня нет, а приказы пишу не я.
— Но я же не обманываю вас! — взмолился замести-
тель. — Запишите и проверьте. Если я вас обманул, меня
накажут. А сейчас разрешите, пожалуйста...
— Не могу, и не упрашивайте! — отрезала диспет-
чер. — Я человек маленький. Разрешают наверху.
Сидел у телефона «маленький человек» — этакая птич-
ка колибри в расклешенной ситцевой юбке — и с тайной
радостью думал: «Ты хоть и профессор, а без меня ни
тпру, ни ну. Попросил бы по-другому, может, разрешила
бы. Подумаешь, зам! Не такие звонят».
У «маленького человека» есть родственник — «свой
человек». О нем говорят еще: «парень свойский».
У «своего человека» принципов нет: он всем «свой»,
кому надо и когда надо. И если двое договариваются о
том, как сбыть купленную у иностранцев валюту и один
из них говорит: «Осторожнее, нас слышат», другой успо-
каивает: «При этом можно. Это свой человек».
«Свой человек» не настолько дурак, чтобы принять
243
участив в незаконном деле. Но он достаточно умен, что-
бы промолчать.
В общем, и ему кое-что всегда перепадает. В той или
иной форме.
Задача «своего» — всем понравиться. Примазаться. Ка-
заться ужасно хорошим и неотразимо симпатичным. Он
найдет себя в любом обществе. Он всем земляк, друг и
однокашник. И если его собеседники окажутся волжа-
нами, он будет говорить с ними на «о».
«Свой человек» любит славу, хотя всегда делает вид,
что опа ему не нужна. У него неизбежное раздвоение
души, маскируемое демагогией. Он живет по правилу
«и нашим и вашим, только бы мне было удобно». Этот
балагур и весельчак умеет так расположить к себе, что
порою даже в целом коллективе о нем говорят: «Наш
мужик».
А «свой» больше всего озабочен собственной карьерой.
Он себе на уме. И при случае вильнет туда, куда выгод-
нее, но не туда, куда честного человека позвала бы его
совесть.
Разве не маска? Нет, «специальная накладка, надева-
емая на лицо человека», тут видна ясно и отчетливо.
И еще об одной накладке. Она называется «человек
простой». Не надо путать с другим словосочетанием —
«простой человек».
В наши дни, когда на планете развернулась великая
битва за мир, слова «простой человек», «простые люди»
звучат весомо, гордо. А понятие «человек простой» со-
всем из другой области. Как видите, от перестановки сла-
гаемых сумма в данном случае меняется.
Если попытаться переложить ее на язык фактов, то
она будет выглядеть так.
В дверь, на которой висит табличка «Музей закрыт»,
настойчиво стучится мужчина с мальчиком. Навстречу
ему выходит сотрудница.
— Товарищ, вы же умеете читать: «Музей закрыт».
— А что ты думаешь, если я человек простой, так и
читать не умею? — ни с того ни с сего вопрошает муж-
чина.
— Я вам повторяю: музей закрыт, экспонаты на ре-
ставрации.
244
«— Ты меня не пугай этими словами. Я человек про-*
стой...
— Товарищ, экспозиция...
Мужчина прерывает сотрудницу:
— Знаем мы ваши экспозиции. Видали их. Работать
надо. Я вам покажу. Дайте жалобную книгу. Я найду на
вас управу. Я человек простой...
В конце концов его пускают. Директор разрешил. Дру-
гого бы не пустили, который «посложнее».
А «человек простой» — он все, что хочешь, пробьет:
ему отказать нельзя. У него резко наступательный стиль.
Он на «ты» хоть с женщиной, которую увидел впервые,
хоть с академиком преклонных лет. Он безапелляционно
выражает свои мнения по любому вопросу. И не пробуй-
те с ним спорить. В противном случае он начнет «резать
правду-матку в глаза», что привык делать с детства.
Под видом «правды-матки» он элементарно грубит.
Кому-то это не сошло бы с рук, а этому сходит: он ведь
«простой».
Но, конечно, не такой уж он низкоорганизованный,
одноклеточный. Он все это отлично знает сам и считает
себя всех умней на свете. Маска «простого» ему нужна
для того, чтобы прикрыть свою невоспитанность и неве-
жество. Я не говорю: «Необразованность». Нет. Такие
«простые» и с дипломами в кармане ходят. А понадобится
им путевка на юг — идут в завком и начинают атаковать:
— Нет у вас внимания к простому человеку.
Осада будет снята только тогда, когда у действительно
хорошего, простого работника путевку отберут, а этому
«простому» отдадут ее.
Человеку честному, принципиальному, сознающему
свой высокий долг перед обществом, маска никогда не
нужна. У него лицо открытое. Но ему нужно уметь
разбираться в комедии масок. Уметь, чтобы вовремя ска-
зать: «Маска, я вас знаю!»
♦ * *
Когда я прочитал этот фельетон друзьям, началось
обсуждение масок. Автора упрекали в том, что он не
исчерпал темы до конца.
245
— Но это же. не диссертация, — возражал он.
В общем, фельетон был дополнен.
Вспомнили о маске, которую можно назвать условно:
«Как человек, я вас понимаю».
Вы обращаетесь с просьбой в учреждение, встречаете
там какого-то сотрудника, излагаете ему просьбу, и он вам
отказывает.
При этом он заявляет:
— Как человек, я вас понимаю. А как администра-
тивное лицо...
Значит, как человек — он одно, а как сотрудник — дру-
гое. Опять раздвоение.
И до чего только доходят любители маскарада! На ка-
кие хитрости не пускаются!
Один хозяйственный работник придумал себе маску
бюрократа. Да. И оказывается, это очень удобно. Для
того чтобы жить спокойно, тянуть волынку, ничего не
решать.
Встречаете вы его и говорите:
— Иван Иванович, что ж это такое? Наш вопрос
лежит у вас три месяца, а вы ходу не даете!
Он, улыбаясь, отвечает:
— Правильно, бейте меня, старого бюрократа. Я и сам
признаю — бюрократ я.
После того как человек себя назвал бюрократом, вы
уже безоружны... Что с него взять?
Вот они какие — маски!.
ое задание редакция определила так: «Напишите об
111 общежитиях».
Выполняя его, я очутился в сибирском городе Н. Уточ-
нять, в каком именно, необходимости нет. То, о чем здесь
будет рассказано, можно увидеть и в других городах, осо-
бенно где новостройки.
— Так вас общежития интересуют? — переспросил
начальник жилищно-коммунального отдела. — Ну что ж,
пойдемте. Разрешите, только позвоню, на месте ли комен-
данты...
На крыльце двухэтажного деревянного дома началь-
ник пропустил меня вперед, и едва я открыл дверь, как
столкнулся лицом к лицу с невысокой женщиной в тело-
грейке и платке.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
ПРОИСШЕСТВИЙ НЕ СЛУЧИЛОСЬ...
— Как живете?
— Хорошо живем! — бодрым тоном рапорта ответила
женщина. — Аморальных поступков нет. Происшествий
не случилось. Стенгазеты выпускаем регулярно. К празд-
никам — литмонтажи. Беседы — по пятницам...
Отрапортовав, она сразу как-то увяла, на вопросы от-
вечала неохотно или кивала в сторону начальника ЖКО:
— Они лучше знают. Спросите у них.
Обитатели общежития находились на работе, говорить
было больше не с кем, и мы пошли в следующее здание —
через дорогу.
У дверей повторилась та же сцена. Я снова узнал, что
«аморальных поступков нет» и что «стенгазеты выпуска-
ются регулярно»...
На этот раз передо мною была полноватая, круглоли-
цая женщина в синем рабочем халате. В руках она дер-
жала связку ключей.
— Стенгазеты я вам покажу, — добавила она. — Сей-
час красный уголок открою.
247
— А все-таки — как вы живете? Что еще интересного,
кроме стенных газет?
Женщина подумала и ответила:
— Вот к беседе готовимся.
Я понял, что разговора может не получиться, если но
тронуть собеседницу за живое. И неожиданно спросил:
— А скажите, довольны вы своей работой? Забот
много?
— Ой, не говорите! Если хотите стать комендантом,
не советую.
— А почему бы? Кажется, это не так сложно...
— Несложно? — полемически переспросила моя собе-
седница.
Начальника ЖКО куда-то позвали, и он, к счастью,
ушел.
— Я вам расскажу, как несложно, — продолжала
она. — У меня два корпуса — мужской и женский. И в
каждом по сорок человек. Мужчинам надо гладить брю-
ки. Женщинам тем более утюги необходимы. А откуда их
достать? Если бы я не пробила, ничего бы не было. Или
сушилку возьмите. Ведь они с работы приходят как чер-
ти мокрые. А где обсушиться? Я комнату специальную
выкроила, куда они все валенки и телогрейки собирают.
И оборудовала. Это потому, что у меня знакомство есть
среди столяров и слесарей. Я раньше в хозуправлении
работала. А так кто бы помог? Дирекция гонит план,
партком — план, постройком — план, а комсомол занятый.
До общежитий и руки не доходят.
— Ну, может быть, только в этом смысле, — сделал я
предположение.
— Если б только в этом! А воспитание! Тут одна
молодежь, родителей при ней нету, влиять, кроме меня,
некому. Вот и влияешь с утра до вечера. Побыли бы на
моем месте! Кого только не видишь! Есть такие, которые
только за рублем гонятся. Приехали, а им не понрави-
лось. Тариф не устраивает. Забрали постельные принад-
лежности — и на вокзал. Сегодня я на него арматурку за-
полнила, а завтра он уже — ту-ту. И подушка с ним
уехала.
Моя собеседница перевела дух и продолжала уже спо-
койнее:
248
— А в общем ребята и девчата у меня хорошие. Осо-
бенно девчата. И работают хорошо, и мастерицы на все
руки —что шить, что кулинарничать. Из ничего умеют
готовить! Почему из ничего? Потому что снабжение сами
знаете какое...
Да, вот запишите цифру: из восьмидесяти человек
шестьдесят учатся — кто в институтах, кто в техникумах,
кто специальность повышает.
Для моей работы это, правда, трудность создает. Ведь
они вечерами за тетрадками сидят, а мне с ними меро-
приятия проводить надо: от меня требуют.
Ходишь по комнатам, зовешь на беседу —никто не
идет. Говорят: «Считайте, что беседа состоялась, мы вас
не выдадим...» Но это же очковтирательство будет! А Ли-
да Шевчук — это пятая комната — прямо из терпения ме-
ня вывела. «Не мешайте мне,— говорит.— Вы начерталкой
когда-нибудь занимались?» А я отвечаю: «Не выражайся,
пожалуйста, для студентки это тем более неприлично».
А иногда я вместе с ними радуюсь. Недавно тут у
целой группы выпускные экзамены были в техникуме.
Ведь что придумали: достали где-то девчата корзину цве-
тов и дарили ее друг другу. Сегодня одна, например,
экзамены заканчивает — ей эту корзину и тащат в тех-
никум. Там ее фотографы снимают. Потом корзину несут
обратно в общежитие, а завтра точно так же другую
поздравляют. Раз, наверно, пять эти цветы в техникум
носили...
Я заметил:
— А вы говорили, что вам трудно...
— И сейчас так скажу. Вы же всего не знаете. Что с
Люськой Петровой было, вам не рассказывали? Вдруг
узнаем: девчонка ходила в церковь, за десять километров!
Вызываем ее на бытовой совет общежития, говорим: «Стыд-
но, Люся, в церковь отправилась пешком...» А она пре-
рывает: «А я не пешком, я на самосвале. Шофер знако-
вый подвез...» И говорит так, будто совершенно ничего
це случилось. Тут уж я не выдержала: «Зачем же тебе,
Петрова, в церковь надо было? Ты понимаешь, что де-
лаешь? Мировоззрение подрываешь!»
И она ответила, зачем. Оказывается, она платье новое
сшила, с юбкой на каркасе, абажуром, и решила на народе
249
показаться. «А в наш клуб, говорит, так пойти нельзя:
грязно, и хулиганы встречаются...»
— Она комсомолка?
— Комсомолка. И я в их комитет сообщила об этом,
а там и ухом не повели. Им главное тоже план. «Петрова,
говорят, хорошая бетонщица, норму выполняет на сто
шестьдесят процентов. А насчет церкви — это какое-то не-
доразумение». J
Все-таки надо было им с ней побеседовать: может, она
действительно верующая? Я всех девчат моих хорошо
знаю, а в душу влезть не умею. Не моя специальность.
— Но такие случаи бывают у вас не так уж, видимо,
часто?
— Не часто, но бывают. А вот с Валькой Козиной
каждый день случаи. Это красавица наша. Что красива,
то красива — ничего не скажешь. С греческим профилем
п смуглая. Только работать не любит. Черт знает, извините
за выражение, зачем она сюда приехала! Для приключе-
ний, что ли? Все уходят на работу, а она в общежитии си-
дит, книжки читает.
Я ее гонять стала. А что толку? Она наденет свой ком-
бинезон — ив другое общежитие, чай пить. А вечером
вместе со всеми возвращается домой, вроде на работе бы-
ла. Ляжет на койку — и давай лясы точить. Или достанет
поваренную книгу — это ей какой-то кавалер подарил —
и читает вслух, с выражением, как что готовить. А дев-
чата слушают.
— Может быть, ваши девчата потому и успевают в
кулинарии? — вставил я. — Влияние Козиной?
— Уж если о влиянии говорить, то парней в виду
иметь надо. Вот где влияние! Эта Валька любого очарует.
Сядет — ножка на ножку. И говорить умеет грудным го-
лосом. Юбку сшила — выше колен. Я ей говорю: «Ва-
лентина, удлините юбку, иначе мы проведем это решением
бытового совета». Но чувствую, что совет в этом случае
мне не поможет: сам председатель в нее влюбился — Але-
ша Коноплин. Такой хороший, такой тихий парень, непью-
щий! И вдруг на днях подрался. Табуретку сломал. Из-за
ревности. Эта самая Валька большую симпатию оказы-
вает другому — Красикову Николаю, шоферу.
Была у меня как-то в красном уголке беседа на тему
250
«Женщина — великая сила». Ответственным за нее на-
значили Красикова. И что бы вы думали? Валька именно
на этот час назначила ему свидание... Где Красиков? Нет
Красикова. И ничего для беседы не подготовлено. А у
меня из-за этого чуть мероприятие не сорвалось. Вот дев-
ка! И так уже не первый раз она свидания назначает.
Трудный случай?
— Трудный, — подтвердил я. Но что же вы думаете
с ней делать?
— Сначала думали выселить ее. А потом сами девча-
та решили: оставим, попробуем перевоспитать. Это ведь
она с одной стороны такая, как я вам рассказала. А с дру-
гой — девчонка она добрая, подруга хорошая. Как-то в их
комнате Маня Овечкина заболела — Валька так и дежури-
ла около нее. И все знает, как медсестра. И все умеет.
И лекарства достала, каких нигде в аптеках нет. Но к рабо-
те желания не имеет. Особенно к черной. Правда, почин
уже сделан: на днях первый раз пол мыла. Сначала отне-
кивалась, а я ей говорю, резко так: «Козина, хватит! Ты
что, инженер-майор? Бери тряпку и мой пол!» Ну, те-
перь вы согласны, что мне нелегко?
— Согласен, — сказал я. — Вполне согласен. Но вна-
чале вы только о стенгазетах говорили...
— А это нас, комендантов, в ЖКО проинструктирова-
ли: если, мол, придет какая комиссия, говорите только
так, чтобы ничего лишнего не сказать.
П чем только не ведут разговор люди, если есть у них
свободное время! И погоду обсудят, и о видах на уро-
жай речь заведут, и шансы «Спартака» всесторонне взве-
сят, й мопологи Райкина припомнят. И уж конечно о
школьном воспитании выскажутся. А темы, новые, нетро-
нутые темы, еще остаются. Их бездна.
Кто-то вдруг предлагает:
— Давайте поговорим о молодости.
Все возбужденно галдят: беседа безусловно интересная,
романтическая, поэтическая. Особенно в плане воспомина-
ний.
Но сказавший «давайте» неожиданно разочаровывает
своих коллег. Он задает скучный, академический вопрос?
«Что такое молодость?» И собеседники сразу тускнеют.,
Пускаться в теоретические рассуждения, с их точки зре-
ния, расчета нет. Все ясно и так.
«М О Л О Д О - 3 Е Л Е Н О»
Молодость — это благословенная пора, когда человек
расцветает, подобно тюльпану на садовых клумбах. Это
пора, когда ему хочется громко петь и пылко любить. Днем
он учится или работает, а потом он пылко любит и громко
поет. При голубоватом свете луны и таинственном мерца-
нии звезд. На сон остается что-то около трех часов. По в
молодости это не обременительно. На сердечной деятель-
ности и кровяном давлении не сказывается. Наоборот,
вдохновляет!
Да, все, кажется, удивительно просто. Теория тут вроде
бы и ни к чему.
Но автор академического вопроса немедленно обвиняет
своих собеседников в дилетантстве. И он, конечно, прав. В
доказательство он приводит животрепещущий факт:
— Недавно, знаете ли, пригласили меня в гости. Пре-
дупредили: люди будут интересные, и среди них молодой
писатель Иван Повидло.
Сижу я в гостях, а люди все пожилые, и ни об одном
не могу сказать: «Ага, вот это и есть Повидло!» Наконец
252
спрашиваю хозяйку: «А где же молодой писатель?» А она
отвечает: «Да вот, напротив вас».
Гляжу и удивляюсь: напротив сидит человек довольно
лысый, сорок, не меньше, дашь. Неужели это тот самый
Иван Повидло, о котором я много раз читал в газетах: «но-
вое поколение», «молодой, даровитый»? И оказалось — тот
самый.
Ну, потом я с ним познакомился, завел речь о молодых.
Он немножко смутился, а когда разговорились, объяснил:
ничего, мол, тут удивительного нет, не я один такой «моло-
дой» среди литераторов. У нас так принято. Молодые — это
как я, а дальше — маститые.
Слушавшие этот рассказ оживились, раздались ирони-
ческие реплики. О личностях писателей часто говорить лю-
бят больше, чем о самой литературе.
Может быть, весь разговор так бы и пошел по этой ли-
нии, если бы один из участников беседы не сказал:
— А вот у пас на заводе...
Не будем утомлять читателя диалогом, расскажем о за-
воде сами.
На заводах тоже есть «молодые» специалисты, которые,
минуя средние годы, уходят на пенсию. Словом, после юно-
го возраста сразу наступает пенсионный. Вот уж букваль-
но: из молодых, да ранние.
Предприятие осваивает новую продукцию. Директору
предлагают:
— Поручим технологию Зайцеву. Молодой, энергичный,
талантливый инженер...
— Я не против, — говорит он. — Но руководителем
этой группы лучше сделаем не Зайцева, а Уклейкина Петра
Ивановича.
— Так ведь Петр Иванович в этом деле не очень...
— Ну и что ж? Зато он старше, осмотрительнее, у него
опыт руководящий.
Однако с Петром Ивановичем вскоре приключилась бе-
да. Приехала какая-то комиссия. Члены комиссии рылись
в личных делах работников заводоуправления, а потом при-
гласили Уклейкина и сказали ему:
— Мы вас очень уважаем, Петр Иванович, ценим ваши
заслуги, но вы занимаете пост, который обязательно тре-
бует высшего образования. Поступите в заочный институт.
253
Петр Иванович подал заявление и уехал сдавать всту-
пительные экзамены. Перед отъездом он шутил:
— Вот и я в студенты записался.
Но вернулся он в менее шутливом настроении, а через
педелю на завод из института пришло письмо. Так, мол,
и так, зачислить тов. Уклейкина П. И. в число студентов
мы не смогли, поскольку в сочинении он сделал двадцать
пять ошибок, уравнения ни одного не решил и так далее.
В общем между строк можно было прочитать: и кого вы
держите на такой работе? Нам, мол, понятно, что на заводе
Уклейкин бумажки не пишет, он их только подписывает.
И расчетами, конечно, не он занимается: это делают дру-
гие. Но все-таки обратите внимание...
Так бы и ходить Зайцеву под эгидой «опытного и осмо-
трительного» Уклейкина, если бы последний не обнару-
жил вдруг случайно своей полной несостоятельности, за-
гремев на экзаменах.
С Уклейкиным получился анекдот. Уклейкина понизи-
ли. Но ведь не все подобные ему ездят сдавать экзамены...
Окажись среди участников беседы о молодости научный
работник, Он, возможно, сказал бы;
— А вот у нас в институте...
И поведал бы о такой ситуации. В исследовательском
институте работает группа молодых специалистов. Раз в
неделю на полчаса к ним в лабораторию заглядывает руко-
водитель. Походит, посмотрит, уедет. Ему некогда: как
человек заслуженный, с именем, он руководит еще в деся-
ти местах.
Работа в общем выполняется молодыми самостоятельно.
Но вот она успешно завершена, все сверено, вычерчено, пе-
репечатано. Довольный руководитель берет в руки папку и
пишет наверху свою фамилию.
А потом за его подписью будет статья в журнале, а по-
том будет прочитан доклад, а потом... Словом, работа, осве-
щенная его авторитетом, получает известность и призна-
ние.
Да, бывает и так. Случается. Не часто, иногда, порою,
но случается.
Пусть не поймут нас превратно: мы вовсе не хотим ни
в какой степени ущемлять опытных пожилых работников.
Наше им доброе слово! Но мы против недоверия к моло-
254
дым. Против искусственного продления молодого возраста
до сорока лет.
В будущем, когда люди станут жить до ста пятидеся-
ти лет, сорокалетних, вероятно, будут считать мальчиками.
Но сейчас это не мальчики. И нечего гордиться руководи-
телю, что он выдвигает молодежь, если эта молодежь раз-
меняла четвертый десяток.
В восемь лет Моцарт создал свои первые сонаты и сим-
фонии.
В двадцать лет Миклухо-Маклай проводил исследова-
ния на Канарских островах.
Могут возразить: это, мол, люди исключительные. Да,
исключительные.
Но если бы Миклухо-Маклай работал в научном инсти-
туте, где не очень рискуют выдвигать молодежь, мы бы о
нем, возможно, ничего не знали.
Глава института высказался бы примерно так:
— Что? Есть предложение послать Миклуху? Не серь-
езно это, товарищи. Молод еще. Имени у него нет, извест-
ности никакой. Пусть рядовым послужит, потаскает план-
шет начальника экспедиции.
Но если служить только рядовым и постоянно таскать
планшет начальника, можно и в сто лет умереть, не сде-
лав ничего значительного.
Впрочем, оставим исторические примеры. Есть приме-
ры новые, рожденные последними днями.
Кто стал Колумбом космоса, первооткрывателем дале-
ких заоблачных пространств? Юрий Гагарин, двадцати се-
ми лет.
Кто вслед за ним отправился в длительное космическое
путешествие и за сутки преодолел расстояние в два раза
большее, чем от Земли до Луны? Герман Титов, двадцати
шести лет.
И после этого странно, конечно, слышать подобные раз-
говоры:
— Мы открыли молодой талант и доверили ему...
— А сколько лет этому таланту?
— Ну, человек моего возраста.
— А вам сколько?
— Сорок три вчера было.
Любопытно! Доверили все-таки! Рискнули снять с че-
255
ловека ремешок, на котором водят годовалых детей, и раз-
решили топ-топ самостоятельно. И человек не упал, пошел.
Может быть, на первых порах не очень уверенно, ведь
от ремешка отвыкать надо.
В одном районе товарищи долго терзались сомнениями:
выставлять кандидатуру В. в секретари райкома комсомо-
ла или пет?
Их спросили:
— Почему вы сомневаетесь?
И послышался ответ:
— Да молод еще...
А что, секретарь райкома комсомола должен быть стар?
Вот какие возникают парадоксы!
Молодость боится недоверчивых людей. Не менее не-
приятны для нее и те, кто заботится о росте молодежи фор-
мально, моды ради.
Создали на заводе молодежный участок, помогли ему по-
началу, подняли на щит. О нем и газеты пишут, и радио по
заявкам молодых производственников вальсы передает, и
кинохроника ленты накручивает. Начальника участка и
бригадиров в президиумы сажают.
И все для чего? Для того, чтобы пошуметь, кому-то что-
то показать, пыль в глаза пустить. Ведь участок в первый
месяц план перевыполнял, а потом и детали ему начали по-
давать с задержкой, и инструментом не обеспечили. Ребя-
та, так увлеченно взявшиеся было за дело, поохладели. Но
этого не замечают. Шумиха продолжается. И в кадрах ки-
нохроники вместе с комсомольцами мелькают их старшие
товарищи, «друзья молодежи».
Кто после этого скажет, что они отстали от времени, что
они недоверчивы и консервативны?
...О чем только не ведут разговор люди, если есть у них
свободное время!
Но нам не хотелось бы, чтобы случайно услышанная на-
ми беседа не нашла своего продолжения. Лучше перенести
ее в деловые кабинеты, в залы серьезных, авторитетных за-
седаний..
И пусть в повестке дня этих заседаний значится вопрос
«О работе с молодыми кадрами». А дальше, как обычно:
«Слушали... Постановили...»
К каждом жанре есть свои традиции.
Критики, например, очень любят делать сноски. Кри-
тический труд, не украшенный мерцающими звездочками
сносок, выглядит до серости бледно и до обидного убого.
Сразу видно: автор не эрудит. Наверно, даже филфака не
кончал.
Зато какую впечатляющую силу имеет статья или мо-
нография, где на каждой странице внизу: «Лафарг, том I,
стр. 37», «Тит Лукреций Кар. «О природе вещей»...», «В. Ер-
милов. Сочинения...»!
Иногда бывает так, что статья еще не началась. И ниче-
го не написано. Сиротливо наличествует только заголовок.
Но рядом с ним уже звездочка. Внушительно и научно!
Пусть не обидятся критики на то, что у них отнимают
монополию на сноски. Именно этот прием мы и хотим при-
менить.
НЕ ОТКАЖИТЕ В УДОВОЛЬСТВИИ
Есть предложение — поставить звездочку. Есть сообра-
жение — дать под тем же знаком сноску: «Случаи, описан-
ные здесь, действительно имели место. Одни из них —
личные наблюдения автора, другие взяты из писем чита-
телей».
Случай № 1. Петр Сергеевич Проскурип, наладчик по
должности, прибыл в санаторий. Его мечта об отдыхе под
знойным солнцем юга, о целительных ваннах, о купании в
нежных, теплых волнах Черного моря сбылась.
С чувством трепетной радости в сердце и блаженной
улыбкой на лице ступил он на обетованную санаторную
землю.
— Скажите, к кому мне обратиться? — спросил он по-
встречавшуюся на аллее женщину в белом халате.
— Что, с путевкой приехали? — безразличным тоном
сказала она. — Ох-ох, куда мы вас всех девать будем!..
Последнее относилось уже к заботам дежурной сестры.
— Садитесь, — предложила сестра. — Сейчас заполним
анкетку. Берите градусник, дайте рубль на прописку,
257
паспорт. Так-так. Сейчас пойдете в санпропускник, под ду-
шем поплещетесь. Там, правда, очередь — заезд большой,—
но обедать вы все равно опоздали... Вот наискосок магазин,
колбасы пока купите. Ценные вещи лучше сдать. Дальше
так: пойдете представиться главному врачу. У нас такой
порядок. Немножко подождать придется в приемной: у не-
го народу много... Ну, а положим мы вас в изолятор... Те-
перь отвечайте: фамилия, имя, отчество, возраст, женат, де-
ти есть? Что же вы молчите?
Петр Сергеевич сидел с постным лицом. От слов «сан-
пропускник», «изолятор», «приемная» он впал в тихую за-
думчивость.
— Почему же в изолятор? — жалобно спросил он.—
Я же здоровый.
— Я понимаю, больной, что вы здоровый. Но вы тоже
должны понять, что мест у нас нет.
После того как исповедь окончилась и «дело» на Про-
скурина было заведено, сестра дала еще одно напутствие:
— Ознакомьтесь с распорядком дня. Он соблюдается
строго. Кто нарушает, тех мы немедленно выписываем и
сообщаем по месту работы...
Петр Сергеевич покорно перенес все испытания, пред-
сказанные сестрой. Через два часа он стоял уже на пороге
изолятора.
— А где ваш чемодан? — спросила няня. — Идите
заберите и сдайте в кладовку. Нужные вещи возь-
мите с собой. Учтите: кладовка работает два раза в не-
делю...
За несколько «рейсов» Проскурин перетащил свои ве-
щи в изолятор, а пустой чемодан оставил в гардеробе.
Наконец можно прилечь. Но едва начал Петр Сергеевич
расшнуровывать ботинки, явилась сестра:
— Пожалуйте на прием к лечащему врачу.
Сорокаминутная беседа с врачом протекала живо и
увлекательно. Врач сыпал вопросами: «Болели ли вы в
детстве свинкой?», «Не было ли среди родственников пси-
хических больных?», «Как у вас с алкоголем? Пьете
много?»
В заключение врач посоветовал больше дышать све-
жим воздухом и питаться. При этом заметил:
258
— Сейчас диетсестра звонила, просила передать, что
вы будете ходить в столовую в третью очередь.
...А где-то рядом плескалось море. Где-то по соседству
люди отдыхали.
Случай № 2. Инженера Савченко наградили охотничь-
им ружьем. Наградили за большие заслуги и, как сказал
выступавший на торжественном собрании металлургов
представитель вышестоящего главка, «за дерзновенное но-
ваторство».
В антракте между торжественным заседанием и худо-
жественной частью многочисленные коллеги инженера
крепко пожимали ему руку и недвусмысленно намекали на
то, что большую награду надо как-то отметить.
Герой дня тепло принимал поздравления, но от того,
чтобы «как-то отметить», воздержался. И правильно воз-
держался. Одно дело — зачитанный приказ, другое —
ружье, которое должно быть вручено по этому приказу.
Савченко ждал награды месяц-другой, наконец позво-
нил в главк:
— Что там с моим ружьем?
— Не волнуйтесь, вы его получите...
Ждал еще несколько месяцев. Снова позвонил.
— Это Савченко,—доложила секретарь начальству,—
все какое-то ружье вымогает...
Она сказала слишком громко, и телефон донес до ин-
женера этот разговор. Он горько обиделся и больше не
звонил.
Через полгода, когда Савченко работал уже на другом
заводе, его вызвали в главк.
Открывая дверцу шкафа, секретарь сказала:
— Все уехали на совещание. Просили передать вам
ружье. Вон оно. Берите сами, я боюсь... И кстати, распи-
шитесь...
Случай № 3. Супруги Дмитриевы жили вместе восем-
надцать лет. У них родилось четверо детей. Старшему —
семнадцать, младшему — тринадцать.
Был, однако, в этом браке существенный дефект: заг-
259
сом он не регистрировался. В маленьком городе все знали
Алексея Петровича Дмитриева и его жену. И когда один
из них давал доверенность другому на получение денег,
кассиры даже паспорта не спрашивали.
Но вот супруги решили под давлением некоторых об-
стоятельств оформить свои отношения официально.
В воскресенье с присущей в таких случаях торжествен-
ностью они отправились в загс.
Торжествовали, правда, недолго. Строгая регистратор-
ша, окинув их изучающим взглядом, каким смотрит сле-
дователь на человека, подозреваемого в трех рыночных
кражах и одном вооруженном ограблении, сказала:
— Понимаю. Разведенные? Документы о прежних ра-
сторжениях есть?
— Да мы ни в каких других браках не состояли!..
— Хорошо. Пишите заявку. Приходите через две не-
дели.
— А почему не сейчас?
—- Не сразу. Продумайте. Взвесьте. Может, переду-
маете...
— Да мы восемнадцать лет...
— Ничего не значит.
— За дверью соседи. Свидетели.
— Мы не суд.
— Вот дети под окном...
— Все на общих основаниях.
Водители такси — двух «Побед» — получили за простой
и укатили. Домой новобрачные шли пешком. Детей, чтобы
те несколько порассеялись, отправили в кино...
Итак, три случая. В них есть общее: у людей отняли
радость, зря омрачили торжество. Может быть, иные воз-
разят нам: важен, мол, конечный результат. Проскурин
неплохо отдохнул, загорел, Савченко без промаха бьет зай-
цев из долгожданного ружья, а супруги Дмитриевы через
две недели все-таки сочетались законным браком.
Все это так. Но еще бы не отдохнуть: путевка-то у
Проскурина была настоящая, а не фальшивая. И потом
как-никак юг, море. В санаториях и домах отдыха каждый
год бывают у нас сотни тысяч людей. Это забота пар-
260
тип, государства. Так донесите ее до каждого, не рас-
плескав!
А уж насчет ружья скажем так: лучше не делайте ши*
рокого жеста, не премируйте им, если выполнить приказ
титанически трудно. Наградите грамотой, но вручите ее
вовремя. Как говорит пословица: дорого яичко к Христову
дню. Или еще: не дорог подарок, а дорога любовь.
Любви не хватает. Не хватает ее во многих случаях.
И тогда, когда бухгалтерия только в самый последний день
делает расчет отпускнику (у него, бедного, билет на поезд
в кармане, а денег все еще не дали). И тогда, когда хочет
человек взять напрокат радиолу или баян по случаю ново-
селья, а ему говорят: «Принесите поручительство соседа
или дворника, что вернете». Да мало ли случаев, когда...
Тут надо взять пример с торговых организаций. Рань-
ше все можно было купить только в магазинах. Теперь све-
жие, румяные булочки, чудный кефир, отбивные котлеты
и фасованные гуляши коробейники разносят по домам: из-
вольте! Покупатели довольны. Им это нравится. Кто-то си-
дящий в торге их нежно любит, о них думает. Может, но-
чей не спит. Люди пьют кефир, и он кажется им вкуснее
обычного. С повышенным процентом жирности.
Так пусть будут довольны не только покупатели, пусть
светится радость на лицах граждан всех других катего-
рий: отпускников, новобрачных, кандидатов в новоселы,
премированных, заказчиков ателье, дебютантов, дипломан-
тов!.. Если я кого-то забыл, дополните.
Радость должна быть всеобщей, раз она заслужена и
возможна. Давайте делать приятное друг другу!
Честное слово, это не так трудно!
П етя не слушал бабушку. Петя не ел манную кашу.
1 Петя баловался с огнем: едва взрослые отвлекались,
он хватался за спички.
— Какой ты у нас непутевый! — горестно вздыхала ба-
бушка.— Если бы ты хоть неделю был хорошим мальчи-
ком, я бы купила тебе ружье.
Петя подумал и согласился на кабальные бабушкины
условия. С этого момента манной кашей он не брезговал и
красным петухом дому не угрожал.
Но он очень томился и много раз с нетерпением спра-
шивал:
— Когда же кончится неделя?
Тогда он покажет свой характер.
Это логика ребенка. Удивительного в Петином поведе-
нии ничего нет: несмышленыш.
Но до какого возраста можно быть несмышленышем?
ДВАЖДЫ ДВА
Судя по драматическим событиям, которые произошли
некоторое время назад в одном приволжском городе, соро-
калетние или даже пятидесятилетние люди от несмышле-
ныша Пети мало чем отличаются.
Город включился в двухгодичное соревнование за чи-
стоту. В связи с этим исполком горсовета торжественно
обнародовал в прессе решение, запрещающее «выливать
на улицах и площадях помои», а также «выбрасывать му-
сор и павших животных».
Решение, как гласил заключительный параграф, входи-
ло в силу через пятнадцать дней после его опубликования.
Срок действия был определен в два года.
Из этого следовало, что пятнадцать дней горожане мог-
ли еще резвиться и озоровать — кидаться дохлыми кошка-
ми и среди бела дня лить помои на центральной площади,
около памятника Неизвестному Председателю Горсовета.
А потом — ша! На два года надо взять себя в руки, кре-
питься и пребывать в томлении: «Когда же кончится за-
претный срок?»
262
Те, кто не нарушит священных условий, выйдут побе-
дителями смотра, будут премированы часами, а возмож-
но и ружьями. Не детскими, конечно, а настоящими, охот-
ничьими — двустволками, берданками, централками.
Авторы этого исторического документа смотрели на го-
рожан снисходительно, как бабушка на шаловливого Пе-
тю. А горожане Петями не были и обиделись. Вступать
в соревнование за невыбрасывание кошек они считали
оскорбительным.
Этот факт я вспомнил только потому, что недавно столк-
нулся с другими — точно такими же.
Газета «Миасский рабочий» напечатала решение гор-
совета. Решение «в целях благоустройства» предлагало:
очищать улицы от мусора, иметь на домах номерные зна-
ки, содержать закрытыми чердаки и люки канализацион-
ных колодцев. Решение столь же категорически запрещало
засорять улицы окурками, вывозить навоз на берега во-
доемов. Было также наложено строгое табу на «безнад-
зорный выгон на улицы и площади крупного рогатого ско-
та и мелкого скота».
И снова финальный параграф: «...Вступает в силу че-
рез 15 дней после опубликования и действует два года...»
Я не был в Миассе в первые дни «после опубликова-
ния», но не могу представить себе, чтобы безответственные
горожане, воспользовавшись тем, что решение пока еще
не вступило в силу, открывали канализационные колодцы,
в которые сваливались бы зазевавшиеся пешеходы. Поче-
му-то не верится, что обыватели спешно везли на колыма-
гах навоз к берегам водоемов, попутно бросая окурки на
«асфальтовое покрытие»...
Нет, граждане Миасса, наверное, вели себя хорошо.
За исключением, может быть, нескольких человек, которые
оказались Петями. А остальным еще с детства было изве-
стно, что: а) плевать негоже, б) мусорить тоже, в) дваж-
ды два — четыре.
Но, к сожалению, последняя истина неведома порою
организаторам смотров, декадников, месячников и других
массовых мероприятий.
Недавно, слушая известия по радио, я узнал, что в од-
ном доме тяжело заболела одинокая пожилая женщина.
Соседи вызвали «скорую помощь», отвезли ее в больницу.
263
Когда женщина вернулась из больницы, то увидела, что
соседи посадили цветы не только под своими окнами, но
и под ее окном.
Оканчивая чтение этой информации, диктор торжест-
венно объяснил причину чуткости соседей: жильцы дома
включились в соревнование за коммунистические отноше-
ния в быту.
А если бы они не включились? Как бы они повели се-
бя? Они бросили бы старуху помирать и даже не вызвали
бы «скорую помощь»?
Не компрометируют ли подобные информации боль-
шой, высокий почин?
Соседи, проявившие обыкновенную, элементарную че-
ловеческую заботу, поступили так, как и надо было, как
поступали до них люди тысячи раз. Всем известно: чело-
век заболел —- вызывай «скорую помощь»; возник пожар —
разбей стекло и нажми кнопку; нашел чужой кошелек —
отдай владельцу.
С кошельком обязательно произойдет история. В газе-
те напечатают заметку под заголовком «Честность».
Прочитают заметку знакомые, сослуживцы — будут вас
поздравлять: молодец, мол, не украл, а мог бы...
Я завидую тем, о ком писали такие заметки. Обо мне
не было ни строчки. Печатно еще не заявлено, что я чест-
ный. Ни кошельки, ни бумажники, ни баулы, ни саквояжи
в безнадзорном состоянии мне не попадались. Поэтому
прошу вас, товарищи, потеряйте кошелек с деньгами, так,
чтобы я нашел его, передайте мне сдачу в кассе «Гастро-
нома» — я верну! Беру обязательство. Только прошу
учесть: мое обязательство вступает в силу через 15 дней
после опубликования этого фельетона и действует в тече-
ние двух лет.
Если я сдержу свое слово — купите мне ружье. Хотя бы
детское.
М ак только человек переступает порог магазина, он
” становится покупателем.
Так просто он сюда не пойдет.
Так просто лучше пойти в парк культуры.
В магазин покупателя влечет мечта о хорошей по-
купке.
Но осуществляет ее этот капризный индивид не сразу:
он присматривается, примеривается, приценивается.
К примеру, ему хочется приобрести электрический хо-
лодильник. Но он ставит жестокое условие: чтобы холо-
дильник был удобен, красив и чтобы хоть немножко замо-
раживал. Последнее требование почти граничит с нагло-
стью.
До обидного придирчив покупатель и к любым другим
вещам. Он желает заплатить деньги только за такой стол,
у которого все ножки равной длины. Он энергично проте-
НЕЧИСТАЯ РАБОТА
стует против того, чтобы ему всучили пиджак с оттопырен-
ными карманами. Он настойчиво требует жалобную книгу,
когда обнаруживает, что благородная эмаль покрывает от-
нюдь не всю поверхность кастрюли.
Но вот покупатель увидел на витрине то, что добротно,
что сделано со вкусом, и на лице его расцветает свет-
лейшая из улыбок. А губы произносят трепетно и умо-
ляюще:
— Пожалуйста, выпишите мне чек.
В общем, не такой уж он несговорчивый, покупатель.
И мыслит он в целом правильно. В его непросвещенном
представлении все товары делятся на две категории: на хо-
рошие и на брак.
Есть, конечно, уж очень привередливые люди, но мы
их в расчет не берем. Мы говорим о покупателе среднем.
И не хотим, чтобы его обижали. А его обижают. Причем
открыто. Для этого используют специальную систему. Опа
называется «сортность товаров».
Прежде было три сорта: первый, второй и третий. По-
9 Б. Егоров
265
том люди, выпускающие товары, решили эту систему усо*
вершенствовать. Появился «высший» сорт. «Высший» —
лучше первого. А «экстра» — лучше «высшего». А «люкс» —
выше «экстры».
Первый сорт стал уже вроде третьим или четвертым.
Сорта размножались методом простого деления клеток.
Возник «высший сорт А», «первый А, Б и В». Далее — по
алфавиту.
Всю эту сложную цепочку замыкают товары так назы-
ваемые «уцененные». Иначе — дрянь.
В лучшем случае уцененные товары устарели, лежа па
полке. В худшем — они не были никому нужны уже тогда,
когда их делали в цехе.
У покупателя кружится голова. Он недоволен тем, что
ему предлагают. А продавец, молодая девушка с золоти-
стыми волосами, очаровательная Лорелея с фирменным
значком на халате, снисходительно разъясняет:
— Что же вы хотите? На этикетке ясно написано!
«Второй Б». Это же не высший. Вас не обманывают...
Продавцу больше делать нечего. А покупатель думает
о том, что где-то, на каком-то заводе, сидят вот такие же
очаровательные девушки и не менее приятные молодые
люди и, вместо того чтобы выпускать просто хорошие ве-
щи, отправляют в магазины «второй Б».
Не правда ли, забавно будет, если эту систему сортно-
сти применить, например, к автомобилям? Высший сорт —
та машина, у которой четыре колеса плюс запасное. Пер-
вый — без запасного, но на четырех. Второй — уже на трех
колесах...
Нетрудно догадаться, что же будет представлять собой
уцененный автомобиль. Вероятно, в нем мы недосчитаем-
ся не только колес.
Но автомашина без колес не поедет. Даже в том кри-
тическом случае, если весь «четырехугольник» — дирек-
ция, партком, завком и комитет комсомола — встанет пе-
ред ней на колени в молитвенной позе.
Когда на заводе изготовляют недоброкачественные ко-
леса, их бракуют.
Колесам, которые от рождения делают «восьмерку»,
преграждает путь строгая и неумолимая организация —
отк.
266
Впрочем, не так уж она строга и неумолима. Скажем
честно, положа руку на техническую энциклопедию.
ОТК существуют везде, а брак проходит.
Но и в том случае, когда его задерживают, атмосферы
для всеобщего ликования нет: на брак затрачено рабочее
время, израсходованы драгоценные материалы.
Бракодел похож на того анекдотического мастера, ко-
торый делал из бревна телеграфный столб. В процессе ра-
боты, однако, выяснилось, что все уже испорчено и столба
не выйдет.
— Ну что ж,— сказал мастер,— не вышел столб — по-
лучится оглобля.
Когда не получилось оглобли, пришлось переориенти-
роваться на тросточку, а затем на спичку. Но и она была
кривой.
«Спичка из бревна» — вот что выходит у бракодела.
И ой-ёй-ёй во что обходится эта спичка!
Если попросить ЦСУ перевести междометие «ой-ёй-ёй»
в рубли, получится аховая сумма — многие миллионы.
Миллионы, ушедшие на переделку, на переплавку, на свал-
ку, на вольный ветер...
Один дотошный человек обратился с анкетой к ряду
видных бракоделов. На вопрос: «Почему у вас много бра-
ка?» — участники этой мрачной анкеты дали в основном
три ответа: 1) недосмотрели, 2) не проконтролировали,
3) рядом с заводом винный магазин.
Безалаберщина, словом. Халтура в общем.
Но халтурщик от стыда не краснеет. Судьба счастли-
во избавила его от девичьей стыдливости.
Другой бы засовестился, а этот нет. Сварганит, допу-
стим, телевизор и без колебаний присовокупляет к нему
бумажку: «Вот те крест, год будет работать, как вечный
двигатель. Ручаюсь! В крайнем случае обращайтесь в га-
рантийную мастерскую по адресу...»
«Крайний случай» наступает очень быстро. Владелец
музыкальной телешкатулки хватает такси и везет свое не-
счастье в мастерскую. По пути он размышляет о том, что
слово «гарантия» в устах бракоделов приняло совсем не
тот смысл, какой указан в словарях. А «гарантийный ре-
монт» — не что иное как обязательная доделка.
9*
267
Четырехлетнего мальчика спросили, любит ли он свою
бабушку. Мальчик ответил:
— Раньше любил. Потом разлюбил. Теперь она так и
ходит разлюбленная...
Примерно то же можно сказать и о заводах, которые
не оправдали покупательского доверия. Теперь они ходят
разлюбленные: их продукцию не берут.
Но разлюбленные нередко принимают позу несправед-
ливо оскорбленных, жалуются на темноту покупателя и
бледность рекламы.
Вот таким человеком был Коромыслов, возглавлявший
мебельную фабрику «Стол и стул».
Однажды он получил срочную телеграмму: «Связи от-
крытием выставки доставьте облцентр адресу Москов-
ская 18 образцы продукции вашего предприятия».
Коромыслов сиял. Он участник выставки! Интересно,
что теперь скажут те, кто пытался критиковать его ме-
бель? И старомодна, мол, она, и тяжела, и громоздка, и
прочна не очень. Нет, его, Коромыслова, наверху, без-
условно, ценят, раз такое доверие оказали!
Образцы продукции в облцентр Коромыслов сопровож-
дал сам, лично. Сидел в кабине грузовика, насвистывал
под нос легкомысленные мотивы и не подозревал, как с
ним обойдется фортуна. А она обошлась грубо, бестактно.
Оскорбительно даже.
Когда грузовик остановился на Московской, 18, Коро-
мыслов увидел на фанерном щите надпись, от которой...
Нет, что было с ним, это уже вы домыслите сами. А над-
пись была такой: «Выставка низкокачественной и уста-
релой продукции».
Люди, толпившиеся у подъезда, встретили приехавше-
го репликами:
— Чем комод будешь сгружать, отец? В нашем городе
такого крана нету.
— Откуда дровишки?
Кто-то даже свистнул в три пальца.
И Коромыслов в общем был достоин того, чтобы его
освистали.
Но дело не только в нем. «Низкокачественную и уста-
релую продукцию» делает целый коллектив. Разве он не в
ответе? И почему бы широкой общественности не проявить
268
беспокойство? Ведь ей, общественности, даны очень
большие права.
Ей — и перо в руки: пишите в газету.
Ей — и микрофон к губам: выступайте на собраниях.
Наконец, и выставку можно было бы организовать.
Отрицательную, наподобие той, о которой мы сейчас го-
ворили. Свою, в масштабе предприятия. Небольшой му-
зей, где были бы представлены бессовестные люди и их
нечистая работа.
Чудесное это средство — отрицательные выставки!
Хорошо исцеляют бракоделов от их тяжелого недуга.
Да мало ли проверенных, испытанных средств! Тут и
лихие атаки «легкой кавалерии», и оперативные рейды
боевых комсомольских постов. Важно, чтобы каждое из
этих средств действовало. Чтобы по бракоделам с разных
сторон велся дружный прицельный огонь.
Всему, что сделано на наших заводах и фабриках,
должна быть одна оценка — «отлично». Может быть, сооб-
разительные работники торговли придумают серию усту-
пок: «отлично Б», «отлично Д». Но согласитесь, «отлично
Д» — это не очень гармоничное сочетание. Никаких усту-
пок!
Пдин знакомый недавно поведал мне о событии, про-
w исшедшем в их городе.
Город этот не известен ни храбрыми сражениями с Ма-
маем, ни продукцией местной промышленности, ни фут-
больной командой.
Расположен он в средней полосе. По размерам и числу
населения тоже средний. И если школьник не сумеет по-
казать его на карте, учитель никогда не поставит ему двой-
ку за этот промах.
«Среднее положение долгое время угнетало городских
руководителей. И выхода из него они просто не видели.
Пытались соревноваться в масштабе республики за чисто-
ту, но первого места городу не дали. Хотели взять реванш
по зеленым насаждениям, но опять как-то не вышло.
И в тот момент, когда они находились в состоянии край-
него уныния и разочарованности, явился спаситель.
ДВОРЕЦ МЕЛОДИЙ
кшшшшшшшшяшшшшшшшявшяпшшпяшяшя
Это был энергичный мужчина с рыжим портфелем в
руках. Портфель имел несколько застежек и крайне раз-
бухший вид. Видимо, там находилось все, что необходимо
для достижения широкой известности и славы в веках.
— Ассигнуйте мне энную сумму,—деловито сказал
спаситель,— и вы войдете во все энциклопедии. В Боль-
шую Советскую, в Британскую и даже в справочник
Хютте...
Со справочником Хютте его собеседники накоротке
знакомы не были, но он, видимо, произвел на них впечат-
ление.
— Что нужпо? — перебивая друг друга, спросили они.
Мужчина небрежно закинул ногу на ногу, выдержал
многозначительную паузу и ответил, чеканя каждое слово:
— Вашему городу нужен народный хор...
Потом он разошелся и изложил свою программу более
подробно:
— Хоровое пение — это пение будущего. Недаром оно
так популярно. Хор Пятницкого, Омский, Северный,
270
Уральский... «Рябинушку» слыхали? Вот! И у нас будет
своя «Рябинушка». Но предупреждаю: никакой самодея-
тельности! Все на профессиональную ногу. А для этого —
финансы!
— И много их, финансов? — осторожно спросил пред-
горсовета.
— Легкой жизни в этом смысле не обещаю,— честно и
мужественно сказал спаситель.— Но так просто ничего по
делается... Я беру на себя организацию, репертуар и об-
щее руководство. Кроме меня дирижер, хормейстер. Даль-
ше — художник по сарафанам. Три солиста, двадцать семь
певцов на разные голоса. Это же сила! Кстати, вот проект
штатного расписания и смета на деревянные инструменты.
— А инструменты только деревянные? — с облегчени-
ем спросил один из участников беседы.— Других не надо?
— Не надо. Это будет особенность нашего хора. И са-
рафаны тоже. Таких ни один хор не видывал. И вообще
наш коллектив должен отличаться от других. В этом за-
лог успеха. Если другие, например, поют, нажимая на «о»,
то мы будет налегать на «а» или на «у». В общем, есть
еще гласные буквы! И репертуар будет свой —нечто вро-
де советской былины, этакой народной оратории.
— А где ее взять?
— Заплатим —напишут. Есть тут на примете некото-
рые былинники речистые. Да я и сам! И не пугайтесь, что
платить надо. Потом с лихвой окупится: концерты, гастро-
ли по всему Союзу, полные аншлаги, призовые места! Сла-
ва вашего, то есть нашего, города пересечет границы всех
административных экономических районов. На крыльях
песни! А деньги — это деньги! Чтобы их получать, их надо
вкладывать.
— Еще куда-нибудь надо вкладывать? — с некоторым
беспокойством спросил предгорсовета.
— Вы правы. У хора должен быть свой дом. Раз вы
сказали «а», говорите «б». А «б» — это Дворец народной
8есни. Такого ни в одном городе нет! Надо построить!
[редставляете: бетон, стекло, витражи... Красота! Сюда
пбтянутся на выступления лучшие хоры и ансамбли стра-
ны. Приедут сказители, ашуги, акыны и эти — как их? —
тамады... Кроме того, здесь будут народные карнавалы,
фестивали танца и торжественные заседания горсовета со*
271
вместно с общественными организациями. Вы выходите
на трибуну и...
Владелец рыжего портфеля говорил так вдохновенно,
что вскоре на стол перед ним положили договор, а когда
он ушел, состоялась небольшая летучка. Обсуждали во-
прос, где взять деньги на Дворец песни. Решили срезать
со сметы жилищного строительства.
Через несколько месяцев на Площади песни (до не-
давнего времени она называлась Базарной) был заложен
фундамент Дворца. А хор дал уже первые концерты.
Успеха они, правда, не имели: публика бежала за кало-
шами еще до первого антракта. Но автора «народных ора-
торий» это не обескуражило.
Оправдываясь перед своими покровителями, он сказал:
— Состав хора у нас пока не очень сильный. Не подо-
зревал, что в нашем городе так мало талантов. Придется
выписать из других... И потом — дворец-то побыстрее надо
строить. В этом клубе скотобойни, где мы выступаем, раз-
ве акустика?
Меценаты вздохнули и пошли на новые расходы. Для
этого законсервировали строительство еще двух домов. По-
путно отменили ремонт кинотеатра.
А худрук наседал:
*- Я не могу восстанавливать свои силы на ту зарпла-
ту, какую вы мне дали! Либо прибавьте, либо уйду... И на
сарафаны не жадничайте. В таких сарафанах только коров
доить!
Петля, которую на себя добровольно накинули мецена-
ты, все туже затягивалась на их шее. Искусство требовало
новых жертв. До полных аншлагов и призовых мест было
еще далеко. Лучшие ансамбли страны, сказители, ашуги
и акыны в дорогу пока не собирались. А горбюджет трещал
по всем швам.
Разговоры о славе и об упоминании в энциклопедии
приумолкли. О справочнике Хютте тоже никто ни-
чего не говорил. Тем более — узнали, что он технический.
Впрочем, один лучик славы как-то прорвался. Он ша-
ловливо поиграл на лысинах меценатов и угас. Как выяс-
нилось потом, он был очень обманчивым.
...Местная газета напечатала статью «Дворец мелодий».
Автор ее сладкозвучно описывал неповторимые формы бу-
272
дущего дворца, колоннаду у входа, зал, способный вме-
стить чуть ли пе четверть городского населения, бра, кан-
делябры, гобелены, витражи... В статье было много превос-
ходных степеней и восклицательных знаков.
— Вот! Читайте! — радостно воскликнул руководитель
хора, прибежав в горсовет.— Мое интервью. И скажите
мне спасибо. О таких вещах всему свету надо рассказы-
вать. Поднимать это дело!
Но он был глуп, этот былинник. Свету рассказывать
было как раз не нужно, а если рассказывать, то совсем с
противоположной целью. Свет не понял превосходных сте-
пеней и неуемных восклицаний. Наоборот, он осудил их.
И та же газета, опомнившись, вскоре дала отбой. Она по-
местила неодобрительные письма горожан. Тех горожан,
которые заждались новоселья.
В воздухе запахло скандалом.
Потом приехала комиссия из центра.
Договор с обладателем рыжего портфеля был денонси-
рован. Отцам города посоветовали развивать общественные
формы искусства, а на фундаменте Дворца песни предло-
жили построить... баню. Бани в городе не было.
z изобретением радио люди получили новый замеча-
тельный инструмент общения.
Появилась возможность вести беседу «по воздуху», не
считаясь с расстояниями, слушать увлекательные репор-
тажи о футболе и заочно участвовать в игре «Уга-
дай-ка!».
В метро и троллейбусах по радио объявляются назва-
ния станций; теперь даже самый рассеянный пассажир не
проедет свою остановку.
Радиофицированы перроны железнодорожных вокза-
лов, и в минуты стоянок поездов диктор предупредительно
сообщает:
— Товарищи приезжающие командированные, ресто-
ран направо... Товарищи уезжающие командированные!
кипяток налево...
Все это очень трогает. До глубины души. Радио — весь-
ма приятная вещь. Но злоупотреблять приятными веща-
ми врачи не рекомендуют.
ТИШИНА
Почему мы вспомнили о врачах? Потому, что дальше
речь пойдет о нервах и здоровье.
Как сказал один мудрец, «радио сближает дальние
страны и ссорит близких соседей».
Разве не верно? Представьте: живут в энной квартире
восемь или десять человек, и один из них включает свой
приемник всегда только на полную громкость. Аж стены
дрожат! Но стенам-то ничего: их Дело — пропускать звук
к соседям, а последние вынуждены покорно принимать пи-
рамидон или тройчатку.
Встречается и другая разновидность взломщиков бара-
банных перепонок. Представители этого племени шумо-
виков устанавливают свои радиолы на подоконниках и
бомбардируют улицу «Тротмаршем», «Липси» или «Тип-
топом».
Но это разбойники-одиночки. Их как-то можно усми-
рить и «скрутить». Тем более что в некоторых городах
274
исполкомами изданы инструкции. И там довольно опреде-
ленно сказано, как усмирять и как «скручивать».
Гораздо труднее бороться с теми, кто шумит не из люб-
ви к искусству, а по долгу службы. При этом мы вступаем
в конфликт не с ошалелыми индивидами, а с учреждения-
ми, организациями.
...В последнее время стали радиофицироваться город-
ские пляжи и бассейны. Как говорится, тонуть — так под
музыку.
Через каждые четверть часа дежурная медсестра вклю-
чает пластинку, на которой записана инструкция по пла-
ванию:
— Граждане, не заплывайте далеко. Многие молодые
жизни безвременно прервались оттого, что люди хлебнули
воды. Если тонете, старайтесь удержаться на поверхности...
Спустя пятнадцать минут —опять та же пластинка, и
деться от нее некуда. Хоть в воду бросайся.
В этой ситуации выручить может только одно — чувст-
во юмора. К его помощи и прибегают люди.
Как только начинается очередной сеанс радиовнуше-
ния, все, зная текст наперед, хором повторяют:
— «Если тонете, старайтесь удержаться на поверхно-
сти...»
Получается что-то вроде глупой, но забавной игры.
И все-таки вид у посетителей пляжа несколько раздра-
женный и одичалый.
А что сказать о жителях соседних кварталов, где гул-
кое эхо не стихает весь день?
Иногда радио беспричинно преследует людей и в пар-
ках культуры, и в других местах.
Жаль, что в стороне остались, например, бани. А ведь
как бы хорошо было: приходите вы в баню, раздеваетесь —
и вот начинают крутить пластинку:
— Граждане моющиеся! Не обливайтесь одним кипят-
ком. От этого может облезть ваша кожа. Разбавляйте ки-
пяток холодной водой. При попадании мыла в глаза ста-
райтесь промыть последние. Причем делать это надо ру-
ками...
Репродукторы можно установить не только в самой ба-
не. Один-два хорошо повесить на улице. Пусть слушают
и прохожие: видимо, и они когда-нибудь придут мыться.
275
Автор этих строк был недавно в одном мододом городе.
Там ему вручили коллективное письмо от жителей не-
скольких больших домов:
«Мы не знаем сна и покоя. На площади перед нашими
корпусами установили громкоговоритель, и он не затихает
с шести утра и до двенадцати ночи. И сила у него какая-
то оглашенная: хоть паровоз перекричит. Кто работает в
ночную смену, совсем не имеет возможности отдохнуть.
И дети в люльках нервничают. Мы не раз обращались к
коменданту, а он говорит: «Вы против культработы?» На-
пишите об этом».
Я написал. Но через месяц столкнулся с такой же
«культработой» в другом городе. В самом центре его соз-
дали что-то вроде цветочно-овощного базара. Торговля шла
под музыку. Крутили «Ландыши» и «Сирень-черемуху».
Иногда в этот репертуар включалась еще «Белая акация».
Устроители базара искали пластинку со словами «Ох, кар-
тошка-объеденье», но не нашли. Про овощи песен не бы-
ло. Но горожанам хватало и «Ландышей». Пресытившись
музыкой, они целой депутацией пришли в горсовет и на
вопрос: «Что вам надобно» — ответили: «Тишины».
С шумами, в частности с теми, которые происходят от
злоупотребления радио, надо бороться. Но как это сде-
лать?
Исходя из правила «клин клином вышибают», предла-
гаю: везде, где только можно,— на перекрестках улиц, пло-
щадях, в переулках, во дворах — установить дополнитель-
ные репродукторы и через посредство радио разъяснять,
что шум для человека вреден. Можно даже выпустить спе-
циальную пластинку с беседой на эту тему. А в качестве
музыкального приложения к ней продавать запись извест-
ной песенки «Тишина».
II реподаватель строительного техникума Евгений
11 Яковлевич Кулебякин в свободное время любит по-
сидеть с пером в руках. Живет в человеке такая пылкая,
неуемная страсть! Если собрать воедино все то, что рож-
дено его вдохновением, получится пухлый, увесистый том.
Но сделать это очень трудно: работает Кулебякин глав-
ным образом в эпистолярном жанре, и произведения его
разбросаны по разным организациям.
Они хранятся в канцелярии техникума, в редакциях
газет, в обкоме профсоюза строителей, в главке и еще во
многих местах. И все-таки мы взяли на себя этот тяжкий
ТРУД “ собрать вместе все произведения Е. Я. Кулебякина.
Кулебякинские эпистолы принадлежат к разряду «жа-
лоб» и «сигналов». Сигнализирует Евгений Яковлевич не-
устанно. Более того — самоотверженно. И бегут, обливаясь
потом, по московским улицам почтальоны. И торчат из их
ДЕЛОВЫЕ КАЧЕСТВА
разбухших сумок конверты с обратным адресом: «Техни-
кум, Кулебякину».
Помогите! Директор техникума «зашился». Завуч пло-
хо «справляет свою должность». Преподаватель А. «интел-
лектуально развит слабо», и его надо уволить. Преподава-
тель Б. на уроках «занимается жалким политпросветитель-
ским сюсюканьем». Преподавателя В. надо быстрее
проводить на пенсию, ибо он «не обеспечил качества».
Едут в техникум расследователи. Едут инструкторы и
инспекторы. И находят, что и А. вовсе не плох. И Б. впол-
не соответствует своей должности. И В. совсем не надо
брать под руки и вести в собес, дабы скоропостижно сде-
лать его пенсионером. И ужасаться нечему, кроме поведе-
ния самого Евгения Яковлевича.
...Два с половиной года назад по сводчатым коридорам
техникума прошла весть:
— К нам приезжает новый преподаватель!
Площадь новоселу отвели вполне соответствовавшую
его пожеланиям — на четверых. Но в техникуме были не-
277
сколько удивлены, когда поселились на ней только двое —
сам преподаватель и его жена, Мама и дочка, как он ска-
зал, «не захотели поехать». А через несколько недель в
бухгалтерию на гражданина Кулебякина поступили два ис-
полнительных листа — и от его матери и от дочери...
Так дебютировал в строительном техникуме новый пе-
дагог. Разумеется, подобное начало не могло не оставить
у его коллег неприятного осадка. Но они, будучи оптими-
стами, старались верить в лучшее: поработает немного Ев-
гений Яковлевич, войдет по-настоящему в коллектив и
проявит себя во всей красе деловых и моральных качеств.
Кто знает, может, и заставит он в будущем заговорить о
себе!
Этот прогноз вскоре оправдался. Кулебякин заставил о
себе заговорить.
Он представал перед коллективом во все новых и новых
проявлениях своей многогранной натуры. То рассказчи-
ком непристойных анекдотов. То остряком, награждав-
шим своих коллег оскорбительными кличками. То этаким
озорником, которому ничего не стоит обрезать у соседей
электропроводку. То «собирателем», старающимся зата-
щить в свою кладовую вещи, отнюдь ему не принадлежа-
щие. То откровенным шантажистом, который с целью ока-
зать моральное давление на своих «недоброжелателей»
многозначительно предупреждает; «Я вам всю биографию
испорчу!»
Товарищи по работе не могли не выразить своего ак-
тивного неодобрения этим и многим другим поступкам
Кулебякина. Те из преподавателей, которые особо резко
критиковали коллегу, попали в число людей «интеллекту-
ально развитых слабо». Еще бы! Разве им понять высокие
порывы кулебякинской души!
Почувствовав, что коллектив определенно склонился к
тому, чтобы расстаться с ним, Евгений Яковлевич решил
спешно создать себе авторитет среди студентов. Для до-
стижения этой цели он избрал два весьма доступных спо-
соба: первый — дискредитация в глазах студентов других
преподавателей; второй — сознательное завышение оце-
нок...
Казалось, тут бы взять да вмешаться высокому началь-
ству из главка. Однако именно оно заняло по отношению
278
к Кулебякину позицию, которую нельзя не назвать по
меньшей мере странной.
Приказом директора наш герой был уволен из техни-
кума. Пострадавший, конечно, помчался повыше. И вот
уже директор техникума получает предписание: «Отмени-
те свой приказ и восстановите т. Кулебякина».
А надо было не восстанавливать, а под суд отдать. Ку-
лебякин явился однажды в преподавательскую комнату,
вырвал из рук преподавательницы Антоновой экзаменаци-
онные билеты и скрылся. Студентам, собравшимся в ауди-
тории, пришлось объявить, что экзамен сегодня не состоит-
ся, ибо надо готовить новые билеты.
В техникуме составили акт и решили дело на хулигана
передать в суд, однако... этому воспрепятствовала очеред-
ная резолюция свыше: «Всякое судебное преследование
приостановить».
Но наконец в главке все-таки приняли решение изба-
виться от Кулебякина. Директор техникума предложил
проект приказа, в котором говорилось, за какие хорошие
дела человека снимают с работы. После некоторых прово-
лочек приказ в главке подписали. Но выглядел он совер-
шенно неожиданно: «Откомандировать в порядке перево-
да...»
Все очень хорошо. Кулебякин доволен. Доволен всем,
кроме характеристики, которую дали ему в техникуме. Не
совсем уж она красива. Сказано в ней и о том, каков мо-
ральный облик Евгения Яковлевича...
Как поправить это дело? Куда идти бедному, гонимому
педагогу? Конечно, в главк, к высокому начальству.
И вот уже проводят с директором техникума разъяс-
нительную рабату, как надо писать характеристику на
Кулебякина.
Чем объяснить такое мягкосердечие? Что говорит вы-
сокое начальство, оправдывая свой гуманный акт? А вот
что:
«Кулебякин хорошо читает лекции, предмет знает. Зна-
чит, деловые качества у него хорошие. А деловые качест-
ва — это главное и определяющее. И наказывать его мы
не имеем никаких оснований. Специалистов надо ценить.
Что же касается всяких там склок в коллективе! то мы
должны быть выше этого».
279
Сидит такой деятель на высоком административном
пьедестале. Где-то внизу кипят страсти, но он к ним рав-
нодушен. Равнодушен потому, что пребывает в убеждении:
лицо работника определяется только его квалификацией,
все остальное — личная жизнь, к производству отноше-
ния не имеющая.
Точка зрения не новая и сто тысяч раз опровергнутая.
Но к разговору об этом приходится возвращаться, ибо есть
еще у нас руководители, кои думают именно так.
Они деловые люди. Их интересует только «чистое дело».
Но такового, как известно, в природе не существует. Де-
ловые качества человека от его качеств моральных отры-
вать весьма рискованно, да и не на пользу это. Даже, как
говорят, совсем наоборот. Ведь всем известно, что в конце
концов получается, когда в лекторе ценят только умение
красиво говорить, в футболисте — способность точно бить
по воротам, а в певце — искусство брать верхнее «ля».
R еседу с пациентами врачи начинают традиционным
вопросом:
— На что жалуетесь?
Жалоба дает им в руки конец той нити, идя по которой
они приходят к разгадке тайны болезни.
Врачи любят людей. Врачи — гуманисты.
В долгие часы ночных дежурств они мечтают о том
лучезарном времени, когда количество эритроцитов и лей-
коцитов у каждого гражданина планеты не будет откло-
няться от нормы и граждане все как один станут красивы-
ми и розовощекими. Глянешь и увидишь: все они смеются
здоровым смехом, как Олег Попов; бегают, как Владимир
Куц; мечут диск, как Нина Думбадзе. И при разговоре так
сверкают белизной зубов, словно только что сошли с гумов-
ской рекламы. Тогда можно будет начать великий демон-
таж рентгеновских аппаратов и поставить на вечный при-
РАЗРЕШИТЕ ПОЖАЛОВАТЬСЯ
анмнннмннннпвмннннмннннананмнннвннанннБнвввиЕо
кол столько лет устрашавшие впечатлительных людей бор-
машины.
Это фантазия. А почему бы, товарищи, и не пофанта-
зировать? Разве нет оснований? Не к тому ли идет дело?
И когда сегодня врач говорит свое будничное: «На что жа-
луетесь», — он знает: его работа посвящена тому, чтобы в
будущем никто ни на что не жаловался.
Мудрое изречение, которое чаще других красуется при
входах на стадионы и детские площадки, гласит: «В здо-
ровом теле здоровый дух». Но человека в идеале мы пред-
ставляем себе не только бесконечно крепким телом и без-
гранично юным душой. Мы видим его хорошо, изящно оде-
тым. Да, да! Человек не ангел. Ему надо одеваться. И не
как-нибудь. Как-нибудь одевались его далекие предки, но-
сившие по праздникам набедренные повязки.
Техника с тех пор, как известно, сделала определенный
шаг вперед. Культура — тоже. И к одежде ныне предъяв-
ляются требования строгие, высокие.
Полосатые рубахи, в кои некогда рядили первых пар-
281
ней на деревне, уже не покупают, даже со скидкой. Пы-
лятся, болтаясь на плечиках, никем не замечаемые «спин-
Жаки» — старые грехи Швейпрома. Выгорают на солнце
малиновые ковбойки с кальсонными пуговицами на рука-
вах. Тоже ошибки молодости. Зато новинки берут нарас-
хват. Люди покупают все, что современно, удобно и ласка-
ет глаз. А в отделе дамской одежды то и дело этакой не-
смолкаемой лирической музыкой звучат: «капрон», «ней-
лон», «перлон».
Кто-то спрашивает:
— А нитрон скоро появится? По радио о нем уже го-
ворили...
Мужчины острят:
— Не жизнь, а химлаборатория!
Все это хорошо. Все это радует. Но сквоэь перлоновую
кисею нельзя не увидеть кое-какие недостатки.
Догадливый читатель уже понимающе кивает: речь,
конечно, пойдет об ателье. Ох, сколько уж говорено на эту
тому! В одной программе Ленинградской эстрады насчет
ателье был специальный номер. А Московский театр опе-
ретты — тот еще дальше пошел: целый вечер знакомит
зрителя-слушателя с недочетами работы модельеров и за-
кройщиков.
Но, к сожалению, ни после премьеры, ни после двадца-
того представления в Театр оперетты не пришло извеще-
ние: «Все портняжные ляпсусы, вскрытые вами посредст-
вом пения, музыки и танца, ликвидированы. Оперетту мож-
но снимать со сцены. Сочувствуем автору». Нет, не полу-
чал театр такого извещения. И эстрада не получала.
А в то время, когда на столичной сцене разыгрывалось
театрализованное швейпромовское действо, некий инженер
имел неосторожность обратиться с заказом на зимпее паль-
то в некое ателье треста «Мосиндодежда». Заказчик был
дальновидным и, руководствуясь принципом «готовь сани
летом», сделал заказ еще в июле. Были примерки, были
проволочки. Наконец в конце сентября закройщик вручил
инженеру свое произведение. Нет, это не было индпальто.
Далеко не «инд»! Рукава — коротышки, пуговицы явно не-
подходящего цвета, а подкладка, вместо того чтобы быть
скрытой от посторонних взоров, нагло вылезала на отворо-
ты бортов. Пуговицы перешивали, рукава удлиняли, но
282
подкладка упрямо не хотела отступать с занятых позиций.
Некуда ей отступать: так все было задумано и скроено.
С сентября по январь инженер каждое воскресенье ак-
куратно навещал ателье. Уже ушел в отпуск преж-
ний закройщик, уже за ножницы взялся другой. Кое-
как, зигзагами^ подкладку подрезали, но всю упрятать не
удалось.
А ртутный столбик термометра тем временем сползал
вниз. И однажды, видимо беспокоясь за здоровье заказчи-
ка, директор ателье сказал человеческим голосом:
— На январь назначена городская комиссия. Если она
признает, что пальто хорошее, мы обяжем вас принять его
по акту.
Комиссия собралась. Пальто признали соответствую-
щим. А чтобы подкладки не было видно, посоветова-
ли заказчику всегда застегиваться на верхний крючок...
Правда, обнаружилось, что крючок без посторонней
помощи не застегивается. Но выход был найден мо-
ментально:
— У вас что, жены нет? Вот она и будет зацеплять
этот крючок... А не она, так соседи по квартире.
Директор ателье уже было взялся за ручку, чтобы под-
писать акт, как произошла осечка: с помощью перекрест-
ного опроса бдительный заказчик установил, что комиссия
вовсе не обладает широким городским авторитетом и со-
стоит из... работников этого же ателье.
— Верно, работники все наши,— не растерялся дирек-
тор.—Но вообще, если будете капризничать, ваше пальто
как висело, так и будет висеть...
Друзья успокаивали пострадавшего:
— Скоро опять лето. Скоро будет тепло. Уже первая
декада января. По известной примете, в это время цыган
шубу продает.
Но настойчивый заказчик зябко ежился и продолжал
аккуратно ходить в ателье. Наконец там признали, что ста-
рое пальто никуда не годится. Надо шить новое. И в один
из мартовских дней директор направился вместе с заказ-
чиком на базу, выбирать материал.
— Вот возьмите, чудная вещь,— показал он заказчи-
ку на коричневый рулон.
283
— Но это же женский драп.
— Это верно, женский,—несколько смутился дирек-
тор.— Но и мужчины его иногда носят... и не обижаются!
Носят ли? Не обижаются ли? Ой ли?..
Нет, не добрым словом поминают они ателье, где кроят
и перекраивают, шьют и перешивают и в течение долгих
месяцев назначают радостные свидания страждущим за-
казчикам.
У нашего героя много сотоварищей по несчастью — об-
ладателей куцых пиджаков и несимметричных пальто.
И они энергично выражают свое недовольство: пишут пре-
исполненные горечи письма, составляют гневные записи в
книге жалоб. Они надеются, что голос их будет услышан
и отмеченные пробелы, «ляны» и прочие «накладки» боль-
ше не повторятся.
Если руководствоваться здравой логикой, так оно
и должно быть. Иначе к чему жаловаться? Люди верят,
что затем последует соответствующее «лечение», будет про-
ведена и профилактика.
— Как лечение? Как профилактика? — спросите вы у
иного управляющего трестом, в ведении которого пребы-
вает ателье.— Короче, как у вас с жалобами?
— С жалобами у нас полный ажур! — оптимистически
ответит он.— Ежемесячно и ежеквартально мы составляем
сводки, сколько жалоб поступило по всем шестидесяти
ателье. Каждую цифру записываем в определенную графу.
Вот видите: «Некачественное исполнение», «Нарушение
срока», «Отказ в приеме заказа», «Отсутствие материала»,
«Грубость и некультурность в обращении с заказчиком»...
Годовые сводки печатаем в развернутый лист. Письма ре-
гистрируем и подшиваем. Жалобные книги выдаем под
расписку. Исписанные приходуем, и секретарь убирает
их в свой шкаф... И существует порядок: если заказчик
записал в книгу свою претензию, директор ателье всег-
да обязательно ответит. Ни одного слова упрека без от-
вета!
— И директора отвечают?
— Абсолютно регулярно! У нас за этим строго следят,
И вот мы читаем директорские ответы, извлеченные из
шкафа. Книга только что сдана, ателье получило новую.
284
Посмотрите, какая это живая, захватывающая пере-
писка! Шедевр эпистолярного жанра!
Один заказчик, рискнувший сшить костюм в ателье, не-
доволен тем, что его заказ выполняется уже семь месяцев.
За это время костюм трижды шили заново. Неужели все
пойдет по четвертому кругу? Директор со знанием дела и
с должной культурой ответствует: «Много время подбирал
материал т. к. заказчику ненравилас расцветка а потом
общая затяжка получилас. Общий вид хороший. Заказчик
очень требовательный. Сдадим хорошо».
Другой получил ответ еще лаконичнее и убедительнее:
«Задержка заказа была повине и загрузки брюк...»
Вот он, ажур. Жалобы рассмотрены. Разъяснения даны.
Во всем виновата пресловутая «загрузка брюк»!
Правда, некоторых дотошных заказчиков подобные до-
воды и оправдания почему-то не устраивают. Отчаявшись,
они строчат письма в газеты. Для такой корреспонден-
ции, пересылаемой из редакций, в тресте существует со-
лидная голубая папка. Каждое письмо в ней—о святая
гуманность — переложено в меловую бумагу, на какой
обычно печатают репродукции с картин титанов Возрож-
дения. И тут же скрепочкой приколоты фиолетовые эти-
кетки с № входящим и с № исходящим.
Плакать надо. Умиляться надо. Восхищаться надо тем,
что у треста неограниченный лимит на меловую бумагу.
На всех хватает! Не только на классиков.
А тем временем чертежники, вооружившись рейсфеде-
рами, уже изготавливают для треста очередную сводку.
И из нее явствует: сколько жалоб получено, на столько
и отвечено. Как это восхитительно! Сто получили —
на сто ответили. Двести — и на двести тоже. Хоть тыся-
чу! Ничего не поделаешь. Работа такая. Чуткость к то-
му же.
Великая вещь — сводка! По ней, например, можно су-
дить о том, насколько процент хамского отношения ниже
процента испорченных штанов. Значит, хамства меньше, а
запоротых штанов больше.
И все-таки позвольте омрачить буйное ликование по
этому поводу. Нам кажется, что каждая жалоба в учреж-
дениях, обслуживающих население, должна рассматривать-
285
ся как чрезвычайное происшествие. И если заказчика (кли-
епта, покупателя и т. п.) обидели, то у управляющего тре-
стом (конторой, торгом и пр.) на столе, фигурально вы-
ражаясь, должна зажигаться красная лампочка — сигнал
аварии. Надо действовать, а не спокойно созерцать дет-
скую игру в вопросы и ответы!
И если уж человек пожаловался, вникните в его претен-
зии. Выясните поточнее, что его беспокоит, чем он недо-
волен.
— Жалуйтесь, пожалуйста. Мы хотим все исправить.
Мы хотим, чтобы в будущем никто ни на кого не жаловал-
ся. Чтобы все были довольны!
IJaobo имеет магическую силу. Достаточно только
назвать его, как в вашем воображении возникает це-
лая картина. Возьмем, например, такое короткое, но выра-
зительное: «суд».
«Суд идет!» — торжественно звучит в ваших ушах. Вы
видите накрытый зеленым сукном стол и внушительные
стулья в стиле барокко, с резными гербами на спинках*
До вашего слуха доносятся преисполненная пафоса обли-
чения речь прокурора, пламенные мольбы защитников,
сбивчивый, нестройный лепет того, кто сидит поодаль от
других на прозаической скамье в стиле «доска и четыре
ножки».
Слушается дело о хищении... Слушается дело о растра-
те... Слушается дело о взятке... Пока такие «дела» в при-
роде есть, есть и суд.
Мы говорим «пока», потому что уверены: в будущСхМ
ИМЕНЕМ ТОВАРИЩЕСТВА
число их станет неумолимо сокращаться. Кривая наруше-
ний резко пойдет вниз. Тогда, оставшись без работы, про-
куроры поступят на курсы переквалификации. А судей-
ские стулья с гербами на спинках, так же как и скамьи
для подсудимых, займут уготованное им место в музеях.
Заботливые хранители предметов прошлого прикрепят к
ним предупреждающие таблички: «Не садиться. Экспо-
нат».
Но это время еще не наступило. Приблизить его
должны мы. Как сказал поэт, «выволакивайте будущее!».
В числе прочих мер, призванных искоренять правона-
рушения и оздоровлять общественную атмосферу, значит-
ся и суд. Он свято охраняет интересы государства, наро-
да, строго карает тех, кто преступает советские законы.
Суд как таковой известен давно. Репортажи «из зала
суда» имеют тоже многовековую историю. Но, кроме офи-
циального, государственного суда, в нашей стране сущест-
вует и другой — товарищеский. Давность его не ведет в
глубь веков. Он молод, и $а ним будущее.
287
Именно за ним, потому чтоощэанлмаясь преступле-
ниями и проступками мелкого свойства, предупреждает
преступления крупные. Гасит искры, не давая вспыхнуть
огню. И отнюдь не столько карает, сколько воспитывает.
Это суд рабочей чести. Суд общественности. Суд това-
рищей.
...Техник Б. работал на Московском инструментальном
заводе всею четвертый месяц. Этот короткий отрезок сво-
ей бурной производственной деятельности он ознаменовал
шестью серьезными опозданиями на работу. Неблагопо-
лучно было у него и на семейном фронте: оставил беремен-
ную жену, ушел из дома. Причина — ссоры с тещей.
Человеку двадцать два года. Надо ему помочь. Это и
сделал товарищеский суд. И помощь сказалась как на про-
изводстве, так и в семье. За восемь лет работы товарище-
ского суда инструментального завода не было случая, что-
бы кто-то получил «вторую судимость».
И так не только на инструментальном. Летописи това-
рищеских судов многих предприятий хранят весьма мно-
гозначащие факты.
...Ставелыцик горнового цеха завода «Изолятор»
К. снискал печальную известность страстного поклонника
Бахуса. После обильных возлияний, когда доза принятой
сорокаградусной давно уже перевалила за критическую
красную черту, он являлся на работу и приступал к выпу-
ску продукции, которая, естественно, в основном шла в
брак. Град административных взысканий, сыпавшихся на
его плечи, желанных результатов не приносил. Тогда бы-
ло решено потребовать от К. ответа перед товарищеским
судом. Узнав об этом, К. явился к начальнику цеха: секи-
те повинную голову сами, давайте хоть сорок выговоров —
только бы не слышать укоризненных слов товарищей и не
смотреть им в глаза.
От наложения сорока дополнительных взысканий на-
чальник предусмотрительно отказался. И суд был. Вынес-
ли общественное порицание. Попеременно то краснея, то
бледнея, К. дал слово исправиться. И вот уже два года,
как безупречность его чуть ли не ставится в пример.
Товарищеский суд стремится разъяснить провинивше-
муся всю безусловную малопривлёкательность его поведе-
ния. Пусть прочувствует! До глубины души! Но это вовсе
288
не значит, что надо всегда ограничиваться только сенти-
ментальными увещеваниями и полезными наставлениями.
Бывают и такие случаи, когда судья и члены суда, уда-
лившись на совещание, выносят суровый, жесткий приго-
вор: «Понизить в должности» — или еще строже: «Поста-
вить перед администрацией вопрос об увольнении».
И понижают. И увольняют. Ткачиху серпуховской фаб-
рики «Красный текстильщик» Д. по настоянию суда адми-
нистрация перевела на время в чистильщицы станков.
Больно, тяжело, но заслуженно: Д. пыталась приписать
себе 35 метров ткани, сотканной ее сменщицей...
Слово товарищеского суда весомое. К нему прислуши-
ваются, его уважают.
Но, к огорчению, не везде. Почему однажды прекратил
свое существование товарищеский суд на подмосковной
обувной фабрике? Потому, что дирекция и профком не
поддержали его. Решил этот суд перевести систематиче-
ского прогульщика Соленова на низкооплачиваемую рабо-
ту. Полтора месяца директор фабрики ломал голову, стоит
или нет. Наконец перевел. Но через два дня снова вернул
в цех. Вернул, не испросив разрешения товарищеского су-
да. Причем мотив не чересчур убедительный: без этого
ремонтировщика производство, мол, может стать.
А «незаменимый» работник отметил свое возвращение
в родную стихию... новыми прогулами.
Производство не остановилось, когда Соленов блиста-
тельно отсутствовал. А авторитет товарищеского суда был
подорван.
Не очень уж считаются с ним и на шинном заводе.
Прогульщиков, например, здесь предостаточно. А в това-
рищеский суд дела о прогулах передаются не часто. Ох
как не часто! Да и зачем, собственно, понапрасну обреме-
нять его, если у некоторых заводских руководителей бы-
тует мнение, что товарищеские суды — вещь вообще ма-
лоэффективная и их надо... ликвидировать?
Ну, а если суд уже избран и функционирует, то пусть
функционирует. Сам по себе. Что из этого получается, вид-
но на примере завода электросварочного оборудования.
Когда здесь должно было обсуждаться дело водопроводчи-
ка Чертоусова, обвинявшегося в выпивке во время рабо-
ты, большего скопления народа не было. В зал заседания
289
явились только начальник цеха, мастер и три собутыль-
ника обвиняемого. Тройка приятелей пришла защищать
своего друга. Она понимала: товарищеский суд-дело
серьезное. Мало ли что неприятное может случиться! За-
щитники были, обвинителей не хватало.
А ведь могло случиться и иначе. Мог набраться целый
зал, могли прозвучать полезные, умные речи. И тогда за-
щитники Чертоусова не хихикали бы по поводу того, что
все стулья пустые.
Именно так и бывает на заводах, где дирекция и проф-
союзная организация дорожат словом суда, оказывают ему
внимание, проявляют о нем заботу. Тогда в день суда дру-
гих заседаний не назначают. О суде передают объявления
цо местному радио, печатают сообщение в многотиражке.
А председатель завкома самоотверженно отказывается от
билета на «Лебединое озеро»: «Сегодня товарищеский суд.
Не могу на нем не быть». А потом отчет о работе суда
слушается и на завкоме. И, подводя итоги обсуждения,
председатель с удовлетворением в голосе говорит, что быв-
шие обвиняемые как один исправились и что дирекция
выполнила все приговоры суда, поэтому люди суда боятся,
его уважают и относятся к нему серьезно.
Дабы убедиться, что это именно так, можно совершить
экскурсию на московскую фабрику «Свобода», или на кау-
насскую «Дроба», или на Рубежанский химкомбинат в Лу-
ганской области.
И очень хотелось бы, чтобы так было везде. Чтобы то-
варищеский суд, как мера общественного воздействия,
приобретал все больший вес. Тогда болезни некоторых лю-
дей, предрасположенных к нарушению норм социалисти-
ческой морали и этики, будут излечены в самом начале.
Им будут сделаны хорошие антипрогульные, антиалкоголь-
ные, антихулиганские, антисклочные и другие прививки.
После них человек ведет себя дисциплинированнее, сдер-
жаннее. И другим на нервы не действует. И дурного при-
мера не подает.
Иногда в жизни случаются ужасно нелепые, но чрез-
вычайно поучительные истории. Поскольку они не-
лепы, они никому не нужны. Но поскольку они поучи-
тельны, они нужны драматургам, которые пишут острона-
зидательные пьесы.
Раскрой, читатель, шестой номер журнала «Заря» и
ознакомься с одноактной пьесой «Много лет спустя». Исто-
рия, изложенная в ней, нас взволновала. О ней хочется
говорить полным голосом. И не переводя дыхания.
Но мы опасаемся, что многотысячного тиража «Зари»
не хватит для всех, кто захочет последовать нашему сове-
ту. А посему добавляем к тиражу этого журнала и наш,
книжный, с кратким, так сказать, изложением случивше-
гося.
Представьте себе студента-медика Игоря, приехавшего
на практику в больницу города Далекого. И представьте
себе Римму, молодого главврача этой больницы.
ДУШАТ СЛЕЗЫ, НЕТ СЛОВ!
Игорь — «высокий, красивый»... Девчонки ему на шею
вешаются, а он хоть бы что! Никакой реакции. Римма —
«снежная королева». Все мальчишки в институте «сохли»
по ней, а она «только наукой интересовалась».
Но вот они повстречались, и началась реакция. Про-
должалась она недолго. Игорь уехал доучиваться и через
два года должен с дипломом врача вернуться к своей лю-
бимой.
Срок прошел, и он... не вернулся. Подвел.
И все почему? Зашел случайно в гости к приятелю
Васе, а Вася был в командировке. Вера, жена Васи, оста-
вила Игоря поужинать.
Мгновенно выяснилось, что Вера Васю не любит и их
жизнь — так себе, «разновидность счастья». А настоящее
счастье будет с Игорем. И вообще она давно влюблена в
Игоря, чего последний не подозревал.
Вера действует быстро и решительно. Она «подбегает
к Игорю, обнимает и целует его». Но в эту напряженную,
291
полную накала страсти минуту входит незамеченный Васи-»
лий (у него был свой ключ).
То, что произошло дальше, невозможно пересказать:
душат слезы, нет слов! Обратимся к пьесе.
Итак:
«Входит Василий. Ни Вера, ни Игорь не замечают его.
В еду щи й (увидев Василия). Ой, что же теперь бу-
дет? (В смятении отступает.) Я думал, что только в рома-
нах мужья приезжают домой в самую неподходящую ми-
нуту, а оказывается, это бывает и в жизни. (Показывает
на Василия.)
Игорь (освобождаясь от Вериных объятий). Я не
имею права перед Василием...
Вера (перебивая). Я все сама скажу ему. (Обернув-
шись, видит мужа.) Вася!.. Ты приехал?
Василий. Да, я приехал.
Игорь. Василий...
Василий. Вот что... (Игорю тихо, но выразительно.)
Твоей ноги больше не будет в моем доме.
Вера. Игорь ни в чем не виноват перед тобой...
Василий. А тебе я даю слово... Никогда не напомню...
никогда не упрекну...»
Но Вера выдворяет кроткого и великодушного Васю, а
Игоря, который попал как кур в ощип, оставляет при се-
бе. И Игорь повинуется судьбе. Игорь, который всего не-
сколько минут назад говорил, что он рвется в Далекий к
невесте, что жаждет «самостоятельной работы».
Игорь и Вера живут в Ленинграде. Серенько и не-
складно. Игорь страдает, что у него не та работа, а кро-
ме того и Римму разлюбить не может. А Вера терзается,
что разбила жизнь мужа «да и свою — привычную, сложив-
шуюся». Ее «мучают головные боли» и «повышенное дав-
ление: полтораста на девяносто пять». В моральном смыс-
ле Вера тоже ничего хорошего не представляет: она верит
в гомеопатов. Уже одно это ярко свидетельствует, сколь
отрицательный она тип. Вера лечится у гомеопатов «по-
тихоньку от Игоря». Не дай бог он узнает! Он же аллопат.
Но эта остродраматическая коллизия, к сожалению, не
находит в пьесе дальнейшего развития. А жаль! Сколько
возможностей утеряно! Допустим, так: Игорь вступает в
292
бой с гомеопатами. Они бегут, отстреливаясь пилюльками.
Жена рыдает, глотая в отчаянии пирамидон, норсульфазол
и ревень.
...Прошло много лет, как говорится в «одноактной пье-
се». И что же мы видим? Римма преуспела, став «одним
из крупнейших в мире специалистов по бескровной хи-
рургии». На «всемирном съезде хирургов» каждое ее «сло-
во тут же переводила на иностранные языки электронная
машина...».
Семейная жизнь тоже устроена. Римма вышла замуж
за Герасимова, своего бывшего пациента, а ныне «хозяи-
на города» (видимо, предгорисполкома). Поскольку жена
у Герасимова врач, то он «к нуждам медицины относится
более внимательно, чем к другим отраслям науки». Вдум-
чивый мэр, рассудительный! И семьянин к тому же при-
мерный: удочерил Олю, дочку Риммы от Игоря, о сущест-
вовании которой Игорю ничего не известно.
Герасимов и Оля ждут маму Римму со «всемирного
съезда», все самолеты прибыли, а ее нет и нет. «Значит,
мама... прилетит завтра»,— говорит Оля.
Детская наивность! Мама Римма в это время сидит на
аэровокзале и беседует с... Игорем. Игорю вдруг захоте-
лось «посмотреть на этот город», «воскресить свою моло-
дость».
Он, конечно, беспощадно себя бичует: жизнь прошла,
а он, мелкий неудачник, ничего путного не сделал. И за-
чем тогда он остался в Ленинграде! Вот тебе и поужинал!
Но здесь зрителя ожидает новый сюрприз (о щедрость
автора!): «Многого из того, что вы видели, в действитель-
ности не было...»
Оказывается, когда Игорь ужинал с Верой, он благо-
родно и благоразумно заявил, что любит только Римму.
При такой ситуации Вере незачем было соблазнять его:
безнадежно. А Вася, войдя в комнату, увидел, что семей-
ные устои не качаются.
Финал «одноактной пьесы» — радостный, мажорный:
молодой Игорь приезжает к Римме в город Далекий.
А все остальное произошло только в фантазии автора.
Автор заглянул, так сказать, в будущее, желая показать,
что, по его мнению, ожидало бы Игоря, поддайся он со-
блазну Веры.
293
Вот, мол, какие страсти-мордасти подстерегали бы тебя,
говорит автор герою и делает пальцами «козу»: «Бу, бу-
бу, бу! Гляди у меня! Не обижай Васю, будь осторожен с
Верой, люби Римму, не живи в Ленинграде, там бяки, чи-
тай одноактные пьесы — и будешь законченным положи-
тельным героем».
Весьма похвально, когда писатель задается благород-
ной целью поговорить со своей аудиторией о долге моло-
дого человека, о любви и верности. Но скажем прямо —
скверно: а) если беседа ведется в примитивно-назидатель-
ном тоне, без доверия к интеллекту читателя (зрителя);
б) если поступки героев произведения не сообразуются со
здравой логикой да и герои сами, в общем, не герои, а кук-
лы, потому что все в них прямолинейно и одноклеточно
просто; в) если пародию на пьесу выдают за самую пьесу.
В таких случаях можно скомпрометировать пусть даже са-
мые лучшие, добрые мысли.
На кого рассчитана эта «одноактная пьеса»? В журнале
написано: «для самодеятельности». Значит, профессиональ-
ные театры ее ставить не будут. Очень хорошо! А само-
деятельность зачем обижать? И ее зрителя тоже? Ведь он
такой же, как везде, — не второго сорта.
R нашей печати выступает множество авторов. Есть не-
w известные, есть известные, есть такие, чье слово для
читателя всегда праздник.
Я люблю публицистов, которые, как им и полагается,
глаголом жгут сердца людей. Я с радостью встречаю на
страницах газет имена мастеров репортажа. И для меня
тоже праздник — прочитать новое творение чародея рит-
мической речи, прославленного поэта.
Но сейчас разговор не о них. У меня есть еще один
любимый автор. Кто он? Не терзайтесь в догадках. Он не
похож на других, и у него очень длинная фамилия. Пишет-
ся она так: «Центральное статистическое управление при
Совете Министров СССР».
Каждый раз, когда оканчивается квартал, полугодие,
год, он рассказывает нам, как идут дела. Дела самые боль-
шие, самые важные.
МАЛАЯ СТАТИСТИКА
Статистика — это цифры. Цифры — это не стихи. И все-
таки в устах этого автора цифры звучат стихами.
Выплавлено стали... Добыто нефти... Построено домов...
Открыто магазинов...
Не считайте, что я преувеличиваю. Я все равно буду
утверждать: это стихи. В этих цифрах много романтики
и много поэзии.
Издавна известно: с милой рай и в шалаше.
Шалаш — это, конечно, романтично. Но лучше, если
будет не шалаш, а двухкомнатная квартира. Лучше, если
это дом, дом отдыха, пансионат.
Сводки ЦСУ ярко рассказывают, каких высот мы до-
стигли, что сделало государство для каждого из нас.
Но почему же тогда фельетон называется «Малая ста-
тистика»? Да потому, что речь в нем пойдет не о том, что
выплавлено, добыто и открыто. Речь пойдет о так назы-
ваемых «мелочах». А мелочь —вещь немаловажная, хо-
тя в сводках ЦСУ она и не фигурирует.
Представьте себе, что на новой улице в новом районе
295
возник новый дом. Хороший, веселенький, с кокетливо
раскрашенными балкончиками и гостеприимно распахну-
тыми подъездами.
Но порою случается, что кокетство фальшиво, а госте-
приимство неискренне.
Сияющий всеми видами счастливых улыбок новосел
входит в свое будущее гнездышко, и улыбки вдруг бес-
следно увядают. И ему уже хочется из гнездышка упорх-
нуть: может, какое другое предложат? А как жить в этом?
И паркетец не того, и краники текут, да и окошки вроде
не закрываются...
Где эта улица, где этот дом? О, адресов, к сожалению,
много. Например: Москва, Куйбышевский район, поселок
Черницыно, дом 63. А вот другой адрес — не московский:
гор. Воткинск, ул. Машиностроителей, дом 3.
Если взять редакционную почту за несколько дней, то
таких адресов найдется десятки. Их можно публиковать
списком с продолжением.
Пойдите по любому из них, разыщите строителей, схва-
тите их за пуговицу и спросите, топнув ногой: «Что вы на-
делали?!»
О, строители не испугаются, не закричат дурным голо-
сом: «Мама!» Они будут спокойно оправдываться:
— Как что? Дом построили. В основном хорошо по-
строили. Ну, имеются, конечно, кое-какие недоработки, ме-
лочи. В дальнейшем преодолеем.
А человеку жить предстоит не в дальнейшем, а сейчас..
Ему нужно, чтобы на рамах были шпингалеты и двери хотя
бы наполовину притворялись. И то, что дом в основном по-
строен, успокоения новоселу не приносит.
То же самое можно сказать не только о новоселах, но и
о покупателях.
Покупатель хочет радоваться.
Зажав в руке получку, он бежит по улице, обгоняя трол-
лейбусы. Бежит в магазин покупать, допустим... Впрочем,
почему «допустим»? Можно сказать конкретно. Гражданин
Сергеев Николай Иванович купил в Москве радиоприем-
ник со звучным названием «Атмосфера-2». Но, по правде
говоря, очень скверной оказалась эта «Атмосфера».
Приемник поработал полчасика, а потом ушел на по-
кой.
296
Николай Иванович — в магазин. Здесь его не поняли п
отослали в гарантийную мастерскую. В мастерской злосча-
стную «Атмосферу» осмотрели и сказали:
— Приемник хороший, но работать не будет. Тут одну
мелочь надо заменить, а у нас для «Атмосферы» никаких
деталей нет. Посылайте на завод...
Вот уже несколько месяцев катается «Атмосфера» по
железным дорогам, неукоснительно выдерживая обет мол-
чания. А Николай Иванович волнуется, пишет письма то
на завод, то в редакцию.
А что волноваться? Приемник в основном построен.
А если он, так сказать, не очень многословен в силу каких-
то мелочей, то, право, расстраиваться не стоит.
Сергеев не одинок. Такой же радостью, какой для него
явился радиоприемник «Атмосфера», для жителя Новоси-
бирска Тлеубаева был магнитофон «Днепр-2», для горьков-
чанина Голичникова — телевизор «Воронеж-2».
В основном все эти приборы были построены. Но в
основном не работали.
А предприятия рапортовали. Рапортовали о том, чго
выпущено то-то и в таком-то количестве. И это было вклю-
чено в сводки.
Включать же, как выяснилось, можно было лишь услов-
но, «в основном». Руководителей предприятий волновало
не качество, а количество. И совсем не беспокоились они
о том, как будет жить гражданин Иванов в доме Яг 63, ка-
кие «мелочи» омрачат его жизнь и что будет делать граж-
данин Сергеев с приемником «Атмосфера-2».
Конечно, все случаи недобросовестной работы, все фак-
ты «недоделок» учесть трудно, почти невозможно. Но по-
звольте помечтать.
А мечты вот какие. Я раскрываю сводку ЦСУ и в ней
читаю: «За истекший квартал этого года по сравнению с
соответствующим кварталом прошлого года халтура сни-
зилась на 5,7 процента, безответственность — на 8,9 про-
цента, случаев работы спустя рукава стало меньше на
10,3 процента, забота о новоселах, покупателях, пациентах
и клиентах повысилась на 49,7 процента».
Но дело не в сводках. Пусть это будет в жизни! Пусть
на каждый рубль, отпущенный государством, и радости бу-
' дет на рубль.
Ю Е. Егоров
[j x, уж эта реклама! Вышел прогуляться по улице, а
v тебя на каждом шагу подстерегают пестрые щитьц
«Покупайте ковры!», «Приобретайте картины!» Говорят,
что в одном месте видели даже такой: «Тратьте деньги!»
И хочется покупать, приобретать, тратить.
Ты уже тянешься за кошельком, но в это время при*
ходит предостерегающая мысль: а зачем мне, собственно,
ковры? Тем более что предстоит сделать другие, более не*
обходимые покупки. Нет, нет, не надо ковров, и картин по*
ка не требуется. Неразумной тратой денег можно разорить
семью. Жена убежит. Детишки будут плакать.
Подумаешь так и идешь дальше, бережно неся в карма*
не свои трудовые рубли.
Это происходит в личной жизни.
В общественной, к сожалению, бывает иначе. Не всегда,
но бывает.
ЗНАЙ НАШИХ!
Такое «наоборот» произошло, например, с товарищем
Майкиным, начальником отдела капитального строитель*
ства облисполкома. Получил товарищ Майкин деньги на
строительство и оборудование школ и вдруг увидел призыв:
«Приобретайте картины!» II приобрел. На 22 тысячи но-
выми деньгами. Буквально наводнил школы работами жи-
вописцев и фотомастеров. Произведения искусства уже не-
куда было складывать, и ими стали загружать подвалы.
Образовались запасники. А Майкин все слал и слал новые
полотна. Особенно понравились ему «Олени в лесу». Сто-
ящая картина: каждый экземпляр — сто целковых.
Картин избыток, а учебных парт и школьных досок во
многих интернатах недостает. И даже весьма.
О партах и досках хлопотала Восьмиозерская школа.
Но вместо того, что ожидал ее директор, в школу прислали
новую партию картин плюс к тому... аппарат для выпечки
пончиков. Замечательный аппарат, чудо техники, мощней-
шая, черт возьми, машина, подлинное детище двадцатого
века! Если запустить ее на всю железку, то она может еже-
298
дневно кормить своими нежными, румяными изделиями
весь областной центр.
Только к чему этот агрегат интернату, где всего 300
воспитанников?
В общем, работа идет под титлом: «Кушайте пончики!»,
«Приобретайте картины!»
И не только картины. Мало ли что можно купить. Пред-
седатель поселкового Совета товарищ Вязников обожает
художественно выполненные урны. Что поделаешь, пра-
вятся человеку красивые, монументальные плевательницы.
А раз так, то он очень быстро распорядился деньгами, кото-
рые ассигнованы на благоустройство. Взял и купил 40 чу-
гунных урн художественного литья. Каждая — по 30 руб-
лей. Плюйте, товарищи! Плюйте, испытывая полное эсте-
тическое удовлетворение!
Но неожиданно выяснилось, что в поселке вполне до-
статочно старых урн, обычных, деревянных, Вязникова,
правда, это врасплох не застало: он приказал рядом с каж-
дой старой, нехудожественной урной поставить новую,
художественную, дабы можно было сравнить бледное про-
шлое поселка с его лучезарным настоящим.
Поставили. И все-таки оказался излишек. Урны, кото-
рые уже негде было размещать, свалили в кучу — и где,
вы думаете? — перед зданием поселкового Совета. Чтобы
товарищ Вязников мог из своего окна любоваться худо-
жественным литьем. Жаль только, что не написали на этих
урнах: «Здесь хранится прах государственных денег, за-
живо загубленных почтенным мэром нашего поселка Вяз-
никовым. Остановись, прохожий, и обнажи голову перед
этим печальным колумбарием!»
Изобретательно тратить государственные червонцы уме-
ют не только Майкин и Вязников. Пожалуй, большей игрой
ума отличились предусмотрительные деятели из Иванов-
ского района. Поломав свои буйные головы, на что бы за-
гнать бюджетные средства, они предприняли мужествен-
ный, но несколько неожиданный шаг: создать тридцати-
летний запас туалетной бумаги. Таким образом, с бумаж-
кой в этом районе полный порядок. До самого 1992 года
обеспечены! Вот что значит глядеть вперед.
Но самое главное мы, разумеется, оставили на конец.
Самое главное — это бессмертное, историческое дело,
10*
299
начатое бывшим главным врачом областной больницы
3. В. Иншаковым.
В 1959 году т. Иншаков попал в затруднительное поло-
жение: он получил огромные деньги на реконструкцию
больницы. Но слово «реконструкция» было ему неведомо.
А в словарь иностранных слов он заглянуть не догадался,
да и окружающие не надоумили. И посему приказал глав-
ный врач строить на эти средства вокруг больничного го-
родка крепостную стену. Надежную, грозную, способную
выдержать самое отчаянное нападение башибузуков. Толь-
ко где они, башибузуки, в современном, цивилизованном
облцентре? Но отсутствие этих злыдней т. Иншакова не
смутило.
Строить так строить! По дерзкому замыслу оградо-
строителя забор должен был протянуться на полтора ки-
лометра и состоять из железобетонных плит высотой в
2,5 метра. Вес каждой плиты — 5 тонн. Рыдайте, баши-
бузуки, в бессильном отчаянии: такие стены и тараном не
прошибешь.
Прикинул т. Иншаков, во что обойдется его архитек-
турная затея, и немножко испугался: почти миллион ста-
рыми деньгами. Но его поддержал главный инженер обл-
проекта т. Кальной. Валяй, мол, твори, созидай. Благо-
словляю и визирую!
Великая стена имени товарища Иншакова воздвигает-
ся уже четыре года, железобетонные блоки влетели боль-
нице в 700 тысяч рублей, а конца развернувшемуся стро-
ительству еще не видно. Конца не видно, а начало уже
разваливается: зыбкая северная почва не выдерживает
тяжести пятитонных плит...
Но тем не менее «реконструкция» продолжается, а
т. Иншаков, посрамивший средневековых оградостроите-
лей, коим не известен был железобетон, за заслуги перед
отечеством повышен в должности.
Вот, собственно, и все факты, которыми мы хотели по-
делиться с читателем. То есть не все. В нашем распоряже-
нии имеются еще десятки подобных, но мы уже слышим
нетерпеливый вопрос: о чем идет речь? О головотяпстве?
О бездарных хозяйственниках? Да, головотяпство здесь
налицо. И по соседству, как и всегда, бездарность.
Можно было бы только посмеяться над глупостью тех,
300
кто здесь поименован, если бы глупость их не обошлась
слишком дорого.
Но так ли уже глупы герои фельетона? Представьте,
нет. В домашпем быту они весьма расчетливы и эконом-
ны. И очень далеки от того, чтобы всю месячную зарплату
употребить на закупку «Оленей в лесу» или туалетной бу-
маги. А тов. Вязников, хоть он и влюблен в художественно
выполненные плевательницы, на свои личные сбережения
их почему-то не приобретает.
Видимо, потому, что очень четко уяснил себе, что та-
кое мое, и весьма расплывчато — что такое наше.
Л рядом не оказалось вдумчивых, принципиальных людей,
которые напомнили бы заблудшему, что нашим разбра-
сываться тоже не следует, что денежки надо тратить по-
умному. И совсем не ради того, чтобы отчитаться любым
чеком. А ради пользы общественной.
Ведя такую популярную беседу, очень кстати напо-
мнить слушателям, как звучат наши моральные принципы:
добросовестный труд на благо общества, забота каждого о
сохранении и умножении общественного достояния, не-
терпимость к нарушителям общественных интересов.
Это если тратчик-растратчик темный, если он газет не
читает и радио не слушает. А если он просвещенный, то
что его уговаривать? Дайте ему другую работу, подальше
от сейфов с деньгами. А в характеристике при увольнении
смелой, недрогнувшей рукой напишите: «У товарища Н.
нет совести, долга перед обществом не сознает, и финан-
сы ему доверять нельзя».
Но так, к сожалению, не пишут. Боятся обидеть банк-
ротов. А обижать надо! Пусть обижаются!
Просматривая иллюстрированные журналы, я часто ви-
яижу в них рубрику «Как одеться женщине». Под
этой рубрикой выступают многоопытные авторы, законода-
тели мод. Их советы, как правило, бывают мудрыми и зву-
чат изящно, почти музыкально: «...в Москве и Ленинграде
краски одежды более сдержанны. Здесь предпочитают па-
стельную гамму в аксессуарах...» или: «Такое платье, на
первый взгляд спокойно ниспадающее, вместе с тем хоро-
шо подчеркивает линии бюста и бедер и создает красивый
силуэт».
Я всегда завидовал этим людям: они могут давать со-
веты женщинам. И в столь поэтической форме. А я нико-
гда не мог.
Мои робкие попытки кое-что посоветовать окончились
позорной неудачей. Моя жена сказала:
— Молчи. У тебя нет вкуса.
ДАТЬ ПО ШАПКЕ!
Когда-то, говорили, был. И вдруг пропал.
Каким же надо быть умным, чтобы давать советы жен-
щинам!
А я люблю советовать. Но, как говорят, бодливой ко-
рове бог рог не дает. И вдруг, представьте, дал!
Теперь на авторов советов в журналах я смотрю свы-
сока, снисходительно: мои рекомендации лучше. Я вне
конкуренции.
И действительно, убедитесь. Если вы будете шить
платье, пальто или шубу, следуя советам художников-мо-
дельеров, то вам не избежать многих забот: а) надо ку-
пить соответствующую материю, конечно наиновейшую,
а ее может и не оказаться; б) надо многократно бегать в
ателье, проталкивая свой заказ; в) за все это придется
платить деньги, что самое неприятное.
А мой совет проще, вернее и экономнее: материю до-
ставать не нужно, в ателье ходить нет необходимости. И
затрат — абсолютно никаких! Ни копеечки! И если вам
захочется иметь, допустим, шубу, то она будет изготовле-
302
на из самых наиновейших материалов. Лавсан или нитрон,
например, вам импонирует? Пожалуйста.
— А как все это устроить? — спросите bbi. — Что нуж-
но сделать?
Я отвечаю:
— Надо дружить с наукой.
Конкретнее: с Научно-исследовательским институтом
Т Р И К О.
Точнее: с его директором Анной Ивановной Голубицы-
ной.
И тогда вы будете красивы. На вас будет такая шуба,
что, увидев ее, милиционер на перекрестке невольно вы-
ронит из рук свой полосатый жезл. На вас будут чулки —
ах какие чулки! Необычные — кроеные! Ваши подруги за-
рыдают от зависти и будут кусать себя за коленки.
Осушив слезы, они спросят:
— Сколько стоит?
А вы ответите небрежно:
— Ничего, это дар Анны Ивановны...
Вот он, мой совет, как одеться женщине!
И он абсолютно не беспочвенный. Он опирается на
факты, на живую практику.
Институт, который был мною назван выше, бесплат-
но выдаст вам для «опытной примерки» свою очередную
новинку. И носите ее, носите, носите сколько угодно.
Но только, ради бога, повторяю, не лезьте в карман за
кошельком. Спрячьте ваши деньги. Платить ничего не на-
до. Заплатит институт. Из бюджета на научно-исследова-
тельскую работу.
За один год двадцать руководящих работников инсти-
тута и предприятий, с которыми институт связан, приоде-
лись в новенькие шубы. Кому порешила А. И. Голубицы-
на дать шубу на «примерку», тот и «примерял» в свое удо-
вольствие.
Кому — по шубе, а кому — и по шапке. Не в перенос-
ном, а в прямом смысле. А почему бы и шапки не
сделать, если мех «свой», даровой? В списке так и зна-
чится:
«Лютикова, главный бухгалтер института,— шапка.
Репейников, зам. главного бухгалтера, — шапка.
Шиповникова, начальник планового отдела, — шапка.
303
Розочкина, секретарь директора, — шапка».
После шапок ударились по воротникам.
Так экипировались еще 39 сотрудников института.
А потом пришла новая радость: чулочно-вязальная ла-
боратория освоила доселе неизвестный вид чулок — кро-
еные. Само собой, потребовались «опытные носки». Вот
ажиотаж поднялся! Всем хотелось принять самое непо-
средственное, самое близкое участие в научно-исследова-
тельской работе. Каждая особа женского пола горела ж
ланием натянуть на свои изящные ноги новый образец три-
котажного чуда.
Но чулочки дали не каждой особе. Кроме своих, ин-
ститутских, было немало и других претенденток — из Гос-
плана, комитета стандартов, инспекции по качеству. Как
их не обслужить! Как не включить их в научно-исследо-
вательскую работу!
Тем более — люди они полезные.
Но нашлись люди и вредные. Они не оценили заботы
А.И. Голубицыной о своих подопечных и коллегах. Тако-
выми оказались работники облсовнархоза. Эти черствые,
суровые работники взяли и составили проект распоряже-
ния, в котором написали обидные, несправедливые слова:
«Под видом опытной носки и испытаний образцов трико-
тажных изделий т. Голубицына раздавала почти или пол-
ностью бесплатно дорогостоящие изделия ответственным
работникам вышестоящих и торговых организаций, без на-
учных наблюдений за этими изделиями».
А. И. Голубицына с этим заключением, конечно, не со-
гласна. Она сожалеет, что ее почин не поддержали.
А как бы мило, как бы здорово было, если бы поддер-
жали! Представляете — А. И. Голубицына дает «для при-
мерки» шубу директору Н-ского автозавода, а тот немедля
присылает ей за 00 копеек новенький автомобильчик,
«опытный», «для обкатки». Такой же автомобильчик он
презентует директору радиозавода, а тот ему в ответ —
телевизорчик для испытаний в домашних условиях, в по-
рядке научно-исследовательской работы. Словом, в ход мо-
жет идти все: я тебе — мясорубку, ты мне — кофейную
мельницу. Можно и холодильник. И против рояля не воз-
ражаю. У кого что есть. А у кого ничего нет и кто носит
звание рядового, тот в конвенции участвовать, конечно, не
804
может. По имущественному цензу не пройдет. Какой из
него «опытник»!
Итак, я — вам, вы — мне. Конечно, некоторые могут
сказать, что это расточительство, что директор института
или предприятия не удельный князь, который волен да-
рить, кому захочет, шубу со своего плеча. Но разве можно
с этим доводом согласиться? Сравнение абсолютно непра-
вомерное и критики не выдерживает: удельные князья да-
рили шубы со своего плеча, а А. И. Голубицына — с госу-
дарственного. Стало быть, никакой она не князь.
Но не будем продолжать дискуссию. Мы отклонились
от главной темы: «Как одеться женщине». Вот так. Очень
просто. Как я советовал. Поезжайте к А. И. Голубицы-
ной в трикотажный институт. И тогда будет вам «пастель-
ная гамма в аксессуарах». Совершенно бесплатно. Если
Анна Ивановна не знает вас лично, то скажите, что вы
большая начальница, или жена большого начальника. Сло-
вом, игру надо вести по большому счету. А действовать
лучше поскорей, пока широкая общественность, призван-
ная контролировать действия администрации, сладко и
безмятежно спит. Покойной ночи ей, хороших снов! Это
очень хорошо, когда общественность дремлет на пуховике,
блаженно сощурив очи. Вот в такую пору и слышатся
из директорского кабинета резкие, отрывистые слова
команды:
— Дать по шубе!
— Дать по шапке!
Р абочий шахты Максим Зайцев совершил проступок:
и выпил лишнее и нарушил несколько правил. Во-пер-
вых, правило уличного движения: не там перешел улицу.
Во-вторых, правило поведения: оскорбил милиционера,
сделавшего ему за это замечание. В-третьих, пренебрег
заповедью: «Не давай воли рукам».
Было и «в-четвертых» и «в-пятых».
Зайцева судили, и по просьбе коллектива шахты на-
родный суд передал его на поруки товарищам. К своей
задаче перевоспитания нарушителя они отнеслись очень
строго. Прежде всего прикрепили к Зайцеву двух пар-
ней — Ромашкина и Савчука. Оба они были соседями
Зайцева но койкам в общежитии и работали с ним в од-
ной смене.
— Вы отвечаете за Максима, — сказали им в шахтко-
ме. — Смотрите!
МАКСИМ,
ЛЕВЕЕ!
авнниивнкпвкяавнпвяипокявовикнвбвиввяивлнивнпанпв
И они смотрели. Вместе с Зайцевым спускались в шах-
ту, вместе поднимались. Эскортировали его везде и
всюду.
Захотелось однажды Зайцеву завернуть «направо», в
пивную, а сопроводители кричат сзади:
— Максим, левее!
Надевает он пальто — тут же следует вопрос:
— Ты куда?
— В булочную.
— Вешай пальто назад, — говорит Ромашкин. — Поси-
ди с Савчуком дома, а в булочную схожу я. Тебе что ку-
пить, ситного или калорийную булочку?
Деньгами Зайцев тогда богат не был: полови-
ну наличности оставил в день получки в ресторане.
Ромашкин и Савчук открыли для него кредит, но взя-
ли доверенность на получение будущей зайцевской зар-
платы.
— Деньги будем тратить мы, — сказали попечители,—
А тебе представим счет на утверждение.
306
Когда Савчук и Ромашкин купили билеты на гастро-
ли оперного театра, Зайцев взбунтовался:
— Этих расходов я не признаю и на оперу не пойду.
Не в моем вкусе!
— Мы пойдем — и ты пойдешь, — тоном, не терпящим
никаких возражений, заявил Ромашкин.
А Савчук добавил:
— Эх, темнота! Признайся: ведь ни разу в жизни в
опере не был? Но если не хочешь платить, не плати. Вы-
делим из нашего бюджета. Как фонд помощи культурно
отсталым.
— А девушку пригласить можно? — робко спросил
отсталый.
— Вот это разговор! Но надеемся, что девушка пере-
довая. На нее тратиться не будет необходимости.
— Да и на меня не нужно, — сказал Зайцев. — Опера
так опера...
Однажды Зайцев объявил:
— Ребята, мне от батьки перевод пришел. Я ему пи-
сал, что на пальто не хватает. Надо на почту пойти.
— Идем. Мы с тобой.
И тут произошло такое, чего ни разу не случалось за
весь месяц: на почте Ромашкин и Савчук... потеряли сво-
его подопечного.
Почта находилась в одном зале вместе со сберкассой,
а в этот день выплачивали выигрыши. Счастливые обла-
датели выигравших билетов заполнили все помещение, и
Зайцев сумел раствориться в толпе, ловко уйти от своего
эскорта.
Неоднократное прочесывание толпы результата не да-
ло. Тщетными оказались и ожидания Зайцева у подъезда.
Тогда попечителей осенила до азбучности простая
мысль: «Где искать взятого на поруки, если он только что
получил деньги? Ясно, где...»
И друзья отправились по маршруту: «Гастроном» —
«Автомат-закусочная» — «Пышечная» — «Блинная»
«Чебуречная» — «Бутербродная» — «Шашлычная». Но
Зайцева ни в одном из этих объектов обнаружить не уда-
лось.
Ромашкин и Савчук уже совсем пали духом, когда им
повстречался механик шахты.
307
— Бузотера своего ищете? — спросил он. — А я толь-
ко-только его видел. Он в суд пошел...
Адрес подтвердился. Когда преследователи вошли в
здание народного суда, то через приоткрытую дверь ком-
наты совещаний услышали знакомый голос подопечного.
— Нет, нет, товарищ судья, очень прошу вас пересмо-
треть мое дело, — возбужденно говорил Зайцев. — Судите
меня. По всей строгости. На полную катушку. Год или
два отсижу — сколько дадите. А так ходить я больше пе
могу. Первое время — ничего, терпел. Думаю: раз ты про-
винился, так тебе и надо. Но ведь сейчас-то я уже все
црочувствовал! Спрашиваю: «Когда это кончится?» А они
отвечают: «Когда мы в тебе будем уверены до конца!» И
ни шагу без меня, так и ходят. Вот только сегодня пер-
вый раз удрать от них сумел. Вздохнул, как говорится...
В это время дверь скрипнула. Зайцев оглянулся. На
пороге стояли Ромашкин и Савчук..,
Я доме № 7 по Крутогорскому переулку разыгралась
трагикомедия. В роли режиссера-постановщика вы-
ступил техник-смотритель Ларионов. Он же был и первым
действующим лицом, причем весьма действующим. Вторым
оказалась гражданка Степанова.
Степанова нанесла Ларионову травму: она осмелилась
критиковать работу техника-смотрителя.
Этого техник-смотритель стерпеть не мог и нанес по
Степановой ответный удар.
Пользуясь тем, что он не только техник-смотритель,
но и секретарь парторганизации домоуправления, Ларио-
нов сорганизовал товарищеский суд над обидчицей.
Именно сорганизовал. Весь состав суда заменили пол-
ностью. Тех членов его, кто живет в одном доме со Степано-
вой, отстранили: вдруг они разберутся объективно...
Судей пригласили из другого дома.
«ОБЩЕСТВЕННОСТ Ь —Э Т О Я»
В общем, судили Степанову варяги. Фактов в их рас-
поряжении не было, доказательств не было. Ничего не бы-
ло. Тем не менее они решили: просить нарсуд о выселении
гражданки Степановой, «с которой невозможно жить...».
. Почему невозможно — не уточнили.
Из истории известен Шемякин суд. Был еще соломонов
суд. Тот, который мы описали, это Ларионов суд.
Противозаконие налицо, инспирация налицо, и еще кое-
что налицо.
Вот об этом «кое-что» и хочется порассуждать.
Ларионов использовал товарищеский суд для сведения
личных счетов. Мысленно обращаясь к Степановой, он, ви-
димо, произносил: «Вот я как дам по тебе общественно-
стью!» И дал.
Народный суд остановил карающую десницу Ларионо-
ва: решения товарищеского суда он не утвердил.
В этой трагикомедии Ларионов действовал не столько
как техник-смотритель, сколько как участковый надзира-
тель, утверждающий свои порядки. Захочу, мол, и выдво-
309
рю на все четыре стороны, загоню куда Макар телят не
гонял.
Разница только в том, что здесь в виде подставного лица
фигурирует еще общественность. На самом деле Ларионов
твердо убежден: общественность — это я.
Так думает не только Ларионов. У него есть единомыш-
ленник —- Заборский, председатель бытовой комиссии дома
16 по Набережной улице.
Идет Заборский «по своим владениям», заглядывает в
136-ю квартиру, приказывает жильцам капитально отре-
монтировать за свой счет места общего пользования. Один
из обитателей квартиры возражает: дом новый, повсюду
порядок, никакого ремонта не требуется.
Заборский разгневан.
Заборский пишет акт-ультиматум, грозит стенгазетой и
товарищеским судом. Но судить ослушника не пришлось:
необходимости в ремонте не было, как это подтвердили по-
том инспектор жилуправления и главный инженер ЖЭК.
Но Заборский не сдается: «Начальство я или нет? Об-
щественность я или нет? Не в ремонте соль, а в нарушении
субординации. Ишь распустились!»
Оп бдительно следит за проштрафившимся и узнает, что
последний недавно оставил запись в книге жалоб молочно-
го магазина № 31.
Заборский хватает жалобную книгу и в том месте, где
должен быть изложен ответ администрации магазина на
претензию покупателя, пишет: «Я, председатель бытовой
комиссии Заборский, заявляю, что все это клевета и выдум-
ка... этому человеку верить нельзя... Он злостный нару-
шитель социалистического общежития, и я на него уже со-
ставил акт. Таким людям не место среди нас, в чем и рас-
писываюсь...»
Видимо, председатель комиссии очень торопился. Ина-
че он, прежде чем расписаться, должен был написать та-
кую фразу: «...а также запрещаю продавать ему молоко,
простоквашу и прочее».
Приговор грозен и неумолим. Какая священная беспо-
щадность сокрыта в нем!
Становится даже чуточку страшновато. Сидишь дома,
мирно пьешь чай вприкуску, и вдруг приходит Заборский.
Он составляет на тебя акт, и ты уже морально убит. Ты
310
скомпрометирован, дезавуирован и ликвидирован. Каждое
слово акта звучит как решение суда последней инстанции.
Ночью тебя преследуют кошмары и чудится голос За-
борского:
— Народ, разойдись: председатель бытовой комиссии
идет!
Если под словом «общественник» понимать самодея-
тельного начальника, с упоением пользующегося властью,
которой ему никто не давал, то первым таким обществен-
ником был чеховский Пришибеев.
Как известно, он действовал из чистого энтузиазма и
совершенно бесплатно. Только актов не составлял и не
вступал в полемику с нарушителями на страницах жалоб-
ной книги.
Худо, очень худо, когда в общественных организациях
появляются чиновники, «облеченные всей полнотой вла-
сти». И уж совсем никуда не годно, если они, пользуясь
своим высоким положением, начинают сводить личные
счеты.
Общественности ныне предоставлены очень широкие
права. Мы учимся коммунистическому самоуправлению. И
вдруг встречаемся с самоуправством, с нетерпимым пара-
доксом. Ведь общественность для того и существует, чтобы
коллективно, всем народом рассудить, что к чему, не допу-
стить злоупотреблений, перевоспитать сбившихся с до-
роги.
И те, кто призван перевоспитывать, должны быть сами
чисты и безупречны, должны пример являть другим. Толь-
ко такие люди и могут занимать место в товарищеских су-
дах, в домовых и уличных комитетах.
Пусть не обвинят нас в том, что мы изрекаем азбучные
истины. Но, видимо, не всем кажутся они столь азбучными.
Иначе почему в товарищеский суд ЖЭК-2 избрали людей,
поведение которых само требует вмешательства обществен-
ности? И вполне понятно то, что этот суд не смог работать:
между членами его моментально возникли те горячие, иск-
ренние отношения, которые именуются склокой.
Поневоле воскликнешь:
— А судьи кто?
Есть кое-где одна несколько легкомысленная традиция:
в общественные организации избирают не тех, кто лучше, а
311
тех, кто быстрее дает согласие. Лишь бы поскорее проголо-
совать!
Раз так, выдвиньте кандидатуру гражданки Гранатки-
ной, которая живет в доме № 17 по Непроезжей улице, —
она немедленно согласится. Облеченная полномочиями об-
щественности, Гранаткина явилась в народный суд. И про-
изошло нечто исключительное: суд не только не допустил
ее для участия в процессе, но и предложил, чтобы Гранат-
кина немедленно покинула зал заседаний.
Почему же так круто обошлись с представительницей
общественности? Почему не приняли ее верительных гра-
мот?
У народного суда было на сей счет весьма обоснован-
ное мнение. Ему было известно, что Гранаткина — образец
типичной склочницы из коммунальной квартиры. Пожерт-
вовав всеми удобствами, соседи сбежали от нее, поменяв-
шись с другими. А вскоре и те, кто только что приехал,
тоже сбежали — не выдержали.
Читатели, привыкшие встречать под рубрикой «фель-
етон» веселые курьезы, возможно, будут огорчены нашим
повествованием: смешного в нем ничего нет. Действитель-
но, это не смешно, это весьма печально. Печально то, что
ретивые начальники, карьеристы и склочники пытаются
подменить собою общественность. Отъявленные нарушите-
ли общественного порядка выступают под маской рев-
нителей оного.
И нам вовсе не хотелось живописать их поступки и
действия. У нас было другое желание: обратить внимание
общественности на Ларионова, Заборского, Гранаткину и
им подобных. Такие люди, прикрываясь авторитетным
именем общественности, могут много нарубить дров. Ой
как много!
А кто позволяет «дровосекам» заниматься своим лю-
бимым делом? Мы с вами, дорогие граждане. Мы, когда
спешно поднимаем руку: «Марью Ивановну выдвинули?
Пусть. Слава богу, не меня».
него были голубые глаза и темное прошлое.
* Разумеется, это не исчерпывающая характеристика.
Если говорить о глазах, следует добавить: глаза были еще
и наглые. Что касается прошлого, то здесь необходимы
комментарии более пространные.
Прежде всего уточним возраст. Читатель неизбежно
ошибется, представив себе человека пожилого, в летах.
Слова «темное прошлое» породят у него догадку, что речь
идет о бывшем кулаке, стрелявшем из обреза непрогляд-
ной осенней ночью, или о матером уголовнике, которому
разные суды в разное время дали в общей сложности
тридцать пять лет заключения.
Нет, гражданин Страилов никогда не брал в руки об-
реза и ни одного дня не провел в философских раздумь-
ях за тюремной решеткой.
Он молод. Ему двадцать шесть лет. И тем не менее у
НАРУШИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ
него уже есть прошлое, которое никак нельзя назвать
светлым.
Основное призвание нашего героя — отравлять жизнь
окружающим. Он — хулиган.
Какой-нибудь другой отрицательный тип среднего тол-
ка, дожив до глубокой старости, не сумеет напакостить
столько, сколько удалось Страилову в его молодые
годы. Так что каждый год его разрушительной дея-
тельности можно уверенно засчитать за три, а то и за
четыре.
С какого времени этот воинственный человек открыл бо-
евой счет своим подвигам, точно сказать трудно. Возмож-
но, это произошло в беззаботные школьные годы, когда он,
сидя за партой, стрелял бумажными шариками в учитель-
ницу рисования.
Учительница плакала. Выходила из класса. Жаловалась
завучу.
Завуч строго хмурил бровь и обвинял во всем саму
учительницу и коллектив:
313
— Не поработали вы с этим учеником.
А сообразительный Страилов принимал во время бесе-
ды с завучем очень жалкий, даже обиженный вид и
всем существом своим подтверждал: да, с ним не пора-
ботали.
Бумажные шарики Страилов оставил. Нет, не потому,
что в ном заговорила совесть. Просто бумажные шарики
ему надоели. Гораздо большее удовольствие изобретатель-
ному отроку доставляло открыть водопроводный кран во
время перемены и затопить химический кабинет; или дать
подножку товарищу, которого учитель вызвал к доске; или,
разбив предохранительное стекло, нажать кнопку пожар-
ного сигнала.
Однажды классный руководитель выдворил Страилова
с урока. Поскольку на всем пути до дверей нашкодивший
ученик сопротивлялся, классному руководителю пришлось
легонько подталкивать злодея.
Через час или два в школу явилась возбужденная ро-
дительница. Получив от сына обстоятельную информацию
о происшедшем, мама Страилова выразила энергичный
протест. Подумать только, классный руководитель прибег-
нул к грубой физической силе!
Голос Страиловой был преисполнен негодования:
— Какое он имел право!
А сын стоял рядом, размазывал по лицу слезы, смешан-
ные с фиолетовыми чернилами, и повторял:
— Какое он имел право!
В общем, на дальнейшую жизнь молодой Страилов усво-
ил два правила: 1) что бы он ни сделал, виноваты окружа-
ющие — они с ним не поработали; 2) ни в коем случае он
не допустит ущемления своих широких прав. Круг послед-
них он определяет сам.
Об обязанностях разговора не было.
Если мама так темпераментно ратовала за права, то
об обязанностях, видимо, должен был подумать папа. Но
главу семьи шалости сына не тревожили. Наоборот, время
от времени он не без гордости замечал:
— Наш парень в обиду себя не даст.
Себя в обиду молодой Страилов не давал. Он причинял
обиды другим.
314
С некоторых пор он даже уверовал в свое превосходство
над сверстниками. Последнее измерялось силой кулачного
удара.
Сфера рукопашной деятельности Страилова постепенно
расширялась. К несчастью отдыхающих, в нее попал город-
ской парк культуры.
Придя в парк, Страилов направлялся к аттракциону
«Силомер». Здесь он небрежно доставал из кармана два-
дцать копеек и платил служителю. После этого молодой си-
лач зажимал в кулаке металлическую ступу и бил ею но
«наковальне».
Удар неизменно оказывался крепким: каретка аттрак-
циона взлетала вверх по рейке, касалась пистона, разда-
вался выстрел.
В толпе зрителей изумленно гудели: ступу в руки брали
многие, били отчаянно, но до самого верха каретка не доле-
тала. Удара с выстрелом не получалось. Страилов подтя-
гивал штаны и с довольной ухмылкой шагал дальше, к
стойке закусочной.
— Я сегодня в ударе, — говорил он приятелю.
После закусочной жизненный тонус у обоих становился
выше, чем полчаса назад. Начиналось гуляние.
Страилов как бы невзначай натыкался на встречных
прохожих, вызывал их на дискуссию. Острые беседы
оканчивались нередко тем, что Страилов отправлял сво-
его противника в глубокий нокаут.
Единственным средством, которое могло умерить бое-
вой пыл забияки и отрезвить его голову, был милицейский
свисток. Но приятели исчезали под сенью дубрав раньше,
чем на арене схватки появлялся милиционер.
По возвращении домой, в общежитие технического учи-
лища, Страилов, не снимая пиджака, валился на постель
и не очень четко, но весьма властно командовал:
— Петька, сними ботинки, а то будешь плакать!
Петька, сосед Страилова по койке, слабовольный и бо-
лезненный юноша, сбрасывал с себя одеяло и начинал рас-
шнуровывать страиловские ботинки.
Петька был терроризирован Страиловым, сопротивлять-
ся он не мог, а на помощь ему никто не приходил. Товари-
315
щи по комнате, только что весело разговаривавшие, уже
спали мертвым сном...
В отсутствие Страилова они возмущались его молодец-
кой удалью. Однажды даже ходили к секретарю комсомоль-
ской организации. Секретарь пытался пригласить Страило-
ва на бюро, но тот не спешил украсить заседание своим
присутствием: «Я не комсомолец».
Потом нарушителя спокойствия пригласил директор
училища.
— Как вы там себя ведете? — спросил он.
Страилов смотрел на него невинными голубыми глаза-
ми.
— Нормально, товарищ директор.
— Соседа, говорят, обижаете...
— Что вы! Это я пошутил. Кто мог сказать? Позовите
сюда этого соседа, и он подтвердит, что неправда...
— Ну, а на бюро комсомольское почему не пришли?
— А что комсомольская организация? Я, например, со-
вершенно не чувствую ее работы. Вот со мной хотя бы кто-
нибудь поговорил?
И директор, предварительно заготовивший строгий при-
каз о Страилове, начинал колебаться: «А может, и вправду
с ним не поговорили, не поработали? С маху наказать че-
ловека легче всего...»
Приказ отправлялся в корзину под столом.
Ну, теперь держись, Петька! Держитесь, прохожие!
Помните, как это описано у Маяковского:
Человек пройдет
и— марш поодаль.
Таким попадись!
Ежовые лапочки!
От них ни проезда,
от них ни прохода
ни женщине,
ни мужчине,
ни электрической лампочке.
Автор менее всего склонен живописать страиловские
похождения. Да, от него страдали и женщины, и мужчины,
и электрические лампочки. И трель милицейского свистка
316
уже но пугала буйного молодца: он вырос и возмужал, а
главное — убедился, что свисток не страшен; «Ну, попался.
Ну, взяли на поруки».
На поруки Страилова брал коллектив цеха, где он ра-
ботал после технического училища.
Во время собрания провинившийся вел себя тихо,
скромно, сидел на краешке скамеечки и смотрел на пред-
седателя цехкома теми же широко открытыми голубыми
глазами. А когда ему дали слово, он высказался в том смы-
сле, что ему не очень знакомы правила социалистиче-
ского общежития и что, к сожалению, его вовремя
не поправили. Обошли вниманием. В общем, не охва-
тили.
Председатель был очень растроган. Настолько, что че-
рез два месяца снова предложил взять Страилова на пору-
ки: его подопечному опять угрожала скамья подсудимых,
уже за новый подвиг.
Что ж, мол, такого, что он побил молодого человека,
осмелившегося заступиться за свою девушку? Не удержал-
ся, значит. Ведь перевоспитываются не сразу... Кстати, а
зачем этот молодой человек влез в драку? Лучше бы напи-
сал письмо в заводской комитет. Мы бы разобрали, послу-
шали... Конечно, можно сломать Страилову его молодую
жизнь, посадить его, но не будет ли это чуточку бессер-
дечно?
Народный судья не понял высоких гуманистических по-
рывов председательской души. Вторично отдать на поруки
Страилова отказался. И авторитетно заверил, что бессер-
дечности в этом никакой не будет.
Для подсудимого такое решение было крайне неожидан-
ным. Он так мечтал после суда пойти погулять в парк
культуры, а ему вдруг предложили занять место в синем
автомобиле с красной полоской...
Вот, собственно, и вся история. Если бы мужествен-
ный судья не поставил точку, она могла бы продолжать-
ся бесконечно.
Теперь надо сделать выводы.
И, видимо, первый из них: не слишком ли мы сенти-
ментальны, когда берем порою под свое крылышко мате-
рого хулигана? Ведь гуманизм — это отнюдь не всепро-
317
щение. И непротивление злу —- вовсе не его принцип. Если
хулиган бьет но правой щеке, вряд ли разумно подстав-
лять ему левую.
И еще: боясь проявить «бессердечность» по отношению
к хулигану, не очень ли мы бессердечны к честным, поря-
дочным, мирно настроенным людям, которые от этого субъ-
екта пострадали или пострадают в будущем?
Автору этих строк недавно пришлось быть невольным
свидетелем такой сцены: двое парней о чем-то весьма горя-
чо спорят, разговор достиг высокого накала. И вот один
из них говорит другому:
— Ну, коллега, мужайся! Семь или десять суток от-
сижу — куда ни шло, а морду тебе набью!
Откуда у этого карателя столь твердая уверенность, что
ему дадут семь или десять суток? Почему бы не рассчиты-
вать на большее?
Видимо, па опыте основывается. Знает, что говорит.
Чувствуя безнаказанность, хулиган еще выше закаты-
вает рукава. Он знает: добрые дяди найдутся. Дяди из зав-
кома могут взять на поруки. Дяди из суда могут дать не-
сколько суток ареста и пошлют грузить арбузы. Последнее
тоже совсем не страшно.
Некоторые грузили арбузы уже не один и не два раза.
Время, проведенное ими за этим успокаивающим занятием,
исчисляется не сутками, а декадами. Это так называемые
«повторники». А нужно ли иметь такой институт? Не сто-
ит ли к людям, страдающим хронической хулиганоманией,
относиться немножко построже?
Мы говорим именно о хронических. Для других быва-
ет достаточно заметки в стенгазете или проникновенной бе-
седы в штабе народной дружины. Других и на поруки мож-
но взять или на погрузку арбузов отправить. Смо-
тришь, и вернулся человек на путь истинный. Осознал.
Одумался.
Но надо видеть и разбираться, когда перед тобой про-
сто заблудшая душа, а когда Страилов — наглый тип, не-
изменно поступающий по принципу: «Раззудись, плечо,
размахнись, рука!»
Могут заметить: но ведь Страиловы хулиганами не рож-
даются, они ими становятся.
Маховичок хулиганомании постепенно раскручивается
318
все быстрее, а потом его уже и не остановить. Значит, тор-
мозить надо в самом начале.
Надо! Обязательно надо! И это прежде всего. Для этого
мы и рассказали страиловскую историю. Нам кажется, она
весьма наглядна. И есть в ней над чем поразмыслить и
папам, и мамам, и педагогам, и комсомольским ра-
ботникам, и тем товарищам, которые «спали мертвым
сном», когда Петька расшнуровывал страиловские бо-
тинки.
z атириком быть трудно.
" Трудности подстерегают его на каждом шагу, едва он
опубликует первое произведение.
Я не говорю уже о том, что опубликовать тоже пред-
ставляет известную трудность.
У редактора возникают всегда самые неожиданные за-
мечания:
— О подобном я уже где-то читал. О жуликах писали.
— Разве они перевелись?
— Не перевелись, но тема не свежа. И потом...
Если вашу сатиру редактор печатать не желает, он мно-
го может сказать что потом: легковесно написано, есть
элемент зубоскальства, даже гаерства, граничащего с опош-
лением и очернением, автор далеко зашел в обобщениях,
заигрывает с известной частью читателей, демагогично
утверждая...
КАКОВО БЫТЬ САТИРИКО М...
(Признание, сделанное со вздохом)
. IWIIW^niTWlHIIIirillHni 11 fill II II. ИИГООП———
Единственное замечание, которого быть не может, —
это «не смешно». Смеха, в общем, не требуют.
Но представьте, что вам не сделано ни одного упрека и
страстная, гневная сатира, вышедшая из-под вашего пера,
напечатана.
Далее следует серия жизненных трудностей.
Вы, за кем отныне общеизвестно закреплено имя сати-
рика, идете по скверу, наслаждаясь запахом цветущих лип.
Долго вам наслаждаться не позволят. Наслаждаться можно
почему-то только лирическим поэтам, прозаикам, драма-
тургам, детским писателям и даже некоторым критикам.
На них прохожие смотрят с затаенным восторгом. А вас не-
медленно будут хватать за рукава родственники и знако-
мые.
— Послушай, у нас в квартире дергалка в туалете не
работает...
— А вы в домоуправление обращались?
320
— Нет. Но разве там помогут? Там бюрократы.
— А откуда вы знаете?
— Известное дело. Но вот написать бы о них. Ха-ха!
Пропесочить!
Вы писать отказываетесь, потому что о «дергалках» пи-
шут не пламенные памфлеты, а заявления или еще про-
ще — звонят по телефону. Дав отказ знакомому, вы нажи-
ваете себе врага.
Их будет много. На вас обижена тетя, которой вы не по-
могли оружием сатиры обменять две комнаты на три. На
вас дуется дядя: вы не написали, что у него протекает
крыша. На вас лежит несмываемое пятно позора, так как
вы не заклеймили в желчном фельетоне приемную комис-
сию института, провалившую бездарную дочку приятеля. А
еще сатирик!
Последние три слова вам придется слышать нередко по
любому поводу. Например, от жены:
— Не мог почистить свои ботинки! А еще сатирик!
Другим можно не чистить. Во всяком случае, их не
попрекают профессией. Не говорят же: «Не мог почистить
ботинки, а еще невропатолог!»
Но вот ботинки почищены, и вы с женой отправляетесь
в гости к знакомым.
Хозяева уже, конечно, предупредили гостей, что среди
них сегодня будет сатирик. Предполагается, что вы не дол-
жны ни есть, ни пить, а целый вечер рассказывать умори-
тельные истории. Таковых много у вас не наберется: сати-
рику чаще приходится иметь дело с историями груст-
ными.
По части животного смеха вас забьет некий Сева из
мебельного магазина. Сева знает все анекдоты. Рассказыва-
ет он их в определенной последовательности: наиболее не-
винные — когда гости только что сели за стол; более соле-
ные — после нескольких рюмок; имеются и такие, какие
можно поведать только в том случае, «если дамы поз-
волят».
Осторожно, чуть слышно хрустя салатом, гости внима-
ют Севе, смеются. Еле улыбается только ваша жена. Она
«переживает за мужа»; «А еще сатирик!»
Но не думайте, что о вас забыли и вы можете, как и
321
другие, беззаботно сидеть за столом. До вас еще дой-
дут.
Когда неутомимый Сева попросит наконец себе «от-
пуск», чтобы проглотить шашлык, стихийно возникнет раз-
говор о литературе. Кто-то спросит:
— Что сейчас пишет Шолохов?
Кто-то скажет, что Толстого в настоящее время нема.
А дальше — о сатире, раз уж тут сидит ее представитель.
Итак, что новенького в сатире?
Тщетно вы будете перечислять книжки — маленькие
и большие, комедии, спектакли. У собеседников, которые
их не читали и не видели, существует непоколебимое убеж-
дение, что сатира безбожно отстает и нет в ней «ничего та-
кого».
Почему-то сатиру всегда надо защищать. Причем в ви-
ну ей ставится все.
— У нас главный инженер — такая сволочь! — говорит,
уписывая заливное, усатый толстяк. — Куда только сати-
рики смотрят! Смелости не хватает, боятся начальство
трогать...
— А вы пытались о нем на собрании выступить?
— Попробуй выступи — он тебе такое покажет...
Требования, как видите, к сатирику большие. Но ува-
жают его не всегда. Не считают солидным. Других спраши-
вают: «Пишете?», а сатирика: «Пописываете?»
Если на площадке перед лифтом стоят несколько из-
вестных лифтеру литераторов, то он сам отбирает, кого
повезет:
— Вот этого (автор толстенного романа «Не все до-
ма»), вот этого (говорит много речей, везде избирает-,
ся), вот этого (ничего не сочинил, но числится в кори-
феях).
Вам же будут адресованы такие слова:
— А этот — сатирик. Хе-хе! Этот подождет. Они народ
такой...
Один мой знакомый фельетонист жаловался, что гарде-
робщик вешает его пальто за хлястик...
Примерно так поступают с его произведениями и неко-
торые критики и рецензенты.
Маститый литературовед полжизни посвятил изучению
текста классика. В тексте было олово «фиатура». В нем
322
что-то напоминало партитуру, политуру и литературу. Бы-
ло решено, что классик ввел в русский язык новое слово,
как делали Достоевский и Маяковский. Потом, к огорче-
нию, оказалось, что никакой «фиатуры» нет, а налицо
ошибка машинистки: у классика было написано «фактура».
Тем не менее о литературоведе много писали критики и
рецензенты, а в день его юбилея в газете дали огром-
ную статью под рубрикой «Писатель за рабочим сто-
лом». В том же номере газеты было помещено сообще-
ние о юбилее сатирика. Но уже под другой рубрикой: «Обо
всем понемногу». Вот оно, пальто, повешенное за хля-
стик!
Вы написали хлесткий фельетон о бузотерах. Редактор
насчет гаерства ничего не сказал. Читатель откликнулся
и пожелал «дальнейших».
Радоваться, однако, рано. Ждите стука в дверь: к вам
придет опровергатель.
— Я на минуточку. Извините. Вы вот это не писа-
ли? У меня к вам есть разговор...
Это опровергатель тихий, вкрадчивый. Бывают и буй-
ные.
В одной редакции работал фельетонист по фамилии
Волк. Однажды в комнату ворвался опровергатель,
крича:
— Где тут сидит собака, которая пишет под псевдони-
мом Волк?
Главная задача опровергателя, естественно, опровергать.
Все, от первой до последней строчки.
— Так вы пишете, что я в тот вечер был в рубашке в
полосочку? А в полосочку у меня никогда не было. Есть
в клеточку...
— Да, но вы учинили дебош?
— Это не важно. Я о рубашке. Значит, вы меня не ви-
дели? Значит, выдумали. Значит, неправда. Публикуйте
опровержение. Иначе я пойду выше.
Опровергатель уходит, хлопнув дверью, и из коридора
до вас доносится его возмущенное:
— А еще сатирик!
Трудно быть сатириком. Но он оптимист. Сатирика вдох-
новляет читатель. Читатель любит его жанр. Хоро-
ший, внимательный, взыскательный читатель. Увидев на
323
полке книжного магазина сатирическую книжку, он торо-
пится к кассе выбивать чек. А потом читает, смеется, если
смешно, пишет автору письмо, в котором взвешивает плю-
сы и минусы, желает «больших творческих...».
И сатирик как-то забывает о том, что на него в претен-
зии дядя, которому давно следовало бы починить крышу
своими силами. И не вспоминается разговор о «дергалке» в
туалете. И не приходит на память вечер с участием весело-
го Севы. И забыто о рубрике «Обо всем понемногу». Разве
только жена еще раз нанесет травму:
— Не мог за собой на столе прибрать. А еще сатирик!
СОДЕРЖАНИЕ
РАССКАЗЫ
После новоселья . ;.................. 5
Любке везет... . ................... 10
История болезни ..................... 15
Кисти и краски . . ................ 20
Дымный след . . ..................... 26
Труба иерихонская . ................. 29
Сон Ивана Ивановича «............. 35
Веселый вечер ....................... 39
Вздохи на скамейке ;............. 44
Конфликт............................. 48
Нейлоновая обезьянка . s ............ 53
Без шпиля... 58
Туник............................ 60
Без трех двенадцать . • ............. 66
Злодей.................;............. 69
Пузырев (Рассказ ревизора) .......... 72
Метафоры — потом............... . . 76
Знакомые ............................ 80
В дороге ............................ 82
Два рассказа на одну тему............ 89
Перспективный человек ............... 93
Просто любовь . . ................... 99
По азимуту . ........... 109
Туда и обратно г . ..................114
325
Капля внимания . ?................118
Или я, или она! . ♦ *.............124
Двенадцать . . .......................128
Лучшие из лучших ; . ,........... 145
Сорок минут 148
Посоветовались...........; . ; . . 150
Я вас слушаю! (Кинорассказ) . . . . . 153
Боком, боком..........161
Сказка о Самоварове............. . 165
Угрюмов в беспокойстве............* 167
Странный визит..................... 170
Эрудит............................176
ФЕЛЬЕТОНЫ
Письмо Борису Егорову ; 181
Новые эксперименты Роусса ...... 185
Суд обреченных................ . ; 189
Куриная слепота.................; . . 194
Несерьезный мальчик Боб и серьезные ис-
торики .............................197
Викторины герра Фрея..................200
Капитан мародерского эскадрона .... 204
Мейер шагает по Москве................208
Игры и забавы.........................211
Дух Клондайка ........... 214
Уразумей и восчувствуй! * ;...........218
Операция «Динамо».....................222
Мальчик творит... 228
Клюква ..... ......... 232
Сверим часы! 236
Маски............................... 241
Происшествий не случилось............ 247
«Молодо-зелено» . . , . ..............252
Не откажите в удовольствии............257
Дважды два............................262
Нечистая работа . . ; ; ..............265
Дворец мелодий .......................270
Тишина ............................. 274
Деловые качества......................277
Разрешите пожаловаться 281
326
Именем товарищества , 287
Душат слезы, нет слов!..................- 291
Малая статистика ;........................295
Знай наших! . 298
Дать по шапке!............................302
Максим, левее!............................306
«Общественность — это я»............... 309
Нарушитель спокойствия....................313
Каково быть сатириком... (Признание, сде-
ланное со вздохом) 320
Скан: Посейдон-М
Обработка: Prizrachyy_Putnik
Егоров Борис Андреевич
МАСКИ
Издательство «Советский писатель» 1969 г. 328 стр. Тем. план
выпуска 1969 г. № 89. Художник Е. А. Гуров. Редактор
В. П. Солнцева. Худож. редактор В/ В. Медведев, Техн, ре-
дактор А. И. М о р д о в и н а. Корректор И« Ф. С о л dry б: Сда-
но в набор, 26/IX 1968 г. Подписано к печати 11/11 1969 г.
А 05807. Бумага 84х 108‘/и.2. Печ. л. 10‘/4 (17,22) Уч. изд. л.
15,45. Тираж 100 000 экз. Заказ 393. Цена 60 коп. Издательство
«Советский писатель» Москва, К-9, Б. Гнездниковский пер., 10.
Тульская типография Главполиграфпрома Комитета по печати
при Совете Министров СССР. г. Тула, пр. им. В. И. Ленина, 109.