/
Автор: Даль Р.А.
Теги: внутреннее положение внутренняя политика политика экономика демократия
ISBN: 5-85202-064-8
Год: 1991
Текст
Роберт А. Даль
☆☆☆☆☆☆☆☆
ВВЕДЕНИЕ
В
ЭКОНОМИЧЕСКУЮ
ДЕМОКРАТИЮ
Robert A. Dahl
☆☆☆
A PREFACE
TO
ECONOMIC
DEMOCRACY
☆
University of California Press
Berkley Los Angeles
Роберт А. Даль
☆☆☆
ВВЕДЕНИЕ
В
ЭКОНОМИЧЕСКУЮ
ДЕМОКРАТИЮ
☆
Ответственный редактор
кандидат исторических наук Ю. К. Абрамов
МОСКВА
НАУКА
СП «ИКПА»
1991
ББК 66.3(08) (США)
Д15
Вступительная статья кандидата
исторических наук В. Б. Размустова
Перевод с английского кандидата
экономических наук В. Р. Евстигнеева
Даль Р.
Д15
Введение в экономическую демократию: Пер. с англ. — М.:
«Наука»; СП ИКПА. 1991. — 000 с.
Роберт Даль — американский ученый, профессор Йельско¬
го университета, автор ряда получивших широкую известность
книг. В настоящей работе он продолжает анализ проблем поли¬
тической демократии, всесторонне рассматривая систему са¬
моуправляющихся предприятий, совокупность автономных
хозяйственных единиц, действующих в условиях рыночной
экономики.
Всем, кто интересуется теорией демократии.
0805000000
Д без объявл.
939—91
ISBN 5-85202-064-8
ББК 66.3(08)
© 1985 by the Regents of the University of California
© Перевод на русский язык, предисловие, оформление.
«Наука»; СП ИКПА, 1991
ДЕМОКРАТИЯ: ПАНАЦЕЯ ИЛИ
ПРОБЛЕМА?
Имя Роберта Даля, американского специалиста в области
политической теории, у нас известно, несмотря на то, что его кни¬
ги ранее не издавались в СССР. Оно часто упоминалось в специ¬
альных работах и учебных пособиях соответствующей темати¬
ки. По крайней мере у специалистов это имя, что называется,
«на языке». Жаль только, что вплоть до недавнего времени это
был язык жестко идеологизированного подхода, переводящего тео¬
ретические вопросы в плоскость борьбы «двух систем» и тем снима¬
ющего необходимость научного сопоставления точек зрения. Гла¬
вной задачей было сокрушение «идейного противника», к коим
относили и автора «Введения в экономическую демократию». В
ходу были оценки политической науки США как пребывающей в
состоянии едва ли не перманентного кризиса, а к ее представителям
применялись характеристики, не имевшие никакого отношения к
науке.
Кто от этого выиграл? С уверенностью можно сказать, что не
отечественная общественная мысль, сильно претерпевшая от прак¬
тики преследования инакомыслия, возведенной в ранг государствен¬
ной политики. Вне ее поля зрения остались те проблемы, решение
которых в плане долговременном определяет вектор глобальных
изменений. Политическая демократия и рыночные отношения —
это уже, очевидно, не «западная модель», а общечеловеческая,
мировая, обеспечивающая придерживающимся ее странам техноло¬
гическое развитие и экономический рост, материальное благополу¬
чие людей.
Все мы находимся в положении мальчика Кая из хорошо
известной сказки. Избавившись от искаженного взгляда на мир,
навязанного ему злой силой, он оглядывается вокруг — оказывает¬
ся, великолепия чертогов Снежной королевы больше нет. «Как здесь
холодно, пустынно!» Мало приспособлено для нормального су¬
ществования человека, добавим мы, подразумевая призрачный
блеск «самого передового» общества; блеск, обернувшийся нищетой
уже и в буквальном смысле.
5
★★★★★
Времена меняются, и это единственное утешение. Широкому
кругу наших читателей предоставляется счастливая возможность
составить собственное мнение и об авторе, и о предмете его теоре¬
тического анализа. Роберт Алан Даль — известный политолог и
социолог — родился в 1915 г. в штате Айова. Он окончил Вашинг¬
тонский университет (г. Сиэтл, штат Вашингтон) в 1936 г. и с этого
времени ведет интенсивную научную и преподавательскую деятель¬
ность. В 1940 г. Йельский университет (г. Нью-Хейвен, штат Нью-
Йорк) присудил ему степень доктора философии. Последующая
научная работа Р. Даля прочно связана с этим университетом. В
университетском издательстве вышли почти все его книги. В начале
1960-х годов он получает звание профессора политических наук.
Р. Даль избирался президентом Американской ассоциации полити¬
ческой науки; он лауреат многочисленных премий за исследования в
области политологии и социологии, автор большого количества
публикаций, из которых наибольшей известностью пользуются кни¬
ги: «Введение в теорию демократии» (1956), «Кто правит? Демокра¬
тия и власть в американском городе» (1961), «Полиархия» (1971),
«Демократия и ее критики» (1989) и др.
Традиция анализа идеала политической демократии и практики
реализации демократических принципов в конкретных обществах, к
которой уже долгие годы принадлежит Р. Даль, почти не знакома
отечественному читателю. Ймеет смысл, поэтому, хотя бы кратко
определить истоки его взглядов, логику рассуждений, что позволит
увидеть факт появления данной книги в контексте полной картины
научного поиска американского аналитика. Привлекает, прежде
всего, сам подход к проблеме демократии автора «Введения в
экономическую демократию» — он рассматривает ее не как возник¬
шую непостижимым образом данность или свершившийся раз и
навсегда факт, но как долгий и временами противоречивый процесс
проникновения демократических принципов в каждую сферу об¬
щественной жизни. Так же обосновывается и необходимость эконо¬
мической демократии — не с позиций того, что она дает или может
дать производству, увеличению эффективности, развитию произво¬
дительных сил, а с точки зрения фундаментальных черт демократи¬
ческого идеала. Сюда относятся, в первую очередь, понятия
равенство и свобода.
Пожалуй впервые проблему дихотомии «свобода-равенство»
сформулировал Алексис де Токвиль (1805—1859) — французский
социолог и политический деятель, предложивший новую для своего
времени концепцию демократии, которая во многом определила
основы зарождавшейся политической науки. Далеко не случайно
подробному критическому разбору главных идей «Демократии в
Америке» посвящены первые две главы данной книги. А. де Токвиль
обратился к США и их истории, куда совершил поездку в 1831—
1832 гг., для непосредственного наблюдения нравов политической
жизни этой страны, для получения более точного представления о
6
реализации принципов демократии на практике, в конкретном об¬
ществе. Р. Даль пишет: «... Хорошо организованное общество тре¬
бует по крайней мере трех вещей: политического равенства, полити¬
ческой и экономической свободы, ... на деле эти три цели в Аме¬
рике уже в приемлемой степени достигнуты. Таково было состоя¬
ние умов, которое Алексис де Токвиль застал у американцев в
1831 г.»
Из всех народов, ступивших на путь демократии, Токвиль, по
его собственным словам, выбрал такой, у которого она достигла
наиболее полного и спокойного развития, с тем, чтобы ясно разли¬
чить ее естественные последствия и, если возможно, отыскать сред¬
ства для того, чтобы сделать ее полезной людям. Такой подход
определил и название главной работы французского философа.
Первое крупное социологическое исследование американского об¬
щества, его политического строя одновременно явилось и работой,
посвященной общей теории демократии, где Токвиль изложил осно¬
вные положения своей политической философии. Исходные посылки
рассуждений автора могут быть сведены к следующему. Демо¬
кратические идеи («равенство») неуклонно пробивают себе дорогу
во многих странах (по всему «христианскому миру») в противовес
авторитарным порядкам («аристократия»). Постепенное развитие
равенства есть факт общемирового значения — главный социологи¬
ческий прогноз Токвиля. Хотя демократия имеет меньший по сра¬
внению с аристократией опыт исторического развития, хотя распро¬
странение идеала равенства идет путем проб и ошибок, зачастую
работающих против самой же демократии, тем не менее ее преиму¬
щества очевидны. Политическое устройство общества, основанное
на демократических принципах, способно содействовать гораздо
большему процветанию. Это происходит потому, объяснял А. де
Токвиль, что законы демократии стремятся к благу наибольшего
числа членов общества, так как они исходят из большинства всех
граждан, которое может ошибаться, но не может иметь интересов,
противоположных ему самому.
На первый взгляд демократия представляется лишь как функ¬
ционирование политической системы, т.е. как проблема институцио¬
нальная. К проблемам государственно-правовым приковано осно¬
вное внимание нашей неискушенной публицистики. Здесь нужно
напомнить, что принципы, лежащие в основе системы политических
институтов современных демократических обществ, были сформу¬
лированы еще в XVIII-XIX вв. Если говорить о США, заметное
влияние здесь оказала европейская (в особенности английская и
французская) государственно-правовая мысль, в частности, идеи
Дж. Локка о соотношении прав граждан и верховной власти, идеи
Ж.—Ж. Руссо о народном суверенитете и общественном договоре
как основе образования государств, дополненные и расширенные
«отцами-основателями» этого государства. Вопросы политического
суверенитета народа, когда прерогатива законодательной власти
принадлежит свободно избираемым представительным органам,
политического равенства как одинакового права граждан избирать
7
и быть избранными, участвовать в формировании и деятельности
законодательных органов, принятия решений на основе большинст¬
ва голосов самих граждан или их полномочных выборных предста¬
вителей, разделения властей на законодательную, исполнительную
и судебную рассматривались классикой американской политической
мысли в период становления Соединенных Штатов как государства.
Но фукционирование политических институтов — лишь надвод¬
ная часть «айсберга» политического процесса. Р. Даль во всех своих
работах сосредоточивает внимание на «неформальной» политиче¬
ской практике, предшествующей принятию решений. На этом широ¬
ком поле действуют различного рода объединения, группы людей,
отстаивающих собственные специфические интересы. В тоталитар¬
ном обществе устранены все промежуточные социальные звенья
между человеком и властью, стремящейся к абсолюту; квазиоб-
щественные организации играют роль дополнительных «страхо¬
вочных ремней» установившегося порядка вещей. Идеал демокра¬
тии, напротив, подразумевает внутренную связь между демократи¬
ческими институтами и плюралистическим общественным ус¬
тройством. Между гражданами и государством находится большое
количество организаций, объединений, групп, ассоциаций и т.д.,
выражающих различные устремления и интересы разных людей.
Поскольку в современном обществе роль государства огромна, то,
естественно, основная их часть вовлечена в той или иной степени в
политический процесс. Тем самым снимается возможность концен¬
трации власти в одних руках, у одной группы. Уже Д. Мэдисон в
свое время поднимал проблему «клики» — потенциальной возмо¬
жности хорошо организованного активного меньшинства навязы¬
вать свою волю остальным. Но если он, вследствие этого, насторо¬
женно относился к идее политической организации как таковой, то
сейчас американская политическая теория видит в многопартийно¬
сти, в неограниченном числе политических и иных организаций, от
местного до национального уровня, гарантию от подобного исхода.
Как подчеркивается на страницах этой книги, «несмотря на сущест¬
венные различия в конкретных случаях, во всех современных демо¬
кратических странах власть в значительной степени децентрализо¬
вана между множеством политических, профессиональных, эконо¬
мических, социальных, культурных и религиозных организаций».
Реализация идеала демократии возможна лишь при условии
плюралистического общественного и государственного устрой¬
ства — один из главных тезисов, отстаиваемых Р. Далем на протя¬
жении его долгой научной жизни. Невозможно понять смысл появ¬
ления «Введения в экономическую демократию», если не знать, что
его автор известен, прежде всего, как один из ранних и наиболее
видных представителей «плюралистической» теории. Плюралисты
играли ведущую роль в американской политической науке в 1950—
1960-х годах. Хотя их влияние, без сомнения, менее заметно сейчас
по сравнению с указанным периодом, работы, появившиеся в то
время, имеют долговременный эффект. Первоначальный вариант
плюралистической концепции Р. Даля изложен в книге «Введение в
8
теорию демократии» и подкреплен в работе «Кто правит?» резуль¬
татами эмпирического исследования политического процесса, про¬
веденного в г. Нью-Хейвен, где он анализирует взаимодействие
заинтересованных групп — объединений людей с общими ценностя¬
ми, целями и требованиями. Традиция изучения политического
процесса под углом зрения групповой политики присутствует в
политологии США с начала XX в. В основе теории «заинтересован¬
ных групп» лежат понятия «интерес», «деятельность» и «группа».
Деятельность людей предопределена интересами (вызываемыми
к жизни социально-экономическими, культурными, морально-
этическими факторами) и направлена на их обеспечение. Осуществ¬
ляется она не индивидуально, а посредством групп, в которые люди
объединены на основе общих насущных интересов. Обширная, но
нечеткая по очертаниям, «скрытая» область политической сферы
жизни демократического общества представляет собой процесс
взаимовлияния заинтересованных групп, их соперничества и давле¬
ния на правительственные институты с целью осуществления воли
представленных ими общественных сил. Отвечая на сформулиро¬
ванный в заглавии второй из названных выше книг вопрос, Р. Даль
пришел к выводу, что ни одна из стабильных заинтересованных
групп не контролировала политический процесс в г. Нью-Хейвен,
что он представлял собой плюралистическую политическую модель
и в силу типичности отражал американский политический процесс в
целом. Одно из основных условий демократии, отстаиваемых плю¬
ралистами, — «дисперсия» власти. При этом под властью пони¬
мается способность достичь какой-то цели в конкуренции с иными.
Способность же к политическому действию выявляется при соотно¬
шении сил между группами, располагающими различными ресурса¬
ми. Это могут быть ресурсы различного рода: финансовые возмо¬
жности представляют только один из вариантов, они могут быть
нейтрализованы, к примеру, значительной массовой поддержкой,
имеющейся у оппозиционной группы. Поскольку люди не равны во
многих отношениях (в образовании, доходах, здоровье и т.д.), то и
группы не обладают равными возможностями в обладании всеми
видами ресурсов. Однако разные группы могут использовать раз¬
личные виды ресурсов, что создает необходимый баланс сил.
Взаимная конкуренция, по мысли сторонников рассматриваемой
теории, гарантирует от того, что одна из групп станет господствую¬
щей элитой. Такова была начальная модель «плюралистической
демократии».
Во «Введении в экономическую демократию» Р. Даль продол¬
жает анализ проблем политической демократии, но под иным углом
зрения. Его озабоченность вызывают нарушения «баланса сил» в
плюралистической модели — непрерывно растущее, согласно авто¬
ру, неравенство в политическом потенциале представленных на
политической сцене общественных сил. Почему это происходит? В
поисках ответа на вопрос политолог выходит за рамки политиче¬
ского процесса, вынужденно вторгаясь в ходе анализа в иные сферы
жизни американского общества — прежде всего, в экономическую.
9
Р. Даль, вслед за А. де Токвилем, рассматривает вечную, навер¬
ное, дилемму: соотношение равенства и свободы. Историческое
время показало, что опасение А. де Токвиля о возможности уста¬
новления деспотического правления в обществе, где «большинство»
пользуется равными политическими правами, было напрасным.
Переход от демократии или начал демократии к авторитаризму в
странах, прошедших через такой тяжелый исторический опыт, нигде
не осуществлялся посредством демократических процедур. Но
время не сняло сам конфликт между политическим равенством и
свободой, независимостью личности в экономическом, социаль¬
ном плане. Автор книги обеспокоен обострением такого конфликта
в Соединенных Штатах, если посмотреть на процесс в широких
исторических рамках. Если в политической сфере определяющей
тенденцией, при всех противоречиях, было расширение и уси¬
ление основных политических прав, то в экономике, по мере воз¬
никновения и распространения крупных хозяйственных струк¬
тур, сфера действия демократических принципов сужалась. Бо¬
лее того, неограниченный характер свободы предпринимательст¬
ва порождал экономическое неравенство, что, в свою очередь, со¬
здает угрозу для политической демократии, смысл которой, прежде
всего, в равных возможностях людей и представляющих их интере¬
сы групп, объединений оказывать влияние на политические реше¬
ния. Действительно, Америка времени появления книги А. де Токви¬
ля представляла собой достаточно однородное общество, состоя¬
щее, главным образом, из свободных земельных собственников-
фермеров. Поэтому А. де Токвиль, естественным образом, не вос¬
принял политическое равенство как проблему — оно, так сказать,
автоматически обеспечивалось относительно равномерным распре¬
делением собственности среди граждан, обладающих правом голо¬
са (оговоримся — это были только белые и только мужчины), а
также относительно равным общественным положением, социаль¬
ным опытом и т.д. С течением времени аграрная страна превра¬
щается в мощную индустриальную державу, в экономике которой
ведущее место занимают крупные промышленные корпорации и
фирмы. Иной экономический порядок спонтанно порождает «нера¬
венство среди граждан: неравенство в богатстве, доходе, обществен¬
ном положении, знаниях, профессиональном престиже, влиянии и
во многом другом» (с. 6). Плюралист Р. Даль, как мы видим,
отказывается от тезисов о «балансе сил» и о государстве как объек¬
тивном «арбитре». Реально — «заинтересованные группы» не ра¬
сполагают равными или уравновешивающими друг друга в конеч¬
ном исходе политическими ресурсами, государственные структуры
не являются нейтральным «арбитром» по отношению ко всем «ин¬
тересам»: организации бизнеса обладают непропорциональной до¬
лей ресурсов, имеют гораздо большие возможности для воздейст¬
вия на законодательные органы. Это, соответственно, входит в
противоречие с природой демократии.
Р. Даль подходит к проблеме экономической демократии как
политолог и социолог. Он не пытается решатц вопросы «демократи¬
10
ческой экономики» — как ставят эту проблему экономисты: поиск
новых методов стимулирования научно-технического прогресса,
производительного труда, эффективности производства. Книга не
об этом. По мнению Даля, альтернативный экономический поря¬
док — система «самоуправляющихся предприятий», обсуждению
которого посвящены три последние главы, — с точки зрения эконо¬
мических показателей будет по крайней мере не хуже уже сложив¬
шегося в Соединенных Штатах на сегодняшний день. Кстати, мо¬
жно предположить: предлагаемая система «самоуправляющихся
предприятий», т.е. система относительно автономных хозяйствен¬
ных единиц, действующих в рамках, задаваемых рыночной систе¬
мой, находящихся в коллективном владении и управляемых на
основе принципов политической демократии всеми на них работаю¬
щими, не облегчит процесс управления хозяйственной жизнью в
целом, а скорее породит новые проблемы в этом плане (наглядное
тому подтверждение — практический опыт Югославии). Для автора
«Введения в экономическую демократию» важнее убежденность в
том, что предложенный им вариант способствовал бы упрочению
политического равенства и демократии, т.е. действовал в направле¬
нии реализации на практике идеала справедливого устройства
общества.
Концепция Р. Даля, надо надеяться, способна оказать влияние
на отечественные дискуссии, которые зачастую разгораются вокруг
частных вопросов. Главный же сейчас вопрос — что мы хотим
увидеть в конце тоннеля, что для нас важнее, чему разумнее отда¬
вать приоритет. По убеждению Р. Даля, «право на самоуправление»
посредством демократического процесса относится к числу осно¬
вных общечеловеческих ценностей. Право на самоуправление он
характеризует как одно из главнейших, неотчуждаемых прав, кото¬
рыми может обладать личность, как фундамент для всего набора
базовых политических прав. Любое нарушение права на самоуправ¬
ление с необходимостью влечет за собой нарушение других осно¬
вных неотчуждаемых прав. С этой позиции американский ученый
отвергает принцип неограниченности экономической свободы, при¬
водящий в западных странах к накоплению в частных руках превы¬
шающей разумные пределы доли экономических ресурсов. Он как
бы напоминает нам, иногда увлекающимся поиском быстрых и
легких решений, что таковых просто не существует. Реализация
демократических принципов, как убедительно показано в книге,
требует с одной стороны, экономической независимости личности.
Свободным человеком, обладающим собственностью (частной или
долей коллективной), нельзя уже управлять деспотически С дру¬
гой — более или менее равномерного распределения экономических
ресурсов между членами сообщества. Благо каждого члена общест¬
ва равноценно благу другого. Каждый имеет исходное право на
равную долю либо равные шансы — это принцип элементарной
справедливости. Выход из положения может быть найден в наделе¬
нии реальной собственностью (при разнообразии ее конкретных
форм) как можно большего количества людей, работающих сейчас
11
по найму. Нужно также учесть, что законы действуют должным
образом лишь в случае принятия их теми, кто обязуется им повино¬
ваться, кто принимал участие в обязательном коллективном реше¬
нии, т.е. членами данного сообщества. Шаги по разгосударствлению
собственности целесообразно рассматривать не только в чисто эко¬
номическом плане, но и с точки зрения их влияния на будущность
демократического процесса.
Итак, демократическая теория сталкивается с более серьезным
вызовом, чем это себе представляли А. де Токвиль или «отцы-
основатели», и с более комплексными проблемами по сравнению с
теми, которые были затронуты в ранних работах плюралистической
школы. Современная дилемма для Соединенных Штатов, с точки
зрения Р. Даля, состоит в следующем: равенство политического
представительства неадекватно реализуется в условиях социально-
экономического порядка, постоянно предоставляющего интересам
бизнеса «привилегированные позиции». Политическому равенству,
настаивает автор, угрожает определенного вида свобо¬
да — свобода накапливать без ограничений экономические ресурсы
и организовывать хозяйственную деятельность в форме иерархиче¬
ски управляемых структур. Свобода проблематична даже в странах
с давними традициями демократии, так же проблематично в них и
политическое равенство — главный, на наш взгляд, вывод, который
можно вынести после прочтения книги.
Что представляет собой идеал демократии и какова должна
быть его адекватная реализация на практике — вопрос, который
усложняется с течением времени. Исторический опыт показывает,
что утверждение идеала демократии сопровождается весьма драма¬
тическими идейными конфликтами, участниками которых становят¬
ся самые разные социальные группы. Проблемы принципов, ключе¬
вых особенностей и основных условий функционирования демокра¬
тии продолжают оставаться открытыми для дискуссии.
★★★★★
Если сказка Г.-Х. Андерсена заканчивается прозрением героя, то
в жизни с прозрения все только начинается. И здесь подстерегает
опасность — избавившись от одной крайности, впасть в другую.
Там, где одержимый одной идеей видит решение, человек свобод¬
ной мысли видит проблему. Книги аналитика такого уровня, как
Роберт Даль, — удачное тому подтверждение. Очень хочется, чтобы
наш читатель искал на страницах этой книги не рецепты, а идеи для
собственных размышлений.
Размустов В. Б.
12
ПРЕДИСЛОВИЕ
По прошествии после Конституционного конвента* срока, при¬
мерно равного жизни одного поколения, американцы — или, во
всяком случае, белые граждане мужского пола, — по-видимому,
пришли к более или менее единому мнению, что хорошо организо¬
ванное общество требует по крайней мере трех вещей: политическо¬
го равенства, политической и экономической свободы; что в Соеди¬
ненных Штатах обстоятельства предоставили американцам возмо¬
жность продвигаться по направлению к этим трем целям; что на
деле эти три цели в Америке уже в приемлемой степени достигнуты.
Таково было состояние умов, которое Алексис де Токвиль застал у
американцев в 1831 г.
Однако в то же самое время некоторые весьма известные иссле¬
дователи общественного устройства, рассматривавшие проблему с
философской стороны, полагали, что три упомянутые цели могут, с
большой вероятностью, вступать между собой в противоречие и
даже вполне возможно, что они должны друг другу противоречить.
Джон Адамс, Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон, как и многие
коллеги Мэдисона по американскому Конституционному конвенту,
были глубоко озабочены вероятным конфликтом между политиче¬
ским равенством и политической свободой. Именно эта вероятность
составляет одну из главных тем — на мой взгляд, самую главную —
книги Токвиля «Демократия в Америке». Отражая одну весьма
старую идею, Токвиль в предпоследней главе второго тома обосно¬
вал свою точку зрения, состоявшую в том, что
абсолютное или деспотическое правление легче всего установить
над тем народом, где общество характеризуется равенством; и я
думаю, что, будучи раз установлен, подобный режим не только
подавлял бы людей, но в конечном счете лишил бы их некоторых
* Съезд делегатов от 12-ти северо-американских штатов, проходивший в Фила¬
дельфии с мая по сентябрь 1787 г., в ходе которого была разработана и принята
Конституция США. — Ред.
13
важнейших свойств человеческой природы. Деспотизм, таким
образом, кажется мне особенно отталкивающим в демократиче¬
скую эру. Я думаю, что любил бы свободу во все времена, но в наше
время я готов особенно почитать ее.
(Tocqueville [7555] 1961, 11:385)
Если Токвиль был обеспокоен той угрозой, которую равенст¬
во — будь то политическое, социальное или экономическое — несло
для политической свободы и независимости личности, многих авто¬
ров Конституции тревожило то, что в перспективе демократия,
политическое равенство, правление большинства и даже сама поли¬
тическая свобода станут угрожать праву собственников оберегать
свою собственность и использовать ее по своему выбору. Полагали,
что демократия в этом смысле представляет собой угрозу экономи¬
ческой свободе, как ее тогда обычно воспринимали, — в особенно¬
сти для того вида свободы, который представлен правом собствен¬
ности. Так же как конфликт между равенством и политической
свободой, потенциальный конфликт между демократией и правом
собственности служил одним из предметов гораздо более давнего
спора. Опасение, выраженное на Конституционном конвенте, выска¬
зывалось с тех пор в Соединенных Штатах неоднократно.
Исследуя угрозу, которую равенство заключало в себе по отно¬
шению к свободе, Токвиль, как и Джефферсон и иные Основатели*
до него, рассматривал такое общество, в котором с полным основа¬
нием можно было бы ожидать и надеяться, что граждане мужского
пола окажутся примерно равными по своим возможностям относи¬
тельно собственности, образования, общественного положения и
т.п. — и, следовательно, по своим возможностям оказывать влия¬
ние на политические решения. Дело в том, что они видели перед
собой страну все еще по преимуществу аграрную: семеро из каждых
десяти получающих доход занимались сельским хозяйством, и
корпус граждан состоял главным образом из свободных фермеров
либо из тех, кто, работая на ферме, рассчитывал стать таковым. Но
никто не мог с полной ясностью предвидеть (хотя защитники
республики свободных фермеров иногда высказывали тревожные
прогнозы) того способа, каким аграрное общество будет револю¬
ционизировано, т.е. развития современной корпорации как основно¬
го работодателя большинства американцев, как движущей силы
экономики и общества. Прежнее представление о корпусе граждан,
состоящем из свободных фермеров, для которых равенство возмо¬
жностей казалось вероятным, а может быть, даже неизбежным, —
такое представление больше не отвечало действительности в усло¬
виях нового экономического порядка, при котором хозяйственные
предприятия автоматически порождали неравенство среди граждан:
неравенство в богатстве, доходе, общественном положении, образо¬
вании, знаниях, профессиональном престиже, влиянии и во многом
* «Основатели», или «Отцы-основатели» — так в США принято именовать
участников Конституционного конвента. — Ред.
14
другом. Если бы Токвиль и его предшественники полностью пред¬
видели облик будущего экономического порядка, они, вероятно,
рассматривали бы проблему равенства и свободы в ином свете.
Ведь если, согласно прежней точке зрения, равенство граждан могло
поставить под угрозу свободу, то в новых условиях свобода корпо¬
раций способствовала формированию корпуса граждан, далеко не
равных по ресурсам, которые они могли бы использовать в полити¬
ческой жизни.
Я хочу, таким образом, поставить перед собой вопрос о том,
имеют ли американцы возможность построить общество, которое
могло бы в большой степени приблизиться к достижению ценностей
демократии и политического равенства, но при этом достичь совре¬
менного уровня индивидуальной свободы, а может быть даже и
превзойти его. Или между свободой и равенством существует неиз¬
бежная взаимосвязь, и мы можем пользоваться нашими сегодняш¬
ними свободами лишь ценой отказа от большего равенства? И
обязательно лц ценой большего равенства должно стать уменьше¬
ние свободы?
Говоря конкретнее, я предполагаю исследовать возможность
иной экономической структуры, которая, как мне представляется,
способствовала бы упрочению политического равенства и демокра¬
тии путем уменьшения неравенства, коренящегося в системе владе¬
ния и управления фирмами, — системе, подобной той, которую мы
имеем сегодня и которую, за неимением лучшего термина, я назы¬
ваю корпоративным капитализмом. В последних трех главах опи¬
сывается такая возможная система, дается ее обоснование и иссле¬
дуются некоторые возникающие в этой связи проблемы.
Рассматривая эту возможную систему, я намеренно сузил рамки
исследования проблемы свободы и равенства: во-первых, сосредо¬
точившись на политическом равенстве, а затем, сконцентрировав
внимание на следствиях, вытекающих из организации владения и
управления предприятиями. При всей важности политического
равенства — равенства граждан, участвующих в управлении пос¬
редством демократического процесса, — эта форма равенства не
единственная подходящая форма, которая могла бы послужить
образцом для хорошо организованного общества. А система владе¬
ния и управления фирмами — не единственный источник нежела¬
тельных нарушений равенства между людьми, даже если речь идет
лишь о нарушениях политического равенства.
И тем не менее, по моему убеждению, сужение рамок исследова¬
ния оправдано с нескольких позиций. К примеру, проблема равенст¬
ва в целом столь сложна, что, по-видимому, мы можем справиться с
ней, только исследуя ее по частям. Вот к какому заключению
приходит Дуглас Роу, подводя итоги своего блестящего анализа
значения, видов и ценностей равенства:
Равенство — это простейшее и наиболее отвлеченное из понятий, в
то время как практическая жизнь в мире неизмеримо конкретнее и
сложнее. Как же можно себе представить, чтобы первое управляло
вторым? Оно к этому неспособно. Мы неизменно сталкиваемся с
15
тем, что у понятия равенства не может быть единого практиче¬
ского измерения, и равенство как таковое не может служить
основанием для предпочтения того или иного его практического
содержания. На вопрос «какое равенство?» никогда не удастся
ответить, если просто подчеркивать сам момент равенства.
(Rae 1981, 150)
Более того, среди разнообразных форм равенства, которые мо¬
гли бы существовать в хорошо организованном обществе, полити¬
ческое равенство, несомненно — одно из важнейших не только как
средство самозащиты, но и как непременное условие многих иных
немаловажных ценностей, включая одну из самых основополагаю¬
щих человеческих свобод — свободу участвовать совместно с дру¬
гими гражданами в определении законов и правил, которые лич¬
ность должна соблюдать. В каком-то смысле сходным образом
различия во владении и управлении предприятиями, хотя и не
лежат, конечно, в основе всех форм неравенства, все же оказывают
ощутимое воздействие на многие его виды: на неравенство в авто¬
ритете, в общественном уважении и статусе, в свободе распоряжать¬
ся своей повседневной жизнью, в доходе и богатстве и доставляе¬
мых ими удобствах, в возможностях жизненного успеха как взро¬
слых, так и детей. Едва ли, мне кажется, можно сомневаться в том,
что в обществе, где было бы значительно больше равенства во
владении и управлении хозяйственными предприятиями, было бы и
существенно больше равенства по сравнению с тем, какое сущест¬
вует в США сегодня.
Прежде чем приступить к рассмотрению того, может ли общест¬
венное устройство, отличное от корпоративного капитализма, укре¬
пить политическое равенство, не принося ему в жертву свободу, нам
нужно сперва прийти к более ясному пониманию соотношения
между политической и экономической свободой и политическим
равенством. На мой взгляд, это соотношение зачастую понимается
неверно, либо трактуется настолько обобщенно, что оказывается
почти невозможным судить о справедливости высказываемых со¬
ображений. Наиболее впечатляющий пример того, что, как мне
представляется, следует считать ошибочным взглядом на это соот¬
ношение, можно найти в выдающейся работе выдающегося автора
— у самого Токвиля в его «Демократии в Америке». В первой главе
я останавливаюсь на взглядах Токвиля — по крайней мере в той
степени, в какой их можно вывести из двух томов его книги,— и
объясняю, почему я считаю некоторые важнейшие стороны его
позиции ложными. Во второй главе я излагаю свою концепцию
соотношения демократии, политического равенства и экономиче¬
ской свободы. Иная возможная организация, обсуждению которой
посвящены три последние главы, мо!жет в этом случае рассматри¬
ваться как элемент в системе свобод и форм равенства — системе,
превосходящей ту, которую американцы имеют сегодня.
16
☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆
fl
ВРАЖДЕБНО ЛИ РАВЕНСТВО
СВОБОДЕ?
Согласно давнему и широко распространенному воззрению,
равенство представляет собой опасность для свободы. Но почему и
каким конкретно образом равенство угрожает свободе? О каком
виде «равенства» и каком виде «свободы» идет речь? И на какого
рода опыте должны мы основываться, оценивая достоверность
ответов на подобные вопросы?
Подходящим источником таких ответов может служить книга
Токвиля «Демократия в Америке». Дело в том, что, хотя читателю
немедленно бросается в глаза увлеченность Токвиля равенством и его
осуществлением, однако предметом особой заботы автора и высшей
ценностью для него выступает свобода. Сквозная тема обоих томов
книги — опасение, не будет ли свобода раздавлена равенством, и
поиски решения, каким образом, если это вообще осуществимо,
можно было бы заставить их существовать в единстве.
В любом случае, поскольку доводы и ответы Токвиля не всегда
отчетливо выражены, мое истолкование направлено на то, чтобы
сделать изложение четким и схематичным более, чем того мог бы
желать сам автор1. Пусть не все моменты теории Токвиля будут в
моей обработке выявлены наилучшим образом, это поможет нам
понять, почему равенство так часто рассматривают как угрозу
свободе, и приоткрыть некоторые проблематичные аспекты подоб¬
ного подхода.
АРГУМЕНТАЦИЯ ТОКВИЛЯ
Вначале я обобщу основные исходные посылки аргументации
Токвиля, как я их понимаю, в виде четырех постулатов. Первое:
1 Хотя, с моей точки зрения, Токвиль — великий теоретик в области политиче¬
ских наук, он как теоретик не стремился найти ответ непосредственно на вопросы,
поднятые в предыдущем разделе. Его позиция зачастую выражена в неявной форме,
глубоко погружена в контекст и очень специальна. Попытка четко изложить его
теорию, сделать ее менее зависимой от контекста и менее узкой, которую я здесь
предпринимаю, означает приписать автору то, что он сам, возможно, счел бы
неприемлемым.
2-502
17
равенство распространяется по всему цивилизованному миру не¬
уклонно. Поскольку равенство граждан Соединенных Штатов (бе¬
лых мужского пола) почти достигло своих естественных пределов,
Америка представляет собой испытательный полигон для всего
мира, и не в последнюю очередь для Франции. Второе: свобода
является важнейшим благом, вероятно в действительности более
ценным, чем равенство; однако любовь к равенству сильнее любви к
свободе. Если развитие равенства не вызывает сомнений, то сохра¬
нение свободы гораздо более проблематично. Третье: необходимое
условие свободы — существование прочных заслонов отправлению
власти, поскольку концентрация власти обязательно означает
смерть свободы. В прошлом свободу в некоторых случаях защища¬
ло наличие сильных посреднических организаций, встававших ме¬
жду индивидом и государством. Однако — в-четвертых — в демо¬
кратической стране, где господствует политическое, социальное и
экономическое равенство и устранены все преграды неограниченной
власти большинства, большинство получает возможность деспоти¬
ческого правления. «Самая суть демократического правления зак¬
лючается в абсолютной суверенности большинства; ведь в демокра¬
тических государствах ничто не может этому воспрепятствовать»
(Tocqueville [1835] 1961, I: 298). Взятые в единстве, эти четыре
положения дают основание опасениям Токвиля, что в демократиче¬
ском обществе политическое равенство повлечет за собой крушение
свободы. В самом деле, чем демократичнее народ, тем, по-
видимому, сильнее угроза свободе.
Тем самым Токвиль выдвигает важнейшую дилемму. Дело в
том, что хотя равенство, очевидно, служит необходимым условие^
демократии, оно может и не быть таковым по отношению к свобо¬
де. Равенство определенно не является достаточным условием сво¬
боды. Напротив, поскольку равенство способствует деспотическому
правлению большинства, оно угрожает свободе. Если необходимое
условие демократии являет собой постоянную угрозу свободе, не
вынуждены ли мы тем самым выбирать между демократией и
свободой? Такой необходимости нет, утверждает Токвиль, предла¬
гая решение, благодаря которому такой народ, каким, по его мне¬
нию, были американцы, мог бы избежать противопоставления
равенства свободе. Тем не менее, прежде чем обсуждать это реше¬
ние, мы должны яснее представить себе саму проблему.
Равенство. Токвиль выделяет два тесно взаимосвязанных вида
равенства, которые я назову равенством политических средств и
равенством властей. В том, что касается средств, он отмечает
относительное равенство американцев в возможностях оказания
физического сопротивления и принуждения, в том числе владение
огнестрельным оружием, военную организацию и полицию; в их как
граждан правовом верховенстве над государством; в их образо¬
вании; в их богатстве, доходах и общественном статусе. Соглашаясь
с положением, принятым в политической теории еще со времен
классической Греции, Токвиль считает, что приблизительное
равенство в распределении подобных политических средств спо¬
18
собствует приблизительному равенству в распределении власти,
или, точнее говоря, в контроле за государственной властью
(властями). Политические последствия исключительного равенства
общественных возможностей, которое он находит среди американ¬
цев, по его словам,
легко выводимы. Нельзя полагать, что в конце концов
равенство не водворится в политическом мире, подобно
тому, как оно находит дорогу во все прочие области.
Невозможно себе представить, что часть населения вечно
будет лишена равенства с какой-то одной точки зрения,
обретя его во всех прочих отношениях, в конце концов
равенство окажется всесторонним.
Но, памятуя о шатком положении свободы в мире равных,
Токвиль предупреждает, что «равенство в политическом мире» мо¬
жет быть установлено одним из двух способов:
Каждый гражданин должен обладать правами, либо же
права не должны быть предоставлены никому.
Исходя из одного и того же состояния общества, народы
могут, таким образом, прийти к одному из двух важных
политических результатов; эти результаты чрезвычайно
разнятся между собой, но оба они могут происходить от
одной и той же причины.
Американцам до сих пор удавалось, избегнув худшей альтерна¬
тивы — «господства абсолютной власти», устанавливать и поддер¬
живать верховную власть народа (I: 46-47). И все же из положений
Токвиля вытекает, что свобода в Америке должна защищаться от
превосходящих и угрожающих сил большинства народа, достигше¬
го впечатляющего уровня в восхождении к абсолютному равенству
политических средств и власти.
Чтобы понять аргументацию Токвиля в ее историческом контек¬
сте, мы должны сделать две существенные оговорки. Во-первых,
хотя Соединенные Штаты были тогда единственной страной —
первой во всемирной истории, которую можно было бы охаракте¬
ризовать как демократию, ей не хватало очень многого, чтобы
отвечать нашим нынешним расширительным стандартам демокра¬
тии: ведь большинство взрослого населения — женщины, рабы и
многие небелые — были лишены политических прав. Описанная
Токвилем американская демократия была, в лучшем случае, демо¬
кратией для белых американцев мужского пола. Во-вторых, описы¬
вая «неограниченную власть большинства в Соединенных Штатах и
ее последствия», Токвиль подразумевал не столько федеральное
правительство, сколько правительства отдельных штатов, посколь¬
ку, с его точки зрения, власти штатов были «в действительности
теми властями, которые управляют американским обществом» (I:
298). Тем самым основным источником его опасений оказывалось
не правительство Американской республики, а, выражаясь его сло¬
вами, «правительства американских республик» (I: 317). На деле,
обеспечивая разделение властей, федерализм и соблюдение билля о
2*
19
правах*, американская федеральная Конституция была одним из
«факторов смягчения тирании большинства», служила «сохранению
в Соединенных Штатах демократической республики» (I: 319-92). Я
еще вернусь к этому моменту, однако, по моему мнению, значи¬
мость аргументации Токвиля существенно не снижается из-за того,
что проблему он усматривал на уровне правительства штатов.
Свобода. Как именно, можем мы спросить, политическое
равенство, подкрепляемое равенством политических средств, угро¬
жает свободе? Токвиль предлагает несколько возможных ответов.
Один из них — власть толпы, или устрашение, особенно усиливаю¬
щееся благодаря тому, что за действиями толпы стоит обществен¬
ное мнение. Так, поскольку в данном случае никакой суд присяжных
не обвинит нарушителей, потерпевшие лишаются действительной
возможности прибегнуть к защите законов (I: 306-7). Американцы в
самом деле зачастую брали закон в свои руки — ведь это в Америке
родилось выражение «суд Линча». Однако полтора столетия, отде¬
ляющие нас от времени Токвиля, показали, что если власть толпы и
является (или, можно надеяться, являлась) «американской бо¬
лезнью», — она все же не получила распространения в демократиче¬
ских странах. В самом деле, в некоторых странах, где демократия
возобладала позже, мы встречаем необыкновенно почтительное
отношение к закону. Склонность поддаваться власти толпы имеет,
тем самым, гораздо меньше общего с равенством, чем с культурны¬
ми и социальными особенностями среди — и внутри — отдельных
стран. И хотя я не намерен преуменьшать важность спорадических
проявлений власти толпы в жизни Америки, эта черта не характери¬
зует демократические страны в целом.
Токвиль выделил, далее, еще одну опасность, заключающуюся в
том, что власть большинства в обществе равных подавляет общест¬
венное мнение как таковое, уменьшая степень возможных отклоне¬
ний от взглядов большинства. В сообществе равных, по мнению
Токвиля, проявлялась бы естественная тенденция к конформизму (I:
309-16; II: 8-13). Подобная склонность, возможно, оказывается
самым серьезным и внушающим тревогу недостатком, приписывае¬
мым им американской демократии, недостатком, вероятно, вну¬
тренне присущим демократии как таковой. Как бы то ни было, хотя
автором выделена проблема большой важности, результаты го¬
сподства общественного мнения над индивидуальными взглядами
столь неопределенны, что удовлетворительная их трактовка потре¬
бовала бы гораздо более широкого теоретического и эмпирического
исследования, чем я намереваюсь здесь предпринять.
Две другие опасности, как мне кажется, больше связаны с проти¬
воречием между равенством и свободой в условиях демократиче¬
ского правления: опасность, что большинство будет подавлять
меньшинство посредством строго законной процедуры; опасность
* Первые 10 поправок к Конституции США, провозгласившие политические,
личные и процессуальные права граждан, проект которых был принят Конгрессом в
1789 г. — Ред.
20
того, что демократические общества вызовут к жизни деспотизм,
опирающийся на массы, который, подавляя все виды свободы,
одновременно служит удовлетворению потребностей народа и за¬
воевывает его поддержку.
ТИРАНИЯ БОЛЬШИНСТВА ПОСРЕДСТВОМ
ЗАКОНА
Права любого народа ограничиваются пределами справедливости...
Большинство, взятое в единстве, может рассматриваться как
субъект, чьи суждения и чаще всего интересы противостоят мне¬
нию и интересам другого, субъекта, называемого меньшинством.
Если признать, что человек, обладающий абсолютной властью,
может злоупотреблять этой властью, Причиняя ущерб своим про¬
тивникам, — почему этот же подход не может быть применен к
большинству?
(I: 304)
Доказывая, что в условиях демократии большинство и его пред¬
ставители могут действовать законно и вместе с тем несправедливо,
Токвиль излагал одно из общих мест политической мысли. Предпо¬
ложить такую возможность, однако, означает лишь поставить зада¬
чу — или, скорее, целый комплекс проблем.
Теоретические проблемы. Для того чтобы судить о том, в каких
случаях большинство, пользуясь выражением Токвиля, злоупотре¬
бляет властными полномочиями, нанося ущерб своим противни¬
кам, мы, очевидно, нуждаемся в известных критериях. Но каковы же
должны быть эти критерии? В Соединенных Штатах противники
важных изменений в законодательстве, от упразднения рабства до
введения подоходного налога и социального страхования, обыкно¬
венно отвергали предлагаемые новшества как злоупотребления
властью большинства, а то и как случаи прямой тирании большинст¬
ва. Должны ли мы, тем самым, сказать, что когда бы интересы
меньшинства ни противоречили интересам большинства, большинство
с необходимостью злоупотребляло бы властью уже просто потому,
что защищало бы свои собственные интересы? Однако подобное
обвинение было бы чистым абсурдом; ведь, несомненно, одна из целей
демократического процесса — позволить большинству защищать свои
интересы. Как говорит сам Токвиль, «в моральном отношении власть
большинства основывается (на том принципе), что интересы боль¬
шинства предпочтительнее интересов меньшинства» (I: 300).
Таким образом очевидно, что мы должны установить ту область
применения власти большинства, в которой большинство, осу¬
ществляя свою высшую власть, поступает несправедливо (и, может
быть, тиранически) по отношению к меньшинству. Но какими кри¬
териями должны мы воспользоваться, чтобы выявить несправедли¬
вость в открытом и в целом оправданном употреблении власти
большинства? Всякий ли случай несправедливости со стороны боль¬
шинства оказывается также случаем тирании большинства или же,
21
напротив, тирания большинства является особым случаем неспра¬
ведливости со стороны большинства?
В поисках критерия, на основании которого можно было бы
сделать вывод о том, не является ли данный закон несправедливым
либо даже тираническим (предполагая, что первое не обязательно
подразумевает второе), мы легко могли бы прийти к такому широ¬
кому толкованию, что термин демократия или власть большинства
оказался бы в полном смысле логически неправильным по опреде¬
лению. К примеру, назвать несправедливым или тираническим вся¬
кий закон, лишающий кого-либо существующих юридических прав
или же наносящий ущерб интересам какого-либо лица, очевидно
было бы преувеличением. Поскольку большинство законов изменя¬
ют существующие юридические права или каким-либо образом
ущемляют чьи-либо интересы, подобное широкое определение сде¬
лало бы несправедливыми любые изменения в существующем зако¬
нодательстве, что абсурдно.
Предположим, нам требуется сформулировать несколько более
узкое определение тирании как нарушения чьих-либо «жизненных
интересов». Как показал Джеймс Фишкин, если дать «жизненным
интересам» обоснованное истолкование, из него следует, что в
некоторых случаях всякая политика с необходимостью поведет либо
к несправедливости, либо к тирании. Например, если при известных
обстоятельствах использовать детский труд — несправедливо, и
если привлекать детский труд — в жизненных интересах предприни¬
мателей, и если действующие законы защищают юридическое право
предпринимателей привлекать детский труд, — то либо детский
труд не может быть законодательно запрещен, что явилось бы
несправедливостью, либо, запрещая его, власть неизбежно посту¬
пает тиранически. Задача подобного рода не может быть решена
путем замены принципа большинства каким-либо иным количе¬
ственным принципом. Рассмотрим такую возможность: требование
единогласия, несомненно, предотвратило бы «тиранию большин¬
ства»; однако это стало бы возможным благодаря предоставлению
каждому предпринимателю права политического вето, и тем самым
даже один предприниматель получил бы возможность препятство¬
вать прохождению закона, запрещающего детский труд как неспра¬
ведливый (Fishkin 1979, 19). Любое количественное требование, от
простого большинства до единогласия, приводит к тем же
последствиям.
Вместе с тем, определяя несправедливость или тиранию столь
узко, что они буквально исчезают2, мы рискуем иным образом.
Предположим, к примеру, что мы считаем всякий результат жела¬
тельного процесса принятия решений справедливым по определе¬
нию. Следуя этому, только исходя из желательности демократиче¬
ского процесса, мы должны бы были прийти к заключению, что
решения, принятые демократическим путем, никогда не могут быть
2 Как мне теперь представляется, я опасно приблизился к этому в своем
«Введении в теорию демократии» (1956, 22-24). Теперь я не удовлетворен проведен¬
ным там исследованием.
22
несправедливы. Однако этот вывод, конечно, неприемлем. Раз¬
умеется, соблюдение справедливой процедуры чрезвычайно важно.
Зачастую это вообще единственная форма, в которой можно с
уверенностью обеспечить справедливость. И тем не менее мы дол¬
жны в каждом отдельном случае интересоваться, справедлив ли сам
результат желаемой процедуры. Суд равных над равным может
служить справедливой процедурой и может обладать преимущест¬
вами перед любыми иными процессуальными нормами. Но у нас
есть основания сомневаться, всегда ли вердикт присяжных справед¬
лив по своей сути. Равным образом, если даже вы верите, что
демократический процесс в процедурном отношении справедлив,
есть все основания усомниться, всегда ли вполне демократический
процесс приводит к справедливым результатам.
Итак, не имея удовлетворительных критериев отличия случаев
несправедливости и тирании от обычного применения демократиче¬
ского процесса, невозможно составить суждение о происхождении,
распространенности и серьезности проблемы, беспокоившей Токви-
ля: проблемы злоупотребления властью большинства, несправедли¬
вости большинства в отношении меньшинства и тирании боль¬
шинства. К сожалению, оба тома «Демократии в Америке» дают
слишком скудный ответ на только что поставленные вопросы, так
что за ответами нам приходится обратиться к иным источникам3.
Даже если бы мы смогли установить удовлетворительные крите¬
рии для выделения случаев произвола и тирании большинства,
нерешенным остался бы важный вопрос: с чем должно быть сопо¬
ставлено функционирование демократических режимов? Допустим,
удалось бы на основе приемлемых критериев показать, что демо¬
кратическая власть временами поступает несправедливо — и даже
тиранически. Однако предположим, что удалось бы также показать,
что, согласно тем же критериям, все режимы иногда действуют
несправедливо и тиранически. Куда бы это нас завело? Как проде¬
монстрировал Фишкин, даже при очень узком определении тира¬
нии — гораздо более узком по сравнению с принятым в большинст¬
ве дискуссий по проблемам тирании большинства — от нее нет, по-
видимому, никаких теоретических гарантий. Для предотвращения
тирании не годятся ни процедурные правила — такие, как власть
большинства или ее разнообразные модификации вплоть до обеспе¬
чения единогласия, ни абсолютные права, ни «структурные принци¬
пы» наподобие введенных Джоном Ролзом двух принципов спра¬
ведливости (Fishkin 1979).
Легко, разумеется, показать, что при любом сколько-нибудь
содержательном определении большинство может ущемлять инте¬
ресы меньшинства, может поступать несправедливо, может и в
самом деле действовать тиранически. Но если любой иной способ
правления также допускает несправедливость и тиранию, тем са¬
мым то обстоятельство, что демократия не устраняет полностью их
3 Возможно, ответы удалось бы извлечь из полного собрания работ Токвиля,
однако и здесь у меня имеются определенные сомнения. К примеру, «Старый режим
и французская революция» дает в этом отношении не слишком много.
23
возможности, едва ли может считаться исключительным недостат¬
ком демократии, или принципа большинства. Остается, конечно,
вопрос, в большей ли мере демократия склонна к подобного рода
грехам по сравнению с иными способами правления? А может быть,
на деле, демократии эти прегрешения свойственны в гораздо мень¬
шей степени?
Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно, однако, разграни¬
чить две проблемы, зачастую смешиваемые между собой при расс¬
мотрении противоречия свободы и равенства. Во-первых, нам сле¬
дует спросить себя, всякий ли иной режим — иначе говоря, какой-
либо недемократический способ правления — обеспечил бы своему
народу больше свободы? Во-вторых, даже если показать, что демо¬
кратический способ правления превосходит недемократические ре¬
жимы в обеспечении свободы для своих народов, не нарушает ли он,
тем не менее, зачастую основополагающие права и политические
свободы? И если да, то в какой степени подобное ущемление прав
обязано своим происхождением равенству и власти большинства?
Сравнение с недемократическими режимами. Не может быть
практически никакого сомнения, что в понимании Токвиля боль¬
шая свобода обеспечивается в демократических, нежели в недемо¬
кратических государствах. Разумеется, демократия может проигры¬
вать, если реальное функционирование какого-либо реально сущест¬
вующего демократического государства сопоставить с идеальным
функционированием гипотетического недемократического режима.
И наоборот, сопоставление идеального действия модели идеально¬
го демократического режима с реальным функционированием како¬
го бы то ни было реального недемократического режима выявило
бы громадные преимущества демократического идеала. Трудно,
однако, понять, чему могли бы послужить подобные сопоставления.
Если бы нашей задачей было исследовать лишь идеальные модели
политических режимов, тогда демократия, в интерпретации Токви¬
ля, предстала бы в лучшем свете: ведь никакая идеальная модель
политического режима, за исключением демократии, не может обе¬
щать такого широкого набора политических свобод, охватывающих
столь большую часть народа. Более того, никакая идеальная
модель политического режима, за исключением демократии, не
может обещать большинству взрослого населения обеспечение од¬
ной из самых основополагающих форм свободы — свободы полно¬
го участия в процессе самоуправления.
Предположим также, что перед нами стояла бы задача рассмо¬
треть только реально существующие режимы. В свое время Токвиль
мог отталкиваться только от непродолжительного американского
опыта, противостоявшего всей массе режимов, какие знала история.
Однако среди прежних режимов насчитывалось лишь несколько
таких, которые могли бы быть названы демократическими, обладая
для этого минимумом соответствующих характеристик, в том числе
и с точки зрения Токвиля. Кроме того, Токвиль не предоставил
своим читателям систематизированного сравнительного анализа. И
тем не менее я не думаю, что Токвиль стал бы возражать против
24
вывода, согласно которому в 1832 г., несмотря на рабство, грубое
насилие по отношению к коренному индейскому населению и узако¬
ненное неравноправие женщин, больше американцев пользовались
более высоким уровнем политической и гражданской свободы по
сравнению с любым другим народом, при существовавших тогда и
в более ранние времена политических режимах, за исключением,
возможно, классических Афин и Римской республики. В современ¬
ном мире политические права и свободы гораздо лучше обеспечива¬
ются в демократических, чем в недемократических странах.
Вовсе не удивительно, что в демократических странах, по сра¬
внению с недемократическими, народ обладает более широким
набором политических свобод, — ведь демократический процесс
неразрывно связан с известными правами и свободами. Поскольку
одни и те же показатели обычно используются как для ранжирова¬
ния стран по широте политических прав и гражданских свобод, так
и для того, чтобы охарактеризовать страну как демократическую,
дотошный теоретик мог бы назвать «ложной» увязку этих двух
характеристик. И все же неразрывная взаимосвязь между демокра¬
тическим процессом, правами и свободами напоминает о предосте¬
режениях Токвиля относительно демократии. Эта взаимосвязь
«сомнительна» лишь в известном методологическом смысле. В том,
что касается разграничения политических систем в мире, где реаль¬
но живут народы, ее значение весьма велико.
Нарушения основных свобод. Тот вывод, что политические и
гражданские свободы шире — и, возможно, существенно шире — в
демократических, чем в недемократических государствах, покажет¬
ся, может быть, многим читателям чем-то вроде заявления, что вне
тюрьмы люди пользуются большей свободой, нежели в тюрьме.
Может показаться, что такое сравнение в пользу демократических
режимов не позволяет во всеоружии приступить к решению постав¬
ленной Токвилем проблемы тирании большинства. Ведь едва ли
следует считать предрешенным наш выбор в пользу демократиче¬
ского режима, если речь идет о влачащих жалкое существование
демократических режимах, выигрывающих только при сравнении с
государственными устройствами низшего типа. Разве не существует
каких-либо стандартов, по которым мы могли бы судить о практи¬
ческом функционировании демократии? И если демократия, хотя бы
временами, не соответствует этим стандартам, то в какой мере
такое несоответствие можно приписать влиянию равенства и власти
большинства?
На эти запутанные вопросы чрезвычайно трудно ответить, и в
этом Токвиль нам снова не помощник. Однако мы бы могли начать
с определения некоторых прав, которые с полным основанием
могли бы признать в некотором смысле основополагающими, а
может быть даже охарактеризовать их как морально «неотчуждае¬
мые»4. Мы можем в таком случае исследовать, угрожают ли или
4 Неотчуждаемые в том смысле, что их невозможно уступить ни добровольно,
ни под нажимом.
25
угрожали ли этим основопол' эщим правам демократические
правительства, и если да, то в какой степени. Два рода прав —
предмет особой озабоченности Токвиля, авторов американской
Конституции и, несомненно, многих других, опасающихся тирании
большинства, — экономические права, в особенности права собст¬
венности, и политические права. На экономических правах я оста¬
новлюсь в следующей главе, а сейчас поговорим о правах политиче¬
ских. Ниже я предложу теоретическое обоснование некоторых осно¬
вополагающих политических прав, а пока мы, вероятно, можем
согласиться с тем, что к ним относятся: право голоса, свобода
слова, свобода получения информации, право пребывания на госу¬
дарственной должности и право стремиться занять ее, право сво¬
бодных, равных и достаточно регулярных выборов, а также право
создания политических организаций, включая политические партии.
Мы назовем эти права основными политическими правами.
До какой же степени равенство и демократия угрожают осно¬
вным политическим правам?
Как я уже отмечал, Токвиль вынужден был ограничиваться
историческим опытом одной страны, едва охватывавшим время
жизни двух поколений. На нашей стороне преимущество не только в
150 лет, но и в знании гораздо большего числа стран — примерно
трех дюжин, в которых демократические институты, отвечающие
сегодняшним стандартам, существуют не менее чем на протяжении
жизни одного поколения. К сожалению, со времен Токвиля не
предпринималось на должном уровне сравнительно-исторических
исследований политических прав в демократических странах. И все
же исторический опыт, по-видимому, свидетельствует в пользу бо¬
лее или менее непрерывного усиления и расширения в этих странах
основных политических прав. К примеру, во всех демократических
странах избирательное право гораздо шире, чем в Соединенных
Штатах в 1830 г. Или, например, если в 1830 г. тайное голосование
было редкостью, то теперь оно общепринято, и существуют в целом
действенные способы его защиты. Кроме того, наконец, заметно
расширены права оппозиции. Во многих демократических странах в
спектре законно действующих партий, участвующих в выборах,
имеются цвета от левых революционеров (за исключением, правда,
сторонников систематического насилия) до таких правых, которые
могут придерживаться антидемократических взглядов. Спектр за¬
щищаемых законом печатных выступлений, может быть, еще шире.
Свобода доступа к информации и свобода слова в демократических
странах в целом защищены очень хорошо, вероятно, намного луч¬
ше, чем когда-либо в прошлом.
В некоторых немаловажных отношениях Соединенные Штаты
представляют собой отклонение от нормы. Расовое меньшинство
здесь было лишено основополагающих политических прав и прав
человека в несопоставимо более широких размерах, чем в какой бы
то ни было демократической стране, как по количеству пострадав¬
ших от этого лиц, так и по масштабам нарушения прав. Отклонение
26
от демократических стандартов, по крайней мере частично, объяс¬
няется тем обстоятельством, что среди жителей ни одной другой
демократической страны не бывало такого крупного меньшинства
получивших формальное гражданство лишь после длительного пе¬
риода рабства. Меньшинства, которое, кроме того, отличалось бы
расовыми признаками и, как следствие, было бы выделено в особую
касту, занимающую подчиненное положение. Ведь как бы то ни
было, если не считать краткого всплеска в период Реконструкции
после гражданской войны, политические права чернокожего населе¬
ния в большинстве южных штатов обрели надежную защиту только
с середины 1960-х годов. Однако даже и в этих исключительных
случаях историческое движение, при всей своей неоднозначности,
направлено в сторону расширения, а не сужения политических прав.
Американцы, возможно, единственный в своем роде народ и в
том отношении, насколько часто и с какой неуемностью они перио¬
дически обращают свою боязнь сбиться с ортодоксального «амери¬
канского пути» в параноидальную охоту за ведьмами, что ставит
под угрозу права политических меньшинств, в особенности левого
крыла (Hofstadter 1965). И тем не менее, взятая в более широком
объеме, американская история, так же как опыт других демо¬
кратических стран, подтверждает вывод о том, что развитие демо¬
кратий направлено к расширению, а не к сужению масштабов и
эффективности законной защиты основных политических прав.
Изъятия и ущемления прав, происходившие на более ранних этапах
жизни демократических режимов, имеют тенденцию к сокращению
или даже искоренению, но не к росту.
Поскольку Токвиль не затрагивает этого вопроса, я не могу
быть до конца уверен в том, как наш вывод соотносится с его
посылками. Тем не менее исторические свидетельства до настояще¬
го времени, по-видимому, едва ли подтверждают точку зрения, что
примечательной особенностью демократических стран является на¬
рушение основополагающих политических прав посредством зако¬
нов, принятых в соответствии с демократическими процедурами.
Ведь современные демократические страны занимают уникальное
положение — как в сравнении с другими, прежними и нынешними,
режимами, так и в сопоставлении с более ранними этапами своего
собственного развития — в том, что касается объема защищенных
законом политических прав и доли взрослого населения, имеющего
возможность эффективно пользоваться этими правами.
В зависимости от взглядов каждого на то, как демократия и
права соотносятся в теории, этот вывод может показаться как
очевидным, так и неожиданным. Дело в том, что природа политиче¬
ских прав при демократическом правлении может рассматриваться
с нескольких различных, а то и несовместимых позиций. Хотя эти
позиции сходятся на одном и том же наборе прав, они вносят
разницу в понимание соотношения между демократией и правами.
Одна позиция — назовем ее теорией первичных прав — знакома
американцам и зачастую косвенным образом присутствует в нашей
государственно-правовой мысли. В теории первичных прав осново¬
27
полагающие права (включая права политические) в известном
смысле предшествуют демократии. Они проистекают из моральных
установок и основ человеческого бытия и, если угодно, целиком и
полностью независимы от демократии и демократических процес¬
сов. С этой точки зрения, определенные фундаментальные права не
только первичны по отношению к демократии, но и выше нее. Они
очерчивают границу возможного в рамках демократических про¬
цессов при условии отсутствия злоупотреблений. Тем самым в
теории первичных прав основополагающие политические права
рассматриваются как права, которыми гражданин, в случае необхо¬
димости, вправе воспользоваться для защиты от демократического
процесса. Свободе, которую они делают возможной, потенциально
угрожает демократический процесс. Из этого следует, что во имя
сохранения главнейших политических прав и свобод народ обязан
защищать их от нарушения, среди прочего, и со стороны корпуса
граждан, действующих посредством демократического процесса как
такового.
Вторая позиция в отношении основополагающих политических
прав теснее связана с идеями демократии. Эта позиция состоит в
таком подходе к фундаментальным политическим правам, при ко¬
тором в них включаются все права, необходимые для отправления
демократического процесса. С этой точки зрения, право на самоу¬
правление путем демократического процесса — само по себе одно
из главнейших прав, которыми личность может обладать. В самом
деле, если какие-либо права могут быть определены как неприкос¬
новенные, право самоуправления, несомненно, должно занять место
среди них. Следовательно, любое нарушение права самоуправления
должно с необходимостью повлечь за собою нарушение основопо¬
лагающих неприкосновенных прав. Но если народ облечен правом
самостоятельно управлять собой, тогда и граждане наделяются
всеми правами, необходимыми для их самоуправления, — иначе
говоря, всеми правами, существенными для обеспечения демократи¬
ческого процесса. Исходя из этого, набор базовых политических
прав может быть выведен из одного из наиболее фундаментальных
прав, которыми люди могут обладать, — права на самоуправление.
Можно показать, как мне представляется, что права, необходи¬
мые с точки зрения демократического процесса, включают в себя
все политические права, описанные мною выше, — права, которые с
более близких нам позиций теории первичных прав рассматрива¬
лись бы как высшие по отношению к демократии и подверженные
опасности с ее стороны.
Тирания, которой многие, в том числе и Токвиль, по-видимому,
опасались, со стороны демократии наступила бы в том случае, если
большинство, хотя и действующее совершенно законным образом,
посредством демократического процесса, стремилось бы к уменьшению
основополагающих прав подчиненной закону личности. Подобное
опасение не кажется мне безосновательным, однако обратим внимание,
как только что предложенный мною способ трактовки основных
политических прав изменяет теоретическое существо проблемы.
28
Начнем с того, что мы больше не видим перед собой однознач¬
ного противоречия между свободой, с одной стороны, и равенством
или демократией — с другой. Ведь если демократия сама представ¬
ляет собой основополагающее право, тогда основная свобода лич¬
ности состоит, в частности, в возможности пользоваться этим
правом. Если граждане, составляющие большинство, обладая сво¬
бодой и демократическими правами, воспользуются своими права¬
ми для ограничения прав меньшинства, права и свободы лиц,
составляющих большинство, придут в столкновение с правами и
свободами тех, кто представляет меньшинство. Поскольку речь
идет о равенстве, обе стороны с равным основанием заявляют о
своих правах из числа фундаментальных прав и свобод, — и этот
вид равенства стали бы оспаривать лишь очень немногие из тех, кто
обеспокоен обозначенной Токвилем проблемой.
Более того, если большинство вознамерилось бы лишить мень¬
шинство, либо даже самих себя, какого бы то ни было из основных
политических прав, то, поступая таким образом, это большинство в
равной мере нанесло бы ущерб демократическому процессу. Если
соответствующее решение большинства было бы принято не просто
по ошибке, то из этого с необходимостью вытекало бы, что боль¬
шинство в определенной мере отступило от демократического про¬
цесса. И наоборот, если бы народ последовательно придерживался
демократического процесса, он не посягнул бы (разве что по ошиб¬
ке) на основные политические права кого-либо из граждан.
Вследствие того, что эта проблема приводит теоретиков демо¬
кратии в замешательство, полезно вычленить в ней два случая:
«большинство против прав меньшинства» и «большинство против
демократии как таковой»:
1. Большинство против меньшинства. Полномочно ли боль¬
шинство использовать свои основные политические права для того,
чтобы лишить меньшинство его основных политических прав? От¬
вет на этот вопрос дают подчас в форме парадокса: если боль¬
шинство не имеет возможности поступить таким образом, значит в
действительности оно лишено своих собственных прав; однако если
оно может поступить подобным образом — оно лишает прав
меньшинство. Таким образом, ни одно решение не может быть
одновременно демократическим и справедливым. Мне, однако, эта
дилемма кажется ложной.
Разумеется, большинство могло бы обладать властью или си¬
лой, достаточной для того, чтобы лишить меньшинство его полити¬
ческих прав, хотя на практике, я думаю, гораздо чаще встречается
сильное меньшинство, отбирающее права у большинства, чем нао¬
борот. В любом случае такого рода суждения требуют эмпириче¬
ского анализа динамики власти, и, вероятно, полное исследование
проблемы прав не может без этого считаться завершенным. Однако
чисто эмпирический анализ соответствующих тенденций не входит в
предмет настоящего исследования. Вопрос состоит в том, справед¬
ливо ли использование большинством своих основных политиче¬
ских прав с тем, чтобы лишить таких прав меньшинство?
29
Ответ, конечно, должен быть отрицательным. Иначе говоря,
логически неверно было бы предположить, чтобы данное сообщест¬
во осуществляло самоуправление посредством демократического
процесса, при том, что большинство входящих в сообщество лиц,
действуя соответствующим образом, могло бы лишить меньшинст¬
во его основных политических прав. Ведь поступая подобным обра¬
зом, большинство отрицает за меньшинством права, необходимые
для осуществления демократического процесса; в результате, тем
самым, большинство расписывается в невозможности самоуправле¬
ния посредством демократического процесса для сообщества в це¬
лом. Таким образом, имеют место взаимоисключающие посылки.
2. Большинство против демократии. Разве не может демос, или
коллектив граждан просто постановить, что он не желает самоуправ¬
ления посредством демократического процесса? Разве не может
народ воспользоваться демократическим принципом для замены
демократии недемократическим правлением? Снова перед нами ка¬
жущийся парадокс: либо народ не обладает правами, и в этом случае
он не способен к демократическому самоуправлению, либо народ
правами обладает, но в этом случае он может демократическим
путем избрать диктатуру. В обоих случаях демократия обречена.
С эмпирической точки зрения, очевидно, следует признать, что
народ мог бы предпочесть использовать демократические механиз¬
мы в целях разрушения самих этих механизмов. Если демократиче¬
ские механизмы существуют, они едва ли окажутся в этом отноше¬
нии непреодолимым препятствием для большинства. Подобную
эмпирическую возможность следует иметь в виду, оценивая жела¬
тельность демократического механизма как в общем, так и приме¬
нительно к данному народу. Если исторические пробы и ошибки
демократии зачастую заставляли многие народы отвергать демо¬
кратический механизм, то может родиться пессимистическое заклю¬
чение, что демократические режимы в самих себе уже содержат
склонность к саморазрушению, так что сама идея демократии по¬
рочна в корне. Однако непосредственно стоящий перед нами вопрос
подразумевает прежде всего не эмпирические ответы, а то, повто¬
рим, может ли демос законно совершить то, что он в силах совер¬
шить, или, иными словами, обладает ли он полномочиями для того,
для чего у него найдутся силы? Сформулированное таким образом
положение о том, что демос по праву может воспользоваться
демократическим механизмом для разрушения демократии, обна¬
руживает такую же логическую несостоятельность, что и предыду¬
щее положение о том, что большинство может по закону лишить
меньшинство его прав. Поскольку оба постулата по существу то¬
ждественны, дилемма в обоих случаях одинаково ложна. Если
желательно, чтобы народ осуществлял демократическое самоуправ¬
ление, значит недемократическое правление желательным быть для
него не может. Если народ считает демократию желательной и
оправданной, он логически не может прийти к одновременному
выводу о ее нежелательности и оправдать тем самым разрушение
демократических механизмов.
30
Таким образом, поскольку основные политические права необ¬
ходимы для поддержания демократического процесса, народ, вве¬
ривший себя демократическим механизмам, должен был бы (логи¬
чески) эти права сохранять. И наоборот, если бы народ сознательно
вознамерился допустить нарушение прав, он засвидетельствовал бы
тем самым свой отказ от демократического механизма. Если про¬
честь Токвиля в том смысле, что он опасался возникновения деспо¬
тизма большинства даже в народе, настолько приверженном меха¬
низму демократии, насколько, в его изображении, этому механизму
были привержены американцы, — подобное опасение происхожде¬
нием своим обязано теоретической ошибке в понимании соотноше¬
ния между основополагающими политическими правами и демо¬
кратическим механизмом.
Может показаться, что эти теоретические рассуждения дают
слишком слабую, всецело формальную защиту от тирании боль¬
шинства. На практике, однако, эти рассуждения могут привести к
выработке наиболее надежного из возможных способов защиты
прав. Ведь едва ли возможно сохранить демократический механизм
в стране, если народ в своем большинстве не убежден в желательно¬
сти такого механизма и если подобное убеждение не укоренилось в
обычаях, практической жизни и в культуре народа. Несмотря на два
различных подхода к проблеме основных прав логика демократии
не столь уж скрыта от непосвященных. Соотношение демократиче¬
ского процесса и известных основных политических прав — это не
такая абстракция, которая лежала бы вне пределов досягаемости
практического разума и здравого смысла. Размышляя о требовани¬
ях политической системы, народ демократической страны, его руко¬
водители, его интеллектуалы, его правоведы убедились бы в прак¬
тической необходимости основных политических прав и разработа¬
ли бы для них защиту. Вследствие этого у народа, настроенного в
принципе демократически, вера в желательность основных полити¬
ческих прав легко могла бы переплестись с верой в демократию как
таковую. Таким образом, в условиях устойчивой демократии вну¬
тренняя потребность в защите всех основных политических прав
сделалась бы существенной составной частью политической культу¬
ры, в особенности в трактовке этой культуры со стороны специали¬
стов, отвечающих в обществе за истолкование и практическое осу¬
ществление прав — к примеру, юристов.
В этом пункте всякий, знакомый с «Демократией в Америке»,
мог бы задаться вопросом: не привел ли нас путь теоретических
рассуждений в конечном счете прямиком назад к Токвилю. Ведь
каждый читатель его двухтомного труда помнит, что Токвиль
особо подчеркивал важное значение привычек, обычаев и нравов
для сохранения демократии и поддержания равновесия между сво¬
бодой и равенством.
Перед тем как исследовать это положение, мы, однако, дол¬
жны рассмотреть иной способ, которым развитие равенства могло
бы, согласно Токвилю, превратить демократию в новую форму
гнета.
31
ДЕСПОТИЗМ С ОПОРОЙ НА МАССЫ
Аргументация предшествующего раздела не устраняет целиком
вероятности того, что демократия могла бы оказаться естественной
почвой для развития некой формы опирающегося на массы деспо¬
тизма. Разве не может статься, что, подобно выжившим после
смертельной болезни, лишь немногие демократические страны вы¬
работали бы политическую культуру, способную противостоять
опасностям, связанным с равенством, в той степени, в которой это
достаточно для обеспечения как политической свободы, так и демо¬
кратии? В таком случае в менее удачливых странах развитие
равенства могло бы уже привести к падению демократии. Эти
страны оказались бы жертвами исторического процесса, в ходе
которого демократия разрушает саму себя. Даже в странах ныне
демократических, где соблюдаются все основные политические пра¬
ва, необходимые для поддержания демократического процесса, и
которые вследствие этого выглядят внешне здоровыми, последст¬
вия равенства, как некая неизлечимая болезнь, может уже делают
свою роковую работу в обществе? Не является ли сосуществование
демократии, равенства и основных политических прав зачастую, а
то и главным образом, ничем иным как переходным состоянием
между зарождением нового демократического порядка и его прев¬
ращением в деспотизм с опорой на массы?
Завершив работу над первым томом «Демократии в Америке»,
Токвиль, видимо, все больше склонялся к мысли, в общей форме
выраженной в следующих строках. «Более тщательное исследование
предмета и пятилетние размышления, — писал он в конце второго
тома, — не уменьшили моих опасений, но изменили их предмет»
(11:378). В одном из известнейших и часто повторяемых в
политической литературе пассажей он предсказывает затем абсо¬
лютно новую форму деспотизма, которой следует опасаться в
демократических странах.
«Я думаю также, что форма угнетения, угрожающая демократи¬
ческим народам, не походит ни на одну из существовавших в мире до
сих пор: наши современники не смогут вспомнить ее прототипа. Я
сам стараюсь найти выражение, способное точно и во всей полноте
передать мою мысль, но тщетно. Старые слова «деспотизм» и
«тирания» здесь не подходят: ведь нов сам предмет; и поскольку я
не могу назвать его, я должен предпринять попытку его очертить.
Я стремлюсь определить новую личину, под которой деспотизм
может появиться в мире. Первое, что поражает наблюдателя,
это множество равных и подобных друг другу людей, беспрерывно
радеющих о получении мелких и жалких удовольствий, которыми
они заполняют свою жизнь. Каждый из них, живя своей обособлен¬
ной жизнью, чужд судьбе всех остальных, — его дети и ближайшие
друзья составляют для него все человечество. Что же до прочих
его сограждан — он живет рядом с ними и среди них, но не видит
их и не чувствует их присутствия; он живет сам по себе и для себя
самого, и, если он еще сохранил родственные связи, то, несомненно,
уже утратил свое отечество.
32
Над племенем этих людей стоит громадная и опекающая их
власть, берущая целиком на себя всю заботу об их удовольствиях и
судьбах. Эта власть абсолютна, дотошна, упорядоченна, расчетли¬
ва и мягка. Она напоминала бы родительскую власть, если бы,
подобно ей, готовила своих подопечных к взрослой жизни. Однако
эта власть, напротив, стремится удерживать их в вечном детст¬
ве: она вполне удовлетворилась бы, если бы народ искал одних
удовольствий, — при условии, что не помышлял бы ни о чем ином.
Правительство охотно заботится о счастии граждан, однако
предпочитает оставаться единственным движителем и судьей
этого счастья: оно беспокоится об их безопасности, угадывает и
утоляет их нужды, обеспечивает их удовольствия, управляется с
их основными заботами, направляет их дела, распоряжается пра¬
вом наследования имущества и делит их наследство — остается
только взять на себя труд думать и жить за них.
Тем самым, благодаря правительству, свобода воли делается изо дня
в день все бесполезнее и проявляется все реже; оно замыкает волю в
рамках все более узкого круга и постепенно лишает человека любых
возможностей использовать свои способности. Принцип равенства
уже подготовил людей к этому: он приучил их мириться с таким
положением вещей и зачастую рассматривать его как благо.
Последовательно заключив таким образом всех членов общества в
свои жестокие объятия и сформировав их по своему усмотрению,
верховная власть берет затем под свою руку все общество в целом.
Она набрасывает на общество сеть мелких усложненных правил,
подробных и единообразных, сквозь которые не в силах пробиться
самые оригинальные умы и самые энергичные натуры, которые
могли бы подняться над толпой. Человеческая воля не расшаты¬
вается, она лишь размягчается, сгибается и направляется: власть
редко принуждает людей к действию, но неизменно ограничивает их
действия. Эта власть не разрушает, она просто не позволяет
существовать; она не тиранствует, но сдавливает, обессиливает,
гасит и обездвиживает народ, пока всякая нация не превратится в
стадо робких работящих животных во главе с правительством в
роли пастуха».
(II: 380-81)
Как должны мы понимать это пессимистическое предсказание?
Его можно истолковать как предвосхищение государства всеобщего
благоденствия, которое формировалось со времен Токвиля почти во
всех демократических странах, а в некоторых, как в Швеции, разви¬
лось в чрезвычайной степени. Критики утверждают, что, увеличивая
правовую, политическую, экономическую и духовную зависимость
граждан от центральных государственных властей, государство
благоденствия соответственно уменьшает свободу граждан и их
независимость. Однако превратить Токвиля в участника ныне уже
утративших прежнюю остроту споров по поводу воздействия госу¬
дарства всеобщего благоденствия на политические и иные права и
свободы — означает сделать его гораздо менее интересным и
значительным, чем он, как я полагаю, является на самом деле. И
хотя мы снова не можем быть вполне уверены, что нам известно,
что Токвиль имеет в виду, все же более плодотворным, видимо,
окажется иное его толкование.
3-502
33
Предположим, что, с точки зрения Токвиля, равенство, которое,
как он утверждал, так присуще демократическим странам, особенно
способствовало бы — при условии, что времени на эту разруши¬
тельную работу было бы достаточно, — росту широкой поддержки
чему-то, неопределенно напоминающему опирающиеся на массы
авторитарные режимы, столь поражающие воображение в нашем
столетии. В этом случае глупо было бы отрицать, что он в точности
предвидел возникновение этих режимов или, что несомненно, ту
степень, в какой они применяли открытое насилие, принуждение и
репрессии. Токвиль, должно быть, полагал, что правительства при
этих режимах будут милосерднее, чем они оказались на деле. Но
что ж из того, что своим сторонникам и апологетам могущество
многих опирающихся на массы современных авторитарных режи¬
мов может представляться, как он и предсказывал, «абсолютными,
дотошными, упорядоченными, расчетливыми — и мягкими».
Обобщая в начале этой главы аргументацию Токвиля, я сказал,
что он ставит дилемму: демократия не может существовать вне
исключительного уровня социального, экономического и политиче¬
ского равенства, и в то же время это равенство, столь существенное
для демократии, угрожает свободе. Эта дилемма вновь появляется
в только что приведенном отрывке. Демократия требует равенства,
однако уровень равенства, необходимый для существования демо¬
кратии, несет с собой вероятность того, что демократический режим
превратится в исторически беспрецедентную форму деспотизма.
Нам следовало бы переформулировать догадку Токвиля следую¬
щим образом. В демократических странах равенство, необходимое
для демократии, в долгосрочном аспекте породит тенденцию к
формированию атомизированного общества разобщенных индиви¬
дов и семей, к возникновению поддержки со стороны значительного
большинства народа режиму, который возьмет на себя задачу удов¬
летворить широко распространенное в народе стремление к без¬
опасности, получению дохода, к защите, к удобствам и т.п., в то же
самое время решительно свертывая политические права и разрушая
механизм демократии.
Если эта догадка верна, то в долгосрочном аспекте последствия
равенства и его необходимой связи с демократией (если у равенства
достаточно времени, чтобы проявить себя) таковы, что демократи¬
ческие системы будут стремиться к самоуничтожению особенным
образом. Точнее говоря, среди стран, являющихся демократически¬
ми в течение значительного отрезка времени, — скажем, не менее
чем на протяжении жизни одного поколения, — мы очевидно обна¬
ружим значительное число таких, в которых имеют место по край¬
ней мере три наблюдаемых изменения: общество оказывается раз¬
дробленным на обособленных индивидов, демократия замещается
авторитарным режимом, этот режим пользуется всеобщим одобре¬
нием и устанавливается в значительной степени вследствие широкой
народной поддержки.
Крушение демократических институтов и их замена авторитар¬
ными режимами в Италии, Германии, Австрии и в Испании между
34
1923 и 1936 гг., по мнению многих наблюдателей, показало обосно¬
ванность догадки Токвиля. Труд «Бунт масс» Ортеги-и-Гассета,
вышедший в 1930 г., после триумфа фашизма в Италии, однако до
того, как демократия была повержена в Германии, Австрии и в
Испании, воспринимался зачастую как зоркое предвидение краха
демократии, опирающейся на массы. На протяжении нескольких
последующих десятилетий нередко выдвигалась точка зрения, что
подъем демократии масс в XX столетии угрожает повлечь за собой
уничтожение политической свободы и либеральной демократии.
Высказывавшаяся поначалу в основном исследователями-изгнан-
никами, которые сами наблюдали падение демократии в своих
странах (это прежде всего Ханна Арендт, Эмиль Ледерер и Зигмунд
Нойман), эта теория получила систематическое изложение в издан¬
ной в 1959 г. работе американского социолога Уильяма Корнхаузе-
ра «Политика массового общества» — книге, много почерпнувшей у
Токвиля.
Разработанная в трудах этих авторов теория массовой демокра¬
тии подверглась мощной и убедительной критике. Поскольку под¬
черкивалась главным образом раздробленность общества и та под¬
держка, которую фашизм якобы получил со стороны разобщенных,
лишенных почвы и одиноких индивидов, огонь критики сосредото¬
чился именно на этой стороне теории. В своей превосходной исто¬
рической реконструкции социальной среды отдельного города в
Германии 1930 г. Уильям Аллен показал, что немцы не только не
были отгорожены друг от друга, но были вовлечены в густую сеть
различных ассоциаций. Роковым пороком этих организаций была,
однако, их классовая поляризация (Allen 1965). В своей недавней
работе Бернт Хагтвет на основе внушительного количества свиде¬
тельств, в том числе и Аллена, с большим эффектом продемонстри¬
ровал, что разрушение Веймарской республики произошло не так,
как предполагала теория массовой демократии (Hagtvet 1980).
Ввиду отсутствия подобных исследований применительно к другим
странам мы не можем, конечно, с уверенностью счесть полностью
неверным положение о роли разобщения индивидов. Однако по¬
скольку сама теория создавалась по большей части авторами,
бежавшими из Германии и опиравшимися прежде всего на герман¬
ский опыт, то, окажись она неверной в этом решающем пункте, она
много потеряла бы в своей убедительности.
Как сторонники, так и критики теории массовой демократии
сосредоточились, как я уже говорил, главным образом на предпола¬
гаемых последствиях разобщенности для роста авторитаризма. И
хотя опыт свидетельствует о ложности такой взаимосвязи, остается
вероятность, что переход от политического и социального равенст¬
ва к поддержке авторитарных движений тем не менее может в
некоторых чертах следовать по пути, начертанному Токвилем. Име¬
ются, таким образом, основания исследовать вопрос: свидетельст¬
вует ли возникновение опирающихся на массы авторитарных режи¬
мов в нашем столетии о том, что современные демократии, имей
они достаточно времени, обнаружат тенденцию порождать широ¬
з1
35
кую поддержку авторитарным движениям и тем самым переро¬
ждаться в авторитарные режимы. Хорошей проверкой стало бы
рассмотрение всех известных случаев, когда современная демокра¬
тия превратилась в диктатуру, что позволило бы увидеть, доказы¬
вает ли подобное превращение эту гипотезу. Мне удалось выделить
в этом столетии тринадцать случаев того, как демократический
режим (или, в некоторых случаях, режим квазидемократический)
превратился в диктатуру. Вот примеры: Австрия в 1933—1934 гг.,
Аргентина в 1930 г., Бразилия в 1964 г., Венесуэла в 1948 г.,
Германия в 1933 г., Греция в 1967 г., Италия в 1923—1925 гг.,
Испания в 1936 г., Колумбия в 1949 г., Перу в 1968 г., Португалия в
1926 г., Уругвай в 1973 г. и Чили в 1973 г.5
Меня поразило, сколь мало эти примеры подтверждают рассма¬
триваемую здесь гипотезу; представляется, что пять аспектов опыта
названных стран резко противоречат ей.
1. За единственным исключением Уругвая, ко времени краха
демократии все эти страны насчитывали менее двадцати лет сущест¬
вования демократических институтов. Гораздо правомернее было
бы заключить, что крушение демократии происходило частью
вследствие самой новизны, хрупкости, не устоявшейся еще легитим¬
ности демократических учреждений в этих странах, нежели вследст¬
вие долговременных эффектов социального или политического ра¬
венства. В большинстве этих стран демократические привычки и
практика демократии имела весьма неглубокие корни. В Германии
демократический режим только-только пришел на смену недемо¬
кратическому, в полном смысле авторитарному режиму традицион¬
ного типа. В некоторых странах политическая оппозиция за преде¬
лами узкого круга олигархии лишь незадолго перёд перерождением
в авторитарный режим получила политические права. В других
странах, таких, как Италия или Чили, после распространения изби¬
рательного права на большинство мужского населения успел мино¬
вать срок, меньший времени жизни одного поколения. С точки
зрения подобных критериев демократии, демократические институ¬
ты в Италии к 1925 г., когда Муссолини упрочил свою власть,
насчитывали всего 13 лет, в Аргентине — 14 лет к 1930 г.6, в
Германии — 14 лет к 1933 г., в Австрии — 15 лет к 1934 г., два года в
Испании к 1936 г., 14 лет в Перу к 1968 г. и т.д. Даже в Чили,
которую обычно числили среди горстки демократических стран
Латинской Америки — суждение в целом верное во всех прочих
5 Мои источники — труды Линца и Штепана (Linz and Stepan, 1978), а так¬
же Морлино (Morlino, 1980, 94). К их перечням мною добавлен Уругвай, который
был странным образом упущен из поля зрения в обеих работах. Мой перечень, как и
те списки, не включает постколониальные правительства, быстро трансформировав¬
шиеся из парламентарных систем в диктатуры, в особенности в Африке. Однако
привлечение подобных примеров только сделало бы нижеследующую аргументацию
более весомой.
6 Хотя реформа избирательной системы произошла в 1912 г., «первые выборы
со всеобщим участием граждан были проведены в 1916 г... Эта дата, 1916 г., вероятно
может быть принята за начало массовой демократии и конец ограниченной демокра¬
тии...» (Germani 1969, 132).
36
отношениях, — препятствия в регистрации «приводили к относи¬
тельно малому количеству зарегистрированных избирателей», пока
реформы 1958 и 1962 гг. существенно не расширили равноправия
(Gil 1966, 207).
Единственным исключением, на мой взгляд, служит Уругвай,
где демократическая практика, по-видимому, строго соблюдалась с
начала века до 1933 г., когда президент Г. Терра произвел госу¬
дарственный переворот. После почти десяти лет неконституционно¬
го правления президента Терры и его наследников в 1942 г. Уругвай,
по словам одного автора, «вернулся на путь демократии, движение
по которому было прервано действиями Терры» (Pendle 1963, 36).
Таким образом, Уругвай может послужить единственным при¬
мером страны, где сравнительно долго существовавшая демократи¬
ческая система была заменена авторитарным режимом, не навязан¬
ным извне7. В то же время насчитывается по меньшей мере двад¬
цать шесть стран, в которых демократические институты существу¬
ют более двадцати лет, а в некоторых случаях, как мы знаем,
гораздо дольше8.
2. Более того, в странах, где демократический режим был вытес¬
нен авторитарным, демократические учреждения не просто постра¬
дали из-за своей чрезмерной хрупкости, являющейся результатом
слишком недавнего их установления, но иногда весь павший режим
в лучшем случае был только частично демократизированной тради¬
ционной олигархией. Так, начав в 1910 г. с открытого олигархиче¬
ского режима, к 1940 г. Колумбия достигла в своем развитии
уровня, характеризуемого как «олигархическая демократия», по¬
скольку, несмотря на яростное соперничество между консерватора¬
ми и либералами, участие избирателей в выборах обычно бывало
низким (даже по североамериканским меркам) и «всегда господст¬
вовала фальсификация выборов, наряду с периодическим насилием
по отношению к оппозиции» (Wilde 1978, 30—31, 44)9. В Арген¬
7 Несмотря на то, что демократический опыт и падение демократии в Уругвае
все еще слабо изучены (см., тем не менее, Gillespie 1982), создается впечатление, что, в
отличие от других вышеперечисленных стран, демократические механизмы и
институты в Уругвае были глубоко укоренены в политических убеждениях и в
политической культуре (Gonzales 1982b, 27—28). Глубина и устойчивость уругвай¬
ской демократической культуры позволяют ожидать восстановления в стране демо¬
кратической системы (Gonzales 1982а).
8 Это следующие страны: Австралия, Австрия, Бельгия, Венесуэла, Дания,
Израиль, Ирландия, Исландия, Италия, Канада, Колумбия, Коста-Рика, Люксем¬
бург, Нидерланды, Новая Зеландия, Норвегия, Соединенное Королевство, Соединен¬
ные Штаты, Тринидад и Тобаго, Финляндия, Франция, ФРГ, Швейцария, Швеция,
Ямайка, Япония. Я пропустил Индию из-за эпизода, когда Индира Ганди приостано¬
вила действие конституционных гарантий.
9 Трудность отнесения колумбийской системы к типичным демократиям либо
типичным олигархиям отразилась в осторожной формулировке Уайлда: «В целом,
однако, [фальсификация выборов и периодическое насилие по отношению к оппози¬
ции] не могут служить причиной исключения Колумбии из состава «демократий»,
известных в истории» (с. 31), поэтому, с учетом нескольких оговорок, «это была
разновидность демократии, установленная и действовавшая в Колумбии до ноября
1949 г.» (с. 32); «когда в 1949 г. демократия была уничтожена, колумбийская политика
во многом осталась неизменной. Система оставалась олигархической...» (с. 32); «касто¬
вый характер колумбийской демократии был отчетливо олигархическим» (с. 34).
37
тине, из-за постоянно большого количества не получивших гра¬
жданства иммигрантов, менее половины взрослого мужского насе¬
ления обладало правом голоса; а из-за высокого удельного веса
иммигрантов среди рабочего класса (около 60% в городских райо¬
нах) значительная его часть на деле была лишена избирательных
прав.
3. Кроме того, в большинстве этих стран значительная часть
руководства и, как можно предположить, населения в целом вра¬
ждебно относилась к эгалитаризму*, политическому равенству, де¬
мократическим идеям и демократическим институтам. По оценкам,
в Германии за все существование Веймарской республики только
около 43% избирателей поддерживали демократический порядок, в
то время как 35% поддерживали правый авторитарный порядок, а
еще 10% — выступали за коммунистов. Таким образом, демократи¬
ческое и антидемократическое крыло пользовались приблизительно
одинаковой поддержкой, в то время как остальные 10% не сделали
выбора ни в пользу демократии, ни в пользу авторитаризма
(Lepsius 1978, 38). Не удивительно, что в Аргентине рабочий класс,
во многом лишенный политических прав, страдавший от политиче¬
ской дискриминации, не мог не повернуться к Перону, что он и
сделал. Если представление о законности демократии было слабым
на нижнем уровне общественной шкалы Аргентины, то еще слабее
оно было на ее верхнем уровне. Традиционная олигархия принима¬
ла за правило, что никогда не следует допустить победы на выборах
«не того» большинства. Когда закон о выборах 1912 г. обеспечил
наконец свободные и справедливые выборы, наследники старой
олигархии — консерваторы — упорно отказывались признать за¬
конность правления победившего большинства. Напуганные в 20-е
годы видимым нежеланием радикалов, бывших тогда партией боль¬
шинства, разделить с ними контроль над правительством, консерва¬
торы поддержали военный переворот (Botana 1977, 174—202; Smith
1978; O’Donnell 1978).
4. Более того, переход от демократии (или квазидемократии) к
авторитаризму очень редко — если такое вообще случалось —
происходил в результате широкой общественной поддержки, прояв¬
лявшейся посредством демократической процедуры. Как правило,
накануне перехода к авторитаризму страна бывала сильно разобще¬
на либо, как в Германии, Австрии, Колумбии и Чили, разделена на
два непримиримых лагеря. Практически в каждой стране такой
переход происходил не с помощью демократических процессов, а
путем насильственного захвата власти откровенно антидемократи¬
ческими, авторитарными лидерами, быстро и более или менее от¬
крыто приступавшими к разрушению демократических институтов.
Ведь Гитлер законно стал рейхсканцлером в январе 1933 г. Однако
он быстро приостановил действие конституционных прав, и выборы
в марте 1933 г. прошли «в обстановке, когда в обществе не обеспе¬
чивалась безопасность, в . условиях террора против коммуни¬
* Эгалитаризм от (фр. egalite — равенство) — концепция всеобщего равенства.
— Ред.
38
стов и социалистов» (Lepsius, 73). Но даже и при этих
обстоятельствах нацисты собрали только 44% голосов и должны
были привлечь еще 8% консервативно настроенных избирателей,
чтобы получить большинство. Затем Гитлер в спешном порядке
разделался с останками Веймарской республики.
В некоторых странах — возможно, Германия была одной из них —
авторитарному режиму, вероятно, удалось заручиться поддержкой
большинства взрослого населения. Этому едва ли можно удивлять¬
ся, если учесть доступные современному авторитарному государст¬
ву беспрецедентные средства манипулирования и насилия над созна¬
нием. Однако мы не можем знать наверняка, насколько часто это
случалось, или в каком случае большинство, если оно и существова¬
ло, вырождалось бы в меньшинство. В этом отношении, вероятно,
гипотезе лучше всего соответствует Аргентина. Один из наиболее
глубоких исследователей политической жизни Аргентины охаракте¬
ризовал Перона как «диктатора несомненного большинства» во
время его правления с 1946 по 1955 гг. (O’Donell, 164). С тех пор, как
он был свергнут, и либералы, и консерваторы в Аргентине хорошо
понимали, что в случае выборов, будь у перонистов возможность в
них участвовать, Перон по меньшей мере получил бы большинство
голосов. Противники Перона были, таким образом, поставлены
перед выбором: следует ли им провести свободные и справедливые
выборы, в которых победил бы Перон, или же они должны не
допустить его к победе, делая для большинства избирателей
невозможным осуществление их свободного выбора? В любом из
этих случаев демократия проиграла бы наверняка.
5. Перонизм, вместе с тем, развился не на почве избытка
равенства, а на почве сильно дававшего себя знать политического,
социального и экономического неравенства. Случай Перона, я ду¬
маю, расставляет все акценты: перечисленные мною страны не
отличались слишком высоким уровнем социального и экономиче¬
ского равенства10. В большинстве из них неравенство было исклю¬
чительно острым, либо ощущалось как таковое, и зачастую спо¬
собствовало разобщению или разделению граждан на враждебные
лагеря, ослаблению веры в демократические институты и формиро¬
ванию опоры для диктатуры, либо позволяя лидерам так называе¬
мых descamisados* захватить власть, либо препятствуя им в этом.
Если свобода в этих странах оказывалась в опасности, то угроза
исходила не от избытка равенства, а от его нехватки. Главнейший
фактор, который, по мнению Токвиля, должен был пред¬
расположить демократический народ к ниспровержению свободы,
— равенство условий, — отсутствовал.
10 И снова Уругвай оказывается исключением: «Даже теперь распределение
доходов в этой стране, вероятно, самое эгалитарное в Южной Америке» (Gonzales
1982b, 27).
* Descamisados (исп.) — голодранцы. — Ред.
39
КРАТКИЕ ИТОГИ
Так был ли Токвиль неправ в основополагающих моментах? Не
во всем. Ведь он не утверждал, что демократическое равенство
неизбежно ведет к уничтожению свободы. Он говорил лишь о том,
что равенство делает это вероятным. Однако вместе с тем Токвиль
говорил, что при условиях, которые, как он полагал, в основном
имелись в Соединенных Штатах, равенство могло бы сосущество¬
вать со свободой. Разумеется, он не имел ввиду, что американские
условия и политические институты могут или даже должны быть в
точности воспроизведены в Европе или где-либо еще. Он верил, что
известные факторы общего характера, вне зависимости от амери¬
канской специфики, могли бы послужить на пользу демократии и
свободы в других странах (1:384).
Он четко выделил четыре таких фактора11. Первый — общее
распространение экономического благосостояния или «физического
процветания». Полтора столетия спустя после исследования Токви-
ля мы действительно обнаруживаем чрезвычайно тесную взаимо¬
связь между экономическим благополучием и демократией. Демо¬
кратические учреждения существуют сегодня исключительно в тех
странах, где высок уровень валового национального продукта на
душу населения, за исключением немногих, в известном смысле
сомнительных случаев, таких, как Индия, Греция и Португалия.
Если подобного рода благополучие может и не быть необходимым
или достаточным для демократии — оно, вне всякого сомнения,
существенно облегчает установление и сохранение демократических
институтов. И все же к экономическим показателям следует подхо¬
дить критически. Америка 1832 г., если приложить к ней сегодняш¬
ние показатели экономического развития, при сопоставлении с сов¬
ременными промышленными нациями получила бы сравнительно
низкую оценку. Демократия не нуждается ни в изобилии, ни в
стандартах материального благополучия, преобладающих сегодня
в промышленно развитых странах. Вместо этого она требует разде¬
ляемого многими чувства относительного экономического благосо¬
стояния, справедливости и возможности успеха — условия, основы¬
вающегося не на абсолютных стандартах, а на сравнительной оцен¬
ке использованных и упущенных шансов (Dahl 1971, 62 и далее).
Токвиль подчеркивает также необходимость демократии для
такого общества, в котором власть и социальные функции децен¬
трализованы в большом количестве относительно независимых ас¬
социаций, организаций и групп. Он подчеркивает жизненно важную
11 Я почерпнул их из его рассуждений по поводу ассоциаций — политических (I,
гл. 12), в гражданской жизни (II, кн. 2, гл. 5, 6 и 7), объединяющих юристов (I, гл. 16),
а также по поводу других «причин, смягчающих тиранию большинства в
Соединенных Штатах» (I, гл. 16) и «основных причин, способствующих сохранению
демократической республики в Соединенных Штатах» (I, гл. 17). Токвиль, очевидно,
стремился разграничить два вида факторов в главах 16 и 17 тома I. Но поскольку
общий результат должен по идее способствовать как поддержанию демократии, так
и поддержанию свободы, я опустил это разграничение.
40
роль независимых газет (I, гл. 11.), адвокатов как представителей
свободной профессии (I, гл. 16), политических ассоциаций (I, гл. 12)
и ассоциаций, действующих в гражданской жизни, не только «тор¬
говых и производственных компаний, но и тысяч других разновид¬
ностей ассоциаций — религиозных, моральных, серьезных, пустых,
открытых или закрытых, многочисленных или мельчайших»
(11:128). Токвиль одним из первых признал внутреннюю связь
между демократическими институтами и плюралистическим об¬
щественным и государственным устройством. Он был абсолютно
нрав. Ведь несмотря на существенные различия в конкретных случа¬
ях, во всех современных демократических странах власть в значи¬
тельной степени децентрализована между множеством политиче¬
ских, профессиональных, экономических, социальных, культурных и
религиозных организаций. Конечно, существование относительно
независимых организаций нельзя считать достаточным условием
демократии, однако их существование в общенациональном масш¬
табе, очевидно, необходимо для демократии и свободы (см. также
Dahl 1982). Становления относительно независимых: церкви, про¬
фсоюзного движения, организаций сельских хозяев и ассоциаций
интеллектуалов — оказалось недостаточно для превращения Поль¬
ши в демократию. Но эти независимые организации были исключи¬
тельно важны и для того уровня свободы и демократии, которым
поляки обладали накануне военного переворота.
В-третьих, Токвиль привлек внимание к важности конституцион¬
но закрепленной децентрализации в Соединенных Штатах — разде¬
лению властей на три относительно независимых центра; террито¬
риальному разделению власти между федеральным правительством
и правительствами штатов; децентрализации вплоть до уровня
местных органов; к децентрализации судопроизводства посредст¬
вом англо-американской системы суда присяжных, которая произ¬
вела на него сильное впечатление. Токвиль верно предвидел, что
другим демократическим странам не понадобится повторять амери¬
канскую конституционную систему в подробностях. В действитель¬
ности оказывается, что ни одна другая из существующих демокра¬
тических стран не воспроизвела в точности нашей системы, в кото¬
рой конституция обеспечивает гораздо более высокую степень де¬
централизации власти между относительно независимыми институ¬
тами, чем это считается необходимым или желательным в боль¬
шинстве других стран. Однако, что бы ни говорила теория консти¬
туционного устройства того или иного народа, в каждой демокра¬
тической стране судебная власть относительно независима от
исполнительной и законодательной. Парламент хотя бы в мини¬
мальной мере пользуется независимостью от исполнительной вла¬
сти, пусть даже временами в отдельных странах эта независимость
бывала весьма незначительной. К добру или нет, но администрати¬
вные ведомства стремятся .быть относительно независимыми друг
от друга, от исполнительной власти и от власти законодательной; и
некоторые функции закреплены за местными властями. Что касает¬
ся последнего, то, в точном соответствии с опасениями Токвиля,
41
Третья, Четвертая и Пятая республики во Франции неизменно
оставляли в силе удушающую наполеоновскую систему префектур с
ее жестко централизованным контролем над департаментами.
Только в 1981 г. французы предприняли попытку, — акция, которую
бы Токвиль, без сомнения, поддержал, — расширения автономии
местного самоуправления с целью вдохнуть больше демократии в
высшей степени централизованную на местном уровне систему.
Как бы ни подчеркивал Токвиль жизненную важность «зако¬
нов» — или, как мы бы сказали, конституционной системы — для
соединения свободы с демократией и властью большинства, еще
большее значение он придавал четвертому фактору, гораздо более
неуловимому, чем остальные: нравами народа (приравнивая этот
термин к латинскому понятию нравов). Нравами он называет «раз¬
нообразные понятия и суждения, распространенные между людьми,
всю совокупность идей, определяющих особенности их мировос¬
приятия» (1:354). Токвиль сжато описывает сравнительную значи¬
мость нравов:
Если бы нужно было указать их подлинное место, то я бы сказал,
что физические условия [страны] менее значительны [для
поддержания демократии], чем законы, а законы занимают
подчиненное место по отношению к нравам народа... Я так
настаиваю на этом потому, что если бы мне не удалось теперь
заставить читателя почувствовать то огромное влияние, которое
оказывают практический опыт, привычки, мнения, короче говоря —
нравы американцев на сохранение их институтов, — главная цель
моей работы не была бы достигнута.
(1:383)
Приписывая столь существенную роль обычаям и нравам, Ток¬
виль и откликался на прежде высказывавшиеся мысли, — к приме¬
ру, в «Беседах» Макиавелли, — и предугадывал, какое значение
станут придавать «политической культуре» многие исследователи
недавнего для нас прошлого. Подобно обычаям и нравам, полити¬
ческая культура — весьма неуловимая материя; наверное, ни в
одной области сравнительного политологического анализа наде¬
жные данные не будут столь скудны. Существенные черты демокра¬
тической культуры, такие, как «демократическая личность», остают¬
ся неопределенными и остро дискутируются, и все же исследовате¬
ли, пытающиеся с наскока одолеть вопрос «почему демократиче¬
ские учреждения существуют в стране X, а не в стране У?», рано или
поздно приходят к согласию с Токвилем в том, что ни процветание,
ни хорошая конституционная система не обеспечат демократию
среди народа, который в существенных моментах не предрасполо¬
жен к ней, которому недостает взглядов, распространяемых и пи¬
таемых более широкою культурой, мировоззрением, привычками,
обычаями и нравами. Народ же, обладающий такой культурой, мог
бы сохранять демократические институты в соответствии с каким-
либо из многочисленных видов конституционных систем, причем
это ему удавалось бы и во время экономического кризиса, который
42
был бы способен вызвать крах демократии у народа с менее разви¬
той политической культурой. Объяснение того, почему демократия
уступила место диктатуре в Аргентине в 1930 г., чего, однако, не
произошло ни в Новой Зеландии, ни в Австралии, требует больше¬
го, нежели описание экономической ситуации, довольно-таки сход¬
ной в этих странах, или анализ их конституций.
Так был ли в конечном счете Токвиль в основных своих положе¬
ниях прав? Хочется думать, что был, — ведь кажется очень близким
истине, что во всех странах, где демократические институты сохра¬
нились наряду с основными, необходимыми для них политическими
свободами, налицо четыре предложенных Токвилем условия, на
счет которых в этих странах можно отнести примирение демокра¬
тии со свободой. Если так, то выраженную у Токвиля в неявной
форме теорию можно считать доказанной.
Остается, однако, еще один нерешенный вопрос. Даже если
токвилево решение проблемы свободы и равенства в целом верно,
составляет ли обозначенная им опасность главную проблему, стоя¬
щую перед демократическими странами? Токвиль принимает
равенство как данность, а проблематичной считает свободу. Общий
исторический процесс вел к равенству, но не было такого историче¬
ского процесса, который с уверенностью приводил бы к свободе.
Напротив, равенство свободе угрожало.
Но можем ли мы и в самом деле принять равенство как дан¬
ность? И не столь же ли оно проблематично, как свобода? Сочета¬
ние конкретных обстоятельств в Соединенных Штатах создало во
времена Токвиля ту степень равенства в общественном положении
среди белого мужского населения, которая нечасто встречалась в
истории, а по своим масштабам представляла собой, вероятно,
исключительный случай. Но это сочетание было более чем необыч¬
ным и даже для Соединенных Штатов оказалось переходным состо¬
янием. Ведь аграрная экономика и общество, на которых оно
основывалось, претерпели революционное превращение в новую
систему торгово-промышленного капитализма, автоматически по¬
рождающую заметное неравенство в имуществе, доходах, положе¬
нии и власти. Эти формы неравенства оказались, в свою очередь,
результатом определенного вида свободы — свободы накапливать
без ограничений экономические ресурсы и организовывать хозяйст¬
венную деятельность в форме иерархически управляемых
предприятий.
Мы стоим, таким образом, перед гой же проблемой, перед
которой стоят все современные демократии и которая оказывается
даже более трудной по сравнению с проблемой, поставленной Ток¬
вилем. Мы должны не только выявить и вызвать к жизни те
условия, которые уменьшают опасное для свободы воздействие
равенства, но мы должны стремиться и к тому, чтобы сгладить
вредные для демократии и политического равенства результаты
экономической свободы, порождающей большое неравенство в рас¬
пределении богатств, а тем самым — прямо и косвенно — ив
распределении власти.
43
Токвиль выдвинул разумное решение для поставленной им про¬
блемы. Но проблема свободы и равенства, стоящая перед нами,
несколько иная. Предложенные им условия, примиряющие свободу
и равенство, необходимы, я думаю, и сегодня. Но поскольку
равенство не менее проблематично, чем свобода, обозначенных им
условий теперь уже недостаточно. Вопрос, которым задаемся мы,
состоит в том, в состоянии ли мы обеспечить хотя бы такие условия
для поддержания демократии, какие способны были, по мысли
Токвиля, обеспечивать американцы, а может быть, и другие наро¬
ды; а также условия, благоприятствующие демократии в той мере, в
какой, как он полагал, ей благоприятствовало американское об¬
щество в те времена, которые теперь безвозвратно ушли в прошлое.
M M M M M M M МММ м м
ш
ДЕМОКРАТИЯ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ
РАВЕНСТВО
И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СВОБОДА
Приверженцев свободы могло бы до известной степени обрадо¬
вать то обстоятельство, что в целом современные демократии
обходятся с политической свободой неплохо, оказываясь достойны¬
ми тех высоких оценок, которые дал демократии Э. Форстер после
второй мировой войны, когда ее будущее оказалось под вопросом.
Однако сказать, что демократические учреждения и политические
права, которых они требуют, выказали определенный запас прочно¬
сти, позволивший им выжить, — отнюдь не то же самое, что
утверждать, будто политическое равенство в Соединенных Штатах
живет и процветает. Как я подчеркнул в предыдущей главе, если, по
мысли Токвиля, свобода проблематична даже в демократических
странах, то так же проблематично и равенство, которое он ошибоч¬
но считал само собой разумеющимся.
Почему демократические институты и в значительной степени
политическая свобода смогли выжить в нескольких десятках стран,
несмотря на ощутимое неравенство между гражданами в имуществе
и возможностях, а также несмотря на периодически повторявшиеся
предсказания гибели этих институтов, — вопрос сложный, исследо¬
вать который я здесь не берусь. Среди прочих причин стоило бы
упомянуть ту, что неравенство в демократических странах имеет
самые различные формы. Преимущества и недостатки, которые
несет каждая из этих форм, вовсе не сосредоточены в одних и тех же
общественных классах, слоях и у отдельных граждан. При данной
политической и юридической структуре не все виды неравенства
легко обращаются — если и обращаются вообще — в неравенство
политическое, а преимущество обладания богатством зачастую
проигрывает от уменьшающейся отдачи в политической сфере.
Хотя Дэвид Рокфеллер, несомненно, гораздо богаче, нежели Тип
о’Нил, а Пол Ньюмен гораздо более известен, ни одному из них не
приходит в голову ожидать, что тот или иной конгрессмен станет
поддерживать любые законы, в пользу которых им случилось бы
выступить.
Вместе с тем существование ощутимого неравенства в политиче¬
ских возможностях среди граждан демократической страны не мо¬
жет не беспокоить каждого, кто придает большое значение полити¬
45
ческому равенству. Подобное нежелательное состояние дел было бы
приемлемым только при отсутствии доступной альтернативы.
Исторический опыт показывает, однако, что формы неравенства,
обычно считающиеся неискоренимыми, зачастую оказывались если
не преодолены, то в значительной мере ослаблены. К примеру, на
протяжении столетия после Гражданской войны в Америке одним
из основных источников политического неравенства среди амери¬
канцев оставалась расовая принадлежность. В течение большей
части этого периода в результате искусного сочетания взаимовы¬
годных политических коалиций и широко распространенных среди
белого населения взглядов меры, направленные на устранение этого
решающего неравенства, успешно тормозились. Однако в 60-х годах
большинство американцев стало склоняться к тому, что осново¬
полагающие права должны соблюдаться вне зависимости от расо¬
вой принадлежности, и традиционные политические коалиции утра¬
тили былую устойчивость. Через Конгресс удалось в конце концов
провести законодательство, охраняющее гражданские права, и
решительно поставить на их защиту органы исполнительной вла¬
сти. Система политических, социальных и экономических форм
неравенства, казавшаяся незыблемой целым поколениям американ¬
цев, претерпела, благодаря общественной политике, такие измене¬
ния, что политические права чернокожих Юга обрели, наконец,
надежную защиту. После того как его политические права были
обеспечены, черное население стало принимать участие в голосова¬
нии наравне с белым — ситуация, которую еще поколение назад
невозможно было бы вообразить.
И все же в Соединенных Штатах (как и в других странах)
сохраняются многие факторы политического неравенства, включая
дискриминацию по расовому признаку. В какой степени американ¬
ские граждане могли бы (и должны были бы) стать равными в
политическом отношении — зависит частью от того, в какой степе¬
ни можно было бы (и следовало бы) ослабить действие разнообра¬
зных причин, ведущих к политическому неравенству. Хотя действие
некоторых из этих причин, таких, например, как индивидуальные
различия в политических интересах, и может быть смягчено, —
полное их устранение окажется, вероятно, невозможным, поскольку
уменьшение индивидуальных различий после известного момента
было бы сопряжено с чрезмерной нагрузкой на прочие ценности.
Что же можно сказать о собственности и управлении хозяйст¬
венными предприятиями как об источнике политического нера¬
венства? Собственность и контроль над фирмами влияют на поли¬
тическое неравенство двумя тесно взаимосвязанными, но все же
различными путями. Во-первых, право собственности и управление
фирмами вносят свой вклад в создание большого неравенства ме¬
жду гражданами в богатстве, доходе, статусе, квалификации, осве¬
домленности, контроле над информацией и пропагандой, в доступе
к политическим лидерам и, в целом, в прогнозируемой вероятности
жизненного успеха не только для взрослых, но и для детей, включая
младенцев и даже еще не родившихся. С делая необходимые оговор¬
46
ки, мы можем сказать, что подобные различия, в свою очередь,
способствуют появлению заметного неравенства граждан в способ¬
ностях и шансах на равных принять участие в управлении
государством.
Во-вторых, и это еще более очевидно, внутреннее руководство на
предприятии, за редким исключением, откровенно недемократично
как юридически, так и на деле. Действительно, подлинное поли¬
тическое равенство как подходящий принцип организации управле¬
ния внутри фирмы американцами было отвергнуто. Вследствие
этого собственность и контроль над предприятиями порождает
громадное неравенство между гражданами в способностях и шансах
участия в управлении хозяйственными предприятиями.
Можно было бы возразить, что массовые отступления от поли¬
тического равенства на уровне правительств штатов и руководства
фирм — никоим образом не чрезмерная плата за достижения корпо¬
ративного капитализма, за такой порядок в экономике, который
эффективнее прочих способствует сохранению определенных ва¬
жнейших ценностей: не только более высокой эффективности самой
экономики, но и редко встречающегося в истории, а возможно и
уникального для демократических стран уровня демократии и поли¬
тической свободы в правлении государством. Можно сказать также,
что до сих пор капитализм способствовал утверждению гораздо
большей степени свободы в экономической жизни, чем была способ¬
на обеспечивать какая-либо иная система хозяйства.
В последующих главах я хочу рассмотреть вопрос о том, возмо¬
жно ли достижение иной по сравнению с корпоративным капитализ¬
мом системы, которая была бы столь же эффективной и вместе с
тем стимулировала бы обеспечение ценностей демократии, полити¬
ческого равенства и политической свободы. Однако не будет ли
ущерб экономическим свободам больше от какой-либо иной системы
по сравнению с корпоративным капитализмом? Ответ, разумеется,
зависит от того, что мы подразумеваем под экономической свобо¬
дой, демократией и демократическим процессом, а также от того,
какую относительную ценность мы им придаем. В Соединенных
Штатах всем знакомо утверждение о том, что требование экономи¬
ческой свободы столь же законно, как и требование свободы поли¬
тической или политического равенства, что экономическая свобода
включает в себя право частной собственности, что право частной
собственности включает права частных владельцев контролировать
свои фирмы либо делегировать контроль над ними в большей или
меньшей степени по своему собственному усмотрению. Так что,
следовательно, корпоративная структура современного американ¬
ского капитализма основывается в конечном счете на «неотчуждае¬
мом» праве. Хотя подобные взгляды теперь, возможно, менее рас¬
пространены в Соединенных Штатах, чем когда-то, и некоторые
американцы не согласились бы с ними, все же такие взгляды черпа¬
ют свою жизнеспособность из традиционных американских пред¬
ставлений о неотъемлемых правах на жизнь, свободу и—последнее
составное конституционной триады — собственность.
47
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
Что же предполагает рациональная вера в демократию? Как мне
кажется, суть этой веры состоит в той точке зрения, согласно
которой при определенной форме человеческого общежития про¬
цесс управления должен как можно полнее соответствовать демо¬
кратическим критериям, поскольку люди, участвующие в общежи¬
тии этого вида, обладают правом, неотъемлемым правом на самоу¬
правление посредством демократического процесса.
Исходные посылки. Обоснованность требования этого права ба¬
зируется на определенных допущениях относительно природы де¬
мократического общежития и пользующегося им народа. Эти допу¬
щения таковы:
1. Собранию объединенного в ассоциацию народа нужно до¬
стигнуть по крайней мере некоторых коллективных решений, обяза¬
тельных для всех членов общности.
2. Эти обязательные коллективные решения проходят по мень¬
шей мере две различные стадии: период выработки повестки дня, за
которым, начиная с известного момента, следует решающий период
принятия «окончательных» решений, после чего данное решение
становится обязательным для всех членов ассоциации.
3. Обязательные коллективные решения должны выноситься
только теми лицами, которые сами обязаны их исполнять, — иначе
говоря, членами самой ассоциации, а не теми, кто стоит вне ее. Так
как правомерные законы не могут устанавливаться теми, кто сам не
обязан повиноваться этим законам.
4. «Слабый» принцип равенства. Благо каждого человека равно¬
ценно благу другого.
5. Принцип свободы. Вообще, каждый взрослый член ассоциа¬
ции вправе быть конечным судьей своих интересов. Бремя доказа¬
тельства прав на эту свободу никогда не возлагается на взрослых
членов общества. Напротив, бремя доказательства всегда лежит на
том, кто вознамерится установить исключения из этого принципа.
6. «Сильный» принцип равенства. Во всех вопросах все взрослые
члены ассоциации (граждане государства) обладают более или ме¬
нее одинаковой компетенцией решать, какие вопросы требуют, а
какие не требуют обязательных коллективных решений. Участники
демократического процесса должны определить, по каким вопросам
демос (корпус граждан) сможет вынести наилучшие решения в своих
интересах; какие вопросы, с точки зрения участников ассоциации,
демос не имеет компетенции разрешать, заботясь о себе; а также
условия, на которых демос сможет передать ограниченные и
подлежащие отзыву полномочия иным лицам.
г 7. Элементарный принцип справедливости. В общей форме он
сводится к требованию справедливого распределения редких и цен¬
ных вещей. Справедливость требует в некоторых случаях, чтобы во
внимание принимались нужды и заслуги каждого. Если потребности
или достоинства неравны, необходимость соблюдения равенства в
этом смысле — равенства «с акцентом на субъекте» — будет
48
зачастую приводить к тому, что отдельный человек получит нера¬
вную долю или часть. При некоторых обстоятельствах, однако,
справедливость требует, чтобы каждый получал равную долю либо
равные шансы: в этом случае справедливость означает, что равенст¬
во должно стать «равенством с акцентом на объекте», взамен
«равенства с акцентом на субъекте» (Rae 1981, 82—103). Когда
притязания различных лиц на редкую и ценную вещь одинаково
обоснованы, и притязание ни одного из них не более и не менее
ценно, чем притязание другого, тогда, если вещь может быть при¬
емлемым образом разделена на равные доли (как могут, к примеру,
разделяться голоса при голосовании), — каждый из претендующих
на равных основаниях вправе получить равную часть. Если же
подлежащая распределению вещь не может быть должным образом
разделена на равные доли для распределения между теми, кто
предъявляет на нее равно основательные требования (как это бы¬
вает в случае с ценными произведениями живописи или возмо¬
жностью выступить на многолюдном митинге), — тогда каждый из
притязающих на эту вещь вправе рассчитывать на равные шансы ее
получения.
Критерии демократического процесса. Хотя я и не стану здесь
этого демонстрировать, однако можно, на мой взгляд, показать,
что любой процесс, направленный на выработку обязательных кол¬
лективных решений, будет несовместим с какой-либо одной или
несколькими из вышеприведенных посылок в том случае и в той
мере, в какой этот процесс противоречит следующим критериям
(Dahl 1979):
1. Равное право голоса. Правило определения результатов на
решающей стадии должно учитывать, и учитывать в равной степе¬
ни, выраженные пожелания каждого гражданина относительно этих
результатов. Иными словами, право голоса должно быть распреде¬
лено между гражданами на равной основе.
2. Действенное участие. Каждый гражданин должен иметь реаль¬
ную равную возможность выражать в ходе процесса выработки
обязательных коллективных решений свои пожелания в том, что
касается окончательных итогов этого процесса.
3. Ясное понимание. Для того чтобы пожелания гражданина
были выражены в точности, каждый гражданин должен иметь соот¬
ветствующую равную возможность определить и обосновать свой
выбор по рассматриваемому вопросу в пределах необходимых для
данного решения сроков.
4. Окончательный контроль со стороны народа за повесткой дня.
Только народу должно принадлежать исключительное право прини¬
мать решения, определяющие то, какие предметы следует, а какие
не следует рассматривать в порядке, который бы отвечал первым
трем критериям.
5. Расширительный принцип. Демос должен включать в себя всех
взрослых членов общества за исключением временно проживающих
и лиц, признанных умственно неполноценными.
4-502
49
Эти пять критериев, на мой взгляд, полностью описывают демо¬
кратический механизм, поскольку я не вижу, в чем могла бы состо¬
ять недемократичность механизма, им отвечающего, либо как мог
бы считаться всецело демократичным механизм, не отвечающий
одному или более из этих критериев. Точно так же я считаю, что
они полностью определяют то, что мы подразумеваем под полити¬
ческим равенством, так как политически равными будут, конечно, те
лица, в отношении которых соблюдаются эти критерии, — а в той
степени, в какой они не выполняются, о политическом равенстве
едва ли можно говорить.
Подобное утверждение теперь может столкнуться с распростра¬
ненным возражением, которое заключается в том, что очерченные
мною критерии определяют лишь «формальное», а не «действитель¬
ное» политическое равенство и демократический процесс. Предпо¬
ложим, граждане далеко неравны по своим политическим возмо¬
жностям — доходу, богатству или, к примеру, положению. Будут ли
они неравны политически? Разумеется, они могли бы оказаться, — и
весьма вероятно, что оказались бы, — неравны. И тем не менее
такое возражение ошибочно. Ведь если различия в политических
возможностях приводят к политическому неравенству граждан, то
это неравенство обязательно проявляется в нарушении указанных
критериев.
В дальнейшем я намереваюсь показать, что и корпоративный
капитализм, и бюрократический социализм тяготеют к столь значи¬
тельному неравенству в социально-экономических возможностях,
что оно несет в себе грубейшие нарушения политического равенства
и, следовательно, демократического процесса; поэтому мы обязаны
разобраться, нельзя ли отыскать иной путь, более подходящий для
демократических ценностей. Подобный иной путь, изучением кото¬
рого я хочу заняться, заключается в распространении демократиче¬
ского процесса на хозяйственные предприятия. Это предложение
может быть встречено возражениями, которые полезно предвидеть
уже сейчас и суть которых состоит в том, что в то время как на
демократических началах может основываться управление госу¬
дарством, поскольку предшествующие посылки могут быть приме¬
нены к нему, демократия непригодна для управления хозяйственны¬
ми предприятиями, поскольку к ним приложимы не все из этих
посылок.
Выдвинутые мною исходные посылки и критерии не определя¬
ют, однако, какой-то одной формы общежития. Напротив, демокра¬
тический механизм, и только он, нашел бы свое выражение в любой
форме общежития, для которой эти посылки верны. Обоснован¬
ность демократического процесса, таким образом, зависит от оцен¬
ки — с точки зрения практики, благоразумия, морали или прагма¬
тического подхода — данной формы общежития и свойствах обра¬
зовавшего ее народа. Я думаю, если рассуждать здраво, мы не
сможем избежать известной степени условности. Наша аргумента¬
ция не позволяет, тем самым, трактовать демократию как абсолют¬
ную и всеобщую, имеющую силу для всех народов, во все времена и
50
при всех обстоятельствах или при любой форме общежития. К чему
ведет моя аргументация — так это к трактовке демократии как
вопроса права при любой форме общежития, для которой сохраняют
свою силу отправные посылки. Можно, по-видимому, сказать, что
при любой форме общежития, где сохраняют силу наши посылки,
взрослые члены общества обладают неотъемлемым правом самоу¬
правления посредством демократического процесса, независимо от
того, желают ли они этим правом пользоваться.
Вопрос, таким образом, заключается в том, применимы ли наши
посылки к ассоциации, образованной хозяйственными предприятия¬
ми, что предполагает тем самым распространение демократическо¬
го процесса на управление предприятием. Мы должны, конечно,
исследовать, достаточно ли у нас оснований полагать, к примеру,
что решения фирм «общеобязательны» для их работников в мере,
сопоставимой со степенью обязательности государственных зако¬
нов, — предположение, которое многим показалось бы на первый
взгляд абсурдным, или — что, разумеется, выглядело бы еще
сомнительнее, — имеет ли смысл «сильный» принцип равенства
применительно к хозяйственному предприятию.
Мы еще вернемся к этим вопросам. Однако теперь, чтобы
прояснить значение политического равенства и демократического
процесса, нам следует прежде всего рассмотреть отношение между
демократическим процессом и правами собственности, в особенно¬
сти когда эти последние трактуются применительно к современной
крупной корпорации.
ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ ПРОТИВ
ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Право частного владения хозяйственным предприятием защи¬
щают обычно с двух позиций. Инструментальная, или утилитар¬
ная, позиция состоит в том, что в целом частное владение приносит
выгоду — будь то с точки зрения отдельных лиц или всего общест¬
ва, или же с точки зрения таких ценностей, как эффективность,
экономический прогресс, политическая свобода и т.п. В то же время,
согласно другой распространенной позиции, народ обладает пра¬
вом частного владения собственностью (в том числе хозяйственны¬
ми предприятиями) как правом естественным, можно сказать неот¬
чуждаемым моральным правом, которое, подобно иным естествен¬
ным правам, правительства и законы должны защищать. Одна из
этих точек зрения не исключает другую, а в Соединенных Штатах
обе они находили применение на протяжении всей истории страны.
Положения пятой и затем и четырнадцатой поправок к Констц^
туции, устанавливающие, что никто «не может быть лишен жизни,
свободы или собственности без соблюдения должных требований
закона», могли бы найти опору в любой из этих позиций, либо в них
обеих вместе. В условиях действия новой конституции с неизбе¬
жностью возникали судебные прецеденты, требовавшие от членов
Верховного суда решения о том, имеет ли конституционное положе¬
41
51
ние целью защищать естественное право собственности, и если да —
то до каких пределов это естественное право ограничивает властные
полномочия законодательного органа. В течение почти целого сто¬
летия суд проявлял умеренную осторожность в определении полно¬
мочий законодательных собраний штатов и Конгресса в области
регулирования хозяйственных предприятий. Однако, начиная с сере¬
дины 70-х годов прошлого века, по мере того, как новый корпора¬
тивный капитализм закреплял свою победу над силами уходящего в
прошлое аграрного уклада, судьи все больше и больше расширяли
сферу действия новой конституционной доктрины выполнения «в
основном» требований законного механизма, предназначенного для
защиты бизнеса от регулирующего вмешательства (см., напр.: Brest
1975, 705—54).
Вместе с тем, хотя обе эти позиции зачастую смешиваются, они
могут повлечь за собой совершенно различные последствия для
демократического процесса. Если частное владение хозяйственными
предприятиями — это чисто техническая форма организации, а
самоуправление — основополагающее и неприкосновенное право,
тогда любое признанное законом право частного владения в
экономике занимает подчиненное положение по отношению к праву
на самоуправление, и в демократической стране народ и его
представители были бы полномочны решать посредством
демократического процесса, какая именно конкретная форма в наи¬
большей степени соответствовала бы их ценностным установкам.
Они могли бы счесть желательным частное владение хозяйственны¬
ми предприятиями или государственное, или общественное владе¬
ние, либо избрать, по своему усмотрению, наилучшее из бесконеч¬
ного числа возможных сочетаний.
Однако если частное владение — это, напротив, естественное и
неприкосновенное право, тогда бы, очевидно, это право должно
было быть выше права на самоуправление, и народ мог бы не иметь
полномочия посягать на это право даже посредством демократиче¬
ского процесса. Хотя с чисто утилитарной точки зрения частная
собственность могла бы в некоторых случаях приводить к вредным
последствиям, из этого не обязательно вытекало бы, что народ мог
бы иметь основания претендовать на регулирование права собствен¬
ности, с тем чтобы избежать подобных последствий. К примеру, то
обстоятельство, что во владении собственностью имелось большое
неравенство, никак не могло бы само по себе оправдать попыток
перераспределить эту собственность с целью уменьшения нера¬
венства. Вот что определил в 1915 г. Верховный суд, признав
неконституционным принятое в Канзасе положение, воспрещавшее
контракты, которые не позволяли наемным работникам вступать в
профсоюзы:
Нет сомнения, что где бы ни существовало право частной собст¬
венности, там должно и будет иметь место неравенство в иму¬
щественном положении; тем самым, естественным образом возни¬
кает ситуация, когда стороны, ведущие переговоры о заключении
контракта, оказываются не в одинаково благоприятных условиях...
52
И поскольку самоочевидно, что за исключением случаев совместно¬
го обладания имуществом, одни лица должны иметь больше собст¬
венности, чем другие, то из самой природы вещей следует невозмо¬
жность соблюдения свободы заключения .<сделок и права частной
собственности, если одновременно не будет признано законным
имущественное неравенство, являющееся необходимым результа¬
том осуществления этих прав.
(Коппэдж против штата Канзас, 236 U.S. 1 (1915),
см: Brest, 734)
Так обладает ли народ основополагающим моральным правом
на частную собственность, подобным его основополагающему и
неприкосновенному праву на самоуправление? Если да, разве не
могут два вида прав приходить между собой в столкновение? И если
это так, не является ли одно из них высшим по отношению к
другому? Так же, как мы исследовали две позиции, лежащие в
основе притязания на основополагающее право на политическое
равенство и демократический процесс, так теперь мы должны иссле¬
довать те доводы, которые могли бы послужить обоснованием
основополагающего права собственности, — права, сравнимого с
правом на демократический процесс, а то и превосходящего его.
С самого начала существования нашей нации, даже еще раньше,
на вопрос об относительной важности демократии и права собст¬
венности давалось два в основе своей противоречащих друг другу
ответа. Острота конфликта между этими двумя диссонирующими
ответами приглушается, однако, общим фоном согласия — согла¬
сия, рано установившегося и глубоко внедрившегося в сознание
американцев. Спорившие об относительном преимуществе права
собственности и демократии в первые полвека существования респу¬
блики, подходя как с одной, так и,£ другой стороны, тяготели к той
точке зрения, что индивиды обладают естественным правом собст¬
венности и что, подобно другим естественным правом, право собст¬
венности должно находить защиту со стороны правительства. Обе
стороны склонялись также к утверждению, что в целом власть и
собственность идут рука об руку. Они, должно быть, согласились
бы с Бенджамином, руководителем консервативных сил, выступав¬
ших в пользу права собственности в Конституционном конвенте
Вцрджинии в 1829—1930 гг.:
«На какое-то время власть и собственность могут быть разделены
— будь то силой или обманом, — но разлучить их навсегда —
никогда не удастся. Ведь, ощутив болезненность такого разделе¬
ния... собственность сразу же купит власть, либо власть захватит
собственность. И в любом случае свободе правительства должен
наступить конец».
(Peterson 1966, 338)
И тем не менее в вопросе значимости основополагающих прав
стороны разделились. С одной стороны, сторонники права собст¬
венности утверждали, что политическое равенство в конечном счете
должно отступить перед правами собственника. В знаменитой триа¬
53
де — жизнь, свобода, собственность — первенствовать должна
была собственность.
«Нельзя делать вывод, — продолжал Ли, — что раз все люди
рождаются равными и обладают равными правами на жизнь, сво¬
боду и имущество, которое они могут приобрести честным тру¬
дом, то тем самым все люди в организованном обществе вправе
требовать равной политической власти, особенно равной власти
распоряжаться собственностью других».
(Peterson, 347—48)
Сторонники позиции, согласно которой высшей ценностью яв¬
ляется демократия, напротив, настаивали на том, что право лично¬
сти на самоуправление и тем самым на политическое равенство
более фундаментально, чем право собственности. Хотя Джеффер¬
сон, возможно, и колебался в данном вопросе, его точка зрения, по-
видимому, состояла все же в том, что право собственности — право
в большей мере общественное, нежели естественное, что собствен¬
ность не столько предшествует обществу, сколько зависит от него.
«Это спорный вопрос, — писал Джефферсон за несколько лет до
смерти, — может ли быть естественным происхождение какого
бы то ни было вида собственности... Устойчивое право владения —
дар общественного закона, и он дается на поздних этапах поступа¬
тельного развития общества».
(Schlatter 1951, 198)
Такое подчиненное положение собственности по отношению к
обществу хорошо соотносится с тем примечательным фактом, что
Джефферсон не упомянул о собственности полувеком ранее, утвер¬
ждая, что среди внутренне присущих человеку и неотчуждаемых
прав, которыми всех людей наделил их создатель, — жизнь, свобо¬
да и стремление к счастью (Wills 1978, 237—38).
Политические споры время от времени неизбежно вызывали к
жизни эти сталкивающиеся между собой взгляды. Нигде, вероятно,
это противоречие не давало о себе знать столь отчетливо, как на
конституционных конвентах некоторых штатов в 1820-х годах, где
был брошен вызов идее имущественного ценза, необходимого для
участия в выборах.
«Тенденция к всеобщему избирательному праву, — откровенно зая¬
вил Кент на конституционном Конвенте штата Нью-Йорк в 1821
г., — поставит под удар права собственности и принципы свободы.
Точка зрения, согласно которой каждый, проработав день на доро¬
гах или отслужив час свободного времени в милиции, наделяется
тем самым правом равного участия в управлении, совершенно лише¬
на оснований и не соответствует нормам справедливости».
(Peterson, 194—195)
Консерваторы, подобные Кенту в Нью-Йорке, Стори в Массачу¬
сетсе и Ли в Вирджинии, стремившиеся защитить привилегии собст¬
венности от демократических притязаний, потерпели, как всем нам
54
известно, поражение, причем победить их не составило особого
труда. Их поражение означало захват промежуточного рубежа в
ходе широкого наступления, которое увенчалось окончательной
победой демократических идей, несущей историческое решение
конфликта между собственностью и демократией. Это решение
повлекло за собой не более и не менее, как полное снятие самого
конфликта.
Политические теоретики с давних пор сходились во мнении о
том, что конфликт между демократией и правами собственности
мог бы возникнуть лишь в случае неравного распределения собст¬
венности: чем больше такое неравенство — тем, как полагали,
вероятнее конфликт. Это можно было бы назвать классической для
республиканского общественного устройства проблемой распреде¬
ления власти и собственности. К этой проблеме, однако, может
быть два подхода: либо демократию следует рассматривать как
угрозу для прав собственности, либо права собственности — как
угрозу для демократии. Согласно первой точке зрения, задача со¬
стоит в том, чтобы обезопасить права собственности, при том что
опасность исходит от политического равенства. Ведь если граждане
равны политически, но экономически неравны, то находящиеся в
менее выгодном положении постараются объединиться против бо¬
лее преуспевающих. И если менее преуспевающие более многочи¬
сленны, тогда демократический процесс даст им возможность уще¬
мить права собственности тех, кто находится в более выгодном
положении. Большинство, состоящее из менее преуспевающих, смо¬
жет использовать свое равенство по отношению к государству в
целях экспроприации собственности более богатого меньшинства.
Согласно второй точке зрения, опасность надвигается с противо¬
положной стороны. Экономические ресурсы способны, до известной
степени, обращаться в средства политической борьбы. Если гражда¬
не неравны в экономических ресурсах, вероятно, будут неравны и их
политические возможности; политическое равенство будет, таким
образом, недостижимо. В крайней ситуации политические возмо¬
жности богатого меньшинства по сравнению с другими гражданами
будут настолько велики, что богатые поставят под свой контроль
государство, смогут господствовать над большинством граждан,
так что демократический процесс будет полностью лишен своего
содержания.
Очевидно, таким образом, единственное решение, совместимое с
республиканским правлением: экономические ресурсы тем либо
иным способом должны быть распределены более или менее равно¬
мерно — настолько, чтобы это позволило избежать появления
значительного числа бедных или богатых. Это можно было бы
назвать классическим республиканским решением, таким, за кото¬
рое выступали политические мыслители от Аристотеля до Руссо,
сочувствовавшие народному правлению.
В ходе дебатов о противоречиях собственности и демократии,
имевших место в начальный период американской истории, эти
классические концепции получили поддержку как с той, так и с
55
другой стороны. Каждая сторона, однако, видела опасность в про¬
тивоположной позиции. В конвенте Массачусетса в 1820—1821 гг.,
воздав хвалу благодеяниям собственности, судья Стори (это было в
начале его долгой карьеры) обратил внимание на классическую
республиканскую проблему:
«Всеобщее избирательное право... не могло бы долго существовать в
сообществе, где имеется глубокое неравенство в собственности.
Владельцы имений обязаны были бы в этом случае как-либо ограни¬
чить избирательное право, или же это право вскоре привело бы к
разделу собственности. По самой природе вещей, неимущие, кото¬
рые видят, что их соседи обладают гораздо большей собствен¬
ностью, чем, с точки зрения неимущих, нужно, не могут положи¬
тельно воспринимать законы, предназначенные защищать
собственность».
(Peterson, 100)
Обе стороны, тем не менее, были склонны сойтись на том, что
лучшим решением было бы широкое распространение экономиче¬
ских ресурсов, что в Соединенных Штатах означало распростране¬
ние собственности на них. В самом деле, Стори утверждал, что
«политическая мудрость состоит в том, чтобы ввести правление,
основанное на собственности; равно как и в том, чтобы установить
такое распределение собственности посредством законов, регулиру¬
ющих ее передачу и отчуждение, которое заинтересовывало бы
значительное большинство членов общества в защите правительст¬
ва. Это, как мне представляется, правильная теория и существую¬
щая практическая линия в наших республиканских учреждениях»
(Peterson, 100). Эта позиция близка точке зрения Джефферсона,
полагавшего, что пока «на практике задача равного распределения
собственности невыполнима... законодатели не в состояние измы¬
слить способов для дальнейшего разделения собственности»
(Schlatter, 196). Обе стороны, таким образом, принимали клас¬
сическое республиканское решение.
Обе стороны соглашались, тем самым, что должны быть уста¬
новлены известные правила в целях обеспечения широкого распро¬
странения собственности, необходимого в интересах американской
республики. В любом случае нетрудно заметить, что пределы регу¬
лирования, в котором могда бы нуждаться демократическая страна,
зависят от исходного распределения собственности в стране и от
того, в какой степени сам экономический строй, независимо от
каких-либо регулятивных мер, порождает равенство или неравенст¬
во в распределении собственности. Если объективные условия
естественным образом приводят — и будут, как можно ожидать,
приводить и в дальнейшем — к широкому распространению эконо¬
мических ресурсов, достаточному для установления и поддержания
политического равенства, тогда не потребуется никаких (или почти
никаких) регулирующих мер со стороны политических механизмов.
Задача обеспечения благоприятного и сравнительно равномерного
распределения собственности должна была бы на деле решаться
56
сама собой, — идеальное условие классического республиканского
решения.
Подобную систему мы могли бы назвать саморегулирующимся
эгалитарным строем. Без большого преувеличения такое счастли¬
вое стечение обстоятельств можно было бы соотнести с теми усло¬
виями, в которых жили американцы — или, точнее, белые амери¬
канцы мужского пола — и которые Токвиль описал в «Демократии
в Америке». В то время, когда он посетил Соединенные Штаты,
условия в Америке настолько приблизились к условиям классиче¬
ского республиканского решения, что опасения, подобные высказы¬
вавшимся консерваторами вроде Стори, Кента и Ли, выглядели
старческим бредом. Идеология аграрного демократического респу¬
бликанизма переживала свой триумф, обещая республику ферме¬
ров, равно наделенных земельной собственностью. Такая возмо¬
жность в существенной части была не результатом взвешенного
коллективного решения, а следствием того, что Токвиль называл
«случайными» причинами. Американцам были доступны обширные
земельные ресурсы, которые, не без вероломства, коварства, наси¬
лия и хитрости, можно было отнять у коренных обитателей, в
особенности еще и потому, что те зачастую весьма слабо осуществ¬
ляли свою «власть» над своими малозаселенными землями. Распро¬
странение таких владений не требует больших регулирующих мер.
Даже закон о гомстедах* оказался запоздалым и довольно неэффек¬
тивным. Он появился не на заре американской аграрной республи¬
ки, а чуть позже ее полудня, когда аграрное солнце уже перешло
через зенит. Закон внес весьма скромный вклад в распространение
фермерской собственности, добавив едва 600 тыс. из четырех мил¬
лионов новых фермерских хозяйств, возникших между 1860 и 1900
гг., и лишь 80 млн. из более чем 430 млн. акров новых земель,
освоенных фермерами за этот период (Blum и др. 1963, 407).
Но во времена Токвиля условия жизни американцев были в
историческом отношении исключительны, и немногие другие стра¬
ны могли похвалиться чем-то подобным. Удача изменила амери¬
канцам, когда экономическому строю, породившему высокую сте¬
пень равенства между белыми гражданами мужского пола без
особой помощи планирования, регулирования и взвешенных кол¬
лективных решений, пришел на смену новый, революционный строй
капитализма корпораций. К 1900 г., а то и раньше, становилось все
более очевидным, что идеология аграрного демократического рес¬
публиканизма получила развитие в условиях особого момента ми¬
ровой истории, — пусть и чрезвычайной важности, но все же только
момента. Аграрный социально-экономический строй неизбежно
должен был быть полностью вытеснен корпоративным капитализ¬
мом. И, выступая как нерегулируемая внешняя сила, корпорати¬
вный капитализм автоматически вел к острейшему неравенству в
* По закону о гомстедах, принятому Конгрессом США в 1862 г., ^ждый
американский гражданин, уплатив небольшой регистрационный B3ij£p, 'Мог стать
владельцем 160-акрового (65 га) участка земли. — Р,ед.
57
распределении собственности, как и иных социальных и экономиче¬
ских ресурсов.
Совершив, по верному выражению Джона М. Блюма, «один из
самых странных пируэтов в истории политической мысли», новые
защитники собственности, которые в своей преданности принципу
превалирования права собственности над демократией шли по сто¬
пам Стори, Кента и Ли, приспособили множество ключевых идей
господствовавшей демократической идеологии для обоснования но¬
вого экономического строя. «Человек превратился в экономическо¬
го человека, демократия была отождествлена с капитализмом, сво¬
бода — с собственностью и ее использованием, равенство — с
возможностью приобретать блага, а прогресс — с экономическими
изменениями и накоплением капитала» (Blum и др. 1963, 432).
Что для нас важнее всего; эти новые радикальные консерватору
с поразительным успехом перенесли на собственность корпораций
то идейное обоснование частного владения, которое составляло
самое ядро прежней идеологии аграрного демократического респу¬
бликанизма. Во многом наподобие того, как новый политический
режим может подчас унаследовать легитимность прежнего, вытес¬
ненного им режима, так и легитимность частной собственности,
глубоко укорененная в прежней идеологии и сознании американцев,
была перенесена на новый экономический строй. Этот перенос был
настолько полным, что корпоративная собственность основательно
оспаривалась в Соединенных Штатах, вероятно, реже, чем в какой-
либо другой стране мира и, разумеется, реже, чем в какой бы то ни
было из европейских стран. Начиная от процесса Лохнера против
штата Нью-Йорк в 1905 г. (198 U.S. 45) и до процесса Морхеда
против Типалдо в 1936 г. (298 U.S. 587), Верховный суд Соединенных
Штатов активно участвовал в этом идеологическом переносе, пред¬
ставляя корпорациям конституционные гарантии против государст¬
венного регулирования, как на уровне штатов, так и федерации.
Таким образом, экономический строй, спонтанно порождающий
неравенство в распределении экономических и политических возмо¬
жностей, приобрел — по крайней мере частичную — легитимность,
облачившись в перешитые платья устарелой идеологии, в которой
частное владение находило оправдание постольку, поскольку счита¬
лось, что широкое распространение собственности способствует
политическому равенству. В результате многие американцы никог¬
да и ни в коей мере не задавались вопросом о том, что их привер¬
женности демократии, возможно, в большей степени отвечала бы
иная, нежели корпоративный капитализм, система.
КОРПОРАТИВНЫЙ КАПИТАЛИЗМ
И ПРАВО ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ.
Рассмотрим следующие аргументы:
1. Каждый имеет право на экономическую свободу.
2. Право экономической свободы служит обоснованием права
частной собственности.
58
3. Право частной собственности является обоснованием права
частного владения хозяйственными предприятиями.
4. Право частного владения хозяйственными предприятиями
лежит в основе существования находящихся в частном владении
крупных корпораций.
5. Демократический механизм не в состоянии должным образом
ограничивать право частного владения корпоративными
предприятиями.
Последние четыре высказывания приводят к логическим несоот¬
ветствиям. К примеру, последнее положение ведет к логической
несообразности потому, что двусмыслен сам термин право. Право
может быть легальным, но не гарантированным в конституции, как,
например, существовавшее прежде право курить в ресторанах и
других общественных местах. Право может охраняться конститу¬
цией, но противоречить моральным нормам, как право владеть
рабами в Вирджинии перед Гражданской войной. Если система
законов нарушает основные моральные права, мы должны в той же
мере обвинить законный порядок как нарушение основополагающе¬
го морального права и стремиться изменить этот порядок. Право
на самоуправление и, следовательно, на демократический процесс
— это, безусловно, одно из самых основных среди всех моральных
прав. Вопрос состоит как раз в том, принадлежит ли право частного
владения хозяйственными предприятиями также к числу основопо¬
лагающих моральных прав. Если же нет, то в таком случае пятое из
вышеприведенных высказываний нелогично.
Мне, однако, неясно, каким образом право частного владения
корпоративными предприятиями может быть в числе основных
моральных прав. Чтобы прийти к подобному заключению, понадо¬
бился бы логический бег с препятствиями. Даже если признать за
каждым человеком основополагающее моральное право экономиче¬
ской свободы, из этого не следовало бы основополагающее мораль¬
ное право на частную собственность. Даже если бы нам пришлось
признать основополагающее моральное право каждого на частную
собственность, из этого не следовало бы, что хозяйственные пред¬
приятия должны находиться в частном владении. Даже если бы нам
пришлось признать, что хозяйственные предприятия должны нахо¬
диться в частном владении, из этого не следовало бы, что владение
и управление ими должно осуществляться в интересах держателей
акций и еще менее в интересах управляющих. Мы не можем пере¬
скочить от права охранять собственность на рубашку, которая на
мне надета, или на деньги, лежащие у меня в кармане, к основопола¬
гающему моральному праву приобретать акции компании ИБМ и,
тем самым, к правам владельца, которые на законном основании
дает обладание акциями.
Могут возразить, однако, не является ли собственность естест¬
венным правом, как утверждал Локк? Разве не имеем мы морально¬
го права на жизнь, свободу и собственность?
59
Назвать частную собственность естественным правом — это,
само по себе, едва ли не то же самое, что вовсе ничего не сказать.
Начать с того, что истинность такого утверждения отнюдь не
самоочевидна. Более того, даже если бы оно было истинным,
естественное право собственности оказалось бы в конфликте с
прочими естественными правами. Утверждая лишь то, что право
собственности — это естественное право, мы не можем знать,
занимает ли оно подчиненное положение по отношению к естествен¬
ному праву на самоуправление, как полагал Джефферсон, или стоит
выше этого последнего, как доказывали Кент и Стори. Естественное
право собственности, взятое само по себе, так же не могло бы
служить подкреплением идеи частного владения хозяйственными
предприятиями.
Последнее затруднение делает совершенно невозможным трак¬
товать собственность как основополагающее право, равное или
высшее по отношению к праву на самоуправление. Как знает вся¬
кий, изучающий юриспруденцию, юридическое право собственности
— это не какое-то одно право, а целый букет прав, привилегий,
обязанностей и форм ответственности. Так называемая «полная»,
или «либеральная», концепция владельческого права предполагает
права: обладания, или «исключительного материального распоря¬
жения вещью, находящейся во владении»; использования; управле¬
ния; получения дохода от находящейся во владении вещи; права
всецело распоряжаться вещью, т.е. «отчуждать вещь, потреблять ее,
избавляться от нее, право видоизменить или уничтожить эту вещь»;
право на защиту от экспроприации; право передачи по наследству;
бессрочность прав владельца; «обязанность воздерживаться от
использования вещи в ущерб другим»; «обязательство покрывать
путем отчуждения находящейся во владении вещи платежи по своей
задолженности»; а также «существование правил, регулирующих
восстановление нарушенных прав первоначального владельца или
его наследников» (Нопоге, цит. по Becker 1977, 19). Если пред¬
полагается, что положение о естественном праве собственности
включает в себя все эти случаи, то объем постулата оказывается
столь широким, что значительная часть того, что закон и обычай
понимают под частной собственностью, не смогла бы ему соот¬
ветствовать. Нам остается прийти к заключению, что в полной мере
идее естественного права собственности не отвечала до сих пор ни
одна правовая система. И наоборот, если запрет на использование
собственности, наносящее вред, толковать в широком смысле, то
объем естественного права собственности делался бы столь узок, а
рамки его регулирования раздвинулись, бы столь широко, что сама
идея едва ли сохранила бы смысл. В конечном счете, таким обра¬
зом, простое утверждение права собственности как естественного
права ведет нас в никуда. Мы вправе требовать не только разумно¬
го обоснования и не простого утверждения, но и известного опреде¬
ления рамок этого права.
Я не знаю ни одного разумного обоснования частной собствен¬
ности и определения ее рамок, в котором обосновывалась бы также
60
и идея частного владения предприятиями в существующей форме
корпораций. К примеру, теория внутренних прав (entitlement theory)
Роберта Нозика слишком узка для того, чтобы обосновывать и
корпоративную собственность. Согласно его теории, никто не
вправе владеть собственностью, если не соблюдаются постоянно
два принципа: предмет, находящийся во владении, изначально
должен быть приобретен законным образом, и последующая пере¬
дача его должна осуществляться на законном основании начиная с
того, кто первоначально обладал правами владения. Нозик остав¬
ляет лазейку для незаконно приобретенных или переданных владе¬
ний, допуская и даже требуя исправления несправедливостей, допу¬
щенных ранее (Nozick 1974, 150—53). Никто, однако, будучи хоть
сколько-нибудь знаком с историей хозяйственных предприятий в
нашей стране, да, наверно, и в любой другой, не станет, я думаю,
утверждать, что владение корпорациями удовлетворяет строгим
требованиям Нозика. Да Нозик и сам не настаивает на этом. Если
бы американские корпорации были поставлены перед выбором —
пройти испытания по Нозику или лишиться собственности, — мы
стали бы свидетелями широчайшей экспроприации, и нисходящие
потомки первых владельцев либо приобрели во владение значитель¬
ную часть нашей недвижимости, либо им была бы выплачена
богатая компенсация. И конечно, американский капитализм корпо¬
раций имеет мало общего с утопическими схемами Нозика.
Трудовые теории приобретения собственности одновременно и
слишком узки, и чересчур широки. Теория Локка, к примеру, слиш¬
ком узка потому, что требует от человека приобретать не свыше
того, что он сам может использовать, оставляя другим «не меньше
и не хуже» (Locke (1689) 1970, 306), — и все же вместе с тем она
чересчур широка.
Хотя земля и все земные создания равно принадлежат всем людям,
каждый человек, однако, имеет свою собственность, принадлежа¬
щую только ему, на которую никто, кроме него, не имеет права.
Его труд, работа его рук, могли бы мы сказать, — вот что
действительно принадлежит ему. Меняя определенную природой
форму вещей, он примешивает к ней свой труд, придает вещам
нечто от себя, делая их тем самым своею собственностью.
(Locke, 305—6)
Что бы мы ни думали относительно справедливости понимания
труда как основания, по Локку, частной собственности, — при том,
что имеются веские причины не соглашаться с таким пониманием
(ср.: Becker, 32—48), — оно не могло бы служить оправданием
владения корпорациями со стороны держателей акций. Дело в том,
что согласно выдвинутому Локком основанию, лишь те, кто рабо¬
тает в производстве товаров и услуг, т.е. рабочие и другие лица
наемного труда, были бы вправе владеть товарами и услугами,
произведенными фирмой. Более того, никто це был бы вправе
владеть землей или получать ренту с земельных владений; в край¬
61
нем случае, лишь затратившие труд на ее улучшение имели бы
право на плоды своего труда.
Однако не лучшим основанием корпоративной собственности
была бы и точка зрения Милля, предполагающая чересчур суровые
ограничения. Вы можете, по его мнению, обладать вещью, которая
своим существованием обязана вашему труду, если только этот
труд «выходит за рамки того, что, в соответствии с требованиями
морали, человек должен делать для других», и при условии, что
другие ничего не потеряют от того, что (данная вещь) будет принад¬
лежать только вам» (Becker, 41). Основание, предложенное Миллем,
не только исключает земельную собственность, но и, подобно
Локку, оставляет право первоначального приобретения только за
производителями. Тем самым его оправдание собственности, по¬
добно Локку, одновременно и слишком узко, и чрезмерно широко,
чтобы служить обоснованием частного владения корпорациями со
стороны держателей акций.
Права владения (и формального контроля) держателей акций
над фирмами находят нередко себе оправдание как с практической,
так и с моральной стороны. Практическое основание — потреб¬
ность в капитале. Проблема здесь, однако, состоит в том, должны
ли те, кто обеспечивает капитал, непременно владеть и управлять
предприятиями, которым этот капитал предоставляется. В принци¬
пе, задача снабжать предприятия капиталом может быть отделена
от прав владения и управления. На практике капитал, полученный
путем размещения займов и выпуска облигаций, не влечет прав
владения и контроля над предприятиями-должниками. Даже в неко¬
торых странах с капиталистической корпоративной экономикой,
таких, как Япония и Западная Германия, финансовые учреждения,
обеспечивая гораздо более высокую, по сравнению с Соединенными
Штатами, долю капитала, владеют столь же меньшей его частью.
По-видимому, любой иной, отличный от корпоративного капита¬
лизма, строй столкнулся бы с необходимостью решить практиче¬
скую задачу обеспечения хозяйственных предприятий капиталом.
Однако стоящий перед нами вопрос заключается не в том,
нуждаются ли хозяйственные предприятия в капитале (ведь совер¬
шенно ясно, что это так), и не в том, могут ли на практике быть
найдены иные по сравнению с акционерной собственностью эконо¬
мические формы, а в том, с необходимостью ли всякая иная по
отношению к правам акционеров на владение и номинальный кон¬
троль экономическая система нарушала бы известные фундамен¬
тальные моральные принципы.
Утверждается иногда, что собственность акционеров оправдана
на том основании, что они имеют моральное право на вознагражде¬
ние за то, что жертвуют правом воспользоваться своими деньгами.
Однако что именно они приносят в жертву? Ответить, что они
жертвуют иными возможностями помещения средств, значит толь¬
ко повторить вопрос; ведь он и состоит как раз в том, вправе ли они
получать вознаграждение со своих вкладов. Сказать, что они жерт¬
вуют своим потреблением, просто смешно, если учесть, что владе-
62
ние корпорациями сосредоточено в руках финансовых учреждений и
очень богатых инвесторов. Можно сказать и больше — что «доказа¬
тельство от жертвы» оправдывает лишь возврат пожертвованного;
служить оправданием контроля оно не может. Я бы сказал, что
рабочие, трудясь, приносят часть своей жизни в жертву гораздо в
большей степени, чем инвесторы — вкладывая капитал. И наконец,
такое доказательство могло бы превратиться в замкнутый круг,
разве только оно было бы применено столь узко, что больше не
сможет служить оправданием нынешней структуры собственности в
Соединенных Штатах. Если меня обокрали, но потом вор согласил¬
ся взять лишь половину денег, оставив другую половину мне, —
наше соглашение не имело бы ни моральной, ни законной силы, и
вор убедится в этом, как только будет пойман. И точно так же если
собственники вкладывают доход от собственности, уже прежде
находившейся в их владении, то они не вправе будут рассчитывать
на доход от своих нынешних вложений, если не признаны их права
по отношению к той, прежней собственности. Поэтому сказать, что
они имеют право на доход потому, что пожертвовали возмо¬
жностью найти употребление своим деньгам, означает в точности
вернуться к нашему вопросу: если деньги представляют доход от
находящейся во владении собственности, имеются ли у собственни¬
ков права на эти деньги?
Частную собственность защищают иногда на том основании,
что она необходима для свободы. Если здесь подразумевается, что
каждый обладает естественной свободой приобретать и владеть
частной собственностью и что тем самым не может быть оправдано
нарушение этой естественной свободы, то тогда вывод уже предпо¬
лагается в исходной посылке, и нам остается чистая, ничем не
подкрепленная констатация естественного права. Если подразуме¬
вается, что каждый обладает основополагающим моральным пра¬
вом поступать по своему собственному выбору до тех пор, пока это
не ведет к нарушению прав других лиц, то тогда доказательство
сводится к самому постулату. Лоуренс Беккер, стремящийся выве¬
сти права собственности из политической свободы, признает, что
минимальные
свойства любой системы политической свободы, способные дать
общее обоснование праву собственности, приводят к существенным
ограничениям того, что и каким образом может находиться в
собственности на законных основаниях. Какой бы жизненно ва¬
жный вид ресурсов ни оказался скудным или невоспроизводимым, ни
грозил быть исчерпанным при передаче его в собственность или
ввиду злоупотребления, — неограниченное владение оказывается
несовместимым с общими основаниями собственности (выводимой
из свободы). Далее, когда вещь может быть использована для того,
чтобы помешать свободному праву других на жизнь, права владения
должны будут подвергнуться ограничению... Более развернутые
системы свободы... наложат больше ограничений на право владения.
(Becker, 77—78)
63
Если дело только в скудости большинства «жизненно важных
ресурсов», то подобная аргументация едва ли достаточна для обос¬
нования частного владения хозяйственными предприятиями, она
позволяет скорее оспорить его.
Гораздо более сильное обоснование собственности, выводимое
из политической свободы, представляет собой та аргументация,
согласно которой осуществление демократических свобод требует
использования ресурсов, а следовательно, нуждается в уверенном и
надежном доступе к ресурсам, что составляет необходимое условие
политической свободы. Эти доводы представляются мне основа¬
тельными. Но они могли бы, самое большее, послужить обоснова¬
нием того, что я выше называл экономической свободой, а не
частной собственности, и уж, конечно, не частного владения хо¬
зяйственными предприятиями. Кроме того, подобно многим иным
аргументам, эти доводы могли бы оправдать доступ к минимально¬
му количеству ресурсов — необходимому, к примеру, для осуществ¬
ления демократических прав, — но не право приобретения неогра¬
ниченно больших их объемов.
Последнюю версию обоснования частной собственности предла¬
гает аргументация утилитаристов. Трудность в этом случае, однако,
состоит в том, что утилитаристские аргументы требуют слишком
многих оговорок относительно фактов. Аргументируя «от полезно¬
сти», никогда невозможно определить право как естественное, неот¬
чуждаемое или неотъемлемое. Ведь данное право может быть опра¬
вдано как полезное при одном наборе фактов, но его же придется
отвергнуть как вредоносное при другом их подборе. С утилитарист¬
ской точки зрения, поэтому капитализм корпораций, частное владе¬
ние хозяйственными предприятиями, даже институт частной собст¬
венности не могут найти опору в обращении к фундаментальным
правам. Единственным фактором становится их полезность, соот¬
несенная с иными возможными вариантами, принимая во внимание
их последствия для всей системы существующих ценностей: воз¬
действие на демократический процесс, политическое равенство, по¬
литические права, справедливость, производительность и экономи¬
ческую свободу.
Из нашего обсуждения проблем собственности мы можем, как
мне кажется, сделать следующие выводы.
Ни один из рассмотренных широко известных доводов в пользу
частной собственности как основополагающего права, сравнимого с
фундаментальным правом на самоуправление, неудовлетворите¬
лен — в силу того, что неудовлетворительна аргументация, либо
потому, что неудовлетворительно определен объем самого права,
или по обеим этим причинам.
Ни один из рассмотренных аргументов не оправдывает права
неограниченного приобретения частной собственности. В крайнем
случае, они могли бы служить основанием права владеть минималь¬
ным набором средств, в особенности ресурсов, необходимых для
жизни, свободы, стремления к счастью, для демократического про¬
цесса и основных прав.
64
Также ни один из обсуждавшихся аргументов в пользу частной
собственности как права не позволяет обосновать частное владение
корпоративными предприятиями.
Следовательно, демос и его представители вправе, посредством
демократического процесса, решать, каково должно быть владение
хозяйственными предприятиями и контроль над ними в целях до¬
стижения, насколько это возможно, таких ценностей, как демокра¬
тия, справедливость, эффективность, поощрение желательных чело¬
веческих качеств, а также право на минимальные личные средства,
необходимые для достойной жизни.
ДЕМОКРАТИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ
СТРОЙ
Какого рода экономический строй наилучшим образом послу¬
жил бы ценностям демократии, политического равенства и свободы,
бывших предметом обсуждения в предшествующих главах? Чтобы
ответить на этот вопрос, я предлагаю представить себе, что мы не
только твердо верны этим ценностям, но и находимся на небывалом
переломном этапе истории, когда перед нами встает исключи¬
тельная возможность создать для себя новый экономический строй.
И теперь спросим себя — экономическое устройство какого типа
должны мы попытаться создать?
ПЯТЬ ОРИЕНТИРОВ
Поскольку мы желаем достигнуть политического равенства, де¬
мократического механизма и основных политических прав, нам
следует сделать упор на том, что наш экономический строй должен
способствовать утверждению этих ценностей — или, по крайней
мере, не препятствовать им. Поэтому наилучший экономический
строй способствовал бы, среди прочего, такому распределению
политических возможностей, которое благоприятствовало бы до¬
стижению равного права голоса, эффективного и осознанного уча¬
стия в общественной жизни и в конечном счете обеспечению контро¬
ля над стоящими в повестке дня политическими вопросами со
стороны всех взрослых дееспособных лиц. Возможно, что прибли¬
зительно равную эффективность обеспечивали бы несколько раз¬
личных вариантов распределения политических возможностей.
Кроме того, мы отдаем себе отчет в том, что важнейшие политиче¬
ские возможности включают в себя не только экономические ресур¬
сы, такие, как доход и богатство, но также знания, политические
навыки и особые полномочия по использованию средств и возмо¬
жностей, доступных руководителям государства, которыми наделе¬
ны официальные лица.
Если бы демократический процесс был нашей единственной
целью, тогда, вполне естественно, требования этого процесса всеце-
66
ло определяли бы наш образ мыслей в том, что касается экономиче¬
ского строя. Мы, однако, имеем основания требовать, чтобы наш
экономический строй был также и справедливым. Политическое
равенство, несомненно, служит формой распределительной справед¬
ливости: если верна аргументация второй главы, то демократия,
политическое равенство и защита основных политических прав
необходимы для справедливого распределения властных полномо¬
чий. Однако требования справедливости не ограничиваются
властью, охватывая распределение иных прав, обязанностей, выгод,
потерь, возможностей и притязаний. Среди тех областей, где приме¬
нимы требования справедливости, находится, конечно, и распреде¬
ление экономических ресурсов. Речь идет, иначе говоря, об эконо¬
мической справедливости. Понятно, в этом случае, что то распреде¬
ление экономических ресурсов, которого требует демократия, могло
бы оказаться тождественно такому их распределению, которого
требует экономическая справедливость. А если так, то решение
одной проблемы стало бы одновременно и решением другой. Но
такого счастливого совпадения ни в коей мере нельзя ожидать с
уверенностью, оно скорее как раз маловероятно. Следовательно,
нам бы стоило удовлетвориться тем, что наш экономический строй
справедлив. Ведь если мы верим в добросовестность или справедли¬
вость, то справедливость нашего политического строя при общей
несправедливости строя экономического оказалась бы досадным
противоречием.
При всей привлекательности ориентиров демократии и экономи¬
ческой справедливости, мы поступили бы неразумно, пренебрегая
третьим ориентиром. Нам следует сделать акцент и на том, что наш
экономический строй должен быть эффективным, что он должен
вести к уменьшению соотношения затрат и результатов. Ведь если
бы он был неэффективен, мы бы растрачивали без необходимости
ограниченные ресурсы, и наш жизненный уровень был бы ниже
необходимого, что нерационально. Если бы нам довелось выбирать
между экономическим строем, который способствовал бы демокра¬
тии и справедливости, и при этом был бы эффективен, и экономиче¬
ским строем, который мог бы обеспечить достижение равного
уровня демократии и справедливости, однако был бы весьма неэф¬
фективным, предпочтение второму перед первым означало бы, что
мы как народ гораздо глупее, чем я могу предполагать. В любом
случае нам пришлось бы выбирать между результатами двух видов:
результатами, которые ценны нам как потребителям, и теми, кото¬
рые представляют ценность для нас как производителей; или, если
угодно, ценностями, воплощенными в продуктах потребительского
назначения, и ценностями, воплощенными в продуктах назначения
творческого, производительного и распределительного.
Предположим теперь, что наш нынешний экономический строй
и строй новый, который мы предлагаем создать, оказываются
весьма схожими в отношении физических затрат и результатов,
производительности и валового национального продукта на душу
населения в их общепринятом измерении, однако различаются
5*
67
между собой по некоторым решающим параметрам в том, что
касается экономических институтов. Предположим, что в современ¬
ных условиях для большинства людей труд — это такое бремя, £
которым трудно примириться, но что посредством коренных изме¬
нений в экономических институтах для большинства из нас труд
должен был бы превратиться в источник глубокой каждодневной
удовлетворенности. Даже если прочие результаты и затраты оста¬
лись бы при этом без изменений, разве не стали бы мы, например,
более богатой страной, чем прежде? Не был бы наш новый экономи¬
ческий строй более эффективным в создании ценностей, чем
прежний?
Мы могли бы теперь осознать четвертый ориентир, и он навер¬
няка придет на ум любому из нас, кто читал, скажем, Аристотеля
или Джона Стюарта Милля. Нам следовало бы применить к эконо¬
мическим институтам тот критерий, который был предложен Мил¬
лем, чтобы с его помощью судить о хорошей форме правления:
Тот наиболее важный пункт, в котором может усовершенство¬
ваться всякая форма правления, состоит в развитии добродетели и
умственных дарований самого народа. Наипервейший вопрос в отно¬
шении любых политических установлений — в какой мере они
направлены на взращивание в членах сообщества различных жела-i
тельных качеств, нравственных и умственных...
(Mill 11861] 1958, 25)
Хотя этот ориентир, безусловно, неопределен, а понятия как
добродетели, так и умственных дарований встречают суровую кри¬
тику, мы едва ли могли бы согласиться с положением, согласно
которому если один из двух сопоставляемых типов экономического
строя способствует укреплению взглядов и форм поведения, обеспе¬
чивающих, к примеру, достоинство личности либо развивающих
склонность принимать на себя ответственность за предсказуемые
последствия своих действий, в то время как другой поощряет лжи¬
вость и безответственность, и если в остальном оба этих типа
экономического строя приводят к одинаковым в значительной сте¬
пени результатам, тогда первый из них определенно был бы сочтен
предпочтительным по сравнению со вторым.
Даже и при этих четырех ориентирах нелегко было бы исчерпать
всю ту вселенную ценностей, что открылась бы перед нашей эконо¬
микой. У каждого из нас много иных важных интересов, целей,
желаний, стремлений и ценностей. Экономический строй, который
позволял бы нам стремиться к достижению разнообразных целей и
раздвигать в этом смысле рамки нашей свободы, был бы лучше, чем
строй, который не давал бы таких возможностей. В условиях наше¬
го экономического строя, тем самым, мы будем стремиться к тому,
чтобы каждый из нас обладал свободой получать любые необходи¬
мые и достаточные экономические ресурсы для выдвижения и защи¬
ты всех своих существенных интересов — или, если угодно, эконо¬
мические ресурсы, необходимые для хорошей жизни. Предположим,
мы назовем такие ресурсы личными экономическими ресурса¬
68
ми. Вероятно, мы не смогли бы точно сказать, как велики должны
были быть эти ресурсы и из каких конкретных видов они должны
были бы состоять, однако, по-видимому, ясно, что мы должны
обладать правом доступа к личным экономическим ресурсам, кото¬
рые бы отвечали нашим интересам. Может быть, именно о таком
праве мы говорим, когда употребляем выражения типа «экономиче¬
ская независимость» или «экономическая свобода». По минимуму,
право экономической свободы обеспечивало бы отрицательную сво¬
боду, т.е. то, чтобы никто не был вправе препятствовать другим
лицам в осуществлении права приобретения личных экономических
ресурсов, когда к этому представляется возможность, и использова¬
ние этого права не наносит ущерба равным правам другого лица.
По максимуму, это право гарантировало бы положительную эконо¬
мическую свободу, т.е. наш социально-экономический строй обеспе¬
чивал бы реальное существование таких возможностей для любого
из цас.
Право экономической свободы могло бы привести к результа¬
там, которые в совершенстве отвечали бы остальным нашим целям,
однако наступление таких условий отнюдь не очевидно. Мы при¬
знаем поэтому, что различные ориентиры не обязательно в совер¬
шенстве сочетаются между собой и что, следовательно, мы зача¬
стую можем столкнуться с необходимостью выбора взаимозаме¬
няемых целей. Часто может случиться, что обязательные для нас
коллективные решения в общественно-политической области потре¬
буют суждения о взаимозаменяемости, и нам следовало бы иметь
возможность выносить такие суждения посредством демократиче¬
ского процесса. Мы хотели бы поэтому удостовериться, что, взаи-
мозаменяя свои цели, мы не создаем серьезную опасность для
демократического процесса.
Если таковы наши высшие ценности, то к какого рода экономи¬
ческому строю следовало бы нам стремиться? Чтобы ответить на
этот вопрос, я сформулирую некоторые предположения, не пред¬
принимая попыток дать их обоснование. Эти предположения, одна¬
ко, вполне правдоподобны и, по-видимому, не потребуют такого
обоснования.
Прежде всего я исхожу из того, что по рассмотрении крупного
массива исторических свидетельств, включая опыт бюрократиче¬
ского социализма в нашем столетии, мы нашли бы этот опыт в
самых главных моментах несовместимым с нашими целями. В
сущности, я предполагаю, что мы отвергли бы всякий возможный
вариант, который предусматривал бы чрезмерное сосредоточение
власти в руках центральных государственных органов. Я предпола¬
гаю также, что, ввиду только что описанных пяти целей, для народа
был бы желателен такой экономический строй, который рассредото¬
чивал бы, а не сосредоточивал власть. Хотя важные моменты
хозяйственной жизни и подлежали бы центральному контролю (к
чему я обращусь в главе 5), однако в целях рассредоточения власти
контроль за многими важными решениями следовало бы децентра¬
лизовать, распределив между сравнительно большим числом отно¬
69
сительно, хотя и не полностью, автономных предприятий. Для
обеспечения значительной децентрализации контроля важно, чтобы
решения, касающиеся затрат и результатов, цен, заработной платы
и распределения любых видов прибыли, принимались главным
образом или даже исключительно на уровне индивидуальных
предприятий.
Однако, чтобы достичь удовлетворительной степени эффекти¬
вности, решения, принимаемые этими относительно автономными
предприятиями, нуждались бы в известном согласовании. Я предпо¬
лагаю, что в экономике столь сложной, как наша, подобное согласо¬
вание требовало бы рыночной системы, которая выступала бы как
внешний крайний ограничитель предпринимательских решений. По
многим причинам, к которым относится стремление избежать неже¬
лательных последствий вроде загрязнения окружающей среды, или
необходимость предупредить сговор между предприятиями в целях
эксплуатации потребителей, нам следовало бы также установить
демократически регулируемую нормативную систему законов и
правил, в рамках которой действовали бы предприятия.
Короче говоря, нам следовало бы стремиться к экономическому
строю, обеспечивающему рассредоточение многих важных решений
между относительно автономными хозяйственными предприятия¬
ми, действующими в рамках, задаваемых рыночной системой и
таких демократически установленных законов, правил и норм, ко¬
торые, по нашему мнению, могли бы оказаться необходимы для
достижения наших целей. Подобная децентрализация потребовала
бы, чтобы существенные полномочия по принятию важных решений
осуществлялись бы внутри фирм. Тем самым перед нами встает
вопрос, каким образом эти полномочия должны осуществляться? Я
исхожу из того, что нам следовало бы отказаться от восприятия
фирм в качестве простого бюрократического продолжения госу¬
дарственных центральных органбв, означающего, что все сущест¬
венные полномочия внутри фирм должны принадлежать по иерар¬
хическому принципу должностным лицам государства. Я предпола¬
гаю также, что нам следовало бы предпринять поиски альтернати¬
вного варианта по отношению к корпоративному капитализму, в
условиях которого полномочия внутри фирм иерархически осу¬
ществляются управляющими, номинально подотчетными держате¬
лям акций. Наша задача, таким образом, заключается в том, чтобы
отыскать лучший альтернативный вариант.
НАБРОСОК АЛЬТЕРНАТИВНОГО ВАРИАНТА
Теперь я хотел бы рассмотреть возможную альтернативу —
систему хозяйственных предприятий, находящихся в коллективном
владении и демократически управляемых всеми, на них работающи¬
70
ми1. Говоря «демократически управляемые», я имею в виду, что в
рамках каждого предприятия выработка решений построена таким
образом, чтобы как можно полнее удовлетворять критериям демо¬
кратического процесса, описанным в предшествующей главе, и тем
самым обеспечивать политическое равенство и защиту основных
политических прав внутри фирмы. Одной из важнейших черт самоу¬
правляющихся предприятий оказывается, таким образом, то, что
они отвечают требованию равенства при голосовании. Следова¬
тельно, каждый занятый на предприятии обладает правом на один и
только один голос. Такого рода системы именуются обычно рабо¬
чими кооперативами либо считаются примером самоуправления,
или промышленной демократии, я, однако, предпочитаю термин
самоуправляющиеся предприятия2. Поскольку такое предприятие,
подобно территориальному органу власти, демократично в преде¬
лах, задаваемых внешним демократическим политическим контро¬
лем, а также рыночными отношениями, лиц, работающих на фирме,
можно было бы назвать гражданами предприятия.
Но поскольку фирма управляется демократически, граждане
предприятия определяют, как должны распределяться доходы фир¬
мы. Очевидно, их абстрактная свобода распределять доходы фирмы
ограничивается потребностью финансировать затраты и реали¬
зовывать результаты по ценам, которые они не могут определять в
одностороннем порядке, за исключением разве что очень кратких
периодов; а также потребностью привлекать и удерживать рабочую
силу, — ведь если воспользоваться удачным определением Альбер¬
та Хиршмана, рабочие могут влиять на решения предприятия не
только своим голосом, но и своим уходом с него (Hirschman 1970).
В рамках предприятия его граждане (либо их избранные
представители или управляющие, полномочия которым делегирова¬
ны гражданами) определяют уровень заработной платы и решают,
как должна распределяться полученная прибыль. Они определяют,
таким образом, какая часть доходов должна быть отложена для
реинвестирования, какая — распределена среди граждан предприя¬
тия, а также принципы распределения этих частей.
Подобную систему самоуправляющихся предприятий не следует
смешивать с иными формами, отдаленное или близкое сходство с
которыми она обнаруживает. Очевидно, самоуправляющиеся пред¬
приятия лишь отдаленно схожи с псевдодемократическими система¬
1 Развитию своих идей по этому вопросу я во многом обязан ряду неопублико¬
ванных работ Д. Эллермана, на которые имеются ссылки в библиографии, а также
многочисленным дискуссиям со студентами и их. работам на моих семинарах для
выпускников по теме «Управление хозяйственными предприятиями» и на семинарах
для студентов младших курсов по теме «Демократия в действии».
2 Хотя обычно американцы употребляют выражения «рабочие» и «лица наемно¬
го труда» в значении «все лица, работающие непосредственно за вознаграждение в
виде заработной платы или жалованья в организации», подчас отмечаются различия
между этими двумя понятиями. Здесь, однако, я использую оба термина как взаимо¬
заменяемые. Сторонники самоуправления предприятий проводят иногда различие
между управлением со стороны трудящихся и управлением со стороны рабочих.
Различия этих систем, однако, лишены единообразия (Vanek 1975; см. также более
ранние определения Vanek 1970, 6-7; Schweickart 1980, 52-53; Selucky 1979, 180).
71
ми: консультациями управляющих с рабочими; ограниченным уча¬
стием наемного персонала в управлении, при котором все важней¬
шие решения остаются за управляющими, избранными держателя¬
ми акций или с планами участия наемных работников во владении
акциями (Employee Stock Ownership Plans — ESOPs), которые
разработаны только или главным образом для того, чтобы
обеспечивать корпорации дешевыми займами, большим объемом
наличности, дополнительным рынком для акций, способствовать
снижению ставки налогов на прибыль корпораций или реализации
программ предоставления пенсий наемным работникам
(Comptroller General 1980, 37). Все это, однако, не вносит каких-либо
существенных изменений в управление3.
Помимо того, что самоуправляющиеся предприятия, как может
оказаться, обладают некоторыми преимуществами по сравнению не
только с типичными акционерными корпорациями, находящимися
под контролем управляющих, но и с государственными иерархиче¬
ски управляемыми фирмами, наиболее важным их обоснованием
для нас является та роль, которую они могут играть в отношении
ценностей справедливости и демократии. Если бы они были прибли¬
зительно столь же эффективны, как ныне существующие фирмы,
если бы они не наносили ущерба основополагающим свободам и в
то же время обнаружили бы превосходство в проявлениях демокра¬
тии и справедливости, в таком случае они бы были безусловно
более предпочтительны. Каких результатов для демократии и спра¬
ведливости вправе мы ожидать от системы самоуправляющихся
предприятий?
Нам нужно оценить два различных варианта аргументации,
основывающейся на ценностях демократии. Во-первых, ту, что
демократия в рамках фирмы сделала бы нас лучшими гражданами
и привела бы нас к большему политическому равенству, а тем
самым и повысила бы качество демократии в управлении государст¬
вом. Во-вторых, ту аргументацию, что если демократия оправдана
в управлении нашим государством, то, следовательно, orta оправ¬
дана также и в управлении процессом принятия решений в рамках
фирмы (мы не учитываем здесь каких-либо дополнительных со¬
ображений, которые могут вытекать из аргументации приведенных
выше вариантов).
Среди теоретиков демократии первый вариант аргументации
3 Согласно этой оценке, к 1978 г. система ESOP была введена на 3 тыс. фирм.
Только о приблизительно 90 из них можно сказать, что на них и «большая часть
капитала принадлежит большинству работников». Более того, на фирмах, принадле¬
жащих наемным работникам в рамках системы ESOP, «владельцами выступают в
первую очередь управляющие, поскольку на большинстве предприятий акции распре¬
деляются в соответствии с жалованьем в целях использования определенных налого¬
вых льгот» (Select Committee on Small Business 1979, 2). ESOP мог бы, однако,
служить средством самоуправления предприятия, если бы наемный персонал
приобрел большинство акций, дающих право голоса, владение которыми осуществ¬
лялось бы на доверительных началах и которые при голосовании использовались бы
единым блоком наемного персонала по принципу «один человек — один голос». В
1980 г. по такой системе была перестроена компания «Рэт пэкинг» (Gunn 1981, 17—
21).
72
распространен более, нежели второй. Я обращусь теперь к этому
первому варианту, оставляя рассмотрение второго до следующих
двух глав.
К ДЕМОКРАТИИ ГРАЖДАН ЧЕРЕЗ
ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКУЮ ДЕМОКРАТИЮ?
Самоуправление на хозяйственных предприятиях находит зача¬
стую оправдание на том основании, что оно служит средством
создания «демократии участия» и достижения, как полагают, изме¬
нений в человеческой личности и в поведении. В перспективе идеал
полиса перемещается на рабочее место, а предприятие становится
полигоном для воплощения взглядов Руссо на политическое об¬
щество (как они выражены в его «Общественном договоре») или для
исполнения Миллева критерия превосходного правительства, «при¬
званного развивать добродетель и умственные задатки самого на¬
рода». «Демократия рабочего места», как иногда утверждают, бу¬
дет способствовать развитию человека, выведет политику на новый
уровень действенности, ослабит отчуждение, позволит создать еди¬
ное сообщество, основанное на труде, усилит приверженность обще¬
му благу сообщества, уменьшит эгоизм, поведет к возникновению
корпуса деятельных граждан, заинтересованных в общих делах в
рамках предприятий, будет стимулировать более широкое участие и
более высокую гражданскую сознательность в управлении госу¬
дарством (например: Wooton 1966; Pateman 1970; Mason 1982).
Должны ли мы ожидать, что система самоуправляющихся
предприятий преобразит людей подобным же образом — сделает их
более демократичными, более политически и социально активными,
заинтересованными в общественных делах, готовыми к
сотрудничеству, озабоченными общим благом?
Надежда, что человек переродится благодаря изменениям поли¬
тических, экономических и социальных структур, обладает волшеб¬
ной властью над воображением утописта. Предсказания о новом
человеке, порожденном этими структурными изменениями, дела¬
лись не только сторонниками «демократии рабочего места», но и
многими другими: как либералами типа Милля, так и коммуниста¬
ми, социалистами, фашистами и нацистами. Дело, однако, выгля¬
дит таким образом, что эти предсказания всякий раз опровергались
опытом, по крайней мере в тех случаях, когда этот опыт мог
получить оценку журналистов и исследователей. Потому-то мы и
нечасто слышим последние годы о Новом советском человеке, а
китайский рабочий или крестьянин, который прежде должен был
руководствоваться лишь благом всего общества, в идеологии и на
практике уступил место рабочим и крестьянам, мотивы деятельно¬
сти которых во многом определяются материальными стимулами.
В то же время, однако, некоторые авторы продолжают обещать,
что демократия на рабочем месте в силах была бы обратить
рабочих в гораздо более добродетельных граждан.
73
Свидетельства практики неполны и противоречивы. В исследова¬
нии, объектом которого была одна фирма в Лос-Анджелесе, заня¬
тая изготовлением высококачественного оборудования, с числен¬
ностью наемного персонала около 1 тыс. человек, Джон Уитт
обнаружил, что учреждение планового совета, ряда специальных
комитетов и рабочих групп, в целом заметно расширившее возмо¬
жности участия в принятии решений, привело за четырнадцать
месяцев в среднем лишь к очень умеренному увеличению участия.
Более того, возросшее участие активистов не привело к уменьше¬
нию их отчуждения от работы; дело в том, что, уменьшаясь для
членов рабочих групп, отчуждение возрастало для членов планово¬
го совета и специальных комитетов. Ни новые возможности уча¬
стия, ни само участие как таковое не привели к росту его популярно¬
сти; она даже снизилась среди активистов, в том числе по причине
«разочарования, испытываемого некоторыми членами совета при
виде очевидного безразличия со стороны своих товарищей» (Witte
1980, 149). Сравнивая отношение к труду рабочих в кооперативах по
производству фанеры на северо-западе тихоокеанского побережья и
на обычных (охваченных профдвижением) предприятиях того же
профиля, Эдвард Гринберг пришел к такому выводу:
...ожидание многих теоретиков промышленной демократии, что
самоуправление как фактор, формирующий отношение к труду,
послужило бы воспитанию в товарищах по работе готовности к
сотрудничеству, равенства, самоотдачи и уверенности в себе, опра¬
вдывается в этих кооперативах лишь отчасти. Ожидание, что
подобные чувства преодолеют рамки рабочего места и охватят
общество, экономику и сферу управления государством, решительно
не оправдалось... В действительности обнаруженные факты
свидетельствуют в пользу противоположных выводов.
(Greenberg 1981, 40)
В Югославии система самоуправления до сих пор не привела к
значительному уровню участия в политической жизни. Там, как и в
Соединенных Штатах, по-прежнему весьма ощутима тенденция к
возрастанию политического участия пропорционально объему
социально-экономических ресурсов, находящихся в распоряжении
того или иного лица. (Verba, Nie, Kim 1978, 57-79, 292-293; Verba,
Shabad 1978; см. также Oleszczuk 1978). Югославский исследователь
И. Обрадович отмечает сильную тенденцию к участию в рабочих
советах в основном специалистов и управленцев (Obradovic 1972;
Bertsch, Obradovic*). Как и Уитт, он пришел к выводу, что
«участвующие в самоуправлении более отчуждены по сравнению с
теми, кто не участвует в нем. Возможно, эти рабочие были так
подавлены непосредственным опытом самоуправления, что чувство
отчужденности у них еще более возросло» (Obradovic 1970, 165).
Одной из причин подавленности может быть тенденция к
преобладанию в советах управленцев.
* В оригинале отсутствует обозначение года издания. — Ред.
74
Против этих выводов, однако, свидетельствуют некоторые дру¬
гие, что отчасти питает умеренные ожидания положительных сдви¬
гов. Изучая предприятие по изготовлению «потребительских това¬
ров на бумажной основе» на Западном побережье, наемный персо¬
нал которого составляет приблизительно 225 человек, Максуел
Элден пришел к заключению, что демократия на рабочем месте
благоприятствует продвижению по службе, способствует росту
удовлетворенности трудом и позитивному отношению к самоуправ¬
лению; эти изменения, в свою очередь, влекут за собой рост поли¬
тической активности и социальной вовлеченности работников
(Elden 1981). Некоторые иные исследования привели к подоб¬
ным же выводам (они обобщены в: Elden, 53-54; см. также Bermeo
1982).
Свидетельства, которыми мы располагаем, не могут, я думаю,
особо подкрепить надежды на то, что благодаря демократии на
рабочем месте взгляды, ценности и человеческая натура заметно
изменятся. Следует, однако, сказать, что весь современный опыт
отражает слишком недолгую практику, ведь эти свидетельства по¬
черпнуты из работ исследователей, которых уже вполне целостно
сформировало их общество. Мы не в состоянии с уверенностью
предсказать, какие изменения в человеческом характере или в лич¬
ности могли бы последовать не за короткий промежуток, измеряе¬
мый месяцами или годами, а через много поколений. Никак не могу
отделаться от мысли, что, продолжайся их эксперимент лет сто,
югославы в немаловажных чертах отличались бы от того, какими
они стали бы, живи они по-прежнему в командном обществе, авто¬
ритарном не только в политике, но и в экономике. И разве не стали
бы мы, американцы, иными, если бы в 1880-х годах приняли как
типовое решение систему самоуправляющихся предприятий, а не
корпоративного капитализма?
Моральная ответственность. Пусть ее последствия для демо¬
кратии и проблематичны, все же система самоуправляющихся пред¬
приятий обещает некоторые важные изменения качеств народа.
Усложненность и гигантизм настолько разделили наши действия и
их последствия, что наши возможности руководствоваться в своих
поступках моралью опасно уменьшились. Моральные действия тре¬
буют возможности и способности осознавать последствия своих
поступков и принимать на себя ответственность за них. Ведь когда
организации и иные структуры, в рамках которых мы осуществляем
свой выбор, поощряют нас перекладывать неблагоприятные по¬
следствия на других, в то время как мы пожинаем одни лишь блага,
— тогда слова о нашей в конечном счете «ответственности» за
последствия своих действий лишь немного выходят за рамки фило¬
софской абстракции. Как опека со стороны правительства в госу¬
дарстве лишает народ случая и возможности взять на себя ответст¬
венность, так же действует и опека со стороны руководства фирмы.
Более того, структура американского корпоративного предприятия
75
сокращает пределы моральной ответственности вплоть до ее полно¬
го исчезновения4.
Мы предполагаем, что самоуправляющиеся предприятия будут
действовать в рамках рынка. Поэтому ошибочно было бы думать,
что они могли бы — или даже должны были бы — полностью
избежать влияния факторов, склоняющих их к прагматическому
рационализму и защите доходов фирмы. Не следует питать чрез¬
мерных надежд на то, что самоуправляющиеся предприятия будут
всегда поступать таким образом, чтобы избежать перекладывания
отрицательных последствий на других. Значит, подобно корпорати¬
вным предприятиям, им также будет необходимо известное регули¬
рующее вмешательство со стороны государства. По этой самой
причине я и предположил ранее, что предприятия будут действовать
в пределах, налагаемых такими демократически установленными
законами, правилами и нормами, которые общественность сочтет
необходимыми.
Как бы то ни было, два важных отличительных момента спо¬
собствовали бы воспитанию большей моральной ответственности.
Во-первых, самоуправляющиеся предприятия в принципе исключи¬
ли бы, а на практике — существенно ослабили бы противоречивые и
антагонистические взаимоотношения нанимателей и наемных ра¬
ботников, ведущие к безответственности с обеих сторон. Каждый
наемный работник делал бы ставку на процветание фирмы; дейст¬
вия, нарушающие работу фирмы, приносили бы вред всем. Во-
вторых, будучи гораздо многочисленнее и ближе среднему гражда¬
нину, чем управляющие и владельцы, наемные работники намного
полнее представляли бы потребителей и граждан. В то время как
высшие управляющие составляют незначительную долю общества
и легче могут избежать уплаты социальной цены за свои решения
либо «самортизировать» ее, наемные работники — потребители,
жители, граждане — намного более широкая и представительная
часть общества. Поэтому на них с гораздо большей вероятностью
могут лечь некоторые отрицательные последствия их решений.
Короче говоря, система относительно автономных предприятий
потребовала бы внешнего по отношению к предприятию контроля,
контроля как со стороны рынка и цен, так и со стороны демократи¬
чески установленных законов и правил. Существование и действен¬
ность обеих форм внешнего контроля зависят в конечном счете от
общественной поддержки. Я не вижу причин, почему общественная
поддержка такого контроля могла бы оказаться слабее при системе
самоуправляющихся предприятий, чем в условиях корпоративного
капитализма.
4 К примеру, в 1983 г. федеральное правительство Соединенных Штатов в
гражданском иске против «Дженерал моторе» утверждало, что компания продавала
разработанную в 1980 г. модель, в тормозной системе которой имелись опасные
недостатки. Правительство утверждало также, что на запросы службы выявления
дефектов министерства транспорта в 1980 — 1982 гг. компания отвечала «ложными и
маскировавшими суть дела заявлениями» (“The New York Times”, 4. VIII. 1983, A-l b,
18. VIII. 1983, A-17)...
76
Результаты с точки зрения политического равенства. В преды¬
дущей главе я приводил классическую республиканскую проблему
распределения власти и собственности: если собственность распре¬
делена слишком неравным образом, будет складываться ситуация
конфликта между демократией и правами собственности. Лежащее
на поверхности республиканское решение состояло в том, чтобы
каким-либо способом обеспечить более или менее равномерное
распределение собственности. В Соединенных Штатах идеология
аграрного демократического республиканизма предлагала единст¬
венную в своем роде форму такого решения: факторы, во многом
внешние по отношению к политическому процессу, — главным
образом, большие запасы дешевой земли, — обеспечили бы на¬
столько широкую диффузию экономических ресурсов, что ее было
бы достаточно для приближения к политическому равенству во
вполне удовлетворительной степени.
Как выяснилось, однако, это решение оказалось исторически
эфемерным. Новый социально-экономический строй, постепенно
сменивший в течение XIX столетия американское аграрное общест¬
во, не порождал самопроизвольно равенства условий для всех, на
чем так резко заострял внимание Токвиль как на основополагаю¬
щей отличительной черте аграрного общества в Америке. Напро¬
тив, новый строй привел к огромным различиям в богатстве, дохо¬
де, общественном положении и власти. Ясно, что решение классиче¬
ской республиканской проблемы не может больше зависеть от
такой случайности, как существование фактора, подобного земле,
внешнего по отношению к политическому процессу. В системе, где
богатство и доход распределялись неравным образом через инсти¬
туты рыночного капитализма, поддержание такого распределения
политических ресурсов, которое бы способствовало политическому
равенству, требовало бы либо каким-то образом развести экономи¬
ческие ресурсы и политическую жизнь (что республиканская тради¬
ция считает невозможным), либо перераспределять их в массовом
порядке, по-видимому, посредством государства. Каждый из этих
вариантов решения порождал бы неизменные конфликты между
теми, кто наибольшую выгоду извлекал бы при исходном распреде¬
лении, и теми политическими силами, которые бы выступали за
политическое равенство. Даже если бы в обществе возникла доста¬
точно сильная и устойчивая коалиция эгалитарных сил, способных
осуществить выработанную политику, поляризация политической
жизни не прекращалась бы. Так или иначе, подобная коалиция не
возникла ни разу и ни один из вариантов так и не был проведен в
жизнь.
Кроме того, остается открытым вопрос, будет ли бизнес удов¬
летворительно функционировать в ориентированной на частную
собственность и рынок экономике, если богатство и доходы под¬
вергнутся массовому перераспределению. Чарльз Линдблом отво¬
дил «привилегированное положение» бизнесу ввиду его нужды в
стимулах (Lindblom 1977, 170 и далее); насколько я его понял,
под привилегированностью он подразумевал, что для того, чтобы
77
убедить вкладчиков капитала и управляющих частных фирм дейст¬
вовать приемлемым образом, общество должно обеспечить им
весомые стимулы в виде крупного финансового вознаграждения.
Однако принцип вознаграждения, достаточно солидного, чтобы
убедить вкладчиков капитала и управляющих удовлетворительно
выполнять свои общественные функции, породит весьма неравное
распределение богатства и дохода. В Соединенных Штатах идеоло¬
гическая защита экономического неравенства выступает впервые в
конце XIX в. как Евангелие от Богатства, а затем, в нашем веке, как
теория «тонкой струйки». Хотя к социальному вкладу бизнеса зача¬
стую предъявляются чрезмерные требования, что происходит
вследствие приверженности Евангелию от Богатства, все же остается
и продолжает беспокоить ощущение, что в этом имеется разумное
зерно. Корпоративный капитализм, по-видимому, действительно
требует распределения среди собственников значительных финансо¬
вых вознаграждений. В Соединенных Штатах, при сложившейся
концентрации собственности, такое вознаграждение возрастает гла¬
вным образом у незначительного меньшинства вкладчиков капита¬
ла5. В результате складывается впечатление, что американское об¬
щество требует гораздо более острого экономического неравенства,
чем это когда-либо могло показаться Джефферсону возможным или
допустимым для народа, уповающего на демократию.
Если мы желаем избежать этих трудностей, нам следовало бы
найти социально-экономическую структуру, которая бы сама поро¬
ждала большее равенство условий, создавая положение, названное
мною во второй главе «саморегулирующимся эгалитарным
строем». При таком порядке вещей движение к равенству не будет
натыкаться на сопротивление могущественного, хорошо окопавше¬
гося меньшинства, занявшего долговременную оборону в конфлик¬
те, раскалывающем нацию. Вместо этого движение к равенству
возникало бы самопроизвольно, порождаемое социально-
экономической структурой, опирающейся на широкий консенсус.
Привела ли бы система самоуправляющихся предприятий к
образованию саморегулируемого эгалитарного строя? Разумеется,
5 В 1969 г. 1,3% взрослого населения США и 5,6% держателей акций владели
53,3% всех акций корпораций (Smith, Franklin, Wion 1973, табл. 5). И
«приблизительно 5% всех семей получают около 40% доходов в виде дивидендов,
процентов, ренты и арендных платежей, в то время как нижние две трети семей
получают менее 20% этого вида доходов» (Schnitzer 1974, 38). Питер Дракер
утверждает, однако, что подобные данные переоценивают концентрацию богатства и
приносимого им дохода, поскольку не принимают во внимание быстрого распро¬
странения, начиная с 1950 г., когда «Дженерал моторе» основала пенсионный фонд
для своих работников, пенсионных фондов, вкладывающих капитал в фондовые
ценности и приобретающих тем самым права владения на фирмы. По его оценкам, в
1974 г. пенсионным фондам принадлежало около 30% общей стоимости обращав¬
шихся на рынке ценных бумаг акций всех компаний (он предсказывает возрастание
этой доли к 1985 г. до 50%). Если к этому добавить пенсионные планы для занятых
на собственных предприятиях (планы Кио), индивидуальные пенсионные счета и
пенсионное обеспечение государственных служащих, то «удельный вес собственности
пенсионных фондов среди держателей акций составит как минимум 50% и, вероятно,
возрастет в течение следующих десяти или пятнадцати лет до 65 или 70%» (Drucker
1976, 12 и 16).
78
нет. Хотя невозможно в точности сказать, как далеко зайдет подоб¬
ная система, функционирующая автономно, без навязанного извне
перераспределения (к примеру, через налоги или трансфертные пла¬
тежи), по пути к равенству в богатстве, доходе и иных ресурсах,
ясно, что неравенство будет возрастать как внутри фирм, так и
между ними. На самоуправляющихся предприятиях их члены само¬
стоятельно будут решать, на основе каких принципов должны рас¬
пределяться: заработная плата, жалованье и прибыль. То, каким
принципам внутреннего распределения они отдадут предпочтение,
зависело бы от едва ли предсказуемых факторов, в их числе подсо¬
знательные и осознанные представления о справедливости, что, в
свою очередь, подвержено влиянию со стороны традиций, господст¬
вующей культуры, идеологии, религии и т.п., а также от того, в
какой степени было бы сочтено желательным или необходимым
придерживаться соответствия между заработной платой и жаловань¬
ем — и предложением, спросом на труд различной квалификации.
Несмотря на то, что теоретики и идеологи зачастую выдвигают
совершенно определенную точку зрения на принципы распределе¬
ния, которых должны придерживаться рабочие, совершенно невоз¬
можно предсказать, на каких принципах они остановили бы свой
выбор.
Целесообразно предположить вместе с тем, что члены самоу¬
правляющихся предприятий сохраняли бы различия в уровнях опла¬
ты внутри своих фирм в масштабах гораздо меньших по сравнению
с ныне существующими на американских фирмах перепадами в
десять и даже двадцать раз. Гораздо менее вероятно также, что они
обеспечивали бы своим высшим управляющим дополнительный
доход, повышающий различия в размерах оплаты подчас до сто¬
кратного уровня: среди форм этого дохода — премии, скидки при
приобретении акций, льготы при выходе в отставку и гарантирован¬
ные оклады («золотые парашюты») на случай потери должности
при продаже фирмы6. В конечном счете неравенство в доходе и
богатстве сократилось бы еще заметнее, поскольку прибыль
самоуправляющегося предприятия делилась бы между его членами
в тех рамках, которые устанавливались бы государственными вла¬
стями посредством демократического процесса.
6 Тот аргумент, что высокая оплата — это вознаграждение за отменное функ¬
ционирование фирмы, не стоит выеденного яйца. Проведенное журналом «Форчун»
обследование 140 крупных компаний не выявило почти или совсем никакой зависи¬
мости между оплатой высших управляющих фирмы и ее работой (мерилом работы
фирмы была отдача на капитал, находящийся в руках держателей акций). Из десяти
обследованных отраслей только в одной — металлообработке — была выявлена
«существенная корреляция между оплатой и успешной работой». Напротив, «кор¬
реляция между размером [фирмы] и оплатой, хотя и ненадежная, все же относитель¬
но высока, превосходя значения корреляции уровня оплаты с любым другим из
проверявшихся показателей» (Loomis 1982, 44 и 49). Обзор 100 крупнейших британ¬
ских компаний, проведенный журналом «Экономист» в 1982 г., привел к сходному
выводу: «Все еще отсутствует явная взаимосвязь между работой фирмы и оплатой ее
руководителей в большинстве отраслей британской промышленности. Об уровне
оплаты высших руководителей компаний зачастую больше может сказать размер
компании» (“The Economist”, 18.IX.1982, 75 и далее).
79
Если от рассуждений мы обратимся к реальной практике, то
обнаружим, что хотя в производственных кооперативах принят
широкий спектр принципов распределения, лишь в немногих случа¬
ях (если таковые вообще имеются) различия приближаются к уров¬
ню, существующему в частных фирмах. Конечно, не многие произ¬
водственные кооперативы следуют примеру израильских укреплен¬
ных поселений (kibbutzim) с их приверженностью принципам
полного равенства в распределении (будь то по размерам земельно¬
го участка или по потребности) материальных и духовных ресурсов
между своими членами. И даже эти укрепленные поселки отходят от
строгого равенства в оплате наемных работников, не являющихся
их членами. Пусть кооперативы на северо-западе тихоокеанского
побережья, выпускающие фанеру, приняли принцип равной оплаты
и равной доли в прибыли для всех членов, они, однако, нанимают
управляющих, членами кооператива не являющихся, и оплачивают
их на конкурентной основе по ставкам существенно более высоким,
чем у членов кооперативов. Управляемые рабочими кооперативы
«Мондрагон» в Испании с самого начала стремились «[ограничить]
различия между наивысшими и минимальными заработками до
соотношения три к одному». На практике это соотношение выдер¬
живается не полностью, хотя его нарушения весьма умеренны: у
98% членов различия в заработках не превышают величины четыре
к одному, а для 90% — уровня 2,8 к одному. Не менее существенно
и то, что разрыв в распределении богатства среди членов
кооператива также весьма узок (Thomas and Logan 1982, 11, 143—45,
159). Поэтому мы, видимо, вправе сделать вывод о том, что на
самоуправляющихся предприятиях неравенство в распределении
дохода и богатства было бы заметно меньше, чем при
корпоративно-капиталистической системе, — взять, к примеру,
американские фирмы7.
Однако неравенство возникнет также и между фирмами. Разли¬
чия рынков, изменяющийся спрос, разная фондовооруженность,
местные различия в предложении рабочей силы и многие иные
факторы приведут к различиям в доходе, которым самоуправляю¬
щиеся предприятия смогут распорядиться в целях его распределе¬
ния среди своих членов8.
7 На «крупнейшем в Югославии предприятии, производившем разнообразную
машинотехническую продукцию, в 1968 г. наивысший заработок был у квалифициро¬
ванного рабочего, получавшего 2993 динара в месяц — больше, чем генеральный
директор» (Dirlam and Plummer 1973, 66).
8 Богатейший материал дает Югославия. «Различия в оплате за работу разной
квалификации в пределах одного предприятия, узаконенные согласно принципу распре¬
деления по труду, составляют меньшую проблему с точки зрения идеологии, чем
различия межотраслевые» (Comisso 1979, 108; см. также 94—115). А Джоел Дирлэм
отмечает: «Рассматривая югославскую систему заработной платы по состоянию на
1973 г., мы приходим к заключению, что уровень заработной платы различался по
отраслям в основном в соответствии со средней производительностью, которая в свою
очередь может объясняться объемом капитала в отрасли. В целом в отраслях с высокой
капиталовооруженностью труда уровень заработной платы выше» (Dirlam
80
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, нельзя рассчитывать на то, что система самоу¬
правляющихся предприятий приведет к появлению целиком саморе-
гулируемого эгалитарного строя. Межфирменные и внутрифирмен¬
ные различия порождали бы различия в личных возможностях; хотя
масштабы этих различий не поддаются строгому прогнозированию,
они были бы, по-видимому, достаточно велики, чтобы оказывать
негативное воздействие как на политическое равенство, так и на
возможность достижения принятых у нас стандартов справедливого
общества. Конечно, вследствие того, что «граждане фирм» самостоя¬
тельно выносили бы решение о принципах, на которых должны были
бы основываться внутрифирменные различия, эти различия, надо
полагать, соответствовали бы распространенным среди них нормам.
Однако в той степени, в которой межфирменные различия обусловли¬
вались бы иными факторами, не сводящимися к различиям в трудо¬
любии и сноровке, — такими, как история, география, общественная
среда и удача, — результаты вполне могли бы выглядеть несправед¬
ливыми. Таким образом, чтобы воспрепятствовать всевозрастающе¬
му размыванию политического равенства и справедливости в обла¬
сти распределения, нам следовало бы стремиться к изменению
исходного распределения личных ресурсов, которое складывается на
предприятиях ( к примеру, с помощью налогов и трансфертных
выплат), либо к регулированию более отдаленных последствий (к
примеру, ограничивая использование денег в политике), либо и к
тому, и другому вместе.
Задача регулирования и перераспределения решалась бы в любом
случае гораздо проще, чем в системе корпоративного капитализма. К
тому же первоначальное распределение, формируемое на предприя¬
тиях, отличалось бы гораздо меньшим неравенством. Поэтому, хотя
и не будучи полностью саморегулируемой, такая система гораздо
плотнее приблизилась бы, по сравнению с корпоративным капита¬
лизмом, к упомянутому во второй главе «классическому республи¬
канскому решению», иначе говоря, к широкому распространению
экономических ресурсов между гражданами.
Кроме того, полноправное и равное гражданство на хозяйствен¬
ных предприятиях заметно уменьшило бы противоречия и конфлик¬
ты внутри фирм и косвенным образом — в обществе и в политике в
целом. В системе корпоративного капитализма управляющие юриди¬
чески обязаны действовать и на самом деле обычно действуют,
1979, 347). Саул Эстрин, проанализировавший «различия в доходах между секторами
хозяйства и между фирмами с 1956 по 1974 г.» в Югославии обнаружил крупные
межфирменные различия в доходе внутри каждого сектора. В промышленном секторе
в целом «от 10 до 14% единиц масштаба фирмы обеспечивали средний уровень оплаты
ниже 50 или выше 200% среднеотраслевого уровня» (Estrin and Bartlett 1982, 95). В
1968 г. средний личный доход рабочих в текстильной промышленности составлял
треть оплаты работников, занятых проектированием и конструированием, и менее
40% от уровня оплаты в морском транспорте (Dirlam and Plummer 1973, таб¬
лица 4-1).
6-502
81
исходя из того, что интересы наемного персонала вторичны по
отношению к интересам владельцев. В системе самоуправления,
напротив, управляющие, прямо или косвенно избираемые рабочими,
отдавали бы предпочтение интересам граждан-участников. В одной
теоретической модели управляющие поступают гак, чтобы максими¬
зировать чистую отдачу на средства, вложенные держателями акций;
согласно другой, они ведут себя таким образом, чтобы максимизиро¬
вать чистую удельную отдачу для каждого гражданина-участника.
Тем самым противоречия и конфликты, присущие самой структуре
частной фирмы, на самоуправляющихся предприятиях были бы
существенно ослаблены (в теоретической модели — по сути,
устранены).
Внутренние конфликтные отношения на частном предприятии
переходят в конфликты по поводу перераспределительной политики
и регулирования использования денег в политических целях. Как
представители незначительного меньшинства наиболее привилеги¬
рованных членов общества, американские бизнесмены — типа Кента,
Стори и Лея, опасавшиеся, что демократия уничтожит собствен¬
ность, — питают глубокое недоверие к политическому равенству,
правлению большинства, конгрессу, к институтам демократического
управления в целом (ср. Silk and Vogel 1976, 189—201). Как и их
предшественники, они стремятся использовать превосходство в
ресурсах — в деньгах, организованности, положении, доступе к
благам — для защиты своего владения этими ресурсами и возможно¬
сти их приобретения. Вовсе не удивительно поэтому, что реформа¬
торские усилия в области перераспределения доходов и попытки
обеспечить действенное регулирование использования денег в поли¬
тике имеют в Соединенных Штатах так мало успеха.
Система самоуправляющихся предприятий не исключала бы,
разумеется, конфликта интересов, целей, возможностей и мировозз¬
ренческих установок между гражданами. Она, однако, способствова¬
ла бы уменьшению конфликта интересов, благодаря ей все граждане
были бы в более или менее равной степени заинтересованы в защите
политического равенства и демократических государственных инсти¬
тутов, в обществе легче шел бы процесс формирования более устой¬
чивого консенсуса в понимании норм справедливости.
41
ПРАВО НА ВНУТРИФИРМЕННУЮ
ДЕМОКРАТИЮ
Хотя политологи-теоретики, выступающие за участие рабочих в
управлении, зачастую делают упор на тех возможностях, которые
оно открывает для развития демократических начал в человеке, и на
полезности этого участия с точки зрения соблюдения норм демокра¬
тии в управлении государством, более надежное обоснование систе¬
мы участия, обоснование с кантианским оттенком, опирается, на
мой взгляд, на аргументацию иного рода. Если демократия опра¬
вдана в управлении государством, тогда она должна быть оправда¬
на также и в управлении хозяйственными предприятиями. Сказать
же, что для нее нет оснований в том, что касается управления
хозяйственными предприятиями, значило бы сказать, что для нее
нет оснований и в государственном управлении.
Я легко могу представить себе три возражения на подобного
рода аргументацию:
1. Система самоуправляющихся предприятий нарушила бы пра¬
во более высокого порядка — право собственности.
2. Сделанные во второй главе предположения, служащие обос¬
нованием демократического процесса, не применимы к хозяйствен¬
ному предприятию, поскольку решения, принимаемые на хозяйст¬
венных предприятиях, не обязательны в том смысле, в каком обяза¬
тельны решения, принятые и проводимые в жизнь властью госу¬
дарства. Кроме того, поскольку служащие компании не имеют в
целом достаточной квалификации для управления ею, принцип
равенства не работает, и доводы в пользу демократического процес¬
са утрачивают силу. В то же время правление лиц, имеющих очень
высокую квалификацию, иными словами — способных взять гра¬
ждан под свою опеку или руководящих в силу особых заслуг перед
обществом, оправдано заметными преимуществами в компетентно¬
сти. Можно утверждать, что такова же и система управления менед¬
жеров корпорации.
3. Тенденция к олигархии, иерархичности* господству про¬
является на хозяйственных предприятиях столь отчетливо, что
демократия в любом случае не будет там подлинной. Тем са¬
мым усилия внедрить демократический процесс в масштабе фир¬
6*
83
мы оборачиваются во многом бесплодною тратой времени.
В настоящей главе я поочередно остановлюсь на всех этих
возражениях.
ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ
Что касается прав собственности, то могут возразить, что пере¬
дача контроля над решениями на уровне фирмы в руки наемных
работников нарушила бы права владельцев использовать собствен¬
ность по своему усмотрению. Если, однако, указанное возражение
подразумевает, что народу внутренне присуще право создавать и
содержать хозяйственные предприятия в их нынешнем виде, т.е. в
форме корпораций, и что любая попытка заменить эту форму на
иную нарушила бы это право, тогда наша аргументация и в самом
деле неизбежно должна столкнуться со всеми трудностями, описан¬
ными в главе второй. Вместе с тем, если право собственности
понимается как основополагающее моральное право — право при¬
обретать экономические ресурсы, необходимые для политической
свободы и достойного существования личности, то самоуправляю¬
щиеся предприятия, напротив, никоим образом не уменьшат возмо¬
жностей граждан по осуществлению их прав. Вполне вероятно, что
они послужили бы значительному расширению таких возможно¬
стей. Даже если понимать права собственности в более узком,
формально-правовом смысле, форма владения самоуправляющим¬
ся предприятием отнюдь не обязательно должна привести к нару¬
шению таких прав. Как мы увидим, это должно повлечь за собой
передачу владения от держателей акций к наемному персоналу.
ОБЯЗАТЕЛЬНЫ ЛИ РЕШЕНИЯ?
Могут ли, однако, посылки, выдвинутые во второй главе в
оправдание демократического процесса, с полным основанием при¬
меняться к хозяйственным предприятиям? К примеру, принимаются
ли на хозяйственных предприятиях решения, столь же обязательные
для работников, как решения государственного руководства,
подчиняться которым граждане принуждаются силой? Ведь в конеч¬
ном счете законы, принятые государственным руководством, могут
в случае необходимости осуществляться путем физического прину¬
ждения. Фирма, однако, следует заметить, не что иное, как разно¬
видность рынка, в рамках которого люди вступают в отношения
добровольного индивидуального обмена: работники добровольно
обменивают свой труд на заработную плату, выплачиваемую нани¬
мателем. Вместе с тем решения, принятые руководством фирмы и
руководством государства, в некоторых существенных моментах
имеют больше общего, чем допускает это классическое либеральное
толкование. Подобно государственному руководству, руководство
84
фирмы вырабатывает решения, одинаково применимые ко всем
работникам или к той или иной их категории. Это решения, регла¬
ментирующие время и место работы, производимые товары, обору¬
дование, которое надлежит использовать при выполнении данного
вида работ, минимально приемлемый трудовой ритм, численность
работников, число (и категория) работников, в услугах которых
отпадет потребность на время слабой деловой активности, — либо
вопрос, не следует ли закрыть предприятие целиком, так что работы
не окажется вовсе. Эти решения проводятся с помощью санкций, в
числе которых крайняя мера — увольнение.
Удалось ли мне теперь выделить различие? Могут последовать
возражения, что, в отличие от граждан государства, рабочие не
понуждаются к подчинению решениями управляющих фирмы; они
идут на это добровольно. Из-за того, что рабочий может выбирать,
подчиняться ли своим управляющим или нет, поскольку он свободен
уйти из фирмы в случае, если предпочитает неподчинение, и из-за
того, что управляющие фирмы не могут наказать его за этот уход, —
некоторые могут возразить, что решение подчиниться рабочий при¬
нимает свободно без какого бы то ни было принуждения.
Такого рода возражение преувеличивает, однако, различия ме¬
жду подчиненностью рабочего решениям руководства фирмы и
подчиненностью гражданина решениям государственного руко¬
водства. Возьмем местную власть. Гражданин, которого не устраи¬
вает местное управление, также «свободен» переехать в другой
административный округ. На практике, если гражданин не хочет
подчиняться законам своей страны, он «свободен» — по крайней
мере во всех демократических странах — покинуть свою страну. В
самом деле, если бы гражданин был целиком и полностью свободен
совершить такой переезд, тогда гражданство было бы всецело
добровольным; ведь если бы гражданин нашел свои «права» не¬
удовлетворительными, он свободно мог бы избрать «уход». Однако
разве «уход» (или изгнание) не оказывается зачастую во всех отно¬
шениях столь накладным, что причастность к сообществу становит¬
ся со всех практических точек зрения принудительной, — идёт ли
речь о переезде из страны, муниципального округа, или об уходе из
фирмы? Но если так, то руководство фирмы весьма напоминает в
этом случае государственную власть — гораздо сильнее, чем мы
обычно склонны полагать: поскольку уход из фирмы достаточно
накладен, членство в ней не носит более добровольного или менее
принудительного характера, чем принадлежность к муниципально¬
му округу, а то и гражданство страны.
Действительность такова, что гражданство в демократическом
государстве в одном отношении более добровольно, чем работа в
фирме. В демократической стране граждане вправе обыкновенно,
оставив один муниципальный округ, автоматически сохранить, ли¬
бо спустя недолгое время приобрести все гражданские права в
другом. Однако, не говоря о том, что решения фирмы, как и
решения государства, могут подкрепляться суровыми санкциями
(увольнением), работник фирмы, уходя из нее, не получает, в отли¬
85
чие от гражданина демократического государства, «гражданских
прав» (иначе говоря, работы) в другой фирме.
Поэтому, подобно государству, фирма также может рассматри¬
ваться как политическая система, в которой между управляющими
и управляемыми существуют отношения власти. Однако, если так,
то не следует ли нам отметить, что взаимоотношения между управ¬
ляющими и управляемыми должны удовлетворять требованиям
демократического процесса, как мы настоятельно подчеркивали в
случае с государством?
Хорошо, давайте будем рассматривать фирму как политическую
систему, — тогда, возможно, согласятся со мною. Но не могут ли,
вместе с тем, и в рамках данной политической системы права
рабочих обрести достаточную защиту в лице профессиональных
союзов? Такое возражение, однако, не только не учитывает пробле¬
му рабочих, остающихся за пределами профсоюзов (а таких в
Соединенных Штатах до 80% совокупной рабочей силы), оно также
содержит в себе признание того, что в целях защиты некоторых
основополагающих прав или интересов рабочие вправе — и это
одно из их прав — осуществлять демократический контроль по
крайней мере в известных пределах. Какова в этом случае природа и
каковы масштабы подобных прав или интересов? Сказать, что
объем этих прав ограничивается рамками столь же или еще более
фундаментальных прав собственности, — значило бы впасть в
противоречие со всем ходом наших предшествующих рассуждений.
Но на каком же тогда основании право наемных работников осу¬
ществлять демократический контроль должно сводиться к обычным
(хотя и не определенным отчетливо) границам профессиональных
союзов? Разве не было бы это простым перефразированием рассма¬
триваемого нами вопроса: обладают ли рабочие фундаментальным
.правом самоуправления на своих предприятиях? Если они таким
правом обладают, не очевидно ли в таком случае, что, сколь ни
важны традиционные профсоюзы в ограничении авторитаризма в
управлении со стороны руководства фирмы1, обычная фирма, даже
если там и существует профсоюз, все равно очень и очень далека от
критериев, определяющих демократический процесс?
ВЫПОЛНЯЕТСЯ ЛИ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
ПРИНЦИП РАВЕНСТВА В СВОЕЙ «СИЛЬНОЙ»
ФОРМУЛИРОВКЕ?
Во второй главе я утверждал, что демократический процесс
основывается на «сильном» принципе равенства. Но если «сильный»
1 Эллерман придерживается иного мнения, согласно которому даже на самоу¬
правляющихся предприятиях профсоюзы были бы важны, особенно в том, что
касается отправления функций «лояльной оппозиции» (Ellerman, The Union as the
Legitimate Opposition* *).
* Без обозначения года издания. — Ред.
86
принцип неприменим к фирмам в сфере бизнеса, тогда возможности
самоуправления предприятий серьезно, если не сказать фатально,
сокращаются, в то время как возможности управления, открываю¬
щиеся перед теми, кто имеет для этого наилучшую квалификацию,
— «стражами», если воспользоваться Платоновым выражением, —
соответственно возрастают. Далее я предлагал рассматривать
управление американскими крупными корпорациями как форму
попечительства. Хотя номинально управляющие отбираются сове¬
том директоров, которые, в свою очередь, номинально избираются
держателями акций и формально отчитываются перед ними, в
действительности новые управляющие обыкновенно привлекаются
уже работающими управленцами, которые на практике по своему
усмотрению отбирают и контролируют совет директоров (Herman
1981). Опека является идеалом и для многих социалистов, в
особенности фабианцев. В этом случае управляющие госу¬
дарственных предприятий должны были отбираться официальными
лицами государства, перед ними же в конечном счете должны были
держать отчет главные управляющие. Во многих странах управле¬
ние национализированными отраслями фактически осуществляется
приблизительно по такой схеме. С легкостью можно представить
себе и иные варианты меритократии.
Тем самым как в теории, так и на практике и корпоративный
капитализм, и бюрократический социализм отвергли «сильный»
принцип равенства в применении к хозяйственным предприятиям.
Явно или нет, они придерживаются системы опеки. Давление су¬
ществующих институтов и идеологий столь велико, что, вероятно,
большинство людей, в том числе многие из людей мыслящих, с
трудом поверят, что квалификация наемных работников позволяет
им управлять предприятиями, на которых они трудятся. Как бы то
ни было, рассматривая вопрос о том, распространяется ли «силь¬
ный» принцип равенства на фирмы в области бизнеса, важно иметь
в виду два момента. Во-первых, если мы вправе с полным основа¬
нием сопоставлять идеальное или теоретически возможное функ¬
ционирование каких-либо двух систем, мы не можем, оставаясь на
позициях здравого смысла, сравнивать действительную работу од¬
ной системы с идеальным функционированием другой. Пусть по
необходимости в изрядной мере последующий ход рассуждений о
самоуправляющихся предприятиях носит характер предположения,
моя цель — сравнить теоретически возможное функционирование
самоуправляющихся предприятий с реальным функционированием
их основной нынешней альтернативы — современных корпораций,
находящихся в частном владении.
Во-вторых, как мы видим во второй главе, «сильный» принцип
равенства не требует, чтобы граждане были равно компетентны во
всех отношениях. Достаточно предположить, что граждане имеют
достаточную квалификацию для разрешения вопроса о том, какие
проблемы требуют, а какие не требуют обязательных совместных
решений (к примеру, вопроса о том, какие проблемы нуждаются в
урегулировании путем установления общих правил). Относительно
87
тех из них, что требуют обязательных совместных решений, в
компетенции граждан определить, обладают ли они сами достаточ¬
ной квалификацией для коллективной выработки решений посредст¬
вом демократического процесса. Что касается тех вопросов, для
самостоятельного решения которых граждане не обладают, по их
собственному ощущению, необходимой компетентностью, они все
же достаточно квалифицированны, чтобы определить условия деле¬
гирования права принятия решений.
За исключением самых малых фирм, наемные работники навер¬
няка предпочли бы делегировать управляющим выработку решений
по некоторым вопросам. В более крупных фирмах они бы, несом¬
ненно, избирали руководящую коллегию или совет, которым в
обычном случае, вероятно, были бы переданы полномочия по отбо¬
ру и смещению руководителей исполнительского звена. За исключе¬
нием самых крупных предприятий, наемные работники могли бы
создавать коллегиальный орган с функциями «законодателя», что¬
бы разрабатывать решения по вопросам, определенным самими
рабочими, делегировать принятие решений по вопросам, от непос¬
редственного самостоятельного решения которых рабочие предпоч¬
ли бы отказаться, а также пересматривать решения по вопросам,
полномочия по которым были ранее делегированы, и иным образом
контролировать исполнительный совет и управляющих. В
огромных фирмах, где такой законодательный орган слишком ча¬
сто сталкивался бы со всеми недостатками прямой демократии,
ввиду чрезмерных масштабов охватываемого ею сообщества, сле¬
довало бы создать систему представительного правления.
При существующей пассивности акционеров типичной фирмы,
их исключительной зависимости от сведений, сообщаемых управ¬
ленческим звеном, при том, что сопротивление решению, вырабо¬
танному управляющими, чрезвычайно затруднительно, — едва ли,
мне кажется, можно усомниться в том, что наемные работники
обладают в целом такой же квалификацией для управления своими
фирмами, что и держатели акций, а возможно, в среднем, их
квалификация и заметно выше. Однако вопрос заключается, конеч¬
но, не в этом, если принять во внимание оторванность управления
от прав владения, на что обращали внимание Адольф Берл и
Гардинер Минз еще в 1932 г. в работе «Современная корпорация и
частная собственность». Недавнее и гораздо более систематичное
обследование 200 крупнейших нефинансовых корпораций Америки
показывает, что 64% из них находится под контролем внутренних
управленческих структур, а еще 17% — внутренних управленческих
структур с внешними коллегиальными органами, что в совокупно¬
сти составляет 81% обследованных корпораций, на долю которых
приходится 84% активов и 82% общего объема продаж (Herman
1981, табл. 3.1). Хотя удельный вес фирм, находящихся под контро¬
лем собственных управленческих структур, мог бы оказаться ниже
для малых фирм, сохраняется вопрос, обладают ли рабочие такой
же квалификацией для руководства хозяйственными предприятия¬
ми, что и управляющие, которых принимают на работу (иными
88
словами, кооптируют) управляющие же, что приводит в результате
к появлению некой системы кооптационного опекунства.
Этот вопрос затрагивает хорошо знакомые давние проблемы,
связанные с противоречием между демократией и системой опе¬
кунства, в том числе основания идеи об обладании мнимых опеку¬
нов превосходством в знании того, что более всего послужит благу
коллектива, а также в добродетели — воле и предрасположении к
поиску этого блага. Важно поэтому отличать знание о целях, к
достижению которых должно стремиться предприятие, от знания
наилучших средств достижения этих целей. Относительно целей
может быть высказано возражение, что самоуправляющиеся пред¬
приятия обеспечивали бы относительно низкую норму сбережения,
инвестирования, роста и занятости по сравнению с тем уровнем,
который общество может рационально (или по меньшей мере осо¬
знанно) предпочесть. Относительно средств могло бы последовать
то возражение, что самоуправляющиеся предприятия с меньшей
вероятностью могли бы обеспечить квалифицированное управление
и по этой и другим причинам оказались бы менее эффективными,
чем фирмы, находящиеся, подобно американским корпорациям, во
владении у держателей акций.
Цели: сбережения, вложение капитала, рост и занятость. Как
же воздействовала бы система самоуправляющихся предприятий на
сбережения, вложение капитала, занятость и рост? К примеру, будут
ли рабочие, решая вопрос о распределении сбережений предприя¬
тия, приносить инвестиции в новое оборудование и будущую эффек¬
тивность в жертву фонду заработной платы? Окажутся ли фирмы,
демократически управляемые своими наемными работниками, бо¬
лее близоруки по сравнению с фирмами, управляемыми иерархиче¬
ски? Сегодня менеджеров американских корпораций нередко крити¬
куют за излишнее внимание к краткосрочной отдаче в ущерб дол¬
говременной эффективности (см., напр., Bluestone 1980, 52). Станут
ли самоуправляющиеся предприятия в еще большей степени
жертвовать отложенной выгодой в пользу немедленного эффекта,
вопреки и в ущерб коллективным интересам общества? И, в таком
случае, не возникнут ли конфликты между интересами общества и
частными интересами рабочих отдельного предприятия?
Чисто теоретический анализ, проделанный экономистами, —
будь то критиками или защитниками управляемых рабочими фирм,
— абсолютно неубедителен. Защитники самоуправления согласны,
что, в отличие от обычных фирм, где руководство стремится к
максимизации совокупной прибыли акционеров, рабочие — члены
коллективов самоуправляющихся фирм стремились бы к максими¬
зации удельного дохода на душу занятого персонала2. Ввиду этого,
некоторые критики отмечают, что работники лишатся стимула,
побуждающего расширять сбережения, производство, занятость и
инвестиции, если это не будет вести к увеличению их собственного
удельного дохода; они получат однозначный стимул не идти на
2 См., напр.: Vanek 1970, 2-3; Jay 1980, 17.
89
такое расширение, если, в соответствии с их ожиданиями, оно
приведет к уменьшению их заработка. Указывающие на это критики
утверждают тем самым, что при некоторых обстоятельствах, в
которых обычная фирма прибегнет к экспансии в целях увеличения
отдачи на капитал, принадлежащий держателям акций, фирмы,
управляемые рабочими, не станут этого делать3 * 5.
Защитники самоуправления отмечают, что в экономике самоу¬
правляющихся фирм проблему занятости возможно теоретически
отделить от проблемы инвестирования и роста. По теоретическому
сценарию, набросок которого мы только что сделали, расширение
занятости представляет собой проблему лишь на уровне одной
фирмы. На уровне экономики в целом, однако, проблема решается
путем обеспечения свободного доступа на рынок для новых фирм. В
условиях безработицы, при том, что предприятиям не удалось
расширить занятость в масштабах, достаточных для удовлетворе¬
ния растущего спроса на их продукцию, новые фирмы стремились
бы выйти на рынок; вследствие этого возрастали бы и капиталовло¬
жения, и занятость. Что касается инвестиций, то, за исключением
только что описанного случая, члены самоуправляющегося пред¬
приятия испытывали бы на себе воздействие сильных стимулов к
инвестированию, а значит к сбережению, если таким путем они
увеличивали бы прибыль, которая могла бы быть распределена
между ними (ср. Jay 1980, 17—27; Schweikart 1980, 73—74, 103—36).
В действительности, однако, подобные сопоставления теоретиче¬
ских построений не слишком проясняют ситуацию. Как замечает
Питер Джей,
s. * до сих пор мы сравнивали рациональное инвестиционное поведение
рабочих кооперативов с рациональным поведением идеальных пред-
принимателей, работающих в соответствии с хрестоматийным
принципом оптимизации. Если бы мир, в котором мы живем,
действительно был таким, нам едва ли вообще пришлось бы разби¬
рать задачу, поставленную в этой работе.
(Jay, 20)
3 Эти и иные теоретические доводы обобщены и подвергнуты оценке Эстрином
и Барретом (Estrin and Barrett 1982); более ранние широко известные теоретические
положения приведены в: Ward (1957, 1958, 1967). Один из теоретических аргументов
можно проиллюстрировать следующим образом. Представим себе фирму, на
которой занято 100 членов, дневной выпуск ее — 100 единиц, каждая продается по
цене в 200 долл., а удельные издержки на факторы производства, кроме живого труда
(оборудование, здание и сооружения, материалы и т.д.), составляют 150 долл. Общая
отдача средств, которая может быть распределена между работниками, составляет
5 тыс. долл., или 50 долл, на каждого. Предположим, что удвоение объема рабочей
силы (и значит, членства в фирме) приведет к возрастанию производства до 150
единиц при тех же удельных затратах. Хотя сумма, которая может быть распределе¬
на между членами фирмы, возрастет до 7500 долл., доля каждого снизится до 37,5
долл. Тем самым (если работники не окажутся альтруистами) члены фирмы не
пожелают расширять занятость на фирме и членство в ней. Если, однако, закон
позволил бы им, они могли бы попытаться нанять дополнительных работников при
заработной плате достаточно низкой, чтобы уберечь их собственные текущие зара¬
ботки; в нашем примере эта заработная плата должна была бы составлять менее 25
долл. Особый случай такого рода — система кооперативов под рабочим контролем,
существовавшая в Перу (Stepan 1978, 216 и далее).
90
Возвращаясь к более практическим соображениям, надо сказать,
что в действительности, вероятно, самоуправляющиеся предприя¬
тия могли бы иметь не меньше, а то и больше стимулов к сбереже¬
нию, инвестированию и росту, чем американские корпоративные
предприятия, поскольку рабочие обычно не согласны терпеть поте¬
ри, сопряженные с ухудшением дел фирмы. Если мы позволим себе
нарушить едва ли исполнимые предписания некоторых теоретиков
экономики благосостояния, требующих избегать сравнительного
анализа с точки зрения личности, мы вряд ли сможем отрицать, что
потери от ухудшения дел фирмы для рабочих, как правило, гораздо
ощутимее потерь, испытываемых инвесторами. Ведь обеспеченному
вкладчику капитала обычно куда легче выйти на рынок фондовых
ценностей и уйти с него, чем рабочему — с рынка труда. Рабочий,
сколько-нибудь способный предвидеть будущее, был бы поэтому не
меньше, а то и больше, чем рациональный инвестор или рациональ¬
ный менеджер, заинтересован в обеспечении эффективности на дли¬
тельный период.
В пользу этого предположения свидетельствуют по крайней мере
те отдельные случаи, когда, в соответствующих обстоятельствах,
рабочие шли на значительные жертвы в том, что касалось зарплаты
и иных доходов в краткосрочном аспекте, с тем чтобы помочь своей
фирме удержаться на плаву. Так случилось, к примеру, в корпора¬
ции «Крайслер» и в компании «Рэт пэкинг». А когда рабочие
владеют компанией, побудительные мотивы, заставляющие их при¬
носить жертвы во имя спасения, становятся еще сильнее. Как выра¬
зился рабочий одного из деревообрабатывающих кооперативов,
«если дела пойдут плохо, мы все сократим себе зарплату. Нельзя
выдаивать корову дочиста. Ведь тогда наша компания прогорит»
(Zwerdling 1980, 101).
Может быть, еще показательнее пример «Мондрагона», ком¬
плекса, объединяющего свыше 80 производственных кооперативов в
Испании. В период общего роста испанской экономики объем
продаж кооперативов комплекса возрастал с впечатляющей ско¬
ростью — в среднем 8,5% ежегодно в 1970—1979 гг. Их доля на
рынке поднялась с менее чем 1% в 1960 г. до более чем 10% в 1976 г.
Доля стоимости валового продукта кооперативов, добавленная пос¬
редством капитальных вложений, составляла в 1971—1979 гг. в
среднем 36%, почти вчетверо превышая средний уровень по про¬
мышленности высокоиндустриализованной провинции басков, где
размещаются предприятия «Мондрагона» (Thomas and Logan 1982,
100—103). Затем, когда спад в испанской экономике привел в 1981 г.
к снижению прибылей, «капиталовложения сократились, однако
рабочие были готовы на жертвы ради сохранения работы,
собственным карманом поддерживая баланс фирмы» («The Eco¬
nomist», 31.Х. 1981, 84). Кооператоры предпочли вложить допол¬
нительные средства, не срезая ставок заработной платы. Так, члены
одного кооператива проголосовали за увеличение своих индиви¬
дуальных вкладов капитала на суммы от 570 до 1700 долл., в
зависимости от уровня зарплаты. Самоуправляющиеся предприя¬
91
тия в Югославии в целом также не последовали теоретическим
построениям критиков системы самоуправления4. Хотя причины
этого не столь просты, работники самоуправляющихся предприя¬
тий, за редким исключением, не жертвуют инвестициями ради
текущих доходов, но, напротив, поддерживают высокий уровень
капитальных вложений5.
И последнее замечание, касающееся проблемы сбережений, вло¬
жения капитала, занятости и роста. Введению самоуправляющихся
предприятий могло бы сопутствовать создание новых — инвести¬
ционных фондов, работающих под демократическим контролем.
Хотя система самоуправляющихся предприятий того типа, который
предложен в настоящей главе, существенным образом отличается
от выдвинутого шведской социал-демократической партией предло¬
жения по созданию фондов для наемных рабочих, это предложение
не выглядит инородным телом благодаря большому вниманию,
уделенному в нем инвестиционным фондам. Называемое нередко
планом Мейднера, по имени автора — Рудольфа Мейднера, кото¬
рый разработал его совместно со своими коллегами в исследова¬
тельском бюро национальной организации профсоюзов (Meidner
1978), предложение было принято этой организацией в 1976 г., а в
1978 г. — в несколько измененной форме одобрено социал-
демократами. Подвергнутое в 1980 г. пересмотру, это предложение
предполагало потребовать от крупнейших фирм — всего около 200
компаний — откладывать ежегодно 20% своей прибыли в форме
«акций наемного персонала», дающих право голоса. В результате
права владения этими фирмами постепенно перешли бы в руки
4 Дирлэм и Пламмер подчеркивают, что «самоуправляющиеся предприятия, по-
видимому, вопреки построениям Уорда, не сокращают производства в случае повы¬
шения цен, а устанавливают цены на уровне, обеспечивающем покрытие издержек,
включающих в себя затраты постоянного капитала... и заработную плату (акоп-
tacija) — если они заработали на нее. Они могут попытаться сократить занятость в
целях улучшения финансового положения фирмы, но лишь при таких
обстоятельствах, при которых так же, вероятно, поступили бы и частные собственни¬
ки» (1973, 57). Akontacija на деле — помесячная заработная плата, отличающаяся от
периодической (обычно ежегодной) премии (visak), распределяемой на успешно
работающих фирмах за счет сумм превышения над запланированными издержками.
5 Согласно одной из имеющихся оценок, до недавнего времени норма накопле¬
ния в национальном доходе Югославии составляла, возможно, от 35 до 40% (Sire, b:
Clayre 1980, 166, 194; см. также: Rusinow 1977, 127). Эта чрезвычайно высокая норма,
однако, по крайней мере частично объясняется ставками по долгосрочным ссудам,
обеспечивавшими лишь низкую или отрицательную норму ссудного процента;
неудачей с введением пени за неплатежи по займам (включая краткосрочные ссуды,
процент по которым выше); практическим отсутствием банкротства как
отрицательного стимула; а также «политической» природой многих займов (Estrin
and Bartlett 1982, 90-93; Dirlam and Plummer 1973, 183). Многие югославские
экономисты приходят к выводу, что норма накопления была чересчур высока и
обходилась слишком дорого с точки зрения потребителя. В середине 60-х годов по
этому (и иным) вопросам разгорелась дискуссия между «консерваторами»,
порицавшими рыночные силы, и «либералами», видившими необходимость еще
большего их усиления (Rusinow 1977, 126 и далее). Несмотря на частые
преобразования кредитно-банковской системы, к 1983 г. экономика находилась в
состоянии глубокого спада, и план хозяйственного развития на 1983 г. призывал к
20%-ному снижению государственных капиталовложений («The New York Times»,
9.1.1983, 6).
92
наемных работников. К примеру, при норме прибыли в 10% пре¬
обладающая часть капитала стала бы принадлежать наемным рабо¬
чим приблизительно через 35 лет.
Рабочие акции, однако, не принадлежали бы ни отдельным
рабочим, подобно тому, как это предусматривается планами уча¬
стия наемного персонала в акционерном капитале (ESOPs), ни
коллективу рабочих предприятия в целом. Вместо этого акции — и
тем самым право голоса — передавались бы различным
национальным и региональным фондам, которыми руководили бы
представители, избираемые наемными рабочими, — всеми
наемными рабочими, необходимо добавить, а не только занятыми
на тех приблизительно двухстах фирмах, вкладывающих свой
капитал. Занятые на фирме лица наемного труда никогда не
контролировали бы свыше 20% голосов в своей фирме, а
преобладающая часть голосов доставалась бы какому-либо
представительному органу6. Опирающееся на мощную единую
всеохватную профсоюзную организацию, имеющее в активе целую
историю побед в выравнивании заработной платы посредством
централизованной национальной системы коллективных договоров
и обобществлении доходов с помощью центральной
государственной власти, шведское рабочее движение и социал-
демократическая партия склоняются в пользу гораздо более
централизованного управления, чем предусматривает система, ко¬
торую предлагаю я. Важный момент, однако, заключается в том,
что фонды предназначены не только для обеспечения «экономиче¬
ской демократии», их задача состоит также в расширении предло¬
жения инвестиционного капитала7.
Гораздо ближе к изложенной здесь идее самоуправляющихся
предприятий подходит выдвинутое в парламенте в 1973 г. предло¬
жение датских социал-демократов (Ministry of Labour, 1973).
Поступления от налогообложения фонда заработной платы,
которое распространяется на большинство датских фирм (порядка
25 тыс.), разделялись бы фактически на две части. Одна часть —
меньшая — поступала бы в национальный фонд инвестиционного
капитала и дивидендов, который использовался бы как для поддер¬
жания инвестиций в стране, так и для обеспечения социальных льгот
датским рабочим. Практически каждый рабочий получал бы серти¬
фикаты фонда на сумму, пропорциональную не заработной плате, а
6 К 1980 г. план Мейднера оказался переусложненным в результате попыток
доработать его с учетом последовавших возражений. Приведенное здесь описание
позаимствовано частично из неопубликованной работы Питера Свенсона «Социа¬
лизм в повестке дня демократии: шведский проект рабочей собственности и управле¬
ния в промышленности» (1980). Хочу выразить признательность П. Свенсону за
позволение воспользоваться сведениями, содержащимися в его работе. Я многое
почерпнул также из работы Б. Густафссона «Взаимозависимость и рабочие фонды —
шведский опыт», с изложением которой он выступил на конференции по проблемам
границ демократии в Перудже 26—28 апреля 1983 г.
7 Хотя на выборах 1982 г. социал-демократы предпочли не высказывать своего
отношения к плану, в 1983 г. они попытались осуществить его, проведя через
законодательный орган, несмотря на массовые и громкие протесты со стороны
деловых кругов и некоторых «белых воротничков» из рабочих.
93
трудовому стажу. Эти сертификаты были бы неотчуждаемы, но
работник был бы вправе изъять стоимость своих сертификатов по
истечении семи лет либо при достижении 67-летнего возраста. По¬
сле смерти работника стоимость сертификатов была бы выплачена
его наследникам. Вторая — преобладающая — часть поступлений
от налогообложения фонда заработной платы оставлялась бы фир¬
ме, часть акционерного капитала, принадлежащего коллективу
наемных работников, которые получали бы права голоса как «гра¬
ждане предприятия», т.е. по принципу «один человек — один го¬
лос». Не допускалось бы, однако, чтобы доля капитала, принадле¬
жащая наемному персоналу, и соответствующая часть голосов пре¬
вышали 50%, — как можно предположить, эта мера призвана была
обеспечивать интересы частных вкладчиков капитала. Наподобие
плана Мейднера в Швеции, датский проект преследовал несколько
целей: достижение большего равенства в богатстве, установление
более демократического управления экономикой, а также, не в
последнюю очередь, обеспечение устойчивого притока средств для
инвестирования.
Не столь уж нереально поэтому, что рабочие могут пойти на
общественный договор, который потребовал бы от них обеспечи¬
вать дополнительный инвестиционный капитал за счет своего фонда
заработной платы в обмен на больший доступ к управлению пред¬
приятиями. Если бы самоуправляющиеся предприятия доказали,
что они в большей мере способны стимулировать работников в
сравнении с иерархически управляемыми корпорациями, а тем са¬
мым оказались бы и более эффективными, — система самоуправля¬
ющихся предприятий стала бы условием достижения экономическо¬
го роста, оставляющего позади все успехи японской экономики, не
говоря уже о безнадежно отстающей экономике Соединенных Шта¬
тов с нынешними ее показателями.
Средства: квалификация управления. Поразительное предполо¬
жение революционеров, высказанное с обескураживающей наи¬
вностью Лениным в «Государстве и революции», заключалось в
том, что способность управлять считалась не имеющей принци¬
пиального значения, предполагалось, что она будет нарастать сти¬
хийно, что ее способен с лихвой возместить революционный энту¬
зиазм. Исторический опыт обнажает полную несостоятельность
подобного предположения. Вопрос состоит отнюдь не в том, будут
ли самоуправляющиеся предприятия испытывать потребность в
управленческих способностях, а в том, окажутся ли рабочие и их
представители менее компетентны в отборе управленческих кадров
и контроле над ними по сравнению с нынешними американскими
корпорациями, которые в значительной степени контролируются
управляющими, чьи решения далеко не часто подвергаются серье¬
зному сомнению, разве что — да и то не всегда — в случае
катастрофических забастовок (Herman 1981). В случае установления
системы самоуправляющихся предприятий целесообразно обе¬
спечить работникам гораздо более широкие возможности для изу¬
чения современных инструментов и алгоритмов управления по сра¬
94
внению с ныне существующими в какой бы то ни было стране. Один
из источников успеха кооперативов «Мондрагона» — то важное
значение, которое они придавали образованию, в том числе техни¬
ческому обучению на высоком профессиональном уровне. В резуль¬
тате они воспитали своих собственных управляющих (Thomas and
Logan, 42-74). Не будем говорить обо всех странах, но в
Соединенных Штатах изрядная доля представителей как «синих»,
так и «белых воротничков», особенно наиболее самолюбивые и
энергичные среди них, стремятся к занятию инспекторских и управ¬
ленческих должностей, однако испытывают нехватку существенных
специальных знаний (см., напр., Witte 1980). Эффективность и
экономический рост в той же мере, если не в большей, основывают¬
ся на вложениях и в человеческий, и в финансовый капитал (ср.
Denison 1974). Система самоуправляющихся предприятий, веро¬
ятно, умножила бы, а не уменьшила усилия, направленные на
улучшение человеческого капитала страны.
Если, между тем, высококвалифицированные управленческие
кадры окажутся в дефиците, самоуправляющиеся предприятия бу¬
дут поставлены перед необходимостью вступить в конкурентную
борьбу за их услуги, как это имеет место в случае с деревообрабаты¬
вающим кооперативом «Пьюджет саунд плайвуд», который при¬
надлежит занятым на нем работникам. Члены кооператива избират
ют из своего числа председателя и членов совета доверенных лиц;
все они получают одинаковую оплату. В то же время председатель и
совет, в свою очередь, подбирают главного управляющего, кото¬
рый не является членом кооператива, «потому что его оплата
может далеко превосходить ту сумму, на которую он мог бы рас¬
считывать в качестве держателя пая (т. е. работника — члена
кооператива)... Навыки, необходимые для работы в качестве глав¬
ного управляющего, отличаются от тех, которые имеет обычно
работник фанерной фабрики. Поэтому мы нанимаем, как правило,
наиболее квалифицированного специалиста отрасли» (Bennett 1979,
81-82, 85).
Средства: эффективность. Если самоуправляющиеся предприя¬
тия проявят не меньшую компетентность, чем нынешние американ¬
ские корпорации, в подборе квалифицированных управляющих, они
окажутся не менее эффективными и в узком смысле этого слова. А
если им не удастся избежать внешнего контроля со стороны конку¬
ренции и регулирования, то их эффективность и в широком смысле
будет не меньшей. Я предложил свое понимание того, почему вряд
ли можно ожидать возникновения препятствий в обоих этих
отношениях.
И все же если самоуправляющиеся предприятия могут быть
столь же эффективны, как правоверные традиционные фирмы, поче¬
му же их начинания так часто завершались поражением? Как извест¬
но всякому, кто знаком с историей американского и британского
рабочего движения, в конце XIX в. в Британии и в Соединенных
Штатах происходили приливы кооперативного движения, приво¬
дившие к появлению недолговечных производственных кооперати-
95
bob. Их скоропостижная кончина убеждала руководителей профоб¬
ъединений, что в условиях капиталистической экономики профсою¬
зное движение и система коллективных договоров обещают рабо¬
чим гораздо более реальный выигрыш по сравнению с производст¬
венными кооперативами. В обеих странах, а также и в континен¬
тальной Европе рабочее и социалистическое движение в целом
отвернулось от идеи производственных кооперативов как основной
цели. Большинство теоретиков, включая связанных с рабочим дви¬
жением экономистов и историков, занимающихся социальными
проблемами, пришли к выводу, что фирма, управляемая рабочими,
— это устарелая и безнадежная утопия, неприложимая к современ¬
ному хозяйству (напр., Commons и др. 1936, 11:488).
В последние годы, однако, ряд факторов привел к переоценке
значения давнего опыта (ср. Jones and Svejnar 1982, 4-6). Среди них
— весьма неудовлетворительное функционирование как
корпоративного капитализма, так и бюрократического социализма,
неудачи которых послужили стимулом к поиску третьего пути:
введение и сохранение — несмотря на суровые трудности — систе¬
мы самоуправления в Югославии; некоторые поразительные успехи,
например, кооперативных деревообделочных предприятий в
Соединенных Штатах и кооперативного объединения «Мондрагон»;
достижения формального экономического анализа, демонстрирую¬
щего в теории, как рыночная экономика рабочих предприятий
способна удовлетворить требованиям эффективности (Vanek 1970);
растущее осознание необходимости сократить иерархическую
структуру, возвышающуюся над рабочим местом, и усилить систе¬
му рабочего участия в целях повышения производительности; нако¬
нец, осязаемые успехи многих нововведений, направленных на рас¬
ширение рабочего участия, контроля и прав владения в Европе и в
Соединенных Штатах.
В итоге становится ясно, что многие потерпевшие крах рабочие
фирмы были обречены не вследствие внутренне присущих им боле¬
зней, но из-за недугов, которые вполне поддавались лечению, таких,
как нехватка кредитов, капитала и управленческой квалификации.
Кроме того, в прошлом производственные кооперативы основыва¬
лись, как правило, при наихудших возможных обстоятельствах,
когда работники предпринимали отчаянную попытку спасти поги¬
бающую компанию, зачастую во время экономического спада, пу¬
тем ее выкупа. Неудивительно, что рабочие могли терпеть пораже¬
ние в попытках спасти фирму после того, как управляющие уже
погубили ее. Удивительно скорее то, что рабочие кооперативы
подчас имели успех там, где терпела поражение система частного
унравления. К примеру, некоторые деревообрабатывающие коопе¬
ративы начали свое существование после краха компаний, находив¬
шихся в частном владении (Berman 1982, 63).
Я упоминал также как пример успеха производственные коопе¬
ративы «Мондрагон» в Испании. Они включают в себя крупнейших
в стране производителей станков и холодильных установок. Во
время спада в испанской экономике, в 1977—1981 гг., когда росла
96
безработица, занятость в кооперативах «Мондрагона» увеличилась
с 15 700 до примерно 18 500 человек (Zwerdling 1980, 154 и далее;
«The Economist», 31.Х.1981, 84). Если только им не будет перекрыт
доступ к ссудному капиталу, — а система «Мондрагона» включает в
свой состав и собственный банк (Thomas and Logan, 75-79), —
самоуправляющиеся предприятия способны выработать более
высокую сопротивляемость в сравнении с американскими
корпорациями. Ведь во время ухудшения конъюнктуры, когда
традиционная фирма увольняет рабочих или прекращает свою
деятельность, члены самоуправляющегося предприятия могут при¬
нять решение о снижении своей оплаты, уменьшении своей доли в
прибыли, если предприятие ее получает, или даже внести дополни¬
тельный капитал, как поступили в «Мондрагоне». Как показывают
этот и иные примеры, самоуправляющиеся предприятия способны
подключать такие резервы, как творческая активность, энергия и
преданность работников, в степени, которой, вероятно, никогда не
смогут достигнуть корпорации, принадлежащие держателям акций,
даже если там существует система участия наемных работников в
прибылях (ср. Melman 1958).
Хотя и нелегко провести строгое сопоставление относительной
эффективности управляемых рабочими и обычных корпораций, и
такое сопоставление весьма необычно, одно отличное исследование
(Jones and Svejnar 1982) широкого ряда эмпирических данных по
разным странам говорит, по-видимому, в пользу следующих
выводов: участие рабочих в принятии решений редко ведет к
снижению производительности; гораздо чаще оно либо никак не
дает себя знать, либо проявляется в повышении уровня производи¬
тельности (см. также Simmons and Mares 1983, 285-93).
ГДЕ ДОЛЖНА ПРОХОДИТЬ ГРАНИЦА
ВНУТРЕННЕЙ ДЕМОКРАТИИ?
Влияние относительно более демократичных корпоративных
структур зачастую преувеличивалось как их защитниками, так и
противниками. И все же имеются все основания полагать, что в той
же мере, в какой демократизация централизованных авторитарных
структур, монархий и современных диктаторских режимов пре¬
образила отношения власти и силы в управлении государствами,
демократизация управления современными корпорациями глубоко
изменила бы отношения власти и подчинения на предприятиях.
Взаимоотношения управляющих и управляемых, в той форме этих
взаимоотношений, которой американцы настойчиво придержива¬
лись на протяжении двух столетий в управлении государством,
была бы распространена и на до сего времени частные отношения
управления в экономике.
Даже если важность демократических институтов в государст¬
венной сфере слишком часто преувеличивается, недооценивать их
7-502
97
значение было бы серьезнейшей ошибкой. Ошибкой было бы также
и недооценивать важность авторитарных институтов корпорации в
повседневной жизни трудящихся. Разумеется, демократические
структуры не избегнут действия «железного закона» Роберта
Майклза, согласно которому требования организации порождают
тягу к олигархии. «Закон» Майклза, однако, и не железный, и не
закон. В крайнем случае он выражает самую общую тенденцию
человеческих ассоциаций, и его действие оказывается зачастую не¬
йтрализовано, если не вовсе сведено на нет, влиянием всеобщей
тенденции к личной и коллективной автономии, а также смещением
строго иерархического управления хотя бы до известной степени в
сторону взаимного контроля. Можно ожидать, что демократиче¬
ские структуры управления вплоть до рабочего места удовлетворя¬
ли бы требованиям демократического процесса, заметно не отлича¬
ясь в этом ни в худшую, ни в лучшую сторону от демократических
структур в управлении государством.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Аргументация настоящей главы показывает, на мой взгляд, что
основные возражения против демократизации хозяйственных пред¬
приятий не находят должного подкрепления ни со стороны исследо¬
вательской мысли, ни со стороны имеющихся фактов. Неверно,
будто самоуправляющиеся предприятия нарушили бы высшее пра¬
во частного владения. Неверно, будто посылки, обосновывающие
демократической процесс в управлении государством, не могут
быть применены к хозяйственным предприятиям. Неверно и то, что
демократия на предприятии оказалась бы мнимой. Но если недейст¬
вительны эти возражения, тогда страна, приверженная целям, кото¬
рые я охарактеризовал в третьей главе, должна была бы распро¬
странить демократию на хозяйственные предприятия. Народ в та¬
кой стране по преимуществу рассуждал бы при этом приблизитель¬
но следующим образом:
— Если демократия оправдана в управлении государством, то
она оправдана также и в управлении предприятиями в сфере эконо¬
мики. Более того, если она не оправдана в управлении предприятия¬
ми, ее нельзя обосновать и в применении к управлению государст¬
вом. Члены любого объединения, для которых имеют силу положе¬
ния о демократическом процессе, обладают правом на самоуправле¬
ние посредством демократического процесса. Если, как мы пола¬
гаем, эти положения имеют силу в нашем обществе не только
применительно к управлению государством, но и для внутреннего
управления предприятиями, в таком случае у нас есть право на
демократическое самоуправление в рамках наших предприятий. Мы
не ожидаем, конечно, что введение демократического процесса в
управление предприятиями сделает их в совершенстве демокра¬
тичными или всецело преодолеет тенденции к олигархии, присущие,
98
по-видимому, любой крупной общественной ассоциации, включая
государство. Но так же, как мы поддерживаем демократический
процесс в государственном управлении, невзирая на его существен¬
ные практические недостатки, так мы поддерживаем демократиче¬
ский процесс и в управлении предприятиями, несмотря на все
ожидаемое несовершенство его практического осуществления. Мы
не видим поэтому убедительных причин, почему нам следовало бы
воздерживаться от своего права на демократический процесс в
управлении предприятиями, как мы уже поступаем в том, что
касается управления государством. И мы намерены воспользовать¬
ся этим правом.
ПРАВА ВЛАДЕНИЯ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ
ЛИДЕРСТВО
И ПРОБЛЕМА ПЕРЕХОДА
Избрав систему самоуправляющихся предприятий, народ, при¬
верженный идеалам демократии, сделал бы важный шаг на пути к
достижению политического равенства, справедливости, эффекти¬
вности и свободы как политической, так и экономической. Это не
устранило бы, разумеется, многих проблем, разрешить или даже
сгладить которые изменение экономической структуры окажется не
в силах. Понятно, что эти проблемы — характерные для любого
сложного общества в этом непростом мире — остаются здесь вне
поля моего зрения.
Очевидно, к примеру, что описанная нами система самоуправля¬
ющихся предприятий по-прежнему нуждалась бы в центральном
правительстве, использующем свою власть для регулирования мно¬
гих важных вопросов: военной политики и иностранных дел,
бюджетно-финансового и денежного регулирования, социального
обеспечения и здравоохранения, противодействия ряду внешних
факторов, ущерб от которых может превышать затраты на госу¬
дарственное регулирование борьбы с ними (проблемы качества
пищевых продуктов, наркотики, загрязнение окружающей среды и
т.п.). Желательно было бы также принятие центральным прави¬
тельством мер в области инвестиций, сбережений, общего экономи¬
ческого роста, содействия развитию или противодействия упадку
отдельных секторов хозяйства. Наконец, центральному прави¬
тельству придется обеспечивать относительно легкое проникнове¬
ние фирм на рынок — не только во имя справедливости, но и для
того, чтобы не допустить эксплуатацию потребителей монополи¬
стами. Тем самым и при системе самоуправляющихся предприятий,
независимо от формы их собственности, значение центрального
правительства не будет сведено к роли простого ночного сторожа,
придерживающегося политики laissez-faire.* Не будет такая систе¬
ма походить ни на анархическое общество Прудона, основываю¬
щееся на самостоятельных рабочих объединениях, рынке и сво¬
* Laissez-fair (фр.) — политика невмешательства государства в экономику. —
Ред.
100
бодных контрактах, ни на общество, раздробленное на полностью
независимые самообеспечивающиеся общины1.
Для доказательства того, что самоуправляющиеся фирмы оказа¬
лись бы способны внести заметный вклад в достижение целей
демократического общества, следует особо остановиться на четырех
проблемах.
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Можно до бесконечности спорить о том, какое же мерило дол¬
жно быть положено в основу суждения о равноправии или справед¬
ливости в распределении экономических ресурсов, и все же очень
трудно представить основательные доводы в защиту преобладаю¬
щей в Соединенных Штатах модели распределения богатств и
доходов, доказать, что она соответствует требованиям равнопра¬
вия. Мало кто на практике пытается Обосновать справедливость
экономического неравенства. Даже Роберт Нозик, который среди
авторов последнего времени выдвигает, пожалуй, наиболее сильные
доводы против правительственного вмешательства в существую¬
щие правоотношения собственности, демонстративно воздержи¬
вается от этого. Многие, однако, соглашаясь, что господствующее
распределение несправедливо, оправдывают его как необходимое с
точки зрения эффективности, роста и полной занятости. Даже среди
уверенных в том, что преобладающее в наши дни заметное эконо¬
мическое неравенство, строго говоря, не так уж необходимо для
функционирования экономики, найдется немало таких, кто пола¬
гает, что, вследствие несовместимости равенства и эффективности,
любое, даже вполне оправданное перераспределение, неизбежно
будет иметь весьма мало общего с самыми скромными требования¬
ми справедливости (Okun 1975).
В экономике того типа, который установился в настоящее время
в Соединенных Штатах, нормальная работа хозяйственного меха¬
низма действительно требует, по-видимому, в значительной мере
отказа от справедливого распределения. Но, как я уже отмечал, если
бы саморегулируемой экономике, основу которой составляют са¬
моуправляющиеся предприятия, удалось обеспечить существенно
более равное распределение богатств и доходов, такая экономика
оказалась бы одновременно и более справедливой. Конечно, даже
если бы все предприятия стали самоуправляемыми, достигнутое
благодаря этому распределение все равно не удовлетворяло бы хоть
]Даже в Югославии, лишив центральное правительство власти в
фискальной и денежно-валютной сфере, его тем самым лишили и надлежащих
средств борьбы с инфляцией, безработицей, внешнеторговыми дефицитами,
индивидуальными и региональными различиями в богатстве и доходе. Как отмечают
Дирлэм и Пламмер, «конституционные поправки 1971 г. настолько ограничили сферу
деятельности центрального правительства, что вполне заслужили бы
одобрение профессора Милтона Фридмана или Уильяма Бакли-младшего» (1973,
186).
101
сколько-нибудь строгим нормам справедливости, — к примеру,
таким, как требование Джона Ролза не допускать никакого отсту¬
пления от равенства в распределении, если только это отступление
не служит облегчению участи низов общества (Rawls 1971). Если
бы той или иной стране пришлось переходить к системе самоуправ¬
ляющихся предприятий, ее гражданам следовало бы подумать и над
тем, какие — пусть самые общие — принципы равенства в
распределении необходимо установить. Применяя принятые прин¬
ципы — через систему налогообложения и различных отчислений, к
примеру, — народ, несомненно, должен взвешивать возможные
конфликты между справедливостью в распределении и иными ва¬
жными ценностями, включая эффективность и экономический рост.
Однако поскольку с моей стороны было бы глупо стремиться
прописать здесь особые рецепты для такой страны, тем более
предсказывать практические шаги, которые она, по всей вероятно¬
сти, предпримет, я не стану здесь этого делать.
Важно то, что большинство видов неравенства в богатстве и
доходах в странах, подобных Соединенным Штатам, проистекают
не из межфирменных или межотраслевых различий в оплате труда.
Неравенство обязано своим существованием главным образом
двум другим факторам: концентрации собственности и очень высо¬
кой оплате высших руководителей корпораций, чьи решения прак¬
тически во всех отношениях независимы от сколько-нибудь дейст¬
венного внешнего контроля. Обеспечивая более широкую диффу¬
зию дохода от собственности и выравнивая оклады и премии
управленцев, система самоуправляющихся предприятий привела бы
к более справедливому распределению богатства и доходов. Уста¬
новив достаточно высокие ставки налогов на наследство, чтобы
предотвратить передачу богатств, можно было бы дать более или
менее равные шансы в жизни всем гражданам.
Даже если бы система самоуправляющихся предприятий и не
позволила построить совершенно справедливое общество, она все
же дала бы стране возможность достичь гораздо большей справед¬
ливости в распределении по сравнению с тем, на что могут рассчи¬
тывать американцы в условиях ныне существующей у них системы
корпоративного капитализма.
ПРАВА ВЛАДЕНИЯ
Какова должна быть система владения самоуправляющимися
предприятиями? Здесь возможны, в частности, четыре пути: индиви¬
дуальное владение, когда совладельцами выступают члены пред¬
приятия; кооперативное владение, когда единым коллективным со¬
бственником является весь персонал предприятия; государственная
собственность; собственность «общественная».
Индивидуальное владение. В некоторых производственных коопе¬
ративах каждому члену кооператива принадлежит один пай в капи¬
тале фирмы. Владение одним паем дает рабочему право на один
102
голос. Этот порядок служит принципу «один человек — один голос»
и, наряду с прочими механизмами, обеспечивает основу демократи¬
ческого контроля над принимаемыми решениями. В отличие от
фирм, где работники владеют тем или иным числом акций и
пропорционально ему приобретают голоса, владение одной акцией
и тем самым обладание одним голосом не нарушает демократиче¬
ских критериев.
Кроме того, как доказывает Д. Эллерман, рабочие кооперати¬
вы, основывающиеся на владении акциями, могут столкнуться с
роковой дилеммой: если их финансовые дела идут неудачно, они
рискуют разориться; если же они добиваются успеха — наподобие и
в самом деле впечатляющих успехов деревообрабатывающих коо¬
перативов на северо-западном побережье, — то стоимость их акций
настолько возрастает, что возможные новые члены кооператива
зачастую не в состоянии их приобрести2, а в то же время желающие
выйти из компании, в частности работники, уходящие на пенсию,
предпочитают продавать свои акции тем, кто предлагает за них
наивысшую цену, так что в конечном счете кооператив может
перейти в посторонние руки и прекратить свое существование
(Ellerman 1982; Zwerdling 1980, 95-104).
Далее, если высокая рыночная цена акции препятствует вступле¬
нию возможных новых членов, кооперативу грозит и более замы¬
словатая опасность. Поскольку члены кооператива не желают сни¬
жения стоимости своих акций, чтобы сделать возможным привлече¬
ние новых членов, некоторым деревообрабатывающим кооперати¬
вам, так же как некоторым киббуцам в Израиле, пришлось прибег¬
нуть к найму работников, которые, не будучи членами фирмы, явно
становятся второсортными гражданами предприятия (Zwerd¬
ling, 102-3).
Кооперативное владение. Чтобы избавиться от этого затруднения
и одновременно утвердить кооперативную природу хозяйственного
предприятия, работники фирмы, по мнению Эллермана и иных,
должны владеть фирмой совместно, как единый коллектив. Такого
принципа придерживаются кооперативы «Мондрагон» в Испании
(Thomas and Logan 1982, 7, 149-61; Ellerman 1982, 13-17).
Согласно этой схеме, права владения не распределяются между
отдельными работниками, но ими облечен весь рабочий коллектив
как единое целое. Подобно любой демократически управляемой
территориальной единице, на предприятии права гражданства опре¬
деляются не владением, а членством. Так же как в демократической
стране гражданство дает полные и равные права члена политическо¬
го сообщества, но не предоставляет прав требовать в свое владение
индивидуальную долю национального богатства, так и на предпри¬
ятии, находящемся в кооперативном владении, члены наделены
полными и равными правами, однако не могут заявлять притязаний
на долю в активах или чистой стоимости фирмы, чтобы распоря¬
2 «В лучших кооперативах по производству фанеры цена акции может устанав¬
ливаться от 60 тыс. до 80 тыс. долл.» (Ellerman 1982, 15).
103
жаться ею по своему усмотрению. Поэтому, вместо того, чтобы
получать отчуждаемую долю акционерного капитала, каждый «гра¬
жданин» предприятия имеет право на «внутренний счет», на кото¬
рый заносится причитающаяся ему доля прибыли (разумеется после
выплаты заработной платы и иных издержек). От работников мо¬
жет требоваться уплата вступительного взноса для того, чтобы
стать членами кооператива, в этом случае вступительные взносы
образуют начальный остаток на внутренних счетах работников3. В
конце отчетного периода (равного, к примеру, году) прибыль (или
же убыток) разверстывается по внутренним счетам каждого
работника и заносится в их кредит (или дебет).
Если кооператив процветает, сумма на внутренних счетах,
естественно, возрастает. Хотя остатки на этих счетах, в отличие от
депозитных сертификатов, не подлежат обращению, члены коопера¬
тива получают обычно право выставлять на них оборотные векселя
в пределах, ограниченных размерами установленной нормы лик¬
видности. Тем самым работник, увольняющийся с предприятия
либо выходящий на пенсию, не столкнется с задачей поиска покупа¬
теля на свой пай, как это бывает в упомянутых кооперативах по
производству фанеры, но сможет, возможно, в течение нескольких
лет, снять средства в объеме остатка со своего внутреннего счета.
Государственная собственность. Иной путь — хорошо известное
социалистическое решение, предполагающее установление госу¬
дарственной собственности. Этот путь омрачен, однако, историей
государственной собственности как в теории, так и в практике
социализма. Дело в том, что аргументы, выдвигаемые социалиста¬
ми, и не только ими, в целях обоснования государственной собст¬
венности, обычно обосновывали также и лишение государственных
фирм той степени самостоятельности, которая необходима самоу¬
правляющимся предприятиям. Поэтому после десятилетних, если
не еще более продолжительных, споров о том, какова должна быть
степень участия рабочих в управлении национализированными от¬
раслями, в 1944—1945 гг. лейбористская партия Великобритании
окончательно отказалась от идеи права рабочих на непосредствен¬
ное участие в управлении государственными фирмами (Dahl 1947).
По мере падения популярности бюрократического социализма
некоторые социалисты рассматривали возможность сочетания госу¬
дарственной собственности с рабочим контролем. По мысли Д.
Миллера, после приобретения отрасли в свое владение, государство
могло бы сдать фирмы в аренду их персоналу, который мог бы
затем управлять ими по принципу самоуправляющихся предприя¬
тий (Miller 1977, 475). Помимо других преимуществ, это решение
обозначило бы общественную природу хозяйственных предприятий,
в отличие от собственности персонала, будь то индивидуальной или
3 В 1982 г. в кооперативах «Мондрагона» размер «вступительного взноса дости¬
гал приблизительно 5 тыс. долл., из которых около 25% вносилось сразу, а
остальное вычиталось из заработной платы на протяжении двух лет. В среднем
вступительный взнос покрывал примерно 10% стоимости создания нового рабочего
места» (Ellerman 1982, 10).
104
кооперативной, которая еще сохраняет заметный след частного
владения. Символические эффекты не всегда тривиальны, и, если
система самоуправляющихся предприятий была бы введена
социалистической партией в стране с относительно сильными со¬
циалистическими традициями, такое решение могло бы оказаться
привлекательным.
У символической государственной собственности имеются, од¬
нако, свои недостатки. Если бы, с одной стороны, государственная
собственность была чисто символической, тогда государство не
было бы облечено никакими юридическими правами, и прави¬
тельство не имело бы полномочий для непосредственного вмеша¬
тельства в дела фирмы для защиты высших, государственных или
общественных, интересов. Правительство всегда бы могло, конечно,
вмешаться посредством общей законодательной процедуры; однако
мы исходим из того, что такая возможность имеется у
правительства и помимо символических прав собственности. Если, с
другой стороны, государственная собственность повлекла бы за
собой законные полномочия на непосредственное вмешательство,
самостоятельность фирмы в перспективе бы оказалась подорвана.
Ведь невероятно, чтобы при таких условиях государство достаточно
долго сохраняло бы собственную приверженность идее независимой
работы фирм. В случае давления и законодательной, и исполни¬
тельной власти, а также бюрократии, давления, направленного на
защиту государственных интересов, предприятиям было бы нелегко
избежать политизации и превращения в значительной степени в
правительственные органы. В конце концов государственная собст¬
венность могла бы оказаться поэтому далеко не символической,
символическим стало бы самоуправление. Решение, имевшее в виду
избежать бюрократического социализма, само неуклонно вело бы к
нему.
Общественная собственность4. В соответствии с «самым знаме¬
нитым законодательным актом за послевоенную историю Югосла¬
вии», позднее включенным в Конституцию 1963 г.,
государство перестало быть формальным владельцем средств про¬
изводства, которые сделались «общественной собственностью».
Рабочие каждого предприятия на практике стали доверительными
собственниками переданной им части находящейся в общественном
владении собственности в форме оборудования, зданий, сооружений
и т.д. Они осуществляют свое право доверительного собственника
через выборные органы — рабочие советы... и коллегии управляю¬
щих.
(Rusinow 1977, 58)
Владея активами своей фирмы не на правах собственника, а на
основе доверительных отношений от имени общества, наемные
4 Особая форма общественной собственности, о которой мы здесь не говорили,
это собственность профессиональных союзов, по примеру «Гистадрута» в Израиле
или инвестиционных фондов лиц наемного труда (Employee Investment Funds) в
Швеции. Последняя форма представляет собой гораздо более опосредованный
вариант отношений собственности.
105
работники не могут, к примеру, продать эти активы, обратив доход
от продажи в свою пользу (Dirlam and Plummer 1973, 22).
Но поскольку Югославия представляет собою сообщество, способ¬
ное действовать лишь через свои специфические институты, все
права, полномочия и привилегии, связанные обычно с правами
владения, должны быть вручены соответствующим специализиро¬
ванным учреждениям. Общественная собственность не может поэ¬
тому избежать того, что Найдан Пасич называет «основной дилем¬
мой обобществленной собственности... (и) тем самым основной
дилеммой социализма: кто управляет могучими экономическими
силами, воплощенными в обобществленной собственности и об¬
щественном капитале?» (Pasic, см. Rusinow, 328). В Югославии
среди институтов, обладающих авторитарными полномочиями в
этой сфере, ведущую роль играют партия и правительства (как в
федерации, так и в отдельных республиках). Поскольку структура,
обязанности и полномочия самоуправляющихся предприятий опре¬
деляются текущим Законодательством и конституционными норма¬
ми, суверенитет над предприятиями юридически находится в руках
государства, а фактически — у народных и государственных лиде¬
ров. В результате владение предприятиями со стороны «общества»
носит почти всецело символический характер. Ведь если даже запрет
на продажу активов подкреплен авторитетом государства, различие
между государственной и общественной собственностью едва
различимо5.
Однако партийно-государственное руководство Югославии со¬
здало в стране за время после 1950 г. одно из наиболее децентрали¬
зованных хозяйств в мире, и можно было бы утверждать, что
пример Югославии опровергает мои прежние построения относи-,
тельно вероятного пути развития государственной собственности^
Парадокс югославской системы заключается в том, что ее беспреце¬
дентно децентрализованная экономика, не только открывшая воз¬
можность демократического контроля внутри предприятий, но и
добившаяся более высокого, чем где-либо в мире, уровня такого
контроля, была введена недемократическим режимом и продолжает
пользоваться его поддержкой. Югославия, таким образом* — это
зеркальное отражение демократических стран Запада: в Югославии
демократический процесс необходим на уровне управления пред¬
приятиями и в меньшей степени необходим, если необходим вооб¬
ще, на уровне государственного управления; в то время как в
демократических странах демократический процесс необходим на
уровне государственного управления и менее необходим, если необ¬
ходим вообще, на уровне управления хозяйственными предприятия¬
ми.
Самоуправление, введенное в Югославии в 1950 г. по разнород¬
ным прагматическим и идеологическим причинам, в настоящее
5 «Деловые соображения могут подсказывать необходимость продажи части
активов, однако вырученные суммы должны использоваться для нужд предприятия.
Если предприятие терпит крах, может иметь место его ликвидация, однако лишь под
государственным контролем» (Dirlam and Plummer 1973, 22).
106
время столь глубоко укоренилось, что партийно-государственное
руководство не могло бы упразднить его, не рискуя собственной
легитимностью. И все же, как показывает выполненное Д. Русино¬
вым подробное исследование югославского эксперимента в 1948—
1974 гг., со всеми характерными для него быстрыми переменами,
ведущая роль в принятии решений, более или менее односторонних,
относительно главнейших политических и экономических механиз¬
мов, в которых нуждается Югославия, все еще принадлежит руково¬
дителям партии и государства, действующих обычно посредством
партийных съездов. Разумеется, общественные слои, их интересы,
идеологии (в рамках широкой интерпретации марксизма) и нацио¬
нальные общности часто представлены в партии и законодательных
органах местного, областного, республиканского и федерального
уровней. Однако партийно-государственное руководство никогда не
терпело организованную оппозицию своей политической линии,
программам или идеологии, никогда не вступало в открытое пред¬
выборное состязание (Rusinow, 261, 330—32, 346).
Пример Югославии подводит к трем выводам. Во-первых, ис¬
ходя из югославского опыта, невозможно сделать вывод относи¬
тельно будущей динамики «общественной» собственности в систе¬
ме, где существует ряд политических правоотношений, группы дав¬
ления, партии, идеологии и институты, присущие странам, у власти
в которых находятся полиархические режимы. Во-вторых, посколь¬
ку права, полномочия и привилегии владельца не могут осуществ¬
ляться «обществом» непосредственно, а должны передаваться об¬
щественным институтам, на практике «общественная» собствен¬
ность гарантирует, что определяющую роль в формировании инсти¬
тутов самоуправления будут играть лидеры, контролирующие госу¬
дарственную власть. В-третьих, «общественная» собственность не
решает автоматически проблему, состоящую, по выражению Паси-
ча, в том, «как сделать, чтобы самоуправление не обращало «об¬
щественную собственность» в «групповую собственность» путем
присвоения действительных прав собственности специалистами или
(управляющими ею) работниками» (Rusinow, 328). В некотором
смысле* всякая демократически управляемая социально-эконо¬
мическая единица является «частной» по отношению к другим, даже
наиболее широкоохватывающим, единицам. В той мере, в какой
экономическая единица управляется работниками, занятыми на ней,
она не может управляться кем-либо другим. Тем самым в Югосла¬
вии «общественная собственность» в действительности превращена
в кооперативную собственность работников конкретной хозяйст¬
венной единицы. Разве многим бы отличалась от нынешней ситуа¬
ция, которая бы возникла, если бы югославская Конституция про¬
возгласила кооперативную, а не общественную собственность?
Преимущества кооперативной собственности. Кооперативная
собственность позволяет избежать проблем, возникающих ввиду
необходимости распоряжаться акциями, находящимися в индиви¬
дуальном владении, как, например, в кооперативах по производству%
фанеры. В то же время кооперативная собственность, как и индиви¬
107
дуальная, обеспечивает большую степень защиты самостоятельно¬
сти фирмы от бюрократического контроля со стороны государства,
чем способна обеспечить государственная или же «общественная»
собственность.
Государственная и общественная собственность обостряют еще
одну проблему, редко проявляющуюся в явной форме: что состав¬
ляет социально-экономическую единицу, отвечающую задачам са¬
моуправления? Даже если оставить в стороне вопрос о «демократии
на рабочем месте», в теории демократии в целом проблема такой
единицы весьма трудноразрешима. Действительно, удовлетвори¬
тельного теоретического ее решения не существует (Dahl 1983). Как
бы то ни было, от этой проблемы нельзя уйти, если мы хотим
добиться демократии на хозяйственных предприятиях. Точнее го¬
воря, если «предприятия» должны пользоваться самоуправлением,
что в таком случае должно представлять собою «предприятие»?
Если демократическим должно быть «рабочее место», то что такое
«рабочее место»? Часто определить самоуправляющееся предприя¬
тие бывает легко, особенно если оно возникает на основе существу¬
ющей фирмы, как в случаях с компаниями «Вермонт асбестос труп»,
«Саут бенд лэт» или, скажем, «Хайат-Кларк индастриз» — компа¬
нии, возникшей на базе «Нью депарчерс хайатт бирингс», подразде¬
ления корпорации «Дженерал моторе».
Предположим, однако, что некоторые рабочие требуют в рамках
предприятия права на создание своей собственной независимой,
самоуправляющейся единицы. Должно ли такое требование быть
выполнено автоматически? Но почему? Не должно ли такое требо¬
вание удовлетворять определенным критериям? А если да, то ка¬
ким? Представим себе, что подразделение кооператива «Уиджет
продьюсерс», выпускающее предметы декоративной отделки для
автомашин, требует больших удельных затрат капитала. Рабочие
этого подразделения желают создать независимый кооператив со¬
ответствующего профиля. Что еще серьезнее, они желают также
получить под свой полный контроль станки и оборудование для
производства своей продукции. Вправе ли они автоматически требо¬
вать в свое распоряжение капитальное оборудование, принадлежа¬
щее кооперативу «Уиджет»? Или они должны оплатить этот капи¬
тал, к примеру, за счет своих собственных доходов?
В условиях как государственной, так и общественной собствен¬
ности параметры соответствующей экономической единицы дол¬
жны были бы определяться законом и лежать в основе действий
государства — аналогично тому, как Национальное управление по
трудовым отношениям (НУТО) должно определять, кто вправе
вступать в переговоры по поводу заключения коллективных трудо¬
вых договоров. В Югославии Конституция 1974 г.
на практике разрушила предприятие в том виде, в каком оно
существовало с 1950 г., завершив тем самым превращение «трудо¬
вых единиц», созданных в конце 50-х годов и называвшихся с 1971 г.
Основными организациями объединенного труда (ОООТ), в ключе¬
вую правовую ячейку экономической системы... Чистый доход, при¬
108
носимый хозяйственной деятельностью, стал теперь доходом
ОООТ, его использование и распределение оказалось, с некоторыми
ограничениями, под контролем каждого отдельного ОООТ. Пред¬
приятие больше не имело своего собственного дохода.
(Rusinow, 328-29)
Как в случае с НУТО и единицей, вступающей в переговоры по
поводу коллективного трудового соглашения, определение того,
что конституирует соответствующую хозяйственную единицу для
целей самоуправления, не столько практически неразрешимо, сколь¬
ко просто достаточно трудно и обременительно: так, НУТО должна
была создать широкий и неповоротливый свод правовых норм,
основывающихся на прецедентах, по вопросу о том, что должна
представлять собой единица, ведущая переговоры о коллективном
трудовом соглашении.
Кооперативная собственность предлагает решение проблемы,
менее формализованное юридически. Предположим, что какая-либо
группа рабочих получила бы законное право преобразовать себя в
независимый самоуправляющийся кооператив при условии, что они
были бы в состоянии приобрести активы, необходимые им для
работы, либо выкупив их, либо взяв в аренду, или как-либо еще.
Если бы, к примеру, рабочие подразделения кооператива «Уиджет»,
о котором шла речь выше, могли устроить выкуп капитального
оборудования для своих потребностей за счет долгосрочных зай¬
мов, покрываемых из получаемой прибыли (как это предусматрива¬
лось комплексным финансовым планом участия наемных работни¬
ков во владении акциями (ESOP) для компании «Рэт пэкинг»,
«Хайат-Кларк индастриз» и др.), они вправе были бы сделать это.
Подобный независимый кооператив мог бы заключить соглашение
о поставке выпускаемых им устройств фирме «Уиджет», подобно
тому, как «Хайат-Кларк» заключил контракт на поставки подшип¬
ников корпораций «Дженерал моторе». Так, просто проведя перего¬
воры и заключив контракт, стороны могли бы разрешить важней¬
ший вопрос, потребовавший бы решения со стороны регулирующе¬
го государственного органа в условиях государственной или об¬
щественной собственности.
Капитализм или социализм? Я отдаю себе отчет в том, что есть
люди, которым трудно было бы отдать предпочтение той или иной
форме собственности, пока для них не выяснен вопрос, с их точки
зрения первостепенный: являются ли эти формы собственности
капиталистическими или социалистическими?
Однако имеет ли этот вопрос основополагающее значение? Клю¬
чевой момент состоит, конечно, не в том, каким ярлыком снабдить
предлагаемую схему, но в том, насколько то или иное определение
помогло бьг народу реализовать на деле свои идеалы. Несомненно,
некоторые идеологи откажут в поддержке системе самоуправляю¬
щихся предприятий, если ее нельзя будет отнести к капитализму;
другие же — если ее нельзя будет причислить к социализму. К
сожалению, для таких простых и твердых идеологических воззре¬
109
ний в случае кооперативной собственности правильным будет
следующий ответ: подходит одно из двух этих определений или оба,
или же ни одно из них.
В условиях кооперативной собственности члены самоуправляю¬
щегося предприятия лишились бы — как индивидуальные владель¬
цы — многих прав, которые считаются существенными для частной
собственности. Таких, как право владеть, использовать, распоря¬
жаться, отдавать в наем, продавать, отчуждать, уничтожать или
частично передавать предприятие. Разумеется, индивидуальные
держатели акций в частной фирме также не имеют этих прав в
отношении собственности фирмы. Они обладают ими только по
отношению к своим собственным акциям. На самоуправляющемся
предприятии его члены могли бы обладать всеми этими правами
коллективно, однако не обладали бы ими индивидуально. В этом
смысле самоуправляющееся предприятие, находящееся в коопера¬
тивной собственности, было бы как общественным, так и частным:
общественным по отношению к своим индивидуальным членам и
частным по отношению ко всем тем, кто его членами не являются.
Будь вы членом кооперативного предприятия — и ваша доля в его
прибыли будет принадлежать исключительно вам в том смысле, что
вы и только вы будете иметь на нее право; но вы не смогли бы
продать или иным способом передать свой пай. Ваш пай был бы
вашей, так сказать, личной, а не частной собственностью. Будучи
рассмотрена под одним углом зрения, система самоуправления
выглядела бы, следовательно, капиталистической, под другим —
походила бы скорее на децентрализованный социализм.
Пытаясь определить место этой системы в рамках одной из двух
этих привычных категорий, нельзя, на мой взгляд, добиться пло¬
дотворных результатов. Лично я был бы не слишком опечален, если
бы защитники капитализма стали трактовать систему как новую,
улучшенную форму капитализма, а защитники социализма — как
новую, улучшенную форму социализма. Впрочем, мне известно, что
от богословских споров таким бесцеремонным способом избавиться
не удастся.
ЛИДЕРСТВО
Проблема лидерства всегда оставалась сложной для защитников
демократии, а равно и для ее теоретиков. Рисовать демократиче¬
ский строй без лидеров — откровенное искажение всего историче¬
ского опыта. Однако включить их в картину — значит породить еще
больше сложностей. Будь то по определению, по своему прак¬
тическому положению или просто принимая это как данность, но
лидеры, как конкретные личности, более непосредственно, чем обы¬
кновенные отдельные граждане, воздействуют на принятие многих
решений. Тем самым более влиятельное положение лидеров нару¬
шает строгие требования политического равенства. Принимая во
110
внимание присущее руководству влияние и исходя из строгого
толкования демократии, многие поддаются соблазну вывести, вслед
за Майклзом, из неизбежности политического неравенства — неиз¬
бежность установления олигархического правления.
Поскольку проблема лидерства — это центральная проблема
теории и практики демократии, мы не ожидаем и не требуем, чтобы
самоуправляющиеся предприятия нашли ей решение лучшее — будь
то в теории или на практике, — чем это удавалось другим формам
демократической организации, включая местные и общенациональ¬
ные органы власти. В то время как некоторые авторы стремились
обосновать демократию на рабочем месте с той точки зрения, что
она обеспечит больше участия, больше равенства и в целом больше
демократии, чем это до сих пор удавалось демократическому про¬
цессу на уровне государства, обоснование, выдвигаемое в этой
книге, никак не связано с подобным предположением. Ход моих
рассуждений заключается в том, что оправдание самоуправления на
практике не основывается целиком на его результатах, а, подобно
оправданию демократического государства, относится к нему как к
праву. И так же как несовершенство демократического процесса
применительно к государственному управлению не оправдывают
отступления от демократии в пользу «опеки» над обществом, так и
несовершенства на предприятиях не оправдывали бы предпочтения
такой же «опеки» в управлении хозяйственными единицами.
Едва ли можно сказать, что народ обладает правом на самоу¬
правление с гибельными для себя последствиями: при данных об¬
стоятельствах народ мог бы предпочесть и избрать для себя отказ
от использования этого права. Какую форму приобретет проблема
лидерства на самоуправляющихся фирмах? До сих пор не было
причин ожидать, что качество управления самоуправляющихся
предприятий будет ниже, чем на американских корпорациях. К
примеру, при отборе служащих руководящего звена персонал дол¬
жен быть по крайней мере столь же компетентен, как держатели
акций и профессиональные управляющие в фирмах с иерархически¬
ми, авторитарными структурами. Имеются веские соображения и в
пользу того, что наемные работники на самоуправляющихся пред¬
приятиях даже лучше справились бы с задачей отбора управляющих
(я вскоре еще вернусь к этому вопросу). Несомненно, должностные
лица, благодаря своим специальным знаниям и возможностям,
стремились бы оказывать по многим направлениям большее
влияние, чем рядовые члены, и в меру этого самоуправляющиеся
предприятия нарушали бы строгие требования политического
равенства и демократического процесса. Но это имеет место и во
всех прочих демократических организациях, так что нет причины
полагать, что самоуправляемые предприятия отвечали бы требова¬
ниям демократии хуже, чем иные организации, в том числе органы
местного и общегосударственного управления.
Приведенные заключения, однако, ни в коей мере не снимают
проблемы политического лидерства. В частности, любой проект
системы самоуправляющихся предприятий неизбежно сталкивается
111
с проблемой нововведений. Как должны разрабатываться новые
продукты и технологии, изготовляться и продвигаться4 на рынок
новые системы? Как должны создаваться новые хозяйственные
организации — будь то фирмы, внутрифирменные подразделения,
подрядные организации или организации, подобные югославским
ОООТ? Все это — задачи, стоящие перед предпринимателями, или,
поскольку решение следует искать внутри фирмы, задачи «внут¬
реннего предпринимательства» (intrapreneurship), по выраже¬
нию одного автора («The Economist», 17-23. IV. 1982, 67-72).
Каково должно быть их решение? Пока самоуправляющиеся хозяй¬
ства составляют небольшую часть экономики, задачу поиска но¬
вых предпринимательских решений можно оставить другим,
хотя это едва ли послужило бы росту самоуправляющегося сектора.
Но если самоуправляющиеся предприятия оказались бы типичной
формой организации, эту задачу им пришлось бы взять на себя.
Если в экономике самоуправляющихся фирм предприниматель¬
ские нововведения — постоянная проблема, то поощрять предпри¬
нимательство можно было бы путем специальных краткосрочных
стимулов. Организатору новой фирмы, к примеру, мог бы быть
предоставлен, допустим, пятилетний льготный период, в течение
которого на фирму не распространялись бы никакие правила в
отношении системы самоуправления. В конце льготного периода
фирма превращалась бы, однако, в самоуправляющееся предприя¬
тие, в соответствии, возможно, со стандартным общенациональным
уставом.
Имеются, вместе с тем, по меньшей мере три причины, заставля¬
ющие полагать, что самоуправляющиеся предприятия смогут до¬
стойно ответить на вызов. Во-первых, самоуправление могло бы в
особенности подойти малым фирмам, ?а малые фирмы — это гряд¬
ка, где взращиваются нововведения. Несмотря на чарующую притя¬
гательность гигантских фирм в обрабатывающей промышленности,
прирост современной экономики осуществляется не за счет этой
промышленности и не гигантскими фирмами. С середины 60-х
годов у тысячи крупнейших американских фирм сократилась заня¬
тость, в то время как «на долю малых фирм пришлось более 15 млн.
новых рабочих мест, что превысило (чистый) прирост занятости в
частном секторе», — именно «превысило», так как всего рабочих
мест за этот период было создано больше, чем в итоге образует
разность между их числом в его начале и в конце. Кроме того,
«большинство новых дополнительных рабочих мест в каждой точке
времени — это рабочие места в фирмах, срок существования
которых не достигает пяти лет, при том, что более половины новых
американских малых фирм не доживают до своего пятилетия»
(«The Economist», 68). В промежутке между 1967 и 1976 г. в
обрабатывающей промышленности Соединенных Штатов, Японии и
Великобритании фирмы с не менее чем двумястами работников
снизили численность занятых, в то время как малые фирмы в этих
трех странах продолжали расти. Как в Японии, так и в Соединенных
Штатах наивысшие показатели роста занятости были достигнуты
112
фирмами с персоналом менее десяти человек. А свыше двух третей
наиболее значимых изобретений в мире за последние 50 лет были
сделаны отдельными личностями либо малыми фирмами («The
Economist», 67-68).
Во-вторых, типичный для крупной американской корпорации (а
также и для многих малых) стиль управления слабо подходит для
обеспечения инновационного процесса и роста. Авторитарное ли¬
дерство в управлении фирмой сохраняет многие практические поро¬
ки авторитарного лидерства в управлении государством. На одном
полюсе авторитарные лидеры подавляют критику и своих проти¬
вников, лишают себя поддержки лучших умов и, из-за отсутствия
действенных средств контроля за их решениями, разрабатывают и
проводят политику, влекущую к поражению. Хотя руководители
автомобильной промышленности обладают гораздо меньшей
властью в сравнении с лидерами авторитарных государств, а их
ошибки обходятся не в пример дешевле. Настойчивость в выпуске
традиционных больших автомобилей, несмотря на отчетливые при¬
знаки того, что предпочтения потребителей переместились на мень¬
шие автомобили, — напоминает иные, более знаменитые, ошибки
авторитарных лидеров, завершившиеся провалом, такие, как ста¬
линская катастрофическая коллективизация сельского хозяйства,
гитлеровское вторжение в Советский Союз, культурная революция
Мао и возрождение монокультурного хозяйства Фиделем Кастро.
На другом полюсе лидеры, пользующиеся строго иерархичной
властью, не имеют возможности должным образом осознать, что
рабочая сила — это наиболее ценный ресурс для достижения произ¬
водительности и роста, для инновационного процесса. Поскольку
отгороженность авторитарного лидерства фирмы сочетается с бю¬
рократизацией, опорой на технический анализ, настойчивостью в
стремлении удовлетворять абстрактным критериям оценки своей
деятельности и преследованием краткосрочных выгод в целях повы¬
шения репутации, окладов и премий высших должностных лиц,
ортодоксальная иерархическая система управления американских
фирм оборачивается рецептом экономического спада. Напротив,
самоуправление наверняка заставляло бы управляющих заботиться,
как это стараются делать они в Японии, о преданности, благополу¬
чии и самоотдаче наемных работников.
Едва ли наша нынешняя система предоставляет трудящимся
возможности проявить свою энергию и творческие способности.
Насколько средний американский наемный работник трудится на
пределе человеческих способностей? Будь то на уровне 1% или 20%,
все равно это далеко не исчерпывает имеющихся возможностей, о
чем свидетельствует громадный разрыв в трудовых показателях
высокозаинтересованного и слабозаинтересованного работников,
как это показывают тысячи проведенных исследований. Нет ли
оснований думать, что демократическое лидерство пойдет дальше в
стимулировании достижения предельных возможностей, чем когда-
либо смогло бы пойти авторитарное лидерство?
Третья причина полагать, что самоуправляющиеся предприятия
8-502 1 13
могли бы успешно справиться с проблемой нововведений — это
предпринимательский отдел кооперативного банка, созданного дви¬
жением кооперативов «Мондрагон». Кооперативный банк (Caja
Laboral Popular — КЛП) — это высокоэффективный финансовый
институт, менее чем за четверть столетия превратившийся в 26-й
крупнейший банк Испании, имеющий 120 отделений, свыше тысячи
сотрудников и полмиллиона клиентов. Его способность накапли¬
вать сбережения столь высока, что к 1982 г. возможности предостав¬
ления кредитов у этого банка превысили потребность кооперативов
(еЛЛЕРМАН 1982, 21).
Среди прочих видов деятельности, КЛП ссужает средства новым
кооперативным предприятиям, которые создаются следующим
образом. В рамках КЛП отделение ассортимента предприниматель¬
ского отдела занято непрерывным изысканием новых рынков и
товаров. Предварительные изыскания суммируются в «банке това¬
ров», открытом для консультирования новых предприятий. Новое
предприятие основывается обычно коллективом работников, кото¬
рые обращаются в КЛП с предложением о выпуске нового продукта
(он либо уже имелся в банке товаров, либо еще нет) и о кандидатуре
руководителя или управляющего-организатора, которого они наме¬
тили для работы с КЛП. Управляющий-организатор затем в тече¬
ние срока от 18 месяцев до двух лет работает над проектом вместе с
советником отделения ассортимента, возможно, подвергая при
этом пересмотру исходные идеи основателей нового предприятия,
касающиеся разработки товара, способного найти сбыт6. Если в
результате проект начинает выглядеть многообещающим, КЛП
заключает с коллективом работников контракт, и отделение по
созданию новых предприятий и посредничеству предприниматель¬
ского отдела помогает коллективу пройти трудный процесс образо¬
вания кооператива. Под руководством предпринимательского отде¬
ла этот процесс удается пройти поразительно успешно:
Даже со скидкой на культурные и экономические различия, установ¬
ленный рекорд — основание за последние 25 лет более ста фирм,
включая некоторых крупнейших в Испании производителей, при
одной только неудаче, должен рассматриваться как качественный
скачок по сравнению с качеством и типом предпринимательства в
I (Америке, где от 80 до 90% всех вновь создаваемых малых предприя-
I [тий терпят крах в течение первых пяти лет своего существования.
1 (Ellerman 1982, 4)
ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕХОДА
Система самоуправляющихся предприятий, как она была
обрисована выше, адресована людям, избравшим равенство и
свободу.
6 Эллерман полагает, что «проводящиеся в «Мондрагоне» исследования значи¬
тельно изощреннее и надежнее даже самых лучших исследований, проводимых, к
примеру, американской фирмой «Эм-Би-Эй», (1982, 32).
114
Однако люди, умудренные опытом, пожелали бы более убеди¬
тельных доказательств, чем абстрактные аргументы, приправлен¬
ные несколькими примерами, как это сделано здесь. Практичные
люди захотели бы узнать, каким путем лучше всего вводить подоб¬
ную систему в действие. А люди, верные идеалам демократии и
политической свободы, пожелали бы убедиться в том, что переход
не нарушит демократического процесса и основных политических
прав.
Перед этими людьми, несомненно, откроются две возможности.
Одна — помочь разрешению финансовых затруднений, возникаю¬
щих при переходе фирм в руки занятых на них работников. К
примеру, местные и центральные государственные органы могли бы
способствовать переходу предоставлением займов и гарантий, сни¬
жением налогов или отсрочкой их уплаты. Достигнутое таким
образом расширение числа самоуправляющихся фирм способство¬
вало бы приобретению дополнительного опыта, на основе которого
были бы оценены преимущества и недостатки системы, необходи¬
мость структурных изменений в ней и в политическом курсе. Опыт,
однако, будет страдать некоторой однобокостью: передача разоря¬
ющейся фирмы — едва ли вполне корректное испытание. Поэтому
желательно было бы поставить более надежные эксперименты пу¬
тем введения самоуправления на нескольких типичных фирмах в
ряде отраслей. Страна могла бы предпринять это, скажем, проведя
национализацию и вслед за тем — продажу фирмы наемному
персоналу с преобразованием ее в самоуправляющееся предприя¬
тие. Для этого должен быть образован наделенный необходимыми
средствами банк, обслуживающий самоуправляющиеся предприя¬
тия.
Если более широкий опыт подтвердит первоначальную оценку,
страна могла бы затем перейти к более решительным шагам.
Следуя примеру шведского и датского проектов, законодательный
орган мог бы ввести в действие закон, требующий откладывать
определенную долю доходов, прибыли или фонда заработной пла¬
ты, частью для финансирования банка самоуправляющихся пред¬
приятий, частью — для обеспечения плавного перехода к само¬
управлению. Посредством налогообложения дохода и наследства
можно было бы сгладить сохраняющиеся еще различия в богатстве.
Таким образом страна могла бы в течение приемлемого срок£
установить экономический строй, который, в рамках относительно
устойчивой структуры законов и правил, привел бы к более широко¬
му распределению власти и экономических ресурсов, создавая тем
самым необходимую социально-экономическую основу демократи¬
ческого порядка.
8*
эпилог
Токвиль полагал, что хотя равенство и желательно, оно являет
собой постоянную угрозу для свободы. Однако если самоуправле¬
ние посредством демократического процесса является основопола¬
гающим и даже неотчуждаемым правом; если осуществление этого
неотчуждаемого права требует с необходимостью значительного
числа более частных прав, которые тем самым также оказываются
фундаментальными и неотчуждаемыми; и если известное равенство
условий необходимо для политического равенства, находящего свое
выражение в демократическом процессе, — то конфликт, в случае
его появления, возникнет не просто между равенством и свободой.
Это будет скорее конфликт между основными свободами, особого
рода свободами, которыми народ пользуется в силу своего самоу¬
правления посредством демократического процесса, — и другими
свободами иного рода.
Среди этих иных свобод — экономическая свобода, которая, по
общепринятому в Америке пониманию, включает в себя личное
неотчуждаемое право собственности. Применительно к хозяйствен¬
ному предприятию права владения влекут за собой право управле¬
ния предприятием, — в просторных рамках, конечно, устанавливае¬
мых государственными властями. Перенесенные с уровня руко¬
водства фермерским хозяйством и малым бизнесом на уровень
крупной корпорации, права владения придали законное обоснова¬
ние и оправдание недемократическим формам управления, глубоко
проникающим в жизнь множества людей, и прежде всего в жизнь
тех, кто трудится под руководством должностных лиц, подкон¬
трольных им самим лишь в крайне незначительной степени. Тем
самым система управления, нетерпимая, по мнению американцев, в
управлении государством, принимается за желательную в управле¬
нии хозяйственными предприятиями.
Я обрисовал здесь альтернативную форму управления хозяйст¬
венными предприятиями, которая обещает устранить противоречия
или по крайней мере уменьшить их. Система самоуправляющихся
предприятий стала бы частью системы равенства и свобод, где они
были бы, на мой взгляд, в целом прочнее, чем при системе корпора¬
тивного капитализма. Однако я не могу сказать, многие ли амери¬
116
канцы найдут мою точку зрения привлекательной. Ведь мы, амери¬
канцы, всегда разрывались между двумя противоречащими друг
другу представлениями о том, чем является и чем должно стать
американское общество. Если обобщить их ценой чрезмерного
упрощения, одна позиция состоит во взгляде на Америку как на
первую и величайшую попытку осуществления демократии, полити¬
ческого равенства и политической свободы в масштабах континен¬
та. Другая заключается в том, что это — страна, где неограничен¬
ная свобода приобретения неограниченных богатств ведет к появле¬
нию самого процветающего общества в мире. Согласно второй,
американские идеалы воплощаются в охране собственности и воз¬
можностей материального преуспеяния и обогащения. В соответст¬
вии с первой точкой зрения, право самоуправления находится среди
наиболее фундаментальных из всех прав человека и, в'случае их
конфликта, пользуется преимуществом по сравнению с правом
собственности. В соответствии со второй, собственность пользуется
превосходством, а самоуправление занимает подчиненное
положение.
Мы как народ различаемся по силе своей преданности этим
противоречащим друг другу идеалам; этот раскол проходит и вну¬
три многих американцев. Я не могу сказать, обладает ли народ,
расколотый таким образом, уверенностью в целях и ясностью
воззрений, чтобы утверждать свое превосходство в демократии,
политическом равенстве и политических правах, необходимых для
самоуправления вопреки установившимся правам собственности,
экономическому неравенству и недемократическому осуществлению
власти внутри корпоративных предприятий.
☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Allen W. The Nazi Seizure of Power. Chicago, 1965.
Becker L. Property Rights. L., 1977.
Bennett L. When Employees Run the Company: An Interview with Leamon J.
Bennett./Harvard Business Review. 1979. January-February. P. 75-90.
Berman K. The Worker-Owned Plywood Companies.—Workplace Democracy
and Social Change/Ed. by F. Lindenfeld and J. Rothschild-Whitt. Boston,
1982.
Bermeo N. The Revolution Within the Revolution: Workers’ Control in Rural
Portugal. Ph.D. diss., Yale University, 1982.
Bertsch G., Obradovich J. Power and Responsibility Under Self-Managing
Socialism: Leadership Values Among Yugoslav Managers. Mimeo (n.d.).
Bluestone B. Roundtable on Jobs and Industrial Policy/Working Papers. 1980.
November-December. P. 47-59.
Blum J., et al. The National Experience. N.Y., 1963.
Botana N. El orden conservador: La politica argentina entre 1880 у 1916. Buenos
Aires, 1977.
Brest P. Process of Constitutional Decisionmaking: Cases and Materials. Boston,
1975.
Clayre A., ed. The Political Economy of the Third Sector: Cooperation and
Participation. Oxford, 1980.
Comisso E. Workers’ Control Under Plan and Market. New Haven, Conn., 1979.
Commons J., et al. History of Labor in the United States. Vol. 2. N.Y., 1936.
Comptroller General. Report to the Committee on Finance of the United States
Senate, Employee Stock Ownership Plans: Who Benefits Most in Closely
Held Companies? Gaithersburg. Md. 1980.
Dahl R. Workers’ Control of Industry and the British Labor Party/American
Political Science Review. 1947. October. P. 875-900.
Dahl R. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven, Conn., 1971.
Dahl R. Procedural Democracy/Philosophy, Politics, and Society. Fifth
Series/Ed. by P. Laslett and J. Fishkin. New Haven, Conn., 1979.
Dahl R. Dilemmas of Pluralist Democracy. New Haven, Conn., 1982.
Dahl R. Federalism and the Democratic Process/Liberal Democracy. Nomos
25/Ed. by R. Pennock and J. Chapman. N.Y., 1983.
Denison E. Accounting for U.S. Economic Growth, 1929-1969. Wash., 1974.
118
Dirlam J. Some Problems of Workers’ Self-Management Specific to Integrated,
Cyclical, Oligopolistic Industries: Steel/Economic Analysis and Workers’
Management. 1979. № 3. P. 339-354.
Dirlam J., Plummer J. An Introduction to the Yugoslav Economy. Columbus,
Ohio, 1973.
Drucker P. The Unseen Revolution: How Pension Fund Socialism Came to
America. N.Y., 1976.
Elden M. Political Efficacy at Work/American Political Science Review. 1981.
March. P. 43-58.
Ellerman D. Property and Production: An Introduction to the Labor Theory of
Property. Somerville, Mass., 1980(a).
Ellerman D. Property Theory and Orthodox Economics. Essays on the Revival of
Political Economy/Ed. by E. Nell. Cambridge, 1980(b).
Ellerman D. The Socialization of Entrepreneurialism: The Empresarial Division
of the Caja Laboral Popular. Somerville, Mass., 1982.
Ellerman D. The Employment Relation, Property Rights and Organizational
Democracy. Somerville, Mass. (n.d.).
Ellerman D. The Union as the Legitimate Opposition in an Industrial
Democracy. Somerville, Mass. (n.d.).
Estrin S., Bartlett W. The Effects of Enterprise Self-Management in Yugoslavia:
An Empirical Survey//Participatory and Self-Management Firms:
Evaluating Economic Performance/Ed. by D. Jones and J. Svejnar.
Lexington, Mass., 1982.
Fishkin J. Tyranny and Legitimacy. New Haven, Conn., 1979.
Germani G. The Transition to a Mass Democracy in Argentina//Reform and
Revolution/Ed. by A. von Lazar and R. Kaufman. Boston, 1969.
Gil F. The Political System of Chile. Boston, 1966.
Gillespie Ch. The Breakdown of Democracy in Uruguay: Alternative Political
Models. Paper presented at the Twenty-first World Congress of the
International Political Science Association. Rio de Janeiro. August 9-14.
1982.
Gonzalez L. Uruguay 1980-81: Una Apertura Inesperada. Paper presented at the
tenth national meeting of the Latin American Studies Association. Wash.
1982(a). March 4-6.
Gonzalez L. Ideology, Party Identification, and the Prospects for Democracy in
Uruguay. Department of Political Science. Yale University. Typescript.
1982(b).
Greenberg E. Industrial Self-Management and Political Attitudes//American
Political Science Review. 1981. March. P. 29-42.
Gunn Ch. The Fruits of Rath: A New Model of Self-Management//Working
Papers. 1982. March-April. P. 7-21.
Gustaffson B. Co-Determination and Wage Earners’ Funds: The Swedish
Experience. Uppsala, 1983.
Hagtvet B. The Theory of Mass Society and the Collapse of the Weimar
Republic: A Re-Examination//Who Were the Fascists? Social Roots of
European Fascism/Ed. by S. Larsen, B. Hagtvet, and J. Myklebust. Bergen.
1980.
Herman E. Corporate Control, Corporate Power. Cambridge, 1981.
Hirschman A. Exit, Voice, and Loyalty. Cambridge, Mass., 1970.
119
Hofstadter R. The Paranoid Style in American Politics: And Other Essays. N.Y.,
1965.
Jay P. The Workers’ Cooperative Economy//The Political Economy of the Third
Sector: Cooperation and Participation/Ed. by A. Clayre. Oxford, 1980.
Jones D., Svejnar J., eds. Participatory and Self-Managed Firms: Evaluating
Economic Performance. Lexington, Mass., 1982.
Kornhauser W. The Politics of Mass Society. N.Y., 1959.
Lepsius R. From Fragmented Party Democracy to Government by Emergency
Decree and National Socialist Takeover: Germany//The Breakedown of
Democratic Regimes: Crisis, Breakdown, and Requalibrium/Ed. by J. Linz
and A. Stepan. Baltimore, Md. 1978.
Lindblom Ch. Politics and Markets: The World’s Political-Economic Systems.
N.Y., 1977.
Linz J., Stepan A., eds. The Breakdown of Democratic Regimeses: Crisis,
Breakdown, and Requalibrium. Baltimoree, Md. 1978.
Locke J. Two Treatises of Government. 2d ed./Ed. by P. Laslett. Cambridge,
1970.
Loomis C. The Madness of Executive Compensation/Fortune, 1982. July 12. P.
42-52.
Mason R. Participatory and Workplace Democracy. Carbondale, 111., 1982.
Meidner R. Employee Investment Funds. L., 1978.
Melman S. Decision-Making and Productivity. Oxford, 1958.
Michels R. Political Parties. N.Y., 1962.
Mill J. Considerations on Representative Government/Ed. by C. Shields. N.Y.,
1958.
Miller D. Socialism and the Market//Political Theory. 1977. November. P. 473-
489.
Ministry of Labour, Denmark. Economic Democracy, Introduction and Bill
(translation). Copenhagen, 1973.
Mor lino L. Come Cambiano i Regimi Politici. Milan, 1980.
Nozick R. Anarchy, State, and Utopia. N.Y., 1974.
Obradovich J. Participation and Work Attitudes in Yugoslavia//Industrial
Relations, 1979, February. P. 161-169.
Obradovich J. Distribution of Participation in the Process of Decisionmaking on
Problems Related to the Economic Activity of the Company//Participation
and Self-Management/Ed. by E. Pusic. Vol. 2. Zagreb, 1972.
O’Donnell G. Permanent Crisis and the Failure to Create a Democratic Regime:
Argentina, 1955-66//The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis,
Breakdown, and Requalibrium/Ed. by J. Linz and A. Stepan. Baltimore,
Md. 1978.
Okun A. Equality and Efficiency. Wash., 1975.
Oleszczuk Th. Representatives of Workers’ Councils//American Political Science
Review. 1973. P. 1368-1370.
Ortega у Gassett J. The Revolt of the Masses. L., 1961.
Pateman C. Participation and Democratic Theory. Cambridge, 1970.
Pendle G. Uruguay. 3d ed. Oxford, 1963.
Peterson M., ed. Democracy, Liberty, and Property: The State Constitutional
Conventions of the 1820’s. Indianapolis, 1966.
Pusic E., ed. Participation and Self-Management. Vol. 2. Zagreb, 1972.
120
Rae D. Equalities. Cambridge, Mass., 1972.
Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, Mass., 1971.
Rusinow D. The Yugoslav Experiment, 1948-1974. Berkeley and Los Angeles,
1977.
Schlatter R. Private Property: The History of an Idea. New Bruswick, N.Y.,
1951.
Schnitzer M. Income Distribution: A Comparative Study of the United States,
Sweden, West Germany, East Germany, the United Kingdom, and Japan.
N.Y., 1974.
Schweickart D. Capitalism or Worker Control? N.Y., 1980.
Select Committee on Small Business, U.S. Senate. The Role of the Federal
Government and Employee Ownership of Business. Wash., 1979.
Selucky R. Marxism, Socialism, Freedom: Towards a General Democratic
Theory of Labour-Management Systems. N.Y., 1979.
Silk L., Vogel D. Ethics and Profits. N.Y., 1976.
Simmons J., Mares W. Working Together. N.Y., 1983.
Smith J.y Franklin S. and Wion D. The Distribution of Financial Assets. Wash.,
1973.
Smith The Breakdown of Democracy in Argentina, 1916-30//The Breakdown
of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown, and Requalibrium/Ed. by J.
Linz and A. Stepan. Baltimore, Md. 1978.
Stepan A. The State and Society: Peru in Comparative Perspective. Princeton,
N.Y., 1978.
Thomas H., Logan C. Mondragon: An Economic Analysis. L., 1982.
Tocqueville A. The Old Regime and the French Revolution. Garden City. N.Y.,
1955.
Tocqueville A. Democracy in America. 2 vols. N.Y., 1961.
Vanek J. General Theory of Labor-Managed Market Economies. Ithaca, N.Y.,
1970.
Vanek J., ed. Self-Management, Economic Liberation of Man. N.Y., 1975.
Verba S., Nie N.y Jae-on Kim. Participation and Political Equality. Cambridge,
1978.
Verba S.y Shabad G. Workers’ Councils and Political Stratification: The
Yugoslav Experience American//Political Science Review, 1978. P. 80-95.
Ward B. Workers’ Management in Yugoslavia//Journal of Political Economics.
1957. October. P. 373-386.
Ward B. The Firm in Illyria: Market Syndicalism//American Economic Review.
1958. September. P. 566-589.
Ward B. The Socialist Economy: A Study of Organizational Alternatives. N.Y.,
1967.
Wilde A. Conversations Among Gentlemen: Oligarchical Democracy in
Colombia//The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown,
and Requalibrium//Ed. by J. Linz and A. Stepan. Baltimore, Md. 1978.
Wills G. Inventing America: Jefferson’s Declaration of Independence. Garden
City, N.Y., 1978.
Witte J. Democracy, Authority, and Alienation in Work. Chicago, 1980.
Wootton G. Workers, Unions, and the State. L., 1966.
Wright P. On A Clear Day You Can See General Motors. N.Y., 1979.
Zwerdling D. Workplace Democracy. N.Y., 1980.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ДЕМОКРАТИЯ: ПАНАЦЕЯ ИЛИ ПРОБЛЕМА?
(Вступительная статья к. и. н. В. Б. Размустова)
5
ПРЕДИСЛОВИЕ
13
а
ВРАЖДЕБНО ЛИ РАВЕНСТВО СВОБОДЕ?
17
Аргументация Токвиля
17
Тирания большинства посредством закона
21
Деспотизм с опорой на массы
32
Краткие итоги
40
ДЕМОКРАТИЯ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАВЕНСТВО
И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СВОБОДА
45
Демократический процесс
48
122
☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆
Права собственности против демократического процесса
51
Корпоративный капитализм и право частной собственности
58
ДЕМОКРАТИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СТРОЙ
66
Пять ориентиров
56
Набросок альтернативного варианта
70
К демократии граждан через представительскую демократию?
73
Заключение
81
43
ПРАВО НА ВНУТРИФИРМЕННУЮ ДЕМОКРАТИЮ
83
Права собственности
84
Обязательны ли решения?
84
123
☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆☆
Выполняется ли в действительности принцип равенства
в своей «сильной» формулировке?
86
Где должна проходить граница внутренней демократии?
97
Заключение
98
ПРАВА ВЛАДЕНИЯ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО
И ПРОБЛЕМА ПЕРЕХОДА
100
Справедливость
101
Права владения
102
124
Лидерство
110
Проблемы перехода
114
Эпилог
116
Список источников и литературы
118
Роберт А. Даль
ВВЕДЕНИЕ В ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ДЕМОКРАТИЮ
Перевод с английского
Редактор А. А. Соскин
Художник В. Ю. Кучеренко
Технический редактор Т. Н. Ильина
Корректор Л. В. Белова
Совместное советско-финское предприятие «ИКПА»
103009, Москва, Калашный пер., 10
Сдано в набор 1.04.91. Подписано в печать 5.06.91.
Формат 60x90Vi6. Гарнитура тайме. Печать офсетная.
Бумага офсетная Тираж 25.000 экз. Зак. типографии 502
Объем 8 п. л. Цена 2 руб.
Диапозитивы изготовлены в типографии АПН
Адрес типографии: Москва, ул. Фридриха Энгельса, 46
Отпечатано в ПП „Чертановская типография" МГПО „Мосгорпечать1
113545, Москва, Варшавское ш. д. 129а