Автор: Кодин Е.В.
Теги: всеобщая история история российского государства история история россии сталинизм
ISBN: 978-5-8243-1481-6
Год: 2011
Похожие
Текст
I&Mcptk. ШШ&.
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
в Российской Федерации
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ
Российской Федерации
Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина»
Издательство
«Российская политическая энциклопедия»
Международное историко-просветительское,
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЕ И ПРАВОЗАЩИТНОЕ
общество «Мемориал»
Институт научной информации
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ РАН
(МИНИ
Редакционный совет серии:
Й. Баберовски (Jorg Baberowski),
Л. Виола (Lynn Viola),
А. Грациози (Andrea Graziosi),
А. А. Дроздов,
Э. Каррер Д’Анкосс (Нё1ёпе Carrere D’Encausse),
B. П. Лукин,
C. В. Мироненко,
Ю. С. Пивоваров,
А. Б. Рогинский,
Р. Сервис (Robert Service),
Л. Самуэльсон (Lennart Samuelson),
А. К. Сорокин,
Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick),
О. В. Хлевнюк
Дебаты
История сталинизма:
РЕПРЕССИРОВАННАЯ
РОССИЙСКАЯ
ПРОВИНЦИЯ
Материалы международной
НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ.
Смоленск. 941 октября 2009 г.
Москва
2011
УДК 94(47)(082.1)
ББК 63.3(2)
И90
История сталинизма: репрессированная российская про-
И90 винция. Материалы международной научной конференции.
Смоленск, 9-11 октября 2009 г. / под ред. Е. В. Кодина. — М.:
Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ;
Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. — 599 с. —
(История сталинизма. Дебаты).
ISBN 978-5-8243-1481-6
В сборник вошли материалы выступлений ученых, принявших
участие в работе Международной научной конференции «История
сталинизма: репрессированная российская провинция», прошедшей в
Смоленском государственном университете в октябре 2009 г. В публи¬
кациях отражена разноплановая тематика конференции, призванной
выявить провинциальные проекции сталинизма в различных сферах
общественной жизни. В поле внимания авторов вопросы методологии
исследований сталинизма, механизмы и ораны политических репрес¬
сий, диктат и репрессии в сфере культуры, влияние репрессий на инди¬
вида, специфика сопротивления репрессивному режиму и особенности
социальных дискриминаций сталинизма, а также характер историче¬
ской памяти о репрессиях.
Издание адресовано научным работникам, всем интересующимся
социальной и политической историей России.
Конференция состоялась и настоящее издание подготовлено
благодаря финансовой поддержке
Фонда «Президентский центр Б. Я. Ельцина»
УДК 94(47)(082.1)
ББК 63.3(2)
ISBN 978-5-8243-1481-6 © • Коллектив авторов, 2011
© Кодин Е. В., научная редакция, 2011
© Российская политическая энциклопедия,
2011
ПРЕДИСЛОВИЕ
Сталинизм. Об этом историческом явлении XX века историки
спорят уже не одно десятилетие. Написаны тысячи больших и ма¬
лых научных работ. Еще больше публицистики. Уже не раз делались
попытки подвести хотя бы первые итоги исследований и дискуссий.
Но каждый раз возникают все новые и новые вопросы, выявляются
дополнительные «белые пятна». Приходят новые поколения ученых.
Предлагаются новые методы исследований. Выдвигаются другие
методологические подходы и концепции. И этот своего рода магиче¬
ский круг не разорвать. Сталинизм как предмет исследования свое¬
образным водоворотом втягивает в себя тысячи ученых десятков
стран мира и не отпускает, не дает поставить все точки над i.
Еще 20 лет назад в уже далеком 1989 году на одном из заседаний
методологического семинара под руководством профессора В. М. Се-
лунской на кафедре истории советского общества исторического фа¬
культета МГУ была предпринята одна из первых попыток научного
освещения проблем сталинизма, в частности режима личной власти
Сталина. С тех пор учеными проделана огромная работа. Но тем для
дискуссий не стало меньше.
За это время в изучение проблемы активно включились и регио¬
нальные вузы России. Одним из них стал Смоленский государствен¬
ный университет. Летом 1998 года на его базе была проведена боль¬
шая международная научная конференция «Сталинизм в российской
провинции». Организаторы поставили перед собой задачу сравнить
позиции историков разных стран и методологических школ и направ¬
лений, исследующих российскую историю не столько на федераль¬
ном, сколько, и в первую очередь, на региональном уровне. Три дня
напряженной работы позволили увидеть важнейшие исторические
явления и события под несколько иным углом зрения: не через крем¬
левские документы только, а в их реальном преломлении и степени
воплощения на местах.
Последние шесть лет в Смоленске велась серьезная работа по фор¬
мированию региональной электронной базы данных жертв полити¬
ческих репрессий, издано семь томов «Смоленского мартиролога».
Это позволило Смоленскому государственному университету
взять на себя ответственность по подготовке и проведению осенью
5
2009 года международной научной конференции «История стали¬
низма: репрессированная российская провинция». Первая конферен¬
ция из серии «История сталинизма» состоялась в Москве в декабре
2008 года. Настоящий сборник был подготовлен по итогам смолен¬
ской дискуссии.
Общее проблемное поле исследований здесь — не весь многогран¬
ный сталинизм, а одно из его проявлений — репрессии. При этом в
значительной степени — репрессии на региональном уровне.
Тема в целом не новая. Но особенностью конференции стало то,
что репрессии сталинской эпохи были представлены в контексте го¬
раздо более широком. Получилось как бы своеобразное комплексное
исследование предмета: от анализа основных факторов, определяв¬
ших репрессивную политику государства и втягивания в этот про¬
цесс самих народных масс до трагических судеб отдельных людей и
форм сопротивления сталинизму.
В докладах нашли отражение новые виды источников, методы и
методологические основы изучения репрессий. Большое внимание
было уделено анализу деятельности местных репрессивных органов
и механизму реализации репрессивной практики в регионах.
Довольно остро и как бы в назидание потомкам прозвучал вопрос
необходимости сохранения памяти о репрессиях. Памяти как опреде¬
ленной гарантии недопущения подобного в будущем.
Последнее обстоятельство было для организаторов конференции
далеко не на последнем месте. Конечно, объективное и максимально
полное знание о репрессиях — задача для научного форума наиваж¬
нейшая и первостепенная. Но знание только тогда трансформируется
в настоящую и реальную силу, когда оно становится достоянием все¬
го общества.
Нам представляется, что в Смоленске попытка такого объедине¬
ния получилась.
Е. В. Кодин
ПЛЕНАРНЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ
В. Н. Хаустов (Москва)
ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ,
ОПРЕДЕЛЯВШИЕ РЕПРЕССИВНУЮ ПОЛИТИКУ
СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
Политика систематического использования советским государст¬
вом репрессивных методов управления в 1920-е - 1950-е годы была
предопределена различными факторами, которые тесно переплета¬
лись друг с другом и приводили к трагическим последствиям для
населения.
В этот период в стране сформировался режим, который можно
охарактеризовать как авторитарно-бюрократический, являвшийся
разновидностью тоталитарного устройства общества. Процесс этот
происходил постепенно и в конечном итоге привел к формированию
узкого круга сторонников Сталина в Политбюро ЦК ВКП(б), свое¬
образного штаба, подчинившего себе все ветви власти и определяв¬
шего в дальнейшем направление развития советского государства.
Идеологические воззрения пришедших к власти лидеров больше¬
вистской партии определяли не идеи гражданского мира и согласия,
а выражались в политике преследования и уничтожения тех, кто вы¬
сказывал несогласие с проводимым курсом. Начиная с массовой вы¬
сылки в 1922 году творческой интеллигенции, проявлявшей инако¬
мыслие, большевистское руководство было достаточно единодушным
и на протяжении 1920-х годов изолировало в тюрьмах, в ссылках и
высылках и даже ликвидировало представителей небольшевистских
партий, которые уже не оказывали никакого влияния на внутреннюю
жизнь страны.
' На следующем этапе, во второй половине 1920-х - начале 1930-х го¬
дов, было подавлено сопротивление ряда руководящих деятелей пар¬
тии, которые пытались отстаивать определенную свободу дискуссий,
обмена мнениями внутри самой правящей партии, как по внутрипар¬
тийным вопросам, так и проблемам развития страны. В результате ап¬
паратных интриг власть была сосредоточена в руках И. В. Сталина.
Еще в 1925 году он не был достаточно известен. В этом году бюро
Якутского обкома ВКП(б) направило в центр свои предложения о
том, какие меры принять для прекращения восстания среди местного
9
населения. В своем послании они обращались к секретарю ЦК Ивану
Васильевичу Сталину1.
Постепенно, избавившись от реальных оппонентов, сплотив во¬
круг себя узкую группу преданных соратников, Сталин стал дикто¬
вать партийно-советским руководителям, секретарям крайкомов и
обкомов планы действий, которые вырабатывались в центре. Была
создана структура управления, замыкавшаяся на узкой группе чле¬
нов Политбюро ЦК ВКП(б), внутри которой главную роль играл
Сталин. Представители высшей партийно-советской номенклатуры
превратились в послушных исполнителей директив центра. Отдель¬
ные попытки высказать свое мнение или проявлять излишнюю само¬
стоятельность в проведении принятых решений жестко пресекались.
Первый серьезный удар партийно-советской номенклатуре был на¬
несен им в годы коллективизации. Секретарь Северо-Кавказского
крайкома ВКП(б) Евдокимов, как и некоторые другие, в 1930 году
обратился в ЦК за разъяснениями о проведении коллективизации
в связи с массовыми выступлениями против насильственных мето¬
дов ее проведения и получил жесткие указания Председателя СНК
СССР В. М. Молотова о неукоснительном выполнении установок
центра. В дальнейшем Евдокимов будет обвинен в массовых высту¬
плениях казачества в Северо-Кавказском крае в годы коллективи¬
зации. Секретари обкомов на местах превращались в послушных
марионеток. Второй удар был нанесен Сталиным в 1936-1937 годах.
Неурожайный год негативно отразился на положении населения в
различных регионах. В этих условиях многие руководители пыта¬
лись получить помощь из центра, но все заканчивалось критикой
местных руководителей. Так, это произошло, например, с секретарем
Татобкома Лепой, просившего в январе 1937 года ссуду и выделения
зерновых. В дальнейшем его обвинят в подрыве животноводства и
припомнят, что он решил израсходовать для выпечки хлеба кормо¬
вые вику и овес2.
После февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) Сталин ис¬
пользовал административные, а порою карательные меры в усло¬
виях срыва планов индустриализации страны. Даже ближний круг
Сталина испытывал его постоянное внимание. В ходе переговоров о
закупке промышленной продукции в Германии в октябре 1939 года
А. И. Микоян не представил оперативно информацию и 17 октября
оправдывался перед Сталиным: «Посылаю запись 3-х бесед с немец¬
кой хоз. делегацией. Впредь буду своевременно посылать»3.
После образования судов чести в партийно-государственном ап¬
парате куратор органов МГБ секретарь ЦК А. А. Кузнецов санкцио¬
нировал проведение суда чести в МГБ над двумя офицерами. По ини¬
циативе Сталина Политбюро приняло решение, в котором Абакумов
10
и Кузнецов получили взыскание за то, что провели суд без ведома и
согласия Политбюро.
Важно отметить, что командный стиль руководства в полной мере
копировался партийно-советским руководством на местах.
В середине 1930-х годов Сталин сумел создать систему круго¬
вой поруки в репрессивной политике. Завершающим звеном этой
политики стало принятие постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР
«О порядке производства арестов» от 17 июня 1935 года. С одной
стороны, речь шла о том, чтобы ограничить органы НКВД при аре¬
стах специалистов, но с другой стороны, секретари обкомов и нар¬
комы должны были давать санкции на аресты специалистов в своих
ведомствах.
Таким образом, в СССР была создана жестко централизованная
структура управления, в основе которой лежала реализация планов,
принятых небольшой группой во главе со Сталиным. Напуганное
размахом крестьянских выступлений в период коллективизации ра¬
дикальное крыло большевистской партии пришло к убеждению об
активизации так называемых контрреволюционных сил по мере при¬
ближения к социализму, что являлось теоретической основой уси¬
ления репрессивной политики. Этот тезис прозвучал в выступлении
Сталина на январском 1933 года Пленуме ЦК ВКП(б).
Не менее важным фактором, влиявшим на репрессивную поли¬
тику советского государства, стал синдром потенциальной военной
опасности, который преломлялся в сознании руководства страны
в необходимость периодических «чисток» страны от «бывших»,
«социально-опасных» и «социально-враждебных» элементов. Воен¬
ная тревога 1927 года привела к массовой операции, которая завер¬
шилась делом «Весна». Более 3 тысяч бывших офицеров царской ар¬
мии были арестованы по подозрению в подготовке заговора с целью
свержения советской власти. Реальная угроза войны на два фронта в
Европе и на Дальнем Востоке повлияла на то, что в годы Большого
террора «чистка» страны от так называемых антисоветских элемен¬
тов проводилась одновременно с операцией по инонациональностям,
представители которых рассматривались советским руководством в
качестве базы иностранных разведок.
В данном случае можно четко выделить региональные особенно¬
сти в ходе массовых операций. Северный Кавказ, Урал, Нижнее По¬
волжье, Дальний Восток, где в годы гражданской войны казачество
участвовало в борьбе с советской властью, стали регионами, где уси¬
лиями отдельных руководителей НКВД стали создаваться целые по¬
встанческие армии. Даже бывшие руководители партизанских армий
и рядовые бойцы, сражавшиеся с белыми, так называемые «красные
партизаны», недовольные политикой власти в деревне, объявлялись
И
антисоветским элементом. Почти в каждом из этих регионов были
«выявлены» воинские формирования эмигрантского Русского обще¬
воинского союза.
Районы Западной Сибири и другие места ссылки раскулаченных
крестьян, бывших членов небольшевистских партий, «бывших» лю¬
дей открывали возможности для создания фальсифицированных ор¬
ганизаций: меньшевистских и эсеровских центров, монархических
организаций и др.
Приграничные республики и области, национальные автономии в
составе Российской Федерации лидировали по количеству раскры¬
тых националистических организаций, целью которых являлось яко¬
бы отторжение этих территорий от СССР и включение их в состав
приграничных государств. Проявления определенного недовольства
со стороны руководителей национальных республик и областей рас¬
сматривались Сталиным и его соратниками как угроза единому мно¬
гонациональному государству, стремление разрушить его. Аресты
заместителя Председателя СНК РСФСР Т. Р. Рыскулова, бывшего
Председателя СНК Татарии X. 3. Габидуллина, уполномоченного Ко¬
миссии советского контроля С. X. Ходжанова и других в апреле-июле
1937 года привели к повальным арестам в национальных республи¬
ках. В протоколах допросов Сталин отмечал до 40 человек, подлежав¬
ших аресту4. Аналогичная картина о якобы поддержке националисти¬
ческих организаций содержится в показаниях партийно-советских
руководителей Татарии, Крыма, Башкирии, Бурят-Монголии.
В 1939-1941 годах после начала Второй мировой войны в про¬
цессе проведения политики советизации в прибалтийских респу¬
бликах, западных областях Украины и Белоруссии также стави¬
лась задача арестов и выселения не только социально-опасных
элементов. Так, в спецсообщении наркомов НКВД и НКГБ СССР
Л. П. Берии и В. Н. Меркулова Сталину от 16 мая 1941 года о ме¬
роприятиях по очистке Литовской ССР от антисоветского, уголов¬
ного и социально-опасного элемента подчеркивалось, что эта акция
направлена против лиц, ведущих подрывную антисоветскую рабо¬
ту и используемых иностранными разведками в шпионских целях5.
К этому времени на территории прибалтийских государств были
раскрыты несколько резидентур германской разведки и получены
данные о военных приготовлениях Германии, которым Сталин не
особенно доверял.
После окончания Второй мировой войны и резкого обострения
международного положения СССР в годы «холодной» войны, когда
стали разрабатываться планы военного столкновения, вновь пред¬
принимаются превентивные меры для обеспечения внутренней
безопасности государства. 21 февраля 1948 года был принят Указ
12
Президиума ВС СССР «О направлении особо опасных государ¬
ственных преступников по отбытии наказания в ссылку на поселе¬
ние в отдаленные местности СССР». Под надзор органов МГБ СССР
в ссылку направлялись отбывавшие наказание в особых тюрьмах и
лагерях шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, правых,
меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов и
участников других антисоветских организаций и групп и лиц, пред¬
ставлявших опасность по своим связям и враждебной деятельности.
В ссылку были направлены и уже освобожденные политические
заключенные.
В моменты потенциальной или реальной военной угрозы совет¬
ское руководство принимало методы «чистки» страны, полагая, что
данные меры могут обеспечить внутреннюю стабильность. Однако
размах коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны
свидетельствует о том, что жесткие репрессивные меры, предприня¬
тые советским руководством, не дали желаемых результатов.
Важным фактором, влиявшим на применение репрессий в про¬
цессе построения мощного индустриального государства, стали объ¬
ективные трудности, возникшие в экономическом строительстве.
Использование мер принуждения и насилия стали средством реали¬
зации экономических проектов в ходе так называемой второй рево¬
люции в деревне, при освоении природных богатств страны в трудно¬
доступных районах Сибири и Дальнего Востока.
Начиная с 1925 года после принятия двухлетнего плана разви¬
тия металлопромышленности страна столкнулась с проблемой не¬
хватки средств, отсутствием квалифицированной рабочей силы.
Форсированные темпы создания промышленного потенциала не¬
избежно приводили к тому, что несвоевременно вводились в строй
заводы и фабрики, качество продукции не соответствовало задан¬
ным показателям, значительный процент составляла бракованная
продукция. При отсутствии экономических стимулов руководство
страны использовало карательные меры. После организации в те¬
чение 1928-1930 годов известных исследователям показательных
фальсифицированных процессов в угольной и других отраслях про¬
мышленности развернулась кампания по преодолению последствий
«вредительства». Сотни высококвалифицированных специалистов с
дореволюционным стажем работы были осуждены на сроки от 3 до
5 лет ссылки или высылки.
Вредительство в различных областях
Среди субъективных факторов необходимо выделить прежде все¬
го личность Сталина, его роль в усилении репрессий. В воспомина¬
ниях Н. С. Хрущева и секретаря Сталина Бажанова отмечалась его
чрезмерная маниакальная подозрительность.
13
Важным фактором, влиявшим на развитие взаимоотношений
внутри Политбюро ЦК ВКП(б) и способствовавшим эскалации ре¬
прессий в данный период, были особенности характера и поведения
И. Сталина. Подозрительность и неверие в искренность и честность
своих соратников отмечали и бежавший за границу его секретарь Ба¬
жанов, и Н. С. Хрущев. В материалах следствия по делу начальника
Управления наркомата внешней торговли СССР А. П. Розенгольца
содержатся интересные свидетельства о личности Сталина. Вспоми¬
ная свои встречи с ним, Розенгольц рассказывал, что ранее, во время
его докладов в Политбюро, Сталин, спросив два-три слова, полностью
доверяя ему, сразу подписывал приносимые документы. Теперь же
Сталин в «припадке, безумном припадке ярости против измены, про¬
тив подлости». Общаясь со Сталиным на протяжении многих лет, он
отметил специфическую черту его характера — веру в разоблачения
и доносы. Когда, вспоминал Розенгольц, он пожаловался на одного из
руководителей, Сталин, не выслушав обвиняемого, пришел в ярость
и согласился с жалобщиком, даже не узнав мнения другой стороны.
Он вспоминал период Гражданской войны, когда В. И. Ленин послал
его на фронт и, сообщив, что там будет Сталин, предупредил, чтобы
не было никаких столкновений. Розенгольц ответил Ленину, что это
не имеет никакого значения. На что тот помахал головой, мол, вы не
знаете Сталина.
Председатель СНК РСФСР Сулимов отмечал, что когда он при¬
сутствовал на заседаниях Политбюро, то постоянно под взглядом
Сталина чувствовал определенную неловкость, как бы в чем то вино¬
ватым. Аналогичные оценки личности Сталина высказывал и секре¬
тарь Дальневосточного крайкома Варейкис6.
«У Сталина подозрительность, — отмечал Розенгольц, — доходит
до сумасшествия». В связи с этим он вспоминал своего сотрудника,
торгпреда в Германии, а затем заместителя наркома внешней торгов¬
ли В. Д. Канделаки. По его мнению, это был единственный человек,
которого Сталин любил. Из разговоров с ним он составил представ¬
ление, что в глазах Сталина Канделаки был олицетворением человеч¬
ности, благородства. Сталин предложил ему повышение по службе,
но Канделали сначала отказался, и этот поступок Сталин оценил как
отсутствие карьеристских устремлений. Такое отношение Сталина
к Канделаки вызывало ненависть со стороны Берии. Однако доста¬
точно было нескольких доносов, и Сталин дал указание арестовать
и Канделаки7. Показания Розенгольца соответствуют действитель¬
ности. 20 июля 1937 года Берия направил Сталину сообщение о том,
что согласно материалам, полученным НКВД Грузии, Канделаки
договорился с германским правительством об оказании «взаимной
поддержки в момент начала военных действий между Германией и
14
СССР», а далее Берия просил санкции на арест Канделаки, которая
вскоре последовала8.
Сталин в полной мере использовал теракты для усиления репрес¬
сивной политики. В 1934 году после убийства Кирова он использовал
свое влияние для обвинения Зиновьева и Каменева в том, что они не¬
сут политическую ответственность за совершенный теракт.
В этой связи важно отметить, что не только Сталин принимал уча¬
стие в ужесточении карательной политики советского государства.
В 1927 году после убийства советского полпреда в Варшаве Войкова
не Сталин, а нарком юстиции Н. Крыленко предложил использовать
чрезвычайные меры в борьбе с террористическими проявлениями.
Он предложил рассматривать такие дела без соблюдения всех норм
судопроизводства и исполнять приговоры в течение 24 часов после
вынесения решения. Сталин сохранил предложения Крыленко в сво¬
ем архиве и использовал их после убийства Кирова. Поэтому утверж¬
дения о том, что именно Сталин мгновенно после убийства Кирова
предложил чрезвычайные меры по фактам террористических актов,
не соответствуют действительности. Это было предложение Крылен¬
ко, которое Сталин проигнорировал в 1927 году, но возродил в дека¬
бре 1934 года.
Таким образом, репрессивная политика советского руководства
являлась своеобразным методом проведения внутренней политики в
стране, где отсутствовали необходимые условия для создания разви¬
того индустриального государства.
Примечания
1 Архив Президента Российской Федерации (далее АП РФ). Ф. 3. Оп. 61. Д. 661.
Л. 6.
2 Центральный архив ФСБ России (далее ЦА ФСБ). АСД 2303. Т. 1. Л. 277.
3 АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 666. Л. 2.
4 Там лее. Оп. 24. Д. 313. Л. 74-112.
5 1941 год. В 2 кн. Кн. 2. М, 1998. С. 221-223.
6 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 311.
7 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 591. Л. 31-33.
8 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 315. Л. 32.
О. Л. Лейбович (Пермь)
«ИНДИВИД РАЗОБЛАЧЕННЫЙ»
В ТЕРРОРИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ В 1937-1938 ГОДАХ
Одним из элементов властных террористических практик мож¬
но считать стигматизацию их жертв, включающую в себя, по оценке
А. Блюма, «криминализацию повседневности, то есть интерпретацию
сквозь призму уголовного права повседневных жестов и действий,
рабочих и дружеских встреч, поездок в провинцию или за границу и
пр. Эта криминализация опирается на переосмысление слов, жестов,
действий того или иного человека (в том виде, в котором они зафик¬
сированы в материалах полицейской слежки). Такое переосмысление
приносит с собой подозрение, затем следует переход от подозрения к
провозглашению виновности и, наконец, выбивание признаний и ор¬
ганизация публичных политических процессов»1.
Следователи, производившие процедуру «криминализации по¬
вседневности», действовали по разным сценариям. В одних случаях
они истолковывали поступки жертв сугубо в бытовом ключе; в дру¬
гих — принудительно выводили эти поступки за пределы повседнев¬
ности, придавали им трансцендентное значение. В годы Большого
террора 1937-1938 годов доминировал второй сценарий. В нем дей¬
ствительный ход событий заменялся разыгрываемой по особым кано¬
нам мистерией. Вместо живых людей фигурировали фантомы, только
наделенные реальными именами. Смысл преступной деятельности
мог быть истолкован на специальном идеологическом языке. Так
складывался новый преступный мир, внешне напоминающий «цар¬
ство тьмы» из архаичной мифологии, но не похожий на уголовный.
В беседе с Л. Фейхтвангером Сталин дважды повторил: фигуранты
политических процессов «...Это не совсем обычные преступники.
У них осталось кое-что от совести. <...> Это не обычные преступни¬
ки, не воры, у них осталось кое-что от совести. Ведь Иуда, совершив
предательство, потом повесился»2. В этом пассаже важнее всего сопо¬
ставление государственного преступника с библейским персонажем,
придающее политическому процессу эпический масштаб, под стать
которому все его основные участники — разоблачители, обвинители,
подсудимые. Последние превращаются в страшных и омерзительных
чудовищ, руководствующихся в своих поступках логикой, не под¬
16
властной практическому разуму. Они вредят для того, чтобы вредить,
и убивают, чтобы убивать. Их биографии, поступки, связи, личност¬
ные качества последовательно разоблачаются, то есть приводятся в
соответствие с преступными актами, планами и намерениями. Люди,
ставшие жертвами террора, подвергаются деперсонификации и в ко¬
нечном счете дезидентификации в соответствии с идеологическим
дискурсом. Первым актом террористических практик можно считать
изъятие жертв из пространства повседневности. Последним актом —
их истребление. Но для того чтобы оправдать суровую расправу в
глазах публики, нужно было представить ей и красочные картины
страшных преступлений, и отвратительные лики врагов. Промежу¬
точным актом террора является процедура инверсии — обытовление
криминальной деятельности (вплоть до подбрасывания гвоздей в
сливочное масло, отравлений, железнодорожных катастроф) и опи¬
сание злодеев в общедоступных языковых формах: подлецы, мразь,
мерзавцы, воры, убийцы и пр.3
Политические термины, обращающиеся ранее в политической
риторике, или даже в научных исследованиях, получали новое со¬
держание. Так было со словом «аристократ» в эпоху французской
революции и со словом «буржуа» во времена революции русской4.
И в низовом, и в государственном терроре они являются маркерами,
обозначающими лиц или целые группы, подлежащие истреблению.
В сталинскую эпоху сложился особый дискурс, при помощи кото¬
рого замещались собственные индивидуальные черты жертв — био¬
графические, социальные, статусные, профессиональные и пр. чело¬
веку, обреченному на гибель, приписывали характеристики, делавшие
его изгоем, социальным сорняком, подлежащим выпалыванию.
Содержание террористического дискурса нуждается в историче¬
ском исследовании его генезиса, вербальных форм и функций, чему и
посвящен настоящий доклад.
Примечательной особенностью Большого террора является про¬
тиворечие между его организационными формами и вербальным со¬
провождением. Массовые операции, поразившие сотни тысяч людей,
были окружены строжайшей тайной. Их непосредственные агенты —
оперативные работники, следователи, составители многочисленных
меморандумов, протоколов, альбомных справок, формуляров и пр. —
не видели в глаза ни основополагающих приказов, ни директив, ни
инструкций. Они были вынуждены довольствоваться устными рас¬
поряжениями своих начальников, ссылавшихся на секретные рас¬
поряжения высших инстанций. «Мне внушали, что это делается от
имени секретаря ЦК и Наркома Н. И. Ежова», — оправдывался на
суде сотрудник пермского горотдела НКВД5.
Идея привлечь к чекистским операциям широкую обществен¬
ность не получила поддержки со стороны руководителей карательно¬
17
го ведомства. Предложение С. С. Дукельского — начальника УНКВД
Воронежской области — создать «...посты содействия для оказания
помощи со стороны населения ГУГБ НКВД» — практических по¬
следствий не имело6. Как выяснилось в ходе чистки местных отделов
НКВД, опытные чекисты сомневались в том, получит ли истреби¬
тельная кампания необходимую поддержку в массах.
«Воронов (начальник окружного отдела НКВД) клеветал на весь
народ Коми-Пермяцкого округа, утверждая, что мы в проводимом
мероприятии не найдем той опоры со стороны населения в разобла¬
чении деятельности врагов», — обвиняли своего бывшего шефа его
бдительные и напуганные подчиненные7.
Одновременно Большой террор приобрел черты массовой поли¬
тической кампании по разоблачению врагов народа — кампании, в
которую при помощи газет, радио, митингов и собраний было вовле¬
чено едва ли не поголовно все население страны, не только грамотная
его часть:
«Обеденные перерывы ежедневно используются собраниями,
даже не дают нормально пообедать, или чем-нибудь развлечься, а
только каждый день собрания, собрания без конца, что рабочим,
видимо, так надоело, что они во время собрания в обед начинают
баловать, шутить между собой, не обращая внимание на собрание,
начинают бросать друг в друга комками земли, объедками, травой и
пр., просто открываются детские шалости, а наш партком — т. Мо-
лев — как раз эти шалости расценил 26 августа в обед как контрре¬
волюцию, балующих рабочих назвал классовыми врагами, контрре¬
волюционным гнездом и пр. и припугнул чуть ли не передать дело
в НКВД»8.
Вал репрессий, поглощавших один за другим сановников совет¬
ского режима, активизировал и в конце концов переориентировал
традиционные каналы коммуникаций — передачу информации через
скрытые социальные сети — из уст в уста. В цепочку были включены
люди, каким-то образом соприкасавшиеся с советскими и партийны¬
ми верхами. В содержание сообщений, передаваемых друг другу, на¬
ряду с бытовыми сюжетами вплетались политические темы.
Уже в феврале 1937 года рабочие, занятые на шахтах Кизеловско-
го угольного бассейна, обсуждали смерть Серго Орджоникидзе:
«Когда убили Кирова, то сначала передавали, что он умер, потом
уже выяснилось, что его убил Николаев. То же самое может быть и с
Орджоникидзе. <...> Очень может быть, что Орджоникидзе застре¬
лился сам. Наверно, проходил по материалам троцкистского цен¬
тра, хотя и не говорили об этом вслух на процессе, но Пятаков-то у
него помощником работал. <...>Не может быть, чтобы совершенно
здоровый человек никогда не болел и умер. Это все делает Сталин.
Он отравляет и расстреливает всех старых хороших большевиков
18
и в результате насадит на ответственные посты молодых и неопыт¬
ных, а сам продаст пол-России немцам и будет прекрасно жить
заграницей»9.
Сочетание таинственности и публичности, свойственное большой
чистке 1937-1938 годов, наложило отпечаток на террористический
дискурс, лишив его одномерности, присущей бюрократическому
языку. Он наполнился живой речевой стихией, заново интерпретиро¬
вавшей и расцветившей казенные тексты, придавшей новые значения
предложенным властями ключевым словам — «троцкист», «двуруш¬
ник», «враг народа», «вредитель», «ежовые рукавицы», «чекисты»,
«органы НКВД» и пр.
Следует отметить, что для вербализации террористических прак¬
тик власть использовала в первую очередь готовые, апробированные
в ходе прежних политических кампаний словесные клише.
Троцкисты — это контрреволюционеры, состоящие в банде «...вре¬
дителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям
разведывательных органов иностранных государств. <...> Это разбой¬
ники с большой дороги, способные на любую гадость, способные на
все мерзкое, вплоть до шпионажа и прямой измены своей родины»10.
Так говорил Сталин на пленуме ЦК в марте 1937 года, усилив, раз¬
вив и эмоционально окрасив прежнюю формулировку шестилетней
давности:
«На самом деле троцкизм давно уже перестал быть фракцией ком¬
мунизма. На самом деле троцкизм есть передовой отряд контррево¬
люционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против
Советской власти, против строительства социализма в СССР»11.
Новые коннотации ничего существенного не добавляли к полити¬
ческой оценке троцкизма — быть в передовом отряде контрреволюции
означало сражаться против социализма бок о бок с фашистами, оста¬
вив где-то в обозе и кулаков, и вредителей, и организаторов голода.
Такого смелого бойца можно было и уважать. «Секретарь Зиновьева
так был предан делу, что застрелился, а тайны не выдал», — говорил
делегатам партийной конференции представитель Свердловского об¬
кома ВКП(б) в мае 1937 года12.
1 Политический противник в быту мог быть вполне порядочным че¬
ловеком, с которым партийцу было не зазорно поддерживать добрые
отношения. Так, сотрудник НКВД, занимавший должность в тюрем¬
ном ведомстве, никак не мог взять в толк, почему он не мог дружить с
троцкистом — на политические темы не разговаривал, ходил в кино,
«...после его исключения из партии я бывал с ним, выпивал». На воп¬
рос: «К какому времени относятся Ваши встречи? Они были после
убийства т. Кирова?» — отвечал честно: «Да, встречи были летом
1935 года»13.
19
В политической кампании, сопровождавшей Большой террор, та¬
кой подход к троцкизму казался властям не только недостаточным, но
и опасным. В глазах обывателя люди, осмелившиеся бросить вызов
Сталину, могли пробудить и пробуждали симпатию. Пятиклассники
окраинной пермской школы после завершения первых показатель¬
ных процессов, наслушавшись радио, на перемене упоенно играли в
троцкистов, крича: «...убивали Кирова, убьем Сталина». Испуганные
учителя справиться с ними не смогли14.
И в 1937 году формулировку отредактировали, уподобили троц¬
кистов разбойникам с большой дороги, убийцам и бандитам. Для
печати и для внутреннего круга широко применялись инвективные
обороты: гадины, мерзавцы, сволочи и пр. «Серебряков был рабочим,
а вы знаете, каким мерзавцем он оказался»15.
Политический термин после правки превратился в клеймо, кото¬
рым мог воспользоваться каждый гражданин, даже не овладевший
политграмотой. К концу 1937 года слово «троцкист» стало бранным.
Троцкистами рабочие ругали несправедливых и заносчивых началь¬
ников, а те, в свою очередь, рабочих, выражавших недовольство усло¬
виями труда и быта. «У нас в доме живут одни троцкисты», — кричал
агитатору пьяный ветеран и матерно ругался16.
Троцкистской вылазкой стали называть все, что угодно, — кражу
колхозного сена пастухом Петровичем, который «только тем и кроет:
пропадай все»17, подхалимаж и даже пьяную гульбу в разгар убороч¬
ной кампании.
Утратив определенность, политический ярлык приобрел цель¬
ность и завершенность. Он указывал одновременно и на враждеб¬
ность советскому строю, и на отсутствие каких бы то ни было челове¬
ческих достоинств, тем более, моральных норм. Порядочный человек
должен был испытывать не только ненависть, но и брезгливость,
столкнувшись с таким выродком. «Троцкизм», спущенный из по¬
литического тезауруса в бытовой язык, приобрел дополнительные
этические коннотации, стал синонимом лживости, коварства, злобы,
а с ними и стяжательства и скопидомства, всего того, что на партий¬
ном языке называлось буржуазными пережитками, или мещанством.
Обогащенный новым содержанием, он вернулся в политический
язык, что имело парадоксальные последствия для его дальнейшей
циркуляции. Произошла своеобразная инверсия партийного терми¬
на. Не только троцкист превратился в аморального типа, но и любой
аморальный тип нес в себе задатки троцкиста. Тем самым троцкизм
сохранял свои корни до тех пор, пока в обществе оставались люди с
дурной нравственностью, пьяницы и бездельники, но также и при¬
верженцы буржуазного строя. Последних А. Фадеев безапелляцион¬
но относил к троцкистам:
20
«Есть у писателя в современной обстановке более опасный враг,
ибо он господствует во всех странах, кроме стран нашего блока, а у
нас чаще всего выступает троцкизмом, — носитель иллюзорной бур¬
жуазной “свободы”, “свободы” от диктатуры рабочего класса, “свобо¬
ды” от коммунистов с их руководством трудящимися, “свободы” от
коммунистического мировоззрения, от партии коммунистов, от их
деятелей, в том числе и от их редакторов.
Твой удар будет верен, если ты в своем сознании будешь помнить
и об этих врагах нашего народа и нашего писателя и не позволишь
(даже единой запятой своей) примазаться этим сволочам к твоей
справедливой критике»18.
В силу распространенности и расплывчатости термина высшая
власть дополнила его другим — «враг народа», употребляемым, как
правило, в устойчивых словосочетаниях типа «разоблачен как враг
народа», «оказался врагом народа», «запутался в связях с врагами
народа» и пр. Этим словосочетанием стигматизировали, по преиму¬
ществу, номенклатурных работников, ставших жертвой кадровой
чистки. «Враг народа» обладал всеми отталкивающими свойствами
троцкиста: он вредил, клеветал, вел себя нескромно в быту, одно¬
временно шпионил на чужие разведки и готовил террористические
акты.
Вопрос о том, как номенклатурный работник становился врагом
народа, решался просто — вербовкой. Сталин объяснил военным, как
это делается: «Красивая женщина. Разведчица старая. Она завербо¬
вала Карахана. Завербовала на базе бабской части. <...> Красивая,
очень охотно на всякие предложения мужчин идет, а потом гробит»19.
А дальше все идет по цепочке. Во многих архивно-следственных де¬
лах, которые автору удалось посмотреть, повторяется одна и та же
схема. Имярек вызывают в кабинет вышестоящего руководителя
(в пермских делах чаще всего называется имя первого секретаря
Свердловского обкома И. Д. Кабакова) и там после двух — трех всту¬
пительных фраз, вроде «все идет не так хорошо, как запланировано»,
приглашают присоединиться к заговору против руководства ЦК
ВКП(б) или просто против Сталина, тут же называют сообщников
и предлагают поделиться секретными материалами с каким-нибудь
патентованным немецким шпионом, или подготовить какую-нибудь
диверсию. Не было случая, чтобы кто-нибудь отказался или сообщил
в ЦК, если не доверял местным чекистам. Дальше по цепочке свежеи¬
спеченный враг народа вербовал новых заговорщиков среди своих
подчиненных или ближайших сотрудников20.
Важным, если не обязательным, условием вербовки считались со¬
вместные выпивки. Иначе не понять, почему заподозренный в связях
с врагами народа начальник горотдела НКВД в Чердыни так упорно
опровергал обвинения в злоупотреблении спиртными напитками с
21
бывшими руководителями района: в гостях у председателя райиспол¬
кома был, но «...от вина отказался и его не пил. Сыграли в преферанс
и посидевши 3-4 часа, разошлись по домам. Никаких бесчинств не
было, и никто не напился до состояния опьянения. Никакого фель¬
дъегеря за вином я не посылал. Считаю это обстоятельство чистей¬
шим вымыслом. Двухдневной попойки не было. Кроме того, Вам
известно, что еще до разоблачения Бушманова [секретарь райкома
ВКП(б), арестованный в 1937 году, впоследствии освобожденный и
возвращенный на партийную работу. — О. Л.] как врага народа в ян¬
варе — феврале м-це 1937 г. на одном из собраний актива мною был
поднят вопрос о культивировании Бушмановым массовых пьяных
праздников в колхозах, благодаря чему труддисциплина в 1936 г. в
колхозах значительно расшаталась, но собрание партактива прошло
мимо этого факта. <...> По-моему, тот факт, что еще до разоблачения
Бушманова как врага народа я довел до сведения парторганизации
о культивировании массовых пьяных праздников в колхозах Буш¬
мановым может служить основанием к тому, что я не был другом
Бушманова»21.
Совместное пьянство в этом письме приобретает некий мистиче¬
ский оттенок. Трезвого не вербуют. С недругом не пьют. Сотоварища
по заговору публично не критикуют.
Массовая кампания в прессе создавала впечатление, что враги
народа, пробравшиеся во все местные партийные и хозяйственные
инстанции, вездесущи и всемогущи. Там, где начальники совмест¬
но пьют, могут гнездиться заговорщики — они же шпионы, они же
вредители, они же троцкисты, они же «паразиты человечества».
«Не электроэнергии не хватает, а еще врагов народа много осталось
у руководства на Урале, в Перми, — жаловался наркому агент, или
рабкор, скрывшийся под псевдонимом “Зорька”. — С 8 часов вечера
с удовольствием ждешь передачу Москвы по радио — и вот Вам тух¬
нет огонь. Кончается все, злоба растет на этих подлецов и мерзавцев.
<...> Но почему так тяжело живется, почему? Неужели эти гады и
враги до мозга костей (из процесса), звери против людей работают
и пакостят»22.
Через три дня Вышинский на упомянутом в письме показа¬
тельном процессе обругает Бухарина «...проклятой помесью лисы
и свиньи»23.
Эти сравнения врагов народа с дикими зверьми и паразитами не
случайны, они восходят к горьковской публицистике времен первой
пятилетки, призывающей одновременно истреблять «двуногих хищ¬
ников и паразитов пролетариата» вместе с сорной травой и грызуна¬
ми24. Зоологические сравнения были в ходу и в деловой партийной
риторике:
22
«В феврале 1937 года на заседании бюро РК ВКП(б) был заслу¬
шан доклад директора Кунгурской МТС о подготовке к весне и Ер¬
шов, как секретарь, в заключении сказал директору: “Вы пищите как
поганые щенки и голодные волки”»25.
Следует отметить и созвучие с антисемитской традицией, начатой
в Германии Е. Дюрингом, который назвал евреев паразитами, селя¬
щимися там, где господствуют лень и коррупция26.
Объявить конкретное номенклатурное лицо врагом народа на со¬
брании, в доносе или в печати было одним из ключевых элементов
политической кампании «по выкорчевыванию вражеских гнезд».
Что же касается следственно-оперативных действий, предшествую¬
щих, сопутствующих или заключающих процесс разоблачения, то
здесь применялись особые методы принуждения. Их смысл сводил¬
ся к тому, чтобы заставить подследственного согласиться с утратой
прежней идентичности (биографии, социального статуса, прежних
правил) — снять маску и предстать перед следствием и военной кол¬
легией в ином лице — матерого врага народа, шпиона и троцкиста.
Для жертв массовой операции эти процедуры были упроще¬
ны. Их совершали зачастую без участия подследственных. Зимой
1937-1938 годов в Свердловской области по лимитам, объявленным
подчиненным безразмерными, громили «инобазу иностранных раз¬
ведок». Речь шла, в первую очередь, о советских гражданах, имею¬
щих родственные, служебные и дружеские связи в сопредельных
странах — в Польше, Латвии, Германии. В Коми-Округе таких людей
было мало, и начальник окружного отдела НКВД «Беланов давал за¬
дания, кто украинец — писать поляком»27. Старого сапожника объ¬
являли генералом, кадрового рабочего — кулаком, белогвардейцем.
Всеми правдами и неправдами несчастного заставляли подписать со¬
ответствующий протокол и отправляли на «тройку»28. Шла погоня за
валом, и анкетные данные подследственных фальсифицировали так
же, как и признательные показания.
На судебном процессе в 1941 году один из сотрудников Перм¬
ского горотдела вспомнил случай, когда он «...получил 10 человек
арестованных, побеседовал с ними и установил, что это вчерашние
рабочие — колхозники. Придя к Королеву, я выругался и сказал, ка¬
кие же это контрреволюционеры, на что Королев мне ответил, что
это мусульманские протектораты Японии и добавил: “Если ты хо¬
чешь работать в пользу контрреволюции, то можешь уйти с работы”.
Через час мне принесли справку, что они кулаки и белогвардейцы,
и я на этом основании составил протоколы, что они участники к/р
повстанческой организации, и дал им подписать. Они подписали,
потому что их не читали»29. Возможно, по неграмотности, а воз¬
можно, и потому, что следователь дал им на подпись совсем иную
бумагу. Это называлось на ведомственном жаргоне «...допрос аре¬
23
стованного под карандаш, т.е. показания арестованного следователь
в протоколе записывает карандашом, а подписывать этот протокол
дает арестованному чернилами. После ухода арестованного в каме¬
ру, следователь резинкой счищает показания, написанные каранда¬
шом, и вместо этих показаний воспроизводит новые, фиктивные по¬
казания, которые записывает чернилами. Таким образом, выходит,
что арестованный признался в преступлении, которого никогда не
совершал»30.
В некоторых случаях технология дезидентификации арестован¬
ного усложнялась. Следователи самыми разными методами пыта¬
лись вернуть свою жертву, что называется, к исходному состоянию,
превратить из скромного советского служащего в офицера русской
армии или из рабочего-стахановца в социалиста-революционера, из
машиниста паровоза — в кулака. Уговорами, кулаками, «стойкой»
подследственному внушали: признайся в том, что ты остался тем, кем
был когда-то, что ты продолжаешь и думать, и чувствовать, и действо¬
вать, как полагается классовому врагу. В некоторых случаях аресто¬
ванный, символически возвращенный в прежний социальный статус,
испытывал даже чувство самоуважения: из нынешнего униженного
состояния он — ценой жизни, или свободы — поднимался к прежним
социальным достижениям.
«Даричев рассказал нам, что он подписал все, что ему предложили
следователи, что он теперь опять офицер, командир какой-то боль¬
шой воинской единицы, не то роты, не то полка, сейчас не помню.
Мне он тогда сказал, что я тоже буду командиром», — вспоминал спу¬
стя годы чудом сохранивший жизнь «заговорщик»31.
Номенклатурных работников ломали пытками и угрозами. Вот за¬
писка арестованного в 1937 году сотрудника Свердловского УНКВД,
переданная жене:
«Устал смертельно. Добил колит. Допрос. Если не сознаюсь, аре¬
стуем жену, сына в трудколонию, имущество все конфискуем. И я
стал теперь (по документам) врагом народа. Обещают вас не трогать
и меня отправить в лагерь, а тебе будет возможность работать в том
же лагере вольнонаемной. Пойми, у меня иного выхода нет. Не суди
меня. Ради нас готов пойти на все. Бодрись, родная, это дает и мне
силы. Может, еще и мы поживем, говорю это потому, что обещания
ведь не всегда выполняются. Если его наруш...». Нарушили. Расстре¬
ляли в январе 1938 года32.
Следователи, кроме резиновых дубинок, «стоек» и угроз, прибега¬
ли и к идейным аргументам: идет острая политическая борьба, нужно
помочь партии.
«Я верил в орган, руководимый Ежовым, — объяснял свои при¬
знательные показания бывший секретарь Кизеловского горкома
ВКП(б). — Для меня в то время была не “ежовщина”, как об этом
24
сейчас говорят, а Ежов, посланный на эту работу ЦК нашей партии.
Я тогда не задумывался, почему все это происходит, и приходил к
мысли: лес рубят (действительных врагов), щепки летят. Какая —
большая или маленькая — я оказался такой щепкой. В конце концов,
и привело меня к тому, о чем мне по-человечески говорил следова¬
тель. То, что делается, так, видно, это нужно»33.
Инженеру-горняку Ф. Винтеру в Кизеле «...предложили 27 дека¬
бря [1937 года] подписать заявление, согласно которому я должен
был добровольно заявить, что являюсь шпионом, что и других за¬
вербовал, совершал диверсионные акты и т. д. Я отказался подпи¬
сать подобное, т. к. все это была ложь. В последующие два дня меня
изолировали в отдельной камере, где группа в составе 5 сотрудников
Свердловской НКВД торжественно дали мне честное слово, что вы¬
шеупомянутое ничего общего не имеет с судом, а только является де¬
кларацией, предназначенной нанести ущерб германскому фашизму,
нанести ему сильный удар. <...> Поэтому я подписался, несмотря на
то, что все это было ложью»34.
Можно предположить, что дезидендификация арестованного
номенклатурного работника облегчалась тем фактом, что его но¬
вая социальная роль большого партийного или хозяйственного
руководителя не была закреплена культурной традицией. В своих
языковых практиках, в бытовых проявлениях, в семейных обы¬
чаях выдвиженец тридцатых годов принадлежал к своей бывшей
социальной среде — к кругу мастеровых, крестьян, городского ме¬
щанства. В своем повседневном поведении он ориентировался на
образцы, почерпнутые из прежнего опыта35. О языке, на котором
советские начальники изъяснялись в официальной обстановке в
своем кругу, можно многое узнать из жалоб обиженных подчинен¬
ных. Процитирую одну из них, написанную начальником горздра-
вотдела на председателя горсовета, заменив обцессивные выраже¬
ния многоточиями:
«Совета путного от него не получишь, а получаешь совсем, если
можно сказать, глупые, они вот арапы, поставят тебя раком и сзади
тебя в ж... в....
, Вот какие советы у него получаешь на приеме, этот случай был
со мной, он меня так поставил перед главным врачом Кизеловской
б-цы Кузовлевым, т.е. дал повод тому меня скомпрометировать, не
слушать меня в части руководства, а Кузовлев об том случае всем
рассказывает: ну и наш предгорсовета, арап, у нас раком ставит
и дальше...»36
Официальные доклады, приветствия и обращения, подписанные
статьи, составленные специальными людьми и пр., — все это было
культурной инсценировкой, за которой скрывались совершенно
иные установки и позиции, мало общего имеющие с публичной пре¬
25
зентацией. Еще в конце двадцатых годов участники левой оппозиции
из фракционных побуждений обращали внимание на несоответствие
политических презентаций и реальной социальной позиции партий¬
ных администраторов:
«Всякий стопроцентно-монолитно голосующий прохвост мог рас¬
точать народное достояние как ему только угодно»37. Декларации по¬
литической лояльности также стоили недорого:
«Но уже и тогда — перед войной — меня Федин иной раз мог по¬
разить сугубой, нарочитой ортодоксальностью своих слов (при том,
что не приходилось сомневаться в правоте мамы, тогда с неудоволь¬
ствием говорившей об антисоветских настроениях его...)», — вспоми¬
нал сын маститого советского писателя Всеволода Иванова38.
Партийные работники до ареста прошли школу самокритики об¬
разца 1937 года, в которой они бойко перечисляли свои прегрешения
словами, почерпнутыми из доклада Сталина: в идиотской беспечно¬
сти, в отрыве от масс, в парадности и т. п. Они помнили формулы
покаяния, произнесенные бывшими оппозиционными вождями на
XVII партсъезде: «представить летопись поражений, демонстрацию
цепи ошибок, заблуждений и преступлений» для того, чтобы объя¬
вить себя «политическим трупом»39. Спустя несколько месяцев Лев
Каменев — ему принадлежали эти слова — был назначен директором
Института литературы и введен в состав правления Союза Советских
Писателей. Это означало: разоружился перед партией и был прощен.
Как выяснилось позднее, разоружился не до конца и был наказан.
И когда следователь грубо и без обиняков объяснял вчерашнему
руководителю, что тот для него никто и ничто, разоблаченный враг,
которого можно держать без сна сутками на допросе, лишать пищи,
бить линейкой или кулаком, осыпать «...гнусностями, неслыханны¬
ми ругательствами и оскорблениями и чудовищными угрозами»40,
то арестант, испытавший шок от мгновенной потери статуса, зача¬
стую сдавался, внутренне соглашаясь с тем, что он, на самом деле, не
тот человек, за которого его принимали другие. «Мне остается только
ту маску, которую я носил в течение ряда лет, начиная с 1920 года,
снять», — писал Н. И. Ежову, возможно, под диктовку следователя
И. Д. Кабаков — вождь уральских большевиков41.
На первый взгляд, разоблачение врагов народа напоминает сред¬
невековые практики изгнания бесов. Нечистая сила в массовых пове¬
рьях обладала недюжинными возможностями проникновения в тела
и души людей, человек, одержимый дьяволом, уже не принадлежал
себе, он превращался в орудие зла, и для того, чтобы спасти его душу,
можно было уничтожить тело. А если вспомнить, что названный по
имени Люцифер должен был говорить о своих злодеяниях, то на па¬
мять приходит меткое высказывание Н. И. Бухарина: «Признание об¬
виняемых есть средневековый юридический принцип»42.
26
Аналогии, однако, могут подвести. Ранняя советская культура
была проникнута скорее первобытными сюжетами, нежели христи¬
анскими. Общая архаизация духовной жизни, причудливым образом
сочетаемая с духом новаторства, была недурным материалом для
конструирования мифа сотворения нового мира, населенного героя¬
ми и чудовищами. Доминирование мифологии над христианской
традицией отражалось в способах постижения действительности,
в ее массовых интерпретациях. В раннесоветском мире, по точному
замечанию О. Эдельман, «...актуализируются еще более архаичные
пласты мифов и сознания. Как будто революция снесла разом все
культурные надстройки...»43
Изъятый из партийной номенклатуры враг народа в массовом со¬
знании превращался в мифологическую фигуру — хтоническое чу¬
довище, способное к перевоплощениям. И для того, чтобы победить
его, нужно было первоначально лишить лица в буквальном смысле
этого слова — найти и уничтожить изображение. В феврале 1937 года
отдел печати и издательств Свердловского обкома ВКП(б) разослал
циркуляр, в котором предлагалось: «Немедленно провести тщатель¬
ную проверку имеющихся в редакциях всех снимков, негативов и
клише. Не подвергая уничтожению отдельные, особо ценные группо¬
вые снимки, надо изъять из них (вырезать, или замазать) изображе¬
ния врагов народа»44. Напротив, появление в печати или в музейной
экспозиции изображения бывшего партийного или военного работ¬
ника означало, что ему «возвращено доброе имя». «Скажу Вам, Та¬
тьяна Игоревна, — писал директору музея завода имени Свердлова
(г. Пермь) бывший парторг, — что с тех дней и до прихода в музей
завода 20 декабря 1983 г., я был уверен, что Побережский — враг на¬
рода. Если бы я лично не увидел его фото, я бы никому не поверил,
что он реабилитирован»45.
Из клише вражеские лица убрать было легко. С кожи — труднее.
«Первичная организация Горкома, — сообщали из г. Лысьва, — ис¬
ключила из партии Кузнецова, который носил несколько лет на руке
татуировку Троцкого»46. Еще долго после этого в самых разных ме¬
стах бдительные партийцы обнаруживали лица врагов народа — даже
на живописных полотнах рядом с вождями — на портретах «с изобра¬
жением тов. Молотова и сзади стоявший Кабаков»47.
Также следовало поступать и с именами. Их полагалось стереть из
памяти. Даже партбилеты, подписанные «разоблаченными врагами
народа», подлежали обмену48.
Вся прошлая деятельность разоблаченного врага народа состояла
из непрерывной цепи предательств, преступлений и безнравствен¬
ных поступков.
«Выполняя это указание, я просматривал протоколы собраний,
партийных активов и выбирал выступления, в которых упоминалась
27
фамилия Мальцева [секретарь Чусовского ГК ВКП(6). — О. Л.]. По¬
сле вызывал таких лиц и допрашивал. В протокол допроса писал все
неполадки по городу и району, о которых показывал свидетель, неза¬
висимо от того, причастен ли был к таковым Мальцев. В протоколы
допроса я не вписывал положительную работу Мальцева, так как об
этом имел указание от УНКВД Свердловской области. Мне не раз
приходилось слышать от руководящих работников, что положитель¬
ные стороны в отношении арестованных в протоколах не указывать.
Так делали все сотрудники ГО НКВД», — рассказывал бывший со¬
трудник НКВД49.
Враг народа лишался лица, имени, социального статуса, даже
биографии. На ответственные должности в прошлом он или «про¬
бирался», или «протаскивался» иными врагами народа. Его прежние
заслуги — мнимые или настоящие — либо приписывались другим
людям, либо объявлялись несуществующими, либо в крайних слу¬
чаях оказывались искусной маскировкой вредительских или шпи¬
онских актов. «Враг народа» — одновременно и порождение зла (в
образе буржуазных разведок, фашизма или мирового капитала), и его
источник, сеющий вокруг себя гибель, нищету и несправедливость.
И хотя причины враждебности того или номенклатурного работника
истолковывались просто и однозначно — моральным разложением,
слабостью, идейных принципов, былой принадлежностью к оппози¬
ционным группам или даже обидой на карьерные неудачи, все они
не объясняли того, почему секретарь райкома или директор завода
шпионили в пользу иностранных разведок, организовывали дивер¬
сии, организовывали голод и пр., ставя под угрозу и собственное по¬
ложение, и жизнь.
С точки зрения здравого смысла их поступки казались алогичны¬
ми. В пространстве мифа, напротив, все становилось на свое место.
Рождение нового мира сопровождалось вечной неустранимой борь¬
бой непримиримых сил — добра и зла.
Если зло было представлено в виде собрания разномастных чу¬
довищ, готовых на все, чтобы вредить социалистическому строи¬
тельству, то добро в эпоху Большого террора принадлежало к шта¬
ту одного ведомства — наркомата внутренних дел — «карающей
руке советского народа»50. Его воплощали славные чекисты, неу¬
томимые, самоотверженные борцы против страшного и коварного
врага и т. д.
Добро побеждало, тем самым заставляя зло искать для себя все
новые и новые маски, обличия, воплощения. И враги народа — это
носители зла, действующие по его законам, не подвластным житей¬
ской логике. Маски, которые они на себя надевают, значения не име¬
ют, так как только скрывают их коренную, исконную сущность. То,
что на первый взгляд, кажется беспомощной риторикой, обретает
28
смысл в мифологическом восприятии мира, свойственном людям,
незадолго до этого пережившим социальную катастрофу, — людям,
закупоренным в тесном космосе социалистического мира. Речь идет
о новом мифе, отличающемся от архаичного тем, что он превраща¬
ет «причудливо искусственное» в нечто «природное», естественное.
«Не желая ни раскрыть, ни ликвидировать понятие, он его натура¬
лизует. В этом главный принцип мифа — превращение истории в
природу»51.
Ко времени большого террора мифологическое сознание являлось
частью повседневной культуры населения. И это обстоятельство во
многом объясняет действенность террористического дискурса, его
убедительность и для агентов, и для жертв, и для широкой публики,
готовой и к разоблачениям, и к насилию. Можно согласиться с на¬
блюдением современных российских филологов, анализировавших
школьные учебники рубежа двадцатых — тридцатых годов: «Совет¬
скому человеку конца 1920-х годов вселенная представляется местом
неизбежных катастроф и непрерывных страданий. <...> Уверенность,
что история в переломные свои моменты не обходится без невинных
жертв, в литературе 1920-х гг. служила основанием для революцион¬
ной “теодицеи”»52.
Вербальные формулы гражданской войны — «расстрелять»,
«повесить», «уничтожить», дополненные оборотами партийной
речи «выжечь каленым железом», «вскрыть гнойник», «разобла¬
чить классового врага», — вошли в газетные тексты и в язык ули¬
цы. Так, токарь судоремонтных мастерских, озверевший от хлебных
очередей, кричал, что «...колхозы нужно распустить, а колхозников
перестрелять»53.
В культуре насилия террористический дискурс был принят широ¬
чайшими слоями населения, более того, вошел в традицию, сохранив¬
шую свое значение для сегодняшнего времени.
Подведем итоги.
В террористических практиках, реализуемых властью, формиру¬
ется особый дискурс.
Террористический дискурс возникает на пересечении нескольких
языковых трендов: политического (партийной речи), литературного
(художественной публицистики), военного (боевых сводок) и обы¬
денного (бытовой брани). Состав дискурса в конечном счете опреде¬
ляет власть.
Террористический дискурс организует массы и кадры для реше¬
ния поставленных властью задач, разрешает им применение край¬
них мер и предлагает понятные им объяснения для чрезвычайных
практик, то есть обладает мобилизационной функцией. В этой связи
он является неотъемлемым элементом властных террористических
практик. Масштабность террористического дискурса определяется
29
как степенью массовидности террора, так и состоянием информаци¬
онных коммуникаций в обществе.
В террористическом дискурсе власть производит классификацию
общества по критерию, сформулированному первоначально в эпо¬
ху Французской революции: ami du people против enemi du people.
В соответствии с этим принципом отдельным индивидам приписы¬
ваются дополнительные свойства, выражающие их принадлежность
к тому или иному классу граждан, тем самым над ними производит¬
ся процедура, описываемая в терминах «идентификация — дезиден¬
тификация».
Ключевым элементом террористического дискурса в 1937-1938 го¬
дах являлась стигматизация жертв по заранее определенным при¬
знакам, соответствующим той или иной категории врагов народа —
«кулак», «белобандит», «повстанец», «диверсант», «шпион» или
«троцкист». Эта номинация замещала все остальные социальные
характеристики.
Эффективность террористического дискурса определялась об¬
щим состоянием культуры населения, в которой преобладали мифо¬
логические компоненты.
Примечания
1 Блюм А. Администраторы, научные элиты и отношения с властью. Проблема «бю¬
рократической анархии». Рукопись. Я благодарен автору, любезно разрешившему
познакомиться с текстом доклада, прочитанным им на московской конференции по
истории сталинизма в декабре 2008 года.
2 Запись беседы товарища Сталина с германским писателем Лионом Фейхтвангером.
8 января 1937 года // Вопросы литературы. 2004. № 2 (март — апрель). С. 270-271.
3 См.: Священный гнев // Литературная газета. 1938.15 марта.
4 См.: Колоницкий Б. И. Антибуржуазная пропаганда и «антибуржуйское» созна¬
ние // Отечественная история. 1994. № 1. С. 17-27.
5 Из протокола судебного заседания Военного трибунала Московского округа
войск НКВД в г. Москве. 1939. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Т. 6. Л. 153.
6 См.: Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. М.: МФД, 2004.
С. 636.
7 Протокол общего закрытого партсобрания парторганизации ВКП(б) при НКВД,
г. Кудымкар. 26.08.1937 // ПермГАНИ. Ф. 732. On. 1. Д. 21. Л. 83.
8 Волокитин — газ. «Правда», г. Кунгур. 26.08.1937 // ПермГАНИ. Ф. 970. Оп. 3.
Д. 185. Л. 3-3 об.
9 Спецзаписка «О политических настроениях в связи со смертью тов. Орджоникид¬
зе Г. К. на 20/И -1937 г.» 19.02.1937. г. Кизел // ПермГАНИ. Ф. 61. Оп. 16. Д. 53.
Л. 143-145.
10 Доклад И. В. Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б). 3 марта
1937 г. // Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. М.: МФД,
2004. С. 98,100.
11 Сталин И. О некоторых вопросах истории большевизма. Письмо в редакцию жур¬
нала «Пролетарская революция» // Сталин. Соч. Т. 13. М.: ГИПЛ, 1951. С. 98-99.
30
12 Протокол отчетно-выборной партийной конференции. Лысьва. Май 1937 // Перм-
ГАНИ. Ф. 85. Он. 19. Д. 4. Л. 107.
13 Заседание парткома ВКП(б) органов НКВД г. Перми. 13.04.1937 // ПермГАНИ.
Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 45-46.
14 Справка, февраль 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 1. On. 1. Д. 1713. Л. 10-10 об.
15 Из речи И. В. Сталина на расширенном заседании Военного Совета. 2 июня
1937 г. // Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. М.: МФД,
2004. С. 202.
16 См.: Мазунин — В Ленинский райком ВКП(б). 7.12.1937 // ПермГАНИ. Ф. 78. On. 1.
Д. 112. Л. 195.
17 Перминов - в НКВД. 25.02.1937 // ПермГАНИ. Ф. 59. On. 1. Д. 301. Л. 180.
18 А. Фадеев — А. Твардовскому 25/1-53. <Москва> // «Будем говорить о литературе
и жизни». Из переписки Александра Твардовского и Александра Фадеева // Друж¬
ба народов. 2000. № 5. С. 196.
19 Из речи И. В. Сталина на расширенном заседании Военного Совета. 2 июня
1937 г. // Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. М.: МФД,
2004. С. 205.
20 См.: Ладыгина Л. Казус инженера Далингера // Отечественные записки.
2005. № 2. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/oz/
2005/2/2005_2_21 .html.
21 В Чердынский райком ВКП(б) от члена ВКП(б) Разумовского Н. А. 29.09.1937 //
ПермГАНИ. Ф. 970. Оп. 3. Д. 118. Л. 14-14 об.
22 «Зорька» - Ежову. 8.03.1938 // ПермГАНИ. Ф. 1. On. 1. Д. 1959. Л. 222.
23 Судебный отчет по делу антисоветского «правотроцкистского блока», рассмо¬
тренному Военной коллегией Верховного Суда 2-13 марта 1938 г. по обвинению
Бухарина Н. И., Рыкова А. И., Ягоды Г. Г., Крестинского Н. Н., Раковского X. Г.,
Розенгольца А. П., Иванова В. И., Чернова М. А., Гринько Г. Ф., Зеленского И. А., Бес¬
сонова С. А., Икрамова А., Ходжаева Ф., Шаранговича В. Ф., Зубарева П. Т., Булано¬
ва П. П., Левина Л. Г., Плетнева Д. Д., Казакова И. Н., Максимова-Диковского В. А. и
Крючкова П. П....: Поли, текст стеногр. отчета. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1938.
[Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.hrono.ru/dokum/1938buharin/
utroll-5-38.html.
24 См.: Горький М. Собрание сочинений. В 30 т. Т. 26. М.: ГИХЛ, 1953. С. 427. «Его
классовость продолжает питаться все тем же титанизмом природоборчества, при¬
чем природа превращается иногда в прямую параллель, едва ли не в метафору
классовой борьбы». Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М.: НЛО, 2007.
С. 129.
25 Шуклина — в Кунгурский райком ВКП(б) 20.10.1937 // ПермГАНИ. Ф. 970. Оп. 3.
Д. 144. Л. 113.
26 См.: Duering Е. Die Judenfrage als Rassen, Sitten und Kultur Frage. Mit einer
Weltgeschichtlichen Antwort. Karlsruhe — Leipzig, 1881.
27 Алексеев — Вышинскому (копия Гусарову). Пермь 13.02.1939 // ПермГАНИ.
Ф. 641/1. On. 1. Д. 6933. Т. 2. Л. 74.
28 См.: «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937-1938 гг. М.: РОС-
СПЭН, 2009. С. 304-311.
29 Из протокола судебного заседания Военного трибунала Московского округа войск
НКВД в г. Москве 1939 // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Т. 6. Л. 160.
30 Справка по архивно-следственному делу № 796 219 по обвинению Былкина В. И.,
Королева М. П. и др. в количестве 16 человек // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13
043. Л. 36.
31
31 Выписка из протокола допроса свидетеля Порсева Парфена Федоровича
31.08.1955 // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10 397. Л. 378.
32 Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 958 346. 15.09.1955 //
ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15 357. Т. 2. Л. 42.
33 Борисов С. В КПК при ЦК КПСС. г. Москва 24.06.1955 // ПермГАНИ. Ф. 643/1.
Оп. 1.Д. 15 214. Л. 183.
34 Винтер — Вышинскому. 1938 // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12 837. Л. 408.
35 Колдушко А., Лейбович О. Культовые практики местной номенклатуры до «Боль¬
шого террора» // Номенклатура и номенклатурные практики в России: материалы
Интернет-конф., февраль-апрель 2007 / Фед. агентство по образованию. Пермь:
ПГТУ, 2007. С. 171-187.
36 Андреев — секретарю Кизеловского Районного комитета ВКП(б) 25.12.1937 //
ПермГАНИ. Ф. 61. Оп. 16. Д. 53. Л. 12.
37 Сосновский — Радеку. 7.07.1928 // Минувшее. Исторический альманах. М.: Откры¬
тое общество Феникс, 1992. Т. 7. С. 286.
38 Иванов Вяч. Перевернутое небо. Записи о Пастернаке // Звезда. 2009. Mb 8.
С.115.
39 XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.: Партиздат, 1934. С. 516-521.
40 Войцелонок — Военному прокурору Уральского Военного округа. 28.03.1939 //
ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10 115. Л. 78.
41 Обзорная справка по делу Кабакова И. Д. Архивно-следственное дело № 967 277:
в 3 т. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15 357. Т. 2. Л. 44.
42 Судебный отчет по делу антисоветского «правотроцкистского блока»... [Элек¬
тронный ресурс]. Режим доступа: http://www.hrono.ru/dokum/1938buharin/
utroll-5-38.html.
43 Эдельман О. Архаичные мифы в советском сознании: мимолетные и вечные темы //
Астафьевские чтения. Ноябрь 2008 г. Пермь, 2009. С. 354.
44 Лозов - Высочиненко. 9.02.1937 // ПермГАНИ. Ф. 620. Оп. 17. Д. 65. Л. 15.
45 Письмо И. Логинова. 6.02.1988 //Личная коллекция Г. Ф. Станковской.
46 Приложение к протоколу № 3 заседания пленума ГК ВКП(б). г. Лысьва. 10-
11 июля 1937 // ПермГАНИ. Ф. 85. Оп. 19. Д. 5. Л. 51.
47 Квасников — Самарскому. 4.06.1937 // ПермГАНИ. Ф. 59. On. 1. Д. 303. Л. 29.
48 См.: Юрлинский РК ВКП(б) — ОРПО Свердловского обкома ВКП(б). Коми-
Пермяцкому Окружкому ВКП(б). 9.09.1937 // ПермГАНИ. Ф. 200. On. 1. Д. 822.
Л. 29.
49 Из протокола допроса Кривоногова Николая Николаевича, г. Молотов. 31.08.1956 //
ПермГАНИ. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13 678. Л. 55.
50 Горком ВКП(б) — тов. Тильман. г. Березники. Декабрь 1938 // ПермГАНИ. Ф. 59.
On. 1. Д. 304. Л. 126.
51 Барт Р. Мифология. М.: Издательство им. Сабашниковых, 1996. С. 255.
52 Куляпин А., Скубач О. Азбука социализма. Школьные учебники русского языка
конца 1920 — начала 1930-х годов // Звезда. 2009. № 8. С. 196-197.
53 Антропов — Самарскому. Усть-Боровск. 28.02.1937 // ПермГАНИ. Ф. 59. On. 1.
Д. 301. Л. 182.
С. А. Красильников (Новосибирск)
ДИСКРИМИНАЦИИ В ПОСТРЕВОЛЮЦИОННОМ
РОССИЙСКОМ / СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ
КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОБЛЕМА:
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ
Дискриминация понимается в общепринятом значении — это ума¬
ление, ущемление чьих-либо прав. Однако если определителем вы¬
ступает здесь понятие «право», то далее возникает вопрос о том, кто
эти права устанавливает, обеспечивает, изменяет и т. д. Когда упо¬
требляется словосочетание «элементарные человеческие права», то
речь идет о базовых понятиях — праве на жизнь, безопасность, труд,
собственность, свободу передвижения и т. д. Совершенно очевидно,
что в социальных системах существует свой баланс между правами
и их ущемлениями, ограничениями и лишениями применительно
к различным слоям и группам социума. Балансы устанавливаются,
корректируются и поддерживаются государственными институтами.
Однако именно в этом случае мы сталкиваемся с фундаментальным,
базовым основанием (фактором власти), которое порождает инсти¬
туциональные формы дискриминаций, принуждения, насилия.
Владимиру Гиляровскому, блестящему отечественному литерато¬
ру и публицисту конца XIX — начала XX века, принадлежит едва ли
не самый емкий афоризм, отражающий взаимодействие власти и об¬
щества в России и появившийся вслед произведению Л. Н. Толстого
«Власть тьмы»: «В России две напасти: внизу власть тьмы, а наверху
тьма власти». Сказанное имеет самое прямое отношение к рассматри¬
ваемой проблеме — природе и формам проявления дискриминаций в
обществе. Дискриминации — явление системное, присутствующее и на
верхних, и на нижних этажах, в «подвалах» социума. Ядро дискрими¬
наций составляют всевозможные фобии — нетерпимости, страхи, нена¬
висти, проявляющиеся в действиях и «верхов», и «низов». Например,
такое явление, как антисемитизм, могло принимать институциональ¬
ные, политические формы, встречая при этом поддержку в повседнев¬
ном массовом сознании. Дискриминации страшны и разрушительны
тогда, когда фобии соединяются «сверху» и «снизу» или, по термино¬
логии Гиляровского, «власть тьмы» и «тьма власти» действуют заодно,
а дискриминации становятся повседневными и повсеместными.
33
Постреволюционное общество (российское не было исключени¬
ем) представляло собой социум с разорванными и деформированны¬
ми социальными связями, что порождало разного рода дискримина¬
ции. В сущности, дискриминации выступали для новых институтов
власти в качестве «строительного материала», способствовавшего
формированию политического режима. В частности, если говорить о
фундаментальных стратификационных основаниях, то после 1917 го¬
да деление на правовых граждан и лишенных гражданских прав стало
в социуме одним из базовых, будучи закрепленным в конституциях
1918 (РСФСР) и 1924 (СССР).
Введение вместо свободного конкурсного приема в вузы и техни¬
кумы так называемых квот, лимитов, командирований также озна¬
чало льготы для одних и дискриминации для других. Наличие госу¬
дарственных регистрационных документов автоматически влекло за
собой деление граждан на тех, кто имел эти документы, и тех, кто ими
не обладал. Паспорт давал свободу для передвижения и возможность
приема на работу, беспаспортные граждане ограничивались в этих
правах. Профсоюзный билет давал права на социальное страхование,
лечение, так называемые заборные книжки, или карточки, что имело
жизненно важное значение в условиях тотального дефицита товаров
и продуктов.
И здесь мы подходим к одной из корневых причин природы и
форм дискриминаций в постреволюционном обществе — к взаимос¬
вязи между элементарными человеческими правами и потребно¬
стями и дефицитом ресурсов, доступ к обладанию и распределению
которыми регулируется через права, а категория элементарных чело¬
веческих прав (на жилище, образование, работу и т. д.) становится
категорией привилегий. Дифференцированный доступ к дефициту
становится основанием для стратификационного деления, а значит,
и основанием для дискриминаций.
Обратимся к классическому для своего жанра произведению
И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок». Остап Бендер и Балага¬
нов, попав в город Арбатов, пообедали «в летнем кооперативном саду,
где особые плакаты извещали граждан о последнем арбатовском но¬
вовведении в области народного питания: ПИВО ОТПУСКАЕТСЯ
ТОЛЬКО ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА»1. Органичная социальная вза¬
имосвязь привилегий и дискриминаций тонко схвачена сатириками в
другом эпизоде, уже в г. Черноморске, когда Паниковский оказался в
центре скандала при попытке ограбить Корейко. Бендер втиснулся в
толпу: «Пардон, — говорил он, — еще раз пардон! Простите, мадам, это
не вы потеряли талон на повидло? Скорей бегите, он еще там лежит.
Пропустите экспертов, вы, мужчины! Пусти, тебе говорят, лишенец!
Применяя таким образом политику кнута и пряника, Остап про¬
брался к центру, где томился Паниковский»2.
34
Приведем другую цитату — теперь уже из документального источ¬
ника. Отрывок из полуслужебного письма от 14 сентября 1929 года,
адресованного с курорта Алушта своему начальнику в Госплан СССР
одним из выдающихся отечественных экономистов Владимиром
Александровичем Рудневым-Базаровым, признанным в мировой
экономической мысли как один из теоретиков системы планирова¬
ния (арестован по так называемому делу союзного бюро меньшеви¬
ков, погиб в заключении в 1939 году): «Многоуважаемый Александр
Сергеевич! Мой отпуск кончается 15 сентября. Однако ввиду того,
что половина сентября — время массового разъезда обитателей домов
отдыха и ввиду того, что при получении билетов я отношусь к граж¬
данам 2-й категории, мне удалось достать плацкартное место для себя
и для внука только на 17-е число. Таким образом я вынужден запо¬
здать на 3-4 дня». Далее в особой сноске Базаров дает следующее по¬
яснение: «При предварительной записи на железнодорожные билеты
в первую очередь получают искомое “отдыхающие” (т. е. живущие в
домах отдыха), во вторую очередь — “прочие граждане с профбилета¬
ми” и в третью очередь — прочие без профбилетов»3.
Ирония профессионального экономиста понятна. Он был очевид¬
цем того, как элементарные человеческие потребности конвертиро¬
вались в права-привилегии, а далее шла стратификация на учетные
группы, порождавшая социально-бытовые дискриминации.
Приведем в подтверждение этому цитату из выдающегося произ¬
ведения выдающегося автора — романа «1984» английского писателя
Эрика Блэра (литературный псевдоним Джордж Оруэлл). В блестя¬
щем описании модели функционирования тоталитарного общества,
основанного на социалистической доктрине, Оруэлл так описывает
значение фактора войны и психологии осажденной крепости для
существования режима, основанного на стратификационных прин¬
ципах: «Практически нужды населения всегда недооцениваются, и
в результате — хроническая нехватка предметов первой необходи¬
мости; но она считается полезной. Это — обдуманная политика: дер¬
жать даже привилегированные слои на грани лишений, ибо общая
скудость повышает значение мелких привилегий и тем увеличивает
различия между одной группой и другой... Это — социальная атмос¬
фера осажденного города, где разница между богатством и нищетой
заключается в обладании куском конины»4.
Дискриминации в постреволюционном обществе обладали гро¬
мадным мобилизационным потенциалом. Повторяясь, отметим еще
раз, что при трансформации традиционного общества и традицион¬
ной политической системы, каковыми являлись российский социум
и российский режим, дискриминации были «строительным материа¬
лом» для тоталитаризма. Переструктурирование общества, когда при
обрушении и разломах социальной структуры маргинальные слои
35
становились «мандаринами» (используя китайскую лексику), а вче¬
рашние «мандарины» — новыми маргиналами, дискриминации яв¬
лялись «строительным материалом» для сталинизма. Трагедия для
одних слоев социума оборачивалась социальным шансом для других.
И в данном контексте дискриминации (прежде всего социальные и
политические) выступали как акты социального реванша «низов» и
акты социальной справедливости.
Социально-политическая инверсия, или переворачивание ста¬
тусов посредством фаворитизации одних групп и маргинализации
других, обладала ценнейшим для формировавшегося тоталитарного
режима свойством — поддерживания иллюзий равенства и справед¬
ливости. Знаменитая фраза Шарикова (персонажа повести М. Булга¬
кова «Собачье сердце»), который в ответ на вопрос профессора Пре¬
ображенского о том, как он понял смысл споров между Энгельсом
и Каутским, ответил: «А что тут думать? Взять все, да и поделить»,
отсылает нас к еще одной грани природы дискриминаций — анти¬
тезе «верхи — низы», «бедность — богатство» с вариантом инверсии,
известной по строкам из «Интернационала» — «Кто был ничем, тот
станет всем».
Несколько слов об антитезе «бедность — богатство». Краткая рос¬
сийская притча: старая дворянка, доживающая свой век в родовом
имении, слышит за окном шумы, крики. Посылает узнать служанку,
та, возвратившись, сообщает: «Революция, барыня, идет митинг».
«Поди, узнай, чего эти люди хотят». Служанка возвращается и гово¬
рит: «Они хотят, чтобы не было богатых». «Странно, — говорит по¬
сле раздумий дворянка, — мой дед, декабрист, выходил на Сенатскую
площадь на восстание для того, чтобы не было бедных».
Далее для дальнейшего понимания того, как данная антитеза стано¬
вилась инструментом в руках большевизма, обратимся к еще одному
месту из романа Оруэлла. В романе тоталитарная партия, исповедо¬
вавшая социализм, использовала в пропаганде три основных партий¬
ных лозунга: ВОЙНА - ЭТО МИР; СВОБОДА - ЭТО РАБСТВО;
НЕЗНАНИЕ — СИЛА. В основе лежит принцип манипулирования
смыслами, учитывая их идеологическую ценность. Скажем, внешняя
война в этой системе выступает способом консолидации власти и об¬
щества, а значит, внутреннего мира. И так далее.
Если работать в оруэлловской системе тоталитарных смыслов, то
в нее органично вписывалась бы та антитеза, о которой говорилось
выше и в такой трактовке: БОГАТСТВО — ЭТО БЕДНОСТЬ. Со¬
гласно Оруэллу, формулу можно легко перевернуть, тогда предпо¬
лагаемый партийный лозунг приобрел бы следующую форму: БЕД¬
НОСТЬ — ЭТО БОГАТСТВО. С последней трактовкой более или
менее ясно. Под этим лозунгом осуществлялось все то, что олицетво¬
ряло вертикальную восходящую мобильность постреволюционной
36
эпохи: партийный «ленинский призыв» для рабочих и крестьян, про¬
летаризация студенчества, выдвиженчество в госаппарат и т. д. Это —
суть разные варианты конвертирования социального статуса низов в
постреволюционных условиях в права-привилегии.
Нас в этой модели в не меньшей степени интересует первая трак¬
товка: Богатство как статусная характеристика — это вектор экспро¬
приаций и дискриминаций, или ликвидационный вектор. Дискри¬
минация «верхов», объявленных «бывшими», «чуждыми» (список
определений можно продолжить), служила ценнейшим ресурсом
для того, чтобы давать социальным низам компенсацию — реванш за
«темное прошлое» и предвкушение того, что у «бывших» и их детей
нет социальных перспектив и будущего в советской стране. Помимо
институциональных и формализованных процедур (механизмы уча¬
стия в аппаратных «чистках» рабочих бригад в сочетании с открыты¬
ми формами их проведения в рабочих клубах), немалую роль играли
личная зависть, неприязнь, выплескиваемая в анонимных доносах.
Приведем два достаточно типичных примера по Сибири во время ге¬
неральной «чистки» советского аппарата в 1930 году.
Объектом одного из доносов стал член партии, председатель коо¬
перативного союза И. И. Королев (Кузнецкий округ). Доноситель пи¬
сал: «Королев, по-видимому, происходит из царской семьи... выписы¬
вает два журнала на немецком и французском языке, на этих языках
свободно читает и говорит... Женат на бывшей преподавательнице
реального училища. Сам учился в реальном училище, хотя скрывает
об этом...» (Королев был «вычищен» по 2-й категории)5. Второй слу¬
чай — анонимка на сотрудника окружного финотдела (Рубцовский
округ) Рывкина. В ней говорилось, что его «родители живут в Томске
и имеют свой дом. Выходит так, что жил Рыбкин хорошо, так и теперь
обеспечен в жизни. Где же правда?»6.
Сделанные выше предварительные замечания позволяют сформу¬
лировать в тезисной форме несколько направлений для дальнейшей
научной разработки проблематики дискриминаций. Как уже отме¬
чалось, в общепринятом значении дискриминация (от лат. Discrimi-
natio — различение, разделение) есть ущемление, ограничение прав,
статуса какой-либо личности или общности в силу ее социальной, по¬
литической, конфессиональной, этнической и иной принадлежности.
За рамками нашего анализа остаются дискриминации за асоциаль¬
ное, девиантное поведение.
Операционализация данного понятия предусматривает его адапта¬
цию для социального/исторического исследования. Как правило, исто¬
рик исследует природу, причины возникновения данного феномена;
структуру и функции, механизмы существования и воспроизводства;
стадиальность, динамику; результаты, последствия дискриминаций.
37
В постреволюционном российском/советском обществе под ин¬
ституциональными дискриминациями нами понимается государ¬
ственная политика и практика ее реализации, направленная на ущем¬
ление и ограничение статуса и прав граждан или групп социума по
различным (социальным и др.) признакам. Дискриминации основа¬
ны на имеющихся у институтов власти и поддерживаемых большин¬
ством общества предубеждениях — устойчивых отрицательных уста¬
новках, крайней формой проявления которых выступают различного
рода фобии.
Сферы проявления дискриминаций — государственная политика,
а также массовое сознание, социальные отношения. Формат существо¬
вания — институциональные/публичные и внеинституциональные/
теневые, повседневные дискриминации. Причины существования —
государственные/политические цели и приоритеты; традиционные
институты; системные противоречия, конфликты. Формы проявле¬
ния — ущемление (лишение) политических прав; «чистки», «филь¬
трации» партийных, государственных, общественных, образова¬
тельных и иных организаций; введение паспортной системы, форм
регистрации, специального учета.
Особенности: поддержка и проведение дискриминационных
практик государством при формальном существовании прав и сво¬
бод. Противоречия между конституционными нормами и режимно¬
нормативными установлениями (антирелигиозные практики при
провозглашении свободы совести и запрещении дискриминации по
религиозному признаку; ущемления и ограничения прав в области
социально-статусных и трудовых отношений).
Дискриминации в модели социально-политических отношений
тоталитарных режимов выполняют ряд функций. Они выступают
как стратификационная технология; инструмент системы социаль¬
ных мобилизаций; фактор социальной мобильности; канал маргина¬
лизации; предпосылка и сопровождение репрессий. Приоритетное
назначение дискриминации — быть одним из важнейших элементов
механизма социальной стратификации/социальной идентичности
(«приписка» к страте «бывших/чужих»); выступать средством со¬
циального и психологического давления как на собственно дискри¬
минируемые, так и более широкие группы и общности (в частности,
сельские «лишенцы» в составе крестьянства); служить инструментом
социальной мобилизации (соучастие и сопричастность, вовлечение
масс в политику режима); инструментом социальной мобильности
(вертикальной восходящей и нисходящей); средством канализиро¬
вания социальной энергии, недовольства «низов» (компенсаторный
механизм — социальный реванш «низов»).
В карательно-репрессивном арсенале тоталитарных режимов
практикам осуществления многочисленных и разнообразных дис¬
38
криминационных и ограничительных процедур отводилось весьма
значительное место. В отличие от прямых репрессивных действий
(аресты, лишение свободы, заключение, расстрелы, высылки и ссыл¬
ки и т. д.), которые являлись ординарными, но, как правило, носив¬
шими не публичный характер (за редкими исключениями, имевшими
демонстрационный, показательный характер, в частности, судебные
процессы), всевозможные дискриминационные и ограничительные
процедуры (лишение групп социума избирательных прав, «чистки»
в партии и общественных организациях, «чистки» служащих различ¬
ных аппаратов управления и т. д.) носили открытый, публичный и
гласный характер с публикацией нормативных документов и резуль¬
татов проведенных акций.
Лишение избирательных прав (далее — лишенство) и разнообраз¬
ные «чистки» играли роль своего рода пролога, или предполья для
прямых репрессий, поскольку формировали так называемые группы
риска, или те многочисленные социально-учетные группы/катего-
рии, которые определялись режимом в качестве потенциально опас¬
ных («лишенцы») или ненадежных в качестве союзников и опоры
власти элементов («вычищенные»).
Дискриминации проводились по разнообразным основаниям,
базовыми среди которых выступали социально-политические (по
прошлому и настоящему статусу, политической деятельности и при¬
надлежности), конфессиональные (за наличие и отстаивание своих
религиозных убеждений), этнические (различного рода этнофо-
бии — антисемитизм, в частности), социокультурные (интеллигенто-
фобии/«спецеедство»).
Необходимо различать причины и основания для дискрими¬
наций, одни из которых носили институциональный, продекла¬
рированный характер и источником их выступал политический
режим и его структуры (лишенство, «чистки»), другие же носили
внеинституциональный характер и имели глубокие социально¬
психологические, ментальные корни, проявляясь на поведенческом,
бытовом, повседневном уровнях (всевозможные фобии, особенно
этноконфессиональные). Сталинский режим умело и успешно сое¬
динял в собственных интересах потенциал дискриминаций «снизу»
и «сверху» в период кризисов и катастроф («спецеедство», антисе¬
митизм и т. д.).
Созданные на основе дискриминационных процедур и практик
социально-учетные категории («лишенцы», «вычищенные») являлись
базой для репрессивных действий. По спискам сельских «лишенцев»
формировались массовые низовые списки на аресты и депортации в
деревне начиная с 1930 года. По учетным категориям спецорганов на
так называемых бывших (включая исключенных из партии) форми¬
ровались арестные списки периода Большого террора.
39
Нами выделяются следующие базовые последствия, или цена дис¬
криминаций:
— политические (укрепление политического режима как универ¬
сального регулятора жизнедеятельности социума);
— социальные (создание сложностратифицированного режимно¬
го социума, отягощенного теневыми маргинальными структурами и
неформализованными практиками);
— экономические (деформированные социально-трудовые отно¬
шения, стимулы и мотивация трудовой деятельности, скрытые про¬
тиворечия);
— демографические (деформация института семьи, раскол поко¬
лений («сын за отца не отвечает»), вынужденные/принудительные
миграции и т. д.);
— культурные (воспроизводство открытых и скрытых противо¬
речий и конфликтов в образовательно-культурных, государственно¬
конфессиональных, межэтнических и др. сферах).
Главным итогом дискриминационной политики и практики ее
реализации в постреволюционном обществе следует считать форми¬
рование и воспроизводство искусственной маргинализации и сопут¬
ствовавших этому феномену типов личности, субкультур и поведен¬
ческих практик.
Примечания
1 Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок. М., 1987. С. 349.
2 Там же. С. 445.
3 РГАЭ. Ф. 4372. Он. 40. Д. 1078. Л. 78-78 об.
4 Оруэлл Дж. 1984. М., 1987. С. 150.
5 Цит. по: Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь 1920-1930 годы.
Новосибирск, 2004. С. 196.
6 Там же. С. 196.
Е. В. Кодин (Смоленск)
ЭЛЕКТРОННАЯ БАЗА ДАННЫХ
ЖЕРТВ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ
СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Электронная база данных жертв политических репрессий Смолен¬
ской области формировалась на основе картотеки репрессированных
по материалам уголовных дел, хранящихся в архиве местного управ¬
ления Федеральной службы безопасности. Основная работа была
проделана работниками архива в 1990-е годы как результат принято¬
го в 1991 году закона о реабилитации жертв политических репрессий.
Уточнения и дополнения вносились в картотеку на протяжении всех
лет работы над проектом.
На основе данных архивно-следственных дел по всем персонали¬
ям заполнялась карточка репрессированного (Приложение 1).
Все 16 поисковых полей карточки дают возможность классифи¬
цировать материал базы данных по месту рождения, жительства
и работы, по полу, возрасту, национальности, партийности, кем и
когда был арестован и осужден, по какой статье, когда и на какой
срок. Обязательным условием является факт реабилитации челове¬
ка с указанием конкретного архивно-следственного дела, из которо¬
го родственники могут получить более детальную информацию по
имевшей место репрессии.
В настоящее время в общей электронной базе «Смоленско¬
го мартиролога» 32 111 персоналий, из них репрессированы в тер¬
риториальных рамках Смоленщины за исследуемый нами период
(1917-1953 годы) — 26873 человека: приговоренных к расстрелу —
7532 человека (28,0 %), с другими мерами наказания — 19341 че¬
ловек (72,0 %). Такой массив персоналий, переведенный в соот¬
ветствующую электронную базу данных, позволяет исследователю
обращаться к нему уже как к самостоятельному историческому ис¬
точнику, дополняющему и уточняющему общие данные по полити¬
ческим репрессиям в нашей стране в изучаемый период, показыва¬
ющему общее и особенное в этом процессе на примере отдельного
региона — Смоленщины.
41
Не останавливаясь на некоторых особенностях электронной базы
данных как исторического источника и методологических нюансах
его формирования и использования, выделим некоторые, наиболее
важные моменты того, о чем бесспорно свидетельствует «Смолен¬
ский мартиролог».
В первую очередь, смоленские материалы со всей очевидностью
подтверждают три имевших место в целом по стране всплеска реп¬
рессивной практики:
1) 1930-1933 годы — борьба с кулачеством;
2) 1937-1938 годы — период так называемого Большого террора и
3) 1942-1943 годы — самый критический этап в ходе Великой
Отечественной войны (Приложение 2).
Выводить какой-либо усредненный показатель репрессивной
практики государства за весь период 1917-1953 годов нам представ¬
ляется здесь не только неэтичным, но и методологически неверным.
Такого рода цифры могут использоваться только по конкретным го¬
дам или периодам. Приведем соответствующие данные.
Таблица 1
Количество репрессированных к общей численности
населения Смоленщины
х. Период
Репрессий,
ровано: х.
Гражданская
война
(1917-1920)
Нэп
(1921-
1928)
Коллективи¬
зация
(1929-1933)
Большой
террор
(1937-
1938)
Война
(1942-
1943)
Послевоенный
период
(1945-1953)
— чел.
693
486
5762
14 710
1132
1254
— % к численности
населения
0,03
0,02
0,24
0,57
0,06
од
В каждом периоде расчет произведен по отношению к средней численности населе¬
ния за указанные в нем годы.
Данные как общей диаграммы (Приложение 2), так и таблицы со
всей очевидностью свидетельствуют о том, что даже в жестоком про¬
тивостоянии гражданской войны, а тем более в «тихом» периоде нэпа,
говорить о какой-либо государственной политике террора по отноше¬
нию ко всему или значительной части населения не приходится.
То есть первое десятилетие Советской власти было в этом отно¬
шении весьма мирным. Конечно, репрессивная практика не могла не
иметь места, но она носила единичный, точечный характер, была на¬
правлена против очень узкого круга лиц из числа «бывших» и лиде¬
42
ров крестьянских восстаний, затронув совершенно незначительную
часть общества.
Датировать начало массовых репрессий в регионе можно лишь
1930-м годом — кампанией по ликвидации кулака как класса. После¬
военный период показывает явную тенденцию затухания репрессий
даже в известных условиях подавления так называемого молодежно¬
го сопротивления сталинизму, борьбы с космополитизмом, «ленин¬
градского дела», «дела врачей» и др.
Тем самым, смоленские материалы не дают оснований к утверж¬
дению о том, что вся история советской России вплоть до смерти
Сталина — это период перманентного государственного террора по
отношению к собственному народу.
Еще с большей очевидностью об этом свидетельствует практика
применения высшей меры наказания — расстрела (Приложение 3).
На Смоленщине практика применения исключительной меры на¬
казания не стала массовой ни в жестокие годы гражданской войны,
ни и по отношению к кулакам, отнесенным к первой категории. Они
в основном выселялись, а не подвергались расстрелу.
Ничем не оправданное безумие на Смоленщине — это 1937-
1938 годы. Если в целом за весь исследуемый период (1917—
1953 годы) в регионе было приговорено к расстрелу 7532 человека,
то на так называемый Большой террор приходится 6990 человек,
или 92,8 % от общего числа. При этом в 1937 году было расстреляно
3711 человек, в 1938-3279 человек, что составляет по 49,3 % и 43,5 %
соответственно от общей цифры приговоренных к высшей мере на¬
казания.
Для большей части репрессированных мерой наказания стали ли¬
шение свободы и отправка в исправительно-трудовые лагеря. На
Смоленщине за исследуемый период к различным срокам наказания
в ИТЛ были приговорены 13 624 человека, или 50,7 % от общей чис¬
ленности репрессированных. По годам это выглядит следующим об¬
разом (Приложение 4).
В целом данная мера наказания почти полностью совпадает с
динамикой общей репрессивной практики в регионе (см. Приложе¬
ние 2), и можно говорить, что она в основном и определяет наше пред¬
ставление о репрессиях.
Несколько иная картина на Смоленщине складывается с мерой
наказания «концлагерь». В концентрационные лагеря за 1917—
1953 годы было отправлено 1791 человек, что составляет 6,7 % от всей
численности репрессированных (Приложение 5).
К заключенным по линии ИТЛ добавится еще одна существен¬
ная по численности группа репрессированных — с мерой наказания
«ссылка» или «высылка».
43
На Смоленщине количество репрессированных с мерой наказа¬
ния «ссылка» и «высылка» составило 1970 человек. В основном это
коснулось зажиточной части крестьянства в ходе ликвидации кула¬
чества и членов семей изменников Родины в годы войны.
Как эти две волны репрессивной практики проявились на Смо¬
ленщине, хорошо видно из прилагаемой диаграммы: первый всплеск
высылки кулаков зимой 1930 года, падение темпов к концу года, оче¬
редная кампания весной 1931 года и почти полное затухание к 1933 го¬
ду; начало репрессий в отношении ЧСИР в середине 1942 года с мак¬
симальным подъемом в 1943 году и резким снижением в 1945 году
(Приложение 6).
«Смоленский мартиролог» дает довольно полное представление
и о том, как на разных исторических этапах под меняющуюся госу¬
дарственную политику «подстраивались» и сроки лишения свободы
и отбывания наказания в ссылке. Общую картину дает следующая
таблица.
Таблица 2
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Сроки лишения свободы
Срок
1 год
2 года
Згода
4 года
5 лет
6 лет
7 лет
Кол-во чел.
227
139
3321
249
3659
360
374
Срок
8 лет
9 лет
10 лет
12 лет
15 лет
20 лет
25 лет
Кол-во чел.
1369
7
7636
3
72
21
191
Однако в разные годы эти меры наказания использовались по-
разному. С течением времени очевидна тенденция ужесточения на¬
казания и увеличения сроков лишения свободы. Самый предельный
срок лишения свободы — 25 лет — будет установлен решением ЦИК
СССР от 2 октября 1937 года. В самый трудный период Великой
Отечественной войны на основе указа ПВС СССР от 19 апреля
1943 года «О мерах наказания изменникам Родины и предателям
и о введении для этих лиц как меры наказания каторжных работ» в
стране появились официальные каторжане. С июля 1943 года Вер¬
ховный суд СССР получил право заменять смертную казнь за из¬
мену Родине ссылкой на каторжные работы сроком от 15 до 20 лет.
По окончании войны осуждение на каторжные работы стало при¬
меняться и к тем, кто совершал побег из мест обязательного и по¬
стоянного поселения.
44
В современной историографии значительное место уделяется
и вопросу о возрастном составе репрессированных. Электронная
база данных «Смоленского мартиролога» свидетельствует, что госу¬
дарственный террор относительно равнозначно «прошелся» по всем
основным возрастным группам населения страны. Несколько больше
других пострадала самая старшая возрастная группа (более 50 лет) —
29,7 %. Далее по убывающей идут остальные группы: 41-50 лет —
29,0 %, 31-40 лет — 24,8 % и «всего лишь» 15,4 % — самая молодая
группа (до 30 лет). У 284 репрессированных в следственных делах
возраст не указан (Приложение 7).
Довольно устоявшейся точкой зрения на сегодня остается и
утверждение о том, что политический террор, особенно в 1930-е годы,
был направлен в первую очередь против «старых» коммунистов, не¬
посредственных участников революционных событий и гражданской
войны. Рассуждение строится по линии: они знали о незначитель¬
ном личном вкладе Сталина в победу октября и Советской власти на
фронтах гражданской войны и потому их следовало или физически
уничтожить, или изолировать. Потому они и не могли не стать мише¬
нью № 1 в ходе террора.
Материалы «Смоленского мартиролога» не подтверждают эту
концепцию. Со всей очевидностью они свидетельствуют, что по¬
страдали от политических репрессий в первую очередь рядовые
граждане страны, не связанные с какими-либо политическими пар¬
тиями, в том числе и коммунистической. Таковых по электронной
базе данных 25 тысяч человек, или 93 % от общего количества ре¬
прессированных. При этом более чем у одной тысячи человек графа
о партийности не заполнена, а это целых 4 % всех персоналий. Ре¬
прессированных коммунистов и комсомольцев — около 3 % (830 че¬
ловек) (Приложение 8).
При этом, конечно, следует иметь в виду, что данные мартиролога
о партийности репрессированных, скорее всего, не отражают реаль¬
ного положения дел. Нередким явлением в партийной жизни было
такое, когда до ареста, а тем более до осуждения человек с партийным
билетом не доходил — его исключали еще накануне. Но в первую оче¬
редь партия отстаивала провинившихся членов партии и делала все
возможное, чтобы вывести их из-под юрисдикции судебных органов.
В части исследуемого нами вопроса это выльется в досудебное
исключение провинившихся коммунистов и членов ВЛКСМ. Но
в годы Большого террора репрессии затронут значительный процент
членов ВКП(б) на Смоленщине. Партийный билет если и не станет
основанием для ареста, то он также не будет являться и индульгенци¬
ей от возможной репрессии в отношении его обладателя. Вот данные
таблицы.
45
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Репрессировано коммунистов, 1917-1953 годы
Таблица 3
Период
1917-
1920
1921-
1928
1929-
1933
1934-
1936
1937-
1938
1939-
1940
1941-
1945
1946-
1953
Количе¬
ство человек
3
16
20
51
560
50
31
13
Более наглядную картину по годам дает следующая диаграмма
(Приложение 9).
Однако наиболее деликатным аспектом репрессивной практики
Советского государства в исследуемый период является националь¬
ный вопрос.
Какая из национальностей пострадала от репрессий больше всего?
Вопрос, казалось бы, и не такой уж сложный для ответа. Но это
только на первый взгляд.
По фактическим цифрам — бесспорно, русские. Материалы «Смо¬
ленского мартиролога» дают следующую картину репрессий по на¬
циональному признаку (Приложение 10).
Итак, больше всего репрессировано русских — 77 %. Затем идут
латыши, поляки, белорусы и т. д.
Несколько иначе все будет выглядеть, когда в анализ идет отдель¬
ная мера наказания — «расстрел» (Приложение 11).
Как видим, процент репрессированных по уже отмеченным наци¬
ональностям существенно изменился: у русских он снизился почти
на 10 % (с 77 до 66,5), у латышей вырос в два раза — с 6 до 12 %, у по¬
ляков — с 5,5 до 9 %, у белорусов на 1,5 %.
О чем говорят эти цифры? О том, что более жесткие меры приме¬
нялись по отношению к малым народам, населявшим Смоленщину.
Но этот вывод применителен исключительно лишь к периоду
Большого террора, когда в 1937-1938 годах проводились так назы¬
ваемые национальные чистки. На Смоленщине из малых народов в
этот период больше всего пострадали поляки и латыши. В меньшей
степени все остальные, поскольку специальные операции коснулись
только латышей, поляков и немцев. Но последних на Смоленщине
было незначительное количество.
Наиболее значимым показателем здесь будет не общее количество
пострадавших от репрессий по малым народам, а процентное отношение
репрессированных внутри каждой национальной группы к общей чис¬
ленности ее представителей, проживавших в границах Смоленщины.
Возьмем самые точные цифры по национальному составу губер¬
нии — по переписи 1926 года. На территории Смоленщины прожива¬
ют: русские — 1 млн 800 тыс. человек (90 %), украинцы — 132 тыс. чел.
(6,6 %), евреи — 37 тыс. чел. (1,9 %), белорусы — 21 тыс. чел. (1 %),
латыши — 7581 чел., поляки — 6023 чел., немцы — 349 чел.
46
Таблица 4
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Репрессии по национальному признаку
% репрессированных к численности населения данной национальности
Национальность
Всего
Из них — «расстрел»
Немцы
55,9
20,3
Поляки
24,8
ид
Латыши
21,1
11,8
Белорусы
4,6
2,0
Русские
1,2
0,3
Евреи
1,1
0,3
В целом «Смоленский мартиролог» со всей очевидностью сви¬
детельствует, что электронная база данных жертв политических ре¬
прессий, сформированная на основе архивных материалов, может
рассматриваться как самостоятельный исторический источник, даю¬
щий новые знания по проблеме политических репрессий.
Однако методологические аспекты применения ее как историче¬
ского источника требуют своего серьезного научного анализа, выра¬
ботки единых принципов и подходов в работе по ее формированию и
использованию.
Приложения
Приложение 1
Карточка репрессированного
47
Приложение 2
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Динамика репрессий по годам (26 873 чел.)
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Мера наказания: «расстрел» (7532 чел.)
48
Приложение 4
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Мера наказания: «лишение свободы» (13 624 чел.)
Приложение 5
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Мера наказания: «концлагерь» (1791 чел.)
49
Приложение 6
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Мера наказания: «ссылка, высылка» (1970 чел.)
Приложение 7
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Возрастные группы репрессированных (26 589 чел.)
50
Приложение 8
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Партийный состав репрессированных
б/п
25 000 чел.
93%
ВЛКСМ
86 чел.
Приложение 9
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Репрессировано коммунистов и беспартийных
51
Приложение 10
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Репрессировано по национальному признаку
(чел., % к общей численности)
25000
20740
77%
русские латыши поляки белорусы евреи украинцы немцы эстонцы прочие
Приложение 11
Репрессированная Смоленщина, 1917-1953 годы.
Репрессировано с мерой наказания «расстрел» (чел.)
А. Ю. Даниэль (Москва)
ПАМЯТЬ О СТАЛИНИЗМЕ:
РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Смысловое пространство, в котором разворачивается панора¬
ма сегодняшней памяти о сталинизме, имеет, как минимум, три оси
координат. Одна — это совокупность исторических событий и про¬
цессов, объединяемых нами в единое понятие «сталинизм». Вторая —
это взаимодействующие между собою типы исторической памяти, в
которых эти события отражаются. Наконец, третья ось — это меха¬
низмы и институции, реализующие и материализующие образы про¬
шлого в индивидуальном и коллективном сознании.
Что касается первой оси, то я буду отталкиваться от определения,
которое мой коллега и друг Арсений Рогинский предложил на ана¬
логичной конференции в Москве в декабре 2008 года: сталинизм —
это совокупность специфических политических практик сталинского
руководства, в основе которой лежит государственный террор и го¬
сударственное насилие как универсальный инструмент достижения
любых социальных и политических целей.
Вторая ось — разные типы памяти о прошлом: для нашей темы
важны три типа этой памяти. Первый тип: память личная и семейная,
условно говоря — «память-воспоминание». Другой — это память как
объект осознания и освоения исторической эмпирики, я бы назвал этот
уровень «памятью-осмыслением» или «памятью-концептуализацией».
И, наконец, еще один тип памяти, который занимает промежуточное
положение между двумя названными выше: это память как совокуп¬
ность коллективных представлений о прошлом, коллективных образов
этого прошлого. Строго говоря, это и не память вовсе, а, скорее, особый
способ самоидентификации через выбор шаблонов исторического со¬
знания; выбор того или иного коллективного стереотипа восприятия
прошлого определяет принадлежность индивидуума к некоторой общ¬
ности — национальной, конфессиональной, культурной, политической.
Но формируется эта совокупность коллективных образов прошлого в
результате работы «памяти-осмысления», и потому ее также удобно
рассматривать как особый тип исторической памяти.
Третья ось — институты памяти (то, что в терминологии школы
французского историка Пьера Нора называется lieux de memoire —
53
«места памяти»). Среди этих институтов я бы особо выделил
вербально-понятийную компоненту (школьные и вузовские курсы
истории, законодательные акты, связанные с правовым освоением
прошлого, публичные выступления на исторические темы, академи¬
ческие исследования историков, популярную историческую лите¬
ратуру, памятные даты и связанные с ними ритуалы и т. д.) и мате¬
риальную компоненту — музеи, памятники и мемориальные доски,
мемориальные комплексы, следы истории в современной топоними¬
ке и другие материальные свидетельства прошлого.
В своем анализе я буду опираться, главным образом, на материа¬
лы, накопленные в ходе реализации нескольких образовательно¬
просветительных проектов общества «Мемориал», ориентированных
в первую очередь на российскую провинцию, и на личный опыт уча¬
стия в этих проектах. Среди них:
— ежегодный всероссийский конкурс исследовательских работ
старшеклассников «Человек в истории. Россия, XX век»;
— проект «Виртуальный музей ГУЛАГа», включающий в себя об¬
следование экспозиций и фондов российских музеев;
— проект «Некрополь террора», смысл которого в создании анно¬
тированного перечня мест захоронений расстрелянных, лагерных и
спецпоселенческих кладбищ;
— мониторинг сообщений региональных масс-медиа, посвящен¬
ных публичным мероприятиям, связанным с памятью о терроре.
Названные мною источники свидетельствуют о разных типах памяти.
Мемориализация прошлого, публичная презентация истории —
это работа, ориентированная, главным образом, на заполнение того
уровня памяти, который выше был назван «памятью как совокупно¬
стью коллективных представлений о прошлом». Именно этот уровень
памяти — самый главный в социально-культурном плане, самый ра¬
ботающий в социуме. Именно о нем идет речь, когда говорят о «мас¬
совом историческом сознании». Разумеется, память как коллектив¬
ный стереотип формируется не только мемориализацией кладбищ, не
только музейными экспозициями и не только речами при открытии
памятников и праздновании памятных дней. Она формируется куль¬
турой в самом широком смысле этого слова и корректируется в каж¬
дом индивидуальном сознании как «памятью-воспоминанием», то
есть семейной и личной памятью, так и индивидуальной рефлексией.
Работа музеев, мемориализация кладбищ, Дни памяти и прочее — это
не только и даже не столько механизмы формирования «коллектив¬
ных образов прошлого», сколько индикаторы их состояния.
Что же показывают эти индикаторы?
Первая и главная характеристика памяти о сталинских репресси¬
ях — это ее внеисторичносшь, то есть отсутствие представления о
54
системных связях репрессивной политики с другими аспектами ста¬
линизма как системы.
Это отсутствие материализуется в музейном представлении ма¬
териалов о репрессиях. Почти всегда они подаются как феномен «в
себе», не делается практически никаких попыток связать этот мате¬
риал с другими аспектами сталинской политической системы. Так, в
экспозиционных комплексах, посвященных индустриализации, даже
в тех, которые посвящены «великим стройкам социализма», осущест¬
влявшихся с масштабным привлечением труда заключенных и спец-
поселенцев, лагерь рассматривается как специфический источник
рабочей силы, а сам процесс принудительного труда — как поле для
проявления трудового энтузиазма в специфических условиях. Другие
аспекты ГУЛАГа, такие, как его роль гетто, отстойника для человече¬
ского материала, признанного непригодным при строительстве нового
общества, не рассматриваются вовсе. Эта узость взгляда — не попытка
оправдания репрессий, нет; это всего лишь дефицит представлений о
нерасторжимой связи между репрессивной политикой и сталинским
проектом ускоренной модернизации. Вообще для большинства музей¬
ных экспозиций характерно отсутствие связи между представлением
о репрессии как акте исключения из нормального гражданского бы¬
тия и инфраструктурой ГУЛАГа (в широком смысле) как социально-
экономического комплекса. В «лагерных» и «ссыльнопоселенческих»
экспозициях акцент обычно делается на производственных функци¬
ях учреждений ГУЛАГа, а также — отдельно и вне связи с ними — на
специфике лагерного и спецпоселенческого быта, подаваемого в чи¬
сто этнографическом аспекте. На стенде, посвященном строительству
в регионе металлургического комбината, вы найдете, рядом с мате¬
риалами, посвященными руководителям строительства, фотографии
заключенных-ударников труда и их почетные грамоты, на другом
стенде — материалы о репрессиях в этом же регионе, например, поста¬
новления об аресте, приговоры, фотографии из следственных дел, на
третьем — письма на бересте или на ткани, самоделки, посуду и другие
предметы лагерного и ссыльнопоселенческого быта. Но связи между
этими стендами не просматривается никакой.
И подавно речи нет в региональном сознании о связи репрессий с
политическими задачами подавления оппозиции, разрушения граж¬
данского общества, искоренения инакомыслия. В биографических
комплексах музеев почти не фиксируются причинно-следственные
связи между деятельностью персонажа на воле и актом репрессии —
даже тогда, когда такие связи очевидны. И в том случае, когда тема
репрессий является центральным сюжетом биографии, персонаж по¬
дается не просто как жертва, но обязательно как случайная жертва.
Феномен политического террора воспринимается как род стихийного
55
бедствия, а не как результат чьей-то целенаправленной деятельности.
Это характеристика не только музейных экспозиций, это общая черта
регионального сознания. Лет десять назад я говорил с призерами на¬
шего конкурса, приехавшими из поселка Парабель, замечательными
ребятами, написавшими отличную работу о политической ссылке в
Нарымском крае. В работе неоднократно упоминался Дмитрий Дми¬
триевич Донской, парабельский ссыльный, тот самый Донской, ко¬
торый был одним из лидеров правых эсеров и одним из подсудимых
на процессе 1922 года. Я заговорил с ними об этом. «Мы не знаем
никакого эсеровского лидера Донского, — возразили они, — мы у себя
в Парабели помним доктора Донского, основателя системы здраво¬
охранения в Нарымском крае, принимавшего роды у всех наших пра¬
бабушек». Тогда я восхитился этим ответом; сегодня, по зрелом раз¬
мышлении, я гораздо меньше склонен им восхищаться.
Вторая черта региональной памяти о репрессиях — это ее фраг¬
ментарность и раздробленность. Это свойство очень хорошо
прослеживается на анализе мемориальных комплексов, стихийно
возникающих на местах захоронений расстрелянных и на братских
могилах умерших в лагере. Стихийность процесса мемориализации
приводит к совершенно фантастическому сочетанию двух компонент
памяти. Первая компонента — это семейная память. Типичная форма
реализации этой памяти — кенотаф, символическая могила, обустро¬
енная по всем правилам могилы настоящей: с холмиком, могильной
плитой, надписью типа «Здесь покоится такой-то», хотя совершенно
очевидно, что такой-то покоится, может быть, совершенно в другой
части кладбища и уж почти точно — не здесь. На Левашовском ме¬
мориальном кладбище под Петербургом я наткнулся на надпись, ко¬
торая свидетельствует о совершенно уже невероятной вещи — о том,
что в данный кенотаф недавно осуществлено подзахоронение какой-
то родственницы расстрелянного, по всей видимости, дочери.
Вторая компонента — это коллективная память сообществ. Вско¬
ре после того, как где-то возникает мемориальное кладбище жертв
террора, имеющее хоть какой-то статус, если не де-юре, так хотя бы
в общественном сознании (возникновение такого статуса часто зна¬
менуется установкой монумента или закладного камня в память всех
погибших), на этом кладбище начинают устанавливаться памятни¬
ки различным категориям погибших — не столько в соответствии
с реальными объектами тех или иных спецопераций, сколько в со¬
ответствии с наличием в регионе тех или иных сообществ с разви¬
тым чувством коллективной идентификации. Чаще всего речь идет
об этнических или конфессиональных сообществах: так возникают
огромные мемориальные комплексы, представляющие собой сово¬
купность памятников немцам, полякам, литовцам, украинцам, тата¬
56
рам, якутам — и конфессиональных сооружений, презентирующих
память православных, католиков, мусульман, иудеев, протестантов
различных деноминаций и т. д. Мало того, иногда на таких кладби¬
щах воздвигаются отдельные монументы, посвященные членам тех
или иных профессиональных сообществ; например, на том же Лева-
шовском кладбище установлен памятник сотрудникам Ленэнерго,
ставших жертвами террора. В принципе, у меня двойственное отно¬
шение к подобным комплексам. С одной стороны, это свидетельство
фрагментаризации общей памяти о терроре, ее разделении по разным
сообществам. В самом деле, представьте себе воинское мемориаль¬
ное кладбище, скажем, кладбище солдат, павших в Великую Отече¬
ственную войну, устроенное подобным образом: буряты — отдельно,
якуты — отдельно, православные — справа, иудеи — слева (а атеисты,
кстати, где?). С другой стороны, все-таки эти частные компоненты
групповой самоидентификации стихийно объединяются общим про¬
странством памяти о терроре — на ленинградской Левашовской пу¬
стоши, в карельском урочище Сандормох, в иркутской Пивоварихе,
воронежской Дубовке, оренбургской Зауральной Роще, на лагерных
кладбищах Норильлага, Воркутлага, Севпечлага, на Котласском ме¬
мориальном кладбище спецпоселенцев и ссыльных «Макариха» и в
ряде других мест. И уж во всяком случае это лучше, чем монопольный
захват пространства памяти одной какой-то конфессией, безо всяких
на то исторических оснований, просто по причине ее доминирования,
и последующая десекуляризация этого пространства, а такая тенден¬
ция тоже существует сегодня.
Третья характерная черта региональной памяти о ГУЛАГе и тер¬
роре — это, как ни тавтологично это звучит, ее регионализация. Речь
идет о той же фрагментарности, только географической.
Ежегодно 30 октября в сотнях городов России люди собираются
на траурный митинг у памятников жертвам политических репрессий.
И кто-то (раньше это был представитель муниципального начальства,
какой-нибудь вице-мэр по социальным вопросам, но в последние годы
начальство все чаще воздерживается от публичного участия в ритуа¬
лах памяти) произносит речь, открывающую этот митинг. О чем же
говорится в этой речи? Мой личный опыт мониторинга региональных
СМИ в начале 2000-х позволяет более или менее точно воссоздать
стандартное начало речей, произносившихся в это день.
«Дорогие сограждане! — говорит этот вице-мэр. — Мы собрались
здесь, чтобы почтить память наших земляков, ставших жертвами
произвола и несправедливости». Если же дело происходит в лагерно¬
ссыльном регионе, то за этим следует что-нибудь вроде: «...а также тех,
кто не по своей воле приехал в наш замечательный край и своим тру¬
дом заложил основы его нынешнего благосостояния».
57
Какой картине соответствует эта риторика? Ну, конечно, все той
же картине стихийного бедствия — моровой язвы, землетрясения
или, может, цунами, неизвестно откуда налетевшего на благодатную
Смоленщину и унесшего жизни множества земляков. Никакого пред¬
ставления о гуманитарной катастрофе национального масштаба эта
риторика в себе не несет. Если это память, то это память о бедствии,
пришедшем откуда-то извне.
Можно ли представить себе, например, мэра города Мюнхена, вы¬
ступающего на митинге в годовщину освобождения Дахау, который
начал бы свою речь предложением почтить память мюнхенцев, став¬
ших жертвами произвола и несправедливости, учиненных некими
неведомыми силами. Нет, конечно: в сознании оратора, как и в со¬
знании его слушателей, обязательно присутствует представление о
гитлеризме как о национальной немецкой катастрофе и о нацистском
терроре как составной части этой катастрофе. Поэтому он, возможно,
напомнит о том, что Бавария была колыбелью национал-социализма,
возможно, вспомнит о «Белой Розе», но он никогда не скажет, что
Кристоф Пробст, Ганс и Софи Шолль и их товарищи «стали жерт¬
вами произвола и несправедливости». Это так же трудно себе пред¬
ставить, как трудно представить официального оратора на траурном
митинге 30 октября, скажем, в Новосибирске, который вспоминает о
вероятной роли первого секретаря Запсибкрайкома ВКП(б) Роберта
Эйхе в инициировании кампании Большого террора в 1937-м. Эйхе
может быть упомянут, но не как один из организаторов террора, а
как жертва произвола и несправедливости, каковой он, без сомнения,
тоже является. Да ведь я в точности и не знаю — не проходят ли в
Новосибирске эти митинги где-нибудь в непосредственной близости
от улицы имени товарища Эйхе?
И тут время перейти к последнему свойству региональной памяти
о терроре — ее противоречивости. Все очень просто: репрессии —
это плохо? ГУЛАГ — это плохо? Вроде бы да, плохо, во всяком слу¬
чае — пока. А социалистическое строительство — это плохо? Вроде
бы, нет: это скорее хорошо. И вот уже героями местного этиологи¬
ческого мифа, рассказывающего о возникновении Норильска, стано¬
вятся на равных правах геолог Николай Урванцев, которого считают
первооткрывателем ряда таймырских медно-никелевых, угольных и
урановых месторождений, причем изыскания по урану он проводил
уже будучи заключенным Норильлага, и генерал-лейтенант Завеня-
гин, начальник строительства Норильского ГМК и один из высших
руководителей ГУЛАГа. То же и в Магадане, где культовыми исто¬
рическими фигурами становятся и знаменитые узники УСВИТЛа-
Берлага, и первый начальник Дальстроя Эдуард Берзин. Система
оценок и интерпретаций, которая допускает героизацию и тех, и дру¬
58
гих персонажей, не может быть свободна от противоречий. Однако
региональное сознание успешно преодолевает эти противоречия;
точнее, вовсе их не замечает. Это и понятно, ибо региональная память
не рефлексивна; это редкий вариант исторической памяти, представ¬
ляющей из себя совокупность коллективных образов прошлого, но
выстроенной не при помощи исторической рефлексии, а основанной
непосредственно на нижнем, нерефлексируемом, уровне памяти, па¬
мяти как личном или семейном воспоминании.
Итак, региональная память о терроре:
— внеисторична;
— фрагментарна и раздроблена между разными сообществами;
— «регионализирована», в том смысле, что она существует отдель¬
но от общенациональной исторической памяти и вне связи с ней;
— внутренне противоречива.
Такая память, без концов и начал, без причин и следствий, память,
вырванная из исторического контекста, никак не может выполнить
естественной функции региональной составляющей исторической
памяти — продолжить и конкретизировать на локальном материале
общенациональную рефлексию о прошлом.
И, тем не менее, эта память крайне важна. По одной простой при¬
чине: другой у нас нет. Собственно, все названные мною особенности
региональной памяти автоматически следуют из того простого факта,
что общенациональная память о сталинизме как системе у нас в Рос¬
сии так и не сложилась.
Я мог бы начать доказывать этот тезис, но это отдельная тема, тре¬
бующая отдельного разговора.
К докладам, произносимым на академических конференциях, не
принято делать эмоциональных дополнений. И, тем не менее, я хотел
бы завершить свое выступление двумя импрессионистическими за¬
рисовками с натуры.
Зарисовка первая. Восточная Сибирь, крохотная деревня в от¬
даленном районе. (Я сознательно не хочу называть точное место
действия и другие подробности). Некогда жители этого района под¬
верглись поголовной принудительной депортации; их, вместе с жен¬
щинами, детьми и стариками, под конвоем отправили в арктическую
тундру — даже не в качестве политической репрессии, а так, во испол¬
нение народно-хозяйственной директивы Москвы. Но это не сделало
судьбу переселенцев менее трагичной: в первую же зиму больше трети
из них погибли от холода и недоедания. Через несколько лет выжив¬
ших вернули назад; а в 1990-е переселенцы и их потомки добились
издания правового акта, приравнивающего их к жертвам политиче¬
ских репрессий — и это, конечно, совершенно справедливо. А в той
деревне, о которой я веду речь, пожилой педагог создал уникальный
59
музей — музей переселения. Поработав в этом музее, мы, потрясенные
увиденным, — а больше всего потрясает даже не гулаговская жесто¬
кость обращения с людьми, а та равнодушная уверенность, с которой
начальство распорядилось судьбами пяти с лишним тысяч человек, —
отправились пить чай к педагогу, создавшему эту замечательную
экспозицию. В небольшом кабинетике, на письменном столе, на по¬
четном месте — гипсовый бюст. Понятно, чей? Признаться, у меня
не хватило духу прямо спросить этого замечательного энтузиаста, как
сочетается его самоотверженное служение памяти земляков с бюстом
генералиссимуса, несущего ответственность за фактическое убийство
двух тысяч из них, в основном — стариков и маленьких детей.
Это — образ региональной памяти о сталинизме и терроре.
Зарисовка вторая; здесь мне хочется назвать и место, и имена. Кеме¬
ровская область, Мариинский район. Гигантская пустошь в семи кило¬
метрах от поселка Первомайка. Часть этой пустоши когда-то использова¬
лась как лагерное кладбище, здесь хоронили заключенных Сусловского
отделения Сиблага. Сейчас от кладбища ничего не осталось — только
кусок пустоши, заросший крапивой и бурьяном, да характерные про¬
седания почвы на нем. И на этом огромном открытом пространстве —
крохотная голубенькая точка: полая жестяная стела, крашенная голубой
краской, высотой, может, с метр. Это памятник узбекскому поэту Усма¬
ну Насыру, заключенному Сиблага, умершему в 1944 и захороненному
на этом кладбище в 1944. В конце 1980-х этот памятник установили
какие-то родственники поэта, приехавшие из Узбекистана.
И вдруг сопровождающий нас Сергей Григорьевич Марченко,
замечательный человек, полковник МВД в отставке, создавший в
родном ему областном Управлении Федеральной службы исполне¬
ния наказаний прекрасный музей Сиблага, рассказывает нам об этом
памятнике потрясающую историю, достойную пера покойного Алек¬
сандра Вампилова.
«Понимаете, — говорит он, — летом на пустоши пасутся коровы. Они
чешутся об эту стелу, а она ведь легкая — ну, и опрокидывается регуляр¬
но. А в тридцати километрах отсюда, на трассе Ачинск-Мариинск, есть
придорожное кафе; и вот владелец этого кафе, некто Сергей Комаров,
узнав об этом памятнике, взял себе за правило: регулярно, раз в месяц,
он сюда приезжает и возвращает стелу в вертикальное положение».
Кто он, этот Сергей Комаров? Кем ему приходится узбекский
поэт, погибший в Сиблаге от дистрофии в 1944 году? Скорее всего,
никем; и едва ли он читал хоть одну строчку этого Усмана Насыра.
Но каждый месяц он садится в свой джип или Ниву, едет за трид¬
цать километров в Первомайку, потом идет семь километров пешком,
подымает жестяную стелу — и отправляется обратно в свое кафе.
Это тоже — образ региональной памяти о сталинизме и терроре.
Секция 1
ИЗУЧЕНИЕ РЕПРЕССИЙ
СТАЛИНСКОГО ПЕРИОДА:
МЕТОДОЛОГИЯ И ИСТОЧНИКИ
М. Юнге (ФРГ)
ВОЗМОЖНОСТИ И ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ
БОЛЬШОГО ТЕРРОРА С ПОМОЩЬЮ ИСТОЧНИКОВ
1938-1941 И1954-1961 ГОДОВ
(ДОПРОСЫ КАРАТЕЛЕЙ)
Наиболее используемыми источниками для реконструкции и
оценки массовых преследований в исследованиях традиционно вы¬
ступают следственные материалы прокуратуры, протоколы допро¬
сов и очных ставок чекистов, а также приговоры в отношении со¬
трудников НКВД, вынесенные Военной коллегией Верховного суда
СССР или военными трибуналами войск НКВД соответствующих
республик, краев и областей в 1938-1941 годах и в ходе хрущевской
десталинизации. К ним следует добавить оправдательные письма и
жалобы чекистов и милиционеров, адресованные партийному руко¬
водству и прокуратуре и зачастую направленные уже из заключения.
Для реконструкции событий привлекаются также материалы собра¬
ний ячеек ВКП(б) органов госбезопасности и милиции, состоявших¬
ся после ноября 1938 года1.
Эти источники содержат ценную информацию о структуре и фак¬
тическом ходе массовых операций. Они возникли в два различных,
но связанных между собой периода времени. Сначала речь шла об
уголовном расследовании мнимого заговора и преступлений народ¬
ного комиссара внутренних дел Н. И. Ежова и его многочисленных
«сообщников» в органах НКВД и милиции различного уровня. Эти
следственные процедуры начались сразу же по завершении массовых
операций 17 ноября 1938 года2. После нападения Германии на Совет¬
ский Союз 22 июня 1941 года они были до известной степени прекра¬
щены. Арестованные сотрудники НКВД, как правило, освобождались
с обоснованием, что в военных условиях уголовное преследование
в их отношении является «нецелесообразным», и направлялись на
фронт в разведывательно-диверсионные группы и штрафные роты3.
Существовал ли официальный приказ, который требовал прекраще¬
ния преследований в отношении проштрафившихся чекистов и со¬
трудников милиции, неизвестно4. Возможно, здесь, как и во многих
других случаях, действия предпринимались на основании «сигна¬
лов» сверху, без какого-либо прямого приказа.
63
Допросы и осуждения сотрудников НКВД в довоенный период
осуществлялись военными трибуналами войск НКВД соответствую¬
щих краев и областей и, как правило, основывались на расследова¬
ниях прокуратуры по фактам нарушения «социалистической закон¬
ности». Напротив, арестованный руководящий персонал краевых и
областных управлений НКВД осуждался в Москве Военной колле¬
гией Верховного суда СССР5.
Многие чекисты, попавшие под подозрение или уже осужден¬
ные, направляли письма в высокие инстанции или непосредственно
руководителям партии и правительства с просьбой о помиловании.
Один из наиболее известных примеров подобной практики — пись¬
мо П. А. Егорова, адресованное в декабре 1938 года И. В. Сталину6.
Егоров с начала операции по приказу № 00 447 был начальником
Особого отдела 78-й стрелковой дивизии в Томске и одновременно
начальником Особого отдела Томского ГО НКВД7.
Второй период расследования и осуждения персонала НКВД
охватывает время десталинизации, начавшейся после смерти Стали¬
на в марте 1953 года и закончившейся со смещением Н. С. Хрущева
в октябре 1964 года. В это время проводилась реабилитация осуж¬
денных в 1937-1938 годах, в связи с чем прокуратура провела новые
допросы сотрудников НКВД, часть из них была отдана под суд8. До¬
кументы реабилитационных процедур вошли в следственные дела
в качестве приложений. Среди них, но только в извлечениях, — ма¬
териалы судебных разбирательств и допросов сотрудников НКВД9.
Полные материалы военных трибуналов войск НКВД по-прежнему
под замком, доступ к ним может быть получен только в порядке
исключения.
С помощью названных документов возможно получить информа¬
цию о внутреннем состоянии органов НКВД, иерархии инстанций и
сотрудников, степени взаимовлияния центра и периферии, а также о
механизме арестов и ведения следствия. Но у этой Источниковой базы
имеется существенный недостаток: документы представляют версию
событий, изложенную сотрудниками карательных органов, зачастую
ставшими уже жертвами10. Без критического подхода к такой группе
источников и без использования дополнительных документальных
материалов, позволяющих внести коррективы — прежде всего речь
идет о материалах следственных дел, — исследователи зачастую ри¬
скуют сделать недифференцированные и ложные выводы11. Это ка¬
сается в особенности двух утверждений, широко распространенных
в литературе: 1) следственные дела, как правило, фальсифицирова¬
лись, а показания от арестованных добывались под пытками12 и 2) в
аппарате НКВД не верили всерьез, что аресту подвергаются истин¬
ные шпионы и вредители, и были принуждены проводить бессистем¬
ные аресты13.
64
Материалы следственных дел и расследований преступлений
НКВД, предпринятых прокуратурой после 17 ноября 1938 года, а так¬
же противоречивая информация из показаний сотрудников НКВД
дают основание усомниться в однозначности первого тезиса14. Воз¬
можно, в отношении «мелких рыбешек», так называемой «низовки»,
операции по приказу № 00 447 в зависимости от принадлежности к
целевой группе фальсификация и пытки применялись гораздо в мень¬
шей степени, чем это было принято считать до сих пор15. Нельзя забы¬
вать и о региональной специфике. Так, при изучении около 100 след¬
ственных дел в архивах Калининской области возникает впечатление,
что существовала определенная иерархия жертв операции. В случае с
«церковниками», членами бывших социалистических партий или же
им симпатизирующими и «белыми» пытки и фальсификации приме¬
нялись в большей мере, чем в случае с «кулаками», колхозниками,
служащими и уголовниками, которые и составляли большую часть
арестованных и осужденных. То обстоятельство, что в Калининской
области и Молдавской АССР от жертв не добивались в обязательном
порядке признательных показаний, подчеркивает необходимость
дифференцированного подхода к оценке материалов.
Что касается второго тезиса о том, что сотрудники НКВД оказа¬
лись марионетками и жертвами центрального руководства, — матери¬
алы, имеющиеся в распоряжении российских и украинских исследо¬
вателей Алексея Теплякова, Вадима Золотарева и Олега Лейбовича,
свидетельствуют: аппарат НКВД также действовал в полном созна¬
нии того, что он служит на благо системы16. Подобную позицию мож¬
но охарактеризовать скорее как «каратели по убеждению», но не как
«каратели по принуждению». «...Мы — я, весь основной состав, рабо¬
тали не покладая рук, с чувством гордости и понимания того, что на
нас была возложена великая историческая миссия расчистить путь
к коммунизму от шпионского, право-троцкистского мусора», — пи¬
сал с обезоруживающей открытостью В. Д. Качуровский, сотрудник
УНКВД по Новосибирской области, позже уволенный из органов
НКВД за «перегибы»17.
Сотрудники НКВД использовали зачастую с большим энтузи¬
азмом, как свидетельствуют документы, предоставленный им карт-
бланш наконец-то посчитаться с теми «элементами», которых до
«кулацкой операции» им не так-то легко было привлечь к ответствен¬
ности. Качуровский формулирует это так: «Воодушевленный общим
настроением, мне хотелось быть в шеренге передовых, быть таким
же орлом»18. При этом в массовом порядке осуждались люди, чья
вина не была доказана, как это установила прокуратура в ходе рас¬
следования 1939 года19. Факторами, способствовавшими формиро¬
ванию «палачей-энтузиастов», как подчеркивают Александр Ватлин
65
и Алексей Тепляков, были низкий уровень образования, привычка к
абсолютному послушанию, страх быть самим репрессированными, то
есть прессинг и приспособление, психические девиации, безнаказан¬
ность, система привилегий, клановость чекистов и длительная тради¬
ция репрессивной практики20.
Вышеназванные источники необходимо использовать с осторож¬
ностью еще и потому, что они в большой степени подверглись инстру¬
ментализации и воздействию со стороны государства: партийная и
государственная верхушка использовала в конце 1930-х годов огуль¬
ные обвинения в массовых пытках, фальсификациях и «арестах ни
в чем не повинных людей», как гласила стандартная формулировка,
для того, чтобы возложить единоличную ответственность за «переги¬
бы» и «нарушение социалистической законности» исключительно на
НКВД и тем самым замаскировать главную роль партии и государст¬
ва в репрессиях. Таким образом, речь в первую очередь шла о поли¬
тической легитимации мероприятий, направленных против НКВД, а
не о расследовании собственно преступлений.
При этом здесь ни в коем случае не оспаривается факт примене¬
ния пыток и фальсификаций в ходе «кулацкой операции», тем более
что даже угроза применения пыток и обычные для периода операции
нечеловеческие условия содержания арестованных в переполненных
тюрьмах с полным правом также могут расцениваться как пытки.
Речь идет лишь о том, чтобы обратить внимание на то, что обвинение
в пытках и фальсификациях также использовалось как инструмент,
чтобы переложить всю вину за преступления на карательные органы.
До сего момента это обстоятельство не находило своего отражения в
исследованиях из-за специфической Источниковой базы или же ему
уделялось недостаточное внимание. Показания сотрудников НКВД
практически никогда не подвергались проверке на достоверность.
К сожалению, в исследованиях зачастую с этими показаниями обхо¬
дятся так, как будто только благодаря им теперь становится известна
истинная правда о деятельности НКВД — такая, как аресты по дан¬
ным адресных бюро и т. д.21
Некритичное восприятие показаний чекистов, позиций НКВД и
прокуратуры таит в себе еще одну опасность, а именно упустить из
виду другую, замаскированную, цель массовых преследований: то,
что в 1937-1938 годах смертью и длительным лагерным заключени¬
ем каралось повторное незначительное отклонение от трактуемого
все более узко кредо лояльности по отношению к режиму. Таким об¬
разом, органам НКВД часто совсем не требовались фальсификация
и пытки для того, чтобы установить наличие состава преступления.
В материалах прокуратуры только мимоходом указывается на то, что
для ареста и осуждения на смерть или длительное лагерное заключе¬
66
ние отдельных людей или целых групп было достаточно минималь¬
ного компрометирующего материала. Исходя из этого, можно сде¬
лать вывод: и после прекращения массовых операций органы власти
не видели действительной проблемы в применении преступных след¬
ственных методов и процедур. Поэтому следует признать как само
собой разумеющееся, что показания чекистов, арестованных после
окончания массовых операций, в которых изобличались преступле¬
ния органов НКВД в ходе «кулацкой операции», в принципе получа¬
лись теми же самыми методами, как и показания людей, которых те
же самые чекисты незадолго перед этим арестовывали, допрашивали
и приговаривали. Одно лишь то, что жертвы массовых преследований
реабилитировались или амнистировались в 1939-1941 годах только
спорадически, обязывает нас быть объективными и не освобождать
от ответственности за содеянное ни НКВД, ни партию и государство,
ни общество.
Примечания
1 См. протоколы собраний сотрудников УНКВД в Сталино, Харькове, Киеве и Мол¬
давской АССР, а также отсылки на другие архивные документы, опубликованные в
сборнике «Через трупы врага». Проведение «кулацкой» операции в Украинской ССР
1937-1941 гг. В 2 т. Т. 1:1937 г. Подготовка приказа № 00 447, первый этап «кулацкой
операции»; Т. 2: 1938-1941 гг.: Второй этап репрессий. Завершение Большого тер¬
рора и восстановление «социалистической законности» / сост. М. Юнге, Р. Биннер,
С. Н. Богунов, Б. Бонвеч, О. А. Довбня, С. А. Кокин, Г. В. Смирнов, И. Е. Смирнова,
Г. А. Бордюгов (готовится к изданию в 2010 г. в Москве: РОССПЭН).
2 Большое количество подобных допросов и выдержек из материалов следствия, отно¬
сящихся к первому периоду, опубликовано в: Этноконфессия в советском государст¬
ве. Меннониты Сибири в 1920-1980-е годы. Аннотированный перечень архивных
документов и материалов. Избранные документы / сост. А. И. Савин. Новосибирск;
СПб., 2006. С. 430-483; Массовые репрессии в Алтайском крае 1937-1938. Приказ
№ 00 447/сост. Г. Д. Жданова, В. Н. Разгон, М. Юнге, Р. Биннер, Б. Бонвеч (готовится
к изданию в 2010 г. в Москве: РОССПЭН). См. также: Протокол очной ставки между
бывшим начальником УНКВД УССР по Винницкой области Кораблевым и свидете¬
лем Л. Н. Шириным. 20 сентября 1940 г.// «Через трупы врага». Материалы пригово¬
ров в отношении сотрудников НКВД и милиции периода массовой операции до сего
момента могут быть доступны исследователям только в исключительных случаях.
См.: Приказ № 211 народного комиссара внутренних дел У ССР о приговоре военного
трибунала по делу группы работников Чигиринской раймилиции Чижова и других.
27 августа 1938 г. // «Через трупы врага».
3 См., к примеру, биографию Иванова Федора Николаевича (1905-?). Полковник
(1948). Чл. компартии в 1930-1953 гг. Уроженец Томской iy6. Из крестьян, русский,
образование среднее. Техник-товаровед, в 1930-1931 гг. зав. торготделом новоси¬
бирского горпотребсоюза, зав. ОК Союзмаслопрома. В 1931-1936 гг. работник ЭКО
ПП ОГПУ-УНКВД ЗСК. 19 декабря 1932 г. награжден браунингом от ЗСКИК, в
1933 г. «за беспощадную борьбу с контрреволюцией» награжден наганом. С 1936 г.
нач. ЭКО Сталинского ГО УНКВД ЗСК, мл. лейтенант ГБ. С июня 1937 г. нач.
6-го отделения и одновременно зам. нач. КРО УНКВД ЗСК, с августа 1937 по ян¬
67
варь 1941 г. врид нач. и нач. КРО УНКВД НСО, ст. лейтенант ГБ. 19 апреля 1941 г.
арестован за нарушения законности. Освобожден 26 июля 1941 г. «по мотивам не¬
целесообразности привлечения к уголовной ответственности в условиях военного
времени». Отправлен на фронт, где был нач. особого отдела НКВД 22-й танковой
бригады; участник обороны Москвы. В 1942-1946 гг. нач. особого отдела и отделе¬
ния контрразведки Смерш Томского гарнизона, подполковник; активно фабрико¬
вал дела на военнослужащих. За «извращения в агентурно-следственной работе»
руководство Смерш ЗСВО в 1944 г. несколько раз ставило перед В. С. Абакумовым
вопрос об увольнении Иванова, но без успеха. В 1946-1950 гг. нач. КРО УМГБ по
Саратовской обл., полковник. С 1950 г. нач. отдела охраны МГБ ст. Львов Львов¬
ской ж. д., уволен из МГБ 8 октября 1952 г. по служебному несоответствию. Ин¬
женер паровозной службы в управлении Львовской ж. д., арестован 10 октября
1955 г. и 19 апреля 1958 г. ВТ СибВО в Новосибирске осужден по ст. 58-7 УК за
участие в репрессиях на 10 лет ИТЛ (только по 42 сфабрикованным Ивановым
в 1937-1938 гг. делам было выявлено 1226 незаконно арестованных, из которых
1110 расстреляно). Сведения А. Г. Теплякова. Но компрометирующая информация в
отношении освобожденныхчекистовсобираласьи далее. См.: Письмобыв.заместителя
нач. Бийского городского отдела НКВД Ф. Н. Крюкова зам. нач. отдела кадров УНКВД
по Алтайскому краю С. Е. Самойлику по вопросу руководства массовыми операциями
против к-p. кулацкого и другого к-p. элемента. 6 сентября 1941 г. // Отдел спецдоку-
ментации управления архивного дела Алтайского края (ОСД УАДАК). Ф. р. 2. Оп. 7.
Д. 8155/1. Л. 79-80; Очная ставка Перминов — Юркин от 21 ноября 1941 г. о теле¬
грамме Ежова о ликвидации эсеровского подполья. 21 ноября 1941 г. // ОСД УАДАК.
Ф.р.2.0п.7. Д.5700/8. Л. 189-192.Благодарим Андрея Савиназауказаниенапоследний
документ. См. также: Протокол допроса свидетеля Васильева Ивана Михайловича от
3 февраля 1945 г. // ОСД УАДАК. Ф. р. 2. Оп. 7. Д. 8155/1. Л. 76-77. См. также соот¬
ветствующие материалы в: Массовые репрессии в Алтайском крае 1937-1938.
4 Известно, что в декабре 1941 г. Л. П. Берия обратился к Сталину с просьбой в связи
с нехваткой кадров на фронтах освободить из заключения 1610 чекистов, отбывав¬
ших наказание главным образом за нарушения законности. См.: Лубянка. Сталин
и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946. Архив Сталина. Документы
высших органов партийной и государственной власти. М., 2006. С. 563. (Указание
на документ А. Г. Теплякова.)
5 Персональный состав военных трибуналов войск НКВД состоял из одного профес¬
сионального юриста из структуры НКВД, двух заседателей — также из НКВД — и
секретаря. См.: Копия приговора в отношении И. В. Овчинникова [быв. начальни¬
ка Прокопьевского, затем Томского ГО НКВД]. Приговор именем СССР. 24 марта
1941 г. // Боль людская. Книга памяти томичей, репрессированных в 30-40-е и на¬
чале 50-х годов. Т. 5 / сост. В. Н. Уйманов. Томск, 1999. С. 150-152. По вопросу
осуждения руководящего персонала НКВД см.: Показания бывших сотрудников
УНКВД по Алтайскому краю при рассмотрении их дел Военной коллегией Вер¬
ховного суда СССР от 27-29 мая 1941 г. // ОСД УАДАК. Ф. р. 2. Оп. 7. Д. 5700/8.
Л. 288-290. (Указание на последний документ А. И. Савина.)
6 Арестованный уже в январе 1938 г. и впоследствии осужденный, Егоров после 17 но¬
ября 1938 г. быстро сориентировался в том, что царит новая политическая конъюн¬
ктура. Кроме того, его информация была использована для того, чтобы устранить
других сотрудников НКВД, к которым также относился И. В. Овчинников. См.
предыдущие сноски.
7 Письмо бывшего чекиста, заключенного Усть-Вымского ИТЛ П. А. Егоро¬
ва И. В. Сталину с просьбой о помиловании. 20 декабря 1938 г. // История ста¬
линского ГУЛАГа. Т. 1: Массовые репрессии в СССР. М., 2004. С. 313-325. Особые
68
отделы при воинских частях в 1930-е годы «обслуживали» исключительно военнос¬
лужащих данной части, следя за их благонадежностью, настроениями, антисоветски¬
ми проявлениями, а также собирали данные об их быте, недостатках в снабжении,
военной подготовке и пр. Территориальные особые отделы наблюдали не только
за гарнизоном в данном городе, но и за контрреволюционными «повстанческими»
проявлениями гражданского населения, а также за военизированными структура¬
ми: милицией, пожарными, Осоавиахимом и т. д., вербуя среди них агентуру. (Дан¬
ные А. Теплякова и В. Золотарева.)
8 О том, в каких масштабах при Хрущеве осуществлялись допросы и проводились
судебные разбирательства в отношении сотрудников НКВД — см. данные КГБ
СССР, обнародованные В. А. Крючковым 14 июля 1989 г. на сессии Верховного Со¬
вета СССР. В 1954-1957 гг. за грубые нарушения законности были привлечены к
уголовной ответственности 1342 сотрудника НКВД-МГБ (из них небольшое число
руководящих работников расстреляно), а 2370 человек понесли наказании по адми¬
нистративной и партийной линии. См.: КГБ лицом к народу: Сборник интервью и
материалов выступлений председателя и заместителей председателя КГБ СССР. М.,
1990. С. 30. (Сведения А. Г. Теплякова.)
9 Выписка из протокола судебного заседания военного трибунала войск НКВД Ки¬
евского округа по делу бывшего начальника IV отдела УНКВД по Одесской обла¬
сти В. Ф. Калюжного. 23-26 декабря 1940 г. // Одесский мартиролог. Т. 3 / сост.
Л. Г. Белоусова, Е. М. Голубовский, А. В. Гонтар и др. Одесса, 2005. С. 616-617; За¬
ключение НКВД УССР по делу бывшего начальника Зельского РО НКВД Л. С. Ле¬
онтьева и оперуполномоченного В. А. Балабина // Там же. С. 614-616.
10 Это также касается материалов партийных собраний сотрудников областных управ¬
лений НКВД.
11 Размышления по поводу критики источников см.: Суслов А. Б. Трудпоселенцы —
жертвы «кулацкой операции» НКВД в Пермском районе Свердловской области //
Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе при¬
каза № 00 447 / сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М., 2009. С. 132-150.
12 См.: Лейбович О. Л. «Кулацкая операция» на территории Прикамья в 1937—
1938 гг. // «...включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937-1938
гг. / сост. О. Л. Лейбович, А. И. Казанков, А. Н. Кабацков. Пермь, 2006. С. 15-60;
Станковская Г. Ф., Лейбович О. Л. Роль НКВД в массовой операции и в проведе¬
нии «кулацкой операции» в Прикамье // Там же. С. 239-276; Хаустов В., Самуэль-
сон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. М., 2009. С. 277.
13 Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба: «массовые операции» НКВД в Кунцев¬
ском районе Московской области 1937-1938 гг. М., 2003. С. 110-119.
14 См. в особенности: Письмо В. Д. Качуровского секретарю Новосибирского обкома
ВКП(б) Г. А. Боркову о проведении массовых операций в Новосибирской области.
14 апреля 1939 г. // Юнге М., Бордюгов Г. А., Биннер Р. Вертикаль большого терро¬
ра. История операции по приказу НКВД № 00 447. М., 2008. С. 449.
15 См. подробно комментированное следственное дело в: Юнге М., Бордюгов Г. А.,
Биннер Р. Вертикаль большого террора. С. 352. Также см. разбор дела приходского
священника Михаила Александровича Козухина: Binner R., Junge М. Vernichtung
der orthodoxen Geistlichen in der Sowjetunion in den Massenoperationen des GroBen
Terrors 1937-1938 //Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 52. 2004. № 4. S. 526-
531.
16 Объяснение начальника Первомайского районного отдела НКВД Я. В. Зислина на
имя заместителя начальника отделов кадров УНКВД по Одесской области Бенде
от 29 января 1938 г. // Золотарев В. А. Особенности работы УНКВД по Харьков¬
ской области во время проведения массовой операции согласно приказу НКВД
69
СССР № 00 447 в 1937 г. // Сталинизм в советской провинции. С. 572-593; Про¬
токол очной ставки бывшего нач. УНКВД по Винницкой области И. М. Кораблева и
Л. Н. Ширина. 20 сентября 1940 г. // «Через трупы врага».
17 Письмо В. Д. Качуровского секретарю Новосибирского обкома ВКП(б) Г. А. Борко¬
ву о проведении массовых операций в Новосибирской области. 14 апреля 1939 г. //
Вертикаль Большого террора. С. 449.
18 Там же.
19 Докладная записка военного прокурора войск НКВД Туркменского погранокруга
Кошарского. 23 сентября 1939 г. // Там же. С. 499-502.
20 Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба. С. 110-119; См.: Тепляков А. Г. Органы
НКВД Западной Сибири в «кулацкой операции» 1937-1938 гг. // Сталинизм в со¬
ветской провинции. С. 536-571.
21 Ватлин А. Ю. Следственные дела 1937-1938 гг. // Бутовский полигон. Книга памя¬
ти жертв политических репрессий. М., 2004. С. 184.
Я. Л. Поболъ, Я. М. Полян (Москва)
ШИФРОГРАММЫ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)
И ЭШЕЛОННЫЕ СПИСКИ ОГПУ-НКВД
КАК ИСТОЧНИКИ ПО ИЗУЧЕНИЮ РЕПРЕССИЙ В СССР
В ноябре 2007 года в Российском государственном архиве
социально-политической истории (РГАСПИ) была открыта опись
167 фонда 17 (Политбюро ЦК КПСС), насчитывающая 75 дел.
Это — шифрограммы Политбюро за период с 1920 по 1948 год (кроме
того, открыты дела и за некоторые следующие годы, например, дела
№ 82-84 за 1952-1953 годы, но в РГАСПИ они не поступали и хра¬
нятся, по-видимому, в Российском государственном архиве новей¬
шей истории — РГАНИ). Из этих 75 дел реально доступны только 65.
Дела № 2,3,8,15,16,19,42,57, 73 и 75 не выдаются, так как содержат
все еще закрытые документы.
В своем настоящем виде опись формировалась вскоре после смер¬
ти Сталина — в 1954-1955 годах. В предисловии к каждому делу го¬
ворится о количестве шифрограмм, «уничтоженных путем сожжения,
как потерявших деловое значение», причем объем их намного превы¬
шает количество открытых документов. Так, за 1939 год уничтожено
1425 шифрограмм, за 1940-1266, за 1942-2604 документов — и так, за
подписью зав IV сектора общего отдела ЦК Чечулина, за каждый год.
Примечательно, что «деловое значение потеряли» как раз почти все
шифрограммы за подписью Сталина и Берии, а вот документы более
мелких руководителей сохранены. Можно ли надеяться, что это лишь
очередная уловка компетентных органов и что уничтоженные шифро¬
граммы все же где-то хранятся и когда-нибудь будут открыты?
Сообщения по различным каналам сначала поступали в Москву,
а оттуда уже рассылались в виде шифрограмм по соответствующим
адресам (как правило, обкомам упоминаемых в тексте регионов).
Шифрограммы Политбюро ЦК ВКП(б) касаются буквально всех
сторон жизни советского государства. Они документируют как хоро¬
шо известные проявления коллективизации (например, повсеместный
голод в колхозах), так и менее известные (самоубийства комсомоль¬
цев, самосуды в Казахстане, массовые порки плетками в Воронежской
области, систематические избиения, издевательства над колхозниками
71
в Узбекистане и Украине, пахота на людях в Ивановской области, роль
различных уполномоченных, отчуждение приусадебных участков, за¬
прет сеять на этих участках зерновые, обобществление уже убранного
частниками хлеба). В них раскрывается и такой тематический аспект,
как ярко выраженная провокационная роль центральной партийной
прессы, воспринимаемой на местах за «чистую монету».
В контексте эшелонных списков особенно значим реконструируе¬
мый с их помощью социальный портрет репрессированных периода
Большого террора.
Вот фрагменты некоторых из них, относящихся к колхозной жизни
1933-1934 годов (в сигнатуре указываем только номера дел и листов):
ХАРЬКОВ ЦККП(б) УКРАИНЫ т. КОСИОРУ
Передается шифровка, полученная в ЦК:
Москва ЦК ВКП(б) т.Кагановичу. В колхозах Гликстальской МТС
на почве голода массовое опухание. Ресурсы исчерпаны полностью,
есть 6 смертных случаев за последние дни. Нач. Политотдела Глик¬
стальской МТС Молдавской АССР — Филиппович.
ПОСКРЕБЫШЕВ
Апрель 1933 г.
(РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 167. Д. 38. Л. 70)
Воронеж. Обком ВКП(б) ЦЧО Варейкису.
...В Сосновском районе... в декабре-январе производилась принуди¬
тельная коллективизация, весной принудительный выгон на работу
с отобранием имущества у неподчиняющихся... в июле за невыход на
работу было выпорото плетками около 30 человек.
27/IX 33 г.
(РГАСПИ. Ф. 17. Д. 39. Л. 167)
Алма-Ата Казкрайком Мирзояну.
По сообщению политсектора МТС, отдельных политотделов, в крае,
особенно в Южном Казахстане организация самосудов как над отдель¬
ными колхозниками, так и единоличниками все еще имеет место...
23/XI33 г.
(РГАСПИ. Ф. 17. Д. 40. Л. 194)
Ташкент ЦК Узбекистана Икрамову.
...В сельсовете Акум пастухов обливали горячей водой, привязывали
к деревьям на съедение комарам, на нанесенные раны насыпали соли.
72
Такие же вопиющие факты издевательского отношения к колхозни¬
кам имеются и по другим колхозам Хорезмского округа.
21/XI34 г.
(РГАСПИ. Ф. 17. Д. 45. Л. 149)
Секретарю Одесского Обкома партии тов. Вегеру.
...в колхозе Шлях до коммуны отравилась колхозница-ударница
Татьяна Долгая, оставив записку «Сколько можно голодать — день,
два, три, неделю. Хлеба не даете. Справок не даете. Чем такая жизнь,
лучше умереть».
(РГАСПИ. Ф. 17. Д. 39. Л. 182)
25/XI34 г.
Это все о жизни рядовых колхозников.
А вот о руководстве — телеграмма Маркевича об обстановке во
время посевной кампании 1932 года на Украине:
ХАРЬКОВ ЦККП(б)У т. КОСИОРУ
По поручению т. Сталина посылается вам телеграмма Марке¬
вича из Харькова с просьбой сообщить, что делается и будет сдела¬
но вами по этой телеграмме и нужна ли общая директива от ЦК?
Совнарком Молотову, Наркомзем Яковлеву, копия Трактороцентр.
ПОСКРЕБЫШЕВ.
«Считаю необходимым обратить внимание ЦК на тяжелое безоб¬
разное положение, создавшееся во время весеннего сева МТС. В каждом
районе деятельности МТС находится сейчас не менее 20-30 уполно¬
моченных по проведению посевной кампании от районных, област¬
ных, республиканских партийных, советских, земельных организаций.
Все эти уполномоченные распоряжаются тракторным парком МТС,
дают приказания директорам МТС, колхозам, предают суду Правле¬
ние колхозов, работников МТС, в том числе директоров, перебрасы¬
вают трактора, лошадей, устанавливают очередность посевов раз¬
личных культур, во многих случаях буквально дезорганизуют работу.
Директора МТС совершенно задерганы. С автотранспортом МТС во¬
пиющие безобразия: во всех без исключения МТС, в которых я был, ав¬
тотранспорт, как легковой, так грузовой, мобилизован местными ор¬
ганами. Все ездят. Грузовики АМО используются как легковые машины
для перевозки отдельных лиц. За непредоставление машин директоров
МТС предают суду, угрожают арестом. Особенно усердствуют орга¬
ны ГПУ. У Акимовской МТС ГПУ мобилизовало три грузовика, у Ново -
Троицкой МТС ГПУ мобилизовало 4 грузовика и угнало за сотню ки¬
лометров, в Рыковскую МТС. Мелитопольское ГПУ при мне прислало
73
своих 7 шоферов с приказом забрать у МТС 7 грузовиков для секрет¬
ных оперативных целей, МТС, колхозы сейчас задыхаются от от¬
сутствия транспорта для перевозки семзерна. Я прошу ЦК вынести
постановление в том, что все уполномоченные партийных, советских
и земельных органов, командированные на период сева в районы МТС,
поступают в распоряжение директоров МТС, прикрепляются ими на
весь период сева по одному к нескольким колхозам, выполняя там зада¬
ния МТС. Категорически воспретить местным органам, в том числе
органам ГПУ под угрозой предания суду, исключение из партии, моби¬
лизовывать или распоряжаться автотракторным парком МТС. Про¬
шу ЦК вынести это постановление возможно скорее, иначе отанемся
без тракторов. МАРКЕВИЧ».
14/IV 32 г.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 167. Д. 34. Л. 66-67.
Учет шифровок Политбюро как исторического источника позволит
расширить источниковедческую базу многих иссследований. Тема рас¬
кулачивания и Голодомора, затронутая в приведенных выше докумен¬
тах, — лишь одна из них. Пишущие эти строки часто опирались на них
в рамках архивных публикаций в «Новой газете» в 2008-2009 годах, в
спецвыпусков «Правда ГУЛАГа» и рубрики «Ваши документы».
Еще один важнейший источник для изучения репрессий и репрес¬
сированных — это архив конвойных войск, находящийся в Российском
Государственном Военном Архиве (РГВА). Его точное обозначение —
фонд 40 п: «Управление конвойной охраны МВД СССР». Его един¬
ственная опись 1 содержит фактический материал за 1924-1954 годы.
Советская конвойная стража была создана Приказом наркомата по
военным делам от 20 апреля 1918 года — для конвоирования контр¬
революционных элементов и преступников и охраны мест заключе¬
ния на основе децентрализованного добровольного найма. Общее
управление ею возлагалось на Главную инспекцию конвойной стра¬
жи (ГИКС), учрежденную при Главном управлении мест заключе¬
ния (ГУМЗ). Соответственно, ГИКС первоначально имела двой¬
ное подчинение — наркомату по военным делам и ГУМЗу. 23 июля
1918 года ГУМЗ было преобразовано в Карательный отдел Наркома¬
та Юстиции, а ГИКС — в 8-е отделение этого Карательного отдела, с
9 сентября 1919 года ставшего Центральным карательным отделом.
4 октября 1922 года Конвойная стража — в это время численностью
в 17 тыс. чел. — была передана в Главное политическое управление
РСФСР (ГПУ); 6 октября 1922 года при Штабе войск ГПУ был
учрежден Отдел конвойной стражи. С образованием СССР ГПУ
стало ОГПУ, и 26 июля 1924 года Постановлением Совета Труда и
74
Обороны СССР № 71 конвойная стража была передана из ведения
ОГПУ в ведение НКВД союзных республик, а сводное руководство
было вновь возложено на ГУМЗ РСФСР.
Начиная с этого времени и на протяжении еще 30 лет, деятель¬
ность конвойных войск в той или иной степени задокументирована в
Ф. 40п. Разумеется, и за это 30-летие управление многократно меняло
свое название и ведомственную подчиненность (перечислим эти из¬
менения): Управление конвойной стражи при начальнике Управле¬
ния мест заключения РСФСР (19.7.1924 — 30.10.1925); Центральное
управление конвойной стражи при СНК СССР (30.10.1925 — март
1930); Центральное управление конвойных войск при СНК СССР
(март 1930 — 3.10.1934); Главное управление конвойных войск
НКВД СССР (16.3.1939 — 27.2.1941); Управление конвойных войск
НКВД СССР (27.2.1941 — 26.8.1941); Управление конвойных войск
НКВД-МВД СССР (24.1.1942 - 21.5.1951); Управление конвойной
охраны МВД СССР (21.5.1951 - 30.3.1954).
Естественно, что штатная численность конвойных войск не стояла
на месте: по состоянию на 1.1.1940, например, она составляла 34 925 чел.
До 1951 года действовала «классическая» войсковая оргструктура: ди¬
визия — полк — батальон — рота — взвод, ас 1951 года оргструктура
было изменена: отдел — отряд — дивизион — команда — группа.
Фонд 40 п. — ценнейший источник по российской истории.
Сколько тысяч эшелонов прошло через них, скольких миллионов
душ — зэков и спецпоселенцев, своих или чужих военнопленных —
они отэтапировали! На истлевающей, какая попадется, бумаге, ино¬
гда папиросной, — эшелонные списки. Нестройные колонки слов и
цифр — иногда только имена, но нередко еще и профессии, возраст,
статьи, сроки...
Однако целенаправленный персональный розыск сведений о том
или другом конвоированном репрессированном лице сталкивается с
почти непреодолимыми трудностями. То, как в фонде организован
материал — а именно по соединениям (дивизии конвойных войск,
полки конвойных войск и т. д.), — делает такой поиск практически
невозможным. Находка искомых персоналий может быть смело упо¬
доблена чудесному обнаружению иголки в стогу сена. Так, чудом уда¬
лось обнаружить документы, относящиеся к этапированию эшелона
с О. Э. Мандельштамом1.
«Мандельштамовский» эшелон подлежал отправке в город Вла¬
дивосток, на Колыму, «Севвостлаг» НКВД. Командировка была вы¬
писана по спецнаряду I спецотдела НКВД на срок с 7 сентября по
28 октября 1938 года. Эшелон формировался на станции Красная
Пресня Окружной железной дороги, в так называемом пересыльно¬
питательном пункте НКВД по Московской области, куда перед от¬
75
правкой свозили партии заключенных, содержавшихся в различных
тюрьмах НКВД Москвы и Московской области — Серпуховской, Ко¬
ломенской, Таганской и, конечно, Бутырской. Всего в эшелон было
принято 1770 человек, в том числе — вместе с Мандельштамом — из
Бутырок — 209 человек. Начальником эшелона был командир 1 роты
236-го полка Конвойных войск старший лейтенант Романов И. И.
Поистине вся огромная советская страна отразилась в этом буд¬
ничном для НКВД документе! Практически все из списка Бутырской
тюрьмы осуждены либо за контрреволюционную или антисоветскую
деятельность или агитацию, либо по подозрению в шпионаже, либо
как СОЭ — «социально-опасный элемент» (исключения составляли
лишь двое, осужденные за педерастию, и два оперативных работника,
совершившие должностные преступления).
Фактически эшелон отправился из Москвы 8 сентября. Большая
часть контингента направлялась и была доставлена на станцию Из¬
вестковая (1038 человек — политические вперемежку с уголовны¬
ми) и во Владивосток (700 человек — сплошь 58 статья, в их числе
и О. Мандельштам). Еще 17 человек предназначались для лагерей в
Мариинске, а 8 — в Красноярске. «Сдачи» состоялись, кроме того, в
Свердловске (3 человека), а также в Москве, Зиме, Могоче и Урульче
(по 1 человеку).
Сам О. Мандельштам в письме брату в качестве даты отправки
эшелона называет 9 сентября. Скорее всего, он ошибался, тем более
что физик Л., ехавший с О. Мандельштамом в том же транспорте, го¬
ворил, как передает Н. М., о 7 сентября.
Благодаря базе данных общества «Мемориал» — диску «Жертвы
политического террора в СССР» — удалось разыскать краткие био¬
графические данные о 170 заключенных из тех 700, конечным пун¬
ктом назначения которых был Владивосток.
Никакой номенклатуры в «манделыитамовском эшелоне» не об¬
наруживается. Наибольший начальник — беспартийный секретарь
захудалого Высокиничского райисполкома. А кто же остальные?
В основном это рабочие и колхозники, иногда мелкие хозяйствен¬
ники и подозрительно много учителей. То есть это тот самый народ,
ради которого якобы существует Советская Власть. Впрочем, есть
одно интересное исключение — В. М. Потоцкий (№ 132 в списке Бу¬
тырской тюрьмы), портной, обвиненный в преступлении по должно¬
сти. Интересно, какое должностное преступление может совершить
портной? Оказывается, этот портной на самом деле начальник отдела
НКВД БАССР — в то время не было специальных лагерей для чеки¬
стов и, естественно, с согласия нквдешников, его закамуфлировали
под портного. Есть еще один интересный заключенный — Карл Кар¬
лович Маркс, репрессированный, видимо, по национальному при¬
76
знаку (вообще непропорционально много людей с прибалтийскими,
финскими и немецкими фамилиями, само собой, с еврейскими, много
и русских, родившихся за пределами СССР, в той же Прибалтике).
Представляется, что шифрограммы Политбюро ЦК ВКП(б)
(РГАСПИ) и эшелонных списков (РГВА) могут служить важны¬
ми источниками по истории репрессий в СССР. В первых хорошо
отражаются отношения типа «регион — центр» по различным лини¬
ям (чисто партийная, партийная пресса, репрессивные органы и т. д.),
а также региональный аспект репрессий, а во-вторых, социальный
аспект контингента репрессированных. В сущности, только анализ
поэшелонных материалов смог бы внеести ясность в острый и окон¬
чательно не решенный вопрос о смертности депортацированных кон¬
тингентов во время транспортировки.
В контексте шифрограмм в центре внимания — 1933-1934 годы —
первые колхозные годы и период голодомора, но в основном до
1 декабря 1934 года, когда репрессивные практики резко трансфор¬
мировались и в очередной раз в еще большей степени радикализи¬
ровались. В это время уже сполна проявились не только краткосроч¬
ные, но и среднесрочные последствия коллективизации в различных
регионах страны.
Примечание
1 РГВА. Ф. 18 444. Список 2. Д. 203. Л. 75-122. См. об этом: Нерлер П., По-
боль Н. Манделыдтамовский эшелон. К 70-летию гибели поэта // Рубеж. 2008. № 8.
С. 249-267.
В. И. Менъковский (Минск)
ИЗУЧЕНИЕ РЕПРЕССИЙ СТАЛИНСКОГО ПЕРИОДА
В АНГЛО-АМЕРИКАНСКОЙ РЕВИЗИОНИСТСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
В последние годы англо-американская советология оказалась в
центре внимания российских исследователей как предмет объектив¬
ного изучения. Появились возможности научных контактов между
учеными Запада и Востока, многие труды советологов были переве¬
дены на русский язык, новое поколение российских исследователей
знало английский язык значительно лучше, чем их предшественники.
Англо-американское сообщество перестало быть экзотикой для мно¬
гих россиян. Все это вызывало естественный интерес, и зарубежная
историография, казавшаяся прежде чем-то единым, предстала как
сложная система, состоящая из множества течений и направлений.
Хотя в последние годы специалисты, изучающие сталинизм, по¬
свящают отдельные страницы своих трудов оценке западной исто¬
рической литературы, приходится, к сожалению, констатировать,
что далеко не все исследователи достаточно полно ориентируются
в зарубежной историографии. Включение западных идей в контекст
российской историографии представляет для многих историков се¬
рьезную трудность.
Конечно, недостатки такого рода присущи не всем работам рос¬
сийских исследователей. Можно отметить целый ряд трудов, в кото¬
рых дан глубокий анализ отдельных аспектов англо-американской
историографии сталинизма. Диалог с западной советологией стал
органичной частью монографии О. Хлевнюка, историографический
раздел выделен в работе Е. Осокиной, большое внимание англо-
американской историографии советской истории 1930-х годов уде¬
ляется в публикациях И. Павловой, серьезный вклад в исследование
зарубежной историографии сталинизма внес Е. Кодин1.
Англо-американская историография сталинизма имеет все ком¬
поненты историографического комплекса. Автор рассматривает ге¬
незис этого комплекса как процесс, в развитии которого определенно
выделяются три периода: 1) середина 1940-х — середина 1960-х го¬
дов — время становления англо-американской советологии в каче¬
стве академической дисциплины, создание инфраструктуры «рос¬
78
сийских и советских исследований», господство «тоталитарной кон¬
цепции» как методологической парадигмы советологии; 2) середина
1960-х — середина 1980-х годов — закрепление положения советоло¬
гии в англо-американском академическом сообществе, укрепление
организационной и финансовой базы, усиление позиций историков
в советологической среде, ревизия тоталитарной парадигмы и ши¬
рокое использование методологии западных социальных и гумани¬
тарных наук в «российских и советских исследованиях»; 3) середина
1980-х — настоящее время — определение советологами нового по¬
ложения в англо-американской системе гуманитарных и социальных
исследований в связи с кардинальными изменениями в изучаемом
регионе, перестройка организационной инфраструктуры, продуктив¬
ное использование историками-советологами достижений мировой
историографии.
Когда недостатки тоталитарной концепции стали слишком оче¬
видными, споры о роли теории в советологии приобрели практиче¬
ский характер. Для этого времени характерен отказ от поиска единой
парадигмы — советологи начинают использовать множество моделей
в зависимости от конкретной ситуации, когда концепции и модели
обществоведения помогали пониманию специфических советских
проблем. Хотя противники применения методологии социальных
наук продолжали отстаивать свои позиции, большинство исследова¬
телей дискутировало вопросы о ценности той или иной концепции, а
не о принципиальной возможности применения моделей.
Среди советологов увеличилось число историков. Новая генера¬
ция исследователей стала применять иную методологию для изуче¬
ния сталинского периода. Отвержение тоталитарной модели было
стартовой точкой для западного ревизионизма, ставшего реакцией
части ученых на доминирование исследователей, принадлежащих,
с их точки зрения, к политизированной «научной школе холодной
войны». Замена господствовавших в течение длительного времени
методов исследования дала возможность изучать сталинские годы
именно как исторический период.
Многие исследователи чувствовали себя достаточно некомфортно,
конфронтируя с тоталитарной концепцией, так как она обеспечивала
адекватные термины, описывающие страшные стороны сталинизма.
Ученые продолжали использовать модель, поскольку не хотели забы¬
вать сталинскую жестокость или снижать степень осуждения насиль¬
ственной коллективизации и террора. Однако историки-ревизионисты
перенесли критическое восприятие тоталитарной модели и на ста¬
линский период. Основываясь на эмпирическом изучении советской
истории, они находили в сталинском режиме не только системность,
планирование и механизм властного контроля, но и очевидную импро¬
визацию, стихийность и непоследовательность.
79
Ключевыми публикациями «новой когорты ревизионистов» были
книги Дж. Гетти «Истоки больших чисток: Новый взгляд на совет¬
скую коммунистическую партию в 1933-1939 гг.», Л. Виолы «Лучшие
сыны отечества: Рабочие в авангарде советской коллективизации» и
статьи, легшие в основу сборника «Жизнь и террор в сталинской Рос¬
сии, 1934-1941 гг.». Хотя в перечень ревизионистских трудов этого
периода можно включить еще целый ряд работ, именно названные
публикации вызвали наибольшие споры.
Для некоторых авторов казалось особенно важным изучать совет¬
ский рабочий класс. Другие предпочитали тему социальной мобиль¬
ности, предполагая, что возможность для рабочих и крестьян войти в
новую элиту играла определенную роль в легитимизации сталинско¬
го режима. Ревизионистские историки разделяли предположение, что
советское общество не было просто пассивным объектом для манипу¬
ляций режима и что ученые должны исследовать сталинизм «снизу»
так же, как и «сверху», а во многих случаях изучение «снизу» даже
важнее. Они сопоставляли картину жизни на местах с теми обобще¬
ниями, которые были сделаны исследователями-предшественниками
на основании изучения решений и постановлений центральных орга¬
нов, и часто находили серьезные противоречия в получаемых резуль¬
татах. Творцы сталинской политики, по их мнению, как и западные
советологи, были очень далеки от советского общества и поэтому
проявляли склонность к схематизму в его понимании.
Однако необходимо отметить, что эмпирические исследования
ревизионистов основывались прежде всего на материалах Смолен¬
ского архива, являвшегося в 1950-1980-е годы главным источником
первичных данных о ситуации в 1930-е годы. Опыт одного региона
зачастую распространялся на всю страну. Вопрос о репрезентатив¬
ности ограниченного круга источников, имевшихся в распоряжении
западных советологов, долгие годы оставался предметом острых дис¬
куссий. Но именно на основании этих источников были сделаны вы¬
воды о необходимости ревизии многих устоявшихся положений.
Можно отметить те аспекты, в которых работы представителей
«новой когорты» имели общие черты и, вместе с тем, отличались от
трудов предшественников. Во-первых, в работах «новых ревизиони¬
стов» анализировались те стороны жизни советского общества, кото¬
рые могли рассматриваться западными читателями как положитель¬
ные. Научные противники «ревизионистов» считали, что косвенное
оправдание зрелого сталинизма привело процесс ревизионизма к
определенной кульминации: каждой фазе развития советской систе¬
мы со времен октября до окончательного построения социализма в
1930-х годах придавался оттенок целесообразности. Во-вторых, «но¬
вые ревизионисты» описывали сталинское общество в терминах и
категориях, которые представляли западному читателю сталинизм
80
«обычной» системой, не отличающейся принципиально от других си¬
стем этого времени. В-третьих, «новая когорта» стремилась предста¬
вить террор как явление, объясняемое рациональными мотивами и
являвшееся в большей степени результатом коллективных действий,
чем желаний Сталина.
Хотя подходы англо-американской ревизионистской историогра¬
фии к изучению сталинизма оказались неполными, они создали фун¬
дамент для будущих исследований. Изучением социальной истории
сталинского периода стали заниматься многие ученые, стремящиеся
по-новому проанализировать вопросы советского прошлого в свете по¬
явившихся новых возможностей, связанных как с открытием архивов,
так и с неиспользованным потенциалом западных общественных наук.
Отражением названной ситуации стал один из самых острых и
дискуссионных вопросов истории сталинского периода — оценка мас¬
штабов террора 1930-х годов, остававшаяся предметом спора в англо-
американской советологии в течение всего послевоенного периода.
Это было связано, в первую очередь, с отсутствием достоверных дан¬
ных. Долгие годы исследователи могли опираться только на недоку¬
ментированные свидетельства, которые значительно отличались друг
от друга и достоверность которых невозможно было проверить.
Вопрос о терроре имел три важнейшие составляющие — масштаб
репрессий, количество жертв и их характеристика; функции террора,
рациональные и иррациональные мотивы его использования; степень
органичности и неизбежности террора в советской системе. Сложив¬
шаяся концептуальная характеристика роли политического террора
в коммунистических системах определяла его как произвольное ис¬
пользование органами политической власти жесткого насилия про¬
тив личностей или групп или реальную угрозу такого использова¬
ния. При этом не всякое насилие оценивалось как террор, поскольку
«обычные» насильственные средства оставляют жертвам возмож¬
ность сориентироваться и предусмотреть последствия определенных
действий. Террор не дает таких возможностей, не обеспечивая непри¬
косновенность даже для конформистов. Как писал 3. Бжезинский, в
условиях террора «неудача может означать потерю жизни, но даже
успех не гарантирует свободу и безопасность»2.
В ряде ревизионистских работ авторы ставили под сомнение вли¬
яние террора на повседневную жизнь советского общества 1930-х го¬
дов. Наиболее резкую реакцию в англо-американском академическом
мире вызвала книга Р. Терстона «Жизнь и террор в сталинской Рос¬
сии, 1934-1941»3, которую Дж. Лаубер назвал «выдающимся образ¬
цом ревизионистского исследования»4. К. Ботерблоем подчеркивал,
что в определенной степени работы ревизионистов стали полезным
дополнением к пониманию истории Советского Союза. Но некоторые
исследователи переходили разумные границы в своем стремлении
81
ревизовать сложившиеся научные представления. Р. Терстон стре¬
мился представить сталинский Советский Союз в более благопри¬
ятном свете, чем традиционная западная историография. Результат
получился противоположным. В его интерпретации советские люди
предстали опасным большинством, которое само создало для себя ка¬
тастрофу, а Сталин лишь со стороны наблюдал за этим процессом.
К. Ботерблоем соглашался, что на многих советских гражданах лежит
моральная ответственность за молчание, а на многих и прямая вина за
участие в насилии. Но Р. Терстон забывал, что в условиях диктатуры
поддержка большинства населения не требуется власти. Советская
история показала, что организованное меньшинство способно навя¬
зывать свою волю большинству в течение длительного времени5.
Р. Терстон, так же как и Дж. Гетти, считал, что численность ре¬
прессированных преувеличивались в предшествующей англо-аме¬
риканской историографии. Однако в своей ревизии устоявшейся
концепции он пошел еще дальше, заявив, что общее влияние терро¬
ра на советское общество в сталинские годы не было значительным.
Основной тезис Р. Терстона заключался в том, что массового страха
перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было. Тер¬
рор касался только отдельных представителей элиты и не представ¬
лял собой системы, направленной на все общество. С точки зрения
Р. Терстона, ни о какой «атомизации» общества, подавлении обще¬
ства государством не может быть и речи, поскольку общество скорее
поддерживало сталинский режим, чем боялось его. Он писал, что в
сталинские годы были миллионы жертв, хотя последние свидетель¬
ства советских архивов показывают, что многие ортодоксальные
оценки слишком преувеличены. Но говорить о том, что весь народ
был жертвой репрессий, было бы неправильно. В 1930-е годы очень
многие люди поддерживали государственное насилие и даже уча¬
ствовали в нем по собственному желанию. Сталин в такой же степени
реагировал на события, как и формировал их. Сталину не нужен был
массовый страх для того, чтобы управлять обществом6.
Отношение Р. Терстона к новым архивным свидетельствам было
чрезвычайно избирательным. Так, невзирая на многие реабилитаци¬
онные документы, он считал, что оппозиция представляла огромную
опасность для Сталина. «Троцкистская оппозиция действительно су¬
ществовала в СССР; Бухарин знал о существовании антисталинского
центра; по крайней мере, один из последователей Бухарина говорил
об убийстве Сталина; немцы предоставили информацию о виновно¬
сти Тухачевского и заговоре в армии... Сталинский террор был реак¬
цией на эти свидетельства, а не кампанией против нации»7.
Р. Терстон также с большой осторожностью, если не с недоверием,
относился к мемуарной литературе как к появившейся в Советском
82
Союзе в годы «гласности», так и ранее опубликованной на Западе.
Его оппонент, Д. Бурбанк, соглашалась с тем, что при использовании
мемуаров нужна осторожность, но отмечала, что для того, чтобы по¬
нять сталинское время, проанализировать жизнь людей этого перио¬
да, необходимо использовать появившиеся мемуары и свидетельства
современников8.
Большое количество людей, в той или иной степени пострадавших
в 1930-е годы, Р. Терстон объяснял необходимостью борьбы с кри¬
минальными элементами. При этом он не вспоминал ни специфику
советского законодательства этого времени, ни отсутствие самостоя¬
тельности судебной системы, ни квоты на репрессированных, кото¬
рые определялись центром для местных органов. НКВД, с его точки
зрения, не являлся репрессивным органом. «Полиция» была частью
общества, между ней, Сталиным и обществом в целом существовали
прочные связи9. Интересно отметить, что автор признавал, что ино¬
гда НКВД «фабриковал дела». Но тут же заявлял, что это была лишь
собственная инициатива НКВД, а не указание Сталина10.
Выводы, к которым пришел Р. Терстон, не могли не вызвать острую
реакцию многих англо-американских исследователей. Важнейшие ав¬
торские положения заключались в том, система сталинского террора в
том виде, в котором она описывалась предшествующими поколениями
исследователей, никогда не существовала. Сталин не планировал тер¬
рор. Террор коснулся меньшинства населения, насилие применялось
только по отношению к элите. «Многие советские граждане в 1930-е го¬
ды узнавали о терроре только из газет или выступлений руководите¬
лей»11. Большинству людей сталинская система обеспечила возмож¬
ность продвижения вверх и участия в общественной жизни.
Похожую точку зрения излагала и С. Дэвис в работе «Обществен¬
ное мнение в сталинской России: террор, пропаганда и инакомыслие,
1934-1941». Она считала, что террор, поглотивший СССР во второй
половине 1930-х годов, представлял собой серии как планировавших¬
ся, так и хаотичных событий. Уязвимость была выше среди высоко¬
поставленных слоев, а обычные рабочие и крестьяне в относитель¬
ной степени пострадали меньше. Террор был частью популистской
стратегии, направленной на мобилизацию подчиненных против тех,
кто занимал ответственные посты, тем самым отводя недовольство
от верхушки режима. С. Дэвис пришла к выводу: стратегия принесла
определенный успех12. Террор против тех, кто воспринимался мно¬
гими как новая элита, получил позитивный отклик на фабриках и в
колхозах, поскольку соответствовал чувствам масс о «нас» (народе)
и «них» (тех, кто у власти).
Р. Конквест, не соглашаясь с подобными выводами, писал, что,
конечно, западному жителю трудно представить себя на месте совет¬
83
ского человека. Не случайно русские часто говорят о западных ис¬
следователях: «как много они знают, как мало они понимают». Хотя
в отношении некоторых ревизионистов вызывает сомнение и знание,
и понимание13.
Очень жесткую оценку работе Р. Терстона дала Ш. Фицпатрик. Она
отмечала, что в конце 1970-х и на протяжении 1980-х годов молодые со¬
циальные историки — ревизионисты, бросившие вызов тоталитарной
модели и пережиткам «холодной войны» в советологии, были в центре
столкновения мнений. Критики обвиняли их в том, что они пытались
обелить советский режим и минимизировать его жестокость. В целом
это были несправедливые обвинения. Однако по отношению к книге
Р. Терстона они заслуживают внимания. Он утверждает, что террор
не был так страшен, как его обычно представляют, что он не затронул
большинство советских людей, которые были вполне удовлетворены
своей жизнью. Создается впечатление, что Р. Терстон настолько хотел
представить сталинские годы в позитивном свете, что все факты он ин¬
терпретирует только в одном, заранее заданном направлении14.
Ч. Фаирбанкс справедливо отметил, что здравый смысл указывает
на то, что множество людей было убито в годы сталинского террора,
однако советология со своими средствами, специальными методами,
углубленными исследованиями оказалась неспособна четко сформу¬
лировать эту правду15. Добавим лишь, что правду оказались неспо¬
собны сформулировать и официальные власти.
В законе Российской Федерации от 23 мая 1995 года «О реабилита¬
ции жертв политических репрессий» отмечено, что за годы советской
власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного
государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные
убеждения по социальным, национальным и иным признакам16. Од¬
нако, по свидетельству А. Яковлева, возглавлявшего в 1988-1991 го¬
дах «Комиссию Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изуче¬
нию материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в пери¬
од 1930-40-х и начала 50-х гг.», а с декабря 1992 года — «Комиссию
при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв по¬
литических репрессий», «точных данных, которые бы основывались
на документах, о масштабах всенациональной трагедии нет»17.
Новым направлением западной историографии стало изучение
сталинской репрессивной политики в отдельных регионах Советского
Союза, что отражает общую тенденцию развития исторической науки,
во все большей степени переходящей от изучения общего к частному.
Советологи отставали от этой всемирной тенденции, поскольку не
имели доступа к необходимым архивным материалам. В последнее де¬
сятилетие были опубликованы исследования о финских иммигрантах
в Карелии, депортации корейцев с Дальнего Востока, лагерях ГУЛАГа
84
на Урале18. Работы такого рода позволяли достичь более глубокого и
детального анализа функционирования системы, разрушали представ¬
ление о советском обществе как о монолите и стали важной составляю¬
щей изучения локальной истории сталинского периода.
Примечания
1 Хлевнюк О. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М.: Россий¬
ская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1996; Осокина Е. А. За фасадом
«сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы
индустриализации. 1927-1941. М.: РОССПЭН, 1999; Павлова И. В. Механизм вла¬
сти и строительство сталинского социализма. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001;
Кодин Е. «Смоленский архив» и американская советология. Смоленск: СГПУ, 1998;
Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении
зарубежных и российских историков / под общ. ред. Е. В. Кодина. Смоленск: СПГУ,
1999.
2 Brzezinski Z. The Permanent Purge: Politics in Soviet Totalitarianism. Cambridge, 1956.
P.l.
3 Thurston R. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941. New Haven, 1996.
4 Lauber J. С. I. S. History: Review of New Books. 1996. Vol. 25. Is. 1. P. 35.
5 Boterbloem K. Reviews the book «Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941» by
Robert Thurston // Canadian Journal of History 1997. Vol. 32. Is. 2. P. 274-275.
6 Thurston R. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941. New Haven, 1996, P. XVII-
XXI.
7 Ibid. P. 57-58.
8 Burbank J. Controversies over Stalinism: Searching for a Soviet Society // Politics &
Society. 1991. Vol. 19. Is. 3. P. 337.
9 Thurston R. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941. New Haven, 1996, P. 90-91,
98,136.
10 Ibid. P. 232-233.
11 Ibid. P. 105.
12 Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda and Dissent, 1934-
1941. Cambridge; New York, 1997. P. 113.
13 Conquest R. Review the book «Life and Terror in Stalin’s Russia» by R. Thurston //
National Review. 1996. Vol. 48. Is. 13. P. 45-49.
14 Fitzpatrick S. Review «Life and Terror in Stalin’s Russia» by Thurston // American
Historical Review. 1997. Vol. 102. Is. 4. P. 1193.
15 Fairbanks C. Reviews two books about Josef Stalin: «Stalin: Breaker of Nations» by
Robert Conquest and «The Great Terror: A Reassessment» by Robert Conquest //
National Review. 1992. Vol. 44. Is. 3. P. 45-49.
18 http:// www.ist.ru/LIB031/z06 154.htm
1' Яковлев А. Омут памяти. M., 2000. С. 432.
18 Gelb М. Karelian Fever: The Finnish Immigrant Community During Stalin’s Purges //
Europe — Asia Studies. 1993. Vol. 45. Is. 6. P.1091-1016; Gelb M. An Early Ethnic
Deportation: The Far-Eastern Koreans // The Russian Review. 1995. Vol. 54. Is. 7;
Harris J. The Growth of the Gulag: Forced Labour in the Urals Region, 1929-31 // Ibid.
1997. Vol. 56. Is. 2. P. 265-280.
А. А. Чернобаев (Москва)
НОВЫЕ ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ
О ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЯХ (ПО СТРАНИЦАМ
ЖУРНАЛА «ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ»)
История политических репрессий в СССР стала интенсивно раз¬
рабатываться в нашей стране с конца 1980-х — начала 1990-х годов.
За прошедшие 20 лет издан значительный массив трудов по данной
проблеме1, что в первую очередь связано с введением в научный обо¬
рот ранее не доступных исследователям архивных источников.
Тем не менее следует признать, что изучение репрессивной по¬
литики советского государства в различные периоды его существо¬
вания, причин Большого террора 1936-1938 годов и т. д. далеко от
завершения. Об этом свидетельствуют, в частности, крайне противо¬
речивые данные о масштабах и механизме политических репрессий,
ответственности за их проведение И. В. Сталина и его ближайшего
окружения, органов государственной безопасности.
Необходимо также учитывать, что в современном российском об¬
ществе существуют прямо противоположные оценки роли Сталина
в советской истории. Достаточно сослаться на результаты телешоу
«Имя — Россия», проведенного в 2008 году, по итогам которого стало
очевидно, что у значительной части населения страны Сталин и се¬
годня пользуется высоким авторитетом. Таким образом, рассматри¬
ваемая проблема имеет не только научное, но и важное общественно-
политическое значение. Дальнейшее ее исследование — одна из
актуальных задач исторической науки.
Как уже отмечалось, глубокое изучение истории политических ре¬
прессий в Советском Союзе возможно лишь на основе достоверных
источников. 23 июня 1992 года в соответствии с указом Президента
Российской Федерации с материалов, непосредственно связанных с
политическими репрессиями, были сняты ограничительные грифы.
В результате в научный оборот были введены десятки тысяч засекре¬
ченных до этого документов. Посильный вклад в это дело внес жур¬
нал «Исторический архив».
С момента воссоздания журнала в 1992 году на его страницах опу¬
бликовано не менее 100 подборок документов по широкому кругу во¬
86
просов, связанных с данной проблемой. Уже в первом, «пилотном»,
номере «Исторического архива» (единственном в 1992 году), появ¬
ляется рубрика «Политические репрессии». Однако материалы со¬
ответствующей тематики находят отражение и в других рубриках —
«Архив вождей», «Сопротивление», «Интеллигенция и власть»,
«Народы и судьбы», «Россия в космосе», «Государство и церковь»,
«История и историки», «Архивная россыпь». Больше того, неред¬
ко документы, казалось бы, не затрагивающие непосредственно эту
тему, имеют крайне важное значение для ее исследования. Приведу
лишь один пример.
В 1994-1998 годах в «Историческом архиве» были опубликованы
журналы (тетради) записей лиц, принятых Сталиным в его кремлев¬
ском кабинете, хранившиеся в Архиве Президента РФ, а затем пере¬
данные в РГАСПИ (в 2008 году в издательстве «Новый хронограф»
на основе исправленного и доработанного с учетом вновь выявлен¬
ных источников журнального варианта издана книга «На приеме у
Сталина»). Эта публикация предоставляет исследователям богатей¬
ший фактический материал по истории СССР сталинской эпохи, в
том числе по проблеме политических репрессий.
Наибольшее количество публикаций в журнале связано с репрессия¬
ми по отношению к партийным, советским и профсоюзным деятелям.
Это касается как высшей номенклатуры (Н. И. Бухарин2, Г. Е. Зино¬
вьев и Л. Б. Каменев3, В. И. Невский4, Д. Б. Рязанов5, М. П. Томский6,
Л. Д. Троцкий7, А. Г. Шляпников8), так и местных руководителей раз¬
личных рангов9, а также представителей зарубежных коммунистиче¬
ских партий10. Из этих материалов хочу обратить ваше внимание на
воспоминания С. Г. Дурасова. Большевик с 1904 года, он 10 лет провел
на царской каторге. Участвовал в февральской и Октябрьской револю¬
циях. С 1934 года заведовал Истпартом Горьковского крайкома (обко¬
ма) ВКП(б). В марте 1938 года по доносу был арестован и 2 года нахо¬
дился в тюрьме. Предъявленное ему обвинение в контрреволюционной
деятельности не признал и в конечном счете был оправдан военным
трибуналом Московского военного округа. В своих воспоминаниях
Дурасов с гневом и возмущением рассказывает о цинизме и бесчело¬
вечности тюремного начальства, изощренных приемах выбивания не¬
обходимых признаний от подсудимых. «Подобной грубости, — писал
он, — я не встречал у конвойных царского времени и думал: “Откуда
взялись эти жестокие машины, кто их так воспитал?”»11
Несколько подборок документов, относящихся к 1920-м годам,
свидетельствуют о попытках коммунистов противостоять сталин¬
скому режиму. Среди них — протоколы заседаний Президиума и
Секретариата ЦКК РКП(б), Оргбюро и Секретариата ЦК РКП(б),
Политбюро ЦК РКП(б) за январь — октябрь 1924 года, направлен¬
87
ные на разгром внутрипартийной оппозиции, выступавшей против
узурпации власти Сталиным и его группой12; письмо Сталину из
Новочеркасска комсомольца, кандидата в члены ВКП(б) С. Б. Тер-
Захарова от 29 октября 1926 года, в котором автор утверждал, что
по вине политики ЦК «налицо факт падения авторитета партии в
глазах рабочего класса... Партия сейчас не опирается ни на один
социальный класс, хотя бы на значительную его часть. Если будет
продолжаться подобная политика партии, то вопрос о длительном
существовании] советской] власти подлежит сомнению»13; доку-
менты о деятельности в 1927-1928 годах оппозиции на Урале, резко
критиковавшей сталинское руководство ВКП(б) за политику тер¬
мидора, бюрократизм, расправу над инакомыслящими, проводимую
экономическую политику14; листовки левокоммунистического под¬
полья 1928-1929 годов, характеризовавшие политическую линию
сталинцев как «путь голых чрезвычайных экономических мер» и
призывавшие к борьбе с ней15.
Несомненный научный интерес представляют две публикации до¬
кументов 1921 года о введении по инициативе Ф. Э. Дзержинского
централизованной регистрации работников советских, кооператив¬
ных и общественных организаций с формированием на них личных
дел в ВЧК16. В результате за всеми ответственными работниками по¬
сле проведения партийных решений в «советском порядке» был уста¬
новлен двойной контроль — в ЦК партии и органах госбезопасности.
Полное единовластие в стране Сталина ярко характеризует не¬
большое письмо к нему формального главы советского государства
М. И. Калинина от 8 июня 1944 года. В нем «всесоюзный староста»
обращается к «хозяину» с просьбой помиловать его жену, Екатери¬
ну Ивановну, которая в 1938 году была арестована по обвинению в
правотроцкистской деятельности и приговорена к лишению свободы
в ИТЛ сроком на 15 лет17.
О новых, менее жестких нравах, установившихся в среде высшей
партийной номенклатуры после смерти Сталина, свидетельствует
подборка документов о пребывании на Урале изгнанного с партий¬
ного Олимпа Л. М. Кагановича. Н. С. Хрущев, окончательно укре¬
пив свою власть на июньском (1957 года) пленуме ЦК КПСС, не
применял по отношению к поверженным оппонентам арестов, но и
не отказывался от их травли. Сосланный в Свердловскую область на
должность управляющего трестом «Союзасбест» Каганович, один
из бывших «кремлевских столпов», стал подвергаться, не без ведома
Хрущева, систематической огульной критике со стороны местного
партийно-государственного руководства18.
Следующий большой блок материалов, опубликованных в «Истори¬
ческом архиве», связан с репрессиями против интеллигенции — уче¬
88
ных, инженерову писателей и т. д. Хронологически эти документы
охватывают 1920 — 1980-е годы. Тематика их многопланова: от ма¬
териалов следственного дела пассажира «философского парохода»
Ю. И. Айхенвальда19 до истории лишения советского гражданства
Г. П. Вишневской и М. Л. Ростроповича20.
Ряд материалов посвящен взаимоотношениям партийно-госу¬
дарственного руководства страны с Академией наук СССР21. О проб¬
лемах, которые приходилось решать ученым в условиях тотального
контроля за их творчеством, свидетельствуют дневник В. И. Вернад¬
ского 1937 года22; письма Е. В. Тарле И. В. Сталину и Г. М. Маленко¬
ву 1937-1950 годы23; обращения к Л. П. Берии физиков в 1952 году
против невежественной критики отдельными философами основных
положений теории относительности24; справка КГБ СССР об акаде¬
мике Л. Д. Ландау25.
Тернистым был жизненный и творческий путь выдающихся уче¬
ных и инженеров, создателей советской ракетно-космической техни¬
ки. Многие из них подверглись необоснованным репрессиям, оказа¬
лись в 1930-1940-е годы в заключении (С. П. Королев, В. П. Глушко,
Д. Д. Севрук и др.), а то и были расстреляны (Г. Э. Лангемак,
И. Т. Клеймёнов). Рассекреченные документы, хранящиеся в архи¬
вах, позволили восстановить важные вехи их биографий26.
Трижды публиковались на страницах журнала материалы из
личного архива дочери и внучки А. К. Воронского, известного в
1920-1930-е годы писателя и литературного критика, осужденного
и расстрелянного в годы Большого террора27. Самые добрые отно¬
шения установились у редакции с экс-чемпионом мира по шахматам
М. М. Ботвинником, однажды позвонившим и приехавшим к нам. В
послесловии к своей первой публикации в журнале — переписке с ЦК
КПСС в 1954-1984 годах по вопросам искусственного интеллекта,
внутренней и внешней политике28 (его размышления на этот счет се¬
кретарь ЦК КПСС П. Н. Поспелов воспринял в начале 1950-х годов
как «проявление буржуазной идеологии лейбористского типа и бо¬
язни капиталистического окружения», в связи с чем отделу агитации
и пропаганды ЦК было предложено вызвать Ботвинника и «разъяс¬
нить ему антимарксистский характер его заметок. Если же он будет
настаивать на своих некоммунистических взглядах, то он не может,
мне кажется, оставаться членом партии»29) — Михаил Моисеевич с
горькой иронией заметил: «Посылая записку в ЦК в мае 1954 года,
я принял меры предосторожности: писал от руки (стало быть, дей¬
ствовал без сообщников), был подчеркнуто вежлив. Да надеялся на
чемпионское звание, которое только что отстоял. Пронесло...»30
Массовый характер носили политические репрессии против «ря¬
довых» советских граждан. Эти сюжеты нашли отражение в 14 под¬
89
борках документов, опубликованных в «Историческом архиве». Они
охватывают разные годы31, но главным образом конец 1920-х — нача¬
ло 1930-х годов, то есть период «сплошной коллективизации», «лик¬
видации кулачества как класса», переселения «кулаков» и их семей в
Сибирь и Казахстан32. Две публикации свидетельствуют о попытках
крестьянства сопротивляться применявшемуся против них государ¬
ственному принуждению и террору33.
Страшную картину издевательств, избиений и пыток заключен¬
ных раскрывает доклад председателя комиссии ОГПУ А. М. Шанина,
командированного весной 1930 года с чрезвычайными полномочиями
в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН)34. По итогам про¬
веденного там обследования за вопиющие надругательства над заклю¬
ченными 13 сотрудников лагерной администрации были расстреля¬
ны. Однако эта «встряска» мало что изменила в лагерных порядках. В
начале 1933 года М. Д. Берман, назначенный руководителем ГУЛАГа,
прибыл на Соловки и убедился в «полном разложении Соловецкого
отделения СЛАГ ОГПУ и его аппарата». По его представлению Кол¬
легия ОГПУ приговорила к расстрелу 35 сотрудников лагерной адми¬
нистрации, а несколько десятков — к длительным срокам лагерей35.
Одним из первых обратился «Исторический архив» к публика¬
ции документов под грифом «Особая папка. Совершенно секретно» о
расстреле рабочих в Новочеркасске в июне 1962 года36. Эти события
были вызваны протестом рабочих против повышения цен на мясо,
молоко и масло. Их особое значение состоит в том, говорится во вво¬
дной статье к публикации, что они ознаменовали провал сельскохо¬
зяйственной политики КПСС, всей внутренней политики Хрущева,
«стали одной из причин, толкавших партийный аппарат избавиться
от ставшего непопулярным во всех слоях общества руководителя
партии и правительства»37.
Кстати, замечу, что в результате отсутствия в Советском Союзе
механизма отстранения от власти первого лица государства Хрущев
был лишен своих постов, по-существу, путем заговора его ближай¬
шего окружения. Материалы октябрьского (1964 года) пленума ЦК
КПСС, положившего конец его политической карьере, также впер¬
вые были опубликованы в «Историческом архиве»38. Все оставшие¬
ся годы жизни Хрущев находился под неусыпным наблюдением ор¬
ганов госбезопасности.
Репрессии против деятелей контрреволюции и просто «классово
чуждых элементов» отражены в журнале в 8 публикациях. Одна из
ни — обращение великой княгини О. В. Палей 6 ноября 1917 года к
управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу с просьбой
назначить следствие в связи с обыском во дворце ее мужа, великого
князя Павла Александровича, в Царском Селе, в ходе которого была
90
изъята, а затем разграблена уникальная коллекция оружия, собран¬
ного за границей39. В то время она надеялась, что «многоуважаемый
Владимир Дмитриевич» сможет ей помочь. Однако последующие со¬
бытия развеяли эти иллюзии, судьба княгини и ее семьи сложилась
трагически: в 1918 году в Алапаевске был сброшен в шахту ее сын,
Владимир Павлович, в 1919 году расстрелян в Петропавловской кре¬
пости муж, она же с дочерьми эмигрировала во Францию, где сконча¬
лась в 1929 году40.
Арестам подверглись в конце 1917-начале 1918 года один из самых
известных «черносотенцев» В. М. Пуришкевич и князь Г. Е. Львов,
возглавлявший до начала июля 1917 года Временное правительство41.
Оба, правда, вскоре были освобождены. Иначе завершился арест со¬
трудничавшего с большевиками начальника морских сил Балтий¬
ского флота капитана 1-го ранга А. М. Щастного. 27 мая 1918 года в
разговоре с наркомвоенмором Л. Д. Троцким он резко высказался о
гибельной политике тех, кто в то время стоял во главе российского
флота. Арест последовал незамедлительно, без соблюдения каких-
либо юридических формальностей. В ходе судебного процесса 20-
21 июня все обвинение было построено только на выступлении Троц¬
кого. Суд приговорил Щастного к расстрелу. Это был первый смерт¬
ный приговор в Советской России после Октябрьской революции42.
Впоследствии, особенно в годы Большого террора, политические
репрессии против «бывших» приняли массовый характер. Так, вско¬
ре после убийства 1 декабря 1934 года С. М. Кирова в Ленинграде
проводится акция против «остатков разгромленной буржуазии»43
(первый опыт такого рода «кампании» органы ГПУ приобрели еще в
1922 году, в период административной высылки из Москвы и Ленин¬
града научной интеллигенции). Размах репрессий был столь велик,
что даже нарком внутренних дел СССР Г. Г. Ягода обратился к Ста¬
лину с докладной запиской о нецелесообразности «очистки Ленин¬
града кампанейским путем»44.
Не менее жесткими были репрессии против священнослужите¬
лей. В журнале опубликованы документы по вопросам, связанным с
проведением в жизнь политики отделения церкви от государства45;
арестам и привлечением к судебной ответственности как высших
церковных иерархов46, так и рядовых священников и прихожан47;
деятельностью органов безопасности, направленной на раскол Рус¬
ской Православной Церкви48. В годы Великой Отечественной войны
и в первый послевоенный период имели место определенные посла¬
бления в политике советского государства по отношению к церкви49,
однако затем вновь возобладала линия на ее ужесточение50.
Несмотря на активную антирелигиозную пропаганду, репрессии
против священнослужителей и верующих, религиозные настроения
91
в стране сохранялись. Даже в 1937 году, на который приходится пик
Большого террора, в ходе избирательной кампании в Верховный
Совет СССР выяснилось, что в провинции имели место протест¬
ные высказывания верующих. Например, в Рязанской области сре¬
ди православных селян звучали явно апокалипсические опасения
наступления времени Антихриста и конца света51. В день выборов
люди, не желавшие голосовать, шли в храм на воскресную службу,
молились дома, уходили в лес. Одна из «церковниц» заявила агита¬
торам: «Отрубите мне голову и обе руки, я голосовать и выбирать
Советскую власть не пойду. Я страдаю за Христа, Христос страдал,
и я буду страдать»52.
Важное научное значение имеет опубликованный в «Историче¬
ском архиве» статистический отчет Совета по делам религий при
СМ СССР за 1984 год, представленный в отдел агитации и пропа¬
ганды ЦК КПСС53. В этом документе приводятся данные о религиоз¬
ных объединениях различных направлений по состоянию на 1 янва¬
ря 1985 года в сопоставлении с 1979 и 1983 годами и пояснительная
аналитическая записка, позволяющая судить о происходивших в них
процессах и тенденциях.
Особое внимание редакция журнала уделяет введению в науч¬
ный оборот новых документальных источников по истории Великой
Отечественной войны54. В нескольких из них речь идет о репресси¬
ях в эти годы. Тематика публикаций достаточно широка: аресты
и расстрелы военнослужащих по обвинению в ответственности за
военные неудачи в первые дни войны55; деятельность заключен¬
ных ученых и инженеров по созданию и совершенствованию воен¬
ной техники в «Особом техническом бюро НКВД СССР» (с июля
1941 г. — «4-й спецотдел НКВД СССР»)56; проведение спецоперации
по депортации народов Чечено-Ингушской АССР в 1943-1944 гг.57
и др. Две публикации посвящены трагическим судьбам советских
военнопленных58. Работа органов НКВД в годы войны в глубоком
тылу также отражена в двух публикациях59.
Подведем итог. Документальные материалы по истории политиче¬
ских репрессий в СССР регулярно публикуются в «Историческом ар¬
хиве». Вместе с тем мы исходим из того, что реальная картина жизни
нескольких поколений советских людей не была одноцветной. Мно¬
гие верили в идеи социализма; другие, не разделяя этих взглядов, тем
не менее строили фабрики и заводы, трудились в сельском хозяйстве,
успешно занимались наукой, растили детей, а в годы Великой Отече¬
ственной войны самоотверженно защищали Родину от фашистской
агрессии. Свою задачу редколлегия журнала видит в том, чтобы на
документальном архивном материале раскрывать все стороны жизни
советского общества.
92
Политические репрессии, которым нет и не может быть оправда¬
ния, — одна из трагических страниц отечественной истории XX сто¬
летия. Наши публикации по данной проблеме мы рассматриваем не
только с научной точки зрения, но и как дань светлой памяти о неза¬
конно репрессированных жертвах сталинизма.
Примечания
1 См.: Литвин А. Л. Российская историография Большого террора // У источника:
сборник статей в честь члена-корреспондента РАН С. М. Каштанова. Ч. 2. М., 1997;
Кан А. Постсоветские исследования о политических репрессиях в России и СССР //
Отечественная история. 2003. № 1; Хлевнюк О. В. «Большой террор» 1937-1938 гг.
как проблема научной историографии // Историческая наука и образование на ру¬
беже веков. М., 2004; Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-
1938 гг. М., 2009 (раздел «Историография проблемы») и др.
2 «У меня одна надежда на тебя»: Последние письма Н. И. Бухарина И. В. Сталину.
1935-1937 гг. / публ. Г. М. Адибеков, К. М. Андерсон // Исторический архив (далее
ИА). 2001. №3. С. 47-85.
3 «Дело М. Н. Рютина» в судьбе Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева. Октябрь 1932 г. /
публ. И. А. Анфертьев // ИА. 2006. № 1. С. 64-94.
4 В. И. Невский и «Академическое дело» / публ. М. В. Зеленов // ИА. 1995. № 3.
С. 202-204; «Я свою жизнь прожил честно». Письма В. И. Невского к дочери Марии
из Суздальского политизолятора. 1935-1936 гг. / публ. Г. А. Белоусова, А. А. Черно¬
баев // ИА. 2008. № 1. С. 117-142.
5 «Вынужденный ответ»: Д. Б. Рязанов против «Комсомольской правды». 1928 г. /
публ. Я. Г. Рокитянский // ИА. 1997. № 5/6. С. 106-109; «Я не совершал никакого
преступления»: Две саратовские рукописи академика Д. Б. Рязанова. 1932-1934 гг. /
публ. Г. Д. Головина, Я. Г. Рокитянский // ИА. 1995. № 2. С. 201-221.
6 «Революция убита богами большевизма». Воспоминания о П. М. Томском. 1936 г. /
публ. О. И. Горелов, Л. Д. Шаповалова // ИА. 2000. № 5. С. 210-214.
7 Л. Д. Троцкий: после высылки из СССР. Начало третьей эмиграции. Турция. Прин-
цевы острова. 1929-1931 гг. / публ. А. М. Плеханов // ИА. 1992. № 1. С. 31-38; Лев
Троцкий. Константинополь, 1929 год: Документы о пребывании Л. Д. Троцкого в
Турции / публ. М. М. Пантелеев // ИА. 1993. № 1. С. 217-219.
8 «Не все у рецензентов исходит от невежества»: Письмо А. Г. Шляпникова в редакцию
газеты «Правда». 1932 г. / публ. Г. И. Злоказов // ИА. 1994. № 3. С. 196-211; «Гнус¬
ный пасквиль на партию»: Документы ЦК ВКП(б) о воспоминаниях А. Г. Шляпни¬
кова «Семнадцатый год». 1932 г. / публ. Л. Н. Демидионова, И. А. Шляпникова //
ИА. 1997. № 2. С. 103-125; «Мы не решаем ныне даже своей судьбы». Воспоминания
' и письма А. Г. Шляпникова. 1934 г. / публ. А. А. Чернобаев, И. А. Шляпникова //
ИА. 2002. №1. С. 3-31.
9 «Я не враг народа». Документы о причинах самоубийства второго секретаря Свердлов¬
ского обкома ВКП(б) К. Ф. Пшеницына. 1937 г. / публ. А. В. Сушков, Е. И. Яркова //
ИА. 2008. № 3. С. 110-129; «Это было страшным событием»: Воспоминания С. Г. Ду-
расова о 1938-1940 гг. / публ. В. В. Смирнов // ИА. 1999. № 6. С. 69-84.
10 «Если аресты будут продолжаться, то... не останется ни одного немца-члена партии»:
Сталинские «чистки» немецкой политэмиграции в 1937-1938 годах / публ. Л. Г. Ба-
биченко // ИА. 1992. № 1. С. 117-123; «Ряд секций Коминтерна... оказались цели¬
ком в руках врага»: Письмо Г. Димитрова и Д. Мануильского в ЦК ВКП(б). 1937 г. /
публ. Л. Г. Бабиченко // ИА. 1993. № 1. С. 220-221.
93
11 ИА. 1999. №6. С. 75.
12 «Атмосфера, создавшаяся за последнее время в партии, чрезвычайно тягостная».
Чистка РКП(б) 1924 г. / публ. В. П. Вилкова // ИА. 2008. № 2. С. 130-176.
13 «У нас существует только пародия на партийную демократию». Письмо И. В. Ста-
лину кандидата в члены ВКП(б) С. Б. Тер-Захарова. 1926 г. / публ. И. А. Иоффе //
ИА. 2007. №6. С. 4-14.
14 «Партия должна протестовать против раскольнических шагов нынешнего ЦК». Из
истории внутрипартийной борьбы на Урале. 1927-1928 гг. / публ. Е. А. Цыпина //
ИА. 2007. №1. С. 79-112.
15 «За оппозицию болыневиков-ленинцев!»: Листовки левокоммунистического под¬
полья. 1928-1929 гг. / публ. А. В. Гусев // ИА. 1994. № 5. С. 196-204.
16 «Прошу принципиального согласия сосредоточить это дело в ВЧК...»: Докумен¬
ты РЦХИДНИ. 1921 г. / публ. О. В. Наумов, В. Н. Шепелев // ИА. 1998. № 5/6.
С. 142-146; О регистрации ответработников в органах госбезопасности: Документы
РГАСПИ. 1921 г. / публ. О. В. Наумов, В. Н. Шепелев // ИА. 2001. № 6. С. 204-
211.
17 «Обращаюсь к Вам с двумя просьбами»: Письмо М. И. Калинина И. В. Сталину.
1944 г. / публ. Н. С. Зелов // ИА. 2000. № б. С. 212-213.
18 «Товарищ Каганович претендует на особое к себе отношение». Уральская ссылка
опального соратника И. В. Сталина. 1957-1958 гг. / публ. Г. Е. Корнилов, А. В. Суш-
ков // ИА. 2005. № 4. С. 4-26.
19 «В целях пресечения злостной антисоветской деятельности...»: материалы след¬
ственного дела пассажира «философского парохода» Ю. И. Айхенвальда. 1922 г. /
публ. М. Е. Главацкий, В. Г. Макаров // ИА. 2004. № 1. С. 95-102.
20 «Не признаем вашего права на акт насилия над нами»: К истории лишения совет¬
ского гражданства Г. П. Вишневской и М. Л. Ростроповича. 1974-1978 гг. / публ.
Г. А. Разина, Н. И. Ротова, Ю. В. Сигачев // ИА. 1993. № 5. С. 161-186.
21 Академия наук СССР и ЦК ВКП(б). 1927-1930 гг. / публ. М. В. Зеленое // ИА.
1997. № 4. С. 124-141; Начало «дела» Академии наук: Стенограмма заседания Осо¬
бой комиссии Наркомата РКИ СССР. 24 октября 1929 г. / публ. А. И. Алаторцева //
ИА. 1993. № 1. С. 79-109; Выборы или выбор?: К истории избрания президента Ака¬
демии наук СССР. Июль 1945 г. / публ. В. В. Крылов // ИА. 1996. № 2. С. 142-153.
22 «Кругом террор. И на каждом uiaiy его следствия». Из дневника В. И. Вернадского.
1937 г. / публ. В. П. Волков // ИА. 2002. № 5. С. 49-72.
23 Академик Е. В. Тарле и власть: Письма историка И. В. Сталину и Г. М. Маленкову.
1937-1950 гг. / публ. И. А. Шеин // ИА. 2001. № 3. С. 98-110.
24 Берия и теория относительности / публ. С. С. Илизаров, Л. И. Пушкарева // ИА.
1994. № 3. С. 215-223.
25 «По данным агентуры и оперативной техники...»: Справка КГБ СССР об академике
Л. Д. Ландау / публ. В. Ю. Афиани, С. С. Илизаров, Л. П. Питаевский, П. Е. Руби-
нин // ИА. 1993. № 3. С. 151-161.
26 Из воспоминаний инженера-испытателя А. И. Осташева. К 100-летию со дня
рождения академика С. П. Королева / публ. Н. В. Глищинская, П. Н. Грюнберг //
ИА. 2007. № 1. С. 25-43; Из личного дела С. П. Королева. Документы РГАСПИ.
1956-1966 гг. / публ. Д. И. Баранова, И. В. Бондаренко // ИА. 2007. № 6. С. 15-
30; «Память о них навсегда останется в анналах истории ракетостроения». Вос¬
поминания академика В. П. Глушко о Б. С. Петропавловском, Г. Э. Лангемаке и
И. Т. Клеймёнове. 1988 г. / публ. Г. А. Медведева // ИА. 2008. № 2. С. 30-41; «...От¬
сюда началась работа в ракетно-космической технике». Из воспоминаний доктора
технических наук Д. Д. Севрука / публ. Г. А. Медведева, И. Л. Макаревич // ИА.
2009. № 3. С. 96-127.
94
27 «Если в сердце посылают пулю...»: Из воспоминаний дочери А. К. Воронского /
публ. Т. И. Исаева // ИА. 1997. N° 1. С 69-114; «Я не теряю надежды»: Пись¬
ма В. Т. Шаламова Г. А. Вороненой. 1957-1977 гг. / публ. Т. И. Исаева // ИА. 2000.
N° 1. С. 130-140; «О Колыме, товарищах, судьбе»: Из воспоминаний И. С. Исаева о
1936-1955 гг. / публ. Т. И. Исаева//ИА. 2001. N° 2. С. 86-128.
28 Турнир длиною в три десятилетия. ЦК КПСС — М. М. Ботвинник / публ. А. В. Но¬
виков, С. В. Попов // ИА. 1993. N° 2. С. 58-75.
29 Там же. С. 63.
30 Там же. С. 75.
31 «По ордеру ВЧК был произведен арест...»: Заключение Следственной комиссии Рев¬
трибунала при ВЦИК и другие документы о Рабочем съезде. 1918г./ публ. Д. О. Чу-
раков // ИА. 2001. № 1. С. 163-189; «В таких условиях рабочий класс обречен...».
Архивы ВЧК — ФСБ о рабочем протесте в 1918 г. / публ. Д. О. Чураков // ИА. 2003.
№5. С. 147-179.
32 Спецпереселенцы — жертвы «сплошной коллективизации». Из документов «Осо¬
бой папки» Политбюро ЦК ВКП(б). 1930-1932 гг. / публ. Г. М. Адибеков // ИА.
1994. №4. С. 145-180.
33 Восстание в Парбигской комендатуре. Лето 1931 г. / публ. С. А. Красильников,
О. М. Мамкин // ИА. 1994. N° 3. С. 128-138; «К зачистке бандэлемента приступить
немедленно...»: Документы Семипалатинского ОГПУ. 1931 г. / публ. Т. К. Аллания-
зов // ИА. 2003. № 3. С. 137-154.
34 «Выявлена система произвола и полного разложения»: Материалы комиссии ОГПУ
об условиях содержания заключенных в Соловецком лагере особого назначения.
1930 г. / публ. Д. Б. Павлов // ИА. 2005. N° 5. С. 65-82.
35 Там же. С. 69-70.
36 Новочеркасская трагедия, 1962 / публ. Р. Г. Пихоя, Н. А. Кривова, С. В. Попов //
ИА. 1993. N° 1. С. 110-136; N° 4. С. 143-177.
37 ИА. 1993. №1. С. 110.
38 Как снимали Н. С. Хрущева: Материалы пленума ЦК КПСС. Октябрь 1964 г. / публ.
С. А. Мельчин, Ю. В. Сигачев, А. С. Степанов // ИА. 1993. № 1. С. 3-19.
39 «Это уже не обыск, а грабеж». Письмо княгини О. В. Палей В. Д. Бонч-Бруевичу.
Ноябрь 1917 г. / публ. Т. А. Лобашкова // ИА. 2003. № 2. С. 73-78.
40 Там же. С. 77.
41 «27-го февраля мы могли стать гражданами...»: Тюремные записки В. М. Пуриш-
кевича. Декабрь 1917 — март 1918 г. / публ. И. С. Розенталь // ИА. 1996. N° 5-6.
С. 118-149; Князь Г. Е. Львов в Екатеринбургской тюрьме: Обстоятельства ареста
и освобождения, март — июнь 1918 г. / публ. И. Ф. Плотников // ИА. 2002. N° 3.
С. 140-170.
42 Посмертная записка Алексея Щастного. Июнь 1918 г. / публ. И. А. Шляпникова //
ИА. 2004. №2. С. 210-211.
43 «Провести очистку Ленинграда кампанейским путем»: Документы АП РФ о вы¬
сылке «бывших людей». 1935-1936 гг. // публ. И. А. Кондакова // ИА. 2003. N° 2.
С. 104-122.
44 Там же. С. 104.
45 «Церковь отделяется от государства»: Доклады эксперта Наркомюста М. В. Галки¬
на. 1918 г. / публ. М. И. Одинцов // ИА. 1933. N° 6. С. 162-170; 1994. № 1. С. 136-147.
«Не стесняясь никакими средствами»: Материалы Комиссии ЦК РКП(б) по вопро¬
сам отделения церкви от государства. Октябрь — декабрь 1922 г. / публ. О. Ю. Васи¬
льева, М. М. Горинов // ИА. 1993. № 2. С. 76-89.
46 «Подвергнуть аресту и привлечь к судебной ответственности»: ВЧК-ГПУ и патри¬
арх Тихон. 1917-1925 гг. / публ. М. И. Одинцов // ИА. 1997. № 5-6. С. 141-155;
95
«Видно не испили мы до дна всю чашу положенных нам испытаний»: Письма епи¬
скопа Ямбургского Алексия (Симанского) митрополиту Новгородскому Арсению
(Стадницкому). 1921-1922 гг. / публ. М. И. Одинцов // ИА. 2000. № 1. С. 35-84.
47 «Скит разогнать, церковь прирыть»: Малоактайский скит в Верхотурье и ОГПУ.
1928 г. / публ. Е. В. Вертилецкая, Е. Ю. Ребрина // ИА. 2005. № 4. С. 122-140.
48 ГПУ и обновленческая церковь на Подолье. 1922-1926 гг. / публ. Е. Н. Галамай //
ИА. 2002. № 6. С. 52-68; «Прошу принять на регистрацию»: Из истории церковного
раскола в Чувашии. 1924-1931 гг. / публ. Ф. Н. Козлов // ИА. 2008. № 6. С. 50-59.
49 «Русская православная церковь стала на правильный путь»: Докладные запи¬
ски председателя Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР
Г. Г. Карпова И. В. Сталину. 1943-1946 гг. / публ. М. И. Одинцов // ИА. 1994. № 3.
С. 139-148; №4. С. 90-112.
50 «Проявлять бдительность, своевременно пресекать антисоветские выпады духовен¬
ства»: Доклад председателя Совета по делам Русской православной церкви при СМ
СССР В. А. Куроедова на Всесоюзном совещании уполномоченных. 1960 г. / публ.
М. И. Одинцов // ИА. 1999. № 2. С. 64-91.
51 «Выбирать вашу власть мы не будем». Протестные настроения верующих в Рязан¬
ской области. 1937 г. / публ. Ю. В. Гераськин // ИА. 2006. № 3. С. 214-216.
52 Там же. С. 215.
53 Религии и церкви в СССР. Статистический отчет Совета по делам религий при Со¬
вете Министров СССР за 1984 год / публ. Н. А. Кривова, Ю. В. Сигачев, А. А. Черно¬
баев // ИА. 1993. № 1. С. 137-144; № 2. С. 90-126.
54 Чернобаев А. А. Новейшие публикации по истории Великой Отечественной войны
на страницах журнала «Исторический архив» // Горьковская область в Великой От¬
ечественной войне: взгляд через 50 лет: материалы научно-практической конферен¬
ции 18-19 апреля 1995 г. Ч. И. Н. Новгород, 1995. С. 36-41; Он же. История Великой
Отечественной войны, единство фронта и тыла на страницах журнала «Историче¬
ский архив» // Единство фронта и тыла в Великой Отечественной войне (1941—
1945): материалы Всероссийской научно-практической конференции 21-22 апреля
2005 г. М., 2007. С. 246-254.
55 По законам военного времени. Июнь — декабрь 1941 г. / публ. А. А. Печенкин // ИА.
2000. № 3. С. 33-43; «Ни паники, ни растерянности с их стороны не было»: Из пере¬
писки генерал-полковника Л. М. Сандалова / публ. Ю. В. Рубцов // ИА. 2006. № 2.
С. 50-65.
56 Особое техническое бюро НКВД СССР: Отчеты Л. П. Берии и В. А. Кравченко.
1944 г. / публ. А. И. Кокурин // ИА. 1999. № 1. С. 85-99.
57 «Для выселения чеченцев и ингушей направить части НКВД»: Документы о про¬
ведении спецоперации по депортации народов ЧИ АССР. 1943-1944 гг. / публ.
В. П. Сидоренко // ИА. 2000. № 3. С. 66-81.
58 В плену после плена: Судьбы советских военнопленных. 1940-1948 гг. / публ.
В. Ю. Альбов // ИА. 1999. № 6. С. 53-68; Незаконченное сражение маршала Жукова:
О реабилитации советских военнопленных. 1954-1956 гг. / публ. В. П. Наумов,
Л. Е. Решин // ИА. 1995. № 2. С. 108-127.
59 «Нами проводятся следующие агентурно-оперативные мероприятия...». Деятель¬
ность Управления НКВД по Свердловской области в период Великой Отечествен¬
ной войны / публ. И. К. Белик, Е. В. Шумилова // ИА. 2005. № 4. С. 69-83; Голод
военного времени в Казахстане. Докладные записки наркома НКВД Казахской ССР
Н. К. Богданова — наркому НКВД СССР Л. П. Берии. 1944 г. / публ. Б. О. Жангут-
тин // ИА. 2009. № 1. С. 44-55.
Р. В. Шамшин (Смоленск)
ЖАЛОБЫ КРЕСТЬЯНСТВА
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК ПО ИЗУЧЕНИЮ
ПОЛИТИКИ РАСКУЛАЧИВАНИЯ, 1929-1931 ГОДЫ
(НА ПРИМЕРЕ ЗАПАДНОЙ ОБЛАСТИ)1
Во все исторические периоды любая политика государства на-
ходила как сторонников, так и противников. Но сопротивляться
огромной машине власти маленький человек реальной возможности
не имел. Единственное, что было доступно, — обратиться к государю
с прошением.
С течением времени изменились структура власти и политиче¬
ский строй, но неизменной осталась реакция населения на действия
государства, из прошений трансформировавшаяся в жалобы.
Наша задача заключается в поиске ответа на вопрос: можно ли
считать жалобы полноценным историческим источником или же это
материал, искаженный субъективным отношением автора к излагае¬
мым фактам, непригодный для использования исследователями.
Всего в Государственном архиве Смоленской области (ГАСО) за
1929-1931 годы нами зафиксировано 3979 жалоб2.
При анализе 400 произвольно выбранных жалоб выяснилось,
что 336 поданы от лица мужчин (84 %), 64 — женщинами (16 %). То
есть тактика открытых крестьянских выступлений, когда женщины
выставлялись вперед в надежде, что им ничего не будет, при пода¬
че жалоб не применялась, выводя на первый план глав семей. Кроме
того, женщины, входившие в указанные 16 %, в большинстве случаев
также выполняли функции главы семьи (вдовы, разведенные, жены
арестованных кулаков).
Тщательное рассмотрение текстов 200 жалоб, поданных в период с
1929 по 1931 год, дало следующие результаты: 157 жалоб принадлежа¬
ли лишенцам, 38 — раскулаченным, 3 — индивидуально обложенным,
1 — твердозаданцу, 1 — должнику, у которого изъяли имущество.
Среди жалобщиков на лишение избирательных прав 18 были жен¬
щины, 139 — мужчины, то есть 11,5 и 88,5 %. Из них 31 — торговец
(19,7 %), 45 — крестьян (28,7 %), 22 — полицейских стражников (14 %),
9 — тюремных надзирателей (5,7 %), 3 — городовых (1,9 %), 3 — уряд¬
ников (1,9 %), 7 — помещиков (4,5 %), 8 — служителей культа и членов
их семей (5,1 %), 6 — мельников (3,8 %), 23 — прочих (14,6 %).
97
Жалобы лишенцев составляют самый значительный пласт. Это не
удивительно, учитывая длительность проведения политики по лише¬
нию избирательных прав. Следовательно, у лишенцев были и время,
и возможность подать жалобы в различные инстанции в отличие от
жертв кампании 1931 года, в кратчайшие сроки высылавшихся из пре¬
делов области. Состав жалобщиков подтверждает направленность по¬
литики советского правительства против «бывших» в политическом
и юридическом отношении. На втором плане выступали зажиточные,
представлявшие угрозу государству в экономической сфере.
Особенно активно местные власти применяли лишение изби¬
рательных прав при проведении раскулачивания. Отсутствие прав
голоса у деревенского жителя, как правило, было основанием для
дальнейших репрессивных действий против него. Сам процесс рас¬
кулачивания обычно начинался с лишения избирательных прав.
Однако лишение избирательных прав в регионе имело свои осо¬
бенности. Так, общее число лишенцев в сельских местностях здесь
всегда было в процентном отношении меньшим, чем в среднем по
РСФСР и СССР. Стремление власти лишить прав голоса того или
иного зажиточного крестьянина встречало упорное сопротивление
со стороны его односельчан. Нередко за сельских лишенцев вступа¬
лись даже низовые органы власти и избирательные комиссии. Поэ¬
тому даже в разгар коллективизации процент сельских лишенцев в
Западной области оставался сравнительно низким3.
Так, при анализе 38 жалоб раскулаченных выяснилось, что 17 из
них были лишены избирательных прав (или 44,7 %), 15 — нет (39,5 %),
у остальных это не указано. Следовательно, лишенцы составляли
большую часть хозяйств, подвергшихся ликвидации.
Лишение прав голоса служило поводом для обложения твердым
или индивидуальным заданием, что сразу влекло за собой раскула¬
чивание.
Исходя из анализа того же количества жалоб, можно констати¬
ровать, что 16 были обложены индивидуально (или 42,1 %), 13 —
обложены не были (34,2 %), 9 — про обложение индивидуальным
заданием умолчали (23,7 %). Таким образом, большинство ликви¬
дированных кулацких дворов составляли индивидуально обложен¬
ные хозяйства.
Поэтому то, что жалобы на неправильное лишение избирательных
прав составляли наибольший процент, — это закономерность, выте¬
кавшая из необходимости обезопасить себя от репрессивных мер со
стороны государства.
Из раскулаченных, приславших жалобы: 1 — бывший помещик,
1 — торговец, 1 — мельник, крестьян — 35, или 92,1 %.
На индивидуальное обложение принесли жалобы: торговец, сын
бывшего урядника и крестьянин.
98
Единственная жалоба на твердое задание принадлежала крестьяни¬
ну, а на изъятие имущества в счет долга за гарнцевый сбор — мельнику.
Таким образом, можно сделать вывод, что большинство жалоб
было послано крестьянами, а если учесть, что на момент подачи жа¬
лоб большинство жалобщиков проживало в деревне и кормилось за
счет ведения сельского хозяйства, то становится очевидно, что имен¬
но село было источником поступления крестьянских жалоб в мест¬
ные и центральные органы власти.
На 1929 год из 200 пришлось 77 жалоб (или 38,5 %), на 1930 год —
116 (или 58 %), на 1931 — 7 (или 3,5 %).
Раскладка по месяцам показала следующее.
1929 год
1930 год
1931 год
Месяц
Количество
Месяц
Количество
Месяц
Количество
Январь
12
Январь
0
Январь
2
Февраль
8
Февраль
4
Февраль
1
Март
20
Март
2
Март
1
Апрель
12
Апрель
9
Апрель
0
Май
5
Май
30
Май
0
Июнь
13
Июнь
19
Июнь
0
Июль
3
Июль
21
Июль
0
Август
0
Август
17
Август
0
Сентябрь
2
Сентябрь
7
Сентябрь
1
Октябрь
0
Октябрь
6
Октябрь
1
Ноябрь
1
Ноябрь
1
Ноябрь
1
Декабрь
1
Декабрь
0
Декабрь
0
Из таблицы видно, что пик поступления жалоб пришелся на май
1930 года, когда весенняя кампания по раскулачиванию завершилась
и началась борьба с «перегибами». Кроме того, потерпевшие весной
1930 года имели возможность обратиться в различные инстанции, в
большинстве своем оставаясь в пределах родных селений в отличие
от раскулаченных 1931 года, в течение нескольких дней выселенных
из Западной области.
, Социальная принадлежность жалобщиков выглядела следующим
образом: 1) кулаки — 141 (70,5 %), 2) середняки — 45 (22,5 %), 3) бед¬
няки — 14 (7 %).
Однако при зачислении к той или иной социальной группе иссле¬
дователю приходится руководствоваться фактами, изложенными в
тексте документа (отнесение себя к определенной группе самим кре¬
стьянином, размер земельных угодий, количество скота, численный
состав семьи, род занятий, доход). А если учесть, что целью написа¬
ния жалобы была отмена мер репрессивного характера по отношению
к обращавшемуся, то возникает определенное сомнение в объектив¬
99
ности излагаемого. Следовательно, при отсутствии дополнительных
сопроводительных материалов, позволяющих уточнить достовер¬
ность содержания жалобы, необходимо осторожно подходить к тако¬
го рода информации.
Интересен и вопрос о том, кому жалобы были адресованы.
Так, по данным проведенного нами исследования, 112 человек из
200 обращались в губернский (затем областной) исполнительный ко¬
митет, что составило 56 %; в сельскую избирательную комиссию —
8 (4 %); в волостную избирательную комиссию — 4 (2 %); в уездную
избирательную комиссию — 13 (6,5 %); в губернскую избирательную
комиссию — 28 (14 %); во Всесоюзную центральную избирательную
комиссию — 2 (1 %); в сельсовет — 3 (1,5 %); во ВЦИК — 3 (1,5 %);
в президиум ЦИК СССР —1(1 %); в президиум горсовета — 2(1 %);
в районный исполнительный комитет — 11 (5,5 %); в райтройку —
1 (0,5 %); в областную комиссию по раскулачиванию — 1 (0,5 %); в
областную комиссию по рассмотрению жалоб по хлебозаготовкам —
1 (0,5 %); в областное земельное управление — 1 (0,5 %); в окружную
рабоче-крестьянскую инспекцию — 1 (0,5 %); прокурору округа —
5 (2,5 %); прокурору области — 2 (1 %); прокурору РСФСР —
1 (0,5 %); прокурору Верховного суда РСФСР — 1 (0,5 %).
Очевидно, что Москва в изучаемый период пока еще не стала адре¬
сатом для основной массы жалобщиков. Однако уже существовала
практика, когда полученные на свое имя жалобы от населения секре¬
тариат Председателя ВЦИК направлял в облисполком для дальней¬
шего рассмотрения.
Так, например, 10 августа 1930 года заведующий секретариатом
Председателя ВЦИК отправил в Смоленский облисполком телеграм¬
му: «Секретариат ПредВЦИК направляет Вам для разрешения по су¬
ществу телеграфную жалобу гр. Илленко следующего содержания:
“гражданки села Шуморова Почепского р-на Смоленской области
Марии Илленко. Я жена священника имею мужа 65 лет страдающего
активным туберкулезом больного сына епилептика 38 лет 28 июля
судебная Земельная Комиссия Почепского р-на присудила нас высе¬
лению из дома лишить усадебного места сегодня нас выселяют куда
же я пойду больным мужем с сыном прошу приостановить выселение
выселяют без основания Илленко”»4.
При низком уровне доверия к местным властям высок был про¬
цент обращений в областной центр, что следует связать с неверием
в объективность низового советского аппарата, недавно вышедшего
из рядов того же крестьянства, малограмотного и не способного трез¬
во и самостоятельно взглянуть на присланные жалобы со стороны, а
порою руководствовавшегося чувством личной неприязни к подверг¬
шемуся репрессиям человеку, и все это на глазах тех, кто должен был
искать у них правды.
100
Так, Сергей Максудов в книге «Неуслышанные голоса. Доку¬
менты Смоленского архива. Кулаки и партейцы» о руководящих
работниках провинциального города Усмынь пишет, что «усмын-
ские партийцы — молодые малообразованные люди с искажен¬
ными моральными нормами. Они не любят землю, поклоняются
распоряжениям вышестоящих инстанций, желают всего, что им не
принадлежит, с трудом различают свое и казенное, любят выпить,
прихвастнуть, покуражиться. Обыкновенные ребята, сформиро¬
вавшиеся в обстановке неуважения к традициям и опыту старших
поколений. Им скоро прикажут арестовывать, высылать, раскула¬
чивать, и они не без удовольствия выполнят эти распоряжения»5.
Думается, что такая же характеристика будет применима и к
остальным местечкам Западной области, мало чем отличавшимся
друг от друга.
На что жаловалась деревня? Если все зафиксированные жалобы
распределить по категориям, то получим: 1) жалобы на неправиль¬
ное раскулачивание (936), 2) на индивидуальное обложение (24),
3) на исключение из колхоза (1), 4) на невозвращение имущества при
выходе из колхоза (2), 5) на неправильный отвод земли (21), 6) на
административные взыскания (27), 7) на твердые задания (16), 8) на
неправильное лишение избирательных прав (2952).
Каждая специальная комиссия по рассмотрению крестьянских жа¬
лоб должна была вести протокол своего заседания. В архивных фондах
этого периода нами было обнаружено несколько таких протоколов.
Например, протокол № 1 заседания специальной комиссии при
Гжатском райисполкоме по рассмотрению крестьянских жалоб по
сельхозналогу за 1929-1930 и 1930-1931 годы, состоявшегося 8 ян¬
варя 1931 год.
Внешне документ мало чем отличался от протокола парттройки
по раскулачиванию. Каждый вопрос состоял из двух параграфов:
«слушали» и «постановили».
Рассматриваемый протокол содержал в себе сорок восемь вопро¬
сов. По пяти жалобам было вынесено положительное решение, во¬
семь дел отправили на доработку, остальным жалобщикам в рассмо¬
трении было отказано.
Так, слушали жалобу гражданина деревни Телятовка Привальско-
го сельсовета Гжатского района Дмитриева Григория «о неправильном
привлечении его хозяйства в индивидуальном порядке в 1930/31 г.».
Постановили: «Ввиду того, что хозяйство Дмитриева Григория явля¬
ется владельцем 2-х поставной ветряной мельницы, работающий на
таковой до 1930 г., что подтверждается постановлением группы бед¬
ноты и Пленума с/совета, на основании п. 6 постановления ОБЛИКа
от 29/VII — 30 г. обложение его в индивидуальном порядке считать
правильным, в жалобе отказать»6.
101
Если жалоба присылалась в орган, который заниматься ее рассмо¬
трением обязан не был, она пересылалась в районную комиссию по
рассмотрению жалоб. Далее — в сельсовет для расследования на ме¬
сте. Окончательное решение по делу принимала районная комиссия.
Из докладной записки уполномоченного облика по проверке рас¬
смотрения крестьянских жалоб и изучения причин их массового
поступления во ВЦИК по Пустошкинскому району Куток С. И. от
27 декабря 1931 года: «Всего поступило жалоб по твердым заданиям
479, по индивидуальному обложению 73, по лишению избирательных
прав 165, всего 748 жалоб, из них 371 прокуратуру, 85 РКИ, осталь¬
ные Райисполком. Не рассмотренных жалоб имеется сейчас 40.
Из рассмотренных жалоб 62 удовлетворено, 546 отказано и 113 пе¬
реслано на окончательное рассмотрение сельсоветам. Вциком пре¬
провождено 22 жалобы, Областью 94 жалобы.
Рассмотрение жалоб почти во всех организациях поставлено неудо¬
влетворительно главным образом по части сроков их рассмотрения.
Если взять по сельсоветам, то по Песчанскому сельсовету жалобы
не рассматриваются по 2 месяца. По Гультяевскому по 2-3 недели, по
Алушковскому 2 недели.
Несколько фактов по срокам рассмотрения жалоб по РИКу и по
прокуратуре.
По прокуратуре — 1/ Заявление жалобщика написано и подано
19 октября, резолюция прокурора наложена 8 ноября, сообщено жа¬
лобщику 14 ноября.
2/ Жалоба подана 18 сентября, резолюция наложена тоже
18-го сентября, а ответ жалобщику сообщен 12 октября...
По РИКУ: 1/ Жалобщик Скобелев Безсоновского сельсовета
16 сентября подал во ВЦИК, 10 октября прислано из ВЦИКа в об¬
ласть, 18 октября прислано из области в РИК, 10 ноября РИКом сде¬
лан запрос сельсовету, ответа еще нет.
2/ Жалобщик Белов подал жалобу ВЦИК 8 сентября, 19 октября
получено РИКом из ВЦИКа, 10 ноября послано сельсовету, ответа
еще нет...
По линии РКИ жалобы рассматриваются по заявлению зав. бюро,
жалоб от 1 до 20 дней, а срок ЦКК установлен 10 дней.
Имеются много случаев, когда жалобщик в одно и то же время пи¬
шет жалобу нескольким районным организациям и сразу в Централь¬
ные органы тоже в несколько организаций, следствием этого получа¬
ется по одному и тому же делу запрос в одно и тоже время от ВЦИКа
и от Области или Облпрокурора и Облснаба».
«Причинами поступления большого количества жалоб в Цен¬
тральные и Областные организации, — пришел к выводу уполно¬
моченный, — являются частично из-за неправильного обложения
твердыми заданиями и индивидуальным обложением, но главным
102
образом из-за несвоевременного и позднего разбора жалоб со сторо¬
ны сельсоветов и соответствующих районных организаций»7.
На первый взгляд, по сравнению с 1930 годом ситуация с рассмо¬
трением жалоб от населения в 1931 была доведена до рабочего со¬
стояния: налажена четкая схема расследования поступавшего мате¬
риала. Однако сроки этого расследования оставляли желать лучшего.
Отсюда — заваленность всех местных и центральных органов власти
жалобами от лиц, не получивших ответа от нужной инстанции. А сле¬
довательно, статистика, в тех случаях, когда она велась, не могла от¬
ражать действительной картины по количеству просителей, включая
одних и тех же людей по несколько раз.
Жалобы — это большой и малоисследованный источник инфор¬
мации по истории репрессированной деревни. И это не просто сухая
обезличенная статистика, а живые, переполненные эмоциями расска¬
зы очевидцев тех отдаленных событий. Однако именно эта особен¬
ность не позволяет относиться к жалобам с полным доверием.
Пытаясь обелить себя в глазах властей, подвергшиеся репрессиям
люди могли намеренно искажать факты. Каждая жалоба — это рас¬
сказ о несправедливом отношении власти к человеку, и ни одна не
говорит о том, что для применения репрессий были основания. Ко¬
нечно, не в тех размерах, в которых было проведено раскулачивание,
но все же это неоспоримый факт. В этом — основная сложность и тон¬
кость при работе с жалобами, которые дают возможность расширить
наше представление о социально-политическом процессе в деревне
исследуемого периода.
Примечания
1 В соответствии с постановлением ВЦИК об образовании на территории РСФСР с
1 октября 1929 года административно-территориальных объединений краевого и
областного значения была организована Западная область. В состав Западной обла¬
сти вошли Смоленская, Брянская и Калужская губернии, Ржевский, Осташковский
и часть Новоторжского уезда Тверской губернии, Великолукский уезд Ленинград¬
ской области, часть Можайского уезда Московской губернии и Глодневский район
Орловского округа Центрально-Чернозёмной области.
2 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). Ф. 5.
' On. 1; Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 2360. On. 1; ГАСО.
Ф. 2683. On. 1.
3 Валуев Д. В. Лишенцы, власть и советское общество 1920-1930-х годов // Провин¬
циальная власть: система и ее представители, 1917-1938 гг. / под ред. Е. В. Кодина.
Смоленск: СГУ, 2005.С. 148,150,151.
4 ГАСО. Ф. 2360. On. 1. Д. 595. Л. 2.
5 Неуслышанные голоса. Документы Смоленского архива. Кн. первая 1929. Кулаки и
партейцы / сост. Сергей Максудов. Ardis/Ann Arbor, 1987. С. 28-29.
6 ГАСО. Ф. 2360. On. 1.Д. 693. Л. 26.
7 ГАСО. Ф. 2360. On. 1. Д. 1162. Л. 31-32.
В. В. Крашенинников (Брянск)
ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ
НА БРЯНЩИНЕ, 1937-1938 ГОДЫ
Массовые политические репрессии 1937-1938 годов происходили
во всех регионах СССР. К сожалению, Брянская область оказалась
тем регионом Российской Федерации, где работа по восстановлению
имен погибших и репрессированных, увековечению их памяти почти
не проводилась и не проводится.
Сведения, содержащиеся в данной статье, большей частью осно¬
ваны на материалах заседаний Президиума Брянского областного
суда в 1955-1965 годах, где рассматривались дела о реабилитации
граждан, необоснованно осужденных за так называемые «контрре¬
волюционные преступления». В настоящее время эти документы на¬
ходятся в Государственном архиве Брянской области (ГАБО, фонд
2213, опись 8). Количество связанных с данной тематикой дел не¬
велико (27, общим объемом около 7300 листов), но здесь имеются
сведения о многих тысячах несправедливо осужденных, в основном
в 1937-1938 годах. Хотя содержащаяся в этих делах информация не
дает исчерпывающих сведений обо всех репрессированных на Брян¬
щине по обвинениям политического характера, общую картину она
позволяет восстановить.
В первой половине 1937 года на Брянщине, как и в других регио¬
нах, органы НКВД главное внимание уделяли выявлению «недоби¬
тых троцкистов». К примеру, в начале 1937 года на пять лет лагерей
был осужден стеклодув Бытошевского завода А. Г. Григорьев, хотя
и не состоявший в каких-либо «троцкистских» организациях, но
в 1927 году участвовавший в заводской забастовке и выступавший
с требованием повышения заработной платы. Такой же лагерный
срок получил учитель Вороновской школы Рогнединского района
Я. С. Федорков, член ВКП(б), из семьи бежицких рабочих, который
во время учебы в вузе в конце 1920-х годов был связан с молодежной
троцкистской группой. В разговорах с товарищами он заявлял, что
И. В. Сталин «установил в стране свою диктатуру и ведет полити¬
ку на уничтожение старых партийных кадров»1. В целом количество
политических дел было в первой половине 1937 года еще не очень
большим, а меры наказания по ним (обычно — 5 лет лагерей) опреде¬
лялись сложившейся ранее практикой.
104
Ситуация резко изменилась со второй половины 1937 года.
И июня в Москве закончился процесс над руководителями «военно¬
фашистского заговора в РККА» (дело М. Н. Тухачевского, И. П. Убо-
ревича и других), которые на следующий день были расстреляны.
16 июня в Смоленск, центр Западной области (куда входила и
Брянщина), прибыл один из ближайших соратников И. В. Стали¬
на Л. М. Каганович и сопровождающие его лица. На следующий день
первый секретарь Западного обкома ВКП(б) И. П. Румянцев, обви¬
ненный в преступных связях с И. П. Уборевичем, был арестован (в
октябре его расстреляли). На состоявшемся вскоре пленуме обкома
ВКП(б) 14 из 15 членов бюро обкома, избранного в начале 1937 года,
были исключены из партии. Привезенные из Москвы новые руково¬
дители обкома партии (Д. С. Коротченко), облисполкома (К. П. Би-
динский), облуправления НКВД (В. А. Каруцкий) проявляли особое
рвение в раскрытии «враждебных элементов». К примеру, Каруцкий,
получивший от наркома Н. И. Ежова разнарядку на тысячу лиц, под¬
лежащих расстрелу, к августу уже превзошел это задание более чем
вдвое. Эти действия были первым опытом организации «массовых
чисток» на местах, поскольку вскоре подобные кампании стали про¬
водиться во всех республиках, краях и областях. Видимость «право¬
вого» основания для них создавало секретное постановление Полит¬
бюро ЦК ВКП(б) от 28 июня 1937 года, согласно которому все органы
власти обязаны были выявить ранее высланных кулаков и разделить
их на две категории: «наиболее враждебно настроенных» (их ожидал
расстрел) и прочих (им грозил 8-10-летний лагерный срок)2. Анало¬
гичные меры намечались и для других «бывших» (дворян, офицеров
старой армии, представителей духовенства, членов прежних полити¬
ческих партий и т. д.).
Как следствие, на Брянщину почти одновременно нахлынули две
волны репрессий: против местных партийных, советских, хозяйствен¬
ных и прочих руководителей и против уцелевших «бывших». В качестве
лидера будто бы существовавшей в Брянске и связанной с И. П. Румян¬
цевым «антисоветской правотроцкистской организации» был назван
первый секретарь Брянского ГК ВКП(б) И. П. Волков, в числе ее ак¬
тивных членов — секретарь Брянского ГК партии Ф. Д. Дмитриев, ди¬
ректор завода «Красный Профинтерн» И. Г. Штерн и еще около трид¬
цати человек, большинство которых было расстреляно.
Среди репрессированных оказались руководители многих горо¬
дов и районов, но большинство подвергшихся репрессиям в 1937-
1938 годах составляли не они, а рядовые рабочие, колхозники, пред¬
ставители интеллигенции. Первоначально среди политических дел
преобладали одиночные — либо ранее осужденных, но вернувшихся
из мест заключения, либо лиц, допускавших высказывания, которые
можно было квалифицировать как антисоветскую агитацию.
105
К первой группе можно отнести колхозника Я. II. Гарпинчен-
ко из хут. Вара Погарского района, осужденного в 1930 году за
сожжение собственной мельницы, а в августе 1937 года пригово¬
ренного к расстрелу; братьев Ивана и Александра Ашитко из д. Бу-
да-Вовницкая Унечского района, из семьи умершего кулака, полу¬
чивших в 1930-1931 годах по 5 лет лагерей, а в 1937 году — высшую
меру наказания (ВМН), и еще многих других. Порой из таких лиц
оформляли и групповые дела, подобно семерым жителям с. Новые
Бобовичи Новозыбковского района, подвергавшимся репрессиям в
1930-1931 годах, а в 1937 году либо расстрелянным, либо отправ¬
ленным в лагеря.
Не представляло труда найти и «виновных» в «антисоветской»
агитации. Колхозник из д. Писаревки Клинцовского района М. И. Ба¬
рабанов на одном из собраний говорил, что колхозники мало получа¬
ют на трудодни и просил райзо пересмотреть план сева как нереаль¬
ный. Это стоило М. И. Барабанову десяти лет лагерей.
Однако одиночные дела не позволяли органам НКВД показать
перед руководством страны «масштабность» своей работы, и поэто¬
му с осени 1937 года большинство осужденных проходило по делам
«антисоветских» организаций и групп.
Одним из наиболее крупных стало дело брянских и дятьковских
священнослужителей, по которому было привлечено более 30 че¬
ловек. Вынесенный в сентябре 1937 года приговор оказался весьма
суровым: арестованные священники, церковные активисты и даже
некоторые просто сочувствовавшие были приговорены к расстрелу,
лишь очень немногие получили по 10 лет лагерей.
По трем делам, связанным с баптистами-антивоенниками, прохо¬
дили 13 крестьян из различных селений Трубчевского района, 13 кол¬
хозников Дубровского и Клетнянского районов, 18 жителей Почеп-
ского района. Семеро из них были расстреляны, остальные получили
по 10 лет лагерей.
Были и просто «контрреволюционные группы». 14 уроженцев
д. Камень Стародубского района, в основном колхозники, — из них
трое осуждены к ВМН, остальные получили по 10 лет лагерей; 12 жи¬
телей с. Заборье и д. Медведи Красногорского района — 7 человек (сре¬
ди них — учитель А. П. Субботин и священник о. Федор Мельников)
расстреляны, наказание для остальных — по 10 лет лагерей; 10 жи¬
телей Трубчевского района — семеро получили по 10 лет лагерей,
трое (в том числе — председатель колхоза С. А. Гнедов и священник
о. Павел Монастырский) — расстреляны. К числу погибших по по¬
следнему делу следует добавить председателя сельсовета Леонова,
вынужденного под давлением работников НКВД дать фиктивные
справки о кулацком происхождении арестованных, а затем покон¬
чившего с собой.
106
Хотя преобладающую часть осужденных составляли сельские жи¬
тели (в основном — колхозники), участников «антисоветских групп»
активно искали и в городах. К примеру, в сентябре 1937 года были
осуждены на 8-10 лет лагерей пятеро членов «контрреволюцион¬
ной группы» из числа работников Брянского телеграфа и узла связи.
О «вине» этих лиц свидетельствуют хотя бы показания на механи¬
ка телеграфа В. И. Юрченко, который говорил, что «стахановскими
методами не улучшили, а ухудшили работу; от увеличения оборотов
аппаратуры последняя быстро выйдет из строя»3.
В сентябре 1937 года Западная область была разукрупнена, а тер¬
ритория Брянщины оказалась в составе Орловской области. Руко¬
водители новой области, естественно, не пытались корректировать
в сторону уменьшения имевшуюся разнарядку по политическим
делам, а, напротив, стремились проявить непримиримость к вра¬
гам. Об этом свидетельствует проходившее в декабре 1937 года со¬
вещание в Орловском областном управлении НКВД, где начальник
управления П. Ш. Симановский, ссылаясь на «личные указания
вождя народов товарища Сталина и наркома товарища Ежова», по¬
требовал «концентрированного удара по участникам правотроц¬
кистских формирований и их социальной базе», искоренения «не¬
добитых контрреволюционных элементов». В качестве достижения
П. Ш. Симановский отметил, что менее чем за два месяца «раскрыто
27 церковно-сектантских, фашистско-эсеровских и шпионских орга¬
низаций, а также 1057 групп»4.
Среди множества групповых дел, относившихся к последним ме¬
сяцам 1937 года, были и особо примечательные. По делу «контрре¬
волюционной фашистской организации», якобы существовавшей в
Брянске с 1927 года, проходило 15 человек, из которых 8 были офи¬
церами царской армии, а 70-летний П. М. Конопчанский — генерал-
майором. Никто из них не был связан с «белым движением»; боль¬
шинство занималось трудовой деятельностью. Приговор отличался
жестокостью: лишь двое получили по 10 лет лагерей, а остальные
(в том числе П. М. Конопчанский) были расстреляны.
Несколько «антисоветских» организаций и групп было «выяв¬
лено» (точнее, сфабриковано) в Дятьковском районе. Из прохо¬
дивших по делу «контрреволюционной террористической эсеров¬
ской организации» 10 человек работали на стеклозаводах поселков
Ивот и Старь, а еще трое жили в Дятькове и Любохне. Многие из
них участвовали в первой русской революции, причем некоторые
(В. С. Благодетелев, Н. Ф. Зудкин, Ф. П. Разрезов) были активны¬
ми социал-демократами. Реальная «вина» этих людей заключалась
в том, что они не стеснялись вслух высказывать свое мнение о суще¬
ствовавших трудностях. К примеру, Н. Ф. Зудкин на одном из цехо¬
вых собраний заявил: «Ну, какая это жизнь, мы... только... говорим
107
на разных собраниях, совещаниях, заседаниях и т. д. из пустого в
порожнее, а дела нет, нет ни хлеба, ни денег, никто не думает обе¬
спечить рабочих, а только собирают собрания... Голодный рабочий
работать не может»5. Все участники мифической «эсеровской» орга¬
низации были расстреляны.
В декабре в Дятькове были завершены еще два дела «антисовет¬
ских эсеро-кулацких группировок», по которым проходило 42 чело¬
века. Из них более половины работали на заводах, но были и слу¬
жащие, и железнодорожники, и колхозники, и пенсионеры. Трое из
осужденных получили ВМН, остальные — по 10 лет лагерей.
Крупная «контрреволюционная кулацкая» организация была
«разоблачена» в Клетнянском районе. Ее участники, 17 уроженцев
с. Акуличи, в большинстве своем раньше подверглись раскулачи¬
ванию, хотя были середняками. В разговорах они не скрывали не¬
довольства за необоснованные репрессии, но антисоветской агита¬
ции не вели. Большинство из осужденных попали в лагеря, четверо
были расстреляны, в их числе — Н. А. Глушаков, являвшийся пер¬
вым председателем колхоза.
В с. Ляличи Суражского района 17 колхозников оказались за¬
численными в «контрреволюционную повстанческую организа¬
цию», само название которой не предвещало для них ничего до¬
брого. Только двое получили по 10 лет лагерей, а остальные были
расстреляны. Семеро репрессированных носили одну фамилию —
Бондаревские.
Еще одну «контрреволюционную группу» составили 12 жителей
с. Овстуг Жуковского района. В их числе были: Дмитрий Василье¬
вич Киселёв, работавший сторожем в школе, а в дореволюционное
время бывший овстугским волостным старшиной, избиравшийся
гласным уездного земства и депутатом IV Государственной Думы;
его братья Семён и Филипп, его сыновья Николай и Пётр, а также
несколько их родственников. Восемь участников сфальсифици¬
рованного дела были расстреляны, остальные получили по 10 лет
лагерей.
Вообще довольно многие «антисоветские группы» формирова¬
лись по родственному принципу. Из семейства Трусовых (с. Ново¬
сёлки Брянского района) престарелый отец Павел Ануфриевич был
отправлен в лагеря, а его сыновья Егор, Сергей и Михаил — расстре¬
ляны. По одному делу проходили колхозники из с. Яловки Красно¬
горского района Иван Кириллович Кузера и его сыновья Евдоким
и Василий; все трое были приговорены к ВМН. Были расстреляны
также уроженцы с. Андреевки Гордеевского района Семён Дмитрие¬
вич Резников, 1868 года рождения, и его сыновья Николай (черно¬
рабочий), Иван (директор Смолевичской школы) и Яков (счетовод
текстильного техникума).
108
По делу, завершившемуся в декабре в Стародубе, проходили
представители местной интеллигенции и служащие. «Антисовет¬
ская клевета» с их стороны заключалась в сравнении старой Рос¬
сии и СССР по обеспечению товарами первой необходимости:
«В царское время жилось гораздо лучше... продуктов было доста¬
точно, очередей никаких не было... а теперь... сотни человек в оче¬
реди, вот и возьми»6. По приговору трое были расстреляны, пятеро
осуждены на 10 лет.
Беспощадный характер приняли репрессии против священнослу¬
жителей. Например, в Стародубе была «раскрыта» созданная якобы
здесь контрреволюционная организация церковников «Истинно¬
православная вера», в состав которой были включены восемь мест¬
ных священников. Другая «контрреволюционная» группа из вось¬
ми священников была «обезврежена» в Почепе. Все проходившие
по этим делам лица были расстреляны. Из «раскрытой» в Клинцах
мифической «контрреволюционной организации церковников-
старообрядцев» 10 человек были расстреляны и лишь один получил
10 лет лагерей.
Усилились репрессии и против протестантских сект. Из 12 кол¬
хозников с. Перелазы Красногорского района, обвиненных в участии
в группе евангелистов, семеро были расстреляны, остальные осужде¬
ны на 10 лет, хотя из их числа двое вышли из секты еще десять лет
назад, а один вообще в нее не вступал.
Значительное место продолжали в конце 1937 года занимать
дела «бывших». По двум из них проходили уроженцы с. Найтопо-
вичи Унечского района, среди которых оказалось и несколько быв¬
ших эсеров. Четверо из них за активное участие в первой русской
революции были в 1906 году сосланы, однако наказание 1937 года,
полученное без всякой новой вины, оказалось намного суровее:
семь человек было расстреляно (в том числе директор школы
Е. П. Жихарев, фельдшеры Е. С. Семеньков и П. Д. Шпиньков), чет¬
веро получили по 10 лет.
В ноябре-декабре 1937 года трижды рассматривались дела о «кон¬
трреволюционных кулацко-повстанческих группах» из деревень Ще-
словка и Печки Навлинского района, по которым проходило в общей
сложности свыше 20 человек. Им вменялась в вину антисоветская
агитация и участие в «троцкистско-эсеровском восстании против Со¬
ветской власти» в 1919 году7. Из арестованных 13 получили ВМН,
8 попали в лагеря (в том числе трое, которым в 1919 году было по
9-12 лет).
Однако не всегда работникам НКВД удавалось «раскрыть» круп¬
ные организации или группы, поэтому многие арестованные были
осуждены по одиночным делам, часть которых возникала в резуль¬
тате доносов внештатных осведомителей или непорядочных людей,
109
сводивших личные счеты. К примеру, М. Т. Воронин из д. Севрюково
Брянского района был бессменным председателем колхоза с 1932 по
1937 год, вывел его в передовые, но, активно укрепляя дисциплину,
борясь с лодырями, пьяницами, расхитителями колхозного имуще¬
ства, нажил недоброжелателей и попал в лагеря.
С. К. Карпачев из д. Черный Ручей Гордеевского района был
организатором и председателем колхоза, пользовался уважением
односельчан, но в 1937 году «выдал зерно нового урожая в первую
очередь колхозникам, потом стал выполнять госпоставки», что было
расценено как антиколхозная деятельность и вредительство, хотя
сделано это было «не из враждебных намерений, а потому, что у
колхозников не было хлеба»8. Директор школы в д. Корецкий завод
А. И. Каханский выразил возмущение по поводу ареста друга «аб¬
солютно ни за что»9. Оба поступка вполне объяснимы, но их оценка
властью — расстрел.
К сожалению, нет никаких публикаций об общем количестве жи¬
телей Брянщины, репрессированных в 1937 году (как, впрочем, и
в другие годы), но представить себе это число все-таки можно. На
территории Орловской области с 5 августа по 27 декабря 1937 году
было осуждено по политическим делам 17 015 человек, из них по
г. Брянску — 1083, по г. Новозыбкову — 990, по г. Клинцы — 796,
по г. Орджоникидзеграду — 692, по Карачевскому району — 447,
по Дятьковскому району — 375 (эти шесть городов и районов вхо¬
дили в первую десятку по количеству репрессированных в Орлов¬
ской области)10. Если к этому добавить 1132 человека, осужденных
«тройкой» по Орловской области 28-29 декабря, то окажется, что
только за август-декабрь 1937 года было репрессировано свыше
18 тысяч человек11, из которых на Брянщину приходилось, вероят¬
нее всего, более 10 тысяч.
Последняя декада 1937 года была для «тройки» по Орловской
области временем «штурмовщины» (было осуждено свыше 3,7 ты¬
сяч человек, из них свыше 900 — к ВМН), но начало 1938 года оказа¬
лось более спокойным. Но окончательного изменения ситуации еще
не наступило. Об этом свидетельствует тот факт, что все 315 осужден¬
ных в феврале 1938 года «тройкой» по Орловской области получили
ВМН12. Среди них было немало жителей Брянщины. В их числе, к
примеру, оказалось восемь человек из Клинцов, в основном — служа¬
щие или хозяйственники. Но большинство февральских «расстрель¬
ных» дел были одиночными. Например, житель с. Лопушь (Выгонич-
ский район) К. Г. Лысов пользовался авторитетом среди односельчан,
избравших его в ревизионную комиссию колхоза. В ходе проверки
К. Г. Лысов вскрыл злоупотребления председателя колхоза, который
был освобожден от работы и «отплатил» ложными показаниями на
своего «обидчика».
110
Немало дел, подготовленных на местах, затем рассматривалось
Особым совещанием при НКВД. Приговоры по ним были, как пра¬
вило, мягче: 5-10 лет лагерей. Существенную часть осужденных
Особым совещанием в 1938 году составляли выходцы из соседних с
Советским Союзом государств (Польши, Литвы, Латвии, Эстонии),
а также немцы. Эта же тенденция стала заметной и в приговорах
«тройки» по Орловской области осенью 1938 года (весной-летом
она, к счастью, практически бездействовала). В числе расстрелян¬
ных или отправленных в лагеря оказались поляки П. П. Рацько,
экспедитор Унечского крахмалопаточного комбината, Э. И. Ма¬
евский, Р. А. Петровский, И. Ф. Ястржемский (все они работали в
депо ст. Жуковка), кузнец Брянского завода им. Кирова И. С. Жар-
няк, преподавательница пения Р. Э. Скиргелло из Новозыбкова;
латыши А. Я. Миллис, тракторист Дубровской МТС, Г. Г. Лемеш,
К. М. Шварц (шоферы Клетнянского лесокомбината), экскаватор¬
щик Олсуфьевского железнодорожного карьера Ю. К. Петерсон,
зав. Почепским райзо Э. И. Рудзит, директор Чуровичской МТС
К. П. Симобредис; эстонцы У. И. Клейн, рабочий завода «Красный
Профинтерн», и М. И. Рейтов, счетовод колхоза из Трубчевского
района; литовец И. И. Норейко, механик Новозыбковской электро¬
станции; немцы Е. Е. Классен, зав. лабораторией фабрики им. Дзер¬
жинского в Клинцах, А. Г. Герман, мастер Бежицкого сталелитейно¬
го завода и т. д. Обвинениями для большинства были антисоветская
пропаганда, восхваление порядков в буржуазных странах, иногда —
шпионаж в пользу иностранных государств.
И все же с ноября 1938 года перелом наметился. Были распуще¬
ны «тройки», практически бесконтрольно проводившие «массовые
чистки». Резко сократилось количество дел по политическим моти¬
вам. Если в 1937 году только в октябре-декабре в Орловской обла¬
сти было осуждено по 58 статье свыше 13,3 тысяч человек (из них
3247 — к расстрелу), в 1938 году число осужденных составило око¬
ло 3,3 тысяч человек (из них 797 — к ВМН), то за 1939-1940 годы
было осуждено 1830 человек (из них расстреляно четверо)13.
С 1939 года начали пересматриваться многие прежние политиче¬
ские дела и была освобождена часть ранее осужденных. Однако и
в это время большинство безвинно осужденных продолжало свое
лагерное пребывание вместе с действительными преступниками из
уголовного мира, а пересмотр дел носил далеко не полный и не до
конца объективный характер.
К примеру, в 1937 году в Севске были арестованы председатель
райисполкома М. П. Кондратенко и 5 специалистов сельского хо¬
зяйства района, которых обвинили во вредительстве. К счастью для
обвиняемых, дело рассматривалось не «тройкой», а Орловским об¬
ластным судом, по приговору которого в ноябре 1937 года М. П. Кон¬
111
дратенко и еще трое были приговорены к ВМН, а двое получили 10 и
15 лет лагерей. Однако коллегия Верховного Суда РСФСР отменила
этот приговор, направив дело на доследование. К числу обвиняемых
был добавлен бывший первый секретарь Севского райкома партии
Д. X. Вол. В конце концов в октябре 1940 года двое «вредителей»
были оправданы, Д. X. Вол и М. П. Кондратенко также освобождены
(им зачли срок предварительного заключения), а трое ветеринаров
получили по 8 лет лагерей.
В заключение нужно признать, что за последние годы все слыш¬
нее голоса тех, кто, ориентируясь на значительную часть россиян, ис¬
пытывающих неудовлетворенность современным состоянием страны
и общества и ностальгию по «сильной руке», способной остановить
разгул коррупции и прочих злоупотреблений, вновь поднимает на
щит «великого вождя» И. В. Сталина и громит как «врагов России»
его политических противников и оппонентов.
В плену подобной схемы оказался и такой эрудированный мыс¬
литель, как В. В. Кожинов. Изданная посмертно его книга «Правда
сталинских репрессий» (вызывающим является само ее название) со¬
держит немало внешне убедительных логических построений, но явля¬
ется, к сожалению, не объективным трудом историка-профессионала,
а скорее работой исторического публициста, увлеченного собствен¬
ной интерпретацией событий.
Главный недостаток книги В. В. Кожинова в характеристике со¬
бытий 1937-1938 годов — преимущественное внимание «делам»
верхушки партийно-государственной «элиты», а не скрупулезное
рассмотрение материалов по основной массе репрессированных. Это
привело автора к ошибочному выводу, что «в 1937 году “мишенью”
были те, кто располагал какой-то долей политической или хотя бы
идеологической власти — прежде всего члены ВКП(б)» и что, «ис¬
ходя из этого уместно говорить о тогдашней “трагедии партии”, но не
о “трагедии народа”»14.
Приведенные примеры (их число можно многократно увеличить)
о репрессированных на Брянщине, а также данные по Орловской,
Смоленской областям и другим территориям опровергают вывод
В. В. Кожинова. Репрессии 1937-1938 годов стали настоящей «траге¬
дией народа», а не только основной части его прежних руководителей.
Подавляющее большинство репрессированных в то время составля¬
ли простые крестьяне, рабочие, служащие, трудовая интеллигенция.
Примечания
1 Государственный архив Брянской области (ГАБО). Ф. 2213. Оп. 8. Д. 98.
Л. 103.
2 Роговин В. 3. Партия расстрелянных. М., 1997. С. 10-11.
112
3 ГАБО. Ф. 2213. On. 8. Д. 131. Л. 64.
4 Реквием. Книга памяти жертв политических репрессий на Орловщине. Орёл, 1995.
Т. 2. С. 28.
5 ГАБО. Ф. 2213. Оп. 8. Д. 138. Л. 174.
6 Там же. Д. 104. Л. 153.
7 Там же. Д. 186. Л. 186,335,366.
8 Там же. Д. 129. Л. 68.
9 Там же. Д. 117. Л. 102.
10 Реквием. Книга памяти... Орёл, 1994. Т. 1. С. 10.
11 Реквием. Книга памяти... Орёл, 1996. Т. 3. С. 50.
12 Там же. С. 50-51.
13 Там же. С. 49.
14 Кожинов В. В. Правда сталинских репрессий. М., 2005. С. 411-412.
В. В. Скалабан (Минск)
«НЕЗАБЫВАЕМОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ»
ПАНТЕЛЕЙМОНА ПОНОМАРЕНКО (1938-1948 ГОДЫ):
ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Среди руководителей Советской Белоруссии свое особое место
занимает Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко (1902-1984). Он
приехал в Минск летом 1938 года на должность первого секретаря
ЦК Компартии Белоруссии и в 1948 году уехал в Москву «на повы¬
шение». Это десятилетие в воспоминаниях Пономаренко, страницы
из которых опубликовал в «Нёмане» в 1992 году философ Ф. Т. Кон¬
стантинов (место хранения подлинника неизвестно), названо «неза¬
бываемым временем»1. И в самом деле, именно Пономаренко стал
«собирателем» белорусских земель, присоединял в 1939 году Запад¬
ную Белоруссию, убедил Сталина, что Полесье с Брестом и Пинском
должны быть в составе БССР. Позже, по его воспоминаниям, отсто¬
ял перед Политбюро ЦК ВКП(б) Полоцк в границах Белоруссии2.
В годы Великой Отечественной войны он возглавлял Центральный
штаб партизанского движения, в освобожденной Белоруссии много
сделал для восстановления хозяйства и культуры. Послевоенный
план застройки Минска готовился архитекторами по предложениям
и под надзором Пономоренко. В современном Минске о нем напоми¬
нают и проспект Независимости, и мемориальная доска на знамени¬
том 2-м Доме Советов, и улица его имени.
Но есть и другая память. Одно из своих первых выступлений, со¬
стоявшееся 8 июля 1938 года в Гомеле, он посвятил задаче «выкор¬
чевывания врагов». Известна и его шифровка И. Сталину с просьбой
увеличения количества репрессированных для БССР по первой кате¬
гории (расстрел) на две тысячи человек, а по второй (тюрьма или ла¬
герь) — на три тысячи3. Он действует теми же методами и приемами,
что и его предшественники. Ему удалось выиграть противостояние с
наркомом НКВД БССР Наседкиным, до мая 1938 года являвшимся
начальником УНКВД по Смоленской области.
В Москве, на Кутузовском проспекте, недалеко от дома, где жила
партийная элита — Брежнев, Андропов, Пономаренко, установлен
(но официального открытия не было) памятник Янке Купале. Су¬
ществует легенда о том, что когда Пономаренко в конце 1938 года
114
доложил Сталину, что НКВД настаивает на аресте Купалы и Ко-
ласа, то Сталин сказал: «Замените ордера на ордена». Не запустил
ли легенду об орденах и ордерах сам Пономаренко, пытаясь в от¬
тепель обезопасить себя, «отмыться»? Иван Шамякин, которому о
замене ордеров на ордена поведал летом 1953 года министр культу¬
ры СССР П. К. Пономаренко, в своих «Ночных воспоминаниях» о
«Пантелеймоновом кино» прямо об этом пишет: «[...] он искал воз¬
можности отмыться. Нашел: вызвать молодого белорусского писа¬
теля, авторитетного (лауреат!), рассказать ему, какой хороший он
был, конечно же, писатель расскажет его легенду коллегам, старым
и молодым, кто-то запишет ее. Но не лучший он был сценарист, за¬
был про одну существенную деталь — про архив, который пополнил
своими письмами [...]»4. Сохранился машинописный оттиск письма
П. К. Пономаренко И. В. Сталину «О белорусском языке, литерату¬
ре и писателях», датированного 21 ноябрем 1938 года. Приведем от¬
дельные фрагменты, касающиеся Янки Купалы: «Наиболее крупную
контрреволюционную националистическую работу провел союз “со¬
ветских” писателей Белоруссии, идейно возглавляемый всегда де¬
сятком профашистских писателей (в том числе известные Янка Ку¬
пала и Якуб Колас), и всегда для прикрытия (в том числе и сейчас)
имевший у руководства коммунистов [...] Сама мысль о сближении
белорусского и русского языков была ужасной. Янка Купала пустил
крылатое выражение “пока живе мова, живе народ”. В основе лежа¬
ла тенденция рвать со всем русским, как говорится “московским” в
языке, и через родной самобытный язык тянуть массы на Запад [...]
Янка Купала говорит, что то, что он написал при Советской власти,
не творчество, а дриндушки [...] Янка Купала недавно сказал: “Все
наши карты биты, лучшие люди истреблены, надо самому делать ха¬
ракири”. (Он уже пытался один раз покончить с собой). В другой
раз он начал жаловаться (в своем кругу) на безудержную тоску, на
то, что никакой Белоруссии он не видит вокруг себя, что его жизнь
прожита даром, что он скоро умрет с такой же тоской о Белоруссии,
с какой начинал свою жизнь в молодости [...] Наркомвнудел Бело¬
руссии запросил из центра санкцию на арест Купалы и Коласа уже
давно, но санкция пока не дана [...] По двум вопросам: а) о предлага¬
емых мероприятиях в отношении белорусского языка, грамматики
и литературы; б) об отношении к писателям Янке Купале и Яку¬
бу Коласу, я прошу Вас дать мне совет»5. Отметим важную деталь.
Письмо датировано 21 ноября 1938 года, а беседа И. В. Сталина с
Пономаренко состоялась 19 декабря 1938 года6. Президиум Верхов¬
ного Совета СССР 31 января 1939 года принял указ о награждении
советских писателей. Я. Купала и Я. Колас были удостоены орденов
Ленина.
115
О трагической гибели Купалы Пономаренко докладывал Стали¬
ну 29 июня 1942 года, что поэт сорвался с «высоты девятого этажа
гостиницы “Москва” между лестницами. Обстоятельства расследу¬
ются органами НКВД»7. Хоронили Купалу с участием Пономарен¬
ко. Но других свидетельств Пономаренко о трагическом полете бе¬
лорусского песняра не выявлено. Недоступно и следственное дело,
которое велось военной прокуратурой Москвы и, вероятно, 1-м от¬
делом НКВД СССР8.
Исследователи широко используют не раз публиковавшуюся бе¬
седу историка Г. А. Куманева с Пономаренко9, также опубликованы
дневник Пономаренко за 1939-1943 годы10 и записи бесед 1983 года
К. Т. Мазурова с Пономаренко11. Все эти тексты дают богатый мате¬
риал для анализа, ряд фактов и оценок отличаются, некоторые сюже¬
ты не повторяются, а приводится только в одном из вариантов.
Иногда утверждают, что Пономаренко был любимцем и несосто-
явшимся преемником Сталина12. Сохранилось большое количество
докладных и аналитических записок на имя Сталина, ряд из них
уже опубликован, но источниковедческого анализа не проводилось.
В Национальном архиве Республики Беларусь хранятся не толь¬
ко машинописные оттиски таких документов, но и ряд рукописных
черновиков, в том числе первые варианты записки 1943 года «О пове¬
дении поляков и некоторых наших задачах», хранящейся в АПРФ и
РГАСПИ (см. публикации А. Ф. Носковой13 и др.).
Приведем выдержку из письма П. К. Пономаренко И. В. Сталину
от 25 сентября 1939 года, в котором он сообщает о положении в За¬
падной Белоруссии: «Повсеместно организованы крестьянские ко¬
митеты, приступившие к разделу помещичьей земли. Многих осад-
ников и помещиков крестьяне истребляют (вешают, расстреливают,
убивают) или приводят и сдают Временным управлениям»14. Подоб¬
ных документов много. Первый секретарь ЦК Компартии Белорус¬
сии несет личную ответственность за репрессии. Свидетельств этому
много. Одно из них — история с семьей секретаря Минского подполь¬
ного горкома партии Ковалева15.
Особого внимания требуют стенограммы выступлений П. К. По¬
номаренко, необходим отдельных анализ его рукописных правок.
Историк и архивист Михаил Шумейко опубликовал выдержки из вы¬
ступления П. К. Пономаренко на VI пленуме комсомола Белоруссии
29 марта 1945 года. Среди других сюжетов Пономаренко остановился
и на критике академика Пичеты, который будто бы хотел «повернуть
историю вспять», в результате «после таких выводов Пичету немного
поддержали в тюрьме, а потом его выпустили»16.
Во время своих выступлений в 1943-1945 годах Пономаренко го¬
ворит о национальной белорусской реликвии № 1 — кресте Евфроси-
нии Полоцкой, хранившемся в бронированной комнате Могилевского
116
обкома Компартии Белоруссии и пропавшем в годы Великой Отече¬
ственной войны, как о реально существующем17. Так, выступая на
VI Пленуме ЦК комсомола Белоруссии 28 марта 1945 года, Понома¬
ренко отмечает: «...я это говорю для того, чтобы понять, каким ценным
богатством культуры мы обладаем, начиная от Богши... Лазарь Бог-
ша... сделал крест тончайшей работы. Изумительное произведение»18.
По воспоминаниям Петра Поддубского, который в 1941 году в Мо¬
гилеве был водителем, его вызвали и приказали подъехать к зданию
обкома и «вывезти какой-то ценный груз». Ему запомнилась фраза
одного из тех, кто грузил мешки в машину: «Какой крест красивый».
Потом в кабину машины сел П. К. Пономаренко и они направились в
Москву. Дорога была сложной, часто бомбили вражеские самолеты.
Через два дня груз доставили в Управление Красной Армии, здание
которого размещалось на Ленинских горах19.
Богатый материал для историка дают резолюции П. К. Понома¬
ренко. В докладной записке наркома внутренних дел Л. Цанавы от
29 декабря 1940 года сообщалось об аресте священника православной
церкви г. Клецка, который перед отправкой в тюрьму «был подвер¬
гнут санобработке, в результате чего ему остригли голову и бороду».
Резолюция Пономаренко гласила: «Тов. Тур [секретарь Баранович¬
ского обкома КП(б)Б]. Что это за дураки, которые попов стричь на¬
чали? Неужели до сих пор не ясно, что к служителям культа надо
проявлять осторожность, особенно в местах, где много верующих.
Без нужды и особой санкции не репрессировать»20.
Отдельная тема — Пономаренко как историк. Причем анализа
требуют не только опубликованные его работы, но переписка, ре¬
цензии, выступления на различных совещаниях. Так, 19 апреля
1974 года состоялось совещание сотрудников Белорусской Энци¬
клопедии и Института истории партии при ЦК КПБ. Из Москвы
приехал Пономаренко, стенограмма сохранилась и частично опу¬
бликована21.
Значительный материал для исследователей может дать справоч¬
ник по личным архивам Пономаренко, хранящимся в Российском го¬
сударственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ)
и Национальном архиве Республики Беларусь (НАРБ).
Фонд № 625 РГАСПИ насчитывает 108 дел за 1946-1981 годы.
Это письма в адрес П. К. Пономаренко, докладные записки, копии до¬
несений, подготовительные материалы (рукописи, выписки из печат¬
ных изданий) по истории партизанского движения. Документы по¬
ступили в ЦК КПСС, хранились сначала в Центральном партийном
архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, сейчас — в
Российском государственном архиве социально-политической исто¬
рии. Фактически дела не перерабатывались архивистами и хранятся
в том виде, в котором они находились у П. К. Пономаренко и посту¬
117
пили в ЦК КПСС. Поэтому большинство дел объемные, некоторые
даже насчитывают свыше 1000 листов.
Фонд № 1466 НАРБ насчитывает 71 дело за 1930-1950, 1981—
1982 годы. Дела на хранение в архив поступили в июле 2000 года
от внучки П. К. Пономаренко Светланы Валерьевны Пономаренко.
Среди документов — фотографии, доклады, выступления, статьи,
рукописи монографий, книг, справочников П. К. Пономаренко, до¬
кументы, собранные им по истории Великой Отечественной войны,
Западной Белоруссии и др. Дела по объему более скромные, чем в
РГАСПИ, за редким исключением не превышают 100 листов, отдель¬
ные — до 10 листов.
В Белорусском государственном архиве-музее литературы и ис¬
кусства хранятся фотографии из коллекции П. К. Пономаренко —
фонд № 39, однако фонд пока не обработан.
В Центральной научной библиотеке имени Я. Коласа Националь¬
ной академии наук хранится значительная часть личной библиотеки
П. К. Пономаренко. Это книги, редкие периодические издания перио¬
да Великой Отечественной войны, листовки и др.
В Государственной публичной исторической библиотеке Рос¬
сии хранятся книги из библиотеки Пономаренко. Многие из них, в
основном белорусские издания, попали к Пономаренко из личной
библиотеки Кастуся Езовитова, известного политического деятеля
Белоруссии, коллаборанта в годы Великой Отечественной войны,
арестованного в апреле 1945 года контрразведкой 1-го Белорусско¬
го фронта в Германии, а затем этапированного в Москву и позднее в
Минск, где он, по официальной версии, умер в тюремной больнице в
1946 году22. Книги из библиотеки П. К. Пономаренко попали также в
другие государственные библиотеки и частные собрания.
В Белорусском государственном музее Великой Отечественной
войны и Национальном историческом музее Беларуси также хра¬
нятся некоторые экспонаты, связанные с жизнью и деятельностью
П. К. Пономаренко.
Так, в Национальном историческом музее находится эскизный
проект «Идея цэнтра Минска» от 27 августа 1944 года. В середине ав¬
густа 1944 года в Минск приехала авторитетная комиссия во главе
с академиком архитектуры А. Щусевым. Итогом работы комиссии и
стал данный эскизный проект. Проект падписан членами комиссии, а
ниже, под их подписями — резолюция П. К. Пономаренко: «Обсудить
в ЦК. Пономаренко. 28.8.44»23.
Отдельным разделом в справочник могут быть включены произ¬
ведения искусства с изображением Пономаренко. Так, значитель¬
ный интерес представляют два варианта картины И. О. Ахремчика
«Заседание ЦК КП(б)Б в Лиозно после трансляции по радио вы¬
118
ступления И. В. Сталина 3 июля 1941 г.»24. Картина художника
Ф. А. Модорова «Белорусские партизаны у начальника штаба парти¬
занского движения генерал-лейтенанта П. К. Пономаренко» (1944),
по свидетельству Ольги Васильевны Козловой, хранится в одном
из художественных музеев Нижнего Новгорода25. Ф. А. Модоров
в 1947 году написал картину «Белорусские партизаны на приеме у
И. В. Сталина»26.
Создание такого архивно-библиотечно-музейного справочника
может стать событием в совместной работе по изучению и использо¬
ванию культурно-исторического наследия.
Выход справочника будет содействовать подготовке научной
биографии П. К. Пономаренко, для создания которой необходимо
выявить и изучить делопроизводственные документы ЦК КП(б)Б и
СНК БССР в Национальном архиве Республики Беларусь, а также
документы московских архивов.
Примечания
1 Пономаренко П. К. События моей жизни. Публикация, подготовка текста Ф. Т. Кон¬
стантинова// Нёман. 1992. № 3. С. 150-177; № 4. С. 132-158.
2 Вопрос требует дальнейшего изучения. В Национальном архиве Республики Бе¬
ларусь среди материалов особого сектора ЦК КП(б)Б за 1944-1945 годы хранится
недатированная справка о национальном составе населения северных районов
Витебской области по данным переписи 1939 года и данным обследования 1924 года
и переписи 1926 года по Полоцкому округу (НАРБ. Ф. 4п. Оп. 29. Д. 6. Л. 51).
Вероятно, этот документ появился в связи с борьбой П. К. Пономаренко против
проекта присоединения Полоцка к РСФСР.
3 Великий А. Пономаренко: штрихи к портрету // Советская Белоруссия. 2002. 21 де¬
кабря.
4 Шамякш I. Начныя успамшы. Панцеляймонава юно // Л1таратура i мастацтва. 2003.
10 студзеня.
5 НАРБ. Ф. 4п. On. 1. Д. 13 201. Л. 18-29.
6 На XIII съезде комсомола Белоруссии в феврале 1939 года П. К. Пономаренко го¬
ворил: «Несколько слов хочу рассказать вам, товарищи, о беседе с товарищем Ста¬
линым 19 декабря 1938 года. Я по ряду таких принципиальных больших вопросов
нашей белорусской партийной организации был вызван к товарищу Сталину. Бесе-
, довал с ним около 2-х часов в присутствии товарища Молотова и товарища Берия.
Вопросы были и политические, и хозяйственные» (см. НАРБ. Ф. 4п. Оп. 21. Д. 1294.
Л. 212).
7 Колас Г. Пра смерць Купалы: Сталш — Панамарэнка // Культура. 1993.15 снежня;
НАРБ. Ф. 4п. Оп. 33а. Д. 161. Л. 6.
8 Правительственная комиссия по организации похорон Я. Купалы 30 июня 1942 года
обратилась в 1-й отдел НКВД СССР с просьбой вскрыть опечатанный номер гости¬
ницы «Москва», где проживал поэт, и отобрать одежду, необходимую для похорон.
См.: Купала Янка. Поуны збор творау у 9 тамах. Т. 9, кн. 2. Мшск, 2003. С. 370.
9 Куманев Г. А. Рядом со Сталиным. Смоленск, 2001. С. 125-169.
10 Пономаренко П. Дневник. Предисловие, публикация и комментарий В. Невежина,
В. Селеменева, В. Скалабана // Нёман. 2008. № 7. С. 169-178; № 8. С. 173-183.
119
11 Кирилл Мазуров — Пантелеймон Пономаренко. Беседы 1983 года. Публикация и
комментарии В. Селеменева, В. Скалабана // Нёман. 2009. № 7. С. 143-148.
12 Миронин С. Сталинский порядок. М., 2007. С. 240.
13 Носкова А. Ф. Сталин и Армия Крайова (К формированию позиции советского
руководства) // Российские и славянские исследования. Выпуск III. Минск, 2008.
С. 318-319.
14 Назаусёды разам. Мшск, 1999. С. 172.
15 НАРБ. Ф. 4п. Оп. 29. Д. 23. Л. 4. Информация В. Д. Селеменева.
16 Шумейко М. Ф. В. И. Пичета и власть (источниковедческий аспект) // Пробле¬
мы славяноведения: сборник научных статей и материалов. Вып. 6. Брянск, 2004.
С. 210.
17 Скалабан В. Пантелеймон Пономаренко в августе 1943 года не считал Крест про¬
павшим // Советская Белоруссия. 2003.22 марта; Мальдзю А. Рэальны след нацыя-
нальнай рэлшвп № 1 // Голас Радз1мы. 2003.17 красавша; Скалабан В. В ожидании
Креста? // Труд в Беларуси. 2005.20 января; Мальдис А. Крест Евфросинии Полоц¬
кой // Советская Белоруссия. 2008.4 апреля.
18 НАРБ. Ф. 1140. Оп. 3. Д. 523. Л. 173; Скалабан В. I у 1945 годзе Панцеляймон Пана-
марэнка не л1чыу Крыж страчаным // Голас Радз1мы. 2004.21 кастрычшк.
19 Багданов1ч С. Папярэдшя вышю пошуку крыжа Ефрасшш Полацкай // Рэстыту-
цыя культурных каштоунасцей. Мшск, 1997. С. 56-58; Щит и меч Отечества. Минск,
2006. С. 311-315.
20 НАРБ. Ф. 4п. Оп. 21. Д. 2081. Л. 270.
21 Селяменеу В., Скалабан В., Календа Л. Пятрусь Броука — энцыклапедыст. Да
псторьп Беларускай Энцыклапедьп. 1966-1980 гг. // 1мя Петруся Броую Белару-
ская Энцыклапедыя. Мшск, 2005. С. 94-102.
22 Каука А. Па сьлядох б1бл1ятэю Кастуся Езав1тава // Каука А. Будам жыць! Пра тое
самае. Менск-Масква, 1998. С. 57-66; Кавко А. К. Книги и судьбы. Белорусская кол¬
лекция П. К. Пономаренко, К. Б. Езовитова в фондах «Исторички» // Нёман. 1999.
№ 5. С. 208-216; Его же. Белорусская коллекция П. К. Пономаренко, К. Б. Езовитова
в фондах «Исторички» // Библиотека личная — библиотека общественная: материа¬
лы конференции. М., 2001. С. 25-34. Как сообщил автору историк и литературовед
А. К. Кавко, неравнодушие к книжной белорусике, по мнению близкого к Понома¬
ренко Ф. Константинова, диктовалось его намерением — к сожалению, нереализо¬
ванным — написать историю Беларуси.
23 Савченко Н., Чернатов В. Проект-идея центра Минска // Музейны весшк. Выпуск
3. М1нск, 2006. С. 105-107. Снимок проекта см. вклейку на с. 27.
24 Картина И. О. Ахремчика, написанная в 1943-1944 годах, хранится в Национальном
художественном музее Республики Беларусь. Цветная копия опубликована в сбор¬
нике документов и материалов «Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной
войны» (Минск, 2006). Позднейший вариант находится в Белорусском государ¬
ственном музее истории Великой Отечественной войны.
25 Казлова В. Галерэя партрэтау беларусюх партызан // ЛНаратура i мастацтва. 2004.
12 сакавша. См. также публикацию этой картины: Советская Белоруссия. 1946.
9 мая.
26 Федор Александрович Модоров. Москва-Ленинград: Советский художник, 1948.
Секция 2
МЕХАНИЗМЫ И ОРГАНЫ
ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ:
РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Е. А. Сикорский (Смоленск)
ИЗ ИСТОРИИ УТВЕРЖДЕНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ
ФИЛИАЛОВ ВЧК ОТ МЕСТНЫХ СОВЕТОВ
И ОРГАНИЗАЦИЙ РКП(б)
В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ
(НА МАТЕРИАЛАХ СМОЛЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ)
История создания и деятельности в Советской России ВЧК как
органа борьбы со всеми противниками нового строя давно привлека¬
ет внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей —
различного рода книг и статей на эту тему издано немало. После на¬
чала в СССР перестройки интерес к данной проблеме заметно вырос
в связи с провозглашением в стране гласности и облегчением новой
российской властью доступа исследователей к некоторым ранее не¬
доступным спецхранам и архивным фондам.
Итогом этих шагов стало появление целого ряда «строго объектив¬
ных» печатных работ о создании и деяниях ВЧК, а также о специфике
и итогах ее работы. После чтения некоторых из этих публикаций не¬
вольно обращаешь внимание вот на что: если прежде во всех изданиях
о «чрезвычайках» с пафосом воспевалась их «благородная и беспощад¬
ная борьба со всеми врагами первого в истории человечества государст¬
ва рабочих и крестьян», то ныне акценты резко изменились, и теперь
чекисты зачастую предстают перед читателями как некие исчадия ада,
«творившие свои кровавые преступления во имя безумной идеи...».
В связи с этим закономерно возникает целый ряд вопросов об ор¬
ганизации и деятельности на местах Чрезвычайных комиссий, один
из которых (кстати, изученный очень слабо) такой: «А какова была
эволюция официальных взаимоотношений чекистов с Советами в са¬
мые первые месяцы после создания ВЧК?». Попытаемся ответить на
этот непростой вопрос, используя архивные и другие материалы.
Как известно, фактически сразу же после ареста большевиками
в Петрограде Временного правительства в России заполыхал пожар
гражданской войны, сначала локальной, а затем повсеместной, кро¬
вавой и «крайне свирепой»1. К слову, имеется немало свидетельств
того, что большевистские лидеры как в Центре, так и на местах после
захвата власти далеко не были уверены в прочности своего положе¬
ния. Вот одно из многочисленных тому доказательств. «Когда власть
123
оказалась в руках коммунистов, — отмечали “Известия Смоленского
Совета” 31 августа 1919 года, — не только враги, но и мы сами думали,
что — быть может — это ненадолго». Отметим, что при широкой под¬
держке народом нового режима такой вариант развития событий был
бы полностью исключен...
Политическую обстановку осложняли экономический хаос и пол¬
ное расстройство всего хозяйственного механизма страны, до преде¬
ла расшатанного тремя годами Первой мировой войны. Небывалое
обнищание широких слоев населения, острый продовольственный
кризис, подлинная «вакханалия деяний преступных и контрреволю¬
ционных элементов» таили реальную угрозу массовых выступлений
против нового строя... Иными словами, во всех отношениях ситуация
для большевиков складывалась весьма критическая.
Стремясь упрочить свое весьма шаткое положение и «выбить по¬
чву из-под ног противников диктатуры пролетариата», руководство
«молодой Страны Советов» осуществило ряд срочных мер, одной из
которых явилось создание 7 декабря 1917 года Всероссийской Чрез¬
вычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и
преступлениями по должности (ВЧК).
Задачи перед ней были поставлены следующие: «...пресекать и
ликвидировать все контрреволюционные саботажнические попыт¬
ки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходи¬
ли»; предавать суду революционного трибунала всех саботажников
и контрреволюционеров, а также вырабатывать меры борьбы с ними.
Обратим внимание: Совет Народных Комиссаров определил и права
ВЧК: «...комиссия ведет только предварительное расследование»2.
Во главе новой госструктуры был поставлен Ф. Э. Дзержинский,
подчинявшийся Совнаркому, что в условиях большевистской дик¬
татуры фактически означало подчинение только его Председате¬
лю В. И. Ульянову (Ленину).
15 декабря 1917 года ВЧК обратилась ко всем Советам на местах с
призывом без промедления организовывать Чрезвычайные комиссии
для пресечения деятельности всех противников нового строя, однако
по ряду причин далеко не везде данное «Обращение» стало сразу же
претворяться в жизнь. Как показал анализ соответствующих архив¬
ных документов, в Смоленской губернии этот процесс начался лишь
с момента образования 17 апреля 1918 года Западно-областной ЧК3.
В начале 1918 года заместитель Народного комиссара внутренних
дел М. Я. Лацис подписал циркуляр, согласно которому все Советы
страны должны были немедленно приступить к организации отделов
управления исполнительных комитетов местных Советов. Опреде¬
ляя структуру названных отделов, Лацис отметил, что неотъемлемой
частью каждого из них должна стать Комиссия по борьбе с контрре¬
волюцией, спекуляцией и саботажем4.
124
Архивные документы свидетельствуют, что первую на Смолен¬
щине уездную «ЧеКа» организовали 15 мая члены большевистской
фракции Сычёвского Совета5. В конце месяца такое же решение при¬
нял Краснинский Совдеп. 28 мая начала функционировать Поречская
уездная Чрезвычайная комиссия6, но через полгода ее пришлось соз¬
давать заново в связи с нападением в ночь с 12 на 13 ноября 1918 года
на уездный центр Поречье (ныне — Демидов) «контрреволюционных
банд», уничтоживших «все делопроизводство» последней. К октябрю
того же года Чрезвычайные комиссии были организованы во всех
уездных центрах губернии.
Нередко инициатором в деле их создания выступал местный ко¬
митет РКП(б). Как выяснилось, помимо уездных, в губернии созда¬
вались и волостные «чрезвычкомы».
Архивные документы свидетельствуют, что первое время деятель¬
ность чекистов находилась под «неусыпным надзором» местного ис¬
полкома, что выражалось в различных формах.
Во-первых, «с целью полной осведомленности его членов о всех
шагах ЧК» ее председатель еженедельно подробно информировал
общее собрание членов исполнительного комитета о работе «своего
ведомства».
Во-вторых, руководитель каждого структурного подразделения
Совета имел право «решающего», а рядовые служащие — «совеща¬
тельного» голоса при обсуждении любых вопросов, связанных с
функциями Комиссии.
В то же время категорически запрещалась «отмена приказаний
или решений ЧК отдельными коллегиями или лицами». Ее заседания
проводились открыто или тайно, причем в последнем случае на них
могли присутствовать только сотрудники Совдепа, «принадлежав¬
шие к советским партиям» независимо от занимаемой должности.
В качестве доказательства наличия в то время жесткого контро¬
ля местных Советов за деятельностью чекистов изложим выписку
из журнала заседания исполкома Краснинского уездного Совета от
2 июля 1918 года: «По третьему вопросу “О неподчинении Чрезвычай¬
ной Комиссии постановлениям Исполкома” поступило предложение
тов. Е. Меженцева... Каминского от занимаемой должности уволить
немедленно и, во всяком случае, не позже 12 часов дня 3-го сего июля.
В противном случае тов. Нестерова отозвать от председательствова¬
ния в Чрезвычайной Комиссии, назначив его в другой отдел [испол¬
кома]. Председательствование в Комиссии поручить другому члену
Исполкома, который будет беспрекословно исполнять распоряжения
высшего органа в уезде — Исполнительного Комитета»7.
Еще одно свидетельство контроля местных Советов за деятельно¬
стью чекистов — выявленный в одном из архивных фондов «Ежеме¬
сячный отчет Поречской Уездной Чрезвычайной Комиссии по борь¬
125
бе с контрреволюцией за время с 1 октября по 1 ноября 1918 года».
Изложим этот интересный документ, публикуемый, насколько уда¬
лось выяснить, впервые:
1. Изменения, произошедшие в личном составе Комиссии.
— Не было.
2. Фамилия, имя и отчество, а также партийная принадлежность
лиц, вновь поступивших в Комиссию.
— Не поступало.
3. Количество дел, открытых Комиссией за отчетный период.
— Шестьдесят два дела.
4. Количество арестов за преступления против революции за от¬
четный период.
— Двадцать четыре.
5. Имена, отчества и фамилии, общественное положение арес¬
тованных, где они находятся в настоящее время.
— Прилагается список.
6. Количество арестов за преступления по должности.
— Пять.
7. Имена, отчества и фамилии арестованных по должности.
— Прилагается список.
8. Количество арестов за спекуляцию.
— Четыре.
9. Перечислить более крупные дела спекуляции.
— Крупных дел о спекуляции не было.
10. Количество дел, разрешенных Комиссией самостоятельно.
— Тридцать дел.
И. Количество дел, переданных на утверждение Комиссии по
борьбе с контрреволюцией при Губернском Совете.
— Не передавались а одно дело передано в Смоленский окруж¬
ной Народный Суд и три дела переданы в Смоленский Революционный
Трибунал.
12. Количество расстрелов.
— Три.
13. Имена, отчества и фамилии, общественное положение наибо¬
лее важных расстрелянных преступников.
— Прилагается список.
14. Сколько взыскано штрафных денег...
— 8000руб.
Председатель Комиссии — Шамков.
Помимо этого документа, в одном из архивных фондов удалось
обнаружить упомянутый в его пункте № 5 список лиц, арестованных
данной «чрезвычайкой». Дословно изложим и его.
126
Список
арестованных Поречской Уездной Чрезвычайной Комиссией по разным делам
за время с 1 октября по 1 ноября 1918 года
№
п/п
Фамилия, имя, отчество
арестованного
Его общественное
положение
Где он находится
сейчас
1
2
3
4
1
Малашенков Василий Яковлевич
Бывший пристав
В колонии
для паразитов
2
Аспит Иван
Крестьянин
Освобожден
под подписку
3
Аспит Кирилла
Крестьянин
Освобожден
под подписку
4
Пашоткин Меркурий
Крестьянин
Освобожден
под подписку
5
Пашоткин Лаврентий
Крестьянин
Освобожден
под подписку
6
Лавринов-Новиков Константин
Крестьянин
Содержится в
арестном доме
7
Лавринов-Новиков Пётр
Крестьянин
Содержится в
арестном доме
8
Лавринов-Новиков Денис
Крестьянин
Содержится в
арестном доме
9
Лавринов-Новиков Григорий
Крестьянин
Содержится в
арестном доме
10
Кривцов Иван Петрович
Крестьянин
Освобожден
под подписку
11
Слесарев Василий Филиппович
Красноармеец
Освобожден
12
Яковлев Карп
Крестьянин
Отправлен
в Смол, трибунал
13
Сильченков Пётр
Крестьянин
Освобожден
14
Захаров Яков Сергеевич
Почтово-телеграфный
чиновник
Освобожден
15
Кикинзон Афроим Меерович
Еврей
Освобожден
16
Фелькман Николай Леонидович
Крестьянин
Освобожден
17
Лазовский Варнавий Петрович
Крестьянин
Освобожден
18
Петров Дмитрий
Крестьянин
Освобожден
19
Казакевич Лейзер
Еврей
Освобожден
20
Казакевич Пейлат
Еврей
Освобожден
.21
Рыжиков Илья
Крестьянин
Освобожден
22
Карабут-Дашкевич Галия
Учительница
Освобождена
23
Корнеев Иван
Крестьянин
Освобожден
24
Червинский Иван
Крестьянин
Освобожден
25
Бобров Петр
Крестьянин
Освобожден
26
Бобров Михаил
Крестьянин
Освобожден
27
Костенков Григорий Гаврилович
Крестьянин
Освобожден
28
Михайлов Борис
Бродяга
Содержится
в арестном доме
Председатель Комиссии — Шамков.
127
А кто же были те трое, которых данная Чрезвычайная комиссия
расстреляла в упомянутый период?
Назовем их имена: «1) Андрей Васильевич Бодровицкий; 2) Кузь¬
ма Гурьевич Балбышев; 3) Михаил Евдокимович Казаков». 24 октя¬
бря 1918 года их расстреляли «за участие в белогвардейских бандах,
предоставление им помещения, за хлебопекство им и доставление
продуктов первой необходимости»8.
Читатель наверняка обратил внимание на упоминание «колонии
для паразитов» в Демидовском уезде (пункт первый изложенной
выше таблицы). К сожалению, сказать что-либо конкретное о ней
почти не представляется возможным. Удалось лишь выяснить, что
данный концлагерь по решению местных властей был создан не поз¬
же лета 1918 года. В данную колонию направляли «бывших помещи¬
ков и попов, читавших проповеди против Советской власти. Колония
была расположена недалеко от города в имении «Боярщина». В чис¬
ле заключенных были мужчины и женщины, которым был «отведен
небольшой участок земли для посева картофеля и овощей для коло¬
нии». Помимо этого, колонистов-мужчин использовали для разного
рода общественных работ — починки дорог и т. д.9
Как выяснилось, в то время концентрационный лагерь существо¬
вал и в самом Смоленске. Располагался он в бывшем Авраамиевском
монастыре около восточной части крепостной стены, и в нем нахо¬
дились как мужчины, так и женщины. Читаем в секретном докладе
губчека от 18 ноября 1918 года в ВЧК: «В ведении Губчека находится
Концентрационный лагерь, рассчитанный на 350 человек... в лагере в
настоящее время насчитывается более 300 человек — заключенных,
которые несут наряды работ в учреждениях г. Смоленска. Организо¬
ваны при лагере своими средствами портняжная, сапожная и парик¬
махерская мастерские...»10.
К слову, согласно выявленным сведениям, на конец 1920 года на
территории губернии находились: СМОЛЕНСК—«Дом общественно¬
принудительных работ» (1078 заключенных); «Губернский Дом за¬
ключения» (313); «Трудовая земледельческая колония “Астрагань”»
(62). Уездный центр БЕЛЫЙ — «Дом общественных работ» (92);
Уездный центр ВЯЗЬМА — «Дом общественных работ» (141)11.
Здесь следует отметить, что история создания и функциони¬
рования на территории Смоленщины в самые первые годы после
Октябрьской революции концлагерей и тому подобных карательных
учреждений до сих пор является абсолютно чистой страницей в ее
истории и еще ждет своего исследователя...
Что касается всей России, то, как известно, первые за всю ее мно¬
говековую историю концентрационные лагеря возникли по приказу
Л. Д. Троцкого от 5 июня 1918 года с целью размещения в них солдат
128
разоруженного чехословацкого корпуса (численностью до 45 тысяч),
восставшего против новой власти 20 мая 1918 года12. Вскоре концла¬
герь становится наиболее подходящим местом для всех, с точки зрения
большевиков, «сомнительных элементов», и эта мера узаконивается
специальным постановлением Совнаркома от 5 сентября того же года.
Известный английский историк Джеффри Хоскинг в своей книге
«История Советского Союза» пишет в этой связи: «Образ обществен¬
ной гигиены стал частью стандартного языка советской пропаганды.
Уже в декабре 1917 года Ленин призывал к «избавлению русской
земли от всех паразитов», под которыми он подразумевал праздных
богачей, священников, бюрократов и неряшливых и истерических
интеллигентов. А 31 августа 1918 года «Правда» заклинала: «Города
должны быть очищены от этого буржуазного разложения... Все, кто
опасен делу революции, должны быть уничтожены». Что и делалось.
Читаем далее: «Концентрационные лагеря, изолируя классовых
врагов от обычных людей, служили тем же санитарным целям. Ленин
первым предложил создать их в письме к Пензенскому областному Со¬
вету 9 августа 1918 года (город был в опасном положении на уязвимом
Восточном фронте): «Жизненно важно создать усиленную гвардию из
надежных людей для проведения массового террора против кулаков,
священников и белогвардейцев; ненадежные элементы должны быть
заперты в концентрационных лагерях за пределами города».
Такие лагеря были снова упомянуты в декрете о красном терро¬
ре, и, очевидно, к тому времени они уже существовали, хотя узако¬
нивающий их акт не был проведен ВЦИК до И апреля 1919 года.
К 1922 году, по официальной статистике, существовало около 190 ла¬
герей, в которых содержалось 85 тысяч заключенных... [которые]
работали восемь часов в день и регулярно получали небольшую за¬
работную плату. Возможно, сказывались пережитки представлений
об «исправительном труде». С другой стороны, заключенные были
заложниками — их можно было расстрелять или вывезти на барже и
утопить в реке в качестве возмездия за те или иные действия белых в
Гражданской войне»13.
; Вернемся к нашей главной теме. Архивные и другие выявленные
материалы свидетельствуют, что с осени 1918 года некоторые партко¬
мы на местах начали выступать с настоятельными предложениями об
автономном существовании чрезвычаек, но под политическим кон¬
тролем комитета РКП(б). Этот вопрос, к примеру, был рассмотрен
3 октября на заседании Бельского уездного исполкома, и после ожив¬
ленной дискуссии собравшиеся пришли к выводу о целесообразно¬
сти предложения укомпарта большевиков14.
Данное решение явилось своеобразной лептой в шедшую с весны
1918 года оживленную дискуссию всероссийского масштаба о правах
129
Чрезвычайных комиссий, во многих губерниях упорно стремившихся
к полной независимости от местных Советов. Центральный Комитет
РКП(б) и ВЧК фактически поддерживали эти устремления15. В част¬
ности, последняя предлагала такой вариант, когда местные ЧК лишь
периодически информируют исполкомы о своей работе, но действу¬
ют абсолютно самостоятельно, производя обыски, аресты и расстре¬
лы. При этом подчеркивалось, что ведомства юстиции и внутренних
дел не могут вмешиваться в деятельность Чрезвычайных комиссий.
В свою очередь, руководство НКВД полагало, что как в центре, так и
на местах абсолютно вся деятельность чекистов должна строго кон¬
тролироваться Комиссариатом внутренних дел, а ВЧК может быть
лишь одним из его подразделений16.
С целью претворения в жизнь этих предложений провинциаль¬
ные Чрезвычайные комиссии предлагалось включить в состав испол¬
комов на правах подотделов17. Проходивший в августе того же года
Первый Всероссийский съезд председателей губернских Советов и
заведующих отделами управления губисполкомов полностью под¬
держал это предложение18.
Очень скоро данная дискуссия вышла далеко за рамки между¬
ведомственных трений — в ней приняли участие центральная и про¬
винциальная пресса, а также видные деятели большевистской партии
и Советского государства. Один из них — М. С. Ольминский — со
страниц «Правды» прямо высказывал сильное опасение относитель¬
но того, что если ЧК станут действовать полностью автономно, то тог¬
да, за исключением лишь некоторых высокопоставленных лиц, «все
остальные, в том числе и члены местных партийных комитетов, могут
быть во всякое время расстреляны — с отчетом “после” — любой уезд¬
ной ЧК, если окажутся на ее территории в пределах ее досягаемости».
«В конечном итоге, — отмечалось в одном из октябрьских номеров
«Вестника НКВД» за 1918 год, — лозунг “Вся власть Советам!” сме¬
нится лозунгом “Вся власть Чрезвычайкомам!”».
С целью выяснения мнения местных Советов об их взаимоотно¬
шениях с ЧК на государственном уровне НКВД еще 18 сентября того
же года разослал на места циркулярную телеграмму соответствую¬
щего содержания. К концу ноября на данный запрос было получено
в общей сложности 147 ответов, которые распределялись следующим
образом.
Десять исполкомов дали неопределенный ответ, 118 однозначно
высказались за полное подчинение чрезвычаек органам Советской
власти, против — 19, из них 17 уездных, один губернский (Витебский)
и исполком Советов Западной области (Смоленск). Последним дан¬
ный вопрос был обсужден 23 сентября 1918 года. В ходе прений де¬
путаты пришли к выводу, «что классовая борьба принимает более
130
острые формы», и постановили «признать желательным оставить
ВЧК независимым органом»19.
Еще до завершения этого всероссийского референдума Президиум
ВЦИК 28 октября на специальном заседании рассмотрел вопрос о
статуте ВЧК и ее подразделений в провинции. Обмен мнений по это¬
му вопросу завершился принятием «Положения о Всероссийской и
местных Чрезвычайных комиссиях», отметившего, в частности, что
ВЧК является органом Совнаркома «и работает в тесном контакте с
Народным Комиссариатом Внутренних Дел и Юстиции». Помимо
этого документ предусматривал введение председателя комиссии в
состав коллегии упомянутого Наркомата, который, в свою очередь,
получал право делегирования своих представителей в ВЧК. На пери¬
ферии члены ее филиалов назначались и отзывались исполкомами20.
Немало внимания вопросу о взаимоотношениях Советов с ЧК уде¬
лила II Всероссийская конференция чекистов, состоявшаяся в кон¬
це ноября 1918 года. Уже при ее открытии Ф. Э. Дзержинский указал
на необходимость «единства деятельности Чрезвычайных Комиссий
с исполнительными комитетами» Советов21. Данная мысль легла в
основу резолюции «О взаимоотношениях ЧК с другими советскими
организациями», которая предлагала включить заведующих отдела¬
ми управления местных исполкомов в состав «чрезвычаек» с целью
устранения трений между данными учреждениями22.
Окончательно эта проблема (в т о т период) была решена III Все¬
российским совещанием, проведенным ВЧК в начале июня 1919 года,
решившим председателей всех провинциальных Чрезвычайных ко¬
миссий по борьбе с контрреволюцией ввести в качестве членов в
состав коллегий отделов управления исполнительных комитетов
Советов23.
К слову, вот что пишет об этой эпопее борьбы ВЧК за полную са¬
мостоятельность широко известный историк России Дмитрий Вол-
когонов в своей книге «Ленин. Политический портрет»: «Чувствуя
рост глухой враждебности к ВЧК, Дзержинский с согласия Ленина
вошел с предложением в ЦК РКП(б) о сокращении применения выс¬
шей меры наказания в губерниях без утверждения приговоров в Мо¬
скве... самой ВЧК. Одновременно Дзержинский предлагает усиление
применения ВМН («высшей меры наказания» — смертной казни. —
Е. С.) «против должностных преступлений на хозяйственном фрон¬
те». Ленин, конечно, согласен.
Когда же была сделана попытка поставить репрессивную деятель¬
ность ВЧК под контроль Народного Комиссариата юстиции, Дзер¬
жинский взбунтовался: «Отдача ВЧК под надзор НКюста роняет наш
престиж, умаляет наш авторитет в борьбе с преступлениями, под¬
тверждает все белогвардейские россказни о наших «беззакониях»...
131
Это акт не надзора, а акт дискредитирования ВЧК и ее органов... ЧК
находится под надзором партии».
Дзержинский был неточен: уже и тогда партия не контролировала
ВЧК. Этот карательный орган был подотчетен лишь первому лицу
в партии... Так постепенно, но весьма быстро ВЧК становится госу¬
дарством в государстве, имея право творить суд над любым граж¬
данином по своему усмотрению»24. Иными словами, деятельность
«чрезвычаек» была полностью выведена из-под контроля не только
местных Советов, но и большевистских организаций всех калибров.
Фактически ВЧК стала независимой госструктурой, по своему усмо¬
трению не только разоблачающей врагов нового строя независимо от
их социального и служебного положения, но и беспощадно карающей
их. 3 марта 1919 года Коллегия ВЧК поручила своим сотрудникам
«тт. Кедрову и Морозу разработать проект о Концентрационных ла¬
герях во Всероссийском масштабе...»25. Заметим: до утверждения ста¬
линского режима были еще годы и годы.
Примечания
1 Ленин В. И. Речь на торжественном заседании пленума Московского Совета рабо¬
чих, крестьянских и красноармейских депутатов, МК РКП(б) и МГСПС, посвящен¬
ном 3-ей годовщине Октябрьской революции, 6 ноября 1920 г. // ПСС. Т. 42. С. 27.;
Речь об обмане народа лозунгами свободы и равенства 19 мая на Первом Всероссий¬
ском съезде по внешкольному образованию // ПСС. Т. 38. С. 366.
2 Тишков А. В. Щит и меч революции. (Из истории ВЧК). М., 1979. С. 4.
3 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 393. Оп. 3. Д. 3.
Л. 172 об.
4 Сборник приказов, постановлений, распоряжений и циркулярных телеграмм
НКВД. Вып.1.25 октября 1917 — 1 августа 1918 гг. Харьков, 1919. С. И.
5 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). Ф. 27.
Оп. 1.Д. 6. Л. 4.
6 Еженедельник Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляци¬
ей. 1918. 6 октября. № 3. С. 23.
7 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 37. On. 1. Д. 19. Л. 44.
8 ГАСО. Ф. 542. On. 1. Д. 11. Л. И б, 11 а, 11 г.
9 ГАНИСО. Ф. 142. Оп. 2. Д. 254. Л. 10; ГА РФ. Ф. 393. Оп. 3. Д. 33. Л. 213 об.; Ф. 4390.
Оп. 4.Д. 27. Л. 20 об.
10 ГАСО. Ф. 1007. On. 1. Д. 27. Л. 51.
11 Отчет о деятельности Смоленского губернского исполнительного комитета к XI гу¬
бернскому съезду Советов. Смоленск, 1920. С. 96.
12 Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. М., 1923. С. 216.
13 Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917-1991. М., 1994. С. 72-72. Часто мож¬
но услышать мнение, что это большевики, придя к власти, впервые в истории на¬
шего Отечества стали широко использовать в его хозяйственных нуждах упомяну¬
тый выше «исправительный труд» заключенных... Однако это далеко не так. Вот что
можно прочесть в одной из книг нашего замечательного писателя К. Г. Паустовско¬
го (место действия — Москва; время — декабрь 1916 года): «По улицам проходили
под конвоем тысячные толпы узбеков в зеленых халатах. Восстание в Средней Азии
132
было подавлено, и узбеков гнали на Мурман — достраивать полярную железную до¬
рогу и умирать. Первый сухой снег сыпался на расшитые серебром черные тюбетей¬
ки. Это шествие обреченных длилось несколько дней». См.: Паустовский К. Повесть
о жизни. В 3 кн. Кн. 1. М., 1962. С. 508.
14 Государственный архив Тверской области (Гато). Ф. 2664. Оп. 2. Д. 2. Л. 212.
15 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 1. On. 1. Д. 280. Л. 22;
Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляци¬
ей. 1918. 13 октября. № 4; Вестник народного комиссариата внутренних дел. 1918.
20 октября. № 23.
16 Известия витебского губернского совета. 1918.17 октября.
17 ГА РФ. Ф. 391. Оп. 4. Д. 1. Л. 43.
18 Вестник народного комиссариата внутренних дел. 1918.25 августа. № 20.
19 Центральный архив Московской области (ЦАМО). Ф. 66. Оп. 12. Д. 506. Л. 9; ГА РФ.
Ф. 130. Оп. 2. Д. 91. Л. 2,9, 63; Д. 733. Л. 71.
20 ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 35. Д. 21. Л. 5,6,7; Власть Советов. (Орган ВЦИК). 1918.20 но¬
ября. №26. С.16.
21 Вечерние известия Моссовета и областного исполкома Советов. 1918. 28 ноября.
№110.
22 ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 176. Л. 287 об.
23 Власть Советов. (Орган ВЦИК). 1919. № 8-9. С. 28,29.
24 Волкогонов Д. Ленин. Политический портрет. В 2 кн. Кн. 1. М., 1994. С. 423.
25 ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 176. Л. 253.
П. П. Федоренко (Смоленск)
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ТРИБУНАЛЫ
СМОЛЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ КАК ОРГАНЫ
ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ (1918-1922 ГОДЫ)
Одним из институтов, проводивших террор, был революционный
суд (трибунал), который возник еще в эпоху Великой французской
революции. Так, по мнению французских революционных деятелей,
начиная от Робеспьера и Сен-Жюста, в эпоху революционных преоб¬
разований необходим скорый и лишенный формальностей суд, бес¬
пощадный по отношению к врагам народа и свободы. Основополож¬
ники научного коммунизма Маркс и Энгельс считали, что суд есть
классовый орган и он защищает в буржуазном обществе интересы
класса капиталистов.
Руководитель советского государства В. И. Ленин полагал, что ре¬
волюционный суд в новом обществе также должен быть классовым и
отражать интересы тех слоев населения, ради которых и совершалась
революция. Судьи в этом случае должны при принятии решений ру¬
ководствоваться «социалистическим правосознанием»1.
Судебные органы, в первую очередь в лице трибуналов, станови¬
лись послушным орудием в руках руководящей верхушки. Ленин
всячески подчеркивал необходимость борьбы с теми преступления¬
ми, которые были наиболее опасными для власти в данный момент
(сначала это была контрреволюция, затем преступления по должно¬
сти, взяточничество и т. д.).
Революционные трибуналы в Советской России были учрежде¬
ны в соответствии с декретом о суде от 24 ноября 1917 года2. Этим
декретом было положено начало создания системы революционных
трибуналов, которые возникают не только в губернских центрах, но и
уездах, и даже в некоторых волостях. Для придания этому процессу
упорядоченности 4 мая 1918 года было принято «Положение о ре¬
волюционных трибуналах». Оно упраздняло местные и армейские
революционные трибуналы, оставляя их в столицах, губернских го¬
родах, крупных узловых станциях и промышленных центрах. Был
расширен круг дел, подсудных трибуналам: борьба с погромами, взя¬
точничеством, подлогами, неправомерным использованием совет¬
ских документов, хулиганством и шпионажем3.
134
После этого каждый год выходили новые «Положения», которые
дополняли, видоизменяли систему революционных трибуналов, при¬
давая ей большую гибкость в борьбе с врагами новой власти. С этой
точки зрения существенное значение имело «Положение» от 18 марта
1920 года. В соответствии с ним трибуналам были подсудны контрре¬
волюционные деяния, преступления спекулянтов, дела по крупным
должностным преступлениям, о явном дискредитировании власти и
о дезертирах. Положение также вносило видоизменения в структуру
трибуналов и ход судебного процесса. Трибуналам предоставлялось
право допускать защиту и обвинение, оглашать или нет документы
и т. д. (ст. 19)4. Это давало возможность судьям, по существу, произ¬
вольно решать вопрос о виновности подсудимых, отсекать все факты,
которые могли помешать обвинительному приговору.
В 1921 году в связи с изменением ситуации в стране, оконча¬
нием гражданской войны произошла очередная реформа системы
трибуналов, которая привела к их унификации. Реформированная
система трибуналов в данном виде просуществовала вплоть до кон¬
ца 1922 года. 3 ноября 1922 года вышло новое положение о судо¬
устройстве. Оно ликвидировало территориальные трибуналы. Оста¬
вались военные и военно-транспортные трибуналы в ряде городов:
Москве, Петрограде, Харькове, Ростове-на-Дону, Омске, Ташкенте
и Смоленске5.
Таким образом, анализ законодательства о революционных три¬
буналах позволяет сделать вывод, что изменение в структуре рево¬
люционных трибуналов обуславливалось рядом факторов, в первую
очередь изменением политической ситуации в стране. Если в первое
время революционные суды обладали незначительными репрессив¬
ными функциями, то с обострением внутриполитической ситуации в
Советской России трибуналам был придан ряд чрезвычайных функ¬
ций, а также упрощено судопроизводство.
На территории Смоленской губернии после прихода к власти
большевиков в качестве чрезвычайных судебных органов функцио¬
нировали революционные народные административные суды и ре¬
волюционные трибуналы. Одна из особенностей этого процесса со¬
стояла в том, что первоначально последние возникли в уезде. Однако
трибуналами их можно было назвать лишь условно. По замечанию
П. Стучки, «...трибуналы в провинции стали чрезвычайно популяр¬
ны... трибуналы были повсюду и местами стали монополистами пра¬
восудия, единственной судебною властью»6.
В конце марта 1918 года в Смоленске прошел губернский съезд
представителей революционных трибуналов и следственных ко¬
миссий. Выяснилось, что революционные трибуналы были созданы
в Вязьме, Красном, Юхнове, Гжатском и Бельском уездах. Админи¬
135
стративные суды функционировали в Дорогобужском, Ельнинском,
Духовщинском уездах и городе Ярцево7.
Революционные трибуналы в уездах просуществовали короткое
время. Они были ликвидированы декретом СНК от 4 мая 1918 года.
На местном уровне решение об этом было принято на уже упоминае¬
мом губернском совещании 29 марта 1918 года8.
В Смоленске с 15 декабря 1917 года действовал «Военно-рево¬
люционный Народный административный суд9.
Революционный трибунал в Смоленске образовался сравнитель¬
но поздно — лишь 1 июня 1918 года. Председателем суда был назна¬
чен К. Стасюлис. При трибунале имелся секретариат и канцелярия.
15 июня была образована следственная комиссия. Отделений в три¬
бунале не было10.
В первое время своей деятельности трибунал принимал к своему
рассмотрению много дел, передаваемых из уездных трибуналов. По
большей части они проходили в категории «контрреволюция» (из
этого ряда больше всего было «контрреволюционная пропаганда»).
По данным статистики, Смоленский губернский трибунал за пе¬
риод с начала своего образования и по ноябрь 1918 года возбудил
230 дел. Из них больше всего приходилось на контрреволюционные
преступления, преступления по должности и дезертирство (соответ¬
ственно 101, 56, 44). Процент «контрреволюционных дел», возбуж¬
денных трибуналом, был больше, чем в целом по стране11. Это могло
объясняться особенностями политической ситуации в регионе (ча¬
стые восстания, контрреволюционная агитация и т. д.).
Подводя итог рассмотрения деятельности революционных три¬
буналов в данный период, следует отметить, что система чрезвычай¬
ных органов еще находилась в периоде становления. Проходила ее
унификация, что проявилось прежде всего в ликвидации военно¬
революционных народных административных судов и уездных рево¬
люционных трибуналов. Созданный в июне 1918 года Смоленский
губернский революционный трибунал за несколько месяцев своей
работы занимался в основном разбором «контрреволюционных» дел
и преступлений по должности.
В 1919-1920 годах произошли существенные изменения в работе
трибунала. Сменился как персональный состав суда, так и измени¬
лась его структура (в 1920 году была ликвидирована следственная
комиссия в трибунале). В связи с обострением политической ситуа¬
ции внутри Советской России произошло ужесточение репрессив¬
ной политики трибунала. Так, если в 1919 году было приговорено к
расстрелу 6,6 % осужденных, то в 1920 — 14,3 %12.
В данный период среди дел, рассмотренных трибуналом, основную
долю занимали «контрреволюция», преступления по должности и де¬
зертирство. В мае 1920 года в Смоленской губернии приказом Рев¬
136
военсовета Западного фронта было объявлено военное положение и
«права Губревтрибунала приравнены к правам Реввоентрибуналов в
смысле возможности применения к врагам Республики высшей меры
наказания...»13. Это было сделано, в первую очередь, в целях борьбы
с дезертирством. Также в 1919-1920 годах было большое количество
дел, которые проходили по графе «бандитизм», который, в свою оче¬
редь, делился на политический и уголовный. Данные статистики за
1919 год содержат также сведения о социальном составе осужден¬
ных. Из них вытекает, что большую часть осужденных составляли
крестьяне (85,5 %)14. Эти данные красноречиво свидетельствует о на¬
правленности репрессивной политики трибунала — против угнетен¬
ных в прошлом классов, в первую очередь крестьянства.
В 1919-1920 годах примерами крупных дел, разобранных трибу¬
налами, стало судебное разбирательство над шайкой уголовников,
совершавших дерзкие грабежи на территории губернии, и дело смо¬
ленского губрозыска, сотрудники которого были уличены в соверше¬
нии тяжких преступлений.
Подводя итог деятельности трибунала в 1919-1920 годах, сле¬
дует отметить, что именно в данный период трибунал полностью
оправдал свое предназначение: борьба с «контрреволюцией», пре¬
ступлениями по должности, наиболее опасными уголовными пре¬
ступлениями. Ввиду особого положения губернии (в 1920 году
являлась прифронтовой) и распространенности в регионе дезер¬
тирства большую группу составляли воинские преступления (дела
дезертиров и укрывателей).
В 1921 году произошла очередная реорганизация системы рево¬
люционных трибуналов, в соответствии с которой суд должен был те¬
перь состоять из 4 отделений: общеуголовного, налогового, военного,
выездного. В Смоленске реорганизация трибунала произошла с опо¬
зданием. Лишь к 15 августа 1921 года она была закончена15.
В 1921-1922 годах трибунал работал интенсивно. Особенно это
касалось весны, лета и зимы 1921-1922 годов, когда приходилось со¬
вмещать выездные сессии трибунала и разбор крупных дел, длящих¬
ся неделями. Деятельность трибунала проходила в условиях нэпа. На
губернском совещании работников юстиции, проходившем в январе
1922 года, было указано на необходимость борьбы с преступлениями,
возникшими на ниве хозяйственного фронта, и отмечено, что наказа¬
ния по приговору суда должны «отвечать классовому и имуществен¬
ному положению преступника...»16.
Многие преступления в рассматриваемый период потеряли
свою остроту. В то же время возросло значение общеуголовной
преступности17.
В 1921-1922 годах, по сравнению с предыдущим периодом, проис¬
ходят важные изменения в характере распределения процентного со¬
137
отношения между различными видами преступлений. Уменьшается
процент контрреволюционных преступлений с 10,4 % в 1920 году до
3,4 % в 1921 и 4 % в 1922 годах18.
Объяснялось это в первую очередь тем, что с окончанием граж¬
данской войны уменьшается и количество контрреволюционных вы¬
ступлений. Свою роль играло и то, что репрессивные органы в это
время изменили приоритеты в своей деятельности. К тому же на тер¬
ритории Смоленской губернии не происходило таких крупных вы¬
ступлений крестьянства, как, например, на территории Тамбовской
губернии или Западной Сибири. В то же время за рассматриваемый
период явно возрастает число преступлений, подпадающих под ка¬
тегорию должностных. В 1920 году таковых было примерно 10,5 %,
в 1921 году — 30,1 %, а в 1922 году — уже 41,3 %19, то есть мы видим
примерно то соотношение, что и в случае с контрреволюционными
преступлениями, только в данном случае в сторону уменьшения. Эти
данные можно интерпретировать следующим образом: в новых усло¬
виях нэпа возросла роль бюрократии, которая активно злоупотребля¬
ла своим властным положением.
В 1921-1922 годах происходят существенные изменения в ха¬
рактере мер наказания, налагаемых трибуналом: резко падает про¬
цент приговоренных к расстрелу (с 14,9 % в 1920 году до 3,9 % в
1921 году)20. Эти данные красноречиво говорят о смягчении репрес¬
сивной политики трибунала за рассматриваемый период.
В 1921-1922 годах работа трибунала проходила по нескольким
направления, главными из которых были следующие: борьба с нару¬
шениями в ходе взимания продналога, преступлениями по должно¬
сти, общеуголовной преступностью.
На этом фоне выделялся крупнейший судебный процесс — дело
«смоленских церковников» (1921 год). Он послужил как бы репети¬
цией к череде судебных процессов над православным духовенством в
1922 году уже в масштабах всей страны.
Однако, в целом, поле деятельности трибунальной юстиции в
1921-1922 годах заметно сузилось. Это подтверждают как данные
статистики, так и изменения общеполитической ситуации в стране.
31 декабря 1922 года Смоленский губернский революционный три¬
бунал прекратил свое существование, и с 1 января 1923 года начал
действовать губернский суд21.
В Смоленске размещался также один из крупнейших военных
трибуналов Советской России — Реввоентрибунал Западного фрон¬
та. Его деятельность можно условно свести к нескольким направле¬
ниям: 1) рассмотрение преступлений, совершаемых в армии; 2) борь¬
ба с дезертирством и бандитизмом; 3) прочие дела.
К 1-й группе относились злоупотребления командного состава и
преступления, совершенные красноармейцами.
138
Ко 2-й группе преступлений, разбираемых РВТ Западного фрон¬
та, относились многочисленные примеры дезертирства. Особенно
напряженным в этом плане стал 1920 год, когда Смоленская губер¬
ния стала прифронтовой. В соответствии с телеграммой из Москвы
от 8 мая 1920 года РВТ Западного фронта должен был «особое вни¬
мание» обратить на дезертирство, бандитизм, «организацию зеле¬
ных банд»22.
Также важнейшим направлением деятельности реввоентрибуна-
ла была борьба с «политическим» бандитизмом. На совещании кол¬
легии военного трибунала Западного фронта с председателями рево¬
люционных трибуналов дивизий, происходившего 30 и 31 декабря
1920 года, отмечалось, что при губернских исполнительных комите¬
тах существуют революционные трибуналы «с заданиями теми же,
что и у РВТ, за исключением военных преступлений и бандитизма,
которые составляли монополию РВТ»23.
Большое значение в деятельности РВТ Западного фронта имели
выездные сессии, имевшие пропагандистское значение для укрепле¬
ния авторитета власти. Они судили участников различных погромов
и мятежей. Крупным делом, разобранным выездной сессией РВТ
Западного фронта, стал суд над отрядом армии Булак-Балаховича в
Минске по факту еврейского погрома24.
Деятельность реввоентрибунала Западного фронта, как и любо¬
го другого репрессивного органа тех лет, зависела от политической
ситуации как в стране, так и в регионе. Так, в 1920 году в связи с
советско-польской войной Реввоентрибунал Западного фронта за¬
метно увеличил интенсивность своей деятельности. Это касалось
как количества разобранных дел и, соответственно, количества
осужденных, так и увеличению числа приговоров к высшей мере
наказания25.
Кроме реввоентрибуналов на территории Смоленской губернии
действовали выездные сессии революционных военных железнодо¬
рожных трибуналов (РВЖТ Александровской железной дороги и
РВЖТ Орловско-Витебской железной дороги). Они разбирали пре¬
ступления, связанные с железнодорожным транспортом.
Особое значение в работе революционных трибуналов имели
такие аспекты, как их взаимоотношения с партийными органами.
В этом вопросе имелись два существенных момента: 1) судебные пре¬
следования коммунистов; 2) контроль со стороны партийных орга¬
нов деятельности революционных трибуналов.
По первому из этих пунктов необходимо отметить, что существо¬
вал определенный порядок предания суду членов РКП(б), который
регулировался циркулярами из центра. Так, в циркуляре № 202, при¬
нятом в январе 1922 года, указывалось, что партийный комитет имел
право ознакомления с обстоятельствами дела, а также подчеркива¬
139
лось право изменения меры пресечения арестованному коммунисту
при поручительстве трех членов РКП (б), которые должны были по¬
лучить предварительную санкцию губкома партии26.
На практике встречались случаи, когда данные положения нару¬
шались. Бывали ситуации, когда уездные партийные организации
препятствовали своими действиями уголовному преследованию чле¬
нов партии27.
Революционными трибуналами на территории губернии было
осуждено значительное число коммунистов, многие из которых за¬
нимали высокие должности во властных структурах. В основном
осужденные проходили по категории преступлений по должности,
пьянства, встречались и лица, совершившие тяжкие уголовные
преступления.
По 2-му аспекту, рассматриваемому в параграфе, следует согла¬
ситься с мнением исследователя В. Б. Павлова, указавшего: «Главен¬
ствующую роль по отношению к... структурам государственной вла¬
сти и управления играли высшие органы РКП(б)»28.
Действительно, губком РКП(б) активно решал вопросы назна¬
чения новых членов трибуналов, направления в суд того или иного
дела, санкционировал вынесение приговоров, вмешивался в органи¬
зационные вопросы работы судебных органов и т. д. Говорить в этих
условиях о какой-либо независимости или объективности судов было
бы наивно.
В этой связи заслуживающей внимания представляется точка зре¬
ния В. Кудрявцева и А. Трусова, указавших на то, что революционные
трибуналы работали как органы партии и под ее контролем. Это, по
их мнению, достигалось следующим образом: «Во-первых, норматив¬
ные акты, применявшиеся репрессивными органами, принимались
лишь с одобрения партийных инстанций; во-вторых, все руководя¬
щие работники этой системы утверждались партийными органами;
в-третьих, руководители нижних звеньев (например, члены ревтри¬
буналов) должны были быть обязательно членами большевистской
партии»29.
Таким образом, взаимоотношения партийных и судебных органов
на примере Смоленской губернии показывают особенности склады¬
вающегося большевистского режима: верховенство партии над все¬
ми звеньями государственного аппарата, в том числе и судебными
органами.
Изучение деятельности революционных трибуналов на террито¬
рии Смоленской губернии позволяет сделать следующие выводы:
1) в декларациях и программных установках большевистских дея¬
телей террор имел четкую социальную и классовую направленность
(против классовых врагов в лице буржуазии и помещиков и их «по¬
140
собников»), однако наделе он приобрел широкий размах, коснувшись
всех основных социальных слоев и в первую очередь крестьянства;
2) по мере развития системы революционных трибуналов в стра¬
не, а также в Смоленской губернии происходила централизация
механизма судебных репрессий, что проявилось в уменьшении ко¬
личества трибуналов, разработке нормативной базы, суживающей
сферу применения революционного правосознания, а также пере¬
даче из регионов наиболее важных дел в центральные трибуналы
страны;
3) трибуналы и проводимые ими репрессии во многом оцени¬
вались руководителями советского государства как инструмент
дисциплинарно-воспитательного воздействия в целях, в том числе,
формирования «нового» человека;
4) в основу деятельности революционных трибуналов был поло¬
жен принцип «революционной целесообразности», способствующий
процветанию субъективизма и волюнтаризма при вынесении судеб¬
ных решений;
5) революционные трибуналы (наряду с другими репрессивно¬
карательными структурами) решали задачу укрепления власти на
местах, компенсируя слабость зарождающихся институтов государ¬
ственности.
Примечания
1 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 38. С. 115.
2 С. У. РСФСР. 1917. № 4. Ст. 50.
3 С. У. РСФСР. 1918. № 35. Ст. 471.
4 С. У. РСФСР. 1920. №22-23. Ст. 115.
5 Кожевников М. В. История советского суда. 1917-1956. М., 1957. С. 167.
6 Стучка П. Первые революционные трибуналы // Пять лет Верховного суда. 1918—
1923. М., 1923. С. 2.
7 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 47. On. 1. (1918).
Д. 19. Л. 3,4,26; Д. 7. Л. И об., 12; Он. 1. (1919). Д. 14. Л. 7; Ф. 57. On. 1. (1918). Д. 2.
Л. И, И об.; Ф. 375. On. 1. Д. 3. Л. 17, 64 об.; Ф. 324. On. 1. Д. 6. Л. И; ГА РФ. Ф. 353.
Оп. 9. Д. 241. Л. 1,2, 3.
8 ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1919). Д. 19. Л. 3,4,5.
9 Сикорский Е. А. На переломе. Из истории революционной Смоленщины
(1914-1920 гг.). Смоленск, 2000. С. 219; ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1922). Д. 62. Л. 13.
10 ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1922). Д. 62. Л. 13.
11 ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1918). Д. И. Л. 16,18; Д. 18. Л. 19; Литвин А. Л. Красный и бе¬
лый террор в России. 1918-1922 гг. М., 2004. С. 58.
12 ГАСО. Ф. 57. On. 1. (1919). Д. 48. Л. 8, 9, 10; Государственный архив Российской
Федерации (ГА РФ). Ф. 353. Оп. 4. Д. 112. Л. 251.
13 ГАСО. Ф. 57. On. 1. (1919-1920). Д. 69. Л. 104.
14 Там же. Д. 48. Л. 6.
15 ГА РФ. Ф. 1005. Оп. 3. Д. 52. Л. 1.
16 Рабочий путь. 1922.28 января. № 28.
141
17 Курицын В. М. Становление социалистической законности. М., 1983. С. 114,115.
18 ГА РФ. Ф. 353. Оп. 4. Д. 112. Л. 251-255; Оп. 5. Д. 75. Л. 37.
19 Там же. Д. 112. Л. 251; Оп. 5. Д. 75. Л. 37,39,40,41; ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1922). Д. 31.
Л. 70,106; Д. 32. Л. 91.
20 ГА РФ. Ф. 353. Оп. 4. Д. 112. Л. 251; Оп. 5. Д. 75. Л. 37,39,40,41.
21 ГАСО. Ф. 47. On. 1. (1922). Д. 27. Л. 81 об.
22 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 24 389. On. 1. Д. 392. Л. 5.
23 ГА РФ. Ф. 1005. Оп. 2. Д. 85. Л. 43.
24 Рабочий путь. 1920.14 мая; 1920.10 июня.
25 ГА РФ. Ф. 353. Оп. 4. Д. 111. Л. 45,45 об., 46 об.
26 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО).
Ф. 3. On. 1. Д. 488. Л. 12 об.; Д. 1389. Л. 2,3.
27 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 593. Л. 10.
28 Павлов В. Б. Становление контроля партийной номенклатуры над правоохра-
нительной системой в 1921-1922 годах // Вопросы истории. 2004. № 1. С. 32.
29 Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М., 2000. С. 62.
Л. А. Обухов (Пермь)
КИЗЕЛОВСКИЙ РАБОЧИЙ ОТРЯД ЗАКЛЮЧЕННЫХ
В годы гражданской войны складывается система мест заключе¬
ния, находившаяся в подчинении трех ведомств: НКВД, ВЧК и Нар¬
комата юстиции. Более разнообразную систему имел Наркомат юсти¬
ции: общие места заключения (Дома заключения, Исправительные
рабочие дома), трудовые земледельческие колонии, а также колонии
для малолетних заключенных. В постановлении НКЮ от 23 июля
1918 года «О лишении свободы как мере наказания и о порядке от¬
бывания такового» были предусмотрены разнообразные типы кара¬
тельных учреждений с соответствующим режимом для различных
видов и категорий преступников. Однако, как отметил в своем докла¬
де на съезде заведующих отделами юстиции в 1920 году заведующий
Центральным карательным отделом Л. Саврасов: «Условия пережи¬
ваемой эпохи не дали возможности осуществить программу создания
этих учреждений даже частично»1. Тем не менее будущее мест заклю¬
чения руководству ЦКО представлялось достаточно оригинальным:
предполагалось вынести их все из городов в деревню, «в обстановку
более благоприятную для перевоспитания неприспособленных эле¬
ментов общества»2.
Система пенитенциарных учреждений, в соответствии с указания¬
ми и инструкциями НКЮ и ЦКО, на территории Пермской губернии
начинает создаваться после восстановления советской власти в кон¬
це лета 1919 года. В середине августа губернская тюрьма и Исправи¬
тельное арестантское отделение были переименованы соответствен¬
но в Исправительные рабочие дома № 1 и № 2, а уездные тюрьмы — в
Исправдома. В сентябре 1919 года создается концлагерь в Перми,
осенью 1920 года открывается лагерь в Кунгуре, а в январе 1921 года
в Оханске (уездные города). Ставился вопрос о создании еще одного
концлагеря в Перми. В апреле 1920 года образована сельскохозяй¬
ственная колония в Насадской волости Пермского уезда. На базе
бывшего детского приюта организуется колония для несовершенно¬
летних преступников, позднее преобразованная в Исправдом № 3, а
при Исправдоме № 2 создается камера для несовершеннолетних за¬
ключенных, которая в 1922 году была реорганизована в «Учреждение
принудительного воспитания “ Реформаториум” »3.
143
В конце октября 1920 года при Исправдоме № 2 был организован
и направлен для работы в Кизеловские угольные копи Рабочий отряд
заключенных. В отряд включили 136 срочных заключенных (126 муж¬
чин и 10 женщин) из пермских Исправдомов № 1 и № 2. Все они
прошли медицинский осмотр на предмет годности к тяжелому фи¬
зическому труду4. В последующем отбор был не столь тщательным
и имели место случаи направления на работы в копи инвалидов и
заразных (венерических) больных. В Кизеловский рабочий отряд
предполагалось направлять срочных заключенных, приговоренных к
длительным срокам заключения за тяжкие преступления. Подобные
места заключения, во многом напоминавшие каторгу, не предусма¬
тривались ни постановлениями, ни инструкциями Наркомюста.
Кизеловский угольный бассейн являлся одним из основных райо¬
нов угледобычи на Урале. Роль его значительно возросла в период
Первой мировой и, особенно, гражданской войн. Постановлением
Совета рабочей и крестьянской обороны от 29 августа 1919 года копи
Кизеловского района были объявлены милитаризованными, прирав¬
нены к ударным работам, имеющим общегосударственное значение5.
Уже летом 1920 года в Кизеловские копи направлена штрафная рота,
подчинявшаяся губернской ЧК.
Пермский карательный отдел ставит вопрос об организации по¬
стоянных работ при содействии ЦКО, который должен был обеспе¬
чивать Кизеловские копи рабочей силой, направляя заключенных из
других губерний. Для обеспечения ударных работ и увеличения до¬
бычи угля пермские большевики использовали уже имевшийся опыт.
В 1915 году был организован Кизеловский арестантский рабочий от¬
ряд для добычи угля в копях С. С. Абамелек-Лазарева. Правление
копей построило целый арестантский городок, в котором имелись
казармы, баня, кухни, квартиры для охраны со всеми удобствами.
В начале ноября 1915 года в Кизеловском отряде числилось 435 за¬
ключенных. Труд арестантов оказался весьма выгодным, и в марте
1916 года в Главный тюремный отдел было направлено прошение об
отпуске на Кизеловские копи еще 500 каторжан6.
В первых числах ноября 1920 года Рабочий отряд приступил к ра¬
ботам. Первое время заключенные трудились на поверхности: погруз¬
ке угля в вагоны, расчистке путей, подъеме угля из шахт и т. п. Затем
правление копей выделило Рабочему отряду две шахты: им. Ленина
и им. Троцкого, направило инструкторов для обучения заключенных.
Вскоре на подземных работах было занято 70-80 человек ежедневно.
Уже в декабре 1920 года заключенные стали выполнять, а некоторые
и перевыполнять нормы выработки. За перевыполнение норм полага¬
лась премия: дополнительный паек хлеба в 300 г. Основной паек для
работающих под землей составлял 500 г7. Пайка как стимул к труду
начала применяться еще в догулаговские времена.
144
Заключенных разместили в трех деревянных казармах, рассчитан¬
ных на 40-60 человек, в которых были установлены деревянные кро¬
вати, а кое-где нары. Питались заключенные в заводской столовой
вместе с вольнонаемными. Охрану осуществляла караульная коман¬
да (46 чел.) из красноармейцев, прикомандированных к Пермской
конвойной команде8.
Численность заключенных постоянно менялась, что было связано
с регулярными амнистиями. Так, в честь 3-й годовщины Октябрьской
революции было освобождено и отправлено в армию 55 человек9.
Численность заключенных Кизеловского рабочего отряда в 1921 году
(по месяцам)10
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
92
127
141
160
173
195
271
277
247
223
251
149
Изменения численности в течение месяца показывают сведения
о прибывших и выбывших заключенных отряда за июль-октябрь
1921 года11.
Месяц
Прибыло
Выбыло
Июль
200
135
Август
99
98
Сентябрь
78
108
Октябрь
22
46
По нормам Наркомата продовольствия на каждого заключенного по¬
лагалось 400 г хлеба, 140 г крупы, 140 г мяса, 60 г подболточной муки,
200 г корнеплодов, 400 г картофеля, 20 г жиров, 14 г сахара, 1 г чая, 14 г
соли. Работающим заключенным хлебный паек увеличивался на 50 %12.
Однако даже эти скудные нормы не соблюдались. Как отмечал в своем
докладе от 16 мая 1921 года начальник Кизеловского рабочего отряда,
заключенные получают по 400-500 г хлеба (за исключением 78 человек,
занятых на горных работах, которые получали по 800 г хлеба), суп из
сушеной рыбы, и то не каждый день, на кашу отпускалось по 50 г крупы
(овсяной или ячневой) и более никаких продуктов. Сахара не получали
3 месяца. Не лучше дело обстояло и с вещевым довольствием: белье при¬
шло в негодность, особенно верхняя одежда, в качестве обуви выдава¬
лись лапти. Но некоторым заключенным повезло: 13 человек получили
сапоги, 12 — солдатские ботинки13. Положение заключенных рабочего
отряда было хуже, чем на каторге в царской России.
14 июня 1921 года на заседании Правления государственных ко¬
пей Кизеловского района с участием представителей губернского
карательного отдела рассматривался вопрос о переводе Кизеловско¬
го рабочего отряда с Ленинской копи на Курмаковскую копь Губа-
хинской группы копей. В выступлении заведующего губкаротделом
145
отмечалось, что «администрация отряда стояла не на высоте своего
положения, не понимала значения карательной политики в респуб¬
лике, вследствие чего на отряд смотрели лишь только как на рабо¬
чую силу, забывая при этом, что главная цель отряда — это горные
работы. Весь рабочий состав отряда должен быть подразделен на
несколько категорий: испытуемых, исправляемых и штрафных и
в зависимости от этого должны получать назначение на работы, но
этого не сделано»14. В ходе обсуждения выяснилось, что в последнее
время Рабочий отряд систематически не выполняет установленные
нормы выработки, имеют место постоянные опоздания на работы и
даже случаи невыхода на работы целых партий. Расквартирование
отряда на Ленинской копи как центре Северной группы копей, гу¬
сто населенной, по техническим, политическим и психологическим
соображениям было признано «неудобным». Учитывая эти обстоя¬
тельства, а также тот факт, что пребывание Рабочего отряда в Кизеле
будет носить продолжительный характер (не менее 2-3 лет), решили
перевести Рабочий отряд на Курмаковскую копь. Там можно было
разместить до 400 человек. Предлагалось немедленно приступить к
оборудованию помещений и затем перевести туда часть отряда, а так¬
же направить 100 человек на пополнение. Заключенных на Ленин¬
ской копи должны были заменить рабочие из Уфимской и Казанской
губерний. Окончательный перевод отряда планировалось завершить
не позднее 15 сентября 1921 года15.
4 июля 1921 года Кизеловский рабочий отряд обследовала комис¬
сия, в которую входили представители Наркомюста и ВЧК. Комиссия
представила доклад М. И. Калинину, в котором отмечалось, что заклю¬
ченные живут в приспособленных для жилья бараках, но полностью
отсутствует какая-либо мебель (стулья, столы и т. п.). На момент об¬
следования в Рабочем отряде было 275 человек, из них 10 женщин. Все
они присланы из разных губерний: из Кубанской области — 77 человек,
Донской — 46, Пермской губернии — 74 и др. губерний — 78. Заклю¬
ченные отбывали наказание за следующие преступления: контррево¬
люция — 61 человек, бандитизм — 38, преступления по должности — 8,
спекуляция — 7, воры-рецидивисты — 49, дезертиры — 55 и по другим
преступлениям — 57 человек. После освидетельствования врачебной
комиссией они были распределены по разным видам работ: в шахтах —
100 человек, на погрузке — 6, на ремонте путей — 6, в кузнице — 2 и т. д.
Признанные менее здоровыми работали на поверхности. В докладе от¬
мечалось неудовлетворительное питание заключенных, что вызывало
малокровие и общую слабость. Комиссия потребовала от губкаротдела
улучшения охраны заключенных, поскольку за короткий период «на¬
хально» сбежали 33 человека. Вина за все эти упущения возлагалась на
руководство отряда, которых предлагалось предать суду16.
Члены комиссии провели опрос заключенных и представили пред¬
седателю ВЦИК список на 41 человека с предложением об освобожде¬
146
нии или сокращении срока. Помимо дезертиров значительную часть
этого списка составляли лица, осужденные Кубано-Черноморской
ЧК, Донской ЧК, Особыми отделами 9-й и 11-й армий Кавказского
фронта. Наиболее распространенными обвинениями являлись «по¬
литическая неблагонадежность», служба у бело-зеленых, «пассивная
контрреволюция». Во многих приговорах содержалось указание «вы¬
слать на шахты в Сибирь», «направить на тяжелые физические рабо¬
ты в Кизеловские шахты». Сроки были самыми разными: от 1 года до
окончания гражданской войны17. Уже 5 июля 1921 года председатель
ВЦИК утвердил предложения комиссии, предложив губкаротделу
срочно назначить нового начальника отряда18.
В начале 1920 года была введена еще одна мера наказания: при¬
нудительные работы без лишения свободы. У большинства заклю¬
ченных, направленных на Кизеловские копи, не содержалось пункта
о лишении свободы. Тем не менее все направленные в Кизеловские
шахты содержались под стражей. Комиссия дала разъяснения губ¬
каротделу, что «подобные постановления следует считать как осуж¬
дение на принудительные работы в копях без лишения свободы»19.
Принудительный труд (без содержания под стражей) использовался
и в Полавинкинских копях Кизеловского бассейна.
26 апреля 1921 года ЦКО сообщил о высылке в Пермь 36 заклю¬
ченных из Московского Сущевского арестного дома, которым в ка¬
честве наказания были определены работы в рудниках20. 3 мая теле¬
граммой из центра губкаротдел ставился в известность о высылке
в Пермь для работы на Кизеловских копях по 100 срочных заклю¬
ченных из Архангельска и Тамбова21. Направлялись в отряд заклю¬
ченные из Смоленска, Екатеринбурга, Нижне-Туринска и других
губерний. Большая текучесть рабочей силы не могла не сказаться на
производительности труда. Чтобы исправить ситуацию, губкомтруд
в апреле 1921 года разрешил оставлять амнистированных рабочих в
Кизеловских копях в порядке трудовой повинности.
Возвращение амнистированных казаков вызвало недовольство
со стороны Кубано-Черноморской ЧК. Так, в письме от 4 ноября
1921 года содержалась настоятельная просьба не возвращать в Ку¬
банскую область лиц, осужденных Кубчерчека, «так как возвращение
их и пребывание на Кубани в данное время недопустимо»22.
Острая нехватка специалистов, особенно учителей, вынуждала
местную власть использовать в этом качестве заключенных рабочего
отряда. Студент-горняк Н. С. Богуш, осужденный Новочеркасской
ЧК на работы в копи с лишением свободы, по ходатайству Правления
переведен на принудительные работы без лишения свободы и пере¬
дан в распоряжение Правления копей. П. Г. Мережковский, учитель,
осужденный Кубчерчека за контрреволюцию до конца гражданской
войны работать в шахтах, по ходатайству Кизеловского райкома пар¬
тии переведен на принудительные работы без лишения свободы, срок
147
сокращен до 5 лет и передан в распоряжение Кизеловского отдела на¬
родного образования. Подобные примеры были не единичны23.
В Кизеловском рабочем отряде, как и в других пенитенциарных
учреждениях губернии, существовал так называемый «коллектив за¬
ключенных». Это была своеобразная попытка введения элементов
самоуправления в местах заключения. В «коллектив» входили за¬
ключенные, которые сотрудничали с администрацией. «Коллектив»
являлся проводником политики администрации среди осужденных.
Губернская распределительная комиссия при карательном отделе
еще в начале 1920 года утвердила права и обязанности «коллекти¬
ва»: 1) следить за чистотой; 2) следить за порядком; 3) прекращать
ссоры между заключенными; 4) следить за правильной передачей
продуктов, причем следить, чтобы при передаче продуктов не пере¬
давались письма; 5) заведывание библиотекой; 6) забота о постановке
спектаклей, лекций и чтений; 7) следить за правильностью распре¬
деления хозяйственных работ. За неисполнение правил члены «кол¬
лектива» подлежали следующим наказаниям: 1) лишение свиданий;
2) лишение права переписки; 3) лишение права получения передачи;
4) лишение свободы (одиночное заключение); 5) привлечение к ис¬
полнению тяжелых работ. Обо всех нарушениях «коллектив» должен
был доносить администрации и указывать желательную меру нака¬
зания24. «Коллектив» в Кизеловском рабочем отряде был создан в
начале 1921 года и до июня в него входило всего 5 человек. В июне
его численность увеличилась до 17 человек. Собрания «коллектива»
проходили, как правило, с участием представителя райкома партии
и под председательством начальника отряда. Обсуждались обычно
вопросы культурно-просветительной работы: о ликвидации безгра¬
мотности, о школе, чтении лекций, театральных постановках. Собра¬
ние 20 июня решило ходатайствовать об увеличении порций печено¬
го хлеба всем членам «коллектива» и лицам, принимающим активное
участие в культпросветработе25. В связи с участившимися побегами
2 июля состоялось собрание, на котором обсуждались задачи «кол¬
лектива заключенных». В принятой резолюции говорилось «о не¬
обходимости разъяснения всем несознательным заключенным, что
побег влечет за собой пагубные последствия. В случае поимки ему
угрожает большее наказание, но если он будет скрываться, то живя по
нелегальным документам принужден будет всегда бояться розыска, а
посему не может жить как истинный гражданин, а прибегать к про¬
кормлению себя к тем или иным безнравственным путям: кражам,
насилию, грабительству и пр.»26.
Деятельность «коллективов заключенных» не оправдала надежд
губернского карательного отдела, не встретила поддержки у основ¬
ной массы заключенных, оказалась недолговечной и распоряжением
от 4 июля 1921 года они были упразднены27. Тем не менее этот опыт
не прошел бесследно. После смерти Сталина в местах заключения по¬
148
явились «активы, секции общественного порядка» и т. п. структуры
из заключенных, сотрудничавших с администрацией.
В конце сентября заведующий культурно-воспитательным от¬
делом Рабочего отряда Д. А. Алмазов обратился с жалобой на адми¬
нистрацию копей. Администрация не обеспечивала заключенных и
надзор ни обмундированием, ни продовольствием и в то же время
требовала выполнения норм выработки. Заведующий копями дал
указание столовой не выдавать продукты без его распоряжения и сам
выписывал, кому сколько хлеба отпустить. Без каких-либо основа¬
ний выписывал по 300 г хлеба некоторым заключенным как не вы¬
полняющим норму. Заключенных ставили в самые плохие забои, где
невозможно было выполнить норму28.
В начале октября 1921 года была проведена очередная проверка со¬
стояния отряда. Положение заключенных и надзорсостава не улучши¬
лось. Хлеба получали по прежней норме: 800 г работающие под землей и
500 г работающие на поверхности и надзорсостав. Что касается привар¬
ка, то варился лишь обед — «редкая каша» (что это такое, можно лишь
догадываться. — Л. А.) и больше ничего. Прозодеждой заключенные не
были обеспечены, и большинство работало в своей одежде. На момент
проверки в отряде состояло 212 человек, из них было занято работой
60 %, а 30 % из-за отсутствия одежды и обуви вынуждены сидеть без
дела. Постельные принадлежности отсутствовали, и заключенные спа¬
ли на голых кроватях. Большая часть заключенных работала под зем¬
лей и возвращалась в барак в грязи и в пыли, запасного белья и одежды
для переодевания не было, в бараках царила полная антисанитария. Все
надежды на улучшение положения отряда связывались с переводом на
Курмаковскую копь. Курмаковская шахта должна была обслуживаться
исключительно заключенными. В 2 км от станции Губаха имелось 11 де¬
ревянных бараков, шесть из которых были приспособлены для жилья.
В бараках можно разместить по 300 человек. Один барак предполага¬
лось использовать в качестве народного дома, имелись помещения для
кухни, столовой, пекарни, цейхгауза, конторы, квартиры для служа¬
щих и администрации и один барак для общежития охраны. Требова¬
лось только 100 пудов колючей проволоки, чтобы огородить казармы.
Управление копей рассчитывало, что улучшение условий проживания
и снабжения отряда скажутся на интенсивности труда заключенных.
Столь благостная картина размещения рабочего отряда подтолкнула
руководство губернского карательного отдела обратиться с запросом к
председателю Правления Кизеловского горного округа об отводе еще
одной копи для использования труда заключенных. Однако Правление
отказало, поскольку в это время в копи прибывала масса рабочих из го¬
лодающих губерний и проблем с рабочей силой не было29.
14 октября 1921 года Кизеловский рабочий отряд заключенных
полностью переведен из Кизела в Курмаковскую копь на станции
Губаха30.
149
Надежды на улучшение положения отряда на новом месте не
оправдались. Курмаковская копь испытывала недостаток электро¬
энергии, не хватало вагонов для вывозки угля из шахты, не решена
была проблема с обмундированием и прозодеждой31.
Сохранялись проблемы и в культурно-воспитательной работе. Го¬
лодные заключенные отказывались участвовать в культпросветработе.
С переходом к нэпу более жестко ставится вопрос о переводе мест
заключения на самоокупаемость. Использование труда заключен¬
ных в Кизеловских угольных копях оказалось слишком затратным,
перевод рабочего отряда на самоокупаемость оказался невозможен,
и в начале 1922 года Рабочий отряд был ликвидирован. Однако опыт
использования труда заключенных на шахтах Кизеловского бассей¬
на не прошел бесследно. В годы Великой Отечественной войны труд
заключенных, трудармейцев, депортированных широко применялся
как при строительстве новых шахт, так и на подземных работах.
Примечания
1 ГАПК. Ф. р-436. On. 1. Д. 32. Л. 69.
2 Там же. Л. 70.
3 Там же. Ф. р-56. Оп. 3. Д. 28. Л. 144.
4 Там же. Ф. р-320. Оп. 2. Д. 23. Л. 2-5.
5 Там же. Д. 2. Л. 183.
6 Там же. Ф. 280. On. 1. Д. 2601. Л. 255,260; Д. 2691. Л. 46.
7 Там же. Ф. р-320. On. 1. Д. 2. Л. 165.
8 Там же. Л. 166.
9 Там же. Л. 165.
10 Там же. On. 1. Д. 33. Л. 4,51,81-82; Оп. 2. Д. 8. Л. 206-211,280,391,410-573.
11 Там же. On. 1. Д. 33. Л. 147.
12 Там же. Л.4.
13 Там же. Л. 81 об.
14 Там же. Л. 120.
15 Там же. Л. 121.
16 Там же. Оп. 2. Д. 26. Л. 15; Д. 43. Л. 1-2.
17 Там же. Л. 396.
18 Там же. Л. 16 об.
19 Там же. Л. 357.
20 Там же. Д. 46. Л. 121.
21 Там же. Оп. 2. Д. 23. Л. 46.
22 Там же. Л. 152.
23 Там же. Л. 64.
24 Там же. Оп. 2.Д. 1.Л.4-5.
25 Там же. On. 1. Д. 47. Л. 5-7.
26 Там же. Л. 18.
27 Там же. Д. 76. Л. 25.
28 Там же. Оп. 2. Д. 23. Л. 132.
29 Там же. Оп. 1.Д. 33. Л. 135.
30 Там же. Л. 149 об.
31 Там же. Оп. 2. Д. 23. Л. 139.
А. В. Мельник (Смоленск)
УЧАСТИЕ ОРГАНОВ ВЧК-ОГПУ В БОРЬБЕ
С ОППОЗИЦИОННЫМИ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ПАРТИЯМИ
И ОРГАНИЗАЦИЯМИ В НАЧАЛЕ 1920-х ГОДОВ
(НА МАТЕРИАЛАХ СМОЛЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ)
С учетом оперативной обстановки в России в целом и в Смо¬
ленской губернии в частности после гражданской войны советская
спецслужба активно развивалась в трех направлениях: разведка,
контрразведка, а также в этот период спецслужба выполняла и
функции тайной полиции. Борьба с посягательствами, направлен¬
ными на подрыв государственного строя, является необходимым
элементом управления. Однако эта деятельность зависит от поли¬
тического режима в стране1. Вставшим у власти большевикам важ¬
но было всеми силами отстоять установившийся в стране советский
режим. А спецслужбы — это единственный институт власти, кото¬
рый имеет право по закону заниматься общественными организа¬
циями, движениями, экстремистскими группировками, внедрять в
них свою агентуру и доверенных лиц для защиты существующей
политической системы2.
Контрреволюционным в те годы признавалось «всякое действие,
направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией
власти Рабоче-крестьянских Советов существующей на основании
конституции РСФСР Рабоче-крестьянского правительства... путем
интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и т. п.
средствами»3.
Основная нагрузка в борьбе с политическими партиями ложилась
на осведомительное отделение, являющееся центральной частью
секретно-оперативного отдела ВЧК. Для этого осведомительный от¬
дел «собирает разные материалы, касающиеся истории и жизни по-
литпартий и групп; систематизирует и обрабатывает этот материал,
как со стороны исторической, так и с программной; составляет би¬
блиографические сведения; следит за жизнью политпартий, их уст¬
ной и письменной агитацией»4.
Партия меньшевиков являлась наиболее цельным в идеологиче¬
ском плане и организационно прочно оформленным объединением.
Правительством было обращено внимание на то, что в Смоленской
151
губернии меньшевики пользуются большим авторитетом. И сами де¬
легаты совещания меньшевиков весной 1920 года заявляли, что ими
достигнуты «значительные политические успехи, в особенности на
выборах в советы, потребительские общества и пр.», в таких городах,
как Хабаровск, Москва, Тула, Смоленск5.
Из губерний в Центр шли тревожные сообщения о том, что в
различных отраслях промышленности, в колхозах и совхозах, в по¬
требкооперации сильное влияние на крестьян и рабочих начинают
оказывать меньшевики и эсеры, которые заняли основные руко¬
водящие должности. «По Дорогобужскому уезду: в разбросанном
виде имеется значительное количество антисоветского элемента:
бывших полицейских, офицерства, помещиков и лиц антисовет¬
ских партий: меньшевиков и эсеров. В Леоновском волисполко-
ме целиком засели эсеры... В кооперацию влезают типы эсеров и
меньшевиков»6.
В марте 1921 года в Смоленскую губчека из Центра пришла теле¬
грамма с требованием Дзержинского срочно дать подробнейшую ин¬
формацию о политическом положении губернии. Начальник губчека
И. В. Тарашкевич в ответ на телеграмму обратился с просьбой по¬
мочь продовольствием, чтобы бороться с врагами советской власти
«силами губернии без эксцессов». А также попросил конкретных рас¬
поряжений «об изъятии организованных и активно работающих ан¬
тисоветских партий, так как последние пользуют момент и разлагают
несознательные массы»7. Руководством к действию послужил приказ
№ 52СС «Об усилении борьбы с контрреволюцией», утвержденный
28 февраля 1921 года, где предписывалось «в самый кратчайший срок
разбить аппарат антисоветских партий», для чего предлагалось «изъ¬
ять в подведомственном районе всех анархистов, эсеров и меньшеви¬
ков из интеллигенции, особенно служащих в земотделах, продорга-
нах», а также «работающих на заводах и призывающих к забастовкам,
выступлениям и демонстрациям»8.
На предприятиях прошли плановые чистки. Все это имело опре¬
деленный успех, но не приводило к требуемому результату. Мень¬
шевистская организация продолжала свою деятельность. Центром
была дана крайне низкая оценка деятельности губернских органов. И
руководство настоятельно требовало уничтожить меньшевистскую
организацию в Смоленской губернии.
Разгром ядра меньшевистской организации произошел в ночь на
8 июня. Было арестовано 26 активных меньшевиков, которым было
выдвинуто обвинение в агитации против советской власти. Вместе с
арестами произошел разгром клуба «Искра» РСДРП с изъятием все¬
го имущества и знамен. В декабре 1921 года было вынесено твердое
решение по делу меньшевиков в соответствии с решениями X съезда
РКП(б). Все они были высланы в отдаленные губернии, а также были
152
лишены права избираться и занимать должности, предполагающие
тесное общение с народными массами.
Но интересно то, что в начале 1922 года местными органами сооб¬
щалось, что лидеры организации высланы в Вятскую, Архангельскую
и Вологодскую губернии. Органами не без гордости отмечалось: не¬
смотря на то, что меньшевики имели за собой большинство служащих
и рабочих, «более меньшевиков в Смоленской губернии не существу¬
ет». И тут же говорилось, что «имеющиеся отдельные члены никакой
работы не ведут, но замечается интенсивная связь с московскими и
вятскими меньшевиками в 20 и 21 году, состоявшими членами смо¬
ленской организации»9. Эти выводы ставили под сомнение, что чеки¬
стам удалось полностью уничтожить меньшевистскую организацию
в Смоленской губернии.
Движение анархистов в Смоленской губернии всегда было доволь¬
но заметным. Высшим органом федерации являлось Общее собрание
всех анархистов города, которое избирало секретариат, занимавший¬
ся работой клуба-библиотеки, ячеек анархистов и сочувствующих в
трудовых коллективах и воинских частях. На основании наблюдений
сотрудников ЧК внутри анархистской организации Смоленска выде¬
лялись такие направления, как анархо-коммунизм (тов. Литвиненко
из Упраформзапфронта); анархо-синдикализм (тов. Тарарин, назы¬
вающий себя сторонником Махно и призывающий к дезорганизации
Красной армии, формированию отрядов анархистов к уничтожению
внешней контрреволюции и немедленному свержению советского
строя); анархистов-универсалистов, которые в отличие от первых
двух организаций работали легально и призывали всех объединиться
под их знаменем10. Создавшаяся обстановка в Смоленской губернии
в связи с затянувшимися переговорами о мире с Польшей в 1921 году
дала почву для активной деятельности евангелистов анархо¬
толстовского толка, которые действовали на территории губернии
на протяжении всей гражданской войны в виде общин-групп и вели
контрреволюционную агитацию среди красноармейцев и крестьян.
Из донесений осведомителей было понятно, что их планомерная ра¬
бота концентрировалась почти во всех уездах, отправным моментом
которой являлась агитация против войны. Были попытки евангели¬
стов завязать связь с гарнизонами, с предприятиями, работающими
на оборону Республики11.
Но надо отметить, что сами представители этих внутрипартийных
течений не могли четко определить своих отличий и особенностей.
Единой программы федерация не имела, но общие цели и задачи были
обозначены: сопротивление усиливающимся огосударствлению и
бюрократизации общества; борьба за негосударственный социализм
и самоуправляющееся общество. В этих рамках в движении анархи¬
стов выделялись две формы сопротивления: открыто неприязненное
153
отношение к Советской власти и лояльное. Но лояльное отношение к
РКП(б) и Советской власти.
Федерация имела связь с анархистами Москвы и Петрограда.
Уполномоченным по контрреволюции Немзером в сводке о работе в
Смоленской федерации анархистов подробнейшим образом изложе¬
но, что организацией проводились совещания, на которых решались
вопросы по установлению тесных контактов с Минском, где работали
Кордиани и Плетнер. Кордиани часто приезжал в Смоленск по пар¬
тийным вопросам.
Причинами развития анархистского движения в 1921 году яви¬
лись: нарастание кризиса власти большевиков; поддержка анархистов
теми слоями, которые были недовольны реформами Советской вла¬
сти, но и возврата власти буржуазии не одобряли. Анархисты Смо¬
ленска успешно вели работу в среде рабочих, курсантов и красноар¬
мейцев. Пользовались популярностью в студенческой среде. Менее
интенсивно работа велась в деревне. Из отчетов ВЧК видно, что са¬
мые многочисленные по составу организации анархистов в губернии
находятся в таких городах, как Гжатск, Демидов, Духовщина.
Исходя из этого, Смоленский губком РКП(б), озабоченный ростом
анархического влияния в городе и губернии, рекомендовал райкомам
и укомам ряд мер агитационно-пропагандистского характера против
анархизма, особенно в рабочих районах города и в бывших партизан¬
ских районах губернии. И в совокупности с некоторым улучшением
хозяйственной жизни и материального положения трудящихся они
дали результаты. Враждебность к политике власти большевиков уже
не находила отзыв в среде рабочих и крестьян.
По окончании гражданской войны органами отмечалось, что с
фронтов приходят старые анархисты, признающие, что в нынешней
обстановке идеи анархизма все больше теряют свою актуальность.
Начиная с 1922 года влияние анархистов в Смоленской губернии ста¬
ло ослабевать. В сообществах этого так называемого политического
течения чаще всего находили приют уголовные элементы, которые
прятались под лозунгами борьбы за «идею». Под крышей вооружен¬
ных анархистов они чувствовали себя в безопасности. Поэтому под
влиянием идей анархизма был отмечен рост профессиональной пре¬
ступности, в дальнейшем потерявших свою политическую окраску и
превратившихся в чисто криминальные нормы поведения.
Вопрос о национальных партиях также очень важен, когда мы го¬
ворим о Смоленской губернии, так как еще с дореволюционных вре¬
мен на Смоленщине существовали партийные, религиозные и другие
общественные группы, организованные по национальному признаку.
После гражданской войны в связи с включением в состав Смоленской
губернии некоторых белорусских территорий возросла численность
не только белорусского населения, но и еврейского, при Смоленском
154
комитете РСДРП(б) работала литовская социал-демократическая
группа, в Смоленске находилось издательство ЦК компартии и ЦК
комсомола Литвы. Также в Смоленске находилось исполнительное
бюро Польского бюро агитации и пропаганды при ЦК РКП(б)12.
В 1921 году на территории Смоленской губернии проживало «ев¬
реев 45 000, латышей И 000, поляков 6961»13, поэтому особый ин¬
терес представляли для властей еврейские политические партии и
общественные организации, имевшие большое влияние на еврейское
население губернии. После окончания гражданской войны и введе¬
ния первых запретов еврейские организации в 1921 году практически
утратили возможность вести политическую деятельность, и им при¬
ходилось ограничиваться культурной и благотворительной работой.
В ВЧК относительно этих партий, отрицательно настроенных против
советской власти, к началу нэпа не было определенных сведений и
даже осведомителей. Сведения приходилось черпать из личных раз¬
говоров с представителями евсекции с отдельными лицами, близко
сталкивающимися с сионистами. Дело осложнялось тем, что из Цен¬
тра не было никаких указаний относительно сионистских организа¬
ций, несмотря на вопросы, поступающие туда по этому поводу.
В 1921 году представители антисоветских еврейских партий, когда
интерес к ним ослаб, организации занялись «беготней в ЧЕКА», напи¬
санием справок и ходатайств о возвращении забранной у них перепи¬
ски и литературы. Но в тот период большое количество сотрудников
уехало по направлению из Смоленской губернии в Литву, отсутство¬
вало большое количество заместителей, все были крайне загружены
работой, кадровыми перестановками и их обращения остались без
внимания. Сионисты, видя, что дело в Смоленской губчека лежит
без движения и их не трогают, начали действовать. По всей губернии
стали активно создаваться общественно-культурно-религиозные ор¬
ганизации. Наибольшей популярностью пользовались сионистские
кружки среди молодежи, религиозные комиссии и общины в Смо¬
ленске, Ярцево, Мстиславле и других городах. На поверку все они
были фактически созданы для партийной работы.
Наряду с приобретением духовных книг, организацией театров,
школ и библиотек, оборудованием кладбищ и синагог, они проводи¬
ли и партийную работу. Устраивали митинги, участвовали в прениях,
чем привлекали к себе еврейскую массу и завоевывали ее доверие.
Этому также способствовало то, что работа евкомсекции совер¬
шенно заглохла к этому моменту. С большим трудом политбюро
налаживало эту работу. Благодаря налаженной активной вербовке
осведомителей была организована регулярная отправка информации
и регистрация членов еврейских компартий14.
Жестокие еврейские погромы, прокатившиеся по всей террито¬
рии Смоленской губернии, стали причиной перехода бундовцев и
155
поалей-ционистов на позиции, близкие к большевистским, так как
они старались найти защиту в лице РКП(б). В воззваниях ЕКП мож¬
но было прочитать, что «партия еврейского рабочего класса, пере¬
жившая “Е. С.”, “С. С.” и “Бунд”, будет жить и вести еврейский народ
под знаменем коммунизма в борьбе за социальное и национальное
освобождение»15. Этот шаг усилил противоречия между ними и той
частью еврейских партий, которые продолжали выступать против
большевиков.
В Смоленской губернии начали создаваться и развиваться нацио¬
нальные районы, колхозы и совхозы. Евреи получали высшее обра¬
зование наравне со всеми, их численность росла в советских учреж¬
дениях. Благодаря налаженной работе евкомсекции деятельность
еврейских организаций была взята под контроль. Еврейские орга¬
низации, которые всегда пытались оставаться независимыми от го¬
сударства, были вынуждены сворачивать свою деятельность, так как
это грозило потерей работы, и даже арестами. В конце 1920-х годов
деятельность еврейских организаций была практически прекращена
на территории губернии.
Очень ярко отражают особенности деятельности спецслужб в рас¬
сматриваемый период слова П. А. Судоплатова: «Трагизм спецслужб
в том, что они функционируют в условиях их подчиненности режиму
личной власти, что дает возможность манипулировать видимыми со
стороны обстоятельствами политических убийств, скрывать в дей¬
ствиях убийцы какую-либо личную или политическую мотивацию, а
тем самым развязывать политический террор»16.
В количественном отношении в 20-е годы уголовные дела по так
называемым «контрреволюционным преступлениям» стояли на вто¬
ром месте. В этот период тесное слияние партии и органов безопасно¬
сти было, по всей видимости, единственным эффективным методом
удержания власти, хотя ввиду полного отсутствия конкуренции и
самокритики страдали как политические, так и экономические ре¬
формы. В любом случае, неоспорим тот факт, что в борьбе против оп¬
позиционных политических партий и течений система ВЧК-ОГПУ
еще раз доказала свою незаменимость в качестве инструмента укре¬
пления Советской власти в Смоленской губернии.
Примечания
1 Хаустов В. Н. Развитие советской спецслужбы (1917-1941)// Исторические чтения
на Лубянке 1997 г. Российские спецслужбы. История и современность. Москва —
Великий Новгород, 1999. С. 39.
2 Плеханов А. М. Отечественные органы государственной безопасности в период но¬
вой экономической политики 1921-1928. М., 2006. С. 392.
3 Рабочий путь. 1922. № 170.
4 ЦАФСБРФ.Ф. !.Оп.4.Д. 155.Л.2.
156
5 РГАСПИ. Ф. 275. On. 1. Д. 73. Л. 1
6 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 944. Л. 135.
7 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 611. Л. 43.
8 Кокурин А. И., Петров Н. В. Лубянка 1917-1991: справочник / под ред. А. Н. Яков¬
лева. М„ 2003. С. 380.
9 ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 323. Л. 11.
10 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 255. Л. 100-102.
11 Там же. Д. 944. Л. 8.
12 Мозгунова Г. Н., Левитин М. Н., Корсак Л. В. Судьбы нацменьшинств на Смолен¬
щине в 1918-1938 гг. Документы и материалы. Смоленск: СГПИ, 1994. С. 4-5.
13 Там же. С. 44.
14 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 614. Т. 2. Л. 18.
15 ГА РФ. Ф. P-8373. On. 1. Д. 200. Л. 12.
16 Плеханов А. М. Отечественные органы государственной безопасности в период но-
вой экономической политики 1921-1928. М., 2006. С. 392.
И. В. Гончарова (Орел)
РЕПРЕССИВНАЯ ПРАКТИКА ВЛАСТИ
ВО ВРЕМЯ ХЛЕБОЗАГОТОВОК
В ЦЕНТРАЛЬНОМ ЧЕРНОЗЕМЬЕ В 1927-1930 ГОДАХ
Процесс модернизации в Советской России в силу сложивших¬
ся внутри и внешнеполитических факторов предполагал использо¬
вание в качестве источника средств ресурсы аграрного сектора. Это
обусловило в конце 1920-х годов сложный и очень болезненный для
крестьянства переход от рыночных отношений к новой модели соци¬
алистического хозяйствования. Политике коллективизации предше¬
ствовали жесткие хлебозаготовительные кампании, в ходе которых
вырабатывались методы и формы воздействия власти на крестьян¬
ство. Современное приращение Источниковой базы, открывшиеся
архивные фонды, введение в научный оборот новых источников со¬
ставителями фундаментальных изданий «Трагедия советской дерев¬
ни», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД», «“Совер¬
шенно секретно”: Лубянка — Сталину о положении в стране»1 дают
возможность изучить репрессивную практику власти во время хле¬
бозаготовок. Пример аграрного центра — Центрального Черноземья,
за которым уже с 1926 года закрепился термин «оскудевающий», —
вскрывает региональные аспекты этой политики, а также специфику
взаимодействия местной власти, Центра и крестьянства.
Применение репрессивных мер в Центральном Черноземье было
обусловлено «борьбой за хлеб» как главным содержанием политики
власти в отношении крестьянства. Три хлебозаготовительные кам¬
пании — 1927/28, 1928/29 и 1929/30 годов — обнаружили динамику
усиления воздействия власти на крестьянство, оттачивали формы
административного нажима, перерастая в раскулачивание и коллек¬
тивизацию.
Начавшаяся как обычно хлебозаготовительная кампания 1927 года
в черноземной глубинке вскоре приняла новый поворот. В конце осе¬
ни 1927 года орловские партработники, повторяя указания центра,
заговорили о «катастрофическом падении хлебозаготовок». Между
тем расхождения в показателях хлебозаготовительной ситуации
1927/28 года с 1926/27 годом не превышали 5 %2. Крестьяне не спе¬
шили расставаться с хлебными излишками, ожидая повышения цен
158
к весне, ситуация усугублялась отсутствием на деревенском рынке
промышленных товаров. Дополнительным стимулом служили слухи
о скором начале войны.
Местные власти активизировались лишь после жестких указа¬
ний из Центра, хотя сторонников нажимных методов работы с кре¬
стьянством среди местной партийной элиты было немало. С декабря
1927 года последовали директивы ЦК ВКП(б) с требованием добить¬
ся решительного перелома в ходе хлебозаготовок. В Орловской гу¬
бернии цены были ниже, чем в соседних, что привлекло мелких
перекупщиков — полехов. Бюро губкома повело с ними «жесткую
борьбу», направляя в пограничные районы ответственных работни¬
ков и выставляя заградительные отряды.
Осенью 1927 года в черноземной деревне начались подворные
обыски, уполномоченные изымали у крестьян хлеб, оставляя зерно
только для личного потребления. Зимой 1928 года в Орловской гу¬
бернии стали разверстывать хлебозаготовительные планы по воло¬
стям и отдельным селениям.
Увеличение объема хлебозаготовок увязывалось с финансовым
нажимом на крестьянство. Например, в Орловской губернии сель¬
хозналог с 1870 тыс. руб. в 1925/26 году увеличился до 3920 тыс. руб.
к 1928/29 году. Более чем двухкратное увеличение предполагало
льготы для бедняцких хозяйств и переобложение зажиточных. Из¬
менилась практика сбора налоговых и неналоговых средств: ускоре¬
ние и увеличение объемов их изъятия должно было стимулировать
крестьян к реализации хлеба через ссыппункты. Усилился нажим на
недоимщиков, ускорилась процедура изъятия имущества в счет по¬
гашения недоимки.
Все чаще повторялся тезис о возросшем сопротивлении кулака, о
том, что он — настоящий хлебный хозяин деревни. В конце 1927 года
в ЦЧО была направлена телеграмма Молотова с призывом обру¬
шиться на кулака. Размытость официальных признаков социально-
экономической градации хозяйств давала возможность отнесения
к кулацкому практически любого крестьянского двора, втянутого в
рыночные отношения.
/ Поскольку черноземное крестьянство отказывалось доброволь¬
но сдавать хлеб, то власти на местах часто прибегали к «услугам»
правоохранительных органов. Появление милиционеров на селе сразу
же обеспечивало успешное проведение заготовок. Решение заготови¬
тельной проблемы путем чрезвычайных мер поощрялось лично
И. В. Сталиным. В секретной телеграмме секретарю Воронежского
губкома И. Г. Бирну 8 января 1928 года он, в частности, требовал:
«При взыскании недоимок... применять немедленно жесткие кары,
в первую очередь — в отношении кулачества. Особые репрессивные
меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов»3.
159
26 января 1928 года в Тамбове была получена шифровка Наркома
юстиции РСФСР Н. Янсона, который требовал еще более «срочных и
решительных мер в деле проведения кампании»4. Срок производства
по делам сокращался до трех дней с момента начала дела по момент
вынесения приговора; в отношении лиц, привлеченных по 107 статье
УК РСФСР, предусматривающей преследование за «злостное повы¬
шение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых
на рынок». Не сдававших хлеб привлекали к ответственности как спе¬
кулянтов по статье, которая предусматривала лишение свободы на
срок до 5 лет с конфискацией имущества или без таковой. Как прави¬
ло, в качестве дополнительной меры наказания предлагалось приме¬
нять полную или частичную конфискацию имущества. Специальной
секретной телеграммой на места предписывалось 25 % хлеба, конфи¬
скованного у кулаков, передавать бедноте, создавая специальные фон¬
ды в волкресткомах. Этот продотрядовский отголосок власть, по всей
видимости, намеревалась использовать для разжигания внутридере-
венских конфликтов и привлечения бедноты на свою сторону.
Главными методами выполнения хлебозаготовок становились об¬
ход дворов, обыски, поголовный учет и опись всего имущества. При
этом совершенно не учитывалось, что ряд хозяйств уже выполнил
задание. Поспешность и жестокость хлебозаготовительной кампа¬
нии вносила сумятицу и неразбериху. В отчете по хлебозаготовкам
в Орловском губкоме в феврале 1928 года отмечалось: «Перегибы в
методах заготовок значительны, делают обыски. В отдельных случа¬
ях лазя по чердакам, сами вывозят хлеб из амбаров, ломают замки,
сверлят полы, под видом обыска самогона делают обыски на хлеб.
С милицией делают подворные обходы (везде) и даже аресты». Толь¬
ко в одной Ленинской волости Ливенского уезда «были незначитель¬
ные перегибы, но там и не было работы»5.
Орловские коммунисты воспринимали эти действия как начало
серьезной работы, перестройку на военный лад: «Ведь мы перестраи¬
ваемся на военную ногу, без взысканий не обойдешься». Приветство¬
вал воинственный подъем и председатель губкома: «Мы перешли от
спячки к действительной работе по-большевистски»6. Примечатель¬
на и военизированная лексика партийных докладов: «зачистка плате¬
жей», «опыт и темп боевой кампании».
13 февраля 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постанов¬
ление о широком применении ст. 107. Привлекаться должны были
те лица, которые имели 2-3 тыс. пудов хлеба и не вывозили его. Это
решение Политбюро во многих местах было невыполнимо, посколь¬
ку крестьян, имевших такое количество хлеба, практически не было.
«Планку» применения статьи стали снижать, в Тамбовской губернии
она была снижена до 500 пудов, на практике же судили тех, кто имел
200-300 пудов7.
160
В деревню направляли уполномоченных, в среднем, по 15-20 из
уезда в волости и 12-15 из волости в село8. В январе районным и
уездным судам было предоставлено право решать дела по обвинению
должностных лиц в нарушении правил о хлебозаготовках. На практи¬
ке это вылилось в привлечение к судебной ответственности тех, кто
не обеспечил высокие темпы хлебозаготовок, как правило, сотрудни¬
ков среднего и низшего звена.
Результаты хлебозаготовительной кампании 1927/28 года в Орло¬
вской губернии, в 2,5 раза превышавшие прошлогодние9, были достиг¬
нуты очень дорогой ценой. Большинство дел по ст. 107 фабриковалось
с грубейшими нарушениями правовых норм. Применение ст. 107 име¬
ло не сплошной, а выборочный характер. В. А. Ильиных и О. К. Кав-
цевич считают, что «нужно было не разорить зажиточных крестьян,
а напугать их»10. Репрессии против кулаков, прикрываясь классовой
избирательностью, были направлены на то, чтобы заставить основных
держателей хлеба — середняков — ускорить его реализацию.
Во время хлебозаготовительных кампаний широко практико¬
валась конфискация имущества и скота. По некоторым делам хлеб
вообще не был конфискован ввиду его отсутствия, и, следовательно,
люди были осуждены лишь на основании непроверенных данных:
якобы осенью 1927 года они покупали и продавали хлеб. Гораздо
чаще, чем хлеб, у состоятельных крестьян изымалась сельхозтехника.
Со всей очевидностью перед нами встает превентивность и социаль¬
ная направленность репрессивного механизма в деревне.
Следствием грубого вмешательства в ситуацию на крестьянском
рынке стала полная его дезорганизация.
Почти во всех партийных документах о хлебозаготовках было по¬
нятие «перегибы». Этот термин оказался очень удобным. «“Переги¬
бы”» становятся органическим свойством командно-репрессивной
политики, поскольку провозглашаемые ею цели находятся в пря¬
мом противоречии с методами достижения этих целей. Непосред¬
ственное и быстро растущее участие в осуществлении сталинской
политики карательных органов — ОГПУ, НКВД, суда и прокура¬
туры — в равной мере довлело и над крестьянством как объектом
политики хлебозаготовок, и над местной властью как исполнителем
этой политики»11. Главной пружиной механизма «перегибов» явля¬
лась ст. 111 УК РСФСР, которая стала применяться «по отношению
к работникам государственного, общественного и кооперативного
аппарата», проявившим «расхлябанность, головотяпство, бездей¬
ствие и халатность». Противоречие между словом и делом ставило
исполнителей в двусмысленное и ложное положение. Не все могли
выдержать это противоречие. На совещании в ЦК 24 апреля пред¬
ставитель Курской губернии сообщил: «...у нас некоторые работни¬
ки от этой работы заболели. Есть... один работник, который... сидит
161
в психиатрической больнице и все время составляет пятидневки,
как они выполняются»12.
Хлебозаготовительная кампания 1928/29 года с самого начала
стала внушать власти серьезные опасения. Черноземное крестьян¬
ство летом 1928 года столкнулось с новыми способами работы «под
заказ» — контрактацией и закупкой урожая на корню. Кредит до¬
верия власти со стороны населения был существенно подорван:
«...нас стараются поймать, чтобы власти по амбарам не ходить»13.
Усилились слухи о войне, о предстоящих реквизициях по примеру
1918-1919 годов14. Контрактация грозила опасностью не рассчитать¬
ся с многочисленными платежами.
Осенью 1928 года сельхозналог увеличился на 74,3 % по сравне¬
нию с предыдущим годом, средний размер налога на хозяйство вырос
с 9 руб. 53 коп. до 16 руб. 53 коп. Фискальная политика преследо¬
вала политические и социальные цели изоляции зажиточной части
населения и расширения льгот бедноте. Центром была спущена кон¬
трольная цифра (2 %) для хозяйств, подлежащих индивидуальному
обложению. «Налог из средства изъятия части дохода становился
средством разорения»15.
Население осталось без хлеба уже в начале зимы 1929 года. Кре¬
стьяне выпекали хлеб с примесью суррогатов. В Дмитровском районе
Орловского округа суррогатами питались 80 из 320 дворов. В спец-
сводке Орловского окружного отдела ОГПУ от 25 февраля сообща¬
лось о панических настроениях горожан в связи с недостаточным
снабжением16. Горожанам негде было взять хлеб, так как в деревне
продолжали свирепствовать заготовители. Появляться на рынке с
хлебом стало опасно. Полехов называли «контрреволюционерами в
хлебозаготовках»17. При виде уполномоченных крестьяне разбега¬
лись с рынка, бросая и хлеб, и лошадей. Весной 1929 года был нанесен
удар по владельцам мельниц.
Проведение классовой линии с новой силой началось во время
майско-июньских заготовок. Центром предписывались так назы¬
ваемые «новые методы» работы: принятие поселенной разверстки
«общественными организациями». В целях борьбы со спекуляцией
создавалась разветвленная осведомительная сеть из бедняков и батра¬
ков18. Контрольная цифра хлебозаготовок должна была накладывать¬
ся на 20 % крестьянских дворов, при этом предполагалось принятие
задания на сельском сходе — власть при сохранении эффективных
фискальных возможностей общины стремилась инициировать под¬
держку крестьянства, проводить политику от лица большинства жи¬
телей деревни, искусно разжигая при этом антагонизм.
Агенты партии на селе должны были при соблюдении директив
проявлять «инициативу, самодеятельность и активность в деле усиле¬
ния хлебозаготовительной кампании»19. В условиях поиска 20 % зажи¬
точных хозяйств инициативность обернулась тем, что раскладкой было
162
охвачены большинство дворов. В селе Березовка из 56 домохозяев по¬
вестки были вручены 46, излишки были высчитаны в размере от 14 пу¬
дов с «кулака» до 6 кг хлеба беднячки. Другая крайность была проде¬
монстрирована в Богородском сельсовете Малоархангельского района,
где весь план возложили на одного кулака и двух священников20.
Активность заготовителей сказалась в «увлечении» массовым
возбуждением уголовных дел. В обкоме, тем не менее, отмечали не¬
достаточность применения решительных мер. Секретарь обкома
И. Г. Бирн указывал: «При проведении репрессий сплошь и рядом
либеральничают, медлят, уговаривают».
Самодеятельность заготовителей отразилась на увеличении госу¬
дарственного заказа: в Троснянском районе Орловского округа вме¬
сто 5000 тыс. пудов разверстали по сельсоветам 8000 тыс.21. Несмотря
на поток нарушений со стороны местных партработников, нельзя на
них перекладывать ответственность за искажение «классовой ли¬
нии», они были не только проводниками политики центра, но и ин¬
струментом этой политики.
«Крестовый поход» партии за хлебом в майско-июньскую кампа¬
нию 1929 года имел огромные последствия. Первый секретарь обко¬
ма ВКП(б) ЦЧО И. М. Варейкис назвал хлебозаготовки «железной
метлой, расчищающей путь для коллективизации сельского хозяй¬
ства». В ходе этой кампании был раскручен маховик репрессий, на¬
правленных против крестьян. Были также дифференцированы фор¬
мы изъятия хлеба в деревне: «контрольные цифры» для «кулаков»,
которых в относительно бедной черноземной деревне искали в угоду
спущенным из центра показателям, «самообложение» и «самообяза-
тельство» для середняков и «красные обозы» для бедняков.
Новая хлебозаготовительная кампания 1929/30 года должна была
закончиться к 1 января 1930 года. Деревенские общественные орга¬
низации приводились «в боевую готовность». На базе общин в авгу¬
сте 1929 года создавались комиссии содействия по хлебозаготовкам.
Зажиточные крестьяне относились к комиссиям негативно, справед¬
ливо усматривая в этом угрозу разрушения социального мира в де¬
ревне: «Нам комиссии не нужны, а если власти нужен хлеб, то пусть
она сама берет, а нас травить нечего»22.
20 августа 1929 года облисполком ЦЧО разослал на места дирек¬
тиву «О проведении решительных мер по борьбе с хлебной спекуля¬
цией, мешочничеством и конкуренцией между хлебозаготовителями»
с целью установить жесткий контроль над рынком и взять в админи¬
стративные тиски весь процесс заготовки хлеба. На учет в районные
отделения милиции должны были встать «все хлебные спекулянты
и перекупщики в городе и деревне», выявлялись связи между город¬
скими и сельскими посредниками. Использовалась осведомительная
сеть из числа бедняков и батраков. Спекуляция и мешочничество
квалифицировались как «вредительство хлебозаготовительным ме¬
163
роприятиям», сведения о «вредителях» направлялись в ОГПУ. Сель¬
советам и ККОВ запрещалось выдавать справки на право покупки
хлеба. Контроль над перевозками хлеба частниками вменялся орга¬
нам транспортного ГПУ и железнодорожной охраны. Осведомителей
направляли и на ссыппункты для контроля над деятельностью заго¬
товителей. Все мероприятия по обеспечению хлебозаготовок мили¬
ция должна была координировать с ОГПУ и прокуратурой23.
Одной из главных трудностей новой кампании было создание мифа
о поддержки населением хлебозаготовок. В Россошанском округе кре¬
стьяне заявляли: «План большой, и мы его не принимаем и вывозить
хлеба не будем». В Буденовском районе 9 членов колхоза «1 мая» на
собрании заявили: «По колено в крови станем, а хлеб не отдадим»24.
В декабре 1929 года оказалось, что одних «новых методов» было
недостаточно. Ставились ударные задачи перестройки «всей систе¬
мы и методов работы хлебозаготовительного аппарата с тем, чтобы
превратить последний из приемщиков хлеба в актив, организующий
хлебозаготовительную работу на селе». Общественные методы ра¬
боты увязывались с репрессиями. Поощрялись соревнования между
отдельными районами и селениями25. Таким образом, создавалась
полномасштабная система выкачивания ресурсов из деревни.
В ходе «борьбы за хлеб» большинство крестьян было отброшено
за порог нищеты, они становились социальными изгоями. Первичные
формы протеста фокусировались на низовых проводниках админи¬
стративной политики. За первые полгода 1929 года в ЦЧО произошло
313 актов насилия со стороны крестьян. Пик борьбы крестьянства с
властью пришелся на вторую половину 1929 года. Резко меняется тон
документов карательных органов, освещающих события в деревне. В
Лискинском районе в 1929 году появились контрреволюционные ли¬
стовки, предрекавшие сильный голод в 1932 году. Крестьяне Льговско¬
го округа заявляли: «Пусть присылают вооруженный отряд и отберут у
нас хлеб, а добровольно не отдадим». В селе Вознесенке Белгородского
округа вывесили «Расписание пожаров по селу Вознесенке»26.
Таким образом, в конце 1920-х годов репрессивная практика ста¬
ла частью взаимоотношения власти и крестьянства. Хлебозаготови¬
тельный кризис 1927/28 года в Центральном Черноземье был спро¬
воцирован увеличением государственного задания и являлся скорее
кризисом во взаимоотношениях деревни, стремящейся к реализации
свободной экономической инициативы, и государства, ставшего на
путь модернизации за крестьянский счет. Хлебозаготовительные
кампании превратились в хлебозаготовительный фронт. Одним из
важнейших условий репрессивной практики стала ее поддержка про¬
винциальными партийцами. Для широкомасштабного выкачивания
средств из деревни использовались финансовые, агитационные и ад¬
министративные ресурсы. В период с 1927 по 1929 год в ходе «борьбы
за хлеб» была апробирована система методов экономического и по¬
164
литического воздействия на крестьян, которые в дальнейшем широко
применялись во время коллективизации. Раскручивался репрессив¬
ный механизм, в его поле действия неминуемо попадали все кре¬
стьяне, а также члены советских и низовых партийных организаций.
В социальной плоскости власть делала ставку на раскол деревни, фа-
воритизацию бедноты и изоляцию «кулаков». Создание социальной
базы на селе из сельских пролетариев в 1929 году стало подкреплять¬
ся иллюзией добровольности сотрудничества с властью. С этой це¬
лью был задействован общинный механизм. Стремление превратить
деревню в придаток индустриального государства встретило кре¬
стьянский отпор в различных проявлениях. На примере Централь¬
ного Черноземья видно, как система репрессий с самого начала при¬
обретала в деревне, располагавшей основной массой человеческих и
материальных ресурсов, широкий, практически всеобщий характер.
Примечания
1 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и
материалы. Т. 2. М., 2000; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Доку¬
менты и материалы: в 4 т. М., 2000; «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о
положении в стране (1922-1934 гг.). М., 2004.
2 ГАОО. Ф. П-1. On. 1. Д. 1947 Л. 2-4.
3 Цит. по: Есиков С. А. Коллективизация в Центральном Черноземье: предпосылки и
осуществление (1929-1933). Тамбов, 2005. С. 39.
4 Там же. С. 31.
5 ГАОО. Ф. П-1. On 1. Д. 2109. Л. 160.
6 Там же. Л. 110.
7 Есиков С. А. Указ. соч. С. 41.
8 ГАОО. Ф. П-1. Оп.1. Д. 2109. Л. 159.
9 Там же. Д. 2156. Л. 7 об.
10 Хлебозаготовительная политика Советского государства в Сибири в конце 1920-х
гг. Новосибирск, 2006. С. 243.
11 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и ма¬
териалы. М., 1999. Т. 1. С. 38.
12 Там же. С. 45.
13 Там же. Д. 33. Л. 104.
14 Там же. Д. 50. Л. 23.
15 Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективиза-
, ции. 1927-1932 г. / под ред. В. П. Данилова и И. А. Ивницкого. М., 1989. С. 24.
16 ГАОО. Ф. П-1. Д. 98. Л. 122,125.
17 Там же. Д. 214. Л. 29,35.
18 Там же. Л. 194.
19 Там же. Д. 198. Л. 8.
20 Там же. Д. 218. Л. 3,15.
21 Там же. Д. 198. Л. 8.
22 Там же. Л. 123.
23 Там же. Л. 194.
24 Там же. Л. 307 а.
25 Там же. Л. 322.
26 ГАОО. Ф. П-48. On. 1. Д. 214. Л. 126,303 об., 307 а.
Л. Самуэльсон (Стокгольм)
ЧЕРТЫ ЧИСТОК В ЧЕЛЯБИНСКЕ, 1936-1939 ГОДЫ
Зарубежные наблюдатели уже тогда были шокированы отчетами
о московских открытых процессах 1936-1938 гг. над членами партий¬
ной верхушки. Если не считать членов компартий, лишь немногие на
Западе верили в то, что обвинения и признания основаны на реаль¬
ных фактах. Многие строили предположения о том, как могли пытать
старых партийцев, чтобы сломить их силу воли. Одним из этих со¬
временных свидетелей был шведский социал-демократ Цет Хёглунд,
который в статье, озаглавленной «Ночь ведьм над Европой», указал,
что Советский Союз конца 30-х гг. XX в. скатился в XVII век, когда
безвинных женщин сжигали как ведьм, обвиняя их в сговоре с Сата¬
ной или Антихристом1.
С тех пор причины больших чисток обсуждались не только в на¬
учном мире, но и в среде писателей и философов. После открытия
российских архивов, репрессии эпохи Сталина изучаются еще глуб¬
же. Архивы помогли сформулировать более четкие определения раз¬
личных форм репрессий. Террор в Советском Союзе часто объясняют
намерениями, действиями и указаниями Сталина или же некоторых
высокопоставленных представителей партийного и государственного
аппарата. Впрочем, массовые чистки и широко распространенная под¬
держка разоблачений «врагов народа» могут считаться доказатель¬
ством того, что общественность принимала участие в этих процессах2.
Различные уровни репрессий в 1936-1938 гг.
Необходимо выделять несколько уровней репрессий. Во-первых,
репрессии, направленные против партийной верхушки, многие пред¬
ставители которой являлись оппонентами Сталина и его политики.
Далее, действия, приведшие к широким чисткам среди партийных ка¬
дров, военачальников, номенклатуры в промышленности, сельском
хозяйстве и на транспорте. Наконец, ранее самая неизученная часть,
но представленная значительно большим количеством жертв, так на¬
зываемые массовые операции.
Это сообщение для конференции «История сталинизма: репрессированная рос¬
сийская провинция» основано на моей монографии «Танкоград», опубликованной на
шведском языке в 2007 г. — Л. С.
166
Три московских больших показательных процесса относятся к
первому уровню. Они проводились открыто, и широко обсуждался
вопрос о том, почему и как стало возможным принудить обвиняе¬
мых признать свою вину даже в самых немыслимых преступлениях.
В июне 1937 г. маршал Тухачевский и семь военачальников были
осуждены за измену Родине. По горячим следам этих процессов чист¬
кам подверглись сотни и тысячи их сторонников и родственников.
Еще одна волна репрессий, на среднем уровне, была направлена про¬
тив партийных кадров, хозяйственников, руководителей предприятий,
а также ученых. Размах этих чисток стал ясен еще в конце 50-х гг., когда
многие жертвы (иногда посмертно) были реабилитированы, а их судьба
описана в советской прессе. Применительно к двум верхним уровням
репрессий речь идет соответственно о нескольких сотнях и нескольких
десятках тысяч жертв, и именно эти два уровня освещались наиболее
широко в исследованиях, проводимых в период с XX съезда партии до
наступления гласности в конце 80-х гг.
Принято считать, что за политические преступления в 1937-
1938 гг. было арестовано и осуждено несколько сотен тысяч людей.
Эта чистка, названная «ежовщиной», ассоциировалась с преемни¬
ком Генриха Ягоды на посту наркома внутренних дел Николаем
Ежовым. Термин вводит в заблуждение, потому что в ходе этой кам¬
пании немногое делалось по инициативе самих органов госбезопас¬
ности. НКВД жестко контролировался Сталиным и Политбюро.
НКВД был просто исполнительным органом компартии3. Начиная с
1936 г. иностранных специалистов, работавших в советской оборон¬
ной промышленности, а позже, и в гражданских отраслях, увольня¬
ли и зачастую подвергали репрессиям. Эти действия повлияли на
многочисленные предприятия тяжелого машиностроения Урала, и
в частности Челябинска4.
На Урале партийные чистки начались в 1936 г. с обвинений, вы¬
двинутых в адрес свердловских кадров. Иван Кабаков, избранный
членом ЦК на XVII съезде в 1934 г., был исключен на июньском Пле¬
нуме 1937 г. Кабакова обвинили в преступной халатности в области
промышленности и сельского хозяйства, определенной как «вреди¬
тельство по указаниям правотроцкистского центра». После долгих
допросов Кабаков «признался» во всем, что вменялось ему в вину,
и был казнен 3 октября 1937 г. Наряду с Кабаковым подверглись
осуждению второй секретарь обкома, заведующий промышленно¬
транспортным отделом обкома, председатель областной плановой
комиссии и его заместитель, а также партийные секретари в Перми,
Нижнем Тагиле, Магнитогорске и Челябинске.
После показательного процесса над Зиновьевым и другими пред¬
ставителями левой оппозиции, чистки в Челябинской области уже
были направлены против всех тех, кто в прошлом имел отношение к
167
оппозиции. Руководил чистками первый секретарь обкома Рындин.
Так, на Пленуме ЦК ВКП(б) 4 марта 1937 г. он сообщил, что 165 руко¬
водящих работников Челябинска оказались «троцкистами» и были
исключены из партии. 12 мая Рындин сообщил наркому Ежову, что
после обнаружения доказательств вины арестован член «антисовет¬
ской террористической организации правых» по фамилии Цыркин.
В середине лета 1937 г. состоялась конференция Челябинского об¬
кома партии. Главным докладчиком был Рындин. Несколькими днями
ранее Андрей Андреев (1895-1971) прибыл с инспекцией и полномочи¬
ями по осуществлению кадровой чистки, полученными в Политбюро.
Андреев ежедневно обсуждал со Сталиным, какие кадровые меры сле¬
дует принять в Поволжье, а потом и на Урале. В Саратове Андреев
санкционировал арест множества партийных руководителей, а также
ответственных работников машинно-тракторных станций. В Челябин¬
ске, впрочем, он выступил, слегка покритиковав Рындина. Согласно
прямым указаниям, полученным от Сталина, Андреев должен был за¬
щищать Рындина от критики со стороны отдельных членов партии.
Как и многие другие руководители 30-х гг., Рындин занимал не¬
однозначную и в чем-то даже противоречивую позицию. С одной сто¬
роны, он пытался получать максимальный объем информации в эко¬
номических вопросах, касающихся развития Челябинской области.
С другой стороны, он инициировал кампании по «выявлению» оппо¬
нентов и подвергал преследованию тех, кого называли «вредителями»
или «шпионами». Летом 1937 г. Рындин участвовал в работе тройки,
руководившей массовыми операциями. Но вскоре колокол зазвонил
и по нему. Он был арестован 12 октября 1937 г., прошел через долгие
ночные допросы и признал себя виновным по многочисленным наду¬
манным обвинениям. Рындин признал, что в 1928-1934 гг. занимал¬
ся «антисоветской деятельностью», а с 1934 г. по указанию «правого
блока» организовывал «антисоветский террор» в Челябинске. А ведь
на самом деле Рындин, будучи главой городской парторганизации,
всячески способствовал развитию города и отдавал все силы на то,
чтобы обеспечить рост промышленного производства. Его формально
исключили из партии 8 февраля 1938 г. и казнили два дня спустя5.
В два приема все политические и хозяйственные руководители
Челябинска были арестованы по обвинению в различных не совер¬
шенных ими преступлениях. К 1938 г. устранили практически всех
опытных работников. Их место заняли малоопытные, но иногда более
образованные молодые хозяйственники, которых в спешке выдвига¬
ли наверх. Модель чисток, которая использовалась в Челябинске, с
различными вариациями применялась во время Большого террора и
в других регионах Советского Союза.
Чистки сотрудников среднего звена осуществлялись по следую¬
щему алгоритму: те, кого арестовали в 1936-1937 гг., были троцки¬
168
стами или связаны с замнаркома тяжелой промышленности Пята¬
ковым и другими бывшими оппозиционерами. Затем, в ходе второго
этапа, арестовали реальных или предполагаемых сторонников более
умеренной политики Бухарина конца 20-х гг.
В число жертв в Челябинске попал и бывший директор ЧТЗ Кази¬
мир Ловин, которого перевели в Главэнерго Наркомата тяжелой про¬
мышленности. Его арестовали 20 августа и приговорили к высшей
мере наказания 15 ноября 1937 г. Один из его преемников, бывший
главный инженер и директор ЧТЗ, Израиль Нестеровский (1898-
1938) был арестован в ходе четвертой областной партконференции
3 июля 1938 г. и приговорен к расстрелу 29 августа 1938 г.
Благодаря архивным документам, доступ к которым появился в
последние десятилетия, не остается сомнений в том, что Сталин не
просто был осведомлен о чистках. Он лично следил за делами отдель¬
ных фигурантов, равно как и за массовыми операциями. Именно Ста¬
лин и члены Политбюро решали, какому наказанию — казни или дли¬
тельному заключению — должны были подвергнуться проходящие
по делу партийцы, хозяйственные работники и другие. Очевидно, что
репрессивные меры, принятые в отношении управленцев в промыш¬
ленности, отрицательно повлияли на экономику, в результате чего
темпы роста оказались ниже, чем планировалось.
Сегодня, благодаря доступу к российским архивам, возможно
проведение исследований отдельных предприятий на микроуров¬
не. Насколько можно судить по этим документам, речь шла о ре¬
альной бесхозяйственности и широко распространенной корруп¬
ции. В результате следствие приходило к основанным на реальных
фактах выводам, которые часто обряжали в типичные для того вре¬
мени одежды «контрреволюционного вредительства», и десятки
инжерно-технических работников увольнялись, арестовывались и
отправлялись в ГУЛАГ, а другим приходилось гораздо вниматель¬
нее следить за собой6.
Представление о Большом, терроре, как об изолированном явле¬
нии, коренным образом изменилось после открытия российских ар¬
хивов. Ранее исследователи концентрировались на элитах, «номен¬
клатуре» и интеллигенции. Однако эти группы в количественном
отношении составляли лишь небольшую долю всех жертв. Репрессии
в более широком смысле, так называемые массовые операции, были
направлены против простых людей — рабочих и крестьян7.
Осенью 1937 г. начались массовые акции против бывших кулаков,
вернувшихся в родные деревни или устроившихся на стройку. Среди
историков до сих пор обсуждаются коренные причины этих чисток
низших классов советского общества — деклассированных мелких
преступников, не имевших постоянного места работы или жилья, а
также более жестких репрессий против «антисоветских элементов»,
169
осуществлявшихся согласно совершенно секретному Оперативному
приказу НКВД СССР № 00 447. Операция началась по указанию По¬
литбюро в августе 1937 г. Согласно этому приказу проводились массо¬
вые операции против таких нацменьшинств, как немцы, латыши, по¬
ляки, финны, т. е. представителей наиболее вероятных противников
в будущей войне8. Теории социальной инженерии и модернизации
могут объяснить, почему Сталин и Политбюро решили казнить сот¬
ни тысяч представителей таких различных категорий населения, как
священники, потомки дворян, бывшие зажиточные крестьяне и тор¬
говцы. Объяснения, выдвинутые в 90-е гг. историком Олегом Хлев-
нюком, касающиеся оценки иностранной угрозы как мотива массовых
чисток, в действительности распространялись с конца 30-х гг.9
Это только часть объяснения. Впрочем, уже во время коллек¬
тивизации сельского хозяйства в 1930-1931 гг. местные органы
ОГПУ вычищали в деревне всех, кто выступал против. Руководи¬
тель ОГПУ критиковал многих местных руководителей органов
госбезопасности, которые занимались социальной чисткой (тор¬
говцев, предпринимателей, преподавателей и священников). Ягода
оставил по этому поводу такой комментарий: «Мы не очищаем сей¬
час край от попов, торговцев и “прочих”, прочих — значит не знают,
кого берут. С торговцами и попами мы успеем справиться, надо бить
верно, по цели — кулаку и кулаку-к[онтр]р[еволюционеру]»10. Вол¬
нообразная репрессивная кампания 1937-1938 гг., следовательно,
осуществлялась скорее как закономерная операция, являющаяся
логическим продолжением борьбы за уничтожение «врагов» рабо¬
чего класса, чем как акция, рационально обоснованная приближаю¬
щейся тотальной войной и страхом перед «пятой колонной» в тылу
советских армий.
Существует интерпретация последствий Большого террора, кото¬
рая может быть пересмотрена в свете новых архивных данных. Со¬
гласно этой версии, одна категория за другой репрессировались в
качестве «социально чуждого» или «социально вредного элемента».
В ходе массовых операций погибли сотни тысяч. В конце концов
после множества кровавых чисток сотрудники органов госбезопас¬
ности сами попали под наблюдение и стали подвергаться арестам
якобы с целью «заставить замолчать свидетелей» террора. Затем, как
утверждается, было создано «совершенно новое общество», в кото¬
ром отсутствовала настоящая «историческая память». Зерно истины,
содержащееся в этой версии, заключается в том, что новые кадры
действительно появлялись на новом «историческом фоне». Новая
коллективная память была запечатлена в книге, издававшейся мил¬
лионными тиражами, — «Кратком курсе» истории компартии, тща¬
тельно отредактированном самим Сталиным.
170
Такая интерпретация грешит чрезмерным упрощением. Реше¬
нием Политбюро ЦК ВКП(б), принятым в ноябре 1938 г., НКВД
приказали остановить проведение массовых операций. В короткие
сроки политическое руководство радикально изменило линию по¬
ведения органов госбезопасности. Сталина, Молотова и других чле¬
нов Политбюро регулярно информировали о лицах, обвиненных в
измене Родине, о выявленных «организациях» и «шпионских се¬
тях». Они читали множество жалоб членов партии, чиновников и
простых людей на превышение полномочий сотрудниками органов.
НКВД должен был очистить свои ряды от тех, кто злоупотреблял
своими полномочиями в минувшие два года. Допросы выявили
множество случаев сознательных фальсификаций, выдумывания
«контрреволюционных групп» с целью выполнения лимитов на ре¬
прессии в рамках массовых операций. Сам факт того, что чистка в
НКВД документально оформлялась, свидетельствует против рас¬
пространенной теории о том, что «свидетелей нужно было заставить
замолчать».
В Челябинске последствия Большого террора 1937-1938 гг. были
более сложными. Новое руководство областного УНКВД предпри¬
няло внутреннее расследование тех обстоятельств, что происходили
в последние два года. Протоколы показывают, что целью было найти
как можно более веские доказательства, а не скрыть факты. Новый
глава НКВД Берия приказал провести повторное расследование и
отдельных дел, и массовых арестов, и казней.
Возглавлял Челябинское УНКВД в эпоху Большого террора Па¬
вел Чистов. Он родился в 1905 г. в семье маляра. Чистов вступил в
партию в 1926 г; в 20-30-е гг. делал карьеру в органах госбезопас¬
ности. Он прибыл в Челябинск в 1934 г. и руководил областным
УНКВД с июля 1937 по февраль 1938 г., когда проводились массовые
операции. После этого Чистова откомандировали на строительство
Куйбышевского гидроузла. Во время войны он был взят в плен не¬
мецкими войсками и в 1942 г. отправлен в концлагерь в Германии.
Его освободили из лагеря Маутхаузен в 1945 г., после чего до осени
1946 г. он проходил спецпроверку в проверочно-фильтрационном ла¬
гере. Был приговорен к 15 годам ИТЛ по статьям 58-1 «б» и 58-11 за
выдачу секретной информации немцам. Он отбывал срок на совет¬
ском Дальнем Востоке, под Магаданом, до 1955 г., когда его досрочно
освободили, но не реабилитировали. Таким образом, Чистова осуди¬
ли не за противозаконную деятельность, которой он мог заниматься
в Челябинске перед Второй мировой войной, а за то, что, будучи во¬
еннопленным, выдал немцам секретную информацию.
В Челябинске подверглись аресту бывший глава НКВД Лапшин
и два его заместителя, Луговцев и Ворончихин. Их формально обви¬
нили в злоупотреблении служебным положением по ст. 193-17 УК
171
РСФСР. Было установлено, что Лапшин, Луговцев и Ворончихин
производили незаконные аресты и давали своим подчиненным ука¬
зания фабриковать «контрреволюционные дела», если потребуется,
путем провокации арестованных. В материалах упоминалось мно¬
жество таких сфальсифицированных дел. В 1937-1938 гг. выбивали
«признания» из невинных людей, которых заставляли часами стоять
по стойке смирно, пытали ледяной водой или избивали палками.
Когда в сентябре-ноябре 1938 г. «особые тройки», наделенные вне¬
судебными полномочиями, возобновили свою деятельность, Лапшин
наблюдал за рассмотрением дел, приведших к казни 2430 чел. Лугов¬
цев осуществлял контроль над процессами, повлекли за собой казнь
610 чел. Впрочем, 360 из этих приговоров не были приведены в испол¬
нение из-за постановлений от ноября 1938 г., положивших конец кам¬
пании террора. 183 из этих 360 приговоров были сразу же аннулиро¬
ваны, но в донесении председателя военного трибунала войск НКВД
УралВО Егудина не говорится о том, что случилось еще со 177 аресто¬
ванными11. В июне 1940 г. Федор Лапшин и Фаддей Луговцев были
приговорены к смертной казни, Ворончихин к 10, а Куранов к 8 годам
исправительно-трудовых лагерей12.
Эти новые данные по чисткам НКВД в 1939-1940 гг., таким об¬
разом, требуют пересмотра традиционной точки зрения, согласно
которой новый нарком Берия заставлял замолчать тех, кто мог бы
свидетельствовать о Большом терроре, зная его изнутри. Напротив,
документы из челябинских архивов ФСБ показывают возвращение
органов госбезопасности к работе в стандартном режиме. В 1937—
1938 гг. людей казнили лишь за их социальное («классовое») про¬
исхождение, политическую деятельность в прошлом или чаще всего
на основании протоколов, сфабрикованных самими сотрудниками
НКВД. Это действительно напоминало средневековую, но еще более
варварскую охоту на ведьм.
Примечания
1 Hoglund Zeth. Haxnatt over Europa: Tal till kristna och hedningar. Stockholm: Axel
Holmstroms, 1939. P. 102-103.
2 См. напр.: Thurston Robert. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941. New Haven:
Yale University Press, 1996; Goldman Wendy Z. Terror and Democracy in the Age of
Stalin: The Social Dynamics of repression, Cambridge University Press, 2007.
3 О Большом терроре 1937 года в последних исследованиях см.: Петров Н., Ян¬
сен М. «Сталинский питомец» Николай Ежов. М.: РОССПЭН, 2008; Полян¬
ский А. И. Ежов. История «железного» сталинского наркома. М.: «Вече», 2003;
Хаустов В. Н., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 годов. М.:
РОССПЭН, 2009.
4 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД, 1937-1938. М.:
2004 / сост. В. Н. Хаустов и др.
172
В марте 1956 г. Рындина официально признали невиновным во всех предъявленных
ему ложных обвинениях.
ГА РФ. Ф. 8418. Оп. 12. Д. 91. Л. 8-18. Отчеты с приложениями, И фотографий,
сделанных военными инспекторами, письмо военных представителей (военпредов)
и эскизы запчастей; Анцелович Н. 8 февраля 1937 // ГА РФ. Ф. 8418. Оп. 12. Д. 91.
Л. 19-32; Н. Антипов с копиями для Климента Ворошилова, Лазаря Кагановича,
Валерия Межлаука и Моисея Рухимовича.
Информация о волнах массовых репрессий, захлестнувших Челябинск, стала до¬
стоянием общественности во время перестройки. В местных газетах публиковались
списки и краткие биографии жертв политических репрессий.
О том, как НКВД готовил и проводил массовые операции см.: Лубянка. Сталин и Глав¬
ное управление госбезопасности НКВД, 1937-1938. М., 2004 / сост. В. Н. Хаустов и др.
Ср.: Khlevniuk Oleg. The History of the Gulag: From Collectivization to the Great
Terror. New Haven: Yale University Press. P. 140-185.
См.: Берелович А., Данилов В. (ред.) Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-
НКВД: 1918-1939 гг.: Документы и материалы: В 4 т.: Т. 3. Кн. 1. 1930-1931 гг. М.:
РОССПЭН, 2003. С. 107.
ОГАЧО. Ф. 288. Оп. 3. Д. 165. Л. 236-240. Меморандум по делу Лапшина, Луговце-
ва, Ворончихина и др. 19 июня 1940. Длинная выдержка из приговора сотрудникам
НКВД приводится в: Непеин И. Г. Палачи и жертвы. Челябинск, 1997. С. 189-193.
Непеин И. Г. Цит. соч. С. 193-194.
М. Б. Рогачев (Сыктывкар)
ХРОНОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ
В КОМИ АССР
Политические репрессии, являвшиеся неотъемлемой частью по¬
литической системы СССР, планировались и контролировались
высшим руководством страны (местные власти могли проявлять
инициативы в проведении репрессивных акций, но они подлежали
утверждению «наверху»). И региональные особенности политиче¬
ского террора во многом определялись центральной властью (напри¬
мер, депортации народов). Но, несомненно, были и региональные от¬
личия, к примеру, в проведении общесоюзных репрессивных акций
(раскулачивание, Большой террор и т. д.). Можно предположить, что
региональные особенности политических репрессий в общих чертах
определялись следующими обстоятельствами:
- политической историей региона (к примеру, тем, как протекала
в районе гражданская война, находилась ли область под оккупацией,
была она прифронтовой или тыловой в годы Великой Отечественной
войны);
- уровнем и особенностями социально-экономического развития
региона (наличием крупных городов — промышленных центров, со¬
отношением городского и сельского населения и т. д.);
- численностью, национальным, социально-профессиональным,
конфессиональным составом населения;
- географическими особенностями региона (природно-климати¬
ческими, развитием поселенческой структуры, путей сообщения и т. д.);
- наличием в регионе спецпоселков и исправительно-трудовых
лагерей, мест ссылки и высылки;
-отношением и реализацией местной властью установок цен¬
тральной власти на проведение репрессивных кампаний.
В достаточно полной мере выявить региональные особенности
репрессивных практик и факторы, их определяющие, станет возмож¬
ным, когда мы, наряду с другими комплексами документов, будем
иметь сопоставимые статистические сводки политических репрессий
по каждому региону, составленные на основе списков репрессиро¬
ванных. Пока такая возможность отсутствует.
Одним из регионов, по которому уже можно составить статистику
политических репрессий, является Республика Коми (в 1921-1936 —
174
Коми АО, в 1936-1990 годах — Коми АССР). Основой для статисти¬
ческого обзора являются списки политических репрессированных в
Коми АО — Коми АССР, опубликованные в четырех томах Коми ре¬
спубликанского мартиролога жертв массовых политических репрес¬
сий «Покаяние»1.
Списки составлены по следственным делам из архивов УФСБ
РФ по РК, МВД по РК, Национального архива РК. В списки включе¬
ны осужденные по политическим статьям, обвинявшиеся в полити¬
ческих преступлениях, но умершие во время следствия, оправданные
по суду и те, чьи дела были прекращены. В списках оказалось около
100 человек, осужденных неоднократно (без учета судимостей в дру¬
гих регионах). Каждая судимость была выделена в отдельную био¬
грамму. Приведенные ниже статистические данные составлены по
судимостям (иным решениям по делам).
Всего в указанные тома мартиролога включено 16 392 биограм¬
мы. Обработанный комплекс источников по истории политических
репрессий позволяет утверждать, что это не все, но подавляющее
большинство репрессированных по политическим основаниям в
Коми АО — Коми АССР.
В 1920-1930-е годы население Коми АО — Коми АССР, обшир¬
ного региона (более 400 тыс. кв. км), богатого природными ресурсами
(нефть, газ, уголь, лес) было очень немногочисленным. В 1921 году в
области проживало всего 181, в 1929 — 234,7, в 1939 — 319 тыс. чел.
В регионе был всего один город — Сыктывкар (до 1930 года — Усть-
Сысольск), население которого в 1939 году составляло 25,3 тыс. чел.
В 1926 году коми составляли 92,2 % населения Коми АО. В сохра¬
нившихся материалах переписи 1937 года отмечено, что доля коми
среди населения Коми АССР — 87,7 %, но, по официальной переписи
1939 года, она была существенно ниже — 72,2 %2.
В 1920-е годы область становится одним из основных в СССР
мест ссылки и высылки. В 1932 году в Коми АО числилось 10,5 тыс.
административно-высланных. К середине 1930-х годов численность
ссыльных и высланных резко сократилась: в конце 1935 года в обла¬
сти было 874 ссыльных3.
; В 1930-1931 годы в Коми АО стали прибывать спецпереселенцы-
раскулаченные. В 1931 году численность «кулацкой ссылки» соста¬
вила 40,3 тыс. чел., но к 1941 году она сократилась до 17,6 тыс. чел.
В 1940-1941 годах прибыли депортированные из Западной Украи¬
ны и Западной Белоруссии (общая численность — 19,8 тыс. чел.). Во
время войны и в первые послевоенные годы на спецпоселение в Коми
АССР были направлены немцы-репатрианты (численность немцев-
спецпоселенцев в 1946 году — 12,9 тыс. чел.), украинцы — «члены
семей ОУНовцев» (4,7 тыс. чел.), бывшие военнопленные («власов¬
цы») (9,8 тыс. чел. в 1947 году), литовцы (1,8 тыс. чел.) и другие груп¬
175
пы4. Всего в 1930-1940-е годы на спецпоселение в Коми АССР было
выслано более 100 тыс. чел.
В 1929 году в Коми АО были созданы одни из первых в СССР
исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) — Северные лагеря ОГПУ
особого назначения (СЕВЛОН), включавшие на правах отдельного
лагпункта Ухтинскую экспедицию ОГПУ. В 1931 году экспедиция
была преобразована в Ухто-Печорский ИТЛ, из которого развилась
одна из самых больших в СССР сеть лагерей. В 1930-1950-е годы в
Коми АССР в разное время дислоцировались 16 ИТЛ, включая соз¬
данные в 1948 году особые лагеря № 1 (Минеральный ИТЛ в Инте) и
№ 6 (Речной ИТЛ в Воркуте). В 1930 году общая численность заклю¬
ченных лагерей региона составляла 20,3, в 1935 — 20,7, в 1940 — 95,7,
1945 - 123,2,1950 - 242,8,1955 - 110,2 тыс. чел.5.
«Лагерно-спецпоселенческая составляющая» существенно ска¬
залась на составе политических репрессированных. Из 16 392 био¬
грамм, включенных в мартиролог, 4097 принадлежат вольным (ко¬
ренному населению, в основном коми, бывшим спецпоселенцам,
освободившимся из лагерей, трудармейцам), 10 135 — заключенным
лагерей и колоний (включая находившихся в лагерях подследствен¬
ных), 1480 — спецпоселенцам, 680 — ссыльным и высланным.
Среди политических репрессированных встречаются предста¬
вители более 70 национальностей. Первое место занимают русские
(7738 приговоров), но за счет значительного преобладания их среди
осужденных заключенных, где они составляют 58,9 %. Второе место
занимают коми (2954 приговора). Они преобладают среди свобод¬
ных — 69,5 %. И в то же время доля коми среди репрессированных
(18,0 %) значительно меньше, чем среди всего населения Коми АССР
(без учета заключенных и спецпоселенцев).
Хронологический обзор политических репрессий в Коми АО —
Коми АССР составлен по 14 489 биограммам (3538 вольных, 9366 за¬
ключенных, 1072 спецпоселенца, 513 ссыльных) из 16 392 (1903 био¬
граммы не содержат сведений о дате приговора — это умершие до вы¬
несения приговора, те, чьи дела были прекращены, и т. д.).
Политические репрессии в Коми крае начинаются сразу после
прихода большевиков к власти летом 1918 года. В 1918-1919 годах
приговоров по политическим делам было вынесено немного. Во время
гражданской войны и «красные», и «белые» применяли террор про¬
тив своих противников, но эти террористические акции не оформля¬
лись судебными решениями. Назвать точное число жертв «красного»
и «белого» террора совершенно невозможно.
Число приговоров значительно увеличивается в 1920-1921 годах,
сразу после окончания гражданской войны (в Коми крае военные
действия закончились весной 1920 года). Судили участников белого
движения и «пособников белогвардейцев».
176
Таблица 1
Численность политических приговоров в Коми АО в 1920-е годы
Год
Всего
Вольные
Заключенные
Спец(труд)-
поселенцы
Ссыльные,
высланные
1918
31
31
-
-
-
1919
6
6
-
-
-
1920
170
167
3
-
-
1921
214
214
-
-
-
1922
55
55
-
-
-
1923
32
32
-
-
-
1924
3
3
-
-
-
1925
7
5
-
-
2
1926
7
5
-
-
2
1927
7
5
-
-
2
1928
10
10
-
-
-
1929
16
15
-
-
1
Всего
558
548
3
-
7
Правом выносить решения по контрреволюционным преступле¬
ниям были наделены ЧК (Усть-Сысольская уездная ЧК выносила
приговоры в 1918-1919 годах) и революционные трибуналы. В Усть-
Сысольском уезде действовала выездная сессия Северо-Двинского
губернского ревтрибунала (в 1921-1922 годах Коми областной рев¬
трибунал). После расформирования ревтрибунала политические
дела, наряду с другими, стал рассматривать созданный в феврале
1923 года Областной суд Коми АО.
Большинство приговоров, относящихся к 1920-м годам, были
относительно мягкими — лишение свободы на срок до 5 лет, обще¬
ственные работы, условный срок. Расстрельные приговоры в это вре¬
мя чрезвычайно редки. Значительная часть приговоренных в начале
1920-х годов «за помощь белогвардейцам» вскоре была амнистирова¬
на: этим приговоренным был снижен срок заключения или они были
освобождены.
С начала 1930-х годов число приговоров по политическим делам
резко возрастает. В 1929-1930 годах начинается коллективизация,
неотъемлемой частью которой было раскулачивание. Государство
применяет репрессивные меры для подавления сопротивления кре¬
стьян. В Коми АО в основном в 1930-1931 годах по политическим
статьям было осуждено более 150 крестьян, отнесенных к «кулакам»6.
Но многих крестьян судили по статьям 60 (неуплата налогов), 61 (от¬
каз от выполнения повинностей), 62 (сокрытие объектов обложе¬
ния) УК РСФСР, по постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 августа
1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, кол¬
хозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической)
собственности». Эти осужденные в мартиролог не включены.
177
Рост числа политических осужденных в первой половине 1930-х го¬
дов связан и с тем, что именно в это время в Коми АО появляются
первые лагеря и спецпоселки. Подавляющее большинство осужден¬
ных ссыльных начала 1930-х годов — крестьяне, репрессированные
в ходе коллективизации. Резкое увеличение в 1933 году числа осуж¬
денных спецпоселенцев связано с подавлением попыток протеста,
вызванных голодом в спецпоселках 1932-1933 годов.
Таблица 2
Численность политических приговоров в Коми АО в 1930-е годы
Год
Всего
Вольные
Заключенные
Спец(труд)-
поселенцы
Ссыльные,
высланные
1930
258
186
27
41
4
1931
413
238
14
32
129
1932
142
86
6
23
27
1933
366
150
14
115
87
1934
106
93
2
8
3
1935
118
70
8
31
9
1936
145
97
16
22
10
1937
1038
390
551
44
53
1938
1221
261
878
28
54
1939
329
115
183
21
10
Всего
4138
1686
1699
365
386
В 1930-е годы меняется система судебных и несудебных органов,
выносивших приговоры по политическим делам. В 1929 году Ко¬
ми АО была включена в состав новообразованного Северного края, и
дела по политическим преступлениям стал рассматривать Северный
краевой суд (всего им вынесены 154 приговора). После образования
в 1936 году Коми АССР судопроизводство по политическим делам
стало осуществляться спецколлегией Верховного суда Коми АССР
(до 1940-х годов действовала и в лагерях). В 1930 году были образо¬
ваны тройки при постоянных представительствах ОГПУ в областях
и краях. Тройкой при ПП ОГПУ Северного края, действовавшей до
1934 года, было вынесено 858 приговоров. Небольшое число пригово¬
ров вынесено ОСО при НКВД СССР. По сравнению с 1920-ми года¬
ми приговоры первой половины 1930-х годов были более суровыми:
большинство было осуждено на срок от 5 до 10 лет лишения свободы.
Но «расстрельных приговоров» было немного: менее 10 % от общего
количества. Амнистии не применялись.
Первый «пик» политических репрессий приходится на 1937-
1938 годы, годы Большого террора. В Большом терроре 1937-1938 го¬
дов выделяются четыре основных больших «потока»: 1) «кулац¬
кая операция» по оперативному приказу НКВД СССР № 00 447;
2) операция в лагерях по дополнительному приказу к приказу 00 447;
178
3) «национальные операции»; 4) репрессии в основном партийно¬
хозяйственных элит, обоснованные решениями февральско-
мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года об усилении классовой
борьбы по мере нарастания успехов строительства социализма7. Все
они в той или иной мере имели место в Коми АССР.
По оперативному приказу НКВД СССР № 00 447 от 30 июля
1937 года в Коми АССР надлежало репрессировать 400, в том чис¬
ле по первой категории (расстрел) — 100, по второй (8-10 лет лаге¬
рей) — 300 человек. Приговоры выносились «тройкой» при НКВД
Коми АССР8.
В период с августа по ноябрь 1937 года «тройкой» при НКВД
Коми АССР было осуждено 415, в том числе по политическим об¬
винениям — 350 человек. К расстрелу был приговорен 201 человек,
то есть вдвое больше, чем предусматривалось в оперативном приказе
НКВД СССР № 00 447. Среди осужденных «тройкой» — 75 ссыль¬
ных и спецпоселенцев9.
Из 1429 приговоров, вынесенных заключенным в 1937-1938 годы,
не все относятся к Большому террору. Дела заключенных Ухто-Пе-
чорского ИТЛ рассматривала «тройка» при УНКВД Северной (с октя¬
бря 1937 — Архангельской) области в сентябре 1937 — марте 1938 года.
Ею был вынесен 2631 расстрельный приговор, однако в реальности
к расстрелу были приговорены 2613 человек (16 заключенных были
приговорены дважды и 1 — трижды). Из них 1311 (50,2 %) обвинялись
в политических преступлениях (на 69 человек следственные дела от¬
сутствуют, биограммы по ним в мартиролог не включены)10.
Дела по «национальным операциям» рассматривала «особая
тройка» по Коми АССР. В октябре-ноябре 1938 года ею были осуж¬
дены 103 человека, в том числе 35 заключенных, 10 спецпоселенецев,
22 ссыльных, из них 61 — к расстрелу11.
Судами (Северный краевой, Коми областной, Верховный суд Коми
АССР) и ОСО при НКВД СССР по ст. 58 УК РСФСР в 1937 году
был осужден 141 (из них до начала «кулацкой операции» — 79), в
1938 году — 261 человек. Среди осужденных — 24 спецпоселенца и
35 ссыльных. Приговоры, вынесенные судами, были значительно мяг¬
че, чем приговоры «тройки». Наиболее распространенные приговоры —
5 лет (124 человека) и 10 лет (112 человек) лишения свободы. К рас¬
стрелу были приговорены 19 человек. Причем по кассационным жало¬
бам судами высшей инстанции более 40 приговоров были изменены в
сторону уменьшения (в том числе 2 расстрельных) или отменены.
Второй по времени «пик» политических репрессий в Коми
АССР, превосходящий по масштабам даже 1937-1938 годы, прихо¬
дится на 1941-1943 годы. Особенность его в том, что он в основном
охватил лагеря (приговоры заключенным составили 78,6 % приго¬
воров за эти годы).
179
Таблица 3
Численность политических приговоров в Коми АО в 1940-е годы
Год
Всего
Вольные
Заключенные
Спец(труд)-
поселенцы
Ссыльные,
высланные
1940
397
98
277
16
6
1941
1776
271
1393
97
15
1942
2540
415
1928
163
34
1943
1575
163
1312
86
14
1944
728
92
568
50
18
1945
477
47
355
64
11
1946
441
43
328
63
7
1947
511
21
433
53
4
1948
358
21
292
40
5
1949
332
30
269
31
2
Всего
9135
1201
7155
663
116
Рост репрессий в лагерях связан с ужесточением режима после на¬
чала войны. 22 июня 1941 года в лагеря была направлена директива
№ 221 НКВД СССР и Прокуратуры СССР, предписывавшая прекра¬
тить освобождение «контрреволюционеров, бандитов, рецидивистов и
других опасных преступников», сосредоточить эти категории заклю¬
ченных, а также «польские контингенты», немцев и иноподданных в
«усиленно охраняемые зоны», «арестовать заключенных, на которых
имеются материалы в антисоветской деятельности»12. Определенный
импульс к ужесточению репрессий дало Усинское восстание заклю¬
ченных в начале 1942 года — первое в ГУЛАГе13. Среди спецпоселен-
цев, осужденных в 1941-1942 годах, преобладают немцы и поляки.
Репрессии в лагерях осуществляли суды и военные трибуналы.
В 1944 году спецколлегии Верховного суда Коми АССР при лагерях
сменили спецлагсуды (действовали до 1954 года). В 1940 году был
образован военный трибунал войск НКВД при Управлении строи¬
тельства Северо-Печорской железной дороги. Именно этот трибунал
стал основным судебным органом, осуществлявшим репрессии про¬
тив заключенных в военные годы. В этот период им было вынесено
более 2,3 тыс. приговоров по политическим делам.
Наиболее распространенные приговоры 1940-х годов — 8-10 лет
лишения свободы. В 1941-1943 годах было вынесено более 1 тыс.
«расстрельных приговоров». Вообще на два «пика» репрессий прихо¬
дится более 90 % «расстрельных приговоров». Но в 1941-1943 годы
более 400 осужденным расстрел был заменен на более мягкое наказа¬
ние — лишение свободы на срок от 7 до 25 лет.
Число политических приговоров начинает неуклонно снижаться с
1944 года. Но во второй половине 1940-х годов их все равно было на¬
много больше, чем в первой половине 1930-х. В итоге, 1940-е годы по
числу политических приговоров более чем вдвое превосходят 1930-е.
180
Таблица 4
Численность политических приговоров в Коми АО в 1950-е годы
Год
Всего
Вольные
Заключенные
Спец(труд)-
поселенцы
Ссыльные,
высланные
1950
179
20
142
16
1
1951
190
23
147
20
-
1952
119
9
102
5
3
1953
74
5
67
2
-
1954
9
-
8
1
-
1955
4
1
3
-
-
1956
1
1
-
-
-
1957
34
26
8
-
-
1958
19
6
13
-
-
1959
3
1
2
-
-
Всего
632
92
492
44
4
По численности политических приговоров 1950-е годы уже значи¬
тельно уступают 1930-1940-м, но превосходят 1920-е. После смерти
И. В. Сталина в 1953 году приговоры по политическим статьям ста¬
новятся достаточно редкими. Причем в Коми АССР в 1950-е годы,
как и в 1940-е, большинство осужденных были заключенными.
В середине 1950-х годов освобождаются последние спецпосе-
ленцы. В 1960 году, на момент ликвидации ГУЛАГа, в Коми АССР
действовали три ИТЛ (Воркутинский, Усть-Вымский и Кослан-
ский), подразделения которых были реорганизованы в колонии.
В 1960-1980-е годы зарегистрировано всего 28 приговоров по поли¬
тическим статьям (осуждены И вольных и 17 заключенных). Период
массовых политических репрессий заканчивается.
Примечания
1 Покаяние: мартиролог. Т. 1 / сост. Г. В. Невский. Сыктывкар: Коми книж. изд., 1998.
С. 713-1132; Т. 2. / сост. Г. В. Невский. Сыктывкар, 1999. С. 681-898; Т. 7 / сост.
М. Б. Рогачев. Сыктывкар, 2005. С. 313-636; Т. 7. Ч. 2 / сост. М. Б. Рогачев. Сыктыв¬
кар, 2007. С. 239-814.
2 Котов О. В., Рогачев М. Б., Шабаев Ю. П. Современные коми. Екатеринбург:
; УрО РАН, 1996. С. 9,16-17.
3 Рогачев М. Б., Таскаев М. В. «Тюрьма без решеток» страны Советов (документы и
материалы о политссылке 20-30-х гг.) // Покаяние: мартиролог. Т. 3 / сост. М. Б. Ро¬
гачев. Сыктывкар, 2000. С. 239,250,286.
4 Игнатова Н. М. Горькие судьбы // Покаяние: мартиролог. Т. 1. С. 240-242,278; Ро¬
гачев М. Б. Страницы польской трагедии: факты и документы // Покаяние: марти¬
ролог. Т. 5 / сост. М. Б. Рогачев. Сыктывкар, 2002. С. 92-93; Немцы в Республике
Коми / сост. О. Е. Бондаренко, Н. А. Морозов, М. Б. Рогачев, Э. В. Роттэ, Л. С. Ша-
балова. Сыктывкар: Пролог, 1998. С. 21.
5 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960. Справочник / О-во
«Мемориал», ГА РФ / сост. М. Б. Смирнов; под ред. Н. Г. Охотина, А. Б. Рогинского.
181
М.: Звенья, 1998. С. 183,188,192, 225, 230, 297, 315, 324,368,379, 381,387,495, 497,
498,499-500,516.
6 Список крестьян Коми АО, отнесенных к группе кулаков и осужденных по полити¬
ческим статьям // Покаяние: мартиролог. Т. 6 / сост. Г. Ф. Доброноженко, Л. С. Ша-
балова. Сыктывкар, 2004. С. 1019-1027.
7 «Большой террор»: 1937-1938. Краткая хроника / сост. Н. Г. Охотин, А. Б. Рогин¬
ский // 30 октября. 2007. № 74. С. 1,3-7.
8 ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918-1960. (Россия. XX век. Документы). М.:
МФД, 2000. С. 98.
9 Архив УФСБ РФ по РК. Ф. 36. Оп. 2. Д. 1-4,6.
10 Архив УФСБ РФ по РК. Ф. 6. Оп. 8. Д. 50,55,42.
11 Архив УФСБ РФ по РК. Ф. 36. Оп. 2. Д. 9.
12 Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв
политических репрессий. М., 1995. С. 158.
13 Рогачев М. Б. Усинское восстание: документы и комментарии // Покаяние: марти¬
ролог. Т. 7. С. 165-209.
А. Ф. Степанов (Казань)
БОЛЬШОЙ ТЕРРОР В ТАТАРСКОЙ АССР:
МАССОВАЯ «КУЛАЦКАЯ» ОПЕРАЦИЯ ПО ПРИКАЗУ
НКВД СССР № 00 447 (ПО МАТЕРИАЛАМ ПРОТОКОЛОВ
РЕСПУБЛИКАНСКОЙ ТРОЙКИ НКВД)
Среди многообразия тем эпохи Большого террора все большее
внимание исследователей привлекают массовые операции НКВД и
главная из них — так называемая «кулацкая» операция, ставшая наи¬
более кровавой и значимой массовой операцией, определившей ход
массовых репрессий со второй половины 1937 года1. В масштабах
страны тройками в ходе реализации приказа НКВД СССР № 00 447
было осуждено более половины (56,8 %) всех осужденных по полит-
делами в 1937-1938 годах, а приговорено к расстрелу 60 % от всех
приговоренных к ВМН. В Татарской АССР в данный период выявле¬
ны сходные результаты массовых репрессий: ТатТройкой осуждено
около половины всех репрессированных, а приговорено к «высшей
мере социальной защиты» около 70 % от их общего числа. Локаль¬
ный (региональный) срез изучения проблемы Большого террора
продиктован целым рядом обстоятельств: недостаточной изученно¬
стью Великой чистки, как в масштабе всей страны, так и на местах,
различными методологическими (зачастую — идеологическими) и
методическими подходами к постановке и изучению тем и проблем,
разобщенностью самих исследователей Большого террора, наличием
источников по теме. В предыдущей работе на данную тему мы поста¬
рались раскрыть основные этапы подготовки и проведения операции
по приказу НКВД СССР № 00 447 в Татарской АССР и ее итоги
ца основе изучения доступных материалов трех архивных фондов
Республики Татарстан: Архива УФСБ по РТ, Национального архи¬
ва РТ и отчасти Центрального государственного архива историко¬
политической документации РТ (бывшего партархива)2.
Основной корпус рассекреченных к настоящему времени источ¬
ников по истории Большого террора 1937-1938 годов в ТАССР нахо¬
дится в фонде рассекреченных документов (ф. 109) Архива Управле¬
ния ФСБ по Республике Татарстан. Это дела с протоколами тройки
НКВД ТАССР, сохранившиеся в двух экземплярах3. Общий объем
дел с протоколами составляет 2587 листов в 8 томах. Количество
183
рассмотренных на заседаниях тройки персональных дел (не путать
с числом следственных дел, среди которых много групповых) всегда
совпадает с числом обвиняемых и колеблется в огромном диапазоне
от 3 человек (протокол № 159 от 6 января 1938 года) до 121 человека
(протокол № 26 от 28 октября 1937 года).
Информация в протоколе тройки организована в виде таблицы из
двух колонок. В графе «СЛУШАЛИ» указывались: порядковый но¬
мер рассматриваемого дела; номер следственного дела; кем оно было
заведено: райотделением, юротделом, иногда — опергруппой, отделом
мест заключения, отделом уголовного розыска Управления милиции
или соответствующим отделом Управления госбезопасности НКВД
ТАССР; фамилия, имя и отчество; год и место рождения репрес¬
сируемого; квалификация обвинения («кулак», «вор-рецидивист»
и т. д.); полный перечень прежних арестов (для уголовников и лиц
«без определенных занятий и жительства» — количество задержаний
и приводов в милицию и судимостей); краткая политическая биогра¬
фия (легенда), составленная с обвинительным уклоном («лишался
избирательных прав.., раскулачен в 1930 г., подлежал высылке, но бе¬
жал...»; «доброволец белой армии»; «в... году осужден за хулиганство
на 1 год ИТР, от исполнения наказания уклонился» и т. д.); состав об¬
винения (кратко или более подробно изложенный); по большей части,
но не всегда — указание на признание или непризнание обвиняемым
своей вины (часто не соответствующее действительности); указание
на наличие доказательств вины (агентурные материалы, показания
свидетелей, справки из советских органов). Следует отметить, что
форма справки на обвиняемого в протоколах тройки практически не
изменилась к концу операции, что свидетельствует о неизменности
основных целевых установок на весь период проведения «кулацкой»
операции в стране.
В графе «ПОСТАНОВИЛИ» вновь указывались фамилия, имя
и отчество обвиняемого и мера наказания: РАССТРЕЛ с конфиска¬
цией личного имущества или заключение в ИТЛ сроком на 10 или
8 лет. В последнем случае указана дата ареста, с которой начинает ис¬
числяться срок заключения.
В указанном фонде также сохранились документы оперативного
штаба Управленения госбезопасности НКВД ТАССР, позволившие
рекоструировать многие детали «кулацкой» операции. Часть ука¬
занных документов в свое время была нами опубликована4. Недо¬
стающие данные о репрессированных людях (социальное положение,
национальность, последующие репрессии, если они были, дата пере¬
смотра и/или прекращения дела почерпнуты из других архивных ис¬
точников и Книги Памяти жертв политических репрессий Республи¬
ки Татарстан (т. 1-18).
184
Хотя многие документы и сегодня не доступны для исследовате¬
лей — прежде всего это документы ВКП(б) и НКВД, покоящиеся в
фондах бывших партийных архивов, ныне преобразованных в госар-
хивы, имеющихся материалов вполне достаточно для решения цело¬
го ряда исследовательских задач. Рассмотрим некоторые из них.
Подготовка массовых операций началась, как известно, с поста¬
новления Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 года «Об антисо¬
ветских элементах», требующего поставить на учет, расстрелять или
выслать (то есть заключить в ГУЛАГ. — А. С.) «наиболее враждебные»
элементы из вернувшихся в родные края по истечении срока наказа¬
ния «бывших кулаков и уголовников», «являющихся главными за¬
чинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступле¬
ний...». Для этого в регионах создавались тройки УНКВД-НКВД, а
местным властям предлагалось в короткий срок представить в Центр
состав троек, а также «количество подлежащих расстрелу, равно как
и количество лиц, подлежащих высылке». Спустя месяц, 30 июля
1937 года, Ежовым был подписан оперативный приказ № 00 447 о
начале «кулацкой» операции, а на следующий день его утвердило
Политбюро ЦК ВКП(б). В приказе была поставлена задача: «Самым
беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских эле¬
ментов и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной
работой против основ советского государства».
Каковыми же были спущенные из Центра и доработанные и до¬
полненные на местах критерии к аресту из указанных в приказе
№ 00 447 «наиболее враждебных» лиц (1-я категория) и «менее ак¬
тивных, но все же враждебных элементов» (2-я категория)? Соот¬
ветствующих документов нам найти не далось, однако известно, что
на оперативных совещаниях 16-20 июля 1937 года в Москве, затем
в Казани и на кустовом уровне в рамках оперативных секторов про¬
водились инструктивные производственные совещания, на которых
определялись критерии подбора основной массы кандидатов на арест
в ходе операции. Так, на совещании в г. Чистополе 23 июля 1937 года
районным отделениям НКВД чистопольского оперсектора было
дано указание «составить справки на кулаков, уголовников, вилоч-
ников (то есть участников крестьянских "вилочных” восстаний вре¬
мен гражданской войны. — А. С.), подкулачников и район очистить
от этих элементов», не ограничиваясь компроматом «по материалам
прошлых (антисоветских) проявлений»5.
В фондах Архива УФСБ по РТ сохранились подготовленные спи¬
ски репрессируемых по 2-й категории. В большинстве случаев райот-
делениями НКВД ТАССР указаны только Ф.И.О. человека, тем не
менее, в ряде случаев приведены квалифицирующие признаки ото¬
бранных ими людей. Приведем их без кавычек: кулак; кулак-торговец;
185
сын (дочь) кулака; кулак-церковник; кулак-поп; кулак-мулла; поп,
прочий КРЭ; торговец; штабс-капитан, белогвардеец; зажиточный;
служащий; сын мюрида; сын муллы, учитель; середняк-белогвардеец;
середняк; единоличник; прочий КРЭ; заводовладелец; спекулянт;
б/военнопленный; АСЭ; уголовник; грабитель; вор-рецидивист; вор-
грабитель; аферист; притоносодержатель; связь с преступным эле¬
ментом; скотоконокрад; скупщик (приемщик) краденого; бандит.
Налицо довольно полный набор традиционных и стандартных номи¬
наций, указанных в протоколах тройки в справках на репрессируе¬
мых людей, являвшихся не только политической квалификацией, но
одновременно и составом преступления. Итоговый список политква-
лификаций пополнился за счет людей «без определенных занятий»,
«бывших белых офицеров» и «бывших эсеров».
Для придания массовым операциям должной целеустремлен¬
ности, четкости и результативности в НКВД на период Большого
террора был введен упрощенный порядок следствия, который пред¬
полагал минимально необходимый и приемлемый для выборочного
контроля сверху набор процедур с целью создания по утвержденным
начальством параметрам и отличительным признакам типового вра¬
га народа с клишированными способами и формами враждебного
поведения и антисоветских действий, какими бы фантастическими
они ни выглядели под пером сотрудников НКВД, стандартизацию
обвинений (АСА, КРД в большинстве своем квалифицировавшихся
по статье 58-10 УК) и так называемых «признательных показаний»,
такие же общие стандарты свидетельских показаний, формализацию
и типологизацию (оптимизацию) обвинительного заключения, реше¬
ний троек: расстрел или лагерь. При таких условиях санкция на арест
должна была быть отменена с упразднением даже формального про¬
курорского надзора за следствием, что и было сделано.
Основными элементами так называемого «упрощенного» спосо¬
ба ведения следствия в 1937 году стали: а) фальсификация фактов,
часто — просто выдумывание события преступления, которого ни¬
когда не было; фальсификация биографии репрессируемого, припи¬
сывание ему классово-враждебного или социально-чуждого проис¬
хождения и/или положения на момент ареста («кулак», «торговец»,
«уголовник», «из бывших людей...», «б/староста», «б/стражник»,
«б/дворянин», «б/белый офицер», СЧЭ, СВЭ, СОЭ и т. д.); б) при¬
нуждение привлеченных в качестве свидетелей людей к даче нужных
следствию заведомо ложных или максимально расплывчатых некон¬
кретных показаний путем их запугивания с помощью угроз, насилия
или подкупа; в) фальсификация свидетельских показаний с использо¬
ванием тех же угроз и насилия (подписание свидетелем чистых блан¬
ков протоколов допросов, фальсификация показаний свидетеля и его
186
подписи и т. д.); г) фабрикация так называемых «копий» свидетель¬
ских показаний, которых никто никогда и не давал, подшивавшихся
в следственные дела других лиц; д) подбор «штатных свидетелей» —
часто из штатных осведомителей НКВД и т. д. Сами следственные
действия в ходе массовых операций можно подразделить на несколь¬
ко формальных процедур, часть из которых, например, очные ставки,
применялись достаточно редко, а доносы в условиях действия разна¬
рядок (лимитов) не играли первенствующей роли6.
Проведенные нами подсчеты подтверждают наблюдение, что од¬
ним из критериев отбора было наличие (действительной или мни¬
мой) судимости, в том числе к принудработам или к штрафу, ссылки,
высылки или хотя бы ареста по обвинению в контрреволюционной
деятельности в 20-30-е годы. Так, на каждого из репрессированных
в ТАССР по политическим мотивам на первом этапе операции и впо¬
следствии реабилитированных людей приходилось в среднем по 1,4 су¬
димости, в том числе 0,65 судимости по статье 58 УК. Естественно,
среднее количество судимостей у уголовников, репрессированных на
первом этапе операции, было выше — 2,61 судимостей. В целом су¬
димость имели 70,4 % людей, осужденных тройкой НКВД ТАССР на
первом этапе «кулацкой» операции, каждый из которых имел в сред¬
нем по 1,8 общей и 0,43 политсудимости. Необходимо отметить, что в
большинстве случаев мы берем сведения из справок на репрессируе¬
мых в том виде, как они были зафиксированы в протоколах тройки
НКВД ТАССР, хотя в действительности, как уголовные, так и поли¬
тические преступления и судимости, могли быть просто выдуманы и
приписаны арестованным людям самими работниками НКВД и, соот¬
ветственно, ни в каких картотеках НКВД не были зафиксированы...
Операция в Татарии началась в ночь с 5 на 6 августа 1937 года и
прошла в три этапа до начала января 1938 года, как и в большинстве
регионов страны. За время ее проведения выделенные Центром ли¬
миты выросли почти в 2,7 раза, причем лимит предназначенных к
расстрелу увеличивался трижды: с 500 человек до 1350, чуть позже
до 1850, наконец — до 2350 человек. Лимит ГУЛАГовского контин¬
гента вырос с 1500 до 3000, а общее число «оперируемых» с 2000 до
5350 человек. Нарастание масштабов операции можно проследить и
по количеству осужденных тройкой НКВД ТАССР на основных ее
этапах. Так, если на первом этапе операции было осуждено 513 чело¬
век (9,57 %), то на втором — уже 2377 человек (44,34 %), а на третьем —
2470 человек, или 46,08 % от всех осужденных. Всего в Татарии в ходе
«кулацкой» операции к моменту ее окончания 6 января 1938 года
было осуждено 5362 человека. Среди них, по данным НКВД ТАССР,
было 3009 «бывших кулаков», «прочего контрреволюционного
элемента» — 1597 человек. Было осуждено также 756 уголовников,
350 из них были расстреляны.
187
Согласно нашим подсчетам, было репрессировано 3108 «кула¬
ков», включая 394 «кулака-торговца», 681 сыновей и дочерей кула¬
ков, 4 жен кулаков, 3 человек «из кулацких семей», 76 кулаков-мулл
и 7 кулаков-попов при 1398 раскулаченных, по данным тех же про¬
токолов тройки. Из «прочих КРЭ» отметим 337 бывших белых офи¬
церов (6,28 %) и 186 бывших торговцев. В ходе «кулацкой» операции,
по нашим подсчетам, было репрессировано 97 православных священ¬
нослужителей, включая 16 священников-обновленцев, 25 бывших
монашек и монахов — всего не менее 138 человек, отнесенных НКВД
к православному духовенству. Среди них было четверо епископов
РПЦ, один из них правящий. Было осуждено несколько десятков
наиболее активных верующих, а также вовсе не причастных к чему-
либо людей, которым «органами» вменялась в вину «религиозная
агитация». Было также репрессировано не менее 58 человек «сектан¬
тов» и не менее 94 мулл и муэдзинов.
Хотя «кулацкая» операция была официально направлена против
представителей несоциалистического сектора и «бывших людей»,
естественно, она должна была затронуть и социалистический сектор
хозяйства. Так, по данным из все еще засекреченного годового отчета
НКВД ТАССР за 1937 год, из учтенных в нем осужденных тройкой
4173 человек (без уголовников) колхозники составили 21,7 %, рабо¬
чие — 15,48 %, служащие — 22,09 %7, а по нашим подсчетам, из об¬
щего количества репрессированных тройкой людей — 5362 человек,
рабочих было 1342 (25 %), служащих — 1044 (19,5 %), колхозников —
1311 человек (24,45 %).
Согласно данным того же статотчета НКВД ТАССР за 1937 год, из
4173 человек, репрессированных тройкой НКВД ТАССР по обвинению
в контрреволюции, русские составили 2154 человека (51,62 %), тата¬
ры —1623 человека (38,89 %), представители других национальностей —
396 человек (10,49 %)8. По данным всесоюзной переписи 1937 года,
татары составляли 48,8 % населения республики, русские — 43,2 %, про¬
чие — 8,0 %. Если большую долю людей русской национальности среди
репрессированных можно объяснить их преобладанием среди городско¬
го населения, среди рабочих таких профессий, как железнодорожники,
водники и др., и особенно среди «бывших людей», затронутых Великой
чисткой, то большая доля представителей национальных меньшинств
среди репрессированных тройкой НКВД ТАССР, нежели их доля в на¬
селении республики, еще ждет своего исследования.
Добавим, что наиболее пострадавшими возрастными группами
оказались 30-59-летние, на которые в сумме пришлось 77 % всех ре¬
прессированных: от 30 до 39 лет — 23,1 %, от 40 до 49 лет — 30,3 %, а
от 50 до 59 лет — 23, 65 %. Среди репрессированных также оказалось
188 женщин (3,5 % от общего числа репрессированных), принадле¬
жавших ко всем стигматизированным группам, подпадавшим под ре¬
прессии властей.
188
Проведенные историками исследования позволяют определить
основные социальные слои и группы населения, в наибольшей сте¬
пени подвергшиеся особенно жесткому преследованию в ходе массо¬
вых операций в годы Большого террора в масштабах страны в целом,
в том числе в сравнении с их долей в населении страны и каждого
конкретного региона. Другим направлением исследования является
анализ основных целевых групп «кулацкой» операции: имели ли они
на разных этапах операции разный состав, насколько увеличивался
в ходе операции охватываемый ею круг лиц и, наконец, проводились
ли репрессии прежде всего на основании объективно вменяемых (им¬
перативно заданных) властью признаков, независимо от индивиду¬
альных поступков или намерений (корыстного умысла) жертв или
людей «наказывали за дело».
Поскольку решением Политбюро ЦК ВКП(б) руководство и ис¬
полнение «кулацкой» операции было передано провинциальным
учреждениям НКВД, выносимые тройками приговоры не требовали
утверждения московским центром. При сплошном просмотре протоко¬
лов тройки НКВД ТАССР выясняется, что формулировки обвинения
были довольно типичными, среди квалифицирующих признаков были
значимы прошлые аресты, судимости, ссылки (неважно — реальные
или выдуманные), а квалифицирующая статья обвинения в подавляю¬
щем случае была одна та же — 58-10, хотя многие из репрессированных
обвинялись во вредительстве и даже терроре актива. Согласно нашим
наблюдениям, лишь малое количество арестов было абсолютно про¬
извольным с позиции заданных целей и задач операции, поскольку на
различных «этажах власти» органов НКВД при трансформации спи¬
сков на аресты райотделений НКВД в списки на аресты опергрупп, а
затем — в списки осужденных тройкой НКВД ТАССР происходил це¬
ленаправленный отбор, в результате которого в редких случаях было
возможно даже освобождение арестованного, другие передавались в
судебные органы, также работавшие на полную мощность.
Только в рамках жестко и централизованно организованного
политико-административного репрессивного механизма, действую¬
щего в соответствии с директивами вышестоящих инстанций, можно
было почти безопасно для партийной верхушки проводить не толь-
кб массовую чистку широких слоев населения, но и чистку самого
партийно-советского аппарата и его средних и высших слоев, ликви¬
дацию неугодных «старых» вождей и большевиков «ленинского при¬
зыва» и выдвижение новых, удачно проявивших себя в ходе Великой
чистки. Поэтому правильнее, на наш взгляд, определить Большой тер¬
рор 1937-1938 годов как политические децимации, осуществленные в
государстве-казарме, где «весь народ — солдаты», формировавшегося
демиургом советского общества — руководством партии большевиков
по критериям и принципам единого военного лагеря, проведенные по
заранее намеченному плану с заранее определенным количеством (или
189
долей) отстрела представителей всех социально-профессиональных
категорий и групп населения, страт, слоев и кланов партгосаппарата и
армии. Естественно, для каждого слоя они были разными.
Имеющиеся в нашем распоряжении факты, на наш взгляд, одно¬
значно свидетельствуют о том, что операция по приказу № 00 447, на¬
чавшись с концентрированного удара по прежде уже не раз репресси¬
ровавшимся и давно стоявшим на учете «кулакам» и другим «КРЭ»,
по мере своего развертывания все больше приобретала характер все¬
общей социальной и политической чистки. Тем не менее она остава¬
лась вполне регулируемым и управляемым из Всесоюзного центра
и центров региональной власти мероприятием, в рамках которого в
целом удавалось удерживать произвол властей на местах. Все суще¬
ственные изменения по количеству и составу репрессируемых людей
в обязательном порядке должны были получать санкцию Центра. Ви¬
новных в отступлении от заданных правил игры жестоко наказывали.
Данная акция, хорошо продуманная, в общем и целом четко сплани¬
рованная и проведенная, не была чем-то новым для Советской вла¬
сти. Исследования последних лет показывают, что имеется база для
сравнительно-исторических исследований таких специфических ак¬
ций репрессивной политики большевистского режима, какими явля¬
лись сопровождавшие политкампании массовые операции. Даже если
не брать во внимание опыт репрессий в годы гражданской войны, име¬
ется достаточно свидетельств, что и в мирное время власти Советской
России-СССР постоянно проводили массовые репрессивные акции,
отрабатывали те их элементы, которые станут специфическими при¬
знаками массовых операций эпохи Большого террора. Сравнительное
изучение их — задача нового поколения исследователей.
Примечания
1 Из новейших работ см.: Тепляков А. Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в
1929-1941 гг. М., 2008 (Гл. 2: Массовые операции); «Включен в операцию». Массовый
террор в Прикамье в 1937-38 гг. 2-е изд. / отв. ред. О. Л. Лейбович. М., 2009 и др.
2 Степанов А. Ф. Проведение «кулацкой» операции в Татарии // Юнге М., Вин¬
нер Р. Как террор стал «Большим». М., 2003. С. 260-321.
3 Архив УФСБ по РТ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 58,63-68,77.
4 Степанов А. Ф. Расстрел по лимиту: Из истории политических репрессий в ТАССР
в годы «ежовщины». Казань, 1999.
5 Архив УФСБ по РТ. Ф. 109. On. 1. Д. 13. Л. 46 об., 45,48,13.
6 А. Ю. Ватлин, изучая архивные следственные дела УНКВД по Московской обл. за
1937-1938 годы в ГА РФе, также пришел к выводу, что «после начала массовых опе¬
раций в июле 1937 года агентурные разработки перестали служить основным источни¬
ком отбора жертв террора. Можно упомянуть лишь случаи, когда они фабриковались
задним числом, чтобы хоть как-то оправдать массовые аресты...» См.: Ватлин А. Ю. Тех¬
нология массового террора // Бутовский полигон. М., 2002. Вып. 6. С. 12.
7 Багавиева С. С. Протоколы заседаний «тройки» ГПУ-НКВД ТАССР как историче¬
ский источник (1929-1938 гг.) // Научный Татарстан. 2004. № 1-2. С. 165.
8 Там же. Подсчет наш.
А. Б. Суслов (Пермь)
ДЕТИ ПОД СЛЕДСТВИЕМ НКВД
В ГОДЫ БОЛЬШОГО ТЕРРОРА
(ПО МАТЕРИАЛАМ ПЕРМСКОГО КРАЯ)
Один из советских мифов — забота т. Сталина и Советского го¬
сударства о детях. В постсоветское время фальшь этой идеологиче¬
ской конструкции для многих стала очевидной: появились докумен¬
тальные свидетельства о репрессированных детях, об инициативах
вождей партии и государства по преследованиям «членов семей из¬
менников родины», по принятию в апреле 1935 года постановления
ЦИК и Совнаркома СССР «О мерах борьбы с преступностью среди
несовершеннолетних», распространявшего на детей с 12 лет все меры
уголовного наказания, включая смертную казнь и т. п.
Вместе с тем в публицистический и даже научный оборот были
вброшены весьма поверхностные суждения об одинаковой жесто¬
кости режима ко всем, включая женщин и детей, о патологической
кровожадности всех чекистов и т. п. Огульность, избыточная эмоцио¬
нальность и неточность подобных сентенций не помогает, а, напротив,
препятствует выявлению бесчеловечной и антинародной сущности
сталинского режима, объективному исследованию преступных дея¬
ний как политического руководства, так и рядовых исполнителей.
Предметом данного исследования является очень узкая область
репрессивной политики в отношении детей: уголовное преследова¬
ние несовершеннолетних за «контрреволюционные преступления»
в Пермском крае органами НКВД в короткий промежуток времени,
получивший образное название Большой террор в ряде научных и
публицистических изданий1.
Основным инструментом исследования стал количественный
анализ базы данных жертв политических репрессий, составленной
по материалам архивно-следственных дел Государственного общест¬
венно-политического архива Пермского края (далее — ГОПАПК),
созданной Пермским «Мемориалом» совместно с архивом. Он позво¬
лил с весьма высокой точностью скорректировать наши представле¬
ния о репрессиях НКВД в отношении детей2.
Как показывает анализ базы данных арестованных по политиче¬
ским мотивам на территории Пермского края, НКВД избегал аресто¬
191
вывать детей. С августа 1937 по ноябрь 1938 года включительно были
арестованы 32 несовершеннолетних, в то время как за тот же период
в регионе арестованы НКВД 18 422 человека (0,17 %). Из них в воз¬
расте 17 лет — 21 человек, 16 лет — 6,15 лет — 2,14 лет — 2,12 лет — 1.
В основном аресты коснулись мальчиков, только двое арестован¬
ных — девочки.
Любопытно, что более половины арестованных подростков (17 че¬
ловек) до ареста где-либо работали.
Подавляющее большинство арестованных детей (25 чел. — 79 %)
были русскими, 2 коми-пермяка, 2 белоруса, 1 башкир, 1 эстонец,
1 грек.
По месяцам аресты с августа 1937 по март 1938 года распределя¬
ются более-менее равномерно (см. таблицу 1). Учитывая небольшое
общее количество репрессированных детей, при таком распределении
делать выводы о каких-либо корреляциях вряд ли возможно. С апре¬
ля 1938 года аресты практически не велись — «операции» в основном
завершились.
Таблица 1
1937 год
Количество
1938 год
Количество
Август
3
Январь
4
Сентябрь
3
Февраль
2
Октябрь
6
Март
2
Ноябрь
5
Апрель
0
Декабрь
2
Май
0
Июнь
2
Июль
0
Август
0
Сентябрь
1
Октябрь
1
Ноябрь
1
Всего
19
13
Вопреки весьма распространенным представлениям о том, что
следователи не видели разницу, предъявляя обвинения в политиче¬
ских преступлениях как взрослым, так и детям, можно утверждать,
что в отношении несовершеннолетних действовали сдерживающие
факторы. Об этом свидетельствует хотя бы то, что более половины
дел в отношении несовершеннолетних (17 из 32) было прекращено за
отсутствием состава преступления или недоказанностью. В отноше¬
нии взрослых обвиняемых дела прекращались значительно реже — в
34 % случаев. Реляционный анализ показывает значимую степень за¬
192
висимости прекращения уголовного преследования по политическим
мотивам от достижения совершеннолетия (Ка = 0,38)3.
Количественный анализ позволяет сделать выводы и о том, что
следователи и другие работники правоохранительной системы соот¬
носили тяжесть обвинения с возрастом подследственного. Конечно,
встречались случаи обвинения подростков в наиболее тяжких контр¬
революционных преступлениях: в шпионаже, терроризме, повстан¬
ческой деятельности и т. п. Однако выявление корреляции парных
признаков показывает, что «детские» дела по контрреволюционным
преступлениям, не связанные с антисоветской агитацией, имели суще¬
ственно больший шанс на прекращение, чем в иных случаях (Ка = 0,36).
Иными словами, если подросток обвинялся в антисоветской агита¬
ции, возможно, в совокупности с другими преступлениями, для со¬
трудников карательных органов это казалось вполне реальным и
подлежащим наказанию. Если же обвинения во вредительстве, шпи¬
онаже, терроризме и т. п. не сопровождались обвинениями в антисо¬
ветской агитации, сомнения в обоснованности обвинений появля¬
лись значительно чаще и такие дела имели очевидную тенденцию к
прекращению.
Нельзя утверждать и то, что детей карали столь же жестоко, как
и взрослых. Смертная казнь по отношению к несовершеннолетним,
хотя и была в арсенале карательных органов, но применялась край¬
не редко. Например, никто из подростков, арестованных в Пермском
крае во время Большого террора (август 1937 — ноябрь 1938 года) не
был казнен. Хотя один из арестованных в июле 1937 года — 16-лет¬
ний Иван Толпышев — был приговорен к высшей мере наказания
(по-видимому, потому, что в числе компрометирующих его сведений
значилось, что он сын белогвардейца4).
Ни один из арестованных в Прикамье в годы Большого террора
подростков не получил наказание более 10 лет лишения свободы. Из
32 арестованных в это время несовершеннолетних 10 человек полу¬
чили «десятку», на сроки от 5 до 9 лет лишении свободы осуждено
5 человек, менее 5 лет — 2 человека. Если сопоставить распростра¬
ненность указанных наказаний с взрослыми, арестованными по по-
лйтическим мотивам, можно заметить слабую зависимость от под¬
росткового возраста таких наказаний, как 10 лет лишения свободы
(Ка = 0,32) и 5-9 лет лишения свободы (Ка = 0,39), а также значимую
зависимость от этого возраста лишения свободы на срок менее 5 лет
(К =0,65).
Иными словами, при прочих равных с другими арестованными
условиях дела в отношении несовершеннолетних имели существенно
большую вероятность закончиться освобождением подростка либо
малым сроком наказания; им реже, чем остальным, назначали нака¬
зания в виде 5-10 лет лишения свободы и только в исключительных
193
случаях применяли более строгие меры. То есть достижение совер¬
шеннолетия играло для арестованного существенную роль в опреде¬
лении его дальнейшей судьбы.
Таким образом, во время Большого террора ребенок вполне мог
стать объектом уголовного преследования НКВД по политическим
мотивам. В Пермском крае имелись случаи арестов подростков по об¬
винениям не только в антисоветской агитации, но и во вредительстве,
шпионаже, терроризме и т. п. Были случаи вынесения несовершен¬
нолетним расстрельных приговоров. Однако, если проанализировать
статистическую совокупность дел арестованных НКВД, становит¬
ся заметным, что карательные органы все же старались ограничить
применение арестов и суровых видов наказаний в отношении детей.
Правда, это, скорее, свидетельство проявления здравого смысла, а не
гуманизма.
Примечания
1 В нашем случае понятие «Большой террор» рассматривается в узком смысле слова,
применительно к периоду августа 1937 — ноября 1938 года, то есть ко времени, когда
наряду с судебными политическими репрессиями проводились секретные репрес¬
сивные операции НКВД.
2 Для анализа из общей совокупности записей базы данных были сначала выбраны
18 422 записи на арестованных по обвинению в «контрреволюционных преступле¬
ниях» в августе 1937 — ноябре 1938 года. Из них были выбраны дела в отношении
несовершеннолетних. Реляционный анализ позволил в первую очередь выявить
тенденции применений уголовного законодательства к детям, арестованным по по¬
литическим мотивам. К сожалению, не удалось исследовать в сравнительном аспек¬
те методы ведения следствия в отношении детей.
3 Заметим, что значение коэффициентов корреляции (в нашем случае коэффициента
ассоциации — Ка), близкое к 0, означает отсутствие связи, равное 1 — функциональ¬
ную связь, меньше 0,3 — слабую связь, от 0,3 до 0,7 — среднюю или значимую, более
0,7 — сильную (см.: Статистика. М., 1997. С. 132).
4 См.: ПермГАНИ. Ф. 643/2. On. 1. Д. 27 189.
О. В. Корнилова (Смоленск)
ВЯЗЕМЛАГ В СИСТЕМЕ ГУЛАГа, 1936-1938 ГОДЫ
Период 1935 — первая половина 1937 года исследователями вы¬
деляется в особый период развития ГУЛАГа1. В это время замед¬
ляется рост численности заключенных в лагерях, характерный для
1933-1934 годов. С начала 1936 года он прекращается вовсе, а в пер¬
вой половине 1937 года наблюдается даже некоторый спад. Невелик
был и рост числа ИТ Л: с начала 1935 года за два с половиной года
были закрыты два (Ахунский и Саровский) и организованы три
(Ветлужский, Норильский, Волжский) лагеря.
К февралю 1936 года, времени организации Вяземлага, в систему ГУ¬
ЛАГа входило 16 ИТЛ. Основными сферами их производственной дея¬
тельности являлись строительство крупнейших транспортных объектов
(каналов, к 1934 году железных дорог) и лесозаготовки. Только один
Ахунлаг создавался специально для строительства шоссе Мацеста —
Ахун. Он был небольшим: среднегодовое число заключенных — 2000 че¬
ловек, существовал недолго: с декабря 1934 до середины 1935 года.
В это время уже были сняты ограничения на географию лагерного
труда. Существовал Свирьлаг в 200 км от Ленинграда, в сферу деятель¬
ности Дмитлага входили объекты, расположенные в черте Москвы.
Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР
предусматривал ликвидацию «в основном, бездорожья в стране» пу¬
тем развертывания строительства сети грунтовых и шоссейных дорог
и широкого развертывания дорожного строительства2. К 1935 году
стало явным, что недостаток средств и их распыление на одновре¬
менное строительство трех десятков дорог дает слабые результаты.
В 1936 году было решено сосредоточить все силы на строительстве
только двух магистральных дорог: Москва — Минск и Москва — Киев.
Тогда же была рассчитана примерная стоимость строительства авто¬
магистрали Москва — Минск: по смете НКВД (1 км — 235 500 руб.,
общая стоимость работ — 172 127 000 руб.), по смете Цудортранса
(1 км — 285 800 руб., общая стоимость работ — 208 379 400 руб.)3. Как
видим, рабочая сила по линии НКВД в зависимости от вида работ
обходилась на 18-30 % дешевле. 10 января 1936 года вышел приказ
НКВД о замене занятой на автодорожном строительстве вольнона¬
емной рабочей силы заключенными4.
195
В феврале 1936 года НКВД СССР начал строительство магистра¬
лей Москва — Минск и Москва — Киев. Как отмечалось в Приказе
НКВД от 5 февраля 1936 года «О строительстве автомагистралей»,
они имели «огромное народнохозяйственное и оборонное значение».
«Постройкой их, — говорилось в приказе далее, — кладется начало
сооружению крупных автомобильных магистралей, которые в буду¬
щем свяжут важнейшие районы страны и явятся теми основными ав¬
томобильными путями, вокруг которых будет развиваться остальная
дорожная сеть»5. Строительство планировалось закончить за год, в
1937 году уложить асфальтобетонное покрытие.
Сегодня мы можем сказать, что эти дороги имели в первую очередь
военно-стратегическое значение. Шоссе Москва — Минск проходи¬
ло не по существующей в то время Старой Смоленской дороге, рас¬
ширить которую предполагал первоначальный проект. Магистраль
строили напрямую от Москвы на запад, минуя ряд крупных городов.
Строили напрямую через леса Смоленщины и топкие болота Бело¬
руссии, сносились жилые дома, занимались пахотные земли. В слу¬
чае войны по автомагистрали предполагалось организовать быструю
массовую переброску войск на автомашинах (2 стрелковые дивизии в
сутки, время нахождения в пути каждой — 32-34 часа).
Для строительства автомагистрали Москва — Минск были орга¬
низованы Вяземский ИТЛ и Управление строительства (УС). Рас¬
полагались они в г. Вязьма Западной (27 сентября 1937 года реор¬
ганизованной в Смоленскую) области в 215 км от Москвы. Для
координации деятельности начальник УС одновременно назначался
и начальником ИТЛ. Начальник строительства-лагеря по вопросам,
связанным с организацией и функционированием лагеря, подчинялся
начальнику ГУЛАГа, по вопросам, связанным со строительством, —
начальнику ГУШОСДОРа НКВД6. Первым начальником Вяземлага
и УС был полковник пограничных войск П. А. Петрович, занявший
эту должность 31 января 1936 года7.
Вяземлаг был организован в период постоянных реорганизаций
системы управления ИТЛ и ОМЗ. Лагерь в течение всего времени су¬
ществования находился в подчинении ГУЛАГа. УС в 1936-1938 го¬
дах подчинялось различным главным управлениям: с 5 февраля
1936 года — ГУШОСДОРу8, с 3 июня 1936 года — ГУЛАГу, 25 марта
1937 года передано в ГУШОСДОР, 14 марта 1937 года возвращено в
ГУЛАГ.
Организационная структура Вяземлага, организованного «по типу
существующих строительных лагерей»10, была простой. Управлению
строительства и Вяземлага подчинялись шесть лагерных отделений и
четыре лагерных пункта11.
Управление состояло из «строительных» и «лагерных» отделов и
частей. В «строительном секторе» были организованы отделы: произ¬
196
водственно-технический, нормирования, контрольно-плановый, мо¬
стовой, механизации, автотранспорта, лесной, нерудных материа¬
лов, гужтранспорта, технического снабжения, кадров, финансиро¬
вания. «Лагерный сектор» составляли учетно-распределительный
отдел (УРО), медсанотдел, Штаб ВОХР, часть общего снабжения,
административно-хозяйственная ( АХО) и культурно-воспитательная
(КВЧ) части, Третий отдел, отдел кадров. В лагере имелось отделение
областного суда — «лагерный суд», сотрудники которого обладали
правом выносить приговоры по контрреволюционным обвинениям12.
Все основные отделы и отделения Управления были укомплектова¬
ны к апрелю 1936 года.
Управление строительства и Вяземлага
Строительство велось на всем протяжении 695-километровой
трассы одновременно. Вдоль нее и располагались лаготделения и
лагпункты. Дислокация отделений и ОЛП лагеря в 1936 году была
следующей: г. Голицино (Московская область), г. Гжатск, дер. Горки
около Вязьмы, г. Ярцево, дер. Гнёздово в 14 км к западу от Смоленска,
Отделение Управления строительства автомагистрали в г. Вязьма
(Западная область), пос. Бобр, ст. Приямино, г. Борисов, пос. Жоди-
но (Минская область)13.
Надо заметить, что Вяземлаг состоял не из десяти отдельных «зон»
(математической суммы лаготделений и лагпунктов). В названных
населенных пунктах размещалось руководство отделения или ОЛП,
называемое Штабной колонной. Лагерные постройки (деревянные
бараки, вышки, ограждение из колючей проволоки) располагались в
местах сосредоточения работ на расстоянии всего нескольких кило¬
метров друг от друга (до 5-10 км).
Так же как и Управление, каждое отделение состояло из «лагерно¬
го» и «строительного» секторов. Лагерным сектором осуществлялась
охрана и содержание заключенных, воспитательная работа с ними.
Он состоял из тех же отделов, что и Управление: АХО, УРЧ, КВЧ,
санчасть, III часть и др. Руководил сектором начальник отделения.
197
Стройсектор (производственно-техническая, плановая, финансовая
части и др.) готовил сметно-проектную документацию и осущест¬
влял инженерно-техническое руководство работами, руководил им
начальник работ14.
Строительное отделение Вяземлага
а
и
д
о
§
и
X
'S
н
В 1936-1938 годах в строительном отделении было до 6 тысяч за¬
ключенных, около 300 вольнонаемных (без численности ВОХР). Оно
состояло из 10-15 строительных колонн, автоколонны, одного-трех
экскаваторных отрядов (ЭО). Каждое отделение строило по 100—
120 км трассы15. Заключенные валили лес, корчевали пни, рыли тран¬
шею под основание будущей дороги, засыпали несколько слоев песка
и гравия. На местных карьерах заготавливали стройматериал, дробили
камень. Объем земляных работ, выполненный Вяземлагом на строи¬
тельстве автомагистрали Москва — Минск (около 20 млн куб. м),
сопоставим с объемом работ, выполненном на строительстве Бело¬
морско-Балтийского канала.
В 1936 году в стране были только два лагеря, строивших авто¬
мобильные дороги, — Вяземлаг и Калуглаг. Из них первый с начала
своей деятельности занимал приоритетное значение. Уже в самом
приказе об их организации Вяземлагу были установлены более ко¬
роткие сроки строительства, он был ориентирован на максималь¬
но быстрое выполнение всех видов работ. Существовал он намного
дольше Калуглага, ликвидированного 25 февраля 1938 года. Вязем¬
лаг просуществовал до 22 июля 1942 года, тогда он был переимено¬
ван в Строительство ГУШОСДОРа НКВД № 1 и ИТЛ. Численность
заключенных лагеря в период основных работ была в 3 раза больше
численности заключенных Калуглага.
198
Численность заключенных Вяземлага и Калуглага16
Год
1936
1937
1938
1939
01.04.
01.10.
01.01.
01.01.
01.04.
01.07.
01.10.
01.01.
Вяземлаг
12 052
56180
31305
24 100
?
49 738
39350
27 470
Калуглаг
?
16 260
13 107
5624
404
-
-
-
Численность заключенных Вяземлага не находилась в прямой за¬
висимости от роста или спада общего числа заключенных ГУЛАГа.
Она зависела, прежде всего, от выполняемых лагерем производствен¬
ных задач. Большие годовые колебания численности объяснялись се¬
зонностью дорожных работ, основной объем которых приходился на
2- и 3-й кварталы. В 4-м квартале проходил «сброс излишков рабси¬
лы» в другие лагеря.
На 1 января 1936 года всего в ИТЛ содержалось 839 406 заклю¬
ченных, к 1 января 1937 года — 820 881 человек17. Максимальное чис¬
ло заключенных Вяземлага (56 тысяч человек) приходилось на сере¬
дину и конец 1936 года — время производства основных земляных
работ и составляло около 6,7 % общего числа заключенных ИТЛ.
Среди пяти образованных за два с половиной года (с 1935 до второй
половины 1937 года) лагерей по числу заключенных Вяземлаг был са¬
мым большим. По сравнению с существовавшими его можно назвать
довольно крупным лагерем. Число заключенных намного меньше, чем
в лагерях-гигантах (на 1 января 1936 года в Дмитлаге — 192 034 заклю¬
ченных, в Беломорско-Балтийском лагере — 90 290 заключенных), но
намного больше, чем в 5-тысячных «мелких» лагерях.
Планирование работ по строительству автомагистрали шло в рас¬
чете на использование в первую очередь мускульного, а не механизи¬
рованного труда. Следствием этого была прямая зависимость между
процентом выполнения плана и числом отработанных человеко-часов.
План выполнения всех работ первого полугодия 1936 года — 86,6 %,
производительность труда заключенных за этот период — 66,5 %18.
Разница в показателях объясняется тем, что ряд подразделений, в
основном это были машинно-дорожные отряды (грейдеры, механи¬
ческие лопаты), план перевыполнили. К 1939 году производитель¬
ность труда заключенных выросла до 82 %19.
Одной из задач, стоявших перед руководством Вяземлага, было
повышение производительности труда заключенных. НТК РСФСР
называл это «постепенным приближением труда принудительного к
труду добровольному на основе соревнования и ударничества». Для
заключенных организовывались многочисленные стахановские сутки,
трех- и пятидневники, декадники. Передовые отделения награжда¬
лись переходящим Красным знаменем. Как и других лагерях ГУЛАГа,
вся деятельность в Вяземлаге проходила под лозунгом «Труд в СССР —
дело чести, дело славы, дело доблести и геройства»20.
199
При организации лагеря большое внимание уделялось подбору
специалистов. Для строительства искали инженеров-дорожников и
специалистов-мостовиков со всего Союза. Охотно брали и «бывших»,
и даже имевших 58-ю статью21. Механизмы и технику собирали так
же: в мехпарке Вяземлага были и паровые катки 1898 года выпуска,
и переданная со строительства канала Москва — Волга современная
иностранная техника.
Помимо строительства, Вяземлаг специализировался на лесозаго¬
товках и лесовывозке. Лагерь поставлял древесину для Смоленского
УНКВД, ведомственного санатория НКВД «Борок», Козельского ла¬
геря НКВД, в Союзлесторг, Главлессбыт и др22.
Как и в других лагерях ГУЛАГа, в Вяземлаге была масса подсоб¬
ных предприятий — ремонтные мастерские, пошивочный цех, в Ор¬
шанском районе Витебской области был организован Юрцевский со¬
вхоз, занимавшийся полеводством и животноводством. Были и чисто
строительные вспомогательные производства: собственные карьеры,
камнедробильные заводы, проектная мастерская в г.Кунцево, авторе¬
монтные мастерские и др. К концу 1938 года число таких балансовых
единиц достигло 5623.
Радикальные кадровые и организационные перемены претер¬
певала лагерная система при каждой смене высшего руководства
НКВД. Эти перемены коснулись и Вяземлага.
Первый этап связан со смещением Г. Г. Ягоды и приходом к вла¬
сти Н. И. Ежова. О «заговоре» в НКВД Н. И. Ежов впервые подробно
рассказал на июньском (1937) пленуме ЦК ВКП(б): Ягода готовил
«дворцовый переворот», в котором важнейшую роль должны были
сыграть заключенные подмосковных лагерей. Приказом НКВД от
20 мая 1937 года предписывалось немедленно убрать всех заключен¬
ных, занятых на строительстве автомагистралей Москва — Минск
(Вяземлаг) и Москва — Киев (Калуглаг) в радиусе 35 км от Москвы,
заменив их вольнонаемными рабочими24. Тогда же был репрессиро¬
ван и первый начальник Вяземлага П. А. Петрович-Штейнпрес. Он
был арестован 27 сентября 1937 года, расстрелян 3 марта 1939 года.
На сегодняшний день его биографические данные и уголовное дело
остаются засекреченными.
Одновременно с ним были арестованы 6 ведущих специали¬
стов УС: главный инженер М. М. Левин, зам. главного инженера
К. К. Дембовский, начальник дорожного отдела Г. И. Ландау, началь¬
ник проектно-технического отдела Б. И. Тиль, начальник мостового
отдела М. М. Фурман25, зав. исследовательским отделом Н. Н. Ива¬
нов. Пятеро из них были расстреляны. Н. Н. Иванов был арестован,
однако в обвинительном заключении его фамилия отсутствует.
Второй начальник Вяземлага — Л. И. Рудминский, назначенный
на эту должность приказом от 9 ноября 1937 года, был репрессирован
200
в период прихода к власти Л. П. Берии. В декабре 1938 года в ходе
приема-сдачи дел НКВД от Н. И. Ежова к Берии был подготовлен
соответствующий акт, где было записано короткое, но емкое резюме
0 работе лагерной сферы: «На протяжении ряда лет ГУЛАГ возглав¬
лялся людьми, оказавшимися врагами». В составленном 12 декабря
в аппарате Особоуполномоченного НКВД СССР списке сотрудни¬
ков, на которых имеются компрометирующие материалы, значился
и Л. И. Рудминский»26. В ходе чистки кадров НКВД среди руково¬
дящих работников тюремно-лагерной сферы были арестованы 33 че¬
ловека, среди них Л. И. Рудминский (3 января 1939 года приказом
НКВД освобожден от должности) и начальник Калужского ИТЛ
А. Н. Израилев (9 апреля 1939 года осужден к ВМН, 16 августа ВМН
заменена на 20 лет лагерей).
Репрессиям подвергались и заключенные Вяземлага. Согласно
оперативному приказу НКВД № 00 447 от 30 июля 1937 года под¬
лежало осудить по 1-й категории (то есть к расстрелу) около 64 ты¬
сяч человек, из них 10 тысяч уже осужденных и отбывающих наказа¬
ние в ИТЛ. В Вяземлаге в этот период было расстреляно 92 заклю¬
ченных, обвиняемых по 58-й статье27.
В настоящее время в историографии ГУЛАГа существуют различ¬
ные принципы классификации ИТЛ. Выделяются лагеря по основ¬
ной производственной деятельности (лесозаготовительные, строи¬
тельные), по числу заключенных (100-200 тысяч — лагеря-гиганты,
до 5 тысяч — мелкие лагеря), по географическому положению (север¬
ные, центрального региона).
По числу заключенных Вяземлаг был самым крупным лагерем
среди образованных в 1935 — первой половине 1937 года ИТЛ. Как
и в трех других ИТЛ, расположенных в центральных районах, в нем
было небольшое число осужденных по контрреволюционным ста¬
тьям. Условия содержания менее суровые, чем в северных и лесоза¬
готовительных лагерях, показатели смертности ниже.
Созданный для решения чисто производственной задачи — строи¬
тельства стратегической автомагистрали Москва — Минск, он стал
первым крупным лагерем в системе ГУШОСДОРа. Опыт его созда¬
ния и деятельности, без сомнения, был учтен при организации дру¬
гих лагерей, создаваемых для строительства шоссейных дорог в более
поздний период.
Примечания
1 Смирнов М. Б., Сигачев С. П., Шкапов Д. В. Система мест заключения в СССР.
1929-1960 // Система ИТЛ в СССР. 1923-1960. Справочник. М., 1998. С. 38-39.
2 Постановление СНК СССР «О втором пятилетием плане развития народного хо¬
зяйства Союза СССР (1933-1937 гг.)». 16 декабря 1934 // С. 3. СССР 1934. № 59.
Ст. 437. С. 218.
201
3 Докладная записка наркома внутренних дел СССР Г. Г. Ягоды и начальника Цудор-
транса НКВД СССР Г. И. Благонравова И. В. Сталину о плане дорожного строитель¬
ства на 1936 г. и реорганизации Цудортранса. 25 ноября 1935 г. // История сталин¬
ского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х гг.: собрание документов. В
7 т. Т. 3. Экономика ГУЛАГа / отв. ред. и сост. О. В. Хлевнюк. М.: РОССПЭН, 2004.
С. 136-144.
4 Приказ НКВД СССР № 0012 от 10 января 1936 г. «О замене вольнонаемной рабочей
силы занятой на автодорожном строительстве заключенными» // ГА РФ. Ф. 9401.
On 1. Д. 9. Л. 4-4 об.
5 Приказ НКВД СССР № 0050 от 5 февраля 1936 г. «О строительстве автомагистра¬
лей» // ГА РФ. Ф. 9401. On. 1. Л. 81-82.
6 Там же. Л. 81.
7 Система ИТЛ в СССР. С. 199.
8 ГУШОСДОР — Главное управление шоссейных дорог НКВД СССР. Организовано
приказом НКВД СССР № 0086 от 4 марта 1936.
9 Система ИТЛ в СССР. С. 40.
10 ГА РФ. Ф. 9401. On. 1. Д. 9. Л. 81.
11 Приказ НКВД СССР № 00 103 от 22 марта 1936 г. «С объявлением временных шта¬
тов Управлений Калужского и Вяземского ИТЛ и строительств автомагистралей
Москва-Киев и Москва-Минск» // ГА РФ. Ф. 9401. On. 1. Д. 9. Л. 115.
12 Макеев Б. В. Роль и деятельность органов прокуратуры и суда в расследовании уго¬
ловных дел о контрреволюционных преступлениях во время массовых политиче¬
ских репрессий 1937-1938 годов (по материалам Западной и Смоленской областей):
автореф. дис.... канд. ист. наук. Смоленск, 2007.
13 Автомагистрали Москва-Минск 40 лет. 1936-1976 гг. / рук. авт. кол. Б. И. Агуль-
ник. М., 1976.
14 ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Д. 3080. Л. 3-6.
15 ГАСО. Ф. 2360. Оп. 2. Д. 1850. Л. 54; Д. 1738. Л. 65-70; Ф. 2361. On. 1. Д. 10. Л. 118-
121.
16 Таблица составлена по материалам справочника: Система ИТЛ в СССР. С. 199,280.
17 Земсков В. Н. ГУЛАГ: историко-социологический аспект // Социологические ис¬
следования. 1991. № 6. С. 13.
18 ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Д. 3080. Л. 6.
19 ГА РФ. Ф. 9407. Оп. 1с. Д. 14. Л. 47.
20 ГАНИСО. Ф. 68. On. 1. Д. 58. Л. 3-11,19,22-29.
21 ГА РФ. Ф. 9407. On. 1. Д. 81. Л. 13, 18-19; ГАНИСО. Ф. 68. On. 1. Д. 58. Л. 1,
10-13,67.
22 Там же. Оп. 1с. Д. 14. Л. 143-147.
23 Там же. Л. 96.
24 Приказ НКВД № 00 266 «Об организации работ по окончанию строительства канала
Волга — Москва и об усилении его охраны». 20 мая 1937 // История сталинского
ГУЛАГа: собрание документов. В 7 т. Т. 2. Карательная система: структура и кадры.
С. 129.
25 АУФСБСО. Арх. № 17 543-с, 801-с, 891-с, 6075-с, 1746-с.
26 URL: http://www.pseudology.org/GULAG/Glava07.htm.
27 Число расстрелянных и реабилитированных заключенных подсчитано по: Книга па¬
мяти жертв политических репрессий: Смоленский мартиролог. Т. 1. Кн. 1 и 2. Смо¬
ленск: Изд-во СмолГУ, 2006.
A. P. Дюков (Москва)
ДЕПОРТАЦИЯ 1941 ГОДА
ИЗ РЕСПУБЛИК ПРИБАЛТИКИ:
МЕХАНИЗМ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЯ
Состоявшая в июне 1941 года депортация из республик Прибал¬
тики «антисоветского и социально-чуждого элемента» привлекает
внимание многих историков. За прошедшие после распада Советско¬
го Союза десятилетия в России и республиках Прибалтики вышли
десятки научных изданий, посвященных изучению данной пробле¬
мы. Выпущены многотомные поименные списки депортированных,
опубликованы важные документы о подготовке депортации совет¬
скими властями, об условиях жизни и дальнейшей судьбе депорти¬
рованных. При этом, однако, назвать депортацию 1941 года хорошо
изученной невозможно. Причина проста: в Прибалтике установлено
официальное толкование депортации как «геноцида» — толкование,
не выдерживающее абсолютно никакой научной критики, однако
«политически верное»1.
Отождествление депортации с геноцидом катастрофически ска¬
залось на прибалтийской историографии. Прибалтийскими истори¬
ками практически не ведется детальных исследований механизма
подготовки и проведения депортации, ее последствий. Их деятель¬
ность, к сожалению, сводится не к изучению трагической страницы
истории, а к подготовке «научного» обоснования для установленной
политиками трактовки. Результат подобного подхода нельзя оха¬
рактеризовать иначе как удручающий — вопреки документальным
данным численность депортируемых регулярно завышается, время
принятия Советской властью решения о депортации из Прибалтики
искусственным образом «удревняется».
Российские историки, не испытывающие в настоящее время
давления «политически верных» концепций, находятся в более вы¬
годном положении. Однако особого интереса к изучению проблемы
депортации из Прибалтики в России нет; по большому счету, дело
ограничивается публикацией новых документов об этой репрессив¬
ной акции без серьезных попыток ее осмысления.
В настоящей работе предпринята попытка детально рассмотреть
механизм принятия решения о проведении депортации из республик
203
Прибалтики летом 1941 года. Источниковой основой исследования
являются документы из Центрального архива ФСБ России, большая
часть которых вводится в научный оборот впервые.
* * *
Первые упоминания о подготовке масштабной депортации из
Прибалтики встречаются в документах марта 1941 года. Однако речи
о депортации граждан прибалтийских республик в них не идет. Пла¬
нируемый к выселению контингент не имеет отношения к населению
прибалтийских республик — это так называемый «контрреволюцион¬
ный элемент» из числа находящихся на территории Литвы беженцев
из Польши. 14 марта 1941 года нарком государственной безопасности
Литвы Петр Гладков сообщает в Москву:
«В соответствии с директивой НКВД СССР от 24 декабря
1940 года, под руководством оперативного состава НКВД Лит. ССР,
была произведена регистрация и прием заявлений по оформлению в
гражданство СССР от беженцев из б. Польши.
В результате проведенной работы изъявило согласие принять со¬
ветское гр-нво — 13 120 чел., отказалось принять советское граждан¬
ство — 1822 человека.
Среди всех прошедших регистрацию беженцев выявлено к-p эле¬
мента, подлежащего аресту 975 человек. На каждое лицо вынесено по¬
становление на арест и об избрании меры пресечения. Арест будет
проведен одновременно оперсоставом НКВД и милиции.
В отношении лиц, отказавшихся принять советское гражданство
по семейным обстоятельствам (желают выехать к близким род¬
ственникам на территорию б. Польши, губернаторство и за грани¬
цу) — никаких оперативных мероприятий не проводим.
Прошу санкционировать арест — 975 чел. и указаний в отношении
лиц, желающих выехать из Литовской ССР»2.
Следует заметить, что эта репрессивная акция в определенном
смысле была продолжением репрессий против беженцев из Польши,
осуществлявшихся в конце 1939 — начале 1940 года властями неза¬
висимой Литвы. В этот период литовские власти осуществляли вы¬
селение беженцев из Вильнюсского края в другие районы страны, а
также в Германию и СССР (по договоренности с последними)3.
Судя по всему, согласие НКГБ СССР на депортацию контррево¬
люционного элемента из числа беженцев было получено незамедли¬
тельно; уже 26 марта 1941 года были подписаны два нормативных
документа — инструкция о порядке оформления дел на лиц, выселяе¬
мых с территории Литовской ССР, и инструкция для ответственных
за погрузку в эшелоны арестованного и выселяемого контрреволю¬
204
ционного элемента из Литовской ССР4. Согласно этим документам,
высылке из Литвы подлежали беженцы — бывшие офицеры, поме¬
щики, фабриканты, полицейские и члены их семей, а также бежен¬
цы, отказавшиеся принять советское гражданство и не выехавшие за
границу5.
Однако оперативно провести выселение «контрреволюционных»
категорий беженцев не удалось. Только спустя месяц, 23 апреля
1941 года, нарком госбезопасности Литовской ССР направил в Мо¬
скву телеграмму о готовности провести операцию по изъятию кон¬
трреволюционного элемента из числа беженцев:
«В результате пересмотра дел беженцев, выявлено контрреволю¬
ционного элемента, подлежащего аресту — 2250 человек. Из них:
Офицеров б. Польской армии — 178 чел.
Служащих полиции — 175 чел.
Помещиков — 124 чел.
Фабрикантов — 50 чел.
Отказавшихся от принятия сов. гражданства по политическим
причинам — 934 чел.
Крупных чиновников — 13 чел.
Крупных предприним. и торговцев — 58 чел.
Отказавшихся принять сов. гражданство и не выехавших за гра¬
ницу — 688 чел.
Совместно с лицами, подлежащими аресту, проживают члены се¬
мьи, в количестве — 880 человек, которые подлежат выселению вме¬
сте с арестованными после решения вопроса о них Особым Совещани¬
ем при НКВД СССР. Кроме того, имеется 774 чел. глав семей беженцев
с количеством членов семей — 369 чел., отказавшихся принять сов.
гражданство по мотивам желания вернуться к близким родственни¬
кам, проживающим на территории генерал-губернаторства.
Как поступить с этими лицами, просим Ваших указаний.
Аресты по всей республике будут проведены одновременно в тече¬
ние одного дня. В связи с тем, что ряд лиц переменили свое место жи¬
тельства, потребуется дополнительно три дня для их ареста»6.
Интересно, что глава НКГБ Литовской ССР намеревался подле¬
жащие изъятию контингенты не высылать, как следовало в соответ¬
ствии с инструкциями 26 марта, а арестовывать и судить. Он даже
сделал раскладку, в каких тюрьмах сколько человек можно содержать
во время следствия7.
Документы, позволяющие понять, какой была реакция Москвы
на эту инициативу «снизу», к настоящему времени не выявлены.
Однако, судя по всему, инициатива НГКБ Литовской ССР приня¬
та не была; ко второй декаде мая 1941 года операция по изъятию
205
контрреволюционного элемента из числа беженцев так и не была
проведена.
12 мая 1941 года НКГБ Литвы выступил с принципиально новым
предложением — не ограничиваться изъятием контрреволюционных
элементов из числа беженцев и провести большую депортацию из
республики.
«На основании имеющихся материалов отмечается, что за по¬
следние два-три месяца в республике значительно растет активная
враждебная деятельность контрреволюционного элемента.
Этому способствует непосредственная близость границы и под¬
рывная деятельность германских разведывательных органов, кото¬
рые ведут большую работу через так называемый “литовский коми¬
тет”, существующий в Германии, и через литовские эмиграционные
круги, значительная часть коих, бежав из Литвы, осела в Восточной
Пруссии.
Из уездных отделов НКГБ поступают сведения, что антисовет¬
ский элемент развернул активную враждебную деятельность, на¬
правленную на срыв хлебопоставок.
Постановление правительства предусматривает закончить хле¬
бопоставки к 1 мая 1941 года, однако на 10мая хлебопоставки порее-
публике выполнены только на 23%.
Эта враждебная деятельность выливается, особенно в селах, в от¬
крытую антисоветскую агитацию и саботаж.
Следует также отметить рост по республике повстанческих тен¬
денций. <...> Следственным путем установлено, что повстанческие
ячейки в уездах республики создаются немцами через так называемый
“литовский комитет ”, откуда непосредственно исходит руководство,
директивы, материальная помощь и снабжение оружием.
Среди населения распространяются всевозможные пораженческие
слухи, что в ближайшее время неизбежно военное столкновение между
Германией и СССР, в связи с чем необходимо готовиться к этому пу¬
тем создания повстанческих отрядов, обязанностью которых должно
явиться поднять восстание в республике, совершать диверсионные
акты и разрушение военно-стратегических объектов, транспорта и
связи, разоружение частей Красной Армии и террор против комму¬
нистов.
В распространяемых в связи с этим листовках намечаются даже
даты восстания, приурочиваемые к военным действиям между Гер¬
манией и СССР.
Существующая в Литве националистическая повстанческая ор¬
ганизация, именуемая “ОРГАНИЗАЦИЯ БОРЦОВ ЗА СВОБОДНУЮ
ЛИТВУ”, специально в связи с этим выпустила в первых числах мая
с. г. циркуляр № 1, который распространяется среди членов этой ор¬
206
ганизации и националистических элементов. В этом циркуляре дают¬
ся практические указания по созданию диверсионно-повстанческих
групп, которые должны развернуть свою подрывную работу на случай
военного столкновения (см. прилагаемый циркуляр).
В ближайшее время эта организация должна выпустить циркуляр
№ 1-ф, в котором будут даны практические указания повстанческим
диверсионным ячейкам, действия коих распространяются в городах.
С июля м-ца 1940 по 5 мая 1941 года органами государственной
безопасности по республике арестовано враждебного контрреволю¬
ционного элемента — 4137 человек. Несмотря на проведенные репрес¬
сии, огромное большинство враждебного Советской власти элемента
в Литве остается нетронутым и является по существу базой для
немецких разведывательных органов по созданию всевозможных кон¬
трреволюционных формирований.
В силу этого считали бы совершенно необходимым приступить к
очистке Литовской ССР от контрреволюционного элемента путем аре¬
ста и принудительного выселения наиболее активных категорий лиц»8.
Операцию нарком госбезопасности Литвы предлагал провести
очень масштабную; по его предварительным наметкам к аресту пред¬
назначались 19 610 человек (в том числе 1000 человек уголовного и
бандитского элемента), еще 2954 человека намечались к выселению9.
НКГБ Литвы замахивалось очень широко: предполагалось так или
иначе репрессировать большинство «бывших», занимавших в неза¬
висимой Литве высокое должностное или общественное положение.
Позволим себе обширную цитату из докладной Гладкова:
«Считали бы необходимым приступить к аресту и принудительно¬
му выселению из Литовской ССР наиболее активных категорий лиц:
Государственный буржуазный аппарат:
— чиновники государственной безопасности и криминальной по¬
лиции;
— командный состав полиции;
— административный персонал тюрем;
— работники судов и прокуратуры, проявившие себя в борьбе с ре¬
волюционным движением;
— офицеры 2-го отдела Генштба Литовской армии;
— видные государственные чиновники;
— уездные начальники и коменданты.
Контрреволюционные партии:
— троцкисты;
— активные эсеры;
— активные меньшевики;
— провокаторы охранки.
207
(По данным литовской охранки, этих категорий числится 963 че¬
ловека).
Литовская националистическая контрреволюция (считаем необ¬
ходимым подвергнуть аресту только руководящий состав наиболее
реакционных фашиствующих партий и организаций):
— туатининки;
— яунои-лиетува (молодые туатининки);
— вольдемаристы (фашистская организация германской ориен¬
тации — всех);
— руководящий состав “Шаулю Саюнга” (от командиров взводов
и выше).
(По статистическим данным бывшей литовской буржуазной прес¬
сы, руководящего состава насчитывается более 10 тыс.).
Фабриканты и купцы Литвы:
— фабриканты, годовой доход коих свыше 150 тыс. лит;
— крупные домовладельцы, недвижимость коих оценивалась более
200 тыс. лит;
— купцы, годовой оборот коих свыше 150 тыс. лит;
— банкиры, акционеры, биржевики.
(По данным бывшего министерства финансов Литвы, по таким ка¬
тегориям числится 1094 человека).
Русские белоэмигрантские формирования:
— Российский фашистский союз;
— Российский общевоинский союз;
— младороссы;
— все офицеры белых армий, контрразведок и карательных
органов.
(По учетам литовской охранки, по этим категориям числится
387 человек).
Лица, подозрительные по шпионажу.
Уголовный и бандитский элемент — более 1 тыс. человек.
Проститутки и притоносодержатели — более 500 человек»10.
Судя по имеющимся документам, Гладков добивался принятия
своей инициативы очень активно. Не ограничившись докладной за¬
пиской от 12 мая 1941 года, он 13 мая продублировал ее телеграммой
на имя наркома госбезопасности СССР Меркулова11. В Москву была
также направлена еще одна докладная практически аналогичного
содержания12.
Роль наркома госбезопасности Литвы в подготовке депортации
требует тщательного осмысления. Гладков возглавил НКГБ Литов¬
ской ССР всего несколько месяцев назад и, насколько можно судить,
с должностными обязанностями не справлялся13. Несмотря на указа¬
ния Москвы, он в течение двух месяцев не мог организовать высылку
208
из республики контрреволюционного элемента из числа беженцев; не
лучшим образом была организована борьба с поддерживаемым нацист¬
скими спецслужбами литовским националистическим подпольем.
Следует отметить, что разветвленное литовское националисти¬
ческое подполье, взаимодействующее с нацистскими спецслужбами,
не было плодом фантазии наркома госбезопасности Литвы. Еще в
ноябре 1940 года при активном участии спецслужб Германии было
создана подпольная организация «Фронт литовских активистов»; в
Берлине действовало так называемое «Литовское информационное
бюро», активно распространявшее в республике листовки с призы¬
вами к восстанию. Советские органы госбезопасности с подпольем
справиться не смогли: с июля 1940 по май 1941 года было вскрыто
лишь 75 нелегальных националистических организаций и групп14.
Не справившись с проблемами в ходе повседневной работы, Глад¬
ков обратился в Москву с просьбой разрешить проведение единовре¬
менной акции по изъятию контрреволюционного элемента. Это была
попытка «закрыть» собственные должностные промахи.
Предложение Гладкова встретило поддержку в Москве; уже через
несколько дней, 16 мая 1941 года, в НКВД СССР был подготовлен
проект совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О ме¬
роприятиях по очистке Литовской ССР от антисоветского, уголовно¬
го и социально-опасного элемента». Проект постановления гласил:
«В связи с наличием в Литовской ССР значительного количества
бывших членов различных контрреволюционных националистических
партий, бывших полицейских, жандармов, помещиков, фабрикантов,
крупных чиновников бывшего государственного аппарата Литвы и
других лиц, ведущих подрывную антисоветскую работу и используе¬
мых иностранными разведками в шпионских целях, ЦК ВКП(б) и СНК
СССР
ПОСТАНОВЛЯЮТ:
1. Разрешить НКГБ и НКВД Литовской ССР арестовать с конфи¬
скацией имущества и направить в лагеря на срок от 5 до 8 лет и по¬
сле отбытия наказания в лагерях сослать на поселение в отдаленные
Местности Советского Союза следующие категории лиц:
а) активных членов контрреволюционных организаций и участни¬
ков антисоветских националистических белогвардейских организаций
(туатинники, католическая акция, шаулисты и т. д.);
б) бывших охранников, жандармов, руководящий состав бывших
полицейских и тюремщиков, а также рядовых полицейских и тюрем¬
щиков, на которых имеются компрометирующие их материалы;
в) бывших крупных помещиков, фабрикатов и крупных чиновников
бывшего государственного аппарата Литвы;
209
г) бывших офицеров польской, литовской и белой армий, на кото¬
рых имеются компрометирующие материалы;
д) уголовный элемент, продолжающий заниматься преступной
деятельностью.
2. Разрешить НКГБ и НКВД Литовской ССР арестовать и напра¬
вить в ссылку на поселение в отдаленные районы Советского Союза сро¬
ком на 20 лет с конфискацией имущества следующие категории лиц:
а) членов семей указанных вп.1.— «а», «б», «в», «г» категорий лиц,
совместно с ними проживающих или находившихся на их иждивении к
моменту ареста;
б) членов семей участников к.-р. националистических организаций,
главы которых перешли на нелегальное положение и скрываются от
органов власти;
в) членов семей участников к.-р. националистических организаций,
главы которых осуждены к ВМН;
г) лиц, прибывших из Германии в порядке репатриации, а также
немцев, записавшихся на репатриацию в Германию и отказавшихся
выехать, в отношении которых имеются материалы об их антисо¬
ветской деятельности и подозрительных связях с иноразведками.
3. Разрешить НКВД Литовской ССР выслать в административном
порядке в северные районы Казахстана сроком на 5 лет проституток,
ранее зарегистрированных в бывших органах полиции Литвы и ныне
продолжающих заниматься проституцией.
4. Рассмотрение дел на лиц, арестованных и ссылаемых согласно
настоящему постановлению, возложить на Особое совещание при
НКВД СССР...»15
Сравнение проекта постановления о депортации с предложения¬
ми наркома госбезопасности Литвы Гладкова позволяет выявить
весьма любопытный момент. Москва согласилась с необходимостью
проведения акции по изъятию контрреволюционного элемента, од¬
нако серьезно ограничила подлежащие изъятию контингенты. НКГБ
Литвы предлагал зачистить республику от всех «бывших», однако в
Москве на это не согласились. «Бывших» (за исключением крупных
предпринимателей и чиновников) следовало репрессировать только
при наличии на них компрометирующих материалов. Эта поправ¬
ка серьезно снизила количество депортируемых; если 12 мая НКГБ
Литвы предлагал арестовать 19 610 человек (предупреждая, что эта
цифра впоследствии возрастет)16, то в итоге при депортации из рес¬
публики было арестовано почти вчетверо меньше — 5664 человека17.
Проект постановления лег на стол руководству страны, и тут в
него были внесены новые принципиальные коррективы. В проекте
предлагалось провести депортацию лишь с территории Литвы, од¬
нако в Кремле решили распространить действие постановления и на
210
остальные прибалтийские республики. В самый последний момент в
проект постановления были добавлены Латвия и Эстония. Документ
даже не успели перепечатать — слова «Латвийская и Эстонская ССР»
вписаны в него от руки18.
Примечания
1 Подробнее см.: Дюков А. Р. Миф о геноциде: Репрессии советских властей в Эсто¬
нии (1940-1953). М., 2007; Djukov A. Deporteerimished Eestis: Kuidas see toimus tege-
likult. Tallinn, 2009.
2 Центральный архив Федеральной службы безопасности России (ЦА ФСБ). Ф. 3-ос.
Оп. 8. Д. 44. Л. 175-176.
3 Лауринавичус Ч. Вильнюс во власти Литвы 1939-1940 гг.: внутренние и внешние
аспекты // Международный кризис 1939-1941 гг.: От советско-германских догово¬
ров 1939 г. до нападения Германии на СССР. М., 2006. С. 231.
4 ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 8. Д. 44. Л. 162-166,172-174.
5 Там же. Л. 162.
6 Там же. Л. 177-180.
7 Там же.
8 Там же. Л. 183-193.
9 Там же. Л. 192-193.
10 Органы государственной безопасности СССР в годы Великой Отечественной вой¬
ны (далее — ОГБ). Т. 2. Кн. 2. С. 532; Ямпольский В. П. «Уничтожить Россию весной
1941 г.» (А. Гитлер, 31 июля 1940 года): Документы спецслужб СССР и Германии,
1937-1945 гг. М., 2008. С. 151-152.
11 ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 8. Д. 44. Л. 194-200.
12 ОГБ. М., 2000. Т. 2. Кн. 2. С. 531-532.
13 Об этом косвенно свидетельствует дальнейшая судьба Гладкова. В сентябре 1941 года
он был назначен начальником Особого отдела Карельского фронта, но уже в ян¬
варе 1942-го был начальником 9-го отдела Управления Особых отделов НКВД
СССР. В апреле 1943 года Гладков пошел на повышение — начальником У КР «Смерш»
Наркомата ВМФ СССР и занимал эту должность вплоть до февраля 1946 года, когда
был понижен в должности за служебные злоупотребления (расхищение денег, отпу¬
щенных на оперативные нужды). В 1954 году Гладков был уволен из органов МВД
«по фактам, дискредитирующим звание начсостава МВД», а в 1955 — лишен звания
генерал-лейтенанта «как дискредитировавший себя во время работы в органах» //
Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД 1934-1941: справочник. М., 1999.
С. 146.
14 Ямпольский В. П. Указ. соч. С. 313-314.
15 ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 8. Д. 44. Л. 22-26; ОГБ. Т. 1. Кн. 2. С. 145-146; Сталинские
депортации, 1928-1953: сборник документов. М., 2005. С. 215-216; РГАНИ. Ф. 89.
Оп. 18. Д. 3. Л. 2-6.
16 ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 8. Д. 44. Л. 192-193.
17 Там же. Л. 1-4; История сталинского ГУЛАГа. М., 2004. Т. 1. С. 404-405; Сталин¬
ские депортации. С. 223; РГАНИ. Ф. 89. Оп. 18. Д. 6. Л. 1-4.
18 1941 год. М., 1998. Кн. 2. С. 221-223; История сталинского ГУЛАГа. Т. 1.
С. 394-395; Сталинские депортации. С. 215-217; Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-
ГУКР «Смерш», 1939 — март 1946: документы. М., 2006. С. 277-279; ЦА ФСБ.
Ф. Зое. Оп. 8. Д. 1. Л. 42-47; РГАНИ. Ф. 69. Оп. 18. Д. 3. Л. 2-6.
И. А. Флыге, П. М. Полян (Москва)
РУКОТВОРНАЯ ПАМЯТЬ
ОБ ЭТНИЧЕСКИХ ДЕПОРТАЦИЯХ:
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ
Рукотворная память об этнических депортациях и освоение знака¬
ми мемориальной культуры территории бывшего СССР, на которой
эти депортации осуществлялись, — относительно новый историче¬
ский феномен. Процесс материализации памяти о советском госу¬
дарственном терроре: сбор музейных коллекций, мемориализация
мест массовых захоронений жертв террора, установка памятников —
начался на исходе 1980-х. Как правило, этот процесс шел стихийно,
от инициативы к инициативе, причем за каждой такой инициативой
стояли отдельные люди или группы людей, не связанные никакими
общими решениями. (Тем важнее и интереснее исключения; их мы
будем оговаривать в каждом отдельном случае.) Таким образом, со¬
вокупность созданных материальных объектов соответствует обще¬
ственному пониманию террора.
Мы попытались вычленить из этой совокупности объекты, со¬
ответствующие памяти об этнических депортациях1, и в основном
ограничим наш обзор лишь одной категорией объектов, правда,
самой важной, ибо она является самой публичной: памятниками
и памятными знаками. Что касается музейных коллекций, то мы
коснемся их лишь очень бегло. По-видимому, специализированных
музеев по теме этнических депортаций и высылок на территории со¬
временной России — единицы. Нам известны лишь два — в Нальчи¬
ке (Кабардино-Балкария) и в Магасе (Ингушетия). В странах Бал¬
тии, народы которых пострадали от депортаций, отдельных музеев
депортации и ссылки тоже нет2; но зато там тема депортаций вклю¬
чена в качестве самостоятельных разделов в общую экспозицию, по¬
священную истории советской оккупации или истории советского
государственного террора, не только в музеях, специально посвя¬
щенных теме террора (таких как Музей жертв геноцида в Вильню¬
се, или Музеи оккупации в Риге и Таллинне), но и в большинстве
обычных краеведческих и исторических музеев3. Заметим, что, по-
видимому, существует серьезное различие в музейном понимании
этой темы между регионами, откуда депортировали ссыльных, и ре¬
212
гионами, куда их депортировали: во всяком случае в музеях Якутии,
Коми, Томской области, Урала материалы о ссыльных — жертвах
этнических депортаций хотя и присутствуют, но почти не выделены
в отдельные экспозиции (для музейщика это равносильно отказу от
осмысления темы).
Иное дело — памятники. Если на родине депортированных мате¬
риальное представление памяти о национальной ссылке основывает¬
ся, как правило, на памятных предметах и фотографиях в количестве,
достаточном для музейного показа, то в местах ссылки память реали¬
зуется прежде всего через установку памятных знаков, главным об¬
разом — памятников на местах захоронений ссыльнопоселенцев4.
Памятник — это, вероятно, самая важная материальная состав¬
ляющая памяти о прошлом. С одной стороны, это овеществленное
понимание произошедших событий, с другой — это память, генера¬
лизованная до символа. Для массового сознания памятник — это не¬
оспоримый знак реальности прошлого, его присутствия в настоящем,
знак, стоящий выше слов, рассуждений и доказательств.
Настоящая работа во многих ее аспектах открывает данную тему в
научной литературе5; тем более с самого начала следует сказать о ску¬
дости и очевидной неполноте имевшейся в нашем распоряжении ин¬
формационной базы. По некоторым народам (например, по туркам-
месхетинцам) мы и вовсе не располагали никакой информацией.
По данным Мемориала и Центра им. А. Д. Сахарова, на террито¬
рии России существует более 1000 памятников и памятных знаков,
связанных с историей государственного террора советского периода6.
Этот, конечно, далеко не полный перечень составляется обществен¬
ными усилиями, поскольку общегосударственной программы ме-
мориализации этой памяти не существует (в отличие, например, от
памяти о Великой Отечественной войне) и, соответственно, не суще¬
ствует централизованного учета. Работа по выявлению идет трудно.
Многие памятники не только не зарегистрированы в региональных
и районных отделах культуры, но в государственных органах отсут¬
ствует сама информация о них. Порой, чтобы получить сведения, кем
и когда поставлен памятный знак, приходится искать инициаторов
его установки.
Однако собранного материала вполне достаточно, чтобы можно
было в целом охарактеризовать ситуацию с памятниками и памятны¬
ми знаками, поставленными за последние двадцать лет и посвящен¬
ными этническим депортациям.
Наш сравнительный обзор выстроен в соответствии с перечнем на¬
родов, пострадавших от массовых депортаций в советский период. Мы
не включили в него насильственные массовые переселения, вызван¬
ные не «политическими», а экономическими и административными
мотивами власти, хотя бы они проводились методами, аналогичными
213
методам сталинских тотальных депортаций, и даже если в этих пере¬
селениях явно или неявно присутствует «этническая» компонента.
Так, мы не рассматриваем здесь память об операциях по «зачистке
приграничной полосы», хотя в Ленинградской области в 1935 году эта
операция приобрела отчетливо этнический оттенок, ибо коснулась
районов, населенных в основном финнами-ингерманландцами7. Мы
не касаемся ни сюжетов, связанных с насильственным переселением
так называемых горных таджиков на «плоскость», ни памяти о тоталь¬
ной трудмобилизации «на рыбу» в арктическую тундру значительной
части населения Чурапчинского района Якутии в 1942-1944 годах
(хотя последние и признаны законом жертвами политических репрес¬
сий, а память о чурапчинской трагедии запечатлена в памятниках и
музейных экспозициях). Наконец, мы не включаем в рассмотрение
самую массовую насильственную депортацию в истории Советского
Союза — «раскулачивание по второй категории», хотя, строго говоря,
не ясно, чем эта акция принципиально отличается от депортаций 1941
и, в особенности, 1948-1949 годов с территории Прибалтики. Однако
высылка раскулаченных крестьян в 1930-1933 годах ударила по всем
народам СССР одновременно, и поэтому отсутствие «националь¬
ной» мотивации было очевидно всем, в то время как чистка «новых
территорий» осталась в памяти народов, населявших эти территории,
именно как высылка (не тотальная, правда, а выборочная) литовцев,
латышей и эстонцев. Особый случай — высылки с Западной Украины
и Западной Белоруссии в 1940 году: чистка была направлена главным
образом на польское население края. И все же это была не совсем эт¬
ническая высылка: вместе с поляками на спецпоселение отправили
довольно много украинцев, белорусов, евреев и т. д. — бывших поль¬
ских граждан, в чьей лояльности власть не была уверена. Тем не менее
мы включаем эту высылку в наше рассмотрение как «польскую», ибо
именно в этом качестве она присутствует в памяти как самих депор¬
тированных и их потомков, так и в региональной памяти жителей тех
регионов, куда были высланы бывшие граждане Польши.
Кроме того, следует специально оговорить, что мы сознательно
не учитываем правовой статус депортируемых на местах их нового
жительства, хотя этот статус не всегда был одинаковым. Так, для ко¬
рейцев, насильственно высланных с Дальнего Востока в Казахстан в
сентябре 1937 года, формально даже не был установлен режим спец-
поселения. Тем не менее в национальном сознании дальневосточных
корейцев твердо отложилось, что в 1937 году их вместе с семьями «со¬
слали» в Центральную Азию, что подтверждается и закрепляется ме¬
мориальными сооружениями, воздвигнутыми в память этого события.
Наконец, два последних замечания.
Первое. Из всего длинного перечня народов, подвергавшихся то¬
тальным или выборочным депортациям, мы включили в наш обзор
214
лишь 13 народов: поляков, литовцев, латышей, эстонцев, немцев,
финнов-ингерманландцев, калмыков, балкарцев, карачаевцев, корей¬
цев, вайнахов (чеченцев и ингушей), крымских татар. К сожалению,
мы не можем включить в него описание и проблематику материальной
памяти других народов с аналогичной судьбой: турок-месхетинцев,
причерноморских греков, крымских болгар, ассирийцев, курдов, мол¬
даван, хемшилов (амшенцев) и др. По ним пока не собрано достаточ¬
ного эмпирического материала.
И второе. Под «национальными» («польскими», «эстонскими»,
«калмыцкими», «крымско-татарскими» и т. д.) памятниками мы под¬
разумеваем:
а) памятники, установленные соответствующими национальными
общинами, национально-культурными центрами, дипломатическими
миссиями соответствующих («титульных») государств и т. д. и посвя¬
щенные событиям, связанным с историей выборочной или тотальной
депортации данного народа, его пребывания в ссылке и возвращения
на родину, — где бы эти памятники ни были установлены;
б) памятники, установленные в местах, связанных с «националь¬
ной» ссылкой и посвященные событиям, связанным с историей этой
ссылки, — кем бы эти памятники ни были установлены.
Понятно, что эти две категории часто пересекаются, а в ряде слу¬
чаев просто совпадают.
В дальнейшем изложении, говоря о «национальных» памятниках,
мы не будем каждый раз обрамлять этнонимический эпитет кавычка¬
ми: они подразумеваются.
В каждом пункте своего обзора мы попытаемся ответить на три
главных, по нашему мнению, вопроса:
1) От кого, главным образом, исходит инициатива установки па¬
мятников, связанных с историей данной депортации, пребывания в
ссылке и возвращения?
2) Каким из трех вышеназванных исторических событий посвя¬
щено большинство этих памятников?
3) Где, по преимуществу, ставятся эти памятники: на историче¬
ской национальной территории данного этноса, в районах ссылки
или где-то еще?
В нашем обзоре мы систематизировали имеющуюся у нас инфор¬
мацию о мемориальной активности, связанной с национальными де¬
портациями, по каждому из пострадавших народов в отдельности
(объединив, впрочем, поляков с прибалтами и не различая финнов и
финнов-ингерманландцев). При этом мы отказались от, казалось бы,
естественного порядка следования фрагментов в соответствии с хро¬
нологической очередностью депортаций — это не исторический очерк,
215
а типологический обзор, и он посвящен не депортациям, а современной
памяти о них. Выбранный нами порядок обусловлен сложной совокуп¬
ностью взаимосвязанных факторов, среди которых — степень полноты
и верифицируемости соответствующих материалов, типологическая
близость одной национальной памяти к другой и, соответственно, удоб¬
ство сопоставлений ее по тем или иным параметрам с рассмотренными
выше (или же, наоборот, типологическая обособленность рассматри¬
ваемой памяти по тем или иным параметрам и удобство противопо¬
ставлений ее по этим параметрам с рассмотренными выше).
Поляки, литовцы, латыши, эстонцы
Исторические памяти этих народов о государственном терроре
XX века вообще-то весьма различны и временами даже конфликту¬
ют между собой. Однако процессы мемориализации памяти о совет¬
ских депортациях у всех четырех народов схожи по своим главным
параметрам. Основное, хотя и весьма существенное отличие памяти
о польской депортации 1940 года от памяти о прибалтийских депор¬
тациях 1941, 1948 и 1949 годов вытекает из того обстоятельства, что
Западная Украина, Западная Белоруссия и Виленский край, откуда в
1940 году вывозили поляков, не вернулись в состав Польского госу¬
дарства. Поэтому роль Матери-Родины для памяти польских изгнан¬
ников и их потомков с успехом берет на себя современная Польша в
ее нынешних границах.
Память поляков, литовцев, латышей и эстонцев о ГУЛАГе и терро¬
ре в целом весьма активна: достаточно сказать, что их национальные
памятники составляют существенную часть всех известных нам па¬
мятников, воздвигнутых на территории России (около 40 польских
памятников, более 50 литовских, более 40 латышских; наши данные об
эстонских памятниках гораздо менее полны8, но приблизительно мож¬
но оценить их число как по порядку равное названным выше цифрам).
Заметим также, что если говорить о памятниках, установленных на
территории России, то они почти все установлены на местах захоро¬
нений и чаще всего посвящены не только депортированным спецпо-
селенцам. Обычно посвящение, выбитое на монументе или мемори¬
альном знаке, отнесено к более широким категориям пострадавших,
например: «Полякам (латышам, эстонцам, литовцам) — жертвам
сталинского террора». Так что выделить среди них памятники, по¬
священные жертвам именно депортаций, редко когда представляет¬
ся возможным и зачастую приходится определять их «по контексту»
(например, из того, что они установлены на кладбищах спецпосел-
ков). Из этого контекста заведомо выпадают польские, литовские и
пр. памятники, установленные на мемориальных кладбищах расстре¬
лянных в период Большого террора (Левашовская пустошь под Ле¬
нинградом, Сандормох в Карелии): здесь речь идет не о гражданах
216
Польши, Литвы, Латвии и Эстонии, а о советских гражданах соот¬
ветствующего этнического происхождения. Выпадают из контекста
депортаций и национальные памятники, установленные в составе
мемориалов близ больших лагерных комплексов (мемориальный
комплекс «Норильская Голгофа» на бывшем кладбище заключен¬
ных Норильлага, лагерное кладбище Речлага «Юр-Шор» в Воркуте
и многие другие). Но в большинстве случаев мы сталкиваемся с не-
расчлененной памятью о советском терроре в целом, не разделенной
на категории. Возможно, это связано с тем, что поляки и прибалты не
испытали тотальной депортации и советский террор присутствует в
их памяти как таковой, без разбивки на конкретные операции.
Еще одно очень важное качество этих национальных памятей: они
оказались не только активными, но и чрезвычайно инициативными.
Балтийская, а вслед за ней и польская память сыграли инициирую¬
щую роль в создании национальных композиций на многих мемори¬
альных кладбищах, да и само обустройство и мемориализация этих
кладбищ очень часто начинались с прибалтийских экспедиций. Так,
в 1995 году по инициативе Генерального консульства Республики
Польша в Петербурге и при активной поддержке котласского обще¬
ства «Совесть» (Котласский «Мемориал») был установлен памятный
крест на кладбище ссыльных и спецпереселенцев в котласском районе
Макариха. Это послужило началом создания мемориального кладби¬
ща, на котором теперь стоит более 20 памятников и памятных знаков.
Характерно, что во многих российских регионах сохранившиеся
кладбища ссыльных «смешанного» характера местные жители ста¬
ли называть «литовскими» или «польскими» — просто потому, что
их мемориализация началась (а часто, к сожалению, и закончилась)
установкой соответствующего национального памятника.
Это касается и многих лагерных захоронений: кладбище Речла¬
га около поселка Юр-Шор, Восточное кладбище в Инте, кладбище
инвалидного лагеря Минлага в Абези сохранились, а в 1990-е годы
стали мемориальными в значительной мере благодаря латышским и
литовским знакам памяти о своих соотечественниках.
Что касается инициативы, то в конце 1980-х и начале 1990-х годов
балтийские памятники устанавливались, главным образом, по иници¬
ативе общественных групп и движений в самих балтийских странах,
таких как «Memento» (Эстония), «Tremtinys» (Литва), Объединение
политических репрессированных Латвии и т. п. — тех же, которые
организовывали экспедиции и эксгумации. Значимое место зани¬
мала и личная инициатива, исходившая от родственников и друзей
погибших. Иногда установка памятников проходила при поддержке
местных землячеств, но крайне редко — по их инициативе: инициа¬
тива почти всегда исходила извне. С годами, по мере того как форми¬
ровалась политика памяти балтийских государств, заметно возросло
217
участие в этой работе государственных учреждений, таких как Центр
по изучению резистенции и геноцида народов Литвы.
Что касается польских памятников в России, то здесь местные
польские землячества играли более значительную роль, зачастую
самостоятельно выступая инициаторами обустройства и мемориали-
зации кладбищ. Если же говорить об инициативе «извне», то здесь
она чаще исходила от консульств, чем от общественных организаций
Польши; хотя последние (например, Союз сибиряков) играют замет¬
ную роль в деле сохранения памяти о ссылке, они обычно действуют
официальным путем, через министерство иностранных дел.
О самих памятниках можно сказать следующее: во-первых, они
ставятся исключительно на местах захоронений9; во-вторых, содержат
отсылки к национальной и конфессиональной символике; в-третьих,
в скульптурных композициях часто присутствует условная фигура
скорбящей женщины, символизирующая далекую Мать-Родину.
Таким образом, картина мемориального воплощения памяти при¬
балтов и поляков на территории России сводится к следующему:
— во-первых, это память не о событиях; расстрелы, ГУЛАГ, де¬
портации в этой памяти не обособлены, а сливаются в единый образ
террора;
— во-вторых, это, как и почти всюду, память о жертвах10;
— в-третьих, это память не просто о жертвах, а о гибели на чужби¬
не, вдали от родины.
Памятники, установленные на родине депортированных, реаль¬
ной или, в случае поляков, отчасти условной (отчасти — потому что
среди поляков, высланных в 1940 году с территории Западной Укра¬
ины, Западной Белоруссии и Виленского края11, значительную часть
составляли беженцы из Центральной Польши), заметно отличаются
от «кладбищенских» памятников обобщенным жертвам террора. Там
устанавливают памятники, посвященные специально депортации, и
жертвам, и самому историческому событию.
Так, в 1995 году в Варшаве был открыт «Памятник умершим и
замученным на Востоке. Жертвам советского нападения. 17.IX.1939
+ 17.IX.1995» (автор Максимилиан Бискупский), представляющий
собой железнодорожную платформу, всю заставленную крестами и
другими видами надгробий — своего рода кладбище на колесах. На
постаменте, как на шпалах, надписаны географические названия:
Якутск, Колыма, Хабаровск, Иркутск, Омск. Или аналогичный па¬
мятник «Памяти ссыльных, умерших и расстрелянных в Сибири и
Казахстане в 1939-1956», установленный силами Кружка Сибиря¬
ков в Быстрице Клодзкой в 2000 году. В Латвии можно привести в
качестве примера памятник жертвам коммунистического террора
«Занесенные снегом» (скульптор Паулс Яунземс, архитектор Юрис
Пога), установленный в Риге в 2001 году около железнодорожной
станции Торнякалс. В Эстонии — камень жертвам депортации «Ме-
218
менто» (скульптор Э. Келлер), установленный в 1992 году в г. Нарва
около железнодорожного вокзала. В Литве — памятник в Вильнюсе у
железнодорожного вокзала Новая Вильна (1990, автор В. Гиликис) и
«Вагон депортированных», установленный в 1996 году по инициативе
Братства «Лаптевцев» в рамках экспозиции Литовского этнографи¬
ческого музея под открытым небом в дер. Румшишкес около Каунаса.
Характерно, что открытие всех этих памятников было привязано к
значимым историческим датам: польского — к 17 сентября, дате от¬
крытия в 1939 году Советским Союзом «второго фронта» в германо¬
польской войне, прибалтийских — к 14 июня, дате первой массовой
депортации жителей Литвы, Латвии и Эстонии в 1941 году.
Таким образом, эти памятники возвращают нас к конкретным
историческим событиям и хранят не только память о жертвах, но и
память о преступлении, формируя образ национальной истории.
Немцы
Главная особенность материализованной немецкой памяти о де¬
портациях, отличающая ее от памяти литовцев, поляков, латышей и
эстонцев, да и всех прочих народов, пострадавших от депортаций, со¬
стоит в следующем: памятники депортированным немцам в местах их
ссылки не являются пометами на чужбине, это памятники, стоящие на
их новой родине. После снятия со спецучета немцы, как правило, вы¬
нуждены были оставаться жить и работать в местах бывшей ссылки,
ибо в Поволжье и другие места их довоенного проживания их не пу¬
скали. Национальная культура, язык, традиции постепенно «оседали»
вместе с ними в Сибири, в Казахстане (где и до депортации 1941 года
существовала значительная немецкая община меннонитов) и т. д. За¬
метим, что в Поволжье (ни в Саратовской, ни в Волгоградской обла¬
стях) памятников или хотя бы памятных знаков, посвященных депор¬
тации отсюда без малого почти полумиллиона человек, вовсе нет.
Советские немцы воспринимали депортацию как несправедливое
обвинение в потенциальном предательстве. Ниже мы увидим, что
многие народы, депортированные по схожим обвинениям во время
войны, инстинктивно защищаются от них, сближая в своей памяти
воспоминание о депортации с воспоминанием о боевых подвигах
фронтовиков данной национальности. У немцев практически не
было этой возможности: красноармейцев немецкой национальности
демобилизовали и отправили на спецпоселение через два месяца по¬
сле начала войны. Поэтому в немецкой памяти о депортации особо
акцентирован вклад депортированных немцев в Победу, связанный с
наиболее тяжелым и смертоносным аспектом высылки, сочетающим
в себе черты спецпоселения и ГУЛАГа, — трудовой мобилизацией и
работой «трудармейцев» в местах с особенно бесчеловечными усло¬
виями труда. В текстах на памятниках, как правило, пишут «немцам-
трудармейцам» или «советским немцам-трудармейцам».
219
С памятью об обвинении в предательстве, вероятно, связано и от¬
сутствие на некоторых памятниках текстов на немецком языке.
Приведем несколько примеров. В сентябре 1990 года на Рогожин-
ском кладбище г. Нижний Тагил Свердловской области установлен
памятник «Советским немцам-трудармейцам отряда 18-74 Тагилла-
га» (авторы В. Дан, Ю. Арльт). В г. Краснотурьинске 4 мая 1995 года
открыт памятник погибшим немцам-трудармейцам «Мемориал тру-
дармейцам, строителям Б АЗа и БТЭЦ», оформленный как некрополь:
общий крест, могильные таблички с 1309 именами погибших (авторы
В. Ф. Никушин, И. Ф. Вайс, Н. С. Плюснина). Надписи на плитах на
немецком и русском языках: «Трудармейцам Богословлага НКВД —
строителям города, алюминиевого завода и теплоэлектростанции
1941- 1945 / Никто не забыт — ничто не забыто». В Челябинске на
месте кладбища немцев-трудармейцев, строителей челябинского ме¬
таллургического завода, в 1989-1990 годах по инициативе немецкой
общины было создано мемориальное кладбище и установлены па¬
мятные знаки с надписью: «Здесь покоятся с Богом трудармейцы —
жертвы сталинизма»12.
Необходимо добавить, что региональная память не делает раз¬
личия между разными депортационными «немецкими» операция¬
ми, например, между высланными в 1941 году поволжскими нем¬
цами и «репатриантами» из Польши и Германии в 194 513, между
немцами, «принудительно эвакуированными» из Ленинграда и Ле¬
нинградской области14, и немцами-трудармейцами (трудмобилизации
1942- 1943 годов). Так, в 2000 году в г. Юрга Кемеровской области
(место ссылки с 1941 года депортированных немцев Поволжья, а с
1945 — репатриированных семей) на территории бывшего немецко¬
го кладбища открыт мемориальный комплекс ссыльным немцам с
надписью на двух языках: «Вечный покой на земле для вас чужой».
(В данном случае упоминание о «чужой земле» — исключение из
общего правила! — объясняется тем, что памятник установлен по
инициативе землячества бывших юргинцев, выехавших в 1990-е на
«историческую родину» в Германию.)
Дипломатические миссии Федеративной Республики Германии
в России участвуют в мемориализации этой памяти довольно слабо
(по сравнению, например, с польскими консульствами). Поддержка
в установке памятников со стороны этих миссий, конечно же, при¬
сутствует, но не как их собственная инициатива или самостоятель¬
ная программа, а исключительно в рамках поддержки культурных
программ немецких общин в России. Интересно, что два известных
нам памятника на эту тему, установленные на территории Герма¬
нии, — в Берлине на одном из кладбищ района Марцан (Marzahn),
где 12 октября 2002 года был открыт памятник «Немцам, постра¬
давшим в СССР при сталинском режиме. 1942-1955» (скульптор
220
Якоб Ведель, родом из Киргизии, с 1988 года живет в Германии), и
аналогичный памятник в г. Нинбург (Nienburg) под Ганновером —
также вписываются в эту тенденцию: оба памятника установлены
по инициативе землячеств бывших советских немцев, хотя и при
государственной поддержке.
По всей видимости, современное национальное сознание в Гер¬
мании (или, быть может, правила политкорректности, принятые в
этой стране) отторгает «этнический» подход к исторической памяти,
оставляя в пределах возможного лишь общее представление о некоем
культурном сродстве с российскими или казахстанскими немцами —
разительный контраст с национальной памятью в Польше, воспри¬
нимающей ссыльных поляков как «безусловно своих». Современные
российские немцы конструируют собственную память о депортации
самостоятельно, и в этой памяти отсутствует образ Heimland, анало¬
гичный образу далекой Матери-Родины прибалтов и поляков.
Заметим, однако, что память о депортации немцев присутствует в
мемориальной памяти других депортированных народов: мы проде¬
монстрируем это в конце обзора, когда будем говорить о памятниках,
установленных в Крыму.
Финны и финны-ингерманландцы
Если исходить из исторических реалий, то, казалось бы, память
депортированных финнов должна быть весьма схожа с немецкой. Од¬
нако это не так.
Во всех известных нам памятниках, где присутствует в явном виде
или обозначена косвенно тема депортации финнов, этот сюжет по¬
ставлен в контекст других национальных памятей. Отдельных па¬
мятников, посвященных данной депортации, по-видимому, не суще¬
ствует: «финская» тема или реализована в памятниках, включенных
в некий общий ансамбль, или же обозначена на том или ином общем
монументе. Причем зачастую эти памятники устанавливаются без
участия финского землячества.
Так, памятный крест в пос. Тит-Ары Булунского района Рес¬
публики Саха (Якутия), куда были в 1942 году трудмобилизованы
спёцпоселенцы (немцы, финны, литовцы) и принудительно пересе¬
лены жители Чурапчинского района Якутии, был установлен в июле
1989 года литовской экспедицией (авторы В. Палис, С. Мицкявичюс)
на кладбище спецпоселенцев; надпись на памятнике «Насилием от¬
торгнуты от земли родной, но незабытые» сделана на 4 языках — ли¬
товском, русском, якутском и финском. Финны участие в экспедиции
не принимали.
Это касается не только депортаций, но и «финской линии» Боль¬
шого террора. Так, в Карелии на мемориальном кладбище «Красный
Бор» (д. Деревянное Прионежского района) 30 октября 2006 года
221
открыт памятник с табличкой на русском, карельском, финском и
вепсском языках: «1937-1938 жертвам красного террора от детей и
внуков»; участие финской диаспоры не отмечено.
Можно, однако, отметить участие представителей посольства
Финляндии в РФ (наряду с миссиями других стран — Польши,
Венгрии, Германии, Японии, Румынии, Австрии, Италии, Чехии) в
мемориализации кладбищ военнопленных и интернированных. Эта
тема находится вне нашего рассмотрения; мы хотели только под¬
черкнуть, что здесь активность финской памяти значительно выше.
Это же касается и памяти о жертвах Большого террора: в Петербур¬
ге на мемориальном кладбище Левашовская пустошь в 1994 году
по инициативе общества «Инкерин Лиитто» установлен памятник
финнам-ингерманландцам — жертвам политических репрессий (ав¬
торы еп. Куукауппи, свящ. Новиков), а в 2004 году по инициативе
евангелическо-лютеранской церкви Ингрия — еще один финский
памятник с надписью «Этот памятник установлен в память о фин¬
нах, убиенных во время советского режима» (авторы Р. Свирский,
Т. Милорадович).
Корейцы
Судьба корейского народа наиболее полно отражена в образе па¬
мятника, установленного на территории бывшей Корейской слобод¬
ки во Владивостоке (заложен в 1997, открыт 15 августа 1999 года).
Три стелы памятника символизируют расколотую корейскую на¬
цию — Северную Корею, Южную Корею и диаспору, разбросанную
по всему миру.
Еще один дальневосточный памятник корейцам находится в Кам¬
чатской области, в Елизовском государственном музее политической
географии; здесь корейцы не слишком удачно обозначены как некие
«эмигранты из Кореи».
Особенности памяти советских корейцев о депортации основаны
на двух обстоятельствах.
Во-первых, корейцы начали переселяться в Россию сравнительно
незадолго до депортации, во второй половине XIX века и, в особен¬
ности, после 1905 года; ко времени их депортации в 1937 году Даль¬
невосточный край — основной регион компактного проживания ко¬
рейцев — еще не успел стать для них «новой родиной». К тому же они
никогда не имели своей государственной автономии — ни в Россий¬
ской империи, ни в СССР, ни в современной России. По всему этому
чувство насильственного отлучения от «земли отцов и дедов» среди
корейцев было не таким интенсивным, как у других депортирован¬
ных народов: это было «переселение переселенцев».
Во-вторых, память о депортации тесно переплетена в националь¬
ном сознании с памятью о «корейской линии» Большого террора.
Это объясняется тем, что в отличие от других этнических депорта-
222
ций выселение корейцев с Дальнего Востока в Казахстан и Узбеки¬
стан совпало во времени с другими массовыми операциями НКВД,
проходившими в рамках Большого террора15. Вероятно, поэто¬
му советские корейцы в отличие от большинства других народов,
ставших жертвами «национальных операций» Большого террора,
зафиксировали в своем сознании этническую составляющую об¬
рушившейся на них волны арестов и связали ее с депортацией даль¬
невосточных корейцев.
По реализации память корейцев о депортации довольно близка к
немецкой. Установка памятников находится в ведении культурных
национальных центров, ареал ограничен современным проживанием
корейцев.
Помимо названных выше двух памятников на Дальнем Востоке,
нам известны еще четыре памятника, посвященные репрессиям про¬
тив корейцев: два в Казахстане и два в Московской области. Харак¬
терно, что мотив депортации в явном виде присутствует не только в
казахстанских памятниках (по крайней мере, в одном из них), но и в
одном из подмосковных.
В г. Кзыл-Орда (Казахстан) на старом городском кладбище в
1996 году был открыт «Мемориал жертвам политических репрессий
имени Хон Бом До» (авторы Л. Ким и В. Ким). В композицию памятни¬
ка включены бронзовый бюст Хон Бом До (воин-интернационалист,
умер в ссылке в Кзыл-Орде в 1943 году) и три мраморные стелы: пер¬
вая — с надписью «Хон Бом До, 1868-1943»; вторая — с барельефом,
изображающим фигуры прощающихся людей на фоне товарного ва¬
гона, с надписью «1937. Это не должно повториться»; на третьей —
изображение голубя на фоне шанырака16 и надпись «1997. За межна¬
циональное согласие, мир и справедливость».
В пос. Спасск (Карагандинская область, Казахстан) на мемори¬
альном кладбище жертв политических репрессий среди других на¬
циональных памятников в память о погибших в Спасском отделении
Карлага по инициативе актауского филиала «АКК» и на средства
корейцев-предпринимателей был установлен и памятник корейцам.
Открыт 31 мая 2009 года, в казахстанский День памяти жертв поли¬
тических репрессий.
' Памятник корейцам — жертвам политических репрессий установ¬
лен по инициативе корейского культурного центра «Первое марта» в
2000 году на территории Бутовского полигона (Московская область).
На памятнике надпись «Вечная память» и 27 имен расстрелянных.
Аналогичный памятник планируется установить и на мемориальном
кладбище в поселке Коммунарка.
В 2004 году по инициативе Общероссийского объединения корей¬
цев в г. Щербинка на специально выделенном участке действующего
городского кладбища был установлен памятник «Жертвам политиче¬
ских репрессий и депортаций».
223
Калмыки
Память калмыцкого народа в отличие от рассмотренных выше
случаев не стихийна. Все известные нам памятники (их на террито¬
рии России семь, из которых пять — в местах ссылки) установлены
по инициативе и на средства правительства Республики Калмыкия.
Мемориализация началась в декабре 1992 года: по инициативе
совета ветеранов войны и труда Республики Калмыкия и на сред¬
ства администрации Элисты был установлен памятник жертвам ста¬
линского геноцида (торжественно открыт 28 декабря). Камень для
памятника доставлен с места захоронения фронтовиков Калмыкии,
умерших при сооружении Широковской ГЭС в 1944-1945 годах17.
Позднее аналогичный памятник установлен и в г. Губаха (пос. Ши-
роковский) Пермской области с надписью на русском и калмыц¬
ком языках: «Вечная память фронтовикам-калмыкам, погибшим
на строительстве Широковской ГЭС в 1944-1945» (архитектор
С. Шалаев).
29 декабря 1996 года в Элисте был открыт Мемориал «Исход и
возвращение», посвященный памяти депортированных калмыков
(авторы проекта архитектор С. Курнеев и скульптор Э. Неизвест¬
ный). Главная идея мемориала — синтез прошлого и настоящего,
отражение духа калмыцкого народа, сумевшего выжить в противо¬
стоянии бесчеловечной системе советского государства и вернуться
на родную землю. Памятник насыщен метафорами, образами и сим¬
волами, главным образом буддистскими. Под монументом заложена
капсула с землей из мест высылки (Алтай, Томская, Пермская, Ом¬
ская, Тюменская области).
В течение 2000-2002 годов в ходе акции, организованной республи¬
канским правительством (вдоль Транссибирской магистрали проехали
специальные «поезда памяти»: официальные делегации из Калмыкии
посещали места бывшей ссылки своего народа), были установлены
одинаковые памятные знаки в Тюмени, Томске (Сквер памяти), Омске
(Северное кладбище), Барнауле (пл. Свободы) с надписью на русском
языке: «Жертвам сталинских репрессий 1943-1957 годов от калмыц¬
кого народа // Я знал, что мой народ в лесах Сибири / Нашел дру¬
зей и вновь душой окреп / Средь лучших русских, средь щедрейших в
мире, / Деливших с нами и судьбу, и хлеб... / Д. Кугультинов».
Таким образом, калмыцкая память о депортации, прочитанная по
памятникам, — это:
— память общенациональная: манифестация стойкости духа кал¬
мыцкого народа;
— память удовлетворенная: справедливость восстановлена, «ни¬
кто не забыт, ничто не забыто»;
— память полностью «легализованная»: ее инициирует, поддер¬
живает и развивает правительство республики.
224
Кроме того, эта память сильно переплетена с памятью о войне и
включает в себя подвиги калмыцких фронтовиков. Помимо указан¬
ной ранее очевидной причины этого сближения двух воспоминаний
(ответ на обвинение в предательстве), это, возможно, связано еще
и с тем, что в 1942 году фронт проходил по калмыцкой земле. Бук¬
вально рядом развертывалось решающее сражение Великой Оте¬
чественной войны — Сталинградское; на некоторых этапах этого
сражения главные события происходили на территории Калмыкии
(отражение попытки Манштейна деблокировать армию Паулюса
в сталинградском котле). Депортация была проведена спустя все¬
го год после этих событий.
Интересно также отметить, что буддийская символика, образы и
метафоры, культивируемые в современном калмыцком националь¬
ном сознании, присутствуют только в художественном воплощении
памятника «Исход и возвращение»; остальные памятники нейтраль¬
ны с конфессиональной точки зрения.
Балкарцы
Ситуация здесь во многом похожа на калмыцкую. Как и у калмы¬
ков, память балкарцев о депортации — общенациональная, стержневая
компонента национальной памяти. Как и у калмыков, в нее включены
память о войне и о патриотизме балкарского народа в военные годы.
Как и в Калмыкии, эту память поддерживает правительство республи¬
ки (хотя инициатива правительства КБР здесь не монопольна, а роль
общественности несколько выше, чем в Калмыкии). Как и в Калмыкии
(возможно, в еще большей степени) эта память двуедина — она опира¬
ется на два исторических события: депортацию и возвращение18.
Существенное отличие состоит в том, что работа по мемориали-
зации ведется исключительно в пределах республики. Никаких па¬
мятников, установленных в местах ссылки балкарцев — Казахстане
и Киргизии — обнаружить не удалось. Отсутствует и информация
об экспедициях и мемориальных мероприятиях на местах спецпосе-
лений, за единственным исключением: в 1999 году в селе Кум-Тёбе
Каракольского района Талды-Курганской области (Казахстан) энту¬
зиасты балкарской культуры провели эксгумацию праха Кязима Ме-
чиева (1859-1945) — поэта, богослова, основоположника балкарской
поэзии и балкарского литературного языка. Прах Мечиева перезахо¬
ронили И ноября 1999 года в Нальчике, в сквере возле строящегося
«Мемориала жертв политических репрессий и геноцида балкарского
народа 1944-1957» (архитектор М. Гузиев) — главного места памяти
о депортации.
Решение о создании Мемориала было принято 8 марта 1989 года,
в 45-ю годовщину депортации. Тогда же был установлен символиче¬
ский камень с надписью «Жертвам геноцида балкарского народа»,
225
возле которого в годовщины депортации ежегодно проводились тра¬
урные митинги. Строительство, начатое в 1992 году, заняло 13 лет, и
8 марта 2002 года Мемориал был торжественно открыт.
Строго говоря, балкарский Мемориал нельзя назвать памятником:
это музей памяти и культурный центр, построенный в стиле культо¬
вой архитектуры (мавзолей). На портиках начертаны даты начала и
конца ссылки балкарского народа — «8 марта 1944 года» и «28 марта
1957 года».
Вокруг терминологии велись дискуссии, и дело дошло даже до
суда: однако требование истца заменить в названии мемориала слова
«геноцид» на слово «репрессии» было судом отклонено.
Кроме того, в пределах республики проводится общественная ра¬
бота по установке памятных знаков на месте балкарских сел, разру¬
шенных и опустевших после депортации. Так, по инициативе Центра
детского туризма и краеведения г. Тырныауза и при поддержке Эль¬
брусского поселкового совета, на местах этих селений устанавлива¬
ются памятные знаки. Памятные камни уже установлены на месте сел
Актопрак, Хушто-сырт и Думала, а мемориальные доски — на месте
сел Чилмаз и Губасанты (ныне поселок Нейтрино; здесь установлен
также и памятник).
Это особое внимание к культурным потерям, вероятно, объясня¬
ется тем, что за время изгнания были утрачены многие исторические
и культурные памятники балкарского народа и переписана история
региона.
Карачаевцы
Здесь картина памяти аналогична балкарской и отчасти калмыцкой.
Инициативы в установке памятников (как и в работе с памятью
в целом) почти не выходят за рамки территориальной автономии.
Инициативы, выдвигаемые общественностью, подхватываются и
осуществляются ведомствами. Как и в Кабардино-Балкарии, в ходу
слово «геноцид».
Как и в КБР, память здесь неразрывно связана с возрождением
разрушенной материальной культуры.
Еще в большей степени, чем у балкарцев, важнейшее место в на¬
циональной памяти играет история Возвращения: политическая
реабилитация народа (9 января 1957 года), возвращение переселен¬
цев на родину (3 мая 1957 года — прибытие первого эшелона на ст.
Черкесск; с 2001 года эта дата отмечается как День возрождения ка¬
рачаевского народа и объявлена в республике праздничным и нера¬
бочим днем) и воссоздание национальной автономии — Карачаево-
Черкесской АО в составе Северо-Кавказского края. Характерно, что
часть памятных знаков установлена не как знак трагедии, а как знак
возвращения, восстановления исторической справедливости. Так, в
2007 году в 50-летнюю годовщину возвращения из Средней Азии на
226
родину на железнодорожных станциях Усть-Джегута и Ураковская
были установлены мемориальные доски в честь первых эшелонов с
возвращающимися из депортации карачаевцами.
Главным местом памяти в республике является открытый 2 мая
2005 года в Черкесске «Мемориал жертвам депортации карачаевского
народа» (архитектор Солтан Айбазов, скульпторы Николай Санжа-
ров и Будиян Акбаев, художник Казбек Французов). Мемориальный
комплекс состоит из нескольких элементов: курган; стела, символи¬
зирующая «очаг возрождения»; у подножия кургана — черная стена, а
перед ней надгробные камни из гранита, знак скорби по погибшим; у
входа в комплекс — два монумента: один посвящен страданиям кара¬
чаевского народа при депортации и в ссылке, второй — его счастливо¬
му возвращению. Ежегодно 2 и 3 мая здесь проходят торжественные
церемонии с участием правительства республики.
Кроме того, памятники жертвам депортации установлены в не¬
которых селах республики, например, в селах Учкекен и Красный
Курган Малокарачаевского района. Многие из них совмещают в себе
память о погибших в годы депортации и на фронтах Великой Отече¬
ственной войны; таковы, например, памятники в Верхней Теберде и в
Усть-Джегутинском районе.
За пределами республики нам известен только один памятник: в
Кисловодске на проспекте Мира, где установлен закладной камень с
надписью «Здесь будет сооружен памятник жертвам геноцида про¬
тив карачаевского народа в 1943-1956 гг.»
Вайнахи (чеченцы и ингуши)
Главной особенностью памяти о депортации вайнахов является
ее разделение на две, достаточно отличающиеся, памяти двух наро¬
дов, составляющих вайнахскую этническую общность, — чеченцев
и ингушей.
Трудно сказать, когда память о депортации и возвращении на
родину разделилась на две разные памяти. Вероятно, это был посте¬
пенный процесс, шедший уже в новое время и связанный с полити¬
ческими событиями: разделение Чечено-Ингушской АССР на две
республики — Чечню и Ингушетию, вооруженный конфликт между
ингушами и осетинами из-за Пригородного района19 (событие, исто¬
рические корни которого связаны с депортацией 1944 года, но не
коснувшееся Чеченской республики), две чеченские войны (основ¬
ные события которых до недавнего времени затрагивали Ингушетию
лишь периферийно).
Летом 1992 года в центре Грозного был установлен мемориальный
комплекс депортированным чеченцам и ингушам (автор проекта Дар-
чи Хасаханов). Мемориал представлял собой комплекс, в котором на
фоне краснокирпичной стены с укрепленными на ней мраморными
досками с именами погибших, — могучая металлическая рука, сжи¬
227
мающая поднятый к небу кинжал; перед нею — мраморный с позоло¬
той Коран и кладбище из старинных вайнахских надгробий-чуртов,
которые жители республики, вернувшись из депортации, находили в
основаниях домов, мостов и дорог. На заднем плане — три стилизо¬
ванные вайнахские сторожевые башни. На одной из стен, окружав¬
ших мемориал с трех сторон, была сделана надпись на вайнахском
языке, которую на русский можно перевести как: «Не возрыдаем! Не
сломимся! Не забудем!».
После разделения Чечено-Ингушской республики этот памят¬
ник постепенно стал трактоваться как памятник депортированным
чеченцам.
Во время чеченских войн мемориал довольно заметно пострадал
(на монументе в виде руки с кинжалом появились отверстия от пуль,
территория вокруг монумента была изувечена бомбежками и артоб¬
стрелами); к середине 2000-х годов он был частично восстановлен.
Однако в мае 2008 года он, несмотря на протесты общественности,
был демонтирован по распоряжению президента Чеченской респуб¬
лики Р. Кадырова «как несоответствующий генеральному плану вос¬
становления Грозного». Предполагается, что комплекс будет пере¬
несен в более подходящее, по мнению властей, место — на окраину
города, в район базы федеральных сил в Чечне20.
Следует добавить, что, вероятно, существуют какие-то памятные
знаки и в других населенных пунктах Чечни, но мы, к сожалению,
этими данными не располагаем. Нам известно только, что один такой
памятник был установлен в 1991 году в г. Урус-Мартане.
В Ингушетии 23 февраля 1997 года (годовщина депортации) по
инициативе президента республики на окраине г. Магаса, новой ин¬
гушской столицы, был открыт музейно-мемориальный комплекс
(автор проекта Мурад Полонкоев). Здание комплекса построено
в форме девяти совмещенных горских башен, опутанных колючей
проволокой.
Важно отметить: в отличие от всех вышеназванных мемориалов, по¬
священных национальным депортациям, — калмыцкого, балкарского,
карачаевского и даже разрушенного грозненского, — ингушский музей
включает тему депортации вайнахов 1944 года в общий контекст на¬
циональных депортаций. (С этой особенностью мы еще раз встретим¬
ся лишь единожды, говоря о мемориализации памяти о депортациях в
Крыму.) Есть и еще одна особенность: в музейно-мемориальном ком¬
плексе Магаса имеется отдельная экспозиция «Осень 1992 г.», посвя¬
щенная вооруженному осетино-ингушскому конфликту в Пригород¬
ном районе — отдаленному последствию депортации 1944 года.
В последние годы память чеченская и ингушская по-разному от¬
ражаются и осмысляются и в общероссийском массовом сознании.
Точнее говоря, в фокусе внимания находится память о депортации
чеченцев, тогда как тот факт, что в 1944 году в ссылку были отправле¬
228
ны и ингуши, уходит в тень. Это произошло под очевидным влияни¬
ем двух чеченских войн, когда в актуальном информационном про¬
странстве слово «Чечня» выдвинулось на передний план. С 1995 года
день депортации 23 февраля стал отмечаться далеко за пределами
Ингушетии и Чечни — но как день траура чеченского народа. В этот
день во многих городах России проходят траурные антивоенные ми¬
тинги и пикеты; при этом ингуши практически не упоминаются.
Крымские татары
В отличие от балкарцев, карачаевцев и калмыков у крымских
татар нет памятников Возвращению. Это объяснимо: возвращение
крымских татар на родину было не одномоментным событием, а ре¬
зультатом длительной политической борьбы крымско-татарского на¬
рода за право вновь жить в Крыму.
Крымские татары вошли в «первый эшелон» народов, для кото¬
рых вскоре после XX съезда режим спецпоселения был отменен спе¬
циальным Указом Президиума Верховного Совета СССР21. Но для
крымских татар депортация не закончилась снятием их со спецпосе-
ленческого учета, так как вернуться в Крым им не разрешили. Не за¬
кончилась она и в 1967 году, ибо в новом Указе, снявшем с крымских
татар уголовно-политические обвинения в предательстве и колла¬
борационизме в период немецкой оккупации, содержалось утверж¬
дение, что крымские татары «укоренились» в Узбекистане и других
местах своей бывшей ссылки22. На практике это означало категори¬
ческий запрет на коллективное возвращение в Крым и почти полную
невозможность сделать это в индивидуальном порядке.
Уже летом 1957 года началась первая массовая петиционная кам¬
пания крымских татар; осенью того же года возникли первые «ини¬
циативные группы», вскоре ставшие специфической формой полити¬
ческой самоорганизации крымско-татарских общин в Узбекистане,
Киргизии и других местах компактного проживания крымских татар.
Так началось крымско-татарское национальное движение — одно из
самых мощных и хорошо организованных диссидентских движений
1950-1980-х годов. У двух других народов, которым также было от¬
казано в возвращении, — поволжских немцев и турок-месхетинцев,
тоже возникали аналогичные движения, хотя и значительно более
слабые23. В отличие от этих движений национальное движение крым¬
ских татар оказалось успешным — в начале 1990-х значительная часть
народа вернулась в Крым. Однако на этом борьба не завершилась: се¬
годня значительная часть крымско-татарских политических лидеров
ставит вопрос о восстановлении национальной автономии24.
Отсюда вытекает главная отличительная особенность крымско-
татарской мемориальной памяти — она находится в контексте поли¬
тической борьбы, начавшейся 52 года назад и продолжающейся по
229
сей день. Крымско-татарские памятники и закладные камни, посвя¬
щенные депортации, — это не только места памяти, но и точки кон¬
центрации сегодняшней политической жизни региона: митинги око¬
ло них проводятся не только в годовщину депортации (с 1993 года
18 мая официально отмечается в АРК как День памяти жертв депор¬
тации, или День Скорби), но и по разнообразным актуальным поли¬
тическим поводам. Таким образом, эти памятники и прилегающие к
ним территории превратились в топосы, связывающие историю с се¬
годняшней гражданской и политической жизнью, стали аргументами
в общественных спорах. Так воспринимают их не только сами крым¬
ские татары, но и представители других крымских этнополитических
группировок. Крайним выражением такого понимания являются
акты вандализма. Так, в 2004 году был разрушен памятник в пос. Зуя;
в 2006 — на памятнике в Ялте появилась надпись «Татары, вон из
Крыма»; в 2008 году в поселке Красногвардейский с памятного зна¬
ка, установленного на месте строительства мемориального комплек¬
са жертвам депортации, была сорвана тамга — некогда родовой знак
монгольских ханов, ставший национальным символом крымских
татар. Впрочем, апологетика сталинских депортаций в ходе этнопо¬
литических разборок является все же маргинальным политическим
жестом: как мы увидим ниже, при всей остроте и сложности межна¬
циональных отношений в Крыму большая часть политической элиты
республики предпочитает сегодня оперировать памятью о депорта¬
циях в контексте идеи национального примирения и согласия.
Мемориальная активность крымских татар вполне сравнима с ана¬
логичной активностью поляков, литовцев или немцев — с той разни¬
цей, что поляки и литовцы энергично ставят памятники и памятные
знаки в местах своей ссылки, а данных о крымско-татарских памят¬
никах в Узбекистане и Киргизии у нас нет. Зато в Крыму памятники
и памятные знаки установлены во многих городах и поселках.
Мемориализация началась (или, во всяком случае, приобрела си¬
стематический характер) с весны 1994 года, когда Автономная Рес¬
публика Крым отмечала 50-летнюю годовщину депортации с полуо¬
строва крымских татар. Меджлис объявил международный конкурс
проектов памятников; одновременно, как правило, по инициативе
местных крымско-татарских общин, поддержанной поселковыми и
районными администрациями, началась установка закладных кам¬
ней. Финансируется эта работа местными бизнесменами, насколько
нам известно, из числа крымских татар.
Открытие памятников всегда приурочено к дате 18 мая. Это до¬
полнительно укрепляет нас во мнении, что событие, которому по¬
священы почти все эти памятники, — не ссылка, не возвращение, а
именно депортация, воспринимаемая крымско-татарской общиной
как главная трагедия народа в XX веке, переживаемая национальным
сознанием примерно с той же интенсивностью, с которой евреи вос¬
230
принимают Холокост, а армяне — геноцид 1915 года; даже не столько
жертвы, понесенные крымско-татарским народом в ходе этой акции25,
сколько сам факт насильственного изгнания с родины. Характерен и
выбор мест для установки монументов: часто это площади или скве¬
ры перед железнодорожными станциями. Так, например, один из мо¬
нументов, посвященных депортации, стоит перед железнодорожным
вокзалом Симферополя; ряд других памятных знаков, установлен¬
ных в столице Крыма, размещен в местах, которые 18 мая 1944 года
служили сборными пунктами для депортируемых.
Вторая уникальная особенность памяти о депортации крымских
татар — во всяком случае, материальной компоненты этой памяти —
это отсутствие национального и конфессионального обособления
ее, включенность в общую память о национальных депортациях из
Крыма. Это отражается в процедурах торжественной установки па¬
мятников и в возникающих вокруг них ритуалах и церемониях: к уча¬
стию в них приглашаются представители других национальных об¬
щин, включая русских и украинцев, независимо от их политических
взглядов и отношения к идее крымско-татарской автономии, а также
священнослужители разных религий. В ряде случаев в надписях на
крымско-татарских памятниках говорится не только о депортации
18 мая 1944 года, но и о высылке из Крыма немцев в 1941 году, и об
изгнании с полуострова в мае-июне 1944 года, вслед за крымскими
татарами, болгар, греков и армян.
Так, 18 мая 2005 года в Керчи был открыт памятник депортирован¬
ным народам Крыма (крымским татарам, болгарам, грекам, немцам и
армянам), представляющий собой камень-стелу на фоне гигантской
колесной пары.
Тогда же в селе Ароматное (быв. Розенталь) Белогорского райо¬
на был открыт памятник депортированным немцам и крымским та¬
тарам (автор Аким челахаев). Памятник представляет собой неболь¬
шой курган, насыпанный руками жителей села. В центре кургана
установлен камень с надписями на немецком и крымско-татарском
языках.
Памятник в Евпатории (скульптор В. Зайков) также является об¬
щим памятником жертвам национальных депортаций. Он установлен
у железнодорожного вокзала в «Сквере Памяти и Согласия». Идея
этого памятника, одобренная всеми национальными общинами, —
фрагмент товарного вагона, переполненного людьми, мчащегося в не¬
известность, и журавлиный клин над ним. Такой трагический символ
депортации, символизирующий ужас перед неизвестностью и скорбь
расставания с Родиной, оказался близок и понятен крымским татарам,
болгарам, армянам, грекам, немцам: на открытии памятника присут¬
ствовали представители народов, пострадавших от депортации. Свя¬
щеннослужители — имам мечети «Хан-Джами», настоятель Свято-
231
Ильинский церкви, армянский священник и проповедник немецкой
кирхи — прочитали молитвы в память о всех жертвах. На памятнике
выбита надпись: «Трагедия депортации — незабываемая боль в исто¬
рической судьбе народов Крыма. Из города были угнаны 1696 немцев,
6170 крымских татар, 72 болгарина, 786 греков и 379 армян».
В 2008 году в Севастополе в сквере неподалеку от железнодорож¬
ного вокзала установлен монумент (архитектор Георгий Григорьянц),
в том числе и на средства городского бюджета. Это пятигранный обе¬
лиск высотой 7 метров, рассеченный на черную и белую части. Надпись
«Ваши страдания никогда не будут забыты во имя жизни и справед¬
ливости» сделана на языках пяти народов, подвергшихся депортации:
крымско-татарском, армянском, болгарском, греческом, немецком.
Мы не можем утверждать наверняка, что с точки зрения источ¬
ника инициативы, организационных усилий и финансирования все
названные выше памятники — «крымско-татарские»; тем не менее,
кажется более чем вероятным, что первоначальный импульс и к уста¬
новке монументов полиэтничного содержания, и к организации во¬
круг них поликонфессиональных церемоний исходил из крымско-
татарской среды.
При этом «собственно крымско-татарские» памятники далеко не
всегда несут на себе отпечаток национальных и религиозных тради¬
ций крымских татар, хотя отдельные памятники (например в Ялте,
Евпатории, Судаке) построены с сознательным учетом этих тради¬
ций: ими продиктованы формы камней, их сочетание с природной
зеленью и водными источниками (в Ялте), тексты, заключенные в
картуши и стилизованные под арабскую каллиграфическую систему
(в Евпатории), и другие художественные особенности.
Важно, однако, другое: откуда бы этот импульс ни исходил, он на¬
ходит сочувственный отклик во всех этнических сообществах Крыма,
как подвергавшихся, так и не подвергавшихся депортации; благода¬
ря этому обстоятельству мы можем говорить не о «памяти крымских
татар о депортации своего народа», а о «памяти Крыма о депортации
крымских татар, болгар, греков, армян и немцев». В крымской атмос¬
фере, накаленной межэтническими противоречиями, такая память до¬
рогого стоит. Ее цену понимают представители и украинской, и рус¬
ской, и крымско-татарской элит. В качестве примера можно указать
на присутствие 18 мая 2004 года на открытии монумента «Возрожде¬
ние крымско-татарского народа» (установлен в Симферополе, на тер¬
ритории Крымского государственного инженерно-педагогического
университета)26 премьер-министра Украины В. Януковича; в своем
выступлении он предложил рассматривать этот памятник как символ
отказа от старых обид и как символ примирения и единения. Другой
пример: возложение цветов к памятнику жертвам депортации Митро¬
политом Симферопольским и Крымским Лазарем 18 мая 2007 года.
232
Еще одна деталь свидетельствует о более ординарных особенно¬
стях памяти о крымско-татарской депортации, роднящей ее, напри¬
мер, с аналогичной памятью балкарцев и карачаевцев: в надписях на
памятниках можно встретить слово «геноцид». Так, на памятнике в
Ялте написано: «Крымским татарам — жертвам геноцида. 1944-1994»
(в данном случае конечная дата — это не дата прекращения геноцида,
а дата установки памятника).
Наконец, последняя особенность, на этот раз опять уникальная:
два памятника, посвященные депортации крымских татар, установ¬
лены в странах, к истории депортации прямого отношения не имею¬
щих: в Турции и США. (Правда, и там, и там имеется значительная
крымско-татарская диаспора.) Первый такой памятник был создан в
Нью-Йорке еще в 1986 году по инициативе и на средства, собранные
обществом «Къырым тюрклери Америка бирлиги» («Американское
объединение крымских тюрков», существует с 1971 года), на нем над¬
пись: «Памяти жертв депортации», сура из Корана «Фатиха». Автор
проекта — Фикрет Юртер, председатель общества.
Второй такой памятник открыт 5 января 2008 года в Турции, спон¬
сором данного проекта выступила администрация города Эскишехир-
Тепебаши, который является побратимом Симферополя.
Подведем итоги
Национальные памяти об этнических депортациях, воплощенные
в монументах и памятных знаках, крайне разнообразны. Их можно
классифицировать, по крайней мере, по трем параметрам: по источ¬
нику инициативы, по выбору мест для установки памятников, по со¬
бытию или событиям, преимущественно акцентируемым памятью
конкретного этноса в ее материальном воплощении. Существуют и
некоторые специфические параметры, имеющие значение только для
одного, двух или трех этносов. Характеризуя национальные памяти
по совокупности всех этих параметров, мы убеждаемся в том, что сре¬
ди них существуют очень между собой схожие, а существуют и такие,
которые не имеют близких аналогов. В некоторых случаях специфи¬
ку национальной памяти о депортации можно легко объяснить, ис¬
ходя из истории: из предшествующей истории народа, из историче¬
ских обстоятельств самой депортации и особенностей пребывания
этого народа в изгнании, из того, как сложилась судьба этого народа
после депортации, из его современного статуса и положения. Иногда
же, чтобы объяснить эту специфику, мы в состоянии лишь выдвигать
более или менее убедительные гипотезы.
Есть ли что-нибудь общее в процессах мемориализации памяти об
этнических депортациях? Да, есть, по крайней мере, в том, что касает¬
ся народов, живущих сейчас на территории России: эта мемориализа-
ция часто находит понимание и поддержку во властных структурах,
233
но исключительно на уровнях не выше региона. Федеральная власть
в каком-либо интересе к этим процессам, не говоря уже о поддержке,
замечена не была.
На этой, не самой оптимистической, ноте мы вынуждены закон¬
чить данный обзор.
Примечания
1 Можно спорить об определении понятия «этническая депортация»: например, о
том, являлись ли массовые высылки из областей, присоединенных к СССР в 1939-
1940 годах, этническими депортациями или социально-политическими чистками
«новых территорий». Однако в контексте данной статьи эти различия несуществен¬
ны: важно то, что сами высылаемые воспринимали депортацию как этническую
(«нас высылают как литовцев» (поляков, молдаван, эстонцев, латышей) и что так же
воспринимали ее окружающие («из нашего района всех поляков выселили»; «в наш
район привезли 150 молдавских семей»). О трактовке термина «этнические депорта¬
ции» см.: Полян П. Не по своей воле. История и география принудительных мигра¬
ций в СССР. М.: О. Г. И.-Мемориал, 2001; Депортации и этничность // Сталинские
депортации. 1928-1953 / сост.: Н. Л. Поболь, П. М. Полян. М.: Демократия, 2005.
С. 5-19.
2 Если не считать таковым территорию, выделенную специально под эту тему Литов¬
ским этнографическим музеем под открытым небом в дер. Румшишкес близ Каунаса.
3 К сожалению, нам ничего не известно о мемориализации памяти о депортации
1941 года в Молдавии, а также о том, как отражается в музеях Украины и Белорус¬
сии память о депортациях с территорий этих стран польского населения.
4 См. например, Flige Irina. Lietuviq. tremtiniq alminimas siuolaikineje Rusijoje // Geno-
cidas rezistencija. 2008. № 2(24). C. 146-153.
5 См. некоторые подступы к теме в указанной работе И. Флиге, а также: Polian Р.,
Tournon S. Conclusion. Des deportations et de leur mise en memoire. Quelques 6l6ments
pour conclure // Les Deportationd en heritage. Les peoples гёрптёз du Caucase et de
Сптёе hier et aujord’hui / Sous le direction de А. Сатрапа. G. Dufand et S. Tournon.
Rennes: Presses Universitaires de Rennes, 2009. P. 205-224.
6 Электронный DVD-Диск «Память о бесправии». Раздел «Памятники жертвам по¬
литических репрессий на территории бывшего СССР». М.: Музей и обществен¬
ный центр «Мир, прогресс, права человека» им. А. Д. Сахарова, 2007; Электронный
DVD-диск «Проект Виртуальный Музей ГУЛАГа». Раздел «Некрополь террора».
Вып. 2. СПб.: НИЦ «Мемориал», 2009.
7 Однако «принудительная эвакуация» тех же ингерманландцев в 1941 году входит в
наше рассмотрение, ибо запечатлелась в национальной памяти именно как этниче¬
ская депортация.
8 Конкретно нам известно лишь 14 эстонских памятников на территории России.
9 Несостоявшееся исключение: памятник литовским ссыльным, который был изго¬
товлен в Литве и должен был по согласованию с правительством Якутии стоять в
Якутске. Однако в последний момент МИД РФ наложил вето на эту договоренность.
Сейчас этот памятник с посвященной жертвам ссылки надписью на четырех языках
(русском, английском, якутском и литовском) стоит на проспекте Гедимина, главной
улице Вильнюса, напротив Музея жертв геноцида. При этом к надписям на памятнике
прибавилась еще одна, на литовском и русском языках: «В 2005 году Россия изменила
решение и памятник не был установлен в Якутске». Мы затрудняемся определить,
кому — или чему — следует считать посвященным этот памятник теперь.
234
10 В этом — отличие памятников, которые условно можно назвать памятью ссылки, от
памятников на лагерных кладбищах. В последних, по крайней мере, в некоторых из
них, ведущей является тема лагерного сопротивления и подчеркивается роль данно¬
го народа в этом сопротивлении. Таков, например, памятник погибшим литовцам на
мемориальном кладбище Юр-Шор в Воркуте, где захоронены погибшие участники
воркутинской лагерной забастовки 1953 года.
и На территории Литвы нам известен лишь один памятник полякам, депортирован¬
ным из Виленского края: крест, установленный в ограде польского католического
храма на окраине Вильнюса.
12 Позднее кладбище было заброшено (оно находилось в труднодоступном и удаленном
пригороде Челябинска), а памятный знак неоднократно разрушали местные ванда¬
лы. В 2000-е годы по инициативе настоятеля костела о. Вильгельма Палеша был соз¬
дан проект строительства мемориального комплекса в память немцев-трудармейцев
(скульпторы Винценс Шнайнер, Александр Волков) в ограде храма Непорочного
Зачатия Пресвятой Девы Марии. Под символическим алтарем памятника замурова¬
на капсула с останками, взятыми из братского захоронения трудармейцев.
13 Речь идет о советских немцах, проживавших на территориях, которые попали под
нацистскую оккупацию до августа-сентября 1941 года (то есть, главным образом,
на Украине). Третий рейх рассматривал их как «фольксдойче» и автоматически да¬
вал им немецкое гражданство. При отступлении вермахта с занятых территорий их
«эвакуировали» в немецкий тыл, не спрашивая на то их согласия; а после окончания
войны советские власти, рассматривавшие бывших «фольксдойче» как советских
граждан, «репатриировали» их с территории Германии и Польши обратно в СССР
(также, естественно, не спрашивая их согласия), направляя их в районы спецпоселе-
ния советских немцев, высланных в 1941 году.
14 Правовой статус и фактическое положение «принудительно эвакуированных» нем¬
цев в местах их «эвакуации» мало чем отличались от статуса спецпоселенцев; а для
трудмобилизованных эта разница и вовсе исчезла.
15 Строго говоря, в рамках Большого террора не было специальной «корейской опе¬
рации НКВД» — арестованные и репрессированные корейцы проходили по линии
«борьбы с японским шпионажем» (такова же была и официальная мотивация со¬
вместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 1428-326 «О выселении
корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» от 21 ав¬
густа 1937). Но поскольку значительного японского меньшинства в СССР не было,
а Корея входила в состав Японской империи, именно корейская диаспора, где бы
ее представители ни проживали, стала основным объектом разработок по японско¬
му шпионажу. В документах региональных управлений НКВД периода Большого
террора даже встречается время от времени не санкционированный сверху термин:
«корейская линия».
16 Шанырак — круговое навершие тюркской юрты; изображение шанырака входит со¬
ставной частью в герб Республики Казахстан.
17 В конце 1943 — начале 1944 года, одновременно с депортацией, калмыков, служив¬
ших в действующей армии, принудительно демобилизовали и либо отправляли на
спецпоселение, либо трудмобилизовывали.
18 Любопытным подтверждением особого внимания народов Северного Кавказа к теме
Возвращения стал всплеск любви к Никите Хрущеву. В Нальчике, Грозном и Магасе
собираются присвоить его имя одной из новых улиц или площадей, в Грозном и Ма¬
гасе — открыть ему памятники, а бывший президент Ингушетии Зязиков даже при¬
своил (посмертно) Никите Сергеевичу высший в республике орден «За заслуги».
19 Пригородный район до 1944 года входил в состав Чечено-Ингушской АССР. После
депортации вайнахов, ликвидации ЧИ АССР и образования на ее месте Грозненской
235
области этот район был передан в состав Северо-Осетинской АССР. Стартовым
механизмом конфликта стало принятие летом 1992 года Верховным Советом Рос¬
сии Закона «О реабилитации репрессированных народов», одна из статей которо¬
го предусматривала и «территориальную реабилитацию», то есть восстановление
административно-территориального деления, существовавшего до депортации.
20 ДОШ. Кавказский независимый журнал. 2008. № 2 (20). С. 8-11.
21 Указ ПВС СССР «О снятии ограничений по спецпоселению с крымских татар, бал¬
карцев, турок — граждан СССР, курдов, хемшилов и членов их семей, выселенных в
период Великой Отечественной войны» от 28 апреля 1956 года. Для чеченцев, ингу¬
шей, калмыков и карачаевцев режим спецпоселения был отменен несколько позже.
22 Характерно само название Указа ПВС СССР от 5 сентября 1967 года: «О гражданах
татарской национальности, ранее проживавших в Крыму».
23 В нашем распоряжении нет сведений о систематической борьбе за возвращение в
среде четвертого «невозвращенного народа» — хемшилов (амшенцев).
24 С июня 1991 года политической формой самоорганизации крымско-татарской об¬
щины стал Меджлис — представительный орган, избираемый Курултаем (общена¬
циональным съездом). Однако эти институции не легализованы законами Украины
и Автономной Республики Крым. По молчаливому согласию политических лидеров
Украины, АРК и крымских татар в 1990-е был принят компромиссный modus vivendi:
«извне» Курултай и Меджлис рассматриваются не как органы крымско-татарской
государственности, а как структуры самоуправления национально-культурной ор¬
ганизации; при этом крымско-татарской общине не возбраняется рассматривать эти
структуры в ином ключе.
25 В течение десятилетий борьбы за возвращение в крымско-татарском самиздате рас¬
пространялась оценка потерь крымско-татарского населения в ходе этапирования
в Среднюю Азию, которое длилось около месяца, и в первые годы обустройства на
новых местах — 46 % от общей численности народа. Эти данные были получены в
ходе «народной переписи», проведенной активистами крымско-татарского движения
в сентябре 1965 года; в настоящее время архивные документы позволили заметно
откорректировать ее, однако многие ветераны движения продолжают настаивать на
первоначальной оценке.
26 Это единственный известный нам крымский памятник, в названии которого при¬
сутствует не только память о депортации как таковой, но и память о дальнейшем
развитии событий, вплоть до возвращения народа на свою родину. Более того, этот
памятник посвящен будущему: в его основание заложена капсула, содержащая об¬
ращение «к поколению XXII века»; намеченная дата извлечения капсулы из мону¬
мента — 17 мая 2104 года.
С. А. Патов (Новосибирск)
«ПОЗДНИЙ СТАЛИНИЗМ» И КРЕСТЬЯНСТВО:
РЕПРЕССИВНЫЕ КАМПАНИИ 1946-1953 ГОДОВ
В СИБИРИ
В послевоенном развитии страны одной из самых острых поли¬
тических проблем для сталинского руководства было кризисное со¬
стояние сельской экономики. Трудность состояла не только в том, что
деревня и сельское хозяйство за время войны деградировали до ка¬
тастрофического уровня и не способны были удовлетворять потреб¬
ности государства, но и в том, что в общественной жизни села воз¬
никли новые тенденции, подрывавшие прочность колхозного строя в
самом его основании. Колхозная организация постепенно размылась,
и очевидным признаком ее разложения являлся необычный рост ин¬
дивидуальных хозяйств. Ни запретительные меры, ни искусственные
ограничения со стороны государства не могли сдержать развития
естественных внутренних сил деревни: единоличное производство
продолжало расти в специфических примитивных формах, в то вре¬
мя как колхозный сектор все больше приходил в упадок. Возникла
диспропорция, которую власти оценивали как результат проникно¬
вения «частнособственнических антиколхозных тенденций». Нарас¬
тающий контраст между индивидуальным и коллективным секто¬
рами был особенно заметен в сфере животноводства. Официальные
подсчеты, относящиеся к Новосибирской области, показывали, что
накануне войны (в 1941 году) на долю коллективных хозяйств при¬
ходился 71 % скота, а в личном пользовании колхозников было 29 %.
На 1 января 1948 года общественное стадо стало насчитывать 51 %, а
личное — 49 %К Таким образом, довоенное соотношение колхозного и
индивидуального секторов в этой отрасли как 3:1 сменилось на про¬
порцию 1:1. Эта эволюция в аграрной экономике выражала глубокий
кризис колхозной системы, ее неспособность к развитию вне государ¬
ственного принуждения. В условиях постоянных притеснений и за¬
претов источником роста частного сектора стали хозяйства рабочих и
служащих поселков и городов. Поскольку сталинское государство не
успело распространить сюда свой диктат, рост производства здесь был
наиболее интенсивным. В Новосибирской области количество скота
у этой категории жителей за 1941-1947 годы увеличилось на 245 %,
237
в то время как в колхозах его стало на 45 % меньше. На областной пар¬
тийной конференции 1948 года делегаты с мест отмечали: «Частно¬
собственнический сектор вокруг колхозного населения значительно
вырос», «антиколхозные тенденции проявляются также у отдельных
коммунистов и нередко у руководящих районных работников»2.
Свидетельством подрыва колхозного строя служила также ши¬
роко развившаяся за годы войны практика «расхищения колхозных
земель и растаскивания колхозного имущества» официальными
организациями, учреждениями и местными руководителями. Мас¬
штабы этого явления представляли собой еще более угрожающий
характер, чем проблема регенерации частного сектора. Поскольку
колхозная собственность для самих колхозников имела виртуальное
значение, у нее практически не было защитников. Каждый влиятель¬
ный местный начальник мог использовать близлежащий колхоз как
подходящую кормушку для себя или своей организации. С помощью
административного нажима или подкупа колхозных должностных
лиц можно было у колхозов «на время» взять землю, за бесценок по¬
лучить сельхозпродукты, использовать бесплатный труд колхозни¬
ков на районных стройках. В течение последующих нескольких лет
уголовные преследования «нарушителей колхозного Устава» и «рас¬
хитителей колхозного имущества» станут важным звеном в политике
центральной власти по наведению порядка в аграрной сфере.
Начиная с 1946 года на деревню обрушилась целая серия репрес¬
сивных кампаний, которая свидетельствовала о намерении режима
силой восстановить колхозный строй. Акции властей развертывались
одновременно по нескольким направлениям. Одна из главных целей
этих маневров заключалась в очередном перераспределении ресурсов
деревни таким образом, чтобы подорвать потенциал индивидуальных
хозяйств и за их счет укрепить колхозный сектор. 19 сентября 1946 года
Совет Министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление, кото¬
рое среди прочего обязывало местные власти провести всеобщую ре¬
визию индивидуальных хозяйств и приусадебных участков, а затем
изъять «незаконно захваченные земли» и «излишний скот» в пользу
колхозов3. Очень скоро последствия кампании, официально имено¬
вавшейся как «меры по ликвидации нарушений Устава сельскохозяй¬
ственной артели в колхозах», смогло ощутить на себе большинство
сельских жителей. Кампания растянулась на несколько лет. В Сиби¬
ри она проводилась в каждом селении посредством обмеров приуса¬
дебных участков и осмотра скотных дворов. Руководство на местном
уровне осуществляли райкомы ВКП(б) и райисполкомы. Они созда¬
вали специальные комиссии из управленцев и судебно-следственных
работников, которые проводили подворные обходы, а затем выносили
решения о конфискациях. Так, например, в Краснозерском районе Но¬
восибирской области колхозы и личные подворья проверяли в тече¬
238
ние трех месяцев усилиями 11 бригад в составе 74 человек. К декабрю
1946 года у 4411 семей были обмерены приусадебные участки: обнару¬
жили 602 обладателя «излишков» земли. Эти «излишки» (114 га) были
конфискованы и переданы в колхозы. В Черепановском районе той
же области обмеры приусадебных участков производились в течение
трех лет и каждый год происходило изъятие «земельных излишков»: в
1946 — у 1391 семьи, в 1947 — у 705 семей, в 1948 — у 571 семьи; всего
было изъято 418 гектаров, что в среднем составляло по 0,15 гектар на
каждую семью4. Аналогичные меры касались также индивидуального
скота сельских жителей. Однако масштабы конфискаций этого вида
были заметно ниже, поскольку скот у хозяев имелся в основном в раз¬
мерах мизерной потребительской нормы.
Борьба вокруг так называемых «излишков» (исключительно со¬
ветское понятие, существующее с эпохи «военного коммунизма»)
или «захваченных земель» ясно отражала политическую установку
властей — сделать труд в колхозе единственным источником вы¬
живания в деревне в условиях послевоенного голода. Эта борьба не
признавала компромиссы: «земельные излишки» (приусадебные
участки) отнимались и передавались в колхоз и в тех случаях, когда
крестьяне успевали на них провести посадку семян. Труд, таким об¬
разом, также подлежал отчуждению.
Вполне очевидно, что описываемая кампания не была рассчита¬
на на достижение серьезного экономического эффекта в положении
колхозов. Изъятие «излишков» земли при реальном ее избытке, осо¬
бенно в Сибири, ничего не меняло в колхозной системе, оно лишь
усугубляло состояние нищеты в деревне. Никак не могли повлиять
на общественное производство и масштабы изъятия личного скота у
сельских граждан, поскольку отнимать было практически нечего. Не¬
смотря на полномасштабный характер ревизий, проводимых в неко¬
торых районах Сибири, властям удавалось изъять подлинные крохи.
Конфискационная кампания в деревне продолжалась фактически
семь лет. С различной степенью интенсивности она проводилась с 1946
по 1952 год, подпитывая колхозы в наиболее драматический период их
послевоенного развития. Она не привела к сколь-нибудь значимым
результатом, так как ее роль ограничивалась сугубо политической за¬
дачей — содействовать принуждению сельского населения к работе в
колхозах. Но, отнимая у жителей клочки приусадебной земли и лиш¬
нюю корову или овцу, достичь подобной цели было бы невозможно.
Поэтому конфискационные меры дополнялись другими формами при¬
нуждения. Одной из них являлась уголовная ответственность за невы¬
работку минимума трудодней по секретному Указу ПВС от 15 апреля
1942 года (или постановлению СНК СССР от 13 апреля 1942 года).
Применение уголовного права в связи с невыработанными тру¬
доднями — одно из характерных проявлений прагматического под¬
239
хода режима к использованию закона. Это была норма, которая без
изменений перешла в мирную эпоху из военного времени, несмотря
на то, что в постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 апреля
1942 года она объявлялась как мера «на период войны»5. В первый
послевоенный год Указ применялся вообще без учета наступивших
перемен в положении страны, словно война все еще продолжалась.
Только постановлением Совмина СССР от 31 мая 1947 года было
объявлено о продлении его действия6. Таким образом, сохранялись
все прежние условия труда в колхозах в виде повышенной (военной)
нормы обязательного минимума трудодней для каждого взросло¬
го колхозника и уголовная ответственность за невыполнение этого
минимума — предание суду и наказание исправительно-трудовыми
работами в колхозе на срок до шести месяцев с удержанием до 25 %
оплаты в пользу колхоза.
Указ сохранил все свои специфические черты. Как и во время
войны, он распространялся преимущественно на женщин-колхозниц,
для которых стесненные жизненные обстоятельства (наличие мало¬
летних детей, бедственное материальное положение или слабое здо¬
ровье) служили препятствием в выполнении трудовых норм. Кроме
того, Указ имел ярко выраженный сезонный характер: основная мас¬
са уголовных дел возбуждалась и передавалась в народные суды во
втором полугодии (с 15 июня), после завершения цикла сельхозра¬
бот. Своеобразие заключалось и в том, что дела по Указу о минимуме
трудодней, в совокупности с аналогичными делами об уклонении от
мобилизации на сельхозработы (Постановление СНК СССР и ЦК
ВКП(б) от 13 апреля 1942 года), составляли основной вид сельской
«преступности», за счет которой в нарсудах многих районов перио¬
дически происходило резкое возрастание общего числа рассматри¬
ваемых дел. Об общих масштабах привлечения к уголовной ответ¬
ственности за невыработку минимума трудодней в Сибири говорят,
в частности, данные по Новосибирской области (по числу поступив¬
ших дел в нарсуды)7:
- 2-е полугодие 1945 года — 1063 уголовных дела
- 1946 год -2587
- 1947 год -2717
- 1948 год -2651
- 1949 год -2135
- 1950 год - 1576
- 1951 год - 1071
Как разновидность кампанейского правосудия, судебная прак¬
тика по Указу о невыработке трудодней зависела от политических
факторов. В то время, когда на сельских управленцев и судей ока¬
зывалось давление со стороны властей и идеологическая атмосфера
в стране побуждала к ужесточению закона, действия нарсудов ста¬
240
новились активнее. Но затем происходил спад преследований. Наи¬
более интенсивно Указ применялся в первые послевоенные годы,
когда осуждения колхозников за невыполнение минимума трудо¬
дней по СССР почти достигли уровня 1942 года — периода наиболь¬
шего применения Указа8. Но с 1947 года (в Сибири — с 1949 года)
масштабы преследований стали снижаться, и судебная практика в
этой сфере перешла в вялотекущий процесс. Ни председатели кол¬
хозов, ни районные судьи не проявляли особой энергии к тому, что¬
бы предавать суду и выносить приговоры не выполняющим норму
колхозникам. Дела о невыполнении трудодней рассматривались в
народных судах упрощенным порядком, без серьезного изучения
материалов, и очень часто судьи склонялись к оправданию обвиняе¬
мых9. Часть приговоров отменялась вышестоящей инстанцией по
причинам «необоснованного оправдания» либо «незаконного осуж¬
дения». Одним из примеров подобного рода служит дело колхозни¬
цы Огневой, рассмотренное в 1946 году нарсудом Маслянинского
района Новосибирской области. На суде обвиняемая заявила, что
не выполнила минимум трудодней, так как ей пришлось работать
по найму у других колхозников, чтобы заработать картофель для
посадки и питания семьи. Суд вынес оправдательный приговор, ко¬
торый затем был отменен как «не имеющий доказательств». Ана¬
логичный исход рассмотрения был в этот же период и по делу кол¬
хозницы Злодеевой в нарсуде Колыванского района. Суд принял во
внимание наличие больного ребенка у обвиняемой и вынес оправда¬
тельный вердикт. Однако надзорная инстанция отменила приговор
по причине отсутствия каких-либо справок10.
Как и другие уголовные законы о трудовой дисциплине, Указ от
15 апреля 1942 года не мог иметь серьезного экономического эффекта.
Его значение ограничивалось ролью правовой угрозы, благодаря ко¬
торой в деревне поддерживался определенный уровень формального
участия колхозников в общественном труде. Поэтому в официаль¬
ных отчетах состояние трудовой дисциплины в сельской экономике
лишь отчасти связывалось с действием «указа о трудоднях». В то же
время реальные факты постоянно говорили об обратном. Так, одна из
официальных сводок 1948 года утверждала, что по Новосибирской
области число колхозников, не выполнивших минимальную трудо¬
вую норму (около 26 тысяч человек), практически осталось таким же,
как год назад, а «по отдельным районам идет резкое увеличение числа
колхозников, не выработавших минимума трудодней в 1948 году»11.
Указ сумел пережить Сталина. Уголовное преследование колхозни¬
ков «за трудодни», введенное зимой 1942 года, прекратилось лишь во
второй половине 1953 года.
Еще одним инструментом реставрации колхозной системы слу¬
жила кампания против «паразитических элементов» деревни, развер¬
241
нутая в соответствии с Указом от 2 июня 1948 года «О выселении в
отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятель¬
ности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразити¬
ческий образ жизни»12. Для послевоенного периода это был совершен¬
но новый вид массового социального воздействия, который призван
был подкрепить серию мер по принуждению жителей села к работе в
колхозе. В отличие от аналогичных кампаний периода коллективиза¬
ции эта акция выселения планировалась с гораздо меньшим размахом,
но ее сценарий имел сходные черты. Как и ранее, лиц, подлежавших
выселению, формально предстояло определить общему собранию
колхозников по квоте — 1-2 человека на колхоз, но лишь по согласо¬
ванию с райкомом и обкомом ВКП(б). Остальные уклоняющиеся от
коллективной работы должны были дать собранию подписку о том,
что получили предупреждение о выселении и готовы исправить свое
поведение активным трудом в колхозе. Ни «приговор» собрания, ни
«подписка о предупреждении» не подлежали опубликованию, по¬
скольку в тайне должен был сохраняться сам факт существования дан¬
ного Указа, о чем секретари райкомов были заранее предупреждены.
Одно из требований сталинского руководства, изложенное накануне в
закрытом письме ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР, состояло в
том, чтобы кампанию по выселению лично возглавили и контролиро¬
вали первые руководящие лица областей и районов.
Колхозные собрания и сельские сходы проходили в конце июня —
августе 1948 года. Под руководством секретарей райкомов и пред¬
седателей исполкомов они выносили решения, которые преимуще¬
ственно затрагивали две категории жителей села — членов колхоза,
предпочитавших заниматься личным подсобным хозяйством (чаще
всего это были женщины), и крестьян-единоличников. И те, и другие
приговаривались к высылке «в отдаленные районы страны» сроком
на восемь лет. В большинстве случаев Указ от 2 июня также оказал¬
ся направленным против женщин. Вот типичные примеры: 10 июля
1948 года было проведено собрание в колхозе «Верный труд» Коч-
ковского района Новосибирской области с участием 108 членов кол¬
хоза. Руководил собранием секретарь райкома ВКП(б) Поляков;
выступило девять членов колхоза. Собрание вынесло «обществен¬
ный приговор» — исключить из колхоза и выслать из пределов райо¬
на сроком на восемь лет двух колхозниц: а) Гаврикову Прасковью,
41 год — «за невыработку минимума трудодней ряд лет, в 1947 году
имела 23 трудодня, в 1948 году совершенно не участвовала в колхоз¬
ной работе, в горячую пору уборки урожая 1947 года не выходила на
работу, а убирала свой огород. Насмехалась над честными колхозни¬
ками, своим поведением дезорганизовала труд колхозников. За вы¬
селение проголосовало 106 членов колхоза»; б) Груня Екатерину,
42 года — «спецпереселенка-немка, в колхозе не работала, занималась
242
дезорганизацией труда среди остальных спецпереселенцев; за высе¬
ление голосовало 89 членов колхоза». Всего в этом районе аналогич¬
ные приговоры получили 21 человек, 13 из них — женщины13. Между
тем не каждое собрание, организованное районными начальниками,
удавалось провести гладко и согласованно. В ряде случаев, как со¬
общал один официальный доклад, «кандидатуры не поддерживались
колхозниками, а выдвигались другие, иногда собрания просто срыва¬
лись из-за отсутствия кандидатур, подлежащих выселению. В неко¬
торых районах Сибири местным руководителям вообще было труд¬
но выбрать кого-либо в жертву, и они намечали к высылке тех, кто
попадался под руку. В Алтайском крае, например, крайкому ВКП(б)
пришлось отменить ряд решений, в которых высылке подлежали
«женщины, имеющие малолетних детей, престарелые и лица, не спо¬
собные следовать на места поселения по физическим недостаткам».
Секретари райкомов ВКП(б) и председатели райисполкомов, сооб¬
щалось в сводке крайкома ВКП(б), «пытаются скрыть те моменты из
характеристик, которые могут сыграть роль в отклонении предложе¬
ний о выселении того или другого лица...»14
Депортация 1948 года дала очередной повод крестьянам выразить
свое отношение к действиям властей. Некоторые очень откровенно
высказывали свое возмущение и сравнивали новую высылку с собы¬
тиями времен коллективизации. Опять гневно говорили о расколе,
который вносится в деревенское сообщество, о запугиваниях со сто¬
роны властей, о безысходности и отчаянном материальном положе¬
нии жителей села. Колхозница Е. Варламова из Коченевского района
после собрания говорила: «Я не так уж испугалась Указа, а прихо¬
дится бояться своих соседей. Свои люди и своих же топят. Вот за что
на меня напали на собрании? Таких как я много...». Другая молодая
колхозница, Иванченко, из Андреевского района, при обсуждении ее
кандидатуры для выселения из колхоза заявила на собрании: «Лучше
пойду на каторжные работы, камень буду носить, а в колхозе работать
не стану»15.
По истечении нескольких месяцев после объявления кампании
процедура выселения была завершена. В феврале 1950 года министр
внутренних дел СССР С. Круглов в записке к руководителям страны
доложил о результатах исполнения Указа от 2 июня. Он сообщил, что
с апреля 1948 года по 1 января 1950 года на основании утвержден¬
ных райисполкомами приговоров, вынесенных общими собраниями,
было выселено в отдаленные районы страны 32 091 человек. Из них в
1948 году выселено 27 186 человек и в 1949 — 4 905 человек. Вместе с
ними добровольно выехали в места обязательного поселения 13 284
членов семей. Докладная Круглова содержала также сведения по от¬
дельным регионам СССР. Высылка из областей и краев Сибири была
представлена следующими данными16.
243
Таблица 1
Численность выселенных из сельской местности Сибири
в отдаленные районы СССР в 1948-1949 годах в соответствии
с Указом от 2 июня 1948 года
Край / область
Выселено
(чел.)
Добровольно выехавших
членов семей
Всего
Алтайский край
176
108
284
Якутская АССР
37
16
53
Красноярский край
458
388
846
Иркутская область
661
529
1190
Кемеровская область
734
594
1328
Новосибирская область
793
579
1372
Омская область
115
126
241
Томская область
215
124
339
Итого по Сибири
Всего по СССР
3189
32 091
2464
13 284
5653
45375
Статистика МВД свидетельствовала о том, что из всех регионов
Российской Федерации в 1948 году наибольшее число депортирован¬
ных было из деревень Курской, Новосибирской и Кемеровской об¬
ластей. Высланных крестьян расселили на стройках МВД в районах
Дальнего Востока и Сибири, на предприятиях горнорудной, лесной,
угольной, рыбной промышленности, а также на сельхозпредприяти¬
ях в зонах спецпоселений. Согласно постановлению СНК СССР от
8 января 1945 года они получили статус спецпоселенцев, были взяты
на специальный учет в комендатурах МВД и закреплены за предпри¬
ятиями, при которых их расселили.
Кампанией принудительного выселения 1948 года центральная
власть смогла достичь некоторых внешних результатов. По край¬
ней мере, официально принято было считать, что действие Указа от
2 июня произвело на крестьян нужный эффект, побудив многих из
них оставить единоличное хозяйство и влиться в колхоз. Секретарь
Кемеровского обкома ВКП(б) Е. Колышев, например, сообщал в ЦК
ВКП(б), что благодаря высылке более 600 человек «из колхозов и
околоколхозного населения» в колхозы вступило 1387 единоличных
хозяйств. В Новосибирской области, по данным шести районов, по¬
сле проведенных собраний в колхозы вступило 105 единоличников.
Кроме того, «в колхозы были возвращены многие колхозники, само¬
вольно ушедшие ранее из колхозов»17.
Примечания
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп.12. Д. 62. Л. 401.
2 Там же. Л. 400.
3 Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. Т. 3.
1946-1952 годы. М.: Госполитиздат, 1958. С. 93.
244
4
ГАНО. Ф. П-57. On. 1. Д. 477. Л. 1-2; Ф. П-4. Оп. 12. Д. 413. Л. 309, 313; Ф. П-4.
Оп. 34. Д. 322. Л. 10.
5 Собрание постановлений и распоряжений Правительства СССР. 1942. № 4. Ст. 61.
С. 68-69; Социалистическая законность. 1942. № 8. С. 1-2.
6 Попов В. П. Крестьянство и государство (1945-1953) / под ред. А. И. Солженицына.
Париж, 1992. С. 234; ГА РФ. Ф. 9492. Оп. 6. Д. 14. Л. 16.
7 ГАНО. Ф. Р-1199. Оп. 2. Д. 29. Л. 21,69; Д. 35. Л. 49,107; Д. 38. Л. 1; Оп. 5. Д. 2. Л. 5;
Д.21.Л. 64.
8 Попов В. П. Указ. соч. С. 253.
9 Так, в 1947 году в нарсуде Черепановского района Новосибирской области из 89
обвиняемых колхозников осуждены были 74 человека, оправданы 15 человек, то
есть наказания избежали 20 %. В нарсудах Новосибирской области за 1951 год было
оправдано и прекращено 30,4 % всех дел этой категории, больше, чем по каким-либо
другим делам. (ГАНО. Ф. П-4. Оп. 12. Д. 413. Л. 309; Ф. Р-1199. Оп. 5. Д. 21. Л. 64).
10 ГАНО. Ф. Р-1199. Оп. 2. Д. 29. Л. 22.
11 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 13. Д. 42. Л. 5.
12 См.: Отечественные архивы. 1993. № 2. С. 37-38. Публикация В. П. Попова.
13 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 12. Д. 54. Л. 21-26.
14 ЦХАФАК. Ф. П-1. Оп. 80. Д. 161. Л. 115-116.
15 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 12. Д. 62. Л. 474.
16 ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 269. Л. 155-158, 160-162. Исследователь В. Ф. Зима
в своей статье приводит данные о высланных на спецпоселение в течение 1948-
1950 годов — 33 266 человек, с которыми последовали также 13 598 членов их се¬
мей // Отечественная история. 1994. № 3. С. 115.
17 ГАКО. Ф. П-75. Оп. 2. Д. 303. Л. 69.
А. В. Шарков (Минск)
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПРОВЕРОЧНО-ФИЛЬТРАЦИОННЫХ
УЧРЕЖДЕНИЙ НКВД БССР ПО ОБЕСПЕЧЕНИЮ
РЕПАТРИАЦИИ ГРАЖДАН С ТЕРРИТОРИИ
ЕВРОПЕЙСКИХ ГОСУДАРСТВ В 1944-1946 ГОДАХ
Победа над нацистской Германией привела в движение наро-
ды. Сотни тысяч узников, перемещенных лиц, унесенных ураганом
войны в чужие края, потянулись домой, еще не ведая о том, что для
многих из них Победа означала продолжение страданий. На Родине
их ждали недоверие, жестокие допросы, тюремные застенки НКВД,
далекие ссылки.
Еще до триумфального завершения войны на западе советское
руководство предприняло соответствующие меры, связанные с репа¬
триацией населения. Так, в одной из майских директив, подписанных
И. В. Сталиным, предписывалось: «Командующим войсками 1 и 2 Бе¬
лорусских, 1, 2, 3 и 4 Украинского фронтов. Тов. Берия, тов. Мерку¬
лову, тов. Абакумову, тов. Голикову, тов. Хрулеву, тов. Голубеву.
Военным Советам фронтов сформировать в тыловых районах ла¬
гери для размещения и содержания бывших военнопленных и репа¬
триируемых советских граждан на 10 000 человек каждый лагерь.
Всего сформировать: во 2 Белорусском фронте — 15, в 1 Белорусском
фронте — 30, в 1 Украинском фронте — 30, в 4 Украинском фронте — 5,
во 2 Украинском фронте — 10, в 3 Украинском фронте — 10 лагерей...
Проверку возложить: бывших военнослужащих Красной Ар¬
мии — на органы контрразведки “СМЕРШ” гражданских лиц — на
комиссии НКВД, НКГБ, “СМЕРШ”...»1
Сто лагерей. Кроме полицаев, перебежчиков в этой массе лю¬
дей, направленных в лагеря, — большинство тех, кто в трагические
первые месяцы войны оказался в окружении, другие — вывезены на
рабские работы в Германию, так называемые «восточные рабочие» —
советские граждане, чей труд в годы войны добровольно или при¬
нудительно использовался противником на своей территории. По
мнению специалистов, общее число военнослужащих, попавших в
плен в период войны, составило 5,7-5,75 млн человек, в том числе
150 тыс. офицеров и 60 генералов2. Кроме того, по неполным данным,
всего за годы войны противником из СССР было депортировано
246
4829 тыс. советских граждан. Около 205 тыс. выехали из страны Со¬
ветов добровольно3. Немало гражданского населения бежало вместе с
немецкой армией, опасаясь преследования за сотрудничество с ними
и участие в деятельности оккупационных органов. Таким образом, в
чужих краях оказалось значительное количество советских граждан,
в отношении которых предстояла большая работа, сопряженная со
специальными мероприятиями по возвращению их на Родину.
Первое официальное решение ГКО по вопросу репатриации было
принято в конце лета 1944 года «Об организации приема возвращаю¬
щихся на родину советских граждан, насильно увезенных немцами,
а также по разным причинам оказавшихся за пограничной линией
между СССР и Польшей». Следующим важным шагом в этом на¬
правлении было назначение 4 октября 1944 года на должность Упол¬
номоченного СНК СССР по делам репатриации граждан СССР из
Германии и других оккупированных ею стран генерал-полковника
Ф. И. Голикова, его заместителей — генерал-полковника И. В. Смо-
родинова, генерал-лейтенанта К. Д. Голубева и создание 23 октября
того же года Управления Уполномоченного СНК СССР по делам ре¬
патриации граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран.
Важным звеном в системе репатриации являлись соответствую¬
щие органы на местах, обеспечивающие прием, размещение, трудовое
и хозяйственно-бытовое устройство репатриантов непосредственно
в СССР. В феврале-марте 1945 года органы репатриации были соз¬
даны во всех семи затронутых оккупацией союзных республиках, в
том числе и в Белоруссии. Так, в августе 1944 года при Совнаркоме
БССР был создан отдел по приему и устройству граждан, возвра¬
щающихся из освобожденных Красной Армией территорий, кото¬
рый с 15 января 1945 года был реорганизован в отдел СНК БССР по
делам репатриации граждан СССР, а 22 января 1946 года — в отдел
переселения и репатриации. Возглавлял эти структуры И. П. Барков.
Соответственно в облисполкомах имелись отделы по репатриации
(12 отделов) во главе с одним из заместителей председателя облис¬
полкома. Кроме того, для оказания помощи репатриируемым были
созданы республиканские областные и районные комиссии, а также
деть приемно-распределительных пунктов (ПРП). В состав комиссий
входили представители Наркомата внутренних дел. Так, в Белоруссии
в состав республиканской комиссии были включены заместители нар¬
кома НКВД БССР Карпов и Берзин, а в областные и районные комис¬
сии — соответственно представители областных и районных отделов
НКВД4.
Согласно директивным указаниям Ф. И. Голикова от 23 октября
1944 года, при Военных Советах фронтов начали создаваться опера¬
тивные группы по репатриации, реорганизованные позднее в отделы,
а затем Управления по репатриации при Военных Советах Централь¬
247
ной группы и группы советских оккупационных войск в Германии.
В составе 1 Прибалтийского, 1,2,3 Белорусских, 1,2 и 4 Украинских
фронтов формировались фронтовые сборные и сборно-пересыльные
пункты (СПП) и лагеря. Армейские СПП занимались в основном
бывшими военнопленными, фронтовые — гражданскими лицами.
Для упорядочения этого процесса Управление выделяло на каждый
фронт своих представителей, в задачу которых входило выявление
всех советских граждан, их учет и регистрация с последующим на¬
правлением на Родину организованным порядком.
Именно армейские и фронтовые СПП приняли на себя первую тя¬
жесть работы по репатриации. Командиры передовых частей и частей
охраны фронтового тыла, дорожные части фронтов и армий, а так¬
же военные коменданты и местная администрация занимались опо¬
вещением и сбором репатриантов, их направлением и размещением
в лагерях (СПП). На них возлагалось оказание медико-санитарной
помощи репатриантам, их материальное обеспечение (питание, для
нуждающихся — одежда и обувь). Они также занимались политико¬
воспитательной работой среди репатриантов (в том числе боевой и
политической подготовкой тех из них, кто еще не вышел из призыв¬
ного возраста, а также школьным процессом — для тех, кто еще при¬
зывного возраста не достиг); подготовкой и отправкой репатриантов
по назначению (формирование подразделений из бывших военнос¬
лужащих и военнообязанных призывных возрастов, организация
среди гражданского населения «сотен» и «десяток», направляемых
по республикам, областям и т. д.). Для сбора и сопровождения репа¬
триантов, помимо малочисленных взводов охраны (по 24 человека
на каждый СПП), использовались и другие военнослужащие, но, как
правило, под руководством офицеров репатриации. Политическая
же проверка и регистрация граждан на предмет выявления среди них
«власовцев», полицейских и других немецких пособников проводи¬
лась специальными группами органов НКВД и СМЕРШ. В системе
НКВД весной 1945 года был создан специальный отдел «Ф» под на¬
чалом генерала П. А. Судоплатова, ответственный за всю деятель¬
ность по проверке и фильтрации советских и зарубежных репатриан¬
тов (отдел был ликвидирован в августе 1945 года)5.
В соответствии с совместными директивами Начальника тыла
Красной Армии генерала армии А. В. Хрулева и Уполномоченного
СНК СССР по делам репатриации Ф. И. Голикова за № 1/1 240 645с
и 1 240 646с от 18 января 1945 года репатриантов предписывалось
дифференцировать по следующим категориям:
— бывшие военнопленные (рядовой и сержантский состав), в ар¬
мейские СПП, а после проверки органами СМЕРШ — в армейские и
фронтовые запасные части;
— бывшие военнопленные офицеры: в спецлагеря НКВД;
248
— военнопленные и гражданские, служившие в строевых немец¬
ких спецформированиях, власовцы, полицейские и прочие подозри¬
тельные в спецлагеря НКВД;
— интернированное гражданское население (то есть остарбайте-
ры): во фронтовые СПП и пограничные проверочно-фильтрационные
пункты НКВД (ПФП); после проверки — мужчины призывного воз¬
раста направлялись в запасные части фронтов или округов, осталь¬
ные — к месту постоянного местожительства (но с запретом поселе¬
ния в Москве. Ленинграде и Киеве);
— жители приграничных областей: в ПФП;
— дети-сироты: в детские дома и приюты Наркомпросов и Нар-
комздравов союзных республик.
Следующим звеном в цепочке лагерной сети, созданной для при¬
ема репатриантов, являлись так называемые приграничные лагеря
(ПЛ) или приграничные СПП, предназначавшиеся для накопления
и последующего распределения по адресам дальнейшего следования
репатриантов из войсковых СПП и лагерей. Они размещались, как
правило, вблизи государственной границы СССР, в ее западных об¬
ластях. В общей сложности было создано 35 таких лагерей с лимитом
наполнения в 10 тыс. человек каждый, из которых И размещалось
на территории Белоруссии: в Гродно — 3, в Бресте и Березе — по 2, в
Мостах, Волковыске, Бронной Горе и на ст. Лесной — по одному6.
Все советские граждане, освобожденные из фронтовых сборно¬
пересылочных пунктов и возвращающиеся на Родину, должны
были пройти проверку и направлялись к месту жительства через
проверочно-фильтрационные пункты (ПФП) НКВД. Так, в соответ¬
ствии с приказом НКВД СССР за № 001 063 от 28 августа 1944 года
нарком внутренних дел БССР комиссар государственной безопасно¬
сти С. С. Бельченко издал 30 августа 1944 года приказ № 00 672 «Об
организации проверочно-фильтрационных пунктов»7. Он поручил
начальникам УНКВД по Брестской и бывшей Белостокской областям
майору государственной безопасности Овчинникову и подполковни¬
ку государственной безопасности Гредасову в пятидневный срок ор¬
ганизовать проверочно-фильтрационные пункты на 3 тыс. человек
каждый — для приема, проверки и фильтрации бывших военнослужа¬
щих Красной Армии и гражданского населения, насильно уведенного
немцами, а также по разным причинам оказавшегося за пограничной
линией между СССР и Польшей. ПФП предлагалось организовать в
городах Брест, Высоко-Литовск, Пружаны, Волковыск и Гродно. Гре¬
дасову и Овчинникову через местные органы поручалось добиться
выделения и закрепления необходимых помещений, пригодных для
размещения указанных лиц, их довольствия, санобработки и госпита¬
лизации, а также получения необходимых строительных материалов,
оборудования, инвентаря и рабочей силы. Заместителю наркома вну¬
249
тренних дел БССР полковнику госбезопасности Хоняку в пятиднев¬
ный срок нужно было укомплектовать штаты ПФП, а Овчинникову и
Гредасову по указанию Хоняка из аппарата УНКВД командировать в
них сотрудников необходимых категорий.
Начальникам ПФП и соответствующих УНКВД следовало при¬
нять незамедлительные меры для получения из штабов тыла фрон¬
тов продовольствия, хозинвентаря, автотранспорта и горючего. На¬
чальникам УНКВД по Брестской и бывшей Белостокской областям
предлагалось оказать всемерную помощь в доставке полученного на
ПФП. Начальник 37-й конвойной дивизии полковник Луговенко дол¬
жен был 30 августа 1944 года выслать на проверочно-фильтрационные
пункты для их охраны и конвойной службы гарнизоны численностью
до роты. А начальник хозяйственного управления подполковник
Седловский — выделить на месяц для УНКВД Брестской и бывшей
Белостокской областей по одной грузовой автомашине для работы
на Волковысском и Пружанском пунктах. Нарком внутренних дел
БССР поручил заместителю наркома полковнику госбезопасности
Карпову организовать группу численностью 6 человек для оказания
помощи в организации проверочно-фильтрационных пунктов сро¬
ком на 10 дней, а начальникам УНКВД и ПФП пунктов до прибытия
медицинского персонала по договоренности с местными властями
использовать медицинский персонал местных медико-санитарных
учреждений.
Начальнику хозяйственного управления подполковнику Седлов-
скому предписывалось в пятидневный срок отпечатать в типографии
200 тыс. удостоверений, а начальнику 1-го спецотдела майору гос¬
безопасности Минаеву — немедленно организовать карточный учет
проходящих через пункты лиц.
В приказе наркома внутренних дел БССР подчеркивалось, что
проверочно-фильтрационные пункты следует организовать не позд¬
нее 4 сентября 1944 года, чтобы 4 сентября можно было принять пер¬
вую партию прибывающих из Польши советских граждан.
Отделу кадров НКВД БССР поручалось выделить в распоряже¬
ние заместителя наркома внутренних дел БССР полковника госбезо¬
пасности Карпова одного опытного сотрудника для работы по линии
проверочно-фильтрационных пунктов в наркомате. Наблюдение за
выполнением приказа было возложено на заместителя наркома вну¬
тренних дел БССР полковника госбезопасности Карпова8.
14 мая 1945 года нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия издал
приказ № 00 474 «О проверке и фильтрации освобождаемых наши¬
ми войсками советских граждан на фронтовых сборно-пересыльных
пунктах»9. Приказ адресовался уполномоченным НКВД СССР по
1-му и 2-му Белорусским фронтам Серову и Цанаве, по 1-му Укра¬
инскому фронту Мешику, начальникам войск НКВД по охране тыла
250
2-го и 3-го Украинских фронтов Кузнецову и Павлову, заместителю
уполномоченного НКВД по 4-му Украинскому фронту Ковальчуку.
В приказе отмечалось, что в целях организации проверки и филь¬
трации освобожденных союзными войсками и частями Красной Ар¬
мии советских граждан непосредственно на сборно-пересыльных
пунктах фронтов и в лагерях для репатриируемых советских граждан
следовало при каждом фронтовом сборно-пересыльном пункте и ла¬
гере для репатриируемых советских граждан (из числа гражданских
лиц) организовать проверочно-фильтрационные комиссии из пред¬
ставителей НКВД СССР (председатель комиссии), контрразведки
НКО «Смерш» и НКГБ СССР (члены комиссии). В распоряжение
каждой комиссии предлагалось направить необходимое количе¬
ство оперативных работников от НКВД, НКГБ и контрразведки
«Смерш».
Проверочно-фильтрационные комиссии были подчинены по 1-му
и 2-му Белорусским, по 1-му и 4-му Украинским фронтам — уполно¬
моченным НКВД СССР по фронтам, а по 2-му и 3-му Украинским
фронтам — начальникам войск НКВД по охране тыла фронтов. Пред¬
седателям комиссий предлагалось отчетность о проведенной работе
предоставлять НКВД СССР через уполномоченных НКВД СССР по
фронтам, а по 2-му и 3-му Украинским фронтам через начальников
войск НКВД по охране тыла фронтов.
Проверочно-фильтрационным комиссиям поручалось проводить
работу в точном соответствии с приказом НКВД СССР № 001 063
от 28 августа 1944 года. Был установлен срок проверки не более 1-
2 месяцев.
Всех проверенных на сборных пунктах предлагалось направлять
в соответствии с указанным приказом средствами сборных пунктов и
лагерей, репатриируемых в порядке, для них установленном:
а) всех мужчин призывного возраста и бывших военнослужащих
Красной Армии, не вызывающих подозрений, в распоряжение воен¬
ного командования;
б) гражданских лиц, не вызывающих подозрений и не подлежащих
направлению в Красную Армию, к месту их постоянного жительства,
за исключением жителей пограничной полосы — Литовской ССР,
БССР, УССР и Молдавской ССР, которых в места их постоянного
жительства следовало направлять только через соответствующие
пограничные проверочно-фильтрационные пункты. По месту жи¬
тельства в города Москву, Ленинград и Киев, а также в населенные
пункты, входящие в режимную зону вокруг этих городов, предлага¬
лось не направлять проверяемых, если они утратили бытовые связи
(семейные и жилищные) в этих городах;
в) бывших военнослужащих Красной Армии и мужчин призыв¬
ных возрастов, служивших в немецких воинских формированиях,
251
полиции и «власовских» частях, направлять в проверочно-фильтра¬
ционные лагеря НКВД для дальнейшей их проверки;
г) лиц, в отношении которых были получены достаточные дан¬
ные об их вражеской работе, следовало арестовывать и направлять
в соответствующие органы НКВД-НКГБ или НКО «Смерш» по
месту совершения преступления или постоянного жительства для
ведения следствия. Соответственно этому заведенные проверочно¬
фильтрационные дела на каждого репатрианта из советских граждан
предлагалось передать по принадлежности, руководствуясь инструк¬
цией, приложенной к приказу НКВД СССР № 001 063 от 28 августа
1944 года;
д) остальные лица, вызывающие подозрение, но не подвергаемые
аресту в связи с недостаточностью материалов, направлялись также
по месту постоянного жительства с пересылкой личных фильтраци¬
онных дел в соответствующие органы НКВД для взятия на оператив¬
ный учет и под агентурное наблюдение.
Заместителю наркома внутренних дел СССР Обручникову пору¬
чалось совместно с отделами кадров НКВД СССР и Главного управ¬
ления контрразведки НКО «Смерш» в декадный срок укомплектовать
проверочно-фильтрационные комиссии и направить в распоряжение
этих комиссий соответствующее количество оперативных работни¬
ков. Для этой цели разрешалось сократить количество оперативных
работников на пограничных проверочно-фильтрационных пунктах в
соответствии с сокращением их нагрузки, направив освободившихся
оперативных работников для проверочно-фильтрационной работы
на фронтовые сборно-пересыльные пункты.
Наблюдение за исполнением приказа возлагалось на заместителя
наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышева10.
Деятельность проверочно-фильтрационных комиссий, а также
последующая оперативно-следственная разработка была нацелена
на разоблачение гласных и негласных сотрудников гитлеровских ка¬
рательных органов, завербованной немцами агентуры для работы в
концлагерях, участников антисоветских организаций и вооруженных
формирований, ставленников и пособников оккупантов. В ходе про¬
верки репатрианты тщательно опрашивались об обстоятельствах вы¬
бытия из родных мест и нахождения на территории противника. За¬
тем, в случае необходимости, опрашивались свидетели и наводились
справки из официальных и неофициальных источников. При этом
выявленные участники антисоветских организаций подлежали пере¬
даче в органы госбезопасности; предатели, ставленники, пособники
оккупантов и т. п. — в органы внутренних дел. Следствие по делам
арестованных преследовало разоблачение практической «вражеской
работы», выявление скрывшихся сообщников, антисоветского под¬
полья и агентуры противника.
252
Даже при благоприятном исходе фильтрации лица рассматривае¬
мой категории после постановки на общесправочный учет в 1-м Спец¬
отделе НКВД СССР (позволявшем осуществлять оперативную раз¬
работку и в последующем) вместо паспорта получали временное удо¬
стоверение установленного образца с правом проживания только в
данной местности, без права выезда за ее пределы. В аналогичном по¬
рядке проверке подлежали побывавшие в плену солдаты и офицеры
РККА, непригодные к военной службе.
Нетрудоспособные (инвалиды, неизлечимые больные, беремен¬
ные женщины, женщины с малолетними детьми и старики), согласно
директиве НКВД СССР от 1 августа 1945 года, выделялись в особые
группы, на фильтрацию которых отводился 20-дневный срок. При
отсутствии конкретных материалов об их преступной деятельности
они отправлялись к постоянному месту жительства, после чего их
окончательной проверкой занимались уже местные органы внутрен¬
них дел и госбезопасности.
18 июня 1945 года директивой НКВД СССР «Об учете и рас¬
пределении спецконтингента, подлежащего проверке в проверочно¬
фильтрационных лагерях НКВД» оперативной разработке в связи с
их пособничеством гитлеровцам подлежали гражданские лица, слу¬
жившие сельскими старостами, рядовыми полицейскими, участника¬
ми «народной стражи», «народной милиции» и т. п. структур оккупа¬
ционной администрации. Согласно совместной директиве наркомов
внутренних дел и госбезопасности СССР от 24 ноября 1945 года опе¬
ративный списочный учет осуществлялся в отношении лишь тех не
ушедших с отступающим вермахтом полицейских, в отношении ко¬
торых имелись компрматериалы об активном пособничестве врагу.
Составляющими процесса фильтрации лиц рассматриваемой ка¬
тегории являлись: а) проверка лица по розыскным спискам 2-го уп¬
равления НКГБ СССР, ГУКР «Смерш» НКО СССР, а также цир¬
кулярам, объявленным 1-м Спецотделом НКВД СССР; б) тщатель¬
ный допрос проверяемого и знающих его свидетелей; в) агентурная
разработка проверяемых; г) в случае необходимости — направление
запросов в органы НКГБ-НКВД по месту постоянного жительства,
работы либо преступной деятельности проверяемого в период окку¬
пации противником соответствующей территории СССР.
Параллельно, в ходе допросов, у проверяемых собирались сведе¬
ния на известных им лиц, причастных к организации и деятельности
карательных органов противника и антисоветских формирований.
По возможности из их среды подбирались «добровольные помощни¬
ки» для негласной разработки остального контингента. Агентурная
разработка являлась наиболее эффективным средством выявления
разоблачения лиц, причастных к совершению злодеяний на окку¬
пированной территории. По окончании проверки личные фильтра¬
253
ционные дела сдавались на хранение в архивы первых спецотделов
соответствующих региональных НКВД-УНКВД Лица, прошедшие
проверку, ставились на общесправочный учет. В случае возбуждения
уголовного преследования необходимые материалы могли приоб¬
щаться к следственным делам.
Наиболее многочисленную группу советских граждан, потенци¬
ально причастных к гитлеровским злодеяниям, составляли лица,
принимавшие участие в военных действиях на стороне Германии в
составе созданных гитлеровцами вооруженных формирований. По
данным специалистов, бывшие советские военнопленные среди них
составляли около 60 %, остальные являлись гражданскими лицами
и эмигрантами. Порядок производства оперативно-следственных
мероприятий в отношении гитлеровских пособников, служивших в
вермахте, национальных легионах, «РОА» и др., неоднократно менял¬
ся. Согласно совместному распоряжению НКВД и НКГБ СССР от
И октября 1943 года рядовые участники оккупационных органов и
формирований вермахта из числа советских граждан призывного воз¬
раста (включая бывших военнослужащих РККА) при отсутствии дан¬
ных о конкретном участии в гитлеровских злодеяниях направлялись
в ПФЛ НКВД СССР для фильтрации в порядке, установленном для
лиц, вышедших из окружения и находившихся в плену у немцев11.
22 января 1946 года нарком внутренних дел СССР С. Круглов
издал приказ № 0075 «О передаче проверочно-фильтрационных ла¬
герей ГУЛАГу и расформировании лагерей НКВД СССР»12. В соот¬
ветствии с постановлением ГКО № 9871с 1945 года о направлении
спецконтингентов («власовцев», лиц, служивших в немецкой армии,
строевых формированиях, легионеров и полицейских) на расселение
в северные районы страны на положении спецпереселенцев с закре¬
плением в местах расселения на шесть лет нарком внутренних дел
СССР С. Круглов приказал проверочно-фильтрационные лагеря
НКВД со всеми наличными кадрами работников лагерей, охраны,
хозяйством, помещениями, транспортом и имуществом передать в
состав лагерей ГУЛАГа НКВД СССР.
Кроме того, вышеназванным приказом все проверочно-фильт¬
рационные пункты НКВД СССР передавались соответствующим
НКВД-УНКВД по территориальности. В связи с этим нарком НКВД
БССР С. С. Бельченко 11 февраля 1946 года издал приказ № 0020 «О
передаче проверочно-фильтрационных пунктов НКВД СССР НКВД
БССР», которым обязывал начальников УНКВД Гродненской и
Брестской областей к 20 февраля 1946 года принять Гродненский и
Брестский проверочно-фильтрационные пункты. Указанным ПФП
было предложено всю отчетность и документацию предоставлять на¬
чальникам УНКВД Гродненской и Брестской областей. Начальнику
1-го спецотдела майору Минаеву согласно пункту 8 приказа № 0075
254
поручалось дать соответствующие указания УНКВД и к 20 февраля
организовать надлежащий учет репатриантов в НКВД БССР. Руко¬
водство работой ПФП возлагалось на заместителя наркома внутрен¬
них дел БССР полковника Карпова13.
21 февраля 1946 года появилась директива наркома внутренних
дел БССР «Об организации учета репатриантов в НКВД-УНКВД
БССР»14, согласно которой начальник 1-го спецотдела НКВД БССР
должен был организовать количественный учет репатриантов, про¬
ходящих фильтрацию в городских и районных фильтрационных
комиссиях НКВД, а также в проверочно-фильтрационных пунктах,
и своевременную высылку сведений о движении репатриантов в
1-й спецотдел НКВД БССР.
В связи с расформированием отделов проверочно-фильтрационных
лагерей НКВД СССР и передачей персонального учета репатриантов
в 1-й спецотдел НКВД СССР в директиве № 13 об организации учета
репатриантов в НКВД-УНКВД БССР нарком внутренних дел БССР
С. С. Бельченко приказал начальникам областных управлений НКВД
БССР учет репатриантов, проходящих фильтрацию в городских и рай¬
онных фильтрационных комиссиях НКВД, проводить в точном соот¬
ветствии с приказом НКВД СССР № 00 865 1945 года.
Начальникам Брестского и Гродненского проверочно-фильтра¬
ционных пунктов было поручено сохранить соответствующий учет
репатриантов, проходящих фильтрацию в их пунктах, а всю отчет¬
ность о движении репатриантов с одним экземпляром карточек вы¬
сылать в 1-й спецотдел НКВД БССР.
В этой директиве начальнику 1-го спецотдела НКВД БССР май¬
ору Минаеву поручалось организовать количественный учет репа¬
триантов, проходящих фильтрацию в городских и районных филь¬
трационных комиссиях НКВД, в проверочно-фильтрационных
пунктах, и своевременную высылку сведений о движении репатри¬
антов в 1-й спецотдел НКВД СССР15.
В соответствии с приказом НКВД СССР № 00 100 от 8 февраля
1946 года был издан 30 марта 1946 года приказ министра внутрен¬
них дел СССР № 00 252 «Об организации централизованного опе¬
ративного учета репатриированных советских граждан»16. В нем
предлагалось организовать в первых спецотделах МВД (в центре и
на местах) централизованный алфавитный учет всех репатриирован¬
ных, проходящих проверку в местных органах МВД-МГБ, находя¬
щихся в проверочно-фильтрационных пунктах, рабочих батальонах,
проверочно-фильтрационных и исправительно-трудовых лагерях
МВД, а также в спецпоселениях МВД.
В централизованном алфавитном учете 1-го спецотдела МВД
СССР обязательно нужно было отражать всех репатриируемых:
а) проходящих через проверочно-фильтрационные пункты; б) при¬
255
бывших к месту постоянного жительства; в) состоящих в рабочих
батальонах; г) находящихся в проверочно-фильтрационных и ис¬
правительных лагерях МВД; д) лиц из числа репатриантов, прибыв¬
ших в специальные поселения МВД; е) лиц, служивших в немецкой
армии, специальных формированиях, создававшихся немцами, ле¬
гионеров, «власовцев» и полицейских, переданных на спецпоселе-
ние МВД.
В централизованном учете первых спецотделов МВД союзных ре¬
спублик, не имеющих областного деления, МВД автономных респу¬
блик, УМВД краев и областей следовало отражать репатриирован¬
ных: а) прибывших к месту своего постоянного жительства из числа
проходящих проверку в местных органах МВД-МГБ; б) состоящих
в рабочих батальонах, находящихся на территории республик, краев,
областей; в) лиц из числа репатриантов, прибывших в спецпоселения
МВД; г) лиц, служивших в немецкой армии, специальных формиро¬
ваниях, создававшихся немцами, легионеров, «власовцев» и полицей¬
ских, переданных на спецпоселение МВД. Централизованный алфа¬
витный учет репатриированных предлагалось вести в соответствии
с инструкцией о порядке централизованного алфавитного учета ре¬
патриированных советских граждан, утвержденной заместителем
министра внутренних дел Союза ССР генерал-лейтенантом Рясным
30 марта 1946 года. В ней имелись три раздела: общие положения,
порядок регистрации репатриантов и порядок предоставления сооб¬
щений о движении репатриантов. В первом разделе подчеркивалось,
что алфавитный учет репатриированных централизуется на основе
карточной системы в 1-м спецотделе МВД СССР и в первых спец¬
отделах МВД-УМВД.
Во втором разделе этой инструкции отмечалось, что каждый ре¬
патриант, прибывший в проверочно-фильтрационный пункт, прове¬
рочно-фильтрационный или исправительно-трудовой лагерь, к месту
постоянного жительства и в спецпоселение, а также находящийся в
рабочем батальоне, должен зарегистрироваться в течение 24 часов с
момента прибытия или выявления.
Заполнение учетных карточек на репатриантов производилось
в следующем порядке: а) проверочно-фильтрационные пункты
составляли учетные карточки в 2 экземплярах — для 1-го спец¬
отдела МВД СССР и внутреннего учета; б) районные проверочно¬
фильтрационные комиссии на лиц, не прошедших регистрацию в
проверочно-фильтрационных пунктах, составляли учетные карточки
в 3 экземплярах: для 1-го спецотдела МВД СССР, 1-го спецотдела
МВД союзной республики, не имеющей областного деления, или
МВД автономной республики, УМВД края, области — по территори¬
альности и для внутреннего учета в райгоротделениях МВД. На лиц,
прошедших регистрацию в проверочно-фильтрационных пунктах,
256
учетные карточки в 1-й спецотдел МВД СССР не направлялись;
в) оперативные группы проверочных комиссий МВД-МГБ-
«Смерш» по рабочим батальонам заполняли учетные карточки в 2 эк¬
земплярах: для 1-го спецотдела МВД СССР и 1-го спецотдела МВД-
УМВД республики, края, области; г) проверочно-фильтрационные и
исправительно-трудовые лагеря МВД заполняли учетные карточки
в 2 экземплярах: для 1-го спецотдела МВД СССР и для внутреннего
учета; д) спецкомендатуры МВД на лиц из числа репатриантов, при¬
бывших в специальные поселения МВД, заполняли учетные карточ¬
ки в 2 экземплярах (по форме, объявленной директивой НКВД СССР
№ 181 1945 года): для 1-го спецотдела МВД СССР и 1-го спецотдела
МВД-УМВД по территориальности. Спецкомендатуры МВД учет¬
ные карточки для 1-го спецотдела МВД СССР предоставляли через
РО МВД и 1-й спецотдел МВД-УМВД по территориальности.
Для внутреннего учета репатриантов, переданных на спецпоселе-
ние, спецкомендатуры МВД заполняли учетные карточки, предусмо¬
тренные инструкцией, объявленной приказом НКВД СССР№ 0170
1944 года.
Учетные карточки на лиц, подлежащих отражению в централизо¬
ванном учете 1-го спецотдела МВД СССР, высылались ежедневно по
состоянию на 1-е, 11-е и 21-е число каждого месяца в соответствии с
табелем отчетности, объявленным приказом НКВД СССР № 00 159
от 26 февраля 1946 года в следующем порядке: а) 1-ми спецотделами
МВД-УМВД на репатриантов, прибывших к месту постоянного
жительства из числа не прошедших регистрацию в проверочно¬
фильтрационных пунктах, при декадной сводке формы 8-а «О ко¬
личестве репатриированных советских граждан, прошедших про¬
верку в местных органах МВД-МГБ»; на лиц, прибывших в рабочие
батальоны, а также на репатриантов, прибывших в специальные по¬
селения МВД, и на лиц, служивших в немецкой армии, специальных
формированиях, создававшихся немцами, легионеров, «власовцев»
и полицейских, переданных в спецпоселение — при сопроводитель¬
ных отношениях; б) проверочно-фильтрационными пунктами — при
декадной сводке формы № 11 «О количестве и движении спецкон-
тингента, находящегося в проверочно-фильтрационных пунктах»;
в) проверочно-фильтрационными и исправительно-трудовыми ла¬
герями МВД на лиц, не проходивших регистрацию в проверочно¬
фильтрационных пунктах, — при декадной сводке формы № 12 «О на¬
личии и движении спецконтингента, находящегося в проверочно¬
фильтрационных и исправительно-трудовых лагерях МВД».
К декадным сводкам и отдельным сопроводительным отноше¬
ниям должны были прилагаться учетные карточки на всех репатри¬
антов, прибывших за отчетную декаду и подлежащих отражению в
оперативном учете. В сопроводительных отношениях 1-е спецотделы
257
МВД-УМВД должны были указывать количество прилагаемых к
ним учетных карточек отдельно по каждому контингенту.
Проверочно-фильтрационные пункты, декадные сводки формы
№ И в 1-е спецотделы МВД союзных республик предоставляли без
приложения учетно-регистрационного материала.
В третьем разделе инструкции отмечалось, что в централизован¬
ном учете 1-го спецотдела МВД СССР отражалось следующее дви¬
жение репатриированных советских граждан: а) о прибытии репа¬
триантов в проверочно-фильтрационные и исправительно-трудовые
лагеря из проверочно-фильтрационных пунктов, рабочих батальонов,
а также в порядке перевода из других проверочно-фильтрационных
и исправительно-трудовых лагерей МВД; б) о прибытии к постоян¬
ному месту жительства лиц, прошедших регистрацию в проверочно¬
фильтрационных пунктах; в) о прибытии на спецпоселение МВД
лиц, служивших в немецкой армии, специальных формированиях,
создававшихся немцами, легионеров, «власовцев» и полицейских.
На лиц же, переводимых из ИТЛ МВД в районе данного ИТЛ МВД,
извещения о прибытии не предоставлялись.
Предоставлялись сообщения и об убытии репатриантов: а) об убы¬
тии репатриантов из проверочно-фильтрационных и исправительно-
трудовых лагерей МВД в связи с направлением их к месту посто¬
янного жительства, передачей в спецпоселения МВД и постоянные
кадры промышленности, арестом, а также на совершивших побеги
и умерших; б) об убытии из рабочих батальонов лиц, переданных в
постоянные кадры промышленности, переведенных в проверочно¬
фильтрационные лагеря, переданных на спецпоселение МВД, осво¬
божденных по причине непригодности их по своему физическому со¬
стоянию для работы в промышленности, в связи с арестом, а также на
совершивших побеги и умерших.
В централизованном же учете первых спецотделов МВД-УМВД
отражалось также движение репатриированных: а) об окончании и
результатах проверки репатриантов в местных органах МВД-МГБ на
основании заключений районных проверочно-фильтрационных ко¬
миссий, выносимых в соответствии с приказом НКВД СССР № 00 865
1945 года; б) об убытии из рабочих батальонов лиц, переданных в
постоянные кадры промышленности, переведенных в проверочно¬
фильтрационные лагеря, переданных на спецпоселение МВД, осво¬
божденных по причине непригодности их по своему физическому
состоянию для работы в промышленности, в связи с арестом, а также
совершивших побеги и умерших.
Первые спецотделы МВД-УМВД, проверочно-фильтрационные
и исправительно-трудовые лагеря МВД сведения о движении репа¬
триированных сообщали в 1-й спецотдел МВД СССР в соответствии
с § 7 путем предоставления при декадных сводках и отдельных со¬
258
проводительных отношениях извещений о прибытии и убытии спе¬
циальной формы, после отражения по ним необходимых сведений в
своих учетах.
Извещения о прибытии репатриантов в спецпоселения МВД, в
том числе лиц, служивших в немецкой армии, строевых формирова¬
ниях, создававшихся немцами, легионеров, «власовцев» и полицей¬
ских, составляли спецкомендатуры и направляли их в РО МВД, а по¬
следние — в 1-й спецотдел МВД-УМВД по территориальности для
предоставления в 1-й спецотдел МВД СССР.
Первые спецотделы МВД-УМВД на основании поступающих
из РО МВД для направления в 1-й спецотдел МВД СССР извеще¬
ний о прибытии в спецпоселения МВД лиц, служивших в немецкой
армии, строевых формированиях, создававшихся немцами, легио¬
неров, «власовцев» и полицейских выписывали учетные карточки
и раскладывали их в своих оперативно-справочных картотеках. Из¬
готовление бланков извещений о прибытии и убытии репатриантов
производили непосредственно первые спецотделы МВД-УМВД и
лагеря МВД.
30 марта 1946 года было утверждено и наставление по составлению
учетных карточек и формы извещений о прибытии и убытии. Оно
было подготовлено 1-м спецотделом МВД СССР. Этим наставлением
определялось, что учетные карточки составлялись: а) на проходящих
проверку в проверочно-фильтрационных пунктах; б) на прибывших
к постоянному месту жительства; в) на находящихся в проверочно¬
фильтрационных и исправительно-трудовых лагерях МВД; г) на лиц
из числа репатриантов, прибывших в специальные поселения МВД;
д) на лиц, служивших в немецкой армии, специальных формировани¬
ях, создававшихся немцами, легионеров, «власовцев» и полицейских,
переданных на спецпоселение МВД. На эти категории репатриантов
составлялись учетные карточки по форме, установленной приказом
НКВД СССР № 00 865 от 21 июля 1945 года. На лиц же, состоящих в
рабочих батальонах, заполнялись учетные карточки по форме, уста¬
новленной приказом НКВД-НКГБ СССР и ГУКР НКО «Смерш»
№ 001 027/00 381/00 169сш от 8 сентября 1945 года.
' При составлении учетных карточек по форме, установленной при¬
казом НКВД СССР № 00 865 1945 года, давались исчерпывающие
ответы на все графы с 1 по 12 включительно, а также производился
дактилоскопический оттиск указательного пальца правой руки. Вре¬
мя прибытия репатрианта проставлялось в графе «Фильтрацию про¬
шел». В графе «Точный адрес фильтрационного пункта» проверочно¬
фильтрационным пунктам, проверочно-фильтрационным и исправи¬
тельно-трудовым лагерям надлежало указывать наименование и но¬
мер лагеря, пункта. Оборотная сторона учетной карточки заполня¬
лась сведениями в первых спецотделах МВД-УМВД на основании
259
заключений с результатами проверки, а в 1-м спецотделе МВД СССР
на основании извещений об убытии.
При составлении учетных карточек по форме, установленной
приказом НКВД-НКГБ СССР и ГУКР НКО «Смерш» № 001 027/
00 381/001б9сш 1945 года, давались исчерпывающие ответы на все
вопросы.
Учетные карточки надлежало заполнять чернилами, полностью и
четко, не допуская никаких сокращенных записей в названиях стран,
в которых репатриант находился до возвращения на Родину, а также в
наименованиях органов МВД, производивших фильтрацию. Если ре¬
патриант имел две или несколько фамилий, имен и отчеств, на него не¬
обходимо было выписывать такое же количество учетных карточек.
В «Извещении о прибытии репатрианта в...» указывались фами¬
лия, имя и отчество, год и место рождения, национальность, а также
надо было указать дату прибытия и откуда прибыл. Указывалось так¬
же и место составления этого извещения и кто составил его.
В «Извещении об убытии репатрианта из...» указывались фами¬
лия, имя и отчество, год и место рождения, национальность, дата и
куда выбыл репатриированный и в связи с чем. Были в извещении и
такие пункты: 7. Умер и 8. Совершил побег и дата. Надо было указать,
где и кто составил это извещение. Извещения подписывались началь¬
никами этих учреждений, и ставилась дата оформления документа17.
Следует отметить, что 30 апреля 1945 года Совнаркомом БССР и
ЦК КП(6)Б было принято постановление «О проведении опроса со¬
ветских граждан, возвращающихся из немецкого рабства», обязывав¬
шее секретарей обкомов и председателей облисполкомов немедленно
развернуть работу по опросу репатриантов. Такие же обязанности
были возложены на наркома госбезопасности БССР Л. Ф. Цанаву,
наркома внутренних дел БССР С. С. Бельченко и прокурора БССР
И. Д. Ветрова, которые должны были обеспечить активное участие
своего областного и районного аппарата в опросе репатриантов. Ма¬
териалы опроса необходимо было предоставить в Москву, в Чрезвы¬
чайную Государственную Комиссию, а копии — в республиканскую
комиссию содействия в работе ЧГК18.
Стандартная, отпечатанная типографским способом анкета со¬
стоит из двух листов (4 страниц) формата 280x200 мм. Листы разли-
неены и содержат 17 позиций, заполняющихся опрашиваемым. Верх¬
няя часть первой страницы документа занимает набранное крупным
шрифтом заглавие «Опросный лист для возвратившихся на родину
из германской неволи». В левом нижнем углу четвертой страницы
предусмотрено место для печати, справа от него расположены две
подписи: опрашиваемого лица и проводившего опрос, ниже подпи¬
сей — дата заполнения анкеты и выходные данные типографии.
260
Заполняя 17 пунктов опросных листов, репатрианты, кроме стан¬
дартных анкетных данных (фамилия, имя, отчество, год и место рож¬
дения, место работы до войны, домашний адрес), описывали обстоя¬
тельства, при которых были вывезены за пределы Белоруссии, места,
где они работали, характеризовали своих работодателей, условия
труда (вид и объем работ, размер вознаграждения, наказания).
Не ранее 23 июля 1945 года нарком внутренних дел БССР
С. С. Бельченко направил Председателю СНК БССР П. Н. Понома¬
ренко докладную записку «О движении советских граждан, возвра¬
щающихся из Германии, через проверочно-фильтрационные пун¬
кты НКВД БССР»19. В ней отмечалось, что с начала организации
проверочно-фильтрационных пунктов на территории БССР — в
IV квартале 1944 года — и по состоянию на 23 июля 1945 года по¬
ступило репатриантов 232 628 человек, из них: было отправлено на
родину — 215 628 человек, в военкоматы — 8784 человека, в спец-
лагеря НКВД — 7456 человек. За период июнь-июль 1945 года по¬
ступило 84 302 человека.
По проверочно-фильтрационным пунктам поступило: Гроднен¬
ский ПФП — 29 684 человека, Волковысский ПФП — 24 352 челове¬
ка и Брестский ПФП — 178 592 человека. Из общего числа поступив¬
ших репатриантов жителей БССР возвратилось 48 986 человек.
В процессе оперативно-чекистской работы из их числа было выяв¬
лено и привлечено к судебной ответственности 289 человек, среди ко¬
торых 50 шпионов, 11 изменников Родине, И карателей и 216 «анти¬
советских элементов»20.
Репатрианты, прошедшие проверку и направленные по ме¬
сту жительства в БССР, поступали на областные приемно¬
распределительные пункты (ПРП), находившиеся в ведении мест¬
ных органов власти. Областные приемно-распределительные, а на
узловых станциях Орша и Лунинец — продовольственные пункты
создавались исполкомами областных Советов депутатов трудящихся
в соответствии с постановлением СНК БССР от 15 января 1945 года.
Всего на территории республики было создано и действовало 12 ПРП
в Барановичской, Бобруйской, Брестской, Витебской, Гомельской,
Гродненской, Минской, Могилевской, Молодечненской, Пинской,
Полесской и Полоцкой областях. ПРП во всех областях в апреле-мае
1946 года были ликвидированы.
Примечания
1 Правда. 1990.23 апреля.
2 Ибатуллин Т. Г. Война и плен. СПб., 1999. С. 16.
3 Епифанов А. Е. Ответственность за военные преступления, совершенные на терри¬
тории СССР в годы Великой Отечественной войны. 1941-1956 гг. Волгоград: ВА
МВД России, 2005. С. 92.
261
4 Белорусские остарбайтеры / под ред. Г. Д. Кнатько. Мн., 2001. С. 173.
5 Полян П. М. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в третьем Рей¬
хе, и их репатриация. М., 1996. С. 192.
6 Белорусские остарбайтеры. С. 183.
7 Архив МВД Республики Беларусь. Ф. 50. On. 1. Д. 17. Л. 49, 50; Белорусские остар¬
байтеры. Кн. 3. Ч. 1. С. 29,30.
8 Там же.
9 Архив МВД РБ. Пр. НКВД СССР № 00 474 от 14.05.1945; Белорусские остарбайте¬
ры. Кн. 3. Ч. 1. С. 164-166.
10 Там же.
11 Епифанов А. Е. Указ. соч. С. 95-99.
12 Архив МВД РБ. Пр. НКВД СССР № 0075 от 22.01.1946. Типографский оттиск; Бе¬
лорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 1. С. 462-464.
13 Архив МВД РБ. Ф. 50. On. 1. Д. 21. Л. 33; Белорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 1.
С. 466,467.
14 Архив МВД РБ. Д. 11. Л. 28; Белорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 2. С. 467.
15 Архив МВД РБ. Ф. 50. Оп. 4. Д. И. Л. 28; Белорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 2.
С. 467.
16 Архив МВД РБ. Пр. МВД СССР № 00 252 от 30.03.1946. Типографский оттиск; Бе¬
лорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 2. С. 472,473.
17 Там же. С. 472 481.
18 НАРБ. Ф. 4. Оп. 61. Д. 149. Л.11; Белорусские остарбайтеры. Кн. 2. С. 367,368.
19 Там же. Оп. 29. Д. 311. Л. 99,100; Белорусские остарбайтеры. Кн. 3. Ч. 1. С. 223,224.
20 Там же.
А. А. Ильюхов (Москва)
РЕПРЕССИИ ПРОТИВ КРЕСТЬЯН
КАК МЕТОД ОБЕСПЕЧЕНИЯ
ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КОЛХОЗОВ
И СТИМУЛИРОВАНИЯ ТРУДА колхозников
В результате Великой Отечественной войны в наибольшей степе¬
ни пострадала деревня, особенно на территориях, оккупированных
врагом. Была уничтожена собственность колхозов, погибла значи¬
тельная часть мужского населения. А так как государство бросило
все силы на восстановление промышленности, то деревня мало что
получала. Более того, вследствие неэквивалентного обмена (низких
цен на продукцию сельского хозяйства) деревню просто грабили. В
результате в послевоенной российской (и не только) деревне кол¬
хозники первые послевоенные 6-7 лет почти ничего не получали на
трудодни или получали очень мало и только в конце года. Например,
в Смоленской области в 1946 году каждый третий колхоз хлеба на
трудодни не выдавал. Это положение самым негативным образом от¬
разилось на положении колхозников.
В такой ситуации колхозники не «проявляли трудового энтузиаз¬
ма», им надо было как-то выживать. Условием и средством выжива¬
ния стало подсобное хозяйство. То есть эти несчастные клочки земли
(«приусадебные участки») кормили не только самих колхозников, но
и страну в значительной степени. Но для его ведения надо было и
время, и силы. Но этого же требовало от колхозников и начальство.
Вот и разрывается крестьянин между обязательной и бессмысленной
с точки зрения заработка работой в колхозе и важной и необходимой
работой на себя. Очевидно, что практически каждый крестьянин, от¬
носясь к колхозной работе как к обузе, некому варианту барщины, на
работу не спешит и не всегда «выкладывается» на колхозном поле.
Дорогобужский райком ВКП(б) Смоленской области в своем отчете
в обком в 1947 году с тревогой сообщает: «Во многих колхозах личное
хозяйство колхозников превратилось в основной источник дохода и
опередило по темпам восстановления общественное хозяйство»1.
Эта коллизия (а скорее экономическая и социальная трагедия)
продолжалась более 10 лет. В данной ситуации государство могло ак¬
тивизировать труд крестьянина, поднять его производительность и
263
эффективность двумя путями. Первый — путем экономического сти¬
мулирования, то есть нормально оплачивать труд по социалистиче¬
скому принципу — «от каждого по способностям, каждому по труду».
И второй путь — заставить работать фактически даром, применяя
методы насилия, запугивания и даже террора. Использование перво¬
го пути требовало изменения всей стратегии восстановления и раз¬
вития народного хозяйства после войны и, очевидно, замедляло про¬
цесс восстановления промышленности и городов. Ведь в этом случае
надо было выделять на нужды деревни значительные средства, в том
числе закупая его продукцию по нормальным, обеспечивающим вос¬
производство ценам. Естественно, сталинское руководство по этому
пути пойти не могло, и этот вариант даже не обсуждался. А в руковод¬
стве страной уже давно не было «ходатаев по крестьянским делам».
Был выбран второй путь, совершенно естественный для тогдашнего
руководства. Крестьянство было принесено очередной раз в жертву
и геополитическим устремлениям (надо было обеспечивать воен¬
ную мощь и гегемонию), и необходимости быстрого восстановления
страны. Кто-то же должен платить за высокие темпы восстановления
страны — платил весь народ, но в большей степени крестьяне.
Стремясь хоть как-то просуществовать, крестьяне прибегают к
естественному способу — присваивают малую толику того, что им и
так формально принадлежит, то есть плоды своего труда. Это все на
юридическом языке называлось «мелкие хищения». Чтобы бороться
с «несунами», государство прибегло к апробированному методу юри¬
дического террора. На это «безобразие» власть ответила традицион¬
но — репрессиями и усиленным запугиванием похитителей. За любое
количество сорванных колосков стали предавать суду. О результатах
этих скоротечных судов обязательно сообщали в печати. В Смолен¬
ской области в 1946 году «поход за колосками» принял массовый ха¬
рактер. Для борьбы с колхозниками-«несунами» государство приме¬
нило судебные репрессии. Сотни колхозников (в основном женщин)
были осуждены за хищения 3, 5, 6 килограммов колосков. Сроки да¬
вали стандартные и от размера похищенного не зависели — 2 года.
Все районные прокуроры отчитывались «перед областью» о борьбе с
этими «расхитителями народного добра». Местные власти старались,
конечно, по-разному. Но в иных районах число осужденных за такие
хищения достигало десятков.
Борьба «кто-кого» между властью и «стригалями» продолжалась
и в 1947 году. Но в начале июня 1947 года принимается знаменитый
закон о борьбе с расхитителями народной собственности. Мелкие
хищения в колхозах были выведены из обычного уголовного законо¬
дательства (это где 2 года всем «несунам»), и им назначались иные
сроки. Отсчет начинался с 5 лет и более. Уже в 1947 году (после
4 июня) суды судят иначе. За хищения любого размера срок давался
264
один — 5 лет. Осуждали и несчастных вдов, детей отдавали в детские
дома. На первый взгляд, в действиях тогдашней Фемиды логики
нет. Размер похищенного разный, а срок наказания одинаковый. Но
в действительности логика здесь есть, логика устрашения. Не вина
важна, важно посеять страх перед наказанием. Власть хочет отучить
от мелких хищений, а для этого надо напугать, и сильно.
Память о тех колосках с колхозного поля осталась у народа, и
закон от 4 июня 1947 года так и назвали «закон о колосках», хотя в
нем колоски, конечно, не упоминаются, а речь идет о священной со¬
циалистической собственности. Стали ли меньше тащить с поля —
сказать трудно, вероятно, да. Но решать проблему «несунов» нужно
было все-таки экономическими способами, — надо людям нормально
платить. «От добра добра не ищут» — так народ образно представил
эту проблему. Зажиточный человек, естественно, не пойдет в поле за
какими-то колосками. А методы устрашения остроту проблемы не
снимали, они лишь загоняли ее вглубь.
Как ни странно, но сильно пострадавшей от репрессий государст¬
ва категорией крестьян в послевоенные годы были председатели
колхозов. Пострадали т. п.едседатели, которые имели нормальную
совесть и не могли оставить своих односельчан, которые горбати¬
лись на колхозных полях, без хлеба, обрекая их на голод. Они попа¬
ли между молотом (государством) и наковальней (колхозниками) и
в любом случаи были виноваты. То есть были в то время председате¬
ли, которые, «идя навстречу пожеланиям трудящихся», а точнее, по
требованию колхозников, пытались изменить установленный поря¬
док экономических отношений с государством. Это не было формой
протеста против этих неравноправных, грабительских отношений.
Скорее, это был крик души, явление совестливости: «ну как же не
платить за работу!». Главный закон для деревни заключался в про¬
стой формуле — вначале государству, а что останется — колхозу. Но
и во второй части были свои приоритеты: вначале в посевной фонд,
а затем колхозникам. После выполнения всех этих приоритетов и
получалось часто, что распределять было нечего.
В1945-1947 годах в ряде мест наблюдались «факты антисоветской
практики в выполнении обязательств перед государством» — отме¬
чает прокурор Смоленской области летом 1946 года. Председатели-
«антисоветчики» посягнули на самую суть отношений государства и
колхоза: они вначале давали хлеб колхозникам, а затем везли госу¬
дарству. По наблюдениям автора, за четыре послевоенных года около
половины председателей были осуждены судом «за разбазаривание»
или строго наказаны по партийной линии — лишились и постов, и
партбилетов со всеми вытекающими последствиями.
Подобные «безобразия» грозили разрушить всю систему эконо¬
мических отношений между государством и деревней. Дурной (а в
265
данном случае нормальный) пример заразителен. Ведь если не пре¬
сечь такие «самоуправства», то подобным образом начнут поступать
все председатели. И государство прибегает к ликвидации этих «из¬
вращений» естественным для него путем — террором. Председате¬
ли — радетели о своих колхозниках — объявляются врагами народа
и осуждаются в судебном порядке. Суд нужен не для установления
истины — тут и так все ясно, — а для того, чтобы придать эти факты
гласности, получить определенный общественный резонанс, напу¬
гать других. О приговорах и сути нарушений объявляют в газетах и
предупреждают, что подобных безобразий государство не потерпит2.
Удалось ли отучить председателей от самоуправства и привить им
простую мысль, что интересы государства превыше всего? Да, уда¬
лось, ибо уже в 1947 году число осужденных председателей резко па¬
дает. Особо строптивых уже заменили или посадили. Чаще идут уже
дела не о заботливых председателях, а о тех, кто подворовывал поти¬
хоньку. Впрочем, и ситуация в деревне стала несколько выправлять¬
ся. Но лучше ли стало колхозникам, когда их избавили от заботливых
председателей, — это вопрос.
Наиболее значимым и характерным мероприятием в деле запуги¬
вания колхозников было предпринятое в 1948 году выселение кре¬
стьян из деревни за невыполнение минимума трудодней или отказа
работать за трудодни. Выселение 1948 года было рецидивом раскула¬
чивания начала 30-х годов, но оно преследовало совсем иные цели.
Тогда это была «ликвидация кулачества как класса», сейчас — сред¬
ство запугивания для того, чтобы заставить работать «за палочки», то
есть фактически бесплатно. 2 июня 1948 года был принят Указ Прези¬
диума Верховного Совета СССР «О выселении в отдаленные районы
страны лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сель¬
ском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ
жизни». Появление этого Указа сопровождалось некой юридической
коллизией. Дело в том, что Указ не был опубликован, его никто не чи¬
тал, но его надо было выполнять. Даже руководители области получи¬
ли Указ в изложении вместе с инструкцией, как его надо выполнять.
Кто же эти «паразиты», злостно уклоняющиеся от колхозной рабо¬
ты? Это те колхозники, иногда лишь по названию, кто работал от зари
до зари, но пренебрегал колхозной работой и минимум трудодней не
выполнял. Власть пыталась уже с 1946 года приструнить этих «туне¬
ядцев», применив к ним меры судебного воздействия. Но наказывали
не очень строго. Например, в 1947 году в Тумановском районе Смо¬
ленской области суд рассматривал дела 48 колхозников-уклонистов
(уклоняющихся от работы в колхозе). Из них 5 человек оправда¬
ли, 5 дел прекратили и 38 человек «приговорили к исправительно-
трудовым работам от 3 до 6 месяцев». А всего по области в этом году
за невыработку трудодней было осуждено 1173 человека (1035 дел)3.
266
Однако эти меры, судя по всему, не возымели должного эффек¬
та. В 1947 году и в первой половине 1948 года практически во всех
хозяйствах Смоленской области растет число колхозников, не вы¬
рабатывающих минимума трудодней. По официальным (явно зани¬
женным) данным, в 1947 году 5 % колхозников не выполняли мини¬
мума трудодней (он составлял в это время 250 трудодней в год). В
частности, в Дорогобужском районе в 1945 году не выработали ми¬
нимума трудодней 788 человек, в 1946 году — уже 3184 человек, в
1947 году — 1698 человек, в первые 5 месяцев 1948 года (то есть до
Указа) — 673 человека4. Как видим, судебное преследование за «ман¬
кирование» колхозной работой оказалось не очень эффективным.
Нужно удивляться не тому, что вырабатывали мало трудодней, а
тому, что вообще работали. В колхозе «Городок» Глинковского райо¬
на в 1945,1946,1947 годах колхозники на трудодни вообще ничего не
получали, но исправно работали. В том же 1948 году здесь не выра¬
ботали минимума трудодней только 5 человек из 63 трудоспособных.
Но в другом колхозе — «Новая жизнь» Всходского района — тоже
ничего на трудодни не выдавали, но здесь почти половина работаю¬
щих (41 человек) не выполнили минимума трудодней5. Их поведение
вполне оправдано.
Акцию на выселение «тунеядцев» из деревни готовили заранее и
весьма тщательно. В мае 1948 года (за месяц до Указа) ЦК ВКП(б)
прислал закрытое письмо, в котором определялись цели и задачи
выселения. В состояние боевой готовности были приведены органы
МВД и МГБ, получившие соответствующие инструкции. О том, что
готовящаяся акция должна носить характер устрашения, говорит спо¬
соб подбора кандидатов на выселение и тщательность подготовки со¬
браний по выселению. Важно было, чтобы именно народ, колхозники,
а не власти приняли решение о выселении. Кандидатов на выселение
подбирали в райкомах ВКП(б) совместно с органами МВД. Первые
собрания назначались в самых отстающих колхозах. Но если для вы¬
селения «тунеядцев» фактов было недостаточно, тогда учитывали и
политический момент, то есть недавнее прошлое. При прочих равных
условиях выселялись те, кто запятнал себя в годы войны, кто имел
уголовное прошлое6.
Характер проведения выселения, его тайная подготовка, точно
разработанный сценарий ясно отражают и показывают реальную
цель этой акции, которую называют борьбой с тунеядцами и бездель¬
ники. При подборе кандидатур на выселение прослеживается идея
обрушить гнев на тех, кто легко может быть отвергнут, за кого кол¬
хозники не заступятся7.
Ход выселения строго регулировался и контролировался и по пар¬
тийной линии, и по линии МВД. Это была почти войсковая опера¬
ция. Еженедельно составлялись сводки, освещающие ход выселения,
267
анализировались недостатки и характерные ошибки. Как правило,
большое значение придавалось первым собраниям, на их подготов¬
ку и проведение направлялись все руководители района, предста¬
вители из Смоленска и наряды милиции. Первые собрания в ряде
мест приурочивали к базарным дням, чтобы был быстрый резонанс
от проведения этих собраний. Проведя первые собрания и выселив
десяток-полтора человек, власти анализировали результаты. В Сло¬
бодском районе, проведя первые четыре собрания в самых отстающих
хозяйствах, обратили внимание на то, что «в число выселенных попа¬
ли одни мужчины, тогда как преобладающее количество колхозной
массы состоит из женщин. Это может создать ложное впечатление,
что выселяют лодырей-мужчин» На совещании в райкоме решили
провести еще одно собрание (пятое), где объектом сделать женщину-
колхозницу, «злостно уклоняющуюся от трудовой деятельности в
колхозе». Из этих фактов можно сделать вывод, что выселение — это
общественная, показательная порка и не важно, кого пороть (высе¬
лять), важно создать резонанс, напугать.
В «лучших» районах сложилась эффективная методика прове¬
дения этих показательных собраний. Она была такова: за 3-4 дня
до собрания в колхоз выезжают 1-2 ответственных работника рай¬
кома партии или райисполкома и изучают обстановку, «работают
с активом» (то есть убеждают, что надо говорить на собрании), ре¬
шают, кого можно безболезненно выселить. Накануне собрания, за
2-3 часа, собирают «актив» колхоза и распределяют роли — кто и что
должен сказать. Если «актив» не активен, то его уламывают разными
способами (в том числе угрозами). «Актив» не распускают и сразу
начинают собрание. К началу собрания прибывает большой десант
из района (иногда и из области) и наряд милиции. В ряде случаев
набиралось по 10 и более «гостей». В день проведения собрания все
работы в колхозе отменялись, ведь иногда такое собрание продолжа¬
лось 6-8 часов. Своеобразный рекорд был поставлен в колхозе им.
Сталина Краснинского района, где начали заседать в 9 часов вечера,
а закончили «в 8 часов утра, когда колхозницы пошли доить коров.
Фактически некому было голосовать». Так что, если бы не коровы,
то и дальше бы заседали. Повестка дня везде была стандартной — «О
состоянии трудовой дисциплины в колхозах и о мерах борьбы с лица¬
ми, злостно уклоняющимися от трудовой деятельности и ведущими
антиобщественный, паразитический образ жизни», то есть повторя¬
ется название Указа. После выступления председателя колхоза с ана¬
лизом состояния трудовой дисциплины представитель руководства
района (как правило, секретарь РК ВКП(б), председатель или зам.
председателя Райисполкома) разъясняет основные положения Указа
(то есть запугивает). И только после этого выступали намеченные за¬
ранее колхозники, которые и клеймили лодырей и тунеядцев.
268
С конца июня 1948 года в кампанию по осуждению «тунеядцев и
лодырей» включилась и областная печать. В проводившейся опера¬
ции по устрашению пропаганда играла первоочередную роль. Здесь
все средства были хорошо — от базара и «сарафанного радио» до ста¬
тей в областной газете и сообщений по местному радио. Начиная с
29 июня в течение месяца практически ежедневно газета «Рабочий
путь» рассказывает о собраниях и митингах колхозников, на которых
клеймят нарушителей трудовой дисциплины. Газета прямо называет
имена «тунеядцев», но она показывает и тех, на кого надо равняться8.
Отчеты партийных комитетов говорят о большой активности кол¬
хозников на этих собраниях по выселению. И действительно, за 5 ме¬
сяцев выступило 16 % всех присутствующих на собраниях колхозни¬
ков, то есть каждый шестой. Но вот добиваться такой активности вла¬
стям было очень трудно. В колхозе «Пролетарий» Вяземского района
накануне собрали актив и решили (назначили), кому выступать, хотя
никто не согласился выступить. Поэтому на собрании случился кон¬
фуз — после зачтения Указа и объявления списка выселяемых никто
выступать не захотел. Не подействовали многочисленные угрозы и
увещевания. Тогда председательствующий стал вызывать «ораторов»
по списку. Но выступления были вялые, ни о чем, никто не осуждал
местных «тунеядцев». Как утверждает отчет об этом мероприятии,
положение спасли 1-й секретарь райкома партии Иванцов и зам.
председателя райисполкома Астахов. Они сформулировали вопрос
четко и провокационно: «кто не желает выносить приговор Макарен-
кому о выселении его, тот выступает против Указа Верховного Совета
СССР». И, тем не менее, три человека проголосовали против выселе¬
ния. Самого выселяемого за день до собрания арестовали в Вязьме и
на собрание привезли под конвоем. «После того, как Макаренков дал
объяснение, его работники МВД увели в другой дом». Это для того,
чтобы своим присутствием он не повлиял на голосование. Менее на¬
пористыми были уполномоченные из Монастырщины (3 человека) в
колхозе «Большевик». Им пришлось выступать и осуждать тунеядцев
самим, без колхозников. Те молчали крепко. Выступил только пред¬
седатель сельсовета (по должности). Правда, решение о выселении
«гражданки Каравецкой» приняли, но с оговоркой: «если она в трех¬
дневный срок не вступит в колхоз со всем своим хозяйством». А она
возьми, да и вступи в ненавистный колхоз (жить-то хочется)9. Так что
никого практически не выселили в этом колхозе. Задание партии ру¬
ководители района вроде не выполнили, но шуму наделали. Для вла¬
сти это тоже результат — ведь напугали же.
В проведении кампании по выселению большая роль принадлежа¬
ла органам МГБ и МВД. Намеченные к выселению были обречены,
их «удаляли» из колхоза сразу, чтобы они не опомнились и не будо¬
ражили народ. На первом в Рославльском районе собрании по высе¬
269
лению, состоявшемся 18 июня 1948 года в колхозе им. 1 мая, «после
зачтения указанным лицам общественного приговора им было пред¬
ложено как не колхозникам покинуть собрание. В тот же вечер эти
лица были удалены из колхоза органами МВД». Это впечатляло, на¬
род видел, что власть не церемонится с «тунеядцами». «Впечатление
от результатов собрания огромное, — сообщает Рославльский горком
ВКП(б). — Решение собрания вызвало полное замешательство в сре¬
де обвиняемых». (Уже обвиняемые, без суда). Не удалось скрыться от
бдительных органов МВД и «тунеядцу» Васильеву Н. Ф. из колхоза
им. Орджоникидзе Шумячского района. Последний, «придя в школу,
где должно происходить собрание и узнав от участников предвари¬
тельного совещания актива, что он будет объектом обсуждения, пы¬
тался скрыться, но был задержан в 300 метрах организованной заса¬
дой РО МВД». (Не бегай, тунеядец!)10.
По официальным данным, 76,7 % колхозников осудили своих
односельчан на выселение. Цифра, конечно, липовая, но осуждение
под давлением имело место. Причины здесь две: первая — страх, вто¬
рая — это обида колхозников, которые продолжали тянуть колхозную
лямку, на тех, кто этого уже не делал. Очень хорошо об этом сказала
колхозница А. Ковалёва из колхоза «Городок» Глинковского района:
«П. Сергеев имеет большую семью, а потому он оправдывается, что
он работает на стороне, а у меня тоже 6 душ и все мы работаем, а по¬
чему Сергеев и Фролов не работают, у нас от этого работа валится с
рук»11. Очевидно, что те, кто жил рядом с неработающими в колхозе
и, видя, что они живут лучше потому, что в колхозе не работают, были
недовольны, их протест естественен. Но не туда они его направляли.
Иногда рассуждения были просты — «мы живем плохо, почему же
сосед “тунеядец” должен жить лучше»12.
Задавшись вопросом, составляли ли эти немногочисленные «ту¬
неядцы» (по официальным данным, 3-5 % числящихся в колхозах)
какую-либо опасность для колхозного строя, можно утверждать, что
опасность была. Вот лишь один говорящий о многом пример. Самым
плохим хозяйством в Шумячском районе был колхоз им. III Интер¬
национала, который никогда (до 1948 года) не выполнял ни одного
плана, где была самая низкая в районе урожайность и самая плохая
дисциплина в колхозе, который практически развалился. Причина
этого бедствия была в том, что здесь проживало «много других лиц
мещанского происхождения. Среди этих людей многие нигде не ра¬
ботали, вели антиобщественный, паразитический образ жизни, поль¬
зовались усадьбами на колхозной земле, пасли на колхозных выпа¬
сах свой скот и косили сено, в колхозе не работали и пользовались
всеми льготами колхозников. Эти околоколхозные элементы вместе
с лодырями, числящимися в колхозе, составляли одну из тех причин,
которая тормозила общественное производство»13. Действительно,
270
если одни могут не работать в колхозе и жить неплохо, почему другие
должны работать. И становится колхозная работа обузой, от нее стре¬
мятся освободиться самыми разными способами. Видя это, власти
стремятся не колхозную работу сделать привлекательной, дающей
хотя бы минимальный доход, а приходят к выводу убрать из колхозов
этот раздражающий элемент и запугать колхозников выселением.
Какой же эффект имел этот печально знаменитый Указ от 2 июня
1948 года, достигли ли власти поставленной цели? На наш взгляд,
властям удалось достигнуть ожидаемого эффекта, но ненадолго. На¬
пугать удалось, и страх выселения погнал многих крестьян на колхоз¬
ную работу. Смоленский обком ВКП(б), подводя первые итоги акции
по выселению, в августе 1948 года отмечал: «Проведенные собрания
колхозников во всех районах показали положительное влияние на
укрепление трудовой дисциплины в колхозах и повышение произво¬
дительности труда. Так, в колхозе им. Будённого Ершичского района
в прошлом году на сеноуборке ежедневно скашивали от 3 до 5 га в
день, в текущем году не менее 30 га. Все луга убраны, скот колхоза
и колхозников обеспечены кормами, чего в прошлом году не было.
Успешно идет уборка хлебов». Резко уменьшилось число колхоз¬
ников, не выполняющих минимума трудодней. Если в 1-м квартале
1948 года в Смоленской области 3,9 % трудоспособных колхозников
не выполняли минимум трудодней, то во 2-м квартале только 2,4 %, в
3-м — 2,2 %, в 4-м — менее 2 %. В то же время к невыполняющим ми¬
нимума трудодней были установлены уголовного наказания. Толь¬
ко за июль-сентябрь 1948 года в Смоленской области за это судили
214 человек, реальные сроки получил 71 человек. Судебные пресле¬
дования продолжались и дальше, хотя и с меньшим размахом14.
Осенью 1948 года начали истекать сроки предупреждений, выне¬
сенных на собраниях в июне-июле 1948 года. Тогда всего было пред¬
упреждено (кандидатов на выселение) 878 колхозников. Практиче¬
ски все предупрежденные исправились. Смоленский обком ВКП(б) с
удовлетворением отмечает: «Предупрежденные колхозники по обще¬
ственным приговорам свои обязательства выполняют»15.
Но на испуге долго работать нельзя, страх вообще плохой стиму¬
лятор деятельности. Отработав минимум, многие колхозники опять
отказываются трудиться в колхозе. Они приспосабливаются и более
необходимого минимума не работают. Это тоже своеобразная форма
борьбы против Указа, да и вообще против колхозной работы — она об¬
уза. Шумячский РК ВКП(б) сообщает в середине октября 1948 года:
«После проведения собрания в колхозах и сельских сходок все трудо¬
способные начали работать и перевыполнять нормы выработки. Од¬
нако с окончанием выработки минимума трудодней производитель¬
ность труда в колхозах слабеет, а выходы на работу уменьшаются».
Касплянский райком ВКП(б) отмечает: «...в отдельных колхозах, не¬
271
смотря на применение Указа и проведенную партийно-политическую
работу, все же производительность труда остается низкой. В колхозе
“Серп и Молот” после применения Указа все колхозники стали выхо¬
дить на работу вовремя, но качество работы от этого не улучшилось.
Колхоз плохо справляется со всеми видами работ и не выполняет
обязательств перед государством... То же можно сказать и о колхозе
“им. 18 партийного съезда”». Аналогичная картина отмечается прак¬
тически во всех районах области. Невысокую оценку результатов за¬
пугивания колхозников косвенно дает и Смоленский обком ВКП(б)
в отчете за 1948 год: «Однако организация труда в колхозах все еще
находится на низком уровне»16.
Каковы же формальные и фактические итоги этой кампании
по выселению, а точнее, запугиванию крестьян? На 2573 колхоз¬
ных собраниях, прошедших в Смоленской области в июне-августе
1948 года, поверглось обсуждению 1131 человек. Приняты постанов¬
ления о выселении 253 человек, в том числе колхозников 218 (значит,
выселяли и неколхозников, тогда непонятно — за что). Отменено по¬
становлений собраний, как неправильно вынесенных, на 26 человек.
Фактически выселено 227 человек, с ними добровольно выехали
44 человека17. Это статистика, что же касается экономического эф¬
фекта, то он был заметен только первые месяцы, а потом колхозники
научились обходить закон. Не принес, да и не мог принести, процве¬
тание смоленской, да и вообще российской деревне этот драконов¬
ский Указ от 2 июня 1948 года. И хотя все партийные документы того
времени указывают на благотворное воздействие Указа, но это был
сиюминутный эффект. Очередной удар хлыстом, конечно, взбодрил
колхозную лошадку, но все-таки лучше бы ее хорошо покормить и
проявить о ней заботу. Вот тогда она действительно проявила бы
свою прыть. А на дохлой кляче далеко не уедешь!
В общем, в первые послевоенные 8 лет (пожалуй, до сентября
1953 года) в отношении колхозников государство проводило жест¬
кую политику принуждения, не останавливаясь перед репрессивны¬
ми мерами. Изымая по смешным ценам, а частично бесплатно, боль¬
шую часть производимой в колхозах продукции, заставляя работать
«за палочки», руководство страны обеспечивало получение дешевой
продукции сельского хозяйства. Но эта «выгода» оборачивалась
разрушением этого самого хозяйства, это приводило к негативному
отношению крестьян к работе в колхозе. Длительная болезнь аграр¬
ного сектора экономики СССР происходила и из-за послевоенной
зверской эксплуатации крестьян. Да и как можно нормально, поло¬
жительно относиться к учреждению (организации), где за тяжелую
работу ничего или почти ничего не платят. Но других (экономиче¬
ских) мер стимулирования труда сталинская политика не знает или
не хочет знать.
272
Примечания
1 Центр документации новейшей истории Смоленской области (ЦДНИСО). Ф. 6
Оп. 2. Д. 603. Л. 194 об.
2 Там же. Д. 91. Л. 54; Д. 580. Л. 107,57-58,84,91.
3 Там же. Д. 673. Л. 6; Д. 580. Л. 15.
4 Там же. Д. 603. Л. 194 об.
5 Там же. Д. 577. Л. 17,24.
6 Там же. Л. 14,15.
7 Там же. Л. 9-11.
8 Рабочий путь. 1948.29,30 июня; 2,6,7,9,11,14,24,27 июля; 3 августа.
9 ЦДНИСО. Ф. 6. Оп. 2. Д. 806-а. Л. 23; Д. 672. Л. 6-7; Д. 577. Л. 30,31.
10 Там же. Д. 577. Л. 2 об., 3,258,259.
11 Там же. Д. 806а. Л. Выделено автором. — А. И.
12 Там же. Д. 577. Л.18,5 об.-б, 238.
13 Там же. Л. 189,194-195.
14 Там же. Л. 349; Д. 672. Л. 6-7,1-2.
15 Там же. Д. 672. Л. 6-7.
16 Там же. Д. 577. Л. 5 об.-б, 18,238.
17 Там же. Д. 806-а. Л. 23-24.
Л. А. Максимова (Сыктывкар)
РОЛЬ РЕПРЕССИРОВАННОГО НАСЕЛЕНИЯ
В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
НА ЕВРОПЕЙСКОМ СЕВЕРО-ВОСТОКЕ
Республика Коми входит в состав Европейского Севера — одно¬
го из крупнейших регионов России по концентрации природных ре¬
сурсов. Леса республики занимают 20 % Европейского Севера. В на¬
стоящее время ресурсный блок экономики республики включает три
основных сектора: энергетический, минерально-сырьевой и лесной.
Системные реформы и переход к рыночной экономике чрезвычайно
актуализировали проблему дальнейшего освоения и эффективного
использования ресурсов Севера. В условиях значительных террито¬
риальных потерь на западных и южных рубежах России возникает
настоятельная необходимость разработки новой стратегии регио¬
нальной политики в северных субъектах РФ.
Однако Север все еще часто воспринимается как колония с неис¬
черпаемой кладовой, где не живут, а зарабатывают, где не благоустра¬
ивают среду, а разрушают ее1.
При разработке современной стратегии развития Европейского
Севера необходимо конструктивное осмысление прежнего опыта для
того, чтобы избежать повторения как прошлых, так и возникновения
новых ошибок в региональной политике.
В этой связи представляет познавательный и практический интерес
проблема модернизации территории Европейского Северо-Востока,
которая напрямую связана с освоением природно-ресурсного потен¬
циала Республики Коми и с индустриализацией страны.
Говоря о модернизационных процессах в СССР, современные
исследователи утверждают, что большевикам не удалось завершить
промышленную модернизацию2, хотя темпы экономического разви¬
тия в СССР были выше и стабильнее, чем в капиталистических стра¬
нах. Этот процесс происходил крайне болезненно, порождая массу
проблем и трудностей.
Авторы работ по модернизации В. В. Алексеев и Е. В. Алексеева,
проанализировавшие регионы СССР в контексте теории модерни¬
зации и имперской эволюции, отметили, что мобилизационная эко¬
номика обеспечила беспрецедентный рывок для модернизационного
274
перехода, но он не был закреплен необходимым механизмом самораз¬
вития, что породило кризис системы в дальнейшем3.
Для советского руководства именно индустриализация стала тем
опорным рычагом, с помощью которого оно стремилось модернизиро¬
вать советское общество. Для реализации программы ускоренного эко¬
номического развития были необходимы природно-сырьевые ресурсы
северных территорий СССР. Руководство страны нашло блестящий
выход из положения — была создана система исправительно-трудовых
лагерей на территориях, подлежащих индустриальному освоению.
В конце 1920-х годов в тайне от общественности разрабатывал¬
ся план принудительной колонизации Севера и Дальнего Востока с
целью промышленного использования природных богатств террито¬
рий. В архивных материалах того времени этой колонизации соответ¬
ствует официальный термин «спецколонизация». Под специальной
колонизацией недвусмысленно понималась принудительная колони¬
зация силами спецпереселенцев и заключенных4.
Первоначально при обсуждении способов освоения Северной
территории упоминался и вахтовый метод. Но в 1929 годах по ини¬
циативе наркомов юстиции, внутренних дел и заместителя ОГПУ
Ягоды принимается решение о создании системы концлагерей «для
колонизации наших северных окраин и разработки имеющихся там
природных богатств»5. С этого времени лагеря стали называться
исправительно-трудовыми (ИТЛ).
Известно, что интенсивное промышленное освоение территории
Республики Коми началось с Ухтинской экспедиции ОГПУ, органи¬
зованной в 1929 году, которая занималась изысканием нефти в Усть-
Ухтинском районе. Сначала она подчинялась Усевлагу (Управлению
северными лагерями особого назначения), существовавшему с июня
1928 года, затем с 1930 года — ГУЛАГу. Численность экспедиции со¬
ставляла в сентябре 1929 года — 125 человек, а в январе 1931 года —
уже 824 человека.
Чтобы иметь представление о количестве и деятельности лагерей,
кратко остановимся на их деятельности. Одним из первых лагерей на
территории республики был Усть-Вымский исправительно-трудовой
лагерь ОГПУ, который выделили из ликвидируемого СЕВЛОНа
(Северных лагерей особого назначения) в июне 1931 года. Он зани¬
мался строительством тракта Сыктывкар — Ухта и железной дороги
Пинюг — Сыктывкар. Численность лагеря на 1 июля 1931 года со¬
ставляла 23 056. Он просуществовал меньше года, в марте 1932 был
реорганизован в лагерное отделение, затем в перевалочную базу с
подчинением его Управлению Ухто-Печорского ИТЛ ОГПУ6.
На базе Ухтинской экспедиции ОГПУ в июне 1931 года был орга¬
низован Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь. Сфера его
деятельности была достаточно широка: разведка и добыча нефти и угля
275
в Ухтинско-Печорском районе, обслуживание работ Ухто-Печорского
треста ОГПУ-НКВД — добыча угля в Воркуте и Инте, добыча нефти,
радия, газа, асфальтитов, строительство газового завода, автодорог, же¬
лезной дороги Чибью — Усть-Вымь — Котлас, Воркута — Усть-Уса —
Кожва и др., баржестроение, лесозаготовки. Численность его выросла с
9012 человек в 1932 года до 54792 человек в январе 1938 года7.
Промышленные итоги деятельности Ухтпечлага весьма мас¬
штабны. С 1930 по 1937 год в тайге проработали 134 геологических
и 168 топографических партий Ухтпечлага. Пробурено 847 скважин,
вскрыто три нефтяных, одно газовое месторождение. Организованы
и частично введены в эксплуатацию четыре промысла, два угольных
и асфальтитовый рудник. Добыто 135 тыс. т нефти, 470 тыс. т угля,
выявлены запасы асфальтитов в 100 тыс. т и немало их добыто. Ла¬
герные владения простирались от Белого моря до Обдорска (Сале¬
хард) на нижней Оби, от Котласа до арктических островов, экспеди¬
ции Ухтпечлага работали на Колгуеве и Новой земле8.
В 1932-1936 годах существовал Пезмогский комбинат, который
также использовал труд заключенных. Основное производство ком¬
бината — лесозаготовки, лесохимическое производство. Численность
его составляла в 1933 году — 2450 человек, а в 1934 — 2978. Комби¬
натом заготовлено 40 тыс. куб. м древесины, выработано 85 т лесо¬
химического сырья (терпентин и другие продукты лесохимии). Но в
1936 году производство было свернуто9.
С конца 1930-х годов, точнее с 1938 года, заметно активизирует¬
ся хозяйственная деятельность Наркомата внутренних дел. Лагер¬
ная экономика обретает планомерный, крупномасштабный и четко
выраженный военно-промышленный характер. В этот период резко
возрастает численность заключенных, заметно удлиняются сроки на¬
казания. Если в 1936 году в стране было 13 лагерей с объемом работ
на сумму 1,2 млрд руб., то весной 1938 года их становится уже 33, а
объем капитального строительства возрастает до 2,6 млрд руб.10
На базе лагерных подразделений разросшегося Ухтпечлага были
образованы 4 исправительно-трудовых лагеря: Воркутинский, Ухто-
Ижемский, Северный Железнодорожный, Усть-Вымский. Только за
зиму 1937/38 годов НКВД организовал 13 новых лагерных комплек¬
сов, преимущественно лесного профиля, в которых разместил более
600 тысяч вновь поступивших заключенных. В августе 1937 года
были организованы два лесных лагеря в Коми — Усть-Вымский
ИТЛ, который выделился из Ухтпечлага, и Локчимский ИТЛ, соз¬
данный на основе Пезмогского комбината. Основное производство
Устьвымлага — лесозаготовки, а также производство лыж, шпал,
кирпича, мебели, швейных, гончарных и обувных изделий, сельхоз¬
работы, обслуживание механических, авторемонтных и судоремонт¬
ных мастерских в Княж-Погостском затоне, строительство, сплавные
276
и погрузочно-разгрузочные работы. Численность лагеря выросла с
5 222 человек в январе 1938 года до 24 245 человек в январе 1943 года.
В январе 1953 лагерь содержал 23632 заключенных11.
Локчимский ИТЛ просуществовал с августа 1937 до августа
1940 года. Его силами проводились лесозаготовки в «приписных
лесах» Коми АССР в верховьях реки Вычегды общей площадью
3463000 га и осуществлялся лесосплав по рекам бассейна Северной
Двины и Вычегды. Численность его выросла с 18 937 человек в ян¬
варе 1938, до 26 242 человек в январе 1939 и составила 10269 че¬
ловек в январе 1941 года, когда его подразделения были переданы
Устьвымлагу12.
Лесозаготовительные работы ГУЛАГа составляли 50 % от анало¬
гичного производства Наркомлеспрома. ГУЛАГ поставил народному
хозяйству страны в 1938 году 31 млн куб. м древесины, в 1939 — 44
(при плане 51 млн куб. м)13. Кроме того, большое количество леса ла¬
герные управления заготавливали для собственных нужд. В 1938 году
два лесозаготовительных лагеря в Коми давали около 4 % от объема
лесозаготовок ГУЛАГа, который заготавливал около четверти всей
древесины в стране14.
Главным наследником Ухтпечлага был Ухто-Ижемский исправи¬
тельно-трудовой лагерь, который был организован в мае 1938 и про¬
существовал до мая 1955 года. Ухтижемлаг занимался геологораз¬
ведкой и добычей нефти и асфальтитов, строительством сажевых
заводов, газопровода Крутая-Ухта, Ухтинского нефтезавода, не¬
фтепровода Войвож-Ухта, установок по производству дорожного
битума. Ухтижемлаг обеспечивал работу особого проектного бюро
(ОБП-4) в составе 4-го спецотдела МВД при Ухтинском комбина¬
те, кирпичных заводов в Крутой и Озерном, завода стройматериа¬
лов в поселке Дежнева, сажевого завода в Сосновке, лесозаводов в
Озерном и Сосновке, Ухтинского механиического завода. Его сила¬
ми осуществлялись буровые и вышкомонтажные работы, дорожно¬
строительные и дорожно-эксплуатационные работы, обслуживание
ремонтно-механических мастерских и автобаз, судоремонтных ма¬
стерских в затоне Кожва, сельхозработы в совхозах «Ухта» и «Се-
дью», лесозаготовки и сплавные работы. Лагерь обеспечивал и многие
другие виды деятельности. В состав Ухтинского комбината НКВД
входило единственное в Советском Союзе предприятие по производ¬
ству важнейшего стратегического сырья — радия. Эти работы также
выполнял Ухтижемлаг.
Численность Ухтижемлага в июле 1938 года составляла 30353 за¬
ключенных, в январе 1940 года — 19493 заключенных, наибольший
пик в численности заключенных приходится на январь 1950 года —
37180 человек15. Не было такого производства в Ухтинском районе, к
которому был бы не причастен Ухтижемлаг.
277
Верхне-Ижемский исправительный трудовой лагерь существовал
меньше года. Он был выделен из Ухтижемлага в ноябре 1941 года с це¬
лью строительства газового промысла и сажевых заводов на Крутой, но
через 8 месяцев, в июле 1942 года, был снова слит с Ухтижемлагом16.
Угольную промышленность республики обслуживал Воркутин-
ский исправительно-трудовой лагерь (Воркутлаг), который также
в мае 1938 года был выделен из Ухтпечлага. Кроме угледобычи и
шахтного строительства, Воркутлаг занимался баржестроением на
реке Печора, производил молибденовый концентрат, строил ТЭЦ,
объекты Полярно-Уральского управления. Его силами осущест¬
влялась работа на лесозаводе, на ремонтном, деревообрабатываю¬
щем, цементном и механическом заводах, на заводе стройматериа¬
лов, в геологическом управлении. Силами Воркутлага проводились
погрузочно-разгрузочные работы, подсобные сельхозработы в совхо¬
зах «Западный», «Центральный», «Пригородный», «Заполярный»,
«Победа», «Усинский». Воркутлаг производил ширпотреб, обслу¬
живал судоремонтные мастерские в затоне Кожва, строил железную
дорогу Воркута — Хальмер-Ю. Это был один из самых крупных ла¬
герей в Коми АССР. Если в июле 1938 года его численность состав¬
ляла 15009 заключенных, то в январе 1948 года их насчитывалось
62 525 человек, а в январе 1951 — 72 540 человек17.
В ноябре 1941 года из Воркутлага был выделен Интинский
исправительно-трудовой лагерь (Инталаг), который разрабатывал
Интинское угольное месторождение, строил Интинскую ЦЭС, про¬
изводил работы бывшего Щугорского ИТЛ (который выделялся из
Инталага и существовал как самостоятельный в 1945-1946 годах),
занимался угледобычей, сельскохозяйственными работами, строил
шахты № 3 и узкоколейную железную дорогу на пристань реки Печо¬
ры. Численность его росла: 6502 человека в январе 1943 года, 18 656 —
в январе 1948 года18.
Проблема развития топливной базы относилась к числу наиболее
острых проблем советской экономики. Партийное руководство стра¬
ны возлагало большие надежды на Печорский бассейн.
Вызывают интерес темпы, какими Советское правительство пред¬
полагало вести добычу топлива в Ухтинском районе. Например, добы¬
чу угля планировалось увеличить с 280 тыс. т в 1940 году до 12,5 млн т
в 1945 году, а добычу нефти с 70 тыс. т в 1940 до 1 млн т в 1944 году.
Исполинским планам не суждено было сбыться, в противном случае
за полярный круг пришлось бы дополнительно этапировать не менее
миллиона заключенных19.
В мае 1938 года из Ухтпечлага выделился и Северный железнодо¬
рожный ИТЛ (Севжелдороглаг, Севжелдорстрой), который просуще¬
ствовал до июля 1950 года. Помимо строительства железной дороги
Котлас-Ухта, лагерь обслуживал механический завод в Княжпогосте,
278
Котласский мостозавод, осуществлял производственное и жилищное
строительство, сельскохозяйственные работы, производил известь,
кирпич, вел лесозаготовки. Численность его с 25199 человек в октя¬
бре 1938 года выросло до 84893 человек в января 1941 года20.
Менее 6 месяцев просуществовал Заполярный ИТЛ, или Строи¬
тельство 301, который строил железнодорожную линию Воркута —
Хабарово, временный порт у Югорского Шара, временную зимнюю
дорогу, а также строил железную дорогу Воркута — Югорский Шар.
Численность его составляла 999 человек на 1 февраля 1941 и 571 на
1 марта 1942 года21.
Одновременно с Севжелдорлагом с мая 1940 года существовал
Северо-Печорский ИТЛ (Севпечлаг), который производил работы
по достройке и увеличению пропускной способности Печорской же¬
лезнодорожной магистрали на участких Кожва — Воркута, Воркута —
Хальмер-Ю, Хановей — шахта № 7, строил первые 40 км железной
дороги от станции Чум до порта на мысе Каменный. Силами Севпеч-
лага велось строительство верфи в районе Печоре, судостроительного
завода и причалов в г. Печора, судоремонтного пункта, угольных скла¬
дов, электростанций и жилья. Лагерь также занимался производством
извести на Джинтуйском заводе, кирпича, производил лесозаготовки,
сельхозработы и обслуживал авторемонтный завод № 4. Ему были
также переданы работы Заполярного ИТЛ. Численность его выросла
с 3851 человека в июле 1940 года до 102 354 человек в январе 1942 года
и составляла 42028 на 1 января 1950 года22.
В июне 1950 года Северо-Печорский лагерь был объединен с Се¬
верным железнодорожным лагерем. Его подразделения были пере¬
даны Воркутлагу и Управлению мест заключения МВД Коми АССР.
На базе объединения был создан Печорский ИТЛ, строивший вторые
пути на участке Вельск — Воркута Печорской железной дороги, желез¬
ную дорогу Воркута — Хальмер-Ю и Хановей — Шахта, вторые пути
на участке Белки — Иоссер, вагоноремонтное депо и электростанцию
в Сольвычегодске, депо на станциях Печора и Инта и др. Печлаг обу¬
страивал порт Нарьян-Мар, строил электростанцию, причал, жилье в
г. Печора, Железную дорогу Чум — Лабытнанги, производил алебастр,
цзвесть, кирпич и многое другое. Численность Печлага составляла
в январе 1951 года 59 408 человек, в январе 1956 — 1004623.
Большой комплекс работ выполнялся силами заключенных осо¬
бых лагерей МВД, создание которых на территории республики нача¬
лось в 1948 году. Всего в Коми АССР существовали 3 особых лагеря,
в которых содержались «наиболее опасные государственные пре¬
ступники». Минеральный лагерь, образованный в феврале 1948 года,
обслуживал Интинский комбинат МВД, осуществлял капитальное,
дорожное, жилищное строительство, осушительные работы, работы
на рудниках, заводах, лесозаготовках, автобазах, лесобирже и т. д.
279
В октябре 1948 года в Минлаге содержались 9332 человека, в июле
1952 — 33225, в январе 1956 — 10327. (В ноябре 1948 года в состав
Минлага были переданы подразделения ликвидированного Инта-
лага.) Минлаг был закрыт в марте 1957 года, все его подразделения
были переданы Печорскому ИТЛ24.
В августе 1948 года на базе лагерных подразделений Воркутлага
был организован особый лагерь № 6, или Речной лагерь. Его силами
велось промышленное и гражданское строительство, обслуживались
32 объекта комбината Воркутауголь. Численность Речлага определя¬
лась в 6654 человека в ноябре 1948 года, она выросла до 35 459 в янва¬
ре 1952 и составляла 37 654 человека в августе 1954, когда Речлаг был
объединен с Воркутинским ИТЛ25.
Водораздельный лагерь, или особый лагерь № 12, существовал
меньше года — с 25 октября 1952 по 29 апреля 1953 года. Место его
дислокации — станция Микунь Печорской железной дороги. За¬
ключенные Водораздельного лагеря (1162 человека в марте 1953,
728 человек в мае 1953) занимались лесозаготовками на базе лесных
массивов Айкино — Кослан, лесопилением, выработкой шпал, строи¬
тельством лесовозной железнодорожной ветки Айкино — Кослан26.
Перечислить все, что производилось и добывалось жителями
ГУЛАГа, практически невозможно. К 1940 году лагерная экономи¬
ка охватывала 20 отраслей народного хозяйства, среди которых ве¬
дущими были цветная металлургия (на ее долю приходилось 32,1 %
всей товарной продукции ГУЛАГа), лесоэксплуатация (16,3 %) и
топливная промышленность (4,5 %)27. Большинство производств, ор¬
ганизованных ГУЛАГом на территории Коми, формировали основу
экономической модернизации. В процессе освоения одновременно
создавались и основные, и обслуживающие отрасли.
Коми АО стала объектом спецколонизации, проводившейся по
инициативе центральных и местных властей в конце 1920-х годов
По данным Н. М. Игнатовой, к октябрю 1930 года спецпереселенцы
в Коми АО составляли 19 % населения области. Своего максимума
численность спецпереселенцев достигла к 1931 году — 40 325 чело¬
век28. Подавляющее большинство спецпереселенцев использовалось
на заготовке и сплаве леса треста «Комилес». Сельским хозяйством
они занимались в основном в южных районах области.
В конце 1930-х годов среди участников спецколонизации стали
доминировать заключенные. Н. В. Упадышев связывает это с мас¬
совым террором, развязанным руководством страны в 1937 году, и с
расширением масштабов индустриализации, особенно в богатых ре¬
сурсами, но малонаселенных районах страны, что потребовало значи¬
тельного количества свободной и мобильной рабочей силы. Проблема
дефицита рабочей силы решалась путем направления в малообжитые
районы огромного потока спецконтингента29. В. И. Коротаев продол¬
280
жает и дополняет этот аспект исследования на примере выявления
зависимости демографических процессов от принудительной коло¬
низации 1930-х годов. Он отмечает факт отсутствия специально раз¬
работанных программ адаптации мигрантов к экстремальным для
них условиям проживания на севере. Кроме того, замечает исследо¬
ватель, не была разработана программа и для эффективного диалога
между мигрантами и коренным этносом30.
В значительной мере за счет насильственной миграции населения
решались и проблемы урбанизации. В 1959 году в республике про¬
живало уже 815 тыс. человек (вместо 225 тыс. в середине 20-х годов)
и 484 тыс. из них — в городах. Появились современные города: Ухта,
Воркута, Печора и Инта31. Максимальная концентрация привле¬
каемого в города населения для обеспечения предприятий рабочей
силой осуществлялась путем насильственной миграции репрессиро¬
ванного населения. Место возникновения городов определялось на¬
личием сырьевых запасов либо сведений о потенциальных запасах
природных ресурсов на конкретной территории. Так, Ухта возникла
как центр нефтяной отрасли, Воркута и Инта — как центры уголь¬
ной промышленности, Печора — как железнодорожный узел, Сосно¬
горск — как центр газопереработки, поселок Водный — как центр ра¬
диевой отрасли. Одновременно со строительством разрабатывались
и теоретические приемы архитектуры Заполярья. Большой вклад в
разработку основных направлений развития градостроительства на
севере внесли репрессированные архитекторы (В. Н. Лунев, Левин,
Орлов, Левитан, Жижимонтов и др.). 8 из 10 городов современной
Республики Коми построены силами исправительно-трудовых лаге¬
рей, то есть руками заключенных.
Догоняющая форсированная модернизация, осуществляемая в
СССР, в литературе часто именуется «сталинской». И. Валлерстайн
указывал на логическую преемственность Сталинско-Виттевского
курса догоняющей индустриализации, несмотря на разную фразео¬
логию. Эту преемственность ученый усматривал в стратегических
целях модернизации — создании военно-индустриальной империи32.
В процессе освоения природных ресурсов на территории Респуб¬
лики Коми ГУЛАГом был создан мощный топливно-энергетический
производственный комплекс. В разные годы исследуемого периода в
освоении природных богатств было задействовано 19 самостоятель¬
ных структур: экспедиция ОГПУ, лагеря НКВД (МВД), управление
лагерей НКВД (МВД)33. Хозяйственная деятельность лагерей при¬
вела к тому, что республика из лесосырьевого придатка превратилась
в промышленно-развитую территорию. Программа работ, предпи¬
санная постановлением ЦК ВКП(б), была полностью претворена в
жизнь с помощью лагерного метода освоения и колонизации терри¬
тории, удаленной от центра страны.
281
Экономическую модернизацию территории Европейского Севе¬
ро-Востока нельзя оценить однозначно. Во-первых, следует от¬
метить, что речь действительно может идти только об экономиче¬
ской модернизации, причем при всяком отсутствии либерализма
(в отличие от классической западной модернизации), в том числе и
экономического либерализма. Современные исследователи уже со¬
гласились с тем, что модернизация может начаться в условиях тота¬
литарного государства и есть множество примеров, когда «...именно
сильное государство является эффективным фактором экономиче¬
ской модернизации»34.
В региональной модели индустриализации на первых этапах на¬
блюдаются явные признаки протоиндустриализации. Одновремен¬
ное сочетание миграционных потоков, создание социальной и про¬
изводственной инфраструктуры сопровождалось низким уровнем
материально-технического обеспечения процесса. О протоиндустри-
альном характере свидетельствует большой удельный вес ручного
труда на лагерных производствах (к 1940 году в лесной отрасли, да¬
вавшей в Коми АССР 2/3 валового продукта республики, механизи¬
рованная вывозка леса составляла всего 22 %35), высокая себестои¬
мость продукции.
Вместе с тем следует отметить действительно инновационные
проекты, осуществленные силами ИТЛ в регионе. К ним относится
создание нефтяных шахт для добычи тяжелой нефти, осуществлен¬
ное в СССР впервые на Ярегском месторождении в Коми. Другим
сложнейшим проектом явилась организация разработки радиевого
месторождения на Водном (Ухтинский район Коми). Важнейший
вопрос транспортировки нефти был призван решить еще один сме¬
лый проект — строительство подвесного нефтепровода. Эти амби¬
циозные проекты были претворены в жизнь усилиями сотен репрес¬
сированных ученых — химиков, физиков, геологов, технологов и
других специалистов — и простых работяг из заключенных. Но эти
реальные новации явились результатом использования в целом экс¬
тенсивных, даже примитивных методов, использовавшихся в модер¬
низации края.
Использование принудительного труда в процессе освое¬
ния региона привело к растрате сил и талантов специалистов-
заключенных. Участие профессионала в любом деле повышает его
результативность. Но лишь 10-15 % срока заключения инженеров,
плановиков, технологов и бухгалтеров использовали по специаль¬
ности, да и то не всех. Учет специалистов в лагерях ГУЛАГа стал
более систематическим в конце 1930-х годов. А поначалу инжене¬
ры «вкалывали» на общих работах. В сводке о наличии заключен¬
ных специалистов за 1938 год приводятся такие данные по Лок-
чимлагу (см. таблицу)36:
282
Таблица
№п/п
Специалисты
Всего
Из них работают
по специальности
1
Работники учета (бухгалтеры, экономисты и др.)
512
319
2
Машинисты, кочегары, механики
27
7
3
Десятники
130
68
4
Строители
709
349
5
Автотранспортники
195
94
6
Железнодорожники
36
6
7
Специалисты по лесному делу
44
15
8
Врачи
46
29
Как видим, даже тех специалистов, о наличии которых было из¬
вестно, не использовали по назначению. Кроме того, к специалистам в
ГУЛАГе относили далеко не всех заключенных, имеющих специаль¬
ность, квалификацию и образование. С точки зрения лагерного руко¬
водства, к специалистам следовало относить лишь инженеров, техни¬
ков, бухгалтеров, экономистов, врачей и фельдшеров37, то есть тех, кто
бы принес пользу непосредственно в лагерном производстве.
Вследствие неудовлетворительных условий содержания даже об¬
щие работы были по силам далеко не каждому заключенному. Так, в
сводках учетно-распределительного отдела ГУЛАГа за 1938 год от¬
мечается, что в ряду других лагерей самый низкий процент трудово¬
го использования наблюдался и в Ухтпечлаге — 59,6 % при среднем
показателе 70,6 %. В 1938 году число больных и нетрудоспособных
при среднем показателе по ГУЛАГу — 9,2 % в Севжелдорлаге был,
например, 17 %38.
И все-таки репрессированное население сыграло основную роль
в модернизационных процессах в регионе. Если мы обратимся к про¬
центному соотношению заключенных и вольнонаемных в лагерях, то
срез даже 1953 года - года начала расформирования лагерей (когда
население северных районов пополнилось за счет освободившихся) —
дает такие цифры. В Печлаге вольнонаемных было не более 6 % (при¬
чем эти вольнонаемные были из недавно освободившихся зеков, так
называемых колонизованных — так государство закрепляло кадры
на севере)39, в Воркутлаге — 12,4 % (вместе с лагерной администра¬
цией и охраной)40, в Водораздельном лагере — 23 %41. Нефтегазовая,
угольная, радиевая, асфальтитовая отрасли практически полностью
обеспечивались рабочей силой исправительно-трудовых лагерей. В
лесной промышленности — традиционной для Коми — 25 % продук¬
ции создавалось принудительным трудом42.
Несмотря на широкомасштабную хозяйственную деятельность
лагерей, имевшую определенные успехи в отдельные периоды в ин-
283
дустриализации края, в целом лагерную индустриализацию следует
считать неэффективной43. Она оказалась неспособной стать основой
для создания высокоэффективной экономики.
Но вместе с тем мы не можем не говорить о созидательной роли
репрессированного населения, участвовавшего в индустриальных
модернизационных процессах. Все, что возведено в северных районах
земли Коми в 1930-1950-е годы, было возведено обитателями ГУЛАГа,
населением исправительно-трудовых лагерей. Но «принуждение и
страх не способствовали “формированию сообщества стремящихся к
всесторонней самореализации граждан”, а значит — противоречили
целям модернизации»44.
И когда мы задумываемся о цене созданного, о том бессмысленном
расточительстве в каторжном труде сил и талантов, способных прине¬
сти несравнимо большую пользу в других условиях, неизбежно встает
вопрос об альтернативных методах экономической модернизации.
Примечания
1 Николаев М. Е. Дальше отступать некуда. За нами Арктика // Российская Федера¬
ция сегодня. 2002. № 20. С. 10
2 Шумилов М. И., Шумилов М. М. История России. Конец 19 — начало 21 вв.: учеб¬
ник. СПб.: Олеариус Пресс, 2008. С. 168.
3 Алексеев В. В., Алексеева Е. В. Распад СССР в контексте теории модернизации и
имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 9.
4 Коротаев В. И. На пороге демографической катастрофы: принудительная колониза¬
ция и демографический кризис в Северном крае в 30-е годы XX века. Архангельск:
Издательский центр Поморского университета, 2004. С. 5.
5 Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР 1929-1941 гг. // Свободная
мысль. 1992. № 13. С. 74-75.
6 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960: справочник / О-во
«Мемориал», ГА РФ; сост. М. Б. Смирнов; под ред. Н. Г. Охотина, А. Б. Рогинского.
М.: Звенья, 1998. С. 494.
7 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 9414. On. 1. Ч. 1.
Д. 2740.
8 Маркова Е. В., Волков В. А., Родный А. Н., Ясный В. К. Стране помогали...враги на¬
рода // Коми республиканский мартиролог жертв массовых политических репрес¬
сий «Покаяние». Сыктывкар, 1999. Т. 2. С. 27.
9 Морозов Н. А. ГУЛАГ в Коми крае. 1929-1956. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 1997.
С. 97.
10 Иванова Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М.: МОНФ, 1997.
С. 97.
11 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР.. С. 314-315; ГА РФ. Ф. 9414.
Оп. 1.Д. 378. Л. 110.
12 ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Д. 371; Система исправительно-трудовых лагерей в СССР...
С. 314-315.
13 Иванова Г. М. Указ. соч. С. 98.
14 Подсчитано нами по данным: ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1.4.1. Д. 247. Л. 2,10, 30.
15 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР... С. 499.
16 Там же. С. 183.
284
17 Там же. С. 192-193.
18 Там же. С. 229-230; ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Ч. 1. Д. 173.
19 Иванова Г. М. Указ. соч. С. 98.
20 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР... С. 380-381.
21 Там же. С. 225-226.
22 Там же. С. 387
23 Там же. С. 354-355.
24 Там же. С. 324-325; ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Ч. 1. Д. 1312. Л. 176.
25 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР... С. 367-368; ГА РФ. Ф. 9414.
Оп. 1.4.1.Д.218. Л. 288.
26 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР... С. 187-188.
27 Иванова Г. М. Указ. соч. С. 99; ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Ч. 1. Д. 1312. Л. 189.
28 Игнатова Н. М. Осуществление политики спецпереселения и изменение в составе и
численности спецпопереселенцев — «бывших кулаков» в середине 1930-х —
1950-е гг. // Коми республиканский мартиролог жертв массовых политических ре¬
прессий «Покаяние». Т. 4, ч. 2. С. 20-24.
29 Упадышев Н. В. ГУЛАГ на Архангельском Севере. 1919-1953 гг. Архангельск: Из¬
дательский центр Поморского университета, 2004. С. 10.
30 Коротаев В. И. Указ. соч. С. 113.
31 Коми АССР 60 лет: статистический сборник. Сыктывкар: Коми книжное издатель¬
ство, 1981. С. 6.
32 Валлерстайн И. Россия и капиталистическая мир-экономика // Свободная мысль.
1996. № 5. С. 33.
33 Максимова Л. А. Индустриализация в Коми: опыт анализа. Сыктывкар: Издатель¬
ство Сыктывкарского университета, 2005. С. 14-19.
34 Гаджиев К. С. Вестернизация или особый путь модернизации // Политические ис¬
следования. 2008. № 4. с. 156.
35 Максимова Л. А. Лагерная индустриализация в Коми: опыт анализа. Сыктывкар:
Издательство Сыктывкарского университета, 2005. С. 22.
36 ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Ч. 1. Д. 1138. Л. 61.
37 Там же. Л. 26.
38 Там же. Д. 1139. Л. 192,242.
39 Подсчитано нами по данным: ГА РФ. Ф. 9414. On. 1. Д. 189. Л. 281,283.
40 Там же. Д. 191. Л. 203.
41 Там же. Д. 176. Л. 206,211.
42 Лесная промышленность Коми АССР. 1917-1960 гг.: Сборник документов. Сык¬
тывкар: Коми книжное издательство, 1989. С. 73.
43 См.: Максимова Л. А. Лагеря и индустриальное освоение Севера (на примере Рес¬
публики Коми) // Вестник Сыктывкарского университета. 1997. Серия № 8. Вып. 2.
№ 2. С. 70-80.
44 Филимончик С. Н. Процессы модернизации на Европейском Севере России в 1920-
1930-х годах: социально-экономические аспекты // Российская история. 2008. № 3.
С. 191.
Секция 3
ДИКТАТ И РЕПРЕССИИ
В СФЕРЕ ИДЕОЛОГИИ И КУЛЬТУРЫ
И. Б. Белова (Калуга)
ПОПЫТКИ ФОРМИРОВАНИЯ
НОВОГО СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА
В СРЕДЕ БЫВШИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ
И БЕЖЕНЦЕВ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Целью данной работы является анализ деятельности культурно-
просветительных отделов местных коллегий по делам пленных и бе¬
женцев в 1918-1919 годах на примере Калужской губернии. Исследо¬
вание основано на архивных источниках, которые впервые вводятся
в научный оборот.
Приказом Центральной коллегии о пленных и беженцах № 112 от
4 сентября 1918 года всем коллегиям на местах предлагалось обра¬
зовать культурно-просветительные отделы, на которые возлагалось
проведение политической агитации среди бывших военнопленных
русской армии, возвращающихся на родину, и беженцев, ожидающих
реэвакуации, а также участие в привлечении указанного континген¬
та к устройству сельскохозяйственных коммун, артелей для полевых
работ1. Во главе организуемых культурно-просветительных отделов
одноименная комиссия Центропленбежа рекомендовала иметь «пар¬
тийных товарищей-коммунистов», так как главная работа отдела —
политическая агитация. Путем агитации предлагалось добиться,
чтобы «лозунги борьбы пролетариата и крестьянства за социализм,
окончательную победу революции стали понятными людям, не зна¬
комым с революционным движением»2.
В Калужской губернской коллегии пленбежа культурно-
просветительный отдел был создан сразу при ее открытии 1 июня
1918 года. Он направлял культурно-просветительную работу уезд¬
ных коллегий, а также непосредственно занимался политической
агитацией среди бывших военнопленных и беженцев в Калуге и
Калужском уезде. В арсенале культпросвета Губпленбежа были два
способа агитации. Это раздача литературы, присылаемой из Центро¬
пленбежа, в том числе газет на немецком, венгерском, румынском и
чешском языках, и устройство собеседований и реже митингов, в том
числе и для бывших вражеских военнопленных3.
В уездных пленбежах культурно-просветительные отделы воз¬
никли в основном в начале 1919 года. Например, в самом крупном
289
Жиздринском уезде это произошло в январе 1919 года. Отдел со¬
стоял из одного работника-заведующего, который распространял
агитационную литературу преимущественно среди бывших рус¬
ских военнопленных, обращавшихся в коллегию для регистрации4.
Практиковались и собеседования «по текущему моменту». В янва¬
ре 1919 года через Жиздринский пленбеж ежедневно проходило по
30-150 человек; к двадцатым числам февраля было зарегистрирова¬
но около 3,5 тыс. бывших русских военнопленных. К этому времени
между ними было распространено 3 тысячи экземпляров агитаци¬
онной литературы.
Культпросвет Центропленбежа объявил день 5 января 1919 года
Всероссийским Днем военнопленного и рекомендовал отметить его
праздничными митингами, концертами, выдачей пищевого доволь¬
ствия в двойном размере, а также табака и агитационной литерату¬
ры5. День военнопленного в Жиздринском уезде переносился три
раза, в итоге его отметили 2 марта, когда удалось получить кое-какие
продукты. На праздничный митинг прибыло около 200 бывших во¬
еннопленных, хотя рассчитывали на участие 400 человек. Выступал
член уездной коллегии пленбежа и председатель уездного исполкома
Совдепа. Затем бывших военнопленных пригласили на обед, раздачу
табака, спичек, бумаги и агитационной литературы6. Накануне по¬
ступило 3 тыс. экземпляров брошюр, таких как «Сельская коммуна»,
«Программа коммунистов», «Что такое Советская власть» и других7.
В остальных уездах Калужской губернии День военнопленного про¬
ходил по такому же примерно сценарию. Аналогичного праздника
для беженцев Центром не объявлялось.
На первом съезде уездных пленбежей в Калуге 20-21 февраля
1919 года о проведенной культурно-просветительной работе отчи¬
тывались все коллегии, включая пленбежи, не имевшие культпрос-
ветотделов в своем составе. Так, в Боровской уездной коллегии куль-
тпросветотдел был образован в ноябре 1918 года, но, кроме раздачи
литературы и собеседований о «задачах русского пролетариата и кре¬
стьянства», перейти к более «живой» работе по устройству митингов,
коллективных чтений политической литературы, спектаклей и т. п.
«не представлялось возможным из-за недостатка лекторов и агита¬
торов». О невозможности организации митингов по этой же причине
и разбросанности людей по многим деревням, между которыми боль¬
шие расстояния, говорили практически все представители уездных
пленбежей. Перемышльский делегат добавил, что в уезде не до ми¬
тингов, так как люди голодают, свирепствует тиф, поэтому нужны
скорее не агитаторы, а медицинские работники8.
В составе Мещовской коллегии пленбежа культпросветотдела
не было организовано, но члены коллегии, со слов выступающего на
съезде, пришли к выводу, что на настроении беженцев «печально от¬
290
разилась их непосвященность в суть происходящих политических со¬
бытий». В связи с чем для организации митингов были приглашены
лекторы из уездного комитета РКП за неимением «свободных лиц
для этого» в коллегии. Известно, что уездному комитету РКП пере¬
числили 12,5 тыс. рублей из средств, отпущенных уездному пленбежу
на проведение митингов и лекций в 1919 году, но при этом неизвест¬
но, сколько мероприятий, когда и где проведено, количество людей,
на них присутствовавших, и прочие важные подробности дела.
В Мосальском пленбеже культпросветотдел представлял товарищ
с громкой фамилией Троцкий, который, судя по выступлению, вы¬
езжал за пределы уездного центра для проведения митингов и собе¬
седования с людьми по месту их жительства. Как часто он это делал,
сколько людей собирал, сколько вопросов они ему задавали — обо
всем этом выступающий не сказал, как и все остальные делегаты.
Заведующий культпросветотделом Губпленбежа назвал работу
отдела по г. Калуге и уезду «протекающей успешно», но в остальных
уездах — «хромающей» по причине «недостатка агитаторских сил».
В резолюции съезда по этому вопросу политическая агитация среди
пленных и беженцев была названа одной из главных задач уездных
пленбежей.
Накануне съезда Культпросвет Губпленбежа разослал на места
схему работы культурно-просветительных отделов. Согласно схеме
всех пленных и беженцев следовало охватить политическим влияни¬
ем совместно с Комитетами бедноты, местными Советами и партий¬
ными ячейками. Схемой, в частности, предусматривалось:
1) покрыть каждый уезд широкой сетью библиотек, читален, круж¬
ков для совместного чтения рекомендованной Центром литературы;
2) привлечь 2-3 агитаторов, которые, разъезжая по населенным
пунктам, устраивали бы собеседования, лекции, митинги;
3) раздавать агитационную литературу по месту жительства бе¬
женцев и бывших военнопленных, а не только при их обращении в
коллегию;
4) организовать школы политической грамоты для изучения целей
и задач революционного движения, привлечения беженцев и бывших
военнопленных в Красную Армию и трудовые коммуны;
5) устраивать торжественные проводы со снабжением агитаци¬
онными материалами беженцев, едущих в места, где «пока господ¬
ствуют капиталисты и еще нет Советов»9. В схеме также указывал¬
ся перечень литературы: «Что дала рабочим и крестьянам Великая
Октябрьская революция», «Слово русским рабочим и крестьянам»,
«Программа коммунистов», «Карл Маркс», «Что такое коммуна»
(всего 14 названий).
Однако «кипучей работы» в уездах Губпленбежем не замечалось,
в апреле 1919 года он признал культпросветработу на местах «очень не¬
291
значительной» и предложил упразднить культурно-просветительные
отделы с возложением их функций на всех служащих уездных плен-
бежей, что и было выполнено. Схемы остались на бумаге, так как в
итоге не получилось всеобщего охвата политическим влиянием: ни
совместных чтений, ни массовых торжественных проводов, ни ком¬
мун, ни добровольчества.
Следует отметить, что положение беженцев с лета 1918 года стало
просто катастрофическим: казенные беженские пайки были отмене¬
ны, прекратили существование организации, занимавшиеся оказани¬
ем помощи жертвам войны. Коренное население не хотело держать
беженцев на квартирах, а продкомы — выдавать им продовольствие,
которого на всех не хватало. Несмотря на то, что эвакуация в 1919 году
была приостановлена на неопределенное время, беженцев упрекали
за то, что они не уезжали, увеличивая количество голодных. Тяжесть
положения беженцев признавали как все местные совдепы сверху до
низу, так и местные органы Пленбежа, не раз направлявшие Центру
свои резолюции и просьбы решить вопрос о материальной помощи бе¬
женцам до эвакуации их на родину. Беженские ходоки и сами писали
и ездили в Москву к товарищу Ленину, ежедневно осаждали местные
коллегии Пленбежа, прося оказать хоть какую-нибудь помощь, но все
было безрезультатно10. Организация сельских коммун из беженской
бедноты всеми местными ведомствами была признана невозможной
из-за отсутствия всех видов сельскохозяйственного инвентаря и се¬
мян11. Беженская беднота не могла самостоятельно покинуть Калуж¬
скую губернию, поэтому она предпочитала ожидание бесплатной от¬
правки на родину, обещанной советским правительством, открытому
выражению протеста. Неудивительно, что в таких условиях попытки
власти путем политической агитации превратить беженские крестьян¬
ские массы в сознательных защитников Советской социалистической
республики (на деле оставившей их без реальной поддержки) оказа¬
лись безрезультатными. Добровольно в Красную Армию беженцы не
пошли. Если они там и оказывались, то лишь по мобилизации. Так,
Жиздринский уездный пленбеж в мае 1919 года сообщил губернской
коллегии, что беженцев, желающих поступить добровольно в Запад¬
ную стрелковую дивизию в Жиздринском уезде, нет, их не было и в
других уездах и в 1918 году, когда формировался Первый Калужский
Советский полк, летучие отряды, другие советские воинские части12.
Боровский уездный военный комиссариат в июне 1919 года направил
в Губернскую комиссию по борьбе с дезертирством списки граждан,
вернувшихся из плена, не явившихся по мобилизации — 57 человек из
Чубаровской, Серединской, Никольской волостей13.
Политическая обстановка в уездах во второй половине 1918 года
характеризовалась резко отрицательным отношением крестьян к во¬
енным мобилизациям. Вместо Красной Армии многие из них вступа¬
292
ли в вооруженные отряды, громили военные комиссариаты, убивали
коммунистов и других советских работников. Например, в Медын¬
ском уезде в каждой волости был свой агитатор, распространявший
воззвания к населению, и так называемые «летучки»: «Товарищи,
граждане, погибает наша Родина — погибаем с голоду. При царе Ни¬
колае была у нас мука и каша, а при этом Совете и хлеба нет... не хо¬
дите в солдаты... за что мы пойдем на войну?...»; «Вы не выбирали
Ленина...»; «Свободному — Ленин враг... Власть — народу, а не гер¬
манскому шпиону...»; «И льется кровь братская». В «вооруженном
восстании» приняли участие 17 из 22 волостей Медынского уезда14.
К 1919 году дезертирство и укрывательство дезертиров повсе¬
местно приняли такие размеры, что была учреждена специальная
организация — Центральная Комиссия по борьбе с дезертирством
(«Центркомдезертир»), а на местах — окружные, губернские и уезд¬
ные комиссии при военных комиссариатах, которым пришлось рабо¬
тать с большим напряжением сил, используя репрессивные методы.
По своему отношению к частым мобилизациям ни беженцы, ни вер¬
нувшиеся из плена солдаты не отличались от общей массы. Следует
отметить, что к бывшим русским военнопленным Советское прави¬
тельство отнеслось несколько лучше, чем к беженцам. Им дали право
на получение жалованья за все время нахождения в плену, продо¬
вольственного и вещевого довольствия, бесплатного лечения и про¬
тезирования, пособий по инвалидности. Правда, реализация этих
прав давалась бывшим военнопленным нелегко. Бывшие солдаты,
как и беженцы, не выражали желания с оружием в руках защищать
завоевания Октябрьской революции, рабоче-крестьянскую власть, а
на принудительные меры отвечали протестом. Да и члены сельских
партийных ячеек выходили из них, чтобы не оказаться на фронте,
и укрывали сыновей-дезертиров. Об этом писали в своих докладах
проверяющие из губернского центра15.
В Губернском пленбеже культурно-просветительный отдел про¬
существовал до конца 1919 года16, снабжая уезды агитационной ли¬
тературой. Так, Жиздринский пленбеж летом 1919 года получил из
Калуги 3,5 тыс. экземпляров брошюр: «Рабочая революция в 1905 г.»,
^Программа коммунистов», «Основной закон и социализация зем¬
ли», «Свободная Америка», «Советский букварь для взрослых», «О
союзе крестьян и рабочих», «О мятеже левых эсеров» и др.17.
В сентябре 1919 года на втором съезде уездных пленбежей Культ-
просвет Губпленбежа доложил о создании комъячейки в швейной
мастерской Калуги; выпуске в июне листовки (3 тыс. экземпляров)
«Беженцы», в которой беженцев обнадеживали, что ждать отправки
осталось недолго, так как Советское правительство принимает все
меры для облегчения участи беженцев, ведет трудные переговоры с
буржуазной Польшей18. Работники уездных пленбежей о культурно¬
293
просветительной работе в своих выступлениях на съезде даже не упо¬
минали. Приглашенный на съезд представитель РКП тов. Петров
призвал их «развить среди беженцев энергичную пропаганду идей
коммунизма» с целью «разрушении буржуазной государственности».
В соответствии с партийным наказом сразу после съезда Культ-
просвет Губпленбежа разослал по уездам циркуляр об оживлении
культурно-просветительной работы, «необходимой и крайне важной
по причине отсталости беженских масс и военнопленных в полити¬
ческом развитии, что объясняется теми условиями жизни, в которых
они находятся... только сознательное отношение к событиям, разы¬
грывающимся на глазах пролетарских масс, к которым принадлежит
большинство пленных и беженцев, может служить залогом победы
пролетариата России над многочисленными врагами, стремящимися
подавить мировую заразу большевизма, мировой очаг революции —
восставших русских рабочих и крестьян». Поставить культурно-
просветительную работу на «должную высоту» предлагалось путем
приглашения из уездкомов партии агитаторов для постоянной рабо¬
ты среди пленных и беженцев. Средства на эту работу были обещаны
«в скором времени»19.
Вслед за циркуляром Губпленбеж разослал 19 сентября по уездам
инструкцию по проведению агитационной работы, согласно которой
один раз в месяц обязательно следовало устраивать митинги, два раза
в месяц — поездки агитаторов по деревням и селам для бесед, а каж¬
дый приходящий в управление Пленбежа, должен получать листов¬
ку, брошюру, плакат20. В ноябре 1919 года Культпросвет Губпленбе¬
жа выпустил еще одну листовку, адресованную беженцам, в которой
возможность их возвращения на родину связывалось с успехами
Красной Армии, сражавшейся с Юденичем, Колчаком, Деникиным,
буржуазной Польшей. Листовка заканчивалась словами: «Да здрав¬
ствует Красная армия!».
Жиздринский пленбеж за период с 1 сентября по 15 ноября раздал
230 экземпляров агитационной литературы прибывающим русским во¬
еннопленным и беженцам гражданской войны. Начальник уездпленбе-
жа тов. Денисов Е. И., член уездисполкома, совершал поездки по уезду,
разъяснял народу на митингах задачи и программы Советской власти21.
Более подробных данных в отчетах, адресованных Губпленбежу, нет.
Медынский пленбеж, получив обещанный кредит, в ноябре-декабре
1919 года впервые организовал в уезде три мероприятия, оказавшихся
последними. Первое — собрание в пос. Износки о сентябрьском съезде
уездных пленбежей в Калуге, школьном образовании, где выступил, в
том числе, и начальник местного военного гарнизона; второе — спек¬
такль и лекция о войне в пос. Мятлево; третье — в Некрасовской воло¬
сти — спектакль, митинг «Молодежь и революция» и танцы под духовой
оркестр. В пос. Мятлево, по отчетным данным, собрались 52 человека,
294
количество присутствовавших на остальных мероприятиях неизвест¬
но22. Однако читать отчеты, адресованные Культпросвету Губпленбежа,
было уже некому: с 1 января 1920 года отдел был упразднен.
Не приходится сомневаться, что недостаток средств и подготовлен¬
ных работников послужили помехой в культурно-просветительной
работе местных органов Центропленбежа. Но главная, на наш взгляд,
причина неуспеха просоветской политической агитации состояла в
том, что она не отвечала на основной вопрос, более всего беспокоив¬
ший людей: как выжить, не умереть с голоду здесь и сейчас. Призывы
к местной беженской бедноте о создании коммун в счет не идут: они
не могли быть воплощены в жизнь по причине отсутствия орудий
производства. Сами агитпроповские работники губернского масшта¬
ба не считали свои усилия эффективными, если полагали, что когда
аудитория не перестает поднимать вопрос о продовольствии, значит,
она не понимает политическое положение республики. Беженская
же беднота беспрестанно поднимала и не могла не поднимать этого
жизненно важного для нее продовольственного вопроса, да и бывших
пленных наших солдат он сильно беспокоил.
Примечания
1 Государственный архив Калужской области (ГАКО). Ф. Р-337 (Медынское уездное
управление по делам пленных и беженцев). On. 1. Д. 4. Л. 310.
2 Там же. Л. 309.
3 Там же. Ф. Р-2019 (Жиздринское уездное управление по делам пленных и бежен¬
цев). On. 1. Д. 12. Л. 100-100 об.
4 Там же. Л. 92-92 об.
5 Там же. Д. 4 (без нумерации листов).
6 Там же.
7 Там же.
8 Там же. Д. 12. Л. 87-102 об.
9 Там же. Ф. Р-337. On. 1. Д. 14 (без нумерации листов).
10 Там же. Ф. Р-2019. On. 1. Д. 12. Л. 92 об.
11 Там же. Д. 13. Л. 106-106 об.
12 Там же. Ф. Р-526 (Боровский уездный военный комиссариат). Оп. 5. Д. 2. Л. 144—
145; Ф. Р-2019. On. 1. Д. 13. Л. 149.
Там же. Ф. Р-526. On. 1. Д. 69. Л. 156.
14 Там же. Ф. Р-1498 (Отдел управления Калужского губисполкома). Оп. 5. Д. 2. Л. 263,
314.
15 Там же. Ф. Р-526. On. 1. Д. 69. Л. 77.
16 Там же. Ф. Р-2023 (Козельская уездная коллегия по делам пленных и беженцев).
On. 1. Д. 1 (без нумерации листов).
17 Там же. Ф. Р-2019. On. 1. Д. 4 (без нумерации листов).
18 Там же. Д. 12. Л. 5; Ф. Р-337. On. 1. Д. 63 (без нумерации листов).
19 Там же. Ф. Р-2019. On. 1. Д. 12. Л. 2,4; Ф. Р-337. On. 1. Д. 63 (без нумерации листов).
20 Там же. Ф. Р-337. On. 1. Д. 63 (без нумерации листов).
21 Там же. Ф. Р-2019. On. 1. Д. 4,12 (без нумерации листов).
22 Там же. Ф. Р-337. On. 1. Д. 63 (без нумерации листов).
А. Л. Посадское (Новосибирск)
ТВОРЦЫ ДУХОВНОГО ГУЛАГа: РЕДАКЦИИ,
ИЗДАТЕЛЬСТВА, ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ
КАК ИНСТРУМЕНТ ТОТАЛИТАРНОЙ ИДЕОЛОГИИ
И ОБЪЕКТ РЕПРЕССИЙ (НА ПРИМЕРЕ СИБИРИ
И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА 1928-1940 ГОДОВ)
В формировании «сталинского» общественного сознания советских
граждан важнейшая роль отводилась массовой информации, в частно¬
сти печати, как средству массированного идеологического воздействия.
Когда наши политологи впервые попытались определить сущность со¬
ветского тоталитаризма, ими была сформулирована здравая мысль об
отличии тоталитарных режимов от обычных военно-бюрократических,
каких история знала сотни. Военно-бюрократические режимы, соглас¬
но этой теории, держались в основном на штыках и страхе населения
перед властью, тоталитарные же режимы — не только на страхе, но и на
убеждении большинства. Граждане тоталитарных государств слепо ве¬
рили той идеологии, которую навязывали им тираны. Вся конструкция
таких режимов основывалась на идеологии, с нее начиналась и ею за¬
канчивалась политическая, общественная и культурная жизнь в стра¬
не1. Понятно, что печать, книга, литература (наряду с радио, а позднее
телевидением), находясь в сердцевине этих процессов, немедленно по¬
падали под каблук диктатуры, которая делала из них послушный орган
порабощения умов.
В советской России история печатного слова пошла как раз по та¬
кому пути. До революции большевики превозносили свободу печати
и солидаризировались с мнением К. Каутского, который писал, что
«в области интеллектуального производства центральное руковод¬
ство не только не нужно, но и прямо бессмысленно, здесь может го¬
сподствовать только вольное производство»2. Став у власти, больше¬
вистские вожди резко изменили свою позицию. Уже на третий день
после захвата Зимнего, одним из первых декретов Ленин подписы¬
вает декрет о печати. В нем воплотилось типичное для большевиков
понимание прессы как средоточия агитации, пропаганды и организа¬
ции политических сил. Никаких других, признанных во всем мире,
функций (информационных, коммуникативных, познавательных,
культурных, развлекательных) за печатью не признавалось, печат¬
296
ные издания четко делились на коммунистические и «вражеские», то
есть все прочие. Вторые подлежали закрытию, что и было постепенно
осуществлено. В 1923 году на Дальнем Востоке СССР ликвидируют¬
ся последние газеты оппозиционных партий, а в центре — некоторые
«нэповские» издания. Вся пресса на Уб земной суши стала исключи¬
тельно советско-коммунистической.
Почва для «сталинского» облика всей этой массы печати гото¬
вилась с первого же дня большевистского переворота. Собственно,
Сталину ничего и не потребовалось для этого изобретать. В отлажен¬
ную машину печатной пропаганды нужно было вложить слегка иную
идейную программу — и массированное внедрение в мозги населения
новых идейных установок было обеспечено.
С самого своего появления советская пресса находилась в плену
у партийных организаций. Еще VIII съезд РКП(б) в 1919 году при¬
нял решение о включении журналистов в штаты партийных аппа¬
ратов: редакции губернских газет содержались губкомами партии,
уездных — укомами и т. д. Редакторы этих газет, их заместители и
заведующие крупными отделами редакций были включены в номен¬
клатуру соответствующих парткомов, они назначались и снимались
с должности по решению бюро парткомов, несли перед последними
полную ответственность. Заработная плата работникам печати вы¬
плачивалась теми же партийными комитетами, которым принад¬
лежали газеты, — губернскими, уездными, городскими, окружными
(а с 1930-х годов — областными, краевыми и районными). Журнали¬
сты, писатели, издатели считались идеологическими работниками, их
деятельность оценивалась как вклад в пропаганду политики ВКП(б).
Суть советской модели прессы выражалась фразой: «Печать — ору¬
жие партии»3.
По мере укрепления сталинизма как политической системы ор¬
ганы прессы, издательства, писательские организации все больше
превращались в 1928-1940 годах в придатки партийного аппарата, в
активных строителей пьедестала «вождю».
Перемещение этой сферы духовного производства в нужную для
сталинской идеологии сторону проходило под воздействием ряда
факторов партийно-государственной политики. Первой из таких
«преобразующих» сил выступал целенаправленный партийный кон¬
троль над всеми проявлениями литературной и печатной деятель¬
ности. Текущее содержание газетных и журнальных полос, книжных
страниц каждодневно изучалось и контролировалось агитационно-
пропагандисткими отделами парткомов, на их же контроле были ка¬
дровый состав редакций и издательств, идеологическое воспитание,
творческий и служебный рост сотрудников печати. Но в 1920-е годы
из газет и журналов все же еще не выветрился дух «нэповских» сво¬
бод и идеологических послаблений. В вопросах содержания газеты,
297
ее тематического наполнения, стиля, манеры подачи материалов,
оформления многие редакции, особенно крупных газет мегарегионов
(Сибирского, Дальневосточного краев и др.), пользовались опреде¬
ленной самостоятельностью. Такие «краевые» (да и губернские) газе¬
ты были крупными предприятиями, чье благополучие основывалось,
во-первых, на хорошей поддержке из краевых бюджетов и, во-вторых,
на доходах от обильной «нэповской» рекламы. Достаточно сказать,
что газета Сибирского края «Советская Сибирь» имела в 1920-е годы
собственных корреспондентов не только на Урале, советском Даль¬
нем Востоке, в Москве и Ленинграде, но во многих зарубежных горо¬
дах — в Шанхае, Харбине, Пекине, Берлине, Париже, Нью-Йорке. Ни
один номер не обходился без двух-трех эксклюзивных заграничных
корреспонденций. Газета имела собственный аэроплан, на котором
журналисты добирались до дальних северных поселений. Крупные
газеты российской провинции обладали тогда богатейшим, даже по
сравнению с современной прессой, содержанием. Их страницы запол¬
няли оригинальная литературная беллетристика, научно-популярные
публикации, чаще краеведческого характера (по истории, географии,
этнографии, искусству своего края), карикатуры, стихи.
Вся эта пестрая разноголосица талантов, по определению, не мог¬
ла ужиться с серой казенщиной сталинского образа жизни. Усилия
Сталина и его окружения с конца 1920-х годов были направлены в
этой области на «ускучнение» советской прессы, изгнание из нее все¬
го свежего, неординарного, будоражащего читателей.
Эта задача, разумеется, не декларировалась ни в одном партий¬
ном решении. Но факты говорят сами за себя. В течение пяти-шести
лет без всяких видимых причин в СССР перестали выходить поч¬
ти все самые популярные и читаемые центральные массовые жур¬
налы. В феврале 1930 года прекратилось издание ленинградского
иллюстрированного еженедельника «Красная панорама», в конце
1931 года из киосков исчезла московская «Красная нива», в октябре
1932 года вышел последний номер ежемесячного популярного «Жур¬
нала для всех» (ранее, в феврале 1930 года, его «обывательское» на¬
звание поменяли на «Пролетарский авангард»). В августе 1935 года
была поставлена точка в биографии самого блестящего, искрометно¬
го, мастерски сработанного образца советской журналистики, поль¬
зовавшегося в 1920-е годы безграничным успехом, — большеформат¬
ного иллюстрированного журнала «Прожектор».
Партийная дубина обрушилась и на самый читаемый в народе
сегмент советской прессы — многочисленные сатирические и юмо¬
ристические (в большинстве многоцветные) еженедельные журналы,
начавшие выходить в 1923-1925 годах, в эпоху, когда страна «смеясь,
прощалась с прошлым». В августе 1928 года перестали издаваться
московский «Бич» и ленинградский «Бегемот», в январе 1929 года —
298
«Кипяток» (приложение к ленинградской «Красной газете»), в фев¬
рале 1930 года — «Чудак», основанный Михаилом Кольцовым, в
сентябре 1930 года — ленинградский «Ревизор» (до марта 1929 года
именовавшийся «Пушкой»). Последним в январе 1933 года исчез
«Лапать» — издание «Крестьянской газеты». Ирония, шутка, смех
становились дефицитными в стране «побеждающего социализма».
Что стояло за этой очевидно насильственной реформацией обще¬
ственных вкусов — твердая воля или бессознательный страх бюрокра¬
тии перед силой печатного слова? Документы не дают точного ответа.
Но совершенно очевидно, что сталинизм боялся профессиональной
и «слишком» талантливой журналистики. Понятен и результат раз¬
грома популярной прессы: непоправимая потеря образцов яркого ав¬
торского стиля журналистов 1920-х годов.
В арсенале сталинизма были и другие способы приведения печати
к общему шаблону. В начале 1930-х годов прошла реформа издатель¬
ских стандартов центральных и местных газет. До конца 1930 года
крупные газеты СССР выходили в «безразмерном» формате доре¬
волюционной русской прессы — газетный лист достигал габаритов
1 м на 75 см. Объем одного номера определялся лишь материальны¬
ми возможностями редакции: у крупнейших краевых газет, таких как
«Советская Сибирь» или дальневосточная «Тихоокеанская звезда», он
колебался от 8 до 12 страниц. Сверх этой квоты к газетам еженедель¬
но давались многостраничные литературные приложения («Неделя»
к «Советской Сибири»). Губернские (а затем окружные) газеты тоже
не отказывали себе в объеме: их обычный номер состоял из 6-8 стра¬
ниц. Все резко изменилось с 1 января 1931 года. По постановлению ЦК
ВКП(б) газетные полосы заметно «ужались» в формате и листаже. На
основании введения новых издательских нормативов, которые обо¬
сновывались режимом экономии, крупные газеты стали выпускаться
в формате У2 издательского листа (современный формат А2), а мел¬
кие (районные, городские) — У4 листа (формат АЗ). Объем газет был
жестко лимитирован: главные краевые издания ограничивались пона¬
чалу 6-8 страницами, а с 1933 года их объем был сокращен до 4 стра¬
ниц. Газеты помельче, уровня областных, не должны были выходить
за пределы 6 (с 1933 года — 4) полос. Уменьшение емкости изданий
привело к сокращению примерно на У3 объемов информации, которую
советский читатель мог получить теперь из газет. Из прессы момен¬
тально ушло все то, что считалось «неактуальным»: развлекательные и
познавательны сюжеты, художественные произведения и др.
Одновременно и параллельно сталинский ЦК ВКП(б) развернул
колоссальную работу по наращиванию тиражей партийно-советской
прессы. Партийные организации на местах использовали все приемы,
чтобы заставить коммунистов выписывать хотя бы по одной газете.
Профсоюзы «давили» на рабочих и служащих, политотделы МТС —
299
на колхозников, комсомол — на молодежь. Газеты выписывали каж¬
дая партийная, комсомольская и профсоюзная ячейка, все городские,
районные, сельские и поселковые советы, все библиотеки и избы-
читальни. Ни до, ни после первой половины 1930-х годов тиражи со¬
ветской прессы не росли столь резкими темпами.
Две тенденции — сокращение прессы и феноменальный рост ти¬
ражей оставшихся изданий — слились воедино и дали тот результат,
которого и добивалось сталинское руководство. Информации ста¬
ло меньше, но зато она — освященная авторитетом партии и проце¬
женная через сито цензуры — тиражировалась теперь в миллионах
однообразных и однонаправленных публикаций, вызывая у читате¬
лей «нужные» мысли и чувства. Общий разовый тираж всех газет в
СССР составил в 1936 году 38 млн экземпляров. Это значит, что на
каждого второго взрослого и грамотного советского человека в день
выпускалось по одной газете. Масштабы «промывки» массового со¬
знания были поистине безграничными.
Общегосударственные меры по сокращению печатного потока рас¬
пространялись на все регионы. Но для провинциальной прессы сталин¬
ские идеологи придумали другие, особые экзекуции. Дважды на про¬
тяжении 1930-х годов в СССР проводились кампании по ликвидации
большинства печатных изданий, выходивших за пределами столиц.
В марте 1933 года появилось постановление ЦК о запрете местным
парткомам и советам всех уровней издавать «лишние» собственные
журналы и газеты — крестьянские, рабочие, молодежные, производ¬
ственные, агитационные, ведомственные и т. п. Причиной столь жест¬
кой меры называлась все та же нехватка бумаги (которая, заметим,
кстати, съедалась разбухшими тиражами центральных газет и книж¬
ных издательств). В конце марта по всей стране одномоментно закры¬
лись десятки местных изданий. В Западно-Сибирском крае перестали
выходить партийный журнал «На ленинском посту», советский — «На
советской стройке», профсоюзный — «Профессиональное движение»,
газета Новосибирского горкома ВКП(б) «Новосибирский рабочий»
(выступавшая с менее официозных позиций, чем краевая «Советская
Сибирь»), газета Общества «Долой неграмотность» под названием
«За грамоту» и ряд других более мелких изданий.
Вторично шквал истребления обрушился на региональную прессу
в феврале 1939 года. По директиве ЦК ВКП(б) тогда были закрыты
все краевые колхозные газеты, выходившие с 1934 года, — «Красно¬
ярский колхозник», «Колхозник Восточной Сибири» и т. д. «В рас¬
ход» пошли журналы краевых и областных женотделов. В Сибири то
был популярный журнал «Красная сибирячка», безбедно выходив¬
ший с 1923 года и имевший постоянный контингент читательниц, по¬
скольку он осмеливался публиковать даже выкройки. 18-19 февраля
1939 года в «русских» регионах РСФСР разом прекратилось издание
300
всех национальных газет, еще сохранявшихся после Большого тер¬
рора (хотя в основном эта категория прессы была уничтожена еще в
1937-1938 годах путем почти поголовного ареста их редакций).
Кроме формального сокращения сети изданий, сталинская ре¬
формация прессы имела и содержательную сторону. Суть ее со¬
стояла в том, чтобы превратить газеты в безотказных исполнителей
указаний Сталина и его соратников. Когда нужно, все печатные из¬
дания, от мала до велика, должны были стать и стали в ряды орга¬
низаторов репрессий.
Уже в 1928-1933 годы пресса выступила как тяжелая артиллерия
сталинской стратегии разгрома противников индустриального и кол¬
хозного «рывка». Подняв на щит лицемерную кампанию «широкой
самокритики», газеты и журналы яростно обличали «оппортунистов
на практике», находили «правых» и «левых» уклонистов, громили
мелких областных и районных чиновников. Основной удар направ¬
лялся против старых специалистов-интеллигентов, указывавших на
авантюристичность бездумной ломки технических норм и регламен¬
тов, выступавших против лихорадочного преобразовательства и ли¬
хих, но невыполнимых темпов.
В годы Большого террора пресса вновь заняла пост коллективного
разоблачителя и доносчика. В любой провинциальной газете можно
найти сотни статей с заголовками, прямо адресованными карателям
из НКВД: «Враг народа с партбилетом в кармане», «На ферме ору¬
дует вражеская рука» и т. д. В литературных журналах и альманахах
печатались художественные произведения, повествующие о «нелег¬
ком» труде следователей и преданных партии коммунистов, распуты¬
вающих нити «шпионажа» и «троцкистского вредительства».
После создания в 1934-1935 годах местных отделений Союза со¬
ветских писателей партийное руководство протянулось и сюда. Орг¬
комитеты будущих отделений творческого союза, а часто и сами отде¬
ления в первые годы возглавляли не писатели, а партийные идеологи
и журналисты (в Сибири — А. А. Ансон, В. Д. Вегман, М. М. Басов,
И. А. Искра и др.). Основным лейтмотивом их деятельности было
формирование все той же партийной, то есть идеологизированной
художественной литературы.
Второй общегосударственной системой, позволявшей прочно
держать в узде печатное слово, была цензура. Созданный в 1922 году
Главлит (Главное управление по охране государственных и военных
тайн в печати) в 1930 году был фактически выведен из подчинения
Наркомпроса РСФСР и стал самостоятельным учреждением, обла¬
давшим огромной сетью своих представителей, вплоть до редакций
районных газет и типографий. В каждой из них работали уполно¬
моченные краевых и областных «литов», политредакторы (не менее
двух в каждой редакции и издательстве). 5 апреля 1931 года Полит¬
301
бюро ЦК ВКП(б) приняло директиву «Об усилении предваритель¬
ного и последующего политконтроля над печатной продукцией»4, ко¬
торой создавалась редкая в мировой практике (даже в диктаторских
государствах) система двойного контроля: предварительной и после¬
дующей цензуры, с правом запрещения и уничтожения произведения
печати на любой стадии: в рукописи, в типографии, на складе, в мага¬
зинах и киосках, в библиотеках.
Третьей, самой «действенной» и непредсказуемой силой, форми¬
ровавшей тоталитарный облик советской печати и литературы, были
репрессии со стороны ОГПУ — НКВД. Систематические «изъятия»
карательными органами журналистов и литераторов провинциальной
прессы начались в 1930 году. В 1932 году был инициирован процесс
против целой группы молодых сибирских писателей («Сибирской
бригады» или «Группы “Памир”») — С. Н. Маркова, Л. Н. Мартыно¬
ва, П. Н. Васильева и др. Большой террор 1937-1938 годов чугунным
катком прошелся по всей провинциальной литературе, оставив от нее
считанные единицы профессиональных писателей. Были уничтоже¬
ны все руководители краевых и областных отделений Союза совет¬
ских писателей в Сибири и на Дальнем Востоке, больше половины
состава их рядовых членов.
Репрессиям подверглись, в сущности, три поколения писателей и
журналистов. К первому относилась дореволюционная когорта ли¬
тераторов, часть из которых в 1917-1919 годы выражала свое отри¬
цательное отношение к Октябрьской революции и большевистской
партии, состоя в белогвардейских организациях, редактируя эсеров¬
ские издания и т. п. (Г. А. Вяткин, И. Г. Гольдберг, М. А. Кравков и
др.). Эти бывшие противники были истреблены почти все.
Ко второй группе репрессированных принадлежали писатели и
журналисты, чье творчество развертывалось уже в советскую эпоху,
с начала 1920-х годов. Они не были идейными оппонентами комму¬
нистической власти, но видели и могли оценивать опыт революции,
нэпа, литературного движения предшествовавших лет. К таковым в
Сибири и на Дальнем Востоке относились писатель — красный пар¬
тизан П. П. Петров, М. И. Ошаров, В. А. Итин, Е. И. Титов, А. И. Ба-
лин, И. И. Шабаев, П. Г. Кулыгин и др. В этом слое творческих работ¬
ников уничтоженными оказались многие.
Третье поколение журналистов и литераторов, подвергшееся ре¬
прессиям, представляло собой литературную молодежь, пришедшую
в творчество с начала 1930-х годов, в ходе кампаний «призыва удар¬
ников в литературу» и позднее. В их среде репрессии были выбороч¬
ными, но неожиданность и полная необъяснимость такой «выборки»
производили на писательскую общественность сильное пугающее
впечатление. Не спасали ни стопроцентная пролетарская репутация
(В. Н. Мрачковский), ни причастность к патриотическому воспита¬
302
нию молодежи (К. С. Гайлит), ни принадлежность к «возрожденным
народам Востока» (В. Ким).
Репрессии опустошили творческий и технический состав всех
провинциальных газет. В главной газете региона — «Советской Си¬
бири» — репрессированными оказались все пять первых (начиная
с 1919 года) ее редакторов, причем два их них — Г. Т. Тимофеев и
Я. М. Альперович — были арестованы на посту редактора. Погибли
многие редакторы других областных и краевых газет — И. И. Шац¬
кий, М. Б. Хаит, В. И. Поляков и др.
Результатом партийного, цензурного и репрессивного воздей¬
ствия на сферу печатного слова стало создание в провинции, как и в
столицах, однородной рептильной прессы и такого же, раболепного
власти, литературного сообщества.
Примечания
1 Волков С. Тоталитаризм — явление XX века? // Тоталитаризм как исторический
феномен. М., 1989. С. 159.
2 Каутский К. На другой день после социальной революции. Пг.: Пролетарская мысль,
1917. С. 60.
3 Характерен сам менталитет советской пропаганды, выражавшийся в ее лексике. В
различных партийно-государственных документах в отношении прессы употребля¬
лась либо военная терминология (оружие, орудие), либо производственная (инстру¬
мент, приводной ремень партийной работы и т. п.). Печатное слово почти не вос¬
принималось как феномен культуры (область культурной деятельности, средство
культурного развития человека).
4 Государственный архив Новосибирской области. Ф. Р. 1177. On. 1. Д. 1. Л. 10; Д. 3.
Л. 20; Д. 6. Л. 27,34,11.
С. Н. Филимончик (Петрозаводск)
РЕПРЕССИИ В ОТНОШЕНИИ НАУЧНОЙ
ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ КАРЕЛИИ В 1930-е ГОДЫ
Опережающее развитие науки и образования в России в
1930-е годы напрямую определяло успехи в модернизации эконо¬
мики, в укреплении обороноспособности страны. В это время госу¬
дарство существенно усилило финансирование науки, внедрило те¬
матическое планирование научной работы. В 1930-е годы в регионах
создается широкая сеть стационарных научных учреждений, в том
числе и на Европейском Севере России1. В национальных районах
РСФСР формирование профессиональной науки было неразрывно
связано со складыванием национальной государственности и куль¬
туры. С другой стороны, сталинский режим проявлял фанатичную
нетерпимость к инакомыслию, широко применял административно¬
политические и репрессивные меры воздействия к интеллигенции,
что нанесло тяжелый урон российской науке.
В' первой половине 1930-х годов деятельность только что создан¬
ных научных учреждений Карелии широко освещали советские пе¬
риодические издания. Авторами первых публикаций являлись поли¬
тики, руководители НИИ и ученые2. В послевоенное время основное
внимание уделялось работе научных организаций, созданных после
Великой Отечественной войны3. Комплексное изучение истории на¬
уки Карелии сталинского времени началось в 1980-е годы в работах
А. И. Афанасьевой4. Важная роль первых научных учреждений в раз¬
витии экономики и культуры КАССР подчеркнута в обобщающих
работах 1990-х годов5. Обстоятельная характеристика деятельности
ряда ведущих ученых КАССР в 1930-е годы содержится в исследо¬
ваниях Ю. А. Савватеева6. После снятия цензурных запретов стало
возможным более полное освещение проблемы «ученые и власть в
эпоху сталинизма».
Постановление СНК КАССР от 24 сентября 1930 года «Об ор¬
ганизации Карельского научно-исследовательского (комплексного)
института — КНИИ» положило начало созданию комплексных на¬
учных учреждений и профессиональных научных кадров в КАССР.
Институт начал работу в сложной обстановке: не имел помещения,
специального научного оборудования. Деятельность института фи¬
304
нансировалась из республиканского бюджета. Несмотря на трудную
социально-экономическую ситуацию, правительство Карелии изы¬
скивало необходимые средства. Если в 1933 году КНИИ было вы¬
делено 304 тыс. руб., то в 1934 году смета выросла более чем в 2 раза
и составила 697 тыс. руб. Кроме того, привлекались средства хозяй¬
ственных организаций7.
Самой сложной была кадровая проблема. В годы первой пятилет¬
ки заработки ученых в провинции были невысоки, продовольствие
в городах распределялось по карточкам. Научные работники снаб¬
жались в сравнении с другими группами горожан лучше — по нор¬
мам индустриальных рабочих, однако питание оставалось скудным.
В условиях миграционного всплеска в Петрозаводске обострился
жилищный кризис, рассчитывать на хорошее жилье прибывавшим на
работу в институт специалистам не приходилось. Несмотря на труд¬
ности, в середине 1930-х годов в КНИИ сложился коллектив специа¬
листов разного профиля. Если в 1931 году в институте работало всего
10 сотрудников, то в 1935 — уже 1098.
Первым директором КНИИ стал глава правительства Каре¬
лии Э. А. Гюллинг. Среди региональной элиты 1920-х годов этот че¬
ловек выделялся высоким уровнем профессиональной подготовки
в области экономики. Он имел университетское образование, опыт
научно-исследовательской деятельности, в 1910-1918 годах препо¬
давал в Гельсингфорсском университете. В то время, когда Э. А. Гюл¬
линг являлся Председателем СНК КАССР, в Карелии смогли полу¬
чить работу и средства к существованию мигранты из Финляндии
и Америки, имевшие высокую производственную квалификацию и
поддерживавшие социалистическую идею.
Заместителем директора КНИИ был назначен С. А. Макарьев. Вы¬
ходец из крестьянской семьи прионежских вепсов, в 1923-1927 годах
С. А. Макарьев по направлению профсоюза учился в Ленинградском
университете, где приобщился к исследовательской деятельности в
области этнологии, активно участвовал в студенческих научных экс¬
педициях. По завершении учебы С. А. Макарьев был приглашен на
работу в Карелию. В 1928-1931 годах он возглавлял Каргосмузей,
вел активную исследовательскую работу по изучению вепсов9.
Э. А. Гюллингу удалось минимизировать неизбежные трудности
процесса становления академической науки в республике, создав
Президиум Карельского НИИ в составе 93 человек, в который вошли
крупнейшие ученые СССР. Членов президиума утверждало прави¬
тельство республики. Сотрудничество с ними было взаимовыгодным.
Известные ученые находили в Карелии богатейший материал для
своих исследований, учеников и последователей, финансовую под¬
держку. Их помощь институту была неоценимой: специалисты высо¬
чайшей квалификации становились консультантами, научными ре¬
305
дакторами, руководителями аспирантов, начальниками экспедиций
и, наконец, являлись авторами фундаментальных научных работ10.
Руководством республики перед КНИИ была поставлена задача
комплексного научного изучения природы, экономики, культуры Ка¬
релии. В 1931 году начали работу секции лесного хозяйства, развития
естественных производительных сил и социально-экономическая.
Их деятельность была тесно связана с потребностями народно¬
го хозяйства КАССР. Главной задачей института в гуманитарной
сфере стало изучение культурного наследия народов Карелии. С
1931 года вели эту работу этнографо-лингвистическая и историко-
революционная секции.
Историко-революционная секция объединила участников револю¬
ции в России и Финляндии. В ней активно работали Л. М. Летонмяки
(руководитель), Э. А. Хаапалайнен, Н. В. Хрисанфов. Выступая на I сес¬
сии КНИИ (апрель 1932 года), глава правительства КАССР Э. А. Гюл-
линг уделил большое внимание ситуации на Западе, отметив усиление
там экономического и политического кризиса, вследствие чего «у масс
доверие к капитализму начинает колебаться». Поэтому перед учеными
Карелии Э. А. Гюллинг ставил следующую задачу: «Показать те пути,
по которым мы завоевали власть здесь на севере, чтобы эти пути стали
ясными и для тех, кто еще за нашей границей и еще по этому пути не
пошли, в первую очередь для финляндского пролетариата» и.
У активных участников Финляндской революции 1918 года
Э. А. Хаапалайнена (в 1918 году — главнокомандующий Красной
гвардии и уполномоченный по внутренним делам в рабочем прави¬
тельстве Финляндии) и Л. М. Летонмяки (член революционного
правительства, нарком юстиции в том же правительстве) этот при¬
зыв нашел горячий отклик. С энтузиазмом поддержали эти идеи со¬
трудники института — участники гражданской войны на Европей¬
ском Севере России. На Карельском фронте сражались заместитель
директора КНИИ С. А. Макарьев, ученый секретарь В. В. Масленни¬
ков, руководитель издательского сектора С. С. Шлеймович12.
Сотрудники историко-революционной секции организовали сбор
документов и воспоминаний по истории революции и гражданской
войны в Финляндии и Карелии, собрали более 600 биографий актив¬
ных участников этих событий. В 1932 году вышел в свет на русском
и финском языках сборник воспоминаний и очерков «В боях за Со¬
ветскую Карелию». В него вошли материалы конференции красных
партизан, воспоминания о боевых действиях под Петрозаводском,
Олонцом, в Заонежье. В. И. Машезерский подготовил хронику ре¬
волюционных событий в Карелии в 1917-1918 годах, в которую
включил сведения как о работе большевиков, так и о деятельности
кадетских, эсеровских организаций, о политической работе в крае де¬
путатов Учредительного собрания после его роспуска и др.13
306
Ученые Карелии откликнулись на призыв М. Горького создать
историю фабрик и заводов. Сотрудники историко-революционной
секции начали сбор материалов о старых промышленных пред¬
приятиях края — Онежском механическом, Соломенском, Кемском
лесопильных заводах и о первенце советской индустриализации —
Петрозаводской лыжной фабрике. В этой работе ученые тесно со¬
трудничали с трудовыми коллективами предприятий: записывали
воспоминания ветеранов, обсуждали в рабочих коллективах подго¬
товленные разделы. Предпринимались попытки изучения истории
первых коллективных хозяйств в Карелии и России, в создании ко¬
торых участвовали финские эмигранты коммун «Сеятель» и «Луч».
Этнографо-лингвистическая секция большое внимание уделяла
изучению топонимии Прионежья, материальной культуры вепсов,
обсуждался вопрос о разработке вепсского литературного языка, ра¬
ботали курсы вепсского языка для школьных учителей. С 1931 года
систематически проводились научные экспедиции в Шелтозерье под
руководством С. А. Макарьева и Г. X. Богданова.
В 1935 году этнографо-лингвистическая секция стала одним из
организаторов празднования в Карелии 100-летия первого издания
карело-финского народного эпоса «Калевала». В дни празднования
состоялись торжественные заседания, были прочитаны лекции и до¬
клады, организованы выставки различных изданий «Калевалы», вы¬
ступления рунопевцев и кантелистов14. Юбилей способствовал зна¬
комству с эпосом широких слоев населения Карелии и всей страны,
активизировал научные исследования «Калевалы» и всего устного
художественного творчества карельского народа.
Важную роль в изучении фольклорных памятников сыграл
Н. Н. Виноградов. Выпускник духовной семинарии, он уже в зре¬
лые годы получил университетское образование: учился в Петер¬
бургском университете, окончил историко-филологический факуль¬
тет Московского университета. Н. Н. Виноградов работал сельским
учителем, сотрудником Русского музея, редактировал журнал «Жи¬
вая старина». Проблемы с властью имел и при царе, и при больше¬
виках. В период ссылки в Костроме в 1910-1916 годах Виноградов
был зачислен на работу в губернскую канцелярию, и в качестве ее
сотрудника участвовал в работе губернской архивной комиссии, опу¬
бликовал ряд краеведческих статей. В советское время Н. Н. Вино¬
градов активно трудился в губернском отделе образования, Костром¬
ской совпартшколе, кооперации, организовывал крестьянскую газету
«Борона». Однако деятельность в канцелярии губернатора, видимо,
не была забыта карьеристами-земляками. В 1926 году Н. Н. Виногра¬
дов был сослан на Соловки. Там он стал активным членом Соловец¬
кого общества краеведения. С 1932 года Н. Н. Виноградов работал в
КНИИ: готовил региональную энциклопедию, опубликовал библио¬
307
графический указатель по фольклору Карелии, статьи по истории по¬
литической ссылки на севере.
При институте быстрыми темпами создавалась научная библио¬
тека. Специалисты выявляли научные издания, разбросанные по
разным книгохранилищам города. Библиотеке были переданы книги,
изъятые после революции из широкого обращения и хранившиеся
«в законсервированном виде» в кладовых КарЦИКа и Каргосмузея, а
также часть фонда недавно закрывшегося для читателей Академиче¬
ского отделения Публичной библиотеки. Сразу же был налажен кни¬
гообмен с ведущими научными центрами России, организована под¬
писка на широкий круг периодических изданий. Большую помощь в
комплектовании библиотеки оказало издательство Академии наук.
Много книг присылалось из-за границы. Согласно данным библио¬
течной переписи 1934 года, в библиотеке КНИИ было 6640 изданий
на финском, 1854 на французском, 1255 на шведском, 255 на англий¬
ском, 600 на немецком языках15. Если в 1931 году в библиотеку по¬
ступили 322 издания, то в 1932 — 8454, в 1933 — 8724, в 1934 — 12 262,
в 1935 — 9395 книг16. При библиотеке были созданы национальное и
рукописное отделения.
В 1933-1936 годах заведовала библиотекой Е. П. Ошевенская.
До революции она работала учительницей начальной школы, в
1920-е годы перешла на библиотечную работу. В условиях послево¬
енной разрухи проявила хорошие организаторские навыки, заведуя
уездной библиотекой и библиотеками нескольких рабочих клубов.
Будучи опытным специалистом, окончила Ленинградский институт
внешкольного образования17. Энергия и знания Е. П. Ошевенской спо¬
собствовали созданию первой фундаментальной научной библиотеки
Карелии.
В ноябре 1934 года правительство Карелии приняло постанов¬
ление «Об издании Карельской энциклопедии», согласно которо¬
му одной из главных задач Карельского НИИ на ближайшие годы
становились подготовка и издание универсального справочного из¬
дания, составленного по образцу многотомных Малой и Большой
Советской Энциклопедии и посвященного Карелии. Хотя началась
подготовительная работа, претворить в жизнь этот замысел во второй
половине 1930-х годов оказалось невозможным18.
В годы второй пятилетки Сталин начал различными путями вы¬
теснять с руководящих постов партийную интеллигенцию — старых
большевиков. Это поколение революционеров сформировалось в
условиях незыблемости идеи о близости мировой социалистической
революции. А в 1930-е годы правящая партия берет на вооружение
новую идеологическую концепцию, в которой основной упор дела¬
ется на национально-патриотические идеи, защиту государственных
и геополитических интересов России. «Финское руководство» Каре¬
308
лии было обвинено в ориентации на Финляндию. Эмигрантов стали
бездоказательно обвинять в шпионаже. Массовые беззакония по от¬
ношению к этой части граждан цинично оправдывались сталинским
руководством как необходимая мера по усилению безопасности тыла
на случай грядущей войны.
В январе 1937 года комплексный институт был реорганизован в
НИИ культуры (КНИИК), за которым сохранялось только гума¬
нитарное направление. КНИИК должен был вести научные иссле¬
дования в области лингвистики, истории, фольклора, этнографии,
археологии.Подразделенияестественнонаучногоитехнико-экономиче-
ского профиля передавались соответствующим наркоматам и ве¬
домствам19. В 1937-1938 годах были расстреляны бывший директор
КНИИ Э. А. Гюллинг, его заместитель С. А. Макарьев, ведущие спе¬
циалисты КНИИ Э. А. Хаапалайнен, Н. Н. Виноградов, Н. В. Хри-
санфов, заведующая институтской библиотекой Е. П. Ошевенская.
Арестам и тюремному наказанию подвергся также ряд служащих
КНИИ. Незавершенными остались многолетние труды ученых, не¬
реализованными творческие планы. Долгое время институт не имел
директора, его заместителей, не были укомплектованы научными со¬
трудниками подразделения. В начале 1939 года в КНИИК не было
ни одного специалиста, имевшего ученую степень, из 18 научных со¬
трудников только 8 имели высшее образование20.
В этих тяжелых условиях на работу в Карельский НИИ культуры
были приглашены опытные исследователи из Москвы и Ленинграда.
Ими были подготовлены первые монографические исследования, по¬
священные Карелии. В то же время далеко не все сочинения извест¬
ных ученых доходили до читателя. В 1939 году по договору с КНИИК
профессор Ленинградского университета В. Я. Пропп представил
исследование «Исторические корни волшебной сказки». Институт,
прежде публиковавший исключительно фольклорные источники,
впервые передал в Госиздат Карелии монографическое исследова¬
ние по фольклору, однако издательство отказалось печатать кни¬
гу выдающего ученого России «по мотивам неактуальности»21. Для
чиновников, принимавших решение о публикации, решающую роль
сыграло то обстоятельство, что труды В. Я. Проппа во время идеоло¬
гических проработок 1930-х годов резко критиковались за «форма¬
лизм». Монография «Исторические корни волшебной сказки» впер¬
вые будет опубликована в Ленинграде в 1946 году.
В ряде случаев работа в КНИИК становилась для ученых реальной
возможностью профессиональной самореализации в период опалы.
С 1938 года стала сотрудником КНИИК Р. Б. Мюллер. Выпускни¬
ца Бестужевских курсов, а в советское время — Петроградского уни¬
верситета, она несколько лет проработала в Постоянной историко¬
археографической комиссии. Там под руководством выдающегося
источниковеда А. И. Андреева Р. Б. Мюллер занималась разбором
309
и описанием монастырских документов XVI века и получила осно¬
вательную подготовку как археограф. После «академического дела»
она вынуждена была оставить эту работу. В предвоенные годы нако¬
пленный источниковедческий опыт Р. Б. Мюллер применила в Каре¬
лии. Ею был подготовлен сборник документов о Карелии XVII века,
в который вошли источники, выявленные в ленинградских и москов¬
ских архивах. Судьба этой книги оказалась трагической: в блокаду
Ленинграда уцелели лишь несколько экземпляров.
В сложнейших условиях массовых репрессий в Карелии впервые
развернулась широкомасштабная работа по созданию единого лите¬
ратурного карельского языка. Особенно важную роль в этой работе
сыграл профессор Д. В. Бубрих. Он подготовил Программу по собира¬
нию материала для диалектического атласа карельского языка, вклю¬
чавшую до двух тысяч вопросов по фонетике, морфологии и лексике
карельского языка. Научные сотрудники Карельского НИИ культу¬
ры, преподаватели Карельского педагогического института, учителя
сельских школ, студенты обследовали по этой программе 150 населен¬
ных пунктов. На основе собранного материала ученые составили более
200 диалектологических карт, определили территорию диалектов и
наиболее характерные особенности каждого из них. Д. В. Бубрих начал
уникальный в практике языкового строительства эксперимент, когда
в основу письменного литературного языка был положен не один диа¬
лект, а в единую систему сводились ведущие черты всех диалектов.
К сожалению, в январе 1938 года Д. В. Бубрих был арестован. В этих
условиях основную работу по изучению карельского языка взяли на
себя карельские ученые М. Хямяляйнен, Н. Анисимов, Гурьев и др.
Ими были подготовлены первые учебники карельского языка, русско-
карельский и карельско-русский словари. В 1939 году все ученики
1-4 классов и большинство учеников 5-7 классов карельских школ
были переведены на обучение на карельском языке.
Существенно изменилась политика советского государства в на¬
чале Второй мировой войны. Сталин рассчитывал использовать
ослабление столкнувшихся в смертельной схватке западных стран
для того, чтобы расширить коммунистическое влияние в Европе,
вернуть территории, утраченные с развалом Российской империи.
После советско-финляндской войны была создана Карело-Финская
ССР, и финский язык вновь стал широко использоваться в образова¬
нии и культуре. Работа по созданию карельской письменности была
брошена на полпути по политическим мотивам.
Нельзя забывать, что в 1930-е годы в Карелии трудилось немало
людей, чьи имена составили гордость российской науки XX века.
В Кеми и Медвежьегорске отбывали лагерный срок выдающиеся
философы А. Ф. Лосев, А. А. Мейер, П. А. Флоренский, историки
Н. П. Анциферов, М. Д. Приселков, Б. А. Романов и другие россий¬
310
ские интеллигенты. Трагично то, что в крае, где не хватало научных
кадров, длительное время находились представители элиты россий¬
ской научной интеллигенции, но, к сожалению, их интеллектуальный
и духовный потенциал использовался варварски.
Таким образом, в 1930-е годы в Карелии при активной поддержке
республиканских властей шел сложный процесс профессионализации
науки. Большую помощь в организации научно-исследовательского
института, в подготовке научных кадров оказали Карелии ученые Ле¬
нинграда и Москвы. Развернулась широкая экспедиционная и иссле¬
довательская деятельность по изучению традиционной культуры и
языков финно-угорских народов. Были обнаружены и изучены цен¬
ные памятники материальной культуры древней Карелии, выявлены
и подготовлены к публикации важные документы центральных ар¬
хивохранилищ. В первые годы деятельности КНИИ основной темой
исторических исследований являлась история социалистического
строительства. Во второй половине 1930-х годов заметно смещение
акцента на изучение древней и средневековой Карелии.
Большой урон нанесли региональной науке сталинские репрес¬
сии. Спецификой Карелии стало то, что репрессии были направлены
прежде всего против финской интеллигенции, составлявшей респу¬
бликанскую элиту в 1920 — начале 1930-х годов и отразили измене¬
ния в государственной идеологии и внешней политике сталинского
руководства. Преследования ученых вели к стагнации ряда научных
направлений, насаждению страха и административного диктата. Что¬
бы не допустить развала научных учреждений, в конце 1930-х годов
власти экстренно предприняли ряд мер по формированию новых
творческих коллективов, материальной поддержке некоторых науч¬
ных направлений.
Примечания
1 См.: Дюжилов С. А. Развитие научных исследований на Кольском Севере.
1920-1941: дис.... канд. ист. наук. Петрозаводск, 2001; Малкова Т. А. Научные ис¬
следования территории Республики Коми в первой половине XX века. Сыктывкар,
2008.
2 Гюллинг Э. А. Социалистическое строительство и научно-исследовательская работа
в Карелии // Карело-Мурманский край. 1932. № 3-4. С. 6-8; Макарьев С. А. Наука —
на службу социалистическому строительству // Советская Карелия. 1931. № 8-10.
С. 23-25; Он же. К I сессии Карельского научно-исследовательского института //
Советская этнография. 1932. № 1. С. 110-111; Он же. Научно-исследовательская
работа в Карелии // Карело-Мурманский край. 1935. № 5-6. С. 58-60; Пальва-
дре М. Первая сессия Карельского научно-исследовательского института // Совет¬
ская этнография. 1932. № 3. С. 90-91.
3 Андриайнен А. И. Научная работа Института истории, языка и литературы Карело-
Финской базы Академии наук СССР в 1946 г. // Вопросы истории. 1946. № 11-12.
С. 177-178; Горский И. И. Карел о-Финская научно-исследовательская база Акаде¬
311
мии наук СССР — научный центр республики // Известия Карело-Финской научно-
исследовательской базы АН СССР. 1948. № 3. С. 12-22; Наука в Карело-Финской
ССР за 30 лет Советской власти. Петрозаводск, 1948; Развитие науки в Карелии за
50 лет Советской власти. Петрозаводск, 1970 и др.
4 Афанасьева А. И. Культурные преобразования в Советской Карелии. 1928-1940.
Петрозаводск, 1989; Культурная революция в Карельской АССР (1918-1940 гг.):
автореф. дис.... д-ра ист. наук. Л., 1990.
5 Ученые Карельского научного центра РАН: биографический словарь. Петрозаводск,
1999; Академическая наука в Карелии. 1946-2006. М., 2006. Т. 1.
6 Савватеев Ю. А. Степан Андреевич Макарьев. Жизнь и деятельность // Веп¬
сы: История, культура и межэтнические контакты. С. 15-35; Он же. Страницы
культурно-музыкальной жизни Карелии 30-х годов XX века // Ученые записки Пе¬
трозаводского государственного университета. Серия «Общественные и гуманитар¬
ные науки». 2009. № 6. С. 38-44.
7 Научный архив Карельского научного центра РАН. Ф. 1. Оп. 3. Д. 98. Л. 45.
8 Там же. Д. 180. Л. 17а.
9 Саватеев Ю. А. Степан Андреевич Макарьев. Жизнь и деятельность. С. 15-16.
10 Там же. С. 20-21.
11 Научный архив Карельского научного центра РАН. Ф. 1. Оп. 3. Д. 32. Л. 59.
12 Там же. Д. 38. Л. 149.
13 Машезерский В. И. От февраля к Октябрю. Выдержки из хроники революцион¬
ного движения 1917-1918 гг. по Карелии // Советская Карелия. 1934. № 7-8.
С. 79-94.
14 Там же. Д. 141. Л. 7; Д. 175. Л. 7-11.
15 Там же. Д. 101. Л. 19.
16 Там же. Д. 28. Л. 1; Д. 67. Л. 17; Д. 101. Л. 19; Д. 139. Л. 3.
17 Там же. Оп. 26. Д. 139. Л. 1.
18 Савватеев Ю. Настольная книга// Север. 1999. № 10. С. 125-126.
19 Научный архив Карельского научного центра РАН. Ф. 1. Оп. 3. Д. 221. Л. 99.
20 Там же. Д. 253. Л. 5.
21 Там же. Д. 279. Л. 25-28.
С. Л. Солодовникова (Смоленск)
РЕПРЕССИИ
В ОТНОШЕНИИ СМОЛЕНСКИХ АРХИВИСТОВ
Первые сведения о репрессиях в отношении смоленских архиви¬
стов встречаются в документах фонда органа управления архивным
делом на Смоленщине в 1931 году. Репрессирован был Илья Авксен-
тьевич Морозов, 1889 года рождения (по другим данным — 1887 г. р.).
После окончания в 1918 году Московского археологического инсти¬
тута и демобилизации в 1926 году из рядов Красной Армии он при¬
ехал в Смоленск, где работал с декабря 1926 по май 1930 года инструк¬
тором, а с мая 1930 по февраль 1931 года — научным сотрудником
Архивного бюро Западной области (АУЗО). В 1931 году И. А. Мо¬
розов был арестован и в 1932 году осужден на 10 лет исправительно-
трудовых лагерей «за принадлежность к агентуре латвийской и поль¬
ской разведок»1. Перед Великой Отечественной войной он вернулся
в Смоленск и в период его оккупации работал заведующим архивным
бюро. Можно только предполагать о той роли, какую сыграло пре¬
бывание И. А. Морозова в лагерях на его решение пойти на службу к
фашистским захватчикам.
Основные репрессии в отношении сотрудников архивных
учреждений, как и представителей других профессий, пришлись
на конец 1930-х годов. А. П. Пшеничный, изучавший историю
органов управления архивным делом России, отмечал в сво¬
ей статье «Репрессии архивистов в 1930-х годах»: «...архивные
учреждения пережили две волны репрессий со стороны органов
НКВД. Первая волна относится к 1937 г.»2. В Москве были разо¬
блачены «как враги народа» и арестованы такие известные архи¬
висты, как: Я. Я. Буберг — заведующий военным отделом ЦАУ
СССР и РСФСР и директор Центрального архива Красной Армии
(ЦАКА), Г. К. Вальдбах — сотрудник ЦАКА, его бывший дирек¬
тор С. А. Пашуканис — заместитель заведующего ЦАУ СССР и
РСФСР и директор Центрального архива внешней политики, быв¬
шая заведующая АОР А. М. Рахлина и другие. Завершением этого
этапа репрессий стал арест и расстрел в августе 1938 года бывшего
руководителя ЦАУ СССР и РСФСР Я. А. Берзина по так называе¬
мому «Шпионскому делу ЦАУ»3.
313
Репрессиям этого периода подверглись руководители и сотруд¬
ники архивных органов Азербайджанской, Армянской, Белорусской,
Киргизской, Таджикской, Туркменской, Украинской ССР; Дагестан¬
ской, Калмыцкой, Марийской, Мордовской АССР; Дальневосточно¬
го, Краснодарского, Орджоникидзевского краев; Воронежской, Ива¬
новской, Ленинградской, Новосибирской, Саратовской, Смоленской
и Сталинградской областей. Вторая волна репрессий архивных ра¬
ботников прошла в 1939 году, но смоленских архивистов она не за¬
тронула.
На Смоленщине в 1937 году репрессивная компания разверну¬
лась на полную мощь, она коснулась всех слоев населения. В июне
1937 года были арестованы И. П. Румянцев и А. Л. Шильман — пер¬
вый и второй секретари Западного обкома ВКП(б), а в октябре того
же года расстрелян Г. Д. Ракитов, работавший председателем Запобл-
исполкома до мая 1937 года.
Следует отметить, что смоленские архивисты проходили по раз¬
ным делам, только трое из них: В. П. Величко, Ю. Ф. Злотковский
(по другим данным — Златковский) и С. И. Островская, вместе с
4 другими поляками — как представители польской контрреволю¬
ционной организации. Сначала, 1 ноября 1937 года, был арестован
В. П. Величко, 1911 года рождения. В архивную службы он при¬
шел в октябре 1936 года и на момент ареста работал инспектором
АУЗО. В обвинении указывалось, что В. П. Величко «враждебно на¬
строен к Советской власти, распространяет контрреволюционные,
провокационные слухи...»4, в частности, он говорил, что вместе с
М. Н. Тухачевским и И. П. Уборевичем был арестован и Литвинов.
Скорее всего, речь шла о М. М. Литвинове — наркоме иностранных
дел в 1930-1939 годах.
Вторым по этому делу 16 ноября 1937 года был арестован
Ю. Ф. Злотковский, 1906 года рождения, направленный на службу в
архивные учреждения Смоленским горкомом ВКП(б) и назначенный
на должность директора областного Архива Октябрьской революции
с 14 февраля 1937 года. Он был обвинен в систематическом прове¬
дении контрреволюционной и троцкистской пропаганды и связях с
врагами народа.
19 ноября 1937 года была арестована С. И. Островская, 1902 года
рождения, работавшая в архивной службе с августа 1933 года. Она
имела неосторожность переписываться с кем-то в Германии и перво¬
начально была обвинена в «подозрительной... по шпионажу связи»5 с
этой страной, а окончательно — в антисоветской агитации.
В конце ноября 1937 года была арестована М. Т. Ирбе (по другим
данным — Ирбэ), 1887 года рождения, член партии с 1916. В апре¬
ле 1935 года по направлению Вяземского райкома ВКП(б) она была
назначена заведующей Вяземским отделением АУЗО, а 23 августа
314
1937 года уволена с должности в связи с исключением из партии
«за скрытие антигосударственных вредительских действий своего
мужа»6. Обвинялась в том, что вместе с мужем А. Г. Ирбе входила с
1936 года «в контрреволюционную латышскую организацию, ставив¬
шую цель свержение Советской власти»7.
12 декабря 1937 года был арестован К. С. Кошевич (по дру¬
гим данным Кашевич), 1882 года рождения, работавший с апреля
1935 года заместителем заведующего, а с июля 1936 года — заведую¬
щим АУЗО. В деле по обвинению К. С. Кошевича и еще 20 членов
«нелегальной антисоветской организации эсеров г. Смоленска»
отмечалось: «В областном архиве Кошевич окружил себя контрре¬
волюционными элементами и шпионами, которым покровитель¬
ствовал (Акимов, Островская, Злотковский) и допустил хищение
секретных архивных документов»8. В фонде Западного облиспол¬
кома сохранилось постановление закрытого общего партийного
собрания партийной группы Архивного управления Смоленской
области (Смолархив) от 20 ноября 1937 года. На собрании К. С. Ко¬
шевич был исключен из рядов ВКП(б) за «не проявление усилен¬
ных мер в борьбе за свержение колчаковского режима в Сибири...
как бывшего эсера... за развал работы в Архивном управлении... за
окружение себя темными элементами... за восхваление врага народа
Бухарина»9. Здесь частично приведены пять из двенадцати пунктов
указанного постановления. В заключение партсобрание обращалось
к партгруппе Президиума Смолоблисполкома с просьбой снять
К. С. Кошевича с должности управляющего Смол архивом и назна¬
чить нового управляющего.
2 февраля 1938 года был арестован Н. И. Акимов, 1900 года рожде¬
ния, работавший в архивных учреждениях с апреля 1935 года. 3 дека¬
бря 1937 года он был уволен и на момент ареста числился «без опре¬
деленных занятий»10. В отличие от многих семейных пар, где жены
арестовывались следом за мужьями, он был арестован потому, что
высказывался в пьяном виде в адрес органов НКВД по поводу ареста
своей жены С. И. Островской. Окончательно был обвинен в том, что
«высказывал террористические настроения против руководителей
ВКП(б) и Советского правительства»11.
После сигнала об обнаружении врагов народа в архивные учреж¬
дения в декабре 1937 года была направлена особая комиссия, в состав
которой входила К. И. Полковникова — старший инспектор ЦАУ
СССР. В акте проверки констатировались факты вредительского ру¬
ководства и укомплектования аппарата Смолархива враждебными
элементами. В ЦАУ СССР была направлена докладная записка о со¬
стоянии архивного дела в Смоленской области от 4 декабря 1937 года.
Она была посвящена описанию того, какие именно «враги народа»
работали в архивах Смоленской области.
315
На основании итогов этого обследования было принято постанов¬
ление Президиума Смоленского облисполкома от 7 декабря 1937 года
№ 2804 «О результатах обследования Смоленского областного архив¬
ного управления». В постановлении указывалось, что руководством
управления проводилось явное вредительство, направленное на
развал работы архивов, аппарат управления сознательно укомплек¬
товывался «враждебными элементами — шпионами-диверсантами
и всякой белогвардейской сволочью (Злотковский, Островская,
Полис, Величко, Ирбе и др.)»12. Названным работникам архивных
учреждений вменялось в вину похищение секретных архивных мате¬
риалов, запутывание учета, сознательное уничтожение исторических
документов и расхищение государственных средств. В постановле¬
нии прямо говорилось, что все факты вредительства происходили в
Архивном управлении при прямом содействии бывшего вражеского
руководства облисполкома. Президиум облисполкома принял реше¬
ние об освобождении от работы руководителей управления К. С. Ко-
шевича и В. А. Козлова, директора Исторического архива (Истарх)
И. Д. Прудникова и научного сотрудника Н. И. Акимова; передаче
материалов о вредительской деятельности в следственные органы и
тщательной проверке всего состава работающих в областных архивах
и отделениях управления.
Позднее в указанный документ были внесены изменения: 21 фев¬
раля 1938 года Президиум Смолоблисполкома принял постановле¬
ние о восстановлении в прежней должности И. Д. Прудникова, так
как сведения о «вредительской деятельности директора Истарха... не
подтвердились»13.
9 мая 1938 года Президиум облисполкома изменил редакцию по¬
становления № 2804 и в отношении В. А. Козлова — заместителя за¬
ведующего Смолархива. Он был уволен как не справившийся с рабо¬
той и допустивший «засорение» аппарата управления.
В результате репрессий были осуждены и расстреляны следую¬
щие сотрудники архивных учреждений Смоленской области:
— Акимов Николай Иванович, приговорен 13 февраля 1938 года
и расстрелян 20 февраля 1938 года;
— Величко Виктор Петрович, приговорен 1 декабря 1937 года и
расстрелян 22 декабря 1937 года;
— Злотковский Юлиан Фаддеевич, приговорен 1 декабря и рас¬
стрелян 22 декабря 1937 года;
— Ирбе Матильда Тенисовна, приговорена 8 января 1938 года и
расстреляна 26 января 1938 года;
— Кошевич Константин Степанович, приговорен и расстрелян
29 марта 1938 года;
— Островская Станислава Ивановна, приговорена и расстреляна
13 декабря 1937 года.
316
Из действовавших работников архивных учреждений не был
расстрелян Полис Гарри Янович (по другим данным — Иванович),
1918 года рождения, который с июля 1936 года работал в архиве ЗАГС,
а затем перешел в Истарх. Он был арестован 22 ноября 1937 года и
осужден 10 января 1938 года на десять лет трудовых исправительных
лагерей.
Не избежал репрессий и работавший заведующим АУЗО с 8 октя¬
бря 1930 по 19 июля 1936 года Дронэ Антон Карлович, 1890 года рож¬
дения, который был арестован 20 ноября 1937 года. В момент ареста
он работал столяром в Латышском клубе. По делу он проходил вместе
с 15 другими членами «областного центра контрреволюционной по¬
встанческой латышской националистической организации»14. При¬
говорен к высшей мере наказания 5 января 1938 года и расстрелян
11 января 1938 года.
На наш взгляд, к репрессированным архивистам можно с полным
правом отнести и Лепина-Ботву Яна Карловича, 1886 года рожде¬
ния, арестованного 5 сентября 1937 года и расстрелянного 1 февраля
1938 года как члена областного суда. Я. К. Лепин-Ботва с 23 сентября
1929 года по 14 июня 1930 года работал заведующим АУЗО.
В результате репрессий и «чисток» в течение 1936-1938 годов в ар¬
хивных учреждениях Смоленской области произошла почти полная
замена сотрудников, что сразу сказалось на результатах их работы. В
областных архивах перестала проводиться научно-исследовательская
и публикационная работа. У новых сотрудников просто не было по¬
добного опыта.
Исполнявший обязанности начальника Смолархива с ноября по
декабрь 1937 года Т. П. Бобков нашел простой способ решения проб¬
лемы с «врагами народа» в архивных учреждениях области: он уво¬
лил почти всех сотрудников, часть которых позже была восстановле¬
на на работе по решениям суда.
Ситуация с кадрами в областных архивных учреждениях по¬
сле проведения репрессий нашла отражение в справке по резуль¬
татам очередной проверки деятельности Архивного управления
7-13 июня 1938 года. Обследование проводилось А. М. Ивано¬
вым — заведующим отделом республиканских, краевых и област¬
ных архивных управлений ЦАУ РСФСР, отметившим, что аппарат
областного Архивного управления и архивов не укомплектован
квалифицированными и политически проверенными кадрами. Из
55 сотрудников, работавших в областных архивных учреждениях,
членами ВКП(б) были 8 человек, членами ВЛКСМ — 10. Прове¬
ряющий сделал стандартный для тех лет вывод: «Основные причи¬
ны такого положения заключаются в том, что областное Архивное
управление возглавлялось врагами народа (А. К. Дронэ, К. С. Ко-
шевич)». Н. Г. Быстров, заведующий Архивным управлением
317
с января 1938 года по октябрь 1941 года, занялся «голым админи¬
стрированием» вместо создания актива и ликвидации последствий
вредительства15.
Тема борьбы с «врагами народа» в архивных учреждениях нахо¬
дила свое развитие и далее. В своем сообщении на совещании за¬
ведующих районными архивами в октябре 1938 года заместитель
заведующего Смолархивом А. Е. Фролов отмечал, что необходимо
периодически совещаться, чтобы «обмениваться живым словом,
как быстрее разоблачить врагов народа в архивном деле, как луч¬
ше исправить ошибки, допущенные в Архивном управлении»16.
В унисон событиям того времени звучали слова: «Районные архивы
по всей системе сыграли, играют и будут играть огромнейшую роль
в разоблачении злых гадов — врагов народа, которые пробираются
в советский аппарат. Не случайно сейчас перед правительством по¬
ставлен вопрос, а кое-где он уже практически проводится в жизнь,
что все архивное хозяйство должно будет скоро перейти в непосред¬
ственное подчинение и административное и оперативное в органы
НКВД. Это дает право подумать, насколько важен этот участок ра¬
боты, насколько громадную роль играет архивное хозяйство в деле
помощи разоблачения всяких вражеских элементов, пробравшихся
в архивное хозяйство и в советский аппарат»17.
Через год после массовых репрессий в отношении смоленских
архивистов 23 декабря 1938 года вопрос о состоянии архивного
дела в области был рассмотрен на заседании Президиума Смолен¬
ского облисполкома. В докладе Смолархива в очередной раз от¬
мечалось: «Кадры областного архивного управления до 1938 года
были значительно засорены вражескими элементами, поэтому
руководство поставило своей задачей обновить аппарат всего ар¬
хивного управления и тем самым оздоровить работу по архивно¬
му хозяйству»18. Новые кадры потребовали подготовки, поэтому
в 1938 году дважды проводились курсы по техминимуму. В конце
1938 года в областных архивных учреждениях числилось 10 чле¬
нов ВКП(б) и 15 членов ВЛКСМ (37,3 % к общему числу работав¬
ших, в 1937 году их было 18 %).
Уже в 1939 году после ареста бывшего начальника УНКВД по
Смоленской области А. А. Наседкина, осужденного в 1940 году,
отмечалось, что дело по контрреволюционному националистиче¬
скому подполью в г. Смоленске было сфабриковано по указанию
наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова. Указывалось, что за
8-10 дней было арестовано около тысячи латышей. Осужденный
признался, что он до приезда в г. Смоленск уже имел опыт по фа¬
брикации дел19.
Большинство незаконно осужденных смоленских архивистов
было реабилитировано в период с 1956 по 1965 год.
318
Примечания
1 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. P-1544. On. 1. Д. 1163.
Л. 4.
2 Пшеничный. А. П. Репрессии архивистов в 1930-х годах // Советские архивы. 1988.
№ 6. С. 44.
3 Хорхордина Т. И. Государственная архивная служба: 90-летний юбилей // Служим
вечности. М., 2008. С. 52.
4 Архив УФСБ по Смоленской области (АУФСБ СО). Д. 14 006. Л. 62.
5 Там же. Л. 80
6 ГАСО. Ф. P-1544. On. 1. Д. 877. Л. 38.
7 АУФСБ СО. Д. 16 600. Л. 219.
8 Там же. Д. 15 336, Л. 42,48.
9 ГАСО. Ф. Р-2360. Оп. 3. Д. 189. Л. 5.
10 По праву памяти. Смоленск, 2001. Т. 1. С. 22.
11 АУФСБ СО. Д. 14 701. Л. 2.
12 ГАСО. Ф. P-2361. On. 1. Д. 6. Л. 245.
13 Там же. Д. 34. Л. 323.
14 АУФСБ СО. Д. 13 853. Л. 2
15 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. Р-5325. Оп. 9. Д. 4764.
Л. 1.
16 Там же. Д. 4766. Л. 9.
17 Там же. Л. 10-11.
18 ГАСО. Ф. P-1544. On. 1. Д. 1368. Л. 5.
19 Архив УФСБ по Смоленской области. Д. 13 853. Л. 491.
Н. Б. Арнаутов (Новосибирск)
ОБРАЗ «ВРАГА НАРОДА»
В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ
(ДЕКАБРЬ 1934 - ЯНВАРЬ 1935 ГОДА)
Идеолого-пропагандистские кампании конфронтационного типа,
сводившиеся к прямой директивной пропаганде образа «врага наро¬
да» и усилению «большевистской бдительности», были существен¬
ной частью агитационно-пропагандистской системы накануне и в пе¬
риод Большого террора. К одной из кампаний такого типа относилась
ритуальная кампания, связанная со смертью С. М. Кирова (декабрь
1934 — январь 1935 года), трансформированная в ежегодную проце¬
дуру поминовения и ставшая прологом в идеолого-пропагандистском
сопровождении Большого террора. Для выяснения динамики образа
«врага народа» в декабре 1934 — январе 1935 года в исследовании по¬
ставлена задача проанализировать эту кампанию конфронтационного
типа, ориентированную на идеологическую стигматизацию «врагов
народа». Метода контент-анализа центральной периодической пе¬
чати позволит с использованием эмпирических данных определить
основную периодизацию кампании, зафиксировать процесс форми¬
рования иерархии структурных элементов образа «врага народа», его
роль и функциональную значимость для политики партийного руко¬
водства накануне Большого террора1.
Рубежом широкомасштабных кампаний конфронтационного типа
с использованием образа «врага народа» послужило опубликованное
в газете «Правда» 2 декабря 1934 года извещение, где сообщалось о
гибели С. М. Кирова «от предательской руки врага рабочего класса»2,
хотя в опубликованном правительственном сообщении указывалось,
что «личность убийцы выясняется»3. Публикация извещения обозна¬
чила начало агитационно-пропагандистской кампании в печати, пер¬
воначально сконцентрированной на образе «убийцы», так как доля
его присутствия в информационном пространстве составляла 35 %.
Дополнительно в «Правде» отмечалось, что в СССР через Польшу,
Румынию, Литву и Финляндию тайно проникли «террористы», что
обеспечило соответствующему термину высокий уровень использо¬
вания в информационном пространстве газеты «Правда», составляв¬
ший 26 % (см. график I)4. В «Правде» были опубликованы сообще-
320
ни я о расстреле в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске 94 человек по
делу «о белогвардейцах-террористах»5.10 декабря 1934 года в «Прав¬
де» сообщалось о передаче на рассмотрение Военной Коллегии Вер¬
ховного Суда Союза ССР дела «белогвардейской организации», яко¬
бы готовящей «террористические акты» на территории Украинской
ССР6. На протяжении первых двух недель после смерти С. М. Кирова
сообщения советской печати информировали о том, что нити «убий¬
ства» тянутся к «белогвардейским эмигрантским кругам»7. Была про¬
ведена идеолого-пропагандистская кампания против «окопавшихся
на Западе» «белоэмигрантских организаций», которые якобы «уже не
впервые посылают своих эмиссаров в Советский Союз с целью совер¬
шения террористических актов». Этот тезис был интегрирован в пе¬
чать через публикацию выступления наркома по иностранным делам
СССР на заседании Совета Лиги Наций М. М. Литвинова, которое
состоялось 8 декабря 1934 года. Указывая на потенциальную угрозу,
исходившую от «эмигрантских вооруженных банд», якобы создавае¬
мых для «проникновения на чужую территорию», в своем выступле¬
нии нарком выстроил теорию «международного терроризма»8.
В качестве идеологического дополнения к образу «убийцы» в цент¬
ральной прессе привлекалась мифологема «исторической контрре¬
волюции», при помощи которой формировался образ «врага наро¬
да». Идеолого-пропагандистская кампания декабря 1934 — января
1935 года проходила с использованием статей, посвященных исто¬
рическим темам. Событийный ряд, связанный с распространением
образа «белогвардейца», содержал следующие исторические даты:
пятнадцатая годовщина первой запорожской кавалерийской дивизии
червонного казачества9; пятнадцатилетие освобождения Украины от
белогвардейских армий Деникина10; пятнадцатилетие ликвидации ди¬
визии атамана Калмыкова11; пятнадцатилетие освобождения Царицы¬
на12; взятие Ростова 8 января 1920 года13; пятнадцатилетие ликвида¬
ции «колчаковщины»14, тридцатилетие революции 1905 года15. В пе¬
чати особое внимание уделялось описанию «убийств» и «жестокостей»
со стороны «белогвардейцев», обосновывался тезис о преемственно¬
сти исторических «врагов» времен гражданской войны16. На графике
2 представлена динамика образа «белогвардейца», которая показыва¬
ет, что с декабря 1934 по декабрь 1938 года идеолого-пропагандистская
кампания с использованием мифологемы «исторической контррево¬
люции» была наиболее крупной, что свидетельствует о дополнитель¬
ном целевом назначении кампании в этот период.
С середины декабря 1934 года первоначальные сообщения об
организации «убийства» «белогвардейцами» или «иностранными
агентами» в центральной периодической печати подверглись коррек¬
тивам. 17 декабря 1934 года в прессе появилось сообщение: С. М. Ки¬
ров убит «рукой злодея-убийцы, подосланного агентами классовых
321
врагов, подлыми подонками бывшей зиновьевской антипартийной
группы»17. Это послужило сигналом для развязывания террора про¬
тив бывших участников «левой оппозиции»18. 18 декабря 1934 года
появилась информационно-аналитическая статья, посвященная «ан¬
типартийному выступлению» «зиновьевской группы» на XIV съезде
ВКП(б) в декабре 1925 года, суть которого состояла в «непрерывных
нападках на партию» через оспаривание лозунга о невозможности
построения социализма в отдельно взятой стране. Согласно статье,
на XIV съезде ВКП(б) выступление группы осудили, после чего под
непосредственным руководством Г. Е. Зиновьева была оформлена
«подпольная антипартийная группа», которая якобы стала использо¬
вать «последнее белобандитское фашистское средство борьбы — ин¬
дивидуальный террор»19. 21 декабря 1934 года опубликована статья,
указывавшая факты проявления «оппортунизма» Г. Е. Зиновьева и
Л. Б. Каменева в 1917 году, выражавшегося, по версии «Правды», в
«бешеной борьбе против ленинского плана на протяжении всего пери¬
ода подготовки октябрьской победы»20. 23 декабря 1934 года в газете
«Правда» появилось сообщение НКВД о том, что в Москве арестова¬
ны 15 членов «бывшей антисоветской группы Зиновьева»21. В отно¬
шении 7 из них не обнаружено «достаточных данных» для предания
суду по обвинению в причастности к убийству С. М. Кирова, поэтому
Особое совещание НКВД ограничилось их административной ссыл¬
кой22. Остальные 8 человек фигурировали далее в качестве персони¬
фицированных «врагов народа» в агитационно-пропагандистской
кампании по делу «ленинградской контрреволюционной зиновьев¬
ской группы Сафарова, Залуцкого и других»23.
Ключевое значение идеолого-пропагандистской кампании в связи
с убийством С. М. Кирова заключалось в качественной переориен¬
тации образа «врага народа». С декабря 1934 года социальные обра¬
зы «кулака» и «церковника» уходили на второй план и в иерархии
идеологических мифологем на приоритетное место выдвигались об¬
разы «политических врагов». По данным контент-анализа, в декабре
1934 года доля политической составляющей в рамках образа «врага
народа» в редакционных статьях газеты «Правда» составляла 57,6 %
(212 смысловых единиц). Фактически эта кампания стала началом
долговременного формирования и эволюции на этой основе комплек¬
са политических образов в советской агитационно-пропагандистской
системе (см. график 3).
Динамика образа «врага народа» во многом определялась публи¬
кацией в прессе информации о судебных процессах. Дело «контрре¬
волюционной террористической подпольной группы в г. Ленинграде»
рассматривалось на закрытом судебном заседании военной коллегии
Верховного Суда СССР, проходившем 28-29 декабря 1934 года. Всем
подсудимым предъявлялось обвинение в принадлежности к «заго¬
322
ворщической террористической организации», готовившей «убий¬
ство» С. М. Кирова24. В обвинительном заключении и приговоре по
делу «Ленинградского центра» отмечалась связь «террористов» с
Л. Д. Троцким через «зарубежные секретные службы»25. В подтверж¬
дение этой версии приводились показания «убийцы — Л. В. Нико¬
лаева» о его встречах с консулом «одного иностранного государства»,
который якобы «выдал ему 5 тыс. руб. на организацию убийства»26.
В сообщении о процессе по делу «Московского центра» подтверж¬
далась версия о «причастности» группы Г. Е. Зиновьева к «убийству»
С. М. Кирова и указывалось, что обвиняемые «не могли не принять
на себя ответственность за убийство Кирова, по крайней мере, в от¬
ношении моральном и политическом»27. В центральной периодиче¬
ской печати была представлена серия статей с использованием обра¬
за «врага народа». В «Правде» в качестве основной угрозы для СССР
представлялись «действия вражеской агентуры»28, соответственно
ключевым элементом в рамках мифологемы стал образ «агента ино¬
странных государств». Данные контент-анализа подтверждают ак¬
тивное использование данной мифологемы в информационном про¬
странстве газеты «Правда» (см. график 4)29.
Интересным фактом является то, что в контексте сопровождения
«Московского процесса» публиковались «признания подсудимых» в
«контрреволюционных разговорах» с критикой сталинской полити¬
ки. Бывший начальник Главного управления молочной промышлен¬
ности Наркомата пищевой промышленности СССР Г. Е. Евдокимов
говорил, что «в оценке коллективизации... мы называли безумием и
авантюрой превращение миллионов мелких хозяйчиков в коллектив¬
ные хозяйства в кратчайший срок... Мы говорили, что вся писанина
в прессе об успехах индустриализации не соответствует действитель¬
ности, обвиняя ЦК в обмане пролетариата и партии... Мы клеветни¬
чески утверждали, что материальное положение рабочего класса не
улучшается, а ухудшается... Мы говорили, что перенапряжение, с ко¬
торым строится социализм в нашей стране и которое создано искус¬
ственно неверной политикой партии, восстанавливает рабочий класс
против партии... В вопросах внутрипартийной демократии нами да¬
валась самая злобная критика существующему в партии режиму»30.
В ответ на объявленный в печати приговор генеральный комитет
парижского окружного объединения профсоюзов направил протест
в отношении «кровавых преследований, выразившихся в расстреле
более 100 рабочих, ни соучастие которых в совершенном покушении,
ни связь которых с белогвардейцами не была доказана»31. Этот факт
спровоцировал в центральной советской прессе шумную идеолого¬
пропагандистскую кампанию с использованием образа «внешнего
врага»32. В прессе печатались статьи, посвященные одобрению вы¬
несенного приговора «всеми советскими людьми»33. Выражая «на¬
323
родный гнев», печать объявляла о необходимости мобилизации для
«борьбы с врагами из капиталистического окружения»34.
Процесс распространения образа «врага народа» в центральной
периодической печати в декабре 1934 — январе 1935 года следует ха¬
рактеризовать как формирование в массовом сознании определенного
идеологического стереотипа. Задача укоренения образа «врага народа»
могла быть решена только в случае создания в массовом сознании сте¬
реотипного и абстрактного представления о «враге», которое формиро¬
вало представления о внешнем мире. Идеологический стереотип «врага
народа» синтезировал образы всех «врагов», существовавших в массо¬
вом тоталитарном сознании, и становился универсальным представле¬
нием абсолютного зла. При этом действовал эффект снежного кома, ког¬
да происходило наложение новых идеологических стереотипов на уже
сформированные и укоренные в массовом тоталитарном сознании. Этот
процесс имел целью в первую очередь сформировать веру в обоснован¬
ность тех мер, которые были применены к представителям бывших
партийных оппозиций, с другой стороны — создать своеобразный гро¬
моотвод, помогающий канализировать социальное недовольство. Идея
существования «вредительских организаций» позволила дать объясне¬
ние тому факту, что пропагандистские лозунги о наступлении «счастли¬
вой жизни» вступали в разительное противоречие с практикой.
Идеолого-пропагандистская кампания декабря 1934 — января
1935 года состояла из нескольких блоков. Во-первых, в информаци¬
онных сводках о текущих событиях происходило перманентное ис¬
пользование образа «врага народа». Во-вторых, статьи, посвященные
историческим темам, содержали прямые аналогии «исторической
контрреволюции» периода гражданской войны с деятельностью
«врагов» в 1934 году. В-третьих, мифологема поддерживалась за счет
описания связи «внутренней контрреволюции» с «капиталистиче¬
ским окружением». 1 января 1935 года в «Правде» сообщалось, что
«враги, охвостья зиновьевско-троцкистской группы, сдружились с
закордонными врагами»35. Итогом подобных идеологических направ¬
лений в печати было перманентное нагнетание атмосферы «массовой
бдительности» в деле «борьбы с врагами народа»36. Суть идеолого¬
пропагандистской кампании конфронтационного типа в декабре
1934 — январе 1935 года заключалась в интеграции в информацион¬
ное пространство сообщений о «разоблачении» новых «троцкистов»,
якобы «замаскировавшихся» и перешедших к «антисоветской» и
«контрреволюционной деятельности». Пропагандистские техноло¬
гии предусматривали в качестве залога успеха их проведения некото¬
рый баланс статики и динамики: и если статика определялась тем, что
в качестве «целевых групп» на процессах суду подвергались бывшие
лидеры большевизма, то динамика определялась сочетанием страте¬
гических установок режима и политической конъюнктурой.
324
График 1
t терминов, характеризующих "'контрреволюционные
преступления” в редакционных статьях газеты "Правда"
(декабрь 1934 г.)
убийца {убийства}
торрорист {терроризм, террористический)
предатель (предательство)
бандит (банда)
шпион (шпионаж) ИИШИИ 5%
изменник (измена партии, родине) |ДННЯ4%
вредитель (вредительство) Щ1%
саботажник 0%
наемник (наймиты) 0%
диверсант 0%
0% 5%
10% . 15% 20%
График 2
График 3
поз образа “врага народа" в редакционных статьях
газеты "Правда” (декабрь 1934 г.)
политический сегмент социальный сегмент универсальный ссгМС t г
, (•,КОН1Р|ЖВОЛК^ЦИОН)'«>1Э
преступгения*1)
325
График 4
• -
Количество терминов, характеризующих "контрреволюционные
пресгупления" в редакционных статьях газеты "Правда"
(январь 1935 г.)
• О /о
16%
првдэтоль (предэтельство)
бэндит (банда)
нземник (наймиты)
террорист (терроризм, террористический)
убийца (убийства)
И 4%
шпион (шпионаж)
14%
вредитель (вредительство)
0%
диверсант
0%
саботажник
0%
:
0%
5% 10% 15%
гт
25% ' . 20%
1 При анализе ключевого агитационно-пропагандистского источника 1930-х годов —
газеты «Правда» — использовался метод контент-анализа, предполагающий выявле¬
ние частоты появления в тексте смысловых единиц и характеристик образа «врага
народа». С учетом выборки исследованы 92 редакционные статьи, отражающие со¬
держание номеров газеты «Правда» за период с ноября 1934 по январь 1935 года.
Хронологические рамки исследования увеличены, так как это способствует более
глубокому изучению динамики образа «врага народа» и дает возможность анализа
адаптационного и рецессионного периодов.
2 От Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии (большеви¬
ков) // Правда. 1934.2 декабря.
3 Правительственное сообщение // Правда. 1934. 2 декабря.
4 Долевое соотношение термина представлено в сравнении со смысловыми единица¬
ми, характеризующими «контрреволюционные преступления».
5 Приговоры Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР по делам о
белогвардейцах-террористах // Правда. 1934. 6 декабря; В народном комисса¬
риате внутренних дел Союза ССР // Правда. 1934. 12 декабря; Приговоры Воен¬
ной Коллегии Верховного Суда Союза ССР в гор. Киеве по делам о террористах-
белогвардейцев // Правда. 1934.18 декабря.
6 В народном комиссариате внутренних дел Союза ССР // Правда. 1934.
10 декабря.
7 Горе врагу! // Правда. 1934. 6 декабря.
8 Выступление тов. Литвинова // Правда. 1934.10 декабря.
9 15-я годовщина первой запорожской кавалерийской дивизии червонного казаче¬
ства // Правда. 1934.3 декабря.
10 В буре и огне гражданской войны трудящиеся Украины в союзе с русским пролета¬
риатом навеки сбросили гнет капиталистов и помещиков // Правда. 1934.12 декабря.
11 Разгром «дикой дивизии» атамана Калмыкова // Правда. 1934.18 декабря.
12 Царицынская эпопея // Правда. 1935. 3 января; Красные войска освободили Цари¬
цын от белых. Оперативная сводка к 14 часам 3 января 1920 года // Правда. 1934.
3 января; Документы героической борьбы за Царицын // Правда. 1935. 3 января;
Ткачев И. Царицын, как центр удара // Правда. 1935. 3 января; Кулик Г. «Умереть,
326
но Царицын не отдавать» // Правда. 1935.3 января; Участники обороны Царицына,
рабочие и колхозники Сталинграда и Сталинградского края — товарищу Сталину.
Принято на краевом съезде советов с участниками обороны Царицына. Письмо под¬
писало 5 000 человек // Правда. 1935. 5 января и др.
13 Буденный С. Победа сталинского плана // Правда. 1935. 8 января; Вороши¬
лов К. Воспоминания о взятии Ростова // Правда. 1935.8 января и др.
14 Пятнадцатилетие ликвидации колчаковщины // Правда. 16 января 1935; Сталин
и Дзержинский о причинах падения города Перми в 1918 году. Отчет комиссии
ЦК партии и совета обороны тов. Ленину о причинах падения Перми в декабре
1918 года // Правда. 1935.16 января; Ворошилов К. Сталин на Восточном фронте //
Правда. 1935.16 января; Тухачевский М. На восточном фронте // Там же. и др.
15 Тридцатилетие революции 1905 года//Правда. 1935.21 января; 9 января 1905 года//
Правда. 1935.22 января; Рассказ о кровавом воскресенье. Воспоминания участников
событий 9 января // Правда. 1935. 22 января; Шестаков А. Крестьянство накануне
революции 1905 года // Правда. 1935. 22 января; Поспелов П. Начало первой рус¬
ской революции // Правда. 1935. 22 января и др.
16 Старший милиционер 2-го участка И. Егоров. Протокол осмотра трупов расстрелян¬
ных белыми // Правда. 1934.18 дек.; Насилия колчаковцев и японских оккупантов.
Телеграмма генерала Артемьева начальнику гарнизона Енисейска — поручику Тол¬
качеву от 23 марта 1919 г. // Правда. 1934. 18 дек.; Уничтожение села Ивановки.
Из статьи «За что?», помещенной в № 1 газеты «Амурский хлебороб» от 22 мар¬
та 1921 г. // Правда. 1934. 18 дек.; Ген. Хорват нанимается на службу к японцам.
Консул США в Харбине — министру иностранных дел в Вашингтоне. (Телеграмма).
Харбин. 4 апреля 1918 г. // Правда. 1934.18 дек. и др.
17 Беспощадно выкорчевывать остатки разгромленных врагов! // Правда. 1934.17 дек.
18 Жуков Ю. Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Вопро¬
сы истории. 2000. № 2. С. 41.
19 О бывшей зиновьевской антипартийной группе и ее подонках // Правда. 1934.18 дек.
20 Подлые изменники и дизертиры октябрьской революции // Правда. 1934.2 дек.
21 В Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР // Правда. 1934. 23 дек.
22 Там же.
23 На судебном процессе эта «организация» именовалась «Ленинградским центром».
См. подробнее: Кольцов М. Убийцы из «Ленинградского центра» // Правда. 1934.
22 дек.
24 Обвинительное заключение по делу Николаева Л. В., Котолынова И. И., Марьяси-
на Н. П., Шатского Н. Н., Мандельштама С. О., Соколова Г. В., Звездова В. И., Юски-
на И. Г., Румянцева В. В., Антонова Н. С., Ханик Л. О., Толмазова А. И., Левина В. С. и
Сосицкого Л. И., обвиняемых в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-8 и 58-11
У г. Код. РСФСР // Правда. 1934. 27 дек.
25 Там же.
26 Когда враг не сдается — его уничтожают // Правда. 1934.30 дек.
27 Обвинительное заключение по делу Зиновьева Г. Е., Евдокимова Г. Е., Гертик А. М.,
Бакаева И. П., Куклина А. С., Каменева Л. Б., Шарова Я. В., Федорова Г. Ф., Горше¬
нина И. С., Перимова А. В., Тарасова И. И., Файвиловича Л. Я., Герцберг А. В., Гес¬
сен С. М., Сахова Б. Н., Башкирова А. Ф., Царькова Н. А., Браво Б. Л., Анишева А. И.,
обвиняемых в преступлениях, предусмотренных ст. 17, 58-8 и 58-11 УК РСФСР //
Правда. 1935.16янв.
28 Завершенный круг преступлений // Правда. 1935. 17 янв.; Вывод один — их надо
уничтожить // Правда. 1935. 17 янв.; Их руки омыты кровью Мироныча // Правда.
1935. 17 янв.; Рабочие требуют расстрела врагов народа // Правда. 1935. 17 янв.;
Презрение к заклятой шайке контрреволюционеров // Правда. 1935.17 янв.
327
29 Долевое соотношение термина представлено в сравнении со смысловыми единица¬
ми, характеризующими «контрреволюционные преступления».
30 Из зала Верховного суда СССР. Заявление подсудимого Евдокимова на суде 15 ян¬
варя сего года // Правда. 1935.16 янв.
31 Парижские реформистские профбюрократы на службе у буржуазии // Правда. 1935.
20 янв.
32 У белогвардейских убийц и меньшевистских лакеев буржуазии — один хозяин.
Письмо пролетариям города Парижа от рабочих московской фабрики «Парижская
коммуна». Письмо подписало 6 000 рабочих, работниц, специалистов и служащих
фабрики «Парижская коммуна» // Правда. 1935.22 янв.
33 Расстрел террористов — приговор миллионов. (Резолюция 5-тысячного собрания
рабочих ленинградского завода «Скороход») // Правда. 1935. 24 янв.; Расстреляны
заклятые враги рабочего класса. (Резолюция, принятая на собрании рабочих меха¬
нической мастерской Кировского завода) // Правда. 1935. 24 янв.; Да здравствует
советское правосудие! Письмо иностранных рабочих и специалистов автозавода
им. Молотова // Правда. 1935.24 янв. и др.
34 Пролетариат СССР клеймит позором антисоветскую выходку парижских профбю-
рократов // Правда. 1935. 21 янв.; Парижские профбюрократы — в союзе с бело¬
гвардейцами // Правда. 1935. 24 янв.; Десятитысячный коллектив электрозаводцев
клеймит позором профнегодяев. (Резолюция, принятая на митингах в цехах) //
Правда. 1935.24 янв. и др.
35 Бойцы, будьте бдительны! // Правда. 1935.1 янв.
36 Будем драться до полного уничтожения врага. Речь представителя Красной Ар¬
мии тов. Лапкина на Ленинградском областном съезде советов // Правда. 1935.
10 янв.
П. Г. Проценко (Москва)
ОПЫТ СОПРОТИВЛЕНИЯ СОВЕТСКОМУ
ТОТАЛИТАРИЗМУ «ЧЕЛОВЕКА ЦЕРКВИ»1
В 1914 году в Российской империи числилось около 100 млн пра¬
вославных. Когда в январе 1918 Совет Народных Комиссаров издал
декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви, цер¬
ковная общественность восприняла этот акт предвестием грядущего
государственного насилия над свободой совести миллионов верую¬
щих граждан страны. Но что делали эти анонимные миллионы перед
лицом надвигающейся опасности? Может быть, к ним также приме¬
нимы слова В. Розанова о том, что в феврале 1917-го историческая
Россия «слиняла в три дня»? Факты подтверждают правомочность
утверждения о мгновенном распаде государственного механизма
«старой» России в роковые дни революции. При этом большая часть
населения бывшей империи осталась при своих убеждениях и тра¬
дициях. Если первые насильственные действия новой власти в отно¬
шении Русской Православной Церкви воспринимались поначалу как
отдельные эксцессы, то с весны 1918 происходит резкий — отрица¬
тельный — перелом в церковно-государственных отношениях2.
Той весной в разных местностях вспыхивают народные высту¬
пления против политики коммунистов. Начало положили восста¬
ния в самом центре страны, в Звенигороде и Павловском Посаде
Московской губернии в мае 1918. Звенигородское восстание было
прямо связано с нарушением прав верующих. Бунт в Павловском
Посаде (12 мая) был социальным протестом против политики боль¬
шевиков, приведшей к голоду и нарушению привычного, налажен¬
ного хозяйственного уклада и быта3. В основе этого гражданского
протеста, однако, лежали также и религиозные мотивы. Толпа, по¬
шедшая на штурм местного оплота новой власти, Дома Советов,
состояла из горожан и сельских жителей уезда разных сословий,
профессий и имущественного состояния. В числе подсудимых по
этому делу были рабочие, крестьяне, служащие, владельцы мелких
торговых заведений (владелец мясной лавки, бывший трактирщик).
Характерной особенностью большинства подсудимых являлась их
принадлежность к домовладельцам, то есть проживание в собствен¬
ных домах на небольших усадьбах. Характерно также то, что день
329
«выступления» для целого ряда из них начался с воскресного обяза¬
тельного посещения церкви.
Через 19 лет в рамках того же бывшего Богородского уезда (правда,
урезанного при новом административно-территориальном делении
1929 года и ставшего Ногинским районом) в соответствии с прика¬
зом № 00 447 народного комиссара внутренних дел СССР4 во второй
половине 1937 года было возбуждено не менее 6 групповых дел по
статье 58 УК РСФСР5. Дела были направлены на очищение района
от антисоветских элементов и охватывали 58 человек. Фигурантами
этих дел стали рабочие, кустари, рядовые церковники, духовенство,
кулаки, колхозники (в период нэпа владевшие небольшими произ¬
водствами), бывшие и настоящие домовладельцы, бывшие мелкие
торговцы, предприниматели и вообще «бывшие» люди.
Как правило, основная масса подследственных и осужденных была
грамотной, некоторые имели среднее образование (гимназия, духов¬
ная семинария, ремесленное училище). Лишь часть была приговоре¬
на к расстрелу, но все остальные впоследствии погибли в заключении.
Притом что некоторые из них принадлежали к большим, известным в
уезде семьям, пользовавшимся почетом и у жителей уездного центра,
и у крестьян близлежащих деревень, для потомков не осталось свиде¬
тельств о мировоззренческих позициях, взглядах этих уничтоженных
людей. Они не писали дневников, статей или мемуаров. Следствие
характеризовало большинство из них как религиозных мракобесов,
антисоветчиков, эксплуататоров, состоявших при старом режиме в
«черносотенных» организациях. При этом из материалов дел следует,
что лишь несколько человек числились в Богородском обществе хо¬
ругвеносцев, которое местная дореволюционная либеральная газета
причисляла к «погромным силам».
Всем обвиняемым вменялась антисоветская агитация, ожидание
войны и победы фашизма, организация антисоветских сборищ, ор¬
ганизация антисоветских групп, занимающихся оказанием помощи
заключенным единомышленникам и собирающих клеветнические
сведения о политике советской власти в отношении церкви и рели¬
гии, в отношении колхозного строительства и т. п. Часть осужденных
входила в церковные приходские советы, кто-то когда-то был церков¬
ным старостой, кто-то в годы великого перелома (1929-1933) пытал¬
ся защитить местный собор от закрытия и разрушения.
Между описанными группами осужденных в 1918-1919 годах и
в 1937 году, несомненно, прослеживаются объединяющие их сослов¬
ные и мировоззренческие черты. Отношение к ним коммунистиче¬
ской власти также схоже на протяжении всего временного отрезка.
Для Советской власти они безусловные враги, контрреволюционеры,
кулаки, кровососы, которых нужно уничтожить, показывая всему
330
обществу, кто в его рядах является отбросами, социально больными,
порочным следствием проклятого прошлого, подлежащие отсечению
и ликвидации. Но если в начале революции приговоры в отноше¬
нии этих «неправильных» групп в значительной мере мотивируются
романтическо-революционной риторикой, то в годы Большого тер¬
рора процесс проходит как уже вполне механический, отлаженно.
Происходит простое, рационально мотивированное удаление якобы
больной части народного организма.
Вместе с тем для современных исследователей важно реконстру¬
ировать внутренний мир и представления о жизненных ценностях
уничтоженных страт населения, не успевших и не сумевших сфор¬
мировать своего представительства в социальном, политическом и
культурном мире.
В палитре политических объединений России начала XX веке, пе¬
риода думской демократии и последующего краткого периода демо¬
кратической республики (февраль-октябрь 1917), не найти партий,
которые отражали бы настроения массы городских и деревенских
мелких собственников, мелких предпринимателей и народной ин¬
теллигенции, сохранявших связь с церковью и с русской традицио¬
налистской православной культурой. Партии центра, либеральные
кадеты и правый «Союз 17 октября», хотя и делали в своих программ¬
ных выступлениях реверансы в сторону активных околоцерковных
групп, однако не встречали с их стороны серьезного отклика и дове¬
рия. Хотя программы обеих партий предполагали полную автономию
церкви в отношении государства при сохранении всяческой господ¬
держки, включая административное и материальное содействие цер¬
ковным учреждениям и инициативам, православные общественные
круги предпочитали не идти на сближение с ними: кадетов многие
считали ответственными за послефевральскую разруху, а в октябри¬
стах отталкивала кастовость, да и очевидная общественная пассив¬
ность. Среди деревенских церковников находила отклик аграрная
программа эсеров, а также, как и среди городских низов, — патрио¬
тическая риторика «Союза русского народа». И все же у большин¬
ства российских обывателей начала XX века, представителей нижних
слоев среднего класса, политические предпочтения были неопреде¬
ленны. Скорее всего, к ним можно отнести осторожное определение:
умеренно-правые. Монархические, но с либеральными оттенками
государственнические переживания, стремление к сотрудничеству
с властью, поддержка конституционных свобод, экономической са¬
модеятельности граждан, твердого правопорядка. Скорее, это были
именно не политические убеждения, а настроения. Конечно, многие
русские люди того времени могли бы принадлежать к «церковной
партии», если бы таковая существовала в реальности. То есть к ор¬
331
ганизации, стоящей, по нынешней терминологии, на христианско-
демократической платформе. Однако робкие зачатки таковой поя¬
вились лишь на исходе существования свободной России и уже на
гребне подымающейся большевистской диктатуры.
Поэтому особенно интересна попытка создания партийного фор¬
мирования, предпринятая православными кругами Нижнего Нов¬
города в конце 1917 года. Пусть этот опыт был ограничен кратким
временным отрезком, однако он дает представление о тех ценностных
началах, которые могли дать толчок политической и социальной са¬
моидентификации церковных групп.
В мае 1917 года в Нижнем Новгороде создается Спасо-Преобра-
женское братство возрождения церковно-общественной жизни. В
октябре, буквально накануне большевистского переворота, на осно¬
ве братства формируется (для участия в предстоящих выборах в
Учредительное собрание) нижегородское отделение политического
союза «Христианское единение за веру и родину»6. В «Уставе» со¬
юза обозначена для его членов необходимость активного участия в
самоуправлении всех уровней — в «государственной, земской дея¬
тельности» и подчеркивалась как главенствующая задача «служить
устроению родины на основах... православной веры».
В основание работы «Христианского единения» полагалась «лю¬
бовь деятельная к родине... как живая сила, укрепляющая русское
государственное и общественное строительство, в противовес бес¬
плодному космополитизму с его мечтой о несуществующем интерна¬
ционале». В пункте 4 отмечалась необходимость развития усилиями
союза «в широких народных кругах здравого государственного и
общественного сознания», воспитания «в русском народе националь¬
ного чувства в духе любви к своему исконному народному облику,
запечатленному в памятниках национального творчества, при уваже¬
нии к другим народностям... России»7.
Среди лозунгов союза: «За свободу, право и власть всего народа»,
«За равенство всех граждан, законность и порядок», «За равноправ¬
ное распределение налогов». И — важнейшие — «За неотложную,
справедливую передачу всей земли трудящемуся на ней народу» и
«За охрану интересов трудящихся». Кроме того, «Христианское еди¬
нение» выступало «за достойное завершение войны», что означало
верность обязательствам России перед союзниками.
Перед нами, несомненно, пункты программы правой христиан¬
ской партии.
В число местных руководящих деятелей «Христианского еди¬
нения» входили бывший губернский чиновник, популярный среди
нижегородцев, Александр Булгаков, а также известный религиоз¬
ный публицист и философ А. С. Глинка и ряд известных в епархии
священнослужителей и церковных общественных деятелей. (В ходе
332
избирательной кампании за союз агитировали из Москвы Сергей
Булгаков и митрополит, будущий советский патриарх Сергий /Стра-
городский. Предполагалось, что они будут входить во всероссийское
руководство этой новой партии.)
Нужно отметить несколько положений программы союза.
У членов «Христианского единения» чувство к родине определя¬
лось не переживаниями националистического порядка, а любовью к
христианским заповедям как основополагающему фундаменту тог¬
дашнего, европоцентричного, миропорядка.
На выборах в Учредительное собрание (12-14 ноября) союз, об¬
разованный менее месяца назад, достиг в Нижегородской губернии
впечатляющего успеха, заняв третье место и получив поддержку как
в городах, так и в деревне. Он опередил такие старые всероссийские
партии, как партия народной свободы, партия народных социали¬
стов, партия социал-демократов и ряд других. По числу собранных
голосов народные социалисты, меньшевики и кооператоры, вместе
взятые, уступили «Христианскому единению».
Менее чем через год, в августе 1918, «Христианское единение»
было разгромлено, его руководители, епископ Лаврентий (Князев) с
рядом ближайших помощников, арестованы и затем расстреляны.
...Вся эта история говорит о том, что просвещенный русский па¬
триотизм был прежде всего патриотизмом христианских ценностей,
осуществлению которых должна была послужить Россия. Есть все
основания предполагать, что подобный патриотизм и был мировоз¬
зренческой платформой нижних слоев среднего класса в России, был
основанием для идейных предпочтений у всего класса «середняков»,
взятого не только в его деревенском ракурсе, а и во всесословном.
(...)
Именно этот комплекс идей, так ши иначе, прослеживается у лю¬
дей церкви, тех верующих граждан, что в строящемся СССР ориенти¬
ровались на православную шкалу моральных представлений и церков¬
ных традиций, и именно поэтому подлежавших по сталинским танам
уничтожению.
Целевая группа населения, отмеченная в приказе № 00 447 как
кулаки и священнослужители, квалифицировалась его авторами как
подрывной антисоветский элемент, угрожающий политическому и
экономическому порядку в стране.
Согласно вышеуказанным следственным делам, заведенным
НКВД во второй половине 1937 года в Ногинском районе, проходив¬
шие по ним 58 человек своими деяниями подрывали политический и
экономический строй государства. Они якобы занимались активной
фашистской агитацией террористического характера, распространя¬
ли слухи о будущей войне и скорой гибели Советской власти, кле¬
ветали на партию и проводимые ею мероприятия. Так как четыре из
333
шести дел заведены были на деревенских жителей, то последние об¬
винялись еще и в подрывной работе в колхозе, направленной на срыв
колхозного строительства, а также в пропаганде антисоветских и по¬
раженческих настроений. Все эти обвинения подкреплены доносами,
показаниями свидетелей, самооговорами обвиняемых, которые носят
явно установочный и трафаретный характер.
Иногда имеющиеся в деле материалы позднейшего реабилитаци¬
онного производства, или документы, приложенные в виде вещдоков,
или же собранные чудом свидетельства очевидцев помогают про¬
рваться сквозь стену иллюзорных обстоятельств, возведенную во¬
круг оклеветанных и уничтоженных наших сограждан, к реальности.
Можно утверждать, что единственный критерий, помогающий по¬
нять причину ареста этих 58 человек, заключен в их религиозности и
в их христианском патриотизме.
В числе 58 арестованных с натяжкой можно насчитать 11 кли¬
риков. Кроме того, семь человек короткий срок занимали церковно¬
общественные должности (1 председатель и 6 членов церковного со¬
вета). Остальные сорок человек — это бывшие владельцы торговых
лавок или небольших производств, кустари, служащие, портнихи,
квалифицированные рабочие (кузнец, ткачи, наладчики станков),
колхозники (из следственных анкет и характеристик сельсовета
следует, что это середняки, имевшие до 1917 года небольшие ткац¬
кие производства «без найма рабочей силы»). 95 % всех подсудимых
живут в собственных домах, потому числятся «домовладельцами»
(некоторые до 1920-х годов имели несколько домов, но затем отдали
их советским учреждениям). Перед нами представители городской
и деревенской мелкособственнической среды, обыватели, умеющие
устраивать свою и своей семьи жизнь, обустраивать окружающую
среду. У всех них имелись еще силы и желание что-то делать для дру¬
гих (некоторые обвинялись в благотворительной работе, в помощи
ссыльным верующим), интересоваться общественной и социальной
обстановкой, желать ее улучшения (несколько человек обвинялись в
«антисоветской» борьбе с бюрократией).
Один из известных всероссийских общественных и культурных
деятелей, сочувствовавший союзу «Христианское единение», фило¬
соф Сергей Булгаков, выступая на Поместном Соборе 15 ноября
1917 года, так описал внутреннюю позицию христианина, оказавше¬
гося в нарождающемся государстве нового, тоталитарного, типа:
«Такие учения, которые обрекают веру христианскую на оконча¬
тельное бессилие в жизни, ограничивая ее областью замкнутого са¬
мосознания, низводя ее назначение до личного настроения, как бы
прихоти вкуса... противоречат самому существу [веры]. Ни в каком
смысле не может быть отделена от жизни или рассматриваться как
“частное дело” личности... вера наша»8.
334
Уже выйдя из горнила гражданской войны и красного террора,
православные люди свою общественную позицию облекли в фор¬
му бессловесного обращения к миру, обращения посредством обра¬
за жизни. Этот старый восточнохристианский архетип поведения в
крайних обстоятельствах задавленного деспотичной властью социу¬
ма вновь был вынужденно взят церковью на вооружение. Впрочем,
это молчаливое свидетельство воспринималось окружающей нацио¬
нальной средой вполне адекватно его внутреннему посланию как ал¬
горитм подавляемой, но живой и несломленной многовековой хри¬
стианской культуры.
Это было послание от тех исчезнувших в истории миллионных
масс, которые в течение длительного исторического времени искали
свою идентичность в евангельских ценностях, в культурных предани¬
ях христианства. Из этой среды в России Серебряного века, освобож¬
давшейся от царского авторитаризма, зарождались ростки христиан¬
ской демократии. Христианская демократия вызревала не столько из
элитарных религиозно-философских кружков, сколько из миллион¬
ного класса середняков, городских и деревенских умельцев и масте¬
ров, предприимчивых мелких собственников и народной интелли¬
генции, ориентировавшихся на православие. Этому нарождавшемуся
классу деятельных людей не хватало политического и общественного
представительства, которому бы они доверяли и в сотрудничестве с
которым смогли бы обрести свою идентичность. Государственные и
общественные вожди старой России, как и духовные руководители
церкви, слишком медленно реагировали на эту насущную потреб¬
ность народных масс найти себя в общественной, культурной и со¬
циальной работе, ориентированной на христианские ценности.
Зато творческий потенциал «мелкособственнической» среды и на¬
родной интеллигенции хорошо знал бывший семинарист, партийный
вождь Сталин. И он сделал все, чтобы общественные и гражданские
стремления этой среды навсегда остались нереализованными. Нереа¬
лизованный проект «Христианского единения», нереализованные
общественные и духовные интенции замученных в застенках НКВД
активных городских и сельских христиан России 1920-1950 годов,
задушенные на корню попытки общественной самореализации и
самоидентификации деятельных членов церкви — все это, как раз¬
рушенные остовы старых храмов и дворцов, стынет в пространстве
нашей истории.
Знаменательно, что — через 30 лет после разгрома нижегородско¬
го союза «Христианское единение» — в лексике Агитпропа появилась
терминология, заимствованная из публицистических и обществен¬
ных выступлений церковных апологетов, ученых монахов, обличав¬
ших левую интеллигенцию в «безродном космополитизме» во время
военного столкновения с Тройственным союзом. Но если для цер¬
335
ковных деятелей 1914-1917 годов это была риторическая фигура,
привлеченная в целях полемики с пораженцами, то для сталинских
политтехнологов, извлекших на свет Божий термины из старой дис¬
куссии, это было орудием уничтожения инакомыслящих. Оправда¬
нием репрессий против тех «живых людей» (то есть живых носителей
«вражеских» идей, как это следует из сталинской статьи в «Правде»
от 13.01.1953), что еще оставались в стране.
Сталин имел представление о том, что в канун революции в мно¬
гомиллионной православной среде России подспудно шло формиро¬
вание христианско-демократического миропонимания, сближение
интеллектуальных сил церкви и народной стихии. Поэтому и в при¬
казе № 00 447, и в советской карательной политике на протяжении
всего сталинского правления выделялись такие, подлежавшие уни¬
чтожению и подавлению, категории населения, как кулаки, ранее «ре¬
прессированные» (то есть яро антисоветские) церковники, «бывшие
люди». Именно в русском христианском патриотизме Сталин видел
главную опасность для лелеемого им патриотизма «советского», по¬
строенного на замещении христианских ценностей идеологическими
фетишами (в виде верности ВКП(б) и ее передовым органам).
Активные церковники, «мелкособственнические» крестьянские и
городские слои, «бывшие» люди из дворян и интеллигенции, имев¬
шие свое представление о России, ее настоящем и будущем, то есть
вся широкая национально ориентированная и мировоззренчески не
оформленная среда представителей традиционалистской русской
культуры, являлась для сталинской бюрократии представителями
«Запада», пятой колонной, подлежащей уничтожению.
Впрочем, так обстояло дело и при правлении постсталинской
номенклатуры. Инакомыслие, поиски собственной и национальной
идентичности преследовались статьями Уголовного кодекса.
Советская система, до своего крушения, оставалась в принципе
сталинистской, насильно препятствуя любым попыткам независи¬
мой самоидентификации личности и общества, любым попыткам об¬
рести историческую память.
Неудивительно, что современное церковное постсоветское созна¬
ние, происходящее из исторического беспамятства, исповедующее
современный новорусский патриотизм, совершенно не знает о проти¬
востоянии патриотизма русского, патриотизма христианских универ¬
сальных ценностей и патриотизма советского, сталинского разлива,
для которого христианская цивилизация есть первейший враг. Это
трагедия позавчерашней бывшей царской империи, которая автори¬
тарно затормаживала процессы самоидентификации в народе и об¬
ществе, тем самым лишая страну исторического времени, в котором
должно было произойти становление сил христианской демократии.
Это трагедия вчерашнего СССР, строившего тоталитарную утопию
336
посредством социальных чисток, во имя которой были перемолоты
и уничтожены целые классы. Это трагедия страны нынешней, строя¬
щей свое сегодня на мифическом величии сталинской стабильности,
достигнутой большой кровью и большим обманом.
Примечания
1 Под «человеком Церкви» докладчик подразумевает не только (и не столько) лицо
«православного вероисповедания» из анкетных данных старой России, регулярно
участвующее в сакральной и приходской жизни. Это, прежде всего, христианин,
принимающий на себя личную ответственность за судьбы церкви.
2 Не случайно определение Поместного Собора РПЦ о мероприятиях, вызванных го¬
нениями на церковь, датировано 18.04.1918.
3 Центральный государственный архив Московской обл. Ф. 4612. On. 1. Д. 20. Мос¬
ковский губернский революционный трибунал. Протокол и стенограмма по обвине¬
нию лиц, участвующих в контрреволюционном выступлении в Павловском Посаде
Московской губернии. Т. 2.
4 Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР № 00 447 от
30.07.1937 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др.
антисоветских элементов». См., напр.: Книга памяти жертв политических репрес¬
сий: [Ульяновская область.] Ульяновск, 1996. [Т. 1.] С. 766-780 (25).
5 Коллекция ГА РФ.
6 См.: Нижегородский церковно-общественный вестник. 1917.2 октября. № 28.
7 НЦОВ. 1918. № 2. Стб. 3.
8 Деяние 41 Поместного Собора РПЦ. Обсуждение доклада о правовом положении
Церкви в государстве. Докладчик проф. С. Н. Булгаков // Прибавление к Церков¬
ным ведомостям. 1917.20 января. № 2. С. 69.
М. В. Кать (Смоленск)
СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ НАД ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ
ДУХОВЕНСТВОМ И ВЕРУЮЩИМИ
1918-1922 ГОДОВ: ХАРАКТЕР, ГРАНИЦЫ И СТЕПЕНЬ
РЕПРЕССИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ*
В современном общественном сознании глубоко укоренилось пред-
ставление о том, что Русская Православная Церковь с первых дней
свершения Октябрьской революции и установления власти больше¬
виков попала под мощное репрессивное воздействие государства.
Революционное время действительно породило массу антигуман¬
ных стихийных и государственно-репрессивных практик, обострило
социальные противоречия и борьбу различных групп в обществе.
Расцветал бандитизм, различные формы асоциального поведения1.
Размытые контуры власти породили такие явления, как «красный
бандитизм»2. Отсутствие устоявшейся правовой базы и четко обозна¬
ченная классовая заостренность первых мероприятий советской вла¬
сти обернулись разнообразными формами воздействия на социально
чуждые отныне слои, в длинный ряд которых попало и православное
духовенство.
Изучение социальных реалий первых послереволюционных лет
не позволяет с уверенностью и достаточным фактическим обосно¬
ванием отнести все проявления революционной агрессивности в
отношении православных (реквизиции, задержания и аресты, за-
ложничество, расстрелы и бессудные убийства) к деяниям, совер¬
шенным большевистской властью либо санкционированным ею.
В переломную эпоху щедро проявлялись худшие человеческие ка¬
чества. Давала себя знать мстительность вчерашних изгоев, обле¬
ченных ныне властью с неочерченными полномочиями, жестокость,
нетерпимость с присущими ей фобиями, проявления зависти. Все
эти субъективные факторы мешают полно и адекватно оценить ха¬
рактер репрессивного воздействия на православных, выяснить про¬
исхождение его различных форм.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского
проекта «Эволюция государственно-церковных отношений в российской провин¬
ции. Смоленщина, 1917-1929 гг.», № 09-01-00 068а.
338
В этой связи особые перспективы для воссоздания раннесовет¬
ского этапа государственно-церковных отношений открывает обра¬
щение к анализу действий судебно-следственных органов в отноше¬
нии православных. Институциональный фокус этого исследования
позволяет получить достаточно достоверные сведения о репрессиях
в отношении православных.
Следственные материалы, отложившиеся в ходе процессов над
духовенством, — один из основных источников, полнота и неподцен-
зурность которого является залогом достоверности сообщаемых им
данных о характере изучаемых процессов. Следственные материалы
включают значительную массу документов, изъятых у фигурантов
и характеризующих мировоззрение, общественное положение, на¬
строение православных. Кроме того, природа судебно-следственных
материалов позволяет исследовать еще и отношения внутри сообще¬
ства православных в экстремальных условиях.
В исследовании с опорой на существующую историографию и
археографическую практику анализируются материалы архивно¬
следственных дел из фондов архива УФСБ по Смоленской области и
губревтрибунала 1918-1922 годов, публикации региональной и цен¬
тральной периодической печати.
Специфика судебного преследования православных Смоленско¬
го региона заключается в проведении крупных судебных процессов,
организованных вокруг правящих, или викарных архиереев. Так, в
1918 году губернская ЧК инспирировала уголовное дело в отношении
викарного епископа Вяземского Макария (Гневушева) «по обвинению
в контрреволюционном заговоре против Советской власти», в 1920-
1921, а затем в 1922 году один за одним шли процессы в отношении епи¬
скопа Смоленского и Дорогобужского Филиппа (Ставицкого). В хо¬
де судебно-следственных мероприятий в процессы вовлекалось зна¬
чительное количество клириков и верующих. В 1918 году следствен¬
ные действия проводились в отношении 41 человека, расстреляно по
сообщению прессы, 10 человек3, по делу 1920-1921 годов проходили
44 фигуранта4, а в ходе процесса «смоленских церковников» перед Вер¬
ховным Трибуналом предстало более 30 человек (к ВМН приговорено
4 человека5, сведений о приведении приговора в исполнение нет).
Каждый из обозначенных процессов имел свою специфи¬
ку, конкретные причины и предпосылки в общем ходе развития
государственно-церковных отношений в стране. Различается и со¬
став источников, по которым реконструированы события. Дело епи¬
скопа Макария (1918 год) освещено исключительно материалами
архивно-следственного дела № 26 797-с Архива УФСБ по Смолен¬
ской области и немногочисленными сообщениями печати. В отноше¬
нии епископа Филиппа архивно-следственные дела дополняются до¬
кументами ревтрибунала, ликвидационного отдела исполкома.
339
Образное определение «на скамье подсудимых — церковь», ис¬
пользованное одним из публикаторов материалов «церковных»
процессов 1922 года, не вполне применимо к событиям 1918 года.
В этом убеждают материалы следственного дела в отношении епи¬
скопа Макария (Гневушева). Что привело епископа на скамью под¬
судимых в 1918 году? Ответ — в фактах его биографии. Родился
в 1858 году в Сибири. В 1906-1908 годах — член Союза Киевской
русской монархической партии и Союза русских рабочих людей.
Овдовев, в 1908 году принял монашество и сразу стал настоятелем
Высокопетровского, а затем Новоспасского монастыря в Москве.
До начала Первой мировой — сопредседатель Московского Союза
русского народа6. С 1914 по 1917 году — викарий Нижегородской
епархии... слухи о связи с Распутиным и церковный суд за растрату
при строительстве монастыря7. С января 1917 года — епископ Орло¬
вский. Далее разразились события «церковной революции»: в епар¬
хии образовалась влиятельная группа священников-реформаторов,
заставившая епископа покинуть кафедру8. После отставки интрига в
Синоде и слухи о претензии епископа на хлебное место настоятеля
московского монастыря. Назначение настоятелем в Вязьме9. Торже¬
ственные службы и талант проповедника снискали епископу славу
среди населения (возникло ходатайство о викариатстве, удовлетво¬
ренное Синодом в июне 1918 года). Не заставили себя ждать и проб¬
лемы в отношении с властями. По-видимому, Макарий разделял по¬
зицию церковного центра о защите имущества и достояния церкви в
новых условиях.
Логичное в свете фактов биографии епископа предположение о
неотступном следовании монархическим идеалам не подтверждает¬
ся — епископ принял февральскую революцию, но делом этого не до¬
казал; к новой же советской власти относился как к временщикам, а
в личной переписке выражал антисемитские взгляды (по отношению
к большевикам)10.
Поводом к началу следственных мероприятий стал протест вязьми-
чей, поданный в квартирную комиссию против выселения епископа,
и набатный звон, раздавшийся в ночь на 23 августа 1918 года при по¬
пытке его ареста. Со следующего дня Вяземская ЧК начала следствие,
а 1 сентября было решено передать епископа Смоленской ЧК11.
29 августа 1918 года епископ был арестован в больнице, эта¬
пирован в Смоленск, 2 сентября помещен в губернскую тюрьму, а
4 сентября прошло заседание Смоленской ЧК, вынесшей вердикт:
расстрелять12.
Мотив столь жесткого приговора очевиден — 30 августа в ре¬
зультате терактов был убит Урицкий и ранен Ленин. За несколько
последующих дней сформировалась формула работы ЧК в данный
период, выраженная так — «Чрезвычайная комиссия заявляет, что
340
ею будут приниматься самыя решительные меры по отношению к
буржуазии и ея наймитам за каждый выстрел из-за угла». Агитация
предложила лозунг «За кровь наших вождей буржуазия должна за¬
платить своей кровью»13.
Обоснование волны расстрелов, продолжавшихся в Смоленске до
середины сентября, было простым: для епископа — «за участие в Вя¬
земском контрреволюционном заговоре», для бывших помещиков —
«за... взнос крупных сумм на организацию заговора»14.
Чем стали эти события для православных? Как проявило себя
сообщество в ходе следствия? Допрашиваемые священники, чле¬
ны младшего клира не признавали своей вины. Объясняя набатный
звон, уверяли, что думали о пожаре в городе. Действовавшее с рожде¬
ства 1918 года под председательством Макария Христорождествен-
ское братство (вопреки усилиям следователей, пытавшихся придать
религиозному братству черты контрреволюционного центра) харак¬
теризовали как аполитичную организацию, существующую без взно¬
сов. Взаимных обличений не было, но и стремления обелить своих
братьев члены сообщества не проявляли. Стратегия поведения пра¬
вославных на следствии одна — я не виноват, темен, с декретом об
отделении в целом согласен, в антисоветских акциях не участвовал,
так как аполитичен.
В 1918 году опыта ведения следствия не было и у ЧК: в спешке и
неразберихе не проводились очные ставки, отсутствие доказатель¬
ной базы и единодушия в определении меры ответствености обви¬
няемых влекло передачу дела более высокой инстанции (из Вязьмы
в Смоленск).
Само дело о контрреволюционном выступлении (организации)
для 1918 года не было исключительным явлением, и в значительной
мере было ответом власти на реализацию патриарших и синодальных
предписаний о защите церковного имущества и интересов церкви на
местах, а также петиционную кампанию против январского декрета и
столкновения с верующими при сдаче метрических книг, проводив¬
шейся весной-летом 1918 года. Всплеск террора в регионах, предо¬
пределивший жестокое решение в отношении епископа и верующих
вязьмичей, пришелся на начало сентября 1918 года и был связан с
ответом власти на известные покушения15. Вовлечение епископа в
конкретном случае скорее всего определялось его общественной ак¬
тивностью, ангажированностью прежних связей с монархическими
организациями и активной проповеднической деятельностью.
1918 год стал временем острой государственно-церковной кон¬
фронтации, связанной как с выработкой позиции церкви по от¬
ношению к новой власти, так и с формированием вероисповедной
политики государства, началом реализации первых нормативных
актов, ущемлявших права церкви. В течение первого года советской
341
власти документирована гибель по меньшей мере 15 клириков Смо¬
ленской епархии16.
Вторая половина 1918-го и 1919 год стали для Смоленской епархии
периодом относительной стабилизации государственно-церковных
отношений, вынужденная автономизация епархиальных властей от
политической линии церковного центра подталкивала к поиску крат¬
косрочных компромиссов с властью.
Новый всплеск судебного и административного давления на
православных имел также ситуативный характер и был связан с лик¬
видацией органов епархиального управления — Смоленского епар¬
хиального совета в конце 1920-го. Здесь в центре внимания сразу
оказался правящий архиерей епископ Филипп (Ставицкий). Проис¬
ходил он из Волынского духовенства, окончил МДА и был зачислен
в братию Киево-Печерской лавры. В 1915 году получил назначение
в Нью-Йорк ректором семинарии, с 1916 года — епископ Аляски и
Алеутских островов. В конце 1917 года выехал в Москву. С апреля
1919 года — временно управляющий Смоленской епархией17.
В начале ноября 1920 года ликвидационный подотдел губернско¬
го отдела юстиции производил ликвидацию Епархиального совета. В
ходе изъятия бумаг и составления описи имущества заведующий по¬
дотделом Калиненко усмотрел нарушения: часть средств и имущества
ликвидируемого совета была передана канцелярии епископа, боль¬
шие средства из кассы совета (а денежные средства его подлежали
конфискации) были взяты под расписку для покупки свечного воска.
Калиненко, проведя изъятие документов, писал: «<...> из содержа¬
ния... усматриваются признаки неправильных действий со стороны
ответственных лиц бывшего Епархиального Совета», — а потому по¬
становил — «перечисленные в акте документы препроводить Народ¬
ному следователю по важнейшим делам Отдела Юстиции Смолгуб-
исполкома на предмет возбуждения уголовного преследования против
указанных лиц»18. На следующий день дело принято к производству.
Спустя неделю ликвидационный отдел обнаружил новое нарушение:
«<...> духовные лица до сих пор имеют в своем распоряжении метри¬
ческие выписи, каковыми пользуются, выдавая различные справки
гражданам, возможно, и с корыстной целью»19. Примечательно, что
в качестве свидетеля по делу, следователем по особо важным делам
губюста был привлечен заведующий ликвидационным отделом Ка¬
линиченко, инициировавший дело.
29 декабря 1920 года 13 фигурантам дела во граве с епископом
было предъявлено обвинение «в сокрытии народного имущества, на¬
рушении декретов об отделении церкви от государства, спекуляции и
пр.»20. Мерой пресечения была выбрана «подписка о неотлучке».
В ходе следственных мероприятий в алтаре кафедрального собора
были найдены царские портреты и неучтенные денежные средства,
342
придавшие делу новые краски. Следствие приобщило к делу сведе¬
ния о нарушениях советских законоустановлений рядом настоятелей
православных монастырей губернии. К делу были приобщены мате¬
риалы о незаконной деятельности Общества пособия бедным иудей¬
ского вероисповедания (вменялся в вину незаконный сбор средств)
и арестован ксендз Щавлинский (фактически за распитие самогона).
Так дело обрело поликонфессиональный состав.
Губюст закончил следствие к концу февраля 1921 года и передал
дело губернскому Ревтрибуналу.
В мае 1921 года состоялось слушание дела. Перед трибуналом пред¬
стали епископ Мстиславский Варлаам, Смоленский Филипп, ксендз
Щавинский и раввин Гинзбург, ряд иных лиц из числа «бывших».
Этот процесс приобрел черты показательного: поликонфессио¬
нальный состав, обвинение в антисоветской агитации, «аморальное»
поведение ксендза, монархизм Варлаама (служил панихиды по Ни¬
колаю И) составили «лицо» религиозных организаций.
Главные фигуранты процесса были приговорены к 2 годам лише¬
ния свободы, но амнистированы. Варлаам и Филипп обязаны были
выехать из Западной области в течение двух суток21.
Последовала петиционная кампания: население массово выступи¬
ло за оставление епископа Филиппа в Смоленске. Среди собравших
подписи были не только приходские общины, но и рабочие коллекти¬
вы мельницы, портняжных мастерских, служащие почты, губотдела
финансов и даже военного отдела Западного фронта!22
Как проявили себя православные в ходе этого противоречивого
и нелепо сфабрикованного процесса, когда даже печать, освещав¬
шая слушание дела ревтрибуналом, рисовала епископа «чисто рус¬
ским человеком»? Сам Филипп на первом же допросе выступил от¬
нюдь с неоднозначными заявлениями: «Мне как служителю церкви
всегда было противно, что наше духовенство политиканствует, поэ¬
тому я себя в Америке чувствовал хорошо, где был далек от поли¬
тики... То, что раньше церковь находилась под протекторатом госу¬
дарства я нахожу ненормальным, так как церковь от этого страдала
в своей высоте и чистоте, т. е. ей приходилось приспосабливаться с
существующей государственной властью и даже иногда быть про¬
водником политических идей, поэтому декрет об отделении церкви
от государства я нахожу вполне целесообразным и правильным...
Я признаю, что патриарх не всегда с момента октябрьского перево¬
рота был аполитичен... Каким образом попали царские портреты в
алтарь церкви, я не знаю, но узнав об этом, возмутился...»23
Секретарь епархиального совета М. И. Лебедев утверждал: «В свя¬
щенники по окончании семинарии я попал случайно, и, просвящен-
ствовав три года, я поступил в академию с определенным настроени¬
ем не быть священником, так как это не отвечало моим убеждениям
343
и, даже будучи студентом академии, я обращался в Синод с просьбой
о снятии сана, но меня там запугали тяжелыми последствиями... В
Смоленском соборе священником я числился номинально, но все же
иногда должен был совершать богослужения»24.
Подобными проявлениями мимикрии, или гибкости, полны ма¬
териалы многих допросов изучаемого дела. Были ли эти заявления
защитными формулами, позволяющими уцелеть, или в какой-то
мере отражали мировоззренческие подвижки людей церкви, оце¬
нить сложно. Но политическая терминология своего времени уже к
1920 году была усвоена православными. Сказался опыт гражданской
войны со всеми проявлениями жестокости, относительная незащи¬
щенность со стороны церковного центра и общественного мнения.
Но на сделку с совестью православные еще не были готовы: на воп¬
росы о вере в мощи епископ и члены епархиального совета отвечали
убежденно. Объединяющие ценности, очевидно, сохранились и ато-
мизации православного общества еще не произошло.
Массовые обращения граждан в защиту епископа свидетельству¬
ют о сохранении инициативы и социальной активности православ¬
ного мира губернии, а состав просителей показывает, что и советские
учреждения не были избавлены от влияния «религиозного дурмана».
Судебно-следственные органы в 1918-1921 годах не сумели подавить
православную инициативу и, судя по источникам, не ставили такой
цели. Процесс 1921 года начался с необходимости приведения дея¬
тельности епархиальных структур в соответствие с действующим за¬
конодательством.
Третий процесс в отношении смоленского духовенства прошел в
эпохальном 1922 году. Каков был его характер? И можно ли трак¬
товать хронологическую сжатость смоленских «дел» в отношении
православных как перманентное интенсивное давление судебно¬
следственных органов на православных?
Действительно, 1922 год в церковной истории памятен кампа¬
нией по изъятию церковных ценностей, обернувшейся случаями
сопротивления верующих, жертвами и судебными процессами над
православными по всей стране. Верховным трибуналом, его выезд¬
ными сессиями, губтрибуналами слушались дела о сопротивлении
изъятию церковных ценностей в Москве, Петрограде, Иваново-
Вознесенске, Ростове-на-Дону, Туле, Витебске, Череповце, Чувашии,
Рыбинске, Костроме, Астрахани, Гомеле, Ярославле, Екатеринбурге,
Вятке, Новочеркасске. Одним из крупнейших в этом ряду был Смо¬
ленский процесс (по данным академика Покровского арестовано
100 человек)25. Аресты духовенства и верующих происходили во всех
губерниях. Масштаб репрессий позволил некоторым исследователям
определить эти события как «большевистскую атаку на церковь»26.
Особый характер событий сделал 1922 год рубежом в научной пери¬
344
одизации истории РПЦ советского времени. Масштаб явления вы¬
звал необходимость публичного выступления председателя ВЦИК
М. И. Калинина. Со страниц «Правды» его устами транслировалась
официальная версия произошедшего: «В связи с вопросом об изъятии
ценностей для помощи голодающим верхи церкви объявили государ¬
ству — и тем самым трудящимся массам — гражданскую войну. <...>
Если Советское государство с полнейшей терпимостью относится ко
всем церквам и исповеданиям, то оно будет вдвойне сурово карать
антигосударственные поступки, совершаемые под покровом церков¬
ности»27.
Изучение процесса «смоленских церковников» имеет свои источ¬
никоведческие особенности. Процесс оставил два информационных
поля. Первое сформировано печатью, освещавшей его ход, и докумен¬
тами из фонда Смолгубкома ВКП(б), находящимися на государствен¬
ном хранении. Второе составляют документы архивно-следственного
дела епископа Филиппа (Ставицкого) из архива УФСБ по Смолен¬
ской области. Именно оно проливает свет на специфику и подлин¬
ный характер смоленского процесса.
Кампания по изъятию церковных ценностей была открыта на
Смоленщине в начале марта 1922 года. В ответ на предъявленные
губернской комиссией требования предоставления описи ценностей
соборная община ответила созданием комитета 25 представителей,
вступила в переговоры со ВЦИК о возможности замены ценностей,
организовала ночную охрану собора и отразила в течение марта не¬
сколько попыток властей приступить к изъятию. В результате войти
в собор комиссии удалось лишь 28 марта под прикрытием цепи кур¬
сантов. Возмущенная толпа верующих вступила с последними в по¬
тасовку, был открыт огонь: в результате ранено 4 человека (по другим
сведениям один погиб), последовали аресты и следствие.
Логика развития событий, казалось, не позволяет и задуматься о
причинах арестов — они казались ответом властей на неподчинение.
Об этом свидетельствуют подшитые в хронологическом порядке ли¬
сты следственного дела «соборного братства / епископа».
9 мая 1922 года у епископа был проведен обыск и найдена перепи¬
ска контрреволюционного содержания, 13 мая ему было предъявлено
обвинение «в том, что он безусловно имеет нелегальную связь с кон¬
трреволюционной погромной организацией в целях интенсивного
влияния на темную массу верующих во вред Советской Власти...»28
На листах 5-13 дела имеется рукопись, написанная красными чер¬
нилами, озаглавленная «Что такое коммунизм при свете истины»,
содержащая недвусмысленные характеристики советской власти как
масонской, богоборческой. Рукопись имела приписку, адресующую
ее «Епископу Филиппу для распространения среди курсантов и ве¬
рующих». Она направила ход следствия в определенное русло. Под
345
курсантами подразумевались слушатели пасторских курсов, недавно
открытых с ведома властей. Все они, а также служащие канцелярии
епископа, соборный клир, община кафедрального собора и общины
Вознесенского и Троицкого монастырей Смоленска оказались под
пристальным вниманием следствия. Определить точный круг аре¬
стованных крайне сложно, но следственные действия в мае-октябре
1922 года проводились в отношении не менее 50 человек.
Следствие вел политотдел и СОЧ губполитотдела. К началу июня
материалы дела были переданы в следственную часть РВТ Запфронта.
С этого момента следствие велось обеими структурами параллельно.
Было принято решение о необходимости проведения открытого про¬
цесса в Смоленске, подпадающего под действие вступающего в силу с
1 августа УПК РСФСР. По результатам слушания 26 августа четверо
фигурантов были приговорены к ВМН, 10 человек получили реаль¬
ные сроки заключения, еще 10 — общественные работы, несколько
фигурантов, в том чи£ле епископ Филипп, получили «общественное
порицание». Мягкость наказания епископа была связана с его укло¬
нением в обновленчество. Прозвучавшие в его показаниях 1920 года
идеи об аполитичности церкви и осуждения «князей церкви» (к ко¬
торым он себя не относил) были развиты им настолько (вероятно не
без воздействия органов), чтобы составить региональную платформу
обновленчества. «Исповедь» Филиппа появилась на страницах Из¬
вестий ВЦИК 7 июля 1922 года, опередив публикацию этого текста
в Смоленске29.
Как стала возможной такая трансформация мировоззрения епи¬
скопа, обратившего внимание на «...позорное политиканство нашего
высшего управления, отрицательное отношение его к власти трудя¬
щихся...»? Связано ли это с давлением следственных органов или еще
и с эволюцией взглядов епископата и клира? Представитель тотали-
тарноцентричной историографической традиции усомнился бы в ав¬
торстве публичного заявления епископа, но перед нами близкий по
звучанию текст показаний епископа 1920 года, еще не арестованного,
содержащий те же идеи.
Парадоксальны сами корни смоленского процесса, свет на которые
проливает вторая часть дела епископа. Смоленское ГПУ продолжи¬
ло следствие после приговора 26 августа. И в конце ноября 1922 года
уполномоченный СОЧ, ведший дело, обратился к начальству с докла¬
дом: «Из дальнейшего хода следствия выяснилось, что вся эта пере¬
писка [подкинутая Филиппу] не что иное, как провокация граждан
Максимцева и Бреч, которые, по предварительному между собой
соглашению, с целью сведения личных счетов подбросили эту пере¬
писку в квартиру Филиппа и, чтобы направить обыск на квартиру,
спровоцировали Смолгуботдел ГПУ. Дело это, вначале сулившее
вылиться в громкий процесс и наделавшее много шуму среди мест¬
346
ных властей... свелось на нет, и виновными в этом трюке оказались
вышеуказанные граждане»30. Итак, крупнейший региональный анти-
церковный процесс возник из-за провокации по мотивам сведения
личных счетов. Кем были подбросившие переписку епископу? Слу¬
шателями его пастырских курсов, представителями младшего причта,
бескомпромиссно добивавшимися священнических мест. Обращают
на себя внимание уже первые их показания, данные летом: говорят о
мздоимстве смоленских священников, косвенно свидетельствуют о
гомосексуальных связях епископа и старшего клира (планировалось
даже медицинское освидетельствование «подозреваемых», не состо¬
явшееся из-за отсутствия врачей), называют длинные списки фами¬
лий якобы агитировавших против соввласти, подтверждая свои по¬
казания «цитатами» «виновных». Одним словом, перед нами яркий
пример «красных попов». Их карьера сложилась — в начале 1923 года
они были завербованы ГПУ31 и получили священнические места, один
из фигурантов был активным обновленцем до конца 1920-х годов.
Как проявили себя в ходе процесса другие его фигуранты? Ха¬
рактерным становится размежевание духовенства — даже представи¬
тели доверенного круга епископа из числа смоленского священства
стремились снять с себя ответственность за проведение собраний,
обсуждение вопросов о защите ценностей, перекладывая вину на
членов соборного братства32 (не священников). Раскол клира и мира
не единственный обнаруживающийся в ходе процесса «смоленских
церковников». Верующие демонстрировали различные формы ми¬
микрии: охотно припоминали факты предосудительных связей сво¬
их собратьев, сравнительно редко апеллировали к своей «темноте».
Относительное единство проявили лишь члены соборного братства:
они упорно не припоминали событий и фигурантов. И именно они
подверглись самым жестким репрессиям: четверо приговоренных к
расстрелу были мирянами из числа членов братства.
Итак, как показывают источники, на протяжении неполных пяти
лет существенно меняется состояние православного сообщества. Об¬
новленческий раскол имеет очевидные предпосылки в обнаруженных
смоленскими судебными процессами расколах православного мира на
мирян и клириков; круг священников последовательной патриаршей
ориентации и ищущих путей социальной адаптации. Все процессы в
отношении смоленского духовенства проводились отнюдь не по пла¬
ну центрального руководства, а имели ситуативную обусловленность,
хотя их масштаб, ход и итоги зависели от общественно-политической
обстановки в стране. При их многочисленности суровые наказания
несли единицы фигурантов, как правило, миряне, проявлявшие не¬
преклонность в отстаивании своих идеалов, не шедшие на компро¬
мисс. Процесс «смоленских церковников» имел отличительные осо¬
бенности: будучи вписан в контекст государственной кампании по
347
изъятию церковных ценностей и ее идеологические цели, он имел
специфический повод и обнаруживал крайнее неблагополучие со¬
общества православных.
Хронологическая «сжатость» трех смоленских процессов в отно¬
шении православных, на наш взгляд, не может толковаться как под¬
тверждение перманентного характера репрессий в отношении право¬
славных, а обнаружившийся к 1922 году внутренний раскол не дает
возможности говорить об атомизации православного мира, что под¬
тверждает динамика распространения идей обновленчества на Смо¬
ленщине. Местные государственные и силовые органы редко иници¬
ировали следственные действия, ограничиваясь не всегда успешной
реализацией (в форме ограниченных во времени и локальных кампа¬
ний) центральных установок. Безусловно, судебно-следственное дав¬
ление оказывало реальное репрессивное воздействие на сообщество
православных, но особенно ощутимы были его долгосрочные послед¬
ствия. Страх быть поставленным вне общества порождал компромис¬
сы православных, побуждал мимикрировать, искать пути социальной
адаптации (стремиться быть принятым советским обществом), видо¬
изменял черты и свойства сообщества православных.
Примечания
1 Лебина Н. Б. Повседневность 1920-1930-х годов: «Борьба с пережитками прошло¬
го» // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. М., 1997.
Т. 1.С. 244-290.
2 Тепляков А. Красный бандитизм // Родина. 2000. № 4. С. 81-85.
3 Известия Исполнительного комитета Советов Западной области. 6 сентября 1918.
С. 4.
4 ГАСО. Ф. P-47. On. 1. Д. 1723. Л. 256-257.
5 Рабочий путь. 1922. 26 августа.
6 Правые партии. 1905-1917. Документы и материалы. В 2 т. Т. 1. М., 1998. С. 668.
7 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 204. I отд.
V стол. Д. 113. Л. 68-70.
8 Подробно см.: Рогозный П. Г. «Церковная революция» в Орловской епархии: К из¬
учению социально-политической борьбы внутри Российской Православной Церкви
после февральской революции // Новая политическая история. Источник. Историк.
История. СПб., 2004.
9 Любимов Н., протопресвитер. Дневник о заседаниях вновь сформированного Сино¬
да // Российская церковь в годы революций (1917-1918). М., 1995. С. 79-80.
10 РГИА. Ф. 831. On. 1. Д. 142. Л. 2.
11 Архив УФСБ по Смоленской области. Арх. № 11 018-с. Л. 3-4.
12 Там же. Л. 96.
13 Известия Исполнительного комитета Советов Западной области. 1918.5 сентября.
С. 2
14 Там же. 1918.6 сентября. С. 4.
15 Ратьковский И. С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. СПб., 2006.
С. 161.
16 ГАСО. Ф. 1232. On. 1. Д. 186. Л. 25-26; ГА РФ. Ф. 3431. On. 1. Д. 563. Л. 444.
348
17 ГАСО. Ф. Р-47. Д. 1723. Л. 89-89 об.
18 Там же. Л. 2.
19 Там же. Л. 23.
20 Там же. Л. 23 об.
21 Рабочий путь. 1921.18 мая.
22 ГАСО. Ф. Р-47. Д. 1722. Л. 1а, 16-18, 23-24,39.
23 Там же. Л. 89-90.
24 Там же. Л. 48 об.
25 Архивы Кремля. В 2 кн. Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922-1925 гг. М.-Новосибирск,
1997. С. 39.
26 Дейли Д. Штурм последней крепости: большевистская атака на церковь в 1922 году //
Ученые записки Российского Православного университета ап. Иоанна Богослова.
М., 2000. Вып. 6. С. 73-92.
27 Правда. 1922.6 августа.
28 Архив УФСБ по Смоленской области. Арх. №11 018-с. Л. 42
29 Известия ВЦИК. 7 июля 1922. № 149 (1588); Рабочий путь. 1922.9 июля. № 150.
30 Архив УФСБ по Смоленской области. Арх. № 11 018-с. Л. 309.
31 Там же. Л. 319 об.
32 Там же. Л. 146 об.
Т. Г. Леонтьева (Тверь)
КОНСТРУИРОВАНИЕ ОБРАЗА ВРАГА
КАК ПРЕДПОСЫЛКА МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ
ДУХОВЕНСТВА (НА МАТЕРИАЛАХ
КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ, 1930-е ГОДЫ)
Для того, чтобы организовать
и исполнить насилие, люди
сначала должны его проговорить1.
К 1917 году русские писатели и публицисты, политики-оппози¬
ционеры как радикального, так и либерального толка, а также кор¬
респонденты церковной периодики создали весьма сомнительный
(практически — карикатурный) образ православного священника.
В революционное время клонирование негативного имиджа обер¬
нулась для священников настоящей личной драмой: их служение
стало квалифицироваться как ненужное и даже вредное занятие2. В
постреволюционный период в риторике власти, а вслед за тем — и
лексиконе обывателей, появилось безобразное словечко «церковни¬
ки» (иногда говорили также «религиозники»), которое приобрело
новую, акцентированно негативную коннотацию. В новой трактовке
оно охватывало тех, кто так или иначе был причастен к церкви и вере:
и служителей культа, и мирян. Всех рассматривали как носителей
враждебной для «нового мира» идеологии.
К этому времени уже вполне сложился большевистский новояз,
включавший в себя не только множество неблагозвучных аббревиатур,
но и словообразов, призванных в обобщенном виде закрепить образ
«чужого» и «врага». Это был целый ряд намеренно обезличенных, но
зато эмоционально окрашенных терминов, призванных осуществить
своеобразную перемаркировку социального пространства. В ряду
«контры», «кулаков» и вообще «бывших людей» оказались и «цер¬
ковники», официально именуемые служителями культа. Из обихода
вытеснялось даже простонародное «поп» — требовалось нечто более
пугающе-уничижительное, а потому создавалась новая иерархия «чу¬
жих», в общем, изоморфная народным образам нечистой силы.
Характерный тому пример дают заметки «с натуры» Н. Каржанско-
го, лояльного к советской власти журналиста (что примечательно, че-
350
ловека с семинарским образованием), освещавшего процесс смолен¬
ских «церковников» (1-24 августа 1922 года). Профессии подсудимых,
казалось, были безобидными: несколько чернорабочих, столяр, два
сапожника, кондуктор, техники, приказчики, учителя, дворники, «тор¬
говка свежими огурцами», поденщицы. Однако в устах журналиста
они превратились в своего рода подголосков контрреволюционеров.
Что касается их лидеров, то из них конструировался иной социальный
ряд — «бывшие», куда входили помещики, офицеры, преподаватели
семинарии и духовных училищ, домовладельцы, инженеры3. Среди
обвиняемых, разумеется, были и реальные представители церкви: епи¬
скоп Филипп (в миру — Виталий Ставицкий), протоиерей Ширяев.
Однако в общей массе «церковников» их было, на удивление, мало.
При этом к расстрелу приговорили вовсе не их, а четверых мирян. Епи¬
скоп Филипп (возможно, как обновленец) отделался общественным
порицанием, протоиерей Ширяев получил три года тюрьмы. Как бы
то ни было — за этим нелепым, казалось бы, судилищем закрепилось
ставшее знаковым название — «процесс церковников»4.
Термин «церковники» закрепился в советской прессе и офици¬
альных документах настолько основательно, что иные авторы кли¬
шируют его и сегодня5. В тексте оперативного Приказа № 00 447
(1937 год) который, помимо всего, был призван нанести окончатель¬
ный удар по духовенству, он превращается в «рабочий». Характерно,
что к «церковникам» тут же были добавлены «сектанты» — всякая
разновидность «зла» имеет неопределенные социальные границы,
хотя ее базовые элементы могут (как в данном случае) представлять
враждебные друг другу группы. Очевидно, дело не только в том, что
создатели документа не располагали знанием тонкостей церковного
титулования или намеренно пренебрегали им. Теперь «емкий» арха¬
изм «церковники» (термин был испробован российскими бюрокра¬
тами еще в XVIII веке) объединял не просто всех служителей культа
(священников и дьяконов), но и членов церковных «двадцаток», а
также певчих, сторожей, уборщиц6. Социальное пространство «враж¬
дебной силы» неопределенно расширилось и стало пугающе размы¬
тым. Для блюстителей соцзаконности «церковники» стали в единый
ряд «классовых врагов», к которым добавились и те самые сектанты,
на которых — как ни парадоксально — в свое время ориентировались
социалистические пропагандисты.
Между прочим, священникам на протяжении длительного време¬
ни (от 1917 года до конца 1940-х годов) приходилось задумываться:
оставаться в церковном служении или снять сан. Документы первых
революционных лет показывают, что иные из них превращались в чи¬
новников на гражданской службе, мелких предпринимателей, куста¬
рей. При этом в советском политическом театре уже тогда им могла
быть навязана роль и «политического оппозиционера», и «бродячего
351
проповедника». Мотивы снятия сана различны: от страха перед новой
властью и «воинствующими безбожниками» до искреннего желания
обрести новую идентичность. Кое-кому удавалось на время обмануть
власть предержащих, сняв рясу и изменив место жительства7.
Подобное поведение стало расцениваться как форма социальной, а
порой — и политической мимикрии. Нельзя не учитывать, что по мере
того, как революционный проект получал совершенно неожиданное
для большевиков воплощение, уровень ожесточенной подозритель¬
ности в их среде неуклонно возрастал. В обстановке политической
неопределенности и, тем более, напряженности в священниках могли
увидеть вдвое опасного — «скрытого» врага: И. А. Курляндский при¬
водит примеры, когда священников расстреливали даже за восхвале¬
ния Сталина и Советской власти8.
Логика создателей «образа врага» понятна. Задача избавления «от
религиозного дурмана» оказалась трудноразрешимой — особенно для
большевиков, с 1917 года уверовавших в разрушительную эффектив¬
ность своей обличительной агитации. Укорененность в массовом со¬
знании религиозных обычаев и ритуальных привычек была слишком
велика, а отмирания «религиозных предрассудков», как и саморазру¬
шения института церкви, пришлось бы ждать слишком долго. Оста¬
валось одно — опорочить не только «попов», но и верующих.
К середине 1930-х годов большевистскими идеологами уже был на¬
коплен некоторый (пусть неудачный) опыт политико-идеологической
борьбы с «церковниками». Он включал иезуитски составленные
официальные документы, определявшие не только «генеральную
линию», но и приемы борьбы против всех конфессий. К ним при¬
мыкали топорные произведения Е. Ярославского и его подручных,
а также многочисленные труды «историков», разоблачавших «кон¬
трреволюционеров в рясах». Вольно или невольно подыграли боль¬
шевистским идеологам и писатели. Сатирический образ отца Федора
(персонаж знаменитого произведения И. Ильфа и Е. Петрова) был в
пропагандистском отношении достаточно убедителен (алчность за¬
ставила сбросить рясу). И это не единственный портрет. Поэтические
нападки на церковь и духовенство практиковали не только Д. Бед¬
ный и М. Исаковский, но и известные сатирики вроде М. Зощенко9.
О ядовито-саркастических карикатурах, созданных пролеткультов-
цами, и говорить не приходится. Однако их усилия вряд ли доходили
до основной массы верующих — глумление не убеждало, а отвращало
от богохульников.
Основная борьба с церковниками приходится на 1930-е годы — она
была непосредственно связана с расширением круга «врагов». Со¬
вершенно не случайно с 1929 года меняются репрессивные практики:
рядом с «кулаком» надо было поставить его вдохновителя — «попа».
На сей раз упор делался на средства массовой пропаганды: газеты
352
публиковали обличительные, а то и просто клеветнические статьи —
теперь за подписью не только «собкор», но и «рабкор» и «селькор».
О приемах авторов подобных публикаций можно судить на примере
нескольких общедоступных изданий Калининской области.
Через центральную прессу (газеты «Правда» и «Известия»)
власть недвусмысленно демонстрировала, как хитер и изворотлив
враг, подсказывала, что по недомыслию его можно не разглядеть и
тем самым невольно нанести вред государству. В общем, эксплуа¬
тировался комплекс вины — а он в социальной среде, пережившей
кровопролитную гражданскую войну, оставался силен. Если сто¬
личные газеты информировали о разоблачениях в «верхах» совет¬
ского общества (среди военных, «спецов», партийных «перерож¬
денцев»), то местная пресса «переводила» официальную риторику
власти на общепонятный язык путем подыскания доступных при¬
меров. Цель манипулятивных технологий того времени — внушить
страх и на соответствующем эмоциональном фоне активизировать
«конфликтный потенциал» общества, чтобы направить его в нуж¬
ное для власти русло. Такая политика, помимо прочего, инспириро¬
вала панику и в церковной среде, заставляя ее представителей так
или иначе «проявлять» себя.
Отчетливо перипетии информационных баталий прослеживаются
на примере ряда газетных публикаций. В январе 1937 года, как извест¬
но, появилось «Постановление Чрезвычайного XVII Всероссийского
съезда Советов об утверждении Конституции РСФСР»10. Основной
закон провозглашал победу нового политического строя и констати¬
ровал появление «советского общества», состоящего исключительно
из дружественных классов: рабочих и крестьян и новой социалисти¬
ческой интеллигенции. Местная пресса, помимо всего, сообщала, что
«в этом историческом документе за советскими людьми закрепля¬
лись великие права»11. Получалось, что «бывшие люди»: помещики и
буржуи, кулаки и попы, недобитые троцкисты и уголовники и прочая
враждебная братия — получали равные права с лояльными советски¬
ми гражданами. Текст основного закона содержал несколько особых
«разъяснений» относительно затаившихся «врагов народа» (ст. 135),
способных нанести ущерб социалистической собственности или во¬
енной мощи государства. Это означало, что в стране «победившего
социализма» нет места тем, кто «не вписывался» в новую стратифи¬
кационную триаду «рабочий класс, трудовое крестьянство и совет¬
ская интеллигенция». Более того, нарастало опасение, что «масса со¬
циальных осколков» (язык официальной прессы. — Г. Л.) в довольно
тревожных для СССР условиях может объединиться. Естественно,
большевики были склонны преувеличивать при этом идеологиче¬
скую роль «церковников». Этой «опасности» надо было противо¬
стоять. Конституция — в соответствии с буквой демократии — закре¬
353
пляла право советских граждан на антирелигиозную пропаганду. Но
реализовываться это право стало через пропагандистскую машину
партии и государства.
Тщательно замаскированным страхам руководства страной соот¬
ветствовала нервозность населения по поводу трудностей бытового
порядка: нехватки продуктов питания, промышленных товаров, раз¬
ницы уровня жизни различных слоев города и деревни. На фоне гро¬
могласных заявлений о трудовых победах на исходе второй пятилет¬
ки все громче раздавались голоса недовольства, адресованные власти.
А тем временем приближалась двадцатая годовщина Октябрьской
революции. К этому времени в обществе уже сформировался соби¬
рательный образ идейного врага в лице «троцкистов» и «оппозиции».
Им соответствовали метафоры, достойные религиозных обличите¬
лей: «омерзительная шайка», «троцкистская мразь» и т. п., которых
требовалось «вырвать с корнем», «выжечь каленым железом». Наря¬
ду с этими «виртуальными» по понятиям масс врагами, надо было
представить врага осязаемого, наделенного конкретными пороками
запятнанного зримыми преступлениями. Так сложился образ попа,
который по-своему дополнял образ «врага народа» и «вредителя».
Нанесение «последнего удара» по служителям культа «всех ма¬
стей» требовало основательной подготовки.
Действие развернулось по ставшему стандартным сценарию. На
известном февральско-мартовском пленуме 1937 года ЦК ВКП(б)
«ответственные за идеологию товарищи» заявили о крайне низкой
эффективности антирелигиозной работы, отсутствии должного над¬
зора и контроля за деятельностью соответствующих организаций
(вроде «Союза безбожников»), а при рассмотрении вопроса о подго¬
товке избирательной кампании недвусмысленно заговорили о «чуж¬
дых влияниях», исходящих от «всяких религиозников»12. В ответ
на местах одно за другим стали приниматься соответствующие по¬
становления бюро обкомов ВКП(б) «Об усилении антирелигиозной
пропаганды». К компании «разоблачительства» подключалась прес¬
са. Через нее каждому гражданину СССР настойчиво внушалось, что
рядом с ним притаился опаснейший враг. Более того, внушалось, что
его гнусные деяния стали возможны благодаря благодушию и беспеч¬
ности окружающих. Руководство страны давало тем самым понять,
что рассчитывает на помощь «снизу». Так создавалась атмосфера
«охоты за ведьмами».
В центральной прессе с 1936, а региональной — с весны 1937 года
печатались соответствующие «документальные» материалы. В Кали¬
нинской области соответствующие публикации появились в апреле
1937 года. Строго говоря, возможности провинциальной периодики
в 1930-е годы были невелики. В Калининской области издавались
«Пролетарская Правда» — орган Калининского обкома ВКП(б),
354
«Пролетарская правда для начинающих читать», «Сталинская мо¬
лодежь» (орган Калининского областного и городского комитета
ВЛКСМ). Их основные идеи по-своему тиражировали газеты район¬
ного масштаба, вроде бежецкой13 «Знамя коммуны». Подготовленных
журналистов не хватало. Логические неувязки и слабая доказатель¬
ность восполнялись за счет агрессивного стиля.
В сущности, газеты выполняли совершенно конкретную задачу:
культивирование нерассуждающей ненависти к любому — теперь по
преимуществу скрытому — «врагу». Никаких сдерживающих мораль¬
ных и поведенческих установок для местных пропагандистов словно
не существовало. Ослепленные своей предвзятостью, они извращали
самые безобидные поступки «классовых» врагов.
Но в рассматриваемый период былой «классовый» образ врага на
страницах печати заметно трансформировался. Теперь это был не про¬
сто представитель «бывших», а изощренный агитатор-антисоветчик,
клеветник, провокатор войны, ожидающий реставрации ненавистно¬
го «царского» режима. Подобный персонаж постоянно фигурировал
на страницах «Пролетарской Правды»: часто он именовался «троц¬
кистом» и «предателем Родины». Лишь изредка в рубрике «Из про¬
шлого» появлялись заметки, где фигурировали конкретные попы,
якобы запятнавшие себя антинародными акциями и вредительством
колхозному строю14.
Антирелигиозной пропаганде явно не хватало документально¬
го материала. «Пролетарская правда для начинающих читать» в
1937 году поместила лишь две заметки с пустопорожними назва¬
ниями: «Неустанно разоблачать церковников и сектантов» и «Шире
развернем антирелигиозную пропаганду». В них приводились не¬
лепейшие домыслы о связи поповско-сектантских проповедников с
японо-германскими и троцкистско-бухаринскими шпионами15. Не
следует, однако, принижать значения, создаваемого ими пропаган¬
дистского эффекта — в тогдашних условиях определенная часть чи¬
тающей публики готова была поверить любым небылицам.
Анализ содержания периодических изданий показывает, что наи¬
более усердно выполняли задание партии редакторы «Сталинской
мблодежи». Следует напомнить, что с 1932 года (после Постановле¬
ния ЦК ВКП(б) «Об учебных программах и режиме в начальной и
средней школе») большевики принялись культивировать «детское
безбожие»: безрелигиозная школа перешла к антирелигиозной си¬
стеме обучения и воспитания16. Соответственно этому журналисты
молодежных изданий (в том числе и в Калининской области) гораздо
чаще стали писать об «изворотливых церковниках» и «фашистских
проповедниках», заодно напоминая о политической слепоте обыва¬
телей и запущенности антирелигиозной пропаганды. Последнее, как
ни странно, соответствовало действительности.
355
Весьма своевременно в областной молодежной газете появилось
своеобразное «пасхальное послание» журналиста Н. Ларихина. По¬
скольку в 1937 году праздник Пасхи совпадал с 1 мая, на заседании
бюро обкома ВКП(б) было решено задействовать все рычаги для
отвлечения населения от посещения храмов: СМИ, партячейки,
комсомол, школы и клубы17. Соответственно в газете «Сталинская
молодежь» появилась статья «Против поповской пасхи», автор
которой (упомянутый выше) после «разъяснения» происхожде¬
ния этого нелепого праздника поведал читателям, что немецкие,
итальянские и испанские фашисты «с благословения попов ведут
кровавую бойню против испанского народа», а попы сотруднича¬
ют с фашистскими генералами, а кое-где сами возглавляют отря¬
ды фашистской молодежи18. «Таких примеров тесного сотрудни¬
чества церковников с фашистскими генералами можно привести
сотни», — утверждал Ларихин. В тексте, наполненном ядовитым
вздором, по сути дела, обвинялись в антисоветизме не только слу¬
жители культа, но и их «пособники» — прихожане. Отсюда вывод:
«Несовместимо быть передовым молодым советским человеком и
быть религиозным»19.
В майских номерах газеты последовали отклики на публикацию.
Комсомольцы колхоза имени ОГПУ (!) Новоржевского района со¬
общали, что, прочитав статью, решили возобновить деятельность
ячейки воинствующих безбожников20. Из города Торжка читатель
А. Ширяев отозвался заметкой «Проповедники контрреволюции»,
где поносил сектантскую группу (ссылаясь на конкретные имена),
руководители которой не только тайно крестили молодежь, но и
«способствовали» развалу колхозов21. 22 мая в этой же газете в ру¬
брике «Письмо в редакцию» сообщалось о случае суицида в Кали¬
нинском педагогическом институте: жертвой стала некая студентка,
«дочь попа, которая до крайности болезненно переживала то, что ее
отец не из трудовой среды»22. Как правило, маленькая правда меша¬
лась с большой ложью.
«Церковники распоясались» — «сигнализировали» из Кушалин-
ского района 22 мая: «в связи с предстоящими выборами в Советы по
новой Сталинской Конституции за последнее время особенно ожи¬
вили свою деятельность попы церковники, сектанты и контрреволю¬
ционные элементы всех мастей». Их «грязные антисоветские дела»,
как разъяснялось, состояли в привлечении «учеников, пионеров и
даже учителей» к церкви. «Нельзя допустить, чтобы молодежь по¬
пала в лапы церковников», — предостерегал автор заметки23. «Цер¬
ковники орудуют», «церковники продолжают свое гнусное дело», —
писали из Великих Лук24. Из содержания публикаций следовало, что
«поповская армия», хотя и понесла потери в личном составе, но все
еще наносила немалый вред делу строительства социализма. Но глав¬
356
ное — под ее прикрытием «часто орудуют иностранные шпионы, ди¬
версанты, вредители»25.
Как побуждение к действию звучала передовица в номере за
12 июня: «В нашей области вскрыто немало фактов контрреволю¬
ционной работы церковников», пока комсомольский актив, зара¬
женный «идиотской болезнью — благодушием и беспечностью...
почивает на лаврах», «попы и сектанты» ведут свою вредоносную
деятельность и «наносят существенный ущерб... коммунистическо¬
му воспитанию»26. Примечательно, что через несколько номеров
появляется статья В. Будникова «Об изворотливых церковниках и
политической слепоте Бологовского райкома ВЛКСМ», где исполь¬
зовалась практически та же лексика: «контрреволюционная работа
попов и сектантов», «запущенность антирелигиозной пропаганды»,
«идиотская болезнь — политическая беспечность»27. Подобные пуб¬
ликации следовали из номера в номер — священников превращали
в виновников всех текущих бед и неурядиц; в голову молодежи вби¬
валась мысль, что лишь советская власть способна защитить ее от
врагов — явных и тайных. От юношества требовалось лишь одно —
следовать курсом, проложенным партией, активно помогая разобла¬
чению недобитых негодяев.
Известно, что в тревожные времена пропагандистское преимуще¬
ство обычно приобретают лица и институты, «работающие» на обще¬
ственный психоз. Именно так действовали и районные газеты. В из¬
даваемой в г. Бежецке газете «Знамя коммуны» эксплуатировались
традиционные сюжеты: империалистическая угроза, вредительство
врагов, но эмоциональный накал обличений был еще сильнее. Редак¬
тор этого издания не раскрывал настоящие имена своих корреспон¬
дентов, скрывая их под выразительными псевдонимами: «колхозник
Селифан», «Октябрьский», «Знающий». Они информировали насе¬
ление, что «народной волей» в Бежецком районе закрывали приходы,
церковными оградами обносились скотные дворы, на местах снесен¬
ных храмов разбивались парки, а полученным от разрушения зданий
щебнем мостили улицы28. Разумеется, в народных интересах требова¬
лось «раздавить гадов», «уничтожить взбесившихся псов», «расстре¬
лять изменников Родины», «стереть с советской земли троцкистских
бандитов». Как правило, гневный пафос воплощался в репрессии —
согласно данным чекистского делопроизводства, в начале 1937 года
в Бежецком районе была «разоблачена и ликвидирована крупнейшая
контрреволюционная организация, возглавляемая епископом Григо¬
рием Козыревым»29.
Задачи «усиления революционной бдительности» требовали об¬
новления стилистики и тональности изложения. Если в 1920-е годы
преобладали эпитеты, граничащие с вульгарно-бытовыми оскорбле¬
ниями в адрес священников (долгогривые, долгополые, черные орлы,
357
ненасытная утроба, спекулянты-торгаши и т. п.), то в рассматривае¬
мый период лексика становится более жесткой за счет применения к
ним политической ругани.
Нетрудно усмотреть и оборотную сторону газетной «антицерков-
нической» ругани в 1930-е годы — культивирование сугубо позитив¬
ного имиджа власти, государства, Сталина. Получалось, что мудрый
вождь, неустрашимый борец и заботливый отец не ошибается, его не¬
возможно обмануть и потому, даже находясь во вражеском окруже¬
нии, СССР неуклонно движется к коммунистическому будущему.
Возникает вопрос: насколько «успешно» усваивала читающая
публика то, что навязывали ей СМИ? Представляется, что даже без
всякого исследования ответ будет положительный. После идейной
неразберихи 1920-х годов советские люди настолько жадно внимали
слову власти, что, по мнению лингвистов, уже в начале 1930-х годов
произошли существенные сдвиги в лексике (и, соответственно, в со¬
знании) даже такой консервативной части населения, как крестьяне.
Они констатировали, что словарь обследованных ими крестьян из¬
менился более всего в «общественно-политической части». Срав¬
нивая показатели 1913 и 1932 годов в одном из подмосковных сел,
лингвисты обнаружили около 800 новых выражений, среди которых
доминировали политические штампы «классовая борьба», «классо¬
вый враг», «агитация», «вербовка», «кулацкое зверье», «политуче¬
ба» и т. п.30. Конечно, верующие не стали атеистами. Они стали по-
советски суеверными.
Впечатляющие результаты пропагандистского натиска власти от¬
ражали обследования молодежной среды (1200 человек в возрасте
от 8 до 16 лет), предпринятые в конце 1920-х годов. Изучив 1,5 млн
детских «реакций» на современные события, организаторы опроса
выявили в них «взрослые» настроения. Оказалось, что особо значи¬
мым для ребят был «вопрос о кулаке», затем они жаждали «уничто¬
жения частной торговли», а также «попов и религии». Исследова¬
тели (далеко не беспристрастные) резюмировали, что в восприятии
действительности «очень ярко выявляется у ребят классовый под¬
ход»31. При этом 52 % 14-летних и 88 % 16-летних детей считали себя
безбожниками, а в структуре их ценностей доминировали «власть»
и «храбрость»32. К слову, это тот самый контингент, который в
1937-1938 годах мог оказаться в эпицентре «деревенского террора».
Разумеется, дело не только в газетной пропаганде. Следует учиты¬
вать, что за 20 лет советской власти большевистские идеологи и пред¬
ставители пролетарского искусства создали своего рода гротескное
художественное полотно, которое условно можно назвать: «Церковь,
попы и революция». Свои штрихи к карикатурному «попа» добавили
кинематографисты. В результате получился «живой» образ «мрако¬
беса в рясе»: жирного/тощего, злобного, но при этом изрядно напу¬
358
ганного. Поп обычно изображался в черной рясе (= черные крылья) с
огромным крестом, который отнюдь не защищал его33.
Как оценивался этот образ врага? Свидетельства современни¬
ков убеждают — так, как требовалось власти34. Из газетных подбо¬
рок «писем трудящихся», при всей их тенденциозности, видно, что
«градус возмущения» в определенных слоях читателей был велик и
искренен. В сущности, власти давался наказ: «сурово покарать пре¬
дателей Родины», «вырвать с корнем троцкистскую мразь», «распра¬
виться с омерзительной шайкой»35 и т. п. В условиях постоянно на¬
гнетания угрозы войны недовольные граждане проникались жаждой
кары «внутренним врагам».
Исход пропагандистской кампании известен: на местах очень мно¬
гие способствовали бесперебойной работе репрессивной машины:
кто — молчанием, кто — доносительством. Печально, но последним
грешили даже священники36. В сущности, произошла тотальная пер¬
версия ценностей и смыслов — всякий сущностный элемент старой
системы предавался коммунистической анафеме. При этом настоя¬
щим опиумом для народа сделалась советская пресса.
Репрессивный результат пропагандистской кампании не замед¬
лил сказаться. Дело, разумеется, не просто в том, что удельный вес
священников, приговоренных к высшей мере наказания, оказался не¬
померно велик — уничтожали наиболее уязвимых, не умеющих «вы¬
кручиваться». Поражает совсем другое: большевистские следователи
и судьи в своих обвинениях и вердиктах активно использовали га¬
зетные штампы. Так, только в Калининской области в 1937 году «на¬
личествовали» и были «разоблачены» «фашистско-монархические
организации», «повстанческие ячейки и контрреволюционные груп¬
пы» под руководством и с участием «церковников»37. Поражает не не¬
лепость обвинительных формулировок, а то, что они выстраивались
по известной формуле: «Верую, ибо абсурдно!».
Картина была достаточно типичной. Еще ранее в некоторых ре¬
гионах следователи ОГПУ делали такие «открытия»: связь кулаков с
духовенством проходила «через троцкизм»38.
Современные антропологи признают акт речи «крайне важным
элементом насилия», легитимизация которого собственно и начина¬
ется с вербальной подготовки39. В рассматриваемый период власть с
помощью прессы небезуспешно конструировала «аргументы» в поль¬
зу репрессий и конкретизировала их «объекты».
Анализ газетных публикаций свидетельствует, что калининские
журналисты ни единым словом не отклонились от «генеральной ли¬
нии», намеченной центральными изданиями. В сущности, населению
области был навязан язык обвинительных приговоров до их появ¬
ления. Спланированная пропагандистская риторика указывала на
прямую связь внешней опасности, внутриполитических и экономи¬
359
ческих трудностей с наличием в СССР части населения из бывших
приспешников царского режима.
Но это «заслуга» не только большевистских агитпроповцев. Во
многом они использовали стандартизированно-отрицательный образ
православного священника, созданного еще в императорской Рос¬
сии. В новых средствах массовой информации этот образ приобрел
черты не просто классового врага (контрреволюционера), а своего
рода инфернального создания, «исчадия» дореволюционного «ада».
Тем самым общественное мнение было подготовлено к репрессиям
против духовенства в 1930-е годы, осуществленным в особо жестких
формах.
Примечания
1 The Legitimization of Violence / ed. by D. E. Apter. London, 1997. / Цит. по: Тиш-
ков В. А. Теория и практика насилия // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 9.
2 С точки зрения специалистов, создание отрицательного образа в литературном про¬
изведении уже может рассматриваться как шаг к насилию. См.: Тишков В. А. Указ,
соч. С. 17.
3 Каржанский Н. Процесс смоленских церковников (1-24 августа 1922 г.). Смоленск,
1922. (Переизд. Смоленск, 2008).
4 Там же. С. 153-154.
5 К примеру, употребляет такой термин без кавычек даже такой знающий автор, как
И. А. Курляндский. См.: 1937 год: власть не от Бога // Вопросы истории. 2009. № 10.
С. 14-33. ,
6 Каржанский Н. Процесс смоленских церковников (1-24 августа 1922 г.). С. 14.
7 Примеры содержатся в архивах в фондах районных исполнительных комитетов, в
следственных делах репрессированных священников и т. п. См.: Государственный
архив Тверской области (ГАТО). Ф. Р-2069. Тверской центр документации новей¬
шей истории (ТЦДНИ). Ф. 7849; Государственный архив Российской Федерации
(ГА РФ). Ф. 5263.
8 Курляндский И. А. Указ. соч. С. 29.
9 В рассматриваемый период издавались специальные подборки антирелигиозной по¬
эзии и прозы. Например: Антирелигиозная пропаганда. К постановке работы. Харь¬
ков, 1925; Антирелигиозный художественный сборник. М., 1926; Антирелигиозная
сатира и юмор. М., 1939 и др.
10 Сталинская молодежь. 24 января 1937. С. 3-4.
11 Заре навстречу. Очерки истории Калининской областной организации ВЛКСМ. М.,
1968. С. 198.
12 См. текст выступления С. В. Косиора от 27 февраля 1937 г. // Трагедия совет¬
ской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы.
1927-1938. Т. 5.1937-1938. Книга 1.1937. М., 2004. С. 159-160.
13 Бежецк — районный центр Калининской области.
14 Пролетарская Правда. 1937.27 февраля, 10 и 12 апреля, 21 мая.
15 Пролетарская правда для начинающих читать. 1937. 24 сентября. С. 2; 12 октября.
С. 4.
16 Шевченко В. А. Формирование антирелигиозных представлений советской школой.
1927-1932 гг.: автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 2007. С. 22-23.
17 ТЦДНИ. Ф. 147. On. 1. Д. 532. Л. 71.
360
18 Сталинская молодежь. 1937.28 апреля. С. 3.
19 Там же.
20 Там же. 1937.14 мая. С. 4.
21 Там же. 18 мая. С. 2.
22 Там же. 22 мая. С. 2.
23 Там же. С. 3.
24 Там же. 16 июля. С. 2.
25 Там же. 22 июня. С. 2.
26 Там же. 12 июня. С. 1.
27 Там же. 26 июня. С. 2.
28 Знамя коммуны. 1932.15 декабря; 1933.9 октября; 1935.20 февраля, 14 июля и др.
29 ТЦДНИ. Ф. 250. On. 1. Д. 518. Л. 66.
30 Каринский Н. М. Очерки языка русских крестьян. М.-Л., 1936. С. 5,120.
31 Рыбников Н. А. Крестьянский ребенок. Очерки по педологии крестьянского ребен¬
ка. М., 1930. С. 56-58.
32 Рыбников Н. А. Указ. соч. С. 59,67.
33 См.: Агитмассовое искусство Советской России. Материалы и документы. М., 2002.
34 См., напр.: Сиганов Н. М. Записки и воспоминания о нашей родословной, отдельных
фактах жизни и пережитом. Иваново, 2003. С. 58.
35 См., напр.: Знамя коммуны. 1937.
36 См. подр.: ТЦДНИ. Ф. 7849.
37 Там же.
38 Раков А. А. «Извращения», «лжеколхозы» и «связи с духовенством через троцкизм»:
«Раскулачивание» на Южном Урале // Вестник Российского университета дружбы
народов. Сер. История России. 2009. № 2. С. 70.
39 См.: Тишков В. А. Указ. соч. С. 17.
А. Ф. Бондаренко (Москва)
РЕПРЕССИРОВАННЫЕ КОЛОКОЛА РОССИИ:
1920-1930-е ГОДЫ
Произошедшая в России в 1917 году революция, разрушив старые
общественные устои, положила начало целому ряду мероприятий
вновь образованного правительства. Они были направлены на созда¬
ние совершенно иного, нежели знала мировая история, государства.
Одной из важнейших задач для успешного осуществления постав¬
ленной цели являлась замена старой идеологии новой. В кратчай¬
шие сроки необходимо было искоренить в общественном сознании
господствовавшее на протяжении нескольких столетий так называе¬
мое религиозное мировоззрение, а вместо него вложить в умы людей
основы не терпящей инакомыслия коммунистической доктрины.
Для грядущего «коммунистического» общества был нужен новый че¬
ловек с новой системой ценностей, в которой религии уже не было
места. Но для ее вытеснения из сознания человека большевики упо¬
требляли совершенно не идеологические способы борьбы. Начались
широкомасштабные репрессии, направленные на уничтожение всего
того, что так или иначе было связано с религией.
В декрете СНК «О свободе совести...», вступившем в силу в январе
1918 года, провозглашалось, что все церковное имущество станови¬
лось народным достоянием, распоряжаться которым теперь должны
/были местные органы власти1. На деле этим декретом был дан толчок
к уничтожению огромного количества памятников христианского
искусства, которые создавались многими поколениями талантливых
художников. Варварство местных властей и разгул крушившей все
на своем пути толпы стали возможны благодаря тому, что старые
российские законы, рассматривавшие подобное обращение с предме¬
тами культа как кощунство и тяжкое преступление, утратили свою
силу. И хотя Русская Православная Церковь в 1918 году приняла
определение «Об охране церковных святынь от кощунственного за¬
хвата и поругания...»2, остановить запущенный механизм уже было
невозможно.
Горькую участь многочисленных икон, священных сосудов и дру¬
гих самых разнообразных предметов церковного обихода разделили
и сотни тысяч колоколов, сопровождавших православные богослуже¬
362
ния на широких просторах Российского государства. Уже в 1919 году
исполком Костромского горсовета просил Москву разрешить исполь¬
зование колоколов национализированных монастырей для перелив¬
ки в котлы для столовых. Однако если первоначально снятие колоко¬
лов с колоколен и дальнейшая их переплавка составляли единичные
случаи, то во второй половине 1920-х годов началось планомерное
уничтожение этих памятников литейного искусства, составлявших
богатейшее культурно-историческое наследие нации.
В 1924-1926 годах местным комиссиям по учету и реализации
Госфондов были разосланы циркуляры: «О порядке ликвидации
предметов религиозного культа» и «О порядке ликвидации церков¬
ного имущества»3. Согласно этим документам колокола зачислялись
в Госфонд с последующей их реализацией. В то же время проводилась
кампания по прекращению колокольного звона. Весной 1926 года
всем губисполкомам была разослана инструкция «О порядке поль¬
зования колокольнями», в которой констатировалось, что звон «на¬
рушает нормальное отправление общественного правопорядка и
особенно стеснительно отражается на жизни городских поселений»4.
Теперь колокольный звон стал возможным только с разрешения
местных властей.
Какое-то время музейный отдел Наркомпроса Главнаука специ¬
альными инструкциями пыталась сдерживать набиравшую силу ко¬
локольную кампанию. В конце 1926 — начале 1927 года она издала
ряд постановлений, регламентировавших порядок изъятия колоко¬
лов. Согласно циркуляру «О ликвидации колоколов» от 29 декабря
1926 года обо всех случаях самовольного их снятия с колоколен церк¬
вей и монастырей, находящихся «в ведении или на учете Главнауки»,
и последующей реализации музеи обязаны были сообщать. В дру¬
гой инструкции «О ликвидации колоколов, не имеющих историко¬
художественного значения» от 30 марта 1927 года указывалось, что
изъятию подлежат все колокола XIX-XX веков, кроме тех, которые
отличались какими-либо «совершенно исключительными деталями».
Из колоколов XVIII века сохранялись лишь те, которые обладали му¬
зейной ценностью или имели особое историческое значение (напри¬
мер, были снабжены надписями, украшениями или особым образом
связаны с местом нахождения). Колокола XVII века, как древние па¬
мятники, подлежали сохранению5.
Во исполнение полученного свыше предписания директор Каля-
зинского музея И. Ф. Никольский в 1927 году отправил письмо со
списком колоколов Троицкого Калязинского мужского монастыря в
Тверской музей, откуда оно было переправлено в Главнауку. В со¬
общении И. Ф. Никольского, в частности, отмечалось, что древних
колоколов в монастыре не имелось. Старые колокола вследствие
повреждения были перелиты в XIX — начале XX века. Эксперты из
363
Главнауки, ознакомившись с документами, присланными из Каля¬
гина, дали санкцию на уничтожение колоколов. Вскоре после это¬
го колокола Троицкого Калязинского монастыря были сброшены с
колокольни и расколоты на куски. Самый большой колокол, весив¬
ший 1035 пудов, доставил разрушителям и самые большие хлопоты.
Многочисленные попытки расколоть колокол оканчивались неуда¬
чей, пришлось прибегнуть к помощи динамита, чтобы подорвать его6.
Представители тверского склада Рудметаллторга приняли от местных
властей разбитые колокола монастыря (за исключением самого боль¬
шого, который еще не полностью был расколот на куски) и предметы
церковной утвари: бронзовые подсвечники, лампады, тарелки, чаши,
решетки и т. п., предназначенные на переплавку. В июне 1927 года все,
что осталось от колоколов монастыря, было отправлено на завод в
г. Ленинград. Акт о сдаче «цветного металла» был подписан пред¬
ставителем госфондовой комиссии Кашинского УФО, о принятии —
представителем Тверского отделения Рудметаллторга7.
Некоторые сведения о ликвидации колоколов приводит в своей
книге исследователь этой проблемы из Твери В. И. Коркунов. Со¬
гласно документам Тверского губисполкома, за сентябрь 1925 года
Тверская губкомиссия по госфондам изъяла: у тверского Успенского
Отроч монастыря — 4 колокола (общий вес 540 пудов); у губернского
исправдома — 2 колокола (30 пудов 25 фунтов), которые затем прода¬
ла Госпромцвету по цене 3 рубля 25 копеек за пуд. В другом докумен¬
те Тверской губкомиссии по госфондам, направленном в адрес Твер¬
ского музея, содержится просьба о разрешении реализовать колокола
бывшего Воскресенского женского монастыря (г. Вышний Волочок)
и бывшего храма Владимирской иконы Божией Матери Московско¬
го Драгунского полка (г. Тверь)8.
Роковым для российских колоколов стал 1927 год, в котором со¬
стоялся XV съезд ВКП(б), провозгласивший курс на индустриа¬
лизацию страны9. Прозвучавшие же на этом съезде слова Сталина:
«...у нас имеется еще таковой минус, как ослабление антирелигиозной
борьбы»10 — обозначили вторую сторону этого вопроса и были вос¬
приняты как руководство к следующему витку уничтожения колоко¬
лов. Газеты конца 1920 — начала 1930-х годов пестрели заголовками:
«Колокола на индустриализацию», «Увеличим металлический фонд
страны», «Требуем изъятия колоколов», «Просим правительство бы¬
стрее разрешить вопрос об изъятии колоколов и передаче металла в
фонд индустриализации»...11
Проводником государственной политики по легкой добыче во¬
жделенного цветного металла стал Союз безбожников (с 1929 года —
Союз воинствующих безбожников) — общественная организация,
основанная в 1925 году, ставившая своей целью идейную борьбу с
религией во всех ее проявлениях. Согласно формулировке Ленина,
364
цель Союза определялась как «пламенная борьба с православием
всеми возможными средствами». Таким образом, был образован не
имевший аналогов в мировой истории строго централизованный,
работающий по единому плану «штаб» по закрытию и ликвидации
православных церквей.
С этого времени атеистическая пропаганда, которая велась в
русле борьбы с церковью и религией, приобрела государственный
плановый характер. Главными рупорами Союза воинствующих без¬
божников были журналы «Безбожник у станка», «Безбожник» и
«Антирелигиозник». Первые два предназначались для малообразо¬
ванных читателей, их отличало богатство иллюстраций по большей
части карикатурно-хулиганского характера, широкое тематическое и
жанровое многообразие. «Антирелигиозник», ежемесячный научно-
методический журнал Центрального Совета Союза безбожников
СССР, был рассчитан на партийно-идеологический актив, поэтому
большое внимание уделял методическим рекомендациям по ведению
пропаганды атеизма.
Согласно новейшим исследованиям, государство предоставляло
большие финансовые дотации на издательскую деятельность Союза
безбожников. Но решения о государственной поддержке атеистиче¬
ской пропаганды тщательно скрывались, не становились достоянием
гласности, публично объявлялось, что Союз безбожников существу¬
ет исключительно на доходы от издательской деятельности и добро¬
вольные взносы.
В конце 1920-х годов местные организации Союза воинствующих
безбожников развернули активную агитацию, направленную на пре¬
кращение колокольных звонов и снятие колоколов.
При проведении кампании по снятию колоколов издательство
«Атеист» в 1928 году выпустило в свет книгу профессора П. В. Ги-
дулянова «Церковные колокола на службе магии и царизма». Заслу¬
живает внимания реклама этой книги, опубликованная в журнале
«Антирелигиозник»: «Вопрос о прекращении колокольного звона,
о снятии и полезном использовании колоколов привлекает к себе
внимание советской общественности. Поэтому всякая книга, способ¬
ствующая его освещению, заслуживает внимания. Книга П. В. Гиду-
л'янова написана с практической установкой. Она дает необходимые
факты пропагандистам-антирелигиозникам, которым предстоит быть
застрельщиками в движении за снятие колоколов, охватывающем все
большие слои трудящихся. К числу таких факторов следует отнести
статистические данные о колоколах в СССР и за границей. Оказыва¬
ется, что в нашей стране не только без пользы, но и с вредом, служат
религиозной агитации, пропадают в колоколах около двух миллио¬
нов пудов ценнейших металлов: меди, олова, цинка. Профессор Гиду-
лянов указывает и практические пути использования колокольного
365
металла: имеющие художественную ценность колокола могут дать
валюту, так как за границей они в цене, а обыкновенные дадут дефи¬
цитные металлы...»12
Исследовательница этой проблемы по Ярославской области
А. Е. Виденеева13 установила, что с конца 1920-х годов Ростовская
организация Союза воинствующих безбожников (СВБ) развернула
среди жителей города агитацию, направленную на прекращение ко¬
локольных звонов и снятие колоколов. Так, 3 ноября 1929 года на
районном заседании совета СВБ, созванном в преддверии празднова¬
ния 12-й годовщины Октябрьской революции, было принято поста¬
новление, предписывавшее всем городским ячейкам СВБ «провести
кампанию по закрытию колокольного звона и передачу колоколов
на индустриализацию страны»14. После обсуждения этого вопроса
на своих собраниях ячейки СВБ приступили к агитации населения,
выделив «уполномоченных», которым поручался сбор подписей жи¬
телей города под требованиями о прекращении колокольного звона в
Ростове. Ярославская газета «Северный рабочий» в 1929 году призы¬
вала: «Ярославцы! Сдадим государству весь цветной металл, который
не используется на дело... Наше требование — снять все колокола с
имеющихся церквей и сдать их на дело индустриализации страны...15
По данным Ростовского райисполкома, под безбожническими воз¬
званиями поставили свои подписи более 7,5 тысяч человек16. Только
за первую половину 1935 года в Ростовском районе Ярославской об¬
ласти была “заготовлена” 61 тонна 460 кг колокольной бронзы»17.
Запланированное закрытие и снос церквей, снятие колоколов,
уничтожение церковных художественных ценностей пытались пред¬
ставить как стихийное, по единодушному требованию трудящихся.
В журнале «Антирелигиозник» отмечалось: «В ряде сел церкви за¬
крывались немедленно по вынесении постановления сходов о закры¬
тии, так как противников закрытия почти не находилось или вовсе
не было»18. На самом деле повсюду существовало постоянное сопро¬
тивление погромным атеистическим актам, зачастую приводившее к
серьезным волнениям. В Витебске безбожники бросились закрывать
церкви и довели дело до уличного боя. В Нижне-Волжском крае в
одном селе прошел слух, что безбожники заберут колокол. Полторы
тысячи женщин собрались у колокола и дежурили несколько суток19.
В отчете Кирилловского райисполкома за январь 1931 года отмеча¬
лось, что группа рабочих, прибывшая из Ленинграда в г. Кириллов
для снятия колоколов Кирилло-Белозерского монастыря, встретила
сопротивление верующих. Дело было передано в ОГПУ20.
Изъятие колоколов по всей стране происходило по одной и той
же схеме, вне зависимости от их исторического значения или раз¬
мера. В. Ф. Козлов в своей статье «Гибель церковных колоколов в
1920-1930-е годы»21 раскрывает трагическую картину тех лет. Исто¬
366
рик справедливо пишет, что особенно ощутимы были потери кафе¬
дральных храмов старинных городов и монастырей, в которых на¬
ходились самые большие и исторически ценные колокола России.
В 1929 году был сдан в Рудметаллторг 1200-пудовый благовестник
Костромского собора, который затем был перелит на литейном заво¬
де в Туле. В начале 1930-х годов утратили почти все свои колокола
Спасо-Евфимиевский, Покровский, Ризположенский монастыри
древнего Суздаля. Тогда же были уничтожены уникальнейшие ко¬
локола Троице-Сергиевой лавры. В. Ф. Козлов также отмечает, что
колокола стали любимым «лакомством» для местных властей, наро-
коматов и ведомств. В результате уже в начале 1930-х годов контроль
над этим процессом был практически утрачен. Это вызвало беспо¬
койство даже в комиссии по делам культов, которая в мае 1933 года
разослала на места циркуляр «По вопросу регулирования колоколь¬
ного звона и снятия колоколов...». В нем признавались ошибки, допу¬
щенные в этой области, и предписывалось в трехмесячный срок про¬
извести учет всех колоколов на всей территории РСФСР22. 26 мая
1933 года состоялось секретное заседание комиссии по культам при
Президиуме ВЦИК, на котором был определен порядок заготовок
колокольной бронзы. Разнарядка на 1933 год составляла 6300 тонн23.
К 1936-1937 годам антирелигиозная кампания в стране достигла
апогея. Из примерно ста тысяч русских церквей и часовен было за¬
крыто более 95 процентов. Не менее трети закрытых церквей были
взорваны и разобраны без остатка, другие осквернены и перестроены.
Были сожжены и уничтожены миллионы икон, разбиты и пущены на
переплавку сотни тысяч колоколов.
Таким образом, в результате целенаправленных действий Совет¬
ского правительства в течение нескольких лет плановым порядком
было уничтожено почти все, что православная Русь отливала и тре¬
петно сохраняла на протяжении нескольких столетий. Это невоспол¬
нимая потеря для национального культурного наследия.
Никакие новейшие технологии, применяемые на целом ряде ко¬
локололитейных предприятий современной России, не дают того
результата, того акустического эффекта, которого достигали талант¬
ливые мастера средневековья, чьи непревзойденные шедевры отече¬
ственного литейного искусства нашли бесславный конец в колоколь¬
ной кампании 1920-1930-х годов.
Примечания
1 Декреты советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 373-374.
2 См.: Козлов В. Ф. Дело об ограблении церкви. 1920-1930-е годы // Московский
журнал. 1991. № 7. С. 17.
3 Там же.
4 ГА РФ. Ф. 5263. Д. 58. Л. 87.
367
5 Галай Ю. Б. Нормативные акты об охране колоколов и их практическая реализация
в Нижегородской губернии // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья:
тезисы докладов III региональной конференции. Нижний Новгород, 1992. С. 88.
6 Коркунов В. И. Тверские колокола. М., 2005. С. 50-51.
7 Государственный архив Тверской области. Ф. P-56. On. 1. Д. 45. Л. 4-24.
8 Там же. Л. 1.
9 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов Центрального
Комитета. М., 1954. Ч. 2. С. 432-491.
10 Сталин И. В. Сочинения. Т. 10. С. 324.
11 Тверская правда. 8 января 1930. № 6.
12 Антирелигиозник. 1929. № 9. С. 123.
13 Виденеева А. Е. К истории уничтожения ростовских колоколов // Сборник рос¬
товского музея. Ростов, 1999. С. 158.
14 Архив Музея-заповедника «Ростовский Кремль». Ф. А-710.
15 Северный рабочий. Ярославль. 1929.1 ноября.
16 Государственный архив Ярославской области. Ф. P-1. On. 1. Д. 35. Л. 70.
17 Там же. Ф. Р-6. Оп. 3. Д. 2. Л. 347.
18 Антирелигиозник. 1929. № 9. С. 107.
19 Там же. № 7. С. 26.
20 Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб.,
1995. С. 147.
21 См.: Козлов В. Ф. Гибель церковных колоколов в 1920-1930-е годы // Знаменитые
колокола России. М., 1994. С. 193-216.
22 Там же.
23 ГА РФ. Ф. 5263. Д. 22. Л. 19.
Л. И. Сосковец (Томск)
АНТИРЕЛИГИОЗНЫЕ ПРАКТИКИ
В СИСТЕМЕ РЕПРЕССИВНОЙ ПОЛИТИКИ
СТАЛИНИЗМА*
Антирелигиозные практики стали частью репрессивной политики
советского режима не только в сталинский период, но практически
на всем протяжении его существования. Эта всевременность анти¬
религиозной политики позволяет отнести ее к феноменам советской
истории, которая знала много «антипрактик», но все они были лока¬
лизованы определенным временем или пространством либо опреде¬
ленным объектом (контрреволюционеры, кулаки, «враги народа»,
космополиты, «врачи-убийцы»). Борьба же с религией, церквами,
верующими велась с первых дней большевистской власти, прошла
несколько этапов и оставалась неизменным мобилизационным фак¬
тором. Последний принимал как конфронтационную, так и консо¬
лидирующую форму. Таким образом, антирелигиозные практики
характеризуются устойчивой доктринальностью целеполагания, мас¬
штабностью задействованных в них людей (и субъектов, и объектов),
органов, учреждений и организаций, разнообразием форм и методов,
глубиной последствий.
Под антирелигиозными практиками мы понимаем систему мер
идеологического, законодательно-правового, организационного
и практического характера, осуществлявшихся Советским госу¬
дарством и Коммунистической партией против религии, церкви,
верующих.
Антирелигиозные практики, с одной стороны, служили средством
для достижения общей цели Коммунистической партии по построе¬
нию невиданного ранее общественного строя, генерированию «ново¬
го человека». С другой стороны, они носили вполне самостоятельный
характер, были призваны решать конкретные задачи—ликвидации оп¬
позиционного мировоззрения, уничтожения религиозно-церковных
институтов и процедур, поголовного атеистического воспитания. Те¬
оретически они базировались на постулатах марксизма-ленинизма,
который рассматривал религию как одну из утонченных и наиболее
Работа выполнена при поддержке РГНФ. Проект № 07-01-00 385а.
369
опасных для дела революции и социализма форм идеалистических
воззрений. Сравнение религии с «опиумом для народа», «родом ду¬
ховной сивухи» демонстрировало понимание марксистскими класси¬
ками ее важнейшей функции в классовом обществе. Полагая, что ре¬
лигия имеет сугубо земные, общественные корни, основоположники
считали, что они будут подорваны в ходе социалистического строи¬
тельства, а также в результате планомерной воспитательной работы
по формированию у людей материалистических взглядов. Религия
объявлялась частным делом каждого человека, но она не могла так
рассматриваться пролетарской партией, которая постоянно подчер¬
кивала свою богоборческую направленность. Мотивация антирели¬
гиозной и антицерковной политики большевистского режима в зна¬
чительной степени объяснялась негативной оценкой места и роли
религии и церкви в истории российского общества и государства.
Поэтому борьба с ними объявлялась частью борьбы против старого
строя.
Содержательно в антирелигиозной политике можно выделить сле¬
дующие составляющие. 1. Идейно-теоретические основания, вклю¬
чавшие в себя взгляды основоположников марксизма-ленинизма на
религию, церковь, атеизм, программные установки Коммунистиче¬
ской партии по этим вопросам, постановления ее руководящих орга¬
нов. 2. Законодательно-правовую базу, регулировавшую отношения
государства и церкви, положение религиозных организаций в стране,
определявшую права верующих и атеистов. 3. Институциональную
составляющую — все те структуры, партийные, государственные,
общественные органы и учреждения, которые занимались решением
«религиозного вопроса» в стране. 4. Конкретные антирелигиозные
практики этих органов и учреждений, в том числе систему атеистиче¬
ского воспитания и антирелигиозной пропаганды.
Антирелигиозная практика получила широкое освещение в на¬
учной литературе. Ее направления и проявления на разных этапах
советской истории нашли отражение в трудах Л. Регельсона, Д. По-
спеловского, М. Одинцова, М. Шкаровского, Н. Кривовой, Т. Чума-
ченко, С. Петрова и др. На региональном сибирском материале они
исследовалась А. Горбатовым, О. Гайлит, А. Неживых, Л. Сосковец.
Советская историография понятиями «антирелигиозная», особенно
«антицерковная политика», предпочитала не пользоваться, рассу¬
ждала об атеистическом воспитании, этапах становления атеизма в
стране, преодолении религиозных пережитков и т. п.
Антирелигиозные практики осуществлялись в несколько после¬
довательных этапов, периодизацию которых осуществляют по раз¬
личным основаниям. Самым простым является условное разделение
истории антирелигиозной политики на два больших этапа — довоен¬
370
ный период (1917 — конец 1930-х годов) и политику, проводившуюся
с 1940-х по 1990 год. Для первого было характерно отношение к рели¬
гии, церкви, священнослужителям как классово чуждым и политиче¬
ски опасным соперникам, которые в условиях непримиримой борьбы
должны быть уничтожены. Отсюда — открытый террор, массовые
репрессии против религиозно-церковных институтов, священства и
значительной части рядовых верующих. На втором этапе противо¬
стояние религии, церкви и Советского государства переводилось в
плоскость идеологической борьбы с антинаучным мировоззрени¬
ем, атеистического перевоспитания его носителей, но с рецидивами
оголтелой пропаганды и применения дискриминаций и репрессий.
Существует и более дробная периодизация истории антирелигиоз¬
ных практик.
В силу жесткой централизации и вертикализации всех институтов
власти антирелигиозная политика на территории Сибири (и в любом
другом регионе) не могла носить самостоятельного характера. Она
подчинялась общим стратегическим целям правящей партии, такти¬
чески определялась соответствующими постановлениями и решени¬
ями высших партийных и государственных органов, осуществлялась
в рамках общегосударственных политико-идеологических кампаний
и ориентировалась на конкретную религиозную ситуацию в регионе.
В свою очередь религиозная ситуация в Сибири, с одной стороны,
повторяла в общих чертах конфессиональную картину всей страны, с
другой — имела ряд специфических характеристик. К числу послед¬
них относятся вероисповедальное многообразие и полинациональ-
ный состав верующих.
К числу особенностей религиозной ситуации в Сибири можно от¬
нести характеристику, присущую ей как в дореволюционный, так и в
советский период. Прежде всего, это наличие среди верующих значи¬
тельного числа лиц, так или иначе пострадавших от правящего режи¬
ма: ссыльные, раскулаченные, депортированные. Отсюда — большая
вероисповедная стойкость и активность религиозных организаций,
образованных такими людьми, наличие среди верующих устойчи¬
вого оппозиционного властям элемента. Так, в 1949 и 1951 годах в
Сибирь были произведены массовые высылки больших групп членов
религиозного общества Свидетелей Иеговы (Читинская, Иркутская
и Томская области) и представителей движения, выделившегося
в 1920-1930-е годы из РПЦ, — Истинно-православных христиан и
Истинно-православной церкви (Тюменская и Томская области).
Поэтапно антирелигиозные практики Сибири соответствуют
общегосударственной ситуации. С первых дней Советской власти
в регионе обнаружилась ее непримиримая вражда с иерархией всех
конфессий, которая не могла приветствовать «самозванную» власть
371
и в основном поддерживала белогвардейщину как политическую
силу. Это явилось поводом и в период гражданской войны, и на
многие годы вперед предъявлять церкви и духовенству обвинения в
контрреволюционной деятельности. Изначально в практику совет¬
ской власти вошли аресты, отдача под суд и самые жестокие меры
наказания (вплоть до расстрелов) представителей религиозных ор¬
ганизаций как по реальным, так и в основном по надуманным обви¬
нениям. В апреле 1918 года за попытку освободить Николая II был
арестован епископ Тобольский Гермоген и предан ужасной смерти:
его с камнем на шее бросили в реку Тобол. В Томске за организацию
выступления верующих против декрета «Об отделении церкви от
государства и школы от церкви» был арестован епископ Анатолий.
В феврале 1920 года были заточены в икутскую тюрьму 5 видных ие¬
рархов Сибири: епископы Томский Антоний, Барнаульский Гавриил,
Петропавловский Мефодий, викарий Тобольской епархии Иринарх.
В 1925 году на Алтае было организовано дело «Сорочьего Лога», по
которому был осужден епископ Никодим.
Уже в первые послереволюционные годы началась ликвидация
монастырей (к 1922 году из 50 имевшихся в Сибири обителей было
разогнано 40), духовных учебных заведений. В рамках общероссий¬
ской кампании по «вскрытию святых мощей» были изъяты из владе¬
ния церкви и вскрыты мощи особо почитаемых в Сибири «святите¬
лей» Иоанна Тобольского и Иннокентия Иркутского. Практически
одновременно с этой кампанией в 1921-1922 годах в Сибири прошла
и другая — по изъятию церковных ценностей. Последняя вылилась
в массовое ограбление церкви и не только православной. Изымалось
ценное имущество из костелов, синагог, мечетей. Подрыв экономи¬
ческих основ религиозно-церковных организаций на протяжении
всего советского периода был одним из направлений антирелигиоз¬
ной политики.
С первых лет нового режима в антирелигиозную практику вошла
агитационно-пропагандистская работа, масштабы которой постоян¬
но расширялись. В школе начало осуществляться не просто безре-
лигиозное, но антирелигиозное воспитание. Считалось, что важным
средством преодоления религии являлось внедрение так называемой
советской обрядности взамен традиционной религиозной: крестины
заменялись «Октябринами», церковные браки — комсомольскими
свадьбами, проводились Антипасхи, крестные ходы уступили место
демонстрациям и т. д. Особую активность в антирелигиозной пропа¬
ганде в довоенный период проявлял Союз воинствующих безбожни¬
ков — одна из крупнейших общественных организаций, численность
и размах деятельности которой постоянно возрастали. В Сибири
Союз с 4 тыс. членов в 1928 году вырос к 1930 году до 130 тыс.
372
Со второй половины 1920-х годов натиск на религиозные орга¬
низации усилился и приобрел характер планомерного институцио¬
нального разгрома. Идеологически он обосновывался «наступлением
социализма по всему фронту», пропагандистски объяснялся усилив¬
шимся сопротивлением религиозно-церковного элемента делу строи¬
тельства социализма. С этого времени к ставшим уже традиционным
обвинениям церквей и священства в контрреволюции добавились и
другие: сопротивление делу индустриализации и коллективизации,
вредительство, «смычка с кулаком», развал колхозов, подготовка
антисоветских восстаний, связи с зарубежной контрреволюцией и
разведками империалистических держав, поддержка «уклонистов»,
троцкистов, а потом и обвинение в организации фашистского под¬
полья и подготовке «пятой колонны». Последнее обвинение к концу
1930-х особенно часто применялось к католическим и протестант¬
ским организациям. Именно под этим предлогом были окончательно
разгромлены в Сибири общины лютеран, баптистов, адвентистов и
меннонитов. Процессы и внесудебные расправы над священниками,
рядовыми верующими в Сибири в этот период были частыми явле¬
ниями (дела «Сибирского братства», «Союза спасения России», «Бе¬
логвардейского заговора» и т. п.).
Антирелигиозное наступление имело и сугубо материально¬
экономические основания. Поиск средств на индустриализацию за¬
ставил заняться широкомасштабным и целенаправленным изъятием
земельных участков, всех построек, включая собственно храмы. (Про¬
шла антиколокольная кампания: церковные колокола повсеместно
снимались и отдавались на переплавку.) Таким образом решалось
несколько задач: ликвидировались очаги «мракобесия», верующие
лишались возможности осуществлять освященные религиозные об¬
ряды, люди, служившие в храмах, теряли работу, а государство полу¬
чало значительное количество построек, которые стали передаваться
на хозяйственные и культурные нужды. Бывшие молитвенные, мона¬
стырские здания, помещения духовных учебных заведений и руково¬
дящих органов церквей переоборудовались под клубы, библиотеки,
красные уголки, но чаще отдавались под склады, зернохранилища,
сараи, тракторные мастерские или попросту разрушались.
К концу 1930-х годов в результате массированных и разнообраз¬
ных антицерковных практик религиозная жизнь в Сибири была
практически уничтожена, по крайней мере, в ее институциональном
измерении. Прекратили деятельность ввиду закрытия, переоборудо¬
вания или сноса молитвенные здания всех конфессий: католические
костелы, мусульманские мечети, лютеранские кирхи, буддийские
храмы, старообрядческие церкви, молитвенные дома евангелистов,
баптистов, адвентистов, пятидесятников. Были уничтожены епархии
Русской Православной Церкви, поскольку в действовавших на тер¬
373
ритории Сибири сохранилось всего несколько приходов (в Тоболь¬
ске, Новосибирске, Красноярске и Иркутске по одному). Без высше¬
го руководства остались организации практически всех конфессий.
Священнослужители разных исповеданий частью были расстреляны,
посажены в тюрьмы и лагеря, вынуждены были скрывать свой сан
и сменить профессию. Таким образом, антирелигиозная политика
большевистского режима привела к массовой потере представителя¬
ми духовенства всех конфессий своего статуса, авторитета, профес¬
сионального занятия, сделала их классическими маргиналами.
Религиозные служители разных рангов и различных вероиспове¬
даний с первых лет Советской власти попали под особое преследова¬
ние со стороны государства. В разное время подверглись репрессиям
ставшие впоследствии руководителями сибирских епархий — ми¬
трополит Варфоломей (Городцов), епископ Донат (Щеголев), епи¬
скоп Гермоген (Голубев); епископ Вениамин (Новицкий) и др.
В 1940-1950-е годы в религиозных организациях Западной Сибири
не было практически ни одного священнослужителя (попа, псалом¬
щика, пресвитера, имама, начетника, раввина), который бы не был
подвергнут каким-либо репрессиям. Так, во всех открытых церквах
РПЦ большинство служивших священников в разное время были
осуждены преимущественно по ст. 58. Например, с 1929 по 1933 год
находился в заключении священник В. Ф. Перетолчин, обвиненный
в антисоветской агитации. В 1933 году был осужден священник Сер¬
гиевский Палладий, когда ему было уже более 70 лет. В 1930 году
арестовали и осудили на 5 лет лагерей А. Постникова — псаломщика
Воскресенского собора г. Новосибирска. Иеромонах П. Кашлев на¬
ходился в заключении с 1931 по 1942 год. В 1936 году был арестован
в Воронежской области и осужден «как социально-вредный элемент»
П. Г. Таковой, бывший тогда псаломщиком, а впоследствии служив¬
ший в церквах Томской области. Был осужден в 1936 году по ст. 58-10
на срок 5 лет и 3 года поражения в правах старообрядческий священ¬
ник П. С Плотников, 1881 года рождения. В священнический сан был
положен еще в 1910 году. С этого времени и до ареста в 1936 году слу¬
жил старообрядческим священником в Маслянинском районе Ново¬
сибирской области. После освобождения руководил старообрядче¬
ской общиной в г. Гурьевске. В 1938 году был арестован и приговорен
по ст. 58-10 на 5 лет старообрядческий священник Е. Е. Красилов,
рукоположенный в сан в 1922 году1. Аресты священнослужителей от¬
нюдь не закончились в 1920-1930-х годах. В 1946 году по ст. 58 был
осужден протоиерей В. Голосов, который до 1952 года находился в
Магадане, а затем стал служить в церквах Алтая и Новосибирской
области. Репрессии, правда, не в таких масштабах продолжились, как
видно, и в период так называемой либерализации сталинской поли¬
тики в отношении церкви.
374
В конце 1947 года соответствующими органами были выда¬
ны постановления на арест группы верующих из числа истинно¬
православных христиан-странствующих (ИПХС), проживавших в
северных районах Томской области: Якова Субботина, Марии Со¬
мовой, Евдокии Смолонской и др. Одновременно знаменитое по¬
селение пустынников в Томской области, известное под названием
Белотаежная пустынь, подвергалось основательному разгрому (не
первому в советский период). Поселение окружили войсками со всех
сторон, насельков выловили, силой усадили на транспорт, вывезли
в ближайшие села, а активистов арестовали. Избушки пустынников
сожгли. Сгорел не только нехитрый скарб верующих, но и иконы, и
старопечатные книги. Лидерам ИПХС были вменены в вину антисо¬
ветская и антиколхозная агитация, укрытие дезертиров, разложение
трудовой дисциплины в соседних колхозах. По обвинению военного
трибунала всех арестованных по данному делу (а их было 9 человек)
приговорили к срокам лишения свободы от 8 до 10 лет2.
В 1948 году было заведено уголовное дело на группу из 7 право¬
славных священников и религиозного актива г. Томска. Основани¬
ем для ареста, судя по тексту постановления, было следующее: Лок¬
тионов Петр Сергеевич, (1886 г. рождения, Харьковская обл, рус.,
из крестьян, осужден в 1942 году по ст. 54-10 ч. 2 к 10 годам ИТЛ,
до этого был судим в 1932 году, наказание отбыл не полностью, про¬
живал в г. Томске), служа священником в Троицкой церкви, будучи
враждебно настроенным к существующему в СССР государствен¬
ному строю, установил антисоветские связи с группой лиц из числа
руководящего состава одной из церквей г. Томска в составе Вехо-
ва, Болыпанина, Юрченко и др., совместно с которыми по предва¬
рительному сговору на протяжении длительного времени прово¬
дил антисоветскую агитацию, в которой клеветали на руководство
ВКП(б) и Советского государства, высказывали террористические
намерения в отношении членов коммунистической партии, призы¬
вали к открытой борьбе с Советской властью, пропагандировали
близость Второй мировой войны и гибели в ней Советского госу¬
дарства и восстановления монархии, оскорбляли Сталина, говоря,
что тот мучает русский народ.
Помимо архимандрита Питирима (Локтионова), для которого
этот арест был далеко не первым, по данному делу привлекли бра¬
тьев Петровых — один был настоятелем Троицкой церкви, другой на-
четником, Бехова — церковного старосту, Болыпанина — помощника
старосты, Егорову Марию Васильевну — активистку-прихожанку, а
также «входивших в эту группу», живших в ближайших от Томска
селах «бывших кулаков» Романова, Юрченко, Полуэктова.
Приговор арестованным был вынесен по ст. 58-10, 58-11. Локти-
новову дали 10 лет лишения свободы и поражение в правах на 5 лет,
375
остальные получили по 9 лет. По этому же делу немногим позже был
арестован и осужден священник Д. Родионов3.
В 1949 году в третий раз арестовали священника Знаменского со¬
бора г. Тюмени П. Фоменко, а в 1952 году был привлечен по ст. 58-10
настоятель Покровской церкви г. Ленинска-Кузнецка А. Поспелов.
Список этот можно продолжать еще долго.
В декабре 1950 года Управлением МГБ по Томской области «была
вскрыта существовавшая среди членов Томской общины старооб¬
рядцев антисоветская группа, активными участниками которой яв¬
лялись священник Безматерных Григорий Федорович, уставщик
церкви Братухин Филипп Васильевич, секретарь церковного совета
Шарыпов Александр Семенович, а также бежавшие перед арестом и
скрывавшиеся от следствия начетник Голубев Сильвестр Филиппо¬
вич и Ушмалькин Никифор Агеевич. В течение ряда лет занимались
антисоветской деятельностью, а с осени 1948 году оформили груп¬
пу». Постановление на арест было выдано 4 января 1951 года. При¬
говор по группе был вынесен в апреле 1951 года. Священник Г. Без¬
матерных (для него это уже был не первый арест) получил 25 лет
ИТЛ с поражением в правах на 5 лет. Ему было на момент приговора
68 лет! То есть выйти из заключения он мог бы в 93 года, а потом еще
5 лет не иметь прав4.
Таким образом, борьба с религией, ее институтами и носителями
была неотъемлемой частью дискриминационной и репрессивной по¬
литики советского политического режима.
Примечания
1 ЦДНИТО. Ф. 607. On. 1. Д. 2538. Л. 133; Д. 3072. Л. 250, 84, 86, 251; ГАНО.
Ф. 1418. Оп. 1.Д. 27. Л. 6-7.
2 Архив УФСБ по Томской области. Д. И 055. Л. 1-17.
3 Там же. Д. 6348. Л. 5-12.
4 Там же. Д. 10 800. Л. 499-513.
Секция 4
ЧЕЛОВЕК И РЕПРЕССИИ
А. И. Казанков (Пермь)
ПОРТРЕТ ТЕРРОРИСТА В ПЕРСПЕКТИВЕ 1937 ГОДА
Там чайльд-гарольды огородные -
На страх воронам и ворам,
Там вместо радио юродивый
Дает прогнозы по утрам.
А. Вознесенский
Ноктюрн
За окном было студено, апрель даже здесь, на самом юге Сверд¬
ловской области, — зимний месяц.
Человек на больничной койке в сладкой полудреме ворочался
под тонким казенным одеялом. Тупая ноющая боль в обмороженных
пальцах ног не доходила до его сознания. Туда немногое доходило.
К вечеру палату протопили. В углах дощатого пола залегли гу¬
стые тени. Остатки сгоревших дров упали в поддувало и рдели в золе
сотнями искр, напоминавших Млечный Путь. Лежащий человек мог
видеть нечто подобное в ледяной прозрачности августовского неба.
Если бы, сворачивая с проселка в деревню на ночлег, вдруг остано¬
вился и посмотрел вверх. Он никогда не смотрел на звезды.
Человек был счастлив, насколько это возможно. На ужин он по¬
лучил ломоть хлеба и кружку кипятку. Доктор Кузнецов — добрый.
Здесь тепло и можно спать, сколько захочешь. Здесь его вымыли и
остригли ручной машинкой. Завтра на обед дадут кашу. И этим поко¬
ем, теплом и сытостью он наслаждался уже семнадцатый день. Впро¬
чем, он не умел считать даже до десяти.
В темноте человека было уже не разглядеть, но он наверняка про¬
должал улыбаться. Даже во сне по его детскому, лишенному мими¬
ческих морщин лицу блуждала блаженная улыбка. Он спал сном
праведника, и ему даже присниться не могло, что через три дня его
выпишут, а еще через четыре — арестуют. Как участника мобильной
боевой группы. Ведущего, к тому же, активную антисоветскую аги¬
тацию. Его хромая судьба окажется одной из ниточек, вплетенных
искусными руками оперуполномоченных НКВД в зловещий клубок
Уральского повстанческого штаба. Он вообще редко видел сны.
379
Когда-то давно избивавший мать пьяный отец выбросил его из
люльки-качалки. На улицу через окно. Случись иначе, человек понял
бы со временем, что только совестливость и верность долгу четырех
врачей спасли его от пули в затылок.
Но он никогда не сможет этого понять — Севастьянов Петр Ва¬
сильевич.
Деревенский дурачок.
Юродивый.
Клинический идиот в хорошем смысле этого слова.
Террорист1.
Симфония
Перспектива бывает разной — прямой и обратной, линейной или
нелинейной. В случае с Петром Севастьяновым велик соблазн начать
с крупного плана. Нарисовать портрет одного из главных героев этой
истории в перспективе «кулацкой операции». Причем сделать его как
можно более живым — во всей своей трагикомичности и невозмож¬
ной фантастичности (фантастической невозможности?). Для этого
в двух томах архивно-следственного дела № 13 385 были выявлены
все сведения, относящиеся к личности и судьбе человека, отпечаток
большого пальца которого украшает ордер на арест. Ведь перед нами,
буквально, «уходящая натура», представитель все реже встречаю¬
щегося в ландшафте колхозной деревни антропологического типа —
классический юродивый. Причем юродивый, превращенный в члена
повстанческой организации.
Дело террористов из Чернушки «прозвучало». Еще бы, ведь о нем
упомянул в директивном письме «Горкомам и райкомам ВКП(б)»
тогда еще (и очень недолго — впоследствии) всесильный «хозяин
Урала» — секретарь Свердловского обкома И. Д. Кабаков. В преам¬
буле сообщалось, что «за последнее время в области в целом ряде
районов развивают активную контрреволюционную деятельность
церковники и сектанты, которые наряду с попытками использова¬
ния легальных возможностей новой Конституции перешли к острым
формам контрреволюционной работы»2.
И. Д. Кабаков высказывал опасение, что церковники и сектанты
будут пытаться использовать совпадение Пасхи и Первомая для сры¬
ва первомайских праздников и «разворота сева». Далее следовала са¬
краментальная фраза «В настоящее время установлены следующие
факты», после которой перечислялись десятка два казусов. Черну-
шинский район упоминался дважды: «В Тагильском, Чернушинском,
Кировоградском, Чермозском и др. районах за последнее время име¬
ли место открытия ранее закрытых церквей» и «В Чернушинском
районе, возвратившийся из концлагеря, поп Калашников совместно с
двумя другими попами организовал группу бродячего монашества из
380
семи человек, перед которой поставили целью совершать железнодо¬
рожные крушения, особенно с поездами, в которых будут ехать члены
советского правительства».
В конце письма Кабаков делал резкий выпад в адрес подчиненных:
«Районные комитеты партии антирелигиозной пропагандой, полити¬
ческой агитацией не занимаются, не знают, что делают церковники и
сектанты в их районах» (выделено мною. — А. К.)3.
Это признание главного партийного начальника Урала вызыва¬
ет недоумение. Из него явно следует, что секретари обкомов, отделы
агитации и пропаганды «на местах», вкупе с Союзом воинствующих
безбожников (и комсомолом — кстати) в начале 1937 года пребывали
в состоянии, которое лексикон тех лет определял как «идиотское бла¬
годушие». Они не видели ни резкой активизации деятельности сек¬
тантов и церковников, ни острых форм контрреволюционной работы,
практикуемых последними. И это после того, как все «действующие
причины», определившие ситуацию, уже были налицо: новая консти¬
туция обсуждена и в декабре прошлого, 1936 года, принята. В январе
прошла всесоюзная перепись населения, в анкете которой имелся воп¬
рос об отношении к религии. Страна готовилась к первым всеобщим
выборам, о чем именно в связи с актуальными задачами на «антирели¬
гиозном фронте» говорил А. Жданов на февральско-мартовском пле¬
нуме ЦК: попы, мол, работают вовсю, а мы только раскачиваемся.
Исторические штудии учат, помимо всего прочего, применитель¬
но к тридцатым годам XX века ничему не удивляться. Допустим, под¬
чиненные И. Д. Кабакова действительно не заметили тех вопиющих
фактов, которые приведены в письме секретаря обкома. Или не при¬
дали им должного значения — в конце концов, «разворот сева» важ¬
нее — и не стали сообщать в обком. Самое интригующее во всей этой
истории то, что сам он о них как-то узнал. Откуда?
У нас нет возможности выяснить источник информации о каждом
из примерно двух десятков случаев. Но относительно «группы бродя¬
чего монашества из 7 человек» под руководством попа Калашникова
все более или менее ясно. Первые аресты в Чернушке были произве¬
дены районным отделом НКВД 17 апреля 1937 года. Информация о
террористической группе явно поступила из «компетентных органов».
Скорее всего, за каждым упомянутым И. Д. Кабаковым фактом стояло
недавно возбужденное и явно не законченное следственное дело. По¬
лучается, что высокопоставленный партийный функционер (в отсут¬
ствии иной информации) буквально «ел с рук» начальника УНКВД
Свердловской области комиссара ГБ III ранга Д. М. Дмитриева.
Директивное письмо Кабакова относится к тому массиву типо¬
логически разнородных (докладные записки, газетные публикации,
материалы судебных процессов и т. п.), но тождественных по со¬
381
держанию источников, на основании которых делается вывод о ро¬
сте активности духовенства и сектантов накануне Большого терро¬
ра. Это, по мнению ряда авторов, и стало одной из главных причин
включения этой категории репрессируемых в оперативный приказ
НКВД № 00 447: «На февральско-мартовском пленуме ЦК слыша¬
лись многочисленные жалобы секретарей обкомов, подкрепленные
сообщениями НКВД, на усиленную религиозную активность, на¬
правленную против выборов в Верховный Совет, против переписи и
нового аграрного строя... Борьба против “контрреволюционной дея¬
тельности” была вверена НКВД»4.
Поскольку один из террористов, якобы мобилизованных церков¬
никами для организации крушений поездов с членами советского
правительства (П. Севастьянов), впоследствии был явно дисквали¬
фицирован психиатрической экспертизой, имеет смысл предпри¬
нять микроисторическую реконструкцию событий в Чернушке. Это
позволит увидеть, во-первых, фрагмент повседневной жизни «цер¬
ковников» в 1936-1937 годах. Во-вторых, возможно удастся если не
решить, то хоть обозначить вопрос: отражает ли тезис об активиза¬
ции церковников и сектантов (которых будет затем «оперировать»
НКВД) какую-либо реальность, или сама эта активизация — плод
конструирования руководства УНКВД Свердловской области (при¬
званный обосновать необходимость операции).
Пастораль
Чернушка находится прямо на границе с Башкирией. Райцентр —
крупная железнодорожная станция, вокруг которой расположен
целый куст сел и деревень: Рябки, Ананьино, Тауш, Верхняя Кига,
Караморка, Ключи. Лес здесь растет небольшими островками, преоб¬
ладают открытые пространства. Край, издревле населенный и обжи¬
той, села старые, каждое — в прошлом центр церковного прихода. Не¬
подалеку — Капканский монастырь, закрытый еще в двадцатые годы
XX века. В 1936-1937 годах здесь, на юге Пермского края, еще уцеле¬
ли остатки когда-то сильной церковной организации.
Основной удар по церкви (как и везде) в Чернушинском районе
был нанесен в годы коллективизации, но закрытие храмов и вытес¬
нение сельских батюшек продолжалось и позднее. Так, один из ге¬
роев нашей истории, священник Василий Евдокимович Савинцев,
в 1932 году был вынужден оставить место прежней службы. Он пе¬
ребрался в деревню Верхняя Кига, так как «на старом месте невоз¬
можно, совсем задушили налогами»5. Но и там он не задержался, и
к моменту ареста проживал в деревне Осиновый Ключ, числясь «без
определенных занятий (БОЗ)».
Церковь в самой Чернушке оставалась действующей вплоть
до 1937 года. В ней служил и исполнял обязанности благочинного
382
Иосиф Федорович Калашников. К моменту описываемых событий
ему исполнилось 39 лет, он был уроженцем этих мест. Родители Ка¬
лашникова — жители села Ананьино, до революции крестьянство¬
вали и хозяйство имели середняцкое: «посева 3 У2 десятины, а всей
земли 18 десятин, дом 1, лошадь, корова, мелкого скота 3 головы»6.
Семья отличалась набожностью, отец много лет исполнял обязанно¬
сти церковного старосты.
Несмотря на относительную молодость, о. Иосиф, что называет¬
ся, «имел биографию». Окончив двуклассное училище, он поступил
в электротехническую школу, а в 1918 году, будучи двадцати лет от¬
роду, отправился служить в РККА. В рядах Красной Армии будущий
батюшка прошел путь от рядового до командира роты связи и демо¬
билизовался в 1922 году. Еще в пятидесятых годах XX века пожилые
жители Чернушки, передопрашиваемые в связи с деятельностью ко¬
миссии по реабилитации, рассказывали легенды о его боевых подви¬
гах на фронтах гражданской войны.
Что именно произошло дальше — выяснить не удалось, но к
1925 году Иосиф Федорович становится священником и непримири¬
мым врагом Советской власти, утверждению которой немало способ¬
ствовал ранее. В период с 1925 по 1937 год он арестовывался милицией
9 раз, органами ОГПУ — 1 раз. В 1929 году был осужден на 6 месяцев
лишения свободы по 125 ст. УК, в 1932 году — на 5 лет лишения свобо¬
ды по 62 ст. УК (был освобожден по кассации), и в 1933 году по статье
58-10 особым совещанием коллегии ОГПУ осужден на 2 года ссылки.
Вернувшись из ссылки в 1935 году, Калашников быстро добился
у епископа Свердловской епархии (тихоновского, или, как иногда го¬
ворят — сергианского направления) Петра Савельева назначения на
службу в Чернушку. Там он начал действовать так же, как и до ареста
за антисоветскую агитацию. В системе координат, которыми был раз¬
мечен его жизненный мир, ничего не изменилось: он отказывался при¬
нимать в церкви родителей детей, рожденных не в церковном браке и
некрещеных, добился открытия храма в селе Ананьино (правда, еще
летом 1936 года). Колхоз для него был антимиром, царством анти¬
христа, коммунизм — лжеучением, появление которого предсказано
в Апокалипсисе. Исповедуя крестьян, о. Иосиф убедился в том, что те
вполне разделяли его взгляды и отношение к Советской власти.
Вокруг себя энергичный благочинный словно пытался развернуть
повседневный мир ушедшей эпохи, в котором совершались крест¬
ные ходы «в поля», на церковные праздники собирался народ со всей
округи, часто ночуя в доме самого Калашникова, после службы пили
чай и вели неспешные беседы — о политике, конечно. Дом о. Иосифа
стал центром притяжения для священников со всего района — неза¬
висимо от того, продолжали ли они служить или «были выведены за
383
штат». Но самой любопытной деталью этой повседневности, по на¬
шему мнению, все-таки являлись колоритные фигуры юродивых.
В орбите влияния Калашникова их три: известный нам Петр Се¬
вастьянов, Вениамин Плотников и Степан Луканин. Все они вели по¬
добающий статусу бродячий образ жизни, прося милостыню. В своих
странствиях (которые можно проследить по протоколам допросов и
донесениям агентуры) каждый из них исходил район вдоль и поперек.
Их стихия — рыночная площадь, на которой Севастьянов, Луканин и
Плотников занимались исконным делом юродивых, которое, как из¬
вестно, состоит в том, чтобы «ругатися миру». Каков мир — такова и
ругань. Предоставим слово Петру Луканину: «...был у Калашникова,
он меня накормил и сказал, что молись, но этого мало, делай так, как
делает Петр Севастьянов — ругает коммунистов, тебе как слабоумно¬
му ничего не будет»7.
Хотя официально слабоумным из всей троицы был признан толь¬
ко Севастьянов, об интеллекте Луканина и Плотникова тоже можно
умозаключать со всей определенностью. Плотников, например, на
первом же допросе сделал такое заявление: «Я убежденный монар¬
хист, но я заявляю, что никакой контрреволюционной работой среди
населения посещаемых мною деревень я не вел»8. О Луканине один
из свидетелей сообщал: «У Луканина слабоумия почти совсем нет, и
он об этом рассказывал здраво, но он временами от испуга говорить
совершенно не может...»9
Традиция неприкосновенности юродивых, по-видимому, была
еще настолько авторитетна, что поддерживалась, как нам кажется,
даже оперуполномоченными Чернушинского райотдела НКВД. По
крайней мере, на одного персонажа из упомянутой выше троицы
(В. Плотникова) регулярно поступала агентурная информация. Ис¬
точник «Чернов» (проживающий в деревне Ключи поп Вахрушев
Степан Васильевич [фамилия изменена. — А. К.]) сообщал о том, что
именно Плотников говорил на базарных площадях, причем его пер¬
вые донесения относились еще к 1934 году. А болтал Плотников лихо.
Вот несколько типичных датированных сообщений «Чернова».
20 апреля 1934 года. «Гражданин дер. Этыш Ташкинлов Николай
рассказывает, что дьякон Плотников Вениамин ходит нищенствует и
ведет антисоветскую пропаганду, ведет провокационные слухи о воз¬
никновении войны и скором падении Советской власти. Плотников
это подкрепляет тем, что якобы Япония на Дальнем Востоке посте¬
пенно начинает войну, и что она так или иначе победит» (л. 89).
19 ноября 1934 года. «17/Х1 — с. г. источник разговаривал с дьяко¬
ном Плотниковым в отношении уплаты налогов, где он говорил, что
“Что все равно коммунистов налогами неспучишь, раньше они были
последними, а теперь их обслуживают”».
384
16 декабря 1935 года. «К источнику приходил дьякон Плотни-
ков 15/ХИ — с. г. с которым разговорившись, что Архиепископ Глеб
Пермский арестован якобы оказался фашистом, на что Плотников
сказал, что — “Ничего нет удивительного, я недавно разговаривал с
Андреевым Афанасием, он мне рассказал, что состоит в тайной фа¬
шистской организации и предложил вступить мне, но я пока воздер¬
живаюсь, боюсь”».
9 февраля 1936 года. «9/П — с. г. дьякон Плотников, встретившись
с источником в разговорах снова коснулся фашистской партии, где
Плотников заявил, что — “Партия фашистов самая лучшая партия,
при ней крестьяне опять будут жить по старому единолично и рели¬
гия будет свободна. Мне Андреев говорил, что этой коммунистиче¬
ской власти скоро не будет. Далее Плотников указал, что ему Андре¬
ев об этом не велел никому не сказывать, за исключением надежных
людей. Плотников имеет за границей в Китае брата Плотникова Ни¬
колая Николаевича”».
19 февраля 1936 года. «Источник 15/И — с. г. встретился с дья¬
коном Плотниковым, который повторил свой разговор о фашизме и
сказал, что не в продолжительном времени управлять государством
будет фашистская партия, подпольная работа фашизма идет быстро.
Однако на дальнейшие расспросы, откуда ему это известно, он от от¬
вета уклонился»10.
Подобного рода признания — о фашистской организации на тер¬
ритории Свердловской области и т. п. просто (на всякий случай) хра¬
нились в районном отделе НКВД. Никаких мер на протяжении трех
лет по отношению к нашим героям не предпринималось. Но однажды
этому почти идиллическому попустительству пришел конец.
Финал
«Во второй половине августа месяца 1936 года Калашников при¬
дя утром в церковь мне сообщил, что в газетах пишут о вскрытом
к[онтр]-революционном] троцкистско-зиновьевском центре, после
этого на другой день или на третий я его начал расспрашивать под¬
робности этого дела, и он мне рассказал о их диверсионной терро¬
ристической деятельности по отношению руководителей Советского
правительства и ВКП(б) сказал, что “их действия были правильные,
потому что если бы убили Сталина, то могла быть большая перемена
и мы тогда бы снова пожили по-старому”»11. Так повествует о нача¬
ле событий, приведших к трагической развязке, дьякон ананьинской
церкви Михаил Иванович Котов.
О. Иосифа невольно увлек миф, сочиненный советской пропа¬
гандистской машиной. С ближайшими единомышленниками он стал
часто и охотно обсуждать возможные последствия устранения пер¬
вых лиц государства. Его страстное желание «пожить по-старому»
385
находило выражение в придумывании способов совершения терро¬
ристических актов. По-видимому, среди друзей он не раз вербально
устранял Сталина и с наслаждением делал предсказания относитель¬
но изменения «политической линии».
Беседы о политике (даже в узком кругу) в середине 30-х в любое
время могли оказаться смертельно опасными. Обычно в обсуждениях
текущих событий принимали участие трое: сам И. Ф. Калашников, а
также попы Н. К. Заборских и В. Е. Савинцев. Но у Николая Констан¬
тиновича Заборских был сын Вениамин 27 лет, имевший 6 классов
образования (по тем временам — немало) и только что отслуживший
срочную в РККА. Именно он, скорее всего, и был автором доноса.
В своих показаниях, данных 19 апреля временному начальнику
Чернушинского РО НКВД сержанту ГБ Катаеву, он воспроизвел ин¬
формацию, которую мог услышать только в приватной беседе и сооб¬
щить «куда надо» только лично. Вот она: «В конце декабря 1936 года
Калашников в беседе о международном и внутреннем положении
касаясь вопроса террора производимого троцкистами-зиновьевцами
Калашников говорил: “Их (троцкистов) порядок и установка верна,
что путем террора уничтожить верхушку Советской власти, но подход
сделали не так — убив Кирова, выказали себя, а надо было убить сна¬
чала Сталина, а потом уже низовых и второстепенных руководящих
работников ВКП(б), тогда бы большая перемена жизни была внутри
страны, я знал как это надо было сделать, и мы тут с Костыревым ду¬
мали кое-что сделать, он знал когда и какие поезда проходят и кто
проезжает из руководителей правительства, надеюсь что и Вы бы от
участия в этом деле не отказались бы. Мне же известно, что Косты-
рев работал тогда нарядчиком кондукторских бригад на ст. Чернушка
Московско-Казанской железной дороги, который часто посещает Ка¬
лашникова и настроен также антисоветски и его контрреволюцион¬
ные высказывания совпадают со взглядами Калашникова, он религи¬
озник”»12 (сохранена орфография и пунктуация оригинала. — А. К).
Совершенно очевидно, что это и есть та самая версия, которая че¬
рез УНКВД Свердловской области дошла до И. Д. Кабакова, вклю¬
чая и такую деталь: «Мне известно, что Калашников использует для
антисоветской агитации среди населения бродячих церковников» 13.
С этого и началось зачисление юродивого в диверсанты: от агитации
до террористических актов оказалось рукой подать. Получилась по¬
нятная схема: Калашников — Костырев — диверсии на транспорте —
мобильный отряд из семи человек.
Протоколы допросов Ивана Игнатьевича Костырева, работника
Московско-Казанской железной дороги, производят самое странное
впечатление. Он — ключевая фигура дела, единственное связующее
звено между «церковниками» и поездами с членами правительства.
386
Между тем вот образец показаний и задаваемых арестованному во¬
просов: «Будучи на ст. Тюрлема, я находился в дер. Тюрлема, где ку¬
пил яблок около 10 килограмм. Останавливался я у гражданки фа¬
милию ее не знаю, по имени Александра, адрес которой я получил
от моей матери. Кроме того, я заезжал в гор. Казань, где купил 10 бу¬
ханок печеного хлеба. Ездил я по разовому билету, который не был
ранее использован...
Вопрос: Скупая печеный хлеб, тем самым вы нарушали закон о
торговле им и создавали перебои — вы это признаете?»14. Яблоки, пе¬
ченый хлеб, гражданка Александра — именно так. И никаких литер¬
ных составов с Климом Ворошиловым. Ни слова.
Из троицы юродивых арестованы были Петр Севастьянов и Ве¬
ниамин Плотников. Почему ограничились только ими — непонятно.
На постановлении об избрании меры пресечения Севастьянову име¬
ется виза прокурора: «Арест санкционирую, с немедленным направ¬
лением к эксперту специалисту на испытание». Это и определило его
судьбу — вердикт психиатров из Перми, диагностировавших глубо¬
кое слабоумие, оказался более весомым, чем предписания традиции.
Болтун Плотников прошел по второй категории — как и бывший
священник Савинцев.
Над остальными «террористами» из Чернушки учинили жестокую
расправу: их дела были рассмотрены тройкой при У НКВД Свердлов¬
ской области 25 сентября 1937 года. Попы Калашников, Заборских,
дьякон Котов, железнодорожник Костырев и — заодно — беглый ты-
лополченец Зуев (выдававший себя за иподиакона) были приговоре¬
ны к высшей мере.
Конечно, вся эта история — не что иное, как раздутая сплетня. Но
сплетня, грамотно подхваченная, аккуратно обработанная (если не
считать ляпа с «официальным идиотом» Севастьяновым), поднятая
на ходули и пущенная в оборот в надлежащий момент. Здесь чувству¬
ется уверенная рука Комиссара (так сотрудники УНКВД Свердлов¬
ской области ласково называли Д. М. Дмитриева). Причем это дело —
одно из ряда подобных. 1 апреля 1937 года в поселке Александровск
была закрыта церковь, и вскоре капитан ГБ Костин отправился рас¬
следовать неслыханное преступление — историю женитьбы тамошне¬
го дьякона на воспитательнице детского сада15.27 марта лейтенант ГБ
Ф. Мозжерин принял к исполнению дело бывших трудополченцев-
поповичей с недвусмысленным указанием: придать ему шпионско-
диверсионную направленность16.
Подведем итог, пусть и не претендующий на универсальность и
всеобщность. В Свердловской области повышенная активность цер¬
ковников и сектантов, вероятно, наблюдалась постольку, поскольку в
этом был заинтересован наблюдатель, он же — единственный источ-
387
ник обработанных, стилизованных, фальсифицированных сведений
0 ней: аппарат Управления НКВД Свердловской области. Пройдя по
партийным каналам, поданный сигнал тревоги возвращался к источ¬
нику (НКВД) в виде санкции на чрезвычайные меры, которая затем
использовалась с максимальным эффектом.
Примечания
1 Детали биографии террориста Севастьянова, его внешний облик и умственное
развитие реконструированы на основе данных, содержащихся в справке от 9 мая
1937 года из Рябковской больницы Чернушинского района: «Севастьянов Петр Ва¬
сильевич находился в б/це с 13/IV по 3/V — 37 г. с обморожением пальцев обеих
нижних конечностей. Наблюдение над больным показало, что больной действитель¬
но слабоумен... Врач Н. Кузнецов», в справке от 8 мая 1937 года из Чернушинской
амбулатории, в акте освидетельствования Севастьянова П. В. в Судебном отделении
Пермской психбольницы от 8 июля 1937 года: «Мы нижеподписавшиеся освидетель¬
ствовали 8/VII-37 г. в Судебном отделении Пермской психбольницы Севастьянова
Петра Васильевича, обвиняемого по ст. 58-10 ч. 2 и 58-11 УК РСФСР и направ¬
ленного Свердловской тюрьмой по постановлению Чернушкинского РО НКВД от
14/VI-37 г. При объективном обследовании оказалось: Диспластическое телосложе¬
ние, умеренное питание, живот вздут, значительное выступание на черепе лобных
бугров [...] Дермографизм розовый не стойкий, мышечный валик выражен, носогуб¬
ные складки сглажены. Речь плохо развита. Со стороны психики: сознание ясное,
ориентирован в месте и окружающем, во времени не разбирается, не знает числа
и месяца, счисления даже в пределах первых 10 натуральных чисел не знает, запас
представлений крайне ограничен. В поведении спокоен, добродушно улыбается при
разговоре. На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что: Сева¬
стьянов П. В. обнаруживает врожденное умственное недоразвитие (слабоумие в глу¬
бокой степени) и за свои действия не ответственен... Члены комиссии: Д-р Вертгейм.
Д-р Старицин», и в протоколе допроса Севастьянова от 8 мая 1937 года: «В детстве,
как мне рассказывала мать, что мой отец будучи пьяный во время ее избиения выбро¬
сил, якобы, меня из качалки на улицу через окно, с того времени у меня получается
некоторая ограниченность». См.: ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385. Т. 2. Л. 48-54.
2 ПермГАНИ. Ф. 970. Оп. 3. Д. 118. Л. 76.
3 Там же. Л. 80.
4 Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль Большого террора. История операции
по приказу НКВД № 00 447. М.: Новый хронограф; АИРО-ХХ1,2008. С. 29.
5 Меморандум на Савинцева В. Е. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385. Т. 1. Л. 91-93.
6 Анкета арестованного Калашникова И. Ф. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385. Т. 2.
Л. 14.
7 Показания свидетеля Заборских В. Н. от 19 апреля 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1.
Д. 13 385. Т. 1. Л. 31 об.
8 Показания Плотникова В. Н. от 8 августа 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385.
Т.1.Л. 14.
9 Показания свидетеля Заборских В. Н. от 19 апреля 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1.
Д. 13 385. Т. 1.Л.31 об.
10 Меморандум на Плотникова В. Н. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385. Т. 1.
Л. 89-90.
11 Показания дьякона Котова М. И. от 2 июня 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13
385. Т. 1.Л. 27.
388
12 Показания свидетеля Заборских В. Н. от 19 апреля 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1.
Д. 13 385. Т. 1.Л. 30-30 об.
13 Там же. Л. 31.
14 Показания Костырева И. И. от 10 мая 1937 г. // ПермГАНИ. Ф. 641/1. Д. 13 385. Т. 2.
Л. 68 об.
15 См.: Казанков А. И. Дело о «черной свадьбе» // «...Включен в операцию». Массовый
террор в Прикамье в 1937-38 гг. / сост. О. Л. Лейбович, А. И. Казанков, А. Н. Кабац-
ков. Пермь, 2006. С. 171-181.
16 См.: Казанков А. И. Дело «Общества трудового духовенства» // «...Включен в
операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937-38 гг. / сост. О. Л. Лейбович,
А. И. Казанков, А. Н. Кабацков. Пермь, 2006. С. 295-322.
A. В. Чащу хин (Пермь)
ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ
В ЭПОХУ ПОЗДНЕГО СТАЛИНИЗМА
КАК АГЕНТ РЕПРЕССИВНОЙ ПОЛИТИКИ
27 августа 1949 года в Молотовский областной отдел народного
образования поступило письмо. «В Кунгурской средней школе № 11
с сентября 1948 года работает преподавателем физики Чаушиди Эль-
пида Георгиевна. Стиль работы Чаушиди не отвечает требованиям
советской школы. Этот стиль больше подходит для дореволюцион¬
ного периода. Она совершенно не считается с возможностями школы:
по поступлению на работу заявила, что ей не нравится кабинет, хотя
комната отвечала всем требованиям и имеются необходимые прибо¬
ры для работы, потребовала другое помещение, предоставление кото¬
рого было связано с ломкой всего педпроцесса... Чаушиди могла со¬
рвать экзамены по физике в 10 классе, т. к. из-за каприза не пожелала
согласовать приложение к билетам с членами государственной экза¬
менационной комиссии. Завучем срыв урока был предотвращен»1.
Подобное письмо можно было бы считать обычной жалобой, за
которой скрывается конфликт между педагогами, если бы автором
его был директор школы или коллега. Между тем письмо в ОблОНО
было отправлено секретарем Кунгурского горкома, копия же посту¬
пила в обком ВКП(б). Беспокоить школьными склоками областное
начальство, вероятно, не стоило. Секретарь горкома считал иначе,
ведь упомянутая учительница была... спецпереселенцем.
Повседневность удаленной от нас исторической эпохи, как прави¬
ло, не представлена в явном виде. Исторические источники о ней «про¬
говариваются». В случае с этим письмом обращает на себя внимание
удивительное сочетание приводимых фактов, похожих на правду, и
их интерпретация. «Обращение к учащимся со стороны Чаушиди не¬
брежное, высокомерно-презрительное, за что учащиеся ее ненавидят.
Очень груба в обращении с учащимися... не пускала на занятия в класс
очень способного ученика, в результате чего он получил испытание на
осень»2. Для обвинений было достаточно прибегнуть к обычным педа¬
гогическим аргументам. Автор письма избрал иной, более привычный
для него путь — обвинение в политической неблагонадежности, ис¬
пользуя при этом аргументацию политических кампаний эпохи. «На
390
открытом уроке для физиков города она показала, что совершеннее
немецкого метода Дизеля в мире нет. На физическом кружке, когда
разбирался вопрос о приоритете русских изобретений в электротех¬
нике, можно было сделать вывод, что ничего хорошего наши физики
не сделали, а дали только толчок... При известии о правительственном
награждении учителей этой школы орденами и медалями Чаушиди
заявила: “Мне Ваш орден не нужен”. ...Характер Чаушиди сварливый,
неуживчивый, она не хочет понимать, что мы живем в советское вре¬
мя и строим коммунизм. Идеологическое настроение нездоровое, и на
все наши достижения в великой борьбе за коммунизм смотрит глаза¬
ми с выражением скептицизма и презрением»3. Отрывочные упоми¬
нания в архивных делах о судьбе этой учительницы свидетельствуют
о том, что она обращала на себя внимание местных властей и раньше.
За два года до этого фамилия педагога встречается в перечне лиц, об¬
виненных в ходе обсуждения закрытого письма ЦК ВКП(б) по делу
профессоров Клюевой и Роскина4.
Это был далеко не единственный случай, когда тот или иной спец-
переселенец преподавал в школе5. Органам образования необходимо
было решать проблему нехватки педагогических кадров. Идеология
вступала в противоречие с повседневными практиками. Выходом для
автора письма стала интерпретация непедагогических методов учи¬
теля посредством приписанной властью стигмы (сотрудничество с
немцами — спецпереселенец — преклонение перед Западом).
С идеологических позиций человек, которому власть приписала
один из уничижительных статусов, вообще не мог работать в школе.
Это особенно очевидно, если обратить внимание на сконструиро¬
ванный властью эталонный образ учителя. Кинофильм «Сельская
учительница» демонстрирует наиболее яркий и завершенный образ
идеального педагога6. С этой точки зрения действия партийного на¬
чальства в отношении учителей-спецпереселенцев выглядят есте¬
ственной попыткой преодолеть возникшую шизопрактику. Невольно
возникает чувство, что высланная партийным руководителем справка
писалась с негатива парадного портрета. Служение народу было за¬
менено сотрудничеством с немцами, мотивы самопожертвования —
заслуженным спецпоселением, патриотизм — преклонением перед
Западом. Высокое право учителя транслировать решения партии
и правительства не могло осуществляться политически ущербным
человеком.
Сконструированный эталон производил символическое приобще¬
ние школьного педагога к власти. Несмотря на огромную дистанцию
между учительницей из киноленты и ее реальным воплощением, эта¬
лон становился неотъемлемой частью как представлений об учите¬
лях, так и жизненного мира самих педагогов. Этому способствовало
то, что педагогическое сообщество рубежа 1940-1950-х было четко
391
вписано властью в ранговую систему советского общества. Функ¬
ционируя как социальный институт, необходимый для коммунисти¬
ческого воспитания подрастающего поколения, школа брала на себя
большое количество административных и идеологических задач. К
этим задачам относились пропаганда и просвещение местного на¬
селения, организация явки избирателей на выборы (избирательные
участки находились очень часто в школах), учет избирателей, учет
детей школьного возраста, проживающих в микрорайоне, организа¬
ция контроля над учениками во внеурочное время и т. д. и т. п. Есте¬
ственно, что роль рядовых и чаще всего бесплатных исполнителей в
реализации этих обязанностей выполняли преподаватели. Попыта¬
емся посмотреть на учителя г. Молотова глазами рабочего. Послед¬
ний мог видеть педагога не только на родительском собрании, но и
на избирательном участке, на лекции о международном положении
или о методах воспитания собственных детей. «Интеллигентная»
одежда, владение газетным языком, требуемое обращение по имени-
отчеству в символике той эпохи не могли распознаваться иначе, как
символы власти. Эффект могла многократно усиливать архитектура.
Школы областного центра к началу 1950-х все чаще представляли
собой каменные многоэтажные здания. Выглядевшие дворцами на
фоне господствующих в городской застройке бараков и деревянных
частных домов, школы нагружались особыми смыслами. Благоустро¬
енное каменное здание в позднюю сталинскую эпоху было редким в
г. Молотове. Как правило, такие постройки представляли собой либо
административные здания, либо жилье заводского и партийного на¬
чальства. Таким образом, здание школы для населения микрорайона
обозначало власть, усиливая символический статус учителя, идущего
на работу в «чистое» и «культурное» место. Эта власть выражалась в
обладании правом трансляции решений партии и правительства.
Очевидно, что эффективность политической идентичности зави¬
села от минимального уровня политграмотности. По мере удаления
от промышленных центров она становилась все хуже. «В Шучье-
Озерской средней школе... слабо поставлена политическая работа
учителей... Федорова и Русских через 3 месяца, прошедшие после
партийного съезда, не знали содержания его работы, даже задач, по*
ставленных XIX партийным съездом в области народного образова¬
ния. Учительница Федорова считает, что у нас сейчас не большевист¬
ская партия, а советская. Учительница Русских не знала, кто выступал
с отчетным докладом на XIX съезде партии, когда же ей подсказали,
выяснилось, что она не знает, кто такой тов. Маленков. О выходе в
свет труда товарища Сталина “Экономические проблемы социализма
в СССР” не знали в декабре месяце половина учителей школы»7.
Между тем незнание основ политграмотности не освобождало
школьных педагогов от активного участия в различных политических
392
ритуалах, таких как выборы, лекции, организация календарных совет¬
ских праздников. Периодически к ним добавлялись и политические
кампании. «Вот единственно, что я запомнил, когда Фадеев застре¬
лился, в этот момент, там сразу типа, ну линейку собрали, типа ми¬
тинга устроили и стали его это, критиковать, что вот он такой-такой,
такой-такой, такой-такой, что вот он. Несмотря на то, что уже “Моло¬
дая гвардия” была написана, кино уже вышло»8. Несмотря на то, что
эти воспоминания связаны уже с начавшейся десталинизацией, поли¬
тический ритуал был организован по образцам прежней эпохи.
Итак, политическая идентичность педагога была прописана не
только посредством транслируемых властью идеологем. Она была
закреплена участием в ритуалах, наделением учителя властной сим¬
воликой эпохи. Политические качества эталона при этом являлись
приоритетными и определяющими по отношению к профессиональ¬
ным. Освоение политических паттернов к этому времени уже должно
было подкрепляться профессионализмом. Между тем квалификация
еще не была определяющей. Система образования в советской про¬
винции, не обладая развитой системой профессиональных статусов
и собственной культурной автономией, мало отличалась от иных со¬
ветских ведомств. Объективным условием такого положения дел был
низкий образовательный уровень педагогов. Высшее образование в
сталинскую эпоху еще не стало необходимым квалификационным
требованием, предъявляемым по отношению к учителю. Если быть
более точным — к педагогам массовой школы, функционирующей на
уровне младшего и среднего звена. В 1953/54 учебном году в г. Мо¬
лотове высшее образование имели около 33 % педагогов9. Эти пре¬
подаватели, как правило, работали в старших классах, которые были
доступны далеко не для всех. Старшие классы в силу ряда причин
(сохранявшаяся до 1955 года плата за образование, крайняя бедность
родителей) были малодоступны для детей обычных рабочих. Обыч¬
ный школьник V-VII классов, живущий в областном центре, крайне
редко сталкивался с учителем-выпускником вуза. В начальной шко¬
ле такая возможность просто отсутствовала. В райцентрах этот пока¬
затель был еще ниже. В сельской местности педагог с дипломом вуза
был нонсенсом. Низкий образовательный уровень школьного учите¬
ля определял качество преподавания. Периодически устраиваемые
ГорОНО проверки демонстрируют факты, которые противоречат
бытующему сейчас представлению об эффективности сталинской
школы. «Учительница русского языка Третьякова (школа № 30) в те¬
чение почти 10 лет состояла заочницей пединститута и не могла сдать
экзамен по русскому языку... Дети не могут начертить острый и ту¬
пой угол, измерить их с помощью транспортира (6 кл.). У многих нет
вообще инструментов»10. Несформированная городская среда была
не в силах принять культурный багаж педагогов, многие из которых
393
воспроизводили местные сельские говоры. «Ошибки в речи учите¬
лей: Теплоухова (10 кл. ШРМ № 9) — он не хотит, своей работой, вы
заняты над докладом; Волгина (школа И) — приговор, крестьянин,
не уяснено; Лернер (ШРМ № 5) — начать, понять»11. Заметим, что
упомянутые в этом отрывке средние школы находились вовсе не на
далекой рабочей окраине, а в самом центре города. В отсутствие про¬
фессиональной составляющей идентичности происходило ее замеще¬
ние политическими образами. Принять эти образы было несравненно
проще, ведь власть предлагала готовые конструкты и паттерны. Их
символическая престижность закреплялась сталинским мифом и
принятой системой идентификаций.
В источниках, фиксирующих повседневность, заметен еще один
информационный пласт. Напомним, упомянутой в начале статьи
спецпереселенке Чаушиди ставилось в вину грубое и пренебрежи¬
тельное отношение к учащимся. Детальное описание фактов наво¬
дит на мысль, что описываемые в письме поступки не были плодом
фантазии секретаря горкома. Учитель преподавала в старших клас¬
сах, которые в то время были малодоступны для детей обычных
рабочих. Среди подопечных педагога вполне могли оказаться дети
местных начальников. Учительская девиантность, заметная в отно¬
шении собственных детей, стала наблюдаться как система только с
началом десталинизации. Так, в 1953 году в справках и докладных
партийных организаций фиксируются многочисленные свидетель¬
ства о грубом стиле работы других педагогов. «В Чермозском районе
ученик 3 класса Стариков Володя, идя в школу, по дороге запачкал
руки. В школе был вскоре вызван учительницей Поповой к доске.
Увидев загрязненные руки у Старикова — Попова приказала 3 (трем)
учащимся класса немедленно вывести его из школы на двор и бро¬
сить в помойную яму, что ученики и исполнили. Затем Стариков
этими учениками был вытащен из ямы и сидел в классе мокрый и
грязный на виду у всех учеников класса. Придя домой от испуга за¬
болел и длительное время не посещал школу»12. На первый взгляд,
этот шокирующий пример напоминает действия человека с расстро¬
енной, неадекватной психикой. Если бы не детали. Среди учеников
нашлись ретивые добровольцы, воспринявшие, вероятно, поручение
как привычное. Дело происходило в сельской местности, где скрыть
подобные практики весьма и весьма непросто. Вероятно, можно было
бы трактовать этот пример как исключительный, если бы не много¬
численные упоминания схожего поведения. «В г. Губаха учительница
IV класса школы Митрофанова систематически применяла анти¬
педагогические методы воспитания учащихся, избивала их, всего из
40 чел. учащихся класса нанесла побои 37 чел., в итоге группа уча¬
щихся в числе 17 чел. в марте с.г. ушли с уроков к прокурору города с
коллективной жалобой на Митрофанову»13. В том же деле упомина¬
394
ется о некоем пятикласснике, доведенном до самоубийства директо¬
ром школы и преподавателем русского языка.
Здесь обращает внимание не только жестокость учителей по от¬
ношению к своим подопечным, но и поведение учащихся, желавших
прекратить над собой издевательства. Заметим, что в приведенном
примере не фигурируют родители. Школьники младших классов са¬
мостоятельно ищут спасения у... прокурора. Вероятно, этот случай
можно было бы принять за исключение из правил, если бы по той же
поведенческой схеме не действовали в то же самое время... заключен¬
ные лагерей14. Паттерны зеков, пытающихся найти управу на бескон¬
трольную администрацию лагерей и распоясавшихся уголовников-
рецидивистов, причудливым образом оказались освоены детьми.
Вряд ли это можно назвать случайностью. Для того чтобы освоить
практики лагерного протеста, школьники должны были прежде иден¬
тифицировать себя с населением мест не столь отдаленных. В системе
координат послевоенной повседневности это сделать было несложно.
Граница между лагерным миром и населением городов, рабочих по¬
селков в это время была очень прозрачна. После войны через лагеря
ГУЛАГа прошло рекордное количество заключенных. Речь идет, пре¬
жде всего, о жертвах репрессивных указов 1947 года, которые во время
амнистии 1953 года представляли самую массовую категорию осво¬
божденных лиц в Прикамье15. Освоенные практики лагерной жизни
переносились в городское пространство, усиливая криминальную си¬
туацию. Образ чужака-лагерника с легкостью наносил удар по шатко¬
му социальному равновесию, проявляясь в форме слухов16.
В рассматриваемое время, как и в любой переходный период,
происходило перераспределение полномочий различных ведомств.
Определялись новые сферы ответственности. Осмелимся высказать
предположение. Нарушение бюрократической рутины, необходи¬
мость освоения советским чиновником новых практик должны были
актуализировать повседневность, перевести ее хотя бы на время из
разряда невидимой рутины в проблемное поле. Сейчас это дает воз¬
можность выявить низовые повседневные практики, скрытые прежде
от взгляда исследователя. Иными словами, репрессивные действия
учителей становятся заметны в источниках с того момента, когда они
стали определяться властью как девиантные. В предшествовавший
период этот элемент повседневности не мог быть явно отражен в до¬
кументах. В противном случае официальные отчеты пестрели бы ин¬
формацией об ужасах ГУЛАГа задолго до смерти Сталина.
Таким образом, исполнение учительской роли сопровождалось
не только заимствованием властных идеологем, воплощенных в про¬
странственных символах и политических ритуалах. Освоение поли¬
тических паттернов происходило и на другом уровне повседневности.
Речь идет о практиках, подразумевавших грубый, репрессивный стиль
395
общения с подчиненными17. Этим стилем владел районный прокурор,
который «...решил от тов. Афанасьева освободиться, уволить его, тог¬
да, когда он этого не заслуживает, и кроме того разгоняет весь аппарат
прокуратуры, а также угрожая по адресу милиции “Я им покажу, на¬
ступлю на глотку и т. д.”»18. Это мог быть директор школы. «Начина¬
ются крики, начинается какой-то обыск, что они у меня каждый раз
искали — я не могла понять. Начинаются крики: “Признайся! Что ты
взяла!”. Я стою, молчу, молчу, ничего не говорю, молчу. Начинаются
вопли дикие... Вот я не помню имени секретаря, девушки, а визг ее
помню, вот этот бабий визг: “Вызывай милицию, мы ее сейчас отпра¬
вим под конвоем!”. И вот я представляла — меня под конвоем поведут.
Вот сердце вот там все вот холодело»19. Отрывок процитированного
здесь интервью — воспоминания не жертвы политических репрессий.
Это — эпизод из школьной жизни г. Молотова образца 1954 года. Со¬
хранившиеся воспоминания бывшей ученицы о пережитом потрясе¬
нии были вызваны попыткой школьной администрации провести соб¬
ственное расследование по «делу пропажи комсомольского билета»
у одной ученицы. Подобные техники, по всей видимости, достигали
своей цели. Образ директора среди учащихся и учителей приобретал
«демонические» черты и четко связывался с чувством беспричинного
страха перед начальником. «...Ее все боялись, все было основано на
страхе. Вот я ее (директора. — А. Ч.) боялась настолько, что я готова
была забежать в туалет, если я только видела, что она появлялась в
коридоре, чтоб только с ней не встретиться»20. Директору было до¬
зволительно реализовывать свою власть с помощью обычных тех¬
ник устрашения. Грубый выговор, публичный или «с глазу на глаз»,
бесцеремонность в общении с подчиненными являлись нормой для
той эпохи. В отношении учащегося директор имеет право провести
«расследование» внутришкольного инцидента, осуществив длитель¬
ный допрос «с пристрастием», использовать эмоциональные угрозы в
форме крика, обещания сдать ребенка в милицию. Вызов учителя, тем
более ученика, к директору, как правило, не мог не вызывать у челове¬
ка чувства идущего на казнь. Подобная типизация производилась вне
зависимости от грубости или интеллигентности конкретного руково¬
дителя школы. Учащийся по умолчанию знал, что бояться директора
правильно. «Ее никто в школе не видел, она сидела у себя в кабинете.
Вся школа знала, что она в школе, поэтому нельзя бегать, кричать там
что-то, шуметь. Меня однажды вызвала туда, все замерли... я очень
переживал. Подошел к двери, думал, думал, думал, думал, что волну¬
юсь — через пять минут все кончится. Я зашел, меня поругали, сказа¬
ли, что так делать нельзя, я сказал, что больше не буду. Когда все это
кончилось, я вышел освобожденный, совершенно счастливый»21.
Представляется, что подобные технологии общения с подопеч¬
ными были не следствием личных изобретений. Репрессивные прак¬
396
тики поддержания власти и управления были основой советской
политической и экономической системы. При этом забывается, что
политические практики (которые, естественно, не исчерпывались
репрессиями) были характерны не только для власти как таковой,
но и для множества институтов, напрямую или опосредованно с
этой властью связанных. Директора заводов и школ, выполняя раз¬
ные функции, управляли вверенными им людьми и хозяйством схо¬
жими методами. Подражание «большой власти» могло проявлять¬
ся и в организации исправительно-трудовых работ. Так, например,
исправительно-трудовой «колонией» могла быть школьная кочегар¬
ка, в которой провинившийся ученик таскал золу или уголь. «Этот
уголек запомнился. Что-нибудь нашкодишь... он (директор. — А. Ч.)
обязательно, если он в коридоре тут был, а он специально выхо¬
дил в другой раз, и отводит в этот, как сказать, вызывает кочегара
из котельной и отдает в его руки нарушившего порядок школьный
нарушителя. Ну а там уже у него заготовлено короб, лопата, зола.
Вот, золу грузишь в короб и вытаскиваешь этот короб, ну в основном
вдвоем, короб то большой, вдвоем вытаскиваешь во двор и в кучу
вываливаешь, и снова туда»22.
Репрессивные методы могли проявляться в эмоциональном воз¬
действии на ученика посредством вызывания чувства страха. Угрозу
отправить школьника к директору можно перевести как обещание
«передать дело в следственные органы». Крики, публичный «шмон»
(вытряхивание сумки в поисках дневника), жесткий контроль над
внешним видом школьников, временное присвоение школьных при¬
надлежностей в залог — процедуры для школы вполне обычные. «Вот,
не знаю, откуда это взялось у них, отбирать портфели. Плохо ответил
или слишком вольно вел себя на уроке, может девчонку за косу дернул,
да и, там что-нибудь, из рогатки выстрелил... Она берет, в начале-то она
забирала вместе с учебниками портфели... тетради, учебники вывали¬
ла, а портфель забрала — говорит: “Пусть мать придет в школу”»23.
В повседневных практиках школьный учитель имел различные
образцы для подражания. Наиболее близким из них был непосред¬
ственный начальник. В силу культурной инерции подобные практики
продолжали существовать после сталинской эпохи еще долгое время.
То, на что обратило внимание областное начальство в 1953 году, было
верхушкой айсберга, демонстрацией наиболее вопиющих методов
работы в школе. Зафиксированные в воспоминаниях, репрессивные
практики попадали на страницы официальных дел в исключитель¬
ных случаях, когда девиантность педагога имела состав уголовного
преступления. Заметим, что в отличие от механизма работы НКВД-
МГБ, регламентирующегося хоть секретными, но все же инструкция¬
ми, школьные педагоги не имели ни устных, ни письменных распоря¬
жений о способах репрессирования своих подопечных.
397
Подведем итоги. Одним из методов функционирования власти в
сталинскую эпоху было символическое приобщение к ней лиц раз¬
личных профессий. Применительно к учителям это выразилось в
конструировании эталонного образа, системы символов, организа¬
цией политических ритуалов. Посредством этого школьный педагог
распознавался как представитель власти. Предписанные символи¬
ческий статус и функция формировали учительскую идентичность,
которая определялась в первую очередь политическими паттернами.
Обращаясь к языку социальной феноменологии, эталонный образ вы¬
полнял функцию «символического универсума»24. Его особенностью
была нерасчлененность политических и преподавательских практик.
В рамках эталонного образа профессиональные качества педагога не
вычленялись и оставались в тени его политических и общественных
качеств и функций. Профессиональная субкультура в современном
значении этого слова еще не сформировалась.
Между тем идентификация себя с представителем власти имела
своим следствием спонтанный перенос иных практик, не отраженных
в эталонном образе и слабо зафиксированных до конца сталинской
эпохи в официальных документах. Речь идет о низовом уровне, ко¬
торый определялся эмоционально-репрессивным воздействием на
подчиненного. Эти практики, оформившись во властной среде, стали
органичным элементом школьной повседневности. До начала деста¬
линизации они были неотъемлемым элементом школьной повсед¬
невности, а потому воспринимались участниками взаимодействия
как привычные, а следовательно — незаметные.
Примечания
1 Сведения и докладные парторганов в обком ВКП(б) о работе школ и высших
учебных заведений // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 16. Д. 1693.02.1950 — 8.12.1950.
Л. 18-21.
2 Там же.
3 Там же.
4 Из информации секретаря Молотовского обкома ВКП(б) по пропаганде П. Н. Ля-
шенко заместителю начальника управления по проверке партийных органов ЦК
ВКП(б) Н. М. Пегову об обсуждении на собраниях партийного актива Моло-
товской городской партийной организации и парторганизации вузов закрытого
письма ЦК ВКП(б) об антипатриотическом и антигосударственном поступке
профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина // Политические репрессии в При¬
камье 1918-1980-е гг.: сборник документов и материалов. Пермь, 2005. С. 479.
5 Стенограмма областного совещания секретарей школьных организаций 24.02.53.
Справки райкомов, горкомов партии, работников отдела по работе школ и др. воп¬
росам // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 20. Д. 296. Л. 11.
6 Речь идет о вышедшем в прокат в 1948 году кинофильме режиссера М. Донского
«Сельская учительница».
7 Стенограмма 4-го пленума обкома КПСС. 8 апреля 1953 // ПермГАНИ. Ф. 105.
Оп. 20. Д. 2. Том 1.7. Л 95.
398
8 Из авторизированного интервью с В. А. Ч-ным, бывшим учащимся школы № 49
г. Молотова (Перми). Записано 15.03.2004 //Личный архив автора.
9 См.: Отчет Молотовского Гороно о работе школ за 1953-1954 учебный год // ГАПО.
Ф. р-478. Оп. 2. Д. 79. Л. 216-220.
10 Отчет ГорОНО о работе школ за 1952-53 уч/год // ГАПК. Ф. р- 478. Оп. 2. Д. 78.
Л. 17,51.
11 Там же. Л. 47.
12 Письма обкома в ЦК КПСС, справки, информации и докладные партийных органов
по вопросам пропаганды и агитации, школ и вузов. Т. 3.8.05.53 — 15.07.53 // Перм-
ГАНИ. Ф. 105. Оп. 20. Д. 130. Л. 48-49.
13 Там же.
14 О поведении заключенных в лагерях Прикамья см.: Шевырин С. А. Прокурор, «туф¬
та» и «суки»: лагерная жизнь в Прикамье в 1950-е годы // 1956: незамеченный тер¬
мидор. Очерки провинциального быта. Пермь: ПГТУ. 2007.
15 Письма, справки и докладные записки по вопросам работы УМГБ, УМВД, милиции,
суда и прокуратуры. Т. 4.18 августа 1953 — 19 декабря 1953 // ПермГАНИ. Ф. 105.
Оп. 20. Д. 159. Л. 260.
16 О феномене послевоенных слухов среди городского населения см.: Зубкова Е. Ю. По¬
слевоенное общество: политика и повседневность. 1945-1953. М.: Российская поли¬
тическая энциклопедия, 1999. С. 78-82; Лейбович О. Л. «Климу Ворошилову пись¬
мо я написал...» // Ретроспектива. Пермский историко-архивный журнал. 2008. № 3.
С. 57-60.
17 См.: Лейбович О. Л. «Эпоха зрелищ кончена, пришла эпоха хлеба»: XX съезд в фор¬
мировании новых паттернов политического поведения в советской провинциальной
среде // 1956: незамеченный термидор. Очерки провинциального быта. С. 33.
18 Протоколы партийных собраний первичной парторганизации Г. О. МГБ г. Кун-
гур // ПермГАНИ. Ф. 1788. On. 1. Д. 14. Л. 58.
19 Из авторизированного интервью с А. Г. К-ной, бывшей ученицы школы № 26 г. Мо¬
лотова (Перми), записано 2.12.2004 // Личный архив автора.
20 Из авторизированного интервью с А. Г. К-ной ... // Личный архив автора.
21 Из авторизированного интервью с П. М. Е-вым, бывшим учащимся школы № 7
г. Молотова (Перми). Записано 9.12.2004 // Личный архив автора.
22 Из авторизированного интервью с В. А. Ч-ным, бывшим учащимся школы № 49
г. Молотова (Перми) Записано 15.03.2004 //Личный архив автора.
23 Из авторизированного интервью с В. А. Ч-ным... // Личный архив автора.
24 См. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по со¬
циологии знания. М., 1995. С. 151-171.
С. И. Быкова (Екатеринбург)
«ВРЕМЯ-ТАТЬ»: ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЖИТЕЛЕЙ
УРАЛЬСКОГО РЕГИОНА О МАСШТАБАХ И ПРИЧИНАХ
ТЕРРОРА В 1930-е ГОДЫ
Массовые репрессии, происходившие в 1930-е годы на Урале, как
и в других регионах СССР, являлись результатом социокультурных
и политических изменений в стране, начавшихся в первые десятиле¬
тия XX века. С другой стороны, они оказались одним из важнейших
факторов, влиявших на трудовую деятельность и поведение людей, на
эволюцию их морали и политических настроений1. Современникам со¬
бытий было очень трудно оценить масштабы, характер и цели террора,
но историческая реальность и личный жизненный опыт заставляли че¬
ловека осмысливать происходившее. Информационные материалы
инстанций, занимавшихся изучением настроений населения Урала,
документы партийных и профсоюзных организаций, дневники, пись¬
ма, фольклор и мемуары представляют широкий спектр мнений о ре¬
прессиях. Наблюдая ситуацию в городе и на работе, анализируя офи¬
циальные сообщения и слухи, каждый человек делал свои выводы.
Сравнивая различные источники, можно опровергнуть утвержде¬
ния некоторых современных историков о том, что советские люди в
1930-е годы имели лишь фрагментарные сведения о масштабах ре¬
прессий. Во-первых, газеты и радио освещали судебные процессы
против «контрреволюционных, диверсионных и шпионских органи¬
заций» как в Москве, так и в регионах. В кинотеатрах демонстриро¬
вались документальные фильмы об открытых судебных процессах;
огромными тиражами издавались пропагандистские материалы (бро¬
шюры и плакаты), доказывавшие опасность вредительской деятель¬
ности арестованных. Во-вторых, объективно оценивать ситуацию по¬
зволяли личные наблюдения и косвенные свидетельства.
Массовый характер кампаний становился очевидным для каж¬
дого, кто принимал участие (принудительно или добровольно) в со¬
браниях и митингах, одобрявших приговоры «врагам народа», и был
свидетелем арестов родственников, соседей, коллег, знакомых. Так,
работавший на Богословских угольных копях и обвиненный в шпио¬
наже в 1937 году И. С. Черных указал в своей жалобе в Верховный
Суд РСФСР, что «арестованные заполнили 10 вагонов». Подобные
события происходили и в других городах и заводских поселках Урала.
400
Согласно данным проверки деятельности органов НКВД, в г. Кизеле
за 4 месяца (декабрь 1937 — март 1938 года) было арестовано свыше
4 тыс. человек. Некоторые рабочие верили в то, что происходит моби¬
лизация, и взяли с собой не только орудия труда, но и музыкальные
инструменты. Житель г. Первоуральска С. А. Гвай, находившийся
под следствием в 1937-1938 годах, отметил, что до заключения на¬
блюдал «повсеместные и колоссальные аресты людей»2.
Авторы книжки «Воззвание», обнаруженной во время обыска на
квартире у И. Д. Шепеляева, токаря судоремонтного завода им. Дзер¬
жинского (г. Пермь), в 1938 году, называли все проявления произ¬
вола власти — аресты, обыски, суды, допросы, пытки, расстрелы, за¬
ключение в тюрьму, высылку, лишение имущества — террором. Они
предупреждали своих современников: «Мы должны ожидать — каж¬
дый — неизбежно горькой этой участи»3.
Родственники арестованных узнавали и передавали друг другу
сведения об отправлении из г. Свердловска эшелонов с осужденны¬
ми. Дочь преподавателя медицинского института Б. В. Пигулевско-
го вспоминала: «О том, что очередной такой эшелон готовится к от¬
правке, становилось известно какими-то неведомыми путями, тем не
менее, каждый раз слухи подтверждались... В течение каждого меся¬
ца нам случалось услышать об отправке трех-четырех эшелонов. На
самом деле их, очевидно, было гораздо больше, поскольку эшелон, в
котором был отправлен отец, мы все-таки пропустили»4.
Самым очевидным свидетельством массового характера репрес¬
сий были этапы осужденных, которые под конвоем пешком направ¬
лялись в другую тюрьму или в исправительно-трудовые лагеря.
М. Шангин, арестованный в 17 лет с другими сотрудниками газеты
«Сталинский путь», так описывал свой маршрут к месту заключения:
«...В Кургане в августе 1937 г. вывели нас, человек 500, через ворота
[тюрьмы] и гнали колонной до вокзала»; в Челябинске «опять пеший
строй через весь город»; в Магнитогорске «идем такой же пылью...
[уже] двухтысячная колонна». Он вспомнил, что на тротуарах стояли
жители «молчаливые, угрюмые — ведут их врагов... [ведь] все сред¬
ства массовой информации нагнетали ненависть». Однако сохрани¬
лось в памяти, как одна старушка пыталась передать хлеб арестантам,
но запретил конвоир5. С. Швед отмечает, как в Томске их колонну
(человек двести) конвоировали по улицам города: «Всюду с любо¬
пытством и испугом разглядывали процессию пестро одетых женщин,
явно не похожих на уголовников. Старушки крестятся и крестят нас,
опальных». Даже в далеких от областного центра и индустриальных
городов уральцы могли видеть сотни и тысячи осужденных, которые
двигались по дорогам в любое время года6.
Жители Уральского региона, являясь свидетелями происходив¬
ших событий, пытались сделать предположения о численности аре¬
401
стованных, высланных и расстрелянных. Трагическую арифметику
террора скрыть было невозможно, и люди говорили об огромном ко¬
личестве пострадавших. Так, автор анонимного письма, назвавший
себя «Советским служащим», с осуждением утверждал: «...При самой
демократической конституции десятки и сотни тысяч сидели и еще
сидят зря в концлагерях (и многие умерли)». Американец Дж. Скотт,
работавший на Магнитке, назвал эти события «чистками» и, оценивая
ситуацию в масштабах Советского Союза, отметил, что их последствия
были губительны для нескольких миллионов советских граждан7.
Современниками этих событий осознавалась масштабность ре¬
прессий и непредсказуемость судьбы отдельного человека. Террор,
являясь фактором повседневности, создавал в стране два мира — ил¬
люзорной свободы и абсолютной несвободы. Границы этих миров
были невидимы и подвижны, поскольку каждый человек неожидан¬
но мог оказаться в «другом» мире. Многие уральцы, как и жители
других регионов, находились в постоянном ожидании ареста. Так,
директор Северо-Карабашского рудоуправления П. М. Трухин при
встрече с П. Афанасьевым, инженером треста «Уралмедьруда», в
июле 1937 года сказал, что каждый день ждет ареста. Профессор Ку-
тейщиков, с которым П. Афанасьев познакомился в тюрьме, расска¬
зал, что постоянно хранил дома под кроватью вещмешок с бельем и
сухарями, приспособленный для тюремного обихода, — не имеющий
пуговиц, крючков и кожаных ремешков8. Дж. Скотт, американский
журналист, работавший на строительстве Магнитогорского метал¬
лургического комбината в 1933-1937 годах, описывая вакханалию
арестов, отмечал крайнюю беспорядочность действий НКВД: «Аре¬
стованные пропадали, иногда неправильно устанавливалась их лич¬
ность...» Он с удивлением констатировал, что сотрудники специаль¬
ных групп, производившие аресты, появлялись в районе, в котором
он жил, каждую ночь. М. Шангин, подчеркивая массовый характер
репрессий, отмечал: «Никто не был уверен в своей безопасности»9.
Массовые аресты изменили не только социальную ситуацию (во
всех регионах параллельно с арестами проводились дополнительные
наборы и открывались курсы для ускоренной подготовки следовате¬
лей НКВД), но и облик городов и функциональное назначение зда¬
ний. Для содержания арестованных открывались «филиалы» — ими
становились хозяйственные постройки, находившиеся в тюремных
дворах, школьные здания, вокруг которых возводили высокие заборы
со сторожевыми вышками по углам10. П. Афанасьев приводит в своих
воспоминаниях очень показательный пример: в Свердловске Управ¬
ление НКВД находилось в одном здании с Бактериологическим ин¬
ститутом — после того, как в 1937 году большинство научных работ¬
ников были арестованы, институт закрыли, а все его комнаты стали
апартаментами НКВД11. Однажды несколько сотен женщин, при¬
402
шедших с передачами для арестованных, утомленные многочасовым
ожиданием и возмущенные отказом принять передачи, разбили окна
ненавистного дома. М. Шангин, вспоминая голодовку заключенных
в челябинском централе в знак протеста против невыносимых усло¬
вий содержания, записал ответ начальника этой тюрьмы: «Вашей
сволочи... у нас миллионы, и на всех тюрем мы пока не построили».
Уже к ноябрю 1938 года рядом с централом появились новые бараки
и пересыльная тюрьма12.
Многим уральцам, как и жителям других регионов СССР, чрез¬
вычайно трудно было понять причины массовых арестов и казней.
Однако осознание опасности, угрожавшей каждому, приводило к по¬
стоянным размышлениям и поиску ответа. Пытаясь разобраться в си¬
туации, они воспринимали версии, распространяемые официальной
пропагандой, весьма своеобразно. Один из вариантов — признание
необоснованного, беспричинного характера репрессий как проявле¬
ния произвола власти13. Авторы самодельной брошюры «Воззвание»
утверждали, что в ссылке и заключении «невинно томится народ»14.
Даже в фольклоре нашла отражение тема немотивированных арестов
и сроков наказания. Т. Чусовитина вспоминала, как в лагере пели ча¬
стушку: «Кому — восемь, кому — пять, А за что — нельзя понять» 15.
Наиболее распространенным объяснением происходивших со¬
бытий было предположение о стремлении власти получить таким
образом рабочую силу, необходимую для строительства новых пред¬
приятий и освоения отдаленных районов страны. Так, согласно дан¬
ным челябинского обкома ВКП(б), некоторые из служащих и ра¬
бочих Усть-Катавского завода открыто заявляли, что «судят людей
зря, чтобы иметь бесплатных рабочих», что «построили тяжелую
промышленность страны на “принудиловцах”»16. Обсуждая первые
происходившие политические процессы, люди высказывали предпо¬
ложения о новых, подобных же мероприятиях власти. Некоторые из
уральцев, как, например, Н. Пархачев (зав. здравотделом, Г. Камыш-
лов), говорили: «Нужны будут люди построить еще один такой канал,
как Москва-Волга». О достаточно широкой распространенности та¬
ких представлений свидетельствует случай, произошедший в г. Ниж¬
няя Салда в 1937 год, во время ареста счетовод А. Постыляков заявил
сотрудникам НКВД: «Нашли “врага народа”... Давайте, ведите меня,
где у вас снова открылся канал»17.
Другой причиной современники считали стремление власти изо¬
лировать критически настроенных людей. На Урале в эти годы изме¬
нились некоторые пословицы: так, вместо прежней, говорили «Язык
до Остяко-Вогульского округа доведет», имея в виду возможное на¬
казание ссылкой за критические высказывания18. Появилась серия
анекдотов про анекдот, который считали причиной ареста, ссылки и
даже расстрела19.
403
Коммунисты и простые люди, пытаясь осмыслить трудные для их по¬
нимания политические дискуссии и проводившиеся вслед за ними ре¬
прессии против лидеров партии и Советского государства, искренне
сожалели о смерти руководителей, уважаемых и имевших авторитет.
Такие чувства отражены в документах личного характера, не предна¬
значавшихся для оглашения20. Другие же утверждали, что все эти со¬
бытия связаны с личными интересами И. Сталина и его ближайших
сторонников — с их желанием ликвидировать политических против¬
ников. Именно так оценили убийство С. М. Кирова инженер УЗТМ
В. И. Игнатов, машинист железнодорожного отдела ЧТЗ Л. А. Кожев¬
ников и другие. Мнение многих о том, что процесс «Объединенного
центра» организован И. Сталиным для того, чтобы «убрать Г. Зиновье¬
ва», высказал электрик Тавдинского лесокомбината П. И. Чирков. Же¬
лание И. Сталина избавиться от таких соперников, как Н. Бухарин и
А. Рыков, многие считали очевидной причиной для проведения нового
суда21. Репрессии против известных политических деятелей актуали¬
зировали архаические представления о «народных заступниках». В
агентурных донесениях и сводках НКВД отмечались разговоры о том,
что Л. Троцкий, Н. Бухарин, М. Тухачевский, Я. Гамарник и другие,
преследуемые И. Сталиным руководители, боролись за интересы рабо¬
чего класса, хотели улучшить жизнь трудящихся. Сочувствуя жертвам
И. Сталина, люди выражали надежду: «...все равно всех не пересадят:
этих расстреляют, другие на их месте за правду будут стоять...»22
С. А. Гвай, житель г. Первоуральска, в 1938 году находивший¬
ся под следствием, размышляя о причинах арестов многих людей,
убежденно заявлял: такие события «не могли происходить без ведо¬
ма и санкции вождя народов т. Сталина и его верных соратников»23.
Однако многие осознавали это только после долгих лет заключения:
сначала верили, что «Сталин узнает и всех освободит», но с течением
времени рассматривали произошедшее как «заранее спланирован¬
ную, продуманную акцию произвола, продиктованную Сталиным...
Только в 1939 году все убедились — никакого пересмотра дел не
будет... [Сталину] нужны были миллионы дешевых рук задавлен¬
ных, сломленных, безропотных роботов, потом и кровью которых он
укрепит свой режим»24.
Самой главной причиной репрессий большинство людей называли
произвол сотрудников НКВД. Уверенность в том, что массовые аре¬
сты — инициатива местных органов НКВД, жители Уральского реги¬
она выражали в корреспонденциях во все инстанции, от которых мог¬
ла зависеть судьба арестованных или заключенных. Многие жители
Урала искренне верили, что о массовых арестах и произволе местных
сотрудников НКВД неизвестно вождям. Главный инженер рудника
И. Ф. Сидоркин (г. Кизел), обвиненный в 1933 году в числе других
132 человек в создании контрреволюционной организации в Ураль¬
404
ской каменноугольной промышленности, в одном из своих писем вы¬
ражал надежду после «освобождения лично пойти по всем влиятель¬
ным людям Советского Союза и рассказать им всю правду»25.
По мере развития репрессий убежденность в широком использо¬
вании следственными органами незаконных методов получала новые
подтверждения. Все понимали, что «вызовы» в НКВД были спосо¬
бом ареста. В народной молве аббревиатура НКВД расшифровыва¬
лась таким образом — Неизвестно Когда Вернусь Домой, поскольку
вызванные исчезали надолго. Необоснованные аресты и приговоры
стали одним из важных сюжетов фольклора уральцев. Пословицы
«Семь анкет — один ответ», «Пропал — ни пены, ни пузырей» сви¬
детельствовали о достаточно объективной оценке деятельности
НКВД26. Подтверждением этому можно считать случай, произо¬
шедший в 1937 году в г. Нижнем Тагиле. Молодой рабочий, пытав¬
шийся из-за несчастной любви расстаться с жизнью, после неудач¬
ной попытки самоубийства явился в отделение НКВД: он надеялся,
что самооговором добьется высшей меры наказания. Он заявил, что
слышал о подобных фактах, имевших место ранее27. Факты злоупо¬
треблений НКВД становились известны на открытых процессах, ко¬
торые арестованные использовали как возможность реабилитации и
себя, и вынужденно оговоренных ими людей28.
О методах следствия становилось известно благодаря тому, что
иногда арестованным удавалось передать записки родным — незамет¬
но во время свиданий или через надзирателей. Именно в этих запи¬
сках сообщали о «конвейерах», писали о предъявленных обвинениях,
просили подавать ходатайства о пересмотре дела. Иногда случайно
родные узнавали о тех страданиях, которые пришлось пережить аре¬
стованным, от очевидцев29.
Осознавая невозможность сопротивления сотрудникам НКВД по¬
сле ареста, многие люди решались на самоубийство. Такая радикальная
форма индивидуального протеста против произвола власти и органов
НКВД была единственным выходом в ситуации, когда происходили
аресты друзей, коллег и близких знакомых. Секретарь Магнитогорско¬
го ГК ВКП(б) В. В. Ломинадзе покончил с собой в январе 1935 года.
Дж. Скотт записал, что партийный чиновник «предпочел смерть всем
сложным разбирательствам и страданиям в районном ГПУ». Эта вер¬
сия подтверждается содержанием продиктованного по телефону пред¬
смертного письма: «Я решил давно уже избрать этот конец... Мне при¬
шлось бы доказывать вздорность и всю несерьезность этих наговоров,
оправдываться и убеждать. И при всем том мне могли бы не поверить.
Перенести это все я не в состоянии...»30 В 1937 году покончил с собой
второй секретарь Свердловского обкома ВКП(б) Н. А. Узюков. Через
несколько месяцев застрелился назначенный на этот пост К. Ф. Пше-
ницын. Подобным образом поступали и другие люди, пытаясь спасти
405
свою честь. Согласно агентурным донесениям люди, обсуждая самоу¬
бийство К. Ф. Пшеницына, говорили: «Вот этот ладно сделал, по край¬
ней мере, никого не выдаст, а Кабаков не сумел, живым попал»31.
Кроме того, некоторые из современников обратили внимание на
то, что многие люди своим отношением к жертвам репрессий помога¬
ли власти. Е. Подчивалов вспоминал, что после ареста одного из пре¬
подавателей Свердловского пединститута «все гадали, где и как он
мог навредить. И жалели... Потом имя арестованного предали анафе¬
ме. Вчерашние его товарищи без промедления от него отмежевались».
В документах имеется множество аналогичных свидетельств32.
Многие осознавали роль осведомителей НКВД — как добро¬
вольных, так и секретных сотрудников. Наиболее информирован¬
ные убежденно критиковали НКВД за систематическое материаль¬
ное поощрение доносительства. Так, автор анонимного письма из
г. Свердловска, датированного 1938 годом, пишет о том, что сотруд¬
ники НКВД привлекали «за пять рублей женщин, готовых простаи¬
вать в бесчисленных очередях и заводить разговоры о нехватке това¬
ров и продовольствия». После этого женщины доносили на тех, кто
поддержал «антисоветскую тематику». Авторы рукописной книжки
«Воззвание» призывали своих современников идти «на самозащиту»,
но предостерегали: «Берегитесь тайных шпионов, даже детей, они...
всюду». Иногда совершено спокойно (например, в дневниковых за¬
писях) отмечали: «Говорят, он пишет на нас с К. рапорт-донос»33.
Таким образом, исследование отношения уральцев к репрессиям
свидетельствует, что в их сознании террор являлся фактором по¬
вседневности. Жители Уральского региона объективно оценивали
происходящее, используя официальные сведения и неформально по¬
лучаемую информацию о численности арестованных и осужденных,
0 причинах насильственных действий власти и сотрудничества этих
событиях обычных людей.
Примечания
1 Некоторые исследователи считают, что террор как социальный феномен должен быть
ключевой темой советской истории в 1930-1950-е годы, поскольку «он являлся не¬
отъемлемой частью всего остального». См.: Холмс Л. Социальная история России:
1917-1991 гг. Ростов-на-Дону, 1994. С. 100. А. К. Соколов, не отрицая централизо¬
ванный и целенаправленный характер террора, предлагает изучать его как специфи¬
ческое общественное явление См.: Советское прошлое: поиски понимания // Отече¬
ственная история. 2000. № 5. С. 103. Однако в современной отечественной науке,
по мнению В. П. Булдакова, развивается «историография уклонения», характерной
чертой которой является нежелание рассматривать сложные проблемы ответствен¬
ности народа и отдельных людей за репрессии. См.: Булдаков В. П. Красная смута.
Природа и последствия революционного насилия. М, 1997. С. 6,7.
2 Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААО
СО). Ф. 1. Оп. 2. Д. 43 710. Л. 59; Д. 17 554. Т. 33. Л. 333-334; Д. 3679. Л. 23; 37-й на
Урале. Свердловск, 1990. С. 203, 204.
406
3 Государственный архив по делам политических репрессий Пермской области — в
настоящее время документы этого архива переданы Государственному общественно-
политическому архиву Пермской области (ГАДПР ПО). Ф. 1. On. 1. Д. 7794. Т. 2.
Л. 133-136.
4 37-й на Урале. С. 221-222.
5 Шангин М. Дороги // Завещание. Свердловск, 1989. С. 203, 204,219.
6 Швед С. Воспоминания // Завещание. С.86; 37-й на Урале. С. 203; Шаламов В. Ви-
шера. Челябинск, 1990. С. 8,12.
7 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 38 518. Л. 62; Скотт Дж. За Уралом: Американский рабочий
в русском городе стали. М., Свердловск, 1991. С. 213.
8 Афанасьев П. Да, это было... // Завещание. С. 11,15.
9 Скотт Дж. Указ. соч. С. 197,202, 234; Шангин М. Указ. соч. С. 195-196.
10 Швед С. Указ. соч. С. 78; 37-й на Урале. С. 291-292.
11 Афанасьев П. Указ. соч. С. 15; Скотт Дж. Указ. соч. С. 204.
12 Шангин М. Указ. соч. С. 213, 218.
13 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17 368. Т. 5. Л. 92; Д. 19 657. Т. 4. Л. 50.
14 ГАДПР ПО. Ф. 1. On. 1. Д. 7794. Т. 2. Л. 136.
15 Чусовитина Т. О пережитом // Завещание. С. 184.
16 Российский государственный архив социально-политической истории
(РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 71. Д. 61. Л. 14,66.
17 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17 208. Л. 5; Д. 20 883. Л. 7.
18 ГАСО. Ф. Р.-2266. On. 1. Д. 220. Л. 11.
19 Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998.
С. 35; Шинкарчук С. А. Политический анекдот 1920-1930-х гг. и общественное мне¬
ние населения Советской России // Клио. 1998. № 2 (5). С. 93.
20 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 8024. Л. 109; Д. 20 790. Т. 2.
21 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 36 399. Л. 9; Д. 22 750. Л. 13; Д. 20 880. Л. 45; РГАСПИ.
Ф. 17. Оп. 71. Д. 61. Л. 9,96, 102; Общество и власть. Российская провинция. 1917—
1985. Документы и материалы (Свердловская область). Екатеринбург, 2005. Т. 1.
С. 591.
22 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 36 399. Л. 8 об; Д. 20 879. Л. 25; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71.
Д. 61. Л. 99.
23 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 3679. Л. 23.
24 Шангин М. Указ. соч. С. 204.
25 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17 554. Т. 30. Л. 88 об.
26 ГАСО. Ф. Р.-2266. On. 1. Д. 59. Л. 61; Д. 61. Л. 4; Швед С. Указ. соч. С. 81; Мокиен-
ко В. М., Никитина Т. Г. Указ. соч. С. 373.
27 ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 32 329. Л. 126.
28 Книга памяти: Посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917-1980 гг. Екате¬
ринбург, 1994. С. 277-278.; ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17 554. Т. 35. Л. 40.
29 Швед С. Указ. соч. С. 69; 37-й на Урале. С. 216-217.
30 Скотт Дж. Указ. соч. С. 188-189; Хлевнюк О. В. Политбюро: Механизмы политиче¬
ской власти в 30-е гг. М., 1996. С. 171.
31 Книга памяти. С. 219; Хлевнюк О. В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество.
М., 1992. С.197,202-206; Афанасьев П. Указ. соч. С. 15, 25; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71.
Д. 47. Л. 2; ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 20 879. Л. 25.
32 37-й на Урале. С. 220; ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 22 750. Л. 17.
33 Фельдман М. А. Два письма из уральских архивов // Отечественная история. 2008.
№ 2. С. 125; ГААО СО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 20 790. Т. 1; ГАДПР ПО. Ф. 1. On. 1. Д. 7794.
Т. 2. Л. 137.
H. Адлер (Нидерланды)
«КОММУНИЗМ ВНУТРИ»: О ВЕРНОСТИ ПАРТИИ
ДО, ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ ГУЛАГА*
Одним из парадоксов советского коммунизма было то, что систе¬
ма управления, которая навязывала свою идеологию через расстре¬
лы, заключение и эксплуатацию труда диссидентов, подозреваемых
диссидентов, подозреваемых сообщников диссидентов все еще поль¬
зовалась доверием некоторых своих жертв, причем в течение десяти¬
летий. Цель моего исследования — прийти к пониманию того, как и
почему позиция меньшинства (партии) имела смысл для людей, ко¬
торые разделяли эту точку зрения.
Мой подход к данным вопросам базируется на четырех частично
пересекающихся, но в то же время различающихся гипотезах.
I. Коммунизм как светская религия, которая имеет жизненно важ¬
ное значение для граждан страны.
2. Функционализм — что нужно делать, чтобы получить работу,
жилье, место в университете и т. д.
3. Когнитивный диссонанс: то, как приходится думать и убеждать
себя, чтобы добиться успеха в жизненных исканиях.
4. Травматическая связь: если нельзя победить их, присоединяй¬
тесь к ним.
Каким образом данная работа рассматривает коммунистиче¬
скую идеологию?
Влияние коммунизма на репрессированных было не только эко¬
номическим, социальным и политическим, но и идеологическим, о
чем свидетельствует устойчивая верность ему со стороны некото¬
рых выживших в репрессиях. Несмотря на свой горький опыт, они
продолжали верить в обещанное. Что являлось основанием для та¬
кой веры? Здесь следует провести границу между верой, основанной
на свидетельствах, и верой, основанной на преданности. Когда вера
основана на опровержимых свидетельствах, это называется наукой.
Когда она основана на неопровержимых доказательствах, это — пре¬
данность. Оба типа веры придают смысл событиям и сообществу
уверовавших в коммунизм, но они выполняют разные задачи. Вера,
* Перевод с английского Л. А. Кузмина.
408
основанная на свидетельствах, доказательствах, применима для та¬
ких практических дел, как покупка автомобиля или путешествие на
Луну, в то время, как вера, основанная на преданности, подходит для
удовлетворения запроса человека на придание значимости и смысла
вселенной, причем ни то, ни другое не может быть легко достигнуто.
Вера, основанная на преданности, не может доставить людей на Луну,
но может вдохновить их на такую попытку, а также может сделать
жизнь на Земле более сносной.
Исследование и данные
До сих пор мы обладаем только самыми отрывочными сведениями
об отношении заключенных ГУЛАГа к КПСС и о том, как их пребы¬
вание в системе исправительно-трудовых лагерей влияло на их по¬
следующее отношение к партии. Однако мне удалось найти много ин¬
формации по данному вопросу в архивах, в мемуарах освобожденных
из лагерей или погибших там, а также путем исследования богатых, но
исчезающих запасов информации, заключенной в устных историях1.
Репрессии представляли собой широкую сеть и породили заклю¬
ченных с самыми различными политическими биографиями. При этом
некоторые заключенные сами принимали активное участие в репрес¬
сивных мерах. Их страдания от собственного несчастья иногда искупа¬
лись верой в то, что, хотя система в их случае дала сбой, сама система
вполне заслуживала оправдания, поскольку заговоры действительно
существовали. Рой Медведев отмечал, что многие из таких репрес¬
соров, ставших репрессированными, никогда не признавали никаких
законов и не подчинялись им. Они нарушали законы и проводили ре¬
прессии под лозунгом ленинской максимы: «порядок или террор»2.
Среди выживших и жертв были также догматики, которые не те¬
ряли веры в партию, но теряли веру в определенных вождей. Они
переключали свою преданность со Сталина на Ленина, обвиняя ста¬
линизм в терроре. В мемуарном издании Нины Гаген-Торн, которая
отсидела в ГУЛАГе 8 лет, такие солагерники описывались как «твер¬
дые ленинцы». Они страстно следовали «идеалам ленинизма», той
вере, которая позволяла им жить «не сломавшись». Сотни заключен¬
ных на Колыме были приверженцами этой идеи. Гаген-Торн, напри¬
мер, вспоминает, как, даже маршируя под вооруженной охраной, они
пёди о своей «беззаветной любви к людям»3. Эти заключенные пели,
несмотря на тычки и удары прикладами винтовок и даже когда их
бросали в трюмы «кораблей смертников», уходивших из Владивосто¬
ка на Колыму. Многие из них позже были расстреляны, но, по сви¬
детельствам этой возвращенки (Нины Гаген-Торн), они продолжали
верить в свое собственное видение коммунизма до конца жизни.
В ходе своего исследования я взяла интервью у Натальи Рыко¬
вой, которой во время нашей встречи было уже 90 лет. Она — дочь
старого большевика Алексея Рыкова, расстрелянного в 1938 году.
Мать Натальи была также расстреляна, а сама Наталья провела годы
409
в исправительно-трудовых лагерях, так как она была членом семьи
«врага народа». После своего освобождения (после смерти Сталина)
она организовала кампанию по реабилитации отца. Когда я спросила
о ее отношении к партии, она ответила с усмешкой: «Какой партии?
Это была не та партия, которую мы знали и создавали»4. Тем не менее
для нее было важно добиться восстановления отца даже в существо¬
вавшей в то время партии — «ради справедливости». Он был реаби¬
литирован при Горбачеве.
Методология
Я стремилась к качественному психоисторическому докумен¬
тальному анализу. Гипотеза возникала при рассмотрении тенден¬
ций, общих для большого количества индивидуальных человеческих
историй. Данный подход базируется на допущении, что каждый ин¬
дивидуальный опыт является типичным для класса опытов, если его
правильно поместить в психосоциальный контекст.
Рабочие гипотезы:
1. Коммунизм как вера, основанная на преданности.
Одним из последствий репрессий была поддержка со стороны
той самой системы убеждений, которая использовалась режимом
для оправдания репрессий. Для «преданных» лоялистов вера в пар¬
тию служила побуждением к труду. Они считали себя советскими
патриотами и строителями социализма. Их вера в моральные устои
социализма оставалась непоколебимой в ходе репрессий, которые
рассматривались ими либо как извращение добротной идеологии,
либо как возможность «принести в жертву» тяжелый физический
труд для поддержки этой идеологии. Здесь приходит на ум анало¬
гия с искупительной ценностью религиозных страданий или даже
мученичества.
Заявления о восстановлении в партии выглядели как ритуальные
жалобы. Письмо одного мужчины, который был на грани исключе¬
ния из университета и, вероятно, находился под арестом, гласило: «Я
абсолютно не могу представить моего существования вне партии...
Хотя я знаю, что вы вычистите меня — таковы времена — я намере¬
ваюсь посвятить свою жизнь разоблачению врагов рабочего класса»5.
Заблуждением многих было то, что полноценная жизнь и, возможно,
сама жизнь зависела от положения в партии. Когда Адольф Иоффе,
большевистский общественный деятель и советский дипломат, по¬
кончил жизнь самоубийством в 1927 году, он объяснял в предсмерт¬
ной записке, что жизнь не имеет смысла после снятия Троцкого с ру¬
ководящих постов в партии. Он также добавил, что не может больше
служить партии и потерял цель жизни6.
Некоторые заключенные проходили меньший, но все-таки значи¬
тельный путь, чтобы доказать свою верность партии. Лев Гаврилов
был арестован в 1937 году и приговорен к 10 годам заключения. Он
410
провел первые годы войны на Колыме и описал свои испытания в
мемуарах. Свою историю он озаглавил: «з/к: запасной коммунист» —
игра слов. Это является графической, но о многом говорящей иллю¬
страцией. В мемуарах он описывает, как удалил свои собственные
золотые зубы, чтобы внести вклад в помощь фронту. Когда он попы¬
тался передать зубы своим следователям, те не хотели принять пред¬
ложение от «врага народа». Гаврилов не мог согласиться с их оценкой
его в качестве кого-то, кто утратил свое право быть коммунистом, от¬
сюда и заглавие его истории7.
После Секретного доклада Хрущева в Президиум Верховного
Совета посыпались многочисленные просьбы о реабилитации. Заяв¬
ления содержали признание собственной вины, и все эти письма, по
меткому выражению Коткина, «говорили по-большевистски»8 и от¬
ражали вездесущность коммунистической идеологии, а также страх
репрессий в советской жизни9.
В письме Гарника Казаряна от 1954 года автор, чей партийный
стаж ведет отсчет с 1913 года, говорит о своем аресте в 1940 году по
обвинению в «антисоветской агитации», за что он был приговорен
к заключению сроком на 8 лет: «Вопреки моим обстоятельствам, в
уверенности, что правда восторжествует, я, большевик, воспитанный
нашей славной партией, не падал духом и продолжал свое литератур¬
ное творчество, сочинив ряд стихотворений, включая озаглавленное
“Сила коммунизма”»10.
Казаряну было отказано в публикации из-за его социального ста¬
туса. Если оставить вопрос об антисоветской пропаганде в стороне,
от автора не требовалось писать стихи о величии партии. И если
пересмотренный приговор означал относительно «нормальную»
(в кавычках) жизнь, членство в партии или верность ей здесь не пред¬
полагались.
2. Когнитивный диссонанс.
Стратегия на примирение конфликта между ожиданием и реаль¬
ностью была определена в работе Леона Фестингера в 1957 году как
«когнитивный диссонанс»11. Согласно данной точке зрения, когда
обстоятельства заставляют людей вести себя так, что это вступает в
конфликт с их познаниями, то имеет место тенденция снизить выте¬
кающее из этого конфликта психологическое напряжение путем из¬
менения мышления, так, чтобы оно соответствовало их поведению12.
Одним из релевантных моментов является то, что социальное со¬
гласие и социальная валидация составляют опору индивидуальных
убеждений. Иными словами, чем более обширное сообщество испове¬
дует эти убеждения, тем значительнее субъективная уверенность в их
правильности13. Начиная с 1920-х годов, когда партийные фракции
были запрещены, коммунистическая партия обладала монополией
на власть в Советском Союзе. В этом климате «вписаться в систему»
путем демонстрации «партийности» было существенно важно для
411
нормативной социальной функции, а иногда даже и для физического
выживания.
После смерти Сталина в 1953 году была объявлена амнистия, по
которой из ГУЛАГа было освобождено 1,2 миллиона заключенных.
Газета «Правда» опубликовала письмо учителя из Кишинева следую¬
щего содержания:
«Указ ясно свидетельствует о том, что мы успешно идем по пути к
коммунизму в нашей стране..., что мобилизует и вдохновляет наших
соотечественников на новые трудовые достижения во славу полной
победы коммунизма, во имя которого великий и незабвенный това¬
рищ Сталин трудился до последнего удара сердца»14.
Интересно отметить общий взгляд на проблему освобождения за¬
ключенных. Вышеупомянутый автор письма не задается вопросом,
почему так много его сограждан стали заключенными. Одновременно
в письме не упоминается тот факт, что еще большее число заключен¬
ных оставалось в лагерях. В письме Указ об амнистии воспринимает¬
ся как свидетельство качественной работы партии и правительства, а
не их виновности. Нам неизвестно, поднимали ли эти вопросы другие
обращавшиеся в «Правду», может, их письма не были опубликованы
или с ними произошло кое-что похуже. Если на страницах «Правды»
выступали редакторы, то они откровенно и пропагандистски прокла¬
дывали для читателя когнитивный путь для ослабления их диссонан¬
са, превращая неуверенность в коммунизме в уверенность в нем.
3. Функционализм.
Членство в коммунистической партии предлагало реальные со¬
циальные преимущества в получении жилья, устройстве на работу и
в профессиональном росте15. В 1950-е и 1960-е годы многие комму¬
нисты, вернувшиеся из лагерей, шли к Рою Медведеву, у которого
я взяла интервью для данного исследования. По словам Медведева,
истории отношения бывших заключенных к партии трудно привести
к единому знаменателю, но ряд отдельных рассказов содержит ин¬
формативные портреты.
Некоторые рассказы начинались просто с аполитичного стремле¬
ния «возвращенцев» к удовлетворению обычных материальных по¬
требностей, в которых им так долго отказывали. Так, Медведев рас¬
сказал о женщине, которая по возвращении из ГУЛАГа сказала: «Я
разочарована во всем и не верю уже больше ни во что, но у меня есть
одно желание — не красота, не любовь, — но есть мороженое каждый
день...» Поиски такого незамедлительного удовлетворения были до¬
вольно распространенными среди обездоленных и измученных воз¬
вращающихся заключенных. Эта женщина вспомнила, как сильно
она любила мороженое в детстве, как мало было еды в лагере и как
роскошь поедания мороженого олицетворяла для нее образ хорошей
жизни. Однако, чтобы есть мороженое регулярно, ей нужен был хо¬
412
лодильник для мороженого и жилище, где стоял бы холодильник, и
пенсия, чтобы платить за жилье. А все это зависело от восстановле¬
ния социального статуса, то есть очень политически ассоциирован¬
ной цели. Если бывший заключенный мог добиться реабилитации и
восстановления в партии, то шансов на нормальную жизнь в обще¬
стве, включая материальные блага, было значительно больше16.
4. Травматическая связь.
«Стокгольмский синдром», или травматическая связь — это обще¬
признанный психологический процесс, при котором вынужденная
изоляция, переживания, физическая угроза или другие формы состоя¬
ний стресса могут приводить к привязанности между тюремщиками и
заключенными или, например, между похитителями и заложниками17.
Советское государство и коммунистическая партия были очень
искусны, используя монополию наград и наказаний, особенно в
ГУЛАГе, для создания относительно замкнутой системы. Обра¬
тите внимание еще на одно письмо, опубликованное «Правдой» в
1953 году и приписываемое бывшему заключенному:
«Мы — дети нашей советской матери-родины. Может быть, мы на¬
рушили что-то, ослушались, и мать наказала нас. Но разве мы можем
ненавидеть ее за это? Она наказала, но она и простила, и она вновь
обнимает своих детей!»18
С психологической точки зрения такие люди никогда не выходи¬
ли из тюрьмы. Они впитали в себя систему убеждений своих угне¬
тателей, они винят себя и продолжают стремиться к безопасности в
примирении с коммунистической партией как родительницей.
Наследие Советского Союза и наследие ГУЛАГа
Концептуально легко отличить идеологию коммунистической пар¬
тии от идеологии ГУЛАГа. Но с функциональной точки зрения они
сближались и иногда даже сливались. Политическая система в целом
старалась скрывать историю репрессий, в то время как реабилитация
была неравномерным процессом и часто протекала в противополож¬
ных направлениях. Ко времени смерти Александра Яковлева его ко¬
миссия добилась реабилитации четырех миллионов заявителей. Од¬
нако в то же время многие дискредитированные символы советской
системы — включая Сталина — тоже реабилитировались, если не
вполне официально, то неофициально. Это в свою очередь повлияло
на национальную память о ГУЛАГе. Судьба индивидуальной памя¬
ти о ГУЛАГе была более сложной, поскольку персональное и нацио¬
нальное выживание приводятся в движение разными силами.
Свидетельства, полученные от многочисленных выживших в
ГУЛАГе, позволяют предположить, что последствия системы ГУЛАГа
не закончились после ее закрытия при Горбачеве, равно как и ее
влияние не ограничивалось только заключенными. ГУЛАГ, прони¬
зывавший повседневную советскую жизнь, мог заточить в тюрьму
413
почти любого человека. Даже сейчас, в постсоветской России, усили¬
вается тенденция подавления памяти о репрессиях. (Эта тенденция
проявляется, среди прочего, в официальном нежелании производить
эксгумацию в местах вновь найденных массовых захоронений и в по¬
стоянном возрождении символов советской или сталинской эры19).
Если перефразировать часто цитируемое предостережение Сантая¬
ны, те, кто не хочет получить приговор от своего прошлого, должны
помнить свою историю в позитивной перспективе. Поскольку «свет¬
лое будущее» так и не наступило, заглядывать в «светлое прошлое»,
как его назвал Арсений Рогинский, является искусной стратегией по
поддержанию национальной гордости20.
Для многих бывших заключенных потребовалась переоценка
значимости их личного прошлого. Для старшего поколения, кото¬
рое было предано партии даже во время заточения в лагере, опро¬
вержение их изначальной идеологии могло поднять неудобные
вопросы о том, как они неправильно прожили свою жизнь. (Такие
вопросы могли быть урегулированы в процессе новой интерпре¬
тации когнитивного диссонанса. Иной психологический процесс
мог быть задействован теми, чье «обращение» к режимной форме
коммунизма было вознаграждено. Такое вознаграждение включало
обещание психологических, политических, профессиональных и
материальных выгод. Выживание обеспечивалось следованием пра¬
вящей идеологии).
Поставленные здесь неудобные вопросы могут привести к неу¬
добным ответам. Они заставляют нас посмотреть, как человеческие
потребности в безопасности, смысле жизни, ее структуре и соци¬
альной гармонии могут быть объектом манипуляций со стороны
закрытых систем репрессивных режимов. Эти научные находки
могут быть релевантными для понимания устойчивого нежелания
некоторых граждан взглянуть на свое прошлое и извлечь свои уро¬
ки. Выражаю надежду на то, что истории веры, разочарования и вы¬
живания, описанные в данной работе, помогут нам понять психо¬
социальные процессы, через которые репрессии проникают внутрь
отдельного человека. В результате мы сможем достичь лучшего по¬
нимания того, как поддерживаются репрессивные режимы.
Примечания
1 См.: Даниэль Ю. Письма из заключения. Стихи. М.: Общество «Мемориал», Изд-во
«Звенья», 2000; Ларина А. М. This I Cannot Forget: The Memoirs of Nikolai Bukharin’s
Widow. London: Hutchison, 1993; Richard Lourie, Sakharov: A Biography (Massachu¬
setts, Brandeis University Press, 2002; Орлова P., Копелев Л. «Мы жили в Москве»:
Ann Arbor, MI: Ardis, 1988; Petr Ionovich Yakir, A Childhood in Prison: London, Mac¬
millan, 1972. Свидетельства выживших см.: Greene S. Understanding Party Identifica-
414
tion: A Social Identity Approach //Journal of the International Society of Political Psy¬
chology 20.2.1999. P. 393-403; Horvath Agnes. Tricking into the Position of the Outcast:
A Case study in the Emergence and Effects of Communist Power //Journal of the Inter¬
national Society of Political Psychology 19.2.1998. P. 331-347; Courtois S., Werth N. et
al. The Black Book Communism: Cambridge, Harvard University Press, 1999.
2 Медведев P. Интервью 19 июня 2005.
3 Гаген-Торн H. О верах / под редакцией С. Виленского // Доднесь тяготеет. М.: Воз¬
вращение, 2004. С. 22.
4 Интервью в Москве 18 октября 2005.
5 НаШп I. Terror in Му Soul: Communist Autobiographies on Trial: Cambridge: Harvard
University Press, 2003. P. 250-251.
6 Там же. P. 275; For a full English-language version of the letter, see Nadezhda A. Joffe,
Back in Time: My Life, My Fate, My Epoch. Michigan: Labor Publications, Inc. 1995.
P. 55-63.
7 Гаврилов Л. Запасной коммунист / ред. С. Виленский. С. 225-234.
8 Kotkin. С. 220,199-237.
9 По вопросу идеологического присутствия повсюду в советской жизни см. эссе Ма-
лиа М. Soviet Studies After the Soviet Union: The Archives of Evil // The New Republic.
29 November 2004.
10 ГА РФ. Ф. 7523. On. 85c. Д. 255. Л. 20.
11 Festinger Leon A. A Theory of Cognitive Dissonance: Stanford: Stanford University
Press, 1957.
12 О динамике групповых систем см.: Herbert М. Adler and Van Buren О Hammett Cri¬
sis, Conversion, and Cult Formation: An Examination of a Common Psychological Se¬
quence: American Journal of Psychiatry 130. 8 August 1973. P. 861-864.
13 Eddie Harmon-Jones and Judson Mills: Psychology, Chapter 1: Washington: American
Psychological Association, 1997.
14 Сводка писем по поводу Указа Президиума Верховного Совета СССР об амни¬
стии // ГА РФ. Ф. 7523. Оп. 85с. Д. 235. Л. 6.
15 Inkeles A., Bauer R. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian Society: Cambridge:
Harvard University Press, 1961.
16 Медведев P. Интервью.
17 Simpson J. A., Rholes W. S. Stress and secure base relationships in adulthood //
Advances in Personal Relationships. 5(1994). P. 181-204.
18 ГА РФ. Ф. 7523. On. 107. Д. 235. Л. 7-8.
19 Adler N. The Future of the Soviet Past Remains Unpredictable: The Ressurection of
Stalinist Symbols amidst the Exhumation of Mass Graves // Europe-Asia Studies 57.
№8. (2005). P.1093-1119.
20 Roginskii A. The Embrace of Stalinism: Why is Russia romanticizing the memory of
Stalinism // Opening lecture at the International Conference on Approaches to Stalin¬
ism, December 5.2008.
Мария Ферретти (Италия)
СТАЛИНСКИЕ РЕПРЕССИИ И РАБОЧИЕ.
ИССЛЕДОВАНИЕ ОДНОГО ДЕЛА*
Хотя в связи с открытием архивов за последние 20 лет количе¬
ство исследований о сталинизме значительно выросло, ученые все
еще обходят вниманием проблему репрессий, которые обрушились
на тех, кого советская власть рассматривала как свою общественную,
социальную базу, то есть на рабочих. Историки запутались в паутине,
сплетенной уже в самом начале революции. Идеология и пропаганда
режима изображала советскую власть как власть рабочих и партию
большевиков — как рабочую партию, сознательный авангард рабоче¬
го класса, который вполне законно мог осуществлять диктатуру от
имени пролетариата. Поэтому исследователи сами, сознательно или
нет, поверили в эти сказки из-за недостаточно тщательного изучения
тех сложных отношений, которые существовали между рабочими,
партией и советской властью. Отсутствие какого-либо интереса к
этой теме подкреплялось впечатляющим потоком публикаций о ра¬
бочих, выходивших в СССР, которые в то время составляли как бы
«научную» базу для одной из главных догм государственной идео¬
логии, позволяя поверить в то, что в этом вопросе открывать больше
нечего. При этом во внимание не принимался тот факт, что враждеб¬
ность по отношению к советскому режиму в конце концов обруши¬
лась на тех, кто считался ее «любимцами», enfants cheris, то есть на
рабочих. А ведь они благодаря усилиям пропаганды считались реаль¬
ными благодетелями режима. Кроме того, рабочие занимали в обще¬
стве относительно привилегированное положение, что часто вызыва¬
ло по отношению к ним неосознанную ненависть интеллигенции. Это
проявилось в процессе «скачка к рынку» Б. Ельцина и вылилось в
презрительное отношение к бедным и к тем, кто работает, достойное
высшего общества XIX в. Для западной же интеллигенции, привык¬
шей к самоконтролю, продиктованному неписанными правилами по¬
литкорректности, сказать по правде, ситуация оказалась достаточно
шокирующей. Именно подобные причины (хотя можно упомянуть и
другие) привели к тому, что когда открылись архивы, исследователи
* Перевод Наталии Сухановой.
416
заинтересовались такими темами и обратились к изучению таких об¬
щественных групп, которые историография привычно считала жерт¬
вами режима: первыми среди них были крестьяне, за ними следовала
интеллигенция1. Только в последние годы историки стали понимать
важность изучения сложности отношений между рабочими и совет¬
ской властью для понимания динамики и механизмов, обусловивших
«становление советской власти»2. В первых исследованиях внимание
преимущественно обращалось на те месяцы и годы, что последовали
непосредственно за революцией, начиная с движения рабочих деле¬
гатов весной 1918 г. до волнений в ходе Гражданской войны3. После¬
дующие времена, прежде всего годы кризиса нэпа и возникновения
«великого сталинского перелома» еще ждут своего исследователя4.
Приведенный ниже рассказ станет вкладом в эти исследования.
Это история возвышения и падения Василия Ивановича Люли¬
на, простого ярославского рабочего. Будучи участником революции
и Гражданской войны, он в конце 1920-х гг. превратился в лидера
рабочего протестного движения на фабрике «Красный Перекоп» и в
результате стал жертвой сталинских репрессий. После представле¬
ния нашего героя и рассказа о его злоключениях в Советской России,
мы попытаемся показать то, что позволяет увидеть увеличительное
стекло микроистории, изучая ситуацию тех лет. Кроме того, будут из¬
ложены общие предположения, вызванные анализом его жизненных
злоключений и относящиеся к образованию советской системы, в
частности к генезису сталинизма. Прежде чем приступить к рассказу,
хотелось бы подробнее рассказать о том, что послужило источником
этой работы. Информация для этого сюжета по крупицам собиралась
в различных архивах Москвы и Ярославля. Речь идет о неизданных
документах из не только уже не раз упомянутых Российского Центра
хранения и изучения документов новейшей истории (РГАСПИ), Го¬
сударственного архива Российской федерации (ГА РФ), Центрально¬
го архива (ЦА) ФСБ, но и из Государственного архива Ярославской
области (ГАЯО), а также из Центра документации новейшей истории
(ЦДНИ) ГАЯО5.
Василий Иванович Люлин родился в 1899 г. в промышленном
пригороде Ярославля в одной из каморок краснокирпичного рабоче¬
го Ьбщежития Ярославской Большой мануфактуры6. Там трудились
его родители, тоже рабочие. Отец, Иван Егорович, происходил из
крестьянской семьи Владимирской области; родился в 1862 г., сра¬
зу после отмены крепостного права. Выросши и воспользовавшись
вновь обретенной свободой, уехал из деревни и стал работать при-
сучалыциком на фабрике7. Ярославская Большая мануфактура была
одной из крупнейших текстильных фабрик не только в городе, но во
всей России. Она была основана во времена Петра Великого, в период
экономического развития последних десятилетий XIX в. В конце сто¬
летия это было процветающее предприятие, славящееся не только ка¬
417
чеством своей продукции (пряжа и ткани, льняное полотно и колен¬
кор поставлялись на растущий внутренний рынок), но и передовой
для тех времен организацией «социального обслуживания» рабочих.
За это фабрика удостоилась Гран-при Парижской промышленной
выставки в 1900 г., для которой она была выбрана как образцово-
показательная, демонстрирующая облик обновляющейся России. И
действительно, у мануфактуры, на которой в начале века работало
несколько тысяч рабочих, были не только общежития для них, но и
школы, детские сады для их детей, а также амбулатория, больница и
даже богадельня, где заканчивали свой век старики, которые уже не
могли трудиться на фабрике. Кроме того, имелись столовая, лавка и
баня. В свободное время можно было пойти в библиотеку, насчиты¬
вающую более 2000 книг, в театр, где ставились спектакли, проходи¬
ли концерты и читались лекции. Все делалось для того, чтобы не до¬
пустить рабочих болтаться по воскресеньям без дела, перебираясь от
одной пивнушки к другой. Летом для прогулок открывался фабрич¬
ный сад, там имелась танцевальная площадка, сцена и закусочная на
открытом воздухе. О духовной жизни рабочих заботилась и церковь8.
Когда Иван Егорович проработал на фабрике три года, к нему приеха¬
ла его жена Марфа Поликарповна, крестьянка его же деревни, ее при¬
няли на фабрику банкоброшницей9. У них родилось четверо сыновей,
последним из которых и был наш герой Василий. Он родился и вырос
среди рабочих, вместе с их детьми ходил в начальную школу. Закон¬
чив учебу в 13 лет, он, как и его старший брат, поступил на фабрику
ставелыциком. Василий был образцовым рабочим. В те годы прогулы
и плохая дисциплина были истинным бичом русской промышленно¬
сти, но он никогда не прогуливал и никогда не опаздывал, поэтому его
положение на фабрике быстро улучшалось. В 1915 г. он становится
прядильщиком. А через год покидает текстильный цех и становится
учеником токаря в механическом цехе той же фабрики. В это же вре¬
мя, стремясь расширить знания и улучшить социальное положение,
Василий посещал вечернюю рабочую школу при фабрике.
Следовательно, Василий Иванович был не случайным челове¬
ком на фабрике, а сыном рабочих, то есть рабочим во втором поко¬
лении, можно сказать, представителем того самого класса, который,
согласно учению большевиков, должен создать социальную базу, на
которую будет опираться рожденная революцией система. Мы на¬
стоятельно подчеркиваем это, потому что для большевиков вопрос о
социальном происхождении имел решающее значение. Об этом сви¬
детельствуют потоки чернил, пролитые в 1920-е гг. в безуспешной
попытке доказать, какие трудящиеся были истинными рабочими, а
какие нет. Ситуация, когда на фабрике трудились, с одной стороны,
подлинные рабочие, дети родителей-рабочих, порождавшие проле¬
тарскую сознательность, а с другой — вчерашние крестьяне, продол¬
жавшие смотреть на мир глазами деревенского жителя и еще лишен -
418
ные истинного классового сознания, действительно была способом
изгнать классовую конфликтность и придать законную силу дикта¬
туре, которую партия осуществляла от имени подлинного, сознатель¬
ного пролетария, общественно действующего лица, который придал
бы социализму жизнеспособность. Да, это было своеобразным уза¬
конением, имевшим значение не только для мировой общественно¬
сти, так как происходило в разгар самоидентификации большевиков.
Именно для них, уверивших себя, что они являются авангардом про¬
летариата, то есть его самой сознательной частью. Они полагали, что,
стоя на платформе научного социализма, являются его единствен¬
ными хранителями и что одни знают, каковы подлинные интересы
пролетариата и как построить социализм. Они разделяли рабочих
на истинных и ложных, сознательных и несознательных. Это был
способ отрицать существование социальных конфликтов в постре¬
волюционном обществе и таким образом лишать законности любые
формы протеста рабочих или их требования самоуправления. Допу¬
стить законность протеста, действительно, означало признать неза¬
конности диктатуры, осуществляемой как раз от имени пролетария,
абстрактного и идеализированного, у которого было мало общего с
реальным российским рабочим. Чтобы лишить законности любую
форму рабочего протеста, и понадобилась идея об ином социальном
происхождении (обычно крестьянском). Таким трудящимся обычно
приписывали «недостаток сознательности», чтобы объяснить, отчего
вдруг они пытаются противостоять политике партии большевиков
и прислушиваться к коварным лазутчикам, меньшевикам и эсерам,
которые были ложными социалистами, потому что, даже не отдавая
себе в этом отчета, защищали интересы буржуазии. Внутри системы
тоталитарного мышления (именно таким было мышление большеви¬
ков) действительно не было места для плюрализма мнений, который
нельзя свести к социальному высокомерию или к наличию врагов.
Эта словесная, лишающая законности установка была, прежде чем
обрести словесную форму, мнением ряда партийцев и оказала силь¬
ное влияние на мировоззрение большевиков.
И с политической точки зрения Василий Иванович в глазах боль¬
шевиков был образцовым пролетарием. Во время Первой мировой
войны он, согласно некоторым источникам, сблизился с социал-
демократами и принимал участие в деятельности их подпольных
кружков. После революции Василий вступил в партию большеви¬
ков. Осенью 1918 г. его, все еще работавшего фабрике, мобилизова¬
ли в продотряд. Во время гражданской войны он сражался в рядах
Красной армии и был готов отдать жизнь за советскую власть. Так
как он страстно исповедовал революционные идеи, ему предложили
работу в отделе пропаганды. Его способности — он умел читать, рас¬
суждать, говорить просто и убедительно — были высоко оценены, и в
419
1919 г. его отправили в Москву учиться в вечерней партийной школе.
Как говорят некоторые источники, в 1921 г. его вновь послали в Мос¬
кву на четырехмесячные курсы, организованные при университете
им. Свердлова10. Следовательно, за несколько лет Василий Иванович
поднялся по социальной лестнице. Это произошло в государстве, в
котором после революции власть стала переходить в руки таких же
рабочих, каким был он сам. Но что-то — мы еще не знаем что — не
сработало. В 1921 г., когда наступил мир и расцвел нэп (тогда уже
появилась рабочая оппозиция и началась первая большая партийная
чистка), Василия Ивановича исключили из партии. Мы до сих пор
точно не знаем, почему. Согласно некоторым источникам, его выгна¬
ли из-за его не очень-то понятных «антисоветских высказываний».
Можно предположить, зная продолжение его истории, что уже в то
время Василий Иванович высказывался в защиту трудящихся и их
самоуправления, примкнув к группе рабочей оппозиции, которая
была одной из основных мишеней чистки. Но пока нет никаких доку¬
ментов, которые позволили бы нам это утверждать11. В результате ис¬
ключения он потерял возможность занимать ответственные должно¬
сти, используя активную политическую работу. Эта возможность для
тех, кто, как он, учился в партийных школах в те годы, когда советская
власть была занята поиском надежных людей, которым можно было
доверить управление государством и его хозяйством, была гарантией
социального подъема. То, что он ее потерял, вызвало чувство обиды и
подготовило почву для выступления против советской власти, когда
выпадет случай (так утверждали работники ГПУ, объясняя причины,
которые побудили его стать лидером протестующих рабочих на фа¬
брике12)? Нам такое предположение не кажется обоснованным, пото¬
му что в документах, которыми мы располагаем, больше нет никаких
зацепок. Скорее, это способ его очернить и лишить таким способом
законности протесты рабочих. А события развивались следующим
образом. Василий Иванович, мобилизовавшись из Красной армии,
в сентябре 1922 г., вернулся на Ярославскую Большую мануфакту¬
ру, которую к этому времени в честь крупного сражения большевики
переименовали в «Красный Перекоп». Возвратившись на фабрику,
Василий Иванович вновь стал работать учеником токаря, спустя не¬
сколько месяцев его взяли токарем в механический цех. Невзирая на
исключение из партии и запрет на политическую деятельность, наш
герой продолжал заниматься «общественной работой». Мы видим,
что он занят в рабочем кооперативе и в профсоюзе, несмотря на не¬
доверие, которое вызвал у некоторых членов фабричного комите¬
та (возможно потому, что, как позже будет утверждать ГПУ, уже в
1924-1925 гг. зарекомендовал себя как отъявленный спорщик). Он
также вновь стал учиться на рабфаке, хотя к этому времени уже об¬
завелся семьей13.
420
Василий Иванович был таким пролетарием, у которого имелись
все качества, чтобы, согласно большевистским канонам, быть одним из
безоговорочно поддерживающих рожденную Октябрем систему. Но
к концу 1920-х гг. он, напротив, стал лидером тех работников «Крас¬
ного Перекопа», которые протестовали против сроков и способов мо¬
дернизации, навязываемых стране Сталиным. Прежде чем рассказать
о возвышении и падении Василия Ивановича, следует вернуться на¬
зад и хотя бы в общих чертах напомнить, в какой обстановке разво¬
рачивались его злоключения. Во второй половине 1920-х гг. Совет¬
ский Союз, закончив период восстановления народного хозяйства (в
1925 г. промышленные показатели практически вернулись к довоен¬
ному уровню), лихорадочно, на ощупь принялись искать пути модер¬
низации страны. Нужно было превращать архаичную крестьянскую
Россию в современную промышленную державу, способную всту¬
пить в соревнование с развитыми странами Запада, а в случае новой
войны (которую уже во времена Гражданской большевики считали
неизбежной, потому что не сомневались, что капитализм попытает¬
ся уничтожить социализм) — защитить себя. Соответствовало такое
представление истине или нет, разумен ли был страх перед войной и
достаточно ли искусно им манипулировали — для нас не имеет значе¬
ния. Ведь чтобы понять действия людей и их выбор, важно не столько
то, что обычно называют «действительностью», сколько ее восприя¬
тие. Не говоря уж о необходимости защищать страну, большевики
были ревностными сторонниками индустриализации. Они, будучи
верными марксистами (в отличие от эсеров, приверженцев аграрного
социализма), не отделяли социализм от современности. Здесь не ме¬
сто рассуждать о взаимоотношениях большевиков и современности,
хотелось бы только высказать по этому поводу краткое замечание:
как раз в необходимости модернизировать страну, чтобы иметь воз¬
можность построить социализм, и кроется то, что можно назвать па¬
радоксом Октябрьской революции — мессианской и палингенетиче-
ской (возрожденческой) революции, которая пообещала униженным
и эксплуатируемым искупление (возмездие). И такая революция в
первую очередь должна запустить общественные преобразования
(социальную трансформацию). А они всегда (как учил Баррингтон
Моор в работе, ставшей классической, по крайней мере, на Западе)
необычайно болезненны, так как неумолимое меньшинство навязы¬
вает их беззащитному народу, вынужденному терпеть их социальную
цену14. Начиная с 1926 г. возросло давление на рабочих, которым при¬
ходилось увеличивать производительность, чтобы удержать зарплату
на таком уровне, при котором советское государство могло бы финан¬
сировать индустриализацию. В 1926 г. был выдвинут лозунг «режима
экономии», началась кампания производственной рационализации,
цель которой — уменьшение себестоимости продукции, чтобы иметь
421
возможность найти часть средств, необходимых для инвестиций
внутри промышленности. Используемые методы являлись старыми
добрыми традиционными системами, запущенными еще капитализ¬
мом: уменьшение количества рабочих, интенсификация производ¬
ства и ужесточение дисциплины. Эта кампания не только не привела
к желаемым результатам, но породила безработицу и сокращение за¬
работной платы, вызвала среди рабочих, уже переживших лишения и
трудности, недовольство. В 1927 г., когда началась агония нэпа, поло¬
жение ухудшилось. Осенью, когда партия, терзаемая изнутри (вскоре
на XV съезде из нее будут исключены члены объединенной левой оп¬
позиции, возглавляемой Троцким, Каменевым и Зиновьевым), гото¬
вилась торжественно отпраздновать десятую годовщину революции,
появилось множество признаков кризиса в стране. Напряженность,
вызванная проведением индустриализации, и ошибочная политикой
ценообразования на сельскохозяйственную продукцию (приведшая к
возникновению тяжелого кризиса при заготовке зерна государством)
породили ползучую инфляцию, которая съедала и без того скудные
зарплаты. Это привело к нехватке продовольствия. Вновь появился
дефицит хлеба, основной пищи русских рабочих. Рост безработицы
ухудшил жизнь их семей. Возле бирж труда все чаще вспыхивали
драки и потасовки15. В этой критической ситуации большинство чле¬
нов политбюро в попытке возвратить хотя бы видимость народного
согласия приняло решение о переходе на семичасовой рабочий день.
Это должно было стать одним из главных пунктов «Манифеста»,
подготовленного и одобренного правительством в честь празднова¬
ния десятой годовщины революции. Речь идет о чисто демагогиче¬
ской мере, потому что обещание семичасового рабочего дня, ссылка
на историческое требование «восьмичасового рабочего дня» — отли¬
чительный признак истории рабочего движения. И Октябрьская ре¬
волюция с самого начала провозглашала те же требования. На самом
деле этот пункт сопровождался пояснением, в котором уточнялось,
что уменьшение рабочего дня должно сопровождаться «уплотнением
графика». Это только подливало масло в огонь, усилив возмущение
рабочих, как показывает пример фабрики «Красный Перекоп», на ко¬
торой должна была пройти реформа.
Возвышение Василия Ивановича как рабочего лидера началось
именно на волне недовольства, вызванного переходом на семичасо-
вый рабочий день. В январе 1928 г. прошло собрание, где рабочие
должны были одобрить (в обычаях советской демократии) новую ор¬
ганизацию труда. Но подготовленную заранее резолюцию, в которой,
согласно правительственным инструкциям, уменьшение рабочего
дня сопровождалось интенсификацией труда, фабричные неожидан¬
но освистали. Даже члены партии не поддержали полученных ими
предписаний. В одобренном предложении учитывались пожелания
422
рабочих: да семичасовому рабочему дню, но никакой интенсифика¬
ции труда, которая не только сводила на нет все преимущества ре¬
формы, но вполне открыто делала труд рабочих более тяжелым, так
как им пришлось бы работать даже ночью. Для партии это было пол¬
ным провалом16. И как раз в ходе этого собрания Василий Иванович,
поднявшийся на трибуну, чтобы выразить свой протест, доказав не¬
доказуемое, проявил талант спокойно говорить о беспокойстве своих
товарищей. Его выступление прерывалось криками «Правильно!»
и, согласно некоторым свидетельствам, сыграло решающую роль,
определив итог встречи17. И хотя в следующие недели партии удалось
овладеть ситуацией, дело было сделано: у рабочих «Красного Пере¬
копа» появился лидер.
Вторым шагом стал вспыхнувший в конце лета конфликт между
рабочими и партией. В предшествующие месяцы напряжение на
«Красном Перекопе» нарастало. Переход к семичасовому рабочему
дню, введение ночной смены и интенсификация труда усилили недо¬
вольство, весной дело дошло до кратковременной забастовки; чтобы
ее сорвать, дирекция прибегла к услугам штрейкбрехеров18. Затем си¬
туация вышла из-под контроля. Лето 1928 г. для всей страны кризис¬
ным. В Ярославле, как и в других местах не хватало продуктов первой
необходимости, даже хлеба. Чтобы его купить, приходилось стоять
в длинных очередях. Местные власти, не зная, как справиться с бе¬
дой, ввели хлебные карточки — мучительное напоминание о самых
страшных годах, о Гражданской войне. Дело не ограничилось только
карточками. Порция хлеба (паек) уменьшалась каждый месяц19. Ког¬
да после летних отпусков партийная организация «Красного Пере¬
копа» созвала собрание, чтобы заставить рабочих одобрить подпи¬
ску на второй промышленный займ (заем — форма принудительной
экономии, от которой советские трудящиеся не могли уклониться),
фабрику взорвало. Партийную резолюцию не только отвергли, но
собрание решило отправить в Москву делегацию, чтобы выяснить
положение с продовольствием. Избрали пять делегатов, среди них
и Василия Ивановича, но партиец был только один. На следующий
день, когда партийная организация хотела вновь овладеть ситуаци¬
ей и заставить рабочих отказаться от отправки делегации в Москву,
эта попытка провалилась. На новом собрании, созванном в надежде
найти более податливую аудиторию, партийцы не смогли удержать
инициативу. Люди не только подтвердили желание отправить деле¬
гацию, но и исключило из ее состава единственного члена партии,
отказав ему в доверии. Для партийной организации это поражение
оказалось страшным ударом. Так Василий Иванович становился не¬
пререкаемым авторитетом для рабочих «Красного Перекопа». Стол¬
кновение между рабочим Давидом и партийно-государственным Го¬
лиафом становилось все неизбежнее.
423
Партийная организация всеми способами пыталась замедлить
возвышение Люлина. Его опасались тем сильнее, чем больше уважа¬
ли Василия фабричные, признавая своим, кровным. К тому же, они
ценили его смелость. Чем бесстрашнее Василий Иванович вступал
в пререкания с партийной организацией, тем больше становилось у
него восхищенных почитателей. Хотя партийная организация стара¬
лась выставить его в дурном свете, несправедливость придирок вы¬
зывала рабочую солидарность и увеличивала популярность Люли¬
на20. В этом смысле усилия партийной оказались тщетными.
Третьим и последним шагом Василия Ивановича к лидерству
на «Красном Перекопе» явились выборы делегатов на Всесоюзный
съезд профсоюзов, который должен был состояться в Москве в де¬
кабре 1928 г. В октябре Василия Ивановича неожиданно избрали
делегатом, несмотря на сильную оппозицию партийной организа¬
ции, кандидата которой собрание с треском провалило21. Начиная с
этого момента, партийцы задействовали все силы, чтобы остановить
Люлина. ГПУ, которое уже вело за Люлиным наблюдение, было
дано поручение включиться в работу. Безработной жене Василия
Ивановича не дали возможности встать на учет на бирже труда. По
указке партии средства массовой информации организовали кле¬
ветническую кампанию, чтобы «разоблачить» его. В местной газете
«Северный рабочий» появились публикации, в которых Василия
Ивановича изображали негодным человеком, хулиганом, драчуном,
любителем заложить за воротник. А чтобы все это выглядело прав¬
доподобно, Люлина втянули в специально организованную драку,
дабы иметь возможность посадить его на несколько дней в каталаж¬
ку. Когда настал подходящий момент, чтобы отвергнуть Василия
Ивановича и назначить от имени возмущенных рабочих новые вы¬
боры, партия мобилизовала комсомольцев и фабричных женщин.
Это те самые активные меньшинства, которые имели огромное зна¬
чение в становлении и советского режима, и сталинской диктатуры,
и которые до сего времени плохо изучены. Чтобы завершить опера¬
цию, партийная организация, наконец, созывает новое собрание. На
нем был представлен целый ряд делегатов, выбранных не рабочими,
а партячейкой и профсоюзами. Именно им, несмотря на сопротив¬
ление низов, удалось выдвинуть делегатом на съезд профсоюзов
кандидата, предложенного партийной организацией. Василию Ива¬
новичу удалось выступить и защититься от ложных обвинений, вы¬
двинутых против него в печати. Зал встретил его речь овациями и
криками «Пошлем тебя, пошлем тебя!» Но уже ничего нельзя было
сделать. На этот раз голосование прошло под присмотром партий¬
ной организации, которая ликовала. После собрания рабочие, по¬
няв, что над ними посмеялись, потребовали новых выборов. Надо
сказать, что предвыборные махинации были настолько очевидны,
424
рабочие настолько возмущены и ожесточены, что даже инспекторы
ЦК, посланные Москвой на «Красный Перекоп», были вынуждены,
чтобы не потерять лицо и не дискредитировать партию, отречься
от действий ярославской партийной организации. Результаты вы¬
боров объявили недействительными22. На следующем собрании,
18 декабря, происходившем в крайне напряженной атмосфере (в
Москве уже начал свою работу съезд профсоюзов), Василия Ивано¬
вича вновь с триумфом избрали делегатом. Это удалось, несмотря
на все попытки партийной организации помешать выборам. Накал
страстей был таков, что ни одному представителю местной власти
не удалось взять слова и собрание полностью вышло из-под влия¬
ния партийцев. Полное поражение. Комментируя ситуацию, ГПУ
приводило высказывания рабочих после завершения собрания, под¬
тверждающие, что Василий Иванович являлся признанным пред¬
ставителем рабочих «Красного Перекопа»23.
Поездка Василия Ивановича в Москву на съезд профсоюзов от¬
крывает новую главу нашей истории, которая завершается летом
1929 г. его арестом. Борьба началась. Оба главных героя — Василий
Иванович с одной стороны и партия с другой — ужесточали свои по¬
зиции, сделав трагический финал почти неизбежным. Чтобы ситуа¬
ция сложилась иначе, одному из участников схватки нужно было от¬
казаться от своих взглядов, предать самого себя. Никто не был готов
так поступить. В результате победила грубая сила.
Выиграв неравную схватку с партией благодаря тому, что он из¬
бранный представитель от рабочих его фабрики, Василий Иванович
отправился в Москву. Он надеялся, что ему удастся познакомить
профсоюзную общественность с проблемами трудящихся, показать
съезду тяжесть положения рабочих при модернизации производства,
объяснить, что необходимо срочно заняться улучшением быта людей.
Но он оказался перед глухой стеной. Простому, беспартийному рабо¬
чему было невозможно получить слово в толпе делегатов. Предста¬
вители тех самых рабочих, которые декларировались подлинными
хозяевами страны, оказались пассивными зрителями спектакля, сре¬
жиссированного в другом месте. Разочарование было страшным. Вот
что сказал, возвратившись из Москвы, один из делегатов: «Все эти
вожди одна сволочь»24. Так оборвалась последняя тоненькая нить,
которая связывала Люлина с организациями, рожденными револю¬
цией. Василий Иванович очень надеялся, что в Москве его выслуша¬
ют, и он расскажет о несправедливостях, которые творят в Ярославле
местные власти. Приехав в столицу, он понял: проблема не только и
не столько в местных властях, представленных мелкими партийны¬
ми или профсоюзными бонзами с их уловками, спесью и чванством,
но в самой системе. Рабочая демократия, рабочая власть существуют
только на словах.
425
Но это еще не все. Если съезд лишил его последних иллюзий, то
посещение Центрального института труда, куда делегатов привели,
чтобы они восхитились чудесами будущей научной организации тру¬
да, расстроило его еще сильнее. Там он увидел, как будет «научно»
организована эксплуатация рабочих, та самая, которую обещала уни¬
чтожить революция. Благодаря усердным осведомителям, которых
работники ГПУ приставили к Василию Ивановичу, до нас дошли
некоторые его комментарии, посвященные институту. «Институт, —
рассказывал он товарищу, — “это учреждение научного способа выжи¬
мания последних соков из рабочих”, если производство организуют
“по системе американского капиталиста Тейлора”, от рабочего оста¬
нется только один скелет»25. Лишенный иллюзий, Василий Иванович
возвращается в Ярославль (после своей первой поездки в сентябре в
Москву он узнал, что за каждым его шагом следят работники ГПУ и
ожидал, что его вот-вот арестуют, даже некоторое время не ночевал
дома)26 и решает продолжить борьбу. Он мог остановиться, перестать
быть лидером рабочих. Он имел возможность воспользоваться пред¬
ложениями, которые, то заигрывая с ним, то угрожая, делали власти.
Именно так поступил его верный соратник Литочкин, комсомолец,
попавший в лапы ГПУ. Парень согласился на мучительное саморазо¬
блачение, и в начале февраля на собрании рабочих обвинил себя и
особенно Люлина в том, что тот обманывал рабочих27. А вот Василий
Иванович не отказался от своей позиции. Больше того, запугивания
и разочарования ожесточили его еще больше. В нем зрело убеждение,
что рабочие на фабрике должны самоорганизоваться и вести борьбу
за защиту собственных интересов. Его выступления становились все
радикальнее и ожесточеннее. Он открыто говорил о сложном эконо¬
мическом положении в стране и нехватке хлеба, о тяжелой жизни
крестьян и ошибочной политике государства по отношению к ним.
Прямо указывал на ответственность хозяйственных органов за пло¬
хое качество продукции и преследования «спецов», из которых хо¬
тят сделать козлов отпущения. Открыто говорил об ухудшении по¬
ложения рабочих при подписании нового коллективного договора,
который предусматривал увеличение заработной платы явно более
низкое, чем рост прожиточного минимума. Его голос присоединялся
к общему фабричному хору недовольных, что вынуждено было при¬
знать и само ГПУ, которое с неудовольствием отмечало: авторитет
Василия Ивановича среди рабочих растет28.
В свою очередь партия готовилась к контратаке. Триумфальное
избрание Люлина делегатом на съезд профсоюзов сделало пораже¬
ние партии полным, к тому же рабочие ликовали и без страха руга¬
ли коммунистов, доходя до того, что предсказывали скорый конец
их власти29. Такое оскорбление партии стерпеть не могла. И чтобы
вновь овладеть ситуацией, она решила прибегнуть к жестким ме¬
426
рам. Партбюро, собравшееся утром после рокового собрания, закон¬
чилось поздно ночью, запустив репрессивную машину. Партбюро
приказало, прибегнув к помощи ГПУ, «очистить» фабрику от всех
потенциальных смутьянов, «чуждых и вредных элементов, а также
спекулянтов». Приказано было провести «чистку» партийной орга¬
низации «Красного Перекопа», виновной не только в том, что она
упустила инициативу из своих рук, но и в том, что в ее рядах нахо¬
дились члены, открыто симпатизировавшие Люлину. Вместо того
чтобы вести массы за собой, убеждая, что политика партии обосно¬
вана и верна, эти отщепенцы плелись в хвосте масс, подчинились их
низменным требованиям, продиктованным желанием «набить себе
брюхо»30. Стоит напомнить, что обвинение в «хвостизме» являлось
ярлыком, который в 1928-1929 гг. приклеивали тем людям, которым
были близки взгляды бухаринской оппозиции (фракции) и которые
противились политике ускорения движения вперед, исповедуемой
сталинским большинством. Такой ярлык служил для того, чтобы
лишить силы и законности любое выступление оппозиции. За Лю¬
линым следили все внимательнее. Использовались все возможности,
чтобы помешать ему говорить, выступать на собраниях. С последних,
однако, когда партийной организации наконец-то удалось овладеть
ситуацией, рабочие сбегали. У них не было ни малейшего желания
играть роль статистов в спектакле, срежиссированном где-то в дру¬
гом месте. Это подтверждают собрания на «Красном Перекопе», на
которых проходили перевыборы местных Советов31. На фабрике
царил дух запугивания. Нам до сих пор точно не известно, сколько
фабричных было уволено или стало жертвами других форм пресле¬
дования, например перевода на менее оплачиваемые работы. Но мы
знаем: чтобы сломить сопротивление рабочих, в массовом порядке
применялись различные инструменты давления, например рабочих
заставляли подписывать личные обязательства увеличить произво¬
дительность труда, которые отверг коллектив. Подобная практика
вызвала такой гнев рабочих, что сам профсоюз вынужден был потре¬
бовать прекратить ее32. Также мы знаем, дабы сломить сопротивление
рабочих и изолировать Люлина, «органы» решили «просеять» весь
рабочий коллектив «Красного Перекопа», чтобы выявить уже упоми¬
навшиеся «чуждые элементы». Это являлось предпосылкой для их
удаления, чего открыто требовало ГПУ33. Однако репрессии не были
единственным инструментов, к которому прибегла партийная орга¬
низация, желавшая вновь получить хотя бы видимость единодушия
среди рабочих «Красного Перекопа». На этот раз при поддержке все¬
союзной печати развернули мощную пропагандистскую кампанию. В
помощь Ярославской партийной организации из Москвы приехали
инструкторы ЦК и группы специалистов отрасли. Эти люди были
убеждены (и такая убежденность действительно удивительным обра¬
427
зом укоренилась среди большевистских руководителей, несмотря на
то что они объявили себя марксистами-материалистами), что сопро¬
тивление (оппозиция) рабочих порождается не столько тяжелыми
условиями жизни и труда, которые к тому же постоянно ухудшались,
но «отсталостью», «несознательностью» рабочих. В противном слу¬
чае они поддержали бы партию. Эту уловку использовали в первые
месяцы 1929 г., чтобы выставить Люлина и возглавляемое им сопро¬
тивление рабочих «Красного Перекопа» преступными. Но ошибочно
видеть в этом только цинизм, потому что при чтении материалов воз¬
никает ужасное впечатление: в это верили!
Несмотря на все меры, предпринятые для наведения порядка
на «Красном Перекопе», партия была разочарована результатами.
«Нормализация», на которую затратили столько усилий, оказалась
только видимостью. Партии удалось взять под контроль собрания и
задушить рабочее сопротивление, мешая Люлину и его сторонникам
выступать, но она не смогла сдержать рост глухого недовольства фа¬
бричного коллектива. Поэтому необходимо было менять стратегию,
отказаться от политики насильственной индустриализации. Ведь
у сталинского руководства после победы над правой оппозицией в
конце 1928 и начале 1929 гг., были развязаны руки, и оно приняло
решение навязать эту политику стране, что привело к разрушению
народного хозяйства. В самом начале 1929 г. условия жизни и рабо¬
ты на «Красном Перекопе», как и по в целом по стране, продолжали
ухудшаться. На фабрике повысилась интенсивность труда, процве¬
тала политика закручивания гаек (за 10-минутное опоздание вы¬
читался рабочий день и вычитался штраф за прогул). Темпы роста
заработной платы не поспевали за увеличением цен, которые под¬
нимались как на дрожжах. Хроническая нехватка продуктов первой
необходимости, прежде всего хлеба, вкупе с постоянным ухудшени¬
ем их качества, увеличением количества суррогатов (заменителей)
и постоянным сокращением пайков приводили рабочих в отчая¬
ние. Кроме всего прочего, они вынуждены были проводить время
в длинных очередях перед лавками и магазинами34. Партия вызы¬
вала у них гнев и ненависть. Коммунистов в очередях избивали и
оскорбляли, называя их «толстопузыми чертями», «толстыми мор¬
дами»35. Сопротивление рабочих, которое не могло себя выразить,
искало прибежища в повседневной жизни. Признаком этого были
налицо. Советское государство стало рассматривать как уклонист¬
ские многие виды поведения: прогулы, опоздания на работу, при¬
страстие к выпивке и т. д. Подобные «уклонения» в самом начале
1929 г. тщательно фиксировались на «Красном Перекопе»36. Кажет¬
ся, даже пропаганде не удалось получить желаемых результатов, все
попытки мобилизовать рабочих на увеличение производительности
труда проваливались. Но хуже всего было то, что беспрецедентная
428
кампания по дискредитации Василия Ивановича бумерангом уда¬
рила по партии. ГПУ вынуждено было признать, что «все попыт¬
ки дискредитации Люлина перед массами... привели только к тому,
что его авторитет вырос, и выросла группка людей, исповедующих
антисоветские взгляды». В результате Василий Иванович в глазах
рабочих превратился в «героя, борца за дело рабочих, преследуемо¬
го властями»37.
В такой обстановке в начале июня состоялся последний акт борь¬
бы Василия Ивановича и партийной организации. В мае на V съезде
Советов был принят первый пятилетний план. Все партийные ор¬
ганизации нацеливались на мобилизацию рабочих для поддержки
производственного рывка. Нужно было еще увеличить производи¬
тельность труда с помощью новых форм работы, например «социали¬
стического соревнования». Решающая роль последнего для построе¬
ния социализма была подчеркнута в резолюции ЦК, последовавшей
за апрельским призывом ко всем трудящимся XIX партийной конфе¬
ренции38. Эта резолюция имела программный характер, в ней партий¬
ные, профсоюзные и комсомольские организации призывались сде¬
лать все для того, воплотить ее в жизнь. Мобилизовалась и партийная
организация Ярославля. 9 мая она провела на «Красном Перекопе»
собрание, на котором рабочие должны были одобрить пятилетний
план и социалистическое соревнование. Но, тщательно подготовлен¬
ное, оно вновь стало провалом для партии. Василий Иванович взял
слово, чтобы подвергнуть жесткой критике всю промышленную по¬
литику правительства вместе с пятилетним планом и социалистиче¬
ским соревнованием, и вновь с прежней горячностью стал говорить
об ухудшении условий жизни рабочих. Его выступление было встре¬
чено горячими рукоплесканиями, а секретарь городской партийной
организации и ответственный профсоюзный работник даже не смог¬
ли закончить свои выступления, которые прерывались криками и
свистом. Предложенная партийным комитетом резолюция была от¬
вергнута. Рабочие «Красного Перекопа» не желали даже слышать о
пятилетием плане и социалистическом соревновании39. Партийная
организация, неспособная по-другому разрешить этот вопрос, поста¬
новила немедленно прибегнуть к жестким мерам. Был издан приказ
об аресте Люлина. Василия Ивановича обвиняли в том, что он вел
«открытую контрреволюционную агитацию» среди рабочих, направ¬
ленную против политики партии и советской власти. А в глазах пар¬
тии он был особенно «опасен», так как пользовался поддержкой на
фабрике. Поэтому, чтобы избежать на «Красном Перекопе» «новых
осложнений», его убрали40.
Прежде чем перейти к заключительной части, стоит сказать не¬
сколько слов о дальнейшей судьбе Василия Ивановича. После стре¬
мительного следствия, 10 августа «тройка» ГПУ на основании ста¬
429
тьи 58.10 УК за «антисоветскую агитацию» вынесла ему приговор:
три года ссылки в северных областях41. Свой срок он отбывал на фа¬
брике в Великом Устюге, где вместо того чтобы одуматься и иску¬
пить свою вину, продолжал подстрекать рабочих и других ссыльных,
высказываясь против советской власти и пятилетнего плана42. Ког¬
да закончился срок ссылки, Василия Ивановича освободили, но по
предложению ГПУ запретили возвращаться в Ярославль и выслали в
Кострому43. Однако наш герой, человек свободный и гордый (таким
он выглядит на фотографии, которая осталась в ГПУ после рассле¬
дования), решил ездить в Ярославль когда ему захочется, не прося
ни у кого разрешения. ГПУ такие отлучки не понравились, и оно по¬
требовала отправить Люлина как можно дальше, откуда ему будет
трудно вернуться в Ярославль. С этим немедленно согласились, тем
более что ГПУ и раньше отмечало: присутствие Василия Ивановича
в Ярославле все еще опасно. Потому что «Красный Перекоп» в 1933 г.
(год ужасающего голода, который унес миллионы крестьянских жиз¬
ней и довел до крайней нужды городское население) совсем не успо¬
коился, и Люлин мог вновь возглавить волнения и протесты рабочих.
Василия Ивановича отправили в Ивановскую область. Возможно, и
оттуда он тайком не раз приезжал в Ярославль. В 1934 г. его еще раз
арестовали. На этот раз он получил пять лет лагерей и оттуда уже
не вернулся44. Василия Ивановича реабилитировали только в 1993 г.
после падения советского режима45. Теперь его имя значится в спи¬
ске жертв террора 1937-1938 гг., составленном обществом «Мемо¬
риал» по случаю 70 годовщины этих событий. Общество выпустило
компакт-диск (ДВД), чтобы увековечить их память46.
Почему история Василия Ивановича, простого ярославского ра¬
бочего, на которую мы случайно наткнулись, занимаясь в бывшем
Центральном партийном архиве поисками следов сопротивления
рабочих политике советского правительства во время нэпа и в годы
великого сталинского перелома, представляется настолько показа¬
тельной? Ведь сразу появилось желание до конца размотать нить,
которая вела в такие разные архивы. Потому что, по нашему мнению,
эта история (которая кроме обычного интереса, который вызывают
почти все события личной жизни), представляет и более общий ин¬
терес. Прежде всего — для такой истории, как советская, которую
слишком долго создавали идеологические абстракции, начиная от не¬
пререкаемых законов исторического развития марксизма-ленинизма
до норм функционирования тоталитарной модели. Ей страшно не
хватало того «запаха человеческой плоти», который, как писал Марк
Блох, и есть то, что привлекает и увлекает историка. Благодаря уве¬
личительному стеклу микроистории, жизненные злоключения героя,
по нашему мнению, являются подсказками, помогающими сделать
наброски, перемещаясь по полю общественной истории, новой ги¬
430
потезы, способной объяснить генезис сталинской диктатуры. Ведь
эта проблема до сих пор остается одной из главных нерешенных в
истории XX в. (не считая работ чисто идеологического характера с
незначительной эвристической ценностью). Гипотеза, которую под¬
сказывает описанная история, сводится к следующему: установление
сталинской диктатуры стало конечным результатом своеобразной
спирали радикализации, ужесточения политической и общественной
конфликтности, порожденной глухим сопротивлением трудящихся
и всего общества в целом планам модернизации, навязанным стране
большевиками.
С этой позиции злоключения Василия Ивановича знаменатель¬
ны, поскольку позволяют проследить шаг за шагом построение и
динамику того, что мы назовем «спиралью ужесточения, радикали¬
зации». Усиление давления на рабочем месте, навязанное вместе с
увеличением производительности труда, сопровождавшим введе¬
ние семичасового рабочего дня, действительно вызвало у рабочих
протест. Но партийная организации о них умолчала, прибегнув к
авторитаризму (созыв нового собрания, чтобы принять желаемую
резолюцию, аннулировав результаты предыдущего схода, на кото¬
ром рабочие выразили свою волю). Авторитаризм, в свою очередь,
вызвал гнев рабочих, что привело к ужесточению их позиции. Это
позже проявилось на собрании, неожиданно проголосовавшем за то,
чтобы отправить в Москву делегацию, которая прольет свет на воп¬
росы снабжения, и освиставшем партийного секретаря. Тогда пар¬
тийная организация попыталась взять ситуацию под свой контроль,
прибегнув не только к традиционным методам, с помощью которых
обеспечивался порядок на фабрике, но и к мерам репрессивного ха¬
рактера (усилился полицейский надзор на фабрике, за Люлиным
была установлена открытая слежка). На это рабочие отреагировали
по-своему, избрав делегатом на съезд профсоюзов Василия Ивано¬
вича и провалив партийного кандидата. Партийная организация в
свою очередь мобилизовала все средства, имевшиеся в ее распоря¬
жении, дозволенные и не очень (прибегнув даже к профилактиче¬
ской помощи ГПУ), чтобы навязать свою волю и заставить коллек¬
тив отречься от Люлина. Поступив так, она окончательно лишилась
доверия рабочих и утратила авторитет. Это настолько взбудоражило
людей, что им в конце концов удалось отправить Люлина на съезд.
Но и сама партийная организация ожесточилась и все более откры¬
то стала прибегать репрессиям, попросив ГПУ активно вмешаться в
«чистки» на фабрике. Иными словами, эта история показывает, что
при каждом столкновении, несогласии с рабочими из-за ухудшения
условий работы, партийная организация старалась, мобилизуя раз¬
личные средства, которыми располагала, установить более жесткий
контроль над людьми, чтобы заставить их подчиниться производ¬
431
ственным нуждам, на что рабочие реагировали отказом. Такая реак¬
ция вынуждала партийную организации увеличивать усилия. Чтобы
сломить сопротивление, она все более открыто прибегая к помощи
репрессивного аппарата, в первую очередь ГПУ. И во время подоб¬
ных цепных реакций, «спирали ужесточения, радикализации», соз¬
давались и постепенно набирали силу те репрессивные меры и тот
аппарат общественного контроля и «внесения в списки», укрепление
которых знаменует наступление сталинской диктатуры.
Безусловно, сталинизм, как и все исторические явления, являет¬
ся сложным феноменом, который нельзя свести к одному случаю, к
одному делу. Представленная здесь гипотеза, достоинство которой
в том, что она вернула генезису сталинизма динамический характер,
пролив свет на сложные взаимоотношения между властью в ее раз¬
личных соединениях (членениях) и обществом, естественно нужда¬
ется в подтверждении различными исследованиями. Это позволило
бы в первую очередь судить, в какой мере картину злоключений Лю¬
лина можно обобщить. То есть, существовало ли в действительности
сопротивление рабочих «великому сталинскому перелому», запу¬
стившее спираль ужесточения. Только проведение таких исследова¬
ний позволит оценить, насколько изложенную здесь историю можно
рассматривать как типичную, представляющую более широкую ре¬
альность. Необходимо проверить, широко ли было распространено
сопротивление рабочих в стране, какие и сколько отраслей оно затро¬
нуло и т. д., чтобы попытаться понять, каково его воздействие на су¬
ществовавшее тогда шаткое равновесие между властью и обществом,
а также внутри самой руководящей партийной группы, и оценить его
значение для генезиса сталинизма.
Примечания
1 По поводу крестьян достаточно упомянуть основные документы, опубликованные в:
Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД . 1918-1939. Док. и матер. В 5 т. /
под ред. В. П. Данилова и др. Т. 4. М.: РОССПЭН, 2000-2011 (последний том гото¬
вится к изданию); Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание.
Док. и матер. 1927-1939. В 5 т. / под ред. В. П. Данилова и др. Т. 5. М.: РОССПЭН,
1999-2006), в которых приводятся многочисленные исследования этого вопроса.
Что касается интеллигенции, то исследований и публикаций документов слишком
много, чтобы цитировать их здесь. Можно упомянуть, напр.: Власть и художествен-
' ная интеллигенция // Док. ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953
гг. / под ред. А. Артизова, О. Наумова. М.: РОССПЭН, 1999.
2 Здесь нужно упомянуть два новейших сборника, созданию которых способствовал
американский исследователь Билл Розенберг: Кирьянов Ю. И., Розенберг В., Саха¬
ров А. Н. Трудовые конфликты в советской России 1918-1929. М., 1998; Питерские
рабочие и «диктатура пролетариата». Октябрь 1917-1919. Экономические конфлик¬
ты и политический протест: Сб. док. / под ред. Е. И. Макарова и др. СПб., 2000.
432
3 См. напр.: Рабочее оппозиционное движение в большевистской России. 1918 г. Со¬
брания уполномоченных фабрик и заводов: Док. и матер. / под ред. Д. В. Павлова. М.:
РОССПЭН, 2006; Ижевско-Боткинское восстание. 1918 г./ под ред. В. Ж. Цветкова.
М., 2000; Яров С. В. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих
Петрограда в 1917-1923 гг. СПб, 1999; Гоголевский А. В. Революция и психология.
Политические настроения рабочих Петрограда в условиях большевистской монопо¬
лии на власть. 1918-1920. СПб., 2005; Чураков Д. Революция, государство, рабочий
протест: формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской
России. 1917-1918 годы. М.: РОССПЭН, 2004; Борисова Л. В. Трудовые отношения
в советской России (1918-1924 гг.). М., 2006.
4 Важным исключением, заслуживающим упоминая, является ценное исследование
американского историка Д. Кенкера: Koenker D. Republic of Labor. Russian Printers
and Soviet Socialism, 1918-1930. Ithaca, London, 2005. Что касается первого пяти¬
летнего плана, можно посоветовать исследование Дж. Россмана о рабочих вол¬
нениях весной 1932 г., которые произошли на некоторых крупных текстильных
фабриках Ивановской области. В частности, по поводу забастовки на Тейковской
мануфактуре и о восстании в Вычуге см.: Worker resistance under Stalin. Class and
revolution on the Shop Floor. Cambrige, London, 2005. Стоит упомянуть и работы
некоторых российских исследователей, которые, говоря о жизни рабочих в после¬
революционный период, отдавали предпочтение подходу, нацеленному на моти¬
вацию и стимулы к труду, а не на конфликты с властью. См. напр.: Маркевич А.,
Соколов А. «Магнитка близь Садового кольца». Стимулы к работе на Московском
заводе «Серп и молот», 1883-2001. М.: РОССПЭН, 2005 и Журавлева С. Мухи¬
на М. Крепость социализма: повседневность и мотивация труда на советском пред¬
приятии, 1928-1938. М.: РОССПЭН, 2004.
5 Хотелось бы выразить благодарность Сергею Мироненко, директору ГА РФ, Кирил¬
лу Андерсону (в то время директору РГАСПИ), генералу Василию Христофорову,
директору Архива ФСБ и Максиму Шитакову, заместителю директора ГАЯО. Без
их помощи это исследование было бы невозможно. Кроме того, особой благодар¬
ности заслуживают работники читальных залов, которые всегда и весьма любезно
помогали. Особенно хотелось бы упомянуть Ирину Николаевну (РГАСПИ) и Свет¬
лану Юрьевну (ЦА ФСБ).
6 ГАЯО. Ф. 674. Оп. 51. Д. 624. Из этого документа взята личная карточка работника
ЯМБ (Ярославской Большой мануфактуры) Василия Ивановича, а также получена
вся информация о его детстве и юности.
7 Там же.
8 Историю мануфактуры можно найти в: Грязнов А. Ф. Ярославская Большая Ма¬
нуфактура за время с 1722 по 1856 г. М., 1910; Ярославская Большая мануфактура.
Ярославль, М., 1900; Каталог книг библиотеки для служащих на фабрике товарище¬
ства «Ярославской большой мануфактуры». Ярославль, 1894. См. также новейшее
исследование: Балуев Н. Ярославская Большая мануфактура — Страницы истории
комбината «Красный Перекоп». Ярославль, 2002.
9 ГАЯО. Ф. 674. Оп. 51. Д. 627; из этого документа взята личная карточка работницы
ЯБМ Марфы Поликарповны, оттуда же и вся информация о ней.
10 ГАЯО. Ф. 674. Оп. 52. Д. 624. Л. 3; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 325. Л. 56, 95;
ГАЯО. Д. С. 8597. Л. 6.
11 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 325. Л. 95; ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. П. 973. Л. 685.
12 Там же.
13 ГАЯО. Ф. 674. Оп. 51. Д. 624. Л. 3, Зоб; ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. П. 738. Л. 56-57;
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 325. Л. 56.
14 Moore В. (jr.). Social Origins of Dictatorship and Democracy. Land and Peasant in the
Making of Modern World. Boston, 1966.
433
15 О кризисе нэпа см.: Осокина Е. За фасадом сталинского изобилия. Распределе¬
ние и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М.:
РОССПЭН, 1999.
16 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 311. Л. 29.
17 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. П. 973. Л. 23;. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 20. Д. 600. Л. 7.
18 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 297. Л. 72.
19 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 20. Д. 592. Л. 140; Ф. 17. Оп. 20. Д. 593. Л. 41; Ф. 17. Оп. 20,
Д. 594. Л. Зоб, 93; Ф. 17. Оп.20. Д. 595. Л. 19, 57-57об, 134; Ф. 17. Оп. 85. Д. 325.
Л. 30.
20 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 307. Л. 66; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 325. Л. 30,40. Среди
делегатов был по меньшей мере один осведомитель ГПУ, поэтому у нас много ин¬
формации о работе делегации.
21 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 325. Л. 39.
22 Там же. Л. 9,31,56.
23 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. П. 973. Л. 701; РГАСПИ. Ф.17. Оп. 85. Д. 325. Л. 49,56.
24 РГАСПИ. Ф.17. Оп. 85. Д. 325. Л. 31, 57; ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 973. Л. 861,
858-862.
25 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 325. Л. 49,59,60; Ф. 17. Оп. 85. Д. 297. Л. 64,65.
26 Там же. Л. 62.
27 Там же.
28 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 297. Л. 62.
29 Там же. Л. 58-60.
30 Там же. Л. 60,62; ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. П. 754. Л. 40-41,47.
31 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 297. Л. 65.
32 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 20. Д. 596. Л. 184 об-185.
33 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. П. 754. Л. 89-90,119.
34 См. напр.: ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. П. 754. Л. 58.
35 Там же. Л. 93.
36 Там же. Л. 16-17, 20,23-24,49-51,58,90,92.
37 Там же. Л. 92,106-107 д.
38 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 738. Л. 58,60.
39 О конференции см.: Всесоюзная коммунистическая партия (б) в резолюциях и ре¬
цензиях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 2.1925-1935. «Ко всем рабочим и
трудящимся крестьянам Советского союза». М., 1936. С. 362-365.
40 ГАЯО.С.8597.Л.1.
41 Там же. Л. 2.
42 Там же. Л. 109.
43 Там же. Л. 111.
44 ГАЯО. С. 8597. Л. 111-112.
45 Там же. Л. 118.
46 «2 614 978. Жертвы политического террора в СССР», «Звенья», Москва, 2007.
Секция 5
ПАМЯТЬ О РЕПРЕССИЯХ
Т. В. Безденежных (Пермь)
ПРОБЛЕМЫ ХРАНЕНИЯ И ИСПОЛЬЗОВАНИЯ
АРХИВНО-СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ
Государственный архив по делам политических репрессий Перм¬
ской области, созданный в ноябре 1992 года, просуществовал около
9 лет, до августа 2001 года. Указ Президента России «Об архивах КГБ
СССР» был издан 24 августа 1991 года, а уже 30 августа вышло со¬
вместное распоряжение заведующего архивным отделом Пермского
облисполкома и начальника У КГБ по Пермской области о передаче на
госхранение архивно-следственных и проверочно-фильтрационных
дел. Специально созданная комиссия готовила дела к передаче почти
полтора года, и в феврале 1993 года они поступили в наш архив. Мы
всегда гордились тем, что в тот период (в начале 1990-х) только в Пер¬
ми и Екатеринбурге были созданы специальные архивы, хранящие до¬
кументы «карательных органов революции», что мы одними из пер¬
вых сделали столь засекреченные ранее документы общедоступными.
Правда, в Екатеринбурге архив продолжает существовать и по сей
день. А у нас после очередной проверки наверху было принято реше¬
ние о том, что название архива слишком вызывающе, не актуально,
и, не рассмотрев возможность перепрофилирования архива, его сроч¬
ным порядком объединили с бывшим партархивом. Объединили, как
шутят наши архивисты, коммунизм с антикоммунизмом. В этом есть
определенные «плюсы» для пользователей: имея под рукой и партий¬
ные документы, и дела тех, с кем советская партийно-государственная
машина беспощадно расправлялась, наши исследователи получают
хорошую возможность изучать общественно-политическую историю
Прикамья всесторонне, «без купюр».
В настоящее время в нашем архиве, который с апреля 2009 года
называется Пермским государственным архивом новейшей исто¬
рии, хранится 32 850 архивно-следственных и 5349 фильтрационно¬
проверочных дел. Мы очень трепетно относимся к этим документам,
но вынуждена отметить, что в части организации хранения, учета и
выдачи они являются достаточно проблемными.
Например, каждое новое поступление на госхранение архивно¬
следственных дел (а за прошедшие 17 лет их было уже 16) влечет за
собой значительное перемещение дел данного фонда в хранилище.
437
Как известно, дела одной и той же организации хранятся в архиво¬
хранилище в порядке возрастания номеров. Очередные номера при¬
сваиваются делам фондообразователем при подготовке к передаче их
на госхранение. Поэтому обычно новые поступления без каких-либо
проблем размещаются на полках вслед за предыдущими. С архивно¬
следственными делами все не так. Они поступают в госархив по мере
пересмотра дел прокуратурой и оформления документов о реабили¬
тации. Номера дел, присвоенные им ранее в ФСБ или ГУВД (в тот
период, когда велось следствие), самые разные; причем по суще¬
ствующим правилам они не могут быть изменены. Отсюда — необхо¬
димость перемещения ранее поступивших дел, чтобы «влить» в них
новые по порядку номеров, а также перекартонирование, замена яр¬
лыков, внесение изменений в топографические указатели.
Кроме того, переданные на госхранение дела (за исключением по¬
следних поступлений) не прошли научно-техническую обработку.
Поэтому НТО осуществляется непосредственно перед выдачей дел
пользователям, а на это необходимо время (ведь значительное коли¬
чество дел — многотомные). Большинство из них имеют вложения,
в том числе вещдоки, что также удлиняет время на их проверку до
выдачи и после возврата дел пользователем.
Практически все дела к настоящему времени перекартонированы,
так как старые архивные коробки (еще с ведомственными ярлыками)
пришли в негодность; их утилизацию строго контролировал фондо-
образователь.
Особенностью архивно-следственных дел является также то, что их
объем (в отличие от всех других дел) периодически может меняться.
По существующим правилам они доформировываются, например, до¬
кументами о выплате компенсаций за конфискованное в ходе полити¬
ческих репрессий имущество, а также заключениями о реабилитации.
В первые годы существования архива к делам приобщались все запро¬
сы и положительные ответы на них, подготовленные по материалам
дела. Это создает определенные проблемы в учете (ведь количество
листов в деле меняется), при каждом доформировании дел оформля¬
ются соответствующие акты и делается новая итоговая запись.
То обстоятельство, что многие архивно-следственные дела кол¬
лективные, создает дополнительные сложности при выдаче их род¬
ственникам. Последние имеют право знакомиться лишь с теми доку¬
ментами, которые касаются непосредственно их репрессированного
родственника. Все остальные документы дела (а они идут вперемеж¬
ку) необходимо конвертировать.
Подобные трудности возникают и при выдаче дел во временное
пользование. Запросы об этом часто поступают из других регионов
страны, и в соответствии с Законом о реабилитации мы не имеем права
их игнорировать. Если дело коллективное, предпочитаем копировать и
438
высылать основные документы дела, касающиеся данного конкретно¬
го человека, на которого пришел запрос. Если же приходится высылать
подлинник, стараемся делать это спецпочтой, через ФСБ (в целях обе¬
спечения сохранности). Пока нам в этой услуге не отказывали.
Обо всех этих трудностях и «неудобствах», возможно, не стоило
бы и говорить (ведь это наши, внутриархивные проблемы), если бы
не тот факт, что именно архивно-следственные дела являются одни¬
ми из самых востребованных как пользователями, так и сотрудни¬
ками нашего архива. Следовательно, им необходимо и повышенное
внимание. Их доля в общем количестве хранящихся в архиве дел со¬
ставляет чуть более 3 %, а выдача — 20-40 % от общего числа еже¬
годно выдаваемых из всех хранилищ дел. При этом примерно 10 %
выдаваемых дел запрашиваются в читальный зал родственниками
репрессированных и исследователями, остальные — сотрудниками
архива для исполнения запросов и научной работы.
С какими проблемами мы сталкиваемся при использовании доку¬
ментов архивно-следственных дел и как пробуем их решать?
Несколько слов о социально-правовых запросах, связанных с по¬
литическими репрессиями. С 1993 года по настоящее время архивом
было исполнено около 7,5 тысяч подобных запросов. Наибольшее их
количество поступило в 1995-1997 годах (более 1000 в год), сейчас
же их доля составляет около 15-17 %, при этом постепенно увели¬
чивается количество консульских запросов. Проблемы в исполнении
запросов граждан (письменных или при непосредственном обраще¬
нии в архив) возникают в нескольких случаях. Во-первых, когда они
хотят реализовать свое право на получение сохранившихся в делах
рукописей, фотографий и других личных документов. Мы беспре¬
пятственно возвращаем людям личные документы, конфискованные
у них или членов их семьи во время ареста. Но часто они не понимают
разницы между семейной фотографией, сделанной еще «на воле», и
тюремным снимком (анфас и профиль), который является неотъем¬
лемой частью судебного (или несудебного) делопроизводства и не
может быть изъят из архивно-следственного дела (лишь скопиро¬
ван). Согласно установленным правилам не подлежат изъятию так-
жё приобщенные к следственным делам паспорта, военные билеты и
служебные удостоверения. Нередки случаи, когда в деле указано, что
при аресте у человека была конфискована такая-то рукопись, в деле
отложился конверт с надписью, в котором она хранилась, а сама руко¬
пись отсутствует. Возможно, на каком-то этапе она была уничтожена,
но в любом случае это произошло еще до передачи дела на госхране-
ние. Поскольку же дела передавались в архив в необработанном виде
и итоговые записи о количестве листов в деле составлялись уже архи¬
вистами, доказать что-либо родственникам репрессированных быва¬
ет достаточно сложно. Как и то, что они не имеют права на получение
439
копий документов всех обвиняемых и свидетелей, проходивших по
одному делу с их родственником. Как бы это ни было четко прописа¬
но в существующем Положении, мы часто слышим: «Несправедливо!
Архивисты скрывают информацию!».
Зачастую граждане, обращающиеся в архив, не могут предоста¬
вить документов, подтверждающих их родство с репрессированным,
а также копию свидетельства о его смерти, чтобы получить доступ к
делу. В этих случаях мы стараемся идти навстречу людям. Например,
не требуем свидетельство о смерти, если в архивно-следственном
деле отложились соответствующие документы о смерти осужденного
в тюрьме или лагере; если речь идет о человеке, которому в настоящее
время было бы уже около 100 лет. Если в архив обращается доста¬
точно дальний родственник, который не может документально «вы¬
строить» всю цепочку родственных связей с репрессированным (от¬
сутствуют отдельные «звенья» этой цепочки), мы можем принять во
внимание наличие у этого человека справки о реабилитации репрес¬
сированного родственника, подразумевая при этом, что у посторон¬
него человека ее быть просто не может. Мы буквально уговариваем
заявителей обратиться за недостающей справкой в архив ЗАГСа или
судебный орган, который сам организует поиск необходимых доку¬
ментов. Но делают это только наиболее заинтересованные.
Кроме того, мы предлагаем абсолютно всем обращающимся в
архив родственникам репрессированных или самим реабилити¬
рованным гражданам оформить разрешение на ознакомление с
архивно-следственным делом для всех категорий пользователей. Это
исключительно наша инициатива, которая приводит к увеличению
количества так называемых «открытых» дел. По прежнему Регла¬
менту доступа к архивно-следственным делам (1993 год) такие раз¬
решения можно было оформлять только в течение 3 лет с момента
утверждения Регламента. Но большинство людей об этом просто не
знали. Поэтому мы эту практику продолжаем и по сей день. По новым
правилам подобное разрешение должно быть заверено нотариусом,
в ЖЭКе, но в исключительных случаях, как нас проконсультирова¬
ли в Росархиве, оно может быть оформлено и в архиве, где подпись
репрессированного, обратившегося в архив лично, заверяет дирек¬
тор. Родственники для оформления такого разрешения, естественно,
должны предоставить необходимые документы, подтверждающие
родство. Благодаря такой практике мы сейчас свободно выдаем не
только дела, датированные 1918 — серединой 1934 года, но и более
позднего периода. Всего «открытых» архивно-следственных дел у
нас насчитывается на сегодняшний день более 6 тысяч — это 18,5 %
от их общего количества. По инициативе сотрудников архива оформ¬
лено около 1000 разрешений на доступ.
440
С одной из серьезных проблем в использовании документов
архивно-следственных дел мы столкнулись в ходе работы над Кни¬
гой памяти жертв политических репрессий Пермской области. Дело в
том, что до недавнего времени в значительном количестве переданных
на госхранение дел отсутствовали заключения о реабилитации. Всю
работу по выявлению этих дел пришлось делать нам и сотрудникам
«Мемориала». Это самостоятельная история, которая заслуживает
того, чтобы на ней остановиться подробнее. БД «Картотека репрес¬
сированных», на основе которой впоследствии издавалась Книга па¬
мяти, должна была в обязательном порядке содержать сведения о на¬
личии в деле репрессированного реабилитирующих документов. То
же являлось и главным условием включения информации о человеке
в Книгу памяти. Для нас оказалось полной неожиданностью, когда в
самом начале работы над БД мы не обнаружили этих документов в до¬
статочно большом количестве дел. Согласно Закону о реабилитации
(ст. 8) установить и проверить все дела с не отмененными до опубли¬
кования Закона 1991 года решениями судов и несудебных органов на
лиц, подвергшихся политическим репрессиям, должны были органы
прокуратуры с привлечением органов безопасности и внутренних дел.
На практике получилось наоборот: архивисты «привлекли» к этому
делу областную прокуратуру. Мы (опять же по своей инициативе)
стали записывать фамилии людей, в отношении которых процесс реа¬
билитации не был завершен, в специальные журналы, а потом пере¬
давать их дела работникам прокуратуры для просмотра. Они часто
пеняли нам на то, что мы «подсовываем» им не те дела. Постепенно
мы уяснили, что если дело, например, прекращено «за отсутствием со¬
става преступления», то постановление об этом и есть реабилитирую¬
щий документ; а если, например, «за смертью обвиняемого», то нужно
обязательно оформлять заключение о реабилитации. Нам пришлось
невольно осваивать азы юридических знаний. Время шло, списки все
увеличивались, прокуратура же работала с ними от случая к случаю.
И вот в феврале 2002 года мы вдруг получили оттуда официальное
письмо, предписывавшее нам до 1 апреля 2002 года сообщить точное
количество архивных уголовных дел, подлежащих пересмотру в соот¬
ветствии с Законом о реабилитации. Подобное распоряжение посту¬
пило им из Генеральной прокуратуры, а для нас оно было продублиро¬
вано Комитетом по делам архивов. Архивисты — люди ответственные,
поднапряглись и за 2 месяца проверили более 4 тысяч дел, оставав¬
шихся еще не просмотренными. Тогда самостоятельного архива по
делам политрепрессий уже не было, но бывшие его сотрудники (4 че¬
ловека) были объединены в специализированный отдел, работавший
именно с этой категорией документов. Весь отдел в полном составе
буквально переселился в архивохранилище. Работа была завершена
к концу марта, сведения переданы в прокуратуру в назначенный срок.
441
A 18 апреля 2002 года мы получили письмо из Росархива, где было
четко и ясно сформулировано, что «сотрудники архивных учрежде¬
ний РФ не полномочны осуществлять работу, связанную с проверкой
архивных уголовных дел на лиц, подлежащих реабилитации». Ока¬
зывается, мы должны были лишь выделить помещение и обеспечить
беспрепятственную выдачу экспертам (работникам прокуратуры) дел
для просмотра. Так мы невольно нарушили указание Росархива, но
очень сильно помогли областной прокуратуре. Благодаря нашей по¬
мощи ее сотрудниками за относительно короткий срок были оформ¬
лены реабилитационные документы более чем на 2 тысячи человек.
Очень понравилось с нами работать и военной прокуратуре
Приволжско-Уральского военного округа. У них тоже не было воз¬
можности регулярно приезжать в архив и выявлять дела в отноше¬
нии лиц, осужденных за военные преступления. Но в данном случае
помогла уже созданная к этому времени БД, позволяющая сделать
выборку по статье осуждения (58-16).
Наличие БД «Картотека репрессированных», включающей око¬
ло 37 тыс. записей, в какой-то степени помогает снимать наиболее
острые вопросы, возникшие в связи с введением нового Положения
о порядке доступа к архивно-следственным делам. Не секрет, что
принятие в 2006 году этого документа практически закрыло доступ
исследователей к указанным делам до истечения 75-летнего срока с
момента создания документов. Понятно, что особенно в первое время
это вызывало много недовольства и обид со стороны ученых, крае¬
ведов, журналистов, аспирантов, студентов, лишенных возможности
продолжить или завершить ранее начатые исследования, вынужден¬
ных зачастую менять научную тему.
Мы пытаемся справиться с этой ситуацией, соблюдая установлен¬
ные «правила игры». Например, на основе БД «Картотека репресси¬
рованных» совместно с «Мемориалом» издано уже 6 томов Книги
памяти. Она дает возможность проводить различные статистические
исследования; пополняется по мере передачи на госхранение новых
дел (последнее поступление 2009 года — это около 2 тысяч дел). Вто¬
рая БД («Военнопленные») создана по материалам фильтрационно¬
проверочных дел (5439 записей) — это еще 2 тома Книги памяти.
Архив ведет очень активную публикаторскую работу. Наиболее
интересные документы архивно-следственных дел мы опубликовали
в сборниках «Политические репрессии в Прикамье. 1918-1980-е гг.»
(2004 год) и «Немцы в Прикамье. XX век» (2 тома в 3 книгах, 2006 год), а
документы фильтрационно-проверочных дел — в сборнике «Война гла¬
зами военнопленных» (2007 год). Все эти достаточно крупные издания
увидели свет благодаря тесному сотрудничеству архива с учеными мест¬
ных вузов. Совместно с сотрудниками Пермского филиала Уральского
отделения РАН и Государственным архивом Пермского края был под¬
442
готовлен к печати 2-томник «Общество и власть. Российская провин¬
ция. 1917-1985 гг.», презентация которого состоялась в марте 2009 года
в Екатеринбурге. Хочу подчеркнуть, что подобные совместные изда¬
тельские проекты — это один из возможных путей доступа (пусть опо¬
средованного) ученых к материалам прекращенных уголовных дел.
Мы принимаем участие в качестве соисполнителей в реализации
ряда сетевых научно-исследовательских и издательских проектов:
«Большой террор в советской провинции. Август 1937 — октябрь
1938 гг.», «Голод в СССР. 1932-1933 гг.», «Во имя справедливости:
архивы рассказывают» (о репрессиях в отношении деятелей науки и
техники 1920-1950-х годов).
Специалисты архива только за 9 месяцев текущего года подгото¬
вили по материалам архивно-следственных дел более 20 выступле¬
ний на научно-практических конференциях разного уровня, прохо¬
дивших в Перми, Москве, Пензе, Рязани, Тобольске, Архангельске,
Тюмени, Грозном, Самаре, а также в Киевском университете им. Та¬
раса Шевченко и Бостонском обществе «Мемориал».
В июне этого года в читальном зале архива был организован кру¬
глый стол «Новомученики Пермского края» с участием преподавате¬
лей и студентов Свято-Филаретовского православно-христианского
института (г. Москва).
В сентябре в Перми состоялась презентация подготовленного при
участии архива документального фильма «Пермь и пермяки. Хрони¬
ка Гражданской войны», в основу которого в том числе легли мате¬
риалы, выявленные в фондах архива в ходе подготовки прошедшей
в прошлом году научной конференции «Гражданская война на Вос¬
токе России». Одна из наиболее удачных научных конференций была
организована архивом совместно с Мемориальным центром истории
политических репрессий «Пермь-36» — это международная конфе¬
ренция «Толерантность и власть: судьбы российской интеллиген¬
ции», посвященная 80-летию «философского парохода».
Недавно один из сотрудников архива защитил кандидатскую
диссертацию на тему «Принудительный труд в лагерях и колониях
на территории современного Пермского края. Конец 20 — середина
50-х гг.». В штате архива трудятся еще 5 аспирантов, разрабатываю¬
щих сходную тематику.
Подобных примеров можно привести достаточно. То есть в услови¬
ях ограниченного доступа к архивно-следственным делам мы пытаемся
делать все возможное для пропаганды этих материалов среди широко¬
го круга пользователей. Но за последние полтора года возникли новые,
гораздо более серьезные трудности, связанные с резким изменением
политики нашего Учредителя. Скорее всего, уже с 2010 года из госзада-
ния архиву будет полностью исключена вся научно-исследовательская
и публикаторская работа. И это, действительно, — проблема.
443
Г. Д. Жданова (Барнаул)
ПРОБЛЕМЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ СОХРАННОСТИ
И ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СУДЕБНО-СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ
В отделе спецдокументации управления архивного дела Алтай¬
ского края (ОСД УАДАК) на сегодняшний день находятся на хра¬
нении переданные в 1992-2005 годах судебно-следственные дела
на жителей Алтая, осужденных в 1919-1971 годах за совершение
контрреволюционных и антисоветских преступлений (ст. 57-73 УК
РСФСР редакции 1922 года, ст. 58 УК РСФСР редакции 1926 года,
ст. 64-67, 69-72 УК РСФСР редакции 1960 года) — всего 31619 ед. хр.1
Кроме того, нами были приняты на хранение протоколы заседаний
тройки при УНКВД по Алтайскому краю за октябрь1937 — ноябрь
1938 года и заседаний Комиссии НКВД и Прокурора СССР за ноябрь
1937 — сентябрь 1938 гг. (приговоры по делам, представленным
краевым управлением НКВД) — всего 462 протокола, 422 ед. хр.2
Документы были рассекречены в УФСБ по Алтайскому краю, пе¬
реданы на государственное хранение на условиях ограниченного
доступа в соответствии с действующим российским законодатель¬
ством. Научно-справочный аппарат к документам фонда сегодня со¬
стоит из описей дел, двух учетно-справочных картотек на судебно¬
следственные дела (одна пофамильная картотека была передана нам
управлением ФСБ, вторая — создана специалистами ОСД УАДАК в
ходе подготовки краевой книги памяти), автоматизированной базы
данных по материалам судебно-следственных дел «Учет граждан,
осужденных по политическим мотивам (ст. 58 УК)», включающей
сведения на 46 226 персоналий.
Существующие сегодня в нашем архиве проблемы сохранности
документов судебно-следственных дел, я думаю, во многом схожи с
теми проблемами, которые стоят и перед другими региональными
архивами, хранящими данную категорию дел. Это, прежде всего, пло¬
хая физическая сохранность дел за ранние периоды (1919-1921) и
многотомных групповых дел, в которых имеется достаточно большое
количество документов с угасающим текстом, а также требующих
более или менее сложной реставрации. Судебно-следственные дела
на протяжении последних десятилетий были весьма востребованы
самыми разными категориями пользователей: прокуратурой — в про¬
444
цессе реабилитационных мероприятий, сотрудниками архива — для
исполнения социально-правовых запросов, подготовки книги памяти
и других видов использования, репрессированными и их родственни¬
ками — для ознакомления с материалами дел, исследователями — для
разработки научных тем и т. д. Не способствует сохранности доку¬
ментов и периодически возникающая необходимость почтовой пере¬
сылки дел в другие регионы или республики. Наиболее часто дела
приходится пересылать в региональные управления ФСБ по требо¬
ванию родственников репрессированных для ознакомления, а также
по запросам представителей православной церкви для изучения во¬
просов истории церкви и судеб отдельных священнослужителей. Во
всех подобных случаях мы всегда предлагаем направить ксерокопии
или архивные копии интересующих заявителей документов, чтобы
не пересылать дела. Но, к сожалению, все хотят видеть подлинники,
не очень заботясь вопросами сохранности документов.
Отдельную проблему представляет сохранность личных докумен¬
тов и фотографий, изъятых у арестованных, а также документов, при¬
общенных к материалам следственных дел в качестве вещественных
доказательств. Как правило, все они вложены в конверты, в отдель¬
ных случаях — перечислены или прямо на конверте, или во вложен¬
ной описи. Многие конверты (особенно в многотомных делах) нахо¬
дятся в весьма ветхом состоянии и требуют замены. Сами документы
также требуют ремонта или реставрации. Вместе с тем многие из них
представляют самостоятельную ценность в силу их информативно¬
сти или каких-то художественных/палеографических особенностей.
Речь идет, прежде всего, о личных фотографиях конца XIX — начала
XX веков, а также разного рода формулярных списках, грамотах, сви¬
детельствах, аттестатах, дипломах, мандатах, удостоверениях и т. д.
Самый ранний из подобных документов датирован 1890 годом (сви¬
детельство о явке к исполнению воинской повинности). Имеются в
делах и приобщенные в качестве вещественных доказательств (чаще
всего обвинений в антисоветской агитации) газеты, книги и листовки
(например, книга Зиновьева Г. «История Российской коммунистиче¬
ской партии (большевиков). Популярный очерк» (Ленинград, 1924);
номер газеты «Голос Крыма» за 5 мая 1943 года, издаваемой Симфе¬
ропольским городским управлением, функционировавшим при не¬
мецкой оккупации Крыма; листовки штаба 56-й пехотной дивизии с
грифом «Не подлежит оглашению» о положении на фронтах Первой
мировой войны (1915) и т. д.
Самые ценные из указанных документов изъяты нами из след¬
ственных дел, поставлены на отдельный инвентарный учет (в составе
музейного фонда ОСД УАДАК) и хранятся обособленно в металличе¬
ских шкафах. Кроме того, в 2005 году мы начали работу по созданию
базы данных «Учет документов личного происхождения и фото доку¬
445
ментов в составе архивно-следственных дел фонда Р-2», куда зано¬
сятся подробные описания всех без исключения личных документов
с указанием поисковых данных дела. На сегодняшний день база дан¬
ных содержит 13 900 наименований документов. Это позволяет нам
взять документы на учет, отслеживать их физическое состояние, но,
конечно, не решает полностью всех проблем их сохранности.
Использование документов судебно-следственных дел сегодня
регулируется рядом нормативно-правовых актов3, специалистами
ВНИИДАД подготовлены два методических пособия по составу
персональных данных в документах уголовных дел советского пе¬
риода и вопросам публикации документов судебно-следственных
дел4. Но говорить о совершенстве нормативно-правовой и методи¬
ческой базы по данному направлению, к сожалению, не приходится.
Речь идет, прежде всего, о том, что следует относить (применитель¬
но к данной категории дел) к персональным данным должностных
лиц. В справочном пособии ВНИИДАД 2006 года предлагается,
например, в обвинительном заключении по делу относить к персо¬
нальным данным «фамилии, служебное положение, место работы»
практически всех должностных лиц, «подписавших, утвердивших и
согласовавших документ»5. Но ведь они (следователи, начальники
секторов/отделов и руководители управлений ОГПУ-НКВД, ра¬
ботники прокуратуры и т. д.), составляя или подписывая документ,
выступали именно как должностные лица. Нам представляется, что
в данном случае речь не идет ни о частной жизни граждан, ни о лич-
ной/семейной тайне этих должностных лиц. Отнесение же подоб¬
ных данных к категории персональных означает ограничение до¬
ступа к ним и невозможность, скажем, опубликования до истечения
75 лет с момента создания.
Как нам представляется, в данном случае произошло, види¬
мо, автоматическое перенесение положений Федерального закона
2006 года «О персональных данных» (который, к слову, не распро¬
страняется на сведения, содержащиеся в документах Архивного фон¬
да Российской Федерации6) в практику работы с архивными судебно¬
следственными делами.
Говоря об использовании документов судебно-следственных дел,
хотела бы остановиться также на проблеме обеспечения законных
прав и интересов реабилитированных лиц и их родственников. Речь
идет о выдаче разного рода архивных справок социально-правового
характера, на основании которых органами прокуратуры и соцзащи¬
ты решаются вопросы реабилитации и предоставления льгот репрес¬
сированным.
Работая над книгой «Жертвы политических репрессий в Алтай¬
ском крае»7 и с базой данных8, мы установили, что порядка 300 чело¬
век (0,6 %), которые проходят по делам фонда Р-2 «Управление ФСБ
446
Российской Федерации по Алтайскому краю», не имеют практически
никакого отношения к краю. Например, Калашников Егор Василье¬
вич родился в 1922 году в Воронежской губернии, откуда был при¬
зван в армию и служил в Киеве, осужден Особым совещанием при
НКВД СССР в 1944 году и реабилитирован в 2002 году Военной про¬
куратурой Сибирского военного округа (ВО)9. Или Кузнецов Федор
Лукьянович, родился в Рязанской губернии, жил и работал в г. Ново¬
сибирске, осужден Военным трибуналом Западно-Сибирского ВО в
1948 году, реабилитирован тем же трибуналом в 1993 году10. То есть
эти репрессированные — не уроженцы края, не его жители и не были
в крае ни осуждены, ни реабилитированы. Кроме того, имеются сле¬
дующие случаи: Наркевич Николай Антонович, родился в Финлян¬
дии, жил и работал в г. Харбине, в 1945 году был осужден Военным
трибуналом Приамурской армии, а реабилитирован почему-то про¬
куратурой Алтайского края11. Среди архивных дел за военные годы
(1941-1945) также встречается достаточно много групповых дел, по
которым проходят уроженцы и жители разных местностей и в том
числе — уроженцы Алтайского края. Например, по делу проходят
пять человек, трое из них — уроженцы и жители Саратовской, Мо¬
сковской и Екатеринбургской губерний, а двое — Алтайского края.
Дело хранится у нас в отделе спецдокументации.
Проблема в том, что многие граждане сегодня не могут найти
никаких сведений о своем репрессированном родственнике. В по¬
добных случаях ведь никому не придет в голову искать сведения в
нашем архиве. Вероятно, что и дела в отношении уроженцев Алтай¬
ского края точно так же лежат где-нибудь в другом государственном
архиве или архиве регионального управления ФСБ. Отсутствие же
сведений ведет к тому, что репрессированные и их родственники не
могут воспользоваться своими законными правами в соответствии
с Федеральным законом «О реабилитации жертв политических
репрессий».
Существует, правда, картотека Главного Информационного
Центра (ГИЦ) МВД России, где должны быть сведения на всех ре¬
прессированных на территории бывшего СССР. Но, к сожалению,
уж не знаю по каким причинам, данные этой картотеки тоже не со¬
всем полные.
Необходим, таким образом, некий обмен информацией между го¬
сударственными архивами, а также архивами органов безопасности,
если дела не передавались на государственное хранение. Основная
задача — выявление подобных дел, что требует весьма значительных
затрат времени и сил (например, нам для этого потребовалось 6 лет
работы). Далее сведения должны быть переданы по назначению, то
есть по месту рождения или осуждения репрессированного (именно
по этим двум основным принципам дела откладывались в архивах
447
органов безопасности страны). Необходима также некая координа¬
ция всей этой работы, так как нужно точно знать, куда следует пере¬
давать сведения, скажем, по уроженцам Тульской или Воронежской
губерний (областей) — в областное управление ФСБ или областной
государственный архив.
Примечания
1 ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 6,7.
2 Там же. Оп. 5. На заседаниях тройки УНКВД рассматривались дела по оперативно¬
му приказу НКВД СССР № 00 447 («кулацкая операция») и «национальным опера¬
циям», на заседаниях Комиссии — дела по «национальным операциям».
3 Федеральный закон «Об архивном деле в Российской Федерации» от 22.10.2004
№ 125-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 43.
Ст. 4169; Положение о порядке доступа к материалам, хранящимся в государствен¬
ных архивах и архивах государственных органов Российской Федерации, прекра¬
щенных уголовных и административных дел лиц, подвергшихся политическим ре¬
прессиям, а также фильтрационно-проверочных дел от 25.07.2006 № 375/584/352 //
Бюл. норматив, актов федер. органов исполн. власти. 2006. № 41; Правила органи¬
зации хранения, комплектования, учета и использования документов Архивного
фонда Российской Федерации и других архивных документов в государственных
и муниципальных архивах, музеях и библиотеках, организациях Российской акаде¬
мии наук. М., 2007.
4 Документы, содержащие персональные данные, в государственных архивах России:
справочно-информационное пособие / ВНИИДАД. М., 2006; Публикация докумен¬
тов следственных и судебных дел политического характера (1920-1950 гг.): методи¬
ческое пособие. М., 2008.
5 Документы, содержащие персональные данные, в государственных архивах России.
С. 75-76.
6 Федеральный закон «О персональных данных» от 27.07.2006 № 182-ФЗ. Статья 1,
пункт 2.
7 Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. 1-7. Барнаул, 1998, 1999,
2000,2001,2002,2004,2005.
8 Автоматизированная база данных «Учет граждан, осужденных по политическим мо¬
тивам (ст. 58 УК РСФСР)».
9 ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 24 665.
10 Там же. Д. 22 659.
11 Там же. Д. 24 680.
Секция 6
СОПРОТИВЛЕНИЕ РЕЖИМУ
К. Н. Морозов (Москва)
ТЮРЕМНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ И БОРЬБА
ЗА ПОЛИТРЕЖИМ СОЦИАЛИСТОВ (1918-1930-е):
СУЩНОСТЬ ЯВЛЕНИЯ, ФОРМЫ И ПАРАДОКСЫ
Тема тюремного сопротивления и борьбы за политрежим многи¬
ми коллегами воспринимается как второстепенная, даже третьесте¬
пенная.
И подобное отношение к теме тюремного сопротивления полит¬
заключенных в официальной исторической науке скорее правило,
чем исключение. Программы и концепции партий, их теоретиче¬
ские споры или их организационное состояние, их деятельность или
биографии видных партийцев — это наука! А то, как они в тюрьме
пытались сохранить свое человеческое достоинство и свое самоо¬
щущение внутренне свободных людей, — это уже что-то не очень
существенное.
Но и в мемуаристике сидельцев-несоциалистов тема тюремного
сопротивления социалистов и их борьбы за политрежим обросла ми¬
фами и носит скорее негативный, чем положительный оттенок.
Если мы зададимся вопросом о том, почему возникали эти мифы
и почему в подобной мемуаристике явно прослеживается негативное
отношение к привилегиям политрежима, то объяснять это только за¬
вистью было бы неверно.
Причина, на мой взгляд, в несоответствии пафосности звания по¬
литических противников режима и самого пространства борьбы —
пространства бытового, сугубо приземленного, даже с оттенком чего-
то мещанского и шкурнического.
Действительно, за что борются — за улучшение питания, за увели¬
чение прогулки, за увеличение количества свиданий, частоту и объем
посылок, за увеличение выводов на оправку, за право пользоваться
газетами и книгами и т. д. И разве борьбу за вот эти бытовые мелочи
можно назвать тюремным сопротивлением? Скорее, борьба социа¬
листов за особый политрежим воспринимается как борьба за особые
привилегии, которых лишены и уголовники, и каэры.
В такой позиции есть элементарное непонимание того, что для тех
же 22 эсеров, осужденных по процессу 1922 года (как и для многих
451
других политзаключенных — анархистов, максималистов, меньше¬
виков), тюремное противостояние «опекунам» из Политбюро ЦК
РКП(б) и ОГПУ являлось логичным и закономерным этапом борь¬
бы, протекавшей до этого в различных формах — от вооруженной
борьбы в годы гражданской войны до ожесточенного противоборства
в зале суда.
Это новый этап борьбы, только в других условиях, в другом про¬
странстве, другими методами, да еще в ситуации несвободы одних и
всесилия других.
Это единственное пространство, на котором политические против¬
ники режима, ставшие политзаключенными, могут сопротивляться.
Они не могут пользоваться другими методами борьбы, но и режим
не может их немедленно уничтожить; режим уничтожает их медлен¬
но, разрушая тюрьмой их здоровье, их психику, пытаясь сломить их
стойкость и растоптать человеческое достоинство.
Вот в противостоянии этому и коренилась двуединая приро¬
да борьбы за политрежим: с одной стороны, отстаивание бытовых
условий для сохранения своего здоровья, с другой стороны — защи¬
та своего достоинства, создание некоего пространства свободы в не¬
свободных тюремных условиях. Те слова, которыми А. Измайлович
характеризовала почти десятилетнюю полосу каторжной жизни по¬
сле «завинчивания» каторги и перевоза из Акатуя в Мальцевскую
каторжную тюрьму, вполне применимы для характеристики того
двойственного явления, которое мы называем тюремным сопро¬
тивлением и борьбой за политрежим: «Ежедневная упорная борьба
за тот минимум, который давал бы возможность перенести каторгу
и выйти на волю работоспособным революционером, — за челове¬
ческое достоинство, за книги, за возможность заниматься хотя бы
2-3 часа в сутки»1.
Конкретные требования политзаключенных (длительная про¬
гулка, приличное питание, право пользования необходимыми кни¬
гами, журналами, газетами, право на свидания с родственниками и
на получение от них передач, возможность общения друг с другом
в пределах «социалистического коридора», возможность устройства
всякого рода мастерских (как правило, столярных) и отчисление
части выручки от продажи их изделий в пользу политзаключенных
и т. д.), с одной стороны, призваны были сохранить физическое и
душевное здоровье заключенного в тяжелых тюремных условиях.
Более того, возможность чтения научных книг, проведения диспу¬
тов, устройство разного рода лекций и «университетов» позволяла
многим политзаключенным овладевать иностранными языками, се¬
рьезно расширять свой кругозор и весьма успешно заниматься само¬
образованием. С другой стороны, конкретные завоевания «политре¬
452
жима» позволяли политзаключенным чувствовать себя внутренне
свободными людьми.
Вот это особенно важно подчеркнуть. Политзэку — поэту 40-х
Олегу Бедареву принадлежит стихотворение, позже ставшее песней,
в которой есть такие слова:
Пусть ветер воет глухо
В сырой осенней мгле,
Но кто свободен духом,
Свободен и в тюрьме2.
На наш взгляд, системоообразующим ядром тюремного сопро¬
тивления и борьбы за «политрежим» (как, впрочем, и всей тюремной
субкультуры политзаключенных) является защита политзаключен¬
ными своего человеческого достоинства и, как это ни парадоксально
звучит для тюрьмы, своей свободы, своей внутренней свободы.
Рискнем сказать, что политрежим — это не что иное, как «про¬
странство свободы в несвободе», созданное внутренне свободными
людьми. Причем по некоторым параметрам свободы было больше,
чем на воле. Конечно, это было очевиднее всего на примере, скажем,
Савватьевского политскита, где заключенные в рамках охраняемой
территории были полностью предоставлены самим себе в самоорга¬
низации своей внутренней жизни.
Но, как вспоминала Олицкая, даже начале 30-х годов в тюремной
Бутырской библиотеке политзаключенные пользовались книгами,
которых уже давно не было в библиотеках на воле (правда, в библио¬
теке не было общего каталога)3.
И еще один важный вопрос. Именно в борьбе за сохранение своего
личного достоинства и особого «политрежима» формировалась само¬
идентичность политзаключенного, выделявшегося из уголовной сре¬
ды даже своим неписаным сводом тюремных поведенческих норм.
Вовсе не случайно, что самые строгие и детализированные нормы
в этике революционера касались как раз поведения на следствии, в
тюрьме и на каторге. На той же царской каторге (а позже и в совет¬
ской тюрьме) неписаными правилами революционерам категориче¬
ски запрещалось разрешать начальству тыкать, запрещалось снимать
шапку и вставать при появлении начальства, позволять бить себя или
своих товарищей без сопротивления, играть в карты, воровать, рас¬
путничать, пьянствовать (иногда был полный запрет на алкоголь),
подавать прошение о помиловании и т. д., то есть делать все то, что
делали уголовники.
На воле для революционеров не было такого жесткого запрета на
употребление алкоголя, как на каторге.
453
У избранной нами темы есть и еще одна сторона.
Для глубинного и всестороннего понимания менталитета героя
исследования мало знать, как он вел себя, будучи членом прави¬
тельства и членом ЦК своей партии, нужно знать, как он вел себя
и в тюрьме.
Вообще борьба за политрежим и тюремный материал дает бога¬
тейший материал для понимания психологии человека.
Кроме того, сегодня в эпоху партий-фантомов и перекрашивания
одних и тех же политиков в разные цвета в зависимости от конъюн¬
ктуры мы понимаем, что важна не только идеология, но и люди. Это
заставляет внимательно присматриваться к прошлому — к субкуль¬
туре и этике революционера, их понятиям чести и бесчестья, героиз¬
ма и предательства, поведенческим нормам.
И, наконец, эта тема важна потому, что она позволяет восприни¬
мать историю не как историю политических деятелей и политических
концепций, а как историю живых людей, порой очень сильных, порой
очень слабых и уязвимых, но всегда живых людей.
Повторим еще раз — тюремное сопротивление и борьба за полит¬
режим, это не просто набор методов борьбы за улучшение своего
материально-бытового существования, а своего рода пространство
свободы в несвободе, созданное и сохраняемое политзэками вопреки
усилиям властей, пытавшихся это пространство уничтожить.
Увы, но ясного понимания вот этой сущностной черты тюремного
сопротивления и борьбы за политрежим нет до сих пор, а вместо него
до сих пор благополучно существует миф об особо привилегированном
тюремном положении социалистов, подаренном им большевиками.
Почему миф?
Разве, скажем, весь тот необычайно вольготный тюремный режим
и налаженный тюремный быт в Бутырках и в тюрьме московского
губотдела ГПУ в Большом Кисельном переулке в начале 1922 года,
столь красочно описанный эсеркой Б. А. Бабиной в мемуарах и в
интервью (они были записаны диссидентами и изданы в сборнике
«Память» в Париже в начале 80-х годов), не является абсолютной
правдой4?
Нарисованные ею картины, безусловно, правдивы. Но правди¬
вы только для «политрежима» этих двух тюрем и в этот локальный
промежуток времени. Знакомство с социально-бытовым положе¬
нием политзаключенных в тех же Бутырках, но двумя годами ранее
или годом позже дает уже совсем иную картину. Знакомство же с
социально-бытовым положением заключенных социалистов, скажем,
в 1921 году во Владимирской, Ярославской, Орловской тюрьмах или
Акмолинской тюрьме в 1925 году, вызовет у современного человека
оторопь. Дело в том, что описанный Бабиной режим не был мило¬
454
стью властей и вовсе не был нормой для всех тюрем, где содержались
политзаключенные. Этот режим был вырван политзаключенными
Бутырок у власти, которая все время пыталась отыграть назад и «за¬
винтить» тюрьму5. Хорошо известен «политрежим» социалистов
Савватьевского политскита на Соловках, но ведь он был куплен кро¬
вью погибших во время расстрела 19 декабря 1923 года, голодовка¬
ми, поддержкой, которую им оказывала эмигрантская и европейская
социалистическая печать. А увезя весной 1925 года политзаключен¬
ных с Соловков, власти отправили их в два политизолятора — Верх¬
неуральский и челябинский, где руководство ГПУ и администрация
тюрьмы пытались лишить их всех прав, и вновь началась затяжная
борьба за политрежим.
Политрежим всегда существовал негласно, существовал только
«здесь и сейчас», будучи вынужденным компромиссом двух враж¬
дебных сил, сил, вынужденных, тем не менее, к компромиссу. Поли¬
трежим не был бюрократической нормой, инструкцией, и поэтому он
везде был разным, и зависело это от разных обстоятельств, в том чис¬
ле и от готовности данного коллектива социалистов к острым фор¬
мам борьбы, вроде голодовок и обструкций, а также от соотношения
противостоящих сил.
Рискну высказать предположение, что политрежим существовал
только у части каэров (у социалистов и анархистов) и его не было
у членов других партий — энесов, кадетов, у всех других категорий
политзаключенных вовсе не потому, что большевики подарили его
социалистам в память об общем прошлом, а потому что другие кате¬
гории политзаключенных не имели традиций тюремного сопротив¬
ления, не были способны к сплочению и к борьбе за политрежим, а
также не смогли заручиться общественной поддержкой в Европе.
Оказались бы способны, скажем, священники или белые офице¬
ры, с одной стороны, к сплоченным коллективным действиям, а с
другой — смогли бы обеспечить себе общественную поддержку на За¬
паде — был бы и у них политрежим.
И наоборот. Режим «особой изоляции» для политзэков, приду-
мацный чекистами в августе 1922 года, который сами заключенные
классифицировали как «карцерный режим каторжных централов»
дореволюционного времени, заменил бы политрежим социалистов,
если бы не голодовки заключенных эсеров в 1922-1925 годах во Вну¬
тренней тюрьме ГПУ и в Бутырках, самоубийство члена ЦК ПСР Мо¬
розова 19 декабря 1923 года, расстрел в Савватьевском политските
19 декабря 1923 года — вызвавшие грандиозные скандалы на Западе,
которые били по авторитету СССР и Коминтерна, грозили срывом
торговых отношений с Англией и Францией и т. д., и если бы не было
огромного количества нам неизвестных стычек с этапным конвоем и
455
тюремной администрацией, в которых и отражалась повседневная го¬
товность политзаключенных отстаивать свои права.
Достаточно перечитать воспоминания Олицкой о том, как их
везли на Соловки в 1924 году, чтобы увидеть, что им все время при¬
ходилось вступать в конфликты и отстаивать свои права, и как в
Кеми это могло для них закончиться весьма серьезно. Они увидели,
как конвой тащил с пристани помешавшегося рассудком политза¬
ключенного и один из политзаключенных — Николай Замятин —
бросился к конвою, опередив старосту Студенецкого, который и
должен был вести переговоры с администрацией. Замятин не под¬
чинился окрикам охраны и приказам Студенецкого. Охранник вы¬
стрелил в идущего на него политзэка и последнего спасло только
то, что начальник конвоя ударил по винтовке и пуля прошла мимо.
Фактически, политзаключенных вполне могли там перестрелять за
нападение на охрану, что Студенецкий позже популярно объяснил
Замятину.
Формы «тюремного сопротивления» и борьбы за политрежим
Апелляция к российскому и зарубежному общественному мнению,
демократическим и социалистическим организациям Европы. Сразу
нужно подчеркнуть, что в борьбе заключенных социалистов и анар¬
хистов с властью за свои права важнейшим постоянно действующим
фактором стало общественное мнение социалистических и демокра¬
тических кругов Европы. Не будь его, социалисты довольно быстро
и почти неминуемо погибли бы от голодовок и самоубийств, бывших
единственным действенным способом противостоять стремлению
властей (в том числе мелких чекистских и тюремных начальников)
сломить их волю. В условиях же, когда о голодовках и попытках са¬
моубийства осужденных становилось известно всему миру, власти
вынуждены были идти на смягчение жестких условий режима и удо¬
влетворять требования голодающих. Чем плотнее опускался желез¬
ный занавес, тем более развязанными становились у властей и чеки¬
стов руки.
Протесты и заявления в различные государственные инстанции
(от начальника конвойной команды и начальника тюрьмы до ВЦИК и
Президиума ГПУ) о нарушении существующих советских же законов
и инструкций и об ущемлении прав политзаключенных. При обраще¬
нии к властям красной нитью всегда проходило требование, которое
позже часто повторяли диссиденты-правозащитники, обращаясь к
властям: «Соблюдайте собственные законы!».
Голодовка (как одиночная так и групповая). Следует учитывать
то обстоятельство, которое часто не замечают: голодовка наносила
людям, давно сидящим в тюрьмах и обладавшим ослабленным или
изношенным организмом, очень серьезный урон, несопоставимый с
456
реакцией на голодовку здорового человека, а восстановить пошат¬
нувшееся здоровье в тюремных условиях было крайне сложно.
Человек, идя на коллективную голодовку, вполне реально мог в
ней или погибнуть или всерьез подорвать свое здоровье. Тюремный
врач говорил Олицкой на 15-й день голодовки: «Каждый день голо¬
довки отнимает у Вас год жизни!». Поэтому опытные сидельцы все¬
рьез взвешивали все за и против, идя на голодовку.
Обструкция. Самоубийство и самосожжение как способ борьбы и
способ сохранения чести революционера (самоубийство в 1878 году
политзаключенного Боголюбова (А. Емельянова), выпоротого по при¬
казу петербургского градоначальника Трепова, самоубийство Е. Сазо¬
нова, самоубийство члена ЦК ПСР С. Морозова в 1923 году, попытка
самоубийства Елены Ивановой-Ирановой в 1926 году и др.).
Так называемый «тюремный террор» широко практиковался до
революции — покушения на наиболее одиозных тюремщиков. Он
сыграл очень серьезную роль в «развинчивании» тюрем и каторг в
1905-1906 годах.
Случаи вооруженного сопротивления политзаключенных: Якут¬
ская трагедия (1989) и Якутский протест 1904 года.
Еще один парадокс борьбы за политрежим: для защиты своих прав
и своего достоинства от посягательства властей каждый заключен¬
ный был вынужден серьезно ограничивать свои права, с одной сторо¬
ны, следуя всякого рода запретам, регламентирующим его поведение
в тюрьме, с другой — делегируя часть своих прав политстаростам, в
частности он не имел права, будучи в коллективе, вести какие-либо
переговоры с начальством, а также объявлять голодовку.
Так, например, когда политзаключенных вывезли с Соловков,
то отделили старостат и, привезя в Верхне-Уральский и челябин¬
ский политизоляторы, объявили, что старост больше не будет.
Отказ заключенных подчиняться режиму и индивидуально вести
какие-либо разговоры с начальством заставили власти пойти на по¬
пятную.
Анархистка Гарасева была исключена из тюремного коллектива
Верхне-Уральского политизолятора за самостоятельное объявле¬
ние голодовки и считала, что только она и есть истинная анархист¬
ка, не подчиняющаяся никакому внешнему диктату, пусть и своих
товарищей6.
Стоит упомянуть, что роль политстарост как людей, от умения
которых зависело пройти по лезвию ножа, между Сциллой и Ха¬
рибдой и отстоять интересы коллектива, не подорвав его здоровья
и морального духа в бесплодных голодовках, была очень высока.
От старост требовалось парадоксальное сочетание твердости в от¬
стаивании требований заключенных с готовностью пойти на ком¬
457
промисс. Политстаросты среди политзаключенных и ссыльных
пользовались огромным уважением и непререкаемым авторитетом,
порой большим, чем члены ЦК, несмотря на то, что их партийный
иерархический статус мог быть не очень большим. Так, например,
эсер С. А. Студенецкий, который мало известен историкам, хотя
и являлся в 1917 году заместителем главы Московской городской
Думы, в истории сопротивления большевистскому режиму сыграл
весьма видную роль и получил большую известность в товарище¬
ской среде политзаключенных как политстароста в ряде политизо-
ляторов и ссылок.
Борьба за свертывание политрежима шла все 1920-е годы, но
после очередных жертв и скандалов власти были вынуждены от¬
ступать. Первое наступление на политрежим они предпринимают в
1920-1921 годах, дважды вывозя заключенных в губернские тюрьмы,
но отступили. Затем придумывают режим особой изоляции 1922 года,
который рухнул после года борьбы против него: после гибели С. Мо¬
розова и расстрела 19 декабря 1923 года на Соловках власти времен¬
но отступили. В январе 1924 года приговоренным к смерти отменяют
смертные приговоры, которые были лишь приостановлены исполне¬
нием. Чекисты столкнулись с парадоксом, что смертнику (как и чело¬
веку внутренне готовому на смерть) терять нечего, рычагов давления
или влияния на него нет. И они неоднократно сталкивались с этой
проблемой ограниченности рычагов давления. Например, чекисты
обещали Ф. Федоровичу в 1925 году отправить его по окончании сро¬
ка по месту ссылки жены, чтобы иметь хоть какой-то рычаг давления
на него.
Анекдотичен случай с Олицкой в начале 30-х годов, когда началь¬
ник Внутренней тюрьмы на Лубянке, войдя в камеру, потребовал от
нее встать. Она сильно удивилась, потому что это был краеугольный
камень завоеваний политрежима и от них такого даже и не требовали.
Олицкая отказалась. Начальник тюрьмы приказал на оправку из ка¬
меры не выпускать. Она вспоминала: «От изумления я раскрыла рот,
а потом рассмеялась. Новая мера воздействия. Им уже нечего у меня
отнять. Что ж, они сами будут ее выносить, что ли. И что я теряю от
этого». Через два дня она поняла, что еще через три дня параша пере¬
полнится и написала заявление следователю: «...в связи с распоряже¬
нием нач. тюрьмы не имею возможности вылить парашу и... как она
только наполнится, прекращаю прием пищи, чтобы параша не про¬
лилась на тюремный пол».
Далее у нее состоялся разговор со следователем, который спросил:
— Не могу понять, что Вы требуете?
— Я ничего не требую. Не могу же я требовать права выливать
парашу хотя бы раз в сутки.
458
Через час ее вывели на оправку.
«Через неделю, в очередной обход начальника, ни он, ни я не упо¬
мянули о происшедшем»7. Ну, и, конечно, она не вставала при его по¬
явлении в камере.
Методы силового давления не всегда были эффективны и давали
порой обратный эффект. Даже насильственное кормление не спасало
ситуации, так как тогда современная медицина еще не могла спасти
от смерти человека, не принимающего пищу. Не говоря уже о том,
что политзаключенные угрожали в случае подобного над собой над¬
ругательства не только обструкциями и сопротивлением насилию, но
и самоубийством.
К сожалению, мы мало знаем о том, как погибал политрежим в се¬
редине 30-х годов, когда опустился железный занавес и когда власти
отбросили в сторону всякое стеснение.
Но даже на двух известных примерах — Александра Федодеева
(мужа Олицкой) и В. Шестакова — видно, что часть политзаклю¬
ченных шла в своей борьбе до конца. Александр Федодеев объявил
голодовку в Бутырках в 1937 году, был брошен в карцер, держался
до конца и был расстрелян за контрреволюционное выступление в
форме голодовки.
В 1937 году член ЦК ПСР Всеволод Шестаков в ответ на попыт¬
ки истязанием заставить дать его показания о эсеровском подполье
объявил голодовку.
Из тюрьмы Шестаков попытался передать записку сестре, пере¬
хваченную чекистами, в которой писал: «Дорогая Наташа, с 16 апреля
голодаю против вымогательства ложных показаний путем истязания,
лишения сна, руганью. С 27-го в больнице. [...] Предстоит Военный
Трибунал, гарантируют расстрел. “Дело” создано на какой-то гранди¬
озной провокации».
6 июля он писал о своей голодовке и о своем настроении: «Сегодня
с обеда пойдут 19 сутки. Проживу еще дней 10. Готов ко всему, бодр
и спокоен. Так надо. Не забывайте дочь». Но умереть Шестакову не
дали — он был нужен для процесса.
, Пытки и истязания прекратили, на процесс в январе 1938 года он
вышел, полностью все отрицая, и был расстрелян8.
Чем завораживает тема тюремного сопротивления и борьбы за по¬
литрежим?
Это тема о свободных людях, свободных духом даже в тюрьме.
Примечания
* Измайлович А. А. Из прошлого // Женщины террористки в России. Ростов-на-
Дону. 1996. С. 422.
2 Сообщили Борис Беленкин и Леонид Седов.
459
Олицкая Е. Мои воспоминания. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971. Т. И. С. 113.
Бабина Б. А. Февраль 1922 / публ. В. Захарова // Минувшее. Вып. 2. М., 1990.
ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 65. Л. 79-80.
Гарасева А. Я жила в самой бесчеловечной стране... Воспоминания анархистки. М.,
1997. С.150,154.
Олицкая Е. Указ. соч. Т. И. С. 123-124.
См. подробнее: Морозов К. Н. Судебный процесс социалистов-революционеров
и тюремное противостояние (1922-1926): этика и тактика противоборства. М.:
РОССПЭН, 2005. С. 697-699.
А. В. Гусев (Москва)
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ОППОЗИЦИЯ:
ФЕНОМЕН, ФОРМЫ И МЕТОДЫ СОПРОТИВЛЕНИЯ
На протяжении 1920-х годов — с момента установления в Совет¬
ском Союзе однопартийной системы и до утверждения сталинского
тоталитарного режима — главной ареной, где разворачивалась по¬
литическая борьба против складывающегося тоталитаризма, явля¬
лась правящая Коммунистическая партия. Будучи носителем тота¬
литарных тенденций, она в то же самое время представляла собой
препятствие для утверждения тоталитарного строя, так как после
ликвидации других партийных объединений оставалась единствен¬
ным политическим институтом, в котором сохранялись элементы
общественной самоорганизации. Чтобы победить, сталинизму нуж¬
но было окончательно превратить ее в часть бюрократического ап¬
парата, структуру, служащую исключительно для автоматического
исполнения воли господствующей верхушки. Это подразумевало в
первую очередь атомизацию партии, разрушение горизонтальных
связей между ее членами, удушение в ней какой бы то ни было
идейно-политической жизни, неподконтрольной аппаратной иерар¬
хии. Только добившись этого к началу 30-х годов, Сталину удалось
открыть тоталитарную главу советской истории.
Следовательно, перспективы развития Советского Союза в очень
значительной, если не в решающей степени зависели в 20-е годы
от процессов, происходивших внутри и вокруг Коммунистиче¬
ской партии. Политические оппоненты большевизма уже в нача¬
ле десятилетия прекрасно понимали это, связывая свои надежды
на ликвидацию диктатуры в стране с внутренним «разложением»
РКП. В. Ленин также учитывал подобную опасность: именно поэ¬
тому он настаивал в 1921 году на запрещении в партии фракций и
группировок — потенциальных носителей политических альтерна¬
тив существующему режиму1.
Такого рода надежды одних и опасения других рождались, есте¬
ственно, не на пустом месте. В период 1917-1929 годов буквально
каждый год был наполнен острыми внутренними столкновениями в
большевистской партии.
461
Лишь к концу 20-х годов коммунистической бюрократии во гла¬
ве со Сталиным удалось окончательно подавить организованное
внутрипартийное сопротивление; отныне всякое инакомыслие даже
внутри правящей партии стало рассматриваться как политическое
преступление и соответствующим образом караться. Коммунисти¬
ческие оппозиции могли теперь действовать только в подполье. Не¬
легальные группы «большевиков-ленинцев» (троцкистов) и «проле¬
тарской оппозиции» (децистов) функционировали до 1930 года, пока
весь их актив не оказался в руках ОГПУ. В 1932 году М. Н. Рютин
предпринял последнюю попытку создания антисталинской органи¬
зации коммунистов («Союз марксистов-ленинцев»), которая была
сразу же разгромлена репрессивными органами. Так, уже в начале
30-х годов отказавшиеся капитулировать перед сталинским режимом
оппозиционеры-коммунисты отправились в тюрьмы, ссылки и конц¬
лагеря, разделив тем самым участь социалистов и анархистов.
Почему же большевистская партия в течение тринадцати лет по¬
сле захвата власти вела такую интенсивную борьбу сама с собой?
Прежде всего потому, что превращение большевиков из левых
социал-демократов в коммунистов, из партии социального перево¬
рота в партию порядка, из революционеров в государственников не
могло пройти безболезненно. Переход от борьбы за радикальную
демократию к управлению авторитарным государством вызвал в са¬
мой партии сопротивление со стороны тех, кто воспринимал принци¬
пы и лозунги 1917 года всерьез, а не просто как средство овладения
властью. По мере консолидации режима «старая гвардия» не могла
не убеждаться в нарастающем расхождении между своими перво¬
начальными замыслами и реальностью формирующейся системы.
Революционно-освободительные традиции систематически вос¬
ставали против бюрократически-репрессивной действительности.
Неудивительно поэтому, что для окончательного укрепления своих
позиций сталинскому режиму пришлось физически уничтожить в
1936-1938 годах почти всех «старых большевиков».
Второй фактор, порождавший постоянную внутрипартийную
борьбу, был связан с тем, что, установив в стране собственную поли¬
тическую монополию, Коммунистическая партия оказалась под дав¬
лением со стороны разнообразных общественных сил, стремившихся
найти способ выражения своих интересов. При отсутствии в стране
иных легальных партийно-политических структур воздействие этих
сил должно было проявиться в единственной господствующей пар¬
тии, внутренний режим которой, несмотря на формальное запреще¬
ние фракций и группировок, все же допускал до конца 20-х годов
определенный «коммунистический плюрализм», возможность ина¬
комыслия и критики.
462
Конечно, ни одна из противоборствовавших в 20-е годы комму¬
нистических фракций не хотела становиться рупором беспартийной
«третьей силы», но объективно борьба всех оппозиций за сохране¬
ние демократических принципов, пусть даже в рамках единственной
правящей партии, отражала сопротивление общества фронтальному
наступлению бюрократии. Отсюда симпатии в отношении оппозици¬
онеров, которые, как свидетельствуют отчеты ОГПУ, выражали пред¬
ставители самых разных социальных и профессиональных групп —
бастующие рабочие, недовольные крестьяне и даже православные
верующие(!)2. В этом отчасти проявлялось стихийное осознание
того факта, что длительное существование демократического оазиса
в системе диктатуры невозможно: демократия должна либо распро¬
страниться на другие сферы общественной жизни, либо ей предстоит
исчезнуть вообще. Так что представители партийного руководства
имели основания упрекать оппозиционеров за то, что своими призы¬
вами к демократизации партии они расшатывают всю политическую
систему: «Сегодня говорят: демократия в партии; завтра скажут: де¬
мократия в профсоюзах; послезавтра беспартийные рабочие могут
сказать: дайте нам такую же демократию, какую вы вызвали у себя. А
разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию?»3
В целом, коммунистические оппозиции 20-х годов представляли
собой сложное явление: в них находили выражение и амбиции пар¬
тийных вождей, оттесняемых от власти конкурентами (Троцкий, Зи¬
новьев, Бухарин и др.), и устремления отдельных групп управленче¬
ского аппарата, и принципиальные соображения старых большевиков,
и недовольство рядовой партийной массы, и протестные настроения
более широких общественных кругов. На разных этапах содержание
оппозиционного движения определялось преобладанием различных
факторов. Но об одном можно говорить с уверенностью: в связи с про¬
грессирующим нарастанием тоталитарных тенденций в партийно¬
государственной системе оппозиция постепенно радикализировалась,
порывая «родственные» связи с правящим режимом и сближаясь с
народом. Это, в свою очередь, приводило к отходу от нее фрондирую¬
щих чиновников и притоку в ряды ее сторонников демократических
элементов из числа трудящихся и молодежи. Последние определяли
задачи оппозиции несколько иначе, чем ее формальные лидеры. «Мне
представляется, что смысл нашей оппозиции многие понимали по-
разному, — писал позднее исследователь и критик коммунистического
режима, бывший оппозиционер Виктор Серж (Кибальчич). — Пода¬
вляющее большинство видело ее предназначение в сопротивлении то¬
талитаризму во имя демократических устремлений начала революции;
в то же время некоторые наши руководители из числа старых больше¬
виков, напротив, стремились защитить идеологическую ортодоксию,
463
которая остается по своей сути авторитарной, хотя и не исключает не¬
который демократизм». Отмечая наличие в оппозиции этих «двух сме¬
шанных тенденций», Серж, тем не менее, считал, что борьба основной
массы ее участников вдохновлялась первой из них, демократической:
«[Л]евая оппозиция в России по сути была движением в защиту свобо¬
ды мысли, права на критику, прав трудящихся»4.
Логика борьбы оппозиции вела ее к превращению из «внутриси¬
стемной» в «антисистемную» силу, ибо сама система коммунисти¬
ческой диктатуры, трансформирующаяся в тоталитарный режим,
отторгала всякое инакомыслие, объявляя его носителей своими по¬
литическими врагами и яростно преследуя их. Хотя «Платформа»
«болыневиков-ленинцев» 1927 года не шла дальше требований вну¬
трипартийных демократических реформ и ослабления бюрократи¬
ческого контроля над профсоюзами и городскими Советами5, этот
программный документ оппозиционерам пришлось печатать и рас¬
пространять уже нелегально. Еще до своего исключения из партии
оппозиция фактически организовалась как самостоятельная поли¬
тическая организация и взяла на вооружение радикальные методы
борьбы — вплоть до насильственного захвата помещений для прове¬
дения массовых собраний и уличных демонстраций протеста.
Исключение примерно восьми тысяч оппозиционеров из Комму¬
нистической партии — на XV партсъезде (декабрь 1927 года) и после
него — завершило оформление оппозиции как особой политической
силы, противостоящей существующему партийно-государственному
режиму (хотя лидеры троцкистов и продолжали считать ее «фракци¬
ей ВКП»). Вынужденная окончательно уйти в подполье, оппозиция
имела свой центр, сеть местных организаций и ячеек на предприя¬
тиях, издавала нелегальный бюллетень, листовки и прокламации.
Фактический разрыв с партией и переход на нелегальное положение
привел к изменению состава оппозиционных организаций: многие
оппозиционеры, не желая расставаться с ВКП(б), предпочли «капи¬
тулировать» перед партийным руководством, но на их место прихо¬
дили новые люди, менее склонные к «партийному патриотизму» —
преимущественно из числа рабочих и молодежи. Среди сторонников
оппозиции было и немало беспартийных, таких как, например, Вар¬
лам Шаламов, получивший свой первый лагерный срок в 1929 году
именно за работу в подпольной троцкистской группе.
Если до 1927 года левая оппозиция действовала строго в рамках
правящей партии, апеллируя исключительно к собраниям коммуни¬
стов, то с этого времени она непосредственно включается в борьбу
трудящихся против хозяйственной и партийно-государственной бю¬
рократии. Оппозиционеры активно участвуют в трудовых конфлик¬
тах и забастовках на заводах, выступая, устно и в своих листовках,
464
против усиления эксплуатации, требуя уважения прав наемных ра¬
ботников. «На некоторых предприятиях они пользовались успехом,
ведя за собой значительные группы рабочих [...]», — признавалось
в 1928 году в закрытой справке Информотдела ЦК ВКП(б)6. При
этом, как отмечали в своих донесениях органы ОГПУ, происходило
объединение оппозиционеров с «антисоветскими элементами» в ра¬
бочей среде: они выступали «единым фронтом против [профсоюзов
и партии»7. Таким образом, в конце 20-х годов левая оппозиция ста¬
ла ведущей политической силой в протестном движении советских
рабочих.
Изменение состава и форм работы оппозиции способствовало
ужесточению ее политических установок. На появление в ней тен¬
денций к «антисоветизму» (этим словом обозначалось неприятие
существующего режима в целом) обращали внимание не только аген¬
ты ОГПУ, но и «умеренные» троцкисты. «Новые люди, прибываю¬
щие в ссылку, наполняют меня ужасом. — писал один из них весной
1929 года — Эти люди, абсолютно ничем не связанные с ВКП, каким-
то боком пребывавшие в комсомоле, радуются каждой неудаче сов-
власти, в общем, абсолютно антисоветские элементы». К. Радек в том
же году также возмущался настроениями новых групп ссыльных оп¬
позиционеров, рабочих и студентов, которые, по его словам, считали,
что оппозиция должна стремиться возглавить хлебные беспорядки
в городах и поддерживать крестьянское движение, выдвигая лозунг
«Долой это правительство!»8.
Оппозиционное подполье, в котором вызревали новые политиче¬
ские идеи, не успело в полной мере развернуть свою деятельность, так
как было быстро разгромлено репрессивной машиной сталинизма.
Но и после этого идейно-политическая эволюция оппозиции продол¬
жалась в колониях ссыльных и специальных тюрьмах для противни¬
ков режима — «политических изоляторах». Здесь, по свидетельству
В. Сержа, коммунисты-оппозиционеры «разделились на множество
различных течений, среди которых можно выделить два направления:
подлинных ортодоксов, мечтавших о возврате к идеальному больше¬
визму, и искателей, свободно ставивших самые сложные вопросы.
Последних было гораздо больше». Эти последние считали, «что все
нуждается в переосмыслении, что ошибки были допущены с самого
начала Октябрьской революции» и выступали за «самую широкую
рабочую демократию», осуждая любые политические репрессии9.
В конце концов практически все «неразоружившиеся» оппозици¬
онеры сошлись на оценке сталинского режима как системы фашист¬
ского типа. Это отношение к сталинизму открыто высказывалось на
последних общих собраниях оппозиционеров, происходивших уже
накануне их истребления — во время этапирования политзаключен¬
465
ных в гулаговские лагеря смерти. Так, в июле 1936 года более трехсот
оппозиционеров (ведущую роль среди которых играли «большевик-
ленинец» Г. М. Стопалов и «децист» Н. П. Баскаков) перевозили на
пароходе из Владивостока в Магадан для распределения по колым¬
ским лагерям. На борту парохода ими было организовано обсужде¬
ние политической ситуации, о содержании которого информатор
НКВД сообщал: «Основные положения речей: в СССР диктатуры
пролетариата нет — господствует бюрократия; рабочий класс экс¬
плуатируется; крестьянство ограблено; все свободы ликвидированы;
Октябрьская революция потерпела поражение; лучшие революцио¬
неры репрессированы... в любой буржуазной стране рабочий живет
лучше и пользуется большей свободой; лагеря для политических —
это каторга, их ждет физическое уничтожение; нельзя говорить о
реформах строя и отдельных требованиях к режиму — этот режим
должен быть свергнут силой...». Отмечая, что «теория Ленина и боль¬
шевиков о руководстве единой и единственной партии в системе
пролетарской диктатуры обанкротилась», оппозиционеры выступа¬
ли теперь за многопартийность (хотя мнения относительно ее форм
расходились: одни считали, что возможно признание лишь «партий
трудящихся», другие отстаивали принцип «полной, без ограничений
демократии, свободы и легализации всех партий от монархистов до
анархистов»)10.
Так коммунистические диссиденты превратились в конечном ито¬
ге из объективно антитоталитарной силы в сознательных противни¬
ков победившего тоталитаризма.
Заключительным эпизодом коммунистического сопротивления
тоталитаризму стали события, развернувшиеся в 1936-1938 годах в
гулаговских концлагерях. Туда оппозиционеров стали переводить
еще с 1933 года, а к концу 1936 года практически все они оказались со¬
средоточены в двух лагерных комплексах — Колымском и Печорском.
Именно здесь им предстояло дать свой последний бой сталинизму.
Рассматривая себя как политических заключенных, оппозицио¬
неры вступили в борьбу за предоставление им «политрежима», то
есть минимальных гарантий личных прав (работа по специально¬
сти, нормальное питание, отделение от уголовников, совместное
проживание супругов и т. п.). При этом они исходили из того, что
«терять нам нечего, [но] на нас могут обломать зубы» и «лучше уме¬
реть в борьбе с врагом, чем постепенно себя уничтожать в оковах
рабства»11. Методами борьбы стали коллективные протесты против
бесчеловечных условий содержания в лагерях, забастовки и голо¬
довки. Сегодня известно о нескольких таких выступлениях во время
этапирования оппозиционеров в колымские и воркутинские лагеря
и уже в самих местах заключения. В них участвовало несколько со¬
466
тен человек во главе с такими известными деятелями коммунисти¬
ческой оппозиции, как Б. М. Эльцин, С. Я. Кроль, Г. М. Стопалов,
Н. П. Баскаков и др.12.
Эта борьба за элементарные права человека в лагерях смерти
была, конечно, обречена на поражение. 29 сентября 1936 года По¬
литбюро ЦК ВКП(б) одобрило сталинскую директиву, в которой го¬
ворилось о необходимости «повсеместной расправы с троцкистско-
зиновьевскими мерзавцами»13. В лагерях начались массовые
расстрелы «троцкистов», и в первую очередь уничтожались ак¬
тивные участники сопротивления. В результате были истреблены
практически все «кадровые» оппозиционеры, выжить удалось лишь
единицам из их числа.
Призрак «троцкизма» преследовал советскую партийно¬
государственную верхушку на всем протяжении 30-х годов. Именно
троцкисты были в 1931 году объявлены И. В. Сталиным «передо¬
вым отрядом контрреволюционной буржуазии»14, именно троцкизм
постоянно фигурировал в качестве мишени различных идеологиче¬
ских кампаний, наконец, именно под флагом борьбы с происками
троцкистов организовывались судебные процессы против старых
большевиков и массовые репрессии. Коммунистическая оппозиция
воспринималась, таким образом, как главная угроза сложившемуся
тоталитарному режиму. И хотя реальных «неразоружившихся» оп¬
позиционеров в 30-е годы в стране оставалось немного, Сталин имел
основания опасаться, что в случае кризиса или каких-либо обще¬
ственных потрясений «троцкизм» мог опять обрести плоть и кровь и
бросить ему вызов. В обществе сохранялась память о политической
борьбе 20-х годов, были живы люди, симпатизировавшие в свое время
оппозиции; даже в партийно-государственном аппарате продолжали
работать «раскаявшиеся» оппозиционеры, многие из которых, одна¬
ко, втайне ненавидели сталинщину (органы ОГПУ-НКВД знали о
том, что в начале 30-х годов некоторыми из них предпринимались по¬
пытки возобновить антиправительственную деятельность15). К тому
же с «троцкизмом» часто ассоциировалось в широком обществен¬
ном сознании вообще всякое активное недовольство существующей
системой.
Уничтожая действительных, потенциальных и мнимых «троцкист¬
ских контрреволюционеров», сталинизм боролся, таким образом, не
только с плодами своего собственного воображения, но и с реальным
явлением, представлявшим собой угрозу для тоталитарного строя.
В лице оппозиционеров большевизм предпринял безуспешную
попытку спасти в себе то, что связывало его с традицией российского
революционно-освободительного движения. В этом смысле их мож¬
но назвать «последними большевиками». Однако коммунистическая
467
оппозиция слишком долго ограничивала свою деятельность струк¬
турными рамками однопартийности, ставя перед собой заведомо уто¬
пическую цель придания диктатуре внутренне демократического ха¬
рактера. Трагедия оппозиции заключалась в том, что когда многие в
ней решились наконец на полный разрыв с существующей системой,
было уже слишком поздно: утвердившийся тоталитаризм не остав¬
лял своим оппонентам никаких шансов.
Примечания
1 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1963. Т. 43. С. 90.
2 «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране
(1922-1934 гг.). М., 2001. Т. 2. С. 328; Т. 3. Ч. 1. С. 321; Т. 5. С. 657,669,672,677-678,
689 и др.
3 Правда. 1924.15 января.
4 Серж В. От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера.
М.-Оренбург, 2001. С. 428-429.
5 Проект платформы болыневиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б) (Кри¬
зис партии и пути его преодоления) // Архив Троцкого. Коммунистическая оппози¬
ция в СССР. 1923-1927. М., 1990. Т. 4. С. 109-174.
6 Российский государственный архив социально-политической истории
(РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 32. Д. 154. Л. 25.
7 «Совершенно секретно»... Т. 5. С. 660.
8 РГАСПИ. Ф. 326. On. 1. Д. 149. Л. 5; Там же. Д. 65. Л. 16.
9 Серж В. Оппозиции в СССР // Виктор Серж: Социалистический гуманизм про¬
тив тоталитаризма. М., 2003. С. 144; The Serge-Trotsky Papers. L., 1994. P. 60; Пись¬
мо Л. Л. Седова Л. Д. Троцкому, 23.04.1936 // Гарвардский архив Троцкого. The
Houghton Library. Harvard University. Trotskii collection. Exile papers. bMS Russ 13.1
(4825).
10 Неразоружившиеся троцкисты на Колыме. 1936-1937 гг. (по материалам дела
№ 309 и другим документам). Неопубликованная рукопись. С. 27-28 // Архив авто¬
ра.
11 Следственное дело № 451 Управления НКВД по Дальстрою, сентябрь 1937 г. (ко¬
пия) // Архив автора.
12 Там же; Неразоружившиеся троцкисты на Колыме 1936-1937 гг. См. также: «Хоте¬
лось бы всех поименно назвать...». По материалам следственных дел и лагерных от¬
четов ГУЛАГа. М., 1993; М. Б. Троцкисты на Воркуте // Социалистический вестник.
1961. № 10/11; Роговин В. 3.1937. М., 1996. С. 356-358; Он же. Партия расстрелян¬
ных. М., 1997. С. 294-305.
13 Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 246.
14 Сталин И. В. Сочинения. М., 1951. Т. 13. С. 98-99.
15 См.: Гусев А. В. Левокоммунистическая оппозиция в СССР в первой половине
30-х годов // Политические партии России. Страницы истории. М., 2000.
А. П. Ненароков (Москва)
О ФОРМАХ СОПРОТИВЛЕНИЯ
ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ БОЛЬШЕВИЗМУ
И СТАЛИНИЗМУ (НА ПРИМЕРЕ РСДРП)*
То, что в программе нашей конференции впервые предусмотрена
особая секция, посвященная проблеме сопротивления сталинизму, на
мой взгляд, в определенной мере — свидетельство того, что мы пере¬
ходим на новый этап осмысления своего прошлого. Для нас важна
теперь не только характеристика природы и сути аморального тота¬
литарного режима Сталина, опирающегося на всеохватывающий ре¬
прессивный аппарат. Не только рассмотрение его истоков и итогов,
а также конкретных преступлений, совершенных в этот период. Но
и прямая взаимосвязь с ленинским большевизмом, с утопизмом его
первоначальных представлений о формах и темпах движения к социа¬
лизму, с его ставкой на неизбежность и допустимость насильственных
мер при проведении так называемых «социалистических» преобразо¬
ваний. И, наконец, с тем сопротивлением большевизму и сталинизму,
анализа и изучения которого мы долгие годы избегали, исходя из при¬
роды бытовавших тогда оценок естественного антисоветизма.
Между тем не последнее место в этом сопротивлении занимали
партии социалистического толка — социал-демократы, социалисты-
революционеры, анархисты и пр., которые в советской историогра¬
фии, в лучшем случае, именовались «непролетарскими».
Понятно, что из партий, выступивших против установленной в
октябре 1917 года власти большевиков, РСДРП(о), как она тогда себя
именовала, являла собой особый субъект сопротивления. И формы
этого сопротивления, и суть, и смысловая нагрузка непрерывно ме¬
нялись. И так было с 1917 вплоть до января 1951 года, до самороспу-
ска последней представительной организации партии — Заграничной
Делегации (ЗД) РСДРП.
Объяснялась эта особенность в значительной степени тем, что
к Февральской революции основу РСДРП составляли те, кто все еще
считал себя по отношению к ленинцам частью некогда единой пар¬
тии. Действительно, их объединяло так же много, как и разъединяло.
* Текст подготовлен в рамках проекта РГНФ № 08-01-00 516 а.
469
Особенно это касалось меныневиков-интернационалистов во главе с
Ю. О. Мартовым. Оценивая многое по-разному, расходясь в толкова¬
нии важнейших марксистских постулатов, они одинаково были заво¬
рожены стихийностью революционного процесса в России и мерили
все происходящее с классовых позиций, которые, к примеру, А. Н. По-
тресов к тому времени именовал уже не иначе, как классовыми фик¬
циями. Со своей стороны меньшевики-интернационалисты считали
фикцией, причем мелкобуржуазной, как потресовскую идею едине¬
ния во имя спасения государства и государственности, объединяв¬
шую так называемых «правых» меньшевиков, так и идею «единения
живых сил революции» во имя успешного ее завершения, выдвину¬
тую И. Г. Церетели, возглавлявшим так называемых «центристов».
К октябрьским событиям РСДРП оказалась накануне неминуемо¬
го раскола. Все существующие направления и группы ее выступили
с собственными списками на предстоящих выборах в Учредительное
собрание. Правые во главе с Потресовым создали свой избирательный
комитет, а в начале декабря и Временное Бюро для координации обо¬
ронческой работы на местах1, фактически на правах ЦК. Центристы
отреагировали на предложение меныневиков-интернационалистов
использовать переход власти в руки Советов для создания однород¬
ного социалистического правительства от большевиков, правда, без
Ленина и Троцкого, и до народных социалистов массовым выходом из
ЦК. Руководство РСДРП в этих условиях перешло к меныневикам-
интернационалистам во главе с мартовым.
Требование создания однородного социалистического правитель¬
ства явилось первой формой сопротивления большевистскому ре¬
жиму, которую выдвинуло и попыталось провести новое партийное
руководство. Оно же продемонстрировало и все его слабые стороны.
Политический курс партии резко менялся, мартов сформулировал
его так: «Не назад от большевистского переворота к коалиции, а впе¬
ред к осуществлению намеченных, но неосуществленных задач [ре¬
волюции] путем восстановления единства пролетарского движения
и координации сил пролетарской и мелкобуржуазной демократии».
Октябрьские события предлагалось рассматривать не как контрре¬
волюцию, а как «пролог контрреволюции», пусть даже опасную и
вредную, но «попытку скачка в социалистическую революцию», в
основе которой лежат неудовлетворенные потребности пролетариа¬
та2. В качестве важнейшей задачи партии в Учредительном собрании
выдвигалась задача «отстаивать соглашение всех социалистических
и демократических партий для образования революционной власти»,
а само Учредительное собрание не противопоставлять Советам3.
Противоположный курс, а следовательно, и иные формы сопро¬
тивления, предлагали правые и центристы. Потресов назвал Октябрь¬
470
ский переворот «убийством демократии» и подчеркивал: «Надо ска¬
зать — у нас нет ничего с большевизмом. И у нас больше общего с
буржуазной демократией, чем с ними. Как в Европе — у социалистов
больше общего с либералами, чем с социализмом дураков». Особую
реакцию вызвало у него утверждение о желательности выправить
большевизм: «Вздор, что можно причесать большевизм. Никогда не
позволял себя причесывать. Он непоколебим. Его можно сломить, но
не согнуть. Это смешно!»4.
Выступивший на открытии Учредительного собрания Церете¬
ли довел до сведения собравшихся основные требования в области
внутренней и внешней политики, сформулированные российскими
социал-демократами центристами. Она была согласована со всеми
другими группами РСДРП(о) и выражала единую позицию. Церете¬
ли подверг резкой критике всю демагогическую прогностически не-
выверенную и, хотя бы только поэтому, явно авантюристическую по¬
литику новой власти. Это была жесткая системная критика режима,
которая и в России, и за рубежом справедливо была воспринята как
форма активного политического сопротивления большевистскому
режиму.
Этой формы борьбы активно придерживался и П. Б. Аксельрод,
с лета 1917 года выступавший за рубежом в качестве официального
представителя ЦК партии. Получив первые же известия об октябрь¬
ских событиях, он не только окрестил их «переворотом», увидев в
большевистских лозунгах «воскрешение идей русского бланкизма»,
но и весьма однозначно определил свое отношение к случившемуся в
следующих словах: «...большевистский переворот был только колос¬
сальным преступлением и ничем иным быть не мог»5. И он говорил
об этом, выступая на конференциях 2-го Интернационала в Берне,
Амстердаме и Люцерне.
Все, что случилось после разгона Учредительного собрания и
вхождения меньшевиков по настоянию мартова во ВЦИК, доказыва¬
ет: переход политической партии на положение внутрисистемной оп¬
позиции, каким бы обличением реакционной сути правящих кругов,
утопизма, выдвигаемых ими лозунгов, а также аморализма путей их
реализации это ни сопровождалось, не делает ее, партию, субъектом
сопротивления режиму.
Дело в том, что, ставя задачу демократизации режима, РСДРП в
своих программных документах вступала все с тех же конечных обще¬
революционных задач, что провозглашали и большевики: это мировая
революция, это диктатура пролетариата, это строительство социализ¬
ма, только без большевистских крайностей, насилия и террора. В этом
случае неминуемо падение престижа и влияния партии, критикующей
режим, обещающей достижение тех же целей в так называемых «чи¬
471
стых перчатках». На этом легко было строить контрпропаганду, неда¬
ром об этих пресловутых «перчатках» мы слышали с детства.
Впрочем, начавшийся дрейф влево шел под большим давлением
обстоятельств. Поначалу призыв мартова к тому, чтобы в Декла¬
рации с.-д. фракции на Учредительном собрании не было бы «обо¬
стрения в вопросе о власти» и она не начиналась бы с «нападения на
советскую власть»6, хотя и подвергся критике7, но воспринимался
еще как призыв к объективному освещению событий. Недаром его
поддержал и Церетели9. Однако уже на майской (21-27 мая) Все¬
российской конференции РСДРП 1918 года расхождения значи¬
тельно углубились.
Созванная как совещание, она фактически стала последним от¬
крытым представительным партийным форумом9. На ней были пред¬
ставлены различные, порой прямо полярные, точки зрения, но их еще
объединяло признание верховенства Учредительного собрания и ор¬
ганов городского и земского самоуправления в качестве подлинной
демократической власти на местах. Был поддержан и призыв к тому,
чтобы там, «где попытки рабочего класса изменить состав и политику
Советов» были уже исключены «контрреволюционным насилием за¬
хвативших Советы клик», рабочие организовывали бы «независимые
от Советов представительные органы свободно выбранных уполно¬
моченных рабочего класса»10. А один из организаторов и председатель
конференции уполномоченных от фабрик и заводов Р. А. Абрамович,
ближайший соратник и сподвижник мартова, выступая с докладом
«О текущем положении», пытался обосновать идею соглашения с
большевиками, «как бы ни маловероятна, благодаря преступлению
большевиков», она не была, тем, что лозунг о «соглашении всей де¬
мократии» является единственным, который мог бы «осуществить и
принцип Учредительного собрания»11. Всех объединял и его общий
вывод: «Социал-демократия, как рабочая партия, должна рассчиты¬
вать на десятки лет вперед, и если тактика создания единого рево¬
люционного фронта, тактика соглашения всей демократии может в
ближайшие моменты нашей политической жизни оказаться неосу¬
ществимой, то это не значит, что эта тактика не нужна. Она нам даст
всходы только позже. Когда нам придется бороться против всего того,
что будет поносить социализм и, пользуясь большевиками и их так¬
тикой, поносить всю идею рабочего класса, тогда это семя, посеянное
нами, даст свои всходы, и тогда рабочий класс увидит: что-то, что мы
проповедовали, это есть истина и что мы единственная партия, кото¬
рая могла бы спасти революцию, если бы этот выход был принят»12.
Последовавшее вскоре после майской 1918 года Всероссийской
конференции РСДРП исключение социал-демократов и социалистов-
революционеров из Советов всех уровней по обвинению в организа¬
472
ции контрреволюционных выступлений против рабочих и крестьян
привело к дальнейшему размежеванию внутри российской социал-
демократии и ужесточению реакции партийного руководства на пози¬
цию и практику представителей правого крыла13. В октябре 1918 года
ЦК РСДРП, как справедливо подчеркивает один из наиболее вдум¬
чивых современных исследователей истории меньшевизма С. В. Тю-
тюкин, впервые называет большевистский переворот «октябрьской
революцией» и объявляет приход большевиков к власти «историче¬
ски необходимым»14.
Естественно, что победа ноябрьской революции в Германии
еще больше повлияла на позицию меньшевиков. К тому же ВЦИК
30 ноября 1918 года возвращает им, в отличие от социалистов-
революционеров, статус системной оппозиции, вернув в Советы,
что на декабрьском (27 декабря 1918 — 1 января 1919 года) партий¬
ном совещании РСДРП завершилось признанием необходимости
принимать советский строй уже не в качестве принципа, а реаль¬
ной действительности15. Ведущую «линию» российской социал-
демократии по отношению к большевизму мартов определит следу¬
ющим образом: «Борясь за действительные и постоянные интересы
пролетариата против утопического и антидемократического комму¬
низма, мы не сходим с общей для нас с ним почвы революции. В
борьбе с грозящими революции в целом классовыми врагами про¬
летариата мы готовы защищать самое большевистскую революцию
там и тогда, где и когда история вручила ей миссию сдерживать на¬
пор мировой контрреволюции»16.
Круг замкнулся, и критика режима, сколь бы ни был резок, глу¬
бок и всеобъемлющ ее характер, фактически обернулась в новом
программном документе партии, представленном Ю. О. Мартовым
на апрельском 1920 года партийном совещании, — тезисах «Мировая
социальная революция и задачи социал-демократии»17, теоретиче¬
ским оправданием большевизма. На что и обратил внимание в своем
открытом письме мартову П. Б. Аксельрод18.
Письма мартова лета 1920 года дают представление о том, какой
виделась лидеру РСДРП политическая оппозиция складывающему¬
ся однопартийному режиму. Рассматривая большевизм как «проти¬
воестественную систему хозяйства и столь же противоестественную
систему азиатского управления»19, он пытался выстроить практиче¬
ские задачи партии весьма прагматично, ставя их, в частности, в за¬
висимость от внешнеполитической ситуации20. В условиях «гнусного
террора», когда РСДРП как партии приходится не жить, а прозя¬
бать, главным, по его мнению, было «не утратить минимальной ор¬
ганизованности и не утратить с.-дем. облика», к чему, как он твердо
был убежден, «одинаково склоняют и наши правые, и наши левые»21.
473
В итоге основные черты тактики РСДРП как оппозиционной партии
были определены в резолюции ЦК от 13 июля 1920 года22, подчер¬
кнувшей: «Оппозиционность РСДРП большевистской власти поко¬
ится на [ином] ПРИНЦИПИАЛЬНОМ БАЗИСЕ, чем оппозицион¬
ность революционной соц.-дем. буржуазной государственной власти
и в том числе такой, в которой соучаствуют социалисты». Ее задача
«направлена на эволюционное преобразование данного режима, а не
на его революционное низвержение», со всеми вытекающими из это¬
го последствиями23.
Мартов вообще считал, что «большевистское течение хотя и нахо¬
дится в апогее успехов, но скоро проявит свое разложение и распад»24:
«когда б-ков на полгода оставят в покое их внутреннее разложение
так явно обнаружится, что все [соотношение сил радикально пере¬
менится»25. Вместе с тем он пытался сформулировать и такие формы
политической оппозиции, которые оставили бы за РСДРП право счи¬
таться таковой. Так, он, вслед за Аксельродом, полагал очень важным
знакомство европейских социал-демократов «с революционной Рос¬
сией», посещение ее специальными рабочими делегациями и между¬
народными комиссиями для изучения «экономического положения
и результатов социального большевистского переворота»26, обращал
внимание лидеров международного рабочего социалистического дви¬
жения на весьма существенный момент, по которому высказывался и
Аксельрод. «Не думаете ли Вы, — писал мартов А. Мергейму, — что
не имея возможности критиковать большевизм в том виде, в каком он
проявил себя в России, никогда нельзя будет предохранить европей¬
ское движение от проникновения в него большевизма»27.
Решив осенью 1920 года выехать за границу, мартов попытается
реализовать еще одну форму политической оппозиции большевизму.
Он попробует перехватить у Ленина инициативу создания междуна¬
родного объединения независимых и левых социалистов и коммуни¬
стов, то, что позже нарекут 2*/2 Интернационалом, и через него обе¬
спечить возможность демократизации режима изнутри, то есть опять
попытаться причесать лохматый большевизм. Задача, по Потресову,
как уже отмечалось выше, абсолютно фантастическая, обреченная на
поражение еще и бесконечным колебанием собственной политиче¬
ской позиции. В вышедшей к десятилетию октября книге «В плену у
иллюзий (Мой спор с официальным меньшевизмом)» один из патри¬
архов русского социал-демократического движения подведет итоги
всем мартовским метаниям и отметит: «Меньшевизм, признавший в
принципе допустимость, хотя бы и временную, хотя бы и частично¬
го бесправия, отрезал себе также и путь радикального, безусловного,
сплошного принципиального отрицания всех подобных покушений
на права человека и гражданина»28.
474
Следует заметить, что потресовские оценки прозвучали уже по¬
сле того, как фактически провалилась и еще одна форма полити¬
ческого сопротивления большевистскому режиму, предложенная
меныневиками-практиками, работавшими в России. В сентябре
1922 года в Москве они на нелегальном партийном совещании, без осо¬
бого энтузиазма со стороны оказавшихся в вынужденной эмиграции
лидеров, приняли решение об отказе от участия РСДРП в очередных
выборах в Советы и о переходе партии в подполье. Но это было ре¬
шение запоздалое и, несмотря на героизм и стойкость подпольщиков,
бесперспективное. Власть большевистской политической системы
уже опиралась на разветвленную сеть карательных органов, которые
были достаточно всеохватны и сильны, хотя и не столь всесильны и
тотальны, как позже. Однако и в платформе РСДРП 1924 года основ¬
ной задачей рабочего класса в переживаемую эпоху будет признана
задача «овладения государственной властью» (здесь и далее курсив
документа)29.
Несмотря на жесткую критику «явно контрреволюционной, про¬
тив социализма и против трудящихся, в первую голову, направлен¬
ной практики террора», «нестерпимой фальши коммунистической
фразеологии»30, роста авторитаризма и вырождения партийной дик¬
татуры в единоличную с переходом к тоталитарному режиму стали¬
низма, партия свои требования, на которых считала возможным стро¬
ить работу по демократическому преобразованию большевистского
режима, предлагала как «платформу для соглашения всех групп, пар¬
тий и их частей, способных в ходе развития твердо встать на почву
революции и защиты интересов трудящихся, и признать необходи¬
мость образования власти, готовой работать над демократическим
преобразованием государства и предотвращением бонапартистского
вырождения революции»31.
Даже в 1933 году, обсуждая программные поправки, продиктован¬
ные переменами, произошедшими «в международной и внутрисовет-
ской обстановке» с момента принятия платформы 1924 году, руко¬
водство РСДРП, представлявшее уже расколотое на две группы до
этого единое «мартовское течение», по-прежнему заявляло, что «счи¬
тает «борьбу за предотвращение контрреволюционной катастрофы»
в СССР «основною политическою задачею», ибо «победа контрре¬
волюции в единственной стране, где развязанные первой мировой
войною революционные процессы еще не закончили своего цикла и
где диктатура, при всех своих ошибках и преступлениях, все еще от¬
мечена печатью революции, имела бы поистине роковое значение»32.
Именно это позволило Ф. И. Дану, формально возглавившему ЗД
РСДРП после смерти мартова, утверждать: «Партия по-прежнему
рассматривает большевистский режим, как этап в развитии револю¬
475
ционного процесса, а большевистскую диктатуру, как революционное
правительство, вознесенное к власти трудящимися классами и, при
всех явлениях вырождения и упадочности, остающееся связанным с
этими классами социально и идейно»33.
Р. А. Абрамович признает впоследствии: «Наша оппозиция боль¬
шевистскому управлению в первые десятилетия основывалась на
убеждении, что большевизм — аномалия, утопическое террористиче¬
ское уклонение (от нормального пути), случайность в мировом со¬
циалистическом движении». Решающим в перемене этих взглядов,
по его утверждению, станет проведение в СССР насильственной кол¬
лективизации и ускоренной индустриализации, закрепивших «вве¬
дение рабского труда для огромного большинства советского населе¬
ния — крестьян, рабочих и интеллигенции»34. Именно это разрушило
остатки иллюзий. «Тогда, — подчеркнет Абрамович, — мы оконча¬
тельно поняли... на огромном пространстве российского государства,
вместо той или иной формы утопического социализма, фактически
воцарилось впервые в истории нового мира тоталитарное государст¬
во — воплощение самого бесчеловечного насилия, самой беспощад¬
ной эксплуатации человека государством, самого варварского макиа¬
веллизма, какой только знала история человечества»35.
Тогда же, затем параллельно с ходом Второй мировой войны и
после нее менялись и представления о социализме, равно как и об
основных задачах социал-демократии вообще. Известный партий¬
ный функционер Г. О. Биншток писал в конце 30-х годов одному из
лидеров внутрипартийной правой оппозиции в РСДРП П. А. Гарви:
«...должен тебе сказать, что для меня Гитлер не только внешняя гру¬
бая сила, которую я ненавижу всеми фибрами души, но и нечто вну¬
три нас. Я не могу отмахнуться от Гитлера, и еще меньше от Сталина...
Для тебя имеется противоположение: демократия — фашизм — боль¬
шевизм. А для меня и большевизм, и фашизм — дети демократии.
Старый мир идет к черту, к черту идет капитализм, а вместе с ним
и родной его брат — социализм. Я остался антикапиталистом, нена¬
вижу этот строй, как никогда еще не ненавидел... Но социализм — это
тоже не выход, вернее сказать, старый социализм, не сумевший раз¬
решить ни одного из вопросов, в частности не разрешивший важней¬
шего вопроса об отношениях между обществом и личностью, между
равенством и свободой»36.
События предвоенного периода многих привели к подобным, а
то и более жестким выводам. По мнению Церетели, например, наи¬
более «тяжкий удар» по социалистической идее и демократии нанес
аморализм, который стал к концу 30-х годов чуть ли не синонимом
или необходимым атрибутом «реалистичности и ума в политиче¬
ской борьбе». В этом — «кризис социализма и кризис демократии»37.
476
В статье «Исторические задачи российской социал-демократии»,
написанной в 1946 году по случаю 25-летия «Социалистического
Вестника», он наполнил содержанием бернштейнианскую формулу
«Движение — все, конечная цель — ничто», подчеркнув, что социа¬
лизм — не какая-то абстрактная конечная цель, а каждодневная «за¬
щита прав человеческой личности и ее свободного развития»38.
Главным выводом, сделанным российскими социал-демократами,
пусть с запозданием и издержками, был тот, что политическая пар¬
тия может стать во главе политического сопротивления режиму,
даже если решит быть так называемый системной оппозицией, лишь
в том случае, если она не будет мировоззренческой в узком смысле
слова. А во главу угла поставит заботу не о будущем новом человеке,
а о том, который живет рядом, и именно это определит своей про¬
граммной целью, оценивая с этих позиций и прошлое, и настоящее,
и будущее39.
Примечания
1 Меньшевики в 1917 году / под общей ред. 3. Галили, А. Ненарокова, Л. Хеймсо-
на. Т. 3: От корниловского мятежа до конца декабря. Часть вторая: От Временно¬
го Демократического Совета Российской Республики до конца декабря (первая
декада октября — конец декабря) / отв. ред. 3. Галили, А. Ненароков. М., 1997.
С. 523.
2 Там же. С. 387.
3 Меньшевики в большевистской России. 1918-1924: Меньшевики в 1918 году / отв.
ред. 3. Галили, А. Ненароков; отв. сост. Д. Павлов. М., 1999. С. 62.
4 Меньшевики в 1917 году. Т.З. Ч. 2. С. 405.
5 См.: Аксельрод П. Б. Кто изменил социализму? Нью-Йорк, 1919. С. 29,30.
6 Меньшевики в 1918 году. С. 62.
7 Там же. С. 63.
8 Там же.
9 На то, что совещание приобрело характер всероссийской конференции, указывалось
в статьях И. Климова в «Рабочем Интернационале» (Там же. С.489) и Б. Горева в
«Партийных Известиях» (Там же. С. 492).
10 Там же. С. 481.
11 Там же. С. 468.
12 Там же. С. 469.
13 См.: Тютюкин С. В. Меньшевизм: страницы истории. М., 2002. С. 485-489.
14 Там же. С. 490.
15 Там же. С. 93.
16 Мартов Ю. О. Избранное / подг. текста и ком. Д. Б. Павлов и В. Л. Телицын. М.,
2000. С. 392.
17 Меньшевики в 1919-1920 гт. С. 424-432.
18 См.: Ненароков А. П. История одного письма. Политическое завещание Павла Ак¬
сельрода / Послесловие Г. А. Явлинского. М., 2008.
19 Меньшевики в большевистской России. 1918-1924: Меньшевики в 1919-1920 гг. /
отв. ред. 3. Галили, А. Ненароков; отв. сост. Д. Павлов. М., 2000. С. 544.
20 Там же. С. 544-545.
21 Там же. С. 548.
477
22 Впервые опубликована: Меньшевики в Советской России: сб. документов / ред.-
сост. А. Л. Литвин. Казань, 1998. С. 65-66.
23 Цитируется по выверенному тексту публикации данной резолюции: Меньшевики в
1919-1920 гг. С. 599-600.
24 Там же. С. 533-534.
25 Там же. С. 548.
26 Там же. С. 543.
27 Там же.
28 Потресов Александр Николаевич. Избранное / сост., автор вступ. статьи и прим.
Д. Б. Павлов. М., 2002. С. 296.
29 Меньшевики в большевистской России. 1918-1924: Меньшевики в 1922-1924 гг. /
отв. ред. 3. Галили, А. Ненароков; отв. сост. А Ненароков. М., 2004. С. 563.
30 Там же. С. 568.
31 Там же. С. 73.
32 Hoover Institution Archives. Boris I. Nicolaevsky Collection. Series 279. Box 684.
Folder 6.
33 Социалистический Вестник. 1933.25 октября. X° 20-21. (305-306). С. 22
34 Там же. 1963. март-апрель. Х° 5-6 (777-778). С. 67.
35 Там же. 1961. № 4. С. 75.
36 См.: Ненароков А. П. В поисках жанра. Записки архивиста с документами, коммен¬
тариями, фотографиями и посвящениями. Кн. 2. Свеча в доме. М., 2009. С. 270.
37 Там же. С. 310-312.
38 Социалистический вестник. 1946.15 февраля. Х° 2 (582). С. 53-54.
39 См.: Преодоление сталинизма. Издание подготовлено Секретариатом Политическо¬
го комитета РОДП «ЯБЛОКО» под руководством и общей ред. Г. М. Михалевой.
М., 2009.
И. А. Анфертьев (Москва)
М. Н. РЮТИН И СУДЬБЫ УЧАСТНИКОВ
«СОЮЗА МАРКСИСТОВ-ЛЕНИНЦЕВ»,
1932-1937 ГОДЫ
История борьбы со сталинским режимом уже более двадцати по¬
следних лет привлекает особое внимание отечественных исследова¬
телей. Проблемы сталинизма, тоталитаризма и массового насилия
по-прежнему актуальны. Однако выявление причин их возникнове¬
ния, история сопротивления этим явлениям конкретных личностей
изучены недостаточно. Многие аспекты этой борьбы до сих пор не
осмыслены и не освещены в полной мере. В частности, особой стра¬
ницей отечественной истории 1920-1930 годов является деятель¬
ность «Союза марксистов-ленинцев» по отстранению И. В. Сталина
от власти. Конспиративными методами группа М. Н. Рютина1 попы¬
талась создать широкое оппозиционное движение режиму личной
власти И. В. Сталина внутри ВКП(б).
Активное участие в ее работе приняли московские партийцы
А. В. Каюров2, П. А. Галкин3, П. М. Замятин4, П. П. Федоров5 и В. И. Де¬
мидов6, которые привлекли в свои ряды оппозиционно настроенных
членов партии и распространили документы «Союза марксистов-
ленинцев». Политические взгляды членов группы излагались в под¬
готовленных М. Н. Рютиным обращении «Ко всем членам ВКП(б)»7
и в теоретическим документе — политической платформе «Сталин
и кризис пролетарской диктатуры»8. Критика М. Н. Рютиным поли¬
тики сталинского режима была острой и аргументированной, но сде¬
ланные им прогнозы и выводы во многом оказались несостоятельны.
В программном труде он попытался наметить пути выхода из
создавшегося «тупика», в который, по его мнению, партийное руко¬
водство завело страну. Для выхода из кризиса в документах «Союза
марксистов-ленинцев» намечалось немедленно сменить руководящий
партийный аппарат и назначить выборы партийных органов, создать
организационные гарантии против узурпации прав партийного боль¬
шинства партийным аппаратом; произвести решительную чистку ап¬
парата ОГПУ; пересмотреть темпы индустриализации, проводимой
за счет ограбления рабочего класса, служащих и деревни, прямых и
479
косвенных, открытых и замаскированных непосильных налогов и ин¬
фляции; немедленно распустить насильственно созданные колхозы и
прекратить авантюристическую политику раскулачивания в деревне,
направленную фактически против всего сельского населения. После
замены Сталина на посту генсека намечалось вернуться к ленинским
нормам партийной жизни и продолжить укрепление диктатуры про¬
летариата с опорой на выборные советские и профсоюзные органы
под контролем органов ОГПУ.
В июне 1932 года предполагалось обсудить проекты платформы
и обращения среди более широкого круга привлеченных партийцев.
После долгих дискуссий в условиях конспирации эти два документа
были приняты за основу на подпольной встрече участников «Союза
марксистов-ленинцев» 21 августа 1932 года в деревне Головино под
Москвой, в частном доме члена ВКП(б) П. А. Сильченко9. На ней при¬
сутствовали М. Н. Рютин, М. С. Иванов10, В. Н. Каюров11, А. В. Каю¬
ров, Н. И. Колоколов12, Н. П. Каюрова13, П. А. Галкин, П. М. Замя¬
тин, П. П. Федоров, В. И. Демидов, Г. Е. Рохкин14, В. Б. Горелов15,
Б. М. Пташный16, Н. И. Васильев17 и С. В. Токарев18. На этой встрече
М. Н. Рютин выступил с докладом «Кризис в партии и пролетарская
диктатура». В конце совещания, как следует из протоколов следствия,
М. Н. Рютин предложил считать это собрание первой конференци¬
ей группы, а также избрать для руководства комитет. В него вошли
М. С. Иванов (секретарь), В. Н. Каюров, П. А. Галкин, В. И. Демидов,
П. П. Федоров19. На встрече было принято решение дать создаваемой
организации название «Союз марксистов-ленинцев».
На очередном заседании комитета, проходившем на квартире
М. С. Иванова, были окончательно утверждены программный доку¬
мент группы (платформа) и воззвание к членам партии (обращение).
На нем же было принято решение распространять эти документы
среди членов партии путем личных контактов и рассылки их по по¬
чте. Можно предположить, что аналогичные комитеты (группы) воз¬
никли в Харькове, Казани и Иркутске20. Материалы следственного
дела показывают, что Рютин готовил вторую конференцию «Союза
марксистов-ленинцев» и на местах уже были избраны комитеты «Со¬
юза». Если бы она состоялась, то возникла бы необходимость, надо
полагать, избрать центральный комитет, объединявший местные
подпольные комитеты. Привычные к определенным системам управ¬
ления члены «Союза марксистов-ленинцев» создавали традицион¬
ные для себя органы руководства. Вместе с тем новая организация не
выходила за рамки тех теоретических и практических представлений,
которые были свойственны им как членам ВКП(б).
Комитет «Союза марксистов-ленинцев» собирался около четырех
раз. При этом из опасений быть раскрытыми ни одного заседания
480
основательно провести не удалось. Целью их было переработать про¬
граммные документы и наметить пути дальнейшей работы подполь¬
ной организации. На одном из заседаний комитета было поручено
Галкину встретиться с Н. А. Углановым21 и с его помощью познако¬
мить бывших вождей «правой оппозиции» с документами22. Иванов
по собственной инициативе документы передал Г. С. Рохкину, чтобы
тот ознакомился с ними и передал их Я. Э. Стэну23 для ознакомления
Г. Е. Зиновьева24 и Л. Б. Каменева25. Не в последнюю очередь такая
спешка объяснялась тем, что все лето 1932 года по Москве упорно
распространялись слухи о продолжительной болезни И. В. Стали¬
на26, которая связывалась с обострением экономического кризиса и
возможной его отставкой на предстоящем пленуме, дата проведения
которого, кстати, неоднократно переносилась.
Очередное заседание комитета «Союза марксистов-ленинцев» на¬
мечалось на 16-17 сентября 1932 года, но ему не суждено было со¬
стояться. Основанием для ареста членов группы Рютина стало посту¬
пившее в ЦК ВКП(б) заявления от членов партии Н. К. Кузьмина27 и
Н. А. Стороженко28. Заявители обращали внимание руководства пар¬
тии на распространявшееся А. В. Каюровым обращение, текст которо¬
го прилагался к их заявлениям. К этому времени в ОГПУ было собрано
достаточно агентурно-оперативных данных на нескольких участни¬
ков подпольной организации. Аресты начались 15 сентября 1932 года
с наиболее заметных деятелей «Союза марксистов-ленинцев» —
В. Н. Каюрова, М. С. Иванова, А. В. Каюрова, В. В. Демидова, затем
были продолжены 22-23 сентября. Среди арестованных 22 сентября
был и лидер «Союза марксистов-ленинцев» М. Н. Рютин.
Другую версию изложила в письме от 29 октября 1962 года, по¬
сле беседы в Комитете партийного контроля при ЦК КПСС, бывший
оперуполномоченный ОГПУ Д. Е. Гринберг. В начале 1930-х годов
она участвовала в проведении агентурной разработки под кодовым
названием «Противники»29. В ходе ее выявляли в партийной среде
людей, враждебных генеральной линии партии, в первую очередь
среди правых — сторонников Н. И. Бухарина. М. Н. Рютин на деле
не идеел к ним непосредственного отношения, он к тому времени
самостоятельно создал законспирированную организацию внутри
партии, которая пыталась устранить Сталина от власти. Но материа¬
лы этой агентурной разработки, видимо, и послужили основанием
для создания во второй половине 1930-х годов мифа о «платформе
Рютина-Слепкова», которую в то время распространяли и другие
руководители партии30. Но это, надо полагать, не более чем поздняя
фальсификация. Объяснялась она тем, что в 1937 году, когда гото¬
вился открытый процесс над Н. И. Бухариным31, было необходимо
усилить обвинения в его адрес. Тогда и представили созданный Рю-
481
тиным подпольный «Союз марксистов-ленинцев» как террористиче¬
скую организацию, которой через А. Н. Слепкова32 будто бы руково¬
дил Н. И. Бухарин.
Выявлена и еще одна возможная причина провала деятельности
«Союза марксистов-ленинцев». Как следует из преамбулы обвини¬
тельного заключения по делу об организации «Союз марксистов-
ленинцев», 14 августа 1932 года в Секретно-политический отдел
(СПО) ОГПУ поступили сведения о том, что в Харькове группой
бывших активных троцкистов, поддерживающих связь с московски¬
ми троцкистами, обсуждается «нелегальное контрреволюционное»
обращение «Ко всем членам ВКП(б)» за подписью «Всесоюзная
конференция Союза марксистов-ленинцев». Следствие установило,
что этот документ был передан от «бывшей активной троцкистски»
В. Л. Лисянской33, связанной с правыми34. Одновременно в СПО
ОГПУ nocfymura агентурные сведения, говорилось в обвинительном
заключении, что внутри ВКП(б) образовалась нелегальная контрре¬
волюционная организация, не имеющая никакого отношения ни к
одной из оппозиций, существовавших ранее, которая называет себя
«Союз марксистов-ленинцев»35.
Вернувшимся в конце августа 1932 года в Москву И. В. Стали¬
ным, как и следовало ожидать, незамедлительно были приняты в
отношении соратников Рютина самые решительные репрессивные
меры. В постановлении объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б)
от 2 октября 1932 года намечалось немедленно исключить из партии
всех, знавших о существовании группы, в особенности читавших ее
документы и не сообщивших об этом в ЦКК и ЦК ВКП(б)36. Ста¬
лина, надо полагать, чрезвычайно интересовал не только круг при¬
частных к этой организации лиц, но и все обстоятельства создания
«Союза марксистов-ленинцев», причины его возникновения и состав
участников. Е. М. Ярославскому37, как члену президиума и секретарю
ЦКК, поручили определить причастность к «делу Рютина» Л. Б. Ка¬
менева и Г. Е. Зиновьева — давних соперников И. В. Сталина в борьбе
за власть38. К категории «оппортунистов» причислили и других оппо¬
зиционно настроенных деятелей партии, в частности Н. А. Угланова,
А. Н. Слепкова, Д. П. Марецкого39, Я. Э. Стэна40. Все они в прошлом
принадлежали к различным фракционным группировкам в рядах
ВКП(б) и исключались из ее состава. При этом, как правило, неод¬
нократно каялись, в том числе и в печати, в своих мнимых и явных
ошибках, а затем вновь принимались в члены партии. Таким обра¬
зом, контрольные партийные и следственные органы, по требованию
И. В. Сталина и его сподвижников, могли легко их использовать в ка¬
честве наиболее подходящего материала для «сколачивания» любой
«антипартийной» группировки.
482
Персональный состав группы М. Н. Рютина, а также дальнейшая
судьба как непосредственных участников, так и лиц, имевших косвен¬
ное отношение к делу «Союза марксистов-ленинцев», выявлен авто¬
ром по архивным источникам. Официальным расследованием было
объявлено о том, что группа Рютина — Галкина — Иванова41 состоит
из 25 человек: М. Н. Рютин и 24 исключенных из партии коммуни¬
ста42. По документам реабилитационного дела М. Н. Рютина, матери¬
алам следствия и опубликованным источникам удалось установить,
что было привлечено по «делу М. Н. Рютина» 83 человека. Всех их,
в зависимости от степени участия в «деле Рютина», можно подраз¬
делить, с некоторой долей условности, на три категории. К первой
следует причислить организационное ядро группы — М. Н. Рюти¬
на и членов комитета «Союза марксистов-ленинцев» П. А. Галкина,
В. И. Демидова, П. М. Замятина, М. С. Иванова, В. Н. Каюрова и
П. П. Федорова. Между собой они были давно и близко знакомы. По-
разному складывались их судьбы до попытки сместить И. В. Сталина
с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б), а вот финал их жизни
был одинаков — расстрел с клеймом врага народа.
М. Н. Рютина допрашивали несколько следователей, в основном
им занимался начальник СПО ОГПУ Г. А. Молчанов. В результате
Рютина осудили на 10 лет. Версия о том, что в 1932 года его при¬
говорили к расстрелу по указанию Сталина, не подтвердилась. Осе¬
нью 1936 года его помимо контрреволюционной и антисоветской
деятельности обвинили в терроризме, требуя дать свидетельские
показания против Н. И. Бухарина на открытом судебном процес¬
се. Основываясь на показаниях подследственных А. В. Лугового43,
Н. А. Угланова, Я. Э. Стэна, Д. П. Марецкого и других, Рютина об¬
винили в том, что до 1932 года он принадлежал к контрреволюцион¬
ной организации правых «Союз марксистов-ленинцев» и руководил
«созданной им лично антисоветской группой», которая «стояла на
террористических позициях»44.
Впоследствии, в ходе судебного заседания, А. В. Луговой,
Н. А. Угланов от своих показаний в отношении Рютина отказались,
а другие подследственные лишь утверждали, что Рютин входил в так
называемый «Московский центр организации правых», возглавляв-
ляемый Н. А. Углановым. Какие-либо конкретные данные о преступ¬
ной деятельности Рютина в их показаниях отсутствовали. В процессе
предварительного следствия и судебного заседания Рютин от дачи
показаний отказался. В своем заявлении в Президиум ЦИК СССР
от 4 ноября 1936 года он категорически отрицал все обвинения. Не
добившись от Рютина необходимых признаний, его приговорили к
расстрелу. Помимо многочисленных преступлений, которые инкри¬
минировались Рютину, в приговоре указывалось, что он «выска¬
483
зывал желание лично принять участие в убийстве И. В. Сталина».
В сталинских застенках погибла почти вся семья М. Р. Рютина — жена
Евдокия Михайловна, два сына — Василий и Виссарион. Братья мар-
темьяна Никитича — Всеволод и Леонид также подверглись пресле¬
дованию, в 1931 году были приговорены к расстрелу, замененному на
10 лет лагерей45. Похоронен М. Н. Рютин в так называемой «могиле
невостребованных прахов» на Донском кладбище в Москве.
Не добившись в 1936 г. от Рютина признательных показаний
на Н. И. Бухарина и других лидеров «правого уклона», этих при¬
знаний начали требовать от его соратников по «Союзу марксистов-
ленинцев». В частности, П. П. Федоров в 1938 году сообщил след¬
ствию: «...получив мое согласие включиться в эту антисоветскую
работу по мобилизации людей для изменения руководства партии
и правительства, Рютин дал мне задание начать работу по вербовке
людей в контрреволюционную организацию... Для осуществления
этой программы должно было быть сменено руководство партии и
правительства... Так как смена руководства партии и правительства
не могла произойти мирным путем, то докладчик (Рютин. — Я. А) в
соответствии с врученным нам документом выдвигал, как конечный
метод, вооруженное восстание... Одновременно Рютин указал, что
центр правых в лице Бухарина, Рыкова и Томского считает, что по¬
мимо вооруженного восстания, которое выдвигается в документе как
конечный метод для свержения руководства партии и правительства,
правые должны будут вести подготовку к т. н. “дворцовому” перево¬
роту путем захвата Кремля... В случае успеха “дворцового” переворо¬
та или вооруженного восстания придется прибегнуть к расправе над
целым рядом лиц, теперешних руководителей»46.
Необходимо отметить, что среди соратников М. Н. Рютина осо¬
бое место занимает В. Н. Каюров. Сталинские методы коллективи¬
зации вызывали у него острую неприязнь. Еще в начале 1920-х годов
он выступал против насильственных мер воздействия на крестьян.
В 1920-1921 годах, находясь в Сибири, он исключил из своей прак¬
тики методы насилия в отношения крестьян47. В некоторой степени
его обстоятельное письмо В. И. Ленину от 1 марта 1921 года о необхо¬
димости замены продразверстки продналогом убедили председателя
Совнаркома в правильности перехода большевиков к новой экономи¬
ческой политике.
В. Н. Каюров оказался причислен к «организаторам контррево¬
люционной группы, служившим для связи с бывшей “рабочей оппо¬
зицией”»48. В материалах следствия говорилось, что он был известен
в прошлом письмами к Ленину о несогласии с политикой партии.
В 1927 году был связан с троцкистами и рабочей оппозицией, получал
от них нелегальную литературу. В показаниях М. С. Иванова гово¬
484
рится, что на конференции при обсуждении обращения В. Н. Каюров
«делал отдельные замечания», ссылаясь при этом на мнение вождей
«рабочей оппозиции», предлагая при редактировании платформы
учесть замечания, высказанные представителями рабочей оппози¬
ции. Ему вменялось в вину, кроме прочего, намерение установить
контакты группы с Г. Е. Зиновьевым, а также поддержание связи с
лидерами «рабочей оппозиции». Каюров разъяснил свое отношение к
коллективизации в заявлении в ЦК и ЦКК от 18 июня 1933 года, где,
в частности, сообщил, что он в 1932 году не понимал причин столь
масштабных темпов коллективизации. Они, по его мнению, лишь
приводили к серьезному сопротивлению крестьянства49.
Вторую категорию участников подпольной оппозиции составили
исключенные из партии президиумом ЦКК партийцы: Н. И. Васи¬
льев, В. Б. Горелов, К. А. Замятина-Черных50, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Ка¬
менев, А. В. Каюров, Н. П. Каюрова, Н. И. Колоколов, Д. П. Марецкий,
М. И. Мебель51, П. Г. Петровский52, Б. М. Пташный, М. Е. Равич-
Черкасский53, Г. Е. Рохкин, А. Н. Слепков, Я. Э. Стэн, С. В. Токарев,
Н. А. Угланов54. В вину им вменили распространение документов, со¬
крытие от партии факта существования группы, лживые показания
ЦКК. Далеко не все из них принимали участие в работе группы, со¬
ставлении и редактировании ее документов. Некоторые успели лишь
познакомиться с ними, кто-то их распространял, а некоторых вклю¬
чили в основном за прежнюю оппозиционную деятельность.
Наиболее уязвимым в этой группе был Н. А. Угланов. В 1931 году
в Саратове Угланов, проездом из Астрахани в Москву, встречался с
группой А. Н. Слепкова, куда входили Петровский, Зайцев55 и Ле¬
вин. Слепков говорил ему, что они стараются вербовать сторонни¬
ков из молодежи. Угланов не возражал, хотя у него и не было «ни¬
какого настроения» вести борьбу против ЦК56. В 1932 году Угланова
возвратили в Москву. В это время, как он отмечает, перед партией
встает «целый ряд очередных больших вопросов» — весенняя по¬
севная кампания, колхозная торговля и хлебозаготовки, что требует
«сложнейшего маневрирования и руководства», среди правых, быв¬
ших его сторонников, начинается к осени 1932 года движение против
ЦК. Угланов связывается с ними и, обсуждая положение в партии и
стране, приходит к выводу, что руководство партии во главе со Ста¬
линым не в состоянии преодолеть огромных затруднений в эконо¬
мической и политической жизни страны. Он считал и указывал на
это своим сторонникам, говорил о необходимости вновь привлечь к
руководству партией и страной оппозиционных лидеров — Рыкова,
Бухарина, Томского, Зиновьева, Каменева, Сокольникова, Смилгу57.
По его мнению, это должно было привести к значительному измене¬
нию политики, в первую очередь в деревне. Оценка общего положе¬
485
ния и сталинского руководства партии привели его к тому, что, зная
о существовании группы Рютина, ознакомившись с платформой, но¬
сящей характер «кулацкий, контрреволюционный», и, будучи не со¬
гласен с ней, он все же скрыл ее от партии. На заседания президиума
ЦКК 9 октября 1932 года Угланов признался, что в начале сентября
М. С. Иванов принес ему листовку, с которой он ознакомился, но не
одобрил ее содержания. Через два дня Иванов опять «занес прокла¬
мацию», но он ее вернул и посоветовал никому не показывать58.
В сентябре 1932 года, признался Н. А. Угланов, «молодые правые»
А. Н. Слепков, П. Г. Петровский, Д. П. Марецкий и другие съехались
в Москву, обсуждали политические вопросы, «фактически устроили
конференцию», спрашивали его мнение о «целесообразности связи
с другими оппозиционерами». Он не только не возражал, но посо¬
ветовал им пойти на этот шаг. Не имея после XVI съезда контактов
с лидерами правой оппозиции Н. И. Бухариным, М. П. Томским,
А. И. Рыковым, в сентябре 1932 года Н. А. Угланов из разговора с
Томским понял, что тот не исключал возможности выступления про¬
тив ЦК. Таким образом, по его мнению, осенью 1932 года активизи¬
ровалась борьба против партии59.
По показаниям В. Б. Горелова, А. Н. Слепков знал о платформе,
распространял ее. Из заявления последнего следует, что о содержа¬
нии платформы «Союза марксистов-ленинцев» он знал со слов Стэ¬
на, однако информировал о ее содержании бывших правых и других
членов ВКП(б), в том числе Н. А. Угланова. Д. П. Марецкий являлся
ближайшим другом А. Н. Слепкова, с которым они совместно обсуж¬
дали платформу «Союза марксистов-ленинцев». Пташный по поруче¬
нию троцкистской группы совершил поездку в Москву для установ¬
ления связи с московскими троцкистами и выяснения возможности
их вступления в «Союз марксистов-ленинцев». По поручению Ива¬
нова организовал группу в Харькове, распространял обращение.
В. Л. Лисянская в своих показаниях указала, что Токарев «либе¬
рально» относился к троцкистам. Н. И. Васильев «вербовался», как
обозначено в документах, в организацию С. В. Токаревым, от него по¬
лучил документы группы Рютина, о существовании организации ин¬
формировал И. С. Розенгауза60. Н. И. Колоколов обращение «Союза
марксистов-ленинцев» получил от А. В. Каюрова, после чего принял
участие в его обсуждении.
Горелов был связан с А. Н. Слепковым и информирован об органи¬
зации «Союза марксистов-ленинцев», принимал участие в обсужде¬
нии платформы. По данным следствия, Стэн был осведомлен о нали¬
чии организации, получил от Г. Е. Рохкина платформу и обращение
«Союза марксистов-ленинцев» для внесения поправок, ознакомил
с документами Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева. С А. Н. Слепко-
486
вым Петровский принял участие в обсуждении документов «Сою¬
за марксистов-ленинцев». В показаниях Рохкина говорится, что он
«лично сообщил» М. Е. Равич-Черкасскому о конференции «Союза
марксистов-ленинцев» и передал ему обращение. Равич-Черкасский
информировал Рохкина, что обращение он передал А. В. Луговому,
А. И. Козловскому и С. И. Кавтарадзе61.
В показаниях И. Н. Боргиора62 сообщается о том, что в присут¬
ствии Г. Е. Рохкина и Г. О. Ножницкого он, Боргиор, передал документ
«Союза марксистов-ленинцев» Равичу-Черкасскому63. В следствен¬
ных материалах имеются показания Ножницкого64, который утверж¬
дал, что Равич-Черкасский поддерживал связь с группой троцкистов
под руководством И. Н. Смирнова, а также располагал экземплярами
зарубежных «Бюллетеней оппозиции». Равич-Черкасский на заседа¬
нии президиума ЦКК 9 октября 1932 года не отрицал, что знакомил¬
ся с документами группы65. На следствии Равич-Черкасский после
«отпирательств» признал, что поддерживал связи с «троцкистской
группой» Кавтарадзе, Гасвиани и другими, а зарубежные «Бюллете¬
ни оппозиции» получал от сотрудника ОГПУ, фамилию которого на¬
звать отказался66.
Однако помимо партийцев, официально причисленных к составу
«Союза марксистов-ленинцев», преследованиям подверглись и мно¬
гие другие лица, имевшие отношение к «делу Рютина». Они и соста¬
вили третью, наиболее многочисленную категорию: К. А. Антипов67,
A. Д. Арефьев68, А. Ю. Айхенвальд69, И. Н. Боргиор, И. И. Борисов,
Бусыгин, В. В. Васильев, П. С. Виноградская70, Волгин, Е. А. Гера¬
симович, Н. Герасимович, Гибков, В. Б. Готлиб, Желтов, И. А. Жел-
тухин71, А. Д. Зайцев, И. П. Зеленко, А. С. Зельдин, С. И. Кавтарадзе,
Б. А. Карнаух, А. И. Козловский, 3. И. Комиссарчик, М. И. Конова¬
лов72, А. И. Коноплев, М. А. Косов73, Кошелев, Н. К. Кузьмин, В. Л. Ли-
сянская, А. В. Луговой, В. А. Люлин74, И. М. Малкин, С. П. Медведев75,
С. В. Мрачковский76, С. М. Минайченков, В. С. Митряев, Г. О. Нож-
ницкий, Н. А. Палатников77, В. М. Поляков78, М. П. Попов79, Потапов,
Г. А. Прозоровская80, А. И. Равдель81, Г. И. Раевич82, И. С. Розенгауз,
Сапожников, Я. В. Старосельский, Н. А. Стороженко, П. А. Сильченко,
B. Н. Слепков83, С. Л. Смирнов, Соловьев, В. А. Тер-Ваганян84, И. М. Фа¬
деев85, И. А. Чернихов86, К. П. Чудинова, Г. Шалахова, И. В. Шумский
и Я. Шумяцкий.
Исследование их судеб позволило более детально обрисовать
обстановку того времени, внести некоторые коррективы и уточне¬
ния в канву событий. Одним из тех, кто принимал непосредствен¬
ное участие в деятельности «Союза марксистов-ленинцев», был
П. А. Сильченко. Обвинялся в том, что входил в состав комитета
«Союза марксистов-ленинцев» и, зная о существовании организа¬
487
ции, предоставлял помещение для проведения конференции «Со¬
юза марксистов-ленинцев», а также хранил архив группы. По по¬
казаниям П. А. Галкина и В. И. Демидова, в принадлежавшем ему
частном доме в селе Головино происходила конференция группы.
На допросе 15 октября 1932 года Сильченко признал, что 22 сен¬
тября 1932 года ему были переданы Галкиным архив, платформа и
обращение «Союза марксистов-ленинцев».
Многие из этой группы на первых порах привлекались по делу
М. Н. Рютина не к уголовной, а к партийной ответственности. В част¬
ности, комиссией ЦКК в составе Е. М. Ярославского и М. Ф. Шки-
рятова в декабре 1932 года были исключены из партии Н. А. Палат-
ников и В. М. Поляков, объявлен строгий выговор М. А. Косову и
В. А. Тер-Ваганяну, выговор А. Ю. Айхенвальду и жене А. Н. Слеп-
кова — Галине Шалаховой. М. И. Коновалов этой комиссией был ис¬
ключен из института. Тер-Ваганян был ознакомлен Рохкиным с обра¬
щением, раскритиковал его, но не сообщил об этом документе в ЦК и
ЦКК. Г. Е. Рохкин проинформировал его о том, что документы груп¬
пы читали Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев. А. Н. Слепков и Я. Э. Стэн
в своих показаниях указали, что о платформе «Союза марксистов-
ленинцев» они рассказывали А. Ю. Айхенвальду, но он это обвине¬
ние отрицал. Из показаний А. Н. Слепкова и Я. Э. Стэна следует, что
Галина Шалахова знала о «существовании и содержании платфор¬
мы, хотя сама ее не читала. Шалахова не отрицала своего «присут¬
ствия при беседе о платформе», но указала, что «участия в беседе»
не принимала, так как была занята семейными делами. М. С. Иванов
показал, что дал читать Коновалову обращение «Союза марксистов-
ленинцев». Коновалов это отрицал, при этом сообщил, что Иванов во
время разговора «хныкал, проявляя недовольство», но о группе и ее
программных документах ничего не говорил.
На комиссии ЦКК рассматривались и персональные дела ряда
членов партии, которые в той или иной мере оказались причастны
к делу М. Н. Рютина. В отношении С. П. Медведева, М. П. Попова,
В. А. Люлина, С. В. Мрачковского, П. С. Виноградской, С. И. Кавта-
радзе, К. А. Антипова, Г. А. Прозоровской, А. В. Лугового, В. Василье¬
ва, А. И. Коноплева, С. Л. Смирнова, С. М. Минайченкова, Н. И. Соло¬
вьева, Сапожникова, В. С. Митряева, А. И. Равделя, К. П. Чудиновой,
И. И. Борисова, Я. Шумяцкого, Желтова, Потапова комиссия ЦКК
ограничилась опросом на своем заседании, и их персональные дела
были сданы в архив.
Комиссия ЦКК рассмотрела также дела Г. О. Ножницкого,
И. А. Чернихова, А. И. Козловского, А. Д. Арефьева, А. Д. Зайцева,
В. Н. Слепкова, которые знали о существовании группы и ее доку¬
ментах и не сообщили об этом. Комиссия поручила ОГПУ прове¬
488
сти в отношении этих лиц дополнительное расследование87. Попав
в поле зрения ЦКК или ОГПУ, эти люди в целях самосохранения,
естественно, многое отрицали и клялись в верности партии, поэтому
некоторые из них сумели отделаться выговорами или исключением
из партии. Но было бы неверно полагать, что перечисленными выше
фамилиями исчерпывается вся «группа Рютина». Во всяком случае,
после ареста основных участников «Союза» в руководящих кругах
ВКП(б) допускали мысль, что на свободе могли остаться и не выяв¬
ленные члены этой организации.
Уголовное наказание понесли привлекавшиеся по делу «Союза
марксистов-ленинцев», но привлеченные повторно в 1932-1933 го¬
дах по делу «антипартийной контрреволюционной группы правых
Слепкова и других (бухаринская школа)» А. Д. Арефьев (8 лет за¬
ключения), А. Д. Зайцев (3 года), В. Н. Слепков (3 года), Н. А. Карев
(3 года). По этому делу повторно были привлечены и понесли уго¬
ловное наказание А. Н. Слепков, П. Г. Петровский, А. Ю. Айхенвальд.
Все они в 1936-1941 годах были приговорены к высшей мере наказа¬
ния и расстреляны88.
Кроме Харькова, если верить следственным материалам, доку¬
менты «Союза марксистов-ленинцев» распространялись в Иркут¬
ске и в белорусском городе Мозыре. К уголовной ответственности в
связи с этим привлекались И. А. Желтухин89, а также В. Б. Готлиб,
И. П. Зеленко, 3. И. Комиссарчик, И. В. Шумский, И. М. Малкин90.
И декабря 1932 года ЦКК КП(6) Белоруссии они и еще четверо ком¬
мунистов были исключены из партии, а на следующий день понесли
уголовное наказание91. Кроме того, по делу Рютина был арестован в
Новосибирске Г. И. Раевич, которого этапировали в Москву92. В ма¬
териалах комиссии ЦКК имеются краткие упоминания о том, что
С. М. Минайченков — в 1928 году председатель Краснопресненского
райсовета; Соловьев — заведующий АПО Краснопресненского рай¬
кома; К. П. Чудинова — работает в МСПО; Желтов — бывший член
коллегии Наркомтруда; И. И. Борисов — председатель Моспром-
торгстроя; В. С. Митряев — помощник директора Кольчугинского
завода; Гибков (возможно, Грибков), В. В. Васильев, А. И. Коноплев,
С. Л. Смирнов — рабочие завода им. Сталина (бывшего АМО); Вол¬
гин, Бусыгин, Кошелев — проживали в Ленинграде. Кроме того, Са¬
пожников, К. П. Чудинова, Желтов, И. И. Борисов, Я. Шумяцкий,
Е. А. Герасимович и Н. Герасимович привлекались ранее в 1930 году
в связи с исключением М. Н. Рютина из партии).
Поучительна и судьба передавшего в МК ВКП(б) в сентябре
1932 года обращение «Союза марксистов-ленинцев» Н. А. Сторожен¬
ко. В марте 1937 года он был арестован и 10 января 1938 года при¬
говорен к расстрелу за то, что «в 1932 г. установил связи в Москве с
489
участниками антисоветской группы Рютина — Каюровым и Кравцо¬
вым, последним в 1936-1937 гг. был информирован в его террори¬
стических намерениях в отношении тов. Сталина». Такая же участь
постигла и Н. К. Кузьмина, передавшего в МК вместе с Н. А. Сторо¬
женко указанное обращение. Донесший в ЦКК в 1930 году на Рюти¬
на А. С. Немов93 в мае 1937 года также был арестован и расстрелян.
Таким образом, подводя итоги, следует сказать, что Рютин пытал¬
ся создать широкую оппозицию не партийной и государственной вла¬
сти, за упрочение которой он боролся на фронтах гражданской войны
и в последующие годы, занимая довольно высокие номенклатурные
посты, а режиму личной власти Сталина. И опереться при этом он
попытался не на антибольшевистские элементы, а на широкую пар¬
тийную общественность. Методы работы организаторов «Союза
марксистов-ленинцев», пытавшихся нелегальным путем противо¬
стоять режиму личной власти И. В. Сталина, не отличались ориги¬
нальностью, они были заимствованы из прежней дореволюционной
практики, а также приемов и способов ведения оппозиционной борь¬
бы 1920-1930-х годов.
Деятельность М. Н. Рютина, пришедшаяся на период смены ме¬
тодов борьбы укрепившего личную власть И. В. Сталина с оппози¬
ционными элементами, во многом повлияла на масштабы репрессий
1936-1939 годов. Между тем участники группы Рютина придержи¬
вались в основном традиционных марксистско-ленинских рецептов
выхода из кризиса 1932 года. Очевидно, что в тех условиях попытка
объединить противников генсека с целью сместить его с поста руко¬
водителя партии и государства не имела перспектив. Возникновение
«Союза марксистов-ленинцев» было обусловлено, с одной стороны,
попыткой продолжить оппозиционную борьбу с учетом новых поли¬
тических реалий, а с другой — кризисом, наметившимся в стране в
1930-1932 годах. Участники группы были арестованы до их оформле¬
ния в организацию, на стадии подготовки программных документов.
У группы не было ни устава, ни программы, ни членских билетов. Не
входили члены группы и в состав каких-либо антисоветских или ан¬
тигосударственных организаций или тем более — террористических
центров. Их деятельность была пресечена на стадии изложения наме¬
рений о желательности смены партийного и государственного руко¬
водства, а соответственно и реализуемого им политического курса.
Примечания
1 Рютин Мартемьян Никитич (1890-1937) — политический, военный и государствен¬
ный деятель, из крестьян Иркутской губернии, по образованию и профессии учи¬
тель, в Первую мировую войну прапорщик, член партии (1914-1930), председатель
Харбинского совета рабочих и солдатских депутатов (1917), Харбинского ревкома
490
(1917), командующий войсками Иркутского военного округа (1918), председатель
президиума Иркутского губкома РКП(б) (1920-1921), секретарь Дагестанского
обкома партии (1922-1924), секретарь Краснопресненского райкома партии Мо¬
сквы (1925-1928), заместитель ответственного редактора газеты «Красная звезда»
(1929-1930), председатель Управления фотокинопромышленности (1930). Кан¬
дидат в члены ЦК ВКП(б) (1927-1930), член президиума ВСНХ и коллегии Нар-
компроса (1930), делегат X, XII, XIII, XIV, XV, XVI съездов партии; XIII, XIV, XV,
XVI Всероссийских партконференций. См.: Центральный комитет КПСС, ВКП(б),
РКП(б), РСДРП(б): Историко-биографический справочник. М., 2005. С. 356-357.
2 Каюров Александр Васильевич (1899-1937) — на момент ареста был старшим ин¬
спектором сектора проверки исполнения Наркомснаба СССР.
3 Галкин Павел Андрианович (1888-1937) — вывший заведующий орготделом Крас¬
нопресненского райкома ВКП(б) в Москве.
4 Замятин Петр Михайлович (1896-1937) — на момент ареста заместитель директора
производственной части треста «Нарпит» Краснопресненского района Москвы.
5 Федоров Павел Платонович (1896-1938) — с 1930 года директор Торфяного инсти¬
тута, профессор института.
6 Демидов Василий Иванович (1890-1939) — инспектор Автопромторга, затем на ра¬
боте в Краснопресненской районной контрольной комиссии, секретарь партколле¬
гии до 1928 года.
7 Юность. 1988. № 11. С. 22-26.
8 Известия ЦК КПСС. 1990. № 8-12.
9 Сильченко Петр Афанасьевич (1887-1958) — в начале 1930-х годов работал элек¬
тротехником 3-го Госстройтреста.
10 Иванов Михаил Семенович (1887-1937) — руководитель группы Наркомата РКИ
РСФСР.
11 Каюров Василий Николаевич (1876-1936) — в 1926-1930 годах работал консуль¬
тантом Наркомата РКИ РСФСР и в Истпарте ЦК ВКП(б). На момент ареста 15 сен¬
тября 1932 года — руководитель плановой группы Центрархива.
12 Колоколов Николай Иванович (1888-1957) — старший инспектор сектора проверки
исполнения Наркомснаба СССР.
13 Каюрова Наталья Павловна (1901-?) — работала в аппарате Наркомснаба — секре¬
тарь правления Союзмолоко («Маслоцентр» и «Экспортмасло»).
14 Рохкин Григорий Евсеевич (1890-1937) — сотрудник Института иностранной би¬
блиографии ОГИЗа.
15 Горелов Виктор Борисович (1901-?) — в начале 1930-х годов был директором тре¬
ста Кинохимпром Союзкино.
16 Пташный Борис Михайлович (1900-?) — на момент ареста являлся начальником
управления плодоовощной промышленности Наркомснаба УССР.
17 Васильев Николай Иванович (1893-?) — на момент ареста 24 сентября 1932 года —
управляющий Гипрококса в Харькове. 26 сентября 1959 года МК и 29 января
1960 года КПК при ЦК КПСС отказали Н. И. Васильеву в восстановлении в КПСС
как не имеющему организационной связи с партией более 27 лет.
18 Токарев Семен Васильевич (1899-1943) — с 1929 года до ареста являлся начальни¬
ком отдела труда и кадров объединения «Кокс» в Харькове.
19 РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 3. Д. 103. Л. 28-29 об.
20 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 270; Там же. Д. 9355 (Т. 4). Л. 82.
21 Угланов Николай Александрович (1886-1937) — секретарь Нижегородского губ¬
кома партии (1922-1924), секретарь ЦК (1926-1929) и секретарь Московского
комитета партии (1924-1928), член ЦК (1923-1930); кандидат в члены Политбю¬
ро ЦК ВКП(б) (1926-1929); член Оргбюро ЦК (1924-1929); нарком труда СССР
491
(1928-1930), в 1930-1932 годах руководил в Астрахани Госрыбтрестом, с марта
1932 года — начальник сектора Главного управления легкой промышленности Нар-
комтяжпрома СССР.
22 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 2). Л. 60.
23 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 280. Стэн Ян Эрнестович (1899-1937) -
профессор Института красной профессуры (ИКП), сотрудник Академии наук
СССР.
24 Зиновьев Григорий Евсеевич (1883-1936) — советский партийный и государствен¬
ный деятель. 24 августе 1936 года приговорен к расстрелу по делу так называемого
«Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». Расстрелян
25 августа 1936 года.
25 Каменев Лев Борисович (1883-1936) — советский партийный и государственный
деятель. 24 августа 1936 года осужден по делу «Троцкистско-зиновьевского объе¬
диненного центра» к высшей мере наказания — расстрелу. Расстрелян 25 августа
1936 года.
26 И. В. Сталин отсутствовал в столице в течение трех месяцев, предположительно, с
29 мая по 27 августа 1932 года. См.: Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1926. М.,
2001. С. 129.
27 Кузьмин Николай Кузьмич — в партии с 1918 года. Других сведений не обнаруже¬
но.
28 Стороженко Николай Алексеевич (1896-?) — член партии с апреля 1917 года.
29 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 399-404.
30 РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 3. Д. 103. Л. 30 об.; Там же. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 3). Л. 320;
Там же. Д. 9355 (Т. 2). Л. 312.
31 Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — советский партийный и государствен¬
ный деятель.
32 Слепков Александр Николаевич (1899-1937) — советский историк и журналист,
в 1928-1932 годах — заведующий агитпропотделом Средне-Волжского крайко¬
ма партии, преподаватель Самарского комвуза, профессор пединститута, с весны
1932 года — на педагогической работе в Ростове-на-Дону, профессор пединститута.
33 Лисянская Виктория Львовна (1906-?) — в начале 1930-х годов — экономист Нар-
комлегпрома УССР.
34 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 4). Л. 82.
35 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 4). Л. 82,83.
36 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 3). Л. 320.
37 Ярославский Емельян Михайлович (1878-1943) — член Президиума ЦКК ВКП(б)
в 1923-1934 годах.
38 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 2). Л. 291-383.
39 Марецкий Дмитрий Петрович (1901-1937) — сотрудник Академии наук СССР, в
конце 1920-х годов — член редколлегии газеты «Правда».
40 Известия ЦК КПСС. 1990. № 2. С. 30-48.
41 Наименование «Союз марксистов-ленинцев» в 1932 году не упоминалось.
42 Правда. 1932.10 октября.
43 Луговой (Левенштейн) Александр Васильевич (1893-1937) — с апреля 1932 года —
член Центрального совета Профинтерна. Работал в Наркомснабе начальником энер¬
готопливного сектора. Неоднократно избирался членом ВЦИКа и ВЦСПС.
44 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 3). Л. 319,319 об.; Там же. Д. 9355 (Т. 5). Л. 68.
45 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 3). Л. 282
46 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 360,360 об.
47 Каюров В. Встречи с Владимиром Ильичем // Пролетарская революция. 1925. № 8.
С. 162-163.
492
48 Правда. 1932.10 октября.
49 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 251.
50 Замятина-Черных Клавдия Андреевна (1901-?) — сотрудница ОГИЗа.
51 Мебель Марк Ильич (1896-1937) — на момент ареста — профессор 1-го МГУ и стар¬
ший научный сотрудник Коммунистической академии.
52 Петровский Петр Григорьевич (1899-1941) — в 1926-1928 годах — зам. зав. агит¬
пропом Лениградского горкома партии, ответственный редактор «Ленинградской
правды»; в 1929 году — зам. редактора журнала «Нижнее Поволжье». На момент
ареста — профессор института электрификации в Саратове.
53 Равич-Черкасский Моисей Ефимович (1884-?) — в 1928 году — редактор
литературно-художественного отдела Госиздата РСФСР. В 1930 году — редактор
Государственного издательства художественной литературы. С 1930 года — рефе¬
рент Книгоцентра.
54 Правда. 1932.10 октября.
55 Зайцев Александр Данилович (1899-?) — в конце 1920-х годов — член редколлегии
газеты «Правда» и журнала «Большевик».
56 Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. Т. 1. С. 62.
57 Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. Т. 1. С. 62-63.
58 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 2). Л. 365.
59 Неизвестная Россия. XX век. Т. 1. С. 63.
60 Розенгауз Илья Самойлович (1898-?) — на момент ареста являлся помощником ди¬
ректора 2-го государственного часового завода.
61 Кавтарадзе Сергей Иванович (1885-1971) — в 1924-1927 годах — заместитель про¬
курора Верховного суда СССР, затем сотрудник Государственного издательства ху¬
дожественной литературы.
62 Боргиор (Баргиор) Иосиф Наумович (1894-1937) — в начале 1930-х годов — эконо¬
мист Наркомтяжпрома.
63 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355. (Т. 1). Л. 109.
64 Ножницкий Григорий Осипович (1900-?) — профессор Института им. Карла
Либкнехта.
65 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 2). Л. 375.
66 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355 (Т. 1). Л. 253.
67 Антипов Константин Афанасьевич (1885-?) — в 1926-1929 годах — член парткол¬
легии МКК; в 1930-1932 годах — член партколлегии Дзержинской районной кон¬
трольной комиссии. 21 сентября 1937 года. Особым совещанием при НКВД СССР
приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей.
68 Арефьев Алексей Дмитриевич (1898-1937) — студент Московского строительного
института.
69 Айхенвальд Александр Юльевич (Юрьевич) (1904-1937) — член редколлегии жур¬
нала «Коммунистический интернационал. В 1933 году привлекался по делу «анти¬
партийной контрреволюционной группы правых Слепкова (бухаринской школы)».
70 Виноградская Полина Сергеевна (1896-?) — в 1925-1930 годах — заведующая каби¬
нетом в Институте Маркса и Энгельса, советская писательница.
71 Желтухин Иван Андрианович (1898-?) — директор сельскохозяйственного техни¬
кума.
72 Коновалов Михаил Иванович (1894-?) — с 1931 года слушатель экономического
отделения Института красной профессуры.
73 Косов Михаил Александрович (1905-?) — директор Института сельскохозяйствен¬
ного машиностроения.
74 Люлин В. А. — директор фабрики Москвошвея № 3.
75 Медведев Сергей Павлович (1885-1937) — сотрудник Наркомтяжпрома.
493
76 Мрачковский Сергей Витальевич (1888-1936) — старый революционер, сторонник
Л. Д. Троцкого.
77 Палатников Наум Абрамович (1896-?) — исключен из партии в 1928 году за при¬
надлежность к троцкистской оппозиции. Органами ОГПУ высылался в Казахстан.
78 Поляков Вениамин Моисеевич (1902-?) — заместитель редактора издательства
«Техника управления».
79 Попов Матвей Петрович — заместитель начальника сектора кадров Коневодсою-
за.
80 Прозоровская Галина Андреевна (1898-?) — доцент политэкономии Академии ком¬
мунистического воспитания им. Н. К. Крупской.
81 Равдель Абрам Израилевич (1888-?) — в конце 1920-х годов являлся сотрудником
Краснопресненской районной контрольной комиссии ВКП(б). 21 июля 1937 года
Особым совещанием при НКВД осужден на 8 лет заключения в концлагерь за то,
что поддерживал знакомство с М. Н. Рютиным и посещал его квартиру.
82 Раевич Георгий Иванович (1897-?) — выпускник Института красной профессу¬
ры.
83 Слепков Василий Николаевич (1902-1937) — советский ученый-генетик и фило¬
соф, профессор биологии и диалектического материализма Казанского университе¬
та и Татарского пединститута (1929-1933).
84 Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович (1893-1936) — сотрудник Института Маркса и
Энгельса.
85 Фадеев (Фаддеев) Иван Матвеевич (1890-1937) — работал мастером на Москов¬
ском автомобильном заводе им. И. В. Сталина.
86 Чернихов Иосиф Александрович (1899-?) — служащий. В 1928 году был организа¬
тором «троцкистского подполья» в рабочем районе Харькова и членом «Всеукраин-
ского троцкистского центра».
87 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355. (Т. 1). Л. 319-320.
88 Известия ЦК КПСС. 1990. № 2. С. 30-48.
89 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9355. (Т. 1). Л. 270.
90 Старков Б. А. Дело Рютина // Они не молчали. М., 1991. С. 172.
91 Там же. С. 172-173.
92 Старков Б. А. Заложник социалистической идеи // Дела и люди сталинского време¬
ни. С. 205.
93 Немов Александр Семенович (Немой Исаак-Илья (Ичхок-Элья) Симонович)
(1898-1937) — начальник 10-го управления Наркомата оборонной промышленно¬
сти.
О. jВ. Кобец (Смоленск)
КРЕСТЬЯНСТВО СМОЛЕНЩИНЫ
ПРОТИВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ В ДЕРЕВНЕ,
1929-1931 ГОДЫ
В данной работе под государственной политикой в деревне на ру¬
беже 1920-1930-х годов понимается процесс коллективизации в двух
его составляющих: колхозного строительства и раскулачивания.
Деревня в целом не приняла эту политику государства и высту¬
пила против. Сопротивление крестьянства проявилось в двух видах:
активном и пассивном.
К активным формам сопротивления относятся крестьянские
бунты и вооруженные выступления, террористические акты, убий¬
ства представителей власти, деревенских активистов, поджоги.
К пассивным — антисоветская агитация, убой скота и сознательное
уничтожение личного имущества, создание лжеколхозов, крестьян¬
ские письма и жалобы.
Не анализируя сами формы крестьянского сопротивления в ре¬
гионе, остановимся лишь на особенностях их проявления на Смолен¬
щине в указанный период.
Вначале следует отметить то обстоятельство, что самой массовой
и очевидной формой сопротивления деревни стал изначальный отказ
крестьянина от добровольного вхождения в колхоз и последующий
выход из него при первой же появившейся возможности.
Для смоленской деревни и то и другое стало очень показатель¬
ным.
На Смоленщине колхозное движение к 1929 году пережило не¬
сколько периодов: до 1924 года шел рост колхозов на брошенных
помещичьих усадьбах; до 1926 года имело место сокращение чис¬
ла колхозов в связи с массовым явлением хуторизации губернии,
с 1926 года — медленный подъем к 1927 году и заметный рост в
1928-1929 годах1.
Так, если в 1924 году в губернии было 178 колхозов, то в 1929 году
их насчитывалось уже 5832. Но это все равно составляло лишь 2,5 %
крестьянских хозяйств.
Известное постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации
и мерах помощи государства колхозному строительству» от 5 января
495
1930 года существенно изменило ситуацию. На Смоленщине, как и
по всей стране, начался второй этап в колхозном строительстве.
Буквально за неполных два месяца (с конца января по 1 марта
1930 года) количество объединенных в колхозы хозяйств выросло в
регионе с 6,3 до 38,8 %. При этом показатели на Смоленщине были
далекими от передовых. В целом по стране процент коллективизации
на этот период увеличился более чем вдвое (с 21,6 % на 20 января
1930 года до 56 % на 1 марта 1930 года).
О перегибах и ошибках в ходе коллективизации еще не говори¬
лось. А бывший председатель правления Колхозцентра Г. Н. Камин¬
ский, незадолго до этого назначенный заведующим отделом агита¬
ции и массовых кампаний ЦК ВКП(б), прямо призывал к усилению
темпов коллективизации, не взирая на перегибы. «Если в некотором
деле вы перегнете и вас арестуют, — говорил он, — то помните, что вас
арестовали за революционное дело»3.
Поэтому зима 1930 года уже показала настоящее сопротивление,
полное размежевание общества на два противоположных лагеря: го¬
сударство в понимании «они» и крестьянство как «мы». Отношения
между ними, отмечает Линн Виола, были не чем иным, как «войной
двух различных миров и двух различных культур»4.
После статьи Сталина «Головокружение от успехов» и постановле¬
ния Политбюро ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в
колхозном движении» от 10 марта 1930 года по всей стране и на Смо¬
ленщине в частности начался массовый выход крестьян из колхозов.
Однако такого масштабного исхода из колхозов вряд ли кто пред¬
полагал. В целом по стране уровень коллективизации снизился с
56 % на 1 марта до 23,6 % в мае 1930 года. От 90-процентного показа¬
теля коллективизации в Дорогобужском районе Смоленского округа
после борьбы с искривлениями в колхозном движении осталось 6 %
крестьянских хозяйств5. Если в целом по Западной области6 на 1 мар¬
та 1930 года в колхозах было 38,8 % хозяйств, то к весенней посевной
осталось только 8,8 %7. В мае показатель снизился до 7,3 %8.
Общая растерянность была таковой, что часть работников, от¬
мечалось в материалах II областной партийной конференции (май
1930 года), «вместо того, чтобы на ходу исправив ошибки, продол¬
жить борьбу за коллективизацию, опустила руки и оставила почти
без всякого отпора разлагающую работу кулака»9.
Вторая волна массового выхода из колхозов имела место в регионе
летом 1932 года Так, в целом в Западной области за период с 1 июня
по 20 июля распалось 486 колхозов, объединявших 20368 хозяйств10.
А, например, в Рославльском районе области только за июль 1932 год
выбыло из колхозов 1131 хозяйство, 7,3 % от всех хозяйств района и
почти 20 % от хозяйств, состоявших в колхозах на 1 июля. В Шумяч-
496
ском районе за первых четыре дня июля из 170 колхозов распалось 90
с 3300 хозяйствами. По Смоленскому району из 9 колхозов выбыло
350 хозяйств, или 50 %и.
Колхозное движение в это время, замечает Мерл Фэйнсод, «по¬
давало признаки распада»12. В ответ на это Смоленщина «была
мобилизована на ведение войны с крестьянством». Процент кол¬
лективизации вновь начал расти, и к концу 1933 года область была
коллективизирована на 62,9 % по крестьянским дворам и на 70,7 %
по посевным площадям. Это фактически означало победу колхозного
строя во всем западном регионе и на Смоленщине в частности.
В конечном итоге сталинское государство и колхозная система
одержали победу. Но эта победа не означала конца крестьянского со¬
противления данной системе, которое со всей очевидностью прояви¬
лось еще накануне ее создания — в 1928 году.
На первом этапе (1928-1929 годы) основой для крестьянского
протеста Смоленщины в первую очередь стали чрезвычайные меры
при проведении хлебозаготовок и практика экономического давле¬
ния на зажиточную часть деревни. Преобладали пассивные формы
сопротивления. Среди них на первое место следует поставить анти¬
советскую агитацию, которая нередко сводилась к призывам сверже¬
ния власти («Советы без коммунистов!»). Широкое распространение
в это время получила практика создания лжеколхозов.
Однако самой значительной из активных форм сопротивления
стали террористические акты. За первые 10 месяцев 1928 года в
Смоленской губернии произошло 28 случаев убийств, избиений,
поджогов и других террористических актов. За три месяца перевы¬
борной кампании (ноябрь 1928 — январь 1929 года) имели место еще
34 подобных случая. Все совершаемые в данный период террористи¬
ческие акты были направлены против членов ВКП(б), комсомоль¬
цев и работников советского аппарата. За 1929 год еще формирую¬
щаяся Западная область выделилась в пятерку областей-лидеров по
фактам террора после Сибири, Центрально-Черноземной области,
Украины и Урала. Имевшие место террористические акты соверша¬
лись как месть за хлебозаготовки, налоговое обложение, лишение
избирательных прав.
Значительно выросло число поджогов: с 23 случаев в 1928 до 119
в 1929 году.
Массовых крестьянских выступлений в смоленской деревне про¬
тив государственной политики в 1928-1929 годах фактически не
было. В целом по стране эта форма сопротивления станет наибо¬
лее острой и опасной для власти зимой-весной 1930 года, который
признается большинством исследователей как год наивысшего про¬
явления крестьянской активности масс, направленной против кол¬
497
лективизации и раскулачивания. Но если по соседним Центрально¬
черноземной и Московской области за весь 1930 год произойдет по
1373 и 676 массовых крестьянских выступлений соответственно, то в
Западной области их будет «только» 438. Непосредственно же смо¬
ленская деревня оказалась еще менее «революционно настроенной»
в части массовых форм крестьянского сопротивления. Основное объ¬
яснение такой «пассивности» кроется в гораздо большем проценте
хуторизации Смоленщины в сравнении с соседними регионами, что
не способствовало объединению крестьян для массовых коллектив¬
ных действий.
За годы советской власти хутора и отруба стали на Смоленщине
основными формами землепользования. Община уходила в прошлое.
Ее заменило индивидуальное крестьянское хозяйство. Причем по от¬
дельным уездам и волостям процент хуторов был абсолютно преоб¬
ладающим. Так, в Ярцевском уезде они составляли 95,4 %, из которых
только 33 % имели дореволюционное происхождение13. В Тесовской
волости Сычевского уезда под поселковой формой с внутренним хо¬
зяйственным устройством было лишь 0,6 % земель. Даже в 1929 году
в районах будущего Ржевского округа хутора все еще будут состав¬
лять 82-95 % всех крестьянских хозяйств, из которых 68 % выдели¬
лись за годы советской власти14.
Самой массовой формой крестьянского сопротивления на Смо¬
ленщине на втором этапе колхозного строительства станет физиче¬
ский и имущественный террор. Террор гораздо больше других форм
сопротивления говорит о том, что в деревне внутри гражданской вой¬
ны (всей деревни против государства) имела место еще одна граж¬
данская война, в которой меньшая часть деревенских активистов бо¬
ролась со всем крестьянским сообществом15. Крестьянское насилие
станет прямым ответом на широко применявшиеся по отношению к
нему со стороны государства принуждение и беззаконие.
Всего по районам Западной области в 1930-1931 годах имели ме¬
сто 232 теракта, из которых физического террора — 129, имуществен¬
ного — 103. По совокупности основных форм антисоветских прояв¬
лений в деревне в 1930 году Западная область попала на И место из
всех регионов СССР. Соседние же области оказались еще выше: Мо¬
сковская — на шестом, а Центрально-Черноземная — на третьем.
За первые девять месяцев 1931 года на область пришлось 228 слу¬
чаев терактов из 6173 по стране. В начале года было больше актов
физического террора, но уже с мая стал преобладать имущественный
террор — поджоги. По данным Колхозцентра, 15 % колхозов по всей
стране в той или иной форме испытали на себе воздействие пожаров
в 1931 году, что составляло около 6 тысяч хозяйств16. Ситуация с под¬
жогами остается практически неизменной и в 1932 году.
498
В целом террористические акты как форма сопротивления поли¬
тике государства наибольшего своего пика достигала в 1930-1931 го¬
дах. Эта тенденция наблюдалась как по всей стране, так и на Смо¬
ленщине. Однако к 1932 году террор повсеместно идет на спад, и в
1933 году проявляется лишь в единичных случаях.
Одно из объяснений здесь следующее — к этому времени был в
основном решен и вопрос с кулаком как главным организатором и
орудием физического террора.
При этом на Смоленщине кулацкая прослойка была очень не¬
значительной: хозяйств с посевом в 10-16 десятин земли было всего
0,4 %, численность хозяйств с посевом более 16 десятин равнялось
0,04 %17. К началу 1930 года в деревнях Смоленщины насчитывалось
5,2 % батраков, 21,4 % бедняков, 71,2 % середняков, 2,2 % кулаков18.
Раскулачивание явилось составной и при этом наиболее болез¬
ненной частью политики коллективизации. После постановления
ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в
районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 года на ку¬
лака «навалились дружно».
На Смоленщине, как и по всей Западной области, в практику во¬
шел лозунг: «Вначале раскулачить, затем коллективизировать».
К 17 мая 1930 года всего по области было раскулачено 6191 хо¬
зяйство. К июню 1930 года по Смоленскому округу было ликвиди¬
ровано 4014 кулацких хозяйств, из них по первой категории — 638,
по второй — 1473, по третьей — 1903 хозяйства. Но самый пик акции
по выселению раскулаченных крестьянских хозяйств в отдаленные
районы страны пришелся на весну-лето 1931 года.
Своеобразную тайну механизма быстрого и полного решения
проблемы кулака приоткрывает в своем письме-отчете в марте
1931 года особоуполномоченный обкома ВКП(б) Шацкий. 19 мар¬
та он пишет, что уже в течение суток, сев на дрезину, объехал лично
Издешково, Сафоново, Ново-Дугино, Сычевку, Ржев, Темкино, Из-
носки, Медынь и Бухарино. По этому сектору для выселения было
распределено 1880 хозяйств. А далее идет «тайна»: «Это из расчета
10 000 на область, из расчета же 7 000, о котором здесь, кроме меня,
никто не знает, нам нужно выселить 1274 из 17-ти районов, а имеем
на сегодня 1346, так что эту цифру, даже с некоторым отсевом, есть
уверенность, что выполним во всякое время, за 1200 хозяйств я твер¬
до уверен»19.
Из письма очевидно, что центральное задание для области было
в 7000 кулацких хозяйств, а для подстраховки по районам было рас¬
пределено на 3 тысячи больше — 10 тысяч хозяйств. По обследуемому
Шацким региону к вечеру 19 марта райтройками было утверждено к
выселению 1346 хозяйств, а днем раньше цифра составляла 1442 хо¬
499
зяйства, то есть «отсев» составил только за один день 96 семей. «Все
это, — пишет Шацкий, — приходится на ходу исправлять... Сейчас же
беспрерывно звонит телефон /благо все секретари Райкомов не спят/
(письмо подписано 20-м марта в час ночи в Вязьме. — О. К.), сыпятся
запросы, вот почему я решил больше пока не ездить, а сидеть и отсю¬
да руководить всеми районами и уже выехать в том случае, если где
начнется серьезная волынка или еще что случится».
Конечно, в самом Вяземском округе, где находился ответствен¬
ный работник обкома ВКП(б), ничего такого случиться не могло.
Тем более, что в районы от имени Шацкого и начальника оперсектора
ОГПУ в Вязьме Киселева ушла абсолютно детальная инструкция:
«1. Операцию по раскулачиванию... начать точно 20 марта, повто¬
ряем — ДВАДЦАТОГО марта и закончить к концу дня 23 марта.
2. Подготовительную работу: рассмотрение и утверждение спи¬
сков закончить утренним заседанием Райтройки — 18 марта.
3. Вечерним заседанием Райтройки — 18 марта тщательно проин¬
структировать Уполномоченных, вручить им копии списков, подле¬
жащих выселению кулацких семейств..., вечером 18 марта выслать на
село для проведения практической работы.
4. Без всяких оговорок, в порядке боевого приказа, требуем пред¬
ставить нам точно 20 марта списки, утвержденные Райтройкой, на¬
меченных для выселения кулацких семейств.
...Райтройкам, начиная с 22 часов 20 марта до 24 часов 25 марта
устанавливается следующий табель срочных донесений:
а/ в 23 часа — 19 марта телеграфно сообщить, что Уполномочен¬
ные на места прибыли;
б/ в 14 часов — 20 марта телеграфно донести, что работа началась
и проходит нормально;
в/ в 14 часов — 21 марта, 22 и 23 — телеграфно доносить, как идет
работа и сколько и из каких сельсоветов вышло обозов и партий вы¬
селяемых к пунктам концентрации;
г/ 24 — нарочным выслать списки высланных..., а в 24 часа — теле¬
графно сообщить, что нарочные со сведениями выбыли;
д/ 25 марта — выслать обычным порядком, через фельдсвязь, ма¬
териалы деятельности Районных троек с краткой докладной запи¬
ской об окончании выселения»20.
В отчете за 22 марта 1931 года руководитель местной райтройки
Рожковский информировал: «За 22-е марта политическое состоя¬
ние в районе, как и с начала выселения, вполне удовлетворительное,
не отмечено ни одного, ни группового, ни массового выступления,
ни террористических актов, ни сбора приговоров за выселяемых»21.
К концу дня на концентрационный пункт поступило 142 кулацких
хозяйства с количеством 555 членов семей. Из них по разным причи¬
500
нам могли быть отсеяны всего лишь 7 хозяйств, как не имевших тру¬
доспособных мужчин, и одно без достаточно веских кулацких при¬
знаков. Довыявлять кулацкие хозяйства помогала беднота совместно
с середняцким активом, колхозники и сельсоветы.
Массовые злоупотребления в регионе в это время, дискредитиро¬
вавшие органы ОГПУ, вынужден был признать даже Г. Г. Ягода.
В 1932 году волна раскулачивания заметно снизилась. К этому
времени главная цель политики ликвидации кулачества как класса
была в основном достигнута — она оказала значительное содействие
в «продвижении коллективизации». Не желая повторять судьбу ку¬
лака, середняк предпочел меньшее из двух зол — колхозы.
Быстрая и сплошная ликвидация кулачества на Смоленщине,
процент которого и так был незначительным, в немалой степени спо¬
собствовала тому обстоятельству, что деревню некому было сплотить
для массовых выступлений против политики коллективизации.
Имевший же место индивидуальный террор сыграл, с точки зрения
Линн Виолы, двоякую роль в политике преобразования деревни.
Конечно, в первую очередь он со всей очевидностью показал не¬
приятие деревней политики коллективизации и раскулачивания.
Но в то же время крестьянский террор «оказал поддержку и мифу
режима о том, что революция, классовая борьба и построение со¬
циализма оправдывают применение репрессий...»22 «С точки зре¬
ния государства, — продолжает она, — крестьянский террор был
одновременно и опасным и полезным. Опасность понятна по его
последствиям. Польза от террора проистекала в том смысле, что им
можно было манипулировать, чтобы поддерживать состояние на¬
сильственное™ государственных кампаний и объяснять примене¬
ние репрессий к крестьянству... В итоге террор послужил интересам
государства в большей степени, чем крестьянским. Как средство
сопротивления, террор был неэффективным... Достигнутые с его
помощью результаты были краткосрочны, и он мог служить только
для эскалации насилия, поскольку репрессивная машина находи¬
лась в руках государства»23.
Справедливость данной точки зрения подтверждается события¬
ми, имевшими место на Смоленщине.
Что касается такой формы пассивного крестьянского сопротив¬
ления, как антисоветская агитация, то с началом массовой кол¬
лективизации на фоне активного сопротивления она утрачивает
свое значение. Тем не менее в течение 1930 года к антисоветской
агитации крестьяне все еще прибегают практически повсеместно.
Основные лозунги в листовках смоленских деревень: «Долой ком¬
муны, даешь единоличное хозяйство», «Долой коллективизацию, да
здравствует столыпинщина», «Долой Советскую власть и колхозы.
501
Долой колхозный сев, не дайте сеять колхозникам», «Долой наси¬
лие. Да здравствует свободный труд». К 1933 году, хотя и постепен¬
но, она практически исчезнет из информационных и аналитических
сводок ОГПУ.
Как отреагировало государство на крестьянское сопротивление?
Репрессиями. Миллионы крестьян были арестованы, отправлены
в тюрьмы, высланы или расстреляны в годы коллективизации. Ре¬
прессии эффективно заставили замолчать восставших крестьян24.
Примечания
1 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). Ф. 5.
On. 1. Д. 324. Л. 117.
2 ГАНИСО. Ф. 3. Oil 1. Д. 3612. Л. 7.
3 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 2360. On. 1. Д. 41. Л. 113.
4 Кодин Е. В. «Смоленский архив» и американская советология. Смоленск, 1998.
С. 238.
5 Смоленский архив. Д. 151. Л. 193.
6 Западная область существовала с 1929 по 1937 год с административным центром в
Смоленске.
7 ГАСО. Ф. 2360. On. 1. Д. 41. Л. 3.
8 ГАСО. Ф. 2360. On. 1. Д. 50. Л. 16.
9 Коллективизация сельского хозяйства в Западном Районе РСФСР
(1927-1937 гг.): Документы и материалы / отв. ред. Д. И. Будаев. Смоленск, 1968.
С. 301-302.
10 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и ма¬
териалы. В 5 т. М., 2001. Т. 3. Конец 1930-1933 гг. С. 131.
11 ГАНИСО. Ф. 5. Оп. 4. Д. 300. Л. 30-31.
12 Фэйнсод М. Смоленск под властью Советов. Смоленск, 1995. С. 276.
13 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 25. Л. 1.
14 Кодин Е. В. «Смоленский нарыв». Смоленск, 1995. С. 21.
15 Viola Lynne. Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasant
Resistance. New York: Oxford University Press, 1996. P. 237.
16 Viola Lynne. Peasant Rebels under Stalin. P. 122.
17 ГАНИСО. Ф. 3. On. 1. Д. 3611. Л. 3.
18 Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между 15 и 16 партийными съездами.
М.-Л., 1931. С. 67.
19 ГАНИСО. Ф. 5. On. 1. Д. 996. Л. 127.
20 Там же. Д. 980. Л. 17-18.
21 Там же. Д. 996. Л. 158.
22 Viola Lynne. Op. cit. P. 101.
23 Ibid. P. 130-131.
24 Ibid. P. 239.
И. Б. Орлов (Москва)
ИСКУССТВО ПРОТЕСТА: ХУДОЖНИК И КНИГА
В СТАЛИНСКИХ ЛАГЕРЯХ
В семейном архиве Фельде-Блохиных более полувека хранится
реликвия лагерной субкультуры — самодельная картонная, оклеенная
тонкой белой бумагой книга. Надписи на обложке отсутствуют, но на
обратной стороне титульного листа, очерченное рамкой, расположено
дружеское посвящение в стихах, раскрывающее тайну книги:
«Ждать от меня великого творенья -
Напрасный и неблагодарный труд,
Слаба во мне игра воображенья.
Однако попытался я представить тут
(И да простят мне это внучки Евы)
Отчет о подвигах Осла и Орлеанской девы,
Которые Вольтер так смело описал.
Амура жертвы те в часы досуга
Небрежною рукой я начертал,
Горя желаньем позабавить друга.
И будет в том уже моя заслуга,
Когда рисунки эти, хоть на час,
Отвлечь от мрачных мыслей смогут Вас».
Ниже посвящения стоит подпись в виде литеры «К» и дата: «31 де¬
кабря 1944 года», — вероятно, время создания самой книги, приуро¬
ченной к новому 1945 году. Литера «К» означает начальную букву
фамилии создателя книги — лагерного художника К. Э. Кунова, со¬
гласно семейному преданию, подарившего эту книгу лагерному вра¬
чу В. Я. Фельде, спасшему его от смертельного недуга. Если о судьбе
Виктора Яковлевича Фельде известно достаточно много1, то о худож¬
нике имеется очень мало сведений. Сохранился малограмотный ра¬
порт некоего начальника ПТЧ-3 Широклага на имя начальника 3-го
отделения Ф. Ф. Мичко, датированный 22 августа (судя по контек¬
сту, 1944 года), с несколькими начальственными резолюциями, в ко¬
тором фамилия художника пишется и как «Кунов», и как «Куноф».
В архиве семьи Фельде-Елохиных, наряду с другими рисунками Ку-
503
нова, находится его автопортрет периода заключения, на котором он
выглядит молодым человеком. А если судить по тем художественным
произведениям, на которые опирался художник, создавая свою рабо¬
ту, он имел достаточно разностороннее и основательное для своего
времени образование.
Важнее другое. В судьбе этого человека, как в зеркале, отразилась
трагедия творческой личности в эпоху насаждения «политической
иконографии» и триумфальной, жизнеподобной эстетики. «Салон¬
ное искусство», тесно связанное с банальностью и консервативно¬
стью, на протяжении 1930-х годов постепенно превращается в ка¬
нонизированную субкультуру, апофеозом которой стала выставка
в Музее изобразительных искусств в Москве (февраль 1939 года)
«Ленин и Сталин в изобразительном искусстве», приуроченная к
60-летию вождя. Искусство авангарда первого послереволюционно¬
го десятилетия, ставившее своей целью «наполнить жизнь красотой,
выражающей революционный дух времени» (Казимир Малевич),
в мажорные тридцатые с их приземленной прозой жизни лишается
духовной поддержки и специфической культурной среды. А грубые
административные гонения в сфере культуры трансформировали ху¬
дожественный плюрализм двадцатых годов в диктат социалистиче¬
ского реализма, в основе которого лежала идейность искусства.
Постепенно перестали выставляться работы импрессионистов и
религиозные композиции дореволюционных художников, а затем
развернулась жесткая критика «формализма», к которому было от¬
несено творчество всех нетривиально работавших художников. К
чрезвычайно негативным последствиям в области искусства привел
сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере строи¬
тельства социализма в одной отдельно взятой стране. Это способ¬
ствовало переводу творческих дискуссий в политическую область и
превращению культового творчества Б. Иогансона в «маячок» совет¬
ской живописи.
Тем не менее вряд ли можно все искусство эпохи «тоталитариз¬
ма» автоматически записывать в разряд тоталитарного. Скорее, тако¬
вым выступало официальное искусство, тогда как даже конформизм
основной массы художников (например, увлечение натюрмортом) не
укладывался в прокрустово ложе «салонного искусства». Противо¬
стояние казенно-парадным подделкам под искусство в сталинскую
эпоху могло принимать различные формы, расположенные между
двумя крайними полюсами — официозом и авангардом. Картины быв¬
ших остовцев (А. Дейнеки, А. Лабаса) и авангардистов (К. Малевича,
К. Рождественского), портретные работы М. Нестерова, П. Корина и
П. Кончаловского с трудом вписывались в рамки официальных ху¬
дожественных канонов и в определенной степени являлись «искус¬
504
ством сопротивления» стремлению руководства Союза художников
задушить все живое и истинно творческое.
Что уже тогда говорить о художнике, волей сталинской каратель¬
ной машины вырванном из привычной жизни и запертом в удуш¬
ливой атмосфере лагеря. Конечно, жизнь художников в ИТ Л суще¬
ственно отличалась от жизни других заключенных: они очень редко
попадали на общие работы. Обычное место работы — мастерские при
культурно-воспитательной части2. Столь привилегированное поло¬
жение, несомненно, оставляло силы думать о вещах более отвлечен¬
ных, чем просто выживание, о чем писал В. Т. Шаламов, которому по
ночам снились «плывущие по небу буханки»3.
Писатель О. В. Волков, проведший 27 лет в сталинских лагерях,
ссылке и Соловках (1928-1955), на вопрос, как выживали люди в Со¬
ловках и оставались людьми, дал вполне прозаичный ответ: «Каждый
день мыть руки и не ругаться матом... А вы думаете, это так просто
мыть каждый день руки, когда никто их не моет?»4. Впрочем, его кни¬
га «Погружение во тьму» как раз и посвящена тому, «как в нечелове¬
ческих условиях можно остаться человеком»5. Ю. К. Герасимов (за¬
ведующий Блоковской группы Пушкинского Дома), арестованный в
1948 году в составе группы студентов филфака, считает, что «главной
проблемой в лагере было сохранение сознания»6. Для одних заклю¬
ченных выходом из лагерного бытия была вера в бога7, для других —
труд8, для третьих — вера в идеалы партии9, для четвертых уходом
от реальности стало искусство10, в котором находили свое отражение
воспоминания о нормальной человеческой жизни, где было место и
любви, и шутке, и эротике.
Среди начальников северных лагерей к концу 1940-х годов появи¬
лась мода открывать театры. Благо артистов хватало. Так, в одном из
самых знаменитых «зэковских» театров в Северном управлении лаге¬
рей железнодорожного строительства (в Воркуте, на станции Абезь)
играло более 200 заключенных: драматическая11 и опереточная труп¬
пы, симфонический оркестр и джаз. Просуществовавший в Воркут¬
лаге несколько лет театр является ярким примером не того, что чело¬
век остается человеком даже тогда, когда этого от него уже не ждут12.
Воронежец М. Г. Краснопевцев выжил в фашистских и сталинских
лагерях благодаря оперным ариям: незаурядные вокальные данные
привели его в артистическую труппу заключенных. Лагерным учите¬
лем Краснопевцева оказался солист Ленинградского театра оперы и
балета имени С. М. Кирова знаменитый певец Николай Печковский.
«В лагере меня спасло только искусство», — уверен бывший узник
сталинских лагерей13.
Конечно, диапазон приложения творческих сил художника в ла¬
гере был сужен до написания портретов вождя для красного уголка и
505
кабинетов лагерного начальства, лозунгов и плакатов к той или иной
знаменательной дате. Но были и исключения, долгое время оставав¬
шиеся недоступными массовому зрителю. Из лагерных работ, не уни¬
чтоженных охранниками, сохранились единицы.
Сколь многолико лагерное искусство (к которому можно отнести
татуировки, служащие, помимо показателя статуса их носителя, еще
и «криком души» заключенных)14, столь же многообразны побуди¬
тельные мотивы творчества за решеткой. Для С. Д. Довлатова не вы¬
зывало сомнений пребывание лагерного искусства в традиции соц¬
реализма: «Лагерь — учреждение советское — по духу. По внутренней
сути... В этом смысле чрезвычайно показательно лагерное творчество.
В лагере без нажима и принуждения торжествует метод социалисти¬
ческого реализма... социалистическое искусство приближается к ма¬
гии... оно напоминает ритуальную и культовую живопись древних...
Если изобразить нечто положительное, то вам будет хорошо. А если
отрицательное, то наоборот»15. Тогда как В. А. Тиханова считает,
что «лагерная графика одним своим существованием развенчивала
устойчивый миф о безоблачной жизни советского народа, противо¬
поставляя официальному искусству другую реальность»16.
Можно согласиться с тем, что в своем творчестве лагерные худож¬
ники стремились отразить некую иную реальность бытия. Однако не
всегда эту реальность можно столь очевидно поляризовать на белое
и черное. Действительно, грубовато выполненные рисунки в книге
воспоминаний В. Фрида17 вряд ли можно отнести к методу социа¬
листического реализма: скорее, реализм, в котором они исполнены,
выступает воплощением неприкрашенной лагерной действительно¬
сти. Подобный мрачный оттенок носит и большинство иллюстраций
каталога музейного собрания общества «Мемориал» «Творчество
и быт ГУЛАГа» (М., 1998). Однако для рисунков, по крайней мере,
двух художников, представленных в каталоге, — Павла Холщевнико-
ва и Владимира Голицына, — характерны яркость красок, живость в
манере исполнения и даже некоторая лубочность. Большинство ил¬
люстраций Е. Керсновской, проведшей в лагерях долгие годы, под¬
разумевает отнюдь не покорное подчинение судьбе, а борьбу с ней с
позиций деятельного христианства18. Может быть, поэтому в отличие
от В. Шаламова, рассматривавшего лагерный опыт как исключитель¬
но негативный, С. Довлатов полагал, что «есть красота и в лагерной
жизни. И черной краской здесь не обойтись»19.
Например, на рисунках из альбома основателя «ГУЛАГ-арта»
Б. П. Свешникова, репрессированного в сороковые годы и проведше¬
го в сталинских лагерях 8 лет, мы видим средневековую Голландию,
вызывающую в памяти жанровые картины старых фламандских ма¬
стеров. «Это было абсолютно свободное творчество, — скажет потом
506
художник, — я получал свою пайку хлеба и писал, что хотел». Отнюдь
не случайно альбом рисунков, созданных тайно, по ночам, в каморке
сторожа, предваряют строки У. Шекспира: «Мы сами созданы из сно¬
видений. И нашу маленькую жизнь сон окружает»20. Думается, сим¬
волическая конструкция, основанная на зримых образах, была при¬
звана наполнить лагерную действительность страхами, желаниями,
чаяниями человека и тем самым отрефлексировать ускользающую
от рефлексии рутинную, «обыденную» жизнь сталинского лагеря. К
этому разряду можно отнести книжные иллюстрации, созданные в
условиях заключения Д. Л. Андреевым, В. В. Лариным и Л. Л. Рако¬
вым и объединенные под одной обложкой в виде «Иллюстрирован¬
ного биографического словаря воображаемых знаменитых деятелей
всех стран и времен»21. Черно-белые графические рисунки, варьи¬
рующиеся от простых по технике и манере исполнения эскизов до
интересных графических работ, «портретов» вымышленных героев,
выполнены в разных стилях живописи в зависимости от того направ¬
ления, к которому авторы причисляли того или иного своего героя.
Рисовали всем и на всем: «...художники экономили на воде, они
утаивали масляные краски и куски холста, сами изготовляли сангину
и угольные палочки. Рисовали на кусках мешковины, обертках бума¬
ги, фанеры. В дело шли даже портянки. Портреты и пейзажи разными
путями пересылались родным — вместо фотографий»22. Сохранились
портреты, нарисованные в тюрьме на Красной Пресне обгорелыми
спичками на носовом платке, но при возможности рисовали чертеж¬
ным перышком и акварелью23. Более того, Н. Д. Ларина отмечает воз¬
можность покупки бумаги заключенными владимирского централа24.
Несмотря на то, что «рисовать, а тем более писать красками запре¬
щалось», иногда краски для художников выписывало на свое имя
лагерное начальство25. Поэтому создание в условиях ИТЛ рукописи
«Орлеанская девственница» было, хотя и нелегким, но вполне воз¬
можным делом.
Точно так же, как и возможность обращения к оригинальным из¬
даниям. Ведь, судя по воспоминаниям заключенных, лагерные би¬
блиотеки отнюдь не были исключительным явлением, а книги явля¬
лись общедоступным удовольствием. По крайней мере, для тех, кто
их таковым считал. Библиотеки ИТЛ периодически пополнялись
новой литературой за счет как конфискованных частных библиотек,
так и привезенных с собой или присланных из дома книг. Более того,
существовал некий «межлагерный абонемент», то есть возможность
пересылать литературу из лагеря в лагерь26. Именно последние об¬
стоятельства определили весьма пестрые фонды лагерных библио¬
тек, в которых, наряду с трудами, «от одного вида и заглавия которых
тошнит: благоденствующий народ, успехи партии, слава великому
507
вождю!»27, можно было встретить книги Е. Замятина, Б. Пильняка,
П. Романова, Д. Мережковского и даже работы по ирригационной си¬
стеме Древнего Египта28. А. И. Солженицын свидетельствует, что в
северных лагерях, в том числе Особом Экибастузском, можно было
доставать и читать самые новые издания. Так, в «зоне» были доступ¬
ны книги Пушкина, Некрасова, Гоголя, Грибоедова, Лермонтова и
других классиков русской литературы, а некоторые заключенные
даже выписывали журналы29. О качестве подборки зарубежной лите¬
ратуры в лагере можно судить по письму М. Р. Чаусовского жене: «Я
за эти полтора года прочел очень много новых книг и перечел знако¬
мые уже. Должен сознаться тебе, что только теперь впервые прочел
Шиллера: “Разбойники”, “Дон Кихот”, “Коварство и любовь”, “Орле¬
анскую деву”, “Марию Стюарт” и другие более мелкие его вещи. Но
особенно мне понравилась его трилогия — “Лагерь Валленштейна”,
“Пиколомини”, и “Смерть Валленштейна”»30.
В 1946 году в Комсомольске-на-Амуре был выпущен сборник
«Сонетов» французского поэта XVI века Гильома дю Вентре в пере¬
воде на русский язык. Небольшого формата книгу сопровождали
большая вступительная статья, портрет автора и комментарий. Па¬
радокс состоял в том, что этот никогда не существовавший поэт (как
и его сонеты) был придуман в советском лагере «Свободное» двумя
зэками — студентом Ленинградского института железнодорожного
транспорта Ю. Вейнертом31 и звукооператором и преподавателем
ВГИКаЯ. Е. Хароном32.
Не были чем-то исключительным и лагерные самодельные кни¬
ги. Бывшая заключенная Интинского исправительного лагеря
И. Н. Угримова33 собрала коллекцию из двухсот предметов, среди
которых не только самодельные открытки и предметы театрального
реквизита, но и рукописная книга Пушкина в серии «Дешевая би¬
блиотека»34.
Авторская версия «Орлеанской девственницы» Вольтера, учиты¬
вая лагерные условия, впечатляет — 17 цветных иллюстраций (вклю¬
чая изображение на титульном листе Жанны Д'Арк, верхом на коне
со свитой, во главе толпы на фоне средневекового европейского го¬
рода; портрет Вольтера; рисунок в конце книги, изображающий герб
в пересеченном щите). Вероятно, автор рукописи пользовался изда¬
нием 1935 года, но наличие некоторых иллюстраций, не нашедших
аналогов в этом и других изданиях «Орлеанской девственницы»35, и
отличительные особенности перевода заставляют усомниться в ис¬
пользовании художником издания напрямую и предположить, что
текст и иллюстрации были, скорее всего, восстановлены по памяти.
Мы знаем, что поэт и переводчик Т. Г. Гнедич на память, не имея ни
английского текста, ни бумаги, перевела в Крестах в 1944 году две
первые главы «Дон Жуана» Байрона.
508
Например, по художественному исполнению, по композиции и за¬
мыслу весьма оригинальна иллюстрация ко второй песне. Текст — до¬
словная цитата из «Орлеанской девственницы» 1935 года издания —
сопровождается изображением полулежащей обнаженной Жанны
Д'Арк в окружении трех профессоров. Один из них, стоящий сзади,
читает, другой, сидящий перед Жанной Д’Арк, изучает ее при помо¬
щи лупы, а третий, стоящий за спиной второго, вручает девственни¬
це патент. На заднем плане, за Жанной Д’Арк, изображена голубая
портьера с золотыми лилиями, что может служить намеком на фран¬
цузский герб. При этом одна из лилий превращается в корону для
Жанны Д’Арк. Что же касается иллюстрации к девятнадцатой песне
(победа Ахилла над Гектором под Троей), то она вообще не находит
аналогов ни в одном издании.
Иллюстрации в книге носят в целом ярко выраженный анти-
церковный характер: наглядный пример тому — карикатурное изо¬
бражение священнослужителей и Святого Дениса. Однако о вку¬
сах дарителя и получателя в большей степени свидетельствуют
эротически-юмористические оттенки в рукописи. Вышедшая из-
под пера лагерного художника версия «Орлеанской девственницы»
Вольтера отразила собой одновременно и воспоминание о прошлой,
мирной жизни, где было время для чтения хорошей книги, и надеж¬
ду на лучшее будущее. Она стала своеобразным гимном жизни, при¬
званным дать заключенным то, чего они были лишены долгие годы.
Примечания
1 См.: Орлов И. Б., Елохин К. А., Цыганова Л. А. «Орлеанская девственница» в лагер¬
ном интерьере // Гуманитарный сервис. Книга 1. История повседневности. М., 2003.
С. 63-71.
2 Волков О. В. Погружение во тьму: Из пережитого. М.: Мол. гвардия, 1989. С. 245,
282; Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М.: Центр. «Новый мир», 1990. Т. 3. С. 86;
Творчество и быт ГУЛАГа: каталог музейного собрания общества «Мемориал». М.:
Звенья, 1998. С. 14; Фрид В. 58 1/2. Записки лагерного придурка. М.: Издательский
дом Русанова, 1996. С. 190 и др.
3 Шаламов В. Т. Колымские рассказы. М.: Информационно-издательский центр
«Наше наследие», 1992. Т. 2. С. 118.
4 Чернышев В. Светлой памяти писателя Олега Волкова // Журнал Московской Па¬
триархии. 1996. № 3. С. 47.
5 Прощание с ровесником века // Московский комсомолец. 1996. № 28.
13 февраля.
6 Рубинчик О. «Реквием» по жертвам репрессий. Выставка в Фонтанном доме // Рус¬
ская мысль. 2000.7-13 декабря.
7 Виглянский В. Житие Ефросинии Керсновской // Огонек. 1990. № 3. С. 14-16.
8 Ахто Леви. Воровской закон: Записки Серого Волка. Мор. Бежать от тени своей. М.:
Вече, 1995. С. 220.
9 Волков О. В. Указ. соч. С. 270-271.
10 Творчество и быт ГУЛАГа... С. 14.
509
11 Основу драматической труппы составляли радловцы, попавшие в заключение ар¬
тисты Театра Ленсовета под руководством Эрнеста Радлова за то, что оказались на
оккупированной территории и работали на немцев.
12 См.: Театральная зона // Советская Белоруссия. 2009. № 186 (23 330). 2 октября.
13 Шифрин Л. От смерти спас голос // Экспресс-газета online. 14 мая 2009. № 19 (744).
Режим доступа: http://eg.ru/daily/melochi/13 294/.
14 См. например: Пейзаж на ягодице // Чудеса и приключения. 1992. № 4-5.
С. 80-85; Татуировка красит место? // Новая газета. 2000. № 5.10-13 февраля. С. 13
идр.
15 Довлатов С. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 1. СПб.: Лимбус Пресс, 1993. С. 122.
16 Творчество и быт ГУЛАГа... С. 17.
17 См.: Фрид В. Указ. соч. С. 48,139,185,194,229,326,331,341.
18 См.: Керсновская Е. Наскальная живопись. М.: Квадрат, 1991.383 с.
19 Довлатов С. Указ. соч. С. 99.
20 Н. Г. Воспоминания о Голландии // Общая газета. 2000. № 24.15-21 июня.
21 См.: Андреев Д. Л., Парин В. В., Раков Л. Л. Новейший Плутарх: Иллюстрирован¬
ный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и вре¬
мен от А до Я. М.: Московский рабочий, 1990.302 с.
22 Зайкин В. Художники в сталинских лагерях // Известия. 1990. 7 июня.
23 Фрид В. Указ. соч. С. 326,341.
24 Ларина Н. Д. Вместо послесловия // Андреев Д. Л., Парин В. В., Раков Л. Л. Новей¬
ший Плутарх... С. 299.
25 Творчество и быт ГУЛАГа... С. 13-14.
26 См.: Солженицын А. И. Указ. соч. М., 1991. Т. 3. С. 82-83; Сперанская Н. В. Взгляд
из 1937-го: судьба художника. Из семейной хроники // Возвращение памяти. Ново¬
сибирск, 1994. С. 265,269; Фрид В. Указ. соч. С. 95 и др.
27 Волков О. В. Указ. соч. С. 239.
28 См.: Парина Н. Д. Указ. соч. С. 299; Солженицын А. И. Указ. соч. М., 1991. Т. 1.
С.154.
29 Солженицын А. И. Указ. соч. Т. 3. С. 84, 86.
30 Цит. по: Сперанская Н. В. Указ. соч. С. 262.
31 В 1951 году умер в шахте при невыясненных обстоятельствах.
32 В 1954 году был освобожден и реабилитирован, в 1972 году умер от лагерного тубер¬
кулеза.
33 Была арестована вместе с мужем в 1948 году за «пребывание за границей и связь с
антисоветскими силами за рубежом» и провела в сталинских лагерях 6 лет.
34 Хлебников Н. Пушкин в сталинском лагере // Новая газета. Спецвыпуск «Правда
ГУЛАГа». 2008. № 6. 7 июля.
35 См.: Вольтер М. Ф. А. Орлеанская девственница. Поэма в двадцати одной песне /
перевод Г. Адамовича, Н. Гумилева, Г. Иванова; под ред. М. Лозинского; вступит, ст.
С. Мокульского. М.-Л.: Всемирная литература; Гос. изд-во. 1924. Т. 1. 186 с.; Воль¬
тер М. Ф. А. Орлеанская девственница / пер. с фр. М. Лозинского. М.; Л.: Acade¬
mia, 1935. 547 с.; Voltaire F. М. A. La pucelle d'Orleans, роете, divise en vingt chants,
avec des notes. Nouvelle Edition, corrigee, augmentee & collationee fur le Manuscript de
Г Auteur. [Geneve], 1762. 358 p.;Voltaire F. M. A La pucelle d’Orleans: Роете, suivie du
Temple du gont, & c., [S.I.]. 1775.420 p.
А. А. Макаров (Москва)
МОЛОДЕЖНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ
ТОТАЛИТАРНОМУ РЕЖИМУ, 1945-1953 ГОДЫ
Одной из отличительных особенностей советского послевоенного
общества является возникновение неформальных молодежных объ¬
единений, как литературных кружков и фрондирующих кампаний
друзей, так и оппозиционных политических групп. Надо сразу огово¬
риться, что во многом молодежное инакомыслие возникло именно во
время войны, когда власть ослабила идеологический контроль, кото¬
рый начала восстанавливать в 1944 году.
Характерно, что в этих объединениях практически не принимали
участие фронтовики, хотя именно у этого молодого поколения был
потенциал для изменения советской действительности. Как справед¬
ливо заметила Е. Зубкова: «...фронтовиков, вернувшихся с войны,
иногда называют потенциальными “неодекабристами”»1. Это сравне¬
ние приходило на ум и самим участникам молодежных групп. Однако
по ряду причин потенциал молодых фронтовиков не реализовался.
Война оказала большое влияние, хотя и не такое явное, и на тех,
кто был слишком молод для фронта. Подростки, впитавшие в себя со¬
ветскую пропаганду, что если и будет война, то победоносная, малой
кровью и на чужой земле, не могли не задумываться над отступлени¬
ем советской армии.
Одной из главных причин появления молодежных групп были на¬
дежды общества на смягчение режима после Победы. В реальности
власть снова начала закручивать гайки: начавшаяся в 1946 году трав¬
ля Ахматовой и Зощенко оказала серьезное влияние на умы молоде¬
жи- которая неоднозначно восприняла это событие.
Один из главных парадоксов возникновения молодежных под¬
польных групп заключается в том, что их участники были воспита¬
ны самим режимом. Молодежь на каждом шагу сталкивалась с не¬
соответствием того, что говорила пропаганда, и того, что они видели
своими глазами на улицах городов и в деревнях. Подростки пыта¬
лись понять, чем вызваны те уродливые явления в послевоенной
жизни страны, которые нередко были более очевидны для них, чем
для многих взрослых, давно и прочно привыкших к двоемыслию.
Воспитанная на идеях и лозунгах революции, молодежь принимала
511
искренне и всерьез те принципы, которые давно уже были только
декорацией в стране.
Большое впечатление на городскую молодежь произвел вид голо¬
дающей, буквально умирающей деревни. Они делали вывод о неэф¬
фективности колхозной системы, несмотря на то, что официальная
пропаганда объясняла, что все трудности связаны с тем, что недавно
закончилась война. Некоторые группы прямо называли колхозы «за¬
маскированным крепостным правом»2.
Еще одним фактором стал государственный антисемитизм конца
1940 — начала 1950-х годов. Кроме бытового уровня, он существовал
и в сфере высшего образования, в ряд вузов евреев не брали. Для мно¬
гих это стало одной из причин появления оппозиционных взглядов,
даже если эти ограничения не касались их лично.
Поразительно, что арест родителей редко становился единствен¬
ной и непосредственной причиной начала оппозиционной деятель¬
ности, хотя сама власть ожидала иного, в ее восприятии появление
«мстителей за родителей» было бы естественно. Хотя были и яркие
исключения, но для подавляющего большинства это не было решаю¬
щим фактором.
Следует учитывать и введение раздельного обучения в 1943 году,
которое многими школьниками было встречено негативно.
Война повлияла на молодежь еще в одном аспекте. Привычной
стала героика. Подвиг Павлика Морозова, несмотря на всю офици¬
альную пропаганду, воспринимался все-таки неоднозначно, а вот
«Молодая гвардия» была действительно примером для подражания.
Например, молодежная группа, в которой принимал участие Влади¬
мир Гершуни, так и называлась3.
Надо учитывать, что мотивом прихода человека в подпольную
группу могла быть дружба или влюбленность, а не оппозиционные
взгляды.
Серьезная методологическая проблема — что считать сопротивле¬
нием. На взгляд автора, сопротивлением можно считать действия че¬
ловека, который осознает их как акт сопротивления и который по¬
нимает последствия своих действий для него самого. Тем не менее
власть принимала и подростковую игру в подполье за настоящее со¬
противление и соответствующе карала.
Поразительная особенность молодежных групп заключалась в
том, что они во многих вещах еще следовали подпольным традициям
XIX века. Мемуары народовольцев объясняли подросткам 1940-х го¬
дов, что организацию лучше всего создавать по принципу «пятерок».
Кстати, такая система и в сталинское время работала. Так, Анатолий
Жигулин пишет, что несколько пятерок «Коммунистической партии
молодежи» удалось сберечь при разгроме организации4. Благодаря
512
мемуарам Веры Фигнер юные подпольщики знали, как собрать гек¬
тограф5. Революционной практикой, и в то же время романтической
игрой, было использование псевдонимов.
Молодежные группы унаследовали от народовольцев не только
положительный опыт — иногда возрождались и традиции нечаевщи-
ны. Так, воронежская часть «Всесоюзной демократической партии»
приняла решение убить девушку, которая хотела выйти из группы.
К счастью, пистолет дал осечку6.
Часть организационных форм подпольные группы заимствовали
у комсомола. Совершенно неестественно в условиях подполья вы¬
глядят членские билеты, например, у «Коммунистической партии
молодежи», правда, следует учитывать, что КПМ вообще создавалась
как система, параллельная советской: первый секретарь ЦК КПМ,
второй секретарь (по агитации и пропаганде)7.
Были ли участники молодежных групп преемниками (в идеоло¬
гическом плане) оппозиции 1920 — начала 1930-х годов? Что они во¬
обще о ней знали? Можно сказать, что от оппозиции тех лет сохра¬
нились только копии так называемого «завещания» Ленина, которые
юные оппозиционеры 1940-х годов находили между страниц старых
партийных изданий8.
Хотя послевоенная молодежь и не имела возможности прочитать
труды Троцкого, некоторые выработанные ими положения были
близки к взглядам Троцкого, прежде всего, определение государ¬
ственного строя в СССР как государственного капитализма. Цитата
из Троцкого есть в программе «Союза борьбы за дело революции».
Еще одним источником альтернативных политических взглядов
было второе собрание сочинений Ленина. Александр Воронель пи¬
шет, что именно оттуда они узнали про «профсоюзную организацию»
и «децистов», идеи которых им приглянулись9.
Парадокс ситуации заключался в том, что юным подпольщикам не
нужны были работы Троцкого и Бухарина для выработки оппозици¬
онных взглядов, они брали классические произведения Ленина, пре¬
жде всего «Государство и революция», и сравнивали с действитель¬
ностью. Почти все подпольные организации придерживались мнения,
что Сталин извратил учение Ленина и надо к нему вернуться.
Характерным примером восприятия тогдашней оппозиционной
молодежью действительности служат строчки Эллы Маркман: «Мы
будем судить вас за наше обманутое поколение / За наших убитых и
заживо сгнивших отцов»10.
Представителей немарксистских взглядов были единицы. Так,
осенью 1941 года разбросал листовки монархического содержания
студент ИФЛИ Николай Рожков. Он был арестован и расстрелян11.
Конечная цель и понимание обстановки в стране несколько раз¬
личалась у разных организаций. Члены «Независимой Коммуниста -
513
ческой Партии Обновления (НКПО)/Новой коммунистической
партии справедливости» (Пермь, 1945) ставили своей целью «борьбу
со всеми недостатками в СССР с конечной целью — коммунизм». Та¬
кой наивный взгляд не удивителен, если учитывать, что организацию
создали десятиклассники12.
Студенты из Астрахани, которые в 1948 году создали подполь¬
ную группу «Свободная мысль», имели более четкие политические
взгляды. Они считали, что Сталин исказил учение Ленина, высту¬
пали против политических репрессий, культа Сталина. В програм¬
ме организации декларировалась необходимость демократизации
общественной жизни13.
Всесоюзная демократическая партия (Москва-Воронеж, 1948) счи¬
тала бесперспективной систему колхозов, выступала за пролетарский
интернационализм, демократическую регулируемую экономику.
В программе «Союза борьбы за дело революции» (Москва, 1950)
говорилось, что существует скрытая форма диктатуры группы лиц но¬
вой аристократии (то есть партийной номенклатуры) над трудящими¬
ся массами. Члены организации считали, что советский строй можно
характеризовать как государственный капитализм, что материальная
основа советского строя — армия и военизированные учреждения, мо¬
ральная — обман и жесткий идеологический контроль. Коллективи¬
зация рассматривалась как половинчатое решение (!), так как у кре¬
стьян оставались личные подсобные хозяйства, которые «сводят на
нет значение объединения хозяйств для поднятия уровня сознатель¬
ности крестьянских масс». Внешняя политика СССР определялась
как колониальная, члены СДР приветствовали выход Югославии из
соцлагеря. Задачи СДР формулировались «скромно»: создание пар¬
тии трудящихся для возглавления революционной борьбы, пробужде¬
ние широких масс трудящихся для этой борьбы, установление связи
с зарубежным революционным движением. Члены СДР считали, что
война между «двумя империалистическими группировками» (то есть
Западом и СССР) неизбежна, и, следуя тактике большевиков, высту¬
пали за поражение собственного правительства, которое приведет ко
второй социалистической революции в СССР14.
Среди политических молодежных групп можно выделить группы
сионистской направленности.
Например, в 1950 году МГБ арестовало трех студентов-евреев, ко¬
торые собирались бежать в Израиль. Виля Свечинский вспоминает:
«Об Израиле мы думали так: там наши парни бьются за свою стра¬
ну, а мы здесь будем сидеть протирать штаны и продолжать диаспо¬
ру?»15. Намерения молодых людей были расценены как измена Ро¬
дине гражданским лицом, и Особое совещание осудило каждого на
10 лет16. Характерно, что все трое (Виля Свечинский, Меир Гельфонд
514
и Мнасье Маргулис) в 1960-е годы были весьма влиятельными фигу¬
рами в зарождавшемся еврейском эмиграционном движении.
Еще одной причиной возникновения молодежных сионистских
групп был бытовой антисемитизм, с которым нередко сталкивались
евреи, вернувшись из эвакуации.
Например, в 1945 году в Брянске евреи, вернувшиеся из эваку¬
ации, часто слышали: «Вот погодите, наши приедут с фронта, мы
вам, жидам, покажем», «Жиды, убирайтесь в Палестину, к себе».
В этих условиях была создана молодежная группа, которая имела
две задачи. Первая задача — предотвращать любые попытки анти¬
семитов организовать акции против евреев. Вторая задача, причем
она считалась основной, — подготовка к отъезду в Палестину. Надо
сказать, что при создании группы был использован опыт старшего
поколения, так как отец одного из организаторов группы в 1905 году
организовал еврейскую дружину в Гомеле17. Группа была разбита на
пятерки, конспирация соблюдалась строго, по свидетельству одного
из руководителей группы Арона Фарберова, существовала програм¬
ма, устав18. В октябре 1949 года члены группы были арестованы и
осуждены на 25 лет ИТЛ19.
Практическая деятельность молодежных групп, как правило, сво¬
дилась к распространению листовок. Если не удавалось собрать гек¬
тограф, то листовки писались от руки.
Молодежные группы практически ничего не знали о других оп¬
позиционных кружках, но предполагали их существование. Понятно,
что поиск союзников в подпольной деятельности был чреват прова¬
лом. До членов КПМ дошли слухи об аресте участников воронежско¬
го филиала «Всесоюзной демократической партии», но лично они не
общались и сведения имели неточные20. Александр Воронель вспо¬
минает, что с членом другой челябинской группы — «Идейной ком¬
мунистической молодежи» — Георгием Ченчиком он познакомился
только в камере21.
Большинство групп понимали, что открытые действия против со¬
ветской власти самоубийственны и неэффективны и придерживались
следующей стратегии: заниматься политическим самообразованием,
разрабатывать теоретическую базу, вести пропаганду (с помощью ли¬
стовок), постепенно увеличивать свое влияние среди населения, рас¬
ширять свои ряды.
Члены КПМ смотрели еще дальше, их стратегической целью было
врастание в руководящие, научные, военные, партийные круги и из¬
менение духовно-нравственной атмосферы в стране22.
Важно отметить, что деятельность молодежных групп (как фактиче¬
ская, так и намечавшаяся) была ненасильственной. Правда, в програм¬
ме «Коммунистической партии молодежи» был пункт о возможности
515
(в случае необходимости) насильственного отстранения Сталина от
власти23, но этот пункт был секретным для рядовых членов24!
Отдельно стоит рассмотреть вопрос о возможности использования
индивидуального террора, тем более что обвинения в намерении со¬
вершить террористические акты против советских руководителей фи¬
гурировали в приговорах по делам некоторых подпольных трупп25.
Члены молодежных групп в подавляющем большинстве были со¬
гласны с позицией Ленина относительно индивидуального террора,
признавая его неэффективным26.
Пожалуй, исключением была грузинская подпольная группа
«Смерть Берии», созданная в 1948 году. Единственной целью этой
группы было убийство Берии, который был причастен к аресту отца
члена группы Комунеллы Маркман — члена грузинского правитель¬
ства Моисея Ефимовича Маркмана27.
Безусловно, в деятельности молодежных групп было много от игры
в революционную романтику, была жажда подвига и далеко не всег¬
да — реальное осознание той опасности, которой они себя подвергают.
Однако те, кто имел представление о жестокости репрессий и всесилии
карательных органов, понимали, что, пытаясь противостоять сталин¬
скому режиму, рискуют жизнью, и шли на это сознательно.
Далеко не все группы были оппозиционны власти, однако совет¬
ская власть пыталась полностью контролировать общество и поэтому
применяла репрессии по отношению к любым несанкционированным
действиям или, как она считала, попыткам покуситься на монополию
партии (комсомола), выражавшуюся в образовании неформальных
молодежных компаний, или советскую идеологическую картину
мира (например, социалистический реализм). В этом отношении ха¬
рактерна история участников альманаха «Снежное вино». Несколько
недавних выпускников челябинского университета решили издать
литературный альманах. Однако руководство университета отрица¬
тельно отнеслось к их идее, потому что некоторые стихи были по сти¬
лю близки к символизму, то есть, выражаясь терминологией тех лет,
были «упадническими». Было решено самим издавать рукописный
альманах, всего вышли два номера, после чего организаторы альма¬
наха были арестованы28.
Однако были и серьезные попытки противопоставить что-то со¬
циалистическому реализму. Такова, например, теория «необарокко»
студента Литературного института Аркадия Белинкова. Создан¬
ный на основе этого литературного направления роман «Черновик
чувств» читался Белинковым довольно широкой молодежной ауди¬
тории. В результате последовал арест автора в конце 1943 года29.
Отдельно можно говорить о кружках самообразования. Эти круж¬
ки, пользуясь определением участника такого кружка Э. Неизвестно¬
516
го, можно назвать «катакомбной культурой». В 1949 году 4 человека
создали кружок, строго законспирированный, в котором читали Ору¬
элла, Бердяева, Шестова, Соловьева, Лосского. На кружке делались
доклады на такие не обсуждаемые официально темы, как генетика и
теософия. Участники кружка не собирались заниматься политикой,
но понимали, что то, чем они занимаются, с точки зрения власти, по¬
литика. Кружок пережил не только Сталина, но и хрущевский период
и так и не был раскрыт30.
Другой подобной компании, которая была менее закрытой, повез¬
ло меньше. В конце 1948 — начале 1949 года по доносу провокатора
МГБ были арестованы члены кружка Кузьмы (Анатолия Бахтыре-
ва), которые на протяжении нескольких лет встречались и обсуждали
литературу, философию, религию (например, произведения Ромена
Роллана о Кришне), интерес к политике был минимален31.
Отдельно надо говорить о молодежных группах на присоединен¬
ных к СССР территориях (Западная Белоруссия, Западная Украина,
Прибалтика).
Политика русификации в Западной Белоруссии привела к тому,
что в 1946 году в нескольких городах создаются подпольные груп¬
пы, члены которых (в основном старшеклассники и учителя) высту¬
пали в защиту прав коренного населения на владение белорусским
языком, за сохранение национальных ценностей, культуры, истории.
В итоге несколько групп объединились в мощную подпольную орга¬
низацию «Союз белорусских патриотов». Ее целью стало уже созда¬
ние независимой Беларуси с социал-демократическим строем. В кон¬
це 1947 года организация была разгромлена32.
Автору пока неизвестно о существовании молодежных групп в
Западной Украине. Надо учитывать, что украинские националисты
вели вооруженную борьбу с советским режимом, и молодежь, ко¬
торая хотела бороться, просто уходила в леса. Кроме того, важным
фактором, влияющим на появление подпольных молодежных групп,
является наличие университетских центров. В Западной Украине к
таковым можно отнести только Львов.
/В университетских центрах и просто крупных городах Прибал¬
тики во второй половине 1940 — начале 1950-х годов существовало
множество молодежных подпольных групп. Они были связаны с
«лесными братьями» скорее идейно, чем организационно, их дея¬
тельность носила в основном ненасильственный характер33, хотя
нередко у них имелось оружие, найденное в лесах. Эти молодежные
группы выступали за независимость своих республик. Показательно,
что сами названия групп отсылали к временам независимости. Са¬
мая многочисленная подпольная организация — «Объединение па¬
триотов Латвии» — действовала на значительной части республики
517
в 1947-1948 годах. За участие в этой организации было арестовано и
осуждено более 200 человек34!
Всего автором выявлено порядка 60 политических групп, неофици¬
альных литературных кружков, фактов распространения листовок и
одиночных актов сопротивления. Кроме того, выявлено 5 групп пред¬
военного периода (1939-1940) и 7 групп военного времени. Большая
часть групп существовала в центре — Москва (около 15 групп) и Ле¬
нинград (8 групп), кроме того, можно выделить несколько регионов,
где молодежь была наиболее активна, — Воронеж, Челябинск.
В послевоенный период автором зафиксировано, по крайней мере,
9 организаций с четкой политической программой (Москва, Ленин¬
град, Воронеж, Челябинск, Ставрополье, Пермь). Кроме того, выявле¬
но несколько групп и отдельных людей, которые занимались разбра¬
сыванием листовок (город Артемовск Свердловской области, город
Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области, Москва, Пенза). Извест¬
но о существовании марксистских кружков в Киеве, Астрахани, Но¬
восибирске и других городах.
Для сравнения можно привести данные МГБ за первую половину
1949 года. За этот период «вскрыто и ликвидировано 35 вражеских
групп с 133 участниками, занимавшихся изготовлением и распро¬
странением антисоветских документов»35. К сожалению, мы не знаем
методики подсчета МГБ и того, насколько эти дела не были сфальси¬
фицированы самим МГБ.
Можно ли говорить о том, что молодежные подпольные группы
эпохи позднего сталинизма являются отдельным этапом оппозици¬
онного движения в СССР, или считать его начальным этапом дис¬
сидентского движения (учитывая, что диссидентское движение
отвергало подпольную деятельность)? Надо признать, что факт су¬
ществования подпольных групп в сталинскую эпоху оказал скрытое,
но немалое влияние на развитие диссидентского движения, тем более
что многие участники этих групп были достаточно активны и в дис¬
сидентское время.
Примечания
1 Зубкова Е. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-
1953. М., 2000. С. 32.
2 Селезнев В. Общество юных революционеров // Богатей (Саратов). 1998. № 1 (23).
3 Померанц Г. Записки гадкого утенка. М., 2003. С. 91.
4 Жигулин А. Черные камни. М., 1996. С. 24.
5 Интервью с членом Организационного комитета СДР С. С. Печуро.
6 «Пока свободою горим...». М., 2004. С. 64-65.
7 Жигулин А. Указ. соч. М., 1996. С. 24.
8 Там же. С. 27; Печуро С. «Я благодарна судьбе...» // Карта. № 24/25. С. 99.
9 Воронель А. Не весь народ безмолствовал // Заметки по еврейской истории. 2007. № 17
(89). Ноябрь, http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer 17 /Voronel 1 .htm
518
10 Эльяшова Л. Вечнозеленая елка // Дворцовая, 26: Альманах литературного объеди¬
нения Юрия Слепухина. Вып. 2. Санкт-Петербург, 1999. С. 148.
11 Благодарю за эту информацию Д. И. Зубарева.
12 Зекцер И. А. Из воспоминаний // годы террора: Книга памяти жертв политических
репрессий. Пермь, 1998. С. 143-157.
13 Свободная мысль в сталинской России [Интервью В. Ферапошкина с В. Карги¬
ным] // 30 октября. № 77. С. 5.
14 Архив НИПЦ «Мемориал». Ф. 1. Оп. 2. Д. 3896. Л. 22-28.
15 http://judaica.kiev.ua/Analytyka/dymerskaya.htm.
16 Маргулис М. «Еврейская» камера Лубянки. Иерусалим, 1996. С. 102-103.
17 Архив Яд Вашема. Ф. 03/7021. Л. 3.
18 Там же. Л. 4.
19 Там же. Л. 6.
20 Жигулин А. Указ. соч. С. 44.
21 Воронель А. Не весь народ безмолвствовал // Заметки по еврейской истории. 2007.
№ 17 (89). Ноябрь. http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomerl7/Voronell.
htm
22 Жигулин А. Указ. соч. С. 35.
23 Там же. С. 97.
24 Там же. С. 43.
25 «Союз борьбы за дело революции» (1951); сфальсифицированное, но очень показа¬
тельное с точки зрения отношения советской власти к потенциально опасной моло¬
дежи, дело Дунского-Фрида (1944).
26 Об отношении Ленина к индивидуальному террору см. http://www.proza.
ru/2007/06/27-225.
27 Эльяшова Л. Указ. соч. С. 144-151.
28 Силина Л. В. Настроения советского студенчества: 1945-1964 гг. Волгоград, 2006.
С. 64-65.
29 Мурина Е. Аркадий Белинков в 1943 году // http://magazines.russ.ni/voplit/2005/6.
30 Неизвестный Э. Говорит Неизвестный. Франкфурт-на-Майне, 1984. С. 37-38.
31 Левитин-Краснов А. «Рук твоих жар» (1941-1956). Тель-Авив, 1979. С. 175-176.
32 http://www.belskarb.by/forum/viewtopic.php?f=50&t=500&start=30.
33 Зубкова Ю. Прибалтика и Кремль. М., 2008. С. 202.
34 Материалы совместного проекта польского центра «Карта» и Международного Ме¬
мориала «Словарь диссидентов Центральной и Восточной Европы».
35 Лубянка: Сталин и МГБ СССР, март 1946 — март 1953. М., 2007. С. 280.
С. А. Потапова (Москва)
РЕПРЕССИРОВАННЫЕ МУЗЕИ.
(ОЧЕРК ИСТОРИИ ЦЕНТРАЛЬНОГО МУЗЕЯ
КАТОРГИ И ССЫЛКИ)
Сегодня ветераны революции — бывшие
политкаторжане и ссыльно-поселенцы —
закладывают первый в СССР (и во всем
мире) «Дом каторги и ссылки».
Что будет в этом доме? Музей.
В первом этаже дома в 17 просторных
залах разместятся экспонаты «музея ка¬
торги и ссылки».
Вечерняя Москва, 21 мая 1932 г.
Смена политического строя в России в 1917 году ознаменовалась
небывалым ростом различных общественных организаций, которые
приступили к всестороннему изучению истории революционного
движения в России. Деятельность таких обществ развивалась в двух
направлениях. Прежде всего началось собирание документальных
источников с целью их сохранения и дальнейшей публикации. Так,
работавшее летом 1920 года в Петрограде Общество изучения осво¬
бодительного и революционного движения в России планировало:
«...а) всестороннее научное изучение истории освободительного дви¬
жения в России, б) всевозможно широкое распространение среди на¬
родных масс научных знаний об этом движении»1.
Вторым направлением деятельности обществ было создание на осно¬
ве собранных документов и материалов музеев политической истории.
Сразу после февральской революции 1917 года начало свою работу Об¬
щество Дома-музея памяти борцов за свободу, которое просуществова¬
ло в Петрограде до 1919 года, так и не успев открыть музей2.
В 1921 году в Москве было создано Общество политкаторжан и
ссыльнопоселенцев (далее ОПК). В помещении Общества (с кон¬
ца 1923 года Общество располагалось по адресу Лопухинский пер.,
д. 5) накапливался значительный документальный и веществен¬
ный материал. Его необходимо было систематизировать, хранить и
520
использовать в дальнейшей работе. Для решения этой задачи при
Обществе в 1924 году была образована Музейная комиссия, кото¬
рая на основе имеющегося материала планировала организовать
историко-революционный музей «и в частности музей тюрьмы, ка¬
торги и ссылки»3.
Еще до образования музея сотрудники общества заявили, что не
собираются конкурировать с музеями революции, «...общество до¬
вольно четко отграничило для себя цикл вопросов, связанных с тюрь¬
мой, каторгой и ссылкой...»4. На заседании Пленума общества в октя¬
бре 1925 года был поставлен вопрос о создании Центрального музея
каторги и ссылки5.
Основной задачей музея определялась «...работа по изучению
тюрьмы, каторги и ссылки в царское время в тесной увязке с исто¬
рией революционного движения и классовой борьбы от... дека¬
бристов до 1917 года и организация показа (экспозиция), в целях
революционного и политического воздействия на широкие массы
трудящихся...»6
Открытие Центрального музея состоялось в 1927 году в деся¬
тую годовщину Октябрьской революции. Корреспондент газеты
«Беднота» в заметке об открытии музея писал: «В сущности это еще
не музей. Пока это только выставка, не развернувшая еще всех ценно¬
стей богатого архива общества...»7 Располагался музей в клубе ОПК
в Лопухинском переулке. Однако это помещение не устраивало чле¬
нов музейной секции, так как оно не совсем подходило для развер¬
тывания полноценной экспозиции. В 1930 году заведующая музеем
В. Н. Светлова в обзоре о работе секции писала: «Уже не приходится
говорить, как мало соответствуют музейным требованиям парадные
залы и комнаты барского особняка, с расписными, лепными потолка¬
ми и штофными обоями»8. Планировалось, что в одном из жилых до¬
мов, предназначенном для бывших политкаторжан, будет находиться
Совет общества и Центральный музей9. Сотрудники музея присту¬
пили к формированию материалов для экспонирования в новом зда¬
нии. Например, в нем планировалось воссоздать камеру «Зверинец»,
используя подлинные ее части, вывезенные из Шлиссельбургской
крепости10. Однако этим планам не суждено было осуществиться, и
музей до своего закрытия оставался в старом здании.
Несмотря на неподходящее помещение, музейная комиссия раз¬
вернула грандиозную работу по формированию многоплановой экс¬
позиции. Прежде всего, собирались подлинные документы и мате¬
риалы по истории каторги и ссылки. Неоднократно музей рассылал
обращения ко всем советским организациям* связанным с революци¬
онным движением, о присылке материалов, «...освещающих деятель¬
ность различных организаций помощи политическим заключенным
521
в тюрьмах и ссылке времен царизма до момента освобождения из
тюрем в 1917 г.»11. Сами члены музейной секции не раз выезжали в
экспедиции для сбора материала. Для обмена предметами и докумен¬
тами члены секции тесно взаимодействовали с Центральным музе¬
ем революции, обществом по изучению Москвы, Обществом старых
большевиков, Истпартом, музеем П. А. Кропоткина, МОПР (Между¬
народным обществом помощи рабочим)12.
Одним из важнейших направлений работы музейной секции была
организация передвижных выставок к различным памятным датам.
Обычно такие выставки проводились в клубах рабочих районов. «Та¬
ковы передвижки к 3-му съезду ОПК, к 100-летнему юбилею Черны¬
шевского, к 80-летнему юбилею Фроленко»13. Опыт организации пе¬
редвижных выставок привел к тому, что на протяжении ряда летних
месяцев в Парке культуры и отдыха работала временная экспозиция
«Тюрьма, каторга, ссылка»14. Эта выставка пользовалась большой по¬
пулярностью у посетителей, которые не только знакомились с ее экс¬
понатами, но и вносили свои замечания по ее содержанию. По итогам
летнего сезона 1931 года было запланировано «Показать Троцкого
ввиду его заслуг перед революцией. Уделить больше внимания Лени¬
ну — выявить Ленина в революции». К 1935 году эта выставка стала
постоянной и приобрела статус филиала музея15.
Особое внимание Центральный музей уделял подготовке экскур¬
соводов. Причем проводилась эта работа не только для сотрудников
московского музея. Центральный музей настолько тесно был связан с
региональными отделениями, что за счет средств Центрального сове¬
та общества в 1931 году был организован приезд в Москву представи¬
телей двадцати наиболее крупных отделений общества. На занятиях
изучали: музееведение, историю ВКП(б), методику экскурсионной
работы. Занятия проходили, в том числе, и в музее революции, их
проводил Н. М. Дружинин. Слушатели совершили учебную экскур¬
сию в Ленинград «...для ознакомления с рядом музеев, главным об¬
разом историко-революционного содержания»16. Планировалось, что
обучение на курсах будет регулярным.
При музейной секции была создана фотолаборатория, которая
обслуживала не только Музей каторги и ссылки, но и выполняла
платные работы для целого ряда музеев, и не только московских. По¬
ступали заказы на изготовление фотопродукции от Ленинградского
и Воронежского музеев революции, Северо-Кавказского краеведче¬
ского музея, музея Г. В. Плеханова и др.17.
В отношениях между Центральным музеем и местными отделе¬
ниями сложилась практика всеобъемлющего методического руко¬
водства со стороны Москвы. Оно выражалось в рекомендациях по
открытию музеев, по работе добровольцев, регистрации материалов,
каталогизированию и инвентаризации. Но главное — это отправка в
522
филиалы комплектов иллюстративных материалов для экспозиций:
фотоплакатов, альбомов с портретами революционных деятелей, ка¬
талогов музейных выставок.
Эти материалы впоследствии послужили дополнительным по¬
водом обвинить Центральный музей каторги и ссылки в контррево¬
люционной деятельности. В 1933 году было выдвинуто обвинение
против директора музея В. Н. Светловой. Ей инкриминировалось
создание тайной типографии в музее и рассылка по отделениям об¬
щества спрятанных в музейных стендах антисоветских листовок18.
Вера Николаевна Светлова родилась в семье военного врача, дет¬
ство провела в Тифлисе, там же начала заниматься революционной
работой. Вступив в партию эсеров, приняла самое активное участие
в событиях первой русской революции в Москве. По делу о Военной
Организации партии социал-революционеров получила 6 лет каторги
и лишения дворянства19. После октябрьской революции В. Н. Свет¬
лова работала в Тифлисском музее революции. В 1922 году при¬
влекалась по процессу о Закавказской организации партии социал-
революционеров. В 1925 году стала членом ОПК. После переезда в
Москву активно включилась в работу Общества и приняла самое
деятельное участие в создании музея.
В экспозициях музея не могло не быть материалов, так или иначе
связанных с революционными деятелями, в одночасье объявленными
оппозиционерами. Это были фотографии, листовки, газетные статьи.
Начавшиеся политические процессы, безусловно, отразились на ра¬
боте музеев. После январского процесса 1935 года над троцкистско-
зиновьевской группой музеи начали спешно пересматривать свои
экспозиции. Но в некоторых случаях оказалось слишком поздно.
Например, уже 4 января 1935 года в самарской газете «Волжская
Коммуна» была опубликована заметка «Троцкистская вылазка в му¬
зее революции». Речь шла о том, что в музее находятся различные
материалы, связанные с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Делал¬
ся вывод о том, что сотрудники музея сами являются троцкистами
и посредством музейных материалов ведут троцкистскую пропаган¬
ду. Реакция местных властей различного уровня последовала неза¬
медлительно. Была создана специальная комиссия горкома ВКП(б),
Истпарта и КрайОНО, которой «установлено, что в Музее история
партии отражена в явно искаженном виде, а ряд моментов истории
дан прямо в троцкистско-зиновьевском отображении»20. «До пере¬
стройки всех экспозиций»21 музей для посещения закрыли. Главным
виновником «троцкистской вылазки» был назван научный сотруд¬
ник музея Стахеев. Так как Стахеев был членом ОПК, то документы
по этому делу были присланы в Центральный музей Общества.
Подобная комиссия обследовала и Саратовский музей отделения
ОПК. Из протокола заседания партчасти президиума совета Сара¬
523
товского отделения видно, что часть материалов, которая выставлена
в музее, была прислана из Центрального музея и именно в них содер¬
жались «крамольные» данные. Сложившуюся тенденцию подтверж¬
дает и письмо из Белорусского отделения, в котором говорится, что
со стороны «Центрального музея Каторги и ссылки» было проявлено
отсутствие бдительности»22, так как на присланной картине о собы¬
тиях кануна октября изображен Л. Б. Каменев.
После первых сообщений с мест Центральный совет Общества
разослал во все отделения письмо под заголовком: «О некоторых
ошибках провинциальных музеев», в котором рекомендовал прове¬
сти обследование экспозиций музеев и прислать об этом отчет в Цен¬
тральный музей23.
Что касается Центрального музея каторги и ссылки, то концеп¬
ция его экспозиции и конкретный выставочный материал не раз
менялись в зависимости от текущего политического момента. В
1927 году музей состоял из следующих разделов: декабристы в тюрь¬
ме, каторге и ссылке; старый Шлиссельбург; новый (Народоволь¬
ческий) Шлиссельбург; жизнь Ленина в период тюрьмы и ссылки;
Якутская ссылка; Александровский централ; история возникнове¬
ния и деятельность общества политкаторжан24. Среди экспонатов
находились подлинные предметы из мест заключения: деревянная
шкатулка с двойным дном из Зерентуя, сделанная каторжанами,
кандалы Дзвонкевича (Н. Н. Дзвонкевич (1842-1909) — народо¬
волец, отбывал каторгу в Акатуе и Зерентуе. — С. Я), бритва из
Тобольского централа, журналы тюрем, пули, вынутые из тела Ко-
стюшко и Бодневского (участники вооруженного протеста в Яку¬
тии в 1904 году. — С. Я.), коллекция плетей, кожаная рубаха для
пыток и т. д.25.
По прошествии почти десяти лет в экспозиции произошли харак¬
терные изменения. Залы музея были наполнены цитатами из произ¬
ведений В. И. Ленина и И. В. Сталина; в вестибюле был помещен текст
из статьи Л. П. Берии о И. В. Сталине; появилась картина, отражав¬
шая современные реалии, «Отдых колхозников». Хронологически
экспозиция была построена на деятельности партии большевиков, и
весь основной материал был наполнен портретами и вещами тех дея¬
телей партии, которые к тому времени были официально утверждены
в истории революционного движения26.
После закрытия Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев
постановлением Президиума ЦИК СССР от 25 июня 1935 года27 му¬
зей еще некоторое время продолжал существовать качестве филиала
№ 1 Центрального музея революции. Как писал в плане работы его
директор Г. М. Крамаров в ноябре 1935 года, «Задача экспозиции...
показать: героику большевистской партии и ее вождей в подполье,
тюрьме, ссылке и эмиграции в эпоху борьбы с царизмом...»28
524
В вводной части новой экспозиции предполагалось показать роль
Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина как вождей мирового рабо¬
чего движения, рассказать о формировании партии нового типа. В
основной экспозиции центральное место отводилось деятельности
В. И. Ленина и И. В. Сталина в подполье и ссылке.
В 1937 году музей стал носить новое название «Большевики в цар¬
ской каторге и ссылке». Центральное место в экспозиции занял рас¬
сказ о деятельности И. В. Сталина. В первом зале располагался щит,
посвященный борьбе и аресту И. В. Сталина, позднее планировалось
заказать электрическую карту арестов и побегов И. В. Сталина. Одна¬
ко даже такой характер материалов не спас музей от закрытия.
Большую роль в работе Музея каторги и ссылки и Общества в це¬
лом сыграл В. Д. Виленский-Сибиряков. В 1923 году он был избран
заместителем старосты Общества, затем стал его председателем, был
редактором журнала «Каторга и ссылка». В 1927 году за принадлеж¬
ность к оппозиции снят со всех должностей, исключен из ВКП(б) и
выслан из Москвы29. Позднее, вернувшись в столицу, он некоторое
время оставался безработным и, будучи серьезно больным, очень
нуждался. Члены общества, в том числе и Ем.Ярославский, ходатай¬
ствовали через ветеранскую комиссию Общества о материальной
помощи для него и улучшении условий лечения30. Позднее он занял
должность директора Центрального музея каторги и ссылки.
Вновь арестован 22 июня 1936 года. 12 ноября осужден на 8 лет
ИТЛ. Умер В. Д. Виленский-Сибиряков 2 июля 1942 года31.
После закрытия Общества часть материалов была передана в Цен¬
тральный музей революции, как это и было предусмотрено п. 25 Уста¬
ва Общества32. Часть из них поступила в ЦГАОР СССР (ГА РФ).
Позднее все документы были переданы в ЦГАОР и объединены в
один фонд № 533.
В годы очередной, горбачевской, оттепели возникали попытки
воссоздать в Москве музей истории каторги и ссылки. Дети и внуки
бывших политкаторжан планировали организовать подобный музей
в бывшем доме политкаторжан по адресу: Машков пер., д. 15 и при
ДСК «Клязьма» в Подмосковье33. Но эти усилия не увенчались успе¬
хами. И сегодня о существовании некогда мощной музейной сети, по¬
казывающей тяжелейшую сторону жизни нескольких поколений рус¬
ских революционеров, известно лишь узкому кругу специалистов.
Примечания
1 ГА РФ. Ф. 6686. On. 1. Д. 1. Л. 1.
2 См.: ГА РФ. Ф. Р-6685.
3 Каторга и ссылка. 1924. № 6. С. 269.
4 Светлова В. Центральный музей каторги и ссылки // Советский музей. 1932. N° 1.
С. 51.
525
5 См.: Каторга и ссылка. 1925. № 7. С. 294.
6 ГА РФ. Ф. 533. Оп.5. Д. 109. Л. 206.
7 Там же. Д. 108. Л. 19.
8 Там же. Д. 109. Л. 189.
9 Там же. Л. 124.
10 Там же. Л. 243.
11 Там же. Д. 108. Л. 8.
12 Там же. Д. 109. Л. 107.
13 Там же. Л. 94.
14 Там же. Л. 122.
15 Там же. Д. 109. Л. 253. Д. 126. Л. 88.
16 Там же. Д. 109. Л. 245.
17 Там же. Л. 245 об-246.
18 Должанская Л. Репрессии 1937-1938 гг. в московских артелях ОПК. Всесоюзное
общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Образование, развитие, ликвида¬
ция. 1921-1935. М.: Общество «Мемориал». Изд. «Звенья», 2004. С. 285-286.
19 См.: ГА РФ. Там же. Оп. 3. Д. 2651. Л. 3 об.
20 ГА РФ. Там же. Д. 111. Л. 18 об.
21 Там же. Л. 20.
22 Там же. Л. 24.
23 См.: Там же. Д. 111. Л. 24,25.
24 Там же. Л. 48 об.
25 Из жизни общества. Хроника // Каторга и ссылка. 1924. № 6. С. 269-270; ГА РФ.
Ф. 533. Д. 109. Л. 40,122.
26 Там же. Д. 108. Л. 90-105.
27 Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР.
1935. № 34. С. 229.
28 Там же. Д. 112. Л. 1.
29 Каторга и ссылка. 1927. № 8. С. 237.
30 ГА РФ. Оп. 2. Д. 348. Л. 18,19,22.
31 Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов-жертв политическо¬
го террора в Советский период (1917-1991). СПб.: Петербургское Востоковедение,
2003. С. 99.
32 Каторга и ссылка. № 1. С. 101.
33 Леонтьева Я. Последние каторжане: по материалам фонда Е. Д. Стасовой. Всесоюз¬
ное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Образование, развитие, ликви¬
дация. 1921-1935. М.: Общество «Мемориал», Изд. «Звенья», 2004. С. 362.
Секция 7
ДИСКРИМИНАЦИИ
КАК ПРОЛОГ И СОПРОВОЖДЕНИЕ
МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ
Д. В. Валуев (Смоленск)
СОЦИАЛЬНЫЕ ДИСКРИМИНАЦИИ В ПОЛИТИКЕ
СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ: ВОЗМОЖНОСТИ
И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Одним из главных направлений репрессивной политики советской
власти в 1920-1930-х годах являлось ограничение в различных правах
представителей так называемых «нетрудовых» классов. Исследование
механизма подобных дискриминаций и их последствий представляет¬
ся важным, прежде всего, по причине относительно слабой разработки
этой темы в историографии. Обилие хорошо оформленного и доступ¬
ного архивного материала по данной проблеме позволяет достаточно
полно проанализировать процессы общественных трансформаций в
Советском Союзе периода становления сталинизма.
Разработка данной темы в контексте исследования политиче¬
ских репрессий может способствовать выработке нового понимания
общественно-политических процессов первых десятилетий совет¬
ской власти. Эта проблема также проецируется и на современные по¬
пытки ограничений прав и свобод граждан по различным признакам,
наблюдаемым на пространстве бывшего СССР. Порой эти попытки
принимают характер целенаправленной политики, последствием
которой может стать маргинализация больших групп населения, их
выталкивание на обочину полноценной общественной жизни. При¬
чины, закономерности и результаты подобной политической практи¬
ки помогает понять исследование феномена «социально чуждых» в
Советской России 1920-1930-х годов.
До середины XX века в историографии не было серьезных ис¬
следований, посвященных социальным дискриминациям в Совет¬
ской России. Появляться они стали только с 1950-х годов. Борьбе с
представителями «эксплуататорских» сословий посвящены труды
В. Г. Филимонова, Л. Ф. Морозова, П. Т. Василенкова, А. И. Лепеш¬
кина, И. Я. Трифонова, В. П. Архипова, В. М. Селунской, Ю. С. Ку¬
кушкина1. Но, несмотря на ряд важных наблюдений и выводов, сде¬
ланных этими авторами, нельзя не отметить и серьезные недостатки
их исследований. Главный из них состоит в том, что рассматривались
только социальные, но не юридические аспекты дискриминационной
политики. Вне поля зрения ученых оставались последствия ущемле¬
529
ния в правах по признаку сословной принадлежности, приводившие
к изменению общественного статуса как отдельного гражданина, так
и целых групп населения. В трудах историков советского периода
преобладал классовый подход. Дискриминационные меры в отно¬
шении «бывших» и «социально чуждых» рассматривались при этом
как один из необходимых инструментов борьбы против остатков экс¬
плуататорских классов.
Возникновение новых тенденций в исследованиях социальной
истории советской эпохи в конце 1980 — начале 1990-х годов, свя¬
занное с отказом от догматических схем и устаревшей методологии,
а также возможность использовать в исследованиях значительные
массивы ранее недоступных документов способствовали появлению
ряда работ, касавшихся дискриминации «нетрудовых элементов».
Одной из первых стала статья А. И. Добкина о лишенцах2. В ней ав¬
тор впервые в отечественной историографии расценил лишение из¬
бирательных прав как «широкомасштабный репрессивный процесс»,
вскрыл его политические и идеологические основы.
Среди трудов историков, посвященных дискриминации по со¬
циальному признаку, особого внимания заслуживает монография
В. И. Тихонова, В. С. Тяжельникова, И. Ф. Юшина. Она посвящена
созданию базы данных по московским лишенцам 1920-1930-х годов
и результатам ее обработки с помощью специально созданной ком¬
пьютерной программы. Авторы сумели выявить ряд важных законо¬
мерностей как в самом процессе лишения избирательных прав, так
и в деятельности лишенцев, принадлежавших к разным социальным
группам, направленной на восстановление в правах3.
Серьезные исследования, посвященные ущемлению прав «экс¬
плуататоров» в Сибири и на Урале, были опубликованы Т. И. Слав-
ко, А. П. Килиным, Л. В. Кутыревой, Е. В. Байда, М. С. Саламатовой
и др.4. Особо следует отметить монографию С. А. Красильникова, в
которой автор убедительно доказал, что маргинализация «нетрудо¬
вых слоев» населения была важной составной частью социальной
политики советского режима, главной целью которой являлось укре¬
пление контроля и власти над обществом5.
«Бывшим» посвящен ряд работ Т. М. Смирновой6. Особое внима¬
ние она уделяет судьбам детей «социально чуждых» и тем аспектам
жилищной политики советской власти, которые затрагивали «нетру¬
довые элементы».
О различных ограничениях прав «социально чуждых» упоминают
в своих работах такие крупные исследователи повседневности ранней
советской эпохи, как Н. Б. Лебина, Е. А. Осокина, М. Г. Меерович7.
Обращались к теме дискриминаций по социальному признаку в
СССР и зарубежные ученые. Стоит особо отметить исследователей
530
социальной истории сталинизма, представляющих «ревизионист¬
ское» направление в американской историографии. В своих трудах,
опубликованных в 1980-1990-х годах представители этого направле¬
ния Э. Кимерлинг, Ш. Фицпатрик, Г. Алексопулос определяют ли¬
шение избирательных прав как органичное звено в системе полити¬
ческих репрессий сталинской эпохи8.
При всем многообразии трудов историков, посвященных дискри¬
минации советских граждан по социальным признакам, целый ряд
проблем, связанных с данной темой, до сих пор остается вне поля
зрения ученых. В основном авторы работ о «бывших» и «социально
чуждых» затрагивают ее правовые и социологические аспекты. Толь¬
ко немногие занимались изучением последствий изменения обще¬
ственного статуса гражданина. Исследуя социальные процессы, от¬
ражением которых стали количественные и качественные перемены
в отдельных группах «бывших» и «социально чуждых», историки не
уделяют достаточного внимания персональным судьбам лиц, под¬
вергшихся дискриминациям.
Ряд ученых, затрагивая проблемы изменения социального статуса
гражданина, показывают, как в таких условиях люди избирали пер¬
сональные стратегии выживания. Данное направление является важ¬
ным и перспективным. В его рамках можно проследить эволюцию
взаимоотношений власти и общества с представителями «нетрудо¬
вых» групп населения в 1920-1930-е годы, а также выявить основные
этапы в маргинализации значительных социальных слоев.
Некоторые исследователи стремятся показать в своих трудах ин¬
формационные возможности, которые предоставляют архивные ис¬
точники по данной тематике. Но они в основном сосредотачиваются
на результатах обработки сведений этих источников с помощью ко¬
личественных методов. Благодаря этому, например, выявляются за¬
кономерности, характерные для организации проведения лишения
избирательных прав, а также для поведения представителей тех или
иных групп лишенцев. Другие историки анализируют изменение чис¬
ла различных категорий лишенцев на протяжении периода с середины
1920-х по середину 1930-х годов. Они исследуют аргументы, которые
они использовали в борьбе за свое восстановление в избирательных
правах, и мотивы, по которым власть восстанавливала тех или иных
граждан или отклоняла их ходатайства. На основе этого ученые пыта¬
ются определить модель взаимоотношений власти и общества.
Как нам представляется, одним из важных направлений исследо¬
ваний является исследование динамики процессов ущемления в пра¬
вах тех или иных категорий населения в различные периоды по раз¬
ным регионам государства и в целом по стране. Это позволит создать
более определенную и ясную картину социальной политики и раз¬
531
вития советского общества в 1920-1930-е годы. Стоит подвергнуть
тщательному изучению организацию подобных ограничений на ме¬
стах, обратить особое внимание на то, насколько точно исполнялись
местными органами власти законы, а также инструкции и указания
центра, связанные с лишением избирательных прав. Сопоставление
действий местного начальства с основными требованиями государ¬
ственной политики по отношению к «нетрудовым элементам» может
существенно дополнить и даже изменить устойчивые представления
о механизмах деятельности власти в раннем Советском государстве.
Смоленские архивы содержат немало документов, связанных
с организацией и проведением в жизнь ограничительной полити¬
ки по отношению к «социально чуждым» в Смоленской губернии
(1918-1929 годы) и Западной области (1929-1937 годы). Их изуче¬
ние и анализ позволяют нам сделать ряд важных выводов и наблюде¬
ний. Приведем некоторые из них.
С первых месяцев существования советской власти к «нетрудо¬
вым элементам» стали применятся различные меры дискриминаци¬
онного характера. При этом центральное и местное руководство в
своих действиях нередко опиралось на общественное мнение. Пред¬
ставители социальных низов часто негативно относились тем, кто
входил в элиту царской России или же был богат. Вот характерный
пример. В июне 1919 года ответственный руководитель Ельнинского
уезда Д. И. Ефретов в своем докладе, направленном в Смоленский
губком, сообщал: «Вот что говорят представители с мест о культур¬
ных имениях: “До тех пор пока культимения будут в руках... буржуев,
кулаков и спекулянтов, то говорить об их существовании и процве¬
тании не приходится”. Мы считаем необходимым пролетаризовать
управление имениями. Такие специалисты как Шварц и К-о не могут
по своим классовым интересам защищать социалистическое землеу¬
стройство. Мы знаем, где в таких имениях стоят бывшие урядники...,
которые с культурой ничего общего не имеют. Нет, говорят они, нам
культура необходима, мы Вас просим, помогите нам, придите нам на
помощь, но увольте от создания таких культур, которые не что иное,
как гнезда контрреволюционеров»9.
Другим примером подобного отношения к «эксплуататорам», но
относящимся уже к концу 1920-х годов может служить заявление жи¬
теля одной из деревень Смоленского уезда Фёдора Радченкова, на¬
правленное им в сельскую избирательную комиссию летом 1929 года.
Он писал: «Прошу... лишить (избирательных прав. — Д. В.) граждан
деревни Труханово Григорьевых Ивана и Николая и Зайцевых Ефи¬
ма и Василия, ввиду того, что они применяют сезонно и постоянно
рабочую силу. Как сильно работают... Григорьевы, по восемь человек
косят, навоз возят, жнут, так еще по заслугам их отца, как он служил
532
волости и нажил хозяйство нахально, так с моей точки зрения ли¬
шить прав голоса»10.
Вместе с тем, как показывает анализ документов, в первые годы
советской власти у «социально чуждых», особенно у сельских,
было немало защитников. Объясняется это сохранением в дерев¬
нях и малых городах практически до начала 1930-х годов общинно¬
патриархальных традиций, когда каждый член «мира» мог рассчиты¬
вать на поддержку своих односельчан или соседей.
Многие «социально чуждые» при поддержке местного населения и
даже отдельных представителей властей сохраняли свое место работы,
избирательные права и довольно долго не подвергались никаким огра¬
ничениям. В январе 1926 года в редакцию губернской газеты посту¬
пило письмо крестьянина Ершичской волости Рославльского уезда, в
котором говорилось: «...у нас в вике машинистка — дочь попа, завфи-
нотделом — сын попа, завуземотделом — бывший урядник, завизбой-
читальней — сын попа, бухгалтер из бывших офицеров... Аппарат та¬
кой, что хоть обедню служи, приступиться к нему боишься»11.
Немало «социально чуждых» трудились в школах, вузах, медицин¬
ских и культурных учреждениях. Среди них были и люди, изгнанные
с работы в государственных организациях во время «чисток», и быв¬
шие помещики, выселенные из имений. Часто они не скрывали своего
критического или даже враждебного отношения к действиям власти.
В сводке информационного отдела ОГПУ, посвященной политиче¬
ским настроениям сельской интеллигенции, составленной в январе
1929 года, говорилось: «Состав учительства Смоленской губернии
в значительной степени засорен антисоветским и классово-чуждым
элементом... Среди учителей, обслуживающих сельские школы, име¬
ется большая прослойка бывших офицеров, торговцев, попов, детей
помещиков и кулаков и лиц, лишенных избирательных прав. Эта
прослойка учительства, отказываясь от участия в общественной жиз¬
ни села, выступает с агитацией против текущих кампаний в деревне,
критикуя политику партии в отношении крестьян... Состав медицин¬
ских работников, так же как и учительство, в значительной степени
засорен социально-чуждым элементом, враждебно относящимся ко
всем мероприятиям партии и соввласти»12.
Несмотря на серьезные негативные изменения в отношениях
большинства общества к «социально чуждым», произошедшие нака¬
нуне и во время «великого перелома», у них по-прежнему находились
защитники, в том числе и среди представителей власти. В ходе изби¬
рательной кампании 1930/31 годов в Бутовском сельсовете Клинцов-
ского района при составлении списка лиц, лишенных избирательных
прав, в него не включили местного священника. На вопрос уполно¬
моченного райисполкома о причинах этого члены сельской избира¬
533
тельной комиссии ответили: «Зачем это? Он и так на сходки не ходит,
а поп у нас такой, что бесплатно обедни служит»13.
Известны случаи, когда «социально чуждые» — лишенцы, раску¬
лаченные — оказывались в лучшем положении, чем их полноправные
односельчане или соседи. Дочь «раскулаченного» и высланного на
Урал в 1931 году крестьянина Смоленского района К. Петрочкова так
описывает возвращение на родину: «Нашей семье в 1933 году из-за
малых детей разрешили уехать на родину, но не в свою деревню, отец
оставался “лишенцем”. С трудом удалось отцу устроиться плотником
на стройку, пришлось и мне с пятнадцати лет работать. Теперь наши
деревенские нам завидовали: мы получали все же хлеб по карточкам,
а в деревне, особенно в 1933-1934 годах, был голод как результат
сплошной коллективизации»14.
И в середине 1930-х годов у «социально чуждых» находились
покровители, помогавшие им устраиваться на работу и получать те
льготы и привилегии, которые полагались полноправным гражданам.
Но таких людей было уже немного. Если об их помощи «бывшим»
становилось известно, они подвергались строгим взысканиям. Так,
24 января 1934 года решением бюро Издешковского райкома ВКП(б)
был снят с работы и исключен из партии заведующий районной кон¬
торой «Союзмолоко», который «держал в аппарате детей лишенцев и
представлял их к премии»15.
Один из последних всплесков интереса общества к «бывшим» был
связан с «всенародным» обсуждением проекта Конституции СССР
в 1936 года. Большой интерес у общественности вызывала 135-я
статья, в которой говорилось о всеобщем избирательном праве. Это
положение вызывало недоумение и нередко — отрицательную реак¬
цию. Большинство воспринимало лишенцев как врагов общества и
государства. В материалах Западного обкома партии, посвященных
обсуждению проекта Конституции, отмечалось, что «на любом собра¬
нии, во время бесед, читок и т. п.» очень часто звучит вопрос: «Почему
попам и кулакам предоставляют права голоса — они враги народа?»16.
Руководителям приходилось убеждать граждан, что предоставление
избирательных прав лицам, которые раньше их не имели, не пред¬
ставляет большой опасности для жизни страны.
При изучении вопросов социальной дискриминации основное
внимание уделяется, как правило, карательному направлению в дей¬
ствиях центрального руководства страны и партии, связанному с
введением все новых ограничений для представителей «нетрудовых
классов». Но стоит обратить внимание на то, что нередко инициати¬
ву в преследовании «бывших» проявляли местные низовые органы
власти. Часто они опирались на настроения и требования местной
общественности. Центральная власть и административные органы
среднего звена (на уровне областей или губерний) периодически
534
вмешивались в действия низовых управленческих структур с целью
исправления и предупреждения «перегибов».
Крупные репрессивные кампании против «нетрудовых элемен¬
тов» были предприняты в период «великого перелома». Нередко их
организаторами были местные партийные и советские органы, ко¬
мандование воинских частей. Обычной практикой в этот период ста¬
ли конфискации имущества у «социально чуждых», отправка их на
принудительные работы, выселения за пределы населенного пункта
и даже области.
Иногда преследования «социально чуждых» на местах разво¬
рачивались в весьма крупных масштабах. Большой общественно-
политический резонанс получило так называемое «медынское дело».
В конце января 1930 года партийные и советские органы власти
города Медынь Западной области приняли решение о проведении
«раскулачивания торговцев и лишенцев города». Организация «ме¬
роприятия» была согласована с Вяземским окружкомом партии и
окрисполкомом. В этой акции самое активное участие приняли ко¬
мандование и личный состав 243-го стрелкового полка 81-й дивизии,
расквартированного в Медыни. Перед началом операции предста¬
вители местной власти, выступая на митинге в полку, заявили, что
у «раскулачиваемых» нужно «брать все, оставить четыре стены и
одежду, чтобы прикрыть нагое тело»17. 28-31 января 1930 года бри¬
гады, составленные из работников советов, наиболее активных ком¬
мунистов и красноармейцев, занимались экспроприацией имущества
медынских лишенцев. Многие были изгнаны из собственных домов.
Конфискованное сваливалось во дворе казарм полка. Впоследствии
изъятое имущество было частично разворовано младшим комсоста¬
вом и рядовыми бойцами. Всего от этих действий пострадало более
80 человек. Известия о событиях в Медыни и жалобы пострадавших
быстро достигли областных и центральных органов власти. Было
предпринято расследование произошедшего, которое велось под
личным контролем К. Е. Ворошилова. Выяснилось, что полк уча¬
ствовал в «раскулачивании» без ведома и разрешения вышестоящего
командования. Его командир и ряд офицеров были сняты со своих
должностей и понижены в званиях. Некоторые из непосредственных
участников акции исключены из партии или комсомола, изгнаны из
армии. «Медынское дело» упоминалось в местной и центральной
прессе, в выступлениях некоторых руководителей как «безобразие,
за которое надо арестовывать и отдавать под суд», как яркий пример
перегибов при проведении коллективизации18.
При исследовании «ограничительной» политики советской вла¬
сти по отношению к «социально чуждым» необходимо иметь в виду,
что Россия до 1917 года была сословным государством с абсолютной
53 5
монархией и слабо развитыми демократическими институтами. По¬
этому имеет смысл рассматривать генетическую связь социальных
дискриминаций при советском режиме с «запретительной» полити¬
кой предшествующих властей. Так, запрет детям «эксплуататоров»
обучаться в вузах и ограничения в школьном образовании можно
сравнить с циркуляром «о кухаркиных детях» и другими постанов¬
лениями царской власти, закрывавшими путь к получению образова¬
ния представителям социальных низов. Говоря о запрете на участие
в выборах для представителей «нетрудовых» классов, не стоит забы¬
вать, что до 1917 года абсолютное большинство граждан Российской
империи вообще не обладали избирательными правами. Надо также
учитывать, что дискриминациям по социальному признаку подвер¬
галось меньшинство населения страны. Так, в период избирательной
кампании 1928/29 годов, когда лишение избирательных прав достиг¬
ло своего количественного пика, в списки лишенцев было внесено
3716000 человек, что составляло 4,9 % взрослого населения СССР19.
Только комплексное изучение всех аспектов такой непростой
темы, как дискриминации по социальному признаку в первое двадца¬
тилетие советской власти, позволит дополнить и прояснить картину
становления сталинского политического режима. А главной опорой
для дальнейших исследований должны стать богатые материалы как
центральных, так и местных архивных хранилищ.
Примечания
1 Филимонов В. Г. Первая Советская Конституция. М., I960; Лепёшкин А. И Советы —
власть трудящихся. 1917-1936 гг. М., 1966; Морозов Л. Ф. Решающий этап борьбы
с нэпманской буржуазией (1926-1929 гг.). М., 1960; Василенков П. Т. Выборы со¬
ветских представительных органов. М., 1966; Трифонов И. Я. Классы и классовая
борьба в начале НЭПа (1921-1925 гг.) Л., 1969; Архипов В. П. Морозов Л. Ф. Борь¬
ба против капиталистических элементов в промышленности и торговле. 20-е — на¬
чало 30-х гг. М., 1978; Селунская В. М. Социальная структура советского общества.
История и современность. М., 1987; Кукушкин Ю. С. Сельские Советы и классовая
борьба в деревне (1921-1932 гг.). М., 1968.
2 Добкин А. И. Лишенцы. 1918-1936 гг. // Звенья. Ист. альманах. М.-СПб., 1992.
Вып. 2. С. 600-628.
3 Тихонов В. И. Тяжельников В. С. Юшин И. Ф. Лишение избирательных прав в Мо¬
скве в 1920-1930-е гг. Новые архивные материалы и методы обработки. М., 1998.
4 Славко Т. И. Кулацкая ссылка на Урале. 1930-1936 гг. М., 1995; Социальный пор¬
трет лишенца (на материалах Урала): сб. документов. Екатеринбург, 1996; Ки-
лин А. П. Частная торговля на Урале в 20-е годы (информационное обеспечение) //
Метод в историческом исследовании: тезисы докладов и сообщений всесоюзной
школы-семинара. Минск, 21-25 октября 1991 г. Минск, 1991; Кутырева Л. В. Исто¬
рия раскулачивания на Урале. (К проблеме создания базы данных) // Метод в исто¬
рическом исследовании... Минск, 1991; Байда Е. В. Социальный портрет гражданина,
лишенного избирательных прав в 30-е гг. за занятие предпринимательской деятельно¬
стью // Региональный банк данных: Урал в XX в.: тезисы рабочего совещания, ноябрь
536
1993 г. Екатеринбург, 1993; Саламатова М. С. Лишенные избирательных прав в Со¬
ветской России. 1918-1936 гг.: Итоги изучения // Маргиналы в советском обществе
1920-1930-х гг. Новосибирск, 2001. С. 3-37; Саламатова М. С. Лишение избира¬
тельных прав как форма социально-политической дискриминации в середине 1920-
х-1936 гг. (на материалах Западной Сибири): автореф. дис.... канд. ист. наук. Ново¬
сибирск, 2002.
5 Красильников С. А. На изломах социальной структуры: маргиналы в послереволю¬
ционном российском обществе (1917-й — конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1998.
6 Смирнова Т. М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти //
Отечественная история. 2000. № 2. С. 37-48; Смирнова Т. М. «Бывшие» в услови¬
ях НЭПа: «широкие перспективы» или новые проблемы. // Cahiers du monde russe.
2003. № 44/1 (Janvier — Mars). С. 111-133; Смирнова T. M. «В происхождении своем
никто не повинен...»? Проблемы интеграции детей «социально чуждых» элементов в
послереволюционное российское общество (1917-1936 гг.) // Отечественная исто¬
рия. 2003. № 4. С. 28-42; Смирнова Т. М. Бывшие люди Советской России. Страте¬
гии выживания и пути интеграции. 1917-1936 годы. М., 2003.
7 Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: распределение и рынок в снаб¬
жении населения в годы индустриализации. 1927-1941. М., 1999; Лебина Н. Б. По¬
вседневная жизнь советского города. Нормы и аномалии. 1920-е-1930-е гг. СПб.,
1999; Меерович М. Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как сред¬
ство управления людьми (1917-1937 годы). М., 2008.
8 Фицпатрик Ш. Классы и проблемы классовой принадлежности в Советской Рос¬
сии в 20-е гг. // Вопросы истории. 1990. № 8; Фицпатрик Ш. Сталинские крестья¬
не. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001; Фиц¬
патрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в
30-е годы: город. М., 2001; Fitzpatrik Sheila. Ascribing Class: the Construction of So¬
cial Identity in Soviet Russia //Journal of Modern History. 1993. № 4; Kimerling Elise.
Civil Rights and Social Policy in Soviet Russia, 1918-1936 // The Russian Review. 1982.
January; Alexopulos Golfo. Rights and Passage: Marking Outcasts and Making Citizens
in Soviet Russia, 1926-1936: Ph. D. diss. Chicago, 1996; Alexopulos Golfo. Stalin’s Out¬
casts: Aliens, Citizens, and the Soviet State, 1926-1936. Ithaca, 2003.
9 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). Ф. 3.
Оп. 1.Д. 19 а. Л. 98.
10 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 2360. Оп. 3. Д. 8. Л. 243.
11 Рабочий путь. 1926.26 января.
12 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 2. М., 2001. С. 834,837.
13 ГАСО. Ф. 2360. On. 1. Д. 220. Л. 121.
14 Забелин А. А. Имя им легион. (Судьбы смолян, репрессированных в других респу¬
бликах, краях, областях). Смоленск, 1998. С. 108.
15 Рабочий путь. 1935.26 января.
16 Партиец. 1936. № 7-8. С. 125.
17 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и ма¬
териалы. Т.2. Ноябрь 1929г. — декабрь 1930 г. М., 2000. С. 828.
18 Большевистский молодняк. 1930.2 марта.
19 Выборы в Советы и состав органов власти в СССР. М., 1931. С. 36-37.
В. В. Бахтин (Воронеж)
ЛИШЕНИЕ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ПРАВ
(НА МАТЕРИАЛАХ ВОРОНЕЖСКОЙ ОБЛАСТИ)
В первые десятилетия Советской власти существовала особая со¬
циальная страта — лишенцы, то есть те, кого лишили избирательных
прав согласно действующему законодательству.
Первая Конституция 1918 года юридически оформила категории
населения, лишаемых избирательных прав (статья 65). В статье 25
Конституции оговаривалась возможность лишения прав отдельных
лиц или групп, которые «пользуются ими в ущерб интересам социа¬
листической революции». Именно эта статья заложила основу для
произвольного толкования мотивов лишения прав, так как она по¬
зволяла подвести под статью любую социальную группу населения,
которая, с точки зрения властей, могла представлять угрозу.
В регионах часто лишали избирательных прав по признакам, не
проговоренным в Конституции. В Воронежской губернии в числе
«лишенцев» за 1925 год значились лица, которые были лишены за
партийную принадлежность — 1 анархист (Урывский р-н)1, 2 эсера
(г. Алексеевка)2, 10 членов Союза им. Михаила Архангела (Репьев-
ский р-н)3; за занятие выборных должностей в дореволюционный
период — городской староста (г. Нижнедевицк)4, городской голова
(г. Усмань и Острогожск)5. В Естратовском сельсовете Острогожского
уезда среди лишенных избирательных прав числился и бывший член
Государственной Думы6. Среди лишенных прав была и такая некон¬
ституционная категория, как «белобеженцы», то есть те, кто в период
гражданской войны уходили с отступающими белыми армиями.
По официальным данным, в Воронежской губернии было лишено
прав в 1922-1923 годах — 12 317 человек, в 1924-1925 годах — 19 644,
в 1925-1926 годах — 11 644 человек, а в 1926-1927 годах — 41 689 че¬
ловек (без города Воронежа)7.
Лишенцы по мере увеличения во второй половине 1920-х годов
политического прессинга развернули активную борьбу за восстанов¬
ление в гражданских правах. Одним из таких способов являлась по¬
дача жалоб на неправильное лишение избирательных прав. Наблю¬
дались случаи обращения лишенцев с жалобами в Центр (во ВЦИК,
Центризбирком и т. п.). В 1926 году их подали почти 4 тыс. человек,
538
или 9 % от общего числа лишенных избирательных прав. Были удо¬
влетворены требования 32 %8.
Торговец Ш. М. Даныпин в письме М. И. Калинину так охарак¬
теризовал конституционный статус предпринимателей: «частный
торгово-промышленник поражен во всех правах гражданства в совет¬
ском государстве: избирательных прав ему не дают, детей их в уни¬
верситет не принимают, в армии их ставят в тыл картофель чисть и
т[ому] п[одобное], в суде тоже не пользуются правами, как все осталь¬
ные граждане советского государства»9.
В Воронежской губернии некоторые предприниматели пытались
добиться восстановления избирательных прав. Торговцы стали вы¬
бирать патенты не на себя, а на членов своей семьи или беднейшего
из своих компаньонов10. Они надеялись, что их, таким образом, вос¬
становят в гражданских правах11. Обращались лишенцы и в газеты.
В частности, в «Крестьянскую газету» обратился Ф. Гушель с пись¬
мом, названным им как «Не женись на дочери торговки». В нем он
спрашивал редакцию газеты, подписчиком которой он являлся, со¬
вета, как ему добиться восстановления гражданских прав. Он писал:
«...лишены мы избирательного права из-за того, что мы проживаем
на квартире нашей матери и тещи, которая занимается торговлей. На
иждивении тещи не жили и не живем»12. Другой лишенец, бывший
красноармеец, спрашивал редакцию о правильности его лишения за
использование в хозяйстве труда сезонного мальчика13. Из г. У смани
в газету было направлено письмо сына кустаря-колбасника, которо¬
го лишили прав. Он считал, что лишение кустарей избирательных
прав — самоуправство местной власти: «...на кустарей смотрят нерав¬
но». В письме он в числе прочего описывал заслуги отца в поддержке
местного большевика Н. Исполатова14.
Другие поступали несколько иначе. В одном из сельсоветов Бо¬
бровского уезда «лишенцы» требовали от председателя сельсовета
разрешения на созыв собрания лишенцев «с целью избрания де¬
легатов к Калинину». В с. Пристень Валуйского уезда зажиточные
крестьяне потребовали, чтобы на избирательные собрания были
допущены и лишенные избирательных прав. Председатель волост¬
ной избирательной комиссии не разрешил проведения совместных
собраний. Тогда в его адрес были посланы анонимные письма15. На
ст. Давыдовка «лишенцы» протестовали против ограничения их в
правах16. В Россошанском уезде было зарегистрировано следующее
требование: «амнистирование кулацко-белобеженского элемента и
предоставление всем гражданам прав»17.
С 1927 года количество лишенцев возросло. В стране количе¬
ство лишенцев увеличилось с 3 млн 38 тыс. до 3 млн 716 тыс., или
на 22 %18. В Воронежской губернии количество лишенцев возросло
539
на 28 %19. Увеличение числа лиц, лишенных избирательных прав,
произошло за счет увеличения новых категорий населения, подлежа¬
щих их лишению, — владельцев промысловых предприятий, кулаков,
использовавших наемный труд. Массовое лишение предпринимате¬
лей политических прав рассматривалось ими не только как «сверты¬
вание демократии», но и как «поход против старательного хозяина».
Основными мотивами жалоб лишенцев являлся, по их мнению, «не¬
правильный подход государства», так как лишали избирательных
прав как раз тех, кто приносит большую пользу государству, уплачи¬
вая большие налоги.
В среде лишенцев массовый характер стала приобретать боязнь за
своих детей, которые, по их мнению, будут в связи с лишением из¬
бирательных прав их родителей стеснены как в отношении учения,
так и в других случаях. Лишенцы высказывались: «Нас — то лишили
избирательных прав — ладно, но при чем тут дети? Лишая нас из¬
бирательных прав, соввласть не дает нам возможность учить детей.
Придется искать исход в виде усыновления наших детей родствен¬
никами, имеющими право голоса»20. Наблюдались и единичные слу¬
чаи демонстративного закрытия предприятий лишенцами магазинов,
мельниц, крупорушек и т. п.21. В ряде мест стало наблюдаться и такое
явление, как увольнение батраков, «так как за них лишают голоса»,
что вызвало обратную реакцию. Батраки стали резко выступать про¬
тив лишения лиц, эксплуатирующих наемный труд22.
Год великого перелома внес свои коррективы в практику лише¬
ния избирательных прав. Лишение прав часто предшествовало рас¬
кулачиванию. Началось активное применение уголовного законода¬
тельства. Лишение избирательных прав практиковалось властями
до декабря 1936 года. Конституция СССР, принятая 5 декабря 1936,
провозгласила полную победу социализма в стране и ликвидацию
эксплуататорских классов. В стране провозглашалось всеобщее из¬
бирательное право.
Лишение избирательных прав как конституционная мера была от¬
менена, и начались широкомасштабные репрессии.
В государственном архиве Воронежской области имеется вну¬
шительный объем личных дел лишенцев в различных фондах. Дела
содержат в основном следующий комплекс документов: анкета-
заявление о восстановлении в избирательных правах (о неправиль¬
ном включении в список лишенных избирательных прав), жалобы и
ходатайства, справки, подлинники и копии различных документов,
подтверждающие общественно-полезный стаж лишенца, выписки из
постановлений органов власти, переписка вышестоящих с нижестоя¬
щими инстанциями.
Однако следует иметь в виду, что это личные дела лиц, возбудив¬
ших ходатайство о восстановлении в избирательных правах. Данное
540
обстоятельство очень существенное, так как подавали заявления «ли¬
шенцы», имевшие определенные заслуги перед властью и обладавшие
шансами на восстановление.
Автором только в фонде Воронежского областного исполнительно¬
го комитета было изучено 612 личных дел: 403 мужчин и 109 женщин.
Большая часть мужчин родилась в сельской местности — 65 %.
В основном это были выходцы из крестьянского сословия, а также
выявлен незначительный процент дворян, духовенства, купечества.
Среди подавших заявление на восстановление в правах был и пред¬
ставитель богатейшей купеческой фамилии Заусайловых — Митро¬
фан Николаевич23. На момент подачи заявления (31 мая 1935 года)
он проживал в Липецке. В своем заявлении он отмечал, что, отбыв
срок заключения по статье 58-10-11 на Беломорско-Балтийском
канале, он физическим трудом искупил свою вину за непролетар¬
ское происхождение24. Пытались восстановиться в правах и купцы
Абрам Наумович Лурье, до революции владевший заводом по пере¬
работке цикория25, и Александр Ильич Иофин, владевший мебель¬
ным магазином26.
Мужчины-лишенцы в своих заявлениях подчеркивали свою
службу в РККА, в том числе и в годы гражданской войны. Служили
в Красной Армии 96 человек, или 24 %. Среди них были и предста¬
вители командного состава, в частности, В. И. Знобищев из г. Там¬
бова (командир роты)27, И. М. Матвеев из г. Борисоглебска (воен¬
ный комиссар, взводный)28, Г. С. Назаров из г. Воронежа (командир
взвода)29.
Священник Н. Г. Лисицин, ходатайствуя о своем восстановлении,
приводит данные о том, что при нашествии белых банд спас предсе¬
дателя и членов исполкома, а также семью доктора-еврея30. Житель
г. Бутурлиновка А. Е. Богомазов в качестве своих заслуг перед вла¬
стью указывал на участие в социал-демократической группе в период
Первой русской революции. В своем заявлении в ВЦИК он эмоцио¬
нально писал: «Лишен я по закону как торговец. Но я прошу комиссию
внимательно посмотреть, какой я торговец, какого я происхождения
и что заставило меня торговать 2 У2 года за 48-летнюю мою жизнь. Я
полагаю, что большинство из нас ошибается, даже люди ученые, вы¬
сокие и те ошибаются. Допустил и я громадную ошибку — торговал,
моя мысль по неграмотности работала так, правительство разрешило
торговать, говоря: бери патент, плати всю причитающуюся сумму и
торгуй. Я платил всегда все исправно, и в 1926 г. я узнал, что торгов¬
ля — враг советской власти, и я кончил торговлю с больной душой,
что я глубоко ошибся, так как я таковым не был»31.
Мужчины в значительной степени проявляли себя на различных
выборных должностях, встречались бывшие члены сельских, волост¬
ных, городских советов, руководители и члены товариществ и проф¬
541
союзных комитетов и т. д. Всего занимали выборные должности в со¬
ветских и общественных организациях 51 человек, или 13 %. 36 че¬
ловек указали в своих заявлениях, что они являются или являлись
ударниками, что составляет 9 % от общего количества. В профсоюзах
состояли 65 лишенца (16 %).
Партийную принадлежность указали только 3 человека, в
том числе К. Д. Щекатурин (член ВКП(б))32, С. П. Китаев (член
РСДРП(б) в 1918-1919 годах)33, Б. Я. Розин-Рабинович (меньше¬
вик, член Бунда)34.
Большинство женщин были причислены к лишенцам не за соб¬
ственные деяния, а как члены семей — 76 %. За занятие различной
предпринимательской деятельностью, в основном мелкой торговлей,
было лишено 20 % женщин. 3 % являлись бывшими монашками, ду¬
ховными служителями церквей; 1 % оказались административно-
сосланные по линии ОГПУ.
В основном женщины были выходцами из населенных пунктов
Центрального Черноземья. Среди некоренных жителей были уро¬
женка г. Москвы, проживавшая в с. Талицкий Чамлык Добринского
района, которая в заявление указала, что в 1918 году сбежала от го¬
лода в деревню35. Жительница С.-Петербурга оказалась в Тамбове в
1924 году, сохранив статус городского жителя36. Также были выход¬
цы из западных губерний Российской империи: Гродненской, Моги¬
левской, Люблинского уезда Польши (4,5 %). Причинами их смены
места жительства главным образом стала эвакуация из-за военных
действий Первой мировой войны.
Родились в сельской местности 24 % женщин, проживавших в
городе на момент подачи заявления. До революции они занимались
традиционными женскими занятиями — воспитывали детей и вели
домашнее хозяйство. Только 3 женщины из их числа осуществляли
самостоятельную трудовую деятельность (портниха37, сельская учи¬
тельница38 и чернорабочая39).
Национальный состав лишенок: русские — 83 %, украинки — 10 %,
еврейки — 5 %, армянки — 1 % и польки — 1 %. Их дореволюцион¬
ная сословная принадлежность определялась ими как дворяне — 6 % ,
духовная — 13 %, мещане — 18 %, крестьяне — 18 %, а остальные —
35 % не указали свое социальное происхождение.
Нисходящая мобильность прежней дореволюционной элиты хо¬
рошо прослеживается на примере дворянки М. К. Реутт. До рево¬
люции она была домашней хозяйкой, в 1921-1923 годах служила
санитаркой в Минском военном госпитале, в 1924-1927 годах — вы¬
шла замуж за торговца в Тамбове, в 1927-1933 годах находилась на
иждивении дочерей — фельдшерицы и драматической актрисы Ле¬
нинградского государственного театра. С 1933 года стала работать по
542
найму40. Другая дворянка в годы нэпа занималась торговлей, а с ее
запретом стала работать сиделкой в больнице41.
Женщины из духовного сословия в подавляющей своей массе яв¬
лялись иждивенками. Их отличал довольно высокий образователь¬
ный уровень: 46 % имели высшее42 или среднее образование. Это
позволяло им устраиваться на работу машинистками, учителями,
врачами. Однако при чистках их часто увольняли. Женщины были
вынуждены ради будущего своих детей разводиться со своими му¬
жьями, в том числе и с теми, кто в то время находились в местах ли¬
шения свободы (выявлено 2 факта)43.
Дочери пытались скрывать свое духовное происхождение, ис¬
кажали анкеты, но как в случае с сестрами Петровыми в Воронеже
домовой комитет, выявив их классовую чуждость, ходатайствовал о
лишении их прав44.
Женщины-лишенки все были беспартийные. Только лишь 3 ли¬
шенки участвовали в гражданской войне. В частности, А. Д. Бабены-
шева, дочь торговца мясом Г. Кирсанова, ушла добровольцем в Крас¬
ную Армию, являлась женой командира отряда45. Служили в Красной
Армии дочь усманского мещанина О. Е. Арфеева и дочь священника
Г. А. Петрова46.
Дети, сумевшие добиться определенных карьерных высот, нередко
ходатайствовали о восстановлении своих родителей. Часто это было
продиктовано и конъюнктурными соображениями, так как наличие
родителей-лишенцев становилось изъяном в биографии. Наглядно
это продемонстрировал сын одной из воронежских лишенок — член
ЦК союза горно-металлургической промышленности. В 1935 году он
написал Сталину: «Т. Сталин. Я решаюсь отнять у вас время своим
маленьким делом, когда человеку тяжело, он ищет поддержку. Эту
поддержку я прошу у Вас. Всякий раз, когда поднимается вопрос о
бдительности, я теряюсь от преследующей меня мысли, что меня мо¬
гут назвать классово-чуждым, что меня с позором выгонят с работы,
что я потерял то внимание и доверие, которое мне оказывают на ра¬
боте, и что я буду лишен возможности быть в рядах честных, активно
участвующих людей. За последнее время я теряю уверенность в сво¬
их силах и постоянно мучаюсь в сомнениях, а имею ли я право поль¬
зоваться оказываемым мне доверием. Мне иногда стыдно смотреть в
глаза рабочим, перед которыми я выступаю, моим руководителям и
товарищам. Потому что на совести у меня грязное пятно, смыть кото¬
рое мне никак не удается <...>.
Мы сейчас обладаем знаниями, молодостью и силой в тысячу раз
ценнее нашего дома, положившего темный отпечаток на наше соци¬
альное положение. Мы дети лишенки! Вот это и сдерживает порыв и
создает неуверенность в работе. Как мне кажется, на работе не знают
543
0 моем позоре. Из-за боязни, что меня неправильно поймут и не по¬
верят — стыдно рассказать об этом своим руководителям <...>.
Прошу Вас помочь мне добиться восстановления в избирательных
правах моей матери <...>. Убежден, что при вашем вмешательстве
дело будет тщательно проверено и обеспечено быстрое и вниматель¬
ное его рассмотрение. Я прошу Вашего содействия прямо смотреть
всем в глаза и доказать не на словах, а с утроенной энергией и ак¬
тивной работой мою готовность отдать свои силы и способность делу
рабочего класса. Я с нетерпением буду ожидать результат по письму.
Преданный вам (подпись)»47.
Ответил ли И. В. Сталин ходатайствующему, мы не знаем. Архив¬
ные документы по этому поводу не содержат никакой информации.
Но его мать так и не была восстановлена в правах48.
Институт «лишенчества», несмотря на официальную ликвида¬
цию в 1936 году, сохранился и позднее. До середины 1950-х годов в
официальных анкетах при трудоустройстве или поступлении в вуз
содержались вопросы: «Были ли вы или ваши родители лишены из¬
бирательных прав, в каком году и по каким причинам? Были ли вы
или ваши родители восстановлены в избирательных правах и в ка¬
ком году?»49
В целом, несмотря на массовый характер лишения избирательных
прав в первые десятилетия Советской власти, эта «мягкая репрес¬
сивная акция» осталась как бы в тени суровой 58 статьи. До сих пор
отсутствуют обобщенные данные и не осуществлен научный анализ
данного явления.
Примечания
1 Государственный архив Воронежской области (далее — ГАВО). Ф. Р. 10. Оп. 3. Д. 17.
Л. 132 об.
2 Там же. On. 1. Д. 1231. Л. 142.
3 Там же. Л. 137.
4 Там же. Л. 1-3.
5 Там же. Л. 79,119.
6 Там же. Л. 185 об.
7 Там же. Л. 1. Государственный архив общественно-политической истории Воронеж¬
ской области (ГАОПИВО). Ф. 1. On. 1. Д. 984. Л. 97; Д. 1790. Л. 1.
8 ГАОПИВО. Ф. 1. On. 1. Д. 1790. Л. 6, 71,76.
9 Цит. по: Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: диалог в письмах. М.: РОС-
СПЭН, 2002. С. 124.
10 ГАВО. Ф. 137. On. 1. Д. 502. Л. 85 об.
11 Там же.
12 Там же. Ф. Р. 10. Оп.1. Д. 1650. Л. 239.
13 Там же. Л. 136.
14 Там же. Л. 274.
15 ГАОПИВО. Ф. 1. On. 1. Д. 1790. Л. 6, 71, 76.
16 Там же. Ф. 1. On. 1. Д. 1. Д. 1956. Л. 6.
544
17 Там же. Ф. 105. On. 1. Д. 81. Л. 9.
18 Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920-1930-е годы). Ново¬
сибирск: ИД «Сова», 2007. С. 38.
19 Подсчитано по: ГАОПИВО. Ф. 1. On. 1. Д. 1790. Л. 1.
20 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и мате¬
риалы. В 4 т. Т.2.1923-1929 / под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.: РОССПЭН,
2000. С. 529.
21 ГАВО. Ф. Р. 10. Он. 3. Д. 41. Л. 41.
22 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. С. 531.
23 Подробнее о семье Заусайловых см.: Как наших дедов забирали... Российские
школьники о терроре 30-х годов. М.: Росспэн, 2007. С. 77-78; Сайт В. А. Заусайло-
ва // http://www.elets-history.ru/
24 ГАВО. Ф.-Р. 1440. Он. 2. Д. 2883. Л. 1-21.
25 Там же. Д. 4886. Л. 1-42.
26 Там же. Д. 3177. Л. 1-21.
27 Там же. Д. 2932.Л. 1-36.
28 Там же. Д. 5512. Л. 17-18.
29 Там же. Д. 5665. Л. 1-21.
30 Там же. Д. 4732. Л. 1-35.
31 Там же. Д. 727. Л. 38-38 об.
32 Там же. Д. 9727. Л. 12-13 об.
33 Там же. Д. 3500. Л. 1-15.
34 Там же. Д. 7159. Л. 1-14.
35 Там же. Д. 1667. Л. 7-8 об.
36 Там же. Д. 7095. Л. 1-12.
37 Там же. Д. 288. Л. 1-11.
38 Там же. Д. 4016. Л. 10-11 об.
39 Там же. Д. 3686. Л. 7-8 об.
40 Там же. Д. 7095. Л. 1-12.
41 Там же. Д. 7010. Л. 1-46.
42 Высшее образование имела М. Д. Бажанова — выпускница медицинского факуль¬
тета МГУ. В 1914-1915 годах — учительница. В 1919 году — медработник заразно¬
го барака при Лебедянской больнице. В 1920 — заведующая детским домом г. Ле¬
бедяни. 1921-1922 годах занималась частными уроками, в 1923 — учительница. В
1923 году при чистке соваппарата уволена как дочь священника. ГАВО. Ф. Р. 1440.
Он. 2. Д. 371. Л. 29-30 об.
43 Там же. Д. 243. Л. 1-8; Д. 294. Л. 9-10 об.; Д. 3064. Л. 1-13.
44 Там же. Д. 6332. Л. 1-85.
45 Там же. Д. 338. Л. 1-21.
46 Там же. Д. 264. Л. 4-5 об; Д. 6332. Л. 1-85.
47 Там же. Д. 6101. Л. 11-12.
48 Там же. Л. 1.
49 Голицын С. Записки уцелевшего // Дружба народов. 1990. № 3. С. 165.
О. Л. Рябченко (Харьков)
«ИСКЛЮЧИТЬ КАК СОЦИАЛЬНО-НЕПРИГОДНЫЙ
ЭЛЕМЕНТ». «СОЦИАЛЬНО-ЧУЖДЫЕ»
В ВЫСШИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ УКРАИНЫ
(1920-е ГОДЫ)
«Волки в овечьей шкуре», «мелкобуржуазная стихия», «социаль¬
ный балласт», «антисоветский» или «социально-непригодный (вра¬
жеский) элемент» — такими и многими другими шаблонными стой¬
кими словосочетаниями обогатился лексикон студентов в 1920-е
годы по отношению к однокурсникам, родившимся в непролетарских
семьях. Как правило, так называли «бывших» людей, процент кото¬
рых в вузах, несмотря на политику пролетаризации, продолжал оста¬
ваться значительным. Вопрос приспособления их к условиям жизни
и учебы является важным перспективным направлением научных
поисков современности.
В последнее время исследователей все чаще интересуют проблемы
интеграции «бывших» в новое общество, в частности, такие
вопросы, как место дореволюционных элит в советском обществе и
жизненные стратегии «бывших» в процессе интеграции, «сокрытие
идентичности» как способ интеграции и др.1. В нашем исследовании
анализируются стратегии, которые использовали дети «бывших»
для того, чтобы получить возможность не только поступить в вузы,
но и окончить их, приспособившись к новым требованиям и скон¬
струировав соответствующий образ «пролетарского» студента. У
каждого был свой путь к высшей школе, своя биографическая ле¬
генда, свои жизненные планы и мечты. По-разному воспринимала
молодежь происходящие в стране перемены, что и позволяет гово¬
рить о стратегиях поведения отдельных групп студентов тех лет —
соучастников, свидетелей и невольных заложников великих драм и
повседневных будней. Исследование их индивидуальных практик
может помочь воссоздать коллективную биографию этой категории
молодежи и, в результате, приблизиться к пониманию интеграцион¬
ного процесса в целом.
Судьбы «бывших» зависели как от поворотов государствен¬
ной политики по отношению к деклассированным, так и от чисто
546
субъективных. Для более или менее успешной интеграции в совет¬
ское общество им необходимо было получить образование и специ¬
альность, используя всевозможные пути для преодоления жестких
требований к социальному составу студенчества. Многим для реа¬
лизации этой цели пришлось скрыть свое прошлое, что стало суще¬
ственной составной в процессе формирования новой идентичности2.
Пролетарское происхождение будущего студента должна была
подтвердить командировка. Поскольку выдавать ее могли только
выходцам из рабоче-крестьянской среды, «бывшим» нужно было по¬
заботиться о ее получении для своих детей. Документы убедительно
свидетельстуют о том, что командировку можно было достать по зна¬
комству или даже за взятку в органах власти или в советских органи¬
зациях. Неудивительно поэтому, что человеческое сознание молние¬
носно отреагировало на это появлением песенки:
Дайте мне за рубль за двадцать —
Папу от станка, папу от станка...3
Академик Д. С. Лихачев вспоминает, что записочки и рекоменда¬
ции от влиятельных персон имели в тот период большое значение,
что «такую записочку, стыдно признаться, отец мне добыл, и она
сыграла известную роль при моем поступлении»4. Много граждан
пользовались своими связями с представителями власти, таких ком¬
мунистов называли в те времена «ручными». Архивы сохранили не¬
мало записок к ответственным советским руководителям с просьбой
помочь получить необходимые для поступления в вуз документы,
как, например: «Т. Касьян. Посылаю тебе т. Харченко... о котором
я говорил. Направь его куда следует, снабдивши соответствующи¬
ми шпаргалами...»5. Представители власти сами цинично нарушали
нормы, установленные ими же для поступления в вуз, называя ко¬
мандировки советских организаций «шпаргалами». В результате, как
и много других молодых людей, Д. Е. Харченко, получив необходимое
удостоверение для поступления в Киевский ИНО\ становится его
студентом в 1922 году. Дальнейшая судьба этого юноши уже больше
зависела не столько от успехов в учебе и активности в общественной
жизни, сколько от того, разоблачат или нет его истинное социальное
происхождение.
«Снятие масок» началось сразу же, очень часто благодаря
«бдительным» сторонникам режима. Например, 25 августа 1922 года
Киевский ИНО — институт народного образования. Реорганизован в 1920 году из
университета, сначала назывался Высший ИНО имени М. Драгоманова. В 1930 году
был ликвидирован, на его основе возникли три разные вуза. Университеты в Украи¬
не были воссозданы в 1933 году.
547
в Полтавский губпрофобр пришло письмо, в котором сообщалось,
что откомандированный на учебу в рабфак Фёдор Садовый «членом
комнезама не является и принадлежит к состоятельному классу»6.
Документы же Ф. Садовому, как члену КНС, были выданы Николь¬
ским волостным исполнительным комитетом. Студента Харьков¬
ского технологического института В. Г. Бобовича также исключили
за то, что поступил «по фальшивым документам, которые выдали
знакомые его отцу», что было засвидетельствовано Бахчисарайским
райисполкомом7.
Следует также отметить, что очень часто документы, которые
свидетельствовали о «необходимом» социальном происхождении,
выдавали коммунисты и комсомольцы на местах, зная истинное про¬
исхождение, но сочуствуя человеку, судьба которого зависела от та¬
ких удостоверений. Тем более, когда этот человек много лет демонст¬
рировал преданность новой власти, активно работая в советских
организациях. Студент Харьковского музыкально-драматического
института П. Ф. Голубь на комиссии по чистке отмечал, что в мест¬
ной ячейке, когда выдавали необходимые для поступления справки,
знали о нем и о происхождении его родителей: «...документы я соби¬
рал умышленно. Братьев все время преследовали, и они вынуждены
были экстерном заканчивать вузы»8. Писательница Докия Гуменна
также вспоминает, что она имела свидетельство члена комнезама.
«Дал его мне Саша Цимбал, тогда секретарь комнезама в Жашкове...
Я никогда ногой не ступила в этот комитет и в глаза не видела ни од¬
ного жашковского бедняка»9, но каждый год перед каждой чисткой в
Киевском ИНО ей «приходила почтой из Жашкова новая карточка,
без сопроводительного письма, но с новыми датами... [свидетельства]
имели магическое свойство: автоматически переводили через чистки
и давали продуктовую карточку в столовую АРА»10.
Наиболее безболезненным путем для получения необходимых
для поступления в вуз документов была смена опекунства родите¬
лей на кого-нибудь из родственников, которые имели хоть какие-
нибудь заслуги перед Советской властью или служили в советских
учреждениях11.
Каким бы путем не приобретались справки и командировки разных
организаций, они, как справедливо отмечает профессор А. Ю. Рож¬
ков, были равнозначными понятию «путевка в жизнь» и означали
поворотный момент в биографии молодого человека, что открывало
«для него путь к вертикальной социальной мобильности, к карьере
советского специалиста»12. Несмотря на многочисленные разоблаче¬
ния фальшивок и привлечение к ответственности, «бывшие» люди в
надежде на получение образования все равно пытались достать ко¬
мандировки в вузы. Поэтому, подводя итоги работы по пролетариза¬
548
ции вузов Одесской губернии, Т. М. Внуков отмечал, что «разверстка
никаких результатов не дала, они мало попадают в низовые организа¬
ции, посылают не тех, кого нужно, принято много служащих и мало
рабочих...»13.
Наряду с командировкой, для поступления в вуз необходимо
было заполнить анкету. Вопросы в ней строились так, чтобы моло¬
дежь смогла доказать преданность Советской власти. Но, как сви¬
детельствуют документы, анкеты достаточно легко подделывались
и дети «бывших» без особых проблем поступали в вузы. Например,
в графе «социальное происхождение», которая в те времена счита¬
лась самой важной позицией, ставилась професссия родителей, час¬
то можно было встретить ответы очень туманные, не раскрывавшие
сути вопроса, а то и лживые: «свободная профессия, столярует и ра¬
ботает в огороде», — написала в своей анкете студентка Киевского
ИНО О. Д. Кучеревская, отец которой был священником14, а студент
Харьковского геолого-землеустроительного института О. В. Сербин
указал, что родителей у него нет, в то время, когда не только его отец,
а и он сам в свое время был дьяком15. «В целом, все мы были про¬
летарское студенчество, — отмечает Д. Гуменна, — но каждый имел
еще свое, невидимое для чужого глаза. В анкете все были пастухи,
батраки, работники, бедняки, бойцы Красной Армии, активисты,
выдвиженцы... Кто как умел, так и маскировался»16. Многие для до¬
стижения цели приспосабливали личную историю к требованиям
новой государственной идеологии, создавали себе новую жизненную
биографию. От такого мастерства часто зависела не только возмож¬
ность получения образования, но и жизнь человека.
Не всем нравилась практика подделки документов, тем более той
части молодежи, которая искренне восприняла идеи новой власти.
Им трудно было поступить в комсомол17, соответственно и команди¬
ровки в вузы они официальным путем получить не могли. Отчаяние
этих молодых людей передает письмо П. И. Егорова к Наркому об¬
разования УССР, в котором юноша написал: «Я ни в какой органи¬
зации не состою и не потому, что не хочу, а потому, что меня в них
не принимают, как сына священника. Например, когда у нас в селе
организовывали КСМ, я один из первых, не имея никаких задних це¬
лей и не имея никакого понятия о командировках, подал заявление о
желании вступить в ряды комсомольцев, но мне отказали! О, как это
убийственно подействовало на меня! Я почувствовал себя никому не
нужным, выброшенным за борт человеком...»18. Те же, кому удалось
поступить в ряды комсомола или партии, активно проводя в жизнь
государственную политику, пытались показать отсутствие идеологи¬
ческой связи с непролетарской семьей. Но добиться разрешения на
образование честным путем было трудно19.
549
Таким образом, дети «бывших» использовали разные пути для
поступления в вуз. Получив документы и «правильно» заполнив
анкету, можно было без особого труда стать студентом советско¬
го высшего учебного заведения. Намного тяжелее был следующий
этап — удержаться в институте. Необходимо было не только назвать¬
ся лицом пролетарского происхождения, но и сконструировать со¬
ответствующий образ. Начинался он из внешнего преобразования.
Например, для того, чтобы поступить в Киевский политехничекий
институт, Е. Лонский на документы наклеил фотографию, где он был
изображен в виде рабочего — в расстегнутой рубашке и сдвинутой
на одну сторону кепке, но сразу после поступления имел неосто¬
рожность сменить «внешние атрибуты пролетария — кепку, рваные
башмаки и воротник нараспашку... на новенькую форменную сту¬
денческую кепку, которую он снимает только тогда, когда идет на
студкомиссию»20. Поэтому пролетарская часть курса, собрав 27 под¬
писей под заявлением в студкомиссию, пыталась убедить ее в том,
что институт «готовит вредителя для нашей промышленности»21. Это
неудивительно, ведь в те годы даже накрашенные губы «считались
признаком непролетарского происхождения и поведения»22, а комсо¬
мольский актив пытался решить такие «глобальные проблемы», как,
например: «...может ли комсомолец носить галстук и модные в серед¬
ине 20-х годов остроносые башмаки “джимми” (шляпу решитель¬
но отбрасывали, о ней не было и речи)»23. Студентку Харьковского
музыкально-драматического института М. А. Борц «вычистили» за
«дискредитацию культпохода» только из-за того, что во время поезд¬
ки она надела шляпку вместо платка, как было приказано, а также
отказывалась есть из одной тарелки с другими участниками этой ак¬
ции24. А поэту Н. Шеремету, который в конце 1920-х годов учился
в Киевском ИНО, «комсомольская ячейка даже вынесла выговор за
разноцветный джемпер», который он приобрел на первый гонорар25.
В стенах советского вуза модные вещи носить было небезопасно
даже стопроцентным пролетариям, у студентов из-за этого возникали
серьезные проблемы. О. М. Фуголь приводит показательный пример,
что на ее однокурсницу Шепелеву сразу же обратили внимание, ког¬
да она зимой появилась в прекрасной шубе: «Откуда у фельдшерицы
из бедняков такая шуба. Пришлось ей ехать к себе на село и привезти
оправдательный документ, в котором было записано, что “комбед ко¬
мандирует на учебу Шепелеву... на врача, а так как у нее не было теплой
одежды, то комбед решил выдать из реквизированной одежды какого-
то купца шубу”. Вот так она и ходила в купеческой шубе 5 лет»26.
Много студентов легко усваивали несложную науку внешнего
превращения и приобретенный «пролетарский» вид помогал без про¬
блем получить образование. Студентка Харьковского медицинского
550
института В. Н. Горохова вспоминает, что их староста Динерштейн
на протяжении всех лет учебы «ходил всегда обтрепанный, а летом
даже босиком, а как только закончил институт и получил место в
клинике города Харькова, сразу явился в щегольском, с иголочки, ко¬
веркотовом костюме-галифе, в хромовых шикарних сапогах. В мод¬
ной тогда кожаной куртке. Сразу женился на однокурснице, также
превратившейся из Золушки в принцессу. Оказалось, и у того, и у
другой были очень состоятельные родители. А нам осталось только
широко открыть глаза от изумления»27. По словам бывшего студен¬
та Харьковского технологического института М. Москвина, на этом
сложном экзамене «учитывалось все: умение виртуозно покрыть
матом, ударить “по сапатке” (лицу), носить одежду по-пролетарски,
соответственно есть, пить, курить... Нужно познать, что грубость не
порок, что насилие добродетель, и только тогда кандидат на высшее
образование становится настоящей частицей материала, который
пролетаризирует вузы»28.
Таким образом, одежда была своеобразным знаком, который дол¬
жен был подчеркуть пролетарскую сущность тех, кому она принадле¬
жала. Эта одежда должна была постоянно указывать массовому созна¬
нию на внутреннее содержание ее владельцев. Но в действительности
одежда-знак не всегда ему соответствовала, и многим студентам не¬
пролетарского происхождения приходилось ежедневно прибегать к
социальной мимикрии.
Наряду с конструированием «пролетарского» внешнего вида, ши¬
роко практиковалось в те годы отречение от родителей, которое ста¬
ло обычным явлением. В газетах постоянно печатались объявления
об отказе, что совсем не говорило об искренности таких действий,
поскольку многих студентов обвиняли в поддержке контактов с ро¬
дителями. Правление Киевского ИНО, например, исключило из ин¬
ститута Н. Ф. Андриевского за то, что он «на каникулы ездил к отцу
попу»29. Подавая апелляции, многие исключенные пытались всеми
возможными средствами довести, что они не поддерживают ника¬
ких связей с родителями, что сами зарабатывают себе на жизнь30.
В некоторых случаях такие признания помогали восстановиться в
составе студентов, других же исключали с одной и той же форму¬
лировкой «как элемент, чуждый пролетарской идеологии, как не¬
порвавший связь с непролетарской семьей и не выявивший себя на
общественной работе».
Документы свидетельствуют, что не все студенты могли легко,
даже фиктивно, заявить о том, что навсегда отрекаются от своих роди¬
телей ради возможности учиться и работать в советском обществе31.
Но многие без стыда заявляли об отсутствии каких-либо контактов с
непролетарскими семьями, в действительности их поддерживая.
551
Сокрытие «чуждого» социального происхождения рассматривалось
как тяжкое преступление, для выявления «социально-чуждых» в вузах
начали организовывать отряды «легкой кавалерии» или проводить не¬
дели саморазоблачения, обещая тем, кто добровольно расскажет о сво¬
ем прошлом, возможность закончить образование. Этим обещаниям
не очень верили, учитывая горький опыт поверивших. Как правило,
прямо указывала свое истинное происхождение та молодежь, кото¬
рая имела заслуги перед Советской властью, например, добровольцы
Красной Армии, получавшие командировки прямо в своих частях. Но
заслуги на фронтах революции меркли рядом с «чуждым» происхож¬
дением. У многих сразу же возникали проблемы. Уже с первого курса
был исключен «за связь с отцом-попом» А. В. Дольский, красноармеец,
не скрывавший происхождения32.
Человека преследовало его происхождение, даже если родителей
уже давно не было в живих. Сердце не дрогнуло «вычистить» из пято¬
го курса студентку Киевского медицинского института П. 3. Барскую,
с раннего детства оставшуюся сиротой. «Целым рядом неимоверных
лишений я сама пробивала себе путь к образованию, некому было забо-
титьсяомоем среднемидаже низшем образовании,—писал а девушка, —
только... в 35 лет выдержала экзамен за восемь классов при Киевской
8 гимназии. В 1920 г. по личному заявлению поступила в КМИ...»33
Аналогичная ситуация нашла отображение и в художественной ли¬
тературе, в частности, В. Пидмогильный писал об одном из киевских
студентов 1920-х годов С. Задорожном: «Судьба этого веселого и
способного парня была полна лишений и неприятностей. Он имел
неосторожность родиться от священника, который хоть и умер лет
десять тому назад, но и этим не смыл пятно с чести сына. Дважды
его исключали из института за социальное происхождение, и дважды
он восстанавливался, ибо личное его прошлое было действительно
безупречным... »34
Таким образом, «чуждое социальное происхождение» считалось
тяжким преступлением и тенью следовало за человеком, оно было
важнее преданности идеалам большевиков, активной позиции в об¬
щественной жизни. Как говорил М. Москвин: «Будь ты трижды
революционером, но стоит тебе иметь “прошлое”, тебя загоняют
в тартарары, как только это обнаружится — чтобы помнил, да чтоб
другие не забывали»35. Поэтому, когда становилось известным про¬
исхождение студента (выявляли не всех), вузы сразу же пытались
избавиться от него, даже несмотря на постановления НКО о нецеле-
образности исключения студентов последних курсов36.
Образ «студента-врага» стал антиподом сформированного влас¬
тью образа «нового» пролетарского студента. Такими врагами, как
правило, выступали «бывшие» люди и их дети. В периодике они изо¬
552
бражаются такими себе «волками в овечьей шкуре», использовавши¬
ми всевозможные пути для проникновения в высшую школу, где им
не было места, и поэтому этот «социально чуждый элемент» необхо¬
димо было оттуда «вычистить».
Из вышеизложенного следует, что «бывшие» использовали
разные стратегии для того, чтобы поступить в вузы и окончить их,
поскольку образование было необходимым условием для более или
менее удачной интеграции в новое советское общество. Чаще всего
использовалась имитация пролетарского происхождения путем под¬
делки документов или покупки фальшивых, отречение от родителей
и смена опекунства. Сложнее всего было удержаться в институте,
где необходимо было не только проявить себя на общественной ра¬
боте, но и соответствовать сформировавшемуся образу «студента-
пролетария». В одних случаях это помогало, но многих студентов
исключали из институтов в результате всяческих «чисток» личного
состава, поскольку на страже чистоты студенческих рядов стояли
многочисленные сторонники «справедливости», которые постоян¬
но указывали на «волков в овечьей шкуре» — выходцев из бывших
привилегированных классов.
Примечания
1 Смирнова Т. М. «Сын за отца не отвечает». Проблемы адаптации детей «социаль¬
но чуждых элементов» в послереволюционном обществе (1917-1936 годы) // Рос¬
сия в XX веке. Люди, идеи, власть. М., 2002. С. 172; Чуйкина С. Дворянская память:
«бывшие» в советском городе (Ленинград, 1920-30-е годы). СПб., 2006 и др.
2 Берто Д. Трансмиссии социального статуса в экстремальной ситуации // Судьбы
людей: Россия XX век. Биографии семей как объект социологических исследований.
М., 1996. С. 227.
3 Голицын С. Записки уцелевшего. М., 2006. С. 346.
4 Лихачёв Д. С. Избранное. Воспоминания. СПб., 1997. С. 143.
5 Государственный архив Полтавской области (ГАПО). Ф. P-495. On. 1. Д. 8. Л. 204.
6 ГАПО. Ф. P-495. On. 1. Д. 8. Л. 161.
7 Центральный государственный архив высших органов власти и управления Украи¬
ны (дальше - ЦГАВОВУ). Ф. 166. Оп. 6. Д. 3535. Л. 78-81.
8 Там же. Оп. 9. Д. 1417. Л. 89.
9 Гуменна Д. Дар ЕвдотеГ 1спит пам’ять Кшв, 2004. Кн. 1. С. 160.
10 Там же. С. 176.
11 ЦГАВОВУ. Ф. 166. Оп. 9. Д. 327. Л. 17.
12 Рожков А. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской
России 1920-х годов. Краснодар, 2002. Т. 1. С. 220.
13 Государственный архив Одесской области (ГАОО). Ф. P-1593. On. 1. Д. 445. Л. 4.
14 Там же. Оп. 6. Д. 10 527. Л. 360.
15 Государственный архив Харьковской области (ГАХО). Ф. Р-5645. Оп. 3. Д. 1. Л. 37.
16 Гуменна Д. Указ. соч. Кн. 1. С. 158.
17 «Прочая» молодежь и комсомол // Комсомольская правда. 6 марта. 1926.
18 ЦГАВОВ У. Ф. 166. Оп. 3. Д. 789. Л. 1.
19 Там же. Оп. 4. Д. 700. Л. 377.
553
20 Чия в1зьме // К. П. I. (газета пролетарского студентства, професури та службовщв
Кшвського полп’ехшчного шституту). 1929. № 80.
21 ЦГАВОВ У. Ф. 166. Оп. 9. Д. 331. Л. 10.
22 Пылаева Е. Трудом окрыленные // Всегда в борьбе. Кн.1. М., 1978. С. 95.
23 Кобилецький Ю. Даль махне крылом. Кшв, 1985. С. 96-97.
24 ЦГАВОВ У. Ф. 166. Оп. 9. Д. 1733. Л. 111-112.
25 Шеремет М. 3 глибин пам’ять С. 14.
26 Доклад О. М. Фуголь для юбилейного собрания в честь 50-летия окончания Харь¬
ковского медицинского института // Музей истории Харьковского национального
медицинского университета. С. 6.
27 Жизнь студентки Медицинского института г. Харкова в 1921-1925 годах Горохо¬
вой В. Н. // Музей истории Харьковского национального медицинского универси¬
тета. С. 8.
28 Москвин М. Хождение по вузам. Воспоминания комсомольца. Paris, 1933. С. 8.
29 ЦГАВОВ У. Ф. 166. Оп. 6. Д. 4623. Л. 30.
30 Там же. Оп. 4. Д. 710. Л. 128.
31 Там же. Л. 160; Рябченко О. Л. «Звертаюся до Вас, як до рщного батька...». Лис¬
та до владних структур як джерело вивчення повсякденност1 студентства Украши
(1920-Ti роки) // Кшвська старовина. 2008. № 4. С. 117-119.
32 ЦГАВОВ У. Ф. 166. Оп. 9. Д. 327. Л. 3.
33 Там же. Оп. 4. Д. 711. Л. 88.
34 Пщмогильний В. MicTO. Харюв, 2005. С. 93.
35 Москвин М. Указ. соч. С. 13.
36 Бюлетень Народного KoMicapiaTy освгги. 1929. № 6. Ст. 65; ЦГАВОВ У. Ф. 166.
Оп. 9. Д. 1737. Л. 103.
Е. А. Ялозина (Москва)
ЭКСПЕРТНЫЕ КОМИССИИ, ПРОВЕРКОМЫ, ТРОЙКИ:
ПРАКТИКА «ЧИСТОК» ДОНСКОГО УЧИТЕЛЬСТВА
В 1920-х ГОДАХ
Важным принципом школьной политики большевиков было фор-
мирование нового советского учителя. На волне революционной эй¬
фории в своих первых декларативных заявлениях и государственных
актах Советская власть подчеркивала необходимость повышения
материально-экономического, социально-политического статуса
школьных работников, призывала к внимательному отношению и
их всемерной поддержке в почетной деятельности по воспитанию
молодого поколения. Однако кризисные просвещенческие реалии и
оппозиционные общественно-политические настроения учительства
вскоре стали вызывать серьезную обеспокоенность властей. Сложив¬
шееся положение, по мнению большевиков, становилось идеологи¬
чески опасным и было чревато буржуазной реставрацией школы. В
сложившейся ситуации в начале 1920-х годов Советская власть фор¬
мулирует перед органами народного образования задачу постепенно¬
го прореживания и замещения контрреволюционной части учитель¬
ства новыми кадрами советской трудовой интеллигенции. Проблема
кадрового обеспечения предполагала, с одной стороны, подбор не¬
обходимого количества учителей и заполнение вакансий в школах,
с другой — их определенный социальный состав, уровень полити¬
ческой грамотности и профессиональной подготовки, нравственно¬
сти, отвечающих требованиям Единой Трудовой Школы. Вопросами
обеспечения советской школы кадрами учителей занимались спе¬
циально созданные для этой цели экспертные комиссии. Еще летом
1918 года в соответствии с задачами подготовки советских учителей
при Наркомпросе был сформирован специальный отдел, при нем
учреждалась коллегия экспертов, в компетенцию которой входили
инструктирующие функции.
В первые годы нэпа в связи с усилением идеологической направ¬
ленности образования деятельность экспертных комиссий всех уров¬
ней была переориентирована на выполнение организационных и кон¬
тролирующих функций. Их основная задача состояла в планомерном
проведении мероприятий по качественному улучшению состава ра¬
555
ботников социального воспитания. Местные отделы народного об¬
разования должны были пополнять ряды работников просвещения
наиболее преданными советскому режиму учителями, прошедшими
советскую школу педагогической подготовки. Директивная линия
ЦК РКП(б) и Наркомпроса указывала на необходимость отказаться
от практики отношения к работникам просвещения как саботажни¬
кам, предполагала их перевоспитание путем вовлечения в работу по
социалистическому переустройству страны. Местные партийные,
советские и профсоюзные организации призывались к широкому
использованию знаний и опыта работников просвещения с целью
превратить «эту высоко полезную общественную группу в могу¬
чую культурную силу». IV съезд работников просвещения (ноябрь
1922 года), прошедший под лозунгом коммунистического воспита¬
ния, особо подчеркивал необходимость живого и энергичного вклю¬
чения учительства в проведение очередных мероприятий Советской
власти, а также важность повышения общественно-политической
сознательности и подготовки школьных работников1.
Общий характер и нечеткость директивных формулировок о но¬
вой роли и функциях экспертных комиссий давали местным органам
возможность расширительного толкования этих положений. Как по¬
казывает практика, в первой половине 20-х годов донские власти,
формально следуя официальной линии РКП(б) и Наркомпроса, реа¬
лизовывали ее достаточно радикально. В архивных материалах фонда
Донского отдела народного образования (ДОНО) экспертные комис¬
сии, созданные при отделах народного образования, фигурируют чаще
как «проверкомы». В их состав входили представители исполкома,
партийных комитетов. Партийно-советская власть Дона в 1922 году
развернула первую широкую кампанию по «чистке» учительства.
Основная задача донских проверкомов заключалась в проведении
учета работников просвещения, определении уровня их квалифика¬
ции, степени участия в общественной жизни, их инициативности. На
практике их деятельность приобрела характер «прореживания», за¬
мещения, увольнения учителей, прежде всего, по принципу социаль¬
ной принадлежности, уровня политической грамотности, профессио¬
нальной подготовки и морально-нравственных качеств2.
Прежде всего на основе заполненных учителями анкет проводи¬
лась их перерегистрация. Далее учителей приглашали на заседания
комиссии и «просматривали», беседовали с ними на предмет полити¬
ческой лояльности Советской власти и профессиональной подготов¬
ки. По итогам такой работы проверкомов учителя были разделены на
3 категории. К последней (около 12 %) были отнесены «непригодные
по политической и педагогической неблагонадежности». Их отстра¬
няли от преподавания в школе. Парадоксальным был тот факт, что
556
практически все уволенные по неблагонадежности учителя получали
новое назначение в другие школы, как правило, в отдаленных селах
и деревнях. Причем направлением их на работу занимался тот же
проверком. Острый кризис кадрового обеспечения в рассматривае¬
мый период заставлял членов проверкома идти на этот шаг вопреки
идеологическим соображениям. Уволенные учителя, в свою очередь
не найдя защиты и поддержки у местных властей, которые не подвер¬
гали сомнению результаты проверки, вынужденно уезжали на новое
место или искали другую работу, чтобы иметь хоть малейшую воз¬
можность существования в это трудное время3.
Политика насильственного переселения учителей, проводимая
проверкомами, сопровождалась нарушением элементарных челове¬
ческих прав: семьи, где оба супруга были учителями, направлялись
в разные места: жена с детьми в одно, муж — в другое. В ответ на на¬
стойчивые жалобы, письменные заявления учителей с просьбой оста¬
вить на прежних местах местные власти реагировали еще большим
ужесточением и запугиванием, исключением из Союза работников
просвещения. Эти радикальные действия имели под собой юри¬
дические мотивы: в июне 1922 года вступил в действие Уголовный
кодекс РСФСР, по которому система наказания варьировалась от
общественного порицания до изгнания за пределы страны. Суд мог
применять и меры социальной защиты общества от опасных эле¬
ментов: удалять их из определенной местности, запрещать занимать
определенные должности. Влияние принципа большевистской поли¬
тической целесообразности на правоприменительную практику ска¬
залось и на расширении прав проверкомов как несудебных органов.
Они самостоятельно, при молчаливом согласии властей, толковали
закон и распространяли его применительно к своей практике чи¬
сток учительства. Другой причиной массовых правонарушений прав
просвещенцев было «непротивленчество» со стороны районных и
окружных организаций, порой полное попустительство с их сторо¬
ны. Более того, радикальные формы, методы работы и деятельность
проверкомов активно поддерживались руководителями образования
и партийных органов среднего звена. Недоверие к учителю и кон¬
фронтация в отношениях с ним были возведены в основной принцип
кадровой школьной политики на местах. Архивные документы сви¬
детельствуют о том, что, несмотря на директивы Центра, на местах
к учителям зачастую относились как к саботажникам. Такая позиция
окружных и районных властей отчетливо проявилась, к примеру, на
VI съезде заведующих ОкрОНО (март 1923 года), VIII Донской об¬
ластной партийной конференции (март 1923 года), VII съезде заве¬
дующих ОкрОНО (сентябрь 1923 года). Выступавшие там делегаты
отмечали позитивную роль проверкомов в очищении всех просветуч¬
557
реждений от контрреволюционеров и необходимость продолжения
их работы. Развивая тему о месте и роли учительства, заведующие
ОкрОНО говорили о том, что оно политически отстало, не пользует¬
ся авторитетом не только у власти, но и у населения, чуждается обще¬
ства. Наиболее ярким образцом подобных суждений были высказы¬
вания ряда делегатов с мест на VIII Донской областной партийной
конференции о том, что в волостях каждый учитель предоставлен сам
себе и «выдумывает планы из головы, а мы знаем, какие это головы!
Зачастую это такие головы, которые нужно отрезать и бросить в по¬
мойную яму»4.
Стремясь перевести проблему в конструктивную плоскость, Нар-
компрос, в лице своих инспекторов, призывал на окружных партий¬
ных конференциях к более прагматичному и рациональному взгляду
на учительство, необходимости изменения климата в отношениях
со школьными работниками на местах. Они говорили, в частности:
«Чтобы этот учитель мог работать, перестаньте шпынять его контрре¬
волюцией, перестаньте ему не доверять. Дайте ему психологическую
возможность работать. Мы просим, чтобы на местах перестали трети¬
ровать учителя»5. Вынужденные реагировать на подобные просьбы и
замечания Центра, местные власти искали пути совершенствования
своей деятельности, но плохо представляли себе способы улучше¬
ния работы учительства. Их действия сопровождались дальнейшим
администрированием и формализацией. Один из путей разрешения
задачи органы образования видели в организации более четкой ра¬
боты проверкомов, конкретизации ее процессуальной (структура ко¬
миссии, схема ее работы, регламентация ее функций) и сущностной
(содержание проверок, предъявляемых учителям требований, оце¬
ночных критериев) сторон.
Весной 1924 года обозначились первые признаки выхода школы
из кризиса. Ее развитие на очередном этапе сопровождалось решени¬
ем задач структурно-организационного, материально-технического,
программно-методического характера. На этом этапе власть в оче¬
редной раз разворачивает широкую кампанию по выявлению провер-
комами уровня политической и педагогической подготовки учителей
и «обезвреживанию школ от работников низшей категории»6. На
Дону кампания по очередной «чистке» учительства проходила с мая
по сентябрь 1924 года. В состав экспертных комиссий (проверкомов)
входили заведующий соцвосом, инспектор отдела народного образо¬
вания, представитель партийного комитета, представители женот¬
дела, профсоюза. Такой представительный состав комиссии власти
объясняли желанием всесторонне подойти к оценке деятельности не
только каждого учителя, но и всей школы, дать в целом оценку ее ру¬
ководящему звену.
558
Объем отчетных материалов, которые необходимо было предста¬
вить комиссии, вопросы, задаваемые членами проверкома школь¬
ным работникам, свидетельствовали о подготовке основательного
плана проведения проверки. Заведующим школой представлялись
на комиссию заполненная анкета, автобиография, характеристика
на каждого учителя, отчет о проделанной школой работе за учеб¬
ный год. Вопросы, задаваемые учителям проверкомом, в первую
очередь, носили общественно-политический характер. Важным
условием пригодности школьных работников являлось их знаком¬
ство с элементами политграмоты и основами советской Конститу¬
ции. Учителям задавались вопросы по истории РКП(б), II Интер¬
национала, структуре советского государственного аппарата, новой
экономической политике. Вторая группа вопросов касалась проблем
строительства новой советской школы, новых учебных программ
Наркомпроса, современных методов преподавания и отношения к
этому самих учителей7.
Проведенные расчеты на основе анализа имеющихся материалов
работы проверкомов в школах Донского областного центра весной-
осенью 1924 года показали, что только около 2-3 % учителей были
признаны полностью пригодными для работы в советской школе.
Они аттестовывались комиссией по I категории как показавшие
«владение необходимым уровнем политической подготовки и умение
обстоятельно говорить о комплексной системе»8. Учителей, «услов¬
но пригодных» для работы в советских школах и отнесенных ко II и
III категориям, было, соответственно, около 23 и 59 %, то есть пода¬
вляющее большинство. Они, по заключению проверкомов, обнаружи¬
ли слабое знание вопросов идейно-политического характера или за¬
труднялись в ответах на вопросы о новом программно-методическом
обеспечении учебного процесса. Этим учителям было рекомендова¬
но обязательно пройти курсовую политическую и педагогическую
переподготовку. К IV категории «несоответствующих занимаемой
должности без права заниматься просвещенческой деятельностью»
было отнесено около 14-15 %. Из их числа почти 2/3 учителей по¬
давали/ кассационные заявления в вышестоящую инстанцию — об-
лпроверком. Но подавляющему большинству школьных работников,
подавших их, было отказано в восстановлении на работе и в праве
заниматься педагогической деятельностью9. Таким образом, итоги
работы проверкомов в 1924 году показали, что уровень политической
и профессиональной подготовки подавляющего большинства учите¬
лей не соответствовал требованиям, предъявляемым Наркомпросом
к Единой Трудовой Школе. Перед органами народного образования
встала задача организации системы форсированной курсовой пере¬
подготовки учителей советской школы и заполнения вакансий.
559
В 1924/1925 учебном году в связи с усилением внимания к
программно-методической работе школ началась очередная реорга¬
низация аппарата управления народным образованием. В этих усло¬
виях Наркомпрос опубликовал постановление о приостановке дея¬
тельности экспертных комиссий в том виде, как они существовали,
их контрольно-экспертные функции передавались окружным ме¬
тодическим комиссиям, созданным при отделах образования. Фор¬
мально это была новая структура, однако по сути одним из важных
направлений ее деятельности было продолжение работы прежнего
проверкома. Свою работу окружная методическая комиссия строи¬
ла на основании «Временного положения об экспертной комиссии
при методбюро», направленного на места Наркомпросом весной
1925 года. В ее компетенцию входила «экспертиза для работающих
учителей и лиц, вновь поступающих, квалификация которых вызы¬
вает сомнение»10.
Дальнейшая деятельность проверкомов — экспертных комиссий
претерпела принципиальное изменение. Действуя в рамках Устава
РКП(б) 1924 года, Донком расширил функции контрольных комис¬
сий своих местных органов, распространяя их влияние и на структу¬
ры народного образования. Поэтому в конце 1925 года экспертные
комиссии по учительству при отделах народного образования были
распущены, а их функции перешли к специально создаваемым для
этих целей при парткомах комиссиям-тройкам. Во второй половине
20-х годов контрольные комиссии местных партийных органов ак¬
тивно распространяли свои функции и влияние на структуры народ¬
ного образования. На протяжении 1926 года комиссии-тройки раз¬
ворачивали активную деятельность. Анализ материалов заседаний
секретариата и бюро райкомов партии свидетельствует о присталь¬
ном внимании партийных органов к вопросу идейно-политической
подготовки учительства и «чистке» его состава. Перспективный
план работы по обследованию учительства и состав комиссий-троек
утверждались на заседаниях бюро парткомов. Партийные директи¬
вы комиссиям по проведению чисток среди учительства указывали
на необходимость соблюдения осторожности в деле пересмотра ка¬
дрового состава, особую осмотрительность в вопросах массового
увольнения. Проводить эту работу рекомендовалось в секретном по¬
рядке, чтобы прежде времени не срывать работу учителей. В этот же
период происходит расширение прав райисполкомов и передача им
права увольнения и перемещения учительства. Желая популистски
объяснить свои действия, власть говорила, что они в основном были
вызваны желанием улучшить работу школ, обеспечить классовую на¬
правленность их деятельности. Но на практике это здоровое желание
качественной работы школы привело к небывалому росту правона¬
560
рушений в отношении сельского учительства. В процессе «чисток»
нарушения прав учительства оставались достаточно распространен¬
ным явлением и выражались в форме необоснованных увольнений
и перемещений, грубого обращения, беспричинных оскорблений,
добровольно-принудительного вовлечения в общественную работу.
Прежде всего увольнению подлежала та категория учительства,
работавшая в советской школе, которой, к сожалению, были свой¬
ственны пороки человеческого рода и чей моральный облик не соот¬
ветствовал представлениям о советском учителе. Многочисленные
письма-жалобы населения в адрес партийных органов свидетельству¬
ют о распространенных, особенно среди сельского учительства, случа¬
ях пьянства, отлынивания от работы, недобросовестного отношения к
ней, аморального поведения. В заявлениях сельских жителей содер¬
жались настойчивые просьбы о замене таких работников. Увольнения
и перемещения таких учителей были вполне обоснованны.
В большей степени жесткие меры и грубое администрирование
по отношению к учительству со стороны низовых советских органов
были продиктованы личными счетами, кумовством, преследованием
за критику, непроверенными слухами, недостаточным знакомством
с работой учителя, бюрократизмом. Под «чистки» попадала та часть
донского учительства, которая противопоставляла свою точку зре¬
ния в вопросах идеологии, политики, организации и содержания
учебного процесса официальной линии, проводимой партийными и
просвещенческими органами, или скрывала свое социальное проис¬
хождение. Страдала от преследований различного свойства и нару¬
шений правового положения наиболее беззащитная гендерная груп¬
па — женщины-учителя. Архивные документы, периодическая печать
того времени наполнены фактами преследования женщин-учителей
представителями властных структур. Под предлогом несоответствия,
слабой квалификации последние увольняли учительниц, отказывав¬
шихся отвечать на их домогательства.
Весной — осенью 1928 года, не только по Дону, а по всей стране
прокатилась волна массовых увольнений и перемещений учитель¬
ства, .главным образом, сельского. Размах кампании охватил около
45 % учительства, при этом власти действовали привычными и апро¬
бированными методами грубого администрирования. Размах кам¬
пании вызвал серьезную обеспокоенность Центрального комитета
работников просвещения, Наркомпроса, НКРКИ, НК Труда, других
центральных органов. Был поставлен вопрос о прекращении практи¬
ки преследования учителей. В начале 1929 года волна массовых пра¬
вонарушений на местах пошла на убыль. Потерпевшие стали посте¬
пенно восстанавливаться на прежнем месте работы. Но последствия
этих административных правонарушений оставили серьезный отпе¬
561
чаток на дальнейшей судьбе учительства. Материалы инспекторско¬
го обследования округов свидетельствовали, что ощущение бесправ¬
ности, беззащитности, неуверенности в своем положении создавало
упадническое настроение у учительства, порождало разочарование во
власти, приводило его к замкнутости, снижению профессиональной
и общественной активности, бегству из деревни, формировало аполи¬
тичные настроения. Тем не менее, Советская власть, реализуя задачи
формирования новой системы образования, продолжала рассматри¬
вать учителя в качестве стратегически важного инструмента воспита¬
тельного воздействия на общество, инструмента контроля и управле¬
ния процессом школьного строительства. Методы, апробированные
экспертными комиссиями, проверкомами и комиссиями-тройками, в
дальнейшем играли чрезвычайно важную роль. Они были приняты на
вооружение Советской властью для реальной оценки мощи и опоры
учительства в школьном строительстве и общественно-политической
жизни и в определенном смысле стали предтечей репрессивной прак¬
тики 1930-х годов.
Примечания
1 Народное просвещение. 1922. № 85. С. 24.
2 ГАРО. Ф. P-1818. On. 1. Д. 62. Л. 8.
3 Еженедельник Наркомпроса. 1924. № 18. С 5. ГАРО. Ф. P-1818. On. 1. Д. 85. Л. 7,30.
4 ЦДНИРО. Ф. 4. On. 1. Д. 160. Л. 396.; ГАРО. Ф. P-1818. On. 1. Д. 83. Л. 50. Там же.
Д. 96. Л. 4. Там же. Д. 83. Л. 5.
5 ЦДНИРО. Ф. 4. On. 1. Д. 160. Л. 41.
6 ГАРО. Ф. Р-64. Оп. 2. Д. 2. Л. 39.
7 Там же. Л. 2-155.
8 ГАРО. Ф. Р-64. Оп. 2. Д. 2. Л. 131.
9 Там же. Л. 4,6,12-16.
10 ГАРО. Ф. P-2584. On. 1. Д. 3. Л. 18.
М. С. Саламатова (Новосибирск)
АДАПТАЦИЯ «ЛИШЕНЦЕВ» В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ
Значимой особенностью советской электоральной системы до
принятия Конституции СССР 1936 года являлось отстранение части
населения от выборов по различным основаниям. Часть граждан (ис¬
пользовавших наемный труд, живших на «нетрудовые» доходы, тор¬
говцев, торговых посредников, монахов, священников) отстранялась
по трудовому цензу. По политическим основаниям лишались избира¬
тельных прав «служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса
жандармов и охранного отделения, а также члены царствовавшего
дома». Также лишались прав душевнобольные и осужденные1.
Институт лишения избирательных прав до начала 1990-х годов
не являлся предметом специального исторического исследования,
в последние два десятилетия ситуация существенно изменилась.
В 1990-2000-е годы историками проведен ряд исследований, посвя¬
щенных реконструкции механизма формирования, эволюции, реа¬
лизации политики государства по отношению к лишенным избира¬
тельных прав и особенностей ее воплощения в различных регионах,
изучен и воссоздан социальный облик различных групп и категорий
«лишенцев». Введен в оборот значительный массив новых источ¬
ников — личных дел «лишенцев»2. Вместе с тем одной из наиболее
сложных и одновременно наименее изученных тем является поведе¬
ние, жизненная стратегия, процесс адаптации, взаимоотношения с
окружающими и представителями власти людей, оказавшихся волею
судеб среди неполноправных граждан в Советском государстве.
Лишение избирательных прав было свойственно многим электо¬
ральным системам того времени и являлось преимущественно мерой
превентивного характера. Но только в Советском государстве эта
функция была второстепенной. Основное значение лишения изби¬
рательных прав заключалось в обеспечении социального, экономиче¬
ского, административного и психологического давления на наиболее
социально независимые от государства и хозяйственно-активные
слои города и деревни. Власть последовательно расширяла пере¬
чень сопутствующих лишению избирательных прав дополнительных
ограничений в различных сферах и прочно увязывала возможность
пользоваться избирательными, политическими правами с социаль¬
ными и гражданскими — с возможностью работать, учиться, вступать
563
в кооперацию и профсоюзы, жить в муниципальном жилье и т. д. По
сути, «лишенцы» оказывались на периферии советской жизни и по¬
степенно становились маргинальной группой.
Естественной реакцией людей, на которых государство оказыва¬
ло давление, являлась либо организация сопротивления, либо адап¬
тация в советском обществе. При изучении сибирских «лишенцев»
не отмечены случаи совместных протестов, поддержки других, вы¬
движения общих требований и т. д. Представляется, что для орга¬
низации сопротивления группа должна ощущать себя общностью,
осознавать и транслировать общие интересы. «Лишенцы» не чув¬
ствовали себя общностью, да и не являлись таковой по сути. Власть
искусственно объединила различные социальные группы в катего¬
рию «лишенцев». Отсутствие массового сопротивления «лишен¬
цев» также объяснялось сознательными действиями государства,
направленными на разобщенность этих людей, создание атмосферы
нетерпимости со стороны обычных граждан по отношению к граж¬
данам неполноправным.
Гипотетически предположим, что частные предприниматели как
чрезвычайно активная группа могли составить костяк потенциаль¬
ного сопротивления. Определенные предпосылки к этому существо¬
вали. Нэпманы, имевшие достаточно высокий уровень самооргани¬
зации, ставшие членами различных корпоративных объединений
(рыночные комитеты, секции частной торговли и промышленности,
общества взаимного контроля), активно боролись за экономические
права и налоговые послабления. Они крайне болезненно реагировали
на лишение гражданских прав и неоднократно выражали недоволь¬
ство по поводу несправедливых избирательных норм, поддерживали
своих представителей на выборах3. Однако в отношении политиче¬
ской борьбы нэпманов с властью согласимся с мнением, высказанным
С. В. Шейхетовым, что «выступления частных предпринимателей
носили декларативный характер и никогда не перерастали в актив¬
ную борьбу с Советской властью. В целом отношение нэпманов к
власти можно охарактеризовать как терпеливую покорность»4.
Частные предприниматели отнюдь не являлись революционной
группой и стремились к компромиссу с властью, рассчитывая улуч¬
шить свое положение в рамках советского строя.
Другой группой, которая также потенциально могла возглавить
сопротивление «лишенцев», являлись «бывшие» — наиболее обра¬
зованная категория «лишенцев», имевшая в своей среде опытных
управленцев, офицеров царской и белых армий. Но в отличие от нэп¬
манов они не демонстрировали желания создать свои корпоративные
организации, публично отстаивать свои права. Причин тому было
несколько. Группа «бывших» была исключительно разнородной по
составу и включала в себя представителей самых разных групп до¬
революционного общества. Представители интеллигенции, волею
564
судеб оказавшиеся в белых армиях, вряд ли стали бы объединяться
с тюремными надзирателями царских пенитенциарных заведений в
борьбе за права. Существенно осложняло самоорганизацию «быв¬
ших» и тем более организацию сопротивления власти особое внима¬
ние со стороны чекистских органов. Многие бывшие белые офицеры
пытались мимикрировать под среду, а не противопоставлять себя ей.
В сельской местности, судя по материалам советской печати, зажи¬
точные крестьяне оказывали активное сопротивление лишению из¬
бирательных прав, пытались объединяться с другими группами «ли¬
шенцев» (торговцами и представителями духовенства). В 1929 году
в журнале «Власть советов» в корреспонденциях со всей страны
описывались случаи сопротивления «кулаков». Главными способа¬
ми борьбы против лишения гражданских прав назывались попытки
налетов и сожжения списков «лишенцев», угрозы (избиения) в адрес
членов сельизбиркомов за отказ в восстановлении в правах, срыв вы¬
борных собраний5.
Говоря о сопротивлении крестьян лишению избирательных прав,
следует учитывать два нюанса: во-первых, крестьяне боролись в пер¬
вую очередь против высокого налогообложения (являвшегося след¬
ствием лишения избирательных прав), а впоследствии против рас¬
кулачивания и коллективизации. Во-вторых, советская пропаганда
сознательно преувеличивала масштабы этого сопротивления, нагне¬
тая обстановку в обществе. В целом эти выступления не носили мас¬
сового и организованного характера, это был стихийный протест.
Организация сопротивления не являлась характерной реакцией
на лишение избирательных прав. «Лишенцы» в городах предпочи¬
тали поменять занятие, оказаться в рядах полноправных граждан,
нежели организовывать активное сопротивление власти. В сельской
местности крестьяне также пытались вновь обрести права и адапти¬
роваться в советском обществе.
Процесс адаптации непролетарских слоев города и деревни к
советской действительности был чрезвычайно сложным и много¬
гранным. Данный процесс реконструирован на основе личных дел
лишенных избирательных прав г. Новосибирска и трех районов Но¬
восибирского округа (области)6.
Адаптация к советской действительности горожан, причисленных
к категории «торговцев и торговых посредников», протекала очень
сложно. Лишь для немногих в исследуемой группе торговля была
профессией. При том, что группа была весьма разнородной и вклю¬
чала самые разные слои нэповского общества — демобилизованных
красноармейцев и домашних хозяек, рабочих, оставшихся без рабо¬
ты, бывших служащих государственных учреждений и инвалидов, их
отличало одно — отсутствие постоянной работы. В начале 1920-х го¬
дов торговля являлась по сути маргинальным занятием. Безработица
вынудила многих заниматься торговлей, и масштабы этой торговли
565
были очень скромными. До того, как взять патент, большинство по¬
меняли множество занятий: работу по найму, на предприятиях, ино¬
гда даже в советских учреждениях, кустарный и единоличный труд.
Многих в торговле постигала неудача, поэтому они сдавали патенты
и вновь начинали искать работу. Власти, не сумевшие в годы нэпа
решить вопрос занятости населения, были вынуждены учитывать это
при восстановлении в правах. В большинстве случаев избирательные
комиссии закрывали глаза на отсутствие пятилетнего трудового ста¬
жа у мелких торговцев и восстанавливали их в правах. В справках об
удовлетворении таких ходатайств существовала специальная форму¬
лировка: «Поскольку Ф. И. О. занимался (занималась) торговлей не¬
продолжительное время в силу безработицы (инвалидности, болезни,
потери кормильца и т. д.), в избирательных правах восстановить».
К средним и крупным предпринимателям Советская власть была
гораздо менее лояльной, чем к мелким. На рубеже десятилетий боль¬
шинство из них вынудили прекратить свое дело с помощью финан¬
совых и административных мер. Шансы восстановиться в правах у
нэпманов были минимальны, в своих ходатайствах о восстановлении
они не пытались оправдаться. Многие их них даже обвиняли Совет¬
скую власть в том, что она «их бессовестно использовала, а когда в
них надобность отпала, выбросила за борт жизни»7, другие недоуме¬
вали, как их могли лишить избирательных прав за разрешенную Со¬
ветской властью деятельность8.
Многие предприниматели и торговцы относились к тому типу лю¬
дей, которые одинаково неплохо чувствуют себя в любые времена и
при любых обстоятельствах. Несмотря на суровые условия советской
действительности, они сумели занять достаточно высокие позиции в
социальной иерархии советского общества и 1920-х и 1930-х годов.
По наблюдению С. В. Шейхетова, после окончания нэпа многие част¬
ные предприниматели быстро адаптировались к новым условиям,
оказались на руководящих должностях на государственных и коо¬
перативных предприятиях. Некоторые успешно интегрировались в
«теневую» экономику9, хотя часть предпринимателей была осуждена
за спекуляцию. Но в целом их способность к адаптации была очень
высокой, особенно при сравнении с «бывшими», которые оказались
чрезвычайно уязвимыми группами и не сумели найти свое место в
послереволюционном обществе.
Категория «бывших» среди «лишенцев» была относительно не¬
многочисленна и очень пестрая по составу. Наибольший интерес среди
«бывших» представляет группа бывших белых офицеров. На первый
взгляд, адаптация к новой действительности в Сибири в 1920-е годы у
многих бывших белых офицеров проходила весьма успешно.
С приходом Красной Армии в 1920 году на территорию Сибири
бывшие белые офицеры были демобилизованы, часть оказалась в
концентрационных лагерях или тюрьмах. В Сибири в связи с острой
566
нехваткой квалифицированных кадров бывшие белые офицеры и во¬
енные чиновники привлекались к работе в советских учреждениях и
на предприятиях. В 1920-1921 годах практически все из них присту¬
пили к трудовой деятельности. Поскольку бывшие белые офицеры,
как правило, имели специальное образование, они либо устраивались
по своей прежней специальности, либо приобретали новую. После
гражданской войны бывшие белые офицеры и военные чиновники
продолжили работать учителями, врачами, инженерами, ветеринара¬
ми, агрономами, бухгалтерами. Примерно пятую часть от всей груп¬
пы составляли те, кто к моменту лишения их избирательных прав за¬
нимал ответственные посты10.
В 1920-е годы новая власть успешно использовала профессио¬
нальные навыки этой группы «бывших», но своего отношения к ним
не изменила. К ее представителям сохранялось подозрительное отно¬
шение со стороны коллег, писавших на них жалобы, доносы. Особую
настороженность проявляли к бывшим крупным чиновникам, чле¬
нам небольшевистских партий, а также к вернувшимся из эмиграции.
Многие бывшие белые офицеры остро ощущали недоверие к себе со
стороны власти и реально оценивали ситуацию.
Несмотря на то, что в 1927 году многие бывшие белые офицеры
добились восстановления в избирательных правах (в новосибирской
группе — 93 %), в 1930-е годы они были лишены избирательных прав
повторно. Для Советской власти бывшие белые офицеры являлись
воплощением образа врага. По подсчетам Ю. И. Голикова, в ходе
генеральной чистки в 1929-1930 годах значительная часть бывших
белых офицеров была вычищена из госаппарата, кооперативных и го¬
сударственных учреждений (26,1 % «вычищенных» служили в белых
армиях)11. В 1930-е годы многие из уцелевших в непростых условиях
«бывших» были репрессированы.
Адаптация крестьян в послереволюционном обществе определя¬
лась политикой государства и была неоднозначной в 1920-е годы. По
мнению С. А. Красильникова, «вплоть до конца 1920-х годов положе¬
ние и социальные перспективы зажиточного крестьянства не представ¬
лялись в глазах властей угрожающими, допускалось его участие в мас¬
совых непроизводственных кооперативных организациях. Ситуация
резко изменилась в 1928 году, когда кризис хлебозаготовок из разряда
экономического явления получил социальную квалификацию “кулац¬
кой хлебной стачки”. Далее началась эскалация методов внеэкономи¬
ческого воздействия на верхи крестьянства — вначале в виде усиления
мер налогового и административного характера, затем в форме прямых
репрессий (арестов и высылок с конфискацией имущества)»12.
Подавляющее большинство крестьян в рассматриваемой нами
группе было отнесено к «кулакам» и лишено избирательных прав в
1928-1930 годах. Они идентифицировали себя с крестьянством, а не
с «кулачеством». Анализ личных дел крестьян, лишенных граждан¬
567
ских прав как «кулаков», также подтверждает, что основная масса из
них принадлежала к середнякам13. Судьбы изученных дел крестьян-
«лишенцев» были вполне типичны для крестьян Сибири.
Большинство так называемых кулаков основную часть жизни
занималось хлеборобством. Судя по ходатайствам, тяжелым испы¬
танием для части этих крестьян явилось переселение в Сибирь. Ре¬
зультатом огромного трудолюбия и желания работать на земле ста¬
ло обзаведение переселенцев хозяйствами. Мирное хозяйствование
прервалось войнами: сначала Первой мировой, затем гражданской.
После окончания гражданской войны участники сражений верну¬
лись к своим хозяйствам, занялись землепашеством. К тому времени
хозяйства пришли в упадок и, как писали сами крестьяне, только к
1923-1924 годам они начали «вставать на ноги». В 1920-е годы мно¬
гие крестьяне активно участвовали в кооперативном движении.
Начиная с 1928 года часть крестьян, лишенных избирательных
прав, в надежде обрести их вновь начала сокращать свои хозяйства.
В 1929 году, когда были лишены прав более трети представителей
группы, этот процесс приобрел массовый характер, свыше 40 %
сельских «лишенцев» сократили свое хозяйство. Одни крестьяне
(самые дальновидные) уже в 1929 году перебрались в город к детям
или купили там дома и устроились на работу. Другие, стремясь вос¬
становить справедливость, чаще всего писали ходатайства в избира¬
тельные комиссии.
В 1930 году крестьяне, лишенные избирательных прав в 1927-
1930 годах, подверглись «раскулачиванию». Около 7 % крестьян рас¬
сматриваемой группы были осуждены, а их семьи высланы на спец-
поселение. Остальные вместе с семьями были отправлены на спецпо-
селение, часть из них сбежала по дороге или в первый год высылки.
Некоторым, скрыв свое прошлое, удалось устроиться в городах, на
новых стройках.
В первой половине 1930-х годов, основная масса крестьян изучае¬
мой группы продолжала оставаться на спецпоселении. Немногие из
них по разным причинам были возвращены со спецпоселений; поз¬
же они работали в колхозах, но чаще предпочитали устраиваться на
предприятия, в шахты, поскольку возможности вернуть конфиско¬
ванное имущество у них не было.
Судьбы детей городских и сельских «лишенцев» служат яркой
иллюстрацией того, как власти стремились разрушить ценности
традиционного общества, разъединить поколения, нарушить устой¬
чивость семейных отношений. Попытки представителей этой кате¬
гории адаптироваться в советской действительности носили драма¬
тичный характер.
Дети городских «лишенцев» всеми возможными способами ста¬
рались дистанцироваться от занятий своих родителей. Никто из из¬
учаемой группы детей «лишенцев» не пошел по стопам родителей.
568
Большинство постаралось использовать возможность, данную им
постановлением ЦИК СССР от 22 марта 1930 года — порвав связь с
родителями, стать полноправными гражданами. При этом сам факт
самостоятельного заработка детей «лишенцев» не убеждал избира¬
тельные комиссии в их материальной независимости. Для восстанов¬
ления в правах было необходимо жить отдельно от родителей, а еще
лучше вообще не поддерживать отношений с семьей. Для некоторых
выполнение последнего условия давалось с явным трудом и было
личной трагедией, так как их родители нуждались в помощи, лече¬
нии, но все ссылки на то, что родители находились на их иждивении,
а не наоборот, не влияли на мнение избирательных комиссий. Дети
«лишенцев» стояли перед серьезной дилеммой: бросить родителей
на произвол судьбы и восстановиться в избирательных правах или
остаться с родителями и обречь себя на прозябание.
В 1930-е годы значительная часть детей сельских «лишенцев»
вместе с родителями оказалась на спецпоселении и была вынужде¬
на работать вместе с ними. Треть детей «лишенцев» никогда не была
на спецпоселении: одних взяли родственники, оставшиеся в дерев¬
не, другие, избежав ссылки, вместе с родителями смогли уехать на
стройки и шахты. Препятствием для их устройства на стройку или
завод даже при дефиците рабочих рук были неполноправный статус
и отсутствие необходимой квалификации. Многие сначала нанима¬
лись на временную тяжелую работу и лишь позднее, получив необхо¬
димую квалификацию, становились шахтерами, рабочими. Судя по
сохранившимся в личных делах грамотам, книжкам ударников и пре¬
красным отзывам руководства шахт и заводов, дети «лишенцев» ра¬
ботали не просто хорошо, а «ударно». Они были образцами трудолю¬
бия и всеми силами стремились «влиться в рабочий класс». Получив
жестокий жизненный урок, никто из них не хотел работать на земле,
продолжать дело родителей (по меньшей мере, они не высказывали
подобного желания в ходатайствах о восстановлении в правах).
Преобладающее большинство «лишенцев» стремилось к адапта¬
ции в советском обществе. Рамки этой адаптации задавались и жест¬
ко контролировались государством. В городах для представителей
частного сектора (торговцев, кустарей и т. д.) адаптация допуска¬
лась при условии смены вида деятельности и являлась для них при¬
емлемой. Несмотря на отчаянное стремление вписаться в советское
общество многих представителей «бывших» и священнослужите¬
лей, государство считало это невозможным и рассматривало лише¬
ние избирательных прав лишь как пролог для будущих репрессий.
Также невозможной была адаптация крестьян в советском обществе
1930-х годов, в отличие от горожан они не хотели, а зачастую и не мог¬
ли менять традиционный уклад жизни, род деятельности и работать в
государственном (кооперативном) секторе. Несмотря на сокращение
своих хозяйств, крестьяне стремились оставаться мелкими собствен¬
569
никами, что противоречило политике государства, направленной на
огосударствление частного сектора.
Единственной группой «лишенцев», которой государство создавало
льготы при восстановлении в правах, были дети «лишенцев». Искус¬
ственно провоцируя конфликт поколений, государству удалось добиться
разрыва межпоколенческих отношений. Удар по семейным устоям при¬
шелся как раз по тем слоям общества, в которых до и даже после револю¬
ции семейные отношения оставались еще сравнительно прочными.
Примечания
1 Конституция (Основной закон) РСФСР, принятая V Всероссийским съездом Сове¬
тов 10 июля 1918 года // Декреты Советской власти. М., 1959. Т. 2. С. 561-562. Раз¬
дел И. Ст. 65.
2 См.: Тихонов В. И., Тяжельникова В. С., Юшин И. Ф. Лишение избирательных прав
в Москве в 1920-1930-е годы. Новые архивные материалы и методы обработки.
М., 1999; Саламатова М. С. Лишение избирательных прав как форма социально-
политической дискриминации в середине 1920-х-1936 гг. (на материалах Западной
Сибири): автореф. дис.... канд. ист. наук. Новосибирск, 2002; Валуев Д. В. Лишенцы
в системе социальных отношений (1918-1936 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук.
Брянск, 2003; Морозова Н. М. Лишение избирательных прав на территории Мордо¬
вии 1918-1936 гг.: автореф. дис.... канд. ист. наук. Саранск, 2005.
3 Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. Р. 725. On. 1. Д. 39.
Л. 26 об.
4 Шейхетов С. В. Нэпманы // Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь
(1920-1930-е годы). Новосибирск, 2004. С. 150.
5 См.: Единым фронтом против кулацкого наступления // Власть советов. 1929. № 2.
С. 8; Тихонов А. Кулак распоясался // Власть советов. 1929. № 2. С. 9; Кирпичев.
Избирательная борьба в деревне // Власть советов. 1929. № 8. С. 9-10; Хамар-
мер И. Классовая борьба за новые советы (Итоги перевыборной кампании) //
Власть советов. 1929. № 20. С. 14-15.
6 Были изучены фонды Новосибирского горисполкома (Ф. Р.-1347) и фондов ис¬
полкомов Мошковского, Кочковского и Черепановского районных советов депута¬
тов трудящихся (Ф. Р.-440), (Ф. Р.-400), (Ф. Р.-489), находящихся на хранении в
Государственном архиве Новосибирской области. Особенности формирования вы¬
борки и базы данных на основе личных дел подробно описаны в работе: Красильни¬
ков С. А., Саламатова М. С., Ушакова С. Н. Корни или щепки. Крестьянская семья
на спецпереселении в Западной Сибири (1930-е — начало 1950-х гг.). Новосибирск,
2008. С. 26-35.
7 ГАНО. Ф. Р.-1347. On. 1а. Д. 407. Л. 4.
8 Там же. Д. 926.1256.
9 Шейхетов С. В. Указ. соч. С. 164.
10 ГАНО. Ф. Р.-1347. On. 1а. Д. 206,140,267,499,1002,1258,1398,1760,1796,1897,30,
967,1532,1749 ит. д.
11 Голиков Ю. И. Генеральная «чистка» советского аппарата Сибири в конце 20-х —
начале 30-х гг. // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири
1920-1930 гг. Новосибирск, 1994. С. 196.
12 Красильников С. А. Спецпереселенцы // Маргиналы в социуме. Маргиналы как со¬
циум. Сибирь (1920-1930-е годы). Новосибирск, 2004. С. 361.
13 Красильников С. А., Саламатова М. С., Ушакова С. Н. Указ. соч. С. 114.
ANNOTATIONS
PLENARY REPORTS
V. N. Chaustov
THE MAIN FACTORS
OF THE REPRESSIVE SOVIET POLITICAL
In the article the major factors influencing repressive character of
internal politicians of the Soviet state are considered. Both objective,
and the subjective reasons of use of retaliatory measures in the course of
creation of powerful industrial potential are considered. In the centre of
attention of the author are features of the political system which devel¬
oped in the USSR in 1920-1930s; an estimation by the political coun¬
try leaders of an international situation is given. Problems of creation
of defense-industrial potential in the agrarian country are highlighted.
Stalin’s personal character traits which played a considerable role in
toughening of a retaliatory policy are analyzed.
0. L. Leybovich
“THE INDIVIDUUM EXPOSED”
IN A TERRORIST DISCOURSE OF 1937-1938
The article considers discourse practices accompanying the Great
Terror of 1937-1938, which included two additional components
mass operations and an open political campaign of exposing enemies.
The double nature of the Great Terror was reflected in its official dis¬
course, which had taken its shape at the intersection of the ideologi¬
cal, administrative and every-day languages. The key specimens of the
Great Terror received connotations corresponding to the “grass-root”
mythological culture of the population, thereby having obtained ef¬
ficiency both in mystification and mobilization of masses, as well as in
investigations. Stigmatization of the victims of the terror by means of
symbolic designations stripped them of identity and thus weakened
their will to resistance.
573
5. A. Krasilnikov
DISCRIMINATION IN A POSTREVOLUTIONARY
RUSSIAN/SOVIET SOCIETY AS A RESEARCH PROBLEM:
SOME NOTES
In the article the debatable author’s point of view on a phenomenon of
discrimination in a postrevolutionary Russian/Soviet society (the nature,
forms of display, function and consequences) is presented. The priority is
given to the analysis of institutional bases and discriminatory mechanisms
as an organic part of mobilisation and repressive practice of the Bolshevist
regime.
E. V. Kodin
THE ELECTRONIC DATA BASE
OF POLITICAL REPRESSIONS’ VICTIMS
IN THE SMOLENSK REGION AS A HISTORICAL SOURCE
“The Smolensk Martyrologue” as a data base of political repressions’
victims includes information about 26 873 persons repressed on the ter¬
ritory of the Smolensk Region in the period of 1917-1953. Such a body
of personalia may be considered by researchers as an independent his¬
torical source which supplements and makes more exact general data on
political repressions in our country, revealing also the general and the
particular in this process, as exemplified by an individual region — that
of Smolensk.
However, methodological aspects of applying the above-mentioned
electronic data base as a historical source require a serious scientific anal¬
ysis, as well as elaboration of uniform principles and approaches to its for¬
mation and usage.
A. Yu. Daniel
MEMORY OF STALINISM: A REGIONAL ASPECT
The article considers peculiarities of the contemporary state of pub¬
lic memory of Stalinism (Stalinist repressions). The author singles out
several basic features of this memory: extra-historicity, fragmentariness,
desegmentation, regionalization and contradiction. He also supports his
conclusions about the state of memory about repressions with character
sketches.
Section 1
STUDIES OF STALINIST REPRESSIONS:
METHODOLOGY AND SOURCES
M. Junge
POTENTIAL AND PROBLEMS OF STUDYING
THE GREAT TERROR, USING SOURCES FROM 1938-1941
AND 1954-1961 (DEPOSITIONS OF PERPETRATORS)
Critical approaches to special documentary sources: interrogations of
NKVD officials: The author questions the universally accepted arguments
about the Great Terror: that cases, as a rule, were falsified, that confes¬
sions of those arrested were obtained through torture, that NKVD offic¬
ers did not seriously believe that those arrested were spies and wreckers,
and that they (arresting officers) were forced to engage in unfounded and
indiscriminate arrests. The author posits that, at the ground level of mass
operations, and depending on the targeted group, falsification of cases and
torture was much less common than previously supposed. In the article,
information will be presented that NKVD officials acted in full belief that
they served the good of the system and the state. Last, but not least, the
author shows that the later punishment of perpetrators served the politi¬
cal purpose of the Party and the state to transfer singular responsibility
for the repressions onto the organs of the NKVD, and away from Party
and the state officials.
N. L. PoboV, P. M. Polyan
CODED TELEGRAMS OF VKP(b) CENTRAL COMMITTEE
POLITBUREAU AND TRAIN LISTS OF OGPU-NKVD
AS THE SOURCES FOR RESEARCH
OF THE USSR REPRESSION HISTORY
The study characterizes coded telegrams VKP(b) Central Committee
Politbureau (RGASPI archive) and train lists of OGPU-NKVD (RGVA
archive) as the sources for research of the USSR repression history. We
analyze reflection of regional aspect in coded telegrams and “center-re-
575
gion” relationships along various lines (purely party relationships, party
media, repressive agencies, etc.). Also we analyze social aspect of repressed
contingency in train lists of 1938.
As regards to coded telegrams we focus on 1933-1934, that is the first
years of kolkhozes and great famine, mostly up to December 1,1934, when
repression practice were drastically transformed and once again became
more radical. Both short- and medium-term consequences of collectiviza¬
tion in various regions of the state were fully evident by that time.
Coded telegrams of VKP(b) Central Committee Politbureau cover
both well-known manifestation of collectivization (e.g. ubiquitous fam¬
ine in kolkhozes) and less known (suicides of Komsomol members, mob
punishments in Kazakhstan, mass flagellation in Voronezh region, sys¬
tematical beatings, victimization of kolkhoz members in Uzbekistan and
in Ukraine, plowing on men in Ivanovo region, role of various representa¬
tives, takeovers of subsidiary plots, prohibition to sow grain in these plots,
socialization of grain already harvested by private owners). These tele¬
grams also demonstrate clearly an obvious provocative role of the central
party press conceived in good faith at the local level.
As regards the train lists the most meaningful aspects is social pattern of
repressed contingency of the Great Terror reconstructed using these lists.
V. I. Menkouski
THE STUDYING OF REPRESSIONS
OF THE STALIN PERIOD IN ANGLO-AMERICAN
REVISIONIST HISTORIOGRAPHY
The author defines the basic tendencies and characteristic lines of
studying of repressions of Stalin period in Anglo-American historiogra¬
phy. Examined problem is in a channel of one of the most actual directions
of historical science — studying of accumulation of historical knowledge,
methodology of interpretation of the historical phenomena, change and
development of directions in a historical science. Source base was made by
proceedings of Anglo-American researchers in which the repressive policy
of Stalin period is examined as a special object of studying or is analyzed
in a context of other problems of the Soviet and world history.
A. A. Chemobayev
NEW HISTORICAL SOURCES
ON POLITICAL REPRESSIONS (AT THE PAGES
OF THE “HISTORICAL ARCHIVE” JOURNAL)
The article demonstrates considerable, 20-year-long experience of
publication of documents on the history of political repressions by a lead¬
ing research journal — “The Historical Archive”. The article analyzes the
576
practice of publishing sources on the history of repressions against repre¬
sentatives of the Party nomenclature, various social layers, professional
groups and believers.
R. V. Shamshin
APPEALS AS A HISTORICAL SOURCE
IN STUDYING THE POLICY OF DEKULAKIZATION,
1929-1931 (ON THE EXAMPLE OF WESTERN OBLAST)
In the article the problem of using the appeals from peasantry as a his¬
torical source was brought up. The mechanism of examining appeals from
various population groups by the public institutions was followed.
As a consequence of the research the author came to the conclusion
that the appeals were an important and scantily investigated source of
information in the history of repressive measures enabling broadening of
our notion of socio-political processes of the prekolkhoz village.
V. V. Krasheninnikov
FROM THE HISTORY OF POLITICAL REPRESSIONS
IN THE BRYANSK REGION, 1937-1938
The purpose of the article is to give a chance to the readers to view scales
and an orientation of political reprisals 1937-1938 in territory of the mod¬
ern Bryansk Region, to see concrete examples of destinies of the people from
various social groups who suffered from these reprisals, and also to show
motives of “fabrication” of accusatory cases. Special value of the materials
presented in article consists in the fact that the Bryansk Region appears to
be a unique Russian region where purposeful active work on the given sub¬
jects has never stopped. Therefore for the first time ever the author of the
article the analyzes the character of political reprisals within the limits of
the region which as though has “dropped out” of a field of vision of research¬
ers, and the results of the present research can be of certain interest.
VJV. Skalaban
UNFORGETTABLE 10-th CELEBRATION
OF PANTELEIMON PONOMARENKO (1938-1948):
SOURCE ACKNOWLEDGE ASPECTS
The article showed published and archived sources about P. Ponomar¬
enko’s activity as a leader of BSSR and determined the directions of their
investigation. Research results revealed the conception of archival-librar¬
ian-museum guide about documents and exhibits about P. Ponomarenko,
which entered to state archives.
Section 2
MECHANISMS AND ORGANS
OF POLITICAL REPRESSIONS:
A REGIONAL ASPECT
E. A. Sikorskiy
ON THE HISTORY OF ESTABLISHMENT OF THE VCHK
BRANCHES’ INDEPENDENCE OF THE LOCAL SOVIETS
AND RKP(b) ORGANIZATIONS IN THE FIRST MONTHS
AFTER OCTOBER (ON THE MATERIALS
OF THE SMOLENSK PROVINCE)
The author has tried to employ various archival and other materials
in order to give an insight into such a poorly investigated aspect of the
history of formation of the Bolshevik repressive apparatus as an evolution
of interrelation between local VChK branches and Soviets, as well as Bol¬
shevik organizations in the very first months of the Soviet power. In par¬
ticular, a few examples trace the dynamics, peculiarities and some results
of this process since the moment of the organization of local “VChKs” till
they actually obtained full autonomy in their work during the Civil War.
P. P. Fedorenko
THE REVOLUTIONARY TRIBUNALS
OF THE SMOLENSK PROVINCE AS BODIES
OF POLITICAL REPRESSIONS (1918-1922)
The paper analyses the process of establishment and functioning of the
revolutionary tribunals on the territory of Smolensk province in the first
post-revolutionary years on the basis of huge amount of facts. The author
characterizes the main tendencies of the tribunals’ functioning, describes so¬
cial and class components of the repressive rule policy, discusses peculiarities
of the relationship between judicial agencies and party bodies. In the article
the regularities in the activity of the revolutionary tribunals are traced back.
578
L. A. Obuhov
KYSELOVSK PRISONER LABOR BRIGADE
The article addresses specific punishment institution that was created
at the end of Civil War in Perm governorate — Kyselovsk prisoner labor
brigade. The labor brigade was formed by prisoners sent from all regions
of Russia, sentenced to long-term confinement and to serve in coal-works.
The article demonstrates the conditions prisoners lived and worked in:
poor nutrition, poor clothes and footwear supply, rugged living, harshest
physical underground labor.
A. V. Melnik
THE PARTICIPATION OF OFFICIALS OF THE VCHK-OGPU
IN THE FIGHT AGAINST THE OPPOSITION POLITICAL
PARTIES AND ORGANIZATIONS IN THE EARLY 20-ies (ON
MATERIALS OF THE SMOLENSK PROVINCE)
The aim of this work: a study of the process of formation and develop¬
ment of the secret-operations department officials of the VChK-OGPU
in the early 20-ies not on a global scale, but in a single province, which is
necessary to understand the history of the country as a whole. The analy¬
sis and synthesis of theoretical and practical experience of state security
agents of this period in the struggle with the opposition parties and cur¬
rents are given in the article.
I. V. Goncharova
REPRESSIVE PRACTICE OF THE POWER DURING
THE GRAIN-COLLECTIONS IN THE CENTRAL
BLACK EARTH REGION IN 1927-1930
This article is devoted to studying of the repressive practice of the
power in the Central black earth region during grain-collection cam¬
paigns in the late twenties On the basis of the archival sources intro¬
duced into a scientific turn for the first time, proved that repressive
measures were caused by «struggle for bread» as the main maintenance
of a policy of Bolsheviks in the village. The system of methods of eco¬
nomic and political influence on the peasantry was approved at that
time and further used at collectivisation. The repressive mechanism
concerning both peasantry and the Soviet, co-operative and party de¬
vices was unbreakable. «The kulaks» by sociopolitical criteria became
the main object of reprisals. Formation of a social base of the power
in a village was accompanied by a policy of splits of the village and
favoritization of poor.
579
L. Samuelson
PATTERNS OF THE PURGES IN CHELIABINSK, 1936-1939
The present article based on the materials of L. Samuelson’s mono¬
graph “Tankograd” is devoted to the specific features of the Great Ter¬
ror at the Cheliabisk Tractor Plant. The author draws a conclusion: In
1937-1938, people were executed merely because of the social (‘class’)
background, past political activities or, more often, on the basis of proto¬
cols that had be fabricated by the NKVD personel themselves. This was
truly reminding of a medieval, more barbarian witch-hunt.
M B. Rogachev
CHRONOLOGY OF POLITICAL REPRESSIONS
IN THE KOMI ASSR
The author examines the chronology of political repressions in the
Komi ASSR in 1920-1980-ies years as well as regional peculiarities of
political terror on the basis of materials of the Komi Republican martyrol-
ogy of mass political repressions victims «Pokayanie». One can recognize
two “peaks” of political repressions (1937-1938,1941-1943).
A. F. Stepanov
THE GREAT TERROR IN THE TATAR ASSR:
THE MASS “KULAK” OPERATION UNDER ORDER
№ 00 447 OF THE USSR’S NKVD
The article is devoted to a research of the implementation of the so-
called “kulak” mass operation in Tataria, 1937. Terror was effected pri¬
marily to stigmatized categories of population (the former kulaks and
salesmen, the clergy, the former “white-guard” officers, etc.), the previous
social status playing a decisive part. A conclusion is proposed, that the
Great Terror bore a nature of an overall social and political purge and may
be considered as political discrimination within a barrack-state, based on
coercion and preventive repressions as means of self-development.
A. B. Suslov
CHILDREN UNDER NKVD’S EXAMINATION
IN THE YEARS OF GREAT TERROR
(ON MATERIALS OF PERM REGION)
The topic of this research is a rather limited sphere of repressive policy
regarding children: a prosecution of children for “counter-revolutionary”
580
crimes by NKVD’s organs in the summer of 1937 — autumn 1938. The
main instrument of the research was a quantitative analysis of a computer
data base of political repression victims in the Perm Region. It gives us an
opportunity to correct our views of the NKVD’s repression with respect
to children.
О. V. Kornilova
VYAZEMLAG IN THE GULAG SYSTEM, 1936-1938
The author of the present paper outlines the place of Vyazemlag in the
economic and political system of GULAG. A pioneer analysis is given of
the production and organizational structure of the camp, created in order
to construct the first USSR’s strategic high-way “Moscow-Minsk”. The
author defines similarities with and differences from other camps in the
central part of the country. The article also considers the mechanism of po¬
litical repressions in 1937-1938 with regard to both, prisoners of Vyazem¬
lag and the commanding staff and specialists of its Administration.
A. R. Dyukov
DEPORTATION OF 1941 FROM THE BALTIC REPUBLICS:
THE MECANISME OF DECISION MAKING
The article based on documents of the Central archives of Russia's
FSB contains analysis of initiatives of NKGB Lithuania in deportations
of «anti-Soviet elements» from the territory of the republic and Moscow's
reaction to these proposals.
I. Flige, P. Poljan
MAN-MADE MEMORY OF DEPORTATIONS
ON ETHNIC GROUNDS: NATIONAL FORMS
This article attempts to systematically describe the process of how
different peoples materialised their memory of deportations on ethnic
grounds. Today this memory is manifest in memorials and memorial signs
on the territory of contemporary Russia, Poland and the Baltic States.
The analysis is based on three main parameters — who initiated the me¬
morial, where was the memorial erected and which event or events does
the memorial mainly commemorate -, as well as on a number of additional
specificities that are characteristic of memorials erected by one people or
another. This approach allows us to compare national forms of memory
and to characterise their similarities and specific traits.
581
S. A. Papkov
‘ THE LATE STALINISM” AND THE PEASANTRY:
THE REPRESSIVE CAMPAIGNS IN 1946-1953 IN SIBERIA
The goal of the article is to study the major characteristic features of
Stalin’s policy towards the Soviet peasantry in the postwar period. At the
example of Siberia an analysis is given of several major forced campaigns
led by the government which sought to restore the kolkhoz system — all
these campaigns are viewed as the “small collectivization”. The author
also attempts to evaluate the scale and the implications of the confisca¬
tory measures with regard to the individual households. The main em¬
phasis is placed upon the massive campaigns for executing the criminal
legislation with respect to the peasantry, as well as the forced eviction of
the so-called “parasitic elements” from the villages in 1948.
A. V. Sharkov
THE ACTIVITY OF CHECKING FILTRATION ESTABLISH¬
MENTS OF NKVD BSSR IN PROVIDING
OF REPATRIATION OF CITIZENS ON THE TERRITORY
OF EUROPEAN STATES IN 1944-1946
The procedure of creation and functioning of checking filtration estab¬
lishments of NKVD BSSR on the territory of Belarus, the system, condi¬
tions and procedure of repatriation of the citizens of the Soviet state on
the territory of foreign states during the years of the World War II are
described in the article.
A. A. Iliukhov
THE REPRESSIONS AGAINST THE PEASANTS,
AS A METHOD OF PROVIDING KOLKHOZ ECONOMIC
ACTIVITY AND STIMULATING KOLKHOZ
LABORERS’ WORK
The aim of this paper is to show the coercive measures (including re¬
pressions) used against the peasants after the World War II to stimulate
their work. The paper indicates the methods used by the State to make
the peasants work regardless their wages. It enumerates the directives and
decrees implementing that policy, specifically, the notorious 02.07.1948
Decree “On eviction the willful escapees from agricultural labor and those
with anti-community parasitic way of life, to distant regions”. The author
uses concrete examples and the documents from The Modern History
582
Documentation Center of Smolensk region to analyze the “mechanism” of
the eviction and its results.
The Paper describes the repressions against the kolkhoz executives
who were bold enough to neglect the state interests and gave minimal
food to the kolkhoz laborers, i.e. their wages.
The jurisprudence of such lawsuits has been analyzed.
L. A. Maksimova
THE ROLE OF THE REPRESSED POPULATION
IN THE CONOMIC MODERNIZATION
IN THE EUROPEAN NORTH-EAST
The purpose of the article is to show the role of the gulag in economic
modernization of the European North-East. The author organizes infor¬
mation about the economic work of camps, identifies the main categories
of the repressed population, emphasizes the specifics of urbanization in
the region. There are also arguments which give an opportunity to char¬
acterize the industrial changes in the Komi Republic as protoindustriali¬
zation. The author analyzes the use of professional qualifications of the
repressed specialists, the ratio of prisoners and civilian employees. For the
first time ever the paper first presents mixed assessment of modernization
process in the region.
Section 3
DIKTAT AND REPRESSIONS IN THE FIELD
OF IDEOLOGY AND CULTURE
I. B. Belova
ATTEMPTS AT THE FORMATION
OF THE NEW SOVIET MAN OF THE FORMER PRISONERS
AND THE REFUGEES OF THE FIRST WORLD WAR
The cultural and enlightenment departments of the Central Prisoners and
Refugees Board were organized for political agitation among the refugees
and Russian prisoners of the First World War, returned home. The aim
of the departments was to form the defenders of the new state system in
the battle of the Civil War, and also adherents in theirs former places of
residence. The Soviet Government deprived the refugees theirs rations
and held up theirs re-evacuation during indefinite time. As a result the
refugees and the former Russian war prisoners didn't join the Red Army
voluntarily.
A. L. Posadskov
CREATORS OF THE SPIRITUAL GULAG:
EDITIONS, UBLISHING HOUSES, THE LITERARY
ORGANIZATIONS AS THE TOOL OF TOTALITARIAN
IDEOLOGY AND OBJECT OF REPRISALS
(ON THE EXAMPLE OF SIBERIA
AND THE FAR EAST 1928-1940)
The article is devoted to an analysis of mechanisms of transformation
of the Soviet press in 1928-1940 from the point of view of cultural proc¬
ess in the establishment of Stalinism as a political doctrine. The Stalin
policy which led to an almost utter annihilation of local periodicals with
the simultaneously strengthened duplicating of the unified information
in few remained newspapers and magazines is tracked. Three factors of
584
the Stalin “reformation” of the Soviet press are noted: a party manage¬
ment, censorship and reprisals against journalists, writers, publishers.
S. N. Filimontchik
REPRESSIONS AGAINST SCIENCE INTELLIGENTSIA
OF KARELIA DURING THE 1930s
Establishing of professional science contributed to the successful de¬
velopment of Karelian economics and culture. However, Stalin's regime
widely used administrative-political actions against intelligentsia, and it
took its toll to science. In Karelia the repressions were aimed first and
foremost at Finnish intelligentsia, and they reflected the changes in the
ideology and foreign policy of Stalin's authorities. In order to prevent the
collapse of academic institutions, in the end of 1930s the authorities ur¬
gently took measures focused on forming of new creative teams and finan¬
cial support of certain scientific directions.
S. L. Solodovnikova
REPRESSIONS AGAINST
SMOLENSK ARCHIVE SPECIALISTS
The article deals with an analysis of repressions with regard to a peculiar
professional group of Soviet intelligentsia, i.e. archive workers of an individ¬
ual Russian province, that of Smolensk. Identified are workers of archival
establishments who were repressed, as well as circumstances and specificity
of repressions against an individual professional group are reconstructed.
N. B. Amautov
THE IMAGE OF THE ENEMY OF PEOPLE”
IN THE CENTRAL PERIODICALS
(DECEMBER, 1934 - JANUARY, 1935)
The article is devoted to ideology-propaganda campaign devoted to
the murder of S. M. Kirov (December, 1934 — January, 1935), which was
reduced to direct propagation of the image of “the enemy of people” and
became a prologue in ideology-propaganda support of The Great terror».
The usage of the empirical data of the content-analysis of the central pe¬
riodicals has allowed to define the basic periodization of the campaign, to
fix the process of formation of hierarchy of structural elements of the im¬
age “the enemy of people”, its role and the functional importance for the
Party policy on the eve of The Great terror.
585
P. G. Protsenko
A “CHURCH PERSON’S” EXPERIENCE OF RESISTANCE
TO SOVIET TOTALITARIANISM: FROM ORTHODOX
PATRIOTISM TO CHRISTIAN DEMOCRACY
The article aims to make an attempt to reconstruct the world outlook
of wide non-party masses of population connected to the Orthodoxy and
traditional culture and obliterated by the Soviet repressive organs (in
particular during the period of the Great Terror). What did faith and be¬
liefs of anonymous millions of Church members transform into during the
new, Soviet epoch?
The author of the report takes as an example a political project of a
group of active Church goers in Nizhegorodskaya diocese (November
1917 — middle of 1918) and comes to the conclusion that Orthodox be¬
lievers (who embraced peasants, highly professional workers, townspeo¬
ple and intellectuals) made up the social stratum where Russian Christian
democracy was being born. This wide section of population could have
become the base for evolutionary modernization of Russia had it not been
mostly destructed by theStalin terror.
M. V. Kail
LAW SUITS AGAINST PROVINCIAL CLERGY
AND BELIEVERS IN 1918-1922: CHARACTER,
BOUNDARIES AND REPRESSIVE DEGREE
The research makes an attempt at an analysis of the reasons, character and
role of the trials of the Orthodox clergy in the period of the Civil War. On this
basis a complex of issues is solved, e.g., related to the character of persecution-
and-trial pressure on the Orthodox believers, its influence on the evolution
of the Orthodox community proper, as well as to the tactics of particular Or¬
thodox layers and groupings in their relations with the authorities, which had
been formed mainly under the influence of repressive actions.
T. G. Leontyeva
CONSTRUING OF AN IMAGE OF THE ENEMY
AS A PREREQUISITE TO MASS REPRESSIONS
AGAINST THE CLERGY (ON THE MATERIALS
OF THE KALININGRAD REGION)
Departing from archival documents, materials of periodicals and lit¬
erary sources, the article dwells upon consequences of “standardizing” a
negative image of the Orthodox clergyman in the USSR during Stalinist
586
repressions. A propaganda-based image of the clergyman created before in
the Russian Empire, acquires new traits in the 192-30s, positioning him
not only as a class enemy (counter-revolutionary), but also as an anti-
Soviet propagator, slanderer and war-monger expecting restoration of
the ”old” regime, what conditioned especially severe forms of repressions
against the clergy in the 1930s.
A. F. Bondarenko
REPRESSED BELLS OF RUSSIA: 1920s-1930s
The Decree of the Soviet of People’s Commissars “On the Freedom
of Conscience...” (January 1918) gave an impetus to the destruction of
memorials of Christian art in our country. As a result of anti-religious
struggle waged by the Soviet government in 1920s-1930s a bitter fate of
numerous objects of church rites was shared by church bells. The year of
1927 became fatal for them, when the 15th Congress of the VKP(b) which
took place that year announced a course to industrialization. During the
“bell campaign” waged under the slogan “Bells for industrialization” tens
of thousands of church bells perished in open-hearth furnaces of metal
works what was an irrepasrable loss to the national cultural heritage.
L. I. Soskovetz
ANTI-RELIGIOUS PRACTICES IN THE SYSTEM
OF REPRESSIVE POLICIES OF STALINISM
In the article the anti-religious policy of the Soviet state is characterized.
It is evaluated as a component part of the repressive policies of Stalinism.
The author determines the reasons of anti-religious struggle of the regime,
picks out its main stages, and evaluates main anti-religious practices of
Stalinist leadership.
Section 4
PERSON AND REPRESSIONS
A. I. Kazankov
TERRORIST’S PORTRAIT IN THE PERSPECTIVE OF 1937
This article focuses on the process of fabrication of the case of “ter¬
rorists from Chernushka” in 1937. Reconstruction was based on archive
sources. According to the material of psychological examination, there
were God’s fools, who were represented as a member of mobile terrorist
grope, which prepared railway diversion.
Key words: Stalinism, historical sources, psychological examination, God’s
fools, terror, NKVD, Sverdlovsky OK VKP(b), operative order № 00 447.
A. V. Chashuhin
SCHOOLTEACHERS IN THE LATE STALINISM:
CONSTRUCTION OF THE REFERENCE IMAGE
AND... REPRESSIVE POLICIES AGENT
The article is devoted to schoolteachers in the late Stalin era. The ar¬
ticle deals with the image of the teachers in the Stalin myth, their profes¬
sional identity and teaching practices in everyday life. The teachers were
the state agents. This led to the transfer of rules of political life into school.
Repressive practices were becoming an integral part of school life. Study
of the Soviet school teachers can enhance understanding of the structures
of everyday life of the Stalin era.
5.1. Bykova
«TIMES-MURDERER»: STATEMENTS OF THE PEOPLE
OF THE URAL REGION ABOUT THE CAUSE AND EXTENT
OF TERROR IN THE THIRTIES
The article is based on different sources of information (diaries, per¬
sonal letters, folklore, memoirs of the eyewitnesses) and makes an attempt
588
to amend the views accepted in historiography on the lack of informa¬
tion about terror in the Soviet society. Informal sources (public opinions,
word-of-mouth jokes and funny songs, modern proverbs and sayings) il¬
lustrate a wide range of views on the past events. Among them are differ¬
ent interpretations that deny or contradict the official variant.
N. Adler
COMMUNISM WITHIN: ON THE LOYALTY
TO THE PARTY BEFORE, DURING AND AFTER GULAG
On the basis of psycho-historical analysis the author puts forward a
number of hypotheses describing peculiarities of interrelations of an in¬
dividual and the party ideology which dominated the socium, formulat¬
ing her hypotheses as follows: 1) communism as faith based on loyalty,
2) cognitive dissonance, 3) functionalism, 4) traumatic bond.
M. Ferretti
REPRESSIONS AND WORKERS: A CASE STUDY.
A MICROHISTORICAL APPROACH TO THE GENESIS
OF STALINISM
On the basis of modern microhistorical approach to the study of reali¬
ties, the article deals with outlines of Stalinism in the milieu of Soviet
workers.
Section 5
MEMORY OF REPRESSIONS
T. V. Bezdenezhnih
PROBLEMS OF SAFE KEEPING AND USING
OF ARCHIVAL AND CRIMINAL INVESTIGATION MATERI¬
ALS
Abstracts disclose the specifics of state storage and use of dismissed crimi¬
nal proceedings against persons who were subjected to political repres¬
sion. establishment of a scientific reference system. Examples of problems
of access to cases are given. Cases of different categories of users (rehabili¬
tated citizens, relatives of the repressed, researchers), guided by the new
Regulations on the order of access (Moscow, 2006) are represented in the
article.
G. D. Zhdanova
PROBLEMS OF PROVIDING SECURE STORAGE
AND USAGE OF LAW-SUIT AND INVESTIGATION CASES
The article deals with some problems of physical safety of criminal
cases embracing the period between 1919 and 1971 and their usage in ar¬
chival practice. The author shares her regional experience.
Section 6
RESISTANCE TO THE REGIME
K. N. Morozov
RESISTANCE OF PRISONERS AND STRUGGLE
FOR THE POLITREGIME OF SPECIALISTS (1918 1930s):
THE ESSENCE OF THE PHENOMENON,
FORMS AND PARADOXES
The author opens up a new field of research< resistance inside prisons,
underlining significance of the phenomenon which provides an opportu¬
nity of realizing how prisoners tried to retain human dignity and their
identity of internally free people. Archival materials as well as memoirs
are used for the purpose.
A. V. Gusev
THE COMMUNIST OPPOSITION: AS A PHENOMENON,
AND ITS FORMS AND METHODS OF RESISTANCE
The article analyses the history of resistance of oppositional Communist
currents and groups, most notably the “Bolshevik-Leninists” (Trotskyists),
to the formation of the totalitarian system in the USSR in 1920-1930s. The
origins of the opposition, its political ideas, organizational forms, social com¬
position, and methods of struggle are discussed, as well as the main phases of
the opposition movement’s evolution — from its beginning as an aggregate of
inner-party tendencies in the Communist party to its underground activities
and attempts to mount protests in prisons and camps in the 1930s.
A. P. Nenarokov
ABOUT FORMS OF THE RESISTANCE OF POLITICAL
PARTIES TO BOLSHEVISM AND STALINISM
(ON RSDRP EXAMPLE)
Today it is more and more actual not only to characterize the nature
and essence of unmoral totalitarian Stalin’s regime based on all-embracing
591
repressive machine but also to examine its routs, its intercommunication
with bolshevism, utopism of primary views on forms and tempos of move¬
ment to socialism, stake on inevitability and possibility of forced measures
during so called “socialist” reformation. The article examines for the first
time main features of RSDRP tactics as tactics of the party opposite to
the regime since October 1917.
L A. Anfertyev
RYUTIN M. N. AND THE FATE OF MEMBERS
OF THE UNION OF “MARXIST-LENINISTS”:
DURING 1932-1937
This article investigates the fate of members of organized resistance to
the regime of personal power of I. V. Stalin, that by the members of the
Union of Marxist-Leninists «and their leader, M. N. Ryutin, especially
their activities, identifying the personnel and strength of the organizers
and participants of the group, the role of the Central Control Commission
of the CPSU (b) in the massacre of the oppositionists.
0. V.Kobetz
SMOLENSK PEASANTRY VERSUS THE STATE POLICY
IN THE VILLAGE, 1929-1931
Results of the present research demonstrate the main peculiarity of
peasant resistance in the Smolensk Province. Its essence consists in the
fact that excessive khutorization (crofting) effected by the end of 1920s
did not contribute to unification of peasants for mass protest action. The
existing resistance remained rather disconnected and to a greater extent
individual. It sprang up spontaneously and did not have any organized
and guided foundation. Social protest of the country-side was expressed
both in passive and active forms. The former prevailed in 1928-1929, the
latter in 1930-1933.
L B. Orlov
«THE ART OF PROTEST: THE ARTIST AND THE BOOK
IN STALINIST CAMPS»
The article addresses the reconstruction of the history of common peo¬
ple’s opposition to the regime in a Stalinist camp environment. The au¬
thor talks not only about the everyday struggle for survival but also about
a peculiar reaction to the policies implemented from above and about a
592
specific interpretation of the world around, the so called “waywardness”.
The main problem in a camp was preserving one’s own self-awareness and
moral fundamentals of a personality. An example of such “art of resist¬
ance” to the regime is the destiny of artist К. E. Kunov and his distinctive
work.
A. A. Makarov
THE YOUTH RESISTANCE TO TOTALITARIAN REGIME.
1945-1953
The article is devoted to the history of youth resistance to the totalitarian
regime in the USSR in 1945-1953. We analyze in the article an influence
of the Soviet postwar politics on the youth and individual motives of the
participants of the oppositional groups. The author makes a classification
of youth groups, marking out political organizations, literary study groups
and companies of non-conformist young people. In the article we describe
ideology and practices of political groups, and cite the sum of facts about
their geography, chronology and typology.
S. A. Potapova
THE PURGED MUSEUMS
(A HISTORY SKETCH ON CENTRAL MUSEUM
OF PENAL SERVITUDE AND EXILE)
The article refers us to the time when the central museum of Penal
servitude was started. The exposition of that museum was also connected
with exiled society of political convicts and victims of purges.lt was also
one of few museums which told you about different participants of the
Russian revolutionary movement. In 1930s an objective historical view
point did not get along with the Bolsheviks’ policy. The Central museum
as well as its numerous branches underwent purges and reprisals. And de¬
spite all the changes that were made in the museum it was closed.
Section 7
DISCRIMINATION AS A PROLOGUE TO
AND IN THE PROCESS OF REPRESSIONS
D. V. Valuev
SOCIAL DISCRIMINATIONS IN THE POLICY OF THE SOVIET
POWER: ABILITY AND PROSPECTS OF RESEARCH
One of the main tenors in social policy in the first decades of the Soviet
regime was limitation “nonlabor elements” in civil rights. In spite of the
grand study of this problem in historiography, many of its aspects need
further inquiry. Particularly, the relations between other peoples and
“formers”. In the long time many of the citizens maintained them. But
the others considered them as enemies. The local officials based their own
policy on these opinions. And social discrimination in different regions of
the USSR was harder than the central authorities called for.
V. V Bachtin
DISFRANCHISEMENT
(ON MATERIALS OF THE VORONEZH REGION)
In the present article on an example of the Voronezh region the state
discrimination concerning separate social classes is considered. On the
basis of regional archives dynamics of a number «lishentsev» is traced,
struggle of discriminating layers for restoration in the rights is analyzed.
For the first time materials of private affairs of lishentsev are entered into
a scientific turn.
0. L. Ryabchenko
“TO EXPEL AS A SOCIALLY NUBIT ELEMENT”.
“SOCIALLY ALIEN ELEMENTS” IN HIGHER EDUCATIONAL
ESTABLISHMENTS OF UKRAINE (1920s)
In the article the strategies of former priviledged estates representatives
aimed at entering and graduating from universities are analyzed on
594
the basis of a great variety of archives sources and ego — documents.
Higher education was a necessary condition of a more or less successful
integration of “alien elements” into the new Soviet society, therefore,
the people did not only search for the documents needed for entering a
university imitating a proletarian origin but also to conform to the image
of a “proletarian student” which had been formed by that time. “Alien”
social origin followed people like a shadow and was considered as a grave
crime. The origin was more important than the devotion to the bolchevik’s
ideals and social activity, thus, in case the real origin of the students was
revealed, they were immediately expelled from the higher educational
establishments.
E. A. Yalozina
EXPERT COMMISSIONS, «PROVERKOMY»,
COMMISSIONS-TRIPLES: THE PRACTICE
OF DON TEACHERS’ «CLEANSING» IN 1920
The article is devoted to the formation and activities of the Soviet and
party institutional and regulatory structures, staffing of the teachers in¬
volved in the formation of the Soviet school system. The subject of con¬
sideration is the system of the forms, methods and results of the expert
commissions, «proverkom», commissions-triples for the organization and
«cleansing» of teachers.
M. S. Salamatova
AN “OUTCASTS” ADAPTATION IN THE SOVIET SOCIETY
The article is devoted to the problem of adaptation of outcasts in cit¬
ies and villages in the Soviet society in 1920-s-1930-s. The research is
based on personal files of nonvoters in Western Siberia and other sources.
The author is recreating an accommodation process of different groups of
outcasts: “nepmen”, “have-beens”, “kulaks” and their relatives. Issues of
selforganization, opposition of nonvoters in cities and villages, relation¬
ship of government and nonfreemen have been analyzed as well.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ 5
ПЛЕНАРНЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ
Хаустов В. Н. Основные факторы, определявшие
репрессивную политику советского государства 9
Лейбович О. Л. «Индивид разоблаченный»
в террористическом дискурсе в 1937-1938 годах 16
Красильников С. А. Дискриминации в постреволюционном
российском/советском обществе как исследовательская
проблема: некоторые заметки 33
Кодин Е. В. Электронная база данных жертв политических
репрессий Смоленской области как исторический источник 41
Даниэль А. Ю. Память о сталинизме: региональный аспект 53
Секция 1. ИЗУЧЕНИЕ РЕПРЕССИЙ СТАЛИНСКОГО
ПЕРИОДА: МЕТОДОЛОГИЯ И ИСТОЧНИКИ
Юнге М. Возможности и проблемы изучения
Большого террора с помощью источников 1938-1941
и 1954-1961 годов (допросы карателей) 63
Поболь Н. Л., Полян И М. Шифрограммы Политбюро
ЦК ВКП(б) и эшелонные списки ОГПУ-НКВД
как источники по изучению репрессий в СССР 71
Меньковский В. И. Изучение репрессий сталинского
периода в англо-американской ревизионистской
историографии 78
Чернобаев А. А. Новые документальные источники
о политических репрессиях (по страницам журнала
«Исторический архив») 86
Шамшин Р. В. Жалобы крестьянства как исторический
источник по изучению политики раскулачивания,
1929-1931 годы (на примере Западной области) 97
Крашенинников В. В. Из истории политических репрессий
на Брянщине, 1937-1938 годы 104
Скалабан В. В. «Незабываемое десятилетие» Пантелеймона
Пономаренко (1938-1948 годы): источниковедческий аспект 114
596
Секция 2. МЕХАНИЗМЫ И ОРГАНЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ
РЕПРЕССИЙ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Сикорский Е. А. Из истории утверждения независимости
филиалов ВЧК от местных Советов и организаций
РКП(б) в первые месяцы после Октября
(на материалах Смоленской губернии) 123
Федоренко П. П. Революционные трибуналы
Смоленской губернии как органы политических
репрессий (1918-1922 годы) 134
Обухов Л. А. Кизеловский рабочий отряд заключенных 143
Мельник А. В. Участие органов ВЧК-ОГПУ в борьбе
с оппозиционными политическими партиями и организациями
в начале 1920-х годов (на материалах Смоленской губернии) 151
Гончарова И. В. Репрессивная практика власти
во время хлебозаготовок в Центральном Черноземье
в 1927-1930 годах 158
Самуэльсон Л. Черты чисток в Челябинске,
1936-1939 годы 166
Рогачев М. Б. Хронология политических репрессий
в Коми АССР 174
Степанов А. Ф. Большой террор в Татарской АССР:
массовая «кулацкая» операция по приказу НКВД СССР
№ 00 447 (по материалам протоколов Республиканской
тройки НКВД) 183
Суслов А. Б. Дети под следствием НКВД в годы
Большого террора (по материалам Пермского края) 191
Корнилова О. В. Вяземлаг в системе ГУЛАГа,
1936-1938 годы 195
Дюков А. Р. Депортация 1941 года из республик
Прибалтики: механизм принятия решения 203
Флиге И. А., Полян Я М. Рукотворная память
об этнических депортациях: национальные образы 212
Папков С. А. «Поздний сталинизм» и крестьянство:
репрессивные кампании 1946-1953 годов в Сибири 237
Шарков А. В. Деятельность проверочно-фильтрационных
учреждений НКВД БССР по обеспечению репатриации
граждан с территории европейских государств
в 1944-1946 годах 246
Ильюхов А. А. Репрессии против крестьян как метод
обеспечения хозяйственной деятельности колхозов
и стимулирования труда колхозников 263
Максимова Л. А. Роль репрессированного населения
в экономической модернизации на Европейском
Северо-Востоке 274
597
Секция 3. ДИКТАТ И РЕПРЕССИИ В СФЕРЕ
ИДЕОЛОГИИ И КУЛЬТУРЫ
Белова И. Б. Попытки формирования нового
советского человека в среде бывших военнопленных
и беженцев Первой мировой войны 289
Посадское А. Л. Творцы духовного ГУЛАГа:
редакции, издательства, литературные организации
как инструмент тоталитарной идеологии и объект
репрессий (на примере Сибири и Дальнего Востока
1928-1940 годов) 296
Филимончик С. Н. Репрессии в отношении научной
интеллигенции Карелии в 1930-е годы 304
Солодовникова С. Л. Репрессии в отношении
смоленских архивистов 313
Арнаутов Н. Б. Образ «врага народа» в центральной
периодической печати (декабрь 1934 —
январь 1935 года) 320
Проценко И Г. Опыт сопротивления советскому
тоталитаризму «человека Церкви» 329
Каиль М. В. Судебные процессы над провинциальным
духовенством и верующими 1918-1922 годов: характер, границы
и степень репрессивного воздействия 338
Леонтьева Т. Г. Конструирование образа врага
как предпосылка массовых репрессий духовенства
(на материалах Калининской области, 1930-е годы) 350
Бондаренко А. Ф. Репрессированные колокола России:
1920-1930-е годы 362
Сосковец Л. И. Антирелигиозные практики
в системе репрессивной политики сталинизма 369
Секция 4. ЧЕЛОВЕК И РЕПРЕССИИ
Казанков А. И. Портрет террориста в перспективе
1937 года 379
Чагцухин А. В. Школьный учитель в эпоху позднего
сталинизма как агент репрессивной политики 390
Быкова С. И. «Время-тать»: представления жителей
Уральского региона о масштабах и причинах террора
в 1930-е годы 400
Адлер Н. «Коммунизм внутри»: о верности партии до,
во время и после ГУЛАГа 408
Ферретти М. Сталинские репрессии и рабочие.
Исследование одного дела 416
598
Секция 5. ПАМЯТЬ О РЕПРЕССИЯХ
Безденежных Т. В. Проблемы хранения и использования
архивно-следственных дел 437
Жданова Г.Д. Проблемы обеспечения сохранности
и использования судебно-следственных дел 444
Секция 6. СОПРОТИВЛЕНИЕ РЕЖИМУ
Морозов К. Н. Тюремное сопротивление и борьба
за политрежим социалистов (1918-1930-е):
сущность явления, формы и парадоксы 451
Гусев А. В. Коммунистическая оппозиция:
феномен, формы и методы сопротивления 461
НенароковА. П. О формах сопротивления политических
партий большевизму и сталинизму
(на примере РСДРП) 469
Анфершьев И. А. М. Н. Рютин и судьбы участников
«Союза марксистов-ленинцев», 1932-1937 годы 479
Кобец О. В. Крестьянство Смоленщины против
государственной политики в деревне, 1929-1931 годы 495
Орлов И. Б. Искусство протеста: художник и книга
в сталинских лагерях 503
Макаров А. А. Молодежное сопротивление
тоталитарному режиму, 1945-1953 годы 511
Потапова С. А. Репрессированные музеи.
(Очерк истории Центрального музея Каторги и ссылки) 520
Секция 7. ДИСКРИМИНАЦИИ КАК ПРОЛОГ
И СОПРОВОЖДЕНИЕ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ
Валуев Д. В. Социальные дискриминации в политике
советской власти: возможности
и перспективы исследования 529
Бахтин В. В. Лишение избирательных прав
(на материалах Воронежской области) 538
Рябченко О. Л. «Исключить как социально-непригодный
элемент». «Социально-чуждые» в высших учебных
заведениях Украины (1920-е годы) 546
Ялозина Е. А. Экспертные комиссии, проверкомы, тройки:
практика «чисток» донского учительства
в 1920-х годах 555
Саламатова М. С. Адаптация «лишенцев»
в советском обществе 563
ANNOTATIONS
571
Научное издание
История сталинизма. Дебаты
ИСТОРИЯ СТАЛИНИЗМА:
РЕПРЕССИРОВАННАЯ РОССИЙСКАЯ ПРОВИНЦИЯ
Материалы международной научной конференции
Смоленск, 9-11 октября 2009 г.
Ведущий редактор Е. Ю. Кандрашина
Редактор Л. В. Бушуева
Художественный редактор А. К. Сорокин
Художественное оформление Я. Я. Ефремов
Технический редактор М. М. Ветрова
Выпускающий редактор И. В. Киселева
Компьютерная верстка В. А. Мастакалова
Корректоры Л. В. Бушуева, К. Н. Апазиди, О. В. Папко
ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 10.12.2010.
Формат 70x100 У1б. Бумага офсетная № 1. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 37,5. Тираж 1500 экз. Заказ 10133
Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
117393 Москва, ул. Профсоюзная, д. 82.
Тел.: 334-81-87 (дирекция)
Тел./Факс: 334-82-42 (отдел реализации)
Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК
«Ульяновский Дом печати». 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14
чс*ий Uf.
В сборник вошли материалы выступлений ученых,
принявших участие в работе
Международной научной конференции
«История сталинизма:
репрессированная российская провинция»,
прошедшей в Смоленском государственном
университете в октябре 2009 г.
В публикациях отражена разноплановая тематика
конференции, призванной выявить провинциальные
проекции сталинизма в различных сферах
общественной жизни.
В поле внимания авторов вопросы методологии
исследований сталинизма,
механизмы и органы политических репрессий,
■|)ере культуры,
шдивида,
чия репрессивному режиму
чых дискриминаций сталинизма,
/леской памяти о репрессиях,
учным работникам,
социальной и политической
11
Еш
32
■ 31 «зни'
в
III
ш
S
и