Автор: Лавринович К.
Теги: общее образование взрослых самообразование образование история образования
ISBN: 5-85500-417-1
Год: 1995
Текст
КАЛИНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
К. Лавринович
АЛЬБЕРТИНА
Очерки истории Кёнигсбергского университета
К 450 -летию со времени основания
КАЛИНИНГРАДСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1995
ББК 74.48
Л 13
По заказу
Калининградского государственного
университета
Лавринович К. К-
Л 13 Альбертина: Очерки истории Кенигсбергского универси-
тета. К 450-летию со времени основания/Калининград. гос.
ун-т. — Калининград: Кн. изд-во, 1995.— 416 с.: ил., фото.
Книга «Альбертина/ Очерки истории Кенигсбергского университе-
та», написанная профессором математики Калининградского универси-
тета, первая в России работа по истории одного из старейших
в средней части Европы высших учебных заведений. Адресована широ-
кому кругу читателей, интересующихся прошлым Кенигсберга, историей
науки и культуры.
П 0503020900—005
Л М144(03)95
— без объявл.
ББК 74.48
На первой стороне переплета вверху: первое университетское
здание; по центру: новое здание университета (1862 г.); внизу: руи-
ны нового университетского здания (1945 г.).
На четвертой стороне переплета: восстановленное главное универ-
ситетской здание и памятник И. Канту.
На форзаце: ректорские распоряжения XVIII в. Калининград-
ский областной архив.
© Лавринович Казимир Клеофасович,
' 1995 г.
© Соболев С. И., Покровский С. Е.
ISBN 5—85500—417—1 , Оформление, 1995 г.
Род проходит, и род приходит,
а земля пребывает во веки.
Екклесиаст ,1:4
Основатель Кенигсбергского университета
герцог Альбрехт Бранденбургский. С гравюры 1567 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
История старого Кенигсбергского университета, знамени-
той Альбертины, продолжалась четыре столетия. Она оборва-
лась в 1945 году, когда в результате второй мировой войны
город Кенигсберг вместе с частью Восточной Пруссии был пе-
редан Советскому Союзу. Семисотлетний немецкий период во-
сточно-прусской истории завершила в первые послевоенные го-
ды депортация остатков местного немецкого населения в Гер-
манию. Последние немцы уносили с собой живую память, дух
и традиции земли, покоренной их предками в давние средне-
вековые времена.
В те же годы из России в бывшую Восточную Пруссию по-
тянулись эшелоны с переселенцами. На разоренной земле на-
чиналась жизнь другого народа, только что перенесшего тра-
гедию самой страшной в своей истории войны и безмерной це-
ной выстрадавшего упоительное счастье победы.
Война разъединила два народа — российский и немецкий.
Их взаимное отчуждение в послевоенное время особенно ощу-
тимо отозвалось в российской Калининградской области — ча-
сти бывшей Восточной Пруссии. Эта земля стала надолго не-
доступной для немцев, даже для тех, кому она была родиной.
Новое российское население, точнее, его общественное созна-
ние, усилиями официальной политики и пропаганды по суще-
ству оказалось отторгнутым от возможности цивилизованного
наследования уцелевших обломков культуры этого края, от его
многовековой истории. *
Любая несанкционированная попытка приподнять завесу
над местной историей пресекалась начальственным окриком.
Долгий исторический период жизни разноплеменного народа,
населявшего эту землю, сложный, многоцветный и противоре-
чивый, представлялся, как правило, примитивной черно-белой
пропагандистской схемой, изображавшей едва ли не все прош-
лое сквозь призму двенадцати лет фашистского правления.
Беспрецедентная ситуация, возникшая в результате поли-
тического решения о замене всего населения обширного, издав-
на обжитого региона, породила неведомые доселе пробле-
мы — ив экономике, и в культуре, и в душах людей. Но жизнь
продолжалась: в Калининградской области восстанавливалась
5
разрушенная войной промышленность, осваивалось сельское хо-
зяйство, строилась новая, не похожая на прежнюю культура.
Положение в Калининградской области, как и в стране в
целом, начало изменяться только во второй половине 80-х го-
дов. Область открыла свои границы для иностранцев, рухнула
стена, заслонявшая взгляд из Калининграда в прошлое этой
земли, стала реальностью возможность говорить и писать без
ограничений о довоенном периоде ее истории. Калининградский
университет, основанный в 1967 г., начал устанавливать связи
с университетами Запада, и в частности с немецкими.
Рассеялась пелена запрета и на историю Альбертины, и,
как следствие, исподволь приходило осознание того, сколь бо-
гатым и разносторонним был вклад Кенигсбергского универси-
тета в европейскую культуру, какую заметную роль он играл
в интеллектуальном и духовном развитии не только немецкого,
но и соседних восточно-европейских народов — польского, литов-
ского, русского. Впервые в Калининграде возникли предпо-
сылки для профессионального исследования истории старого
университета, его научного и культурного наследия. Интерес и
внимание к этому предмету стимулировало 450-летие со вре-
мени основания Альбертины, наступившее в 1994 г.
Кенигсбергский университет был основан в 1544 году на
волне мощного реформационного движения, охватившего За-
падную Европу в XVI столетии. Реформация, имевшая непо-
средственной целью преобразование западной христианской
церкви, демократизацию церковных институтов, вместе с тем
оказала глубокое влияние на всю общественную жизнь западно-
европейских народов, на развитие их культуры и образования,
как начального и среднего, так и университетского.
К этому времени в Европе уже сложилась достаточно проч-
ная традиция университетского образования и университетской
науки. Идея университета как свободной корпорации учителей
и учащихся впервые начала воплощаться в XI — XII вв. в Ита-
лии и Франции. В германских владениях первый университет
был открыт в 1348 году в Праге императором Карлом IV. До
начала Реформации университетскими городами стали также
Вена (1365 г.), Гейдельберг (1386 г.), Кельн (1388 г.), Эр-
фурт (1379 г.), Лейпциг (1409 г.), Росток (1419 г.), Грейф-
свальд (1456 г.), Фрейбург (1457 г.), Базель (1460), Инголь-
штадт (1472 г.), Трир (1473 г.), Майнц (1476 г.), Тюбинген
(1477 г.), Виттенберг (1502 г.), Франкфурт-на-Одере (1506 г.).
В будущем прусском королевстве, образованном в 1701 г.,
Кенигсбергский университет занял четвертое по возрасту место,
уступая в старшинстве лишь университетам Грейфсвальда,
Франкфурта-на-Одере и Марбурга (1527 г.). В Прусско-Бран-
денбургском государстве Гогенцоллернов, предшествовавшем
6
Кенигсберг в XVI столетии.
На острове справа от Собора — здание университета
королевству и возникшем в результате соединения в 1618 году
Прусского герцогства и Бранденбургского курфюршества, Ке-
нигсбергский университет стал, если следовать хронологии, вто-
рым высшим учебным заведением после открытого 38 годами
раньше университета во Франкфурте-на-Одере. Еще раньше,
в пору своего основания в столице Прусского герцогства, уни-
верситет был первой и долгое время оставался единственной
высшей школой на землях между нижними течениями Вислы
и Немана (если не считать католического богословского кол-
легиума, открытого в Браунсберге (Бранево) в 1565 г.).
Одним из ближайших соседей Кенигсбергского универси-
тета был его старший собрат в Польше — Краковский Ягеллон-
ский университет, основанный в 1364 году. Уже после откры-
тия Альбертины к востоку от нее появились еще два центра
европейского высшего образования: иезуитская академия в
Вильно в 1579 г. и университет в Дерпте (Тарту), учрежден-
ный в 1632 г. шведским королем Густавом Адольфом.
Таким образом, Кенигсбергский университет едва ли мож-
но отнести к числу патриархов европейской или хотя бы не-
мецкой высшей школы: он даже не попадает в десятку ста-
рейших немецких университетов. Но своеобразие исторической
судьбы и географического положения между балто-славянским
востоком и германским западом обусловили особую роль ака-
демии на Прегеле в истории европейской науки и культуры.
Круглые юбилейные даты Кенигсбергского университета
всегда отмечались очень торжественно и по старой традиции
становились праздником всего города. 100-летний юбилей в
1644 году украсило пышное представление во дворе замка.
В сценическом действе «Пруссиархус», сочиненном специально
для этого случая знаменитым поэтом профессором универси-
тета Симоном Дахом, представлялось основание академии и
возносилась хвала Бранденбургскому правящему дому.
К 200-летию университета была издана первая подробная
и основанная на документальном материале монография по
его истории [46]*. Ее автор — кенигсбергский профессор теоло-
гии Д. Г. Арнольдт (1706—1775). Он же составил и опубли-
ковал биографии 250 ученых Пруссии. Юбилею было посвящено
также жизнеописание основателя университета герцога Аль-
брехта Бранденбургского, составленное Ф. С. Боком и издан-
ное в Кенигсберге в 1745 г. [49].
Следующая круглая дата — 300-летие Альбертины — послу-
жила поводом для издания книги М. Топпена «Основание Ке-
йигсбергского университета и жизнь его первого ректора Ге-
орга Сабинуса». Эта работа вышла в свет в Кенигсберге в
юбилейном 1844 году [79].
Традиция юбилейных изданий была продолжена через пол-
* В квадратных скобка? даны ссылки на литературу, список которой
помещен в конце книги.
8
века публикацией книги Г. ПруТца «Королевский Альбертус-
университет в Кенигсберге в XIX веке. К 350-летию деятель-
ности» [71]. И наконец, в 1944 году список юбилейных работ
завершила книга профессора Альбертины Гетца фон Зелле
«История Альбертус-университета в Кенигсберге в Пруссии»
[74]. История распорядилась так, что тот 400-летний юбилей
стал для немецкого университета в Кенигсберге последним.
Но память об Альбертине не могла уйти в небытие, она
продолжает жить и сегодня — и среди тех, для кого универси-
тет был когда-то alma mater, и среди нынешних жителей быв-
шего Кенигсберга. Свидетельство тому — совместная органи-
зация и совместное проведение российской и немецкой сторо-
нами торжеств в Калининграде, посвященных 450-летию со вре-
мени основания университета.
К этой годовщине, так не похожей на все предыдущие юби-
леи, и написана предлагаемая вниманию читателя книга.
Эта работа не претендует на роль аналитического ^научного
исследования — у нее другие цели. На русском языке нет ни
одной книги или хотя бы обстоятельной статьи, где бы была
последовательно изложена история Кенигсбергского универси-
тета. Попытка такого изложения, хотя и названного очерками,
но по существу близкого к систематическому, и предпринята
на страницах этого издания, адресованного прежде всего россий-
скому читателю.
История Альбертины раскрывается в ней в тесной связи с
историей Пруссии и соседних земель со времени секуляриза-
ции владений Тевтонского (Немецкого) ордена. Но все же
общие исторические процессы служат лишь фоном повествова-
ния, а главное внимание уделяется в нем событийной стороне
истории университета, характеристикам его деятелей — как зна-
менитых, так и тех, чьи имена известны, быть может, лишь
специалистам. При этом, зная по собственному опыту, как по-
рой непросто бывает найти хотя бы минимум сведений о^том
или ином историческом лице, автор приводит написание имен
в оригинале, годы жизни персонажей, сообщает о них основ-
ные биографические факты.
Конечно, не все стороны долгой и многогранной истории Аль-
бертины получили в книге равноценное отражение — тому при-
чиной и необъятность предмета, и личные пристрастия автора.
Основательно погрузившись в работу, автор испытал состояние,
о котором поведал своему читателю историк Рима Тит Ливий:
«Я начинаю чувствовать себя подобно человеку, вступившему в
море — после первых шагов по прибрежной отмели разверзается
под ногами пучина, уходит куда-то дно, и едва ли не разра-
стается труд, на первых порах, казалось, сокращавшийся по
мере продвижения вперед» [40, с. 5]. И чтобы все же достичь
противоположного берега — конца работы,— приходилось чем-
9
то жертвовать. Самой тяжкой жертвой для автора, имеющего
физико-математическое образование и преподающего на матема-
тическом факультете, было бы сокращение той части работы,
которая связана с историей точных наук в Альбертине. Хоте-
лось также полнее .отразить связи университета с Россией.
И потому эти и некоторые другие темы оказались в книге в
известном предпочтении.
Автор стремился написать книгу, содержание которой было
бы доступно и интересно очень широкому кругу читателей, но
не ценой ослабления достоверности материала. Фактическая
сторона содержания работы основана на заслуживающих до-
верия литературных и архивных источниках. Список использо-
ванной литературы приведен в конце книги; ссылки на архив-
ные документы даются в сносках. Хотя беспристрастность по.-
вествования была неизменной заботой сочинителя, он не избе-
гает и собственных оценок явлений или исторических персона-
жей.
• Содержание книги было бы беднее, а работа над ней не
столь приятной без доброжелательного участия тех, кому автор
с удовольствием приносит здесь самую искреннюю благодар-
ность. В первую очередь это профессор Гейдельбергского уни-
верситета доктор Петер Рокетт, оказавший неоценимую по-
мощь исторической и специальной научной литературой, а так-
же организовавший чрезвычайно полезные автору контакты с
историками и архивистами Германии; это доктор Йозеф Конен
из Люксембургского университета; доктор Франц Нейман и док-
тор Эберхард Нейман-Редлин фон Мединг из знаменитой на-
учной династии Нейманов; доктор Рольф Яндер из Люнебурга
и другие лица, чья поддержка помогала в работе.
Автор признателен за помощь материалами и литературой
Калининградскому областному архиву, который возглавляет
А. Н. Федорова; Калининградскому историко-художественному
музею, музею И. Канта при Калининградском университете, Го-
сударственному архиву в г. Олыптыне в Польше, Тайному
(Geheim) архиву Прусского культурного наследия в Берлине,
университетским архивам в Гейдельберге и в Геттингене, Санкт-
Петербургскому отделению архива Российской Академии наук,
библиотеке Калининградского государственного университета,
а также всем организациям и лицам, с любезного разрешения
которых заимствован ряд иллюстраций для воспроизведения
в книге.
Автор отдает также должное терпению членов своей семьи,
а также тех, кто безропотно выслушивал едва появившиеся из-
под пера очерки.
Когда книга закончена, автору остается одно —надеяться,
что труды его не были напрасными. Насколько эта надежда
оправдана — судить читателю.
Калининград,
май 1994 г.
10
ПОСЛЕДНИЙ ЮБИЛЕЙ
Ректору Альбертус-университета
профессору доктору фон Грюнбергу.
Кенигсберг, 27 марта 1943 г.
Ваше Превосходительство!
Как мне известно, Кенигсбергский университет будет празд-
новать в следующем году 400-летие со дня своего основания.
Для меня было бы приятным долгом отметить этот памятный
день праздничным представлением в Драматическом театре Ке-
нигсберга. Прошу Вас сообщить мие, представляет ли мое
скромное предложение интерес для Вас. Я приветствовал бы
получение от' Вас пожеланий и предложений в связи с днем
400-летия университета.
Примите мой сердечный привет.
Хайль Гитлер!
Ваш Валлен (Директор Кенигсбергского Драматического
театра).
Господину директору
Драматического театра Валлену.
Кенигсберг, 27 мая 1943 г.
Глубокоуважаемый господин Валлен!
В следующем году Кенигсбергский университет действитель-
но будет отмечать 400-летие. Но военная обстановка, к сожа-
лению, не позволяет провести большое празднество в связи с
этой датой, и потому университет будет просить господина Ми-
нистра разрешить перенести юбилейные торжества на время
после окончания войны. Мы не хотели бы до мирного вре-
мени проводить какие-либо юбилейные мероприятия, чтобь| не
дробить программу юбилея, намеченную на послевоенное вре-
мя. Мы предполагаем ограничиться только торжественным со-
бранием во дворе старого университета, примыкающего к Со-
бору, где будут присутствовать профессора, студенты и неко-
торые уважаемые горожане, окончившие в прошлом универси-
тет. Гости на это собрание приглашены не будут.
Хайль Гитлер!
Ректор Альбертус-университета
Г. фон Грюнберг *.
Неизвестно, каким в мае 1943 г. представлялось «время по-
сле окончания войны» последнему кенигсбергскому ректору
Гансу Бернарду фон Грюнбергу {Hans Bernhard von Griin-
* Подлинники писем хранятся в Калининградском областном архиве. На-
цистское приветствие завершало официальные письма н документы того вре-
мени.
11
berg), когда он отказывался от услуг директора театра Вал-
лена. Но по мере приближения лета юбилейного 1944 г. ста-
новилось все более очевидным, что Кенигсбергу будет ие до
юбилеев. И все же перенести торжества иа послевоенное
время университету не удалось: по настоянию местного руко-
водства нацистской партии 400-летие было отпраздновано
вблизи календарной даты юбилея — в первых числах июля
1944 г.
Это были дни, когда Красная Армия завершала освобож-
дение страны от вражеской оккупации, когда в Европе был от-
крыт второй фронт и исход войны по существу был уже пред-
решен. И хотя война еще не перешагнула восточных границ
Рейха, ее грозная поступь уже ощущалась в Восточной Прус-
сии. Тем больший пропагандистский эффект должны были
иметь по замыслу партийных идеологов юбилейные торжества
в Кенигсберге. Университетское руководство от их организа-
ции фактически было отстранено, и это обстоятельство нало-
жило отпечаток на характер всего празднества.
Программа юбилея включала приветствия, официальные при-
емы, научные доклады, концерты, спортивные соревнования
и т. п. Среди официальных гостей в Кенигсберг прибыли из
Берлина два министра — выпускники университета: министр
экономики Вальтер Функ (Walter Funk) и министр по делам
12
культов и просвещения Б. Руст (Bernhard Rust). Приехали
также представители других немецких университетов, делегаты
студенческих объединений, выпускники прошлых лет.
Накануне официального открытия торжеств, вечером 6 июля,
в двух крупнейших театрах Кенигсберга были представлены
спектакли, посвященные юбилею: в Драматическом театре —
драма Ф. Шиллера «Мария Стюарт», в Оперном — «Фиделио»,
опера Людвига ван Бетховена.
Тон торжествам был задан на их открытии утром 7 июля
речью министра Функа, произнесенной в концертном зале
Штадтхалле *. Выдержанная в пропагандистском духе, она бы-
ла посвящена полемике с американской системой хозяйствова-
ния и никак не касалась предмета торжеств.
В тот же день в половине второго состоялся официальный
прием для узкого круга гостей у гауляйтера Восточной Прус-
сии Эриха Коха, куда были приглашены, в частности, ректор
и члены университетского сената. Открывая двумя часами поз-
же научную сессию в актовом зале ** главного университетского
здания на Парадной площади, ректор фон Грюнберг объявил
собравшимся о том, что Эрих Кох подарил университету в
честь юбилея мраморный бюст Адольфа Гитлера. Скульптура
работы кенигсбергского ваятеля Г. Висселя (Hans Wi.ssel,
1897—1948), скрытая до поры покрывалом, стояла здесь же
в зале. Под бурные аплодисменты собравшихся ректор открыл
перед ними мраморного фюрера. Огромный бюст не случайно
был установлен именно здесь: в зале стояли небольшие брон-
зовые изображения Н. Коперника и И. Канта- Сочетание трех
скульптур должно было символизировать величие миссии на-
ционал-социализма, соизмеримой с деяниями Коперника в есте-
ствознании и Канта в философии.
Темы двух докладов, представленных в этот день на упо-
мянутой сессии по гуманитарным наукам, как и речь Функа,
обходили стороной причину торжества. Декан философского
факультета профессор Теодор Шидер (Theodor Shieder), спе-
циалист по немецкой истории, прочитал доклад «Духовная
деятельность Бисмарка», а профессор права Рейнгольд Гор-
неффер (Reinhold Horneffer) выступил с докладом «Естествен-
ное право, позитивизм и новое правовое учение».
Программу первого дня завершил симфонический концерт
в Штадтхалле — здесь была исполнена Девятая симфония Бет-
ховена с шиллеровской одой «К радости». Дирижировал ор-
кестром и хором капельмейстер В. Ф. Ройс (Wilhelm Franz
Reu[i, 1886—1945), солировали певцы из Вены и Кенигсберга.
* Ныне восстановленное здание областного историко-художественного
музея.
** Ныне читальный зал научной библиотеки Калининградского универси-
тета на Университетской ул., 2.
13
Юбилейная рубрика в одной из кенигсбергских газет в июле 1944 г.
Во второй день юбилейных торжеств — 8 июля — с лекцией
«Человек и экономика» выступил ректор университета, спе-
циалист в области экономических, наук Ганс фон Грюнберг.
В течение полутора часов он говорил о проблемах экономики,
по существу не касаясь университетского юбилея. Затем ми-
нистр Руст передал поздравления от правительства, а также
сообщил, что министерство учреждает в Кенигсбергском уни-
верситете восемь дополнительных штатных мест ординарных
профессоров и выделяет ему значительные суммы на дальней-
шее развитие.
Только приветственное слово университету ректора немец-
кого Пражского университета было выдержано в духе истинно
университетских традиций и заслужило благодарные аплоди-
сменты собравшихся.
В середине второго дня состоялся прием у обер-бургомистра,
устроенный им; в Парк-отеле. В послеполуденное время на-
чалась спортивная часть юбилейной программы на ста-
дионе в Марауненгофе (рядом с нынешним ботаническим
садом).
Вечером при свете факелов колонна участников торжеств,
возглавляемая министром Рустом и прибывшими на юбилей
14
Главное университетское здание на Парадной площади.
Довоенный снимок
ректорами других учебных заведений, направилась к Кафедраль-
ному собору, чтобы почтить память Иммануила Канта. Из рас-
пахнутых дверей храма звучал орган. У надгробия философа вы-
ступили представители студенчества, ректор фон Грюнберг.
В последний, третий день юбилейных торжеств, в воскре-
сенье 9 июля, в актовом зале нового здания было торжествен-
но учреждено Академическое музыкальное общество. Здесь
присутствовали все высокопоставленные гости юбилея: минист-
ры Функ и Руст, гауляйтер Кох,обер-бургомистр Г. Билль (Hell-
muth Will, 1900—1982), президент имперской музыкальной пала-
ты профессор Петер Раабе (Peter Raabe). Речи ораторов сменя-
лись музыкальными номерами из произведений восточно-прусских
композиторов XVI—XX столетий.
Параллельно с официальной общеуниверситетской програм-
мой юбилейных торжеств, в каждом акте которой принимал
участие лишь более или менее ограниченный круг приглашен-
ных, 400-летие Альбертины отмечалось также на факуль-
тетах. В общей программе лишь сообщалось, в какое время со-
стоятся «круглые столы» факультетов в разных отелях города.
В заключение празднеств их официальным участникам был
устроен прощальный прием у обер-бургомистра.
15
Почтовая марка, выпущенная
к юбилею Альбертины в 1944 г.
По давней традиции юбилейная дата была отмечена специ-
альным изданием: в 1944 г. в Кенигсберге вышла книга «Исто-
рия Альбертус-университета в Кенигсберге», написанная Гетцем
фон Зелле (Gotz von Selle, 1893—1956) [74], специалистом
по истории немецких университетов. Основанное на обширном
фактическом материале, это сочинение все же несло на себе пе-
чать того времени и того режима, в условиях которых оно было
написано.
16
Без лишних комментариев приведем один абзац заключи-
тельной части этой книги, который может дать представление
о ее духе и стиле: «Основывая Кенигсбергский университет,
герцог Альбрехт воздвиг несокрушимый форпост в стратегиче-
ской области духовной деятельности. Университет укрепляли и
расширяли поколения за поколениями... Ныне занялась заря
новой эпохи. С глубоким благоговением мы склоняем головы
перед ее величием. И всегда помнят в Восточной Пруссии, и
прежде всего в старой Альбертине, которая вечно сознает свое
назначение и это сознание сохранит навсегда,— помнят о том,
что день 22 июня 1941 г.— это решающий день новейшей исто-
рии Восточной Пруссии и ее университета... Пробил час евро-
пейского предназначения — и это всколыхнуло Альбертину и
углубило ее готовность. Она сознает это. Дорога открыта»
[74, с. 338].
День 22 июня 1941 г., на рассвете которого фашистская
Германия двинула свои дивизии на Советский Союз, стал дей-
ствительно решающим, и не только в судьбе Кенигсбергского
университета, но и всей Германии. Но только в смысле, прямо
противоположном тому, который подразумевал Зелле.,
Гром юбилейных маршей, витийство ораторов, банкеты и
факельные шествия в преддверии катастрофы — все это было
подобно пиру во время чумы: в Европе шел уже июль 44-го,
а не июнь 41-го. И лишь смолкли торжественные фанфары, как
зыбкий мираж кажущегося благополучия сменился грозной дей-
ствительностью. По решению нацистского руководства вс*е при-
годные для физической работы преподаватели и студенты на-
правлялись на строительство оборонительных сооружений, про-
тянувшихся от Кенигсберга до самой литовской границы. Но
настоящий апокалипсис наступил позже, в конце августа, когда
на город обрушились два сокрушительных удара британской
авиации.
Во время первого из них, в ночь с 26 на 27 августа 1944 г.,
бомбардировке подверглись в основном окраины и было разру-
шено около пяти процентов зданий. Поистине роковым стал для
города второй налет в ночь с 29 на 30 августа. Англичане испы-
тывали новые зажигательные бомбы, и мишеньк* для нескольких
сот бомбардировщиков стал старый центр Кенигсберга. В пламени
погибли орденский замок, Кафедральный собор, Кнайпхофская
ратуша с музеем, сгорела большая часть городских церквей.
Число жертв и пропавших без вести после двух налетов соста-
вило среди мирного населения около 4,2 тысячи; свыше 200 ты-
сяч жителей остались.без крова, так как город потерял около
48 процентов зданий.
В развалины были превращены и многочисленные универ-
ситетские постройки, находившиеся в центральной части города,
в том числе старое здание Альбертины рядом с Собором и глав-
2 Зак. 1382 17
Руины Кенигсберга. Калининградский областной архив
ный корпус на Парадной площади. Здесь одна из бомб про-
била кровлю актового зала и разнесла вдребезги дар Эриха
Коха — огромный, весом 25 центнеров бюст Гитлера, в то вре-
мя как две другие скульптуры — Коперника и Канта — остались
на своих постаментах невредимыми.
Несмотря на катастрофические разрушения, занятия в осен-
нем семестре 1944. г. не отменялись, хотя шли с большими
перебоями и с немногочисленными студентами — университет
лишился большинства учебных помещений, значительная часть
студентов и преподавателей была призвана в армию.
События начали ускоряться к зиме, особенно после январ-
ского наступления Красной Армии в Восточной Пруссии, в ре-
зультате которого передовые ее части вышли к Кенигсбергу.
21 января 1945 г. ушел последний поезд в Берлин, а 26-го
город впервые был обстрелян советской артиллерией. На сле-
дующий день гражданскому населению было объявлено о не-
обходимости эвакуироваться, и началось беспорядочное бегство
людей. До этого времени попытки выехать из Кенигсберга
рассматривались как проявления необоснованной паники и су-
рово пресекались властями. По-видимому, предвидя скорую раз-
вязку, 28 января город покинул нацистский руководитель Во-
сточной Пруссии — гауляйтер Кох. Через два дня Кенигсберг
был почти полностью окружен советскими частями; немцы удер-
18
Руины старого здания университета на Кнайпхофе, 1944—1945 гг.
2*
Фасад сожженного главного здания университета
живали лишь узкую полосу вдоль залива ФришесТаф с шоссе
и железной дорогой в Пиллау.
Эти морозные январские дни стали последними днями че-
тырехвековой истории Альбертины в Кенигсберге. Распоряже-
нием властей деятельность университета прекращалась 28 ян-
варя и он переводился в Грейфсвальд. Позже, в апреле,
он был переведен оттуда во Фленсбург. Но даже и после при-
каза об эвакуации жизнь в университете не замерла полно-
стью.
Так, по старой традиции «Общества друзей Канта» в годов-
щину смерти философа 12 февраля 1945 г. на его могилу был
возложен венок. Этот ежегодный ритуал памяти великого ке-
нигсбержца совершили под артобстрелом профессор истории
Б. Шумахер (Bruno Schumacher, 1879—1957), директор Объ-
единенной городской и университетской библиотеки К. Диш
(Carl Diesch, 1880—1957) и советник Пройсс. Кстати, Диш
последним из университетских ученых покинул Кенигсберг,—
это было в начале апреля.
Иногда, впрочем, в полуразрушенной, холодной аудитории
кто-то из редких оставшихся в городе преподавателей пытался
читать лекции немногочисленным слушателям. Последнюю лек-
цию в Кенигсбергском университете прочитал под канонаду
русских пушек профессор славистики Карл Майер (Karl Hein-
20
Актовый зал в разрушенном здании университета.
С акварели А. В. Максимова
rich Meyer, 1880—1945). Это была лекция о творчестве ве-
ликого россиянина Федора Михайловича Достоевского.
Профессор Майер, его жена и дочь остались в Кенигсберге до
прихода русских и погибли здесь при не выясненных достоверно
обстоятельствах в первые месяцы после взятия города Красной
Армией.
Наступил апрель 45-го года. Ранним утром 6-го числа че-
рез узкую брешь в окружении Кенигсберга в направлении Пил-
лау из города ушел последний санитарный эшелон. И в тот
21
Апрель 1945 г. Калининградский областной архив
же день начался решительный штурм Кенигсберга войсками
3-го Белорусского фронта. Чтобы сломить отчаянное сопротив-
ление немецкого гарнизона, по городу-крепости были нанесены
мощные удары советской артиллерией и авиацией. То немно-
гое, что еще оставалось от старого центра Кенигсберга, под-
верглось новым разрушениям в дни штурмовых боев.
Что было потом — хорошо известно: 9 апреля советское ко-
мандование приняло безоговорочную капитуляцию кенигсберг-
ского гарнизона, а менее чем через четыре месяца увидел свет
следующий документ:
«...VI. Город Кенигсберг и прилегающий к нему район.
...Конференция согласилась в принципе с предложением Со-
ветского Правительства о передаче Советскому Союзу города
Кенигсберга и прилегающего к нему района, как описано вы-
ше, однако точная граница подлежит исследованию экспер-
тов.
Президент США и Премьер-Министр Великобритании за-
явили, что они поддержат это предложение Конференции при
предстоящем мирном урегулировании».
Это фрагмент «Сообщения о Берлинской (Потсдамской) кон-
ференции трех держав» от 2 августа 1945 г. Так перестала су-
ществовать Восточная Пруссия, а вместе с нею закончилась
400-летняя история старого университета в Кенигсберге.
22
ПРЕДЫСТОРИЯ: ВЕЛИКИЙ МАГИСТР АЛЬБРЕХТ
Среди руин послевоенного Калининграда на острове Кнайп-
хоф между двумя рукавами Преголи высилась величественная
громада Кафедрального собора — бывшего главного кенигсберг-
ского святилища. Собор сгорел во время августовской бомбеж-
ки 1944 года, но его монументальные стены выдержали и взры-
вы бомб, и артобстрел, и апрельский штурм. Их обошла сторо-
ной и волна разрушений послевоенного времени. Руины древ-
него Собора, хранящие память шести столетий, и ныне возвы-
шаются над молодым парком в центре города.
В стародавние времена у стен храма хоронили именитых
людей: великих магистров Тевтонского (Немецкого) ордена,
особ аристократических фамилий, высших священнослужителей,
поэтов, ученых. Здесь в 1568 г. был погребен и основатель
Кенигсбергского университета — последний, 37-й по счету, ве-
ликий магистр Тевтонского ордена и первый герцог Прусский
Альбрехт Гогенцоллерн {Albrecht Hohenzollern, 1490—1568).
Следы его некогда пышной гробницы и сегодня можно ви-
деть у восточной стены усыпальницы Собора. И совсем ря-
дом — достаточно было перейти церковный двор — стояло до
роковой августовской ночи 1944 г. старое университетское зда-
ние, то самое, что было построено еще при герцоге Альбрехте.
Альбрехт Гогенцоллерн (или Альбрехт Бранденбургский) —
дальновидный политик, одна из самых деятельных личностей
эпохи Возрождения —фигура, весьма почитаемая в немецкой
истории. Особенно ревностно память о нем сохранялась в Ке-
нигсберге, городе, с которым был связан более чем полувеко-
вой период жизни и деятельности этого человека. В Кенигс-
берге были аллея и площадь герцога Альбрехта — ныне это
улица Тельмана и площадь перед кинотеатром «Ленинград».
На площади стояла внушительных размеров кирха памяти
Альбрехта — ее снесли уже в наше время, в начале 70-х го-
дов. В 1891 г. перед Кенигсбергским замком был открыт па-
мятник Альбрехту, изваянный скульптором И. Ф. Ройшем
(Johann Friedrich Reusch, 1843—1906).
Символика бронзовой скульптуры олицетворяла многосто-
роннюю деятельность Альбрехта: меч в левой руке символи-
зировал герцогскую государственную власть в Пруссии, гра-
моты с сургучными печатями в правой руке представляли Кра-
ковский договор об упразднении Ордена и Акт об основании
университета в Кенигсберге. Массивный бронзовый том в пе-
реплете знаменитой «Серебряной библиотеки» на пьедестале у
ног герцога символизировал заслуги Альбрехта в области куль-
туры и просвещения. Скульптурные и живописные изображе-
ния Альбрехта украшали также некоторые общественные и ад-
министративные здания Кенигсберга. И, конечно, главное уни-
верситетское здание.
23
Памятник герцогу Альбрехту в Кенигсберге.
Скульптор И. Ф. Ройш, 1891 г.
Альбрехт Гогенцоллерн был избран великим магистром, то
есть главой Тевтонского ордена, в трудные для этой организа-
ции времена. Могущество Ордена клонилось к закату. За сто
лет до избрания Альбрехта, в 1410 г., рыцари-крестоносцы по-
терпели сокрушительное поражение в битве под Грюнвальдом
с объединенными польско-литовскими силами. Спустя полвека
разразился новый конфликт Ордена с Польшей — Тринадцати-
летняя война (1454—1466 г.), закончившаяся неудачно для
крестоносцев. В ходе этой войны в 1457 г. Орден потерял свою
столицу Мариенбург (ныне г. Мальборк в Польше), и резиден-
ция великих магистров была тогда же перенесена в Кенигс-
берг.
По Торуньскому миру 1466 г. к Польской короне присоеди-
нялись земли Гданьского Поморья, Хелминская земля, а также
Вармия и земли с городами Мариенбург и Эльбинг (ны-
не г. Эльблонг в Польше). Эта часть бывшего орденского го-
сударства стала называться Королевской Пруссией — по при-
надлежности Польскому королевству. Кроме территориальных
потерь, Орден понес и политические: на оставшейся за ним
территории в восточной части Пруссии с центром в Кенигсберге
(получившей название Орденской Пруссии) крестоносцы со-
храняли лишь относительную независимость. Они вынуждены
были признать верховную власть польского короля, не имели
права самостоятельно заключать союзы или вступать в войну.
Каждый вновь избираемый великий магистр обязан был в те-
чение шести месяцев после избрания явиться к польскому двору
и принести королю присягу на верность. Внешнеполитическая
история Ордена после Торуньского мира отмечена знаком борь-
бы великих магистров за пересмотр его обременительных ус-
ловий.
Предшественник Альбрехта, великий магистр Фридрих Сак-
сонский {Friedrich von Sachsen, 1473—1510), в течение 12 лет
возглавлявший Орден, приложил немало усилий для возрожде-
ния прежнего статуса рыцарского государства. Фридрих под
разными предлогами уклонялся от принесения присяги королю.
Он умер в 1510 г., так и не совершив этого ритуала, но и не
добившись своих политических целей. Отношения между поль-
ской короной и крестоносцами накалились до предела. В та-
кой обстановке в 1511 г. главой Ордена стал 20-летний Аль-
брехт Гогенцоллерн.
Избрание великим магистром именно этой личности было
хорошо продуманным политическим ходом. Дело в том, что
Альбрехт был сыном маркграфа Ансбахского Фридриха Го-
генцоллерна и Зофии — дочери польского короля Казимира
Ягелло {Kazimierz Jagiello, 1427—1492, король с 1447 г.).
В то время, когда Альбрехт принял плащ великого магистра,
Польшей уже правил брат Зофии король Сигизмунд I {Zyg-
munt I, 1466—-1548, король с 1506 г.) —родной дядя Альбрехта
25
по материнской линии. Династические связи главы Ордена с
польским двором вселяли в рыцарских политических кругах на-
дежду на аннулирование Торуньского мира или, по крайней
мере, на смягчение его условий. Кандидатуру Альбрехта под-
держивал и германский император, видевший в Гогеицоллерне
потенциального союзника в соперничестве с Ягеллоиами за
чешский и венгерский троны.
Новый великий магистр был настроен в отношении Торунь- ;
ского мира не менее решительно, чем Фридрих Саксонский.
Но сразу же после избрания он получил суровое предупреж-
дение дяди-короля Сигизмунда, что в случае отказа от при-
сяги король начнет войну против Ордена. Перспектива конфлик-
та с Польшей вызвала роптание в орденском государстве, и
слишком рассчитывать на поддержку подданных Альбрехт не
мог. Несколько лет продолжалась напряженная дипломатиче-
ская борьба на грани военного столкновения. В 1515 г. Аль- 1
брехту все же пришлось официально признать условия Торунь-
ского мира как основу отношений с Польшей, но присяги он
избежал и от своих целей не отказался. Теперь для их дости-
жения оставался единственный путь — открытая война с Поль-
шей. Начинать ее без надежных союзников Альбрехт не мог.
Когда поиски их среди ближайших соседей оказались без-
успешными, Альбрехт обратился за поддержкой к великому
князю Московскому Василию III (1479—1555, на княжеском
престоле с 1505 г.). В 1516—1519 гг. между Кенигсбергом и
Москвой велись интенсивные политические переговоры. В марте
1517 г. в Москве был подписан союзнический договор', по ко-
! торому великий князь обещал Альбрехту кредит для найма
I 10 тысяч пехоты и 2 тысяч конницы. Однако выполнение этих
обязательств Василий III обусловил .существенной оговоркой:
деньги будут переданы только после того, как Орден начнет
войну с Польшей и займет Королевскую Пруссию.
Для Альбрехта это условие оказалось непосильным, и до
реализации договора дело не дошло. Правда, уступая настой-
чивости великого магистра, Василий III все же послал в Прус-
сию осенью 1519 г. сумму, достаточную для трехмесячного со-
держания тысячи наемников. Союзом с Орденом Московский
князь надеялся ослабить Польшу и возвратить себе западно-
русские земли, входившие в то время как часть Великого кня-
жества Литовского в состав польско-литовского государства.
, 1 января 1520 г. Альбрехт выступил против Польши. Война i
оказалась неудачной для Ордена. Его не поддержали город-
ские сословия в Орденской Пруссии: слишком непопулярной
была в то время эта рыцарская организация, ее политика не
находила отклика у большинства населения. Вопреки требо-
ваниям орденского устава многие рыцари обзаводились богатой ;
недвижимостью, фактически нарушали обет безбрачья, вели
непозволительный для братьев-монахов образ жизни. Общест-
26
венное хозяйство Ордена приходило в упадок. Военные не-
удачи обострили положение.
В такой кризисной ситуации Альбрехт вынужден был в
1521 г. заключить с Польшей четырехлетнее перемирие, кото-
рое использовал для новых, но также безуспешных поисков
союзников. Прусская ветвь Немецкого ордена, некогда самая
могущественная и единственная, создавшая собственное госу-
дарство, стояла на пороге краха. Реальной становилась пер-
спектива полного и окончательного поглощения орденских' вла-
дений польским королевством — и Альбрехт отчетливо понимал
это.
Под бременем неудач великий магистр уже склонялся к
мысли о снятии с себя этого высокого сана, но в Европе на-
ступали новые времена, и они подсказали* Альбрехту совер-
шенно иной выход из трудного положения. Уже прошел 1517
год — год начала открытой борьбы «отца Реформации» Мар-
тина Лютера (Martin Luther, 1483—1546) за преобразование
западной христианской церкви. Проповеди Лютера, направлен-
ные против всевластия папы и распутной церковной иерархии,
против их неправедного обогащения за счет продажи за деньги
отпущения грехов (индульгенций) и торговли святыми релик-
виями, против праздности монашества, находили живой отклик
среди сограждан реформатора. Лютер упразднил пять из семи
христианских таинств, сохранив только крещение и причаще-
ние, отказался от культа Богоматери и святых, от поклонения
мощам и иконам. Основой его учения стал принцип оправда-
ния верой: только искренней верой можно спасти душу, а не
добрыми мирскими делами — они неизбежно, сами собой ста-
нут естественным следствием веры. Единственным авторитетом
в вопросах религии Лютер провозгласил Священное писание,
отказав в подобной роли Священному преданию. Учение ре-
форматора быстро распространялось в германских землях.
Ближайшего сподвижника Лютер нашел в лице виттен-
бергского профессора Филиппа Меланхтона (Philipp Melan-
chton, 1497—1560), названного за свою религиозную и про-
светительскую деятельность «учителем Германии». Это была
исключительно одаренная личность: в 14 лет он получил в Гей-
дельбергском университете степень бакалавра, в 17 лет стал
магистром. В 1518 г. Меланхтон начал читать лекции в Вит-
тенбергском университете, где близко сошелся с Лютером. Про-
фессор богословия Меланхтон обладал даром красноречия,
помноженным на умение предельно ясно излагать свои мысли —
и устно, и письменно. В большой мере деятельности Меланхтона
Реформация была обязана столь успешным распространением.
Одним из страстных поборников нового учения стал нюрн-
бергский проповедник Андрей Осиандер (Andreas Osiander,
1498—1552). Этим трем личностям, стоявшим у истоков лю-
теранства, суждено было сыграть решающую роль в судьбе
27
Отцы Реформации Ф. Меланхтон и М. Лютер.
Гравюра из издания 1700 г. Валленродское книжное собрание
Калининградского университета
Альбрехта Бранденбургского и возглавляемого им государства,
в осуществлении идеи открытия высшей школы в Кенигсберге.
Будучи в 1522 г. в Нюрнберге, Альбрехт посещал пропо-
веди Осиандера и познакомился с ним лично. Горячая убеж-
денность молодого проповедника в правоте лютеранства не мог-
ла оставить Альбрехта равнодушным. Уже в следующем году,
преодолевая сомнения, после долгих раздумий великий магистр
католического Тевтонского ордена склонился на сторону лю-
теранского учения, столь враждебно настроенного к католиче-
ской церкви. Тогда этот переход главы Ордена в новую веру
оставался тайной.
И уже в то время, по-видимому, Альбрехт начал помышлять
о роспуске Ордена и секуляризации (то есть обращении из
церковной собственности в светскую) орденских владений в
Пруссии. Этот план поддержали Лютер и Мелацхтон, с кото-
рыми Альбрехт встретился поздней осенью 1523 г. в Виттен-
берге. Замысел обретал большую определенность: в новом го-
сударстве, выведенном из-под юрисдикции папы, Альбрехт станет
светским правителем с передаваемой по наследству властью.
Конечно, на пути к воплощению этого плана могли возник-
нуть серьезные препятствия, но их предполагалось преодолеть
дипломатическим путем. В целом, благодаря мощному подъему
реформационного движения, политическая обстановка благо-
приятствовала осуществлению замыслов великого магистра и
его виттенбергских наставников. Уже летом 1523 г. в Кениг-
сберг с ведома Альбрехта были посланы первые лютеранские
проповедники. Один из них, Иоганн Брисман (Johannes Bris-
тапп, 1488—1549), доктор теологии из Виттенберга, в сен-
тябре начал читать в Кафедральном соборе проповеди в уме-
ренно лютеранском духе. Идеи Реформации проникали в Ор-
денскую Пруссию и другими путями и легко находили здесь
приверженцев. В государстве крестоносцев началось реформа-
ционное брожение.
Альбрехту предстояло решить главную проблему: заручиться
согласием польского короля на секуляризацию .Ордена. Пере-
говоры с краковским двором на эту тему показали, что Поль-
ша, занятая своими проблемами, не будет возражать против
секуляризации. Разумеется, при условии сохранения верховен-
ства польского короля в Пруссии. При этом король католиче-
ской Польши не связывал секуляризацию с переходом буду-
щего прусского светского государства в лютеранство.
Когда весной 1525 г. все условия, касающиеся будущего
Пруссии и ее отношений с Польской короной, были согласованы,
Альбрехт прибыл в королевскую столицу Краков. Здесь 8 апре-
ля стороны подписали договор об упразднении Немецкого
ордена в Пруссии и об образовании на его бывших землях
Прусского герцогства. По договору герцогство в границах Ор-
денской Пруссии 1466 г. оставалось в ленной зависимости от
29
Польши. Это значит, что, являясь формально собственностью
дольского короля, оно отдавалось прусскому герцогу во времен-
ное наследственное владение. Правом наследования герцогской
власти в Пруссии наделялись мужские потомки Альбрехта и трех
его братьев. В случае прекращения мужской линии этих четы-
рех Гогенцоллернов герцогство должно было автоматически
стать неотъемлемой частью Польского королевства. Ленник и
его суверен были связаны обязательством взаимной помощи на
случай войны. На подданных герцогства распространялась обя-
занность несения военной и придворной службы при короле.
Герцог становился членом Коронного сената и должен был при-
сутствовать на его заседаниях.
10 апреля 1525 г. на главной площади Кракова в присут-
ствии королевской семьи, дипломатического корпуса, двора и
знати, при огромном стечении простого люда состоялся пышный
церемониал принесения Альбрехтом присяги на верность королю
Сигизмунду I Старому. Так Тевтонский орден прекратил свое
существование в Пруссии, а его великий магистр Альбрехт Го-
генцоллерн стал герцогом Альбрехтом I.
В мае он возвратился в Кенигсберг, ставший теперь столи-
цей Прусского герцогства, а 6 июля официально ввел в своей
стране лютеранство как государственную религию. Меньше чем
через год освобожденный от обета безбрачия Альбрехт женил-
ся на дочери датского короля Фридриха I Доротее.
В Европе возникло первое протестантское государство. Не-
заурядная личность последнего великого магистра и первого
прусского герцога Альбрехта Гогенцоллерна связала воедино
два периода прусской истории: средневековый орденский и при-
шедший ему на смену вместе с гуманистическими идеями Воз-
рождения новый, герцогский период. Перед правителем гер-
цогства открывались новые перспективы, но и вставали новые
проблемы, порожденные коренным поворотом в государственной
и религиозной жизни этого края.
ОСНОВАНИЕ УНИВЕРСИТЕТА:
СОБЫТИЯ И ПЕРСОНАЖИ
От основания Прусского герцогства до открытия универси-
тета в Кенигсберге прошло почти 20 лет. Кто знает, в какой
момент этих двух десятилетий нового бытия Альбрехт впервые
задумался о создании собственной высшей школы. Одно не-
сомненно: идея эта неизбежно должна была ему явиться. Ее
подсказывали потребности герцогства, она не могла не импо-
нировать натуре деятельного и не лишенного честолюбия пра-
вителя. Посетив его однажды, эта идея завладела его мыслями
и не оставила их, пока не воплотилась в реальность.
30
Население новосозданного герцогства было весьма пестрым
как в этническом отношении, так и по вероисповеданию. Здесь
жили немцы, пришедшие за рыцарями в разные времена, полу-
онемеченные пруссы, литовцы, поляки, выходцы из других стран.
Вместе с набиравшим силу лютеранством живы были еще и
старые католические традиции. Даже среди бывших рыцарей
нашлись такие, которые не приняли учение Лютера: из 55 бра-
тьев— таково было их общее число во всей Пруссии к 1525 г.—
семеро остались верны католичеству. Большинство же прусско-
литовского населения явно или тайно хранило верность старым
языческим богам. Вот тому одно любопытное свидетельство: в
1520 г. с разрешения Альбрехта, тогда еще орденского вели-
кого магистра, прусские крестьяне Самбии в полном соответ-
ствии с языческим ритуалом принесли в жертву своим старым
надежным языческим богам черного быка с мольбой защитить
их от пиратов, опустошавших побережье.
Планы построения нового государства с сильной централи-
зованной монархической властью, с единой религией нельзя
было осуществить, не располагая надежным аппаратом госу-
дарственных чиновников и церковных проповедников, предан-
ных новым идеям. Для сношений с близкими и далекими со-
седями герцогу требовались грамотные дипломаты, для воспи-
тания в новом духе молодого поколения нужны были надле-
жащим образом подготовленные учителя. Герцогство очень нуж-
далось в профессиональных врачах: первый дипломированный
лекарь появился в Кенигсберге только в 1513 г. В трудных случа-
ях к состоятельным больным врачей вызывали из-за границы.
Так, еще в 1541 г. герцог Альбрехт обращался за врачебной
помощью, в которой нуждался один из его советников Георг
фон Кунгейм (Georg von Kunheim, ?* — 1543), в соседнюю
Вармию, во Фрауенбург (ныне Фромборк в Польше), к кано-
нику Вармийского капитула Николаю Копернику (Nicolaus Co-
pernicus, 1473—1543), слывшему искусным лекарем. В ап-
реле 1541 г., несмотря на почтенный возраст — ему было 68 лет,
создатель гелиоцентрической системы мира приехал в Кениг-
сберг и лечил здесь герцогского советника. Коперник пробыл
в этом городе с 8 апреля по 3 мая. История взаимоотношений
Альбрехта и Коперника не исчерпывается этим эпизодом — оиа
насчитывает более двух десятилетий и отмечена подчас неорди-
нарными ситуациями.
Итак, государству, церкви и школе нужны были грамотные
специалисты. В прежние времена для удовлетворения подоб-
ных потребностей, не ощущавшихся, правда, так остро, обра-
зованных людей приглашали из-за границы или посылали туда
на обучение своих подданных. Записи о поступлении на учебу
* Знак вопроса здесь и далее означает, что год рождения (смерти) дан-
ного лица установить не удалось.
31
Герцог Альбрехт. Художник Л. Кранах-старший. 1528 г.
выходцев из Пруссии встречаются в разных университетах
Европы. Самые ранние из них: в Болонье—1217 г., в Пари-
же— 1313 г., в Кракове— 1365 г.
32
До середины XIV в., когда в ближайшем окружении Прус-
сии еще не было университетов, молодежь из Орденского госу-
дарства большей частью обучалась в Италии, в первую оче-
редь в Болонье. Затем первенство перешло к Пражскому уни-
верситету, открытому в 1348 г. Около полувека это ;была са-
мая популярная среди прусской молодежи высшая школа.
Однако в начале XV в., когда в Пражском университете под
воздействием гуситского движения возобладали узконацибналь-
ные тенденции, его значение для Пруссии заметнее упало.
В это же ; время становится очень популярным открытый в
1409 г. университет в Лейпциге, несколько уступают ему в
популярности среди прусских студентов Краковский (1364 г.)
и Венский (1365 г.) университеты.
Так, за период с 1410 по 1466 гг. (то есть от Грюнвальда
до воссоединения с Польшей Поморья и Западной Пруссии)
в Лейпцигском университете обучались 639 студентов из Прус-
сии, в Венском — 311, в Краковском — 232 [48, с. 430]. В целом
от основания Прусского орденского государства до 1466 г. в
разных университетах Европы учились 1760 выходцев из Прус-
сии. Среди них преобладали сыновья состоятельных горожан
из Гданьска, Эльблонга, Торуни, городов Вармии; земли во-
круг Кенигсберга (Самбия, Натангия) были представлены
скромнее.
Поражение Ордена в Тринадцатилетней войне и потеря им
Поморья, Хелминской (Кульмской) земли, западной Пруссии
отрицательно отразились на интеллектуальной и духовной куль-
туре орденского государства. Орден лишился основных куль-
турных центров; теперь едва ли не единственным очагом куль-
турной жизни осталась столица Орденской Пруссии — город
Кенигсберг. Вследствие этих причин число соискателей высшего
образования из орденского государства в период от Торунь-
ского мира до секуляризации, то есть в 1467—1525 гг., резко
сократилось. За это время в университеты Европы поступили
лишь 530 студентов из Пруссии, в том числе 181 студент — в
Краковский университет, 156 — в Лейпцигский. Оставшиеся ме-
нее двух сотен студентов распределились между университе-
тами Вены, Кельна, Гейдельберга, Эрфурта; очень небольшое
их число училось в Италии. Основную массу прусской учащейся
молодежи составляли выходцы из бюргерства, прежде всего ке-
нигсбергского; лишь незначительная доля приходилась на дво-
рян и крестьянских детей.
И еще несколько слов об удельном весе кенигсбержцев сре-
ди прусского студенчества орденского периода. В общей слож-
ности от истоков государства крестоносцев до секуляризации
1525 г., то есть за три столетия, в европейских университетах
обучались около 4 тысяч студентов из Пруссии, в том числе
417 кенигсбержцев. Распределение этого числа по разным уни-
верситетам дает представление о том, где предпочитали (или
з Зак. 1382
33
имели возможность) учиться выходцы из Кенигсберга: Лейп-
циг— 127, Краков—107, Вена — 41, Кельн —39, Росток — 36,
Франкфурт-на-Одере — 29, Виттенберг—12, Грейфсвальд—10,
Прага — 7, Болонья—5, Гейдельберг и Эрфурт — по 4 студен-
та [55, т. 1, с. 126]. В начале упомянутого периода явное
большинство среди получивших университетское образование со-
ставляли теологи, служившие преимущественно в церквях. За-
тем постепенно возрастала доля выпускников светских специ-
альностей, особенно юристов, которые служили судьями, чинов-
никами, дипломатами, учителями.
Практика направления молодых людей на учебу за границу
продолжалась и в герцогские времена, однако в новых условиях
она уже не оправдывала себя: трудно было совместить возрос-
шие потребности в образованных людях с ограниченными воз-
можностями небогатой герцогской казны. Кроме того, нередко
случалось, что выученный за границей школяр не желал воз-
вращаться в свою дальнюю, провинциальную Пруссию.
Решение назревших государственных и церковных проблем
можно было найти, открыв в герцогстве собственную высшую
школу. Однако задача эта при отсутствии в стране интеллек-
туальной традиции должного уровня была совсем нелегкой.
Образование долгое время не считалось большим достоинст-
вом в среде крестоносцев — в условиях непрерывных войн здесь
выработалась соответствующая шкала ценностей: солдат безус-
ловно предпочитался ученому. И если епископы польских епар-
хий, граничивших с Орденской Пруссией, как правило, имели
университетские дипломы, то великие магистры не отягощали
себя особой образованностью и не стремились иметь в своем
окружении образованных людей. Исключением был предпослед-
ний великий магистр Фридрих Саксонский, единственный из
орденских магистров, имевший университетское образование.
Именно при Фридрихе Кенигсбергский орденский двор начал
обретать светский лоск, здесь сложился кружок людей с пере-
довыми гуманистическими взглядами. Через них идеи Возрож-
дения проникали в далекую от важнейших европейских цент-
ров Пруссию.
Не имея в своих владениях университета, Орден вместе с
тем создал достаточно разветвленную систему школьного про-
свещения, Уже в конце XIII в. в городах существовали школы,
дававшие детям основы грамоты. Тогда же начали появляться
и приходские школы при церквях в сельской местности, где гра-
моте обучали обычно приходской священник или звонарь. При
кафедральных соборах, служивших резиденциями епископов,
уже в середине XIII в. было организовано обучение молодых
людей, готовившихся к духовной деятельности. Такие школы
были, например, при соборах в Мариенвердере (Квидзине), Фрау-
енбурге (Фромборке), Кенигсберге. Подобным же целям служи-
ли и монастырские школы, среди которых были и женские.
34
В приходских школах детей обучали чтению и письму, пе-
нию и основам религии. Преподавание велось в (основном на
немецком языке, лишь Закону Божьему учили как на немец-
ком, так и на родных языках, в частности на прусском и поль-
ском. В некоторых школах изучалась также латынь в преде-
лах так называемого тривиума (грамматика, диалектика, ри-
торика), а отдельные приходские школы, например, в Кульме
(Хелмно) и Торне (Торуни), достигали уровня квадривиума
(музыка, арифметика,, геометрия, астрономия). Но эти учебные
заведения, конечно, не присуждали ученых степеней и не могли
равняться с университетами.
Основанная во второй половине XIV в. латинская школа в
тогдашней орденской столице Мариенбурге готовила священно-
служителей для потребностей самого Ордена. Она подчинялась
непосредственно великому магистру. Поскольку Ордену нужны
были также священники, знающие местный прусский язык, в
Гейльсберге (Лицбарке) была открыта школа на 12 учащихся,
где к духовной деятельности готовились прусские подростки.
В кафедральной школе во Фрауенбурге каждому канонику пред-
писывалось обучать по одному прусскому мальчику.
Таким образом, система образования в орденском государ-
стве, по-видимому, удовлетворяла его внутренние потребности
в людях, знакомых с основами грамоты, и даже была в состоя-
нии подготовить наиболее способных учащихся к поступлению
в высшую школу за пределами страны. Однако она еще не мог-
ла служить фундаментом для собственной прусской высшей шко-
лы.
Об отсутствии условий для создания таковой в тогдашней
Орденской Пруссии свидетельствует неудавшаяся попытка ос-
нования университета в Кульме (Хелмно) в XIV в. Орден, опа-
саясь возрастающего влияния Краковского университета на
своих подданных, обратился тогда к папе Урбану VI (Ur-
ban VI, папа в 1378—1389 гг.) с ходатайством о разрешении от-
крыть собственный университет. В 1386 г. был получен положи-
тельный ответ: папской буллой Ордену предоставлялось право
основать в Кульме высшую школу по образцу Болонского уни-
верситета с факультетами богословия <. и права. Однако вопло-
тить это намерение на деле оказалось невозможным: не хва-
тало материальных средств. Орден был истощен борьбой с Лит-
вой, в самом Кульме епископат конфликтовал с крестоносцами,
и они не без оснований опасались, что университет мог бы стать
орудием в руках оппозиции. Время от времени в Пруссии воз-
вращались к этой идее, но осуществить ее в орденский период
так и не удалось.
Конечно, в альбрехтовском Прусском герцогстве 20—30-х го-
дов XVI в. атмосфера была более благоприятной для осно-
вания высшей школы, чем в Орденской Пруссии конца XIV сто-
летия: над Европой веяли свежие ветры гуманизма, в герцог-
3*
35
стве был к тому времени накоплен определенный интеллекту-
альный потенциал, первое протестантское государство пользо-
валось особым покровительством и практической помощью в
делах культуры и образования со стороны отцов Реформации
Лютера и Меланхтона. Наконец, идея основания университета
в Пруссии ревностно пестовалась такой неординарной лично-
стью, как Альбрехт Гогенцоллерн.
Альбрехт продолжал и развивал культурные традиции Фрид-
риха Саксонского. Он привлекал к своему двору просвещенных,
деятельных людей, поощрял искусства, книгопечатание, содей-
ствовал развитию образования. Его канцлером с 1523 г. служил
широко эрудированный юрист из Нюрнберга Фридрих Фишер
(Friedrich Fischer, 1495—1529). Фишер привлек в Кенигсберг
из Эрфурта философа-гуманиста Кротуса Рубеануса (Crotus
Rubeanus, 1480—1539), коллегу знаменитого Эразма Роттер-
дамского (Erasmus, 1466—1536), соавтора одного из произ-
ведений Эразма. По поручению Альбрехта Рубеанус приобре-
тал книги для замковой библиотеки, открытой в 1529 г. Ее ос-
нову составил 71 том богословских и классических сочинений
из библиотек бывших католических монастырей, упраздненных
в ходе Реформации. Эта первая в Кенигсберге библиотека стала
ядром будущей Королевской, а затем- (с 1919 г.) городской
библиотеки.
Активную деятельность по распространению идей Реформа-
ции вел гуманист Пауль Сператус (Paul Speratus, 1484—1551),
доктор теологии и права, придворный проповедник Альбрех-
та. Еще в 1523 г. Сператус участвовал в беседах Лютера и
Меланхтона с Альбрехтом в Виттенберге и активно склонял
великого магистра к переходу в лютеранство. Приверженцем
новых, гуманистических взглядов был и придворный лекарь
Альбрехта Лаврентий Вильде (Laurentius Wilde, 1490—1534),
издавший в 1529 г. первую в Кенигсберге научную работу по
медицине. Примечательно, что все эти лица из окружения
Альбрехта, а также многие неназванные, формировавшие ин-
теллектуальную атмосферу в Кенигсберге и вообще в крае,
были приглашены сюда из-за границы. -
Есть сведения о том, что в 1530 г. при дворе Альбрехта не-
продолжительное время служил славянский просветитель родом
из белорусского Полоцка Франциск Скорина (? — начало 1540-х
гг.), основавший в начале 20-х гг. XVI в. типографию в Вильно.
Именно здесь впервые в Восточной Европе были отпечатаны
книги на кириллице.
Первая типография в Кенигсберге также была основана око-
ло этого времени — в 1523 г., в преддверии секуляризации. Она
предназначалась прежде всего для издания литературы‘люте-
ранского толка, в том числе и на языках подданных не немец-
кого происхождения — поляков, литовцев, пруссов. Распростра-
нение лютеранской литературы на родных языках разных групп
36
населения должно было способствовать укреплению конфес-
сиональной однородности края.
Стараниями Альбрехта залы Кенигсбергского замка укра-
сили картины местных и заграничных художников. Здесь было,
в частности, полотно знаменитого живописца Лукаса Кранаха-
старшего (Lucas Cranach-senior, 1472—1553) «Геркулес». С обо-
ими Кранахами — отцом и сыном — Альбрехт был лично дружен,
и Кранах-старший написал два его портрета — в 1511 г. и в
1528 г. Еще одну работу этого мастера «Ветхий Завет и Но-
вый Завет», вероятно, также приобретенную Альбрехтом, мож-
но было видеть еще перед последней войной в Кенигсбергской
университетской библиотеке.
Велики были заслуги первого прусского герцога в формиро-
вании интеллектуальной и духовной атмосферы новой Пруссии,
но самым значительным его деянием в области культуры стало
основание Кенигсбергского университета. Безусловно, это был
акт первостепенного культурного значения, хотя решающим
фактором в его осуществлении выступали не столько культур-
ные мотивы, сколько насущные потребности государственного
строительства, политики и идеологии. По словам французского
историка Э. Лависса (Ernest Lavisse, 1842—1922), «из всех не-
мецких государей Гогенцоллерны лучше всего понимали, ка-
кую службу может сослужить вовремя и на месте основанный
университет. Они прибегали к этому средству во все решитель-
ные моменты прусской истории. Швырнув прочь знаки своего
гроссмейстерского достоинства и приняв лютеранство, чтобы
стать герцогом, Альбрехт Гогенцоллерн основывает Кенигсберг-
ский университет с миссией распространять на восточном берегу
Балтийского моря то учение, которому герцог был обязан ко-
роной» [24, с. 289].
Альбрехт ясно понимал, что путь к государственной само-
стоятельности пройдет через ворота собственной высшей школы.
Основанием университета в Кенигсберге он желал также под-
черкнуть княжеский ранг своего двора, следуя примеру других
европейских государей: ландграфа Гессенского Филиппа Ве-
ликодушного (Philipp von Hessen, 1504—1567), основавшего
университет в Марбурге в 1527 г., курфюрста Иоахима II Бран-
денбургского (Joachim von Brandenburg, 1505—1571), возродив-
шего на протестантской основе университет во Франкфурте-на-
Одере, или датского короля Христиана III (Christian HI, 1503—
1559), реорганизовавшего в протестантском духе Копенгаген-
ский университет. Пример короля Христиана, брата жены Аль-
брехта, был особенно убедительным: Дания, приняв лютеранство,
испытывала, как и Пруссия, острую потребность в протестантских
проповедниках, и Христиан решил эту проблему именно путем
«протестантизации» основанного еще в 1479 г. университета.
Не последнюю роль в стремлении иметь в герцогстве соб-
ственный университет сыграли и личные качества Альбрехта,
37
всегда стремившегося к расширению своих познаний. В моло-
дости он получил очень скромное образование, но, по свиде-
тельству современников, охотно и с живым интересом общался
с образованными людьми, посещал ученые диспуты, лекции.
Так, в Виттенберге в беседах с известным астрономом Эразмом
Рейнгольдом (Erasmus Reinhold, 1511 —1553) Альбрехт желал
уразуметь законы движения небесных тел, в Нюрнберге он ди-
скутировал с математиком Георгом Гартманом (Georg Hart-
mann) о свойствах магнита, в Тюбингене с Леонардом Фуксом
(Leonhard Fuchs, 1501—1566) он беседовал о ботанике. Он
общался с ГеоргОм Иоахимом Ретиком (Georg Joachim Rheticus,
1514—1574) — математиком и астрономом, единственным уче-
ником Коперника, состоял в переписке со многими выдающи-
мися людьми своего времени. Позже, когда Альбрехт открыл
собственный университет, его нередко можно было видеть в ауди-
ториях на лекциях или за беседой с профессорами.
Альбрехт, как и большинство его современников, серьезно
относился к астрологии и к алхимии и очень интересовался
искусством предсказания будущего по небесным светилам. Он
не раз жертвовал деньги на издание научных книг, поддержи-
вал стипендиями способных к наукам молодых людей в загра-
ничных университетах.
К практическому воплощению своей идеи о высшей школе
герцог Альбрехт приступил 1 января 1540 г., когда он созвал
специальное совещание с участием И. Брисмана — в это время
настоятеля Кафедрального собора, И. Полиандера (Johann
Poliander, 1487—1541) —теолога, проповедника Альтштадтской
церкви, юриста Христофа Йонаса (Christoph Jonas, 1510—1582),
других приближенных. Брисман и Полиандер имели уже опыт
реформирования прусской школы в лютеранском духе. Герцог
обратился также за советом к Иоахиму Камерариусу (Joachim
Camerarius, 1531 —1592) в Нюрнберг — известнейшему автори-
тету по организации: протестантских школ.
На совещании обсуждались вопросы о характере и уровне
будущей школы, о смете расходов на ее основание, о месте
строительства. План герцога в общем был одобрен, но сове-
щание пришло к выводу, что начинать дело сразу с организа-
ции университета рискованно: не забылась неудача с подобной
затеей в Кульме, был и совсем свежий и весьма поучитель-
ный пример. Именно — конфуз с попыткой организовать про-
тестантский университет в Нюрнберге. Когда туда уже
пригласили известных педагогов, оказалось, что им некого
учить — число желавших и способных стать студентами было
мизерно.
Поэтому решено было, что в Кенигсберге сначала будет от-'
крыто учебное заведение среднего уровня, так называемый пар-
тикуляр. В дальнейшем, по мере того, как будет подготовлено
достаточное количество потенциальных студентов и набран пре-
38
подавательский состав должного уровня, высшая ступень этой
школы должна будет перерасти в университет. Решение о соз-
дании такой подготовительной школы было утверждено ландта-
гом 24 октября 1541 г.
Учебный план партикуляра предусматривал изучение грече-
ского, латинского и древнееврейского языков, основ теологии,
права и медицины. Для преподавателей было обязательным зна-
ние немецкого языка. Учащихся ожидали не только из Пруссии,
но и из других мест. Из прусских подданных наряду с детьми
дворян и бюргерства к учебе допускались и дети крестьян.
Жилище и пропитание можно было за умеренную плату по-
лучить при учебном заведении. Для наиболее способных уча-
щихся учреждались стипендии для продолжения учебы в за-
граничных университетах: по восемь для теологов и изучающих
гуманитарные науки, шесть для юристов и четыре для медиков.
Во главе школы стояли ректор-архипедагог и совет из шести
высокопоставленных лиц города и церкви, подчиненных непо-
средственно герцогу.
Преподавателей партикуляра Альбрехт подбирал очень тща-
тельно, постоянно консультируясь с Меланхтоном и Камера-
риусом и следуя их рекомендациям. Переговоры с кандидатами
в разных городах немецких земель вел Хр. Йонас. Его же гер-
цог хотел назначить и ректором партикуляра, однако Меланх-
тон рекомендовал другого кандидата — Абрахама Кульвеца
(Abraham Culvensis, около 1510—1545) (о нем будет сказано
ниже). До приезда Кульвеца в 1542 г. партикуляром фактиче-
ски руководил Мельхиор Изиндер (Melchior I.sinder, 1520—
1588), уроженец Силезии, также рекомендованный Меланхто-
ном и Камерариусом.
Не сразу удалось решить вопрос о выборе места для строи-
тельства партикуляра, а следовательно, и будущего универси-
тета. Одним из подходящих мест представлялось свободное
пространство севернее замка, но после обсуждения этот вариант
был отвергнут в пользу участка на острове Кнайпхоф, вблизи
Кафедрального собора. Однако совет Кнайпхофа отнесся к этой
идее без энтузиазма и предложил свой вариант: почему бы не
устроить университет в городе Велау (ныне поселок Знаменск),
благо там пустует здание бывшего францисканского монасты-
ря?
«Велауский вариант», по мнению островитян, обладал рядом
решающих преимуществ: там было готовое помещение для уни-
верситета, в провинции легче обеспечить студентов и профессо-
ров продовольствием, небольшой городок был свободен от мно-
гих опасных для «зеленого» возраста соблазнов столичного Ке-
нигсберга. Была и еще одна причина, подталкивавшая острови-
тян к идее устройства университета в далеком Велау: им очень
хотелось избежать соседства с буйной и задиристой студенче-
ской братией.
39
Все же после долгих дискуссий согласие с Кнайпхофом бы-
ло достигнуто в мае 1542 г., и строительство партикуляра на-
чалось рядом с Собором. Средства на сооружение здания по-
жертвовали три города, составлявшие Кенигсберг: Кнайпхоф,
Альтштадт и Лебенихт, а также епископ Земландский, супруга
Альбрехта герцогиня Доротея. Тогда же для подвозки строй-
материалов был построен Медовый мост между Кнайпхофом и
Прегельским островом (мост, реконструированный в 1882 . г.,
находится там и ныне). Здание партикуляра было торжест-
венно открыто 11 декабря 1542 г. Это учебное заведение в
роли своего рода подготовительного отделения при универси-
тете просуществовало до 1619 г., когда оно было упразднено
курфюрстом Иоганном Сигизмундом по причине нехватки
средств и потому, что герцогство к тому времени имело уже
достаточно развитую сеть средних школ.
За многими заботами, связанными с организацией и строи-
тельством партикуляра, Альбрехт между тем не забывал о своей
главной цели — учреждении университета. Одна из важнейших
задач на этом пути — формирование профессорского состава
будущего учебного заведения — частично была уже решена: не-
которые преподаватели партикуляра могли бы перейти в уни-
верситет. Но их было недостаточно. Кроме того, еще предстояло
подыскать достойную кандидатуру на пост ректора.
Как й прежде, решающую помощь в подборе преподавателей
Альбрехту оказали М. Лютер и особенно Ф. Меланхтон, все-
сторонне содействовавший основанию университетов не только
в Кенигсберге, но и в Марбурге, йене, Гельмштедте. Меланхтон
деятельно помогал также реформированию образования, в но-
вом гуманистическом духе в протестантских университетах в
Тюбингене, Лейпциге, Франкфурте, Грейфсвальде, Ростоке, Гей-
дельберге. При столь обширном поле деятельности реформатор
имел связи со многими представителями высшей школы про-
тестантской ориентации, знал, их деловые качества и умело
управлял кадровой политикой в немецких университетах в ин-
тересах нового вероучения.
Именно Меланхтон рекомендовал Альбрехту на должность
ректора университета филолога, поэта-гуманиста Георга Саби-
нуса (Georg Sabinus, нем. Schuler, 1508—1560). Сабинус родил-
ся в Бранденбурге, учился в Виттенбергском университете и
в Италии. Он был дружен с Меланхтоном и Камерариусом,
разделял их протестантские убеждения. В 1536 г. Сабинус же-
нился на дочери Меланхтона Анне; два года спустя он стал
профессором поэтики и красноречия в университете во Франк-
фурте-на-Одере. Одновременно как советник и посланник Бран-
денбургского курфюрста Иоахима II он часто выезжал за гра-
ницу с дипломатическими поручениями.
Сабинус был авторитетным специалистом по классической
греческой и римской литературе, ее переводчиком, комментато-
40
Георг Сабинус — первый ректор университета
ром и издателем. Он также писал по-латыни собственные поэти-
ческие произведения: элегии, эпиграммы, любовную лирику, оды
по разным случаям. Будущий ректор приехал в первый раз в
Кенигсберг в марте 1544 г., и тогда же Альбрехт поручил ему
руководство партикуляром и подготовку к открытию универ-
ситета.
Когда профессорский состав был укомплектован, Альбрехт
огласил 20 июля 1544 г. декларацию об основании университета
в Кенигсберге. Известие об этом было разослано в Польшу^
Данию, Швецию, Силезию, Гольштинию, Лифляндию, к княже-
ским и епископским дворам.
41
Печать Кенигсбергского университета
Торжественный акт открытия Кенигсбергской академии со-
стоялся воскресным днем 17 августа 1544 г. Под звон собор-
ных колоколов в окружении многочисленной публики герцог
Альбрехт ввел в новую аудиторию ректора Георга Сабинуса.
Праздничную речь произнес по-латыни профессор Христоф
Йонас, событие было отмечено торжественным богослуже-
нием.
В ознаменование открытия академии герцог Альбрехт по-
велел отчеканить монету с надписью: «Воистину спокойны мо-
гут быть те, кто уважает Твои законы». По рисунку Сабинуса
была изготовлена университетская печать с изображением гер-
цога Альбрехта в рыцарских доспехах, с мечом на правом пле-
че. Альбрехт пожертвовал университету собственное книжное
42
собрание, а также передал книги из бывших орденских и мо-
настырских библиотек.
Новое, только что построенное здание университета распо-
ложилось на восточной оконечности острова Кнайпхоф. Оно
было обращено восточной своей стеной непосредственно к про-
току, соединяющему Старый и Новый Прегель; западная стена
постройки выходила во двор Кафедрального собора. В первом
университетском здании были большая аудитория «максимум»,
жилые помещения, а также необходимая принадлежность вся-
кого благопристойного учебно-воспитательного заведения — два
карцера.
Итак, в Европе одним университетом стало больше.
ОТ ОТКРЫТИЯ ДО ПРИВИЛЕЯ
Кенигсбергский университет был устроен по образцу других
немецких университетов, следовавших сложившейся в средние
века традиции. Непосредственным примером для него послужил
идейный центр лютеранства — высшая школа в Виттенберге.
43
Университеты тех времен, как правило, состояли из четырех
факультетов: «низшего» философского и трех «высших» — бого-
словского (теологического), юридического и медицинского.
Обучение начиналось на философском факультете, где сту-
дент должен был основательно усвоить семь «свободных ис-
кусств» (artes liberale), унаследованных вместе с обычаем их
деления на две ступени от средневековой школы. Первую, на-
чальную ступень, или тривиум (трехпутие), составляли
грамматика, то есть искусство грамотного письма, риторика,
или искусство красочной литературной речи, и диалектика —
искусство рассуждать, доказывать, аргументированно полемизи-
ровать. Вторая, более высокая ступень — квадривиум (четырех-
путие) — включала музыку, главным образом, церковное пе-
ние, арифметику — искусство вычислений, геометрию, которая
по сути была близка к естественной истории, так как в ней из-
лагались не только вопросы собственно геометрии как раздела
математики, но и описание земли, животных, растений. Наконец,
четвертым предметом была астрономия, в которую неотъемле-
мой частью, вместе с искусством составления календарей и
предвычисления дат Пасхи, входила астрология — лукавое уче-
ние о предсказании судеб и событий по звездам.
Стержнем преподавания всех дисциплин на философском
факультете, или, как его иначе называли, факультете искусств,
была философия Аристотеля. Правда, мысли и взгляды этого
великого мыслителя очень часто излагались в виде, искаженном
и выхолощенном средневековыми переводчиками и толкователя-
ми. В учении Аристотеля пытались найти источник и основания
всех наук и даже христианской догматики.
В отличие от «искусств», «науки» (scientiae), а именно, бого-
словие, гражданское и каноническое право, медицина, изуча-
лись на трех «высших» факультетах. Сюда можно было посту-
пить, освоив курс философского факультета. Студенты «высших»
факультетов могли даже быть преподавателями факультета
искусств. Нередко молодые люди ограничивались получением
общего образования на философском факультете и затем всту-
пали в самостоятельную жизнь.
Для ведения учебных курсов по всем «искусствам» и «нау-
кам» в университет были приглашены, кроме ректора Г. Саби-
нуса, ’еще десять профессоров. Некоторые из них перешли из
партикуляра. Важнейший из факультетов — теологический — воз-
главил выходец из Литвы Станислав Рафайлович (Stanislaus
Rapagelanus, начало XVI в.— 1545). Он учился в Краковском
университете, вступил там в католический Францисканский
орден. После возвращения на родину Рафайлович под влиянием
идей Реформации перешел в лютеранство и переехал в Кенигс-
берг, где у него установились дружеские отношения с герцогом
Альбрехтом. Как стипендиат герцога Рафайлович отправился в
1542 г. в Виттенбергский университет, где слушал лекции Лю-
44
Философия и семь свободных искусств. Со средневекового рисунка
тера и Меланхтона. Здесь два года спустя Мартин Лютер, вру-
чил ему диплом доктора богословия. В 1544 г. С. Рафайлович
получил официальное приглашение в Кенигсбергский университет.
Это был зрелый, широко эрудированный человек: он знал
греческий, латинский, древнееврейский, польский и литовский
языки, но при всем том был слаб в немецком. Лекции Рафайло-
вича собирали большую аудиторию, среди его слушателей не-
редко бывал и герцог Альбрехт. Ученый теолог начал перево-
дить Библию на польский язык, но не успел завершить этот
большой труд—он умер в 1545 г. Станислав Рафайлович был
погребен в Кенигсбергском кафедральном соборе; место по-
гребения было отмечено каменным надгробием с латинской
эпитафией.
Родом из Литвы и, по-видимому, дальним родственником
Рафайловича был и другой, упоминавшийся уже кенигсбергский
профессор Абрахам Кульвец (Abraham Culvensis, около 1510—
1545). Начав в 1528 г. обучение в Краковском университете,
он продолжил образование в Италии, где в г. Сиене получил
диплом доктора обоих прав — канонического и гражданского.
Кульвец слушал также курсы лекций в Леййциге и Виттенберге.
В 1536 г., ненадолго остановившись в Кенигсберге по пути в Вит-
тенберг, Кульвец познакомился с Альбрехтом, и эта встреча во
многом определила будущее молодого человека.
За распространение идей Реформации у себя на родине, в
католической Литве, Кульвец был привлечен в 1542 г. к цер-
ковному суду, и над ним нависла угроза тюрьмы и конфиска-
ции имущества. По совету польской королевы Боны он тайно
бежал в Кенигсберг и даже сумел увезти туда свою библиотеку,
где были ценнейшие издания древнегреческих писателей.
Кульвец, имевший основательное юридическое образование,
в то же время слыл в кругу специалистов одним из лучших
знатоков древнегреческого языка. Он свободно владел также
древнееврейским языком и латынью, а из живых языков — не-
мецким, польским, литовским, итальянским. В Кенигсберге Куль-
вец стал ректором партикуляра и советником герцога Альбрехта.
В 1544 г., когда открылся университет, Кульвец получил в нем
кафедру греческого и древнееврейского языков. В кенигсберг-
ские годы он помог первому литовскому книгоиздателю, па-
стору из Рагнита (ныне г. Неман) М. Можвиду (Martin Mosvi-
dius, около 1520—1563), составить для печати собрание церков-
ных песен на литовском языке, для чего перевел ряд песенных
текстов с польского, а также написал по-литовски поэтическое
переложение псалмов. Профессор Абрахам Кульвец умер у се-
бя на родине, в Литве, в 1545 г. В память о нем его коллеги
по университету установили в Кенигсбергском соборе мемо-
риальную плиту. Христоф Ионас, энергично содействовавший
организации университета, был назначен первым профессором
юридического факультета.
46
Первым профессором медицины стал рекомендованный
М. Лютером Иоганн Бретшнейдер (Johann Bretschneider, по-
латыни Placotomus, 1514—1577), уроженец Гданьска, получив-
ший образование в Виттенберге. Бретшнейдер был дружен с Ме-
ланхтоном. Получив в 1543 г. степень доктора медицины, он
приехал в Кенигсберг, где сначала преподавал в партикуляре,
а затем в университете. Бретшнейдер был автором основатель-
ных научных работ и пользовался широкой известностью как
лекарь; он был личным врачом герцога Альбрехта.
На «низшем» философском факультете главной фигурой
стал Мельхиор Изиндер (Melchior Isinder, 1520—1588), полу-
чивший образование в . Виттенберге, один из первых учителей
партикуляра. Его деятельность в партикуляре омрачилась конф-
ликтом с ректором этого заведения А. Кульвецем. Вследствие
душевного недуга Изиндер вынужден был в 1552 г. оставить
университет. В соответствии с иерархией факультетов и должно-
стей устанавливались профессорские жалованья: ректор получал
361 флорин и 20 грошей в год, первые профессора трех высших
факультетов по 200 флоринов, декан философского факультета
150 флоринов, прочие профессора по 100 и 80 флоринов. За ра-
боту по совместительству в партикуляре устанавливались над-
бавки (46,< т. 1, с. 63).
Таким образом, и ректор, и ведущие профессора факульте-
тов, так же как и другие преподаватели «первого набора»,
были приглашены из-за границы и, большей частью, рекомендо-
ваны отцами Реформации Лютером и Меланхтоном. Изначально
ориентированный на распространение и закрепление немецкой
культуры и лютеранства на покоренных Тевтонским орденом
прибалтийских землях, Кенигсбергский университет вместе с тем
на первых порах охотно принимал в состав профессоров и
студентов выходцев из Польши и Литвы. Это отнюдь не про-
тиворечило дальним целям политики герцога: через польских
и литовских преподавателей, а затем и выпускников универ-
ситета— учителей, пасторов, чиновников, знавших польский,
литовский, прусский языки, Альбрехт стремился внедрять лю-
теранское вероучение и немецкую культуру в среде поляков,
литовцев, пруссов.
Число студентов первого набора — 314, умышленно завышен-
ное Сабинусом за счет включения в список 184 старших уча-
щихся партикуляра, по тем временам было очень большим.
Другие немецкие университеты начинали работать с меньшим
набором. К примеру, университет в Ростоке имел в год откры-
тия (1419) 160 студентов, в Грейфсвальде (1457) — 173, в Мар-
бурге (1527)—немногим более ста. Среди кенигсбергских сту-
дентов первых лет были выходцы из обеих Пруссий — герцог-
ской и королевской, из Силезии, Польши, Литвы.
Итак, Кенигсбергский университет начал свою деятельность.
Насколько герцог Альбрехт заботился о благополучии своего
47
Извлечение из рескрипта герцога Альбрехта с повелением подданным
оказывать всестороннее содействие университету
детища, свидетельствует любопытный документ, хранящийся в
Калининградском областном архиве*. Вот его текст, переведен-
ный с латинского языка:
«Повелеваю всем и каждому из наших благородных прела-
тов и господ, представляющих рыцарство, дворянство, общины,
города, сельское население и бюргерство и всех остальных на-
ших подданных, какого бы сословия они ни были, чтобы они
все вместе и каждый в отдельности настоятельно и непреклонно
оказывали содействие нашему Университету и его профессорам,
студентам и служащим во всех вопросах и делах, касающихся
основ, регалий, привилегий, статусов, юрисдикции, содержания
и свобод; избегали любых недоразумений, нанесения ущерба,
не создавали препятствий Университету сами и не позволяли
того никому другому, а в случае необходимости все без исклю-
чения, кто бы то ни был, помогали защищать и охранять его
интересы, во избежание сурового наказания, а именно, штрафа
в 100 (унций) золота, который безо всякой пощады должен
будет, уплатить каждый, кто совершит деяние, причиняющее
вред Университету.
Писано в замке Кенигсберг месяца апреля 18 дня, в день
Святой Пасхи, в лето 1557 после Рождества Христова.
Альбертус».
По-видимому, это более поздняя копия (предположитель-
но XVII в.) подлинного документа 1557 г. Своим распоряже-
нием Альбрехт стремился укрепить юридическое положение уни-
верситета и создать ему в герцогстве предельно благоприятные
условия деятельности.
Однако одной лишь герцогской воли для обеспечения ново-
му заведению юридически полноценного статуса в Европе было
недостаточно. По обычаям того времени университет обретал все
права, лишь получив привилей — официальное подтверждение
своего статуса, выданное одним из высших должностных лиц
христианского мира, например папой римским или германским
императором. Но и папская курия, и императорский двор имели
свои политические и конфессиональные претензии к Прусскому
герцогу и не спешили с признанием его академии. Поэтому пер-
вые дипломы бакалавра и магистра, выданные в Кенигсберге
в 1548 г., формально оставались недействительными.
Время шло, ситуация усугублялась, пока Альбрехт не об-
ратился с просьбой о привилее к своему сюзерену, польскому
королю Сигизмунду Августу (1520—1572, король с 1548 г.).
Декретом, изданным в Вильно 28 марта 1560 г., король пожа-
ловал Кенигсбергской академии привилей, предоставлявший ей
такие же высокие права, какими пользовался Краковский уни-
верситет, включая право полного самоуправления.
* Фонд 7, опись 1, ед. хран. 3.
4 Зак. 1382
49
В начале этого развернутого документа король дает доводы
своей просвещенности высокой оценкой наук вообще: «...и пре-
жде всего государства должны заботиться о том, чтобы в них
процветали и развивались ученые учреждения, к которым люди
могли бы прибегать для углубления благородства и добродете-
лей и обучаться тем знаниям и умениям, которые приносят го-
сударству наибольшую пользу, а в особенности тем наукам, от
которых зависит благосостояние Речи Посполитой. Ибо поло-
жение государств зависит в большой мере от того, каков в них
уровень образованности и просвещенности подданных. Отсюда
следует, что забота о школах имеет огромное значение для по-
ложения государства. Потому нет ничего удивительного в том,
что правители всегда стремились явить превосходнейшие до-
воды своей щедрости к наукам» [61, с. 12].
Затем монарх выражает полную поддержку усилиям Альб-
рехта: «По нашему мнению, такого рода решение Его Герцог-
ской милости заслуживает всяческих похвал, ибо сулит обиль-
ные плоды Речи Посполитой, а также много пользы и выгоды
как для герцогских подданных, так и для подданных соседних
стран» [61, с. 13].
Вслед за этим король объявляет свою волю: «И потому мы
после тщательного обсуждения всего дела и размышления соб-
ственной волей и всей полнотой нашей королевской власти
устанавливаем и даем жизнь — установили и дали жизнь —
высшей привилегированной школе, университету или академии,
в указанном городе Крулевце (Крулевец или Королевец — сла-
вянское название Кенигсберга — К. Л.). Убежденные в необхо-
димости признать и утвердить, мы признаем и утверждаем
настоящим документом все привилегии, уставы, статусы, судо-
производство, вольности, полномочия, денежные фонды, наделе-
ния имуществом, акт об основании, достоинства и свободы, ко-
торые Его Герцогская милость пожаловал академии и которые
могут быть в будущем пожалованы — по каждому пункту и в
заключениях так, как если бы они были здесь дословно при-
писаны или приложены.
Одновременно жалуем и признаем за этой академией, или
университетом, право, а также свободную и полнейшую власть
издавать статуты и распоряжения, как это принято в других
университетах, при условии согласия ясновельможного господина
Герцога Прусского или наследников его Герцогской мило-
сти.
Жалуем также право приглашения и избрания ректора шко-
лы, а также всех других чинов, равно как и право вершить
правосудие над теми, кто связан со школой, вместе с властью
исполнения всевозможных судебных актов
Сверх того, жалуем и признаем право и власть присуждать
все ученые степени на всех факультетах. Получившим ученые
50
Лекция в университете. С миниатюры XV века
степени в этой школе предоставляем разнообразные привиле-
гии и права, которыми по обычаю или закону пользуются те,
кто получил ученую степень в других школах и университетах»
[61, с. 13]. К оговоренным правам и привилегиям король при-
соединил еще все те, которые были дарованы «в королевстве
и в землях наших Краковской Академии» [61, с. 13]. Королев-
ский привилей, уравнивавший в правах Кенигсбергский уни-
верситет с Краковским, предоставлял академии на Прегеле вы-
сокий статус европейского университета.
4!
51
Об атмосфере в Краковской академии того времени поль-
ский , историк литературы Л. Кондратович (Ludwik Kondrato-
wicz, 1823—1866), быть может, с некоторой долей иронии писал:
«Кажется, назначением подобного учреждения было: развивать
умы до известного предела, но никогда не допускать до возмож-
ности идти вперед безостановочно; учить мыслить, но не дать
мысли полного полета; учить говорить, но не оплодотворяя
речи содержанием; подготовлять дорогу к ереси с тем, чтобы,
благодаря строгим законам, никогда не дать дойти до нее...
Да и как же были в свое время полны жизни эти диспуты,
эти фолианты, исписанные руками мудрецов! Тут в невинной
фразе Аристотеля воспоминания и думы мудреца, и ловкость
оборотов силлогиста, и' торжество победителя, и похвала слу-
шателей! Тут и докторский берет, и тога были целью труда до
поздних лет жизни, предметом надежд и вздохов, приятнейшей
наградой, предметом, достойным гордости, потому что давались
не за интриги, но за труд и заслуги, оцененные собратами!
...Студенты, профессоры, педели, библиотекари и академиче-
ская прислуга составляли особое, не зависимое от местных вла-
стей целое, управляемое своими начальниками и по своим уста-
вам. Права и преимущества академика, которые можно было
утратить только дурным поведением, замечательны: они сни-
мали зависимость от светской, гражданской власти и давали по-
томственное шляхетство» [21, с. 164—165].
Конечно, у университетских диспутов, защит, обычаев и
законов была и другая сторона (о ней Л. Кондратович также
пишет в другом месте) — и у нас на примере Кенигсбергского
университета будет возможность не раз убедиться в этом. Но
как бы там ни было, Кенигсбергская академия спустя 16 лет
после ее открытия обрела наконец все атрибуты полноценного
университета.
Столь важному событию было посвящено совместное со-
брание профессоров, герцогского двора, представителей трех
городов Кенигсберга, состоявшееся 30 сентября 1560 г. в Ка-
федральном соборе, служившем с этого года одновременно уни-
верситетской церковью. Здесь королевский привилей был тор-
жественно объявлен собранию, после чего состоялась первая
официально узаконенная магистерская защита.
БОГОСЛОВИЕ И ПОЛИТИКА
Нелегкими оказались для университета первые десятилетия
его истории. Страшное моровое поветрие 1549 года унесло из
герцогства 15 тысяч жизней, погубило или рассеяло многих сту-
дентов и преподавателей. С первых месяцев существования уни-
верситета здесь то и дело вспыхивали конфликты между про-
52
фессорами из-за материальных выгод и привилегий. Большим
бедствием стали затяжные, длившиеся годами и даже десяти-
летиями ожесточенные религиозно-догматические распри.
Основанный при самом непосредственном участии и под идей-
ным влиянием отцов Реформации Лютера и Меланхтона, уни-
верситет в Кенигсберге был чисто лютеранским учебным за-
ведением. Образцом для него служил идейный центр лютеран-
ства— Виттенбергский университет. В Виттенберге формировал-
ся духовный и идейный багаж тех, кто позже задавал тон в
Альбертине: упомянутых уже Г. Сабинуса, А. Кульвеца, С. Ра-
файловича, И. Бретшнейдера, М. Изиндера, А. Осиандера, а
также А. Аурифабера, Ф. Стафилюса, X. Йонаса и других, о
которых речь пойдет ниже.
Молодое лютеранское учение должно было выстоять в борь-
бе с католицизмом, определить отношения с другими протестант-
скими течениями, укрепить свои внутренние устои. «За души
боролись тогда так же, как и за земли,— писал французский
историк Э. Лависс, — грому пушек на поле битвы вторила пе-
рестрелка аргументами в аудиториях, и школа воздвигалась
против школы, как крепость против крепости. Может быть, ни
в какое другое время умственные силы не бывали в подобном
почете» [24, с. 287]. В Кенигсбергском университете эта борьба
растянулась на многие десятилетия, она порождала острые тео-
логические споры и нередко выливалась в тяжелые личные
конфликты между учеными богословами. Атмосфера идейной
непримиримости ослабляла интеллектуальный потенциал Ке-
нигсбергской академии, подрывала ее престиж, отталкивала
преподавателей и студентов. Уже в самые первые годы после
открытия университета его покинули одиннадцать профессоров,
на вакантные места приглашались новые преподаватели.
Так, в 1546 году кафедру теологии занял рекомендованный
Меланхтоном богослов и филолог Фридрих Стафилюс (Fried-
rich Staphylus, 1512—1564), магистр из Виттенберга. Перед при-
ездом в Виттенбергский университет Стафилюс учился в Кра-
кове и Падуе, еще раньше, в юности, жил какое-то время в
Ковне (Каунас), где освоил литовский, польский и русский
языки. В Кенигсберге он совмещал деятельность в универси-
тете с обязанностями советника герцога Альбрехта и цензора.
В 1547 г. Стафилюс стал вторым (после Сабинуса) ректором
университета.
На почве богословской догматики у Стафилюса возник
конфликт с профессором Вильгельмом Гнафеусом (Wilhelm
Gnapheus, 1493—1568)—поборником Реформации, педагогом,
писателем и тоже советником Альбрехта. Гнафеус, преследуе-
мый католической инквизицией за симпатии к новому еванге-
лическому учению, вынужден был покинуть свою родину Гол-
ландию и с 1531т. жил в Эльбинге (ныне г. Эльблонг). Там
он обрел известность как основатель и первый ректор гимна-
53
зии, а также как автор ряда пьес. В одной из них, «Шут-
мудрец» (Morosophus), в иносказательной форме Гнафеус вы-
смеивал гелиоцентрические идеи Коперника. Спустя 10 лет Гна-
феус переехал в Кенигсберг и с 1544 г. стал ректором парти-
куляра (подготовительной школы) и профессором университета.
Теологический спор с ректором Стафилюсом закончился для
Гнафеуса высылкой из герцогства в 1547 г. Подобная же участь
скоро постигла и самого Стафилюса, втянувшегося в очередную
догматическую дискуссию.
В 1549 г. кафедру богословия в университете возглавил
нюрнбергский проповедник Андрей Осиандер, оказавший в свое
время столь сильное влияние на великого магистра Альбрехта.
Осиандер вынужден был Покинуть Нюрнберг из-за догматиче-
ских расхождений со строгими лютеранами.
Лютер (к тому времени уже умерший) и Меланхтон, с одной
стороны, и Осиандер, с другой стороны, по-разному понимали
сущность божественного акта оправдания грешника. С позиции
лютеранской идеи спасения через веру оправдание грешника
трактовалось как акт суда Божия, как юридическое признание
Божьей всеблагостью неправедного праведным. Осиандер ка-
тегорически отвергал такое понимание и учил, что оправдание
есть акт внутренней передачи праведности, совершающийся при
мистическом соединении человека с Сыном Божьим Христом.
54
Таким образом, если строгое лютеранство утверждало, что Бог
непосредственно принимает оправданного грешника, то Осиан-
дер допускал возможность такого принятия только через по-
средство Христа.
На вступительном диспуте в Кенигсберге 5 апреля 1549 г.
Осиандер изложил свои взгляды — и это стало непосредствен-
ным доводом к началу длительного догматического конфликта.
Уже на другой день магистр теологии М. Лаутервальд^ (Mathias
Lauterwald) выдвинул 12 контртезисов против точки зрения
Осиандера на понятие оправдания верой. Спор, изначально ка-
савшийся теологических тонкостей, трудных для уразумения
простыми верующими, вылился далеко за пределы чистой теоло-
гии. Учение и деятельность Осиандера встретили в Кенигсберге
резкое противодействие не только со стороны местных теологов,
но и аристократии. Герцог Альбрехт принял сторону Осиандера,
и конфликт обрел политический характер. При этом универси-
тет раскололся на две непримиримые партии — ортодоксальных
лютеран и осиандристов.
Жертвой раскола стал среди прочих Ф. Стафилюс, активно
выступавший в споре против Осиандера. Потерпев поражение
в этом конфликте, Стафилюс был вынужден покинуть Кенигс-
берг. Через несколько лет он перешел в католичество, стал
куратором католического университета в Ингольштадте и вел
активную контрреформаторскую деятельность.
Таким образом, в столице на почве догматического конфлик-
та образовалась сильная оппозиция герцогу. Ее основу соста-
вила дворянская знать, усматривавшая опасность для своих
привилегий в чрезмерном влиянии приезжего богослова на гла-
ву государства. За процессами в вассальной Пруссии пристально
следил польский королевский двор, также не одобрявший дей-
ствия «осиандристов». Политическая подоплека конфликта про-
являлась в нем все более определенно, особенно после смерти
зачинщика спора.
Осиандер умер .в 1552 г. и был похоронен в старой кенигс-
бергской церкви св. Николая в Альтштадте, в которой он слу-
жил проповедником. Однако начатая им ожесточенная дискус-
сия, печально известная в истории университета как «осианде-
ровская распря», продолжалась еще полтора десятилетия. Инт-
риги, доносы, бранные пасквили и, наконец, драматическая раз-
вязка этой истории омрачили и без того нелегкие преклонные
годы герцога.
Напряженную обстановку в крае еще больше усугубило по-
явление при дворе некоего Пауля Ска лиха (Paul Skalich, 1535—
1575), обласканного стареющим герцогом. Об этом человеке тем-
ного происхождения было известно, что он был хорватом, учился
в Вене и Болонье, очень рано — в 18 лет — стал доктором теоло-
гии, в 20 — придворным проповедником короля Фердинанда I
55
Андрей Осиандер
(Ferdinand J, 1503—1564, с 1531 г.— король, с 1558 г,—герман-
ский император). Обвиненный в еретизме, Скалих нашел при-
бежище в Виттенберге, а оттуда в 1561 г. прибыл ко дво-
ру Альбрехта, уже наслышанного об этой странной лич-
ности.
56
Молодой человек 26 лет, выдававший себя за отпрыска ве-
ронского, княжеского рода, обворожил 71-летнего герцога своим
подвижным умом, образованностью, изысканными манерами.
Альбрехт сделал Скалиха придворным советником, пожаловал
ему богатый дом с земельным наделом севернее замка в Траг-
’ хайме, а в провинции отписал ему город Кройцбург. Каббалист,
мистик и заклинатель духов, Скалих еще более обольстил гер-
цога демонстрацией своих «экстрасенсных способностей», кото-
рые на деле были лишь ловкими фокусами.
Скалих скоро стал всемогущим фаворитом: назначал и сме-
щал герцогских советников, поощрял приспешников и наказы-
вал неугодных. Он даже получил от герцога странный привилей,
по которому мог лично сводить счеты с причинившим ему зло
человеком в случае, если суд отказывал «пострадавшему» в
иске. Скалих убеждал Альбрехта завещать регентскую долж-
ность при несовершеннолетнем наследнике (на случай смерти
герцога) Мекленбургскому герцогу Иоганну Альбрехту, с кото-
рым Скалих связывал собственные тайные политические планы.
Иоганн Альбрехт питал надежды сесть на прусский герцогский
престол, поскольку был мужем Анны Софии, дочери прусского
герцога. Естественно, Скалих активно поддерживал партию
осиандристов, сторонником которой был Альбрехт.
Всевластие и самоуправство преуспевающего авантюриста,
-конечно, вызывали раздражение и протесты местного дворян-
ства и бюргеров. В университете Скалих также нашел себе не-
другов. Не имея формально академической должности, он чи-
тал там с благословения Альбрехта лекции по философии, в
которых нападал на господствовавшее аристотелевское учение
с позиций философии Платона. Лекции Скалиха нравились сту-
дентам, но раздражали профессуру.
Политическая атмосфера в Кенигсберге накалилась до пре-
дела, похоже было, что разрядка примет форму бунта сословий
против герцога. Последствия такой развязки были бы непред-
сказуемы. Не раз местный ландтаг требовал удаления Скалиха
от двора, но герцог всякий раз защищал своего фаворита.
В конечном счете по требованию оппозиции в Кенигсберг осенью
1566 г. приехала большая комиссия польского короля Сигиз-
мунда II Августа, сюзерена Пруссии. Начался судебный процесс,
предъявивший герцогу и его ближайшим «новым» советникам
обвинения в незаконной раздаче земли иностранцам и тем са-
мым в нарушении условий Краковского договора 1525 г.; в под-
держке еретического осиандеровского учения, в изгнании преж-
них советников, в покровительстве проходимцу Скалиху (успев-
шему скрыться перед процессом), в умышленном распростра-
нении ложных слухов и т. п.
По приговору суда трое ближайших советников Альбрехта:
Иоганнес Функ (Jochannes Funck, 1518—1566)—зять Осиандера,
Матиас Хорст (Mathias Horst) и Иоганн Шнель (Johann
57
Schnell) были казнены 28 октября 1566 г. перед Кнайпхофской
ратушей. Четвертому советнику Христиану Иоганну Штейнбаху
(Christian Johann Steinbach) с учетом его болезни смертная
казнь была заменена изгнанием. Этот финал означал полити-
ческое поражение герцога и торжество ортодоксального люте-
ранства в герцогстве и в университете.
Старый герцог Альбрехт прожил после перенесенного потря-
сения немногим менее полутора лет. Если не формально, то
фактически он был отстранен от государственных дел, и его
последние месяцы стали временем томительного ожидания смер-
ти. Альбрехт умер 20 марта 1568 г. на 78-м году жизни в замке
Тапиау (ныне г. Гвардейск) и был погребен в Кенигсбергском
кафедральном соборе. В тот же день в Нойхаузене (ныне
г. Гурьевск) умерла его вторая супруга, 36-летняя Анна Мария.
Так закончился долгий и неспокойный жизненный путь основа-
теля Кенигсбергского университета.
Недолго сохранялся мир в стенах Кенигсбергской академии
после драматического финала осиандеровской распри. Ортодок-
сальное лютеранство теперь увидело угрозу в лице кальви-
нйзма — крайней разновидности протестантизма, у истоков кото-
рой стоял реформатор Иоганн (Жан) Кальвин (Jean Calvin,
1509—1564). Лютеранской идее об оправдании верой Кальвин
противопоставил учение о предопределенности: Бог изначально,
до сотворения мира предопределил одних людей к вечному за-
гробному блаженству, других (таких большинство) — к погибе-
ли и вечной смерти. Никакая самая глубокая вера и никакие
добрые дела не способны изменить решение Творца. Думать ина-
че— значит считать что человек в силах ограничить свободу
Бога. Кальвин упразднил даже два последних таинства, сохра-
ненных лютеранами, — крещение и причащение. Он требовал за-
прета танцев, светского пения, семейных праздников, осуждал
чрезмерные проявления родительской любви, изъял всякие «кра-
сивые излишества» из церковных обрядов. Суровый и властный
реформатор стал непримиримым врагом католицизма, призывая
к его полному искоренению.
Попытки лютеран найти общий язык с кальвинистами хотя
бы на почве их общей неприязни к католицизму оказались без-
успешными. Расхождения в церковной догматике и в понимании
христианского благочестия у этих двух протестантских конфес-
сий были слишком серьезны, и лютеранская теология начала
борьбу против проникновения в лютеранство идей кальвинизма.
В Кенигсбергском университете бескомпромиссным против-
ником кальвинизма выступил ученик Меланхтона теолог Ти-
деман Гешузиус (Tilemann Heshusius, 1527—1588), ставший в
1573 г. Земландским епископом. Однако жестоким преследова-
нием любых отклонений от «истинного», по его разумению, лю-.
теранства он обрел многочисленных недругов в своей же люте-
ранской среде, встретил оппозицию в университете. Гешузиус
58
требовал установления сурового церковного надзора над всеми
сторонами деятельности университета и введения епископской
цензуры для университетских изданий.
Споры вокруг теологических воззрений и практических дей-
ствий Гешузиуса снова раскололи университет и даже бюрге-
ров на две непримиримые партии — «конкретистов» и «абстрак-
ционистов» (как понимать всемогущество и всеблагость Хри-
ста — конкретно или абстрактно?). Дело зашло так далеко, что
в течение пяти недель в Кафедральном соборе даже не было
службы. Наконец специальный синод в 1577 г. официально осу-
дил воззрения Гешузиуса, после чего он вынужден был поки-
нуть герцогство. Кнайпхофцы устроили ему шумные проводы,
на которых две бочки пива помогли им забыть о пораже-
нии. ’
Изгнание Гешузиуса (как и смерть А. Осиандера четверть
века перед тем) не остановило тем не менее ожесточенных
догматических распрей, так мешавших нормальной деятельно-
сти университета.
А. ОСИАНДЕР И КНИГА НИКОЛАЯ КОПЕРНИКА
Имя Андрея Осиандера сохранилось не только в истории
Реформации или Кенигсбергского университета, с которым бы-
ли связаны его последние годы. Оно неотделимо также от исто-
рии астрономии, но не по причине научных достижений Осиан-
дера, а благодаря тому, что судьба свела его с творцом гелио-
центрической системы мира Николаем Коперником (Nicolaus
Copernicus, 1473—1543).
В 1540 г. Коперник издал небольшую книжку «Первое по-
вествование» (Narratio prima), где кратко изложил суть своего
учения о центральном положении Солнца и движении Земли.
Среди ее читателей были герцог Альбрехт, Осиандер, Меланх-
тон, нюрнбергский книгоиздатель Иоганн Петреус (Johann Pet-
reius) — приятель Осиандера. Мнения о системе Коперника в
кругу посвященных резко разошлись. Тем не менее Осиандер,
как и некоторые другие близкие к Копернику люди, в том чи-
сле единственный ученик астронома Иоахим Ретикус (Georg
Joachim Rheticus, 1514—1576), полагали, что Копернику следует
обнародовать свое учение полностью, то есть издать главный
труд его жизни — уже написанную книгу «Об обращениях не-
бесных сфер» (De Revolutionibus Orbium Coelestium). При этом
Осиандер советовал Копернику уведомить читателя в предисло-
вии к книге, что излагаемое учение вовсе не имеет целью ни-
спровержение освященных церковной и научной традицией
представлений о центральном положении Земли. Оно лишь
предлагает более удобную для вычислений геометрическую схе-
му. Но Коперник решительно отверг этот совет.
59
Николай Коперник. Гравюра конца XVI века
, Случилось так, что именно Осиандер руководил печатаньем-
книги в нюрнбергской типографии Петреуса. Ее последние эк-
земпляры были отпечатаны весной 1543 г. По преданию, Ко-
перник получил свою книгу, знаменовавшую начало нового есте-
ствознания, в день своей смерти — 24 мая 1543 г. Раскрыть ее
он уже был не в состоянии.
И быть может, это было благом для умирающего ученого,
иначе он прочел бы в предисловии слова, которых никогда не
60
писал: «...этой системе совершенно чуждо знание причин види-
мых нами неравномерных движений планет. И если она подоб-
ное придумывает и придумывает даже довольно многое, то про-
исходит это вовсе не с целью убедить кого-либо, что все это
действительно так, но для того только, чтобы можно было
вести вычисления... И если кто-либо примет .за правду то, что
придумано было вследствие иных побуждений, тот через это
учение сделается глупее, чем был прежде» [22, с. 188—189].
Смысл анонимного предисловия никак не вязался с содержа-
нием и духом книги и противоречил убеждению Коперника в
адекватности его системы реальному миру. Лишь более чем пол-
века спустя выдающийся немецкий астроном И. Кеплер
(Johannes Kepler, 1571 —1630) установил, что автором предисло-
вия был Осиандер.
О побуждениях, склонивших Осиандера к незваному ано-
нимному соавторству, ныне можно лишь строить предположе-
ния. Традиционная точка зрения состоит в следующем. Ученый
богослов, знакомый с математикой, вполне уяснил содержание
книги Коперника и позицию автора. Обнародование учения,
трактующего мироустройство вопреки канонам Священного пи-
сания, могло повлечь для лютеранина Осиандера большие не-
приятности. Оказавшись причастным к изданию и желая обезо-
пасить себя от возможных последствий, Осиандер сознательно
пошел на подлог. Он попытался представить систему Копер-
ника лишь как математическую фикцию, не имеющую ничего
общего с реальным мироустройством. Расчет Осиандера оправ-
дался: книга в первые десятилетия после ее выхода в свет не
вызвала никаких потрясений.
Однако существует и другой взгляд, представляющийся нам
более правдоподобным. Осиандер действительно не воспринял
или даже не мог воспринять космологическую суть теории Ко-
перника, как и подавляющее большинство его современников.
Он вполне искрение, в духе своего времени, рассматривал это
учение как одну из математических гипотез, более удобную для
вычислений, чем другие. И как всякая гипотеза, она не обя-
зана быть истинной или даже правдоподобной. Об этом Осиан-
дер и написал в предисловии, настраивая читателя на привыч-
ный, бытовавший в то время по отношению к астрономическим
сочинениям подход.
В пользу такой точки зрения свидетельствует то обстоя-
тельство, что до конца XVI в. никто из астрономов не счел
необходимым указать на противоречие между предисловием
к книге и ее содержанием. Более того, лютеранская церковь,
в принципе осудив устами Лютера и Меланхтона идею движе-
ния Земли, благосклонно отнеслась к математической стороне
книги Коперника и не препятствовала ее распространению и
даже изучению в протестантских университетах.
61
Экземпляр книги «Об обращениях небесных сфер» был до-
ставлен герцогу Альбрехту в Кенигсберг и, по-видимому, хра-
нился в замковой библиотеке. Позже, в 1551 г.', Альбрехт по-
жертвовал средства на издание в Виттенберге астрономических
таблиц, впервые составленных на основе теории Коперника. Эти
таблицы, вычисленные Эразмом Рейнгольдом (Erasmus Rein-
hold, 1511 —1553) и названные им в честь Альбрехта «Прусски-
ми», оказали неоценимую услугу астрономии.
История с изданием книги Коперника обеспечила имени
Осиандера долгую, пусть даже слегка скандальную славу.
Жаль, что могила этого мятежного, беспокойного человека на-
всегда утрачена.
МАТЕМАТИКА, АСТРОНОМИЯ, МЕДИЦИНА —
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Как и в других университетах того времени, точные науки
преподавались в Кенигсберге на философском факультете в ви-
де единого цикла. В первые десятилетия после открытия уни-
верситета этот цикл включал арифметику, геометрию, сфериче-
скую тригонометрию, учение о движении планет. К концу
XVI в. к ним прибавились логистика и изучение астрономиче-
ских «Прусских таблиц» Э. Рейнгольда.
Основным пособием по геометрии служили сочинения Ев-
клида; сферику и собственно астрономию студенты изучали по
книге «Сфера Вселенной» (Spherae Mundi) Джона Галифакса,
называвшегося также Иоанном Сакробоско (Joahnn Sacrobosco,
около 1200 — около 1256). Эта книга, написанная в середине
XIII в., после изобретения книгопечатания стала одной из пер-
вых книг по астрономии, отпечатанных типографским способом
(1485 г.), и затем многократно переиздавалась на разных язы-
ках. Только до конца XV в. вышло 25 ее изданий, до середины
XVII в. к ним прибавились еще 40 [1, с. 83]. В Кенигсберге
пользовались немецкими переводами «Сферы Вселенной», вы-
полненными К. Хайнфогелем (Konrad Heynvogel, около
1470 — около 1535) (1516 г.) и Ф. Меланхтоном (1531 г.). Аст-
рономия, тесно связанная с кардинальными вопросами миро-
воззрения, преподавалась в Кенигсбергском университете в ду-
хе времени, то есть в соответствии с космологией Аристотеля и
,Птолемея. Кроме чтения лекций, в обязанности профессоров
астрономии и математики входило также составление календарей.
Первым профессором, занявшим кафедру математики, стал
кенигсбержец Варфоломей Вагнер (Bartholomaeus Wagner,
? —1571). Строго говоря, математическая кафедра в нашем
понимании появилась в структуре университета только в нача-
ле XIX в.. Поэтому, когда историки университета говорят при-
менительно к более раннему времени, что тот или иной профес-
62
Печать философского факультета
сор занял кафедру математики, это следует понимать в том
смысле, что за ним было закреплено чтение математических и
астрономических курсов.
Интерес к математическому знанию связывал Вагнера с вы-
дающимся математиком XVI в. Михаилом Штифелем (Michael
Stiefel, 1487—1567), служившим некоторое время проповедни-
ком в церкви в Гаффстроме вблизи Кенигсберга [55, т. 1, с. 284].
В молодости Штифель «вычислил» дату конца света—18 ок-
тября 1535 г. Не сбывшееся предсказание побудило его занять-
ся математикой более серьезно. В 1544 г. он опубликовал в
Нюрнберге свою главную книгу «Arithmetica Integra» («Полная
арифметика») с предисловием Ф. Меланхтона, где ввел опре-
деление отрицательного числа, дал общее правило решения
квадратных уравнений, привел значения биноминальных коэф-
фициентов до 17-й степени включительно. Штифель также ввел
в математический язык используемые доныне термины «экспо-
нента», «иррациональное число». Его работы подготовили
почву для изобретения логарифмического метода вычисле-
ний.
Как богослов Штифель был непримиримым противником
Осиандера, которого поддерживал герцог. Вероятно, поэтому
этот выдающийся математик оставался вне университета. По
той же причине вынужден был покинуть университет В. Ваг-
63
нер. Он уехал в Гданьск, где стал доктором медицины, и оста-
вался там до конца жизни.
По-видимому, Вагнер (кстати, избранный в 1551 г. ректо-
ром) занимал кафедру математики недолго, так как в 1546 г.
на этой должности был уже И. Скиурус (Johann Sciurus), про-
фессор древнегреческого и древнееврейского языков, с 1554 г.—
профессор богословия. Скиурус дважды — в 1554 и в 1557 го-
дах— избирался ректором. Его сменил Бонавентура фон
Штейн (Bonaventura von Stein, ? — 1551), придворный пропо-
ведник. Следующим математиком стал теолог Маттиас Лау-
тервальд, который невольно содействовал возбуждению осиан-
деровской распри. Как противник Осиандера, он вынужден был
уехать в 1550 г. в Виттенберг. Приехавший ему на смену из
Виттенберга весной 1551 г. Бальтазар Сарториус (Balthasar
Sartorius) предпочел уже через несколько месяцев возвратить-
ся туда снова.
В течение семи лет— 1553—1560 гг. — математическую ка-
федру занимал Николаус Ягентейфель (Nicolaus Jagenteufel),
преподававший в университете философию и занимавшийся
математикой постольку поскольку. Его сменил магистр Нико-
лаус Неодомус (Nicolaus Neodomus, 1535 — ?), который дваж-
ды— в 1573 и 1577 годах — избирался ректором университета.
Неодомус разработал математическую теорию кораблевожде-
ния, издавал календари и даже написал ученые трактаты «О
затмениях» и «О комете, виденной в 1577 г.». Затем кафедру
математики недолго занимали доктор Маттиас Стоюс (Matthias
Stojus), герцогский лейбмедик, и магистр Лаврентий Пантенус
(Laurentius Pantdnus)—профессор философии и греческого
языка.
Нельзя не обратить внимания на то, как часто сменялись
преподаватели математики. Причиной этого явления, характер-
ного в первые десятилетия существования университета и для
других кафедр, были удаленность Кенигсберга от других не-
мецких академических центров, а также изнуряющая атмосфе-
ра религиозно-догматических тяжб в стенах заведения. Приме-
чательно также, что едва ли не для всех упомянутых профес-
соров занятия математикой были лишь дополнительными к ос-
новной деятельности, будь то теология, медицина, филология
или философия. На этом невыразительном фоне заметно вы-
делялась фигура одаренного математика и астронома Мени-
уса.
Маттиас Мениус (Matthias Menius, 1544—1601), уроженец
Гданьска, ученик Меланхтона, перед приглашением в 1579 г.
в Кенигсберг был профессором гимназии в своем роДном горо-
де. На новом месте он сначала заведовал университетской биб-
лиотекой и как знаток астрономии составлял календари и аст-
рологические прогнозы для герцога Альбрехта Фридриха.
64
В университете Мениус открыто Защищал гелиоцентрическую
систему Коперника, преимущества которой он изложил в од-
ной из своих работ в 1595 г. Важным аргументом в пользу но-
вого учения Мениус считал тот факт, что его наблюдения точ-
нее согласуются с «Прусскими таблицами», составленными на
основе коперниканской системы, чем со старыми таблицами.
Предвычисленные им моменты затмений отклонялись от дейст-
вительных в пределах нескольких минут, в то время как у дру-
гих астрономов ошибки достигали получаса [76, с. 144]. Мени-
ус с большой точностью определил географическую широту
Кенигсберга — 54°44'. Эта величина с точностью до дуговых ми-
нут не отличается от современной. Свои наблюдения Мениус
проводил в герцогском саду севернее замка, на месте будущей
Парадной площади.
В XVI столетии остро стоял вопрос о реформе календаря. К
этому времени из-за ощутимого несовпадения продолжитель-
ности астрономического года и принятого в юлианском кален-
даре (старый стиль) календарного года накопилось значитель-
ное расхождение в счете времени астрономическими и кален-
дарными годами. По сравнению с IV веком, когда было уста-
новлено правило определения даты Пасхи, расхождение до-
дэтгигло десяти суток. Это обстоятельство вносило путаницу при
определении даты Пасхи и других подвижных христианских
праздников, поэтому инициатором календарной реформы вы-
ступила католическая церковь. Григорианский календарь (но-
вый стиль) был введен постановлением папы Григория XIII в
1582—1583 гг..во всех католических странах. Протестантские
государства не приняли реформы, поскольку она исходила из
Рима. И хотя достоинства нового календаря были очевидны,
переход на новый стиль в некатолическом христианском мире
растянулся почти на два столетия. Русская православная цер-
ковь поныне пользуется старым юлианским календарем.
Мениус, составлявший для Прусского герцогства календари
по долгу службы, активно поддержал идею календарной ре-
формы. Однако протестантский Кенигсбергский университет в
том же 1582 г. отверг ее по соображениям конфессионального
характера. Новый стиль здесь был введен лишь 30 лет спустя
под давлением политических обстоятельств. Первая запись в
университетском матрикуле датирована по-новому (с пометкой
«к сожалению») 21 октября 1612 г.
Печать своего времени несла и университетская медицина,
которую в первое время после основания заведения представ-
ляли два профессора: упомянутый уже декан медицинского фа-
культета Иоганн Бретшнейдер (Плакотомус) и «второй профес-
сор» врач Андрей Аурифабер (Andreas Aurifaber, 1514—1559).
Аурифабер — латинизированная форма немецкой фамилии
Гольдшмидт.
5 Зак. 1382
65
Печать медицинского факультета
Деятельность Бретшнейдера в университете поначалу была
вполне успешной; в 1548 г. он даже стал ректором университе-
та — четвертым после Сабинуса, Стафилюса и Йонаса. Одна-
ко и Бретшнейдер стал жертвой «осиандеровской» распри: вы-
ступив в теологическом споре против Осиандера, он попал в
немилость к герцогу и вынужден был' в 1550 г. покинуть Ке-
. нигсберг.
Аурифабер, родом из Бреслау (ныне г. Вроцлав в Польше),
изучал в Виттенберге филологию, богословие и медицину. В
1544 г. на средства герцога Альбрехта он продолжил учение в
Италии, после чего в 1545 г. приехал на медицинский факуль-
тет в Кенигсберг. Аурифабер имел очень доверительные отно-
шения со своим покровителем Альбрехтом и был не только его
лекарем, но близким советником.
66
Осиандеровский конфликт развел двух профессоров меди-
цины по враждующим лагерям: Аурифабер, как и герцог, под-
держивал «осиандеровскую партию». Более того, он был же-
нат вторым браком на дочери Осиандера. Благодаря этим об-
стоятельствам Аурифабер имел большое влияние в универси-
тете. Скоро он стал «первым профессором» медицины и, таким
образом, главой медицинского факультета. Трижды избирался
ректором университета: в 1550, 1553, 1558 годах. Последовате-
ли Осиандера вполне овладели положением в университете в
пору второго ректорства Аурифабера.
Лекции по медицине у обоих профессоров в основном сво-
дились к толкованию сочинений древних авторов: Аристотеля,
Галена, Гиппократа. Для слушателей лекции были бесплатны-
ми; за анатомическую практику взималась плата в 20 грошей
с лиц, не принадлежавших к академической корпорации. В обя-
занности профессоров медицины входило также консультиро-
вание больных, надзор за деятельностью аптекарей, бродячих
лекарей, цирюльников. Дважды в год «второй профессор» дол-
жен был выводить студентов на экскурсию за городские стены
для практических занятий по ботанике. В ведении Аурифабера
была также комната в Лебенихтском госпитале — некоторое
подобие клиники,— где оказывалась медицинская помощь сту-
дентам.
Оба профессора имели научные сочинения. Важнейшей ра-
ботой Бретшнейдера был трактат «Фармакопея» — одна из са-
мых ранних работ подобного рода на немецком языке. Брет-
шнейдер писал также о способах выращивания ц применения
лекарственных растений, об организации школьного дела. Не-
сколькими изданиями вышла его книга «Наука о сохранении
здоровья» (Doctrina de tuenda sanitate). Аурифабер издал, в
частности, работу о болезнях собак, за которую недруги про-
звали его «собачьим лекарем». Свои представления о цели-
тельных свойствах янтаря как универсального лечебного сред-
ства он изложил в сочинении «История янтаря» (Historia
succini), изданном в Кенигсберге в 1561 г. В книге приводились
46 рецептов применения янтаря в медицине.
Профессора медицины, как упоминалось, состояли одно-
временно герцогскими лекарями. Практика совмещения про-
фессорских обязанностей с государственными или церковными
была введена герцогом Альбрехтом и существовала долгое
время. Так, главными проповедниками трех городских церквей
назначались профессора теологии; этот обычай сохранился до
XIX1 в., в Альтштадте он прекратился только в 1897 г. Членами
придворного герцогского суда состояли профессора юридиче-
ского факультета. При Альбрехте это были Христоф Йонас
(Christoph Jonas, 1510—1582) и Амброзиус Лобвассер (Ат-
erosius Loewasser, 1515—1585) — с 1563 г. В тесной связи уни-
верситета с государством и церковью отразились представле-
5*
67
г
Вид на северное крыло (постройки 1547 и 1569 гг.)
университета со стороны Альтштадта
ния герцога Альбрехта о роли и назначении высшей школы.
Она должна была служить инструментом государственной по-
литики и проводником лютеранского вероучения в Прусском
герцогстве.
Несмотря на материальные трудности, на конфликты и рас-
при, университет в Кенигсберге продолжал развиваться. Рас-
ширились его помещения: в 1547 г. к первому корпусу был при-
строен северный флигель (позже, с 1911 г., там был размещен
городской архив); рядом с ним при герцоге Альбрехте Фридри-
хе в 1569 г. было сооружено еще одно здание на северном бе-
регу Кнайпхофа (на его месте в 1865 г. построили Кнайпхоф-
скую гимназию). Постепенно увеличивалось число студентов:
если в первые годы каждый семестр в университет записыва-
лись 20—40 слушателей, то к концу века их количество дости-
гло 50—60. Большей частью это были выходцы из самого Прус-
ского герцогства, но, кроме них, сюда приезжали молодые лю-
ди из Бранденбурга, Померании, Силезии, а также из Польши,
Лифляндии, Литвы.
Быть университетским городом было почетно, но это звание
Кенигсбергу давалось не без жертв: обывателям постоянно при-
ходилось страдать от школярского буйства, от выходок подвы-
пивших студентов, от спровоцированных ими драк. Положение
осложнялось тем, что университет пользовался правом юриди-
68
ческой автономии и имел свой суд—поэтому привлечь студен-
тов к ответственности перед городским судом было непросто.
Городские стражи порядка даже не имели права вторгаться на
университетскую территорию рядом с Кафедральным собором.
Близилось к концу XVI столетие. Кенигсбергский универси-
тет не мог еще конкурировать со старыми европейскими уни-
верситетами ни по научным достижениям, ни по популярности
среди- молодежи. Но все же Кенигсберг постепенно обретал
прочную репутацию университетского города.
ОТ АЛЬБРЕХТА ФРИДРИХА ДО «ВЕЛИКОГО
КУРФЮРСТА»
XVII столетие Кенигсберг встречал шумным праздником
Длинной Колбасы. 1 января 1601 г. от мясницкого двора с му-
зыкой и флагами к замку двигалось необычное шествие: 103
мясника, сопровождаемые веселой толпой, несли на плечах из-
готовленную ими колбасину длинрй более четырех сотен мет-
ров. У замка изрядный, почти 60-метровый кусок был подне-
сен как новогодний подарок герцогскому двору, затем одари-
вались колбасой бургомистры трех городов Кенигсберга: Альт-
штадта, Лебенихта и Кнайпхофа. Оставшийся «обрезок» поне-
сли снова на мясницкий двор, где в шумном застолье колбас-
ники и булочники завершили празднество. Через пять дней, на
Крещение, булочники устроили горожанам праздник Большого
Кренделя и пригласили к себе колбасников.
Весело начавшийся в прусской столице XVII век оказался
нелегким для герцогства и был отмечен важными событиями,
во многом определившими ближайшее и отдаленное будущее
этого края. Изменения, наступившие в исторической судьбе
Пруссии в XVII столетии, стали следствием глубоких конфлик-
тов, сотрясавших прусское общество.
В социальной сфере это был антагонизм между аристокра-
тией и мелким и средним дворянством, между бюргерством,
крестьянством и дворянством; в религиозной — непримиримая
вражда между лютеранами и кальвинистами,, а также между
частью протестантов и католиками; в области национальных
отношений начинал проступать польско-немецкий антагонизм;
наконец, не последнюю роль играло также столкновение лич-
ных амбиций претендентов на власть.
На разнородные по социальному, конфессиональному, на-
циональному составу и по своим целям течения накладывались,
не совпадая с ними, две сильные общественно-политические
тенденции. Одна из них — стремление включить герцогство в
состав Польши, и другая, противоположная первой,— освобо-
диться от польского патроната и в перспективе соединиться с
69
Германией — прародиной Тевтонского ордена. История избра-
ла второй путь: в 1618 г. герцогство перешло под наследствен-
ное управление бранденбургских курфюрстов, став фактически
частью единого Прусско-Бранденбургского государства, а в
1657 г. окончательно прекратилась ленная зависимость Прус-
сии от Польши.
Политические процессы в стране самым непосредственным
образом отражались в жизни Кенигсбергского университета,
который был интеллектуальным, духовным и политическим
центром общества. Поэтому для уяснения подоплеки событий
и явлений в стенах академии не лишним будет краткое упоми-
нание о важнейших вехах прусской истории того времени.
В 1618 г. умер Альбрехт Фридрих (Albrecht Friedrich,
1553—1618)—второй прусский герцог, единственный сын гер-
цога Альбрехта I, унаследовавший после смерти отца в 1568 г.
герцогский престол. Альбрехт I был женат дважды, но из ше-
стерых детей от первого брака с датской принцессой Доротеей
(Dorothea, 1504—1547) до зрелых лет дожила только старшая
дочь Анна София. Овдовев, он женился во второй раз в 60-лет-
нем возрасте на 18-летней принцессе Брауншвейгской Анне Ма-
рии (Anna Maria, 1532—1568). Этот брак принес наконец Аль-
брехту в 1553 г. долгожданного наследника Альбрехта Фрид-,
риха.
В год смерти отца юному принцу исполнилось только 15 лет.
В 1569 г. он присягнул в Люблине на верность польскому ко-
ролю Сигизмунду Августу, а через четыре года женился на Ма-
рии Элеоноре (Maria Eleonora, ?— 1608), дочери герцога Виль-
гельма фон Юлих-Клеве-Берг.
Два обстоятельства, связанные с личной судьбой Альбрех-
та Фридриха, сыграли решающую роль в будущем его страны.
Первое: психический недуг, признаки которого проявились у
герцога около 1572 г. (еще до женитьбы) и от которого он не
смог избавиться до конца жизни. И второе: герцогская чета
имела двух сыновей и пятерых дочерей, но сыновья умерли в
детском возрасте, и, таким образом, со смертью Альбрехта
Фридриха пресекалась идущая от Альбрехта I прямая муж-
ская линия Бранденбургско-Ансбахских Гогенцоллернов, кото-
рые имели право наследования власти в Пруссии.
Эти два обстоятельства существенно осложнили политиче-
скую обстановку в Пруссии в конце XVI—начале XVII веков.
По причине душевной болезни Альбрехт Фридрих фактиче-
ски не мог управлять страной самостоятельно. Недуг воспре-
пятствовал ему также воспользоваться редким шансом стать
польским королем: когда в 1572 г. умер Сигизмунд Август, по-
следний польский монарх из династии Ягеллонов, Альбрехт
Фридрих рассматривался как наиболее вероятный претендент
на краковский трон. Такую перспективу предвидел еще его отец
герцог Альбрехт I и потому с детства окружил сына детьми из
70
польских шляхетских семей и приставил к нему учителя поль-
ского языка.
Сначала несовершеннолетие герцога, а потом и его болезнь
требовали введения опекунства над ним и регентской формы
правления. По условиям Краковского договора 1525 г., герцог-
ский трон в Пруссии наследовался в роду Альбрехта I и его
братьев. Поэтому двоюродный брат Альбрехта Фридриха гер-
цог Ансбах-Байройтерский Георг Фридрих (Georg Friedrich,
1539—1603) начал хлопотать перед польским королем о полу-
чении права опеки и регентства при больном. Несмотря на со-
противление прусских сословий, желавших включить герцогство
в состав Польской короны, король Стефан Баторий (Stefan Ва-
tory, 1533—1586, коронован в 1576 г.) передал в 1578 г. управ-
ление страной Георгу Фридриху. Вопрос о престолонаследии
при этом не ставился, так как регент не имел сыновей. К ре-
шению, особенно не популярному в Польше, Батория склонили
внешние обстоятельства, а именно — подготовка к войне с Мо-
сквой, требовавшая больших средств. Георг Фридрих обязался
выплатить королю за четыре года 200 тысяч гульденов. В годы
своего правления регент твердой рукой подавлял пропольские
тенденции среди подданных и сделал все, чтобы закрепить гер-
цогство за бранденбургским домом. Столь же твердо он борол-
ся с кальвинизмом. Со смертью Георга Фридриха в 1603 г. пре-
кратилась и побочная линия Ансбахских Гегенцоллернов. Те-
перь в соответствии с Краковским договором герцогство должно
было автоматически войти в состав Польской короны. Однако
политическая конъюнктура склонила королевский.двор к ино-
му решению. Прусский престол стал предметом торгов между
Польшей и Бранденбургом.
Права регентства добился Бранденбургский курфюрст Иоахим
Фридрих (Joachim Friedrich, 1546—1608). Польский король
Сигизмунд III Ваза (Zygmunt III Waza, 1566—1632, коронован
в 1587 г.), нуждавшийся в помощи Бранденбурга в борьбе за
шведский престол, согласился в 1605 г. на правление Иоахима
Фридриха, но половинчатым образом: вопрос о престолонасле-
дии был отложен, и более того — регенту и членам его семьи
запрещалось посещать Пруссию без специального разрешения
короля. Кроме того, герцогство обязано было делать обремени-
тельные взносы в королевскую казну и согласиться на серьез-
ные уступки католической церкви.
Иоахим Фридрих правил недолго — он умер в 1608 г. По-
скольку он не обладал наследственным правом, его сыну, кур-
фюрсту Иоганну Сигизмунду (Johann Sigismund, 1572—1619),
пришлось все* начинать сначала. Получение регентства обоим
курфюрстам — отцу и сыну — в какой-то мере облегчало то об-
стоятельство, что оба они были женаты (Иоахим Фридрих вто-
рым браком) на дочерях «законного», но слабоумного прусско-
го герцога Альбрехта Фридриха.
71
Иоганн Сигизмунд получил в 1609 г. грамоту на управление
герцогством от Сигизмунда III, правда, пока еще без права на-
следования и при условии выполнения некоторых политических
и иных требований. В частности, новый регент обязался еже-
годно вносить в королевскую казну 3Q- тысяч гульденов, ввести
новый григорианский календарь, расширить право подданных об-
ращаться к королю, построить в Кенигсберге католический ко-
стел. (Небольшой костел был действительно построен в Закхай-
ме и освящен в 1616 г. По договору это было однонефное зда-
ние, без колокольни, с маленьким колоколом. После пожара
1764 г. костел был перестроен в стиле барокко.)
Пользуясь смутным временем в Московском государстве,
король Сигизмунд пытался с помощью военной силы овладеть
московским царским троном, прусские дела отошли для него
на задний план, и курфюрст Иоганн Сигизмунд без особых уси-
лий добился в 1611 г. права наследования власти в Прусском
герцогстве. Первые годы его правления прошли относительно
спокойно. Но когда в 1613 г. курфюрст неожиданно перешел в
кальвинизм, это вызвало резко отрицательную реакцию в Поль-
ше и настоящую бурю в Пруссии, где подавляющее большинст-
во политически активного населения было лютеранским. Пере-
мена конфессии правителем была безоговорочно осуждена уни-
верситетом — форпостом лютеранства в Пруссии.
Позиции Иоганна Сигизмунда в герцогстве пошатнулись —
он лишился поддержки местного ландтага, большинство бюр-
герства перешло на сторону пропольской партии, его осудила
даже собственная супруга — лютеранка Анна. Курфюрст пошел
на некоторые компромиссы (например, обязался не назначать
проповедников против воли прихожан), но от нового вероиспо-
ведования не отказался. В октябре 1616 г. в одном из покоев
замка была отправлена первая служба по кальвинистскому
обряду, и с тех пор кальвинистская община существовала в Ке-
нигсберге до его последних дней.
Впрочем, перемена конфессии была вызвана не столько ре-
лигиозной потребностью, сколько политическими соображения-
ми курфюрста: этим актом он надеялся привлечь на- свою сторо-
ну Нидерланды в усилиях получить в наследство Юлихское
герцогство.
Когда в 1618 г. умер недееспособный герцог Альбрехт Фрид-
рих, регент Иоганн Сигизмунд стал первым полноправным на-
, следственным герцогом Пруссии. С этого' времени Пруссия с
Кенигсбергом и Бранденбург с Берлином стали одним государ-
ством со столицей в Берлине.
В это же время в Европе разразилась опустошительная Три-
дцатилетняя война (1618—1648), в которой принимали участие
многие немецкие государства, а также Франция, Испания, Гол-
ландия, Австрия, Швеция, Дания. Война была вызвана стрем-
лением католической церкви восстановить свое влияние, утра-
72
ченное в результате Реформации, а также и политическими
амбициями династии Габсбургов. Экономической подоплекой
войны была потеря Священной Римской империей германской
нации главных торговых путей по немецким рекам вследствие
развития морской торговли. Пришли в упадок южные немецкие
города на выходах из Альп. Независимые ганзейские города
на севере не могли противостоять торговому союзу Англии, Да-
нии, Швеции.
Ни политические, ни религиозные цели не были вполне до-
стигнуты ни одной из воевавших сторон. Немецкие земли, осо-
бенно Бранденбург, подверглись жестокому разорению, обшир-
ные области были опустошены голодом и болезнями, ремесла
и торговля расстроились, население сократилось на четверть.
По Вестфальскому миру, подписанному в 1648 г., Германская
империя потеряла часть своих территорий. Правда, Бранден-
бургское курфюршество несколько расширило свои владения за
счет Померании, епископства Гальберштадт и княжества Минден.
Важным общим итогом Тридцатилетней войны явилось фак-
тическое признание государственной властью в немецких
землях равноправия вероисповеданий. Веротерпимость не воз-
никла как следствие религиозных убеждений — скорее вопреки
им. Она стала необходимым компромиссом, вытекавшим из осо-
знания невозможности насадить ту или иную веру силой. Дав-
нее право князей определять вероисповедание подданных теперь
было ощутимо ограничено, и на одной территории могли сосу-
ществовать несколько вероисповеданий. Впрочем, это отнюдь не
исключало конфессиональной борьбы между ними.
Тем временем? в Пруссии, отделенной от войны и немецких
земель территорией Польши, жизнь шла своим чередом. После
смерти Иоганна Сигизмунда в 1619 г. герцогский престол без
осложнений занял его сын Георг Вильгельм (Georg Wilhelm
1595—1640), ставший одновременно бранденбургским курфюр-
стом. Слабовольный и расточительный правитель, он предпочел
держаться подальше от военных невзгод. Оставив Берлин, кур-
фюрст укрылся в Кенигсберге, где проводил время в излюблен-
ных занятиях — в охоте и застольях:
Политика Георга Вильгельма в Тридцатилетней войне, бу-
шевавшей на его родине в Бранденбурге, была нерешительной
и непоследовательной. Он был лоялен к императору, олицетво-
рявшему католический лагерь, и императорский полководец
Валленштейн (Albrecht Wallenstein, 1583—1634) вел себя как
хозяин в протестантском Бранденбурге. Самому решительному
вождю протестантов — шведскому королю Густаву Адольфу
(Gustav Adolf, 1594—1632, коронован в 1611), своему зятю,
Георг Вильгельм сначала отказал в поддержке, но был при-
нужден к ней в 1631 г. угрозой силы. Тём не менее уже в 1635 г.
он заключил мир с императором — противником короля. Шве-
ды в ответ на это опустошили Бранденбург.
73
Правда, в герцогстве курфюрсту удалось склонить на свою
сторону значительную часть дворянства и тем существенно осла-
бить пропольскую партию и усилить позиции Бранденбургско-
го дома в Пруссии. Это было тем, более важно, что в 20-х годах
XVII века поляки составляли около половины населения гер-
цогства [64, с. 16]. Вообще же в годы правления Георга Виль-
гельма наметилось определенное сближение между Польшей и
Кенигсбергом. В немалой степени этому способствовали выго-
ды, которые имело герцогство от торговли с Литвой — частью
Речи Посполитой.
Неизвестно, с каким итогом вышел бы Бранденбург из Три-
дцатилетней войны, если бы в нем не сменился правитель. Георг
Вильгельм умер в декабре 1640 г. Перевезти покойника в Бер-
лин для похорон не удалось из-за войны. В течение 15 месяцев
гроб оставался в замковой церкви в ожидании подходящих для
перевозки условий. В конце концов покойника похоронили в
Кенигсбергском кафедральном соборе. Главой Бранденбургско-
го курфюршества и Прусского герцогства стал 20-летний сын
предыдущего правителя «великий курфюрст» (как его назвали
немецкие историки) Фридрих Вильгельм (Friedrich Wilhelm,
1620—1688),
Это был волевой человек и талантливый политик, заложив-
ший основы будущей Прусской монархии. Он получил хорошее
воспитание вдали от двора, три года посещал лекции в Лейден-
ском университете в Голландии. От отца ему осталось тяжелое
наследие: опустошенная казна, непокорное дворянство, не же-
лавшее укрепления центральной власти в ущерб феодальным
вольностям, занятый и разоренный шведами Бранденбург, де-
морализованное курфюршеское войско, грабившее страну под
стать врагам.
Фридрих Вильгельм сумел решить многие проблемы: он по-
лучил лен от Польши на не слишком обременительных усло-
виях, заключил перемирие со шведами, распустил разнузданное
воинство, создал меньшую по численности, но дисциплинирован-
ную армию, добился признания нейтралитета своих западных
владений. Он был поборником заключения Вестфальского мира,
по условиям которого Бранденбург расширял свои, владения.
С именем Фридриха Вильгельма связано, быть может, важ-
нейшее событие прусской истории XVII столетия — окончатель-
ное освобождение Пруссии от польской зависимости. Перелом-
ным моментом в отношениях Польской короны и Прусско-Бран-
денбургского государства стала вторая Северная война 1655—
1660 гг. Когда летом 1655 г. шведы напали на Польшу, кур-
фюрст, обязанный выступить на ее стороне как ленник, не ока-
зал помощи королю Яну II Казимиру (Jan II Kazimierz, 1609—
1672, король в 1648—1668 гг.). Более того, в следующем году
он заключил союз со Швецией и на ее стороне принял участие
в битве с королем под Варшавой в июле 1656 г. В это время
74
Мемориальная доска на ратуше в г. Велау (ныне поселок Знаменск)
с изображением курфюрста Фридриха Вильгельма
крымские татары, состоявшие в союзе с Польшей, опустошили
значительную часть Прусского герцогства.
Король Швеции Карл Густав (1622—1660, коронован в
1654 г.) по мере успехов шведов в Польше наделял союзника
польскими землями и объявил в ноябре 1656 г. в Лабиау (ныне
г. Полесск) независимость Пруссии от Польши. Однако, когда
шведскому королю пришлось одновременно воевать с Данией и
его позиции в Польше ослабли, Фридрих Вильгельм покинул
своего благодетеля и предложил союз польскому королю за
цену признания независимости Пруссии. Ослабленная войнами
Польша приняла это условие: 19 сентября 1657 г. в городе Ве-
лау (ныне поселок Знаменск)* был подписан польско-прусский
договор, положивший конец периоду двухсотлетней подчиненно-
сти прусского государства Польской короне. Договор был под-
твержден 6 ноября на личной встрече Фридриха Вильгельма и
Яна Казимира в Бромберге (ныне г. Быдгощ в Польше), а в
1660 г. его подтвердили в Оливе около Гданьска другие евро-
пейские державы.
Формально это еще не был полный разрыв, так как догово-
ром по-прежнему предусматривалось включение герцогства в
состав Польши в случае прекращения прямой мужской линии
от Фридриха Вильгельма. Обязательным ритуалом оставалась
также присяга сословий на верность польскому королю при оче-
редной смене правителей Пруссии. Однако практического зна-
чения эти оговорки уже не имели.
Уладив внешнеполитические дела, Фридрих Вильгельм при-
ступил к решению проблем внутренних. В герцогстве и в самом
Бранденбурге курфюрст столкнулся с сильной оппозицией со-
словий, не довольных превращением страны в военный лагерь и
полной зависимостью от волн правителя. (Прежде гарантом
прав выступал польский король, к которому можно было обра-
титься в случае внутреннего конфликта.) Считаясь с реально-
стью, Фридрих Вильгельм обязался соблюдать все привнлеи
прусских сословий, настолько однако, насколько оци не будут
противоречить принципу суверенитета. Тем не менее сословия
отказались присягнуть курфюрсту на верность. Ожесточенная
борьба вокруг этой проблемы закончилась казнью одного из
предводителей оппозиции и пожизненным заключением друго-
го. Сломив силой сопротивление бюргерства и особенно дво-
рянства, курфюрст добился их присяги 18 октября 1663 г. Са-
мые отчаянные оппозиционеры были принуждены к присяге в
следующем году угрозой конфискации имущества.
«Великий курфюрст» всесторонне содействовал заселению
опустошенной войной страны, особенно Бранденбурга, возвра-
* Спустя 250. лет, в 1907 г., в память об этйм событии на здании ра-
туши в Велау была установлена мемориальная доска. В полуразрушенном
состоянии это здание XIV века стояло в центре Зиамеиска до 60-х годов.
76
щая на родину собственных беженцев, а также привлекая пе-
реселенцев из Голландии, Франции, других мест. Будучи при-
верженцем реформаторского кальвинистского вероучения, Фрид-
рих Вильгельм управлял лютеранской страной, поэтому в ней
находили прибежище как лютеране, гонимые кальвинистами,
так и кальвинисты, изгнанные лютеранами. Приток выходцев
из других стран способствовал развитию многих ремесел и ис-
кусств, которых прежде в стране не было.
Выход Пруссии-Бранденбург.а из состава Германской импе-
рии в конце 70-х годов XVII в. явился еще одним важным шагом
к созданию самостоятельного немецкого государства в Пруссии.
С преемником Фридриха Вильгельма курфюрстом Фридри-
хом III начался новый, королевский этап прусской истории, и
о нем речь пойдет дальше.
Теперь же возвратимся к Кенигсбергскому университету —
к событиям и действующим лицам его истории в XVII столетии.
Разорительная Тридцатилетняя война бушевала в стороне
от Прусского герцогства, и ее драматические события не кос-
нулись Кенигсберга непосредственно. Более того, приток сту-
дентов в Кенигсбергский университет даже увеличился — за
счет выходцев из охваченных войной стран. За 60 семестров во
время войны — с 1613 по 1649 гг. — в университет записалось
.около 7300 студентов, из них только около одной трети — 2600—
подданные герцогства (в том числе 861 из Кенигсберга). Из Ко-
ролевской (польской) Пруссии поступило 545 студентов; из По-
мерании, где из-за войны был закрыт Грейфсвальдский универ-
ситет, было особенно много студентов —762. Из Саксонии при-
было 548 студентов, из Силезии 405, из Бранденбурга 348, из
Шлезвиг-Гольштинии 258, из Брауншвейга-Люнебурга 178, из
Бремена 73, из Гамбурга 51, из Дании 27. Из Польши и Литвы
записались за это время 111 студентов, из Курляндии 106, из
Лифляндии 77 (в том числе из Риги 53), из Венгрии 99, из Се-
миградья 104 и т. д. [55, т. 1, с. 454].
Таким образом, в пору Тридцатилетней войны Кенигсберг-
ский университет служил мирным прибежищем для стремив-
шейся к образованию молодежи из разных стран Европы. Имен-
но во время этой войны, в 1644 г., в год 100-летия университе-
та, число одновременно обучающихся в нем студентов впервые
по некоторым данным [55, т. 1, с.454] достигло тысячи человек.
В уйиверситете складывались студенческие землячества, или,
как их называли по-латыни, «нации», объединявшие студентов
по признаку их происхождения.
В частности, здесь образовалось курляндско-лифляндское
землячество, в которое входила молодежь из прибалтийских зе-
мель — Курляндии, Лифляндии, Эстляндии. Приезд на учебу
студентов-прибалтов в ближайший протестантский Кенигсберг-
ский университет в XVII в. был явлением обычным и относи-
тельно устойчивым. Тем более что деятельность основанного
77
шведами в 1632 г. университета в Дерпте (ныне г. Тарту в Эс-
тонии) прерывалась в силу разных причин. Этот университет
существовал с 1632 г. по 1656 г. и с 1690 г. по 1699 г., когда в
связи с событиями Северной войны он сначала был эвакуиро-
ван в г. Пернов (ныне Пярну), а затем в 1710 г. в Швецию.
В Дерптском университете вместе со шведскими профессо-
рами работали и немецкие, и здесь обучалась часть местной
немецкой молодежи. Вместе с тем многие отправлялись на уче-
бу в немецкие университеты, среди которых до Тридцатилетней
войны наиболее.популярным был университет в Ростоке. Во вре-
мя войны первенство занял Кенигсбергский университет. В це-
лом за XVII столетие сюда записались 637 студентов из упомя-
нутых прибалтийских земель, в том числе 199 в период с 1634 г.
по 1653 г. В основном это были выходцы из Курляндии. Всего
со времени основания университета в Кенигсберге и до 1710 г.
в нем учились 915 студентов-прибалтов [55, т. 1, с. 505].
Итак, приток свежих сил из-за пределов герцогства способ-
ствовал оживлению университетской жизни,, и в эти годы заведе-
ние на Прегеле становится одной из крупнейших высших школ
в немецких землях. Однако научным или духовным лидером
среди университетов того времени Кенигсбергская академия все
же не стала.
СНОВА БОГОСЛОВСКИЕ СТРАСТИ
В начале XVII столетия Кенигсбергский университет оста-
вался цитаделью лютеранской ортодоксии, не примирившейся с
кальвинизмом и обретшей теперь более определенные очерта-
ния. Еще в 1580 г. тюбингенский богослов Якоб Андре (Jacob
Andree, 1528—1590), желая объединить различные течения в
лютеранстве, составил на основе важнейших лютеранских со-
чинений так называемую «Формулу конкордии» (то есть согла-
сия). Этот кодекс как основа соглашения был одобрен 51 кня-
зем и правителем, 35 городами, 9 тысячами богословов и свя-
щенников приходских церквей [15, т. 7, с. 345].
Когда в ходе и в итоге Тридцатилетней войны получил оп-
ределенное признание принцип свободы совести и выбор веро-
исповедания в некоторой мере стал личным делом индивидума,
,лютеранская церковь столкнулась с опасностью разброда в во-
просах веры. Эта опасность представлялась тем более реальной,
что паства этой протестантской конфессии была очень разнород-
ной и по социальному и по национальному составу. И кроме
того, часть прихожан-протестантов внешне исповедовала люте-
ранство, а по существу была равнодушной к вопросам религии.
Для сохранения единства церкви уже недостаточно было одной
«Формулы конкордии» — требовались новые укрепляющие лю-
78
теранский дух установления. И лютеранское богословие заня-
лось разработкой мельчайших частностей учения и практиче-
ских предписаний, неукоснительное следование которым при-
звано было свидетельствовать о безусловной приверженности
умению Лютера. Этот догматический и литургический форма-
лизм и стал основой лютеранской ортодоксии.
Религиозные идеи, которые по смыслу учения Лютера долж-
ны были приниматься как истина только в результате личного
духовного опыта, сторонники ортодоксии пытались внедрять
путем логических доказательств. Успех деятельности церкви из-
мерялся тем, насколько внешне выполнялись ее предписания,
правила, обряды.
Ортодоксальное лютеранство вынуждено было непрестанно
бороться как с «внешними» противниками, так и с оппонента-
ми внутри собственной церкви. И теологический факультет в
Кенигсберге по-прежнему оставался ареной ожесточенных бого-
словских споров.
При этом на чисто теологические мотивы конфликтов накла-
дывались и политические факторы, отражавшие противоречия
между стремлением местного дворянства к сохранению своей
самостоятельности и усилиями бранденбургских курфюрстов
подчинить Пруссию Берлину. Именно благодаря поддержке из
Бранденбурга кенигсбергская оппозиция могла (и не без успе-
ха) вести борьбу с местной лютеранской ортодоксией.
В первых десятилетиях XVII в. ортодоксальную партию в
университете возглавил профессор теологии Иоганнес Бём
(Johannes Behm, 1578—1648). Но постепенно он уступил ли-
дерство более молодому и энергичному богослову: центральной
фигурой схоластических конфликтов стал Целестин Мыслента
(Celestyn Myslenta, 1588—1653) —один из самых известных про-
тестантских богословов Европы того времени. Мыслента проис-
ходил из польской дворянской семьи, перешедшей в лютеранст-
во еще до его рождения. Он учился с 1603 г. в Кенигсбергском
университете, затем изучал философию, теологию и филологию
в университетах Виттенберга (1609 г.) и Лейпцига; в Гиссен-
ском университете в 1619 г. получил степень доктора теологии.
Он владел древнееврейским, халдейским, арабским, греческим
и латинским языками, но, воспитанный в польской семье, с тру-
дом говорил по-немецки. Путешествуя по Германии, Швейца-
рии, Голландии, он охотно вступал в публичные диспуты с бо-
гословами любых конфессий — лютеранами, кальвинистами, ка-
толиками.
В 1619 г. Мыслента был приглашен в Кенигсберг в качест-
ве профессора восточных языков. Здесь он одновременно вы-
полнял разнообразные церковные (настоятель Кафедрального
собора с 1626 г.) и государственные (инспектор школ Земланд-
ского округа) функции. Правда, недостаточное знание немец-
кого языка причиняло ему известные неудобства. В 1626 г. он
79
Целестин Мыслента
издал обстоятельную работу по истории религии в Пруссии от
языческих времен до Реформации.
Мыслента обрел значительное влияние в университете, семь
раз избирался ректором (в период с 1628 по 1652 гг.), Кенигс-
бергские поэты, в том числе Симон Дах, посвящали ему свои
произведения. Но этот богослов отличался фанатической нетер-
пимостью к любому религиозному инакомыслию. Именно вслед-
80
ствие этой черты он на протяжении трех десятилетий неизмен-
но оказывался возбудителем догматических распрей в универ-
ситете.
В 1624 г. в Кенигсберг для получения ученой степени док-
тора приехал из Ковно (по-литовски Каунас) лютеранский па-
стор Каспар Мовиус (Caspar Movius, ? — 1639). Он учился
в Ростоке, получил там в 1615 г. степень магистра философии,
затем продолжил образование на теологическом факультете
Альбертины и с 1618 г. возглавил лютеранскую общину в
Ковно.
На диссертационном диспуте Мовиус был резко атакован с
ортодоксальных позиций Мыслентой и его единомышленника-
ми. Соискателя обвинили в искажении истинного лютеранского 1
учения и в прямой- ереси. Мовиус попытался дать отпор оппо-
нентам, вспыхнула ожесточенная дискуссия. Злополучный дис-
пут положил начало догматическому спору, в который были
втянуты не только кенигсбергские богословы, но и теологи из
университетов в Виттенберге, Йене, Лейпциге. В ходе изматы-
вающего конфликта Мовиус через восемь лет лишился места
в Ковно и приехал в Кенигсберг, желая добиться справедливо-
сти. Но здесь он был схвачен, обвинен в незаконном присвоении
себе ученой степени и оскорблении Мысленты и заключен в
тюрьму.
По решению университетского сената и королевского суда
Мовиус был освобожден из заключения и в 1634 г. возобновил
усилия с целью опровергнуть наветы Мысленты, добиться сня-
тия обвинения в ереси, получить возмещение понесенных мате-
риальных убытков и восстановиться на службе в Ковно. Он
требовал также устранения из Кенигсбергского университета
Мысленты и его ближайшего сподвижника И. Бёма. Королев-
ский суд в Вильно, куда обратился Мовиус, принял дело к рас-
смотрению в 1639 г., но истец умер там, так и не дождавшись
окончания разбирательства.
Тем временем неистовый Мыслента продолжал борьбу за
чистоту ортодоксального лютеранства и скоро вступил в новую,
еще более тяжелую и продолжительную баталию. В Германии
распространился синкретизм—учение, призывавшее к прими-
рению различных христианских вероисповеданий, прежде все-
го — лютеранства и кальвинизма. Идейным отцом этого учения
был лютеранский профессор из Гельмштедта Георг Каликст
(Georg Calixtus, 1586—1656). Он проповедовал отказ от идей,
разъединяющих христианские конфессии, и установление тези-
сов, приемлемых для всех христиан. Конечно, ни о каком со-
глашении с кальвинистами, а следовательно, и о допущении
синкретических тенденций Мыслента не хотел и слышать. Тем
не менее новое учение проникло и в Кенигсбергский универ-
ситет.
6 Зак. 1382
81
Синкретизм нашел здесь своего приверженца в лице про-
фессора теологии (с 1644 г.) Христиана Дрейера (Christian
Dreier, 1610—1688), который пользовался особой благосклон-
ностью «великого курфюрста» Фридриха Вильгельма. Как по-
велось еще со времен Альбрехта, профессор теологии' служил
одновременно придворным проповедником. В отстаивании сво-
их синкретических взглядов Дрейер был прямолинеен и груб,
под стать Мысленте. И конечно же, между двумя профессорами-
богословами и стоявшими за ними сторонниками разразился же-
стокий конфликт.
Синкретическое учение, примирявшее последователей раз-
ных исповеданий, по духу соответствовало внутригосударствен-
ной политике Фридриха Вильгельма, поэтому уже в 1645 г. он
направил в Кенигсберг на место ординарного профессора тео-
логии и второго придворного проповедника еще одного синкре-
тиста— Иоганна Латермана (Johann Latermann, 1620—1662).
Несмотря на то, что Латерман был прислан курфюрстом и, даже
более того, женился на дочери сподвижника Мысленты профес-
сора И. Бёма, отношение к нему университетских теологов и
местного духовенства с самого начала было откровенно враж-
дебным. Противники яростно и самозабвенно отстаивали свою
правоту и в устной полемике, и в публикациях, не стеснялись
ни бранных выражений, ни оскорбительных выпадов. В ожесто-
ченной полемике Латерман нашел союзника в лице сына
И. Бёма Михаила, также профессора теологии с 1640 г.
Мыслента боролся с инакомыслием с таким фанатизмом, что
преследовал своих противников даже после их смерти. ’
Когда в 1650 г. умер Михаил Бём, то с похоронами возник-
ли непредвиденные трудности. Похоронная процессия прибли-
зилась к Кафедральному собору, где по обычаю хоронили уни-
верситетских профессоров, но Мыслента запер двери храма и
не впустил туда несших гроб с телом «отступника». Демонстра-
ция непримиримости с покойником этим не ограничилась: ря-
дом с Собором находилась Кнайпхофская школа, но ни препо-
даватели, ни учащиеся не вышли проводить усопшего, так как
проректор школы, зять Мысленты, не разрешил прервать за-
нятия.
Не помогли никакие увещевания, и люди, постояв перед за-
крытой дверью церкви, начали расходиться. Гроб поставили'в
погребе одного из домов в Кнайпхофе, где он простоял два года.
Упрямство Мысленты не сломили ни задержка ему жалования,
ни лишение его места в университетском сенате, ни запрет за-
нять .в 1650 г. ректорскую должность. Только после прямого
вмешательства курфюрста покойника удалось похоронить по-
христиански. Заупокойная служба состоялась все же не в Со-
боре — Дрейер провел ее в Закхаймской церкви, после чего
Бёма похоронили наконец в профессорском склепе Собора.
82
Фанатичность и беспощадность Мысленты к оппонентам, его
противостояние курфюршеской власти не способствовали укреп-
лению его позиций в университете. И хотя в 1652 г. он еще раз
был избран ректором и в этом же году измотанный борьбой
Латерман вынужден был покинуть Кенигсберг, синкретическая
оппозиция в университете не была сломлена. И всего лишь че-
рез пять лет после смерти Мысленты (он умер в 1653 г.) глава
кенигсбергских синкретистов Хр. Дрейер стал ректором универ-
ситета.
Дрейер пережил своего оппонента на 35 лет, он девять раз
избирался ректором — последний раз в 1686 г., в 76-летнем
возрасте. При нем постепенно затих спор ортодоксии с Синкре-
тизмом— последний догматический спор XVII столетия в сте-
нах Альбертины. Но это затишье не означало, что ортодоксаль-
ная партия окончательно ушла в небытие: ей еще предстояли
схватки с новыми веяниями в протестантизме. Скорее, в универ-
ситете наступил период сосуществования обоих течений при
главенстве сторонников синкретизма. Однако рецидивы враж-
ды время от рремени напоминали о старой распре — будь то
удаление с должности или денежный штраф за «неправильные»
взгляды или высказывания. К примеру, профессор Б. Гольдбах
(Bartholomaeus Goldbach, 1640—1708), отец будущего ученого
секретаря Петербургской Академии наук Христиана Гольдбаха,
был оштрафован на 1000 гульденов за то, что в рождественской
проповеди в 1685 г. в Альтштадтской церкви назвал синкрети-
стов виновниками едва ли не всех бед за последние четыре де-
сятилетия.
Одним из следствий затяжной и изнурительной идеологиче-
ской распри стало чувство апатии и даже разочарования в про-
тестантизме среди части профессоров и духовенства. Как следст-
вие, в 80-е годы в Кенигсберге нередкими стали случаи перехода
в католичество лютеран, даже занимавших видные должности
в университетской и церковной иерархии. Первым «перебежчи-
ком» стал проповедник замковой церкви С. Ринг (Siegismund
Fromhold Ring), один из помощников Дрейера, за ним последо-
вали и другие. В 90-е годы в католицизм перешли 12 профес-
соров различных факультетов и ряд лютеранских проповедни-
ков. Новообращенные католики не могли, разумеется, оставать-
ся в Кенигсберге и переезжали в соседние земли Речи
Посполитой. Обе враждующие партии — ортодоксы и синкре-
тисты — указывали друг на друга как на виновников конфес-
сиональной эмиграции.
В состоянии застоя пребывали после синкретической распри
университетская наука и преподавание. Лекции читались по за-
веденному шаблону, в них не получали отражение новые науч-
ные данные. Неудивительно, что молодые люди, особенно из
состоятельных прусских семей, стремились уехать на учебу в
6*
83
другие университеты. Унылая атмосфера в университете сказы-
валась и на образе поведения студентов: в их среде распростра-
нилось пьянство, обычным дблом становились потасовки с при-
менением холодного оружия. Сначала это были неуклюжие па-
лаши, вошедшие в студенческий обиход после Тридцатилетней
войны и служившие предметом насмешек горожан: длинный
палаш при ходьбе с громыханием цеплялся за каменную мосто-
вую. Потом их сменили более изящные шпаги.
Однако участившиеся случаи студенческих бесчинств побу-
дили курфюрста Фридриха Вильгельма запретить в 1683 г. сту-
дентам ношение оружия. Исключение было сделано лишь для
учащихся дворянского происхождения, а также студентов по-
следних семестров юридического и медицинского факультетов.
И конечно, не разрешалось носить оружие никому из студен-
тов-богословов, так как это бы противоречило духу христиан-
ской религии.
Религиозное перемирие в стенах Альбертины оказалось не-
долговечным: новые времена приносили новые идеи, и вновь в
академии на Прегеле разражались изматывающие религиозно-
филосрфские баталии.
УНИВЕРСИТЕТСКИЕ МАТЕМАТИКИ
И ОБОРОНИТЕЛЬНЫЙ ВАЛ
XVII столетие — время расцвета математики и естествозна-
ния в Европе. В начале века И. Кеплер (Johannes Kepler
1571—1630) открывает законы движения планет, Г. Галилей
(Galileo Galilei, 1564—1642) создает новую, основанную на экс-
перименте методологию естествознания, Р. Декарт (Rene Des-
cartes, 1596—1650) устанавливает связь между геометрически-
ми образами и математическими уравнениями, Хр. Гюйгенс
(Christian Huygens, 1629—1695) исследует механику колеба-
ний, изобретает маятниковые часы и разрабатывает основы
волновой теории света, И. Ньютон (Jsaak Newton, 1643—1727)
открывает закон всемирного тяготения и законы механики и
вместе с Г. В. Лейбницем (Gottfried Wilhelm Leibniz, 1646—
1716) закладывает основы дифференциального и интегрального
исчислений.
В этом списке блестящих имен и открытий, который можно
было бы продолжить, не нашлось ни одного имени из Кенигс-
берга — в XVII столетии Кенигсбергский университет еще ос-
тавался научной провинцией Европы. Золотой век точных наук,
естествознания и медицины был в Кенигсберге еще далеко впе-
реди.
Умершего в 1601 г. Маттиаса Мениуса сменил на кафедре
математики годом позже магистр Иоахим Раденициус (Joachim
84
Radenicius, 1575—1603), приглашенный из Гельмштедта. По
обычаю того времени он должен был перед вступлением в долж-
ность выступить на ученом диспуте. Тема для выступления была
выбрана из астрономии: «О небе и небесных сферах». Радени-
циус умер в 28 лет, не успев начать чтение лекций на факуль-
тете.
Очередной профессор математики, уроженец Пруссии Си-
гизмунд Вейер [Sigismund Weier, 1579—?) получил в Вит-
тенберге в 1602 г. степень магистра философии и в 1605 г. за-
нял математическую кафедру в Кенигсберге. Спустя 16 лет он
по какой-то причине перешел на кафедру истории.
Деятельность следующего кенигсбергского математика тес-
но сплелась с историей его родного города. Хотя Тридцатилет-
няя война обошла Кенигсберг стороной, город оказался в зоне
боевых действий из-за другого конфликта, а именно — войны
Швеции и Польши за главенство на Балтийском море. Шведы,
несмотря на нейтралитет Пруссии, высадились летом 1626 г. в
порту Пиллау (ныне Балтийск). Стремясь закрепиться на юж-
ном побережье Балтики, они удерживали Пиллау, Мемель и не-
которые другие города Пруссии до 1635 г.
Вторжение иностранной армии на нейтральную территорию
в непосредственной близости от столицы герцогства заставило
кенигсбержцев позаботиться о своей безопасности: в городе на-
чалось сооружение оборонительного вала. Это крупномасштаб-
ное предприятие не обошлось без участия Кенигсбергского уни-
верситета, так как строительство осуществлялось по проекту
университетского математика и архитектора Иоганна Штрауса
(Johann Straufl, 1590—1630).
Штраус учился вначале в Кенигсберге, затем по обычаю того
времени в других местах. В Линце он слушал лекции великого
астронома Иоганна Кеплера, в Тюбингене в 1616 г. получил
степень магистра. Штраус возвратился в родной город в 1621 г.
не только ученым математиком, но и знающим архитектором.
Он даже издал в 1627 г. в Кенигсберге учебную книгу по ар-
хитектуре «Jntroductia ad Architectonicam...»
Но архитектурные знания Штраус приобрел не в Кенигс-
берге: в то время, когда он был студентом, архитектура здесь
не преподавалась. Как учебный предмет архитектура начала
проникать на философские факультеты университетов в
XVII в. — по мере того, как ее теория обзаводилась математи-
ческими основаниями. В Кенигсбергском университете пробле-
мы архитектуры впервые начал рассматривать в своих лекциях
профессор логики и метафизики Лаврентий Вегер (Laurentius
Weger) [81, с. 55]. Это было в 1620 г., когда, ординарным про-
фессором математики на философском факультете был упомя-
нутый С. Вейер. К тому времени список дисциплин философско-
го факультета включал уже, кроме традиционных арифметики,
85
геометрии, тригонометрии, логистики и астрономии, также во-
просы механики, оптику, музыку и недавно введенную архитек-
туру. Исторический обзор выдающихся творений зодчества про-
фессор Вегер завершал в своих лекциях похвалой кенигсберг-
скому архитектору Блазиусу Берварту (Blasius Berwart), по-
строившему в 80-х годах XVI в. западное крыло замка с двумя
мощными башнями (руины замка были снесены в 1968 г.). Про-
фессор Штраус также читал лекции по архитектуре, уделяя
особое внимание фортификации.
Строительство оборонительного пояса вокруг Кенигсберга
по проекту И. Штрауса, начавшееся летом 1626 г., завершилось
через восемь лет, но основные работы были, выполнены в пер-
вые два года. Это был кольцевой вал протяженностью свыше
15 км, охвативший три части Кенигсберга: Альтштадт, Кнайп-
хоф, Лебенихт и некоторые прилегающие к ним территории. Си-
стема фортификации включала 32 башни и равелина; с внешним
пространством Кенигсберг соединяли девять городских ворот:
Фридландски^ и^Бранденбургские — южнее Прегеля; Закхайм^
ские, Нойе Зорге, Росгартенские? Трагхаймские; Штайндамские,
Аусфальские, Голландербаумские — севернее реки. (Сохранив-
шиеся до наших дней ворота с теми же названиями построены
позже, в XIX в.) Технический надзор над строительством осу-
ществляли бургграф Абрахам Дона (Abraham Dohna, 1579—
1631) и строительный мастер, землемер Конрад Бурк (Konrad
Burck, ?—1652). Остатки старого городского вала еще и
ныне можно кое-где увидеть в городе, например на улице Оль-
штынской или у Бранденбургских ворот. Долгое время — до
XIX столетия — Кенигсберг почти не выходил за границы, очер-
ченные валом Штрауса.
Как профессор математики Штраус имел и работы по астро-
номии. В них обсуждались, в частности, воззрения Тихо Браге
(Tycho de Brahe, 1546—1601), оспаривались аристотелевские те-
зисы об исчезновении и возникновении вещества в подлунном
мире, о зарождении комет из испарений Земли и т. п. И. Штраус
умер от чумы в 1630 г. в возрасте сорока лет.
Вообще, кенигсбергские профессора математики XVII —
первой половины XVIII веков, как правило, имели астрономиче-
ские работы. Это были статьи о наблюдавшихся затмениях или
кометах, рассуждения о сочинениях античных или современных
авторов, календари и т. п. Обычными для того времени были
и занятия астрологией: астрологические предсказания и советы
составляли неотъемлемую часть календарей и служили источ-
ником дополнительного заработка для их составителей.
Ученик Штрауса магистр Альбрехт Линеман (Albrecht Li-
петапп, 1603—1654) занял кафедру математики в 1634 г. Пе-
ред тем он учился в Кенигсберге и в Голландии, в Лейдене,
слывшем тогда центром математической науки. Там он изучал
86
математику, астрономию, фортификацию. Линеман слушал, в
частности, лекции Виллеброрда Снелиуса (Willebrord Snellius,
1580—1626) —знаменитого ученого, создавшего триангуляцион-
ный метод геодезических измерений, экспериментально устано-
вившего закон преломления света. Линеман имел ряд астроно-
мических работ, среди которых выделялось сочинение «О звезд-
ном свете». Он также был автором календаря, изданного в
Кенигсберге в 1654 г. и содержавшего, в частности, «вопросы
и ответы о возвышеннейших тайнах физики, астрономии, астро-
логии, географии и т. и.». Дважды — в 1642 и 1650 годах —
А. Линеман избирался ректором.
Есть сведения о том, что он был первым, кто попытался нару-
шить средневековый обычай чтения университетских лекций по-
латыни: в октябре 1641 г. он впервые в истории немецкой выс-
шей школы прочитал в университете лекцию по своему предме-
ту на немецком языке [76, с. 146]. Однако тогда это начинание
не нашло последователей: немецкий язык начал постепенно вы-
теснять латынь из университетов лишь лет сто спустя. В то же
время в общественной жизни Пруссии стал входить в употреб-
ление французский язык. В 1770 г. он впервые был введен в
университете как учебный предмет.
До конца XVII столетия после Линемана на кафедре мате-
матики сменились три профессора. Андреас Конциус (Andreas
Concius, 1628—1682), получивший образование в Кенигсберге,
Виттенберге и в Голландии, активно изучал фортификацию, в
течение 27 лет составлял календари, но к концу жизни стал
злоупотреблять занятиями астрологией. Испытывая материаль-
ную нужду даже в бытность ректором университета (1664 г.),
Конциус совмещал эту должность с заведованием Альтштадт-
ской школой. Следующий профессор математики Георг Возе-
гин (Georg Wosegin) также был «совместителем»; он одновре-
менно состоял третьим профессором медицины. Когда в 1690 г.
Возегин был переведен на должность второго профессора ме-
дицины, он оставил математическую кафедру. Его место занял
Давид Блезинг (David Blaesing, 1660—1719), изучавший в Ке-
нигсберге медицину и теологию и получивший степень магистра
в Лейпциге.
Вместе с Блезингом работал доцент Христиан Лангханзен
(Christian Langhansen, 1660—1727); он имел теологическое об-
разование и служил одновременно пастором в Альтштадтской
кирхе. Математические работы Лангханзена не отличались оп-
ределенно выраженной тематикой. Среди его сочинений были,
надример: «Архимедово исследование короны короля Гиерона»
(1686 г.), «О вычислении правильного многогранника» (1687 г.),
«О вычислении объема бочек» (1687 г.). В последнем сочине-
нии рассматривалась задача, популярная в то время среди ма-
тематиков, но уже исследованная И. Кеплером в 1615 г. в его
известной книге «Стереометрия винных бочек».
87
О ПРОГЛОЧЕННОМ НОЖЕ И СРЕДСТВЕ
ОТ ВСЕХ НЕДУГОВ
XVII столетие не принесло каких-либо существенных изме-
нений кенигсбергской медицине. Ее теория и практика по-преж-
нему основывались на сочинениях Аристотеля и Галена, новей-
шие же достижения европейской медицины все еще не находи-
ли здесь отклика. Публикации по медицине местных авторов
не отличались особой оригинальностью и большей частью ка-
сались рекомендаций, как уберечься от моровых поветрий —
страшного бедствия тех времен, посещавшего город по несколь:
ко раз в течение жизни одного поколения. В предшествующем
столетии после упомянутой уже эпидемии 1549 г. чума возвра-
щалась в Кенигсберг в 1564, 1580, 1597 годах. Опустошитель-
ной была эпидемия 1601—1602 гг., унесшая около 12 тысяч жиз-
ней. В 1620 г. чума погубила 11425 человек, в 1629 г. — 4113,
в 1639 г. — 1262 [55, т. 1, с. 377]. Эффективных средств борьбы
с бедствием не было. Считалось, что зараза переносится по воз-
духу, и для его очищения на улицах города жгли можжевель-
ник. Запрещались любые публичные собрания, закрывался уни-
верситет, принимались жесткие карантинные меры. Кенигсберг-
ские медики оставались бессильными перед лицом беспощадной
стихии.
В 1619 г. медицинский факультет получил еще одну, третью
профессуру — должность профессора анатомии. Но анатоми-
ческая наука еще долгое время отставала в университете от ее
европейского уровня. Еще в 1622 г. факультет начал ходатай-
ствовать об открытии анатомического театра, но в течение бо-
лее чем столетия эти усилия оставались тщетными.
Особенно энергично добивался введения для студентов прак-
тических занятий по анатомии профессор И. Б. Крюгер (Johann
Bartholomeus Krilger, 1608—1638). Уроженец Виттенберга, он
записался в 1632 г. на медицинский факультет Кенигсбергско-
го университета, через год получил здесь степень лиценциата,
еще через два года стал адъюнктом (то есть помощником про-
фессора), а в 1636 г. занял должность «третьего» профессора
медицины. Деятельный Крюгер за свою очень короткую жизнь
успел написать много научных работ; в частности, в сочинении
<<Янтарь>>,-изданном в Кенигсберге в 1636 г., он, как некогда
Аурифабер, обратился к лечебным свойствам этого камня.
Важное событие произошло на медицинском факультете
9 июля 1635 г. Хирург из Гданьска Даниель Швабе (Daniel
Schwabe, 1592—-1632) вместе с ассистентами Р. Гемсингом (Rut-
ger Hemsing, 1604—1643) и Д. Беккером (Daniel Beckher,
1594—1653) успешно выполнил уникальную хирургическую опе-
рацию: из желудка крестьянина Андреаса Грюнхайде был из-
влечен проглоченный им еще 19 мая кухонный нож длиной
17,5 сантиметра. Пациент перед операцией был привязан к до-
88
ске, место живота, где прощупывался нож, очерчено углем.
Больной не терял сознания, хотя операция из-за его тучности
несколько затянулась. Успех Д. Швабе получил широкую огла-
ску — ведь это был всего лишь третий случай подобной опера-
ции на желудке в истории хирургии! Ход операции ее участник
Гемсинг описал в специальном научном трактате, вышедшем
в том же 1635 г. в Эльбинге. Позже, в 1643 г., книжку на эту
тему издал в Кенигсберге Беккер. Добытый нож_был поднесен
в дар; польскому королю Владиславу IV (Wladyslaw IV, 1595—
1648, коронован в 1632 г.), очень заинтересовавшемуся этой
историей [77, с. 25].
По-видимому, король получил этот необычный сувенир, ког-
да через несколько дней после нашумевшей операции — 14 июля
1635 г. — он приехал в Кенигсберг по государственным де-
лам. Монарху была устроена пышная встреча в университете,
где по случаю его визита состоялось представление оперы
«Клеомед», написанной композитором Г. Альбертом (Heinrich
Albert, 1604—1651) на либретто С. Даха. Это был первый опер-
ный спектакль в Кенигсберге.
1635-й год памдтен в истории университета еще и тем, что в
этом году был впервые отпечатан типографским способом пе-
речень читаемых в заведении лекций. Позже такие списки изда-
вались регулярно.
Можно предполагать, что свидетелем знаменитой операции
и участником встречи короля был молодой магистр, за две не-
дели перед тем записавшийся на медицинский факультет уни-
верситета, Людвиг Кеплер (Ludwig Kepler, 1607—1663), сын
знаменитого астронома, «законодателя неба» Иоганна Кеплера
(Johannes Kepler, 1571—1630). Людвиг родился в Праге, зани-
мался философией и поэзией в нескольких университетах, за-
тем изучал медицину в Базеле и Страсбурге, практиковал как
врач в Женеве и в 1635 г. приехал в Кенигсберг. Здесь он оста-
вался до конца жизни с одним? перерывом, когда уезжал в Па-
дую для углубления медицинских знаний, а затем на три года
в Венгрию. В Кенигсберге Л. Кеплер стал доктором медицины,
получил здесь в 1643 г. место альтштадтского врача-практика,
написал ряд работ по медицине. Он был также лекарем поль-
ского короля и бранденбургского курфюрста. Л. Кеплер ока-
зал неоценимую услугу науке тем, что> сохранил и частич-
но издал рукописное научное наследие своего гениального
отца.
Спустя пять лет после операции по извлечению ножа,
16 марта 1640 г., на медицинском факультете состоялась первая
докторская защита. Ее ритуал был обставлен необычайно тор-
жественно. Перед началом в замковой церкви в присутствии
курфюрста и двора был отслужен пышный молебен. Затем со-
стоялась процедура самой защиты, на которой по старинному
89
Static M МОД
©W <f|b 0О1МПМ1/
UnyW^nH^ev и UaMWflfem
wtfafrcw/
Petri Мдиккц
Титульный лист трактата П. Меллера об универсальном лечебном
средстве, 1661 г. Валленродское книжное собрание
Калининградского университета
средневековому обычаю вопросы соискателю задавали дети.
Претенденту на диплом доктора медицины был предложен воп-
рос: вредно ли для здоровья куренье табака? Этот вопрос был
90
актуален и в XVII веке! Завершилось все торжество шумным
пиршеством университетской профессуры в большом зале Ке-
нигсбергского замка, где одновременно чествовались диссертан-
ты и других факультетов.
Еще одно событие всколыхнуло спокойную и размеренную
жизнь медицинского факультета в мае 1661 г. Доктор медицины
Петер Мёллер (Reter Moller, 1628—1680), родом из Инстербурга
(ныне г. Черняховск), объявил, что им изобретено медицинское
средство «от всех болезней»: medicamento universal! sive Chymi-
corum Panacea. По этому поводу факультет созвал ученый дис-
пут, который вел декан, доктор медицины и лекарь польского ко-
роля Христоф Тинкториус (Christoph Tlnctorius, 1604—1662).
В аудитории собрались профессора, студенты, просто любопыт-
ные. Мёллер вознамерился приготовить свое универсальное сна-
добие тут же, при свидетелях. Длй этого ему нужен был огонь,
чтобы прокалить в тигле исходный материал. Изобретатель по-
пытался сложить из камней очаг посреди аудитории, чтобы раз-
вести в нем огонь. Тинкториус резко запротестовал против этого,
но манипуляции Мёллера горячо поддержали студенты. Дискус-
сия выплеснулась за рамки дозволенных аргументов, дело дошло
до рукоприкладства, и из-за разразившегося скандала лекарю-
изобретателю так и не удалось продемонстрировать свое чудо-
действенное средство.
И хотя кенигсбергская медицина еще долго не могла освобо-
диться от средневековых предрассудков и алхимии, тем не менее
врачи из Кенигсберга нередко поднимались до высоких ступеней
служебной карьеры. Достаточно сказать, что среди при-
дворных медиков каждого из польских королей XVII столетия
были лекари, учившиеся медицине в Кенигсбергском уни-
верситете.
СИМОН ДАХ— ПРОФЕССОР И ПОЭТ
Доктор Тинкториус, лишивший чёловечество чудо-лекарства
от всех хворей, был не только профессором медицины — он увле-
кался поэзией, сочинял по-латыни стихи и входил в кенигсберг-
ский поэтический кружок. Это сообщество поэтов и музыкан-
тов, а также богословов, юристов, врачей, чиновников — словом,
ценителей поэтического и гастрономического искусств собира-
лось в саду на Вайдендаме (ныне часть улицы Октябрьской,
примыкающая к Высокому мосту). Здесь за хорошим столом,
у беседки, увитой побегами тыквы — символа скоротечности бы-
тия, — друзья читали стихи, музицировали, пели.
Кружок организовал в 1636 г. поэт Р. Робертин (Robert Ro-
berthin, 1600—1648), много путешествовавший, имевший зна-
комства со многими знаменитыми современниками. В Кенигс-
берге Робертин служил придворным советником юстиции. Члена-
91
ми кружка были поэты К. 'Кальденбах- (Christoph Caldenbach,
1613—1698), К. Вильков (Christoph Willkow, 1598—1647), В. Ти-
ло (Valentin Thilo, 1607—1662), Р. Берген (Rotger zum Bergen,
1603—1661), поэт и композитор, органист Кафедрального собора
Г. Альберт (Heinrich Albert, 1604—1651). Они поддерживали
связи с ведущим немецким поэтом эпохи барокко М. Опицем
(Martin Opitz, 1597—1639), приезжавшим сюда из Гданьска в
1638 г. Поэтическим главой этого сообщества был один из самых
замечательных немецких поэтов XVII в. Симон Дах (Simon
Dach, 1605—1659).
Имя С. Даха всегда называют среди самых блестящих имен
Кенигсберга и его университета. Поэт родился в Мемеле (ныне
г. Клайпеда), учился в кафедральной школе в Кенигсберге, за-
тем в школах в Виттенберге и Магдебурге, в 1626 г. поступил в
Кенигсбергский университет, где изучал теологию, греческую и
латинскую поэзию. Закончив образование, служил домашним
учителем, с 1636 г., преподавал в кафедральной школе. В 1639 г.
С. Дах стал профессором поэзии в университете, где преподавал
греческую и латинскую поэтику.
Поэтическое творчество. С. Даха стало одним из самых яр-
ких явлений культурной жизни Кенигсберга. Оно отличалось ши-
роким разнообразием жанров: от торжественных од в честь вы-
соких персон или событий, происходивших при польском коро-
левском или берлинском курфюршёском дворах, до незатейли-
вых стихотворений по случаю, посвященных близким друзьям;
от духовных гимнов до стихов, сочиненных по заказу порой не
знакомых людей к юбилеям, свадьбам, рождениям, похо-
ронам.
Стихи Даха, написанные безыскусным, чуждым вычурности
и манерной красивости языком, были очень близки к народному
песенному творчеству. Именно поэтому песни на слова' поэта не-
редко становились народными, а некоторые из них надолго пе-
режили своего автора. Произведения Даха издаются поныне, в
том числе и на русском языке. Секрет их долговечности кроется
в искренности, в обращении к непреходящим «чувствам доб-
рым»:
Что нам всего присущей,
Что краше всех прикрас?
То дружбы свет, живущий
Вовек в сердцах у нас.
Какое это счастье —
' Любви н дружбы жар,
Душевное участье,
Нам посланное в дар!
(«Цена дружбы», перевод Л. Гинзбурга)
Слова немецкой песни «Анке из Тарау», ставшей народной и
популярной в Германии доныне, были написаны Дахом около
1636 г. по заказу к свадьбе Анны Неандер (Anna Meander,
92
Поэт Симон Дах
1615 — около 1689 г.), дочери пастора из села Тарау. Музыку
сочинил Г. Альберт. Позже слова песни подверглись литератур-
ной обработке И. Г. Гердера, была изменена и мелодия. На ро-
93
дине Даха в г. Мемеле в 1912 г. был сооружен памятник Ан-
ке — полулитератур ной героине — с бронзовым барельефом по-
эта на постаменте (восстановлен в 1989 г.). Кирха в селе Тарау
(ныне поселок Владимирово Багратионовского района), где слу-
жил отец Анны, сохранилась в полуразрушенном состоянии до
наших дней.
В зимнем семестре! 1656 г. С. Дах был избран ректором уни-
верситета. По некоторым сведениям [43, с. 16], в том же году
Кенигсбергская академия была впервые названа Альбертиной
в честь ее основателя герцога Альбрехта. Это название стало
очень популярным, и им пользуются доныне.
В пору профессорства Симона Даха — в 1644 г. — универси-
тет отпраздновал свой первый большой юбилей — столетие. «Ве-
ликий курфюрст» Фридрих Вильгельм использовал круглую да-
ту для укрепления исторического самосознания подданных и
прославления заслуг Бранденбургской династии. Он лично по-
чтил своим присутствием торжественное открытие празднеств
27 августа 1644 г.
В течение семи юбилейных недель до 14 октября происходили
ученые диспуты, защиты диссертаций, другие академические ак-
ты. Ученые речи произносились сообразно тематике на латин-
ском, греческом, древнееврейском, халдейском, сирийском язы-
ках. Гвоздем программы стало представление сценического дей-
ства в четырех актах «Пруссиархус», сочиненного Симоном Да-
хом.
В пьесе, написанной талантливо, большим поэтом представ-
лялись в аллегорической форме основание университета и пер-
вые годы его деятельности — до осиандеровской распри. Глав-
ным персонажем пьесы был основатель университета герцог Аль-
брехт. Спектакль, представленный в замке,“в присутствии двора,
имел большой успех. Праздник в Кенигсберге, как на мирном
островке, проходил на фоне опустошительной Тридцатилетней
войны, бушевавшей в Европе. Контраст между бедствиями вой-
ны и мирным благоденствием подчеркнут Дахом в заключитель-
ных стихах пьесы:
Я вижу юношей, что дружною толпою
Сквозь все преграды
В прусский Кенигсберг стремятся.
И в час, когда .Германия погибает
В крови и пламени пожаров,
- Мир и искусства в Пруссии расцветают.
(Перевод автора)
Спустя несколько месяцев после первого представления, в мае
1645 г., «Пруссиархус» был сыгран еще раз по случаю посеще-
ния Кенигсберга королевой! Марией Элеонорой, вдовой шведско-
го короля Густава Адольфа, сестрой курфюрста Георга Виль-
гельма.
94
Симон Дах умер в Кенигсберге 15 апреля 1659 г. и был по-
хоронен у северной стены Кафедрального собора. За свою не-
долгую творческую жизнь (он прожил 44 года) поэт написал
около полутора тысяч стихотворений, из которых шестую часть
по-латыни. Произведения Даха много раз издавались при его
жизни; в 1696 г. в Кенигсберге было осуществлено посмертное
издание его поэтических сочинений. Скульптурный портрет Да-
ха, установленный симметрично с портретом первого ректора
Г. Сабинуса, украшал фасад нового университетского здания на
Парадной площади. В память о поэте его имя получила в 1904 г.
небольшая улочка в1 Кенигсберге. Она шла параллельно нынеш-
нему Московскому проспекту, напротив того места, где к прос-
пекту спускается улица Больничная. Никаких следов улицы Да-
ха в сегодняшнем Калининграде не осталось. На острове Кнайп-
хоф вблизи Голубой башни перед второй мировой войной была
установлена мемориальная доска в честь Даха. Портрет Симона
Даха кисти живописца Филиппа Вестфаля (Philipp Westphal,
1605—1682) украшал помещение Валленродской библиотеки в
Кафедральном соборе.
В УНИВЕРСИТЕТ ПРИХОДИТ ИСТОРИЯ
Среди девяти муз — покровительниц искусств поэтическая
фантазия древних греков поместила и музу истории Клио. В, ан-
тичные времена, а потом и в средневековье история почиталась
более разновидностью художественного творчества, чем научной
дисциплиной. Правда, иногда профессора средневековых уни-
верситетов обращались к историческим темам и обсуждали их
в лекциях по красноречию или поэтике, иногда вопросы истории
становились предметом студенческих диспутов. Однако только в
XVI-—XVII веках история начала обретать в стенах универси-
тетов черты научной дисциплины. В это время появляются и пер-
вые кафедры истории, как правило, на философских факульте-
тах.
Первая должность профессора истории в Кенигсбергском
университете была учреждена на философском факультете в
1615 г. Но еще долгое время эта дисциплина считалась второсте-
пенной и не заявляла о себе сколь-либо заметными научными
достижениями. Одна из причин такого положения коренилась в
пренебрежительном отношении к университету бранденбургских
курфюрстов, правивших герцогством после смерти Альбрехта.
Охотнее всего Берлин экономил средства на высшей школе. Ма-
териальная нужда, тяготевшая над Альбертиной в течение всего
XVII столетия, заставляла профессоров искать заработки за пре-
делами университета. И если профессора богословия, права или
медицины могли относительно легко найти применение своим
95
познаниям вне университетской аудитории, то этого нельзя было
сказать о профессорах философского факультета, и в частности
об историках. Поэтому нередко профессора истории «по совме-
стительству»1 занимались более «выгодными» науками (а также
практикой), относящимися к трем высшим факультетам. Теоло-
гический факультет имел и собственный интерес к истории как
к источнику аргументов против института папства или в пользу
евангелического вероучения [75, с. 8].
С Кенигсбергским университетом XVII в. связано имя извест-
ного историка Пруссии, Польши,, Жмуди и Курляндии Христо-
фа Гарткноха {Christoph Hartknoch, 1644—1687). Уроженец
Пруссии, он учился, в частности, в Альтштадтской гимназии в
Кенигсберге, с 1662 г. с перерывами был студентом Альбертины,
учительствовал в Ковно, Вильно, Гданьске. В 1672 г. получил
магистерскую степень на философском факультете в Кенигсбер-
ге, после чего не только читал здесь лекции, но и изучал мест-
ные архивы и библиотеки. Спустя пять лет переехал в Торунь,
где оставался до конца жизни.
Сочинения Гарткноха по истории Пруссии, основанные на ар-
хивных материалах и их критическом анализе, долгое время по-
читались одними из лучших в этой области. Широкой известности
имени Гарткноха способствовало и то обстоятельство, что имен-
но он нашел рукопись «Прусской хроники» Петра Дусбурга,
ставшую важнейшим источником по истории Тевтонского орде-
на в Пруссии. Особая ценность «Хроники» определялась тем, что
она была написана современником и очевидцем многих событий
прусской истории первых десятилетий XIV в., орденским священ-
ником Петром из Дуйсбурга {Peter von Dusburg), умершим око-
ло 1330 г. Гарткнох подготовил «Хронику» к изданию, снабдил
ее 19 своими статьями по истории и этнографии древних пруссов
и по орденской истории и издал в 1679 г. во Франкфурте.
Менее известно имя современника и коллеги Гарткноха —
Матиаса Преториуса {Mathias Praetorius, 1635—1704) — иссле-
дователя истории и культуры древних пруссов и литовцев в
Пруссии, автора обширного сочинения «Великолепие Пруссии
или прусские сцены» («Deliciae Prussicae oder Preussische
schaubiihne»). Над этим трудом в 18 рукописных книгах Прето-
риус работал около трех десятилетий, завершив его только
к концу жизни. Он описал историю, религию, язык, обычаи прус-
сов и литовцев, растительный и животный мир Пруссии, поведал
о многом другом. Попытки издать этот труд при жизни автора
оказались безуспешными; фрагменты книги были опубликованы
в Берлине в 1871 г.
Преториус был дружен с Г^рткнохом, они вместе работали в
историко-этнографической экспедиции в Самбии, их объединяли
общие научные интересы. С Кенигсбергским университетом Пре-
ториуса связывали годы студенчества: бн учился здесь в 1650,
1656 и в 1659 годах. С 1657 г. с перерывами он изучал теологию
96
в Ростоке, в 1661 г. получил степень магистра философии в Ке-
нигсберге, после чего служил протестантским пастором литовско-
го прихода в Мемеле и в Нибудшене (ныне Красногорское Гу-
севского района). Исторические взгляды Преториуса, основан-
ные на подчас зыбких гипотезах, не раз становились предметом
критики в университете; среди его оппонентов выступал и Гарт-
кнох.
Перейдя в 1685 г. в католичество, Преториус уехал в Поль-
шу, где продолжал занятия историей, а также писал панегири-
ческие стихи в честь короля Яна III Собесского (Jan III So-
bieski, 1624—1696) и его семьи* В. том же году он издал в Кель-
не нашумевшую книгу «Труба мира» (Tuba pads ad universas
dissidentes in Occidente Ecclesias...), в которой призывал к при-
мирению католическую и протестантскую церкви. Это сочинение
вызвало резкие нападки обеих сторон — католической и проте-
стантской— и уже в 1687 г. было занесено католиками в извест-
ный «Список запрещенных книг». Преториус умер в 1704 г. в го-
родке Нойштадт (ныне Вейгерово в Польше), где последние
семь лет служил ксендзом в костеле.
-В 1689 г. профессором истории в Кенигсберге стал Филипп
Якоб Гартман (Philipp Jacob Hartmann, 1648.—1707), посвящав-
ший свои лекции прусской, истории, а также комментированию
«Анналов» и «Истории» Тацита. Вместе с тем — и это типично
для Альбертины — Гартман занимался1, теологией и еще больше
медициной, доставлявшей ему средства к существованию. Он
также собрал большую коллекцию янтаря, диковин природы и
произведений искусства.
Как бы там ни было, в XVII столетии история обрела свое
место (пусть еще очень скромное) в стенах Кенигсбергского уни-
верситета.
ВАЛЛЕНРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА
С тех пор как в середине XVII в. книжное собрание Валлен-
родов разместилось в Кафедральном соборе, служившем уни-
верситетской церковью, история знаменитой Валленродской би-
блиотеки тесно сплелась с историей Альбертины. Свое название
библиотека получила по имени ее основателей — старинной дво-
рянской фамилии, к которой причислял себя (но, кажется, без-
основательно) также Конрад Валленрод, великий магистр Тев-
тонского ордена в 1391 —1393 гг. Этой странной и даже загадоч-
ной личности польский поэт Адам Мицкевич (Adam Mickiewicz,
1798—1855) посвятил большую поэму, в комментариях к кото-
рой он ссылается на летопись, хранящуюся в Кенигсбергской
Валленродской библиотеке.
7 Зак. 1382 97
История этой библиотеки такова. Канцлер * Мартин фон Вал-
ленрод (Martin von Wallenrodt, 1570—1632) — человек просве-
щенный, изучавший право в Кенигсберге и Марбурге, большой
ценитель книг, собрал на свои средства великолепную библио-
теку по истории, философии, богословию, естествознанию и т. п.
В соответствии с описью 1623 г. в библиотеке было около 3000
томов. В октябре этого года в доме канцлера в Кенигсберге слу-
чился пожар, уничтоживший все книжное собрание. М. Валлен-
род, потратив значительную часть состояния, сумел в какой-то
мере восстановить свою коллекцию: к концу жизни он собрал
около двух тысяч книг. Именно эти книги, а также собрание ру-
кописей и исторических документов составили основу знамени-
той библиотеки. Уже тогда библиотека располагала уникальны-
ми изданиями и документами. Из исторических актов особую
ценность представляло, например, письмо 1521 г. императора
Карла V (Karl V, 1500—1558, император с 1519 г.) реформато-
ру Мартину Лютеру. Император предлагал Лютеру явиться на
рейхстаг (сейм) в Вормсе, чтобы держать ответ за свою дея-
тельность, направленную против римско-католической церкви.
Как известно, Лютер прибыл в Вормс, но перед лицом импера-
тора и всего сейма отказался отречься от своих взглядов, если
их ошибочность не будет доказана ясными доводами из Священ-
ного писания.
Это письмо попало в Пруссию через третью (младшую) дочь
Лютера Маргариту (1534—1570), вышедшую в 1555 г. замуж за
Георга фон Кунгейма (Georg von Kunheim, 1532—1611), у кото-
рого в Мюльхаузене (ныне пос. Гвардейское Багратионовского
района) было поместье. Кстати, Маргарита была похоронена
у алтаря кирхи Мюльхаузена, сохранившейся доныне. Именно
через Кунгеймов этот уникальный документ попал в Валленрод-
ское собрание. В библиотеке хранилось также личное письмо
М. Лютера его жене.
Небезынтересно заметить, что с Кенигсбергом и его универ-
ситетом была связана также судьба старшего сына М. Лютера —
Ганса (Hans Luther, 1526—1575) i учившегося сначала в Виттен-
берге, а затем, в 1549 г., недолго — в Кенигсбергском универси-
тете. В октябре 1575 г. во время посещения Кенигсберга Ганс
Лютер заболел и умер. Его похоронили в старой Альтштадтской
церкви, снесенной из-за ветхости в 1826 г. На месте захоронения
Г. Лютера, между развалинами замка и Прегелем, еще в после-
военные 50-е годы можно было видеть гранитную надгробную
плиту.
Но вернемся к истории библиотеки. В 1629 г. М. Валленрод
завещал ее своим детям с наказом бережно сохранять и попол-
* Канцлер — заведующий делопроизводством, канцелярией, — одна из
четырех высших государственных должностей (канцлер, обер-бургграф, обер-
маршал и ландгофмейстер), учрежденных в Пруссии герцогом Альбрехтом
в 1525 г.
98
Первая комната Валленродской библиотеки
пять собрание. Библиотеку унаследовал третий сын ее основа-
теля граф И. Э. фон Валленрод (Johann Ernst von Wallenrodt,
1615—1697), ставший в зрелом возрасте ландгофмейстером.
В юности он учился в Кенигсбергском университете, занимался
правом и древними языками, затем путешествовал по многим
странам Европы и Северной Африки. В' странствиях он неизмен-
но приобретал редкие книги, рукописи, произведения искусства,
диковинки природы и т. п., пополняя фамильную коллекцию.
В собрании книг и документов участвовали и другие члены семьи.
7*
99
Собранная Валленродами коллекция составляла значитель-
ную научную и культурную ценность, поэтому совет Кнайпхофа
решением от 5 октября 1650 г,, передал под библиотеку помеще-
ние в Кафедральном соборе позади органа. Сюда с особой тща-
тельностью и были перевезены книги из дома Валленродов на
Кошачьем ручье (соединял Замковый пруд с Прегелем). Собор
и университет стояли рядом, имели общий двор, и лучшего ме-
ста для размещения книг нельзя было придумать. С 1673 г. би-
блиотека стала публичной, свободный доступ к ее книгам по-
лучили профессора и студенты университета и иные «просвещен-
ные или слывущие образцовым поведением мужи».
Комнату, где помещалась библиотека, оформил во вкусе то-
го времени голландский мастер Г. Зинкнехт (Greger Sinnk-
necht). Со временем это помещение стало тесным, и в 1688 г
библиотеке была отведена вторая, смежная, комната, располо-
женная немного выше, но с низким сводом. Тогда же был пол-
ностью обновлен интерьер обеих комнат [72, с. 97]. Мастер И. Ри-
га (Isaak Riga, перед 1653 — около 1715—1720 гг.) украсил
книжные полки пышной резьбой в традициях барокко, основным
элементом которой служил акантовый лист. В переходе между
двумя помещениями он установил женскую скульптурную фи-
гуру — олицетворение Мудрости. Все это барочное великолепие
под готическими сводами, некоторое представление о кото-
ром дают старые фотографии, сохранялось до августа
1944 г.
Доктор А. Роде (Alfred Rohde, 1892—1945), служивший ди-
ректором художественного собрания в замке в предвоенные го-
ды, большой знаток кенигсбергской старины, писал в 1929 г.:
«Здесь, в Валленродской библиотеке Кенигсбергского собора,
сохранился во всем своеобразии культурный центр, в котором
вдыхаешь чистейший воздух учености XVII века. Вместе с тем
это помещение является живым, свидетельством истории Кенигс-
бергского университета того времени, когда жизнь этого универ-
ситета разыгрывалась вокруг Собора» [72, с. 44, перевод А. Н.
Хованского].
В 1721 г. Валленроды передали библиотеку под государст-
венную опеку, но с условием соблюдения разработанного ими
регламента. Этот документ предусматривал кураторство над би-
блиотекой и инспектирование ее деятельности представителями
семьи Валленродов, устанавливал порядок расходования
средств, приобретения и регистрации книг, учета подаренных
книг и т. п. На каждого читателя заводился специальный фор-
муляр. Библиотекарь работал с читателями два дня в неделю —
по вторникам и пятницам. Летом — от Пасхи до дня св. Ми-
хаила (29 сентября) — библиотека была открыта с половины
второго до половины четвертого, зимой — с часу до трех. Книги
можно было брать домой на срок не более восьми дней.
100
Вторая комната Валленродской библиотеки
Как было заведено, библиотекарями служили люди образо-
ванные, часто «по совместительству» профессора университета.
' К примеру, в кантовские времена ими были [55, т. 2, с. 242]:
— 1738—1755 гг. — X. Г. Гюттер (Christian Heinrich Giitther,
1696—1755), профессор красноречия Альбертины;
— 1755—1756 гг. — Я. Ф. Вернер (Jacob Friedrich Werner,
1732—1782), профессор красноречия, наследник Гюттера по ка-
федре и его пасынок;
— 1756—1763 гг. — И. Г. Д. Мольденхавер (Johann Heinrich
Daniel Moldenhawer, 1709—1790), сначала учитель Фридрихскол-
легиума, затем профессор теологии университета. Мольденхавер
имел богатую собственную библиотеку, где были собраны по
обычаю того времени не только книги, но и гравюры, географи-
ческие карты, рукописи, письма, геральдические знаки, монеты
и т. п. Это ценнейшее собрание постигла та же участь, что и пер-
вую библиотеку М. Валленрода: она сгорела в, 1764 г.;
— 1763—1780 гг. — К- А. Христиани (Carl Andreas Christi-
ani, 1707—1780), философ-вольфианец, старший коллега И. Кай-
та. На смерть Христиани Кант написал элегические стихи;
— 1780—1785 гг. — В. Б. Иестер (Wilhelm Bernhard Jester,
1736—1785), профессор-права;
— 1785—1809 (?) гг. — Г. Э, С. Хенниг (Georg Ernst Sigis-
mund Hennig, 1749—1809), профессор теологии, президент Не-
мецкого общества в 1790-е годы, издававшего под его руковод-
ством журнал «Прусский архив», автор «Прусского словаря»
(1785 г.).
Таким образом, и в XVIII столетии в библиотеке, управля-
емой образованнейшими людьми, витал «чистейший воздух уче-
ности». В тихих сводчатых залах этой библиотеки-музея рабо-
тали над старинными фолиантами и рукописями университетские
профессора, делали первые шаги к постижению ученой премуд-
рости студенты, библиотеку посещали заезжие ученые люди и
просто любопытные.
Здесь бывал уроженец Кенигсберга, будущий первый ученый
секретарь Петербургской Академии наук X. Гольдбах (Christian
Goldbach, 1690—1764), о чем со ссылкой на его бумаги расска-
зывается в книге «Христиан Гольдбах» [42]: «Возвратившись до-
мой в августе (1709 г.-—К- Л.), осматривал богатую библиотеку
Валленрода, где кроме книг и рукописей были разные дикови-
ны: шкура огромной змеи, рог носорога, хвост индийской пти-
, цы, , два огромных глобуса — здесь мозкно было, забравшись
внутрь, видеть двойное движение Земли согласно системе Ко-
перника. Особое внимание Гольдбаха привлекли редкие золотые
монеты — он их тщательно осмотрел и описал» [42, с. 15—16].
Старинные тома на полках, увитых фантастической резьбой,
странные предметы, навевавшие мысли о колдовстве и магии,
тихий полумрак готических сводов — все это будоражило фанта-
зию юного Э. Т. А. Гофмана (Ernst Theodor Amadeus Hoffmann,
102
1776—1822). Образ чудесного кабинета мага и архивариуса
Линдгорста-Саламандра в повести «Золотой горшок» навеян пи-
сателю впечатлениями от библиотеки в' древнем соборе его род-
ного города.
Любопытно свидетельство русского слависта Петра Иванови-
ча Прейса (1810—1849), командированного в 1839 г. из Петер-
бурга за границу для научной работы. В отчете министру народ-
ного просвещения он писал из Кенигсберга: «К числу здешних
общественных библиотек принадлежит Библиотека Валленродо-
ва. В ней нашлась одна только рукопись духовного содержания,
писанная на языке церковно-славянском, по всей вероятности,
не древнее XVI столетия... Сверх того в этой же библиотеке
отыскал я грамоту царя Алексея Михайловича, писанную в
1645 году из лагеря под Ригою к Фридриху, маркграфу Бранден-
бургскому. К сожалению, грамота; эта сохранилась в немецком
переводе, хотя и современном и, как кажется, весьма верном».
Каких-то других данных о русских книгах, рукописях или доку-
ментах в Валленродской собрании обнаружить не удалось.
Но есть иной повод затронуть «русскую тему» в связи с ис-
торией Валленродской библиотеки. В результате Семилетней
войны часть Пруссии с Кенигсбергом в 1758—1762 гг. входила
в состав Российской Империи и в; городе размещалась русская
администрация (подробнее об этом периоде — в очерке «Аль-
бертина в «русском» Кенигсберге»). В первый же год русского
управления по распоряжению новой администрации были со-
ставлены описи важнейших книжных собраний Кенигсберга, сре-
ди них Валленродской библиотеки и библиотеки университета.
Эти описи-каталоги, хранящиеся ныне в Центральном государст-
венном архиве древних актов в Москве *, — интереснейший до-
кумент о состоянии библиотечного дела в Кенигсберге середины
XVIII в., о, размерах и составе книжных собраний. Приведем из
них некоторые сведения.
Каталог книг Валленродской библиотеки составлен
28 февраля 1758 г. Он состоит, из семи разделов, включающих в
сумме 4855 книг и 107 рукописей, а именно:
— теология—1467,
— право — 548,
— философия— 1237,
— история — 1207,
— медицина — 371,
— полонцстика — 25,
* ЦГАДА, ф. 25, on. 1.
Д. 26 — Валленродская библиотека;
Д. 27 — Библиотека Кенигсбергской Тайной полиции;
Д. 77 — Библиотека Кенигсбергского университета;
Д. 78 — Кенигсбергская городская библиотека;
Д. 220 — Дворцовая библиотека, включающая Радзивилловскую библио-
теку.
Сведения предоставлены автору Г. В. Кретиннным.
103
Автограф основателя библиотеки Мартина Валленрода на одной из книг.
Валленродское книжное собрание Калининградского университета
— рукописи — 107.
Объём описи — 310 листов. Среди книг есть инкунабулы (то
есть книги, изданные до 1500 г. и по оформлению напоминаю-
щие рукописные издания), редкие издания XVI—XVII вв.
В списке книг Кенигсбергского университета, составленном
22 марта 1758 г. и систематизированном по размерам книг (ин-
фолио, ин-кварто, ин-октаво, и т. д.), содержится 4492 наимено-
вания — меньше, чем в Валленродской библиотеке! И конечно,
она служила очень хорошим подспорьем в научных изысканиях
и преподавательской деятельности кенигсбергских профессо-
ров.
Значительным книжным фондом по всем разделам знаний
располагала Дворцовая (замковая) библиотека, включавшая
104
также собрание, завещанное князем Б. Радзивиллом (Boguslaw
RadziwiTl, 1620—1669). В ее описи, составленной 6 октября
1758 г., содержатся 5994 наименования книг и 516 рукописей.
Около пяти тысяч титулов включал список книг городской биб-
лиотеки . и 862 титула — список библиотеки Тайной полиции.
Таким образом, книжное собрание университета — интеллек-
туального центра края— уступало по объему не только Валлен-
родской библиотеке, но и городской, и замковой. Университет-
ская библиотека оставалась очень бедной вплоть до первых де-
сятилетий XIX века.
Основатели Валленродской библиотеки — отец и сын Валлен-
роды— как особы знатного происхождения, занимавшие высокие
государственные посты и имевшие особые заслуги перед горо-
дом, удостоились посмертной чести быть погребенными в самом
почетном месте упокоения — в усыпальнице Кафедрального со-
бора. На внутренней стороне южной стены храма места их по-
гребения были отмечены надгробными таблицами: скромной, из
дерева, у М. Валленрода (1632 г.) и пышной, выполненной в
Амстердаме голландским мастером из черного мрамора,
у Э. Валленрода. Это произведение стало последним свидетель-
ством некогда очень широких художественных связей между Ке-
нигсбергом и Голландией [55, т. 1, с. 441]. В 1906 г. в городском
районе Марауенгоф в память о семье Валленродов их именем
была названа одна из улиц (сейчас это улица Ленинградская).
Но лучший памятник Валленродам в истории культуры — это
основанная ими библиотека.
К середине XIX в. Валленродское книжное собрание насчи-
тывало уже около 10 тысяч томов. В< 1909 г. оно было включено
в состав объединенной университетской и городской библиотеки,
для которой в 1901 г. было построено прекрасное здание на Мит-
тельтрагхайме. Сюда была перевезена часть книг, но наиболее
ценные старинные и редкие издания остались на прежнем м<ес-
те — в башне Кафедрального собора.
В ночь с 29 на 30 августа 1944 г. Собор был сожжен англий-
ской авиацией. По-видимому, в пламени погибла и часть книг.
Но, по крайней мере, какая-то их часть перенесла и августов-
ские бомбардировки, и апрельский штурм и после падения Ке-
нигсберга была вывезена в глубь территории СССР.
В 1981 г. тома Валленродской библиотеки были обнаружены
в хранилище трофейных книг в усадьбе Узкое под Москвой и
переданы Калининградскому университету. Тогда 291 переплет
из Валленродского собрания возвратился в бывший Кенигсберг.
Эти книги хранятся в библиотеке Калининградского универси-
тета.
Несмотря на почтенный возраст — некоторым изданиям свы-
ше 400 лет — книги хорошо сохранились. Как правило, они име-
ют одинаковые твердые переплеты, обтянутые желтой телячьей
кожей, без тиснения, но с надписями тушью на корешках, где
105
Книги из Валленродского собрания Калининградского университета
указаны автор, название книги и библиотечный шифр. Нередко
под одним переплетом собраны несколько произведений. Среди
возвратившихся книг есть несколько изданий Священного писа-
ния, сочинения по теологии, философии, истории, медицине,
астрономии, математике и т. д. Время издания большинства
книг — XVI — XVIII вв., за небольшим исключением это книги
на латинском и немецком языках.
Возможно, будут найдены и другие книги знаменитой библио-
теки. Не слишком фантастической представляется и надежда,
что со временем они займут свое исконное место в башне восста-
новленного Кафедрального собора. И будущий читатель, взяв в
руки один из томов, прочтет латинскую надпись на его экслиб-
рисе: «Род Валленродов, ведущий начало от славных предков,
создает ныне эту библиотеку — потомкам. Читатель, пользуясь
прилежно книжным собранием, прошу, поклонись памяти моих
предков».
1701 ГОД: УНИВЕРСИТЕТ СТАНОВИТСЯ
КОРОЛЕВСКИМ
Начало XVIII столетия ознаменовалось важной вехой в ис-
тории Пруссии: 18 января 1701 г. объединенные Прусское гер-
цогство и Бранденбургское курфюршество были провозглашены
королевством Пруссия. Центром коронационных торжеств стал
Кенигсберг — столица края, давшего название новой монархии.
Сюда 29 декабря прибыли будущий король — курфюрст Фрид-
рих III [Friedrich III, 1657—1713) с супругой и сыном-крон-
принцем, сопровождаемые громадной свитой и тремястами
повозками со всевозможным скарбом. За четыре дня до корона-
ции по городу прошествовала живописная процессия. Ее воз-
главляли четыре герольда в ярких красочных нарядах, за ними
следовали 24 трубача и два барабанщика, обер-маршал с 60
представителями знати, эскадрон всадников. Процессия оста-
навливалась перед замком и ратушами трех городов Кенигсбер-
га, где герольды объявляли восторженной толпе о предстоящем
необыкновенном событии.
Церемониал возведения курфюрста в короли состоял из трех
актов: сначала в аудиенц-зале в замке Фридрих самолично
возложил королевскую корону на себя и свою супругу Софию-
Шарлотту, затем в зале приемов монарху присягали на вер-
ность представители сословий; и наконец чета проследовала по
покрытому коврами замковому двору в церковь, пышно укра-
шенную по такому исключительному случаю. Фридрих тор-
жественно шествовал под пышным балдахином, держа в руках
усыпанный алмазами скипетр — подарок русского царя Петра I,
поднесенный Петром курфюрсту в Кенигсберге в 1697 г. Выс-
107.'
Коронация Фридриха I. 1701 г.
шие сановники несли государственное знамя и другие символы
верховной власти: президент трибунала, он же обер-бургграф,
держал прусский государственный меч, заказанный еще герцо-
гом Альбрехтом, канцлер — государственную печать, ландгоф-
мейстер — державу. У тронов блистало высшее офицерство в
ярких парадных мундирах, прусская знать, придворные. Зал
церкви заполнили четыре тысячи гостей.
После завершения последнего акта коронации — церковного
миропомазания — воздух над Кенигсбергом содрогнулся от гро-
хота пушек, звона колоколов, грома труб и барабанного боя.
Так жители города и окрестностей были извещены о том, что
они стали подданными своего первого короля — Фридриха I.
В тот же день это историческое событие было отпраздновано
в замке роскошным королевским пиром.
Новый государь не забыл и о простолюдинах: 6 тысяч та-
леров золотыми и серебряными монетами было роздано толпе,
на площади перед замком народ угощали всяческой тут же
приготовленной снёдью, и к особенному удовольствию веселя-
щейся публики забил струями белого и красного вина фонтан.
Вечером город озарился иллюминацией. Шумный праздник про-
должался еще несколько дней.
‘Изменение ранга государства отозвалось и в университете:
25 января монарх официально объявил Альбертину королев-
ским университетом и по такому случаю назначил своего сына,
12-летнего кронпринца Фридриха Вильгельма, ректором это-
го заведения. Разумеется, ректорство высочайшего отрока было
только символическим, на деле ректорские обязанности испол-
108
нялись по-прежнему выборным главой университета, который
теперь стал называться проректором.
8 марта королевская семья и-двор выехали из коронацион-
ного города Кенигсберга обратно в Берлин. Еще несколько
месяцев назад курфюрст Фридрих III покидал Берлин как сто-
лицу Бранденбургского курфюршества, теперь же королем
Фридрихом I он возвращался в столицу Прусского королевства.
Монарх был безгранично счастлив и горд своим новым титу-
лом.
Путь к королевской короне был для Фридриха долог и не-
прост. В 1688 г. после смерти своего отца, «великого курфюр-
ста» Фридриха Вильгельма, он унаследовал курфюршеское до-
стоинство в стране, полностью освободившейся после договоров
в Лабиау (1656 г.) и Велау (1657 г.) от зависимости от Поль-
ской короны. Фридрих не отличался ни политическими таланта-
ми своего отца, ни дальновидностью его ума, ни его твердой
волей. Это был добродушный, очень расточительный, питавший
слабость к роскоши и внешнему блеску государь, страстно, с
наивным тщеславием мечтавший о королевской короне.
Для достижения этой цели существовало несколько спосо-
бов: можно было перейти в католичество и получить за это ко-
ролевские регалии из рук папы; можно было, поступившись
некоторой частью политической независимости в пользу Фран-
ции, принять королевский титул, жалованный французским ко-
ролем, — но в этих случаях был бы нанесен ущерб протестантиз-
му в Прусско-Бранденбургском государстве и ущемлялись бы
национальные немецкие интересы. Поэтому Фридрих выбрал
третий путь: он стал добиваться поддержки своих планов гер-
манским императором.
Император Леопольд из австрийского дома Габсбургов в
иных обстоятельствах, безусловно, не согласился бы на учреж-
дение вне империи новой немецкой монархии на уровне коро-
левства. Но он очень нуждался в союзнике в борьбе с француз-
скими Бурбонами — а в ту пору у Фридриха было сильное вой-
ско, созданное его отцом. Ценой предоставления в распоряже-
ние габсбургской политики своей армии и своего политического
влияния Фридрих получил в 1700 г. согласие германского им-
ператора на коронацию.
Совмещение курфюршеского достоинства с королевским ти-
тулом не было чем-то исключительным среди немецких князей:
в 1697 г. курфюрст Саксонский был избран королем польским,
позже герцог Шлезвиг-Голыптинский — королем Дании, кур-
фюрст Ганновера — королем Англии. Формально-правовые от-
ношения между имперской областью и независимой монархией
были во всех этих случаях идентичны. Но только Пруссия стала
немецким королевством вне Германской империи.
Это событие не сулило ничего хорошего для Польши и вы-
звало резкое, раздражение сейма в Варшаве. В акте провозгла-
109
шения королевства в соседнем государстве сейм усмотрел пря-
мое посягательство на Велауско-Бромбергский договор и угрозу
интересам Польши в западной, Королевской, Пруссии. По. этой
причине польский двор официально не признавал Гогенцол-
лернов королями в Пруссии до 1764 г. Тем не менее сам поль-
ский король Август II (August II, 1670—1733, коронован в
1697 г.), он же Саксонский курфюрст, рассчитывая на помощь
Фридриха в борьбе со шведами, фактически благосклонно при-
нял коронацию в Кенигсберге.
Характерной чертой политики Фридриха I, унаследованной
от его отца и оказавшей благотворное влияние на экономиче-
ское и культурное развитие страны, была всесторонняя под-
держка иммиграции в страну. В Пруссии и Бранденбурге обрели
вторую родину гугеноты, изгнанные из Франции, здесь нашли
убежище протестанты, гонимые католиками из Пфальца, мен-
нониты, преследовавшиеся в Швейцарии. Приток населения,
особенно ремесленников и крестьян, проявленная по отношению
к переселенцам веротерпимость способствовали укреплению
благосостояния королевства.
В годы правления Фридриха в Берлине были открыты две
академии: в 1699 г. Академия художеств и в 1700 г. Академия
наук («Общество наук»), последняя по инициативе и при дея-
тельном участии Г. В. Лейбница (Gottfried Wilhelm Leibniz,
1646—1716). В 1694 г. Фридрих основал университет в Галле —
третий университет Прусско-Бранденбургского государства
после университетов во Франкфурте-на-Одере (1506 г.) и в Ке-
нигсберге (1544 г.). Этот акт по замыслу Фридриха должен
был символизировать наследование Бранденбургом славы ста-
рейшего в Германии Гейдельбергского университета, разорен-
ного французами в 1693 г. Курфюрст пожелал быть ректором
новоучрежденного университета. Как мы уже упоминали, шесть
лет спустя, став королем, он назначил на ректорскую долж-
ность в Кенигсберге своего сына Фридриха Вильгельма. В ка-
кой еще семье было сразу два ректора?!
Впрочем, ни при галльском ректоре-папе, ни при кениг-
сбергском ректоре-сыне, ставшем королем в 1713 г. после смер-
ти Фридриха I, науки в королевстве не пользовались особым
почетом. Если для Фридриха I его академии и университеты
были прежде всего одним из атрибутов державного великоле-
пия, королевского престижа, то его сын смотрел на эти заве-
дения исключительно с точки зрения их практической полезно-
сти (очень своеобразно понимаемой) для прусского государства.
В обоих случаях монаршье отношение к наукам не способство-
вало их процветанию ни в королевстве в целом, ни в Кениг-
сбергском университете.
Но прежде чем перейти к делам университетским — несколь-
ко слов о втором прусском короле Фридрихе Вильгельме I
(1688—1740, коронован в 1713 г.), который как человек и госу-
110
дарственный деятель был прямой противоположностью своему
отцу Фридриху I. К акту собственной коронации он отнесся
как к необходимой формальности, истратив на нее ничтожную,
символическую сумму. Он незамедлительно упразднил пышный
придворный церемониал, сократив расходы на содержание
двора в пять, раз, продал дорогих выездных коней, повелел пе-
реплавить серебряную посуду для изготовления вещей «более
полезных». Король сурово наказывал высших государственных
сановников за незначительную провинность. Он лично со скру-
пулезностью вникал во всевозможные государственные бумаги,
контролировал набор рекрутов, проверял качество употребляе-
мой берлинцами пищи, мог пройтись тростью по спине праздно-
шатающегося обывателя — чтобы не бездельничал, и делал еще
многое, что вызывало улыбку монархов-соседей. Ко всему про-
чему Фридрих Вильгельм был по-солдатски прямолинеен и да-
же груб с окружением, требуя неукоснительного подчинения
его воле. Его требование nicht rasonniren!—не рассуждать!—
стало девизом всей военно-чиновничьей иерархии.
Монарх объявил себя «министром финансов и военным ми-
нистром прусского короля» — и именно этим сферам деятельно-
сти он отдавал максимум сил и времени. Он сумел поправить
финансовое состояние государства, заплатил его долги и уве-
личил доходы-—главным образом, за счет массового заселения
иностранными колонистами опустошенных страшной эпидемией
чумы 1709—1711 гг. или свободных земель.
Особой заботой Фридриха Вильгельма I была армия, за что
он получил прозвище «короля-сержанта» или «солдатского ко-
роля». Именно при этом правителе было завершено создание
прусской военно-бюрократич'еской государственной машины, в
которой администрация фактически была подчинена армии.
Унаследовав от отца 40-тысячное войско, Фридрих Вильгельм
довел численность армии к концу своего правления до 83 тысяч
человек. Это была четвертая по числу военнослужащих регу-
лярная армия тогдашней Европы, уступавшая по величине лишь
армиям России, Франц^ и Австрии. При этом по площади
Пруссия занимала десятое место, а по численности населения
лишь тринадцатое место на континенте. Содержание такого
воинства поглощало 86 процентов государственного бюджета.
Армейским духом была проникнута вся жизнь в королевстве,
и неудивительно: по отношению числа военнослужащих к чис-
ленности населения Пруссия заняла первое место в Европе.
Армейским пристрастиям прусского монарха была свойст-
венна одна особенность: он обожал солдат высокого роста и
свою Потсдамскую гвардию комплектовал исключительно из
великанов. Молодцов ростом выше пяти футов и девяти дюй-
мов неумолимые королевские вербовщики хватали не только
в Пруссии, но и за ее пределами. Русский царь Петр I в благо-
дарность за янтарный кабинет, полученный в подарок от Фрид-
111
риха Вильгельма, вознаградил короля с царской щедростью:
«Приноситель сего камер-юнкер мой Толстой будет честь иметь
Вашему королевскому величеству пятьдесят пять человек боль-
ших гренадеров, толикое число и так больших, колико и в зем-
лях моих до сего времени мог найти, презентовать», — писал
Петр прусскому королю 30 июня 1718 г. [12, с. 42].
НОВЫЕ ПОРЯДКИ
Фридрих Вильгельм I не оставлял без внимания народное
образование, но к высшим наукам выказывал полное пренебре-
жение. Свое отношение к ученым он красноречиво выразил на-
значением своего шута на пост президента академии.' «Солдат-
скому королю» ученые были,не нужны, ему требовались лишь
люди, «полезные» государству: вымуштрованные солдаты, вы-
школенные чиновники, пионеры-колонисты и т. п. Университе-
ты имели право на существование лишь постольку, поскольку
могли служить целям государства.
Принижение роли высшей школы как прибежища свобод-
ной научной мысли, ряд запретительных мер привели к тому,
что Кенигсбергский университет начал терять престиж между-
народного академического центра, сползая постепенно к поло-
жению рядового провинциального заведения. Эта тенденция
отразилась как в уменьшении числа поступавших в универси-
тет, так и в сословном составе студентов.
Так, например, в 1717 г. в университет записались 400 студен-
тов, в 1729 г. — 297, в 1732 г. — наименьшее в тот период
число —252 студента. Фактическое же число студентов, посе-
щавших занятия, было еще меньше. В целом за шестилетний
период с 1717 по 1723 гг. университет посещали 3307 студентов
со следующим распределением этого числа по факультетам:
философский — 42%, теологический — 32%, юридический —
23%, медицинский — 3% [55, т. 2, с. 112—113].
Если в XVII в. в матрикулах университета были представ-
лены многие именитые прусские и иноземные дворянские фа-
милии, то в следующем столетии здесь преобладали студенты
из бюргерского сословия, нередко из малоимущих семей. Дети
состоятельных родителей предпочитали прусской провинции
голландские университеты или те из немецких, где на смену
средневековой схоластике уже пришла философская мысль но-
вого времени, где осуществлялся принцип свободы научных
исследований и вместо бесплодного толкования классических
текстов практиковалось их живое обсуждение на семинарах.
5 Университетский сенат пытался объяснить упадок Кенигс-
бергской академии разными причинами — эпидемиями, дорого-
визной или страхом молодых людей перед вербовщиками в коро-
112
левскую армию. Усердие последних не знало границ: нередко
студентов хватали на улицах и насильственно зачисляли в ар-
мию на том лишь основании, что они слонялись по городу в ча-
сы университетских лекций. Правда, указом 1733 г. эта практи-
ка по отношению к студентам была отменена. У короля была
собственная точка зрения на неурядицы высшей школы: он об-
винял в них никуда негодных профессоров и слишком ленивых
студентов.
Для пресечения любых проявлений праздности Фридрих
Вильгельм I запретил в 1717 г. курение табака и неумеренное
потребление алкоголя студентами, а также дуэли. Был упразд-
нен грубоватый, не обремененный остроумием и не щадивший
самолюбие молодых людей обряд посвящения в студенты. Ко-
роль объявил беспощадную борьбу с ночными выходками шко-
ляров: потасовками, стычками с ночной стражей и с горожана-
ми. Не были забыты и профессора: королевским распоряжени-
ем запрещались пиршества по случаю докторских защит, отме-
нялись за ненадобностью публичные магистерские экзамены.
Зато в качестве обязательной процедуры вводилось что-то
наподобие вступительных экзаменов: деканам вменялось в обя-
занность проводить собеседования с каждым из поступавших
в университет, и только после этого соискатель мог быть вклю-
чен в список студентов. Король ввел также выпускные испыта-
ния. Если прежде студент, полагавший, что он обладает доста-
точными знаниями, мог по своему усмотрению поступить на
службу или заняться частной практикой, то теперь ему для
этого требовалось пройти специальный экзамен на факультете.
В 1732 г. профессорам было предписано не прекращать за-
нятий и в традиционное каникулярное время летней жары —
с 22 июля по 23 августа. Через три года король запретил еще
один обычай: студенческие «ночные серенады» под окнами про-
фессора, праздновавшего торжественную дату или иное собы-
тие. Если профессор не пресекал незамедлительно ночной му-
зыки, ему грозил штраф в 50 талеров. Когда в 1738 г. студенты
исполнили все же подобную «серенаду» одному из профессоров
по случаю окончания его ректорства, а он не только благо-
склонно принял этот знак признательности, но и пригласил
ночных музыкантов в дом — немедленно последовало суровое
королевское внушение провинившемуся виновнику торжества.
Но наиболее оригинальным явлением, едва ли не уникаль-
ным в истории европейской высшей школы, было распростране-
ние угрозы телесного наказания не только на студентов, но и
на профессоров Кенигсбергского университета. Это экстрава-
гантное, но подзабытое средство радения о благе науки было
известно еще во времена герцога Альбрехта. Теперь же, спустя
два века, его ничтоже сумняшеся возобновил «солдатский ко-
роль», он же кенигсбергский ректор, Фридрих Вильгельм I [47,
с. 255].
8 Зак. 1382
113
PRO RECTOR 1ET SENATUS '
"REGLEACADEMl/EREGIOMOiWAN/K Ж;
' , CivibusSHii i£ D. ' '-W
Ondum annus eft, ex quo feyeriflimo edftto iterum vobiVindieavimus jtiftam S. R,'МДОЙЯДО*''
gnationeminuoauabundosillosfecuntatispubluss turbines; quiomnis humanitatis expqrtes^nde^
'tebiliancquiffimrsiacmoribusjuisftudiofscohortlftlgmatdrntiraht. NeqtietamenitacdhibeFipo-
*tnit e&ena pcflimornmhominnmandacdayquin ,fprctoetidm gFaviflimarum pcsnariim focitiifflro-
1 caciadllпс ш idem fcelns licentAJafciviant, JNlnurom audent’tenebncoli ilh,noiiurnoHim tumul-
• v . . !tuumg:oncitatores,in.obviosinHoGontesqneonnvitiafpargere,ftriaosvibrafo№dl6s;verbeHbus
pxcipcre alios, allbsadintcmecionem usquecxderd, edqneipiofon&amomni gentinnjдпдерпЬЬеяmm viarurrt
religionem infandciyrolareflagitid. QusliterarisReipublicscafcinomata qnl rationC'S^KrMajeftasb floren-
tiffimo Academics juventbtis corpora exfeila'velit,ex ClcmcntifllmoAugufti Regis refcrlptoante hos IV.dies
ad nosdato, panels accipite: .
%Sic (Mfen nwmrttn fcfcjfoffitti urn taafafflm ЗгйяйИд! fotiWW juftnittn/imb'jt№ani
1да^51иШой,«ш<аи(шр®йЛй1|5»6й^М»ипЬ5йфг^(те11|^81»йЬа(й1й1Йе11(5ф9е1ййп1адга1»
.fcfwtbut$We'»^ttlSfHrauf«i«w0®tunejuge6eii6sftctktfct)nife(t8ttimmtni йшеЯптЬесШМптипйе'Вф ч .
JuettiitieSutesAraditraiibadlaboresaugttialtenftierbtnftUiii, . , , •
HxccruntcgriegiaiUoriimprsemia, qurputidas-infemisp'cttildrl'tiiedftirralienliuurnisgrailanonibus FdBor-
tare, &, nt co paratiorcsacccdant.mfaui pouderis machsns ie ipfos alligarebmant. Nequeenimalia forte eo-
rum mens eft, qui horrcndisadco cn(ibus latera onerant , quam nt gladiosio'drnatnin & Academics libertatis in-
dicium Juvenibus permiffos.iu ancipitia-rabiei.fos inftrumenta ConvertanFfqui, quofccuriiis lateant, tetrb-nlu-
latu candelas fibiobvias extiugui poftulaut; indigni, qui luminc ipfi fruantur, ' Pares iffis atrocitate fceleris ill!
diurrii Sacrornm'cohteiuptores, qni nulla tcmploriim aut facrilbrmonis religionc deterriti, fiib Cneipliofianas
fdisorgano, fcurrili rifu, cachinnis, difterus ptstereuntes laCeHere, nnllam ant dignitatis'aut Texas rationed
habere,quin,quod hdrrendtnndiAn,SandiliimoDEltemplo,ut meretriciatabema,abutinonerubefeunt, Qui,
fipatientiam noftram ulterius Isdere continua^erint, experientar finedubio, non decile Academias digna,qus
de iftis peftibus inmanturdnpplicia: quas tantograviora decememus, quauto certins confidimusveris AcademiS
noftras civibns magnse & utilitati fore & vbluptpti, fia fcabipibnim cominilitonnm contubernio liberentur, Per,
gant interim caftiintegrique Mularum 6lii, iolerti iuduttria, dulces optimariim Scientiarum fiiccos imbibere,&
de Augufti Regisgratib, propensbqne voluntate noftra, quas nullis, niu fceleratis, denegatas font, lecuri vivant,
P.P.a;d.XllfCStJan-. An.MDCCXH. ’
₽R£LO
REUSNERIANO.
Распоряжение проректора и сената, осуждающее ночные бесчинства
студентов. 1712 г. Калининградский областной архив
Итак, король стремился подчинить строгому регламенту все
стороны деятельности университета, а также жизнь его препо-
давателей и студентов. Это стремление отразилось и в новом
статуте университета, принятом с одобрения Фридриха Виль-
гельма в 1735 г. Рассмотрим его рекомендации по учебному
процессу применительно к одному из факультетов — философ-
скому, содержащие любопытные подробности [31, с. 33—34].
Как и прежде, этот факультет был призван сообщать студентам
первый круг знаний, служивших основой для обучения на од-
ном из трех «высших» факультетов.
В ту пору философский факультет имел уже восемь орди-
нарных профессоров, при каждом из которых состоял один
экстраординарный (сверхштатный) профессор. На факультете
преподавались следующие восемь предметов: еврейский язык,
математика, греческий язык, логика и метафизика, практиче-
ская философия, естествознание, поэзия, красноречие и история.
Учебный процесс регламентировался следующими установле-
ниями: «Каждый ординарный профессор должен на своих пуб-
114
личных лекциях читать свой предмет так, чтобы в течение каж-
дого семестра проходить одну науку, например, логику, в одном
семестре, нравственную философию в другом, чтобы студенты,
в особенности бедные, имели возможность публично и безвоз-
мездно прослушать все отделы философии и, по крайней мере,
в течение года или полутора лет пройти основные философские
науки» [31, с. 33].
Профессору еврейского яаыка предписывалось в летнем се-
местре читать исторические книги Ветхого Завета, а в зимнем —
пять книг Моисея. Профессор греческого языка должен был в
течение обоих семестров читать Новый Завет и приучить сту-
дентов к его толкованию. Годовой курс математики включал
арифметику, геометрию, тригонометрию и астрономию. Профес-
сор красноречия и истории обязан был в зимнем семестре про-
ходить теорию стиля, посвящая два часа истолкованию какого-
либо автора, один час изложению начальных оснований крас-
норечия и один час публичному разбору написанных слушате-
лями сочинений, отчасти на латинском, отчасти на немецком
языках. В летнем семестре излагалась всеобщая история; в те-
чение одного года — до Рождества Христова, в течение друго-
го— после Рождества Христова. Профессор поэзии должен был
заниматься латинским языком и читать стилистику, а каждые
два года посвящать один семестр немецкой поэзии [31, с. 33—
34].
Наконец, профессор физики «должен заниматься в одном
полугодии экспериментальною, а в другом теоретическою физи-
кой; Или если хочет комбинировать эти предметы, должен про-
читать их в течение года, между тем как экстраординарный про-
фессор может проходить в течение каждого полугодия часть
physica sacra *. Вообще же профессора хорошо сделают, если
по окончании предмета установят экзамены из него или репети-
ции, отчасти чтобы узнать, насколько поняли их слушатели
различные отделы*науки, отчасти чтобы подстрекнуть их вни-
мание и прилежание и узнать, кто из них способен и прилежен»
[31, с. 34].
Регламентировался столь детально не только учебный про-
цесс, но и поведение профессоров вне университета. Мы уже
не раз упоминали, что материальная нужда заставляла их ис-
кать заработки «на стороне». Одним из источников дополни-
тельного дохода, например, для профессоров красноречия, было
составление на заказ речей по разным случаям — к юбилеям,
свадьбам и особенно к похоронам. Это занятие было также взя-
то под строгий контроль: «Профессору красноречия следует
представлять для цензуры, под страхом двадцати талеров штра-
фа, все надгробные и поздравительные речи, чтобы они не за-
* Физико-теология — ученье о познании Творца путем изучения окру-
жающего мира.
8* 115
ходили в область теологии и не заключали в себе вольностей;
под страхом такого же штрафа в них не должны быть приво-
димы семейные обстоятельства с указанием лиц и событий их
жизни; такие обстоятельства сообщаются профессору частным
образом» [31, с. 34].
И все же, несмотря на попытки власти подчинить универси-
тетскую жизнь строгому, почти армейскому распорядку, она
текла по своим устоявшимся законам: как и прежде, здесь про-
должались религиозно-догматические споры, сюда проникали
новые философские и естественно-научные идеи, приходили но-
вые личности — выдающиеся и заурядные, обычные. Но универ-
ситетская история XVIII столетия дает повод поговорить еще
на одну тему, небезынтересную для российского читателя, а
именно, о становлении связей Кенигсбергского университета с
Россией. К этой теме мы и приступим.
КЕНИГСБЕРГ И РОССИЯ: ОТ НЕМЕЦКОЙ СЛОБОДЫ
ДО ПЕРВЫХ РУССКИХ СТУДЕНТОВ
Во времена курфюрста Фридриха III и позднее, в первые
десятилетия королевства, оживились российско-прусские свя-
зи— не только политические и военные, но также торговые и
культурные. Отношения между двумя государствами имели
давнюю историю, но почти до конца XVII столетия они прояв-
лялись лишь как-то эпизодически.
Мы уже упоминали о прусско-московских переговорах 1516—
1519 гг., когда великий магистр Тевтонского ордена Альбрехт
Бранденбургский нашел в Москве союзника против Польши
в лице великого князя Московского Василия III. По-видимому,
это был первый случай официальных, на государственном уров-
не контактов между Кенигсбергом и Москвой.
В это время в Московском государстве уже не, в диковинку
были селившиеся там выходцы из немецких земель. При Ива-
не IV Грозном в Москве сложилась уже целая иностранная
колония — так называемая Немецкая слобода. По словам рос-
сийского историка Сергея Михайловича Соловьева (1820—1879),
эта колония формировалась «...из людей, которым почему-нибудь
было тесно, неудобно на родине, и шли они служить тому, кто
,больше давал, искать отечества там, где было хорошо, и служи-
ли они в семи ордах семи королям, как выражалась старая рус-
ская песня о богатырях...» [35, с. 1019].
Потрясения Смутного времени разметали московскую иност-
ранную общину, но в середине XVII в. «возникла новая Немец-
кая или иноземная слобода, скоро разросшаяся в значительный
и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и
переулками, с красивыми деревянными домиками»,—так пишет
116
в «Курсе Русской истории» другой российский историк Василий
Осипович Ключевский (1841—1911). И далее: «По сведениям
Олеария, в слободе уже в первые годы ее существования было
до тысячи человек, а другой иноземец Мейерберг, бывший в
Москве в 1660 г., неопределенно говорит о множестве иност-
ранцев в слободе. Там были три лютеранские церкви, одна
реформатская и немецкая школа. Разноплеменное, разноязыч-
ное и разнозваное население пользовалось достатком и жило
весело, не стесняемое в своих обычаях и нравах. Это был уго-
лок западной Европы, приютившийся на восточной окраине
Москвы. Это немецкое поселение и стало проводником западно-
европейской культуры в таких сферах московской жизни, где
она еще не требовалась насущными материальными нуждами
государства»! [19, т. 3, с. 348].
Таким образом, уже в XVI—XVII веках немец стал привыч-
ным и даже обязательным атрибутом столичной московской
жизни. По отношению к русским в Кенигсберге этого сказать
нельзя: в герцогские и курфюршеские времена русский элемент
в пестром по национальному составу населении города был
явлением скорее случайным. Причиной тому могло быть, кроме
географической удаленности двух стран и отсутствия у них
общих границ, также неодобрительное отношение московских
государей к хождению их подданных в чужие страны. Н. М.
Карамзин в третьем томе «Истории государства Российского»
(с. 146) приводит мнение на этот счет английского посла в
Москве XVI в.: «Цари вообще не доброхотствуют к народному
образованию; не любят новостей, не пускают к себе иноземцев,
кроме людей, нужных для их службы, и не дозволяют поддан-
ным выезжать из отечества, боясь просвещения, к коему рос-
сияне весьма способны, имея много ума природного...» Кстати,
и в самой столице, по словам В. О. Ключевского, на Немецкую
слободу в допетровское время «искоса посматривали из Кремля
руководители Московского государства» [19, т. 4, с. 13].
Тем не менее есть сведения о русских, живших в Кенигсбер-
ге уже в XVI в. [54, с. 223]. Однако выходцы из русских земель
оказывались в прусских владениях, как правило, в силу каких-
то особых обстоятельств и оставались там непродолжительное
время.
В 1655—1656 гг. в Кенигсберге была зарегистрирована пра-
вославная община, просуществовавшая, впрочем, недолго. Ее
составляли православные выходцы из Литвы, искавшие в Прус-
сии убежище от невзгод первой Северной войны. Среди бежен-
цев была также группа из 16 приверженцев униатской церкви
во главе с архимандритом Павлом Корсаком из Мстиславля.
Православная община не имела в Кенигсберге собственного
помещения для богослужений, и его приходилось снимать за
плату [54, с. 224]. Сведений о дальнейшей судьбе этих людей
нет; вероятно, они возвратились на родину.
117
Есть еще упоминание о том, что в 1682 г. два православных
монаха получили разрешение отправлять службу по восточ-
ному обряду для своих единоверцев, которые прибывали в Ке-
нигсберг на торговых судах. Эти богослужения проводились
только в теплое время года, когда водные пути из русских
земель были свободны ото льда.
Отношения между Пруссией и Россией получили новый им-
пульс после того, как в 1697 г. Кенигсберг посетил во главе
«Великого посольства» русский царь Петр I (1672—1725, царь
с 1682 г., император с 1721 г.), с именем которого связано
обновление и коренное переустройство России.
Эта поездка Петра в Европу была первой из многих — с нее
началось практическое воплощение новой западноевропейской
политики, которой русский Царь придавал первостепенное зна^
чение. Необходимость сближения с Западом диктовалась на-
сущными потребностями России, и это вполне осознавал моло-
дой и деятельный Петр. Однако «сближение с Европой было в
глазах' Петра только средством для достижения цели, а не са-
мой целью, — писал В. О. Ключевский. — Чего же хотел он
добиться этим средством? В ответ на этот вопрос надобно при-
помнить, зачем посылал Петр десятки русской молодежи за
границу и каких иноземцев выписывал из-за границы. Послан-
ные обучались математике, естествознанию, кораблестроению,
мореплаванию; выписывали офицеров, кораблестроителей, мо-
реходов, фабричных и других мастеров, горных инженеров, а
потом правоведов и камералистов, знающих науку управления,
особенно финансового. С помощью тех и других Петр заводил
в России то, что он видел полезного на Западе и чего не было
в России» [19, т. 4, с. 283]. И далее Ключевский приводит длин-
ный перечень петровских нововведений и преобразований,
осуществленных с помощью знаний и опыта Западной Ев-
ропы.
Кенигсберг как ближайший к России немецкий город при-
зван был сыграть не последнюю роль в развитии отношений
между двумя странами. Именно здесь в результате переговоров
Петра и Фридриха III был подписан в 1697 г. межгосударст-
венный договор.
Основное его содержание составляло соглашение о расши-
рении торговых связей между двумя странами. Российские куп-
цы получали право беспрепятственного въезда в Кенигсберг,
Мемель и Берлин, а торговцы из Пруссии могли доставлять
свои товары в Москву, Новгород, Псков, Архангельск, Смо-
ленск, Киев, Астрахань, а также следовать по торговым делам
через русские земли в Персию и Китай.
Определенные, хоть и очень скромные права обретала в
Кенигсберге по договору русская православная церковь. Имен-
но с июня 1697 г. небольшая православная община получила в
118
аренду дом в Форштадте — пригороде Кенигсберга. У нее не
было постоянной организации, службы отправлялись очень
скромно, без крестных ходов и колокольного звона и предна-
значались большей частью для прибывавших на время в Кениг-
сберг торговых людей из русских земель. Но все же это было
119
«официальное», узаконенное межгосударственным договором
представительство русской православной церкви в Кенигсберге.
Наибольший интерес для нас представляет пункт договора,
которым предусматривалась возможность обучения молодежи
из России в учебных заведениях Прусско-Бранденбургского го-
сударства, а следовательно, и в Кенигсбергском университете:
«Буде Царское Величество изволит кого из подданных в не-
мецкие или курфюрстские земли послать для наук, то обещает
Его Курфюрстское Пресветлейшество оных благо воспринимать,
и из уважения к Его Царскому Величеству многие преимущест-
ва и вольности им позволять» [12, с. 270].
Прежде чем говорить о последствиях этого соглашения,
отметим, что представители земель к востоку от Прусского
герцогства были среди кенигсбергского студенчества с первых
лет существования университета. В графе о месте происхожде-
ния части этих студентов в матрикулах университета стояла
пометка «Русь» (Rutland); часто содержались и более опреде-
ленные указания: Слуцк, Минск, Могилев, Витебск и другие
места западнорусских земель Великого княжества Литовского.
Это были молодые люди не только русского или белорусского
происхождения, но также поляки, литовцы и даже немцы [54,
с. 221].
Первое имя с пометкой «московит» появляется в матрикуле
только в 1623 г. (студент Даниил Жарнековский), затем почти
до конца столетия студенты из Московской земли в списках не
упоминаются. Небольшое исключение составляют несколько
молодых людей, приехавших из Москвы, но не русских по про-
исхождению. Это были братья Адольф и Магнус фон Розен-
берг (Adolf und Magnus von Rosenberg), сыновья московского
лейб-медика, записавшиеся в университет в 1689 г., а также
Иоганн Теодот Блюментрост (Johann Theodot Blumentrost,
1676—1756), посланный Петром I в 1697 г. в Кенигсберг для
изучения медицины. Иоганн был сыном! лейб-медика царя Алек-
сея Михайловича, Лаврентия Блюментроста (Laurent Blumen-
trost, 1619—1705), родоначальника медицинской и научной
династии в России. Иоганн Блюментрост обучался медицине в
Кенигсберге, Галле и Лейдене, возвратился в Москву в 1702 г.
с докторским дипломом, полученным в Галле, и служил вра-
чом при Петре и его семье. Позже царь назначил его президен-
том медицинской канцелярии. После смерти Петра Блюмен-
трост оказался в опале, был уволен и умер в бедности.
Подписание Петром упомянутого договора 1697 г. сначала
никак не повлияло на увеличение числа русских студентов в
Кенигсберге. В 1699 г. сюда записался Матвей Виниус
(Mattheus Winius) из московской голландской семьи, в 1710 г.—
Василий Каневский. Других сведений о выходцах из России в
матрикулах Кенигсбергского университета того времени нет.
120
По-видимому, в 90-е годы XVII столетия и в начале следую-
щего, когда в России еще не была налажена система образова-
ния, страна не располагала достаточным количеством молодых
людей, знакомых с немецким или латынью и имевших требуе-
мый уровень подготовки для обучения в университетах. Кроме
того, в те годы Петр желал иметь прежде всего специалистов-
практиков, которых скорее и с меньшими затратами можно
было обучить в учебных заведениях среднего уровня. Этим, ве-
роятно, объясняется отсутствие русских студентов в Кенигсберг-
ском университете тех лет.
Ситуация изменилась спустя лет 20 после подписания дого-
вора, что нашло отражение и в архивных документах петров-
ского времени, хранящихся в Центральном государственном
архиве древних актов в Москве *. ‘Эти документы, объединенные
общим названием «О находящихся в Кенигсберге для наук
Российских студентах», отражают состояние дела в 1716—
1720 гг.
В течение 1716—1717 гг. в Кенигсберг прибыло несколько
молодых людей из России, первая группа —26 октября 1716 г.
Общее число русских студентов составило в 1717 г. 33 челове-
ка. Это были выходцы из Москвы, Архангельска, Киева, Азова,
Казани, Риги, Нижнего Новгорода. Россияне должны были
обучиться немецкому языку, а также латыни и французскому.
Учебный курс включал и другие предметы — в общей сложно-
сти около десяти.
Жизнь в непривычной обстановке заграничного города, на
первых порах «без языка» оказалась для молодых людей очень
нелегкой. Бюрократические проволочки с переводом денег из
Москвы поставили студентов в бедственное положение: им не-
чем было платить за обучение, за жилье и отопление, многие из
них увязли в долгах. Некоторым угрожала долговая тюрьма.
Осенью 1718 г. деньги были наконец переведены и положение
поправилось.
Однако очень скоро студенты вынуждены были обратиться
к царю с письмом, в котором жаловались на малоэффективную,
по их мнению, методику обучения языку: группы были слишком
большими:— 15 учащихся на одного преподавателя, русским
студентам не разрешалось жить вместе с «иноземцами», и они
лишались тем самым живой языковой практики. В свою оче-
редь, преподаватель также направил царю Петру жалобу на
леность и непослушание российских студентов. По-видимому,
это обвинение не было безосновательным — о том косвенным
* ЦГАДА, ф. 74, ед. хран. 19. Эти архивные материалы исследованы
Г. В. Кр^тининым, опубликовавшим на их основе статью «И покинет отчий
дом мученик науки...» в газете Калининградского университета «Универси-
тет», №№ 13, 16, 1992 г. Автор здесь заимствует .данные из этой публика-
ции.
121
образом свидетельствует документ, вышедший из правитель-
ствующего Синода незадолго до начала конфликта: «Студентов
подъячих детей Матвея Макова, Федора Копылова, которые
посыланы были с протчими их братьев в город Кенигсберх для
обучения чужестранных языков и других наук, и тамо непо-
требно житие свое препроваждали и ничему не научились и го-
сударево жалование получали и для того оттуда присланы в
Санкт-Петербург к наказанию приговорили написать в матро-
зы...» *
В конечном счете по приказанию Петра все студенты были
отозваны летом 1720 г. в Петербург, где в сентябре им был
учинен экзамен в Коллегии иностранных дел. По результатам
проверки знаний 12 бывших студентов были оставлены в Кол-
легии, остальных направили на службу в другие правительст-
венные учреждения. Таким образом, итог всего предприятия
мог быть сочтен вполне удовлетворительным.
После «русского десанта» 1716—1720 гг. в течение четырех
десятилетий русских студентов в Альбертине почти не было.
КЕНИГСБЕРЖЦЫ — ПЕРВЫЕ ПЕТЕРБУРГСКИЕ
АКАДЕМИКИ
Начатая Петром I практика широкого привлечения в Рос-
сию иноземных специалистов продолжалась и при его преем-
никах. Примером тому может служить участие европейских
ученых, в том числе кенигсбержцев, в организации и работе
главного научного центра Российской империи — Петербургской
Академии наук, которая создавалась в столице по петровскому
плану обновления России.
«Должность же в сей академии собранным двойка будет: как
в тщании и умножении новыми обретениями наук, а наипаче
медицины, физики, математики и прочих свободных наук, так
и в учении российских юнош. Да они, сим образом, по первой
должности своей академиям наук: парижской, лондонской, бер-
линской, как в публичных собраниях, трижды повсегодно буду-
щих, так и советованием приватным... подражати (будут). А по
другой своей должности — о пользе собственной тех юношей,
которые из пространной России для учения и свободных наук
соберутся, потщатися будут» [28, с. 169]. Так говорилось о це-
лях академии в объявлении о начале ее деятельности 14 января
1726 г. Таким образом, академия замышлялась по образу уже
существовавших подобных заведений в Европе.
Конечно, укомплектовать академический штат исключитель-
но российскими учеными в то время было невозможно: рос-
* ЦГАДА, ф. 74, ед. хран. 19.
122
сийская наука только зарождалась. Поэтому сначала Петр I,
а после его смерти (1725 г.) императрица Екатерина I (1684—
1727, коронована в 1724 г.) через посредство русских диплома-
тов А. Г. Головкина (?— 1760) и Б. И. Куракина (1676—1727)
вели активную деятельность по привлечению в академию уче-
ных из европейских стран.
К середине 1726 г. штат Петербургской Академии был уком-
плектован. Ее членами стали математики Николай и Даниил
Бернулли {Nicolaus, 1695—1726;' Daniel, 1700—1782, Bernoulli)
из знаменитой швейцарской математической династии, астро-
ном И. Н. Делиль {Josef Nicolas De I'isle, 1688—1768) из Па-
рижа, другие ученые из европейских университетов, преимуще-
ственно швейцарских и немецких, в том числе и из Кенигсберг-
ского. При этом вклад Кенигсбергского университета в форми-
рование центра российской науки оказался вполне ощутимым:
трое из 14 первых российских академиков приехали из Кениг-
сберга.
Первым из академиков-кенигсбержцев в Петербург прибыл
один из самых образованнейших и разносторонних людей сво-
его времени Христиан Гольдбах {Christian Goldbach, 1690—
1764), сын профессора Кенигсбергского университета и люте-
ранского проповедника Б. Гольдбаха {Bartholomaeus Goldbach,
1640—1708). В 1706 г. 16-летний Христиан записался в универ-
ситет родного города, где он начал изучать право. Однако его
имя вошло в историю науки прежде всего как имя талантли-
вого математика, занимавшегося теорией чисел, рядами, интег-
рированием функций и дифференциальных уравнений. В теории
чисел, например, и ныне хорошо известна так называемая
проблема Гольдбаха, состоящая в доказательстве того, что
всякое целое число, большее или равное шести, может быть
представлено в виде суммы трех простых чисел. Как математик
Гольдбах был коллегой и многолетним научным корреспонден-
том одного из величайших представителей этой науки Леонарда
Эйлера {Leonhard Euler, 1707—1783).
Перед приездом в Россию Гольдбах полтора десятка лет
путешествовал по европейским странам, завязал личное знаком-
ство со своими выдающимися современниками Г. В. Лейбницем
{Gottfried Wilhelm Leibniz, 1646—1716), И. Ньютоном {Isaac
Newton, 1643—1727), Хр. Вольфом {Christian von Wolf, 1679—
1754), А. Муавром {Abraham de Moivre, 1667—1754), Э. Гал-
леем {Edmund Halley, 1656—1742), математиками Бернулли,
с другими учеными, философами, деятелями культуры. Жела-
ние увидеть новую российскую столицу привело Гольдбаха в
августе 1725 г. в Петербург. И хотя он не имел официального
приглашения в академию, тем не менее, благодаря блестящей
эрудиции, искусству общения и покоряющему обаянию,
Гольдбах получил предложение стать академическим секре-
тарем.
123
Секретарь Гольдбах составил описание торжественного акта
первого публичного собрания академии в декабре 1725 г. (5 ян-
варя 1726 г. по новому стилю). Перед блиставшей мундирами
и праздничными нарядами публикой — членами Сената и Си-
нода, высшими чинами генералитета, дипломатами — были про-
изнесены подобающие событию торжественные речи, в которых
вместе с тем нашлось место и для научных предметов. Импе-
ратрица Екатерина I распорядилась напечатать эти выступле-
ния. Однако в синодальной типографии не оказалось в нужном
количестве латинского шрифта (речи произносились по-латы-
ни), и материалы были посланы для печати за 'границу — в
Кенигсберг. Именно в этом городе весной 1726 г. вышло в свет
тиражом 400 экземпляров первое научное издание русской ака-
демии — «Речи, произнесенные в первом торжественном собра-
нии Императорской Академии наук». С сопроводительным пись-
мом академического секретаря Гольдбаха это издание было
разослано в Парижскую академию наук, в Лондонское Коро-
левское общество, в Берлинское и Упсальскор научные об-
щества.
Другим петербургским академиком, родившимся и получив-
шим образование в Кенигсберге, был Готлиб Зигфрид Байер
(Gottlieb Siegfried Bayer, 1694—1738), с которым Гольдбаха
связывала старинная, еще с кенигсбергских лет, дружба. Байер
прибыл в Петербург с многочисленным семейством в начале
1726 г. В академии он возглавил направление древней истории
и восточных языков. В Байере соединялись редкое трудолюбие
с широкими дарованиями, благодаря чему уже в молодости он
приобрел основательные познания в классической античной ли-
тературе, в древнееврейском языке, философии, церковной ис-
тории. Затем он обратился к изучению китайского языка. С 17
лет Байер служил учителем в Кенигсберге, в 1721 г. стал про-
ректором кафедральной школы, был также библиотекарем ма-
гистратской библиотеки. На стипендию кенигсбергского магист-
рата Байер совершил длительное путешествие по Европе.
В Кенигсбергском университете он, в частности, читал лекции
о творчестве Гомера.
В Петербурге Байер занимался исследованием китайских
древностей, маньчжурской и монгольской литературой, санскри-
том. Результатом его изысканий стала изданная в 1730 г.
монография «Китайский музей» (Museum Sinicum), посвящен-
ная, кстати, петербургскому другу Байера, видному общест-
венному деятелю, ученому, сподвижнику Петра, новгородскому
архиепископу Феофану Прокоповичу (1681—1736).
Другим направлением исследований Байера была древняя
русская история. В этой области, применяя методы западно-
европейской исторической науки, Байер впервые отделил ис-
торию территории, на которой впоследствии жил русский на-
124
Петербургская Академия наук. С гравюры XVIII в.
род, от. истории собственно народа и его государства. До него
история скифов и сарматов традиционно рассматривалась как
составная часть российской истории, а сами эти племена, жив-
шие на территории будущей России, считались предками сла-
вян. Устранявший эту несуразность подход был принят рус-
скими историками, в частности В. Н. Татищевым (1686—1750),
Байер стал также родоначальником так называемой «норманн-
ской» теории происхождения русского государства, оказавшей
большое влияние на все последующее развитие российской исто-
рической науки.
Кроме непосредственно академических обязанностей Байер
исполнял также должность инспектора академической гимна-
зии, сочинял оды по торжественным случаям и даже устраивал
фейерверки. Много сил отняла у Байера борьба с всесильным,
невежественным и корыстолюбивым советником академической
канцелярии и библиотекарем И. Шумахером (Johann Daniel
Schumacher, 1690—1761), ставшим фактическим правителем
этого учреждения с 1728 г., после переезда в Москву президен-
та академии Лаврентия Блюментроста (Laurent Blumentrost,
1692—1755, президент академии в 1725—1733 гг.).
Наконец, о третьем академике из Кенигсберга — Иоганне
Симоне Бекенштейне (Johann Simon Beckenstein, ? — около
1744 г.), который до переезда в Петербург в июне 1726 г. был
«разных прав дохтуром» в университете в Кенигсберге. В ака-
125
демии Бекенштейн стал профессором правоведения. В объявле-
нии о его лекциях сообщалось, что он «о праве публичном и о
истории нынешнего времени научит; такожде и о институциях
права Юстиниана цесаря, буде слушателям полюбится, тщание
иметь будет» [28, с. 171].
Бекенштейн был также специалистом в генеалогии и гераль-
дике; ему было поручено «сделать в слободские полки и в ре-
гулярные роты потребные к знаменам новые гербы, по прави-
лам геролдическим» [28, с. 492], что он и выполнил, написав
на эту тему большое «Рассуждение». По случаю коронации
Петра II в 1729 г. Бекенштейн разработал проект иллюми-
нации для Москвы, позже написал для обучения молодого
императора геральдике специальное руководство, изданное в
1731 г.
Стремясь привлечь в академию лучшие научные силы, рус-
ское правительство предоставляло приглашенным ученым весь-
ма благоприятные условия и выплачивало жалование, намного
превосходившее заработок ученых в Европе. Нелегко было
профессорам старых европейских университетов отказаться от
привычного жизненного уклада, чтобы отправиться в только
что выстроенную столицу далекой Российской империи. Одна-
ко никто из приехавших, по крайней мере в первые годы, не
пожалел о своем решении. Об этом свидетельствуют письма
академиков и другие документы.
Так, Гольдбах писал из Петербурга в Кенигсберг обреме-
ненному большой семьей и еще колебавшемуся с решением
Байеру о том, что «с продуктами здесь так же хорошо, как в
Пруссии, и во всяком случае, здесь едят больше и лучше, чем
в Риге» [23, с. 128]. Специальным царским указом предписы-
валось в течение трех-четырех недель после приезда академи-
ков «невзачет кушаньем довольствовать», а потом нанять хо-
лостым эконома, «дабы ходя в трактиры и другие мелкие домы,
с непотребными обращаючись, не обучались их непотребных
обычаев и в других забавах времени не теряли бездельно» [28,
с. 107—108]. По-видимому, эта предосторожность не была из-
лишней: большинство академиков были молоды и холосты, и
35-летний Гольдбах был среди них едва ли не самым «старым».
Каждому академику предоставлялась четырехкомнатная квар-
тира, студенты получали по две комнаты.
Хорошие условия были созданы в академии и для научной
работы. Один из ученых, приехавших в Петербург раньше
Байера, писал ему в Кенигсберг: «Мы имеем превосходную би-
блиотеку, богатую камеру натуралиев, минц-кабинет, собствен-
ную типографию с гравировальней и все то, что необходимо
для развития наук. Каждого используют по той науке, которую
он больше всего любит и знает. Переписка по научным делам
совершенно бесплатная. Я убежден, что никакая академия или
126
университет не имеют таких привилегий и такого обеспечения»
[23, с. 128].
По-разному сложилась судьба академиков-кенигсбержцев
в России. Гольдбах, назначенный в 1728 г. ответственным за
обучение наследника престола, будущего императора Петра II,
должен был переехать в Москву и провел там четыре года.
Затем он возвратился в Петербург, где прослужил более 30
лет — сначала в академии, потом в Коллегии иностранных дел.
В качестве чиновника Коллегии он подолгу бывал в Москве.
Гольдбах умер в 1764 г. На его надгробии на Сампсониевском
кладбище в Петербурге (не существующем ныне) была сде-
лана надпись: «Здесь покоится прах несравненного мужа Хри-
стиана Гольдбаха из Кенигсберга в Пруссии, бывшего тайным
советником августейшей императрицы, красой и гордостью
академии наук. Жизнь он прожил достойную похвалы всех
добрых людей» [42, с. 107].
Академик Байер до последних дней работал в академии.
В 1738 г. он собрался возвратиться в Кенигсберг, но перед
отъездом заболел и умер в Петербурге. Бекенштейн около
1736 г. возвратился на родину и спустя несколько лет умер в
Кенигсберге.
Итак, наиболее плодотворные годы своей научной деятель-
ности три кенигсбержца — Христиан Гольдбах, Готлиб Байер
и Иоганн Бекенштейн — посвятили служению российской науке.
Примечательно, что, получив немецкое воспитание и образова-
ние, каждый из них воспринимал российские проблемы и по-
требности, как свои собственные, — будь то русская история,
русская геральдика, русская дипломатическая и государствен-
ная служба или образование русского государя, — и трудился
над ними с полной отдачей сил.
Список, имен немецких ученых и специалистов, получивших
образование в Кенигсбергском университете и служивших затем
в России, не исчерпывается этими тремя именами. Мы остано-
вили на них внимание, желая привести одно из свидетельств
причастности Кенигсбергского университета к развитию россий-
ской науки. Этот пример тем более значим, что он отражает на-
учные связи двух стран в важнейший для России период ста-
новления ее главного научного центра — Петербургской Ака-
демии наук.
Заметим, что второй президент академии граф Г. К. Кейзер-
линг (Hermann Carl von Keyserling, 1697—1764), сменивший
Л. Блюментроста в 1733 г., также получил образование в Ке-
нигсбергском университете. В последующее время связи уни-
верситета с Петербургской Академией крепли и расширя-
лись.
127
АЛЬБЕРТИНА В «РУССКОМ» КЕНИГСБЕРГЕ
(СЕМИЛЕТНЯЯ ВОЙНА)
Новый приток в Альбертину студентов из России в 50-х —
60-х гг. XVIII в. стал следствием событий европейского масшта-
ба, а именно, разразившейся в 1756 г. и продолжавшейся до
1763 г. Семилетней войны. В нее были вовлечены Франция,
Австрия, Россия, Швеция, Саксония, с одной стороны, и Пруссия,
имевшая союзницей Англию, — с другой. Не касаясь поли-
тических причин войны и ее течения, скажем лишь, что в этом
конфликте впервые в истории Россия и Пруссия столкнулись
как военные противники. В битве при деревне Гросс-Егерсдорф
(находилась вблизи пос. Междуречье Черняховского района)
в августе 1757 г. русские одержали победу над пруссаками, и
в январе следующего года русская армия вошла в Кенигсберг,
где оставалась до лета 1762 г. Все это время восточная часть
Пруссии управлялась русскими губернаторами, резиденцией
которых был Кенигсбергский замок.
В годы русского правления в облике города и в его общест-
венной жизни странным и причудливым образом сплелись эле-
менты двух культур — прусской и российской, двух ментали-
тетов. Безусловно, победители и побежденные по-разному
воспринимали происходившее, но все же местные жители, как
представляется, не слишком драматизировали ситуацию, и в
Кенигсберге продолжалась нормальная жизнь. Законопослуш-
ное прусское население в лице представителей сословий и выс-
ших местных чинов уже на третий день после прихЬда русских
приняло присягу на верность российской императрице Елиза-
вете Петровне (1709—1762, коронована в 1741 г.), дочери Пет-
ра I. Случайно ли это произошло 24 января — в день рождения
прусского короля Фридриха II?
В старейшей в Кенигсберге Штайндамской церкви св. Ни-
колая начал служить православный батюшка; в храмах других
вероисповеданий теперь надлежало молиться не за благоден-
ствие прусского короля, а за русскую императрицу. Большой
интерес кенигсбержцев вызывали невиданные прежде пышные
православные богослужения, столь не похожие на аскетические
лютеранские службы. Особенно много любопытных собирало
январское празднование Крещения, когда процессия во главе
с архимандритом спускалась на лед Прегеля, где у проруби
совершался торжественный обряд водосвятия.
Светская жизнь в Кенигсберге бурлила, как никогда преж-
де. Вряд ли можно рассказать об этом лучше, чем это сделал
в своих совершенно замечательных, написанных сочным слогом
XVIII столетия «Записках» молодой русский офицер Андрей
Тимофеевич Болотов (1738—1833), служивший в те годы в
Кенигсберге: «...город сей был для нас наивеселейший и наиве-
ликолепнейший из всех прежних и последующих. Генерал наш
128
жил ... прямо можно сказать пышною и богатою рукою. Какие
это пиры и многочисленные обедЬ! и ужины давал он во все, и
даже самомалейшие, праздничные и торжественные дни, но и
при случае проездов всех знаменитых особ через наш город!
какое всякий раз новое великолепие и пышность являема была
на столах! какая пышность в балах и маскарадах! Со всех
сторон выписываемы были и съезжались к нам наилучшие му-
зыканты, и для всякого бала привозимы были новыя музыка-
лии и танцы. Коротко, все новое и лучшее надлежало видимо
и слышимо быть у нас и можно безошибочно сказать, что жи-
тели прусские не видывали, с самого начала своего королевства,
никогда таких еще в столичном городе своем пышностей, забав
и увеселений, какие тогда видели и вряд ли когда-нибудь и
впредь увидят» [2, с. 116].
«Записки» Болотова изобилуют описаниями балов, обедов,
маскарадов. Впрочем, самого Андрея Тимофеевича больше ин-
тересовали книжные лавки, библиотеки, театр: «...не успела на-
стать зима, как генерал наш доставил нам новое удовольствие.
Он выписал из Берлина целую банду комедиантов, и как у нас
в городе театр был готовый и изрядный каменный; то и нача-
лись у нас театральные представления. Зрелища сии были для
меня совсем еще новые и необыкновенные, и как комедианты
играли довольно хорошо, то и весьма скоро получил я и в них
вкус и они мне так полюбились, 4то я увеселялся еще более,
нежели всем прочим, и не упускал ни одного театрального
зрелища» [2, с. 110]. .
Блестящая светская жизнь Кенигсберга в равной степени
захватывала русских и немцев. Местом встреч, не столь шумных
и многочисленных, и общения русских офицеров и представи-.
телей местного общества была также ложа Трех Корон, назван-
ная так в 1760 г. Название ложи должно было символизировать
единство трех монархий: русской, прусской и польской. Русские
власти ввели в оборот новую монету с изображением Елизаве-
ты Петровны, имевшую хождение наряду с прежними прусски-
ми деньгами.
В годы русского правления были надстроены два этажа над
юго-восточным, сооруженным в 1701—1712 гг., крылом Кениг-
сбергского замка, отчего эта часть замкового ансамбля приоб-
рела представительный, нарядный вид. Русские построили также
«литовский» костел в Тильзите, часовню в Лохштедте; в порту
Пиллау ими была насыпана 340-метровая дамба, которая
вплоть до прихода в 1945 г. потомков строителей тех давних
лет называлась «русской дамбой».
Конечно, не все в отношениях пришлых победителей и по-
коренных пруссаков было гладко, но все же они сумели мирно
жить, вместе работать, служить, развлекаться. Этот краткий и
уникальный в истории российско-прусских отношений эпизод —
почти пятилетнее русское правление в Восточной Пруссии —
9 Зак. 1382 1 29
дал богатый и, как нам представляется, еще не вполне осмыс-
ленный материал и для историка, и для политика, и для об-
щественного психолога, и для бытописателя. Необычность со-
бытий тех «давно минувших дней» осознается особенно отчет-
ливо при сравнении их с трагическими уроками, преподнесен-
ными историей последующим поколениям русских и немцев.
Перемены в политической и общественной жизни не могли не
коснуться и университета — интеллектуального и культурного
ядра города. «К университету русские проявили больший инте-
рес, чем можно было ожидать, — писал историк Альбертины
Г. фон Зелле. — Губернатор регулярно появлялся здесь в дни
праздников. В первый раз русские военные заполнили весь двор
и конференц-зал, так как опасались студенческих волнений, хо-
тя многие студенты покинули Кенигсберг перед самой его ок-
купацией. Университет обязан был торжественно отмечать рус-
ские праздники. Это бремя в первую очередь ложилось на про-
фессора красноречия, который уже не раз отказывался от не-
приятной обязанности под предлогом болезни... Часто русские
приглашали профессоров на обеды; вообще, благодаря оккупа-
ции Кенигсберг, воспитанный в духе пиетизма, начал вести до
того не известную ему, приятную и бездумную жизнь» [74,
с. 149].
Однако учебная и научная деятельность Альбертины про-
должалась по заведенному порядку. Русские власти неизменно
демонстрировали чрезвычайно уважительное отношение к уни-
верситету. Они совершенно не вмешивались в порядок и содер-
жание преподавания и уважали университетскую автономию,
охотно и с подобающим благочинием принимали участие в раз-
личных академических актах. Правда, публикации профессо-
ров, за исключением научных сочинений, подвергались россий-
ской цензуре. Новая власть держала также под контролем
публичные выступления профессоров, особенно касающиеся
политического положения. Иногда это приводило к конфликтам.
Вот тому один пример.
В сражении под Кунерсдорфом 1 августа 1759 г. русские
вновь разгромили пруссаков, которыми командовал сам Фрид-
рих II. Русская администрация в Кенигсберге распорядилась
отпраздновать эту победу торжественным богослужением в
замковой церкви. Проповедь должен был произнести настоя-
тель церкви профессор Д. Г. Арнольдт' (Daniel Heinrich Arnoldt,
1706—1755). Попав в столь щекотливое положение, он избрал
для проповеди слова пророка Михея из Ветхого Завета: «Не
радуйся ради меня, неприятельница моя! хотя я упал, но вста-
ну». Проповедник призвал победителей видеть в своей победе
милость Божию и милосердно относиться к побежденным, не
угрожая им оружием, когда заключен мир. Поверженным со-
отечественникам пастор указал на источник их несвободы —
он в их греховной жизни. И хотя Арнольдт закончил проповедь
130
здравицей в честь русской императрицы, он был немедленно
арестован у выхода из церкви.
Несмотря на ходатайства университета и духовной конси-
стории, строптивому проповеднику грозила высылка в Сибирь.
Только болезнь после ареста избавила-его от такой перспекти-
вы. В декабре Арнольдту было предложено публично отказаться
от своих слов с церковной кафедры. Но едва лишь он начал
говорить в переполненной горожанами церкви, как раздался
истошный крик «Пожар!» — поднялась паника, возникла дав-
ка, церковь наполнилась шумом и воплями, и проповедь была
сорвана. Но никакого пожара не было, виновников переполоха
не нашли, а в городе поговаривали, что это была проделка
студентов, желавших помочь своему профессору в трудную
минуту. Позже Арнольдт, не отрекаясь напрямую от своих
прежних слов, лишь объяснил, что он не намеревался наносить
оскорбление русскому двору.
Русские офицеры нередко посещали лекции в университете,
особенно по математике и фортификации, слушали частные лек-
ции. Слушателей в русских военных мундирах часто видел в
своей аудитории и приват-доцент Иммануил Кант. А. Т. Боло-
тов в своих «Записках» не упоминает о посещении им лично
лекций в самом университете; о частных же лекциях, которые
Болотов слушал с большим интересом, им подробно рассказано
в 81-м письме «Записок». Мы еще вернемся к этой теме. Об
университете как городской достопримечательности Андрей
Тимофеевич пишет: «Неподалеку от сей церкви (Кафедраль-
ного собора — К- Л.) находился славный Кенигсбергский уни-
верситет и, поблизости его, дома тамошних профессоров и дру-
гих ученых людей. Но университет сей ни наружностью, ни
внутренностью своей не мог приводить в удивление, ибо здание
его было самое простое и старинное, и самая аудитория не
составляла никакой важности. Со всем тем по существу своему
был сей университет не из последних, и училось в нем великое
множество всякого звания людей, и в том числе много и знат-
ных» [2, с. 54].
Среди новых праздников, отмечавшихся в Кенигсберге, осо-
бой пышностью отличался день рождения императрицы Елиза-
веты Петровны 16 сентября. В городе устраивались парады,
зажигались огни иллюминации, в церквах служились торжест-
венные молебны, в салонах собирались шумные застолья. Од-
ним из центров торжеств был Кенигсбергский университет,
профессора которого также присягнули на верность российской
государыне. Высочайшую особу и новое отечество прославляли
в своих поэмах два профессора поэзии — И. Г. Бок (Johann
Georg Bock, 1698—1762) и М. Ф. Ватсон (Matthias Friedrich
Watson, 1732—1805).
Подчинив себе Восточную Пруссию, Российская империя
обрела второй в своих землях университет—Кенигсбергский.
9* 131
Первый был открыт в 1755 г. в Москве, к чему немало усилий
приложил граф Иван Иванович Шувалов (1727—1797), ставший
первым куратором Московского университета. При его содей-
ствии молодые люди из России стали направляться на ученье
в Альбертину. Всего за время российского правления в Кениг-
сбергский университет записались 18 русских студентов.
Одна группа молодежи — десять человек — прибыла из
Москвы летом 1759 г. по просьбе губернатора Н. Корфа (Ni-
kolai von Korff, 1710—1766), чему предшествовал некоторый
конфуз. Корф, набрав в Петербурге штат своей будущей гу-
бернской канцелярии, двинулся было в Кенигсберг. «Но воле
небес было угодно, — как писал Болотов, — что ни ему и никому
из всех избранных им чиновников не пришло тогда в память,
что по прибытии в Кенигсберг вся будущая канцелярия его со-
стоять будет во всегдашних сношениях с немцами и иметь
дело не с одними русскими, а вкупе и с немецким народом, и
что для сего необходимо нужен был им переводчик. Сие обстоя-
тельство вышло у них совсем из головы, и они не прежде
встрянулись, что они сие позабыли, как по приезде уже в Ке-
нигсберг и когда дело уже дошло до основания самой канцеля-
рии» [2, с. 78—79]. (Именно благодаря этому обстоятельству
Болотов и попал в канцелярию как переводчик.)
Все приехавшие молодые люди были присланы из Москов-
ского университета. Группу составляли четыре студента (Л. Са-
довский, П. Полонский, С. Малиновский и И. Семенов) и шесть
учеников, проходивших при университете в Москве подготови-
тельный курс (братья С. и Н. Бухвостовы, Хр. Штеге, братья
И. и Н. Шахматовы, С. Доможиров). Все студенты были стар-
ше 20 лет, ученики — в возрасте 14—18 лет. С двумя из земля-
ков— Сергеем Малиновским и Лар ионом Садовским — сдру-
жился Андрей Болотов.
Небезынтересно узнать о том, какой запас знаний получили
в Московском университете молодые люди, прибывшие в Ке-
нигсберг. Вот что сообщают об этом они сами. С. Малиновский:
«Из церковнических детей, от роду 23 года, в науках упраж-
няюсь с 1747 года. Вначале в Нижегородской семинарии обу-
чался латинскому языку, на котором выслушал стихотворство,
риторику и начальные основания философии, а потом, в 1755
году июля 22 дня в Московский Императорский университет
определен студентом, в котором четыре года обучался юрис-
пруденции натуральной и римской, которую уже и окончил,
философии, теоретической арифметике и геометрии, красноре-
чию, латинскому языку и немецкому с недавнего времени,
с которого переводить еще не в состоянии. Что касается до
латинского языка, то я как с оного на российский, так и с рос-
сийского на оный переводить в состоянии».
Л. Садовский — ровесник и соученик С. Малиновского по
Нижегородской семинарии, в Московском университете «обу-
132
чался философии, юриспруденции натуральной, физике экспери-
ментальной, начальным основаниям математики, т. е. арифме-
тике и геометрии, также механике, оптике и географии. С фран-
цузского языка с помощью лексикона могу перевести нетруд-
ный перевод и написать короткое письмо» *.
Таким образом, «наилучшенькие из всех» (по словам Боло-
това) Малиновский и Садовский, хотя имели достаточно солид-
ное образование, были поначалу практически беспомощны в
немецком языке. Его не знали и остальные студенты, а тем
более ученики. За исключением Христофа Штеге, для которого
немецкий был родным языком, но который не знал русского.
Почему так получилось, не совсем понятно; во всяком случае,
Корф принял решение определить всю десятку в Кенигсберг-
ский университет для изучения немецкого, а также иных пред-
метов— математики, философии, французского языка — в за-
висимости от подготовки и интересов. Много трудностей — и
материальных, и связанных с учением, — пришлось преодолеть
молодым людям; в 1762 г. часть их возвратилась в Россию.
Друзья Болотова Малиновский и Садовский, слушавшие в
университете лекции по рационалистической философии
Хр. Вольфа, узнали от своих товарищей, что некоторые из них
тайно посещают частные лекции магистра Ваймана по какой-
то «новой и толико лучшей и преимущественной философии».
Положение магистра, осмелившегося отступить от господство-
вавшсго в университете вольфианства, было незавидным: «Но
как все прочие профессора были еще вольфианцы и последо-
вателями помянутой прежней и несовершенной философии, то
и терпел он еще от них за то некоторое себе гонение и недобро-
хотство» [2, с. 120].
Столь же любопытные замечания, характеризующие подроб-
ности университетского бытия, приводит Болотов в своих «За-
писках» дальше. Когда Малиновский и Садовский изъявили
желание слушать лекции Ваймана, тот был очень рад «и при-
гласил он их ходить к себе по вечерам, и взялся охотно препо-
давать им приватно лекции, а хотел только, чтоб дело сие про-
изводимо было тайно и так, чтоб не узнал того до того времени
тот профессор, у которого они до того учились, и чтоб он не
мог за то претерпеть от него какого-нибудь себе злодейства»
[2, с. 121].
Скоро благодаря своим друзьям «подпольные» частные лек-
ции магистра Ваймана стал посещать и Болотов. «Я не инако
думал, — писал он о своем первом посещении дома Ваймана,—
что найду порядочный и хорошо убранный дом; но как уди-
вился я, нашед сущую хибарочку, во втором этаже одного
посредственного домика, и в ней повсюду единые следы совер-
* ЦГАДА, ф. 25 «Кенигсбергская канцелярия», д. 204. Цитируется по
статье Г. В. Кретинина в газете «Университет», № 16 от 14 сентября 1992 г,
133
шейной бедности. Иному не могла бы она ничего иного вперить,
кроме одного презрения, но у меня не то было на уме. Я искал
в ней мудрости, и был столь счастлив, что и нашел оную»
[2, с. 122].
Да, кажется, мудрость не чуралась Кенигсбергской акаде-
мии, равно как и очень скромный достаток, а иногда и бедствен-
ное материальное положение тех, кто эту мудрость пестовал.
Слова о нужде, которая отнюдь не была чуждой профессорско-
му сословию в XVI—XVIII вв., нередко встречаются в материа-
лах по истории Альбертины.
Из российских студентов, приехавших в Кенигсбергский
университет во время Семилетней войны помимо «московской
десятки», упомянем Ивана Хмельницкого, молодого человека
из малороссийского дворянского рода, прямого потомка Богда-
на Хмельницкого. Перед приездом в Кенигсберг И. Хмельниц-
кий учился в Киевской духовной академии. Плодом его учения
в Альбертине стала написанная по-латыни и изданная в 1762 г.
в Кенигсберге диссертация «Рассуждения об основаниях фило-
софических». Позже он опубликовал еще несколько оригиналь-
ных сочинений, а также переводов с немецкого, в том числе
«Краткую Энциклопедию или понятие о всех науках и художе-
ствах». Эти работы были изданы Петербургской Академией
наук.
После Семилетней войны до конца XVIII в. студенты из
Российской империи появлялись в Кенигсберге нечасто. Так,
в 1765 г. сюда поступил приехавший из Иркутска Антон Кениг-
схафен (Anton Theophil Konigshaven), немец по происхожде-
нию. В 1769 г. записались князья Лев и Михаил Волконские
(впечатления от Кенигсберга последний использовал в романе
«Воля Судьбы»); в 1773 г. восемь человек приехали из Украи-
ны: Иван, Федор и Михаил Туманские, Иван Кулябка, Василий
Белявский, Алексей Карасевский, Николай и Михаил Горнов-
ские. Каких-либо подробностей об обстоятельствах приезда этих
молодых людей в Кенигсберг и их жизни нам найти не удалось.
Еще несколько имен русских студентов Альбертины мы приво-
дим ниже в очерке о медицинском факультете в XVIII столетии.
ОТ ОРТОДОКСИИ ДО РАЦИОНАЛИЗМА
Лютеранской ортодоксии, потесненной в Кенигсбергском
университете в конце XVII в. сторонниками синкретизма, но не
сошедшей со сцены, предстояло в новом столетии еще одно
тяжелое испытание. Внутри протестантской церкви зарождалось
новое течение '— пиетизм, возникшее как реакция на ортодок-
сальный формализм. Вера, обязательным свидетельством кото-
рой в представлениях ортодоксов было неукоснительное,, до
мелочей, внешнее следование предписанным 'церковью прави-
134
лам, на практике оказалась неспособной изменять образ жизни
ее последователей. В то же время, по учению Лютера, правед-
ная жизнь сама собою, без усилий, должна была естественно
следовать из истинной веры.
Именно поэтому основатель немецкого пиетизма богослов и
проповедник Ф. Я. Шпенер (Phillip Jacob Spener, f635—1705)
учил, что квинтэссенцией и свидетельством истинной религиоз-
ности должно быть не внешнее следование ритуалам, а искрен-
нее благочестие повседневной жизни (лат. pietas — благоче-
стие), ее добровольный аскетизм. Принципиальное лютеранское
положение о спасении верой заменялось требованием непре-
рывного покаяния и стремления к духовному восхождению.
Важнейшим средством достижения должного благочестия Шпе-
нер считал благочестивые собрания (collegia pietatis), установ-
ленные им параллельно церковным общинам. Члены собраний
должны были давать взаимные отчеты о состоянии их духовной
жизни и совести, делиться достижениями на пути к благоче-
стию, помогать друг другу советами. Нередко коллективные
покаяния, поиски благодати и спасения доводили пиетистов до
крайней экзальтации и даже психических расстройств.
Пиетизм отрицал науки и светское образование, требовал
отказа от светских развлечений, от следования моде, от игр,
театра, веселия' и т. п. — поскольку все это препятствовало
формированию истинного благочестия личности. Подавление
светского начала в повседневной жизни и требование обяза-
тельного участия в благочестивых упражнениях со временем
стали в глазах пиетистов мерой религиозности, и в этом отно-
шении пиетизм, по существу, сомкнулся со своим идейным
противником — лютеранской ортодоксией. И все же пиетизм
как форма протеста против бездушного формализма ортодоксов
легко находил отклик в среде ремесленников, солдат, батраков,
городской прислуги. Этому способствовали также демократич-
ность, внесословный характер пиетической морали.
Распространению нового учения способствовало и то об-
стоятельство, что основание университета в Галле (1694 г.)
происходило'при активном участии и под контролем Шпенера.
Новое учебное заведение с самого начала стало центром пие-
тизма, чему в немалой степени оно было обязано деятельности
сподвижника Шпенера профессора А. Г. Франке (August Her-
mann Francke, 1663—1727). Молодые теологи с дипломами
Галльского университета разъезжались по немецким землям,
распространяя пиетическое учение.
В Кенигсберге цитаделью пиетизма стала частная школа,
открытая в 1698 г. в Закхаймском предместье пиетистом Т. Ге-
ром (Theodor Gehr, 1663—1705). Через несколько лет школа
была перестроена и расширена и в честь первого прусского
короля названа «Collegium Fridericianum», или Фридрихс-
коллегиум. Ее первым директором стал Г. Лизиус (Heinrich
135
Lysius, 1670—1731) родом из Фленсбурга, приехавший в Ке-
нигсберг в 1702 г. по рекомендации Шпенера. Здесь он стал
придворным проповедником, затем проповедником в Лебенихте
и профессором университета.
Несмотря на высокое служебное положение, Лизиус не мог
в полной itfepe раскрыться в университете как пиетист: местная
оппозиция чинила ему в этом всевозможные препятствия. Его
обвиняли в -сочувствии коперниканству и картезианству (фило-
софские взгляды Р. Декарта), в других «грехах». Лишь по
прямому указанию короля Фридриха Вильгельма I, у которого
Лизиус пользовался большим, доверием, он получил право чи-
тать в университете лекции по богословию.
Постепенно вокруг Лизиуса сложился небольшой, но дея-
тельный и влиятельный кружок пиетистов, поддерживаемый
Августом Франке из Галле и королем.
Так как значительную часть населения Пруссии составляли
поляки и литовцы, то для подготовки в пиетическом духе про-
поведников и учителей для польских и литовских приходов
пиетисты открыли при университете специальные семинары —
литовский в 1718 г. и польский в 1728 г. Польский семинар
возглавил уроженец Кенигсберга, ревностный сторонник пие-
тизма Г. Ф. Рогаль (Georg Friedrich Rogall, 1701 —1733). Сна-
чала он изучал философию и богословие в Кенигсберге, затем
в Галле, где слушал лекции Хр. Вольфа (Christian Wolff,
1679—1754) ц стал в 1723 г. магистром философии. Год спустя
он возвратился в Кенигсберг, продолжил здесь учебу и в 1725 г.
получил докторскую степень. Очень рано, в 24 года, он стал
ординарным профессором теологии Кенигсбергского универси-
тета. Позже, когда Лизиус ушел в отставку, Рогаль возглавил
также Фридрихсколлегиум. В польском семинаре, руководимом
Рогалем, уже в 1729 г. было 30 студентов-поляков; 12 семина-
ристам Рогаль выплачивал стипендию из собственных средств.
Он активно содействовал комплектованию библиотеки семинара
польской литературой.
В 1731 г. Рогаль издал сборник религиозных пиетических
песен, доставивший ему широкую известность. Его повседневная
жизнь была насыщена активной деятельностью и изнуритель-
ной борьбой за пиетические идеи с их противниками. По-види-
мому, его здоровье не выдержало непосильного бремени борьбы
и многочисленных обязанностей, он заболел и умер в 32 года.
Среди приверженцев пиетизма в Кенигсберге был также
профессор теологии и проповедник Альтштадтской кирхи маг-
дебуржец А. Вольф (Abraham Wolff, 1680—1731), ученик
А. Франке. Вольф был послан своим учителем в 1708 г. в Аст-
рахань (по-видимому, к немецким лютеранам-колонистам), но
по пути познакомился в Кенигсберге с Лизиусом и остался
здесь с согласия Франке. С 1727 г. ординарным профессором
философии стал пиетист И. Д. Кипке (Johann David Kypke,
136
1692—1758) родом из Померании; затем в Кенигсберг из Галле,
приехал его племянник Г. Д. Кипке (Georg David Kypke, 1723—
1779), бывший ученик Фридрихсколлегиума, а потом студент
в Галле. Кипке-младший стал в 1746 г. профессором восточных
языков в университете.
В разное время из Галле в Кенигсберг прибыли еще не-
сколько профессоров-пиетистов; один из них, теолог Д. Зальте-
ниус (Daniel Salthenius, 1701—1750), ставший также ректором
школы при Соборе, обладал самой большой по тому времени
частной библиотекой в Пруссии.
Нетрудно заметить, что все упомянутые сторонники пиетиз-
ма, кроме Рогаля, не были уроженцами собственно Пруссии, и
все они прошли школу в идейном центре пиетического уче-
ния— университет в Галле. В то же время, несмотря на враж-
дебность к пиетизму местной кенигсбергской профессуры,
«пришельцы» сравнительно легко занимали важные посты в
университете и в церкви. Решающую роль в этом играла под-
держка пиетизма королем Фридрихом Вильгельмом I, желав-
шим заменить весь «идеологический корпус» восточно-прусской
части королевства сторонниками пиетизма. Для этого сюда по-
стоянно направлялись выпускники Галльского университета.
Уже в 1719 г. четыре из шести высших должностей на теологи-
ческом факультете были заняты пиетистами. При этом назна-
чение угодных королю лиц нередко проводилось вопреки сло-
жившимся местным порядкам и традициям. В 1726 г. королев-
ским распоряжением Кенигсбергскому университету вообще
предписывалось принять университет в Галле как образец для
подражания.
Лагерь противников пиетизма, достаточно сильный в Кениг-
сберге, состоял не только из университетских приверженцев
лютеранской ортодоксии или старой Аристотелевской филосо-
фии, но и из людей, не имевших прямого отношения к теологи-
ческим учениям: местного дворянства, градоначальства, чинов-
ничества. Действительно, конфликт с пиетизмом, по крайней
мере в его зрелой фазе, по существу, был проявлением глубин-
ной борьбы между усиливавшимся королевским абсолютизмом
и старыми местными прусскими сословными силами, пытавши-
мися сохранить остатки своей былой самостоятельности.
Одним из ведущих противников «галльской партии» в Кениг-
сберге был городской библиотекарь И. Я. Квандт (Johann
Jakob Quandt, 1686—1772), сын лебенихтского пастора, стар-
ший проповедник замковой кирхи, ученый-востоковед, знавший
несколько иностранных языков. Он имел богатую библиотеку,
насчитывавшую восемь тысяч томов на разных языках. Квандт
был блестящим оратором и талантливым проповедником. Ему
принадлежит заслуга подготовки и издания в 1734 г. «Прусской
домашней Библии» — первого издания Библии в Кенигсберге.
Он издал также популярный сборник религиозных песен, заду-
137
манный как контриздание пиетистскому сборнику Рогаля.
В своих вдохновенных проповедях, Квандт защищал ортодок-
сию как единственно истинное христианское учение, обвиняя
пиетистов в фальсификации христианства.
В университете и в церкви Квандт имел не менее убежден-
ных соратников. Они поносили пиетистов в проповедях и в ли-
стовках, извлекая на свет -полузабытые средства и приемы из
арсенала «воителей» старых кенигсбергских религиозных рас-
прей. Их союзниками в борьбе с «галльской заразой» были мно-
гие студенты, связывавшие с приходом пиетизма упомянутые
уже ограничения традиционных студенческих вольностей. Прав-
да, средства полемики школяров с оппонентами отличались
большей предметностью: студенты били стекла в домах пиетис-
тов, а по ночам устраивали им кошачьи концерты.
И все же силы были неравными. Перевес пиетистов, под-
держиваемых королем, стал явным после того, как Фридрих
Вильгельм I прислал в 1731 г. в Кенигсберг Ф. А. Шульца
(Franz Albrecht Schultz, 1692—1763) —одну из самых деятель-
ных фигур пиетизма. Шульц сначала занял место проповедника
в Альтштадтской кирхе, а год спустя стал профессором теоло-
гии в университете и членом специальной комиссии по рефор-
мированию школы и церкви в Восточной Пруссии. В том же
1732 г. Шульц стал ректором университета, через год — дирек-
тором Фридрихсколлегиума и возглавил два семинара — поль-
ский и литовский, то есть, по существу, занял все ключевые
посты в идеологической сфере.
Шульц начал свою деятельность в Кенигсберге зрелым
40-летним человеком, имевшим за плечами университет в Гал-
ле и солидный опыт учителя и проповедника. В нем сочетались
глубокая* вера, основанная на пиетических представлениях, с
широкой образованностью в рационалистическом духе Хр. Воль-
фа, учеником которого Шульц был в Галле. Это был человек
твердой воли и неиссякаемой энергии, благодаря ему пиетизм
стал определяющим духовным течением в Кенигсбергском уни-
верситете. В помощь себе Шульц привлек двух своих земляков
из Померании: одного на место проповедника Альтроссгартен-
ской кирхи (руины, которой до конца 60-х годов стояли рядом
с областной больницей в Калининграде), другого — инспектором
в Фридрихсколлегиум.
В результате деятельности Шульца и его сподвижников
Кенигсбергский университет обрел даже в глазах монарха ре-
путацию вполне благонадежного заведения, и Фридрих Виль-
гельм I в 1736 г. освободил кенигсбергских студентов-теологов
от обязательного двухлетнего прохождения курса богословских
наук в Галле. И хотя кенигсбержцы по-прежнему наведывались
туда за магистерскими и докторскими дипломами, но теперь
нередко и галльские студенты приезжали в Кенигсберг для
продолжения учения.
138
Итак, очередная идеологическая баталия в Кенигсбергском
университете закончилась победой пиетизма, лютеранской ор-
тодоксии пришлось уйти в тень. Но на пути к этой победе
пиетисты должны были устранить еще одного идейного против-
ника, хоть и не столь сильного и организованного, как последо-
ватели ортодоксии.
Одновременно с пиетизмом в немецких университетах нача-
ла XVIII века развивалось и другое учение — философский ра-
ционализм. Оба учения корнями уходили в идеи- эпохи Возрож-
дения. И если пиетизм был своеобразно понимаемой попыткой
вернуться к исходным целям Реформации (освобождение рели-
гии от церковной регламентации и от роли политического ин-
струмента в руках церковных иерархов и правителей, провоз-
глашение ее личным делом совести каждого человека), то
рационализм стал продолжением идей Ренессанса о свободном
человеческом разуме, способном без ссылок на авторитет Биб-
лии или Аристотеля объяснить на основе разумных исходных
тезисов, непредвзятого исследования и законов логики весь мир,
включая Бога и природу, человека, историю, искусство. И по-
добно тому, как гуманизм эпохи Возрождения и Реформация
шли до поры рука об руку, борясь с общим врагом — средне-
вековой схоластикой, так и пиетизм с рационализмом вначале
были союзниками в борьбе с застывшей лютеранской ортодок-
сией. Но, достигнув победы над идейным противником, они
сами стали врагами.
В Германии ведущие представители этих двух зарождавших-
ся течений — пиетизма и рационализма — встретились в уни-
верситете Галле. Это были упоминавшийся уже не раз теолог
А. Франке и философ Хр. Вольф. Франке был изгнан из кон-
сервативного лютеранского Лейпцигского университета, Вольф
приехал в 1707 г. в Галле по рекомендации Лейбница и занял
здесь кафедру математики и естествознания. Благодаря четко-
му математическому методу построений, ясности понятий и
основных положений, рационалистическая философия Вольфа
(по существу, представлявшая собой разъяснение учения Лейб-
ница) быстро обретала приверженцев. В трудах Вольфа фило-
софия не ограничивалась своей прежней ролью подготовитель-
ной части богословия — она поднималась до уровня самостоя-
тельной науки, опирающейся на математику и естествознание.
На первых порах оба философских учения мирно сосущест-
вовали в Галльском университете, но их принципиальные рас-
хождения не могли не проявиться. И между трезвым, формали-
зованным рационализмом Вольфа в вопросах религии и эмо-
циональным, граничащим с мистикой пиетизмом начались тре-
ния, переросшие затем в Галле в открытый конфликт. Послед-
ней каплей в этом противостоянии стала публичная лекция
Вольфа о свободе воли, резко осужденная пиетистами. О ее
крамольном содержании местные теологи доложили королю,
139
после чего ревностный охранитель пиетизма Фридрих Виль-
гельм I объявил, что автор безбожного сочинения под страхом
виселицы должен в течение 24 часов покинуть Галле, а в тече-
ние 48 часов убраться из Пруссии. Вольф бежал в Марбург,
где деятельно продолжил работу над развитием своего учения
и обрел многих новых последователей.
Между прочим, Вольф сыграл немаловажную роль в орга-
низации Петербургской Академии наук, почетным членом ко-
торой он состоял со времени ее основания, его советами в этом
деле пользовался Петр I. По учебнику Вольфа «Начальные
основания всех математических наук» в 40-е и 50-е годы
XVIII в. обучались студенты при Петербургской Академии;
позже сокращенный вариант этого курса был переведен на рус-
ский язык учеником Л. Эйлера академиком С. К. Котельни-
ковым (1723—1806). Взгляды философа оказали влияние на
М. В. Ломоносова (1711—1765), который в 1736—1739 гг. обу-
чался у Вольфа в Марбурге химии и горному делу.
В Кенигсбергском университете, бывшем в первой трети
XVIII в. в какой-то степени подобием университета в Галле,
произошла на почве конфликта между пиетизмом и рациона-
лизмом история, подобная той, что случилась с Вольфом. Вна-
чале рационалистические идеи здесь тоже не вызывали особого
беспокойства. По-видимому, первым, кто принес в Кенигсберг
мысли Вольфа и начал излагать их с университетской кафед-
ры, был его ученик в Галле, уроженец Кенигсберга Г. Г. Раст
(Georg Heinrich Rast, 1695—1726). Раст по научным интересам
был математиком и; астрономом с довольно широким кругозо-
ром. Он совершил научную поездку по странам Европы, в Окс-
форде встречался с известным астрономом Э.. Галлеем (Edmund
Halley, 1656—1742), в Базеле с математиками Бернулли, пере-
писывался с Лейбницем, с Гольдбахом. С 1719 г. Раст возглавил
кафедру математики в Кенигсберге. В духе рационализма, с
проповедью о непротиворечивости новейших научных открытий
богословским истинам высказывался также реформатский пас-
тор, ректор школы Бургшуле и кнайпхофский дьякон И. Г. Крей-
шнер (Johann Heinrich Kreuschner, ?— 1730).
Но самым активным деятелем; рационализма в Кенигсберге
был профессор Хр. Г. Фишер (Christian Gabriel Fischer, 1686—
1751), богослов и физик, сын кенигсбергского купца. Фишер
читал свои лекции, в частности, по работе Хр. Вольфа «Разум-
ные мысли о природе», чем вызывал раздражение пиетистов.
Изгнание Хр. Вольфа из Галле пиетистами послужило сигна-
лом к действиям их кенигсбергским единомышленникам. Пер-
вой их жертвой стал Фишер.
Поводом для расправы послужила докладная записка Фи-
шера о необходимости реформ в университете, с которой он
выступил в 1725 г. В записке он резко критиковал столпов
пиетизма в университете Абрахама Вольфа и Георга Рогаля,
140
задев также А. Франке из Галле, Уязвленный Франке пожало-
вался Фридриху Вильгельму I — и Фишер разделил участь
Хр. Вольфа: ему было приказано в 24 часа оставить Кенигсберг,
а в следующие сутки и Пруссию. Опальный профессор нашел
прибежище в Гданьске. Точно так же были изгнаны из города
«за атеизм» и некоторые другие сторонники рационализма.
Правда, конфликт между пиетизмом и рационализмом —
бывшими союзниками — не был столь ожесточенным, как рели-
гиозные распри прошлых времен: в Европе наступала эпоха
Просвещения с ее терпимостью к разномыслию, и рационали-
стическое мировоззрение стало одной из черт этого времени.
Если же говорить о Пруссии, то здесь в 1740 г. на королевский
трон сел Фридрих II (Friedrich II, 1712—1786), король, не инте-
ресовавшийся богословскими тонкостями и объявивший своей
целью «борьбу с невежеством и предрассудками, просвещение
умов» [15, т. 7, с. 360]. Под предрассудками король подразуме-
вал прежде всего те черты богословских теорий, которые свои-
ми различиями порождали разрушительные религиозные кон-
фликты.
«В моих землях каждый пусть достигает блаженства на
свой лад» [15, т. 7, с. 360], — говорил Фридрих II. И в этом
высказывании проявились как его веротерпимость, так и его
ироническое отношение к религии. Новый король благоволил
Хр. Вольфу, сочинения которого ввели когда-то юного Фрид-
риха в философию, и опальный философ после 17 лёт изгнания
с триумфом возвратился в 1740 г. в Галле. Рационалисты сно-
ва оживились в Пруссии.
Еще при прежнем короле, в 1736 г., в Кенигсберг было раз-
решено возвратиться еще одному изгнаннику — Хр. Фишеру, но
с запретом занимать какие бы то ни было государственные или
академические,должности. Фридрих II, не питавший никакого
пристрастия к пиетизму, распорядился тем не менее оставить
на прежних должностях всех пиетистов, назначенных на служ-
бу его отцом Фридрихом Вильгельмом I. Но он запретил в
1742 г. пиетистские «благочестивые собрания». Главный кениг-
сбергский пиетист Шульц исполнял при новом короле свои
многочисленные обязанности до самой смерти в 1763 г. и даже
пять раз избирался ректором университета.
Фридрих не упускал случая поиронизировать над высказы-
ваниями из Священного писания, над церковными обрядами,
над духовенством. Отношение монарха к религии предоставля-
ло полный простор критикам христианства, не только светским,
но и церковным. Диапазон критических нападок на религию
простирался от высказывания сомнений в некоторых частностях
христианского учения до полного атеизма. Между этими край-
ностями лежал рационалистический подход- к религии, получив-
ший в эпоху Фридриха II широкое распространение, в том
числе и в среде священнослужителей. Проповедники «разумно-
141
Кафедральный собор, служивший одновременно университетской
церковью. Рисунок 1716 г.
го богопочитания» и «просвещенной морали» порой доходили до
забавных крайностей.
К примеру, евангельский рассказ1 о рождении Христа в хле-
ву с яслями давал повод к беседе р разумности стойлового
содержания скота; пасхальный сюжет о женах-мироносицах,
пришедших рано утром ко гробу Господню и первыми узнавших
о воскресении Иисуса, использовался как довод в пользу ран-
него вставания; история о входе Христа в Иерусалим, когда
народ бросал ему под ноги зеленые ветви деревьев, служила
предлогом для проповеди о вреде истребления рощ. Приведем
еще один пример религиозного творчества рационалистов,
предложив читателю «опознать» следующий фрагмент:
«Все тела Вселенной и наша Земля созданы в начале Бо-
гом. В частности,что касается Земли, то она была в начале
совершенно пустынной; она была окружена темным туманом
и кругом омывалась водою, над которой начал подыматься
сильный ветер. Но скоро на ней стало несколько светлее, как
того требовал божественный Промысел» [15, т. 7, с. 352]. На-
142
верное, непросто узнать в этом отрывке первые три стиха
Книги Бытия из Ветхого Завета, Вот каков канонический текст:
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была без-
видна и пуста, и тьма; над бездною; и дух Божий носился над
водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».
Первый отрывок взят из изданной в 1735 г. в духе рацио-
налистической философии так называемой Вертгеймской Биб-
лии, которая по замыслу переводчиков должна была «разумно»
излагать библейский текст.
Посещение прусских церквей, где произносились подобные
проповеди и Священное писание подавалось в подобной интер-
претации, стало быстро сокращаться. Иногда приходилось за-
крывать или даже сносить храмы для сооружения на их месте
более «полезных» построек. Но ничто не вечно под луной, и
XVIII век, видевший расцвет рационализма, стал свидетелем и
его заката: вольфианская рационалистическая философия, пы-
тавшаяся все и вся, включая религию и эмоциональную сферу
человека, объяснить средствами одного лишь разума, не могла
иметь будущего. В Кенигсбергском университете уже в 50-е
годы XVIII в. началось ее вытеснение.
Очень любопытным примером переосмысления вольфиан-
ства может служить эволюция взглядов нашего соотечествен-
ника Андрея Тимофеевича Болотова (1738—1833), служившего
в годы Семилетней войны в канцелярии русского военного гу-
бернатора в Кенигсберге. Болотов был человеком разносторон-
них интересов; он увлекался, в частности, и философией. Одна
из книг по этому предмету нравилась ему больше всех других.
«Книга сия, — писал Болотов в своих «Записках», — содержала
в себе краткое изображение или сокращение всей так называе-
мой вольфианской философии, которая была в тогдашнее вре-
мя во всеобщем везде употреблении и, при всех своих недостат-
ках, почиталась тогда наилучшею. Почему и в Кенигсберге все
профессоры и учители юношества обучали оной, так как, к со-
жалению, переселясь и к нам, господствует она и. у нас еще
и поныне» [2, с. 119].
Итак, молодой русский дворянин сделался в Кенигсберге
последователем вольфианства. Но, как следует из дальнейшего
повествования, в университете существовала и оппозиция воль-
фовскому рационализму, благодаря влиянию которой Болотов
обрел иной, прямо противоположный и не лишенный юношеско-
го максимализма взгляд на эту философию. Чтобы быть вполне
точным, а также уступая искушению лишний раз соприкоснуть-
ся с замечательным слогом российского восемнадцатого столе-
тия, обратимся снова к «Запискам»:
«Но мне всего меньше известно было тогда, что философия
сия имела многие недостатки и несовершенства: что самые
основания, на которых все здание оной воздвигнуто, были сла-
бы и ненадежны и что вообще была она такого свойства, что
143
дотоле, покуда человек, прилепившийся к оной будет только
вскользь оной держаться и оставаться довольным тем, что в
ней содержится, он может быть и добрым и безопасным, а как
скоро из последователей оной кто-нибудь похочет далее про-
стирать свои мысли и углубляться более в существо вещей
всех, то всего и скорее может сбиться с правой тропы и заблу-
диться до того, что сделается наконец деистом, вольнодумном
и самым даже безбожником, и что весьма многие, преразумные
впрочем люди, действительно от ней таковыми негодяями сде-
лались и, вместо искомой пользы, крайний себе вред приобре-
ли и в невозвратимую впали пагубу, так как то же самое едва
было и со мною не случилось» [2, с. 119—120].
Помогли Андрею Тимофеевичу «не впасть в пагубу» слу-
шанные им у одного из приват-доцентов лекции по новой фило-
софии. Решающий вклад в развенчание рационалистических
концепций, казавшихся столь незыблемыми, был сделан в Ке-
нигсбергском университете Иммануилом Кантом.
БОГОСЛОВЫ ИЛИ МАТЕМАТИКИ?
XVIII столетие было периодом динамичного развития евро-
пейской математики—прежде всего в области математического
анализа, широко понимаемого, и его приложений к астрономии
и механике. Важными центрами математических и вообще ес-
тественно-научных исследований становились академии наук,
среди которых ведущими были Парижская, Берлинская, Петер-
бургская; меньшую роль играли университеты.
Кенигсбергский университет в это время все еще оставался
математической провинцией. Правда, методика преподавания
и способ изложения материала в математических работах с
первых десятилетий XVIII в. находились здесь под благотвор-
ным влиянием работ Хр. Вольфа с его требованием четких
формулировок и ясных логических выводов. Вольфовская мето-
да проникала в университет как через посредство его учебни-
ков, получивших очень широкое распространение, так и через
тех, кто слушал лекции Вольфа в Галле.
Как уже упоминалось, чтение лекций в духе Вольфа в Кениг-
сберге впервые начал его ученик Г. Раст, унаследовавший
после смерти Д. Блезинга в 1719 г. математическую кафедру.
О широте его научных интересов можно судить, в частности,
по переписке Раста с Хр. Гольдбахом — в ней обсуждаются
полемика вокруг новых сочинений Хр. Вольфа по физике, по-
следние теории планетной механики, задачи по математическо-
му анализу, философские проблемы [42, с. 39]. Раст опублико-
вал собственные исследования по теории конических сечений,
суммированию бесконечных рядов, д также работы по астро-
номии и метеорологии.
144
Коллегой Раста в университете был пиетист Христоф Ланг-
ханзен (Christoph Langhansen, 1691—1770), сын профессора
Христиана Лангханзена (Christian Langhansen, 1660—1727)
(противника пиетизма!). Подобно своему отцу Христоф совме-
щал занятия математикой и богословием; более полувека,
с 1719 по 1770 г., он служил экстраординарным профессором
математики и одновременно с 1728 г. был ординарным профес-
сором теологии, уделяя последней значительную часть своего
времени. Из точных наук его больше всего привлекала астро-
номия. Он опубликовал описание двух солнечных затмений, ра-
боты о наклонении эклиптики к экватору, о сферической форме
Земли, о вычислении параллакса, а также изложил свои пред-
ставления о природе полярных сияний. Большое практическое
значение имела его работа 1717 г. о прусских мерах длины
того времени. Он собрал воедино данные о бывших тогда в
ходу в Пруссии разнообразных мерах длины и дал соотношения
между ними [76, с. 151].
Хотя предмет математики не был непосредственно связан с
богословием и философией, тем не менее религиозно-философ-
ские баталии, периодически сотрясавшие Альбертину, нередко
задевали и университетских математиков. Не столько как пред-
ставителей этой науки, сколько как носителей тех или иных
религиозно-философских взглядов, или, как это часто случалось,
теологов «по совместительству». Так, когда с середины 20-х
годов XVIII в. пиетисты начали открытую борьбу с вольфов-
ским рационализмом, в круг подозреваемых в неблагонадеж-
ности лиц попадали и те, кто просто следовал методике Хр.
Вольфа в преподавании математики. По этой причине, напри-
мер, одаренный математик К. Марквардт (Konrad Gottlieb
Marquardt) не мог занять математическую кафедру после смер-
ти Раста (1726 г.), так как за четыре года до этого на одном
из диспутов выступил как сторонник рационализма. Чтобы
выйти из создавшегося затруднения, специально для Марквард-
та в 1730 г. было учреждено новое место ординарного профес-
сора математики. Наиболее значительными работами этого
профессора были сочинения о применении алгебры в физике
(1733 г.) и о новых методах астрономических наблюдений
(1734 г.)
Университетскую математику 30-х — 40-х годов представлял
в известной мере также Мартин Кнутцен (Martin Knutzen,
1713—1751) —ученый разносторонних интересов и поразитель-
ной работоспособности. Подробнее о нем будет сказано в очер-
ке о Канте, учителем которого был Кнутцен. Как экстраорди-
нарный профессор логики и метафизики, Кнутцен читал лекции
по всем разделам философии и математики, а также риторику
и мнемонику. Его дневная лекционная нагрузка составляла не
менее шести часов. Кнутцен издал несколько небольших работ
по математике. Одна из них — «Arithmetica Mechanica» была
10 Зак. 1382 1 45
написана как руководство к пользованию механическим вычис-
лительным устройством, сконструированным Кнутценом в
1744 г. У него были и астрономические сочинения. Наиболее за-
мечательное из них «Разумные мысли о кометах» (1744 г.).
Еще в 1737 г. Кнутцен, основываясь на ньютоновском учении,
предсказал появление кометы в 1744 г., и когда эта комета
действительно появилась, он издал названную работу [76, с. 152].
Связь между математикой и астрономией была естественной
во все времена, так как издавна астрономические наблюдения
применялись для решения практических задач — измерения
времени, составления календарей, ориентирования на открытых
пространствах и т. п. — а между актом наблюдения и его прак-
тически полезным результатом всегда лежали математические
расчеты. Но в эпоху Просвещения, когда философская мысль
пыталась найти рациональные основания религии, а теология
нередко рассматривала естествознание как своего союзника,
обычным явлением в университетах было совмещение также
занятий математикой, астрономией и богословием. В Альбер-
тине, например, из 312 студентов-теологов в середине XVIII в.
две трети одновременно изучали математику, часть занималась
также астрономией, оптикой и т. п. [55, т. 2, с. 285].
В качестве типичного примера можно привести деятельность
Г. Реккарда (Gotthilf Christian Reccard, 1735—1798), профессо-
ра теологии, проповедника Закхаймской церкви. Реккард очень
живо интересовался астрономией, активно занимался астроно-
мической практикой и писал астрономические сочинения. В сво-
ем доме он имел оборудованную на собственные средства аст-
рономическую обсерваторию. Быть может, именно благодаря
интересу к астрономии этот богослов пришел после смерти
Лангханзена в 1770 г. на кафедру математики. Когда же в
1776 г. Реккард стал еще и директором Фридрихсколлегиума,
он соорудил на крыше этой школы небольшую деревянную
башню для астрономических наблюдений. По-видимому, это
была первая стационарная астрономическая обсерватория в
Кенигсберге. Эта башня была снесена за ветхостью в 1817 г.
Какие-либо математические работы Реккарда неизвестны,
но он оставил ряд сочинений по астрономии. Например, «Трак-
тат об открытии спутника Венеры, переведенный с французско-
го с примечаниями» (Берлин, 1761 г.) или «Трактат о большом
солнечном затмении, которое произойдет в 1764 г.» (Берлин,
1763 г.), другие работы о затмениях. Заметим, что по совре-
менным данным планета Венера спутников не имеет, однако
в XVII и XVIII веках в Европе не раз появлялись сообщения о
наблюдениях вблизи Венеры объектов, которые могли бы быть
ее спутниками. По всей вероятности, эти мнимые «открытия»
были следствиями несовершенства астрономических приборов.
Другим, хотя не столь известным в Кенигсберге астрономом
был Хр. Зелигман (Christian Seligmann, 1717—1780), в прош-
146
лом — еврейский раввин Якоб Гирш (Jakob Hirsch). Он родился
и жил в Праге, но когда в 1748 г. королева Мария-Терезия
выслала оттуда евреев, Гирш приехал в Кенигсберг, принял*
крещение, сменил имя и стал учителем богословия и воскрес-
ным проповедником во Фридрихсколлегиуме. Зелигман испыты-
вал интерес к астрономии; он, в частности, предвычислил в
1760 г. обстоятельства предстоящего прохождения Венеры по
диску Солнца — явления, повторяющегося с определенной за-
кономерностью. К прохождению в 1761 г. готовились астрономы
в разных странах, в том числе и в России, где были снаряжены
специальные экспедиции в удаленные районы империи. С на-
блюдениями этого явления связывались надежды уточнить ве-
личину солнечного параллакса и тем самым — расстояния от
Земли до Солнца.
Астрономией и математикой, а также метеорологией зани-
мался еще один кенигсбергский богослов — проповедник Хабер-
бергской церкви Г. Зоммер (Georg Michael Sommer, 1754—
1826). Он первым перевел на немецкий язык работы знаменито-
го английского астронома В. Гершеля (William Herschel, 1738—
1822).
На университетской кафедре математики вместе с Реккардом
служил с 1770 г. ординарный профессор Ф. Бук (Friedrich
Johann Buck, 1722—1786), имевший, как и его коллега, работы
по математике и теологии. В 1764 г. Бук издал в Кенигсберге
«Жизнеописание почивших прусских математиков вообще и бо-
лее чем сто лет назад умершего великого прусского математи-
ка П. Христиана Оттерта в особенности, в двух частях».
После смерти Бука ординарным профессором математической
кафедры стал в 1787 г. богослов и математик И. Шульц
(Johann Schulz, 1739—1805), ученик и коллега И. Канта.
Шульц много сделал для разъяснения и распространения фило-
софских взглядов своего великого учителя. Кант назвал его
«лучшей философской головой, какую он знал в этом крае»
[55, т. 2, с. 254].
Шульц родился в Мюльхаузене (ныне Гвардейское Багра-
тионовского района), учился во Фридрихсколлегиуме, семнад-
цати лет записался в Альбертину, чтобы изучать теологию. За-
кончив учебу, он служил пастором в разных местах в провин-
ции. В 1775 г. он защитил в Кенигсберге диссертацию и начал
читать в университете лекции по математике и астрономии, а
со следующего года стал также проповедником замковой церк-
ви. Он издал ряд серьезных работ по математике — «Теория
параллельных» (1784 г.), «Теория бесконечных» (1788 г.), «На-
чальные основания чистой механики» (1804 г.), а также сочи-
нения по философии. Шульц был весьма уважаемым в универ-
ситете человеком, несколько раз он занимал должность декана
философского факультета, был также ректором университета
(1802 г.).
10*
147
ПОЛЕЗНАЯ НАУКА МЕДИЦИНА
При короле Фридрихе Вильгельме I, руководствовавшемся
в своей политике критерием практической полезности ее ре-
зультатов, некоторое развитие получила в Кенигсберге безус-
ловно полезная наука медицина. В штат медицинского факуль-
тета в результате разделения анатомии и ботаники в 1738 г.
была введена пятая профессорская должность (четвертую фа-
культет получил в 1709 г.). Среди профессоров медицины здесь
случались деятельные, с передовыми взглядами люди.
Одним из них был М. Боретиус (или Борецкий) (Mathias
Ernst Boretius, 1694—1738). Этому врачу принадлежала заслуга
пропаганды и первого практического применения в Пруссии
прививок против оспы. В то время это было непростым делом:
новшество встречало сильное сопротивление населения из-за
страха и предубежденности против столь необычного способа
предупреждения болезни. Боретиус поступил на медицинский
факультет Кенигсбергского университета в 1708 г., затем учил-
ся в Лейдене, где в 1720 г. получил диплом доктора медицины.
Он совершил научное путешествие по Германии, Нидерландам
и Англии. В Лондоне он познакомился с идеей и практикой
прививок против оспы, освоил их методику и издал в 1722 г.
в Кенигсберге на эту тему специальное сочинение.
В том же году Боретиус снова записался на медицинский
факультет Альбертины, в 1724 г. стал там экстраординарным
профессором, еще через три года — ординарным профессором.
Он был также придворным лекарем, членом Берлинского об-
щества наук” занимал важные административные должности.
Научные интересы Боретиуса относились к ботанике, особенно
к лекарственным растениям, а также к сравнительной анатомии
растений и животных; на эти темы им были написаны научные
сочинения.
Когда в октябре 1738 г. профессор Боретиус умер, его кол-
лега по факультету Я. Тшепски (Jan Fryderyk Trzepski) написал
в память о нем панегирик, причем на польском языке. Поляк
по происхождению, Тшепски с 1734 г. был студентом Альбер-
тины, продолжил обучение медицине в Галле, где в 1742 г. по-
лучил докторскую степень, и затем служил врачом в Инстер-
бурге (ныне г. Черняховск).
Профессор Боретиус был хорошим педагогом, он понимал
необходимость практических занятий по анатомии и, когда это
удавалось, занимался со студентами вскрытием случайно до-
бытых трупов в не приспособленном для этих целей помещении.
В 1736 г., незадолго до смерти Боретиуса, был наконец достиг-
нут какой-то результат продолжавшихся больше века усилий:
медицинский факультет получил согласие правительства на
постройку анатомического театра. Его здание было сооружено
на улице Вайдендам (ныне примыкающая к Высокому мосту
148
часть улицы Октябрьской на острове). Правда, заслуга прус-
ских властей в этом деле была минимальной — они лишь дали
разрешение на строительство здания. Все же расходы 5ыли
оплачены из личных средств профессором Хр. Бютнером (Chri-
stian Gottlieb Buttner, 1708—1776), который для осуществления
своего замысла воспользовался личной благосклонностью к не-
му короля Фридриха Вильгельма I.
Бютнер, родом из Кенигсберга, изучал медицину в Галле,
получил там ученую степень и в 1734 г. стал экстраординарным
профессором медицины в Кенигсберге. В своем анатомическом
театре он собрал коллекцию скелетов и препаратов, другие экс-
понаты. По распоряжению короля Бютнеру для анатомирования
должны были доставляться трупы преступников и тех, кто под-
лежал обязательной госпитализации. По другому монаршему
указанию военным врачам и фельдшерам вменялось в обязан-
ность прослушать специальный курс лекций у Бютнера. Этот
профессор был также известным специалистом в области судеб-
ной медицины.
После смерти Бютнера его" анатомический театр был вы-
куплен в 1778 г. и передан университету. Со временем он при-
шел в полный Упадок, и его экспонаты были перевезены в
Берлин, где вместе с другим частным собранием они составили
основу будущего Берлинского анатомического музея. И все же
введение регулярных занятий по практической анатомии и дея-
тельность бютнеровского театра не прошли в Кенигсберге бес-
следно — анатомирование стало неотъемлемой частью учебного
процесса в Альбертине. С 30-х годов XVIII в. на медицинском
факультете укрепились также позиции хирургии, долгое время
пребывавшей здесь в опале. Хирургия стала одной из специаль-
ностей факультета.
Среди видных личностей, медицинского факультета XVIII в.
следует упомянуть также профессора А. Орловского (Andrzej
Jan Orlowski, 1735—1788), слывшего выдающимся педагогом и
серьезным, ученым. Он родился в Вильно, медицинское образо-
вание получил в Кенигсберге, где в 1753 г. записался в Альбер-
тину. Здесь он в 1761 г. получил степень доктора медицины,
несколько лет практиковал как врач и с 1765 г. до своих по-
следних дней служил профессором медицинского факультета.
В Кенигсберге Орловский издал 11 научных сочинений по раз-
ным разделам медицины. Его лекции были очень популярны
среди студентов; с особенным успехом он преподавал патоло-
гию и химию. Для ознакомления с научным и практическим
опытом Орловского в Кенигсберг даже приезжал придворный
лекарь польского короля Станислава Августа (Stanislaw August,
1732—1798, король в .1764—1795 гг.)
А. Орловский трижды избирался ректором университета,
дважды проректором, был деканом медицинского факультета.
149
Из собственных средств он выделил в 1776 г. две тысячи гуль-
денов для материальной поддержки малоимущих студентов-ме-
диков; эта сумма стала основой именной стипендии Stipendium
Orlovianum, учрежденной позжев университете.
Среди студентов профессора А. Орловского был Карл Гот-
фрид Хаген (или Гаген) (Karl Gottfried Hagen, 1749—1829) —
личность замечательная во многих отношениях, и мы еще не
раз будем обращаться к ней по разным поводам. Его прадед,
переплетчик книг, переехал из Любека в Бартенштейн (ныне
г. Бартощице в Польше); дед имел переплетное дело в Шип-
пенбейле (ныне г. Сенпополь в Польше); отец Гейнрих Хаген
(1709—1772) женился на дочери кенигсбергского придворного
аптекаря, в 1746 г. унаследовал аптеку тестя и стал родона-
чальником целой династии аптекарей и ученых в Кенигсберге.
Он имел трех сыновей и шестерых дочерей. Старший сын, упо-
мянутый уже Карл Готфрид, унаследовал отцовскую придвор-
ную аптеку, другой сын стал владельцем кнайпхофской аптеки,
и аптечное дело Хагены вели более полутора столетий — доста-
точно сказать, что «придворная» аптека оставалась в собствен-
ности семьи Хагенов до 1936 г.
Одна из дочерей Гейнриха вышла замуж з^университетского
профессора физики К- Д- Ройша (Karl Daniel Reusch, 1735—
1806), по инициативе и при участии которого в 1783 г. на баш-
не Хабербергской церкви (на ее месте ныне находится кино-
театр «Октябрь») был установлен первый в Кенигсберге громо-
отвод. Осуществлению этого предприятия содействовал также
И. Кант.
Карл Готфрид Хаген учился в Кенигсбергском университе-
те на медицинском факультете, в 1773 г. сдал в Берлине специ-
альный экзамен по аптечному делу, в 1775 г. стал профессором
физики и химии в Альбертине. Это был всесторонне одаренный
человек, имевший очень широкий круг интересов. Он препода-
вал зоологию и ботанику на основе учения К- Линнея (Karl Lin-
nee, 1707—1778), первым начал читать в университете лекции
по минералогии, издал в 1778 г. учебник по аптечному делу,
став, по существу, основателем фармации как науки. В том же
году К- Хаген открыл в своей .аптеке за счет личных средств,
без всякой поддержки извне, первую в истории немецких уни-
верситетов научную фармацевтическую лабораторию. (Заме-
тим, что это был не первый случай основания научного учреж-
дения за счет личных средств профессоров Альбертины,—
вспомним анатомический театр профессора Бютнера! — но и
далеко не последний — тому еще будут примеры. Практика же
чтения профессорами лекций у себя дома была обычным делом
до второй половины XIX в.)
Карл Хаген пристально следил за новейшими достижениями
в области электричества и отражал их в своих лекциях;
в 1790 г. он написал работу «Основания химии», названную
150
Кантом шедевром логики. Он впервые выполнил химический
анализ воды в кенигсбергских колодцах. Это лишь немногое
из того, что характеризует К. Хагена как преподавателя и уче-
ного; добавим к этому, что он был очень добрым и обаятель-
ным человеком.
В заключение «медицинской» темы упомянем еще имена
нескольких медиков XVIII в., биографии которых в той или иной
степени были связаны с Кенигсбергским университетом и с
Россией.
На русскую военную службу поступил в 1731 г. как врач
И. Шрейбер (Johann. Friedrich Schreibier, 1705—1772), уроже-
нец Кенигсберга, сын профессора Альбертины. С 1742 г. он
служил городским врачом в Москве, затем профессором при
госпитальных школах в Петербурге, был избран почетным чле-
ном Петербургской Академии наук. Шрейбер издал очень по-
пулярный учебник «О распознавании и лечении главнейших
болезней».
В 1770 г. профессором новоучрежденной кафедры естествен-
ной истории Московского университета был определен Матвей
Иванович Афонин (1739—1810), которому, в частности, было
поручено чтение лекций по земледелию — предмету для рос-
сийского университета совершенно новому. Афонин преподавал
также зоологию, ботанику и минералогию. Московский профес-
сор обучался на медицинском факультете Кенигсбергского уни-
верситета, куда он поступил в 1758 г. В это время Кенигсберг
входил в состав России. Позже Афонин занимался под руко-
водством К. Линнея в Упсале, где достиг больших успехов и
защитил диссертацию. В 1777 г. он вынужден был оставить по
болезни кафедру в Московском университете, уехал в Крым
и последние годы жизни занимался там практической агроно-
мией.
В Кенигсбергском университете получил медицинское обра-
зование (поступил в 1772 г.) будущий хирург Астраханской
губернии Иван Максимович.
В конце 70-х годов XVIII в. после сдачи экзамена перед выс-
шей медицинской коллегией в Петербурге в Императорскую
Главную аптеку российской столицы был принят младшим ап-
текарем Я. Гофман (Jakob Friedrich Hoffmann, 1758—1830).
Он обучался фармации в Эльбинге, Кенигсберге (1777 г.) и в
Риге. В России ему привелось также недолго служить в Ар-
хангельске. Затем он изучал медицину в Кенигсбергском
(1781 г.) и других университетах, вел обширную научную и
практическую деятельность в Варшаве, основал там в 1815 г.
ботанический сад, а с 1818 г. служил ординарным профессором
медицинского факультета Варшавского университета.
В 90-х годах в Москве практиковал врач И. Редовски
(Johann Franz Redowski) родом из Мемеля (ныне г. Клайпеда),
который с 1789 г. учился на медицинском факультете в Кениг-
151
сберге. Окончив учебу, он уехал в Россию и готовился там как
врач и естествоиспытатель к путешествию с русским посольст-
вом в Китай, однако заболел и умер до отъезда.
В 1781 г. в Кенигсбергский университет поступил 30-летний
уроженец Киевской губернии Нестор Квятковский (Nestor
Kwiatkowski). Через три годц он получил в Альбертине степень
доктора медицины, однако для получения права на медицин-
скую практику в России должен был еще сдать специальный
экзамен в Петербурге. Квятковский служил врачом в Курской,
а затем Орловской губерниях.
По-видимому, в России трудились и другие обучавшиеся в
Кенигсберге медики, но сведениями о них мы не располагаем.
«РАДОСТИ НАШИ ЗЕМНЫЕ И ГОРЕСТИ МУДРО
РАСЧИСЛИЛ» (К. ДОНЕЛАЙТИС)
Очень недолго — всего четыре года — с Кенигсбергским уни-
верситетом была связана жизнь отца литовской поэзии Христиа-
на Доналитиуса (Christian Donalitius, 1714—1780), ныне тради-
ционно именуемого по-литовски Кристионасом Донелайтисом.
Однако можно уверенно утверждать, что именно в стенах Аль-
бертины сформировалась духовная и интеллектуальная основа
личности будущего поэта, вышедшего из литовской крестьянской
семьи. Родная деревня Донелайтисов, ныне не сохранившаяся,
находилась вблизи города Гумбиннена (ныне г. Гусев), то есть
в той части Пруссии, где значительной была доля литовского
населения. После опустошительной эпидемии чумы 1709—
1711 гг. население этого края сократилось вдвое. Последовав-
шая затем интенсивная немецкая колонизация обезлюдевших
земель оказала губительное воздействие на национальную са-
мобытность литовского племени, способствовала онемечиванию
языка и обычаев литовцев.
В этих условиях мощное поэтическое дарование Донелай-
тиса заявило о себе на теснимом литовском языке. И хотя оно
оставалось неведомым современникам за пределами ближай-
шей округи, это было свидетельство жизнестойкости народного
литовского духа, его способности к самобытному художествен-
ному творчеству. Оно возымело глубокое влияние на судьбы
литовского слова и литовской национальной культуры в более
поздние времена.
Некоторые биографы поэта полагают, что еще в отрочестве
он приехал в Кенигсберг, где стал учиться в школе для бедных.
Затем около 1731 г. поступил в латинскую среднюю школу,
где учили греческому и латыни, основам риторики. Донелайтис
жил в бурсе для нуждающихся учеников; материальные лише-
ния заставляли его подрабатывать в церкви.
152
После пятилетнего обучения в латинской школе он записал-
ся в 1736 г. на теологический факультет Кенигсбергского уни-
верситета. Как нуждающийся студент, Донелайтис получал
скромное содержание и имел место в университетском пансионе
(общежитии для будущих пасторов). Учителями его были, .в
частности, упоминавшийся уже профессор богословия
И. Квандт — инициатор перевода на польский и литовский язы-
ки Священного писания, профессор поэзии И. Бок (Johann
Georg Bock, 1698—1762). Лекции последнего оказали особенно
сильное влияние на формирование Донелайтиса-литератора.
Как и другие студенты-теологи, намеревавшиеся служить в ли-
товских приходах, Донелайтис посещал также литовский се-
минар, которым тогда руководил Ф. Шульц.
В те годы в Альбертине пробудился интерес к истории
и культуре прибалтийских народов: изучались прусские древ-
ности, литовский фольклор, народные обычаи, быт, нравы.
Энтузиастом подобного рода исследований выступил кениг-
сбергский пастор и издатель М. Лилиенталь (Michael Lilienthal,
1686—1750), получивший образование в нескольких универси-
тетах, в том числе и в Кенигсбергском. Человек необычайно
широкой эрудиции, он был блестящим библиографом и увле-
ченным библиофилом, тонким знатоком истории Пруссии, Поль-
ши, Литвы. Не имея профессорского звания, он с большим
успехом читал лекции в Альбертине. Важное место в разносто-
ронней деятельности Лилиенталя занимала редакционная и
издательская работа:, он в разное время издавал три кениг-
сбергских журнала, в которых публиковались новые материалы
по археологии, истории, языку древних пруссов и других при-
балтийских народностей.
Нет сомнений, что Донелайтис находился в сфере благо-
творного влияния этого всесторонне одаренного человека и чи-
тал его издания — не отсюда ли доскональное знание быта и
нравов «добрых старых времен», свидетельствами которого изо-
билует главное творение Донелайтиса — поэма «Времена
года»?
В университете будущий поэт основательно познакомился с
античной и европейской литературой; как теолог он стад сто-
ронником пиетизма и сохранил верность этому учению на всю
жизнь. Из Альбертины Донелайтис вынес также знание теории
музыки и навыки руководства церковным хором; он хорошо
изучил устройство многих музыкальных инструментов — все это
пригодилось ему в будущей педагогической и пасторской дея-
тельности.
В 1740 г. Донелайтис закончил университетские занятия .и
отправился в городок Шталупеннен (ныне г. Нестеров), куда
был назначен учителем музыки и руководителем хора в мест-
ной школе. Здесь он написал свои первый литературные про-
изведения — несколько басен. Через три года, после сдачи спе-
153
Реставрированная церковь, в поселке Чистые Пруды (Тольмингкемен),
где служил пастор К. Донелайтис
циального экзамена, Донелайтис становится пастором и полу-
чает приход в селе Тольмингкемен (по-литовски Тольминкемис,
ныне пос. Чистые Пруды в Нестеровском районе). Там он про-
жил почти безвыездно 37 лет.
Деятельность Донелайтиса в приходе не ограничивалась
только пасторской службой: он был также учителем, инспек-
тором пяти приходских школ, ему приходилось отстаивать ин-
тересы крестьян перед произволом властей. Пастор Донелай-
тис построил в 1756 г. каменную церковь на месте старой де-
ревянной, а также школу и дом для пасторских вдов. В свобод-
ное время он корпел над самодельными метеорологическими
приборами, сам сделал микроскоп и даже смастерил три кла-
весина.
Серьезными литературными опытами Донелайтис занялся
поздно — после 1765 г. Именно тогда он сделал перевод рели-
гиозных песен на литовский язык и тогда же приступил к рабо-
те над своей эпической поэмой, получившей позже название
«Времена года». Сохранившаяся редакция текста этого сочи-
нения, написанного гекзаметром, содержит 2968 строк. Эту
работу поэт продолжал предположительно около десяти лет.
При жизни Донелайтис не опубликовал ни одного произве-
дения; свои стихи он, вероятно, читал только: друзьям и прихо-
жанам. Лишь спустя много лет рукописное наследие поэта по-
пало в руки собирателя, исследователя и издателя литовского
фольклора профессора Кенигсбергского университета Людвига
Резы (Ludwig Rhesa, 1776—1840). В 1818 г. он по совету
В. Гумбольдта опубликовал в Кенигсберге поэму Донелайтиса
на литовском языке с немецким переводом. У автора поэма не
имела названия, и именно Реза в своем издании впервые на-
звал ее «Времена года». Так состоялось открытие гения литов-
ского поэта.
Содержательная сторона «Времен года» была названа «эн-
циклопедией жизни литовского крестьянина». Действительно
здесь подробно и со знанием дела описана повседневная жизнь
крестьянина: его труд, быт, обычаи, нравы, воспеты его добро-
детели и осуждены пороки. Но Донелайтис был прежде всего
поэтом, а не бытописателем, и его произведение — уникальное
явление литовской поэтической культуры, тем более удивитель-
ное, что расцвет литовской национальной поэзии наступил
лишь в конце XIX — начале XX вв.
...Более двух столетий минуло с тех пор, как покинул этот
мир пастор деревенского прихода в глухом углу Восточной
Пруссии, бывший кенигсбергский студент, литовский поэт Кри-
стионас Донелайтис. Многое изменилось с тех пор — ив мире,
и в селе, где служил пастор Донелайтис.
Прахом, Господь, пойдет любое,
что ни предпримем,
— писал поэт. Церковь, которую он построил и у стен которой
155
обрел свое последнее упокоение, была разорена в послевоенные
годы, не избежал разрушения и пасторский дом.—
Если ты нас не поддержишь рукою
своей благосклонной.
— В начале 70-х годов церковь в Чистых Прудах была восста-
новлена, правда, не как храм, а как музей Донелайтиса. Но
дух поэта возвратился в старый Тольминкемис.
Не забывай же и впредь о нуждах наших,
Всевышни й...*
ИММАНУИЛ КАНТ — ПУТЬ К АЛЬБЕРТИНЕ
О жизни, личности и учении Иммануила Канта (Immanuel
Kant, 1724—1804) написано много, и любознательный читатель
вполне может удовлетворить свой интерес к этому кенигсберг-
скому феномену. Сообразуясь с предметом нашей работы, а
также с установившейся в ней традицией повествования, мы
попытаемся вместить кантовскую тему в рамки, обозначенные
названием книги, то есть будем говорить о Канте лишь в связи
с Кенигсбергским университетом. Мы ограничимся кратким
наброском среды, в которой формировалась личность будущего,
философа, скажем о его студенческих годах, о Канте-учителе
и Канте-ученом, о его окружении. Мы воздержимся от попыток
объяснения некоторых особенностей личности Канта или тон-
костей его философии. Заметим лишь по этому поводу, что
нередко одним и тем- же проявлениям индивидуальности фило-
софа, его словам или поступкам разные исследователи
(Ф. Паульсен, К- Фишер, И. Геллер) давали взаимоисключаю-
щие объяснения. Несовместность их оценок, на наш взгляд, обу-
словлена не поверхностностью исследования, а глубиной, мно-
гогранностью, неисчерпаемостью самого предмета — кантовской
индивидуальности. И неоднозначность суждений, по-видимому,
здесь неизбежна.
Точно так же не может быть и единой, исчерпывающей и
окончательной оценки философии Канта — его учение нераз-
рывно вплетено в живую ткань философской мысли, оно и ныне
живет, раскрывает новые грани и по-прежнему деятельно слу-
жит извечному стремлению человека объяснить мир и свое
в нем место.
Русский писатель и историк Николай Михайлович Карам-
зин (1766—1826), посетивший «славного Канта, глубокомыс-
ленного, тонкого метафизика», в его доме в Кенигсберге, завер-
шает свой рассказ об этом визите примечательными фразами:
* К. Донелайтис. Времена года. Перевод с литовского Д. Бродского. М.:
Художественная литература, 1990. С. 160.
156
«Домик у него маленький, и внутри приборов немного. Все
просто, кроме... его метафизики» [17, с. 54]. Сочетание предель-
ной простоты повседневной жизни мыслителя с глубиной и утон-
' ценностью его философских построений определило и двойст-
венный характер прижизненной славы Канта: в интеллектуаль-
ных кругах Европы кенигсбергский мудрец был славен своим
философским учением, а среди простого кенигсбергского люда,
далекого от метафизических тонкостей, педантичный, слегка
чудаковатый, неизменно доброжелательный господин профес-
сор Кант был глубоко уважаемой и почитаемой личностью,
своеобразным добрым духом старого Кенигсберга, его досто-
примечательностью. Его узнавали на улице, почтительно усту-
пали дорогу, перед ним снимали шляпы.
Невозможно представить себе образ истинного кенигсберж-
ца Иммануила Канта вне города, в котором он прожил почти
безвыездно 80 лет. Поэтому воспользуемся здесь случаем ска-
зать немного о Кенигсберге времен Канта.
Год рождения Канта— 1724-й — был важной вехой в исто-
рии города: по распоряжению Фридриха Вильгельма I в этом
году три прежде юридически самостоятельных города Альт-
штадт, Лебенихт и Кнайпхоф, имевшие собственные магистра-
ты, суды и прочие административные органы и даже оборони-
тельные сооружения, были объединены под общим управлением
в единый город Кенигсберг. Вместе с тремя городами в новое
административное образование вошли и прилегавшие к ним
свободные территории (слободы). Бывшая Кнайпхофская рату-
ша стала теперь общегородской, в Альтштадтской разместился
объединенный городской суд, здание Лебенихтской ратуши
было сдано внаем. Были реорганизованы также различные го-
родские службы, и даже старая виселица в Россгартене стала
общегородской.
В то время город имел 4266 домов, точнее, зарегистрирован-
ных земельных участков для домовых построек. Из них 1506
принадлежали Альтштадту со слободами Штайндам и Ной-
россгартен, 1241 — Кнайпхофу с Хабербергом и Форштадтом,
321 — Лебенихту, остальные — другим городским общинам:
Трагхайму, Нойе Зорге, Закхайму и т. д. [55, т. 2, с. 65].
Объединенный Кенигсберг насчитывал тогда около 50 тысяч
жителей. И если слободские территории еще имели незастроен-
ные участки, то в трех старых городах свободного места давно
уже не оставалось. Здесь вдоль тесных, кривых улочек, плотно
прижавшись друг к другу, стояли островерхие дома с узкими,
в два-три окна фасадами. С тыльной стороны .к дому обычно
примыкал небольшой сад, огород, размещались дровяные са-
раи. Конечно, санитарная обстановка в почти средневековом
городе была очень неблагополучной. Только в 1695 г. было
запрещено вываливать мусор и отходы в ящики, стоявшие
прямо на улицах перед домами, — они были убраны во дворы.
157
Запись о рождении И. Канта в церковной метрической книге
Спустя полвека, в 1744 г., вышел запрет выпускать свиней на
городские улицы. Неудивительно, что над старым Кенигсбергом
время от времени проносились опустошительные эпидемии.
Долгое время город никак не освещался, и первые уличные
фонари появились только в 1731 г.
В кантовские времена, как и прежде, кенигсбергское насе-
ление было весьма пестрым и разнородным и по националь-
ному составу, и по роду занятий, и по образованию. Старая
прусская столица была, городом торговцев и ремесленников,
чиновников и военных, ученых и художников. На ее людных
улочках можно было услышать говор на разных языках Евро-
пы: здесь жили не только немцы, но и голландцы, французы,
поляки, литовцы, шведы. Эту смесь языков разнообразил и
всякого рода заезжий торговый люд, чьи корабли теснились
по берегам Прегеля. Давнишние, солидные национальные об-
щины— польская, литовская, французская — имели свои шко-
лы и церкви; как правило, представители этих народов сели-
лись рядом, образуя «свои» кварталы, жители которых храни-
ли национальные обычаи.
Пестрый мир старого Кенигсберга стал той внешней образ-
ной средой, которая питала воображение будущего философа,
в которой формировались его душа и интеллект. Он родился
в Форштадте, примыкавшем к южному берегу Прегеля, в ре-
месленническом квартале, в семье шорника, где кроме Имма-
нуила было уже трое детей, а потом родились еще пятеро. Ду-
ховное влияние родителей, честных, простодушных, преданных
долгу тружеников, во многом определило будущие этические
и религиозно-философские воззрения Канта.
158
Отец и мать Иммануила были искренними последователями
пиетизма — религиозного течения, о сущности и ведущих фигу-
рах которого мы уже говорили. Пиетизм, чистосердечно и без
мудрствования исповедуемый семьей Кантов как вера и убеж-
дение, определяющие образ мыслей и поведения в повседневной
жизни, составлял естественную и неотъемлемую часть их бы-
тия. «Что бы ни говорили о пиетизме, — писал Кант в зрелом
возрасте, — люди, серьезно увлекавшиеся им, отличались по-
чтенным характером. Они обладали высшим доступным для
человека спокойствием, ясностью и внутренним миром, не на-
рушаемым никакими страстями. Никакая нужда, никакое пре-
следование не приводили их в подавленное настроение, ника-
кое столкновение не могло вызвать в них гнева или вражды.
Другими словами, даже в простом наблюдателе они невольно
вызывали уважение» [31, с. 31].
Однако воспоминания о личном опыте постижения пиетиче-
ского учения и образа жизни, опыте, обретенном в детские и
отроческие годы, были у Канта не столь радужными. Его мать
принадлежала к кругу ревностных почитателей одного из стол-
пов пиетизма в Кенигсберге — проповедника и профессора тео-
логии Ф. А. Шульца, о личности и делах которого мы уже го-
ворили. Шульц, обративший внимание на одаренного мальчика,
посоветовал отдать его на обучение в пиетический Фридрихс-
коллегиум, где Шульц преподавал и позже был директором.
Сюда в 1732 г. и был переведен из Форштадтской госпитальной
школы восьмилетний Иммануил. Это событие стало одним из
ключевых в биографии философа — оно предопределило буду-
щий разрыв Канта с тем сословием, которому он принадлежал
по рождению.
Во Фридрихсколлегиуме в то время были заведены чрезвы-
чайно суровые порядки — в духе требований пиетизма к благо-
честию. Несколько слов о них помогут полнее представить
пиетическую систему воспитания и условия, в которых у буду-
щего философа формировались понятия о дисциплине и долге.
Воспользуемся для этого сведениями, приведенными в книге
И. Геллера [13] со ссылкой на инспектора Фридрихсколлегиума
Хр. Шифферта (Christian Schiff ert), состоявшего в свойстве с
Шульцем: «Ученики должны были ежедневно вставать в пять
часов утра, произносить вслед за тем молитву в присутствии
инспектора, спеть духовную песню и прочитать главу или пол-
главы из Библии, что сопровождалось назидательной беседой.
Каждый урок начинался и кончался опять-таки молитвой и
назиданием. В конце утренних занятий дети опять должны бы-
ли спеть религиозные стихи; с семи до восьми часов в пяти
классах ежедневно преподавалось богословие по катехизису.
В каждый понедельник с шести до семи часов вечера имело
место назидательное собеседование; в каждую пятницу от пяти
до шести утра — молитва совместно со взрослыми с назидани-
159
ем и песнопением; в каждую субботу от десяти до одиннадцати
часов инспектор читал религиозные назидания всем ученикам.
Даже в воскресные дни дети не знали отдыха: от восьми до
девяти часов — чтение катехизиса с разъяснениями; потом —
проповедь и беседа по поводу проповеди; после обеда — вторая
проповедь и опять собеседование по поводу нее; к концу дня —
повторение прослушанных проповедей и их разбор» [13, с. 39].
В такой аскетической атмосфере Кант провел семь лет; об
этом «рабстве в молодости» (слова Канта) он вспоминал с
неприязнью. Но вместе с тем в школе Шульца Кант получил
основательное религиозное образование и твердое знание ла-
тинского языка — он свободно говорил и читал по-латыни, знал
классическую римскую литературу и позже охотно цитировал
латинских классиков в своих сочинениях. Через Шульца Кант
познакомился также с рационалистической философией
Хр. Вольфа, оказавшей на него, особенно в молодые годы,
большое влияние.
1740-й год стал в истории Пруссии началом нового пери-
ода— «эпохи Фридриха Великого»: в этом году Фридрих II
взошел на прусский престол. В этом же году королевский под-
данный 16-летний Иммануил Кант вступил в новое качество —
он стал студентом Кенигсбергского университета. С Альберти-
ной были связаны два важнейших периода кантовской биогра-
фии; первый — студенческие годы с 1740 г. по 1746 г. и второй,
начавшийся в 1755 г. и продолжавшийся почти три десятиле-
тия,— период научной и преподавательской работы Канта в
университете.
Одним из мотивов, побудивших юного Канта к поступлению
в университет, было желание его покойной матери: она хотела,
чтобы сын выбрал духовную карьеру. Это намерение поддер-
живал и Шульц, по-прежнему заботливо следивший за разви-
тием подающего большие надежды Иммануила и помогавший
ему в годы учебы.
Студенческая жизнь Канта не слишком отличалась от без-
заботного, хоть и полунищенского, школярского бытия его
многих университетских сверстников, разве что она была отме-
чена большей материальной нуждой. Он практически не полу-
чал материальной поддержки из дома — семья с трудом сво-
дила концы с концами, и его студенческие годы были полны
лишений. О стесненных обстоятельствах студента Канта один
из его приятелей вспоминал так: «Иногда, когда ему было не-
обходимо выходить из дома, его одежды находились у ремес-
ленников для починки; тогда один из учеников оставался на
целый день в его квартире, и Кант выходил на улицу в ссу-
женном сюртуке, брюках или сапогах. Когда какая-либо часть
одежды совсем изнашивалась, компания друзей должна была
в складчину покупать новую, причем стоимость не ставилась
в счет и никогда не возвращалась» [13, с. 41].
160
Некоторую материальную поддержку племяннику оказывал
брат его отца сапожник Рихтер. Да и сам студент подрабаты-
вал частными уроками и даже игрой на деньги в биллиард, в
которой он, как и некоторые его приятели, достиг большого со-
вершенства.
По-видимому, охота к духовной карьере была отбита у Кан-
та еще во Фридрихсколлегиуме, так как в университете он не
пошел на теологический факультет и вообще не выказывал осо-
бого рвения в богословских науках. Можно полагать, что уже
тогда он принял решение отказаться от перспективы стать цер-
ковным пастором. Напротив, его очень привлекали математика,
естествознание, география, а также философия. Как и в кол-
легиуме, он по-прежнему глубоко интересовался латинскими
классиками.
Решающее влияние на интеллектуальное и духовное разви-
тие Канта в университете оказал замечательный педагог и уче-
ный, экстраординарный профессор логики и метафизики Мартин
Кнутцен (Martin Knutzen, 1713—1751), о котором уже упомина-
лось в очерке о кенигсбергских математиках XVIII в. Сын дат-
ского купца, родившийся в Кенигсберге, Кнутцен рано проявил
большие способности и интерес к наукам. В 15 лет он посту-
пил в Альбертину, где изучал филологию, историю, восточные
языки; но больше всего его привлекали математика и филосо-
фия. Ко всему прочему он еще посещал лекции по богословию.
В своей диссертации, названной «Метафизическое исследова-
ние о невозможности вечности мира», он предпринял попытку
доказать с позиций вольфовского рационализма неизбежность
конца света. В 21 год Кнутцен стал профессором Альбертины.
Это был очень широко эрудированный молодой ученый, оди-
наково уверенно чувствовавший себя и в вольфовской филосо-
фии, и в учении Ньютона. В провинциальном Кенигсбергском
университете Кнутцен был едва ли не единственным профессо-
ром, представлявшим европейский уровень науки того времени.
Кнутцен был блестящим лектором, не стеснявшим свои лек-
ции рамками предписанных установлений, охотно вступал в
философские дискуссии. Он имел серьезные научные труды,
переписывался со многими учеными современниками, в том
числе с Л. Эйлером. В 1743 г. он стал членом-корреспондентом
Берлинской академии наук.
Именно через Кнутцена Кант основательно познакомился
с учением Ньютона и его знаменитым трудом «Математические
начала натуральной философии», поразившим Канта новизной
и глубиной естественно-научных идей. Он безоговорочно при-
нимает как открытия Ньютона, так и его научный метод, меч-
тает дать метафизике столь же прочные, методологические ос-
нования, какие Ньютон создал для точного естествознания. Де-
сятилетняя разница в возрасте Канта и Кнутцена и различие
общественного положения не помешали возникновению дру-
11 Зак. 1382
161
жеских отношений между ними. Юный студент стал часто
бывать в доме своего профессора, пользовался книгами его
богатой библиотеки, проводил долгие часы в беседах со своим
учителем. Ни с одним из преподавателей Кант не (имел в сту-
денческие годы столь тесных отношений.
Конечно, Кант посещал лекции и других профессоров. Фи-
зику он слушал у профессора И. Тешке (Johann Gottfried Tes-
ke)-, это был первый университетский физик, занявшийся в Ке-
нигсберге исследованием электрических явлений. Кант ходил
и на лекции по богословию, которые читал его старый покро-
витель Шульц, хотя предмет этот, как уже упоминалось, не
слишком привлекал его.
В летнем семестре 1746 г., последнем для Канта, он подал
декану философского факультета свою первую научную рабо-
ту «Мысли об истинном измерении живых сил», которая год
спустя была напечатана на средства дяди автора, сапожника
Рихтера.
Эта работа 22-летнего студента-—первое из ряда естествен-
но-научных сочинений раннего, «докритического» Канта. Она
интересна как документальное свидетельство о научных инте-
ресах и философских воззрениях Канта-мыслителя в начале
его долгого самостоятельного пути, об образе его мыслей в то
время, об особенностях индивидуальности Канта как будущего
ученого. Предметом обсуждения в «Мыслях...» стала актуаль-
ная в то время естественно-научная проблема: что должно
принимать за меру движения — величину,; пропорциональ-
ную скорости, как утверждал Р. Декарт, или величину, про-
порционального квадрату скорости, на чем настаивал Г. Лейб-
ниц?
Уже в этом первом сочинении Кант декларирует принцип
независимости исследователя в своих суждениях: «В настоящее
время можно смело не считаться с авторитетом Ньютона и
Лейбница, если он препятствует открытию истины, и не руко-
водствоваться никакими иными соображениями, кроме велений
разума» [16, т. 1, с. 53]. В соответствии с этим принципом Кант
не принимает в полемике ни сторону картезианцев, ни лейбни-
цианцев. Невзирая на авторитеты, он излагает собственную
позицию: оба философа правы постольку, поскольку их аргу-
менты не выходят за пределы их применимости, а именно,
рассуждения Декарта правильны по отношению к математиче-
ским объектам, точка зрения Лейбница точнее отражает свой-
ства реальных тел.
Кант не ограничивается рассуждениями о проблеме назван-
ной в заголовке статьи: он «попутно», с юношеской убежден-
ностью в безупречности своей аргументации излагает также
доводы в пользу трехмерности физического пространства или
рассуждает о возможности существования иных миров. Строго
162
Иммануил Кант. Художник Бекер, середина ХУНГ в.
говоря, Кант не добавил ничего нового по существу вопроса,
но статья его прозвучала как заявка на право независимости
суждений, как изъявление готовности самостоятельно браться
за решение принципиальных вопросов науки. Эту заявку Кант
сполна оправдал в последующие десятилетия.
Вообще о студенческих годах Канта сохранилось немного
сведений. Неизвестно даже, по какой причине он оставил в
1746 г. университет: потому ли, что считал свое образование
завершенным, или из-за смерти отца, последовавшей 24. марта
этого года, после чего Кант должен был совершенно самостоя-
11*
163
тельно заботиться о материальной стороне жизни. Во всяком
случае, он расстался с университетом, не получив даже маги-
стерской степени.
«ТИХИЙ ЮБИЛЕЙ»
(ДВУХСОТЛЕТИЕ УНИВЕРСИТЕТА)
В 1744 г., когда Кант был студентом, университет отметил
свой 200-летний юбилей, отпразднованный из-за позиции коро-
ля Фридриха II несколько необычно. Об этом — немного поз-
же, а сейчас коротко о том, какой была Альбертина в юбилей-
ном году.
В матрикулах университета значилось 1032 студента. Из
них больше половины составляли выходцы из самой Пруссии —
Восточной и Западной. Из других земель королевства, а имен-
но из Бранденбурга, Померании, Силезии, а также непрусских
земель: из Гольштинии, Восточной Фрисландии, Нижней Сак-
сонии, Пфальца, Швабии, Франконии, Гессена, Верхней Сак-
сонии и Богемии — приехали 260 человек. Значительная часть
студентов прибыла из других европейских стран: 136 из Поль-
ши (Фр. Гаузе [55, т. 2, с. 140] указывает другое число—119),
133—в основном немцы — из Курляндии и Лифляндии, 62 из
Литвы, 12 из Скандинавских стран, 6 из России, 5 из Семи-
градия, 4 из Франции, 3 из Венгрии, по одному голландцу,
швейцарцу и итальянцу — всего 364 студента, то есть около
35 процентов от общего числа.
Наибольшим по количеству студентов оставался теологи-
ческий факультет — здесь числился 591 студент, второе место
занимал юридический — 428 студентов, совсем мизерное число
студентов — всего 13 — состояли в списках медицинского фа-
культета. Это распределение общего числа 1032 студентов по
трем высшим факультетам не совсем правильно отражает дей-
ствительную картину: в ней не выделен низший философский
факультет. Его студенты оказались приписанными к высшим
факультетам, где лишь часть их намеревалась продолжить уче-
бу. Этим, в частности, объясняется столь значительное число
студентов теологического факультета, хотя далеко не все из
них связывали свое будущее с богословием: многие занима-
лись литературой, языками, философией.
Празднование юбилея 1744 г. было совсем не похоже на
пышные многодневные торжества в 1644 г. по случаю 100-ле-
тия университета. Король Фридрих. II не только не принял
участия в празднике, но высказался вообще против каких бы
то ни было торжеств. Он не слишком благоволил к Кенигсберг-
скому университету, где главенствовали пиетисты. На запрос
университета о средствах на празднование юбилея король от-
ветил грубым отказом и порекомендовал его профессорам и
164
Эпитафия Целестину Ковалевскому
на северной стене Кафедрального собора. X1VIII в. Фото 1994 г.
студентам почтить круглую дату особенным усердием и добро-
совестностью в труде. Однако, несмотря на высочайшее неодо-
брение юбилейных приготовлений, не считаться с которым уни-
верситетское начальство не могло, юбилей пусть скромно, но все
же был отпразднован.
27 августа в Кафедральном соборе, ставшем еще в 1560 г.
одновременно и университетской церковью, состоялась торжест-
венная служба, посвященная годовщине. Были произнесены
приличествующие случаю речи. Профессор красноречия и исто-
рии Ц. Ковалевский (Coelestin Rowalewski, 1700—1771), обожа-
емый студентами за прекрасные лекции, выступил с хвалебным
словом основателю университета герцогу Альбрехту и всему
дому Гогенцоллернов. (Кстати, университет сохранил о Кова-
левском благодарную память за пожертвованную им по завеща-
нию в 1771 г. богатую личную библиотеку. Каменная плита с
эпитафией профессору Целестину Ковалевскому — одно из не-
многих сохранившихся доныне надгробий на северной стене Ка-
федрального собора.) С подобными же речами выступили упо-
минавшиеся уже профессор математики и богословия Христоф
Лангханзен и юрист Р„ Заме (Reinhold Friedrich Sahme, 1682—
1753). Юбилею были посвящены торжественные оды: физик и
поэт К. Раппольт (Carl Heinrich Rappolt, 1702—1754) написал
оду по-латыни; профессор поэзии И. Бок (Johann Georg Bock,
165
Иоганн Христоф Готшед
1698—1762) воспел Альбрехта Бранденбургского на 48 страни-
цах оды на немецком языке.
Из Лейпцига на юбилей приехал знаменитый поэт, критик,
историк литературы Иоганн Готшед (Johann Christoph Gott-
166
sched, 1700—1766), уроженец Кенигсберга и бывший студент
Альбертины. Молодость Готшеда пришлась на время правле-
ния Фридриха Вильгельма I, когда человеку громадного роста,
каким был Готшед, монаршей волей судьба была определена
заранее: он должен был служить королевским гвардейцем. Не
испытывая склонности к такой перспективе и опасаясь быть
схваченным королевскими вербовщиками, Готшед бежал в
1724 г. в Саксонию. Он стал профессором Лейпцигского уни-
верситета, председателем литературного общества, издателем
своего журнала и т. п., энергично работал над реформирова-
нием немецкой сцены. К юбилею Альбертины Готшед учре-
дил специальную премию за лучшую речь о Герцоге Аль-
брехте.
В отличие от профессоров, студенты не чувствовали себя
слишком стесненными королевским запретом на официальное
празднование юбилея. Они устроили вечером на Прегеле весе-
лый водный праздник. С четырех десятков иллюминированных
лодок неслись песни, музыка, смех. Среди шумной студенческой
компании выделялись красочные фигуры Аполлона и девяти
муз, олицетворявших искусства и науки. Студенческая флоти-
лия подплыла к ректорскому дому, где как бы невзначай в это
же время оказался в сборе весь университетский сенат, — и про-
фессора и студенты с видом заговорщиков объединились в
праздничном веселии. В том юбилейном семестре ректором
университета был профессор богословия И. Бем (Johann Behm,
1686—1753).
Двухсотлетие университета стало поводом для написания
двух серьезных исторических работ. Одна из них — подробная
биография герцога Альбрехта, изданная в 1745 г. профессором
теологии Ф. Боком (Friedrich Samuel Bock, 1716—1785); вто-
рая — книга под названием «Обстоятельная и основанная на
документах история Кенигсбергского университета», написанная
профессором истории и теологии, наследником Ф. Шульца на
директорской должности во Фридрихсколлегиуме Д. Арнольд-
том (Daniel Heinrich Arnoldt, 1706—1775). Эта книга, вышедшая
в 1746 г., — одно из наиболее солидных исследований по исто-
рии Альбертины.
Юбилейный год принес также одно нововведение в струк-
туре университета: здесь была учреждена должность канцлера,
позже переименованная в кураторскую. Первым канцлером
университета стал юрист Р. Заме.
Был ли непосредственным участником юбилейных торжеств
двадцатилетний Кант, находился ли он среди веселых сверст-
ников-студентов в одной из лодок или, быть может, послушный
королевскому пожеланию или собственному влечению, пред-
почел праздному веселию научные занятия — об этом досто-
верных свидетельств нет.
167
КАНТ И УНИВЕРСИТЕТ
Знания, обретенные Кантом в студенческие годы, послужи-
ли фундаментом его последующего интеллектуального и духов-
ного развития. С другой стороны, полученное образование ста-
ло и единственным источником существования молодого фило-
софа. В течение девяти лет после окончания занятий в универ-
ситете он служил домашним учителем последовательно в не-
скольких семьях. Сначала это был дом пастора в поместье
Юдшен (ныне Веселовка) недалеко от Гумбиннена (ныне г. Гу-
сев), затем поместье семьи Гильзенов около Морунгена (ныне
Мронгово в Польше), позже — графская семья Кайзерлингов
(Keyserling).
Самр по себе занятие гувернерством едва ли приносило
Канту удовлетворение, но в эти годы он непрерывно продол-
жал самообразование, его интеллект пребывал в состоянии на-
пряженной творческой деятельности, в результате которой уже
тогда формировались идеи, составившие основу последующих
работ философа. Наконец, эти годы стали единственным пе-
риодом долгой жизни Канта, когда он «увидел свет» — пусть
и не дальний — за пределами своего Кенигсберга. Годы учи-
тельства имели и очень важный практический итог — Кант
наконец скопил некоторые средства, позволившие ему возвра-
титься к его истинному призванию — научной и педагогической
работе в университете его родного города.
Второй «университетский» период Кантовской биографии
начался в 1755 г., когда в апреле этого года Кант получил в
Альбертине магистерскую степень за сочинение «Об огне».
В сентябре он защитил диссертацию -4<Новое освещение первых"
принципов метафизического познания» и стал приват-доцентом
КёнйгсбёрТскдгб унйвёрситета, то есть ему было предоставлено
право чтения лекций, но без казенного жалования. Приват-до-
центы получали вознаграждение за свой труд лишь в виде
гонорара, который складывался из платы за лекции, вносимой
студентами. Таким образом, благосостояние приват-доцента за-
висело от популярности его лекций.
Свою первую лекцию, как впрочем и многие последующие,
Кант по обычаю того времени читал у себя дома, точнее в до-
ме своего коллеги, где он тогда квартировал. Один из его слу-
шателей вспоминал об этой лекции: Кант «имел здесь простор-
ный класс, который вместе с прихожей и лестницей был напол-
нен просто невероятным количеством учащихся. Это обстоя-
тельство, казалось, приводило Канта в крайнее смущение.
Он — к этому делу еще непривычный — потерял почти все свое
самообладание; говорил еще тише, чем обычно; часто поправ-
лял самого себя, но это придавало нашему восхищению этим
человеком, за которым мы оставляли презумпцию обширней-
шей учености и который виделся нам здесь просто очень скром-
168
ным, а вовсе не испуганным, еще более живую окраску. В по-
следующий час Кант совершенно преобразился. Его лекция
; была — и такой она оставалась до конца — не только основа-
тельной, но и искренней и приятной» (цит. по статье «Профес-
сор» в газете «Университет» № 9, 1992 г., перевод Ю. Вол-
кова).
Скоро у Канта выработалась своя методика чтения лекций:
> в отличии от узаконенной и широко практиковавшейся манеры
чтения текста непосредственно по учебнику, Кант прибегал к
иной, в которой учебник определял лишь предмет разговора, а
по существу предмета Кант излагал собственные мысли. Его
лекции всегда пользовались популярностью: нередко на них
собиралось до 80—100 человек — по тем временам это было
очень много. Причем среди его слушателей были не только
студенты—Кантовские лекции привлекали также людей, уже
' имевших образование и положение в обществе. Главными пред-
, метами, которые преподавал Кант в бытность приват-доцентом,
были логика, метафизика, физическая география, нравственная
философия, математика, физика. Общий недельный объем его
, аудиторных занятий достигал тогда 34—36 часов, и препода-
1 вательская деятельность обеспечивала ему сносное существо-
вание.
Однако положение приват-доцента Кант рассматривал как
временное и едва ли не с самого начала своей академической
деятельности готовился получить ординарную профессуру и за-
нять кафедру. Защитив уже в первом своем учебном году еще
одну диссертацию «Физическая монадология», он получил пра-
( во претендовать на профессуру, однако обстоятельства скла-
дывались так, что его приват-доцентство растянулось на 15 лет.
! И хотя он за это время дважды подавал прошение на вакант-
ные кафедры, оба раза вакансии занимали другие претен-
. . денты.
1 Второй раз это было 14 декабря 1758 г., когда Кенигсберг
в ходе Семилетней войны был уже занят русскими войсками и
входил в состав Российской империи. Поэтому Иммануил Кант,
подданный русской императрицы Елизаветы Петровны, именно
ей адресовал свое прошение. Приведем этот документ пол-
ностью:
«Иммануил Кант, магистр, всеподданнейше умоляет Ее Им-
। ператорское Величество назначить его на освободившееся ме-
! сто ординарного профессора по кафедре логики и метафизики
в Кенигсбергском университете.
Пресветлейшая, великодержавная императрица, самодер-
жица всея России, всемилостивейшая государыня и великая
) жена!
Со смертью покойного доктора профессора Кипке кафедра
ординарного профессора логики и метафизики в нашей Кениг-
169
сбергской академии сделалась свободною. Эти обе науки были
доселе предметом особенного внимательного изучения с моей
стороны.
С тех пор как я сделался доцентом в здешнем универси-
тете, каждое полугодие я читал лекции по обеим этим наукам.
Я написал по этим наукам две диссертации, кроме того, ста-
рался представить некоторую пробу своих занятий в четырех
статьях, напечатанных в Кенигсбергской ученой газете, в трех
программах и трех философских трактатах.
Надежда, каковою я себя льщу, быть назначенным на ака-
демическую службу по предмету сих наук, особенно же всеми-
лостивейшее расположение Вашего Императорского Величества
оказывать наукам Ваше высочайшее покровительство побуж-
дают меня всеподданнейше просить Ваше Императорское Ве-
личество соблаговолить утвердить меня на вакантную кафедру
ординарного профессора, так как я надеюсь, что академический
Сенат в рассуждении требуемой на сей предмет способности
будет сопровождать мое верноподданническое искание не небла-
гоприятными показаниями. Готов умереть в моей глубочайшей
преданности Вашего Императорского Величества наивернопод-
даннейший раб
Иммануил Кант».
Просьба Канта, вряд ли дошедшая до императрицы, не была
удовлетворена: русский генерал-губернатор Кенигсберга отдал
предпочтение другому соискателю.
Позже, в 1776 г., стесненные материальные обстоятельства
побудили Канта принять место младшего библиотекаря в зам-
ковой библиотеке и одновременно заведующего частной! естест-
венно-исторической и этнографической коллекцией. Об условиях
работы в библиотеке дает представление такой штрих. В ре-
комендательном письме другого претендента, подавшего вмес-
те с Кантом заявление на библиотекарскую должность, гово-
рилось, что он может работать в неотапливаемом помещении
библиотеки даже во время самых сильных морозов. Эту способ-
ность пришлось, по-видимому, выработать и принятому на
должность Канту.
Начало академической деятельности Канта в университете
ознаменовалось выходом в свет в 1755 г. его самой значитель-
ной естественно-научной работы «Всеобщая естественная исто-
рия и теория неба». Благодаря этой книге Кенигсберг стал
родиной первой в истории науки космогонической гипотезы,
основанной на законах природы. Вопрос о происхождении Все-
ленной, и прежде всего Солнечной системы, был и остается до-
ныне фундаментальной научной проблемой, всегда привлекав-
шей к себе внимание естествоиспытателей и философов. И Кан-
товская мысль, прежде чем обратиться к проблемам человече-
ского духа, поставила и попыталась разрешить вопрос о
происхождении материального мира.
170
И. Кант в кабинете. Художник Г. Вольф, 1909 г.
К середине XVIII века образовалось известное несоответ-
ствие между уровнем естественно-научных знаний и представ-
лениями о возникновении и истории Солнца и планет.
Система мира Коперника и законы Кеплера, механика Нью-
тона, данные астрономии о важнейших особенностях строения
Солнечной системы составляли достояние естествознания того
времени. А космогонической теории, которая бы имела прочные
основания в этом обширном естественно-научном материале,
в то время не существовало.
В самом деле, популярная в европейских университетах во
второй половине XVII столетия «теория вихрей» Р. Декарта
оказалась. несостоятельной перед лицом ньютоновой механики
и новыми данными астрономии. Другая гипотеза, вышедшая в
1749 г. из-под пера Ж. Бюффона, не объясняла всех особенно-
стей строения Солнечной системы, а некоторым из них (напри-
мер, почти круговой форме планетных орбит) прямо противо-
речила. Кроме того, в качестве основной посылки в этой гипо-
тезе Бюффон использовал фантастическое предположение о па-
дении гигантской кометы на Солнце.
Гипотеза Бюффона была последним словом европейской
науки во взглядах на происхождение нашей планетной системы
к тому времени, когда этим вопросом заинтересовался Кант.
Гений Канта создал теорию, вобравшую лучшие черты пред-
шествующих космогонических учений. В ней Кант попытался
систематически, с единых позиций объяснить всю совокупность
наблюдаемых в Солнечной системе явлений.
Прежде всего, Кант, как и Декарт, рассматривает нынеш-
нее состояние исследуемой космической системы как продукт
длительного ее развития из иного состояния. Возникает необ-
ходимость воссоздать это исходное состояние. Оно должно быть
достаточно простым, чтобы его можно было принять за изна-
чальное. Такой простейшей формой материи Кант считает'ги-
гантское холодное Пылевое облако.
Далее, необходим двигатель процесса развития —и Кант
указывает на силы взаимного притяжения и отталкивания час-
тиц. Этих факторов, по мнению автора гипотезы, достаточно,
чтобы материя из первоначального хаотического состояния
развилась в гармоничный механизм Солнечной системы. «Дай-
те мне материю, и я построю из нее мир» [16, т. 1, с. 126] —
в этих словах звучит уверенность Канта в неизбежности начер-
танного им пути развития. Этот принцип развития материи под
действием одних лишь механических причин Кант твердо и по-
следовательно проводит и при объяснении всех частностей кос-
могонического процесса. Даже возгорание Солнца есть след-
ствие выделения тепла при трении движущихся масс вещества.
Доказательство истинности своего учения Кант видит в со-
ответствии наблюдаемых особенностей Солнечной системы
теоретическим выводам его гипотезы. Принцип механического
172
развития он считает универсальным и распространяет его дей-
ствие на всю Вселенную.
На страницах своей книги Кант высказывает некоторые за-
мечательные догадки астрономического характера. Он полага-
ет, что Млечный Путь — вращающаяся вокруг некоторого цент-
ра звездная система, и наше Солнце — лишь член этого
гигантского скопления звезд. Кажущуюся неподвижность звезд
Кант объясняет большими расстояниями до них и краткостью
времени их наблюдения. По его мнению, туманности, видимые
в телескоп как светлые пятнышки, это далекие звездные систе-
мы, подобные Млечному Пути. Системы эти, в свою очередь,
объединяются в скопления более высокого порядка. Эти мыс-
ли Канта подтвердились позже астрономическими исследова-
ниями.
Итак, космогония Канта обрела непреходящую ценность
благодаря прежде всего ее главному методологическому прин-
ципу— принципу развития. Кант был первым среди философов
древнего и нового времени, применившим этот принцип столь
последовательно и плодотворно. Однако он не мог избежать
просчетов фактического характера, обусловленных общим уров-
нем развития естествознания к середине XVIII века, а также
умозрительным характером всего сочинения. Система посылок
у Канта была механической, односторонней, а потому его тео-
рия не могла дать исчерпывающего объяснения многим явле-
ниям, которые определяются не механическими причинами (на-
пример, процессам на Солнце).
Несмотря на многие недочеты, космогония Канта оказала
очень сильное влияние на последующее развитие космогониче-
ских воззрений как своим фактическим содержанием, так и ме-
тодологией. И хотя космогоническая проблема не решена до
сих пор, большинство исследователей придерживаются так
называемой «небулярной» точки зрения, в соответствии с кото-
рой Солнечная система сформировалась путем длительной эво-
люции из газо-пылевого облака. У истоков этих воззрений сто-
ит космогония Канта.
Издательство, выпустившее в 1755 г. Кантовскую «Всеоб-
щую естественную историю и теорию неба», обанкротилось, ког-
да книга была уже отпечатана, и весь ее тираж остался без
движения на складе. Краткое изложение теории появилось в
печати в 1763 г., но тогда она не привлекла внимание ученых.
Только в 1791 г. гипотеза была опубликована в полном виде,
и с этого времени она становится неотъемлемой частью космо-
гонических учений.
В 1770 г. Кант получил наконец кафедру логики и метафи-
зики. К этому времени его имя было уже широко известно
в ученых кругах Германии, и он имел заманчивые предложения
из других университетов. Однако расстаться со своим Кениг-
сбергом философ не решался. С получением ординарной про-
173
фессуры круг педагогической деятельности Канта еще более
расширился: кроме курсов, читанных им в бытность приват-до-
центом, добавились новые. Сверх того, теперь он нередко читал
частные лекции и устраивал диспуты.
Приведем, следуя Ф. Паульсену [31, с. 59], сведения о лек-
торской деятельности Канта за весь период его педагогической
работы в университете с указанием, сколько раз читался дан-
/ ный курс, а также первый и последний годы, когда он читался:
/ логика — 54 раза, 1755—1796 гг.; метафизика — 49 раз, 1756—
i 1796 гг.; нравственная философия — 28 раз, 1756—1789 гг.; ес-
тественное право—12 раз, 1767—1788 гг.; энциклопедия фило-
софии— И раз, 1768—1787 гг.; естественная теология—1 раз,
1785—1786 гг.; педагогика — 4 раза, 1776—1787.гг.; антрополо-
гия— 24 раза, 1772—1796 гг.; физическая география — 46 раз,
1756—1796 гг.; теоретическая физика — 20 раз, 1755—1788 гг.;
математика—16 раз, 1755—1763 гг.; механические науки —
2 раза, 1759—1761 гг.; минералогия—1 раз, 1770—1771 гг.
Нередко Кант параллельно читал лекции по четырем — ше-
сти предметам, работая со слушателями 24—28 часов в неделю.
В 70-е годы его обязательные лекции посещали до ста слуша-
телей, частные лекции собирали аудиторию около 20 человек.
Он не только читал в университете лекционные курсы, но вел
также и практические занятия, которые в те времена называ-
лись на латинский манер по-разному: диспутаториум, экзами-
наториум, репетиториум и т. п. Для ординарного профессора
ведение этих занятий по одному-два часа в неделю было обя-
зательным. В те времена практические занятия обычно прово-
дились в форме диспутов, на которых полемически обсуждался
лекционный материал.
Лекции по обязательным предметам по предписанию мини-
стерства должны были читаться по- существовавшим руковод-
ствам. Не отступал от этого предписания и Кант, но для него,
как уже упоминалось, учебник служил лишь отправным пунк-
том для свободного и критического изложения предмета. По
словам Канта, автор учебника «не должен быть образцом для
наших суждений, он должен давать лишь повод для суждений
о нем и даже против него» [31, с. 62]. Таким образом, Кантов-
ская метода преподавания ушла от традиционной школьной
догматики и основывалась на критическом анализе предмета.
Лекции Канта из года в год слушали студенты всех четы-
, рех факультетов. По словам Ф. Паульсена, «своею деятельно-
стью он произвел глубокое влияние на воззрение правящих
классов страны. В течение нескольких десятилетий почти все
чиновники и духовные лица, учителя и врачи старой Пруссии
и примыкающих к ней восточных провинций проходили через
его школу. Находящийся на окраине, незначительный универ-
ситет выдвинулся благодаря ему в первые ряды высших немец-
ких учебных заведений» [31, с. 59].
174
Лип»1»
Дом И. Канта в Кенигсберге. Рисунок 1844 г.
Обратим внимание на последнюю фразу. Действительно,
деятельность Канта была не маловажным, но все же не един-
ственным фактором выдвижения Альбертины в число передо-
вых немецких университетов. И это выдвижение произошло
позже, спустя два-три десятилетия после смерти Канта, о чем
мы еще поговорим. Паульсен прав в том отношении, что уже
при жизни Канта Кенигсбергский университет стал благодаря
деятельности философа центром немецкой философской мысли.
. Профессорские годы Канта текли относительно безмятеж-
но, лишь однажды его внутреннее спокойствие было нарушено
очень неприятным для стареющего философа инцидентом. Пре-
емник Фридриха II, его племянник король Фридрих Виль-
гельм II (1744—1797, коронован в 1786 г.), был человеком
весьма посредственных способностей, легко поддающимся влия-
нию льстивых придворных, склонным к мистике и чувственным
удовольствиям. Приверженец клерикализма, новый король на-
чал немедленно искоренять плоды религиозного свободомыслия,
распространившегося при Фридрихе Великом. В 1788 г. он сме-
стил министра народного просвещения К. Цедлица (Carl Abra-
ham Zedlitz, 1731—1793), человека передовых взглядов, весьма
благоволившего к Канту, и назначил министром бывшего про-
175
поведника, своего льстивого фаворита И. X. Вельнера {Johann
Christoph Wollner, 1732—-1800). С этого времени дух Просвещения
начал изгоняться из Пруссии всеми возможными средствами:
цензурой и судебными преследованиями, отставками и штрафами.
Религиозный эдикт 1788 г. угрожал отстранением от долж-
ности и суровым наказанием представителям протестантского
духовенства за отступления-от. официально узаконенного орто-
доксального лютеранства. Затем последовал эдикт о цензуре,
направленный против распространения идей Просвещения в
печатных изданиях. В 1791 г. была учреждена- «духовная след-
ственная комиссия» для надзора за служителями церкви. По-
литика Фридриха Вильгельма II, возвращавшая страну к худ-
шим временам религиозной нетерпимости, вызвала неодобре-
ние не только духовенства, но и части администрации. Стесне-
ние свободомыслия особенно ощущалось в университетах.
Жертвой этого рецидива борьбы с разномыслием стал и про-
фессор Иммануил Кант. •
В 1793 г. Кант, преодолев некоторые цензурные затрудне-
ния, опубликовал работу .«Религия в пределах только разума».
Это сочинение, по существу, явилось Каштовской~реакциеи*' на
коренные перемены в различных сферах общественной жизни,
вызванные Великой французской революцией 1789 г. Кант по-
лагал, что общественным преобразованиям должно сопутство-
вать моральное обновление человека и общества, он искал
корни зла и находил их в изъянах церкви и религии того вре-
мени. Заформализованность религии и церковной организации
Кант считал главным препятствием на пути к нравственному
обновлению.
Конечно, такие взгляды не могли не вызвать раздражения
властей, и их реакция последовала незамедлительно. В октяб-
ре 1794 г. Канту от имени короля был направлен подготовлен-
ный Вельнером указ следующего содержания: «Наша высокая
персона с большим неудовольствием замечает, что Вы поль-
зуетесь своею философиею для искажения и унижения некото-
рых главных и основных учений Священного писания и христи-
анства. Мы требуем от Вас немедленно добросовестного отче-
та и надеемся, что впредь Вы не будете совершать подобных
проступков. Вашему долгу скорее соответствует применение
Вашего влияния и Ваших талантов к осуществлению наших
отеческих намерений в отношении страны; в противном же
случае, в случае продолжающегося упорства, неукоснительно
последуют неблагоприятные для Вас распоряжения» [31, с. 51].
На королевский окрик Кант ответил докладной запиской,
в которой отстаивал право ученого иметь и выражать собствен-
ное мнение, однако, дабы не гневать монарха, философ счел
благоразумным «в качестве вернейшего подданного Его Вели-
чества торжественно заявить: отныне я буду совершенно
воздерживаться от всякого публичного выражения как в лек-
176
циях, так и в сочинениях своих мнений, касающихся религии,
как естественной, так и,откровенной» * [31, с. 51].
Когда в 1797 г. Кант перестал быть «вернейшим поддан-
ным» Фридриха Вильгельма II вследствие кончины последнего,
«торжественное заявление» потеряло силу в глазах философа,
и в следующем году он опубликовал работу «Спор факульте-
тов», где продолжил «запретную» тему. На одном из листов,
"оставщихся после смерти Канта, было записано: «Отречение от
своего внутреннего убеждения есть поступок низменный, но
молчание в случае, подобном этому, есть долг подданного. Все,
что мы говорим, должно быть истинным, но из этого не сле-
дует, что мы обязаны публично высказывать всякую истину»
[31, с. 51—52].
Обширнейшая эрудиция, трудолюбие, личные качества
Иммануила Канта сделали его к 80-м годам самым авторитет-
ным и популярным профессором Альбертины как среди студен-
тов, так и среди его коллег. Он по-прежнему оставался на
философском факультете, где его коллегами были (по состоя-
нию на 1789 г.) упоминавшийся уже профессор физики К. Д-
Ройш (Karl Daniel Reusch, 1735—1806); философ Хр. Я. Краус
(Christian Jakob Kraus, 1753—1807), ученик и близкий приятель
Канта; профессор красноречия и поэзии А. Мангельсдорф (And-
reas Mangelsdorf, 1748—1802), занимавшийся также историей;
И. Шульц (Johann Schulz, 1739—1805), ученик Канта, ставший
придворным проповедником, а с 1787 г. — ординарный профес-
сор математики; профессор востоковедения И. Г. Гассе (Johann
Gottfried Hasse, 1759—1806); профессор греческого языка, тео-
логии и истории С. Г. Вальд (Samuel Gottlieb'Wald, 1762—1828),
директор Фридрихсколлегиума. Факультет имел также четы-
рех магистров, читавших лекции, и одного экстраординарного
профессора красноречия.
Педагогическая деятельность профессора Канта иногда вы-
ходила за рамки чисто академических функций. Время от вре-
мени в университете возникали проблемы со студентами — будь
то деятельность студенческих землячеств, вызывавших насторо-
женность властей, или поведение студентов за пределами уни-
верситета. Беспокойство начальства вызывали студенческие ве-
черинки с возлияниями, иногда принимавшие характер неуме-
ренного разгула; небезопасным было другое излюбленное
развлечение молодежи — катание на санях по льду Прегеля
и залива. Случалось, что лед проламывался, и эти забавы за-
канчивались печально. Во времена профессорства Канта среди
студентов возник обычай устраивать шумные балы, о пользе
или вреде которых высказывались порой противоположные
мнения. В своей докладной записке Кант написал по этому
поводу: «Я присоединяюсь к мнению экстраординарного про-
* Т. е. основанной на божественном Откровении.
12 Зак. 1382
177
фессора физики (К. Д. Ройша — К. Л.) о том, что поведение
наших студентов, которые были устроителями балов, заслужи-
вает самой высокой оценки. Контакты с представителями дру-
гих сословий способствуют известной шлифовке общения, что
также может быть причислено к целям университетского обра-
зования» [74, с. 190].
Неожиданные неприятности возникли у Альбертины в 1794 г.,
когда поступило заявление о том, что некоторые студенты ку-
рят табак в церкви и более того — прикуривают трубки от ал-
тарных свечей. Этот варварский обычай якобы стал уже мно-
голетней традицией. После разбирательства по этому заявле-
нию университет взял под защиту своих студентов и выступил
с опровержением обвинения как преднамеренного навета.
В следующем году студенты высказали пожелание иметь еди-
ную университетскую форму одежды. Сенат не одобрил этой
затеи, опасаясь, что форменная одежда еще больше подчеркнет
корпоративную обособленность студентов и будет лишь спо-
собствовать их без того частым стычкам с представителями
городских сословий. В том же духе высказалось и правитель-
ство. И хотя это несколько затянуло дело, единая форма все
же появилась в 1802 г.
Канту приходилось исполнять не только профессорские обя-
занности, но и административные. В 1780 г. он был избран
членом университетского сената, а затем дважды, в 1786 и
1788 гг., занимал пост ректора университета (в третий раз
в 1796 г. он отклонил подобное предложение, сославшись на
недомогание). Международное признание научных заслуг Кан-
та'выразилось в избрании его членом ряда академий: в 1786 г.
он-стал членом Берлинской академии наук, в 1794 г. Петер-
бургская Академия избрала его своим почетным членом, в
1798 г. — Академия наук в Сиене в Италии.
Философский гений Канта достиг высшего расцвета в 70-е —
80-е годы. Тогда же в полной мере проявилась и его творческая
мощь. Год 1770-й, когда Кант занял ординарную профессуру
и опубликовал еще одну диссертацию «О форме и принципах
чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира», приня-
то считать началом второго, так называемого «критического»
периода в интеллектуальном творчестве Канта. Если главным
предметом внимания ученого в первый, «докритический», период
были преимущественно проблемы естествознания, то в «крити-
ческом» периоде их место занимает исследование человека, точ-
нее, границ и возможностей его интеллектуальных и духовных
способностей. Главным методологическим принципом второго
периода стал критический анализ способности человека к по-
знанию истины.
Расчленив способности человеческой души на три сферы, а
именно: способность к познанию, способность испытывать чув-
ство удовольствия и неудовольствия и способность к желани-
178
Seputaata
ImmaaneH». Kaot
nati a. <L X extend. Ma}, MDCCXXIV,
denati pridie id. Febr. a. MDCCCIV.
hoe manunwntum SignavH amieoi
Scheffner MDCCCIX.
~ - -
Надгробная капелла И. Канта в профессорском склепе
Кафедрального собора, 1809 г.
ям,—Кант сформулировал три кардинальных вопроса, на ко-
торые, по его мнению, призвана ответить философия. Именно;
что я могу знать? что я должен делать? на что я могу надеять-
ся? Решение этих вопросов с собственных позиций Кант дал /
всей своей философской системой, изложенной в ряде работу,
из которых важнейшими стали д<Критика чистого разума»
12!" 179
Памятник И. Канту в Кенигсберге, открытый в 1864 г.
Скульптор Д. Хр. Раух (1777—1857). На заднем плане новая
Альтштадтская кирха, справа — дом Канта. На этом месте памятник
стоял до 1885 г.
(1781 г.), «Критика практического разума» (1788 г.), «.Критика
способности^хуждеыия» (1790 г.), $р.£лиги.а.в,лредала.х. только"
разума», 'С1793 г.), «Антропология»- (1798 г.). О Кантовской’
философии написаны тома исследований; здесь же мы ограни-
чимся лишь сказанным об этом столь непростом и тонком
предмете.
Около 1796 г. 72-летний Кант почувствовал внезапный упа-
док сил; он прекратил чтение лекций, но не оставил попыток
продолжать научную работу. Однако способность к интеллек-
туальной деятельности покидала его. В одном из писем того
времени он писал: «Пользуясь довольно хорошим физическим
здоровьем, я чувствую себя как бы пораженным душевным
параличом. Я испытываю муки Тантала, видя, что мне нужно
подвести итоги в вопросах, касающихся всей области филосо-
фии, и я все еще не выполнил этой задачи, хотя и сознаю ис-
полнимость ее» [31, с. 54].
180
Недуг не отступил от старого философа до его смертного
часа. Кант умер 12 февраля 1804 г. Его последним словом бы-
ло умиротворенное «хорошо».
Прах великого кенигсбержца был погребен в Кафедральном
соборе. Иммануил Кант стал последним из университетских
профессоров, похороненных в главном Кенигсбергском святи-
лище. Его родина Пруссия вступила в новое столетие, на по-
роге которого ее ожидали глубокие потрясения.
УЧЕНИКИ И КОЛЛЕГИ КАНТА
Интеллектуальный и духовный небосклон Кенигсберга кан-
товских десятилетий украшало целое созвездие блестящих
имен, неотъемлемых от истории немецкой культуры. Быть мо-
жет, сияние самой яркой звезды — мэтра Иммануила Канта —
несколько приглушило блеск его окружения, но история Аль-
бертины в XVIII веке была бы неполной без имен .Гамана, Гер-
дера, Гиппеля, Гофмана, Крауса.
В тот год, когда И. Кант оставил университет (а это слу-
чилось в 1746 г.), в Альбертину поступил 16-летний кенигсбер-
жец Иоганн Георг Гаман (Johann Georg Hamann., 1730—1788),
сразу же выказавший необычайную широту интересов. Он по-
сещал лекции и семинары по богословию, философии (где его
учителем был М. Кнутцен), по юриспруденции и естествозна-
нию, изучал языки, теорию литературы, критику и т. п. Полу-
чив основательное образование (правда, безо всякой академи-
ческой степени), Гаман пустился в самостоятельную жизнь: он
служил домашним учителем в разных местах, скитался по
Лифляндии, затем недолго жил в Лондоне. Дела его от бес-
порядочной жизни совершенно расстроились, и житейские кол-
лизии повергли философствующего неудачника в глубокое
уныние. Избавиться от депрессии ему помогло только чтение
Библии.
В 1759 г. отец вызвал Гамана домой в Кенигсберг, занятый
в ходе Семилетней войны русскими. Здесь жизнь «блудного
сына» поначалу текла безбедно: он имел место службы, достав-
лявшее известный доход, продолжил изучение древней лите-
ратуры и восточных языков, обрел друзей. Однако по свойству
своей натуры Гаман не мог долго заниматься одним делом и
не раз сменил места службы и жительства.
В Кенигсберге он познакомился и сошелся в известной мере
с Кантом, чему способствовал интерес обоих к философии, а
также общий круг друзей. Именно по рекомендации Канта
Гаман получил в 1767 г. место переводчика французского язы-
ка в таможенном управлении. Но его главным призванием бы-
ло философское и литературное творчество. Особый склад лич-
181
Иоганн Георг Гаман
ности не позволял Гаману систематически изложить его фило-
софские воззрения: все его сочинения — мелкие статьи, заметки,
полемические реплики — афористичны и отрывочны. Боль-
шей частью они были выражениями реакции автора на то
или иное событие или явление в ученом мире, вызвавшее его
сочувствие или, что было чаще, возражение или осуждение.
Свой литературный стиль, туманный, путаный, но одновремен-
но и изысканный, сам Гаман называл «проклятым колбасным
стилем». Своим сочинениям он давал надуманные вычурные
названия и подписывал их странными псевдонимами: Се-
182
верный Дикарь, Экс-Мандарин и чаще всего — Северный
Маг.
Опусы Северного Мага, направленные против господство-
вавших в эпоху Просвещения рационализма и догматизма, не
пользовались особой популярностью среди широкой публики.
Но зато они оказывали большое влияние на духовную элиту
немецкого общества, в частности на И. Гете и И. Гердера.
Последователи движения «Бури и натиска» почитали Гамана
своим пророком. Он решительно отвергал положение рациона-
листов о том, что единственно разум является высшим мери-
лом истины. Гаман утверждал, что таковым могут быть толь-
ко соединенные вместе разум, чувства и воображение. Он не
признавал абсолютности противоположностей между божест-
венным и человеческим, идеальным и реальным, духом и при-
родой, разумом и чувствами и т. п. Все эти и им подобные
противопоставления он считал изобретением школьных фило-
софов. По Гаману, признание Бога как единого начала всего
сущего естественно разрешает все эти кажущиеся противопо-
ложности. Но это признание дается не разумом, а только через
истинную веру, которая, по Гаману, есть особое состояние ду-
ши, не нуждающееся в каких бы то ни было рациональных
доказательствах бытия Божия. Истинная вера открывает бо-
жественный смысл Библии, делает ощутимым присутствие Бо-
га в природе и в истории, через нее приходит ясное осознание
бессмертия души. Как. богословский догматизм, так и рацио-
нальная религиозность современных ему философов для Гама-
на— лишь две из многих форм безбожия.
Выступая против рационализма, Гаман становился оппонен-
том «самого» Канта. Вообще же отношения этих двух очень
разных ярких индивидуальностей были благожелательными и
даже дружескими. Кант нередко дарил Гаману свои новые ра-
боты, еще не поступившие в продажу, делился с ним своими
мыслями. Тень пробежала между ними лишь однажды, когда
Гаман, прочитав без ведома Канта в гранках «Критику чисто-
го разума», написал на нее полемическую «Метакритику».
Правда, опубликовано это сочинение было уже после смерти
Гамана.
В 1787 г. Гаман вышел в отставку и уехал из Кенигсберга.
В следующем году в Мюнстере он умер. Сто лет спустя в его
родном городе его именем была названа улица, идущая вдоль
северного берега Нового Прегеля (ныне участок набережной
по обе стороны от въезда на Деревянный мост со стороны Мос-
ковского проспекта). На доме № 1 по улице Гамана в память
о Северном Маге была установлена мемориальная доска. Эту
доску автор видел на руинах дома еще в начале 1970 г., перед
сносом развалин. Просьба к рабочим снять ее и сохранить от
разрушения осталась без ответа. По-видимому, каменная доска
была разбита вместе со старой стеной.
183
В августе 1762 г., еще до того, как русские войска покину-
ли Восточную Пруссию, занятую в ходе Семилетней войны,
русский полковой хирург И. Шварц-Эрля (Johann Christian
Schwartz-Erld)\ привез в Кенигсберг из городка Морунген (ныне
Моронг в Польше) 18-летнего юношу. Молодой человек, осно-
вательно образованный для своего возраста, он прилично знал
латынь, древнегреческий и древнееврейский языки, сочинял не-
плохие стихи — подавал большие надежды. Желая помочь юно-
ше выбраться из крайней нужды, в которой тот пребывал в
родительском доме, русский врач убедил его поступить в Ке-
нигсбергский университет, чтобы заняться медициной.
Однако медицинская карьера юного полиглота закончилась,
даже не успев начаться: посещение университетского анатоми-
ческого театра вызвало у него глубокий обморок, после кото-
рого он и слушать не хотел о том, чтобы быть лекарем. Неиз-
вестно, много ли потеряла от этого кенигсбергская медицина,
но немецкая культура, без сомнения, оказалась в выигры-
ше.
Молодого человека звали Иоганн Готфрид Гердер (Johann
Gottfried Herder, 1744—1803). Будущий знаменитый немецкий
философ и писатель, теоретик литературы и искусствовед, лю-
теранский теолог и искусный проповедник, поэт, он все же
поступил в 1762 г. в Кенигсбергский университет, но на фа-
культет богословия. Обр-ативший внимание на талантливого
студента приват-доцент Иммануил Кант стал всячески содей-
ствовать его развитию. Спустя годы благодарный ученик писал
о Канте: «Я наслаждался счастьем быть лично знакомым с фи-
лософом, который был моим учителем. В цветущую пору своей
жизни он отличался веселою бодростью юности, которая, я
надеюсь, сопровождала его и в старости. Его открытый, как
бы построенный для мышления лоб освещался ненарушимой
ясностью и радостью, богатая мыслями речь текла с его уст,
шутки, остроты и хорошее расположение духа всегда находи-
лись в его распоряжении, а его поучительная речь была в выс-
шей степени занимательна... История людей и народов, естест-
вознание, математика и опыт были источниками, при помощи
которых он оживлял свою речь; он не относился равнодушно ни
к чему, достойному знания; никакая предвзятая мысль, пар-
тийность, предрассудки и честолюбие никогда не мешали ему
расширять и уяснять истину. Он поощрял и приятно возбуждал
к самостоятельному мышлению, деспотизм был чужд его духу»
[31, с. 42—43].
Лекции и личность Канта оказали очень большое влияние,
на юного Гердера; не без помощи Канта он открыл для себя
философию Ж. Руссо. Другим духовным наставником Гер-
дера стал И. Гаман, с которым близко сошелся студент-
теолог.
184
Иоганн Готфрид Гердер
Уже в 1763 г. Гердер начал преподавать во Фридрихскол-
легиуме. Но получив предложение занять место проповедника
и ректора соборной школы в Риге, он в 1764 г. навсегда поки-
185
нул Кенигсберг. Энергичная пасторская и педагогическая дея-
тельность Гердера в Риге, продолжавшаяся три года, снискала
ему общее признание и благодарность. Одно из свидетельств
благодарной памяти рижан — памятник Гердеру, стоящий и
ныне перед Домским собором в Риге. В 1769 г. он начинает
большое путешествие по Франции, Голландии и Германии, во
время которого изучает французский язык, знакомится с
Д. Дидро (Denis Diderot, 1713—1784), Ж. Даламбером (Jean
le Rond d'Alembert, 1717—1783), Г. Лессингом (Gotthold Eph-
raim Lessing, 1729—1781). В Страсбурге Гердер встретился
с юным Иоганном Вольфгангом Гете (Johann Wolfgang Goethe,
1749—1832).
Студент Страсбургского университета Гете, отличавшийся
неистребимой любознательностью и энергией, широтой интере-
сов — от алхимии до поэзии, — эксцентричностью поведения,
примкнул к одному из молодежных кружков, в котором нашел
отзвук своим устремлениям. Страсбургский кружок положил
начало движению «Бури и натиска», направленному против
пресной рассудочности века Просвещения. О том, какое зна-
чение в литературной судьбе будущего великого немецкого
поэта возымела встреча с Гердером, русский историк литерату-
ры профессор Московского университета А. Н. Веселовский
(1843 — ?) писал: «Дружеский обмен мыслей о вопросах ис-
кусства и народности, о свободе жизни и творчества и пре-
зренном ничтожестве филистеров и их морали долго не вышел
бы, быть может, из круга любительских упражнений, если б
энергическое вмешательство сравнительно возмужалого и бо-
гатого идеями руководителя, столь же случайно вошедшего в
кружок, не сплотило все силы и не повело их в бой. Таким
руководителем был Гердер. Сразу оценив необычайные даро-
вания Гете, он развил перед ним в беседах, длившихся чуть
не до рассвета, свои заветные теории. Оригинальные и блестя-
щие, они в изобилии возникали в его уме, но, по иронии судь-
бы, он мог лишь возбуждать других к их осуществлению и
никогда не нашел простора для личной инициативы. Гердер
передал Гете свои мечты об обновлении немецкой поэзии на
национальной основе, чисто романтический культ средневеко-
вой старины, преданий, сказок, песен, старого искусства, пре-
восходный памятник которого, Страсбургский собор, красовал-
ся перед собеседниками, свое поклонение Шекспиру» [29, т. 13,
с. 373—374]. Общение с Гердером наложило глубокий отпеча-
ток на последующее поэтическое творчество Гете.
В 1771—4776 гг. Гердер служил главным проповедником в
Бюкебурге (где ему также поставлен памятник), откуда затем
переехал в Веймар. Там он с помощью Гете получил место
придворного проповедника и продолжил занятия литературным
творчеством. В частности, сотрудничал в литературном жур-
нале с другим своим великим современником Фридрихом
186
Шиллером (Friedrich Schiller, 1759—1805). В Веймаре Гердер
оставался до конца дней — он умер там в 1803 г.
Поздние годы Гердера омрачились упадком его духовных
сил, внутренней раздвоенностью, попытками изменить смысл
своих прежних идей и высказываний. Он выступил с резкими
нападками на Кантовскую философию, подверг осуждению
жизнерадостный дух поэзии Гете и Шиллера. Эти проявления
поздней реакции происходили на фоне физического нездоровья,
причинявшего Гердеру мучительные страдания.
Этическим идеалом Гердера-философа в пору расцвета его
сил была вера в торжество всеобщей, наднациональной гуман-
ности. Он выступал апостолом идеи единства цивилизации, ко-
торое не только не противоречит реально существующим раз-
личиям между народами, но даже способствует сохранению не-
повторимых индивидуальных черт каждой нации. Ход истории,
в которой переплетаются самобытные национальные культуры,
есть, по Гердеру, всеобщее движение к идеалу гуманности.
Этот процесс не спонтанен — Гердер видит в нем направляю-
щую божественную благость: «Если есть Бог в природе, то Он
есть и в истории, и человек подчинен законам не менее превос-
ходным, чем те, по которым движутся небесные тела» [29, т. (13,
с. 169].
Гердер был одарен удивительной способностью проникно-
вения в душу народа, и не только немецкого, в народную поэ-
зию, песенное творчество, верования, предания. Он стремился
передать это видение народной души своим современникам:
раскрывал неповторимые поэтические достоинства народной
песни, страстно призывал собирать и сохранять песни разных
народов. Изданный Гердером песенный сборник изумил немец-
кого читателя прелестными образцами песен лопарей, татар,
гренландцев, испанцев, славянских народов.
Вообще к славянам, и в частности к полякам, которых не-
мало было среди его окружения в родном Морунгене, Гердер
испытывал особую симпатию. Она питалась как впечатлениями
детства и юности, так и общей гердеровской гуманистической
идеей. Он был одним из первых немцев, признавших польское
происхождение Н. Коперника; он высоко оценивал твердую по-
зицию Коперника в противостоянии крестоносцам. Гердер без-
оговорочно осудил разделы Польши, в которых участвовала
Пруссия, наряду с Россией и Австрией. Его литературное и фи-
лософское творчество было очень популярно среди славянских
народов и способствовало пробуждению их национального само-
сознания.
В России имя Гердера было хорошо известно уже при его
жизни. Его идеями увлекался Н. М. Карамзин; мысли Гердера
об истории оказали влияние на взгляды Н. И. Надеждина
(1804—1856), критика и публициста, профессора Московского
университета. Высокая оценка поэтических достоинств народ-
187
ного творчества, неизменно звучавшая в работах Гердера, по-
будила ректора Киевского университета М. А. Максимовича
(1804—1873), ученого широких интересов, к собиранию и изда-
нию малороссийских песен. Эти взгляды благотворно повлияли
на другого украинского ученого-этнографа профессора Харь-
ковского университета А. Л. Метлинского (1814—1870). Гер-
дера читали и пушкинский Онегин, и его творец — Александр
Пушкин.
В Кенигсберге в 1895 г. небольшой улочке в Трагхайме
(между улицами Пролетарской и Сергеева, ныне не сущест-
вует) было дано имя Гердера. В 1854 г. на родине Гердера в
Морунгене ему был открыт памятник, а на родительском доме
установлена мемориальная доска — все это погибло в конце
второй мировой войны. На средства польской общественности
в 1964 г. в Моронге был сооружен новый памятник этому вы-
дающемуся человеку, возобновлена также мемориальная дос-
ка. Тогда же там начал работать музей Гердера, преобразован-
ный в 1977 г., в музей города Моронга имени Гердера. При
университетах в Лейпциге и Марбурге действуют институты
им. Гердера; цель первого — обучение немецкому языку иност-
ранцев, второго — исследование проблем Восточной и Юго-
Восточной Европы. Академия наук в Вене присуждает между-
народную премию имени. Гердера за успехи в развитии куль-
турных связей и сотрудничества между народами. Дань памя-
ти была отдана Гердеру й Кенигсбергским университетом, ког-
да в 1862 г. Альбертина получила новое здание, но об этом
позже.
Приват-доцент Иммануил Кант имел среди своих учеников,
а затем и друзей еще одну незаурядную личность — остроум-
ного, одаренного искристой фантазией писателя, большого ори-
гинала в жизни, государственного и общественного деятеля
Теодора Готлиба Гиппеля (Theodor Gottlieb von Hippel,
1741—1796). Гиппель родился в городке Гердауэне (ныне пос.
Железнодорожный) в семье ректора местной школы и одно-
временно пастора, 16-ти лет поступил в Кенигсбергский уни-
верситет, где начал изучать богословие. Одновременно он посе-
щал лекции Канта по философии. Студенческие годы Гиппеля
пришлись на «русский период» истории Кенигсберга, и это об-
стоятельство, как и в жизни Гердера, сыграло немаловажную
роль в будущей судьбе Гиппеля.
Студент жил в Кенигсберге в доме судебного чиновника,
где служил домашним учителем. Здесь собирались члены ложи
«Трех Корон», с одним из которых, офицером российской ар-
мии, голландцем по происхождению Г. Кейзером (Hendrich von
Keyser) познакомился Гиппель. Несмотря на некоторую разни-
цу в возрасте, российский офицер и кенигсбергский студент
скоро подружились, и Кейзер предложил Гиппелю поехать с ним
188
в Петербург. Кейзера посылал в столицу губернатор Корф с
поручением доставить императрице Елизавете Петровне ян-
тарные изделия. Друзья отправились в путь, а прибыв в Пе-
тербург, поселились там в доме самого Корфа. Поручение к
высочайшей особе распахивало перед ними дверь в самый
изысканный, блестящий петербургский свет — и молодые
люди безоглядно ринулись в вихрь столичной светской жиз-
ни.
Гиппель быстро вошел во вкус неведомой ему прежде
жизни высшего света, и когда спустя несколько месяцев он
возвратился в Кенигсберг — это уже был другой человек. Он
переменил богословский факультет на юридический, закончил
его в 1764 г., и с этого времени началась его стремительная
светская карьера. В 1765 г. он стал адвокатом в Кенигсберг-
ском суде, в 1772 г. — судебным ассесором, в 1778 г. — сверх-
штатным городским советником и членом магистрата. Спустя
два года Гиппель становится директором криминальной колле-
гии, и тогда же, в 1780 г., король назначает его обер-бургомист-
ром города Кенигсберга. В этом качестве Гиппель сделал не-
мало для развития города. Но не меньшими были его заслуги
и перед немецкой литературой.
О литературных опытах судебного чиновника и бургомистра
широкой публике было неведомо: свои произведения, в которых
он очень метко и с изрядной долей остроумия и иронии изо-
бражал современников, Гиппель публиковал анонимно. Неред-
ко они были написаны в манере, поразительно похожей на
стиль известных сочинителей, например Канта. Такие мисти-
фикации оставляли читателя в полном недоумении.
Гиппель был дружен с Кантом, бывал среди его гостей на
достопамятных кантовских обедах. Будучи бургомистром, он
помог Канту купить в 1783 г. его первый и единственный соб-
ственный дом на Принцессинштрассе, хорошо известный по
сохранившимся гравюрам. Заметив, как пристрастен Кант к
тому, что и как подается к столу, как разборчив он в еде и
напитках, Гиппель посоветовал ему написать еще одну «Кри-
тику»— «Критику кулинарного искусства».
Натура Гиппеля отличалась странной переменчивостью: он
мог быть благочестивым, набожным, смиренным — почти аске-
том, а потом вдруг отдавался порыву житейских радостей и
чувственных наслаждений; мог подолгу изводить себя изнури-
тельным трудом и предаваться праздной бездеятельности;
периоды безудержной расточительности вдруг сменялись
у него граничащей со скупостью мелочностью в денежных
делах. Столь же неровным он был в своих литературных
опусах.
Своему внушительному дому на Почтовой улице Гиппель
придал вид княжеского дворца, окруженного садом с гротом,
189
Теодор Готлиб Гиппель-старший
фонтаном и уединенными уголками. Здесь хранились много-
численные книги, картины, произведения искусства — это бес-
ценное собрание было плодом многолетней увлеченной деятель-
ности хозяина дома. Будучи всю жизнь холостяком, Гиппель
не оставил прямых наследников, и его коллекцию произведений
искусства и библиотеку унаследовал племянник Теодор Готлиб
Гиппель-младший (Theodor Gottlieb Hippel-junior, 1775—1843).
Коллекцию картин, среди которых были произведения Л. Кра-
наха, Б. Брюина (Bartholomeus Bruyn, 1493—1555), Ф. Гальса
(Franz Hals, 1580—1666), П. Рубенса (Peter Paul Rubens, 1577—
190
Теодор Готлиб Гиппель-младший
1640), Гиппель-младший подарил в 1837 г. Кенигсбергу. Это
собрание стало основой Кенигсбергской картинной галереи, от-
крытой в 1841 г.
191
Гиппель-старший остался оригиналом до своих последних
дней: человек, занимавший самые высокие посты в ‘ городе,
имевший значительное состояние, завещал похоронить себя на
кладбище для бедных и бездомных у Штайндамских ворот.
Это завещание было выполнено его друзьями. Позже прах
Теодора Гиппеля был перезахоронен на Нойроссгартенском
«профессорском» кладбище рядом с обсерваторией. В 1903 г.
именем Гиппеля была названа улица на Хаберберге, в южной
части города; сейчас это улица Омская.
Теодор Готлиб Гиппель-младший также был студентом
Альбертины, он изучал здесь право. В годы борьбы Пруссии
против Наполеона за национальную независимость Гиппель
стал видным политическим и общественным деятелем. Именно
он написал в 1813 г. королю Фридриху Вильгельму III знаме-
нитое патриотическое воззвание «К моему народу».
С детства и на многие годы сердечная дружба связала Гип-
пеля-младшего с другим знаменитым женигсбержцем — Эрнстом
Теодором Амадеем Гофманом (Ernst Theodor Amadeus Hoffmann,
1776—1822), автором доныне читаемых произведений: «Фан-
тазия в манере Кало», «Элексиры Сатаны», «Ночные .рассказы»,
«Серапионовы братья», «Житейские воззрения кота Мурра» и
других; сочинителем опер, симфоний, соиат, месс; дирижером,
исполнителем, певцом, театральным режиссером и художником.
В фантастической личности Гофмана соединились странные,
несовместимые противоположности. Он был щедро одарен та-
лантами ко многим видам, художественного творчества и всег-
да мечтал о жизни исключительно для искусства, но в то же
время в повседневности он оставался прилежным, пунктуаль-
ным и исполнительным прусским чиновником. Как и большин-
ство его персонажей, он жил двойственной жизнью: в реаль-
ном мире и в мире, сотворенном его безудержной до гротеска
фантазией. И эта вторая жизнь среди фантастических, часто
очень мрачных и зловещих образов, наводивших ужас на са-
мого их создателя, временами становилась для него более ре-
альной, чем сама действительность.
Он говорил о себе, что «природа, создавая его, испробова-
ла новый рецепт, но опыт оказался неудачным, ибо она наде-
лила его чрезмерно чувствительным нервным аппаратом, не
примешав к его пламенной фантазии достаточной доли флегмы
и тем нарушив равновесие, необходимое художнику, чтобы жить
в этом мире» [6, с. 4].
В недолгой жизни Гофмана — он прожил 46 лет — был и
период, связанный с университетом его родного города. Среди
предков Гофмана было много поляков и несколько венгров,
и почти все они, включая отца, занимались юридической дея-
тельностью. Этому традиционному фамильному занятию, на
которое он смотрел как на унылую неизбежность, Гофман по-
святил внешнюю, обыденную часть своей жизни. В 1792 г. он
192
Эрнст Теодор Амадей Гофман.
Портрет работы Вильгельма Гензеля. 1821 г.
поступил на юридический факультет Альбертины. Следуя обы-
чаю, он стал посещать также лекции Канта, которые слушали
студенты всех факультетов. Однако философские построения
почтенного мудреца наводили на 16-летнего студиозуса отча-
яную скуку и уныние. Очень скоро он объявил, что ничего не
понимает в кантовских лекциях и отказывается их посещать.
Позже Гофман иногда цитировал Канта в своих произведениях,
но без должного почтения, скорее, наоборот, — чтобы вызвать
комический эффект.
13 Зак. 1382 !93
Дружбу с Гиппелем, которую Гофман почитал драгоценней-
шим даром небес, он сохранил до своих последних дней. В Ке-
нигсберге Г эфман оставался до 20-летнего возраста. Его юно-
шеские годы в этом городе были окрашены пылкой любовью
к молодой замужней женщине, которую он обучал музыке.
Безысходность этой страсти наложила отпечаток на все его
раннее творчество.
После окончания университета Гофман уезжает в 1796 г.
из Кенигсберга в Глогау на юридическую службу. С тех пор
он приезжал в родной город нечасто и ненадолго. Служебная
карьера приводит его в 1798 г. в Берлин, через два года — в
Познань, оттуда за распространение карикатур на местное го-
родское начальство Гофмана высылают в провинциальный го-
род Плоцк. Ему удается в 1804 г. переехать в Варшаву, где
юридическую практику он совмещает с активной музыкальной
и театральной деятельностью. После вступления в Варшаву
Наполеона Гофман лишается службы и уезжает в 1807 г. в
Берлин, затем с 1808 г. в качестве капельмейстера оперных
театров служит в Бамберге и Лейпциге, а в 1814 г. снова воз-
вращается в Берлин. Здесь он поступает на службу в мини-
стерство юстиции, не оставляя занятий музыкой и литерату-
рой. Гофман умер в Берлине 25 июня 1822 г. На его надгро-
бии была сделана надпись: «Он одинаково замечателен был
как юрист, как поэт, как музыкант, как живописец».
В Калининграде, вблизи места, где стоял некогда на Фран-
цузской улице дом Гофмана, 12 сентября 1990 г. в память об
этом удивительном человеке был установлен камень с мемо-
риальной доской.
Упомянем еще одного человека из кантовского окружения —
Христиана Якоба Крауса (Christian Jacob Kraus, 1753—1807),
который, поступив в Альбертину, сразу же обратил на себя
внимание Канта. Вначале Краус учился на юридическом фа-
культете, потом, разочарованный постановкой преподавания,
он забросил учебу. По совету Канта, высоко оценившего мате-
матические способности своего студента, Краус занялся этой
наукой. Однако знакомство с Гаманом увлекло его в область
английской философии. 23-летняя разница в возрасте не поме-
шала отношениям Гамана и Крауса выйти за рамки формаль-
ных контактов учителя и ученика — они стали друзьями. Поч-
вой для сближения послужили общие интересы, и прежде
всего, в области философии.
Материальные затруднения побудили Крауса поступить
воспитателем в дом графов Кайзерлингов, где, как некогда и
Кант, он имел возможность познакомиться со многими выдаю-
щимися современниками. Продолжив затем образование в
Геттингене, Краус окончательно определил круг своих интере-
сов. Умудренный философией Лейбница, Вольфа, английских
194
Христиан Якоб Краус
мыслителей, он возвратился в Альбертину, где в 1782 г. стал
первым профессором камеральных наук (теория государства,
п^раво, экономика) и практической философии. Одновременно
он служил библиотекарем в Альтштадте.
13*
195
В 1795 г. Краус занял новую кафедру экономики, работая
на которой, он сосредоточил усилия на проблемах националь-
ной экономики Пруссии. Интерес к теории рационального веде-
ния хозяйства возник у него еще в студенческие годы, чему
способствовало общение с будущим обер-президентом и кура-
тором университета Г. Я. Ауэрсвальдом, в имении которого
Краус нередко проводил свободное время. Практические зна-
ния о сельскохозяйственной экономике он получил от лесничего
в Модиттене. Теоретическую основу воззрений Крауса соста-
вило учение английского экономиста Адама Смита, которое он
энергично проповедовал в Пруссии. Краус стал одним из соз-
дателей учения о культе труда как абсолютной меры ценности
всех вещей. Его идеи оказали очень сильное влияние на
экономические реформы, проведенные в Пруссии в начале
XIX в.
По поводу деятельности новой кафедры экономики фило-
софский факультет (на котором она была учреждена) выска-
зался следующим образом: «До сих пор наблюдалось, что
студенты интересуются этой специальностью в первую очередь
потому, что полагают, будто она требует меньшей подготовки
и здесь открывается самая большая возможность для безза-
ботной жизни. Таким образом, эту дисциплину изучали те, кто
были крайне ленивы, или те, кто был неспособен к другим
наукам, требующим большего прилежания. Сюда же добавля-
лись и другие, стремившиеся как можно скорее получить хлеб-
ную должность. И, конечно, очень мало было таких, кто серь-
езно относился к занятиям. При всем при этом имелись пре-
красные возможности для изучения и основных, и вспомога-
тельных дисциплин; из Кенигсбергского университета иногда
выходили довольно сносные экономисты» [74, с. 195]. Курс ка-
меральных наук под общим названием политической экономии
читал профессор Краус. Он включал в свои лекции вопросы
математики и химии, экономику сельского хозяйства, теорию
полицейского дела, теорию торговли, и т. п. Краус реши-
тельно выступал против крепостного права, осуждал его как
с юридической, так и с нравственной точек зрения. При
жизни он был одной из самых популярных личностей универси-
тета.
Между прочим, в Альбертине, хронически страдавшей от
недостатка материальных средств (а следовательно, и низких
окладов профессоров), были популярны, как поговорка, слова
Крауса о том, что посвятивший себя Кенигсбергскому универ-
ситету дает обет бедности.
Поистине богата была Альбертина яркими и оригинальны-
ми личностями в XVIII столетии. И пусть не все из них на-
всегда связали свою судьбу с Кенигсбергом и его университе-
том, как это сделал Кант, печать студенческих лет в, стенах
196
академии на Прегеле осталась на всей их последующей твор-
ческой или общественной деятельности.
КАТАСТРОФА
Политические бури, пронесшиеся над Европой на рубеже
XVIII и XIX столетий, до основания потрясли устои прежнего
миропорядка. В грохоте наполеоновских войн изменялся об-
лик старого континента, волей дерзкого корсиканца с карты
Европы исчезали целые государства и появлялись новые, сме-
щались и назначались правители; недавние враги становились
«друзьями», а бывшие союзники сталкивались в кровопролит-
ных сражениях. Тяжелые испытания выпали и на долю Прус-
сии.
Ко времени вступления на престол Фридриха Вильгельма III
(Friedrich Wilhelm III, 1770—1840, коронован 16 ноября 1797 г.),
сына умершего Фридриха Вильгельма II, Прусская монархия
значительно расширила свои владения за счет разделов Поль-
ши 1793 и . 1795 гг., но была рыхлой и слабой в военном отно-
шении. Правда, в 1795 г. ей пришлось уступить Франции свои
территории на левом (западном) берегу Рейна, но эти потери
были щедро вознаграждены Наполеоном. По его благослове-
нию Пруссия включила в свой состав многие, бывшие прежде
самостоятельными владениями, епископства, аббатства, воль-
ные имперские города на правом берегу Рейна. Территориаль-
ные приобретения Прусского королевства вчетверо превысили
его потери.
В эти годы, несмотря на драматические военные коллизии
на полях соседей, Пруссия в течение десятилетия сохраняла
нейтралитет, поощряемый Наполеоном. Однако это шаткое по-
ложение кажущегося благополучия не могло продолжаться
долго.
Ни как политик, ни тем более как военный Фридрих Виль-
гельм III не мог сравниться с Наполеоном. Испытывая страх
перед Бонапартом, с готовностью принимая его расчетливую
благосклонность, король всячески избегал прямого столкно-
вения с Францией. Он уклонился от участия в третьей анти-
наполеоновской коалиции, составившейся из Австрии, России
и Англии к 1805 г. Последствия этого не замедлили сказаться:
после сокрушительного поражения Австрии и России 2 декаб-
ря 1805 г. под Аустерлицем Наполеон покончил с нейтралите-
том Пруссии и принудил ее к военному союзу с Францией. В
качестве вознаграждения за поддержку он обещал Фридриху
Вильгельму Ганновер — бывшее английское владение.
Однако иллюзии короля относительно намерений Бонапарта
развеялись, когда Фридрих Вильгельм узнал, что его союзник
197
уже сулит Ганновер Англии как плату за согласие на француз-
ские условия мирного договора. Возмущенный прусский король,
не дождавшись от Наполеона никаких объяснений на сей
предмет, объявил осенью 1806 г. мобилизацию. Упустив год
назад возможность союза с ведущими европейскими держава-
ми, Фридрих Вильгельм III теперь оказался перед лицом неиз-
бежного столкновения с Наполеоном один на один. Военные
приготовления короля с энтузиазмом поддержала дворянско-
офицерская партия, душой которой была королева Луиза
(Luise, 1776—1810), супруга Фридриха Вильгельма. Берлинский
свет был охвачен патриотическим подъемом, никто здесь не
смел усомниться в скорой и окончательной победе над «корси-
канским выскочкой». Прусская армия двинулась на запад, в
союзную Саксонию; 8 октября границу Саксонии перешли на-
полеоновские полки.
Катастрофа, сокрушительная и непоправимая, грянула че-
рез шесть дней: 14 октября 1806 г. одновременно в двух сра-
жениях, под Иеной и Ауэрштедтом, прусская армия была на-
голову разбита Наполеоном. Ее остатки, бросив артиллерию,
обозы с провиантом, лошадей, бежали с места кровавой сечи,
преследуемые французами. В один день участь Пруссии была
решена. «Тут столкнулись два социально-экономических укла-
да, два государственных строя, две обусловленные разницей
социальных систем военные тактики и две военные организа-
ции,— писал русский историк Е. В. Тарле (1875—1955). — Ти-
пично крепостнический, феодально-абсолютистский строй, от-
сталый в промышленном отношении, владеющий совсем при-
митивной техникой, столкнулся с государством, которое
пережило глубокую буржуазную революцию, уничтожило у
себя феодализм и крепостнические порядки. ...Прусская армия
в точности отражала в себе, как в зеркале, всю крепостниче-
скую структуру государства. Солдат — крепостной мужик, пе-
решедший из-под розог помещика под фихтеля и шпицрутены
офицера, осыпаемый пощечинами и пинками со стороны вся-
кого, кто выше его, начиная с фельдфебеля, обязанный рабски
повиноваться начальству; он знает твердо, что и речи быть не
может об улучшении его участи, как бы храбро и исправно он
ни сражался. Офицер только потому офицер, что он —дворя-
нин, и были офицеры, которые хвалились жестокостью своего
обхождения с солдатами, именно в этом видя истинную дис-
циплину. Генералами люди становились либо уже под старость,
либо по протекции и знатности своего происхождения» [39,
с. 180—181].
Потрясение от разгрома под Иеной и Ауэрштедтом со-
вершенно сломило дух прусского генералитета, офицеров, ос-
татков армии. Прусские крепости без сопротивления сдавались
французам. 27 октября 1806 г. Наполеон торжественно вступил
в Берлин, ключи от которого ему почтительно вручил бурго-
198
мистр города. В Потсдамский дворец, ставший резиденцией
императора, один за другим прибывали эмиссары правителей
германских государств с подобострастными изъявлениями пол-
ной покорности.
Прусский двор, спешно покинув столицу до прихода побе-
дителя, устремился на восток монархии. Королевские дети (к
тому времени их было пятеро), вверенные опеке гувернеров,
уже 17 октября были отправлены из Берлина и 3 ноября бла-
гополучно прибыли в Кенигсберг. Королева Луиза, которая
останавливалась по пути в некоторых местах (в Грауденце,
Остероде, Ортельсбурге), приехала в Кенигсберг 9 декабря.
На другой день сюда прибыл король. Он имел по пути
встречи с военачальниками, государственными чиновниками,
другими высокопоставленными лицами. Военные и государст-
венные дела не позволяли ему оставаться в Кенигсберге, ко-
роль был в постоянных разъездах. Однако Луиза, заболевшая
тифом, вынуждена была оставаться здесь до первых чисел ян-
варя. В начале этого месяца королевская семья и двор пере-
ехали в Мемель (ныне г. Клайпеда в Литве). Так небольшой
городок в дальнем углу королевства оказался с 5 января
1807 г. по 15 января 1808 г. резиденцией прусского короля.
Тревожный «мемельский» год был исполнен событиями,
большей частью драматическими как для Пруссии, так и для
ее наиболее могущественного союзника — Российской империи.
Объявленная Наполеоном еще в ноябре 1806 г. континенталь-
ная блокада Англии побудила эту страну искать помощи у
России. Александру I были обещаны золотые субсидии, если
он выступит на континенте в защиту Пруссии и тем самым от-
ведет возможный удар от Британских островов. Александр, с
тревогой наблюдавший за перемещением наполеоновских войск
к востоку, не без оснований опасался их вторжения в Россию,
которая своими торговыми сношениями с Англией подрывала
самый замысел континентальной блокады. Кроме того, Напо-
леон благосклонно принимал в Берлине делегации поляков,
просивших о восстановлении государственной самостоятель-
ности их отечества. Если бы император внял их просьбам, то
Россия потеряла бы все, что приобрела в результате разделов
Польши: Лиуву, Белоруссию, Правобережную Украину. Поэто-
му в Петербурге готовились к войне, не рассчитывая ни на
помощь Австрии, еще не оправившейся от Аустерлицкого раз-
грома, ни на существенную поддержку со стороны Пруссии,
лишившейся и армии, и столицы. Поздней осенью 1806 г. рус-
ская армия вступила в Польшу. В декабре произошло столк-
новение с французами под Пултуском — своего рода про-
ба сил, — и обе стороны стали готовиться к решающей схват-
ке.
Гроза разразилась 8 февраля 1807 г., когда русская и фран-
цузская армии сошлись в невиданном доселе сражении при
199
Прейсиш-Эйлау (ныне г. Багратионовск). Потери обеих сто-
рон были громадными, бесспорного перевеса не добилась ни
одна из них, хотя обе.считали себя победительницами. После
страшного побоища русские отошли к Кенигсбергу, французы
расположились на зимние квартиры в Пруссии и Польше.
Фридрих Вильгельм III, убедившись в способности русской ар-
мии не без успеха противостоять «непобедимому» Наполеону,
несколько воспрянул духом и стал помышлять о реванше в
союзе с Россией.
С приходом весны обе стороны начали активно готовиться
к новым военным действиям. После нескольких боевых стычек
русских с французами 14 июня 1807 г. у города Фридланда
(ныне г. Правдинск) произошло сражение, ставшее для рус-
ской армии роковым. Поражение было полным; остатки раз-
громленных русских частей, преследуемые французами, отошли
к Неману и переправились у Тильзита на русский берег. Фран-
цузы утром 16 июня вошли в Кенигсберг, захватив там громад-
ные запасы провианта и снаряжения.
В ближайшие дни центр событий переместился в Тильзит,
где сложившееся стратегическое положение побудило обоих
императоров к мирным переговорам. Они начались после пер-
вой встречи Наполеона и Александра 25 июня в шатре на пло-
ту на середине Немана. Переговоры на «французском» берегу
реки, куда Александр переехал по приглашению Бонапарта,
перемежались публичными изъявлениями взаимных симпатий,
балами и фейерверками — весь этот антураж большой полити-
ки подробно описан и историками, и беллетристами. Одна из
страниц хроники тех дней — встреча королевы Луизы, отличав-
шейся блистательной красотой, но в ту пору опечаленной не-
счастной судьбой своей страны, — с виновником всех ее бед-
ствий Бонапартом. Но даже неотразимое очарование прусской
государыни, отчаянно пытавшейся добиться уступок от побе-
дителя, оказалось бессильным перед льстивым кавалером, но
трезвым политиком, каким был Наполеон.
Итоги русско-французских переговоров оказались неутеши-
тельными для Пруссии: по договору от 9 июля она теряла
свои владения за Эльбой, включенные в новое Вестфальское
королевство; прусские области разделенной Польши объединя-
лись в герцогство Варшавское и передавались под управление
саксонскому королю, союзнику Наполеона. К России отходил
Белостокский округ. И лишь исключительно «из уважения к
Его Величеству Императору Российскому» Наполеон оставил
Фридриху Вильгельму III Восточную Пруссию, Померанию,
Бранденбург и Силезию — землице населением около 4,6 мил-
лиона человек, меньшую часть бывшего королевства. Пруссии
было предписано сократить свою армию до 40 тысяч человек
и выплатить огромную контрибуцию. Бывшая перворазрядная
держава переходила в число статистов иа европейской поли-
200
Наполеон, Александр I, королева Луиза и Фридрих Вильгельм III
в Тильзите. Июль 1807 г. (Фрагмент картины)
тической сцене. В Тильзите императоры разделили сферы влия-
ния: Россия получала свободу действий по отношению к Шве-
ции и Турции, Франция — в других частях континента.
После Тильзита прусский . двор пребывал еще полгода в
Мемеле, затем 16 января 1808 г. переехал в Кенигсберг, где
оставался в течение почти двух лет — до 15 декабря 1809 г.
Дважды—18—20 сентября и 20—24 октября 1808 р. Фридрих
201
Вильгельм III и Луиза принимали в Кенигсбергской резиден-
ции русского императора Александра I, а 7—31 января 1809 г.
сами были его гостями в Петербурге. Двухлетнее пребывание
монарха в далеком провинциальном Кенигсберге возымело бла-
гоприятные последствия как для города, так и для его универ-
ситета. Но об этом немного позже, а сейчас скорее как о
курьезе упомянем об одном событии, имевшем прямое отно-
шение к Альбертине.
Еще в 1807 г. университет просил о милостивейшем коро-
левском согласии оказать высокую честь Кенигсбергской ака-
демии провозглашением наследного принца Фридриха Виль-
гельма (1795—1861, с 1840 г. — король Фридрих1 Вильгельм IV)
«вечным ректором» университета. Кронпринц с согласия коро-
ля благосклонно принял ректорское достоинство, однако без
фактического исполнения обязанностей главы университета по
причине своего малолетства. Таким образом, университет полу-
чил более чем на полвека постоянного ректора — rector magni-
ficientissimus. «Однако он, — как писал К. Бэр, — насколько
я знаю, не имел к университету никакого другого отношения,
кроме того, что университет посылал ему ежегодно торжествен-
ное поздравление с днем его рождения. Вместо него управлял
очередной prorector magnificus или, вернее, действовало обычное
университетское право» [7, с. 265]. На должность проректора,
а фактически ректора, как и прежде, каждые полгода избирал-
ся один из ординарных профессоров.
Обычай иметь высокородного почетного ректора был не нов:
как уже упоминалось, впервые в эту роль вступил в 1567 г.
Альбрехт Фридрих, сын герцога Альбрехта; затем в 1701 г.
кронпринц Фридрих Вильгельм, ставший в 1713 г. королем
Фридрихом Вильгельмом I. И в последующие времена Альбер-
тина иногда имела «королевских» ректоров: в 1861 г. им стал
кронпринц Фридрих Вильгельм, сын короля Вильгельма I
(1797—1888, коронован в 1861 г.), в 1908 г. — кронпринц Виль-
гельм (1882—?), сын императора Вильгельма II (1859—1941,
коронован в 1888 г.). Возможно, этот обычай был не только
актом чинопочитания и данью традиции, но имел и некоторый
практический смысл, облегчая университету сношения с вер-
ховной властью.
Дважды Кенигсберг оказывался вблизи эпицентра событий
бурной наполеоновской эпохи и был «под французами». Пер-
вый раз это случилось после Фридланда летом 1807 г., когда
"победители-французы вошли в Кенигсберг, и второй — в 1812—
1813 гг., когда Пруссия и Франция, по крайней мере юридиче-
ски, были союзниками.
В ночь с 15 на 16 июня 1807 г. и весь следующий день в
Кенигсберг прибывали из-под Фридланда французские части.
Около шести тысяч французов разместилось в городе, боль-
шая же их часть расположилась огромным лагерем между
202
Прегелем и деревней Кведнау (ныйе поселок Северная Гора в
Калининграде).
Обилие военных вражеской армии порождало известную
напряженность в городе, не нарушавшую, впрочем, его буд-
ничной жизни: работали лавки и базары, отправлялись бого-
служения в церквях, давались представления в театрах. Уже 17
июня на концерте в помещении театра было много француз-
ских офицеров. Как обычно, проводились занятия в универси-
тете. За некоторым исключением' победители вели себя в горо-
де вполне корректно:
В начале июля по приказу французского коменданта город-
ские мостовые- были приведены в порядок, дома украшены, у
Гумбинненских (Королевских) ворот устроена триумфальная
арка — ожидался приезд Наполеона из Тильзита. Должност-
ным лицам было приказано надеть нарядное платье. Импера-
тор пожаловал в пять часов утра 10 июля. Он беглец осмотрел
город, провел смотр войскам, отдавал приказы и распоряже-
ния> подписал документ об объеме и порядке взымания контри-
буции и 13 июля уехал из Кенигсберга. По свидетельству со-
временников горожане встречали Наполеона сдержанно; тако-
во же было их отношение к французам вообще. Некоторое ис-
ключение составил университет, где пришельцам было выказано
немало лести и подобострастия. Дело дошло даже до почетной
имматрикуляции в Альбертину представителя армии оккупан-
тов.
В 1807 г. французские части стояли в Кенигсберге 39 дней:
в соответствии с условиями Тильзитского мира 22—25 июля
они были выведены из города.
Спустя пять лет, летом 1812 г. Кенигсберг был снова навод-
нен французами — «великая армия» Наполеона двинулась к
границам Российской империи. Обеспечение «союзников» про-
виантом, фуражом, лошадьми, квартирами и т. п. легло тяже-
лым бременем на население Восточной Пруссии. Общая участь
не миновала и университетских профессоров, и они также были
обязаны предоставить свои дома для французов, нередко по-
селявшихся там в количествах, превосходивших всякие разум-
ные пределы. Все помещения университета также были засе-
лены французами, и занятия там прекратились.
12 июня в город прибыл Наполеон. Император выразил же-
лание поселиться в усадьбе в Хуфене, где в летние месяцы
1808 и 1809 гг. жила прусская королевская семья. Однако по-
сланный туда мамелюк, осмотрев дом, нашел его недостойным
своего императора и написал мелом на двери: «Слишком жал-
кий дворец для короля». Наполеон, вняв заключению мамелю-
ка, поселился в замке [55, т. 2, с. 376J.
Несколько кенигсбергских дней императора были до пре-
дела насыщены деятельностью: он принимал представителей
властей и духовенства, осмотрел последствия страшного пожа-
203
pa 1811 г., самого опустошительного за всю предшествующую
историю Кенигсберга, устроил инспекцию войскам и полевым
кухням, посетил строительство обсерватории на старом валу.
"Наполеон был изумлен тем, что прусский король, лишившийся
большей части своей державы, мог еще думать о сооружении
астрономической обсерватории!
В один из этих дней император удостоил своим посещением
университет. Его принимал профессор медицины В. Ремер
(Wilhelm Georg Remer, 1775—1850). Наполеон со знанием дела
и очень обстоятельно изложил свое понимание сущности и це-
лей высшей школы, а затем задал многочисленные вопросы, из
которых следовало, что он хорошо представляет себе проблемы
высших учебных заведений. Он спрашивал, сколько в универ-
ситете факультетов, какой из них самый сильный, почему так
различается количество студентов на разных факультетах. Он
желал выяснить, из каких средств складываются доходы уни-
верситета, какая часть студентов платит за обучение, сколько
студентов записываются в университет по семестрам, есть ли
среди них католики. Как решаются в университете конфессио-
нальные вопросы вообще, допускаются ли к преподаванию про-
фессора-католики и кальвинисты? Император интересовался
медицинским факультетом: есть ли среди его преподавателей
известные ученые, готовит ли университет врачей-практиков для
провинции? Особое внимание он уделил проблеме астрономи-
ческой обсерватории (она только строилась) и денежной сто-
роне ее содержания; его заинтересовал также анатомический
театр.
Получив ответы Ремера, Наполеон, по-видимому, составил
ясное представление о нуждах Альбертины, однако просьбы
ректора о помощи он оставил без каких-либо определенных
обещаний.
Быть может, стремясь заслужить большее расположение
французов, университет присудил степень почетного доктора
французскому генералу интендантской службы графу Дарю
фаги), ответственному за взыскание контрибуции с Пруссии.
При том, что граф слыл непримиримым врагом Прусского ко-
ролевства и главным притеснителем кенигсбержцев. Промоция
была обставлена необычайно торжественно, и лишь немногие
профессора сочли для себя невозможным участие в этой, дву-
смысленной церемонии. Вопреки давнему обычаю, в доктор-
j ском дипломе Дарю были стыдливо опущены имена прусского
короля и ректора — кронпринца. Сверх прочего, Дарю, по
предложению К. Штейна, был заочно избран членом Берлин-
ской академии. Некоторым извинением университету могло
служить лишь то, что генерал был действительно' широко обра-
зованным человеком — высокопрофессиональным юристом, ис-
ториком, писателем и переводчиком.
204
Уже летом основная масса французов схлынула в Россию
(университет полностью освободился от постояльцев только к
ноябрю). Но через несколько месяцев, в конце декабря
1812 г. — начале января 1813 г., разрозненные массы францу-
зов вновь появились в Кенигсберге, имея за плечами Бородино,
пожар Москвы и беспорядочное бегство с заснеженных россий-
ских просторов. Французы не задерживались в Кенигсберге,
они поспешно отходили на запад. Последние французские сол-
даты покинули город в ночь с 4 на 5 января 1813 г., а через
несколько часов в городе появились первые русские казаки.
Утром горожане с неподдельной радостью приветствовали пер-
вый русский кавалерийский корпус — ведь к этому времени
русские и пруссаки снова стали фактически союзниками против
Наполеона: конвенция о выходе Пруссии из коалиции с Фран-
цией была заключена 30 декабря 1812 г. в г. Таурогене (ныне
г. Таураге в Литве).
В Кенигсберге снова начался патриотический подъем, горо-
жане вступали в добровольные отряды ополчения. Это движе-
ние охватило и студентов университета, многие из которых по-
желали принять личное участие в освободительной войне про-
тив Наполеона. Московский журнал «Сын Отечества» в сооб-
щении от 13 марта 1813 г. из Берлина информировал об этом
русского читателя: «В Кенигсбергском университете прекрати-
лось учение, потому что все студенты добровольно отправились
к армий» (с. 305).
Положение Альбертины, и без того бедственное в начале
XIX столетия, еще больше усугублялось разорением страны
и тяжелым военным бременем. •„
НА ПОРОГЕ ОБНОВЛЕНИЯ
На рубеже XVIII и XIX веков Кенигсбергский университет
оставался одним из отсталых провинциальных академических
заведений в немецких землях. Проработавший многие годы в
Кенигсберге К. Бэр {Karl Ernst Baer, 1792—1876, в России —
Карл Максимович Бэр), в будущем петербургский академик,
знаменитый естествоиспытатель, путешественник, основатель
эмбриологии, писал: «Кенигсбергский университет вплоть до
смерти Канта совершенно не пользовался заботой правитель-
ства. Кенигсбергские жители утверждали, что на Восточную
Пруссию в Берлине смотрели как на своего рода Сибирь. Ко-
личество кафедр в университете было ничтожное, университет-
ская библиотека очень бедна. Действующий университетский
устав не изменялся в течение столетия и носил средневековый
характер. Так, например: декан факультета должен был сле-
дить за тем, чтобы в диссертациях не было никаких новшеств;
205
доктор медицины при возведении его в степень должен был
давать клятву, что он не будет применять никаких магических
и недостаточно проверенных лекарственных средств; кабинетов
и музеев для преподавания естественных наук, которые воз-
никли недавно, там совсем не было, так же как не было астро-
номической обсерватории; ...даже анатомический театр там от-
сутствовал» [7, с. 245—246].
Карл Бэр правдиво охарактеризовал безотрадное положение
Альбертины в начале XIX века. Правда, год смерти Канта не
стал тем поворотным моментом, с которого университет начал
ощущать «заботу правительства»: она проявилась позже, к кон-
цу пребывания двора в Кенигсберге и особенно после возвра-
щения королевской семьи в Берлин. Но требование коренных
преобразований как в университете, так и в прусском обществе
в целом витало в воздухе уже в 90-х годах предыдущего сто-
летия. Ферментом, возбуждавшим общественное брожение, по-
служили идеи Великой французской революции 1789 г., от ко-
торых не могла отгородиться монархическая Пруссия.
Новые проблемы встали перед правительством и в связи
с разделами Польши. За счет этой страны территория и насе-
ление Прусского королевства увеличились к 1795 г. в полтора
раза. С включением славянского и притом большей частью ка-
толического элемента Пруссия утратила прежнюю относитель-
ную национальную и конфессиональную однородность, потребо-
валась реорганизация управления и законодательства. В новой
ситуации озабоченность правительства вызывало, в частности,
то обстоятельство, что теперь молодые люди могли учиться в
польских, традиционно католических учебных заведениях. Чтобы
оградить католическую молодежь от чрезмерного «польского
влияния», в Берлине стали помышлять об открытии католиче-
ского университета, контролируемого прусскими властями. Как
возможные места для организации такого заведения назывались
Торн (Торунь) или Кульм (Хелмно).
Было и другое предложение: учредить отделение для обуче-
ния католических священников в Кенигсбергском университете.
Университетский сенат не возражал против включения в штат
с этой целью двух новых должностей, однако с оговорками от-
носительно прав будущих преподавателей-католиков. Онн не
могли занимать ряд постов в университете, регламентировалось
содержание их лекций и т. п. Студенты католического отделе-
ния, в свою очередь, лишались права на стипендию н бесплат-
ный стол. Столь откровенная дискриминация по отношению к
«иноверцам» привела к тому, что из затеи открыть католиче-
ское отделение в протестантском Кенигсбергском университете
ничего не получилось ни в конце 90-х годов, когда она возникла,
ни при повторной попытке десять лет спустя. В какой-то мере
проблема была решена через реорганизацию Браунсбергской
католической коллегии.
206
Впрочем, затруднения с католиками были лишь эпизодом
среди многих других проблем университета, часть из которых
упомянул К. Бэр в приведенном выше отрывке. В Альбертине
очень неодобрительно воспринималось уложение о телесных на-
казаниях студентов, введенное еще герцогом Альбрехтом и вновь
подтвержденное министром просвещения. Из университета раз-
давались жалобы на тяжелые условия, в которых находились
студенты-стипендиаты, получавшие жилье и питание за казен-
ный кошт. В то время их было около 20 человек. Общежитие
для стипендиатов, грязное и запущенное, пребывало в крайне
убогом состоянии; Питание этих студентов было скудным и од-
нообразным. Трудно было ожидать опрятности и хороших ма-
нер от молодых людей, воспитывавшихся в таких условиях.
Надежды на улучшение положения стипендиатов связывались
с планами постройки нового университетского здания, но этим пла-
нам в ближайшие десятилетия не суждено было осуществиться.
Обращения университета через посредство министра к ко-
ролю за материальной помощью оставались в первые годы но-
вого века безрезультатными: в королевской казне средств для
Альбертины не находилось. В то же время значительные суммы
направлялись ежегодно на поддержку университета в Галле.
Концентрацией средств в одном учебном заведении правитель-
ство стремилось хотя бы 'в нем поддержать должный уровень
науки и преподавания.
Убогость учебной и научной базы Альбертины снижала ее
популярность среди молодежи, что отражалось также на числе
имматрикулированных студентов. На рубеже XVIII и XIX сто-
летий количество учащихся оставалось здесь стабильно низким.
Так, за период с 1797 г. по 1805 г. в университете ежегодно
учились в среднем 313 студентов, из них всего 14 иностранцев.
Снижение числа иностранных учащихся, по-видимому, было
связано с тем, что значительная часть Польши, поставлявшая
прежде студентов в Альбертину, перестала после разделов
страны быть «заграницей». Приезду в Кенигсберг студентам
из других стран не благоприятствовали, в частности, военные и
политические события. Указанное среднее число студентов рас-
пределялось следующим образом по факультетам: 96 теологов,
203 юриста, 13 медиков, 1 философ и камералист (экономист)
[50, с. 17]. Эти данные особенно убедительно характеризуют
бедственное положение философского и медицинского факуль-
тетов, то. есть тех, где преподавались естественные науки.
Энергичную попытку изменить положение предпринял
в 1803 г. канцлер университета профессор права Д. Рейде-
ниц (Daniel Christian Reidenitz, 1760—1842), только что став-
ший ректором. В обширной докладной записке министру Рей-
дениц описал бедственное положение университета и предста-
вил свои предложения, одобренные университетским сенатом.
По его мнению, упадок главного учебного заведения в крае,
207
Двор между Кафедральным собором (справа) и зданием Коллегиум
Альбертинум (1569 г.). Рисунок XIX в. Библиотека Олыитынского замка
из которого запрещен выезд за границу для получения обра-
зования, ставит молодых людей перед невозможностью полу-
чить хорошее современное образование, что неизбежно ска-
жется на общем положении страны. Университет теряет потен-
циальных студентов из присоединенных от Польши земель,
откуда молодежь норовит уехать в Галле, Эрланген или Гет-
тинген. При том, что Кенигсберг по географическому положению,
по культурным традициям, при многочисленном дворянском и
купеческом сословиях имеет все возможности быть престижным
университетским центром. Рейдениц вносил конкретные пред-
ложения: ввести новые специальности на философском факуль-
тете, в том числе математику .и астрономию, открыть новые
медицинские клиники, ботанический сад, укрепить библиотеку.
Ему представлялось целесообразным включить в состав универ-
ситета высшую торговую, навигационную и художественную
школы, открыть католический факультет.
Почти одновременно с докладной запиской Рейденица к ми-
нистру поступили и предложения куратора университета, вид-
ного прусского государственного деятеля эпохи посленаполео-
новских реформ, камерпрезидента Г. Ауэрсвальда (Hans Jacob
Auerswald, 1757—1833). Ауэрсвальд также призывал к рефор-
мированию и обновлению университета, особый упор делая на
философский факультет, где закладывался фундамент образо-
вания молодого человека. Автор записки считал обязательным
введение на факультете самостоятельной специальности по
важнейшей из наук—математике, тем более что школы стра-
дали от нехватки учителей по этому предмету.
Преподавание собственно философии после смерти Канта
пребывало в упадке — не было подходящей кандидатуры на
профессорскую должность по этой дисциплине. Да и трудно
было найти желающих пойти на убогий профессорский зара-
боток. Кстати, по этой причине в 1800 г., например, 13 про-
фессоров совмещали две и даже больше должностей. В проекте
Ауэрсвальда предлагалось иметь по одному профессору по тео-
ретической и по практической философии (последней с увле-
чением занимался Хр. Краус). Ауэрсвальд предл.агал также из-
менить старое, возникшее два с половиной века назад и явно
устаревшее деление университета на кафедры. В частности,
химию и естествознание, по его мнению, следовало перевести
с медицинского факультета на философский, разделить историю
и красноречие, ввести в университете новые научные и учебные
подразделения.
Предложения Ауэрсвальда, особенно в части реорганизации
философского факультета, поддержал от имени сената ректор
университета А. Хайдеман (August Wilhelm Heidemann, 1773—
1813). Вопреки средневековому обычаю трактовать философ-
ский факультет как «низший» по плану преобразования этому
факультету предоставлялась большая самостоятельность, по су-
14 Зак. 1382
209
ществу, он подтягивался до положения «высших» факультетов.
Эти сдвиги стали отражением объективных тенденций, вслед-
ствие которых в системе человеческого знания роль математики
и естествознания в XVIII и особенно в XIX вв. неизмеримо
возросла. К этому же времени философия обрела положение
самостоятельной области знания и интеллектуальной деятель-
ности, не подчиненной, как прежде, богословию.
Ответ из Берлина, согласованный с королем, университет
получил наконец в декабре 1805 г. Вся программа преобразо-
ваний отклонялась, положительное решение получили лишь не-
которые частные финансовые вопросы. Реакция правительства
произвела в Кенигсберге тягостное впечатление. Университет
и впредь обрекался на убогое прозябание. Потребовались по-
трясения ближайших лет, чтобы дело реформ и в стране, и в
Альбертине сдвинулось с мертвой точки.
Катастрофа 1806 года не вызвала особого патриотического
подъема в Кенигсберге: в общественных настроениях здесь пре-
обладали апатия и даже равнодушие к судьбе страны. Город
жил, как и прежде, по издавна заведенным обычаям, людей
занимали их повседневные житейские заботы, личная выгода,
покой и развлечения. Поговаривали даже о том, что приход
французов был бы, пожалуй, и благом — закончились бы на-
конец смутные времена. Подобным настроениям была подвер-
жена и значительная часть профессоров Альбертины. Требова-
лись немалые усилия, чтобы переломить обывательский эгоизм
и пробудить патриотическое сознание. К этой цели была на-
правлена деятельность двух университетских профессоров:
И. Фихте (Johann Gottlieb Fichte, 1762—1814) и И. Зюверна
(Johann Wilhelm Silvern, 1775 — ?).
Молодой И. Фихте впервые посетил Кенигсберг еще в 1791 г.,
когда он приехал познакомиться со знаменитым Кантом и по-
слушать его лекции. Личность Канта тогда произвела на Фихте
сильное впечатление, но его лекции вызвали разочарование.
Спустя 15 лет Фихте прибыл в восточно-прусскую столицу из-
вестным философом и общественным деятелем; в декабре 1806 г.
он занял должность профессора и одновременно другую, не-
сколько необычную и даже малопочтенную для университетского
профессора, должность цензора кенигсбергских газет. В этой
роли ему предписывалось следить за тем, чтобы известия, осо-
бенно о военных событиях и государственных делах, подава-
лись прессой исключительно в форме, поднимавшей патриоти-
ческий дух и непримиримость к благодушию и успокоенности.
Педагогическая деятельность Фихте в университете не скла-
дывалась, несмотря на его блестящую эрудицию и ораторское
мастерство. Студенты не понимали его лекций, профессор от
этого приходил в негодование, бранил аудиторию, обвинял слу-
шателей в недомыслии. Школяры в отместку не раз выбивали
окна в его доме. Ни одного из четырех запланированных курсов
210
лекций он не довел до конца, отчего возникали конфликты
со студентами еще и из-за неуплаты ими гонораров. Фихте
испытывал раздраженное предубеждение против кенигсбержцев
вообще из-за отсутствия у них патриотизма в столь трудные для
королевства времена: «Если бы только пришли французы, мы
бы сами открыли им ворота» [74, с. 212],— и не намеревался
оставаться здесь надолго. Он действительно покинул Кенигс-
берг 13 июня 1807 г., за три дня до вступления в город фран-
цузов.
Пребывание в этом городе ему скрашивала близкая дружба
и совпадение взглядов по важным вопросам с И. Зюверном,
приехавшим в Кенигсберг в 1807 г. на должность профессора
классической филологии. Друзья нашли единомышленников
среди образованных людей и организовали нечто вроде литера-
турно-философского общества со своим журналом «Веста».
Первый номер «Весты» со статьей Фихте, исполненной патриоти-
ческого духа, появился в свет в июне 1807 г. перед вступлением
французов в Кенигсберг после фридландской победы. С лек-
циями, будившими национальное самосознание и близкими по
духу к приподнятой публицистике Фихте, выступал в универси-
тете Зюверн. Записки этих лекций ходили по рукам, их с вол-
нением читала королева Луиза. Деятельность Фихте и Зюверна
начала исподволь приносить свои плоды в Кенигсберге, их пат-
риотические и реформаторские идеи обретали все новых после-
дователей. Эти идеи были созвучны устремлениям прусских
реформаторов Г. Шарнхорста (Gerhard von Scharnhorst, 1755 —
1813), Н. Гнейзенау (Neidhardt von Gneisenau, 1760—1831),
T. Шёна (Heinrich Theodor von Schon, 1773—1856), К- Штейна
(Karl von and zutn Stein, 1757—1831), Г. Николовиуса (Georg
Heinrich Nicolovius, 1767—1839).
Под воздействием этого круга государственных деятелей
король Фридрих Вильгельм III провозгласил программный те-
зис: «Государство должно духовной мощью возместить то, что
оно потеряло физически». И именно Кенигсбергу, куда в январе
1808 г. переехал двор, предстояло стать центром прусских ре-
форм. При деятельном участии сторонников обновления здесь
были , разработаны новые законы, призванные преобразовать
страну в политической, общественной и военной сферах при
незыблемости принципа наследственного монархического прав-
ления. Теоретическую основу реформ составили идеи Француз-
ской буржуазной революции, либеральное английское экономи-
ческое учение Адама Смита, переработанное к прусским усло-
виям Христианом Краусом, просветительские идеи И. Канта.
Реформаторы разделяли принципиальное положение Фихте и
Зюверна о том, что в основе реорганизации государства должна
лежать реформа системы образования.
Новыми государственными законами уничтожалось крепост-
ное право, предоставлялась свобода занятий ремеслами, вво-
14* 211
дилась всеобщая воинская обязанность, учреждался новый го-
родской устав. Таким образом, реформы касались каждого
гражданина, и их воплощение могло быть успешным только в
соответственно подготовленном обществе. Именно поэтому ре-
организации системы образования от начальной школы до уни-
верситета придавалось первостепенное значение. Идейным отцом
программы обновления системы образования был Вильгельм
Гумбольдт (Carl Wilhelm von Humboldt, 1767—1835), человек
всесторонне образованный и одаренный,— государственный, дея-
тель, философ, критик, филолог, поэт и переводчик. Он был
старшим братом выдающегося ученого-энциклопедиста и путе-
шественника Александра Гумбольдта (1769—1859). В 1809 г.
Вильгельм Гумбольдт возглавил департамент просвещения и
культов, и в значительной степени благодаря его усилиям в
1810 г. был открыт Берлинский университет.
Реформу системы образования в Пруссии В. Гумбольдт про-
водил в соответствии со своей концепцией иерархического един-
ства всех ступеней образования — от начальной школы до уни-
верситета— и неразделимости обучения и научного исследова-
ния в высшем звене этой иерархии — университете. Конечно,
теперь обновление должно было дойти и до Альбертины, бед-
ственное положение которой хорошо было известно В. Гумбольд-
ту: ведь свой высокий государственный пост он получил именно
в Кенигсберге, где тогда находилось королевское правительство.
Гумбольдт жил в этом городе в доме купца Сатургуса
(Friedrich. Franz Saturgus, 1728—1810) на Нойен Грабен с
14 апреля по 5 декабря 1809 г. [55, т. 2, с. 324].
Непосредственно организация преобразований в Кенигсберге
была поручена в конце 1808 г. Ауэрсвальду, человеку в этом
деле не новому. Он постарался использовать все то, что было
наработано в предшествующие годы., а также учесть возмож-
ные новые пожелания университета. Их представил ректор,
которым теперь, в 1809 г., как и в 1805 г., был снова А. Хай-
деман (хотя за это время сменилось семь ректоров).
Не отличавшийся излишним тактом Хайдеман предлагал
решительно покончить со старыми порядками, что нередко за-
девало самолюбие и положение преподавателей старшего по-
коления и вызывало их неодобрение. Зато радикальную пози-
цию ректора поддерживали студенты. Хайдеман предлагал, в
частности, повысить роль и престиж философского факультета,
изъять из его учебных программ естествознание и математику
и учредить для преподавания этих дисциплин новый факуль-
тет— физический или естественно-математический. По его мне-
нию, требовался более жесткий отбор кандидатов на препо-
давательские должности, для доцентов обязательна ученая сте-
пень и испытание пробными лекциями, на вакантные места фа-
культеты должны представлять не менее трех кандидатур и т. п.
212
Одобрение студентов вызвали предложения Хайдемана пост-
роить сооружения для занятий гимнастическими упражнениями,
плаваньем, фехтованием, танцами, верховой ездой.
Ауэрсвальд, не соглашаясь с Хайдеманом в некоторых ча-
стностях, в целом разделял его позицию. Он также ратовал за
усиление роли философского факультета, призванного давать
основательную подготовку по всем дисциплинам, за организа-
цию в составе университета новых институтов; выступал за уже-
сточение требований к знаниям и способностям принимаемых
в университет студентов, против упрощения преподавания в
угоду посредственностям, за пополнение студенчества талант-
ливыми выходцами из народных низов.
Когда предложения по реорганизации университета были
систематизированы и обобщены в правительстве, оно в марте
1809 г. обратилось к королю в Кенигсбергскую резиденцию.
В представлении министров К< Альтенштейна (Karl Altenstein,
1770—1840) и А. Дона (Alexander Friedrich Graf Dohna, 1771—
1831), в частности, говорилось: «Дело большой и чрезвычайной
важности вырвать из давно длящегося бедственного положе-
ния Кенигсбергский университет, который является единствен-
ным заведением такого рода в северной части Прусской монар-
хии, чтобы он достойным образом мог выполнять свое назначе-
ние— основательно способствовать распространению научных
знаний... Кенигсбергский университет следует привести в со-
ответствие с уровнем лучших немецких университетов» [74,
с. 222].
Король одобрил в общем планы обновления Альбертины
и тогда же назначил университету ежегодную дотацию в 17 ты-
сяч талеров в дополнение к прежним 25 тысячам. Для страны,
разоренной войной, это было немало. В то же время
структура управления университетом была оставлена без
изменения. Некоторые нововведения были осуществлены в
ней позже, в 1811 г., а именно: членами университетского се-
ната становились все ординарные профессора. До этого он со-
стоял из десяти профессоров, имевших наибольший стаж ра-
боты в университете: четырех представителей философского
факультета и по двое от остальных факультетов.
Одним из первых подразделений Альбертины, ощутивших
королевское благоволение, была университетская библиотека.
В то время книжное собрание университета, существовавшего
более двух с половиной столетий, было до неприличия мизер-
ным: оно насчитывало всего лишь около семи с половиной ты-
сяч томов. Годовой бюджет библиотеки составлял на рубеже
столетий 33 талера — меньше десятой части годового профес-
сорского жалования. Этой суммы, поступавшей из платы за им-
матрикуляцию, не хватало даже на содержание штатного биб-
лиотекаря. Поэтому библиотеку открывали лишь от случая к
213
Королевский дворец XVIII века — дар короля
университетской библиотеке. С рисунка 1840 г.
случаю по просьбе профессоров. Чаще же они пользовались
королевской библиотекой в замке, которая была открыта два
дня в неделю.
Теперь положение менялось к лучшему: библиотеке была
определена денежная дотация, и король подарил университету
для размещения книжного фонда собственный дом на Королев-
ской улице, 65—67 (ныне угол улиц Фрунзе и Ярославской),
так называемый королевский дворец, принадлежавший с
1731 г. королевской семье. Сюда под руководством главного
библиотекаря Г. Николовиуса (Georg Heinrich Ludwig Nicolo-
vius, 1767—1839) в 1810 г. были перевезены книги из прежней
университетской библиотеки, королевское книжное собрание
(около 30 тысяч томов) вместе со знаменитой «Серебряной
библиотекой» из замка, где оно занимало две комнаты, а так-
же книги из некоторых других библиотек. Николовиус попол-
нил книжный фонд сочинениями Шекспира, Руссо, Гете, Шил-
лера. Библиотеке был установлен распорядок работы, и ею
охотно стали пользоваться читатели.
Итак, процесс обновления Кенигсбергского университета,
пусть медленно и неровно, начался. Впереди еще были новые
испытания, остановки, срывы и разочарования, но дело сдвину-
лось. Усилия сторонников реформ в Альбертине оказались не-
бесплодными благодаря, по крайней мере, трем благоприятным
обстоятельствам. Эти обстоятельства имели неодинаковую зна-
чимость и разную меру необходимости. Во-первых, обновление
214
Кенигсбергского университета явилось следствием общего воз-
рождения интеллектуальной жизни Германии под влиянием идей
Французской революции и на волне патриотического подъема,
вызванного наполеоновской оккупацией. Во-вторых, двухлетнее
пребывание королевского двора в Кенигсберге вследствие по-
тери Берлина заставило монарха пристальнее присмотреться к
нуждам города и особенно его бедствующего университета, вы-
звало желание исправить положение. Наконец, нельзя не ска-
зать и о третьем обстоятельстве: широкую известность, кото-
рая способствовала росту престижа провинциального универси-
тета, принесла ему слава великого мудреца Иммануила Канта.
И хотя к началу реформ философа уже не было в живых,
родина первой космогонии и «Критики чистого разума» была
уже широко известна не только в Германии, но и за ее пре-
делами.
Начало процесса обновления Кенигсбергского университета
выразилось, в частности, в привлечении сюда в первых десяти-
летиях XIX в. свежих научных сил, создании новых научных
и учебных подразделений, в укреплении материального поло-
жения Альбертины. Об этом речь пойдет ниже.
Конечно, реформа системы образования отразилась и на
других прусских высших учебных заведениях. В результате
всех преобразований и нововведений Пруссия после оконча-
ния периода наполеоновских войн и Венского конгресса 1815г.
имела к 1818 г. шесть университетов:
в Грейфсвальде, основан в 1456 г., вошел в состав Пруссии
после Венского конгресса 1815 г.;
в Кенигсберге, основан в 1544 г.;
в Галле, основан в 1694 г.;
в Берлине, основан в 1810 г.;
в Бреслау, основан в 1811 г.;
в Бонне, основан в 1818 г.
Старейший в Прусско-Бранденбургском государстве универ-
ситет, открытый в 1506 г. во Франкфурте-на-Одере, был пере-
веден в 1811 г. в Бреслау (ныне Вроцлав в Польше) и объеди-
нен с существовавшим там с 1702 г. «неполным» католическим
университетом. В результате объединения прежнего универси-
тета, имевшего только два факультета — философский и като-
лического богословия, с бывшим Франкфуртским появился но-
вый Бреслауский университет с пятью факультетами. Уни-
верситет в Бонне, основанный сначала местным архиепископом
еще в 1786 г., был закрыт французами. Новый Боннский уни-
верситет открыл в 1818 г. король Фридрих Вильгельм III, пе-
редавший этому учебному заведению курфюршеский дво-
рец.
Таким образом, после эпохи наполеоновских войн Кенигс-
бергский университет оставался на втором по старшинству ме-
сте среди прусских университетов.
215
Ф. В. БЕССЕЛЬ И КЕНИГСБЕРГСКАЯ
ОБСЕРВАТОРИЯ
Среди тех, кто еще до окончания наполеоновских войн при-
ехал в Кенигсберг по плану обновления университета, был бу-
дущий «величайший астроном XIX столетия» (как его назы-
вает русская энциклопедия Брокгауза и Ефрона) Фридрих Виль-
гельм Бессель (Friedrich Wilhelm Bessel, 1784—1846). Это
имя — одно из самых блестящих имен в 400-летней истории
Альбертины. Именно от Бесселя астрономия как самостоятель-
ное научное направление ведет свое начало в Кенигсбергском
университете, и благодаря Бесселю провинциальный универси-
тет, не имевший астрономических традиций, стал общепризнан-
ным центром европейской практической астрономии. С позиций
сегодняшнего дня можно очертить обширную область астроно-
мии и продолжительный период ее развития, которые немысли-
мы вне связи с' деятельностью Бесселя [25], [62].
В начале XIX века, как и в предшествующие столетия, важ-
нейшей задачей астрономии было изучение положений и дви-
жений’небесных тел — звезд, планет и их спутников, комет,
Солнца, Луны. Астрономические наблюдения служили источни-
ком фактического материала для решения фундаментальных
проблем науки, первостепенными из которых были вопросы об
истинности и универсальности закона тяготения, о масштабах
обозреваемой Вселенной, о точной фигуре Земли и параметрах
ее движения. Без астрономических наблюдений нельзя было
решить и многие задачи практики, связанные с геодезией, кар-
тографией, навигацией.
Достигнутая на рубеже XVIII и XIX столетий точность аст-
рономических измерений визуальными оптическими средствами
не могла удовлетворять требованиям строгой теории, основан-
ной на механике Ньютона и опирающейся на всю мощь диф-
ференциального и интегрального исчисления. По словам Бес-
селя, «с Ньютоном теория сделала громадные успехи и стала
впереди наблюдения; теперь наблюдение прилагает все усилия,
чтобы стать на один уровень с теорией» [1, с. 212]. И именно
Бесселю предстояло в значительной степени решить эту за-
дачу.
Вклад Бесселя в науку имеет две стороны. Во-первых, это
провозглашенные и воплощенные им новые принципы астроно-
мических наблюдений и их обработки. Осуществленная Бессе-
лем глубокая реформа теории и практики наблюдений позво-
ляла на порядок повысить точность астрономических измерений
и приблизить практическую астрономию к уровню требований
строгой теории. Бесселева реформа на много десятилетий оп-
ределила пути развития этой науки. Во-вторых, опираясь на
созданную им методологию, Бессель обогатил естествознание
фундаментальными научными результатами.
216
Астрономические идеи и методы Бесселя получили призна-
ние и нашли широкое применение уже при его жизни среди
i специалистов-астрономов, то есть за пределами Кенигсберга.
Но Бессель был не только ученым, но и профессором универ-
ситета, где он читал лекции, проводил практические занятия,
общался с молодежью. И в педагогическом качестве он также
был новатором, в ощутимой мере способствовавшим становле-
i нию знаменитой Кенигсбергской физико-математической школы
XIX века. К разговору о педагогических взглядах и методах
Бесселя мы еще вернемся.
В XVII—XVIII вв. ни математике, ни астрономии как само-
стоятельным специальностям в Кенигсбергском университете не
обучали. Как учебные дисциплины эти предметы преподавались,
как правило, «по совместительству» теологами. И конечно,
, уровень их преподавания в целом оставался весьма посредст-
* венным. Время От времени в университетских кругах подни-
мался вопрос о строительстве обсерватории; об этом заговорили
и в связи с планами реорганизации университета в 1800-х го-
дах. Идею активно поддерживал профессор, математики и теоло-
гии, он же придворный проповедник И. X. Ведеке (Johann
' Christian Wedeke, 1755—1815). Он предлагал устроить обсерва-
торию в башне замка или во дворце на Королевской улице
(где потом, в 1810 г., была размещена библиотека). Подобные
же планы вынашивал и Э. Ф. Вреде (Ernst Friedrich Wrede,
1766—1826), занявший в 1806 г. после смерти И. Шульца ка-
федру математики. Надо полагать, астрономии повезло, что эти
проекты не осуществились — так далеки они были от того, что
। воплотил в Кенигсберге Бессель!
Кстати, Вреде принимал живое участие в запуске воздуш-
ного шара с замковой площади 5 августа 1810 г. Это был пер-
: вый полет человека на воздушном шаре в Кенигсберге. Шар
с физиком Робертсоном в корзине достиг высоты 1468 метров
f и через час после взлета приземлился около села Квандиттен
(ныне Синявино).
В. Гумбольдт, рекомендовавший Бесселя в 1809 г. на долж-
ность директора будущей обсерватории, полагался на автори-
тет таких солидных ученых, как Г. Ольберс (Heinrich Wilhelm
Others, 1758—1840) и К. Гаусс (Carl Friedrich Gauss, 1777—
1855), лестно отзывавшихся о молодом астрономе. Двадцати-
шестилетний Бессель прибыл в Кенигсберг 11 мая 1810 г. He-
it смотря на молодость, он уже имел солидный научный багаж —
свыше 50 работ, опубликованных в научных изданиях, и опыт
практических наблюдений.
Приглашению в Кенигсберг предшествовал четырехлетний
| период (с 1806 по 1810 гг.) работы наблюдателем в частной
обсерватории в городке Лилиенгале вблизи Бремена. Но еще
раньше — в 1804 г.— появилось на свет первое научное сочине-
217
Фридрих Вильгельм Бессель. Рисунок Г. И. Гертериха, 1825 г.
ние юного Бесселя — расчет элементов орбиты кометы Галлея.
Это было в то время, когда он обучался коммерческому делу
в Бремене и вовсе не помышлял об астрономии как о своем
218
Г -
I
будущем. Готовясь к морским путешествиям на кораблях тор-
говой фирмы в качестве ее агента, Бессель занялся самостоя-
тельным изучением навигации, которая и привела его к астро-
номии. Эта наука захватила юношу. Он не только постигает
ее теоретические основы, но и успешно выполняет практиче-
ские наблюдения и расчеты. Необыкновенные способности мо-
лодого человека высоко оценил знаменитый астроном Ольберс,
который приложил немало усилий к тому, чтобы дарование
Бесселя нашло достойное применение. Благодаря влиянию Оль-
берса Бессель отказался от коммерческой карьеры в пользу
астрономии, не без участия Ольберса молодой астроном был
приглашен в Кенигсберг.
К этому времени план будущей Кенигсбергской обсервато-
рии был уже подготовлен в Берлине, но Бессель получил право
! сооружать ее в соответствии с ’собственными представлениями
о наилучшем устройстве учреждения такого рода.
После тщательного осмотра окраин Кенигсберга он выбрал
два наиболее подходящих для строительства места — одно в
южной части города, другое — в западной. Первое было сво-
бодно от построек, и его можно было получить бесплатно, од-
нако удаленность от университета и соседство военных укреп-
j лений склонили Бесселя к другому варианту — холму Буттер-
; берг, который находился в самой высокой западной части ста-
рого городского вала, вблизи новых университетских построек.
Это место вполне удовлетворяло Бесселя, однако здесь стояла
ветряная мельница, за снос которой был запрошен слишком
। большой выкуп. Усилиями Бесселя средства на приобретение
1 площадки на Буттерберге были изысканы, и 24 мая 1811 г.
был заложен первый камень в основание будущей обсервато-
рии.
1 Строительство, шло медленно. Постоянно возникавшие ма-
j териальные затруднения и другие препятствия тормозили дело,
и лишь благодаря непреклонной воле и энергии Бесселя оно
I было доведено до конца. 10 ноября 1813 г. молодой директор
I въехал в свою квартиру в здании обсерватории, а 12 ноября
он выполнил здесь свое первое наблюдение.
К этому времени Бессель уже имел семью: он женился в
октябре 1812 г. на Иоганне Хаген (Johanna Henriette Hagen,
1794—1885), дочери профессора К. Г. Хагена (Гагена) (Karl
: Gottfried Hagen, 1749—1829), о котором мы уже немного го-
ворили. Бессель был очень счастлив в супружестве. Он имел
) двух сыновей и трех дочерей, но лишь дочери пережили отца,
j Женитьба еще теснее сблизила Бесселя с профессором Хагеном,
; чьим отцовским покровительством пользовался не один молодой
ученый. Сам Бессель, не имея до постройки обсерватории по-
мещения для чтения лекций и наблюдений, проводил эти за-
нятия в гостеприимном доме Хагена.
219
к. Хаген принадлежал к старому поколению университет-
ских профессоров, нередко совмещавших занятия очень разными
науками. Он был в дружеских отношениях с Кантом и входил
в круг гостей традиционных обедов у философа. В 1807 г. Ха-
ген перешел с медицинского факультета на философский; в
этом проявился его взгляд на естествознание (прежде всего на
химию) как на самостоятельную отрасль знания, а не только
как вспомогательный раздел медицины; Не оставляя занятий
фармацией, он также проводил физические опыты, пытался
сконструировать электрическую машину, работал над идеей газо-
вого освещения. Его лекции с демонстрацией опытов по физике
не раз посещала в 1808 г. королевская чета со старшими
детьми.
К. Хаген стал основателем университетского минералогиче-
ского музея, объединив в 1809 г. коллекцию минералов Аль-
бертины с собранием янтаря из замка; в 1812 г. он пополнил
экспозицию коллекцией силезских минералов, подаренной ко-
ролем. Стараниями Хагена минералогическая коллекция расши-
рялась и в последующие годы. В 1820 г. она была размещена
в старом университетском здании на Кнайпхофе. У нас еще
будет повод упомянуть о других заслугах К. Хагена перед Аль-
бертиной.
Доброжелательное отношение К. Хагена к новому, молодому
поколению университетских преподавателей, прибывавших в Ке-
нигсберг по королевскому замыслу обновления университета,
было среди старой профессуры скорее исключением: молодых
здесь встречали очень сдержанно, если не сказать враждебно.
Старые кадры не желали поступаться своим положением и
привилегиями; молодых не допускали в сенат, чинили препят-
ствия их карьере. Конфликт зашел так далеко, что профессор
медицины Ремер вынужден был подать жалобу Ауэрсвальду,
в которой, в частности, писал: «...новые профессора служат
объектом недружелюбных выпадов со стороны некоторых ста-
рых профессоров. Большей частью новые университетские про-
фессора— иностранцы или, во всяком случае, не уроженцы
Восточной Пруссии. Они приносят с собой новые взгляды, чуж-
дые привычки, не принятую здесь методику преподавания. Они
выражают свое неодобрение укоренившимся здесь старым обы-
чаям как не соответствующим духу времени — и заявляют об
этом порой весьма резко, желая многое изменить, а этого здесь
не любят» [74, с. 239]. И дальше Ремер пишет о большом
вреде, наносимом университету раздорами между «стариками»
и «молодыми». Именно это письмо стало поводом к изменению
правительством в 1811 г. принципа формирования сената: те-
перь его членами становились все ординарные профессора не-
зависимо от выслуги и возраста.
Не удалось избежать конфликта с консервативным универ-
ситетским сенатом и Бесселю. Сенат поставил под сомнение
220
право Бесселя читать лекции в университете: ведь новоявлен-
ный профессор не только не имел никакой, даже низшей уче-
ной степени — он никогда не учился в университете, даже гим-
назию не закончил! Самолюбие Бесселя было уязвлено; он от-
казался даже формально пройти процедуру защиты низшей,
магистерской, степени на факультете. Дело затянулось, положе-
ние Бесселя становилось все более неопределенным. Как всегда
в трудную минуту, на помощь пришли друзья — Ольберс и Га-
усс, нашедшие способ выхода из затруднения. К. Гаусс убедил
философский факультет Геттингенского университета, учитывая
научные труды Бесселя, заочно присвоить ему степень — и не
магистра, а доктора! Весной 1811 г. проблема разрешилась:
Бессель получил докторский диплом, а вместе с ним право за-
нять профессорскую должность в университете.
Но трения между «молодыми» и «стариками» имели и не-
которые положительные последствия: они способствовали объ-
единению молодых ученых. Бессель вместе с профессором теоло-
гии и восточных языков И. С. Фатером (Johann Severin Vater,
1771—1826), приехавшим в 1809 г. из Галле, сплотили группу
энергично работавших преподавателей в некоторое подобие на-
учного общества, учредившего собственное издание с двумя
разделами — естественно-научным и гуманитарным. Естествен-
ники выпустили первый сборник своих трудов в 1812 г. под
названием «Кенигсбергский архив естествознания и матема-
тики». В нем, в частности, были статьи по геологии Земланд-
ского полуострова, о растительности Балтийского побережья от
Кенигсберга до Мемеля и т. д. Бессель написал для «Архива»
сразу четыре работы: две по математике и две по астрономии.
Итак, Кенигсбергский университет, несмотря на очень труд-
ные для королевства времена-, получил наконец астрономиче-
скую обсерваторию.
Кенигсбергская обсерватория была скромной по размерам
и оснащёнию. Она располагалась на высоте 21,3 м над сред-
ним уровнем протекавшей невдалеке реки Прегель. В плане
здание имело крестообразную формул В западном крыле раз-
мещались меридианные инструменты, в восточном — аудитория,
рабочие помещения, жилье. Южное и северное крылья зани-
мали павильон для наблюдений вне меридиана и библиотека.
Все здесь было устроено просто и целесообразно. Как писал
об обсерватории русский астроном А. Н. Савич (1811—1883),
«...она есть одна из первых, которые были построены в соот-
ветствии с истинными требованиями науки. Прежние обсерва-
тории всегда почти располагались на высоких башнях, посреди
многолюдных городов, а от этого установка инструментов бы-
ла ненадежна и переменчива; в Кенигсберге же инструменты
утверждены на камнях, имеющих свои особенные прочные фун-
даменты, независимые от стен и глубоко входящие в землю;
они совершенно защищены от непосредственного действия лу-
221
чей солнца, и как обсерватория лежит на весьма твердом грун-
те земли в отдаленной части города, где почти нет езды, то и
не происходит сотрясений, расстраивающих установку инстру-
ментов» [34, с. 82].
Высокоточные наблюдения звезд и других объектов на об-
серватории должны были служить решению фундаментальных
задач астрономии, важнейшая из которых — составление звезд-
ных каталогов. Вместе с тем новая обсерватория призвана бы-
ла обслуживать также нужды геодезии, картографии, навига-
ции. В соответствии с назначением обсерватории формирова-
лась ее инструментальная база. Первые инструменты были
приобретены в Ремплине (Мекленбург), в обсерватории, при-
надлежавшей прежде графу Ф, фон Гаану (Friedrich von Hahn,
1742—1805). Важнейшие из них — пассажный инструмент с оп-
тикой английского мастера Дж. Доллонда (John Dollond,
1706—-1761), с помощью которого определялись поправка часов
и прямые восхождения светил, вертикальный круг Кери для
измерения зенитных расстояний, маятниковые часы Репсольда.
Для наблюдений вне меридиана служил небольшой экваториал
Доллонда.
С этими инструментами связан первый период кенигсберг-
ских наблюдений Бесселя, в течение которого он заложил ос-
новы теории инструментальных ошибок, занимался углублен-
ным исследованием явлений рефракции (искривления луча све-
та в земной атмосфере), аберрации, прецессии, нутации — тех
факторов, влиянию которых подвержены координаты звезд и
которые должны быть учтены при составлении звездных ка-
талогов.
Эти работы служили органическим продолжением колоссаль-
ного вычислительного труда Бесселя по обработке около 60 ты-
сяч наблюдений английского астронома Дж. Брадлея (James
Bradley, 1693—1762), выполненных в Гринвиче в 1750—1762 гг.
Первоклассный наблюдательный материал остался сырым по-
сле смерти Брадлея, и Бессель по совету Ольберса еще в
1807 г. принялся за его обработку. Вряд ли можно было найти
более достойное применение этому таланту в первые кенигсберг-
ские годы, когда обсерватория только строилась и Бессель не
имел возможности наблюдать сам. Огромная работа была в
основном завершена в 1813 г.— в год открытия обсерватории.
«Основания астрономии» — такое название получил этот мону-
ментальный труд, содержащий каталог 3 222 звезд вместе с
самыми точными для того времени значениями астрономиче-
ских постоянных.
Важнейшей научной программой, выполненной Бесселем на
новом инструменте, установленном в обсерватории в 1819 г.,—
меридианном круге Рейхенбаха, была 12-летняя серия наблю-
дений всех звезд до 9-й величины в полосе склонений от —15°
до +45°. По,1 этой программе с 1821 г. по 1833 г. Бессель лично
222
выполнил 75 011 наблюдений. Звездный каталог, изданный на
основе этой работы в 1846 г. Петербургской Академией наук
(каталог Вейссе), вошел в основания новой позиционной астро-
номии XIX века в качестве важнейшего элемента наряду с
каталогами Брадлея и Дж. Пиацци (Giuseppe Piazzi, 1746—
1826).
В повседневных трудах шаг за шагом Бессель постепенно
перестраивал всю методологию практической астрономии. Меж-
ду актом наблюдения и его конечной целью — составлением
звездного каталога — лежит кропотливая и трудоемкая работа.
И все звенья этой последовательности действий — от продумы-
вания деталей конструкции инструмента до принципов состав-
ления собственно звездного каталога — были коренным обра-
зом переработаны или впервые созданы трудами Бесселя. Про-
веденная им глубинная реформа практической астрономии вклю-
чала три составных части: теорию ошибок астрономических
инструментов; теорию редукций, то есть приведения сырого
материала наблюдений до уровня «чистых» каталожных коор-
динат; внедрение современного математического аппарата в
практику астрономических вычислений.
Венцом многолетней деятельности Бесселя по перестройке
основ астрономии стал первый в истории науки фундаменталь-
ный каталог звезд «Кенигсбергские таблицы» (Tabulae Regio-
montanae), изданный в 1830 г. Фундаментальный каталог во-
площал принципиально новую идею построения системы не-
бесных координат — той опоры, на которой зиждется все здание
точной астрономии. С тех пор и доныне принципы построения
фундаментальной системы остались неизменными в основных
чертах, а «Кенигсбергские таблицы» еще долго служили астро-
номам и как образец методологии такого рода работ, и как
составная часть более поздних фундаментальных систем [25],
[62].
В 1829 г. в обсерватории был установлен прекрасный ин-
струмент с параллактической монтировкой — гелиометр с оп-
тикой И. Фраунгофера (Joseph Fraunhofer, 1787—1826). Осо-
бенность гелиометра — разрезанный по диаметру надвое объ-
ектив, раздвигая половинки которого, можно было с большой
точностью измерять малые углы на небесной сфере. Для этого
телескопа над северным крылом обсерватории была построена
башня с вращающимся куполом. С помощью нового инструмен-
та Бессель проводил высокоточные измерения двойных звезд,
наблюдал кольца и спутники Сатурна, спутники Юпитера, ко-
меты.
Но кенигсбергский гелиометр вошел в историю науки преж-
де всего как инструмент, на котором Бессель в 1837—1838 гг.
впервые успешно измерил годичный параллакс звезды 61 в
созвездии Лебедя, что равносильно измерению расстояния до
223
Кенигсбергская обсерватория. Рисунок Г. Билса, 1850 г.
звезды. Достоверность результата была подтверждена второй се-
рией измерений в 1839—1840 гг. Это было одно из самых бле-
стящих достижений кенигсбергского астронома.
Годичный параллакс звезды — это угол, под которым вообра-
жаемый наблюдатель видит из центра звезды средний радиус
земной орбиты, перпендикулярный лучу зрения. Если земной
наблюдатель движется с Землею вокруг Солнца, то видимые
положения звезд должны для него испытывать периодическое
смещение на удвоенный угол параллакса с периодом в один год.
Обнаружение параллактического смещения звезд стало бы не-
опровержимым свидетельством истинности гелиоцентрической
системы Коперника. Однако ни самому Копернику, ни его по-
следователям на протяжении трех веков не удавалось обнару-
жить параллактический эффект—слишком далеки от нас зве-
зды, чтобы можно было измерить столь малые углы с помощью
несовершенных инструментов XVI — XVIII веков.
Ко временам Бесселя система Коперника уже обрела дру-
гие аргументы в свою пользу, однако стремление обнаружить
неуловимый эффект не иссякло: зная параллакс звезды и ве-
личину радиуса земной орбиты, можно вычислить расстояние
до звезды. И именно желание составить истинное представле-
ние о масштабах звездной Вселенной стало основным стимулом
параллактических измерений в XIX веке.
224
Выбор Бесселя пал на слабую звездочку 61 Лебедя благо-
даря ее большому собственному движению — около 5 дуговых
секунд в год. Мысль была проста — чем ближе к нам звезда,
тем в среднем большей будет скорость ее видимого относитель-
ного движения. Поэтому можно было предположить, что 61-я
Лебедя не слишком удалена от Солнца, а следовательно, имрет
ощутимый параллакс и все предприятие не лишено шанса на
успех. Интуиция не подвела Бесселя: из многих тысяч звезд
61-я Лебедя оказалась действительно среди ближайших к Солн-
цу. По первой серии измерений, продолжавшихся больше года,
параллакс оказался равным 0,3 дуговой секунды, что соответ-
ствует расстоянию до звезды около 10 световых лет. Под та-
ким углом отрезок в один сантиметр виден с расстояния около
7 км. Итак, с холма Буттерберг было впервые в истории изме-
рено расстояние до звезды.
За открытие параллакса Бессель был награжден золотой
медалью Лондонского Королевского астрономического общества.
Около того же времени результаты своих параллактических
измерений опубликовали В. Струве (Friedrich Georg Wilhelm
Struve, в России Василий Яковлевич, 1793—1864) по наблю-
дениям в Дерпте и Т. Гендерсон (Thomas Henderson, 1798—
1844), шотландский астроном. (Об обстоятельствах этих иссле-
дований и о вопросах их приоритета — см. [25], [62]).
Высокоточные наблюдения звезд Сириус и Процион обнару-
жили неожиданные «неправильности» в их собственных движе-
ниях. Бессель объяснил это никем прежде не отмеченное яв-
ление как результат притяжения этих звезд их невидимыми
спутниками. Эта гипотеза не. увязывалась с представлениями
современников и потому вызвала возражения многих авторитет-
ных астрономов, в том числе В. Струве. Правота Бесселя была
доказана лишь после его смерти: спутники Сириуса и Про-
циона были действительно открыты — соответственно в 1862 и
1896 гг.
Параллельно с обстоятельными долгосрочными научными
программами Бессель занимался многочисленными отдельными
задачами. Теория предвычисления затмений и покрытий звезд
Луной, применяемая и поныне, наблюдения комет и основы уче-
ния о их физической природе; теория либраций Луны, теория
орбит спутников планет и колец Сатурна, теория рефракции —
вот далеко не полный перечень вопросов, решение которых не-
сет печать его гения. Им выполнены также фундаментальные
исследования в геодезии, получены важные результаты в ма-
тематике — и геодезисты и математики всегда считали Бесселя
«своим».
Бесселя-ученого всегда отличала способность выделять са-
мые актуальные проблемы астрономии и связанных с ней наук.
Скромная Кенигсбергская обсерватория благодаря трудам ее
главного наблюдателя и директора стала ведущим центром по-
15 Зак, 1382 225
зиционной астрономии в Европе. Результаты наблюдений си-
стематически публиковались в Трудах обсерватории, составив-
ших при жизни Бесселя 21 том.
Здесь, на обсерваторском холме, любовно обсаженном де-
ревьями самим Бесселем,i в скромной квартире на втором эта-
же восточного крыла обсерватории радушный хозяин принимал
многих знаменитых современников. Его посещал берлинский
астроном И. Ф. Энке (Johann Franz Encke, 1791—1865), извест-
ный своими работами по теоретической астрономии; астроном
и геодезист Г. X. Шумахер (Heinrich Christian Schumacher,
1780—1850), основавший существующий и поныне научный жур-
нал «Astronomische Nachrichten»; путешественник и естество-
испытатель, автор монументального труда «Космос» А. Гум-
больдт, ученые из-за границы.
Профессор Бессель был дружен со своими университет-
скими коллегами — физиком Ф. Э. Нейманом (Franz Ernst
Neumann, 1798—1895) и математиком К. Г. Я. Якоби (Carl
Gustav Jacob Jacobi, 1804—1851), с зоологом К. Бэром. Отно-
шения самой сердечной дружбы и научного сотрудничества
связывали Бесселя с Г. В. Ольберсом, который первым оценил
и направил гений своего младшего друга. Сорок лет продол-
жалась переписка Бесселя с «королем математиков» К. Ф- Гаус-
сом (1777—1855), личные встречи с которым не могли быть
частыми, так как Гаусс жил в Геттингене.
Имя и труды молодого еще астронома Бесселя были хорошо
известны и русским ученым. 25 мая 1814 г. Петербургская Ака-
демия наук единогласно избирает его своим почетным иност-
ранным членом, и с этого времени Бессель регулярно инфор-
мировал Академию о своих исследованиях и посылал туда свои
научные работы. В этом же году происходит еще одно событие,
еще более укрепившее связи российской астрономии с Бессе-
лем: в октябре к нему в Кенигсберг приезжает из России
В. Я. Струве — молодой экстраординарный профессор астроно-
мии Дерптского (ныне Тартуского) университета. С этой встре-
чи начинается тесное научное сотрудничество и личная дружба
двух выдающихся ученых.
В 1820 г. Струве «вновь был вдохновлен общением с Бес-
селем» (по словам О. Струве, сына астронома), когда он воз-
вращался в Россию из Мюнхена, где для Дерптской обсерва-
тории был заказан у Рейхенбаха новый меридианный круг.
В отчете о поездке Струве писал: «Не останавливаясь нигде,
прибыл я в Кенигсберг, чтобы провести несжолько дней с пер-
вым в Европе практическим астрономом, профессором Бесселем
и чтобы точнее согласиться с ним о предпринимаемых нами
общих астрономических занятиях, о которых мы имели уже
переписку, равно как и для того, чтобы заимствовать от него
особенный способ употребления Рейхенбахова полуденного
круга и увидеть, каким образом поставлен инструмент сей в
226
Кенигсбергской обсерватории. На сей конец пробыл я в Ке-
нигсберге 12 дней, и время сие, может быть, принесло мне
столь же важную пользу в ученом отношении, как и пребы-
вание в Мюнхене» [38, с. 199].
Астрономы обсудили в эти дни планы совместных работ по
определению положений звезд по будущей Бесселевой 12-лет-
ней программе, а также договорились в принципе о соединении
российской и запаДно-европейской триангуляционных сетей.
В этот же приезд Струве познакомился с талантливым учени-
ком -и помощником Бесселя Ф. В. Аргеландером (Friedrich
Wilhelm August Argelander, 1799—1875), будущим известным
астрономом. Это знакомство переросло в многолетнюю дружбу.
Общие планы работ еще более укрепили связи двух обсервато-
рий — Дерптской и Кенигсбергской — и двух выдающихся ученых.
С открытием в 1839 г. Пулковской обсерватории — главного
астрономического учреждения России — центр российской астро-
номии переместился из Дерпта в Пулково. Когда Пулковская
обсерватория еще только проектировалась, Струве в качестве
члена комиссии по ее организации тщательно обсуждал проект
с авторитетными астрономами Германии и, конечно же, хотел
услышать о нем мнение Бесселя. Летом 1843 г. Струве снова
в Кенигсберге. В письме непременному секретарю Петербург-
ской Академии П. Н. Фуссу (Paul Heinrich Fuss, 1797—1855)
он пишет об этом визите: «Я покинул Дерпт 7 июня, был 8 дней
в Кенигсберге, 5 дней в Берлине... Посещение двух первых мест,
разговоры с Бесселем и Энке очень успокоили меня со всех точек
зрения в отношении плана обсерватории. Все, что мы наметили, по-
лучило согласие и даже одобрение этих мужей...» [32, с. 409].
Бессель внимательно следил за организацией новой обсер-
ватории в России. Ход ее строительства и планы будущих ра-
бот вновь обсуждались им со Струве во время последней встре-
чи астрономов в Кенигсберге в 1838 г. Имя Бесселя было вклю-
чено в список зарубежных ученых, которых предполагалось
пригласить на торжественный акт открытия обсерватории. Но
император Николай I, которому список был представлен на ут-
верждение, наложил резолюцию: «Не нам их звать, а им к
нам проситься» — и Бесселю так никогда и не пришлось побы-
вать в России.
В июне 1825 г. в Кенигсберг приехал директор Николаев-
ской обсерватории К. X. Кнорре (Karl Friedrich Knorr е, 1801—
1883). Он имел обстоятельные беседы с Бесселем о планах зон-
ных наблюдений и участии в них Николаевской обсерватории.
Результатом этой встречи стали работы в Николаеве по со-
ставлению 5-го листа Берлинских академических звездных карт,
с помощью которого были открыты две малые планеты: Астрея
в 1845 г. и Флора в 1847 г.
В обсерватории Бесселя работали и другие астрономы из
России. В 1819 г. сюда прибыл из Вильно молодой доктор фи-
15*
227
лософии П. Славинский (Piotr Slawinski, 1795—1881) для озна-
комления с инструментарием обсерватории и опытом наблюде-
ний. Эти сведения должны были помочь Славинскому впод1
боре новых инструментов для обсерватории Виленского уни-
верситета.
В 1840 г. возвратился из более чем двухлетней загранич-
ной научной поездки московский астроном, будущий профессор
Московского университета (с 1851 г.) А. Н. Драшусов (1816—
1890). Последние месяцы своей командировки Драшусов ра-
ботал под руководством Бесселя в Кенигсберге. В Москве по-
мощником Драшусова в 1845 г. был назначен астроном Б. Я.
(Каспар Готфрид) Швейцер (1816—1873), слушавший лекции
Бесселя в университете и работавший в его обсерватории в
1839—1841 гг. Позже ‘Швейцер возглавил Московскую обсер-
ваторию, открытую в 1831 г. Организация и оснащение послед-
ней также испытали влияние Бесселя. Проводя параллель меж-
ду двумя обсерваториями — Московской и Кенигсбергской,
Швейцер писал: «Наша обсерватория имеет положение, во мно-
гих отношениях сходное с положением знаменитой обсерватории
Бесселя в Кенигсберге, в Пруссии. Эта последняя находится
также в ‘ западном конце города, также почва на юге быстро
понижается к реке Прегелю, который так же, каку.насМосква-
река, течет недалеко от обсерватории» [41, с. 4].
У Бесселя совершенствовался в искусстве наблюдений в
1835 г. ставший впоследствии директором Варшавской обсер-
ватории Я. Барановский (Jan Baranowski, 1800—1879), первый
переводчик на польский язык знаменитой книги Н. Коперника
«О вращениях небесных сфер».
Но связи Кенигсбергской обсерватории с российской наукой
проявлялись не только в визитах сюда астрономов из России:
Бессель принимал также деятельное участие в совместных с
русскими учеными геодезических работах. Когда в 1829 г. пра-
вительство России обратилось к Пруссии с предложением соеди-
нить триангуляционные сети России и Западной Европы, Бес-
сель согласился взять на себя труд по прокладке сети треуголь-
ников от населенного пункта Трунц (ныне Милеево в Польше)
до линии г. Мемель (ныне г. Клайпеда в Литве) —Лепайцы
(населенный пункт в Российской империи). Чрезвычайно важ-
ная с практической точки зрения работа привлекала Бесселя
все же не столько своей прикладной значимостью, сколько: воз-
можностью выполнить на ее основе градусное измерение — комп-
лекс сложных и трудоемких полевых, астрономических и вы-
числительных работ, позволяющих вывести элементы фигуры
Земли. Результатом этого предприятия, с учетом данных ряда
других градусных измерений, в том числе российского, стали
рассчитанные Бесселем элементы земного эллипсоида (1841 г.),
служившего многие десятилетия точнейшей моделью фигуры
228
Земли в геодезических и картографических работах. В' России
эта модель использовалась до 1946 г., в Западной Европе —
до 60-х годов XX века.
В 1833 г. Бессель, Аргеландер, Шумахер, А. Гумбольдт уча-
ствовали в так называемой хронометрической экспедиции Бал-
тийского моря! под руководством русского геодезиста Ф. Ф. Шу-
берта {Theodor Friedrich Schubert, 1789—1865). Целью экспе-
диции было точное определение долгот 18 пунктов на берегах
и островах Балтики; эти пункты послужили бы опорой для
тригонометрической съемки побережья. Задача была весьма
актуальной: до этого только для двух пунктов Балтийского по-
бережья— Петербурга и Кенигсберга — долгота была опреде-
лена астрономическими методами.
Научная переписка связывала Бесселя с русскими геодези-
стами и астрономами Ф. И. Шубертом {Friedrich Theodor Schu-
bert, 1758—1825), Ф. Ф. Шубертом и К. И. Теннером (1783—
1859), с непременным секретарем Петербургской Академии
Н. И. Фуссом {Nicolaus Fuss, 1755—1826) и сменившим его на
этом посту П. Н. Фуссом {Paul Heinrich Fuss, 1797—1855), с
основателем обсерватории в Николаеве' адмиралом А. С. Грей-
гом (1775—1845).
Бессель был известен не только в научных кругах России —
его имя было знакомо и широкой читающей публике: оно не-
редко появлялось на страницах «Журнала Министерства на-
родного просвещения», в журнале «Современник», основанном
А. С. Пушкиным.
По воспоминаниям близко знавших его людей, Бессель был
исключительно обаятельным человеком. Доброжелательный учи-
тель и коллега, остроумный, увлекающийся собеседник с ши-
роким кругом интересов, прекрасный семьянин — муж и отец —
так характеризуют его современники. Астронома можно было
видеть за работой в саду, одновременно беседующего с уче-
никами; он не чуждался света и всегда был душой общества,
он любил охоту, пешие прогулки. Великий ученый, увенчанный
громкой прижизненной славой, удостоенный многих званий и
наград, почетный член многочисленных академий, научных об-
ществ и университетов, он всегда оставался скромным и неуто-
мимым тружеником,, чуждым тщеславия и зависти.
Бессель умер 17 марта 1846 г. в возрасте неполных 62 лет.
Гроб с его т^пом был установлен в зале обсерватории, в ко-
тором он читал свои лекции. Погребальная церковная служба
состоялась в Альтштадтской церкви. Проводить великого сооте-
чественника в последний путь пришли представители всех го-
родских сословий, ученые, многочисленные горожане. Прах аст-
ронома был погребен на Нойроссгартенском кладбище в таком
месте, чтобы могила была видна из окон обсерватории.
Память о выдающемся ученом бережно сохранилась в горо-
де, с которым был связан самый длительный период его жиз-
229
Памятник Ф. В, Бесселю перед обсерваторией.
Скульптор И. Ф. Ройш, 1884 г. Довоенный снимок
ненного пути. Через 10 лет после кончины Бесселя его именем
были названы в Кенигсберге небольшая площадь у подножья
обсерваторского холма и выходящая на нее улица (с 1989 г.
снова улица Бесселя). Скульптурный портрет астронома среди
скульптур выдающихся ученых университета украсил новое уни-
верситетское здание. В год 100-летнего юбилея Бесселя в саду
перед обсерваторией был установлен памятник ее основателю
и первому директору (скульптор И. Ф. Ройш {Johann Friedrich
Reusch, 1843—1906).
После смерти Бесселя слава Кенигсбергской обсерватории
начала клониться к закату. Реже стали публиковаться ее тру-
ды, она перестала быть тем источником новых ярких идей и
методов, которым была при жизни ее создателя. Всего 33 года
трудился Бессель в своей обсерватории, и трижды столько —
99 лет—-она просуществовала после его кончины. И хотя после
смерти Бесселя все здесь оставалось без изменения — и инстру-
менты, и условия для наблюдений, и библиотека, — но, лишен-
ная творческого гения великого астронома, обсерватория по-
степенно начала сдавать свои высокие научные позиции.
В 1846 г. обсерваторию возглавил ученик и помощник Бес-
селя А. Л. Буш (August Ludwig Busch, 1804—1855), оставав-
шийся на директорском посту до своей смерти в 1855 г. 28 июля
1851 г. Бушу удалось впервые в истории астрономии получить
фотографический снимок солнечного затмения. С 1855 г. об-
серваторией управляли совместно М. Вихман (Moritz Ludwig
Georg Wichmann, 1821 —1859) —также бывший ученик Бесселя
и Э. Лютер (Eduard Luther, 1816—1887). Последний, став в
1859 г. профессором астрономии в университете, с того же вре-
мени возглавил обсерваторию единолично. Позже — в 1888—
1894 гг.— эти должности занимал К. Ф. В. Петерс (Carl Friedrich
Wilhelm Peters, 1844—1894), ставший в 1882 г. профессором Ке-
нигсбергского университета, а до этого работавший в обсерва-
ториях Гамбурга, Альтоны и Киля. В первые десятилетия по-
сле Бесселя в духе его традиций здесь велись наблюдения на
меридианном круге и гелиометре. Вместе с тем выделились и
новые самостоятельные программы — наблюдения малых пла-
нет и двойных звезд. Гелиометр использовался, кроме того, для
измерений физических либраций Луны и ее углового диамет-
ра, а также для определения селенографических координат ряда
ее кратеров. Этими исследованиями занимался в 80-х годах
астроном Ю. Франц (Julius Franz).
При К. Ф. В. Петерсе началось строительство большой баш-
ни для 10-дюймового телескопа-рефрактора, продолженное и за-
вершенное новым директором Г. Струве (Hermann Struve,
1854—1920), внуком В. Я. Струве, прибывшим в Кенигсберг
в 1895 г. из Пулкова. Г. Струве добился разрешения на при-
обретение более солидного инструмента—13-дюймового (35 см)
рефрактора Репсольда с фокусом 5 м, который и был установ-
231
Обсерватория в начале XX века с башней 35-сантиметрового рефрактора
лен в возведенной башне. В годы директорства Г. Струве
(1895—1904 гг.) началась модернизация обсерватории: был пе-
рестроен меридианный зал, демонтирован устаревший меридиан-
ный круг Рейхенбаха.
В 1904—1919 гг. обсерваторию возглавлял Г. Баттерман
(Я. Battermanti), при котором продолжались работы по систе-
матическим меридианным наблюдениям звезд, а на большом
рефракторе были выполнены ряды наблюдения планеты Эрос,
двойных звезд и покрытий звезд Луной.
В последующие годы, когда обсерваторией управлял Э. Пши-
быллок (Erich Przybyllok, 1880—1954) с 1921 по 1945 гг., 13-
дюймовый рефрактор был модернизирован: параллельно с ви-
зуальной трубой была установлена новая фотографическая с
30-сантиметровым объективом. К этому времени отжил свой
век и знаменитый Бесселев гелиометр: труба его была снята,
а на его параллактической установке был смонтирован новый
рефлектор с 25-сантиметровым зеркалом.
Несмотря на частные нововведения, обсерватория нужда-
лась в коренной модернизации, однако в сложившихся условиях
начинать ее было нецелесообразно. Построенная некогда на го-
родской окраине, столетие спустя обсерватория оказалась окру-
женной большим городом. Огни порта, железнодорожных вок-
232
Руины Кенигсбергской обсерватории после войны
залов, уличное освещение, дым предприятий лишили ее того
благоприятного положения, в котором она находилась в пер-
вой половине XIX века. Эти обстоятельства также способство-
вали утрате Кенигсбергской обсерваторией ее былого научного
значения.
Последнюю, самую драматическую, страницу короткой, но
яркой биографии обсерватории Кенигсбергского университета
перевернула вторая мировая война. Взятию Кенигсберга совет-
скими войсками предшествовали тяжелые бои зимой и весной
1945 г. Но еще задолго до штурма старый культурный центр
города был почти полностью разрушен налетом английской
авиации в ночь с 29 на 30 августа 1944 г. Пожар уничтожил и
здание обсерватории. Она разделила участь Альбертины.
СПЕЦИАЛЬНЫЕ СЕМИНАРЫ — НОВЫЕ ЛИЦА
И НОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ
Научный авторитет и популярность Альбертина обрела в
XIX в. благодаря высоким достижениям в области астрономии,
математики, физики, а также медицины. Если вплоть до на-
полеоновских войн точные науки в университете, как правило,
представляли «по совместительству» теологи, математике с
естествознанием в системе образования отводилась очень скром-
ная роль, то на волне обновления ситуация стала коренным
образом изменяться. И история физико-математических наук,
медицины и биологии этого периода не может быть написана
без упоминания блестящих имен и научных достижений ученых-
кенигсбержцев. Важную роль в развитии естествознания и ма-
тематики в университете сыграли специальные семинары.
Семинары как институт для практических занятий, допол-
няющих лекционный теоретический курс, существовали в не-
мецких университетах уже в XVII в. Сначала они предназна-
чались преимущественно для подготовки проповедников, затем,
со второй половины XVIII в., в семинарах стали готовить также
учителей средних школ, и педагогические семинары получили
широкое распространение. По мере того, как в работе универ-
ситетских профессоров расширялась исследовательская функция,
в деятельности семинаров постепенно начали проявляться эле-
менты научно-исследовательского характера. И только в XIX в.
в немецких университетах появились семинары, в работе кото-
рых главное место занимали научные вопросы. Занятия в них
проходили в форме живой дискуссии на очередную тему меж-
ду членами семинара — учителями и учащимися, в форме прак-
тических упражнений, решения задач, освоения новых методов
или приборов и т. п. Таким образом, семинары сохраняли и
образовательную функцию. Областью интересов этих семинаров
преимущественно были естественные науки.
234
Из 15 естественно-научных семинаров, действовавших в не-
мецких университетах в XIX в. (самый ранний основан в 1825 г.
в Бонне, самый поздний — в 1888 г. в Гиссене), Кенигсберг-
ский физико-математический семинар был ведущим. Это был
первый семинар, имевший предметом математику и первый со-
единивший математику с физикой. Но образованию этого но-
вого института предшествовали в Кенигсберге традиционные
ступени — педагогическая и общая естественно-научная.
Предтечей Кенигсбергской школы был Ф. В. Бессель, науч-
ная и педагогическая деятельность которого подготовили почву
для обновления естественно-научного образования в универси-
тете (25], [62]. При этом главная область, в которой наиболее
полным образом проявился гений Бесселя, — астрономия—не
вместилась в организационные рамки физико-математического
семинара и фактически осталась за пределами его научной
тематики. Труд астронома во времена Бесселя был занятием
индивидуальным и камерным. Желающих стать специалистами-
астрономами было немного, эта профессия никогда не была мас-
совой. Поэтому обучение будущих профессиональных астроно-
мов в скромной университетской обсерватории было сугубо ин-
дивидуальным и не могло быть предметом занятий всех слу-
шателей семинара, не специализировавшихся в астрономии.
В то же время новаторские научные идеи и методы Бесселя
обладали такой мощью и такой универсальностью, что его уче-
ние вышло за пределы Кенигсбергской обсерватории и стало
фундаментом всей новой европейской астрономии XIX—XX вв.
В этом смысле можно говорить о немецкой астрометрической
школе Бесселя, нашедшей, кстати сказать, наиболее полное
воплощение на русской почве в Пулкове. И работать после
Бесселя в астрономии по-старому было уже невозможно. Что
же цасается собственно Кенигсбергской физико-математической
школы, то ее образованию в большой степени способствовала
не только научная, но и педагогическая деятельность Бесселя.
В этом качестве в первые кенигсбергские годы начинающий
преподаватель Бессель тесно сотрудничал с другой примеча-
тельной личностью — более опытным педагогом, философом
И. Ф. Гербартом (Johann Friedrich Herbart, 1776—1841), при-
глашенным в Кенигсберг в 1809 г. из Геттингена [56]. Гербарт,
последователь Кантовской философии в ее «реалистической»
части, глубоко и профессионально занимался теорией и прак-
тикой педагогики. Решающее влияние на формирование педа-
гогических воззрений Гербарта оказало учение швейцарского
педагога И. Г. Песталоцци, (Johann Heinrich Pestalozzi, 1746—
1827), с которым Гербарт был знаком лично. Идеальной средой
воспитания и обучения Песталоцци считал семью, основой во-
спитания— любовь, вне любви воспитания не существует. Сле-
довательно, при воспитании и обучении не должно быть ни ма-
235
Иоганн Фридрих Гербарт. Гравюра 1833 г.
лейшего насилия. Основой преподавания является наглядность,
слова учителя лишь разъясняют ученику то, что он непосред-
ственно воспринимает.
236
Педагогические принципы Песталоцци послужили идейной
основой реформы прусской системы образования. Их горячими
последователями были Фихте и Зюверн. Одним из важней-
ших инструментов проведения в жизнь этой реформы были
созданные В. Гумбольдтом так называемые научные комиссии
в Берлине, Бреслау и Кенигсберге. В их обязанности входили
подбор учителей средних школ, разработка школьных уставов,
учебных программ, учебников и методик, консультирование учи-
телей провинциальных школ по всем вопросам преподавания.
Комиссии должны были докладывать о состоянии дел в народ-
ном образовании в департамент по делам культуры и просве-
щения, который возглавлял В. Гумбольдт. Самой деятельной
зарекомендовала себя Кенигсбергская комиссия, членом кото-
рой со дня ее основания в январе 1810 г. до роспуска в 1816 г.
состоял Гербарт; в 1811—1816 гг. он был директором этой ко-
миссии. На этом поприще Гербарт имел возможность широкого
внедрения своих педагогических идей как в системе школьного
образования, так и в университете.
Одним из условий своего переезда в Кенигсберг Гербарт на-
звал организацию при университете педагогического семинара,
и правительство с готовностью согласилось на это. Целью се-
минара, где теория и практика должны были органически со-
четаться, была основательная подготовка будущих учителей.
Отныне ни одному учителю без педагогического образования и
специального испытания не разрешалось занять должность в
школе. Таким образом, Гербарт был одним из основателей си-
стемы профессиональной подготовки учителей в Пруссии.
Правда, между намерениями Гербарта и их практической
реализацией образовался заметный разрыв из-за слабого фи-
нансового обеспечения его идеи. По этой причине задуманного
семинара сразу не получилось и Гербарту пришлось ограни-
читься до поры так называемым институтом дидактики. Только
в 1816 г., когда правительство выделило средства, институт был
реорганизован в стационарный педагогический семинар. Семи-
нар работал в доме № 79 по Королевской улице (Кенигштрас-
се, ныне улица Фрунзе), где с 1818 г. жила семья Гер-
барта [56, с. 57]. Несмотря на многие трудности (в худ-
шие времена здесь в течение целого семестра был один уче-
ник и семеро учителей), семинар за годы своей работы (до
1833 г.) подготовил многих учителей, получивших признание
в школах провинции, а также способствовал выработке научно
обоснованной методики подготовки кадров ученых в универси-
тете. В 1833 г. Гербарт уехал в Геттинген, где умер в 1841 г.
После смерти мужа его вдова возвратилась в Кенигсберг и
завещала научное наследие Гербарта библиотеке Альбертины.
В соответствии с принципами Песталоцци Гербарт в своем
институте-семинаре стремился привить студентам навыки прак-
тической работы, что очень импонировало Бесселю. Астроном
237
Дом на Королевской улице, в котором жил И. Ф. Гербарт и работал
педагогический семинар. Довоенный снимок
охотно преподавал в семинаре Гербарта. Правда, роли там
были поделены несколько неожиданно: Бессель преподавал на-
чала математики и элементарную механику, тогда как Гербарт
читал лекции по дифференциальному и интегральному исчисле-
нию, по теории. конических сечений, по высшим разделам ме-
ханики и даже по астрономии. Вообще, Гербарт серьезно инте-
ресовался математикой и хорошо знал ее. Он даже пытался
ввести математические методы в психологию, о чем свидетель-
ствуют названия некоторых его работ: «О возможности и не-
обходимости применения математических, методов исследования
в психологии» (Кенигсберг, 1822 г.), «Психология как наука,
вновь обоснованная опытом, метафизикой и математикой» (Ке-
нигсберг, 1824 г.). Хотя семинар Гербарта не был чисто ма-
тематическим, тем не менее это был первый в Пруссии инсти-
тут по целенаправленной подготовке преподавателей матема-
тики и естествознания. И именно в семинаре Гербарта сфор-
мировались педагогические приемы Бесселя на основе идей
Песталоцци, из которых наибольшее значение Бессель прида-
вал положению о необходимости введения в занятия элементов
практики, наглядности. Без слияния теории с практическими
занятиями он считал обучение естественно-научным дисципли-
нам бесполезным.
238
Бессель связывал с практическими упражнениями важные
научно-педагогические функции: он рассматривал их как само-
стоятельный канал приобретения студентами знаний, как един-
ственный способ выработки практических навыков для буду-
щей профессиональной деятельности; через осмысление практи-
ческого опыта он стремился подвести студента к критическому
образу мышления, ценному не только в научной сфере; нако-
нец, Бессель включал в повседневную практику наблюдений,
измерений и вычислений тех студентов, из которых желал за
короткое время сделать себе помощников.
Бесселев метод преподавания включал два практических
компонента. Первый — и в этом Бессель был пионером — обя-
зательные для всех студентов практические задания по лекцион-
ным курсам, как аудиторные (нередко во время лекций), так
и домашние. Это правило слушатели Бесселя, став преподава-
телями, несли в другие высшие и средние учебные заведения.
Второй компонент относился только к «элите» — немногим сту-
дентам, готовившимся к научной деятельности в области астро-
номии. Он состоял в практической вычислительной и наблюда-
тельной работе, в которой не было резкой границы между
учебными упражнениями и научным исследованием. Обсерва-
тория Бесселя была первым естественно-научным институтом
в Альбертине, соединившим обучение и профессиональную дея-
тельность студентов в их повседневных занятиях. Правда, хотя
аудитория и залы с астрономическими инструментами находи-
лись под одной крышей и разделялись лишь стеной, как бы
символизируя союз теории и практики, Бессель разрешал сту-
дентам переступить порог наблюдательного зала только после
того, как они получали основательную теоретическую подготов-
ку прежде всего по математике. Его особенно радовало, если
его ученикам удавалось самостоятельно применить какой-либо
математический метод для решения естественно-научной за-
дачи.
Попытки соединения теории и практики в учебном процессе,
столь успешные у Бесселя и Гербарта, а также иные педагоги-
ческие новации предпринимались и в других университетских
подразделениях естественно-научного или медицинского направ-
лений. Таким образом, когда в 1826 г. в Альбертину прибыло
из Берлина научное пополнение, почва для формирования но-
вой школы была в значительной степени подготовлена.
Непосредственным поводом для направления в Кенигсберг
группы молодых ученых стало обращение в министерство 77-
летнего профессора К. Г. Хагена, читавшего лекции по фи-
зике, минералогии, ботанике, зоологии, химии и фармации. Ха-
ген, ссылаясь на почтенный возраст, просил освободить его от
непосильной уже академической нагрузки. Просьба была удов-
летворена, и вместе с этим в Альбертине закончилась уходив-
239
шая корнями в старые времена практика «универсального»
профессорства; на смену ей пришла предметная специализа-
ция.
В 1826 г. в Кенигсберг приехали четверо молодых приват-
доцентов: математик К. Г. Я. Якоби (Carl Gustav Jacob Jacobi,
180<—1851), минералог Ф. Э. Нейман (Franz Ernst Neumann,
1798—1895), физик Г. В. Дове (Heinrich Wilhelm Dove, 1803—
1879) и химик Ф. Ф. Дульк (Friedrich Phillip Dulk, 1788—
1852).
Дульк продолжил после Хагена преподавание химии и фар-
мации вместе с практическими упражнениями по этим предме-
там. Когда в 1834 г. была открыта кафедра химии, он возгла-
вил ее. Дульк написал учебник химии, получивший широкое
распространение.
Дове перед отъездом в Кенигсберг завершил в Берлине дис-
сертацию по климатологии. Он занимался также геомагнетиз-
мом, оптикой, вопросами экспериментальной физики, позже —
явлением электроиндукции. Но главной областью его научной
деятельности была метеорология. Он первым обнаружил опре-
деленную систему в изменениях погоды, открыл закон смены
направлений ветров, нашел закономерности вариаций атмосфер-
ного давления и т. п. Основу его выводов составляла не ма-
тематическая теория, а результаты анализа и обобщения об-
ширного материала метеорологических наблюдений. Кроме на-
учных талантов, Дове обладал даром ясного, образного изло-
жения своих мыслей. В Альбертине он читал лекции по экспе-
риментальной физике, оптике, электричеству, акустике, теории
теплоты. Г. Дове недолго пробыл в Кенигсберге: в 1829 г. он
возвратился в Берлин, служил там профессором университета,
позже возглавил Берлинский метеорологический институт, стал
членом Берлинской академии.
Двадцативосьмилетний Франц Нейман имел за плечами со-
лидный жизненный опыт и прошел суровые испытания. Он ро-
дился в деревне в Бранденбурге, девяти лет был определен в
гимназию в Берлин. Это было время наполеоновских войн, по-
этому, едва достигнув необходимых 16 лет, исполненный герои-
ческой романтики гимназист в 1815 г. немедленно записался
добровольцем в армию. Он прослужил около года, участвовал
в сражении с французами, был серьезно ранен в голову и спи-
сан с военной службы. С большим трудом, испытывая мате-
риальные лишения,, он продолжил учебу в гимназии, а после
ее окончания поступил в 1817 г. на теологический факультет
Берлинского университета. Затем перешел в Йенский универ-
ситет, но за участие в студенческих волнениях был выслан из
Йены. Возвратившись в Берлин, Нейман, несмотря на нищен-
ский образ жизни, снова записался в университет, где наряду
с теологией и юриспруденцией начал серьезно заниматься ми-
240
Карл Готфрид Хаген. Скульптор К. Ф. Вихман
нералогией, даже участвовал в экспедициях за образцами ми-
нералов, стал заведующим минералогическим кабинетом в уни-
верситете.
В биографии Франца Неймана было одно .необычное об-
стоятельство, повлиявшее на формирование его личности: дол-
гое время он не знал, кто его мать. Только на смертном одре
отец назвал Францу ее имя. Это была женщина из графского
16 Зак. 1382
241
рода, владевшая имением, в котором отец Неймана служил уп-
равляющим. Неравенство положений графини и сельского уп-
равляющего исключало возможность официального брака меж-
ду ними, и потому рождение Франца, появившегося на свет в
лесном домике деда по отцу, держалось в тайне. В детстве
Франц смутно догадывался, что одна из женщин, с которыми он
общался, его мать. Эта догадка подтвердилась, лишь когда ему
было 23 года. Графиня после смерти мужа прожила еще де-
вять лет, однако ее отношения с сыном складывались очень
непросто.
Научные интересы Франца Неймана не ограничивались ми-
нералогией. Еще до приезда в Кенигсберг Нейман выражал же-
лание заняться физикой, особенно теми ее разделами, кото-
рые допускали применение серьезного математического аппа-
рата в духе Ж. Фурье (Joseph Fourier, 1768—1830) и других
французских авторов. «В основном я занимаюсь физико-мате-
матическими разделами минералогии,— писал он в министер-
ство,— но не хотел бы ограничиваться только этими вопросами,
а желал бы заняться некоторыми разделами физики, а также
высшей математики, если у меня хватит на это способностей»
[36, с. 82].
Когда в июле 1826 г. Нейман узнал, что в Кенигсберг едет
физик Дове, то попросил министерство направить его в другой
университет, в Бреслау, чтобы иметь свободное поле деятель-
ности в математической физике. Однако его послали все же
в Кенигсберг, что молодой доктор воспринял безо всякого эн-
тузиазма; более того, такой оборот дела его очень опечалил,
о чем свидетельствуют строки его письма к матери: «Я сделал
все, что было в моих силах, чтобы получить другое назначение,
если не в самом Берлине, то в каком-либо близлежащем уни-
верситете. Я ничего не смог сделать и должен идти этой доро-
гой как честный человек... Я надеюсь, что мое пребывание в
Кенигсберге будет недолгим, не более одного года... Моя жизнь
была бедна счастливыми минутами, но сейчас наступили на-
ихудшие» [36, с. 94]. И Франц Нейман поехал в Кенигсберг,
но прожил там не один год, а шестьдесят девять — до конца
своих дней.
В первые кенигсбергские годы Нейман читал в университете
лекции по минералогии, кристаллографии, физике Земли, фи-
зическим свойствам минералов. Затем к ним добавились экспе-
риментальная физика, теория света, аналитическая теория теп-
лоты, главы математической физики и т. д. С 1826 г. по 1833 г.
он подготовил и прочитал девять лекционных курсов. Парал-
лельно он занимался научными исследованиями в этих обла-
стях.
И, наконец, о четвертом из кенигсбергских новичков 1826 г.—
Карле Якоби, одном из самых выдающихся математиков XIX ве-
ка. Он происходил из семьи потсдамского коммерсанта, основы
242
образования вместе со старшим братом получил дома, затем
учился в гимназии. В гимназические годы наряду с классиче-
ской филологией увлекался математикой, самостоятельно изу-
чал алгебру и анализ по трудам; Л. Эйлера (Leonhard Euler,
1707—1783) и Ж. Лагранжа (Joseph Louis Lagrange, 1736—
1813), познакомился с теорией чисел. В 1821 г. он поступил
в Берлинский университет, где продолжил занятия филологией,
философией и математикой, последняя в конце концов стала
его призванием. Защитив в 1825 г. диссертацию о разложе-
нии алгебраических дробей на простейшие, К. Якоби стал док-
тором философии и один семестр проработал в Берлинском
университете. Затем он был направлен в Кенигсберг, где сме-
нил умершего Э. Вреде.
Особенности характера Якоби затруднили ему поначалу
сближение с кенигсбергскими коллегами. Многих из них он на-
строил против себя колкими замечаниями и недружественными
высказываниями; о Кенигсберге он отзывался пренебрежитель-
но и только как о месте своей вынужденной ссылки. Только
с Бесселем, в котором он сразу нашел компетентного собесед-
ника в вопросах математики, Якоби имел хорошие отношения.
Сложнее складывались в первое время отношения Якоби с Ней-
маном, которого Якоби высоко ценил как физика, но считал
посредственным педагогом. Однако общие научные интересы
(Нейман все серьезнее занимался математической физикой) и
желание поднять уровень преподавания точных дисциплин в
университете скоро сблизили этих двух очень одаренных людей.
Якоби постоянно чувствовал потребность «стимулирующего»
общения с Бесселем, который с большим интересом следил за
исследованиями младшего коллеги. Этот интерес имел и чисто
профессиональную подоплеку: кенигсбергские работы Якоби
имели богатый прикладной потенциал и могли быть использо-
ваны в астрономии, физике, механике. Именно в Кенигсберге
Якоби завершил свою теорию эллиптических функций, получил
новые результаты в вариационном исчислении, в теории диффе-
ренциальных уравнений в частных производных, в линейной
алгебре, в теории функциональных определителей. Правда, са-
мого Якоби занимали прежде всего проблемы чистой матема-
тики, и он не слишком заботился об их прикладной стороне.
Лекционные курсы Якоби с самого начала отличались вы-
соким уровнем специализации. Подобно Бесселю он не зани-
мался вспомогательными, вводными вопросами общего харак-
тера, а сразу приступал к предмету курса. Способность Якоби
включать исследуемые им научные проблемы в лекционные кур-
сы служила примером для Нейцана, и оба ощущали необхо-
димость новой формы обучения, адекватной содержанию заня-
тий. Такой формой стал физико-математический семинар.
Перед тем как перейти к этому предмету, несколько слов
о житейских и личных делах главного персонажа очерка —
16* 243
Франца Неймана. Как и у троих его коллег приват-доцентов,
жалование Неймана в первых семестрах составляло 200 тале-
ров, чего едва хватало на полунищенское существование и опла-
ту убогого жилья. В декабре 1827 г. Якоби стал экстраординар-
ным профессором, Нейман и Дове получили эти должности толь-
ко в марте 1828 г., но с прежним жалованием.
Бессель, желая помочь Нейману в его бедственном положе-
нии, обратился к министру с ходатайством об увеличении окла-
да этому «молодому человеку, чьи выдающиеся способности
уже очевидны». Он писал о Неймане: «Богатство его знаний,
широта охвата, с которыми он проводит свои научные иссле-
дования, его энтузиазм и упорство, с которыми он отдает себя
науке, настолько велики, что я с уверенностью могу предска-
зать, что он скоро займет одно из первых мест среди • спе-
циалистов по математической физике. В то же время он по-
лучает здесь всего 200 талеров, сумму, на которую и студент
не может жить независимо» [67, с. 255, цит. по 36, с. 100].
Предсказание Бесселя действительно сбылось, но его ходатай-
ство, увы, осталось безрезультатным.
Нейман, как некогда и Бессель, пользовался после приезда
в Кенигсберг дружественно-покровительственным отношением
старого профессора К. Г. Хагена и посещал «хагеновские четвер-
ги»— вечеринки в доме Хагенов, на которые собиралась препода-
вательская молодежь. Хаген имел трех сыновей и двух дочерей.
Старший сын Карл (Kart Heinrich Hagen, 1785—1856) учил-
ся в Альбертине у Канта и Крауса, в 1809 г. был послан в
Англию для изучения экономических и политических теорий,
в 1811 г. стал экстраординарным профессором государствоведе-
ния в Кенигсберге. Карл Хаген придерживался либеральных
взглядов !в вопросах государства и права. Средний сын Фрид-
рих унаследовал в 1816 г. от отца аптечное дело и таким
образом продолжил традиционное фамильное занятие. Млад-
ший сын Э. А. Хаген (Ernst August Hagen, 1797—1880) по-
святил себя искусству, истории, литературе. Эти предметы, а
также медицину он изучал в Альбертине. Совершив путешест-
вие по Германии и Италии, он обогатил свои знания по истории
искусства. В 1825 г. А. Хаген стал профессором Кенигсберг-
ского университета, а в 1830 г. возглавил там первую в Прус-
сии кафедру истории искусства. Кенигсберг обязан А. Хагену
первыми постоянными художественными выставками, универси-
тет— обретением кабинета гравюр. При деятельном участии
А. Хагена в Кенигсберге были открыты Художественная гале-
рея (1832 г.), музей «Пруссия» (1844 г.), Академия художеств
(1845 г.). Он написал историю кенигсбергских театров. По слу-
чаю 500-летия Кафедрального собора (1833 г.) А. Хаген сов-
местно с проповедником Собора профессором А. Р. Гебстером
(August Rudolf Gebster, 1801 —1874) издал в 1835 г. историю
и подробное описание Кафедрального собора.
244
Старшая дочь главы фамилии К. Г. Хагена Иоганна была
замужем за Бесселем, младшая Флорентина (Florentine Hagen,
1800—1838) в ту пору, когда в дом стал наведываться Нейман,
жила еще с родителями.
В марте 1829 г. старый К- Г. Хаген умер в возрасте 80 лет.
Через несколько недель Ф. Нейман занял должность ординар-
ного профессора минералогии с содержанием в 500 талеров.
В апреле 1830 г. Нейман женился на Флорентине Хаген. Брак
был счастливым, но непродолжительным: Флорентина умерла
в 1838 г., оставив, пятерых детей. Спустя четыре года Ф. Ней-
ман женился на двоюродной сестре Флорентины, заменившей
его детям мать. Но через шесть лет после замужества супруга
Неймана заболела и 34 года, до самой смерти, провела в ин-
валидном кресле. Но и в этом состоянии она управляла домаш-
ним хозяйством и даже помогала мужу, а затем детям в пере-
писывании рукописей и в вычислениях.
И в счастливые годы семейного благополучия и во времена,
когда судьба не слишком благоволила ему, Нейман был по-
глощен работой. Мысль об организации семинара естествен-
ных наук, независимо от Гербартовского педагогического семи-
нара, не раз обсуждалась в кругу ученых-естественников еще
в 20-е годы. В сентябре 1828 г. Ф. Нейман, К. Бэр, Э. Г. Майер
(Ernst Heinrich Friedrich Meyer) и Г. Дове обратились в ми-
нистерство с письмом, в котором, ссылаясь на существенные
недостатки естественно-научного образования в средней школе
из-за нехватки квалифицированных учителей, предлагали учре-
дить в Кенигсбергском университете специальный естественно-
научный семинар для подготовки учителей естествознания. По-
видимому, подготовка учителей была не единственной и, быть
может, даже не главной целью заявителей: они надеялись ис-
пользовать возможности семинара для укрепления материальной
базы и поднятия общего уровня естественно-научных иссле-
дований в университете. Авторы письма запрашивали 1300 та-
леров на учреждение семинара и 800 ежегодной дотации. Эти
средства предполагалось использовать на организацию библио-
теки с выдачей книг студентам, приобретение минералогической
и физической коллекций, на учреждение четырех стипендий и
двух премий за лучшие работы.
Министерство одобрило идею семинара, однако практиче-
ская ее реализация была отложена из-за отсутствия средств.
И только когда в 1833 г. вследствие отъезда И. Гербарта в
Геттинген закрылся его педагогический семинар, освободившие-
ся средства (всего лишь 350 талеров) были переданы естест-
венно-научному семинару. Министерским распоряжением от
17 марта 1834 г. устав семинара был утвержден, но из-за пе-
реезда главного1 действующего лица этого предприятия К. Бэра
в Россию первое занятие семинара состоялось только в зимнем
семестре 1835—1836 учебного года.
245
Здание Коллегиум Альбертинум севернее Кафедрального собора.
Рисунок Л, Клернкуса, 1851 г.
Естественные науки были представлены в семинаре про-
фессорами физики, химии, минералогии, ботаники и зоологии,
и каждый из этих профессоров был одним из соруководителей
семинара. По этим дисциплинам, а также по описательной ант-
ропологии и сравнительной анатомии и связанным с ними при-
кладным предметам слушатели семинара (но не только они) по-
сещали лекции, которые читались в университете независимо
от семинара. Какого-либо специального согласования тематики
лекционных курсов и семинарских занятий не было. Правда,
для перехода на более высокую ступень семинара требовалась
сдача экзамена по теоретической части естественно-научных
курсов, а также демонстрация определенных знаний по древ-
ним и современным языкам и математике. Эти предметы входи-
ли в программу государственного экзамена на право препода-
вания. Таким образом, хотя математики не было в списке дис- 1
циплин семинара, ей все же уделялось определенное внима-
ние.
Отличительной чертой Кенигсбергского естественно-научного
семинара, зафиксированной в его уставе, была нацеленность
на подготовку учителей средней школы, способных не только
преподавать науки, но и развивать их. Естественно-научный
семинар начал работать с 12 слушателями, распределивши-
246
мися по разным отделениям в соответствии с интересами; лишь
часть слушателей посещала все отделения. На физике, напри-
мер, в первый год было четыре студента: медик, философ,
юрист и математик. Студенты имели не только разные инте-
ресы и планы на будущее, но нередко также сильно разнились
уровнем подготовки, что очень затрудняло работу.
Семинар имел проблемы с набором слушателей уже с пер-
вых лет существования. Так, в 1843—1844 учебном году отде-
ления физики, химии и зоологии остались вообще без слуша-
телей. Отчасти это было следствием слабого притока студен-
тов на философский факультет: в первой половине XIX в. ко-
личество имматрикулированных в год редко превышало 50 че-
ловек. С 1846—1847 учебного года из-за отсутствия студентов
три отделения семинара были закрыты. Самое популярное бо-
таническое отделение посещали два — четыре студента.
Преподавание естественных наук, а тем более исследова-
тельская работа требовали лабораторной базы, которая прак-
тически отсутствовала. Обычным делом было проведение лабо-
раторных занятий на квартире у профессора на приборах, при-
обретенных или изготовленных им самим. Из-за вялой работы
систематически не использовался бюджет семинара. Если к
этим местным трудностям добавить неизбежное воздействие на
ситуацию объективного процесса углубления специализации
естественных наук, то бесперспективность идеи «всеохватываю-
щего» естественно-научного семинара станет очевидной.
При постоянном дефиците средств в университете содержа-
ние семинара представлялось излишним расточительством. В мае
1852 г. куратор университета Ф. А. Эйхман (Franz August
Eichmann, 1793—1879) предложил министерству закрыть семи-
нар естественных наук, а 350 талеров его годового бюджета
передать хирургическому и клиническому институтам. В июне
семинар был закрыт. Единственным институтом, готовившим в
университете учителей по естественным наукам, теперь оста-
вался физико-математический семинар, основанный Ф. Нейма-
ном и К. Якоби.
КЕНИГСБЕРГСКАЯ ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКАЯ
ШКОЛА — УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКИ
Известный немецкий математик Феликс Клейн (Felix Klein,
1849—1925) в «Лекциях о развитии математики в XIX столе-
тии» писал: «Так называемая Кенигсбергская школа, основан-
ная Якоби и Францем Нейманом как представителем матема-
тической физики, есть первое явление такого рода в Германии,
которое приобрело продолжительное значение» [18, с. 113].
Действительно, в Кенигсбергском университете во второй чет-
247
верти XIX в. возникло явление, о котором можно говорить как
о своеобразной физико-математической школе.
При этом под научной школой здесь мы будем понимать круг
исследователей, как учителей, так и учащихся, объединенных
общими научными интересами, определенной методологией ис-
следований, определенными традициями обучения и преемствен-
ности. Кенигсбергское «явление» в известной мере, хотя и не
полностью, удовлетворяет этой дефиниции. Там сложился круг
исследователей-естественников, ' выработавших своеобразную
форму совместного научного творчества и обучения — физико-
математический семинар, сохранялись традиции научной пре-
емственности. В то же время там не было четко очерченной
области научных интересов, особенно на физическом отделе-
нии, поэтому диапазон профессиональной деятельности выпуск-
ников Кенигсбергского семинара был очень широк — он про-
стирался от чистой математики до археологии. Приняв во вни-
мание эти замечания, впредь будем говорить все же о Кенигс-
бергской физико-математической школе XIX в., ядром которой
стал физико-математический семинар Ф. Неймана — К. Якоби.
В течение пяти лет, прошедших после одобрения министер-
ством в 1829 г. плана учреждения естественно-научного семи-
нара до его открытия в 1834 г., вполне вызрела идея создания
специального семинара, предметом которого были бы матема-
тика и физика. С ходатайством о его учреждении в министер-
ство обратился К. Якоби, приват-доцент Л. А. Зонке (Ludwig
Adolf Sohncke, 1807—1853) и один из инициаторов1 учреждения
естественно-научного семинара Франц Нейман, научные инте-
ресы которого за эти шесть лет заметно эволюционировали в
сторону математической физики. По этой причине Нейман от-
казался от участия в естественно-научном семинаре, вследствие
чего секцию физики там возглавил Л. Ф. Мозер (Ludwig Ferdi-
nand Moser, 1805 — ?).
Идею специального семинара как средства объединения уче-
ных физиков и математиков и вовлечения в научную работу
молодежи активно поддерживал Ф. В. Бессель. Его очень
обеспокоил отъезд в 1834 г. в Россию К. Бэра. В лице Бэра
Бессель лишился друга и близкого по духу человека (понимав-
шего, по словам Бесселя, что жизнь — это больше, чем «есть,
пить и дышать»), а университет — блестящего ученого. Огор-
ченный этой потерей, Бессель писал в июне 1834 г. одному из
правительственных чиновников: «Я вижу здесь три личности,
пользующиеся высокой репутацией во всей Европе. Одна из
них — фон Бэр, которого мы теперь потеряли. Другая — это
Якоби, которого мы еще имеем, потому’что до сих пор его
потребности были настолько непритязательными, что он мог
удовлетвориться жалованием, выплачиваемым ему из универ-
ситетского фонда... Третья — это Нейман, который был бы не
в состоянии обеспечивать даже свою маленькую семью, если
248
бы не имел собственных источников дохода. Что же удержит
Неймана и Якоби в Кенигсберге? Разве они не могут, учиты-
вая их заслуги, обрести лучшее положение в ином месте?»
[69, с. 56]. И дальше Бессель предостерегает, что если прави-
тельство не создаст достойных условий ведущим ученым, то
облик университета будет определять серая посредственность.
Связь Якоби с Кенигсбергом представлялась Бесселю в то вре-
мя очень непрочной, а перспектива потерять такого талантли-
вого коллегу не могла не беспокоить его.
Министерство поддержало идею учреждения физико-мате-
матического семинара и распорядилось 8 июня 1834 г. о его
открытии. Одновременно был утвержден его устав. Семинар, в
соответствии с уставом, состоял из двух отделений: 1) чистой
и прикладной математики, включая механику и «физическую
астрономию» (так в то время называлась небесная механика —
наиболее «математизированная» часть астрономии — К- Л.);
2) математической физики. Первым отделением руководили про-
фессор Якоби и доктор Зонке, вторым — профессор Нейман.
Студенты, вступавшие в члены семинара, по желанию руководи-
телей могли подвергнуться устному или письменному испыта-
нию. От поступающих на математическое отделение требова-
лось знание основ дифференциального и интегрального исчис-
ления, на физическое — знание основ физики в пределах учеб-
ника Э. Г. Фишера (Ernst Gottfried Fischer). Членами семинара
могли быть студенты университета, изучающие математику и
физику. Устав определял две формы занятий: во-первых, докла-
ды участников семинара по избранным вопросам; во-вторых,
практические и лабораторные занятия, включавшие, в частно-
сти, решение учебных задач, а также более сложных, предпо-
лагающих элементы исследования. За наиболее удачные рабо-
ты устанавливались премии, эти работы могли быть рекомендо-
ваны к публикации. Устав фиксировал годовой бюджет семина-
ра— 150 талеров. Посещать занятия могли также студенты, не
являющиеся постоянными членами семинара, равно как и ра-
ботающие школьные учителя. Руководители обоих отделений
должны были представлять ежегодный отчет о деятельности
семинара. Устав подписали Ф. Э. Нейман, К. Г. Я. Якоби, Л. А.
Зонке.
Кенигсбергский физико-математический семинар — первый
институт подобного рода в немецких университетах, где мате-
матика становилась главным предметом, где велась учебная и
исследовательская работа одновременно по математике и фи-
зике и тем самым создавалась основа для развития математи-
ческой физики. Семинар сочетал в себе черты учебного заве-
дения и научно-исследовательского учреждения, причем иссле-
довательская функция пользовалась приоритетом. Он послужил
образцом для ряда других подобных семинаров, возникших
позже при немецких университетах.
249
Не все шло гладко в деятельности семинара. Уже в 1836 г.,
например, наряду с финансовыми трудностями, возникла пробле-
ма с набором слушателей: их записалось всего пять на два
отделения. Пришлось даже временно приостановить работу се-
минара: в течение пяти семестров она фактически сводилась
лишь к выполнению упражнений. Только в 1839 г., когда во-
зобновилось финансирование, причем в существенно увеличен-
ном размере —350 талеров, семинар обрел новое дыхание. Ми-
нистерство установило следующий порядок распределения этих
средств: 250 талеров на приобретение приборов и оборудова-
ния, на вознаграждение авторов лучших работ (студенческая
премия могла составить до 30 талеров) и прочие нужды се-
минара, остальные деньги выплачивались как вознаграждение
руководителям: 50 талеров — Нейману, 30 — Якоби, 20 — Рише-
ло, заместителю Якоби. В последующие годы число членов се-
минара от года к.году существенно изменялось: от нескольких
человек до порядка 30; в среднем же оно составляло около
10 человек.
Практически работа физического отделения семинара состоя-
ла в следующем. Один раз в неделю члены семинара собира-
лись за круглым столом в полутемной, обшарпанной аудитории
в старом здании университета на Кнайпхофе и обсуждали вме-
сте с Нейманом математическую сторону изучаёмого вопроса
физики. Нейман выписывал на доске формулы и уравнения, вы-
веденные им на лекции, давал пояснения и ставил вопросы,
формулировал задачи. Дома по вечерам студенты решали по-
ставленные задачи. Это было непростым делом: нередко тре-
бовались знания о свойствах специальных функций, умение
обращаться с неэлементарными, в частности эллиптическими, ин-
тегралами. Появлявшиеся в результате интегрирования постоян-
ные величины, как правило, можно было определить только с
помощью лабораторного эксперимента. Разбившись на неболь-
шие группы (лаборатория в доме Неймана была маленькой),
студенты выполняли лабораторные измерения нередко на при-
борах, изготовленных ими самими. Конструирование и изготов-
ление приборов составляло обязательную часть занятий семина-
ра. Результаты измерений обрабатывались на основе теории
ошибок, получившей глубокое развитие в своей прикладной ча-
сти именно в Кенигсберге благодаря трудам Бесселя. В конце
года студенческие работы сдавались Нейману, и их результаты
включались в годовой отчет семинара. Вознаграждением за тру-
ды была публикация лучших работ в научных журналах, а так-
же денежные премии.
Математическим отделением семинара с 1834 г. по 1844 г.
руководил К. Якоби, затем с 1844 г. по 1875 г.— его лучший
ученик Ф. Ю. Ришело (Friedrich Julius Richelot, 1808—1875).
В математическом отделении семинара исследовательской функ-
ции уделялось преимущественное внимание по сравнению с учеб-
250
ной. Эта черта даже получила особое название «кенигсбергского
принципа».
Ришело закончил университет еще до учреждения физико-
математического семинара. Уже в 1832 г. 24-летний математик
среди трех первых докторантов Якоби защитил диссертацию и
стал экстраординарным профессором Альбертины, а два года
спустя — активным деятелем физико-математического семинара.
Приступая к обязанностям руководителя математического отде-
ления, Ришело имел уже достаточный опыт, так как система-
тически вел в семинаре занятия и замещал Якоби во время его
частых отъездов из Кенигсберга. Оба были талантливыми ма-
тематиками и педагогами, но эти качества соотносились в каж-
дом из них по-разному. Якоби отличался гениальным творче-
ским даром в математике и в меньшей степени был педагогом.
Ришело, наоборот, имел более скромные математические спо-
собности, но был замечательным педагогом. Он обладал особым
чувством такта по отношению к студентам, особенно начинаю-
щим, хорошо понимал те трудности, которые возникали у них
при усвоёнии нового материала. Эта черта помогала ему наи-
лучшим образом выбирать форму занятий, методику подачи ма-
териала. Он был одним из лучших преподавателей математики
Кенигсбергского университета. Как один из авторов реформы
прусской системы подготовки учителей средней школы 1866 го-
да, он добился центральной роли математики в новых учебных
планах.
Научные интересы Ришело относились к тем же разделам
математики, в которых работал его учитель К- Якоби: к ин-
тегральному исчислению, теории эллиптических функций. Про-
должая исследования К. Гаусса, он дал алгебраическое описа-
ние построения правильного 257-угольника с помощью только
циркуля и линейки. В 1858 г. Ришело был избран ректором
университета на два семестра.
Именно Юлиусу Ришело математика обязана открытием
гения Карла Вейерштрасса (Karl Weierstrass, 1815—1897) в ра-
ботах неизвестного учителя гимназии. В марте 1854 г., по пред-
ложению Ришело, Кенигсбергский, университет присвоил Вейер-
штрассу почетную ученую степень. С этой вестью Ришело во
глйве университетской делегации лично приехал в городок Бра-
унсберг (ныне г. Бранево в Польше) к Вейерштрассу, чем очень
взволновал и растрогал его.
Опасения Бесселя относительно возможности потери универ-
ситетом лучших ученых не были беспочвенными. Так, вслед
за Бэром Нейман в 1841 г. получил приглашение из России за-
нять кафедру физики с прекрасно оснащенной физической ла-
бораторией в Дерптском университете. В Кенигсберге лабора-
торные занятия проводились на квартире Неймана на принад-
лежавших ему приборах. Предложенный в Дерпте оклад на-
много превосходил жалование Неймана в Кенигсберге. Сам по
251
Франц Эрнст Нейман
себе факт приглашения в Дерпт не был чем-то экстраординар
ным: между Кенигсбергским университетом и ближайшим к не-
му российским Дерптским университетом в XIX в. существовали
очень широкие и прочные связи. Университеты обменивались
учеными, научными трудами, идеями — тому есть немало'при-
меров. Этим связям способствовало то обстоятельство, что
252
Дерптский университет до конца XIX в., по существу, был не-
мецкой высшей школой: преподавание и делопроизводство там
велись на немецком языке, учебники также были немецкими
и большей частью выписывались из Германии. Вообще канал
Кенигсберг — Дерпт — Петербург служил главным связующим
звеном между наукой России и Германии [26].
Для Неймана «дерптская» перспектива была чрезвычайно
привлекательной, и два месяца он провел в мучительных раз-
думьях, прежде чем ответил в Дерпт отказом. Он отклонил
также- выгодное предложение Петербургской Академии наук,
членом-корреспондентом которой состоял с 1838 г. По словам
Неймана, для отказа были «чисто личные причины», к како-
вым, по-видимому, относились и нежелание расставаться с ро-
диной, а также с городом и университетом, с которым уже было
так много связано.
Нейман надеялся, что, отклонив столь выгодные предложе-
ния из России, он сможет рассчитывать на улучшение своего
положения в Кенигсберге. Об этом он написал в Попечитель-
ский совет (кураториум) университета:
«Я бы хотел поставить в известность высокочтимый Попе-
чительский совет, что я отклонил предложения принять профес-
суру физики в университете Дерпта. Эта профессура давала
бы мне постоянный оклад 5500 рублей, а также дополнитель-
ные постоянные доходы в размере 600—700 талеров. Универ-
ситет имеет прекрасно оборудованный физический кабинет и
лабораторию, которые для удовлетворения научных потребно-
стей располагают ежегодно постоянно суммой около 800 тале-
ров, предоставляемой в распоряжение ее директора.
Мое здешнее положение далеко не блестящее. После того
как я в течение 11 лет на хорошем уровне веду профессуру
физики и минералогии, я получаю не более 800 талеров. Моя
академическая деятельность (о ней неоднократно удовлетвори-
тельно высказывалось министерство) является только тенью той
деятельности, которая должна быть.
Я считаю необходимым создать здесь, в Кенигсберге, науч-
ную школу по математической физике. С болью и стыдом мне
часто приходится признавать, что молодые люди, часто прибыв-
шие издалека, которыми я должен руководить, из-за недостатка
средств и возможностей трудятся в таких условиях, которые,
под давлением обстоятельств я едва-едва могу им создать.
Оборудование в нашем университете до сих пор остается
таким, что я иногда читаю лекции по физике, не показывая
опытов. Моя собственная научная деятельность ограничена тем,
что может сделать физик в науке на чердаке» [67, с. 352—353,
цит. по 36, с. 148—149].
Но — нет пророка в своем отечестве: положение Неймана
в Кенигсберге осталось без изменений.
253
Между тем, несмотря на многочисленные трудности, Ке-
нигсбергский семинар с годами обретал все большую извест-
ность и авторитет в академических кругах Германии. В сере-
дине XIX в. он пользовался репутацией общенемецкого центра
педагогических новаций, особенно в части подготовки физиков.
До начала деятельности семинара физика в университетском
преподавании в Германии была фактически отделена от ма-
тематики; механика не рассматривалась как составная часть
физики — ее относили к прикладной математике. Очень скром-
ная роль в преподавании физики отводилась физическому ла-
бораторному эксперименту. Обучение физике большей частью
сводилось к чтению лекций и заданиям по штудированию учеб-
ника.
К 70-м годам XIX в. картина существенно изменилась.
К этому времени в основном определилось новое содержание
университетского курса физики. Его обязательной частью стал
математический аппарат, механика вошла в курс в качестве
его фундаментальной главы. Неотъемлемой частью учебного про-
цесса стал лабораторный эксперимент. Решающую роль в фор-
мировании нового содержания физических курсов в немецких
университетах и новых методов обучения сыграл Кенигсберг-
ский физико-математический семинар.
В Кенигсбергском семинаре впервые в истории высшей шко-
лы сформировалась триединая система педагогического процес-
са: лекция — изложение теории; семинарское занятие — обсуж-
дение теоретических вопросов и методов исследования, решение
задач; лаборатория — физический эксперимент. Сорокалетняя
деятельность семинара под руководством Ф. Неймана, К. Яко-
би, Ф. Ришело (она продолжалась и позже) стала важным
фактором в формировании облика европейской науки XIX сто-
летия. Достаточно сказать, что среди его выпускников 54 стали
профессорами математики, физики, астрономии, химии, меди-
цины, географии, философии в университетах Германии, Авст-
рии, Швейцарии, Норвегии, Венгрии, России. 14 были избраны
членами академий наук в Берлине, Петербурге, Будапеште
[36, с. 178—179].
В октябре 1844 г. К. Якоби, несмотря на желание Бесселя
удержать его, переехал в Берлин. Он получил место в ака-
демии наук с окладом на тысячу талеров больше, чем в Ке-
нигсберге (где его жалование составляло 1667 талеров), и при-
том был избавлен от обязанности читать лекции. Но не только
материальные преимущества новой должности послужили при-
чиной переезда. Якоби тяготила провинциальная атмосфера
Кенигсберга, его удаленность от других центров европейской
науки, нередко повергал в уныние низкий уровень математиче-
ской подготовки студентов, приходивших в семинар, — это вы-
нуждало его заниматься с ними элементарными вещами. По его
254
Карл Густав Якоб Якоби
словам, он никогда не был в Кенигсберге вполне счастливым.
В Берлине Якоби продолжал активно заниматься математи-
кой; вместе с тем он втянулся и в политическую деятельность,
255
особенно во время революции 1848 г. Жизнь его оказалась, ко-
роткой: Карл Якоби умер в 1851 г. в возрасте 47 лет.
Другой основатель семинара, Франц Нейман, оставался в
Кенигсберге до конца жизни. К преклонным годам он стал чле-
ном ряда академий и научных обществ, его научные труды и
педагогическая деятельность получили международное призна-
ние. В 1876 г. в Кенигсберге было очень широко и торжест-
венно отмечено 50-летие получения Нейманом докторской сте-
пени. Среди многих даров, поднесенных юбиляру, его особенно
порадовал общественный денежный фонд, собранный для уч-
реждения стипендии имени Неймана для изучающих физику.
Скоро после юбилея Нейман отошел от дел, но по-прежнему
вел активный образ жизни: много ходил пешком, отдыхал в го-
рах, встречался с друзьями. Лишь трех лет не дожил Франц
Нейман до своего столетия — он умер в 1895 г. Четверо его
сыновей нашли свои пути в жизни: старший сын Карл
(Carl Gottfried Neumann, 1832—1925) стал профессором мате-
матики, Эрнст (Ernst Christian Neumann, 1834—1918)—про-
фессором патологии, Юлиус (Friedrich Julius Neumann, 1835—
1910)—профессором экономики, младший сын Густав (Gustav
Heinrich Neumann, 1838—1876)—архитектором. Единственная
дочь Франца Неймана Луиза (Luise Neumann, 1837—1934) оста-
валась с отцом до конца его жизни. Она написала и издала его
обстоятельную биографию [67].
Замысел Франца Неймана создать в Кенигсбергском уни-
верситете физико-математическую школу осуществился. В ци-
тированной уже книге Ф. Клейна есть такие слова: «Я не могу
не указать на тот замечательный факт, что чрезвычайно боль-
шое число знаменитых математиков, которые происходили из
Кенигсберга или вообще из восточно-прусского населения, об-
ладали особенным талантом в физико-математических науках.
Если мы причислим к своим философа и математика Канта, то
получится следующий замечательный список: Кант 1724, Ри-
шело 1808, Гессе 1811, Кирхгоф 1824, Карл Нейман 1832, Клебш
1833, Гильберт 1862» [18, с. 159].
Клейн ограничил свой список лишь уроженцами Кенигсберга,
но среди блестящих имен,— учителей и учащихся,— связанных
с Кенигсбергской физико-математической школой, было немало
выходцев из других мест. Скажем коротко о некоторых выдаю-
щихся личностях, прошедших эту школу в тот период, когда
ее возглавляли Ф. Нейман, К. Якоби и Ю. Ришело, то есть
от основания семинара в 1834 г. до 1875—1876 гг., когда умер
Ришело (1875 г.) и ушел на отдых Ф. Нейман (1876 г.).
Среди первых шести членов; семинара в год его открытия
был студент Л. О. Гессе (Ludwig Otto Hesse, 1811 —1874), уче-
ник Бесселя, Якоби, Ришело и Неймана. Защитив в 1840 г. док-
торскую степень, он стал доцентом Альбертины, а в 1847 г.—
256
экстраординарным профессором. Он с успехом применил алге-
браические методы к теории поверхностей второго и третьего
порядков, ввел для исследования кривых и поверхностей функ-
циональный определитель из производных второго порядка, до-
ныне известный под названием «гессиан». Определители-гессиа-
ны играют важную роль в теории инвариантов.
Материальное положение Гессе в Кенигсбергском универ-
ситете было весьма стесненным даже тогда, когда его работы
принесли ему широкую известность в математических кругах.
Поэтому, когда в 1855 г. он был приглашен на выгодных усло-
виях в Галле, Гессе принял это предложение. В 1856—1868 гг.
он работал в Гейдельбергском университете, а затем в Мюнхе-
не, где умер в 1874 г. Гессе был автором превосходных учеб-
ников.
В летнем семестре 1835 г., втором в истории физико-мате-
матического семинара, его членом стал Карл Вильгельм Бес-
сель (Kart Wilhelm Bessel, 1814—1840), сын знаменитого аст-
ронома. По мнению отца, семинар дал Вильгельму очень хо-
рошие знания по чистой математике и Бессель-младший пода-
вал большие надежды. Однако Вильгельм не пошел по стопам
отца: после нескольких семестров в Альбертине он поступил
в архитектурную школу в Берлине. Ои умер там в возрасте
26 лет.
В первые годы работы семинара его посещал И. Г. Розен-
гайн (Johann Georg Rosenhain, 1816—1887)—талантливый ма-
тематик, продолжатель исследований своего учителя Якоби в
области теории функций и эллиптических интегралов. В 1844 г.
он защитил докторскую степень в Бреслау (ныне г. Вроцлав
в Польше), а два года спустя получил Большую премию Париж-
ской академии наук за представленную туда на конкурс ма-
тематическую работу. В 1848 г. Розенгайн перешел в Венский
университет, в 1857 г. был приглашен в университет родного
города на должность экстраординарного профессора. В Аль-
бертине Розенгайн прослужил около 30 лет.
В начале 40-х годов Якоби вывел из семинара двух сту-
дентов— Г. Э. Гейне (Heinrich Eduard Heine, 1821—1881) и
Л. Ф. Зейделя (Ludwig Philipp Seidel, 1821—1896), чтобы за-
ниматься с ними индивидуально: общий уровень занятий в се-
минаре для этих одаренных молодых людей был в то время
слишком элементарен. Эти имена известны современным сту-
дентам: с именем Гейне нередко связывается строгое опреде-
ление предела числовой последовательности; позже оно появ-
ляется в курсах математического анализа в связи с теоремой
Гейне — Бореля. Работая с 50-х годов в Боннском универси-
тете, Гейне стремился внедрить там методы Кенигсбергского
семинара.
Л. Зейдель работал в области теории рядов; он изложил так-
же итерационный метод решения системы линейных алгебраи-
17 Зак. 1382 257
Густав Роберт Кирхгоф
ческих уравнений («метод Зейделя»), применяемый в вычисли-
тельной математике и в наше время. Работая с 1854 г. в Мюн-
хене, Зейдель занялся астрономией и получил важные резуль-
таты по фотометрии звезд и планет.
Один из самых выдающихся физиков XIX в. кенигсбержец
Г. Р. Кирхгоф (Gustav Robert Kirchhoff, 1824—1887) получил
образование в Альбертине, куда он поступил в 1842 г. Его учи-
телями были Бессель, Якоби, Ришело, Гессе и, конечно, Франц
Нейман. В период с 1843 г. по 1847 г. Кирхгоф посещал фи-
зико-математический' семинар, хотя записей о его членстве по
семестрам не сохранилось. Под руководством Неймана Кирх-
гоф выполнил в 1845 г. свою первую научную работу о про-
хождении тока через пластинку. Эта работа была поощрена пре-
мией семинара в 30 талеров и принесла автору известность.
Конкурсная семинарская работа 1846 г. об индуцированных то-
ках стала после соответствующей доработки докторской диссер-
тацией Кирхгофа, защищенной год спустя. Ранние исследования
Кирхгофа послужили отправным пунктом для работ многих
физиков.
С этого времени началось непрерывное восхождение талант-
ливого ученого к вершинам физики. Он посетил ряд немецких
университетов, познакомился с коллегами-физиками. В 1850 г.
Кирхгоф принял приглашение Бреслауского университета, в
1854—1876 гг. работал в Гейдельберге, с 1875 г.— в Берлин-
ском университете. Круг интересов ученого был очень широк:
он получил замечательные результаты в теории электричества,
оптике, математической физике, теории упругости, гидродина-
мике. Вместе с Р. В. Бунзеном (Robert Wilhelm Bunsen, 1811 —
1899) Кирхгоф открыл в 1859 г. в Гейдельберге метод спект-
рального анализа, резко раздвинувший возможности физики,
химии, астрономии. Спектральный анализ доныне является ос-
новой астрофизики. Коллегой Кирхгофа в Гейдельберге был
великий естествоиспытатель Г. Л. Ф. Гельмгольц (Hermann Lud-
wig Ferdinand Helmholtz), в его лаборатории работал в 1859 г.
Д. И. Менделеев (1834—1907). Г. Р. Кирхгоф имел репутацию
великолепного лектора; курсы его лекций стали классическими.
Он был женат на дочери Ф. Ю. Ришело.
В семинаре Ф. Неймана нашел свое призвание и его стар-
ший сын Карл Нейман (Carl Gottfried Neumann, 1832—1925),
поступивший в 1850 г. в Кенигсбергский университет и деятель-
но включившийся в работу физико-математического семинара.
Карл занимался и физикой (прежде всего электродинамикой),
и математикой, отдавая все же явное предпочтение математике
как теоретическому инструменту физики. Он развил Риманову
теорию алгебраических функций, получил новые результаты в
теории дифференциальных уравнений в частных производных.
В математической физике известна краевая задача для урав-
17*
259
нения Лапласа, исследованная К. Нейманом (1877 г.) и нося-
щая его имя. В книге «Принципы теории Галилея—Ньютона»
(1870 г.) К- Нейман дал обоснование инерциальной системы
отсчета. Единственный из сыновей Франца Неймана, продол-
живший дело отца, Карл рано уехал из Кенигсберга; он рабо-
тал в университетах Галле (1858—1863 гг.), Базеля (1863—
1865 гг.), Тюбингена (1865—1868 гг.), Лейпцига (1868—
1911 гг.).
Одновременно с К- Нейманом в Кенигсбергский универси-
тет поступил в 1850 г. Р. Ф. А. Клебш (Rudolf Friedrich Alfred
Clebsch, 1833—1872), изучавший математику и физику под ру-
ководством Гессе, Ришело, Ф. Неймана и зарекомендовавший
себя очень способным студентом. В 1854 г. Клебш защитил
под руководством Ф. Неймана диссертацию и продолжал плодо-
творно работать в области математической физики, вариацион-
ного исчисления, дифференциальных уравнений, теории кривых
и поверхностей, теории инвариантов. В 1858—1863 гг. он зани-
мал кафедру теоретической механики в политехническом инсти-
туте в Карлсруэ, в 1863—1868 гг. преподавал в Тиссенском уни-
верситете, с 1868 г. до конца жизни работал в Геттингене, где
умер в возрасте 39 лет. Имя Клебша носит, в частности, из-
вестное необходимое условие оптимальности в условной задаче
вариационного исчисления. Клебш основал журнал «Матема-
тические анналы», который долгое время был ведущим периоди-
ческим изданием по математике.
Нельзя не упомянуть и еще об одйом имени, вошедшем в
учебники математики и потому знакомом уже студентам — речь
идет о Р. Липшице (Rudolf Lipschitz, 1832—1903)). Это имя
носит хорошо известное условие («условие Липшица»), огра-
ничивающее приращение функции и используемой, например, в
теории дифференциальных уравнений. Липшиц родился вблизи
Кенигсберга, учился в Альбертине и, хотя формально не был
членом физико-математического семинара, слушал в универси-
тете лекции Ф. Неймана и Ю. Ришело. Он продолжил учебу
в Берлине, а затем преподавал — сначала в гимназии в Эль-
бинге, потом в университетах Бреслау (с 1862 г.) и Бонна (с
1864 г.). Липшиц работал иад математическими проблемами,
связанными с задачами механики.
Мы уже отмечали, что в Кенигсбергском физико-математи-
ческом семинаре работали не только представители этих двух
дисциплин. В 1856—1857 гг., например, здесь занимался моло-
дой доктор медицины, а фактически химик Ю. Л. Мейер (Julius
Lothar Meyer, 1830—1895), изучавший медицину в Вюрцбурге,
а химию и физику в Гейдельберге у Кирхгофа и Бунзена. По-
видимому, Л. Мейер приехал в Кенигсберг по совету своего
брата О. Э. Мейера. (Oskar Emil Meyer, 1834—1909), участника
физико-математического семинара, в будущем профессора фи-
зики в Бреслау. В химической лаборатории Кенигсбергского
260
университета Л. Мейер выполнил исследования по воздейст-
вию окиси углерода на кровь.
Глубокие занятия теоретической химией подвели Л. Мейера
одновременно с Д. И. Менделеевым к открытию периодиче-
ской системы элементов. Подобно Менделееву, он расположил
химические элементы в порядке возрастания их атомных весов
и обнаружил, что элементы со сходными химическими свойст-
вами попадают в одни и те же столбцы. Но свою периодиче-
скую таблицу и ее обоснование Мейер опубликовал после по-
явления в 1869 г. работы Менделеева. Приоритет русского хи-
мика остался бесспорным, но, не преуменьшая заслуг Мейера,
Лондонское Королевское общество наградило обоих своими Зо-
лотыми медалями.
Л. Мейер навсегда сохранил благодарную память о Ке-
нигсбергской школе Неймана — Ришело. В письме 1879 г., об-
ращаясь к своему учителю Ф. Нейману, он вспоминал «о том
прекрасном времени, когда мы двадцать лет назад в запущен-
ном, но родном для нас лекционном зале старой Альбертины
слушали Ваши лекции, а после них Ваши строгие напутствия
все проработать дома и представить все нужные вычисления...
Прошло уже много времени с того дня, и я вижу разитель-
ный контраст с тем, как обучаются мои ученики и как они
должны были бы обучаться. Я очень рад, что прошел другую
школу, иную, чем проходят те, которые сейчас готовятся стать
химиками...» {67, с. 460, цит. по 36, с. 179] Какой учитель не
желал бы получить такой благодарности!
Среди трех организаторов Кенигсбергского физико-матема-
тического семинара было уже названо имя приват-доцента ма-
тематики Л. А. Зонке (Ludwig Adolf Sohncke, 1807—1853).
В 1835 г., через год после открытия семинара, Людвиг Зонке
получил приглашение в Галле и уехал из Кенигсберга. Когда
в 1842 г. у него родился сын, отец назвал его в честь великого
математика Л. Эйлера Леонардом, как бы предопределяя ма-
тематическое будущее новорожденного,— и не ошибся. Уже в
детстве у Леонарда Зонке (Leonhard Sohncke, 1842—1897) про-
явились математические способности. В университете в Галле
он занимался математикой с Э. Гейне и К- Нейманом — быв-
шими кенигсбергскими студентами, потом приехал в Кенигсберг.
Здесь он преподавал во Фридрихсколлегиуме и в течение трех
семестров до 1864 г. посещал лекции Ю. Ришело и Ф. Неймана
в университете и занятия в их семинаре. Влияние последнего
привело к тому, что Зонке глубоко заинтересовался той наукой,
с которой начинал его учитель Ф. Нейман, — кристаллографией.
Именно с кристаллографией связаны его важнейшие научные до-
стижения.
Леонард Зонке первым нашел способ вывода возможных за-
конов расположения частиц в кристаллах по заданной совокуп-
ности элементов симметрии кристалла. С помощью своего мето-
261
да он нашел 65 совокупностей правильных систем точек в кри-
сталлах — это был значительный вклад в кристаллографию.
Однако Зонке не учел всех возможных видов симметрии, поэто-
му его вывод оказался неполным. Полную совокупность из 230
правильных систем точек в кристаллах дали русский академик
Е. С. Федоров (1853—1919) в 1890 г. и немецкий физик и мате-
матик А. М. Шёнфлис (Arthur Moritz Schonflies, 1853—-1928),
бывший в 1899—1911 гг. профессором Кенигсбергского универ-
ситета. Для решения задачи классификации всех кристалличе-
ских пространственных решеток Шёнфлис применил математи-
ческие методы теории групп.
Кенигсбергская физико-математическая школа привлекала
ученых и из других стран. В 1869 г. в семинаре Неймана начал
заниматься Роланд Этвеш (Roland von Eotvos, 1848—1919),
впоследствии известный физик, президент Венгерской академии
наук. Начав свое образование как юрист, он затем серьезно за-
интересовался физикой и химией, и интерес к этим наукам при-
вел его в Кенигсберг. Этвеш занялся исследованием явления ка-
пиллярности под руководством Неймана, хотя его отношение к
семинарским занятиям было неоднозначным: он не стал безус-
ловным приверженцем неймановского педагогического стиля. Но
семинар привил Этвешу, ставшему в 1872 г. профессором Буда-
пештского университета, культ высокоточного физического экспе-
римента в духе Бесселя. Приверженность бесселевскому подходу
в естественно-научных исследованиях он сохранил навсегда.
Ныне имя Этвеша ассоциируется в первую очередь с тонкими
исследованиями гравитационного поля. Механика Ньютона по-
стулировала тождественность гравитационной и инертной масс.
Справедливость этого постулата могла быть установлена только
экспериментально, и история физики знает несколько попыток
его опытной проверки. Этвеш был третьим в этой последователь-
ности после Ньютона и Бесселя. Он выполнил в 1909 г. с недо-
ступной его предшественникам точностью серию измерений по
этой проблеме. Опыты Этвеша подтвердили тождественность гра-
витационной и инертной масс. По мере расширения возможно-
стей эксперимента в отношении его точности подобные измере-
ния проводились и после Этвеша.
В Кенигсбергском семинаре обучались и студенты из России.
Уже в 1836 г. сюда поступили трое молодых людей из Петербур-
га: Иван Дмитриевич Соколов (1812—1873) родом из Вологды,
Михаил Федорович Спасский (1809—1859) из Орла и Александр
Никитич Тихомандрицкий (1800—1888) из Твери. Они были ко-
мандированы для углубления образования за границу в числе
одиннадцати лучших выпускников Петербургского главного пе-
дагогического института. В инструкции, составленной от имени
института академиком М. В. Остроградским (1801—1862), этим
трем студентам предписывалось пройти курс обучения у К. Яко-
би и Ф. Неймана в Кенигсберге.
262
Спасский занимался за границей преимущественно физикой.
Он был послан Ф. Нейманом на полгода в Берлин, где посещал
лекции по экспериментальной физике у упоминавшегося уже
Г. Дове (который прежде работал в Кенигсберге); у других про-
фессоров он слушал лекции по геогнозии, теории света, обучался
технике физических и астрономических наблюдений. Спасский
посетил также Вену, затем возвратился в Кенигсберг. «Ныне он
слушает лекции у профессоров Неймана и Бесселя преимущест-
венно о математической теории света, о геодезии и о градусных
измерениях. Домашние занятия его состоят из редакции сих
лекций и дальнейшего распространения обширной теории све-
та»,— писал о нем К. Якоби в январе 1838 г. министру народ-
ного просвещения России [36, с. 188].
Возвратившись в этом же году в Россию, Спасский получил
место адъюнкта на кафедре физики и физической географии Мо-
сковского университета. В 1848 г. после защиты диссертации он
стал доктором физики и химии и занял должность экстраорди-
нарного профессора, а через два года стал ординарным профес-
сором. С 1853 г. до конца жизни М. Спасский был деканом фи-
зико-математического факультета Московского университета. Ве-
роятно, не без влияния ведущего немецкого ученого-метеоролога
того времени Г. Дове, лекции которого Спасский слушал в Бер-
лине, русский профессор избрал главной областью своей научной
деятельности метеорологию. Спасский одним из первых приме-
нил законы физики к объяснению атмосферных явлений, окон-
чательно изгнав из метеорологии бытовавшие в ней «теплотвор-
ные», «холоднотворные», «сгустительные» и «расширительные»
силы [36, с. 189]. Его диссертация называлась «О климате Мо-
сквы».
Педагогическая манера Спасского сформировалась под бла-
готворным влиянием Ф. Неймана, которое особенно сказывалось
в методике преподавания Спасским курса экспериментальной
физики. Под его руководством в Московском университете в
1840 г. была организована специализация по экспериментальной
и теоретической физике. Учениками М. Ф. Спасского были из-
вестные русские ученые П. Л. Чебышев (1821—-1894), И. М. Се-
ченов (1829—1905), Ф. А. Бредихин (1831 —1904).
И. Д. Соколов работал после возвращения на родину в Харь-
ковском университете, где в 1847 г. возглавил кафедру приклад-
ной механики. Соколов написал первое на русском языке руко-
водство по аналитической механике, отмеченное Демидовской
премией Петербургской Академии наук. С 1865 г. он был ректо-
ром университета в Одессе, откуда спустя четыре года переехал
в Казань.
А. Н. Тихомандрицкий после завершения курса в Кенигс-
берге служил адъюнкт-профессором Киевского университета, где
читал лекции по математическому анализу, механике, начерта-
тельной геометрии, теории молекулярных сил. В 1848 г., будучи
263
в должности ординарного профессора, он получил назначение
инспектором Главного педагогического института в Петербурге,
в котором когда-то учился сам. С 1859 г., когда институт был
закрыт, Тихомандрицкий служил в министерстве народного про-
свещения. Написанный им учебник для гимназий «Начала алгеб-
ры» выдержал несколько изданий [36, с. 190—191].
В 1843—1844 гг. под руководством К. Якоби занимался мате-
матикой в Кенигсберге, а затем в Берлине Евгений Ильич Бейер
(1819—1899), также выпускник Главного педагогического инсти-
тута, закончивший это заведение в 1841 г. Бейер много лет пре-
подавал в Харьковском университете.
Позже в Кенигсбергском семинаре занимались трое выходцев
из России: в 1863 г. Михаил Федорович Окатов (1829—?)
из Петербурга, в 1868 г. Г. Кельтерборн из Москвы и в 1874 г.
И. Ландау из Минска [36, с. 191]. Окатов, закончивший в 1848 г.
философский факультет Московского университета, изучал фи-
зику и химию у Кирхгофа в Гейдельберге в 1861—1863 гг., а за-
тем, в 1863 г., у Неймана в Кенигсберге. На родине Окатов слу-
жил с 1865 по 1878 гг. профессором Санкт-Петербургского уни-
верситета по кафедре механики. Он создал там кабинет практи-
ческой механики и зарекомендовал себя прекрасным педагогом.
Сведений о научной или педагогической деятельности Кельтер-
борна и И. Ландау найти не удалось.
Отметим также, что через Кенигсберг пролегла дорога в Рос-
сию М. Г. Якоби (Moritz Hermann Jacobi, 1801—1874), назы-
вавшегося у нас Борисом Семеновичем, — старшего брата Карла
Якоби. Мориц приехал в Кенигсберг к брату в 1833 г. Здесь, по-
мимо своей основной службы по архитектурной части, он актив-
но занимался исследованиями и экспериментированием в обла-
сти электричества в лаборатории Неймана. Именно в Кенигсберге
он продемонстрировал в 1834 г. одно из своих изобретений —
электродвигатель. Астроном Дерптского университета В. Струве,
приехавший в 1834 г. в Кенигсберг к Бесселю, очень заинтересо-
вался изобретениями М. Якоби. После возвращения в Россию
Струве рекомендовал совету Дерптского университета пригла-
сить М. Якоби в Дерпт.
В июне 1835 г. Кенигсбергский университет присудил М. Яко-
би степень почетного доктора, и в следующем месяце он уехал
в Дерпт. Через, некоторое время он перевелся в Петербург, где
работал в академии наук. В России М. Якоби обрел широкую
известность благодаря своим работам и изобретениям в области
электротехники, гальванопластики, электросвязи и т. п. Борис
Семенович (Мориц Герман) Якоби умер и похоронен в Петер-
бурге.
Мы упомянули имена лишь наиболее выдающихся ученых,
прошедших Кенигсбергскую физико-математическую школу Ней-
мана—Якоби—Ришело. Ее питомцы несли исследовательский
дух и педагогический стиль своих учителей в университеты Гер-
264
мании и других стран. Свыше сорока лет руководил физическим
отделением семинара Ф. Нейман; десять лет возглавлял матема-
тическое отделение К. Якоби, около тридцати лет — Ю. Ришело.
За эти годы выросло и окрепло новое поколение физиков и ма-
тематиков, воспитанных этими замечательными учителями. И по-
сле смерти Ришело и выхода в отставку Неймана история физи-
ко-математической школы Кенигсбергского университета не пре-
кратилась — ее продолжили ученики основателей школы.
Впрочем, блестящие математические идеи иногда посещали
не только математиков. На юридическом факультете Кенигсберг-
ского университета служил с 1821 г. профессор Ф. К. Швейкарт
(Ferdinand Karl Schweikart, 1780—1859), специалист по церков-
ному н уголовному праву, по истории и философии права. Швей-
карт учился юриспруденции в Марбурге, получил докторскую
степень в Йене, с 1809 г. был экстраординариусом в Гиссенском
университете, в 1812—1816 гг. служил ординарным профессором
в Харьковском университете в Росёии, затем переехал в Марбург
и пять лет спустя в Кенигсберг, где оставался до конца
жизни.
Еще в студенческие годы в Марбурге Швейкарт заинтересо-
вался проблемой пятого постулата Евклида, гласящего, что че-
рез точку вне данной прямой можно провести одну и только одну
прямую, ей параллельную. Попытки вывести пятый постулат как
следствие четырех остальных, то есть сделать его доказуемой
теоремой, с большим или меньшим рвением продолжались на
протяжении двух тысячелетий, но оказывались безуспешными.
К- Ф. Гаусс (Carl Friedrich Gauss, 1777—1855) первым стал
считать пятый постулат независимой аксиомой, но свои сообра-
жения он не публиковал. Из этого следовало, что могут суще-
ствовать и иные, отличные от евклидовой, геометрии, в которых
пятый евклидов постулат заменен другим. К этому выводу при-
шел и Швейкарт, опубликовавший в 1807 г. свою единственную
математическую работу «Теория параллельных с предложением
ее изгнания из геометрии». Открытую им неевклидову геомет-
рию, в которой сумма углов треугольника меньше 180 градусов,
Швейкарт назвал «астральной». Он продолжил свои математи-
ческие исследования, но не опубликовал их -результатов. Идеи
Швейкарта побудили обратиться к проблеме параллельных его
племянника, тоже юриста, Ф. А. Тауринуса (Franz Adolf Таи-
rinus, 1794—1874), получившего в этой области новые резуль-
таты. Тауринус не был связан с Кенигсбергом. Работы Швей-
карта н Тауринуса предшествовали одному из самых значи-
тельных открытий математики XIX в.— неевклидовых геометрий.
Это открытие, уже строго обоснованное и признанное совре-
менниками (правда, не без сопротивления), было сделано
Н. И. Лобачевским (1792—1856) (1826 г.) и венгерским ма-
тематиком Я. Бояи (Janos Bolyai, 1802—1860) (1832 г.).
265
ФИЗИКА — НАУКА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ
Занятия математикой не требовали приборов и инструментов,
специально оборудованных помещений, технического персонала.
Иначе обстояло дело с физикой. Педагогический стиль Нейма-
на предполагал необходимость как глубокого достижения тео-
рии, так и выполнения физического эксперимента — а для этого
была нужна физическая лаборатория.
Еще в 1803 г. король передал в дар университету коллекцию
физических приборов для оборудования скромного физического
кабинета. Для нее нашли небольшую комнатку в главном зда-
нии на Кнайпхофе, пригодную для хранения приборов, но не для
проведения лабораторных занятий. В 1817 г. коллекция пополни-
лась физическими приборамй К- Г. Хагена преимущественно ан-
глийского производства. Там же хранились до 20-х годов и
химические приборы. Специального же помещения для лабора-
торных занятий не было, и это обстоятельство порождало наи-
большие трудности в научно-педагогической работе Неймана.
Несмотря на все его усилия, Нейман за полвека работы в Ке-
нигсбергском университете так и не смог добиться создания
штатной университетской физической лаборатории. Но эти уси-
лия не были тщетными — они подготовили почву для организа-
ции в Кенигсберге физического института.
В первые свои кенигсбергские годы Нейман проводил лабо-
раторные занятия со студентами в своей квартире. Такое поло-
жение не могло считаться нормальным, и уже в мае 1829 г. он
обратился в министерство с ходатайством об организации физи-
ческой лаборатории. Он писал, что приборы, унаследованные от
К- Г. Хагена, устарели морально и физически, что они не удов-
летворяют современным требованиям, что на свое скромное жа-
лование в 300 талеров он не может прилично оснастить лабора-
торию. Нейман запрашивал 1210 талеров на покупку приборов
(хронометра, микроскопов, гониометра, сферометра, гелиостата,
призм и т. п.) и 150 талеров на оклад ассистенту. Он также про-
сил выделить под лабораторию специальное помещение. Нейман
не раз возвращался к этой проблеме, но из-за отсутствия средств
она оставалась неразрешенной.
В 1834 г., когда обсуждался вопрос о возможности строи-
тельства нового университетского здания, Нейман снова напра-
вил в министерство служебную записку с предложениями по
организации физической и химической лабораторий с помеще-
нием для минералогической коллекции и с квартирами для за-
ведующих. Образцом для него служила обсерватория Бесселя,
где был воплощен подобный подход. Нейман писал: «Универси-
тет является не только образовательным у реждением для юно-
шей, он является также чисто научным институтом, принимаю-
щим участие в развитии и прогрессе науки... В науке работают
не так, как в деловых учреждениях, не в определенные часы.
266
В тех случаях, когда может оказаться необходимым пойти к
месту своей работы, нужно там жить» [67, с. 347, цит. по 36,
с. 169].
Министерство в общем согласилось с необходимостью строи-
тельства помещений для лаборатории; вопрос же о квартирах
дискутировался еще некоторое время, прежде чем доводы Ней-
мана были приняты. После коронационных торжеств 1840 г.
Нейман лично изложил новому королю Фридриху Вильгель-
му IV свои соображения о желательном устройстве будущей ла-
боратории с квартирами и заручился его согласием.
Но до начала строительства было еще далеко, и Нейман по-
добрал два дома рядом с астрономической обсерваторией, в ко-
торых можно было арендовать' помещения под лабораторию.
С этим планом он обратился к министру и даже предложил поч-
ти половину арендной платы вносить из собственных средств.
Однако дело с арендой расстроилось, и место лабораторных за-
нятий по физике оставалось неопределенным. Эти занятия про-
водились то в помещении для минералогической коллекции в
старом университетском здании на Кнайпхофе, то в аудитории,
то дома у Неймана. В таких условиях не могло быть и речи о
стационарной установке приборов.
Спустя двадцать лет после приезда в Кенигсберг самоотвер-
женный и преданный делу Нейман нашел свое решение пробле-
мы. В 1847 г. на средства, унаследованные его второй женой,
он купил большой дом с садом у северной оконечности Замково-
го пруда (в районе нынешнего Дома профсоюзов) и устроил в
нем стационарную физическую лабораторию.
В своей домашней лаборатории Нейман воплотил те идеи,
которые он не раз излагал берлинскому и местному начальству.
Лабораторные приборы были закреплены на солидных столах
и стенах, две комнаты предназначались для ремонта оборудова-
вания и изготовления новых приборов, в доме были аудитория,
склад. В узком и длинном помещении, ориентированном вдоль
полуденной линии, Нейман установил инструменты для астро-
номо-геодезических занятий — гелиостат и теодолит. В отдель-
ной комнате располагалось громоздкое гальваническое оборудо-
вание. Еще одна большая, светлая и сухая комната служила и
лабораторией, и мастерской; здесь были верстаки, токарные
станки, стеклодувное оборудование, печь и т. п. — то есть все,
что требовалось студентам для собственноручного изготовления
необходимых приборов и приспособлений. В саду Нейман на-
меревался устроить небольшую геомагнитную станцию, но эту
идею не удалось осуществить тогда из-за нехватки средств, и
Нейман перенес туда приборы для геотермических измерений.
Во всех помещениях были нужные для работы книги. Семья
Неймана поселилась в мансарде. За годы работы лаборатории
в его доме Нейман никогда не обращался в университет за ка-
кой бы то ни было материальной компенсацией. В то же время
267
- ...........*•' .
Дом Ф. Неймана, в котором была физическая лаборатория
он не снимал вопрос о строительстве университетской лаборато-
рии.
Новое университетское здание на Парадной площади было
наконец построено в 1862 г., но после многократных изменений
сметы и проекта места для физической лаборатории в нем не
нашлось. Правда, университетские профессора физики Неймаи
и Мозер (который тоже проводил лабораторные занятия у себя
дома) получили тогда дополнительные средства на учебные
цели. Оба профессора ушли в отставку в 1876 г., так и не до-
ждавшись открытия лаборатории.
Новый период деятельности физического отделения семинара
и новые попытки создать в университете физическую лаборато-
рию связаны с именем физика Вольдемара Фойгта (Woldemar
Vojgt, 1850—1919), наследника Неймана на кафедре и в семи-
наре.
Фойгт был одним из последних учеников Ф. Неймана в фи-
зико-математическом семинаре и его последним и единственным
после 1870 г. докторантом. Фойгт учился в гимназии и в универ-
ситете в Лейпциге. Здесь он, в частности, слушал очень серьез-
ные курсы физики, которые читали два бывших ученика Франца
Неймана — его сын Карл Нейман и Карл фон дер Мюлль (Karl
von der Milhll, 1841—1912). Эти учителя и еще двое коллег,
также выпускники Кенигсбергского семинара, побудили Фойгта
отправиться за продолжением образования к Ф. Нейману в Ке-
268
нигсберг. Университетские занятия Фойгта были прерваны его
участием во франко-прусской войне 1870—1871 гг., после окон-
чания которой он в 1871 г. сразу же поехал в Кенигсберг. Здесь
он посещал лекции Ф. Неймана и Ришело. Кроме того, Фойгт
самостоятельно в деталях изучил научную методологию Бессе-
ля (на примере его исследования длины секундного маятника),
его теорию ошибок, математические приемы, способы учета влия-
ния условий среды на результаты эксперимента и т. и. Этой
методологии Фойгт неизменно следовал в своей дальнейшей на-
учной работе. В 1874 г. он защитил докторскую диссертацию по
упругим свойствам кристаллов, которую он написал под руко-
водством Неймана. К своему учителю Ф. Нейману Фойгт на
всю жизнь сохранил чувство благодарности.
Возвратившись в Лейпциг, Фойгт уже в октябре 1875 г. по-
лучил приглашение в Кенигсбергский университет на должность
экстраординарного профессора, но без постоянного оклада. Его
доход мог слагаться только из платы за лекции. Желая быть
ближе к Нейману и надеясь на учреждение для него в Кенигс-
берге третьей ординарной профессуры по физике (как это было
на химии), Фойгт приехал в Кенигсберг. Оклад ему все же был
назначен, но без должности ординариуса. Как некогда Нейману,
значительную часть собственных средств Фойгту пришлось тра-
тить на организацию лабораторных занятий у себя дома. Прав-
да, по его запросу он получил на эти цели финансовую поддерж-
ку министерства — тысячу марок.
Когда в 1876 г. 78-летний Нейман ушел в отставку из-за про-
блем со здоровьем, он рекомендовал на свое место Фойгта. Став
главой кафедры и руководителем физического отделения семи-
нара, Фойгт, конечно, начал хлопотать об организации физи-
ческой лаборатории. Куратор университета уже пообещал ему
изыскать для этого сто. тысяч марок, но осуществить эту набо-
левшую идею тогда тоже не удалось, и средства ушли на другие
цели. Не удалось Фойгту также заполучить штатного ассистен-
та — на практических занятиях ему бесплатно помогали стар-
шие студенты. Когда в 1883 г. Фойгт встал перед выбором: при-
нять ли ординарную профессуру в Кенигсберге или в Геттинге-
не, он отдал предпочтение Геттингену, так как в Кенигсберге
не было лаборатории. На новом месте Фойгт продолжил заня-
тия кристаллографией; он написал в 1910 г. «Учебник кристал-
лографии», ставший классическим.
Лишь только Фойгт уехал из Кенигсберга, обстоятельства
сложились так, что в 1884 г. удалось наконец начать строитель-
ство целого физического института. Институт разместился в зда-
нии П-образной формы (оно полностью сохранилось — ныне это
дом № 6 по улице Черняховского). Обе его половины были спро-
ектированы почти совершенно симметрично, вплоть до деления
на комнаты. Строительство закончилось в 1888 г. Правую часть
здания заняло отделение математической физики, левую — экспе-
269
риментальной физики. Некоторые помещения в обоих отделени-
ях имели сходное назначение, например, гальванические лабора-
тории, оптические кабинеты, кабинеты для измерительных при-
боров. Однако характер и цели деятельности двух отделений
были различны.
Экспериментальным отделением руководил К. Папе (Carl
Johannes Wilhelm Theodor Pape, 1836—1906), бывший ученик
Неймана. Он преподавал после окончания учебы в Геттингене
и в сельскохозяйственной академии в Проскау, а после ухода
Мозера был приглашен в 1878 г. на его место в Кенигсберг.
Экспериментальное отделение, оснащение которого было доста-
точно солидным для серьезных исследований старших студентов,
на деле служило базой для элементарного физического практи-
кума начинающих.
Отделение математической физики возглавлял П. Фолькман
(Paul Volkmann, 1856—1938), студент, а затем (в 1880—
1882 гг.) ассистент Фойгта. Фолькман поступил в университет
в 1875 г., в следующем году стал членом физико-математическо-
го семинара, который посещал в течение девяти семестров до
1880 г. Под руководством Фойгта Фолькман в 1880 г. защитил
докторскую диссертацию по явлению капиллярности, начатую
как семинарское задание. В 1882 г. он стал приват-доцентом, в
1886 г. экстраординарным, в 1894 г. ординарным профессором
Альбертины. С 1886 г. он возглавлял физическое отделение фи-
зико-математического семинара и стал директором отделения
математической физики в сооружаемом институте. От студен-
тов, приходивших на занятия в это отделение, требовалась осно-
вательная математическая (особенно по теории ошибок) и фи-
зическая подготовка; они выполняли здесь преимущественно ра-
боты теоретического, исследовательского характера.
С появлением в структуре университета хорошо оборудован-
ного физического института физическое отделение семинара по-
степенно начало терять свой престиж и привлекательность для
молодежи. В 1883—1890 гг. число членов отделения колебалось
от трех до двадцати трех, но после 1887 г. оно не превышало
десяти; между 1892 г. и 1902 г. их было не более пяти, но чаще
всего два-три человека. Фолькман объяснял сокращение числа
желающих заниматься в физическом отделении семинара тем,
что министерство в 1884 г. упразднило денежные премии за
лучшие студенческие работы, выполненные в семинаре. Но, по-
видимому, причина была все же в том, что с открытием штат-
ной физической лаборатории собственно семинарские занятия
лишались лабораторного эксперимента — он стал теперь частью
плановых учебных занятий в институте. На семинаре же сту-
дентам обычно предлагались письменные упражнения по темам
лекционных курсов. В то же время количество студентов, желав-
ших заниматься в институтских лабораториях вне семинара, воз-
росло с 1899 г. по 1902 г. с 12 до 25 [69, с. 443].
270
Группа кенигсбергских деятелей науки, просвещения и церкви. Сидят
в центре — профессора И. К. Розенкранц (слева) и Ф. Э. Нейман.
Снимок из архива д-ра Ф. Неймана, правнука знаменитого физика
Фолькман, выступавший как сторонник высоких математи-
ческих стандартов в преподавании физики, вместе с тем активно
противодействовал представлению о теоретической физике как
о разделе математики, как о «физической математике». Он счи-
тал теоретическую физику независимой дисциплиной, которая
благодарна математике, но не нуждается в ней как в незамени-
мой подпорке [69, с. 447]. Безотносительно к тому, насколько
Фолькман был прав по существу, его позиция стала причиной
некоторой натянутости в отношениях между физическим и мате-
матическим отделениями семинара. Это отчуждение, особенно
неблагоприятное для физического отделения, нарастало в пер-
вые десятилетия нового века. По-видимому, разделению двух
ветвей семинара объективно способствовала также углубляю-
щаяся специализация наук, и не в ней ли причина распада физи-
ко-математических семинаров в немецких университетах?
О закате кенигсбергского физико-математического семина-
ра мы скажем в следующем очерке, а здесь коснемся еще одной
страницы деятельности Ф. Неймана. Она характеризует его как
ученого широких интересов и как педагога, дает еще один по-
вод упомянуть о некоторых учениках и коллегах Неймана.
271
В трудные для семинара времена, наступившие после его осно-
вания, когда в 1836—1839 гг. активная работа была фактиче-
ски приостановлена, Нейман задумал и организовал еще одно
научно-учебное подразделение — геотермическую станцию. Она
предназначалась для систематических измерений температуры
в подпочвенном слое земли на глубине до 24 футов (около 7,5
метра — такую глубину посоветовал выбрать Бессель), а так-
же для измерений давления и температуры воздуха.
Идею создания такой станции поддержала восточно-прусская
администрация — для хозяйственных целей ей нужны были си-
стематизированные метеорологические данные. Конечно, Нейма-
на интересовала прежде всего научная сторона дела: он ожи-
дал получить материал для проверки теории теплопроводности
Фурье, оценки влияния солнечного излучения на нагревание
земной поверхности, для исследования связи между климати-
ческими явлениями и тепловым режимом поверхностного слоя
Земли. Кроме того, при отсутствии в университете физической
лаборатории станция могла бы стать хорошей базой для прак-
тических занятий студентов.
Делу, не требовавшему больших капитальных затрат, был
дан ход, и уже 18 августа 1837 г. Нейман мог начать система-
тические наблюдения на геотермической станции. Первое время
он проводил измерения лично, а затем стал привлекать к рабо-
те студентов, включив ее в план занятий семинара. Студенты
изучали здесь измерительные приборы, осваивали технику точ-
ных измерений, анализировали опытные данные, сравнивали те-
орию с наблюдениями — точно так же, как это уже было заве-
дено в обсерватории Бесселя. Результаты ранних наблюдений
послужили материалом для ряда теоретических разработок,
правда, оставшихся неопубликованными.
Первую научную работу по данным измерений на нейманов-
ской станции опубликовал в 1862 г. его докторант Л. Зааль-
шютц (Louis Saalschiitz, 1835—1913), занимавшийся также
цепными дробями. Заальшютц попытался исследовать зависи-
мость между вариациями температуры подпочвенного слоя и
атмосферы; он применил также метод интерполяции для опре-
деления температуры в Кенигсберге при отсутствии прямых из-
мерений по температурам в Тильзите и Данциге.
В 1868 г. подробный обзор кенигсбергских геотермических
наблюдений и некоторые основанные на них теоретические вы-
воды дал в своей докторской диссертации другой ученик Нейма-
на О. Фрёлих (Oskar Frolich, 1843—1909). Он приехал в 1865 г.
в Кенигсберг к Нейману из Бернского университета с очень
хорошей рекомендацией от своего учителя Г. Вильда (Heinrich
Wild, 1833—1902))—бывшего студента Ф. Неймана. Фрёлих
исследовал связь между величиной поглощения солнечного теп-
ла в атмосфере и температурой приповерхностного слоя земли
на разных глубинах. Работы других учеников Неймана имели
не столько научное, сколько прикладное, метёорологическое зна-
чение.
Деятельность геотермической станции вполне себя оправдала
и с точки зрения хозяйственной практики, получившей метеоро-
логическую информацию, и как фор^а лабораторного практику-
ма студентов. Поэтому Нейман, спустя почти 35 лет после ее
открытия, начал ходатайствовать о реорганизации станции на
более солидной казенной основе. До этого станция находилась
в саду Неймана в его собственном ведении. Подходящее место
для ее устройства на стационарной основе было выбрано в уни-
верситетском ботаническом саду. Из 380 талеров, затраченных
на это предприятие, 230 были израсходованы на приобретение
точных термометров. Изменение статуса станции способствовало
повышению профессионального уровня её деятельности, узако-
нило ее в качестве официального центра сбора обработки и хра-
нения геотермических и метеорологических данных.
Первым директором новой геотермической станции был на-
значен Ф. Э. Дорн (Friedrich Ernst Dorn, 1848—1916), учитель
средней школы в Кенигсберге, посещавший раньше (в 1866
и 1869 гг.) физико-математический семинар. Дорн уделял осо-
бое внимание качеству измерительных инструментов, методам
их исследования и учета ошибок, методике измерений и их ма-
тематической обработке — в духе Бесселя. Дорн выработал
двадцатилетнюю программу деятельности станции. В 1886 г.
его сменил на посту директора К- Э. Мишпетер (Carl Emil Mi-
.schpeter, 1847—?), также бывший ' участник физико-матема-
тического семинара, защитивший в 1874 г. докторскую диссер-
тацию под руководством Ю. Ришело. Мишпетера интересовали
математические вопросы теплопроводности, он ставил также экс-
перименты по этой проблеме. Одновременно он продолжал пре-
подавать в школе.
Со временем финансовые трудности, а также отсутствие чет-
кой теоретической концепции деятельности геотермической стан-
ции исподволь возбудили дискуссию в Физико-экономическом
обществе о целесообразности финансирования ее деятельности.
В конце 1889 г. была даже назначена комиссия из семи членов
(среди которых был П. Фолькман); ей было поручено оценить
деятельность станции в минувшие десятилетия и дать рекомен-
дации на будущее. Комиссия признала большую ценность со-
бранных на станции экспериментальных данных и рекомендова-
ла впредь обратить особое внимание на повышение стандартов
строгости измерений и их обработки. До принятия окончатель-
ного решения комиссия объявила от имени Физико-математиче-
ского общества конкурс с премией 300 марок на выполнение
теоретического анализа и оценки результатов многолетних изме-
рений на станции.
18 Зак. 1382
273
Эмиль Вихерт
Конкурс привлек внимание, в частности, двух молодых уче-
ных Альбертины: Э. Вихерта {Emil Wichert, 1861—1928) и
А. И. В. Зоммерфельда {Arnold Johann Wilhelm Sommerfeld,
1868—1951). Работая над конкурсным заданием, они изобрели
специальный прибор — гармонический анализатор — для анали-
за серии температурных измерений на различных глубинах. Тео-
ретически задача осложнялась тем, что станция располагалась у
подножья холма и рельеф местности должен был быть учтен при
математическом моделировании. Зоммерфельд аппроксимировал
поверхность холма двумя пересекающимися плоскостями. Поз-
же работа была снята с конкурса из-за обнаруженной в ней
ошибки, имена же конкурсантов спустя годы навсегда вошли в
историю физики.
Э. Вихерт защитил в Кенигсберге докторскую степень в
1889 г., работал.в Геттингене, где в 1899 г. он возглавил инсти-
тут геофизики при университете. Вихерт внес весомый вклад в
274
Арнольд Зоммерфельд
развитие физики: наиболее существенные его достижения связа-
ны с изучением распределения масс внутри Земли, с исследова-
ниями фигуры Земли, земного магнетизма, землетрясений. Ви-
херт установил существование земного ядра.
18'
275
О его коллеге Арнольде Зоммерфельде знаменитый физик
Макс Борн (Max Born, 1882—1970) писал, что он «был одним
из наиболее выдающихся представителей физики в период меж-
ду классической и современной теоретической физикой. В этой
комбинации классического образа мышления, неотъемлемыми
составляющими которого были ясность в понимании вопроса и
математическая точность в сочетании с духом исканий, харак-
терным для пионеров, и следует искать корни научных успехов
Зоммерфельда, в то время как исключительный дар выражения
своих идей устным или письменным словом делал его великим
учителем» [4, с. 265].
Зоммерфельд, начинавший в Кенигсберге как математик, стал
одним из крупнейших физиков-теоретиков XX столетия. В 1891 г.
он защитил в Кенигсберге докторскую диссертацию, в 1893—
1897 гг. работал ассистентом в Геттингене, затем в других науч-
ных центрах, в 1906—1938 гг. Зоммерфельд служил профессором
в Мюнхенском университете, где создал школу теоретической
физики.
Возвращаясь к судьбе геотермической станции и итогам упо-
мянутого конкурса, отметим; что в конечном счете комиссия вы-
бирала между двумя работами: Э. Лейста (Ernst Leyst), адми-
нистратора метеорологической обсерватории в Петербурге, и
учителя физики А. Шмидта (Adolf Schmidt), также не имев-
шего отношения к Кенигсбергу. Предпочтение и премия были
отданы работе Шмидта. И хотя ни Шмидт, ни Лейст не призы-
вали к прекращению деятельности геотермической станции, в их
заключениях были усмотрены аргументы, существенно подкреп-
ленные реальными финансовыми затруднениями, в пользу за-
крытия станции. В 1892 г., через 55 лет после основания, Кенигс-
бергская геотермическая станция была демонтирована.
Д. ГИЛЬБЕРТ, ЕГО ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
И СОВРЕМЕННИКИ
В последней четверти XIX столетия кенигсбергская мате-
матика по-прежнему сохраняла тот высокий уровень, который
она обрела во времена Ф. Бесселя, К. Якоби и Ф. Ришело. С
кончиной Ришело в 1875 г. Нейман лишился надежного парт-
нера, с которым у него было полное взаимопонимание относи-
тельно' того, какой математике и как следует учить физиков.
Ришело с его педагогическим тактом был особенно незаме-
ним в подготовке студентов со средними математическими спо-
собностями— а таких было большинство. В 1875 г. своего учи-
теля заменил на математической кафедре Г. М. Вебер
{Heinrich Martin Weber, 1842—1913), один из самых выдаю-
щихся немецких математиков того времени.
276
Г. Вебер был родом из Гейдельберга*, где в 1860—1863 гг.
он учился в университете и в 1863 г. защитил докторскую дис-
сертацию. После этого, следуя, по его словам, совету его уни-
верситетских учителей в Гейдельберге, он направился для со-
вершенствования своего образования в Кенигсберг. Кто же
были эти учителя? В протоколе докторского экзамена Вебера
в Гейдельберге стоят имена Л. О. Гессе, Г. Р. Кирхгофа и
Р. В. Бунзена, в докторском дипломе — имя ректора Г. Л. Ф.
Гельмгольца. Это были самые уважаемые и любимые Вебером
преподаватели. Трое из них — Гессе, Кирхгоф и Гельмгольц —
работали раньше в Кенигсберге. Более того, Гессе и Кирхгоф
родились в этом городе. Кенигсбергские традиции в то время
были особенно сильны в Гейдельбергском университете, и не-
удивительно поэтому, что именно Кенигсберг был избран моло-
дым доктором для продолжения образования. Три года (1863—
1866) провел Вебер в интенсивных занятиях в семинаре Ней-
мана— Ришело, после чего возвратился в Гейдельберг, защитил
вторую ученую степень и затем работал в Цюрихе.
В. 1875 г. Г. Вебер, имевший уже ряд серьезных работ по
анализу и теоретической физике и пользовавшийся солидным
авторитетом среди математиков, был приглашен в Кенигсберг
на место Ришело. Здесь в качестве ординарного профессора он
читал лекции по теории чисел, теории эллиптических функций,
теории инвариантов, вел занятия в физико-математическом се-
минаре, неизменно придерживаясь очень высоких стандартов
математической строгости в обучении.
В 1890 г. Вебер в течение двух семестров был ректором уни-
верситета (точнее, проректором, так как ректором был король).
В этом же году в университет поступил 18-летний Давид Гиль-
берт {David Hilbert, 1862—1943)—впоследствии о^ин из вели-
чайших математиков XX столетия. Гильберт родился в Кениг-
сберге, закончил здесь сначала Фридрихсколлегиум (не раз
нами упоминавшийся), а затем гимназию, где выказал незау-
рядные математические способности. Лекции Вебера в универ-
ситете окончательно укрепили его решимость стать математи-
ком. Вероятно, по совету Вебера свой второй семестр Гильберт
провел в Гейдельберге, затем возвратился в свой университет.
В 1883 г. Гильберт познакомился со студентом-математиком
Германом Минковским (Hermann Minkowski, 1864—1909),
семья которого переехала в 1872 г. из России в Кенигсберг.
Тихий и стеснительный Минковский в 18 лет неожиданно стал
знаменитостью: Парижская академия присвоила ему Большую
премию за решение задачи о представлении числа в виде сум-
мы пяти квадратов. Молодые люди, объединенные общим ин-
* Сведения о Г. М. Вебере почерпнуты, в частности, из доклада про-
фессора Гейдельбергского университета П. Рокетта (Prof. Dr. Peter Roquette).
«Г. Вебер, Кенигсберг и Д. Гильберт», прочитанного им на Втором Гиль-
бертовском семинаре в сентябре 1992 г. в г. Светлогорске.
277
Давид Гильберт. 1900 г.
тересом к математике, исполненные юношеского оптимизма,
скоро сблизились и стали друзьями на всю жизнь. Оба с запа-
лом отвергали пессимизм Э. Дюбуа-Реймона (Emil Du Bois-
Reymond, 1831 —1889) во взглядах на возможности человече-
ского познания, выраженный им в грустном признании: «Igno-
ramus et ignorabimus» — «Мы не знаем и не будем знать». Поз-
же Гильберт противопоставил ему свой девиз: «Мы должны
знать. Мы будем знать» [33, с. 254].
Между тем Г. Вебер в 1883 г. переехал из Кенигсберга в
Берлин, а на его место ординарного профессора математики
в Альбертине был назначен Ф. Линдеман (Ferdinand von Lin-
demann, 1852—1939). Это имя тогда не сходило с уст матема-
тиков: в 1882 г. работавший во Фрейбургском университете
Линдеман доказал трансцендентность числа л (пи), что равно-
сильно доказательству невозможности квадратуры круга. Эта
древняя задача: можно ли построить с помощью только цир-
куля и линейки квадрат, равновеликий данному кругу? — не
давала покоя математикам на протяжении 25 столетий. Естест-
венно, что доказательство невозможности такого построения,
впервые найденное Линдеманом, стало сенсацией в матема-
тике.
По ходатайству Линдемана весной 1884 г. в Кенигсберг на
должность экстраординариуса приехал из Геттингена 25-лет -
ний Адольф Гурвиц (Adolf Hurwitz, 1859—1918), очень одарен-
ный и широко эрудированный математик. Гурвиц, работавший
в области теории функции, защитил перед тем докторскую
степень у Ф. Клейна. Ои очень любил музыку и прекрасно иг-
рал на фортепьяно. Общение с Гурвицем оказало очень благо-
творное влияние на формирование математического гения
Гильберта. Это была счастливая пора в жизни молодых мате-
матиков. Именно тогда у Гурвица, Гильберта и Минковского
сложилась замечательная традиция ежедневных прогулок «к
яблоне» с беседами о математике. Этот живой способ постиже-
ния любимой науки оказался более плодотворным, чем долгое
сидение над книгами. «В бесконечных прогулках мы погружа-
лись в тогдашние проблемы математики, обменивались своими
вновь приобретенными знаниями, мыслями и научными плана-
ми; тогда мы заложили дружбу на всю жизнь», — вспоминал
Гильберт [33, с. 24].
После восьми университетских семестров Гильберт начал
работу над докторской диссертацией под руководством Линде-
мана. Проблема по теории алгебраических инвариантов, пред-
ложенная Линдеманом, была довольно трудной для докторской
работы. Тем не менее Гильберт нашел для нее совершенно ори-
гинальное решение. «Я никогда бы не мог подумать, что такая
хорошая математическая теорема могла бы быть получена в
Кенигсберге», — заметил по этому поводу Минковский [33, с.
26—27].
279
Сдав предварительно устный экзамен, Гильберт в феврале
1885 г. прошел торжественный ритуал защиты в актовом зале
университета. Одним из двух его оппонентов был упоминав-
шийся уже студент Э. Вихерт. После окончания научного дис-
пута молодой доктор философии был приведен деканом к при-
сяге, имевшей высокий смысл:
«Торжественно спрашиваю Вас, обещаете ли со всей убеж-
денносряо, что будете мужественно защищать истинную науку,
будете ее развивать и украшать не ради выгоды или мишурно-
го блеска славы, а для того, чтобы свет Божей правды ярко
светил и распространялся?» [33, с. 28]. Доктор должен был да-
вать утвердительные ответы.
Мы уже не раз говорили о защите докторских, степеней вы-
пускниками университета. Конечно, не следует отождествлять
эту степень со степенью доктора наук, присуждаемой ныне в
России. В прошлом веке докторская диссертация была чем-то
средним между нашими дипломной работой и кандидатской
диссертацией. Уровню докторской работы того времени соот-
ветствовало и очень скромное положение в академической
иерархии, которое обретал обладатель степени. Поясним эти
особенности довольно пространной, но исчерпывающей вопрос
цитатой из книги биографа Гильберта Констанс Рид (Constance
Reid):
«Этим (получением докторской степени — К. Л.) Гильберт
вступил на первую ступень академической карьеры. Если бы
его карьера сложилась удачно, он смог бы добиться конечной
цели — стать полным профессором. Это положение было столь
высоким в Германии того времени, что на могильных плитах
умерших профессоров писали их титулы и специальности. Бу-
дучи же просто доктором философии, он не имел права даже
читать лекции студентам. Для этого ему прежде всего нужно
было выполнить еще одно оригинальное математическое иссле-
дование и представить его в качестве «Habilitation» (хабили-
тация — право читать лекции в германских университетах, а
также работа, представляемая для получения этого права).
В случае его одобрения факультетом ему было бы присуждено
venia legendi («милость читающего»— лат., право читать
лекции по своему выбору), а вместе с тем звание приват-до-
цента и право без оплаты читать лекции под поручительством
университета. Будучи таким доцентом, он должен был сущест-
вовать на средства, получаемые с платы за обучение от сту-
дентов, изъявивших желание слушать его лекции. Так как кур-
сы, посещаемые всеми студентами, такие, как, например, ана-
лиз, читались членами факультета, ему в лучшем случае при-
шлось бы вести класс из пяти или шести студентов. В этом
случае ему пришлось бы испытать большие трудности. Однако
если бы ему удалось привлечь к себе внимание своей работой
280
Приведение к присяге после защиты диссертации нового доктора наук
в актовом зале Кенигсбергского университета. Картина художника
К. Шторха, 1900 г. Доктор произносит клятву перед скрещенными ски-
петрами — символами ректорского достоинства — в присутствии декана
и своего научного руководителя
и своими способностями (а лучше, как говорили злые языки,
если бы он женился на профессорской дочке), то он мог бы
стать экстраординарным профессором, или ассистент-профес-
сором, и получать жалование от университета. Следующей сте-
пенью было бы представление к званию ординарного, или пол-
ного, профессора. Однако эта высшая ступень доставалась от-
281
нюдь не автоматически, так как, в отличии от практически
неограниченного количества доцентов, число выходивших из
них профессоров было очень ограниченным. Даже в Берлине
было всего три профессора математики, в большинстве прус-
ских университетов их было только два, а в Кенигсберге — все-
го лишь один.
В качестве спасения от превратностей такой карьеры моло-
дой доктор мог сдавать государственный экзамен, дающий пра-
во стать учителем гимназии. Это не было наградой, которой
следовало стыдиться. Хотя многие не пользовались этой воз-
можностью, надеясь на высокопочитаемую должность профес-
сора, надо было только сравнить число доцентов с числом про-
фессорских кафедр, имеющих шанс стать вакантными, чтобы
увидеть выгоды этой альтернативы. Учтя это, Гильберт начал
готовиться к государственному экзамену, который он сдал в
мае 1885 года» [33, с. 28—29].
В этом же году Гильберт отправился в научное путешествие
по математическим центрам и посетил в Лейпциге Феликса
Клейна, затем в Париже Анри Пуанкаре (Henri Poincare,
1854—1912). После возвращения в Кенигсберг летом 1886 г.
Гильберт стал готовиться к хабилитации — необходимой сту-
пени в академической карьере. Он написал очень серьезную
работу по теории инвариантов, прочитал требуемую регламен-
том лекцию и сдал устный экзамен. Хабилитация прошла с
большим успехом, Гильберт получил право на университетское
преподавание и стал приват-доцентом Альбертины. В этой долж-
ности он читал в университете лекции по теории инвариантов,
гидродинамике, об определителях. Но лишь теория инвариан-
тов собрала необходимый минимум слушателей для получения
класса в университете. «Одиннадцать доцентов, зависящих при-
мерно от такого же числа студентов», — писал Гильберт Мин-
ковскому в Бонн.
Минковский также защитил докторскую степень летом
1885 г., его оппонентом был Гильберт. После защиты Минков-
ский был призван в армию. Он служил в Кенигсберге, в кре-
пости Фридрихсбург, частично сохранившейся до наших дней.
Окончив военную службу, он уехал в 1887 г. в Бонн, где ра-
ботал в университете вместе с Генрихом Герцем (Heinrich
Hertz, 1857—1894). Иногда Минковский приезжал в Кениг-
сберг и неизменно присоединялся к Гильберту и Гурвицу в про-
гулках «к яблоне». Кроме того, Гильберт и Минковский встре-
чались на отдыхе в Раушене (ныне г. Светлогорск).
В 1888 г. Гильберт снова отправился в научную поездку, за-
планировав посетить 21 математика. В годы приват-доцентства
он не ограничивал круг своего общения в Кенигсберге только
математиками — хотя бы по причине их малочисленности. Гиль-
берт охотно общался также с представителями естественных
наук, посещал их семинары и собрания. Он познакомился и
282
Герман Минковский
близко сошелся с Э. Вихертом и А. Зоммерфельдом; на по-
следнего математические лекции Гильберта оказали большое
влияние.
В 1892 г. А. Гурвиц получил место ординариуса в Цюрихе,
и Гильберт стал вместо него экстраординарным профессором
Альбертины. Около эуого же времени Минковский занял такую
же должность в Бонне, однако очень жаловался на свое мате-
матическое одиночество там: «Насколько Кенигсберг отдален
от остального мира, настолько Бонн отдален от математики.
Я здесь просто математический эскимос!» — писал он Гильбер-
ту [33, с. 58].
Скоро в положении обоих наступили перемены. В 1893 г.
Ф. Линдеман перешел в Мюнхен, и Гильберт был назначен ор-
динариусом, то есть полным профессором. Место Гильберта
теперь получил Минковский, и весной 1894 г. он возвратился
из Бонна в Кенигсберг. Прогулки «к яблоне» снова стали ре-
гулярными, теперь предметом разговоров была теория чисел.
Кенигсбергские годы Д. Гильберта закончились в 1895 г.:
в марте он переехал в Геттинген — славный математический
центр Германии, овеянный традициями Гаусса, Дирихле, Клей-
на, Римана, Вебера. Имя Гильберта стало в один ряд с этими
знаменитыми именами. В Геттингене, где Гильберт прожил до
последних дней, окончательно сложилась его репутация как
одного из ведущих математиков мира. Многие выдающиеся
математики разных стран были его учениками. В Г900 г. на
Втором международном конгрессе математиков в Париже
Д. Гильберт сформулировал свои знаменитые 23 проблемы
математики, ставшие программой развития этой науки в XX
веке.
Математический гений Гильберта, сформировавшийся в
благотворной атмосфере Кенигсбергской физико-математиче-
ской школы, оставил глубокий след во всех важнейших раз-
делах современной математики: в теории инвариантов, теории
алгебраических чисел, вариационном исчислении, в теории диф-
ференциальных и интегральных уравнений, в области основа-
ний геометрии и математики вообще, наконец, в физике. Из-
вестный математик Р. Курант {Richard Courani, 1888—1972)
писал:
«Давид Гильберт был одним из истинно великих математи-
ков своего времени. Его труды и его вдохновляющая личность
ученого оказали глубокое влияние на развитие математических
наук вплоть до настоящего времени. Его проникновенная ин-
туиция, его творчествая мощь и неповторимая оригинальность
математического мышления, широта и разносторонность инте-
ресов сделали его первооткрывателем во многих областях ма-
тематики. Это была единственная в своем роде личность, глу-
боко погруженная в свою работу и полностью преданная науке,
учитель и руководитель самого высокого клСасса, вдохновляю-
284
щий и крайне великодушный, не знающий усталости и настой-
чивый во всех своих устремлениях» [33, с. 3].
Среди многочисленных свидетельств признательности и ува-
жения, которые Гильберт получал на склоне лет, наибольшую
радость ему доставило известие о том, что городской совет Ке-
нигсберга присвоил ему звание почетного гражданина города.
Осенью 1930 г. Гильберт приехал в Кенигсберг на торжествен-
ную церемонию, посвященную этому событию. Для своего вы-
ступления он тщательно подготовил речь, которую назвал «По-
знание природы и логика». В ней он попытался дать свой
ответ на древний философский вопрос: «Какую долю в нашем
познании занимает Мышление, с одной стороны, а какую долю,
с другой стороны, составляет Опыт?» [33, с. 251]. Гильберт
подчеркнул особую роль математики в установлении связи
между теорией и практикой, мышлением и экспериментом.
Речь Гильберта своим содержанием, а также ясностью и
логической последовательностью изложения произвела большое
впечатление на аудиторию. Кенигсбергские профессора К- Рей-
демейстер и Г. Сеге попросили Гильберта повторить заключи-
тельную часть речи по радио. Выступление состоялось, и бла-
годаря ему сохранилась магнитная запись голоса Гильберта.
Она завершается словами: «Мы должны знать. Мы будем
знать»..
Война не пощадила в Кенигсберге «мест, связанных с па-
мятью великого ученого. Как скромное напоминание о нем на
математическом факультете Калининградского университета в
мае 1991 г. была открыта аудитория имени Д. Гильберта.
После отъезда Гильберта в Геттинген ординарным профес-
сором математики в Альбертине стал (при поддержке Гиль-
берта) Г. Минковский. Но уже в следующем году он переехал
в Цюрих, а в 1902 г. друзья оказались рядом снова — на этот
раз в Геттингене, куда приехал Минковский. Однако недолго
им суждено было поработать вместе: в 1909 г. Герман Минков-
ский умер в возрасте 45 лет. Научные исследования Минков-
ского были связаны с геометрическими методами теории чисел,
выпуклым анализом, электродинамикой, специальной теорией
относительности. Он ввел понятие четырехмерного пространст-
ва, так называемого «пространства Минковского», объединив
три пространственных измерения со временем. Эта концепция
послужила уяснению глубоких связей между физикой и геомет-
рией.
Среди математиков, работавших в Кенигсбергском универ-
ситете в конце XIX — первых десятилетиях XX веков, мы встре-
тим немало имен, не отделимых от современной математической
науки и известных не только специалистам. Эти имена вошли
в математические справочники и энциклопедии, в учебники.
Ряд работ кенигсбергских математиков этого времени издан
на русском языке. Мы ограничимся лишь краткими сведениями
285
о тех, кто" представлял кенигсбергскую математику в последние
десятилетия существования Альбертины.
После Г. Минковского математическую кафедру в универ-
ситете в 1896—1899 гг. возглавлял О. Гёльдер (Otto Holder,
1859—1937), известный работами по функциональному анали-
зу, теории групп, теории потенциала, теории функций, теории
чисел, а также по проблемам оснований математики. Когда
Гёльдер был приглашен в Лейпциг, его место занял в 1899 г.
В. Ф. Мейер (Wilhelm Franz Meyer, 1856—1934), уже с 1897 г.
имевший в Кенигсберге персональную экстраординатуру. До
него на этой должности был в 1895—1897 гг. П. Г. Штекель
(Р. G. Stdckel), уехавший затем в Киль. Мейер прослужил
ординариусом до выхода на пенсию в 1924 г. Он работал в об-
ласти алгебры и геометрии, был прекрасным лектором.
В 1925—1933 гг. кафедру занимал К. В. Ф. Рейдемейстер
(Kurt Wenner Friedrich Reidemeister, 1893—1971), приглашен-
ный из Вены. Его научные интересы были связаны с алгебра-
ической топологией и дифференциальной геометрией. Рейде-
мейстера сменил специалист по комбинаторному анализу и
общей топологии Э. Шпернер (Emanuel Sperner, 1905—1974),
возглавлявший кафедру в 1934—1943 гг. Последним заведую-
щим первой кенигсбергской математической кафедрой, основан-
ной в 1806 г., был в 1944 г. В. Магнус (Wilhelm Magnus,
1907—?), приехавший из Берлина.
Но еще в 1899 г. в университете была открыта вторая ма-
тематическая кафедра. Ее возглавлял в 1899—1911 гг. упоми-
навшийся уже А. М. Шёнфлис (Arthur Moritz Schoenfties,
1853—1928), исследования которого относились к теоретико-
множественной топологии и геометрии, а также к прикладным
задачам кристаллографии. Эту кафедру занимали в:.
— 1912—1913 гг. — Г. Фабер (Georg Faber, 1877—1966),
швейцарский математик, автор работ по теории функций комп-
лексного переменного и по наследию Эйлера в теории рядов;
— 1914—1917 гг, —К. Бём (Karl Boehm, 1873—1958), до
этого работавший в Гейдельберге;
— 1917—1919 гг. — В. Бляшке (Wilhelm Blaschke, 1885—
1962), специалист по дифференциальной геометрии, создатель
и руководитель Гамбургской геометрической школы, учитель
многих математиков разных стран;
— 1920—1926 гг. — К. Кнопп (Konrad Knopp, 1882—1957),
разработавший новые методы суммирования числовых рядов,
' обобщающие методы Эйлера;
— 1926—1935 гг. — Г. Сегё (Gabor Szego, 1895—1985), из-
вестный современный математик, венгр по происхождению, ра-
ботавший ординариусом в Кенигсберге с 1925 г. Сегё—автор
глубоких работ по функциональному анализу и теории функ-
ции комплексного переменного. Несколько его книг: «Задачи
и теоремы из анализа» (в соавторстве с Д. Пойя), «Ортого-
286
нальные многочлены», «Изопериметрические неравенства в
математической физике» и др. — переведены на русский язык.
Сеге эмигрировал в США после прихода к власти нацистов.
Мы назвали только имена тех, кто занимал одну из двух
математических кафедр в Кенигсберге. Но список имен извест-
ных математиков, работавших в Альбертине в ее последние
десятилетия, этими именами не исчерпывается. В 1910 г. в уни-
верситете защитил диссертацию, а затем служил приват-доцен-
том до 1913 г. Л. Бибербах (Ludwig Bieberbach, 1886—?), спе-
циалист по теории функций и геометрии. Позже он работал в
университетах Базеля, Франкфурта, Берлина. Почти одновре-
менно с Бибербахом начал научную карьеру в Кенигсберге
известный математик и физик Т. Ф. Э. Калуца (Theodor Franz
Eduard Kaluza, 1885—1954). Он закончил Альбертину в 1907 г.,
защитил здесь докторскую степень в 1909 г., затем служил при-
ват-доцентом до 1922 г. и экстраординарным профессором.
В 1929 г. Калуца переехал в Киль, с 1935 г. работал в Геттин-
гене. Его труды связаны с общей теорией относительности,
теорией гравитации, с математической физикой. В единой тео-
рии поля он ввел вместо четырехмерного пространства-времени
пятимерное многообразие. В Кенигсберге прошел в 1927 г. ха-
билитацию, а затем был приват-доцентом до 1933 г. Р. Брауэр
(Richard Brauer, 1901—1977), известный специалист по алгеб-
ре и теории чисел. Брауэр эмигрировал в США в 1933 г.; он
работал также в Канаде и в Японии.
Говоря в этом очерке о кенигсбергской математике и мате-
матиках конца XIX-—начала XX веков, мы почти не упоминали
о физико-математическом семинаре, который раньше, во време-
на Неймана—Якоби — Ришело, был ядром Кенигсбергской
физико-математической школы. Но уже в конце XIX в. роль
семинара как центра, объединяющего физику и математику в
университете, начала заметно ослабевать. Для этого были свои
причины, как объективные — углубляющаяся специализация
наук, так и обусловленные позицией тех, от кого зависело
взаимодействие обоих отделений. Семинар не имел определен-
но выраженного единого научного направления, что тоже объ-
яснимо при столь частой смене ведущих ученых в этот период.
Поэтому говорить о Кенигсбергской физико-математической
школе, имея в виду первые десятилетия XX в., можно лишь
условно, лишь в той мере, в какой кенигсбергская математика
сохранила свою отличительную черту «классического» пери-
ода— неизменно высокий научный уровень. Самому же Кениг-
сбергскому семинару суждено было разделить судьбу других
подобных институтов немецкой высшей школы.
В течение XIX в. на территории германских государств бы-
ло основано восемь физико-математических семинаров. Из них
только два — Геттингенский (основан в 1850 г.) и Тюбинген-
ский (основан в 1869 г.)—продолжали, по крайней мере фор-
287
мально, существовать и в XX веке. Судьба шести остальных
сложилась более или менее одинаково. Физическое отделение
Гейдельбергского семинара «растворилось» в физическом ин-
ституте в 1900 г., математическое сохранило самостоятельность;
то же самое случилось с семинарами в Эрлангене в 1914—
1915 гг. и в Мюнхене в 1922—1923 гг. Отдельные семинары по
математике и физике пришли на смену объединенным в Рос-
токе в 1922 г. и в Бреслау в 1928 г.
Физико-математический семинар в Кенигсберге номинально
еще существовал. Но в 1937 г. директор этого семинара напи-
сал в министерство образования, что «название «физико-мате-
матический семинар» не соответствует действительному поло-
жению вещей. Оба физических института уже долгое время
полностью отделены от физико-математического семинара как
в материальном отношении, так и в пространстве. Помещения
и книги физико-математического семинара ориентиро-
ваны на нужды математики и фактически служат ее це-
лям. Физическое отделение попросту не существует. Но если
бы оно и существовало, его давно уже следовало бы объеди-
нить со вторым физическим институтом — нынешним институ-
том теоретической физики. Фактически нет никакой разницы
между здешним физико-математическим семинаром и матема-
тическими институтами в других университетах, которая бы
оправдывала это различие в названиях. Существующее назва-
ние нередко оказывалось причиной путаницы и ошибок» [69,
с. 448].
Решением министерства кенигсбергский физико-математи-
ческий семинар, основанный как единое целое Ф. Нейманом и
К- Якоби в 1834 г., спустя 103 года прекратил свое существо-
вание. В структуре факультета остался только математический
семинар.
КАРЛ БЭР И МЕДИЦИНСКИЙ
ФАКУЛЬТЕТ
Девятнадцатое столетие отмечено в истории Кенигсбергско-
го университета не только успехами физико-математических
наук, но и стремительным развитием медицины и смежных с
нею отраслей знания. Разителен контраст между состоянием
теоретической и практической медицины в Альбертине в нача-
ле века и на его исходе. Медицинский факультет обрел сеть
клиник и институтов, здесь работали блестящие ученые, возник-
ли новые научные направления. Очень показательна динамика
числа студентов факультета.
В 1797—1805 годах ежегодно в Альбертине обучались сред-
ним числом 314 студентов, из них в среднем только 13, то есть
288
4 процента, — на медицинском факультете [50, с. 17], в 1852—
1853 годах из 322 студентов медиками были 74, или 23 процен-
та [55, т. 2, с. 590], в 1894 г. из общего числа 658 студентов 225,
или 34 процента, учились на медицинском факультете, имев-
шем уже 13 кафедр [77, с. 34]. В конце века этот факультет был
уже самым большим по числу студентов. При отсутствии «пла-
на набора» и свободе выбора студентами в каждом семестре
того или иного университета количество студентов факультета
может служить достаточно объективной характеристикой его
научного уровня и практической значимости. В начале же сто-
летия медицинский факультет, как и естественно-научные под-
разделения университета, пребывал в ‘бедственном состоянии.
На шестерых его ординарных профессоров приходилось лишь
10—20 студентов, и еще в 30-х годах факультет оставался по
числу учащихся на последнем месте в университете.
В 1809 г. стараниями профессора медицины В. Г. Ремера
(Wilhelm Georg Remer, 1775—1850) была открыта первая в
истории университета медицинская клиника. Она разместилась
в трех комнатах старого госпиталя в Лебенихте и имела 12 мест
для общих больных и шесть для «хирургических». Церемонию
открытия почтили своим присутствием «ректор магнифицентис-
симус» — кронпринц Фридрих Вильгельм, обер-президент фон
Ауэрсвальд, В. Гумбольдт. Клиническую практику студентов
Ремер считал совершенно необходимым компонентом обучения
медицине. Несколько лет после открытия клиника ютилась в не-
удобных, часто сменяемых помещениях. Несмотря на усилия
Ремера, ему не удалось добиться строительства здания для кли-
ники, ив 1815 г. он уехал в Бреслау.
Хирургическое отделение обрело самостоятельность в 1816 г.,
когда для него было снято помещение в частном доме на Буттер-
берге, вблизи обсерватории. Так образовалась первая универ-
ситетская хирургическая клиника на шесть мест, которую воз-
главил профессор К- Унгер (Carl Unger, 1782—1835). В 1819 г.
Унгер стал первым ординарным профессором хирургии в уни-
верситете. В том же здании на Буттерберггассе, 6 размести-
лась и университетская поликлиника. В хирургическом отделе-
нии лечили также глазные болезни. До этого в университете
был один штатный хирург, который помимо своих прямых обя-
занностей занимался также вскрытием трупов для следственных
целей и лечением материально нуждавшихся студентов. За пять
лет работы хирургической клиники через нее прошли 2606 боль-
ных, здесь было сделано 445 хирургических и глазных опера-
ций [60, с. 18]. После смерти К. Унгера хирургическую клинику
возглавил в 1835 г. профессор А. В. Г.'Зееринг (A. W. Н. See-
ring) .
По-видимому, на основе существовавшего в городе еще с
1793 г. акушерско-гинекологического заведения в 1810 г. была
19 Зак. 1382
289
организована при участии университета клиника на 18 мест.
Впрочем, ее принадлежность университету еще долго дискути-
ровалась даже на медицинском факультете. Лишь в 1844 г. аку-
шерско-гинекологическая клиника официально вошла в состав
университета.
Бютнеровский анатомический театр, сооруженный в 30-х го-
дах XVIII в. и лишившийся своих экспонатов после смерти про-
фессора Бютнера (1776 г.), находился в крайнем запустении.
В рапорте университетскому руководству профессор медицины
В. Г. Кельх (Wilhelm Gottlieb Kelch, 1776—1813)' писал в 1809 г.
об анатомическом театре: «Здание пришло в крайнюю ветхость
и в любой момент может рухнуть. Сторожиха рискует там сво-
ей жизнью. С наступлением зимы я вынужден буду прекратить
занятия или перенести лекции в другое место. Ворота повреж-
дены стволом упавшего дерева, и собаки проникают к тому ме-
сту, где захоронены останки. Я постоянно опасаюсь, что они
начнут растаскивать кости по улицам. Ко всему прочему там
тлк расплодились крысы, что не только продырявили пол, но и
повредили хранящиеся там скелеты» [77, с. 28]. Здание наспех
починили, но проблема анатомического театра этим не реши-
лась.
В 1814 г. в Кенигсберг был приглашен из Дерптского (ныне
Тартуского) университета на должность профессора анатомии
и физиологии К. Ф. Бурдах (Karl Friedrich Burdach, 1776—
1847), уроженец Лейпцига. В бытность приват-доцентом в род-
ном городе Бурдах основательно занимался историей медици-
ны, читал курс о сочинениях Гиппократа, написал несколько ра-
бот об античной медицине. Позднее он опубликовал несколько
сочинений по разным вопросам медицины: о гигиене, о новей-
ших открытиях, справочник рецептов и т. п. Три года (1811—
1814) Бурдах прослужил в Дерпте, но, войдя в конфликт с кон-
сервативной профессурой из-за своей приверженности натурфи-
лософии, он охотно принял приглашение в Кенигсберг. Здесь он
работал в университете до конца жиз^. В Кенигсберге Бурдах
написал свои важнейшие работы, в том числе трехтомный труд
о строении и работе мозга, шеститомное сочинение по физио-
логии.
В бывшем анатомическом театре Бютнера на Вайдендам-
ме Бурдах обнаружил «коллекцию» пособий из двух скелетов
и куклы для упражнений в накладывании повязок. В резуль-
тате энергичных усилий он добился выделения средств на
строительство нового здания анатомического института, на его
оснащение и даже на содержание обслуживающего персонала.
В смете предусматривалось приобретение книг, инструментов,
приборов, препаратов. Часть средств была немедленно направ-
лена на покупку анатомической коллекции и библиотеки про-
фессора Кельха, предшественника Бурдаха, и коллекции про-
290
Карл Фридрих Бурдах
фессора К- Ф. Зенфа (Karl Friedrich Senff, 1776—1816). Вторую
по поручению Бурдаха купил в Галле его ученик по Дерпт-
скому университету К. Бэр.
19*
291
Анатомический институт был оборудован наилучшим обра-
зом: в нем был механизм для поднимания и опускания тру-
пов, демонстрационный зал, светлая секционная комната, ка-
бинеты для хранения препаратов и помещения для трупов.
Институт в новом здании на Буттерберге был открыт 13 нояб-
ря 1817 г.
Материалом для анатомических упражнений студентов обыч-
но служили трупы преступников и бродяг, но случались и исклю-
чения. Учитель музыки и философ, состоятельный горожанин
И. X. П. Кантер (Johann Christian Peter Ranter) (не имевший
отношения к известному книгопродавцу), член масонской ло-
жи Трех корон, завещал свое имущество ложе, а труп — ана-
томическому театру. Кантер умер в конце 1817 г. Горожане
были свидетелями странных «похорон»: процессия с телом
усопшего в сопровождении братьев ложи и 18 экипажей на-
правилась не на кладбище, а в анатомический институт. Ске-
лет философа, помещенный в стеклянный футляр, пополнил
анатомическую коллекцию, а благодарные члены ложи Трех
корон поставили Кантеру бронзовый памятник в саду перед
зданием ложи. Памятник простоял там до 1945 г.
На открытии анатомического театра выступил с научным
докладом, наряду с Бурдахом, приехавший за несколько ме-
сяцев до этого события в Кенигсберг молодой прозектор и при-
ват-доцент Карл Бэр, уроженец Эстляндской губернии в Рос-
сии. Это имя мы уже не раз упоминали. Двадцатипятилетнего
ученого пригласил в Кенигсберг его бывший учитель Бурдах.
Бэр поселился в казенной квартире в здании хирургической
клиники рядом с анатомическим институтом и обсерваторией,
что в немалой степени способствовало его сближению с Бес-
селем.
Бэру было поручено чтение курсов зоологии, а потом ана-
томии, а также ведение практических занятий по этим дисцип-
линам. Особое внимание Бэр уделял практике по анатомии на
трупах. Он имел свою точку зрения на организацию таких за-
нятий со студентами и неуклонно следовал ей. По этому пово-
ду Бэр писал: «За работу на человеческих трупах студенты
платили в пользу руководителя гонорар в пять талеров, сум-
ма довольно значительная, если учесть, что большинство сту-
дентов в Кенигсберге обладало ограниченными средствами.
Но я и до сих пор считаю, что руководство по препарированию
человеческих трупов' должно особо оплачиваться, я считаю это
даже необходимым. И не только потому, что руководство та-
кой работой требовало большей затраты времени со стороны
руководителя, чем чтение лекций, и представляло для доцен-
тов меньший интерес, но и потому, что студенты более серьез-
но относились к практической работе, если последняя требова-
ла с их стороны некоторых жертв» [7, с. 240—241].
292
Бэр очень неодобрительно отзывался об отсутствии гоно-
рарной системы в русских университетах. «Конечно, гонорар
должен быть умеренным, — рассуждал он, — а недостаточные
студенты должны быть совершенно освобождены от оплаты.
Во время моего пребывания в Кенигсберге прусское министер-
ство просвещения очень поддерживало систему платности лек-
ций, так как считало, что это способствует повышению каче-
ства лекций. Однажды наш университет получил даже от ми-
нистерства род выговора или предупреждения следующего со-
держания: имеются сведения, что некоторые профессора в Ке-
нигсберге не берут от слушателей никакого гонорара; минис-
терство не предполагает отменять гонорарную систему и пред-
почитает, чтобы профессора привлекали студентов качеством
своих лекций, а не отменой гонорара» [7, с. 241—242].
По-видимому, такая система себя оправдцрала, так как
Бэр был вполне удовлетворен уровнем знаний своих студентов.
Некоторые из них в будущем обрели известность. Студентов-
медиков, в то время в университета было немного: медицинский
факультет после десятилетий запустения только-только воз-
рождал свою популярность. Другой немаловажной причиной
было то обстоятельство, что, в отличии от других факультетов,
медицинский не имел права принимать экзамен на докторскую
степень. Поэтому студенты-медики стремились как можно
раньше уехать в Берлин, чтобы слушать лекции профессоров,
которым им потом предстояло сдавать этот экзамен. Впрочем,
Бэр усматривал в немногочисленности студентов и положитель-
ную сторону: это облегчало установление между ними и пре-
подавателями неформальных, близких отношений.
Бэр, оторванный от родины и от прежних друзей и коллег,
по его словам, «чувствовал себя сиротою и рассчитывал впо-
следствии уехать из Кенигсберга» [7, с. 247]. Должность про-
зектора его не прельщала, а видов на продвижение по службе,
как ему казалось, не было. Дерптские коллеги уже хлопотали
о месте для него. Однако настроения Бэра переменились, ког-
да он получил предложение организовать в Кенигсберге зоо-
логический музей и, кроме того, в 1819 г. был назначен
экстраординарным профессором. При этом его оклад удвоился.
Бэр остался в Кенигсберге, для чего была еще одна причина:
он женился на жительнице этого города.
Со временем молодой профессор обрел здесь новых друзей,
большей частью среди своих университетских коллег и учите-
лей гимназий, стал вхож в местное общество. Воспоминания
Бэра о тех временах, человека наблюдательного и вдумчиво-
го, автора неторопливого и рассудительного, чрезвычайно ин-
тересны, и мы еще не раз будем к ним обращаться. Вот как пи-
сал он о местном обществе: «Среди всех общественных собра-
ний меня меньше всего прельщали обеды, которые, согласно
293
Карл Эрнст Бэр
местным обычаям, были связаны с непрерывным поглощением
длинного ряда блюд, подаваемых на стол. Интереснее были
вечерние собрания, на которые приглашали много гостей с та-
294
ким расчетом, чтобы сделать в течение года одно-два таких
собрания и охватить ими весь круг знакомых. Там не было
настолько тесно, чтобы нельзя было двигаться свободно, и не
нужно было сидеть весь вечер около одного соседа. Можно
было с удобством свободно переходить с одного места на дру-
гое. На таких общественных вечерах всегда присутствовали
и лица, причастные к университету, но последние не домини-
ровали и не замыкались в своем кругу. Благодаря этому здесь
не наблюдалось попоек, достаточно частых среди научных ра-
ботников. Такие собрания в маленьких университетских город-
ках иногда принимают слишком бурные и неприятные формы...
Кенигсбергский университет был избавлен от отрицательных
сторон университетов маленьких городов, в то же время он не
имел ни преимуществ, ни недостатков столичных университе-
тов...
Мне в особенности нравилось, что кенигсбергское общество,
если не считать родственных связей, группировалось в зависи-
мости от степени полученного образования. При относительно
небольшом населении города можно было узнать всех имею-
щих значение лиц, не служа в определенном месте и не разыс-
кивая специально этих лиц, потому что большие общественные
собрания по вечерам представляли полную возможность позна-
комиться с этими людьми. Научные работники могли поэтому
не заводить знакомств больше, чем им это было нужно» [7,
с. 253—255].
Между тем Бэр приступил к организации зоологического
музея.. Министерство медлило с выделением денег и прежде
сделало запрос о состоянии имеющихся университетских зооло-
гических коллекций. О том, что таковых университет не имел,
в Берлине, по-видимому, не знали. Тем не менее в результате
энергичных поисков удалось найти целых три экспоната (чей-
то давнишний дар королю): яйцо казуара, гнездо синицы-ре-
меза и чучело какой-то птицы, которую трудно было опознать
по причине отсутствия перьев — они были изъедены молью.
Эти предметы положили начало коллекции зоологического му-
зея.
Берлинский зоологический музей прислал 80 чучел птиц.
Бэр обратился через местную газету «К друзьям науки о при-
роде» с призывом помочь музею в пополнении коллекций и
скоро стал получать различные экспонаты, особенно от лесни-
чих. Музею были переданы также две частные коллекции: на-
секомых и прусских бабочек. Профессор К. Г. Хаген подарил
коллекцию суринамских животных, заспиртованных в 125 со-
судах. Музей получал и различные денежные пожертвования.
В 1820 г. он уже начал выполнять свои функции.
Вместе с тем в деле организации зоологического музея Бэ-
ру приходилось преодолевать многие затруднения, которые
295
большей частью «происходили вследствие коллизии между мо-
лодой энергией основателя, музея, с одной стороны, и инертно-
стью университетского совета, с другой стороны» [7, с. 256].
Приведем один характерный пример, свидетельствующий о том,
что некоторые черты нашей нынешней университетской повсе-
дневности имеют давнюю традицию. Для хранения чучел Бэр
заказал три шкафа и попросил университетское начальство оп-
латить счет. Через некоторое время он получил разъяснение
о том, что превысил свои полномочия: сначала следовало со-
ставить смету и передать ее на рассмотрение и утверждение
университетской администрации. По поручению Бэра столяр
составил ему смету расходов. Ее сначала обсуждали в Кенигс-
берге, а потом отправили в Берлин. Спустя несколько месяцев
из Берлина пришел ответ в том духе, что трех шкафов для му-
зея, пожалуй, многовато. К этому времени злополучные шка-
фы уже давно переполнились экспонатами и музею требова-
лись новые. Правда, в. небольшой проходной комнатке анато-
мического музея, отведенной для зоологической коллекции, уже
не было места, и Бэр стал хлопотать о специальном помеще-
нии.
В 1822 г. музей въехал в недавно выстроенный дом вблизи
Нойроссгартенской церкви, и здесь же Бэр получил квартиру.
В том же году он стал ординарным профессором зоологии и
ботаники. Исследования окаменелостей останков древних жи-
вотных из коллекции 'музея легли в основу диссертации Бэра,
которую он защитил в 1823 г. В это время он читал общие
курсы по естествознанию и зоологии, а также специальные кур-
сы: история зоологии и зоотомии; рыбы; насекомые; животные
первобытного мира.
Зоологическая коллекция непрерывно увеличивалась, и Бэр
поставил вопрос о строительстве специального здания для му-
зея. Оно было построено в 1831 г. вместе с квартирой для за-
ведующего на Обсерваторской улице (Sternwartestrafie), вблизи
обсерватории Бесселя. Это «географическое» соседство способ-
ствовало укреплению добрых дружеских отношений между
семьями Бесселя и Бэра. В этом здании, перестроенном .и рас-
ширенном в 1888 г., зоологический музей вместе с зоологиче-
ским институтом находились до конца второй мировой
войны.
В служебном положении Бэра в 1826 г. произошло еще од-
но изменение. Будучи ординарным профессором, он все еще
оставался на очень скромной должности прозектора. Бурдах,
желая устроить прозектором своего сына Эрнста, счел неудобным
оставаться заведующим анатомическим институтом и поэтому
предложил возглавить институт Бэру. Бэр принял это предло-
жение и стал одновременно профессором и зоологии, и анато-
мии, освободив, разумеется, место прозектора. Несмотря на
столь успешную карьеру, он все же в 1830 г. провел несколько
296
Зоологический музей университета. Вдали — астрономическая
обсерватория. По рисунку Ф. В. Зимеринга. 1840 г.
месяцев в Петербурге, изучая возможность перехода в Петер-
бургскую Академию наук, членом которой он состоял с 1827 г.
На этот раз переезд не состоялся.
। Дважды, в 1825 г. и в 1831 г., Бэр избирался проректором
; университета (ректором числился кронпринц). Об этом эпизо-
’ де своей биографии он также оставил любопытные воспомина-
ния: «Должность проректора,—писал Бэр, — отнимала очень
мало времени, но приносила содержание около 300 талеров.
I Дело в том, что в Кенигсберге с давних пор существовало мно-
го учреждений, от которых ректор (проректор) пользовался
известной долей дохода, а кроме того, были доходы, предназ-
наченные специально для него. Некоторые из этих дотаций бы-
ли. интересным показателем того, насколько скромно были об-
ставлены ректоры в прежние времена, — иногда богатые люди
завещали в подкрепление им некоторую сумму. Например, я
вспоминаю, что одно учреждение выплачивало ректору 10 Ta-
i' леров каждый раз, когда в Кенигсберг приезжали знатные го-
сти, «ut magnifice se gerat» («чтобы держал себя с подобающим
великолепием» — лат.). Конечно, теперь были иные времена,
I и на 10 талеров нельзя было прибавить себе пышности, но все
же Кенигсберг был довольно дешевым городом, а кроме того,
I немецкие профессора согласно обычаю привыкли жить очень
экономно. Мне, как уроженцу Эстляндии, казалось даже, что
они в своей экономии заходили слишком далеко» [7, с. 265].
297
И все же главное содержание жизни Бэра в Кенигсберге
составляла научная работа. В первое время она была связана
с анатомическими-занятиями, и их результатом стала целая
коллекция препаратов, переданная Бэром анатомическому му-
зею. Затем он основательно занимался анатомическим иссле-
дованием некоторых животных: лосей, тюленей, дельфинов, при-
балтийского осетра, — и написал несколько работ по этой теме.
Тщательные исследования различных организмов, напряжен-
ные размышления привели Бэра к его важнейшему открытию —
обнаружению эмбрионального яйца у млекопитающих и чело-
века. «...Я полагаю, — писал Бэр, .— что имею право приписать
себе открытие истинных обстоятельств, имеющих место при за-
рождении млекопитающих, включая и человека. Охотно при-
знаю, что я обязан в этом деле не столько моей напряжённой
исследовательской работе или остроте моего ума, сколько
остроте моего зрения в молодые годы» [7, с. 324]. И в другом
месте: «Я... не хочу скрывать, что и посейчас испытываю чувст-
во радости, что сделал это открытие, хотя охотно признаю, что
здесь было больше счастья, чем заслуги» [7, с. 328].
Право автора открытия связывать свой успех с тем или
иным внешним обстоятельством — будь то острота зрения (а
точнее, близорукость, которой страдал Бэр!) или счастливая
случайность. Однако беспристрастный исследователь творчест-
ва ученого чаще усматривает истинный источник научного ус-
пеха в систематическом целенаправленном - труде. Работу
1827 г. об открытии эмбрионального яйца Бэр посвятил Петер-
бургской Академии наук. И хотя это открытие не сразу было
принято современниками, Бэр вошел в историю биологической
науки как отец современной эмбриологии. Парижская академия
наградила его в 1831 г. своей медалью. Однако всемирная сла-
ва Бэра-ученого была еще впереди — она нашла его в России.
В Кенигсберге Бэр написал ряд других основательных ра-
бот по физиологии, антропологии, анатомии. Он имел здесь
многих учеников. В своей «Автобиографии» [7, с. 293] Бэр при-
водит по памяти имена четырнадцати своих кенигсбергских
докторантов и названия их диссертаций за период с 1818 г. по
1834 г. Он упоминает также среди своих учеников имена «полу-
чившего впоследствии большую известность» хирурга И. Ф.
Диффенбаха (Johann, JFried.ri.ch Dieffenbach, 1792—1847); хирурга
В. Баума (Wilhelm Baum), профессора в Грейфсвальде, а за-
тем в Геттингене; анатома К- Рейхерта (Karl Reichert, 1811 —
1883), профессора Дерптского и Берлинского университетов; хи-
рурга К. А. Бурова (Karl August Burow, 1809—1874) , о котором
будет повод сказать ниже. Педагогическая метода Бэра, как и
его учителя Бурдаха, основывалась на тех же принципах, кото-
рым следовали Ф. Бессель и Ф. Нейман. Важнейшим из этих
принципов было единство теории и эксперимента. Бэр-учитель
стремился не к механической передаче знаний — главную
298
свою цель он видел в воспитании у студента навыков само-
стоятельного критического мышления.
Бэр не чурался популяризации научных знаний. Он не раз
писал о научных предметах в широкой печати, читал популяр-
ные лекции. Бэр состоял членом трех кенигсбергских научно-
популярных обществ: Медицинского, Физико-экономического и
Немецкого. Эти общества высокой наукой не занимались,
а преследовали, скорее, культурные и даже практические цели.
На собраниях обществ читались популярные доклады. «Немец-
кое общество приходило в немалое замешательство, — ирони-
зировал Бэр, — когда задавали вопросы, какие, собственно, це-
ли оно преследует. Никто не знал, что на это ответить. Гово-
рили, что Готшед его основал, и с тех пор оно так и сущест-
вует» [7, с. 253]. Тем не менее с докладами на общие биологи-
ческие темы Бэр не раз выступал и в Немецком, и в Медицин-
ском обществах.
Но наиболее тесные связи он имел с Физико-экономическим
обществом, основанным в 1790 г. в Морунгене. Это было одно
из старейших в Пруссии объединений подобного рода. С 1799 г.
общество работало в Кенигсберге. Председателем Физико-эко-
номического общества в 1831 г. был избран Бэр. После смерти
предыдущего председателя профессора К- Г. Хагена (1829 г.)
деятельность общества фактически прекратилась, и Бэру пред-
стояло оживить ее снова. По его настоянию и не без сопро-
тивления части членов (был даже письменный протест!), об-
щество приняло новый устав, открывавший доступ на доклады
всем желающим. В январе 1832 г. Бэр в качестве нового пред-
седателя выступил с речью на первом публичном собрании об-
новленного общества.
«В моей вступительной речи я не мог удержаться от не-
скольких саркастических замечаний ио поводу чисто немецкой
боязни публичного слова, хотя печатного слова мы не боимся.
Результат превзошел мои ожидания. Уже на третьем докладе
было так много посетителей, что обширный зал не мог вмес-
тить всех желающих. Заявлений о желании прочитать докла-
ды было подано больше, чем мы могли принять», — вспоминал
Бэр [7, с. 377]. Среди тех, кто выступал с докладами, были мо-
лодые доценты К. Г. Я. Якоби, Л. Ф. (Мозер, Г. В. Дове. Масти-
тый Ф. В. Бессель вначале скептически отнесся к идее чтения
лекций о серьезных научных вопросах перед широкой публи-
кой, но потом его мнение изменилось, и в последующие 12 лет
он прочитал в обществе ряд прекрасных докладов. Бессель
оставил память в Физико-экономическом обществе не только
своими лекциями, но и новой, надолго закрепившейся тради-
цией, о которой не забыл упомянуть председатель Бэр: «Меж-
ду прочим, он внес предложение, чтобы члены общества после
публичных докладов собирались в ресторане. Остроумный и
приятный Бессель был здесь душою общества. Воспоминания
299
об этих вечерах оставили у всех участников самые приятные
чувства» [7, с. 377—378].
Деятельность Бэра на посту председателя общества была
направлена на установление связей между университетской на-
укой и местной экономикой, на приобщение к новейшим науч-
ным достижениям широкой публики. Физико-экономическое об-
щество время от времени публиковало свои труды; к концу
XIX в. они все более обретали чисто научный характер. О вза-
имодействии общества с университетской наукой можно со-
ставить некоторое представление по истории с геотермической
станцией Ф. Неймана (очерк «Физика — наука эксперимен-
тальная»), Физико-экономическое общество существовало в Ке-
нигсберге до 1945 г.
В бытность в Кенигсберге Бэр стал свидетелем грозной хо-
лерной эпидемии 1831 г. Как ученый, член медицинского фа-
культета и член Медицинского общества он принял деятельное
участие в борьбе с этим бедствием. Эпидемия в 1830 г. про-
никла из Индии через Персию в Астрахань, в июне 1831 г.
достигла Петербурга, где унесла 7000 жизней, затем через
Польшу пришла в Пруссию. По мере приближения заразы в
Кенигсберге распространялись всевозможные слухи, часто со-
вершенно дикие и нелепые; в наэлектризованной атмосфере
города нарастали смятение и паника.
Чернь угрожала расправой врачам, «выдумавшим холеру»,
а вместе с ними астроному Бесселю, который своими порохо-
выми сигналами из обсерватории навлек заразу из Пиллау.
(По-видимому, речь шла о пороховых, вспышках, подававших-
ся в обсерватории для наблюдений с больших расстояний в
геодезических целях.)
Нужно отдать должное медицинскому факультету, прила-
гавшему энергичные усилия в борьбе с болезнью, за сохране-
ние спокойствия и порядка. С первыми признаками появления
болезни в городе были прекращены занятия во всех школах и
в университете. Власти организовали пункт помощи больным
с круглосуточным дежурством врачей под руководством дирек-
тора университетской поликлиники Г. А. Рихтера (Gottlieb
August Richter, 1778—1832), работал специальный холерный
лазарет, велась разъяснительная работа. В Кенигсберге даже
стала выходить газета «Холерные ведомости» (Cholera Zeitung).
Бэр в этих чрезвычайных обстоятельствах сохранял полное
хладнокровие и руководствовался долгом ученого, стремясь не
только помочь больным, но и уяснить истоки и особенности бо-
лезни. Он тщательно изучал на местах первых заболеваний все
подробности их начала и протекания; выступал с разъяснитель-
ными статьями в печати.
Общественное напряжение в Кенигсберге разразилось па-
мятным в истории города холерным бунтом, «который, — по
словам Бэра, — принял такие размеры, как едва ли бывало в
300
каком-нибудь другом культурном городе». Бэр оставил описа-
ние этого драматического события: «Карантинные правила и
основанные на них приказы и распоряжения городского управ-
ления раздражали все классы населения, за исключением от-
дельных робких людей. Однажды был объявлен приказ, запре-
щающий провожать трупы людей, умерших от холеры, на клад-
бище, причем предписывалось хоронить их в специально отве-
денном месте. В это время умер один из видных граждан го-
рода. Тогда многие жители сговорились поставить тело на бо-
гато украшенные дроги, привезти его на кладбище и там по-
хоронить, даже насильно. Похоронную процессий власти не
стали трогать, и толпа, как бы в доказательство завоеванных
ею прав, двинулась с кладбища на базарную площадь. Сперва
собравшиеся на ней люди не имели оружия, лишь немногие
угрожали палками врачам, которые выдумали холеру. Кое-ко-
го они схватили и порядком поколотили, но те успели спастись.
Теперь же бунтовщики — мужчины и женщины — запаслись
камнями, а некоторые парни были вооружены дубинами. В ок-
на здания полиции полетели камни, все служащие оттуда раз-
бежались. Затем толпа проникла внутрь здания, выбросила от-
туда все бумаги и сожгла их на площади. В одной из боковых
улиц стоял эскадрон кирасир в своих тяжелых латах, который,
однако, допустил это бесчинство. Между тем на площадь при-
были студенты университета во главе с университетским судь-
ей, которые были вооружены чем попало, и началась рукопаш-
ная схватка между студентами и мятежниками. Только после-
полудня кирасиры вышли из засады, двинувшись сомкнутыми
рядами, попытались очистить площадь, но победоносная толпа
встретила их камнями. После этого было пущено в ход огне-
стрельное оружие, причем несколько человек — я полагаю, че-
ловек шесть—были тяжело ранены. На этом бунт и прекра-
тился» [7, с. 373—374].
Под давлением бунтовщиков уже на другой день были от-
менены строгие карантинные правила. Эта мера несколько ус-
покоила жителей, но вызвала раздражение в правительствен-
ных кругах в Берлине. К осени бедствие пошло на убыль, в
городе постепенно восстанавливалась нормальная жизнь. В эпи-
демию 1831 г. в период с 23 июля по 20 декабря в Кенигсберге
заразились холерой 2206 человек, 1323 из них умерли. В этом
году количество смертей превысило количество рождений в го-
роде на 1406 [55, т. 2, с. 495].
Хотя с годами желание Бэра вернуться на родину поослаб-
ло, он, по-видимому, никогда не расставался с этой мыслью.
Он с интересом воспринимал сообщения о вакансиях в том или
ином научном заведении Российской империи; как упомина-
лось, ездил в Петербург в 1829—1830 гг. е намерением перейти
в Петербургскую .Академию. Сплетение многих обстоя-
тельств — и служебных, и научных, и личных, склонило в кон-
301
це концов Бэра оставить в 1834 г. Кенигсберг и навсегда пере-
ехать в Россию, в Петербургскую Академию. Таким образом,
Карл Максимович Бэр, как его называли в России, из 84 лет
жизни 20 провел за рубежом (из них 17 в Кенигсберге) и 64
года в России, из которых 33 в Петербурге. Выйдя в отставку,
Бэр переселился в 1867 г. из шумной столицы в тихий Дерпт —
городок его университетской юности.
В «русский» период деятельности Бэр совершил научные пу-
тешествия в Лапландию, на Новую Землю, к Каспийскому мо-
рю. Результаты экспедиционных исследований он изложил в
ряде книг и статей, как чисто научных — по географии, антро-
пологии, этнографии, так и имевших прикладной, хозяйствен-
ный характер. В частности, прямое отношение к экономике Рос-
сии имели его работы по ’организации на научной основе про-
мышленного рыболовства. Наблюдения за природой в продол-
жительных экспедициях позволили Бэру сформулировать закон,
носящий ныне его имя и объясняющий как следствие враще-
ния Земли асимметрию берегов рек, текущих в меридиональ-
ном направлении.
В приветствии из Дерпта первому съезду русских естество-
испытателей, пожелавшему иметь Бэра своим председателем,
стареющий ученый писал: «Да ниспошлет трижды всемогущий
Бог, чтобы после этого первого съезда ученых нашей Родины
расцвело и широко распространилось изучение природы и всех
наук и принесло бы полновесные и зрелые плоды. Неизменных
успехов в этом и удач!» [9, с. 182].
Карл Бэр умер в Дерпте в 1876 г. Там ему был сооружен
памятник, стоящий доныне. В сегодняшнем Тарту есть улица
Бэра. Улица с таким же названием есть и в Астрахани. В Ка-
лининграде такой улицы нет, хотя она была в старом Кенигс-
берге.
Перед отъездом в Россию Бэр позаботился о подборе сво-
его будущего преемника. Он остановил свой выбор на молодом
зоологе и физиологе из Данцига К. Т. Зибольде (Karl Theodor
Siebold, 1804—1885), «который как натуралист подавал большие
надежды». Реакция университетского сената на эту кандида-
туру вызвала горький сарказм Бэра: «Но я получил устный
и притом негласный ответ, что Зибольд не подходит, потому
что он католик. Университет в Кенигсберге, видите ли, был
основан в 1544 г., когда иезуиты усердно старались подчинить
поляков папскому престолу, и университет должен был защи-
щать протестантов. Но боязнь, что в 1834 г. при изучении жи-
вотного мира можно было сыграть на руку католицизму, для
меня была неожиданностью. По-видимому, отцы университет-
ского сената порою обнаруживали глубокую мудрость и преду-
смотрительность... Нет, хорошо, что в 1834 г. в Кенигсберге ка-
толицизм еще считался опасным» [7, с. 403—404]. Не знал Карл
Максимович, что спустя сто лет и более «при изучении живот-
302
ного мира», и не только его, угрожающе опасным будут счи-
таться многие и многие вещи, которые бы он счел совершенно
невинными.
Как бы там ни было, кандидатура Зибольда была отклоне-
на, а на место Бэра был приглашен (снова из Дерпта!) М.. Г.
Ратке (Martin Heinrich Rathke, 1793—1860), с которым Бэр так-
же имел научные связи и считал «достойным уважения». Уро-
женец Данцига, Ратке учился в Геттингене и в Берлине, где
в 1818 г. получил степень доктора медицины. После окончания
учебы занимался врачебной практикой в Данциге и препода-
вал там в гимназии физику и физическую географию. Тогда же
Ратке начал серьезно заниматься анатомией и эмбриологией
животных и опубликовал ряд научных работ в этой области.
В 1829 г. он принял приглашение в Дерпт, где прослужил в
университете около шести лет. Между прочим, в Дерпте Ратке
был председателем комиссии, принимавшей докторский, экза-
мен у будущего знаменитого русского хирурга Н. И. Пирогова
(1810—1881). (Отметим одну любопытную параллель: когда в
1836 г. Пирогов избирался на должность экстраординарного
профессора хирургии Дерптского университета, совет принял
решение о его избрании не без колебаний — это был первый
случай избрания в профессора русского и православного!) Бу-
дучи в России, Ратке совершил два путешествия к Черному мо-
рю для изучения его фауны. В 1835 г. он принял кафедры зоо-
логии и анатомии в Кенигсберге и продолжил здесь исследова-
ния по сравнительной анатомии и эмбриологии. Это был очень
деятельный и одаренный ученый, оставивший около 130 работ.
В 1839 г. Ратке участвовал в научной экспедиции в Швецию
и Норвегию; в 1852 г. он в течение двух семестров был ректо-
ром (то есть проректором) университета. Ратке работал в Ке-
нигсберге до конца жизни.
В 1844 г. медицинский факультет получил еще одно подраз-
деление^— кафедру фармакологии. Ее возглавил врач из Ми-
тавы в русской Курляндии Ф. В. Крузе (Friedrich Wilhelm Cru-
se, 1813—1873). Химико-фармацевтическая лаборатория кафед-
ры была оборудована в старом епископском дворе рядом с уни-
верситетским зданием на Кнайпхофе. Лабораторией заведовал
профессор Г. Шпиргатис (Hermann Spirgatis, 1822—1899).
В 1846 г. на Друммштрассе, 25—29 открылась университетская
клиника по внутренним болезням (ныне улица Больничная; там
сохранилась старая кирпичная въездная арка с немецкой над-
писью).
В том же году упоминавшийся уже ученик Бэра К. А. Бу-
ров открыл частную клинику, которую спустя некоторое вре-
мя предоставил в распоряжение университета как хирургиче-
скую. Буров учился в Альбертине, в 1839 г. здесь состоялась
его хабилитация по хирургии, в 1844 г. он стал ординариусом.
В память о замечательном враче его бывшие пациенты после
303
его смерти (1874 г.) поставили в 1877 г. на Бергплаце (ныне
район Дворца бракосочетаний), где раньше находился дом-
клиника Бурова, его бронзовый бюст на четырехметровой же-
лезной колонне. Перед окончанием последней войны бюст по-
пал в Гамбург, а затем был передан студенческому дому «Аль-
бертина» в Геттингене.
Таким образом, с начала XIX века в живописной местности
Кенигсберга между Штайндаммом (ныне улица Житомирская
и часть Ленинского проспекта до улицы Театральной) — Кни-
продештрарсе (улица Театральная) и улицами Унтерлаак и
Оберлаак (Московский проспект от эстакадного моста до шко-
лы милиции) постепенно складывался университетский горо-
док. Здесь были построены астрономическая обсерватория,
анатомический театр, зоологический музей, некоторые меди-
цинские клиники. Здесь же был заложен ботанический сад.
БОТАНИЧЕСКИЙ САД УНИВЕРСИТЕТА
Старый ботанический сад Кенигсбергского университета
слыл в былые времена одним из красивейших ботанических
садов Германии. И хотя саду пришлось пережить тяжелые ис-
пытания, этот островок живой природы, облагороженной разу-
мом и руками человека, хранит и ныне неизъяснимое очарова-
ние.
История сада начиналась вместе с возрождением универ-
ситета в пору наполеоновских войн. Ее истоки, как и многие
другие начинания в Альбертине, связаны с именем профессора
Карла Готфрида Хагена. Еще до Ауэрштедтской катастрофы
1806 г. Хаген .не раз ставил вопрос о необходимости закладки
ботанического сада в рамках медицинского факультета. Однако
по разным причинам, главной из которых, как всегда, было
отсутствие средств, осуществить этот замысел долго не удава-
лось. Только в 1806 г. были начаты наконец переговоры о при-
обретении участка на возвышенности Буттерберг у западной
окраины города. Владельцем участка был военный советник,
известный общественный деятель и поэт И. Г. Шеффнер
(Johann Georg Scheffner, 1736—1820).
Шеффнер с 16 лет учился в Альбертине, был свидетелем и
участником событий Семилетней войны, затем служил в Кенигс-
берге по юридической части, позже (с 1772 г.) до выхода в
отставку служил военным советником в Мариенвердере (ныне
г. Квидзын в Польше). Получив значительное наследство, он
возвратился в Кенигсберг и в 1795 г. купил здесь дом с боль-
шим садом на Буттерберге, западнее Нойроесгартенской кир-
хи. Шеффнер был одним из тех, кто составлял кенигсбергскую
интеллектуальную элиту конца XVIII — начала XIX веков. Он
304
был дружен с Кантом, входил в круг гостей традиционных
кантовских обедов. Когда Пруссия оказалась поверженной На-
полеоном, Шеффнер мобилизовал весь свой авторитет и свой
поэтический дар на пробуждение патриотических чувств сооте-
чественников, призывал их к освободйтельной борьбе. После
окончания войны по предложению Шеффнера на вершине воз-
вышенности Гальтгарбен (в районе нынешнего поселка Пере-
славское)— самой высокой точке (111 м) Земландского полу-
острова — был воздвигнут памятник-крест народным ополчен-
цам, павшим в освободительной войне с Наполеоном. Тор-
жественное открытие памятника с именами Шарнхорста, Гней-
зенау, Йорка состоялось в присутствии многих студентов и
профессоров Альбертины 27 сентября 1818 г. Одной из тради-
ций университета, положенной Шеффнером, стали ночные сту-
денческие праздники на Гальтгарбене вблизи дня летнего
солнцестояния и в память о победоносной битве под Ватерлоо
(18 июня). Шеффнер, по его завещанию, был похоронен на
Гальтгарбене.
Но вернемся к истории ботанического сада. Когда Шеф-
фнер решился на продажу своей усадьбы на Бутерберге, ко-
роль Фридрих Вильгельм III, чья резиденция была тогда в Ке-
нигсберге, выкупил этот участок и подарил его в 1809 г. уни-
верситету для разбивки ботанического сада. Преобразованием
приусадебного парка в новое научно-учебное подразделение
университета занялся профессор Хаген. Однако одному ему,
обремененному массой других обязанностей, с этой работой
справиться было трудно. По рекомендации Хагена В. Гум-
больдт назначил на пост директора сада молодого ботаника
и зоолога А. Ф. Швейггера; (August Friedrich Schweigger, 1783—
1821).
Швейггер получил прекрасное образование в Париже, был
увлечен своей наукой и полон энергии. В 1809 г. он прибыл в
Кенигсберг и с энтузиазмом принялся за дело. Ему помогал
приглашенный из Берлина специалист-садовод. Вначале стро-
гой системы в посадках не придерживались — Швейггер стре-
мился иметь как можно больше видов растений. В списке
1812 г. их было уже 2367, а в последующие годы это число
удвоилось и учетверилось [73, с. 29] и площади под посадки
уже не хватало. Благодаря стараниям Швейггера к саду уда-
лось присоединить некоторые прилегающие участки, и к 1818 г.
его площадь была уже больше трех гектаров. Но по-прежнему
кенигсбергский сад оставался .самым малым по площади сре-
ди прусских ботанических садов. В коллекции сада была пред-
ставлена растительность шести климатических зон Земли, по
числу которых были построены шесть специальных закрытых
помещений.
Первый директор ботанического сада Швейггер был дружен
со своим коллегой по медицинскому факультету К. Бэром.
20 Зак. 1382 305
Именно он предложил недавно приехавшему Бэру читать курс
зоологии и выдвинул идею организации зоологического музея.
Швейггер элегично содействовал назначению Бэра на долж-
ность экстраординариуса. В 1817 г. и 1819 г., оставаясь дирек-
тором ботанического сада, Швейггер исполнял также ректор-
ские обязанности. Уже с 1811 г. он не раз совершал научные
поездки и посетил Швецию, Данию, Англию, Францию, Италию.
В середине 1819 г. Швейггер отправился в длительную экспе-
дицию на юг Европы, намереваясь, в частности, посетить Гре-
цию и Сицилию. Эта поездка закончилась для него трагиче-
ски: в июне 1821 г. он был убит на Сицилии своим проводни-
ком. Его коллеги по университету установили в ботаническом
саду каменную стелу в память о А. Ф. Швейггере. Часть
стелы с латинской надписью: Memorial Aug. Friedr. Schweiggeri
hortorum conditoris optime meriti posuit amicorum pietas
MDCCCXXIV* — сохранилась доныне.
На время отсутствия Швейггера министерство назначило его
заместителем ботаника профессора Эйзенхардта (Eyssenhardt,
?— 1824), по словам Бэра, «хорошо образованного молодого
натуралиста, обладавшего благороднейшим характером» [7,
с. 250—251]. Эйзенхардт жил в ботаническом саду по сосед-
ству с Бэром и был его близким другом. Бэр посещал также
его лекции о грибах и низших водорослях. Эйзенхардт страдал
легочным кровотечением; в 1824 г. он уехал на лечение, и обя-
занности директора ботанического сада на- время принял на
себя Бэр — по долгу дружбы, без материального вознагражде-
ния. Ему приходилось проводить экскурсии и учебные опыты,
решать текущие вопросы. «Впрочем, ботанические экскурсии
имели для меня известную прелесть, и вообще ботаника была
для меня забытой, но не окончательно отвергнутой возлюблен-
ной», — писал Бэр об этом времени [7, с. 297—298]. Когда в
1824 г. Эйзенхардт умер, Бэр, уступая университетскому руко-
водству, согласился исполнять временно обязанности директо-
ра сада, хотя эта работа отвлекала его от физиологических ис-
следований. Такое положение, по-видимому, продолжалось до
1826 г.
К дальнейшему развитию событий имел отношение, хотя и
не самое непосредственное, Иоганн Вольфганг Гете — поэт и
естествоиспытатель. Говорят, свой вклад в естествознание Гете
считал более значимым, чем все его поэтическое творчество.
Под влиянием взглядов Гете, изложенных в работе «О мета-
морфозе растений» (1790 г.), находился К- Бэр. К- Ф. Бурдаху
Гете прислал в 1818 г. дружеское письмо как отклик на речь
Бурдаха о морфологии растений. Гете переписывался с чле-
нами студенческого философско-поэтического кружка Альбер-
* Памяти Авг. Фридр. Швейггера, основателя садов, имевшего особые
заслуги, посвящается друзьями 1824..
306
Основание стелы памяти А. Ф. Швейггера в ботаническом саду.
Фото 1994 г.
20*
тины, опубликовал статью о сборнике литовских песен, издан-
ном кенигсбергским профессором Людвигом Резой (Ludwig
Gedemin Rhesa, 1776—1840), написал благожелательный отзыв
об одной из работ Э. А. Хагена (младшего сына К. Г. Хагена)
и даже принял автора лично.
Гетевское учение об изменчивости растений послужило по-
водом для начала переписки между поэтом и молодым геттин-
генским приват-доцентом Э. Г. Ф. Майером (Ernst Heinrich
Friedrich Meyer, 1791 —1858). Майер, безоговорочно принявший
идеи Гете, оставался их последователем до конца дней.
Многолетней дружбе этих двух личностей способствова-
ли также поэтические опыты Майера. При поддержке Гете
Майер получил назначение в Кенигсберг на должность орди-
нарного профессора ботаники и директора ботанического сада.
Он приехал в восточно-прусскую столицу в 1826 г., то есть в
один год с Ф. Нейманом, К. Якоби, Г. Дове, Ф.*Дульком.
В Кенигсберге Майер нашел единомышленников во взгля-
дах на естествознание как первостепенный предмет в системе
наук и образования. Это были Бессель, Нейман, Бэр, Бурдах.
Они сходились также во мнении о неразделимости теории и
эксперимента в процессе обучения. Майер приехал в Альберти-
ну в то время, когда здесь подспудно или явно шла борьба
между «классиками» — представителями теологии, истории,
филологии, полагавшими, что в системе образования естество-
знанию достаточно отвести скромную роль краткой добавки к
«классическим» дисциплинам, и учеными-естественниками. По-
зицию последних в этой полемике несколько возвышенным
слогом выразил Майер: «Древность предоставляет духу более
здоровую пищу, чем природа. Это и на самом деле так, если
придерживаться точки зрения наивного человека. Но если
крестьянин, охотник, любой простой человек, живущий вместе
с природой и на природе, по остроте взгляда и верности суж-
дений в многообразных переплетениях реальной жизни нередко
превосходит ученых мужей, то мы сомневаемся, что темная
древность ближе человеческому духу, чем живая природа, вме-
сте с которой его создал Бог. ...Истинная поэзия, возвышенней-
шая дочь человеческого духа, всегда идет рука об руку с созер-
цанием природы» [74, с. 268—269].
Конечно, Майер стал одним из организаторов и руководите-
лей естественно-научного семинара (см. очерк «Специальные
семинары...»). В отчете семинара за первый год работы (1835—
1836) Майер, в частности, изложил свой взгляд на роль экс-
перимента в. обучении естественным наукам: «Семинарские
студенты должны не просто познакомиться с инструментами —
они должны использовать их в деле; не только изучать разделы
естествознания, но и учиться научному исследованию. Такие
практические упражнения — далеко не механическое дело. Они
требуют соединенного участия рук, глаз и души. Только тогда
308
природа, уступая одухотворенным рукам, чувствующим глазам,
созерцающему уму, приподнимет завесу над своими тайнами»
[69, с. 118].
Эрнст Майер оставался на посту директора ботанического
сада в течение 32- лет, до своей смерти в 1858 г. Ему удалось
еще несколько расширить площадь сада. В духе новых эсте-
тических и садоводческих тенденций он изменил первоначаль-
ную планировку сада и состав насаждений. В это время, как
и при предшественниках Майера, ботанический сад по преиму-
ществу служил базой для учебных занятий студентов и лишь
частично для научных исследований. Профессор Майер дваж-
ды— в 1846 г. и 1849 г. — избирался ректором (проректором)
университета. Он глубоко занимался историей ботаники и на-
писал, не успев, к сожалению, закончить, четырехтомный труд
на эту тему.
В 1858 г. директором ботанического сада стал уроженец Ке-
нигсберга профессор ботаники Р. Каспари (Robert Caspary*
1818—1887), автор работ по географии распространения расте-
ний, особенно пристально занимавшийся исследованием водо-
рослей. Особое внимание он уделял местной прусской флоре;
ему удалось установить около 70 новых видов растений Прус-
сии. Каспари довел площадь ботанического сада почти до четы-
рех гектаров. Он построил большую оранжерею со стеклянны-
ми стенами и кровлей на дне впадины, где ныне находится
пруд. Это помещение предназначалось для тропических водо-
рослей. В 1889 г. оно было снесено, так же как и часть постро-
енной Каспари теплицы южнее главного входа.
Роберт Каспари организовал в 1862 г. Ботаническое обще-
ство, при нем на территории сада был в 1881 г. построен бота-
нический институт, занимавшийся исследованием строения и
физиологии растений, их болезней, ботаникой лесных культур
и т. п. Наклонную территорию севернее ботанического институ-
та Каспари начал засаживать иноземными хвойными деревья-
ми. Как и его предшественник, Каспари занимался историей
ботаники, особенно в Пруссии. Он опубликовал свыше 300 на-
учных работ. В 1870 г. и 1872 г. Каспари избирался ректором
(проректором) университета.
На смену Каспари в 1888 г. пришел профессор X. Люерссен
(Christian Luerssen, 1843—1916). Уже в следующем году он
распорядился снести оранжерею для водорослей и на ее месте
вырыть пруд с островком и фонтаном. Сооружение фонтана,
правда, не очень вязалось с назначением сада. Водоросли, ко-
торые могли произрастать под открытым небом, были переса-
жены в пруд, а их тропические виды были разосланы по дру-
гим ботаническим садам. Небольшой, сильно заболоченный во-
доем в южной части сада был засыпан, и это место засадили
специально подобранным кустарником. Люерссен снес в 1899 г.
пришедшие в крайнюю ветхость теплицы, построенные еще
309
Швейггером, и возвел одну новую небольших размеров.
В 1908 г. на склоне южнее ботанического института была уст-
роена из валунов альпийская горка, засаженная горными ра-
стениями. При Люерссене территория сада несколько уменьши-
лась из-за отторжения от нее площади для расширения хими-
ко-фармацевтической лаборатории, переехавшей сюда с Кнайп-
хофа в 1888 г. Лаборатория находилась на улице Бесселя,
4—5, рядом с главным входом в сад. Потеснили сад и на его
южной границе: здесь (Буттерберг, 5) был построен изолятор
глазной клиники с операционным залом для лечения зараз-
ной глазной болезни — трахомы (здание сохранилось доны-
не).
Когда тайный советник Люерссен ушел в 1910 г. в отставку,
его сменил на посту директора профессор К. Мец (Carl Mez),
эрудированный и деятельный специалист. При нем в ботаниче-
ском саду произошли важные перемены. Склон юго-восточнее
памятника Швейггеру Мец преобразовал в местность известня-
кового типа с соответственно подобранной растительностью.
Восточному склону между ботаническим институтом и прудом
был придан характер каменистой горной местности со средне-
европейской и американской горной растительностью. В низи-
не южнее пруда было образовано болото «высокого типа», поле
в восточной части сада Мец отвел под биологически ценные,
сгруппированные по видам растения. В саду появилась искус-
ственная дюна. Живописный вид придавали местности поса-
женные в разных частях сада папоротники. Мец обогатил так-
же коллекцию водорослей, которые он описал в своей моно-
графии.
По-видимому, Мец был предпоследним директором ботани-
ческого сада; во всяком случае, уже с 1935 г. этот пост занимал
профессор К- Мотес (Kart Mothes), который оставался директо-
ром до последних месяцев существования университета в Ке-
нигсберге.
Природные условия Кенигсберга были более или менее
приемлемы в ботаническом саду для многих видов раститель-
ности, включая и экзотические. Разумеется, при постоянной
помощи человека, которому не раз приходилось преодолевать
последствия экстремальных погодных явлений. Ущерб расти-
тельным коллекциям сада время от времени наносили ливне-
вые дожди, ранние осенние или поздние весенние заморозки,
ураганные ветры.
Во время войны и в первые послевоенные годы сад очень
пострадал: погибло много растений, были разрушены специаль-
ные и служебные здания, дезорганизован водный режим почв.
В 1951 г. бывший ботанический сад Кенигсбергского универ-
ситета был передан областному отделу народного образования
для организации станции юных натуралистов. Некоторые ред-
310
В бывшем ботаническом саду Альбертины. Фото 1994 г.
кие растения, даже из занесенных в Красные книги планеты
или страны, здесь сохранились доныне.
Ботаническим садом современному Калининградскому уни-
верситету служит бывшее городское садоводство, заложенное
в 1904—1907 гг. в городском районе Марауненгоф по инициа-
тиве и под руководством садового инспектора П. Кебера (Paul
Raber, 1869—1919). Главной1 задачей садоводства было снабже-
ние посадочным материалом (деревья, кустарники, цветы,
травы) городских парков, скверов, площадей, улиц, а также
школьных участков и школьных дворов. Часть территории са-
доводства была отведена для двух небольших ботанических
садов: учебного, для занятий со школьниками с соответственно
подобранной и очень представительной коллекцией растений,
и научного, где очень широко была представлена местная фло-
ра. Сад имел теплицы и оранжереи для теплолюбивых экзоти-
ческих растений.
Итак, ботанический сад Кенигсбергского университета явил-
ся одним из первых институтов естественно-научного направле-
ния, основанных на пути обновления Альбертины в начале
XIX века. К середине столетия впервые в ее истории совершен-
но явно обозначился поворот от теолого-филологического на-
правления, главенствовавшего в университете со времен его
основания, к естественно-научному, представленному матема-
311
тикой, астрономией, физикой, биологией, медициной. Этот по-
ворот был не только знамением времени, но и плодом много-
летних усилий кенигсбергских ученых-естественников.
Г. ГЕЛЬМГОЛЬЦ В АЛЬБЕРТИНЕ
С Кенигсбергским университетом была связана судьба од-
ного из самых выдающихся ученых XIX столетия — физиолога,
физика, математика, философа — Германа фон Гельмгольца
{Hermann Ludwig Ferdinand von Helmholtz, 1821 —1894), члена
многих академий (в том числе Петербургской) и научных об-
ществ. Гельмгольц был одним из последних, кто попытался
охватить своим интеллектом естествознание, философию, изящ-
ные искусства и найти глубинные связи между ними. Он оказал
огромное влияние на формирование облика науки своего време-
ни — и не только своими блестящими научными достижениями,
но и незаурядными организаторскими способностями,' и популя-
ризацией научного знания.
Гельмгольц работал в Кенигсберге с осени 1849 г. по 29
июля 1855 г. * Он получил назначение в самый восточный не-
мецкий университет, когда ему было 28 лет, то есть в самом
начале своей более чем 50-летней научной биографии. К этому
времени молодой ученый имел за плечами учебу в медико-хи-
рургическом институте в Берлине с посещением лекций в Бер-
линском университете, службу эскадронным хирургом в полку
в Потсдаме, наконец, работу преподавателем анатомии в Бер-
линской академии художеств. Это внешняя канва начального
периода его научной жизни. Внутреннее ее содержание состав-
ляли непрерывное расширение знаний и напряженная научная
работа. Он очень много читал, ставил опыты в своей примитив-
ной лаборатории, размышлял, писал.
В самых общих словах направление его научных поисков
того времени можно охарактеризовать как стремление найти
общие истоки биологических, физических и химических явле-
ний. Ко времени отъезда в Кенигсберг Гельмгольц опублико-
вал 8 научных работ, важнейшей из которых и одной из самых
значимых во всей творческой биографии ученого была работа
«О сохранении силы» (1847 г.), в которой в наиболее общей форме
был сформулирован принцип сохранения энергии. Эта работа бы-
ла не понята большинством тех, кто с ней тогда смог ознакомиться.'
Гельмгольц получил приглашение в Кенигсберг весной
1849 г., когда его коллега Э. Брюкке {Ernst Briicke, 1819—
1892) освободил там кафедру общей патологии и физиологии.
Солидное для молодого ученого жалование 800 талеров, а так-
* Первый раз Гельмгольц посетил Кенигсберг в 1839 г. во время своих
студенческих каникул.
312
же другие предложенные в Кенигсберге условия его вполне
удовлетворяли. Отпраздновав в августе 1849 г. свадьбу с Оль-
гой Фельтен (Olga von Velten) в Потсдаме, он! отправился в да-
лекий Кенигсберг.
Экстраординарный профессор кафедры общей патологии и
физиологии Г. Гельмгольц немедленно продолжил в Кенигсбер-
ге физиологические исследования, начатые в Берлине.
Уже в 1850 г. он установил, что раздражение распространя-
ется по нерву с конечной и притом небольшой скоростью — по-
рядка 30 м/сек (у лягушки). По этому поводу А. Гумбольдт
воскликнул: «Нервный импульс распространяется лишь в три
раза быстрее, чем течет Ориноко!» [77, с. 24]. Это открытие
опровергало распространенное мнение (которого придерживал-
ся и университетский учитель Гельмгольца И. Мюллер
(Johann Muller, 1801—1858), что нервный импульс распростра-
няется со скоростью света. Одновременно Гельмгольц устано-
вил факт запаздывания реакции мышцы на раздражение на
время около 0,01 секунды.
В следующем 1851 г. Гельмгольц объявил о том, что им
изобретен офтальмоскоп (глазное зеркало) — прибор для не-
посредственного исследования глазного дна. Простота этого
прибора и его широкие возможности в диагностике обеспечили
ему повсеместное распространение и долгую жизнь: офтальмо-
скоп доныне незаменим в медицинской практике.
Изобретение офтальмоскопа принесло Гельмгольцу всеоб-
щее признание. Он писал об этом: «Для моего внешнего поло-
жения в мире конструирование глазного зеркала было решаю-
щим. Отныне я находил у начальства и коллег признание и
благосклонное отношение к моим желаниям, так что с тех пор
я мог свободнее следовать внутренним запросам и лучше удов-
летворять свою любознательность» [30, с. 264]. Действительно,
прямым следствием этого изобретения стало получение Гельм-
гольцем в 1851 г. ординарной профессуры. Что же касается
его «любознательности», то в ближайшее время она была на-
правлена на исследование физиологии и оптики глаза с
помощью офтальмоскопа.
К этому времени завершается этап чисто физиологических
работ Гельмгольца. И именно в Кенигсберге углубленное ис-
следование процесса зрения приводит его в область физики —
его второго призвания. Он начинает заниматься теорией цве-
тов, физиологической оптикой и акустикой, цветовым зрением,
электрофизиологией. В частности, он первым выяснил меха-
низм аккомодации глаза (1853 г.).
С другой стороны, общие проблемы восприятия ощущений
органами чувств побуждают Гельмгольца обратиться к теории
познания, философии. В этих двух областях — в физике и фи-
лософии— он продолжал позже работать и в Бонне, и в Гей-
дельберге, и в Берлине.
313
Занимаясь электрофизиологией, Гельмгольц столкнулся с
проблемой распространения тока в объемных проводниках.
В этой области наибольших успехов к тому времени добился
кенигсбержец Г. Р. Кирхгоф, переехавший уже в Бреслау.
Между обоими учеными возникает научное партнерство, полу-
чившее замечательное развитие позже, в Гейдельберге.
Не столь благоприятно складывались отношения Гельм-
гольца с учителем Кирхгофа-—Францем Нейманом, в то время
физиком № 1 не только в Кенигсберге, но, быть может, во всей
Германии. И причиной тому была не только возрастная разни-
ца (Нейману тогда было за 50). Предпосылки сдержанных
отношений между двумя учеными возникли еще до приезда
Гельмгольца в Кенигсберг: Нейман был среди тех, кто не при-
нял работу Гельмгольца «О сохранении силы».
Электрофизиологические исследования Гельмгольца непо-
средственно соприкасались с вопросами, над которыми работал
в области электричества Нейман. Поэтому сотрудничество со
старшим, умудренным жизненным и научным опытом Нейма-
ном было бы очень полезным для Гельмгольца. Однако этого
сотрудничества не получилось, как явствует из письма Гельм-
гольца Кирхгофу (ноябрь 1852 г.):
«Я все еще не могу справиться с теорией распределения
токов при опытах с животным электричеством, потому что на
пути у меня встают новые задачи. Мне очень мешает отсутствие
работы Грина, а также то, что Нейман еще- не опубликовал
обработку своих результатов по этому вопросу. Я не могу сво-
бодно с ним советоваться об этом, так как законы, которые
сам нахожу или которые мне нужны, встречаются в его тетра-
дях либо точно в том же виде,'либо в весьма сходной форме.
Поэтому после каждой беседы с ним у меня возникает сомне-
ние, имею ли я право опубликовать тот или иной результат.
Мне приходится избегать знакомиться с теоремами Грина по
тетрадям учеников Неймана» [27, с. 57].
Действительно, с подобными проблемами при общении с
Нейманом сталкивался не только Гельмгольц. Они проистека-
ли от пренебрежения Неймана к вопросам приоритета резуль-
татов собственных исследований. Он говаривал по этому пово-
ду: «Самое большое счастье — это найти какую-либо новую ис-
тину; приходящее за этим признание может добавить не мно-
гое или ничего» [36, с. 166]. Один из учеников Неймана
Вальдемар Фойгт (Woldemar Voigt, 1850—1919) вспоминал, что
иногда, читая серьезную работу кого-нибудь из своих учени-
ков, Нейман говорил: «Странно, человек верит, что сам вывел
эти формулы, а он только нашел мои» [36, с. 167].
В такой ситуации оказался и Гельмгольц, о чем свидетель-
ствуют цитированные выше строки его письма.
Исследовательница научной и педагогической деятельности
Ф. Неймана д-р К. Олеско (Kathrin М. Olesko) отмечает в ка-
314
Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц
честве некоторой странности этого человека, что «...Нейман
держал свой семинар обособленно, не вступая в контакты с
новыми учеными факультета, даже если их научные интересы
315
были близки к тому, чем занимались на семинаре. Среди вы-
дающихся исследований, которые он игнорировал, были рабо-
ты Германа Гельмгольца... Нейман не только не включал ис-
следования Гельмгольца в тематику семинара, но, кажется,
даже не упоминал о них, Почему Нейман никогда не восполь-
зовался всеми этими важнейшими, стратегическими возможно-
стями улучшить и интеллектуальный, и материальный уровень
своего семинара — остается загадкой» [69, с. 230].
Мы остановились подробнее на взаимоотношениях Гельм-
гольца с Нейманом, так как трения между этими двумя выдаю-
щимися личностями послужили одним из мотивов, побудивших
Гельмгольца покинуть Кенигсберг.
В кенигсбергские годы Гельмгольц совершил научные путе-
шествия, главным образом, с целью установления научных
связей с другими учеными и для ознакомления с условиями и
методами их работы. В 1851 г. его маршрут пролег по Герма-
нии, Франции, Италии, Швейцарии и Австрии. В Швейцарии
он останавливался на отдых.
В 1853 г. он впервые отправился в Англию, куда был при-
глашен на собрание Британской Ассоциации. Гельмгольц
познакомился со знаменитым физиком М. Фарадеем (Michael
Faraday, 1791—1867), с физиком и математиком Г. Г. Стоксом
(Georg Gabriel Stokes, 1819—1903), с химиком Т. Эндрюсом
(Thomas Andruse, 1813—1885). С королевским астрономом
Г. Б. Эри (Georg Bindell Airy, 1801—1892)! Гельмгольц подроб-
нейшим образом осмотрел знаменитую Гринвичскую обсерва-
торию. Примечательно, что в Англии Гельмгольца уже воспри-
нимали не как физиолога, а как физика.
Осенью 1853 г. ему неожиданно пришлось вступить в поле-
мику с Р. Ю. Клаузиусом (Rudolf Julius Immanuel Klausius,
1822—1888), который к тому времени уже сформулировал пер-
вое и второе начала термодинамики (1850 г.). Полемику вы-
звали критические замечания Клаузиуса о ранней работе
Гельмгольца «О сохранении силы» (1847 г.). Гельмгольц сумел
достойно и аргументированно возразить Клаузиусу, эти доводы
были приняты, и дружеские отношения между двумя учеными
восстановились.
Однако предмет дискуссии с Клаузиусом возвратил Гельм-
гольца к проблеме сохранения энергии, результатом чего стала
его знаменитая лекция «О взаимодействии сил природы», про-
читанная в начале 1854 г. в Кенигсбергском физико-экономиче-
ском обществе. Основная идея лекции — приложимость закона
сохранения энергии в самых разнообразных областях неорга-
нического и органического мира. Ориентируясь на широкую
публику, Гельмгольц впервые обстоятельно и просто изложил
столь сложный предмет. Лекция была опубликована и получи-
ла широкий резонанс в Германии и за ее пределами, в том
числе и в России.
316
Вот тому свидетельство: «Я и теперь помню, какую бурю
подняли в нашем доме две статьи в «Revue de deux Mondes».
Одна — об единстве физических сил (отчет о брошюре Гельм-
гольца), другая — об опытах Клода Бернара над вырезывани-
ем частей мозга у голубя. Вероятно, и Гельмгольц и Клод Бер-
нар очень удивились бы, если бы узнали, какое яблоко раздора
закинули они в мирную русскую семью, проживающую где-то
в захолустье Витебской губернии» [20, с. 47]. _
Это слова из воспоминаний замечательной русской ученой,
математика Софии Васильевны Ковалевской (Sofia Kowalew-
skaja, 1850—1891). Позже, в 60-е годы, Ковалевская слушала
лекции Гельмгольца в Гейдельберге.
Однако вернемся к кенигсбергскому окружению Гельмголь-
ца. В своих лекциях и печатных работах е'му не раз приходи-
лось высказывать свои философские воззрения, связанные с тео-
рией познания и направленные против натурфилософии,
отрицавшей роль опыта в познании природы. В ту пору фило-
софию в Кенигсберге представлял один из самых талантливых
учеников Г. Ф. В. Гегеля (Georg Friedrich Wilhelm Hegel, 1770—
1831), ректор Альбертины в 1850—1851 гг. И. К- Розенкранц
(Johann Karl Rosenkranz, 1805—1879), заменивший в 1833 г.
И. Ф. Гербарта (Johann Friedrich Herbart, 1776—1841) на ка-
федре Канта. Розенкранц выступил с критикой философских
взглядов Гельмгольца. В письме к одному из своих друзей
Гельмгольц замечает по этому поводу:
«В первые годы моего пребывания натурфилософия еще
распространялась среди студентов, и в научных кругах города,
как я слышал, выступали против моего направления. Я никог-
да агрессивно не выступал против Розенкранца, который преж-
де был кумиром города, но теперь имеет только ограниченную
и наполовину уже сомнительную публику» [30, с. 267].
Позиция Розенкранца также вносила известную долю на-
пряженности в отношения Гельмгольца с университетским ок-
ружением.
Вместе‘с тем в Кенигсберге Гельмгольц обрел и хороших
друзей. Среди них были математик Ф. Ю. Ришело, возглавляв-
ший (после отъезда К- Якоби в 1844 г.) математическое отде-
ление физико-математического семинара; ориенталист Ю. Ольс-
гаузен (Justus Olshausen, 1800—1882), один из основателей
филологической критики Ветхого Завета; филолог и историк
Л. Фридлендер (Ludwig Fridldnder, 1824—1909).
Педагогическая деятельность составляла неотъемлемую
часть жизни Гельмгольца на протяжении многих лет. Конечно,
профессор Г. Гельмгольц имел учеников и в Альбертине. В пер-
вый год к нему записалось семь студентов, из которых, по его
словам, «в зависимости от погоды» лекции посещали три—пять.
Отзывы слушателей о Гельмгольце-педагоге достаточно проти-
317
воречивы — от очень сдержанных до очень хвалебных. Ограни-
чимся по этому предмету лишь краткой ссылкой на слова са-
мого Гельмгольца. Прощаясь с кенигсбергскими коллегами и
учениками, он поблагодарил своих слушателей за их терпение
и признал, что его первые лекции в Кенигсберге были совер-
шенно неудачны. «Если позднейшие лекции были несколько
лучше, — говорил Гельмгольц, — то значительная доля заслуги
принадлежит серьезной и критически мыслящей публике, к ко-
торой я обращался» [30, с. 267].
Несмотря на столь скромную оценку своих педагогических
способностей, Гельмгольц оставил в Кенигсберге ряд талантли-
вых учеников, ставших видными физиологами. Среди них-—
В. Виттих {Wilhelm von Wittich, 1821 —1884), унаследовавший
кафедру своего учи4еля; Ф. Л. Гольц (Friedrich Leopold Goltz,
1834—1902), ставший профессором в Галле; Л. Герман (Ludimar
Hermann, 1838—1914), создатель теоретических основ электро-
физиологии, позже возглавивший физиологический институт в
Кенигсберге.
Деятельность Гельмгольца в Кенигсберге не ограничивалась
чисто научной и педагогической работой, она была достаточно
разносторонней. Он не раз выступал с лекциями перед широ-
кой публикой. Кроме упомянутой уже лекции «О взаимодейст-
вии сил природы», он прочитал, к примеру, лекцию «О естест-
венно-научных работах Гете» (18 января 1853 г.), в которой
раскритиковал взгляды Гете в области оптики.
Гельмгольц был одним из основателей и первым председа-
телем Общества научной медицины (Verein fur wissenschaftliche
Heilkunde), учрежденного в Кенигсберге в 1851 г. Общество
издавало свой журнал Konigsberger Medizinische Jahrbiicher в
1859—1864 гг. и собиралось на регулярные заседания; они про-
водились даже в послевоенные годы в Геттингене. В весеннем
семестре 1854 г. — зимнем 1855 г. Гельмгольц был деканом ме-
дицинского факультета.
В 1854 г. умерла в Потсдаме мать Гельмгольца, с которой
у него были очень сердечные отношения. Тогда же наступило
значительное ухудшение здоровья жены — холодный климат
Восточной Пруссии отрицательно влиял на ее больные легкие.
Гельмгольц стал помышлять о переезде в другое место с более
подходящим климатом. Такая возможность вскоре представи-
лась— в Боннском университете освободилась кафедра анато-
мии и физиологии, и при поддержке А. Гумбольдта Гельмгольц
получил туда назначение.
В день памяти И. Канта в феврале 1855 г. Герман Гельм-
гольц выступил с последней в Кенигсберге публичной лекцией
«О зрении». В ней он проанализировал явление зрения как оп-
тико-физиологический процесс и как предмет исследования
теории познания, Гельмгольц оставался в Кенигсберге до лета.
318
На прощальном вечере перед отъездом он очень тепло простил-
ся с друзьями и с городом, в котором фактически начался его
путь в большую науку. 29 июля 1855 г. Г. Гельмгольц уехал
из Кенигсберга.
В научной биографии великого естествоиспытателя Кенигс-
берг стал местом, где он обрел социальное положение учено-
го, гдё сформировался круг его научных интересов, где он сде-
лал важные открытия и изобретения. В Альбертине он получил
опыт педагогической работы. В кенигсбергский период его имя
стало широко известным в научных и медицинских кругах. В
память о великом ученом в Кенигсберге в 1914 г. его именем
была названа улица. Гельмгольц разделил судьбу многих сво-
их выдающихся соотечественников, для которых Кенигсберг-
ский университет был лишь начальным или промежуточным,
более или менее значимым, но временным явлением научной
биографии.
После Кенигсберга Гельмгольц в 1855—1858 гг. работал в
Бонне, затем 13 лет в Гейдельбергском университете рядом с
Кирхгофом и Бунзеном, а с 1871 г. до конца жизни в Берлине.
В столице, будучи профессором физики в университете, Гельм-
гольц занимался организацией Государственного физико-техни-
ческого института в Шарлоттенбурге, а с 1888 г. возглавил его.
Среди учеников Г. Гельмгольца в разное время (уже после
Кенигсберга) были и молодые ученые из России: физиологи
Е. В. Адамюк, Н. Н. Бакст, Ф. Н. Заварыкин, И. М. Сеченов;
физики П. А. Зилов, Р. А. Колли, А. П. Соколов, Н. Н. Шил-
лер, А. Г. Столетов, Н. А. Гезехус, П. Н. Лебедев, В. А. Ми-
хельсон.
ЗОЛОТОЙ ВЕК МЕДИЦИНЫ
Вторая половина XIX в. была периодом особенно интенсив-
ного развития кенигсбергской медицины. При поддержке пра-
вительства на медицинском факультете учреждались новые ка-
федры, строились здания институтов и клиник. В университете
работали многие известные ученые-медики и врачи.
Пора расцвета наступила для университетской хирургий
после того, как в 1858 г. хирургическую клинику возглавил
профессор К- Э. А. Вагнер {Karl Ernst Albrecht Wagner, 1827—
1871). Уроженец Берлина, он изучал медицину в 1844—1848 гг.
в столичном и Гейдельбергском университетах, служил воен-
ным врачом, с 1850 г. был ассистентом, а через два года при-
ват-доцентом в Берлине. В 1853 г. он возглавил городской
лазарет в Данциге, откуда и был приглашен в Кенигсберг.
Под руководством А. Вагнера к 1864 г. рядом с универси-
тетской клиникой по внутренним болезням на Друммштрассе
319
Здание бывшей хирургической клиники А. Вагнера. Фото 1994 г.
(так называемый «серый дом») было построено прекрасное
здание для хирургической клиники — «красный дом» (сохра-
нившееся до наших дней здание Портовой больницы). Фасад
здания доныне украшают два медальона со скульптурными
портретами хирургов А. Г. Рихтера {August Gottlieb Richter,
1742—1812) и И. Ф. Диффенбаха {Johann Friedrich Dieffenbach,
1795—1847; впрочем, в ряде источников указан год рождения
1794). На портале сохранилась латинская надпись: AEGROTIS
SALUTEM QUAERENDO INST1TUIMUR (Мы призваны боль-
ному дать здоровье).
С именем известного геттингенского хирурга Рихтера свя-
зано начало становления нем'ецкой хирургии, долгое время ос-
тававшейся вне официальной медицинской науки. Книга Рих-
тера «Начала хирургии» пользовалась большой популярностью.
Упоминавшийся уже как ученик К. Бэра И. Ф. Диффенбах был
одним из самых знаменитых немецких хирургов XIX в. Он ро-
дился в Кенигсберге, с 1812 г. изучал богословие в Ростоке и
Грейфсвальде, в 1816—1820 гг. был студентом медицинского
факультета Альбертины. Между прочим, Диффенбах органи-
зовал в 1818 г. первую в Кенигсберге школу плаванья; она
находилась на берегу Прегеля вблизи старых Фридландских
ворот (ныне не существующих). Медицинское образование
Диффенбах завершил в Бонне и Вюрцбурге. С 1830 г. он ра-
ботал в Берлине, где благодаря своему таланту скоро обрел
известность искусного хирурга. Уже в 1832 г. он стал экстра-
ординариусом, в 1840 г. — ординарным профессором и тогда
же возглавил хирургическую клинику в Берлине. Диффенбах
практиковал новые методы оперирования и достиг высокого
совершенства в пластических операциях носа, губ, век, в опе-
рировании косоглазия; он значительно упростил и усовершен-
ствовал хирургические инструменты. Диффенбах написал ряд
работ по хирургии. Он умер в своей клинике перед самым на-
чалом очередной операции. Преемником И. Ф. Диффенбаха
в королевской хирургической клинике в Берлине стал выдаю-
щийся немецкий хирург Б. Р. К- Лангенбек {Bernhard Rudolf
Konrad Langenbeck, 1810—1887), учитель А. Вагнера.
Кенигсбергская клиника А. Вагнера могла служить образ-
цом заведений подобного рода, а ее заведующий был превос-
ходным хирургом. Однако жизнь Вагнера оказалась короткой:
во время франко-прусской войны он как главный врач Перво-
го армейского корпуса был во Франции, там заразился тифом
и умер в феврале 1871 г. Прах А. Вагнера был перевезен в
Кенигсберг и погребен на Нойроссгартенском («Профессор-
ском») кладбище. На надгробии была высечена надпись: «Памя-
ти Альбрехта Вагнера — его благодарные ученики».
В память о выдающемся хирурге его именем в Кенигсберге
в 1888 г. была названа улица, на которой он жил, ведущая от
Штайндамма к ботаническому саду, мимо Вагнеровской хи-
21 Зак. 1382
321
рургической клиники. Улица и ныне носит это название, но
оно связывается с именем композитора Рихарда Вагнера (Ri-
chard Wagner, 1813—1883). Действительно, в 1933 г. улица
Вагнера была переименована в улицу Рихарда Вагнера, кото-
рый недолго жил в Кенигсберге и служил капельмейстером в
здешнем театре. Он приехал сюда в августе 1836 г. из Магде-
бурга вслед за певицей Минной Планер (Minna Planer), с кото-
рой был в близких отношениях. 24 ноября 1836 г. Р. Вагнер
и М. Планер обвенчались в Трагхаймской церкви (стояла еще
после войны на углу нынешних улиц Иванникова и генерала
Соммера). Красавица Минна была на пять лет старше своего
23-летнего супруга. Вагнер не был счастлив в Кенигсберге ни в
творческом отношении, ни в личной жизни. Летом 1837 г.,
спасаясь от кредиторов, Вагнер тайно бежал из Кенигсберга
через Пиллау. Уже в августе он служил в Риге. Супруги жили
в Кенигсберге на Штайндамме, 111, совсем рядом с улицей
Вагнера.
Если Р. Вагнер был упомянут здесь лишь по совпадению
фамилий композитора и университетского хирурга, то другой
знаменитый музыкант — композитор и пианист Ференц Лист
(F. Liszt, 1811 —1886) имел к Альбертине самое непосредствен-
ное отношение: он был почетным доктором Кенигсбергского
университета. Философский факультет присвоил ему почетную
степень доктора музыки в марте 1842 г. после трех концертов,
данных Листом в Кенигсберге. Два необычных обстоятельства
были в этой истории. Первое: присвоение почетной степени
доктора музыки не имело прецедентов ни до, ни после этого
случая не только в Кенигсберге, но и вообще в немецких уни-
верситетах. И второе: никому из музыкантов не удавалось при-
вести в такой бурный восторг сдержанную кенигсбергскую
публику, в какой повергли ее концерты Листа.
Но вернемся к делам медицинским. При поддержке коро-
левы новым ординарным профессором хирургии в Кенигсберге
был назначен в 1871 г. К- В. Шёнборн (Karl Wilhelm Schonborn,
1840—1906), также внесший значительный вклад в развитие
этой области медицины в Альбертине. Он расширил возмож-
ности хирургических методов лечения внедрением в практику
новых обезболивающих, антисептических и асептических
средств. При Шёнборне в 1873 г. было построено новое здание
хирургической клиники на улице Ланге Райе (ныне улица
Барнаульская), а в прежнем здании на Друммштрассе в 1881 г.
разместилась клиника внутренних болезней. Весь комплекс
зданий на Друммштрассе, 25—29 (улица Больничная) оставал-
ся до конца последней войны университетской медицинской
клиникой. Надпись «Medizinische Universitats Klinik» можно и
ныне видеть над въездными кирпичными воротами.
После Шёнборна заведующие хирургической клиникой ме-
нялись довольно часто. Это были известные хирурги И. Мику-
322
Здание новой хирургической клиники 1873 года. Фото 1994 г.
лич-Радецки (Johann von Mikulicz-Radecki, 1850—1911) в 1886—
1890 гг., Г. Браун (Heinrich Braun, 1847—1911) в 1890—1896 гг.,
А. Эйзельсберг (Anton Freiherr von Eiselsberg, 1860 — ?) в
1896—1901 гг., К. Гарре (Carl Garre, 1857—1928) в 1901 —
1909 гг., Э. Лексер (Erich Lexer, 1867—1937) в 1905—1910 гг.,
Э. Пайр (Erwin Рауг, 1871 —1946) в 1910—1911 гг., П. Фридрих
(Paul Friedrich, 1864—1916) в 1911 —1916 гг., М. Киршнер (Mar-
tin Kirschner, 1879—1943) в 1916—1927 гг., А. Левен (Arthur
Ldwen, 1876—1958) в 1928—1944 гг. По мнению историка Аль-
бертины Гетца фон Зелле, ни одна другая специальность меди-
цинского факультета не могла бы представить столь блестящий
список имен [74, с. 312].
Прочное положение обрели в университете во второй поло-
вине XIX в. такие разделы медицины, как гинекология, офталь-
мология и патология.
После включения гинекологической клиники в 1844 г. в со-
став медицинского факультета ее возглавил А. Хайн (Albert
Науп, 1801 —1863) родом из Бреслау. Затем недолго в 1863—
1864 гг. клиникой заведовал О. Шпигельберг (Otto Spiegelberg),
которого сменил зять Хайна кенигсбержец Г. Гильдебранд (Hu-
go Hildebrand, 1833—1882), остававшийся на этой должности до
конца дней. При Гильдебранде в 1870—1873 гг. на Друммштрас-
се, 22—24 (улица Больничная) было построено здание гинеколо-
гической клиники. В 1882—1896 гг. клиникой заведовал Р. Дорн
21*
323
Здание бывшей офтальмологической клиники. Современный вид
(Rudolf Dohrn). Его наследник тайный советник Г. Винтер (Ge-
org Winter, 1856—1924), возглавлявший клинику с 1896 г., зна-
чительно расширил здание. Винтера сменил в 1924 г. его ученик
В. Цангемейстер (Wilhelm Zangemeister, 1871 —1930), прошед-
ший в Кенигсберге хабилитацию еще в 1904 г. С 1932 г. по
1945 г. гинекологической клиникой заведовал Ф. Микулич-Ра-
децки (Felix von Mikulicz-Radecki, 1892—1966). Стационар уни-
верситетской гинекологической клиники имел тогда 170 мест,
среднее годовое число посещений составляло около 1500, еже-
годно выполнялось около 900 гинекологических операций [57,
с. 22]. Клиника служила как лечебным учреждением, так и
учебной базой для практических занятий студентов.
Офтальмология в течение 60 лет (с 1816 г.) была в универ-
ситете по существу частью хирургии, так как глазные болезни
лечили врачи-хирурги в их клинике. И первый университетский
офтальмолог Ю. Якобсон (Julius Jacobson, 1828—1881) вышел
из хирургов. Он прошел хабилитацию в 1859 г., а в 1873 г. воз-
главил только что учрежденную, первую в Пруссии кафедру
офтальмологии. Под руководством Якобсона в 1877 г. была по-
строена офтальмологическая клиника на углу'улицы Ланге
Райе (ныне Барнаульская) и улицы, названной в 1888 г. име-
нем А. Вагнера (здание сохранилось). После смерти Якобсо-
на перед зданием клиники был установлен его бюст, заказан-
324
ный университетом знаменитому скульптору И. Ф. Ройшу
(Johann Friedrich Reusch, 1843—1906).
В период между двумя войнами офтальмологическая кли-
ника была существенно расширена: здесь появились помещения
для поликлиники, лаборатории, увеличилась площадь операци-
онного зала. Заведение получило первоклассное оборудование,
позволявшее широко применять новейшие методы физиотера-
пии, в том числе лучевой терапии. Как уже упоминалось, в бо-
таническом саду для клиники был построен изолятор. Стацио-
нар был рассчитан на 120 мест, и по этому признаку Кенигс-
бергская офтальмологическая клиника занимала первое место
в Пруссии. В ней работали известные офтальмологи Г. Кун
(Hermann Kuhn, 1850—?), Крюкман (Kruckmann), Бирх-Гир-
шфельд (Birch-Hirschfeld).
В 1864 г. в университете была учреждена ординарная про-
фессура по патологической анатомии и общей патологии, кото-
рую занял профессор Ф. Д. Реклингхаузен (Friedrich Daniel
von Recklinghausen, 1833—1910). Одновременно он руководил
строительством института патологии. Но уже в апреле 1866 г.
он получил приглашение из Вюрцбурга на бывшую кафедру
его учителя Р. Вирхова (Rudolf Virchow, 1821 —1902). Реклинг-
хаузен оставил начатую им работу по организации института
патологии и уехал в Вюрцбург. Его место занял Ф. Э. X. Ней-
ман (Franz Ernst Christian Neumann, 1834—1918), ставший
подлинным основателем института патологии и идейным отцом
его научного направления.
Эрнст Нейман — представитель знаменитой кенигсбергской
семьи, второй сын профессора физики Франца Эрнста Неймана
(1798—1895). В 1850—1851 учебном году Э. Нейман начал по-
сещать лекции по математике и философии в Альбертине, но
уже в следующем году он перешел на медицину. Его учителя-
ми был философ К- Розенкранц, зоолог и анатом Г. Ратке, ана-
том и невролог Э. Бурдах (Ernst Burdach, 1801 —1876) (сын
К- Бурдаха), гистолог В. Виттих (Wilhelm von Wittich, 1821 —
1884), гинеколог А. Хайн, наконец, Герман Гельмгольц [68,
с. 19]. Э. Нейман продолжал образование в Праге и в Берлине.
Вернувшись в Кенигсберг, он в 1858—1861 гг. работал ассис-
тентом в медицинской клинике, с 1859 г. одновременно был при-
ват-доцентом университета. Как и его учитель Гельмгольц (ра-
ботавший в Кенигсберге в 1849—1855 гг.), Э. Нейман зани-
мался вначале электрофизиологией и патологической анато-
мией.
Во главе института патологии Эрнст Нейман проработал
37 лет — до 1903 г., когда в 69-летнем возрасте он ушел в от-
ставку. В своем институте на улице Коперника, 3—4, одном из
самых маленьких в Европе, Э. Нейман сделал свое главное от-
крытие — кроветворительную функцию костного мозга. Это от-
325
Франц Эрнст Христиан Нейман
крытие положило начало современной гематологии — науке
о составе, свойствах и болезнях крови — и принесло Э. Нейма-
ну широкую известность. Он был избран почетным доктором
университета Тюбингена и Генфа, имел многих учеников, из них
53 были его докторантами [68, с. 25]. Эрнст Нейман оставил бо-
гатое научное наследие. Из его школы вышел, в частности, па-
толог П. Баумгартен (Paul Baumgarten, 1848—1928), одновре-
менно и независимо от Роберта Коха (Robert Koch, 1843—
1910) открывший туберкулезную палочку.
В 60-е годы под руководством Э. Лейдена (Ernst Leyden,
1832—1910) на медицинском факультете стали практиковаться
326
новые методы диагностики внутренних болезней, построенные
на основе лабораторного анализа. Лейден приехал в Кенигс-
берг из Берлина в 1865 г., в 1872 г. перешел в Страсбургский
университет, откуда спустя два года возвратился в Берлин. Там
он обрел громкое имя как врач Бисмарка, императора Виль-
гельма, царя Александра III и других именитых пациентов. На-
следником Лейдена в Кенигсберге стал Б. Наунин (Bernhard
Naunyn, 1839—1925), известный специалист по внутренним бо-
лезням. Наунин оставил мемуары о кенигсбергской жизни, об
университете, о медицинском факультете. Он, в частности, от-
метил, что кенигсбергские врачи были хорошо известны в Рос-
сии, и не только в ее западных землях, но даже в таких отда-
ленных местах, как Одесса или Астрахань [55, т. 2, с. 704—705].
Вместе со своим другом хирургом К- В. Шёнборном Наунин
организовал в Кенигсберге в 1874 г. Восточно-прусское общест-
во врачей. Его сменил в клинике Л. Лихтгейм (Ludwig Licht-
heim, 1845—?), выдающийся ученый, оставшийся в Кенигсбер-
ге до 1912 г. Важные исследования о распространении и осо-
бенностях эпидемий в военных условиях опубликовал работав-
ший в клинике патолог Шиттенгельм (Schittenhelm). В 1916—
1930 гг. директором клиники внутренних болезней служил
М. Маттес (Max Matthes), создатель сравнительных методов
диагностики внутренних болезней. Последним директором кли-
ники стал приехавший из Лейпцига в 1931 г. Г. Ассман (Her-
bert Assmann, 1882—1950), оставшийся на этой должности до
конца войны. Он был и последним в Кенигсберге предсе-
дателем Общества научной медицины, основанного Гельмголь-
цем.
Не осталась вне сферы деятельности медицинского факуль-
тета и педиатрия. Первым специалистом по детским болезням
в университете стал А. Г. Бон (Albert Heinrich Bohn, 1830—
1888). Его наследник Г. Фалькенгейм (Hugo Falkenheim), про-
шедший в 1885 г. хабилитацию в Альбертине, работал сначала
в детском отделении городской больницы. Со временем он до-
бился решения о строительстве университетской детской кли-
ники. Она была построена в 1916 г. в Народном саду (Фолькс-
гартен) на улице Штайндаммер вал (ныне Генерала Галицко-
го) у подножья холма Буттерберг. Клиника имела 90 мест, из
них 70 для грудных младенцев. Перед второй мировой войной
рядом было построено еще одно здание. По-видимому, именно
в нем размещались инфекционное отделение на 60 мест и две
женские консультации на 50 посещений в день. Оба здания
после войны восстановлены.
В 1904 г. появилось первое лечебное заведение по легочным
болезням. В этой области работал выпускник медицинского
факультета Г. Шольц (Harry Scholz, 1879—1969), начинавший
профессиональную деятельность ассистентом института фар-
макологии. Со временем он стал ведущим специалистом уни-
327
верситета по борьбе с туберкулезом. В 1918 г. Шольц стал про-
фессором, а в 1921 г. возглавил созданное им туберкулезное
отделение городской больницы.
В 1891 г. был основан институт судебной медицины. Им ру-
ководили Г. Зейдель (Georg Seydel, 1839—1912) и Г. Пуппе
(Georg Puppe, ?— 1925). В 1905 г. институт получил новое
здание на Оберлааке, 8—9.
Исследования университетских медиков в области гигиены
тесно связывались с санитарно-эпидемиологическими проблема-
ми города. Центром этих исследований стал открытый в 1900 г.
институт гигиены. В его обязанности входил контроль за ис-
точниками питьевой воды по всей провинции и за бактериоло-
гическим состоянием водоемов; институт внедрял новые сред-
ства предупреждения эпидемий, проводил исследования по
гигиене одежды и т. п. В институте гигиены работал бактерио-
лог Р. Пфайффер (Richard Pfeiffer, 1858—1945), открывший
менингитную палочку.
Последним из построенных до первой мировой войны объ-
ектов медицинского факультета стал комплекс нервно-психиат-
рической клиники на Фиалковой горе по улице Альте Пиллау-
ер Ландштрассе, 23 (ныне областная детская больница на
улице Дм. Донского). Ее первым директором был Э. Мейер
(Ernst Meyer, 1871 —1931), с 1904 г. заведовавший кафедрой
психиатрии в университете. До этого душевнобольных лечили
в небольшом отделении в старом запущенном здании больницы
на Хинтерроссгартене (ныне часть улицы Клинической). Новая
кенигсбергская клиника в межвоенный период была одной из
лучших в Германии. Она имела 150 стационарных мест и была
оснащена самым современным диагностическим и терапевтиче-
ским оборудованием. Между прочим, Э. Мейер организовал в
1912 г. специальную школу для умственно недоразвитых детей,
где они могли обучаться грамоте и ремеслам.
Отметим также некоторые другие нововведения на меди-
цинском факультете. В 1910 г. на Лавендельштрассе, 2 откры-
лась клиника «ухо — горло — нос», неоднократно расширяв-
шаяся позже. В 1838 г. она располагала 90 местами. В 1923 г.
было построено здание стоматологического института, в 1923—
1925 гг. — кожно-венерическая поликлиника и клиника. Два
последних учреждения располагались в комплексе зданий, где
ныне находятся институт АтлантНИРО и объединение «Марин-
по». Новоё здание университетской поликлиники появилось ря-
дом в 1928 г. Сейчас здесь, на улице Дм. Донского, 5, разме-
щается поликлиника милиции.
На Буттерберге на углу улиц Бесселя и Штайндаммер вал
(ныне улица Генерала Галицкого) в 1934 г. открылось новое
здание анатомического института, выстроенное в конструкти-
вистском стиле. Кенигсбергский институт стал эталоном подоб-
328
Анатомический институт университета. 1934 г
них медицинских заведений исследовательского и учебного ха-
рактера. В здании была аудитория на 220 мест, исследователь-
ский зал с 200 микроскопами, демонстрационный зал, зал для
препарирования и т. п. В том же 1934 г. при университете был
организован расово-биологический институт — знамение на-
ционал-социалистического переворота. Последним по времени
подразделением медицинского факультета стала кафедра физио-
логической химии, учрежденная в 1943 г.
С медицинским факультетом связана и история становления
женского высшего образования в Германии. Факультет не раз
высказывался за предоставление женщинам права на высшее
медицинское образование. Первое заявление от девушки с
просьбой о приеме на медицинский факультет, датированное
20 апреля 1871 г., поступило от российской подданной Алек-
сандры Петровой из Петербурга [77, с. 43]. Вопреки согласию
факультета министерство отказало заявительнице в приеме.
Спустя два десятилетия, в 1892 г., подобное ходатайство меди-
цинского факультета снова было отклонено. Только в 1897—
1898 учебном году первые студентки появились в аудиториях
немецких университетов — сначала как вольнослушательницы.
В зимнем семестре 1899—1900 гг. из 406 студенток в универси-
тетах Германии 14 учились в Альбертине. В 1906 г. в универси-
тете обучались более 100 девушек (среди них были и рус-
ские), в 1913 г. — 119 из общего числа 1036 студентов [43,
с. 310].
В последнем, 1944—1945 учебном году медицинский факуль-
тет имел девять институтов, восемь клиник и семь поликли-
ник [9].
329
в an<ntn
ам«П幄„
ИСТОРИЯ и историки
«Без знания истории ни один ученый не обретет такой обра-
зованности, которая в общественной жизни может быть дей-
ствительно употреблена во благо государства. Практическую
историю можно назвать моралью, политикой и философией в
примерах; она объясняет происхождение и причины законов»
[74, с. 182]. Это слова профессора истории Кенигсбергского уни-
верситета А. Мангельсдорфа (Andreas Mangelsdorf, 1748—
1802). Если с его первой фразой трудно не согласиться, то
взгляд на предмет истории, выраженный во второй фразе, пред-
ставляется несколько суженым. Так понимаемый предмет ис-
тории не требовал от профессора собственных изысканий —
он мог читать лекции по уже написанным книгам других авто-
ров. Именно такой подход к преподаванию истории преобладал
в университете до начала XIX века.
В предыдущем столетии, а тем более в XVII в., история все
еще трактовалась в Альбертине как предмет второстепенный.
И если у нее были какие-то скромные достижения в те време-
на, то ими она была обязана не университету. Не был членом
университета, хотя иногда читал там лекции, разносторонний
ученый, историк Пруссии, пастор, редактор и издатель М. Ли-
лиенталь (Michael Lilienthal, 1686—1750) (о котором мы уже
упоминали). Он учился в Альбертине, Виттенберге, Йене, Рос-
токе и в Голландии, служил проповедником Кафедрального со-
бора, а затем настоятелем Альтштадтской церкви в Кенигсбер-
ге, с 1727 г. исполнял также обязанности куратора городской
библиотеки. Вскоре после открытия Петербургской Академии
наук Лилиенталь был избран ее почетным членом. Он основал
исторические журналы «Прусские комментарии» (1724—1728),
«Прусские акты» (1730—1732), «Прусские древности» (1740—
1744), написал историю Кафедрального собора (1716 г.) и дру-
гие исторические сочинения.
Безотносительно к преподаванию истории в университете
теолог Д. Г. Арнольдт (Daniel Heinrich Arnoldt, 1706—1775)
написал труд по истории церкви в Пруссии от языческих времен.
Настоятель Альтштадтской церкви X. Ф. Ройш (Christian Fried-
rich Reusch, 1700—1766) изучал древние прусские курганы и
могильники.
К исследованиям местной истории призывал поэт и общест-
венный деятель И. X. Готшед (Johann Christian Gottsched,
1700—1766): «Старательно раскапывают поселения древних
греков и римлян, даже персов и египтян. Зарываются на мно-
гие сажени в землю, отправляются за многие мили, не жалеют
средств, чтобы там что-то купить или найти. Но не обращают ни-
какого внимания на древности своей страны, нисколько не це-
нят и не придают значения тому, что унаследовали от своих
331
Михаил Лилиенталь
предков» [74, с. 147]. В университете голос Готшеда тогда не
был услышан.
Только в 1700 г. профессор поэзии, теолог по образованию
И. Г. Линдер (Johann Gotthelf Linder, 1729—1776) начал чи-
тать в Альбертине курс о немецких древностях. С этого вре-
мени в университет постепенно начинает проникать историческая
наука, основанная на оригинальных исследованиях. Прав-
да, в, Кенигсберге таковые тогда еще не велись, поэтому и Ман-
гельсдорф, и его коллеги читали свои лекции по работам гет-
тингенских историков А. Геерена (Arnold Неегеп, 1760—1842)
и И. С. Пюттера (Johann Stephan Putter, 1725—1807).
На поприще преподавания истории Мангельсдорф работал
очень много и не без энтузиазма (злые языки утверждали, что
к такой активности профессора принуждала забота о многочис-
ленной семье). И хотя студенты не слишком жаловали его за
грубость и жесткость, тем не менее лекции Мангельсдорфа со-
бирали большую аудиторию. Смерть Мангельсдорфа в 1802 г.
стала ощутимой потерей для университета: заменить его как пре-
подавателя истории было некем.
Профессором истории стал после Мангельсдорфа С. Г.
Вальд (Samuel Gottlieb Wald, 1762—1828), личность в доста-
точной мере малопочтенная. Он уже был четвертым профессо-
ром теологии, профессором древнегреческого и восточных язы-
ков, а потом и директором Фридрихсколлегиума. Отношение
Вальда к той или иной обязанности определялось в первую оче-
редь материальной выгодой. История не входила в круг заня-
тий, считавшихся у Вальда приоритетными, и при нем препо-
давание этой дисциплины пришло в крайний упадок. Ненор-
мальность сложившегося положения понимало и университет-
ское1 руководство. Еще до наполеоновских войн университетский
канцлер юрист Д. X. Рейдениц (Daniel Christoph Reidenitz,
1751—1842), поднимая вопрос о необходимости реорганизации
университета, предлагал, в частности, учредить кафедры древ-
ней истории, всеобщей истории, дипломатики, новой истории, ис-
тории Греции и Рима. Близкой точки зрения придерживался и
кенигсбергский камерпрезидент Г. Я. Ауэрсвальд (Hans Jakob
von Auerswald, 1757—1833), полагавший, что история должна
стать в университете самостоятельным направлением с необхо-
димым количеством кафедр. Однако тогда эти проекты не были
воплощены — министерство не располагало достаточными средст-
вами. И лишь в ходе общегосударственной реформы системы
образования под руководством В. Гумбольдта изменилось и по-
ложение истории, в Альбертине.
Новые взгляды на предмет и роль истории имел профессор
К. Д. Хюльман (Karl Dietrich Hullmann, 1765—1846), приехав-
ший в Кенигсберг в 1808 г. из Франкфурта-на-Одере. Его курс
всеобщей истории отличался широтой хронологического и тема-
333
тического охвата, включал элементы истории культуры и исто-
рии экономики. В Кенигсберге Хюльман написал ряд серьезных
работ («История Византийской торговли», «Древняя история
государства», «Происхождение налогообложения»), но уже в
1817 г. он уехал в Бонн во вновь организуемый университет, в
котором стал первым ректором. .
Хюльман не был единственным претендентом на место про-
фессора истории в Альбертине. Прошение на имя короля на эту
должность поступило также от Людвига фон Бачко (Ludwig von.
Baczko, 1756—1823), фигуры в известном смысле трагической.
Еще студентом, связавшись с лекарем-шарлатаном, он начал те-
рять зрение, но тем не менее закончил Альбертину по юридиче-
скому факультету и уже слепым преподавал в артиллерийской
академии в Кенигсберге. По существу, Бачко был историком-лю-
бителем, хоть и вполне эрудированным, но не проводившим са-
мостоятельных исследований по истории. Он издал шеститомную
«Историю Пруссии» (1792—1800 гг.), трехтомный «Учебник ис-
тории и географии Пруссии» (2-е издание, 1802 г.), двухтомную
«Историю Французской революции» (1812 г.), множество статей
и даже исторические романы. Эти и другие книги, бывшие очень
популярными в свое время, по существу, не представляли собой
нового слова в науке. Однако, за неимением других работ,
они стали последним достижением кенигсбергской истории,
хоть и не университетской. Всю жизнь Бачко испытывал нужду,
заставлявшую его браться за любую работу: он был редактором,
выдавал напрокат книги, заведовал интернатом для школьников
и Студентов.
По профессиональным данным кандидатура Бачко была впол-
не приемлемой, даже несмотря на его слепоту. Однако сущест-
вовало препятствие иного свойства: Бачко был католиком,
а университетский устав запрещал принимать в профессора не-
протестантов. Сам претендент ссылался на то, что этот запрет-
введен не герцогом Альбрехтом, а более поздними правителями.
Бачко приводил пример из времен Фридриха II, когда медицин-
ский факультет, принимая еврея, разрешил ему выпустить из при-
сяги имя Христа. Как бы там ни было, в результате долгой дис-
куссии кандидатура Л. Бачко была отклонена — радение об
идеологической чистоте Альбертины одержало верх.
Наследником Хюльмана в 1817 г. стал приглашенный из Гал-
ле В. К. А. Друман (Wilhelm Karl August Drumann, 1786—
1861), теолог по образованию. Как историк и лектор он был
.очень близок к своему предшественнику: столь же широкой, как
у Хюльмана, была тематика его лекций, в которой в духе эпохи
Просвещения уделялось большое внимание истории культуры,
столь же далек он был от региональной истории. Среди важней-
ших работ Друмана — сочинения «Мысли об истории падения
греческих государств» (1815 г.), «Основы истории культуры»
(1847 г.), «Бонифаций VIII» (1852 г.), шеститомная «История
334
г
I
Иоганнес Фойгт
Рима» (1834—1844 гг.). Характерная особенность работ Друма-
на —г упор на политическую сторону исторических событий, в чем
легко просматривались намеки на современность. Особенно про-
335
зрачно эта связь с политической актуальностью проступает в по-
следней работе Друмана «Рабочие и коммунисты Греции и Ри-
ма» (1860 г.). Друман ушел в отставку в 1856 г.
В Кенигсберге история начала обретать собственное ли-
цо во втором десятилетии XIX в. прежде всего благодаря дея-
тельности И. Фойгта (Johannes Voigt, 1786—1863). Фойгт при-
ехал в Кенигсберг из Галле в 1817 г. одновременно с Друманом,
когда вопрос об уходе Хюльмана был решен. Он занял долж-
ность экстраординарного профессора истории, а позже стал так-
же директором государственного архива в Кенигсберге. Еще в
1815 г. он издал обстоятельный труд «Гильдебранд как папа
Григорий VII». Он намеревался продолжить исследования по
собственно германской истории и в Кенигсберге, а именно — за-
няться историей династии Гогенштауфенов, обладавших герман-
ской императорской короной в 1138—1254 гг. Однако знакомст-
во, а потом и дружба с выдающимся деятелем культуры, разносто-
ронним человеком, обер-президентом Г. Т. Шёном (Heinrich Theo-
dor Schon, 1773—1856) изменили его планы. Под влиянием Шё-
на Фойгт занялся историей Пруссии, а точнее, Немецкого
(Тевтонского) ордена. Он очень заинтересовался, в частности,
историей и процессом реконструкции замка Мариенбург (ныне
Мальборк) и в 1824 г. издал книгу «История Мариенбурга, го-
рода и резиденции Немецкого рыцарского ордена в Пруссии».
Затем Фойгт начал большой труд «История Пруссии», для
написания которого получил от университета двухлетний отпуск.
К концу этого срока он попросил еще четыре года,, но универси-
тет отказал, и Фойгту пришлось писать свою работу параллель-
но с выполнением других обязанностей. Книга вышла в Кенигс-
берге в 1839 г. Он также издал трехтомник «Учебник истории
Пруссии до Реформации» (1841 —1843 гг.). Фойгт не ладил в
университете с представителями классической филологии, обви-
няя их в бесплодном формализме. По мнению Фойгта, они чи-
тали и комментировали исторические тексты античных авторов
лишь с точки зрения формальной грамматики, совершенно не
вникая в смысл написанного, и умерщвляли тем самым живое
содержание древних сочинений. Из-за этого у него были натя-
нутые отношения с филологами К. Лахманом (Karl Lachmann,
1793—1851) и X. А. Лобеком (Christian August Lobeck, 1781—
1860). Фойгт трижды — в 1830, 1840 и в 1847 гг. — избирался
ректором университета. Несмотря на его обширные знания и его
увлеченность историей, как лектор он не пользовался популяр-
ностью у студентов.
Впрочем, Фойгт был не совсем справедлив по отношению
к коллегам-филологам. X. Лобек, например, будучи ведущим
специалистом по грамматике, сыграл заметную роль в развитии^
историографии. Он занимался аналитическим исследованием
текстов греческих мифов, применяя для этого методологию, зна-
чительно опережавшую методы исследователей истории древней
336
Пруссии. Строгий критический анализ текстов источников ке-
нигсбергские историки, следуя Лобеку, стали с успехом приме-
нять лишь после филологов [75, с. 15]. К. Бэр, прирожденный
естествоиспытатель, иногда не мог удержаться от легкой иронии
по отношению к «филологическому» образу мыслей коллеги Ло-
1 бека. В то же время он признавал, что «Кенигсберг был колы-
бедью классической филологии, и эта отрасль всегда имела там
выдающихся представителей... В Кенигсберге уже в течение дол-
гого времени работал... профессор Лобек, который своей осно-
вательностью и выдающимся трудолюбием завоевал большое
уважение» [7, с. 251]. Профессором классической филологии Ло-
бек служил в Альбертине 43 года — с 1813 по 1857 гг. Но начи-
нал он свою карьеру в Кенигсберге заведующим библиотекой
в упоминавшемся уже дворце на Королевской улице.
В отличие от Фойгта репутацией прекрасного лектора поль-
зовался его коллега историк Ф. В. Шуберт (Friedrich Wilhelm
Schubert, 1799—1868), уроженец Кенигсберга, ученик Хюльма-
на. Как и Ф. Нейман, и Э. Майер, он участвовал в войне с На-
полеоном и дошел до Парижа. В 1820 г. Шуберт стал приват-
доцентом Альбертины, в 1821 г. — экстраординариусом, в 1826 г.
достиг звания и должности ординарного профессора средневе-
ковой и новой истории. Как и Фойгт, Шуберт питал интерес
к местной прусской истории и занимался историей прусской вет-
ви Гогенцоллернов. Его особенно привлекали личности и эпоха
«великого курфюрста» Фридриха Вильгельма и первого прусско-
го короля Фридриха I. В 1831 г. он издал «Очерки по истории
Немецкого ордена». Однако конфликт с Фойгтом побудил его
уйти в другую область и заняться всеобщей историей. Плодом
этих занятий стало семитомное сочинение по истории европей-
ских государств (1835—1848), а также двухтомный свод консти-
туций разных стран.
Уже с 1821 г. Шуберт начал вести род семинарских занятий
по истории, на которых обсуждалась новая историческая лите-
ратура, дискутировались отдельные вопросы лекционных курсов,
давались методические указания студентам и т. п. В 1832 г. эти
занятия получили официальный статус семинара по истории, ко-
торым Шуберт бессменно руководил 36 лет до своей • смерти.
На этом поприще он проявил себя прекрасным организатором.
Шуберт собрал богатую библиотеку по истории, книгами кото-
рой широко пользовались студенты.
В эти десятилетия лекции по истории читали не только про-
фессионалы-историки. Нередко преподаватели той или иной дис-
циплины в своих курсах совершали обширные экскурсы в исто-
рию предмета или даже излагали вопросы, составляющие пред-
мет собственно истории. Так, к примеру, профессор юридическо-
го факультета Г. Э. Дирксен (Heinrich Eduard Dirksen, 1790—
1868) в лекциях по истории римского права, по существу, изла-
гал целые разделы истории Рима вообще. Естественник К. Бэр,
22 Зак. 1382 337
профессор медицинского факультета, также выступал с лекция-
ми по историческим вопросам. Он полагал, что из всех немец-
ких государств Пруссия была отмечена особой миссией форпос-
та немецкой культуры на востоке, а Германию считал прароди-
тельницей всей европейской культуры. Эти взгляды он излагал
в своих лекциях по истории. В университете можно было про-
слушать также лекции по истории медицины, филологии, юрис-
пруденции, географии, педагогики, естественных наук и даже по
истории университетов и академий [74, с. 281].
Развитию интереса к истории не только в научных кругах,
но и среди широкой публики способствовала деятельность упо-
минавшегося уже представителя фамилии Хагенов профессора
Августа Хагена {Ernst August Hagen, 1797—1880), ученика
И. Фойгта. К его многочисленным заслугам относилась также
организация в 1844 г. общества древностей «Пруссия», целью
которого были исследования в области прусской истории, соби-
рание прусских древностей и произведений искусства, имеющих
отношение к Пруссии. В 1845—1857 гг. под эгидой этого обще-
ства издавался выходивший еще с 1829 г. «Прусский провин-
циальный листок» — небольшое научно-литературное и инфор-
мационное издание. Общество, будучи научным по целям и ха-
рактеру, в то же время принимало в свои члены не только уче-
ных. А. Хаген опубликовал ряд работ по истории культуры
Пруссии.
На формирование исторической культуры и исторического са-
мосознания восточно-прусской общественности известное влияние
оказывала деятельность Кенигсбергской академии художеств,
основанной в 1845 г. при активном участии А. Хагена, В стенах
академии создавались живописные полотна на исторические сю-
жеты, трактуемые нередко в духе злободневных политических
тенденций и националистических настроений. Эти картины, по-
мещенные в общественных зданиях, актовых залах гимназий и
в других людных местах, являлись фактором, культивировавшим
в сознании людей идею исторической преемственности между
средневековой тевтонской- традицией и новой прусской и немец-
кой националистической идеологией.
В 1857 г. кафедру Друмана занял талантливый историк
В. Гизебрехт {Wilhelm von Giesebrecht, 1814—1889), ученик
Л. Ранке {Leopold Ranke, 1795—1886) —одного из крупнейших
немецких специалистов по средневековью. Гизебрехт приехал в
Кенигсберг из Берлина уже зрелым ученым, много работавшим
в ряде архивов Европы. Он имел основательные работы по ис-
тории; в частности, в 1855 г. вышел первый том его фундамен-
тального шеститомного труда об императорском периоде немец-
кой истории. Второй том был написан в Кенигсберге. Однако,
проработав всего пять лет в Альбертине, Гизебрехт уехал в Мюн-
хен.
338
Старый И. Фойгт очень хотел, чтобы освободившуюся кафед-
ру занял его сын Георг, любимый ученик Шуберта, однако в Бер-
лине было принято другое решение. На вакантное место был
прислан из Киля историк К. В. Ницш (K.arl Wilhelm Nitzsch,
1818—1880). Этот ученый имел оригинальные исторические ис-
следования связей между политикой и экономикой. При этом,
трактуя исторические события, он всегда выделял решающую
роль в них сильной личности. Скоро Ницш стал очень популяр-
ным в университете профессором. Его особенно радовало, что
из 450 студентов университета 30 желали заниматься историей —
в Киле в некоторых семестрах не было ни одного студента-исто-
рика. Однако за десять лет работы в Кенигсберге Ницш не на-
писал ни одной значительной научной работы, хотя и до этого
в Киле, и после в Берлине, куда он уехал в 1872 г., он опубли-
ковал ряд солидных работ по истории Рима и Германии.
Умершего И. Фойгта в 1864 г. сменил профессор К. Хопф
(Karl Hopf, 1832—1873), приехавший из Грейфсвальда. Хопф
был библиотекарем по призванию и отдавал всего себя любимо-
му делу. Как прежде в Грейфсвальде, так и в Кенигсберге он на-
ряду с чтением лекций работал сначала библиотекарем, а по-
том заведующим библиотекой. Работы Хопфа по истории, как
правило, отражали его библиографические изыскания, а потому
и тематика их была обширной и в какой-то мере случайной. Он
не любил читать лекций, и студенты платили ему за это полу-
пустой аудиторией.
Преемником Шуберта стал приехавший из Дерптского уни-
верситета в России уроженец Бонна В. Мауренбрехер (Wilhelm
Maurenbrecher, 1838—1932). В духе «прусской школы» он был
убежден, что основой исторической науки является политическая
история. Напротив, совершенно второстепенными он считал ис-
торию культуры, права. Этот взгляд отразился и в характере его
работ, большая часть которых посвящена истории Реформации.
Мауренбрехер работал в Кенигсберге в 1869—1877 гг., а затем
переехал в Бонн, с которым был связан по рождению и студен-
ческим годам.
Усилившаяся во второй половине XIX в. специализация наук
не обошла стороной и историю. В Альбертин0 следствием
этого процесса явилась организация новых кафедр и институ-
тов. В 1873 г. открылась кафедра древней истории, и эта дис-
циплина начала все больше отдаляться от других истори-
ческих направлений в университете, все теснее примыкая к клас-
сической филологии. Встречные шаги в сторону исторической
тематики предпринимали' и филологи. Лучший тому пример —
«Очерки истории римских нравов»—четырехтомный труд Л. Фрид-
лендера (Ludwig Friedlander, 1824—1909), наследникаX. Лобека
на кафедре классической филологии. Это сочинение пользова-
лось очень широкой популярностью, особенно среди неспециа-
22*
339
Старое здание Кенигсбергского университета со стороны двора.
Справа — часть профессорского склепа с могилой И. Канта.
Рисунок середины XIX в.
“листов: с 1862 г. по 1923 г. оно издавалось десять раз [75, с. 20].
Фридлендер написал также ряд других работ на стыке филоло-
гии и истории. Он читал лекции и по археологии, которая впо-
следствии выделилась в самостоятельную дисциплину, независи-
мую от истории и филологии.
Фридлендер был одним из немногочисленных евреев, зани-
мавших профессорскую кафедру. В то время вопрос о нацио-
нальном происхождении не носил еще расовой подоплеки — он
возникал лишь в случае, если претендент не исповедовал еван-
гелическое вероучение. И тогда конфессиональная принадлеж-
ность оказывалась решающим обстоятельством — достаточно
вспомнить историю с Л. Бачко. В то же время принявшие люте-
ранство евреи практически беспрепятственно становились про-
фессорами (пример тому — Зимзон, Лере, Закс, Якобсон, тот
же Фридлендер и другие) [55, т. 2, с. 595]. Но оставшиеся вер-
ными иудаизму, так же как и католики, таким правом не поль-
зовались.
Жизнь не раз заставляла университетский сенат возвращать-
ся к обсуждению вопроса о конфессиональных ограничениях.
Профессура разделилась на две партии: сторонников протестант-
ской «чистоты» университета и поборников равноправия всех
конфессий. В 1866 г. было наконец принято решение уравнять
340
в правах всех претендентов на академические должности неза-
висимо от вероисповедания и сословного происхождения. Ис-
ключением оставался лишь теологический факультет, где по-
прежнему профессорами могли стать только евангелисты.
В последние десятилетия XIX в. региональная история сно-
ва отошла в университете на второй план. Ею занимался
лишь К. Г. Ломейер ( Karl Heinrich Lohmeyer, 1832—1909), ав-
тор многих небольших работ, написавший также монографию по
истории Восточной и Западной Пруссии. Эта книга была напи-
сана в националистическом духе. По инициативе Ломейера в
1872 г. в Кенигсберге было организовано Общество истории Вос-
точной и Западной Пруссии.
В то же время местная история активно развивалась за пре-
делами университета — архивистами, библиотекарями, историка-
ми-любителями. Одной из наиболее ярких личностей этого кру-
га был прусский офицер И. Галланди (Johannes Gallandi, 1843—
1918), исследовавший генеалогию восточно-прусского дворянст-
ва и бюргерских семей Кенигсберга. По этому предмету Галлан-
ди собрал значительную коллекцию книг и документов, унасле-
дованную после его смерти Валленродской библиотекой. По соб-
ственному почину подобной же деятельностью занимался Г. Иоло-
вич (Неутапп Jolowicz), издавший в 1867 г. первую историю
кенигсбергских евреев.
Еще один пример историка-непрофессионала — библиотекарь
Р. Рейке (Rudolf Reicke, 1825—1906), начинавший с исследова-
ния жизни и творческого наследия И. Канта. В 1864 г. Рейке
вместе со своим другом Э. Вихертом (Ernst Wichert, 1831—1902)
учредил журнал «Старопрусский ежемесячник». Юрист по об-
разованию, выходец из Инстербурга (ныне г. Черняховск), Ви-
херт был известен своей историко-литературной деятельностью.
Он написал исторические романы «Генрих фон Плауен»
(1881 г.), «Великий курфюрст» (1887 г.), сочинял драмы на ис-
торические сюжеты. Журнал Рейке — Вихерта поглотил в 1867 г.
другое подобное издание «Старопрусские исследования» и изда-
вался до 1922 г. На его страницах, в частности, печатались мно-
гие исторические статьи выдающегося польского общественного
и политического деятеля Мазурской земли, историка, поэта Вой-
цеха Кентшинского (Wojciech Kgtrzynski, 1838—1918). Кентшин-
ский поступил в Кенигсбергский университет в 1859 г., здесь он
под руководством своего учителя Ф. В. Шуберта защитил док-
торскую диссертацию.
В самом же университете, как и прежде, историческая
работа велась не только историками-профессионалами философ-
ского факультета. Основательные сочинения «Георг фон Поленц,
епископ Земландский» (1888 г.), «Герцог Альбрехт Прусский как
деятель Реформации» (1894 г.), трехтомный сборник документов
по истории Реформации в Пруссии (1890 г.) были изданы про-
341
Феликс Дан
фессором теологического факультета П. Чакертом (Paul
Tschackert , 1848—1911). Уже известным ученым приехал в
1872 г. в Кенигсберг на юридический факультет Феликс Дан
(Felix Dahn, 1834—1912). Он был не только юристом, специалис-
том по государственному праву и по философии права, но и ис-
ториком и писателем. Наиболее значительная из его историче-
342
ских работ — девятитомный труд «Король германцев» (1861—
1902 гг.). Однако всеобщую известность Дану принесли его ро-
маны по сюжетам из немецкой истории средних веков, насыщен-
ные немецким героико-патриотическим духом. Один из самых
известных своих романов «Борьба за Рим», издававшийся при
жизни автора 30 раз, Дан написал в Кенигсберге.'Эта книга
была очень популярна во времена Третьего Рейха. В кенигсберг-
ские годы Дан написал и многие другие историко-литературные
произведения, исторические драмы, стихи.
Литературные произведения Дана с их идеализацией немец-
кой истории популяризировались во времена нацизма, так как
они способствовали формированию в общественном сознании
идеи исключительности германцев, воспитывали дух почитания
авторитета власти и безусловной подчиненности личности сооб-
ществу. С широкой популярностью Дана вне университета не-
сколько контрастировало сдержанное отношение к нему коллег
по факультету, без особого одобрения относившихся к его лите-
ратурной деятельности. Одной из причин этой сдержанности
могла быть и ревность к почестям, которые воздавались Дану в
стране, к его шумной славе [55, т. 2, с. 704]. В 1888 г. Дан уехал
из Кенигсберга в Бреслау.
Наибольшей известностью из профессиональных кенигсберг-
ских историков конца XIX в. пользовался профессор Г. Прутц
(Hans Prutz, 1843—1929), унаследовавший кафедру после Ниц-
ша. До начала своей карьеры в высшей школе Прутц учитель-
ствовал в Данциге и Берлине, прошел в столице хабилитацию в
1873 г. и в 1877—1902 гг. был профессором в Кенигсберге. Про-
грессирующая болезнь зрения вынудила его уйти в отставку.
Прутц в основном занимался историей немецкого средневековья.
В 1874 г. он участвовал в немецкой научной экспедиции на
Ближний Восток, где ознакомился с историческими местами вре-
мен крестовых походов. Одним из следствий этой поездки стал
ряд работ по истории рыцарских орденов, в том числе и Тевтон-
ского.
В Кенигсберге Прутц занялся также историей нового време-
ни и написал четырехтомную «Прусскую историю» (1900—
1902 гг.}, а также монографию о последних годах правления
«великого курфюрста» Фридриха Вильгельма. К 350-летию Аль-
бертины Прутц издал в Кенигсберге в 1894 г. монографию «Ке-
нигсбергский Альбертус-университет в девятнадцатом столетии»
[71] — сочинение, и ныне являющееся одним из главных источ-
ников данных по истории Альбертины.
В годы перед первой мировой войной за пределами универ-
ситета региональной историей активно занимались директор го-
сударственного архива Э. Иоахим (Erich Joachim, 1851 —1932);
историк Поморья, Пруссии, Кенигсберга М. Перлбах (Max Perl-
bach, 1848—1921), директор городской библиотеки в 1900—
343
Адальберт Бецценбергер
1924 гг. А. Серафим (August Seraphim, 1864—1924), последний
директор этой библиотеки X. Крольман (Christian Kroll-
тапп).
Сдвигу кенигсбергской истории в сторону прусского и
германского национализма в межвоенный период предшест-
344
Здание на бывшей Театральной площади, где размещались семинары
по историческим дисциплинам. Довоенный снимок
вовали подобные тенденции в филологии и даже археологии.
Их вдохновителем выступал известный языковед профессор
А. Бецценбергер (Adalbert Bezzenberger, 1851 —1922), прорабо-
тавший в Кенигсбергском университете 41 год — с 1880 по
1921 гг. Он заведовал здесь кафедрой индо-германской филоло-
гии. Одновременно Бецценбергер возглавлял общество «Прус-
сия» и в этом качестве стал инициатором создания в Кенигсбер-
ге музея доисторического периода. Директором этого музея Бец-
ценбергер служил в 1891 —1916 гг.
Бецценбергер основал в Альбертине научное направление
балтийской филологии. Предметом его особого внимания была
история литовского и латышского языков. Как историк он зани-
мался древней историей балтийских племен, которой пытался
обосновать немецкую экспансию на восток. По его представле-
ниям, земли юго-восточной Прибалтики были издревле заселе-
ны германскими племенами и лишь в пору раннего средневе-
ковья эта территория была захвачена славянами и бал-
тами.
Взгляды Бецценбергера широко популяризировались в 30-е
годы и активно использовались в националистической пропа-
ганде.
345
В университете преподавалась и русская история. С 1938 г.
до последних дней существования Альбертины историю русской
культуры и историю православия читал профессор Николай Ар-
сеньев. Он же возглавлял в Кенигсберге небольшую православ-
ную общину. Православные не имели своего храма, и их бого-
служения отправлялись в Лебенихтской реальной гимназии, сто-
явшей на месте нынешнего памятника морякам-балтийцам на
Московском проспекте.
Итак, в течение долгого периода от XVIII в., когда история
обрела черты науки, до первой мировой войны кенигсбергская
историческая наука не выделялась особыми достижениями ни в
среде прусских университетов (которых на рубеже XIX и XX
столетий было десять), ни вообще немецких (всего — 21). Не
отличали ее ни особая методология, ни собственный концептуа-
лизм [75, с. 27]. В 20-е — 40-е .годы XX в. под воздействием на-
ционалистических веяний, а затем идеологии й политической
практики нацизма научная объективность в трудах кенигс-
бергских историков уступила место идеологической заданно-
сти.
ОТ ЮБИЛЕЯ ДО ЮБИЛЕЯ
Полувековой период истории Альбертины от ее 300-летия в
1844 г. до 350-летия в 1894 г. был временем особенно интенсив-
ного развития университета — росло число его подразделений,
возникали новые научные направления, строились новые здания.
О развитии важнейших — традиционных и новых — направлений
в науке было уже рассказано в предыдущих очерках; здесь мы
поговорим о формировании «внешнего облика» университета и
прежде всего о его главном здании на Парадной площади, за-
кладка которого была приурочена к трехсотлетнему юбилею Аль-
бертины. Но сначала о тех, кто в то время учился в универси-
тете.
В летнем семестре юбилейного 1844 г. в Альбертине числи-
лись 340 студентов, в том числе 128 на философском факульте-
те, 76 — на медицинском, 69 — на юридическом и 67—на тео-
логическом [71, с. 193]. Заметим, что эта величина близка к сред-
нему значению числа студентов в университете в первой поло-
вине XIX в. К примеру, в среднем за пять лет в Альбертине
учились в 1826—1830 гг. 345 студентов, в 1846—1851 гг. — 323
[66, с. 81]. В то же время от семестра к семестру число студен-
тов колебалось довольно значительно: например, в 1820 г. их
было 218, в 1825 г. — 404. После юбилейного 1844 г. наименьшее
число студентов записалось в университет в летнем семестре
1847 г. — всего 258 (94 медика, 88 философов, 53 юриста, 50 тео-
логов) (71, с. 193]. С начала 60-х годов до конца 70-х количество
346
студентов почти монотонно возрастало, достигая шести-семи со-
тен. С 1866—1871 гг. в среднем за пять лет в Альбертине учи-
лись уже 469 студентов [71, с. 193]. Как и в другие времена и,
наверное, в других университетах, кенигсбергские студенты в
массе своей не отличались ни похвальным прилежанием, ни иде-
альным поведением.
Не раз со стороны преподавателей и университетской адми-
нистрации раздавались нарекания на их плохую дисциплину, от-
сутствие прилежания и интереса к науке. В докладе куратору
еще в 1813 г. эти негативные явления объяснялись бедственным
материальным положением студентов, особенно выходцев из
средних и низших сословий — а такие студенты составляли в
университете большинство. Бедностью студентов объяснял их
пассивность в учебе и общественной жизни также К. Розен-
кранц, сменивший в 1833 г. И. Ф. Гербарта на кантовской ка-
федре и не раз избиравшийся на проректорскую должность. За-
бота о хлебе насущном, по его мнению, китайской стеной отго-
раживала студентов от науки. Они даже не в состоянии купить
газету — как же они могут ориентироваться в политике?
В одном из ежегодников, издававшихся в Галле, можно бы-
ло прочитать такую характеристику: «Кенигсбергские студен-
ты — это нечто среднее между буршами и молодыми людьми из
торгового или вообще делового сословия. Обычная их одежда —
грубая шерстяная куртка с меховым воротником, плотно охваты-
вающим шею, и меховая шапка. Они часто дерутся и пьют. Вре-
мя от времени пьянство принимает ужасающие масштабы, но
сейчас оно относительно умеренно. При этом добродушие — от-
личительная черта тамошних студентов. Инертность, состояние
ожидания внешнего толчка, который бы дал направление дейст-
виям, для них очень характерны. Лишь немногие могут само-
стоятельно поставить себе цель. Они предпочитают, чтобы ими
управляли. Они в меру понятливы, но о гениальных личностях
здесь услышишь нечасто» [74, с. 298]. Конечно, наделение столь
определенными чертами каждого из достаточно большой груп-
пы людей слегка напоминает почерк составителей гороскопов,
но все же некоторое представление о студентах тех времен при-
веденный фрагмент позволяет составить.
Накануне юбилея общественная и политическая атмосфера
вокруг университета была довольно напряженной: Пруссия сто-
яла на пороге революции 1848 г. С новым королем Фридрихом
Вильгельмом IV (Friedrich Wilhelm IV, 1795—1861, король в
1840—1857 гг.) сословия связывали надежды на введение обе-
щанной еще в 1816 г. конституции, но эти упования оказались
тщетными. По словам русского историка Р. Ю. Виппера (1859—
1954), Пруссией правил король «с романтическими взглядами,
склонностью к красивым речам и данными для психического рас-
стройства (он кончил сумасшествием). Эти личные черты коро-
ля внесли много тяжелой путаницы в ход политики. В то время,
.347
Типы кенигсбергских студентов середины XIX века. Из издания:
Studenten in Alt-Konigsberg. 1930. Библиотека Олыитыиского замка
как к нему обращались с напоминанием о созыве народных
представителей, он выражался презрительно о верховенстве на-
рода, о «бумажных конституциях», тогда как сам он получил
«корону в лен от Бога», требовал строгого соблюдения границ
между сословиями, так как они положены самой природой, и т. п.
Считая христианство затронутым новой философией, король сно-
ва начал преследования журналов и университетского препо-
давания» (9, с. 430—431].
В Кенигсбергском университете оппозиция была неоднород-
ной. По мнению К. Розенкранца [71, с. 154], философский и ме-
дицинский факультеты представляли наиболее радикальное ли-
берально-прогрессивное направление, вождями которого в Аль-
бертине были К. Бурдах и X. Лобек, в то время как на теологи-
348
-* •
ческом и юридическом факультетах придерживались по преиму-
ществу консервативных взглядов. Но в защите свободы научной
мысли и прав высшей школы они были едины. В университете
поговаривали, что Фридрих Вильгельм может отказаться от уча-
стия в юбилейных торжествах, но король принял пригла-
шение, выразив при этом недовольство настроениями в уни-
верситете.
В конце августа 1844 г. Кенигсберг снова праздновал юбилей
своего университета. На торжествах в Кафедральном соборе
с речью выступил министр Эйхорн (Eichhorn), изложивший охра-
нительную позицию правительства по отношению к высшей шко-
ле. Он призывал к «правильному образу мышления», основанно-
му на религиозных принципах, и дал понять, что если в универ-
349
Посвящение новичка в студенты. Художник М. А. Пиотровский, 1841 г.
ситете «будет желание иметь правильный образ мыслей, то не
будет терпимым отношение к преподавателям, которые подрыва-
ют в самых своих основах устои жизни нашего отечества» [74,
с. 303]. Дух речи министра диссонировал с настроениями в уни-
верситете и вызвал разочарование.
Несмотря на юбилейный антураж, в речах представителей
университета профессора Лобека и ректора Бурдаха прозвучал
скрытый протест против правительственной политики по отноше-
нию к университетам. Лобек говорил, что университетам угро-
жают две крайности: подчинение их клерикалам, с одной сто-
роны, или агрессивный материализм, требующий от науки лишь
приумножения материальных благ и только светского, прагма-
тического обучения, — с другой стороны. Как ни осторожен был
Лобек в выражениях, нельзя было не понять, что виновник та-
кого положения — король, который присутствовал здесь же в Со-
боре. В один из последующих дней университет выразил- свои
симпатии не предусмотренным программой походом более полу-
тора тысячи участников торжеств — профессоров, студентов и
выпускников прошлых лет к домам Бурдаха и Лобека. Их
поздравили с юбилеем, выразили солидарность с их позицией и
поднесли в дар памятные серебряные кубки.
В рамках юбилея состоялись факельные шествия, званый
обед в Юнкерском дворе, бал в Московитском зале замка, гуля-
350
Студенческая пирушка. Рисунок 1835 г. из издания: Studenten in Alt-Ko-
nigsberg. 1930. Библиотека Олыитынского замка
Остров Кнайпхоф с Собором и университетом
в год 300-летия Альбертины — 1844-й
351
Прием по'случаю 300-летия в аудитории-максимум старого здания
28 августа 1844 г.
ния в Королевском саду, лодочная прогулка к замку Голь-
штейн (ныне поселок Прегольский) и в заключение — общее гу-
ляние у Замкового пруда. Одним из важнейших пунктов про-
граммы стал торжественный акт закладки королем Фридрихом
Вильгельмом IV нового университетского здания на Парадной
площади в Королевском саду. На празднике была исполнена
увертюра «Господь твердыня наша», написанная специально по
этому случаю композитором Отто Николаи (Otto Ehrenfried
Nicolai, 1810—1849), который после многих лет отсутствия при-
ехал гостем в родной город и дирижировал оркестром, испол-
нившим его произведение. Акт закладки первого камня
в фундамент будущего университета имел долгую предысто-
рию.
Старое университетское здание XVI в. на Кнайпхофе уже в
начале XIX столетия не удовлетворяло потребностям универси-
тета, так как было тесным и крайне ветхим. Как писал К- Бур-
дах, приехавший в Кенигсберг в 1814 г., «внешним видом уни-
верситетское здание напоминает старый бедствующий монастырь.
Мрачная комната сената перегорожена барьером, за которым
во время экзамена или стипендиальных испытаний стоят студен-
ты; за длинным столом, украшенным большими раковинами и ян-
тарными изделиями, над которым свисает шнурок от звонка,
352
Закладка нового здания университета иа Парадной площади королем
и «вечным ректором» Фридрихом Вильгельмом IV
в августё 1844 г.
заседают сенаторы на чудовищных по ширине и высоте креслах.
Большую аудиторию, — длинную, низкую и сумрачную, с дере-
вянными колоннами по углам, с темно-коричневыми стенами и
потолками, украшают почерневшие масляные портреты князей.
Перед самой кафедрой проходит барьер; за ним во время про-
моций, кроме оппонентов, сидит также городской дудочник, вы-
дувающий в начале и конце всего акта душераздирающую ме-
лодию» [71, с. 3].
Вопрос о строительстве нового здания начал всерьез обсуж-
даться после окончания освободительной войны с Наполеоном,
хотя голоса о необходимости расширения университета раздава-
лись и раньше. И даже этот предмет породил жаркую дискус-
сию, в которой снова проступило разделение профессоров на
«стариков» и «молодых». «Молодые» настаивали на сооружении
нового здания на новом месте, например, на Буттерберге или в
районе Штайндаммского вала, «старики» считали совершенно
невозможным переносить центр университета куда-либо с Кнайп-
хофа. Они ссылались на университетский устав, где говорилось,
что профессора, читающие лекции дома, обязаны жить в Кнайп-
23 Зак. 1382
353
1
хофе или в ближайших районах Альтштадта. Если же профес-
сор имел жилье в другом районе, ои должен был читать лекции
в здании университета на Кнайпхофе. Отрыв от этой земли рас-
ценивался как измеца университетским традициям, и потому
«старики» поминали недобрым словом Кайта, который, как го-
ворили, первым из университетских профессоров поселился вда-
ли от Кнайпхофа.
Идея переноса главного университетского здания с Кнайпхо-
фа обрела неожиданный аргумент в свою пользу, когда в 1829 г.
сильное наводнение затопило фундамент Альбертины, а профес-
сора вынуждены были покинуть свои жилища На этом острове.
В конечном счете куратор университета X. Ф. Ройш (Christian
Friedrich Reusch, 1778—1848) добился решения об отводе участ-
ка под строительство на строевом плацу (так называемой Па-
радной площади) рядом с Королевским садом’ к северу от
замка.
В 1836 г. архитектор К- Ф. Шиикель (Karl Friedrich Schin-
kel, 1781 —1841), автор проектов многих монументальных зданий
в Берлине и в других городах (в Кенигсберге он построил новую
Альтштадтскую кирху), представил проект здания в романтиче-
ском стиле. Однако король и кронпринц пожелали видеть буду-
щий университет в более строгих классических формах. Дело за-
стопорилось, но -не только из-за отсутствия проекта — военные
очень неохотно освобождали место под строительство. Оконча-
тельно они перенесли строевой плац в другое место только в
1848 г., но и после этого ситуация не изменилась, так как ко-
роль не мог выделить нужных средств. Бывший плац использо-
вался для устройства выставок. В 1851 г. на Парадной площади
был открыт памятник Фридриху Вильгельму III, скульптор
А. Кисс (August Kiss, 1802—1865), в виде конной статуи.
Средства на строительство университета были получены в 1856 г.,
но еще два года не начинались практические работы, а рядом
с закладным камнем даже расположился зверинец. Еще один
проект, предусматривавший обнесение всей площади колоннадой
и возведение одновременно ансамбля зданий университета
и земельного суда, был отклонен как слишком дорогостоя-
щий.
Наконец проектирование было поручено Ф. А. Штюлеру
(Friedrich August Stiller, 1800—1865), ученику Шинкеля. Это
был известный архитектор, среди работ которого — проект пере-
стройки Зимнего дворца в Петербурге, Национальный музей в
Стокгольме, академия в Будапеште, несколько значительных по-
строек в Берлине и в других городах Германии. В Кенигсберге
в 1864—1866 гг. он перестроил в неоготическом стиле ренессанс-
ную башню замковой церкви. Штюлер предложил проект здания
в стиле флорентийского ренессанса. Проект при поддержке уни-
верситета был одобрен королем, и в апреле 1858 г. началось
354
строительство. Над Парадной площадью постепенно начал обре-
тать очертания новый университетский корпус. Основным строи-
тельным материалом для стен служил клинкер — особо-
прочный кирпич из обожженной до спекания глины. Учеб-
ные площади здания рассчитывались на 500 студентов; их
фактическое число в начале 60-х годов было немногим более че-
тырехсот.
Торжественное открытие нового университетского здания на
Парадной площади состоялось 20 июля 1862 г. в присутствии
ректора — кронпринца, будущего императора Фридриха III
(Friedrich Ill, 1831—1888, король Пруссии и император Герма-
нии с 9 марта 1888 г., правил 99 дней). Акту открытия предшест-
вовало богослужение в Соборе. Затем кронпринц перешел в ак-
товый зал старого здания, откуда с праздничной колонной про-
фессоров, гостей, студентов и выпускников разных лет он про-
шествовал до Парадной площади. Здесь министр культов Мюл-
лер (Miihler) передал высокопоставленному ректору новое
здание, а архитектор Штюлер вручил ему ключ, которым крон-
принц открыл главную дверь университета. На церемонии
с речью выступил проректор Карл Розенкранц. Итак, старая
Альбертина обрела новое жилище вдали от Кнайпхофа — места
своего рождения. В это время, в летнем семестре 1862 г., в уни-
верситете учились 412 студентов и работали 57 преподавателей:
33 ординарных профессора, 9 экстраординарных профессоров, 15
приват-доцентов [71, с. 222].
Старое здание рядом с Кафедральным собором в том же
1862 г. город выкупил у государства за 20 тысяч талеров. Усло-
вием приобретения было обязательство использовать здание и
земельный участок только для целей образования, а также взять
под опеку место погребения Канта. .Часть Старого Коллегиума
времен герцога Альбрехта город предоставил Политехническому
обществу; другая его часть использовалась как спортивный зал
женской школы. В 1875 г. в помещение Политехнического обще-
ства переехала городская библиотека, занимавшая с 1810 г. так
называемый Королевский дворец на Королевской улице.
В 1910 г. все здание было передано библиотеке и городскому ар-
хиву, переведенному сюда в 1912 г. и размещенному в северном
флигеле старого Коллегиума, построенном в 1547 г. Новый Кол-
легиум постройки 1569 г., вытянувшийся вдоль северного берега
Кнайпхофа, был снесен в 1864 г. и на его месте построили Кнайп-
хофскую гимназию. Это здание, расширенное в 1898 г. и допол-
ненное спортивным залом, простояло здесь до августовского
авианалета 1944 г.
Новое здание университета на Парадной площади, обрамлен-
ное легкой галереей, торжественное и нарядное, сразу же стало
одной из достопримечательностей города. Его описывали в путе-
водителях, показывали приезжим — и действительно, здание за-
23*
355
Новое здание университета на Парадной площади.
Архитектор А. Штюлер, 1862 г.
служивало внимания. Центральную часть фасада на уровне тре-
тьего этажа украшал горельеф, изображающий герцога Альбрех-
та на коне, — работа известного скульптора и архитектора, уче-
ника X. Рауха А. Вольфа (Albert Wolff, 1814—1892), построив-
шего дворец Байнумен (вблизи нынешнего г. Озерска). Слева
и справа от всадника стояли аллегорические женские фигуры,
олицетворявшие четыре, факультета: Философия, Теология,
Юриспруденция и Медицина. По обе стороны от этой группы в
двух круглых медальонах — головные скульптурные портреты
первого ректора Георга Сабинуса и поэта Симона Даха, выпол-
ненные скульптором Р. Зимерингом (Rudolf Siemering, 1835—
1905). Ниже в полукруглых нишах статуи отцов Реформации
Мартина Лютера и Филиппа Меланхтона — скульптор Г. Ши-
вельбейн (Hermann Schie&elbein, 1817—1867). В центре фасад-
ной стены над аттиком в полукруглом обрамлении был изобра-
жен прусский орел с латинской надписью над ним: Fridericus
Guilelmus IV instituit 1844. Guilelmus perfecit 1862. (Фридрих
Вильгельм IV начал в 1844, Вильгельм закончил в 1862) [80, с. 97].
Под аттиком над каждым из окон боковых крыльев разме-
щались круглые медальоны со скульптурными изображениями
выдающихся личностей университета. На левом крыле: Кант,
Гиппель (старший), Гербарт, Бессель, Якоби (скульптор Зи-
меринг); на правом: Гаман, Гердер, Краус, Хаген, Бурдах
356
(скульптор Зимеринг: портреты Гамана и Крауса; скульптор
Ф. И. Шиндлер (Ferdinand Hievonymus Schindler, ? — 1860):
портреты Гердера, Хагена, Бурдаха). На восточной и западной
стенах, а также на тыльной тоже были сделаны круглые ниши
для скульптурных портретов. Но только на восточной обращен-
ной к театру стене в двух нишах из трех были помещены порт-
реты филологов К. Лахмана (Karl Lachmann, 1793—1851)
(скульптор Шиндлер) и X. Лобека (скульптор Зимеринг),
остальные ниши оставались свободными для будущих времен
[80, с. 97], [55, т. 2, с. 575]. Возможно, в некоторые из них позже
были помещены новые скульптуры.
На восьми углах крыши поперечного и продольного объемов
здания стояли в виде женских фигур скульптурные аллегории
наук. На углах фасадной стены поперечного (центрального)
объема: Законодательство и Государственное управление, на
углах боковых крыльев — История и Археология (скульптор
Вольф). На углах; поперечного объема тыльной стороны здания
стояли скульптуры Математики и Физики — скульпторы Б. Афин-
гер и Г. Мёллер (Bernhard Afinger, 1813—1882; Heinrich Moller,
1802—1882); на углах боковых крыльев — Географии и Астро-
номии, скульптор Г. Виттиг (Hermann Wittig, 1819—1891) [55,
т. 2, с. 575]. Все скульпторы, кроме кенигсбержца Зимеринга,
были приглашены из Берлина; впрочем, и Зимеринг позже пе-
реехал туда же.
Достопримечательностью города стало также живописное и
скульптурное оформление интерьеров нового университетского
здания. Стены актового зала были расписаны больших разме-
ров фресками, тематика которых символизировала четыре фа-
культета, а именно: Теология — «Апостол Павел проповедует
в Афинах», художник Л. Розенфельдер (Ludwig Rosenfelder,
1813—1881), в 1845—1874 гг. директор Кенигсбергской акаде-
мии художеств, с 1871 г. — почетный доктор Альбертины; Фи-
лософия — «Смерть Сократа в темнице», художник М. А. Пио-
-тровский (Maximilian Anton Piotrowski, 1813—1875), руково-
дитель класса античности в Академии художеств; Право —
«Архонты и сенат Афин присягают законам Солона», худож-
ник Л. Г. А. Греф (Leopold Gustav August Graf, 1821 —1895),
работал в жанре исторической и портретной живописи; Меди-
цина — «Больной Гиппократ в постели» (художник Розенфель-
дер). Здесь же, в актовом зале, были и другие фрески — алле-
гории наук и искусств: Музыка — «Давид играет Саулу на ар-
фе»; Поэзия — «Гомер несет грекам свои поэмы» (обе работы
И. Хейдека (Johannes Heydeck, 1835—1910), профессора Акаде-
мии художеств в 1869—1900 гг., с 1894 г. почетного доктора
Альбертины); История — «Геродот, отец истории»; Математи-
ка — «Архимед во время взятия Сиракуз» (обе работы худож-
ника Пиотровского); Красноречие — «Демосфен принимает ве-
нок — знак благодарности народа» (Розенфельдер); Естество-
357
Образец стенной живописи в актовом зале нового здания университета:
«Смерть Сократа в темнице». Художник М. А. Пиотровский
знание — «Аристотель принимает зверей дальних стран от Алек-
сандра Великого» (художник Э. Нейде (Emil Neide, 1843—1908),
с 1880 г. преподаватель и профессор Кенигсбергской академии
художеств); История искусства-—«Фидий показывает Периклу
и Аспазии модель щита Афины» (художник Греф); Астроно-
мия— «Птолемей в обсерватории в Александрии» (художник
Нейде). Таким образом, живописное оформление нового здания
Альбертины было выполнено профессорами Кенигсбергской
академии художеств.
Зал сената рядом с аудиторией-максимум украшали мра-
морные бюсты: И. Канта, скульптор Ф. Хагеман (Carl Gottfried
Hagemann, 1773—1806), этот бюст стоял с 1810 г. в Кантов-
ском склепе Собора, в 1820 г. был перенесен в актовый зал
старого здания, а оттуда в зал сената в новом здании; К. Ха-
гена, скульптор К. Ф. Вихман (Karl Friedrich Wichmann, 1775—
1836); А. Вагнера (скульптор Зимеринг). На стенах сенат-
ского зала висели портреты 13-летнего ректора кронпринца
Фридриха Вильгельма в 1808 г. (художник Г. Кнорр (Georg
Knorr, 1844—1916), кронпринца Фридриха в ректорской мантии
на открытии нового здания в 1862 г. (художник Лаухерт (Ьаи-
chert). В экзаменационной комнате рядом находился портрет
первого проректора в новом здании К. Розенкранца, на лест
358
Зал сената в здании на Парадной площади
ничных площадках висели картины с видами Восточной Прус-
сии. Художественное оформление университетского интерьера
со временем изменялось и дополнялось.
К 20-м годам нынешнего столетия назрела необходимость
расширения здания на Парадной площади. Инициатором и дви-
жителем этой идеи выступил Ф. Гофман {Friedrich Hoffmann,
1875—1951), куратор, университета в 1922—1945 гг. Работа бы-
ла поручена архитектору Р. Либенталю {Robert Libenthal,
1884—1961), построившему также здание государственного ар-
хива на Ганзаринг (ныне здание областной библиотеки). Ли-
бенталь с большим тактом и уважением к своему предшествен-
нику А. Штюлеру спроектировал новый корпус с тыльной сто-
роны штюлеровского здания и соединил оба корпуса перехода-
ми в одно целое.
Переходы, были украшены произведениями живописи и
скульптуры, отражавшими традиционные университетские мо-
тивы. К примеру, четыре бронзовых бюста представляли четыре
факультета: М. Лютера — теологический, скульптор С. Кау-
эр {Stanislaus Саиег, 1867—1943), автор памятника Шилле-
ру; к. Штейна — юридический, скульптор К- Краус (Kathari-
ne Kraus, 1889—?); Парацельса — медицинский, скульп-
тор Э. Филиц {Ernst Fielitz, 1891—1945); И. Канта — философ-
ский, скульптор В Розенберг (Walter Rosenberg. 1882—1945).
359
Актовый зал в «корпусе Либенталя»
На лестничных площадках были установлены мемориальные
доски в память о погибших в войнах 1813—1815, 1870—1871 и
1914—1918 годов.
В пристройке, в частности, разместились новый актовый зал
(ныне читальный зал библиотеки Калининградского универси-
тета) и новая аудитория-максимум. Этой аудитории, использо-
вавшейся не только для учебных целей, известную респекта-
бельность придавали скульптурные портреты четырех персона-
жей, имевших отношение не столько к университету, сколько
вообще к новой восточно-прусской истории. Это были бронзовые
бюсты рейхспрезидента П. Гинденбурга (Paul Hindenburg,
1847—1934), получившего за оборону от русских Восточной
Пруссии в первую мировую войну степень доктора сразу четы-
рех факультетов Альбертины, и А. Батоцки (Adolf Batocki,
1868—1944), общественного и политического деятеля, обер-пре-
зидента Восточной Пруссии во время первой мировой войны.
Оба портрета были выполнены Г. Брахертом (Hermann Bra-
chert, 1890—1972). Две другие работы — бюсты Д. Йорка и
Т. Шёна — выполнил ученик Брахерта скульптор Р. Даудерт
(Rudolf Daudert, 1903—?).
Между окнами западной стены с наружной стороны «кор-
пуса Либенталя» были установлены две скульптуры высотой
360
Один из барельефов Р. Даудерта во внутреннем дворике университета.
Фото 1994 г.
«Палестра Альбертина». Начало XX. века
3,20 метра работы Брахерта: «Исследователь» и «Учитель». Фи-
гурные подставки этих скульптур можно и ныне видеть на зда-
нии по Университетской улице. Цоколь нового здания во внут-
реннем дворике украсили барельефы Даудерта, изображающие
в юмористическом ключе сцены ид студенческой жизни.
Вся перестройка была осуществлена в 1925—1928 гг.; новый
корпус Либенталя принял ректор К. Кайзерлинг (Carl Kaiser-
ling), профессор медицины.
Главное здание университета на Парадной площади было
сожжено английской авиацией в ночь на 30 августа 1944 г.
В послевоенные годы оно долго не восстанавливалось и под-
верглось новым разрушениям. В 60-х годах здание было вос-
становлено как средняя школа, в 1967 г. передано новоучреж-
денному Калининградскому университету. Ныне здесь распола-
гаются химический, биологический и географический факульте-
ты, научная библиотека университета, музей И. Канта. Из всего
архитектурно-скульптурного декора бывшего здания Штюле-
ра — Либенталя сохранились лишь барельефы Даудерта во внут-
реннем дворике.
350-летний юбилей университета в 189‘ .. праздновался от-
носительно скромно, хотя и тогда были торжественная служба
в Соборе, уличные шествия профессоров и студентов, юбилей-
ные речи и т. п. Но, по-видимому, самым главным событием
362
Студенческая столовая
юбилейного года было получение Альбертиной щедрого дара
ее бывшего студента Ф. Ланге (Friedrich Lange, 1849—1927).
Ланге учился в 60-е годы на медицинском факультете, в 1870—
1871 гг. участвовал добровольцем во франко-прусской войне, в
1878 г. он уехал в Нью-Йорк, где стал главным хирургом не-
мецкого госпиталя. За океаном он скопил значительное состоя-
ние и часть средств пожертвовал своему университету к юби-
лею. Ланге оговорил цель дарения: сооружение университет-
ского спортивного комплекса, главным объектом которого дол-
жен был стать дворец спорта. Даритель предложил и название
будущего дворца, перекликающееся с античностью: «Палестра
Альбертина». В Древней Греции палестрами назывались гим-
настические школы.
В 1894 г. в дни празднования юбилея был заложен первый
камень в фундамент «Палестры». Она сооружалась по проекту
архитектора Ф. Хайтмана (Friedrich (Fritz) Heitmann, 1853—
1921). Хайтман жил в Кенигсберге с 1886 г. до конца жизни
и построил здесь ряд замечательных зданий, в том числе като-
лическую капеллу св. Адальберта (на современном проспекте
Победы) и католический костел св. Семейства на Хаберберге
(улица Б. Хмельницкого), лютеранскую кирху памяти короле-
363
Плавательный бассейн в «Палестре»
вы Луизы (ныне театр кукол) и монументальную Лютер-кирху
(стояла на углу нынешних улиц Октябрьской и Дзержинского,
снесена в 1976 г.). Кроме того, Ф. Хайтман разработал проект
застройки района Амалиенау (ныне район улицы Кутузова) и
проекты многих из находящихся там. вилл. Проект «Палестры»,
предложенный Хайтманом, получил первый приз на конкурсе.
Председателем комитета по строительству был избран упоми-
навшийся уже профессор-языковед А. Бецценбергер.
В 1898 г. университетский спортивный комплекс «Палестра
Альбертина» был открыт. На торжественном акте прозвучали
специально сочиненные к этому событию, стихи Ф. Дана и
Э. Вихерта, была оглашена поздравительная телеграмма сту-
дентам от Ф. Ланге из Нью-Йорка. В «Палестре» было все,
что необходимо для воспитания здорового и сильного тела:
спортивный зал, крытый плавательный бассейн, зал для фех-
тования, кегельбан, биллиардная комната, душевые, читальный
зал. Во дворе здания расположились теннисные корты. Дворец
спорта Кенигсбергского университета стал первым спортивным
сооружением подобного рода и масштаба в германской системе
высшего образования. Альбертина получила прекрасные усло-
вия для физического воспитания студентов. До открытия «Па-
364
Библиотека Кенигсбергского университета.
Здание построено в 1901 г.
лестры» для спортивных занятий в какой-то мере использова-
лась бывшая аудитория-максимум в старом здании на Кнайп-
хофе: там обучали фехтованию. В годы первой мировой войны
в «Палестре» была открыта бесплатная студенческая столовая.
С 1927 г. в здании разместилось также новое университетское
подразделение — институт физической культуры, первым ди-
ректором которого стал А. Шуриг (Alfred Schurig, 1883—
1965).
Фридрих Ланге в 1900 г. возвратился в Пруссию. Во время
войны в 1914 г. он построил на свои средства лазарет в Дойч-
Эйлау (ныне г. Плава в Польше). По заказу университета
скульптор И. Ф. Ройш (Johann Friedrich Reusch, 1843—1906),
автор ряда памятников в Кенигсберге, изваял мраморный бюст
Ф. Ланге, который предполагалось установить в нише на фа-
саде «Палестры». Однако Ланге не пожелал прижизненного па-
мятника, и бюст был установлен только после его смерти в ве-
стибюле дворца. Стадион, построенный университетом на Зам-
митераллее в 1913 г., был позже назван именем доктора Фрид-
риха Ланге. Ныне это стадион «Трудовые резервы» на улице
Горького. Здание «Палестра Альбертина», восстановленное по-
сле войны, стало спортивным клубом Балтийского флота.
365
Карцер в старом здании университета на Кнайпхофе
Десятилетие открытия «Палестры» было ознаменовано в
1908 г. студенческой спартакиадой Альбертины. Это было важ-
ным событием в истории одного из самых небольших универ-
ситетов Германии: на рубеже XIX и XX столетий Альбертина
по числу студентов стояла почти в самом конце списка 20 не-
мецких университетов. Например, в зимнем семестре 1896 г. в
Кенигсбергском университете учился 721 студент. Ему уступа-
ли лишь Гиссенский (653 студента) и Ростокский (523 студен-
та) университеты. В то же время в Берлине учились 8313 сту-
дентов, в Мюнхене 3872, в Лейпциге 3047, в Бонне 1939 и т. д.
[3, т. 19, с. 5]. В зимнем семестре юбилейного 1893—1894 учеб-
ного года в Кенигсбергский университет имматрикулировались
689 студентов; преподавательский корпус насчитывал 98 чело-
век, в том числе 49 ординарных профессоров, 21 экстраордина-
риус, 28 приват-доцентов [71, с. 222]. В 1904 г. число студентов
впервые с первой половины XVIII в. несколько превысило ты-
сячу. Тысячный студент получил в дар памятные золотые часы.
И еще об одном немаловажном событии тех времен: после
370 лет службы на благо юношества было закрыто важнейшее
воспитательное учреждение — университетский карцер. Послед-
ний узник отбыл здесь наказание в ночь с 11 на 12 июня
1914 г.
366
ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
После первой мировой войны в результате восстановления
независимости Польши восточно-прусская провинция оказалась
отрезанной от основной части Германии. Эта изолированность
и тяжелые послевоенные условия отражались как на состоянии
экономики провинции, так и на ее интеллектуальной сфере.
В трудном положении находился университет, потерявший на
войне свыше трехсот своих студентов и преподавателей. «Ред-
ко когда за всю многовековую историю Альбертины ею так
трудно было управлять, как в то время, когда Восточная Прус-
сия была оторвана от страны», — замечает историк универси-
тета Г. Зелле [74, с. 328]. А. Бецценбергер, работавший ректо-
ром в 1919—1921 гг., подчеркивал, что не следует сравнивать
Кенигсбергский университет, занимающий совершенно особое
положение, с другими высшими школами Германии. Исключи-
тельность положения Альбертины определяется, с одной сторо-
ны, ее принадлежностью изолированной и бедной провинции,
с другой стороны — той особой ролью, которая ложится на нее
как на самый восточный немецкий университет. «Если Кенигс-
бергский университет станет первоклассной высшей школой,—
говорил Бецценбергер, — то он останется бастионом Германии и
будет противостоять опасности, которая исходит от универси-
тетов Риги и Вильно, стремящихся подорвать преимуществен-
ное положение немецкой науки» [74, с. 330]. Озабоченность воз-
можным ослаблением немецкого влияния в этой части Европы
сопровождала всю историю университета — ведь даже одним
из мотивов основания Альбертины было стремление противо-
стоять культурному влиянию Краковского университета и его
притягательному действию на молодежь.
Одним из проявлений тяжелого положения провинции был
непрерывный отток населения на запад. Этот процесс особенно
болезненно сказывался на университете, страдавшем от не-
хватки профессоров и от низкой популярности среди молоде-
жи. Один только факультет в течение года 13 раз объявил о ва-
кансиях! В академических кругах Германии Кенигсбергский
университет слыл в то время штрафной колонией, и ему при-
ходилось принимать энергичные меры к исправлению положе-
ния. Куратор Ф. Гофман называл делом чести кенигсбергских
студентов привлечение в университет своих товарищей из дру-
гих земель Германии. Университет обращался также и к немец-
ким студенческим организациям с просьбой направлять студен-
тов на учебу в Кенигсберг.
Благодаря этим усилиям, а также пропаганде деятельности
университета во время так называемых «университетских не-
дель», проводившихся в разных местах провинции, положение
начало постепенно изменяться. Заметную роль в привлечении
внимания к Альбертине и.ее нуждам сыграли Кантовские тор-
367
Освящение нового надгробия И. Канта 21 апреля 1924 г.
жества 1924 г., посвященные 200-летию со дня рождения фи-
лософа. Они вылились за пределы не только университета, но и
города, и провинции. Именно тогда на средства промышлен-
368
ника Г. Штиннеса {Hugo Stinnes, 1870—1924) кенигсбергский
архитектор Ф. Ларс {Friedrich Lahrs, 1880—1964) построил но-
вое надгробие Канту, сохранившееся доныне. Надгробие явля-
ется лишь кенотафией — прах философа остался на прежнем
месте захоронения. В этом же году при университете был от-
крыт институт музыкального воспитания и церковной музыки.
Поддержку университету как проводнику культурной поли-
тики государства на востоке оказывали из Берлина иностранное
ведомство и академия наук. Оживилась деятельность институ-
та восточно-немецкой экономики, учрежденного при универси-
тете в 1916 г., укреплялись связи с институтом Гердера в Ри-
ге, с этнографическим институтом в Тарту. С 1915 г. действо-
вала кафедра славистцки, которую в 1921 —1926 гг. возглавлял
профессор Р. Траутман {Reinhold Trautmann, 1883—1951), а за-
тем К. Г. Майер {Karl Heinrich Meyer, 1880—1945).
В зимнем семестре военного 1915—1916 учебного года в
университете числилось 1299 студентов (из которых 880 были
на военной службе, а половину оставшихся 419 составляли де-
вушки) [55, т. 3, с. 10]; в 1925 г. — 1686 студентов, в 1929 г.—
3402 студента, в том числе 2905 человек из Пруссии, 280 из
других немецких земель. Самое большое за всю историю Аль-
бертины число студентов — 4113 (из них 761 девушка)—она
имела в летнем семестре 1930 г. [55, т. 3, с. 62]. В эти годы в
университете работали около 180 преподавателей, в том числе
80 ординарных профессоров.
С приходом к власти нацистов в 1933 г. количество студен-
тов пошло на убыль: уже летом 1936 г. их было 2699, летом
1937 г. — 1665, зимой 1938 г.— 1321 [55, т. 3, с. 142]. Причин
столь стремительного сокращения числа учащихся было не-
сколько. Новая власть не испытывала потребности в богосло-
вах, и их число в Альбертине сократилось вдвое; не поощря-
лось высшее образование у женщин; очень избирательным бы-
ло отношение национал-социалистов к науке: например, техни-
ческие дисциплины или биология энергично поддерживались,
к некоторым же другим отраслям знания они испытывали по-
дозрение. Сократилось также число иностранных студентов и
собственных подданных не немецкого происхождения. К при-
меру, за более чем двадцатилетний межвоенный период в выс-
шей школе всей Германии учился только 101 студент польского
происхождения из более чем миллионного польского населения
Германии того времени [77, с. 40]. Отношение к полякам в меж-
военные годы было очень недружелюбным.
В сентябре 1939 г., в первые дни войны с Польшей, гестапо
закрыло общежитие на Мюнцштрассе, где жили студенты поль-
ского происхождения. Его постояльцы, не успевшие скрыться,
были отправлены в тюрьмы, концлагеря, штрафные команды
[77, с. 41].
24 Зак. 1382
369
Деревянный мост, старый университет и Кафедральный собор.
Первая половина XX в.
Год 1933-й стал началом драматического конца Альберти-
ны, переименованной «историческим решением фюрера» в
рейхсуниверситет. В книге Г. Зелле по истории университета, из-
данной в условиях нацистского режима в 1944 г. и выдержан-
ной в духе того времени, годы национал-социализма изобража-
ются как желанное и долгожданное благоденствие. Вот
несколько фрагментов из заключительной части этой кни-
ги.
«Как и в других высших школах, студенты Кенигсберга
очень рано откликнулись на призыв нового времени. Уже в
1926 г. была предпринята попытка организовать национал-со-
циалистический студенческий союз, в 1928 г. он был создан.
После произнесения речи Грюнбергом в 1931 г. ряды его зна-
чительно выросли. Во время выборов этого года в студенче-
скую палату национал-социалистическая партия имела абсо-
лютное большинство» [74, с. 336]. Действительно, студенты-на-
370
Студенческий билет Л. Затлер, учившейся в университете в 1942—
1944 гг. Музей И. Канта при Калининградском университете
цисты получили больше половины мест, но не вследствие мно-
гочисленности организации, а благодаря ее очень активной
деятельности. К 1933 г. эта организация насчитывала всего 285
членов, то есть около семи процентов от общего числа студен-
тов [55, т. 3, с. 142].
Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох, выступая перед
студентами, сформулировал принципиальное положение об от-
ношении новой власти к высшему образованию: «Либеральное
образование сильно переоценивалось; здравый смысл важнее,
чем всякое знание наук, а железная воля сильнее всякого умст-
вования» [74, с. 336]. Так как университет по недосмотру или
недомыслию властей в предшествующие времена был действи-
тельно собранием людей, предававшихся «всякому умствова-
нию», то приход к власти национал-социалистов предвещал
серьезные перемены. И они скоро наступили.
Как писал Зелле, «1933 год принес университету прежде все-
го очищение от чуждых иностранных элементов в преподава-
тельском и студенческом составе й изменение его конституции
в согласии с принципами фюрера. Права сената и церковного
совета в целях укрепления единовластия перешли к ректору.
Университет теперь включался в круг больших культурно-по-
литических задач, возложенных фюрером на округ Восточная
24!
371
Пруссия и направленных на выполнение решений по пробле-
мам немецкого востока» [74, с. 335]. Практически «изменения
в конституции» означали упразднение традиционного универ-
ситетского самоуправления, а «очищение от чуждых элемен-
тов» вылилось в изгнание или «добровольный» уход из универ-
ситета ряда талантливых ученых, оказавшихся «неарийцами»
[55, т. 3, с. 140]. По требованию студенческой партийной орга-
низации из университета изгонялись также «идеологически не-
благонадежные» преподаватели.
Изменялась и концепция высшего образования. Культиви-
ровавшееся в университетах в течение столетий свободное раз-
витие интеллектуальных и духовных качеств личности теперь
становилось анахронизмом. Новая власть отводила индивиду-
альности лишь роль составной частицы организованного сооб-
щества, и все устремления личности, ее творческий и профес-
сиональный потенциал должны были подчиниться целям и тре-
бованиям сообщества. «Из лучших слоев крестьянства и рабо-
чего класса избирались способные и подготовленные молодые
люди, которые во имя великих задач оказывались пригодными
к профессиональной производительной работе, к исполнению
своих обязанностей на службе и в жизни» [74, с. 336]. Из уни-
верситета изгонялось всякое инакомыслие; научная деятель-
ность, учебный процесс и воспитательная работа жестко ре-
гламентировались нацистской идеологией.
Пропаганда творила культ партийно-государственных вож-
дей, превращая их в национальных идолов. В городе появились
площадь и улица Адольфа Гитлера, улица Германа Геринга,
площадь Эриха Коха, «увековечивались» имена и других здрав-
ствовавших фашистских деятелей. Старинная Королевская ули-
ца была переименована в СА-штрассе, то есть в улицу Штур-
мовых отрядов — вооруженной опоры нацистской партии. Нор-
мальным явлением стало вывешивание в общественных местах
портретов фашистских лидеров, широко распространилась так
называемая «наглядная агитация», сдобренная национал-социа-
листической демагогией. Идеологическая обработка населения
шла не без успеха, чему в немалой степени содействовало со-
кращение безработицы, экономический подъем, массовое строи-
тельство жилья, лесть национальному тщеславию, захватыва-
ющие перспективы «тысячелетнего рейха».
Большое будущее власть предвещала Кенигсбергскому уни-
верситету. Разрабатывались планы его дальнейшего расширения,
предполагалось строительство большого университетского го-
родка вместе с жилым микрорайоном на шесть тысяч квартир
к северу от города в лесопарковом массиве Фритценер Форет.
Впервые за долгую историю Альбертины было нарушено ее
классическое, освященное средневековой традицией деление на
четыре факультета. Стремительное развитие естественных наук
в XIX — начале XX веков вместе с процессом их дифферен-
372
Последний ректор Кенигсбергского университета Г. Б. Грюнберг
циации привело к тому, что в 1936 г. из философского факуль-
тета выделился пятый, естественно-научный, факультет [45,
с. 255]. Новый факультет объединил математику, астрономию,
химию, геологию, ботанику, зоологию, а также все сельскохо-
зяйственные дисциплины [55, т. 3, с. 68]. Спустя семь лет, а точ-
нее 1 октября 1943 г., на базе сельскохозяйственных институтов
и кафедр был образован шестой и последний — сельскохозяйст-
венный факультет [45, с. 251], большая часть зданий которого
располагалась на Трагхаймеркирхенштрассе (ныне улица Иван-
никова). К этому времени университет уже располагал бога-
тым опытом преподавания сельскохозяйственных дисциплин и
научных исследований в этой области, а также имел солидную
материальную базу. Сельскохозяйственный институт универси-
тета был открыт еще в 1876 г. Его возглавил Ф. Л. Гольц
(Friedrich Leopold Goltz, 1834—1902), ученик Гельмгольца.
Около того же времени были организованы ветеринарная кли-
ника и агрохимическая лаборатория. Перед второй мировой
войной сельскохозяйственный факультет имел уже 11 институ-
тов.
Первым ректором при нацистском режиме был в 1933—1934 гг.
юрист В. Д. Прейер (Wilhelm Dietrich Preyer, 1877—-?), при-
ехавший в Кенигсберг в 1919 г. Однако совмещение ректор-
ских функций с обязанностями депутата ландтага и рейхстага
оказалось для него слишком обременительным. В 1934 г. его
373
сменил философ Г. Гейзе (Hans Heise, 1891-—?), работав-
ший в Кенигсберге недолго и известный своими попытками при-
способить философию Канта к идеям национал-социализма. За-
тем в течение четырех семестров ректорскую должность испол-
нял Г. Герулис (Georg Gerullis, 1888—1945), уроженец Восточ-
ной Пруссии, прошедший в 1919 г. в Альбертине хабилитацию
по балтийской филологии, работавший также в Лейпциге и Бер-
лине. Последним ректором Кенигсбергского университета стал
в 1937 г. Г. Б. фон Грюнберг (Hans Bernhard von Griinberg),
получивший здесь экономическое образование, а затем возгла-
влявший институт восточно-немецкой экономики. Одновремен-
но он занимал высокий пост в партийной иерархии. Эта фигу-
ра вполне удовлетворяла нацистское руководство, и Грюнберг
оставался ректором до последних дней существования Альбер-
тины в Кенигсберге, то есть свыше семи лет — срок беспреце-
дентный в истории университета. Таким образом, по иронии
судьбы только первый ректор Кенигсбергского университета
Г. Сабинус и последний ректор фон Грюнберг занимали этот
пост бессрочно. При Грюнберге университет отметил свой по-
следний, 400-летний, юбилей. Но об этом было рассказано в на-
чале книги.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ:
КЕНИГСБЕРГСКИЙ И КАЛИНИНГРАДСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТЫ — НАСЛЕДИЕ И НАСЛЕДНИКИ
Минуло 450 лет со времени основания Кенигсбергского уни-
верситета. Эта круглая дата, которую нередко по привычке на-
зывают юбилеем, впервые отмечается без «юбиляра»: Кенигс-
бергский университет ныне не существует. Нет и прежнего Ке-
нигсберга. Тем не менее местом торжеств, посвященных памя-
ти Альбертины, остается город на Преголе — российский Ка-
лининград. Своеобразие ситуации придает не только это об-
стоятельство, но также и то, что с 1967 г. в городе действует но-
вый, Калининградский университет, основанный на базе педаго-
гического института, открытого в 1948 г. И совершенно естествен-
но возникают вопросы: чем является Калининградский универ-
ситет по отношению к Кенигсбергскому? Можно ли говорить
о какой-то преемственности между ними? Что их объединяет и
что разъединяет?
Поставленные вопросы имеют разные аспекты — и полити-
ческий, и исторический, и моральный, и практический.
В сознании многих людей, не слишком вникающих в тонко-
сти послевоенных реалий на земле бывшей Восточной Пруссии,
Калининградский университет нередко отождествляется с дово-
енным университетом. Об этом свидетельствуют, например, пись-
ма, приходящие в Калининград из-за рубежа и адресованные
ректорату, библиотеке, факультетам Кенигсбергского универси-
тета. Нередко в них задаются наивные вопросы о деталях био-
графии того или иного университетского деятеля минувших вре-
мен, запрашиваются данные об архивных документах или книж-
ных раритетах из собраний бывшей Альбертины и т. п. И это не-
удивительно: Кенигсбергский университет в течение четырех
веков был интеллектуальным и духовным центром той земли,
часть которой ныне занимает Калининградская область.
Однако то, что представляется естественным непосвященно-
му взгляду извне, издалека, выглядит совершенно иначе при рас-
смотрении вблизи и особенно изнутри. Не вдаваясь в высокую
политику, изложим свое видение ситуации, основанное на лич-
ных наблюдениях и размышлениях и подкрепленное многолетним
опытом работы сначала в советском, а затем в российском Ка-
лининградском университете.
Калининградский университет не стал и в принципе не мог
в минувшие десятилетия стать преемником Кенигсбергского уни-
верситета. Для этого были достаточно очевидные причины, из
которых можно выделить три важнейших.
Прежде всего — это концептуальная несовместимость двух
университетов. В каждом из них воплотилась определенная
концепция высшей школы: Кенигсбергский университет пред-
375
Калининградский государственный университет
ставлял европейскую модель высшего академического заведе-
ния, хотя и несколько деформированную. Калининградский уни-
верситет был основан и функционировал на принципах совер-
шенно иной, советской системы высшего образования в том ее
виде, в каком она действовала в 60-е годы. Сопоставим эти кон-
цепции.
За свою долгую историю Кенигсбергский университет пере-
живал разные времена. В нелучшие из них он сталкивался и
с насаждением приоритета идеологии над свободой интеллекту-
ального творчества, и со стеснением традиционных университет-
ских свобод, и с национальными предрассудками, и с конфессио-
нальной дискриминацией. Во все времена — и в пору герцогства,
и в период курфюршеского правления, и в королевской Пруссии,
и позже в Германии — университет наряду с академическими
функциями исполнял также в той или иной мере роль полити-
ческого и идеологического инструмента государственной власти.
Зависимость от политики и идеологии государства нередко вно-
сила в деятельность этой высшей школы черты, чуждые тради-
циям европейской университетской корпорации.
Но тем не менее в Альбертине всегда сохранялся исконный
университетский дух почитания свободы творческой личности.
«Sapere aude!» — имей мужество пользоваться собственным
умом [16, т. 6, с. 27] — призывал Иммануил Кант и далее пи-
сал: «...публичное пользование собственным разумом всегда
должно быть свободным и только оно может дать просвещение
людям» [16, т. 6, с. 29].
Идея свободы интеллектуального творчества имела истоки в
высоких идеалах Возрождения. Она претерпевала в Альбертине
376
долгую и временами трудную эволюцию в условиях политиче-
ских бурь и периодов реакции, но прежде всего ей университет
обязан тем достойным положением, которое он создал себе в
истории культуры. Суть этой идеи можно выразить словами вы-
дающегося кенигсбергского физика Франца Неймана (1798—
1895): «Два краеугольных камня лежат в основании универси-
тетов, и пока они будут лежать, здания эти будут достаточно
прочными. Это свобода учить, необходимым условием которой
является свобода ума во всем богатстве чистого мышления, и
свобода учиться, самостоятельно стремясь к источникам знания»
[36, с. 151]. Несколько раньше (в 1843 г.) подобные же мысли
проректор Нейман выразил в речи, обращенной к студентам
нового набора: «Ваша задача состоит в том, чтобы здесь, в уни-
верситете, выработать в себе духовную свободу и независимость
в суждениях и поступках... Университет должен быть для вас
школой духовной, мыслительной и научной свободы. Не превра-
щайте его в школу ремесла, выгоды, прибыли» [36, с. 150].
Характерен также ритуал присвоения докторской степени,
требовавший от соискателя торжественной присяги в том, что
он «будет мужественно защищать истинную науку, будет ее раз-
вивать и укреплять не ради выгоды или мишурного блеска сла-
вы, а для того, чтобы свет Божьей правды ярко светил и рас-
пространялся» [33, с. 28].
Конечно, эти идеальные устремления нередко диссонирова-
ли с жизненными реалиями в университете, — и тому в нашей
книге немало примеров, — но показательны их направленность,
их дух, взращенный веками европейской культуры.
Калининградский университет, открытый на 50-м году со-
ветской власти, воплощал советскую концепцию высшей школы,
ведущую начало от октября 1917 г. Эта концепция строилась
на основаниях, равно отличных как от европейских, так и от
прежних российских, изначально отвергнутых большевиками.
Дореволюционная русская университетская традиция была
еще очень молодой: основанный в 1755 г. Московский универ-
ситет почти полстолетия оставался единственным университетом
империи. Только в XIX в. в России открылись новые универси-
теты: Дерптский (1802 г.), Казанский (1804 г.), Харьковский
(1804 г.), Санкт-Петербургский (1819 г.), Св. Владимира (Ки-
евский, 1833 г., вместо упраздненного Виленского), Новороссий-
ский (1864 г.), Варшавский (1869 г.), Томский (1888 г.). Но-
вая советская власть, сознавая опасность для себя таких
центров духовной культуры, какими были старые университеты,
приступила к слому прежней системы высшего образования и
формированию своей, советской, в самом начале послереволюци-
онного периода. Подробности этого драматического процесса на
примере старейшего и крупнейшего в стране Московского уни-
верситета достаточно полно описаны в воспоминаниях [37] дека-
на физико-математического факультета того времени профессо-
377
ра В. В. Стратонова (1869—1938). Его воспоминания охватыва-
ют период от времени лишения Московского университета
традиционной университетской автономии в 1920 г. до принуди-
тельной высылки осенью 1922 г. в Германию большой группы
русских интеллигентов: ученых, философов, писателей. Участь
изгнанников разделил и сам профессор Стратонов.
Основополагающим принципом советской высшей школы ста-
ло требование неукоснительного следования коммунистической
идеологии во всех сферах педагогической и научной деятельно-
сти. Этот, принцип оставался незыблемым до самого конца со-
ветского периода. За десятилетия советской власти в стране сло-
жилась собственная система вузовской науки и подготовки спе-
циалистов со своими особенностями и приоритетами, обуслов-
ленными государственным строем и официальной идеологией.
Эта система имела признанные достижения, особенно в области
естественно-научного знания и его приложений. Обсуждение ее
достоинств или изъянов не является нашей целью — здесь мы
коснемся лишь концептуальных оснований советской высшей
школы как сферы интеллектуальной деятельности личности. Об-
ратимся для этого к официальным документам (Сборник основ-
ных постановлений, приказов и инструкций по высшей школе,
[11]), отражавшим принципиальные вопросы организации и дея-
тельности советского высшего учебного заведения в 60-е—70-е
годы, то есть в то время, когда был основан Калининградский
университет.
Одно из важнейших положений формулируется так: «Вся
идеологическая жизнь в высших учебных заведениях, как и в
стране в целом, направляется Коммунистической партией» [11,
с. 6]. Не оставлена без внимания й тема духовной свободы, о ко-
торой говорил Франц Нейман: «Свобода личности при социализ-
ме не есть некая абстрактная свобода, о которой так много го-
ворят идеологи буржуазии. Абстрактной свободы, как и аб-
страктной демократии, не существует. Социализм — классовое
общество, а потому свобода здесь приобретает классовый харак-
тер» [11, с. 6]. В том же издании указываются главные ориен-
тиры деятельности вуза: «Коллективы высших учебных заведе-
ний видят свою задачу в том, чтобы постоянно совершенствовать
и улучшать работу по идейно-политическому воспитанию студен-
тов, уделять большое внимание формированию у них марксист-
ско-ленинского мировоззрения и высоких моральных качеств»
[И, с. 10]. Это лишь немногие, но очень типичные примеры. Ум-
ножать их число нет необходимости — достаточно обратиться
к собственной памяти.
Ныне эти принципы стали достоянием истории. Но в пору ос-
нования Калининградского университета и в первые два десяти-
летия его деятельности они были основополагающими и не мог-
ли не повлиять на сегодняшний облик вуза.
Конечно, говорить об установлении преемственности между
378
советским Калининградским и Кенигсбергским университетами,
имевшими столь различные концептуальные основания, было бы
затруднительно.
Другая из упомянутых причин отсутствия прямой связи меж-
ду старым и новым университетами порождена историческими
коллизиями, круто изменившими послевоенную судьбу бывшей
Восточной Пруссии.
Университет — это научные школы и традиции, это препода-
вательский корпус и студенты, это библиотеки и архивы, здания,
лаборатории, аудитории и т. п. Война разметала или уничтожи-
ла книжные собрания и архивы Кенигсбергского университета,
его накопленные за четыре столетия научные, исторические и ху-
дожественные ценности. Погибла значительная часть универси-
тетских зданий и сооружений, а те, что сохранились, были пере-
даны после войны различным не относящимся к высшей школе
организациям. Немногочисленные преподаватели и студенты
университета, оставшиеся в Кенигсберге после апреля 1945 г.,
были депортированы в Германию. Таким образом, мы не унасле-
довали ни кадров, ни научных традиций Кенигсбергского универ-
ситета, ни его материальной оболочки.
Наконец, отношения преемственности между двумя универ-
ситетами не могли быть установлены без доброй к тому воли
обеих сторон, а именно: хранителей памяти и традиций старой
Альбертины в послевоенной Германии и учредителей университе-
та в Калининграде, а также тех, кто руководил им и работал в
нем. О взгляде немецкой стороны на этот предмет можно было
лишь догадываться — информация оттуда к нам не проникала.
Что же касается позиции официального руководства Калинин-
градского университета, еще недавно жестко регламентирован-’
ной политическими и идеологическими предписаниями, то она
была однозначной. Не только категорически отвергалась идея
какой бы то ни было преемственности — даже само публичное
упоминание о Кенигсбергском университете считалось дурным
тоном. Это было в еще совсем недавнем прошлом.
Но и в условиях политической и духовной несвободы, стес-
нявшей научную и педагогическую деятельность, вуз в соответ-
ствии с требованиями времени рос, расширялся, формировал но-
вые научные направления. Университет, начинавший в 1967 г.
свою биографию с четырьмя факультетами, четвертьвековой
юбилей встретил, имея уже 11 факультетов с 43 кафедрами
естественно-научного, гуманитарного и педагогического профи-
лей. На дневном отделении университета ныне обучаются свыше
3,5 тысячи студентов. Общее число студентов вместе с вечерним
и заочным отделениями достигает 6 тысяч — больше, чем когда-
либо в Кенигсбергском университете. Очевидны заслуги вуза в
подготовке кадров самых разнообразных специальностей: значи-
тельную часть учительства Калининградской области, ее научно-
технической и творческой интеллигенции составляют выпускники
379
университета. В последние годы в очень непростых условиях
высшая школа России сделала первые шаги на пути раскрепо-
щения духовного и интеллектуального начал личности. И глав-
ный вуз Калининграда, несмотря на многие трудности периода
коренной ломки прежнего уклада жизни, как представляется,
обретает благоприятные перспективы развития.
Таким образом, ныне существуют два университета: Кенигс-
бергский — в истории и в памяти, Калининградский — в реаль-
ности. Так распорядилось время, и иного в послевоенной дейст-
вительности быть не могло. Университет, мыслимый как
средоточие интеллектуальных и духовных сил данного народа,
всегда был и есть явлением национальной культуры. Неповто-
римость культур разных народов и их исторических судеб обус-
ловливает и своеобразие строя, духа и традиций их высших
школ. Альбертина была немецким университетом, Калининград-
ский университет, основанный как советское учебное заведение,
ныне, как и вся российская высшая школа, ищет себя в новой
российской реальности. И попытки отождествления этих двух
столь различных университетов были бы бесплодны. История
обоих не отделима от судьбы земли, их породившей. Вместе
с Восточной Пруссией ушла в прошлое старая Альбертина. Рос-
сийскому отечеству служит новый университет, имеющий свой
собственный путь и свое лицо. Его история еще очень коротка.
И трудно сравнивать мощный пласт интеллектуального насле-
дия почтенной Альбертины, который складывался в течение че-
тырех столетий, с еще скромными заслугами нашего молодого
университета.
И все же связь между старым и новым университетами су-
ществует, но она особой природы.
Житель Калининграда не может не ощущать в облике своего
города зримые или скрытые черты бывшего Кенигсберга. Их
хранят не только форты и бастионы, навевающие не лучшие вос-
поминания или ассоциации, но и шпили немногих уцелевших
церквей, черепичные крыши, остатки аккуратных каменных мос-
товых, старые парки, кладбища. Сохранившиеся обломки старой
городской среды напоминают и о бывшей Альбертине.
Это — следы надгробия основателя университета герцога
Альбрехта Гогенцоллерна под стеной сгоревшего Кафедрально-
го собора, мавзолей великого кенигсбергского мудреца Имма-
нуила Канта, здания медицинских институтов и клиник Альбер-
тины, холм, где была всемирно известная астрономическая об-
серватория Ф. Бесселя, и рядом с ней — сохранивший доныне
черты былого очарования старый университетский ботанический
сад.
Осознание, культурной и исторической значимости этого ме-
мориального наследия побуждает к конкретным действиям по
его сохранению, наполняет реальным содержанием нашу связь
380
Кафедральный собор в Калининграде в ходе восстановительных работ.
Фото 1994 г.
Плита памяти Ф. В. Бесселя на бывшем обсерваторском холме
Медаль, изготовленная в Германии в память о 450-летии со времени
основания Кенигсбергского университета.
Автор Э. Дурбан
с бывшей Альбертиной. Но память о старой Кенигсбергской ака-
демии хранят в Калининграде не только ее камни.
Если бы война или чья-то злая воля стерли с лица города
все, что напоминало о его знаменитом университете, — о нем
осталась бы на этой земле нерукотворная память, не подвласт-
ная ни бомбам, ни бульдозерам, ни пропаганде. Ибо не сущест-
вует философии без И. Канта, математики без К. Якоби и
Д. Гильберта, астрономии без Ф. Бесселя, физики без Р. Кирх-
гофа и Ф. Неймана, физиологии без К. Бэра и Г. Гельмгольца,
литературы без С. Даха и Э. Гофмана. Невозможно представить
историю науки и культуры и без многих других имен, которые
383
jlMOgsw рофмоя
провел первые годы жизни
немецкий пасояв® мксммзшпщ»
эпохи ромлнпшзма
Мемориальная доска Э Т. А. Гофману
неразрывно связаны с Кенигсбергским университетом. Для тех,
кто занимается научной работой и читает лекции в студенческой
аудитории, эти имена столь' же близки и привычны, как и имена
творцов отечественной науки. Тем более что многие кенигсберг-
ские ученые были связаны с наукой России.
У Калининградского университета есть и особая по сравне-
нию с другими российскими вузами миссия. Она определяется
тем, что наш университет находится в городе, служившем на
протяжении четырех столетий местом деятельности знаменитого
Кенигсбергского университета. Поэтому для нас духовное и ин-
теллектуальное наследие Альбертины — нечто большее, чем
просто часть общего мирового культурного наследия. И мы стре-
мимся воспринять и осмыслить это наследие с позиций россий-
ской национальной культуры, дать ему продолжение в нашем
собственном научном творчестве. Это наш долг перед памятью
Кенигсбергского университета, перед отечественной и европей-
ской культурой. В этом — особая миссия Российского универ-
ситета на земле старой Альбертины.
25 Зак. 1382
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Указатель охватывает собственные имена из текста книги и приложений.
Не включены имена из списка литературы, подрисуночных подписей и собст-
венные имена, присутствующие в названиях улиц и других подобных объ-
ектов.
Август II 110
Адамюк Е. В. 319
Александр Великий 359
Александр I 199, 200, 202
Алексей Михайлович 104
Альберт Г, 89, 92, 93
Альбрехт Бранденбургский 8, 17,
23—27, 29—32, 36—42, 44, 46—50,
53—59, 62, 66, 67, 70, 71, 94, 95, 98,
108, 113, 116, 166, 167, 202, 207, 334,
341, 380, 410
Альбрехт Фрндрнх 64, 68—72, 202
Альтенштейн К- 213
Андре Я. 78
Анна Мария 58, 78
Анна София 57, 70
Аргеландер Ф. В. А. 227, 229
Аристотель 62, 67, 88, 139
Арнольдт Д. Г. 8, 130, 131, 167, 331,
412
Арсеньев Н. 346
Архимед 359
Аспазия 359
Ассман Г. 327
Аурифабер А. 53, 65—67, 88
Ауэрсвальд Г. Я. 196, 209, 212, 213, .
220, 289, 333
Афингер Б. 357
Афоиин М. И. 151
Байер Г. 3. 124—128
Бакст Н. Н. 319
Барановский Я. 228
Баторий С. 71
Батоцкн А. 360
Баттерман Г. 232
Баум В. 298
Баумгарт Г. 412
Баумгартен П. 326
Бачко Л. 334, 340, 412
Бейер Е. Л. 264
Бекенштейн И. С. 125—127
Беккер Д. 88, 89
Белявский В. 134
Бем Иоганн 167
Бенрат К. 412
Берварт Б. 86
Берген Р. 92
Бернар К- 317
Бернулли Д. 123
Бернулли Н. 123
Бессель К. В. 257
Бессель Ф. В. 216—231, 235, 238,
239, 243—245, 248—250, 256, 259,
262, 263, 272, 273, 276, 296, 298, 356,
380, 382, 410
Бессель-Хаген И. Г. 219, 245
Бетховен Л. 13
Бецценбергер А. 345, 364, 367, 412
Бём Иоганнес 79, 81, 82
Бём К- 286
Бём М. 82
Бибербах Л. 287
Бирш-Гиршфельд 325
Бисмарк О. 13
Блезинг Д. 87, 144
Блюментрост И. Т. 120
Блюментрост Л. (1619—1705) 120
Блюментрост Л. (1692—1755) 125,
127
386
Бляшке В. 286
Бок И. Г. 131, 153, 165
Бок Ф. С. 8, 167
Болотов А. Т. 128, 129, 131—133,
143, 144
Бон А. Г. 327
Бона (королева) 46
Боретиус М. Э. 148
Борн М. 276
Боян Я. 265
Браге Т. 86
Брадлей Д. 222, 223
Браун Г. 323
Браун М. 412
Брауэр Р. 287
Брахерт Г. 360, 362
Бредихин Ф. А. 263
Бретшнейдер И. 47, 53, 65, 66
Брисман И. 29, 38, 410
Брюин Б. 190
Брюкке Э. 312
Бук Ф. И. 147
Бунзен Р. В. 259, 260, 277
Бурдах К. Ф. 290—292, 296, 298,
306, 308, 325, 348, 350, 352, 356, 411
Бурдах Э. 296, 325
Буров К. А. 298, 303, 411
Бухвостов Н. 132
Бухвостов С. 132
Буш А. Л. 231, 410
Бэр К. Э. (Карл Максимович) 202,
205—207, 245, 248, 251, 288, 291—
308, 305, 306, 308, 321, 337, 382
Бютнер X. Г. 149, 150, 290
Бюффон Ж. 172
Вагнер В. 62, 63
Вагнер К. Э. А. 319—321, 324, 358,
410
Вагнер Р. 322
Вайман 133
Валлен 11, 12
Валленрод И. Э. 99, 100, 105, 410
Валленрод К- 97
Валленрод М. 98, 100, 102, 103, 105,
410
Валленштейн А. 73
Вальд С. Г. 177, 333
Василий III 26
Ватсон М. Ф. 131
Вебер Г. М. 276, 277, 279, 283
Вегер Л. 86
Ведеке И. X. 217
Вейер С. 85
Вейерштрасс К- 251
Вернер Я. Ф. 102
Вельнер И. X. 176
Вертер А. Ф. Г. 410
Веселовский А. Н. 186
Вестфаль Ф. 95
Вильгельм I 202
Вильгельм II 202
Вильгельм (кронцпринц) 202
Вильгельм фон Юлих-Клеве-Берг 70
Вильд Г. 272
Вильде Л. 36
Билль Г. 15
Вильков К. 92
Виниус М. 120
Винтер Г. 324
Виппер Р. Ю. 347
Вирхов Р. 325
Виттиг Г. 357
Виттих В. 318, 412
Виссель Г. 13
Вихерт Эмиль 274, 275, 280
Вихерт Эрнст 341, 364
Вихман К. Ф. 358
Вихман М. Л. Г. 231
Владислав IV 89
Возегин Г. 87
Волконский Л. 134
Волконский М. 134
Вольф Абрахам 136, 140
Вольф Альберт 356, 357
Вольф X. 123, 133, 136, 138—141,
144, 145, 160, 194
Вреде Э. Ф. 217, 243
Гаан Ф. 222
Гаген — см. Хаген
Гален 67
Галилей Г. 84, 260
Галланди И. 341
Галлей Э. 123, 140, 217
25
387
Гальс Ф. 190 Гитлер А. 11, 13, 18, 372
Гаман И. Г. 181—184, 194, 356 Гнафеус В. 53, 54
Гарре К. 323 Гнейзенау Н. 211, 305
Гартман Г. 38 Гогенштауфены 336
Гартман Ф. Я. 97 Головкин А. Г. 123
Гарткнох X. 96 Гольдбах Б. 83, 123
Гассе И. Г. 177 Гольдбах X. 83, 102, 123, 124, 126,
Гаусс К. Ф. 217, 221, 226, 251, 265, 127
283 Гольц Ф. Л. 318, 373
Гебстер А. Р. 244 Гомер 124, 357
Гегель Г. Ф. Г. 317 Горнеффер Р. 13
Геерен А. 333 Горновский А. 134
Гезехус Н. А. 319 Горновский М. 134
Гейзе Г. 373 Готшед И. X. 166, 167, 299, 333
Гейне Г. Э. 257 Гофман Ф. 359, 367
Геллер И. 156, 159 Гофман Э. Т. А. 102, 181, 192—194,
Гельмгольц Л. Г. Ф. 259, 277, 312— 382
31'9, 325, 373, 382 Гофман Я. Ф. 151
Гемсннг Р. 88 Грейг А. С. 229
Гендерсон Т. 225 Греф Л, Г. А. 357, 358
Георг Вильгельм 73, 74, 94 Григорий XIII 65
Георг Фрндрнх 71 Грин Д. 314
Герт Т. 135 • Грюнберг Г. Б. 11, 13, 15, 370, 374
Гербарт И. Ф. ‘235—239, 245, 317, Грюнхайде А. 88
347, 356 Гумбольдт А. 226, 313
Гердер И. Г. 93, 181, 183—188, 356, Гумбольдт К. В. 155, 212, 237, 289,
369 305
Геринг Г. 372 Гурвиц А. 279, 282, 283
Герман Л. 318, 412 Густав Адольф 8, 76, 94
Геродот 359 Гюйгенс X. 84
Гегулис Г. 374 Гюттер X. Г. 102
Герц Г. 282
Гершель В. 147
Гессе Л. О. 256, 257, 259, 260, 277 Давид 357
Гете И. В. 183, 186, 187, 214, 306, Дан Ф. 342, 343, 364
308, 318 Даламбер Ж. 186
Гешузнус Т. 58, 59 Дарю 204
Гёльдер О. 286 Даудерт Р. 360, 362
Гнерон 87 Дах С. 8, 80, 89, 91—95, 356, 382, 410
Гнзебрехт В. 338 Декарт Р. 136, 162, 172
Гильберт Д. 276—280, 282, 283, 382 Делнль Н. 123
Гильдебранд Г. 323 Демосфен 359
Гинденбург П. 360 Дидро Д. 186
Гиппель Т. Г. — старший 181, 188— Дирихле П. Г. Л. 283
191, 192, 356, 410 Днрксен Г. Э. 337
Гнппель Т. Г.—младший 190—192 Днффенбах И. Ф. 298, 321
Гиппократ 67 Диш К. 20
Гнршфельд Г. 411 Дове Г. В. 240, 242, 244, 263,299, 308
388
Доллонд Д. 222
Доможиров С. 132
Дона Абрахам 86
Дона Александр Ф. 213
Донелайтис К. 152—156
Дорн Р. 323
Дорн Ф. Э. 273
Доротея 30, 40, 70
Достоевский Ф. М. 21
Драшусов А. Н. 228
Дрейер X. 82, 83
Друман В. К. А. 334—336, 412
Дульк Ф. Ф. 240, 308
Дусбург П. 96
Дюбуа-Реймон Э. 279
Евклид 62, 265
Екатерина I 123, 124
Елизавета Петровна 128, 129, 131,
169, 189
Жарнековский Д. 120
Заальшютц Л. 272
Заварыкин Ф. Н„ 319
Закс 340
Зальтениус Д. 137
Заме Р. Ф. 167
Зееринг А. В. Г. 289
Зейдель Г. 328
Зейдель Л. Ф. 257, 259
Зелигман X. (Я- Гирш) 146
Зелле Г. 9, 16, 17, 130, 323, 367,
370, 371
Зенф К. Ф. 291
Зибольд К. Т. 302
Зилов П. А. 319
Зимеринг Р. 356, 358
Зимзон 340
Зинкнехт Г. 100
Зоммер Г. М. 147
Зоммерфельд А. И. В. 274—276
Зонке Л. А. 248, 249, 261
Зонке Л. 261
Зофия (королева) 25
Зюверн И. В. 210,211,237
Иван IV Грозный 116
Изиндер М. 39, 47, 53, 410
Иоахим II Бранденбургский 37, 40
Иоахим Фридрих 71
Иоахим Э. 343
Иоганн Альбрехт 57
Иоганн Сигизмунд 40, 71—73
Иолович Г. 341
Иестер В. Б. 102
Ионас X. 38, 39, 42, 46, 53, 66, 67
И орк И. Д. 305, 360
Казимир Ягелло 25
Кайзерлинги 168
Кайзерлинг К- 362
Каликст Г. 81
Калуца Т. Ф. Э. 287
Кальвин И. 58
Кальденбах X. 92
Камерарнус И. 38, 39, 40
Каневский В. 120
Кант И. 10, 13, 15, 18, 20, 102, 131,
144, 145, 147, 156—164, 168—181, 183,
184, 188, 189, 193, 194, 196, 205, 209—
211, 215, 220, 244, 256, 305, 317, 318,
354, 355, 356, 358, 369, 374, 376, 380,
382, 410
Кантер И. X. П. 292
Карамзин Н. М. 117, 156, 187
Карасевский А. 134
Карл IV 6
Карл V 98
Карл Густав 76
Каспари Р. 309, 411
Кауэр С. 359
Квандт И. Я. 137, 153, 412
Квятковский Н. 152
Кебер П. 311
Кейзер Г. 188, 189
Кейзерлинг Г. К- 127
Кельтерборн Г. 264
Кельх В. Г. 290
Кенигсхаген А. Т. 134
Кентшинскнй В. 341
Кеплер И. 61, 84, 85, 89, 172
Кеплер Л. 89, 412
Кипке Г. 137
Кипке И. 136, 169
Кирхгоф Г. Р. 256, 259, 260, 277,
314, 382
389
Кнршнер М. 323
Кисс А. 354
Клаузиус Р. Ю. 316
Клебш Р. Ф. А. 260
Клейн Ф. 247, 282, 283
Ключевский В. О.. 117, 118
Кнопп К- 286
Кнорр Г. 358
Кнорре К- 295
Кнутцен М. 145, 161, 181
Ковалевская С. В. 317
Ковалевский Ц. 165, 410
Колли Р. А. 319
Кондратович Л. 52
Коней И. 10
Концнус А. 87
Коперник Н. 13, 18, 31, 38, 54, 59—
62, 65, 102, 172, 187, 224
Копылов Ф. 122
Корсак П. 117
Корф Н. 132, 133, 189
Котельников С. К- 140
Кох Р. 326
Кох Э. 13, 15, 18, 371, 372
Кранах Л. — старший 37, 190
Краус К- 359
Краус X. Я. 177, 181, 194—196, 209,
211,356,357,411
Кретнннн Г. В. 103, 121, 133
Крейшнер И. Г. 140
Крольман X. 344
Крузе Ф. В. 303
Крюгер И. Б. 88
Крюгер П. 398
Крюкман 325
Кульвец А. 39, 46, 47, 53
Кулябка И. 134
Кунгейм Г. — старший 31
Кунгейм Г. — младший 98
Кун Г. 325
Куракнн Б. И. 123
Курант Р. 283
Лавнсс Э. 37, 53
Лагранж Ж- Л. 243
Лакнер М. 412
Ланге Ф. 363, 364, 365
Лангебек В. Р. К- 321
Лангханзен Христиан 87, 145
Лангханзен Хрнстоф 145, 146
Ландау И. 264
Ларс Ф. 369
Латерман И. 82, 83
Лаутервальд М. 55, 64
Лаухерт 358
Лахман К- 336, 357
Лебедев П. Н. 319
Левен А. 323
Лейбниц Г. В. 84, 110, 123, 140, 162,
194
Лейден Э. 326, 327
Лейст Э. 276
Лексер Э. 323
Леопольд Габсбург 109
Лере К- 340, 411
Лессинг Г. Э. 186
Либенталь Р. 359, 360
Ливий Т. 9
Лизиус Г. 135
Лнлненталь М. 153, 331
Линдеман Ф. 279, 283
Линдер И. Г. 333
Лннеман А. 86, 87
Линней К. 150, 151
Липшиц Р. 260
Лист Ф. 322
Лнхтенгейм Л. 327
Лобачевский Н. И. 265
Лобвассер А. 67
Лобек X. А. 336, 339, 348, 350, 357,
411
Лозелнус И. 410
Ломейер К- Г- 341
Ломоносов М. В. 140
Лунза (королева) 198—200, 202, 211,
364
Людвнх А. 412
Люерссен X. 309, 310
Лютер Г. 98, 410
Лютер Маргарита 98
Лютер Мартнн 27—29, 31, 36, 40,
44, 46, 53, 54, 79, 98, 135, 356
Лютер Э. 231
Магнус В. 286
Майер К- Г. 20, 21, 369
390
Майер Э. Г. Ф. 245, 308, 309, 337
Маков М. 122
Максимович И. 151
Максимович М. А. 188
Малиновский С. 132, 133
Мангельсдорф А. 177
Мария Терезия 147
Мария Элеонора 94
Марквардт К- Г. 145
Маттес М. 327
Мауренбрехер В. 339
Мейер В. Ф. 286
Мейер О. Э. 260
Мейер Э. 328,412
Мейер Ю. Л. 260, 261
Мейерберг 117
Меланхтон Ф. 27—29, 36, 39, 40, 46,
47, 53, 54, 62, 64
Менделеев Д. И. 259, 261
Мениус М. 64, 65, 84
Метлинский А. Л. 188
Мец К. 310
Мёллер Г. 357
Мёллер П. 91
Микулич-Радецки И. 322
Микулич-Радецки Ф. 324
Минковский Г. 277, 279, 282—286
Михельсон В. А. 319
Мицкевич А. 97
Мишпетер К. Э. 273
Мовиус К. 81
Можвид М. (Мажвидас) 46
Мозер Л. Ф. 248, 268, 270, 299
Мольденхавер И. Г. Д. 102
Мотес К. 310
Муавр А. 123
Мыслента Ц. 79—83, 410
Мюллер 355
Мюллер И. 313
Мюлль К. 268
Надежин Н. И. 187
Наполеон Бонапарт 194, 197—201,
203—204, 305, 353
Наунин Б. 327
Неандер А. 92
Нейде Э. 358
Нейман Г. Г. 256
Нейман К. Г. 256, 259, 268
Нейман Л. 256
Нейман Ф. 10
Нейман Ф. Э. 226, 240—245, 247—
254, 256, 259—273, 276, 277, 288, 298,
300, 308, 314—316, 325, 337, 377, 378,
382, 411
Нейман Ф. Э„ X. 256, 325, 326, 412
Нейман Ф. Ю. 256
Нейман-Редлин фон Мединг Э. 10
Неодомус Н. 64
Нессельман Г. Г. 412
Николаи О. Е. 352
Николай I 227
Ннколовиус Г. Г. 211, 214
Ницш К. В. 339, 343
Ньютон И. 84, 123, 161, 172, 216,
260, 262
Окатов М. Ф. 264
чОлеарий 117
Олеско К. М. 314
Ольберс Г. В. 217, 219, 221, 222, 226
Ольсгаузен Ю. 317
Опиц М. 92
Орловский А. Я. 149, 150
Осиандер А. 27, 29, 53—57, 59—61,
62, 63, 67, 410
Остроградский М. В. 262
Оттер П. X. 147
Павел (апостол) 357
Пайзер Ф. Э. 412
Пайр Э. 323
Пантеиус Л. 64
Папе К. И. В. 270
Парацельс 359
Паульсен Ф. 156, 174, 175
Перикл 359
Перлбах М. 343
Першке К. Л. 412
Петерс К- Ф. В. 231
Петр I 107, 111, 112, 118—122, 128,
140
Петр II 126, 127
Петреус И. 60
Петрова А. 329
391
Песталоцци И. Г. 235, 237, 238
Пиацци Д. 223
Пиотровский М. А. 357
Пирогов Н. И. 303
Писански Г. X. 412
Планер М. 322
Плате Б. 409
Платон 57
Пойя Д. 286
Поленц Г. 341
Полиандер И. 38
Полонский П. 132
Прейер В. Д. 373
Прейс П. И. 103
Преториус М. 96, 97
Прутц Г. 9, 343
Птолемей К. 62, 359
Пуанкаре А. 282
Пуппе Г. 328
Пушкин А. С. 188, 229
Пфайффер И. С. 328
Пшибыллок Э. 232
Пюттер И. С. 333
Раабе П. 15 >
Раденциус И. 84, 85
Радзивилл Б. 105
Ранке Л. 338
Раппольт К. Г. 165
Раст Г. Г. 140, 144, 145
Ратке М. Г. 303, 325, 412
Раух А. 356
Рафайловвч С. (Рапагелянус) 44, 46,
53,410
Редовски И. Ф. 151
РезаЛ. 155,308,397,411 :
Рейдемейстер К. В. Ф. 285, 286
Рейдениц Д. X. 207, 209, 333
Рейке Р. 341, 412
Рейнгольд Э. 38, 62
Рейхеибах Г. 222, 226, 232
Рейхерт К. 298
Реккард Г. X. 146, 147
Реклингхаузен Ф. Д. 325 .
Ремер В. Г. 204, 220, 289
Репсольд И. Г. 222, 23Р '
Ретикус Г. И. 38, 59 >
Рига И. 100 .
Рид К. 280
Риман Б. 283
Ринг С. Ф. 83
Рихтер 161, 462
Рихтер А. Г. 321
Рихтер Г. А. 384
Ришело Ф. Ю. 250, 251, 254, 256,
259—261, 264, 265, 269, 273, 276, 277,
287, 410
Робертин Р. 91
Робертсон 217
Рогаль Г. Ф. 136—138, 140
Роде А. 100
Ройс В. Ф. 13
Ройш И. Ф. 23, 231,325,365
Ройш К. Д. 150, 177, 178
Ройш X. Ф„ теолог 331
Ройш X. Ф., куратор университета
354,412
Розенберг А. 120
Розенберг М. 120
Розенберг В. 359
Розенгайн И. Г. 257
Розенкранц И. К. 317, 347, 348, 355,
358, 411
Розенфельдер Л. 357, 411
Рокетт П. 10, 277
Рубеаиус К. 36
Рубенс П. 190
Руссо Ж. Ж. 184, 214
Руст Б. 13, 14, 15
Сабинус (Шулер) Г. 8, 40, 42, 44,
47, 53, 66, 95, 356, 374
Савич А. Н. 221
Садовский Л. 132, 133
Сакробоско И. 62
Сарториус Б. 64
Сатургус Ф. Ф. 212
Саул 357
Сеге Г. 285, 286
Семенов И. 132
Серафим А. 344
Сеченов И. М. 263, 319
Сигизмунд I 25, 26, 30
Сигизмунд III Ваза 72
Сигизмунд Август 49, 57, 70
Скалих П. 55—57
392
Скиурус И. 64
Скорииа Ф. 36
Скриииус М. 410
Славинский П. 228
Смит А. 196, 211
Сиелиус В. 87
Соколов А. П. 319
Соколов И. Д. 262, 263
Сократ 357
Соловьев С. М. 116
Солои 357
Спасский М. Ф. 262, 263
София Шарлотта 107
Сператус П. 36
Станислав Август 149
Стафилюс Ф. 53—55, 66
Стокс Г. Г. 316
Стоюс М. 64, 410
Столетов А. Г. 319
Стратоиов В. В. 378 .
Струве Г. 231, 232
Струве О. 226
Струве Ф. Г. В. (Василий Яковлевич)
225—227, 231, 264
Тарле Е. В. 198
Татищев В. Н. 125
Таурииус Ф. А. 265
Тацит 97
Тельман Э. 23
Тешке И. Г. 162
Тило В. — младший 92, 412
Тинкториус X. 91
Тит Ливий 9
Тихомаидрицкий А. Н. 262—264
Топпеи М. 8
Траутман Р. 369
Троцкий Л. Д. 378
Тумаиский И. 134
Тумаиский М. 134
Тумаиский Ф. 134
Тшепски Я. Ф. 148
Уль В. 412
Унгер К. 289
Унтербергер Р. 412
Унтербергер Ф. К. X. 412
Урбаи VI 35
Фабер Г. 286
Фалькеигейм Г. 327
Фарадей М. 316
Фатер И. С. 221
Федорова А. Н. 10
Фельтеи О. 313
Феофаи Прокопович 124
Фердинанд I 55
Фидий 359
'Филипп Великодушный 37
Филиц Э. 359
Фихте И. Г. 210,211,237
Фишер К. 156
Фишер Ф. 36
Фишер X. Г. 140, 141
Фишер Э. Г. 249
Фойгт В. 268—270, 314
Фойгт И. 336—339,411
Фолькмаи П. 270, 271, 273
Франке А. Г. 135, 136, 141
Фра иц Ю. 231
Фраунгофер И. 223
Фрей И. Г. 411
Фрёлих О. 272
Фридлендер Л. 317, 339, 340
Фридрих I (король) — Фридрих III
(курфюрст) 77, 107—111, 116, 118,
337
Фридрих II 128, 130, 141, 164, 175,
334
Фридрих III 355, 358
Фридрих П. 323
Фридрих Вильгельм I 108, НО—114,
137, 138, 141, 148, 149, 157, 167
Фридрих Вильгельм II 175—177, 197
Фридрих Вильгельм III 192, 197,198,
200—202,211,215,305,354
Фридрих Вильгельм IV 202, 267,
289, 347, 349, 352, 356, 358
Фридрих Вильгельм (кроиприиц, сыи
Вильгельма I) 202
Фридрих Вильгельм (курфюрст) 74—
77, 82, 84, 94, 103, 109, 337, 343
Фридрих Гогенцоллерн 25
Фридрих I Датский 30
Фридрих Саксонский 25, 34, 36
Функ В. 12,13,15
Функ И. 57
393
Фурье Ж. 242
Фусс Н. И. 229
Фусс П. Н. 227, 229
Хаген Г. 150
Хаген Карл Гейнрих 244
Хаген Карл Готфрид 150, 151, 219,
220, 239—241, 244, 245, 266, 295, 304,
305, 356, 358, 411
Хагеи Ф. 244
Хаген Э. А. 244, 411
Хаген-Нейман Ф. 245
Хагеман Ф. 358
Хайдемаи А. В. 209, 212, 213, 411
Хайи А. 323
Хайнфогель К. 62
Хайтмаи Ф. 363, 364
Хейдек И. 357
Хеиииг Г. Э. С. 102
Хмельницкий Б. 134
Хмельницкий И. 134
Хованский А. Н. 100
Хопф К. 339
Хорст М. 57
Христиан III 39
Христиаии К- А. 102
Хюльмаи К- Д. 333, 334, 336
Цангемейстер В. 324
Цедлиц К- А. 175
Чакерт П. 342
Чебышев П. Л. 263
Шаде О. 411
Шарнхорст Г. 211, 305
Шахматов И. 132
Шахматов Н. 132
Швабе Д. 88, 89
Швейггер А. Ф. 305—307, 310
Швейкарт Ф. К- 265, 412
Швейцер Б. Я. 228
Шекспир В. 186, 214
Шеффнер И. Г. 304, 305
Шён Т. 211,336,360
Шёнбори К. В. 322, 327
Шёифлис А. М, 262, 286
Шивельбейн Г. 356
Шидер Т. 13
Шиллер Н. Н. 319
Шиллер Ф. 13, 187, 214, 359
Шиндлер Ф. И. 357
Шиикель К. Ф. 354
Шиттеигельм 327
Шифферт X. 159
Шмидт А. 276
Шиель И. 57
Шольц Г. 327, 328
Шпейер Ф. Я. 135, 136
Шпериер Э. 286
Шпигельберг О. 323
Шпиргатис Г. 303
Шрейбер И. Ф. 151
Шрейбер Ю.. 412
Штеге X. 132, 133
Штейн Б. 64
Штейн К- 204,211,359
Штейибах X. И. 58
Штекель П. Г, 286
Штиниес Г. 369
Штифель М. 63
Штраус И. 85, 86, 412
Штюлер Ф. А. 354, 355, 359, 362
Шуриг А. 365
Шуберт Ф. В. 337, 339, 341, 413
Шуберт Ф. И. 229
Шуберт Ф. Ф. 229
Шувалов И. И. 132
Шульц И. 147, 177, 413
Шульц Ф. А. 138, 141, 153, 159,
160, 162
Шумахер Б. 20
Шумахер Г. X. 226, 229
Шумахер И. Д. 125
Эйзельберг А. 323
Эйзенхардт 306
Эйхори 349
Эйлер Л. 123, 140, 161, 243, 286
Эйхман Ф. А. 247
Эндрюс Т. 316
Эике И. Ф. 226, 227
Эразм Роттердамский 36
Эри Д. Б. 316
Этвеш Р. 262
394
Юстиниан 126
Ягентейфель Н. 64
Якоби К. Г. Я. 226, 240, 242—244,
247—251, 254—257, 259, 262—265,
276, 287, 288, 299, 308, 317, 356, 382
Якоби М. Г. (Борис Семенович) 264
Якобсон Ю. 324, 340, 411
Ян II Казимнр 74, 76
Ян III Собесский 97
Яндер Р. 10
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Берри А. Краткая история астрономии.— М.-Л.: Гостехиздат, 1946.—
363 с.
2. Болотов А. Т. в Кенигсберге. Из записок А. Т. Болотова, написанных са-
мим им для своих потомков. — Калининград: Кн. издательство, 1990. —
191 с.
3. Большая энциклопедия под ред. С. Н. Южакова, в 20+2 тт. — С.-Петер-
бург:Товарищество «Просвещение», 1910-е гг.
4. Борн М. А. И. В. Зоммерфельд (1868—1951)/В книге: А. Зоммерфельд.
Пути познания в физике. Сб. статей.'—М.: Наука, 1973.— 319 с.
С. 265—287.
5. Бородин А. И-, Бугай А. С. Выдающиеся математики. Биографический
словарь-справочник. — Киев: Радяньска школа. 2-е издание, 1987. — 655 с.
6. Браудо Е. М. Э. Т. А. Гофман. — С.-Петербург: Парфенон, 1922. —
56 с.
7. Бэр К. М. Автобиография/Перевод и комментарии проф. Б. Е. Райкова. —
М.-Л.: Изд ат. АН СССР, 1950,—544 с.
8. Варламов В. Ф. Карл Бэр—испытатель природы. —М.: Знание, 1988.—
208 с.
9. Виппер Р. Ю, Учебник новой истории.— Москва: Т-во И. Н. Кушиерев,
1910,—320 с.
+ 0. Воронов М. Г., Кучумов А. М. Янтарная комната.— Л.: Художник
РСФСР, 1989,—288 с.
И. Высшая школа. Сборник основных постановлений, приказов и инструк-
ций/Под ред. Е. И. Войленко. — М.: Высшая школа, 1978. Часть I.
12. Гашков И. Дополнения к деяниям Петра Великого.— М., 1790., т. 4.
* 13. Геллер И. 3. Личность и жизнь Канта (Опыт характеристики).— Петер-
бург: Academia, 1923.— 88 с.
14. Гринишин Д. М., Михайлов М. М., Прокопьев В. П. Иммануил Кант.
Краткий очерк жизни и научной деятельности.— Ленинград: Издат. ЛГУ,
1976.—95 с.
15. История человечества. Всемирная история в 8 томах/Под общей редакц.
Г. Гельмольта. — С.-Петербург: Товарищество «Просвещение», 1900-е гг,
1 46/ Кант И. Сочинения в шести томах.— М.: Мысль, 1966.
17. Карамзин Н. М. Письма русского путешественника.—М.: Правда, 1988.—
544 с.
18. Клейн Ф. Лекции о развитии математики в XIX столетии.— Берлин,
1926. Ч. I.
396
19. Ключевский В. О. Курс русской истории. В 4-х частях,—М.: Синодаль-
ная типография. Ч. 1, 1908. — 464 с.; Ч. 2, 1906. — 508-f-IV с.; Ч. 3,
1908,—478 с.; Ч. 4, 1910—481 с.
20. Ковалевская С. В. Воспоминания н письма. М.: Издан. Академии Наук
СССР, 1961.
21. Кондратович Л. История польской литературы/Перевод с польского
О. Кузьминского.— М.: 1860.— Т. 1, 539 с.
22. Коперник Николай. Сборник статей к четырехсотлетию со дня смерти.—
М.-Л.: Издат. АН СССР, 1947,—219 с.
| 23. Копелевич Юг X. В дни основа1ния//Вестник АН СССР, 1973, выл. 10.
Лависс Э. Очерки истории Пруссии.— М.: Издание М. и С. Сабашнико-
вых, 1915. 325 с.
25. Лавринович К- К. Фридрих Вильгельм Бессель: 1784—1846.— М.: Нау-
ка, 1989.—320 с. (Научно-биографическая литература).
26. Лавринович К. К. Истоки Пулковского феномена//Историко-астрон. ис-
след. (На рубежах познания Вселенной)/Под ред. А. А. Бурштейна,
вып. 23.— М.: Фнзматлит, 1992.— С. 64—89.
27. Лебединский А. В. и др. Гельмгольц (1821—1894).— М.: Наука, 1966.—
320 с.
28. Материалы для истории Императорской Академии наук.— Санкт-Петер-
бург, 1885. Т. 1 (1716—1730). 732 с.
29. Новый энциклопедический словарь.— С.-Петербург: Изд. Ф. А. Брокгауз
и И. А. Эфрон, 1910-е гг.
, 30. Оствальд В. Великие люди/Перевод с 2-го иемецк. издания Г. Кваша.—
С.-Петербург, 1910. — 398 с. + IX + IV.
^34 . Паульсен Ф. Иммануил Кант. Его жизнь и учение./Перев. q ием. Н. Лос-
ского. — С.-Петербург: Издание журнала «Образование», 1905.
379+XIV+6 с.
32. Письма В. Я. Струве к С. С. Уварову и П. Н. Фуссу (Публикация П. Г.
Куликовского)//Историко-астрон. исслед. 1960. Вып. 6, с. 401—416.
33. Рид К- Гильберт./Пер. с англ. И. В. Долгачева.— М.: Наука, 1977. 368 с.
34 ., Савич А. Н. Обозрение славнейших астрономических обсерваторий Ве-
ликобритании и; Германии//Современник. 1842. Т. 25, № 1. С. 66—97.
35. Соловьев С. Л4., Собрание сочинений. — С.-Петербург: Издание Товари-
щества «Общественная Польза», 1882 (?). — 1615 с.
36. Сонин А. С. Франц Нейман: 1798—4895.—М.: Наука, 1986.—224 с. (На-
учно-биографическая литература).
37. Стратонов В. В. Потеря Московским университетом свободы//Историко-
астроном. исслед. 1992, Вып. 23, с. 410—455.
38. Струве В. Я. Донесение профессора Струве ректору Дерптского универ-
ситета//Журнал департамента народного просвещения. 1822, ч. 5. С. 199—
220.
v 39. Тарле Е. В. Наполеон.— М.: Издательство АН СССР, 1957.—467 с.
Тит Ливий. История Рима от основания города.— М.: Наука, 1993.—Т. 3,
47 768 с.
41. Швейцер Б. Описание обсерватории Московского университета и ее глав-
ных инструментов. М.,-1866.—46 с.
397
42. Юшкевич А. П., Копелевич Ю. X. Христиан Гольдбах: 1690—1764. — М.:
Наука. 1983. — 224 с. (Научно-биографическая литература).
43. Albinus R. Lexikon der Stadt Konigsberg Pr. und Umgebung.—Leer. Verlag
Gerhard Rautenberg, 1988. — 384 S.
44. Ambrassai A. Die Provinz Ostpreussen. Nachdruck der Ausgabe von
1912.—Wurzburg: Weidlich Reprints, 1978. — 476 S.
45. Andree K- Die Albertus-Universitat//Ostpreussen, Schicksal und Leistung.
Hrsg. vin Fritz Gause. — Essen, 1958. — S. 239—257.
46. Arnoldt D. H. Ausfuhrliche und mit Urkunden versehene Historie der Konigs-
bergischen Universitat. T. 1, 2 und Zusatze. — Konigsberg, 1746—1749.
47. Barycz H. О wladciwej roli i przemianach ideowych uniwersytetu Kro-
lewieckiego//Rocznik Olsztyriski, t. 2. Olsztyn, 1959. S. 245—265.
48. Biskup M., Labuda G. Dzieje Zakonu Krzyzackiego w Prusach. Gdansk:
Wydawnictwo» Morskie, 1986. — 624 S.
49. Bock F. S. Griindriss von dem merkwiirdigen Leben des .. . Herrn Al-
brecht des Altern, Markgrafen zu Brandenburg... — Konigsberg. 1745.
50. Burger К Die Studenten der Universitat Konigsberg 1817—1844//Preus-
sen als Hochschullandschaft im 19./20. Jahrhundert. — Luneburg, 1992.—
S. 13—44.
51. Cajori F. A History of Mathematics. — New York: Chelesea Publisching
Company, 1980. — 524 p.
52. Dokumente zur Geschichte der Mathematik. Band 5. Mathematische In-
stitute in Deutschland 1800—1945 bearbeitet von W. Scharlau unter Mit-
arbeit zahlreicher Fachgelehrter. S. 194—200.
53. Dzieje Warmii i Mazur w zarysie. — Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo
Naukowe. t. 1, 1981. — 408 S; t. 2. 1983. — 347 S.
54. Forstreuter K. Preussen und Russland im Mittelalter. Die Entwicklung
ihrer Beziehungen vom 13. bis 17. Jahrhundert//Osteuropaische Forschun-
gen. Bd. 25. — Konigsberg (Pr)/Berlin W. 35. 1938. — 272 S.
55. Gause F. Die Geschichte der Stadt Konigsberg in Preussen. In 3 Bd. —
Koln: Bohlau Verlag. Bd. 1., 1972. — 571+XV S, Bd. 2., 1968. —
761+ХХШ S, Bd. 3., 1971, —327+XII S.
56. Herbart I. F. (1776—1841). Eine Ausstellung der Landesbibliothek Ol-
denburg, — Oldenburg: Holzberg Verlag, 1993. — 139 S.
57. Hochschulfiihrer der Universitat Konigsberg. — Konigsberg. 1944. — 50 S.
58. Hubatsch W. von, unter Mitarbeit von Iselin Gundirmann. Die Albertus-
Universitat zu Konigsberg/Preussen in Bildern. Wurzburg: Holzner Ver-
lag, 1966. — 154 S.. 1 Klappkarte.
59. Jackiewicz M. Kristijonas Donelaitis — ojcem poezji litewskij//Borussia,
1992, N 1. Olsztyn. — S. 91—94.
60. Kirschner M. Zur Hundertjahrigen Geschichte der chirurgischen Universi-
tats-klinik zu Konigsberg i Pr. — Berlin: Springer. 1922. — 88 S.
61. Kozlowski E. F. Uniwersytet w Krdlewcu. Zapomniana uczelnia Rzeczy-
pospolitej 1544—1994. — Gdansk: Wydawnictwo Pomorskie RPT PTTK,
1994. — 16 S.
62. Lawrynowicz K. Friedrich Wilhelm Bessel. — Basel • Boston . Berlin:
Birkhauser Verlag. 1995. — 312 S.
63. Lorey W. Das Studium der Mathematik an den deutschen Universitaten
398
seit Anfang des 19. Jahrhunderts. — Leipzig: B. G. Teubner, 1916. —
432 S.
64. MaTlek J. Dwie czgsci Prus. — Olsztyn: Poiezierze, 1987. — 224 S.
65. MUhlpfordt H. M. Konigsberg als Residenzstadt in den Jahren 1806—
1809//Jahrbuch d. Albertus-Univer., Bd. XXIV. S. 156—186.
66. Muller R. A. Geschichte der Universitat. — Miinchen: Callwey, 1990. —
288 S.
67. Neumann L. Franz Neumann. Erinnerungsblatter von seiner Tochter. —
Tubingen, 1907. — Zweite Ausgabe. — 464+XII + VII S.
68. Neumann-Redlin von Meding E. Der Pathologe Ernst Neumann (1834—
1918) und sein Beitrag zur Begriindung der Hamatologie im 19. Jahrhun-
dert. — Munchen: Demeter Verlag, 1987. — 239 S.
69. Olesko К. M. Physics as a calling. Discipline and practice in the Konigs-
berg seminar for physics. —< Ithaca and London: Cornell University Press,
1991. —489+XVIII p.
70. Oracki T. SZownik biograficzny Warmii, Prus Ksigzgcych i ziemi Mal-
borskiej od poZowy XV do konca XVIII wieku. Olsztyn: Pojezierze. T. 1,
(A—K), 1984. — 169+XXXVI S; T. 2, (L—Z), 1988. — 256 S.
71, . Prutz H. Die Konigliche Albertus Universitat zu Konigsberg i. Pr. in XIX
Jahrhundert. — Konigsberg, 1894. — 239 S.
72. Rohde A. Konigsberg Pr. — Leipzig: Klinkhardt 4. Biermann Verlag.
1929. — 126 S.
73. Schwerin F. Mitteilungen der Deutschen Dendrologischen Gesellschaft.
(Jahrbuch), 1922.
74. Selle G. Geschichte der Albertus Universitat zu Konigsberg in
Preussen. Konigsberg (Pr.): Kanter-Verlag. 1944.—’384+XI S.
75. Serczyk J. Uniwersytet W Krolewcu w XIX i XX wieku jako osrodek ba-
dan historycznych//Dzieje historiografii Prus Wschodnich i Zachodnich do
1920 roku. Torun. S. 7—30,
76. Siebert H. Leben und Werk der Konigsberger Mathematiker//Jahrbuch d.
Albertusuniversitat, XVI, 1966. — S. 137—170.
77. Skrobackl A. Polacy na wydziale lekarskim uniwersytetu w Krolewcu.
Olsztyn: Pojezierze, 1969. — 142 S.
78. Stettinger P. Aus der Geschichte der Albertina (1544—1894). — Konigs- f
berg, 1894, —82 S.
79. Тдрреп M. Der Griindung der Universitat zu Konigsberg und das Leben
ihres ersten Rektors Georg Sabinus. — Konigsberg, 1844. — 311-f-[VIII] S.
80. Wegweiser durch Konigsberg i. Pr. und Umgebung. — Konigsberg i. Pr.,
1910. 168 S. + 40 S. Reprint by Uerlag G. Rautenberg, 1988.
81. Wiinsch C. Ober einige Konigsberger Mathematiker des 17. Jahrhunderts
und ihre Beschaftigung mit der Architektur.//Jahrbuch d. Albertus-Univ.
XIV. 1964. — S. 51—65.
приложения
Приложение 1
СТРУКТУРА КЕНИГСБЕРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА И ЕГО ЗДАНИЯ
В ЛЕТНЕМ СЕМЕСТРЕ 1944 г.
СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЗДАНИЙ И ИХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ
В своем последнем полном семестре в Кенигсберге — летнем полугодии
1944 г. — Кенигсбергский университет имел шесть факультетов:
— теологический,
— государства н права,
— медицинский,
— философский,
— естественно-научный,
— сельскохозяйственный.
В состав факультетов входили институты, семинары, кафедры, клиники
и т. и. Библиотеки, спортивные сооружения, общежития, некоторые институ-
ты, бытовые службы являлись общеуниверситетскими подразделениями. В об-
щей сложности университет имел свыше 40 зданий в разных районах горо-
да. Из них около 25 существуют ныие, как правило, в большей или меньшей
степени перестроенные. Калининградскому университету принадлежит только
одно из бывших зданий Альбертины — восстановленный корпус географиче-
ского, химического и биологического факультетов на ул. Университетской, 2 —
бывшее главное здание на Парадной площади.
За 50 послевоенных лет город совершенно изменил свой облик, и в неко-
торых случаях отождествить старые адреса с новыми было затруднительно.
Если отождествление здания вызывало сомнение, то это отмечено в графе
«Современный адрес и принадлежность здания».
При подготовке данных приложения 1 использована литература основно-
го списка, прежде всего [57] н [58], а также следующие издания: 1) Perso-
rien- und Vorlesungs- Verzeichnis. Sommer-Semester des Jubilaumsjahres
1944. — Konigsberg (Pr.): Grafe und Unzer., Verlag, 1944. — 35 S. 2) Die
Entwicklung der Stadt. Konigsberg/Pr. nach 1945. Deutsch-russisches und
russisch-deutsches Strassennamenverzeichnis//Dokumentation Ostmitteleuropa,
April, 1986. Jahrgang 12 (36), Heft '/a. Nachdruck der 2. verbesserten und er-
ganzten Auflage. Marz, 1991. — 200 S.
Подразделение
Довоенный адрес
Современный адрес
н принадлежность здания
Теологический факультет
Теологические семина- Театерплац, 5
ры:
— Ветхозаветный семи-
нар.
Здание не сохранилось.
Располагалось в районе
жилой застройки меж-
ду зданием современ-
ного университета на
ул. Университетской, 2
и ул. Пролетарской
400
Современный адрес
и принадлежность здания
Подразделение
Довоенный адрес
— Новозаветный семи-
нар и эллинистическое
отделение
— семинар истории
церкви
— отделение вероиспо-
веданий
— семинар системати-
зации
— практический семи-
нар
— литургическое отде-
ление
— отделение учебных
пособий по .христиан-
ской археологии.
Факультет государства и права
Юридический семинар Парадеплац, Г, глав- Университетская ул., 2,
* ное здание универси- тета здание биологического, химического и геогра-
Институт хозяйственно- Театерплац, 3 фического факультетов КГУ. Разрушено во время войны, сущест- венно перестроено Здание не сохранилось.
го, трудового и транс- портного права Институт восточно-евро: Миттельтрагхайм, 31 Располагалось в рай- оне послевоенной жи- лой застройки между университетом и ул.- Пролетарской Здание не сохранилось.
пейского права Институт теории госу- Миттельтрагхайм, 31 Располагалось на углу Библиотечной и Проле- тарской улиц — » —
дарства: — институт экономики немецкого востока/ — отделение аграрной политики — семинар теории го- сударства Институт исследований t Миттельтрагхайм, 31 — » —
Востока *
26 Зак. 1382
401
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес и принадлежность здания
Медицинский факультет'
Анатомический институт Штайндаммер вал, 47 Г вардейский проспект, 15, на территории заво- да «Газавтоматика», напротив обсерватор- ского холма. Акционер- ное общество «Газ- Оил»
Институт физиологии Коперникусштрассе, 1—2 Здание не сохранилось. Было на углу улиц Ко- перника и Больничной
Физико-химический ин- ститут Коперникусштрассе, 1—2 — » —
Патолого - анатомиче- ский институт Коперникусштрассе, 3—4 Здание не сохранилось. По-видимому, распола- галось на территории парка Портовой боль- ницы со стороны ул. Коперника
Фармакологический ин- ститут Коперникусштрассе, 3—4 — » '—
Институт гигиены Штайндамм, 9 в По-видимому, Ленин- ский проспект, 13а, угол ул. Черняховско- го, во дворе. Кали- нинградская инспекция Регистра России; об- ластной союз «Рыбак- колхозсоюз»
Институт судебной ме- дицины и криминали- стики Оберлаак, 8—9 Здание ие сохранилось. Находилось между Московским проспектом и старым ботаническим садом
Расово - биологический институт Оберлаак, 8—9 — »—
Медициискаи клиника Друммштрассе, 25—29 Здание Портовой боль- ницы на углу ул. Боль- ничной и Вагнера. Со-
хранились ворота с
надписью по-немецки:
«Университетская меди-
цинская клиника»
Хирургическая клиника Ланге Райе, 2 Ул. Бариаульскаи, 28 —
и поликлиника областной противоту-
беркулезный диспансер,
областная наркологиче-
ская больница
402
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес и принадлежность здания
Женская клиника н по- ликлиника Друммштрассе, 22—24 По-видимому, ул. Боль- ничная, 44 и постройки во дворе в комплексе зданий Портовой боль- ницы
Глазная клиника и по- ликлиника Рихард Вагнер-штрас- се, 8 Ул. Барнаульская, 8, угол ул. Вагнера. За- водское общежитие
Клиника психических и нервных болезней Альте Пиллауер Ланд- штрассе, 23 Ул. Дм. Донского, 23 — Областная детская больница
Клиника и поликлиника болезней уха, горла, носа Лавендельштрассе, 2 Здание не сохранилось. Находилось в районе улиц Космической — Барнаульской
Педиатрическая клини- ка н поликлиника. Изо- лятор клиники Штайндаммер вал, 43— 44 Ул. Ген. Галицкого, 26 — общежитие школы ми- лиции. Ул. Ботаническая, 8—10 (бывший изолятор) — жилой дом
Медицинская поликли- ника Альте Пнллауер Ланд- штрассе, 3 в Ул. Дм. Донского, 3 — поликлиника медицин- ской службы милиции
Клиника кожиых и по- ловых заболеваний Альте Пиллауер Ланд- штрассе, 5 Ул. Дм. Донского, 5 — институт АтлантНИРО
Стоматологический ин- ститут Альте Пиллауер Ланд- штрассе, 5 Ул. Дм. Донского, 7 — отдел Морской электро- ники МариНПО (кор- пус справа от здания АтлантНИРО)
Философский факультет
Институт философии — философский семи- нар — институт сравнитель- ной психологии Парадеплац, 1, глав- ное здание универси- тета Университетская ул., 2, здание биологического, химического и геогра- фического факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Семинар доисторическо- го времени и древней истории Театерплац, 5 ♦ Здание не сохранилось. Располагалось в районе жилой застройки меж- ду зданием современного университета на ул. Университетской, 2 и ул. Пролетарской
Исторический семинар Театерплац, 5 — » —
26*
403
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес н принадлежность здания
Иидо-гермаиский семи- нар Парадеплац, .1, глав- ное здание универси- тета Университетская ул., 2, здание биологического, химического и геогра- фического факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Немецкий семинар Парадеплац, 1 — » —
Институт краеведения и этнографии Театерплац, 5 Здание не сохранилось. Располагалось в районе жилой застройки меж- ду зданием современного университета на ул. Университетской, 2 и ул. Пролетарской
Балто-славянский семи- нар Театерплац, 3 Здание не сохранилось. Располагалось в районе
жилой застройки меж-
ду зданием современно-
го университета на ул.
Университетской, 2 и
ул. Пролетарской
Английский семинар Театерплац, 3 — » —
Романский семинар Театерплац, 5 Здание ие сохранилось. Располагалось в районе жилой застройки меж- ду зданием современно- го университета иа ул. Университетской, 2 и ул. Пролетарской
Институт Древнего ми- ра Парадеплац, 1, глав- ное здание универси- тета Университетская ул., 2, здание биологического, химического и геогра- фического факультетов КГУ- Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Мюицкабииет (коллек- ция монет) Парадеплац, 1 — » —
Индийский семинар Парадеплац, 1 — » —
Институт исследований Восточной Европы Театерплац, 3 Здание не сохранилось. Располагалось в районе
послевоенной жилой за-
стройки между универ-
ситетом и ул. Проле-
тарской
Семинар Передней Азии Парадеплац, 1, глав- Университетская ул., 2,
иое здание уииверси- здание биологического,
тета химического и геогра-
404
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес и принадлежность здания
Семинар по истории ис- Театерплац, 3 фического факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено Здание ие сохранилось.
кусств и кабинет гра- вюр Археологический семи- Штрассе дер СА, 67 Располагалось в районе послевоенной жилой за- стройки между универ- ситетом и ул. Проле- тарской Ул. Фруизе, 37—43, угол
иар и музей Музы коведче ски й семи - Театерплац, 5 ул. Ярославской. Жи- лой дом на месте Ко- ролевского дворца XVIII в. Здание ие сохранилось.
иар Институт газетного дела Театерплац, 5 Располагалось в районе послевоенной жилой за- стройки между универ- ситетом и ул. Проле- тарской — » —
Институт переводчиков Миттельтрагхайм, 31 Здание ие сохранилось.
Располагалось на углу Библиотечной и Про- летарской улиц
Естественно-научный факультет
Математический семи- нар Парадеплац, 1, глав- ное здание универси- тета Университетская ул., 2, здание биологического, химического и геогра- фического факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Институт эксперимен- тальной физики Штайидамм, 6 Ул. Черняховского, 6. Акционерные общества «Калииииградрыбпром», «Балтийская компания»
Институт теоретической физики Штайидамм, 6 — » —
Астрономическая обсер- ватория университета Штайидаммер 45—46 вал, Здание ие сохранилось, было на холме, где ны- не плита памяти Ф. В. Бесселя в районе ул. Генерала Галицкого
Геофизическая обсерва- тория университета Парадеплац, 2 Здание ие сохранилось
405
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес н принадлежность здания
Химический институт Химико - фармацевтиче- ский институт Минералогический ин- ститут Геолого - палеонтологи- ческий институт и ян- тарная коллекция Ботанический институт н ботанический сад Зоологический институт и музей Географический инсти- тут Друммштрассе, 21 Бесселынтрассе, 4—5 Штайндамм, 6 Ланге Райе, 4 Бесселынтрассе, 6—7 Штернвартештрассе, 1 Парадеплац, 1, глав- ное здание универси- тета По-видимому, здание на ул. Больничной, 45 — угол ул. Коперника — областное предприятие «Росторгодежда» и мел- кооптовый рынок Здание не сохранилось; находилось на ул. Бес- селя на территории бо- танического сада Здание рядом с инсти- тутами эксперименталь- ной и теоретической фи- зики, вероятно, Ленин- ский проспект, ГЗа По-видимому, здание городской станции «Ско- рой помощи» по ул. Барнаульской, 2 Областной эколого-био- логический центр уча- щихся; вход с ул. Бо- танической. Здание ин- ститута ие сохранилось Здание ие сохранилось. Стояло на ул. Бесселя напротив ботанического сада Университетская ул., 2, здание биологического, химического и географи- ческого факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Сельскохозяйственный факультет
Институт экономики земледелия Институт строения ра- стений и растениевод- ства (с опытным участ- ком) Институт животновод- ства (с опытным хозяй- ством Фройленхоф и фермой вблизи Квед- нау) Трагхаймер Кирхеи- штрассе, 83 Трагхаймер Кирхен- штрассе, 74 (Хаммер- вег, 82) Трагхаймер Кирхен- штрассе, 83 Ул. Подполковника Иванникова, 7 — зда- ние областного онколо- гического диспансера Ул. Подполковника Иваиинкова, 1, — Эиерготраисбанк, Ин- вестбанк и другие ор- ганизации Ул. Подполковника Иванникова, 7 — зда- ние областного онколо- гического диспансера
406
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес и принадлежность здания
Агрохимический иисти- Трагхаймер Кирхен- Ул. Подполковника
тут штрассе, 83 Иванникова, 7, — зда- ние областного онколо- гического диспансера
Институт молочного хо- зяйства Трагхаймер Кирхен - штрассе, 83 — » .—
Ветеринарный институт Трагхаймер Кирхен - штрассе, 83 — » —
Институт сельскохозяй- Трагхаймер Кирхен- Ул. Подполковника
ствеииых машин штрассе, 74 Иванникова, 1, — Энер- готрансбанк, Инвестбанк
- я другие организации
Институт агротехники Трагхаймер Кирхеи- штрассе, 74 — » —
Рыбопромысловый ин- Трагхаймер Кирхен- Ул. Подполковника
ститут штрассе, 83 Иванникова, 7, — зда- ние областного онколо- гического диспансера
•— опытное прудовое хо- Земланд, Пертельтни- Зеленоградский район,
зяйство кен Романовский сельсовет, пос. Терновка
— морская рыболовная Нойкурен г. Пионерский
•станция
Институт по изучению Розиттен, Курише Не- пос. Рыбачий на Курш-
вредителей сельского хозяйства рунг, зимой на Траг- хаймер Кирхеиштрас- се, 83 окой косе
Институт болезней ра- стений Бессельштрассе, 6—7 Областной эколого-био- логический центр уча- щихся; вход с ул. Бо- танической. Здание ин- ститута не сохранилось
Библиотеки
Государственная и уни- верситетская библио- тека Миттельтрагхайм, 22 Здание постройки 1901 г. ие сохранялось. Место жилой застройки в развилке улиц Про- летарской я Сергеева
Справочный отдел уни- Парадеплац, 1, глав- Университетская ул., 2, здаяяе биологического,
верситетской библио- иое здание универси-
теки тета, аудитория 12 химического и географи- ческого факультетов КГУ. Разрушено во вре- мя войны, существенно перестроено
Учебная библиотека: Ам Флисс, 3—5, «Па- Ул. Рокоссовского, 20.
читальный зал, выдача книг на дом лестра Альбертина» Спортивный клуб Бал- тийского флота
407
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес н принадлежность здания
Библиотека института общественно - политиче- ских наук Миттельтрагхайм, 31 Здание ие сохранилось. Располагалось на углу Библиотечной и Проле- тарской улиц
Межфакультетские подразделения
Семинар по проблемам заселения Трагхаймер Кирхей- штрассе, 83 Ул. Подполковника Иванникова, 7, — зда- ние областного онколо- гического диспансера
Институт музыкального воспитания и церковной музыки Оберлаак, 10 Здание не сохранилось. Находилось в районе Московского проспекта, южнее старого ботани- ческого сада
Институт физической культуры; помещения для занятий и семина- ров, аудитории, плава- тельный бассейн, душе- вые, спортивный зал, залы для фехтовании, гаражи Ам Флисс, 3—5, «Па- лестра Альбертина» Ул. Рокоссовского, 20. Спортивный клуб Бал- тийского флота
Стадион имени Фридри- ха Ланге Замиттер аллее, 57— 83 Ул. Горького, стадион «Трудовые резервы»
Университетский лодоч- ный клуб Бастион Литауен Литовский бастион у Закхаймских ворот
Ипподром Кранцер аллее Ул. Ал. Невского; ме- сто между современным зданием математиче- ского и физического фа- культетов и студенчес- ким общежитием
Студенческое общежи- тие фонда Кюпке Трагхаймер Пульвер- штрассе, 50 Ул. Рокоссовского. По- видимому, здание не сохранилось
Студенческое общежи- тие фонда Резы . Шиллерштрассе, 3—5 Ул. Шиллера, 3
Студенческая столовая «Палестра Альбертина» Ул. Рокоссовского, 20. Спортивный клуб Бал- тийского флота
Университетское науч- ное общество Парадеплац, 1 Университетская ул., 2, здание биологического, химического и географи- ческого факультетов КГУ. Разрушено во время войны, сущест- венно перестроено
408
Подразделение Довоенный адрес Современный адрес и принадлежность здания
Королевское общество Немецкое Библиотека на Мит- тельтрагхайм, 22 Здание постройки 1901 г. не сохранилось. Место жилой застройки в раз- вилке улиц Пролетар- ской и Сергеева
Общество «Пруссия» древностей Королевский замок > Здание не сохранилось. Центральная площадь
Приложение 2
СВЕДЕНИЯ О МЕСТАХ ПОГРЕБЕНИЯ
НЕКОТОРЫХ УЧЕНЫХ КЕНИГСБЕРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
В доступных биографических даииых университетских деятелей места их
погребения указываются лишь в немногих случаях. Проведение же специаль-
ных архивных или иных изысканий по этому предмету (за небольшим ис-
ключением) мы не ставили своей целью, и поэтому приведенные ниже дан-
ные неполны. Сведения систематизированы по местам захоронения, которые
определялись как конфессиональной принадлежностью усопшего, так и сту-
пенью социальной иерархии, на которой ои находился.
В средневековье в Кенигсберге, как и в других местах, особ благород-
ного происхождения, высших сановников и священнослужителей хоронили в
храмах, состоятельных бюргеров — вне церкви у ее стен, могилы прочего
люда теснились на прилегавшей к церкви территории. Первое официально
учрежденное кладбище, не связанное территориально с храмом, появилось
в Кенигсберге в 1629 году при курфюрсте Георге Вильгельме в районе Нойе
Зорге — будущей Королевской улицы. Это было немецкое реформатское
кладбище [43, с. 89]. С 1780 года погребения внутри церквей были запреще-
ны, у стен же храмов еще продолжали хоронить знатных или особо заслу-
женных людей.
Профессора Кенигсбергского университета еще в 1588 году получили пра-
во на посмертную честь быть погребенными у северной стены Кафедрального
собора, где за год до этого был сооружен так называемый профессорский
склеп. Возникновение склепа связано с одним курьезом. Бюргерский сын
Б. Плате (В erent Plate) увел невесту у придворного советника юстиции
П. Крюгера (Paul Kriiger). Опасаясь мести, новый жених заплатил Крюгеру
500 талеров «откупных». Именно эти деньги Крюгер вложил в строительство
склепа у стены университетского храма — Кафедрального собора [55, т. 1,
с. 296]. Профессорский склеп, представлявший собой открытую галерею, стал
одним из элементов академической жизни: здесь продавали диссертации и
иные ученые сочинения, назначали встречи, вели’ученые беседы. Более двух-
сот лет это место служило почетной усыпальницей заслуженных университет-
ских профессоров. Последним здесь был похоронен в 1804 г. Иммануил Кант.
К этому времени город имел уже несколько кладбищ, закрепленных за
разными церковными общинами, и профессоров обычно хоронили на кладби-
ще, принадлежавшем их церковному приходу. В 1817 г. было освящено
Нойроссгартенское кладбище вблизи обсерватории, ставшее в XIX в. местом
упокоения ряда ученых с мировыми именами. В 1927 г. это кладбище, кото-
рое в обиходе называлось «профессорским» (Gelehrtenfriedhof), получило ста-
тус почетного некрополя.
Приведем теперь сведения о местах захоронения кенигсбергских ученых
или иных деятелей, имевших отношение к университету. Данные по каждому
409
кладбищу расположены в хронологической последовательности погребений.
Ни одно из названных кладбищ ныне не существует.
При подготовке приложения 2 использованы издания [43], [55], [65], [71],
[80], а также: Konigsberger Grabdenkmaler//K6nigsberger Woche, N 8, v..
vom 17.11.1912, S. 180—187.
Кафедральный собор
— Станислав Рафайлович {Stanislaus Rapagelanus), ?—1545, первый профес-
сор теологии;
— Иоганнес Брисман {Johannes Brismann), 1488—1548, первый лютеранский
проповедник в Кенигсберге, куратор университета;
— Альбрехт Гогенцоллерн (Бранденбургский) {Albrecht Hohenzollern),
1490—1568, основатель университета;
— Маттиас Стоюс {Matthias Stojus), 1526—1583, профессор математики и ме-
дицины;
— Михаил Скрнннус {Michael Scrinius), ?—1585, профессор диалектики;
— Мельхиор Изиндер {Melchior Jsinder), 1520—1588, профессор красноречия
и греческого языка; первый из профессоров, похороненных у Собора по
привилею 1588 г.;
— Мартин Валленрод {Martin von Wallenrodt), 1570—1632, основатель Вал-
ленродской библиотеки;
— Целестин Мыслента {Celestyn Myslenta), 1588—1653, профессор теологии;
— Иоганнес Лозелиус {Johannes Loselius), 1607—1655, профессор медицины,
ботаник;
— Симон Дах {Simon Dach), 1605—1659, поэт, профессор поэтики;
— Эрнст Валленрод {Ernst von Wallenrodt), 1615—1697, учился в Кенигс-
бергском университете, перенес фамильную библиотеку в Кафедральный
собор;
— Целестин Ковалевский {Celestyn Kowatewski), 1700-—1771, профессор крас-
норечия и истории. Эпитафия сохранилась;
— Иммануил Кант {Immanuel Kant), 1724—1804, философ, профессор логики
и метафизики.
. Старая Альтштадтская кирха
Находилась в центре Альтштадта между замком и Прегелем.
— Андрей Осиандер {Andreas Osiander), 1498—1552, профессор богословия;
— Ганс Лютер {Hans Luther), 1526—'1575, старший сын М. Лютера, учился
в университете.
Старое Нойроссгартеиское кладбище
х(почетный некрополь)
Находилось между Гвардейским проспектом, улицей Генерала Галицкого
и обсерваторским холмом. Ныне большая часть бывшей кладбищенской тер-
ритории находится за оградой завода «Газавтоматика».
— Теодор Готлиб Гиппель (старший) {Theodor Gottlieb Hippel d. A.), 1741 —
1796, поэт, писатель н публицист, обер-бургомистр Кенигсберга; учился в
Альбертине;
— Фридрих Вильгельм Бессель (Friedrich Wilhelm Bessel), 1784—1846, профес-
сор астрономии, основатель и директор астрономической обсерватории;
— Август Людвиг Буш (August Ludwig Busch), 1804—1855, директор астро-
номической обсерватории;
• — Август Фридрих Густав Вертер (August Friedrich Gustav Werther), 1815—
1869, профессор химии;
— Карл Эрнст Альбрехт Вагнер (Karl Ernst Albrecht Wagner), 1827—1871,
профессор медицины, хирург;
— Фридрих Юлиус Ришело (Friedrich Julius Richelot), 1808—1875, профес-
сор математики;
410
— Карл Лере [Karl Lehrs), 1802—1878, профессор классической филологии;
— Иоганн Карл Розенкранц (Johann Karl Rosenkranz), 1805—1879, профес-
сор философии, писатель;
— Роберт Каспари (Robert Caspary), 1818—1887, профессор ботаники, дирек-
тор ботанического сада;
— Франц Эрнст Неймаи (Franz Ernst Neumann), 1798—1895, профессор фи-
I зики, один из создателей Кенигсбергской физико-математической школы.
Старое Альтроссгартенское кладбище
< '4' Примыкало к Альтроссгартенской кирхе в развилке современных улиц
Боткина и Нерчинской в районе областной больницы.
— Карл Готфрид Хаген (Karl Gottfried Hagen), 1749—1829, профессор фи-
зики, химии, минералогии и ботаники, основатель ботанического сада;
— Христиан Август Лобек (Christian August Lobeck), 1781—1860, профессор
красноречия и классической филологии;
— Иоганнес Фойгт (Johannes Voigt) ,1786—1863, профессор истории;
— Эрист Август Хаген (Ernst August Hagen), 1797—1880, профессор истории
искусств.
Старое Альтштадтское и Кнайпхофское кладбища
Находились южнее улицы Багратиона у Бранденбургских ворот; сохра-
нился небольшой парковый массив.
— Христиан Якоб Краус (Christian Jacob Kraus), 1753—1807, профессор
философии, экономист;
— Людвиг Реза (Ludwig Rhesa), 1776—1840, профессор филологии, собира-
тель литовского фольклора;
— Карл Фридрих Бурдах (Karl Friedrich Burdach), 1776—1847, профессор
анатомии и физиологии.
Реформатское кладбище
Одно из кладбищ, располагавшихся за Королевскими воротами слева
от улицы Гагарина.
— Карл Август Буров (Karl August Burow), 1809—1874, профессор хирур-
гии;
— Юлиус Якобсон (Julius Jacobson), 1828—1889, профессор медицины, оф-
тальмолог.
Старое Закхаймское кладбище
Одно из кладбищ, располагавшихся за Королевскими воротами справа
от улицы Гагарина.
— Людвиг Розеифельдер (Ludwig Rosenfelder), 1813—1881, директор Акаде-
мии художеств; участвовал в живописном оформлении интерьера универ-
ситетского здания иа Парадной площади.
Лебеиихтское кладбище
Одно из кладбищ, располагавшихся за Королевскими воротами справа
от улицы Гагарина.
— Август Вильгельм Хайдеман (August Wilhelm Heidemann), ПТА—1813,
профессор права, активный участник реформы высшей школы;
— Иоганн Готфрид Фрей (Johann Gottfried Frey), 1762—1831, государствен-
ный деятель, учился в Альбертине.
> Трагхаймское кладбище
J Примыкало к юго-западному углу перекрестка улиц Дм. Донского и
Горной.
— Густав Гиршфельд (Gustav Hirschfeld), 1847—1895, археолог, руководил
первыми раскопками в Олимпии;
— Оскар Шаде (Oskar Schade), 1826—1906, профессор германистики.
411
:— Эрнст Христиан Нейман (Ernst Christian Neumann), 1834—1918, профес-
сор патологии (2-е Трагхаймское кладбище к северу от ул. Дм. Донского).
Место погребения ие установлено
К этому списку можно добавить еще ряд имен лиц, связанных с исто-
рией университета и умерших в Кенигсберге (и очевидно, погребенных здесь).
На каких именно кладбищах эти люди похоронены, установить не удалось.
Имена даны в алфавитном порядке:
— Арнольдт, Даниель Гейнрих (Arnoldt, Daniel Heinrich), 1706—1775, профес-
сор теологии;
— Бачко, Людвиг Франц Йозеф (Baczko, Ludwig Franz Joseph), историк;
— - Баумгарт, Герман (Baumgart, Hermann), 1843—1926, историк литературы;
— Бенрат, Карл (Benrath, Karl), 1845—1924, профессор церковной истории;
— Бецценбергер, Адальберт (Bezzenberger, Adalbert)', 1851—1922, филолог,
археолог, общественный деятель;
— Браун, Максимилиан (Braun, Maximilian), 1850—1930, зоолог, директор
зоологического музея;
— Виттих, Вильгельм (Wittich, Wilhelm), 1821—1884, профессор физиологии;
— Герман, Людимар (Hermann, Ludimar), 1838—1914, профессор физиоло-
гии;
— Друмаи, Вильгельм Карл Август (Drumann, Wilhetm Karl August), 1786—
1861, профессор истории;
— Квандт, Иоганн Якоб (Quandt, Johann Jakob), 1686—1772, профессор тео-
логии;
— Кеплер, Людвиг (Kepler, Ludwig), 1607—1663, доктор медицины, сын
астронома И. Кеплера;
— Лакнер, Маттиас (Lackner, Matthias), 1835—1926, преподаватель литов-
ского языка в Альбертине, инициатор строительства церкви памяти коро-
левы Луизы;
— Людвих, Артур (Ludwich, Artur), 1840—1920, профессор классической фи-
лологии;
— Мейер, Эрнст (Meyer, Ernst), 1871—1931, профессор психиатрии;
— Нессельмаи, Георг Гейнрих (Nesselmann, Georg Heinrich), 1811-—1881, про-
фессор ориенталистики;
— Пайзер, Феликс Эрнст (Peiser, Felix Ernst), 1862—1921, профессор древ-
ней истории;
— Пёршке, Карл Людвиг (Porschke, Karl Ludwig), .1752—1812, философ, был
последовательно профессором поэтики, педагогики и красноречия, прак-
тической философии;
— Писански, Георг Христоф (Pisanski, Georg Christoph), 1725—1790, доктор
теологии;
— Ратке, Мартин Гейнрих (Rathke, Martin Heinrich), 1793—1860, профессор
анатомии;
— Рейке, Рудольф (Reicke, Rudolf), 1825—1906, историк, директор Валлен-
родской библиотеки;
— Ройш, Христиан Фридрих (Reusch, Christian Friedrich), 1778—1848, госу-
дарственный деятель, куратор университета;
— Тило, Валентин (младший) (Thilo, d. j. Valentin), 1607—1662, профессор
красноречия, поэт;
— Уль, Вильгельм (Uhl, Wilhelm), 1864—1921, профессор германистики;
— Унтербергер, Рейнхольд (Unterberger, Reinhold), 1853—1920, доктор ме-
дицины, гинеколог;
— Унтербергер, Франц Карл Христиан (Unterberger, Franz Karl Christian),
1882—1945, гинеколог;
— Швейкарт, Фердинанд' Карл (Schweikart, Ferdinand Karl), 1780—1857,
профессор права, математик;
— Шрейбер, Юлиус (Schreiber, Julius), 1848—1932, профессор медицины;
— Штраус, Иоганн (Strauss, Johann), 1590—1630, профессор математики, ар-
хитектор;
412
— Шуберт, Фридрих Вильгельм (Schubert, Friedrich Wilhelm), 1799—1868,
профессор истории;
— Шульц, Иоганн (Schulz, Johann), 1739—1805, профессор математики, фи-
лософ.
Приложение 3
УЛИЦЫ И ПЛОЩАДИ КЕНИГСБЕРГА,
НОСИВШИЕ ИМЕНА УНИВЕРСИТЕТСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ
Предлагаемый список, по-видимому, ие является вполне исчерпывающим,
так как не всегда можно однозначно отнести то или иное историческое лицо
к деятелям университета, да и названия улиц в Кенигсберге нередко меня-
лись. Сведения о персонажах, чьими именами назывались улицы и площади,
можно найти в основном тексте книги с помощью именного указателя. При
послевоенном переименовании иногда две-три прежних улицы объединялись
одним общим названием.
При подготовке приложения 3 использованы издания [43], [80], «Die Ent-
wicklung der Stadt...» (см. приложение 1), довоенные планы Кенигсберга,
а также издание: Karl G. Geschichtliches Strassenverzeichnis Konigsberg i. Pr.
Zweiter erganzter Nachdruck der Ausgabe von 1924//Sonderschriften des Vere-
ins fur Familienforschung in Ost- und Westpreussen e. V., Nr. 4. — Hamburg,
1992. — 178 S.
Немецкое название Современное русское название
Arnoldtstrasse В 60-е годы — улицы Байкальская и Трубиая в районе областной боль- ницы
Auerswaldstrasse Чехова
Baczkostrasse Молочииского
Belowstrasse Свободный переулок
Besselstrasse Бесселя
Bezzenbergdrstrasse Brismannstrasse Госпитальная Часть ул. Октябрьской от Высокого моста до проспекта Калинина
Burdachstrasse Полецкого
Burowstrasse Грибоедова
Dahnstrasse Dieffenbachstrasse (c 1938 r.) Dr. Friedrich-Lange-Platz Котовского Энгельса Стадион «Трудовые резервы» на ул. Горького, 83
Drumannstrasse Островского
Fichtelplatz Franz Neumann-Platz Октябрьская площадь Не существует. Площадь находи- лась между ул. Сергеева и Замко- вым прудом в районе Дворца твор- чества детей и юношества
413
Немецкое название Современное русское название
Freystrasse Космическая
Gottschedstrasse Сержанта Мишина
Hagenstrasse Карла Маркса
Hammanstrasse Новопрегольская набережная
Haynstrasse Полецкого
Heidemannstrasse Черепичная
Helmholtzstrasse Не существует. Находилась между улицами Рижской и Томской
Herderstrasse Не существует. Находилась между улицами Пролетарской и Сергеева
Hermannallee Чайковского
Herzog-Albrecht-Allee Тельмана
Hippelstrasse Омская
Humboldtplatz Сквер с братской могилой на Ком- сомольской улице
Kantstrasse Часть Ленинского проспекта от Но- вой Преголи до гостиницы «Кали- нинград» (приближенно)
Karl-Baer-Strasse Не существует. Находилась между улицами генерала Галицкого и Кос- мической
Krausallee Часть Каштановой аллеи от прос- пекта Мира до улицы Маршала Бор- зова
Lehrsstrasse Учебная
Lobeckstrasse Ярославская
Rathkestrasse Зоологический переулок
Reickestrasse Г оспитальная
Rhesastrasse Не существует. Находилась между
улицами Сергеева и Пролетарской
Rosenkranzallee Некрасова
Sabinusstrasse Не существует. Соединяла ул.
Горького с Верхним озером
Simon-Dach-Strasse Не существует. Была в районе
Московского проспекта, напротив ул. Больничной
Wagnerstrasse, c 1933 r. — Richard-Wagner-Strasse Вагнера
W allenrodtstrasse Ленинградская
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие................................................. 5
Последний юбилей............................................ 11
Предыстория: великий магистр Альбрехт........................23
Основание университета: события и персонажи .... 30
От открытия до привилея.................................... 43
Богословие и политика....................................... 52
А. Оснандер и книга Николая Коперника........................59
Математика, астрономия, медицина — первые шаги ... 62
От Альбрехта Фридриха до «великого курфюрста» . 69
Снова богословские страсти...................................78
Университетские математики и оборонительный вал . .. 84
О проглоченном ноже и средстве от всех недугов ... 88
Симон Дах — профессор и поэт............................... 91
В университет приходит история...............................95
Валленродская библиотека . , ................ 97
1701 год: университет становится королевским .... 107
Новые порядки............................................. 112
Кенигсберг и Россия: от Немецкой слободы до первых русских
студентов .......................................... ..... 116
Кенигсбер'жцы — первые петербургские академики . . 122
Альбертина, в «русском» Кенигсберге (Семилетняя война) . 128
От ортодоксии до рационализма..............................134
Богословы или математики?..................................144
Полезная наука медицина . 148
«Радости наши земные и горести мудро расчислил» (К. Доне-
лайтис) ..................................'................152
Иммаиуил Кант — путь к Альбертине .........................156
«Тихий юбилей» (двухсотлетие университета) . . ... . 164
Кант и университет........................................ 168
Ученики и коллеги Канта....................................181
Катастрофа ................................................197
На пороге обновления.....................................205
Ф. В. Бессель и Кенигсбергская обсерватория .... 216
Специальные семинары — новые лица и новое содержание . 234
415
Кенигсбергская физико-математическая школа — учителя и
ученики....................................................247
Физика — наука экспериментальная...........................266
Д. Гильберт, его предшественники и современники . . 276
Карл Бэр и медицинский факультет...........................288
Ботанический сад университета..............................304
Г. Гельмгольц в Альбертине.................................312
Золотой век медицины...........................„ . . 319
История и историки ....................................... 331
От юбилея до юбилея........................................346
Последние десятилетия......................................367
Вместо заключения: Кенигсбергский и Калининградский уни-
верситеты — наследие и наследники ........................375
Именной указатель..........................................386
Список литературы..........................................396
Приложения:
1. Структура Кенигсбергского университета и его здания, в
летнем семестре 1944 г. Современное состояние зданий и их
принадлежность . .................. 400
2. Сведения о местах погребения некоторых ученых Кенигс-
бергского университета . . ...............409
3. Улицы и площади Кенигсберга, носившие имена универси-
тетских деятелей................................< . , . . 413
По заказу Калининградского государственного университета
Лавринович Казимир Клеофасович
АЛЬБЕРТИНА.
ОЧЕРКИ ИСТОРИИ кенигсбергского УНИВЕРСИТЕТА
К 450-летию со времени основания
Обложка С. И. Соболева. Фото С. Е. Покровского. Редактор С. В. Даниель-Бек.
Художественный редактор С. И. Соболев.
Технический редактор Г. М. Андреева. Корректор Н. С. Гайдученок.
ИБ № 1056
ДР № 010025. 17.09.91. Сдано в набор 07.09.94. Подписано в печать 27.02.95.
Формат бумаги 60X90/16. Бумага офсетная. Гарнитура Литературная. Печать
офсетная. Усл. печ. л. 26. Усл. кр.-отт. 132,5 т. Уч.-нзд. л. 27,7. Тираж 5 000.
Заказ 1382. С 005.
Калининградское книжное издательство,
236000, Калининград, Советский просп., 13.
ИПП «Янтарный сказ»,
236000, Калининград, ул. Карла Маркса, 18.