К92
УДК 882-821
ББК 84(2Poc=Pyc)l
Обществе1111ый оргкомитет по издаиию Полиого собраиия сочи11е11ий
А. И. Куприиа в десяти томах:
В. К. Бочкарев (председатель), А. А. Авдеев, Д. Н. Ананьев,
В. Л. Богданов, В. Н. Ганичев, П. Н. Гусев, Д. А. Жуков,
М. В. Коростьmева, С. И. Куприна,
В. К. Мамонтов, В. В. Михальский, Н. И. Никулаенкова,
М. Н. Осипова, Н. В. Петев, Ю. М. Поляков,
Н. Е. Рак, В. Г. Распутин, Г. Н. Селезнев, В. П. Симонов,
А. С. Соколов, Е. А. Столярова,
В. Н. Сунгоркин, В. А. Фронин, Г. З. Юшкявичюс.
Издание осуществляется при содействии администрации
Пензенской области (губернатор В. К. Бочкарев).
С благословеиия архиепископа Пе11зе11ского и Куз11ецкого
Владыки Филарета.
КУПРИНА.И.
К 92 Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 8. Роман. Повести.
Рассказы. Воспоминания. Статьи, рецензии, заметки. - М.: Воскре­
сенье, 2007. -
536 стр. с илл.
В восьмом томе Полного собрания сочинений А. И. Куприна
публикуется его знаменитый роман «Юнкера», который во мно­
гом является автобиографическим и находится в тесной связи с дру­
гими произведениями: «На переломе (Кадеты)» и «Поединою>. Здесь
же - повести «Купол Св. Исаакия Далматского» и «Жанета», ма­
лоизвестные рассказы. В том вошли и на редкость интересные вос­
поминания Куприна о А. П. Чехове, Л. Н. Толстом, Анатолии Ду­
рове, его статьи о К. Гамсуне, А. Дюма-отце, Джеке Лондоне, Ива­
не Бунине, рецензии и заметки.
ISBN 978-5 -88528-533-9 {Том 8)
ISBN 5-88528-502-0
© «Воскресенье», составление, верстка, 2007
© М. В. Георгиев. Оформление, макет, 2007

Полное собрание сочинений
в Х томах
Том8
Роман,
Повести,
Рассказы,
Воспоминания,
Статьи, рецензии, заметки
Москва
2007

РОМАН

ЮНКЕРА
Ромаи
ЧАСТЬ 1
Глава 1
О ТЕЦ МИХАИЛ
Самый конец августа; число, должно быть, тридцатое или трид­
цать первое. После трехмесячных летних каникул кадеты, окончив­
шие полный курс, съезжаются в последний раз в корпус, где учи­
лись, проказили, порою сидели в карцере, ссорились и дружили
целых семь лет подряд.
Срок и час явки в корпус - строго определенные. Да и как опоз­
дать? «Мы уж теперь не какие-то там полуштатские кадеты, почти
мальчики, а юнкера сл авного Третьего Александровского учили­
ща, в котором суровая дисциплина и отчетливость в службе стоят
на первом плане. Недаром через месяц мы будем присягать под зна­
менем !»
Александров остановил извозчика у Красных казарм, напро­
ти в здания четвертого кадетского корпуса. Какой-то тайный ин­
стинкт велел ему идти в свой второй корпус не прямой дорогой, а
кружным путем, по тем прежним дорогам, вдоль тех прежних мест,
которые исхожены и избеганы много тысяч раз, которые останут­
ся запечатленными в памяти на много десятков лет, вплоть до са­
мой смерти, и которые теперь веяли на него неописуемой сладкой,
горьковатой и нежной грустью .
Вот налево от входа в железные ворота - каменное двухэтаж­
ное здание, грязно-желтое и о блупленное, построенное пятьдесят
лет назад в николаевском солдатском стиле.
7

А. И. Куприн
Здесь жили в казенных квартирах корпусные воспитатели, а
также отец Михаил Вознесенский, законоучитель и настоятель цер­
кви второго корпуса.
Отец Михаил. Сердце Александрова вдруг сжалось от светлой пе­
чали, от неловкого стыда, от тихого раскаяния". Да. Вот как это бьшо.
Строевая рота, как и всегда, ровно в три часа uша на обед в
общую корпусную столовую, опускаясь вниз по широкой камен­
ной вьющейся лестнице. Так и осталось пока неизвестным, кто вдруг
громко свистнул в строю. Во всяком случае, на этот раз не он, не
Александров. Но командир роты капитан Яблукинский сделал гру­
бую ошибку. Ему бы следовало крикнуть : «Кто свистел?» - и тот­
час же виновный отозвался бы: <<Я, господин капитан!» Он же крик­
нул сверху злобно: «Опять Александров? Идите в карцер, и - без
обеда>> . Александров остановился и прижался к перилам, чтобы не
мешать движению роты. Когда же Яблукинский, спускавшийся вниз
позади последнего ряда, поравнялся с ним, то Александров сказал
тихо, но твердо:
- Господин капитан, это не я.
Яблукинский закричал :
- Молчать! Не возражать! Не разговаривать в строю. В кар­
цер немедленно. А если не виноват, то бьш сто раз виноват и не
попался. Вы позор роты (семиклассникам начальники говорили
«вы») и всего корпуса!
Обиженный, злой, несчастный, поплелся Александров в карцер.
Во рту у него стало горько. Этот Яблукинский, по кадетскому про­
звищу «Шнапс», а чаще «Пробка>>, всегда опюсился к нему с подчер­
кнутым недоверием. Бог знает почему? потому ли, что ему просто бьшо
антипатично лицо Александрова, с резко выраженными татарскими
чертами, или потому, что мальчишка, обладая непоседливым харак­
тером и пьшкой изобретательностью, всегда бьш во главе разных пред­
приятий, нарушающих тишину и порядок? Словом, весь старший воз­
раст знал, что Пробка к Александрову придирается".
Довольно спокойно пришел юноша в карцер и сам себя посадил
в одну из трех камер, за железную решетку, на голую дубовую нару,
а карцерный дядька Круглов, не говоря ни слова, запер его на ключ.
Издалека донеслись до Александрова глухо и гармонично звуки
предобеденной молитвы, которую пели все триста пятьдесят кадет:
«Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во
благовремение, отверзаюши щедрую руку Твою ...» И Александров
невольно повторял в мыслях давно знакомые слова. Есть перехоте­
лось от волнения и от терпкого вкуса во рту.
8

Рома11
После молитвы наступила полная тишина. Раздражение кадета
не только не улеглось, но, наоб орот, все возрастало. Он кружился
в маленьком пространстве четырех квадратных шагов, и новые
дикие и дерзкие мысли все б олее овладевали им.
«Ну да, может быть, сто, а может быть, и двести раз я бывал
виноватым. Но когда спрашивали, я всегда признавался . Кто уда­
ром кулака на пари разбил кафельную плиту в печке? Я. Кто наку­
рил в уборной? Я. Кто выкрал в физическом кабинете кусок на­
тр ия и, бросив его в умывалку, наполнил весь этаж дымом и во­
нью? Я. Кто в постель дежурного офицера полож1ш живую лягуш­
ку? Опять-таки я ...
Несмотря нато что я быстро сознавался, меня ставили под лам­
пу, сажали в карцер, ставили за обедом к бараб анщику, оставляли
без отпуска. Это, конечно, свинств о. Н о раз виноват - ничего не
поделаешь, надо терпеть. И я покорно подчинялся глупому закону.
Но вот сегодня я совсем ни на чуточку не виновен. Свистнул кто-то
другой, а не я, а Яблукинский, <<Эта пробка», со злости накинулся
на меня и осрамил перед всей ротой. Эта несправедливость невы­
носимо обидна. Не поверив мне, он как бы назвал меня лжецом. Он
теперь во столько раз несправедлив, во сколько во все прежние разы
бывал прав. И потому - конец. Не хочу сидеть в карцере. Не хочу
и не буду. Вот не буду и не буду. Баста! »
Он ясно услышал послеобеденную молитву. Потом все роты с
гулом и топотом стали расходиться по своим помещениям. Потом
опять все затихло. Но семнадцатилетняя душа Александрова про­
должала буйствовать с удвоенной силой.
«Почему я должен нести наказание, если я ни в чем не виноват?
Что я Яблукинскому? Раб? Подданный? Крепостной? Слуга? Или
его сопливый сын Валерка? Пусть мне скажут, что я кадет, то есть
вроде солдата, и должен беспрекословно подчиняться приказани­
ям начальства без всякого рассуждения? Нет! я еще не солдат, я не
принимал присяги . Выйдя из корпуса, многие кадеты по оконча­
ни и курса держат экзамены в технические училища, в межевой ин­
ститут, в лесную академию или в другое высшее училище, где не
требуются латынь и греческий язык, Итак : я совсем ничем не свя­
зан с корпусом и могу его оставить в любую минуту».
Во рту у него пересохло и гортань горела.
- Круглов! - позвал он сторожа. - Отвори . Хочу в сортир.
Дядька отворил замок и выпустил кадета. Карцер был располо-
жен в том же верхнем этаже, где и строевая рота. Уборная же была
9

А. И. Куприн
общая для карцера и для ротной спальни. Таково бьшо временное
устройство, пока карцер в подвальном этаже ремонтировался. Одна
из обязанностей карцерного дядьки заключалась в том, чтобы, про­
водив арестованного в уборную, не оmуская его ни на шаг, зорко
следить за тем, чтобы он никак не сообщался со свободными това­
рищами. Но едва только Александров приблизился к порогу спаль­
ни, как сразу помчался между серыми рядами кроватей.
- Куда, куда, куда? - беспомощно, совсем по-куриному заку­
дахтал Круглов и побежал вслед. Но куда же ему бьшо догнать?
Пробежав спальню и узкий шинельный коридорчик, Александ­
ров с разбега ворвался в дежурную комнату; она же бьша и учи­
тельской. Там сидели двое: дежурный поручик Михин, он же отде­
ленный начальник Александрова, и пришедший на вечернюю ре­
петицию для учеников, слабых по тригонометрии и по приложе­
нию алгебры, штатский учитель Отте, маленький, веселый чело­
век, с корпусом Геркулеса и с жалкими ножками карлика.
-
Что это такое? Что за безобразие? - закричал Михин. -
Сейчас же вернитесь в карцер!
- Я не пойду, - сказал Александров неслышным ему самому го­
лосом, и его нижня
я
губа затряслась. Он и сам в эту секунду не подо­
зревал, что в его жилах закипает бешеная кровь татарских князей, не­
удержимых и неукротимых его предков с материнской стороны.
-
В карцер! Немедленно в карцер! - взвизгнул Михин . -
Сссию секунду!
- Не пойду, и все тут.
-
Какое же вы имеете право не повиноваться своему прямому
начальнику?
Горячая волна хлынула Александрову в голову, и все в его гла­
зах приятно порозовело. Он уперся твердым взором в круглые бе­
лые глаза Михина и сказал звонко:
- Такое право, что я б ольше не хочу учиться во Втором мос­
ковском корпусе, где со мною поступили так несправедливо. С этой
минуты я б ольше не кадет, а своб одный человек. Отпустите меня
сейчас же домой, и я больше сюда не вернусь! ни за какие ковриж­
ки. У вас нет теперь никаких прав надо мною. И все тут!
В эту минуту Отте наклонил свою пышную волосатую с просе­
дыо голову к уху Михина и стал что-то шептать. Михин обернулся
на дверь . Она бьша полуоткрыта, и десятки стриженых голов, сия­
ющих глаз и разинутьrх ртов занимали весь прозор сверху донизу.
Михин побежал к дверям, широко распахнул их и закричал:
10

Рома11
-
Вам что надо? Чего вы здесь столпились? Марш по классам,
заниматься!
И, захлопнув двери, он крикнул на Александрова:
-А вы сию же минуту марш в карцер!
-А я вам сказал, что не пойду, и не пойду, - ответил кадет,
наклоняя голову, как бычок.
- Не пойдете? Силой потащат! Я сейчас же прикажу дядькам ...
- Попробуйте, - сказал Александров, раздувая ноздри.
Но тут Отте, вежливо положив руку на руку Михина, сказал
в полголоса:
- Господин поручик, позвольте мне сказать два-три сл ова это­
му взволнованному юноше.
- Ах да, пожалуйста! хоть тридцать, хоть двести слов. Черт
возьми, что за безобразие! И как раз на моем дежурстве!
Отте начал очень спокойно:
- Милый юноша, сколько вам лет?
-Авам не все ли равно? - дерзко огрызнулся Александров. -
Ну, семнадцать ...
- Конечно, мне все равно, - продолжал учитель. - Но я вам
должен сказать, что в возрасте семнадцати лет молодой человек не
имеет почти никаких личных и общественных прав . Он не может
вступать в брак . Векселя, им подписанные, ни во что не считаются.
И даже в солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний
возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении роди­
телей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь обществен­
ного учреждения.
- Ну так что ж? - упрямо перебил его Александров.
- Да только и всего, - равнодушно ответил Отте. - Только
и всего, что весь вопрос в том, кто определил вас в корпус.
- М оя мама. Но...
- И никакого «но», - возразил учитель. - Только с разреше-
ния вашей матушки вы можете покинуть корпус, да еще в такое
неурочное время. Откровенно, по-дружески, советую вам переж­
дать эту ночь. Утро дает совет - как говорят мудрые французы.
- Ах, да что с ним церемониться? - нетерпеливо воскликнул
Михин. - Дядька! Иди сюда!
Умные и участливые сл ова Отте уже привели бьшо Александ­
рова в мирное настроение, но грубый окрик Михина снова взорвал
в нем пороховой погреб. Да и надо сказать, что в эту пору Алек­
сандров был усердным читателем Дюма, Шиллера, Вальтер Скот­
та. Он ответил грубо и, невольно, театрально:
11

А. И. Куприн
- Зовите хоть тысячу ваших дядек, я буду с ними драться до
тех пор, пока я не выйду из вашего проклятого застенка. А начну я
с того".
Но тут широкая ладонь Отте мягко зажала ему рот, и он едва
успел встряхнуть головой.
-
Тише, мальчишка! - крикнул ласково и повелительно
Отте. - Помолчи немножко. Господин поручик, - обратился он
к Михину, - это не он, а его дурацкий переломный возраст скан­
далит. Дайте мальчику успокоиться, и все пройдет. Ведь все мы
переживали этот козлиный период.
- Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, - от души
сказал Александров. - Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж
моей старшей сестры - управляющий гостиницы Фальц-Фейна,
что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он го­
ворил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей
маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и
захватила бы с соб ою какое-нибудь штатское платье. А я добро­
вольно пойду в карцер и буду ждать.
Он низко поклонился Отте и сказал:
- Еще раз покорно благодарю вас, Эмилий Францевич. Не
можете ли вы попросить за меня, чтобы меня не запирали на ключ?
Ей-б огу, я не убегу.
- Ах , Боже мой! - вскричал Михин, ударив себя по лбу. - У
меня голова трещит от этих б езобразий! Ну, пускай не запирают.
Мне все равно.
Но Александрова в эту секунду дернул черт. Он указал пальцем
на Михина и спросил у Отте:
- Вы можете поручиться в том, что меня не запрут?
- Да, могу, могу, - тебя не запрут. Иди с Богом, - замахал
н а него руками Отте. - Иди скорее, б есстыдник. Ну и характер же!
Александрова сопровождал в карцер старый, еще с первого клас­
са знакомый, дядька Четуха (настоящее его имя бьшо Пиотух).
Сдавши кадета Круглову, он сказал:
- Велено не запирать на ключ. - И, помолчав немного, при­
бавил: - Ну и чертенок же!
Александров принял это за комплимент.
Потянулись секунды, минуты и часы, бесконечные часы. Алек­
сандрову принесли чай - сбитень и булку с маслом, но он отказал­
ся и отдал Круглову.
12

Юнкера на мар ше. Начало ХХ века.

Рома11
Гораздо позднее узнал мальчик причины внимания к нему на­
чальства. Как только строевая рота вернулась с обеда и весть о б
аресте Александрова разнеслась в ней , то к капитану Яблукинско­
му быстро явился кадет Жданов и под честным сл овом сказал, что
это он, а не Александров, свистнул в строю. А свистнул только по­
тому, что лишь сегодня научился свистать при помощи двух паль­
цев, вложенных В' рот, и по дороге в столовую не мог удержаться от
маленькой репетиции.
А, кроме того, вся строевая рота была недовольна несправед­
ливым наказанием Александрова и глухо волновалась . У началь­
ства же бьm еще жив и свеж в памяти бунт соседнего, четвертого
корпуса. Начался он из-за пустяк ов, по поводу жуликоватого эко­
нома и плохой пищи . Явление о быкновенное. В о втором корпусе
боролись с ним очень просто, домашними средствами. Так, напри­
мер, зачастил однажды эконом каждый день на завтрак кулебяки с
рисом. Это кушанье всем надоело, жаловались, бросали кулебяки
на пол. Эконом не уступал. Наконец строевая рота на приветствие
директора: «Здравствуйте, кадеты», начала упорно отвечать вмес­
то «Здравия желаем, ваше превосходительство» - «здравия жела­
ем, кулебяки с рисом» . Это подейств овало. Кулебяка с рисом пре­
кратилась, и ссора окончилась мирно .
В четвертом же к орпусе благодаря неумелому нажиму началь­
ства это мальчишеское недовольство обратилось в злое массовое
восстание. Были разбиты все лампы и стекла, штыками расковы­
ряли двери и рамы, растерзали на куски библиотечные книги . При­
шлось вызвать солдат. Бунт бьm прекращен. Один из зачинщиков,
Салтанов, был отдан в солдаты. Многие мальчики бьmи выгнаны
из корпуса на волю Божию. И, правда: с народом и с мальчиками
перекручивать нельзя...
Уже смеркалось, когда пришел тот же Четуха.
- Барчук, - сказал он (действительно, он так и сказал - бар­
чук), - ваша маменька к вам приехали . Ждут около церкви, на
паперти .
На церковной паперти было темно. Шел свет снизу из пара­
дной прихожей; за мато вым стеклом церкви чуть брезжил красный
огонек лампадки. На скамейке у окна сидело трое человек. В по­
лутьме Александров не узнал сразу, кто сидит. Навстречу ему под­
нялся и вышел его зять, Иван Александрович Мажанов, муж его
старшей сестры, Сони. Александров прилгнул, назвав его управля­
ющим гостиницы Фальц-Фейна. Он бьm всего только конторщи-
13

А. И. Куприн
ком. Ленивый, сонный, всегда с разинугым ртом, бледный, с жел­
тыми катышками на ресницах. Его единственное чтение бьша -
шестая книга дворянских родов, где значилась и его фамилия. Мать
Александрова, и сам Александров, и младшая сестра Зина, и ее муж,
добродушный лесничий Нат, терпеть не могли этого человека. Ка­
жется, и Соня его ненавидела, но из гордости молчала. Он как-то
пришелся не к дому. Вся семья, по какому-то инстинкту брезгливо­
сти, сторонилась от него, хотя мама всегда одергивала Алешу, ког­
да он начинал в глаза Мажанову имитировать его любимые при­
вычные словечки: «так сказать», <<Дело в том, что», «принципиаль­
но» и еще «с точки зрения».
Подойдя к Александрову, он так и начал:
- Дело в том, что".
Александров едва пожал его холодную и мокрую руку и сказал:
- Благодарю вас, Иван Александрович.
- Дело в том, что". -повторил Мажанов. - С принципиаль-
ной точки зрения".
Но туг встала со скамейки и быстро приблизилась другая тень.
С трепетом и ужасом узнал в ней Александров свою мать, свою
обожаемую маму. Узнал по ее легкому, сухому кашлю, по мелкому
стуку башмаков-недомерок.
- Иван Александрович, - сказала она, -вы спуститесь-ка
вниз и подождите меня в прихожей.
-Дело в том, что". -сказал Мажанов и, слава Боrу, ушел.
-Алеша, мой Алешенька, -говорила мать, -когда же при-
дет конец твоим глупым выходкам? Ну, убежал ты из Разумовско­
го училища, осрамил меня на всю Москву, в газетах даже пропеча­
тали. С тех пор как тебе стало четыре года, я покоя от тебя не знаю.
В Зоологический сад лазил без билета, через пруд. Мокрого и гряз­
ного, тебя ко мне привели за уши. Архиерею не хотел руку поцело­
вать, сказал, что воняет. А как еще ты князя Кудашева обидел.
Смотрел, смотрел на него и брякнул: «Ты князь?» -«Я князь». -
«Ты, должно быть, из Наровчата?» -«Да, откуда ты, свиненок,
узнал?» -«Да просто: у тебя руки грязные». Легко ли мне бьшо
это перетерпеть. А кто извозчику под колеса попал? А кто".
Отношения между Александровым и его матерью бьши совсем
необыкновенными. Они обожали друг друга (Алеша бьш последы­
шем). Но одинаково, по-азиатски, бьши жестоки, упрямы и нетер­
пеливы в ссоре. Однако понимали друг друга на расстоянии.
-Ты все знаешь, мама?
14

Ромаи
-Все.
- Ну, а как же этот дурак?..
-Алеша!
- Как этот болван осмелился заподозрить меня во лжи или
трусости?
-Алеша, мы не одни... Ведь капитан Яблукинский твой на­
чальник!
- Да. А не ты ли мне говорила, что когда к нам приезжало на­
чальство -исправник, -то его сначала драли на конюшне, а по­
том поили водкой и совали ему сторублевку?
-Алеша, Алеша!
-Да, я Алеша... -И тут Александров вдруг умолк. Третья тень
поднялась со скамейки и приблизилась к нему. Эrо бьш отец Михаил,
учитель закона Божьего и священник корпусной церкви, маленький,
седенький, трогательно похожий на святого Николая-угодника.
Александров вздрогнул.
- Дети мои, -сказал мягко отец Михаил, -вы, я вижу, друг
с другом никогда не договоритесь. Ты помолчи, ерш ершович, а
вы, Любовь Алексеевна, будьте добры, пройдите в столовую. Я вас
задержу всего на пять минут, а потом вы выкушаете у меня чая. И я
вас провожу...
Тяжеловато бьшо Александрову оставаться с батюшкой Михаи­
лом. Священник обнял мальчика, и долгое время они ходили туда и
назад по паперти. Отец Михаил говорил l}ростые, но емкие слова.
-Твоя мамаша -прекрасная мамаша. У меня тоже бьша мать,
и я так же огорчал нередко, как и ты огорчил сейчас свою мамочку.
Ну, что же? Ты бьш прав, а он неправ. Но твоя совесть безукориз­
ненна, а он вспомнит однажды ночью случай с тобой и покраснеет
отстыда. И потом, смотри -как огорчена мамаша! Что тебе стоит
окончить корпус? По крайней мере, диплом. А ей сладко. Сынок
вышел в люди. А ты потом иди туда, куда тебе понравится. Жизнь,
милый Алеша, очень многообразна, и еще много неприятностей ты
причинишь материнскому сердцу. А знай, что первое слово, кото­
рое выговаривает человеческий язык, это -слово «мама». И ког­
да солдат, раненный насмерть, умирает, то последнее его слово
«мама». Ты все понял, что я тебе сказал?
- Да, батюшка, я все понял, -сказал с охотной покорностью
Александров. - Только я у него извинения не буду просить.
Священник мягко рассмеялся.
- Да и не надо, дурачок. Совсем не надо.
15

А. И . Куприн
И не так увещания отца Михаила тронули ожесточенное серд­
це Александрова, как его личные точные воспоминания, пришед­
шие вдруг толпой. Вспомнил он, как исповедовался в своих невин­
ных грехах отцу Михаилу, и тот вздыхал вместе с ним и покрывал
его епитрахилью, от которой так уютно пахло воском и теплым
ладаном, и его разрешительные сл ова: «Аз, иерей недостой ный ,
разрешаю...» - и так далее. Вспомнил еще (как бывший певчий)
первую неделю Андреева стояния. В домашнем подрясничке, в по­
лутьме церкви говорил отец Михаил трогательные сл ова из кано­
на преподобного Андрея Критского:
«Откуда начну плакати жития моих окаянных деяний? Кое по-
ложу начало, спасе, нынешнему рыданию».
И хор и вместе с ним Александров, второй тенор, отвечали:
«Помилуй мя, Боже, помилуй мя».
-А теперь, - сказал священник, - стань-ка на колени и помо­
лись. Так те бе легче будет. И мой совет - иди в карцер. Там тебя ждут
котлеты. Прощай, ерш ершович. А я поведу твою маму чай пить.
И неслыханная в корпусной истории вещь: Александров нагнул­
ся и поцеловал руку отца Михаила.
ГлаваП
ПРО ЩА НИЕ
Проходя желтыми воротами, Александров подумал: «А не зай­
ти ли к батюшке М ихаилу за благословением. Новая жизнь начи­
нается, взрослая, серьезная и суровая. Кто же поддержал ласковой
рукой бестолкового кадета, когда он, о безумев, катился в пропасть,
как не этот маленький , похожий на Николая-угодника священник,
такой трогательно-усталый на великопостных повечериях, такой
терпеливый , когда ему предлагали на уроках ядовитые вопросы:
«Батюшка, как же это? Ведь Бог всеведущ и всемогущ. Он за тыся­
чу, за миллион лет знал, что Адам и Ева согрешат, и, стало быть,
они не могли не согрешить . Отчего же Он не мог уберечь их от
этого поступка, если Он всесилен? И тогда какой же смысл в их
изгнании и в несчастиях всего человечества?»
На это отец Михаил четко, сухо и пространно принимается го­
ворить о свободной воле и наконец, видя, что схоластика плохо
доходит до молодых умов, делал кроткое заключение:
- А вы поусерднее молитесь Богу и не мудрствуйте лукаво.
16

Ро111ш1
На сердце Александрова сделалось тепло и мягко, как когда-то
п од бабушкиной заячьей шубкой.
Стоя перед казармой , он несколько минут колебался: идти? не
идти? Но какая-то дикая застенчивость , б оязнь показаться навяз­
чивым - преодолели, и Александров пошел дальше. Эти чувства
нежной благодарности и уютной доброты, связанные с личностью
отца Михаила, никогда не забудутся сердцем Александрова. Через
четырнадцать лет, уже оставив военную службу, уже женившись,
уже приобретая б ольшую известность как художник-портретист,
он во дни тяжелой душевной тревоги приедет, сам не зная зачем, из
Петербурга в М оскву, и там неведомый , темный, но мощный ин­
стинкт властно потянет его в Лефортово, в облупленную желтую
николаевскую казарму, к отцу Михаилу. Его введут в крошечный
кабинет, еле освещенный керосиновой лампой под синим абажу­
ром. Навстречу ему подымется отец Михаил в коричневой ряске,
совсем крошечный и сгорбленный , подобно Серафиму Саровско­
му, уже не седой , а зеленоватый , видимо, немного о беспокоенный
появлением у него штатского, то есть человека из совсем другого,
давно забытого, непривычного, невоенного мира.
- Чем могу служить?-спросит он вежливо и суховато, щуря,
по старой , милой , давно знакомой Александрову привычке, под­
слеповатые гл аза.
Александров назовет свое имя и год выпуска, но священник
только покачает головою с жалостным видом.
- Не помню. Простите, никак не могу вспомнить . Ведь сколь­
ко лет, сколько, сколько сотен имен... Трудно все помнить ...
Тогда Александров, волнуясь, и торопясь, и чувствуя с неволь­
ной досадой , что его слова гораздо грубее и невыразительнее его
душевных ощущений , рассказал о своем бунте, о б увещевании на
темной паперти, о б огорчении матери и о том, как была смягчена,
стерта злобная воля мальчугана. Отец Михаил тихо слушал, слег­
ка кивая, точно в такт рассказу, и почти неслышно приговаривал :
- Так, так, так . Так, так,
Когда же Александров окончил, батюшка спросил :
- А чем же вы теперь, господин, изволите заниматься?
- Я художник, живописец. Главным образом пишу портреты мас-
лом. Может быть, слышали когда-нибудь: художник Александров?
- Признаться, не довелось слышать, не довелось . Мы ведь в
корпусе как в монаст ыре. Ну, что же? Живопись - дело благое,
если Бог сподобил талантом. Вон святой апостол Лука. Чудесно
писал иконы Божией Матери . Прекрасное дело.
17

А. И. Куприн
Потом, точно снова встревожась, он спросил:
- А что же вам, господин, от меня требуется?
- Да ничего, батюшка, -ответил, слегка опечалясь, Алексан-
дров. -Ничего особенного. Потянуло меня, батюшка, к вам, по
памяти прежних лет. Очень тоскую я теперь. Прошу, благословите
меня, старого ученика вашего. Восемь лет у вас исповедовался.
Священник ласково улыбнулся, съежил лицо, ставшее необык­
новенно милым.
- Значит, в каком-то классе зазимовали?
- В шестом. И пять лет пел на клиросе. Благословите, отец
Михаил.
- Бог благословит. Во имя Оща и Сына и Святаго Духа ."
Александров поцеловал сухонькую маленькую косточку и душа
его умякла.
- До свидания, батюшка. Простите, что побеспокоил.
- Ничего, дорогой мой, ничего ... И меня простите, что не уз-
наю вас . Дело мое старое. Шестьдесят пятый год идет." Много вре­
мени утекло".
Идет юный Александров по знакомым, старинным местам мимо
первого корпуса, над большим красным зданием которого высит­
ся огромный навес. Тронная зала, построенная Лефортом в честь
Петра, в которой по ночам бродили призраки; мимо старинных
потешных укреплений с высокими валами и глубокими рвами. Там
крутой спуск к пруду: зимой из него делали славную ледяную гору.
Вот первый плац -он огорожен от дороги густой изгородью жел­
той акации, цветы которой очень вкусно бьшо есть весною, и ели
их целыми шапками. Впрочем, охотно ели всякую растительную
гадость, инстинктивно заменяя ею недостаток овощной пищи. Ели
молочай, благородный щавель и какие-то просвирки, дудки дико­
го тмина и в особенности похожие на редьку корни свербиги, или
свербигуса, или, вернее, сурепицы. Чтобы есть эти горьковатые
корни с лучшим аппетитом, приносили с собою от завтрака ломоть
хлеба и щепотку соли, завернутой в бумажку.
Вот второй плац, отделенный рядом старых, высоченных, баль­
замических тополей. Как удивительно благоухали в пору экзаме­
нов их липкие блестящие листья и клейкие темные почки! На вто­
ром плацу играли в лапту, в городки, в зуек, в чехарду и особенно в
запрещенную игру -в «кучки», которая очень часто кончалась
18

Рома11
переломами и вывихами рук и ног. На этой же площадке пели ве­
сенними вечерами свои собственные песни, передававшиеся из по­
коления в поколение и часто не совсем цензурные. Отсюда же пере­
ругивались, состязаясь в мастерстве брани, с соседями, через за­
бор, учениками фельдшерской школы, которых звали клистирны­
ми трубками и рвотным порошком.
За калиткой - третий плац, строевой, необыкновенной вели­
чины. Он тянется от корпуса до А нненгофской рощи, где вдали
красное здание острога и городская свалка. За Анненгофскую рощу
удирали отчаянные храбрецы ранней весной , чтобы выкупаться в
студеной воде узенькой речушки Синички и выскочить из нее, по­
синев от холода, лязгая зубами и трясясь всеми суставами . У калит­
ки, весною, всегда останавливается разносчик Егорка с тирольски­
ми пирожками (пять копеек пара), похожими видом на куски чер­
ного хлеба, очень тяжелыми и сытными . Здесь же, у калитки, на
утренней прогулке, семиклассники дожидались проезда ежеднев­
ного дилижанса, в котором, вдоль, слева и справа, сидели преми­
ленькие девочки разных возрастов и в разных к остюмах . Это - ме­
стные лефортовские ученицы ездили в город, в гимназию госпожи
Перепелкиной , отчего и их самих коротко и ласково называли «пе­
репелками». Немножко кокетничать с ними - это была неотъем­
лемая и строго охраняемая привилегия седьмого класса. Когда ди­
лижанс равнялся с калиткой , то в него летели скромные дары: кро­
шечные букетики лютиков, вероники, иван-да-марьи, желтых оду­
ванчиков, желтой акации, а иногда даже фиалок, набранных в со­
седнем ботаническом саду с опасностью быть пойманным и остав­
ленным без третьего блюда. Бросались иногда и стишки в бумаж­
ке, сложенной петушком:
Лишь только Феб осветит елки,
Как уж проснулись перепелки,
Спешат, прекрасные, спешат,
На нас красотки не глядят.
А мы, отвергнутые, млеем,
Дрожим и даже пламенеем ...
Быстрым зорким взором о бегает Александров все места и пред­
меты, так близко прилепившиеся к нему за восемь лет. Все, что он
видит, кажется ему почему-то в очень уменьшенном и очень чет­
ком виде, как будто бы он смотрит через обратную сторону бинок-
19

А.И
. Куприн
ля. Задумчивая и сладковатая грусть в его сердце. Вот бьшо все
это. Бьшо долго-долго, а теперь отошло навсегда, оmало. Отпало,
но не отболело, не отмерло. Значительная часть души остается здесь,
так же как она остается навсегда в памяти.
Как много прошло времени в этих стенах и на этих зеленых пло­
щадках: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Как долго
считать, а ведь это -годы. Что же жизнь? Очень ли она длинна
или очень коротка?
Всевечный вопрос. Настанет минута, когда бессонною ночью
Александров начнет считать до пятидесяти четырех и, не досчитав,
лениво остановится на сорока. «Зачем думать о пустяках?»
Глава Ш
юлия
По «черному» крьшьцу входит Александров в полутемную при­
хожую, где всегда раздевались приезжавшие учителя. Встречает его
древний, седой в прозелень, весь какой-то обомшелый будничный
швейцар по кличке «Сова».
- Здравия желаю, господин юнкер, -сипит он астматическим
махорочным голосом.
Александров еще в кадетской форме; ему еще довольно далеко
до настоящего юнкера, но так лестно звучит это гордое звание, что
рука невольно тянется в карман за последним, единственным гри­
венником.
- Пожалуйте в лазаретную приемную, -говорит Сова. -Там
приказано собраться всем отпускным.
Александров идет в лазарет по длинным, столь давно знако­
мым рекреационным залам; их полы только что натерты и знако­
мо пахнут мастикой, желтым воском и крепким, терпким, но все­
таки приятным потом полотеров. Никакие внешние впечатления
не действуют на Александрова с такой силой и так тесно не соеди­
няются в его памяти с местами и событиями, как запахи. С нынеш­
него дня и до конца жизни память о корпусе и запах мастики оста­
нутся для него неразрывными.
Уже восьмой раз в своей жизни испытывает Александров зара­
нее то волнение, которое всегда овладевало им при новой встрече с
20

Ро111т1
близкими одноклассниками после полутора месяцев летнего отпус­
ка. Как сладко рассказывать и как интересно слушать о бесконеч­
но разнообразных летних впечатлениях! Тут все ново и увлекатель­
но. Один цел ое лето ловил щук на жерлицу, на блесну и на огонь,
острогою. Другому подарили лошадь, и он верхом травил зайцев с
борзыми . У третьего в имении его родителей археологи разрыли
древний могильник и нашли там много костей , древней утвари,
орудия и золотых украшений, которые от времени и пребывания в
земле покрьmись зеленою ярью. Четвертый был свидетелем б оль­
шого лесного пожара и того, как убивали бешеную собаку. Следу­
ющий говорил гордо о том, как ему шурин Стася, Великий Охот­
ник, подарил настоящую двустволку; правда - шомпольную, но
знаменитого завода «Гастин-Ренетт». Таких редких ружей осталось
во всем мире всего только, может быть, пять или шесть. Счастли­
вый обладатель этого сокровища не расставался с ним ни на мину­
ту и даже, ложась спать, укладывал его с собою в постель. А какие
были купанья! Особ енно на утренней заре, когда розовая вода так
холодна и так до дрожи сильно и радостно пахнет. Какие злые,
шипучие б ьm и черные в зелень раки ! А березовая роща с грибами,
черникой , брусникой и гонобоб ом! А сосновый лес, где рыжики, и
ароматная дикая малина, и белки, и ежевика, и сами ежи, колючие
недотроги! А кроткие домашние животные и зверюшки!
Эти разговоры велись обыкновенно вечером, в полутемной спаль­
ной, на чьей-нибудь койке. Они на много-много дней скрашивали
монотонное однообразие жизни в казенном закрытом училище, и
бьmа в них чудесная и чистая прелесть, вновь переживать летние впе­
чатления, которые тогда протекали совсем незамечаемые, совсем
неценимые, а теперь как будто по волшебству встают в памяти в та­
ком радостном, блаженном сиянии, что, сердце нежно сжимается от
тихого томления и впервые крадется смутно в голову печальная
мысль: «Неужели все в жизни проходит и никогда не возвращается?»
Есть и у Александрова множество летних воспоминаний , яр­
ких, пестрых и благоуханных, вернее - их набрался целый чемо­
дан, до того туго, туго набитый , что он вот-вот готов лопнуть, если
Александров не поделится со старыми товарищами сл ишком груз­
ным багажом ". Милая потребность юношеских душ !
И на прекрасном ф оне золотого солнца, голубых небес, зеле­
ных рощ и садов - всегда на первом плане, всегда на гл авном мес­
те опа; непостижимая, недосягаемая, несравненная, единственная,
восхитительная, головокружительная - Юлия.
21

А. И. Куприн
Но Юлия, это -только человеческое имя. Мало ли Юлий на
свете. Вот даже есть в обиходе такой легонький стишок:
Хожу ли я, брожу ли я,
Все Юлия да Юлия.
Правда, Александров, немножко балующий стишками, пробо­
вал иногда расцветить, углубить это двухстрочие:
Виюнеивиюлея
Влюблен в тебя, о Юлия!
Назовтвойнебегулия
Быстрее пули, Юлия?
И описать смогу ли я
Красы твои, о Юлия!
И так далее, и так далее...
Но чего стоят вялые и беспомощные стишки? И настоящее имя
ее совсем не Юлия, а скорее Геба, Гера, Юнона, Церера или другое
величественное имя из древней мифологии.
Она высока ростом: на полголовы выше Александрова. Она
полна, движения ее неторопливы и горды. Лицо ее кажется Алек­
сандрову античным. Влажные большие темные глаза и темнота
нижних век заставляют Александрова применять к ней мысленно
гомеровский эпитет: «волоокая».
На дачном танцевальном кругу, в Химках, под Москвою, он
бьш ее постоянным кавалером в вальсе, польке, мазурке и кадрили,
уделяя, впрочем, немного благосклонного внимания и ее младшим
сестрам, Ольге и Любе. Александров отлично знал о своей некра­
сивости и никогда в этом смысле не позволял себе ни заблуждений,
ни мечтаний; но еще с большей уверенностью он не только знал, но
и чувствовал, что танцует он хорошо: ловко, красиво и весело.
Ах! Однажды его великая летняя любовь в Химках бьша омра­
чена и пронзена зловещим подозрением: с горем и со стыдом он
вдруг подумал, что Юленька смотрит на него только как на маль­
чика, как на желторотого кадетика, еще даже не юнкера, что кокет­
ничает она с ним только от дачного «нечего делать» и что если она
в нем что-нибудь и ценит, то только свое удобство танцевать с по-
22

Рома11
стоянным партнером, неутомимым, ловким и находчивым; с чем­
то вроде механического манекена.
Со жгучей злобой, не потерявшей свежести даже и теперь, вспо­
минает Александров этот тяжелый момент.
В семье трех сестер Синельниковых, на даче, собиралось ежед­
невно множество безусой молодежи, лет так от семнадцати и до
двадцати: кадеты, гимназисты, реалисты, первокурсники-студенты,
ученики консерватории и школы живописи и ваяния и другие. Пели,
танцевали под пианино, играли в petits jeux • и в каком-то кругово­
ротном беспорядке влюблялись то в Юленьку, то в Оленьку, то в
Любочку. И всегда там хохотали.
Приходил постоянно на эти невинные забавы некто господин
Покорпи. Сверстникам Александрова он казался стариком, хотя
вряд ли ему бьшо больше тридцати пяти лет: таков уж условный
масштаб юности. Надо сказать, что в этой молодой и веселой ком­
пании господин Покорпи бьш не только не нужен, но, пожалуй,
даже и тяжел. Он бьш длинен, как жираф; гораздо выше Юленьки,
и когда танцевал, то беспрестанно бил свою даму острыми колена­
ми. Он не умел смеяться и часто грыз в молчании ногти. Если в
«почте» его спрашивали: «А ваша корреспонденция?» - он отве­
чал: «Да я не знаю, что написать». Вообще он наводил уныние. Про
него знали только то, что у него в Москве большой магазин фото­
графических принадлежностей. И бьш он вместе с бесцветным ли­
цом, с фигурой и костюмом весь в продольных и вертикальных
морщинах.
В троицын день на Химкинском кругу бьш назначен пышный
бал -gala. Военный оркестр из Москвы и удвоенное количество
лампионов. После третьей кадрили заиграли ритурнель к вальсу.
Александров разыскал Юленьку. Она сидела на скамейке одна и
перебирала складки своего веера. Александров подбежал и низко
поклонился, приглашая ее на танец. Она уже привстала, но откуда­
то вдруг просунулся долговязый Покорпи, изогнувшись над Алек­
сандровым, протянул руку Юленьке. И она - о, ужас! -отверну­
лась от юноши и положила руку на плечо жирафа.
-Позвольте, -сдержанно, но гневно воскликнул Александ­
ров. - Послушайте!
Но Юленька и Покорпи уже вертелись, -благодаря косола­
пому кавалеру не в такт.
• салонные игры (фраиц.).
23

А.И. Куприн
У Александрова так горько стало во рту от злобы, точно он
проглотил без воды целую ложку хинина.
Чтобы не быть узнанным, он сошел с танцевального круга и про­
брался вдоль низенького заб ора, за которым стояли бесплатные со­
зерцатели роскошного бала, стараясь стать против того места, где
раньше сидела Юленька. Вскоре вальс окончился. Они прошли на
прежнее место . Юленька села. Покорпи стоял, согнувшись над нею,
как длинный крючок. Он что-то бубнил однообразным и недоволь­
ным голосом, как будто бы он шел не из горла, а из живота.
«Точно чревовещатель, - подумал Александров. - Должно
быть, у всех подлецов такие противные голоса» .
Юленька молчала, нервно распуская и сжимая свой веер. По­
том она очень громко сказала:
- Сто раз я вам говорила - нет. И значит - нет. Проводите
меня к maman. Нужно всегда думать о том, что делаешь.
Александров густо покраснел в темноте.
- Боже мой , неужели я подслушиваю!
Еще долго не выходил он из своей засады. Остаток бала тянулся,
казалось, бесконечно. Ночь холодела и сырела. Духовая музыка на­
доела; турецкий барабан стучал по голове с раздражающей ритмич­
ностью. Круглые стеклянные фонари светили тусклее. Висячие гир­
лянды из дубовых и липовых веток опустили беспомощно свои лис­
тья, и от них шел нежный, горьковатый аромат увядания. Александ­
рову очень хотелось пить, и у него пересохло в горле.
Наконец-то Синельниковы собрались уходить . Их провожали:
Покорпи и маленький Панков, юный ученик консерватории, ми­
лый , белокурый , веселый мальчуган, который сочинял презабав­
ную музыку к стихам Козьмы Пруткова и к другим юмористичес­
ким вещицам. Александров пошел осторожно за ними, стараясь
держаться на таком расстоянии, чтобы не слышать их голосов.
Он слышал, как все они вошли в знакомую, канареечного цвета
дачу, которая как-то особенно, по-домашнему, приютилась между
двух тополей. Ночь бьша темная, беззвездная и росистая. Туман
увлажнял лицо.
Вскоре мужчины вышли и у крьшьца разошлись в разные сто­
роны. Погас огонек лампы в дачном окне: ночь стала еще чернее.
Александров ничего не видел, но он слышал редкие шаги Покор­
пи и шел за ними. Сердце у него билось-билось, но не от страха, а от
опасения, что у него выйдет неудачно, может быть, даже смешно.
Не доходя до лаун-теннисной площадки, он мгн овенно решил­
ся . Слегка откашлялся и крикнул:
24

Рома11
- Господин Покорпи !
Голос у него из-за тумана прозвучал глухо и плоско . Он крик­
нул гро мче:
- Господин Покорпи !
Шаги Покорпи стихли. Послышался из темноты точно п риду-
шенный голос:
- Кто такой? Что нужно?
Александров сделал несколько шагов к нему и крикнул :
- Подождите меня. Мне нужно сказать вам несколько сл ов.
- Какие такие слова? Да еще ночью?
Александров и сам не знал, какие слова он скажет, но шел впе­
ред . В это время ущербленный и точно заспанный месяц продрался
и выкатился сквозь тяжелые громоздкие облака, осветив их сугробы
грязно-белым и густо-фиолетовым светом. В десяти шагах перед со­
бою Александров смутно увидел в тумане неестественно длинную и
худую фигуру Покорпи, который , вместо того что бы дожидаться,
пятился назад и говорил преувеличенно громко и торопливо :
- Кто вы такой? Что вам от меня надо, черт возьми?
Голос у него вздрагивал, и это сразу ободрило юношу. Давид
снова сделал два шага к Голиафу.
-Я Александров . Алексей Николаевич Александров . Вы меня
знаете.
Тот ответил с принужденной грубостью:
- Никого я не знаю и знать не хочу всякую дрянь .
Но Александров продолжал наступать на пятившегося врага.
- Не знаете, так сейчас узнаете . Сегодня на кругу вы позволи-
ли себе нанести мне тяжелое оскорбление... в присутствии дамы . Я
требую , чтобы вы немедленно принесли мне извинение, или . ..
- Что или? - как-то по-заячьи жалобно закричал Покорпи .
- Или вы дадите мне завтра же удовлетворение с оружием в
руках!
Вызов вышел эффектно . Какого рода оружие имел в виду ка­
дет, - а через неделю юнкер Александров, - так и осталось его
тайной , но боевая фраза произвела поразительное действие .
- Мальчишка! щенок! - завизжал П окорпи . - Молоко на
губах не о бсохло! За уши тебя драть, сопляка! Розгой те бя!
Всю эту ругань он вып алил с необычайной быстротой , не б олее
чем в две секунды . Александров вдруг почувствовал, что п о спине
у него забегали холодные щекотливые мурашки и как-то весело
потеплело темя его головы от опьяняющего предчувствия драки .
25

А.И. Куприн
- Казенная шкура! - гавкнул Покорпи напоследок .
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное: сжав кула­
ки до б оли, видя красные круги перед глазами, напрягая все муску­
лы крепкого почти восемнадцатилетнего тела, Александров уже
ринулся с криком: «Подлец», на своего врага, но вдруг остановил­
ся, как от мгновенного удара.
Покорпи, удивительно быстро повернувшись, кинулся изо всех
сил в бегство. Некто, там, наверху, заведующий небесными свето­
выми эффектами, пустил вдруг вовсю лунный прожектор, и глазам
Александрова внезапно предстало изумительнейшее зрелище. Дав­
ным-давно, еще будучи мальчиком, он видал в иллюстрациях к
Жюль Верну страуса, мчащегося в легкой упряжке, и жирафа, ко­
торый обгоняет курьерский поезд. В от именно таким размашис­
тым аллюром удирал с поля чести ничтожный Покорпи. Александ­
ров кинулся бьm о его догонять, но вскоре убедился в том, что это
не в силах человеческих. «Не швырнуть ли камнем в его спину? Нет.
Это будет низко». Так и б ежал он потихоньку за Покорпи, пока
тот не остановился у своей дачи и не открьm входную дверь.
- Трус, хам и трижды подлец! - крикнул ему вслед Александров.
- А ты сволочь! - ответил Покорпи, и дверь громко хлопнула.
Четыре дня не появлялся Александров у Синельниковых, а ведь
раньше бывал у них по два, по три раза в день, забегая домой только
на минуточку, пообедать и поужинать. Сладкие терзания томили его
душу: горячая любовь, конечно, такая, какую не испытывал еще ни
один человек с сотворения мира; зеленая ревность, тоска в разлуке с
о б ожаемой, давняя о бида на предпочтение". По ночам же он про­
стаивал часами под двумя тополями, глядя в окно возлюбленной .
На пятый день добрый друг, музыкант Панков, влюбленный -
все это знали - в младшую из Синельниковых, в лукавоглазую
Любу, пришел к нему и в качестве строго доверенного лица принес
запечатанную записочку от Юл ии.
«Милый Алеша (это впервые, что она назвала его уменьшитель­
ным именем). Зачем вы, ненавидя своего врага, делаете несчастны­
ми ваших искренних друзей. Приходите к нам по-прежнему. Его
теперь иет и, надеюсь, б ольше никогда не будет . А мне б ез вас так
ску-у-чно.
ВашаЮ.
Ц.».
26

Юнкер в пар адной форме.

Ро.ма11
Минуг десять размышлял Александров о том, что могла бы оз­
начать эта буква Ц. , поставленная в самом конце письма так от­
дельно и таинственно. Наконец он решился обратиться за помо­
щью в разгадке к верному бел окурому Панкову, явившемуся се­
годня вестником такой великой радости .
Панков поглядел на букву, потом прямо в глаза Александрову
и сказал спокойно:
- Ц. - это значит - целую, вот и все.
В тот же день влюбленный молодой человек открьm, что таин­
ственная буква Ц. познается не только зрением и слухом, но и ося­
занием. Достоверность этого открытия он проверил впоследствии
раз сто, а может быть, и б ольше, но об этом он не расскажет даже
самому лучшему, самому вернейшему другу.
Глава IV
Б ЕСКОНЕЧ НЫЙ Д ЕНЬ
В лазаретной приемной уже собрались выпускные кадеты . Алек­
сандров пришел последним. Его невольно и как-то печально пора­
зило: какая малая кучка сверстников собралась в голубой простор­
ной комнате; пятнадцать - двадцать человек, не б ольше, а на пос­
ледних экзаменах их бьmо тридцать шесть . Только спустя несколь­
ко минут он сообразил, что иные, не выдержавши выпускных ис­
пытаний, остались в старшем классе на второй год; другие бьmи
забракованы, признанные по состоянию здоровья негодными к не­
сению военной службы; следующие пошли: кто поб огаче - в Ни­
колаевское кавалерийское училище; кто имел родню в Петербур­
ге - в пехотные петербургские училища; первые ученики, сильные
по математике, избрали привилегированные карьеры инженеров
или артиллеристов; здесь необходимы бьmи и протекция, и стро­
гий дополнительный экзамен .
Почему-то жалко стало Александрову, что вот расстроилось,
расклеилось, расшаталось крепкое дружеское гнездо . Смуrно на­
чинал он понимать, что лишь до семнадцати, восемнадцати лет
мила, светла и бескорыстна юношеская дружба, а там охладеет теп­
ло о бщего тесного гнезда, и каждый брат уже идет в свою сторону,
покорный со бственным влечениям и велению судьбы .
27

А.И. Куприн
Пришел доктор Криштафович и с ним корпусный фельдшер
Семен Изотыч Макаров. Фельдшера кадеты прозвали «Семен За­
тыч» или , иначе, «клистирная трубка». Его не любили за его не­
преклонность. Нередко случалось, что кадет, которому до исто­
мы надоела ежедневная зубрежка, разрешал сам себе день отдыха
в лазарете. Для этого на утреннем медицинском обходе он заяв­
лял , что его почему-то бросает то в жар, то в холод, а голова у
него и болит и кружится, и он сам не знает, почему это с ним дела­
ется. Его отсьшали вниз, в лазарет. Всем были известны способы,
как довести температуру тела до желанных предельных 37,6 гра­
дусов. Но злодейский фельдшер Макаров, ставивший градусник,
знал все кадетские фокусы и уловки, и никакое фальшивое обра­
щение с градусником не укрывалось от его зорких глаз. Но даль­
ше бывало еще хуже. Все, признанные больными, все равно, ка­
кая бы болезнь у них ни оказалась - неизбежно перед ванной
должны бьши принять по стаканчику касторового масла. Этим
делом заведовал сам Макаров, и ни просьбы, ни посулы, ни лесть,
ни упреки, ни даже бунт не могли повлиять на его твердокамен­
ное сердце. Зеленого стекла толстостенный стакан, на дне чуть­
чуть воды, а выше, до краев, желтоватое густое ужасное масло.
Кусок черного хлеба густо посыпан крупною солью. Это -ро­
ковая закуска. Последний вздох, страшное усилие над собою. Нос
зажат, глаза зажмурены.
- Э, нет. До конца, до конца! - кричит проклятый Макаров ...
Гнусное воспоминание...
Но бывали редкие случаи, когда Изотычу прощалось его хо­
лодное коварство. Это бывало тогда, когда удавалось его затащить
в гимнастический зал.
Он делал на турнике, на трапеции и на параллельных брусьях
такие упражнения, которых никогда не могли сделать самые луч­
шие корпусные гимнасты. Он и сам-то похож бьш на циркача очень
малым ростом, чересчур широкими плечами и короткими кривы­
ми ногами.
Сейчас же вслед за доктором пришел дежурный воспитатель,
никем не любимый и не уважаемый Михин.
- Здравствуйте, господа, - поздоровался он с кадетами.
И все они, даже не сговорившись заранее, вместо того чтобы
крикнуть обычное: «Здравия желаем, господин поручик», ответи­
ли равнодушно: «Здравствуйте».
28

Рома11
Михин густо покраснел .
- Раздевайтесь на физический осмотр, - приказал он дрожа­
щим от смущения и обиды голосом и стал кусать губы .
Кадеты б ыстро разделись донага и б осиком подходили по оче­
реди к доктору. То, что б ьшо в этом телесном осмотре особенно
интимного, исполнял фельдшер . Доктор Криштафович только на­
блюдал и делал отметки на списке против фамилий . Такой подроб ­
ный осмотр производился обыкновенно в корпусе по четыре раза в
год, и всегда он б ывал для Александрова чем-то вроде б еспечной и
невинной забавы, тем б олее что при нем всегда бывало испытание
силы на разных силомерах - нечто вроде соперничества или со­
стязания . Но почему теперь такими грубыми и такими отвратитель­
ными казались ему прикосновения фельдшера к тайнам его тела?
И еще другое: один за другим проходили мимо него нагишом
давным-давно знакомые и привычные товарищи. С ними вместе
сто раз мьшся он в корпусной бане и купался в М осква-реке во вре­
мя летних Коломенских лагерей . Боролись, плавали наперегонки,
хвастались друг перед другом величиной и упругостью мускулов,
но самое тело бьшо только незаметной оболочкой , одинаковой у
всех и ничуть не интересною .
И вот теперь Александров с недоумением заметил, чего он рань­
ше не видел или на что почему-то не о бращал внимания. Странны­
ми показались ему тела товарищей без одежды . П очти у всех из­
под мышек росли и торчали наружу пучки черных и рыжих волос.
У иных груди и ноги бьши покрыты мягкой шерстью . Это бьшо
внезапно и диковинно . И тут только заметил он, что прежние золо­
тистые усики на верхней губе Бутынского о братились в рыжие,
большие, толсть1е фельдфебельские усы , закрученные вверх. «Что
с нами со всеми случилось?» -думал Александров и не понимал .
Но особенно смущали его от природы необ ычайно тонкое о б о­
няние запахи этих сильных, полумужских о бнаженных тел . Они
пахнули по-разному: то сургучом, то мышатиной, то пороховой
гарью, то увядающим нарциссом ...
- Удивительно, неужели мы все разные, - сказал себе Алек­
сандров, - и разные у нас характеры, и в разные стороны потекут
наши уже чужие жизни, и разная ждет нас судьба? Да и правда: уж
не взрослые ли мы стал и?
Осмотр кончился . Кадеты оделись и поехали в училище на Зна­
менку. Но каким способ ом и каким путем они ехали - это навсег-
3-3267
29

А. И. Куприн
да выпало из памяти Александрова. В бесконечную длину растя­
нулся для него сложный , пестрый , чрезмерно б огатый лицами, со­
бытиями и впечатлениями день вступления в училище.
Утром·в Химках прощание с сестрой Зиной, у которой он гос­
тил в летние каникулы. Здесь же, по соседству, визит семье Синель­
никовых. С большим трудом удалось ему улучить минуту, что бы
остаться наедине с б огоподобной Юленькой , но когда он потянул­
ся к ней за знакомым, сладостным, кружащим голову поцелуем, она
мягко отстранила его загорелой рукой и сказала:
- Забудем летние глупости, милый Алеша. Прошел сезон, мы
теперь стали б ольшие. В Москве приходите к нам потанцевать . А
теперь прощайте . Желаю вам счастья и успехов.
И он ушел, молча, о биженный, несчастный, едва сдерживая горь­
кие слезы ".
Потом путь по железной дороге до Николаевского вокзала; от­
туда на конке в Кудрино, к маме; затем вместе с матерью к Иверс­
кой Божьей Матери; после чуть ли не на край города в Лефортово,
в кад�тский корпус. Прощание, переодевание и, наконец, опять ог­
ромный путь на Арбат, на Знаменку, в бел ое здание Александревс­
кого училища.
В теле усталость, в голове путаница. В целые годы растянулся
этот тягучий день, и все нет ему конца.
Никогда потом в своей жизни не мог припомнить Александров
момента вступления в училище. Все впечатления этого дня походи­
ли у него в памяти на впечатления человека, проснувшегося после
сильнейшего опьянения: какие-то смутные картины, пустячные ме­
лочи и между ними черные провалы. Так и не мог он восстановить в
памяти, где выпускных кадет переодевали в юнкерское белье, одеж­
ду и обувь, где их ставили под ранжир и распределяли по ротам.
Ярче всего сохранилась у него такая минута: он стоит в длин­
ном широком белом коридоре; на нем легкая свободная куртка,
застегнутая сб оку на крючки, а на плечах б елые погоны с красным
вензелем «А. 11», Александр Второй. П о коридору взад и вперед
снуют молодые люди . Здесь и старые юнкера-второкурсники, ко­
торых сразу видно по выправке, и только прибывшие выпускные
кадеты других корпусов, как московских, так и провинциальных, в
разноцветных погонах . Тут впервые понимает Александров, как
тяжело одиночество в чужой незнакомой толпе.
Он стоит у широкого окна, равнодушно прислушиваясь к гулу
этого б ольшого улья, рассеянно, б ез интереса, со скукою глядя на
30

Роман
пестрое суетливое движение. К нему подходит невысокий офицер с
капитанскими погонами - он худощав и смугло румян, черные
волосы разделены тщательным пробором. Чуть-чуть заикаясь, спра­
шивает он Александрова:
- Какого э ... корпуса?
- Второго московского, господин капитан .
- Э ... На что же вы себе такие волосья отпустили? Думаете,
красиво?
И он кричит громко:
- Андриевич!
- Я! - раздается отклик с другого конца коридора, и к офице-
ру быстро подбегает и ловко вытягивается перед ним тот самый
Андриевич, который шел вместе с Александровым до шестого клас­
са, очень дружил с ним и даже издавал с ним вместе кадетскую га­
зету.
Офицер спрашивает:
- Вашего корпуса?
- Так точно, господин капитан .
- Э ... Так возьмите этого отца протодиакона и тащите его к
цирюльнику стричься, ишь какую гривищу отрастил.
- Слушаю, господин капитан .
Весело, лукаво улыбаясь, он непринужденно берет Александ­
рова за рукав и говорит:
- Идем, идем, фараон.
Потом он сам наблюдает, как в умывалке цирюльник стрижет
наголо бывшего дружка-приятеля, и слегка добродушно подтру­
нивает.
- Почему же я фараон? - спрашивает Александров.
Тот отвечает:
- Потому же, почему я обер-офицер. Разница между первым и
вторым курсом .
- А кто же этот капитан?
- Это командир нашей четвертой роты, капитан Фофанов, а
по-нашему «Дрозд». Строгая птица, но жить с нею все-таки мож­
но. Я тебя давно знаю . Ты у него досыта насидишься в карцере.
По окончании стрижки он доставляет его ротному командиру.
Тот смотрит на новичка сверху вниз, склоняя голову то на левый ,
то на правый бок.
- Э." Ничег-о. Так хоть немножко на юнкера похож. Вы его
подтягивайте, Андриевич.
31

А. И. Куприн
Глава V
ФАРАОН
С трудом, очень медленно и невесело осваивается Александров
с укладом новой училищной жизни, и это чувство стеснительной
неловкости долгое время разделяют с ним все первокурсники, име­
нуемые на юнкерском языке «фараонами», в отличие от юнкеров
старшего курса, которые хотя и преждевременно, но гордо зовут
себя «господами обер-офицерами».
В кличке «фараон» правда звучит нечто пренебрежительное, но
она не обижает уже благодаря одной своей нелепости. В Александ­
ровском училище нет даже и следов того, что в других военных
школах, особенно в привилегированных, называется <щуканьем» и
состоит в грубом, деспотическом и часто даже унизительном обра­
щении старшего курса с младшим: дурацкий обычай, собезьянен­
ный когда-то, давным-давно, у немецких и дерптских студентов, с
их буршами и фуксами, и обратившийся на русской черноземной
почве в тупое, злобное, бесцельное издевательство.
За несколько лет до Александрова <щукание» собиралось бьmо
прочно привиться и в Москве, в белом доме на Знаменке, когда
туда по какой-то темной причине бьm переведен из Николаевского
кавалерийского училища светлейший князь Дагестанский, привез­
ший с собою из Петербурга, вместе с распущенной развинченнос­
тью, а также с модным томным грассированием, и глупую моду
«цукаты> младших товарищей. Может быть, его громкий титул,
может быть, его богатство и личноеобаяние, а вероятнее всего, стад­
ная подражательность, так свойственная юношеству, бьmи причи­
нами того, что обычаем «цукания» заразилась сначала первая
рота - рота его величества, - в которую попал князь, а потом
постепенно эту дурную игру переняли и другие три роты.
Однако это вредное самоуправство оказалось недолговечным.
Преобладающим большинством в училище бьmи коренные москви­
чи, вышедшие из четырех кадетских корпусов. Москва же в те дале­
кие времена оставалась воистину «порфироносною вдовою», кото­
рая не только не склонялась перед новой петербургской столицей,
но величественно презирала ее с высоты своих сорока сороков, сво­
его несмеmого богатства и своей славной древней истории. Бьmа
она горда, знатна, самолюбива, широка, независима и всегда оппо­
зиционна. Порою казалось, что она считает себя совсем отдельным
32

Рома11
великим княжеством с князем-хозяином Владимиром Дол горуким
во главе. Бюрократический Петербург, с его сухостью, узостью и
европейской мелочностью, не существовал для нее. И петербургс­
кой аристократии она не признавала. «В Питере - все выскочки.
Самым старым родам не более трехсот лет, а ордена и высокие титу­
лы там даются за низкопоклонство и угодл ивость». А Москва? «Что
за тузы в Москве живут и умирают! Какие славные вековые боярс­
кие столбовые роды об итают в ней на Пречистенке, на Поварской,
на Новинском бульваре и на Никитских ...» И самый воздух в перво­
престольной был совсем иной , чем петербургский: куда крепче, яд­
ренее, легче, хмельнее и своб однее. Петербургские штучки, словца и
шуточки вяло прививались в Москве и скоро отмирали . Таким же
путем прекратилось в Александровском училище и пресловутое не­
мецкое «цуканье». Не место ему бьшо в свободолюбивой Москве.
Угнетенные навязанной мелкой тиранией господ обер-офицеров,
юнкера, однако, не жаловались ни высшему начальству, ни своим
родителям: и то и другое бьшо бы изменой внутреннему духу и укла­
ду учил ища. Переворот произошел как-то случайно, сам собою, в
один из тех июльских горячих дней, когда подходила к самому кон­
цу тяжелая, изнурительная лагерная служба.
Юнкера старшего курса уже успели разобрать, по присланно­
му из Петербурга списку, двести офицерских вакансий в двухстах
различных полках . По субботам они ходили в город к военным
портным примерить в последний раз мундир, сюртук или пальто и
ежедн евно, с часа на час, лихорадочно ждали заветной телеграм­
мы, в к оторой сам государь император поздравит их с производ­
ством в офицеры .
В этот день после нудного б атальонного учения юнкера отды­
хали и мьшись перед обедом. По какой-то странной блажи второ­
курсник третьей роты Павленко подошел к фараону этой же роты
Голубеву и сделал вид, что собирается щелкнуть его по носу. Голу­
бев поднял руку, чтобы предотвратить щелчок. Но Павленко зак­
ричал: «Это что такое, фараон? Смирно! Руки по швам!» Он еще
раз приблизил сл оженные два пальца к лицу Голубева. Но тут про­
изошло нечто вовсе неожиданное. Скромный, всегда тихий и веж­
ливый Голубев воскликнул:
- Довольно вы надо мною издевались ! - и с этим криком,
быстро открыв складной ножик, вонзил его в наружную сторону
протянутой кисти. Павленко опешил . Рана оказалась пустячная,
но кровь потекла об ильно. Кстати, Голубев первый сделал Пав­
ленко перевязку из своего чистого полотенца.
33

А. И. Куприн
Эта неприятная история быстро разнеслась по всему лагерю.
Ни старшие, ни младшие юнкера не знали, как отнестись к крова­
вому событию. Некоторые из выпускных, очень немногие, и самые
ярые «цукатели» предлагали довести до сведения начальства о дер­
зком поступке Голубева: пусть его подвергнут усиленному аресту
или отправят нижним чином в полк. Но половина господ обер-офи­
церов и все фараоны стояли за него . Мигом по всем четырем бара­
кам второкурсников помчались летучие гонцы : «После обеда все­
му второму курсу собраться в столовую!»
Собралось человек до шестидесяти . Уклонились лентяи, равно­
душные, эгоисты, б оязливые, туп оватые, мнительные, неисправи­
мые сони, выгадывавшие каждую лишнюю минутку, чтоб ы пова­
ляться в постели, а также будущие карьеристь1 и педанты, знавшие
из устава внутренней службы о том, что всякие собрания и сбори­
ща строго воспрещаются.
Говорили все сразу, но договорились очень скоро.
«Нам колбасники, немецкие студенты, не пример и гвардейская
кавалерия не указ. Пусть кавалерийские юнкера и гвардейские «кор­
неты» ездят верхом на своих зверях и будят их среди ночи дурацки­
ми вопросами . Мы имеем высокую честь служить в славном Алек­
сандровском училище, первом военном училище в мире, и мы не хо­
тим марать его прекрасную репутацию ни шутовским балаганом , ни
идиотской травлей младших товарищей. Поэтому решим твердо и
дадим друг другу торжественное сл ово, что с самого начала учебно­
го года мы не только окончательно прекращаем это свинское цука­
нье, достойное развлечений в тюрьме и на каторге, но всячески его
запрещаем и не допустим его никогда. Да его уже и нет, оно прошло,
и мы забьши о нем. Не правда ли, друзья? И все. И точка.
Пусть, в память старины, фараоны так и остаются фараонами.
Не нами это прозванье придумано, а нашими прославленными пред­
ками, из которых многие легли на поле брани за веру, царя и отече­
ство. Пусть же своб одный от цукания фараон все-таки помнит о
том, какая лежит огромная дистанция между ним и господином
обер-офицером. Пусть всегда знает и помнит свое место, пусть не
лезет к старшим с фамильярностью, ни с амикошонством, ни с друж­
бой, ни даже с простым праздным разговором. Спросит его о чем­
нибудь обер-офицер - он должен ответить громко, внятно, бодро
и при этом всегда правду. И конец . И дальше - никакой болтов­
ни, никакой шутки, никакого лишнего вопроса. Иначе фараон заз­
нается и распустится. А его, для его же пользы, надо держать в стро­
гом, сухом и почтительном отдалении.
34

Рома11
Да и зачем ему соваться в высшее, обер-офицерское общество?
В роте пятьдесят таких фараонов, как и он, пусть они все дружатся
и развлекаются. М ирятся и ссорятся, танцуют и поют промеж себя;
пусть хоть представления дают и на головах ходят, только не ме­
шали бы вечерним занятиям.
Но две вещи фараонам безусловно запрещены: во-первых, тра­
вить курсовых офицеров, ротного командира и командира батальо­
на; а во-вторых, петь юнкерскую традиционную «расстанную пес­
ню»: «Наливай, брат, наливай». И то и другое - привилегии господ
обер-офицеров; фараонам же заниматься этим - и рано и не имеет
смысла. Пусть потерпят годик, пока сами не станут о бер-офицера­
ми". Кто же это в самом деле прощается с хозяевами, едва пересту­
пив порог, и кто хулит хозяйские пироги, еще их не отведав?»
Так, или почти так, выразили свое умное решение нынешние
фараоны, а через день, через два уже господа об ер-офицеры; стоит
только прийти волшебной телеграмме, после которой старший курс
мгновенно разлетится, от мощного дуновения судьбы, по всем кон­
цам необъятной России. А через месяц прибудут в училище и но­
вые фараоны.
И еще одно мудрое словесное постановление бьшо утверждено на
этом необыкновенном заседании в просторном столовом бараке ".
«Но надо же позаботиться и о жалких фараонах . Все мы были
робкими новичками в училище и знаем, как тяжелы первые дни и
как неуверенны первые шаги в суровой дисциплине. Это все равно
что учиться кататься на коньках или ходить на ходулях . И потому
пускай каждый второкурсник внимательно следит за тем фарао­
ном своей роты, с которым он всего год назад ел одну и ту же кор­
пусную кашу. Остереги его вовремя, но вовремя и подтяни крепко .
От веков в великой русской армии новобранцу бьш первым учите­
лем, и помощником, и заступником его дядька-земляк».
Всю вескость последнего правила пришлось вскоре Александ­
рову испытать на практике, и урок бьш не из нежных. Вставали
юнкера всегда в семь часов утра; чистил и сапоги и платье, оправ­
ляли койки и с полотенцем, мьшом и зубной щеткой шли в о бщую
круглую умывалку, под медные краны . Сегодняшнее сентябрьское
утро бьшо сумрачное, моросил серый дождик; желто-зеленый ту­
ман висел за окнами . Тяжесть бьша во всем теле, и не хотелось по­
кидать кровати .
35

А. И. Куприн
К Александрову подошел дежурный по роте, второкурсник Ба­
лиев, очень любезный и тихий армянин с оливковым лицом, ис­
пещренным веснушками.
- Вставайте же, Александров, -сказал он спокойно. - Вста­
вайте.
- Да я сейчас, сейчас. Дайте полежать несколько минуток. Что
вам стоит?
- А я вам говорю: вставайте немедленно! -возвысил голос
Балиев.
- Ах,Боже мой!Что жевам жалко, чтоли?
И вдруг он услышал через всю спальню резкий и гневный го­
лос:
- Александров, молчать! Вставайте сию секунду!
В этом голосе бьшо столько повелительного, что бедный фара­
он мгновенно вскочил на ноги, стряхнул с глаз сонную истому и
сразу увидел, что кричал старший юнкер Тучабский. Это для Алек­
сандрова бьшо и дико и непонятно. Ведь это тот самый Тучабский,
с которым они жили в тесной дружбе целых шесть корпусных лет,
пока Александров не застрял на второй год в шестом классе. Рань­
ше же у них бьuю все общее: пополам покупали халву и нугу, вмес­
те собирали коллекции растений, бабочек и перьев. Изобрели соб­
ственную, никому не понятную азбуку и таинственный разговор­
ный язык. Вместе же они одно время увлекались пиротехникой; де­
лали из серы, селитры бертолетовой соли, толченого сахара и угля
бенгальские огни, вертуны и шутихи и зажигали их вечером в ва­
терклозете. Также читали друг другу по очереди книги, принесен­
ные с воли... «Да ведь это он, Тучабский, прежний, милый друг
Тучабский! .. Откуда же у него взялся этот страшный голос, кото­
рый точно столкнул Александрова с постели на пол». И горько и
обидно стало фараону. «Что же меня ждет дальше?»
А после обеда, когда наступило время двухчасового отдыха,
Тучабский подошел к Александрову, сидевшему на койке, поло­
жил ему свою огромную руку на голову и сурово-ласково сказал:
- Ты не сердись на меня. Я тебе же добра желаю. И прошу пе­
рестать быть ершом. Здесь тебе не корпус, а военное училище с во­
инской службой. Да подожди, все обомнется, все утрясется... Так­
то, дорогой мой.
И ушел.
36

Рома11
Глава VI
ТАН ТАЛО ВЫ МУКИ
Каждую среду на полдня и каждую субботу до вечера воскресе­
нья юнкера ходили в оmуск. Злосчастные фараоны с завистью и с
нетерпением следили за тем, как тщательно обряжались обер-офи­
церы перед выходом из стен училища в город; как заботливо стяги­
вали они в талию новые прекрасные мундиры с золотыми галуна­
ми, с красным вензелем на белом поле. Мундиры, туго опоясанные
широким кушаком, на котором перекрещивались две гренадерские
пьmающие гранаты. На левом боку кушака прикреплялся штык в
кожаном футляре. Прежде -помнил Александров по своим ран­
ним кадетским годам -оружием юнкера бьm не узенький, как се­
ледка, штык, а тяжелый, широкий гренадерский тесак с медной ви­
тою рукоятью -настоящее боевое оружие, которым при желании
свободно можно бьmо бы оглушить быка. Александров уже знал,
что совсем не его славные предки, «старинные александровцы», выз­
вали своим поведением такую прискорбную замену оружия, Вино­
ваты бьши юнкера военного окружного училища, что в Красных
казармах, те самые, которые после стажа в полку держат при своем
училище экзамен на армейского подпрапорщика и которые наби­
раются с бора по сосенке. Это они одной зимней ночью на масле­
нице завязали огромный скандал в области распревеселых непот­
ребных домов на Драчовке и в Соболевом переулке, а когда дело
дошло до драки, то пустили в ход тесаки, в чем им добросовестно
помогли строевые гренадеры Московского округа. Около этого
дурацкого события поднялся большой и, как всегда, преувеличен­
ный шум, притушить который начальство не успело вовремя, и ре­
зультатом был строгий общий разнос из Петербурга с приказом
заменить во всем Московском гарнизоне тяжкие обоюдоострые
тесаки невинными штыками ...
Этот выходной костюм довершался летом - бескозыркой с
красным околышем и кокардой, зимою -каракулевой низкой
шапкой с золотым (медным) начищенным орлом. И тот и другой
головной убор бывал лихо и вызывающе сдвинут на правый бок.
Широкие черные штаны, по моде, заимствованной у императорс­
ких стрелков, надевались с широким напуском и низко заправля­
лись в собстветтые шикарные сапоги, французского или русского
лака, стоившие не дешево. Постоянный училищный поставщик
37

А. И. Куприн
Ефремов брал за них с колодками от пятнадцати до восемнадцати
рублей. Совсем, окончательно бедные юнкера принуждены бьmи
ходить в отпуск в казенных сапогах, слегка и вовсе уж не так дурно
благоухавших дегтем. Зато белые замшевые перчатки бьmи и обя­
зательны и недороги: мыть их можно бьmо хоть сто раз, и они ни­
чуть не изнашивались. Да в училище никому бы не могло прийти в
голову смеяться или глумиться над юнкером, родственники кото­
рого были людьми несостоятельными, часто многосемейными и
живущими в глухой провинции на жалкую полковничью или май­
орскую пенсию. Случаи подобного издевательства были совсем
неизвестны в домашней истории Александровского училища, пи­
томцы которого, по каким-то загадочным влияниям, жили и воз­
растали на основах рыцарской военной демократии, гордого пат­
риотизма и сурового, но благородного, заботливого и вниматель­
ного товарищества.
С особенной пристальностью следили, разинув рты, несчаст­
ные фараоны за тем, как обер-офицеры, прежде чем получить уволь­
нительный билет, umи к курсовому офицеру или к самому Дрозду
на осмотр.
-Почему косит борт? Зачем кокарда не посредине? Грудь мор­
щит . Подтянуть! Кругом! Расправить складку на спине.
Но вот ровным, щегольским, учебным шагом подходит, гро­
мыхая казенными сапожищами, ловкий «господин обер-офицер».
Раз, два . Вместе с приставлением правой ноги рука в белой перчат­
ке вздергивается к риску. Прием сделан безупречно. Дрозд осмат­
ривает молодцеватого юнкера с ног до головы, как лошадиный
знаток породистого жеребца.
-Хорошо, юнкер. И одет безупречно. За версту видно браво­
го александровца. Видно сову по полету, добра молодца по соплям.
-Рад стараться, ваше высокоблагородие!
- Ступайте с Богом. - Двухприемный, крепкий поворот на-
лево, и юнкер освобожден.
Новичкам еще много остается дней до облачения в парадную
форму и до этого требовательного осмотра. Но они и сами с горе­
чью понимают, что такая красивая, ловкая и легкая отчетливость
во всех воинских движениях не дается простым подражанием, а
приобретается долгой практикой, которая наконец становится бес­
сознательным инстинктом.
До безумия, до чесотки хочется в отпуск, но нечего об этом сча­
стии и думать. Не успел еще фараон дозреть до отпуска. Медленно
38

Рома11
ползут дни и недели скучного томления . Роздых и умягчение фара­
онским душам бывает только по четвергам . Каждый четверг за
о бедом играет в полуподвальной громадной каменной юнкерской
столовой училищный оркестр. Этот оркестр и его изумительный
дирижер, старый Крейнбринг, которого помнят древнейшие поко­
ления александровцев, составляют вместе одну из почтенных мос­
ковских достопримечательностей.
Всем юнкерам, так же как и многим коренным москвичам, дав­
но известно, что в этом оркестре отбывают призыв лучшие учени­
ки московской консерватории, по классам духовых инструментов,
от начала службы до перехода в великолепный Большой московс­
кий театр. Юнкера - великие мастера проникнуть в разные круп­
ные и малые дела и делишки - знают, что на флейте играет в их
оркестре известный Дышман, на корнет-а-пистоне - прославлен­
ный Зеленчук, на гобое - Смирнов, на кларнете - Михайловский,
на валторне - Чародей-Дудкин, на огромных медных басах - на­
емн ые, сверхсрочно служащие музыканты гренадерских московс­
ких полков, бывшие ученики старого треб овательного Крейнбрин­
га, и так далее. Барабанщик же Александровского оркестра - не­
сменяемый великий артист Индурский , из кантонистов, однолетка
с Крейнбрингом, - маленький , стройный старичок с черными уса­
ми и с седыми баками по пояс. Он первейший из всех барабанщи­
ков Московского военного округа, а может быть, всего мира. Го­
ворят, что однажды состоялось в московском манеже торжествен­
ное состязание специалистов по маленькому барабану, и Индурс­
кий блистательно вышел из него первым. Всем известно, что Ин­
дурский никому не хочет сообщить тайну своей несравненной дро­
би и унесет ее с соб ой в могилу. Что поделаешь? Во всяком воен­
ном училище есть так ого рода безвредный, немножко смешной со
стороны, невинный и наивный шовинизм.
Садясь за четверговый обед, юнкера находят на столах музы­
кальную программу, писанную круглым военно-писарским «рон­
до» и оттиснутую гектографом. В нее об ыкновенно входили новые
штраусовские вальсы, оперные увертюры и попурри, легкие пьесы
Шуберта, Шумана, Мендельсона и Вагнера. Оркестр Крейнбрин­
га бьm так на славу выдрессирован, что исполнял самые деликат­
ные подробности, самое сладкое пиано с тонким со вершенством
хорошего струнного оркестра.
Нередко юнкера аплодировали, но старый , немного горбатый
Крейнбринг не о бращал никакого внимания на эти знаки поощре-
39

А. И. Куприн
ния. Иногда юнкера просили сыграть одну из своих любимых ве­
щиц, например, «Мельницу», «Марш Буланже», «Турецкий пат­
руль», увертюру из «Руслана» или особенно «Почту в лесу». Пос­
ледняя пьеска игралась с фокусом, чрезвычайно занимательным.
Великий мастер корнет-а-пистона Зеленчук перед началом номера
незаметно для юнкеров уходил из столовой и прятался в конце длин­
ного-предлинного коридора. Вся прелесть состояла в том, что, как
только кончалась оркестровая интродукция, Зеленчук вплетал в нее
тихий, немного печальный отзыв, шедший как будто в самом деле
из далекой глубины леса. И таким образом оркестр довольно дол­
го перекликался с заблудшимся почтальоном, все время приближа­
ясь друг к другу, пока не встречались в общем хоре.
Но упросить Крейнбринга бывало не легко. Эrот старый немец
отличался козлиным упрямством. С высоты своей славы -пусть толь­
ко московской, но несомненной -он, как и почти все музыкальные
маэстро, презирал большую, невежественную толпу и бьш совсем не­
чувствителен к комплиментам. Москвичи говорили про него, что он
уважает только двух человек на свете: дирижера Большого театра,
строптивого и властного Авранека, а затем председателя немецкого
клуба, фон Титцнера, который в честь компатриота и сочлена выпи­
сывал колбасу из Франкфурта и черное пиво из Мюнхена.
Но одну вещь, весьма ценимую юнкерами, он не только часто
ставил в четверговые программы, но иногда даже соглашался по­
вторять ее. Это бьша увертюра к недоконченной опере Литольфа
«Робеспьер». Кто знает, почему он давал ей такое предпочтение: из
ненависти ли к Великой французской революции, из почтения ли к
личности Робеспьера или его просто волновала музыка Литольфа?
В этой героической увертюре в самом финале есть страшный
эффект, производимый резким и грозным ударом литавров; это тот
момент, когда тяжелый стальной нож падает на склоненную шею
«Неподкупного».
Между юнкерами по поводу этой увертюры ходило давнее пре­
дание, передававшееся из поколения в поколение. Рассказывали,
что будто бы первым литаврщиком, исполнявшим роковой удар
гильотины, бьш никому не известный скромный маленький музы­
кант, личный друг Крейнбринга еще с детских лет.
Говорили дальше, что этот музыкант пришел однажды в оркестр
в каком-то особенно серьезном, почти торжественном настроении.
На расспросы товарищей он отвечал нехотя и равнодушно, но ска­
зал одному из них, якобы самому Крейнбрингу: «Сегодня вы услы-
40

Юнкер и генерал в пар адной форме.
Россия. Начало ХХ века.

Рома11
шите такой удар гильотины, которого не забудете никогда в жиз­
ни». И правда. Случилось нечто невероятно жуткое. Безвестный му­
зыкант выЖдал точно определенную секунду и ударил в литавры с
необычайной силой. Но тут же он упал на пол, пораженный разры­
вом сердца. Уверяли еще старые юнкера молодых, что будто бы Крей­
нбринг научил барабанщика Индурского этому необыкновенному
удару в память своего преЖдевременно скончавшегося друга ... Так
же как и сам в память его играл увертюру. Что здесь бьш о правдой и
что выдумкой , никто не удосужился проверить; спросить же серди­
того, важного и молчаливого Крейнбринга никто бы не отважился,
да он, кажется, знал по-русски одни музыкальные слова, но все рав­
но: юному сердцу нельзя жить б ез романтики.
Конечно, прекрасен б ьш училищный оркестр, гордость алек­
сандровцев, и ждали юнкера четвергового концерта с жадным не­
терпением; но для бедных желторотых фараонов один час вокаль­
ного наслаЖдения далеко не искупал многих часов беспрестанной
прозаической строжайшей муштры и неловкой связанности и бес­
помощности в чужом, еще не обжитом доме, в котором невольно
натыкаешься на все углы и косяки.
Первое, чему неизбежно учили каждого юнкера, бьша заповедь:
- Сначала забудьте все то, чему вас учили в кадетком корпусе.
Теперь вы не мальчики, и каждый из вас в случае надобности мо­
жет быть мгновенно призван в состав действующей армии и, сле­
довательно, отправлен на поле сражения. Значит, каЖдого указа­
ния и приказания старших слушаться и подчиняться ему беспре­
кословно.
И правда, очень многому, почти всему, приходилось переучи­
ваться наново.
-
Чтобы плечи и грудь бьши поставлены правильно, -учил
Дрозд, - вдохни и набери воздуха столько, сколько можешь . Сна­
чала затаи воздух, что бы запомнить положение груди и плеч, и когда
выпустишь воздух, оставь их в том же самом порядке, как они на­
ходились с воздухом. Так вы и должны держаться в строю.
Всегда ходи и держись, даже вне строя, так, как подобает воину.
Не шаркайте подметками, не везите, не волочите ног по полу. Шаг
легкий, быстрый , крупный и веселый. Идете вдвоем, непременно в
ногу. Даже когда идешь один, в уборную, и то иди, как будто идешь
в ногу. Никогда не горбиться. Для этого научись держать высоко
голову, однако не выставляя вперед подбородок, и наоборот, втяги­
вая его в себя ... Александров! Сейчас вы промаршируете вперед и
41

А. И. Куприн
назад. Попробуйте идти сгорбившись, а голову как можно выше.
Ну! Шагом марш! Раз-два, раз-два! Стой! Ну, что, юнкер Александ­
ров? Ловко ли сутулиться, а голову держать высоко?
-
Никак нет, ваше высокоблагородие (так величали юнкера
офицеров в строю и по службе). Даже скорее трудно.
- Ну вот, теперь поняли? А жаль, что вы сами себя в это время
не видели . Зрелище бьшо довольно-таки гнусное... Итак, друзья мои,
никогда не забывайте, что на вас вся Москва смотрит. Гляди, как
орел, ходи женихом. В ы же, юнкера второго курса, следите зорко
за этими желторотыми. Не скупитесь на замечания и выговоры. Им
это будет только на пользу. Ибо, - и тут он повысил голос до ок­
рика, - ибо, как только увижу, что мой юнкер переваливается, как
брюхатая попадья, или ползет, как вошь по мокрому месту, или
смотрит на землю, как разочарованная свинья, или свесит голову
набок, подобно этакому увядающему цветку, - буду греть беспо­
щадно: лишние дневальства, без отпуска, арест при исполнении
служебных обязанностей .
Да, это бьши дни воистину учетверенного нагревания. Грел свой
дядька-однокурсник, грел свой взводный портупей-юнкер, грел
курсовой офицер и, наконец, главный разогреватель, красноречи­
вый Дрозд, лапидарные поучения которого как-то особенно ядо­
вито подчеркивались его легким и характерным заиканием .
Учили строевому маршу с ружьем, обязательно со скатанной
шинелью через плечо и в высоких казенных сапогах, но учили так­
же и легкой уверенной красивой городской походке. Учили про­
стой стойке, с ружьем и без ружья . Учили или, вернее, переучивали
ружейные приемы.
Сравнительно с легкими драгунскими берданками, которые
употреблялись в корпусе, двенадцатисполовиноюфунтовые пехот­
ные винтовки бьши с непривычки тяжеловаты. Поднять за штык
на вытянутой руке такую винтовку мог среди первокурсников один
Жданов.
Но больше всего бьшо натаскивания и возни с тонким искусст­
вом отдания чести. Учились одновременно и во всех длинных ко­
ридорах и в бальном (сб орном) зале, где стояли портреты выше
человеческого роста императоров Николая Первого и Александра
Второго и бьши врезаны в мраморные доски золотыми буквами
имена и фамилии юнкеров, окончивших училище с полными две­
надцатью баллами по всем предметам.
42

Рома11
Здесь практически проверялась память : кому и как н адо отда­
вать честь. Всем господам обер- и штаб-офицерам чужой части н ад­
лежит простое прикладывание руки к головному убору. Всем гене­
ралам русской армии, начальнику училища, командиру батальона
и своему ротному командиру честь отдается, становясь во фронт.
- Смотри, Александров, - приказывает Тучабский . - Сейчас
ты пойдешь ко мне навстречу. Я - командир батальона. Шагом
марш, раз-два, раз-два" . Не отчетливо сделал полуоборот на левой
ноге. Повторим. Еще раз. Шагом марш." Ну, а теперь опоздал . Надо
начинать за четыре шага, а ты весь налез на батальонного. Повто­
рить ". раз-два. Эко, какой ты непонятливый фараон! Рука пристав­
ляется к б орту бескозырки одновременно с приставлением ноги .
Это надо отчетливо делать, а у тебя размазня выходит. Отставить!
Повторим еще раз.
Конечно, эти ежедневные упражнения казались бы бесконечно
противными и вызывали бы преждевременную горечь в душах юно­
шей, если бы их репетиторы не бьmи так незаметно терпеливы и
так сурово участливы.
Случалось, они резко одергивали своих птенцов и порою, что­
бы расцветить монотонность однообразной работы, расцвечивали
науку острым, крупным солдатским сл овечком, сбереженным от
времен далеких училищных предков. Но злоба, придирчивость,
оскорбление, издевательство или благоволение к любимчикам со­
вершенно отсутствовали в их о бращении с младшими. Училищное
н ачальство - и Дрозд в особенности - понимало большое значе­
ние такого строгого и мягкого, семейного, дружеского военного
воспитания и не препятствовало ему. Оно по справедливости гор­
дилось ладным табуном своих породистых однолеток и двухлеток
жеребчиков - горячих, смелых до дерзости, но чудесно послуш­
н ых в умных руках, умело соединяющих ласку со строгостью.
Прежний начальник училища, ушедший из него три года назад,
генерал Самохвалов, или, по-юнкерски, Епишка, довел пристрас­
тие к своим молодым питомцам до степени, пожалуй, немного чрез­
мерной . Училищная неписаная история сохранила многие преда­
ния об этом взбалмошном, почти неправдоподобном, почти ска­
зочном генерале.
Ему ничего не стоило, например, нарушить однажды порядок
торжественного парада, который принимал сам командующий Мос­
ковским военным округом. Несмотря на распоряжение приказа, от­
водившего место батальону Александровского училища непосред-
43

А. И. Куприн
ственно позади гренадерского корпуса, он приказал ввесiи и поста­
вить свой батальон впереди гренадер. А на замечание командующе­
го парадом он ответил с великолепной самоуверенностью:
- М осковские гренадеры - украшение русской армии, но со­
гласитесь, ваше превосходительство, с тем, что юнкера Александ­
ровского училища - это московская гвардия.
И он настоял на своем. Неизвестно, как сошла ему с рук эта са­
модурская выходка. Впрочем, вся Москва любила свое училище, а
Епишка, говорят, бьш в милости у государя Александра Третьего.
Рассказывали о таком случае: какой-то пехотный подпоручик,
да еще не Московского гарнизона, да еще, говорят, не особенно
трезвый, придрался на улице к юнкеру-второкурснику якобы за
неправильное отдание чести и заставил его несколько раз повто­
рить этот прием. Собралась глазастая московская толпа. Юнкер
от стьща, от оскорбления и бешенства сделал чрезвычайно тяже­
лый дисциплинарный проступок. З аметив проезжавшего легкой
рысью лихача на серой лошади, он вскочил в пролетку и крикнул:
«Валяй вовсю! » Примчавшись в училище, потрясенный только что
случившейся с ним бедою, он прибежал к Самохвалову и рассказал
ему подробно все совершившееся с ним. Епишка кричал на него
благим матом с полчаса, а потом закатал его в карцер, всей полно­
той своей грузной начальнической власти, i:ioд усиленный арест.
Когда же прибьш в училище обиженный пехотный подпоручик со
своею жалобой, Самохвалов приказал выстроить все училище.
- Юнкер моего училища, - сказал он, - не мог бы совершить
такого проступка. Впрочем, сдел айте милость, вот вам все мои
юнкера. Ищите виновного .
Конечно, подпоручик, растерявшийся под обстрелом четырех­
сот пар насмешливых и недружелюбных взглядев, не нашел своего
обидчика, а юнкер благополучно избег отдачи в солдаты почти
накануне производства.
Много других подобных поблажек делал Епишка своим воз­
любленным юнкерам . Нередко прибегал к нему юнкер с отчаянной
просьбой: по всем отраслям военной науки у него баллы душевно­
го спокойствия, но преподаватель фортификации только и знает,
что лепит ему шестерки и даже пятерки ". Невзлюбил сироту! И вот
в среднем никак не выйдет девяти, и прощай теперь первый разряд,
прощай старшинство в чине".
44

Рома11
Тогда Епишка неизменно гнал юнкера в карцер, оставлял на
две недели без отпуска и назначал на три внеочередных дежурства.
А потом вызывал к себе учителя, полковника инженерных войск, и
ласково, убедительно, мягко говорил ему:
- Ах, полковник ! Я ведь давно позабьm высокое искусство
фортификации . Помню как сквозь сон: Вобана, Тотлебена, ну там
какие-то барбеты, траверсы, капониры... а вы ведь в этом деле вос­
ходящая звезда первой величины. Но согласитесь же, полковник:
разве мой юнкер может знать фортификацию меньше, чем н а де­
вять , тем более такой отличный юнкер? Краса и гордость учили­
ща. Уверяю вас, он будет самым достойным офицером. Но куда же
ему в инженеры? Тут необходим талант и такая светлая голова, как
у вас. Ну, согласитесь же с тем, что скрепя сердце все-таки можно
моему юнкеру натянуть на девятку?
И полковник соглашался.
- Бог с ним, с этим сумбурным Епишкой ... Уж лучше с н им не
связываться .
Но странно: юнкерам был забавен Самохвалов своей закидли­
востью и своим фейерверочным темпераментом; ценили его пре­
данность училищу и его гордость своими александровцами. Но в
глубине души не любили и не уважали его одну несправедливую
черту . Ублажая и распуская юнкеров, он с беспощадной, бурбонс­
кой жестокой грубостью обращался с подчиненными ему офицера­
ми . Необыкновенно тяжелы были его взыскания, налагаемые на
офицеров, но еще труднее им было переносить, в присутствии юн­
керов, его замечания и выговоры, переходящие порой в бесстыд­
ные ругательства, оскорблявшие и их и его честь.
Впрочем, на этой почве его ждало тяжелейшее возмездие. Пер­
вым вышел из терпения штабс-капитан Квалиев, грузин, герой ту­
рецкой кампании 1877-1878 годов, георгиевский кавалер, тяжело
раненный при взятии Пл евны, офицер, глубоко почитаемый юнке­
рами. После одной из безобразных выходок Самохвалова Квалиев
пришел к нему на квартиру и потребовал от него объяснений (го­
ворят, что от лица всех офицеров). В результате этого свидания
бьmо то, что Самохвалов оставил училище и был переведен коман­
диром бригады на крайний юг России. Про Квалиева говорили мало
и темно. Бьши вести, что он покончил впоследствии жизнь само­
убийством.
45

А. И. Куприн
Глава VП
ПОД ЗНАМЯ!
На земле, а может быть, почем знать, и в целом мироздании,
существует один-единственный непреложный закон:
«Все на свете должно рано или поздно окончиться, и никто и
ничто не избежит этого веления» .
Через месяц окончилась казавшаяся бесконечной усиленная
тренировка фараонов на ловкость, быстроту, красоту и точность
военных приемов. Наступил момент, когда строгие глаза учителей
нашли прежних необработанных новичков достаточно спелыми для
высокого звания юнкера Третьего военного Александровского учи­
лища. Вскоре пронеслась между фараонами летучая волнующая
весть: «В эту субботу будем присягать!»
Давно пригнанные парадные мундиры спешно, в последний раз,
примерялись в цейхгаузах. За тяжелое время непрестанной гоньбы
молодежь как будто выросла и осунулась, но уже сама невольно
чувствует, что к ней начинает прививаться та военная прямизна и
подтянутость, по которой так нетрудно узнать настоящего солда­
та даже в вольном платье.
Наступает суббота. В этот день учебные и иные занятия длятся
только три часа, только до завтрака. Придя от завтрака в ротные
помещения, юнкера находят разостланную служителями по посте­
лям первосрочную, еще пахнущую портняжной мастерской одежду.
-
Й-э ж-живо одеваться! - командует Дрозд. -
Й-э, чтобы ни
морщинки, ни складочки!
Фельдфебель Рукин строит роту в две шеренги .
-
С Богом, - командует Дрозд.
Все четыре роты, четыреста человек, неторопливо выливаются
на большой внутренний учебный плац и выстраиваются в двух­
взводных колоннах : на правом фланге юнкера старшего курса с
винтовками; на левом - первокурсники без оружия. Перед строем
священники: православный - за аналоем, в золотой ризе; католи­
ческий - в черной сутане, с четырехугольной шапочкой на голо­
ве; лютеранский - в длинном, ниже колен сюртуке, из воротника
которого выступает большой белоснежный галстук; магометанс­
кий мулла - в бело-зеленой чалме. У ворот, ведущих в манеж и
конюшню, расположился училищный оркестр. Ротные командиры
и курсовые офицеры при своих ротах . Посередине и впереди бата-
46

Рол1а11
льонный командир Артабалевский, по юнкерскому прозвищу Бер­
ди-Паша, узкоглазый, низко стриженный татарин; его скуластое,
плотное лицо, его широкая спина и выпуклая грудь кажутся выли­
тыми из какого-то упругого огнеупорного материала.
Заметив издали начальника училища, выходящего из своей квар­
тиры, он командует: «Смирно, глаза направо!» Начальник учили­
ща, генерал Анчутин, приближается к строю . Он необыкновенно
высок, на целую голову выше правофлангового юнкера первой
роты, и веско внушителен, пожалуй, даже величествен. Ю нкера его
зовут « Статуей Командора» . И правда, он похож на Каменного
гостя, когда изредка, не более пяти-шести раз в год, он проходит
медленно и тяжело по училищному квадратному коридору, пря­
мой, как башня, похожий на Николая Первого, именно на портрет
этого императора, что висит в сборном зале; с таким же высоким
куполообразным лбом, с таким же суровым и властным выражени­
ем лица. С юнкерами он никогда не здоровается вслух. Да у него и
нет вовсе голоса, а какое-то слабое сипение.
ПодРущуком, командуя Ростовским гренадерским полком, он бьm
ранен пулей в горло навьmет и с тех пор дышит через серебряную труб­
ку. За военные подвиги в турецкую войну он бьm пожалован пожиз­
ненным ношением мундира Ростовского полка и почетным местом
начальника Александровского училища. При его молчаливо-торже­
ственном обходе юнкера поочередно делают ему глубокие, придвор­
ные поклоны, которым их на уроках танцев беспрестанно учит балет­
мейстер Большого театра Петр Алексеевич Ермолов. И в ответ на эти
поклоны, строго выдержанные в три темпа, Анчутин только опускает
и подымает веки" . Впрочем, однажды Александрову довелось услы­
шать хоть и очень краткую, но цельную речь ростовского генерала,
которую он не забьш в течение всей своей жизни.
Напрягая все силы испорченных горловых связок, замогильным,
шипящим голосом приветствует Анчутин батальон:
- Здравствуйте, юнкера!
Задним совсем не слышен его голос; они следят за движением
губ; эта уловка была уже много раз заранее репетирована.
-Здравия желаем, ваше превосходительство!
Анчутин слегка, едва заметно кивает головой священникам и
делает глазами знак командиру батальона.
Полковник Артабалевский выходит перед серединой батальо­
на. Азиатское лицо его напрягается.
47

А. И. Куприн
- Под знамя ! - командует он резким, металлическим голосом
и на секунду делает запятую. - Слушааай (небольшая п ауза) ... На
крааа (опять пауза) ... -И вдруг, коротко и четко, как удар конс­
кого бича: - ...ул !
Фараонам нельзя поворачивать голов, но глаза их круто ско­
шены направо, н а полубаталъон второкурсников. Раз ! Два! Три!
Три быстрых и ловких дружных приема, звучащих, как три легких
всплеска. Двести штыков уперлись прямо в небо; сверкнув сереб­
ряными остриями, замерли в совершенной неподвижности, и в тот
же момент великолепный училищный оркестр грянул торжествен­
ный, восхищающий души, радостный марш.
Знамя показалось высоко над штыками, на фоне густо-синего
октябрьского неба. Золотой орел на вершине древка точно пльш в
воздухе, слегка подымаясь и опускаясь в такт шагам невидимого
знаменщика.
Зн амя остановилось у аналоя. Раздалась команда: «На молит­
ву! Шапки долой!» И затем послышался негромкий тягучий голос
батальонного священника, отца Иванцова-Платонова:
- Сложите два перста ... вот таким вот образом и подымите их
вверх. Теперь повторяйте за мною слова торжественной военной
присяги .
Юнкера зашевелились и сейчас же опять замерли с пальцами,
устремленными в небо.
- Обещаюсь и клянусь, - произнес нараспев священник.
Точно ветер пробежал по рядам: «Обещаюсь, обещаюсь, кля-
нусь, клянусь, клянусь" . »
- Всемогущим Богом, перед святым его Евангелием.
И опять по строю пронесся густой, тихий ропот:
- Перед Богом, перед Богом" .
- В том, что хощу и должен ".
Формула присяги, составленная еще Петром В ел иким, была
дл инна, точна и строга. От иных ее сл ов становилось жутко.
«Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым Его Еван­
гелием , в том, что хощу и должен его императорскому величеству,
самодержцу всероссийскому, и его императорского величества все­
российского престола наследнику верно и нелицемерно служить, не
щадя живота своего, до последней капли крови, и все к высокому его
императорского величества самодержавству, силе и власти принад­
лежащия права и преимущества, узаконенныя и впредь узаконяемыя,
по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять.
48

Рома11
Его императорского величества государства и земель его вра­
гов, телом и кровию, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в
баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях
храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться спос­
пешествовать, что к его императорского величества верной службе
и пользе государственной во всяких случаях касаться может . Об
ущербе же его императорского величества интереса, вреде и убыт­
ке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но
и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вве­
ренную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным над
мною начальникам во всем, что к пользе и службе государства ка­
саться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по
совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и
вражды против службы и присяги не поступать; от команды и зна­
мени, где принадлежу, хотя в поле, о бозе или гарнизоне, никогда
не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так
себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храб­
рому и расторопному офицеру (солдату) надлежит. В чем да помо­
жет мне Господь Бог всемогущий. В заключение сей клятвы целую
сл ова и крест Спасителя моего . Аминь».
Но еще страшнее были те выдержки из регламента, которые
вслед за присягою стал вычитывать батальонный адъютант, пору­
чик Лачинов, с волосами светлыми и курчавыми, как у барашка.
Тут перечислялись всевозможные ВИдЫ поступков и преступлений
против военной дисциплины, против зн амени и присяги . И после
каждой строки тяжело падали вниз свинцовые слова:
- Смертная казнь... Смертная казнь!
Впечатлительный Александров успел ужераз десять вообразить
себя приговоренным к смерти, и волосы у него н а голове порою
холодели и делались жесткими, как у ежа. Зато очень утешили и
взбодрили его дух отрывки из статута ордена св . Георгия-победо­
носца, возглашенные тем же Лачиновым. Слушая их ушами и геро­
ическим сердцем, Александров брал в воображении редуты, закле­
пывал пушки, отнимал вражеские знамена, брал в плен генералов ...
Затем юнкера целовали поочередно крест и Евангелие и воз­
вращались на свои места .
- На-кройсь! - скомандовал Берди-Паша. - Под знамя, слу­
шай, н а кра-ул !
Знамя было унесено. Церемония присяги кончилась . Юнкера
строем разоumись по ротным помещениям .
49

А. И. Куприн
Стоя перед двумя шеренгами первокурсников, Дрозд говорит,
слегка покачиваясь взад и вперед на носках:
- Ну-э вот. Вы теперь настоящие юнкера. Поздравляю вас.
- Рады стараться, ваше высокоблагородие!
- Но все-таки вы-э не забывайте, что настоящее ваше звание -
солдат. Солдат есть имя высокое и знаменитое. Первейший гене­
рал, последний рядовой - то есть солдат. И потому помните, что
за особо важный против дисциплины поступок каждый из вас мо­
жет быть прямо из училища оmравлен вовсе не домой к папе, маме,
дяде и тете, а рядовым в пехотный полк... Надеюсь, в моей роте
этого никогда не случится, как, впрочем, и во всем училище почти
никогда не случалось... Но помните: за лень, невнимание, разнуз­
данность, расхлябанность и особенно за ложь буду гнать и греть
без всякой пощады . И за уньшый вид - тоже. А теперь, кто хочет,
могут идти в отпуск. Явиться завтра дежурному офицеру не позднее
восьми часов вечера. За каждую минуту опоздания - одно лишнее
дневальство. На улице держать себя молодцами и кавалерами. От­
ныне вы - под знаменем ! Разойтись .
Как странно, как легко и как чудесно ново чувствовал себя Алек­
сандров, очутившись на Знаменской улице, на людной и все-таки
очень широкой Арбатской площади и, наконец, на Поварской с ее
двухэтажными прекрасными аристократическими особняками!
Натренированные ноги, делая большие и уверенные шаги, точно
не касались тротуара. Веселило чувство красивого, ловко пригнан­
ного, туго обтянутого мундира. Свежие тесные белые перчатки
радовали руки и зрение. «Кому первому придется отдать честь?» -
задумал Александров, и тотчас же из узкого переулка навстречу
ему вышел артиллерийский поручик. Александров точас же быст­
ро приложил руку к бескозырке. Но артил
л
ерист, мило улыбнув­
шись, принял честь и сказал:
- Опустите руку, господин юнкер. Ну что? Я ошибаюсь или
нет? Вы сегодня принимали присягу? Правда?
- Так точно, господин поручик . Как вы могли узнать?
- Ах, очень просто . По выражению лица. Я как увидел вас,
так и сделал себе такое же лицо, и сразу подумал: вот такое выра­
жение бьшо у меня после присяги . И даже в том же милом Алексан­
дровском училище. Ну, желаю вам всего хорошего . С Богом!
Они крепко пожали друг другу руки и разошлись в разные сто­
роны. «Какой, однако, душка этот маленький артиллерист», -
с умилением подумал Александров.
50

Рома11
Потом он сделал подряд две грубые ошибки. Стал - и даже
очень красиво стал - во фронт двум генералам : но один оказался
отставным, а другой интендантским. Первый раза три или четыре
торопливо ответил юнкеру отданием чести, а второй сказал ему
густым приветливым басом: «Очень рад, молодой человек, очень,
очень рад вас увидеть и с вами познакомиться» .
Прошел месяц. Александровское училище давало в декабре свой
ежегодный блестящий бал, попасть на который считалось во всей
Москве большим почетом. Александров послал Синельниковым
три билета (больше не выдавалось) . В вечер бала он сильно волно­
вался. У юнкеров бьшо взаимное соревнование: чьи дамы будут
красивее и лучше одеты.
Огромный сборный зал, свободно вмещавший четыреста юн­
керов, был обращен в цветник, в тропический сад. Ротные курилки
и умывалки обратились в изящные дамские уборные, знаменитый
оркестр Крейнбринга уже настраивал под сурдинку инструменты.
Уже в двадцатый раз Александров перевешивался через мас­
сивные дубовые перила, заглядывая вниз в прихожую, застланную
красным сукном, отыскивая своих дам, чтобы успеть помочь им
раздеться. И вот наконец-то они . Пулею слетает Александров вниз.
Но их только двое - Оля и Люба в сопровождении Петра Ивано­
вича Боброва, какого-то молодого юриста, который живет у Си­
нельниковых под видом дяди и почти никогда не показывается го­
стям. Он во фраке.
На обеих девочках вязаные пышные капоры: на Оле голубой,
на Любе розовый. Эти капоры новинка . Их только в нынешнем
году начали носить в Москве, и они так же очаровательно идут к
юным женским лицам, разрумяненным морозом, как IIШИ когда-то
IIШяпки гл убокой кибиточкой, завязанные широкими лентами.
Пахнет от девочек вкусно - арбузом, морозом, духами иланг­
ил анг, и мехом шубок, и свежим дыханием. Они поправляются пе­
ред огромным зеркалом и идут за Александровым наверх.
- А что же Юлия Николаевна? - спрашивает юнкер.
- Она очень жалеет, что не может быть у вас на балу. Она сегод-
ня очень занята . Она поздравляет вас с праздником и велела пере­
дать вам вот этот сверток. Там подарок вам на память. Возьмите.
Александров провожает дам в о бширный зал. Оркестр нежно,
вкрадчиво, заманчиво играет штраусовский вальс. Дамы Алексан­
дрова производят сразу блистательное впечатление.
51

А. И. Куприн
Юнкера, как пчелы, облепляют их.
У Александрова остается свободная минутка, чтобы побежать
в свою роту, к своему шкафчику. Там он развертывает белую бума­
гу, в которую заворочена небольшая картонка. А в картонке на
ватной постельке лежит фарфоровая голубоглазая куколка. Он ищет
письмо. Нет, одна кукла . Больше ничего.
Он возвращается в зал. Ольга свободна. Он приглашает еена вальс.
Гибко, положив нагую руку на его плечо и слегка грациозно склонив
голову, она отдается волшебному ритму вальса, легко кружась в нем.
Глаза их на мгновенье встречаются. В глазах ее томное упоение.
- Теперь я скажу вам о вашей Юлии, - шепчет она горячим и
ароматным дыханием . - У нас сегодня помолвка. Юлия выходит
замуж за Покорни.
И сам Александров удивляется своему спокойствию, с которым он
встречает эту черную весть. Он таким же горячим шепотком говорит:
- Дай ей Бог счастья. Но мне это все равно. Я давно уже и до
смерти люблю вас, Оля .
И она отвечает, поправляя свои разбежавшиеся кудряшки :
- Ах! Если бы я могла этому верить !
И задорно смеется.
Глава VШ
ТОРЖЕСТВО
Прошло около двух месяцев со вступления Александрова в бе­
лые стены училища. Хотя он еще долгое время, как юнкер младше­
го класса, будет носить общее прозвище «фараон» (старший курс -
это господа обер-офицеры) , но из него уже вырабатывается насто­
ящий юнкер-александровец. Он всегда подтянут, прям, ловок и то­
чен в движениях . Он гордится своим училищем и ревностно под­
держивает его честь . Он бесповоротно уверен, что из всех военных
училищ России, а может быть, и всего мира Александровское учи­
лище самое превосходное. И это убеждение, кажется ему, разделя­
ет с ним и вся М осква, - М осква, которая так пристрастно и рев­
ниво любит все свое, в пику чиновному и холодному Петербургу:
своих лихачей, протодиаконов, певцов, актеров, кулачных бойцов,
купцов, профессоров, певчих, поваров, архиереев и, конечно, сво­
их стройных, молодых, всегда прекрасно одетых, вежливых юнке­
ров со Знаменки, с их чудесным, несравненным оркестром.
52

Рома11
Живется юнкерам весело и свободно . Учиться совсем не так
трудн о. Профессора - самые лучшие, какие только есть в Москве.
Искусство строевой службы доведено до блестящего совершенства,
но оно не утомляет; оно граничит со спортивным соревнованием.
Правда, его однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние
п арады с музыкой в огромном манеже на Моховой вносят и сюда
некоторое разнообразие. А кроме того, строевое старание поддер­
живается далекой, сладкой, сказочной мечтою о царском смотре
или царском параде. Каждому юнкеру втайне кажется несправед­
ливостью судьб ы, что государь живет не в Москве, а в Питере. Но
об этом не говорят.
В октябре 1888 года по Москве разнесся слух о крушении царс­
кого поезда около станции Борки. Говорили смутно о злостном
покушении. Москва волновалась . Потом из газет стало известно,
что катастрофа чудом обошлась без жертв . Повсюду служились
молебны, и на всех углах ругали вслух инженеров с подрядчиками.
Наконец пришли вести, что Москва ждет в гости царя и царскую
семью: они приедут поклониться древним русским святыням .
Все эти слухи и вести проникают в училище. Юнкера сами не
знают, чему верить и чему не верить . Как-то нелепо странна, как­
то уродливо неправдоподобна мысль, что государю, вершинной,
единственной точке той великой пирамиды, которая зовется Рос­
сией, может угрожать опасность и даже самая смерть от случайно­
го крушения поезда. Значит, выходит, что и все существование та­
кой необъятно большой, такой неизмеримо могучей России может
зависеть от одного развинтившегося дорожного болта.
Утром, после переклички, фельдфебель Рукин читает приказ:
«По велению государя императора встречающие его части Мос­
ковского гарнизона должны быть выведены без оружия. По распо­
ряжению коменданта г. Москвы войска выстроятся шпалерами в
две шеренги от Курского вокзала до Кремля. Александровское во­
енное училище займет свое место в Кремле от Золотой решетки до
Красного крьmьца. По распоряжению начальника училища бата­
льон выйдет из помещения в одиннадцать часов» .
Ровно в полдень в центре Кремля, вдоль дли нного и широкого
дубового помоста, крытого толстым красным сукн ом, в�страива­
ются четыре роты юнкеров Третьего военного Александровского
училища. Четыреста юношей в возрасте от восемнадцати до двад­
цати лет. Юнкер четвертой роты Алексей Александров стоит в пер-
53

А. И. Куприн
вой шеренге. Царь пройдет мимо него в трех-четырех шагах, ясно
видимый, почти осязаемый . Воображению Александрова «царь»
рисуется золотым, в готической короне, «государь» - ярко-синим
с серебром, «император» - черным с золотом, а на голове шлем с
белым султаном.
Ждут долго . Вывели за два часа, по необычайному случаю. Еще
в училище свои портупей-юнкера и ротные офицеры осматривали
каждого с заботливостью матери , отправляющей шестнадцатилет­
нюю дочь на первый бал. Теперь в Кремле нет-нет подойдет курсо­
вой офицер, одернет складку шинели, поправит поясную медную
бляху с изображением пьшающей гранаты, надвинет еще круче на
правый глаз круглую барашковую шапку с начищенным двугла­
вым орлом. Государь, конечно, все заметит своим сверхчеловечес­
ким взором: и недотянутый конец башлыка, и неровно надетую
шапку, и вздувшуюся складку. Заметит, но никому не скажет, толь­
ко огорчится на александровцев . Сияет над Кремлем голубое хо­
лодное небо. Золото солнца расплескалось на соборных куполах,
высоко кружатся голуби. Осенний запах.
Ожидание не томит. Все радостно и легко возбуждены . Давно
знакомые молодые лица кажутся совсем новыми; такими они ста­
ли свежими, ясными и значительными, разрумянившись и похоро­
шев в крепком осеннем воздухе.
В голове как шампанское. Скользит смутно одна опасл ивая
мысль: так необыкновенно, так нетерпеливо волнуют эти счастли­
вые минуты, что, кажется, вдруг перегоришь в ожидании, вдруг не
хватит чего-то у тебя для самого главного; самого большого .
И вот какое-то внезапное беспокойство, какая-то быстрая тре­
вога пробегает по расстроенным рядам. Юнкера сами выпрямля­
ются и подтягиваются без команды. Ухо слышит, что откуда-то
справа далеко-далеко раздается и нарастает особый, до сих пор
неразличимый шум, подобный гулу леса под ветром или прибою
невидимого моря.
Командуют «смирно» . Выравнивают. Опять «смирно» . Потом
на минутку «вольно» . Опять «смирно» . Позволяют размять ноги ,
не передвигая ступ ней. Так без конца. Так бывает всегда на пара­
дах. Но на этот раз из юнкеров никто не обижается,
Какими сл овами мог бы передать юнкер Александров это мед­
ленно наплывающее чудо, которое должно вскоре разрешиться
бурным восторгом, это страстное напряжение души, растущее вме­
сте с приближающимся ревом толпы и звоном колоколов. Вся Мое-
54

Роман
ква кричит и звонит от радости. Вся огромная, многолюдная, креп­
кая старая царева Москва. Звонят и Благовещенский, и Успенский
соборы, и Спас за решеткой, и, кажется, загремел сам Царь-коло­
кол и загрохотала сама Царь-пушка!
А когда в этот ликующий звуковой ураган вплетают свои весе­
лые медные звуки полковые оркестры, то кажется, что слух уже
пересыщен, что он не вместит больше.
Но вот заиграл на правом фланге и их знаменитый училищный
оркестр, первый в Москве. В ту же минуту в растворенных настежь
сквозных золотых воротах, высясь над толпою, показывается царь .
Он в светлом офицерском пальто, на голо ве круглая низкая ба­
рашковая шапка. Он величествен. Он заслоняет собою все окружа­
ющее. Он весь до такой степени исполнен нечеловеческой мощи,
что Александров чувствует, как гнется под его шагами массивный
дуб помоста .
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг ох­
ватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь . Быстрые
волны озноба бегут по всему телу и приподымают ежом волосы на
голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжева­
тую, густую, короткую б ороду, соколиные размахи его прекрас­
ных союзных бровей . Видит его глаза, прямо и ласково устремлен­
ные в него . Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не рас­
ходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой поток,
льется из его глаз.
Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемые
секунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пьшинка, в
общем многомиллионном чувстве. И в то же время он постигает,
что вся его жизнь и воля, как жизнь и воля всей его многомиллион­
ной родины, со бралась, точно в фокусе, в одном этом человеке, до
которого он мог бы дотянуться рукой, собралась и получила непо­
колебимое, единственное, железное утверждение . И оттого-то ря­
дом с воздушностью всего своего существа он ощущает волшеб­
ную силу, сверхъестественную возможность и жажду беспредель­
ного жертвенного подвига.
Около государя идет наследник. Александров знает, что наслед­
ник на целый год старше его, но рядом с отцом цесаревич кажется
худеньким стройным мальчиком. Это сопоставление великолепно­
го тяжкого мужского могущества с отроческой ги бкой слабостью
на мгновение пронизывает сердце юнкера теплой, чуть-чуть жало­
стливой нежностью.
55

А. И. Куприн
Теперь он не упускает из вида спины государя, но острый взгляд
в то же время щелкает своим верным фотографическим аппаратом .
Вот царица. Она вовсе маленькая, но какая изящная . Она быстро
кланяется головой в обе стороны, ее темные глаза влажны, но на
губах легкая милая улыбка.
Видит он еще двух великих княжон. Одна постарше; другая по­
чти девочка. Обе в чем-то светлом. У обеих из-под шляпок падают .­
до бровей обрезанные прямой челочкой волосы. Младшая смеет­
ся, блестит глазами и зажимает уши: оглушительно кричат юнкера
сл авного Александровского училища.
Но вот и проходит волшебное сновидение. Как чересчур быст­
ро! У всех юнкеров бурное напряжение сменяется тихой счастли­
вой усталостью. Души и тела приятно распускаются. Идут домой
под звуки резвого, б одрого марша. Кто-то говорит в рядах:
- Государь все время на меня глядел, когда проходил мимо. Я
думаю, целых полминуты .
Другой отзывается:
- А на меня, пожалуй, целую минуту.
Александров же думает про себя: «Говорите, что хотите, а на
меня царь глядел не отрываясь целых две с половиной минуты . И
маленькая княжна взглянула, смеясь . Какая она прелесть! »
Во дворе училища командир батальона, полковник Артабалев­
ский, он же Берди-Паша, задерживает на самое коротк ое время
юнкеров в строю.
- Конечно, великое счастье узреть его императорское величе­
ство государя императора, всероссийского монарха. Однако никак
нельзя высовывать вперед головы и разрознивать этим равнение".
Государь пожаловал нам два дня отдыха. Ура его императорскому
величеству!
Глава IХ
СВОЙ ДОМ
Проходят дни, проходят недели". Юнкер четвертой роты пер­
вого курса Третьего военного Александровского училища Алек­
сандров понемногу, незаметно для самого себя, втягивается в по­
вседневную казарменную жизнь, с ее точным размеренным укла­
дом, с ее внутренними законами, традициями и обычаями, с при­
вычными, давнишними шутками, песнями и проказами. Недавняя
56

Рома11
торжественная присяга как бы стерла с молодых фараонов после­
дние следы ребяческого, полуштатского кадетства, а парад в Кремле
у Красного крьшьца объединил всех юнкеров в духе самоуверенно­
сти, военной гордости, радостной жертвенности, и уже для него
училище делалось «своим домом», и с каждым днем он находил в
нем новые, мал енькие прелести. Разрешал ось курить в свободное
время между занятиями . Для этого в каждой роте полагалась от­
дельная курилка: признание юнкерской взрослости. После обеда
можно бьшо посьшать служителя за пирожными в соседнюю бу­
лочную Севастьянова. Из отпуска нужно бьшо приходить секунда
в секунду, в восемь с половиной часов, но стоило заявить о том,
что пойдешь в театр, - отпуск продолжается до полуночи. По боль­
шим праздникам юнкеров, оставшихся в училище, часто возили в
цирк, в театр и на балы . Отношения с начальст вом утверждались
на правдивости и широком взаимном доверии. Любимчиков не
бьшо, да их и не потерпели бы. Случались офицеры слишком стро­
гие, придирчивые трынчики, сл ишком скорые на большие взыска­
ния. Их терпели, как Божью кару, и травили в ядовитых песнях . Но
никогда ни один начальник не решался закричать на юнкера или
оскорбить его сл овом. Тут щетинилось все училище .
Помещение училища (бывшего дворца богатого вельможи)
было, пожалуй, тесновато для четырехсот юнкеров в возрасте от
восемнадцати до двадцати лет и для всех их потребностей. В сере­
дине полутораэтажного здания училища находился большой, креп­
ко утрамбованный четырехугольный учебный плац. Со всех сто­
рон на него выходили высокие крылья ч етырех ротных помеще­
ний. Впоследствии Александрова часто удивляла и даже порою
казалась невероятной вместительность и емкость училищного зда­
ния, казавшегося снаружи таким скромным . Между третьей и чет­
вертой ротами вмещался обширный сборный зал, легко принимав­
ший в себя весь наличный состав училища, между первой и второй
ротами - восемь аудиторий, где читались лекции, и четыре боль­
ших комнаты для репетиций . В верхнем этаже бьши еще: домашняя
церковь, больница, химическая лаборатория, баня, гимнастичес­
кий и фехтовальный залы.
В нижнем полуэтаже жил офицерский состав: холостые с ден­
щиками, женатые с семьями и прислугой, четверо ротных коман­
диров, инспектор классов, батальонный командир, начальник учи­
лища, батальонный адъютант, священник с причтом, доктор с фель­
дшерами. Бьmа, конечно, и многолюдная канцелярия. Но никто не
57

А. И. Куприн
знал, где она находится. Также неизвестно было юнкерам, где и
как существуют люди, обслуживающие их жизнь : все эти прачки,
полотеры, музыканты, ламповщики, служители, портные, дворни­
ки, швейцары, истопники и повара. Вследствие такого обилия лю­
дей всюду чувствовалась некоторая сжатость. Учить лекции и де­
лать чертежи приходилось в спальне, сидя боком на кровати и опи­
раясь локтями на ясеневый шкафчик, где лежала обувь и туалет­
ные принадлежности. По ночам тяжеловато бьшо дышать, и при­
ходилось открывать форточки на улицу. Но - пустяки! Все пере­
носила весело крепкая молодежь, и лазарет всегда пустовал, разве
изредка - ушиб или вытяжение жилы на гимнастике, или, еще реже,
такая болезнь, о которой почему-то не принято говорить .
Как всегда во всех тесных общежитиях, так и у юнкеров не пе­
реводился - большей частью невинный, но порою и жестокий -
обычай давать летучие прозвища начальству и соседям. К этой язы­
катой травле очень скоро и приучился Александров.
Первая рота, которая нарочно подбиралась из молодежи высо ­
кого роста и выдающейся стройности, носила официальное назва­
ние роты его императорского величества и, в отличие от других,
имела серебряный вензель на мундирных погонах. Упрощенный ее
титул бьш: «жеребцы его величества» .
Ею командовал капитан Алкалаев-Калагеоргий, но юнкера как
будто и знать не хотели этого старого боевого громкого имени.
Для них он был только Хухрик, а немного презрительнее - Хухра.
Никто изо всех юнкеров училища не сумел бы объяснить, что
означает это загадочное сл ово - Хухрик : маленького ехидного
зверька, или мех, или какое-то колючее растение, или злотворный
настой, или особую болезнь вроде чирия. Однако с этим прозви­
щем бьша связана маленькая легенда. Однажды батальон Алексан­
дровского училища на пробном маневре совершал очень длинный
и тяжелый переход. Юнкера со скатанными шинелями и с ранцами
с полной выкладкой, шанцевым инструментом и частями разбор­
ных палаток чуть не падали от зноя, усталости и жажды. Запоте­
лые их лица, густо покрытые черноземной мягкой пьшью, бьши
черны, как у негров, и так же, как у негров, блестели на них покрас­
невшие глаза и сверкали белые крепкие зубы.
Наконец-то долгожданный привал. «Стой. Составь ружья. Оп­
равиться!» - раздается в голове колонны команда и передается из
роты в роту. Богатая подмосковная деревня. Зелень садов и огоро­
дов, освежающая близость воды . Крестьянские б абы и девушки
высыпают на улицу и смеются. Охотно таскают воду из холодного
58

Рома11
колодца, дают юнкерам вволю напиться; льют и плескают воду им
на руки, обмыть горячие лица и грязные физиономии. Притащили
я блок, слив, огурцов, сладкого гороха, суют в руки и карманы. Ве­
селый смех, непринужденные шутки и прикосновения . Всегдашняя
извечная сказочная симпатия к солдату и жалость к трудности его
подневольной службы.
- И как это вы, бедные солдатики, страдаете? Жарища-то смот­
ри, кака адова, а вы в своей кислой шерсти, и ружья у вас каки
тяжеленные. Нам не вподъем. На-ко, на-ко, солдатик, возьми еще
яблочко, полегче станет .
Конечно, эта ласка и «жаль» относилась большей частью к юн­
керам первой роты, которые оказывались и ростом поприметнее, и
наружностью покраше. Но командир ее Алкалаев почему-то воз­
негодовал и вскипел. Неизвестно, что нашел он предосудительно­
го в свободном ласковом обращении веселых юнкеров и развязных
крестьянок на открытом воздухе, под пьmающим небом: наруше­
ние ли какого-нибудь параграфа военного устава или порчу мо­
ральных устоев? Но он защетинился и забубнил :
- Сейчас же по местам, юнкера. К винтовкам. Стоять вольно­
а, рядов не разравнивать !
- Таратов, чему вы смеетесь? Лишнее дневальство! Фельдфе­
бель, запишите!
Потом он накинулся было на ошалевших крестьянок:
- Чего вы тут столпились? Чего не видали? Это вам не бала­
ган . Идите по своим делам, а в чужие дела нечего вам соваться . Ну,
живо, кыш-кыш-кыш!
Но тут сразу взъерепенилась крепкая, красивая, румяная сквозь
веснушки, языкатая бабенка:
- А тебе что нужно?! Ты нам что за генерал? Тоже кышкает на
нас, как на кур! Ишь ты, хухрик несчастный! - И пошла, и пошла".
до тех пор, пока Алкалаев ие обратился в позорное бегство. Но
все-таки метче и ловче сл овечка, чем хухрик, она в своем обшир­
ном словаре не нашла. Может быть, она вдохновенно родила его
тут же на месте столкновения?
«И в самом деле, - думал иногда Александров, глядя на слу­
чайно проходившего Калагеоргия. - Почему этому человеку, ху­
дому и дл инному, со впадинами на щеках и на висках, с пергамент­
ным цветом кожи и с навсегда унылым видом , не пристало бы так
клейко никакое другое прозвище? Или это свойство народного язы­
ка, мгновенно изобретать такие ладные сл овечки?»
5-3267
59

А. И. Куприн
Курсовыми офицерами в первой роте служили Добронравов и
Рославлев, поручики. Первый почему-то казался Александрову
похожим на Добролюбова, которого он когда-то пробовал читать
(как писателя запрещенного), но от скуки не дотянул и до четверти
книги. Рославлев же был увековечен в прощальной юнкерской пес­
не, являвшейся плодом коллективного юнкерского творчества, та­
ким четверостишием:
Прощай, Володька, черт с тобою,
Развратник, пьяница, игрок.
Недаром дан самой судьбою
Тебе хронический порок.
Этот Володька бьш велик ростом и дороден . Портили его мас­
сивную фигуру ноги, расходившиеся в коленях наружу, иксом. Рас­
сказывали про него, что однажды он, на пьяное пари, остановил
ечкинскую тройку на ходу, голыми руками. Он бьш добр и не при­
дирчив, но симпатиями у юнкеров не пользовался . Из ложного мо­
лодечества и чтобы подольститься к молодежи он часто употреб­
лял грязные, похабные выражения, а этого юнкера в частном оби­
ходе не терпели, допуская непечатные слова в прощальную песню,
называвшуюся также звериадой. Надо сказать, что это заглавие
бьшо плагиатом. Оно какими-то неведомыми путями докатилось в
белый дом на Знаменке из Николаевского кавалерийского учили­
ща, где существовало со времен лермонтовского юнкерства.
Московская звериада вдохновлялась музою хромой и неизоб­
ретательной, домашняя же ее поэзия бьша суковатая...
Володька Рославлев прервал свою начальственно-педагогичес­
кую деятельность перед японской войною, поступив в московскую
полицию.
Вторую роту звали «зверями». В нее как будто специально по­
ступали юноши крепко и широко сложенные, также рыжие и с не­
которою корявостью . Большинство носило усики, усы и даже уси­
щи. Бьша и молодежь с короткими бородами (времена бьши Алек­
сандра Третьего) .
Отличалась она серьезностью, малой способностью к шутке и
какой-то (казалось Александрову) нелюдимостью . Но зато ее юн­
кера были отличные фронтовики, на парадах и батальонных уче­
ниях держали шаг твердый и тяжелый, от которого сотрясалась
земля. Командовал ею капитан Клоченко, ничем не замечательный,
60

Рома11
аккуратный службист, большой, морковно-рыжий и молчаливый.
Звериада ничего не могла про него вьщумать острого, кроме сле­
дующей грубой и мутной строфы:
Прощай, Клоченко, рыжий пес,
С своею рожею ехидной.
Умом до нас ты не дорос,
Хотя мужчина очень видный .
Почему здесь состязание в умах - непонятно. А ехидности в
наружности Клоченки никакой не наблюдалось . Простое, широ­
кое, голубоглазое (как часто у рыжих) лицо примерного армейско­
го штаб-офицера, с привычной служебной скукой и со спокойной
холодной готовностью к исполнению приказаний.
Курсовым офицером служил капитан Страдовский, по-юнкер­
ски - Страделло, прибывший в училище из императорских стрел­
ков. Был он всегда добр и ласково-весел, но говорил немного . На­
пуск на шароварах доходил у него до сапожных носков.
Был он мал ростом, но во всем Московском военном округе не
находилось ни одн ого офицера, который мог бы состязаться со
Страдовским в стрельбе из винтовки. К тому же он рубился на эс­
падронах, как сам пан Володыевский из романа «Огнем и мечом»
Генриха Сенкевича, и даже его малорослость не мешала ему по­
беждать противников.
Уже одного из этих богатых даров достаточно было бы, чтобы
приобрести молчаливую любовь всего училища.
Третья рота бьша знаменная. При ней числилось батальонное
знамя . На смотрах, парадах, встречах, крещенском водо вятии и в
других торжественных случаях оно находилось при третьей роте .
Обыкновенно же оно хранилось на квартире начальника училища.
Знаменная рота всегда на виду, и на нее во время торжеств уст­
ремляются зоркие глаза высшего начальства. Потому-то она и со ­
ставлялась (особенно передняя шеренга) из юношей с наиболее кра­
сивыми и при влекательными лицами . Красивейший же из этих из­
бранных красавцев, и непременно портупей-юнкер, имел высочай­
шую честь носить знамя и называться знаменщиком. В том году,
когда Александров поступил в училище, знаменщиком был Кениг,
его однокорпусник, старше его на год .
В домашнем будничном обиходе третья рота называлась «ма­
зочки» или «девочки». Ею уже давно командовал капитан Ходнев,
61

А. И. Куприн
неизвестно, когда, кем и почему прозванный Варварой, - смуглый,
черноволосый, осанистый офицер, никогда не смеявшийся, даже
не улыбнувшийся ни разу; машина из стали, заведенная однажды
на всю жизнь, человек без чувств, с одним только долгом . Говорил
он четким, приятного тембра баритоном и заметно в нос. Ни разу
никто не видел его сердитым, и ни разу он не повысил голоса. Пе­
редавал ли он, по обязанности, похвалу юнкеру или наказывал
его - все равно, тон Варвары звучал одинаково точно и бесстрас­
тно . Его не то чтобы боялись, но никому и в голову не приходило
ослушаться его одного стального, магнетического взора. Таких вот
людей умел живописать краткими резкими штрихами покойный
Виктор Гюго . И юнкера в своей звериаде, по невольному чутью,
сдержали обычную словоохотливость .
Прощай, Варвара-командир,
Учитель правил и сноровок,
Теперь надели мы мундир,
Не надо нам твоих муштровок.
Из курсовых офицеров третьей роты поручик Темирязев, кра­
сивый, стройный светский человек, бьш любимцем роты и всего
училища и лучше всех юнкеров фехтовал на рапирах . Впрочем, и с
самим волшебником эскрима, великим Пуарэ, он нередко кончал
бой с равными количествами очков.
Но другой курсовой представлял собою какое-то печальное,
смешное, вздорное и случайное недоразумение. Он бьш поразитель­
но мал ростом, гораздо меньше самого левофлангового юнкера
четвертой роты, и притом коротконог . В довершение он бьш толст,
и шея у него сливалась с подбородком. Благодаря тесному мунди­
ру лицо его имело багрово-красный цвет. Фамилия его бьша хоро­
шая и очень известная в Москве - Дубышкин. Но вот он и остался
навеки Пупом, и даже в звериаде о нем не бьшо упомянуто ни сло­
ва. С него достаточно бьшо одного прозвища - Пуп.
Пуп не бьш злым, а скорее мелким по существу. Но бьш он нео­
бычайно, непомерно для своего ничтожного роста вспьшьчив и
честолюбив. Говоря с начальством или сердясь на юнкеров, он со­
всем становился похожим на индюка: так же он надувался, краснел
до лилового цвета, шипел и, теряя волю над словом, болботал пу­
таную ерунду. В те дни, когда Александров учился на первом кур­
се, у всех старых юнкеров пошла повальная мода пускать Пупу ра-
62

Рома11
кету. Кто-нибудь выдумывал смешную глупость, например: «Ког­
да я бьm маленьким, я спал в папашиной галоше», или: «Ваше пре­
восходительство, юнкер Пистолетов носом застрелился» , или еще:
«Решительно все равно: что призма и что клизма - это все из од­
ной мифологии» и так далее. Этот вздор автор громко выкрики­
в ал , подражая индюшечьему голосу Дубышкина, и тотчас же при­
нимался со всей силой легких выдувать сплошной шипящий звук .
Полагалось, что это взлетела ракета, а чтобы ее лёт казался еще
правдоподобнее, пиротехник тряс перед губами ладонью, застав­
ляя звук вибрировать. Наконец, достигнув предельной высоты,
ракета громко взрывалась : «Пуп!»
Надо сказать, что этот злой фейерверк пускался всегда с таким
расчетом, чтобы Пуп его услышал. Он слышал, злился, портил себе
кровь и характер, и, в сущности, нельзя бьmо понять, за что взрос­
лые балбесы травят несчастного смешного человека.
Четвертая рота, в которой имел честь служить и учиться Алек­
сандров, звалась ". то есть она называлась " . ее прозвание, за малый
рост, было грубо по смыслу и оскорбительно для слуха. Ни разу
Александров не назвал его никому постороннему, ни даже сестрам
и матери. Четвертую роту звали" . «блохи» . Кличка несправедли­
вая: в самом малорослом юнкере было все-таки не меньше двух
аршин с четырьмя вершками .
Но существует во всей живущей, никогда не умирающей миро­
вой природе какой-то удивительный и непостижимый закон, по ко­
торому заживают самые глубокие раны, срастаются грубо разруб­
ленные члены, проходят тяжкие инфекционные болезни, и, что еще
поразительнее - сами организмы в течение многих лет вырабаты­
вают средства и орудия для борьбы со злейшими своими врагами .
Не по этому ли благодетельному инстинктивному закону чет­
вертая рота Александровского училища с незапамятных времен
упорно стремилась перегнать прочие роты во всем, что касалось
ловкости, силы, изящества, быстроты, смелости и неутомимости .
Ее юнкера всегда бывали первыми в плавании, в верховой езде, в
прыган ье через препятствия, в беге на большие дистанции, в фех­
товании на рапирах и эспадронах, в рискованных упражнениях на
кольцах и турниках и в подтягивании всего тела вверх на одной
руке. И надо еще сказать, что все они бьm и страстными поклонни­
ками циркового искусства и нередко почти всей ротой встречались
в субботу вечером на градине цирка Соломонского, что на Цвет­
ном бульваре. Их тянули к себе, восхищали и приводили в энтузи-
63

А. И. Куприн
азм те необычайные акробатические трюки, которые на их глазах
являлись чудесным преодолением как земной тяжести, так и инерт­
ности человеческого тел а.
Ближайшее ротное начальство относилось к этому увлечению
высшей гимнастикой не с особенным восторгом. Дрозд всегда опа­
сался того, что от злоупотребления ею бывают неизбежные ушибы,
поломы, вывихи и растяжения жил. Курсовой офицер Николай Ва­
сильевич Новоселов, прозванный за свое исключительное знание
всевозможных военных указов, наказов и правил «УставчикоМ>>, вор­
чал недовольным голосом, созерцая какую-нибудь «чертову мель­
ницу>>: «И зачем? И для чего? В наставлении об обучении гимнасти­
ке ясно указаны все необходимые упражнения. А военное училище
вам не балаган, и привилегированные юнкера - вовсе не клоуны» .
Второй курсовой офицер Белов только покачивал укоризнен­
но головой, но ничего не говорил . Впрочем, он всегда бьm молча­
лив. Он вывез с русско-турецкой войны свою жену, болгарку - даму
неописуемой, изумительной красоты. Юнкера ее видели очень ред­
ко, раза два-три в год, не более, но все поголовно и молча прекло­
нялись перед нею . Оттого и личность ее супруга считалась непри­
косновенной, окруженная чарами всеобщего табу.
К толстому безмолвному Белову не прилипло ни одно прозви­
ще, а на красавицу, по общему неписаному и несказанному закону,
положено бьmо долго не засматриваться, когда она проходила че­
рез плац или по Знаменке. Также запрещалось и го ворить о ней .
Рыцарские обычаи.
Глава Х
В ТОРАЯ ЛЮБОВЬ
Конечно, самый гл авный, самый волнующий визит новоиспе­
ченного юнкера Александрова предназначался в семью Синельни­
ковых, которые давно уже переехали с летней дачи в Москву, на
Гороховую улицу, близ Земляного вала, в двух шагах от крашен­
ного в фисташковый цвет Константиновского межевого институ­
та. Давно влюбленное сердце юноши горело и нетерпеливо рвалось
к ней, к волоокой богине, к несравненной, единственной, прекрас­
ной Юленьке . Показаться перед нею не жалким мальчиком-каде­
том, в неуклюже пригнанном пальто, а стройным, ловким юнке-
64

Ромаи
ром славного Александровского училища, взрослым молодым че­
ловеком, тольк о что присягнувшим под батальонным знаменем на
верность вере, царю и отечеству, - вот бьmа его сладкая, тревож­
ная и боязл и вая мечта, овладевавшая и м каждую ночь перед паде­
нием в сон, в те краткие мгновенья, когда так рельефно встает и
вид ится недавнее прошлое...
Белые замшевые тугие перчатки на руках; барашковая шапка с
золотым орлом лихо надвинута на правую бровь; лакированные
блестящие сапоги; холодное оружие на левом боку; отлично сши ­
тый мундир, ладно, крепко и весело облегающий весь корпус; бе­
лые погоны с красным витым вензелем «А. II»; золотые широкие
галуны; а главное - и нстинктивное сознание своей восемнадцати­
летней счастливой ловк ости и легкости и той самоуверенной жиз­
нерадостности , перед к от орой послушно развертывается весь
мир, - разве все эти победоносные данные не тронут, не смягчат
сердце суровой и холодной красавицы?.. И все-таки он с невольной
ребяческ ой робостью отдалял и отдалял день и ч ас свидания с нею.
Он до сих пор не мог ни понять , ни забыть спокойных деловых
слов Юленьки в момент расставания, там, в Химках, в к анарееч­
ном уголку между шкафом и пианино, где они так часто и так по­
долгу целовались и откуда выходили потом с красными пятнами
на лицах, с блестящими глазами, с порывистым дыханием, с кру­
жащейся головой и с растрепанными волосами .
Прощаясь, она отвела его руку и сказала голосом наст авни цы:
- Забудем эти глупые шалости летнего сезона. Теперь мы обое
стал и большими и серьезными .
И, протя гивая ему руку, она сказала:
- Останемся же добрыми друзьями .
Но почему же этот жестокий, оскорбительный удар был так
непредвиденно внезапен? Еще три дня назад, вечером, они сидели в
густой пахучей березовой роще, и она сказала тихо:
- Тебе так неудобно. Положи голову мне на колени .
Ах, никогда в жизни он не позабудет, как его щека ощутила
шершавое прикосновение тонкого и теплого молдаванского полот­
на и под ним мраморную гладкость крепкого женского бедра. Он
стал целовать сквозь материю эту мощную и нежную ногу, а Юлия,
точно в испуге, горячо и быстро шептала:
-Нет" . Так не надо" . Так нельзя.
И в это время гладила ему волосы и прижимала его губы к сво­
ему телу.
А разве может когда-ни будь изгладиться из памяти Александ­
рова, как и ногда, во время бешено крутящегося вальса, Юлия, том-
65

А. И. Куприн
но закрывши гл аза, вся приникала вплоmую к нему, и он чувство­
вал через влажную рубашку живое, упругое прикосновение ее креп­
кой девической груди и легкое щекотание ее маленького твердого
соска ... О, волшебная власть воспоминаний! А теперь Юлия гово­
рит, точно старая дева, точно классная учительница: «Ах, будемте
друзьями» . В знойный день человек изнывает от жары и жажды.
Губы, рот и гортань у него засохли. А ему вдруг, вместо воды, дают
совет: положи камешек в рот, это обманывает жажду.
Но почему же это отчуждение и этот спокойный холод? Это
благоразумие из прописи? Может быть, он надоел ей? Может быть,
она влюбилась в другого? Может быть, и в самом деле Александ­
ров бьш для нее только дразнящей летней игрушкой, тем, что те­
перь начинает называться странным чужим словом - флирт? И,
вероятно, никогда бы она не согл асилась выйти замуж за пехоmо­
го офицера, у которого, кроме жалованья - сорок три рубля в ме­
сяц, - нет больше решительно никаких доходов. Правда, она про­
гнала от себя долговязого , быстроногого Покорни, но мало ли еще
в Москве богатых женихов, и вот, в ожидании одного из них, она
решила сразу прекратить полуневинную, полудетскую забаву.
Но может быть и то, что мать трех сестер Синельниковых, Анна
Романовна, очень полная, очень высокая и до сих пор еще очень
красивая дама, узнала как-нибудь об этих воровских поцелуйчи­
ках и задала Юленьке хорошую нахлобучку? Недаром же она в
последние химкинские дни была как будто суха с Александровым;
или это только теперь ему кажется?
Конечно, всего скорее могл а донести матери младшая дочка,
четырнадцатилетняя лупоглазая Любочка, большая егоза и ябед­
ница, шантажистка и вымогательница. Зоркие ее гл аза видели
сквозь стены, а с ней, как с «маленькой», мало стеснялись . Когда
старшие сестры не брали ее с собой на прогулку, когда ей необхо­
димо бьшо выпросить у них ленточку, она, устав клянчить, всегда
прибегала к самому ядовитому приему: многозначительно кивала
головой, загадочно чмокала языком и говорила протяжно:
- Хо-ро-шо же. А я маме скажу.
- Что ты скажешь, дура? Никто тебе не поверит. Мы сами ска-
жем, что ты с гимназистом Чулковым целовалась в курятнике .
- И никто вам не поверит, потому что я маленькая, а мне все пове­
рят, потому что устами младенцев сама истина гл аголет. .. Что, взяли?
В конце концов она добивалась своего: получала пятачок и лен­
ту и , скучая , тащилась за сестрами по пьшьной дороге.
66

Ром а11
Вот эта-то сrрекоза и могла наболтать о том, что бьшо, и о том,
чего не было. Но какой стыд, какой позор для Александрова! Вос­
пользоваться дружбой и гостеприимством милой, хорошей семьи,
уважаемой всей Москвой, и внести в нее потаенный разврат" . Нет,
уж теперь к Синельниковым нельзя и глаз показать и даже кварти­
ру их на Гороховой надо обегать большим крюком, подобно не­
удачл ивому вору.
И как же удивлен, потрясен и обрадован бьш юнкер Александ­
ров, когда в конце октября он получил от самой Анны Романовны
письмецо такого крошечного размера, который заставил невольно
вспомнить о ее рыхлом, тучном теле.
«Дорогой Алексей Николаевич (не решаюсь назвать Алешей
юнкера Александровского училища, где, кстати, имел счастие учить­
ся покойный муж). Что вы забьши ваших старых друзей? Приходи­
те в любую субботу, и лучше всего в ближнюю. Мы живем по-пре­
жнему на Гороховой. Девочки мои по вас соскучились. Можете
привести с собой двух, трех товарищей; чем больше, тем лучше.
Потанцуете, попоете, поиграете в разные игры " . Ждем. Ваша А. С.
Р.S.К7-ми -7-миспол.час".»
Не без труда удалось Александрову получить согласие у двух
товарищей : каждый юнкер дорожил семейным субботним обедом
и домашним вечером. Согласились только : его отделенный началь­
ник, второкурсник Андриевич, сын мирового судьи на Арбате, в
семье которого Александров бывал не раз, и новый друг его Вен­
сан, полуфранцуз, но по внешности и особенно по горбатому храб­
рому носу - настоящий бордосец; он прибьш в училище из третье­
го кадетского корпуса и стоял в четвертой роте правофланговым .
Ходил он в отпуск к мачехе, которую терпеть не мог.
В субботу юнкера сошлись на Покровке, у той церкви с коро­
ною на куполе, где венчалась императрица Елизавета с Разумовс­
ким. Оттуда до Гороховой бьшо рукой подать.
Александров начал неловко чувствовать себя, чем-то вроде ан­
трепренера или хлопотливого дальнего родственника. Но потом
эта мнительность стерлась, отошла сама собою. Бьша какая-то осо­
бенная магнетическая прелесть и неизъяснимая атмосфера общей
влюбленности в этом маленьком деревянном уютном домике. И все
женщины в нем бьши красивы; даже часто менявшиеся и всегда ве­
селые горничные.
67

А. И. Куприн
Подавали на стол, к чаю, красное крымское вино, тартинки с
маслом и сыром, сладкие сухари. Играл на пианино все тот же ма­
ленький, рыжеватый, веселый Панков из консерватории, давно со­
хнувший по младшей дочке Любе, а когда его не бьшо, то заводили
механический музыкальный ящик «Монопаю> и плясали под него.
В то время не бьшо ни одного дома в Москве, где бы не танцевали
при всяком удобном случае, до полной усталости .
Дом Синельниковых стал часто посещаться юнкерами . Один
приводил и представлял своего приятеля, который, в свою очередь,
тащил третьего. К барышням приходили гимназические подруги и
какие-то дальние московские кузины , все хорошенькие, страстные
танцорки, шумные, задорные, пересмешницы, бойкие на язык, с
блестящими глазами, хохотушки. Эти субботние непринужденные
вечера пользовались большим успехом.
Так, часто в промежутках между танцами играли в petits jeux, в
фанты, в свои соседи, в почту, в жмурки, в «барыня прислала», в
«здравствуйте, король» и в прочие.
Величественная Анна Романовна почти всегда присутствовала
в зале, сидя в большом вольтеровском кресле и грея ноги в густой
шерсти умного и кроткого сенбернара Вольфа. Точно с высоты
трона, она следила за молодежью с благоскл онной поощритель­
ной улыбкой. Ее старшая дочь, Юлия, бьша поразительно на нее
похожа: и красивым лицом, и большим ростом, и даже будущей
склонностью к полноте . Конечно, Александров все еще продолжал
уверять себя в том, что он до сих пор влюблен безнадежно в жесто­
кую и что молодое сердце его разбито навсегда.
Но ему уже не удавалось порой обуздывать свою острую и смеш­
ливую наблюдательность. Глядя иногда поочередно на свою боги­
ню и на ее мать и сравнивая их, он думал про себя: «А ведь очаро­
вательная Юленька все толстеет и толстеет. К двадцати годам ее
уже разнесет, совсем как Анну Романовну. Воображаю, каково бу­
дет положение ее мужа, если он захочет ласково обнять ее за талию
и привлечь к себе на грудь . А руки-то за спиной никак не могут
сойтись. Положение!»
Правда, Александров тут же ловил себя с раскаянием на дур­
ных и грубых мыслях . Но он уже давно знал, какие злые, нелепые,
уродливые, бесстыдные, позорные мысли и образы теснятся порою
в уме человека против его воли.
Но от прошлого он никак не мог отвязаться . Ведь любила же
его Юленька." И вдруг в один миг все рухнуло, все пошло прахом,
бедный юнкер остался в одиночестве среди просторной и пустой
дороги, протягивая руку, как нищий, за подаянием.
68

Рома11
Временами он все-таки дерзал привлечь к себе внимание Юленьки
настоятельной услужливостью, горячим пожатием руки в танцах, мо­
лящим ВЛIОбленным взглядом, но она с обидным спокойствием точно
не замечала его; равнодушно отходила от него прочь, прерывала его
робкие слова громким разговором с кем-нибудь совсем посторонним.
Однажды, когда играли в почту, он послал ей в Ялту краткую
записочку:
«Неужели вы забьши, как я обнимал ваши ноги и целовал ваши
колени там, далеко в прекрасной березовой роще?» Она развернула
бумажку, вскользь поглядел а на нее и, разорвав на множество самых
маленьких кусочков, кинула, не глядя, в камин. Но со следующей по­
чтой он получил письмецо из города Ялты в свой город Кинешму.
Быстрым мелким четким почерком в нем бьши написаны две строки:
«А вы забьши ту березовую кашу, которой вас в детстве потче­
вали за глупость и дерзость?»
Тут с окончательной ясностью понял несчастный юнкер, что его
скороспешному любовному роману пришел печальный конец. Он
даже не обиделся на прозрачный намек на розги. Поймав случай­
ный взгляд Юленьки, он издали серьезно и покорно склонил голову
в знак послушания. А когда гости стали расходиться, он в передней
улучил минутку, чтобы подойти к Юленьке и тихо сказать ей :
- Вы правы. Я сам вижу, что надоел вам своим приставанием .
Это бьшо бестактно. Лучше уже маленькая дружба, чем большая,
но лопнувшая любовь.
- Ну вот и умница, - сказала она и крепко пожала своей пре­
красной большой, всегда прохладной рукой руку Александрова.
- И я вам буду настоящим верным другом.
В следующую субботу он пришел к Синельниковым совсем выз­
доровевшим от первой любви. Он думал: «А не влюбиться ли мне в
Оленьку или в Любочку? Только в какую из двух?»
И в тот же вечер этот господин Сердечкин начал строить куры по­
очередно обеим барьПШIЯМ, еще не решивши, к чьим ногам положит он
свое объемистое сердце. Но эти маленькие девушки, почти девочки, уже
умели с чисто женским инстинктом неви1-mо кокепшчать и разбирать­
ся в любовной вязи . На все пьшкие подходы юнкера они отвечали:
- Нет уж, пожалуйста ! Все эти ваши комплименты, и рьщар­
ство, и ухаживанья, все это, пожалуйста, обращайте к Юленьке, а
не к нам. Слишком много чести !
69

А. И. Куприн
Глава Х1
СВАДЬБА
Приходит день, когда Александров и трое его училищных то­
варищей получают печатные бристольские карточки с приглаше­
нием пожаловать на бракосочетание Юлии Николаевны Синель­
никовой с господином Покорни, которое последует такого-то чис­
ла и во столько-то часов в церкви Константиновского межевого
института . Свадьба как раз приходилась на отпускной день, на сре­
ду. Юнкера с удовольствием поехали.
Большая Межевая церковь бьша почти полна. У Синельнико­
вых, по их покойному мужу и отцу, полковнику генерального шта­
ба, занимавшему при генерал-губернаторе Владимире Долгоруком
очень важный пост, оказалось в Москве обширное и блестящее зна­
комство. Обряд венчания происходил очень торжественно: с пев­
чими из капеллы Сахарова, со знаменитым протодиаконом Успен­
ского собора Юстовым и с полным ослепительным освещением, с
нарядной публикой.
Под громкое радостное пение хора «Гряди, гряди, голубица
от Ливана» Юлия, в белом шелковом платье, с огромным шлей­
фом, который поддерживали два мальчика, покрытая длинной
сквозной фатою, не спеша, величественно прошла к амвону. Ее
сопровождал гул восхищения. Своим шафером она выбрала пред­
ставительного, высокого Венсана, и Александров сам не знал:
обижаться ли ему на это предпочтение или, наоборот, благода­
рить невесту за ту деликатность, с которой она избавила его от
лишних мучений ревности . Только почему же Венсан еще накану­
не не уведомил о чести, которой удостоился? Надо будет сказать
ему, что это - свинство.
Громадный протодиакон с необыкновенно пышными завиты­
ми рыжими волосами трубил нечеловечески густым, могучим и
страшным голосом: «Жена же да убоится му-у-ужа. "» - и от этих
потрясающих звуков дрожали и звенели хрустальные призмочки
люстр и чесалась переносица, точно перед чиханьем. Молодых во­
дили в венцах вокруг аналоя с пением «Исаия ликуй: се дева име во
чреве»; давали им испить вино из одной чаши, заставили поцело­
ваться и обмениться кольцами . Много раз священник и протодиа­
кон упомянули о чреве, рождении и обильном многоплодии . Служба
шла в быстром, оживленном, веселом темпе.
70

Рома//
АлексаIЩров стоял за колонкой, прислонясь к стене и скрестив
руки на груди по-наполеоновски. Он сам себе рисовался пожилы м,
много пережившим человеком, перенесшим тяжелую трагедию ве­
ликой любви и ужасной измены . Опустив голову и нахмурив брови,
он думал о себе в третьем лице: «Печать невыразимых страданий
лежала на бледном челе несчастного юнкера с разбитым сердцем . ..»
Когда венчание окончилось и приглашенные потянулись по­
здравить молодых, несчастный юнкер столкнулся с Оленькой и
спросил ее:
-Ачто, Ольга Николаевна, хотели бы вы быть на месте Юленьки?
Она заиграла лукавыми темными глазами.
- Ну уж, благодарю вас. Покорпи вовсе не герой моего романа.
- Ах, я не то хотел сказать, - поправился АлексаIЩров. - Но
венчание бьmо так великолепно, что любая барышня позавидова­
ла бы Юленьке.
- Только не я, - и она гордо вздернула кверху розовый корот­
кий носик. - В шестнадцать лет порядочные девушки не думают о
замужестве. Да и, кроме того, я, если хотите знать, принципиальная
противница брака. Зачем стеснять свою свободу? Я пред почитаю
пойти на высшие женские курсы и сделаться ученой женщиной.
Но ее влажные коричневые глаза, с томно-синеватыми веками, .
улыбались так задорно, а губы сжались в такой очаровательный
красный морщинистый бутон, что АлексаIЩров, наклонившись к
ее уху, сказал шепотом:
- И все это - неправда. И никогда вы не пойдете коптиться
на курсах. Вы созданы Богом для кокетства и для любви, на поги­
бель всем нам, вашим поклонникам.
Пользуясь теснотою, он отыскал ее мизинец и крепко пожал
его двумя пальцами. Она' , блеснув на него глазами, убрала свою
руку и шепнула ему: кш! - как на курицу.
АлексаIЩров поздравил новобрачных, стоявших в левом приделе.
Рука Юленьки бьmа холодна и тяжела, а гл аза казались усталъ1ми.
Но она крепко пожала его руку и слегка, точно жалобно, ул ыб­
нулась.
Покорпи весь сиял ; сиял от напомаженного пробора до лаки­
рованных ботинок; сиял новым фраком, ослепительно белым ши­
роким пластроном, золотом запонок, цепочек и колец, шелковым
блеском нового шапокляка . Но на взгляд Александрова он, со своею
долговязостью, худобой и неуклюжестью бьm еще непригляднее,
чем раньше, летом, в простом дачном циджачке. Он крепко ухва­
тил руку юнкера и начал ее качать, как насос.
71

А. И. Куприн
-Спасибо, мерси, благодарю! -говорил он, захлебываясь от
счастья. -Будем снова добрыми старыми приятелями. Наш дом
будет всегда открыт для вас.
А Анна Романовна, разрядившаяся ради свадьбы, как царица
Савская, и похорошевшая, казавшаяся теперь старшей сестрой
Юленьки, пригласила любезно:
- Прямо из церкви зайдите к нам, закусить чем Бог послал и
выпить за новобрачных. И товарищей позовите. Мы звать всех не
в состоянии; очень уж тесное у нас помещение; но для вас, милых
моих александровцев, всегда есть место. Да и потанцуете немнож­
ко. Ну, как вы находите мою Юленьку? Право, ведь недурна?
Александров вздохнул шумно и уньmо.
- Вы спрашиваете -не дурна ли? А я хотел бы узнать, кто и
где видел подобную совершенную красоту?
- О, какой рыцарский комплимент! Мсье Александров, вы
опасный молодой мужчина... Но, к сожалению, из одних компле­
ментов в наше время шубу не сошьешь. Я, признаюсь, очень рада
тому, что моя Юленька вышла замуж за достойного человека и сде­
лала прекрасную партию, которая вполне обеспечивает ее будущее.
Но, однако, идите к вашим товарищам. Видите, они вас ждут.
Александров покрутил головою.
-А ведь про шубу-то она, наверное, на мой счет прошлась?
Квартиру Синельниковых нельзя бьmо узнать -такой она по­
казалась большой, вместительной, нарядной после каких-то неве­
домых хозяйственных перемен и перестановок. Анна Романовна,
несомненно, обладала хорошим глазомером. У нее казалось мно­
голюдно, но тесноты и давки не бьmо.
В зале стояли покоем столы с отличными холодными закуска­
ми. Стульев почти не бьmо. Закусывали стоя, а la fourchette. Два
наемных лакея разносили на серебряных подносах высокие тонко­
горлые бокалы с шампанским. Александров пил это вино всего
только во второй раз в своей жизни. Оно бьmо вкусное, сладкое,
шипело во рту и приятно щекотало горло. После третьего бокала у
него повеселело в голове, потеплело в груди, и глаза стали все ви­
деть, точно сквозь легкую струящуюся завесу. С трудом разобрал
он на высокой толстостенной бутьmочке золотые литеры: «Veuve
Clicquot!» •.
• «Вдова Клико>> (франц. ) .
72

Рома11
Потом лакеи с необыкновенной быстротой и ловкостью разня­
ли столовый «покой» и унесли куда-то столы . В зале стало совсем
просторно. На окна спустились темно-малиновые занавесы . Зажг­
лись лампы в стеклянных матовых колпаках . Наемный тапер, вдох­
новенно взлохмаченный брюнет, заиграл вальс.
Александров выпил еще один бокал шампанского и вдруг по­
чувствовал, что больше нельзя. «Генуг, ассе, баста, довольно», -
сказал он ласково засмеявшемуся лакею.
Нет, он вовсе не бьш пьян, но весь бьш как бы наполнен, напоен
удивительно легким воздухом . . Движения его в танцах бьши точ­
ны, мягки и беззвучны (вообще он несколько потерял способность
слуха и оттого говорил громче обыкновенного). Но им , незаметно
для самого себя, овладело очарование той атмосферы всеобщей
легкой влюбленности, которая всегда широко разливается на сва­
дебных праздниках . Здесь есть такое чувство, что вот, на время,
приоткрьшась запечатанная дверь; запрещенное стало на глазах
участников не только дозволенным , но и благословенным. Суро­
вая тайна стала открытой, веселой, прелестной радостью . Нежный
гашиш сладко одурманивал молодые души.
Александров не отходил от Оленьки, упрямо и ревниво ловя
минуты, когда она освобождалась от очередного танцора. Он без
ума бьш влюблен в нее и сам удивлялся, почему не замечал раньше,
как глубоко и велико это чувство.
- Оленька, - сказал он. - Мне надо поговорить с вами по
очень, по чрезвычайно нужному делу. Пойдемте вон в ту малень­
кую гостиную. На одну минутку.
- А разве нельзя сказать здесь? И что это за уединение вдвоем?
- Да ведь мы все равно будем у всех на глазах. Пожалуйста,
Олечка!
- Во-первых, я вам вовсе не Олечка, а Ольга Николаевна. Ну,
пойдемте, если уж вам так хочется . Только, наверно, это пустяки
какие-нибудь, - сказала она, садясь на маленький диванчик и об­
махи ваясь веером . - Ну, какое же у вас ко мне дело?
- Оленька, - сказал Александров дрожащим голосом, - мо­
жет быть, вы помните те четыре слова, которые я сказал вам на
балу в нашем училище.
- Какие четыре слова? Я что-то не помню.
- Позвольте напомнить... Мы тогда танцевали вальс, и я ска-
зал: «Я люблю вас, Оля» .
73

А. И. Куприн
- Какая дерзость!
- А помните, что вы мне ответили?
- Тоже не помню. Вероятно, я вам ответила, что вы нехоро-
ший, испорченный мальчишка.
- Нет, не то. Вы мне ответили: <<Ах, если бы я могла вам верить».
- Да, конечно, вам верить нельзя. Вы влюбляетесь каждый день.
Вы ветрены и легкомысленны, как мотьшек ... И это-то и есть все то
важное, что вы мне хотели передать?
- Нет, далеко не все. Я опять повторяю эти четыре заветные
слова. А в доказательство того , что я вовсе не порхающий папиль­
он ·, я скажу вам такую вещь , о которой не знают ни моя мать, ни
мои сестры и никто из моих товарищей, сл овом, никто, никто во
всем свете.
Ольга зажмурилась и затрясла своими темными блестящими
кудряшками.
- А это не будет страшно?
-
Ничуть, - серьезно отв етил Александров. - Но уговор,
Ольга Николаевна: раз я лишь одной вам открываю величайшую
тайну, то покорно прошу вас, вы уж, пожалуйста, никому об этом
не болтайте.
- Никому, никому! Но она, н адеюсь, приличная, ваша тайна?
- Абсолютно. Я скажу даже, что она возвышенная ...
- Ах, говорите, говорите скорей. Я вся трясусь от любопыт-
ства и н етерпения .
Ее правый глаз бьш освещен сбоку и сверху, и в нем, между зрач­
ком и райком, горел и точно переливался светло-золотой живой
блик. Александров засмотрелся на эту прелестную игру глаза и за­
молчал.
- Ну, что же? Я жду, - ласково сказала Ольга.
Александров очнулся .
- Н у, вот ... на днях, очень скоро ... через неделю, через две... мо­
жет быть, через месяц ... появится на свет... будет напечатана в одном
журнале... появится на свет моя сюита... мой рассказ. Я не знаю, как
назвать ". Прошу вас, Оля, пожелайте мне успеха. От этого рассказа,
или как сказать? .. эскиза, так многое зависит в будущем .
- Ах, от души, от всей души желаю вам удачи ... - пьшко ото­
звалась Ольга и погладила его руку . -Но только что же это та­
кое? Сделаетесь вы известным автором и загордитесь . Будете вы
• мотьmек (от фраиц. papillon).
74

Рома11
уже не нашим милым, сл авным, добрым Алешей или просто юнке­
ром Александровым, а станете называться «господин писатель», а
мы станем глядеть на в ас снизу вверх, раскрыв рты,
- Ах, Оля, Оля, не смейтесь и не шутите над этим . Да. Скажу
вам откровенно, что я ищу славы, знаменитости ... Но не для себя, а
для нас обоих: и для вас и для меня. Я говорю серьезно. И, чтобы
доказать вам всю мою любовь и все уважение, я посвящаю этот
первый мой труд вам, вам, Оля !
Она широко открьша глаза.
- Как? И это посвящение будет напечатано?
- Да. Непременно . Так и будет напечатано в самом начале :
«Посвящается Ольге Николаевне Синельниковой», внизу мое имя
и фамилия ...
Ольга всплеснула руками .
- Неужели в самом деле так и будет? Ах, как это удивительно !
Но только нет. Не надо полной фамилии . Нас ведь вся Москва зна­
ет . Бог знает, что наплетут, Москва ведь такая сплетница. Вы уж
лучше как-нибудь под инициалами. Чтобы знали об этом только
двое: вы и я . Хорошо?
- Хорошо. Я повинуюсь . А когда я стану большим, настоя­
щим писателем, Оленька, когда я буду получать большие гонора­
ры, тогда ...
Она быстро встала .
- Тогда и поговорим. А теперь пойдемте в зал. На нас уже смотрят.
- Дайте хоть ручку поцеловать!
- Потом. Идите первым. Я только поправлю волосы .
Бьmа пора юнкерам идти в училище. Гости тоже разъезжались.
Ольга и Люба провожали их до передней, которая бьша освещена сла­
бо. Когда Александров успел надеть и одернуть шинель, он услыхал у
самого уха тихий шепот: <<До свидания, господин писатель», - и го­
рящие сухие губы быстро коснулись его щеки, точно клюнули .
Домов юнкера нарочно пошли пешком, чтобы выветрить из себя
пары шампанского. Путь бьш не близкий: Земляной вал, Покровка,
Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль ,
башня Кутафья, Знаменка... Юнкера успели прийти в себя, и каж­
дый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офи­
церу, поручику Рославлеву, по-училищному - Володьке: «Ваше бла­
городие, является из отпуска юнкер четвертой роты такой-то» .
Володька прищурил глаза, повел огромным носом и спросил
коротко:
75

А. И. Куприн
- Клико деми-сек? •
- Так точно, ваше благородие. На свадьбе бьши в семье пол-
ковника Синельникова.
- Ага! Ступайте .
Этот Володька и сам бьш большущим кутилой .
Глава :ХП
ГОСПОД ИН ПИСАТЕЛЬ
Это бьша очень давнишняя мечта Александрова - сделаться
поэтом илт.�: романистом . Еще в пансионе Разумовской школы он
не без труда написал одно замечательное стихотворение:
Скорее, о , птички, летите
Вы в теплые страны от нас,
Когда ж вы опять прилетите,
То будет весна уж у нас.
В лугах запестреют цветочки,
И солнышко их осветит,
Деревья распустят листочки,
И будет прелестнейший вид .
Ему бьшо тогда семь лет... Успех этих стихов льстил его само­
любию. Когда у матери случались гости, она всегда уговаривала
сына: «Алеша, Алеша, прочитай нам «Скорее, о , птички». И по
окончании декламации гости со вздохом говорили: «Замечатель­
но! удивительно ! А ведь, кто знает, может быть, из него будущий
Пушкин выйдет» .
Но, перейдя в корпус, Александров стал стыдиться этих стиш­
ков. Русская поэзия показала ему иные, совершенные образцы . Он
не только перестал читать вслух своих несчастных птичек, но упро­
сил и мать никогда не упоминать о них.
В пятом классе его потянуло на прозу. Причиною этому бьш,
конечно, неотразимый Фенимор Купер.
•Полусухое? (фра иц.)
76

Рома11
К тому же кадета Александрова соблазняла та легкость, с кото­
рой он писал всегда на полные двенадцать баллов классные сочи­
нения, нередко читавшиеся вслух, для примера прочим ученикам.
Пять учебных тетрадок, по обе стороны страниц, прилежным
печатным почерком были мелко исписаны романом Александрова
«Черная Пантера» (из быта североамериканских дикарей племени
ваякса и об войне с бледнолицыми).
Там описывались удивительнейшие подвиги великого вождя по
имени Черная Пантера и его героическая смерть . Бледнолицые дья­
волы, теснимые краснокожими, перешли на небольшой необитае­
мый остров среди озера Мичиган . Они бьши со всех сторон обло­
жены индейцами, но взять их не удавалось . Их карабины бьши в
исправности, а громадный запас пороха и пуль грозил тем, что осада
продлится на очень большое время, вплоть до прихода гл авной
армии . Питаться же они могли свободно: рыбой из озера и проле­
тавшей многочисленной птицей.
Но лишь один вождь, страшный Черная Пантера, знал секрет
этого острова. Он весь бьш насыпан искусственно и держался на
стволе тысячелетнего могучего баобаба. И вот отважный воин,
никого не посвящая в свой замысел, каждую ночь подплывает ос­
торожно к острову, ныряет под воду и рыбьей пилою подпиливает
баобабовый устой. Наутро он незаметно возвращается в лагерь .
Перед последнею ночью он дает приказ своему племени:
- Завтра утром, когда тень от острова коснется мыса Чиу-Киу,
садитесь в пироги и спешно плывите на бледнолицых. Грозный бог
войны, великий Коокама, сам предаст белых дьяволов в ваши руки .
Меня же не дожидайтесь . Я приду в разгар битвы.
И ушел.
Утром воины беспрекословно исполнили приказание вождя. И
когда они, несмотря на адский ружейный огонь, подпльши почти к
самому острову, то из воды послышался страшный треск, весь остров
покосился набок и стал тонуть. Напрасно европейцы молили о поща­
де. Все она погибли под ударами томагауков или нашли смерть в озе­
ре. К вечеру же вода выбросила труп Черной Пантеры. У него под
водою не хватило дыхания, и он, перепилив корень, утонул. И с тех
пор старые жрецы поют в назидание юношам и так далее и так далее.
Бьши в романе и другие лица. Старый трапер, гроза индейцев , и
гордая дочь его Эрминия, в которую бьш безумно влюблен вождь
Черная Пантера, а также старый жрец племени ваякса и его дочь Зу­
мелла, покорно и самоотверженно влюбленная в Черную Пантеру.
77

А. И. Куприн
Роман писался любовно, но тяжело и долго . Куда легче дава­
лись Александрову его милые акварельные картинки и ловкие ка­
рикатуры карандашом на товарищей, учителей и воспитателей . Но
на этот путь судьба толкнет его гораздо позднее".
Во что бы то ни стало следовало этот роман напечатать. В нем
бьшо, на типографский счет, листа два, не менее. Но куда сунуться
со своим детищем - Александров об этом не имел никакого пред­
ставления. Помог ему престарелый монах, который продавал свеч­
ки и образки около часовни Сергия преподобного , что бьша у Иль­
инских ворот . Мать давным-давно подарила Александрову копил­
ку со старой малоинтересной коллекцией монет, которую когда-то
начал собирать ее покойный муж. Александров всегда нуждался в
свободном пятачке. Мало ли что можно на него купить: два пи­
рожка с вареньем, кусок халвы, стакан малинового кваса, десять
слив , целое яблоко, словом, без конца...
И вот, по какому-то наитию, однажды и обратился Александ­
ров к этому тихонькому, закапанному воском монашку с предло­
жением купить кое-какие монетки. В коллекции не бьшо ни мелких
золотых, ни крупных серебряных денег. Однако монашек , порыв­
шись в медной мелочи, взял три-четыре штуки, заплатил двугри­
венный и велел зайти когда-нибудь в другой раз. С того времени
они и подружились.
Сам Александров не помнил, почему он отважился обратиться
к монашку за советом:
- Кому бы мне отдать вот это мое сочинение, чтобы напечатали?
- А очень просто, - сказал монах. - Выйдете из ворот на
Ильинку, и тут же налево книжный ларек Изымяшева. К нему и
обратитесь .
У ларька, прислонясь к нему спиной, грыз подсолнушки тощий
развязный мальчуган .
- Что прикажете, купец? Сонники? письмовники? гадательные
книжки? романы самые животрепещущие? Францьшь, Венециан?
Гуак, или Непреоборимая ревность? Турецкий генерал Марцими­
рис? Прекрасная магометанка, умирающая на могиле своего мужа?
- Мне не то, - робко прервал его Александров. - Мне бы уз­
нать, кому отдать мой собственный роман, чтобы его напечатали.
Мальчик быстро ковырнул пальцем в носу .
-А вот, с-час, с-час. Я хозяина покличу. Родион Тихоныч ! а
Родион Тихоныч! Пожалуйте в лавочку. Тут пришли .
78

Ромаи
Вошел большой рыжий купец, весь еще дымящийся от сбитня,
который он пил на улице.
- Чаво? - спросил он грубо .
Лицо у него бьmо враждебное.
Александров сказал :
- Вот тут у меня небольшой написан роман из жизни ...
- Покажь. - Он взял тетрадки и взвесил их на руке, потом пе-
релистал несколько страниц и ответил : - Товар не по нас . Под
Фенимора-с . Купера-с . Полтора рубля хотите-с?
- Я не знаю, - робко пробормотал Александров .
- Боле не могу. - Он почесал спину о балясину. - Настоящая
цена-с .
- Ну, хорошо, - согласился кадет . - П усть полтора.
- Так-с . Оставьте-с . Приходите через недельку. Посмотреть не-
обходимо. Извольте получить ваши рупь с полтиной.
Александров пришел через неделю, потом через другую, тре­
тью, десятую . Сначала ему отказывали в ответе под разными пред­
логами, а потом враждебно сказали :
- Какая такая рукопись . Ничего мы о ней не слыхали и рома­
на вашего никакого не читали. Напрасно людей беспокоите, кото­
рые занятые.
Так и погиб навеки замечательный роман «Черная Пантера» в
пыльных печатных складах купца Изымяшева на Ил ьинке.
Застенчивый Александров с той поры, идя в отпуск , избегал про­
ходить Ильинской улицей, чтобы не встретиться случайно глазами с
глазами книжного купца и не сгореть от стьща. Он предпочитал вдвое
более длинный путь : через Мясницкую, Кузнецкий мост и Тверскую.
Но бьmо в душе его непоколебимое, татарское упрямство. Не­
удача с прозой горько оскорбила его, вместо прозы он занялся по­
эзией. В седьмом классе корпуса, по воскресеньям, давалась на руки
кадетам хрестоматия Гербеля -книга необыкновенно больших
размеров и редкой толщины . Она не бьm а руководящей книгой, а
предлагалась просто для легкого и занятного чтения в свободное
от зубрежки время . В ней бьmо все, что угодно , и всего понемнож­
ку: отрывки из русских классиков, переводы из Шекспира, Гете,
Шиллера, Байрона, Гейне и даже шутки , пародии и эпиграммы се­
мидесятых годов .
Большинство этого обильного и мусорно собранного материа­
ла прошло мимо наивной души Александрова, но Генрих Гейне, с
его нежной, страстной, благоуханной лирикой, с его живым юмо-
79

А. И. Куприн
ром, с этой сверкающей слезкой в щите, - Гейне пленил, очаро­
вал, заворожил впечатлительное жадное сердце шестнадцатилет­
него юноши.
В немецком учебнике Керковиуса, по которому учились каде­
ты, бьmо собрано достаточное количество образцов немецкой ли­
тературы, и между ними находилось десятка с два коротеньких сти­
хотворений Гейне.
Александров, довольно легко начинавший осваиваться с труд­
ностями немецкого языка, с увлечением стал переводить их на рус­
ский язык . Он тогда еще не знал, что для перевода с иностранного
языка мало знать, хотя бы и отлично, этот язык, а надо еще уметь
проникать в глубокое, живое, разнообразное значение каждого сло­
ва и в таинственную власть соединения тех или других сл ов.
Но он уже сам начинал чувствовать, что переводы его лишены
легкой, игривой, свободн ой резвости подлинника, что стихи у него
выходят дубовыми, грузными, тяжело произносимыми и что на­
пряженный смысл их далеко не исчерпывает благоуханного и вол­
нующего смысла гейневского стиха .
Охотнее всего делал Александров свои переводы в те скучные
дни, когда, по распоряжению начальства, он сидел под арестом в
карцере, запертый на ключ . Тишина, безделье и скука как нельзя
лучше поощряли к этому занятию. А когда его отпускали на свобо­
ду, то, урвав первый свободный часочек, он поспешно бежал к ста­
рому, верному другу Сашаке Гурьеву, к своему всегдашнему, тер­
пеливому и снисходительному слухачу.
Обое выбирали уютный, укромный уголочек, вдали от обычной
возни и суматохи, и там Александров с восторгом, с дрожащими
руками, нараспев читал вслух последние произведения своей музы .
- Очень хорошо, Алехан, по совести могу сказать, что прекрас­
но, - говорил Гурьев, восторженно тряся головою. - Ты с каж­
дым днем совершенствуешься . Пиши, брат, пиши, это твое настоя­
щее и великое призвание.
Похвалы Сашаки Гурьева бьm и чрезвычайно лестны и сладки,
но Александров давно уже начал догадываться, что полагаться на
них и ненадежно, и глупо, и опасно. Гурьев парень превосходный,
но что он, по совести говоря, понимает в высоком и необычайно
трудном искусстве поэзии?
И тогда он решился на суровый, героический, последний опыт.
«Я переведу, - сказал он сам себе, - одно из значительных сти­
хотворений Гейне, не заглядывая в хрестоматию Гербеля, а потом
80

Головной убор юнкера. Россия. Начало ХХ века.

Рома11
сличу оба перевода. Тогда я узнаю, следует ли мне писать стихи
или не следуеТ>> . Он выискал в «Керковиусе» известное гейневское
стихотворение, вернее, маленькую поэму - «Лорелея», трудился он
над ее переводом усердно и добросовестно, по множеству раз при­
бегая к толстому немецко-русскому сл оварю, чтобы найти поболь­
ше синонимов. С ритмом он легко справился, взяв за образец лер­
монтовское «По синим волнам океана», но в самом начале тща­
тельной работы он уже стал предчувствовать, что Гейне ему не да­
ется и, вероятно, не дастся. Уже первая строфа казалась ему дере­
вянной (хотя в этом ему не хотелось окончательно сознаться перед
самим собой):
Не знаю, что сталось со мною,
Сегодня мой дух так смущен,
И нет мне ни сна, ни покою
От песни минувших времен.
- Почему, например, «покою», когда следует сказать «покоя»?
Требование рифмы? А где же требование законов русского языка?
После многих черновиков, переделок и перемарок Александров
остановился на последней, окончательной форме. «Правда, это еще
не совершенство, но сделать лучше и вернее я больше не в силах».
Только тогда он раскрьш Гербеля и нашел в нем «Лорелею».
Воистину ослепительно прекрасным, совершенным, несравнимым
или, точнее, сравнимым только с текстом самого Гейне показался
ему перевод Михайлова.
<<да, - подумал он, - так я ни за что не переведу. А если и пе­
реведу, то только после многих, многих лет изучения всех тонко­
стей немецкого языка и кристального вдумывания в сл ова велико­
го автора. Куда мне!"»
Но он хотел до конца исчерпать всю горечь своей неудачи. Как­
то, после урока немецкого языка, он догнал уходившего из класса
учителя Мея, сытого, доброго, обрусевшего немца, и сунул ему в
руки отлично переписанную «Лорелею» .
- Здесь немного, всего тридцать две строки. Будьте добры, пере­
читайте мой перевод и ск ажите без всякой церемонии ваше мнение.
Мей охотно принял рукопись и сказал, что на днях даст ответ.
Через несколько дней, опять выходя из класса, Мей сделал Алек­
сандрову едва заметный сигнал следовать за собой и, идя с ним ря­
дом до учительской комнаты, торопливо сказал:
81

А. И. Куприн
- За ваш прекрасный и любовный труд я при первом случае
поставлю вам двенадцать ! Должен вам признаться, что хотя я и
владею одинаково безукоризненно обоими языками, но так пере­
вести «Лорелею» , как вы, я бы все-таки не сумел бы. Тут надо иметь
в сердце кровь поэта . У вас в переводе есть несколько слабых и
неверно понятых мест, я все их осторожненько подчеркнул каран­
дашиком, пометки мои легко можно снять резинкой. Ну, желаю
вам счастья и удачи, молодой поэт. Стихи ваши очень хороши .
Усталым, сиплым голосом поблагодарил Александров учите­
ля. На сердце его лежал камень.
«Нет, уж что тут, - мысленно махнул он на себя рукою. - Вер­
но сказано: «не суйся со свинячьим рьшом в калашный ряд» .
- Кончено на веки вечные мое писательство! баста!
Александров перестал сочинять (что, впрочем, очень благотвор­
но отозвалось на его послед них в корпусе выпускных экзаменах), но
мысли его и фантазии еще долго не могли оторваться от воображае­
мого писательского волшебного мира, где все бьшо блеск, торжество
и победн ая радость. Не то чтобы его привлекали громаднъ1е гонора­
ры и бешеное упоение всемирной славой, это бьmо чем-то несуще­
ственным, призрачным и менее всего волновало. Но манило одно сло­
во - «писатель», или еще выразительнее - <<Господин писатель».
Это не знаменитый генерал-полководец, не знаменитый адвокат,
доктор или певец, это не удивительный богач-миллионер, нет - это
бледный и худой человек с благородным лицом, который, сидя у себя
ночью в скромном кабинете, создает каких хочет людей и какие взду­
мает приключения, и все это остается жить навеки гораздо прочнее,
крепче и ярче, чем тысячи настоящих, взаправдашних людей и собы­
тий, и живет годами, столетиями, тысячелетиями, к восторгу, радос­
ти и поучению бесчисленных человеческих поколений.
Вот оно, госпожа Бичерстоу с «Хижиной дяди Тома», Дюма с
«Тремя мушкетерами», Жюль Верн с «Капитаном Немо» и с «Деть­
ми капитана Гранта», Тургенев с Базаровым, Рудиным, Пигасо­
вым... и - да всех и не перечислишь.
У всех у них какое-то могучее подобие с Господом Богом: из
хаоса - из бумаги и чернил - родят они целые миры и, создавши,
говорят : это добро зело.
Истинные господа на земле эти таинственные писатели . Если
бы повидать хоть одного из них когда-нибудь . Может быть, он
подведет меня поближе к тайне своего творчества, и я пойму его...
Мечтая таким образом, Александров и предполагать не смел,
что покорный случай готовит ему вскорости личное знакомство с
настоящим и даже известным Господином Писателем.
82

Рома11
Глава ХШ
СЛАВА
На вакации , перед поступлением в Александровское училище,
Алексей Александров, живший все лето в Химках, поехал погосrитъ
на неделю к старшей своей сестре Соне, поселившейся для деревенс­
кого отдыха в подмосковном большом селе Краскове, в котором слад­
когласные мужики зимою промышляли воровством, а в теплые меся­
цъ1 сдавали москвичам свои избы, порою о двух и даже о трех этажах.
Сонин дом Александров знал еще с прошлого года и потому, спрыг­
нув на ходу с вагонной площадки , быстро и уверенно дошел до него.
Но у окна он с некоторым изумлением остановился. Соня играла на
пианино, и он сразу узнал столь любимую им Вторую рапсодию Лис­
та. В этом не бьшо, конечно, ничего необыкновенного; поразил Алек­
сандрова незнакомый и , по правде сказать, диковинный Сонин гость.
Он бьш длинен, худ и с таким несчетным количеством веснушек на
лице, что издали гость казался крашенным в темно-желтую краску
или страдающим желтухою. Одет он бьш фантастическ и: в долгую, до
земли, и преувеличенно широкую размахайку цвета летучей мыши .
Высоко и буйно задирая вверх клокастую голову, он носился взад и
вперед по комнате. Левая рука его держала угол размахайки и застав­
ляла ее развеваться в воздухе, как театральный плащ Демона. А в пра­
вой руке у незнакомца бьш столовый нож, которым он неистово ди­
рижировал в такт Сониной музыке.
Эта картина бьша так странна и сверхъестественна, что Алек­
сандров точ но при паялся к оконному стеклу и не мог сдвинуться с
места. А тут Соня добралась до этого дьявольского цыганского
престо-престиссимо, от которого ноги молодых людей начинают
сами собой плясать, ноги стариков в ыделывают поневоле, хоть и с
трудом, хоть и совсем не похоже, лихие па старинных огненных
танцев и кости мертвецов шевелятся в могилах. С желтолицым че­
ловеком произошла точно мгновенная судорога. Он швырнул на
пол свой мышастый разлетай, издал дикий вопль и вдруг с такой
неожиданной силой и ловкостью запустил ножом в стену, что ост­
рие вонзилось в нее и закачалось.
Послышался испуганный крик Сони . Александров почувство­
вал, что теперь ему, как мужчине, необходимо принять участие в
этом странном происшествии . Он затряс ручку дверного звонка.
Соня отворила дверь, и испуг ее прошел . Она уже смеялась.
83

А. И. Куприн
- Здравствуй, здравствуй, милый Алешенька, - говорила она,
целуясь с братом. - Иди скорее к нам в столовую. Я тебя позна­
комлю с очень интересным человеком. Позвольте вам представить,
Диодор Иванович, моего брата . Он только что окончил кадетский
корпус и через месяц станет юнкером Александровского военного
училища. А это, Алеша, наш знаменитый русский поэт Диодор
Иванович Миртов. Его прелестные стихи часто появляются во всех
прогрессивных журналах и газетах. Такое наслаждение читать их!
Желтолицый поэт картавил, хотя и не без приятности.
-
Мигтов, - говорил он, пожимая руку Алеши, - Диодог
Мигтов. Очень гад, весьма гад. Чгезвычайно люблю общество во­
енных людей, а в особенности молодых.
Соня вспомнила недавнюю трагикомическую сцену.
- Ах, как Диодор Иванович меня сейчас напугал, - сказала
она добродушно и весело.
Александров осторожно промолчал о том, что он видел сквозь
окно. Немного конфузясь, Миртов стал выдергивать из шелевки
крепко завязший в ней нож и бурчал, точно извиняясь:
- Чегтовская эта музыка венгегская. Электгизигует негвного
человека. Слышу эту Втогую гапсодию Листа, и во мне закипает
кговь моих дгевних пгедков, каких-нибудь скифов или казагов. Уж
вы меня пгостите, догогая Софья Николаевна. Стихийная у меня
натуга и дугацкая.
Александров внимательно рассматривал лицо знаменитого по­
эта, похожее на кукушечье яйцо и тесной раскраской, и формой.
Поэт понравился юноше: из него, сквозь давно наигранную позу,
лучилась какая-то добрая простота. А театральный жест со столо­
вым «ножом Александров нашел восхитительным; так могут де­
лать, только люди с яркими страстями, не боящиеся того, что о них
скажут или подумают обыкновенные людишки.
В ту пору дерзость, оригинальность и экспансивность были его
героической утехой. Недаром он тогда проходил через волшебное
обаяние Дюма-отца. Зато стихов Миртова, которых он с неизменной
любезностью прочитал много, Александров совсем не понял и добро­
совестно отнес это к своей малой поэтической восприимчивости.
Соня, всегда немножко бестактная, не упустила случая сделать
неловкость . В то время, когда Миртов, передыхая между двумя сти­
хотворениями, пил пиво, Соня вдруг сказала:
- А вы знаете, Диодор Иванович, наш Алеша ведь тоже не­
множко поэт, премиленькие стишки пишет. Я хоть и сестра, но с
удовольствием их читаю . Попросите-ка его что -нибудь продекла­
мировать вслух.
84

Рома11
Александров от стыда и от злости на сестру стал сразу мучи­
тельно пунцовым, думая про себя: «0, Бог мой! До какой степени
эти женщины умеют быть бестактными».
Миртов каким-то придавленным голосом, с искривленною
улыбкой сказал:
- А что же, молодой воин. Прочитайте, прочитайте. Мы, ста­
рики, всем сердцем радуемся каждому юному пришельцу. Почи­
тайте, пожалуйста.
Александров чутким ухом услышал и понял, что никакие сти­
хи, кроме собственных, Миртова совсем не интересуют, а тем бо­
лее детские, наивные, жалкие и неумелые. Он изо всех сил набро­
сился на сестру:
- Как тебе не совестно, Соня? И какие же это стихи. Ни смыс­
ла, ни музыки. Обыкновенные вирши бездельника-мальчишки:
розы - грозы, ушел - пришел, время - бремя, любовь - кровь,
камень - пламень. А дальше и нет ничего . Вы уж, пожалуйста,
Диодор Иванович, не слушайтесь ее, она в стихах понимает, как
свинья в апельсинах. Да и я - тоже. Нет, прочитайте нам еще что­
нибудь ваше.
Таким образом и подружились пятидесятилетний, уже заметно
тронутый сединою, известный поэт Миртов с беззаботным маль­
чуганом Александровым.
Миртов бьш соседом Сони, тоже снимал дачку в Краскове. Всю
неделю, пока Александров гостил у сестры, они почти не расстава­
лись . Ходили вместе в лесок за грибами, земляникой и брусникой и
два раза в день купались в холодной и быстрой речонке.
У Миртова бьш огромный трехлетний пес сенбернарской чистой
породы, по кличке Друг. Собака бьша у писателя, как говорится, не в
руках: слишком тяжел, стар и неуклюж бьш матерый писатель, чтобы
целый день заниматься собакой: мыть ее, чесать, купать, вовремя кор­
мить, развлекать и дрессировать и следить за ее здоровьем. Зато Друг
охотно пошел к Александрову, как веселый сверстник и компаньон
по проказам . Началась их приязнь так: Друг по какому-то давнишне­
му капризу ни за что не хотел лазить в речную воду, а теми обливани­
ями на суше, какими его угощал хозяин, он всегда оставался недово­
лен - фыркал, рычал, вырывался из рук, убегал домой и даже при
всей своей ангельской кротости иногда угрожал укусом.
Александров справился с ним одним разом . Уж не такая боль­
шая тяжесть для семнадцатилетнего юноши три пуда. Он взял Дру­
га обеими руками под живот, поднял и вместе с Другом вошел в
85

А. И. Куприн
воду по грудь. Сенбернар точно этого только и дожидался. Почув­
ст вовав и уверившись, что жидкая вода отлично держит его косма­
тое тело, он очень быстро освоился с плаванием и полюбил его .
Вскоре он и Алексей стали задавать в речке настоящие морские
бои и правильные гонки . С этого почина собака доверчиво и с удо­
вольствием влегла в тренировку. Увлеченный этим милым заняти­
ем и охотной понятливостью ученика, Александров вместо недели
пробьш в Краскове две с половиной.
Миртов благодарно полюбил эти купанья и прогулки втроем.
Он был очень одинокий человек. В доме у него никого не бьшо,
кроме собаки и старой престарой кухарки, которая ничего не слы­
шала, не понимала и не умела, кроме как бегать за пивом.
Иногда он говорил Александрову: «Знаете что, Алеша? - поэзия
есть вещь нелегкая. Тут нужен воистину Божий дар и вдохновение
свыше. Миллионы бьшо поэтов, и даже очень известных, а по про­
верке временем осталось их на всем белом свете не более двух десят­
ков, конечно, не считая меня. А вы попробуйте-ка когда-нибудь со­
чинить прозу. У вас глаз меткий, ноздри как у песика, наблюдатель­
ность большая и, кроме того, самое простое и самое ценное досто­
инство : вы любите жизнь. Напишите когда-нибудь свеженький рас­
сказ и принесите мне на Плющиху, где я всегда зимую. Я вам первую
ступеньку с удовольствием подставлю, а там - что Богу будет угод­
но. После маленького рассказика, с воробьиный нос, напишите по­
вестушку, а там, глядь, и романище о восьми частях, как пишет со­
временный король и бог русской изящной литературы Лев Толстой.
Да, кстати, рекомендую вам этого всемогущего льва читать пореже,
а то потеряете и собственную индивидуальность, и вкус к своей ра­
боте. Это только в древние библейские времена смертный Иаков
осмелился бороться с Богом и отделался сравнительно дешево - сло­
манной ногой. Теперь чудес не бываеТ>>.
А когда пришел Александрову срок уезжать из Краскова, то
Миртов с сенбернаром проводили его на полустанок, и вслед ухо­
дящему поезду Миртов кричал, размахивая платком:
- Смотрите не забьmайте меня и Друга, приезжайте. Адрес -
Плющиха, дом Грязнова. Я живу вверху на голубятне. Ближе к Богу.
В Москве, уже ставши юнкером, Александров нередко встре­
чался с Диодором Ивановичем : то раза три у него на квартире, то у
сестры Сони в гостинице Фальц-Фейна, то на улицах, где чаще все­
го встречаются москвичи. И всегда на прощанье не забывал Мир­
тов дружески сказать:
86

Ромш1
-Ачто же рассказец-то? Жду, жду. Не медлите, дорогой Але­
ша. Время течет. Течет.
Вот именно об этом желтолицем и так мило сумбурном поэте
думал Александров, когда так торжественно обещал Оленьке Си­
нельниковой, на свадьбе ее сестры, написать замечательное сочи­
нение, которое будет напечатано и печатно посвящено ей, новой
царице его исстрадавшейся души.
Обещание было принято и, как мистической печатью, было при­
печатано быстрым, сухим и горячим поцелуем. Теперь оставалось
только написать рассказ, а там уж Миртов непременно сунет его в
журнал какой-нибудь.
И с этого времени, даже, можно сказать, со следующего дня Алек­
сандров яростно предался самому тяжелому, самому взыскательному
из творчеств: творчеству слова. Конечно, напрасным оказался муд­
рый совет Диодора Ивановича: писать о том, что ты лично видел,
слышал, осязал, обонял, чувствовал и наблюдал, нанизывая эти впе­
чатления на любую, хотя бы скудную нить происшествия. Нет, он от­
рицал тонкие, изысканные подробности, которые придавали бы рас­
сказу естественность движения. Он не умел придать своим персона­
жам различные оттенки в голосах, привычках, склонностях и недо­
статках. Черное у него бьmо густо -черным, как самая черная ночь.
Белое - бело, как крьmья архангела или как цветок лилии, красное -
красно, как огонь . Оттенков или переливов он знать не хотел и нужды
в них не чувствовал. Ревность для него бьmа, по давнишнему Шекспи­
ру, «чудовищем с зелеными глазами», любовь -упоительной и пла­
менной, верность - так непременно до гробовой доски.
На таких-то пружинах и подпорках он и соорудил свою сюиту
(он не знал значения этого иностранного слова), сюиту «Последний
дебют» . В ней говорилось о тех вещах и чувствах, которых восем­
надцатилетний юноша никогда не видел и не знал: театральный мир
и трагическая любовь к самоубийствам. Скелет рассказа бьm такой :
Утром, в дневной полутьме, на сцене большого провинциаль­
ного театра идет репетиция. Анемподистов, антрепренер, он же
директор и режиссер, предл агает второй актрисе - Струниной
пройти роль Вари .
- Но ведь это моя коронная роль, - с ужасом восклицает пер­
вая актриса Торова-Монская, любовница Анемподистова.
- Ах, не волнуйтесь, дорогуля, - говорит директор, - труп­
па у нас совсем небольшая. Надо иногда, во внезапных случаях,
заменять один другого.
87

А. И. Куприн
- Ты ее любишь? Ты ее любишь? - горячо шепчет ему на ухо
актриса Торова-Монская.
- Оставь, милая. Ты знаешь, что во всем мире я люблю тебя одну.
Дальше действие рассказа переносится за кулисы, в уборную.
Решено, что Варю будет играть Струнина. Публика любит новые
впечатления. Торова-Монская может отдохнуть немножко,
Но Монская сказала гордо:
- Я здесь, и я останусь. Струнина может играть завтра или ког­
да ей будет угодно . Но я играю нынче в последний раз. Слышите ли
вы, хам анемподийский! Сегодня я играю в самый последний раз.
И с этими словами вышла на сцену.
О, Боже, как приняла ее публика, увидев ее бледное, страдаль­
ческо е лицо и огромные серые глаза! С каждым актом игра ее про­
изводила все более грандиозное впечатление на публику, перепол­
нявшую театр. И вот подошла последняя сцена, сцена, в которой
Варя отравляется.
Артистка подошла к рампе и потрясающим голосом сказала:
-
Если любовь - то великое счастье. Если обман - то
смерть. - И с этими сл овами поднесла к губам пузырек и вдруг
упала в страшных конвульсиях.
«Доктора! доктора! О, какой ужас! -закричала публика. -Ско­
рее доктора!» Но доктор уже бьш не нужен. Великая артистка умерла...
С блаженным чувством оконченного большого труда сделал
юнкер красивую подпись : Алехаи Аидр ов. И украсил ее замыслова­
тым росчерком,
Сто раз перечитал Александров свое произведение и, по край­
ней мере, десять раз переписал его самым лучшим своим почерком.
Нет сомнений - сюита бьш а очень хороша. Она трогала, умиляла
и восхищала автора. Но бьшо в его восторгах какое-то непонятное
и невидимое пяmо, какая-то постыдная неловкость очень давнего
происхождения, какая-то неуловимая болячка, которую Александ­
ров не мог определить.
Тем не менее в одно из ближайших воскресений он пошел на
Плющиху и с колотящимся сердцем взобрался на голубятню, на
чердачный этаж старого деревянного московского дома. Надевши
на нос большие очки, скрепленные на сломанной пережабинке кус­
ком сургуча, Миртов охотно и внимательно прочитал произведе­
ние своего молодого приятеля. Читал он вслух и, по старой при­
вычке, немного нараспев, что придавало сюите важный, глубокий
и красиво-печальный характер.
88

Рома11
Юнкер и громадный сенбернар слушали его чтение с нескрыва­
емым умилением. Друг даже вздыхал.
Наконец Диодор Иванович кончил, положил очки и рукопись
на письменный стол и с затуманенными глазами сказал:
- Пгекгасно, мой догогой. Я вам говогю : пгекгасно . Зоилы
найдут, может быть, какие-нибудь недосмотры, погрешности или
еще что-нибудь, но на то они и зоилы. А ведь кгасивую девушку
осьмнадцати лет не могут испортить ни родинка, ни рябинка, ни
царапинка. Анисья Харитоновна, - закричал он, - принесите-ка
нам бутьmку пива, вспрыснуть новорожденного! Ну, мой добрый
и сл авный друг, поздравляю вас с посвящением в рыцари пера.
Пишите много, хорошо и на пользу, на радость человечеству!
Они чокнулись пивом и расцеловались .
Немного погодя и уже собираясь уходить, Александров спро­
сил, можно ли ему будет написать впереди сюиты маленький эпиг­
раф. Не сочтут ли это за ломание?
- О, совсем нет, эпиграф прелестная вещь . Что же вы хотите
написать?
- Да всего две строчки из Гейне.
- Хороший поэт, чудесный . Какие же?
Александров прочитал дрожащим от волнения голосом: «Я, ра-
ненный насмерть, играл, гладиатора бой представляя».
- Пгекгасно, великолепно, веская цитата, - одобрил Миртов.
Тут юнкер, осмелев, решился спросить и насчет посвящения.
- А что же? .. Катайте. Ей? Конечно, ей?
Юноша покраснел от головы до пяток.
- Да, одной моей хорошей знакомой, в память уважения, друж­
бы и ... Но следующий мой рассказ непременно будет посвящен вам,
дорогой Диодор Иванович, вам, мой добрый и высокоталантли­
вый учитель!
Миртов засмеялся, показав беззубый рот, потом обнял юнкера
и повел его к двери.
- Не забывайте меня. Заходите всегда, когда свободны. А я на
этих днях постараюсь устроить вашу рукопись в «Московский ру­
чей», в «Вечерние досуги», в «Русский цветнию> (хотя он чуточку
слишком консервативен) или еще в какое-нибудь издание. А о ре­
зультате я вас уведомлю открыткой. Ну, прощайте. Вперед без стра­
ха и сомненья!
Но страх и сомнения терзали бедного Александрова немило­
сердно. Время растягивалось, подобно резине. Дни ожидания тя-
7-3267
89

А. И. Куприн
нулись, как месяцы, недели - как годы. Никому он не сказал о своей
первой дерзновенной литературной попытке, даже вернейшему
другу Венсану; бродил как безумный по залам и коридорам, ужаса­
ясь длительности времени.
И вот наконец открытое письмо от Диодора Ивановича. При­
шло оно во вторник: «Взяли «Вечерние досуги». В это воскресение,
самое большее - в следующее, появится в газетных киосках . Увы,
я заболел инфлюэнцей, не встаю с постели. Отыщите сами . Ваш
Д. Миртов».
В первее воскресение Александров обегал десятка два киосков,
спрашивая последние номера «Вечерних досугов», надеясь на чудо
и не доверяя собственным гл азам . К его огорчению, все <<досуги»
бьmи одинаковы, и ни в одном из них не бьmо его замечательной
сюиты «Последний дебют» .
В следующее воскресение он не имел возможности предпринять
сн ова свои лихорадочные поиски, потому что в наказание за едини­
цу по фортификации бьm лишен этим проклятым Дроздом отпуска.
Что делать? Пришлось открыть свою непроницаемую тайну
милому товарищу Венсану, и тот с обычной любезной готовнос­
тью взялся найти и купить очередной номер «Досугов».
Весь день терзался Александров нестерпимой мукой праздного
ожидания. Около восьми часов вечера стали приходить из отпуска
юнкера, подымаясь снизу по широкой лестнице. Перекинувшись
телом через мраморные перила, Александров еще издали узнал Вен­
сана и затрепетал от холодной дрожи восторга, когда прочитал в
его широкой сияющей улыбке знамение победы.
Держать в руках свое первое признанное сочинение, вышедшее
на прекрасной глянцевитой бумаге, видеть свои слова напечатан­
ными черным, вечным, несмываемым шрифтом, ощущать могучий
запах типографской краски ... что может сравниться с этим удиви­
тельным впечатлением, кроме (конечно, в слабой степени) тех нео­
писуемых блаженных чувств, которые испытывает после страшных
болей впервые родившая молодая мать, когда со слабою прелест­
ною улыбкой показывает мужу их младенца-первенца.
Во всяком случае, наплыв радости бьm так бурен, что Алексан­
дров не мог стоять на ногах. Его тело требовало движения. Он стал
перепрыгивать без разбега через одну за другой кровати, стоявшие
ровным, стройным рядом, туда и обратно и еще один раз . Только
тогда он уселся на своей койке и принялся за чтение с бьющимся
сердцем. Он прочитал сюиту два раза, сначала с летучей беглое-
90

Рома11
тью, потом более внимательно - и так и так произведение было
восхитительно . Он дал его прочитать Венсану, а сам глядел через
его плечо, поминутно отнимая у него листки, чтобы прочитать вслух
наиболее сильные места. Потом завладел «Вечерними досугами»
весь первый курс четвертой роты , потом пришли сверстники-фара­
оны других рот, потом заинтересовались и господа обер-офицеры
всех рот.
Слава юнкера, ставшего писателем, молниями бежала по всем
залам, коридорам, помещениям и закоулкам училища. Спрос на
номер «Вечерних досугов» бьш колоссальный.
К Александрову шла со своим шумом настоящая слава, кото­
рая отозвалась усталостью и гол овной болью.
Ночь он провел тяжело и нудно. Сначала долго не мог заснуть,
потом ежеминутно просыпался . На тусклом зимнем рассвете встал
очень рано с тяжестью во всем теле и с неприятным вкусом во рту .
Глава ХIV
П ОЗОР
Рота умьшась, вычистилась, оделась и выстроилась в коридо­
ре, чтобы идти строем на утренний чай.
К перекличке, как и всегда, явился Дрозд и стал на левом флан­
ге. Перекличка сошла благополучно. Юнкера оказались налицо .
Никаких событий в течение ночи не произошло. Дрозд перешел на
середину роты .
-
Юнкер Александров, - вызвал он спокойным голосом .
- Я, - отозвался звучно Александров и ловко сделал два шага
вперед.
- До моего сведения дошло, что вы не только написали, но
также и отдали в журнальную печать какое-то там сочинение и чи­
тали его вчера вечером некоторым юнкерам нашего училища. Прав­
да ли это?
- Так точно, господин капитан .
- Потрудитесь сейчас же принести мне это произведение ва-
шего искусства.
Александров побежал к своему уборному шкафчику. Дорогой
он думал сердито:
91

А. И. Куприн
«Как же мог Дрозд узнать о моей сюите? .. Откуда? Ни один юн­
кер, - все равно будь он фараон или обер-офицер, портупей или даже
фельдфебель, - никогда не позволит себе донести начальству о лич­
ной, частной жизни юнкера, если только его дело не грозило уроном
чести и достоинства училища. Эко какое запутанное положение...»
В голову не могла ему прийти простая мысль о том, что самому
Дрозду, или одному из других офицеров училища, или каким-ни­
будь внеучилищным их знакомым мог попасться под руку воскрес­
ный экземпляр «Вечерних досугов».
- Пожалуйте, господин капитан, - сказал Александров, пода­
вая листки.
Дрозд сухо приказал:
- Сейчас же отправляйтесь в карцер на трое суток с исполне­
нием служебных обязанностей. А журналишко ваш я разорву на
мелкие части и брошу в нужник... - И крикнул: - Фельдфебель,
ведите роту.
И вот Александров в одиночном карцере. На лекции и на специ­
альные военные занятия его выпускает на час, на два сторож, прико­
мандированный к училищу ефрейтор Перновского гренадерского
полка. Он же приносит узнику завтрак, обед и чай с булкой.
У юнкеров бьmо много своих домашних неписаных старинных
обычаев, так сказать, «адатов». По одному из них юнкеру, находя­
щемуся под арестом и вьmускаемому в роту для служебных занятий,
советовалось не говорить со свободными товарищами и вообще не
вступать с ними ни в какие неделовые отношения, дабы не дать рот­
ному командиру и курсовым офицерам возможности заподозрить,
что юнкера могут делать что-нибудь тайком, исподтишка, прячась.
Ведь травили же они свое начальство, совсем в открытую, ядовиты­
ми и даже часто нецензурными прозвищами. А в этом законе соб­
ственного изделия бьша, несомненно, тень некоторого рьщарства.
Однако Александров все-таки не удержался от нарушения юн­
керского обычая. За уроком гимнастики, работая на параллельных
брусьях, он успел шепнуть Венсану:
-
Голубчик Венсан, достаньте мне какую-нибудь книжку из
ротной библиотеки и передайте через сторожа... Ужасная тоска.
- Постараюсь, - сказал Венсан и быстро отошел прочь.
И правда: бедный Александров изнывал от скуки, безделья и
унижения. Вчера еще триумфатор, гордость училища, молодой,
блестяще начинающий писатель - он нынче только наказанный,
жалкий фараон, уньmо снующий взад и вперед на пространстве в
шесть квадратных аршин. Иногда, ложась на деревянные нары и
92

Ромаи
глядя в высокий потолок, Александров пробовал восстановить в
памяти слово за сл овом весь текст своей прекрасной сюиты «Пос­
ледний дебют». И вдруг ему приходило в голову ядовитое сомне­
ние: «А в сущности, ведь, пожалуй, такое заглавие: «Последний
дебют», может показаться неточным и даже нелепым. Дебют - ведь
это начало, как и в шахматах, это - первое, пробное выступление
артистки, а у меня актриса Торова-Монская (фу, и фамилия-то ка­
кая-то надуманная и неестественная), у меня она, по рассказу, име­
ет и большой опыт, и известное имя. Первый дебют - это и понят­
но и приемлемо и для читателей. Название же «Последний дебют»
вызывает невольное недоумение. Можно подумать, что моя все-таки
уже не очень молодая героиня только и знала в своей актерской
жизни, что дебютировала и дебютировала и всегда неудачно, пока
не додебютировалась до самоубийства...»
И вот опять стало в подсознание Александрова прокрадывать­
ся то темное пятно, та неведомая болячка, та давно знакомая до­
садная неловкость, которые он испытывал порою, перечитывая в
двадцатый раз свою рукопись. И чем более он теперь вчитывался
мысленно, по памяти, в «Последний дебют», тем более он находил
в нем корявых тусклых мест, натяжек, ученического напряжения,
невыразительных фраз, тяжелых оборотов.
«Нет, это мне только так кажется, - пробовал он себя утешить
и оправдаться перед собою. - Уж очень много бьmо в последние
дни томления, ожидания и неприятностей, и я скис. Но ведь в ре­
дакциях не пропускают вещей неудовлетворительных и плохо на­
писанных. Вот принесет Венсан какую-нибудь чужую книжку, и я
отдохну, забуду сюиту, отвлекусь, и опять все снова будет хорошо,
и ясно, и мило ... Перемена вкусов...»
В шесть часов вечера, в свободное послеобеденное время, сторож,
перновский ефрейтор, постучался в решетчатую дверь карцера.
- Вам, господин юнкер, книжку какуюсь принесли. Извольте
преполучить.
Эта книга, сильно потрепанная, бьmа вовсе незнакома Алек­
сандрову.
«Казаки . Повесть . Сочинение графа Толстого», - прочитал он
на обложке.
«Должно быть, не очень уж интересно, что-то из истории ... но
для кутузки и такое кушанье подойдет».
- Скажи господину юнкеру, что очень благодарю.
93

А. И. Куприн
Начал он читать эту повесть часов в шесть с небольшим вечера,
читал всю ночь, не отрываясь, а кончил уже тогда, когда утренний
ленивый белый свет проник сквозь решетчатую дверь карцера.
- Что же это такое, - шептал он, изнеможенный, потрясенный
и очарованный, ероша и крутя отчаянно волосы на голове. - Гос­
поди, что же это за великое чудо? Ну я понимаю: талант, гений,
вдохновение свыше... это Шекспир, Гете, Байрон, Гомер, Пушкин,
Сервантес, Данте, небожители, витавшие в облаках, питавшиеся
амброзиею и нектаром, говорившие с богами, и так далее и тому
подобное... То есть я не понимаю, но с благоговением признаю и
преклоняюсь . Но, Господи Боже мой, как же это так . Простой,
обыкновенный человек, даже еще я с mтулом графа, человек, у ко­
торого две руки, две ноги, два глаза, два уха и один нос, человек,
который, как и все мы, ест, пьет, дышит, сморкается и спит... и вдруг
он самыми простыми словами, без малейшего труда и напряжения,
без всяких следов выдумки взял и спокойно рассказал о том, что
видел, и у него выросла несравненная, недосягаемая, прелестная и
совершенно простая повесть.
И Александров, подобно Оленину, увидевшему впервые на стан­
ции горы, начал с блаженным ненасытным голодом в душе пере­
числять:
«Ну Оленин - это барии, это интеллигент, что о нем говорить.
А дядя Ерошка! А Лукашка! А Марьянка! А станичный сотник,
изъяснявшийся так манерно. А застреленный абрек! А его брат,
приехавший в челноке выкупать труп. А Ванюшка, молодой лаке­
ишка с его глупыми французскими словечками. А ночные бабочки,
вьющиеся вокруг фонаря. «Дурочка, куда ты леmшь. Ведь я тебя
жалею ...»
И тут вдруг оборвался молитвенный восторг Александрова: «А
что, я. Как я мог осмелиться взяться за перо, ничего в жизни не
зная, не видя, не слыша и не умея. Чего стоит эта распроклятая, из
пальца высосанная сюита . Разве в ней есть хоть малюсенькая чер­
точка жизненной правды. И вся она по бедности, бледности и не­
умелосm похожа... похожа. .. похожа...»
В этот момент его память внезапно как бы осветилась, и сразу
ясной стала бередившая его недавно тревога, причиняемая какой­
то необъяснимой болячкой, нудным и неловким пятном.
«Д а, - сказал он с горьким мужеством, - твой «Последний
дебют», о несчастный, похож не на что иное, как на те глупые сти­
хи, которые ты написал в семилетнем возрасте:
94

Рома11
Скорее, о, птички, летите
Вы в теплые страны от нас,
Когда ж вы опять прилетите,
То будет уж лето у нас.
В лугах запестреют цветочки,
И солнышко их осветит,
Деревья распустят листочки,
И будет прелестнейший вид.
И, ударив изо всех сил ладонью по дубовому столу, он сказал
громко:
- К черту! Конец баловству!
Дрозд продержал Александрова вместо трех суток только двое.
На третий день утром он пришел в карцер и сам выпустил аресто­
ванного .
- Вы знаете, юнкер Александров, - спросил он, - за что вы
бьши арестованы?
- Так точно , господин капитан. За то, что я написал самое глу­
пое и пошлое сочинение, которое когда-либо появлялось на свет
Божий.
- Ну, нет, - возразил Дрозд мягко, -унижение паче гордос­
ти . Очень может быть, что ваш труд имеет свои несомненные дос­
тоинства. Но вина ваша заключается в том, что вы небрежно изу­
чали военные уставы и особенно устав внутренней службы. Там
ясно сказано: «Если кто из военнослужащих напишет какую-либо
рукопись и захочет отдать ее для напечатания, то должен об этом
сообщить и рукопись представить своему непосредственному на­
чальнику». Вы, например, - вашему фельдфебелю. Он сообщает о
вашем намерении и вручает вашу рукопись мне. Я - командиру
батальона, последний - начальнику училища. Таким образом, его
превосходительство является вашим последним судьей и разреши­
телем. В случае разрешения для печати оригинал ваш идет в обрат­
ном порядке вниз, вплоть до фельдфебеля, который и сообщает вам
о разрешении или воспрещении. Понятно?
- Так точно, господин капитан.
- Ну, теперь идите в роту и, кстати, возьмите с собою ваш жур-
нальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо бьшо написано. Мне
моя тетушка первая указала на этот номер <<досугов», который слу­
чайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным,
95

А. И. Купр�н
а, кроме того, третьего дня вечером я проходил по роте и отлично
сльппал галдеж о вашем литературном успехе. А теперь, юнкер, -
он скомандовал, как на учении: - На место. Бегом ма-а-арш.
Александров больше уже не перечитывал своего так быстро об­
линявшего творения и не упивался запахом типографии. Верный
обещанию, он в тот же день послал Оленьке по почте номер «Ве­
черних досугов», не предчувствуя нового грядущего огорчения.
Бьшо очень редким примером рассеянности и невнимания то об­
стоятельство, что, перечитавши бесконечно много раз свой «После­
дний дебют», он совсем небрежно отнесся к посвящению, пробегая
его вскользь. А между тем в посвящение вкралась роковая ошибка.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ю. н. син. ..НИКОВОЙ.
Но сильна, о, могучая, вечная власть первой любви! О, незабы­
ваемая сладость милого имени! Рука бывшей, но еще не умершей
любви двигала пером юноши, и он в инициалах, точно лунатик,
бессознательно поставил вместо буквы «0» букву «Ю» . Так и бьшо
оттиснуто в типографии.
Через два дня Александров получил зловещий, ядовитый от­
вет:
<<Я получила журнал с Вашим сочинением. Говоря по правде,
Вы свободно могли бы не утруждать себя этой присылкой. Судя по
начальной букве «Ю», посвящение сдел ано не мне, а какой-то дру­
гой особе, которой имя начинается на букву «Ю».
Так же странной мне показалась и подпись под произведением.
Очевидно, господин Алехан Андров - знатный сын востока - и
есть автор этого замечательного создания, прочитать которое у
меня не бьшо ни свободного времени и ни малейшего желания.
По некоторым причинам я вряд ли смогу когда-нибудь увидеть­
ся с Вами, и потому прощайте.
О. Сииельиикова» .
Через недели две-три, в тот час, когда юнкера уже вернулись от
обеда и бьши временно свободны от занятий, дежурный обер-офи­
цер четвертой роты закричал во весь голос:
- Юнкер Александров. В приемную, на свидание.
Александров подбежал к нему:
96

Рома11
-Не знаете ли кто?
- Не знаю. Какой-то шпак.
Шпаками назывались в училище все без исключения штатские
люди, отношение к которым с незапамятных времен бьшо презри­
тельное и пренебрежительное. Была в ходу у юнкеров одна старин­
ная песенка, в которую входил такой куплет:
Терпеть я штатских не могу
И называю их шпаками,
И даже бабушка моя
Их бьет по морде башмаками.
Зато военных я люблю,
Они такие, право, хваты,
Что даже бабушка моя
Пошла охотно бы в солдаты.
Александров быстро, хотя и без большого удовольствия, сбежал
вниз. Там его дожидался не просто шпак, а шпак, если так можно вы­
разиться, в квадрате и даже в кубе, и потому ужасно компрометант­
ный. Бьш он, как всегда, в своей широченной разлетайке и с таким же
рябым, как кукушечье яйцо, лицом, словом, это бьш знаменитый поэт
Диодор Иванович Миртов, который, в свою очередь, чувствовал боль­
шое замешательство, попавши в насквозь военную сферу.
- Я только на минутку, Алеша. Пришел поздравить вас с рож­
дением первенца и передать вам гонорар, десять рублей. И уж вы
меня простите, сейчас же бегу домой. Сижу я здесь, и все мне ка­
жется: а вдруг вы все сейчас начнете стрелять. Адье, Алеша, и не
забывайте мой дом на голубятне.
И он так быстроисчез, точно провалился сквозь театральный люк.
Свежая совесть подсказала бьшо юнкеру бежать, вернуть поэта
назад и отдать ему деньги, взятые за ничего не стоящую сюиту, но
разыграть такую неуклюжую сцену в присутствии дежурного офи­
цера! (ведь Миртов несомненно' будет противоречить) показалось
ему зазорным и постыдным.
Десять рублей -это бьша огромная, сказочная сумма. Таких
больших денег Александров никогда еще не держал в своих руках,
и он с ними распорядился чрезвычайно быстро: за шесть рублей он
купил маме шевровые ботинки, о которых она, отказывавшая себе
во всем, частенько мечтала как о невозможном чуде. Он взял для
97

А. И. Куприн
нее самый маленький дамский размер, и то потом старушке при­
шлось самой сходить в магазин переменить купленные ботинки на
недомерок. Ноги ее бьши чрезвычайно малы.
На два рубля Александров и Венсан два раза угощались севас­
тьяновскими пирожными, посьшая за ними служащего. На осталь­
ные же два они в воскресенье пошли в Тетерсал и около часа езди­
ли верхом, что считалось утонченнейшим наслаждением.
ЧАСТЬ П
Глава ХV
ГОСПОДИНОБЕР-ОФИЦЕР
Правильно и мудро сказал когда-то знаменитьIЙ писатель Диодор
Иванович Миртов (с которым Александров после своего литературно­
го провала перестал видеться из-за горького и мучительного стыда):
- Время течет, течет. Ничто его не остановит и ничто не до­
вернет обраmо . Аминь .
Средина и конец 1888 года бьши фатальны для мечтательного
юноши, глубоко принимавшего к сердцу все радости и неудачи. Чер­
ных дней выпадало на его долю гораздо больше, чем светлых: тоск­
ливое, нудное пребывание в скучном положении молодого, начина­
ющего фараона, суровая, утомительная строевая муштровка, гру­
бые окрики, сажание под арест, назначение на лишние дневальства -
все это делало военную службу тяжелой и непривлекательной. А тут
еще постоянные нелады с точной наукой, которая называется воен­
ной фортификацией. Преподает ее полковник инженерных войск Ко­
лосов, человек лютой строгости, холодный и безжалостный. Он зна­
менит во всей Москве как строитель солидного памятника русским
воинам, живот свой положившим в русско-турецкую войну 1877-
1878 годов. Но эта слава не мешает ему губить и топить беспомощ­
ных юнкеров, как слепых щенят. Его система преподавания бьша
проста, кратка и требовательна до ужаса. Войдя в аудиторию и не
здороваясь, он непременно должен бьш найти уже готовыми все при­
способления для лекции: вычищенную до блеска классную доску,
чистую, слегка влажную губку и несколько мелков, тщательно отто­
ченных в виде лопаточек и обернутых в белые ровные бумажки. Он
ничему не учил. Он брал мелок, подходИЛ с ним к доске и странным,
повелительным, беглым голосом произносил:
98

Эстандарт-юнкер Екатеринославского и трубач
Ка занского Кир асир ских полко в, 1797-1801 гг.

Рома11
- Амбразура, ШIИ полевой окоп, ШIИ люнет, барбет, траверс и
так далее. - Затем он начинал молча и быстро чертить на доске про­
фШiь и фас укрепления в проекции на плоскость, приписывая с бо­
ков необычайно тонкие, четкие цифры, обозначавumе футы и дюй­
мы. Когда же чертеж бывал закончен, полковник отходШI от него
так, чтобы его работа бьmа видна всей аудитории, и воистину рабо­
та эта отличалась такой прямизной, чистотой и красотой, какие до­
ступны только при употреблении хороших чертежных приборов.
Лекция оканчивалась тем, что Колосов, вооруживumсь длинным
тонким карандашом, показывал все отдельные части чертежа и на­
зывал их размеры: скат три фута четыре дюйма. Подъем четыре фута.
Берма, заложение, эскарп, контрэскарп и так далее. Юнкера обяза­
ны бьmи карандашами в особых тетрадках перечерчивать изумитель­
ные чертежи Колосова. Он редко проверял их. Но случалось, вне­
запно пройдя вдоль ряда парт, он останавливался, показывал паль­
цем на чью-нибудь тетрадку и своим голосом без тембра спрашивал:
- Паук? Корзинка с земляникой? Хамелеон? - и, сделав ма­
лую паузу: - Единица!
Он бьm очень самостоятелен и почти никогда не дожидался звон­
ка на перемену. Просто доставал надушенный платок из тонкого по­
лотна, отряхивал свою грудь и руки от еле заметных пьmинок мела,
встряхивал платком и, не сказав ни слова, ухоДШI, когда ему хотелось.
Александров никак не мог удовлетворить этого строгого, бес­
чувственного, всегда молчаливого идола. Чертить он умел отлич­
но, и линия у него выходШiа щеголевато ровной, но основных на­
чал фортификации он не мог преодолеть. Его воображению никак
не удавалось видеть предметы, построенные из земли и камня, в
проекции на плоскость, то есть не имеющими ни материи, ни веса.
Если бы ему показали люнет, барбет или амбразуру сдел анными из
глины или папье-маше, он, наверное, понял бы мгновенно ошибку
своего геометрического неведения. Но об этом, увы, никто не хо­
тел позаботиться. Почти в каждую репетицию Колосов молча ста­
ВШI ему неудовлетворительные баллы, а Дрозд лишал его отпуска,
этой отрады, услады и моральной поддержки.
Но еще больше терзали бедного фараона Александрова лич­
ные, интимные горести и разочарования : позорная измена Юлии
Синельниковой, холодная и насмешливая отставка, полученная от
Ольги Синельниковой, и, наконец, этот ужасный разгром литера­
турной великой карьеры, разгром, признанный им самим с горь­
ким отчаянием...
99

А. И. Куприн
И Александров загрустил ...
Но время течет, течет и в своем бесконечном течении потихонь­
ку сглаживает все острые углы, подтачивает скалы, рассасывает
мели, изменяет пейзажи и фарватеры .
Теперь Александров - фараон только по прозвищу. Гимнасти­
ка и фехтование развернули его грудь вширь. Вся трудность воинс­
ких упражнений и военного строя отошла бесследно. Ружье не тяже­
лит, шаг выработался большой и крепкий, а гл авное, появилось в
душе гордое и ответственное сознание: я - юнкер славного Алек­
сандровского училища, и трепещите все, все недруги. Даже с неодо­
лимой фортификацией начались очень милые отношения. Однажды
вечером, подготовляясь к завтрашней репетиции по проклятой фор­
тификации, Александров громко и злобно чертыхнулся:
- Нет, когда же я, черт побери, освоюсь с этой фортификаци­
онной путаницей, да будут прокляты и полковник Колосов, и его
учитель Цезарь Кюи.
Сосед его по койке, скромный, тихий, благовоспитанный При­
биль, отличный пианист, сказал сочувственно:
- Послушайте-ка, друг Александров, не сердитесь на то, что я
ввязываюсь не в свое дело. Я уже давно замечаю, что у вас постоян­
ные недоразумения и огорчения с фортификацией. Мне кажется,
что я могу вам немножко помочь, если вы, конечно, позволите. Все
дело в сущем пустяке, который можно в одну минуту удалить . Вот,
например, мой портсигар (Прибиль вынул из кармана простень­
кий, изящный портсигар из карельской березы). Предположим, что
он вам очень понравился и вам хочется заказать мастеру совершен­
но точно такой же по качеству и по размерам. Что вы для этого
делаете? Вы приходите к мастеру и говорите: «Любезный мастер,
сделайте мне хороший портсигар из карельской березы, шести дюй­
мов в длину, четырех в ширину и двух в толщину». Не так ли? Для
того чтобы заказ лучше удержался в его памяти, вы можете взять
листик бумаги, карандаш и разграфленную линейку и начертить
все размеры, надписав : длина, ширина, толщина. Ведь не придет
же вам в голову написать этот портсигар для мастера на полотне
масляными красками или пастелью, хотя вы и отличный худож­
ник? Вы смотрите на фортификационные чертежи, как на стерео­
метрию, а они только планиметрии. Я видел, как вы тщетно корпе­
ли и возились над амбразурами. Очевидно, у вас из памяти не вы­
ходили старинные, громадные амбразуры времен д'Артаньяна и
Вобановских укреплений. А теперешняя амбразура - это просто
100

Ромаи
мелкая канавка, которую вы сами выкопали, чтобы не видно было
вашего ружья. Положительно, вы делаете слишком много чести
фортификации, и это вам идет во вред.
Он замолчал . Александров некоторое время сидел с полуотк-
рытым ртом. Наконец, со стуком закрыв его, он сказал :
- Прибиль, сделайте мне милость, назовите меня идиотом.
- Что вы, что вы, Александров. Бог с вами .
- Нет уж, пожалуйста, назовите.
И так они пререкались до тех пор, пока стоявший рядом Жда­
нов не произнес:
- Хотя и не верю своим собственным словам, но вы идиот,
мистер Александров.
- Спасибо, Жданов. Ведь это просто невероятно, в каком я до
сих пор бьш нелепом заблуждении. Теперь мне сразу точно ката­
ракт с обоих глаз сняли. Все заново увидел благодаря волшебнику
Прибилю (имя же его будет для меня всегда священно и чтимо).
На другой же день, во время очередной репетиции, Александ­
ров дал своим сокурсникам небольшое представление.
- Александров! - вызвал его своим бесцветным голосом пол­
ковник, у которого и глаза и перо, казалось, уже готовились поста­
вить привычную единицу, - потрудитесь начертить двойной тра­
верс и указать все его размеры.
Александров подошел к доске (и все сразу узнали походку Ко­
лосова), вынул из кармана тщательно очиненный по колосовской
манере мелок, завернутый аккуратно в чистую белую бумагу, и (все
даже вздрогнули) совершенно колосовским, стеклянным голосом
громко объявил :
- Двойной траверс.
Он чертил замечательно скоро и уверенно. Линии у него выхо­
дили тоньше, чем у Колосова, и менее выпуклы, но так же красивы.
Окончив чертеж и подписав все цифры, Александров со спокойной
отчетливостью назвал все линии и все размеры, не произнеся ни
одного лишнего слова, не сделав ни одного ненужного движения,
спрятал мелок в карман и по-строевому вытянулся, глядя в холод­
ные глаза полковника.
Колосов помолчал . Впервые юнкера увидели на его каменном
лице что-то похожее на удивление.
- Почему же раньше, - спросил он, - почему раньше ваши
чертежи бьши похожи на какие-то пейзажи и вы постоянно пута­
лись в названиях и цифрах? Что такое с вами сдел алось?
101

А. И. Куприн
- Я просто решил следовать до мельчайших подробностей ва-
шим урокам, господин полковник.
- А может быть, вам надоели постоянные единицы?
- Отчасти, господин полковник.
- Гмм. Теперь вы меня поставили в очень неудобное положе-
ние. Поставить вам двенадцать я не могу, ибо это знак абсолютно­
го совершенства, какого в мире не существует. Одиннадцать - это
самый высший балл, на который знаю фортификацию только я.
Поэтому не обижайтесь, что на этот раз я поставлю вам только
десять. Можете сесть.
Это бьша большая победа, окрьшившая Александрова. После
нее он сделался лучшим фортификатором во всем училище и все­
гда говорил , что фортификация - простейшая из военных наук.
Текло время. Любовные раны зажили, огорчения рассеялись,
самолюбие успокоилось, бывшие любовные восторги оказались
наивной детской игрой, и вскоре Александровым овладела настоя­
щая большая любовь, память о которой осталась надолго, на всю
его жизнь ...
Выветрилось понемножку и позорное сознание о злой неудаче
в литературе. Верный инстинкт подсказал Александрову доброе
противоядие: он опять вернулся к рисованию и живописи. Во все
отпускные дни (а их теперь стало гораздо больше после победы
над Колосовым) он ходил в Третьяковскую галерею, Строгановс­
кую школу, в Училище живописи и ваяния или брал уроки у Петра
Ивановича Шмелькова •. Множество картонов и блокнотов истра­
тил он, делая портретные изображения карандашом, углем и аква­
релью со своих товарищей, начальников и учителей. Эта работа
спорилась послушно и приятно. Новый клин окончательно вышиб
клин старый.
Между прочим, подходило понемногу время первого для фара­
онов лагерного сбора. Кончились экзамены. Старший курс пере­
стал учиться верховой езде в училищном манеже. Господа обер­
офицеры стали мягче и доступнее в обращении с фараонами . По­
том курсовые офицеры начали подготовлять младшие курсы к на­
стоящей боевой стрельбе полными боевыми патронами . В правом
крыле училищного плаца находился свой собственный тир для
• Ш м е л ь ков - талантливый рисовальщик. Он забыт современны­
ми русскими художниками . См . о нем монографию, написанную француз­
ским писателем Denis Roches . (Прим. А. И. Ку прина. )
102

Рома11
стрельбы, узкий, но довольно дл инный, шагов в сорок, наглухо
огороженный от Пречистенского бульвара.
Туда каждый день с утра до вечера водили молодых юнкеров
поочередно, по четыре, на стрельбу, следили за тем, чтобы юнкер
при выстреле не зажмуривался, не вздрагивал при отдаче, глядел
бы точно на мушку, сквозь прорезь прицела и нажимал бы спуск не
рывком, но плавным движением.
В другом конце тира ставились картонные мишени с концент­
рическими черными окружностями, попадать надо бьшо в централь­
ный сплошной кружок. Благодаря малости помещения выстрелы
бьши страшно оглушительны, от этого юнкера подолгу ходили со
звоном в голове и ушах и едва слышали лекции и даже командные
сл ова.
Но еще труднее с непривычки бьш а чересчур сильная отдача
ложа в плечо при выстреле. Она была так быстра и тяжела, что,
ударяясь в тринадцатифунтовую берданку, чуть не валит начинаю­
щего стрелка с ног. Оттого-то у всех фараонов теперь правое плечо
и правая ключица в синяках и по ночам ноют.
Но и домашнее обучение стрел ьбе окончено. «Умей чистить и
протирать винтовку, чтобы она и снаружи и снутри у тебя блесте­
ла, как зеркало» . Наступает утро, когда весь батальон, со знаме­
нем, строгим строем, в белых каламянковых рубахах, под восхити­
тельную музыку своего оркестра, покидает плац училища и через
всю Москву молодецки марширует на Ходынское поле в старые­
престарые лагери .
Воспоминание о них остается слабым и незначительным для
Александрова. Каждый день стрельба и стрельба, каждый день гла­
зомерные и компасные съемки, каждый день батальонные учения и
рассыпной строй. Идут постоянные дожди, когда юнкера сидят по
баракам и в тысячный раз перезубривают уставы и «словесность».
Но самое главное то, что унижает фараонов до нуля, - это гро­
мадная роль и всеподавляющее значение, которые теперь легли на
господ обер-офицеров .
На днях выборы вакансий, производство, подпоручичьи эпо­
леты, высокое звание настоящего обер-офицера. Фараоны где-то
вдали, внизу, в безвестности и забвении. И они чрезвычайно были
обрадованы, когда дня за три до производства старшего курса в
первый офицерский чин их распустили в отпуск до конца августа.
Александров провел остаток лета вместе с мамой у своего шу­
рина, мужа сестры Зины, в его чернореченском лесничестве, нахо-
103

А. И. Куприн
дящемся под Коломной. Там он много охотился, ловил рыбу и
шлялся по лесам за ягодами и грибами.
Осталось одно неприятное и стыдное воспоминание о жене лес­
ника Егора, Марье, красивой, здоровой бабенке, которая ему вскоре
опротивела до смерти.
Вернулся он в училище настоящим обер-офицером, выросший
чуть не на голову, с хриплыми басовыми нотами в голосе, загоре­
лый, отрастивший настоящие усы в один миллиметр длиною.
О, как ему знакомы, близки и жалки бьши беспомощные неук­
люжести новичков, их растерянность, их неумение найти тон. Он
никогда не забывал своих первых жутких впечатлений в училище,
когда был, точно чудом, перенесен из игрушечной жизни в суро­
вую и строгую настоящую жизнь.
Он бьш хорошим обер-офицером, всегда готовым на помощь и
на защиту фараону. Но старых адатов он не касался. Он чувство­
вал, что в них есть и надобность, и скрепляющая сил а.
Он был пламенным поклонником темпа.
- Темп, - говорил он фараонам, - есть великое шестое чув­
ство. Темп придает уверенность движениям, ловкость телу и ясность
мысли. Весь мир построен на темпе. Поэтому, о! фараоны, ходите в
темп, делайте приемы в темп, а гл авное, танцуйте в темп и умейте
пользоваться темпом при фехтовании и в гимнастических упраж­
нениях.
Он и сам не подозревал того, что очень любившие его фараоны
между собою называли его «обер-офицер Темп».
Ротный командир Дрозд, не стесняясь, говорил иногда, что он
очень жалеет, почему Александров не дотянул на экзаменах до об­
щего среднего балла, который дал бы ему возможность стать пор­
тупей-юнкером, командиром взвода.
Но, увы! Полковник Колосов не мог простить ему воистину вол­
шебного просияния в фортификации и к круглым десяткам упрямо
присоединял прошлые еди ницы, тройки и пятерки, поставлеюtые
еще на репетициях, чем и понизил значительно шансы Александ­
рова. Увы! Этот слишком земной человек не веровал в чудеса и не
ценил их. Но это не огорчало Александрова. Он наслаждался спо­
койной военной жизнью, ладностью во всех своих делах, доверием
к нему начальства, прекрасной пищей, успехами у барышень и все­
ми радостями сильного мускулистого молодого тела.
104

Рома11
Глава XVI
Д РОЗД
В четвертой роте числ ится сто юнкеров, но н а рождественские
каникулы три четверти из них разъехалось из Москвы п о дальним
городам и родным тихим гнездам : кто в Тифлис, кто в Полтаву,
Полоцк , Смоленск , Симбирск , Новгород, кто в старые деревенс­
кие имения. Им хорошо: сплошь две недели отдыха, веселия, при­
ключений, охоты, поездок ряжеными ; никакой заботы и памяти об
училище . Они вернутся в него лишь десятого января, осип шие от
дороги , загоревшие крепким зимним загаром, п отолстевшие, с боль­
шим запасом домашних варений, солений, сух их яблоков, малорос­
сийского сала, чурчхелы, бадриджанов и прочей снеди .
А вот коренным москвичам - туго . Изволь являться трижды в
неделю в училище, да еще ровно к семи часам утра, и только для
того, чтобы на приветствие Дрозда (командира четвертой роты,
к ап итана Фофанова) проорать : «Здравия желаю, ваше высокобла­
городие». А зачем? Мы, здешние, так же никуда не убежим, как и
иногородние.
Приблизительно так бурчит п ро себя госп один обер-офицер
Александров, идя торопли выми большими ш агами п о Поварской
к Арбату. Вчера бьmа ел ка и танцевали у Андриеви чей . Домой он
вернулся только к пяти часам утра, а поднял и его насилу-насилу в
семь без двадцати . Ах , как бы не опоздать! Вдруг залепит Дрозд
трое суток без отпуска . Вот тебе и рождество ...
Глаза у Александрова еще не совсем п роснулись п осле кратк о­
го сна, в н их чувствуется резь и усталость . Но запах снега так вку­
сен , мороз так весел, быстрое дви жение так уп орно гонит горячую
кровь по всему телу... Через две ми нуты Александров спрашивает
самого себя с уд ивлением : «Где же моя усталость, недовольство и
кислота?» Их нет, исчезли . Тело н е и меет больше веса . Эта невесо­
мость - одно из блаженнейших ощущений на свете, но оно нега­
ти вно, оно так же незаметно и так же н е вызывает благодарности
судьбе, как тридцать два зуба, емкие легк ие, железный желудок;
поймет его Ал ександров только тогда, когда утеряет его навсегд а;
так , лет через двадцать .
Снег тонко скрипит под его лакированными сапожками . Снег
скрипит под ногами у всех пешеходов. Он визжит под полозьями
саней, оставляющих за собою в нем блестящие , скользкие п олосы,
105

А. И. Куприн
а на заворотах он крепко хрустит, смятый полозьями. Изо всех труб
высоко над домами стоят, неподвижно устремясь в зеленое небо и
там слегка курчавясь, белые прямые столбы дыма. Вот налево Се­
вастьянов, булочная, наискосок Арбатской площади - белое длин­
ное здание Александровского училища на Знаменке, с золотым
малым куполом над крышей, знак домашней церкви. Слава Богу,
минута в минуту. Не опоздал.
Портупей-юнкер Золотов - круглый сирота; ему некуда ехать
на праздники, он заменяет фельдфебеля четвертой роты. Он выст­
раивает двадцать шесть явившихся юнкеров в учебной галерее в
одну шеренгу и делает им перекличку. Все в порядке. И тотчас же
он командует: «Смирно. Глаза налево». Появляется с левого флан­
га Дрозд и здоровается с юнкерами.
Мальчишеские прозвища удивительно метки. Капитан Фофа­
нов вислоплеч и длиннонос. Его худощавое лицо смугло и румяно .
Черные волосы на голове разделены косым четким пробором; лег­
кой красиво-неуклюжей перевалочкой и боковым наклоном голо­
вы, при внимательном и быстром взгляде, он действительно напо­
минает птицу, и именно черного дрозда. Он очень требователен и
суров в делах службы и строевого учения . «Без отпуска», карцер,
дежурства и дневальства вне очереди так и сыпятся из него в несча­
стливые для юнкеров дни . И все это с величайшей вежливостью:
«Юнкер Александров, будьте любезны оmравиться на двое суток
под арест, с исполнением служебных обязанностей». Но вне усло­
вий, требующих крутой дисциплины, он фамильярный друг, защит­
ник и всегдашняя выручка. Эти его милые черты хорошо знакомы
всем проказливым юнкерам четвертой роты и особенно Александ­
рову, самому неистовому баловнику. Но зато Дрозд ненавидит ма­
лейший оттенок лжи и требует от провинившегося юнкера мгно­
венного и точного признания.
Однажды юнкер Александров был оставлен без отпуска за еди­
ницу по фортификации. Скитаясь без дела по опустевшим залам и
коридорам, он совсем ошалел от скуки и злости и, сам не зная за­
чем, раскалил в камине уборной докрасна кочергу и тщательно
выжег на красной фанере огромными буквами слово «Дрозд».
В понедельник утром, после утренней переклички, еще не рас­
пуская роты, выдержав паузу, капитан спросил, по обыкновению
протягивая перед некоторыми словами длинный ять (он бьш чуть­
чуть заикой):
- Э-какой это болван э-начертил в нужнике э-какую-то похаб­
щину?
106

Рома11
Александров в ту же секунду громко крикнул из строя:
- Я, господин капитан !
Командир совсем по-птичьи окинул юнкера боковым взглядом
и произнес с презрительным равнодушием:
- Этак я и знал. - И скомандовал роте: - Разойдитесь!
Вечером, перед чаем, когда все зубрили, сидя на своих койках,
уроки к завтрему, юнкер Александров увидел Дрозда, проходив­
шего по галерее, и подбежал к нему. Юнкер весь день томился, по­
давленный великодушием начальника.
- Господин капитан, позвольте мне попросить у вас прощения.
- Э-дурачок, - протянул Дрозд. - Э-пустяки . Ступай зани-
маться, э-чертежник ты этакий!
И слегка толкнул его ладонью в спину. Но в голосе Дрозда и
его прикосновении юнкер почувствовал теплоту.
Так воспитывал Дрозд своих девятнадцатилетних птенцов в про­
ворном повиновении, в безусловной правдивости, на широкой раз­
вязке взаимного доверия.
Дрозд, заложив руки за спину, медленно, неуклюже идет вдоль
фронта, зорко оглядывая каждое лицо, каждую пуговицу, каждый
пояс, каждый сапог. Рядом с Александровым стоит крепко сбитый
широкоплечий чернявый Жданов. Он нехорошо бледен, и белки
его глаз слюняво желтоваты.
- Э-нездоров? - спрашивает Дрозд.
- Никак нет, господин капитан. Здоров.
Дрозд поводит туда-сюда острым подозрительным носом .
- Э-какую гадость вчера пил? - спрашивает он брезгливо.
Юнкер жмется, но тотчас отвечает:
- В гостях давали ананасный ликер, господин капитан .
- Ффу, какая мерзость ! - морщится Дрозд. - Э-то не ликер,
а дерьмо. И зачем тебе пробовать э-ликеры? Ну, выпей стакан крас­
ного вина, и э-довольно с тебя. А лучше и э-совсем не пей. Пьют от
скуки паршивые неудачники, а перед тобою э-целый мир впереди.
Будь весел и пьян э-без вина.
Подходит к концу докучный осмотр. У юнкеров чешутся руки
и горят пятки от нетерпения. Праздничных дней так мало, и бегут
они с такой дьявольской быстротой, убегают и никогда не вернут­
ся назад!
Но Дрозд выходит на середину фронта, достает из отворота
рукава какую-то бумажку и не спеша ее разворачивает. «Да поско­
рее ты , Дроздище!» - мысленно понукает его Александров.
107

А. И. Куприн
Дрозд начинает читать , мучительно растягивая свои яти :
- По распоряжению начальника училища, сегодня наряжены
на бал, имеющий быть в Екатерининском женском институте, двад­
цать четыре юнкера, по шести от каждой роты . От четвертой роты
поедут юнкера:
Он делает небольшим молчанием двоеточие, совсем маленькое,
всего в полторы секунды, но в этот короткий промежуток сотни
тревожных мыслей пробегают в голове Александрова.
Сегодня его день так полно и счастли во занят, что даже совсем
не остается места для семейных радостей . К десяти часам он дол­
жен ждать в Зоологи ческом саду Наташу Манухи ну. Они будут
кататься с вели колепных ледяных гор. Какое острое наслаждение
нестись стремител ьно вниз на маленьких салазках по отвесной свер­
кающей дороге, подвернув левую ногу под себя, а правой, как ру­
лем, давая прямое направление волшебному лёту . Правда, Наташа
придет не одна, а в сопровождении скучной англичанки , похожей
на птицу марабу. Но, к счастью, гувернантка не любит кататься с
гор и , кажется, считает это одним из русских варварств. Она будет
торчать на вышке, кутая в широкое обезьянье боа свой красный
британский нос. А Наташа назло ей будет требовать еще и еще, и в
последний раз еще и в самый-самый последний . Лицо Александро­
ва слегка щекочет Наташи на котиковая шубка, и как сладко пах­
нет эта шубка мехом и тонки ми неизъяснимыми духами, и сама
Наташа, наверно, гордится своим кавалером: «Как ловок и смел
этот милый Александров и , кажется, немного влюблен в менЯ>> . Ах,
Наташа, совсем не немного, наоборот: до безумия .
В час завтрак у Шпаковских, а после завтрака веселая репетиция
водевиля «Не спросясь броду, не суйся в воду», где Александров иг­
рает Макарку, а также и в жи вых картинах . Должно быть, и потан­
цуют немного . В этом большом, уютном, безалаберном доме две де­
вочки , три барышни и всегда множество их подруг всяких возрас­
тов. Там с утра до вечера поют, танцуют, устраивают игры, едят,
влюбляются и звонко смеются . Александрову часто кажется, что он
влюблен в младшую из барышень, в белокурую розовую Нину. Впро­
чем, все любви Александрова так многочисленны и скоропалител ь­
ны, что сестра в шутку зовет его - господин Сердечкин .
Потом обед у Калмыковых, и тоже танцы . А затем - самое глав­
ное - вечером знаменитая елка в Благородном собрании, на кото­
рую съезжается вся молодая Москва: дети , подростки , барышни и
юноши. Туда он обещал сопровождать трех приехавших из Пензы
108

Ромап
землячек : М ашеньку П олубояринову, Сонечку Аничкову и Зою
Скрипицыну. Бал, на котором танцуют, после того как детей уве­
зут по домам, до тысячи молодых людей . И, если говорить по прав­
де, уже не в Машеньку ли влюбился, по-настоящему и мгновенно,
несчастный юнкер в тот вечер, когда она играла Шопена, а он сто­
ял, прислонившись к пианино, и то видел, то не видел ее нежное
лицо, такое странное и такое изменчивое в темноте.
«Только не меня. Дорогой , золотой Дрозд, только, пожалуй­
ста, не меня» , - мысленно умоляет Александров.
- Э-Рихтер, - произносит капитан, - Жжданов, Бутынский ,
Карганов, Прибиль" .
«Пронеси, пронеси, пронеси !» - умоляет судьбу Александров,
изо всех сил стискивая зубы и кулаки . И вот п адает холодно и не­
преклонно :
- И э-Александров. Кто хочет завтракать или обедать в учи­
лище, заявите немедленно дежурному для сообщения на кух ню.
Ровно к восьми вечера все должны быть в училище совершенно
готовыми . За опоздание - до конца каникул без отпуска. Рекомен­
дую позаботиться о внешности. Помните, что александровцы -
московская гвардия и должны отличаться не только блеском души,
но и благородством сапог. Тьфу, наоборот. Затем вы свободны,
господа юнкера. Перед отправкой я сам осмотрю вас. Разойдитесь .
На лестнице Александров догоняет Дрозда. Последняя, отча­
янная попытка.
- Господин капитан!
Дрозд останавливается на ступеньке, в птичий недоверчивый
полуоборот к юнкеру.
-Э-что еще?
-Господин капитан, позвольте вам сказать, что я катался на
коньках , и у меня подвернулась нога. Прямо ступить нельзя, такая
боль.
- Э-врешь. Пойди в лазарет и принеси свидетельство .
Душа Александрова катится вниз, как с ледяной горы в Зооло­
гическом .
- Господин капитан, - говорит он смущенно . - Положим, я
могу себя осилить . Но у меня другие, важные причины.
- Ну?
- Нет перчаток .
Дрозд хмурится.
109

А. И. Куприн
- Э-покажи руки.
Юнкер поворачивает обе руки ладонями вверх. Дрозд делает
то же самое и сверяет руки свои и его .
- Ерунда. У нас одинаковый размер. Семь или семь с полови­
ной, э-небольшая разница. Вечером я тебе пришлю мои, спросишь
у фельдфебеля. Ступай. Ну, что же ты стоишь?
- Господин капитан, - робко говорит юнкер, вновь тронутый
великодушием этого чудака. - Положим, перчатки у меня есть,
только очень грязные, но я их могу вымыть . Но я должен вам ска­
зать правду (сейчас Александров подпустит маленькую лесть). Я
знаю, что вы все можете простить.
Дрозд перебивает его, угрожающе вздернув подбородок вверх :
- Э-далеко не все.
- Простить очень многое, если вам говорят правду.
Дрозд с сомнением косится на юнкера.
- Э-попутай, попутай у меня еще!
- И вот я вам должен признаться откровенно , что ...
- Э-девчонки, должно быть?
- Точно так, господин капитан. Барышни. Приехали только
на две недели в Москву из Пензы . Мои родственницы. Обещался
быть в Благородном собрании на ел ке. Дал честное слово. Ужасно
обидно будет обмануть их и подвести.
Но Дрозд упрямо трясет головою.
- Э-все равно, поедешь. А женскую душу я знаю лучше тебя .
Опоздал, не пришел, - пускай сердится; в следующий раз будет
ждать еще нетерпеливее. И, кроме того, я тебе скажу (тут его голос
смягчается), что бал Благородного собрания это - толкучка, ры­
нок, открытый вход, открытый для всех: купеческие дочки из За­
москворечья, немки, цирюльники, чиновники и другие шпаки вся­
кие. А в Екатерининский институт на бал можно попасть лишь по
строгому выбору, по именному, личному приглашению. В Екате­
рининском, э-дружок мой, учатся девицы лишь из самых древних,
самых настоящих, дворянских фамилий. Истинная, столбовая рус­
ская аристократия не в Петербурге, голубчик, а в Москве, у нас. Не
пропускай случая. Летом выйдешь в офицеры . Придется тебе на­
долго , если не навсегда, законопатиться в каком-нибудь Проску­
рове или Кинешме, и никогда ты в жизни не увидишь подобной
прелести и красоты. Ну, разве воинская доблесть вытянет тебя вверх
или чудом попадешь в Академию, тогда - может быть ... Но вер-
110

Рома11
нее всего, что навсегда нынешний бал останется для тебя, как пре­
красный и э-неповторимый сон. И я тебе твердо говорю, что в пят­
ницу ты сам же поблагодаришь меня. Э-иди, иди, юнкер.
Он ласково концами пальцев потрепал Александрова по плечу
и поспешно стал спускаться по лестнице.
«Что же, - подумал Александров. - Видно, так и быть . Хоро­
шо еще, что не на весь день оставил в училище. Все-таки кое-куда
поспею. А Машеньке Полубояриновой пошлю записку с посьшь­
ным . Да вот еще: пораньше вымыть замшевые перчатки ... Ну и
Дрозд! Все-таки с ним можно жить . На все смотры, парады, встре­
чи и церемонии, когда назначают юнкеров по выбору, он неизмен­
но посьшает и Александрова. О, тут большая ревность! Все учили­
ще помнит, по старому преданию, о том, как застрелился в курилке
юнкер Кувшинников, будучи не включенным в те двенадцать ря­
дов со знаменем, которые бьши наряжены в почетный караул для
встречи государя. Здесь дело чести! Да и правда, юнкер Александ­
ров не особенно красив, - признается сам себе Александров, - ска­
жем, даже совсем некрасив. Но он лучше многих прыгает через де­
ревянную кобьшу и вертится на турнике, он отличный строевик, в
танцах у него ритм и послушность всех мускулов, а лучше его фех­
туют на рапирах только два человека во всем училище: юнкер роты
его величества Чхеидзе и курсовой офицер третьей роты поручик
Темирязев... А красота? Что такое мужская красота?»
Восемь без пяти. Готовы все юнкера, наряженные на бал. («Что
за глупое слово, - думает Александров, - «наряженные». Точно нас
нарядили в испанские костюмы».) Перчатки вымыты, высушены у
камина; их пальцы распялены деревянными расправилками. Все
шестеро в ожидании лошадей сидят тесно на ближних к выходу кой­
ках. Тут же примостился и Дрозд. Он дает последние наставления:
- Следите за своим ножом и вилкой и опрятностью на тарел­
ке, если позовут вас ужинать . Рыбу - только вилкой; можете по­
могать хлебной корочкой. Птицу в руки не брать . Ешь небольши­
ми кусками, чтобы не быть с полным ртом, когда соседка обратит­
ся к тебе с разговором. Девчонкам глупостей не врать, всякие чув­
ства побоку и э-к черту-с. Начальнице и генералам кланяться при­
дворным поклоном, как учил танцмейстер. Если начальница про­
тянет руку, приложись, но, склонившись, не чмокай. За старшего
Рихтер. Вот и все. Завидую вам.
- Поехали бы с нами, господин капитан, - говорит Алексан­
дров.
111

А. И. Куприн
- Э-куда мне. Стар.
Довод печальный, но для юнкеров убедительный. Дрозду трид­
цать шесть лет. Действительно, в эгоистичном измерении юнкеров,
это - глубокая старость. Александров, например, твердо решил
дожить только до тридцати лет, а потом застрелиться. Стоит ли
продолжать жить древним старцем, хладеющей развалиной?
- Вы еще совсем молоды, господин капитан, - говорит с ли-
цемерным сочувствием цветущий армянин Карганов.
Дрозд машет рукой.
- Где уж!.. кудауж!..
Уедут юнкера туда, где свет, музыка, цветы, прелестные девуш­
ки, духи, танцы, легкий смех, а Дрозд пойдет в свою казенную хо­
лостую квартиру, где, кроме денщика, ждут его только два живых
существа, две черные дворняжки, без признаков какой бы то ни
было породы: э-Мальчик и э-Цыган. Говорят, что Дрозд выпивает
по ночам в одиночку.
Служитель быстро взбегает по лестнице и навытяжку останав­
ливается перед Дроздом:
- Лошади поданы, ваше высокоблагородие.
- Ну, с Богом, - говорит Дрозд, вставая. - Верю, что поддер-
жите блеск и славу родного училища. После танцев сразу на мороз
не выходите. Остыньте сначала. Рихтер, ты за этим присмотришь.
- Слушаю, господин капитан.
А служитель, коренной, всезнающий москвич, возбужденно
шепчет сбоку юнкерам:
- Четыре тройки от Ечкина. Ечкинские тройки. Серые в ябло­
ках. Не лошади, а львы. Ямщик грозится: «Господ юнкерей так
прокачу, что всю жизнь помнить будут». Вы уж там, господа, ско­
лотитесь ему на чаишко. Сам Фотоген Павлыч на козлах.
ГЛАВА XVll
ФОТОГЕН ПАВЛЫЧ
- С Богом . Одевайтесь, - приказал Дрозд. - Э-сморите, но­
сов не отморозьте. Семнадцать градусов на дворе,
Юнкера волнуются и торопятся. Шинели надеваются и засте­
гиваются на бегу. Башлыки переброшены через плечо или зажаты
под мышкой. Шапки надеты кое-как . Все успеется на улице.
112

Ромаи
Здесь - вольное, безобидное состязание с юнкерами других рот.
Надо во что бы то ни стало первыми выскочить на улицу и завла­
деть передовой , головной тройкой . Весело ехать впереди других!
Но вот едва успели шестеро юнкеров завернуть к началу широ­
кой лестницы, спускающейся в прихожую, как увидели, что напе­
ререз им, из бокового коридора, уже мчатся их соседи, юнкера вто­
рой роты, по училищному обиходу - «звери» , или, иначе, «извоз­
чики» , прозванные так потому, что в эту роту искони подбираются
с начала службы юноши коренастого сл ожения, с явными призна­
ками усов и бороды . А сзади уже подбежали и яростно напирают:
третья рота - «мазочки» и первая - «жеребцы». На лестнице об­
разовался кипучий затор.
- Четвертая, не выдавай ! - кричит голосистый Жданов где­
то впереди .
Александров пробуравливается сквозь плотные, сбившиеся тела
и вдруг, как пробка из бутъmки, вьmетает на простор. Он видит, что
впереди мелким, но быстрым шагом катится вниз коротконогий
Жданов. За ним, как будто не торопясь, но явно приближаясь к нему,
сигает зараз через три ступеньки длинный, ногастый «зверь», у кото­
рого медный орел барашковой шапки отъехал впопыхах на заты­
лок. Все трое в таком порядке сближаются на равные расстояния .
В эти доли секунды Александров каким-то инстинктивным, ле­
тучим глазомером оценивает положение: на предпоследней или
последней ступени «зверь» перегонит Жданова. «Ах, если только
х оть чуть-чуть нагнать этого долговязого, хоть коснуться рукой и
сбить в сторону! Жданов тогда выскочиn> . Вопрос не в личной по­
беде, а в поддержании чести четвертой роты .
И судьба ему помогает: правда, со внезапной грубостью. Кто­
то сзади и с такою силою толкает Александрова, что его ноги сразу
потеряли опору, а тело по инерции беспомощно понеслось вперед
и вниз. Момент - и Александров неизбежно должен бьm ударить­
ся теменем о каменные плиты ступени, но с бессознательным чув­
ством самосохранения он ухватился рукой за первый предмет, ка­
кой ему попался впереди, и это бьmа пола вражеской шинели.
Оба юнкера упали и покатились вниз. Над ними, наступая на
них, промчались бегущие ноги .
- Черт вас возьми ! - заворчал «зверь». - Это прием непра­
вильный . Я ушиб себе коленку.
В эту минуту Александров почувствовал, что и он сам ссадил
себе локоть. Подымаясь, он сказал шутливо, но с сочувствием:
113

А. И. Куприн
- На войне все приемы правильны. Позвольте, я помогу вам
встать. Меня пихнули сзади, и уверяю вас, что без вашей невольной
п0мощи я разбился бы в лепешку, а так только локтем стукнулся.
- Ну, да уж ладно, - засмеялся «зверь», еще морщась от
боли. - До свадьбы у нас обоих заживет. Пойдемте-ка.
В передовых санях, стоя, высился Жданов и орал во весь голос:
- Четвертая рота! Господа обер-офицеры! Сюда! - Теперь уже
никто из чужой роты не позволил бы себе залезть в эту тройку.
Таково бьшо неписаное право первой заявки.
Какими огромными, неправдоподобными, сказочными показа­
лись Александрову в отчетливой синеве лунной ночи рослые серые
кони с их фырканьем и храпом: необычайно широкие, громоздкие,
просторные сани с ковровой тугой обивкой и тяжелые высокие дуги
у коренников, расписанные по белому неведомыми цветами.
Белый пар шел из лошадиных ноздрей и от лошадиных спин, и
сквозь него знакомый газовый фонарь на той стороне Знаменки
расплывался в мутный радужный круг.
Ямщик перегибается с козел, чтобы отстегнуть волчью полость.
Усы у него белые от инея, на голове большая шапка с павлиньими
перьями. Глаза смеются.
- Садитесь, садитесь, господа юнкаря. В дороге утрясетесь,
всем слободно будет.
- Тебя ведь Фотоген Палычем зовут? - спрашивает Бутьшский .
- Совершенно верно, - отвечает ямщик, обминаясь на козлах.
Голос у неrо приятный, уверенный и немного смешливый. - А вы
откуда знаете?
Находчивый Карганов, не задумываясь, отвечает:
- Кто же не знает знаменитого Фотоген Палыча?
Другие юнкера быстро подхватывают:
- Тебя вся Москва знает. Первый троечник в Москве. Не в Мос­
кве, а во всей России. Это нам уж так повезло, в твои сани попасть.
Невинная лесть ! Однако она доходит до крутого ямщичьего
сердца.
- Буде, буде... наговорили.
Он тихо, но густо смеется; немного похоже на то, как довольно
регочет жеребец, когда к нему в стойло входит конюх с мерой овса.
- Пошли, что ли? - кричит сзади ямщик, нараспев.
Фотоген Палыч, разобрав вожжи, в последний раз поерзал за­
дом на сидении и, слегка повернув голову, протянул внушитель­
ным баском:
114

Рома11
- Тро-огай."
Заскрипели, завизжали, заплакали полозья, отдираясь от на­
стывшего снега, заговорили нестройно, вразброд колокольцы под
дугами. Легкой рысцой, точно шутя, точно еще балуясь, завернула
тройка на Арбатскую площадь, сдержанно пересекла ее и краси во
выехала на серебряный Никитский бульвар.
Никогда не забыть потом Александрову этой прелестной вол­
шебной поездки! Ему досталось мест{) лицом к лошадям, крайнее
справа. Он мог свободно видеть косматую голову широкобокого
коренника и всю, целиком, правую пристяжную, изогнувшую крен­
делем, низко к земле, свою длинную гибкую шею, и даже ее крова­
вый темный глаз с тупой, злой белизной белка. С удовольствием он
чувствовал, как в лицо ему летят снежные брызги из-под лошади­
ных копыт. Но в душе его все-таки мелькала, как, может быть, и у
других юнкеров, досадливая мысль: где же наконец эта преслову­
тая , безумная скачка, от которой захватывает дух и трепыхает сер­
дце? Или она только для пьяных московских купцов? А еще гро­
зился лихо прокатить «юнкерей»!
Но эта дурная мысль так же быстро исчезла, как и пришла. В
езде Фотогена есть магическая непонятная красота .
Пробежал назад Тверской бульвар, с его нарядными освещен­
ными особняками. Темный Пушкин на высоком цоколе задумчиво
склонил свою курчавую голову. Напротив широкая белая масса
Страстного монастыря, а перед ней тесная биржа лихачей и пар­
ных «голубков». Кто-то из юнкеров закурил . Александров с тру­
дом достал свой кожаный портсигар и долго возился со спичками,
упрямо гасшими на быстром движении. Когда же ему удалось раз­
жечь папиросу и он поглядел перед собою, то он уже не мог узнать
ни улиц, ни самой Москвы. Ехали какими-то незнакомыми, чужи­
ми местами .
Какой великий мастер своего дела Фотоген Палыч! Вот он едет
узкой улицей. Неизъяснимыми движениями вожжей он сдвигает,
сжимает, съеживает тройку и только изредка негромко покрикива­
ет на встречные сани:
- Берегись. Поб-берегись, извозчик!
Но только поворотит на улицу посвободнее, как сразу распус­
тит, развернет лошадей во всю ее ширину, так что загнувшиеся при­
стяжные чуть не лезут на тротуары. «Эй, с бочками ! держи права!»
И опять соберет тесно свою послушную тройку.
«Точно закрывает и раскрывает веер, - думает Александров, -
так это красиво!»
115

А. И. Куприн
А сидящий с ним рядом смуглый Прибиль, талантливый пиа­
нист, бодает его головой в плечо и, захлебываясь, говорит непо­
нятные сл ова.
- Крещендо и диминуендо... Он - как Рубинштейн!
Временами неведомая улица так тесна и так запружена санями
и повозками, что тройка идет шагом, иногда даже приостанавли­
вается. Тогда задние лошади вплотную надвигаются мордами на
задок, и Александров чувствует за собою совсем близкое, теплое,
влажное дыхание и крепкий приятный запах лошади .
А потом опять широкая безымянная улица, и легкий лёт саней,
и ладный ритм лошадиных копыт: та-та-та-та - мерно выстукива­
ет коренник, тра-та, тра-та, тра-та - скачут пристяжные. И все так
необычайно в таинственном нездешнем городе. Вот под полотня­
ным навесом, ярко освещенный висячим фонарем, стоит чернобо­
родый, черноглазый, румяный, белозубый торговец около яблоч­
ного ларя. В прекрасные призмы уложены желтые, красные, белые,
пунцовые, серые яблоки. Издали чувствуется в них аромат и ясно
воображается на зубах их сладкая кислинка (если бы закусить ку­
сочек поглубже) . Вот выбежала из ворот, без шубки, в сером пла­
точке на голове, в крахмальном передничке, быстроногая горнич­
ная: хотела перебежать через дорогу, испугалась тройки, поверну­
лась к ней, ахнула и вдруг оказалась вся в свету: краснощекая, весе­
лая, с блестящими синими глазами, сияющими озорной ул ыбкой.
«Поберегитесь, красавица! Задавлю!» - воркующим голосом ок­
ликает ее Фотоген и, полуобернувшись назад, говорит:
- Ладные у нас бабочки н а Москве живут. - И сейчас же ок­
рикивает замешкавшегося возчика: - Заснул, гужеед!
И вот юнкера едут по очень широкой улице. Александрову по­
чему-то вспоминается давнишняя родная Пенза. Направо и налево
деревянные дома об одном, реже о двух окошках . Кое-где в окнах
слабые цветные огоньки, что горят перед иконами. Лают собаки,
Фотоген идет все тише и тише, отпрукивая тонким учтивым голос­
ком лошадей .
Наконец останавливается у трактира. Там, сквозь запотевшие
стекла, чувствуется яркое освещение, мелькают быстрые большие
тени, больше ничего не видно. Слышны звуки гармонии и глухой,
тяжелый топот.
Вторая тройка проезжает мимо. С нее слышится окрик:
- Чего стал, дядя Фотоген?
- Супонь, - сердито отвечает Фотоген .
116

Рома11
А уж с третьей тройки доносится деловой бас:
- Знаем мы твою супонь...
Фотоген не спеша слезает с облучка, подцерживая, как шлейф, длин­
ные полы армяка, и веrmчественно передает вожжи Александрову.
- Подержи, барин. Мне тут нужно по одному делу.
Александров польщен и сразу становится важным. Но только -
как груба и тяжела эта огромная путаница вожжей .
Юнкера ропщут:
- Да что же это, Фотоген Палыч? Мы так последние приедем.
Срам какой!
- Не тревожьтесь, юнкаря, - сп окойно говорит ямщик. -
С Фотоген Павлычем едете!
Он распахивает дверь и исчезает в облаках угарного пара, та­
бачного дыма, крика и звона, которые стремительно вылетают из
трактира и мгновенно уносятся вверх.
- Вот тебе и Фотоген! - уныло говорит Жданов.
Но ямщик не заставляет долго себя ждать. Через две минуты
дверь кабака распахивается и в белых облаках, упруго взвиваю­
щихся вверх, показывается Фотоген Павлыч, почтительно прово­
жаемый хромоногим половым в белой рубахе и в белых штанах.
- Счастливого вам пути, Фотоген Павлович, - учтиво гово­
рит половой.
Фотоген берет вожжи из рук Александрова.
- Спасибо тебе, барин, - говорит он, влезая на козлы и что-то
дожевывая. - А вы, господа юнкаря, не сомневайтесь. Только уп­
реждаю: держитесь крепко, чтобы вы не рассьmались, как картофель.
Он весел. На морозе необыкновенно вкусно пахнет от него вин­
цом...
- Ведь какой расчет, - говорит он, разбирая вожжи и усажи­
ваясь половче, - они, видите, поехали прямой дорогой, только
ухабистой, где коням настоящего хода нет. А у меня путь легкий,
укатный . Мне лишние четьверсты - наплевать .
И вдруг дико вскрикивает:
- Ей, вы, крылатыя-я!
«Господи, - думает Александров, - почему и мне не побыть
ямщиком. Ну, хоть не на всю жизнь, а так, года на два, на три .
Изумительная жизнь!})
Дальше впечатления Александрова были восхитительны, но
сумбурны, беспорядочны и туго припоминаемые. Остались у него
в памяти : резкий ветер, стегавший лицо и пресекавший дыхание,
117

А. И. Куприн
стук снежных комьев о передок, медвежья перевалка коренника со
вздыбленной, свирепой гривой и такая же, будто в такт ему, пере­
валка Фотогена на козлах. Как во сне, припоминал он потом, что
ехали они не то лесом, не то парком. По обеим сторонам широкой
дороги стояли густые, белые от снега деревья, которые то склоня­
лись вершинами, когда тройка подъезжала к ним, то откидывались
назад, когда она их промелькнула.
Помнилось ему еще, как на одном крутом повороте сани так
накренились на правый бок, точно ехали на одном полозе, а потом
так тяжко ухнули на оба полоза, перевалившись на другой бок, что
все юнкера одновременно подскочили и крякнули. Не забьш Алек­
сандров и того, как он в одну из секунд бешеной скачки взглянул
на небо и увидел чистую, синевато-серебряную луну и подумал с
сочувствием: «Как ей, должно быть, холодно и как скучно бродить
там в высоте, точно она старая больная вдова; и такая одинокая».
На последнем повороте Фотоген нагнал своих. Впереди его бьша
только вторая тройка. Он закричал, сам весь возбужденный весе­
лым лётом:
- Право держи, любезный!
- У, черт, дьявол, леший, - отозвался без злобы, скорее с вос-
хищением, обгоняемый ямщик. - Куда прешь!
Но уже показался дом-дворец с огромными ярко сияющими
окнами. Фотоген въехал сдержанной рысью в широкие старинные
ворота и остановился у подъезда. В ту минуту, когда Рихтер пере­
давал ему юнкерскую складчину, он спросил:
- Лихо ли, юнкаря?
Они и слов не находили, чтобы выразить свое удовольствие.
Правда, они уже искренно успели забыть о тех минутах, когда каж­
дый из них невольно подумывал: «Потише бы немножко».
- Назад опять со мной поедете, - говорил Фотоген, отъез­
жая. - Только крикните меня по имени: Фотоген Павлыч.
Глава ХVШ
ЕКАТЕР ИНИНС К ИЙ ЗАЛ
Ечкинские нарядные тройки одна за другою подкатывали к ста­
ринному строгому подъезду, ярко освещенному, огороженному
полосатым тиковым шатром и устланному ковровойдорожкой. Над
118

Рома11
мокрыми серыми лошадьми клубился густой белый пахучий пар.
Юнкера с трудом вьшезали из громоздких саней . От мороза и от
долгого сидения в неудобных положениях их ноги затекли, одере­
венели и казались непослушными : трудно стало их передвигать.
Наружные массивные дубовые двери бьши распахнуты настежь.
За ними, сквозь вторые стеклянные двери, сияли огни просторного
высокого вестибюля, где на первом плане красовалась величествен­
ная фигура саженного швейцара, бывшего перновского гренадерс­
кого фельдфебеля, знаменитого Порфирия.
Его ливрея до полу и пышная пелерина - обе из пламенно-ало­
го тяжелого сукна - бьши обшиты по бортам золотыми галуна­
ми, застегнуты на золотые пуговицы и затканы рядами черных дву­
главых орлов. Огромная треуголка с кокардою и белым плюма­
жем покрывала его голову в пудреном парике с белою косичкою. В
руке швейцар держал на отлете тяжелую булаву с большим золоче­
ным шаром, который высился над его головою. Его великолепный
костюм, его рост и выправка, его черные, густые, толстые усы , зак­
рученные вверх тугими кренделями, придавали его фигуре вид та­
кой недоступной и суровой гордости, какой позавидовали бы мно­
гие министры "
.
Он широко распахнул половину стеклянной двери и торжествен­
но стукнул древком булавы о каменный пол . Но при виде знако­
мой формы юнкеров его служебно-серьезное лицо распустилось в
самую добродушную улыбку.
По училищным преданиям, в неписаном списке юнкерских лю­
бимцев, среди таких лиц, как профессор Ключевский , доктор бого­
словия Иванцов-Платонов, лектор и прекрасный чтец русских клас­
сиков Шереметевский , кап ельмейстер Крейнбринг, знаменитые
фехтовал ьщики Пуарэ и Тарасов, знаменитый гимнаст и конько­
бежец Постников, танцмейстер Ермолов, баритон Хохлов, вели­
кая актриса Ермолова и немногие другие штатские лица, бьш вне­
сен также и швейцар Екатерининского института Порфирий . С не­
запамятных времен по праздникам и особо торжественным дням
танцевали александровцы в институте, и в каждое воскресенье при­
ходили многие из них с конфетами на официальный , церемонный
п рием к своим сестрам или кузинам, чтобы поболтать с ними пол­
часа под недреманным надзором педантичных и всевидящих класс­
ных дам . Кто знает, м ожет быть, теперешнего швейцара звали вов­
се не Порфирием, а просто И ваном или Трофимом, но так как ека­
терининские швейцары продолжали сотни лет носить одну и ту же
9-3267
119

А. И. Куприн
ливрею, а юнкера старших поколений последовательно передава­
ли младшим древнее, привычное имя Порфирия Первого, то и сде­
лалось имя собственное Порфирий не именем, а как бы званием,
чином или титулом, который покорно наследовали новые поколе­
ния екатерининских швейцаров.
Нынешний Порфирий был всегда приветлив, весел, учтив, рас­
торопен и готов на услугу. С удовольствием любил он вспомнить о
том, что в лагерях, на Ходынке, его Перновский полк стоял непо­
далеку от батальона Александровских юнкеров, и о том, как во
время зори с церемонией взвивалась ракета и оркестры всех частей
играли одновременно «Коль сл авен», а потом весь гарнизон пел
«Отче наш» .
Бьт, правда, у Порфирия один маленький недостаток: никак
его нельзя бьшо уговорить передать институтке хотя бы самую кро­
шечную записочку, хотя бы даже и родной сестре. «Простите. При­
сяга-с, - говорил он с сожалением. - Хотя, извольте, я, пожалуй,
и передам, но предварительно должен вручить ее на просмотр де­
журной классной даме. Ну, как угодно. Все другое, что хотите: в
лепешку для господ юнкеров расшибусь ". а этого нельзя: закон».
Тем не менее у юнкеров издавна держалась привычка давать
Порфирию хорошие чаевые.
- А! Господа юнкера! Дорогие гости! Милости просим! Пожа­
луйте, - веселым голосом приветствовал он их, заботливо присло­
няя в угол свою великолепную булаву. - Без вас и бал открыть
нельзя. Прошу, прошу" .
Он бьш так мило любезен и так искренне рад, что со стороны,
слыша его солидный голос, кто-нибудь мог подумать, что говорит
не кто иной, как радушный, хлебосольный хозяин этого дома-двор­
ца, построенного самим Растрелли в екатерининские времена.
- Шинели ваши и головные уборы, господа юнкера, я побере­
гу в особом уголку. Вот здесь ваши вешалки. Номерков не надо, -
говорил Порфирий, помогая раздеваться. - Должно быть, озябли
в дороге. Ишь как от вас морозом так крепко пахнет . Точно астра­
ханский арбуз взрезали. Щетка не нужна ли, почиститься? И по­
корно прошу, господа, если понадобится курить или для туалета,
извольте спуститься вниз в мою каморку. Одеколон найдется для
освежения, фабрики Брокара. Милости прошу.
Юнкера толпились между двумя громадными, во всю стену, зер­
калами, расположенными прямо одно против другого. Они обдер­
гивали друг другу складки мундиров сзади, приводили карманны-
120

Роман
ми щетками в порядок свои проборы или вздыбливали вверх при­
чески бобриком; одни, послюнив пальцы, подкручивали молодые,
едва обрисовавшиеся усики, другие пощипывали еще несуществу­
ющие. «Счастливец Бутынский! у него рыжие усы, большие, как у
двадцатипятилетнего поручика» .
Во взаимно отражающих зеркалах, в их бесконечно отражающих
коридорах, казалось, шевелился и двигался целый полк юнкеров.
Высокий фатоватый юнкер первой роты , красавец Бауман,
громко говорил :
-
Господа, не забудьте: когда войдем в залу, то директрисе и
почетным гостям придворный поклон, как учил танцмейстер. Но
после поклона постарайтесь отступить назад или отойти боком,
отнюдь не показывая спины.
Нетерпели вый, бойкий на слово Карганов ответил ему задорно:
- Спасибо, добрый наставник. Кстати, будьте любезны сооб­
щить нам, можно ли во время придворного поклона сморкаться
или чесать поясницу?
- И не остроумно, и пош-шло, - презрительно отозвался Ба­
уман .
Сверху послышались нежные звуки струнного оркестра, заиг­
равшего веселый марш . Юнкера сразу заволновались, «Господа,
пора, пойдем, начинается. Пойдемте».
Они пошли тесной кучкой по лестнице, внизу которой уже сто­
ял исполинский швейцар, успевший вооружиться своей страшной
булавою и вновь надеть на свое лицо выражение горделивой стро­
гости. Молодецки отчетливо, как и полагается перновскому грена­
деру, он отдал юнкерам честь по-ефрейторски, в два приема.
Надо сказать, что с этим ежегодным выражением юнкерам сво­
его почета перновец кривил против устава: юнкера по службе чис­
лились всего рядовыми, а Порфирий бьш фельдфебелем.
Мраморная прекрасная лестница бьша необычайно широка и
приятно полога . Ее сквозные резные перила, ее свободные проле­
ты, чистота и воздушность ее каменных линий создавали впечатле­
ние прелестной легкости и грации. Ноги юнкеров, успевшие отой­
ти, с удовольствием ощущали легкую, податливую упругость тол­
стых красных ковров, а щеки, уши и глаза у них еще горели после
мороза. Пахло слегка каким-то ароматическим курением: не мо­
нашкою и не этими желтыми, глянцевитыми квадратными бумаж­
ками, а чем-то совсем незнакомым и уд ивительно радостным.
121

А. И. Куприн
Вверху, на просторной площадке, их дожидались две дежурные
воспитанницы, почти взрослые девушки.
Обе они бьши одеты одинаково в легкие парадные платья тем­
но-вишневого цвета, снизу доходившие до щиколотки . Бальное
большое декольте оставляло открытыми спереди шею и верхнюю
часть груди, а сзади весь затьшок и начало спины, позволяя видеть
чистую линию нежных полудетских плеч. Руки, выступавшие из
коротеньких матово-белых рукавчиков, бьши совсем обнажены. И
никаких украшений - ни сережек, ни колец, ни брошек, ни брас­
летов, ни кружев. Только лайковые перчатки до пол-локтя да скром­
ный веер подчеркивали юную, блистательную красоту.
Девицы одновременно сделали юнкерам легкие реверансы, и
одна из них сказала:
- Позвольте вас проводить, messieurs, в актовый зал. Следуй­
те, пожалуйста, за нами.
Это бьшо только милое внимание гостеприимства. Певучие зву­
ки скрипок и виолончелей отлично указывали дорогу без всякой
помощи.
По обеим сторонам широкого коридора бьши двери с матовы­
ми стеклами и сбоку овальные дощечки с золотой надписью, озна­
чавшей класс и отделение.
У Александрова сестра воспитывалась в Николаевском инсти­
туте, и по высоким номерам классов он сразу догадался, что здесь
учатся совсем еще девчонки . У кадет бьшо наоборот.
Но вот и зала. Прекрасные проводницы с новым реверансом исче­
зают. Юнкера теперь представлены собственной распорядительнос­
ти, и, надо сказать, некоторыми из них внезапно овладевает робость.
Зала очаровывает Александрова размерами, но еще больше красо­
той и пропорциональностью линий. Нижние окна, затянутые красны­
ми штофными портьерами, прямоугольны и поразиrелъно высоки, вер­
хние гораздо меньше и имеют форму полулуния. Очень просто, но как
изящно. Должно бьпъ, здесь строго продуманъ1 все размеры, рассrоя­
ния и кривизны. <<Как многого я не знаю», - думает Александров.
Вдоль стен по обеим сторонам залы идут мраморные колонны,
увенчанные завитыми капителями. Первая пара колонн служит
прекрасным основанием для площадки с перилами. Это хоры, где
теперь расположился известнейший в Москве бальный оркестр Ря­
бова: черные фраки, белые пластроны, огромные пушистые шеве­
люры. Дружно ходят вверх и вниз смычки . Оттуда бегут, смеясь,
звуки резвого, возбуждающего марша.
122

Рома11
Большая бронзовая люстра спускается с потолка, сотни ее хру­
стальных призмочек слегка дрожат и волшебно переливаются, брыз­
жа синими, зелеными, голубыми, желтыми, красными, фиолетовы­
ми, оранжевыми - колдовскими лучами. На каждой колонне го­
рят в пятилапых подсвечниках белые толстые свечи: их огонь дает
всей зале теплый розово-желтоватый оттенок. И все это - люстра,
колонны, пятилапые бра и освещенные хоры - отражается свето­
выми, маслено волнующимися полосами в паркете медового цве­
та, гладком, скользком и блестящем, как лед превосходного катка.
Между колоннами и стеной, с той и другой стороны, оставлены
довольно широкие проходы, пол которых возвышается над паркетом
на две ступени. Здесь расставлены стулья. Сидя в этих галереях, очень
удобно отдыхать и любоваться танцами, не мешая танцующим. Здесь,
в правой галерее, при входе, стеснились юнкера. Кроме них, есть и
другие кавалеры, но немного: десять - двенадцать катковских лице­
истов с необыкновенно высокими, до ушей, красными воротниками,
трое студентов в шикарных тесных темно-зеленых длиннополых сюр­
туках на белой подкладке с двумя рядами золотых пуговиц. Какие-то
штатские, бледные, тонкие мальчуганы во фраках и один заезжий из
Петербурга, «блестящий» белобрысый, пресыщенный жизнью паж,
сразу ревниво возненавиденный всеми юнкерами.
ГлаваХIХ
СТРЕЛА
На другом конце залы, под хорами, в бархатных красных золо­
ченых креслах сидели почетные гости, а посредине их сама директ­
риса, величественная седовласая дама в шелковом серо-жемчужном
платье. Гости были пожилые и очень важные, в золотом шитье, с
красными и голубыми лентами через плечо, с орденами, с золоты­
ми лампасами на белых панталонах. Рядом с начальницей стоял,
слегка опираясь на спинку ее кресла, совсем маленький, старень­
кий лысый гусарский генерал в черном мундире с серебряными
шнурами, в красно-коричневых рейтузах, туго обтягивавших его
подгибающиеся тощие ножки. Его Александров знал: это был по­
четный опекун московских институтов, граф Олсуфьев. Наклонясь
слегка к директрисе, он что-то говорил ей с большим оживлением,
а она слегка улыбалась и с веселым укором покачивала головою.
123

А. И. Куприн
- Ах ты , старый проказник, - дружелюбно сказал Жданов,
тоже глядевший на графа.
Позади и по бокам этой начальственной подковы группами и
поодиночке, в зале и по галерее, все в одинаковых темно-красных
платьях, все одинаково декольтированные, все издали похожие друг
на дружку и все загадочно прекрасные, стояли воспитанницы.
Не прошло и полминуты, как зоркие глаза Александрова успе­
ли схватить все эти впечатления и закрепить их в памяти . Уже юн­
кера первой роты с Бауманом впереди спустились со ступенек и
шли по блестящему паркету длинной залы, невольно подчиняясь
темпу увлекательного марша.
- Посмотрите, господа! - воскликнул Карганов, показывая на
Баумана. - Посмотрите на этого великосветского человека. Во­
первых, он идет слишком медленными шагами. Спрашивается, ког­
да же он дойдет?
-
Правда, - подтвердил Жданов. - И остальные, как индю­
ки, топчутся на месте.
- Во-вторых, от важности он закинул голову к небу, точно рас­
сматривает потолок. Он выпятил грудь, а зад совсем отставил. Ве­
личественно, но противно.
Прдвижной Жданов вдруг спохватился.
- Господа, здесь не строй и не ученье, а бал. Пойдемте, не ста­
нем дожидаться очереди. Айда!
Только спустившись в залу, Александров понял, почему Бау­
ман дел ал такие маленькие шажки: безукоризненный и отлично
натертый паркет бьm скользок, как лучший зеркальный каток. Ноги
на нем стремились разъехаться врозь, как при первых попытках
кататься на коньках; поневоле при каждом шаге приходилось бо­
яться потерять равновесие, и потому страшно бьmо решиться под­
нять ногу.
«А что, если попробовать скользить?» - подумал Александров.
Вышло гораздо лучше, а когда он попробовал держать ступни не
прямо, а с носками, развороченными наружу, по-танцевальному,
то нашлась и опора для каждого шага. И все стало просто и прият­
но. Поэтому, перегоняя товарищей, он очутился непосредственно
за юнкерами первой роты и остановился на несколько секунд, не
желая с ними смешиваться. И все-таки бьmо жутко и мешкотно дви­
гаться и стоять, чувствуя на себе глаза множества наблюдательных
и, конечно, хорошеньких девушек .
124

Рома11
Юнкера первой роты кланялись и отходили . Александров ви­
дел, как на их низкие и - почему не сказать правду? - довольно
грамотные поклоны медленно, с важной и светлой улыбкой скло­
няла свою властную матово-белую голову директриса .
Отошел, пятясь спиной, последний юнкер первой роты . Алек­
сандров - один . «Господи, помоги !» Но внезапно в памяти его
всплывает круглая ловкая фигура училищного танцмейстера Пет­
ра Алексеевича Ермолова, вместе с его изящным поклоном и сло­
весным уроком: «Руки свободно, без малейшего напряжения, опу­
щены вниз и слегка, совсем чуточку, округлены . Ноги в третьей
позиции. Одновременно, помните : одновременно - в этом тайна
поклона и его красота, - одновременно и медленно - сгибается
спина и склоняется голова. Так же вместе и так же плавно, только
чуть-чуть быстрее, вы выпрямляетесь и подымаете голову, а затем
отступаете или делаете шаг вбок, судя по обстоятельствам» .
Счастье Александрова, что он очень недурной имитатор . Он
заставляет себя вообразить, что это вовсе не он, а милый, круглый ,
старый Ермолов скользит спокойными, уверенными, легкими ша­
гами . Вот Петр Алексеевич в пяти шагах от начальницы остановил
левую ногу, правой прочертил по паркету легкий полукруг и, по­
ставив ноги точно в третью позицию, делает полный почтения и
достоинства покл он.
Выпрямляясь, Александров с удовольствием почувствовал, что
у него «вытанцевалось» . Медленно, с чудесным выражением доб­
роты и величия директриса слегка опустила и подняла свою сереб­
ряную голову, озарив юнкера прелестной улыбкой . «А ведь она
красавица, хотя и седые волосы . А какой живой цвет лица, какие
глаза, какой царственный взгляд. Сама Екатерина Великая! »
Стоявший за ее креслом маленький , старенький граф Олсуфьев
тоже ответил на поклон юнкера коротеньким веселым кивком, точ­
но по-товарищески подмигнул о чем-то ему. Слегка шевельнули под­
бородками расшитые золотом старички. Александров бьm счастлив.
После поклона ему удалось ловкими маневрами обойти свиту,
окружавшую начальницу. Он уже почувствовал себя в свободном
пространстве и заторопился было к ближнему концу спасительной
галереи, но вдруг остановился на разбеге : весь промежуток между
двумя первыми колоннами и нижняя ступенька бьши тесно заняты
темно-вишневыми платьицами, голыми худенькими ручками и ми­
лыми, светло улыбавшимися лицами .
125

А. И. Куприн
-
Вы хотите пройти, господин юнкер? - услышал он над со­
бою голос необыкновенной звучности и красоты, подобный альту
в самом лучшем ангельском хоре на небе.
Он поднял гл аза, и вдруг с ним произошло изумительное чудо.
Точно случайно, как будто блеснула близкая молния, и в мгно­
венном ослепительном свете ярко обрисовалось из всех лиц одно,
только одно прекрасное лицо. Четкость его была сверхъесте­
ственна. Показалось Александрову, что он знал эту чудесную
девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь
сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще мил­
лионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздуш­
ной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяю­
щегося , ед инственно «своего» лица с нежным и умным лбом под
темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в коро­
ну, этих больших внимательных серых гл аз, у которых раек был
в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли
крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласко­
вой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной фор­
мы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном
классе, когда, по указанию старого Шмелькова. он срисовывал
с гипсового бюста одну из Венер.
Тот же магический голос, совсем не останавливаясь, продол­
жал:
- Дайте, пожалуйста, дорогу господину юнкеру.
Александров поднялся по ступенькам, кланяясь в обе стороны,
краснея, бормоча слова извинения и благодарности. Одна из вос­
питанниц пододвинула ему венский стул.
-
Может быть, присядете?
Он низко признательно поклонился, но остался стоять, держась
за спинку стула.
Если бы мог когда-нибудь юнкер Александров представить себе,
какие водопады чувств, ураганы желаний и лавины образов про­
носятся иногда в голове человека за одну малюсенькую долю се­
кунды, он проникся бы священным трепетом перед емкостью, гиб­
костью и быстротой человеческого ума. Но это самое волшебство
с ним сейчас и происходил о.
«Неужели я полюбил? - спросил он у самого себя и вниматель­
но, даже со страхом, как бы прислушался к внутреннему самому
себе, к своим: телу, крови и разуму, и решил твердо: - Да, я полю­
бил, и это уже навсегда».
126

Рома11
Какой-то подпольный ядовитый голос в нем же самом сказал с
холодной насмешкой: «Любви мгновенной, любви с первого взгля­
да - не бывает нигде, даже в романах» .
«Но что же мне делать? Я, вероятно, урод», - подумал с по­
корной грустью Александров и вздохнул.
«Да и какая любовь в твои годы? - продолжал ехидный то­
лос. - Сколько сот раз вы уже влюблялись, господин Сердечкин?
О, Дон-Жуан! О, злостный и коварный изменник!»
Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлечения и
«предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца про­
неслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали
из окон летящего на всех парах курьерского поезда, а он стоял на
платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда про­
шлым летом по вечерам.
...Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под гла­
зом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми белыми рес­
ницами , похожими на крылья бабочки-капустницы, Машенька
Полубояринова за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая,
быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в
которую он столько же раз влюблялся, сколько и разлюблял ее; и
трое пышных высоких, со сладкими глазами сестер Синельнико­
вых, с которыми, слава Богу, все кончено; хоть и трагично, но на­
всегда. И другие, и другие, и другие... сотни других... Дольше дру­
гих задержалась в его глазах маленькая, чуть косенькая - это очень
шло к ней - Геня, Генриетта Хржановская . Шесть лет бьmо Алек­
сандрову, когда он в нее влюбился. Он храбро защищал ее от маль­
чишек, сам надевал ей на ноги ботики, когда она уходила с нянь­
кой от Александровых, и однажды подарил ей восковую желтую
канарейку в жестяной, сквозной, кружками, клетке.
Но унеслись эти образы, растаяли, и ничего от них не осталось .
Только чуть-чуть стало жалко маленькую Геню, как, впрочем. и
всегда при воспоминании о ней.
«0 нет. Все это была не любовь, так, забава, игра, пустяки, вро­
де - и то правда -игры в фанты или почту. Смешное передраз­
нивание взрослых по прочитанным романам. Мимо! Мимо! Про­
щайте, детские шалости и дурачества!»
Но теперь он любит. Любит! - какое громадное, гордое, страш­
ное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой
глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной.
Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинте-
127

А. И. Куприн
ресная и тупая. Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности
времени и пространства, вся наполненная сл авой, блеском, влас­
тью подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к
твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей!
Мечтая так, он глядел на каштановые волосы, косы которых
бьши заплетены в корону. Повинуясь этому взгляду, она поверну­
ла голову назад. Какой божественно прекрасной показалась Алек­
сандрову при этом повороте чудесная линия, идущая от уха вдоль
длинной гибкой шеи и плавно переходящая в плечо. «В мире есть
точные законы красоты!» - с восторгом подумал Александров.
Улыбнувшись, она отвернулась. А юнкер прошептал:
- Твой навек.
Но уже кончили гости представляться хозяйке. Директриса ска­
зала что-то графу Олсуфьеву, нагнувшемуся к ней .
Он кивнул головой, выпрямился и сделал рукой призывающий
жест.
Точно из-под земли вырос тонкий, длинный офицер с аксель­
бантами. Склонившись с преувеличенной почтительностью, он
выслушал приказание, потом выпрямился, отошел на несколько
шагов в глубину залы и знаком приказал музыкантам замолчать .
Ряб ов, доведя колено до конца, прекратил марш.
- Полонез! - закричал адъютант веселым высоким голосом. -
Кавалеры, приглашайте ваших дам!
Глава ХХ
ПОЛОНЕЗ
- Полонез, господа, приглашайте ваших дам, - высоким те­
нором восклицал длинный гибкий адъютант, быстро скользя по
паркету и нежно позванивая шпорами. - Полонез! Дамы и госпо­
да, потрудитесь становиться парами.
Александров спустился по ступеням и стал между колоннами.
Теперь его красавица с каштаново-золотистой короной волос сто­
яла выше его и, слегка опустив гол ову и ресницы, глядела на него с
легкой ул ыбкой, точно ожидая его приглашения.
- Позвольте просить вас на полонез, - сказал юнкер с поклоном.
Ее улыбка стала еще милее.
- Благодарю, с удовольствием .
128

Рома11
Она сверху вниз протянула ему маленькую ручку, туго натяну­
тую тонкой лайковой перчаткой, и сошла на паркет зала со сво­
бодной грацией . «Точно принцесса крови», - подумал Александ­
ров, только недавно прочитавший «Королеву Марго». Под руку
они подошли к строящемуся полонезу и заняли очередь. За ними
поспешно устанавливались другие пары.
- Я видела, как вы делали реверанс нашей славной maman, -
сказала девушка. - У вас вышло очень изящно. Я сама знаю, как
это трудно, когда ты одна, а на тебя со всех сторон смотрят.
- А в особенности насмешливые гл аз а хорошеньких бары­
шень, - подхватил Александров.
- Признайтесь, вы сильно волновались?
- Скажу вам по секрету -ужасно! Руки, ноги точно связаны,
и одна только мысль: не убежать ли, пока не поздно. Но я перехит­
рил самого себя, я вообразил, что я - это не я, а наш танцмейстер
Петр Алексеевич Ермолов. И тогда стало вдруг удобно.
Она весело засмеялась.
- И у нас тоже Ермолов. Он, кажется, везде. Но как я вас хоро­
шо понимаю. Я тоже умею так передразнивать . Я иногда пригля­
жусь внимательно к чьей-нибудь походке: подруги, или классной
дамы, или учителя, и постараюсь пройтись совсем-совсем точно они.
И тогда мне вдруг кажется, что я как будто стала не собой, а этим
человеком . Точно я за него и вижу, и слышу, и думаю, и чувствую.
И характер его для меня весь открыт... Но посмотрите, посмотрите
вперед. - Она слегка пожала пальчиками его согнутую руку. -
Видите, кто в первой паре?
В головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и
граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близком рас­
стоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейту­
зах. Стоя, начальница бьша еще выше, полнее и величественнее. Ее
кавалер не достигал ей голо вой до плеча . Его худенькая фигура с
заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими ножками казалась
еще более жалкой рядом с его чересчур представительной парой,
похожей на столичный монумент.
- Боюсь, смешной у них выйдет полонез, - сказал с неприт­
ворным сожалением Александров.
- Ну вот, уж непременно и смешной, - заступилась его пре­
красная дама. - Это ведь всегда так трогательно видеть, когда ста­
рики открывают бал. Гораздо смешнее видеть молодых людей, пл о­
хо танцующих.
129

А. И. Куприн
Высокий адъютант закинул назад голову, поднял руку вверх к
музыкантам и нараспев прокричал:
- Прошу! По-ло-нез!
Дама юнкера Александрова немного отодвинулась от него; про­
тянула ему на уровне своего плеча красиво изогнутую, обнажен­
ную и еще полудетскую руку. Он с легким склонением головы при­
нял ее, едва касаясь пальцами кончиков ее тоненьких пальцев.
Сверху, с хор, раздались вдруг громкие, торжественные и весе­
ло-гордые звуки польского вальса. Жестковатый холодок побежал
по волосам и по спине Александрова.
- Это . - Глинка, - сказал шепотом Александров.
- Да, - ответила она так же тихо . - Из «Жизни за царя». Пре-
восходно, я обожаю эту оперу.
Александров, не перестававший глядеть вперед, туда, где полукру­
гом загибала вереница полонеза, вдруг пришел в волнение и едва-едва
не обмолвился, по дурной школьной привычке, черным словом.
- Ч ... - но он быстро сдержался на разлете. - Нет, вы полю­
буйтесь, полюбуйтесь только, граф-то ваш и начальница. Охотно
беру свои сл ова обратно.
И в самом деле, стоило полюбоваться этой парой. Выждав че­
тыре первых такта, они начали полонез с тонкой ритмичностью, с
большим достоинством и с милой старинной грацией . Совсем ни­
чего не бьшо в них ни смешного, ни причудливого . Директриса не­
сла свое большое полное тело с необыкновенной легкостью, с пле­
нительно-изящной простотой, точно коронованная особа, ласко­
вая хозяйка пышного дворца, окруженная юными, прелестными
фрейлинами. Все ее движения бьши уверенны и женственны: накло­
няла ли она голову к своему кавалеру или делала направо и налево,
светло улыбаясь, тихие приветливые поклоны.
И граф Олсуфьев вовсе уже не бьш стар и хил. Бодрая героичес­
кая музыка выправила его спину и сделала гибкими и послушными
его ноги. Да! Теперь он бьш лихой гусар прежних золотых, леген­
дарных времен, гусар-дуэлист и кутила, дважды разжалованный в
солдаты за дела чести, коренной гусар, приятель Бурцова или Де­
ниса Давыдова.
Недели прошли в тяжелом походе и в дьявольских атаках, и вот
вдруг бал в Вильно, по случаю приезда государя. Только что слез­
ши с коня, едва успев переодеться и надушиться, он уже готов танце­
вать всю ночь напролет, хотя весь и разбит долгой верховой ездой.
Как великолепны взоры, которые Олсуфьев бросает на свою оча-
130

Рома11
ровательную даму!" Тут и гусарская неотразимая победоносность,
и рыцарское преклонение перед женщиной, для которой он готов
на любую глупость, вплоть до смерти, и игривое лукавство, и кас­
кады преувеличенных комплиментов, и жестокая гибель всем его
соперникам, и легкомысленное обещание любви до гробовой дос­
ки или, по крайней мере, на сутки .
-
Как они о б а х ороши, - говорит восхищенно Александ­
ров, - не правда ли, это какое-то чудо?
- Ну что же, я очень рада, что вы сначала ошиблись.
В это время музыка как раз возвращается к первым тактам по­
лонеза. Александров знает твердо слова, которые здесь поет хор,
которые и он сам когда-то пел . Слегка наклонившись к красавице,
он, - правда, не поет, - но выговаривает речитативом:
Вчера бьш бой,
Сегодня бал,
Быть может, завтра снова в бой .
Вот оно, беззаботное веселье между двумя смертями .
- Нам начинать, - говорит его дама.
Они выжидают, когда предыдущая пара не отойдет на несколь­
ко шагов, и тогда одновременно начинают этот волшебный старин­
ный танец, чувствуя теперь, что каждый шаг, каждое движение, каж­
дый поворот головы, каждая мысль связана у них одними и теми же
невидимыми нитями .
- Ах, как я счастлив, что попал к вам сегодня, - говорит Алек­
сандров, не переставая строго следить за ритмом п олонеза. - Как
я рад. И подумать только, что из-за пустяка, п о маленькой случай­
ности, я мог бы этой радости лишиться и никогда ее не узнать .
- Может быть, вам это только так кажется? Какая случайность?
- Я вам скажу откровенно. Сегодня я поехал на бал не по сво-
ей воле, а по распоряжению начальства .
- Ах, бедный, как я вас жалею!
- Ну да, по наряду. Я стал отговариваться. Я выдумывал вся-
кие предлоги, чтобы не поехать, но ничего не п омогло.
- Ах , несчастный , несчастный .
- Потому что я еще третьего дня обещал знакомым барыш-
ням, что поеду с ними на елку в Благородное собрание.
- Воображаю, как они теперь на вас сердятся. Вы низко упали
в их глазах . Такие измены никогда не прощаются. И воображаю,
как вы должны скучать с нами, невольными виновницами вашей
ужасной погибели .
131

А. И .Куприн
- О нет, нет, нет! Я благословляю судьбу и настойчивость мо­
его ротного командира. Никогда в жизни я не бьm и не буду до
такой степени наверху блаженства, как сию минуту, как сейчас,
когда я иду в полонезе рука об руку с вами, слышу эту прелестную
музыку и чувствую ...
- Нет, нет, - смеясь, перебивает его она. - Только, пожалуй­
ста, не о чувствах Это запрещено.
- О чувствах, приходящих мгновенно и сразу ... овладева...
- Тем более, тем более. Танцуйте старательнее и не болтайте
пустяков.
Она обмахивается веером. Она - девочка - кокетничает с
юнкером совсем как взрослая записная львица. Серьезные, почти
строгие, гримаски она переплетает ул ыбками, и каждая из них по­
разному выразительна. Ее верхняя губа вырезана в чудесной фор­
ме туго натянутого лука, и там, где этот рисунок кончается с обеих
сторон у щек, там чуть заметные ямочки.
«Точно природа закончила изящный, неповторимый чертеж и
поставила точки в знак того, что труд ее - совершенство».
Так думает Александров, но полонез уже кончается. Александ­
ров доводит под руку свою даму до указанного ею места и низко ей
кланяется.
- Могу ли я просить вас на вальс?
- Хорошо.
- И на первую кадриль.
- По-вашему, это не слишком много?
- И еще на третью.
- Нет, это невозможно.
Но она благодарит ул ыбкой.
Глава ХХI
ВАЛЬС
Вкрадчиво, осторожно, с пленительным лукавством раздаются
первые звуки штраусовского вальса. Какой колдун этот Рябов. Он
делает со своим оркестром такие чудеса, что невольно кажется,
будто все шестнадцать музыкантов - члены его собственного тела,
как, например, пальцы, глаза или уши .
Еще находясь под впечатлением пышного полонеза, Александ­
ров приглашает свою даму церемонным, изысканным поклоном .
132

Рома11
Она встает. Легко и доверчиво ее левая рука ложится, чуть прика­
саясь, на его плечо, а он обнимает ее тонкую, послушную талию.
- В три темпа или в два? - спрашивает Александров .
- Если хотите, то в три, а уж потом в два.
В этот момент она, сняв руку с плеча юнкера, поправляет воло­
сы над лбом. Это почти бессознательное движение полно такой
наивной, простой грации, что вдруг душою Александрова овладе­
вает знакомая, тихая, как прикосновение крылышка бабочки, ле­
тучая грусть. Эту кроткую, сладкую жалость он очень часто испы­
тывал, когда его чувств касается что -нибудь истинно прекрасное:
вид яркой звезды, дрожащей и переливающейся в ночном небе, за­
пахи резеды, ландыша и фиалки, музыка Шопена, созерцание скром­
ной, как бы не сознающей самое себя женской красоты, ощущение
в своей руке детской, копошащейся и такой хрупкой ручонки.
В этой странной грусти нет даже и намека на мысль о неизбеж­
ной смерти всего живущего. Такого порядка мысли еще далеки от
юнкера. Они придут гораздо позже, вместе с внезапным ужасаю­
щим открытием того, что ведь и я, я сам, я, милый, добрый Алек­
сандров, непременно должен буду когда-нибудь умереть, подчиня­
ясь общему закону.
О, какая гадкая и несправедливая жестокость! Такой зловещий
страх он испытывал однажды ночью во время случайной бессон­
ницы, и этот страх его уже никогда больше не покидает. Нет. Эта
грустная мгновенная тревога - другого свойства. Ее объяснить ни
себе, ни другому Александров никогда не сумел бы. Она скорее всего
похожа на сожаление, что этот, вот этот самый момент уйдет назад
и уже ни за что его не вернешь, не догонишь . Жизнь безмерна, бо­
гата. Будет другое, может быть, очень похожее, может, почти та­
кое же, но эта секунда уплыла навсегда ...
Должно быть, Александров инстинктивно так влюблен в зем­
ную заманчивую красоту, что готов боготворить каждый ее оско­
лочек, каждую пьшинку. Сам этого не понимая, он похож на ску­
пого и жадного миллионера, который никому не позволяет при­
коснуться к своему золоту, ибо к чужой руке могут пристать мик­
роскопические частички обожаемого металл а.
Александров не только очень любил танцевать, но он также и
умел танцевать; об этом, во-первых, он знал сам, во-вторых, ему го­
ворили товарищи, мнения которых всегда столь же резки, сколь и
правдивы; наконец, и сам Петр Алексеевич Ермолов на ежесуббот­
них уроках нередко, хотя и сдержанно, одобрял его: «Недурно, гос-
133

А. И. Куприн
подин юнкер, так, господин юнкер». В каждый оmуск по четвергам
и с субботы до воскресенья (если только за единицу по фортифика­
ции Дрозд не оставлял его в училище) он плясал до изнеможения, до
упаду в знакомых домах, на вечеринках или просто так, без всякого
повода, как тогда неистово танцевала вся Москва. Но и оставаясь у
себя дома, он всегда имел пару в лице старшей сестры Зины, такой
же страстной танцорки, причем музыку он изображал голосом. Сес­
тра танцевала прекрасно, но всегда оставалась недовольна.
- Ты очень ловкий кавалер, Алеша, - говорила она, - но, по­
нимаешь, ты все-таки брат, а не мужчина. С тобою я, как в институ­
те, шерочка с машерочкой. Или точно играешь на немом пианино.
Он ей отвечал не менее любезно:
- А я тебя обнимаю, точно куклу из папье-маше. Мне кажется,
ты хоть и танцуешь превосходно, но сама неодушевленная.
Однако никогда еще в жизни не случалось Александрову танце­
вать с такой ловкостью и с таким наслаждением, как теперь. Он
почти не чувствовал ни веса, ни тела своей дамы . Их движения дош­
ли до той полной согласованности и так слились с музыкой, что
казалось, будто у них - одна воля, одно дыхание, одно биение сер­
дца. Их быстрые ноги касались скользкого паркета лишь самыми
кончиками <щьшочек». И оттого бьmо в их танце чувство стремле­
ния ввысь, чудесное ощущение воздушного полета во вращатель­
ном движении, блаженная легкость, почти невесомость.
Подымались и опускались, вздрагивая, огни множества свечей.
Веял легкий теплый ветер от раздувавшихся одежд, из-под кото­
рых показывались на секунду стройные ноги в белых чулках и в
крошечных черных туфельках или быстро мелькали белые круже­
ва нижних юбок. Слегка, нежно звенели шпоры и пестрыми, разно­
цветными, глянцевитыми реющими красками отражали бал в сия­
ющем полу. А сверху лился из рук веселых волшебников, как рит­
мическое очарование, упоительный вальс. Казалось, что кто-то там,
на хорах, в ослепительном свете огней жонглировал бесчисленным
множеством бриллиантов и расстилал широкие полосы голубого
бархата, на который сыпались сверху золотые блестки.
И какие-то сладко опьяняющие голоса пели о том, что этому
томному танцу - танцу-полету - не будет конца.
Не глядя, видел, нет, скорее, чувствовал, Александров, как час­
то и упруго дышит грудь его дамы в том месте, над вырезом де­
кольте, где легла на розовом теле нежная тень ложбинки. Заметил
он тоже, что, танцуя, она медленно поворачивает шею то налево,
134

Рома11
то направо, слегка склоняя голову к плечу. Это ей придавало не­
сколько утомленный вид, но бьшо очень изящно. Не устала ли она?
И точно отвечая на его безмолвный вопрос, - это бьшо так ес­
тественно и понятно в этот необыкновенный вечер, - она сказала:
- Это я нарочно так делаю. Чтобы не кружилась голова.
Случалось так, что иногда ее прическа почти касалась его лица;
иногда же он видел ее стройный эатьшок с тонкими, вьющимися во­
лосами, в которых, точно в паутине, ходили спиралеобразно сияю­
щие золоть1е лучи. Ему показалось, что ее шея пахнет цветом бузины,
тем прелесmым ее запахом, который так мил не вблизи, а издали.
- Какие у вас славные духи, - сказал Александров.
Она чуть-чуть обернула к нему смеющееся, раскрасневшееся от
танца лицо.
- О нет. Никто из нас не душится, у нас даже нет душистых мьш.
- Не позволяют?
- Совсем не потому. Просто у нас не принято . Считается очень
дурным тоном. Наша maman как-то сказала: «Чем крепче барыш­
ня надушена, тем она хуже пахнет» .
Но странная власть ароматов! От нее Александров никогда не
мог избавиться. Вот и теперь : его дама говорила так близко от него,
что он чувствовал ее дыхание на своих губах . И это дыхание... Да...
Положительно, оно пахло так, как будто бы девушка только что
жевала лепестки розы . Но по этому поводу он ничего не решился
сказать и сам почувствовал, что хорошо сделал. Он только сказал:
- Я не могу выразить сл овом, как мне приятно танцевать с
вами . Так и хочется, чтобы во веки веков не прекращался этот бал.
- Благодарю вас. С вами тоже очень удобно танцевать. Но веч­
ность ! Не слишком ли это много . Пожалуй, устанем. А потом на­
доест ... соскучимся...
Но тут случилось маленькое приключение. Уже давно сквозь
вихрь и мелькание вальса успел Александров приметить одного
катковского лицеиста. Этот высокий и худой, несколько сутулова­
тый малый вальсировал какими-то резкими рывками, а левую руку,
вместе с рукой своей дамы, он держал прямо вытянутою вперед,
точно длинное дышло. Все это вместе бьшо не так смешно, как не­
красиво. Теперь он неуклюже вертелся вблизи Александрова и его
дамы, подходя все ближе и ближе, уже совсем готовый наехать на
них. Желая выйти из его орбиты, Александров стал осторожно об­
ходить его слева, выпустив руку своей дамы и слегка приподняв
левую руку во избежание толчка. Но в эту секунду лицеист, совер-
135

А. И. Куприн
шенно не умевший лавировать, ринулся на них со своим двукон­
ным дышлом. Александров успел отвести удар и предупредить стол­
кновение, но при этом, не теряя равновесия, сильно пошатнулся.
Невольно лицо его уткнулось в плечо девушки, и он губами, носом
и подбородком почувствовал прикосновение к нежному, горяче­
му, чуть-чуть влажному плечу, пахнувшему так странно цветущей
бузиной. Нет, он вовсе не поцеловал ее. Это неправда. Или нечаян­
но поцеловал? Во весь этот вечер и много дней спустя, а пожалуй,
во всю свою жизнь он спрашивал себя по чести и совести : да или
нет? Но так никогда и не разрешил этого вопроса.
Он только извинился и увидел, как быстро побежала красная
краска по щекам, по шее, по спине и даже по груди прекрасной
девушки.
- Я, кажется, немного устала, - сказала она. - Мне хочется
отдохнуть. Проводите меня.
Он довел ее до галереи между колоннами, усадил на стул, а сам
стал сбоку, немного позади . Увидев его смущенное, несчастное
лицо, она пожалела его и предложила ему сесть рядом.
Они разговорились понемногу. Она сказала ему свое имя - Зи­
наида Белышева.
- Только мне оно не очень нравится. Отдельно Ида - это еще
ничего, это что-то греческое, но Зинаида - как-то громоздко. Пи­
рамида, кариатида, Атлантида. "
- Очень красиво - Зина, - подсказал юнкер.
- Да, для мамы и папы, - схитрила она. - Но вы, может быть,
не знаете, что есть мужское имя Зина?
- Признаться, не слыхал.
- Да, да. Я уж не помню, у кого это, у Тургенева или у Толсто-
го, есть какой-то мужик Зина. И кажется, не очень-то порядочный.
- АЗиночка?
- Это ничего еще. Так меня зовут родные. А младший брат -
просто - Зинка-резинка.
- Я вас буду мысленно называть Зиночкой, - сболтнул юнкер.
- Не смейте. Я вам это не позволяю, - сказала она, непринуж-
денно смеясь.
- Но кто же может знать и контролировать мысли? - возра­
зил Александров, слегка наклоняясь к ней.
Она воскликнула с увлечением :
- Вы сами. Мало быть честным перед другими, надо быть чес­
тным перед самим собою. Ну вот, например: лежит на тарелке пи-
136

Рома11
рожное. Оно - чужое, но вам его захотелось съесть, и вы съели.
Допустим, что никто в мире не узнал и никогда не узнает об этом .
Так что же? Правы вы перед самим собою? Или нет?
Юнкер поклонился головою.
- Сдаюсь. Мудрость глаголет вашими устами. Позвольте спро­
сить : вы, должно быть, много читали?
И тут девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь профессо­
ра, который читает лекции в университете, но, кроме того, дает в
Екатерининском институте уроки естественной истории и имеет в
нем казенную квартиру. Поэтому ее положение в институте особое.
Живет она дома, а в институте только учится. Оттого она гораздо
свободнее во времени, в чтении и в развлечениях, чем ее подруги ...
- А теперь пойдемте еще потанцуем, - сказала она, вставая. -
Только не в два па. Я теперь пригляделась и нахожу, что это толь­
ко вертушка и притом очень некрасивая, и, пожалуйста, подальше
от этого лицеиста. Он так неуклюж.
И она опять слегка покраснела.
Глава ХХII
ССОРА
Они танцуют третью кадриль. Их визави Жданов с прехорошень­
кой воспитанницей. Эта маленькая девушка, по виду почти девочка,
кажется Александрову похожей на ожившую новую фарфоровую
куклу. У нее пушистые волосы цвета кокосовых волокон, голубые
глаза, блестящие, как эмаль; круглые румянцы на щеках, точно ис­
кусственно наведенные, и крошечный алый ротик - вишенка. Обо
всех ее прелестях нельзя иначе говорить и думать, как в уменьши­
тельном виде. Она постоянно улыбается, сверкая беленькими ост­
ренькими зубками. Она веселится от всей души: вертится, огляды­
вается, трясет головою и светлыми кудряшками, ее ручки и ножки
в беспрестанном нетерпеливом движении.
- Не правда ли, как мила? - вполголоса спрашивает Зиночка.
Александров наклоняется к ней.
- Просто прелесть, - говорит он. - Она, наверно, получила
бы первый приз на выставке.
Зиночка смотрит на него с легким недоверием .
-- На какой выставке? Я вас не поняла.
137

А. И. Куприн
- На кукольном базаре. Знаете, это меня всегда удивляло: как
только людИ хотят сказать высшую похвалу красивой барышне,
они непременно скажут: ну, точь-в-точь куколка. Я не поклонник
такой красоты.
Зиночка сердится и как будто непритворно:
- Я не предполагала, что вы такой зл ой. Нина Забелло - это
моя лучшая подруга, и у нас все ее любят. Она самая умная, самая
добрая, самая веселая. А вы! - Зоил.
«Зоил... вот так название. Кажется, откуда-то из хрестоматии? -
Александрову давно знакомо это слово, но точный смысл его про­
пал . - Зола и ил ". Что-то не особенно лестное. Не философ ли ка­
кой-нибудь греческий, со скверною репутацией женоненавистни­
ка?» Юнкер чувствует себя неловко .
- Тогда прошу простить, - смиренно говорит он. - Как при­
ятно иметь такого верного друга, как вы. Я пошутил и, признаюсь,
неловко. Теперь я вижу, что мадемуазель Забелло очаровательна.
Зиночка опускает длинные темные ресницы, прикрывая чуть за­
метную лукавую улыбку гл аз.
- Вы правы, - говорит она с кротким вздохом. - Я бы очень
хотела быть такой, как она.
Юнкер чувствует, что теперь наступил самый подходящий мо­
мент для комплимента, но он потерялся. Сказать бы: «0 нет, вы
гораздо красивее!» Выходит коротко и как-то плоско . «Ваша кра­
сота ни с чем и ни с кем не сравнима» . Нехорошо, похоже на мате­
матику. «Вы прелестнее всех на свете». Это, конечно, будет правда,
но как-то пахнет штабным писарем . Да уж теперь и поздно. Удоб­
ная секунда промелькнула и не вернется. Ах, как досадно. Какой я
тюлень!
Но оркестр играет вторую ритурнель. Мотив ее давно знаком
юнкеру. Это кадриль - попурри из русских песен . Он знает наи­
вные и смешные сл ова:
Нет, нет, нет,
Она меня не любит.
Нет, нет, нет,
Она меня погубит.
Замешательство Александрова все растет. С незапамятных лет
установилось неизбежное правило: во время кадрили и особенно в
промежутках между фигурами кавалеру полагается во что бы то
138

Рома11
ни стало занимать свою даму быстрой, непрерывной, неиссякаю­
щей болтовней на всевозможные темы. Но Александров с удивле­
нием и с тоскою замечает, что все его кадрильные слова приклеи­
лись у него где-то в глубине гортани и н икак не отклеи ваются . Он
уже во второй раз спросил Зиночку: «Нравится ли вам сегодняш­
ний бал?» - и , спросив, покраснел от стыда, поперхнулся и совсем
некстати перескочил на другой вопрос: «Любите ли вы кататься на
коньках?» Зиночка вовсе не помогала ему, отвечая (нарочно сухо ,
как показалось юнкеру): да и нет.
Ах, как муч ительно завидовал он в эти тяжелые минуты безза­
ботному и неутомимому, точно заводному, Жданову. Разговор у
него бежал, как водопад, сверкал, как фейерверк, не останавлива­
ясь ни на миг. Пошлет же судьба человеку такой замечательный
талант! Проделывая без увлечения, по давнишней при вычке, раз­
ные шассе, круазе, шен и балянсе, Александров все время ловил
поневоле случайные отрывки из той чепухи , которую уверенной,
громкой скороговоркой нес Жданов: о фатализме, о звездах, духах
и духах, о Царь-пушке, о цыганке-гадалке, о липком пластыре, о
канарейках , об антоновских яблоках, о лунатиках, о Наполеоне, о
значении цвето в и красок, о пострижении в монахи , об ангорских
кошках , о переселении душ и так далее без начала, без конца и без
всякой связи. Его дама, маленькая Ниночка Забелло, радостно хо­
хотала, закидывая назад свою светло-серебристую кукольную го­
ловку и жмуря глаза. Александров окончательно падает духом. Ни
одно легкое сл ово не идет на язык. Оркестр, как нарочно, поддраз­
ни вает его в пятой фигуре:
Нет, нет, нет,
Она меня не любит...-
и бедный юнкер с каждой минутой чувствует себя все более тяже­
лым, неуклюжим, некрасивым и робким . Классная дама, в темно­
синем платье, со множеством перламутровых пуговиц на груди и с
рыбьим холодным лицом, давно уже глядит на него издали тупым ,
ненавидящим взором мутных гл аз. «Вот тоже: приехал на бал, а не
умеет ни танцевать, н и занимать свою даму. А еще из славного
Александровского училища. Постыдились бы, молодой человек!»
Ужасно много времени длится эта злополучная кадриль. Нако­
нец она кончена.
139

А. И. Куприн
- Гран-рои! • - кричит адъютант, весело раскатываясь на рр...
Зиночка Белышева от гран-рои отказывается.
- Я не люблю этой тесноты и толкотни, - говорит она.
Но Александрову и без лишних слов совершенно ясно, что вов­
се не этот путаный, затейливый танец, а именно его, юнкера Алек­
сандрова, не любит Зиночка.
Зиночка садится на стуле в галерее, за колоннами. Юнкер толь­
ко что собирается со страхом и надеждой в душе присесть возле
нее, как она тотчас же подымается.
- Простите. Меня зовет подруга.
И, быстро мелькая черными туфельками и белыми чулочками,
свободно и грациозно лавируя между танцующими, она торопли­
во перебегает на другую сторону зала.
«Все кончено», - говорит густым трагическим басом кто-то
внутри Александрова.
Однако Зиночка побежала совсем не к подруге. Александров
следил за нею . Она остановилась перед синей дамой с рыбьим ли­
цом, выслушала, наклонив прелестную каштановую головку, не­
сколько сказанных дамою слов и чинно села рядом с нею . «При
чем же здесь подруга? - подумал огорченный юнкер. - Просто ей
хочется отделаться от меня ...»
Но нет. Вот она бросила на юнкера через всю залу быстрый,
вовсе, казалось, не враждебный взгляд и тотчас же, точно испугав­
шись, отвела его и еще строже выпрямилась на стуле, чуть-чуть
осторожно косясь на синюю классную даму. «Неужели это все -
только коварная игра?»
Мрачный, ероша свою прическу бобриком, нервно пощипывая
чуть пробивающийся пушок на верхней губе, дожидается Алексан­
дров конца затянувшегося гр ан-рои и, наконец, дождался. Распо­
рядитель объявляет польку-мазурку. «Еще попытка! Самая после­
дняя, а там будь что будет. Ах, жаль, что нельзя, бросив бал, уехать
прямо домой, на Пресню. Необходимо явиться в училище и там
ночевать . А все этот упрямый Дрозд».
Под резвые, скачущие, лихие звуки польки-мазурки Александ­
ров поспешно пробирается к тому месту, где сидит Зиночка. Он
уже близко от нее. Всего десять, пятнадцать шагов. Но откуда ни
возьмись появляется перед нею, спиной к Александрову, усталый,
пресыщенный паж. С какой небрежностью он поклонился, как
снисходительно, нехотя, обнял ее грациозную тонкую талию. И он
·Большой круг (от фраиц. grand rond).
140

Рома11
совсем нарочно не хочет делать па танца. Он лишь равнодушно и
даже отчасти брезгливо шагает в такт. «Ого ! Осмелился ли бы он
так, спустя рукава, танцевать во дворце или в знатном петербургс­
ком доме? Для него здесь только М осква, жалкая провинция, а он,
блестящий паж ее величества или высочества, будет потом с пре­
зрительной улыбкой говорить о московских смешных кузинах. Да.
Охотно повстречался бы я с этим белобрысым, прилизанным фаза­
ном где-ни будь с глазу на глаз, без посторонних свидетелей!» - ду­
мает Александров, изо всей силы напрягая мускулы крепкого тела.
Паж сделал круг и посадил Зиночку на ее место, чуть-чуть мот­
нув головой . Александров торопливо подбежал и старательно по­
клонился :
- М ожно просить вас?
-Ах! Только не теперь ... Я ужасно устала .
Александров медленно отступает к галерее. Там темнее и пус­
то . Оборачивается, и что же он видит? Тот самый катковский лице­
ист, который танцевал вальс, высунув вперед руку, подобно дыш­
лу, стоит, согнувшись в полупоклоне, перед Зин очкой, а та встает и
кладет ему на плечо свою руку, медленно склоняя в то же время
прекрасную головку на стройной ги бкой шее.
Больше Александров не хочет и не может смотреть . Теперь он
уверенно знает, что им совершена какая-то грубая, непростимая
ошибка, какая-то нелепая и смешная неловкость, которую загла­
дить уже нет ни времени, ни возможности ... Пойти объясниться?
Просить прощения? Нет, это значило бы громоздить глупость на
глупость ... Ни раздражения, ни упрека нет у него в душе против
Зиночки. Распускалось, расцветало какое-то легкое, чудесное, свер­
кающее счастье и вдруг померкло, исчезло . Весь мир теперь для
юнкера вдруг окрасился желтым тоном, тусклым и скучным, точно
он надел желтые очки .
Звуки резвой музыки кажутся унылыми. Печально колеблются
огни оплывших огарков в люстрах и шандалах, лица, которые он
видит, - все стали некрасивы, несимметричны и бледны.
Тоска!
Он вышел из зала и спустился по лестнице в швейцарскую . Ве­
ликолепный пурпурно-золотой Порфирий принял его как радуш­
ный хозяин .
- Во вторую дверцу-с и направо, - показал он рукой . - Не
нужно? Тогда не угодно ли будет вам, господин юнкер, освежиться
холодной водицей? Одеколон есть, брокаровский . Ах, вам поку­
рить, господин юнкер? Замаялись, танцевавши?
- Нет ... так как-то ...
141

А. И. Куприн
Хотелось было юнкеру сказать: «Мне бы стакан водки!» Читал
он много русских романов, и в них очень часто отвергнутый герой
нарезывался с горя водкою до потери сознания. Но большое уса­
тое лицо швейцара бьmо так просто, так весело и добродушно, что
он почувствовал стыд за свою случайную дурацкую мысль.
Но Порфирий, точно каким-то волшебным чутьем угадав и эту
мысль, и настроение юнкера, вдруг сказал:
- А что я позволю себе предложить вам, господин юнкер? Я от
роду человек не питущий, и вся наша фамилия люди трезвые. Но
есть у меня вишневая наливочка, знатная . Спирту в ней нет ни ка­
пельки, сахар да сок вишневый, да я бы вам и не осмелился". а толь­
ко очень уже сладко и от нервов может помогать. Жена моя всегда
ее употребляет рюмочку, если в расстройстве. Я сейчас, мигом.
- Да не надо, Порфирий . Спасибо те бе. Не стоит.
-Я сейчас".
Он скрьmся в своей швейцарской норке, позвонил слегка посу­
дой и вышел с рюмкой на подносе. Это бьmа старинная граненая
рюмка красного богемского, или, как говорят в Москве, «бемско­
го», хрусталя, с гравированными гранями . Густая темная жидкость
колыхалась в ней, отсвечивая зеленым блеском.
- Кушайте на доброе здоровье, батюшка, - ласково промол­
вил Порфирий. - Так-то вот оно и хорошо будет. Не повторите ли?
- Нет, что ты , Порфирий. Превосходная наливка, - говорил
юнкер, вытирая губы платком. - Очень тебе благодарен.
- Э, нет, нет, этого уж, пожалуйста, не надо, - заторопился
Порфирий, заметив, что юнкер опускает руку в карман за деньга­
ми. - Это я за честь считаю угостить александровского юнкера, а
не так, чтобы с корыстью.
Наливка - и правда - бьmа совсем не приправлена спиртом,
но от сахара и ягод в ней, должно быть, произошло свое винное
брожение. У юнкера слегка, но приятно захватило дыхание и за­
щипало гланды.
И не так наливка, как милое, сердечное, совсем московское об­
раdtение Порфирия и его славное, доброе лицо сделало то, что жел­
тый скучный газ, только что облекавший все мироздание, начал
понемногу свертываться, таять, исчезать . И должно быть, огорче­
ние Александрова бьmо не из тех, от которых люди запивают, схо­
дят с ума или стреляются. Об этом минутном горе Александров
вспомнит когда-нибудь с нежной признательностью, обвеянной
поэзией. До зловещих часов настоящего, лютого, проклятого от­
чаяния лежат впереди еще многие добрые годы.
142

Роман
Проходя верхним рекреационным коридором, Александров заме­
чает, чrо одна из дверей, с матовым стеклом и номером класса, полу­
открыта и за нею слышится какая-то веселая возня, шепот, легкие,
звонкие восклицания, восторженный писк, радосmый смех. Оркестр
в большом зале играет в это время польку. Внимательное, розовое,
плутовское, детское личико выглядывает зорко из двери в коридор.
- Вам можно, - говорит девочка лет двенадцати - тринадца­
ти в зеленом платьице. - Только, чур, никому не говорите.
Александров открывает дверь.
Здесь в небольшом просгранстве классной комнаты, из кото­
рой вынесены парты, усердно танцуют дружка с дружкой под зву­
ки «взрослой» музыки десятка два самых младших воспитанниц, в
зеленых юбочках, совсем еще детей, «малявок», как их свысока на­
зывают старшие. Но у них настоящее буйное, легкокрьшое веселье,
которого, пожалуй, нет и в чинном двухсветном зале. И так милы
все они, полудетски наивно длинноруки, длинноноги и трогатель­
но неуклюжи! .. Александров с ул ыбкой вспоминает словцо своего
веселого дяди Кости об этом возрасте : «Щенок о пяти ног».
Александров оживляется, Отличная, проказливая мысль при­
ходит ему в голову. Он подходит к первой от входа девочке, у ко­
торой волосы, туго перетянутые снизу ленточкой, торчат вверх,
точно хохол у какой-то редкостной птицы, делает ей глубочайший
церемонный поклон и просит витиевато:
- Мадемуазель, не угодно ли будет вам сделать мне величай­
шую честь и отменное удовольствие протанцевать со мною, вашим
покорным слугою, один тур nольки?
Девочка робко, неловко, вся покраснев, кладет ему худенькую,
тоненькую прелесmую ручонку не на плечо, до которого ей не до­
стать, а на рукав. Остальные от неожиданности и изумления пере­
стали танцевать и, точно самим себе не веря, молча смотрят на
юнкера, широко раскрыв глаза и рты.
Протанцевав со своею дамой, он с такой же уто нченной вычур­
ностью приглашает другую, потом третью, четвертую, пятую, всех
подряд. Ну, что за прелесть эти крошечные девчонки! Александров
ясно слышит, что у каждой из них волосы пахнут одной и той же
помадой «Резеда», должно быть купленной самой отчаянной кон­
трабандой. Да и сам этот сказочный детский балок под сурдинку
не бьш ли браконьерством?
И как аккуратно, как ревностно они делают танцевальные па
своими маленькими ножками, высоко поднятыми на цыпочки. От
143

А. И. Куприн
старательности , точно на строгом экзамене, они прикусывают ниж­
нюю губку, подпирают изнутри щеку языком и даже высовывают
язычок между зубами.
Когда же Александров подходит к очередной даме, то други е
тесно его облепляют:
- Пожалуйста, и со мною тоже.
- исомной,исомной,исомной.
- Милый юнкер, а когда же со мной?
И, наконец, тоненький комариный голосок, в котором дрожит
обида:
- Да-а! Со всеми танцуют, а со мной не танцуют.
Александров справедл и в . Он сам понимает. Какая редкая ра­
дость и какая гордость для девчонок танцевать с настоящим взрос­
лым кавалером, да притом еще с юнкером Александровского учи­
лища, самого блестящего и любимого в Москве. Он ни одну не ос­
тавит без тура польки.
Но он не успевает. На двух воспитанниц не хватает польки, по­
тому что оркестр перестает играть . Увидев две миленькие, готовые
заплакать мордочки , с уже вытянутыми в трубочку губами , Алек­
сандров быстро находится:
-
Медам . Это ничего не значит. Мы сами себе музыка.
И, подхвати в очередную девочку, уже почти пусти вшую слезу,
он бурно начинает польку, громко подыгрывая голосом: «Тра, ля,
ЛЯ, ЛЯ - тра, ЛЯ, ЛЯ».
Остальные с увлечением следуют за ним, отбивая такт л адош­
ками, и в общем получается замечательный оркестр.
Дотанцевав, он откланивается и хочет уйти. Но маленькие, цеп­
кие лапочки хватают его за мундир .
- Не уходите, юнкер, душка, милочка, не уходите от нас .
Он обещает забежать к ним во время следующего танца и с тру­
дом освобождается .
Только что входит Александров в большой зал, подымаясь по
ступенькам галереи , как распорядитель торжественно объявляет:
- Последний танец! Вальс!
Через всю залу, по диагонали, Александров сразу находит глаза­
ми Зиночку. Она сидит на том же месте, где и раньше, и быстрыми
движениями веера обмахивает лицо . Она тревожно и пристально
обегает взором всю залу, очевидно кого-то разыскивая в ней . Но вот
ее глаза встречаются с глазами Александрова, и он видит, как ра­
дость заливает ее лицо. Нет. Она не улыбается, но юнкеру показа-
144

Рома11
лось, что весь воздух вокруг нее посветлел и заблестел смехом. Точ­
но сияние окружило ее красивую голову. Ее глаза звали его .
Он видел, подходя к ней , как она от нетерпения встала и резким
движением сложила веер, а когда он бьm в двух шагах от нее и толь­
ко собирался поклониться, она уже приподымала машинально, сама
этого не замечая, левую руку, чтобы опустить ее на его плечо.
- Что же вы совсем убежали от меня? Как вам не стьщно? -
сказала она, и эти простые, ничего не значащие сл ова вдруг теп-
лым бархатом задрожали в груди Александрова.
- Я ... я ... собственно ... - начал было он.
Но она перебила его :
- Да, вы, вы, вы. Не нужно ни о чем говорить . Теперь будем
только танцевать вальс. Раз-два-три, - подсчитывала она под темп
музыки, и они закружились опять в блаженном воздушном полете .
И тут Зиночка, щекоча невольно его висок своими тонкими во­
лосами, дыша на него порою своим чистым, свежим дых анием, в двух
словах развеяла причину их странной молчаливой ссоры издали.
На балах начальство строго следило, чтобы воспитанницы не
танцевали с одним и тем же кавалером несколько раз подряд. Это уж
бьто бы похоже на предпочтение, на какое-то избранничество, на­
конец, просто на кидающееся в глаза взаимное ухаживание. Синяя
дама с рыбьей головой сделала Зиночке замечание, что она слиш­
ком много уделяет внимания юнкеру Александрову, что это сл иш­
ком кидается в глаза и наконец становится совсем неприличным .
- Во время третьей кадрили она так и пронизывала меня глази­
щами, и теперь вы понимаете, что я чувствовала себя как связанная.
- Она и на меня так же глядела, - сказал Александров. - Мне
даже пришло в голову, что если бы между мной и ею бьm стеклян­
ный экран, то ее взгляд сделал бы в стекле круглую дырочку, как
делает пуля. Ах, зачем же вы мне сразу не сказали?
- У нас уж такая этика. Мы можем наших классных дам вся­
чески изводить, но жаловаться посторонним - это не принято . Но
теперь мне все равно. J'ai jete le bonnet par dessus les moulins • . Завт­
ра она пожалуется папе.
-А папа?
- Папа будет от души смеяться. Ах, папочка мой такая пре-
лесть, такой душенька. Но довольно об этом . В ы больше не дуе­
тесь, и я очень рада. Еще один тур. Вы не устали?
• Я пустилась во все тяжкие (фра иц.).
145

А. И. Куприн
Глава ХХШ
ПИС ЬМО ЛЮБОВ НОЕ
Кончились зимние каникулы. Тяжеловато после двух недель
почти безграничной свободы втягиваться снова в суровую воинс­
кую дисциплину, в лекции и репетиции, в строевую муштру, в ран­
нее вставание по утрам, в ночные бессонные дежурства, в скучную
повторяемость дней, дел и мыслей.
Есть у юнкеров в распорядке дня лишь два послеобеденных часа
(от четырех до шести) полного отдыха, когда можно петь, болтать,
читать посторонние книги и даже прилечь на кровати, расстегнув
верхний крючок куртки. От шести до восьми снова зубрежка или
черчение под надзором курсовых ·офицеров.
Александров подсел на кровать к Жданову; так они каждый день
ходят друг к другу в гости. Крикнули ротного служителя и послали
его в булочную Севастьянова, что наискось от училища через Ар­
батскую площадь, за пирожными - пара пятачок. Жданов, как
более солидный и крепкий, заказал себе два яблочных и два ти­
рольских; более легковесный Александров - две трубочки с кре­
мом и два миндальных. Поедая пирожные, как-то говорится сла­
ще, занятнее. Самая любимая, никогда не иссякающая тема их раз­
говора, это, конечно, - прошлый недавний бал в Екатерининском
институте, со множеством милых маленьких воспоминаний. Вспо­
минают они, как все девицы, окружив тесным прекрасным роем
графа Олсуфьева, упрашивали его не уезжать так скоро, пробыть
еще полчасика на балу, и как он, мелко топчась на своих согнутых
подагрой ногах, точно приплясывая, говорил:
- Не могу, мои красавицы. Сказано в премудростях царя Со­
ломона: время строить и время разрушать, время старому гусару
Олсуфьеву танцевать на балу и время ехать домой спатиньки.
- Прелесть граф Олсуфьев? А? - говорит Александров.
- Правда. Молодчина, - соглашается Жданов. - И какой ши-
карный был ужин, какая осетрина, какой ростбиф!
Но Александрову ближе и милее другие воспоминания . Как
ласково и просто сказала княгиня-директриса: «Mesdames, проси­
те ваших кавалеров к ужину» . Вот это так настоящая аристократ­
ка! Хочется юнкеру сказать и еще кое о чем, более нежном, более
интимном; ведь на то и дружба, чтобы поверять друг другу сердеч­
ные секреты. Переход из зала в столовую шел по довольно узкому
146

Рома11
коридору. Бьшо тесно, п одвигались с трудом . Плечи З иночки и
Александрова часто соприкасались . Кисть ее руки легко лежала на
рукаве Александрова. И вот вдруг на бесконечно краткое время
Зиночка сжала руку юнкера и прильнула к нему упругим сквозь
одежду телом . Конечно, это вьшшо случайно, от толкотни, но, кто
знает, может быть , здесь бьша и крошечная, микроскопическая доля
умысла? Нет, Жданову он об этом не скажет ни слова. Пусть их
связывает восьмилетняя корпусная дружба (оба оставались на вто­
рой год, хотя и в разных классах), но Жданов весь какой-то зем­
ной , деревянный , грубоватый, много ест, много пьет, терпеть не
может описаний природы, смеется над стихами, любит рассказы­
вать похабные анекдоты. Родом он донской казак из Тульской гу­
бернии. Он не поймет.
Возвращаются они п амятью и к п оследней минуте, к отъезду из
института. Когда спускались юнкера по широкой , растреллиевс­
кой лестнице в п рихожую, все воспитанницы облепили верхние пе­
рила, свешивая вниз русые, золотые, каштановые, рыжие, соломен­
ные, черные головки.
- Благодарим вас! Спасибо, милые юнкера, - кричали они ухо­
дящим, - не забывайте нас! Приезжайте опять к нам на бал! До
свиданья! До свиданья !
И тут Александров вдруг ясно всп омнил, как, низко перегнув­
шись через перила, Зиночка махала прозрачным кружевным плат­
ком, как ее смеющиеся глаза встретились с его глазами, как он ясно
расслышал снизу ее громкое:
- Пишите ! Пишите!
С этого момента, п о мере того как уходит в глубь прошлого
волшебный бал , но все ближе, нежнее и прекраснее рисуется в во­
ображении очаровательный образ Зиночки и все тревожнее стано­
вятся ночи Ал ександрова, - им все настойчивее овладевает мысль
написать Зиночке Белышевой письмо . Конечно, оно будет написа­
но вежливо и п очтительно, без всякого, самого мал ейшего намека
на любовное чувство, но уже одно то будет бесконечно радостно ,
если она прочитает его, прикоснется к нему своими невинными паль­
цами. Александров пишет письмо за письмом на самой лучшей бу­
маге, самым лучшим старательным почерком и затем аккуратно
скл адывает их в шестьдесят четвертую долю . Само собой разуме­
ется , что п исьмо пойдет не по почте, а каким-нибудь обходным та­
инственным путем .
147

А. И. Куприн
В первое же воскресенье он к двум часам оmравляется в Екате­
рининский институт. Великолепный огромный швейцар Порфирий
тотчас же с видимым удовольствием узнает его .
- Добро пожаловать, господин юнкер! Как изволите поживать?
Как драгоценное здоровьице? Чем служу вам?
Александров осторожно закидывает удочку:
- Прошлый раз, Порфирий, угощал ты меня вишневой налив­
кой. Изумительная была наливка, но только в долгу - как хо­
чешь - оставаться я не люблю. Вот."
Он протягивает швейцару зеленую трехрублевую бумажку, еще
теплую, почти горячую от нервно тискавшей ее руки.
Левое веко у Порфирия чуть-чуть играет, готовое лукаво под­
мигнуть.
- Да вы бы попросту, господин юнкер. Сказали бы, в чем дело­
то? А денежки извольте спрятать.
Запинаясь, отворачивая лицо, Александров говорит малосвязно:
- Тут это ... вот ... моя двоюродная сестра ... Это ... барышня Бе-
лышева... Зинаида... Письмо от родственников...
- С удовольствием, с великим моим удовольствием-с, госпо­
дин юнкер. Передам без малейшего замедления. Только кому рань­
ше представить : классной даме или самому господину профессору?
Как я состою по присяге...
«Черт! Не вышло!» - говорит про себя Александров и уходит
посрамленный. Он сам чувствует, как у него от стьща колюче по­
краснело все тело.
Но уже, как маньяк, он не может отвязаться от своей безумной
затеи . Учитель танцев, милейший Петр Алексеевич Ермолов? Но
тотчас же в памяти встает величавая важная фигура, обширный
белый вырез черного фрака, круглые плавные движения, розовое,
полное, бритое лицо в седых гладко причесанных волосах. Нет, с
тремя рублями к нему и обратиться страшно. Говорят, что раньше
юнкера пробовали, и всегда безуспешно.
Но с Ермоловым повсюду на уроки ездит скрипач, худой ма­
ленький человечек, с таким ничего не значащим лицом, что его ,
наверно, не помнит и собственная жена. Уждав время, когда, окон­
чив урок, Петр Алексеевич идет уже по коридору, к выходу на лес­
тницу, а скрипач еще закутывает черным платком свою дешевую
скрипку, Александров подходит к нему, показывает трехрублевку
и торопливо лепечет:
148

Рома11
- Понимаете ли? .. Здесь ничего нет дурного или предосудитель­
ного... Тут только одно семейное дело о наследстве. Необходимо
уведомить, чтобы не попало в чужие руки... Сделайте великое одол­
жение.
Но скрипач отмахивается обеими руками вместе с закутанной в
черное скрипкой.
- Да упаси меня Бог! Да что вы это придумали, господин юн­
кер? Да ведь меня Петр Алексеевич мигом за это прогонят. А у меня
семья, сам-семь с женою и престарелой родительницей. А дойдет
до господина генерал-губернатора, так он меня в три счета высе­
лит навсегда из Москвы . Не-ет, сударь, старая история. Имею честь
кланяться. До свиданья-с! - и бежит торопливо следом за своим
патроном.
Но громадная сила - напряженная воля, а сильнее ее на свете
только лишь случай . Как-то вечером, в часы отдыха, юнкера сби­
лись кучкой, человек в десять, между двумя соседними постелями.
Левис-оф-Менар рассказывал наизусть содержание какого-то пе­
реводного французского романа не то Габорио, не то Понсон дю
Террайля. Вяло, без особого внимания подошел туда Александров
и стал лениво прислушиваться.
- Тогда-то , - продолжал медленно Левис, - кровожадные
преступники и придумали коварный способ для своей переписки.
Они писали друг другу самые обыкновенные записки о самых не­
винных семейных делах, так, что никому не пришло бы никогда в
голову придраться к их содержанию. Но на чистом листке они пе­
редавали свои хищнические планы при помощи пера, обмакнутого
в лимонный сок . Некоторую покоробленность бумаги они сглажи­
вали горячим утюгом, и получателю стоило подержать этот белый
лист около огня, как немедленно и явственно выступали на нем
желтые буквы ...
Сл ова Левиса сразу, точно молния, озарили Александрова.
«Вот что мне нужно! А там, суди меня Бог и военная коллегия !»
В ближайшую субботу он идет в отпуск к замужней сестре Соне,
живущей за Москвой-рекой, в Мамонтовском подворье. В пустой ап­
текарский пузырек выжимает он сок от целого лимона и новым пером
номер 86 пишет довольно скромное послание, за которым, однако,
кажется юнкеру, нельзя не прочитать пламенной и преданной любви:
«Знаю, что делаю дурно, решаясь писать Вам без позволения, но
у меня нет иного средства выразить глубокую мою благодарность
149

А. И. Куприн
судьбе за то, что она дала мне невыразимое счастье познакомиться с
Вами на прекрасном балу Екатерининского институrа. Я не могу, я
не сумею, я не осмелюсь говорить Вам о том божественном впечат­
лении, которое Вы на меня произвели, и даже на попытки сделать
это я смотрю, как на кощунство. Но позвольте смиренно просить
Вас, чтобы с того радостного вечера и до конца моих дней Вы счита­
ли меня самым покорным слугой Вашим, готовым для Вас сделать
все, что только возможно человеку, для которого единственная меч­
та - хоть случайно, хоть на мгновение снова увидеть Ваше никогда
не забываемое лицо. Алексей Александров, юнкер 4-й роты 3 -го Алек­
сандровского военного училища на Знаменке».
Когда буквы просохли, он осторожно разглаживает листик
Сониным утюгом. Но этого еще мало. Надо теперь обыкновенны­
ми чернилами, на переднем листе написать такие сл ова, которые,
во-первых, бьши бы совсем невинными и неинтересными для чу­
жих контрольных глаз, а во-вторых, дали бы Зиночке понять о том,
что надо подогреть вторую страницу.
Очень быстро приходит в голову Александрову (немножко по­
эту) мысль о системе акростиха. Но удается ему написать такое
сл ожное письмо только после многих часов упорного труда, изор­
вав сначала в мелкие клочки чуть ли недесть почтовой бумаги . Вот
это письмо, в котором начальные буквы каждой строки Александ­
ров выделял чуть заметным нажимом пера.
«Дорогая Зизи,
Помнишь ли ты, как твоя старая тетя
Оля тебя так называла? Прошло два го­
да, что от тебя нет никаких пис-
ем. Я думаю, что ты теперь вы-
росла совсем большая. Дай тебе бо-
:J1се всего лучшего, светлого
и, гл авное, здоровья. С первой поч­
той шлю тебе перчатки из козь-
ей шерсти и платок оре-
ибургский. Какая радость нам,
ангел мой, если летом приедешь в
Озерище. Уж так я буду обере-
гать тебя, что пушинки не дам сесть.
150

11-3267
Генер алы 2-ого Лейб-Драгунского Пс ковского Ея
Величества и 11-го Ул анского Чу гуевского Ея
Императорского Величества государ ыни цесаревны
великой княгиня Марии Федоровны полков (пр аздничная
и пар адная формы) . 1869 г.
Юнкера Павловского и Александр овского училищ. 1863 г.

Рома11
Ня ня тебе шлет пренизкие поклоны.
Ее зимой все ревматизмы мучили.
Миша в реальном училище,
Учится хорошо. Увлекается
Акростихами. Целую тебя
Крепко. Вашим пишу отдельно.
Твоя любящая
Тетя Олл ».
На конверт прилепляется не городская, а (какая тонкая хит­
рость !) загородная марка. С бьющимся сердцем опускает его
Александров в почтовый ящик. «Корабли сожжены», - пышно, но
робко думает он.
На другой день ранним утром, в воскресенье, профессор Димит­
рий Петрович Белышев пьет чай вместе со своей любимицей Зиноч­
кой. Домашние еще не вставали. Эти воскресные утренние чаи вдво­
ем составляют маленькую веселую радость для обоих: и для знаме­
нитого профессора, и для семнадцатилетней девушки. Он сам при­
готовляет чай с некоторой серьезной торжественностью. Сначала в
сухой горячий чайник он всьmает малую пригоршеньку чая, облива­
ет его слегка крутым кипятком и сейчас же сливает воду в чашку.
- Это для того, - говорит он серьезно, - что необходимо сна­
чала очистить зелье, ибо собирали его и приготовляли язычники­
китайцы, и от их рук чай поганый. В этом, по крайней мере, уверено
все Замоскворечье. - Затем он опять наливает кипяток, но совсем
немного, закутывает чайник толстой суконной покрышкой в виде
петуха, для того чтобы настоялся лучше, и спустя несколько минут
наливает его уже дополна. Эта церемония всегда смешит Зиночку.
Затем Димитрий Петрович своими большими добрыми руками,
которыми он с помощью скальпеля разделяет тончайшие волокна
растений, режет пополам дужку филипповского калача и намазыва­
ет его маслом. Отец и дочка просто влюблены друг в друга.
В дверь стучат.
-Войдите!
Входит Порфирий в утренней тужурке.
-Почта-с .
Профессор не спеша разбирает корреспонденцию .
- А это тебе, Зиночка, - говорит он и осторожно перебрасы­
вает письмо через стол.
151

А. И. Куприн
Зина вскрывает конверт и долго старается понять хоть что-ни­
будь в этом письме. Шутка? Мистификация? Или, может быть, кто­
нибудь перепутал письма и конверты?
- Папочка! Я ничего не понимаю, - говорит она и протяги­
вает письмо отцу.
Профессор несколько минут изучает письмо, и чем дальше, тем
больше расплывается на его умном лице веселая ул ыбка.
- Тетя Оля? - восклицает он. - Да как же ты ее не помнишь?
Вспомни, пожалуйста. Такая высокая, стройная. У нее еще бьши
заметные усики . И танцевать она очень любила. Возьми, возьми,
почитай повнимательней.
Через неделю, после молитвы и переклички командир четвер­
той роты Фофанов, он же Дрозд, проходит вдоль строя, передавая
юнкерам письма, полученные на их имя. Передает он также доволь­
но увесистъ1й твердый конверт Александрову. На конверте написа­
но: со вложением фотографической карточки.
- Э-э, не покажешь мне?
- Так точно, господин капитан.
Юнкер торопливо разрывает оболочку. Это прелестное личико
Зиночки и под ним краткая надпись: «Зинаида Белышева» .
- Э-э ... Очень хороша, - говорит Дрозд. - Ну, что? Теперь
жалеешь, что поехал на бал?
-Никак нет...
Глава ХХIV
ДРУЖКИ
Кончился студеный январь, прошел густо-снежный февраль, на­
воротивший круглые белые сугробы на все московские крыши. Мед­
ленно тянется март, и уже висят по утрам на карнизах, на желобах и
на железных картузах зданий остроконечные сосульки, сверкающие
на солнце, как стразы горного хрусталя, радужными огоньками.
По улицам «ледяные» мужики развозят с Москвы-реки по до­
мам, на санях, правильно вырубленные плиты льда полуаршинной
толщины. Еще холодно, но откуда-то издалека-издалека в воздухе
порою попахивает масленицей.
У юнкеров старшего курса шла отчаянная зубрежка. Пройдут
всего два месяца, и после храмового праздника училища, после дня
152

Рома11
святых великомучеников Георгия и царицы Александры, их же па­
мять празднуется двадцать третьего апреля, начнутся тяжелые
страшные экзамены, которые решат будущую судьбу каждого
«обер-офицера» . В конце лета, перед производством в первый офи­
церский чин, будут посланы в училище списки двухсот с лишком
вакансий, имеющихся в различных полках, и право последователь­
ного выбора будет зависеть от величины среднего балла по всем
предметам, пройденным в течение всех двух курсов. Конечно, луч­
шим ученикам - фельдфебелям и портупей-юнкерам - предстоят
выборы самых шикарных, видных и удобных полков. Во-первых,
лейб-гвардия в Петербурге. Но там дорого служить, нужна хоро­
шая поддержка из дома, на подпоручичье жалованье - сорок три
рубля двадцать семь с половиной копейки в месяц - совсем невоз­
можно прожить . Потом - суконная гвардия в Царстве Польском.
Очень хорошая форма, но тоже немного дороговато . Затем - ар­
тиллерия. Дальше следуют стоянки в столицах или больших губер­
нских городах, преимущественно в гренадерских частях. Дальше
лестница выборов быстро сбегала вниз, спускаясь до каких-то ни
разу не упоминавшихся на уроках географии городишек и гарни­
зонных батальонов, заброшенных в глубины провинции.
Александров учился всегда с серединными успехами. Недале­
кое производство представлялось его воображению каким-то ди­
ковинным белым чудом, не имеющим ни формы, ни цвета, ни вку­
са, ни запаха. Одной его заботой бьшо окончить с круглым девя­
тью, что давало права первого разряда и старшинство в чине. О
последнем преимуществе Александров ровно ничего не понимал, и
воспользоваться им ему ни разу в военной жизни так и не пришлось.
Однако всеобщая зубрежка захватила и его . Но все-таки рабо­
тал он без особенного старания, рассеянно и небрежно. И причи­
ной этой нерадивой работы бьша, сама того не зная, милая, пре­
красная, прелестная Зиночка Белышева. Вот уже около трех меся­
цев, почти четверть года, прошло с того дня, когда она прислала
ему свой портрет, и больше от нее - ни звука, ни послушания, как
говорила когда-то нянька Дарья Фоминишна. А написать ей вто­
рично шифрованное письмо он боялся и стъщился .
Много, много раз, таясь от товарищей и особенно от соседей
по кровати, становился Александров на колени у своего деревян­
ного шкафчика, осторожно доставал из него дорогую фотографию,
освобождал ее от тонкого футляра и папиросной бумаги и, остава­
ясь в такой неудобной позе, подолгу любовался волшебно милым
153

А. И. Куприн
лицом. Нет, она не красавица, подобная тем блестящим, роскош­
ным женщинам, изображения которых Александров видал на оле­
ографиях Маковского в приложениях к «Ниве» и на картинках в
киосках Аванцо и Дациаро на Кузнецком мосту. Но почему каж­
дый раз, когда Александров подолгу глядел на ее портрет, то дыха­
ние его становилось томным, сохли губы и голова слегка кружи­
лась сладко-сладко? Какая тайна обаяния скрывалась в этих тихих
глазах под длинными, чуть выгнутыми вверх ресницами, в едва за­
метном игривом наклоне головы, в губах, так мило сложившихся
не то для ул ыбки, не то для поцелуя?
Рассматривая напряженно фотографию, Александров все бли­
же и ближе подносил ее к глазам, и по мере этого все увеличива­
лось изображение, становясь как бы более выпуклым и точно ожи­
вая, точно теплея.
Когда же, наконец, его губы и нос почти прикасались к Зинино­
му лицу, выросшему теперь до натуральной величины, то, испыты­
вая сладостный туман во всем теле, Александров жадно хотел поце­
ловать Зинины губы и не решался, усилием воли не позволял себе.
- Так нельзя делать, - уговаривал он самого себя . - Это -
стыдно, это тайное воровство и злой самообман. Так мужчине не
надлежит поступать. Ведь она же не может тебе ответить!
И со вздохом усталости прятал карточку в шкаф.
Об этих своих странных мучениях он никому не признавался.
Только раз - Венсану. И тот сказал, махнув рукой:
- Брось! Ерунда. Просто в тебе младая кровь волнуется. «Сми­
ряй ее молитвой и постом». Пойдем-ка, дружище, в гимнастичес­
кий зал, пофехтуем на рапирах на два пирожных. Ты мне дашь пять
ударов вперед из двадцати ... Пойдем-ка.
Дружба Александрова с Венсаном с каждым днем становилась
крепче. Хотя они вышли из разных корпусов и Венсан бьш старше
на год.
Верояmо, выгибы и угибы их характеров бьurn так расположены,
что в союзе приходились друг к другу ладно, не болтаясь и не нажимая.
На лекциях они всегда сидели рядом и помогали один другому.
Александров чертил для Венсана профили пушек и укреплений. Вен­
сан же, хорошо знавший иностранные языки, вставал и отвечал за
Александрова, когда немец или француз вызывали его фамилию.
Если лекция бывала непомерно скучна, то друзья развлекались
чтением, игрой в крестики, сочинением вздорных стихов. Но лю­
бимой их игрой бьша игра в мечту об усах.
154

Рома11
В Венсане не напрасно половина крови бьmа французская: он
старательно носил в боковом кармане маленькую щеточку и кро­
шечное зеркальце.
Пусть учитель русской словесности, семинар Декапольский, мо­
нотонно бубнил о том, что противоречие идеала автора с действи­
тельностью бьmо причиною и поводом всех написанных русскими
писателями стихов, романов, повестей, сатир и комедий". Это про­
тиворечие надоело всем хуже горькой редьки .
Декапольского никто не слушал.
Венсан вынимал свое зеркальце, внимательно рассматривал,
щурясь и вертя голову справа налево, свои юные, едва начавшие
пробиваться усы .
- Ну, что? - спрашивал он серьезно. - Как будто опять под­
росли немного?
- Да, немного побольше стали. А ну-ка, дай-ка теперь мне по­
глядеть. Ты ведь счастливец. Ты брюнет, и они у тебя черные, а у
меня - светло-каштановые, у меня не так они выделяются. Ну, а
все-таки как? Виднее, чем прежде?
- Несомненно. Даже издали видно. Очаровательные усы со вре­
менем будут. Позволь, я еще раз на себя погляжу, еще раз".
Потом, недоверяя зеркальному отражению, они прибегали к гра­
фическому методу. Остро очиненным карандашом, на глаз или при
помощи медной чертежной линейки с транспортиром, они старатель­
но вымеряли длину усов друг друга и вычерчивали ее на бумаге. Что­
бы бьmо повиднее, Александров обводил свою карандашную линию
чернилами. За такими занятиями мирно и незаметно протекала лек­
ция, и молодым людям никакого не бьmо дела до идеала автора.
Эrи двое юнкеров охотно приглашали друг друга на вечера, лю­
бительские спектакли и маленькие балы, какие всю зиму устраива­
лись в их знакомых семействах. Тогда вся Москва плясала круглый
год и каждый день. Александров представил Венсана семьям - Си­
нельниковых, Скрипицыных и Владимировых; Венсан водил своего
друга все в один и тот же дом, к Шелкевичам. Глава этого семейства,
еврей Шелкевич, считался в Москве в числе трех наиболее богатых
банкиров. Его ежемесячные домашние балы славились по всему горо­
ду: лучший струнный оркестр, самые красивые женщины Москвы,
ужины с фазанами, устрицами, выписанной стерлядью и лучшими
марками шампанского, роскошные цветы от Ноева, свежие ананасы
и прелестные безделушки для котильонов, которые охотно сохраня­
лись на память даже людьми солидными и уже давно не танцующими.
155

А. И. Куприн
Венсан был влюблен в младшую дочку, в Марию Самуиловну,
странное семнадцатилетнее существо, капризное, своевольное, за­
тейливое и обольстительное. Она свободно владела пятью языка­
ми и каждую неделю меняла свои уменьшительные имена: Маня,
Машенька, Мура, Муся, Маруся, Мэри и Мари . Она бьша гибка и
быстра в движениях, как ящерица, часто страдала головной болью.
Понимала многое в литературе, музыке, театре, живописи и зодче­
стве и во время заграничных путешествий перезнакомилась со мно­
жеством настоящих мэтров.
И лицо у нее бьшо удивительное, совсем, ни на йоту не похожее
на все прочие женские лица. Взгляд ее светло-серых глаз бьш всегда
как будто бы слегка затуманен тончайшей голубоватой дымкой. Рот
бьш большой, алчный и красный, но необычайно красивого рисун­
ка, а руки несравненного изящества. И странное выражение бьшо в
этом удивительном живом лице: надменность, насмешка и нежная
ласка. Она часто танцевала с Александровым и говорила ему неред­
ко, что лучше, ритмичнее и упоительнее его никто не танцует валь­
са. А его неизменно приводила в смущение ее свободная манера при­
жиматься к кавалеру всем стройным тонким телом и маленькими,
точно гут
т
аперчевыми, грудями. «А вдруг ее родители заметят? И
рассердятся? Куда тогда мне от стьrда деваться?»
Он избегал с нею разговаривать, боясь ее остро-цепкого, без­
жалостного языка и не находя никаких тем для разговора.
Впрочем, и она оставляла его в покое, довольствуясь им, как от­
личным танцором. И, пожалуй, Александров не без проницательно­
сти думал иногда, что она считает его за дурачка. Он не обижался.
Он отлично знал, что дома, в общении с товарищами и в болтовне с
хорошо знакомыми барышнями у него являются и находчивость, и
ловкая поворотливость слова, и легкий незатейливый юмор.
Но что мог поделать бедный Александров со своей проклятой
застенчивостью, которую он никак не мог преодолеть, находясь в
большом и малознакомом обществе?
Он не завидовал Венсану. Он только удивлялся его увереннос­
ти и спокойствию, его натуральной способности быстро схваты­
вать узел разговора, продолжать его и снова завязывать, никогда
не позволяя ему иссякнуть. А его шутливое состязание с Марией
Самуиловной в остротах и шпильках казалось ему блестящим по­
единком двух первоклассных мастеров фехтования. Уезжал он от
Шелкевичей всегда усталым и с тяжелой головой.
156

Рома11
В училище весь день у юнкеров был CIUIOII
IЪ
туго загроможден уче­
нием и воинскими обязанносrями. Свободными для души и для тела
оставались ЛИI
IIЪ
два часа в суrки: от обеда до вечерних занятий, в
течение которых юнкер мог передвигаться, куда хочет, и делать, что
хочет во внутренних пределах большого белого дома на Знаменской .
В эти предвечерние часы любо бывало юнкерам петь хором, дек­
ламировать, ставить самодельные краткие пьесы, показывать фо­
кусы, слушать рассказы о бьшом и о прочитанном. В эти часы удоб­
но и уютно бьшо дружкам разговаривать о вещах сердечных, тре­
бующих деликатного секрета, особенно о первой любви, которая
эпидемически расцветала во всех молодых и здоровых сердцах, пе­
реполняя их, искала выхода хоть в словах.
Венсан и Александров каждый вечер ходили в гости друг к дру­
гу; сегодня у одного на кровати, завтра -у другого. О чем же им
()ьшо говорить с тихим волнением, как не о своих неугомонных
любвях, которыми оба бьши сладко заражены: о Зиночке и о Ма­
шеньке, об их словах, об их улыбках, об их кокетстве.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух
кровей. Александров любил с такою же наивной просrотой и радос­
тью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже
не умел еще думать о том, в какие формы вьшъется в будущем его
любовь. Он только, вспоминая о Зшючке, чувствовал порою горячую
резь в глазах и потребность заплакать от радоспюго умиления.
Венсан бьш влюблен страстнее и определеннее, со всей созна­
тельностью молодого человека, вступившего в полосу половой зре­
лости. Но он не скрывал ни от себя, ни от Александрова своих прак­
тических дальних планов.
- Машенька -прелесть и чудо, -говорил он, -но она еще
и умна и образованна. Такая жена всегда будет хорошей вывеской
для мужа. А, кроме того (зачем же мне притворяться и ломаться
перед тобою), -кроме того, она богата и за ней будет хорошее
приданое. У нас уже условлено: в день производства я прошу ее
руки. ВыЙду я в Перновский гренадерский полк, на сослужение с
братом. Все-таки Москва... Когда мне исполнится двадцать три
года, я женюсь на ней, а затем непременно, во что бы то ни стало,
поступаю в Академию генерального штаба. Вот уже моя карьера и
на виду. Эх, дружище: плохая вещь любовь в шалаше, с собствен­
ной стиркой белья и личным кормлением младенцев из рожка.
-Ты циник, -говорил Александров.
Венсан смеялся.
157

А. И. Куприн
- Совсем нет, Я только соединяю любовь с рассудком. Но ты
этого никогда не поймешь . Ты - писатель, и твое одно удоволь­
ствие - это парить в облаках" .
Глава ХХV
RENDEZ-VOUS *
Утренняя перекличка - самый важный и серьезный момент в
дневной жизни роты . После оклика всех юнкеров поочередно фель­
дфебель читает приказы по полку. Он же назначает на сутки одно­
го дежурного из старшего курса и двух дневальных из младшего,
которые чередуются через каждые четыре часа, он же объявляет о
взысканиях, налагаемых начальством.
Наконец, по окончании переклички, выдавались юнкерам по­
лученные на их имя письма. Последнее обыкновенно делал сам
Дрозд, и не без некоторой значительности. По уставу он мог бы
всякую корреспонденцию юнкеров предварительно просматривать,
но он их передавал в нетронутом виде. Он, вероятно, инстинктом
понял великую аксиому власти : «Взаимное доверие сильнее связы­
вает начальника с подчиненным, чем подозрение и репрессии». К
тому же он понимал, что письмо с воли в закрытое заведение все­
гда дает радость и тепло, а тронутое чужими руками как-то вянет и
охладевает.
В конце февраля Александров получил из рук Дрозда такое тро­
гательно малюсенькое письмо, что его марка, казалось, покрывала
весь конверт.
- Гм, - сказал Дрозд, - какая воробьиная переписка!
В строю решительно немыслимо заниматься чем-нибудь иным,
как строем: это первейший военный завет. Маленькое письмецо
жгло карман Александрова до тех пор, пока в столовой, за чашкой
чая с калачом, он его не распечатал. Оно бьшо больше чем лако­
нично, и от него чуть-чуть пахло теми, прелестными прежними рож­
дественскими духами!"
«На второй день масленицы, в два часа пополудни, приходите
на каток Чистых прудов. Я буду с подругой. Ваша 3. Б. ».
• Свидание (фраиц.).
158

Рома11
Ваша! О, Господи! Ваша! Это словечко точно горячей водою
облило юнкера и на минуту сладко закружило его голову.
В этот день первой лекцией для юнкеров старшего курса чет­
вертой роты бьша лекция по богословию. Читал ее доктор наук
богословских, отец Иванцов-Платонов, настоятель церкви Алек­
сандровского училища, знаменитый по всей Европе знаток исто­
рии церкви .
Будучи на первом курсе, Александров с жадным вниманием слу­
шал его поразительные лекции о римских папах эпохи Возрожде­
ния и о Савонароле. Но теперь он читал о разрыве церквей, об ис­
хождении Святого Духа, о причастии под одним или под двумя ви­
дами, о непогрешимости пап и о соборах. Эта тема бьша суха, сх о­
ластична, трудно понимаема.
Александров и вместе с ним другие усердные слушатели отца
Иванцова-Платонова очень скоро отошли от него и перестали им
интересоваться. Старый мудрый протоиерей не обратил никакого
внимания на это охлаждение. Он в этом отношении бьш похож на
одного древнего философа, который сказал как-то : «Я не говорю
для толпы. Я говорю для немногих . Мне достаточно даже одного
слушателя. Если же и одного нет - я говорю для самого себя» .
У Иванцова-Платонова бьшо много занятий в Троице-Серги­
евской духовной академии, в разных богословских обществах, и,
кроме того, ему едва хватало времени для издания и корректур его
многих и замечательных книг. Он отлично знал, что в училище бо­
гословие считается предметом почти необязательным, экзамена по
нему не полагалось. И он со спокойным равнодушием ставил всем
юнкерам по двенадцати баллов. Так же ему бьшо все равно, чем
занимаются юнкера на его лекциях . Он даже не глядел на них, про­
износя свои веские мудрые ученые слова" . А юнкера в это время
подзубривали военные науки для близкой репетиции, чертили про­
фили и фасы, заданные профессорами артиллерии и фортифика­
ции, упражнялись в топографическом искусстве, читали книжки
Дюма-отца или попросту срисовывали лысую, почти голую мощ­
ную голову прославленного пастыря. Требовалась только услов­
ная минимальная тишина, ибо Иванцов-Платонов готовился к бли­
жайшей лекции в более серьезном месте.
Александров, как и всегда, сел рядом с Венсаном и протянул
ему полученное письмецо. Венсан неторопливо с серьезным видом
рассмотрел и отдал назад.
159

А. И. Куприн
- Ну что же, Александров, ты - счастливец, - сказал он с дру­
жеской улыбкой. (У них уже давно вошло в обычай говорить друг
другу «вы» по делам училищным и <<ТЫ» - по делам дружбы, тон­
ких чувств и любви.)
- Вчера, только вчера ты не осмеливался прикоснуться губа­
ми к ее фотографическому портрету, а, смотри, сегодня она тебе
назначила рандеву на катке, где ты поцелуешь не кусок картона, а,
может быть, живую теплую душистую перчатку на маленькой руч­
ке. Ох уж вы мне, скрипучие пессимисты!
-А погляди, погляди, - волновался Александров, - погляди,
как она, мое божество, подписалась. «Ваша» . Это значит - моя,
моя, моя, моя. Моя.
Суровый реалист Венсан не согласился.
- Ваша - это не значит - твоя. Ваша или ваш - это только
условное и не очень почтительное сокращение обычного оконча­
ния письма. Занятые люди нередко, вместо того чтобы написать:
«теперь, милостивый государь мой, разрешите мне великую честь
покорнейше просить Вас увериться в совершенной преданности,
глубоком почтении и неизменной готовности к услугам Вашим
покорнейшего слуги Вашего...» Вместо всей этой белиберды кан­
целярской умный и деловитый человек просто пишет: «Ваш Х.», и
все тут.
Александров сделал кислое лицо.
- Ну вот, ты всегда такой практик. Все ты через серые очки
видишь . А ты обратил внимание на подругу?
- Как же, обратил. Это, наверное, будетдуэнья, барьшшя постар­
ше и понекрасивее, строгого характера, и потому я заранее отказьmа­
юсь от удовольствия сопровождать тебя на чистопрудный каток и за­
нимать на морозе апатичную, неразговорчивую дурнушку.
- Ах , Венсан!
-
Нет, голубчик, - смягчился дружок. - У меня на второй
день масленой недели тоже - приглашение и - тоже на каток, но
только на Патриаршем пруду, от Машеньки Шелкевич, от моей
прекрасной еврейки.
- Эх, пропало мое дело, - уньmо сказал Александров и прич­
мокнул языком.
- Почему пропало? Я хоть и реалист и практический человек,
но зато верный и умный друг. Посмотри-ка на письмо Машеньки :
она будет ждать меня к четырем часам вечера, и тоже с подругой,
но та превеселая, и ты от нее будешь в восторге. Итак, ровно в два
часа мы оба уже на Чистых прудах, а в четыре без четверти берем
порядочного извозчика и катим на Патриаршие. Идет?
160

Рома11
-Ах, дорогой мой, как ты хорошо распорЯДШiся! Ауменя уж бьшо
печенки заболели. Ты добр и великодушен, бледнолицый брат мой.
-То-то .
В субботу юнкеров отпустили в оmуск на всю неделю маслени­
цы . Семь дней перерыва и отдыха посреди самого тяжелого и на­
пряженного зубрения, семь дней полной и веселой свободы в сти­
хийно разгулявшейся Москве, которая перед строгим великим по­
стом вновь возвращается к незапамятным языческим временам и
вновь впадает в широкое идолопоклонство на яростной тризне по
уходящей зиме, в восторженном плясе в честь весны, подходящей
большими шагами.
Вчера еще Москва ела жаворонков: булки, выпеченные в виде
аляповатых птичек, с крьшышками, с острыми носиками, с изюмин­
ками-глазами. Жаворонок - символ выси, неба, тепла. А сегодня
настоящий царь, витязь и богатырь Москвы - тысячелетний блин,
внук Дажбога. Блин кругл, как настоящее щедрое солнце. Блин кра­
сен и горяч, как горячее всесогревающее солнце, блин полит растоп­
ленным маслом, - это воспоминание о жертвах, приносимых могу­
щественным каменным идолам. Блин - символ солнца, красных
дней, хороших урожаев, ладных браков и здоровых детей.
О, языческое удельное княжество Москва! Она ест блины горя­
чими, как огонь, ест с маслом, со сметаной, с икрой зернистой, с
паюсной, с салфето чной, с ачуевской, с кетовой, с сомовой, с селед­
ками всех сортов, с кильками, шпротами, сардинами, с семужкой и
с сижком, с балычком осетровым и с белорыбьим, с тешечкой, и с
осетровыми молоками, и с копченой стерлядкою, и со знаменитым
снетком из Бела-озера. Едят и с простой закладкой, и с затейливо
комбинированной.
А для легкости прохода в нутро каждый блин поливается раз­
нообразными водками сорока сортов и сорока настоев. Тут и клас­
сическая, на смородинных почках, благоухающая садом, и тмин­
ная, и полынная, и анисовая, и немецкий доппель-кюммель, и все­
исцеляющий зверобой, и зубровка, настойка на березовых почках,
и на тополевых, и лимонная, и перцовка, и". всех не перечислишь .
А сколько блинов съедается за масленую неделю в Москве -
этого никто никогда не мог пересчитать, ибо цифры тут астроно­
мические. Счет приходилось бы начинать пудами, переходить на
берковцы, потом на тонны и вслед за тем уже на грузовые шести­
мачтовые корабли.
Ели во славу, по-язычески, не ведая отказу. Древние старожи­
лы говорили с прискорбием :
161

А. И. Куприн
- Эх! Не тот, не тот ныне народ пошел . Жидковаты стали люди,
не емкие. Посудите сами: на блинах у Петросеева Оганчиков-купец
держал пари с бакалейщиком Трясиловым - кто больше съест бли­
нов. И что же вы думаете? На тридцать втором блине, не сходя с
места, Богу душу отдал ! Да-с, измельчали люди. А в мое молодое
время, давно уже этому, купец Коровин с Балчуга свободно по пя­
тидесяти блинов съедал в присест, а запивал непременно лимонной
настойкой с рижским бальзамом.
Но Александров блинного объедения не понимает и к блинам
особой страсти не чувствует. Съел парочку у мамы, парочку у сест­
ры Сони и стал усиленно готовиться ко в-rоричной встрече. Его
стал ьные коньки, лежавшие без употребления более года в чулане,
оказывается, кое-где успели заржаветь и в чем-то перепачкались;
пришлось над ними порядочно повозиться, смазывая их кероси­
ном, обтирая теплым деревянным маслом и, наконец, полируя наж­
даком особенно неподатливые ржавчинки.
Когда же коньки бьmи приведены в полный порядок, Александ­
ров вспомнил о том, что он уже давно, уже более года не запинался
благородным спортом бегания на коньках. Надо бьшо немедленно
заняться необходимой тренировкой. Правда, девушки в конькобеж­
ном искусстве всегда стоят гораздо ниже молодых людей, однако
Александрову приходилось дважды в своей жизни видеть совершен­
но обратные примеры, оба на большом катке Зоологического сада.
Один раз это бьmа датчанка, другой - суровая норвежская девица.
В быстроте и выносливости их не мог победить ни один из московс­
ких профессионалов-мужчин. Но в фигурном заезде выше их по оч­
кам оказывался каждый раз преподаватель гимнастики в Александ­
ровском училище - Постников, знаменитый московский спортсмен.
«Ну, конечно, Зиночка Белышева не датчанка, не норвежка, но,
судя по тому, как она ходит, и как танцует, и как она чутка к ритму
и гибка и ловка в движениях, можно предположить, что она, пожа­
луй, очень искусна в работе на коньках. А вдруг я окажусь не толь­
ко слегка слабее ее, а гораздо ниже. Нет! Этого унижения я не могу
допустить, да и она меня начнет немного презирать. Иду сейчас же
упражняться».
Самый близкий каток от Кудрина бьш как раз на Патриарших
прудах, но за вход на его заботливо содержимое ледяное поле и за
музыку полагалось со своими 1соньками десять копеек... И отсюда-то
и начались лютые горести и моральные муки для бедного вновь вmоб­
ленного юнкера в звании обер-офицера, Алексея Александрова.
162

Рома11
Смета его предполагаемых расходов была колоссально велика,
даже считая в обрез: суббота, воскресенье, понедельник - три дня,
каждый день по два упражнения на Патриарших, итого шесть раз -
шестьдесят копеек . Вход на Чистые пруды - гривенник, итого семь­
десят копеек . Угостить чем-нибудь Зиночку. Довезти ее домой на
извозчике. Заплатить за нее услужнице.
А у Александрова не бьmо ни единой копейки. О, свинская, о,
подлая бедность! Неужели придется отказаться? Не прийти? Сказать
через Венсана, что заболел мгновенно дифтеритом или сломал ногу?
Прости-прощай навсегда, светлый, милый, нежный облик Зи­
ночки, ласковой волшебницы, такой прелестной душеньки, с кото­
рой не сравняются никакие знаменитые красавицы . Прощай, лю­
бовь моя! И все это из-за жалких копеек!
Он мог бы обратиться к матери и попросить ее, но он давно
знал, как она непоколебима в своих убеждениях, внушенных ей чу­
жим зл обным и глупым авторитетом.
Была у мамы такая давняя, необычайно почитаемая старшая
подруга, Мария Ефимовна Слепцова - самая важная, самая либе­
ральная и самая неоспоримо умная особа в Вышнем Волочке. Она
в год раза четыре приезжала в Москву по делам, навещала маму и
всегда-то всех учила, делала замечания, прорицала, предостерега­
ла и тому подобное.
Мать, в силу многолетнего, еще с девичества ненарушимого пре­
клонения, внимала ей, как гласу ангельскому с небес, и, сама очень
свободолюбивая по натуре, считал а ее индюшечью болтовню не­
пререкаемым кладезем мудрости и опыта.
Однажды, перед вечером, когда Александров, в то время кадет
четвертого класса, надел казенное пальто, собираясь идти из от­
пуска в корпус, мать дала ему пять копеек на конку до Земляного
вала, Марья Ефимовна зашипела и, принявшись теребить на об­
ширной своей груди старинные кружева, заговорила с тяжелой са­
моуверенностью :
- Я тебя не понимаю, Люба, - разве это педагогично давать
детям или, скажем, юношам деньги на руки? К чему они ему? (Алек­
сандров-то знал - к чему: на пару тирольских пирожных у кор­
пусного разносчика Егорки .) Он, слава Богу, обут, одет и учится в
хорошем, теплом и хорошо освещенном помещении. Куда же ему
девать деньги? На конку? Но для мальчика его возраста пройти
пешком от Кудрина до Лефортова одно только удовольствие! А
мы не раз видали, и слышали, и читали, к каким плачевным, роко-
163

А. И. Куприн
вым результатам приводит молодежь раннее знакомство с деньга­
ми и с тем, что можно получить за деньги.
- Вы правы, Марья Ефимовна, вы совершенно правы, - го­
ворила покорно Алешина мать. - Я приму ваши золотые слова к
самому сердцу. Как вы добры и мудры!
Вышневолоцкая пифия совсем рассиропилась и продолжала
томным голосом:
- В особенности я об этом говорю потому, что знаю, Любоч­
ка, твое совсем не богатое положение. Но я надеюсь, что ты позво­
лишь мне на основании нашей старой дружбы подарить твоему
милому мальчику вот этот рубль, который ты будешь расходовать
на его маленькие невинные забавы.
Александров быстро надел фуражку и пошел к двери.
- Алеша, поблагодари! Алеша, простись с Марьей Ефимов­
ной! - тревожно кричала мать.
- Не стоит, - ответил дрожащим голосом кадет и хлопнул
дверью.
Александров молчал, предаваясь уньшым думам. Мать тоже
молча вышивала гарусом по канве, и часто слышался роговой ти­
хий стук ее спиц.
«Нет, у мамы стьщно и бесполезно просить. Ведь она для себя
никогда не жила. Все для нас. Выезжать надо бьшо сестрам - про­
дала две родовые деревнюшки Зубово и Щербатовку с землей. При­
даное понадобилосъ - отдала пополам бабушкино наследство.
Пошли дети у сестер - она и бабкой и нянькой, - сама из рожка
кормила. И всегда она нас в детстве вывозила летом на дачу из
пьшьной пламенной Москвы, и там бывала нам и кухаркой и гор­
ничной. А мне, балбесу, лентяю и грубияну, не могшему одолеть
первых начал алгебры, разве не нанимала она репетиторов, или,
как она сама называла, «погонялок».
Ах! К ней никак невозможно, и, стало бьпь, - пропал счастли­
вый второй день масленицы. Жестокая моя жизнь!»
Но есть в мире удивительное явление: мать с ее ребенком еще
задолго до родов соединены пуповиной. При родах эту пуповину
перерезают и куда-то выбрасывают. Но духовная пуповина всегда
остается живой между матерью и сыном, соединяя их мыслями и
чувствами до смерти и даже после нее.
- Ты что же, Алеша, надулся, как мышь на крупу? - сказала
тихонько мать. - Иди-ка ко мне. Иди, иди скорее! Ну, положи мне
голову на плечо, вот так .
164

Ром а11
- Да я, мамочка... так ...
- Ну, говори, рассказывай. Я уж давно чувствую, что ты ка-
кой-то весь смутный и о чем-то не переставая думаешь . Скажи, мой
светик, скажи откровенно, от матери ведь ничто не скроется. Чув­
ствую, гложет тебя какая-то забота, дай Бог, чтобы не очень боль­
шая. Говори, Алешенька, говори - вдвоем-то мы лучше разберем.
Милый, с колыбели родной голос, нежные, давно привычные
слова растопили угрюмость юнкера. Мать гладила его волосы, а
он рассказывал все по порядку: блестящий рождественский бал в
Екатерининском институте, куда его почти насильно отправил
Дрозд. Танцы. Знакомство с Зиночкой Белышевой. Летучая ссора,
наивное примирение. Первая любовь, настоящая, пьшкая и на веки
вечные (прежние дачные любвишки не в счет. Так - баловство,
обезьянство, подражание прочитанным романам) . Рассказал так­
же Александров о том, как написал обожаемой девушке шифро­
ванное письмо, лимонными чернилами с акростихом выдуманной
тетки, и как Зиночка прислала ему очаровательный фотографичес­
кий портрет, и как он терзался, томясь долгой разлукой и невоз­
можностью свидания.
- Ведь ты же, мама, понимаешь меня? Ты же бьша в свое время
влюблена, прежде чем выйти замуж?
- Нет, нет, Алешенька, мой милый, - тихо засмеялась мать. -
В мое время таких влюблений у нас не бывало. Пришли ко мне
твои дедушка и бабушка и сказали: «Любушка, к тебе сватается
председатель мирового съезда Николай Феодорович Александров;
человек он добрый, образованный и даже играет на скрипке . Фа­
милия его хорошая, дворянская. Место почтенное. Ну, как ты ска­
жешь? Пойдешь? Не пойдешь?» - «Как вы, папенька, маменька,
скажете». Так я и вышла замуж неполных шестнадцати лет; даже
после венчания все куклы свои в мужнин дом перевезла. А ты гово­
ришь влюбление.
- Ах, мамочка, то было - тогда, а теперь - теперь совсем
другое.
- Да, ладно, хорошо. Верю тебе, что нынче иное. А ты дальше
говори .
- А дальше то, что Зиночка прислала мне в училище вот это
коротенькое письмецо, и я теперь не знаю, что делать ...
Мать, не торопясь, надела на нос большие в металлической оп­
раве очки и внимательно прочитала записочку. А потом вздела очки
на лоб и сказала:
165

А. И. Куприн
- Быстрая барышня, деловитая и живая. Она из каких же Бе­
лышевых? Не профессора ли Дмитрия Петровича дочка?
- Да, мамочка. Она самая - Зинаида Димитриевна.
- Ну, что же? Не мое право его укорять, что он дочку на такой
широкой развязке держит... Однако он человек весьма достойный
и по всей Москве завоевал себе почет и уважение. Впрочем - это
не мое дело. Ты лучше прямо мне скажи, что тебе так до смерти
нужно? Денег, наверное? Так?
- Так, мамочка. Только мне очень, очень стыдно у тебя про­
сить.
- Ну, стыд не велик . Я еще твоя должница. В прошлом году ты
мне шевровые башмаки подарил. Но к чему мне шевро? Я не мод­
ница. Стара стала. Я пошла в этот магазин, где ты покупал, и там
хорошие прюнелевые ботинки присмотрела и разницу себе взяла.
Ну, что же, пяти целковых тебе довольно? Хватит?
Александров прильнул губами к ее морщинистой шее и, горячо
целуя ее, растроганно забормотал :
- Этого довольно, совсем довольно. Ах, какая ты у меня вос­
торгательная, мамочка. Какая ты золотая, бриллиантовая! Ты по­
думай только, мама, что бы теперь сказала Мария Ефимовна Слеп­
цова, если бы увидела твою непомерную расточительность!
Мать улыбнулась той милой, славной, стародавней улыбкой,
которую так знал и любил Алексей и в которой так наивно сколь­
зило беззлобное лукавство.
- Ах, Алешенька! Здесь нас только двое. Никто чужой не ус­
лышит. Не в укор и не в осуждение, скажу тебе, что моя Марья
Ефимовна при всех своих прекрасных чертах - порядочная-таки
дурища, дай ей Бог всякого счастья и здоровия. Она еще и в Пензе
этим качеством отличалась. Но, однако, при всей своей глупой гор­
дости и при вечном всезнайстве она чрезвычайно добра и всегда
готова оказать помощь. Но и тебе, мой Алеша, я должна сказать:
научись ты, ради Бога, обуздывать свой неуемный татарский нрав .
Много ты несчастий через него в жизни перетерпишь. Кровь у тебя
уж чересчур вспьшьчивая.
166

Рома11
Глава ХХVI
ЧИСТЫЕ ПРУДЫ
В ту же субботу, ранним вечером, успел Александров сбегать с
коньками на небольшой, но уютный и близкий от дома каток Пат­
риарших прудов. Там нынче не бьmо музыки, но зато беговое ледя­
ное поле, находившееся под присмотром ревностных членов конь­
кобежного клуба, отличалось замечательной чистотой и зеркаль­
ной гладкостью. Над деревянной кабинкой, где спортсмены наде­
вали на ноги коньки, пили лимонад и отогревались в морозные
дни, - висел печатный плакат: «Просят гг. посетителей катка без
надобности не царапать лед вензелями и не делать резких остано­
вок, бороздящих паркет» .
Александров сначала опасался, что почти шестимесячная от­
вычка от «патинажа» даст себя знать тяжестью, неловкостью и не­
умелостью движений. Но когда он быстрым полубегом-полуско­
ком обогнул четыре раза гладкую поверхность катка и попльm боль­
шими круглыми, перемежающимися размахами, то сразу радостно
почувствовал, что ноги его по-прежнему работают ловко, послуш­
но и весело и отлично помнят конькобежный темп.
Какой-то пожилой, толстый спортсмен, с крошечной круглой
шапочкой на голове, воскликнул, сбегая на коньках с деревянной
лестницы:
- Браво, господин юнкер! Браво, браво, молодцом.
Александров с широкой улыбкой приложил правую руку к сво­
ей барашковой орленой шапке и подумал не без гордости: «Это
еще пустяки. А вот ты лучше погляди на меня в следующий втор­
ник, на Чистых прудах, где я буду без шинели, без этого нелепого
штыка, в одном парадном мундире, рука об руку с ней, с Зиночкой
Белышевой, самой прекрасной и грациозной барышней в мире".»
Так он проминал и упражнял свое тело до глубоких сумерек.
Когда уже стало ничего не видно вокруг, тогда, приятно усталый и
блаженно расслабленный, он с трудом дошел до дома.
Но на другой день, с самого раннего утра, стали давать знать
себя последствия неумеренной тренировки, затеянной через боль­
шой промежуток пустого времени. Он проснулся с таким чувством,
будто его руки, ноги, спина и все тело избиты до синяков. Каждый
мускул болел и ньm и не позволял до себя дотрагиваться. Чтобы
встать с постели, Александрову пришлось держаться за стул и крях-
167

А. И. Куприн
теть совсем по-старчески. Он подумал, что заболел, катаясь вчера
на коньках, и, чтобы не тревожить мать, попросил принести ему
утренний чай в постель, чего раньше никогда не делал, считая еду в
лежачем положении ужасным свинством.
Но мать сама принесла ему чай и калач с маслом. Она сразу
увидела, как ее сын мается от ломоты и через силу, с трудом пере­
двигает свои члены, и участливо спросила:
- Что, Алешенька? Никак, перекатался вчера?
- Да, немножко, мамочка. Но сам не понимаю, почему меня
всего так и тянет, так и разбирает, точно у меня лихорадка. Не хва­
тало еще такой глупости, чтобы захворать на масленой неделе.
Мать поцеловала его в лоб (так она всегда измеряла температу­
ру у своих детей) и сказала:
- Слава Богу, никакой болезни нет. А твое недомогание -
вещь простая и легко объяснимая: просто маленькое растяжение
мускулов. Бывает оно у всех людей, которые занимаются напря­
женной физической работой, а потом ее оставляют на долгое вре­
мя и снова начинают. Эти боли знакомы очень многим: всадникам,
гребцам, грузчикам и особенно циркачам. Цирковые люди назы­
вают ее корруптурой или даже колупотурой .
- А как же от нее лечатся? - спросил Александров, вспомнив
о недалеком вторнике.
- Да просто никак, Алешенька. Здесь ни массажи, ни втира­
ния, ни внутренние средства не помогают. Поможет только время.
А самое лучшее, что я тебе посоветую, Алеша, это - иди сейчас же
на каток и начни снова упражняться по-вчерашнему.
- Батюшки, да у меня все тело, сверху донизу, точно располза­
ется на части. Мне даже шевелиться больно.
-Авсе-таки возьми да и пошевелись. Клин клином надо выши­
бать. Это старая народная мудрость. Ногам больно - встань на ноги
да пойди. И пойди прямо на каток. Преодолей сам себя и перетерпи
всякую боль. А там - как рукой снимет. Ты уж верь мне. Я сколько
раз это лечение употребляла. Дядюшка твой, а мой брат, совсем не
почтенный Аркадий Алексеевич, бьш самый отчаянный татарин и
самый страстный лошадник во всей Пензенской и Тамбовской гу­
берниях. О, Боже, сколько он надурил в течение своей жизни. Так,
например, он уверял всех, а в особенности меня, тогда девчонку лет
тринадцати, что во мне зарыт великий талант дикой, неподражае­
мой и несравненной наездницы, который надо только развить и от­
шлифовать, и - тогда мне будут свободны все дороги по лошади-
168

Ромаи
ной части : в цирк - так в цирк, на роль грандиозной наездницы
Эльфриды. А то на скачки: женщина-жокей, первая в мире и никем
непобедимая. Если захочу - в Аравию, тамошних первоклассных
лошадей объезжать, или поступлю к английской королеве, шефом ее
личной конюшни ". Всегда врал князь Аркадий, как непутевый, од­
нако, по правде сказать, бьш у меня какой-то прирожденный, по­
томственный дар к лошадям. Я их всегда любила, и они меня люби­
ли и слушались. Так что же ты думаешь, этот братец мой Аркаша,
сорвиголова, для моего обучения придумал. (Тогда уже он, с такими
же любезными бращами - татарскими князьями, - успел наш пре­
красный прапрадедовский конный завод разорить дотла своими ку­
тежами всякими и фокусами.) Поедет он, бывало, далеко в киргизс­
кие степи и пригонит оттуда большой косяк тамошних лошадей -
неуков. А лошади эти бьши замечательные, и любители их очень це­
нили. Отличались они, при сравнительно небольшом росте, необык­
новенно широкой грудью, четырьмя продушинами в ноздрях и та­
ким долгим духом в скачке, какого у других пород не существует. И
свободно ходили иноходью. Но, кроме всех подобных качеств, эти
косматые киргизы, как на подбор, бьши злы, упрямы и непослушны
до крайности. Они постоянно и между собой грызлись, и с чужими
лошадьми, и человека всегда норовили искусать или копытом уда­
рить. И когда злились, то визжали и скрежетали зубами, как, прости
Господи, озверелые черти . Вот их-то и объезжал возлюбленный мой
братец Аркаша, а потом продавал помещикам-любителям. На них
он и начал развивать мой замечательный лошадиный дар. Сначала
сажал меня верхом, по-мужски, без седла, на потнике. Посадит, даст
мне хлыст в руку да как огреет степняка арапником. Да еще мне кри­
чит вдогонку: ты его пори, пори все время. Уж и что же со мной эти
киргизы выделывали. Теперь и вспомнить страшно. Вся я ходила в
синяках, в рубцах, во шрамах, в шишках. А все-таки старшим не
жаловалась. Моя мама, а твоя бабушка, Елизавета Григорьевна, бьша
святой человек, и никто ее не боялся и не слушался, а огорчать ее
жалобой бьшо как-то стыдно. А уж признаться по правде, должна
сказать, что эти Аркашины лошадиные зверства бьши для меня при­
ятнее всякой книжки и слаще всех конфет. Случалось иногда со мною,
как вот и с тобою нынче, что полгода, год не приходилось мне вер­
хом на лошадь сесть, а потом сразу наезжусь до отвала, и пойдут у
меня эти прострелы да ломоты, что еле хожу и все стенаю от боли.
Тут непременно является Аркадий со своей ветеринарной помощью:
169

А .И. Куприн
«Эй, непревосходимая всадница. Люмбагой изволите страдать.
Пожалуйте на конюшню. Да не шагом, когда вам берейтор прика­
зывает, а полегалопом. Ну-с!» - и сам арапником щелкает оглу­
шительно. Поневоле побежишь . Он даже сам на седло посадит и
коня сзади воодушевит посьmом, и марш, марш в широкое поле .
Конечно, больно сначала всем суставам. А вернешься домой - и,
глядишь, все твои недуги как рукой сняло, без всяких бобковых
мазей и перувианских бальзамов. Вот я и тебе, Алешенька, сове­
тую , прибегни ты к этому стародавнему героическому средству.
Александров послушался мудрого материнского совета и по­
шел на Патриаршие пруды, охая, морщась и потирая ноющие мес­
та. Прикреплять коньки к каблукам ему казалось невероятно труд­
ным, но еще труднее, неловче и больнее давались ему разгоны по
льду. Так он долго с наморщенным лицом и со срывающимся крях­
тением тщетно пытался восстановить давно знакомые ему круги и
повороты, и потом он сам не мог понять, как это наступил момент,
когда он сам себя спросил : «Позвольте, а где же моя боль? Куда
девалась моя досадливая боль?» Медвежье пензенское средство
оказалось превосходным.
В этотдень (в воскресенье) Александров еще избегал утруждать
себя сложными номерами, боясь возвращения боли. Но в понедель­
ник он почти целый день не сходил с Патриаршего катка, чувствуя
с юношеской радостью, что к нему снова вернулись гибкость, уп­
ругость и сила мускулов.
Во вторник Венсан и Александров встретились, как между ними
бьmо уговорено, у церкви Большого вознесения, что на стыке обе­
их Никитских улиц - Большой и Малой. По истинно дружеской
деликатности они оба поспешили и пришли на место свидания ми­
нутами двадцатью раньше условленного срока.
- Давайте, - сказал Венсан, - пойдем, благо времени у нас
много, по Большой Никитской, а там мимо Иверской по Красной
площади, по Ильинке и затем по Маросейке прямо на Чистые пру­
ды . Крюк совсем малый, а мы полюбуемся, как Москва веселится.
Они пошли рядышком, по привычке в ногу, держась подтяну­
то, как на ученье, и с механичной красивой точностью отдавая честь
господам офицерам.
Белые барашки доверчиво и неподвижно лежали на тонком го­
лубом небе. Мороз был умеренный и не щипал за щеки, и откуда­
то, очень издалека, доносился по воздуху томный и волнующий
запах близкой весны и первого таяния.
170

Рома11
Москва бьша вся откровенно пьяная и весело добродушная. По­
падались уже в толпе густо-сизые и пламенно-багровые носы, зап­
летающиеся ноги и слышались меткие острые московские словеч­
ки, тут же вычеканенные и тут же, для сохранности, посыпанные
крепкой солью.
- Не мешайте Москве, - сказал глубокомысленно Венсан, -
творить свое искусство слова.
Красная площадь вся бьша переполнена, и по ней приходилось
пробираться с трудом . Гроздья бесчисленных воздушных шаров,
цветов красной и белой смородины висели высоко в воздухе и точ­
но порывались ввысь. Стаи здешних прирученных голубей беспо­
рядочно кружились над толпою, и часто отдельные, растерявшие­
ся голуби чертили крьшами по головам людей. Истоптанный снег
и плитки халвы казались одного цвета. Белые лоханки с мочеными
яблоками, пересыпанными красной клюквой, стояли длинными
рядами, и московский студент, купив холодное яблоко, демонстра­
тивно ел его, громко чавкая от молодечества и от озноба во рту.
Есть моченые яблоки на масленой - это старый обряд московс­
ких студентов. И везде блины, блины, блины. Блины ходячие, бли­
ны стоячие, блины в обжорном ряду, блины с конопляным масли­
цем, и везде горячий сбитень, сбитень, сбитень, паром подымаю­
щийся в воздухе. Живые американские чертики в узких, длинных
сткляночках. Солдатики оловянные в берестяных коробочках, сол­
датики деревянные раздвижные, работы балбешников из Троице­
Сергиевой лавры, их же медведи с мужиками, и множество всяких
живых предсказателей будущего, которые вытаскивают билетики
из пачки на счастье: чижи, клесты, овсянки, снегири, скворцы .
- Идем, пора, - говорит Венсан .
- Сию минуту, голубчик, - отвечает Александров, - я толь-
ко свое счастье вытащу.
Он подходит к ларьку, за которым в клетке беспрестанно пры-
гает и кувыркается белка.
-Сколько?
- Две копеечки-с.
-Давай.
Белка вьmимает ему предсказательный билетик, и он спешит при­
соединиться к товарищу. Они идут поспешным шагом. По дороге
Александров развертывает свой билетик и читает его: «Ту особу, о
коей давно мечтает сердце ваше, вы скоро улицезреете и с восторгом
убедитесь, что чувства ваши совпадают и что лишь злостные препо-
171

А. И. Куприн
ны мешали вашему свиданию. Месяц ваш Януарий, созвездие же
Козерог. Успех в торговых предприятиях и благолепие в браке».
-
Можно поглядеть? - спрашивает Венсан.
- Нет, все это пустяки, - отвечает Александров, скомкивая
бумажку и пряча ее в карман . Предсказание кажется ему удивитель­
но прозорливым.
Юнкера приходят на Чистые пруды почти в два часа, всего без
трех, четырех минут.
- Не беспокойся, - говорит Венсан волнующемуся Александ­
рову. - Четверть часа - это минимум их опоздания, а максимум -
они вовсе не приходят. Пойдем ко входу с Мясницкой, тут прямо
путь от Екатерининского бульвара.
Александров согласен. Но в эту секунду молчавший до сих пор
военный оркестр Невского полка вдруг начинает играть бодрый,
прелестный, зажигающий марш Шуберта. Зеленые большие воро­
та широко раскрываются, и в их свободном просвете вдруг появля­
ются и тотчас же останавливаются две стройные девичьи фигуры.
- Странно, - говорит Венсан с одобрительной улыбкой, - не
то оркестр их ждал, не то они дожидались оркестра.
А Александров, сразу узнавший Зиночку, подумал с чувством
гордости: «Она точно вышла из звуков музыки, как некогда гоме­
ровская богиня из морской пенЬD>, и тут же сообразил, что это пыш­
ное сравнение не для ушей прелестной девушки.
Юнкера быстро пошли навстречу приехавшим дамам. Подруга
Зиночки Белышевой оказалась стройной, высокой, - как раз рос­
том с Венсана, - барышней. Таких ярко-рыжих, медно-красных
волос, как у нее, Александров еще никогда не видывал, как не ви­
дывал и такой ослепительно белой кожи, усеянной веснушками.
А между тем эта девушка бьша поразительно красива, и ее вы­
соко поднятая голова придавала ей вид гордый и самостоятельный.
- Это моя милая подруга Дэлли, - сказала Зина. - Она ир­
ландка и ровно ничего не понимает по-русски, но по-французски
она говорит отлично.
В эту минуту Александров представил Зиночке своего товарища:
- Венсан, мой лучший друг.
Она светло улыбнулась и сказала:
- Надеюсь, и мне вы будете хорошим другом.
Венсан свободно и недурно владел французским языком и по­
тому бьш очень удобным кавалером для рыжей мисс Дэлли. Впро­
чем, и по виду они представляли такую крупную, ладно подобран­
ную пару, что на них охотно заглядывалась публика катка.
172

Рома11
- Ведите меня в ту будку, где можно надеть коньки, - сказала
Зиночка, нежно опуская левую руку на обшлаг серой шинели Алек­
сандрова. - Боже, в какую жесткую шерсть вас одевают. Это вер­
блюжья шерсть?
Теперь Александров мог свободно наглядеться на свою возлюб­
ленную. Она очень изменилась за время, протекшее от декабря до
марта, но в чем состояла перемена, трудно бьшо угадать. Как буд­
то бы в ней отошел, выветрился прежний легкий налет невинного и
беспечного детства. Как будто про нее уже можно бьшо сказать:
«Да. Она бесспорно красива. Но в ней есть нечто более ценное, бо­
лее редкое и упоительное, чем красота. Она мила. Мила тем необъяс­
нимым, сладостным притяжением, о котором простонародье так
чутко говорит: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». И не есть ли
эта загадочная, всепобеждающая «Милость», видимая глазами,
только бледный портрет, только слабый отголосок, только невин­
ный залог расцветающих прелестей ума, души и тела?»
Александров привел Зиночку в деревянный барак, где публика
вешала свои пальто на крючки, где продавались бутерброды, чай и
ланинские шипучие воды и где давали коньки напрокат.
У Зиночки и Александрова бьши коньки собственные. Алексан­
дров опустился на одно колено и сказал:
- Будьте, Зинаида Дмитриевна, пожалуйста, со мною совсем
без церемонии. Поставьте вашу ногу на мое колено. Я в один миг
надену вам коньки и закреплю их крепко-накрепко.
- Отчего же? - улыбнулась дружески Зиночка. - Я вам буду
очень благодарна.
Она проворно сняла свою легкую шубку из шеншеля и повеси­
ла ее на крючок. Потом сбросила калоши и поставила ножку на
согнутое колено Александрова.
- Вот вам мои коньки. Возьмите. А я немного помогу вам. -
Она ловко склонилась и слегка приподняла суконную юбочку. Пе­
ред глазами юнкера на мгновение показалась изящная ножка с вы­
соким подъемом. Это вдруг умилило Александрова чуть не до слез:
«Господи, какая она прелесть и душенька. И как я люблю ее. Пусть
вся ее жизнь будет радостна и светла».
- Вам ловко? Вам не больно? Вам удобно? - спрашивает он с
нежной заботливостью. Но Зиночка чувствует себя превосходно.
Коньки сегодня точно веселят ноги, и какой день чудесный выдал­
ся . Она сходит по ступенькам на лед, громыхая сталью по дереву и
с очаровательной неуклюжестью поддерживая равновесие. На льду
173

А. И. Куприн
она делает широкий, красивый круг и, остановившись у лестницы,
возбужденно кричит Александрову:
- Сходите скорее на лед. Побежим вместе, да живо, живо.
Александров сбрасывает с себя шинель и шумно сбегает вниз.
Они берутся за руки и плывут по длинному катку, одновременно
набирая инерцию короткими и сильными толчками. Александров
с восторгом чувствует в ней отличную конькобежцу.
- Снимите перчатки, - предлагает она, - теперь не холодно,
а без перчаток удобнее и приятнее.
«Ах, в миллион раз приятнее!» - восторженно думает Алексан­
дров, осторожно и крепко держа в своей грубой ладони ее довер­
чивую, ласковую, нежную ручку. Они переплетают свои руки наи­
скось и так летят, близко, близко касаясь другдруга, и, как тогда, в
вальсе, Александров слышит порою чистый аромат ее дыхания.
Потом они садятся на скамейку отдохнуть.
- Помните наш вальс в институте? - спрашивает Зиночка.
- Как же, - отвечает юнкер, - до конца моих дней не забу-
ду. - И спрашивает, в свою очередь: -Апомните, как нас чуть не
опрокинул этот долговязый катковский лицеист?
Он ловит в ее многоцветных зрачках какие-то задорные искры
и молчит. Она же отвечает с едва-едва сдерживаемым смехом, но и
с легкой краской стыда:
-
Представьте, не помню. Вероятно, забыла. Помню только,
что танцевать с вами бьшо так приятно, так удобно и так ловко,
как ни с кем.
Этот случай с лицеистом повлек за собою новые воспоминания
из их коротенького прошлого, освещенного сиянием люстр, насы­
щенного звуками прекрасного бального оркестра, обвеянного ти­
хим ароматом первой, наивной влюбленности.
- А вы помните, как мы поссорились? - спрашивает Зиночка.
- И как мило помирились, - отвечает Александров. - Боже,
как я бьш тогда глуп и мнителен. Как бесился, ревновал, завидовал и
ненавидел. Вы одним взглядом издалека внесли в мою несчастную
душу сладостный мир. И подумать только, что всю эту бурю страс­
тей вызвала противная, замаринованная классная дама, похожая на
какую-то снулую рыбу - не то на севрюгу, не то на белугу" .
Зиночка осторожно положила пальцы на его горячую руку.
- Оставьте, оставьте, не надо. Нехорошо так говорить. Что
может быть хуже заочного, безответственного глумления . Наще­
кина умная, добрая и достойная особа. Не виновата же она в том,
174

Рома11
что ей приходится строго исполнять все параграфы нашего инсти­
тутского полумонастырского устава. И мне тем более хочется зас­
тупиться за нее, что над ней так жестоко смеется ". - Она замолка­
ет на минуту, точно в нерешимости, и вдруг говорит: - Смеется
мой рыцарь без страха и упрека.
Александров потрясен. Он еще не перерос того юношеского коз­
линого возраста, когда умный совет и благожелательное замеча­
ние так легко принимается за оскорбление и вызывает бурный про­
тест. Но кроткая и милая нотация из уст, так прекрасно вырезан­
ных в форме натянутого лука, заливает все его существо теплом,
благодарностью и преданной любовью. Он встает со скамейки, сни­
мает барашковую шапку и в низком поклоне опускает ее до ледя­
ной поверхности.
- Прошу простить мне мою дурацкую выходку, - говорит он
с неподдельным раскаянием, - также примите мои глубокие изви­
нения перед madame Нащекиной.
- Наденьте скорее шапку, - говорит Зиночка. - Вы просту­
дитесь. Ах! Наденьте же, наденьте.
И они опять сидят на скамейке, слушая музыку. Теперь они пря­
мо глядят друг другу в глаза, не отрываясь ни на мгновение. Люди
редко глядят так пристально один на другого. Во взгляде челове­
ческом есть какая-то мощная сила, какие-то неведомые, но живые
излучающие флюиды, для которых не существует ни пространства,
ни препятствий. Этого волшебного излучения никогда не могут
переносить люди обыкновенные и обыкновенно настроенные; им
становится тяжело, и они невольно отводят глаза, отворачивают
головы в первые же моменты взгляда. Люди порочные, преступ­
ные и слабовольные совсем избегают человеческого взгляда, как и
большинство животных. Но обмен ясными, чистыми взорами есть
первое инстинктивное блаженство для скромных влюбленных.
«Любишь?» - спрашивают искристые глаза Зиночки, и белки
их чуть-чуть розовеют.
«Люблю, люблю, - отвечают глаза Александрова, сияющие вы­
ступившей на них прозрачной влагой. -А ты меня любишь?» -
«Люблю» . -«Любишь». - «Люблю» . - «Любишь» . - «Люб­
лю» . - «Любишь» . - «Люблю» ".
Самого скромного, самого застенчивого признания не смогли
бы произнести их уста, но эти волнующие безмолвные возгласы:
«Любишь. - Люблю», - они посьmают друг другу тысячу раз в
секунду, и нет у них ни стыда, ни совести, ни приличия, ни осто-
175

А. И. Куприн
рожности, ни пресыщения. Зиночка первая стряхивает с себя маги­
ческое сладостное влияние флюидов. «Люблю, но ведь мы на кат­
ке», - благоразумно говорят ее глаза, а вслух она приглашает Алек­
сандрова:
- Пойдемте еще покатаемся. Попробуем теперь голландскими
шагами. Или как надо говорить - гигантскими?
Они опять берутся за руки, но теперь по требованию фигурно­
го номера держатся на большом расстоянии, идут параллелью. Они
одновременно вычерчивают правыми ногами огромный полукруг,
склоняясь всем телом на правую сторону, и, окончив его, тотчас же
переходят на другой большой полукруг, делая его левыми ногами
и наклоняясь круто влево. Чем шире круг и чем ниже наклоны, тем
красивее и чище считается фигура. Но голландские шаги не очень
легкое упражнение. Чтобы вычертить особенно правильный и осо­
бенно широкий круг, надо сделать толчок по льду с наивозмож­
нейшей силой, и эти старания скоро утомляют. Опять Зиночка си­
дит с Александровым, и опять их глаза поют чудесную многовеко­
вую песню: «Любишь - люблю. - Любишь - люблю...» - про­
стую, но самую великую в мире песню .
Но к ним, на сильном разбеге, подлетают мисс Дэлли с Венсаном.
- Ну, я вам скажу, и барышня, - говорит восхищенно Венсан. -
Ах, какая артистка на коньках . Я в сравнении с ней в полотерные
мальчики не гожусь. Неужели все ирландские красавицы такие ис­
кусницы?.. Кстати, не хотите ли вы поглядеть образцы высшего фи­
гурного патинажа? Сейчас только что приехал на каток знаменитъ1й
конькобежец Постников. Он, между прочим, заведует гимнастичес­
кими упражнениями в нашем Александровском училище. Пойдем­
те, пока не навалила публика. Потом не протолпишься.
Они пошли к судейской площадке. На ней стоял в белой фуфай­
ке и белом берете давно знакомый юнкерам Постников, стройный
и казавшийся худощавым, бритый по-английски, еще молодой че­
ловек, любимец всей спортивной Москвы, впрочем, не только
спортивной. Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась
своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными
бойцами , огромными, как горы, протодиаконами, которые застав­
ляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры
Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых кло­
унов братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лен­
товского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), москов­
ского генерал-губернатора князя Долгорукова, чьей вотчиной и
176

Рома11
удельным княжеством почти считала себя самостоятельная перво­
престольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуля­
ний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных
пл овцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, про­
славленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных,
всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры
и цирки и только под конец спортсменов. И все это в пику чинов­
ному Петербургу: «У вас в Питере так-то, а у нас, в Моск ве, в сто
раз хлеще . Куда вам, сопливым».
Постников издали узнал юнкеров и, снявши с головы берет,
высоко помахал им:
- Здравствуйте, господа юнкера-александровцы.
Юнкера ответили со смехом:
- Здравия желаем, господин учитель.
И тогда Постников, очевидно давно знавший вес и силу пуб­
личной рекламы, громко сказал кому-то, стоявшему с ним рядом
на площадке:
- Самые лучшие мои ученики . Прекрасные гимнасты Алексан­
дровского военного училища.
В толпе, теперь уже довольно большой, послышались густые,
прерывистые звуки, точно холеные лошади зареготали на прине­
сенный овес. Москва в число своих фаворитов неизменно включа­
ла и училище в белом доме на Знаменке, с его молодцеватостью и
вежливостью, с его оркестром Крейнбринга и с превосходным стро­
евым порядком на больших парадах и маневрах .
- Нет, это вам не жидкий, золотушный Петербург, а московс­
кие богатыри, кровь с молоком,
Венсан и мисс Дэлли успели пробраться в первые ряды зрите­
лей. Зиночка с Александровым очутились (вероятно, случайно) на
другом конце, где впереди их бьш высокий забор, а позади чьи-то
спины . Впереди громко зааплодировали. Александров обернулся к
своей даме, и она в ту же минуту посмотрела на него, и опять их
глаза слились, утонули в сладостном разговоре: «Любишь - люб­
лю, люблю». «Всегда будешь любить?» - «Всегда, всегда». И вот
Александров решается сказать не излучающимися флюидами, а
грубыми, неподатливыми сл овами то, что давно уже собиралось и
кипело у него в голове. Ему стало страшно. Подбородок задрожал.
- Зинаида Дмитриевна, - начал он глухим голосом. - Я хочу
сказать вам нечто очень важное, такое, что переменяет судьбы лю­
дей . Позволите ли вы мне говорить?
177

А. И. Куприн
Лицо ее побледнело, но глаза сказали: «Говори. Люблю».
- Я вас слушаю, Алексей Николаевич.
- Я - вот что ... Я ... Я давно уже полюбил вас... полюбил с
первого взгляда там ... там, еще на вашем балу. И больше... больше
любить никого не стану и не могу. Прошу, не сердитесь на меня,
дайте мне... дайте высказаться. Я в этом году, через три, три с по­
ловиною месяца, стану офицером. Я знаю, я отлично знаю, что мне
не достанется блестящая вакансия, и я не стыжусь признаться, что
наша семья очень бедна и помощи мне никакой не может давать. Я
так же отлично знаю тяжелое положение молодых офицеров. Под­
поручик получает в месяц сорок три рубля с копейками. Поручик -
а это уже три года службы - сорок пять рублей. На такое жалова­
ние едва-едва может прожить один человек, а заводить семью со­
всем бессмысленно, хотя бы и бьш реверс. Но я думаю о другом.
Рая в шалаше я не понимаю, не хочу и даже, пожалуй, презираю
его , как эгоистическую глупость. Но я, как только приеду в полк,
тотчас же начну подготовляться к экзамену в Академию генераль­
ного штаба. На это уйдет ровно два года, которые я и без того дол­
жен бьш бы прослужить за обучение в Александровском училище.
Что я экзамен выдержу, в этом я ни на капельку не сомневаюсь,
ибо путеводной звездою будете вы мне, Зиночка.
Он смутился нечаянно сказанным уменьшительным словом и
замолк бьшо.
- Продолжайте, Алеша, - тихо сказала Зиночка, и от ее лас­
ки буйно забилось сердце юнкера.
-Я сейчас кончу. Итак, через два года с небольшим - я слу­
шатель Академии. Уже в первое полугодие выяснится передо мною,
перед моими профессорами и моими сверстниками, чего я стою и
насколько значителен мой удельный вес, настолько ли, чтобы я
осмелился вплести в свою жизнь - жизнь другого человека, беско­
нечно мною обожаемого . Если окажется мое начало счастливым -
я блаженнее царя и богаче миллиардера. Путь мой обеспечен - впе­
реди нас ждет блестящая карьера, высокое положение в обществе и
необходимый комфорт в жизни. И вот тогда, Зиночка, позволите
ли вы мне прийти к Дмитрию Петровичу, к вашему глубокочтимо­
му папе, и просить у него, как величайшей награды, вашу руку и
ваше сердце, позволите ли?
- Да, - еле слышно пролепетала Зиночка.
Александров поцеловал ее руку и продолжал:
178

Рома11
- Я по материнской линии происхожу от татарских князей. Вы
знаете, что по-татарски значит «калым»? Это выкуп, даваемый за
девушку. Но я знаю и больше . В губерниях Симбирской, Калужс­
кой и отчасти в Рязанской есть такой же обычай у русских кресть­
ян. Он просто называется выкупом и идет семье невесты . Но он
незначителен, он берется только в силу старого обряда. Главное в
том - оправдал ли себя парень перед женитьбой. То есть имеется
ли у него свой дом, своя корова, своя лошадь, свои бараны, и своя
птица, и, кроме того, почет в артели, если он на отхожих промыс­
лах. Вот так и я хочу себя оправдать перед вами и перед папой. Не
могу ни видеть, ни слышать о жалких тлях, гоняющихся за прида­
ным. Это не мужчины. Конечно, до того времени, пока я не совью
свою собственную лачугу, вы абсолютно свободный человек . Де­
лайте и поступайте всячески, как хотите. Ни на паутинку не связы­
ваю я вашей свободы . Подумайте только: вам дожидаться меня
придется около трех лет. Может быть, и с лишним . Ужасно длин­
ный срок . Чересчур большое испытание. Могу ли я и смею ли я
ставить здесь какие-либо условия или брать какие-либо обещания?
Я скажу только одно : истинная любовь, она, как золото, никогда
не ржавеет и не окисляется... Она. .. - И тут он замолк. Маленькая,
нежная ручка Зиночки вдруг обвилась вокруг его шеи, и губы ее
коснулись его губ теплым, быстрым поцелуем.
- Я подожду, я подожду, - шептала еле слышно Зиночка. -
Я подожду. - Горячие слезы закапали на подбородок Александ­
рова, и он с умиленным удивлением впервые узнал, что слезы воз­
любленной женщины имеют соленый вкус.
- О чем вы плачете, Зина?
- От счастья, Алеша.
Но к ним уже подходили, пробираясь сквозь толпу, Венсан с
огненно-рыжей ирландкой мисс Дэлли.
179

А. И. Куприн
ЧАСТЬ 111
Глава ХХVП
ТОП ОГРАФ ИЯ
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь начи­
нает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удру­
чающе жаркие дни . По ночам непрестанные зарницы молчаливы­
ми голубыми молниями бегают по черным небесам над Ходынс­
ким полем. Нет покоя ни днем, ни ночью от тоскливой истомы.
Души и тела жаждут грозы с проливным дождем.
Последние лагерные работы идут к концу. Младший курс еще за­
нят глазомерными съемками. Труд не тяжелый: приблизительный, сво­
бодный и даже веселый. Эrо совсем не то, что топографические точ­
ные съемки с кипрегелем-дальномером, над которыми каждый день
корпят и потеют юнкера старшего курса, готовые на днях чудесным
образом превратиться в настоящих, взаправдашних господ офицеров.
- Это тебе не фунт изюма съесть, а инструментальная съем­
ка, - озверело говорит, направляя визирную трубку на веху, заго­
ревший, черный, как цыган, уставший Жданов, работающий в од­
ной партии с Александровым, - и это тоже тебе не мутовку обли­
зать. Так-то, друзья мои .
Жутко приходится и Александрову. Для него вопрос о балле,
который он получит за топографию, есть вопрос того : выйдет он
из училища по первому или по второму разряду. А это - великая
разница. Во-первых: при будущем разборе вакансий, чем выше об­
щий средний балл юнкера, тем разнообразнее и богаче предстоит
ему выбор службы. А во-вторых, - старшинство в чине. Каждый
подпоручик, явившийся в свой полк со свидетельством первого
разряда, становится в списках выше всех других подпоручиков,
произведенных в этом году. И высокий чин поручика будет следо­
вать ему в первую очередь, года через три или четыре. Это ли не
поводы великой важности и глубочайшей серьезности?
Но вся задача - в том суровом условии, что для первого разряда
надо во что бы то ни стало иметь в среднем счете по всем предметам
никак не менее круглых девяти бал
л
ов; жестокий и суровый минимум!
Вот тут-то у Александрова и гнездится досадная, проклятая
нехватка. Все у него ладно, во всех научных дисциплинах хорошие
отметки: по тактике, военной администрации, артиллерии, химии,
180

Ром а11
военной истории, высшей математике, теоретической топографии,
по военному правоведению, по французскому и немецкому языкам,
по знанию военных уставов и по гимнастике. Но горе с одним лишь
предметом: с военной фортификацией. По ней всего-навсего шесть
баллов, последняя удовлетворительная отметка. Ох уж этот пол­
ковник, военный инженер Колосов, холодный человек, ни разу не
улыбнувшийся на лекциях, ни разу не сказавший ни одного про­
стого человеческого слова, молчаливый тиран, лепивший безмолв­
но, с каменным лицом, губительные двойки, единицы и даже унич­
тожающие нули! Из-за его чертовской шестерки средний балл у
Александрова чуть-чуть не дотягивает до девяти, не хватает всего
каких-то трех девятых. Мозговатый в арифметике товарищ Бутын­
ский вычислил точно:
- Если ты, Александров, умудришься получить за топографи­
ческую съемку десять баллов, то первый разрЯд будет у тебя как в
кармане. Ну-ка, напрягись, молодой обер-офицер.
Съемки происходят вокруг огромного села Всехсвятского, на его
крестьянских полях, выгонах, дорогах, оврагах и рощицах. Каждое
утро, часов в пять, старшие юнкера наспех пьют чай с булкой; захва­
тивши завтрак в полевые сумки, идут партиями на места своих ра­
бот, которые будут длиться часов до семи вечера, до той поры, ког­
да уставшие глаза начинают уже не так четко различать издали по­
казательные приметы. Тогда время возвращаться в лагери, чтобы
до обеда успеть вымыться или выкупаться. Внизу, за лагерной лини­
ей, в крутом овраге, выстроена для юнкеров просторная и глубокая
купальня, всегда доверху полная живой, бегучей ключевой водой, в
которой температура никогда не подымалась выше восьми граду­
сов. А над купальней возвышалось кирпичное здание бани, топив­
шейся дважды в неделю. Бывало для юных юнкеров острым и жгу­
чим наслаждением напариться в бане на полке до отказа, до красно­
го каления, до полного изнеможения и потом лететь со всех ног из
бани, чтобы с разбегу бухнуться в студеную воду купальни, сделав­
ши сальто-мортале или нырнувши вертикально, головой вниз. Сна­
чала являлось впечатление ожога, перерыва дыхания и мгновенного
ужаса, вместе с замиранием сердца. Но вскоре тело обвыкало в хо­
лоде, и когда купальщики возвращались бегом в баню, то их охва­
тывало чувство невыразимой легкости, почти невесомости во всем
их существе, бьmо такое ощущение, точно каждый мускул, каждая
пора насквозь проникнуты блаженной радостью, сладкой и бодрой.
Уже вечерело, когда горнист трубил сигнал к обеду:
13-3267
181

А. И. Куприн
У папеньки, у маменьки
Просил солдат говядинки .
Дай, дай, дай.
Проголодавшиеся юнкера ели обильно и всегда вкусно. В боль­
ших тяжелых оловянных ендовах служители разносили ядреный
хлебный квас, который шибал в нос. После обеда полчаса свобод­
ного отдыха. Играл знаменитый училищный оркестр. Юнкера пили
свой собственный чай и покупали сладости у какого-то приблудив­
шегося к Александровскому училищу маркитанта, который открьш
в лагере лавочку и даже охотно давал в кредит до производства.
Кормили конфетами (это бьша очередная мода) хорошенького бе­
локурого мальчика-барабанщика, внука знаменитого барабанщи­
ка Индурского . А затем по сигналу все четыре роты выстраива­
лись в две шеренги вдоль линейки и начиналась перекличка.
- Такой-то ! - вызывал фельдфебель.
- Я! - коротко отвечал спрошенный.
-Такой-то!
-Я!
«Как это мило и как это странно придумано Господом Богом, -
размышлял часто во время переклички мечтательный юнкер Алек­
сандров, - что ни у одного человека в мире нет тембра голоса, по­
хожего на другой. Неужели и все на свете так же разнообразно и
бесконечно неповторимо? Отчего природа не хочет знать ни пря­
МЪIХ линий, ни геометрических фиrур, ни абсолютно схожих экземп­
ляров? Что это? Бесконечность ли творчества или урок человечеству?»
Но с особенным напряжением дожидался Александров того
момента, когда в перекличке наступит очередь любимца Дрозда,
портупей-юнкера Попова, обладателя чудесного низкого барито­
на, которым любовалось все училище.
-
Портупей-юнкер Попов, - монотонно и сухо выкликает
фельдфебель.
«Вот сейчас, сейчас», - бьется сердце Александрова.
-Я!
О, как этот звук безупречно полон и красиво кругл! Он нежно­
rуст и ароматен, как сотовый мед. Его чистая и гибкая красота по­
хожа на средний тон виолончели, взятый влюбленным смычком.
Он - как дорогое старое красное вино.
И как всегда, Александров переводит глаза вверх на темное си­
нее небо. А там, в мировой глубине, повисла и, тихо переливаясь,
182

Рома11
дрожит теплая серебряная звездочка, от взора на которую стано­
вится радостно и щекотно в груди. Совершенно дикая мысль осе­
няет голову Александрова: «А что, если этот очаровательный звук
и эта звездочка, похожая на непроливающуюся девичью слезу, и
далекий, далекий отсюда только что повеявший, ласковый и скром­
ный запах резеды, и все простые радости мира суть только видоиз­
менения одной и той же божественной и бессмертной силы?»
- На молитву! Шапки долой! - командуют фельдфебеля. Че­
тыреста молодых глоток поют «Отче наш». Какая большая и сдер­
жанная сила в их голосах. Какое здоровье и вера в себя и в судьбу.
Вспоминается Александрову тот бледный, изношенный студент,
который девятого сентября, во время студенческого бунта, так зл об­
но кричал из-за железной ограды университета на проходивших
мимо юнкеров:
- Сволочь! Рабы! Профессиональные убийцы, пушечное мясо !
Душители свободы ! Позор вам! Позор!
«Нет, неправ бьш этот студентишка, - думает сейчас Алексан­
дров, допевая последние слова молитвы Господней. - Он или глуп,
или раздражен обидой, или болен, или несчастен, или просто на­
уськан чьей-то зл обной и лживой волей . А вот настанет война, и я
с готовностью пойду защищать от неприятеля: и этого студента, и
его жену с малыми детьми, и престарелых его папочку с мамочкой.
Умереть за отечество. Какие великие, простые и трогательные сл о­
ва! А смерть? Что же такое смерть, как не одно из превращений
этой бесконечно не понимаемой нами силы, которая вся состоит из
радости. И умереть ведь тоже будет такой радостью, как сладко
без снов заснуть после трудо вого дня» .
После молитвы юнкера расходятся. Вечер темнеет. На небо вы­
катился блестящий, как осколок зеркала, серп молодого месяца,
Выкатился и потащил на невидимом буксире звездочку. В бараках
первого (младшего) курса еще слышатся разговоры, смех, соглас­
ное пение. Но господа офицеры (старший курс) истомились за день .
Руки и ноги у них точно изломаны. Александров с трудом снимает
левый сапог, но правый, полуснятый, так и остается на ноге, когда
усталый юнкер сразу погружается в глубокий сон без сновидений,
в это подобие неизбежной и все-таки радостной смерти.
На следующий день опять вставание в пять часов утра и длин­
ный путь до места съемки. В каждой партии пять человек, выбран­
ных по соображениям курсового офицера, ведущего курс уже без
малого два года. Курсовой четвертой роты поручик Новоселов Нико-
183

А. И. Куприн
лай Васильевич, он же, до юнкерскому прозвищу, «Уставчик», на­
значил в своих партиях лишь самых надежных юнкеров за старших,
а дальнейшие роли в съемках предоставил распределить самим юн­
керам. Таким образом, к великому удовольствию Александрова, на
него выпала добровольная обязанность таскать на место съемки и
обратно довольно тяжелый кипрегелъдалъномер с треногою и сталь­
ную круглую рулетку для промеров на ровных плоскостях.
К своим обязан
н
остям он относился с похвальным усердием и даже
часто бывал полезен парти
и
отличной зоркостью своих глаз, наблю­
дательностью, находчивостью и легкостью на ходу. Не очень слож­
ную работу с кипрегелем он совершенно ясно понял в первый же день
съемки. Но что упорно ему не давалось, так это вычерчивание на бу­
маге штрихами всех подъемов и спусков местности, всех ее оврагов и
горбушек. Чем ровнее шла земля, тем тоньше и тем дальше друг от
друга должны бьши наноситься изображающие ее штрихи . И наобо­
рот: как только она начинала показьшатъ уклон, штрихи теснились
ближе, и карандаш вычерчивал их гуще. Здесь все дело бьшо не в ис­
кусстве и не в таланте, а только в терпении, внимании и аккуратности.
На картон старшего в партии юнкера, носившего фамилию Патер,
худенького, опрятного, сухого юноши, просто любо бьшо бы погля­
деть даже человеку, ничего не понимающему в топографии. Сrоило
только немного прищурить глаза, и весь рельеф местности выступал с
такою вьшуклостью, точно он бьш вьшеплен из гипса.
Не только этого чуда, но и отдаленного его подобия никак не
мог сделать Александров. Он совсем недурно рисовал карандашом
и углем, свободно писал акварелью и немножко маслом, ловко де­
лал портреты и карикатуры, умел мило набросать пейзаж и натюр­
морт. Но проклятое «штрихоблудие» (как называли юнкера это
занятие) окончательно не давалось ему. Просить помощи у одного
из товарищей, искушенных в штрихоблудии, не позволяла своеоб­
разная этика, установленная в училище еще с давних годов, со вре­
мен генерала Шванебаха, когда училище переживало свой золотой
век. Правда, оставалась у него далекая, почти фантастическая тень
надежды. В прошлом году, помнилось ему смутно, господа офице­
ры, уже близкие к выпуску и потому как-то по-товарищески подо­
бревшие к старым фараонам, упоминали хорошими словами о стро­
гом и придирчивом Уставчике. Говорили, что кое-когда Уставчик
в случаях, подобных случаю Александрова, тайком перештрихо­
вывал поданный ему картон с плохой съемкой . «Бьш он, - гово­
рили обер-офицеры, - искусным штрихоблудом и, вопреки своей
крикливости, добрейшим человеком».
184

Рома11
«Да. Хорошо бьшо моим предшественникам, - уньшо размыш­
лял Александров, кусая нопи. - Все они неб ось бьши трынчики,
строевики, послушные ловкачи, знавшие все военные уставы назу­
бок, не хуже чем «Отче наш». Но за мною, - о , Господи! - за
мною-то столько грехов и прорех! И сколько раз этот самый Нико­
лай Васильевич Новоселов сажал меня под арест, наряжал на лиш­
нее дневальство и наказывал без отпуска?
И какой неугомонный черт дергал меня на возражения курсо­
вому офицеру? Ведь известно же всему миру еще с библейских вре­
мен, что всякое начальство именно возражений не терпит, не лю­
бит, не понимает и не переносит. Правда, порою от возражения
никак нельзя удержаться. Ну вот, например, экзамен по гимнасти­
ке. Прыжки с трамплина. Препятствие всего с пол-аршина высоты .
Но изволь его брать согласно уставу, где написано о приуготови­
тельных к прыжку упражнениях . Требуется для этого сделать не­
большой строевой разбег, оттолкнуться правой ногой от трампли ­
на и лететь в воздухе, имея левую ногу и обе руки вытянутыми пря­
мо и параллельно земле. А после прыжка, достигнув земли , надо
опуститься на нее на носках, каблуками вместе, коленями врозь, а
руками подбоченившись в бедра.
- Господин поручик! - восклицает с негодованием Алексан­
дров. - Да это же черепаший жеманный прыжок . Позвольте мне
прыгнуть свободно, без всяких правил, и я легко возьму препят­
ствие в полтора моих роста. Сажень без малого .
Но в ответ сухая и суровая отповедь:
- Прошу без всяких возражений . Исполняйте , как показано в
уставе. Устав для вас закон. Устав для вас как заповедь. И, кроме
того, дневальство без очереди за возражение начальству. Фельдфе­
бель ! Запишите».
«Нет, не выйти мне по первому разряду, - мрачно решает Алек­
сандров. - Никогда мне не простит моих дурацких выходок Ус­
тавчик, и никогда не засияет милосердием его черствая душа. Ну и
что ж? Ничего . Выйду в самый захолустный, в самый закатальский
полк или в гарнизонный безымянный батальон. Но ведь я еще мо­
лод. Приналягу и выдержу экзамен в Академию генерального шта­
ба. А то начнется война. Долго ли храброму отличиться? Получу
«Георгия» , двух «Георгиев», золотое оружие и , чин за чином, вер­
нусь с войны полковником - так этот самый Уставчик будет мне
козырять и тянуться передо мною в струнку. А я ему:
185

А. И. Куприн
- Капитан ! Темляк при шашке у вас криво подвязан . Делаю
вам замечание, о чем извольте доложить вашему непосредственно­
му начальству. М ожете идти ...»
Какая сладкая месть!
Это жаркое, томительное лето, последнее лето в казенных учеб­
ных заведениях, бьшо совсем неудачно для Александрова. Какая­
то роковая полоса невезенья и неприятностей . Недаром же сумма
цифр, входящих в этот год, составляла число двадцать шесть, то
есть два раза по тринадцати. А тут еще новое несчастье...
Съемка уже близилась к окончанию, Работы на всехсвятских
полях оставалось не больше чем дня на три , на четыре.
В одну из суббот партия Александрова, как и всегда, зашабаши­
ла несколько раньше, чем обыкновенно, и , собрав инструменты, на­
правилась обратно в лагери. Но посредине пути Александров вдруг
забеспокоился и стал тревожно хлопать себя по всем карманам.
- Вы что? - спросил Патер.
- Да вот не знаю, куда девал измерительную рулетку. Ищу и
не могу найти,
-А может, вы оставили ее на месте съемки?
- Пожалуй, что и так . Ну-ка, господа офицеры, возьмите у меня
кипрегель с треногой . А я мигом смотаюсь туда и назад.
Он быстро пустился по пройденной дороге, меняя для отдыха
резвый бег частым широким шагом.
Вдруг женский грудной голос окликнул его из ржи, стоявшей
золотой стеной за дорожкой :
- Эй, юнкарь, юнкарь! Погоди, сделай милость!
Он остановился, часто дыша, и обернулся. С лица его струи­
лись капли пота.
На меже, посреди буйной ржи, окруженная связанными снопа­
ми, сидела крестьянская девушка из Всехсвятского, синеглазая, с
повитой вокруг головы светло-русой, то чно серебристой косой .
- Ты это меня, что ли, красавица?
- Тебя, тебя, красавец. Ты не потерял ли чего-нибудь?
- И то - потерял. Сумочку такую, круглую. А в ней железная
лента, чтобы мерить землю.
- Ну вот, счастье твое, что я подняла. Ты ее вон где обронил,
на самой дороге . А народ у нас знаешь сам, какой вороватый : что
нужно, что не нужно - все норовят в карман запихать. Да ты при­
сядь-ко на минуточку, передохни. Ишь как зарьялся, бежавши. Ве­
щица-то небось казенная?
186

Рома11
- То-то и есть что казенная, душенька.
- Ишь ты! Словечко какое подобрал : душенька! А меня и
впрямь Дуняшей зовут. Душкой. Да ты сядь, юнкарь, сядь . В ногах
правды нет. А я тебя квасом угощу, нашим домашним, суровым.
Она ласковой, но сильной рукой неожиданно дернула Алек­
сандрова за край его белой каламянковой рубахи . Юнкер, внезап­
но потеряв равновесие, невольно упал на девушку, схватив ее од­
ной рукой за грудь, а другой за твердую гладкую ляжку. Она гр ом­
ко засмеялась, оскалив большие прекрасные зубы.
- Нет, юнкарь, ты играть - играй, а чего не надо - не тро­
гай . Молод еще.
- Да я, ей-богу, нечаянно!
- Хорошо, хорошо! Знаем мы вас, солдат, как вы нечаянно к
девкам под подол лазаете.
- Да я, право же...
- А кругом, куда ни погляди, - все народишко бегает. Не ро-
вен час, увидят и пойдут напраслину плести. Долго ли девку осла­
вить и осрамотить? Вон, погляди-ко, какой-то мужик с коробом
сюда тащится. Ты уж, милый, лучше вьmезай-ко!
Александров обернулся через плечо и увидел шагах в ста от себя
приближающегося «Апостола». Так сыздавна называли юнкера тех
разносчиков, которые летом бродили вокруг всех лагерей, прода­
вая конфеты, пирожные, фрукты, колбасы, сыр, бутерброды, ли­
монад, боярский квас, а тайком, из-под полы, контрабандою, так­
же пиво и водчонку. Быстро выскочив на дорогу, юнкер стал де­
лать Апостолу призывные зн аки . Тот увидел и с привычной по­
спешностью ускорил шаг.
- Ну и к чему ты позвал его? - с упреком сказала Дуняша, ук­
рываясь в густой ржи . - Очень он нам нужен!
- Подожди минутку. Сейчас увидишь. Да ты не бойся, он не из
ваших, он чужой .
- Ч ужой-то чужой, - пропела девушка, показывая из золотых
снопов смеющийся синий глаз. - А все-таки ...
Апостол подошел и стал со щеголеватой ловкостью торгового
москвича разбирать свою походную лавочку.
- Чем могу служить господину обер-офицеру?
-А вот дай-ка нам два стаканчика, да бутъmочку лимонада, да
пару бутербродов с ветчинкой и еще... -Александров слегка замялся.
- Червячка изволите заморить? Сей минут-с! Готово-с.
- Вот именно. Два шкалика.
187

А. И. Куприн
Всехсвятская красавица сначала пожеманилась: да не надо, да
зачем мне, да кушайте сами. Но, однако, после того как она убеди­
лась, что ланинский шипучий лимонад куда вкуснее и забористее
ее квасца-суровца, простой воды, настоянной на ржаных корках,
то уговорить ее пригубить расейской водочки бьшо уж не так труд­
но и мешкотно. Она пила ее, как пьют все русские крестьянки : мел­
кими глотками, гримасничая, как будто после принятия отврати­
тельной горечи . Но последний глоток она опрокинула в рот со­
всем молодцом. Утерла губы рукавом и сказала жалобно:
- Ну и крепка же она, матушка! Как ее бедные солдаты пьют?
Пережевывая своими белыми блестящими зубами ветчину на
помасленном белом хлебе, она охотно и весело разговорилась:
- Вот ты - хороший юнкарь, дай Бог тебе доброго здоровья,
и спасибо на хлебе, на соли, - кланялась она головой, - а то ведь
есть и из вашей братии, из юнкарей, такие охальники, что не при­
веди Господи. Вот в прошлом-то годе какую они с нами издевку
сделали; по сию пору вспомнить совестно. Стояли они здесь, непо­
далечку, со своей стрелябией и все что-то меряли, все что-то в книж­
ки записывали , А мы, девки да бабы, все на их смотрели и дивова­
лись . А один-то из юнкарей возьми да и крикни: «Идите к нам сюда,
девочки да бабочки ! Посмотрите-ка в нашу подозрительную труб­
ку» . Ужасти, как занятно. Ну мы, конечно, бабы глупые, вроде как
индюшки: так одна за другой и потянулись. В трубке-то стеклыш­
ко малое; так, значит, в это стеклышко надо одним глазом глядеть.
И что ты думаешь! Чудо-то какое! Видать очень хорошо, даже,
можно сказать, отлично. Но только все, милый ты мой, показыва­
ется не прямо, а вверх ногами, вниз головой. Вот так штука! Смот­
рели мы на нашу сельскую церковь во имя всех святых, и - пове­
ришь ли? - видим: стоит она кумполом вниз, папертью кверху. На
выставку поглядели - опять вверх тормашками. Потом юнкарь
стекляшку на наше стадо навел, дал мне глядеть, и что ж ты дума­
ешь? .. Все коровы кверху ногами идут, и даже видно, как наш об­
щественный бык Афанасий, ярославской породы, ногами переби­
рает, а головой-то вниз идет. Тут тетка Авдотья Бильдина, тезка
моя, баба уже в годах, закричала: «Побежим, девоньки, домой!
Долго ли тут до греха?» Ну, мы и прыснули утекать. А юнкаря вос­
лед нам рыгочат, как жеребцы стоялые. Орут: «Бабочки, девочки,
берегитесь! Все вы, как одна, вверх ногами идете, и подолы у вас
задранные ...» И уж так мы тогда всполошились, что и сказать
нельзя! Кто юбками давай завешиваться, кто на землю сел, все да­
вай визжать со стыда. А юнкаря со смеха помирают... Навеки в
памяти у нас остались их стекляшки проклятые.
188

Рома11
Слушая Дуняшу, Александров с некоторой тревогой смотрел
на Апостола, который, спешно укладывая свой короб, все чаще и
беспокойнее озирался назад, через пл ечо, а потом, не сказав ни сло­
ва, вдруг пустился большими шагами уходить в сторону. Юнкер
обернулся назад и на минуту остался с разинутым ртом. Невдале­
ке, взрывая дорожную коричневую пьшь, легким галопом скакал
на своей белой арабской кобьше Кабардинке батальонный коман­
дир училища полковник Артабалевский, по прозвищу Берди -Паша.
Вскоре Александров услышал его окрик:
- Юнкер, ко мне! Сюда, юнкер!
Александров поспешной рысью побежал ему навстречу и оста­
новился как раз в ту минуту, когда Берди-Паша, легко соскочив со
вспененной лошади, брал ее под уздцы.
- Эr-то что за безобразие? - завопил Артабалевский пронзи­
тельно. - Это у вас называется топографией? Это, по-вашему, во­
енная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру Третьего Алек­
сандровского училища? Тьфу! Валяться с девками (он понюхал воз­
дух), пить водку! Какая грязь! Идите же немедленно явитесь ваше­
му ротному командиру и доложите ему, что за самовольную отлуч­
ку и все прочее я подвергаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство
лишаю вас отпусков вплоть до самого дня производства в офице­
ры. Марш!
- Слушаю, ваше высокоблагородие! - лихо ответил Алексан­
дров, скрывая горечь и досаду.
Глава ХХVШ
ПОСЛЕДНИЕДНИ
Неудобно, невесело и досадно влеклись эти пять дней сидения
под арестом в карцерном бараке, в ветхом, заброшенном деревян­
ном узком здании, обросшем снаружи высокой, выше человеческо­
го роста, крапивой и гигантскими лопухами. Зеленоватый дрожа­
щий свет скудно и мутно падал сюда сквозь потолочные окна, заб­
ранные железными ржавыми решетками. Особенно неприятно бьшо
то , что сидение под арестом сопровождалось исполнением служеб­
ных обязанностей. Три-четыре раза в день нужно бьшо выходить
из карцера: на топографические работы, на ротные учения, на
стрельбу, на чистку оружия, на разборку и сборку всех многочис-
189

А.И. Куприн
ленных частей скорострельной пехотной винтовки системы Берда­
на, со скользящим затвором номер второй, на долбление военных
уставов - и потом возвращаться обратно под замок. Эта беготня
точно умножала тягость заключения.
До прибытия АлексаНдрова в карцер там уже сидело двое гос­
под обер-офицеров, два юнкера из роты «жеребцов» его величества:
Бауман и Брюнелли, признанные давно всем училищем как первые
красавцы. Бауман - рыжеволосый, белолицый, голубоглазый, по­
томок тевтонов; Брюнелли - полуитальянец, полурусский, полукав­
казец, со смугловатым, правильным, строmм и гордым лицом. Оба
они были высоки и стройны. Когда их видели стоящими рядом, то
они действительно производили впечатление сильного, эффектного
контраста. Кстати - они были очень дружны друг с другом.
Известно давно, что у всех арестантов в мире и во все века бы­
вало два непобедимых влечения. Первое: войти во что бы то ни
стало в сношение с соседями, друзьями по несчастью; и второе -
оставить на стенах тюрьмы память о своем заключении. И Алек­
саНдров, послушный общему закону, тщательно вырезал перочин­
ным ножичком на деревянной стене: «26 июня 1889 г. здесь сидел
обер-офицер АлексаНдров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья
глупость - достояние истории».
Арестованные занимали отдельные камеры, которые днем не
запирались и не мешали юнкерам ходить друг к другу в гости. Со­
седи первые рассказали АлексаНдрову о своих злоключениях, при­
ведших их в карцер.
В прошлое воскресенье, взяв отпуск, пошли они в город к своим
портным, примерить заказанную офицерскую обмуНдИровку. Но черт
их дернул идти обратно в лагери не кратчайшим привычным путем, а
через Петровский парк, самое шикарное дачное место Москвы!
У них, говорили они, не бьmо никаких преступных, заранее об­
думанных намерений. Бьmа только мысль - во что бы то ни стало
успеть прийти в лагери к восьми с половиною часам вечера и в срок
явиться дежурному офицеру. Но разве виноваты они бьmи в том,
что на балконе чудесной новой дачи, построенной в пышном псев­
дорусском стиле, вдруг показались две очаровательные женщины,
по-летнему, легко и сквозно одетые. Одна из них, знаменитая в
Москве кафешантанная певица, крикнула:
- Бауман! Бауман! Иди к нам скорее. И своего товарища тащи.
Да ты не бойся: всего на две минуты. А потом мы вас на лошадях
отвезем . Будьте спокойны. Только один флакон раздавим, и конец.
190

Ромаи
Юнкера вошли. Обширная дача бьmа полна гостями и шумом:
сумские драгуны, актеры, газетные издатели и хроникеры, трое
владельцев скаковых конюшен, только что окончившие курс кат­
ковские лицеисты, цыгане и цыганки с гитарами, известный про­
фессор Московского университета, знаменитый врач по женским
болезням, обожаемый всею купеческою Москвою, удачл ивый те­
атральный антрепренер, в шикарной, якобы мужицкой поддевке, и
множество другого народа. Шла великая московская пьянственная
неразбериха. Давно уже перешли на шампанское вино, которым
были залиты все скатерти . Сумцы выпили за александровцев, алек­
сандровцы - за катковский лицей . Потом поднимались тосты за
всех военных и штатских, за великую Россию, за победоносную
армию, за русское искусство и художество.
Вскоре густой веселый туман обволок души, сознание и члены
юнкеров. Они еще помнили кое-как мерное, упругое и усыпляющее
качание парных колясок на резиновых шинах . Остал ьное упльmо
из памяти . Как сквозь сон, им мерещился приезд прямо на батал ь­
онную линию и сухой голос Хухрика:
- Конечно, милостивые государыни, патриотизм вещь всегда
ценная и возвышенная, и ваши чувства, барыни, достойны всякого
почтения. Но извините: закон есть закон, и устав есть уста в. И по­
тому прошу вас удалиться с лагерной линейки.
Рассказал и Александров свое маленькое приключение с апос­
тольским вином и со всехсвятской Дунящей. Красавцы выслушали
его рассказ без особой внимательности, добродушно.
- Какой фатум, - сказал Брюнелл и. - Все мы пали жертва­
ми и Вакха и Венеры .
Но потом и разговаривать стало не о чем. Приглядывался к ним
обоим Александров, часто думал:
«Ничего между ними нет общего . Ну, скажем, они выше меня
ростом, даже красивее. Может быть, у них знатная или богатая
родня? Но путь их жизней я вижу, точно на ладони, и неизменно.
Бауман будет в своем полку сначала батальонным, потом полко­
вым адъютантом. Затем он удачно или выгодно женится на краси­
вой остзейской барышне и поступит в жандармы или в погранич­
ную стражу. Что же касается Брюнелл и - такого серьезного, - то
жизненный путь его еще яснее. Академия генерального штаба или
юридическая. Длинный, упорный и верный путь к почетной, неза­
висимой и обеспеченной будущности. И нет никаких сомнений в
том, что в маститые годы они обое станут генералами с красными
широкими лампасами и с красными подкладками пальто . Вот и вся
их жизнь. И больше нет ничего . И дай им Бог этого счастья».
191

А. И. Куприн
Нет! Жизнь Александрова пройдет ярче, красивее, богаче, раз­
нообразнее и пестрее. Он будет великим военным героем России. А
может быть, он будет знаменитым живописцем, любимым совре­
менным писателем, идолом молодежи, исследователем Памира,
восходящим на вершины Гималайских недоступных гор. Или пер­
воклассным актером! Имя его будет у всех на устах. Его портреты
украсят все журналы. «Кто этот загорелый суровый человек, кото­
рому все кланяются?» - «Ах, это известный Александров. Не прав­
да ли, какое мужественное лицо?»
Добрые отношения между Александровым и его собратьями по
заключению тихо, беззлобно потухали с каждым днем, пока неза­
метно не исчезли совсем.
В ночь с четвертого на пятый день ареста тяжелая, знойная, на­
пряженная погода наконец разрядилась. Весь день бьm точно угар­
ный . Губы ежеминутно сохли от недостатка свежего воздуха. Небо
стало грузным, темным, неподвижным и угрожающе сонным. Ды­
шать становилось все труднее. Изнуряющий липкий пот выступал
на шее, на лице, на всем теле. Только вечером, когда небо, воздух я
земля так густо почернели, что их нельзя стало различать глазом,
заворчали первые глухие отдаленные рычащие громы. А потом, как
это всегда бывает в сильные грозы, - наступила тяжелая, глубокая
тишина; в камере сухо запахло так, как пахнут два кремня, столк­
нувшиеся при сильном ударе, и вдруг ярко-голубая ослепительная
молния, вместе со страшным раскатом грома, ворвалась в карцер
сквозь железные решетки, и тотчас же зазвенели и задребезжали раз­
битые карцерные окна, падая на глиняный пол. Начиналась такая
дьявольская гроза, подобной которой никогда, ни раньше, ни по­
том, не видывал Александров: необычайной силъ1 гроза, оставшаяся
на долго лет в памяти коренных москвичей, потому что она снесла
наголо Анненгофскую Лефортовскую рощу и разрушила вдребезги
более сотни московских деревянных домишек. Она не прекращалась
до той поры, пока не забрезжил ранний сереющий рассвет.
Ветхий потолок и дырявые стены карцера в обилии пропускали
дождевую воду. Александров лег спать, закутавшись в байковое оде­
яло, а проснулся при первых золотых лучах солнца весь мокрый и
дрожащий от холода, но все-таки здоровый, бодрый и веселый. Ото­
грелся он окончательно лишь после того, как сторожевой солдат
принес ему в медном чайнике горячего и сладкого чая с булкой, пос­
ле которых еще сильнее засияло прекрасное, чистое, точно вымытое
небо, и еще сладостнее стало греть горячее восхитительное солнце.
192

Рома11
А час спустя он услышал шлепанье сапог по лужам и милый,
знакомый голос, призывавший его снизу.
- Александров! Александров! - кричал под окном верный
дружок Венсан. - Высуньте, насколько можно, руку из решетки.
Я сижу на дереве. И кстати, сердечно вас поздравляю.
- С чем? С окончанием ареста?
- Нет. Сейчас вы увидите сами. Но каким молодцом оказался
наш Уставчик! Однако живее! Здесь где-то поблизости слоняется
зловещий Берди-Паша. Ну, тяните скорее руку! Так!
Венсан, прыгнув, густо шлепнулся в грязь . В руке Александро­
ва остался напечатанный на множителе сверток казенной бумаги,
очевидно купленный или украденный из походной батальонной
канцелярии. В нем, в нисходящем порядке, бьши оттиснуты все
имена выпускных юнкеров, от фельдфебелей и портупей-юнкеров
до простых рядовых, с приложением их средних баллов по военной
науке. Со странным двойным чувством гордой радости и униже­
ния увидел Александров свой номер ровно сотый, и как раз после­
дний; последняя девятка, дающая право на первый разряд. Ниже
шло еще сто номеров для злосчастных юнкеров второго разряда.
«Но ведь это все же только подачка, только жалкая милостыня,
брошенная мне Уставчиком», - горестно подумал Александров и
покрутил головой.
Через дней пять-шесть пришли из петербургского гл авного
штаба списки имеющихся в разных полках офицерских вакансий.
Они тотчас же бьши переписаны в канцелярии и розданы на руки
юнкерам. Всего только три дня бьшо дано господам обер-офице­
рам на ознакомление с этими листами и на размышления о выборе
полка. И нельзя сказать, чтобы этот выбор бьш очень легким. С
ним связывалось много условий: как необыкновенно важных, так
и вздорных, совсем пустяковых, и разобраться в них бьшо мудре­
но. Какое гл авное? Какое третьестепенное?
Хотелось бы выйти в полк, стоящий поблизости к родному дому.
Теплый уют и все прелести домашнего гнезда еще сильно говорили
в сердцах этих юных двадцатилетних воинов.
Хорошо бьшо бы выбрать полк, стоящий в губернском городе
или, по крайней мере, в большом и богатом уездном, где хорошее
общество, красивые женщины, знакомства, балы, охота и мало ли
чего еще из земных благ.
193

А. И. Куприн
Пленяла воображение и относительная близость к одной из сто­
лиц; особенно москвичей удручала мысль расстаться надолго с ве­
ликим княжеством Московским, с его семью холмами, с сорока со­
роками церквей, с Кремлем и Москва-рекою. Со всем крепко усто­
явшимся свободным, милым и густым московским бытом.
Но такие счастливые вакансии бывали редкостью. В гвардейс­
кие и гренадерские части попадали лишь избранники, и, во всяком
случае, до номера сотого должны бьши дойти, конечно, славные
боевые полки, - но далеко не блестящие, хорошо еще, что не ре­
зервные батальоны, у которых даже нет своих почетных наимено­
ваний, а только цифры: 38-й пехотный резервный баталЬ<?Н, 53-й,
74-й, 99-й ... 113-й и так далее.
Но бьши и другие соблазны, другие просторы для фантазии
молодых душ, всегда готовых мечтать об экзотической жизни, о
неведомых окраинах огромной империи, о новых людях и наро­
дах, о необычайных приключениях на долгих и трудных путях ...
Тянул к себе юг: служба на Кавказе, в Самарканде в Туркестане, на
границах с Персией, Афганистаном и Бухарой, на подступах к ве­
ликой загадочной, пышной, сказочной Азии. Нельзя сказать, что­
бы выпускные юнкера особенно хорошо знали географию. Веде­
ние ее остановилось в шестом классе кадетского корпуса и с этой
поры не подновлялось. Однако по смутным воспоминаниям сооб­
ражали они, что Крым - это земной рай, где растет виноград и
зреют превкусные крымские яблоки; что красоты Кавказа живо­
писны, величественны и никем неописуемы, кроме Лермонтова; что
Подольская губерния лежит на одной широте с Парижем, и оттого
в ней редко выпадает снег, и летом произрастают персики и абри­
косы; что Полесье славится своими зубрами, а его обитатели кол­
тунами, и так далее в этом же роде. Большое значение имела крат­
кая военная история полка, его бьшые доблести и заслуженные им
отличия и награды. Не малую роль играли в выборе полка его пет­
лицы - красные, синие, белые или черные: кому что шло к лицу.
Случалось, - говорили прежние господа обер-офицеры, - что глу­
бокий второразрядник сокрушенно махал рукой и заявлял: «Мне
все равно. Пишите меня в ту часть, где красные петлицы».
Почти в таком же настроении бьш и Александров . С недавнего
времени он вообще стал склонен к философии. Он размышлял: «Сто
полков будут мне даны на выбор, и из них я должен буду остано­
виться на одном. Разве это не самый азартный вид лотереи, где я
играю на всю собственную жизнь? Одному только Богу ведомо, что
194

Рома11
ждет меня в первом, во втором, в тридцатом, в семьдесят четвертом
или в девяносто девятом и сотом полку. Совершенно неизвестно, где
меня поджидает спокойная карьера исполнительного офицера пе­
хотной армии, где бурная и нелепая жизнь пьяницы, и скандалиста,
где удачный экзамен в Академию и большая судьба. Где богатая
женитьба на любимой прекрасной девушке, где холостая, прокурен­
ная жизнь одинокого армейца, где несчастливая дуэль, где принуди­
тельный выход из полка по решению офицерского суда чести, где
великие героические подвиги на театре военных действий... Все по­
крыто непроницаемой тьмой, и все-таки тяни свой жребий».
И кто же возьмет на себя дерзость разрешать, какой полк хо­
рош и какой плох, который лучше и который хуже? И невольно
приходит на память Александрову любимая октава из пушкинско­
го «Домика в Коломне»:
У нас война! Красавцы молодые,
Вы, хрипуны (но хрип ваш приумолк),
Сломали ль вы походы боевые,
Видали ль в Персии Ширванский полк?
Уж люди! Мелочь, старички кривые,
А в деле всяк из них, что в стаде волк.
Все с ревом так и лезут в бой кровавый,
Ширванский полк могу сравнить с октавой.
Да, конечно же, нет в русской армии ни одного порочного пол­
ка. Есть, может быть, бедные, загнанные в непроходимую глушь,
забытые высшим начальством, огрубевшие полки. Но все они не
ниже прославленной гвардии. Да, наконец... и тут перед Александ­
ровым встает давно где-то вычитанный древний греческий анек­
дот: «Желая посрамить одного из знаменитых мудрецов, хозяева
на званом обеде посадили его на самое отдаленное и неудобное
место. Но мудрец сказал с кроткой улыбкой: «Вот средство сде­
лать последнее место первым» .
Настал наконец и торжественный день выбора вакансий.
В один из четвергов, после завтрака, дежурные юнкера побежа­
ли по своим баракам, выкрикивая словесное приказание батальон­
ного командира:
- Всем юнкерам второго курса собраться немедленно на обе­
денной площадке! Форма одежды обыкновенная. (Всем людям во­
енного дела известно, что обыкновенная форма одежды всегда со-
195

А. И. Куприн
путствует случаям необыкновенным.) Взять с собою листки с ва­
кансиями! Живо, живо, господа обер-офицеры!
Служители уже расставляли на площадке обеденные столы и
табуретки . Никогда еще юнкера так охотно и быстро не собира­
лись на призыв начальства, как в этот раз. Через три минуты они
уже стояли навытяжку у своих столов, и все двести голов были с
нетерпением устремлены в ту сторону, с которой должен был пока­
заться полковник Артабалевский.
Он скоро показался в сопровождении ротных командиров и
курсовых офицеров .
- Садитесь ! - приказал он как будто угрожающим голосом и
стал перебирать списки . Потом откаumялся и продолжал:
- Вот тут перед вами лежат двести десять вакансий на двести
юнкеров . Буду вызывать вас поочередно, по мере оказанных вами
успехов в продолжение двухлетнего обучения в училище. Рекомен­
дую избранную часть называть громко и разборчиво, без всяких
замедлений и переспросов . Времени у вас бьшо вполне достаточно
для обдумывания. Итак, номер первый : фельдфебель первой роты
юнкер Куманин!
Ловко и непринужденно встал высокий красавец Куманин .
- Имени светлейшего князя Суворова гренадерский Фанаго­
рийский полк .
Артабалевский громко повторил название части и что-то занес
пером на большом листе. Александров тихо рас
см
еялся. «Вероятно,
никто не догадывался, что Берди-Паша умеет писать», - подумал он.
- Фельдфебель четвертой роты юнкер Тарбеев!
- В лейб-гвардии Московский полк.
- Фельдфебель второй роты юнкер Пожидаев!
- В Двенадцатую артил
л
ерийскую бригаду на сослужение с
отцом .
- Портупей-юнкер князь Вачнадзе!
- На сослужение с братом в Эриванский гренадерский полк .
Так прошли перед вьmускным
и
юнкерами все фельдфебели, пор­
тупей-юнкера и юнкера с высокими отметками. Соблазнительные пол­
ки с хорошими стоянками быстро разбирались . Для второразрядных
оставались только далекие места в провинциальных уездных городах,
имена которых юнкера сльппали первый раз в своей жизни.
Внимание Александрова давно устало и рассеялось. Он маши­
нально зачеркивал выходящие полки и в то же время вел своеоб­
разную детскую игру: каждый раз, как вставал и называл свой полк
196

Ром а11
юнкер, он по его лицу, по его голосу, по названию полка старался
представить себе - какая судьба, какие перемены и приключения
ждут в будущем этого юнкера? И когда Александров услышал свою
фамилию, громко названную Берди-Пашой, то он вздрогнул и со­
всем растерялся . Беспомощно водя глазами по листу, исчерченно­
му синим и красным карандашом, он никак не мог остановиться на
одном из намеченных полков.
Артабалевский крикнул своим металлическим «первым» :
- Чего молчать ! Чего мечтать? Проснитесь, юнкер!
Тогда Александров ткнул наудачу пальцем в лист. Вышел полк
совсем ему неведомый, и маленький городишко, никогда им не слы­
ханный . И , откашлявшись, он громко крикнул:
- Ундомский пехотный полк!
Город Великие Грязи. И опять подумал про себя: «Вот сред­
ство сделать последнее место - первым».
Раздача вакансий окончилась. Берди-Паша сказал поучитель­
ное слово:
- Однако не воображайте, что вы уже в самом деле - господа
офицеры. Этого воображать отнюдь не следует. Вы суть только
юнкера. Пока выбранные вами вакансии дойдут до Санкт-Петер­
бурга и пока великому государю нашему, его императорскому ве­
личеству императору Александру Третьему не благоугодно будет
собственноручно их утвердить, и пока, наконец, высочайшее его
соизволение не дойдет до Москвы, - вы будете нести военную служ­
бу со всеми ее строжайшими о бязанностями неукоснительно и в
двойном размере. Ибо многому вы еще не доучились и ко многому
не привыкли. Итак, сейчас же построиться на передней линейке для
батальонного учения! О!
Злобный азиат!
Глава ХХIХ
ТРАВЛЯ
Двести вакансий в разные полки разобраны.
Военные портные уже уведомлены, какого цвета надо приши­
вать петлички к заказанным мундирам и какого цвета кантики: бе­
лого, красного, синего или черного?
197

А. И. Куприн
Фамилии будущих господ офицеров и названия выбранных ими
частей уже летят, летят теперь по почте в Петербург, в самое глав­
ное отделение генерального штаба, заведующее офицерскими про­
изводствами. В этом могущественном и таинственном отделении
теперь постепенно стекаются все взятые вакансии во всех российс­
ких военных училищах, из которых иные находятся страшно дале­
ко от Питера, на самом краю необъемной Российской империи.
И вот наконец все вакансии собраны и проверены. Тогда их
поручают десяти искуснейшим во всей России писарям, из кото­
рых каждый состоит в капитанском чине, и <?НИ на ватманской сло­
новой бумаге золотыми перьями составляют список·юнкеров, име­
ющих быть произведенными в первый офицерский чин и зачислен­
ными на доблестное служение в одном из славных победоносных
полков великой русской армии .
А теперь уже выступает на сцену не кто иной, как военный ми­
нистр. В день, заранее ему назначенный, он с этим драгоценным
списком едет во дворец к государю императору, который уже до­
жидается его .
Конечно, русскому царю, повелевающему шестой частью зем­
ного шара и непрестанно пекущемуся о благе пятисот миллионов
подданных, просто физически невозможно бьшо бы подписывать
производство каждому из многих тысяч офицеров. Нет, он только
внимательно и быстро проглядывает бесконечно длинный ряд имен.
Уста его улыбаются светло и печально.
- Какая молодежь, - беззвучно шепчет он, - какая чудесная,
чистая, славная русская молодежь! И каждый из этих мальчиков го­
тов с радостью пролить всю свою кровь за ваше отечество
'
и За меня!
Он со вздохом подписывает свое имя и говорит министру:
- Передайте им всем мои поздравления с производством и мою
уверенность в их беспорочной будущей службе.
Очень долги пути государственных бумаг!
Старшие юнкера изводятся от нетерпения - они уже перестали
называть себя господами обер-офицерами, иначе рядом с выдуман­
ным званием не так будет сладко сознавать себя настоящим подпо­
ручиком, его благородием и, по праву, господином обер-офицером.
Теперь все они кажутся совсем взрослыми, даже как будто по­
жилыми. Они стали осторожнее в движениях и умереннее в жестах.
У них такой вид, точно каждый боится расплескать чашу, до краев
полную драгоценной влагой. Они как-то любовью, по-братски при­
сматривают друг за другом. Стоит самая африканская жарища.
198

Рома11
Клокочущее нетерпение не знает, во что вылиться. Нервы натяну­
ты до предела. Не дай Бог, кто-нибудь под этими давлениями взор­
вется и сделает такой непозволительный грубый и глупый посту­
пок, который повлечет за собою лишение офицерского чина. Что
тогда делать? Скрыть невозможно и нельзя. Отдать в солдаты? Выг­
нать из училища? Но как же быть, если события так повернутся,
что наказанного в Москве государь только что произвел в офице­
ры в Петербурге? Телеграфировать на высочайшее имя для осве­
домления императора? Но какое огорчение нанесет это обожаемо­
му монарху! Какое несмываемое пятно для славного, любимого,
дорогого Александровского училища!
Ротным командирам и курсовым офицерам известно это вол­
нение молодых сердец, и они начинают чуть-чуть ослаблять суро­
вые требования воинской дисциплины и тяжкие, в жару просто не­
переносимые, трудности строевых учений. Выпускные юнкера, в
свою очередь, чувствуют эти поблажки и впадают в легкую фами­
льярность с начальством, в ленцу и в небрежность.
На полевом учении, в рассыпном строю, поручик Новоселов
(он же Уставчик) командует:
- Перестать стрелять, встать - направление на мельницу. Бегом!
А кто-нибудь из выпускных лениво говорит:
- Зачем бегать, Николай Васильевич? Жара адова. Полежим-
те-ка лучше.
Уставчик топочет ногами и слабо кричит:
- Вставать-с, в карцер посажу-с!
Выпускной смягчается:
- Да уж, пожалуй, пойдем, Николай Васильевич. Ведь мы вас
так любим, вы такой добрый.
- Молчать-с! Перебежка частями!
Или иногда говорили Дрозду, томно разомлевшему от зноя:
- Господин капитан, позвольте рассыпать цепью по направ-
лению на вон ту девчонку в красном платке.
- Э-кобели! - ворчал Дрозд и вдруг властно вскакивал . -
Встать! Бежать на третью роту! Да бежать не как рязанские бабы
бегают, а по-юнкерски! Эй, ходу, а то до вечера проманежу!
Этот странный Дрозд, то мгновенно вспыльчивый, то вдруг
умно и великодушно заботливый, однажды чрезвычайно удивил и
умилил Александрова. Проходя вдоль лагеря, он увидел его лежа­
щим, распластав широко ноги и руки, в тени большой березы и
остановился над ним, Александров с привычной ловкостью и быс­
тротой вскочил, встряхнул шапку и сделал под козырек .
199

А. И. Куприн
- Опустите руку, - сказал Дрозд. Поглядел долгим ироничес­
ким взглядом на юнкера и ни с того ни с сего спросил: - А ведь
небось ужасно хочется хоть на минутку поехать в город, к портно­
му, и примерить офицерскую форму?
- Так точно, господин капитан, - с глубоким вздохом сознался
Александров . - Ужасно, невероятно хочется. Да ведь я наказан,
без отпуска до самого производства.
- Да, плохое твое дело. Командир батальона ничего не про­
щает и никогда не забывает. Он воин серьезный .
- Так точно, господин капитан . Серьезнее на свете нет.
- Н -да, плохое ваше дело : и хочется, и колется, и маменька не
велит. Вполне понимаю ваше горе" .
- Покорно благодарю, господин капитан .
- А гл авное, - продолжал Дрозд с лицемерным сожалени-
ем, - главное, что есть же на свете такие отчаянные сорванцы, не­
слухи и негодяи, которые в вашем положении, никого не спраши­
вая ц не предупреждая, убегают из лагеря самовольно, пробудут у
портного полчаса-час и опрометью бегут назад, в лагерь, Конечно,
умные, примерные дети таких противозаконных вещей не делают.
Сами подумайте: самовольная отлучка - это же пахнет дисцип­
линарным преступлением, за это по головке в армии не гладят.
- Так точно, господин капитан .
Оба со беседника замолкают и молчат минутъr три-четъrре . Вдруг
Дрозд загадочно фыркает и презрительно восклицает:
- Ну и бревно же!
- Какое бревно? - с недоумением спрашивает Александров .
- А такое, - равнодушно отвечает Дрозд и медленно отходит
от юнкера.
Александров растерян . Кажется ему, что какой-то темный намек
сквозил в небрежном разговоре Дрозда, но как его понять? Он идет
в барак, отыскивает в нем Жданова, замечательного разгадчика всех
начальственных каверз и закавык, и передает ему всю свою стран­
ную болтовню с Дроздом. Жданов саркастически улыбается :
- Бревно - это, конечно, ты, мой красавец. Разве ты сразу не
мог понять, что сострадательный Дрозд окольным путем тебе сове­
тует сделать ал
л
егро удирато? То есть убежать самоволкой в город?
Конечно, он яснее высказаться не мог и не смел, ибо он все-таки твой
прямой начальник . Но, ей-богу, он все-таки отменный парень . А тебе
остается только одно - завтра отпуск, и ты без всяких размышле­
ний наденешь на се бя мундир и скорым шагом оmравишься к свое-
200

Рома11
му портному; старайся не терять времени понапрасну. Уходи в тол­
пе и приди в толпе, чтобы не быть ни для кого заметным . Если хо­
чешь, я пойду впереди тебя наблюдательным дозором.
Так Александров на другой день и сделал: ловко втиснулся в
густую массу отпускных юнкеров и благополучно выбрался на
Ходынское поле. Там он уже был на свободе и крьшатым шагом
дошел до Тверской-Ямской, до того дома, гд е красовалась золотая
вывеска: «Сур. Военный портной». И правда, риск самовольного
побега бьш ничтожен в сравнении с наслаждениями, ожидавшими
Александрова. Старый портной елозил вокруг него, обтягивая ма­
терию и пестря ее портновским мелком . В трех зеркалах бесчислен­
но отражалась его новая для самого себя фигура, и все ему хоте­
лось петь на мотив из «Фауста»: «Александров! Это не ты ! Отве­
чай, отвечай, отвечай мне поскорее!»
Он примерил массу вещей: мундир, сюртук , домашнюю тужур­
ку, два кителя из чертовой кожи, брюки бальные и брюки поход­
ные. Он с удовольствием созерцал себя, многократного, в погонах
и эполетах, а старик портной не уставал вслух восхищаться строй­
ностью его фигуры и мужественностью осанки .
На обратном пути он хотел бьшо сделать маленький кр19к, что­
бы забежать в Екатерининский институт и справиться у Порфирия
о том, как поживает Зиночка Белышева, но вдруг почувствовал,
что у него не хватит духа. В лагерь он пришел, когда уже начинало
темнеть. Быстрым катышком свалился он в глубь оврага, где про­
текала холодная быстрая речонка, спешно переоделся в заранее
спрятанную каламянковую рубашку и вышел наверх. Первый, кого
он увидел, бьш Дрозд, прогуливавшийся по плацу над купальней,
заложивши руки за спину .
- Как поживаете, господин о бер-офицер? - спросил Дрозд
лениво.
- Покорно благодарю, господин капитан, очень хорошо ! -
воскликнул Александров, блестя глазами.
Так успели за двухлетнее знакомство и за лагерную страду опро­
ститься и очеловечиться отношения между юнкерами и офицерами.
Только три человека из всего начальственного состава не только
не допускали таких невинных послаблений, но злились сильнее с каж­
дым днем, подобно тому как мухи становятся свирепее с приближе­
нием осени. Эти три гонителя бьши : Хухрик, Пуп и Берди-Паша, по­
настоящему - командир батальона полковник Артабалевский.
201

А. И. Куприн
Первые двое были, пожалуй, уж не так зловредны и безжалостно
строги, чтобы питать к ним лютую вражду, ненависть и кровавую
месть. Но они умели держать молодежь в постоянном состоянии раз­
дражения ежеминутными нервными замечаниями, мелкими придир­
ками, тупыми повторениями одних и тех же скучных, до смерти на­
доевших слов и указаний, вечной недоверчивостью и подозритель­
ностью и, наконец, долгими, вязкими, удручающими нотациями.
Берди-Паша не бьm выпечен из такого пресного теста. Его , дол­
жно быть, отлили из железа на заводе и потом долго били стальны­
ми молотками, пока он не принял приблизительную, грубую фор­
му человека. Снабдить же его душою мастер позабьm.
И правда: Берди-Паша кажется лишенным если не всех, то очень
многих свойственных обыкновенному человеку достоинств и недо­
статков, страстей и слабостей. Он не знает ни честолюбия, ни жало­
сти, ни любви, ни привязанности. Ему чужды страх и стыд . Он ни­
когда не хвалит и не делает выговоров . Он только спокойно и хо­
лодно, как машина, наказывает, без сожалении и без гнева, прилагая
максимум своей власти. У него сильный стальной голос, слышимый
из конца в конец огромнейшего Ходынского поля, на котором ле­
том свободно располагаются лагерями и производят учение все вой­
ска Московского военного округа. Но ни разу он не закричал на
юнкера, так же как никогда не показал ему сострадания.
Все в училище, не исключая и офицеров, глубоко убеждены в
том, что Берди-Паша просто глуп. Его редкие изречения тщатель­
но запоминаются второкурсниками и передаются из поколения в
поколение, обрастая, конечно, добавками, как корабль в далеком
пути обрастает ракушками и моллюсками.
Берди-Пашу юнкера нельзя сказать, чтобы любили, но они цени­
ли его за примитивную татарскую справедливость, за голос, за пред­
ставительность и в особенности за неподражаемую красоту и лихость,
с которыми он гарцевал перед батальоном на своей собственной чис­
токровной белой арабской кобьmе Кабардинке, которую сам Паша,
со свойственной ему упрямостью, называл Кабардиновкой.
Но теперь юнкера, а в особенности вьшускные, бьmи обижены тем,
что немедленно по окончании торжественного разбора вакансий Бер­
ди-Паша бесцеремонно погнал батальон на строевые занятия, как
будто наплевав на великую важность происшедшего события.
Всякий порядочный командир батальона дал бы своей части в
подобном случае хоть час-два блаженного отдыха после только что
пережитых, столь сильных впечатлений.
202

Ромаи
Это с его стороны невежество, умышленное свинство, пренеб­
режительный вызов, требующий немедленного воздаяния.
И вот тогда, точно по телеграфу, работающему без проводов,
разнесся, начиная с первой роты, самой долговязой, самой шикар­
ной и самой авторитетной, и кончая предприимчивой четвертой, -
невидимый приказ: «Травить всех по-прежнему, умеренно. Хухру
и Пупа - с натиском. А нераскаянного Берди-Пашу не только су­
губо, но двугубо и даже многогубо».
Это предложение бьmо принято повсюду с величайшей гото в­
ностью. К тому же, надо сказать, всему училищу было известно,
что в этом году производство начнется с большим, против всегдаш­
него, промедлением . По каким-то важным политическим причи­
нам государь опоздает приехать в Петербург. Лишнее промедле­
ние обрекало всех юнкеров на длительную скуку. Сугубая травля
обещала некоторые развлечения, и она вышла действительно не­
слыханно разнообразной и блестящей.
Она началась непосредственно после вечерней переклички,
«Зори» и пения Господней молитвы, когда время до сна считалось
свободным . Как только раздавалась команда «разойтись», тотчас
же чей-нибудь тонкий гнусавый голос жалобно взывал: «Ху-у-ух­
рик !» И другой подхватывал, точно хрюкая поросенком: «Хухра,
Хухра, Хухра». И целый многоголосый хор животных начинал усер­
дно воспевать это знаменитое прозвание, имитируя кошек, собак,
ослов, филинов, козлов, быков и так далее.
Затем начинался фейерверк в честь и славу Пупа. Не без гордо­
сти взял на себя Александров должность одного из самых главных
пиротехников . Недаром же он еще в корпусе, вместе с товарищем
Тучабским, вышедшим год назад в офицеры, изучал искусство по­
тешных огней. Он даже не знал, откуда ему приносили серу и се­
литру, кремортартар и другое. Он сам толок в мелкий порошок
древесный уголь и сахар. Порох он получал из патронов, остав­
шихся у многих юнкеров от учебной стрель бы. Необходимые же
трубки и трубочки он скатывал на шомполах и на других цилинд­
рических предметах. Таким образом он, хоть и грубо, но все-таки
достаточно для простой цели, изготовлял шутихи, бенгальские огни,
римские свечи и главным образом ракеты.
Когда травление Хухрика начинало немного приедаться, Алек­
сандров пускал цветной сигнал для привлечения внимания и сей­
час же, держа двумя пальцами трубку ракеты, поджигал ее. Ракета,
оставляя звездчатый золотой хвост, весело шла вверх. Вибрирую-
203

А. И. Куприн
щее шипение шло за нею. Это продолжалось недолго, секунд де­
сять - двенадцать, но времени хватало, чтобы прокричать мадри­
гал Дудышкину. Множество голосов наперебой восклицало:
<<Я Пуп , но не так уж глуп. Когда я умру, похороните меня в
моей табакерке. Робкие девушки, не бойтесь меня, я великодушен.
Я Пуп, но это презрительная фора моим врагам. Я и Наполеон, мы
оба толстъ1, но малы» - и так далее, но тут, достигая предела, ра­
кета громко лопалась, и сотни голосов кричали изо всех сил: «Пуп!»
Травля Берди-Паши была сложнее, разнообразнее и художе­
ственнее. Сначала из архивов памяти, еще от преданий предков,
выкапывались поразительные, незабвенные изречения Паши. Вот
некоторые из них:
Юнкер стоит, облокотившись на раму, и смотрит сквозь окно
на училищный плац. Подходит Берди-Паша и упирается взглядом
ему в спину. Оба молчат очень долго, минут десять, пятнадцать ."
Вдруг Паша нарушает тишину:
- Стоить и думаеть, и думаетъ, что думаеть, и сам не знаеть,
что ничего не думаеть. А не хотите ли в карцер, юнкер?
И еще:
Оркестр Крейнбринга, училищный знаменитый оркестр, игра­
ет в училищной столовой. Один из музыкантов держит под мыш­
кой свою валторну. Берди-Паша подходит к капельмейстеру и спра­
шивает:
- А этот почему стоить без дела?
- Он паузу держит.
- Почему же он ее за пазухой держить? Почему не играить?
И опять о Крейнбринге:
Наблюдая за оркестром, Паша замечает, что старый артист на
бейном басе во все время концерта ни разу не прикоснулся к свое­
му инструменту. Он подходит к Крейнбрингу:
- Ну, а этот почему не играеть? Тоже паузу держить? Лентяй!
- Нет, он амбушюр потерял.
- Вот сволочь! Казенную вещь теряить? Взгрейте-ка его хоро-
шенько, а стоимость вычтите из его жалования. Я их научу, как
казенные вещи терять!
Потом на голову бедного полковника Артабалевского веша­
ются все бесчисленные анекдоты о русских генералах, то слишком
недогадливых, то чересчур ревностных, то ужасно откровенных,
то неловких поклонников дамской красоты, то любителей загадок,
и так без конца.
204

Рома11
Анекдоты эти рассказываются обыкновенно в таких местах, где
сам Берди-Паша их отлично может расслышать. Начинает рассказ­
чик так :
- Ну, а вот послушайте новый анекдот еще об одном генера­
ле... - Все, конечно, понимают, что речь идет о Берди-Паша, тем
более что среди рассказчиков многие - настоящие имитаторы и с
карикатурным совершенством подражают металлическому голосу
полковника, его обрывистой, с краткими фразами речи и со стран­
ной манерой употреблять ерь на конце глаголов.
Берди-Паша понимает, изводится, вращает глазами, прикусы­
вает губу, но сделать ничего не может - боится попасть в смешное
или неприятное положение. Но татарская кровь горяча и злопа­
мятна. Берди-Паша молча готовит месть.
Однажды в самый жаркий и душный день лета он назначает
батальонное учение. Батальон выходит на него в шинелях через
пл ечо, с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана, с шанцевым
инструментом за поясом. Он выводит батальон на Ходынское поле
в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку на белой, как снег, Ка­
бардинке, офицеры при своих ротах и взводах.
Надо сказать, что Берди-Паша, вероятно, один из самых со­
вершеннейших и тончайших мастеров и знатоков батальонного
учения во всем корпусе русских офицеров.
Он не давал батальону роздыха (это оттого , что сам сидит на
Кабардиновке, сердито думали юнкера) и только изредка, сделав
десять, пятнадцать построений, командовал:
- Вольно. Оправиться. С мест не сходить, - чтобы через две
минуты снова крикнуть: - Батальон, в ружье! (Такие частые, но
малые остановки, как известно, гораздо больше утомляют пехо­
тинцев, чем сплошной, ровный ход.) Он управлял батальоном, точ­
но играл на гармонии, сжимал батальон так тесно в сближение че­
тырех рот, что он казался маленьким и страшно тяжелым, и разжи­
мал во взводную колонну так, что он казался длинным-предлин­
ным червяком. Он заставлял «заходить», то есть вращаться, как по
циркулю, целые роты . Он водил батальон прямым, широким, уп­
ругим маршем и облическим, правильно косым движением, и вдруг
резкой командой: «На руку» заставлял все четыреста ружей ощети­
ниться на ходу штыками, мгновенно взятыми наперевес.
Берди-Паша бьш в эти минуты похож на знаменитого балет­
мейстера, управляющего отли чно сл аженным кордебалетом, на
директора цирка, заставляющего массу нарядных лошадей одно-
205

А. И. Куприн
образно делать сложные вольты, лансады и пируэты, на больного
мальчишку, играющего своими раздвижными деревянными солда­
тик ами, заставляя всю их сомкнутую группу разом сдвигаться и
раздвигаться то сверху вниз, то слева направо.
Команды Паши бьши отчетливы, а приемы юнкеров абсолют­
но правильны. Но сегодня Артабалевский точно объедался белены
и взбесился. Через каждые десять шагов он командовал:
-Стой!
И батальон, как один человек, останавливался в два темпа, а в
три других темпа, сняв ружье с плеча, ставил его прикладом на зем­
лю. И тотчас уже опять :
- Батальон, шагом марш, стой, шагом марш, стой, шагом
марш, стой.
И на каждой краткой остановке молниеносный, пламенно бе­
шеный разнос:
- Почему приклады стучать? Почему стучать приклады? Ска­
зано, опускать приклады на землю беззвучно. Беззвучно опускать
вам приказано.
И снова:
- Шагом марш . Стой. Зачем, зачем шлепають прикладами? За­
морю на учении, а заставлю, чтоб никакого звука не бьшо слышно.
Так Берди-Паша каждый раз неистовствовал и крупным гало­
пом носился вокруг батальона, истязая шпорами красавицу Кабар­
динку, которая вся бьша в мьше и роняла со своей прелестной мор­
ды охлопья белой пены, но добиться идеального беззвучия он не
мог, как ни выходил из себя .
Юнкера знали, в чем здесь дело. Берди не бьш виноват в том,
что заставлял юнкеров исполнять неисполнимое. Виноват бьш тот
чрезвычайно высокопоставленный генерал, может быть даже при­
надлежавший к членам императорской фамилии, которого на смот­
ру в казармах усердные солдаты, да к тому же настреканные на­
чальством на громкую лихость ружейных приемов, так оглушили
и одурманили битьем деревянными прикладами о деревянный пол,
что он мог только сказать с унынием:
- Да, все это очень хорошо, но хотелось бы, чтобы бьшо поти­
ше. Согласитесь, что такими мощными ударами можно потрясти
берданку и значительно испортить ее тонкие, весьма чувствитель­
ные внутренние части.
Замечание это бьшо разослано для принятия ко вниманию во
все округа, корпуса, дивизии и полки. Военная служба - строгая
206

Рома11
служба. В ней нет места ни своеволию, на отказу, ни возражению.
Приказано и - делать. И притом не рассуждать . Но беспрестан­
ные «Марш» и «Стой» в сопровождении татарских наскоков Бер­
ди-Паши извели и утомили юнкеров, а главное, наскучили до смер­
ти . Сначала один, двое, трое юнкеров, по усталости и небрежности
и отчасти по случайности, слишком громко поставили приклады.
Соседи поддержали их из проказливости, показала свою власть и
липкая подражательность . По батальону побежал магнетический
слух: «Берди-Пашу травят! Травите Берди-Пашу».
И тогда уже весь батальон, четыреста человек, стали при каж­
дой команде «стой» изо всех сил бить прикладами по сухой земле.
Батальонный не растерялся. Он озверел; пятя свою Кабардин­
ку задом на строй первой роты, позеленевший от зл обы, он кричал
обрывающимся голосом:
- Не хочете? Не желаете? Разнежничались? А, вот я вас всех
сейчас до выставки погоню, туда и обратно.
Чей-то неведомый голос вдруг возразил из середины строя:
- Ан не погонишь!
- Не погоню? - взревел Паша изо всей силы своего голоса, и
лицо его пошло красными пятнами. - Не прогоню? Два раза про­
гоню: туда и обратно и еще раз - туда и обратно ". Батальон, на
плечо. Шагом марш!
Ошарашенный этой грозной вспышкой, батальон двинулся по­
слушно и бодро, точно окрик послужил ему хлыстом. Имя юнкера­
протестанта так и осталось неизвестным, вероятно, он сам сначала
опешил от своей бессознательно вырвавшейся дерзости, а потом
ему стало неловко и как-то стыдно сознаться, тем более что об этом
никто уже больше не спрашивал. Спроси Паша сразу на месте, кто
осмелился возразить ему из строя, виновник немедленно назвал бы
свою фамилию: таков бьш строгий устный адат училища.
Неважно, какому бы тягчайшему наказанию подверг Берди­
Паша дерзилу. Гораздо опаснее было бы, если бы весь батальон,
раздраженный Пашой до крайности и от души сочувствовавший
смельчаку, вступился в его защиту. Вот тут как раз и висели на во­
лоске события, которые грозили бы многим юнкерам потерею ка­
рьеры за несколько дней до выпуска, а славному дорогому учили­
щу темным пятном.
Вовсе не от такта, или политики, или жалости ограничился
Паша длинным маршем, в котором невольно приняли участие рот­
ные командиры и курсовые офицеры. Нет Берди-Паша поступил
207

А. И. Куприн
так, влекомый природной глупостью и ослепившим его гневом. Но
четырех концов ему все-таки не удалось сделать. В конце третье­
го -уштабс-капитана Белова, курсового офицера четвертой роты,
от жары и усталости хлынула кровь из носа в таком обилии, что
ученье пришлось прекратить. Батальон повели обратно, в лагери.
У Берди-Паши, еще не перестававшего шпорить Кабардинку, бьш
вид тигра, у которого изо рта насильно вырвали добычу.
Глава ХХХ
ПРОИЗВОДСТВО
Упорствуют, не идут, нарочно не хотят идти из Петербурга вол­
шебные бумаги, имеющие магическое свойство одним своим появ­
лением мгновенно превратить сотни исхудалых, загоревших дочер­
на, изнывших от ожидания юношей в блистательных, молодых
офицеров, в стройных вояк, в храбрых защитников отечества, в
кумиров барышень и в украшение армии .
Но Петербург все безмолвствует. Доходят до лагерей смутные
слухи, что по каким-то очень важным государственным делам им­
ператор задержался за границей и производства можно ожидать
только в середине второй половины июля месяца.
Училищных офицеров тоже беспокоит и волнует это замедле­
ние. После производства в офицеры бывшие ученики и прямые под­
чиненные становятся отрезанным ломтем, больше о них нет ни за­
бот, ни хлопот, ни ответственности, ни даже воспоминаний.
Будущие второкурсники (господа обер-офицеры) обыкновен­
но дня за три до производства оmускаются в отпуск до начала ав­
густа, когда они в один и тот же день и час должны будут прибыть
в училищную приемную и, лихо откозыряв дежурному офицеру,
громко отрапортовать ему:
- Ваше благородие, является из оmуска юнкер второго курса,
такой-то роты и фамилия.
Но от дяя производства до явки отпускных у начальства оста­
ется почти месяц свободного от занятий времени, которым каж­
дый пользуется по средствам и воображению.
Потому-то весь состав училища становится в эти дни напря­
женного ожидания нетерпеливее и распущеннее, чем обыкновен­
но. Занятий почти нет. Ружья на неделю отобраны от юнкеров и
208

Рома11
отправлены в оружейную мастерскую училища. Там старые, по­
стоянные мастера уже успели на глаз, на ощупь и через специаль­
ное маленькое зеркальце осмотреть все раковинки, ржавчинки, и
царапинки, и другие повреждения, которые принесли ружьям пло­
хая чистка и небрежное обращение. Старшему курсу уже бьm при­
слан отчет о том, какая сумма будет вычтена при производстве с
каждого юнкера за порчу казенных вещей (Александрову насчита­
ли ужасно много: тринадцать рублей сорок восемь копеек), второй
курс заплатит свою пеню в будущем году.
Занимаются подзубриванием уставов, перечислением лиц им­
ператорской фамилии, караулом при знамени и перед пороховым
погребом, немного гимнастикой, немного маршировкой.
Юнкеров, взявших вакансии в артиллерию, училищный берей­
тор Плакса каждый день тренирует в верховой езде. Больше всего
увлекаются купаньем - погода стоит пламенная.
Даже травля надоела. Попробовал Александров однажды ве­
чером запустить последнюю оставшуюся у него ракету, - как раз
она и вьmетела шикарно, и разорвалась эффектно. Но никто не
послал ей вслед острого словца, только на взрыв какой-то юнкер
ответил: «Пуп» - и так уньmо у него вышло, как будто бы он со­
бирался крикнуть: «А производства-то все нет...»
Третья рота устроила перед своими бараками пышное представ­
ление под заглавием «Высокое награждение султаном ниневийским
храброго джигита и абрека Берди-Пашу». Постановка бьmа очень
недурна, принимая во внимание, что декорации и костюмы бьmи
сделаны из простынь, подушек, шинелей, цветной бумаги и древес­
ных веток. Юнкер Павлов, изображавший Пашу, обмотал лоб гро­
маднейшим тюрбаном, посол султана бьm в белом остроконечном
картонном колпаке, усеянном звездами. Собственная музыка сыг­
рала при входе посла ниневийского марш; инструментами музы­
кантам служили головные гребешки, бумажные трубы, самодель­
ные барабаны и свой собственный свист.
Сцена роскошно освещалась четырьмя стеариновыми свечами .
Посол низко поклонился Берди-Паше, а Берди-Паша послу. Затем
посол приказал своей свите: «Приведите присланных одалисок».
Овита ушла и через минуту вернулась назад, поддерживая с не­
жностью двух смазливых юнкеров, одетых в роскошные женские
одежды из простынь.
- О прелестные одалиски, упоите зрение знаменитого воина
Берди-Паши вашими грациозными танцами.
209

А. И. Куприн
Оркестр грянул «Турецкий патруль», и под него одалиски протан­
цевали изумительный танец, виля
я
бедрами и боками, вращая живо­
тами, оглядывая публику сладострастными восточными взорами.
- Теперь довольно, - сказал посол и поклонился Паше. Паша
сделал то же самое. - О великий батырь Буздыхан и Кисмет, -
сказал посол . - Мой владыко, сын солнца, брат луны, повелитель
царей, жалует тебе орден великого Клизапомпа и дает тебе новый
важный титул . Отныне ты будешь называться не просто Берди­
Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И знай, что че­
тырехстворчатое имя считается самым высшим титулом в Нине­
вии. В знак же твоего величия дарую тебе два драгоценных камня :
желчный и мочевой.
Новоиспеченный Халда, Балда, Берди-Паша глубоко поклонил­
ся послу, посол сделал то же и потом сказал:
- Мой повелитель дарит тебе этих прекрасных ниневиатинок.
- Ни, ни! - закачал Паша головою. - Что я с ними буду де-
лать? Мне они незачем . А вот место евнуха в султановом гареме, да
еще с порядочным жалованием, от этого я бы не отказался " .
- Будь им с нынешнего числа, - сказал посол . - Я вовсе не
посол, а сам султан . Ты нравишься мне, Берди. Идем-ка вместе в
трактир. Пьеса окончена. Что? Хорошо я играл, господа почтен­
ные зрители?
Эта пьеса-церемония бьmа придумана за час до представления
и, по совести, никуда не годилась. Она не имела никакого успеха. К
тому же у юнкеров еще не вышло из памяти недавнее тяжелое стол­
кновение с Артабалевским, где обе стороны бьmи неправы. Юн­
керская даже больше.
Но зато первая рота, государева, в скором времени ответила
третьей - «знаменной», поистине великолепным зрелищем, кото­
рое называлось «Похороны штыка» и, кажется, бьmо наследствен­
ным, преемственным. «Жеребцы» не пожалели ни времени, ни хл о­
пот и набрали, бывая по воскресениям в отпуску, множество бута­
форского материала.
Начали они, когда слегка потемнело. Для начала бьmа пущена
ракета. Куда до нее бьmо кривым, маленьким и непослушным ра­
кетишкам Александрова, - эта работала и шипела, как паровоз,
уходя вверх, не на жалкие какие-нибудь сто, двести сажен, а на це­
лых две версты, лопнувши так, что показалось, земля вздрогнула и
рассыпала вокруг себя массу разноцветных шаров, которые долго
пл авали, погасая в густо -голубом, почти лиловом небе. По этому
знаку вышло шествие.
210

Ромаи
Впереди шли скрипка, окарина и низкая гитара. Они довольно
ладно, играли похоронный марш Шопена. За музыкой шел важны­
ми и медленными шагами печальный тамбур, держа в руках высо­
кую палку с траурными лентами.
Затем шествовал гроб такой величины, что в нем свободно уме­
щался берданочный штык, размером не более полуаршина. Гроб
бьш покрыт чем-то похожим на парчу и завален весь через верх
грудою полевых цветов. Он стоял на крошечных носилках, четыре
угла которых поддерживали четыре траурных кавалера, освещае­
мые с обеих, сторон смоляными факелами. Дальше медленно и по­
чтительно двигались провожающие. Шествие началось у купаль­
ного водоема, а окончилось за правым флангом расположения пер­
вой роты. Там гробик бьш опущен в приготовленную для него яму
и засыпан землей. Каждый юнкер бросил горсточку. Потом могиль­
ный холмик бьш осыпан цветами, водружена была дощечка со
скромной надписью:
штык
1889
И вся церемония окончилась в той же строгой серьезности, как
и началась.
- Желающие могут произнести речи, - предложил высокий юн­
кер первой роты, лицо которого нельзя бьшо разглядеть из-за спус­
тившихся сумерек. Кто-то приблизился к могиле и стал говорить:
- Прощай, штык. Два года носили мы тебя на левом бедре.
Спрашивается: зачем? Как символ воинского звания? Но вид у тебя
бьш совсем не воинственный, а скорее жалкий. Воткнутый в свое
кожаное узкое влагалище, ты походил на длинную болтающуюся
селедку. Для возможной обороны? Но ты только тогда и силен,
когда подкреплен огромным весом ружья. Для украшения? Но без
тебя воинский чин только выигрывал в красоте. У нас бьши в об­
мундировании золотые орлы на барашковых шапках, пьшающие
бомбы на медных застежках поясов, золотые галуны и прекрасный
наш вензель. Куда же ты сунулся, о, несчастный, в какое благород­
ное общество? Я помню наш прежний тяжеловесный тесак, с кото­
рым наши славные предки делали такие могучие атаки и который
бьш отнят у нас за чужую проказу. Он величествен и грозен, как
настоящее оружие войны. И он бьш универсален: в случае надоб-
211

А. И. Куприн
ности на войне им можно бьшо нарубить дров, наколоть лучин,
расколотить лед, вырыть окоп и так далее... Прощай же, штык.
Ржавей и разрушайся в земле. Мы не помним на тебя зла. Это не ты
пришел непрошеный в наше общество. Нет. Тебя нам навязали на­
сильно, и в конце концов в моей краткой речи я нарушил старый
обычай: «0 мертвых либо хорошо, либо ничего». Поэтому, возда­
вая тебе справедливость, скажу почтительно, что в минувшую вой­
ну с турками ты немало продырявил и пропорол вражеских живо­
тов. Прощай же, наш невольный боевой товарищ. Через день, два
тебя заменит нам благородная, быстрая, страшная шашка, благо­
родная дочь знаменитой исторической сабли. Аминь.
-Аминь, - повторяют участники похорон.
Печальный обряд окончен, и все расходятся по своим баракам.
Теплая ночь, и на небе пропасть больших, шевелящихся звезд" .
Но наступает время, когда и травля начальства, и спектакли на
открытом воздухе теряют всякий интерес и привлекательность .
Первый курс уже отправляется в отпуск. Юнкера старшего курса,
которым осталось день, два или три до производства, крепко жмут
руки своим младшим товарищам, бывшим фараонам, и горячо по­
здравляют их со вступлением в училищное звание господ обер-офи­
церов.
- Блюдите внутреннюю дисциплину, - говорят они уходящим
младшим товарищам . - Не распускайте фараонов, глядите на них
свысока, следите за их молодцеватым видом и за благородством
души, остерегайтесь позволять им хоть тень фамильярности, жучь­
те их, подтягивайте, ставьте на место, окрикивайте, когда надо. Но
завещаем вам: берегитесь цукать их нелепой гоньбой и глупыми,
оскорбительными приставаниями. Помните, что Александровское
военное училище есть первейшее изо всех российских училищ и в
нем дисциплина живет не за страх, а за совесть и за добровольное
взаимное доверие. Прощайте, друзья, прощайте, и дай Бог нам
встретиться соратниками на поле брани.
А другие говорили уходящим:
- Никогда и никому не позволяйте унижать звание пехотинца
и гордитесь им. Пехота - самый универсальный род оружия. Она
передвигается подобно кавалерии, стреляет подобно артиллерии,
роет окопы подобно инженерным войскам и, подобно им, строит
мосты и понтоны, и решает участь боя главным образом мужество
и стойкость пехоты. Прощайте!
212

Рома11
Господа обер-офицеры ушли, и как раз на другой день рано
утром прибыл из Москвы в хамовнические лагери в полном соста­
ве чудесный оркестр училища.
- Это - подарок начальника училища, - объяснил Дрозд, -
лето бьшо уж очень жаркое и лагери тяжелые.
- Сегодня производство? - спросил нервно один из юнкеров.
- Не знаю. Ровно ничего не знаю, - ответил Дрозд уклончиво.
В семь часов сделали перекличку. Батальонный командир от­
дал приказание надеть юнкерам парадную форму. В восемь часов
юнкеров напоили чаем с булками и сыром, после чего Артабалевс­
кий приказал батальону построиться в двухвзводную колонну, ор­
кестр - впереди знаменной роты и скомандовал:
- Шагом марш.
Утро бьшо не жаркое и не пьшъное. Быстрый крупный дождь,
пролившийся перед зарею, прибил землю: идти будет ловко и не­
трудно . Как красиво, резво и вызывающе понеслись кверху звуки
знакомого марша «Под двуглавым орлом», радостно бьшо под эту
гордую музыку выступать широким, упругим шагом, крепко при­
печатывая ступни . Милым показалось вдруг огромное Ходынское
поле, обильно политое за лагерное время юнкерским потом. Перед
беговым ипподромом батальон сделал пятиминутный привал -
пройденная верста бьша как бы той проминкой, которую делают
рысаки перед заездом . Все оправились и туже подтянули ремни,
расправили складки, выровняли груди и опять - шагом марш -
вступили в первую улицу Москвы под мужественное ликование
ярко-медных труб, веселых флейт, меланхолических кларнетов, за­
думчивых тягучих гобоев, лукавых женственных валторн, задор­
ных маленьких барабанов и глухой могучий темп больших турец­
ких барабанов, оживленных веселыми медными тарелками .
Свернутое знамя высится над колонной своим золотым остри­
ем, и, черт побери, нельзя решить, кто теперь красивее из двух: пре­
лестная ли арабская кобьша Кабардинка, вся собранная, вся взвол­
нованная музыкой, играющая каждым нервом, или медный ее всад­
ник, полковник Артабалевский, прирожденный кавалерист, неук­
ротимый и бесстрашный татарин, потомок абреков, отсекавших
одним ударом шашки человеческие головы.
Улицы и слева и справа полным-полны москвичами.
- Наши идут. Александровцы . Знаменские.
Изо всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские
фигуры в летних ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют
15-3267
213

А. И. Куприн
вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглу­
шительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед
ухающим барабаном. Все военные, попадающие на пути, становятся
во фронт и делают честь знамени. Старый, седой отставной гене­
рал, с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон глаза­
ми. В его лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.
Все двести юнкеров, как один человек, одновременно легко и
мощно печатают свои шаги с математической точностью и безуп­
речной правильностью. В этом почти выше чем человеческом дви­
жении есть страшная сила и суровое самоотречение.
Какая-то пожилая высокая женщина вдруг всплескивает рука­
ми и громко восклицает:
- Вот так-то они, красавцы наши, и умирать за нас пойдут" .
Святые, чистые, великие слова. Сколько народной глубокой
мудрости в них! Вот забрили лоб рекруту. Ведут его под присягу.
Бабы плачут, девки плачут, старики кряхтят на завалинках. А заб­
ритый пьян, распьян, куражится, задается, шумит, выражается .
«Желаю, говорит, пролить кровь за отечество, Марфа. Тащи еще
четверть водки». А вот он уже и в солдатах. Обреченный человек,
казенный человек, ответчик за весь мир православный, слуга царю
и родине. Первое время-то какое тяжелое! С непривычки все домой
да домой тянет и учение плохо дается. Ну, а там, гляди, обратался,
отпрукался, освоился, стал настоящим исправным солдатом, даже
ефлетером и младшим ундером. Приехал домой на кратковремен­
ный отпуск - узнать нельзя: стройный, ловкий, уверенный, пре­
жнего вахлака и в помине нет. Спрашивают: «Ученьем вас небось
много мучают?» А он этак по-солдатски, с кондачка: «Нам ученье
чижало, между прочим ничаго . А убоина у нас каждый день во щах
и каша тоже, и мясная порция на спичке выдается, двадцать пять
золотников ежедневно. А в государевы дни и в полковой праздник
водку нам подносят по целой манерке». Нет, жить в солдатах мож­
но хорошо, надо только быть расторопным, понимающим, усерд­
ным и веселым и, главное, правдивым.
А потом, спаси Господи, война начнется. Идет солдат на вой­
ну, верный присяге. Шинелью из кислой шерсти навкось опоясан,
ранец на нем и вещевой мешок со всем его имуществом, ружье на
плече, патроны в подсумках.
Идет полк с музыкой - земля под ним дрожит и трясется, идет
и бьет повсюду врагов отечества: турок, немцев, поляков, шведов,
венгерцев и других инородцев. И все может понять и сделать рус-
214

Рома11
ский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу воз­
вести, пекарню или баню смастерить.
Он же солдат и на верную смерть охотником вызваться готов, и
ротного своим телом от пули загородить, и товарища раненого на
плечах из боя вынести, и офицеру своему под огнем обед притащить,
и пленного ратника накормить и обласкать - все ему сподручно.
А забравши под Российское государство великое множество
городов и взявши без числа пленных, возвращается солдат домой,
простреленный, иногда без руки, иногда без ноги, но с орденом на
груди святого великомученика Георгия.
И тут уже солдат весь входит в любимую легенду, в трогатель­
ную сказку. Ни в одном другом царстве не окружают личность воен­
ного кавалера таким наивным и милым уважением, как в России.
Созщат из топора щи мясные варит, Петра Великого на чердаке от
разбойников спасает, черта в карты обыгрывает, выгоняет привиде­
ния из домов, все улаживает, всех примиряет и везде является желан­
ным и полезным гостем, кумом на родинах, сватом на свадьбах.
«Странно, - думает Александров, - вот мы учились уставам,
тактике, фортификации, законоведению, топографии, химии, ме­
ханике, иностранным языкам. А, между прочим, нам ни одного сло­
ва не сказали о том, чему мы будем учить солдата, кроме ружейных
приемов и строя. Каким языком я буду говорить с молодым солда­
том. И как я буду обращаться с каждым из них по отдельности .
Разве я знаю хоть что -нибудь об этом неведомом, непонятном су­
ществе. Что мне делать, чтобы приобрести его уважение, любовь,
доверие? Через месяц я приеду в свой полк, в такую-то роту, и меня
сразу определят командовать такой-то полуротой или таким-то
взводом на правах и обязанностях ближайшего прямого начальни­
ка. Но что я знаю о солдате, Господи Боже, я о нем решительно
н11чего не знаю. Он бесконечно темен для меня .
В училище меня учили, как командовать солдатом, но совсем
не показали, как с ним разговаривать. Ну, я понимаю, - атака. Враг
впереди и близко. «Ребята, вся Россия на нас смотрит, победим или
умрем». Выхватываю шашку из ножен, потрясаю ею в воздухе. «За
мной, богатыри. Урррраааа".»
Да, это просто . Это героизм . Это даже вот сейчас захватывает
дыхание и холодом вдохновения бежит по телу. О, это я сумею сде­
лать великолепно . Но ежедневные будни. Ежедневное воспитание,
воспитание дикого неуча, часто не умеющего ни читать, ни писать,
Как я к этому важному делу подойду, когда специально военных
215

А. И. Куприн
знаний у меня только на чуточку больше, чем у моего однолетки,
молодого солдата, которых у него совсем нет, и, однако, он взрос­
лый человек в сравнении со мною, тепличным дитятей. Он умеет
делать все: пахать, боронить, сеять, косить, жать, ухаживать за ло­
шадью, рубить дрова и так без конца... Неужели я осмелюсь отдать
все его воспитание в руки дядек, унтер-офицеров и фельдфебеля,
которые с ним все-таки родня и свой человек?
Нет, если бы я бьш правительством, или военным министром,
или начальником генерального штаба, я бы распорядился: кончил
юноша кадетский корпус - марш в полк рядовым. Носи портян­
ки, ешь грубую солдатскую пищу, спи на нарах, вставай в шесть
утра, мой полы и окна в казармах, учи солдат и учись от солдат,
пройди весь стаж от рядового до дядьки, до взводного, до ефрейто­
ра, до унтер-офицера, до артельщика, до каптенармуса, до помощ­
ника фельдфебеля, попотей, потрудись, белоручка, подравняйся с
мужиком, а через год иди в военное училище, пройди двухгодич­
ный курс и иди в тот же полк обер-офицером.
- Не хочешь? - не нужно, - иди в чиновники или в писаря.
Пусть те, у кого кишка слаба и нервы чувствительны, уходят к чер­
ту, -останется крепкая военная среда».
Александров вздрагивает и приходит в себя от мечтаний. Жда­
нов толкает его локтем в бок и бурчит:
- Не разравнивай рядов.
Батальон уже прошел Никитским бульваром и идет Арбатской
площадью. До Знаменки два шага. Оркестр восторженно играет
марш Буланже. Батальон торжественно входит на училищный плац
и выстраивается поротно в две шеренги.
- Смирно, - командует Артабалевский, соскакивая с лоша­
ди. - Под знамя. Слушай на караул.
Ладно брякают ружья. Знамя, в сопровождении знаменщика и
адъютанта, уносится на квартиру начальника училища. Генерал Ан­
чутин выходит перед батальоном.
- Здравствуйте, юнкера, - беззвучно, но понятно шепчут его
губы.
- Здравия желаем, ваше превосходительство, - радостно и
громко отвечает черная молодежь.
Начальник училища передает быстро подошедшему Артабалев­
скому большой белый, блестящий картон. Берди-Паша отдает честь
и начинает громко читать среди гулкой тишины:
216

Рома11
- «Его императорское величество государь и самодержец всея
России высочайше соизволил начертать следующие милостивые
сл ова» .
Юнкера вытягиваются и расширяют ноздри.
- «Поздравляю моих славных юнкеров с производством в пер­
вый обер-офицерский чин . Желаю счастья. Уверен в вашей буду­
щей достойной и безупречной службе престолу и отечеству.
На подлинном начертано -Алексаидр».
Могучим голосом восклицает Артабалевский:
- Ура его императорскому величеству. Ура!
- Ура! - оглушительно кричат юнкера.
- Ура! - отчаянно кричит Александров и растроганно дума-
ет: «А ведь что ни говори, а Берди-Паша все-таки молодчина».
Все бегут в гимнастическую залу, где уже дожидается юнкеров
офицерское обмундирование.
Там же ротные командиры объявляют, что спустя трое суток
господа офицеры должны явиться в канцелярию училища на пред­
мет получения прогонных денег. В конце же августа каждый из них
обязан прибыть в свою часть. Странным кажется Александрову,
что ни у одного из юных подпоручиков нет желания проститься со
своими бывшими командирами и курсовыми офицерами, зато я у
тех как будто нет такого намерения. Удивленный этим, Александ­
ров идет через весь плац и звонится в квартиру, занимаемую Дроз­
дом, и спрашивает долговязого денщика, полуотворившего дверь :
- Можно ли видеть господина капитана?
- Никак нет, ваше благородие, - равнодушно отвечает тот, -
только что выехали за город.
Александров пожимает плечами.
Глава ХХХI
НАП УТСТВ ИЕ
Форма одежды визитная, она же - бальная: темно-зеленоватый,
длинный, ниже колен, сюртук, брюки навыпуск, с туго натянуты­
ми штрипками, на плечах - золотые круглые эполеты ... какая кра­
сота. Но при такой форме необходимо, по уставу, надевать сверху
летнее серое пальто, а жара стоит неописуемая, все тело и лицо -в
поту. Суконная, еще не размякшая, не разносившаяся материя да-
217

А. И. Куприн
вит на жестких углах, трет ворсом шею и жмет при каждом движе­
нии. Но зато какой внушительный, победоносный воинский вид!
Первым долгом необходимо пойти на Тверскую улицу и прогу­
ляться мимо генерал-губернаторского дворца, где по обеим сторо­
нам подъезда стоят, как львы, на ефрейторском карауле два вели­
кана-гренадера. Они еще издали встречают Александрова гото вно
растаращенными глазами и, за четыре шага, одновременно, прием
в прием, такт в такт, звук в звук, великолепно отдают ему винтов­
ками честь по-ефрейторски. Он же, держа руку под козырек и про­
ходя с важной неторопливостью, смотрит каждому по очереди в
лицо взором гордым и милостивым. И кажется ему в этот миг, что
бронзовый генерал Скобелев, сидящий на вздыбленном коне по­
средине Тверской площади, тихо произносит:
- Эх. Такого бы мне славного обер-офицера в мою железную
дивизию, да на войну.
Но это наслаждение слишком коротко, надо его повторить .
Александров идет в кондитерскую Филиппова, съедает пирожок с
вареньем и возвращается только что пройденным путем, мимо тех
же чудесных гренадеров. И на этот раз он ясно видит, что они, от­
давая честь, не могут удержать на своих лицах добрых улыбок: при­
язни и поощрения.
А теперь - к матери. Ему стыдно и радостно видеть, как она
то смеется, то плачет и совсем не трогает персикового варенья на
имбире. «Ведь подумать - Алешенька, друг мой, в животе ты у меня
бьш, и вдруг какой настоящий офицер, с усами и саблей». И тут же
сквозь слезы она вспоминает старые-престарые песни об офицерах,
созданные куда раньше Севастопольской кампании.
Офицерик просто душка,
Только ростом не велик.
Ах, усы его и шпоры,
Вы с ума меня свели .
- А то еще, Алеша, один куплет. Мы его под гросфатер пели, -
бьш такой старинный модный танец:
Вот за офицером
Бежит мамзель,
Ее вся цель,
Чтоб он в нее влюбился,
218

Рома11 .
Что б он на ней женился.
Но офицер
Ее не замечает
И только удирает
Во весь карьер.
И опять она обнимает Алешину голову и мочит ее старческими
слезами.
-Поедем завтра в Троице-Сергиевскую лавру, Алеша. Зака­
жем молебен угоднику.
Через три дня, в десять часов пополудни, Александров входит в
училищную канцелярию, с трудом отыскав ее в лабиринтах белого
здания. Седой казначей выдавал прогонные деньги молодым под­
поручикам, длинным гусем ожидающим своей очереди. Расчет про­
изводился на старинный образец: хотя теперь все губернские и уез­
дные большие города давно уже бьmи объединены друг с другом
железной дорогой, но прогоны платились, как за почтовую езду,
по три лошади на персону с надбавкой на харчи, разница между
почтой и вагоном давала довольно большую сумму. Вероятно, это
бьm чей-то замаскированный подарок молодым подпоручикам.
Выдав офицеру деньги и попросив его расписаться, казначей
говорил каждому:
- Его превосходительство господин начальник училища про­
сит зайти к нему на квартиру ровно в час. Он имеет нечто сказать
господам офицерам, но повторяю со слов генерала, что это не при­
казание, а предложение. Счастливого пути-с. Благодарю покорно .
Александров пришел в училище натощак, и теперь ему хватило
времени, чтобы сбегать на Арбатскую площадь и там, не торопясь,
закусить. Когда же он вернулся и подошел к помещению, занимае­
мому генералом Анчутиным, то печаль и стыд охватили его . Из
двухсот приглашенных молодых офицеров не было и половины.
- Что же другие? - спросил он в недоумении. Но ему никто не
ответил. Кто-то поглядел на часы и сказал:
- Еще пять минут осталось. Подождем, что ли.
Но в эту минуту дверь широко раскрылась, и денщик в мундире
Ростовского полка, в белых лайковых перчатках сказал:
- Пожалуйте, ваши благородия. Его превосходительство изволят
вас ожидать в госrnной комнате. Соблаговолите следовать за мною.
Офицеры стали вслед за ним подыматься во второй этаж, не­
много смущенные малым количеством, немного подавленные все­
гдашней, привычной робостью перед каменным изваянием.
219

А. И. Куприн
Генерал принял их стоя, вытянутый во весь свой громадный
рост. Гостиная его бьша пуста и проста, как келия схимника. Укра­
шали ее только большие, развешанные по стенам портреты Тотле­
бена, Корнилова, Скобелева, Радецкого, Тер-Гукасова, Кауфмана
и Черняева, все с личными надписями.
Анчутин холодно и спокойно оглядел бывших юнкеров и на­
чал говорить (Александров сразу схватил, что си1mый его голос
очень походит на голос коршевского артиста Рощина-Инсарова,
которого он считал величайшим актером в мире).
- Господа офицеры, - сказал Анчутин, - очень скоро вы
разъедетесь по своим полкам . Начнете новую, далеко не легкую
жизнь . Обыкновенно в полку в мирное время бывает не менее се­
мидесяти пяти господ офицеров - большое, очень большое обще­
ство. Но уже давно известно, что всюду, где большое количество
людей долго занято одним и тем же делом, где интересы общие, где
все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и на­
чало равнодушной скуки, как, например, на кораблях в кругосвет­
ном рейсе, в полках, в монастырях, в тюрьмах, в дальних экспеди­
циях и так далее и так далее, - там, увы, неизбежно заводится са­
мый отвратительный грибок - сплетня, борьба с которым необы­
чайно трудна и даже невозможна. Так вот вам мой единственный
рецепт против этой гнусной тли.
Когда придет к тебе товарищ и скажет: <<А вот я вам какую сног­
сшибательную новость расскажу про товарища Х.», - то ты спроси
его: «А вы отважитесь рассказать эту новость в глаза этого самого
господина?» И если он ответит: <<Ах нет, этого вы ему, пожалуйста,
не передавайте, это секрет», - тогда громко и ясно ответьте ему:
«Потрудитесь эту новость оставить при себе. Я не хочу ее слушать».
Закончив это короткое напутствие, Анчутин сказал си1mым, но
тяжелым, как железо, голосом:
- Вы свободны, господа офицеры . Доброго пути и хорошей
службы. Прощайте.
Господа офицеры поневоле отвесили ему ермоловские придвор­
ные глубокие поклоны и вышли на цьmочках.
На воздухе ни один из них не сказал другому ни слова, но завет
Анчутина остался навсегда в их умах с такой твердостью, как буд­
то он вырезан алмазом по сердолику.
1932
220

U!i 1f/V.
�,d'/k& ""'/ ..:/�/"'<"�
/(,
,
�7.?"' /�>�
��/.иl'�,._�·..
..
"'1." -.i'-чJ�
У.,-:t".-Гa-t:7"� - ''�. ,,
,
,;:
::;
�""
""
h�
",,
,
�t.L�.W. �-- �4- ��, tr;
7"k .{lf, ;.
.
/'�rA-1t�..
.2
"4 f'7..J![.,.�'i-
-
"
r,lu.f-
-.
"<t:••."..,''� fr.щ - .4<А �.-ч 7" �,,.
.,
,;:
:;
-д.,
,,.
..-
"
'lAo!t, ��-J'��·
���4-/ �-.:�
�� ��·
•
�� �ЧК<
Письмо Ив. Шмелева А . И. Ку прину
от 21 февраля 1934 г.

ПОВЕСТИ

Книги А . И. Ку пр ина, изданные в России.

КУПОЛ СВ. ИСААКИЯ ДАЛМАТСКО ГО
Повесть
1. ДОБРАЯ ОСЕНЬ
Осень 1919 года бьша очень хороша на севере России. Особеmю
глубоко и сладко-грустно чувствовалась ее прохладная прелесть в
скромной тишине патриархальной Гатчины. Здесь каждая улица об­
сажена двумя рядами старых густых берез, а длинная тенистая Баго­
вутовская улица, пролегающая через весь посад, даже четырьмя.
Весною вся Гатчина нежно зеленеет первыми блестящими лис­
точками сквозных берез и пахнет терпким веселым смолистым ду­
хом. Осенью же она одета в пышные царственные уборы лимонных,
янтарных, золотых и багряных красок, а увядающая листва бело­
стволых берез благоухает, как крепкое старое драгоценное вино.
Урожай бьш обилен в этом году по всей России. (Чудесен он бьш
и в 20-м году. Мне непостижимо, как это не хватило остатков хлеба
на 21-й год - год ужасного голода). Я собственноручно снял с мое­
го огорода 36 пудов картофеля в огромных бело-розовых клубнях,
вырьш много ядреной петровской репы, египетской круглой свеклы,
остро и дико пахнувшего сельдерея, репчатого лука, красной тол­
стой упругой грачовской моркови и крупного белого ребристого
чеснока - этого верного противоцинготного средства. Оставались
неубранными лишь слабенькие запоздалые корешки моркови, кото­
рых я не трогал, дожидаясь пока они нальются и потолстеют.
Весь мой огород был размером в 250 квадратных сажен, но по
совести могу сказать, потрудился я над ним весьма усердно, даже,
пожалуй, сверх сил .
Зимой ходил с салазками и совочком - подбирал навоз. Мало
толку бьшо в этом жалком, сухом навозе - его даже воробьи не
225

А. И. Куприн
клевали. Помню, однажды, когда я этим занимался, проходила
мимо зловредная старушенция, остановилась, поглядела и зашипе­
ла на меня: «Попили нашей кровушки . Будя». (Экий идиотский
лозунг выбросила революция.) Собирал я очень тщательно зимою
золу и пепел из печек . Достал всякими правдами и неправдами не­
сколько горстей суперфосфата и сушеной бычьей крови. Пережи­
гал под плитой всякие косточки и толок их в порошок. Лазил на
городскую колокольню и набрал там мешок голубиного помета
(сами-то голуби давно покинули наш посад, вместе с воронами,
галками и мышами, не находя в нем для себя пропитания).
Тогда все, кто могли, занимались огородным хозяйством, а те,
кто не могли, воровали овощи у соседей.
Труднее всего бьmо приготовить землю под гряды. Мне помог
милый Фома Хамилейнен из Пижмы. Он мне вспахал и взборонил
землю. Я за это подарил ему довольно новую фрачную пару (что
мог сделать мой честный, добрый чухонец с этой дурацкой одеж­
дой?) и собственноручно выкопал для него из грунта 12 шестилет­
них яблонь . Я их купил три года тому назад в питомнике Регеля -
Кесельринга. Сам посадил с любовью и ухаживал за ними с нежнос­
тью. Раньше, щадя их детский возраст, я им не давал цвести, обры­
вал цветения, но в этом году думал разрешить им первую роскошь и
радость материнства, оставив по две-три яблочных завязи на каж­
дой. Очень жалко бьmо расставаться с яблоньками, но трезвый буд­
ничньIЙ картофель настоятельно требовал для себя широкого места.
И ведь, как на грех, на соблазн, выдалась такая теплая, такая
чудесная осень! На оставшихся у меня по границе огорода шести
яблоньках-десятилетках, поздних сортов, плоды никогда еще не
дозревали: их мы срывали перед морозами, закутывали в бумагу и
прятали в шкаф до Рождества.
Теперь же на всех шести налились и поспели такие полные, креп­
кие, нарядные, безупречные яблоки, что хоть прямо на выставку.
А цветов в этом году мне так и не довелось посадить. Побывал
раннею весною в двадцати присутственных местах Гатчины и Пет­
рограда на предмет получения разрешения на отпуск мне семян из
социализированного магазина, потратил уйму денег, времени и
нервов на проезды и хлопоты, ничего не смог добиться и с озлобле­
нием плюнул.
Простите, что я так долго остановился на этом скучном пред­
мете и отрываюсь от него с трудом. Мне совсем не жалко погиб­
шей для меня безвозвратно в России собственности: дома, земли,
226

Повести
обстановки, мебели, ковров, пианино, библиотеки, картин, уюта и
прочих мелочей . Еще в ту пору я понял тщету и малое значение
вещей сравнительно с великой ценностью простого ржаного хле­
ба. Без малейшего чувства сожаления следил я за тем, как исчезали
в руках мешочников зеркала, меха, портьеры, одеяла, диваны, шка­
фы, часы и прочая рухлядь. Деньги тогда даже не стоили той сквер­
ной бумаги, на которой они печатались .
Но, по правде говоря, я бы очень хотел, чтобы в будущей, спо­
койной и здоровой России был воздвигнут скромный обществен­
ный монумент не кому иному, как «мешочнику>> . В пору пайковых
жмыхов и пайковой клюквы это он, мешочник, провозил через гро­
мадные расстояния пищевые продукты, вися на вагонных площад­
ках, оседлывая буфера или распластавшись на крыше теплушки;
всегда под угрозой ограбления или расстрела. Конечно, не ему, а
времени было суждено поправить хоть немного экономический
кризис. Но кто же из великомучеников того времени не знает из
горького опыта, как дорог и решителен для умирающей жизни был
тогда месяц, неделя, день, порою даже час подтопки организма вре­
менной сытностью, отдыха. Я мог бы назвать много драгоценных
для нашей родины людей, чье нынешнее существ ование обязано
тяжкой предприимчивой жадности мешочника. Памятник ему!
Повторяю, мне не жаль собственности . Но мой малый огоро­
дишко, мои яблони, мой крошечный благоуханный цветник, моя
клубника «Виктория» и парниковые дыни-канталупы «Женни
Линд» - вспоминаю о них, и в сердце у меня острая горечь.
Здесь была прелесть чистого, простого чудесного творчества.
Какая радость устлать лучинную коробку липовым листом, уло­
жить на дно правильными рядами большие ягоды клубники, опять
перестлать листьями, опять уложить ряд и весь этот пышный, тем­
но-красный душистый дар земли отослать в подарок соседу! Какая
невинная радость - точно материнская .
Так, впрочем, бывало раньше. К середине 19-го года мы все, обы­
ватели, незаметно впадали в тихое равнодушие, в усталую сонливость.
Умирали не от голода, а от постоянного недоедания. Смотришь, бы­
вало, в трамвае примостился в уголке утлый преждевременный стари­
чок и mxo заснул с покорной улыбкой на иссохших губах. Станция.
Время выходить. Подходит к нему кондукторша, а он мертв. Так мы и
засыпали на полпути у стен домов, на скамеечках в скверах.
Как я проклинал тогда этот корнеплод, этот чертов клубень -
картофель. Бывало, нароешь его целое ведро и отнесешь для про-
227

А. И. Куприн
сушки на чердак. А потом сидишь на крьшьце, ловишь разинутым
ртом воздух, как рыба на берегу, глаза косят, и все идет кругом от
скверного головокружения, а под подбородком вздувается огром­
ная гуля: нервы никуда не годятся.
Пропало удовольствие еды. Стало все равно, что есть: лишь бы
не царапало язык и не втыкалось занозами в небо и десны. Всеобщее
ослабление организмов дошло до того, что люди непроизвольно пе­
реставали владеть своими физическими отправлениями. Всякая со­
противляемость, гордость, смех и улыбка - совсем исчезли . В 18-м
году еще держались малые ячейки, спаянные дружбой, доверием,
взаимной поддержкой и заботой, но теперь и они распадались.
Днем гатчинские улицы бывали совершенно пусты : точно всеоб­
щий мор пронесся по городу. А ночи бьши страшны. Лежишь без
сна. Тишина и темнота, как в могиле. И вдруг одиночный выстрел.
Кто стрелял? Не солдат ли, соскучившись на посту, поставил прицел
и пальнул в далекое еле освещенное окошко? Или раздадутся под­
ряд пять отдаленных глухих залпов, а затем минутка молчания и сно­
ва пять уже одиночных, слабых выстрелов. Кого расстрелял
и
?
Так отходили мы в предсмертную летаргию. Победоносное на­
ступление С<еверо>-З<ападной> Армии бьшо подобно для нас раз­
ряду электрической машины. Оно гальванизировало человеческие
полутрупы в Петербурге, во всех его пригородах и дачных посел­
ках. Пробудившиеся сердца загорелись сладкими надеждами и ра­
достными упованиями. Тела окрепли, и души вновь обрели энер­
гию и упругость. Я до сих пор не устаю спрашивать об этом петер­
буржцев того времени. Все они, все без исключения, говорят о том
восторге, с которым они ждали наступления белых на столицу. Не
бьшо дома, где бы не молились за освободителей и где бы не дер­
жали в запасе кирпичи, кипяток и керосин на головы поработите­
лям . А если говорят противное, то говорят сознательную, святую
партийную ложь.
П. КРАСНАЯ АРМИЯ
Мы все бьши до смешного не осведомлены о внешних событи­
ях; не только мы, уединенные гатчинцы, но и жители Петербурга.
В советских газетах нельзя бьшо выудить ни словечка правды. Ни­
чего мы не знали ни об Алексееве, ни о Корнилове, ни об операци­
ях Деникина, ни о Колчаке. Помню, кто-то принес весть о взятии
Харькова и Курска, но этому не поверили. Слышали порою с севе-
228

Повести
ра далекую орудийную пальбу. Нас уверяли, что это флот занима­
ется учебной стрельбой. В мае канонада раздавалась с северо-запа­
да и стала гораздо явственнее. Но тогда некого бьшо спрашивать,
да и бьшо лень. Только полгода спустя, в октябре, я узнал, что это
шло первое (неудачное) наступление С.-3. Армии на Красную Гор­
ку. Впрочем, в том же мае мне рассказывал один чухонец из Воло­
сова следующее: к ним в деревню приехали однажды верховые люди
в военной форме, с офицерскими погонами. Попросили дать моло­
ка, перед едой перекрестились на красный угол, а когда закусили,
то отблагодарили хозяев белым хлебом, ломтем сала и очень щед­
ро - деньгами. А садясь на коней, сказали: «Ждите нас опять. Ког­
да приедем, то сшибем большевиков, и жизнь будет, как прежде».
Я, помню, спросил недоверчиво:
- Почем знать, может быть, это бьши большевицкие шпионы?
Они теперь повсюду нюхают.
- Не снай. Може пионы, може, равда белые, - сказал чухонец.
Жить бьшо страшно и скучно, но страх и скука бьши тупые,
коровьи. На заборах висели правительственные плакаты, извещав­
шие: «Ввиду того , что в тьшу Р.С.Ф .С.Р . имеются сторонники ка­
питализма, наемники Антанты и другая белогвардейская сволочь,
ведущая буржуазную пропаганду, - вменяется в обязанность вся­
кому коммунисту: усмотрев где-либо попытку опозорения советс­
кой власти и призыв к возмущению против нее, - расправляться с
виновными немедленно на месте, не обращаясь к суду» . Случаи
такой расправы бывали, но, надо сказать правду, - редко . Но то­
мили беспрестанные обыски и беспричинные аресты . Мысленно
смерти никто не боялся. Тогда, мне кажется, довольно бьшо по­
глубже и порешительнее затаить дыхание, и готов. Пугали больше
всего мучения в подвале, в ежеминутном ожидании казни.
Поэтому старались мы сидеть в своих норах тихо, как мыши,
чующие близость голодного кота. Высовывали на минуту носы,
понюхать воздух, и опять прятались .
Но уже в конце ноября началось в Красной Армии и среди крас­
ного начальства какое-то беспокойное шевеление.
Приехал неожиданно эшелон полка, набранного в Вятке, и ос­
тановился за чертой посада в деревянных бараках. Все они бьши,
как на подбор, такие же долговязые и плотные, такие же веселые и
светло-рыжие, с белыми ресницами, как Шаляпин. Ладные сытые
молодцы . Не знаю, по какой причине, им разрешили взять с собою
по два или по три пуда муки, которую они в Гатчине охотно меня-
229

А. И. Куприн
ли на вещи . Мы пошли в их становище. Там бьшо уже много наро­
ду. Меня тронуло, с каким участием расспрашивали они исхудав­
ших, обносившихся, сморщенных жителей. Как сочувственно по­
качивали они головами, выразительно посвистывали на мотив: «Вот
так фу-унт!» - и, сплюнув, говорили:
- Ах вы бедные, бедные. До чего вас довели. Нешто так можно?
Потом их куда-то увезли. Но эти «вятские, ребята хватские» не
пропали . Во второй половине октября они почти все вернулись в
Гатчину, в рядах белой армии, в которую они перешли дружно, всем
составом, где-то под Псковом. И дрались они лихо .
Вскоре после их отхода Гатчина вдруг переполнилась нагнан­
ной откуда-то толпой отрепанных до последней степени, жалких,
изможденных, бледных красноармейских солдат. По-видимому, у
них не бьшо никакого начальства, и о дисциплине они никогда не
слыхали. Они тотчас же расползлись по городу, в тщетных поис­
ках какой-нибудь пищи . Они просили милостьmи, подбирали на
огородах оставшуюся склизкую капустную хряпу и случайно забы­
тые картофелины, продавали шейные кресты и нижние рубахи, заг­
лядывали в давно опустелые помойные ямы. Бьши все они крайне
удручены, запуганы и точно больны: вероятно, таким их душев­
ным состоянием объяснялось то, что они не прибегали тогда к гра­
бежу и насилию.
Недолго прожили они в Гатчине. Дня три . В одно ясное, про­
хладное утро кто-то собрал их в бесформенную группу, очень сла­
бо напоминавшую своим видом походную колонну, и погнал даль­
ше по Варшавскому шоссе. Я видел это позорное зрелище, и мне
хотелось плакать от злобы, жалости и бессилия: ведь как-никак, а все­
таки это бьша русская армия. Ведь <<ВСЯКИЙ воин должен понимать
свой маневр», а эти русские разнесчастные обмануть1е Иваны - по­
нимали ли они хоть сл або, во имя чего их гнали на бойню?
Не оркестр шел впереди, не всадник красовался на серой лоша­
ди, и не знамя в футляре покачивало золотым острием высоко над
рядами. Впереди тащилась походная кухня, разогретая на полный
ход. Густой дым валил из ее трубы прямо назад и стлался низко над
вооруженной ватагой, дразня ее запахом вареной капусты. О, зло­
вещий символ !
И что это бьша за фантастическая, ужасная, кошмарная толпа!
Согбенные старики и желтолицые чахоточные мальчуганы, хро­
мые, в болячках, горбатые, безносые, не мывшиеся годами, в гряз­
ных тряпках, в ватных кофтах и жалких кацавейках, одна нога бо-
230

Повести
емком, другая в гал оше, всюду дыры и прорехи, ружья вверх и вниз
штыками и иные волочатся штыками по земле. Уж не в Вяземской
ли лавре собралось это войско, которое проходило мимо нас с под­
нятыми носами и жадно раздувавшимися ноздрями?
На другой день мы снова услышали канонаду, на этот раз яс­
нее, ближе и в новом направлении. Очевидно, теперь морская эс­
кадра для своей уч ебной стрельбы переместилась на юго-запад от
Гатчины. Но как будто в этом направлении нет моря?
К полудню этого же дня странная суматоха, какая-то загадоч­
ная беготня, тревожная возня началась во всегда пустых, безлюд­
ных улицах Гатчины. Невиданные доселе, совсем незнакомые люди
таскали взад и вперед сундуки, узлы, корзинки, чемоданы. Наеха­
ли в город окрестные мужики на пустых телегах. Бежали опроме­
тью по мостовой какие-то испуганные рабы с вязанками соломы и
с веревочными бунтами на плечах . Очевидно, кто-то переезжал или
уезжал. Мне бьшо неинтересно кто .
Но вечером мне понадобилось выйти из дома. На Соборной
улице я встретился с одним чудаком. Он всегда рекомендовался
густым басом, оттопыривая вбок локоть для рукопожатия и напру­
живая по-бычьи шею: учитель народной средней школы. Фамилии
его я не знал . Он был, в сущности, неплохой малый, хотя и пил
вежеталь, большими флаконами, каждый в одно дыхание.
Он подошел ко мне.
-
Знаете, что случилось? Все советские выезжают нынче но-
чью спешно в Петроград.
-Почему?
- Кто их знает? Паника . Пойдемте посмотрим.
На проспекте Павла 1, на Михайловской и Бомбардирской ули­
цах густо стояли груженые возы. Чего на них не было: кровати,
перины, диваны, кресла, комоды, клетка с попугаем, граммофоны,
цветочные горшки, детские коляски. А из домов выносили все но­
вые и новые предметы домашнего обихода.
- Бегут! - сказал учитель.- Кстати, нет ли у вас одеколонцу
Ралле, вспрыснуть счастливый отъезд?
-Ксожалению, нету. Но как вы думаете, сколько же в Гатчи­
не проживало большевиков? Смотрите - целый скифский обоз.
Учитель подумал.
- По моему статистическому расчету, включая челядь, жен, на­
ложниц и детей, а также местных добровольцев и осведомителей -
не менее четырехсот.
231

А. И. Куприн
Колеса сцеплялись, слышалось щелканье кнута, женские кри­
ки, лай собак, ругань, детский плач . Пахло сеном, дегтем и лоша­
диной мочой. Темнело. Я ушел.
Но еще долго ночью, лежа в постели, я слышал, как по избито­
му шоссе тарахтели далекие телеги.
Ш. СМЕРТЬ И РАДОСТЬ
На другой день, в прекрасное золотое с лазурью, холодное и
ароматное утро, Гатчина проснулась тревожная, боязливая и лю­
бопытная. Пошли из дома в дом слухи ... Говорили, что вчера бьша
в ударном порядке сплавлена в Петербург только лишняя мелочь .
Ответственные остались на местах. Совдеп и ЧК защищены пуле­
метами, а вход в них для публики закрыт. Однако советские авто­
мобили всегда держатся наготове.
Говорили, что из Петербурга пришел приказ: в случае оконча­
тельного отступления из Гатчины взорвать в ней бомбами дворец,
собор, оба вокзала и все казенные здания.
Уверяли, что в Гатчину спешит из Петербурга красная тяжелая
артиллерия (и эта весть оказалась верной). Но болтали и много
глупостей. Выдумали шведов и англичан, уже разрушивших Крон­
штадт и теперь делающих высадку на Петербургской стороне. И
так далее.
Пушечные выстрелы доносились теперь с юга, откуда-то из
Преображенской или даже с Сиверской. Они стали так ясны, четки
и выпуклы, что казалось, будто стреляют в десяти, в пяти верстах.
За последние четыре года я как-то случайно сошелся, а потом и
подружился с одним из постоянных гатчинских отшельников. Это
бьш когда-то властный и суровый редактор очень влиятельного
большого журнала. Теперь он проживал стариком на покое в гат­
чинской тишине и зелени; заметно присмирел и потеплел, да, в сущ­
ности, и в свою боевую пору он только носил постоянную маску
строгости, а на самом деле бьш добрейшим человеком, только это­
го журнальные люди не умели раскусить. Он мне давал читать свои
переводы древних писателей и особенно пленил меня Лукианом,
Эпиктетом и Марком Аврелием. Он не скучал со мной, а для меня
беседы с ним бьши всегда занимательны и поучительны. Что же?
Почему так стыдно человеку признаться в том, что он всегда, даже
до глубокой старости, рад пополнять недостаток знания?
232

Повести
Я узнал также, что С. , весьма скупой на комruшменты и душев­
ные излияния, относился ко мне с большим доверием -узнал, одна­
ко, по очень печальному и тяжелому поводу и, конечно, не от него.
Два его сьmа - Николай и Никита - оба ушли на Великую
войну. Первый, как кадровый офицер в самом начале войны, вто­
рой - охотником в конце 1916 года. Оба погибли: один от тяжело­
го ранения, другой от тифа, через малый промежуток времени.
В одном из первых месяцев 1917 года я получил письмо от чело­
века, которого я не знал лично. Он бьш товарищем Никиты дваж­
ды: по гатчинскому реальному училищу и потом по артиллерийс­
кому дивизиону. Меня-то он, конечно, знал . В маленьком провин­
ци альном посаде я весь бьш на юру, вместе с моими собаками, ло­
шадью, медведем, обезьяной, участием во многих вечерах и кон­
цертах и кое-какими приключениями.
Он писал мне о смерти обоих братьев. О том, что лично он не
решается известить об этих ужасных событиях престарелого оща,
потому что сам видал его пламенную, трепетную, безумную лю­
бовь к сыновьям. В конце концов, он трогательно просил меня взять
это очень сложное дело на мое разрешение, совесть и умение. Ста­
рик отец, по его словам, не раз писал Никите обо мне в тоне доб­
ром и доверчивом. Я решил промолчать. И в самом деле, что бьшо
бы лучше: убить милого, обаятельного старика жестокой правдой
или оставить его в решительном чаянии и неведении?
И я молчал почти два года.
Это бьшо нелегко. С. иногда глядел на меня такими проница­
тельными, спрашивающими глазами, будто догадывался, что я о
чем-то важном осведомлен, но не хочу, не могу сказать.
Особенно тяжело бьшо скрывать эту тайну в те последние дни,
о которых я сейчас пишу.
Каждый день перед полуднем старик заходил за мною. Мы шли
на железнодорожный Варшавский путь и долго простаивали там,
прислушиваясь к пушечной все крепнувшей пальбе, глядя туда, на
юг, вслед убегающим, суживающимся, блестящим рельсам. Пор ою
он говорил мечтательно:
- Дорогой друг мой. Завтра, послезавтра придут англичане (ока­
зывается, и он верил в англичан) - и принесут нам свободу. А с
ними придут мои Коля и Никитушка. Загорелые, басистые, в поно­
шенных боевых мундирах, с сияющими глазами. Они принесут нам
белого вкусного хлеба. И английского сала, и шоколаду. И немного
виски для вас. Я буду так рад представить вам молодых героев.
233

А. И. Куприн
И опять мы всматривались в убегающую даль, точно принюхи­
ваясь за десятки верст к запаху порохового дыма.
Не дождался бедный, славный С. - ни своих милых сыновей,
ни даже прихода Северо-Западной Армии. Он умер за два дня до
взятия Гатчины. А письмо Никитиного товарища так и осталось
лежать у меня в американском шкафчике. Тот, кто живет теперь в
моем доме, если и нашел его, то, наверное, бросил в печку. А если и
отнес его на рассмотрение тому, кому это надлежит, - я спокоен .
Никого в живых из семьи С. (мир его праху) не осталось.
И еще одна смерть.
Рядом с нами, еще в дореволюционное время, город построил
хороший двухэтажный дом для призрения старух. Большевики, зав­
ладев властью, старушек выкинули, в один счет, на улицу, а дом
напихали мал олетними пролетарскими детьми. Заведовать же их
бытием назначили необыкновенную девицу. Она бьша уже немо­
лода, со следами бывшей роковой красоты, иссохшая в дьявольс­
ком огне неудовлетворенных страстей и неудач, с кирпично-крас­
ными пятнами на скулах и черными глазами, всегда горевшими
пламенем лютой зл обы, зависти и властолюбия. Я не мог выдержи­
вать ее пристального ненавистнического взгляда.
Как она смотрела за детьми, видно из того, что однажды вся ее
детвора объелась какой-то ядовитой гадостью. Большинство захво­
рало, одиннадцать детей умерло. Трупы бьшо приказано доставить
ночью в мертвецкую при госпитале, залить известью и вьmести за го­
род. Об этом рассказывал Федор, служивший раньше у меня дворни­
ком, философ, пьяница, безбожник, кривой на один глаз и мастер на
все руки. Особенно влекло его к профес
с
иям отчаянным. Он работал
на собачьей свалке, ловя и убивая бродячих собак, служил в ассениза­
ционном обозе, а потом поступил сторожем в мертвецкую; в проме­
жутках же брался за всякую работу. Он-то и рассказывал мне о том,
как приходили к нему ночью матери отравленных детишек и как он,
Федор, выдавал опознавшим трупы этих детей, беря по сто рублей за
голову. Цена небольшая, но денатурат бьш сравнительно не дорог.
Как-то раз к нам во двор забежала девочка из этого приюта,
лет двенадцати, но вовсе карлица, в старушечьем белом платочке и
с лицом печальной, больной старушки. Она рьшась в помойке.
Нам удалось побороть ее одичалость, кое-как помыть ей руки
и рожицу и покормить тем, что бьшо дома. Звали ее Зина. У нас
она немножко облюднела. Пришла еще раз и еще, а потом даже
привела с собою шершавого веснушчатого мальчугана, осиплого
и дикого, как волчонок.
234

Повести
Но однажды едва она вошла в калитку, как за нею следом бе­
шеной фурией ворвалась надзирательница. Ее страшные глаза «ме­
тали молнии». Она схватила девочку-старушку за руку и поволок­
ла ее с той деспотической небрежностью, с какой злые дети таска­
ют своих несчастных изуродованных кукол. И она при этом крича­
ла на нас в таком яростном темпе, что мы не могли бы, если бы
даже и хотели, вставить ни одного сл ова:
-Буржуи! Кровопийцы! Сволочь! Заманивают малолетних с гнус­
ными целями! Когда вас перестреляют, паршивых сукиных детей!
И все в том же мажорном тоне.
Потом прошло с полмесяца. Как-то утром я стоял у забора.
Вижу, надзирательница толкает по мостовой большую тачку, а на
ней небольшой гробик, наскоро сколоченный из шелевок. Я по­
нял, что тащила она детский трупик на кладбище, чтобы свалить в
общую яму, без молитвы и церковного напутствия.
Но как раз перед моими воротами колесо тачки неудобно на­
скочило на камень.
От толчка живые швы гроба разошлись и из него выглянуло
наружу белое платьице и тоненькая желтая ручка. Надзирательни­
ца беспомощно оглядывалась по сторонам.
Я крикнул ей:
- Погодите, сейчас помогу.
Захватил в доме гвоздей, молоток и кое-как, неумело, криво, но
прочно, заколотил гроб. Вбивая последний гвоздь, спросил:
- Это не Зина?
Она ответила, точно злая сучка брехнула:
- Нет, другая стерва. Та давно подохла.
- А эту как звать?
- А черт ее знает!
И влегла в тачку всем своим испепеленным телом.
Я только подумал про себя: «Успокой, Господи, душу неизвес­
тного младенца. Имя его Ты Сам знаешь».
Другой женщине я бы непременно помог довезти гр об, хотя бы
до шоссе ".
Много еще бьmо невеселого. Ведь каждый день нес с собою гадо­
сти. Но теперь во мне произошел какой-то легкий и бодрый поворот.
Пушки бухали все ближе, а с их приближением сникла с души
вялая расслабляющая тоска, бессильное негодование, вечный зеле­
но-желтый противный рабий страх. Точно вот кто-то сказал мне:
235

А. И. Куприн
«Довольно . Все эти три года бьши дурным сном, жестоким ис­
пытанием, фантазией сумасшедшего . Возвращайся же к настоящей
жизни. Она так же прекрасна, как и раньше, когда ты распевал ей
благодарную хвалу>>.
Сидел я часто на чердаке, на корточках, счищал сухую грязь с
картофелин и размышлял : если учесть налипшую землю да еще то,
что клубни подсохнут, то 36-ти пудов не выйдет. А все-таки по три
фунта в день наберется, по фунту на персону. Это громадный за­
пас. Только уговор: умеренно делать широкие жесты.
И в то же время я пел диким радостным голосом чью-то неле­
пую песенку на собственный идиотский напев:
Тра-ля-ля, как радостно,
На свете жить так сладостно;
И солнышко блестит живей,
Живей и веселей ...
IV. ЯША
Когда вошел славный Талабский полк в Гатчину-я точно не
помню; знаю только, что в ночь на 15, 16 или 17 октября. Я еще
подумал тогда, что дни второй половины октября часто были ро­
ковыми для России .
Накануне этого дня пушечные выстрелы с юга замолкли .
Город бьш в напряженном, тревожном, но бодром настроении.
Все ждали чего-то необычайного и бросили всякие занятия.
Перед вечером - еще не смеркалось - я наклал в большую
корзину корнеплодов, спустив их пышную ботву снаружи: вышел
внушительный букет, который предназначался в презент моему ста­
рому приятелю-еврею за то, что тот изредка покупал мне в Петер­
бурге спирт.
Да, надо сознаться, все мы пили в ту пору контрабандой, хотя
запретное винокурение и грозило страшными карами, до расстре­
ла включительно. Да и кто бы решился укорить нас?
Великий поэт и мудрец Соломон недаром приводит в своих
притчах наставление царю Лемуилу, преподанное ему его матерью:
«Не царям, Лемуил, не царям пить вино, и не князьям сикеру» .
«Дайте сикеру погибающему и вино - огорченному душою».
«Пусть он вьmьет и забудет бедность свою, и не вспомнит боль-
ше о своем страдании» .
236

Повести
Когда я пришел к нему на Николаевскую, все домашние сидели
за чайным столом. Хозяина уже третий день не бьшо дома, он за­
вертелся по делам в Питере. Но его стул на привычном патриар­
шем месте, по старинному обычаю, оставался во все время его от­
сутствия незанятым: на него никому не позволяли садиться . (Впро­
чем, и в крепких старинных русских семьях кое-где хранится этот
хороший завет.)
Бьш там какой-то дальний родственник, приехавший две неде­
ли назад из глухой провинции, - седой, худой, панический чело­
век . Он все хватался за голову, утомля
я
всех своими жалобами и
страхами, ньш, как зубная боль, распространяя вокруг себя кисло­
ту и уныние.
Бьш еще немного знакомый мне мальчик, Яша Файнштейн. Он
носил мне тетрадки своих стихов на просмотр и оценку. Муза его
бьша жалка, совсем безграмотна, беспомощна, ровно ничего не
обещала в будущем, питалась гражданскими мотивами. Но в са­
мом мальчике бьша внутренняя деликатность и какая-то сердечная
порывистость .
Он блуждал по комнате, низко склонив голову и глубоко засу­
нув руки в брючные карманы. Разговор, по-видим ому, иссяк еще
до меня и теперь не клеился.
Через полчаса притащился очень усталый хозяин". Увидев мою
свадебную корзину, он слегка улыбнулся, кивнул мне головою и
сказал:
-Только двести (он говорил о количестве граммов) . Вам сле­
дует сд ачи.
Потом он стал говорить о Петербурге.
Там беспокойно и жутко. По улицам ходят усиленные патрули
красноармейцев, носятся сломя головы советские автомобили.
Обыски и аресты увеличились вдвое. Говорят шепотом о бли­
зости белых частей ...
Поезд, на котором он возвращался домой, доехал только до
Ижоры. Станционное начальство велело всем пассажирам очистить
его . Из Петербурга пришла телеграмма о совершенном прекраще­
нии железнодорожного движения и о возвращении этого поезда
назад - в Петербург.
Пассажиры пошли в Гатчину пешком, узкими малоизвестными
дорогами. С ними шел мой добрый партнер в преферанс и тезка -
А. И . Лопатин, но, по своему всегдашнему духу противоречия, шел,
не держась кучки, какими-то своими тропинками. Вдруг идущие
237

А. И. Куприн
услыхали его отчаянный пронзительный вопль, на довольно дале­
ком расстоянии. Потом в другой раз, в третий. Кое-кто побежал на
голос. Но Лопатина не могли сыскать. Да и невозможно бьmо. Путь
преграждала густая вонючая трясина. Очевидно, бедный Лопатин
попал в нее и его засосало.
Что-то еще незначительное вспоминал хозяин из новых столич­
ных впечатлений, и вдруг ". молчавший доселе Яша взвился на
дыбы, точно его ткнули шилом.
- Стыдно! Позор! Позор! - закричал он визгливо и взмах­
нул вверх руками, точно собирался лететь .- Вы! Еврей! Вы радуе­
тесь приходу белых! Разве вам изменила память? Разве вы забьши
погромы, забьmи ваших замученных отцов и братьев, ваших изна­
силованных сестер, жен и дочерей, поруганные могилы предков?
И пошел, и пошел кричать, потрясая кулаками. В нем бьmо что­
то эпилептическое.
С трудом его удалось успокоить. Это с особенным тактом сде­
лала толстая, сердечная, добродушная хозяйка.
Вышли мы вместе с Яшей. Он провожал меня . На полпути он
завел опять коммунистический валик. Я не возражал.
- Все вы скучаете по царю, по кнуту, по рабству. И даже вы, -
свободный писатель. Нет, если придет белая сволочь, я влезу на
пожарную колонну и буду бичевать оттуда опричников и золото­
погонников словами Иеремии. Я не раб, я честный коммунист, я
горжусь этим званием .
- Убьют, Яша.
- Пустяки. В наши великие дни только негодяи б оятся смерти.
- Вспомните о своих братьях евреях. Вы накличете на них грозу.
-
Плевать. Нет ни еврейского, ни русского народа. Вредный
вздор - народ. Есть человечество, есть мировое братство, объеди­
ненное прекрасным коммунистическим равноправием. И больше
ничего ! Я пойду на базар, заберусь на крышу, на самый высокий
воз и с него я скажу потрясающие гневные сл ова!
- До свидания, Яша. Мне налево, - сказал я.
- До свидания, - ответил он мягко. - Простите, что я так
разволновался.
Мы расстались . Больше я его никогда не видел . Судьба подслу­
шала его .
Я спал мало в эту ночь, но увидел прекрасный незабвенный сон.
На газетном листе я летал над Ялтой. Я управлял им совсем
так, как управляют аэропланом. Я подлетал к вершине Ай-Петри .
238

Повести
Подо мной лежал Крым, как выпуклая географическая карта. Но,
огибая Ай-Петри, я коснулся об утес краем моего аппарата и ри­
нулся вместе с ним вниз.
Проснулся. Сердце стуч ало, за окном серо синел рассвет.
V. ТЯЖЕЛАЯ АРТИЛЛЕРИЯ
Встал я, по обыкновению, часов около семи, на рассвете, обе­
щавшем погожий солнечный день, и, пока домашние спали, поти­
хоньку налаживал самовар.
Этому мирному искусству - не в похвалу будь мне сказано - я
обучился всего год назад, однако скоро постиг, что в нем есть своя
тихая, уютная прелесть.
И вот только что разгорелась у меня в самоваре лучина и я уже
готовился наставить коленчатую трубу, как над домом ахнул круг­
лый, плотный пушечный выстрел, от которого задребезжали стек­
ла в окнах и загрохотала по полу уроненная мною труба. Это было
посерьезнее недавней, отдаленной канонады .
Я снова наладил трубу, но едва лишь занялись и покраснели
угли, как грянул второй выстрел. Так и продолжалась пальба весь
день до вечера, с промежутками минут от пяти до пятнадцати .
Конечно, после первого же выстрела весь дом проснулся. Но не
бьmо страха, ни тревоги, ни суеты. Стоял чудесный, ясный день,
такой теплый, что если бы не томный запах осыпающейся листвы,
то можно бьmо бы вообразить, что сейчас на дворе конец мая.
Ах, как передать это сладостное ощущение опьяняющей надеж­
ды, этот радостный молодой озноб, этот волнующий позыв к дви­
жению, эту глубину дыхания, это внутреннее нетерпение рук и ног.
Мы скоро узнали, что стреляет из Гатчины тяжелая артиллерия
красных (слухи не соврали, ее все-таки привезли из Петербурга).
Говорили, что установлены бьmи орудия частью около обелиска,
воздвигнутого Павлом 1 и названного им «коннстаблем», частью
на прежнем авиационном поле. Они бухали без передышки. Но бе­
лые молчали.
Кажется, достаточно бьшо поводов для домашней тревоги. Но -
диковинная вещь уверенность или вера, или жажда веры! Это чув­
ство идет не от уст к устам, не по линии, даже не по плоскости. Оно
передается в трех измерениях, а почем знать, может быть , и в четы­
рех . Мне никогда не забыть этих часов беспечного доверия к жиз­
ни и ощущения на себе спокойной благосклонности синего неба.
239

А. И. Куприн
Или мы все уже так отчаянно загрязли в поганом погребе, где
нет света и ползают мокрицы, что обрадовались допьяна тонень­
кому золотому лучику, просочившемуся сквозь муравьиную сква­
жину?
Я не знал, куда девать время, так нестерпимо медленно тянув­
шееся . Я придумал сам для себя, что очень теперь необходимо вы­
рывать из грядок оставшуюся морковь. Это бьшо весело. Корни
разрослись и крепко сидели в сухой земле. Уцепишься пальцами за
головку и тянешь: нет сил. А как бахнет близкий пушечный выст­
рел и звякнут стекла, то поневоле крякнешь и мигом вытащишь из
гряды крупную толстую красную морковину. Точно под музыку.
Не сиделось десятилетней дочери. Она, зараженная невольно
общим сжатым волнением и возбужденная красивыми звуками пу­
шек, с упоением помогала мне, бегая с игрушечным ведром из ого­
рода на чердак и обратно . Время от времени она попадала в руки
матери, и та, поймав ее за платье, тащила в дом , где уже ус��а
забаррикадировать окна тюфяками, коврами и подушками. Но де­
вочка, при первой возможности, улизывала опять ко мне. И так
они играли до самого вечера.
Куда била Красная Армия - я не мог сообразить: я не слышал .
ни полета снарядов, ни их разрывов. Только на другой день мне
сказали, что она о бстреливала не Варшавскую, а Балтийскую до­
рогу. Вкось от меня.
Белые молчали, потому что не хотели обнаружить себя. Их раз­
ведка выяснила, что путь н а Гатчину заслонен слабо. И надо еще
сказать, что Северо-Западная Армия предпочитала опасные ноч­
ные операции дневным . Она выжидала сумерек .
И вот незаметно погустел воздух, потемнело небо. На западе
протянулась узенькая семговая полоска зари.
Глаз перестал различать цвет моркови от цвета земли.
Усталые пушки замолкли.
Наступ ила грустная , тревожная тишина.
Мы сидели в столовой при свете стеаринового огарка - спать
бьшо еще рано - и рассматривали от нечего делать рисунки в сло­
варе Брокгауза и Ефрона.
Дочка первая увидела в черном окне зарево пожара. Мы раз­
двинули занавески и угадали без ошибки, что горит здешний совдеп,
большое, старое, прекрасное здание с колоннами, над которым
много лет раньше развевался штандарт и где жили из года в год
потомственно командиры синих кирасир.
240

Повести
Дом горел очень ярко. Огненно золотыми тающими хлопьями
летали вокруг горящие бумажки.
Мы поняли, что комиссары и коммунисты и все красные поки­
нули Гатчину.
Девочка расплакалась: не выдержали нервы, взбудораженные
необычайным днем и никогда не виданным жутким зрелищем ноч­
ного пожара. Она все уверяла нас, что сгорит весь дом, и вся Гат­
чина, и мы с нею.
Насилу ее уложили спать, и долго еще она во сне горько всхл и­
пывала, точно жаловалась невидимому для нас кому-то очень взрос­
лому.
VI. <<ДОМА ЛЬ МАМЕНЬКА ТВОЯ»
Я курил махорку и перелистывал в Брокгаузе прекрасные по­
литипажи : костюмы ушедших сто - и тысячелетий . Жена чинила
домашнее тряпье. Мы оба - я знал - молча предчувствовали, что
вот-вот в нашей жизни близится крупный перелом.
Души были ясны и покорны. Мы никогда в эти тяжелые годы и
мертвые дни не пытались обогнать или пересил ить судьбу.
Доходили до нас слухи о возможности бежать из России раз­
личными путями. Бьши и счастливые примеры, и соблазны. Хвати­
ло бы и денег. Но сам не понимаю, что : обостренная ли любовь и
жалость к родине, наша ли общая ненависть к массовой толкотне и
страх перед нею, или усталость, или темная вера в фатум - сдела­
ли нас послушными течению случайностей; мы решили не делать
попыток к бегству.
Иногда, правда шутя, мы с маленькой путешествовали указа­
тельным пальцем по географической карте.
Евсевия еще помнила, смутно , бирюзовое побережье Ниццы и ­
гораздо отчетливее - вкусные меренги из кондитерской Фозера в
Гельсингфорсе. Я же рассказывал ей - о Дании по Андерсену, об
Англии по Диккенсу, о Франции по Дюма-отцу.
В пьшком воображении мы посетили все эти страны неодно­
кратно . Судьбе бьшо угодно показать нам их в яви, почти не требуя
от нас никаких усилий для этого . Утверждаю, если человек бесцель­
но, беззлобно и беззаботно мечтает о невинных пустяках, то они не­
пременно сбудутся, хотя бы и в очень уменьшенных размерах " .
Кроме того, мы, голодные, босые, голые, сердечно жалели эмиг­
рантов. «Безумцы, - думали мы, - на кой прах нужны вы в тепе-
241

А. И. Куприн
решнее время за границей, не имея ни малейшей духовной опоры в
своей родине? Куда вас, дурачков, занесли страх и мнительность?»
И никогда им не завидовали. Представляли их себе вроде гор­
дых нищих, запоздало плачущих по ночам о далеком, мил ом, не­
возвратном отчем доме и грызущих пальцы .
Вдруг по низкой крыше нашего одноэтажного домика прока­
тился и запрыгал железный горох... Застрекотал вдали пулемет.
Ясно бьшо: стреляют в самой Гатчине или на ближних окраинах.
Мы переглянулись. Одно и то же воспоминание мелькнуло у нас.
В мае 1914 года, в Гатчине на Варшавском пути, чья-то злая
рука подожгла огромный поезд, груженный артиллерийскими сна­
рядами . Всего взорвалось последовательно тринадцать вагонов. Но
так как снаряды рвались не сразу вагонами, а часто-часто, один за
другим, то эта музыка продолжалась с трех часов утра до семи . До
нас долетала шрапнельная начинка и развороченные шрапнелью
стаканы, уже на «излете». Опасности от них большой не бьшо. Нуж­
но бьшо только не высовываться из дома.
На наших глазах один стакан (а в нем фунтов восемь, десять)
пробил насквозь железный тамбур над сенями, другой сшиб трубу
с прачечной, третий снес с замечательной ловкостью верхушку ста­
рой березы . Шрапнельная дробь все время, как град, стучала по
крыше . Мы потом насобирали полное лукошко этих веских свин­
цовых шариков величиною с вишню.
Наш дом тогда очень мало пострадал. Гораздо больше доста­
лось художнику М., дом которого стоял у самого пути, шагах в
пятидесяти от рельсов. Снаряды пробивали насквозь марсельскую
черепицу и падали на чердак. Художник потом насчитал 80 пробо­
ин . Человеческая жертва бьша одна: убило стаканом какую-то ста­
рушку на Люцевской улице.
Но у нас бьша забота посерьезнее материального ущерба. В то
время в нашем доме помещался маленький лазарет, всего на десять
раненых солдат. Он всегда бывал полон, хотя, конечно, состав его
менялся. На этот раз десятка бьша, как на подбор, самая душевная,
удалая и милая. Все наши заботы о них солдаты принимали с по­
кровительственным добродушием старших братьев. Тон установил­
ся серьезный и деловой; в отношениях - суровая и тонкая дели­
катность. Только в минуты прощания, перед возвращением на
фронт, в грубой простоте раскрывались на минутку, тепло и свет­
ло, человеческие сердца. Да еще в легких мелочах сказывалась скры­
тая, не болтливая дружба. Но я, кажется, уклоняюсь в сторону.
242

Повести
Пусть расскажет когда-нибудь Н. Н. Кедров о том, как чутко слу­
шали у нас солдаты его чудесный квартет, как широко и свободно
благодарили, как глубоко и умно понимали красоту русской песни,
восстановленной в строжайших формах, очищенной, как от ржавчи­
ны, от небрежносrи и плохого вкуса. Насrоящими добрыми хозяева­
ми тогда показывали себя солдаты ". А как они слушали Гоголя!
Но в тот день с ними сладу н е бьmо. Они рвались вон из лазаре­
та, в халатах, в туфлях, без шапок, как бьmи.
-
Сестра! Сесrрица! Да пустите же. Ведь надо расцепить по­
езд. Ведь страшного ничего . Пустое дело.
И не будь крепких невидимых вожжей в руках маленькой жен­
щины, конечно, все десятеро удрали бы на вокзал расцеплять поезд­
ной сосrав. Ксrати, он и бьm потом расцеплен . Это сделал тринад­
цатилетний мальчуган, сын стрелочника. Он спас от взрыва девять
двойных платф орм, нагруженных снарядами для тяжелых орудий.
Я ведь почему об этом говорю. Я допускаю, что все эти доро­
гие моему сердцу, чудесные солдаты : Николенко, Балан, Диснен­
ко, Тузов, Субуханкулов, Курицын, Буров и другие - могли быть
потом вовлечены мутным потоком грязи и крови в нелепую «борь­
бу пролетариата». Но русскому человеку вовсе не мудрено прожить
годы разбойником, а после внезапно раздать награбленное нищим
и, поступив в монастырь, принять схиму.
Прострочил пулемет и затих. Тотчас же, где-то в ином месте,
неподалеку, заработал другой. Остановился. Коротко, точно закан­
чивая перебранку, плюнул в последний раз дробью и тоже замолк .
И долго стояла такая тишина, что только в ушах звенело да
потрескивал слабо фитиль свечки. И вот где-то далеко-далеко раз­
далась и полилась солдатская песня . Я знал ее с моих кадетских
времен . Не слышал ее года уже три, но теперь сразу признал. И как
будто улавливая сл ова, сам запел потихонечку вмесrе с нею :
Из-под горки, да из-под крутой
Ехал майор молодой.
Держал Сашу под полой ,
Не под левой, под правой.
Держал Сашу под полой,
С Машей здравствовался:
- Здравствуй , Маша. Здравствуй, Даша,
Здравствуй, милая Наташа,
243

А. И. Куприн
Здравствуй, милая моя,
Дома ль маменька твоя?
- Дома нету никого,
Полезай, майор, в окно . -
Майор ручку протянул ...
Жена, пробывшая всю японскую войну под огнем и знавшая сол­
датские песни, засмеялась (после какого длинного промежутка!).
- Ну, уж это, конечно, поют не красные. Иди-ка спать .
Завтра все узнаем.
Я лег и, должно быть, уже стал задремывать ... как вдруг вся
земля подпрыгнула и железным голосом крикнула на весь мир:
-
Донн!
Но не бьшо страшно. Мгновенно и радостно я утонул в глубо­
ком, впервые без видений, сне.
VII. ШВЕДЫ
Повторяю : точных чисел я не помню. Не так давно мы с генера­
лом П. Н. Красновым вспоминали эту бьшь, отошедшую от нас в
глубину семи лет, и наши даты значительно разошлись. Но сама-то
бьшь сначала бьша похожа на прекрасную сказку.
Кто из русских не помнит того волшебного, волнующего чув­
ства, которое испытываешь, увидев утром в окне первый снег, напа­
давший за ночь! .. Описать это впечатление в прозе невозможно. А в
стихах это сделал с несравненной простотою и красотой Пушкин.
Вот такое же чувство простора, чистоты, свежести и радости я
испытывал, когда мы вышли утром на улицу. Бьш обыкновенный
солнечный, прохладный осенний день . Но душа играла и видела
все по-своему .
Из дома напротив появилась наша соседка г-жа Д., пожилая и
очень мнительная женщина. Поздоровались, обменялись вчераш­
ними впечатлениями. Г-жа Д. все побаивалась, спрашивала, мож­
но ли, по нашему мнению, безопасно пройти в город, к центру.
Мы ее успокаивали. Как вдруг среди нас как-то внезапно ока­
залась толстая, незнакомая, говорливая баба. Откуда она взялась,
я не мог себе представить.
- Идите, идите, - затараторила она, оживленно размахивая ру­
ками. - Ничего не бойтесь. Пришли, поскидали большевиков и -
никого не трогают!
244

Повести
- Кто пришли-то, милая? - спросил я.
- А шведы, пришли, батюшка, шведы . И все так чинно, мир-
но, благородно, по-хорошему. Шведы, батюшка.
- Откуда же вы узнали, что шведы?
- А как же не узнать? В кожаных куртках все". железные шап-
ки ". Большевицкие объявления со стен сдирают. И так-то ругают­
ся, так-то ругаются на большевиков!
- По-шведски ругаются?
- Какое по-шведски! Прямо по-русски, по-матерну, да так, что
на ногах не устоишь. Так-то, да разэтак, да этак-то ".
И посыпала, как горохом, самым круть1м и крупным скверно­
словием, каким.раньше отличались волжские грузчики и черномор­
ские боцманы и какое ныне так легко встретить в советской лите­
ратуре. Уж очень в задор вошла умиленная баба. Мы трое стояли,
не смея глаз поднять друг на друга.
- Говорю вам, шведы!
Отвязались от нее. Пошли дальше. На правом углу Елизаве­
тинской и Баговутовской, около низенького зеленого, точно игру­
шечного пулемета, широко расставив ноги, в кожаной куртке и с
французским шлемом на голове торчал чистокровный швед Псков­
ской губернии. Был он большой, свежий, плотный, уверенный в себе,
грудастый. Его широко расставленные зоркие глаза искрились умом
и лукавой ул ыбкой.
Увидав меня через улицу (на мне бьши защитного цвета корот­
кое пальто и мохнатая каскетка), он весело мотнул мне головой и
крикнул:
- Папаша! Вам бы записаться в армию.
- Затем и иду, - ответил я. - Это где делается?
- А вона. Где каланча. Да поглядите, сзади вас афишка.
Я обернулся. На стене бьшо приклеено белое печатное объяв­
ление. Я прочитал, что жителям рекомендуется сдать имеющееся
оружие коменданту города, в помещении полиции . Бывшим офи­
церам предлагается явиться туда же для регистрации.
- Ладно, - сказал я. И не утерпел, чтобы не поточить язык : -
А вы сами пскопские будете?
- Мы-то? Пскопские.
- Скобари, значит?
- Это самое. Так нас иногда дражнят.
17-3267
245

А. И. Куприн
Все просторное крьmьцо полицейского дома и значительная
часть площади бьmи залиты сплошной толпою. Стало немного
досадно: не избежать долгого ожидания очереди, а терпения в этот
день совсем не бьmо у меня в запасе.
Но я не ждал и трех минут. В дверях показался расторопный
небольшого роста юноша, ловко обтянутый военно-походной фор­
мой и ремнями светлой кожи.
- Нет ли здесь г. Куприна? - крикнул он громко.
-Я
!
- Будьте добры, пожалуйте за мною.
Он помог мне пробраться через толпу и повел меня какими-то
нижними лестницами и коридорами. Меня удивляло и; по правде
сказать, немного беспокоило: зачем я мог понадобиться. Совесть
моя бьmа совершенно чиста, но в таких случаях невольно делаешь
разные возможные предположения. Я же, как ни старался, не мог
придумать ни одного .
Он привел меня в просторную полуподвальную комнату. Там
сидел за письменным столом веснушчатый молодой хорунжий; что
он казак, я угадал по взбитому над левым ухом лихому чубу (казаки
его называют «шевелюр», ибо на езде он задорно шевелится). Ходил
взад и вперед инженерный офицер в светло-сером пальто. И еще я
увидел стоящего в углу моего хорошего знакомого, Иллариона Пав­
ловича Кабина, в коричневом френче и желтых шнурован
ных
высо­
ких сапогах, очень бледного, с тревожным усталым лицом.
Офицер сказал ему:
-
Я попрошу вас удалиться в другую комнату и там подож­
дать .
Потом он подошел ко мне. Он был вовсе маленького роста, но
полненький и щеголеватый, в своей прежней довоенной, саперной
форме, весь туго подтянутъ1й, с светло-стальными глазами в очках.
Он назвал мне свою фамилию и сказал следующее:
- Я извиняюсь, что вызвал вас по тяжелому и неприятному об­
стоятельству. Но что делать? На войне, а в особенности гражданс­
кой, офицеру не приходится выбирать должностей и обязанностей,
а делать то, что прикажут. Я должен вас спросить относительно это­
го человека. Я заранее уверен, что вы скажете мне только истину.
Предупреждаю вас, что каждому вашему показанию я дам безуслов­
ную веру. В каких отношениях этот человек, г. Кабин, находился
или находится к советскому правительству? Дело в том, что я сейчас
держу в руках его жизнь и смерть ... Здесь контрразведка.
246

Повести
О, как мне сразу стало легко. Я действительно мог сказать и
сказал о Кабине только хорошее.
Да, он бьm комиссаром по охране Гатчинского дворца и его
чудесного музея. Но такими же комиссарами назывались и пришед­
шие потом на его место граф Зубов и г. Половцев, чьи имена и убеж­
дения выше всяких сомнений. Впоследствии он бьm комиссаром по
собиранию и охранению полковых музеев и очень многое спас от
расхищения. Кроме же этого, он всего неделю назад показал себя и
порядочным человеком и хорошим патриотом. В его руки, путем
взаимного доверия, попали портфели Великого Князя с интимной,
домашней перепиской. Боясь обыска, он пришел ко мне за сове­
том: как поступить ему. Так как меня тоже обыскивали не раз, а
мешать сюда еще кого-либо третьего мне казалось безрассудным,
то я предложил эту корреспонденцию сжечь. Так мы и сделали. Под
разными предлогами услали его жену, двух стариков и четырех де­
тей из дома и растопили печку. Ключа не бьmо, пришлось взломать
все двадцать четыре прекрасных сафьяновых портфеля и сжечь не
только всю переписку, но и тщательно вырезать из углов золототис­
неные инициалы и короны и бросить их в печку. Согласитесь - по­
ступок не похож на большевистский.
- Очень благодарю вас за показание,- сказал поручик Б. и по­
тряс мне руку. - Всегда отрадно убедиться в невинности человека
(он вообще бьm немного аффектирован). Г. Кабин! Вы свободны, -
сказал он, распахивая дверь.- Позвольте пожать вашу руку.
Прощаясь с ним, я не удержался от вопроса:
-Кто вам донес на Кабина?
Б. поднял руки к небу.
-
Ах, Боже мой! Еще с пяти часов утра нас стали заваливать
анонимными доносами . Видите, на столе какая куча. Ужасно.
В коридоре Кабин кинулся мне на шею и обмочил мою щеку.
- Я не ошибся, сославшись на вас. Вы - ангел, - бормотал
он. - Ах, как хотел бы я в серьезную минуту отдать за вас жизнь".
Тогда ни он, ни я не предвидели, что такая минута настанет и
что она совсем недалека.
vm. ШИРОКИЕ ДУШИ
Когда я выбрался боковым выходом из полицейского подземе­
лья на свет Божий, то бьm приятно уди влен . В соборе радостно зво­
нили уже год молчавшие колокола (церковный благовест бьm вое-
247

А. И. Куприн
прещен советской властью). Кроткие обыватели подметали троту­
ары или, сидя на карачках, выщипывали полуувядшую травку, дав­
но выросшую между камнями мостовой (проснулось живучее, ни­
чем не истребимое чувство собственности). Над многими домами
развевался национальный флаг: Белый - Синий - Красный.
«Что за чудо, - подумал я. - Большевики решительно требо­
вали от нас, чтобы мы, в дни их торжеств, праздников и демонстра­
ций, непременно украшали жилища снаружи кусками красной ма­
терии. Нахождение при обыске национального флага, несомненно,
грозило чекистским подвалом и, почти наверное, расстрелом. Ка­
кая же сила, какая вера, какое благородное мужество и какое вели­
кое чаяние заставляли жителей хранить и беречь эти родные цве­
та!»
Да, это бьшо трогательно. Но когда я тут же вспомнил о виден­
ной мною только что горе анонимных доносов, которые обывате­
ли писали на своих соседей, то должен бьш признаться самому себе,
что я ничего не понимаю. Или это та широкая душа, которую хо­
тел бы сузить великий писатель?
И сейчас же, едва завернув за угол полицейского дома, я на­
ткнулся на другой пример великодушия.
Шло четверо местных учителей. Увидя меня, они остановились.
Лица их сияли.
Они крепко пожимали мою руку. Один хотел даже облобызать­
ся, но я вовремя закашлялся, закрыв лицо рукою. «Какой великий
день! - говорили они, - какой светлый праздник!» Один из них
воскликнул: «Христос Воскрес!», а другой даже пропел фальшиво
первую строчку пасхального тропаря . Меня покоробило в них что­
то надуманное, точно они «представляли».
А учитель Очкин слегка отвел меня в сторону и заговорил впол­
голоса, многозначительно:
-
Вот теперь я вам скажу очень важную вещь. Ведь вы и не
подозревали, а между тем в списке, составленном большевиками,
ваше имя бьшо одно из первых в числе кандидатов в заложники и
для показательного расстрела.
Я выпучил гл аза:
- И вы давно об этом знали?
- Да как сказать?" месяца два.
я возмутился:
- Как? Два месяца? И вы мне не сказали ни слова.
Он замялся и заежился:
248

Повести
-
Но ведь согласитесь: не мог же я? Мне эту бумагу показали
под строжайшим секретом.
Я взял его за обшлаг пальто .
-Так на какой же черт вы мне это сообщаете только теперь?
Для чего?
- Ах, я думал, что вам это будет приятно ...
...Ну и отличил ись же вскоре эти педагоги, эти ответственные
друзья, вторые отцы и защитники детей!
Одновременно с вступлением белой армии приехали в Гатчину
на огромных грузовых автомобилях благотворительные американ­
цы . Они привезли с собою - исключительно для того, чтобы под­
кормить изголодавшихся на жмыхах и клюкве детей, - значитель­
ные запасы печенья, сгущенного молока, рису, какао, шоколаду,
яиц, сахара, чая и белого хлеба.
Это бьmи канадские американцы. Воспоминания о них для меня
священны. Они широко снабжали необходимыми медицинскими
средствами все военные аптеки и госпитали. Они перевозили ране­
ных и больных. В их обращении с русскими бьmи спокойная веж­
ливость и христианская доброта - сотни людей благословляли их .
Со своей североамериканской точки зрения они, конечно, не
могли поступить более разумно и практично, как избрать местных
учителей посредствующим звеном между дающей рукой и детски­
ми ртами. Ведь очень давно и очень хорошо, с самой похвальной
стороны известен престиж американского учителя в обществе.
Но известно также - по крайней мере нам, - что в России «осо­
бенная статЬ>).
Таким густым, обильным потоком полилось жирное какао в
учительские животы, такие живописные яичницы-глазуньи завор­
чали на их учительских сковородах, такой разнообразный набор
пищевых пакетов наполнил полки учительских буфетов, комодов,
шкафов и кладовок, что добрые канадцы только ахнули. Да надо
сказать, что учительницы, которым доверяли детские столовые,
оказались не лучше.
Но эти злые мелочи не отвратили и не оттолкнули умную аме­
риканскую благотворительность от прекрасного доброго дела.
Они только, через головы русской общественности, вынесли
чисто практическое решение.
«Мы теперь должны позаботиться сами, чтобы на наших гла­
зах каждая ложка и каждый кусок попали в детские рты по прямо­
му назначению)).
249

А. И. Куприн
Так и сделали. Я не особенно старался воображать се бе, какое
мнение о русском обществе увезли с собой домой, в Канаду, слав­
ные американцы.
Вот еще нелепая встреча: расставшись с учителями, я подряд
встретился с г. К. Это бьш очень приличный, довольно значитель­
ный чиновник, не знаю какого ведомства. Я бьш знаком с ним толь­
ко шапочно. Всегда он бьш холодно-вежлив, суховато-обязателен и
на гатчинских жителей поглядывал немножко свысока. Он бьш кол­
лекционером, собирал красное дерево и фарфор. В Гатчине множе­
ство находилось этого добра и за дешевые цены. Когда-то здесь жили
Орлов, Потемкин и Павел 1. Екатерина бывала часто гостьей во двор­
це, где камни и паркеты создавались по рисункам Растрелли и Ква­
ренги. Там жизнь бьша когда-то богатая и красивая.
Г-н К. поздоровался со мной необычайно оживленно .
- Поздравляю, поздравляю! - сказал он.- А кстати. Ходили
уже смотреть на повешенных?
- Я о них ничего не слыхал.
- Если хотите, пойдемте вместе. Вот тут недалеко, на проспек-
те. Я уже два раза ходил, но с вами, за компанию, посмотрю еще.
Конечно, я не пошел. Я могу подолгу смотреть на мудрую та­
инственную улыбку покойников, но вид насильственно умерших
мне отвратителен .
Г-н К. рассказал мне подробно, что бьши утром повешены гат­
чинский портной - Хиндов и какой-то оставшийся дезертир из
красных. Они взломали магазин часовщика, еврея Волка, и огра­
били его . Хиндов взял только швейную машину. Красноармеец за­
хватил с собой несколько дешевых часов. Волк в это время бьш с
семьей в городе. Грабителей схватила публика и отдала в руки сол­
дат. Обоих повесили рядом на одной березе и прибили белый лис­
ток с надписью: «За грабеж населения».
Бьшо еще двое убитых. Один не известный никому человек, дол­
жно быть, яростный коммунист. Он взобрался на дерево и стал от­
туда стрелять в каждого солдата, который показывался в поле его
зрения . Его окружили. Он выпустил целую ленту из маузера и пос­
ле этого бьш застрелен. Запутался в ветвях, и труп его повис на
них. Так его и оставили висеть.
А другой ". да, другой бьш несчастный Яша Файнштейн. Он
выполнил свое обещание: влез на воз с капустой, очень долго и ярос­
тно проклинал Бога, всех царей, буржуев и капиталистов, всю контрре­
волюционную сволочь и ее вождей.
250

Повести
Его многие знали по Гатчине ... Некоторые люди пробовали его
уговорить, успокоить . Куда! Он бьш в припадке бешенства. Его
схватили солдаты, отвезли в Приоратский парк и там расстреляли.
У него была мать . Ей слишком поздно сказали о Яшиной иере­
миаде. Может быть, если бы она поспела вовремя, ей удалось бы
спасти сына. Она могла бы рассказать, что Яша год назад сидел в
психиатрической лечебнице у д-ра Кащенко, в Сиворицах .
Ах, Яша! Мне и до сих пор его остро жалко. Я не знал ничего о
его душевной болезни.
Да и первый коммунист - не был ли больным?
IX. РАЗВЕДЧИК СУВОРОВ
В помещении коменданта бьmа непролазная давка. Не только
пробраться к дверям его кабинета, но и повернуться здесь было
трудно. Однако, буравя толпу и возвышаясь над ней целой голо­
вою - черной, потной и лохматой, прокладывал себе путь в ее гу­
щине рослый , в еселый солдат без шапки и кричал зычным, хрип­
лым голосом, точно средневековый вербовщик (по-своему он бьm
красноречив) .
-
Записывайтесь, гражданы! Записывайтесь, православные!
Будет вам корчиться от голода и лизать большевикам пятки. Будет
вам прятаться под бабьи юбки и греть ж ... на лежанке . Мы не одни,
за нами союзники: англичане и французы! Завтра придут танки!
Завтра привезут хлеб и сало! Видели небось , как перед нами б егут
красные? Недели не пройдет, как мы возьмем Петербург, вышибем
к чертовой матери всю большевицкую сволочь и освободим род­
ную Россию. Слава будет нам, сл ава будет и вам! А если уткнетесь
в тараканьи щели - какая же вам, мужикам, честь? Не мужчины
вы будете, а г... Тьфу! Не бойтесь: вперед на позиции не пошлем -
возьмем только охотников, кто помоложе и похрабрее . А у кого
кишка потоньше - тому много дела будет охранять город, конво­
ировать и стеречь пленных, нести унутреннюю службу. Записывай­
тесь, молодцы! Записывайтесь, красавцы ! Торопитесь, гражданы!
Очень жалко, что я теперь не могу воспроизвести его лапидар­
ного стиля. Да, впрочем, и бумага не стерпела бы. Его слушали
оживленно и жадно. Не был ли это всем известный храбрец и чудак
Румянцев, фельдфебель первой роты Талабского полка?
Я решил зайти в комендантскую после обеда, кстати захватив
паспорт и оружие.
251

А. И. Куприн
Не успел я раздеться, как к моему дому подъехали двое всадни­
ков: офицер и солдат. Я отворил ворота. Всадники спешились.
Офицер подходил ко мне, смеясь.
- Не узнаете? - спросил он.
- Простите... что-то знакомое, но...
- Поручик Р-ский.
- Батюшки! Вот волшебное изменение. Войдите, войдите, по-
жалуйста.
И мудрено было его узнать. Виделись мы с ним в последний раз
осенью 17-го года. Он тогда, окончив Михайловское училище, дер­
жал экзамен в Артиллерийскую академию и каждый праздник при­
езжал из Петербурга в Гатчину к своим стареньким родственникам,
у которых я часто играл по вечерам в винт: у них и встретились.
У нас бьшо мало общего, да и не могу сказать, чтобы он мне
очень нравился. Бьш и недурен собою, и молод, и вежлив, но как-то
чересчур весь застеmут - в одежде и в душе: знал наперед, что ска­
жет и что сделает, не пил, не курил, не играл в карты, не смеялся, не
танцевал, но любил сладкое. Даже честолюбия в нем не бьшо замет­
но: бьш только холоден, сух, порядочен и бесцветен. Такие люди,
может быть, и ценны, но - просто у меня не лежит к ним сердце.
Теперь это бьш совсем другой человек. Во-первых, он потерял
в походе пенсне с очень сильными стеклами. Остались два красных
рубца на переносице; а поневоле косившие серые глаза сияли доб­
ротой, доверием и какой-то лучистой энергией. Решительно он по­
хорошел. Во-вторых, сапоги его бьши месяц как не чищены, фу­
ражка скомкана, гимнастерка смята и на ней недоставало несколь­
ких пуговиц. В-третьих, движения его стали свободны и широки.
Кроме того, он совсем утратил натянутую сдержанность. Куда де­
вался прежний «тоняга»?
Я предложил ему поесть, чего Бог послал. Он охотно без за-
минки согласился и сказал:
- Хорошо бьшо бы папироску, если есть.
- Махорка.
- 0, все равно. Курил березовый веник и мох! Махорка - бла-
женство!
-
Тогда пойдемте в столовую. А вашего денщика мы устро­
им ... - сказал я и осекся.
Р-ский наmулся ко мне и застенчиво, вполголоса сказал:
-
У нас нет почтенного института денщиков и вестовых. Это
мой разведчик, Суворов.
252

Повести
Я покраснел. Но огромный рыжий Суворов отозвался добро­
душно:
- О нас не беспокойтесь. Мы посидим на куфне.
Но все-таки я поручил разведчика Суворова вниманию степен­
ной Матрены Павловны и повел офицера в столовую. Суворову же
сказал, что, если нужно сена, оно у меня в сеновале, над флигелем.
Немного, но для двух лошадей хватит.
-
Вот это ладно, - сказал одобрительно разведчик. - Кони,
признаться, вовсе голодные.
Обед у меня был не Бог знает какой пышный: похлебка из сто­
летней сушеной воблы с пшеном да картофель, жаренный на сезан­
ном масле (я до сих пор не знаю, что это за штука - сезанное мас­
ло; знаю только, что оно, как и касторовое, не давало никакого
дурного отвкуса или запаха и даже бьшо предпочтительнее, ибо
касторовое - даже в жареном виде - сохраняло свои разрывные
качества). Но у Р-ского бьш чудесный аппетит и, выпив рюмку круто
разбавленного спирта, он с душою воскликнул, разделяя слога:
- Вос-хи-ти-тель-но !
Расцеловать мне его хотелось в эту минуту - такой он стал ду­
шечка. Только буря войны своим страшным дыханием так выпрям­
ляет и делает внутренне красивым незаурядного человека. Ничтож­
ных она топчет еще ниже - до грязи.
-Аразведчику Суворову послать? - спросил я.
- Он, конечно, может обойтись и без. Однако, не скрою, бьш
бы польщен и обрадован.
За обедом и потом за чаем Р-ский рассказывал нам о последних
эпизодах наступления на Гатчину.
Он и другие артиллеристы вошли в ту колонну, которая пре­
одолевала междуозерное пространство. Я уж не помню теперь рас­
положения этих речек : Яны, Березны, Соби и Желчи; этих озер:
Самро, Сяберского, Заозерского, Газерского . Я только помнил из
красных газет и сказал Р-скому о том, что Высший Военный Совет,
под председательством Троцкого, объявил это междуозерное про­
странство абсолютно непроходимым.
-
Мы не только прошли его, но протащили легкую артил
л
е­
рию. Черт знает, чего это стоило, я даже потерял пенсне. Какие
солдаты! Я не умею передать, - продолжал он. - Единственный
их недостаток - не сочтите за парадокс - это то, что они слиш­
ком зарываются вперед, иногда вопреки диспозиции, увлекая не­
вольно за собою офицеров. Какое-то бешеное стремление! Других
253

А. И. Куприн
надо подгонять - этих удержать нельзя. Все они, без исключения,
добровольцы или старые б оевые солдаты, влившиеся в армию по
своей охоте . Возьмите Талабский полк . Он вчера первым вошел в
Гатчину. Основной кадр его это рыбаки с Талабского озера. У них
до сих пор и говор свой собственный, все они цокают: поросено­
цек, курецька, цицверг. А в боях - тигры. До Гатчины они трое
суток дрались без перерыва; когда спали - неизвестно. А теперь
уже идут на Царское Село. Таковы и все полки.
- Смешная история, - продолжал он, - случилась вчера
вечером. Талабцы уже заняли окраины Гатчины, со стороны Бал­
тийского вокзала, а тут подошел с Сиверской Родзянко со своей
личной сотней. Они столкнулись и, не разобравшись в темноте,
начали поливать друг друга из пулеметов. Впрочем, скоро спозна­
лись. Только один стрелок легко ранен .
- Я ночью слышал какой-то резкий взрыв, - сказал я.
- Это тоже талабцы. Капитан Лавров. На Балтийском вокзале
укрьшась красная засада. Ее и выставили ручной гранатой. Все сда­
лись .
Р-ский собирался уходить. Мы в передней задержались . Дверь
в кухню бьша открыта. Я увидел и услышал милую сцену.
Матрена Павловна, тихая, слабая, деликатная старая женщи­
на, сидела в углу, вытирая платочком глаза. А разведчик Сув оров,
вытянув длинные ноги, так что они загородили от угла до угла всю
кухню, и развалившись локтями на стол, говорил нежным фальце­
том:
- Житье, я вижу, ваше паршиво. Ну, ничего , не пужайтесь
боле, Матрена Павловна. Мы вас накормим и упокоим и от всякой
нечисти отобьем. Живите с вашим удовольствием, Матрена Пав­
ловна, вот и весь сказ .
Р-ский уехал со своим разведчиком. Я провожал его . На про­
щание он мне сказал, что меня хотели повидать его сотоварищи­
артиллеристы. Я сказал, что буду им рад во всякое время.
Возвращаясь через кухню, я увидел на столе сверток.
- Не солдат ли забьш, Матрена Павловна?
-Ах, нет. Сам положил. Сказал - это нашему семейству в знак
памяти. Я говорю: зачем? нам без надобности, а он говорит: чего уж .
В пакете бьш белый хлеб и кусок сала.
254

Повести
Х. ХРОМОЙ ЧЕРТ
День этот бьш для меня полон сумятицы, встреч, новых зна­
комств, слухов и новостей. Подробностей мне теперь не вспомнить.
Такие бесконечно длинные дни, и столь густо напичканные лица­
ми и событиями, бывают только в романах Достоевского и в лихо­
радочных снах .
Идя к коменданту, я увидел на заборах новые объявления -
белые узкие листки с четким кратким текстом:
«Начальник гарнизона полковник Пермикин предписывает
гражданам соблюдать спокойствие и порядок». И больше ничего .
Комендант принял меня, поднявшись мне навстречу с кожано­
го продранного дивана. Наружность его меня поразила. Он бьш
высок, худощав, голубоглаз и курнос. Вьющиеся белокурые воло­
сы в художественном беспорядке спускались на его лоб. Похож он
бьш на старинные портреты военных, молодых героев времен Оте­
чественной войны 1812 года, но бьшо в нем еще что-то общее с
Павлом 1, бронзовая статуя которого высится на цоколе против
Гатчинского дворца. Взгляд его бьш открыт, смел, весел и прони­
цателен; слегка прищуренный - он производил впечатление боль­
шой силы и твердости .
Я «явился» ему по форме . Он оглянул меня сверху вниз и как-то
сбоку, по-петушиному. С досадою прочитал я в его быстром взоре
обидную, но неизбежную мысль:
«А лет тебе все-таки около пятидесяти».
- Прекрасно,- сказал он любезным то ном. - Мы рады каж­
дому свежему сотруднику. Ведь, если я не ошибаюсь, вы тот са­
мый ... Куприн ". писатель?
- Точно так, господин капитан .
- Очень приятно. Чем же вы хотите быть нам полезным?
Я ответил старой солдатской формулой :
- Никуда не напрашиваюсь, ни от чего не откажусь, г. капитан.
- Но приблизительно ". имея в виду вашу профессию?
- Мог бы писать в прифронтовой газете. Думаю, что сумел бы
составить прокламацию или воззвание".
-
Хорошо, я об этом подумаю и разузнаю, а сейчас напишу
вам препроводительную записку в штаб армии. Теперь же отбросьте
всякую официальность. Садитесь. Курите.
Он пододвинул мне раскрытый серебряный портсигар с насто­
ящими, богдановскими папиросами. Я совсем отвык от турецкого
табака. От первой же затяжки у меня томно помутнело в глазах и
блаженно закружилась голова.
255

А. И. Куприн
Когда комендант окончил писать, я осторожно спросил о со­
бытиях прошедшей ночи.
Лавров охотно рассказывал (умолчав, однако, о недоразуме­
нии с пулеметами) . Еще ночью бьш назначен комендантом города
командир 3-го батальона Талабского полка полковник Ставский.
Он тотчас же занял товарный вокзал с железнодорожными мастер­
скими и так нажал на рабочих, что к рассвету уже стоял на рельсах,
с готовым паровозом, ямбургский поезд. Недаром он, по прежней
службе, военный инженер. Утром Ставский опять принял свой ба­
тальон, чем бьш чрезвычайно доволен, а обязанности коменданта
возложили на капитана Лаврова, к его великому неудовольствию.
Эти изумительные офицеры С.-3. Армии боялись штабных и гар­
низонных должностей гораздо больше, чем люди, заевшиеся и рас­
пустившиеся в тьшу, боятся назначения в боевые части. Таков уж
бьш их военный порок. Бои бьши для них ежедневным привычным
делом, а стремительное движение вперед стало душевной привыч­
кой и неисправимой необходимостью.
-
Возражать против приказания у нас никто и подумать не
смеет, - говорил Лавров. - Ну, вот я, скажем, комендант. Пре­
красно. Они говорят: ты хромой, тебе надо передохнуть. Да, дей­
ствительно, я хромой. Старая рана. Когда сблизимся - большеви­
ки мне всегда орут: <<Хромой черт! Опять ты зашкандыбал, растак­
то и растак-то твоих близких родственников!» Но ведь я же вовсе
не расположен отдыхать. Ну да, я комендант. Но душа моя вросла
вся в 1-ю роту Талабского полка, ею командовал с самого начала, с
первого дня формирования полка из талабских рыбаков, когда мы
бомбами вышибали большевиков из комиссариатов и совдепов .
- Как вчера? - лукаво спросил я.
Он махнул рукой с беспечной ул ыбкой.
- Пустяки. Гл авное то, что я вот сижу и обывательскую труху
разбираю, а семеновцы и талабцы уже поперли скорым маршем на
Царское, и моя рота впереди, но уж не под моей командой. Впро­
чем , скоро вы ни одного солдата в Гатчине не увидите. Мы наши
боевые части всегда держим на окраинах, по деревням и мысам, а
городов избегаем. Только штабы в городах. Соблазна много: бабы,
притоны, самогон и все такое.
Я, вспомнив об утренних повешенных громилах, спросил:
- Ну как же без солдат можно ручаться за порядок в городе?
- Будьте спокойны. Вы видели только что расклеенные объяв-
ления? Видели, кто их подписал?
256

Повести
- Полковник Пермикин, - сказал я.
-
И баста. Точка. Теперь, правда, уже не полковник, а гене-
рал . Сегодня после молебна генерал Родзянко его поздравил с про­
изводством. Но все равно, раз начертано его имя, то можете ска­
зать всем гатчинским байбакам, что они могут спать спокойно, как
грудные младенцы.
-Строг?
-
В бою лют, стрелками обожаем . В службе требователен. В
другое время серьезен и добр, но все-таки надо вокруг него ходить
с опаскою, без покушений на близость. Зато слово его твердо, как
алмаз, и даром он его не роняет.
- Шутки с ним, значит, плохи?
-
Не рекомендовал бы. Он развлекается совсем по-другому.
Да вот сегодня, всего часа три назад, что он сделал ! -Лавров вдруг
громко, по-юношески расхохотался. - Подождите, я сейчас рас­
скажу вам . Только отпущу этих четырех. (Надо сказать, что во все
время нашего разговора он не переставал спокойно подписывать
бумаги, отдавать приказания и принимать разношерстный народ.)
- Ну, теперь послушайте. Это - потеха.
И он передал мне следующее, что я передаю, как умею.
По случаю благополучного занятия Гатчины назначен бьш в собо­
ре молебен (звон к нему я слышал утром), а после него парад, который
должен бьш принять генерал Родзянко. В храм прибьшо все военное
командование, все свободные от службы офицеры, присугствовал, ко­
нечно, и Пермикин, тогда еще полковник, а через полчаса генерал.
Но в начале богослужения у него вдруг вспльша в голове беспо­
койная мысль. Он за нынешний день отдал бесчисленное количество
приказаний и в их числе распорядился, что бы было перерыто около
Вайволы шоссе, ведущее на Петербург. Город бьш почти пуст, а, по
данным разведки, где-то , на пути к северу, задержалась большая крас­
ная часть с броневиком германского типа. От нее всегда можно бьшо
ожидать внезапного налета. И Пермикин затревожился: точно ли
бьшо понято его приказание и приведено ли оно в исполнение.
Наконец он не утерпел. Подал головою знак своему адъютан­
ту, и они потихоньку вышли из церкви на площадь, где дожидался
их быстроходный автомобиль Пермикина с двумя шоферами-фин­
нами, которые уже давно бьши известны своим баснословным фин­
ским хладнокровием, позволявшим им выполнять точно, безуко­
ризненно и находчиво самые безумные виражи.
Быстро проскочили они Гатчину, артиллерийские казармы, за­
ставу, Орлову рощу. У Вайволы толпились на шоссе люди с кирка-
257

А. И. Куприн
ми, мотыгами и лопатами. Шли с предельной скоростью. На миг
почудилось Пермикину, что перед ним мелькнула и тотчас же уп­
льша назад рассыпанная цепь пехоты . Он хотел уже остановить
мотор. Но бьшо поздно. За поворотом выросла красноармейская
застава. Двое солдат с ружьями наперевес бежали к автомобилю.
При таком положении - все дело в находчивости ... Пермикин
приказал автомобилю остановиться, а сам он, вместе с адъютан­
том, как бьши в золотых погонах, высунулись и стали делать крас­
ноармейцам подзывающие жесты. Те не успели еще подбежать, как
Пермикин издали закричал:
- Скорее, товарищи, скорее! За нами гонятся белые! Мы едем
сдаться красному командованию! Дорога каждая минута! Укажи­
те, как здесь проехать в красный штаб! Да, впрочем, чего лучше,
доставьте нас туда сами. Полезайте-ка, товарищи! Живо!
Оторопелые красноармейцы послушно полезли в автомобиль.
Дверца захлопнулась. Пермикин послал озиравшемуся назад фин­
ну быстрый кругообразный знак указательным пальцем. В ту же
секунду два револьвера уперлись в лбы красных солдат.
- Клади оружие!
Мотор круто повернулся назад и полетел стремглав в Гатчину.
В церкви пели «Спаси, Господи, люди Твоя», когда в нее вошел
незаметно и бесшумно Пермикин. Сдав своих «языков» конвою,
он еще успел прослушать короткую, прекрасную проповедь отца
Иоанна и отсалютовать шашкой на парад генералу Родзянко, по­
здравившему его с генеральским чином.
Но уже пора мне бьшо откланяться. Лавров добродушно про­
сил меня заходить почаще. «Вам нужны всякие наблюдения, а я
каждый день здесь буду торчать до глубокой ночи».
Я спохватился:
- Кому здесь сдают оружие?
-Спуститесь вниз, в контрразведку.
ХI. ОБРЪШКИ
Только вчера (15 янв. 1927 г.) вспомнил я о моей старинной за­
писной книжке и с великим трудом отыскал ее в бумажном мусоре.
Это даже не книжка, а побуревшие клочки бумаги без переплета,
исписанные карандашными каракулями; большинство страниц
пропало бесследно .
258

Повести
Хлопотливый день моей явки к коменданту уцелел и помечен
17 октября. Выписываю скорее по догадкам, чем по тексту, то, что
тогда впопыхах занесено .
17октября
От Л<аврова> - в Штаб корпуса. Это бывшая учительская се­
минария. Никогда не был . Прекрасное здание (внутри), большие
залы. Свет. Паркеты. Адъютант типичный штабной. Шикарный
френч, лакированные сапоги, белые руки. Сам длинный, тонкий,
вымытый. Пробор. Напоминает мне о старом знакомстве. Не вспом­
нил. Сделал вид: как же, как же. Фамилия птичья. Забьm. Смотре­
ли на карту, чтобы меня ориентировать в положении . Штука: он
плохо разбирается, читает карту «от топографической печки».
Начальник штаба Видягин. Рослый, хорошо сложен, сильный,
строгий. Загорел густо, в оливковый цвет. Прилаживал и приме­
рял полковничьи погоны (сегодня произведен: одна полоска лиш­
няя). С ним, должно быть, тяжело. Ходит по кабинету. Большие
ноги, крепко стучит каблуками. Весь прям, и грудь напружена. Го­
лова бодливо опущена, руки за спиной, хмурится, лицо выражает
важность и глубокую мысль. Наполеон?
Оба спрашивали о Горьком, Шаляпине (то же и Лавров) . Хоте­
лось рассказать о словах Троцкого («Правда») в высшем совете (дав­
но): «Гатчину отдадим, а бой примем около Ижорки, в местности
болотистой (Лопатин) и очень пересеченной». Не решился. Все-таки
не свой, полушпак. Оборвут.
В. спросил меня, не соглашусь ли я взять на себя регистрацию
пленных и добровольцев. Конечно, не по мне, но... «Слушаю, г.
полковник». Отпущен бьm благосклонно. Однако суровая здесь
атмосфера. Да и надо так.
Зашел в контрразведку. Там опять Кабин. Сдал наган казаку с
веснушками и шевелюрой . Он улыбнулся немного презрительно и
горько. «Я бы свое оружие никогда не отдал». Мальчик! Портси­
гар в руках находчивого человека стоит больше, чем револьвер в
руках труса. А сколько бьmо людей невинно продырявлено дура­
ками и рукосуями. Савинков мне говорил (1912 г., Ницца): «Верь­
те, заряженный револьвер просится и понуждает выстрелить». Но
в отместку подхорунжему я сказал: «Я не жалею. У меня дома ос­
тался револьвер системы Мервинга, с выдвижным барабаном. Он
не больше женской ладони, а бьет как браунинг». И правда, этот
хорошенький револьвер лежал у меня между стенкой и привинчен­
ной к ней ванной. Его могла извлечь оттуда только маленькая руч­
ка десятилетней девочки .
259

А. И. Куприн
Кабин провожал меня. Сказал:
- Поручик Б. предлагает мне служить в контрразведке. Помо-
гите: как быть?
Я:
- Регистрировались?
- Да.
- В таком случае это предложение равно приказу.
- Но что делать? Мне бы не хотелось.
Я рассердился:
- Мой совет - идите за событиями. Так вернее будет. Ершиться
нечего. Вот я оказал вам случайную помощь".
Нет, нет, это бьш просто долг мало-мальски честного человека.
Поручик Б. требует услугу за услугу. Но ведь и в контрразведке вы
сами можете послужить справедливости и добру, и притом легко:
только правдой. Видите, какой ворох доносов?
Простились.
(1927 год.) И надо сказать, он безукоризненно работал на этом
месте, сделав много доброго. Он живой, напористь1й и чуткий че­
ловек. Притом с совестью. Пишет теперь премилые рассказы.
Зашел на вокзал посмотреть привезенные танки. Ромбические
сороконожки, скалапендры. Ржаво-серые. На брюхе и на спине сот­
ни острых цеплячек. Попадет в крутой овраг и, изгибаясь, выпол­
зет по другому откосу. В бою должны быть ужасающими. Их пять.
Вот имена, пишу по памяти: «Доброволец», «Капитан Крамин».
(Веское наименование.) «Скорая помощь», «Бурый медведь» ". Стоп,
заело (справиться). Господи. Будет ли?
Купил погоны поручичьи, без золота, у Сысоева в лавке ста­
рых вещей. Это уже в четвертый раз их надеваю: Ополченская дру­
жина, Земгор, Авиационная школа и вот - Северо-Западная Ар­
мия . Дома мне обещали смастерить добровольческий угол на ру­
кав. Устал". Сейчас приехали артиллеристы: Р-ский и еще четыре.
Что за милый, свежий, жизнерадостный народ. Как деликатны и
умны . Недаром Чехов так любил артиллеристов.
Расспрашивают о нашем бытии, о красных повелителях. Жале­
ют, сочувствуют, возмущаются. И в конце концов непременно все­
таки расспросы о Горьком и о Шаляпине. Право, уж мне надоело
рассказывать.
Они рассказали много интересного. Между прочим: та вчераш­
ня
я
отчетливая пальба, которая так радостно волновала меня и Ев­
севию, шла не от Коннетабля и не с аэродрома, как мне казалось, а
260

Повести
несколько южнее. Стрелял бронепоезд «Ленин», остановившийся за
следующей станцией после гатчинского Балтийского вокзала.
-
Черт бы его побрал, этот бронепоезд, - сказал с досадою
капитан Г. - Он нам уже не раз встречался в наступлении, когда
мы приближались к железнодорожному пути. Конечно, он немец­
кого изделия, последнее слово военной науки, с двойной броней
ванадиевой стали . Снаряды нашей легкой артил
л
ерии отскакива­
ли от него, как комки жеваной бумаги, а мы подходили почти вплот­
ную. И надо сказать, что на нем бьша великолепная команда. Под
Волосовом нам удалось взорвать виадук на его пути и в двух мес­
тах испортить рельсы. Но «Ленин» открьш сильнейший огонь '­
пулеметный и артиллерийский - и спустил десантную команду.
Конно-егерский полк обстреливал команду в упор, но она чертовс­
ки работала. Не могу представить, какие бьши в ее распоряжении
специальные приспособления! Она под огнем исправила путь, и
«Ленин» ушел в Гатчину.
С огорченным лицом Г. помолчал немного, потом продолжал:
-
Должен сказать, что виною отчасти бьши наши снаряды .
Большинство не разрывалось. Мы наскоро сделали подсчет: из ста
выстрелов получалось только девятнадцать разрывов. Да это что
еще? Нам прислали хорошие орудия, но все без замков. «Где зам­
ки?» Оказывается - «забьши» ...
- Но кто же посьшал орудия и снаряды? - спросил я.
Г. помялся, прежде чем ответить.
- Не надо бы... Но скажу, по секрету... Англичане...
Прежде чем им уехать, я, забыв мудрое правило «не напраши­
ваться и не отказываться», попросил их прислать за мною артилле­
риста с запасной лошадью, чтобы приехать к ним на позицию.
- Лошадь,- сказал я,- мне все равно какая будет, хоть крес­
тьянская клячонка. Но если возможно ...
Они уехали, обещав мне сделать это. Условились о времени. Но
так и не прислали. Полсуток в Гатчине - это бьша их последняя
передышка. Дальше -они все втянулись в непрерывные бои, вплоть
до отступления, и отдохнули только в Нарве, горьким отдыхом.
ХО. ГАЗЕТА
Итак: я готовился к кропотливой работе по регистрации и не могу
сказать, чтобы это будущее занятие рисовалось мне в чертах занят­
ных и привлекательных. Предвидел я, что полковник Видягин кру-
261

А. И. Куприн
товат и требователен, но этого я не боялся. Мне почему-то верилось,
что он скоро ко мне присмотрится и привыкнет и впоследствии -
почем знать, - может быть, даст мне возможность увидеть, услы­
шать и перечувствовать более яркие вещи, чем механическая возня
по записыванию пленных и добровольцев. Судьба послала мне иное.
Прибыть мне приказано бьшо в учительский институт на дру­
гой день к 10-ти часам, но в половине 1 О-го за мной заехал полков­
ник Б. на автомобиле и отвез меня в штаб Глазенапа. Он предста­
вил меня генералу Краснову. Заочно мы знали друг друга, и встре­
ча эта бьша для меня приятна. Петр Николаевич осведомил меня,
что сейчас придет Глазенап и разговор будет о возможности со­
здать в Гатчине прифронтовую газету. Я ни на минуту не забывал
того, что хотя предо мною сидит очаровательный человек, Петр
Николаевич, автор путешествий и романов, которые я очень це­
нил, но что для меня он сейчас Ваше Высокопревосходительство,
генерал от кавалерии. В Северо-Западной Армии в служебных от­
ношениях все тянулись в ниточку. Впоследствии я ближе узнал
П. Н. Краснова, и воспоминания о нем у меня самые благодарные,
почтительные и дружеские. Но если человек вкусил с десяти лет
тягость воинской дисциплины, то потом возврат к ней сладостен.
Вошел быстрой, легкой походкой, чуть позванивая шпорами,
генерал Глазенап, он же - генерал-губернатор всех областей, от­
торгнутых от большевиков.
Я залюбовался им. Он бьш очень красив: невысокий, стройный
брюнет, с распущенными черными усами, с горячими черными гла­
зами, со смуглым румянцем лица, с легкостью хорошего кавалерис­
та и со свободными движениями светского человека. Он бьш участ­
ником Ледяного похода, водителем многих отчаянных конных атак.
Говорить с ним бьшо совсем не трудно, тем более что П. Н.
Краснов понимал дело и поддерживал меня. Газета, по его мне­
нию, необходимое. Вопрос в типографии и бумаге. О деньгах забо­
титься не надо: на днях выходят из печати новые кредитки Северо­
Западного правительства. Руководителем и моим непосредствен­
ным начальником будет генерал Краснов. Через сколько времени
может выйти первый номер, по моим расчетам?
Я стал делать оговорки: сможет ли генерал Краснов дать сегод­
ня же передовую статью? - Да, часа через два-три. Есть ли в штабе
последние красные газеть1 и можно ли из них делать вырезки? -Есть,
можно, но только для первого номера в виде исключения. Обычно
прежде всего газеть1 поступают в штаб, для сводки. Нет ли иност-
262

Повести
рапных газет, хотя бы и не особенно свежих? - Найдутся. Есть ли в
штабе бумага? - Есть, но только писчая, почтового формата. Раз­
решено ли мне будет в случае, если в типографии нет бумаги, рекви­
зировать ее в каком-нибудь магазине? - Можно. Только дайте рас­
писку, а счет присьmайте в канцелярию". Все? - спросил генерал.
-
Как будто все, В<аше> Пр<евосходительство>,- ответил
я. - Только ...
Вот тут-то я себя мысленно похвалил. Во всех деловых перего­
ворах и контрактах я никогда не упускал мелочей, но всегда забы­
вал самое гл авное. А теперь нашел.
-
Только должен предупредить, что наборщики - самый
гордый и капризный народ на свете. Этих «армии свинцовой суро­
вых командиров» можно взять лишь добром . Деньги теперь - нич­
то . Но если вьщать им хотя бы солдатский паек, то они, наверно,
будут польщены таким вниманием.
-
Хорошо. Обратитесь к моему заведующему хозяйством. Я
предупрежу. А все-таки: когда же мы увидим первый номер?
- Завтра утром, - брякнул я и, признаться, прикусил язык.
Генерал Глазенап весело рассмеялся.
- Это по-суворовски!
Генерал Краснов поглядел на меня сквозь золотое пенсне с чуть
заметной улыбкой . Я поспешил оговориться:
-
Конечно, это не будет номер «Таймса» в 32 страницы и вый­
дет не в пятистах тысячах экземпляров. Но... позвольте попробовать.
Генерал Глазенап сказал:
-
Сл овом, я передаю вас генералу Краснову. Он, без сомне­
ния, понимает в этом деле более меня. Затем: желаю полного успе­
ха. Извините, меня ждут.
О самом главном, о названии газеты, труднее всего бьшо стол­
коваться. Я не раз присутствовал при крещении периодических из­
даний и знаю, как тяжело придумать имя. Каждое кажется устарев­
шим, похожим на какое-нибудь другое имя, мало или чересчур мно­
го звучащим, трудновыговариваемым, и т. д. Впоследствии, когда
войдет в силу привычка, - всякое название становится удо бным .
Мы всячески комбинировали «Свет», «Север», «Неву», «Россию»,
«Свободу», «Луч», «Белый», «Армию», «Будущее». П. Н. Краснов
нашел простое заглавие: «Приневский край». Мелькнул у меня в
голове дурацкий переворот: «При! Невский край» . Но каждое наи­
менование можно перебалаганить. Все равно: на десятом номере
обомнется и станет привычным.
263

А. И. Куприн
Вот здесь, в Париже, мне часто намекают, что я, может быть,
писатель, но, во всяком случае, не журналист. Я не возражаю. Но
ровно в 2 часа дня 19 октября, то есть через 28 часов, я выпустил в
свет 307 экземпляров первого номера «Приневского края». Отлич­
ная статья П. Н. Краснова о белом движении пришла аккуратно,
вовремя. По справедливости, хотя и очень мягко, сделал мне П. Н.
выговор за то, что я не послал ему корректуры (занести бьшо всего
два шага). Прекрасную оберточную рыжую бумагу я реквизиро­
вал в магазине Офицерского экономического общества. Наборщи­
ков оказалось трое: сын хозяина типографии, длиннорукий, длин­
ноногий лентяй и ворчун, скверный наборщик, но, к счастью, фи­
зически сильный человек; второй знал кое-как наборное дело, но
страдал грыжей и кашлял; третий же бьш мастер, хотя и великий
копун, медлитель и мрачный человек.
Станок бьш если не Гуттенбергов, то его внучатый племян
н
ик.
Он печатал только одну полосу. Чтобы тиснуть продолжение, надо
бьшо переворачивать лист на другую сторону. Приводился он в дей­
ствие колесом, вручную, в чем я принимал самое живое участие.
Я уже успел сдать в печать стихи (правда, не новенькие), ста­
тью под передовой, отчет о параде, прекрасную проповедь о. Иоан­
на и характеристику Ленина (я сделал ее без злобы, строго держась
личных впечатлений) . Кроме того, я вырезал и снабдил коммента­
риями все интересное, что нашел в красных газетах. Я также про­
держал обе корректуры. Словом: Фигаро здесь, Фигаро там .
Часам к 11-ти ночи люди устали, но ропота не бьшо. Я сбегал
за пайками и предложил, и, по-моему, вовремя и деликатно. Ска­
зал: <<А кстати, вот ваш ежедневный паек». Это их так взбодрило,
что они и на мою долю отрезали холодного мяса, свиного сала и
белого хлеба. Утром заканчивали работу вдвоем: я и мрачный тип.
Г.г. журналисты, работали ли вы в таких условиях?
Этот станок, этого верблюда мы таскали с собою потом в Ям­
бург, в Нарву и в Ревель. Разбирали и собирали. Главный его недо­
статок бьш в медлительности работы. Вертеть колесо, да еще дваж­
ды, - занятие нелегкое.
1-й номер расхватали в час. Цена ему бьша полтинник на ке­
ренки. Почему мы не брали по пятьсот рублей? - не понимаю.
Впрочем, разницы между этими суммами не бьшо никакой. И мы
сами не знали, куда девать вырученные деньги. Наняли бьшо кор­
ректоршу (она же и кассирша), но через час пришлось ее уволить:
никуда не годилась .
264

Повести
ХШ. КРАСНЫЕ УШИ
Нелегка бьша вначале газетная работа при оборудовании дела
самыми примитивными способами и средствами. Но мне она дос­
тавляла удовлетворение и гордость. Тем более что вскоре дело на­
ладилось и пошло ровно, без перебоев.
Все тот же внимательный, памятливый и точный комендант
Лавров по моей просьбе распорядился, чтобы при разборке плен­
ных красноармейцев спрашивали: нет ли среди них мастеров пе­
чатного дела. На третий же день мне прислали двух. Один рядовой
наборщик, весьма полезный для газеты, другой же оказался прямо
драгоценным приобретением: он раньше служил в синодальной
типографии, где, как известно, требуется самая строгая, интеграль­
ная точность в работе, а кроме того, у него оказались глазомер и
находчивость настоящего метранпажа. Вблизи Гатчины мы отко­
пали бумажную фабрику, заглохшую при большевиках, но с доста­
точным запасом печатной бумаги.
П. Н. Краснов давал ежедневно краткие, яркие и емкие статьи,
подписывая их своим обычным псевдонимом Гр . Ад (Град бьшо
имя его любимой скаковой лошади, на которой он взял в свое вре­
мя много призов в Красном Селе и на Concours Hippiques в Михай­
ловском манеже). Он писал о собирании Руси, о Смутном времени,
о приказах Петра Великого, о политической жизни Европы . Оба
штаба (ген. Глазенапа и графа Палена), жившие друг с другом не­
сколько не в ладах, охотно посьшали нам, какие бьшо возможно,
сведения и распоряжения. Напечатали два воззвания обоих генера­
лов и главнокомандующего ген. Юденича. Наняли двух вертель­
щиков. Работали круглые сутки в две смены. Довели тираж до ты­
сячи, но и того не хватало.
Красные газеты получались аккуратно и в изобилии: от пленных
и через разведчиков, ходивших ежедневно в Петербург, в самое чер­
тово пекло, разнюхивать события. С чувством некоего умиления
читал я в них лестные строки, посвященные мне. Из одной заметки я
узнал, что штаб Юденича помещается в моем доме, а я неизменно
присутствую на всех военных советах в качестве лица, хорошо знаю­
щего местные условия. Василий Князев почтил меня стихами:
Угостил его Юденич коньяком,
И Куприн стал нам грозиться кулаком.
Что-то в этом роде".
265

А. И. Куприн
Пролетарский поэт Демьян Бедный отвел мне в московской
«Правде» целый нижний этаж, уверяя, что я ему показался подо­
зрительным еще в начале 19-го года, когда я вел в Кремле перего­
воры с Лениным, Каменевым, Милютиным и Сосновским об изда­
нии беспартийной газеты для народа. Это правда: о такой газете я
и хлопотал, но не один : за мной стояла большая группа писателей
и ученых, не соблазненных большевизмом. Имелись и деньги. За­
тея не удалась. Мне предложили заднюю страницу «Красного па­
харя». Но красный - какой же это пахарь? И зачем пахарю крас­
ный цвет? Я уехал в Петербург ни с чем.
Но Демьян, слушавший, неприглашенным, наши переговоры,
уже тогда решил в уме, что я обхожу советскую власть <<Змеиным
ХОДОМ».
Это все, разумеется, вздор... Печально бьшо то, что, вниматель­
но вчитываясь в красные петербургские газеты, можно бьшо уло­
вить в них уши и глаза, находящиеся в Гатчине.
Из крупных гатчинских коммунистов никто не попался белым
(кстати, дважды, они упустили из рук Троцкого в Онтоло и в Вы­
соцком, находя каждый раз вместо него лишь пустое, еще теплое
логовище). Ушел страшный Шатов, однажды приказавший расстре­
лять женщину, заложницу за мужа-авиатора, вместе с грудным ре­
бенком, которого у нее никак нельзя бьшо отнять.
Улизнул Серов, председатель Гатчинской Чека, кумир гимнази­
сток-большевичек, бывший фейерверкер царской армии: на Псков­
ском фронте он вызвал из строя всех прежних кадровых офицеров,
числом около 50-ти, велел их расстрелять и для верности сам при­
канчивал их из револьвера. Перед казнью он сказал им: «".Ни одно­
му перекрасившемуся офицеру мы не верим. Свое дело вы сделали,
натаскали красных солдат, теперь вы для нас - лишняя обуза».
Ушел неистовый чекист Оссинский. В его квартире нашли под­
вал, забрызганный до потолка кровью, смердящий трупной вонью.
Исчез палач - специалист Шмаров, бывший каторжник, -убийца,
который даже всегда ходил в арестантском сером халате, с круглой
серой арестантской бескозыркой на голове. Он как-то на Люцевс­
кой улице, пьяный, подстрелил без всякого повода и разговора, сза­
ди, незнакомого ему прохожего, ранил его в ногу, вдруг освирепел,
потащил его в ЧК (тут же, напротив) и дострелил его окончательно.
Поймали бель1е только одного Чумаченку, захватив его в Крас­
ном. Этот безобидный человек-пуговица заведовал пищевыми запа­
сами и называл себя «Король продовольстрия». Никому он зла не
266

Повести
делал, наивно упивался высотою своего положения и бьш забавен со
своим всегда вздернуrым носом-пуговичкой. На него сделали донос.
Словом, ушли тузы и фигуры. Осталась дребедень. Но, прячась
за нее, какие-то неуловимые многознающие и пронырливые люди
сообщались с красным командованием, посьшая ему в Петербург
сводки своих наблюдений. Разыскивать их было некогда и некому.
И - вероятнее всего - это они намеревались устроить в Гатчине
провокационный погром.
Как-то вечером зашел я к моему приятелю-еврею. У него застал
смятение и скорбь . Мужчины только что вернулись из синагоги. У
дедушки Моти, старейшего из евреев, во время молитвы впервые
затряслась голова и так потом не переставала трястись . Добрая,
толстая хозяйка просила меня взять к себе на время ее пятилетнюю
девочку Розочку, а та прижималась к ней и плакала. Все они бьmи
смертельно напуганы уличными сплетнями и подметными аноним­
ными письмами.
В тот же вечер, руководясь темным инстинктом, я передал эту
сцену полковнику Видягину. Его сумрачные глаза вдруг вспыхнули.
- Я не допущу погромов, с какой бы стороны они ни грозили, -
воскликнул он. - Жидов я, говорю прямо, не люблю. Но там, где
Северо-Западная Армия, там немыслимо ни одно насилие над мир­
ными гражданами . Мы без счета льем свою кровь и кровь больше­
вицкую, на нас не должно быть ни одного пятна обывательской
крови. Садитесь и сейчас же пишите внушение жителям.
Через полчаса я подал ему составленное воззвание. Говорил в
нем о том, что еще со времен Екатерины 11 и Павла 1 живуr в Гат­
чине несколько еврейских фамилий, давно знакомых всему городу,
честных тружеников, небогатых мастеров, людей совершенно чуж­
дых большевистским идеям и нравам. Говорил о Едином Боге, о
том, что не время в эти великие дни сеять ненависть. Упомянул в
конце о строгой ответственности и суровой каре, которая постиг­
нет насильников и подстрекателей.
К ночи воззвание бьmо подписано графом Паленом и скрепле­
но начальником штаба. На другой день оно бьшо расклеено по за­
борам .
Пишу об этом так подробно, потому что мне лишний раз хо­
чется подтвердить о полном доброты, нелицеприятном, справед­
ливом отношении С.-3. Армии ко всем мирным гражданам, без раз­
личия племен и вероисповеданий. Об этом подтвердят все участни­
ки похода и все жители тех мест, где эта армия проходила.
267

А. И. Куприн
А вот в ревельской газете «Свободная Россия» Кирдецов, Дю­
шен и Башкирцев позволили себе оклеветать эту истинно рыцар­
скую армию как разбойничью и грабительскую, говоря не о тьше,
а о доблестных офицерах и солдатах похода-легенды.
XIV. НЕМНОЖКО ИСfОРИИ
Северо-Западная Армия не бьша одинока в борьбе с большеви­
ками. По условиям своего созидания и формирования Северный кор­
пус с первых своих дней оказался тесно связанным с Эстонской рес­
публикой и с ее молодой армией. Боевое крещение получили части
Русского Корпуса, защищая Эстонию от вторжения большевистс­
ких войск. До мая 1919 г. все операции Северной армии происходи­
ли на эстонской территории. Отсюда причины союзных отношений
между обеими армиями. В период существования Северного Русско­
го Корпуса эти отношения бьши оформлены заключенным догово­
ром. Однако в момент превращения Русского Корпуса в армию по­
ложение сторон изменилось. Эстония бьша освобождена от больше­
виков, и русская армия сражалась на русской территории.
По этим соображениям Русская Армия вышла из подчинения
эстонскому главнокомандованию и в лице генерала Юденича по­
лучила собственного руководителя, назначенного Верховным пра­
вителем России. Бьши раньше планы о возглавлении армии гене­
ралом Гурко или Драгомировым . Но имя победителя Эрзерума
более импонировало.
Не имея собственных портов, ограниченная размером террито­
рии, С.-З. белая Россия принуждена бьша, а с нею и С.-З. Армия,
базироваться на Ревель и на Эстонию. Между тем Эстония уже бьша
свободна от большевиков, имела свыше чем 80-тысячную армию и в
существенной помощи белой армии уже не нуждалась. Прежний вза­
имный договор отпадал. Требовалось новое договорное соглаше­
ние, и почва для него нашлась, но очень волнующая. С одной сторо­
ны, сформированное в августе 1919 года С.-З. правительство поспе­
шило признать полную и вечную независимость Эстонии и дало га­
рантию требовать этого признания всеми Великими державами, Вер­
ховным правителем России и всеми областными ее правительства­
ми. За это Эстония согласилась оказывать помощь белой России в ее
борьбе с большевиками и обещала помочь генералу Юденичу при
походе на Петербург. (Однако, когда наступление на Петербург на­
чалось, то эстонские войска в нем участия почему-то не приняли ".)
268

По вести
Предполагался подобный же взаимный договор с Финляндией,
и она также искала к нему путей. Он не состоялся. Вопрос об его
осуществлении зависел главным образом от бывших русских дип­
ломатов, эмигрировавших в Париж. Они отказали. Почему? Энер­
гичный напор на красных со стороны Финляндии решил бы судьбу
Петербурга в два-три дня.
Высший совет командования Белой армии сознавал, что общее
состояние тьша и политической обстановки еще не вполне отвеча­
ет требованиям немедленного наступления.
Но строевые начальники, видевшие настроение своих солдат,
твердо знали и чувствовали, что этот бодрый воинственный дух
необходимо поддержать именно переходом от метода обороны,
изнурявшей боевые части и понижавшей их боеспособность, к ре­
шительному и быстрому наступлению.
Дух и воля армии одержали верх . Главное командование реши­
лось наконец на открытие военных действий. Впрочем, за необхо­
димость наступления говорили громко еще следующие доводы.
1) Эстония под влиянием своих социалистических партий уже
намеревалась вступить в мирные переговоры с Советской Россией.
Заключение такого мира лишало бы С.-3. Армию и военной
поддержки Эстонии, и пользования для военных целей портами и
железными дорогами Эстонии.
2) Успехи Деникина при его движении на Москву привлекли в
тот момент внимание всего красного главнокомандования. Чтобы
отразить его победоносное наступление, напрягались все советские
силы. Угроза Петербургу в эти дни значительно облегчила бы за­
дачу Деникина.
3) Необходимость взятия Петербурга до наступления холодов.
Главная цель взятия Петербурга - освобождение от террора, от
холода и голода несчастного населения столицы. Ввоз необходи­
мого продовольствия и предметов первой необходимости возмо­
жен лишь до прекращения навигации, которая с конца ноября уже
связывается замерзающим Петербургским портом.
4) Обещанная поддержка военного английского флота, действия
которого находились в зависимости от наступления морозов.
5) Великолепный дух белых солдат, оторванных, однако, от
родины и семьи, не мог бы выдержать своего напряжения до весны
и в течение зимы сменился бы унынием и всеми его последствиями.
6) Командование Красной Армии прозевало возрождение духа и
силы С.-3. Армии. Оно продолжало ее считать не вполне боеспособ-
269

А. И. Куприн
ной и не боялось ее. Поэтому многие красные части бьmи переведены
на другие фронты, и соотношение сил на С.-3. фронте бьшо в данный
момент очень благоприятным для наступления Белой армии.
Наступление бьшо решено.
Я пламенный бард С.-3. Армии . Я никогда не устану удивлять­
ся ее героизму и воспевать его . Но ведь есть на свете и проза. Мно­
го способствовало подъему духа в С.-3. Армии появление наконец
давно обещанной, так долгожданной помощи от французов и анг­
личан в виде первых транспортов обмундирования, танков, ору­
дий, снарядов, ружей . Солдаты по прибытии первых грузов ожили
духом. Они удостоверились собственными глазами, что старые дру­
зья и союзники по войне с Германией решительно хотят помогать
белым армиям в их борьбе с большевиками. Сапоги, хлеб, шинель
и ружье - это все, что нужно воину, кроме убеждения, что война
имеет смысл. Голодный, босый, невооруженный солдат - хоро­
ший материал лишь для бунта или для дезертирства. Глупость го­
ворила ходячая поговорка удалых прежних военачальников: «Я
своим солдатам три дня есть не дам, так они врага с кожей и костя­
ми слопают, так что они без вести пропадут и назад не вернутся».
Активные операции С.-3. Армии против Петербурга могли раз­
виваться в двух направлениях. Большинство старых генералов, не­
давно прибывших на фронт гражданской войны и не знавших ее
условий, настаивали на том, что необходимо обеспечить себя взя­
тием Пскова и лишь после этого открыть движение на Петербург.
Но командный состав из числа тех, кто с первых дней суще­
ствования С.-3. корпуса находились в нем и знали его боевые каче­
ства, решительно настаивал на ином плане. В гражданской войне,
говорили они, гораздо вернее проявлять быстроту и натиск. Все
здесь зависит от психологического момента. Если нам стремитель­
но удастся уловить его, то красный Петербург не спасут ни наши
обнаженные фланги, ни обходное движение советских полков! Эта
упругая стремительность должна вызвать растерянность среди ко­
мандного состава Красной Армии, пробудить уснувшие надежды
в антибольшевиках в Советской Армии и в Петербурге, создать
благоприятные условия для восстания рабочих масс и т. д.
Этот план восторжествовал. Страшная стремительность, с ко­
торой С.-3. Армия ринулась на Петербург, действительно вряд ли
имела примеры в мировой истории, исключая разве легендарные
суворовские марши.
270

Повести
XV. ПАРТИЗАНСКИЙ ДУХ
Передо мною лежит брошюра: «Октябрьское наступление на
Петроград и причины неудачи похода. Записки белого офицера».
Это единственный печатный материал, посвященный походу. Автор
не назван. (Говорят, сохранились кое-где полковые и дивизионные
архивы. Но ими воспользуется со временем усидчивый историк.)
Книжка ценная, составлена ясно, толково, со знанием дела, с
любовью к родине, с горячей скорбью о трагической судьбе герой­
ской Северо-Западной Армии . Я вынужден ею пользоваться для
того, что бы не заблудиться в чрезвычайно сложных и путаных де­
талях наступления. Надо сказать, что она не только подтверждает
все мною слышанное и лично наблюденное, но и проливает на со­
бытия верный свет. Лишь в оценке неудач армии у меня несколько
иной взгляд, чем у талантливого автора, очевидно, доблестного
кадрового офицера прежней великой российской армии. Но книгу
его я усердно рекомендую любителям.
Говорили многие потом, разбирая критически операции С.-З.
Армии, что в ней бьmо слишком много партизанского духа. Но
какой же иной могла быть армия добровольцев , всего в 20-тысяч­
ном составе, в дни братоубийственной гражданской войны, в сверх­
человеческой обстановке непрестанных на все стороны боев, днев­
ных и предпочтительно ночных, с необеспеченным флангом, с един­
ственной задачей быстроты и дерзости, со стремительным движе­
нием вперед, во время которого люди не успевали есть и выспать­
ся? Так почему же эта армия не разлагалась, не бежала, не грабила,
не дезертировала? Почему сами большевики писали в красных га­
зетах, что она дерется отчаянно? Отчего Талабский полк, более всех
других истекавший кровью, так доблестно прикрывал и общее от­
ступление, а в дни Врангеля, год спустя, пробрался поодиночке из
разных мест в Польшу к своему вождю и основателю, генералу
Пермикину, чтобы снова стать под его водительство? Да только
потому, что каждый стрелок в ней, каждый конник, каждый навод­
чик, каждый автомобилист шел освобождать сознательно родину.
Совсем забыты бьmи у них разность интересов и отдаленность гу­
берний Псковской и Тамбовской. Оттого-то их с теплой душой
встречало и с терпкой печалью провожало крестьянство, которое
безупречно служило им в качестве возчиков, проводников и доб­
рых хозяев. Оттого-то белый солдат и мог свободно проявлять са­
мое важное во всякой и самое драгоценное в гражданской войне
качество - личную инициативу.
271

А. И. Куприн
Еще говорили об отсутствии единой главноначальствующей
воли и указывали на это как на причину отсутствия ответственнос­
ти у должностных лиц, которые не хотели отбросить самостоятель­
ных партизанских приемов и руководствовались лишь личными
соображениями.
Формальный глава армии существовал. Это бьm генерал Юде­
нич, доблестный, храбрый солдат, честный человек и хороший во­
еначальник. Но из всех русских известных современных полковод­
цев, которые сумели бы мощно овладеть душами, сердцами и во­
лею этой совсем необыкновенной армии, я могу представить себе
только генерала Лечицкого. Генерал Юденич только раз показал­
ся на театре военных действий, а именно тотчас же по взятии Гат­
чины. Побывал в ней, навестил Царское Село, Красное и в тот же
день отбьm в Ревель. Конечно, очень ценно бьmо бы, в интересах
армии, если бы ген. Юденич, находясь в тьmу, умел дипломатично
воздействовать на англичан и эстонцев, добиваясь от них обещан­
ной реальной помощи.
Но по натуре храбрый покоритель Эрзерума бьm в душе - ка­
питан Тушин, так славно изображенный Толстым. Он не умел с ними
разговаривать, стеснялся перед апломбом англичан и перед общей
тайной политикой иностранцев. Надо сказать правду: он раз про­
явил несомненно большое достоинство. Это бьmо в тот день, когда
английский генерал Марч (или Гоф?), велев в срок сорока минут со­
ставиться северо-западному правительству, хотел начать договор­
ной акт параграфом: «ВоЙдЯ в Петербург свергнув большевицкую
власть, эстонцы, при помощи северо-западного правительства и его
армии, устраивают. Россию на демократических началах».
Этой глупости не выдержало закаленное сердце старого воина.
Он протестовал так решительно, что бритый англичанин с огром­
ным подбородком должен бьm сдаться.
Единый вождь в этой особенной войне должен бьm бы непре­
менно показываться как можно чаще перед этим солдатом. Солдат
здесь проявлял сверхъестественную храбрость, неописуемое муже­
ство, величайшее терпение, но безмолвно требовал от генерала и
офицера высокого примера. В офицерском составе уживались лишь
люди чрезмерно высоких боевых качеств. В этой армии нельзя бьmо
услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый,
отважный, геройский и т. д. Бьmо два определения: «хороший офи­
цер» или изредка: «да, если в руках» . Там генералы Родзянко и
Пален, оба высоченные гиганты, в светлых шинелях офицерского
272

Повести
сукна, с оружием, которое в их руках казалось игрушечным, ходи­
ли в атаку, впереди цепей, посьшая большевикам оглушительные
угрозы. Там Пермикин ездил впереди танка, показывая ему путь,
под огнем из бронепоездов, под перекрестной пальбою красных
цепей, сидя на светлой серой лошади .
Что же касается того, что военачальники руководились лишь лич­
НЬIМИ соображениями, выходя из общего плана, то вряд ли это верно.
По объявлении похода армия пошла в наступление 7 колонна­
ми, каждая в ином направлении. Неминуемо случалось то, что ко­
лонны теряли связь в болотистых и лесных местностях, тем более
что красные, отступая, не только перерезали телеграфные прово­
локи, но и срубали столбы. Двигались они руководимые каким-то
звериным чутьем, птичьим инстинктом, но пришли вовремя и еще
при сближении помогали одна другой в атаках энергичной под­
держкою. Вот вам и партизанская война.
Бьш, правда, бьш один ужасный, прискорбный случай созна­
тельного неповиновения генерала приказу. Я говорю о генерале,
офицере генерального штаба Ветренко". О нем после. Но нельзя
же на одном несчастном случае строить огульные выводы .
XVI. ЛУНАТИКИ
Состав северо-западников не бьш постоянным: он имел теку­
чий, меняющийся характер.
Во время весеннего налета на форт Красная Горка значитель­
ная часть гарнизона перешла без боя на сторону белых: образовал­
ся Красногорский полк . Ушли к белым посланные против них вя­
тичи - вот и Вятский полк.
В тот же период двинуло красное командование в тьшовой об­
ход белых Семеновский (бывший лейб-гвардии) полк, - <<Полк внут­
ренней охраны Петрограда», как его называли официально. Стран­
ным, загадочным, непонятным бьшо существование Семеновского
полка после революции и особенно отношение к нему большеви­
ков. Этот полк, так круто расправившийся с московским восстани­
ем в 1906 году, жил в прежних казармах, по прежнему укладу, нес
караульную службу по охране Государственного банка, Казначей­
ства и других верных пунктов и как бы находился под особым по­
кровительством . Зайдя в тъш белых у Выры, он с музыкой перешел
в С.-3. Армию, убив сначала своих комиссаров и красных фельдфе­
белей (один из них застрелился). Полк так и сохранил навсегда свое
старинное Петровское имя.
273

А. И. Куприн
Проходили иногда сквозь состав С.-3. Армии необыкновенные,
удивительные части, характера, так сказать, гастрольного . Таков
бьm, например, знаменитый Тульский батальон. О нем до сих пор
старые офицеры и солдаты Северного корпуса вспоминают со сме­
хом и с восхищением.
В пору бешеного нажима большевиков на крестьян, когда преда­
вались огню, разрушению и сравнивались с землею (речь Троцкого)
целые села и деревни, произоrшю маленькое чудо. Вооружившись как
попало, этот отряд пошел наудалую разыскивать то самое место, где
бьют большевиков. Блуждая по лицу земли русской, они, кажется,
хотели попасть к Деникину, но попали сначала к Петлюре, потом в
Польшу. У Петлюры им «шибко не показалось», поляки их не приня­
ли. Наконец, в Пскове им удалось набрести на настоящих истребите­
лей большевизма. Тут они и остались, поступив в распоряжение Се­
верного корпуса под наименованием Тульского батальона.
Я до сих пор не знаю, никогда не мог добиться: кто из командо­
вания считался главным, непосредственным начальником туляков.
Дрались они с несравненной, безумной храбростью. Вышибать не­
приятеля из деревень, брать молниеносной атакой мосты и другие
узкие опасные проходы бьmо точно их любимой специальностью.
Побежденным они никогда не давали пощады. В крепких, жестких
руках из Тульского батальона мог бы выработаться превосходный
боевой материал. И надо сказать, что среди офицеров Сев. корпуса
бьmо достаточно людей с железной волей. Однако подчинить туля­
ков хотя бы первым, основным началам воинской дисциплины ока­
залось немыслимым. Так они успели озвереть в долгом гуртовом
бродяжничестве. Таких грабителей, мародеров, плутов и ослушни­
ков свет не видывал. Ни наказания, ни уговоры на них нимало не
действовали. Приumось при основательной чистке С.-3. Армии пе­
ред походом на Петербург распроститься с удивительным Тульским
батальоном, т. е., вернее, с его жалкими остатками, ибо большин­
ство туляков погибло в боях . Жили грешно - умерли с честью.
Формировались полки и добавлялись, можно сказать, на ходу.
Иногда по составам батальонов можно бьmо проследить историю
полка, как историю земли по геологическим наслоениям. Вот, на­
пример, знаменитый Талабский полк :
1-й батальон: рыбаки с Талабских островов (Великое озеро, близ
Чудск ого) . Это основа и первый кадр.
2-й батальон: старообрядцы и жители подгатчинских сел (вто­
рые - превосходные проводники) .
274

Повести
3-й батальон : вятичи и пленные матросы (матросы были перво­
классными бойцами) .
Во все три батальона в значительном количестве вошла учаща­
яся молодежь Ямбурга и других ближних мест. Большинство этих
юношей не вернулось домой . Поги бли.
Да! Великую, кровавую, святую жертву родине принесли рус­
ские юноши и даже м альчики на всех фронтах, во всех боях ужас­
ной гражданской войны .
По этому списку можно догадаться о путях полка.
О Талабском полке и о 2-й дивизии, в которую он входил (Ост­
ровский - 500 штыков; Талабский - 1000; Уральский - 450; Се­
меновский - 500, и эти числа лишь в начале похода) - о них мне
придется уп оминать особенно часто . И вовсе не потому, что эти
части отличались от других б оевыми или легендарными чертами.
Нет, все полки С.-3. Армии бьши выше похвал, и об их подвигах
думаешь невольно теперь как о великой сказке. Я порой недоуме­
ваю: почему это никогда не сл ышно и в газетах нет ничего о вече­
рах, собраниях или обществе северо-западников. И мне кажется,
что эти люди сделали так много непосил ьного для человека, пре­
одолели в такой громадной мере инстинкт самосохранения, пере­
жили такое сверхъестественное напряжение физических и нравствен­
ных сил, что для них тяжким стало воспоминание.
Так лунатик, перешедший ночью по тонкой гибкой дощечке с
пятого этажа одного дома на пятый другого , взглянет днем с этой
высоты вниз - и у него побледнеет сердце и закружится голова.
Нет, только волей случайности мне удалось больше всего слы­
шать о 2-й дивизии и чаще всего входить в о бщение с талабчанами .
Кроме того, эти части по капризным велениям военной судьбы при­
нуждены были - в наступлении на Петербург, в б оях вокруг Гат­
чины, Красного и Царского и в отступлении - играть, поневоле,
ежедневно тяжелую и решительную роль .
Вот вкратце несколько б оевых дней 2-й дивизии. Обратите вни­
мание на числа:
9 октября. Конница начинает акти вные операции . Правофлан­
говый полк дивизии, под энергичным руководством своего коман­
дира полковника Пермикина, на рассвете переходит в наступление
в районе оз. Тягерского и решительным ударом занимает ряд не­
приятельских деревень.
10 октября. Талабский полк развивает достигнутый успех, за­
нимает деревню Хилок, переправляется через Лугу, укрепляется в
дер . Гостяти но. Островцы с б оем переправляются через Лугу у Ре­
дежи. Семеновцы атакуют красных у Собской переправы.
275

А. И. Куприн
11-го ночью Талабский полк подходит к станц. Волосово, да­
вая возможность белой кавалерии продолжать свою задачу.
12 октября. Талабский полк подлетает к ст. Волосово и с нале­
та опрокидывает находящиеся здесь красные части.
13-16 октября. Полки Островский и Семеновский. Бои в Ки­
керине, Елизаветиной, у Шпанькова, сть1чка на гатчинских пози­
циях . Вечером 16-го Талабский полк под Гатчиной.
17 октября. Без остановки в Гатчине полки 2-й дивизии (теперь
под начальством генерала Пермикина) опрокидывают и сминают
засевшие около города красные отряды и заставы, немедленно иду:r
дальше и занимают позиции Пеггелево - Шаглино.
18 октября. Части дивизии широким фронтом продвигаются к
Царскому. Талабский полк к вечеру выбивает из дер. Бугор про­
тивника.
19 и 20 октября. Ожесточенные, непрерывные бои около дерев­
ни Онтолово. Пермикин отказывается от фронтового движения и
предпринимает обходное. Отборные курсанты и личная сотня Троц­
кого обнаруживают его и встречают пением «Интернационала» .
Атаки талабцев дважды отбиты. Коммунисты сами пытаются пе­
рейти в наступление. Громадную помощь красным оказывают бро­
непоезда «Ленин», «Троцкий» и «Черномор», свободно маневри­
ровавшие по Варшавской и Балтийской ж. д.; 20-го утром в Гатчи­
ну прибыли новые (французские) танки и спешно отправлены в
Онтолово. Однако доблестные талабцы взяли-таки упорно оборо­
няющуюся деревню и заставили красных отступить. К вечеру 20-го
бригада 2-й дивизии сбила проmвника и подошла к Царскому.
21 октября. Бой за обладание Царским. 2-й батальон Талабско­
го полка на рассвете исполняет обходную задачу и неожиданным
ударом занимает Царскосельский вокзал.
Итого: тринадцать дней беспрерывных боев. Затем следует пере­
броска дивизии на левый фланг для ликвидации прорывов в Кипени
и Волосове. Затем арьергардная служба при отступлении. И все -
без отдыха. Жутко подумать, на ";ITO способен может быть человек!
XVII. КУПОЛ СВ. ИСААКИЯ ДАЛМАТСКОГО
В день вступления Северо-Западной Армии в Гатчину высшее
командование дает приказ начальнику 111 дивизии генералу Вет­
ренко: свернуть немедленно на восток, идти форсированным мар­
шем вдоль ветки, соединяющей Гатчину с Николаевской железной
276

Повести
дорогой, и, достигнув ст. Тосно, привести в негодность Николаев­
скую дорогу, дабы прервать сообщение Москва - Петербург.
Ветренко ослушался прямого приказа. Он продвигается·к севе­
ру на правом фланге, подпирает слегка наступление Пермикина,
затем под прикрытием 2-й армии уклоняется вправо, чтобы занять
Павловск. На тревожный телеграфный запрос Штаба он отвечает,
что дорога Гатчина - Тосно испорчена дождями и что Павловск
им необходимо занять в целях тактических. Совсем непонятно, по­
чему главнокомандующий не приказал расстрелять Ветренко и не
бросил на Тосно другую часть: вернее всего предположить, что под
руками не бьшо резервов.
Но упустили время. Троцкий с дьявольской энергией швырял
из Москвы эшелон за эшелоном отряды красных курсантов, ком­
мунистов, матросов, сильную артиллерию, башкир... Разведка Та­
лабского полка по распоряжению Пермикина быстро пробралась
к Тосно . Но уже бьшо поздно. Подступы к станции бьши сплошь
забаррикадированы красными войсками.
Северо-западники склонны объяснять непростительный посту­
пок Ветренко его героическим и честолюбивым стремлением вор­
ваться первым в Петербург. Сомневаюсь. Офицер Генерального
Штаба должен бьш понимать, что его упущение дало красным воз­
можность усилить свою армию вдвое да еще прекрасным боевым
материалом. Более, чем множество других печальных обстоя­
тельств,- его преступление бьmо главной причиной неудачи на­
ступления на Петербург.
Товарищеское мнение смягчало его вину, ибо «мертвые сраму
не имут», а Ветренко, по слухам, скончался от тифа. А между тем
впоследствии оказалось, что Ветренко не только выздоровел, но с
женою и малолетним сыном перешел к большевикам. Таким обра­
зом, если даже 18 октября он и не замышлял измены и предатель­
ства, то во всяком случае его поведение в эту пору явилось для боль­
шевиков громадной услугой, а для него самого козырным тузом.
Утром я сидел по делу у бессонного капитана Лаврова. При мне
пришел в комендантскую молодой офицер 1-й роты Талабского
полка, посланный в штаб с донесением. Он торопился обратно в
полк и забежал всего на секундочку пожать руку старому команди­
ру. Он бьш высокий, рыжеватый, полный, с круглым, потным, без­
волосым лицом. Глаза его сияли веселым рыжим - нет, даже золо­
тым - светом, и говорил он с таким радостным возбуждением, что
на губах у него вскакивали и лопались пузыри.
19-3267
277

А. И. Куприн
- Понимаете, г. капитан, Средняя Рогатка ... - говорил он, еще
задыхаясь от бега, - это на севере к Пулкову. Стрелок мне кричит:
«Смотрите, смотрите, г. поручик: Кумпол, Кумпол !» Я смотрю за
его пальцем". а солнце только-только стало восходить ". Гляжу,
батюшки мои, Господи! - действительно блестит купол Исаакия,
он, милый, единственный на свете. Здания не видно, а купол так и
светит, так и переливается, так и дрожит в воздухе.
- Не ошиблись ли, поручик? - спросил Лавров.
-
О! Мне ошибиться, что вы! Я с третьего класса Пажеского
знаю его, как родного. Он, он, красавец. Купол святого Исаакия
Далматского! Господи, как хорошо!
Он перекрестился. Встал с дивана длинный Лавров. Сделал то
жеия.
Весть эта обежала всю Гатчину, как электрический ток. Весь
день я только и слышал о куполе св . Исаакия. Какое счастье дает
надежда. Ее называют крьшатой, и правда от нее расширяется сер­
дце, и душа стремится ввысь, в синее, холодное, осеннее небо.
Свобода! Какое чудесное и влекущее сл ово! Ходить, ездить,
спать, есть, говорить, думать, молиться, работать - все это завтра
можно будет делать без идиотского контроля, без выклянченного,
унижающего разрешения, без грубого вздорного запрета. И глав­
ное - неприкосновенность дома, жилья". Свобода!
После обеда в корпусном штабе бьш другой офицер, кажется,
Семеновского полка. Он рассказывал, что один из белых разъез­
дов, нащупывающий подступы к Петербургу, так забрался вперед,
что совсем невдалеке мог видеть арку Нарвских ворот. Позднее
другой разъезд обстрелял какой-то из трамваев, в которых Троц­
кий перебрасывал пачки курсантов на вокзалы .
Быстротечные, краткие дни упоительных надежд! На правом
фланге белые пробирались к Пулкову П, где снова могли бы пере­
хватить Николаевскую дорогу. Слева они заняли последователь­
но: Танцы, Дудергоф, Лигово и докатывались до Дачного, намере­
ваясь начать поиск к Петергофу. Божество удачи бьшо явно на сто­
роне С.-3. Армии.
Красные солдаты сдавались и переходили сотнями. Калечь от­
правлялась в тьш для обучению строю. Надежные бойцы влива­
лись в состав белых полков и отлично дрались в их рядах. У полко­
водцев, искушенных боевым опытом, есть непостижимый дар уз­
навать по первому быстрому взору ценного воина, подобно тому
как настоящий знаток лошадей, едва взглянув на коня, узнает бе­
зошибочно его возраст, нрав, достоинства и пороки.
278

Повести
Эrимдаром обладал в особенно высокой сrепени ген. Пермикин ...
Этот необыкновенный человек обладал несомненным и природ­
ным военным талантом, который только развился вширь и вглубь
от практики трех войн .
Злобности и мстивости не бьшо у белых. Когда приводили плен­
ных, то начальник части спрашивал: «Кто из вас коммунисты?»,
нередко двое-трое, не задумываясь, громко и как бы с вызываю­
щей гордостью откликались: <<Я !» «Отвести в сторону!» - прика­
зывал начальник . Потом происходил обыск. Случалось, что у не­
которых солдат находились коммунистические билеты. Затем ком­
мунистов уводили и, таким образом, коммунисты в тъш не проса­
чивались.
Многие коммунистъ1 умирали смело. Вот что рассказывал офи­
цер, которому, по наряду, пришлось присутствовать при расстреле
двух коммунистов .
-По дороге я остановил конвой и спросил одного из них, крас­
ного, волосатого, худого и злющего: «Не хочешь ли помолиться?»
Он отрыгнул такую бешеную хулу на Бога, Иисуса Христа и Вла­
дычицу Небесную, что мне сделалось противно. А когда я предло­
жил то же самое другому, по одежде матросу, он наклонился к мо­
ему уху, насколько ему позволяла веревка, стягивающая сзади его
руки, и произнес тихо, с глубоким убеждением :
- Все равно Бог не простит нас.
Об этом «все равно Бог не простит...» стоит подумать поболь­
ше. Не сквозит ли в нем пламенная, но поруганная вера?
Курсанты дрались отчаянно. Они бросались на белые танки с
голыми руками, вцеплялись в них и гибли десятками. Красные вож­
ди обманули их уверениями, что танки поддельные: <<Дерево-де,
выкрашенное под цвет стальной брони». Они же внедряли в солдат
ужас к белым, которые, по их словам, не только не дают пощады
ни одному пленному, а, напротив, прежде чем казнить, подвергают
лютым мукам.
Но и красные солдаты, а впоследствии курсанты и матросы, в
день плена, присевши вечером к ротному котлу, не слыша ни бра­
ни, ни насмешки от недавних врагов, быстро оттаивали и отряса­
лись от всех мерзостей большевистской пропаганды и от привитых
рабских чувств.
-Прохожу я вдоль бивуака,- рассказывал мне один офицер,­
вдруг чую, пахнет настоящим табаком, не махоркой. Тяну по запа­
ху, как пойнтер. Смотрю, сидит в кругу незнакомый оборванный
279

А. И. Куприн
солдат и угощает соседей папиросами из бумажного пакета. Спра­
шиваю: «Откуда табак?» Тот вскочил, видно, прежний еще солдат.
«Так что еще утром раздавали паек, ваше благородие».
А один стрелок из рыбаков, не вставая (на отдыхе и за едою
стрелки не встают), говорит на чисто талабском языке:
- Он только цицась пересодцы. Есцо сумушаетцы. Ницого па­
рень. Оклемаетсцы.
А еще дальше пленный солдат объясняет, что терпеть до слез
нельзя, когда белые поют... Про «Дуню Фомину>> услышал, так и
потянуло. «Это тебе не «тырционал» ...»
Большевики, должно бьпь, понимают, что песни порою быва­
ют сильнее печатной прокламации. Полковник Ставский отобрал
в Елизаветине у пленного комиссара карандашное донесение по
начальству.
«Идут густыми колоннами и поют старые песни ...» Пермикин
и, конечно, другие военачальники понимали громадное преобла­
дание добра над злом. Пермикин говорил нередко стрелкам:
-
Война не страшна ни мне, ни вам. Ужасно то, что братьям
довелось убивать братьев. Чем скорее мы ее покончим, тем меньше
жертв. Потому забудем усталость. Станем появляться сразу во всех
местах. Но жителей не обижать. Пленному первый кусок.
- Для большевиков всякий солдат, свой и чужой, - ходячее
пушечное мясо. Для нас он прежде всего человек, брат и русский.
xvm. ОТСТУПЛЕНИЕ
Нет ничего мудрее, вернее и страшнее русской поговорки: «при­
шла беда - отворяй ворота».
Божество удачи отвернулось от самоотверженной горсточки
железных людей, составлявших Северо-Западную Армию. Теперь
уже не ошибкам полководцев и, подавно, не качеству армии, а лишь
стихийному нагромождению ужасных событий можно бьшо при­
писывать трагическую судьбу.
Наступили холодные дождливые дни и мокрые ночи, черные,
как чернила, без единой звезды. По ночам бьшо видно, как за не­
проницаемою тьмою далей полыхали зарева пожаров и бродили
по небу, склоняясь к земле, дымные, голубоватые лучи прожекто­
ров. И там же воображение рисовало невидимых бессонных героев
и страстотерпцев, совершающих, ради счастия родины, несказуе­
мо великий подвиг.
280

Повести
Тревожные слухи доIШiи об неудержимом откате армии Дени­
кина. Они оказались роковой правдой.
Англичане, обещавшие подкрепить движение белых на Петер­
бург своим военным флотом, безмолвствуют, и лишь под занавес,
когда большевики, в безмерно превосходных силах, теснят, окру­
жают Белую армию и она уже думает об отступлении, лишь тогда
перед Красной Горкой появляется английский монитор и выпуска­
ет несколько снарядов с такой далекой дистанции, что они никому
и ничему вреда не приносят.
Англичане обещали оружие, снаряды, обмундирование и про­
довольствие. Лучше бы они ничего не обещали!
Ружья, присланные ими, выдержали не более трех выстрелов,
после четвертого патрон так крепко заклинивался в дуле, что вы­
тащить его возможно бывало только в мастерской.
Их танки бьши первейшего типа («Времен войн Филиппа Ма­
кедонского», - горько острили в армии), постоянно чинились и,
пройдя четверть версты, возвращались, хромая, в город. Француз­
ские «Бебе» бьши очень хороши, но командовали ими англичане,
которые уверяли, что дело танков лишь производить издали по­
трясающее моральное впечатление, а не участвовать в бое. В своей
армии они этого не посмели бы сказать. Они развращали бездей­
ствием и русских офицеров, прикомандированных к танкам. Один
Пермикин умел заставлять эти танки продвигаться в гущу боя.
Однажды, когда англичане, сидевшие в «Бебе», отказались идти
вперед, Пермикин слез с коня и постучался в дверцу. Вышел высо­
кий белокурый офицер в английском военном платье. Пермикин
поглядел на него внимательно и спросил:
-Кто вы?
Тот отвечал по-английски:
- Офицер британской армии.
Пермикин гневно повысил голос,
- Я спрашиваю: какой нации?
- Р усский, ваше пр-ство.
- Так передайте англичанам, что если ровно через три минутъr
танк не двинется вперед, то я вас всех расстреляю.
Танк двинулся.
Англичане присьшали аэропланы, но к ним прикладывали не­
подходящие пропеллеры; пулеметы - и к ним несоответствующие
лентъr; орудия - и к ним неразрывающиеся шрапнели и гранаты.
Однажды они прислали 36 грузовых пароходных мест. Оказалось -
281

А. И. Куприн
фехтовальные принадлежности: рапиры, нагрудники, маски, пер­
чатки. Спрашиваемые впоследствии англичане с бледными улыб ­
ками говорили, что во всем виноваты рабочие социалисты, кото­
рые-де не позволяют грузить материалы для борьбы, угрожающей
братьям-большевикам .
Англичане обещали американское продовольствие для армии
и для петербургского населения; обещали добавочный комплект
американского обмундирования и белья на случай увеличения ар­
мии новыми бойцами, переходящими от большевиков. И действи­
тельно, эти обещания они сдержали. Ревельские склады, интендантс­
кие магазины, портовые амбары ломились от американского хле­
ба, сала, свинины, белья и одежды; все эти запасы служили предме­
том бешеной тьшовой спекуляции и растрат. В Белую армию раз­
новременно влилось около 20 ООО красных солдат и жителей-доб­
ровольцев, но все бьши разуть�, раздеты и безоружны. К тому же их
вскоре нечем стало кормить. А английский представитель в Ревеле
Мерч (или Гоф?) уже сносился по телефону с петербургскими боль­
шевиками.
Несмотря на то что железнодорожный мост через Нарву, раз­
рушенный большевиками, бьш восстановлен в середине наступле­
ния, продовольствие просачивалось тоненькой струйкой, по капель­
ке. Не только жителям пригородов невозможно бьшо дать обещан­
ного хлеба - кадровый состав армии недоедал. На требование
провианта из тьша отвечали: продовольствие предназначено для
жителей Петербурга после его очищения от большевиков, и мы не
смеем его трогать; изыскивайте местные средств а. Удивительная
рекомендация: снимать одежду с голого.
Лучше бы англичане совсем не обещали, чем дать обещание и
не исполнить его . Голодного не насытит хлеб из папье-маше; жаж­
дущего не напоить морской водой.
С.-3. правительство бьшо бессильно. Из него вскоре после его
основания вышли покойный ныне В. Д. Кузьмин-Караваев, А. В.
Карташев и М. Н. Суворов, возмущенные обращением англичан
Мерча и Гофа с русскими людьми и русскими интересами. В 1920
году они втроем выпустили брошюру о С.-3. правительстве, кото­
рую, несмотря на ее деловую сухость, ни один русский не может
читать без волнения и гнева. Но авторы ее не могли сказать всего,
до конца. В послесловии они упоминают, что многих вещей им в
теперешние дни нельзя писать, но что они непременно вернутся к
ним при других обстоятельствах. Так и не вернулись.
282

Повести
После этого ухода состав С.-З. правительства оказался ничтож­
ным. Но остался в нем до конца событий один человек, принимав­
ший горячо и близко к сердцу тяжелую судьбу армии, а также боли,
нужды и лишения беженцев. Это - С. Г. Лианозов. Спокойствие
его, выдержанность и независимость умели пробивать эгоистичес­
кое равнодушие англичан, и за все, что он сделал тогда для рус­
ских,- глубокая ему признательность.
С.-З. Армия изнуряется и тает в бесчисленных боях. Все резер­
вы пущены в дело. Инициатива переходит в руки красных. Диви­
зия генерала Дзерюжинского - последний ресурс - подкрепляет
правый фланг фронта, но большевики делают на левом прорыв
наших войск у Кипени. Ликвидация прорыва поручается генералу
Пермикину.
Он с Талабским и Семеновским полками спешно перебрасыва­
ется с правого на левый фланг. Он присоединяет к себе в ударную
группу еще два полка и два французских танка «Бебе», только что
привезенных из Финляндии. Перед вечером (27-го) занимает Пер­
велево, вечером того же дня комбинированным обходом занимает
Кипень и шлет в Витино вслед обходной колонны большевиков
Конно-егерский полк . Затем бои в Красково, Сокули, Волковицы.
Приходит на помощь Родзянко с танковым десантным батальоном
и со своей личною сотней. Удивительный бьш воин Родзянко . Он
как будто бы после момента, когда Юденич перенял у него главно­
командование, нигде не состоял и никому не подчинялся. Но едва
стоило какой-нибудь части, исполнявшей почти несбыточное на­
значение, очутиться в тяжелом положении, он каким-то чудом яв­
лялся на помощь со своей сотней и с прихваченными по пути вспо­
могательными средств ами . Правда, был он по натуре великолеп­
ный всадник.
Далее идут Малково, шоссе Кипень - Гатчина, Ропша, куда
Пермикин врывается на плечах большевиков и захватывает грузо­
вик, орудия и 400 пленных. Затем Высоцкое и Высокая. Генерал
Пермикин надеется занять к утру Красное. Но вдруг несчастные
события на правом фланге заставляют штаб дать Пермикину рас­
поряжение прекратить всякие операции против Красного Села и
принять участие в общем отступлении.
Пермикин телеграфировал главнокомандованию : «Передо мной
свободная дорога на Петербург. Войду без препятствий». Второй
приказ из штаба, и разъяренный лев подчиняется.
283

А. И. Куприн
Талабский полк покидает Гатчину после всех. Он обеспечивает
мелкими, но частыми арьергардными атаками отступление армии
и великого множества беженцев из питерских пригородов. Насту­
пает зима. У Нарвы русские полки не пропускаются за проволоч­
ное ограждение эстонцами . Люди кучами замерзают в эту ночь.
Потом Нарва, Ревель и бараки, заваленные русскими воинами,
умирающими от тифов. В бараках солдаты служили офицерам и
офицеры солдатам. Но это уже не моя тема.
Я только склоняю почтительно голову перед героями всех доб­
ровольческих армий и отрядов, полагавших бескорыстно и само­
отверженно душу свою за други своя.
<1928>
ЖАНЕТА
П рин цесса четырех ул иц
1
В юго-западном углу Парижа, в зеленом нарядном Passy в двух
шагах от Булонского леса (стоит только перейти по воздушному
мостику над полоmом окружной железной дороги), на самом верху
шестиэтажного дома живет старый русский профес
с
ор. Чердачная
мансарда его длин
н
а и узка; к дверям - немного пошире; потолком
ей служит покатая крыша дома; в общем, она, по мнению ее обита­
теля, похожа видом и размером на гроб Святогора, старшего бога­
тыря. Единствешюе ее окно сидит глубоко в железном козырьке.
Профессор Симонов живет с простотою инока. Вся его мебель :
раскладная парусиновая кровать военного образца, деревянный
некрашеный стол, две такие же табуретки, умывальник с кувши­
ном и ведром и старозаветный чемодан, весь испещренный разно­
цветными путевыми ярлыками. Стены оклеены отвратительнейши­
ми обоями в синие и желтые полосы; когда на них глядишь, то ска­
шиваются глаза и кружится голова.
Профес
со
р сам готовит для себя на спирrовке спартанские куша­
ньяикипятитчай,самприбираеткомнату,самчиститIJЛатьеисапоги.
Но человек не может жить без роскоши (кроме изуверов и идио­
тов), и в этом, по мнению профессора, одно из важных отличий его
284

Повести
от всех живоrnых, за исключением некоторых диких птиц, чудесно
украшающих свои гнезда. На подоконнике, в больших деревянных
ящиках, всегда растуr редкие яркие цветы . Он за ними внимательно
ухаживает. Иногда можно застать его в те минуты, когда он тонкой
кисточкой, бережно, как художник-миниатюрист, переносит желтую
цветочную пьшьцу из чашечки одного цветка в чашечку другого.
Вид у него при этом сосредоточенный, губы вытянуты в трубочку,
глаза сощурены в щелочки под косматыми рыжими бровями.
Он давно примелькался и хорошо известен в своем небольшом
районе, ограниченном лавками : мясной, молочной, бакалейной,
табачной, булочной и тем угловым бистро • мадам Бюссак, куда он
изредка заходит выпить у блестящего жестяного прилавка стакан­
чик вермута пополам с водой . Все еще издали узнают его длинную
худую фигуру, его развевающуюся на ходу серую клетчатую раз­
махайку, носившую когда-то, в древние времена, название не то
макфарлана, не то пальмерстона, его рыбачью широкую шляпу,
насунутую так низко на брови, что из ее спущенных вокруг полей
торчат спереди лишь конец крупного мясистого носа и огненная с
сединой борода утюгом.
Прежде французские лавочники раздражались на профессора
за его рассеянность, разводили руками, хлопали себя по бедрам,
кричали свое нетерпеливое «alors» •• и вообще пьшили, но теперь
попривыкли и благодушно поправляют его, когда он забудет взять
сдачу, заберет чужой сверток вместо своего или собирается ухо­
дить, не заплативши, - с ним такие мелкие ошибки случаются де­
сять раз на дню. Он приятен тем, что в его обращении с людьми
много независимости, легкости и доброго внимания. Совсем в нем
отсутствуют те внешние черты уньшости, удрученности, роковой
подавленности, безысходности, непонятости миром - словом, все­
го того, что французы считают выражением «ам сляв» ••• и к чему
их энергичный инстинкт относится брезгливо.
Профессор входит в лавку. Левую руку протягивает через стой­
ку хозяину для пожатия, правой издали посьшает приветствие хо­
зяйке и бодро здоровается со всеми присутствующими:
• ресторанчиком (от фр аиц. Ьistro).
•• ну, что же! (фраиц.)
••• славянской души (от фра иц. l'eme slave).
285

А. И. Куприн
- Мсье, да-ам! ..
- Мсье! - произносит несколько голосов из-за газет.
Порядок непременно требует справиться у патрона: идет ли?
Оказывается - идет. Теперь профессору нужно сделать самое нео­
жиданное открытие:
- Но какой прекрасный день! Или :
- Ах, какой дождь!
- О да! -убедительно подтверждает патрон и, в свою очередь, с
неизменной улыбкой осведомляется у Симонова: - Тужур промнэ? •
Вот этого-то профессорского «тужур промнэ» французы никак
не могут осмыслить, несмотря на всю их любезность к Симонову.
Как это он позволяет себе прогуливаться и, по-видимому, совсем
праздно - в часы, вовсе не приспособленные для прогулки. Каж­
дый порядочный француз - а они все порядочны - отлично зна­
ет, что гулять можно только по воскресеньям. Поэтому в будни они
если не сидят в своих лавках и бюро, то либо бегут в них, либо
возвращаются бегом домой. В семь часов утра весь работающий
Париж плескает себе в нос воду из умывального таза, в десять ча­
сов вечера каждый честный буржуа уже в постели.
Профессор же снует по улицам без всяких почтенных причин и
утром, и днем, и поздно ночью. Это удивительно. Все-таки - ам
сляв.
Профессор и сам понимал, что это удивительно. И чувствовал
какую-то неловкость перед французами, чувствовал себя трутнем
среди трудолюбивых пчел. Но как же мог он объяснить и оправ­
дать свое уличное слоняние?
Сказать, что у него три урока в трех разных домах. Но францу­
зы совсем не имеют понятия о частных уроках. Какая блажь! Что­
бы учиться - на это существуют прекрасные бесплатные комму­
нальные школы и великолепные лицеи. Какой же дурак будет вы­
брасывать деньги на приватных учителей.
Объяснить им, что он пишет научные статьи и привык их обду­
мывать на ходу, да еще на очень резвом ходу. Между тем как на
чердаке не очень-то разбегаешься?
Но они опять поднимут плечи до ушей и возразят:
- Alors ! .. Наши инженеры сидят в своих ателье и думают опре­
деленное число часов в день . То же делают в своих бюро ученые,
поэты, купцы, адвокаты . И все они думают обязательно сидя. Ник-
• Все прогуливаетесь? (от фр. Tonjours promenez?)
286

Повести
то из них не позволит себе ради размышлений бегать по улицам, а
если некоторые и допускают себя до подобного легкомыслия, то
они сами виноваты , если их давят автомобили. Улица не для фило­
софов и ротозеев, а для пешеходов. Вуаля ту • .
«А ведь они правы», - думает с кротостью профессор. Он сам
иногда переходит через улицу, позабыв обо всем на свете, кроме
течения своих мыслей, и, когда над его ухом рявкнет оглушитель­
но автомобиль, он так и затрепыхается от испуга и обольется хо­
лодным потом . Шофер, объезжая, поливает его черной руганью, а
сердце потом колотится долго-долго .
11
Уроки и статьи в обрез обеспечивают его аскетическое суще­
ств ование, но для кафедры Симонов уже пропал. Он не потерял
своего славного имени, но как бы растратил, расточил, размотал
его . Пять-шесть старых коллег еще помнят его блестящие лекции в
Москве на естественном факультете и в Петровско-Разумовской
академии по физике, органической химии и дендрологии.
У него бьши все возможности для того, чтобы стать звездою в
ученом мире, но он не успел ни создать своей школы, ни написать
хоть одной строго научной книги . Карьера его сникла и оборва­
лась по четырем причинам ил и, вернее, по четырем отрицательным
свойствам ума и характера. Он не обладал настойчивостью в обра­
ботке мелочей . Он был лишен профессионального честолюбия. Он
был неуживчив вследствие своей прямолинейности и гордости. Он
не мог утолить своей яростной неутомимой жажды знания одним
предметом или дисциплиной, он хотел знать все, что доступно че­
ловеческим умам, и даже больше.
Быстро загораясь и так же быстро охладевая, - о чем только он
не писал замечательных докладов и прекрасных популярных статей.
Где только он не читал образцовых по красоте и образности лекций.
Как их только служб и профессий он не переменил, исколесив всю
Россию от Владивостока до Мурмана и от Архангельска до Баку.
Кто -то назвал его Донжуаном науки. Но он бьш и ее Дон-Кихотом.
У него можно бьшо навести справки обо всяком предмете, яв­
лении, имени, событии. Но ум его не бьш лишь механическим хра­
нилищем, кладовой знаний. Симонов обладал большим даром сии-
• Вот и все (от фр аиц. Voile tout).
287

А. И. Куприн
тетического прозрения. Часто он говорил или писал в случайных
статьях о будущих завоеваниях науки. И когда, спустя десятки лет,
его летучие догадки находили твердо обоснованное научное под­
тверждение, он говорил добродушно:
- Я бродяга. Я бросал своих детей голыми на больших доро­
гах и шел дальше. Мне приятно видеть их теперь большими муж­
чинами, с густыми бородами, в золотых очках. Но родительской
нежности к ним я не чувствую: любовь бьmа слишком пьmка и слиш­
ком скоропреходяща.
В 1885 году, исходя от греческих философов, он носился с тео­
рией относительности. В 1889 году он доказывал, что человечес­
кий мозг - электрическая батарея, беспрерывно посьmающая в
пространство вибрирующие волны, которые, утверждал он, в не­
далеком грядущем будут улавливаться особо чуткими приборами .
В 1893 году, будучи лесным ревизором Рязанской губернии, он вы­
черчивал и вычислял построение биплана со взрывным нитрогли­
цериновым мотором. В 1901 году он разрабатывал проект аппара­
та, переносящего на расстояние зрительные изображения. В
1907 году он напечатал в одном английском ревю парадоксальную
статью: о кажущемся беспорядке в строении видимого звездного
мира, а также толкованиях апокалипсиса и тому подобное.
Профессор живет почти один. Когда-то бьmа жена, бьmи две
дочери, бьm хоть и походный, как скиния, но любимый дом ". И все
это пошло, поехало кувырком". Не стоит о прошлом". Рана давно
отболела. Остался в душе толстый, грубый рубец, который, подоб­
но старческим ревматизмам в непогоду или пулевым ранам, дает о
себе знать изредка, в бессонную ночь, когда всякие глупости лезут
в голову. Но все-таки он не так уж безнадежно одинок. Два года
назад, зимою, дождливыми полусумерками, к нему в открытое окно
пробрался с крыши полудикий кот - черный, длинный, худой, на­
глый, - настоящий парижский апаш кошачьей породы. Никогда
еще в своей жизни не видал Симонов ни человека, ни животного,
которые носили бы на себе такое несчетное количество следов быв­
ших отчаянных драк .
Кот требовательно мяукал, распяливая свой рот в узкий ромб,
яростно блестя пронзительными зелеными глазами, судорожно ца­
рапая копищами край подоконника.
Профес
с
ор поставил ему на стол блюдечко скисшего молока с хле­
бом и остатком жареной грудинки. Кот поел, муркнул что-то вроде
небрежного «спасибо» и в один прыжок очутился снова на крьппе.
288

Повести
На другой день он пришел днем . И не только погостил около
часа; даже, с нескрываемой брезгливостью, позволил слегка себя
погладить. Потом зачастил. По целым дням спал, как собака, на
голом полу, а вечером исчезал по своим темным и опасным делам.
Порою он не показывался по неделям и тогда приходил сцльно
потрепанным, часто хромым, с новыми шрамами, с разорванным
надвое ухом. Симонов звал его Пятницей, и часто по ночам, когда
наверху грохотала железная крыша и неслись к небу раздиратель­
ные кошачьи вопли , он думал: «Это мой Вандреди • там воюет».
Пожалуй, их отношения можно бьmо бы назвать дружбой. В друж­
бе один всегда смотрит хоть чуть-чуть сверху вниз, а другой снизу
вверх. Один покровительствует, другой предан. Один великодушно
принимает, другой радостно дает. Первым бьщ конечно, кот. Это он
нашел профессора, а не профес
с
ор его. В области перемещения в трех
измерениях кот бьш несравненно щедрее одарен природою, чем про­
фессор. Профессор уже устал от жизни, хотя продолжал любить и бла­
гословлять ее, - кот жил всей кипучестью одичавших страстей: лю­
бовыо, драками, воровством, убийством. Кот знал и умел делать ты­
сячу вещей, которые бьши совсем недоступны профессору.
Разве мог бы профессор поймать зубами хоть самого малень­
кого мышонка. А кот однажды утром притащил в мансарду пой­
манную и задавленную им на улице огромную рыжую крысу, из
тех зл обных чудовищ, что живут в водосточных каналах и никого
не боятся. Когда профессор отворил ему окно, он со стола бросил
прямо на пол, к ногам слабого человека, труп побежденного врага .
И столько бьmо силы в черной окровавленной морде, столько гор­
дости в глазах, то расширявшихся, то сжимавшихся от волнения,
что Симонов совершенно серьезно шаркнул ножкой и сказал:
- Очень вам благодарен.
По происхождению своему кот бьш гораздо древнее профессо­
ра, чему есть неопровержимое доказательство в первой главе Биб­
лии . Кроме того, род кота бьш еще и знатнее: в те седые времена,
когда предки его почитались, как священные животные, великим и
мудрым народом, - прапращур профессора дрожал, голый, в пе­
щере, слышал гром с неба и впервые, в потугах корявой фантазии,
придумывал себе бога.
Иногда человек и зверь подолгу глядели в глаза друг другу: че­
ловек первый уступал перед суровым, пристальным, как будто бы
видящим сквозь материю и время взором. Тогда и кот лениво со­
щуривал зеленые глаза и сокращал круглые черные зрачки в узень-
• П ятница (от фраиц. vendredi).
289

А. И. Куприн
кие щелочки. Разве он унизился бы до борьбы с профессором взгля­
дами. Он просто показал зазнавшемуся человеку его место во все­
ленной и сделал это со спокойным достоинством.
Но бывали изредка и минуты равенства, даже некоторого преоб­
ладания человека над зверем. Это случалось в душные вечера пред
ночной грозою, когда неподвижные, набухающие облака свинцове­
ют и чернеют и воздух сухо пахнет, как при ударе кремня о кремень.
В такие дни кот приходил рано, возбужденный, тревожнi.1й,
пересыщенный накопившимся в нем электричеством. Он то ложил­
ся, то вставал и бродил по темным углам, выпускал и прятал копи,
кончик его облезлого хвоста коротко и нервно вздрагивал. А если
профессор слегка проводил рукою по его спине, то вздыбленный
мех трещал и сыпал голубые искры, пахнувшие морским ветром.
Тогда жалостно тыкался кот носом в профессоровы колени и без­
звучно мяукал, широко и умильно раскрывая рот. Здесь человек
пересиливал зверя .
Иногда, во время прогулок по Булонскому лесу, Симонов заме­
чал Пятницу где-нибудь в траве, за деревом, между кустами: веро­
ятно, здесь были места его охоты за лесными мышками, птенцами
и, ночью, за спящими птицами . Конечно, кот успевал увидеть про­
фессора еще раньше, но, должно быть, под открытым небом он сты­
дился признаваться в своем знакомстве с ним.
Бьш у Симонова еще один приятель - пожилой художник, быв­
ший когда-то его слушателем в Петровской академии . С ним вмес­
те они, случалось, ходили по воскресеньям в обжарку на Ваграме,
а иногда, утром или вечером, бродили по «Буа-де-Булонскому лесу»,
как называл его художник. Бродили и разговаривали. Профессор
описывал вслух красоту природы, - художник помалкивал и по­
свистывал. Но когда живописец яро пускался в философию и поли­
тику - профессор молча отмахивался рукой .
ПI
Вчера, возвращаясь домой, профессор Симонов видел, как да­
леко за черными деревьями и кустами Булонского леса пламенели
и тлели красные угли вечерней зари, а над лесом, по правую руку
от Симонова, стоял серебряный обрезок молодого месяца.
«Месяц ясный, небо чистое, заря рдяная - значит, завтра бу­
дет ветер», - подумал профессор и, вынув из жилетного кармана
франк, показал его заново отчищенному, блестящему серпику. "
Новая луна приходилась справа: к прибьши.
290

Повести
У него вовсе не бьuю предрассудков, но он любил всякие ста­
ринные обычаи и привычки - пусть даже и вздорные, - как креп­
кое утверждение простого и полного быта. Он говорил иногда, что
приметы идут впереди точного знания, а наука о душе - позади
суеверия.
И правда, сегодня дует сильный северо-западный ветер. Отво­
рив рано утром окно, чтобы выпустить черного кота, случайного
ночлежника, на волю, Симонов увидел, как широко раскачивают­
ся на той стороне улицы вершины диких платанов, и ясно почуял
отдаленный, еле уловимый, кисловатый, волшебный запах океана.
Жаль, что нельзя выходить из дома так рано, как хочешь . Это за­
прещено по неписаному договору с консьержкой, которая, кстати
сказать, всегда услужлива и любезна с русским чердачным жиль­
цом. Но однажды в разговоре с ним она как-то вскользь сказала:
- О мсье, мы не жалуемся на то, что нам, консьержкам, прихо­
дится отворять на звонки до глубокой ночи. Alons! Это маленькое
неудобство нашей профессии. Но в утренние часы, так от трех до
семи , - мой самый сладкий сон, и я очень огорчаюсь, если меня в
это время беспокоят по пустякам.
Часов у профессора не бьшо, то есть бьша старинная золотая
луковица, но она временно гостила в другом месте и, несомненно,
в дурном обществе. Профессор хорошо обходился и без часов, сво­
ими собственными отметами времени . Он знал, что в три часа хрип­
лыми, мокрыми со сна голосами перекликнутся петухи, которых
очень много водится во дворах просторного, провинциального
Passy. Позднее, перед рассветом, начнут около домов чокать и по­
свистывать черные дрозды; с восходом солнца они улетят в лес и в
скверы . В шесть - опять закричат, навстречу солнцу, уже совсем
проснувшиеся, свежие, бодрые петухи . В шесть с четвертью проне­
сется, потрясая почву, первый поезд окружной дороги . В половине
седьмого приедут мусорщики на дл инном грузовике с железной
полуцилиндрической крышкой. Забирая из выставленных на ули­
цу ящиков и ведер всякую грязную дрянь, накопившуюся за сутки,
они будут сипло и непонятно ругаться по-овернски и по-итальянс­
ки . В семь без четверти донесется издалека низкий, протяжный,
трубный звук, и его тотчас же подхватит многое множество разно­
голосых гудков и свистков. Это фабрики и заводы кричат рабо­
чим: «Скорее! Скорее! Через контрольную будку! А то пропадет
полдня и половина заработка» . Они повоют с полминуты и умолк­
нут. Наступит последний промежуток легкой и короткой тишины.
291

А. И. Куприн
Профессор поднялся, всунул руки в крьшья своей серой разле­
тайки, надел шляпу со свисающими, как у рыболовов, полями и
стал ждать того странного момента, который на него всегда про­
изводил впечатление жестокого и могучего чуда и который можно
наблюдать ежедневно только из немногих окраин Парижа.
Сейчас ему казалось, что Париж набирает в грудь воздух, соби­
рает мускулы, как гонец перед дальним бегом...
И вот вдруг огромный город, точно двинутый электрическим
толчком, вышел мгновенно из утреннего оцепенения, раздохнулся
и сразу весь вьшился из домов на улицы, наполнив их тем сплош­
ным, ни на секунду не прекращающимся гулом, который, привыч­
но неслышимый для ушей, целый день висит над Парижем, так же
как целую ночь стоит над ним в небе красно-желтое зарево от элек­
трических огней; смешанным гулом, слитым из рева вздохов сто­
нов и трескотни автомобилей, грохота телег и грузовиков, стука
лошадиных подков, шарканья ног, звонков и завьmаний трамваев,
множества человеческих голосов...
-
Заворчал апокалипсический зверь, - сказал вслух профес­
сор и стал спускаться по винтовой лестнице <<ДЛЯ прислуги».
IV
По бульварам и улицам уже бежали девушки из молочных в
белых передниках с раздуть�ми пышными рукавами, прихваченны­
ми в запястье кожаными браслетами. На каждой руке, на каждом
пальце у них бьши нанизаны металлические дужки молочных бу­
тьшок; жидкое мелодичное позвякивание наполняло весь квартал.
Ветер трепал и путал волосы над свежими, только что вымытыми
розовыми личиками молочниц, и, глядя на них, профессор с удо­
вольствием думал: «Как милы, как четки, как хороши люди в ясное
утро, на воздухе... Это , вероятно, потому, что они еще не начали
лгать, обманывать, притворяться и злобствовать. Они еще пока­
мест немного сродни детям, зверям и растениям. Да, это славная
истина: не потеряет тот, кто рано и в должный час выйдет из дома.
И какой сладкой прохладой тянет из Булонского леса>>.
Симонов делал свои ежедневные скромные покупки . Купил хле­
ба в булочной на площади Ля-Мюетт (бонжур, мсье, д-а-ам), пше­
на, муки и соли в бакалейной (<;а va? <;а va!) · , четверть кило сви-
• Идет? - Идет! (фра11ц.)
292

Повести
ной грудины («Какой прекрасный день !» - «Но ветер». - «Вы,
французы, всегда недовольны погодой. Ветер очищает воздух!»),
зашел в мясную купить для Пятницы на пятьдесят сантимов бара­
ньей печенки (Тужур промнэ, мсье?) и тотчас же, глядя на патрона,
толстого, крепкого, полнокровного брюнета с малиновыми щека­
ми, подумал: «А ведь это замечательно, что во всем мире самый
цветущий вид у мясников, у колбасниц и у служащих на бойнях.
Должно быть, это от постоянного вдыхания испарений здорового
мяса, сала и крови. Будь я доктором, я вместо всяких вонючих пи­
люль и модных курортов посьшал бы малокровных пациентов, этак
на год, на службу в колбасную лавку».
Теперь фуражировка окончена; кот и человек обеспечены едою
на сутки; расход не превысил четъ1рех франков; следует идти до­
мой, заваривать чай.
Но, не доходя четъ1рех домов до конца улицы Renelagh, про­
фессор вдруг останавливается, уткнувшись носом и рыжим клином
бороды в железную решетку, ограждающую от улицы чей-то пали­
садник, прилипает к одному месту и так стоит неподвижно целых
десять минут, с длинным хл ебом под мышкой. Он немного затруд­
няет деловое, торопливое движение пешеходов на узком тротуаре,
но к его странностям давно уже привыкли в этом квартале: кое­
кто, проходя, пожмет плечами, растопыривши локти, другой, весе­
ло прищурив один глаз, кивнет головою, женщина пройдет и раза
два неодобрительно обернется назад.
Между черным кружком решетки и столбом газового фонаря,
всего на пространстве трех-четырех квадратных вершков, паук
сплел свою воздушную западню, и от нее-то не может оторваться
профессор, забывший в эти минуты о времени, о месте, о чае, кото­
рый надо кипятить, и о коте, которого надо кормить.
Это плетение из тончайших в мире нитей представляет собою
прелестную спираль, перетянутую расходящимися от центра ради­
усами, прочно укрепленными в местах соединений. Радужным би­
серным сиянием отсвечивают на солнце почти невидимые нити .
Наклонишь голову налево - радуги побегут вправо; наклонишь
направо - они закружатся влево, блестя и ломаясь углами на пе­
рехватах. По улице носится порывистый шальной ветер. Под его
капризными ударами вся нежная паутинная постройка, сверкая
радугой, вздрагивает, трепещет и вдруг упруго надувается, как пе­
реполненный ветром парус.
293

А. И. Куприн
Весь захваченный почтительным восхищением перед этой ве­
ликолепной живой постройкой, профессор комкает в кулаке ры­
жий утюг своей бороды.
Самого архитектора не видно. Он, должно быть, очень мал или
искусно спрятался. Какую громадную массу строительного мате­
риала вымотал он из своего почти невесомого тела.
Сколько бессознательной мудрости, расчета, находчивости и
вкуса вложено сюда. И все это ради одного дня, может быть, одной
минуты, ради ничтожной случайной цели.
«Как богата природа, - размышлял почтенный профессор, -
с какой щедростью, с каким колоссальным запасом она одаряет
все ею созданное средствами к жизни и размножению. На старом
сибирском кедре до тысячи шишек, в каждой до сотни орешков, а
конечная цель - всего лишь одно зернышко, случайно попавшее в
земную колыбель, лишь один росток слабой жизни, которой гро­
зят тысячи гибелей. Но зато и кедров не один, а миллионы, и живут
они, ежегодно оплодотворяясь, многие сотни лет, и все кедры -
порука за род.
В хорошем осетре - пуд икры, мил
ли
оны икринок, но конечная
цель природы будет блестяще достигнута, если из этого количества
зародышей вырастает хотя бы десяток рыб . Пара мух, если бы яич­
ки самки оставались неприкосновенными, расплодили бы за одно
лето такое потомство, которое покрыло бы всю землю сплошь, как
теперь ее покрывает человечество, разросшееся не в меру».
«Да, - думает профессор, - жизнь есть благо. Благо, и размно­
жение, и еда. Но и смерть так же благо, как все необходимое. Меч­
та о человеке, который победит наукою смерть, - трусливая глу­
пость. Микробам так же надо есть и размножаться и умирать, как
и всему живущему.
И как разнообразно вооружила природа все существа для борь­
бы за жизнь . Панцири, клыки, жала, пилы, иглы, насосы, яды, за­
паiи, самосвечение, ум, зрение, мускулы. Кто видел блоху под мик­
роскопом, тот знает, какое это страшное, могущественное, неимо­
верно сильное и кровожадное создание". Будь она ростом с чело­
века, она перепрыгнула бы через Монблан и уничтожила бы в не­
сколько секунд слона.
Или вот этот паучишко ". Какой сильный ураган вьщерживает
теперь его прекрасная воздушная сеть. Ну разве можно хоть в ма­
лейшей степени сравнить это божественное сооружение с таким
жалким и грубым делом рук человеческих, как Эйфелева башня,
294

Повести
столь похожая в туманный день на бутылку от нежинской рябино­
вой? Во сколько раз Эйфелева башня тяжелее, прочнее и долговеч­
нее легкоw паутины? Это немыслимо высчитать, - получится чис­
ло со столькими знаками, что их не упишешь в одну строку самым
мелким почерком. Возьмем, однако, для простоты, скромный, нич­
тожный миллиард.
Положим, я обозначу то давление ветра, которое испытывает
теперь паутина, четырьмя баллами, по метеорологическому исчис­
лению. Тогда для того, чтобы Эйфелева башня испытывала то же
самое давление ветра, как паутина, надо это давление увеличить
пропорционально силе сопротивляемости башни, то есть до четь1-
рех миллиардов баллов. Это великолепно! Ветра силою в сорок
баллов не может себе представить воображение человека. Ураган в
четыреста только баллов в одно мгновение свалил бы Эйфелеву
башню, как картонный домик, как здание из соломинок, и сбросил
бы этот мусор в Сену. Нет! Он сдунул бы весь Париж и помчал бы
его камни, его развалины на юго-восток. Он выплеснул бы всю воду
из рек и разбрызгал бы моря по материкам. Да, уж конечно, не паук
строит лучше инженера, но природа строит крепче и мудрее всех
инженеров мира, взятых вместе, - природа - одна из эманаций
великого, единого начала, которому слава, поклонение и благодар­
ность, кто бы оно ни бьшо».
v
На этом месте своих отвлеченных размышлений профессор
вдруг перестал комкать рыжую бороду. Уже давно, в то время как
его сознательное «я» занималось построением пропорций, - его
«я» подсознательное ощущало какое-то смутное беспокойство в
правой руке. Профессор склоняет голову направо и вниз. Действи­
тельно, в его сжатой ладони спокойно лежала маленькая шерша­
вая ручонка, а рядом с ним стояла девочка лет пяти-шести, ростом
немного повыше его бедра. Как он мог не почувствовать этой дет­
ской лапки, прокравшейся в его руку? Впрочем, с ним бывали слу­
чаи еще более странные. В Гельсингфорсе он зашел однажды в па­
рикмахерскую, где, обыкновенно через день, очень ловкая женщи­
на-парикмахер обравнивала его бороду и подстригала волосы на
щеках машинкой 00.
Он ни разу в жизни не брился.
295

А. И .Куприн
В этот день, садясь в кресло, он молча показал рукой на обе
щеки и даже не заметил, что вместо знакомой парикмахерши над
ним хлопочет какой-то новый мастер. Он и до сих пор помнит, ка­
кой предмет захватил тогда его внимание. Еще по дороге в парик­
махерскую ему пришло в голову, что почти все человеческие
лица, - особенно мужские, - можно при всем их кажущемся бес­
конечном разнообразии разделить по внешнему сходству на не­
сколько сотен, а может быть, даже и десятков определенных ти­
пичных групп. И вот, сидя в кресле, повязанный по горло белым
полотенцем, глядя прямо на свое отражение в зеркале и не видя
его, он так увлекся вызыванием в зрительной памяти всех знако­
мых ему мужских физиономий, что совсем не замечал, как парик­
махер опенивал мьшом обе его щеки. Он опомнился только тогда,
когда перед его глазами блеснуло губительное лезвие бритвы.
В тот самый миг, когда профессор увидел девочку, она, тоже
очнулась, отвела свой взгляд от паутины и устремила его вверх, в
глаза странного, большого старого человека. Указательный палец
правой руки еще оставался у нее во рту, прикушенный острыми
беличьими зубками - известный знак напряженного внимания и
удивления.
У нее бьш смуглый кирпично-бронзовый цвет лица; по его креп­
кому румянцу и золотому загару пестрили грязные следы разма­
занных слез и липкие, блестящие пятна от конфет. На ней бьш зат­
репанный балахончик ярко-канареечного цвета, что-то вроде мешка
с пятью отверстиями для головы, голых рук и ног, очень тонких и
светло-шоколадного цвета, в соломенном пуху. Прямые, жесткие,
черные - в синеву - волосы падали ей на лоб и на виски, как у
японской куклы. Впрочем, бьшо нечто если и не японское, то все­
таки восточное в ее черных сладких глазах, нешироких и прорезан­
ных чуточку вверх от переносья. У нее бьш длинный, но красивый
рот, всегда сложенный как бы в полукруглую улыбку, немного ко­
зьего рисунка, с очень сложным выражением доброты и лукавства,
застенчивости и упорства, ласки и недоверия.
Тут только девочка и сама заметила, что ее рука нечаянно по­
пала в плен. Ни дети, ни молодые домашние животные не перено­
сят, когда их члены лишены свободы . Маленькие обезьяньи паль­
чики вдруг все пришли в движение. Они стали точно крабом или
большим жуком со множеством лапок, и эти лапки начали упирать­
ся, отталкиваться, изворачиваться, пока, наконец, не вывинтились
на свободу из кулака.
296

Повести
- Как ваше имя, прекрасное дитя? - спросил Симонов.
- Жанет, - ответила девочка и , показав головой на паутину,
сказала: - Это очень красиво! Не правда ли?
- Очень красиво.
- Кто это сделал?
- Паук . Такое насекомое.
- Зачем сделал?
- Чтобы ловить мух. Летит маленькая мушка и не замечает этих
ниточек. Запуталась в них, не может никак выбраться. Паук видит.
Пришел и съел мушку.
- А зачем?
- Потому что он голодный. Хочет есть.
- А он большой? Где он?
- Подожди, я попробую его позвать .
Профессор роется в карманах разлетайки, наполненных тем
мусором, которым всегда полны карманы рассеянных мужчин, ли­
шенных зоркого женского досмотра, достает измятый обрывок
бумажки и, выждав короткую передышку ветра, начинает нежно
щелкать ее уголком нити паутины. Из-за черного железного прута
медленно высовываются две тонкие ножки, коленчатые ножки па­
утинного цвета, за ними виднеется что-то бурое, мохнатенькое, ве­
личиною чуть побольше булавочной головки. Профессор и Жане­
та переглянулись . Лица у них сосредоточенны, как у двух соучаст­
ников важного дела, требующего особой осторожности. Но паук,
тоже не торопясь, складывает свои ножные суставы и втягивает их
назад.
- Ушел, - шепчет профессор.
- Да-а. Он - хитрый . Он увидел, что это мы, а не муха.
- Где же ты живешь, Жанета?
- Здесь и там.
Она указывает пальцем сначала на соседний дом, потом вдоль
улицы на газетный киоск и поясняет:
- Здесь мы спим, а там продаем газеты.
- Почему же я тебя раньше не видел?
- Я бьmа в деревне. Только вчера приехала. Но вас я давно
знаю, еще до деревни. Вы очень смешной.
- Много благодарен. ПоЙдем, дитя мое, со мной, я куплю газету.
Он берет ее за руку. Теперь ручка девочки доверчива, но живые
пальцы не могут не шевелиться и не подрагивать: так много в них
электрического чувства свободы.
297

А. И. Куприн
Газетный киоск втиснулся между забором железной дороги и
перекинутым через нее воздушным мостиком. Это - деревянная
будочка с квадратным оконцем и наружным прилавком, на кото­
ром газеты лежат стопками, прихваченные сверху, чтобы не разве­
ял ветер, свинцовыми полосами. Коричневых стен киоска почти
незаметно из-за множества покрывающих их иллюстрированных
журн алов, сцепленных между собой деревянными прачечными за­
щипками. По обе стороны прилавка - два ящика с покатыми стек­
лянными крышками. В них различный мелкий товар для подсоб­
ной грошовой торговли: иголки, булавки, катушки, мотки шерсти,
наперстки, шпильки, кружки ленточек и тесьмы, карандаши, вя­
зальные крючки, блокноты, пуговицы роговые, деревянные, кос­
тяные, наконец, конфеты в фольге, в бумажках и простой леденец.
Внутри домика есть переносная железная печь с плитою. Над кры­
шей высится коленом черная жестяная труба. Когда из этой трубы
валит дым, Симонову кажется, что вот-вот киоск-вагончик засвис­
тит и вдруг поедет.
К киоску прислонена, загромождая тротуар, детская клеенча­
тая, сильно подержанная коляска с откинутым верхом, в каких во­
зят годовалых детей. Вся она полна разной игрушечной, отслужив­
шей свой век инвалидной рухлядью. Тут и плюшевые мишки, и ко­
ричневые суконные обезьянки с глазками из черных бисеринок, и
рыжие курчавые пудели, и головастые разноглазые бульдожки, и
дырявые слоны из папье-маше, и множество полуодетых и вовсе
голых кукол, иные без волос и без носов, иные с вьmезшими нару­
жу паклевыми и стружковыми внутренностями.
- Очень хорошо, не правда ли? - шепнула ему Жанета.
- Великолепно!
- Это все мое.
-О!
Надо бьmо что-нибудь купить. Заманчиво кинулся в глаза ил
л
ю­
стрированный сельскохозяйственный журнал большого формата,
довольно толстый, с двумя серыми гривастъ1ми мохноногими орде­
нами на голубоватой обложке. Но устрашала цена в два франка пять­
десят сантимов. Газет он не читал, ни русских, ни иностранных. Га­
зеты, говорил он, это не духовная пища, а так, грязная накипь на
жизни-бульоне, которую снимают и выбрасывают. По ней, правда,
можно судить о качестве супа, но я не повар и не гастроном . А если
произойдет нечто исключительно важное, то все равно кого-нибудь
встретишь - и расскажет. Газеты тем и сильны, что дают людям
298

Повести
праздным, скучным и без воображении на целый день материал для
пересказа «своими словами» . Приnшось взять листок с первой по­
павшейся стопки - оказался «Joumal des Debats». Когда он распла­
чивался, маленькая жесткая ручка убежала и больше не вернулась.
Профессор начал бьmо рассказывать о пауке, но у него не выш­
ло". Газетчицу интересовали не пауки, а сантимы, и она не слуша­
ла. Это бьmа небольшая, полная, еще цветущая женщина, с значи­
тельной долей еврейской или цыганской крови в жилах, далеко не
такая смуглая и черноволосая, как Жанета, и совсем на нее не по­
хожая. Общее у них бьmо только в рисунке рта, но не в выражении.
Глядя на беззастенчивый рот матери, казалось, что она недавно
крепко поцеловалась с мужчиной, и опухшие губы по забывчивос­
ти еще сохранили форму поцелуя.
Кроме того, что она, как и все французы, бьmа очень нетерпе­
лива, - она бывала еще груба со своими клиентами и нередко по­
крикивала на них. Особенно доставалось от нее ее ami ·, - должно
быть, слесарю, механику или водопроводчику, судя по лицу, все­
гда перепачканному глянцевитой гарью. Она держала его в стро­
гости. Но в воскресенье, расфранченные, они прогуливались по лесу
и, присаживаясь на скамейках, несмотря на публику, обнимались с
той свободной откровенностью, какая повелась в Париже со вре­
мен войны.
- До свиданья, мадам, - сказал профессор. - Ваша Жанета
очаровательный ребенок.
Газетчица почти рассердилась .
- О, вовсе нет, мсье, вовсе нет. Она - дьявол.
- Мадам, разве можно так про ребенка?
- Я вам говорю, что она дьявол. Она злая, она очень злая. "
Она дьявол .
И вдруг без всяких переходов:
- Поди ко мне, поди скорее, моя крошка.
Когда Жанета протиснулась к ней через узенькую боковуюдвер­
цу, она посадила ее на свои колена, притиснула к своей пышной
груди и стала осыпать бешеными поцелуями ее замурзанную мор­
дочку, а в промежутках ворковала стонущим, нежным, голубиным
голосом:
- О мой цыпленок, о мой кролик, о моя маленькая драгоцен­
ная курочка, о моя нежно любимая!
• дружку (фраиц.) .
299

А. И. Куприн
<<А через три минуты она опять ее за что-нибудь нашлепает, -
подумал, уходя, профессор. - Такие страстные, нетерпеливые ма­
тери - только француженки и еврейки».
Черный кот встретил Симонова странно-холодным и точно не­
дружелюбным взором. «Это оттого, - подумал профессор, - что
я опоздал». Кот съел свою порцию грудинки с необыкновенной
жадностью и быстротою. Но, окончив еду, он не лег, против дав­
ниumей привычки, на полу, в золотом теплом солнечном луче. Он
тяжело прыгнул на стол, выгнул спину вверх, по-верблюжьи, и про­
ницательно, с яростной враждой уставился большущими зелеными
глазищами в глаза профессора.
- Ты что, брат Пятница? - Профессор нагнулся, чтобы его
погладить, и протянул руку. Но кот не позволил. Он злобно фырк­
нул, мгновенно повернулся к человеку задратым кверху хвостом и
в два упругих прыжка очутился на карнизе и на крыше.
- Сердится, - сказал смущенный профессор и мотнул голо­
вой. - Но за что?
Проходят день и ночь. Наступает мутное и сухое утро. В пол­
день Симонов смотрел на флюгер чужой вил
лы
. Стрелка его ни на
мгновение не оставалась в покое. Она капризно, с разными скоро­
стями вертелась то по солнцу, то против солнца, по всем тридцати
двум румбам. В четыре пополудни стало жарко.
- Ну и здоровенная же будет нынче гроза, - сказал самому
себе вслух профессор, выходя из дома. - Ого, уже начинается.
И правда: людям и животным не хватает воздуха. У них сохнут
губы, языки и горла и кровью набухают затьшки. Порывистый,
изменчивый южный ветер сирокко не приносит облегчения, а только
обдает на мгновение огненным дыханием, летящим из Сахары.
Сорванные с пешеходов соломенные шляпы, котелки и фетры
катятся ребром по пьшьной мостовой, а за ними козлом скачут люди
с развевающимися полами пиджаков. Безобидно смеются зрители.
Смеются и сами пострадавшие, крепче натягивая шляпы на затъш­
ки. Зонтики с треском выворачиваются спицами вперед. Женские
юбки тюльпанами вздымаются вверх или вдруг тесными морщина­
ми облипают груди, животы, бедра и ноги. Женщины идут против
ветра, нагнувшись, низко склонив головы, прихватывая левой ру­
кой шляпку, а правой непослушные легкие одежды.
В Булонском лесу этот взбалмошный ветер раскачивает, треп­
лет, рвет и ерошит старые, могучие, шумящие деревья и крутит их
шипящие от злобы вершины, как половые метлы. Он то заголит
300

Повести
всю листву на светлую изнанку, то внезапно перевернет ее на тем­
ное лицо, и от этой размашистой игры весь лес то мгновенно свет­
леет, то сразу темнеет. И весело переплетаются в листве, на зелени
газонов, на желтом песке дорожек узорчатые подвижные пятна зо­
лотого солнца, голубого неба и дрожащих теней.
Под широким шатром могучего разлатого каштана, лицом к
ветру, сидит человек в сером балахоне, так низко опустивший грудь
и голову, что проходящим, из-под его рыбачьей шляпы, виден толь­
ко кончик его огненно-рыжей, седоватой бороды. Этот кончик он
иногда задумчиво пощипывает двумя пальцами, иногда рассеянно
сует в рот и пожевывает. Прохожие с легкой улыбкой замечают
также, что порою этот большой, живописный старик вдруг то уда­
ряет себя кулаком по колену, то пренебрежительно пожимает пле­
чами и резко вскидывает голову, то гневно стукнет палкой по зем­
ле: дурные привычки людей, умеющих думать не поверхностными,
случайными обрывками мыслей, а гл убоко и последовательно.
Но прохожим только так кажется, что здесь, на зеленой ска­
мейке, сидит всего один человек. Им ни за что не догадаться, что
близ них ведут бестолковый и неприятный семейный разговор два
совершенно разные существа, неразрывно спаянные в одном чело­
веческом образе. Первый - профессор химии, физики, ботаники,
физиологии растений, ученый лесовод и лесничий, дважды доктор
honoris causa 1 европейских университетов, вечный старый студент,
фантазер, непоседа, святая широкая душа с неуживчивым характе­
ром, бессребреник и ротозей. Другой - просто Николай Евдоки­
мович Симонов и больше ничего, человек, каких сотни тысяч, даже
миллионы на свете. Николай Евдокимович знает очень и очень
многое. Ему, например, известно, что в ожидании дождя порядоч­
ные люди берут с собою зонтики, выходя на улицу, что, возвраща­
ясь поздно ночью домой, надо непременно без грохота затворять
за собою входную дверь, что лестницы для того обнесены перила­
ми, чтобы за них держаться, что каша, сало, чай, квартира и прач­
ка требуют оплаты, что автомобиль на крутом повороте способен
свалить с ног замечтавшегося зеваку. И еще бесконечное количе­
ство подобных умных и полезных законов. Наконец, как важней­
ший параграф домашнего катехизиса, он исповедует строгую ис-
• ради почета (лат. выражение, означающее получение ученой степени
без защиты диссертации) .
301

А. И. Куприн
тину о деньгах . Деньги чеканятся круглыми для удобного ношения
в кошельках, а вовсе н е для того, чтоб ы легче бьшо пускать их реб ­
ром катиться по свету, и наоборот: им придана плоская форма, дабы
красивее был о их складывать в ст опочки перед тем, как, пересчи­
тав, отнести в солидный банк.
Профессор неохотно прислушивается к премудростям Николая
Евдокимовича и свысока презирает их, как временные и скучные.
Николай Евдокимович осуждает щедрость, безалаберность и глу­
пую доброту профессора, ворчит, кряхтит, журит его и даже по­
зволяет себе иногда осторожно поехидничать. Профессор говорит
ему «ТЫ», как раньше говорил престарелому сторожу, служившему
тридцать лет при лаборатории . Здесь старая привычка, ласковая
фамильярность, покровительственная интимность" . Николай Ев­
докимович говорит «ВЫ» и «господин профессор» с оттенком бе­
режной заботы и почтения, но иногда и с поучительностью старой
привязанной няньки.
Сидят теперь они оба в Булонском лесу, на железной зеленой
скамейке, и ведут беззвучный разговор, и временами профессору
кажется, что б еспокойные деревья с трепетом прислушиваются к
это й беседе и принимают в ней трев ожное участие.
VI
Профессор вытягивает перед собой неб ольшую, но мясистую
ладонь правой руки, всю исчерченную, изрезанную, изморщенную
множеством переплетающихся линий, бугров и трещин. Такая рука,
вьшитая в бронзе, есть только у Бальзака, в музее его имени в Пари­
же, на улице Raynouard, рука великого человека, все знавшая, все
испытавшая, все ощупавшая, все испробовавшая, все измерившая и
взвесившая и тем не менее прекрасная и живая даже в металле.
Профессор Симонов любит Бальзака больше всех иностранных
авторов и нередко посещает его скромный музей. Но ему и в голову
никогда не приходило сличить его руку со своей. Всего больше в этом
простом и маленьком хранилище занимает профессора висящая на
стене рамка, в которую вставлен четырехугольный лист ватманской
белой бумаги с красивой надписью, сдел анной самим Бальзаком :
302

Повести
lci
un
Rembrandt •
Эта наивная любовная надпись всегда умиляла профессора по­
чти до слез, а потому он никогда не брал с собою в музей скепти­
ческого и слишком земного Николая Евдокимовича.
Профессор долго и внимательно смотрит на свою бальзаковс­
кую ладонь, слегка улыбается нежной старческой улыбкой и без­
звучно говорит:
- Вот здесь, вот именно здесь, заблудилась ее крошечная, так
мил о жесткая и грязная ручонка. И как она потом нетерпеливо ка­
рабкалась, чтобы выбраться на свободу. Ну совсем точно малень­
кий , вольный , подвижной зверенышек . О, чего же стоят все утехи,
радости и наслаждения мира в сравнении с этим самым простым,
самым чистым, б ожественным ощущением детского доверия.
Что бы яснее вызвать о браз маленькой чумазой Жанеты, про­
фессор на минуту плотно зажмуривает глаза и вдруг слышит язви­
тельное ворчание Николая Евдокимовича, этого вечного брюзги,
нестерпимого указчика и надоевшего близнеца :
- Ах, господин профессор, господин профессор. Сколько мы с
вами за нашу долгую жизнь рассыпал и фантастических глупостей
по всем долготам и широтам земного ш ара . И вот, извольте: на
почтенном закате дней своих вдруг взять и ошалеть от восторга
при виде какой -то грязной , замурзанной шестилетней уличной дев­
чонки, похожей на желторотого птенца. В от уж третий день идет,
как мы крутимся около газетного киоска и без толку покупаем ут­
ренние, дневные и вечерние журналы в надежде вновь увидеть, хоть
мельком , измазанную детскую мордашку и поймать ее лукавую
улыбку. И на свою правую ладонь мы не устаем смотреть с блажен­
ным умилением буддийского святого, взирающего на свой пупок.
Ну да - все это мило, хорошо и трогательно; тем более что вы
человек с душою абсолютн о, химически, чистой . Н о согласитесь,
господин профессор, с тем , что наше буколическое увлечение, по­
жалуй, может показаться нелепым и смешным , если на него посмот­
реть со стороны зорким и скептическим взглядом.
• Здесь Рембрандт (фр аиц. ).
303

А. И. Куприн
- Ну и пусть кажется. Какая мне забота до дураков и бездель­
ников и до их свинского воображения? Мои годы, мои седины, моя
безукоризненная жизнь - вот моя порука! Свиньей, вроде тебя,
мрачной и гнусной свиньей, будет тот, кто усмотрит грязь в том,
что меня чуть не до слез умилила эта забавная, чудесная, славная
девчурочка. И все тут. Баста!
«Все тут, и баста, все тут, и баста», - шипят качающиеся, пере­
плетающиеся ветви .
Николай Евдокимович сдается:
- Да ведь я что же, господин профессор? Я оскорбительного
для вашей чести ничего не говорю. Я только хочу сказать, что у
каждого народа есть свои нравы, обычаи, навыки, суеверия и при­
меты, которые куда как мощнее писаных и печатных законов. И
вот тут-то иностранцу да еще бездомному эмигранту, укрывшему­
ся от позора и смерти под дружеским, верным и сильным крьшом,
должно с этими неписаными адатами обращаться как можно осто­
рожнее и деликатнее.
- Перестань, старая шарманка, - раздраженно восклицает про­
фессор, и трепещущие листья повторяют за ним: «Старая, старая
шарманка!» Но давнишний лабораторный служитель не сдается .
- Да вы же сами помните, господин профессор, как вы выра­
зили перед хозяйкой киоска свой милый восторг перед ее очарова­
тельной дочкой Жанетой. И как она в ответ на это зачертыхалась?
В ее чертыхании вовсе не бьшо зла против вас или Жанеты. Нет,
здесь заговорила бессознательная, инстинктивная, многовековая
память о борьбе со злыми ларвами в языческие времена и с мерзки­
ми кознями дьявола в эпоху первого, грубого христианства. Эта
почтенная женщина, вИдите ли, услышав вашу горячую похвалу ее
дочке, бессознательно испугалась, - а вдруг у вас дурной глаз. А
вдруг вы Жанету сглазите. А вдруг дьявол услышит вашу искрен­
нюю похвалу милой девчурке и от злой ревности возьмет и испор­
тит ее: сделает ее кривобокой, или наведет на ее лицо какую-ни­
будь гадкую сыпь, или скосит ей глаза. А что касается дурного гла­
за, то разве не вы сами, господин профессор, девять лет назад по­
местили в одном теософском английском журнале полунаучную,
полумистическую статью под псевдонимом «Немо», в которой ин­
тересно и весьма обстоятельно доказывалось, что из множества
эманаций, выделяемых человеческим организмом, едва ли не са­
мыми мощными флюидами являются флюиды, излучающиеся из
человеческого зрачка, столь близко расположенного к мозгу. Че-
304

Повести
рез глаза передаются гипнотические волны, и не зрение ли, соеди­
нившись с воображением, ткет глубокой ночью цветистые, много­
образные сны? И, наконец, вовсе не выдумка безответственных
романистов (как вы сами говорили) способность человеческих глаз
к удивительным световым эффектам. Да, действительно, глаза че­
ловека, в зависимости от душевных эмоций, могут сиять, блестеть,
вспыхивать молнией, жечь, пронизывать, наводить ужас и повер­
гать ниц. И эту чудесную силу их открыли еще Бог знает в какой
глубокой древности все видевшие, все замечавшие и запоминавшие
народы, самые наименования которых стерлись из истории, но ко­
торые оставили после себя несокрушимые устные предания. Рома­
нистьr только ограбили неведомых предков без пользы для себя,
между тем как у спокойного простонародья старая мудрость и ве­
ликий опыт сохранились в темных приметах и суевериях. Вот и спра­
шивается теперь, господин профессор: правы ли вы бьши, рассер­
дившись на экспансивную мамашу вашей ненаглядной Жанеты?
Профессор ударяет железным наконечником палки по дорож­
ке, и гравий визгливо хрустит.
- Замолчи, несчастный попугай, собиратель старой рухляди,
умеющий только превращать в ходячую пошлость все до чего кос­
нется рука твоя.
Ветер становится все более тяжелым и упругим. Дышать труд­
но даже в обильном зеленью лесу. Огромные, старые, вековые де­
ревья, когда-то видевшие под своею сенью Виктора Гюго, Альфре­
да Мюссе, Бальзака и обоих Дюма, недоверчиво и устало поскри­
пывают и недовольно кряхтят. Небо потемнело, и по нему быстры­
ми взмахами летят группы странно больших, черных, зловещих
птиц. Во всей природе какое-то мрачное ожидание. Профессора
томит приближающаяся буря. А тут еще этот неугомонный филис­
тер, скучный хранитель буржуазной морали, этот вечный суфлер и
наставник, двойник, с которым никогда не расстанешься и кото­
рый всегда будет тащить свободную душу профессора по истоп­
танным путям спасительной боязни, благоразумного умалчивания,
политичного воздержания, всегдашнего согласия с большинством,
повторения ветхих, заплесневелых истин, казенных улыбок и лице­
мерных похвал высокостоящим болванам . И профессор взрывает­
ся, подобно брошенной на землю петарде:
- Никого я не хочу ни знать, ни слушать! Что дурного или пре­
досудительного в том, что всем моим сердцем и всеми моими мысля­
ми завладела маленькая милая девочка, живой и нежный француз-
305

А. И. Куприн
ский ребенок. Господи ! Ведь я никогда не испытал и не перечувство­
вал и даже не надеялся когда-нибудь почувствовать тихой бескоры­
стной радости, которою так мудро и так щедро одаряет судьба деду­
шек и бабушек, когда все земные, пряные радости отлетают от них .
Ах ! Я не был дедушкой, не успел ". Да, впрочем, что греха таить.
Могу ли я по чистой совести, похвастаться, что бьш когда-нибудь
счастливым мужем или почтенным, уважаемым ощом, авторитет­
ным главою дома, его основанием, его управителем и защитником?
Нет, вся его семейная жизнь сложилась как-то неладно, кособо­
ко, нелепо, разрозненно и неуютно . Женился он приват-доцентом
на бледной и капризной дочери видного профессора, университет­
ского декана и академика, который сделал себе огромное имя, и не­
зависимое положение, и комфортабельную жизнь путями не особен­
но, по тому времени, прямыми: всегдашней готовностью идти на­
встречу воле и желаниям правительства, отрицательным отношени­
ем к студенческим массовкам, протестам и забастовкам, а также и
суровой требовательностью на экзаменах. Он знал, конечно, что за
глаза, в молодых радикальных профессорских кругах, его ядовито
называли «кондитером» и «мьшоваром» . Но что ему бьшо за дело
до брехни неудачников , и бездарностей, и необразованных лентяев .
Он с привычным, нескрываемым удо вольствием опускал в пор­
тмоне золотые, приятно тяжелые дарики, выдаваемые после каж­
дого из торжественных заседаний Академии; со спокойным досто­
инством принимал казенные, весьма широко оплачиваемые науч­
ные поездки за границу и роскошные издания своих книг и б ез вся­
кой тени заискивания расширял и поддерживал свои знакомства с
питерской аристократией и с высочайшими особами. Студенты его
ненавидели, но его лекции всегда наполняли аудиторию до самого
верха, ибо он в совершенстве владел своим глубоким и гибким умом,
бьш красноречив и о баятельно остроумен.
«Гениальная скотина», - назвал его однажды бесцеремонный
и злой на язык великий циник граф Витте.
Брак Симонова с его младшей дочерью Лидией бьш чрезвычай­
но странен как по своей неожиданной быстроте, так и по полному
отсутствию того томного ух аживания, которое составляет главную
прелесть жениховского периода.
Поезд ка на Аптекарский остров профессорской компанией.
Дурманящая белая ночь, легкое и веселое опьянение дешевым рус­
ским шампанским Абрау-Дюрсо, могучее дыхание полноводной
Невы, смолистый ласковый запах березовых распускающихся по-
306

Повести
чек, непринужденная игривость дружеского п икника. И грали в го­
релки . Лидия, со своим ги бким и тонким станом, с матовым лицом
и ярко-красными губами, летала, точно не касаясь ногами земли,
похожая в загадочной полутьме на влюбленную колдунью. Н икто
не сумел бы понять, как это случилось . Догоняя Лидию, Симонов
так разогнался, что чуть ее не опрокинул и для поддержания рав­
новесия принужден был крепко обнять ее за талию и прижать к
своей груди, так что почувствовал упругое прикосновение ее деви­
ческих сосцов . И в этот же момент она поцеловала его в губы под
защитою старого дерева.
Сначала молодой ученый бьm смущен и до румянца сконфужен
ненасытной жадностью и чувственным бес
сть
щством этого пламен­
ного и влажного поцелуя, но потом, со свойственным ему великоду­
шием и уважением к женщинам, быстро решил в уме, что это просто
первоначальная неумелость, неопытность, непривычность наивной и
невинной девочки, вдруг вздумавшей подражать взрослым или разыг­
рывать сценку из только что прочтенного романа. Но, во всяком слу­
чае, этот поцелуй, огнем пробежавший по всем нервам Симонова, тре­
бовал, по его джентльменскому мнению, серьезной ответственности .
Поэтому, возвращаясь с пикника на Разъезжую, Симонов, набравшись
храбрости, с бьющимся сердцем, сделал Лидии форменное предложе­
ние вступить с ним в брак . Немного покоробило его спокойствие, с
которым она дала свое согласие. Симонов ожидал услышать старин­
ную, традиционную, многовековую фразу: «Поговорите об этом с
папой и с мамой». Нет, она сказала просто, с вежливой приветливой
улы бкой : «Я согласна. Вы мне давно нравитесь. Я не могу от вас
скрыть, что приданое за мною не так уж велико, как это можно бьmо
бы предполагать, судя по нашей жизни, которая со стороны кажется
очень широкой. Конечно, мои родители охотно возьмут на себя все
расходы по бракосочетанию и по поездке за границу. Они же с удо­
вольствием озаботятся тем, что бы приискать нам на первое время
уютную хорошенькую квартиру, с удобной мебелью и со всем хозяй­
ственным обзаведением. Но я думаю, что больше пятидесяти тысяч
папочка за мною не может дать . А это - немного по теперешнему
времени, когда о шалаше и рае не вспоминают даже в шутку. Я сво­
бодно владею тремя иностранными языками: французским, немецким
и английским, - и могла бы отлично переводить с них . Н о вы сами
знаете, как дешево оплачиваются переводы ...»
Эта хладнокровная деловитость заставила Симонова на мину­
ту съежиться, и он сказал с невольной неловкостью:
307

А. И. Куприн
- У меня есrь небольшое имение в Новгородской губернии. Если
не ошибаюсь, сотни четыре десятин с небольшим. В Устюженском
уезде. Но еще больше я надеюсь на свой труд, потому что работать я
люблю и умею, и никогда работы не боялся, и никогда от нее не от­
льmивал. Верьте мне, Лида: с вашей любовью и дружбой я вскоре
займу положение, которым вы по справедливости будете гордиться.
Вот вам моя рука в залог; пожмите ее крепко, как можете.
Бледное лицо девушки порозовело, когда она исполнила
просьбу жениха. А потом она сказала:
- Если бы я не поверила вам, то неизбежно должна была бы
поверить папочкиному мнению о вас. Вы ведь знаете, как он скуп
на комплименты и на лестные отзывы, особенно в научной сфере.
О вас же он заочно говорит, как о будущем светиле науки, как об
отце будущей, новой, великой школы. Это его собственные слова.
А теперь, если вы не раздумали, пойдем к нему наверх и скажем о
нашем решении соединиться законным браком. Только я вас об
одном попрошу. Наука так и останется наукой, но в делах коммер­
ческих и денежных обращайтесь всегда за советом к папе. Имя его
известно во всем цивилизованном мире. Но мало кто знает, что
папочка со своим ясным, светлым и острым умом является перво­
классным дельцом и безошибочным разместителем крупных денег
в такие места, откуда они вскоре возвращались обратно в удесяте­
ренном виде. Папочке бы бьпь русским министром финансов! -
сказала Лидия с гордой похвалой...
Таким образом женился Симонов наЛидии Кошельковой. Брак
этот вышел не по расчету, не по страстной любви, даже не по мгно­
венному случайному увлечению, от которого внезапно кружится
голова, заволакиваются туманом глаза, а мысли и слова теряют
смысл и значение.
Впоследствии Симонов много раз возвращался памятью к это­
му странному времени жениховства и первоначального замужества
и никогда не находил в них ни логики, ни оправдания, ни надобно­
сти: бьшо холодное наваждение, бьша неуклюжая актерская игра в
напыщенную влюбленность. Он слишком поздно разобрался в душе
своей жены и нашел для нее типичное место, в котором, однако, не
было ничего сложного, загадочного или необыкновенного. Про­
сто : она бьша дочерью своей эпохи, когда молодые девушки либо
мечтали о политике и курсах, либо напичкивались сверх силы Ос­
каром Уайльдом, Фридрихом Ницше, Вейнингером и половым бес-
308

Повести
стыдством . Лидия бьша из последних. Еще в институте для приви­
легированных девиц она ела толченый мел и пила уксус, для того
чтобы тело не переставало держаться в воздушных, почти невесо­
мых формах, а лицо под гримом постоянно носило томный оmеча­
ток бессонных, безумно проведенных ночей, оставивших черные
красноречивые круги под глазами.
В институте же, под наивной и невинной игрою в «обожание»
старших подруг, она узнал� первоначальные соблазны уродливой
однополой любви, которой в то время предавались по распущен­
ности и из-за снобизма юноши и девушки всех благородных учеб­
ных заведений. В супружеских интимных отношениях она не про­
являла здоровой чувственности, бьша лишь холодно-любопытна,
и вскоре эти отношения между молодыми супругами стали посте­
пенно все реже и неодухотвореннее. Однажды Лидия сказала мужу:
- Ты знаешь. В конце концов немцы бьши и умны и практич­
ны, когда признавали за «цвей киндер систем» право гражданствен­
ности. Это и необходимо и достаточно.
Симонов, как всегда, ответил спокойным согласием и нисколь­
ко не удивился тому, что , родив вторую, и последнюю, девочку,
Лидия совсем отказалась от супружеских обязанностей, предоста­
вив вместо них мужу полную свободу, в которой он, впрочем, со­
всем не нуждался.
Однако обязанность доставать деньги осталась за ним и с каж­
дым годом настоятельно увеличивалась. За детьми Лидия никогда
не ходила. Не любила и не умела этого. Около девочек бьши всегда
кормилицы, няньки и бонны. Сама же мать только наряжала их, как
кукол, и играла сними, как с куклами, в течение десяти минут в сут­
ки. Переводы с иностранных языков оказались милым вздором за­
невестившейся барышни. Знала она, правда, - и то с грехом попо­
лам, - слов по сто на каждом из трех главных европейских языков,
но для профессии переводчицы этот багаж бьш и скуден и легкове­
сен. А главное, к занятию этому у Лидии не бьшо ни призвания, ни
терпения. Занимала ее больше всего легкая, суетливая, подвижная
общественная благотворительность, устройство литературных сту­
денческих вечеров, лотереи, и базары, и прочие веселые пустяки с
приглашением знаменитостей, с продажей шампанского и цветов и
с постоянными предлогами заказывать новые модные костюмы.
Больше всего имела Лидия успех в только что народившихся,
бесшабашных кружках новой литературы, поэзии и живописи, -у
всей этой молодежи, носившей диковинные девизы кубистов, футу-
21-3267
309

А. И . Куприн
ристов, акмеистов и даже ничевоков. Они в ней находили порочную
прелесть верленовских изломов и манящую жуть сладострастия Пи­
кассо. Впрочем, все эти божественно дерзкие переустраивателя ми­
рового искусства никогда не задумывались над смыслом и значени­
ем тех умопомрачительных слов, которые они походя роняли, веско,
гулко, бездонно-глубоко и абсолютно непонятно для непосвящен­
ных буржуев. Ничего! Им все благоговейно сходило с рук. Такое уж
сверхчеловеческое поветрие носилось тогда, незадолго до ужасной
войны, по обеим столицам России, что гении, пророки, ясновидцы,
тайновидцы, предсказатели, медиумы, мировые мудрецы, Наполео­
ны и Заратустры рождались среди интеллигенции с быстротою гри­
бов после теплого летнего дождя. Уважающему себя культурному и
передовому человеку приходилось разрываться на части, чтобы не
пропустить случая сбегать на поклон к новому блистательному све­
тилу, только что вчера открытому. Москва, древняя, кондовая, ку­
печеская, усестая Москва, которая прежде созывала гостей на обед с
юродивым Корейшей, с протодьяконом Шаховцовым, который го­
лосом своим тушил все люстры в зале, с полицмейстером Огаревым,
с Шаляпиным или с борцом Поддубным, - эта наивная, сердечная
Москва вдруг, очнувшись, поняла, что ей совсем уж невозможно жить
без своего декадента. Поэтому она спешно заказала для своих домов
декадентскую архитектуру, завела чертовски декадентскую и безум­
но дорогую литературу, а московские дебелые девицы бредили во
сне: тятенька с маменькой, купите мне в женихи настоящего дека­
дентского кентавра.
И покупали.
Чинный Петербург всегда бьш спокойнее, умереннее и хладнок­
ровнее пьшкой Москвы, к которой он еще со времен Петра Перво­
го привык относиться свысока. Однако яростный напор новых те­
чений во всех отраслях искусства мощно захватил и солидный Пе­
тербург, ставший к тому времени внезапно Петроградом. Первы­
ми провозвестниками и глашатаями этой трескучей новизны стали
торопливые карьеристы, малограмотные приват-доценты, читав­
шие «взгляд и нечто» на многочисленных женских курсах и попи­
сывавшие критические статейки в сотнях журналов, которые ежед­
невно возрождались под самыми драконистыми заглавиями, что­
бы через два-три дня тихо и бесследно опочить .
Лидия, со всегдашней своей страстью к шумливым, безвкусным
и дешевым безделушкам, одной из первых записалась в горячие
поклонницы всех этих «истов», в их верного друга, в их деятель-
310

Повести
ную помощницу и пропагандистку. Они же называли ее своей ма­
мой, своей музой, своим икс-лучом и аккуратно, целыми стаями
посещали по пятницам ее несколько скучноватый, но услужливый
и гостеприимный салон, где подавались очень вкусные сандвичи и
отличное кавказское красное вино «Мукузань».
Симонов вначале не без интереса и любопытства посещал де­
кадентские вечера своей жены. Как-никак, а, по словам Лидии, на
них созревало и выковывалось то новое, могучее и гордое искусст­
во, которому надлежало, растоптав в прах все жалкие, скучные и
нудные потуги предшественников, засиять над миром неугасаемой
огненной звездою.
Однако вскоре он стал потихоньку думать: «Тут, по совести,
одно из двух: либо я отстал от искусства и ничего не понимаю, либо
все эти футуристь1 и кубисты - просто-напросто охальники, симу­
лянты, мистификаторы, шарлатаны и развязные наглецы и похаб­
ники".» Правда, в некоторых поэзах этих вчерашних новаторов
звучала порою странная и дикая сила; правда и то , что дерзкие кон­
сонансы, заменившие у декадентов лакированную точность стро­
гих рифм, бьши ясны и понятны для Симонова, хорошо изучивше­
го остроту крестьянских поговорок и частушек. Но отсутствие пря­
мого смысла неприятно раздражало его, как раздражала и их ма­
нера читать свои произведения в нос, нараспев, на мотив «Чижи­
ка», похоронного ирмоса или бульварной песни, не останавлива­
ясь перед похабными сл овами. Еще экстравагантнее бьши футури­
стические музыканты и кубистические художники. Этих не пони­
мали даже близкие сотоварищи. Впрочем, в этих сверхчеловечес­
ких, орущих шайках - быть непонятым почиталось первой ступе­
нью к гениальности.
Эта здоровенная молодежь ела и пила с аппетитом волжских
грузчиков, не переставая брала взаймы деньги и часто оставалась
ночевать на диванах, на сдвинутых стульях и даже просто на полу.
На это молодое разгильдяйство Симонов смотрел снисходительно
и даже с молчаливым сочувствием. Профессорская жизнь еще не
выжгла из его памяти студенческих годов в Московском универси­
тете, когда бесцеремонная молодежь охотно делилась и ночлегом,
и обедом в столовке, и последней кружкой пива, и научными зна­
ниями. Но один дурацкий случай вывел его из себя. Какой-то здо­
ровенный, долговязый, весь в угрях декадент, в балахоне, наполо­
вину желтом, наполовину голубом, с пучком укропа и с морковкой
в петлице, только что окончил завывать свою новую поэзу, носив-
311

А. И. Куприн
шую претенциозное заглавие «Паванна», и стоял, окаменев от на­
пл ыва вдохновения, а вокруг него благоговейно безмолвствовали
второстепенные поэты . Встретившись глазами с Симоновым, жел­
то-голубой верзила спросил в нос:
- Ну, что же, Амфитрион? Кого вы теперь назовете прекрас­
нейшим из всех русских поэтов?
Смущенный Амфитрион невольно повел глазами по той стене,
где у него ровной линией висели застекленные портреты всех зна­
менитых русских писателей и поэтов, и застенчиво пробормотал :
- Я думаю, что все-таки Пушкин...
- О, ослица Валаамова! - возопил прыщавый декадент. -Весь
ваш сл ащавый европеец Пушкин не стоит одного ногтя с моей
ноги . - И вдруг, схвативши массивную чернильницу, декадент с
быстрым размахом швырнул ее в лицо Пушкина, раздробив стекло
и залив портрет чернилами. Симонов, весь побелев от негодова­
ния, схватил с необыкновенной силой поэта за шиворот и потащил
к выходным дверям, беззвучно говоря дрожащими губами:
- Ах ты, сукин сын! Что бы тут больше твоего духу не бьию! А
то насмерть убью стервеца! Вон сию же секунду!
Претендент на высокое звание прекраснейшего из русских по­
этов всех времен поспешно выскочил в переднюю, сбитый с толку и
точно скомканный. За ним, с глухим ворчанием, посыпались второ­
степенные поэты. Но «грубая, безобразная, дикарская выходка»
Симонова не обошлась ему даром. Во-первых, Лидия после громад­
ного истерического припадка, с рыданиями и обмороками, застави­
ла-таки мужа на другой день поехать к желто-голубому поэту и про­
сить у него прощения. Во-вторых, ему на веки вечные запрещено бьшо
присутствовать на декадентских радениях, хотя бы даже издали че­
рез щелку. А в-третьих, с того злополучного вечера совсем прекра­
тились всякие человеческие отношения между мужем и женой. Здесь
не бьшо ни злости, ни мести, ни взаимного отвращения. Просто оба
давно уже стали понимать и чувствовать, что нет и никогда не бьшо
между ними ничего общего, сближающего, душевного и что скоро­
постижный брак их можно бьшо бы объяснить только холодным,
бессонным наваждением северной белой ночи и мгновенным капри­
зом анемичной, избалованной петербургской барышни.
В начале этого расхождения Симонов даже бьш рад этой до­
машней свободе. Легче работалось, легче думалось . А главное, в
эти одинокие тихие дни Симонов наконец нашел подход и дорогу к
умам и характерам своих двух дочек, которые до сих пор пребыва-
312

Повести
ли в глупом баловстве и в капризном невежестве . О н с нежной и
веселой радостью уже стал замечать, как входили в детские умы и
сердца те избранные книги, которые он им читал: русские, умело
подобранные сказки, сказки Андерсена, рассказы Марка Твена и
чудесного Киплинга и Доде, «Хижина дяди Тома», приключения
Жюля Верна, «Серебряные коньки», «Капитанская дочка» Пушки­
на и тому подобные вещи, легко и удобно входящие в ум и в вооб­
ражение детей. Он при первой возможности водил девочек в З оо­
логический сад, в зверинцы, музеи и галереи . Каждый листик, каж­
дые зверь и зверюшка, каждые жуки и мушки являлись для него и
для детей предметами жадного внимания и удивительных расска­
зов. Эти два года мирного о бщения с маленькими дочерьми оста­
лись навсегда для Симонова самыми лучшими, теплыми и благо­
родными воспоминаниями. Прежде бывало так, что, рассерженный
безалаберностью жены и ее вечным мотанием по знакомым, и по
лавкам, и по заседаниям, он молчаливо повторял про себя жесто­
кое изречение из притчей Соломоновых: «Горе жена блудливая и
необузданная. Н оги ея не живут в доме ея» . Теперь же он все чаще
ловил себя на уньшой мысли брошенного человека, уже свыкшего­
ся со своим одиночеством:
- А все-таки, куда как лучше и приятнее дома, когда в нем нету
его почтенной и о бворожительной хозяйки Лидии .
Но давно уже известно, что женщина, разлюбившая и злая, ни­
когда не удовлетворится спокойным молчанием. Так и Лидия вскоре
стала неутомимо пилить и заедать мужа, выбрав для этого самое
уязвимое, самое чувствительное, самое б ольное место - деньги .
Настало время, когда в маленькой , когда-то мило уютной ком­
нате на Песках с утра до вечера только и стало слышаться одно это
желтое, ужасное, проклятое, ядовитое и такое всемогущее сл ово -
деньги. - Вы, как кажется, позабьши о деньгах? Где же деньги?
Вы, по-видимому, все мечтаете о рае в шалаше, а не о деньгах? Вы,
кажется, совсем забьши, что у нас завтра - гости и, чтобы при­
нять их, надоб ны деньги? Оленьке нужны деньги на башмачки,
Юленьке нужны деньги на шубку. Кухарке нужны деньги на базар,
мне нужны деньги на замшевые перчатки и на билет на В агнера. -
Деньги, денег, о деньгах, деньгам, деньгами, деньгам, деньгами ...
Вкус ржавого железа появлялся во рту Симонова, когда звучали
эти металлические сл ова, требующие денег. Вскоре и дочери, сна­
чала как невинные попугайчики, а потом все сознательнее и на­
стойчивее научились этой минорной песне о вечных деньгах .
313

А. И. Куприн
- Папочка! Почему ты нам купил аграфы сердоликовые, ког­
да теперь все носят жемчужные? - Папочка! Почему ты купил ме­
ста в партере, а не в бельэтаже? - Папочка! Почему у нас елка бьша
с парафиновыми свечами, а у Х электрическая? Почему у z свой
собственный выезд, а мы должны трястись на извозчике-ваньке? -
Папочка! Почему мамочка всегда плачет, что ты жадный и скупой
и никогда не хочешь давать ей деньги и что ты, кроме того, страш­
ный лентяй и не хочешь работать?
«Какая пакость со стороны тех матерей, которые ложью вос­
станавливают детей проmв ощов, - думал часто Симонов и тот­
час же поправлял самого себя, - а еще хуже длительная, текущая
годами семейная злобная вражда, в которой обе стороны считают
себя великомучениками и только тем занимаются, что отыскивают
проmв врага укус поядовитее».
Симонов, со свойственным ему мягким великодушием, рьщар­
ски самоотверженно причислял себя к одной из враждующих сто­
рон. Носить в себе вечную неугасимую злобу казалось ему тяжким
и горчайшим бременем, и он как бы навьючивал на себя молчали­
во половину общего проклятого груза. Нет, никогда он не бьш лен­
тяем или скупцом. Как однажды, в далекую белую ночь, дал он
Лидии торжественное обещание работать не покладая рук для сча­
стия своего гнезда, так и держал это слово с непоколебимой энер­
гией, с радостным сознанием исполняемого священного долга. Он
успевал читать лекции в петербургских сельскохозяйственном и
лесном институтах и на женских курсах, преподавал физику, хи­
мию, космографию и естественную историю в кадетских корпусах,
в военных училищах, женских институтах . Одно время он руково­
дил геодезическими триангуляционными съемками в Академии ге­
нерального штаба. Он написал много статей как строго научных,
так и популярных. Журналы принимали их охотно, редакторы рас­
сыпались в похвалах и комплиментах". Однако гонорары повсюду
бьши мизерные. И все-таки жить бьшо можно, и даже жить с не­
большим комфортом, несмотря на то что тесть слукавил на прида­
ном . Беда бьша в том , что Лидия никогда не знала цены деньгам, и
они сьmались у нее сквозь пальцы, а Симонов во всю свого жизнь
так и не научился ладить с нужными людьми, обходя их услужни­
чеством, лестью и подобострастием: бывал, когда не надо, горд,
независим, проmворечив, самостоятелен и неуступчив . А эm свой­
ства люди сильные не всегда любят.
314

Повести
Когда пришла Симонову пора защищать свою докторскую дис­
сертацию, то профессор Кошельников однажды любезно спросил
его, как бы мимоходом:
- Что ты скажешь, милый зятек , если узнаешь, что университет­
ский совет назначит меня быть твоим оппонентом на диссертации?
По профессорской этике такой любезный вопрос всегда имеет
и огромный вес, и серьезнейшее значение. В нем как будто бы уже
заранее признаются и талант и заслуги молодого диссертанта, и не
чем иным, как благодарной улыбкой, на него нельзя было бы отве­
тить . Но Симонов как-то сухо, по-медвежьи коряво возразил :
- Я бы , конечно, бьш весьма о брадован и польщен, господин
профессор, но ". но согласитесь с тем, что мы с вами все-таки в свой­
стве". и Бог знает что могут наговорить недоброжелательные язы­
ки". Кумовство, непотизм, протекции... и так далее". Обоим нам
будет неловко .
Тесть поднялся с кресла и желчно сказал:
- Дело ваше. Как знаете, как знаете ... - и , надевая шляпу в
передней, еще раз прибавил : - Как знаете.
Кончилось тем, что диссертацию свою Симонов сдал в Москве,
и сдал самым блестящим о бразом. Когда он приехал назад в Пе­
тербург, тесть не дал себе труда поздравить его .
Кошельников бьш не злопамятен; к тому же он очень любил
свою анемичную дочку. Поэтому спустя некоторое время он сде­
лал зятю у себя на дому великолепное предложение в духе той фи­
нансовой мудрости, которой когда-то так восхищалась Лидия. Дело
заключалось в том, что несколько влиятельных и высокостоящих
чинов генерального штаба предпринимали в военных целях гигантс­
кую работу по осушению Полесья. В настоящее время начинают
разыскивать и подбирают опытных инженеров, гидротехников, зем­
лемеров, лесников, геодезистов . Проектируется работа на многие
десятки миллионов. Дело б ольшое и верное, и на нем можно чест­
ным путем сделать хорошее, солидное состояние, опору будущему
счастью . У Николая Евдокимовича остались добрые знакомства с
генеральным штабом, тесть поможет своими влияниями . Надо толь­
ко ковать железо, пока оно горячо .
Симонов попросил две недели отсрочки для размышлений. Ак­
куратно в назначенный срок он пришел к тестю и попросил у него
сепаратного разговора. С первых же сл ов он решительно отказал­
ся от работы на Полесье, а когда профессор Кошельников спросил
о причинах такого крутого отказа, зять нарисовал картину мрач­
ную, зл овещую и устрашающую.
315

А. И .Куприн
- Во-первых, - сказал он, - осушение Полесья стоит не мил­
лионы, а миллиарды, Во-вторых, осушение Полесья, кроме доро­
говизны, повлечет за собою непременно обмеление всех водных
источников, речонок и рек, как малых, так и средних и больших.
Это же со своей стороны грозит оскудением сельских хозяйств на
громадных пространствах, остановкой водяных мельниц, прекра­
щением путей сообщения и в особенности пароходному движению
по рекам, питаемым водами Полесья. Подумайте: Днепр и теперь
уже нуждается в землечерпалках, что же будет дальше, когда он
высохнет. В-третьих, кто инициатор и глава этого осушительного
предприятия? Полковник генерального штаба Ж. Он поляк, дей­
ствительно - Ж. С идеей осушения он возится давно уже, связы­
вая эту идею с возможностью оборонительной войны. Умный тео­
ретик военного искусства Михаил Драгомиров сказал однажды по
этому поводу: «Умный, храбрый вождь пройдет шутя через топь .
Трусливый дурак разобьет голову на ровном месте».
Однако полковник Ж. теперь снова вьшез наверх ... И наконец -
четвертое: мне удалось узнать фамилии будущих предполагаемых
подрядчиков. Все это - народ жох, тертые калачи, а главное, жес­
токие специалисты по лесному делу.
-Ичто же?
- Да то, что вся суть осушения сводится к неслыханной по раз-
мерам вырубке Полесья и распродаже леса в дьявольских разме­
рах. Военные интересы - одна только вывеска.
- Однако, - возразил тесть, - ведь там в числе пайщиков есть
и высочайшие персоны.
- Тем более, -угрюмо буркнул Симонов, - мне в эту компа­
нию не ход.
- Глупая щепетильность, - пожал плечами Кошельников, и
собеседники, не говоря больше ни слова, сухо и надолго простились .
На другой день Лидия пришла к нему в кабинет и без обычной
ссоры, вялым, деловым голосом предложила ему развестись с ней.
Он ничего у нее не расспрашивал, сразу же согласился. По ее же
просьбе он согласился и взять вину развода на себя, как на мужа,
осквернившего супружеское ложе. Много этому невинному, доб­
рому и покладистому человеку пришлось выслушать консисторс­
ких пакостей, пока развод не бьш зарегистрирован в порядке.
Одно условие развода огорчало и удручало Симонова: обе его
дочери, по утверждению святейшего синода, должны были остать­
ся при матери, на которую возлагалось их духовное и моральное
316

Повест и
воспитание в началах и указаниях святой православной кафоли­
ческой церкви. <<Хорошими началами она их напичкает», - суро­
во ворчал про себя Симонов; и, предвидя неизбежные в разводе
сцены ревности из-за детей, возрастающую на этой почве неутоли­
мую ненависть и тяжелое влияние на девочек родительской враж­
ды, он с глухим горем оставил навсегда Петербург, чтобы занять
профессуру в родной, знакомой и давно любимой Москве.
Так-то порвались навеки для него все сношения с бывшей семь­
ей и даже самая память о ней. Но любовь ко всем детям, умиление
над их беспомощностью, радость слышать их голоса и видеть их
улыбки, созерцать их игры и их первые попытки к общежитию по­
стоянно наполняли его душу целительным бальзамом. Он не ради
щегольской фразы, но от глубины чистого и любящего сердца про­
изнес свой афоризм на большом московском собрании матерей:
- Тот, кто написал хорошую книгу для детей или изобрел дет­
ские штанишки, не связывающие движений и приятные в носке, -
тот гораздо более достоин благодарного бессмертия, чем все изоб­
ретатели машин и завоеватели стран.
А удушливый, горячий ветер сирокко не только не хочет унять­
ся, но все больше и больше набирает силу, зл обу и упругость. Про­
фессор давно уже устал вести бесполезную ссору со своим тупым и
мещански настроенным двойником Николаем Евдокимовичем.
Приближающаяся и все не решающаяся разразиться гроза точно
приплюскивает его к земле и лишает воздуха. «Что же я так сижу и
изнываю?» - думает он. Ведь даже гимназистам первого класса
известно, что ничего нет опаснее, чем стоять в грозу под деревом.
- Пойду-ка к себе домой. У меня над моей голубятней проведен
громоотвод. Молодцы французы в этом отношении. Впрочем, и во
всем они молодцы, что касается стихийных бунтов и восстаний.
Он подымается, с трудом выпрямляя члены, затекшие от дол­
гого сиденья. Бесчисленные мурашки бегут под его кожей .
«Точно электрический ток, - думает профессор. - А почему бы
и в самом деле этому ощущению не быть электрическим явлени­
ем?» - и в тот момент Симонов тяжело падает на землю, оглушен­
ный и ослепленный яростными, одновременными молнией и громом.
Страшный ураган срывается, как взбесившаяся лошадь. Небо, воз­
дух и земля заволакиваются густь1м зловещим мраком. Ревут дере­
вья, трещат ломающиеся ветви, с чертовским грохотом и жалобным
стоном падает столетний могучий каштан, выворачивая из земли свое
317

А. И. Куприн
огромное корневище, зарытое в землю. Деревья раскачиваются, на­
гибаясь до земли. Молния и гром не перестают ни на минугу. Водя­
ные хляби разверзлись точно при потопе. Ничего не видно, кроме
тяжелой, сплошной воды, закрывшей весь горизонт.
Сим онов, весь промокший и потерявший дорогу, с великим тру­
дом пробирается между деревьями, инстинктом находя дорожки и
вновь теряя их. Маленькая, нежная ручонка вдруг касается его паль­
цев, и дрожащий, испуганный голосок говорит снизу:
- О , господин. Я боюсь. Помогите мне. Я очень боюсь. Я не
знаю, куда мне надо идти .
-Ах! Боже мой! Ведь это Жанета, - с радостью и с ужасом
узнает профессор. - Как ты попала сюда, под мой непромокаемый
плащ? Вот так, вот так, м оя дорогая девочка, вот так. И теперь
перестань тревожиться. Будь спокойна, я тебя сейчас донесу до ва­
шего киоска. - И, ловко окутав Жанету своим пальмерстоном , он
храбро шлепает по лужам .
Время от времени тоненький, жалобный голосишко пописки­
вает из узла:
- О, как я боюсь, как боюсь, мой добрый господин! - И уми­
ленный Симонов ласково и успокоительно похлопывает ладонью
по разбухшей разлетайке. Так они выходят из Булонского леса,
проходят по бульвару Босежур, и там , под перекидным м остом ,
профессор сдает свой мокрый груз в газетный киоск, наполняя его
водой и крикливым изумлением хозяйки, которая уже успела до
смерти измучиться, разыскивая свою быстроногую Жанету в эти
страшные часы бури, м олнии и зл овещего мрака. Она, с той быст­
ротой и приятной ловкостью, какие свойственны всем любящим
матерям на свете, осво б ождая девочку от бесконечной профессор­
ской обмотки, вытирала быстрыми движениями ее промокшее тель­
це, сморкала ей нос и в то же время не забывала шлепать ее по за­
душке и скороговоркою то браниться, то в сотый раз пересказы­
вать Жанете, профессору и всем ближайшим соседям о тех ужасах,
которые она сегодня претерпела.
- О дорогой господин, - обращалась она к Симонову. - На­
деюсь, что вы извините меня за то, что я сначала подумала, будто
это вы завели Жанету в Булонский лес, и вот я прибежала к вашей
госпоже консьержке и осведомилась у нее о вас. И я бьша очень рада,
когда услышала самые почтенные и добрые рекомендации о вас с ее
стороны. Но вы, конечно, поймете душевную тревогу бедной мате­
ри . Надеюсь, что у вас самого бьши сестры, дочери или внучки?
318

Повести
Но тут сама Жанета, решительно высвоб одив головку из кучи
тряпья, великодушно идет профессору на помощь и защиту.
- О, м оя дорогая мама, - говорит она с восторгом и ужа­
сом. - Если бы ты видела, какой это был ужас. Я пошла в Булонс­
кий лес с Жермен, с дочерью мясника, господина Колэн, и мы ра­
зошлись там, когда настала гроза. О, мой Бог, как это бьшо страш­
но и как я испугалась . Ветер бьш такой , что сл омились все деревья
и разрушились многие большие дома. Молнии летали по всем на­
правлениям , толстые, как моя рука, и б ольшие, как Эйфелева баш­
ня. А гром бьш такой громкий, как фейерверки на четырнадцатое
июля или как пальба из пушек, и дождь бьш ужасно б ольшой, ну
вот совсем как потоп, о котором нам читал господин аббат и кото­
рый потопил весь мир . Я так испугалась, так испугалась, что дума­
ла, что сейчас же вот-вот умру. И подумай, мама, какое это бьш о
счастье, что добрый и храбрый господин пришел мне на помощь в
бурю, грозу и молнию и точно святой ангел покрьш меня своим
манто, чтобы вынести меня из настоящего ада. О, мама, этот от­
важный жантильом • бьш моим спасителем, которого мы должны
благодарить во всю нашу жизнь.
Эта импровизированная б олтовня умилила и рассмешила про­
фессора до слез, а мать вставила уже спокойным голосом :
- Этим декламациям Жанету научила ее лучшая подруга Жер­
мен, которая старше ее и, к сожалению, чрезвычайно много читает.
Профессор сказал:
- Конечно, это маленькое приключение - просто пустяки, и
все об ошлось благополучно . Позвольте, мадам, я в один м омент
схожу в бистр о к м адам Бюссак за липовым цветом, он у нее пре­
восходного качества. Ведь ваша бедная девоч ка все-таки сильно
промочила ноги.
- О, нет, мой господин . Я вас, пожалуйста, прошу не беспоко­
иться. Липовый цвет есть у меня на квартире, а я вам приношу мил­
лионы благодарностей и, в свою очередь, прошу вас заняться сво­
им здоровьем . Эти летние простуды гораздо опаснее зимних .
«Экая твердая баба! - покачал головой Симонов, уходя из ки­
оска, --
-.-
и все-таки прекрасная любящая мать» .
Пройдя шагов пять, он обернулся назад. В киоске, из-за каких­
то платков и тряпок, глядел на него веселый, ласковый, улыбаю­
щийся глазок Жанеты .
• дворянин (от фр аиц . dentihomme).
319

А. И. Куприн
И вот вскоре настал для профессора Симонова моральный скуч­
ный ущерб. Прежде хоть изредка удавалось ему на минутку-две
увидеть живое, веселое личико Жанеты под разными приличными
предлогами: то покупая газету, то просто проходя мимо киоска с
нарочно сделанным серьезным, деловым лицом. Теперь он стал сты­
диться своих прежних невинных хитростей и бояться, что Жанети­
на мать подумает, будто русский старый чудак, особенно после гро­
зы в Булонском лесу, захочет втереться в чужую семью. И он стал
наблюдать за милой девочкой с осторожной украдкой, на далеком
расстоянии, стараясь не попадаться на глаза ни матери, ни дочке,
благодаря Бога за свою лесную привычную дальнозоркость.
Весело, пестро, разнообразно, затейливо проводит Жанета свои
дни, радостно насыщенные все новыми и новыми впечатлениями.
Ноги ее не успевают бегать, легкие - дышать, глаза - все жадно
видеть, уши - все слышать, ум - все воспринимать. Будь Жанета
совсем св ободной - для нее мало бьmо бы всего Шестнадцатого
округа, всего Парижа с окрестностями, всей необозримо большой
Франции. Но, к ее досаде, строгий надзор матери и острая наблю­
дательность услужливых соседок замкнули ее свободу в тесное про­
странство, ограниченное квадратом, образуемым четырьмя улица­
ми: улицей Ранеляг, авеню Мозар, улицей Ассомисьон и бульва­
ром Босежур.
Профессор уже давно это заметил и сам для себя в уме называет
Жанету принцессой четырех улиц.
Правда, эта быстроногая принцесса в неудержном беге врыва­
ется и в другие близлежащие улицы: в бульвар Монморанси и в
улицу Доктора Бланш. Но это только резвые наскоки принцессы
амазонки, жаждущей невинных приключений.
Самый суровый запрет положен на Булонский лес, да и сама
храбрая Жанета трепещет перед его ужасами и до сих пор не может
понять, какие силы занесли ее в густой парк во время бури сирок­
ко. Там, по уверениям старинных обитательниц Пасси, прячутся в
густых деревьях злые мошенники, которые нападают на гуляющих
и, бросая их в автомобили, увозят Бог знает куда, чтобы взять по­
том за них большой выкуп; там появляются беспощадные люди­
сатиры, не жалеющие ни женщин, ни детей; там бродят часто кро­
вожадные дикие , звери, убегающие из соседнего зоологического
сада, и, наконец, там ходят по вечерам белые привидения, духи
людей, погибших давным-давно на дуэлях в Булонском лесу и ли­
шенных церковного покаяния.
320

Повести
Но на всем протяжении своего маленького суверенного владе­
ния Жанета является настоящей , всеми признанной принцессой;
принцессой доброй , приветливой , заботливой и любимой. Ее под­
данные души в ней не чают. Когда она весело, легкими быстрыми
шажками проходит по улицам своего государства, то с о беих сто­
рон слышатся ласковые приветствия :
- Добрый день, Жанета! Добрый день, маленькая Жанета!
Так встречают ее все : почтальоны, несущиеся с толстыми кожа­
ными сумками, взрослые девушки, развозящие по домам в ручных
тележках молоко и булки, девочки, спешащие говорливыми груп­
пами в школу, рабочие, только что принявшие в бистро очередную
порцию аперитива или дижестива, чиновники и посыльные, стара­
ющиеся сохранить на лицах выражение деловой серьезности, меж­
ду тем как свет нежной улыбки освещает их уста, пожилые женщи­
ны идущие спешным ритмическим шагом на базар.
- Добрый день, Жанет! Добрый день, Жанет!
И Жанета разбрасывает налево и направо свои звонкие привет­
ствия вместе с ландышами и маргаритками своих сияющих улыбок:
- Добрый день, господин Топэн! Добрый день, госпожа Тиру.
Добрый день, Ирэн, Сим он, Мадлэн! ..
И как мило заботлива она к работе и к интересам своего наро­
да. В от идет по тротуару молодой , весь в лохм отьях, савояр, дудя
гнусаво в допотопную деревянную свирель. Рядом с ним, на мосто­
вой, тесно сплотившись, движется густое, лохматое стадо коз. Са­
вояр тол ько и знает, что наигрывает тысячелетнюю печальную ме­
лодию, а за порядком стада ревностно, строго и неутомимо следит
умный , черный , б ольшой пес, не устающий бегать вокруг бреду­
щей отары, загоняя каждую отстающую, проказливую или упрямо
игривую козу в о бщее тесное, блеющее стадо. Он достигает этого
л аем, ударом головою, иногда осторожным укусом , а всего б оль­
ше огненным взглядом своих человеческих глаз . Прохожие, знаю­
щие злобный и решительный характер савойских овчарок, о бхо­
дят их подальше, но для Жанеты не существует ни страха, ни б ояз­
ни за свое тело, и руки ее никогда еще не знал и трусливой дрожи.
Поэтому она с беспечной старательностью помогает черному бар­
раку загонять коз, и м охнатая, с ног до головы о бросшая шерстью
собака порою возьмет и лизнет Жанету длинным , красным , горя­
чим языком, стараясь пройтись по всему лицу.
И меланхоличный савояр, не останавливая стада и оставляя его
на попечение пса, останавливает одну лишь из коз, с ловкостью
321

А. И. Куприн
фокусника доит ее грушевидное вымя в небольшой стаканчик и
молчаливо протягивает его Жанете. Теплое козье молоко не осо­
бенно вкусно; к тому же оно так сильно отдает терпким запахом
неистового козла, что пьют его только больные и редкие любите­
ли. Но как же обидеть савояра и его прекрасного пса? Молоко му­
жественно проглочено одним мгновением.
- Благодарю, до свиданья, мой дорогой пес. До приятного сви­
данья.
Проходит, мелодично позванивая большим звонком, древний,
но крепкий, как дуб, точильщик ножей, бритв и всякого кухонного
металла. Его передвижная мастерская весьма тяжела. Везут ее на
колесах вдвоем: хозяин-мастер и его трудолюбивая собака-волк.
Часто Жанета с умилением удивлялась той добросовестности, с
какой эта рыжая, гладкошерстая собака несла свою обязанность.
Она напрягала все свои силы, налегая на постромки, и как бы рас­
пластывалась по земле, стараясь облегчить груз своему божеству,
хозяину.
- Добрый день, господин Перье!
- Добрый день, моя малютка!
Оп останавливался и опять звонил, ощупывая глазами этажи и
дома, из которых могли бы дать работу. Рыжий собака-волк в это
время укладывался калачом на земле под точильным прибором. Там
же оставался он и в то время, когда господин Перье визжал, вере­
щал и яростно жужжал своими орудиями. Не подымался он и тог­
да, когда хозяин заходил освежиться от трудов праведных в каба­
чок «Au pelouse» (лужайка) . Может быть, ему не нравилось, что в
этом кабачке на улице Доктора Бланш обитало множество чуть­
чуть синеватых сеттеров, порода которых так и зовется «голубые
оверньские», а может быть, он вообще пренебрегал всяким обще­
ством на свете. Он бьш молчалив, необщителен, всегда скучен. Гла­
дить себя он никому не позволял, а хозяин, кажется, ни разу в жиз­
ни его не погладил. Жанета, конечно, могла это делать, но что же
приятного гладить собаку, которая на это не обращает никакого
внимания.
Странен бьш сумрачный характер этой собаки. (Не лежало ли
на ее душе какое-нибудь тяжкое преступление?) Тем более что гос­
подин Перье бьш всегда весел и общителен. Жанета очень любила
издали слушать, как он пел в своем любимом кабачке старые-пре­
старые, веселые песни, с трудом понимаемые нынешними францу-
322

Повести
зами . Немножко странным казалось Жанете, что господин Перье
некоторые слова песен заменял мычанием и многозначительным
покряхтыванием.
Все были добрыми приятелями Жанеты: и необыкновенный
крикун, покупавший тряпки-железо, а также торговавший разны­
ми костюмами; и садовники из роскошного цветоводства, принад­
лежавшего какой-то таинственной, никем никогда не виданной
миллионерше, и девушки из лаборатории, и страстные игроки в
конский тотализатор, которые, покупая спортивные газеты, про­
сили Жанету назвать им на счастье какую-нибудь цифру, и нищие,
которым она никогда не скупилась подать монету в два су, если
она находилась в кармане передника, и так далее. Но бьmи у нее
еще дружки, особенно ценные, интересные, занятные и любимые.
Появлялся, например, раза три в месяц в пределах Жанетиного вла­
ствования старый, бодрый шарманщик. У него не бьшо левой руки
и правой ноги, которые он потерял на войне, но зато была хорошо
налаженная, солидная клиентура из истинных знатоков и тонких
любителей благородной шарманочной музыки или, как ее вернее
называют, - органной. Через каждые десять дней регулярно он
приходил под окно очередного меломана, укреплял каким-то не­
понятным способом при помощи костьшей свою шарманку и да­
вал на ней превосходный концерт, начинавшийся всегда с итальян­
ской канцонетты «0 sola mia» · , военной французской песенкой
«Madelon» или «Марсельезой» . Надо сказать, что избранная (по
его мнению) публика любила его . Во время концерта и после его
окончания разные монеты, завернутые в бумажки, так и летели изо
всех этажей, брякая об уличные тротуары и о мостовые.
Но, кроме изысканной музыки, однорукий и одноногий шарман­
щик приспособил к крышке своего органа небольшую шкатулочку,
из которой уличная публика могла за пять сантимов вытаскивать
свернутые в голубые, зеленые и красные трубочки предсказания судь­
бы, разрешения любовных и коммерческих дел, астрологическое зна­
чение планеты каждого человека и прочие премудрости. Однако
музыканту, очевидно, бьшо по его инвалидности и больно и неудоб­
но заниматься одновременно несколькими делами: вертеть ручку
шарманки, следить за любителями предсказательной лотереи и под­
бирать с земли завернутые монеты, шкандыбая, тяжело нагибаясь и
• «0 моя единственная» (итал.).
323

А. И. Куприн
еще еле успевая посьшатъ добрым клиентам летучие поклоны во все
этажи, от рэ-де-шоссе до мансарды восьмого этажа, в котором гнез­
дились горничные, кухарки, швейки и прочая беднота, всегда щед­
рая на расплату за маленькое удовольствие. Однако шарманщик тер­
петь не мог, когда кто-нибудь из собравшейся вокруг него публики
проявлял желание помочь ему. В этих случаях он стучал костьшем и
с недовольной торопливостью говорил:
- Нет, нет, благодарю, благодарю, я сам, я сам. Благодарю!
Но удивительно - когда Жанета впервые нагнулась со своей
легкой гибкостью и изящно, двумя пальчиками, поднесла ему ском­
канную бумажку с двумя толсть1ми «гро су» • , шарманщик нежно
похлопал ее по плечу и, улыбаясь, сказал:
- О, мерси, гранд мерси, моя крошка. Как вы очаровательны!
И правда, в этой смуглой, грязноватой девочке, с черными жи­
выми глазами, бьшо очень много того, что французы называют
шармом и что в Жанете ласково пленяло людей, собак, лошадей и
кошек.
В следующий свой визит на Пасси, в герцогство принцессы
Жанеты, шарманщик уже разыскивал озабоченно глазами, где его
недавняя помощница, и, отыскав, с улыбкой поманил ее к себе, а
когда она подошла, вся сияя от радости, он вытащил из отворота
пальто слегка помятую, но все еще благоуханную розу и галантно
поднес ее девочке. С этих пор Жанета, как только услышит издали
гнусавые, тягучие звуки шарманки , - стрелой летит к своему имп­
ресарио и добросовестно работает, избегая лишь переступать че­
рез запретные зоны. И неизменно она получает от музыканта розу,
гвоздику или другой сезонный цветок. Эти подарки - ее гордость.
Они заработаны чисть1м артистическим трудом.
Другой увечный человек - самый любимыйдруг Жанеты, пред­
мет ее жалости и особой заботы, - это слепец. Он - кроткий по­
жилой мужчина, с бледным лицом и мягким голосом прекрасного
печального тембра. Ему каждый день утром надо зачем-то перехо­
дить через улицу Ранеляг, которая в этот год загромождена новы­
ми строениями, полными мусора, кирпича и досок, что делает не­
постоянную дорогу трудной и опасной для незрячего. Жанета по­
могает ему много дней, недель и месяцев. Каждый день� кроме праз­
дников, в семь часов утра дожидается Жанета на перекрестке аве­
ню Мозар и улицы Ранеляг появления своего тихого и милого дру-
• М онетами в десять сантимов (от фраиц. gros sou).
324

Повести
га. Он показывается ровно в семь, минута в минуту, секунда в се­
кунду. В руке у него белая палочка. Он не видит, но движениями
головы как бы хочет учуять то место , где находится девочка, и она
тотчас же подает звонко свой тоненький голосок:
- Здравствуйте, господин Гастон.
Его проваленные глаза черно мертвы. Но на губах его разлива­
ется теплая, всегда грустная улыбка.
- Здравствуй, душа моя. Что видела во сне?
Но Жанета так еще молода, что снов не видит, а если и видит,
то мгновенно же их забывает.
- Ничего, господин Гастом.
- И слава Богу, -утешительно произносит слепой.
Они б ерутся за руки и идут. Слепой уже привык ощупывать
почву своей палкой, но иногда Жанета, слегка пожимая его руку,
предупреждает:
- Направо кирпич! Налев о ямка!
Иногда они садятся на уличную скамейку и разговаривают.
Слепой вдруг спрашивает:
- У нас сегодня понедельник?
- Кажется, господин Гастон.
- А как ты думаешь, Жанета, какого цвета понедельник?
- Темно-зеленого , - отвечает девочка.
- И мне кажется так же. А вот, слышишь? - солдаты в трубы
трубят, Теперь какой цвет?
- Красный, - не задумавшись, отвечает Жанета.
- А я думаю, что красный с желтым оттенком. Не правда ли?
- Да, правда, господин Гастон, с желтым.
Они замолкают. Через несколько минут господин Гастон тихо
говорит:
- Ну да. Я ослеп. Ничего не вижу. Н о ведь судьба оставила
мне великодушно слух, осязание, о б оняние, вкус и разум . А я мог
бы лишиться всего этого и лежать бы теперь в вечном бессозна­
тельном мраке. Разве я не счастл ив, милая Жанета?
- Я вас люблю, господин Гаст он, - шепчет девочка и ласко­
вой рукой нежно проводит по его лицу. А потом они рука об руку
идут до бульвара Босежур, где расстаются.
Профессор Симонов не раз видел эти тихие, меланхолические
свидания. Нет! Его светлая душа не знает ревности, особенно к та­
кому человеку, как господин Гастон, столь жестоко наказанному
судьб ою. Он только иногда смутно думает о том, что если бы он
325

А. И. Куприн
сам бьш сл епцом, то величайшим утешением в этом несчастии бьша
бы для него дружба с Жанетой. И вот он однажды решается на не­
винную, смешную мальчишескую уловку. Водиться с русским про­
фессором строго-настрого запрещено, но, встречаясь с ним случай­
но на улице, Жанета никогда не упустит возможности поздоровать­
ся с ним улыбкой или кивком головы. Иногда даже перебегает че­
рез улицу на другую сторону, причем у нее несносная манера лезть
под каждый трамвай и камион ·, что приводит Симонова в холод­
ный ужас. И вот как-то раз утром, вывернувшись чудом из-под ог­
ромной, ревущей и пыхтящей машины, Жанета застает старого
друга совсем расслабленным, хилым, разбитым, измученным.
- О, господин профессор, что с вами? Вы, кажется, очень боль­
ны? - говорит жалобно Жанета. - Чем я могу вам помочь?
- Ах, дорогая Жанета, - кряхтит и стонет Симонов. - У меня
большое горе. Я ослеп! Не будешь ли ты так добра провести меня
до дома? Я живу близко отсюда, бульвар Монморанси.
- О , с удовольствием, господин профессор. Не угодно ли вам
будет опереться на мою руку?
Они идут. Проходят шагов с пятьдесят. Походка профессора
становится все спотыкливее и неувереннее, и, не доходя до кварти­
ры профессора шагов на тридцать, Жанета вдруг разражается ве­
селым, громким хохотом, звенящим, как золотой дождь по сереб ­
ряному блюду.
- Ах, шутник! обманщик! - заливается Жанета. - Разве меня
можно одурачить! Ваши руки слишком жестки для слепого, и разве
я не вижу, как дрожат ваши ресницы, когда вы через них погляды­
ваете на меня? И шаг ваш гораздо тверже, чем у слепца. Ну, алор,
марш домой, господин слепой! И пожалуйста, не делайте над со­
бой таких фокусов, а то и навсегда останетесь слепым. На небе та­
ких шуток не любят.
Симонов уходит посрамленным и сконфуженным. Но в дорогу
Жанета посылает ему ласковое утешение:
- Вы не думайте. Я люблю господина Гастона, но люблю и
вас . Гастон хороший, и вы тоже хороший, всякий по-своему. По­
дождите, я когда-нибудь вас познакомлю, и вы станете друзьями.
Много странностей с течением времени замечает профессор за
Жанетой. Так он открывает, что эта милая девочка совсем чужда
брезгливости .
• грузовик (от фр аиц. camion) .
326

Повести
Однажды, ранним утром, спустившись со своего высоченного
чердака вниз, на уличный асфальт, профессор увидел обычное зре­
лище, которое он привык созерцать каждый день. У выхода из дома,
как всегда, стоял высокий, вместительный автомобиль около зара­
нее выставленных консьержками цинковых кубов со всяким нако­
пившимся за сутки домашним мусором . Трое бойких овернцев лов­
ко подхватывали эти кубы и опоражнивали их в автомобиль. И
вдруг Симонов услышал громкий веселый голос оверньята:
-Эй, Жанета! Держи .
Тут только увидел профессор маленькую фигурку девочки, до
сих пор заслоненную боком машины. Жанета искусно поймала на
лету небольшой серый предмет, брошенный для нее. Это бьm уже
сильно поношенный плюшевый медвежонок с наивной, удивлен­
ной мордочкой.
- Благодарю, господин Антуан, - крикнула радостно Жанета.
А Симонов подумал: «Так вот откуда у нее в детской колясочке
такая богатая коллекция старых, потрепанных игрушек. Из ордю­
ров, а по-русски говоря - из помоек. Черт возьми, ведь эти чаны
самое удобное гнездилище всевозможных бацилл и бактерий. Здесь
захватить опасную инфекционную болезнь - одна секунда. Поче­
му мать Жанеты такая росомаха. О чем думает городская полиция.
Чем занят санитарный надзор». Обратиться к Жанетиной матери с
предупреждениями и увещаниями профессор не отваживался, дав­
но узнавши ее деспотичную властность и крутую самостоятельность
по отношению к дочери. Смешно и нелепо было бы также реко­
мендовать людям, занятым чистотою и здоровьем громадного го­
рода, чтобы они следили за гигиеническим поведением и за чис­
топлотностью каждой бойкой и резвой парижской девочки семи
лет. Это - дело матерей и школы. Но изобретательный ум про­
фессора выдумал уловку - безвредную для Жанеты и приятную
для него самого .
Один из мусорщиков, господин Антуан, похожий наружностью
на грузина, а характером на русского ярославца, был с ним в друж­
бе . Они посещали одно и то же бистро госпожи Бюссак и уже мно­
го раз успели сыграть в б еллот и угощали один другого очередны­
ми турами красного вина. У Симонова с давних пор был дар ла­
дить с простыми рабочими людьми. Однажды, допивая свой ста­
кан розового вина, профессор сказал:
- А кстати, господин Антуан, у меня к вам маленькая просьба.
- К вашим услугам, мосье.
327

А. И. Куприн
- Видите ли... Маленькая Жанета - о чаровательная девочка...
прелестная, но ее почтенная мамаша ужасно строга к ней. Никогда
не сделает ей какого-нибудь детского удовольствия и ни за что не
позволяет подарить девочке хотя бы самую невинную, самую пус­
тячную безделушку.
- О господин, - возражает серьезным тоном Антуан. - Мы,
французы, мы о чень любим наших детей, и мы никогда не поймем,
с какой стати иностранец, хотя бы жантилъом, вдруг станет дарить
нашим детям игрушки. Что у него на уме. Откуда такой странный
каприз. Разве у иностранцев нет своих собственных детей.
Профессор вздыхает.
- Ах, господин Антуан, у меня бьuю двое детей, две девочки.
Но теперь их нет, и я никогда уже б ольше их не увижу. Понимаете
ли вы эту тоску по детям. Один великий философ сказал как-то :
«Природа не терпит пустоты» . Отсюда и моя чистая, святая лю­
бовь, моя отцовская привязанность к Жанете. Будь я богатым че­
ловеком, я б ы обставил жизнь Жанеты и ее матери прекрасными
комфортабельными условиями, дал бы девочке превосходное об­
разование, сделал бы каждый день ее существования на свете ра­
достным и полезным для нее и для окружающих ее людей. Но что
же я, бедный дьявол, могу теперь для нее сделать, только подарить
ей кое-когда дешевую игрушку.
Господин Антуан растроган словами профессора и особенно
его теплым, печальным, задушевным тоном.
- Чем же я могу помочь вам, мой бедный друг?
Профессор оживает.
- О! Господин Антуан, совсем невинным пустяком. Я видел
как-то : вы бросили Жанете с вашего камиона плюшевого медве­
жонка. Он бьш уже старый , потрепанный , инвалидный, но я видел,
каким восторгом заблистали глаза Жанетъ1. Вот и все. Так позвольте
я когда-нибудь принесу вам какую-нибудь неважную детскую без­
делицу, а вы, ничего не говоря, бросьте ее Жанете, и я тоже обе­
щаю вам никому об этом и никогда не говорить . Пусть тайна оста­
нется между нами двумя.
В душу каждого француза, даже делового оверньята, вл ожена
небольшая доза сентиментальности, когда дело коснется детей.
- О , - говорит оверньят, хлопая Симонова по плечу. - Конеч­
но, мне это не доставит никакого труда. Я в вашем распоряжении.
Еще задолго до ужасной войны и до последовавшей за нею при­
нудительной эмиграции Симонов знал поверхностно Париж, вое-
328

Повести
хищаясь им в недолгие наезды. Теперь , прожив в столице мира по­
чти десять лет, он не устает все больше изумляться ею: ее жизнен­
ной могучей силой, ее радостным, всегда молодым темпом, ее лю­
бовью к зрелищам, к острому слову, к изяществу во всех отраслях
жизни, чудесной законченностью во всех делах, изобретениях и
творческих произведениях . Чего только не подарил Париж всему
свету . Самый блистательный, самый роскошный , самый могуще­
ственный и самый абсолютный монархизм и самые кровавые, са­
мые непреоборимые революции; мудрость Паскаля и оперетку
Оффенбаха, смех Рабле и язвительную иронию Вольтера, тонкие
афоризмы мыслителей и прекрасное в своей грубости историчес­
кое слово Камбронна, удивительнейшие духи знаменитых парфю­
меров и мудрую книгу Суварена «Физиология вкуса» .
В продолжение многих столетий Париж бьш всеми признанным
царем, владыкою женских мод, и останется на этом троне еще на
много веков , как останется впереди прочих народов в областях
математики, химии, физики, строительства, юриспруденции, меди­
цины, инженерных искусств и всех прочих наук и искусств .
Марка Парижа - это пропускной билет в храм славы и бес­
смертия. Это знают не только ученые, не только знаменитые писа­
тели, художники, скульпторы, композиторы, музыканты, певцы, но
и престижитаторы, Вантерлоки, жокеи, клоуны, сальтимбанки и
предсказатели . Париж скуповат на денежные глупые подношения,
но его аплодисменты звучат на весь земной шар. И как благородно
хранит Париж память о том, кто при жизни удостоился сделаться
его любимцем . Вряд ли есть во всем мире другой город, в котором
с парижской роскошью бьши бы увековечены в статуях и в наиме­
нованиях улиц великие люди, ушедшие из жизни . В оистину Париж
светоч и столица мира .
Но особенно сильно пленяло и восхищало Симонова народное
кустарное, наивное творчество французов. Он никогда не пропус­
кал хозяйственных выставок в память парижского префекта Лепи­
на и заслушивался изумительным красноречием уличных шарлата­
нов , которые при помощи слова и жеста умели втереть прохожему
самую и никуда не годную вещь . Также доставляло ему большое и
чисто мальчишеское удовольствие ходить по Большим бул ьварам
в те погожие часы, когда там б езвестные изобретатели и мастера
продавали детские игрушки, всегда новые, всегда забавные, всегда
заманчивые и остроумные. Вед ь только здесь, в невольном и тяж­
ком изгнании, он понял , что почти все милые и любимые игрушки
329

А. И. Куприн
его раннего московского детства круговым путем приходили из
Парижа: и бильбоке - игра садовая, и американский чертик, раз­
ноцветные воздушные шары, и скрипучие кри-кри, запрещенные
потом обер-полицмейстером Огаревым. А парижские кустари вы­
делывают да выделывают все новые да новые игрушки, забавляю­
щие взрослых и детей, стариков и старух, девочек и мальчиков.
Какая веселая изобретательность и какое знание сегодняшней моды.
Стали парижские дамы увлекаться фокстерьерами - на бульварах
тотчас же появляются крошечные фоксы из лайки, IШюша, флане­
ли и даже бархата. Вошли в моду мохнатые айриштерьеры - и уже
на Больших бульварах продаются сотни этих добродушных, сим­
патичных собачонок, которые и живыми кажутся, будто они на­
спех, неумелыми детскими руками, сделаны из ваты, пуха и домаш­
них мелких лоскутков. Потом пришла очередь Микэ, не то мышат,
не то морских свинок, не то кроликов. Эти Микэ раньше до слез
смешили ребятишек, выходя в антрактах кинематографов на экра­
не, но потом их потешный образ бьш перелицован в маленькие иг­
рушки , которые и смешили по-прежнему, и вскоре оказались от­
личными порт-бонерами • . Большой успех имели растягивающие­
ся и сжимающиеся игрушки ё-ё, но успех их оказался недолгим -
месяцев пять-шесть, а потом он исчез. Но бывают игрушки-счаст­
ливцы, на которые не влияют ни моды, ни время, ни капризы поку-
пателей и которые в спросе постоянно: десятками , если не сотнями
лет. Тут либо ворожба, либо умно схваченный вкус всех детей од­
ного и того же возраста. Это, во-первых, два картонные борца"
которые прекрасно изображают на столе все перипетии римско­
французской борьбы, будучи незримо привязаны к тончайшей ни­
точ ке, управляемой игрушечником. Затем утка, крякающая при
нажиме на весь базар, и , наконец, жуки, мухи, стрекозы, пчелы и
прочая тваришка, которая сама движется от пружинного завода.
И, двигаясь, дребезжит. Конечно, такая игрушка может прожить
несколько чел овеческих поколений, если солидный папа вынимает
ее в праздничный день из стеклянного футляра и осторожно заво­
дит, отнюдь не перекручивая завод, а после того как кукла испол­
нила свой номер, осторожно запирает ее в тот же футляр, где она
пролежит мирно до следующего большого праздника. Но куда же
мы тогда денем невинное детское любопытство и присущее детям
научное влечение ко всем механизмам?
• брелоками (от фр аиц. porte-bonheur).
330

Повести
На другой же день после своего сентиментального разговора с
оверньятом Антуаном Симонов пошел на Большие бульвары. Пред­
варительно он сделал строгий учет своей денежной кассе. Налич­
ными оказалось одиннадцать франков семьдесят пять сантимов.
Черному коту Пятнице печенку не покупать ввиду его безвестного
отсутствия. Это - плюс. Старые мозеровские часы можно бьшо бы
продать или заложить . Ход у них как у судового хронометра. Но
кто же польстится на древние серебряные, да еще пожелтевшие за
долгую службу часишки? Взять аванс на одном из уроков? Спро­
сят: зачем понадобилось? А не умею я ни лгать, ни кривить умиль­
но подобострастного лица. Обойдусь иначе. Да вот, на что лучше.
Пробные опыты вегетарианства, как лучшего стимула физическо­
го и духовного возрождения. Это - идет. Полфунта белого хлеба,
немножко черствого, стоит пятьдесят сантимов и хватает на два
дня. Теперь вопрос в питательных веществах и в витаминах. Хо­
рош геркулес, недурна овсянка, х валят квакер и поридж. Надо из
них выбрать что посытнее и подешевле. Чай у меня спитой, но бьш
в употреблении только один раз и потому смело послужит еще раз
на пять-шесть. Право, все в порядке!
На Больших бульварах, как всегда, бьшо много продавцов иг­
рушек, пропасть покупателей и еще больше праздных зевак . Симо­
нову трудно бьшо выбирать . Что казалось хорошим, бьшо дорого,
а дешевые вещицы бьши скучны, не интересны.
На Итальянском бул ьваре профессор вдруг наткнулся на иг­
рушку, которая показалась ему и новой, и занимательной, и краси­
вой. На левой руке продавца, под мышкой у него, сидит крошеч­
ный веселый фокстерьерчик, трудно сказать - щенок, или уродец,
или лилипут. Он необычайно мал и мил . Глазки его задорно блес­
тят, миниатюрные лапочки, вьшезшие наружу, находятся в непре­
рывном движении. «Ну что за прелестный песик», - думает про­
фессор и тут только замечает, что фокстерьер сделан из какой-то
белой материи, глаза - из литого стекла, лапочки его заставляет
двигаться каким-то образом хозяин. Но не один профессор подда­
ется этой ловкой иллюзии . То и дело у лотка восклицают не только
мужчины, но и более их проницательные женщины:
- Ах, какая прелестная собачка! Можно подумать, что в са­
мом деле игрушечная. Но кто же сумел вырастить такую мелкую
породу? Удивительно, до чего теперь доходит всякое искусство! Ах !
Как он на меня сейчас поглядел. Ну просто не собака, а человек .
Симонов с уньшой безнадежностью спрашивает сипло:
331

А. И. Куприн
- Сколько?
- Десять франков девяносто сантимов.
Симонов долго и молча стоит, пришибленный своей прокля­
той бедностью. У него налицо всего одиннадцать франков семьде­
сят пять сантимов. Если один франк удержать у себя на всю гряду­
щую массу расходов, то, увы, на покупку фоксика все-таки не хва­
тает трех су.
-
Три су, - крич ит в молч аливом отч аянии профессор к
небу, - только три су! Найти бы их хоть на земле. - Он нагибает­
ся до самого тротуара. Зд оровенный, чеканки Наполеона Третье­
го, гро-су лежит на земле. Профессор почти не удивляется . Увы!
Еще одного пти-су нет, одного су, на который теперь во Франции
нельзя купить, кроме пустой аптечной облатки, ничего .
Но хозяин очаровательного фоксика добродушно говорит:
- Оставьте, не затрудняйте себя. Всего одно су - какой пус­
тяк! Вы лучше посмотрите, как надо управлять собачкой. Один
палец сюда, другой сюда, а несуществующее туловище вы как бы
прикрываете рукою. Благодарю вас, мосье, я чувствую, что у вас
легкая рука.
На другой день, ранним утром оверньят Антуан как бы случай­
но находит в своем емком камионе эту великолепную игрушку и
дарит ее Жанете, показав сначала все чудесные движения веселого,
ласкового песика. Игрушка имеет во всем квартале поразительный
успех. Все друзья и подруги Жанеты целый день .наполняют улицы,
переулки и тупики восторженным визгом и неистовыми криками:
- О Жанета, позволь и мне подержать на минуту твою волшеб­
ную собачку! Милая Жанета, а она умеет лаять? Как ее зовут, Жане­
та? А можно ее погладить, Жанета? Ах, какая ты счастливая, Жанета!
Жанета добра и великодушна. К тому же ее радость так чрез­
мерно велика, что можно в ней захлебнуться, если не поделишься с
другими. Она за сто шагов увидала Симонова и помчалась к нему,
как ласточка:
- Господин профессор! О мой дорогой господин профессор!
Посмотрите, какая у меня восхитительная вещичка. Видали ли вы
когда-нибудь что-нибудь подобное?
Профессор сделал уди вленно-серьезное лицо.
- Нет, милая Жанета, никогда не видел. Это - настоящее чудо.
В том, что собачка - фокстерьер, можно не сомневаться по всей ее
наружности, но я уверен в том, что такой малюсенькой собачки ник­
то еще на свете не видывал. Это либо англичане, либ о японцы могли
вырастить такую редкостную породу. Ты ее чем кормишь, Жанета?
332

Повести
Тут девочка разражается звонким хохотом.
- Да ведь она не настоящая, не живая. Она неодушевленная.
Она сдел ана из какой-то материи, у нее даже нет жи вота, и она не
дышит.
- Удивительно! - говорит профессор. - Глаза у нее совсем
живые, а мордочка превыразительная. Откуда ты ее взяла, Жанета?
- Мне подарили. Господин Антуан подарил, который по ут­
рам мусор собирает.
- Ну что же, подарок забавный, - хвалит Симонов, - ты его
береги.
Веский, времен Наполеона Третьего, десятисантимный гро-су,
который с такой уверенностью нашел Симонов на тротуаре Ита­
льянского бульвара, завязал в мозгу и в памяти профессора целый
клубок мыслей , воспоминаний и отважных идей. Сиденье на овся­
ном супе и на спитом чае только поощряли изобретательность и
энергию ума.
Вот здесь, в Пасси, думал он, близко, стоит рук ой подать, нахо­
дится Булонский лес, резервуар свежего воздуха, с громадным ска­
ковым ипподромом, с двумя озерами, по которым плавают ручные
птицы и где можно кататься на лодках. Этот Булонский лес вовсе
еще не лес, а хорошо возделанный парк . Но если пойти вглубь, по
направлению к Лоншану, то можно забрести в настоящую лесную
чащобу, где иногда выбегают к людям стайки грациозных, пугли­
вых диких козочек, исчезающих мигом при неловком движении,
при резком звуке. А в другую сторону Булонского леса - зоологи­
ческий сад. Слоны, медведи, гиены, моржи и тюлени, фламинго и
марабу, обезьяны и всякая дикая живность . Недалеко от Булонско­
го леса - Трокадеро с интересным аквариумом, с богатым музе­
ем, с огромным театром, где даются старые, классические, прекрас­
ные пьесы. Всего этого никогда еще не видела милая девочка Жа­
нета. Конечно, Симонов и подумать не смеет о систематическом
образовании и воспитании чумазой Жанеты. Куда ему! В свое вре­
мя она пройдет материнскую школу, п отом коммунальную, по­
том - недорогой лицей, в котором научится немного грамматике,
немножко литературе, немножко физике и химии, немножко мате­
матике, немножко истории и географии, - все для того, что бы не
быть круглой невеждой. А потом, если о кажется дар Божий, то кто
же помешает ей сделаться новой Жорж Занд или новой мадам Кюри?
Но профессор ум ом, чутьем, инстинктом знает и верует в то , что
333

А. И. Куприн
первичные детские впечатления входят в восприимчивые души мла­
денцев и ребятишек с такой необычайной силой и с такой стихий­
ной мощью, которые не имеют себе ничего равного в мировом зда­
нии. Каждый свет и цвет, каждый фальшивый и музыкальный звук,
каждый оттенок чел овеческого голоса, каждый запах и каждое дви­
жение воздуха, каждый предмет, к которому сознательно или по­
лусознательно прикасается будущий чел овек, каждое услышанное
и сказанное сл ово, каждая мысль, слабо шевельнувшаяся в несо­
вершенном еще мозгу, каждое подобие сна во сне, каждый атом
пищи, проглоченный неумелым и жадным ртом, - все эти явления,
образы и предметы идут на созидание того могущественного зда­
ния, которому имя человек и перед которым все созданное людьми
является жалким ничтожеством. <<да, - говорит сам себе с умиле­
нием профессор, - правы те мудрые учители, которые советовали
окружать рост младенца красотою и добром, рост дитяти - кра­
сотою и первичными знаниями, рост отрока - красотою и физи­
ческим развитием, рост юношей и дев - красотою и учением».
И профессор говорит дальше:
- Да, пусть Жанета ходит в свою родную школу и учится чему
хочет и может на родном языке, который всегда лучшая пища для
ума, но почему же ей, под моим любящим руководством, не научиться
постигать бесконечную красоту, доброту, богатство и прекрасную
планомерность мира? Здесь одна препона: властолюбивая, суевер­
ная, недоверчивая мать, хозяйка газетного киоска. Но ничего. Та­
кую невинную забаву, как зоологический сад, ярмарки или театр,
мы уж как-нибудь состряпаем. Недаром я человек хитрый, вроде се­
вероамериканского дикаря, на мамашу мы не станем действовать
непосредственно и лично. Нет, как застрельщика, мы пустим вперед
ее ами, господина Огюста, ленивого и падкого к вину пломбье ·. Его
просьбе влюбленная дама, конечно, не откажет. А главное - это что
все расходы на воскресную прогулку я беру на себя. Это ли не маки­
авеллиевский прием? А дружба с пломбье давно уже началась и с
каждым днем становится крепче. Она несложна: пять-шесть партий
в белотт, во время которых профессор будто бы не замечает, что
партнер его не прочь приписать на свой счет десять - пятнадцать
туров красного вина или перно, взятьIХ Симоновым как бы по ошибке
на себя, а особенно искренняя, горячая любовь профессора к Фран­
ции и французам - вот узы этой прочной дружбы, на которую упова-
• водопроводчика (от фр аиц. plomЬier) .
334

Повести
ет хитрый старый эмигрант. Но есть и другое трудноодолимое, по­
чти совсем неодолимое препятствие: деньги . Их нет совсем и давно
уже нет. Однако профессор не унывает. Он не напрасно считает себя
счастливцем. Начиная от тех глубоких времен, когда он начал со­
знательно помнить себя, все его серьезные желания исполнялись.
Исполнялись порою целиком, порою в половину, а чаще в пятую
или десятую долю, но все-таки исполнялись. Помнится ему, как еще
до поступления в приготовишки жил он с родителями в Москве на
Пресне, в деревянном доме, большой двор которого бьш настоящим
ристалищем для благородной игры в бабки. И вот малышу Кольке
во что бы то ни стало захотелось выиграть бабку-свинчатку, взяв ее
с боя. Конечно, такую свинчатку бьшо легко и возможно купить,
самому сделать или заказать литейщику, но такая бабка не имела
почета и не внушала уважения. Ценилась только бабка свинчатка­
битка, которая имела бы свою батальную историю, подтверждае­
мую свидетельством знаменитейших в квартале игроков. Добыть
такую свинчатку бывало нелегко: требовалось разбить столько-то
конов и выбить столько-то свинчаток, играя с партнерами наивысо­
чайших качеств. И Симонов выслужил-таки свою знаменитую свин­
чатку. Правда, через год, будучи уже в первом классе гимназии и
перейдя через великое испытание.
Потом, уже во втором классе гимназии, его страстно повлекло
желание попасть в гимназический церковный хор. Это удалось не
скоро и пришло к Симонову лишь тогда, когда его сиплый тено­
ришко переломился в приятный баритон. То же бьшо с умением пла­
вать, с верховой ездой, с первым застреленным зайцем, с первой роб­
кой, наивной любовью, с первой лекцией, с первой вышедшей в свет
книгой. Правда, с годами профессор стал замечать, что сила жела­
ния и послушность ему судьбы живучи только в юности, немного
устают в молодости, слабеют в зрелом возрасте, а затем хотя и пови­
нуются, но как-то спотыкливо и неуверенно, но все-таки повинуют­
ся . В Париже, в дурные дни, он нашел на улице один раз пять фран­
ков, а в другой - два. Да вот и недавний случай на Итальянском
бульваре. Разве не по его желанию нашелся на земле этот толстый
гро-су? Надо только собрать в комок волю и напрячь желание.
Всю ночь л ил сплошной дождь. Утро проснулось теплое и ту­
манное, солнце скрывалось в густых ленивых тучах .
Как всегда, профессор рано скатился со своего чердачка на ули­
цу. Мусорщики уже начали свою работу. Вспомнилась Жанета, прин­
цесса четырех улиц, и сердце заколотилось и заньшо от непонятной
жалости. Навстречу Симонову шел его старый друг - художник.
335

А. И. Куприн
- Добрый день, господин профессор!
- Добрый день, Иван Иванович . Что же, пойдем в Буа-де-Бу-
лонский лес?
- Пойдем.
Они пошли далеко за ипподром, вдоль наружного озера до па­
ромного перевоза на другую сторону. Художник выбранил поли­
тику Германии и предсказывал близость ужасной войны, размеров
и жестокости которой не может представить себе человеческое во­
ображение.
Так они дошли до той бухточки, где стоялц лодки, отдаваемые
напрокат. Впереди их ждало странное зрелище. Лебеди сгрудились
на воде в густом тумане. Странно: перспектива совсем пропала,
точно исчезла, осталась лишь плоскость . От этого птицы казались
нарисованными или, вернее, нанизанными на невидимые ниточки
и поставленными параллельно.
- Что за черт! - вос:кл:икнул неприятно удивленный профес­
сор. - Кажется, весь мир сплюснулся?
- Это ничего, - пояснил художник, - это только аберрация
зрения, то самое, что бывает на кораблях и в пустьmях . Сейчас взой­
дет солнце, и все станет на свои места, указанные Господом Богом.
И действительно, художник бьш прав. Туман скоро осел, пред­
метам вернулось их тело. Друзья пошли обратно, художник вдруг
по дороге сказал :
- Я чуть не забьш с этими туманными превращениями, что при­
шел к вам по делу. Помните вашу старинную картинку по дереву?
Симонов напряг память и вспомнил . Речь шла о художественной
маленькой вещице, которая множество лет валялась в родовом нов­
городском доме Симоновых и которую профессор почему-то вывез
с собою в Париж. Она в темных тонах изображала древнюю rошmндс­
кую или фламандскую харчевню, с молодцом в медном шлеме, с рос­
кошнотелой, полуголой женщиной, с белой собакой и с мальчуга­
ном, делающим в угол то же, что и брюссельский Манекен-пне. Ког­
да-то, очень давно, профессор дал эту вещь художнику с просьбой
узнать ее автора и приблизительную стоимость . Он сказал:
- Помню. И что же?
- Это не Теньер, как я предполагал, а Тенирс, любимый уче-
ник Теньера. Что любимый - видно из того, что он дал ему как бы
частицу своего имени. Вещь хорошая. Если наскоро ее продавать в
магазинах обже д'ар ·, дадут тысяч восемь - десять . С любителя
можно свободно взять двадцать, а со знатока и тридцать . И все. И
моя миссия окончена.
• антикварных (от фр а11ц. objets d'art).
336

Повест и
- Я обещал дать вам куртажные, - мягко сказал Си монов.
- Эх, бросьте глупости городить, - ответил художник . - Вы
обещали, а я этого обещания и слышать не хотел. Съедим когда­
нибудь ляпена • или барашка с чесночком в кабачке у мадам Бюс­
сак и запьем их шопином красного ординера, и баста. Квиты .
Они поднимаются по перекидному мосту и по нему же спуска­
ются на другую сторону, вниз, прямо к давно знакомому киоску.
Профессор идет первым... Художник вдруг с удивлением слышит
его тревожный возглас:
- Господи ! Где же киоск? Что же случилось с киоском?
Легкий художник горошком скатывается вниз и застает про­
фессора с руками, вздетыми к небу. Журнальная лавка полупуста и
полуразрушена, повсюду пьшь, грязь, кл очья бумаги, обрывки ве­
ревок и шпагата, и вокруг теснятся чужие, незнакомые люди, похо­
жие на погромщиков. Профессор ничего не понимает, но сердце у
него холодеет и сжимается от дурного предчувствия. Незнакомые
громилы внушают ему суеверный страх. Он идет в бистро мадам
Бюссак.
- Мадам, что такое случилось с киоском? Неужели какое-ни­
будь несчастие?
Госпожа Бюссак - истинная староста Пасси. Она всегда и все
знает раньше других.
- О, ничего особенного, господин профессор. Успокойтесь.
И тут она подробно рассказывает Симонову всю суть киоскно­
го происшествия.
Мать Жанеты своего газетного дела никогда не любила; никог­
да не хотела и не умела его вести . И вот теперь представился ей
очень выгодный случай разделаться со своим киоском . Вчера вече­
ром она окончила сдачу своего дела новым владельцам и поехала
на вокзал с Жанетой и с господином Огюстом . Ни для кого не бьши
тайной их отношения, но теперь они устраиваются, как настоящие
буржуа. М ать Жанеты получила на днях кругленькое наследство у
себя в Лангедоке или, кажется, в Бретани, а господин Огюст полу­
чает там же солидное место на большом заводе . Конечно, прибыв
к себе в скучный Лангедок, они немедленно обвенчаются, сначала
в мэрии, а потом в церкви.
- Ну, что же, господин профессор, пожелаем им доброго пути
и счастливого брака, - сказала госпожа Бюссак .
• кролика (от фр аиц. lapin).
337

А. И. Куприн
- Пожелаем . Дай Бог, - сказал профессор. - Ах, как мила
бьша ее дочка Жанета.
- О да. Славная девочка.
Густой туман, спустившийся на Париж, стоял до вечера. Симо­
нов вернулся домой поздно. Внезапное исчезновение Жанеты и тя­
желая погода совсем его раздавили . Он сидел в темноте, без огня, и
безучастно перебирал невеселые серые мысли . В первый раз за всю
жизнь ощущал он тихую тоску.
,
Полил крупный редкий дождь и забарабанил по железному ко­
зырьку. «Вот и дождь идет, - подумал профессор равнодушно, -
а зимой, может быть , и снег пойдет ... Все законно . . . »
В эту минуту крыша выгибается с железным грохотом, кто-то
царапается в стекло.
- Кто там? - кричит профессор и, не дождавшись ответа, от­
крывает окно. Мягкий , тяжелый клубок падает на пол. Симонов
зажигает огонь и нагибается. - Пятница! - восклицает он с удив­
лением и радостно. - Это ты, Пятница? - Кот прыгает ему на
колени и начинает бесконечную мурчащую, рокочущую песню. Тут
только Симонов с ужасом замечает, какие жестокие следы остави­
ли на его верном друге Пятнице два протекших года: он хромает
на правую переднюю и на левую заднюю ноги; на всем теле следы
вырванных клочьев шерсти; на морде еще не зажившие глубокие
царапины .
- Срамник ты, Пятница, - говорит, вздыхая, профессор. -
Впрочем, оба мы хороши.
Кот зевает во всю пасть, показывая весь красный шершавый
язык, и громко требует, - мняу, мняу ... - я голоден, как собака.
Молча надевает профессор свою непромокаемую разлетайку и
бежит по дождю в бистро мадам Бюссак за остатками говядины и
молока.
1933
338

П.А.Шил
л
инговский. Земля . Офорт. 1913.

РАССКАЗ Ы

А . П. Остроум ова-Лебедева. Фейерверк 14 июля в Пар иже.
Цветная гравюра на дереве. 1908 г.

ОБОРОТЕНЬ
Полесская легенда
-
Станция Березная! Простоя две минуты ! - закричал под
окнами, быстро проходя вдоль поезда, кондуктор.
Захватив ручной саквояж и ружье в чехле, я вышел из вагона.
Была тихая, холодная ночь. Только что переставший падать снег
покрывал чистой, еще не заслеженной пеленой платформу, лежал
ровными, пушистыми шапками на фонарях, на перилах и на кар­
низах зданий , и в этом белом уборе маленькая, еле освещенная, без­
людная станция казалась еще молчаливее, еще пустыннее, чем обык­
новенно.
Я оглянулся по сторонам и с удовольствием увидел давно зна­
комую мне фигуру Трофима Щербатого, всегда выезжавшего за
мной на станцию. В своей коричневой свитке, обшитой по швам
красным шнуром, в огром ной бараньей шапке, нахлобученной по­
верх ушей , с «батогом» в руках, он стоял посреди платформы, ши ­
роко расставив ноги, и глядел, раскрыв рот, в освещенные окна
вагонов. Я окликнул его .
-
А! Здравствуйте, паныч. Помогай Бог! - произнес Трофим
обычное полесское приветствие и на ходу дотронулся рукой до верха
своей шапки . - А я вас все по тех вагонах шукал . Ну что ж, будем
ехать, паныч?
- Поедем. А как дорога по лесу?
- Дорога ничего ... добрая дорога. Трошки только снегом по-
замело, а то завше была дорога добрая . Позвольте мне, панычу,
ваш чумардан.
Мы вышли н а станционный двор. Посреди:не его, как и на всех
полесских станциях, возвышался круглый палисадн ик, заваленный
сугробами сн ега. Привязанные у забора, хорошо знакомые мне гне-
343

А. И. Куприн
дые лошади Трофима - маленькие, пузатые, шершавые и серди­
тые «муцики» -ели сечку, низко опустив шеи в рядно, привязан­
ное к концу дышла. При нашем приближении обе лошади сразу
подняли и повернули к нам свои косматые головы с насторожен- '
ными острыми ушами.
Мы уселись. Трофим зачмокал и задергал вожжами, высоко
подымая локти . Промерзшие лошаденки тронули мелкой, но весе­
лой и согласной рысцой. Трофим не погонял их, потому что до
Казимирки нам предстояло сделать с лишним двадцать верст, и
только время от времени - больше по привычке, - ободрял их
своими странными туземными восклицаниями: «виштя-ну!», «гат­
тя-вы!», или что-то в этом роде.
Сейчас же за станцией пошел лес, огромный строевой, хвой­
ный лес, входящий в составь казенной Беловежской дачи. Узкая
дорожка вилась между двумя стенами вековых гигантских сосен
такими капризными, неожиданными и крутъ1ми зигзагами, с кото­
рыми только и умеют справляться привычные, маленькие полес­
ские лошадки. Вершины деревьев, теряясь где-то в неизмеримой
высоте, оставляли над нашими головами тонкую ленточку мутно­
го неба, едва озаренного молодым месяцем, и видно было, как в
этом далеком просвете с необыкновенной быстротой проносились
клочья легких и прозрачных, как пар, облаков.
Сани беззвучно скользили по свежей, нежной пороше, и только
на поворотах слышалось, как снег, уминаемый полозьями, звучно
похрустывал. Великаны-сосны протягивали через дорогу, точно
длинные белые руки, свои пышные, отягощенные снегом ветви.
Порою большой мягкий комок срывался сверху и, рассьmавшись
на лету, бесшумно обдавал нас холодным, мокрым пухом ...
Вытянув ноги насене, покрывавшем дно саней, и прислонившись
спиной к широкому задку, я иногда закрывал глаза, и непременно
через несколько минут мне начинало казаться, что сани каким-то
непостижимым образом движутся уже не вперед, по направлению к
Казимирке, а назад, к станции. И я нарочно длил этот странный фи­
зический обман, так живо всегда переносящий меня в область вос­
поминаний детства, но когда опять открывал глаза, то снова навстре­
чу мне шла однообразная колоннада могучих темных стволов, пе­
ред моими глазами рисовалась все та же неподвижная спина Трофи­
ма, сидевшего боком на каком-то мешке, а впереди равномерно и
смутно колебался вверх и вниз черный круп левой лошади. Тихая
лень, без мыслей, без ощущений, понемногу охватила меня.
344

Рассказы
Кажется, я задремал , потому что внезапн о почувствовал себя
бодрствующим и встревоженным каким-то странным звуком, по­
хожим на завывание ветра в печной трубе. Я прислушался. Каза­
лось, в страшном отдалении, на краю света, кто-то стонал и плакал
на весь лес. Этот плач начинался очень низко и жалобно восходил
вверх непрерывными печальными полутонами, задерживался дол­
го на высокой, пронзительной ноте и затем вдруг обрывался невы­
разимо-тоскливым рыданием.
- Никак это волки, Трофим? - спросил я Щербатого.
-А волки, - ответил равнодушно Трофим. - Теперь их в лесу
богато ... Свадьбы играют. Но-о-о, вы-малы злякались! Не бойсь! -
крикнул он на лошадей и стегнул правую, которая начала арта­
читься и жалась к дышлу.
-А может, это и не волк трубит, а вовкулак, - заговорил вдруг
Трофим после долгого молчания, в продолжение которого я бес­
покойно прислушивался к далекому вою.
-Вовкулак?
- Ну да, вовкулак. Бывают, знаете, такие люди, что умеют вол-
ками прикидываться. Вот они и бегают по лесу и рубят" . У нас в
Полесье этой погани много. Там за разных водяных чертяк и за
видьмаков я не знаю, чи тому правда, чи ни. Может, одне бабьи
сплетки. А вовкулаки у нас водятся, это правда.
Трофим еще раз крикнул на лошадей, повернул ко мне свое тем­
ное лицо с белыми от мороза усами и повторил, таинственно пони­
жая голос.
- Это самая истинная правда. Я сам скажу, паныч, что даже у
нас в Казимирке один раз такое трапилось ... Вы ведь знаете Омель­
чука? Ивана Омельчука, что сейчас возле гребли сидит*?
-
Знаю. Так что же он? - спросил я, и в моей памяти стала,
как живая, приземистая, сутул оватая фигура седого старика с пе­
чально-суровыми, недоверчивыми гл азами, глядящими исподлобья,
на изрытом оспой лице.
- Он-то ничего ." А вот его батьки старший брат, значит Ива­
нов дядька - тот бьm настоящим вовкулаком ". Это все в Кази­
мирке знают, хоть кого хотите спытайте. Старики - те его своими
глазами видели: уж, значит, правда. А объявилось все это вот как".
И он рассказал мне одну из странных полесских легенд, кото­
рые так свежи, фантастич ны и наивны, что кажется, будто их со-
* Живет (прим. А . И. Куприиа).
345

А. И. Куприн
здал не бедный, загнанный, молчаливый и суеверный народ, а сум­
рак векового бора, с его непролазными трущобами, куда не ступа­
ла даже звериная лапа, с его ядовитыми туманами, висящими над
ржавыми болотами, с его бездонными трясинами. Мне никогда не
забыть тех сильных, жутких ощущений, которые я испытывал, слу­
шая этот рассказ, в то время как сани бесшумно скользили по мяг­
кому снегу, а наверху, в узком мутном просвете, стремительно не­
слись прозрачные обрывки облаков, а лес точно замер и прислу­
шивался, не шевелясь, к далекому заунывному пению волка. В эту
ночь я также был склонен верить в злых духов и в оборотней, как и
Трофим, говоривший с непоколебимой верой и с благоговейным
почтением к преданиям отцов ".
- У старого Омельчука бьшо два сына: Стецько и Назар. На­
зар - младший сын - бьт хлопец, как и все, хлопцы, - ничего
про него не говорили ни худого, ни х орошего . А про Стецька не
только молодежь, но и старики говорили, что уж на что в их время
народ был куда красивей и удалей, чем теперь (известно, старикам
всегда кажется, что в их время все лучше бьшо), а такого ловкого,
статного и веселого хлопца, как Стецько, даже и они на своем веку
не запомнят. Выйдет ли народ на работу, - Стецько впереди всех
первым придет в поле, последним уйдет, косит, пашет и рубит так,
что четверым за ним не угнаться. А вечером - глядишь - он уж и
на досвитках первый , смеется и балагурит до самого утра и такие
штуки затевает, что другие, глядя на него, только за бока хватаются.
Девчата так к нему и льнули, точно мухи к меду, и, что греха таить,
не одна из них потом, после свадьбы, плакалась на Стецькову кра­
соту, на его карие глаза, на ч ерные брови, да на ласковую, заман­
чивую речь ". Словом - не хлопец бьш, а орел! Умел он и со стари­
ками умное сл ово кстати сказать, и на клиросе пел по праздникам,
и с начальством знал как обойтись . А в ту пору ведь известно, ка­
кое бьшо начальство. У него разговоры бьши короткие: «Правда
твоя, чоловиче, правда, а ну-ка ложись !»
Да вот беда, пришла до Стецька «очередь»; забрили ему лоб и
угнали в москали. Все село плакало, когда его провожали . А он -
ничего, пошел веселый такой, светлый. «Что вы, говорит, надо
мной, как над покойником, плачете? Нигде ваш Стецько не пропа­
дет, ни в воде, ни в огне ...»
Далеко его угнали, куда-то в самые «кацапские» губернии. Од ­
нако в скором времени от него письмо пришло. Писал он, что жи­
вется ему хорошо, товарищи его любят, и начальство не обижает, а
346

Рассказы
если и бьют, то самую малость, потому что без бою на военной службе
,
никак невозможно. Потом писал он еще раз и говорил, что назначи­
ли его в полковой церкви за псаломщика. А там и совсем перестал
писать, потому что тогда началась большая война с турками.
Прошло с этого времени с год. О Стецьке ни слуха, ни весточки,
так все и думали, что - или в плен его забрали, или убили в каком­
нибудь сражении. Как вдруг осенью, точно снег на голову, явился
сам Стецько - черный, худой, как смерть, правая рука на перевязи
и на левую ногу хромает. Оказывается, оmустили его в бессрочную,
отпустили с медалью и с двумя турецкими пулями в теле. Да денег с
собой принес он сотни четыре - говорил, что накопил на службе ....
Только вернулся он совсем не такой, как пошел в солдаты, а
точно его там подменили. Ни смеха, ни шутки, ни песни. Сидит
целый день как старик на «призьбе»*, опустив очи в землю, и все
думает. Заговорят с ним - он отвечает, только неохотно так, еле­
еле, и сам в глаза не смотрит, а смотрит куда-то перед собой, точно
что-то впереди себя разглядывает.
Увидел старый Омельчук, что его сын «сумуется», поговорил со
своей старухой, посоветовался с попом и решил женить Стецька. Из­
вестно, у женатого человека и мысли другие на уме, чем у холостого,
некогда о пустом-то думать. Но Стецько, когда только услышал о
свадьбе, так и уперся «як неначе тот вол», не хочу да не хочу, и конче­
но. Отец уж и просил, и молил, и грозился, - ничего не помогает.
Наконец старая мать стала перед сьmом на колени. «Не встану, гово­
рит, до тех пор, пока ты не дашь согласия, не буду ни есть, ни пить, и с
места этого не сойду». Не мог перенести Стецько материнского горя.
«Добре, - сказал он, - жените меня, если вам уж так не терпится,
только смотрите, чтобы вам потом не пришлось покаяться в этом».
И женили Стецька. На Рождество свадьбу играли. Все село заме­
тило, что в церкви Стецько стоял темный, как ночь, и ни одного раза
лба не перекрестил. Когда же пришли из церкви в хату, то и тут он
сидел такой сумрачный, что глядеть на него тошно было, и ни с кем
не разговаривал. По старому обычаю, освященному предками, хо­
тели дружки отвести с песнями молодых в каморку, как это на всем
свете у добрых людей делается, но Стецько сказал им: «Оставьте в
покое и меня и жену, это не ваше дело». Стали бьшо хлопцы над ним
посмеиваться, но он вдруг так заскрипел зубами и так глазами на
них сверкнул, что у них сразу отбило всякую охоту к шуткам ...
* завалинка (прим. А . И. Куприиа).
347

А. И. Куприн
Пpoumo после женитьбы недели с две, а Стецько все такой же;
на жену даже и не смотрит, как будто бы ее совсем в хате нет. А
жена у него бьmа красивая, молодая и из богатого дома. Звали ее
Грипой. Долго терпела Грипа, никому ни сл ова не говорила, нако­
нец не выдержала, пришла к своей матери, заплакала и стала жало­
ваться на мужа. Не так ей бьшо обИдно то, что муж на нее глядеть
не хотел, а то, что каждый день около полуночи уходит он куда-то
из дому и возвращается назад только к раннему утру. Бог его зна­
ет, что он в это время делает, с кем ночи проводит?
Мать Грипы, конечно, об этом рассказала старому Омельчуку.
Сильно огорчился старик. «Постой, думает, выслежу я Стецьковы
штуки и выведу их на чистую воду. Это, может быть, у <<Москалей»
такой порядок есть, чтобы от жен своих бегать, а я такой глупости
ему не ПОЗВОЛЮ» .
В ту же ночь пробрался он потихоньку в огород и притаился �а
клуней. Ночь бьша светлая, месячная, и мороз стоял такой, что де­
ревья трещали. Ждал Омельчук около часу, совсем промерз ста­
рик, и хотел уж назад в хату идти . «Этих чертовых баб, думает, как
послушаешься, всегда дурнем выйдешь». Только вдруг слышит он -
заскрипела дверь в хате. Обернулся старик и вИдит, что вышел на
двор его сын Стецько.
Постоял Стецько на дворе, посмотрел на месяц, оглянулся кру­
гом, а сам такой белый, как бумага, и очи горят, точно две свечки.
Страшно стало Омельчуку. Зажмурил он глаза и прижался изо всех
сил к стенке. Но так как он все-таки бьш человек смелый, то и ре­
шился наконец опять открыть глаза. Смотрит - нет уже на дворе
Стецька, а из ворот на улицу выбегает огромный белый волк. Все
тогда понял старик, и уж тут его вместо страха такое зло разобра­
ло, что, не долго думая, вьшомал он из тына добрый кол, перекре­
стился и пустился вдогонку за вовкулаком.
Бежит волк по улице, перебежал через мост, потом в лес уда­
рился, а сам все на одну заднюю ногу хромает, ну точь в точь как
Стецько . Скоро Омельчук его совсем из вИду потерял. Но месяц в
эту ночь светил так ярко, что следы на снегу лежали, как напеча­
танные, и по ним старик шел все дальше и дальше.
Вдруг слышит он, впереди его , в лесу, волк затрубил, да так
затрубил, что с деревьев снег посыпался, и в ту же минуту со всех
концов леса откликнулись сотни волчьих голосов. А старика толь­
ко еще больше зл оба разбирает. «Будь что будет, думает, а я об его
проклятую спину весь «дручою> обломаю» .
348

Рассказы
Пришел наконец Омельчук на большую поляну и видит: стоит
посредине большой белый волк, а к нему со всех сторон бегут дру­
гие волки; сбежались, прыгают вокруг белого, визжат, ластятся к
нему, шерсть на нем лижут. А потом принялись играть между со­
бой, совсем как молодые собаки; гоняются и воют на месяц, под­
нявши острые морды кверху. И видно сразу, что белый над ними
самый главный, потому что как только он к какому-нибудь волку
подойдет, тот сейчас на спину опрокинется и хвостом замашет.
Смотрит старик, и глаз отвести не может... Вдруг где-то далеко
по дороге колокольчик зазвенел. Мигом вскочили все волки на ноги,
уши торчком поставили, а сами в ту сторону повернулись, откуда
звонок... Но послушали-послушали немного и опять принялись
играть: кусают снег, прыгают один через другого, рычат, а шерсть
у них так на месяце и переливается, и зубы блестят, точно сахар...
Опять по дороге колокольчик зазвякал, но теперь совсем уже в
другой стороне, и опять поднялась вся стая. Прислушались волки
на минутку и вдруг рванулись все сразу, как один , и понеслись по
лесу, так что снег под их ногами заклубился, как пьmь...
Недолго ждал старый Омельчук . Услышал он скоро, как вдруг
забился неровно и торопливо отдаленный колокольчик - понес­
ли, должно быть, испуганные кони, - потом крик человеческий по
лесу разлетелся, такой страшный крик, что у Омельчука сердце
обмерло и упало от жалости, а потом где-то близко на «nшяху»
раздался бешеный топот лошадей, и долго слышно бьшо, как на
раскатах колотились о сосновые корневища разбитые в щепки
сани... Зарыдал бедный старик, что бьшо у него духу кинулся назад
и всю дорогу, не переставая, крестился.
Сам он не помнил, как бежал лесом, как попал в село и как доб­
рался до своей хаты. Поставил он уже и ногу на перелаз, да так весь
и задрожал. Стоит у ворот Стецько, смотрит отцу прямо в глаза, а
сам дышит часто-часто, видно, что от быстрого бега запыхался.
Ничего ему отец не сказал, и уже перенес ногу на другую сторону
перелаза, как вдруг Стецько сам заговорил :
- Постой, батько. Ты думаешь, я не знаю, что ты за мной сле­
дом бегал? Ну, так поди завтра в церковь, да отслужи молебен за
то , что живой назад вернулся. Если бы не я, - разорвали бы тебя
на кусочки, и умер бы ты страшной смертью без покаяния .
Стоит Омельчук на перелазе, глаз оторвать от сына не может, а
тот дальше говорит:
349

А. И. Куприн
- Сегодня ночью нам, вовкулакам, большая власть над людь­
ми и над зверями дана. Только тех мы и не смеем трогать, кто в эту
ночь ие своей волей из дому вышел. Вот потому-то ты удивлялся,
что мы первого проезжего не тронули: его хозяин по делу послал.
А второй бьm купец, и ехал он на ярмарку с товаром за своим ба-
рышом ... Толстый бьm купец, жирный, откормленный, как добрый
кабан...
И захохотал Стецько во все горло так, что даже в лесу отозва­
лось, а зубы у него на месяце так и засверкали .
Всмотрелся Омельчук в лицо оборотня, - а ночь светлая такая
бьmа, - всмотрелся и видит, что у Стецька на усах и вокруг рта ­
красная кровь запеклась . Загорелось у старика сердце. Размахнул­
ся он изо всей силы палкой, - хвать! - а перед ним уже нет Стець­
ка, и только в лесу кто-то хохочет, заливается.
Так и пропал Стецько без вести; никто не видал его с тех пор и
никто не слыхал о нем. Бегает он, одержимый страшною силой, по
лесным чащам и трубит волком, наводя ужас на добрых людей ...
Мы подъезжаем к селу. Занесенное снегом, без огней в окош­
ках, оно казалось холодным и мертвым в бледном полусвете фев­
ральской ночи. Потянулись плетни, залаяли собаки... На душе у
меня было тревожно и тоскливо.
ГИБЕЛЬ ПЛЕМЕНИ ЧИЧИМЕ
Вот что рассказывает древний манускрипт из коллекции лорда
Квинсборо, представляющий собой кусок буйволовой кожи, исчер­
ченной иероглифическими знаками на языке ацтеков:
- За тысячу полных солнечных кругов до нашего времени оби­
тало южнее Тенокститлана, между государствами Тецкуко и Тла­
капань, славное и сильное племя Чичиме. Чичимеки издавна отли­
чались добродушным характером, миролюбием, набожностью и
безграничной преданностью своим кацикам. Наоборот, кацики,
происходя из гордого племени и считая себя прямыми потомками
бога войны Уитцлилопутцли, вели постоянные войны со своими
соседями и с соседями соседей. Войны эти были большей частью
неудачными, что не мешало, однако, чичимекам звать себя самым
храбрым и непобедимым народом на свете; поражения же они при­
писывали либо измене военачальников, либо гневу богов, либо
дурной погоде, либо стратегической хитрости своих кациков.
350

Рассказы
Кацики правили народом мудро и справедливо, облагая его в
свою пользу данями и уравнивая классовую разницу при помощи
отсечения голов. Время от времени кацик собирал умнейших чичи­
меков, выслушивал их советы, как управлять государством, а за­
тем приказывал разогнать выборных палками и поступал во всех
важных случаях вопреки их советам - так, как ему подсказывали
великий бог Тоатль и раболепные царедворцы.
Очень долго благоденствовали чичимеки под мощной держа­
вой династии Умплатацлоков, и если на что изредка жаловались,
то только на запрещение вести публичные диспуты и открыто ку­
рить на улицах, потому что по натуре все они бьши отчаянными
спорщиками и ненасытными курильщиками . Правительство же
полагало, что лишь одному принадлежат священные права говорить
речи и курить табак. Оттого происходило множество прискорбных
недоразумений. Если тлетли (полицейские) замечали на площади
трех разговаривающих чичимеков, то били их бамбуковыми трос­
тями. А курильщиков ввергали в темницы и конфисковали их иму­
щество в пользу двора.
Последний из Умплатацлоков, Котцлаки XXIII, затеял крово­
пролитную войну с соседним племенем Китчуа. Победы следовали
за поражениями, а поражения за победами, и потому значительная
часть Чичиме была уже завоевана врагами. В стране наступил го­
лод, и начались неудовольствия. Женщины высыпали на улицы и
кричали: «никуда-ин-натакль», что значит «Я ем его мясо». А дав­
но известно, что если в народном брожении участвуют желудок и
женщина, то это уже не бунт, а революция. Так и бьшо положено
начало великой чичимекской революции.
По роковой оплошности Котцлаки XXIII забыл во время вой­
ны разогнать палками собранных, по примеру прежних лет, име­
нитых чичимеков, и это обстоятельство послужило причиной его
падения. В то время как кацик занимался с приближенными жреца­
ми и пророками исследованием созвездий, предрекающих будущее,
именитые чичимеки заперли астрономическую башню на ключ.
Затем, выйдя к народу, они сказали:
- Тесе ... Поздравляем вас. Вы - республика. Можете курить,
где хотите, и говорить, о чем хотите.
И тотчас же столица Чичиме заволоклась табачным дымом, а
на площадях и перекрестках собрались многочисленные толпы. С
утра до вечера и все ночи до утра курили чичимеки трубки и до
хрипоты говорили пламенные речи их ораторы . Тротуары , учили-
351

А. И. Куприн
ща и храмы бьши заплеваны. И если два чичимека бывали соглас­
ны в убеждениях, то, рыдая от восторга, обнимали друг друга и
кричали: «Да здравствует свобода». В другом же случае раздроб­
ляли ассегаем голову противника, точно кокосовый орех. Три че­
ловека назывались обществом, четыре - партией, а десять - го­
лосом страны.
Разрушительные реформы следовали одна за другой, с быстро­
тою и непрерывностью града, а так как столица Чичиме заключа­
ла в себе центр всей умственной жизни страны, то самые смелые
предложения немедленно в тот же день и час приводились в испол­
нение. Так однажды бьши с необычайной легкостью в каких-ни­
будь три-четыре часа уничтожены все музеи, библиотеки, школы и
памятники, а также вырезаны все банкиры, поэты, музыканты, куп­
цы, художники, философы и все господа в брюках.
Затем земля со всеми ее недрами бьша объявлена обществен­
ной собственностью, отчего на межах и границах произошли вели­
кие и кровопролитные побоища. Все жизненные припасы бьши изъя­
ты из частной собственности, и через неделю в стране не осталось
ни коровы, ни овцы, ни курицы, ни гуся, ни иного съедобного жи­
вотного, ни вина, ни табаку, ни одежды. Хлеба уже давно не бьшо.
Освобожденный народ, мстя за прежнее угнетение, мстил земле. Он
разрушил водопроводы, сжег мельницы, загадил колодцы и цис­
терны, потоптал цветники, вырубил рощи.
Но демагоm, руководимые единственно пьшкой любовью к
человечеству, шли все далее и далее, а за ними покорно шло боль­
шинство . Бьш отменен брак и окончательно расторгнуты семей­
ные и родственные узы. Всякая собственность считалась уничто­
женной, дома же объявлены достоянием коммуны. Бродяm с боль­
ших дорог выгоняли из вигвамов стариков и детей и в холодные
ночи сжигали крыши, двери и домашнюю утварь и, сидя у костров,
курили, плевали в огонь и говорили, говорили, говорили без умол­
ку. Говорили даже во сне. Логофилия стала общей болезнью.
В «месяце роз» какой-то оратор однажды воскликнул перед со­
бравшейся толпой:
- Друзья, омьямляю всех нам и мсех певиц сомственностью
мерваго захвана.
Он хотел сказать следующее: «Объявляю всех дам и всех девиц
собственностью первого захвата». Но у него так вышло благодаря
давнему отсутствию носа. После слов его всю страну Чичиме объя­
ло пущее безумие и кровопролитие. А голод возрастал с каждым днем.
352

Рассказы
Наконец в «месяце плодов» самый влиятельный из тогдашних
ораторов высказался с высоты общественной водокачки:
- Граждане! Не понимаю, почему мы считаем жизнь каждого
человека его личной собственностью. Вот рядом со мною стоит
упитанный гражданин с приятными округл остями тела. Я же худ и
изможден голодом. Почему бы во имя справедливости ...
Он не успел договорить. Толпа оглушительно закричал а: «Да
здравствует свобода!», и через самое непродолжительное время
цветущий чичимек, поджаренный и притушенный с уксусом, солью,
перцем и ароматическими кореньями , бьш разрезан на равные час­
ти по всем правилам поварского искусства.
Воины племени Китчуа сломили легендарное упорство армии
Чичиме, у которой не бьшо к тому времени ни оружия, ни съестных
nрипасов, ни свежих солдат. (А из старых солдат остались только
герои . Все слабое, трусливое и развращенное давно бежало с кро­
вавых полей, поощряемое безнаказанностью и упадком власти .) Все
храбрые воины бьши истреблены до последнего. Когда первые ряды
китчуаров победоносно вошли в Чичиме, то гл азам их представи­
лись дымящиеся развалины и кучи неубранных трупов. На площа­
ди у костра сидел исхудалый, обросший волосами чи чимек, в оч­
ках, и с невнятным бормотанием обгл адывал берцовую кость свое­
го дедушки. Время от времени он отрывался от еды для того, что­
бы сделать несколько затяжек из трубки, плюнуть и закричать: «Да
здравствует свобода!»
- Как тебя зовут и что ты делаешь? - с отвращением спросил
начальник передового отряда.
- Я - свободный гражданин свободного мира, - ответил тот,
подняв кверху лицо, освещенное широкой идиотской улыбкой.
И, показав обглодком кости на пожарище и на трупы, он доба­
вил гордо:
- Все это мы сделали во имя свободы, равенства и братства.
И тотчас же опрокинулся на землю, пронзенный насквозь и при­
гвожденный к земле копьем вождя.
Так погиб последний чел овек из славного и сильного племени
Чичиме.
1929
353

А. И. Куприн
В ЕРОНИКА
Его тятенька торговал рыбой, преимущественно же воблой, в
очень широких размерах, и нажил крупный капиталец; и хотя сам
он бьш кряжистым и расчетливым старообрядцем, но сыну своему
не препятствовал пойти по инженерной части. Молодой Горячев,
легко и блестяще окончив горный институт, отправился в Англию
для суровой и крупной практической выучки.
Домой вернулся настоящим ярославским американцем. Русско­
му самородку никогда не сделаться англичанином. В крайнем слу­
чае, из него выйдет только пародия на пародию: англизированная
Вятка. К американскому типу русский всегда будет ближе: и по не­
правильному английскому произношению, и по широте размаха, и
по смелости замыслов ... и по простоте натуры.
Горячев вскоре нашел себя и развернул необычайную деятельность.
Тятенькин рыбный промысел он распространил на всю Волгу, на Урал,
на Сибирь, на донские гирла, на Каспийское и Черное моря. В Дон­
ской области он скупал и арендовал урочища, богатые каменным уг­
лем и железной рудой, строя шахты и создавая акционерные предпри­
ятия для постройки железоделательных и рельсопрокатных заводов.
В окрестностях Петербурга у него бьшо восемь собственных огром­
ных заводов, кроме судостроительной верфи. К тридцати пяти годам
он считался в тринадцати мил
л
ионах, бьш сотрудником многих бан­
ков и советчиком в государственных финансовых учреждениях. И хотя
провидцы предрекали ему великую карьеру в будущем, он до сих пор
во фраке, и в смокинге, и даже в официальном, золотом шитом мун­
дире никак не мог уrерятъ впечатления крепкого, лукавого ярослав­
ского парня. Бьш он широк в плечах, ходил вразвалку, пронзительно
глядел на мир острыми светло-голубыми глазами, прикрытыми ры­
жими ресницами; умел вовремя терпеливо молчать и неожиданно, точ­
но вскользь, точно случайно, сказать самое нужное, самое главное
слово, решающее долгие прения.
В зените своей быстрой карьеры встретил Горячев Веронику, и
оба они влюбились друг в дружку - искренно и глубоко. У них не
бьшо ни взаимного психоанализа, ни признания в прошлых страс­
тях и ошибках. Он серьезно предложил ей выйти за него замуж.
Она нежно и просто ответила:
-
Если любовь - наша общая радость, зачем мы станем зак­
реплять ее ненужными узами? Это все равно, как если бы ты мне
хоть на чуточку в чем-нибудь не поверил и сказал бы мне: «Дай
354

Рассказы
мне честное сл ово». Но простое «да>> честного человека есть уже
само по себе честное сл ово. Чего стоит божба и присяга негодяя?
Скажем только: «Будем любить друг друга, пока любится, и какое
счастье, если это будет надолго. Я люблю тебя!»
И вскоре они в самом деле прочно и радостно сошлись вкусами,
мнениями и привычными ласками. Союз их бьш свободен, прочен и
нежен; сколько раз после победы, после выигранного предприятия
Горячев, целуя Веронику, называл ее своей Маскоттой. И Владимир,
и Вероника - оба бьши людьми, часто менявшими места своих жи­
тельств, и потому их не влекло к тяжелому семейному комфорту с
его тесным и тяжелым расчетом; с кухней, кухарками, прачками и
лакеями и горничными, с нудными знакомствами, обязательными
взаимными визитами и скучнейшими журфиксами. Они посулились
в одной из лучших петербургских гостиниц, заняв в ней отдельные
удобные апартаменты. Иногда обедали они дома, иногда назначали
друг другу свидания в одном из ресторанов. Жить так бьшо гораздо
чище и легче, чем на собственной квартире. К тому же у Горячева
всегда находилось много нужных дельцов, переговоры с которыми
происходят, как известно, в Москве за чашкой чая с продолжением,
в Петербурге же за деловым завтраком в ресторане.
Вероника никогда не была Владимиру Ивановичу в тягость и
не совалась в его дела. Но это она в случайном разговоре подсказа­
ла ему однажды мысль заинтересовать рабочих процентным учас­
тием в прибылях, поверх обычной платы . Еще надо сказать, что
для делового мужа она была самой прелестной и привлекательной
вывеской. Она не мотала денег понапрасну, беря на свои надобно­
сти приблизительно в тридцать раз меньше, чем мог бы ей давать
без ущерба Горячев. Драгоценные камни (геммы) ее не привлека­
ли. Она находила их бездушными. Она предпочитала им сибирс­
кие бериллы и топазы, и вовсе не потому, что они были дешевле, а
потому, что истинные любители цветных камней находят в этих
скромных камешках особую прелесть, глубину, разнообразие и
милую живучую таинственность . Кроме того, она из них всегда
умела подбирать брошки, кольца и ожерелья, прекрасно идущие к
ее рыже-бронзовым волосам и к зелено-фиолетовым глазам. И оде­
валась она изящно, но совсем не дорого; у нее бьшо много настоя­
щего вкуса, находчивости и изобретательности. По ее указаниям
любая, средняя, не окончательно глупая портниха делала ей пре­
восходные костюмы, которые Вероника смело могла выдавать за
парижские, если бы не была всегда строго правдивой и не презира-
355

А. И. Куприн
ла бы хвастовство . У нее бьшо безукоризненное сложение и такая
здоровая чистота тела, что на ее груди снова оживали самые уста­
лые, самые вялые жемчужины.
Но зато изредка налетали на нее мгновенные, поразительные кап­
ризы и фантазии, которые приводили Владимира Ивановича в совер­
шенное недоумение, которые он называл (но не вслух, а про себя) «оче­
редным Никиным телячьим бзыком», но на которые сердиться не смел,
не хотел и даже как будrо бы слегка ими любовался потихоньку.
Так, однажды, в 1909 году, начитавшись и наслышавшись о пер­
вых блестящих достижениях французской авиации, она вдруг неис­
тово захотела немедленно же ехать во Францию, в Мулинэ, к Фар­
ману или к Блерио и совершить под их руководством упоительные
воздушные полеть1. Горячева вовсе не страшили материальные рас­
ходы, но, закоренелый ярославец, верный и тяжкий друг земного
закона притяжения, он смертельно боялся за отважную стрекозу Ве­
ронику. Однако она упорно настояла на своем на аэродроме. Она
сумела пленить серьезного Фармана и в качестве пассажирского груза
облетела с ним два полных круга, Фарман похвалил ее за спокой­
ствие, а Вероника поцеловала его в обе щеки, чем суровый мэтр, по­
видимому, не остался недовольным. Потом она летала еще один раз
с русским летчиком Ефимовым. Но он ей не так понравился, как уч­
тивый француз. Нельзя же, в самом деле, брать высоту с такой дья­
воль�ки дерзкой быстротой, что пассажирке поневоле кажется, буд­
то ее мгновенно перевернули вверх ногами.
Другим капризом Вероники бьш Сирано де Бержерак. Она обо­
жала эту героически-веселую и наивно романтическую пьесу Рос­
тана, но на всех русских театрах ее играли вяло, нелепо, крикливо,
скучно, холодно и неумело; в общем на манер малафеевского пас­
хального балагана. Неизвестно, откуда Вероника узнала о том, что
в городе Харькове, в антрепризе Синельникова, молодой артист
Соколовский играет роль Сирано так великолепно, что француз­
ские инженеры-металлурги ставят его вровень с самим Кокленом­
старшим. И она загорелась: едем и едем сейчас же в Харьков! Едем
в экстренном поезде!
Муж возразил основательно:
-Экстренного поезда на вокзале не найдешь. Надо заказать
его заранее, да еще его приготовить, да дать знать о нем по всему
пути . Не лучше ли сразу взять обыкновенный курьерский.
Она его и слушать не хотела.
- Экстренный! Да и все тут.
356

Рассказы
Горячев спокойно, с улыбкой подчин,ился, но он был прав . Ку­
рьерский пришел в Харьков за десять минут до начала спектакля, а
экстренный припоздал и в город пришел к середине последнего акта.
Но всего обиднее бьшо то, что назавтра ранним утром вся труппа
вместе с декорациями, костюмами и реквизитом уезжала из Харь­
кова в Воронеж.
-Да, я бьша настоящей упрямой дурой, милый Владимир Ива­
нович, - сказала Вероника, и ее губы задрожали, а в фиолетовых
глазах засверкали крупные слезы .
- Ради Бога, не волнуйтесь, моя дорогая, - сказал Горячев. -
На свете нет ничего невозможного, а особенно в России. Отправ­
ляйтесь в отель Руфь, возьмите ванну, отдохните от дороги и жди­
те меня к ужину. Не забудьте для меня заказать строганину из мо­
роженых стерлядей, скажите лакею, чтобы он спустился в кухню и
передал бы шефу Серикову, что строганина - для меня. А завтра
мы увидим и услышим Сирано де Бержерака, если угодно будет
вашему королевскому величеству.
Он пришел к ужину вовремя. Но Вероника не узнала никогда о
том, какие чудеса ему пришлось сделать за его короткое отсутствие.
Нужно бьшо уломать дирекцию и всю труппу, особенно премьера
Соколовского, который устало и изнеженно торговался, как грек .
Нужно бьшо откупить половину завтрашнего сбора и телеграфи­
ровать в Воронеж о неустойке и пролонгации. Надо бьшо упро­
сить типографию, чтобы она согласилась к завтрашнему утру от­
печатать стенные афиши, и сам ярославский американец диктовал
текст, подобного которому по шуму, наглости, базарному красно­
речию и гиперболической образности еще не бьшо нИкогда видано
в России. На другой день Горячев закатил труппе великолепный
обед с подарками и шампанским, а вечером состоялся спектакль,
который прошел при переполненном театре. Все актеры бьши пья­
ны, усталы и городили отсебятину. Один Соколовский играл с не­
обыкновенным вдохновением. Не от того ли, что на него из ложи
бенуара глядели зелено-фиолетовые глаза? С ночными поездами
все разъехались. Вероника, конечно, не знала о том, что американ­
ская находчивость Горячева не только окупила все харьковские
расходы, но даже дала значительный доход. Он успел повидаться в
это время с известным металлургом Подгаецким и переговорить с
ним . Потом они вместе послали шифрованную телеграмму в Ека­
теринославль знаменитому подрядчику Мине Копьшову и впослед­
ствии выиграли на каменном угле по полумиллиону на человека.
357

А. И. Куприн
Таких мгновенных фантазий у Вероники бьшо немало; но едва
ли не самой причудливой из них был золотой автомобиль.
В 1912 году, теперь уже неизвестно по какому поводу, Горячев
и Вероника разошлись во мнениях, поспорили и решили свой спор
разрешить а discretion: кто окажется прав - может требовать с про­
игравшего какой угодно штраф в размерах, конечно, допускаемых
человеческими возможностями. Выиграла Вероника. Без единого
колебания потребовала она маленький автомобиль из чистого зо­
лота. Владимир Иванович не возразил ни сл ова, только попросил
малой отсрочки. Через месяц он привез из Фаберже чудесную иг­
рушку - золотую модель автомобиля, сделанную изящно и во всех
деталях . Она свободно помещалась в футляре размером не больше
сигарного ящика. Но когда Вероника попррсила ее поднять, то не
могла этого сделать, потому что золотая вещица весила около пуда.
-
Прошу принять, - ласково сказал хитрый ярославец.
-
Конечно, это прекрасный брелок! Но я хотела настоящий
золотой автомобиль. Хоть самый маленький, но настоящий, в ко­
тором можно бьшо бы ездить, а вовсе не детскую игрушку и не ми­
лую побрякушку!
Горячев лукаво улыбнулся.
-
Однако вы этого условия не обозначили в нашем пари, и я
мог толковать ваше требование, как мне бьшо удобнее.
..
А во-вто­
рых, вы забьши, а может быть, не знали, что из всех металлов -
золото самый тяжелый металл после ртути . Теперешний средний
ездовой автомобиль на две, скажем, персоны весит не меньше трид­
цати пудов. Извольте, постройте-ка машину, чтобы привести в дви­
жение такое прогульное чудовище ! И, кроме того, золото - один
из самых мягчайших металлов. Она согнется и деформируется от
тряски, а при случайном столкновении с грузовиком оно сразу сплю­
щится в лепешку. Нет, вы лучше поговорите с моим помощником,
инженером Барсовым. Вы к нему питаете совершенно заслуженное
доверие. Он вам прочитает небольшую лекцию по физике, и вы
убедитесь в том, что из нас двоих правым оказываюсь я.
На другой день Вероника со свойственной ей прямотой и реши­
тельностью откровенно призналась в своем невежестве. Золотой
автомобиль спрятали в стеклянный шкафчик, а Горячев выписал
для своей милой из Франции чудесную машину Пежо, быстроход­
ную, послушную на ходу и изящную по очертаниям. Бока ее с обе-
358

Рассказы
их сторон бьmи украшены золотыми литерами «В», а на носу, пе­
ред сиденьем шофера, красовался эмалевый фетиш: изображение
скромного густо-синего цветка вероники, мало кому известного
полевого растения. Вероника Николаевна была в восторге.
-Лучшего подарка, -сказала она, целуя руку Горячева, - ник­
то не мог бы придумать : здесь увековечены и мое имя, и моя любовь к
тебе. А за это обещаю тебе больше денег попусту не транжирить и в
дурацкие траты тебя не вводить. Мне теперь совестно и подумать о
том, как я злоупотребляла твоей добротой и снисходительностью.
Теперь - конец. Больше этого не будет. И если я когда-нибудь, не
обдумавши, соскочу с нарезов, ты меня назови не Вероника, а Берени­
са (это второе мое имя), и я сразу очнусь и приду в себя.
И правда: с ней случился какой-то мгновенный и мощный ду­
шевный переворот, который только у русских прекрасных женщин
совершается совсем тихо и незамеmо, - без драм, без истерических
выкриков, громких слов о жертве, сразу нашла самое себя и благо­
дарно успокоилась. Тогда начиналась большая война. Шел 14-й год.
Горячев бьm сверх головы занят бесчисленными военными заказа­
ми. Вероника попросила у него позволения приспособить пустую­
щие заводские бараки под военные госпитали. Он согласился охот­
но, но все-таки с некоторым недоверием. Однако уже в середине пер­
вого месяца ее работы он с изумлением убедился в том, что Верони­
ка с каждым днем обнаруживает замечательные способности и по
хозяйству, администрации и умению, как управлять людьми, как
ходить за ними, не прибегая ни к потакательству, ни к начальствен­
ному нажиму. Ее госпиталь всегда бьm похож на дружную, веселую,
сытую семью или на большую крепко сбитую артель, в которой она
бьmа заботливой маткой или суровой работящей сестрой.
Но в начале 16-го года все частные лазареты и госпитали бьmи
упразднены, и на это бьmи небезосновательные причины, заклю­
чавшиеся главным образом в том, что русские головы и русские
руки, предоставленные собственному почину, ценны только в пер­
вые моменты великодушного подъема. Потом начинаются лень,
усталость, ссора, сплетня, равнодушие, разноголосица, кислота,
уныние, скука, отвращение". Никогда не утомлявшаяся, всегда ров­
ная и бодрая Вероника долго тосковала по своему госпиталю, с
которым сошлась дружески тесно. Последней радостной ее памя­
тью бьmи корявые пожатия ее рук руками уезжавших солдат. Но
она не оставила дела. Она сказала себе: солдату в окопах что нуж­
но? - Белье, теплая одежда, а к веселым куплетам он останется
359

А. И. Куприн
враждебно-равнодушен ... И пошла по прямой линии . Вскоре она
стала посьшать вагонами носки, портянки, рубахи, фуфайки, та­
бак... Двух вещей она всегда опасалась: участия в делах аристокра­
тических покровительниц и кривого, не проверенного ею пути от­
правки . И сделала она очень, очень много, несмотря на миллионы
идиотских препятствий. За это время она похудела, почти почерне­
ла и немного озлобилась, но все-таки продолжала свое дело упор­
но и настойчиво, тем более что Горячев всегда шел к ней навстре­
чу, помогал ей деньгами и умным, практическим советом.
Но пришла и середина 17-го года. Горячев уже чувствовал сво­
им деловым нюхом, что ни его огромное дело, ни маленькое вспо­
могательное дело вконец измотавшейся Вероники не доходят до
главных нужд брошенной и преданной армии, а пропадают где-то
в черном, прожорливом, неведомом, бездонном мешке. Но оба не
прекращали своих работ, руководясь молчаливой, святой, не ска­
занной вслух клятвой.
К ним уже не однажды приходили с обысками и с реквизиция­
ми . Горячев уже давно обеспечил себя и Веронику достаточным
количеством мандатов и удостоверений, чтобы охранить свой дом
от разгрома. Кроме того, у него всегда находился великолепно-спо­
койный тон в объяснениях с псевдореволюционной сволочью.
Шел уже 18-й год. Как всегда, они спали на широчайшей посте­
ли. В окна чуть брезжило осеннее петербургское утро.
Телефон, обычно стоявший у головы Владимира Ивановича,
осторожно заверещал. Вероника прислушалась. Горячев говорил
тихо, стараясь, по возможности, не разбудить ее.
- Да. Говорит инженер Горячев. Слушаю�·· Неужели так ско­
ро?.. Впрочем, я это предвидел... Нет, нет... Не делать ничего до
моего приезда... Ах, черт их побери, какие идиотские свиньи... Что?
Заводские комитеты? Ах, мать пресвятая Богородица! .. Держите их
покамест и не волнуйтесь... Я сейчас еду.
Вероника слышала хорошо этот обоюдный разговор. Она спро-
сила:
- Заказать вам кофе?
Но он отказался:
- Не беспокойтесь. По дороге я забегу в какую-нибудь кофей­
ню на секунду, а к завтраку непременно возвращусь домой. Спите
с Богом.
Но сон к ней уже не возвращался. Она торопливо позвонила к
помощнику Горячева, инженеру Барсову:
360

Рассказы
-
Говорите сейчас же, что случилось на заводах? Но не лгать,
не вертеться, не замалчивать . Я ничего на свете не боюсь.
Инженер Барсов бьш давно и безмолвно влюблен в нее. Кроме
того, он всегда несколько побаивался ее решительного и пьшкого ха­
рактера. Он ответил осторожно, пробуя держаться небрежного тона:
-
Мм " . В сущности, кажется, какие-то пустяки" . Маленькое
недоразумение на чугуноплавильном заводе. Во всяком случае нич­
то серьезное не грозит.
- Не мямлите". Говорите, в чем дело? И как можно скорее!
- Я сам не знаю в точности . Предъявил какие-то требования
бессемеровский цех. Старшего мастера вывезли на тачке, также и
контролера. Хотите, я заеду за вами?
- Нет, спасибо. У меня серьезное поручен ие в городе. Я завер­
ну потом . Прощайте. Тороплюсь.
Вероника немедля вызвала из гаража свой автомобиль, быстро
оделась, сбежала легкими, частыми шажками вниз и , уверенно сев­
ши за волан, сразу взяла вторую скорость.
Она всегда сама управляла машиной и делала это с то й уверен­
ностью и с такой осторожностью, с какими молодые, здоровые и
смелые женщины повелевают автомобилями и аэропланами . Через
полчаса она доехала до завода, развернула машину и спиной въе­
хала в каменные ворота, инстинктивно заботясь о том, чтобы обес­
печить тьш Владимиру Ивановичу. Она сразу узнала его в толпе
рабочих. Он стоял на каком-то возвышении, спокойный и бледный,
но бледный не бледностью страха или испуга, а бледностью сдер­
живаемого гнева. В тот же момент и Горячев увидел ее. Его лицо
недовольно нахмурилось, и коротким, почти незаметным жестом
правой руки он приказал ей выехать со двора.
Бывают в жизни даже совсем обыкновенных людей такие серь­
езные минуты, когда они и на очень больших расстояниях понима­
ют внезапно друг друга.
Когда Вероника выехала за заводские ворота и огляделась спо­
койнее, она успела увидеть, что напротив Владимира Ивановича
стоит на бочке маленький худощавый человек в поношенной чер­
ной сатиновой (как ей показалось) блузе, человек совсем не рабо­
чего вида . Глухим, еле вняmым, сипло-крикливым голосом дер­
жал он обычную, нудную и тогда уже надоевшую речь митингово­
го характера. Каждый раз перед краткой паузой он спрашивал по­
чти повелительно:
361

А. И. Куприн
- Что? Правильно, товарищи?
И толпа послушно рокотала:
- Верно, товарищ! Правильно, товарищ!
Потом Вероника отчетливо услыхала спокойный, неторопли­
вый голос инженера:
-Я с этим совершенно не согласен . Это - сухая безграмотная
вытяжка из Маркса, да еще и не переваренная как следует. И какой
я вам товарищ, неведомый мне юноша в костюме анархиста? Я всю
жизнь созидал; вы же бредите одним лишь разрушением . Никако­
го чужого контроля раб очих я у себя в заводе не принимаю, так же
как не признаю распоряжений комитета рабочих депутатов. Каж­
дое дело должно руководиться одной головою; в этом законе меня
не разубедит никто в мире! Но теперь ваш денек и ваша горка. Вме­
сто того чтобы длить бесцельные споры и жевать прокислую про­
паганду, я предпочитаю оставить завод на произвол судьбы . Уст­
раивайтесь, как хотите и как умеете. И хоть у вас замутнели глаза,
но справедливость заставляет меня глубоко поблагодарить всех вас,
старших и младших рабочих, за прежнюю прекрасную работу, за
дружеское, доверчивое отношение . Прощайте .
Он повернулся и не торопясь, как победитель , медленно пошел
к выходу через ворота . Он бьш спокоен, и об этом спокойствии
особенно наглядно говорила его ярославская походка с переваль­
цем, ставшая теперь почти величественной.
Толпа молчала. Послышался бьшо надорванный голос орато­
ра, но и тот сник . Смолк в одиночестве...
Вероника ждала его зауглом . Он сел рядом на шоферское сиде­
нье и сказал устало:
-
Ну, теперь поедемте. И нельзя ли кружным путем? Чтобы
немножко проветриться.
Они ехали в молчании , быстрым, беззвучным ходом по ровно­
му Петербургскому шоссе. Вероника не поднимала на него глаз .
Но на Каменноостровском проспекте он заговорил первый , и она
бьша удивлена тому, что глаза его смеялись, 3: голос бьш ласково­
нежен .
-
Вот, милая Ника, я и разорен дочиста . Теперь придется под-
тягивать ремешок на животе потуже. Мне жалко тебя .
Она вся покраснела от стьща и пролепетала шепотом:
-
Простите меня!
-
Ах, милая Ника. О вас я не подумал ни на секунду. Я знаю,
что вы меня любите, но я боюсь, что вам тяжело будет перенести
362

Рассказы
временную бедность. Я-то справлюсь . Кто в сорок лет, разорив­
шись, не сумеет начать новую карьеру, тот человек не стоит ни гро­
ша. Но вы, привыкши к комфорту" .
Она засмеялась сквозь крупные слезы.
-
Жаль, что руль мне мешает, а то могла бы по пальцам вам
пересчитать все, что я умею. Я умею шить, гладить , вязать тонкие
кружева, стирать , стряпать , штопать , вышивать киевским швом " .
Но кроме того , я сумею быть сытой всего одним твоим поцелуем в
день. Только не гони меня. Возьми меня с собою снова. Я буду тебе
верным другом и покорной служанкой .
В этот момент они переезжали через Неву и крепко поцелова­
лись, не обращая внимания на публику, толпившуюся на мосту.
Горячев прожил в Петербурге до 20-го года в страстной надеж­
де, что пелена спадет же когда-нибудь с глаз России. Но стал о не­
втерпеж. Пришлось тайком на чухонской лайбе переплыть из Пи­
тера на финскую границу. А прожив в Финляндии , пробраться Се­
верным морем в Англию, где у Горячева бьmи старые верные дру­
зья. Золотого автомобиля хватило в о брез на это бегство. По доро­
ге из Копенгагена в Гуль их захватила свирепая буря . Однажды за
обедом , на котором из пассажиров только Владимир Иванович и
Вероника сидели в столовой, рядом с капитаном, Вероника вдруг
шепнула Горячеву:
-
Какая странность ! Меня всегда и во всех морях укачивало
при самом маленьком волнении, а теперь я как на суше.
-
Не знаю. Я знаю только, что грудные дети и беременные
женщины совсем не подвержены морской болезни.
И Вероника опять густо покраснела, как тогда на автомобиле,
на Каменноостровском проспекте.
Да и правда: она в эти дни божественно подурнела и по лицу ее
пошли веснушки.
<1934>
363

�.�
�
ft!JL�
�-- /f�
.
,k';сщ

ВОСПОМИНАНИЯ ·--..."

И. С. Шмелев.

ПАМЯТИ ЧЕХОВА
Ou ме:жду иами :жил. "
Бывало, в раннем детстве, вернешься после долгах летних ка­
никул в пансион. Все серо, казарменно, пахнет свежей масляной
краской и мастикой, товарищи грубы, начальство недоброжелатель­
но. Пока день - еще крепишься кое-как, хотя сердце нет-нет - и
сожмется внезапно от тоски. Занимают встречи, поражают переме­
ны в лицах, оглушают шум и движение.
Но когда настанет вечер и возня в полутемной спальне уляжет­
ся, - о, какая нестерпимая скорбь, какое отчаяние овладевают ма­
ленькой душой! Грызешь подушку, подавляя рыдания, шепчешь
милые имена и плачешь, плачешь жаркими слезами, и знаешь, что
никогда не насытишь ими своего горя. И вот тогда-то понимаешь
впервые весь потрясающий ужас двух неумолимых вещей: невозвра­
тимости прошлого и чувства одиночества. Кажется, что сейчас же с
радостью отдал бы всю остальную жизнь, перенес бы всяческие му­
чения за один только день того светлого, прекрасного существова­
ния, которое никогда не повторится. Кажется, ловил бы каждое ми­
лое, заботливое слово и заключал бы его навсегда в памяти, впивал
бы в душу медленно и жадно, капля по капле, каждую ласку. И жес­
токо терзаешься мыслью, что по небрежности, в суете и потому, что
время представлялось неисчерпаемым, - ты не воспользовался каж­
дым часом, каждым мгновением, промелькнувшим напрасно.
Детские скорби жгучи, но они растают во сне и исчезнут с завт­
рашним солнцем. Мы, взрослые, не чувствуем их так страстно, но
помним дольше и скорбим гл убже. Вскоре после похорон Чехова,
возвращаясь с панихиды, бывшей на кладбище, один большой пи­
сатель сказал простые, но полные значения сл ова:
367

А. И. Куприн
- Вот похоронили мы его, и уже проходит безнадежная остро­
та этой потери. Но понимаете ли вы, что навсегда, до конца дней
наших, останется в нас ровное, тупое, печальное сознание, что Че­
хова нет?
И вот теперь, когда его нет, особенно мучительно чувствуешь,
как драгоценно бьшо каждое его сл ово, улыбка, движение, взгляд,
в которых светилась его прекрасная, избранная, аристократичес­
кая душа. Жалеешь, что не всегда бьш внимателен к тем особен­
ным мелочам, которые иногда сильнее и интимнее говорят о внут­
реннем человеке, чем крупные дела. Упрекаешь себя в том, что из­
за толкотни жизни не успел запомнить, записать много интересно­
го, характерного, важного. И в то же время знаешь, что эти чув­
ства разделяют с тобою все те, кто бьш близок к нему, кто истинно
любит его, как человека несравненного душевного изящества и
красоты, кто с вечной признательностью будет чтить его память,
как память одного из самых замечательных русских писателей .
К любви, к нежной и тонкой печали этих людей я обращаю на­
стоящие строки.
1
Ялтинская дача Чехова стояла почти за городом, глубоко под
белой и пьшьной Аутской дорогой . Не знаю, кто ее строил, но она
бьша, пожалуй, самым оригинальным зданием в Ялте . Вся белая,
чистая, легкая, красиво несимметричная, построенная вне какого­
нибудь определенного архитектурного стиля, с вышкой в виде баш­
ни , с неожиданными выступами , со стеклянной верандой внизу и с
открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то уз­
кими окнами, - она походила бы на здания в стиле modeme, если
бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригиналь­
ная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, ок­
руженная цветником . К саду, со стороны, противоположной шос­
се, примыкало отделенное низкой стенкой старое, заброшенное
татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скром­
ными каменными плитами на могилах .
Цветничок бьш маленький , далеко не пышный, а фруктовый
сад еще очень молодой . Росли в нем груши и яблони-дички, абри­
косы, персики, миндаль. В последние годы сад уже начал прино­
сить кое-какие плоды, доставляя Антону Павловичу много забот и
трогательного, какого-то детского удовольствия. Когда наступа-
368

Воспомина11ия
ло время сбора миндальных орехов, то их снимали и в чеховском
саду. Лежали они обыкновенно маленькой горкой в гостиной на
подоконнике, и , кажется, ни у кого не хватало жестокости брать
их, хотя их и предлагали.
А. П . не любил и немного сердился, когда ему говорили, что
его дача слишком мало защищена от пьши, летящей сверху, с Аут­
ского шоссе, и что сад плохо снабжен водою. Не любя вообще Кры­
ма, а в особенности Ялты , он с особенной , ревнивой любовью от­
носился к своему саду. Многие видели, как он иногда по утрам,
сидя на корточках , заботливо обмазывал серой стволы роз или
выдергивал сорные травы из клумб . А какое бывало торжество,
когда среди леrnей засухи наконец шел дождь, наполнявший во­
дою запасные глиняные цистерны!
Но не чувство собственника сказывалось в этой хлопотливой
любви, а другое, более мощное и мудрое сознание. Как часто гово­
рил он, глядя на свой сад прищуренными глазами:
- Послушайте, при мне здесь посажено каждое дерево, и, конеч­
но, мне это дорого. Но и не это важно. Ведь здесь же до меня был
пустырь и нелепые овраги, все в камнях и в чертополохе. А я вот при­
шел и сд елал из этой дичи культурное, красивое место. Знаете ли? -
прибавлял он вдруг с серьезным лицом, тоном глубокой веры. - Зна­
ете ли, через триста - четыреста лет вся земля обратится в цветущий
сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна.
Эта мысль о красоте грядущей жизни, так ласково, печально и
прекрасно отозвавшаяся во всех его последних произведениях, бьша
и в жизни одной из самых его задушевных, наиболее лелеемых мыс­
лей . Как часто , должно быть , думал он о будущем счастии челове­
чества, когда по утрам, один, молчаливо подрезывал свои розы,
еще влажные от росы, или внимательно осматривал раненный вет­
ром молодой побег. И сколько бьшо в этой мысли кроткого, муд­
рого и покорного самозабвения!
Нет, это не бьша заочная жажда существования, идущая от не­
насытимого человеческого сердца и цепляющаяся за жизнь, это не
бьшо - ни жадное любопытство к тому, что будет после меня, ни
завистливая ревность к далеким поколениям. Это бьша тоска ис­
ключительно тонкой , прелестной и чувствительной души , непомер­
но страдавшей от пошлости, грубости , скуки, праздности , насилия,
дикости - от всего ужаса и темноты современных будней. И пото­
му-то под конец его жизни, когда пришла к нему огромная слава, и
сравнительная обеспеченность, и преданная любовь к нему всего,
369

А. И. Куприн
что бьшо в русском обществе умного, талантливого и честного, -
он не замкнулся в недостижимости холодного величия, не впал в
пророческое учительство, не ушел в ядовитую и мелочную вражду
к чужой известности . Нет, вся сумма его большого и тяжелого жи­
тейского опыта, все его огорчения, скорби , радости и разочарова­
ния выразились в этой прекрасной, тоскливой, самоотверженной
мечте о грядущем , близком, хотя и чужом счастии .
- Как хороша будет жизнь через триста лет!
И потому-то он с одинаковой любовью ухаживал за цветами,
точно видя в них символ будущей красоты, и следил за новыми пу­
тями, пролагаемыми человеческим умом и знанием . Он с удоволь­
ствием глядел на новые здания оригинальной постройки и на боль­
шие морские пароходы, живо интересовался всяким п оследним
изобретением в области техники и не скучал в обществе специали­
ст ов. Он с твердым убеждением говорил о том, что преступления,
вроде убийства, воровства и прелюбодеяния, становятся все реже,
п очти исчезают в настоящем интеллигентном обществе, в среде
учителей, докторов, п исателей . О н верил в то , что грядущая , ис- ·
тинная культура облагородит человечество.
Рассказывая о чеховском саде, я п озабьш упомянуть , что по­
средине его стояли качели и деревянная скамейка. И то и другое
осталось от «Дяди В ани», с которым Художественный театр приез­
жал в Ялту, п риезжал, кажется , с исключительной целью показать
больному тогда А . П - чу постановку его пьесы . Обоими предме­
тами Чехов чрезвычайно дорожил и , показывая их, всегда с при­
знательностью вспоминал о милом внимании к нему Художествен­
ного театра. Здесь у места также упомянуть, что эти прекрасные
артисты своей исключительной деликатной чуткостью к чеховско­
му таланту и дружной преданностью ему самому много скрасили
п оследние дни незаб венного художника.
11
Во дворе жили: ручной журавль и две собаки . Надо заметить, что
Антон Павлович очень любил всех животных, за исключением, впро­
чем, кошек , к которым он питал непреодолимое отвращение . Собаки
же пользовались его особым расположением. О покойной Каштанке,
о мелиховских таксах Броме и Хине он вспоминал так тепло и в таких
выражениях, как вспоминают об умерших друзьях. «Славный народ ­
со баки! » - говорил он иногда с добродушной улыбкой.
370

Воспоми11а11ия
Журавль был важная, степенная птица. К людям он относился
вообще недоверчиво, но вел тесную дружбу с Арсением, набожным
слугой Антона Павловича. За Арсением он бегал всюду, по двору
и по саду, причем уморительно подпрыгивал на ходу и махал рас­
топыренными крыльями, исполняя характерный журавлиный та­
нец, всегда смешивший Антона Павловича.
Одну собаку звали Тузик, а другую - Каштан, в честь прежней,
исторической Каштанки, носившей это имя. Ничем, кроме глупос­
ти и лености, этот Каштан, впрочем, не отличался. По внешнему
виду он бьш толст, гладок и неуклюж, светло-шоколадного цвета,
с бессмысленными желтыми глазами. Вслед за Тузиком он лаял на
чужих, но стоило его поманить и почмокать ему, как он тотчас же
переворачивался на спину и начинал угодливо извиваться по зем­
ле. Антон Павлович легонько отстранял его палкой, когда он лез с
нежностями, и говорил с притворной суровостью :
- Уйди же, уйди, дурак ". Не приставай ". И прибавлял, обра­
щаясь к собеседнику, с досадой, но со смеющимися глазами:
- Не хотите ли, подарю пса? Вы не поверите, до чего он глуп.
Но однажды случилось, что Каштан, по свойственной ему глу­
пости и неповоротливости, попал под колеса фаэтона, который
раздавил ему ногу. Бедный пес прибежал домой на трех лапах, с
ужасающим воем. Задняя нога вся бьша исковеркана, кожа и мясо
прорваны почти до кости, лилась кровь. Антон Павлович тотчас
же промьш рану теплой водой с сулемой, присыпал ее йодоформом
и перевязал марлевым бинтом . И надо было видеть, с какой нежно­
стью, как ловко и осторожно прикасались его большие милые паль­
цы к ободранной ноге собаки и с какой сострадательной укориз­
ной бранил он и уговаривал визжавшего Каштана:
-
Ах ты, глупый, глупый". Ну как тебя угораздило?" Да тише
ты" . легче будет" . дурачок".
Приходится повторить избитое место, но несомненно, что жи­
вотные и дети инстинктивно тянулись к Чехову. Иногда приходи­
ла к А. П. одна больная барышня, приводившая с собою девочку
лет трех-четырех, сиротку, которую она взяла на воспитание. Между
крошечным ребенком и пожилым, грустным и больным человеком,
знаменитым писателем, установилась какая-то особенная, серьез­
ная и доверчивая дружба. Подолгу сидели они рядом на скамейке,
на веранде; А. П. внимательно и сосредоточенно слушал, а она без
умолку лепетала ему свои детские смешные сл ова и путалась ру­
чонками в его бороде.
371

А. И. Куприн
С большой и сердечной любовью относились к Чехову и все
люди попроще, с которыми он сталкивался: слуги, разносчики , но­
сильщики, странники, почтальоны, - и не только с любовью, но и
с тонкой чуткостью, с бережностью и с пониманием. Не могу не
рассказать здесь одного случая, который передаю со слов очевид­
ца, маленького служащего в Русском о-ве пароходства и торговли,
человека положительного, немногословного и, гл авное, совершен­
но непосредственного в восприятии и передаче своих впечатлений.
Это бьmо осенью. Чехов, возвращавшийся из Москвы, только
что приехал на пароходе из Севастополя в Ялту и еще не успел сой­
ти с палубы. Бьm промежуток той сумятицы, криков и бестолочи,
которые всегда подымаются вслед за тем, как опустят сходни. В
это-то суматошное время татарин-носильщик, всегда услуживав­
ший А. П - чу и увидевший его еще издали, раньше других успел
взобраться на пароход, разыскал вещи Чехова и уже готовился не­
сти их вниз, как на него внезапно налетел бравый и свирепый по­
мощник капитана. Этот человек не ограничился одними неприс­
тойными ругательствами, но в порыве начальственного гнева уда­
рил бедного татарина по лицу.
«И вот тогда произошла сверхъестественная сцена, - расска­
зывал мой знакомый . - Татарин бросает вещи на палубу, бьет себя
в грудь кулаками и, вытаращив глаза, лезет на помощника. И в то
же время кричит на всю пристань:
- Что? Ты бьешься? Ты думаешь, ты меня ударил? Ты - вот
кого ударил!
И показывает пальцем на Чехова. А Чехов, знаете ли, бледный
весь, губы вздрагивают. Подходит к помощнику и говорит ему тихо
так, раздел ьно, но с необычайным выражением: «Как вам не стыд­
но!» Поверите ли, ей-богу, будь я на месте этого мореплавателя, -
лучше бы мне двадцать раз в морду плюнули, чем услышать это
«как вам не стыдн о». И на что уж моряк был толстокож, но и того
проняло: заметался-заметался, забормотал что-то и вдруг испарил­
ся . И уж больше его на палубе не видели» .
111
Кабинет в ялтинском доме у А. П. бьш небольшой, шагов две­
надцать в длину и шесть в ширину, скромный, но дышавший какой­
то своеобразной прелестью. Прямо против входной двери - боль­
шое квадратное окно в раме из цветных желтых стекол. С левой сто-
372

Воспоми11а11ия
роны от входа, около окна, перпендикулярно к нему - письменный
стол, а за ним маленькая ниша, освещенная сверху, из-под потолка,
крошечным оконцем; в нише - турецкий диван. С правой стороны,
посредине стены - коричневый кафельный камин; наверху, в его
облицовке, оставлено небольшое, не заделанное плиткой местечко,
и в нем небрежно , но мило написано красками вечернее поле с ухо­
дящими вдаль стогами - это работа Левитана. Дальше, по той же
стороне, в самом углу - дверь, сквозь которую видна холостая спаль­
ня Антона Павловича, - светлая, веселая комната, сияющая какой­
то девической чистотой, белизной и невинностью. Стены кабинета ­
в темных с золотом обоях, а около письменного стола висит печат­
ный плакат: «Просят не курить». Сейчас же возле входной двери
направо - шкаф с книгами. На камине несколько безделушек и меж­
ду ними прекрасно сделанная модель парусной шхуны. Много хоро­
шеньких вещиц из кости и из дерева на письменном столе; почему-то
преобладают фигуры слонов. На стенах портреты - Толстого, Гри­
горовича, Тургенева. На отдельном маленьком столике, на веерооб­
разной подставке, множество фотографий артистов и писателей . По
обоим бокам окна спускаются прямые, тяжелые темные занавески,
на полу большой, восточного рисунка, ковер. Эта драпировка смяг­
чает все контуры и еще больше темнит кабинет, но благодаря ей ров­
нее и прияmее ложится свет из окна на письменный стол. Пахнет
тонкими духами, до которых А. П . всегда бьш охотник. Из окна видна
открытая подковообразная лощина, спускающаяся далеко к морю,
и самое море, окруженное амфитеатром домов. Слева же, справа и
сзади громоздятся полукольцом горы. По вечерам, когда в горис­
тых окрестностях Ялты зажигаются огни и когда во мраке эти огни
и звезды над ними так близко сливаются, что не отличаешь их друг
от друга, - тогда вся окружающая месmость очень напоминает иные
уголки Тифлиса...
Всегда бывает так : познакомишься с человеком, изучишь его
наружность, походку, голос, манеры, и все-таки всегда можешь
вызвать в памяти его лицо таким, каким его видел в самый первый
раз, совсем другим, отличным от настоящего. Так и у меня, после
нескольких лет знакомства с А. П . , сохранился в памяти тот Чехов,
каким я его увидел впервые, в общей зале Лондонской гостиницы в
Одессе. Показался он мне тогда почти высокого роста, худощавым,
но широким в костях, несколько суровым на вид. Следов болезни в
нем тогда не бьшо замеmо, если не считать его походки, - слабой
и точно на немного согнутых коленях. Если бы меня спросили тог-
25-3267
373

А. И. Куприн
да, на кого он похож с первого взгл яда, я бы сказал : «на земского
врача или на учителя провинциальной гимназии». Но бьшо в нем
также что-то простоватое и скромное, что-то чрезвычайно русское,
народное - в лице, в говоре и в оборотах речи, бьша также какая­
то кажущаяся московская студенческая небрежность в манерах .
Именно такое первое впечатление выносили многие, и я в том чис­
ле. Но спустя несколько часов я увидел совсем другого Чехова, -
именно того Чехова, лицо которого никогда не могла уловить фо­
тография и которое, к сожалению, не понял и не прочувствовал ни
один из писавших с него художников. Я увидел самое прекрасное и
тонкое, самое одухотворенное человеческое лицо, какое только мне
приходилось встречать в моей жизни.
Многие впоследствии говорили, что у Чехова бьши голубые
глаза. Это ошибка, но ошибка до странного общая всем, знавшим
его . Глаза у него бьши темные, почти карие, причем раек правого
глаз а бьш окрашен значительно сильнее, что придавало взгляду
А. П . , при некоторых поворотах головы, выражение рассеянности .
Верхние веки несколько нависали над глазами, что так часто на­
блюдается у художников, охотников, моряков - словом, у людей
с сосредоточенным зрением. Благодаря пенсне и манере глядеть
сквозь низ его стекол, несколько приподняв кверху голову, лицо
А. П . часто казалось суровым. Но надо бьшо видеть Чехова в иные
минуты (увы, столь редкие в последние годы) , когда им овладевало
веселье и когда он, быстрым движением руки сбрасывая пенсне и
покачиваясь взад и вперед на кресле, разражался милым, искрен­
ним и глубоким смехом . Тогда глаза его становились полукруглы­
ми и лучистыми, с добрыми морщинками у наружных углов, и весь
он тогда напоминал тот юношеский известный портрет, где он изоб­
ражен почти безбородым, с улыбающимся, близоруким и наивным
взглядом несколько исподлобья . И вот - удивительно - каждый
раз, когда я гляжу на этот снимок, я не могу отделаться от мысли,
что у Чехова глаза бьши действительно голубые.
Обращал внимание в наружности А . П . его лоб - широкий ,
белый и чистый , прекрасной формы : лишь в самое последнее время
на нем легли между бровями, у переносья, две вертикальные, за­
думчивые складки . Уши у Чехова бьши большие, некрасивой фор­
мы, но другие такие умные, интеллигентные уши я видел еще лишь
у одного человека - у Толстого.
Однажды летом, пользуясь добрым настроением Антона Пав­
ловича, я сделал с него несколько снимков ручным фотографичес-
374

Воспоми11ш1ия
ким аппаратом . Но, к несчастию, лучшие из них и чрезвычайно
похожие вышли совсем бледными, благодаря слабому освещению
кабинета. Про другие же, более удачные, сам А. П . сказал, посмот­
рев на них:
- Ну, знаете ли, это не я, а какой-то француз.
Помнится мне теперь очень живо пожатие его большой, сухой
и горячей руки, - пожатие, всегда очень крепкое, мужественное,
но в то же время сдержанное, точно скрывающее что-то . Представ­
ляю также себе и его почерк: тонкий, без нажимов, ужасно мелкий ,
с первого взгляда - небрежный и некрасивый , но, если к нему при­
глядеться, очень ясный, нежный , изящный и характерный , как и
все, что в нем бьшо.
IV
Вставал А. П ., по крайней мере, летом, довольно рано . Никто
даже из самых близких людей не видал его небрежно одетым; так­
же не любил он разных домашних вольностей , вроде туфель, хала­
тов и тужурок . В восемь-девять часов его уже можно бьшо застать
ходящим по кабинету или за письменным столом, как всегда, безу­
коризненно, изящно и скромно одетого .
По-видимому, самое лучшее время для работы приходилось у
него от утра до обеда, хотя пишущим его, кажется, никому не уда­
валось заставать: в этом отн ошении он бьш необыкновенно скры­
тен и стыдлив . Зато нередко в хорошие теплые утра его можно бьшо
видеть на скамейке за домом, в самом укромн ом месте дачи, где
вдоль бел ых стен стояли кадки с олеандрами и где им самим бьш
посажен кипарис. Там сидел он иногда по часу и более, один, не
двигаясь, сложив руки на коленях и глядя вперед, на море.
Около полудня и позднее дом его н ачинал наполняться посети­
телями . В это ;же время на железных решетках, отделяющих усадь­
бу от шоссе, висли целыми часами, разинув рты , девицы в белых
в ойлочных широкополых шляпах . С амые разнообразные люди
приезжали к Чехову: ученые, литераторы, земские деятели , докто­
ра, военные, художники, поклонники и поклонницы, профессоры,
светские люди, сенаторы, священники, актеры - и Бог знает кто
еще . Часто обращались к нему за советом , за протекцией, еще чаще
с просьбой о просмотре рукописи; я влялись развязные газетн ые
интервьюеры и просто любопытствующие; бьши и такие, которые
посещали его с единственной целью «направить этот большой, но
375

А. И. Куприн
заблудший талант в надлежащую, идейную сторону» . Приходила
просящая беднота - и настоящая и мнимая. Эти никогда не встре­
чали отказа. Я не считаю себя вправе упоминать о частных случа­
ях , но твердо и наверно знаю, что щедрость Чехова, особенно по
отношению к учащейся молодежи, бьша несравненно шире того ,
что ему позволяли его более чем скромные средства.
Бывали у него люди всех слоев , всех лагерей и оттенков. Не­
смотря на утомительность такого постоянного человеческого кру­
говорота, тут бьшо нечто и привлекательное для Чехова: он из пер­
вьrх рук, из первоисточников, знакомился со всем, что делалось в
данную минуту в России. О , как ошибались те, которые в печаm и
в своем воображении называли его человеком равнодушным к об­
щественным интересам, к мятущейся жизни интеллигенции, к жгу­
чим вопросам современности . Он за всем следил пристально и вдум­
чиво; он волновался, мучился и болел всем тем, чем болели лучшие
русские люди. Надо бьuю видеть , как в проклятые, черные време­
на, когда при нем говорили о нелепьrх , темньrх и злых явлениях
нашей общественной жизни, - н адо бьшо видеть , как сурово и пе­
чально сдвигались его густые брови, каким страдальческим дела­
лось его лицо и какая глубокая, высшая скорбь светилась в его пре­
красных глазах.
Здесь уместно вспомнить об одном факте, который , по-моему,
прекрасно освещает отношение Чехова к глупостям русской дей­
ствительности. У многих в памяти его отказ от звания почетного
академика, известны и мотивы этого отказа, но далеко не все зна­
ют его письмо в Академию по этому поводу - прекрасное письмо ,
написанное с простым и благородным достоинством, со сдержан­
ным негодованием великой души.
«В декабре прошлого года я получил извещение об избрании
А. М . Пешкова в почетные академики, и я н е замедлил повидаться
с А . М . Пешковым, который тогда находился в Крыму, п ервый
принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем,
немного погодя, в газетах бьшо напечатано, что, ввиду привлече­
ния Пешкова к дознанию по 1035 ст " выборы признаются недей­
ствительными , причем бьшо точно указано, что это извещение ис­
ходит из Академии наук, а так как я состою почетным академиком,
то это извещение частью исходило и от меня . Я поздравлял сердеч­
но, и я же признавал выборы недействительными - такое проти­
воречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою
совесть я не мог. Знакомство с 1035 ст. ничего не объяснило мне . И
376

Воспоми11а11ия
после долгого размышления я мог прийти только к одному реше­
нию, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, про­
сить о сложении с меня звания почетного академика».
А. Чехов
Странно - до чего не понимали Чехова! Он - этот «неиспра­
вимый пессимист», - как его определяли , - никогда не уставал
надеяться на светлое будущее, никогда не переставал верить в не­
зримую, но упорную и плодотворную работу лучших сил нашей
родины . Кто из знавших его близко не помнит этой обычной , из­
любленной его фразы , которую он так часто, иногда даже совсем
не в л ад разговору, произносил вдруг своим уверенным тоном:
- Послушайте, а знаете что? Ведь в России через десять лет
будет конституция .
Да, даже и здесь звучал у него тот же мотив о рад остном буду­
щем, ждущем человечество, который отозвался во всех его произ­
ведениях последних лет.
Надо сказать правду: далеко не все посетители щадили время и
нервы А. П - ча, а иные так просто бьши безжалостны. Помню я
один случай, поразительный , почти анекдотически невероятный по
тому огромному запасу пошлости и неделикатности, который об­
наружило лицо артистического как будто бы звания .
Бьшо хорошее, не жаркое, безветренное летнее утро . А . П . чув­
ствовал себя на редкость в легком, живом и беспечном настроении. И
вот появляется, точно с неба, толстый господин (оказавшийся впос­
ледствии архитектором), посьшает Чехову свою визиrnую карточку и
просит свидания. А . П . принимает его . Архитектор входит, знакомит­
ся и, не обращая никакого внимания на плакат: «Просят не курить»,
не спрашивая позволения, закуривает вонючую, огромную рижскую
сигару. Затем, отвесив, как неизбежный долг, несколько булыжных
комплементов хозяину, он приступает к приведшему его делу.
Дело же заключалось в том, что сынок архитектора, гимназист
третьего класса, бежал на днях по улице и , по свойственной маль­
чикам привычке, хватался на бегу рукой за все, что попадалось; за
фонари, тумбы, заборы. В конце концов он напоролся рукой на
колючую проволоку и сильно оцарапал ладонь. «Так вот, видите
ли, глубокоуважаемый А . П . , - заключил свой рассказ архитек­
тор, - я бы очень просил вас напечатать об это м в корреспонден­
ции . Хорошо, что Коля ободрал только ладонь, но ведь это - слу­
чай! Он мог бы задеть какую-нибудь важную артерию - и что бы
377

А. И. Куприн
тогда вышло?» - «Да, все это очень прискорбно, - ответил Че­
хов, - но, к сожалению, я н ичем не могу вам помочь. Я не пишу,
да никогда и не писал корреспонденций . Я пишу только расска­
зы» . -«Тем лучше, тем лучше! Вставьте это в рассказ, -обрадо­
вался архитектор. - Пропечатайте этого домовладельца с полной
фамилией . М ожете даже и мою фамилию проставить, я и на это
согласен " . Или нет" . все-таки лучше мою фамилию не целиком, а
просто поставьте литер: господин С. Так, пожалуйста" . А то ведь у
нас только и осталось теперь два настоящих либеральных писате­
ля - вы и господин П .» (и тут архитектор назвал имя одного изве­
стного литературного закройщика) .
Я не сумел передать и сотой доли тех ужасающих пошлостей,
которые наговорил оскорбленный в родительских чувствах архи­
тектор, потому что за время своего визита он успел докурить сига­
ру до конца, и потом долго приходилось проветривать кабинет от
ее зловонного дыма. Н о едва он наконец удалился, А. П . вышел в
сад совершенно расстроенный , с красными пятнами на щеках. Го­
лос у него дрожал, когда он о братился с упреком к своей сестре
Марии Павловне и к сидевшему с ней на скамейке знакомому:
- Господа, неужели вы не могли избавить меня от этого чело­
века? Прислали бы сказать, что меня зовут куда-нибудь. Он же меня
измучил !
Помню также, - и это , каюсь , отчасти моя вина, - как при­
ехал к нему выразить свое читательское одобрение некий самоуве­
ренный штатский генерал, который, вероятно желая доставить Че­
хову удовольствие, начал, широко расставив колени и упершись в
них кулаками вывороченных рук, всячески поносить одного моло­
дого писателя, громадная известность которого только еще начи­
нала расти . И Чехов тотчас же сжался, ушел в себя и все время си­
дел с опущенными глазами, с холодным лицом, не проронив ни
одного сл ова. И только по быстрому укоряющему взгляду, кото­
рый он бросил при прощании на знакомого, приведшего генерала,
можно бьuю видеть , как много огорчения принес ему этот визит.
Так же стыдливо и холодно относился он и к похвалам, кото­
рые ему расточали . Бывало, уйдет в нишу, на диван, ресницы у него
дрогнут, и медленно опустятся, и уже не поднимаются больше, а
лицо сделается неподвижным и сумрачным. Иногда, если эти не­
умеренные восторги исходили от более близкого ему человека, он
старался обратить разговор в шутку, свернуть его на другое на­
правление. Вдруг скажет ни с того ни с сего , с легким смешком :
378

Воспоми11а11ия
- Ужасно люблю читать, что обо мне одесские репортеры пишуr.
- Почему так?
- Смешно очень. Все врут. Ко мне прошлой весной явился один
из них в гостиницу. Просит интервью. А у меня как раз времени не
бьmо. Я и говорю: «Извините, я теперь занят. Да, впрочем, пиши­
те, что вздумается. Мне все равно». Ну, уж он и написал . Меня даже
в жар бросило .
А однажды он с самым серьезным лицом сказал:
- Что вы думаете: меня ведь в Ялте каждый извозчик знает.
Так и говорят: «А-а! Чехов? Это который читатель? Знаю» . Поче­
му-то называют меня читателем. Может быть, они думают, что я
по покойникам читаю? Вот вы бы, батенька, спросили когда-ни­
будь извозчика, чем я занимаюсь ...
v
В час дня у Чехова обедали внизу, в прохладной и светлой сто­
ловой, и почти всегда за столом бывал кто-нибудь приглашенный.
Трудно бьшо не поддаться обаянию этой простой, милой, ласко­
вой семьи. Тут чувствовалась постоянная нежная заботливость и
любовь, но не отягощенная ни одним пышным или громким сло­
вом, - удивительная деликатность, чуткость и внимание, но ни­
когда не выходящие из рамок обыкновенных, как будто умышлен­
но будничных отношений. И, кроме того, всегда замечалась истин­
но чеховская боязнь всего надутого, приподнятого, неискреннего
и пошлого .
Было в этой семье очень легко, тепло и уютно, и я совершенно
понимаю одного писателя, который говорил, что он влюблен ра­
зом во всех Чеховых.
Антон Павлович ел чрезвычайно мало и не любил сидеть за сто­
лом, а все, бывало, ходил от окна к двери и обратно. Часто после обе­
да, оставшись в столовой с кем-нибудь один на один, Евгения Яков­
левна (мать А. П.) говорила тихонько, с беспокойной тоской в голосе:
-А
Антоша опять ничего не ел за обедом.
Он был очень гостеприимен, любил, когда у него оставались
обедать, и умел угощать на свой особенный лад, просто и радуш­
но. Бывало, скажет кому-нибудь, остановившись у него за стулом:
- Послушайте, выпейте водки. Я, когда бы.!I молодой и здоро-
вый, любил. Собираешь целое утро грибы, устанешь, едва домой
дойдешь, а перед обедом выпьешь рюмки две или три. Чудесно!..
379

А. И. Куприн
После обеда он пил чай наверху, на открытой террасе, или у
себя в кабинете или спускался в сад и сидел там на скамейке, в пальто
и с тросточкой, надвинув на самые глаза мягкую черную шляпу и
поглядывая из-под ее полей прищуренными глазами .
Эти же часы бывали самыми людными . Постоянно спрашива­
ли по телефону, можно ли видеть А. П - ча, постоянно кто-нибудь
приезжал. Приходили незнакомые с просьбами о карточках, о над­
писях на книгах. Бывали здесь и смешные курьезы.
Один <<Тамбовский помещик», как окрестил его Чехов, приехал
к нему за врачебной помощью. Тщетно А. П . уверял, что он давно
бросил практику и отстал в медицине, напрасно рекомендовал об­
ратиться к более опытному доктору, - «тамбовский помещию> сто­
ял на своем: никаким докторам, кроме Чехова, он не хочет верить.
Волей-неволей пришлось дать ему несколько незначительных, со­
вершенно невинных советов . Прощаясь, «тамбовский помещик»
положил на стол два золотых и, как его ни уговаривал А . П ., ни за
что не соглашался взять их обратно. Антон Павлович принужден
бьm уступить . Он сказал, что, не желая и не считая себя вправе брать
эти деньги как гонорар, он возьмет их на нужды ялтинского благо­
творительного общества, и тут же написал расписку в их получе­
нии. Оказывается, только того и нужно бьmо «тамбовскому поме­
щику». С сияющим лицом, бережно спрятал он расписку в бумаж­
ник и тогда уж признался, что единственной целью его посещения
бьmо желание приобрести автограф Чехова. Об этом оригиналь­
ном и настойчивом пациенте А. П . рассказьmал мне сам - полу­
смеясь, полусердито.
Повторяю, многие из этих посетителей порядком донимали
Чехова и даже раздражали его, но, по свойственной ему изумитель­
ной деликатности, он со всеми оставался ровен, терпеливо-внима­
телен, доступен всем, желавшим его видеть. Эта деликатность до­
ходила порою до той трогательной черты , которая граничит с
безволием. Так, например, одна добрая и суетливая дама, большая
поклонница Чехова, подарила ему, кажется в день его именин, ог­
ромного сидячего мопса, сделанного из раскрашенного гипса, ар­
шина в полтора высотою от земли, то есть раз в пять больше нату­
рального роста. М опса этого посадили внизу на площадке, около
столовой, и он сидел там с разъяренной мордой и оскаленными зу­
бами, пугая всех забывавших о нем своей неподвижностью.
- Знаете, я сам этого каменного пса боюсь, - признавался Че­
хов. - А убрать его как-то неловко, обидятся . Пусть уж тут живет.
380

Воспоми11а11ия
И вдруг, с глазами, загоравшимися лучистым смехом, он при­
бавлял неожиданно , по своему обыкновению:
- А вы заметили, что в домах у богатых евреев такие гипсовые
мопсы часто сидят около камина?
В иные дни его просто угнетали всякие хвалители , порицатели ,
поклонники и даже советчики. «У меня такая масса посетителей, -
жаловался он в одном письме, - что голова ходит кругом . Трудно
писать». Но все-таки он не оставался равнодушным к искреннему
чувству любви и уважения и всегда отличал его от праздной и льсти­
вой болтовни. Как-то раз он вернулся в очень веселом настроении
духа с набережной, где он изредка прогуливался, и с большим ожив­
лением рассказывал:
- У меня бьша сейчас чудесная встреча. На набережной вдруг
подходит ко мне офицер-артиллерист, совсем молодой еще, подпо­
ручик. «Вы А. П . Чехов?» - «Да, это я. Что вам угодно?» - «Из­
вините меня за навязчивость, но мне так давно хочется пожать вашу
руку!» И покраснел . Такой чудесный малый, и лицо милое. Пожа­
ли мы друг другу руки и разошлись.
Всего лучше чувствовал себя А. П. к вечеру, часам к семи, когда
в столовой опять со бирались к чаю и легкому ужину. Здесь иног­
да - но год от году все реже и реже - воскресал в нем прежний
Чехов, неистощимо веселый, остроумный, с кипучим прелестным
юношеским юмором . Тогда он импровизировал целые истории, где
действующими лицами являлись его знакомые, и особенно охотно
устраивал воображаемые свадьбы , которые иногда кончались тем,
что на другой день утром, сидя за чаем, молодой муж говорил
вскользь, небрежным и деловым тоном:
- Знаешь, милая, а после чаю мы с тобой оденемся и поедем к
нотариусу. К чему тебе лишние заботы о твоих деньгах?
Придумывал он удивительные - чеховские - фамилии, из ко­
торых я теперь - увы ! - помню только одного мифического мат­
роса Кошкодавленко . Любил он также, шутя , старить писателей .
«Что вы говорите, - Бунин мой сверстник, - уверял он с напуск­
ной серьезностью . - Телешов тоже. Он уже старый писатель. Вы
спросите его сами: он вам расскажет, как мы с ним гуляли на свадь­
бе у И. А . Белоусова. Когда это бьшо !» Одному талантливому бел­
летристу, серьезному, идейному писателю, он говорил: «Послушай­
те же, ведь вы на двадцать лет меня старше. Ведь вы же раньше
писали под псевдонимом Нестор Кукольник ...»
381

А. И. Куприн
Но никогда от его шуrок не оставалось заноз в сердце, так же как
никогда в своей жизни этот удивительно нежный человек не причинил
сознательно даже самого маленького страдания ничему живущему.
После ужина он неизменно задерживал кого-нибудь у себя в
кабинете на полчаса или на час. На письменном столе зажигались
свечи . И потом, когда уже все расходились и он оставался один, то
еще долго светился огонь в его большом окне. Писал ли он в это
время или разбирался в своих памятных книжках, занося впечатле­
ния дня, - это , кажется, не было никому известно.
VI
Вообще мы почти ничего не знаем не только о тайнах его твор­
чества, но даже и о внешних, привычных приемах его работы. В
этом отношении А . П. бьт до странного скрытен и молчалив. По­
мню, как-то мимоходом он сказал очень значительную фразу:
- Только спаси вас Бог читать кому-нибудь свои произведе­
ния, пока они не напечатаны. Даже в корректуре не читайте.
Так он и сам поступал постоянно, хотя иногда делал исключения
для жены и сестры. Раньше, говорят, он бьт щедрее на этот счет.
Это бьто в то время, когда он писал очень много и очень быст­
ро. Он сам говорил, что писал тогда по рассказу в день. Об этом же
рассказывала и Е. Я. Чехова. «Бывало, еще студентом, Антоша си­
дит утром за чаем и вдруг задумается, смотрит иногда прямо в гла­
за, а я знаю, что он уж ничего не видит. Потом достанет из кармана
книжку и пишет быстро-быстро . И опять задумается" . »
Но в последние годы Чехов стал относиться к себе все строже и
все требовательнее: держал рассказы по нескольку лет, не переста­
вая их исправлять и переписывать, и все-таки, несмотря на такую
кропотливую работу, последние корректуры, возвращавшиеся от
него , бывали кругом испещрены знаками, пометками и вставками.
Для того что бы окончить произведен�е, он должен бьт писать его
не отрываясь . «Если я надолго оставлю рассказ, - говорил он как­
то, - то уже не могу потом приняться за его окончание. Мне надо
тогда начинать снова» .
Где он черпал свои образы? Где находил свои наблюдения и
сравнения? Где он выковывал свой великолепный, единственный в
русской литературе язык? Он никому не поверял и не обнаруживал
своих творческих путей . Говорят, после него осталось много за­
писных книжек; может быть, в них со временем найдутся ключи к
этим сокровенным тайнам? А может быть, они и навсегда останут-
382

Воспоми11а11ия
ся неразгаданными? Кто знает! Во всяком случае, мы должны до­
вольствоваться в этом направлении только осторожными намека­
ми и предположениями.
Я думаю, что всегда, с утра до вечера, а может быть, даже и но­
чью, во сне и бессоннице, совершалась в нем незримая, но упорная,
порою даже бессознательная работа - работа взвешивания, опре­
деления и запоминания. Он умел слушать и расспрашивать, как ник­
то, но часто, среди живого разговора, можно бьшо заметить, как его
внимательный и доброжелательный взгляд вдруг делался неподвиж­
ным и глубоким, точно уходил куда-то внутрь, созерцая нечто таин­
ственное и важное, совершавшееся в его душе. Тогда-то А . П . и де­
лал свои странные, поражавшие неожиданностью, совсем не идущие
к разговору вопросы, которые так смущали многих. Только что го­
ворили и еще продолжают говорить о не о марксистах, а он вдруг
спрашивает: «Послушайте, вы никогда не бьши на конском заводе?
Непременно поезжайте. Это интересно». Или вторично предлагает
вопрос, на который только что получил ответ.
Внешней, механической памятью Чехов не отличался. Я гово­
рю про ту мелочную память, которою так часто обладают в силь­
ной степени женщины и крестьяне и которая состоит в запомина­
нии того, кто как был одет, носит ли бороду и усы , какая бьша
цепочка от часов и какие сапоги, какого цвета волосы . Просто эти
детали были для него неважны и неинтересны . Но зато он сразу
брал всего человека, определял быстро и верно, точно опытный
химик, его удельный вес, качество и порядок и уже знал, как очер­
тить его главную, внутреннюю суть двумя-тремя штрихами.
Однажды Чехов с легким неудовольствием говорил о своем хо­
рошем знакомом, известном ученом, который, несмотря на давнюю
дружбу, несколько утеснял А. П . - ча своей многословностью. Как
только приедет в Ялту, сейчас же является к Чехову и сидит с утра
до обеда; в обед уедет к себе в гостиницу на полчаса, а там опять
приезжает и сидит до глубокой ночи и все говорит, говорит, гово­
рит" . И так каждый день.
И вдруг, быстро обрывая этот рассказ, точно увлекаемый но­
вой, интересной мыслью, А . П . прибавлял оживленно:
- А ведь никто не догадывается, что самое характерное в этом
человеке. А я вот знаю. То, что он профессор и ученый с европейс­
ким именем, - это для него второстепенное. Главное то, что он
считает себя в душе замечательным актером и глубоко верит в то ,
что только по воле случая он не приобрел на сцене мировой извест­
ности . Дома он постоянно читает вслух Островского .
383

А. И. Куприн
Однажды, улыбаясь своему воспоминанию, он вдруг заметил :
- Знаете, Москва - самый характерный город. В ней все не­
ожиданно. В ыходим мы как-то весенним утром с публицистом
С - ным из Большого Московского. Это бьmо после длинного и
веселого ужина. Вдруг С - н тащит меня к Иверской, зд есь же, на­
против. Вынимает пригоршню меди и начинает оделять нищих -
их там десятки. Сунет копеечку и бормочет: «0 здравии раба Бо­
жия Михаила». Это его Михаилом зовут. И опять: «Раба Божия
Михаила». А сам в Бога не верит... Чудак ...
Тут я должен подойти к щекотливому месту, которое, может
быть, не всем понравится. Я глубоко убежден в том, что Чехов с
одинаковым вниманием и с одинаковым проникновенным любо­
пытством разговаривал с ученым и с разносчиком, с просящим на
бедность и с литератором, с крупным земским деятелем, и с сомни­
тельным монахом, и с приказчиком, и с маленьким почтовым чи­
новником, отсьmавшим его корреспонденцию. Не оттого ли у него
в рассказах профессор говорит и думает именно как старый про­
фессор, а бродяга как истый бродяга? И не оттого ли у него тотчас
же после его смерти отыскалось такое множество «закадычных»
друзей, за которых он, по их словам, бьm готов в огонь и в воду?
Думается, что он никому не раскрывал и не отдавал своего сер­
дца вполне (бьmа, впрочем , л егенда о каком-то его близком, люби­
мом друге, чиновнике из Таганрога), но ко всем относился благо­
душно , безразлично в смысле дружбы и в то же время с большим,
может быть, бессознательным интересом .
Свои чеховские словечки и эти изумительные по своей сжатос­
ти и меткости черточки брал он нередко прямо из жизни . Выраже­
ние «не ндравится мне это», перешедшее так быстро из «Архиерея»
в обиход широкой публики, бьmо им почерпнуто от одного мрач­
ного бродяги, полупьяницы, полупомешанного, полупророка. Так­
же, помню, разговорились мы с ним как-то о давно уже умершем
московском поэте, и Чехов с яркостью вспомнил и его, и его сожи­
тельницу, и его пустые комнаты, и его сенбернара Дружка, стра­
давшего вечным расстройством желудка. «Как же, отлично по­
мню, - говорил А. П ., весело улыбаясь, - в пять часов к нему все­
гда входила эта женщина и спрашивала: «Лиодор Иваныч, а Лио­
дор Иваныч, а что , вам не пора пиво пить?» Я тогда же неосторож­
но сказал: «Ах , так вот откуда это у вас в «Палате No 6». «Ну да,
оттуда», - ответил А. П . с неудовольствием.
Бьmи у него также знакомые из тех средостенных купчих, кото­
рые, несмотря на миллионы, и на самые модные платья, и на вне-
384

Воспоминания
шний интерес к литературе, говорили «едеял» , «принциапально».
Иные из них часами изливались перед Чеховым : какие у них не­
обыкновенно тонкие, «нервенные» натуры и какой бы замечатель­
ный роман мог сделать «гинеяльный» писатель из их жизни, если
бы все рассказать. А он ничего, сидел себе, и молчал , и слушал с
видимым удовольствием, - только под усами у него скользила чуть
заметная, почти неуловимая улыбка.
Я не хочу сказать, что он искш�, подобно многим другим писате­
лям, моделей . Но мне думается , что он всюду и всегда видел матери ­
ал для наблюдений, и выходило у него это поневоле, может быть ,
часто против желания, в силу давно изощренной и никогда не иско­
ренимой привычки вдумьшаться в людей, ан ализировать их и обоб­
щать. В этой сокровенной работе бьшо для него, вероятно, все муче­
ние и вся радость вечного бессознательного процесса творчества.
Ни с кем не делился он своими впечатлениями, так же как нико­
му не говорил о том, что и как собирается он п исать. Также чрез­
вычайно редко сказывался в его речах художник и беллетрист . Он ,
отчасти нарочно, отчасти инстинктивно , употреблял в разговоре
обыкновенные, средние, общие выражения, не п рибегая ни к срав­
нениям, ни к картинам. Он берег свои сокровища в душе, не позво­
ляя им расточаться в словесной пене, и в этом б ьша громадная раз­
ница между ним и теми беллетристами, которые рассказывают свои
темы гораздо лучше, чем их пишут.
Происходило это , думаю, от природной сдержанности , но так­
же и от особенной стьщливости. Есть люди, органически не пере­
носящие, болезненно стыдящиеся сл ишком выразительных поз,
жестов, мимики и слов, и этим свойством А . П . обладал в высшей
степени . Здесь-то, может быть, и кроется разгадка его ка:жущегося
безразличия к вопросам борьбы и протеста и равнодушия к инте­
ресам злобод1;1евного характера, волновавшим и волнующим всю
русскую интеллигенцию. В нем жила боязнь пафоса, сильных чувств
и неразлучных с ними несколько театральных эффектов. С одним
только я могу сравнить такое положение: некто любит женщину со
всем пьшом, нежностью и глубиной, на которые способен человек
тонких чувств , огромного ума и таланта. Но никогда он не решит­
ся сказать об этом пышными , выспренними словами и даже пред­
ставить себе не может, как это он станет на колени и прижмет одну
руку к сердцу и как заговорит дрожащим голосом первого любов­
ника. И потому он любит и молчит, и страдает молча, и никогда не
отважится выразить то , что развязно и громко, п о всем правилам
декламации , изъясняет фат среднего пошиба.
385

А. И. Куприн
VII
К молодым, начинающим писателям Чехов бьш неизменно уча­
стлив, внимателен и ласков. Никто от него не уходил подавленным
его огромным талантом и собственной малозначительностью . Ни­
кому никогда не сказал он: «Делайте, как я, смотрите, как я посту­
паю». Если кто-нибудь в отчаянии жаловался ему: «Разве стоит
писать, если на всю жизнь останешься «нашим молодым» и «пода­
ющим надежды», - он отвечал спокойно и серьезно:
- Не всем же, батенька, писать, как Толстой.
Внимательность его бывала иногда прямо трогательной. Один
начинающий писатель приехал в Ялту и остановился где-то за Аут­
кой, на окраине города, наняв комнатушку в шумной и многочис­
ленной греческой семье. Как-то он пожаловался Чехову, что в та­
кой обстановке трудно писать, - и вот Чехов .настоял на том, что­
бы писатель непременно приходил к нему с утра и занимался у него
внизу, рядом со столовой . «Вы будете внизу писать, а я вверху, -
говорил он со своей очаровательной улыбкой . - И обедать будете
также у меня. А когда кончите, непременно прочтите мне или, если
уедете, пришлите хотя бы в корректуре».
Читал он удивительно много, и всегда все помнил, и никого ни
с кем не смешивал. Если авторы спрашивали его мнения, он всегда
хвалил, и хвалил не для того , чтобы отвязаться, а потому, что знал,
как жестоко подрезает слабые крылья резкая, хотя бы и справедли­
вая, критика и какую бодрость и надежду вливает иногда незначи­
тельная похвала. «Читал ваш рассказ. Чудесно написано», - гово­
рил он в таких случаях грубоватым и задушевным голосом. Впро­
чем, при некотором доверии и более близком знакомстве, и в осо­
бенности по убедительной просьбе автора, он высказывался, хотя
и с осторожными оговорками, но определеннее, пространнее и пря­
мее. У меня хранятся два его письма, написанные одному и тому же
беллетристу по поводу одной и той же повести . Вот выдержка из
первого:
<<дорогой N" повесть получил и прочел, большое вам спасибо .
Повесть хороша, прочел я ее в один раз, как и предыдушую, и по­
лучил одинаковое удовольствие ...»
Но так как автор не удовольствовался одной похвалой, то вскоре
он получил от А. П. другое письмо:
«Вы хотите, чтобы я говорил только о недостатках, и этим ста­
вите меня в затруднительное положение. В этой повести недостат-
386

Воспоми11а11ия
ков нет, и если можно не согл ашаться, то лишь с особенностями ее,
некоторыми . Например, героев своих, актеров, вы трактуете по
старинке, как трактовались они уже лет сто всеми писавшими о
них, - ничего нового . Во-вторых, в первой гл аве вы заняты опи­
санием наружностей - опять-таки по старинке, описанием, без ко­
торого можно обойтись . Пять определенно изображенных наруж­
ностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность.
Бритые актеры похожи друг на друга, к ак ксендзы, и остаются по­
хожими, к ак бы старательно вы ни изображали их. В -третьих, гру­
боватый тон, излишества в изображении пьяных. Вот и все, что я
могу вам сказать в ответ на ваш вопрос о недостатках; больше уж
ничего придумать не могу» .
К тем из писателей, с которыми у него возникала хоть к акая­
нибудь духовная связь, он всегда относился бережно и вниматель­
но. Никогда он не упускал случая сообщить известие, которое, он
знал, будет приятно или полезно.
«Д орогой К" - писал он одному знакомому, - сим извещаю
вас, что вашу повесть читал Л. Н . Толстой и что она ему очеиь по­
нравилась. Будьте добры, пошлите ему вашу книжку по адресу:
Кореиз, Таврич. губ" и в загл авии подчеркните рассказы , которые
вы находите луч шими, чтобы он, читая, начал с них. Или книжку
пришлите мне, а я уж передам ему» .
К пишущему эти строки он также проявил одн ажды милую
любезность, сообщив письмом, что в «Словаре русского языка»,
издаваемом Академией наук, в шестом выпуске второго тома, ко­
торый (то есть выпуск) я сегодня получил , показались, наконец и
Вы. Так, на странице такой-то и т. д.».
Все это, конечно, мелочи, но в них сквозит так много участия и
заботливости, что теперь, когда нет уже больше этого изумитель­
ного художника и прекрасного человека, его письма приобретают
значение какой-то далекой, невозвратимой ласки.
- Пишите, пишите как можно больше, - говорил он начинаю­
щим беллетристам. - Не беда, если у вас не совсем выходит. Потом
будет выходить лучше. А гл авное - не тратьте понапрасну молодо­
сти и упругости: теперь вам только и работать . Смотрите: вот вы
пишете чудесно, а лексикон у вас маленький. Нужно набираться слов
и оборотов, а для этого необходимо писать каждый день.
И он сам неустанно работал над собой, об огащая свой прелест­
ный, разнообразный язык отовсюду: из разговоров, из сл оварей ,
из каталогов, из ученых сочинений, из священных книг. Запас слов
у этого молчаливого человека бьm необычайно громаден .
387

А. И. Куприн
-
Слушайте: ездите почаще в третьем классе, - советовал
он. - Я жалею, что болезнь мешает мне теперь ездить в третьем
классе . Там иногда услышишь замечательно интересные вещи.
Удивлялся он также тем писателям, которые по целым годам не
видят ничего , кроме соседнего брандмауэра из окон своих петерr
бургских кабинетов . И часто он говорил с оттенком нетерпения:
-
Не понимаю, отчего вы - молодой , здоровый и своб од­
ный - не поедете, например, в Австралию (Австралия бьша поче­
му-то его излюбленной частью света) или в Сибирь? Как только
мне станет получше, я непременно опять поеду в Сибирь. Я там
бьш, когда ездил на Сахалин. Вы и представить себе не можете,
батенька, какая это чудесная страна. Совсем особое государство .
Знаете, я убежден, что Сибирь когда-нибудь совершенно отделит­
ся от России, вот так же, как Америка отделилась от метрополии .
Поезжайте же, поезжайте туда непременно".
- Отчего вы не напишете пьесу? - спрашивал он иногда . -
Да напишите же, в самом деле . Каждый писатель должен написать,
но крайней мере, четыре пьесы.
Но тут же он соглашался, что драматический род сочинений
теряет с каждым днем интерес в наше время. <<драма должна или
выродиться совсем, или принять совсем новые, невиданные фор­
мы, - говорил он. - Мы себе и представить не можем, чем будет
театр через сто лет» .
Бывали у А. П. иногда маленькие противоречия, которые в нем
казались особенно привлекательными и в то же время имели глубо­
кий внутренний смысл. Так было однажды с вопросом о записных
книжках. Чехов только что с увлечением убеждал нас не обращаться
к их помощи, полагаясь во всем на память и на воображение. «Круп­
ное само останется, - доказывал он, - а мелочи вы всегда изобре­
тете или отыщете». Но вот спустя час кто-то из присутствующих,
прослуживший случайно год на сцене, стал рассказывать о своих
театральных впечатлениях и, между прочим, упомянул о таком слу­
чае. Идет дневная репетиция в садовом театре маленького провин­
циального городка. Первый любовник, в шляпе и в клетчатых пан­
талонах, руки в карманах, расхаживает по сцене, рисуясь перед слу­
чайной публикой, забредшей в зрительную залу. Энженю-комик, его
«театральная» жена, тоже находившаяся на сцене, обращается к нему:
«Саша, как это ты вчера напевал из «Паяцев»? Насвищи, пожалуй­
ста». Первый любовник поворачивается к ней, медленно меряет ее с
ног до головы уничтожающим взором и говорит жирным актерским
голосом: «Что-о? Свистать на сцене? А в церкви ты будешь свис­
тать? Так знай же, что сцена - тот же храм!»
388

Воспом и11а11ия
После этого рассказа А. П . сбросил пенсне, откинулся на спинку
кресла и захохотал своим громким, ясн ым смехом. И тотчас же полез
в боковой ящик стола за записной книжкой. «Постойте, постойте, как
вы это рассказывали? Сцена - это храм?..» И записал весь анекдот.
В сущности, даже и противоречия во всем этом не бьmо, и сам
А. П . потом объяснил это: «Не надо записывать сравнений, метких
черточек, подробностей, картин природы - это должно появиться
само собой, когда будет нужно. Но голый факт, редкое имя, техничес­
кое название надо занести в книжку - ин аче забудется, рассеется» .
Нередко вспоминал Чехов те тяжелые минуты, которые ему
доставляли редакции серьезных журналов до той поры, пока с лег­
кой руки «Северного вестника» он не завоевал их окончательн о.
- В одном отношении вы все должны быть мне благодарны, -
говорил он молодым писателям. - Это я открыл путь для авторов
мелких рассказов. Прежде, бывало, принесешь в редакцию руко­
пись, так ее даже читать не хотят. Только посмотрят с пренебреже­
нием . «Что? Это называется - произведением? Да ведь это коро­
че воробьиного носа. Нет, нам таких штучек не надо». А я вот до­
бился и другим указал дорогу. Да это еще что, так ли со мной обра­
щались ! Имя мое сделали нарицательным. Так и острили, бывало:
«Эх вы, Чеховы!» Должно быть, это бьmо смешно».
Антон Павлович держался высокого мн ения о современной
литературе, то есть, собственно говоря, о технике теперешнего пись­
ма. «Все нынче стали чудесно писать, плохих писателей вовсе нет, -
говорил он решительным тоном. - И оттого-то теперь все труд­
нее становится выбиться из неизвестн ости. И знаете, кто сделал
такой переворот? Мопассан . Он, как художник слова, поставил та­
кие огромные треб ования, что писать по старинке сделалось уже
больше невозможным. Попробуйте-ка вы теперь перечитать неко­
торых наших классиков, ну хоть Писемского, Григоровича или
Островского, нет, вы попробуйте только, и увидите, какое это все
старье и общие места. Зато возьмите, с другой стороны, наших де­
кадентов. Это они лишь притворяются больными и безумными, -
они все здоровые мужики . Но писать - мастера».
В то же время он требовал от писателей обыкновенных житейс­
ких сюжетов, простоты изложения и отсутствия эффектных коле­
нец. «Зачем это писать, - недоумевал он, - что кто-то сел на под­
водную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то при­
мирения с людьми, а в это время его возлюбленная с драматичес­
ким воплем бросается с колокольни? Все это неправда, и в действи­
тельности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр
389

А. И. Куприн
Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все. И потом, зачем
эти подзаголовки : психический этюд, жанр, новелла? Все это одни
претензии . Поставьте заглавие попроще, - все равно, какое при­
дет в голову, - и больше ничего . Также поменьше употребляйте
кавычек, курсивов и тире - это манерно».
Еще учил он, чтобы писатель оставался равнодушен к радос­
тям и огорчениям своих героев. «В одной хорошей повести, - рас­
сказывал он, - я прочел описание приморского ресторана в боль­
шом городе . И сразу видно, что автору в диковинку и эта музыка, и
электрический свет, и розы в петлицах, и что он сам любуется на
них. Так - нехорошо. Нужно стоять вне этих вещей, и хотя знать
их хорошо, до мелочи, но глядеть на них как бы с презрением, сверх.у
вниз. И выйдет верно».
VIII
Сын Альфонса Доде в своих воспоминаниях об отце упоминает
о том, что этот талантливый французский писатель полушутя на­
зывал себя «продавцом счастья». К нему постоянно обращались
люди разных положений за советом и за помощью, приходили со
своими огорчениями и заботами, и он, уже прикованный к креслу
неизлечимой, мучительной болезнью, находил в себе достаточно
мужества, терпения и любви к человеку, чтобы войти душой в чу­
жое горе, утешить, успокоить и ободрить.
Чехов, конечно, по своей необычайной скромности и по отвра­
щению к фразе, никогда не сказал бы о себе ничего подобного, но
как часто приходилось ему выслушивать тяжелые исповеди, помо­
гать словом и делом, протягивать падающему свою нежную и твер­
дую руку. В своей удивительной объективности стоя выше част­
ных горестей и радостей, он все знал и видел. Но ничто личное не
мешало его проникновению. Он мог быть добрым и щедрым, не
любя, ласковым и участливым - без привязанности, благодете­
лем - не рассчитывая на благодарность . И в этих чертах, которые
всегда оставались неясными для его окружающих, кроется, может
быть, главная разгадка его личности .
Пользуясь позволением одного моего друга, я приведу коро­
тенький отрывок из чеховского письма. Дело в том, что этот чело­
век переживал большую тревогу во время первой беременности
горячо любимой жены и, по правде сказать, порядочно докучал
А. П. своей болью. И вот Чехов однажды написал ему:
390

Воспоми11т1ия
«Скажите вашей жене, чтобы не беспокоилась, все обойдется
благополучно . Роды будут продолжаться часов 20, а потом насту­
пит блаженнейшее состояние, когда она будет улыбаться, а вам
будет хотеться плакать от умиления. 20 часов - это обыкновен­
ный maximum для первых родов».
Какое тонкое внимание к чужой тревоге слышится в этих не­
многих, простых строчках. Но еще характернее то, что когда впос­
ледствии, уже сделавшись счастливым отцом, этот мой приятель
спросил, вспомнив о письме, откуда Чехов так хорошо знает эти
чувства, А . П. ответил спокойно, даже равнодушно:
- Да ведь, когда я жил в деревне, мне же постоянно приходи­
лось принимать у баб. Все равио - и там такая :J1Ce радость.
Если бы Чехов не бьш таким замечательным писателем, он бьш
бы прекрасным врачом. Доктора, приглашавшие его изредка на
консультации, отзывались о нем, как о чрезвычайно вдумчивом
наблюдателе и находчивом, проницательном диагносте. Да и не
бьшо бы ничего удивительного в том, если бы его диагноз оказался
совершеннее и глубже диагноза, поставленного какой-нибудь мод­
ной знаменитостью. Он видел и слышал в человеке - в его лице,
голосе, походке - то, что бьшо скрыто от других, что не поддава­
лось, ускользало от глаза среднего наблюдателя.
Сам он предпочитал советовать, в тех редких случаях, когда к
нему обращались, средства испытанные, прость1е, по преимуществу
домашние. Между прочим, чрезвычайно удачно лечил он детей.
Верил он в медицину твердо и крепко, и ничто не могло пошат­
нуть этой веры. Помню я, как однажды он рассердился, когда кто­
то начал свысока третировать медицину по роману Золя «Доктор
Паскаль».
- Золя ваш ничего не понимает и все выдумывает у себя в ка­
бинете, - сказал он, волнуясь и покашливая. - Пусть бы он по­
ехал и посмотрел, как работают наши земские врачи и что они де­
лают для народа.
И кто же не знает, какими симпатичными чертами, с какой лю­
бовью сквозь внешнюю жестокость и как часто описывал он этих
чудных тружеников, этих неизвестных и незаметных героев, созна­
тельно осуждающих свои имена на забвение? Описывал, даже не
щадя их.
391

А.И. Куприн
IX
Есть изречение: смерть каждого человека на него похожа. Не­
вольно вспоминаешь его, когда думаешь о последних годах жизни
Чехова, о последних его днях, даже о последних минутах. Даже в
самые его похороны судьба внесла, по какой-то роковой последо­
вательности, много чисто чеховских черт.
Боролся он с неумолимой болезнью долго, страшно долго, но
переносил ее мужественно, просто и терпеливо, без раздражения,
без жалоб, почти без слов . За последнее время лишь мимоходом,
небрежно упоминает он в письмах о своем здоровье. «Здоро,вье мое
поправилось, хотя все еще хожу с компрессом ".», «Только что пе­
ренес плеврит, но теперь мне лучше" .», «Здоровье мое неважно ".
пишу понемногу".»
Не любил он говорить о своей болезни и сердился, когда его
расспрашивали. Только, бывало, и узнаешь что -нибудь от Арсе­
ния. «Сегодня утром очень плохо бьшо - кровь шла», - скажет
он шепотом, покачивая головой. Или Евгения Яковлевна сообщит
по секрету с тоской в голосе:
- А сегодня Антоша опять всю ночь ворочался и кашлял . Мне
через стенку все слышно.
Знал ли он размеры и значение своей болезни? Я думаю, знал,
но бестрепетно, как врач и мудрец, глядел в глаза надвигавшейся
смерти . Бьши разные мелкие обстоятельства, указывавшие на это .
Так, например, одной даме, жаловавшейся ему на бессонницу и
нервное расстройство, он сказал спокойно, с едва лишь уловимым
оттенком покорной грусти :
- Видите ли: пока у человека хороши легкие - все хорошо.
Умер он просто, трогательно и сознательно. Говорят, последние
его слова бьши: «lch sterbe!» • И последние его дни бьши омрачены
глубокой скорбью за Россию, бьши взволнованы ужасом крово­
пролитной, чудовищной японской войны."
Точно сон, припоминаются его похороны. Холодный, серень­
кий Петербург, путаница с телеграммами, маленькая кучка народа
на вокзале, «вагон для устриц», станционное начальство, никогда
не слыхавшее о Чехове и видевшее в его теле только железнодо­
рожный груз" . Потом, как контраст, Москва, стихийное горе, ты­
сячи точно осиротевших людей, заплаканные лица. И , наконец,
• Я умираю! (ием.)
392

Воспоми11а11ия
могила на Новодевичьем кладбище, вся заваленная цветами, ря­
дом со скромной могилой «вдовы казака Ольги Кукаретниковой».
Вспоминается мне панихида на кладбище на другой день после
его похорон. Бьш тихий июльский вечер, и старые липы над могила­
ми, золотые от солнца, стояли не шевелясь. Тихой, покорной грустью,
глубокими вздохами звучало пение нежных женских голосов. И бьшо
тогда у многих в душе какое-то растерянное, тяжелое недоумение.
Расходились с кладбища медленно, в молчании. Я подошел к
матери Чехова и без слов поцеловал ее руку. И она сказала уста­
лым, слабым голосом:
- Вот горе-то у нас какое ... Нет Антоши ...
О, эта потрясающая глубина простых, обыкновенных, истинно
чеховских слов! Вся громадная бездна утраты, вся невозвратимость
совершившегося события открьшась за ними . Нет! Утешения здесь
бьши бы бессильны. Разве может истощиться, успокоиться горе тех
людей, души которых так близко прикасались к великой душе из­
бранника?
Но пусть облегчит их неутолимую тоску сознание, что их горе -
и наше общее горе. Пусть смягчится оно мыслью о незабвенности, о
бессмертии этого прекрасного, чистого имени. В самом деле: прой­
дут годы и столетия, и время сотрет даже самую память о тысячах
тысяч живущих ныне людей . Но далекие грядущие потомки, о счас­
ти
и
которых с такой очаровательной грустью мечтал Чехов, произ­
несут его имя с признательностью и с тихой печалью о его судьбе.
1904
393

А. И. Куприн
ПАМЯТИ А. И . БОГДАНОВИЧА
Существует прекрасный, полный героической трогательности
рассказ об одном адъютанте Наполеона. В разгаре сражения он
подскакал к императору, пославшему его с каким-то поручением,
сделал точный , спокойный доклад, но вдруг начал бледнеть и ша­
таться в седле . «Etes vous Ыesse, monsieur?» - спросил Наполеон .
«Pardon, Sir, je suis mort» · , - ответил офицер и упал мертвым на
шею коня.
Мне вспоминается этот рассказ, когда я думаю о последних днях
и о смерти Ангела Ивановича Богдановича. До тех пор пока бьша
возможность держаться на ногах, он мужественно отдавал журна­
лу последние крохи жизненной энергии, преодолевая давнишнюю
тяжкую болезнь, страдания от которой стали под конец невозмож­
но жестокими. Оставив редакцию, он в тот же день слег в постель и
через несколько недель умер.
Однажды вечером, вот уже год тому назад, я застал его в редак­
ции. Он бьш один и сидел за корректурой, нагнувшись, совсем при­
близив к листу свои слабые глаза в темных очках. Низко опущен­
ный абажур лампы оставлял всю комнату в зеленоватом сумраке,
но в светлом круге, падавшем на стол, особенно четко выделялся
прямой пробор мягких волос, бледное, бескровное, исхудалое лицо,
светлая бородка, заостренная книзу, и сухая белая рука, нервно чер­
тившая на полях корректурные знаки . Помню, меня поразил тогда
его голос; прежде такой отрывистый , решительный, несколько су­
ховатый, - он звучал теперь глухо и грустно, с какой-то новой ,
непривычной , кроткой медлительностью. Тишина, усталость, бо­
лезнь и близкая смерть веяли в этот безмолвный вечерний час над
его склоненной головой .
Может быть, мало найдется людей , которых судьба преследо­
вала бы с таким ожесточенным постоянством, как Богдановича. В
ранней молодости - суровые бедствия студенческой жизни, безы­
менная, самоотверженная, не ждущая признания и не ищущая бла­
годарности борьба за освобождение народа, и за нею полицейская
травля, обыски, ужасы военного суда восьмидесятых годов, кре­
пость и ссьшка; позднее - тяжелая, скудно оплачиваемая, изматы­
вающая душу работа в провинциальной прессе; еще позднее - де­
сять лет огромной журнальной деятельности в свирепую эпоху го-
• - Вы ранены, сударь? - Простите, ваше величество, я мертв (фраиц.) .
394

Воспоми11а11ия
пения на печать и - что еще хуже! - в пресловутую эпоху свобо­
ды печати . Цензурные условия и политическое прошлое принуж­
дали Богдановича скрываться за скромными инициалами А . Б . и
таким образом отказаться даже от того удовлетворения авторско­
му самолюбию, которое так невинно и понятно, а для Ангела Ива­
новича было так заслуженно .
Но маленький , худой, бледный человек, обладавший несокру­
шимой волей, твердо шел вперед наперекор судьбе. Он достиг мно­
гого : скромные инициалы привлекли круг отзывчивых и благодар­
ных читателей, имя Богдановича приобрело надлежащий вес и зна­
чение в литературном мире, счастливая семейная жизнь обещала
отдых и спокойствие. Тогда судьба нанесла последний , уже непоп­
равимый удар - мучительную, неизлечимую, затяжную болезнь -
последствие крепостного заключения и суровой борьбы за жизнь.
Никогда и никто из нас не слыхал от него ни одной жалобы. На
вопросы о здоровье он отвечал точно вскользь, коротко и небреж­
но, куда-то в сторону, прекращая этим дальнейшее любопытство
или участие. Точно так же никогда он не говорил ни слова о себе
самом, о своей жизни или о личных делах . Даже обычное, так из­
любленное людьми местоимение <<Я» он заменил в разговорах с со­
трудниками собирательным редакционным «мы».
Вообще я не знал более молчаливого человека, чем Богданович,
и думаю, что немногословность его проистекала равномерно как из
серьезной замкнутости сильного, трезвого и осторожного характе­
ра, так и от долголетней привычки к упорной кабинетной работе.
На редакционных собраниях он подолгу не произносил ни одного
слова, слушая или делая вид, что слушает, вертя в это время в паль­
цах карандаш или нервно покручивая в одну сторону кончик боро­
ды . Но, когда ему приходилось высказываться, он говорил сжато и
быстро, никогда не останавливаясь ни на мгновение для подыска­
ния слова. В эти короткие минуть� он не позволял перебивать себя .
Он произносил спокойно: «Виноват, я сейчас кончу», и продолжал
свою речь оттуда, где остановился, с той непоколебимой деловой
логичностью, ясностью изложения и знанием вопроса, которым труд­
но бывало противостоять. Перед большой же публикой он, насколь­
ко я знаю, никогда не выступал, боясь за свои нервы .
Работоспособность его была поразительна. О н читал в рукопи­
сях статьи почти по всем отделам журнала, держал их корректуры,
вел громадную деловую переписку, принимал известных авторов,
а также дебютантов в литературе, что, между прочим, одинаково
395

А. И .Куприн
трудно, длительно и неудобно, писал рецензии и критические ста­
тьи, распределял материал для очередной книжки, сносился с ти­
пографией , торопил брошюровочную. Казалось, в нем жила какая­
то ненасытная потребность заваливать себя сверх головы работой.
Кто -то сказал про него в шутку: если бы у Богдановича оставалось
время, он бы сам набирал статьи, верстал их и печатал .
Как настоящий беспримерный труженик, он не терпел празд­
ной болтовни и высоко ценил деловое время. Поэтому разговоры
его с авторами отличались лаконичностью. Если писатель во что
бы то ни стало жаждал прочесть ему немедленно же, вслух, свою
повесть размером в три-четь1ре печатных листа, - он говорил ко­
ротко, но твердо: «Оставьте здесь рукопись, мы сами прочтем».
Возвращая статью автору-неудачнику, он говорил: «Это нам не
подходит», а на настойчивые просьбы сказать откровенно, почему
именно не подходит, он наконец отвечал с серьезной, деловой от­
кровенностью: «Потому что плохо написано». Авторов-графома­
нов и болезненно обидчивых дам-романисток он избегал, как огня.
Такой образ действия очень понятен со стороны, но совершенно
непонятен авторам, и вот о Богдановиче попшо ходячее мнение, как
о человеке с угловатым, нетерпеливым и высокомерным характером,
на что, впрочем, он не обращал никакого внимания. Однако он один
из первых приветствовал исключительные таланты Горького и Анд­
реева и восприял от купели юношеские произведения многих бел­
летристов, пользующихся теперь большой известностью, а тогда­
робких, застенчивых, уступчивых и признательных новичков. Те ,
кому следует, поймут меия . Правда, он никогда не нежничал, не
льстил, не предсказывал писателю будущности, не распределял мест
в литературном пантеоне. Он просто говорил: <Это нам подходит»,
или: «Ваша рукопись сдана в набор». Эту краткость и сухость тоже
относят на счет его нелюдимости, мизантропии, самомнения и так
далее. А между тем это бьша только привычная манера делового и
страшно занятого человека. Я утверждаю, что под его внешней хо­
лодной и сухой манерой обращения таилась истинная, сердечная
привязанность к носителям даже незначительных талантов. Для него
бывало большой радостью, когда «наШ>> сотрудник попадал в книж­
ки «Знания», получая таким образом некоторый патент на экзамен,
выдержанный во второй класс. И - хотя это всегда отзывалось впос­
ледствии проигрышем для журнала - он всячески содействовал,
насколько это от него зависело, тому, чтобы экзаменующийся полу­
чил удовлетворительный балл и бьш принят.
396

Воспоми11а11ия
Но бьши два предмета его постоянных волнений и нежной за­
ботливости - это «наш журнал» и «наш читатель». Оба они бьши
для А . И . реальными, почти живыми существами . Им он отдавал
всю свою душу, о них думал с утра до вечера, ради них усугублял
свою осторожную недоверчивость испытанного журналиста. По­
этому он и бывал так упрямо беспощаден к перебежчикам, к лю­
дям с подмоченной репутацией, к писателям-флюгерам, готовым
писать как, где и что угодно: здесь его антипатии стояли незыбле­
мой стеной. Наконец - и только при нарушении интересов люби­
мого журнала - на Богдановича изредка, раза два-три в год, на­
ходили припадки настоящей, не знающей границ ярости, тем более
страшной , что она оттенялась всегдашним спокойствием. В одном
из подобных настроений Богданович однажды так объяснился с
придирчивым цензором, что редакция журнала с этой поры не ре­
шалась более утруждать его объяснениями по делам печати. Беско­
рыстный джентльмен, уступчивый в вопросах денежных и издатель­
ских, он становился деспотичным и вспьшьчивым, когда дело каса­
лось репутации и чести его знамени - журнала.
Несмотря на громадный труд по журналу, Ангел Иванович чи­
тал поразительно много и, что еще дороже, обладал исключитель­
ною памятью, в которой множество самых разнообразных знаний
укладывалось легко и в порядке. Никто легче его не обличал пла­
гиаторов . Это бьш настоящий энциклопедический ум, живой спра­
вочник, в котором умещались даже такие сведения, которые бьши
совсем далеки от специального медицинского образования Ан. И -
ча и от его писательской профессии. Он удивлял иногда точными
обширными познаниями в военном искусстве, в конском и атлети­
ческом спорте, в православном богослужении, хотя сам бьш като­
ликом, в естественных науках, в математике, в медицине, в исто­
рии, в музыке, в политической экономии, в живописи и во многом
другом. Но мнения свои он высказывал всегда кратко и притом в
самой скромной форме: «Если я не ошибаюсь ...», «насколько по­
мню...», «как мне кажется».
Многим из знавших Богдановича лишь издали, поверхностно,
покажется невероятным, что бы этот болезненный, глубоко серьез­
ный , молчаливый человек мог страстно любить наиболее яркие,
самые цветные стороны жизни . Еще за пять лет до своей смерти он
неизменно ходил смотреть откуда-то с Канавки на военные майс­
кие парады и совершенно искренне, даже наивно восхищался голо­
сом дьякона Малинина на Смоленском кладбище во время заупо-
397

А. И. Куприн
койной обедни по В . П. Острогорском. Он с удовольствием, в виде
отдыха, читал Шерлока Холмса, Дюма-отца и вообще романы с
приключениями; он был поклонником физического здоровья, мус­
кульной силы, ловкости, красоты, нормальной чувственности, от­
ваги, легендарного героизма и переносил эти симпатии на свои суж­
дения о литературе. Я помню, как трогательно, наивно и смешно, с
необыкновенной серьезностью он отозвался заочно об одном ро­
манисте, принесшем в журнал свое произведение: «Роман так себе,
мы его напечатаем, но ужасно жалко, что автор такой плюгавый
на вид». Яркость и сочность красок, здоровая и простая художе­
ственность, сила изображения и меткость взгляда б олее всего
прельщали его в произведениях беллетристики.
Но болезнь и усталость брали свое, все более суживая круг лич­
ной жизни. За последний год мы ни разу не видали даже тени улыбки
на строгом лице Богдановича. В обращении его с людьми прогляды­
вала утомленность и сумрачная, но мягкая грусть . Журнальные не­
взгоды, вроде колебаний подписки, неизбежных внутренних неуря­
диц, административных нападок и так далее, уже не возбуждали в
нем, как раньше, мгновенных , хотя и редких взрывов негодования -
он принимал их с покорной тоской, затаенной под внешней выдер­
жанной холодностью. И самая политическая ненависть, прежде так
гл убоко возмущавшая и колебавшая его усталую душу, под конец
улеглась и устоялась в бесповоротное презрение и молчаливую брез­
гли вость. Угадывал ли он, предчувствовал ли свой близкий конец?
Никто из нас не сумеет оmетить на это, потому что никого он не
пускал в свою замкнутую душу. Но до последних минут главным
центром его сознания, важнейшим интересом его угасавшей жизни
были все те же два одухотворенные в его глазах сущесmа - «наш
журнал» и «наш читатель» . Им он остался верен до смерти.
Храбрый солдат покидает свой пост только тогда, когда из его
рук само вываливается знамя и глаза заволакивает холодный ту­
ман. Преклонимся перед этим образом героизма. Но также снимем
шляпы и опустим головы перед ежедневным, незаметным, буднич­
ным самоотвержением, идущим вплоть до могилы . Это я говорю
тому читателю, на служение которому Богданович сжег свою жизнь.
1907
398

Воспомииаиия
ПАМЯТИ Н. Г. МИХАЙЛОВСКОГО (ГАРИНА)
(Читатю тю вечере, посвящеттом памяти
Н. Г Михайловского)
Вопреки обыкновению всех воспоминателей я не могу похвас­
таться ни близкой дружбой с покойным Николаем Георгиевичем,
ни долголетним знакомством с ним, ни знанием интимных сторон
его жизни . Но мне хочется уловить и передать в немногих словах те
живые черты, которые остались в моей памяти от нескольких встреч
с этим человеком необычайно широкой души, красивого, свобод­
ного таланта и редкого изящества .
Странно-многозначительны, почти фатальны по сопоставле­
нию, бьши - моя первая встреча с ним и последняя .
Познакомился я с Н . Г . Михайловским в расцвете его кипучей
деятельности, в дни счастливых, удачных начинаний и грандиоз­
ных планов, в пору особенного блеска и плодовитости его таланта.
Это бьшо в Ялте, весною, на даче С . Я . Елпатьевского, на большой
белой террасе, которая точно пл авала над красивым гористым
южным городом, над темными узкими кипарисами и над веселым
голубым морем. Был сияющий, радостный, великолепный день .
Издалека, из городского сада, доносились бодрые звуки медного
оркестра. Легкие турецкие кочермы и фелюги лениво покачивались,
точно нежась в малахитовой воде бухты. Сладко благоухали тяже­
лые синие гроздья цветущей глицинии. И во многолюдном обще­
стве, со бравшемся за завтраком на белой террасе в этот веселый
полдень, было какое-то праздничное веселье, сверкал молодой ,
яркий смех, кипела беспричинная, горячая радость жизни .
Тут присутствовало несколько писателей , два художника, на­
чинающая художница, очень известная певица, два марксиста -
оба, точно по форме, в пенсне, в синих блузах, подпоясанных ко­
жаным кушаком, и в широкополых войлочных шляпах, - местный
помещик-винодел с женою, оба красивые, молодые, несколько ин­
женеров-практикантов и еще кто-то из совсем зеленой , смешливой
непоседливой молодежи .
И я отлично помню, как вошел Николай Георгиевич . У него
была стройная, худощавая фигура, решительно-небрежные, быст­
рые, точные и красивые движения и замечательное лицо, из тех лиц,
которые никогда потом не забываются . Всего пленительнее бьш в
399

А. И. Куприн
этом лице контраст между преждевременной сединой густых вол­
нистых волос и совсем юношеским блеском живых, смелых, пре­
красных, слегка насмешливых глаз - голубых, с большими черны­
ми зрачками . Голова благородной формы сидела изящно и легко
на тонкой шее, а лоб - наполовину белый, наполовину коричне­
вый от весеннего загара - обращал внимание своими чистыми,
умными линиями.
Он вошел и уже через пять минут овладел разговором и сделал­
ся центром общества. Но видно бьmо, что он сам не прилагал к
этому никаких усилий . Таково было обаяние его личности, прелесть
его улыбки, его живой, непринужденной, увлекательной речи.
В эту пору Николай Георгиевич бьш занят изысканием для пост­
ройки электрической железной дороги через весь Крымский полуос­
тров, от Севастополя до Симферополя через Ялту. Этот огромный
план давно уже привлекал внимание инженеров, но никогда не вы­
ходил из области мечтаний . Михайловский первый вдохнул в него
живую душу и по чести может быть назван его ощом и инициато­
ром. Он нередко говорил своим знакомым, полушутя-полусерьезно,
о том, что постройка этой дороги будет для него лучшим посмерт­
ным памятником и что два лишь дела он хотел бы видеть при своей
жизни оконченными: это - электрический путь по Крыму и повесть
«Инженеры». Но -увы! - первое начинание бьmо прекращено вне­
запной паникой японской войны, а второе - смертью.
Каким он бьm инженером-строителем, я не знаю. Но специали­
сты уверяют, что лучшего изыскателя и инициатора - более на­
ходчивого, изобретательного и остроумного - трудно себе пред­
ставить. Его деловые проекты и предположения всегда отличались
пламенной, сказочной фантазией , которую одинаково трудно бьmо
как исчерпать, так и привести в исполнение. Он мечтал украсить
путь своей железной дороги гротами, замками, башнями, построй­
ками в мавританском стиле, арками и водопадами, хотел извлечь
электрическую энергию из исторической Черной речки и действи­
тельно думал создать беспримерный волшебный памятник из про­
стого коммерческого предприятия.
Таким он бьm во все свои дни . Веселый размах, пьmкая, нетер­
пеливая мысль, сказочное, блестящее творчество. Этот человек про­
вел яркую, пеструю, огромную жизнь . Он - то бывал мил
л
ионе­
ром, то сидел без копейки денег, в долгах. Он исколесил всю Рос­
сию, участвовал в сотнях предприятий , богател, разорялся и по­
всюду оставлял золотые следы : следы своей необузданной, кипя­
щей мысли и своих денег, которые лились у него между пальцами.
400

Воспоми11а11ия
По какому-то особенному свойству души он не умел отказы­
вать ни в одной просьбе, и этим широко пользовались все, кому
действительно бьm а нужда и кому просто бьmо не лень . И эта чер­
та в нем происходила не так от беспорядочной широты натуры,
как от сердечной, теплой, истинной доброты. О н умер совершен­
ным бедняком, но для всех, близко его знавших, не тайна, что неза­
долго до смерти он сам, по личному почину, предложил и отдал
около десяти тысяч на одно идейное дело.
Но часто, очень часто среди этих жизненных перемен он меч­
тал со вздохом о том, какое бьmо бы для него счастие, если бы он
мог навсегда развязаться со всеми делами, проектами и постройка­
ми и отдаться целиком единственному любимому делу - литера­
туре . Ее одну он любил всей своей душой, любил с трогательной
нежностью, скромно и почтительно . Два месяца спустя после на­
шего знакомства я провел несколько вечеров у него в Кастрополе,
где бьm сосредоточен его инженерный штаб , и мы неоднократно
говорили с ним на литературные темы. Я должен сказать, что ни у
одного из писателей я не встречал такого бескорыстия, такого от­
сутствия зависти и самомнения, такого благожелательного, род­
ственного отношения к со братьям по искусству.
Мне ярко памятны эти дни в Кастрополе на берегу моря . К обе­
ду и ужину все инженеры и студенты вместе с Н. Г - чем и его се­
мьей сходились к общему столу в длинную аллею, сплетенную из
виноградных лоз. Отношения у Н. Г - ча ко всем товарищам, на­
чиная с главного помощника и кончая последним чертежником или
конторщиком, бьm и одинаково простъ1 , дружественны и приятны,
с легким оттенком добродушной шутки . Помню одну характерную
мелочь. Среди младших товарищей Михайловского бьm а одна ба­
рышня с дипломом инженера. О на только что приехала из Пари­
жа, окончив Ecole des Ponts et Chausses •. И бьmа, кажется, первой
женщиной в России, исполнявшей инженерные работы. Она бьmа
очень мила, застенчива, трудолюбива, носила широкие шаровары ,
но работа в горах, на солнечном припеке, давалась ей с трудом .
Надо сказать - дело прошлое, - инженеры порядочно-таки тра­
вили как ее, так и вообще высший женский труд - и травили не
всегда добродушно. И я часто бывал свидетелем, как Н. Г - ч умел
мягко, но настойчиво прекращать эти шутки, когда замечал, что
они причиняют боль этой барышне.
* школу дорожных инженеров (франц. )
401

А. И. Куприн
По вечерам мы долго, большим общесrвом, сидели у него на бал­
коне, не зажигая огня, в темных сумерках, когда кричали цикады, бла­
гоухала белая акация и блестели при луне листья магнолий. И вот тут­
то иногда Н. Г . импровизировал свои прелестные детские сказки. Он
говорил их тихим голосом, медленно, с оттенком недоумения, как рас­
сказывают обыкновенно сказки детям. И мне не забыть никогда этих
очаровательных минут, когда я присутствовал при том, как ро:ящает­
ся мысль и как облекается она в нежные, изящные формы.
Повторяю, я мало знал покойного писателя. К тому немногому,
что я сказал, я могу прибавить, что Н. Г. б есконечно любил детей.
Несмотря на то, что у него бьшо одиннадцать своих ребятишек, он с
настоящей, истинно отеческой лаской и вниманием относился и к
трем своим приемным детям. Он любил цветы, музыку, красоту сло­
ва, красоту природы, женскую нежную красоту. У него - современ­
ного литератора - бьша душа эллина. Лишь что-нибудь исключи­
тельно пошлое, вульгарное, мещанское могло внести в его всегдаш­
нюю добродушную легкую насмешку злобу и презрение.
Таков он бьm в то лето, перед в ойною. Затем я видел его мель­
ком раза три-четыре: на железной дороге, в гостях, где-то на лите­
ратурных собраниях, но ни разу больше мне не удавалось разгова­
ривать с ним. Но последняя наша встреча потрясла меня своей не­
ожиданностью.
Это было зимою. Я присутствовал на вечере, в о бществе писа­
телей и художников, в помещении издательства «Шиповнию>. Го­
ворили, что и Гари н должен прийти немного позднее; но раньше
он предполагал зайти на несколько минут в редакцию какой -то га­
зеты, помещавшейся в том же доме, этажом выше. И вот вдруг при­
ходит сверху растерянный слуга и говорит, что Михайловский умер
скоропостижно в редакции . Я пошел туда. Он лежал на диване,
лицом вверх, с закрытыми тяжелыми, темными веками . Лицо его
точно п остарело без этих живых, молодых глаз, но бьшо таинствен­
но-прекрасно и улыбалось вечной улыбкой знания.
Пожилая дама сидела у него в ногах и без слов, неподвижно и молча
глядела ему в лицо, точно разговаривая с ним мысленно. Я пожал его
руку. Она бьша холодна и тверда. И - помню - сознавая его смерть
умом, я никак не мог понять сердцем, почему холод и оцепенение смер­
ти овладели именно этим живым, энергичным телом, этой пьшкой
творческой мыслью, этой изящной, избранной душой.
1908
402

Воспоми11а11ия
О ТОМ, КАК Я ВИДЕЛ ТОЛСТОГО НА
ПАРОХОД Е «СВ. НИКОЛАЙ»
(Читатю 12 октября 1908 г. иа вечере имеии Толстого
в Теиишевской зале)
Не так давно я имел счастье говорить с человеком, который в
раннем детстве видел Пушкина. У него в памяти не осталось ничего,
кроме того, что это бьm блондин, маленького роста, некрасивый,
вертлявый и очень смущенный тем вниманием, которое ему оказы­
вало общество. Уверяю вас, что на этого человека я глядел, как на
чудо. Пройдет лет пятьдесят - шестьдесят, и на тех людей, которые
видели Толстого при его жизни (да продлит Бог его дни!), будут так­
же глядеть, как на чудо . И потому я считаю не лишним рассказать о
том, как весной тысяча девятьсот пятого года я видел Толстого.
Сергей Яковлевич Елпатьевский предупредил меня, что завтра
утром Толстой уезжает из Ялты. Ясно помню чудесное утро, весе­
лый ветер, море - беспокойное, сверкающее - и пароход «Святой
Николай», куда я забрался за час до приезда Льва Николаевича. Он
приехал в двуконном экипаже с поднятым верхом. Коляска остано­
вилась. И вот из коляски показалась старческая нога в высоком бо­
лотном сапоге, ища подножки, потом медленно, по-старчески, вы­
шел он. На нем бьmо коротковатое драповое пальто, высокие сапо­
ги, подержанная шляпа котелком. И этот костюм, вместе с седыми
иззелена волосами и длинной струящейся б ородой , производил смеш­
ное и трогательное впечатление. Он бьm похож на старого еврея, из
тех, которые так часто встречаются на юго-западе России.
Меня ему представили. Я не могу сказать, какого цвета у него гла­
за, потому что я бьm очень растерян в эту минуту, да и потому, что
цвету глаз я не придаю почти никакого значения. Помню пожатие его
большой, холодной, негнущейся старческой руки . Помню поразив­
шую меня неожиданность: вместо громадного маститого старца, вро­
де микеланджеловского Моисея, я увидел среднего роста старика, ос­
торожного и точного в движениях. Помню его утомленный, старчес­
кий, тонкий голос. И вообще он производил впечатление очень ста­
рого и больного человека. Но я уже видел, как эти вы-цветшие от вре­
мени, спокойные глаза с маленькими острыми зрачками бессознатель­
но, по привычке, вбирали в себя и ловкую беготню матросов, и подъем
лебедКи, и толпу на пристани, и небо, и солнце, и море, и, кажется,
души всех нас, бывших в это время на пароходе .
403

А. И. Куприн
Здесь бьm очень ишересный момеш: доктора Волкова, приехав­
шего вмесrе с Толсrым , приняли благодаря его косматой и плоской
прическе за Максима Горького, и вся пароходная толпа хлынула за
ним. В это время Толсrой, как будто даже обрадовавшись минутной
свободе, прошел на нос корабля, туда, где ютятся переселенцы, армя­
не, татары, беременные женщины, рабочие, потертые дьяконы, и я
видел чудесное зрелище: перед ним с почтением рассrупались люди,
не имевшие о нем никакого предсrавления. Он шел, как исrин
нъ
IЙ царь,
которьIЙ знает, что ему нельзя не дать дороги. В эту минуту я вспом­
нил отрывок церковной песни : «Се бо идет царь славьD>. И не мог я
также не припомнить милого рассказа моей матери, сrаринной, убеж­
денной москвички, о том, как Толсrой идет где-то по одному из мос­
ковских переулков, зимним погожим вечером, и как все идущие на­
всrречу снимают перед ним шляпы и шапки, в знак добровольного
преклонения. И я понял с изумительной наглядностью, что единствен­
ная форма власти, допусrимая для человека, - это власть творческо­
го гения, добровольно принятая, сладкая, волшебная власть.
Потом пpoumo еще пять минут. Приехали новые знакомые Льва
Николаевича, и я увидел нового Толсrого - Толсrого, который
чуть-чуть кокетничал . Ему вдруг сделалось тридцать лет: твердый
голос, ясный взгляд, светские манеры . С б ольшим вкусом и очень
выдержанно рассказывал он следующий анеКдот:
- Вы знаете, я на днях бьm болен. Приехала какая-то депутация,
кажется, из Тамбовской губернии, но я не мог их принять у себя в
комнате, и они предсrавлялись мне, проходя пред окном". и вот" .
Может, вы помните у меня в «Плодах просвещения» толсrую бары­
ню? Может бьпъ, читали? Так вот она подХодит и говорит: «Много­
уважаемьIЙ Лев Николаевич, позвольте принести вам благодарность
затебес
см
ертные произведения, которыми вы порадовали русскую
литературу".» Я уже вижу по ее глазам, что она ничего не читала мо­
его. Я спрашиваю: «Что же вам особенно понравилось?» Молчит. Кто­
то ей шепчет сзади: «Война и мир», <<Детство и отрочество»". Она крас­
неет, растерянно бегает глазами и, наконец, лепечет в совершенном
смущении: «Ах да". Детство отрока. " ВоенньIЙ мир". и другие" .»
В это время приumи какие-то англичане, и вот я опять увидал
нового Толсrого, выдержанного, корректного, европейского ари­
стократа, очень спокойного, щеголявшего безукоризненным анг­
лийским произношением .
Вот впечатление, которое вынес я от этого человека в течение
десяти - пятнадцати минут. Мне кажется, что, если бы я следил за
ним в продолжение нескольких лет, он так же бьm бы неуловим.
404

Л. Н. Толстой.
27-3267

Воспоми11а11ия
Но я понял в эти несколько минуг, что одна из самых радостных
и светлых мыслей - это жить в то время, когда живет этот удиви­
тельный человек. Что высоко и ценно чувствовать и себя также че­
ловеком. Что можно гордиться тем, что мы мыслим и чувствуем с
ним на одном и том же прекрасном русском языке. Что человек, со­
здавший прелестную девушку Наташу, и курчавого Ваську Денисо­
ва, и старого мерина Холстомера, и суку Милку, и Фру-Фру, и хо­
лодно-дерзкого Долохова, и «круглого» Платона Каратаева, воскре­
сивший нам вновь Наполеона, с его подрагивающей ляжкой, и ма­
сонов, и солдат, и казаков вместе с очаровательным дядей Ерошкой,
от которого так уютно пахло немножко кровью, немножко табаком
и чихирем, - что этот многообразный человек, таинственною влас­
тью заставляющий нас и плакать, и радоваться, и умиляться - есть
. истинный, радостно признанный властитель. И что власть его - по­
добная творческой власти Бога - останется навеки, останется даже
тогда, когда ни нас, ни наших детей, ни внуков не будет на свете.
Вот приблизительно и все, что я успел продумать и перечув­
ствовать между вторым и третьим звонком, пока отвалил от ял­
тинской пристани тяжелый , неуклюжий грузовой пароход «Св.
Николай» .
Вспоминаю еще одну маленькую, смешную и трогательную под­
робность .
Когда я сбегал со сходен, мне встретился капитан парохода,
совсем незнакомый мне человек.
Я спросил :
- А вы знаете, кого вы везете?
И вот я увидел, как сразу просияло его лицо в крепкой радост­
ной улыбке, и, быстро пожав мою руку (так как ему бьшо некогда),
он крикнул:
- Конечно, Толстого!
И это имя бьшо как будто какое-то магическое объединяющее
слово, одинаково понятное на всех долготах и широтах земного шара.
Конечно, Льва Толстого!
От всей полноты любящей и благодарной души желаю ему мно­
гих лет здоровой, прекрасной жизни. Пусть, как добрый хозяин,
взрастивший роскошный сад на пользу и радость всему человече­
ству, будет он долго-долго на своем царственном закате созерцать
золотые плоды - труды рук своих.
1908
405

А. И. Куприн
УТО Ч КИН
Я познакомился с ним в Одессе, на Большом Фонтане, летом
1904 года, и с тех пор никогда не мог себе вообразить Уточкина б ез
Одессы и Одессу без Уточкина. И в самом деле, покойный Сергей
Исаевич был в этом городе так же известен всем от мала до велика,
как знаменитый покойный адмирал Зеленой или как бронзовое из­
ваяние дюка Ришелье на Николаевском бульваре. Он сам нередко,
заикаясь и нервно гримасничая, по обыкновению, говаривал со­
вершенно серьезным тоном: «Я с-страшно п-п-популярен в-в Одес­
се» , и, выдержав паузу, добавлял: «К-когда я еду на м-машине, то
все м-мальчишки кричат: «Ут-точкин, рыжий п-пес!» Но те же маль­
чишки о б ожали его за беззаботную веселость, щедрость, удаль,
проказливость и широту натуры. И вообще долгое время бьш он
кумиром, баловнем и местной гордостью живой, пьшкой южной
городской толпы, которая, однако, равнодушно отвернулась от него
в полосу неудач и болезней. Что поделаешь: это - судьба любим­
цев и обычай публики!
Вся жизнь его была пестра, подвижна, тревожна и по-своему
блестяща; вся на краю риска, часто лицом к лицу со смертью! В
самом раннем детстве подвергся он потрясающему перепугу во вре­
мя ночного пожара, что и отразилось на всю его жизнь тяжелым
заиканием . Учился плохо, и не так по лености, как вследствие не­
обычайно пьшкого темперамента. Перебывал во множестве учеб­
ных заведений и, кажется, ни одного не окончил .
Могущественным, неотразимым очарованием влек его к себе
спорт всевозможных видов, и в каждой отрасли он добивался со­
вершенства. В школе: городки, лапта, турник, перышки, пуговки,
голуби, прыганье, теннис, футбол . Впоследствии - спортивный бег,
пл аванье, гребная и парусная гонка. В период возмужалости пос­
ледовательно - фехтование, б орьба, б окс, велосипед, мотоциклет­
ка, автомобиль, воздушный шар и, наконец, роковой для него аэро­
план . В велосипедных состязаниях он выступал , как профессионал,
сделал себе громкое имя на русских и заграничных ипподромах,
установил в свое время несколько видных рекордов и зарабатывал
большие деньги . Держал сначала велосипедный , а потом автомо­
бильный магазин и еще что-то; но держал тоже из своеобразного
соревнования, потому что неизбежно прогорал.
Порою играл безудержно в карты, всегда бывал влюблен без
ума и памяти, испытывал на себе действие разных наркотиков - и
406

Воспоми11а11ия
все это ради живой, ненасыти мой жажды сильных впечатлений . И
во все свои увлечения он умел вносить тот неуловимый отпечаток
оригинальности, изящества, простодушного лукавства и остроумия,
который делал его столь обаятельным. Он, как никто, умел поэти­
зировать спорт и облагораживать даже ремесло.
Необычайны бьши самые приемы его тренинга. Так, трениру­
ясь к большим велосипедным гонкам , он каждое утро, чуть свет,
приходил к памятнику Ришелье, от подножия которого идет вниз,
в порт, одна из самых длинных лестниц в мире, перемежаемая че­
рез определенное число ступеней широкими трехсаженными пло­
щадками . Там его уже дожидались приятели, уличные чистильщи­
ки сапог, отчаянные мальчишки. Вся эта компания, вместе с Уточ­
киным, выстраивалась на верхней площадке и по данному сигналу
устремлялась вниз. Добежав до конца, до железной церкви, надо
бьшо без остановки повернуть назад и лететь во весь дух вверх, к
Дюку. Здесь С . И. раздавал призы - первый, второй, третий, а не­
выигравшим - утешительные гривенники. Так он «открывал себе
дыхание» . По той же лестнице он спускался до портовой эстакады
на своем гоночном, маленьком сером автомобиле, задерживаясь
каким-то чудом на площадках .
А готовясь к беговым состязаниям, он однажды на пари (об этом
слышал каждый беговой одессит) пробежал от Куликова поля до
Большого Фонтана - что-то около восемнадцати станций и две­
надцати верст, -рядом с паровым трамваем, об огнав его на не­
сколько сажен.
Конечно, все эти выходки, вместе с профессиональными ушиба­
ми и падениями, не проходили ему даром. Мне неоднократно при­
ходилось купаться вместе с ним в море, я мог убедиться, как изуро­
довано бьшо шрамами и синяками его мускулистое, крепко сбитое,
очень белое тело. История широкого рубца, змеившегося на четверть
аршина ниже правой лопатки, показалась мне довольно значитель­
ной. Во время одного из одесских погромов Уточкин увидел на ули­
це старую еврейку, преследуемую разъяренной кучкой пьяных него­
дяев. Мгновенно, повинуясь, как всегда, первому велению инстинк­
та, он бросился между женщиной и толпой с растопыренными рука­
ми. «Я с-слышу сзади: не т-трогай". это с-свой". Ут-точкин! И вдруг
чувствую в с-спине ск-в-в-озняк. И п-потерял п-память». Больше ме­
сяца пролежал С . И. в больнице за свой, может быть, бессознатель­
ный, но прекрасный человеческий порыв. Кто-то сзади воткнул ему
в спину кухонный нож, прошедший между ребрами.
407

А. И. Куприн
Так же и во время последнего несчаспюго перелета (Петербург -
Москва) показал Уточкин с великолепной стороны свое открытое,
правдивое и доброе сердце. Тогда - помните? - один из авиаторов,
счастливо упавший, но поломавший аппарат, отказал севшему с ним
рядом товарищу в бензине и масле : «Не мне - так никому>>. Уточ­
кин же, находясь в аналогичном положении, не только отдал Васи­
льеву свой запас, но сам, едва передвигавшийся от последствий жес­
токого падения, нашел в себе достаточно мужества и терпения, что­
бы пустить в ход пропеллер васильевского аэроплана.
В последний раз видел я Уточкина в б ольнице «Всех скорбя­
щих» , куда отвозил ему небольшую, собранную через газету «Речь»,
сумму. Физически он почти не переменился с того времени, когда
он, в качестве пилота, плавал со мною на воздушном шаре . Но ду­
ховно он бьш уже почти конченный человек. Он в продолжение часа,
не выпустив изо рта крепкой сигары, очень много, не умолкая, го­
ворил, перескакивая с предмета на предмет, и все время нервно рас­
качи вался вместе со стулом, Но что-то потухло, омертвело в его
взоре, прежде таком ясном. И я не мог не обратить внимания на то,
что через каждые десять минут в его комнату через полуоткрытую
дверь заглядывал дежурный врач -психиатр.
Он бьш выше среднего роста, сутуловат, длиннорук, рыжево­
лос, с голубыми глазами и белыми ресницами, весь в веснушках .
Одевался всегда изысканно, но, как это часто бывает с очень мус­
кулистыми людьми, - платье на нем сидело чуть-чуть мешковато .
Усы и бороду брил и носил прямой тщательный пробор, что при­
давало его лицу сходство с лицом английского боксера, циркового
артиста или жокея. Бьш очень н екрасив, но в минуты оживления -
в ул ыбке - очарователен . Из многих виденных мною людей он -
самая яркая, по оригинальности и по душевному размаху, фигура.
Замечу еще одно . Спортивная жизнь не мешала ему очень мно­
го читать и, благодаря исключительной памяти, - многое помнить.
У него бьш несомненный вкус . Он первый обратил мое внимание
на Гамсуна и Бласко Ибаньеса .
В промежутках между полетами он говорил : «Летать - одно
н асл аждение. Если там, наверху, чего-нибудь и боишься, то толь­
ко земли».
Спи же в ней , спокойное, мятежное сердце, вечный искатель,
никому не причинивший зла и многих даривший радостями .
1915
408

во,·поми11а11ия
ОБ АНАТОЛИИ ДУРОВЕ
Я помню Дурова с детских лет. Мы жили тогда в Москве, я по­
ступал в корпус, а Дуров «выступал» из корпуса. В моей памяти один­
надцатилетнего мальчика остались шалости маленького Анатолия.
Это было в 1879 году. Мы жили по соседству с Дуровыми. Ба­
бушка его, очаровательная старушка, вечно огорчалась «коленца­
ми» своего внука. А Анатолий безудержно, бесшабашно демонст­
рировал тогда уже свои номера перед товарищами. Он вертелся
колесом, ходил на руках и изображал клоуна. Никто из нас не умел
так живо изображать клоуна, как это делал Анатолий. Времяпро­
вождение на лужайке, где происходили эти монстр-представления,
сделалось для нас самым заманчивым, самым интересным и при­
влекательным, и мы там простаивали часами. Тайно я благоговел
перед ним, но он меня не замечал.
Припоминаю, как однажды в семье Дуровых произопmо большое
волнение: Анатолий куда-то исчез. Его искали, справлялись у соседей
и только через пять месяцев узнали о том, что он попал в бродячую
труппу к какому-то немцу и подвизается в его балагане. Это событие
сильно отраз1шось на бабушке, которая не могла примириться, что в
дворянском роду Дуровых, записанном в Бархатной книге, имеется
«циркач». Вскоре Анатолий стал присьшать семье весточки о себе, где
сообщал о жестоком обращении <<Директора» цирка. Пропmо еще пять
лет, от Дурова стали получаться большие афиши, программы его вы­
ступлений, затем венки - доказательство его успехов, и, наконец, бри­
лъянтъ1, которые он прислал бабушке на хранение. Помирился он со
своей семьей в конце восьмидесятых годов, когда имя Анатолия Ду­
рова бьmо уже популярно во всей России.
Дуров, к счастью, воспитывался в Москве, в этой столице, ко­
торая так любит иметь всегда своих знаменитостей и которая так
щедро дарит им внимание, ласку и любовь. Москва взлелеяла свой
Художественный театр так, как это не мог бы сделать ни один из
русских городов.
Москва создала огромную популярность и покойному антреп­
ренеру Леонтовскому, и Москва осияла лучами славы тернистый -
поистине тернистый - путь клоуна Анатолия Дурова. Был ли он,
однако, клоуном?
Правильно ли называть его клоун ом сейчас, когда мы говорим
о нем, как о покойном, и когда говорю о нем я, как об артисте,
которого я так хорошо знал? У меня до сих пор осталось впечатле-
409

А. И. Куприн
ние, что Дуров бьш бы прекрасным артистом сцены, тех подмост­
ков, которые требуют подъема нервов, глубоких переживаний и
любви. Этой любви у Дурова бьшо много. Он мог рыдать , как ма­
лое дитя, когда его животные опасно заболевали, и вместе с восста­
новлением их здоровья хорошее, доброе настроение возвращалось
к Дурову опять.
Помню первую встречу с Дуровым-клоуном в Киеве. Это бьшо
в 1894 году. Я тогда писал в одной из киевских газет и , горячо любя
цирк, пошел посмотреть Дурова, чтобы написать в газете . Тут про­
изошел весьма печальный инцидент: встретившись со мной в кори­
доре и узнав, что я присутствую в цирке как «рецензент», Анато­
лий Дуров, прощаясь со мной, всунул мне в руку десятирублевую
бумажку. Я обругал его, и долго мы оба не могли успокоиться.
- Но отчего же так редко пишут о цирке? - спрашивал Дуров
у меня.
- Я сам до сих пор думаю, что цирку газеть1 мало уделяют вни­
мания, а об этом следовало бы писать.
Для своего времени Анатолий Дуров бьш чрезвычайно яркой
фигурой : его сатирические выходки против полиции и против вла­
сти вообще по тому времени бьши чрезвычайно смелы. Я не скажу,
чтобы Дуров «делал политику>> на цирковой арене, но для галер­
ки - это бьш незаменимый и на все события общественности от­
зывчивый весельчак. Он любил молодежь, любил студенчество и
ко всем мог применить свой крупный талант.
В одну из своих поездок в Германию он в тамоnmем цирке про­
делал следуюIЦИЙ номер: он вывел дрессированную свинью, поло­
жил на табуретку немецкую каску, вокруг которой были установ­
лены различные блюда. Однако животное опрокинуло все блюда и
взяло каску. Тогда Дуров обратился к присутствуюIЦИм и сказал:
«Diese Schwein will Heim» (эта свинья желает каску). «Heim» по­
немецки - каска. Позднее он говорил в кругу друзей:
- Это - месть моя немцам за жестокое обращение со мной
первого директора - немчуры.
Курьезно отметить, что эту самую дрессированную свинью
Анатолий Дуров продал московским купцам, кутившим с ним в
Эрмитаже, за десять тысяч рублей .
Из этой свиньи бьш приготовлен вкусньrй ужин, но как велико
бьшо огорчение московских кутил, когда они узнали от самого же
Дурова, что он им свинью подменил. По этому поводу Дуров шутил:
- Вот единственный случай, когда я действительно подложил
вам свинью.
410

Воспоми11а11ия
Анатолий Дуров любил Одессу, и «юная красавица» отвечала
ему полной взаимностью . Но власти обыкновенно пугались появ­
ления Дурова, ибо с ним всегда бьmо много «возню>.
Недружелюбно и очень сдержанно встретил его бывший одес­
ский градоначальник Зеленый. Анатолию Дурову стоило больших
трудов получить разрешение на гастроль в Одессе. И вот на пер­
вом же представлении он вывел на сцену дрессированного осла,
который бьm окрашен в зеленый цвет.
Дуров проскакал верхом на осле, заставив его проделать не­
сколько трудных па, а затем сказал:
- Много бьmо у меня возни с тобой, зеленый, но все-таки я
победил ...
Нечего, конечно, говорить, что эта гастроль его оказалась и
последней. Но Дуров не унывал . Это удивительно пружинистая
личность, которую энергия никогда не покидала. Его неоднократ­
но обкрадывали в некоторых провинциальных городах, кассиры
сбегали вместе со сбором, оставив Дурова буквально в нищенском
положении, но Дуров не терялся . Он находил в себе силы преодо­
левать все это незлобиво.
Одно время ему очень не везло: бьmи у него личные семейные
неурядицы, шла у него борьба с братом, горели его цирки, умирали
животные, но все же он сохранил в себе какую-то особую ясность.
Не могу не отметить того, как Анатолий Дуров отзывался всегда
хорошо о своих коллегах - клоунах. В среде цирковой... - это явле­
ние исключительное. Не любил он итальянских клоунов и не пользо­
вался симпатиями и у них, и, когда однажды в Италии гастролировал
брат его Владимир Дуров, итальянские клоуны, приняв его за Анато­
лия, засьmали табаком глаза знаменитой собачки его Бижки.
Мое последнее свидание с Анатолием Дуровым происходило в
Петрограде задолго до войны. Дуров показал мне свою статью,
помещенную в какой-то московской газете, и по ней, насколько я
припоминаю, могу сказать, что он не бьm лишен и литературных
способностей, хотя он сознался мне, что в «данной» работе ему
помог опытный журналист.
В Дурове мы потеряли человека с кипучим темпераментом, ода­
ренного природным комизмом, большой отзывчивостью и умени­
ем понимать искусство .
1916
411

А. И. Куприн
А. Н . БУДИЩЕВ
Все люди, которым по обязанности или по личному влечению
приходится ежедневно читать газеты, не могли не обратить внима­
ния на странный закон эпидемичности, которому подвержены жиз­
ненные явления. Неожиданно, без всякой причины, вдруг учаща­
ются случаи одного и того же характера. Я не говорю здесь ни о
летних пожарах в русских деревнях, ни о повальных заразных бо­
лезнях, ни о случаях иногда стихийных самоубийств, которые ов­
ладевают известной частью о бщества, - такие явления можно
объяснить без особого труда логическим путем. Но чем-то таин­
ственным и непонятным веет от таких, например, случаев, когда
смерть начинает косить подряд много жизней , посвященных искус­
ству, или науке, или философии.
Совсем недавно умер Сенкевич. Трагически нелепо, из-за роко­
вой незначительной неловкости, промаха или рассеянности ужас­
но погиб Верхарн. Жестоко порвал все расчеты с жизнью молодой,
еще мало известный , несомненно одаренный острым и блестящим
талантом писатель Лозино-Лозинский . Скончался маститый ита­
льянский поэт Стеккети. На днях я писал в «Русском слове» о смер­
ти замечательного американского писателя Джека Лондона, кото­
рого знал лично только по неточным фотографиям, и вот мог ли я
подумать, что на столбцах той же газеты мне придется писать об
Алексее Николаевиче Будищеве, с которым мы прожили несколь­
ко лет вместе в Гатчине, в тишине и простоте провинциального
уединения, - писать как об ушедшем навсегда из жизни?
Навсегда живой , врезанной неизгладимыми чертами, останет­
ся во мне светлая и простая личность Будищева, сохраненная в па­
мяти по тому времени в начале войны, когда моя семья в нашем
небольшом гатчинском доме устроила лазарет для раненых сол­
дат. Каждый день посещая наших гостей , Алексей Николаевич все­
гда приносил с собой какие-нибудь гостинцы: булки, табак, ябло­
ки, - читал им газеты, и несколько часов пролетали в неторопли­
вой содержательной беседе на всегда волнующую и никогда не ис­
секаемую тему о том, «как и что в деревне». Я не завистник, но
иногда меня брала досада на самого себя за то, что я никогда бы не
сумел так просто, естественно и ласково, без всякой натяжки, без
лишней фамильярности подойти к душе русского солдата и заста­
вить ее звучать правдивыми глубокими звуками, как это умел сде­
лать Алексей Николаевич. Многих из наших незаметных героев он
412

Воспоми11а11ия
проводил благословением на новые подвиги, может быть, на но­
вые раны и даже на смерть . Помню, как у него дрожал голос и бле­
стели глаза, когда впервые объявил он весело солдатам о выступ­
лении Италии. Все вы, бодрые и милые солдаты : красавец Балан, и
рыболов Тунеев, и длинный Мезенцев, и ловкий Досенко, и добро­
душный татарин Собуханкулов, и веселый Николенко, и мастер
вырезать из дерева игрушки Пегенько, и Шилько (ныне пленный),
и Аксенов, и Прегуадзе, и многие, многие другие, - я уверен, что,
если до вас дойдут случайно эти строки, вы помянете вашего друга
искренним вздохом, добрым словом, крестом .
Поистине весь Алексей Николаевич светился какой-то внутрен­
ней глубокой христианской чистотой . Именно более чистого ду­
шевно человека я никогда не встречал в моей жизни. Всякое наси­
лие, несправедливость, ложь, хотя бы они касались чужих ему лю­
дей , заставляли его терпко и болезненно страдать . Фиглярство и
обман, наглая крикливость и хулиганство в литературе были ему
прямо физически противны. Показной или обязательной набож­
ности в Будищеве не замечалось, но в душе он был хорошо, тепло,
широко верующим человеком, светлым, беззлобным и легко про­
щающим человеческие слабости и ошибки. Н асколько я помню,
только против германцев, особенно против их способов вести вой­
ну, вырывались у него жестокие, гневные слова. А надо сказать,
что известиями и слухами о войне он волновался и горел непрес­
танно с самого ее начала. И без всяких преувеличений можно ска­
зать, что это страстное отношение к войне значительно ускорило
его кончину. Умереть , не достигнув пятидесяти лет, - ведь это
очень рано даже и для русского писателя, особенно для такого воз­
держанного, целомудренного, умеренного и постоянного в привыч­
ках хорошей жизни, как Будищев .
Раннее детство Алексея Николаевича прошло в родовом гнезде
в деревне Багреевка, кажется, Саратовской губернии и уезда. Там
же Алексей Николаевич мальчиком проводил гимназические ка­
никулы. Какое это большое счастье для писателя, если его самые
первые, а значит, и самые яркие впечатления бытия, эти богатые
запасы на всю грядущую жизнь, украшены неразрывной , настоя­
щей близостью к прекрасной земле, к реке, к яблокам, к хлебам, к
тихим весенним зорям, к ярким летним грозам, снежным первопут­
кам, собакам, лошадям, пчелам, грибам, землянике, смолистому
бору, к троицыным березкам, к простому, меткому и живописному
родному языку. Все это похоже как бы на здоровое целебное моло-
413

А. И. Куприн
ко самой матери-земли, и не этому же ли чудодейственному креп­
кому напитку в значительной степени обязаны красотой своих та­
лантов и Толстой, и Тургенев, и Гончаров, и даже Чехов, видев­
ший в детстве южные степи, а из настоящих писателей - Бунин?
Увы! Благодетельное влияние на детские души первобытных
деревенских красот исчезает с каждым днем почти на наших гла­
зах, и многие из теперешних писателей, одаренных истинным та­
лантом и горячей душой, осуждены с младенчества видеть из окон
своей комнаты соседний брандмауэр, заволо ченный• рыжим город­
ским туманом.
Будищев именно и принадлежит к числу тех счастливцев, кото­
рому Бог послал обильное яркими и правдивыми впечатлениями дет­
ство. От
т
ого-то все его сочинения и написаны таким простым и спо­
койным, истинным и красивым языком. От
т
ого-то крестьяне у него
беседуют как настоящие крестьяне, пейзаж его не только говорит
зрению, н о и вызывает в душе те мимолетные, глубокие неул овимые
чувства, которые внушает самая природа с ее вечно блаженными
чудесами, а от помещиков, дворян, купцов, рабочих, кучеров и охот­
ников Будищева веет диким, черноземным запахом нашей чрезмер­
ной, нашей несуразной необъятной родины . Поистине Будищева
можно отнести к последним представителям вымирающего поколе­
ния, - тех вымирающих писателей-дворян, которые составляют
постоянную гордость великой русской литературы.
Здесь мне не время и не место входить в подробную оценку
свойств и значения таланта покойного писателя. Мне только будет
радостно , когда за это серьезное и благородное дело возьмется спо­
койный, образованный и любящий свое искусство критик. Но все­
таки нельзя не сказать, что при своей жизни Будищев бьш мало
понят и оценен критической литературой, и не пришлось ему в пол­
н ой, достойной его мере вкусить горькую сладость публичного
признания. Но на читателя и ему жаловаться не приходилось . У
него бьша своя аудитория - большая, признательная и верная .
Книги его , выпускаемые в последнее время «Московским издатель­
ством»: «С гор вода», «Бедный паж», <<Дикий всадник», <<Дали ту­
манные», «Я и он», «Степь грезит» и многие другие, - расходятся
более чем хорошо, выдерживали иногда по два издания в год. Вот
еще один пример того, каким странным самостоятельным путем
идет вкус широкого русского читателя, умеющего находить свое
близкое и родное по духу без помощи критики, иногда умной и зна­
чительной, но не всегда беспристрастной и часто близорукой.
414

Воспоми11а11ия
Конечно, в том, что всеми почитаемый и очень многими люби­
мый талант Будищева протекал в жизни без криков и труб, вино­
ват был и сам Алексей Николаевич, если только можно назвать
виной присущие не всем художникам самостоятельность мнений,
брезгливость к шуму и трескотне рекламы и природное уважение к
искусству, как к священнодействию .
Я помню характерный случай, которого я был живым свидете­
лем, лет четырнадцать назад, в самом начале моего знакомства с
Будищевым . Он послал тогда в редакцию почтенного ежемесячни­
ка с ярко либеральной окраской один из своих романов. Редактор
(ныне покойный) - писатель, очень хорошо знавший и любивший
литературу, при этом человек настоящей честности , передовых
гражданских убеждений, твердый и стойкий, но несколько педан­
тичный по духу и суровый по внешности, бьm заинтересован рома­
ном и попросил завтра зайти в редакцию для личных переговоров .
При этом-то объяснении я и присутствовал. Редактор очень похва­
лил содержание романа, сделал много метких замечаний о внеш­
нем художественном мастерстве, но одно место произведения ему
показалось не особенно удобным . То место, гд е Будищев со свой­
ственной ему простотой, сердечностью и ясностью описал крест­
ный ход с чудотворной иконой, религиозный экстаз толпы и чуде­
са, творимые наивной, бесхитростной верой. Я отлично помню, как
Алексей Николаевич поднялся со стула, нервно застегнул сюртук
на все пуговицы и протянул руку за толстой тетрадкой, за этим все­
гда дорогим писательской душе детищем, рожденным в таких вос­
торгах и мучениях .
- Нет, - сказал он твердо. - Нет, уж я лучше не буду у вас
печататься, как мне это ни лестно. Все, что я написал, я видел и
знал. Это так и б ьm о, как говорю, и здесь мне каждая строчка до­
рога. Извиняюсь, что доставил вам беспокойство.
Так-то он и прожил всюсвою жизнь - человек лучезарной доб­
роты и в то же время полный истинной прекрасной писательской
гордости. Много ему приходилось работать, и не все страницы удов­
летворяли его литераторскую взыскательность, и часто нужда сту­
чалась в его двери . Но он, такой слабый на вид, такой мягкий, по­
чти женственный, в личных отношениях ни перед кем никогда не
склонил голову, ни у кого не попросил о помощи, никогда не ло­
мал слова, ни разу не поступился тем, что считал честным и спра­
ведливым. Так он и прошел свою нелегкую литературную писатель­
скую дорогу, светлый, чистый, радушный, влюбленный в красоту
415

А. И. Куприн
жизни, верящий в красоту человеческой души, с тихой грустью в
глазах, с беззлобно мягким юмором в мягкой ясной улыбке.
Таким он был , когда начинал свой литературный искус в дав­
нее время, еще московским студентом, в дебрях Гиршей или мебли­
рашках Голяшкина, - весело голодая, невинно покучивая раз в
месяц, беззаботно беря уроки у науки и жизни, смело, бодро и до­
верчиво глядя всем в глаза.
Таким он бьш и в последние годы, - с юным любящим серд­
цем, но отяжеленным болезнью, светлый и благостный, но уже ус­
талый кроткой , но мудрой усталостью. Судьба послала ему мгно­
венную смерть. А Бог милостиво окружил его в последние пред­
смертныедни ласковым вниманием и теплой заботой окружающих.
24 ноября 1916 г. Гат чииа
416

«Как наш славный генерал нашу кр епость покар ал».
Рисунок М. В. Добужинского на тему корреспонденции
Ку пр ина «События в Севастополе» .
Журнал «Жупел», 1905, No2.

Воспоми11а11ия
О ТРЫ В КИ В ОСПОМИНАНИЙ
Кажется, это было в 1900 году. В Крыму, в Ялте, тогда уже обо­
сновался Антон Павлович Чехов, и к нему, точно к магниту, тяну­
ло других, более молодых писателей . Чаще других здесь бывали :
Горький , Бунин, Федоров, доктор-писатель Елпатьевский и я .
Иногда мы ездили верхом в лес, в ущелье Уч-Кош.
Горький никогда не принимал участия в этих прогулках . Он если
не всегда, то очень часто чувствовал себя нездоровым, да, вероят­
но, и стеснялся, не считая себя хорошим наездником.
Все начинающие писатели , в том числе и я, бьши тогда особен­
но заняты фигурой и произведениями А . П . Чехова, и молодой
Горький мало кого интересовал. Лично я задумался над талантом
Горького, когда прочел его рассказ «Челкаш» - о контрабандис­
тах в Одесском порту. Меня поразили яркость красок писателя и
точность переживаний самого Челкаша и гребца в шлюпке - тру­
са Гаврилы. С удивительной наблюдательностью бьши нарисова­
ны грузчики, контрабандисты, воры и босяки. Я два раза перечи­
тал этот рассказ и подумал : «Из Максима Горького выйдет толк, а
может быть, и что-нибудь очень большое».
Много позже, в Петербурге, когда Максим Горький уже пользо­
вался большой известностью, ко мне пришел писатель Бунин и ска­
зал, что со мной хочет поближе познакомиться Алексей Максимо­
вич, который в то время основывал большое книгоиздательство
«Знание».
Я отправился к Горькому на Знаменскую улицу. На этот раз он
показался мне и физически и духовно неожиданно выросшим и креп­
ким.
Скоро в издательстве «Знание» вышла моя первая большая по­
весть, скорее роман - «Поединок» .
Я принес первые главы рукописи, и Горький попросил меня
прочитать вслух несколько страниц. Когда я читал разговор под­
поручика Ромашова с жалким солдатом Хлебниковым, Алексей
Максимович растрогался, и бьшо странно видеть этого большого,
взрослого человека с влажными глазами.
Последний раз я видел А. М . Горького в Петрограде, в самый
разгар революции. Он был гл авным редактором издательства «Все­
мирная литература», созданного по его инициативе. Я часто ездил
из Гатчины к нему и писал для него статьи . В то время Горький
готовил для издания на русском языке полное собрание сочинений
417

А. И. Куприн
А. Дюма (отца) . Зная, как я люблю этого писателя, Алексей Мак­
симович поручил мне написать предисловие к этому изданию. Ког­
да он прочел мою рукопись, то ласково поглядел на меня и сказал:
- Ну, конечно... Я знал, кому нужно поручить эту работу.
Не могу забыть еще одного, как будто мелкого, но характерно­
го эпизода. Ко мне из цирка Чинизелли пришли артисты и просили
похлопотать за голодающих лошадей и других животных . С помо­
щью А. М . Горького мне удалось очень быстро достать все необ­
ходимое для цирка .
Вся жизнь А. М . Горького, его творчество , память о н ем зас­
тавляют меня еще и еще раз с болью вспоминать о пребывании моем
в эмиграции, когда я сам себя лишил возможности деятельно уча­
ствовать в работе по возрождению моей родины . Должен только
сказать, что я давно уже рвался в Советскую Россию, так как, нахо ­
дясь среди эмигрантов, не испытывал других чувств, кроме тоски и
тягостной оторванности,
Советское правительство дало мне возможность снова очутиться
на родной земле, в новой для меня Москве, наполненной прекрас­
ным жаром строительства.
Обо всем этом мне захотелось сказать, когда я стал вспоминать
о моих встречах с А. М . Горьким, человеком, безгранично любив­
шим Россию.
Теперь, в день годовщины смерти Алексея Максимовича Горь­
кого , я низко склоняю голову перед всем, что он сделал для своей
Советской страны и для своего народа .
1937
418

А. П. Чехов

СТАТЬИ,
РЕЦЕНЗИИ,
ЗАМЕТКИ

J>:t/b C8Hf 2.>г . i'рыс1,;Ъ,
Uчень dшъ рnд'Ь rrсмучи'I'Ь письuецо отъ Ба 1.:ъ� дороРоh Алексtшд_рь И.Dа-
11 овичъ 1 1 !fь двухъ СЛО !!QХЪ И300р1:1�ИJIИ ·uеорум uЪ Оедрм( и И "t1ЛQpou.'Ь· .
чt
Э'tО'l'Ъ ·uлl!lpf и ryrъ на ка•до�.съ 11!1:1.Гу ,
·
и да• е иные pyc cki e, .1епе.11 noxo. вn<r
св06оду
·
въ рt1 аго11орЪ, то:r:е zapиirъ себt. - мор ди плор 1 Ду1щ 1:1, ч10 aoro
:врод'Ь франц . � · u . 1 О "Яw:Ъ" Вы не toro , ме преуwuнываt!те славы овоей 1
Вnрочеwъ , Вы раоточиtеJ1ьны:А ч ел о nкъ , 1нзе'1'е , что у Васъ ыо• е<rъ 6.Ы!'Ь -
,
(
'
'
свдnтъ JrЬ Васъ 1 - по.1
1
!lора дecitxu роu:ановъ, и Вы "ано негли1 01 Ионоч110,
успЪхъ � И даl Ban е4е .вдесАтеро; и вс\wъ фрви::tуааuъ чтобы :roI1нo оtало !
О В8съ· зонъ дв.1:1е В'Ь uсдит ерРВ.Н�каu.ъ Эхлерер'!>- �сье Фttpo сr;заа.1ъ - couif
л11dиu.ы.I во ФvакЧiи рус окiй пиоо.те'1те.1
1
ь , иut.Щ iA бопъше t"сег о aдw11pвiro
роЕЪ и aw�<rllpotrЬ J Гво 9д11нит е роuанl'Що 1 рuэсыпьте въ меuъ хрем н11 и &ct.f
.
'
чуrа духа овоеrо pooo11cs:ero и челоDtчоскаrо ! Сздит.есь я 11mп1те J Вы сеп
часъ •11а отруЪ• , прv.корw ка сд�"а на. /Sоуь /Sу-.-.етъ ! Шесть тыс11чъ , а я 1у
wa11,чтоеес'Ъдес11!'ь-въдвоаёъО1щu-tiтo. . .
феlерве ркъ �
Съ ве.1Jихимъ 'tМ'1'ерео оwъ чит&.J) Вв11 и 0Тать11 въ Р Г, а ·.uертва11: Зыбь� -
даВы•е -
-
на стр�� и ра.О: отн'ОD1 1 •УдарЪ: то чуеотl'оуется l Чертовсхw
радъ 1 что Вы: n дУХ\ 1 Пораз ительна хар"rина •кр)'!1Jе к1я" 1 Hxin- тo у &.съ
тутъ1 Господи ! Ыедв\дь Вы: &.1 1otiRД А11инъте иаъ СSорл Ог и, б ерит е перо В'Ь
сосну, CSywвry въ .;.!об ру» щ111ню 1
Я по Васъ стаск ова:по11 . Дyuaere , l!eoe
п<?11аизу?Янеwоrутеперь!1всел01Иnюв)·я -ра3в\>"Ъ
т акъ 2ec&.zro'l На wиrъ заt.:!011
1
ьо11: ..• •
А ои•у 11 lfltf!epxy у оео:11 , сnолзв11 д.1
1
11
'o i-11pl1 wi tнr i11. оотест11 нвдоб нос'l'ей, к а хъ-т о лерекуои1ь on 'rрудовъ "'"aelt Оли
ко'tорuя совоtwъ не отдохнупо. Никуда нв 1!1Ыб и ра,11с ь, къ uwериканцщn. не
�зау, ибо на. авто денег�. н'Ъttъ ,
Письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну из
Грасса от 1916 сентябр я 1923 г.

ЗАГАДОЧ НЫЙ СМЕХ
Нам довелось на днях быть в драматическом театре на одном
из представлений «Власти тьмы». О постановке и значении этого
беспримерного произведения мы говорить не будем - о них уже
достаточно много трактовали петербургские, московские, одесские,
киевские и другие газеты. Но мы должны сознаться: нас не меньше
самой пьесы занимало отношение к ней публики.
Киевская публика вообще довольно-таки равнодушна к драма­
тическому искусству.
В этом отношении с ней может конкурировать разве одна толь­
ко Одесса, где последовательно прогорело несколько антреприз .
Все знают и говорят, что соловцовская труппа х орошо подобрана,
тесно «по-мейнингейски» спелась, имеет несколько крупных талан­
тов, и тем не менее театр большей частью пустует. Чтобы привлечь
публику, приходится прибегать либо к постановке беспардонных
фарсов, вроде пресловутого «Ножа моей жены» и «Тетки Чарлея»,
либо вьщвигать колоссальных боевых сл онов, какими явились в
прошлом году m-me Sans Gene • , а в нынешнем «Царь Борис» и
«Власть тьмы» . Впрочем, и то на успех сбора можно рассчитывать
только тогда, если в опере не поет г. Мишуга, а в цирке не показы­
вают каких-нибудь новых козлов и свиней .
После первого и второго актов «Власти тьмы» мы не могли в
публике заметить ничего, кроме недоумения и, пожалуй, некоторо­
го разочарования. Оба эти впечатления, по нашему мнению, можно
бьшо заранее предсказать . Зрители, свыкшиеся в течение многих лет
с условными сценическими эффектами, вроде разговоров а part •• '
монологов, обращенных исключительно к зрителям, классических
•мадам Сан-Жен (фр аиц. ) .
•• про себя, вполголоса (фр аиц. ).
423

А. И. Куприн
завываний в драматических местах, «горького» смеха и «страшно­
го» шепота, - вдруг увидел и, что перед ними ходят не бутафорские,
а самые настоящие мужики, говорят настоящим «мужицким» язы­
ком, живут мужицкою жизнью. Публика бьmа озадачена и, повто­
ряем, бьmа в этом права, потому что пьесы, полной такой беспощад­
ной правдивости, еще не появлялось на русской сцене.
Но вот наступают третий и четвертый акты, в которых с пора­
зительной быстротой вырастает трагический интерес пьесы.
В этих актах есть сцены, поразительные по своему ужасу, рав­
ные с шекспировскими по своей классической простоте. Аким ухо­
дит из сыновнего дома, потому что там много «пакостей», а потом
возвращается, чтобы сказать, что «душа надобна». Никита испы­
тыв ает первые приступы тяжелого бескомпромиссного мужицкого
раскаяния: «скушно мне" . тошно мне" .» Потом не передаваемая
никакими словами тяжелая, как кошмар, сцена закалывания «жи­
вого ребенка» в погребе. Потом панический страх Анютки, при­
слушивающейся в избе к тому, что делается на дворе, и кричащей
Митричу, что ее кто-то сзади за плечи лапами хватает". Целый ряд
потрясающих, невиданных сцен - и что же?
Матрена передает сьшу ребенка (правда, довольно аляповато сде­
ланного из тряпья) - весь театр облетает веселый смех. Анютка в
избе мучается боязнью, что ребеночка закопают живьем, - смех .
Никита дрожит при воспоминании о том, как трещали под доской
маленькие косточки, - хохот! И это не раз и не два, а десятки раз,
до конца пьесы, вплоть до того, как Аким просит господина урядни­
ка погодить и дать сьшу докончить перед миром свою исповедь.
Что же знаменует этот неожиданный смех? Предположим, что
труппа играла из рук вон плохо, предположим, что обсrановка бьmа
карикатурна, что суфлер мешал актерам, что кто-то из действующих
лиц забавно перепутал свою роль. Но все-таки ход пьесы остается тот
же, потрясающий ее смысл не изменяется ни на волос, и все с той же
простотой и ясностью развертывается перед зрителем ужасная карти­
на окутанных чудовищной тьмою и мечущихся в ней людей. Как же
можно, даже при специальном желании, не только смеяться, глядя на
эти тяжелые сцены, но даже оставаться холодным к ним?
А между тем и обстановка не заставляет желать ничего лучшего,
прекрасная труп
п
а играет так согласно и <<Цельно», как никогда еще
она, кажется, не играла; премьеры болеют нервами, исполня
я
свои роли.
И смеются ведь не мужчины, потому что мы видели некоторых
из них выходящими в антрактах с побледневшими и задумчивыми
424

Статьи, реце11зии, заметки
лицами, - смеются почти исключительно молодые женщины и де­
вушки. Что заставляет их смеяться в то время, когда мужик Ники­
та давит доской своего только что родившегося сьmа?
Бессердечность ли это? Тупость ли ума, чувств и нервов? Непо­
нимание ли чужой народной жизни? Для нас эти вопросы - ряд
загад ок.
- Да какое же имеете вы право наконец н авязывать публике
ваши мнения и чувства? - спросит н ас, может быть, недовольный
читатель. Мы ответим на это : конечно, никакого . Но требовать от
публики уважения к самой себе, требовать того, чтобы неумест­
ный дикий смех не мешал зрителям, любящим сцену, - слушать, а
актерам - играть, нам кажется, право всякого, заплатившего свои
хотя бы и тридцать пять копеек за место. И пренебрегать этим пра­
вом - неприлично и дурно.
1895
СОЛНЦЕ ПОЭЗИИ РУССКОЙ
Имя твое как разлитое миро.
«Песиь Песией», 1, 2
«Он между нами жил".» Сто лет прошло со дня его рождения, и
только шестьдесят два года со дня его роковой кончины . Сто лет -
такой короткий срок, почти мгновение в истории человечества. До
сих пор еще остал ись в живых люди, видевшие собственными гл а­
зами величайшего из поэтов, слышавшие его голос, внимавшие его
пламенной речи, чувствовавшие на себе личное обаяние мирового
гения. До сих пор еще язык пушкинской поэзии благоухает для нас
неувядающим ароматом, и звенит, и блещет лучшими перлами не­
истощимой сокровищницы русского языка".
Но имя его уже так глубоко отошло в область исторического
бессмертия, что кажется, будто десятки веков отделяют нас от гра­
ни его жизни . Его существование превратилось в героическую ле­
генду. Его фигура в сиянии лучей неугасающей сл авы представля­
ется нам титанической . Имя его уже не напоминает нам живого
человека , слабого, грешного и бессильного, как все люди . Имя его
для нас - символ добра, истины и вечной красоты".
425

А. И. Куприн
Это о нем, в числе немногих избранных, воскликнул великий
поэт седой библейской древности :
- Имя твое как разлитое миро!
«Борис Годунов» доставил мне все, чем писателю насладиться
дозволено ."»
Так говорит Пушкин в одн ом из своих писем. Но знал ли он
настоящие размеры неотразимой власти своего слова? Предчувство­
вал ли он свое безграничное широкое влияние на сердца и умы по­
томства?
Едва ли!
«Свой дар, как жизнь, он тратил без вниманья...»
Как волнующийся океан выбрасывает на прибрежный песок
пену вод своих, так и его творческое вдохновение создавало в точ­
ной, ги бкой, простой и прекрасной форме величавые о бразы исто­
рической старины, античные профили, изящные и тонкие, как дра­
гоценные камеи, великое наряду со смешным, элегию, вызываю­
щую слезы, и эпиграмму, хлещущую больнее, чем удар бича, ги­
гантские фигуры, точно высеченные из великолепного мрамора, и
грациозные фигурки - украшение женского туалета, пророческие
вещания великого ума, постигшего прошедшее и прозревшего бу­
дущее, и резвые, жизнерадостные, полные огня, блеска, юмора и
страсти мадригалы.
А как много настоящего, червонного золота разбросано Пуш­
киным с царственной расточительностью: в альбомах «провинци­
альных и жеманных» барышень, в небрежных письмах к родным и
друзьям, в листках, исписанных в минуты бессонницы, во время
случайного ночлега где-нибудь на глухой почтовой станции, в за­
терявшихся тетрадях, в фамильных архивах, которым, может бьrrъ,
никогда не суждено увидеть свет Божий!..
И пусть даже из-под пера великого поэта вьшились величествен­
но гордые сл ова:
Нет, весь я не умру! Душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит,
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит,-
все-таки невольно думается, что даже его пророческое предвидение
не могло охватить всей громадности торжества, с каким празднует
Россия в пушкинские дни память своего первого, своего националь-
426

Стат ьи, рецеизии, заJ1
1
еmки
ного поэта. Торжество это приняло размеры в нашем отечестве до
сей поры небывалые, почти беспримерные. Нет ни одного города,
ни одного местечка, ни одной школы на всем необозримом простран­
стве великой земли русской, где бы сегодня не упоминалось священ­
ное имя поэта, не читались его вдохновенные стихи.
Значение этого торжества неизмеримо! Капли воды , просочив­
шиеся сквозь почву, незаметные подземные струйки образуют, в
конце концов, обширные озера и питают глубокие моря. Точно так
же не пропадает каждое хорошее дело, каждая честная мысль, каж­
дое доброе сл ово... Рано или поздно, неисповедимыми путями ре­
зультаты их соединятся, и плоды их пожнет потомство. Точно так
же и имя поэта, повторенное стомиллионным отзвуком в его бла­
годарном отечестве, еще яснее засияет в лучезарном свете своего
бессмертия.
Литературные сферы всего образованного мира отзываются на
это великое чествование памяти великого поэта, потому что нет ни
одного культурного языка, на который не был бы переведен Пуш­
кин. Его имя знают на всех меридианах и параллелях земного
шара - от Финляндии до Калькутты и от Америки до Японии. Оно
вписано нетленными буквами в пантеон всемирной литературы, в
числе немногих имен, которые человечество произносит с благого­
вением.
Это - имена борцов мысли, рыцарей свободного слова, вдох­
новенных пророков, обещающих нам близость тех времен,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
И потому еще должна Европа с признательностью вспомнить
сегодня нашего поэта, что он один из первых открьm нам б огат­
ства чужой поэзии. Он никогда не являлся ни переводчиком, ни
подражателем: слишком самобытен, кипуч, страстен и стремите­
лен б ьm для этого его чудный ге ний. Но Пушкин, так удивительно
умевший отождествлять себя с самыми несходными, с самыми край­
ними образами, Пушкин - Протей весь целиком проникался по­
эзией великих мастеров, впитывал в себя ее аромат и сохранял его
в новом творении, так же прекрасном, как и то, что послужило пер­
вообразом ...
Нам, славянам, особенно дороги должны быть предстоящие тор­
жественные дни, потому что великий поэт б ьm в такой же степени
427

А. И. Куприн
русским, как и славянским поэтом. Он свято верил в славное буду­
щее великой славянской нации . Он первый предугадал, что рано
или поздно все славянские языки соединятся в одном могуществен­
ном языке. И потому-то он бросает Западу слова, полные гордого
сознания грядущих сил своей родины:
Оставьте, это спор славян между собою,
Старинный, давний сп ор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, к оторого не разрешите вы!
И каким величием , какой всеобъемлющей и всепрощающей
широтой, каким глубоким уважением к гению, хотя и враждебного
народа, дышат его обращенные к Мицкевичу слова:
...О н между нами жил ,
Средь племени ему чужого . Злобы
В своей душе к нам не питал он. Мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами,
И песнями. Он вдохновлен был свыше
И с высоты взирал на жизнь. Нередк о
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на Запад. И благословеньем
Его мы проводили ...
И даже тогда, когда
Наш мирный гость нам стал врагом и ныне
В своих стихах, угодных черни буйной,
Поет он ненависть, -
и тогда у Пушкина - поэта мира и всеобщей гармонии - выры­
вается н е ненависть отмщения, а тол ько трогательная мольба:
О Боже, возврати
Твой мир в его озлобленную душу!
428

Статьи, реце11з ии, за.1
11
етки
Но главным образом настоящий день - есть день торжества и
всенародного признания могущества русского языка. Пушкин взял
этот великолепный язык у народа и отдал его народу очищенным
от плевел, прекрасным и выразительным, светлым, чистым и про­
зрачным, как горный источник, упругим, как сталь, звонким, как
золото, и бодрящим и ароматным, как старое доброе вино.
И пусть даже теперь, через сто лет, когда техника литературного
слова упmа намного вперед, пусть даже до сих пор ни один поэт не
приблизился еще к ги бкости, точности и красоте пушкинского языка,
мы убеждены, что в поэзии Пушкина заключается залог нашей славы,
потому что язык пушкинской поэзии есть язык русского народа, а на­
род, говорящий и мыслящий таким языком, - бессмертен .
1899
АНТОН ЧЕХОВ. РАССКАЗЫ
СПб., изд. А. Ф . Маркса
В этот сборник вошло б олее семидесяти рассказов талантливо­
го автора, относящихся к тому времени, когда г. Чехов писал по­
чти исключительно в юмористических журналах, может быть даже
и сам не сознавая размеров своего крупного художественного да­
рования. В восьмидесятых годах б ольшинство этих мелких расска­
зов было издано А. С. Сувориным под общим заглавием «Пестрые
рассказы» . Они же вошли и в настоящий сборник.
Нельзя не признать, что некоторые из этих рассказов могли бы
и вовсе не появиться в новом издании без особенного ущерба как
для читателя, так и для б ольшого имени г. Чехова. К числу таких
рассказов можно отнести, например, «Страшную ночь». Здесь весь
комизм положения основан на игре различными загробными сло­
вами . Герой рассказа Панихидин живет у Успенья на Могильцах в
доме чиновника Трупова. У него есть друг Упокоев, квартирую­
щий в меблированных комнатах купца Черепова, что в Мертвом
переулке. Упокоев, в свою очередь, тоже имеет приятеля - Погос­
това, который живет в пятом этаже статского советника Кладби­
щенского ... В конце концов все эти действующие лица, возвратясь
по домам после спиритического сеанса, находят в своих комнатах
429

А. И. Куприн
по гробу. Следует целый ряд смертельных ужасов и недоразуме­
ний. Оказывается, что общий приятель этих господ, носящих так­
же страшные фамилии, зять гробовщика - Челюстин, ввиду близ­
кого банкротства и описи имущества своего тестя, разослал по квар­
тирам всех своих знакомых, не предупредив их, самые лучшие гро­
бы ... Отсюда проистекают всевозможные qui pro que · , а также и
тема для юмористического рассказа .
Почти все рассказы носят анекдотический характер. В <<Житейс­
ких невзгодах» Лев Иванович Попов высчитьmает, сколько ему при­
дется заплатить за выигрышный билет, купленный им в рассрочку в
банкирской конторе Кошкера. Жена Попова, простудившаяся в до­
роге, больна флюсом . Наверху за потолком какой-то энергический
мужчина, вероятно, ученик консерватории, разучивает на рояле рап­
содию Листа с таким усердием, что «казалось, по крыше дома ехал
товарный поезд». Направо, в соседнем номере, студент-медик гото­
вится к экзамену и зубрит вслух густым семинарским басом. Посто­
янно сбиваемый с толку, Попов никак не может справиться со сче­
том. У него получаются такие расходы, как, например: 7 % годовых,
1/4 % комиссионных, 1/5 % куртажа, на каботаж 1 р. 22 коп., за тран­
зит 74 коп . , за элеватор 18 коп. , за упаковку 32 коп., издержки по абер­
рации 18 коп. и т. д. В последнем итоге оказывается, что за все время
погашения придется заплатить б анкирской конторе Кошкера
1 347 82 1 руб. 22 коп. и что если вычесть отсюда выигрыш в 200000,
то все же останется убытку больше миллиона. Рассказ кончается тем,
что наутро Попова отвозят в больницу.
В рассказе <<Хороший конец» обер-кондуктор Стычкин совершен­
но неожиданно делает предложение свахе Любови Григорьевне, ко­
торую он пригласил к себе для переговоров о приискании невесты.
Рассказ «В почтовом отделении» построен на том, что старый
почтмейстер Сладкоперцев, для охранения верности своей моло­
дой жены , распространял повсюду слух, что она находится в сожи­
тельстве с местным полицеймейстером Иваном Алексеевичем За­
лихватским. «Этих слов был о достаточно, - говорит Сладкопер­
цев . - Ни один человек не осмеливался ухаживать за Аленой, ибо
боялся полицеймейстерского гнева. Ведь с этим усатым дьяволом
свяжись, так потом не рад будешь, пять протоколов составит на­
счет санитарного состоян ия. К примеру, увидит твою кошку на
ул ице и составит протокол, как будто это бродячий кот» .
• недоразумения (лат.).
430

Стат ьи, реце11зии, замет ки
Таково же большинство из этих семидесяти двух рассказов. Но
и тем не менее в них уже виден местами будущий громадный та­
лант автора, его тонкая наблюдательность, своеобразность языка,
уменье схватить в двух словах п очти неуловимые настроения . И во
всех этих ранних произведениях из-под живого, беспечного, моло­
дого юмора то и дело слышатся те же нотки серой будничной жиз­
ни, мучительного сознания своей жизненной непригодности, ме­
лочного разочарования в жизни, которыми проникнута психоло­
гия героев последних произведений г. Чехова.
<1900>
И ВАН БУНИН. ЛИСТОПАД.
Стихотворвния, М., книгоиз дател ь ство « Скорпион»,
1901, ц. 1 рубл ь
Тихая, мимолетная и всегда нежно-красивая грусть, грациоз­
ная, задумчивая любовь, меланхолическая, но легкая, ясная «пе­
чаль минувших дней» и, в особенности, таинственное очарование
природы, прелесть ее красок, цветов, запахов - вот главнейшие
мотивы поэзии г. Бунцна. И, надо отдать справедливость талант­
ливому поэту, он с редкой художественной тонкостью умеет свое­
образными, ему одному свойственными приемами передавать свое
настроение, что заставляет впоследствии и читателя проникнуться
этим настроением поэта и пережить, перечувствовать его . Но в по­
исках и в передаче настроений г. Бунин не утратил, подобно дру­
гим современным п оэтам, жрецам пресловутой «новой красоты»,
связи с заветами наших великих мастеров сл ова. Стих г. Бунина
изящен и музыкален, фраза стройна, смысл ясен, а изысканно тон­
кие эпитеты верны и художественны. Издан «Листопад» с внешней
стороны прекрасно, чем, впрочем, часто щеголяет московское кни­
гоиздательств о, носящее странное имя «Скорпион».
1902
431

А. И. Куприн
Г. А. ГАЛ ИНА. СТИ Х ОТВОРЕ НИЯ.
СПб., 1902, ц. 1 рубль
«Я пою свободная, как птица ...» Так начинается первое сrихо­
творение из числа вошедших в сборник, и эти слова, как нельзя луч­
ше, определяют характер грациозного дарования молодой поэтес­
сы. Светлое, жизнерадостное настроение, проходящее бодрой нотой
через большинство песен г-жи Галиной, выгодно выделяет их из бес­
численного множества тускло-серых и бесцельно-тоскливых сбор­
ников, наполняющих с каждой весной книжный рынок. Менее удач­
ны, по нашему мнению, те из произведений г-жи Галиной, которые
написаны по поводу различных злободневных событий, юбилейных
торжеств, военных дел в Трансваале и т. д " но зато тем более заду­
шевны, искренни и красивы чисто лирические сrихотворения, неболь­
шие по размерам, но очень музыкальные и изящные по форме. Нельзя,
кстати, не отметить одной особенности, невольно бросающейся в
глаза и потому придающей стиху г-жи Галиной однообразность кон­
струкции: в ее строфах почти неизменно первая строчка рифмуется с
последней, а две или три средние - между собой.
1902
Р. К ИПЛ ИНГ.
СМЕЛЫЕ М ОРЕП ЛАВАТЕЛ И
м., 1903
Давно известно, что самый трудный и ответственный род лите­
ратуры - это произведения, предназначенные для детства и юно­
шества. Русская литература, которую уж никак нельзя назвать бед­
ной и которая с каждым годом завоевывает все более и более по­
четное положение на мировом рынке, почти ничего не дала в этом
направлении. Попыток, правда, и теперь достаточно много, но все
они приурочены к предпраздничной широкой торговле детскими
книгами и представляют из себя или жалкие и грубые компиляции
с иностранного, или неуклюжие доморощенные произведения, в
которых даже детский ум, несмотря на свою нетребовательность,
432

Статьи, реце11зии, заметки
гибкость и легкую приспособляемость ко всяким перспективам и
освещениям, невольно чувствует фальшивое заигрывание, поддел­
ку, слащавое и болтливое сюсюканье.
О д етя х, правда, у нас изредка пишут, и пишут тонко, умно, с
нежным, добрым юмором, но, мне кажется, я не ошибусь, сказав,
что из современных наших художников только один г. Мамин-Си­
биряк умеет и может писать те прелестные рассказы для детей, тай­
на которых заключается в том, что они одинаково неотразимо за­
хватывают и взрослых.
Последнее условие можно считать самым безошибочным при­
знаком того, что произведение написано талантливо и что оно най­
дет верный путь к детскому сердцу, и в этом отношении рассказ
«Смелые мореплаватели» смело можно поставить рядом с «Дэви­
дом Копперфильдом» и прекрасным рассказом М арка Твена
«Принц и нищий», который так широко, во множестве переводов и
в тысячах экземпляров расходится среди читающей публики.
Интересно, что как Твен, так и Киплинг положили в основу сво­
их рассказов почти один и тот же замысел. Оба автора заставляют
своих героев - юношей , богато взысканных милостями судьбы, но
совершенно незнакомых с суровым существованием серой и бед­
ной массы, зависящей в будущем от этих счастливчиков, - пройти
временно, благодаря сплетению всяких случайностей , железную
школу жизни, полной нужды, опасностей , огорчений и обид.
В обоих произведениях занавес опускается как раз после счаст­
ливого возвращения скитальцев в родные дома; как станут посту­
пать в будущем умудренные опытом и просветленные видом на­
родной нужды и народной силы юные герои, - авторы этого не
говорят, но читатель остается при непоколебимой уверенности, что
оба юноши заплатят народу сторицей за ту науку, которую они
почерпнули из его недр.
Здесь, впрочем, не место говорить о рассказе Твена, героем ко­
торого является наследный английский принц, но я не могу отка­
зать себе в удовольствии вкратце сообщить содержание «Смелых
мореплавателей».
Гарвей Чэн, мальчик лет пятнадцати, сын американского мил­
лионера, которому принадлежит полдюжины железных дорог и
половина лесных дворов на берегу Тихого океана, едет на почто­
вом пароходе в Европу с целью кончить свое образование, которое
еще не начиналось, как насмешливо замечает один филадельфиец.
Как на пассажиров, так и на читателя этот молодой человек произ-
29-3267
433

А. И. Куприн
водит довольно противное впечатление. Он курит, хвастает свои­
ми карманными деньгами, которые без нужды постоянно вьшима­
ет и пересчитывает, говорит жестокие и глупые вещи и фамильяр­
ничает со взрослыми - серьезными и занятыми людьми . Однако
путешествие его кончается плохо. Сильная качка и крепчайшая чер­
ная сигара, предложенная ему шутником-немцем, делают то, что
Гарвей в страшн ом припадке морской болезни лишается сознания
и падает за борт.
Но будущий миллионер не погиб (что, в сущности, является
почти невероятным). Его спас рыбак с глочестерской шхуны «Мы
здесь», и с этого момента для Гарвея началась Жизнь, исполненная
самых неожиданных и подчас весьма тяжелых испытаний.
Рассказам его о б огатстве отца никто не верит: весь экипаж твер­
до убежден, что мальчик во время падения ударился о борт голо­
вой и что с тех пор у него «приключилась неприятность в верхнем
этаже» . Шкипер судна, по имени Диско Труп, - старый , честный
морской волк, - был даже вынужден однажды, как он выразился,
собственноручно «прочистить Гарвею мозги», когда молодой че­
ловек, забывшись, высказал подозрение, что его карманные день­
ги вытащены кем-то из экипажа шхуны. Именно с этого эпизода,
окончившегося кровопролитием из Гарвеева носа, и началось нрав­
ственное перерождение молодого Чэна.
Гарвей - по натуре чистый, смелый и добрый мальчик, но из­
бал ованный безалаберным воспитанием чувствительной матери -
сначала поневоле, а потом с горячим увлечением втягивается, под
руководством своего сверстника, веселого и б ойкого Дэна, в тру­
довую , но полную своеобразной поэзии жизнь рыбаков в откры­
том океане. Он безропотно, с сознанием выполняемого долга моет
палубу, подает старшим матросам об ед, ловит и чистит рыбу, во­
рует у кока жареный горох, учится ставить парус, управлять рулем
и бросать лот-линь. Понемногу он делается признанным членом
экипажа, имеет свое место за стол ом, участвует в долгих разгово­
рах в бурную погоду, когда все охотно слушают «волшебные сказ­
ки» об его прежней жизни, и вообще нападает на мысль, что его
н астоящее положение много лучше того , когда он выслушивал на­
смешки над собой в курительной комнате почтового парохода. И
чем б ольше он узнает своих невольных спутников среди опаснос­
тей и трудов долгого плаванья, тем большей любовью и уважени­
ем проникается он, а вместе с ним и читатель к этим простым и
великодушным людям, соединяю щим детскую чистоту сердец с
434

Ст ать и, рецеизии, за.метки
хладнокровной отвагой закаленных моряков и откровенное невеже­
ство с житейской мудростью. И когда наконец, после долгих и раз­
нообразных приключений, рассказ о которых неудержимо захваты­
вает читателя, Гарвей опять встречается с отцом и матерью, уже от­
чаявшимися его отыскать, то перед ними совсем другой юноша -
серьезный, бодрый, с несокрушимым здоровьем и с деловым уваже­
нием к чужому и своему труду. Само собою разумеется, что автор
вложил много трогательного и забавного в счастливую развязку сво­
его рассказа, который, в общем, производит такое же сильное, ясное
и свежее впечатление, как и навеявшая его морская стихия. Переве­
дена книга отличным языком и снабжена многими рисунками.
1903
А. А . ИЗМАЙЛОВ (СМОЛЕНСКИЙ).
В БУРСЕ. РЫБЬЕ СЛОВО.
Повести и рассказы. СПб., 1903
Бурса, которую по характерному семинарскому выражению «пе­
реплывает» юный герой автора, сын дьячка, Кузьма Ильинский,
это современная нам и если не сегодняшняя, то во всяком случае,
вчерашняя бурса. Читая повесть г. Измайлова, чувствуешь, что даже
нравы и быт, так талантливо описанные г. Потапенко в его «Бур­
сацких воспоминаниях», уже отошли от нас в даль времени, о бра­
зовав как бы средний этап, связующий теперешнее духовное учи­
лище с приснопамятной, страшной бурсой Помяловского . Но, не­
смотря на то, что многое смягчилось, просветлело, улучшилось, все­
таки мрачные тени Элпахи, lpse, Тавли и их достойных наставни­
ков и до сих пор еще незримо витают в стенах рассадников будуще­
го духовенства . Наставники уже не порют своих питомцев «на воз­
дусях» и прочими способами, но часто вздыхают об этих прелестях
старого доброго времени, ограничиваясь невинными щелчками в
лоб, и между учеником и учителем лежит глубокий антагон изм .
Вымазать серебряные пуговицы учительского мундира чернилами,
напихать в его карманы бумажек, заставить учителя испачкаться о
парту, натертую мелом, считается высоким проявлением бурсац­
кой доблести. В преподавании, сравнительн о с доисторическими
435

А. И .Куприн
временами, произошли, конечно, большие перемены. Варварские
учебники, переполненные архаизмами и ломоносовскими периода­
ми, вьпuли из употребления, но катехизис и церковный устав и те­
перь еще учат «назубок», иногда не постигая смысла предмета, но
запоминая даже порядок вопросов. «Ученик заучивал, - пишет
г. Измайлов, - что в такие-то дни стихиры поются <<На шесть», а в
такие-то «на десять», что есть стихиры на «Господи воззвах» и на
«хвалите», но какой смысл заключался в этих кабалистических тер­
минах, «на десять» и «на шесть», это знали только очень немногие
счастливцы, которым это уяснили дома». Взаимные отношения
учеников заметно смягчились, но все-таки «силачи» облагают про­
извольными налогами «блаженных» или устраивают новичкам «из­
биение по алфавиту»; «отчаянные» пьянствуют и творят всякие
мерзости; классные шуты, по-бурсацки - «смешные», пьют чернила
и едят траву, с целью вызвать у зрителей смех, «торгаши занима­
ются ростовщичеством и лихоимством» и т . д. Кормят бурсу, ко­
нечно, несколько получше, чем во времена Помяловского, но тем
не менее она весь день ходит полуголодная. Ее внутренняя жизнь
мало интересует педагогический персонал, и, предоставленные са­
мим себе, ученики наполняют свободное время поразительными по
своей дикой бесцельности развлечениями. Вот, например, перечень
тех неофициальных занятий , которым однажды Кузьма посвятил
вечерние часы:
«Он начал с того, что на собственных нопях нарисовал черни­
лами рожи. Стал писать на ладони таблицу умножения, но на пя­
том десятке сбился. В Священной истории замазывал чернилами
все буквы «о», - этим занятием оп развлекался уже четвертый день
и дошел до 22 страницы. Сделал из платка зайца. Старался пой­
мать нос нижней губой . Нажимал руками живот и прислушивался,
как в нем переливалась вода. Старался искусственно зевнуть, дол­
го не мог этого сделать и, наконец, сделал . Пьпался зевнуть, не
раскрывая рта, но не сумел . Учился скрипеть зубами. Трижды про­
сился у гувернера «выйти», но безуспешно . Снимал под партой са­
пог, надевал его и снова снимал без помощи рук . Косил глаза и
силился увидеть нос. Заплел мизинец правой руки за безымянный
палец, безымянный за средний и средний за указательный и раз­
мышлял, как это вьпuло . Долго мял хлебный мякиш, катал его по
парте, хотел бросить им в товарища, но раздумал и съел . Наблю­
дал за полетом мух . Пробовал съесть комочек бумаги . Предлагал
своему соседу угадать, о чем он думает. Сделал восемь петухов ."»
436

Статьи, реце1
1з
ии, заметки
Господин Измайл ов, очевидно, хорошо знает нравы бурсы и
описывает их ярко, местами не без юмора, благодаря чему очерки
его читаются с большим интересом. Но в них совсем отсутствуют
эпизодический и художественный элементы . Поэтому читатель не
выводит своих заключений о бурсацкой жизни из хода событий,
сцен и разговоров , а верит в это на слово автору и совсем не прони­
кается участью действующих в рассказе лиц. Впрочем, и сам г. Из­
майл ов в предисловии к своей «бытовой хронике» заявляет, что он
не придает этому произведению художественной значительности ,
оставляя за ним только исторически бытовой смысл.
1903
Н. Н . БРЕШКО-БРЕШКОВСКИЙ.
Ш ЕПОТ ЖИЗН И
СПб., изд. Сойкина, ц. 1 рубль
Господин Брешко-Брешковский - писатель, которого никак
нельзя назвать начинающим . У него есть своеобразное, но прочно
установившееся литературное имя, н а него рисуют карикатуры из­
вестные художники, фамилия его упоминается в газетных листках
«au hasard» среди присутствующих на различных собраниях и юби­
леях. Наконец, г. Брешко-Брешковский , судя по двум его последним
сборникам, окончательно наметался в том легком, цветистом и
шаблонном стиле, который общ для всех много и скоро пишущих
беллетристов и о котором будет подробнее сказано ниже. Все это
дает нам право, не возлагая на г. Брешко-Брешковского лестных
надежд в будущем, отнестись к нему, как к писателю совершенно
сложившемуся и, так сказать, распустившемуся полным цветом.
Сфера наблюдений этого писателя, по крайней мере, в том сбор­
нике, который сейчас лежит перед нами, очень ограничена: юго­
западный край, табачная фабрика, общество акцизных чиновни­
ков, грубый заугольный флирт - вот, кажется, и все. Есть правда,
в «Шепоте жизни» два рассказа из актерской жизни и один из цир­
кового мирка, но темы их так страшно захватаны и заношены сот­
нями беллетристов, писавших до г. Брешко-Брешковского и сот­
нями пишущих одновременно с ним, что об этих рассказах не стоит
и говорить . Положим, из самой старенькой , самой истрепанной
437

А. И. Куприн
темы можно сделать прекрасное произведение - все зависит от
своеобразного взгляда и нового освещения предметов. Но г. Бреш­
ко-Брешковский этого пе сделал.
Главный герой рассказов г. Брешко -Брешковского - молодой
акцизный надзиратель . Если даже автор и не упоминает кое-где о
роде его службы, то читатель все равно подразумевает одно и то же
лицо . Через все рассказы проходит этот неотразимый брюнет (ни
одного блондина в цело м томе!) непременно с «яркими» «чувствен­
ными» гу бами и непременно с «сочным» «бархатным» баритоном .
Вот как, например, описывает г. Брешко-Брешковский великолеп­
ного акцизного надзирателя Гордиенко в романе «Тайна виноку­
ренного завода», причем пользуется для своего описан ия, как буд­
то мимоходом (какой устарелый и фальшивый прием!), мо ментом
переодевания своего героя:
«Гордиенко вернулся сейчас из подвала, где проверял бочки со
спиртом . Он бросил на кровать форменную фуражку, снял рабо­
чую засаленную тужурку, надел светлый пиджачок и широкопо­
лую серую шляпу, которая эффектно оттеняла его смуглое лицо с
большими добрыми гл азами и подстриженной черной бородк ой.
Двадцати четырехл етний молодой чело век бьш высок, плечист и
хорошо сложен.
Андрей Гаврилович вел свой род от знаменитого коневого атамана
войска запорожского и сподвижника Мазепы - Кости Гордиенко.
Мощной, молодецкой фигурой , уменьем превосходно стрелять,
ездить верхом, Андрей Гаврил ови ч живо напоминает своих пред­
ков. Над кроватью , средь различного доставшегося от покойного
отца оружия, висел старинный мушкет, из которого когда-то стре­
лял без промаха своих врагов сам Костя Гордиенк о» (стр . 15).
А вот другой «неотразимый» акцизный надзиратель из расска­
за «Эпизод из жизни уважаемого чело века» (стр . 290):
«Отпечаток чего-то изысканно кавалерийского остался навсег­
да в его невысокой фигуре с выпуклой грудью, тонким станом и
длинными стройными ногами . Лицом он походил на Мопассана .
Такие же густые, черные воло сы оттеняли бел ый лоб, такой же кру­
той, смелый размах бровей; красивые усы; также темнела под ниж­
ней чувственной губой эспань олка.
...Он держал лошадь и часто приезжал на фабрику верхом, ко ­
кетничал пред Натали своей безукоризненной посадкой. Обыкно­
венно Броецкий носил штатское (!), ко гда же ездил верхом, наде­
вал хорошо сшитую форменную пару.
438

Cmtmrь u, реце11зии, зШ11етки
Нужно ли говорить, что Илиодор Николаевич им ел успех у
женщин. О победах Броецкого говорили все за исключением его
самого . Цепное и весьма редкое качество муJ1с чии» (NB! Фраза вдо­
бавок и безграмотная) .
В рассказе «А если мимо» фигурирует «хорошо сложенный брю­
нет с тростью и в светлой шляпе, которая эффектно оттеняет его смуг­
лое лицо». Говорит он и поет «сочным б архатным баритоном»
(стр. 322, 323, 324). Герой повести «В заглохшей аллее» - Краснолуц­
кий - также говорит приятным баритоном и ходит небрежной кава­
лерийской походкой, обладает широкими плечами и сильными строй­
нь�ми ногами; вдобавок он брюнет с выразительным ртом и деспоти­
ческими бровями . Словом, как видите, обстоятельные мужчины из
рассказов г. Брешко-Брешковского не блещут разнообразием.
Дам г. Брешко-Брешковский описывает с особенной любовью
и притом тоном лошадиного знатока. Прежде всего он о бращает
внимание на бюст, затем н а шею; шея у всех его героинь полная,
белая и нежная . Что касается тела, то оно, смотря по обстоятель­
ствам , или б архатн ое, ил и, еще ч аще, мраморное. И ногда же
г. Брешко-Брешковский делится с читателями и б олее интимными
наблюдениями:
«Сухие и слегка волнистые, цвета червонного золота, волосы,
упругими волнами обрамлявшие (ну, конечно, обрамлявшие : краси­
вое и редкое определение !) бледное лицо , бьmи высоко причесаны .
Точен ая полная шея поражала нежной белизной, только рыжие жен­
щины обладают таким на диво мраморным телом» и т. д. (стр. 222).
А вот еще одна подробность, свидетельствующая о необычай­
ной наблюдательности авто ра:
«Д вадцатитрехлетняя Натали страдает пороком сердца. Что-то
обаятельное таится в женщине с этим загадочным недуго м. Горячие
сочно-алые губы словно ждут желанных поцелуев» и т. д. (стр. 287).
Что сказать о содержании рассказов г. Брешко-Брешковского?
Есть у этого автора одна особенность . И н огда, начиная свое про­
изведение, он как будто задумывается над чем-то интересным и
п равди вым. Видно, как понем ногу намечается у него свежий, неза­
езженный тип («Приключения Никиты Степановича», старик Ефи­
мович в «Эпизоде из жизни уважаемого человека» и пр .), обрисо­
вывается оригинальное жизненное положение (первые главы в «Тай-
439

А. И. Куприн
не винокуренного завода>>), и вдруг какой-то неожиданный пово­
рот к трафарету, к общим местам, - и рассказ мигом съезжает на
пошлый и, главное, вялый анекдот, на мелодрамаmческий конец
во вкусе романов из уличных листков, на серенькую, никого не тро­
гающую слезливость.
То же самое можно сказать и о художественной отделке произ­
ведений г. Брешко-Брешковского. Попадаются у него местами про­
стые и изящные описания природы и несколько удачных деталей,
два-три красивые определения, которые хочется считать оригиналь­
ными, но все это растворяется, тонет, исчезает в водопаде баналь­
ных, напьпценных выражений, шаблонных фраз и словечек, ходя­
чих, готовых затрепанных образов. Рассказывают о каком-то мо­
лодом беллетристе, который однажды обратился с озабоченным
видом к своему знакомому: «Скажите, пожалуйста, - мне это очень
важно знать для моей новой повести, - как это называется, к чему
пристает поезд на станции?» - «Платформа?» - спросил знако­
мый . «Ах, нет, платформа - это я знаю; есть какое-то другое сло­
во, но, можете себе представить, совершенно выскочило из голо­
вы» . - «Может быть, дебаркадер?» - <<да, да, да, вот, вот, - об­
радовался молодой беллетрист, - дебаркадер. Я так именно и ду­
маю начать свою новую повесть: «Поезд, шипя и свистя, медленно
и плавно подходил к дебаркадеру». Не правда ли, эффектно?»
Таких эффектных <<Дебаркадеров» не оберешься в широкой ли­
тературе: «Она прижалась пъшающим лбом к холодному стеклу, по
которому, точно слезы, текли дождевые капли», «Луна лила свой
матовый свет на землю, окутъшая ее точно серебристъIМ флером»,
«Она упала к нему на грудь, и уста их слились в долгом, страстном
поцелуе». И т. д . и т. д ... Таких выражений-тысячи . Может быть,
бьшо время, когда они считались оригинальньIМи и даже, чего доб­
рого, смелъIМИ. Но они давно уже от служили свой срок, обратились
в стертую, безличную подозрительную монету, и теперь к ним при­
бегают особенно oxorno те молодые бел
л
етристы, которые, идя в
сторону наименьшего сопроmвления, от леносm, от бездарносm,
от неуменья вдумываться в то, что видишь и что пишешь, хватают
готовый, хотя бы и подержанный, хотя бы и залежалый материал.
Такими общими местами особенно богата книжка г. Брешко­
Брешковского:
<<Ядовитый, предательский змей разочарования запал в душу» (37).
440

Статьи, реце11зии, заметки
«Уютное гнездышко явилось приятной дисгармонией с холод­
ным обликом всего дома» (10).
«Вера Павловна, как ударом хлыста, останавливала его всегда
одной и той же фразой» (245).
«- А невеста? - спросила Ира.
- Бедняжка через несколько дней отравилась .
- Что же Вольский?
- Исчез без вести» (20).
«Конец обеда прошел в гробовом молчании» (304).
«Полились вновь глубокие, мощные звуки» (324).
«Это был бы интересный роман, и оба они медленно, не торопясь,
с наслаждением читали бы страницу застраницеЙ>> (290). И т. д. и т. д.
К сожалению, размеры обыкновенной рецензии не позволяют
нам продолжать эти цитаты . Но, при надобности, их наберется не­
сколько страниц. Добавим к этому, что иногда г. Брешко-Бреш­
ковский сильно прихрамывает в стилистическом отношении . Что,
например, это за фраза: «И молодой, сильный , - он осматривал­
ся, ликующий, радостный»? Кто-то из брюнетов г. Брешко-Бреш­
ковского отправил конфеты «с визитной карточкой блузииком по­
сылы1ьtм Эльвире». Конфеты отправляют (стр. 89) не «посьшьным»
(которые бьши бы весьма удивлены такому сюрпризу), а с посьшь­
ным. И многое в том же роде, не говоря уже о неумелом, режущем
ухо, постоянном смешении времен прошедшего с настоящим в тех
местах книги, где автор говорит от себя.
Отметим наконец страсть г. Брешко-Брешковского к иностран­
ным словам, к французскому языку в разговорах, к фамильярнича­
нью с ныне здравствующими писателями и художниками и к нео­
бычайно пышным заглавиям. Что такое, например, «Шепот жиз­
ни»? и почему вся книжка озаглавлена «Шепот жизни», а не «Лю­
бовь акцизного», не «Под розовым фонарем» или не «Голубая вой­
на»? Некоторые рассказы имеют, кроме заглавий , еще и подзаго­
ловки, например, «Силуэт», «Мгновение». Это тоже - напьпцен­
но и смешно.
1904
441

А. И. Куприн
Н. Н . БРЕШКО-БРЕШКОВСКИЙ.
ОПЕРЕТОЧНЫЕ ТАЙНЫ
Петербург, 1905
Вообще г. Брешко-Брешковский питает слабость к таким за­
главиям, от которых, по выражению одного провинциального ан­
трепренера, собаки воют и дамы в обморок падают. «Шепот жиз­
ни», «В царстве красок», «Из акцизных мелодий», «Тайна виноку­
ренного завода» , «Опереточные тайны» и т. д. и т. д. Вероятно, та­
кие заглавия действуют раздражающим образом на любопытство
читающей публики из Апраксина рынка. Недаром же столь колос­
сальным успехом пользуется и до сих пор добрый старый роман
под соблазнительным заглавием: «История о сл авном и храбром
рыцаре Францале Венециале и о прекрасной королеве Ренцывене,
с присовокуплением истории о могучем турецком генерале Мар­
цымирисе и о маркграфине Бранденбургской Шарлоте» . А «Гуак,
или Непреоб оримая верность»? А «Английский милорд Георг»? А
«Суматоха в коридоре, или Храбрый генерал Анисимов»? Книжеч­
кн эти разошлись по России не в одном миллионе экземпляров. Но
пусть же г. Брешко-Брешковский не забЬrвает, что успех их - это
лавры подкаретной литературы.
«Опереточные тайны» представляют собой окрошку из старень­
ких-престареньких кусочков, бывших в употреблении, по крайней мере,
уж лет пятьдесят тому назад. Здесь и опереточный премьер с «яркими
чувственными губами» и с «сочным бархатным баритоном», насвис­
тывающий «бравурные» мотивы, и покровитель искусства корнет Бе­
локопытов, и б огач Крайrщель (в прежних пьесах - толстый банкир),
и пропившийся, но глубоко честный в душе старый актер Штейн, -
словом, персонажи сильно подержанные. Как новость, затесался в этот
роман художник Тарасевич, который па сцене во время антрактов -
что уже вовсе невероятно - пишет опереточные этюды. Затем, конеч­
но, ужины, шампанское и, как всегда у Брешко-Брешковского, жен­
щины с адски-зверски-rmаменными темпераментами и с телами, по­
хожими на «теплый, упругий, мраморный бархат». У Гоголя есть учи­
тель истории, который, пока толкует об ассириянах и вавилонянах,
еще туда-сюда, но как дойдет до Александра Македонского, то сам
себя не помнит. Так и г. Брешко-Брешковский: когда речь заходит у
него о женщинах, начинается какое-то разнузданное, истеричное, при-
442

Стt1т ьи, реце11зии, Зtt.11етки
падочное вранье, в котором даже нет настоящей здоровой чувствен­
ности, а просто так себе -упражнения чисто головного характера,
тот нелепый, хвастливый и дикий разговор о женщинах, которым на
гауптвахте сокращают свой досуг арестованные за буйство подпору­
чики . Помилуйте! «Чувственные губы, точно кровью вымазанные,
жаЖдут крови». «Вся эта женщина была одно грешное, ослепитель­
ное, трепещущее от желаний тело, которое каЖдым нервом своим,
казалось, вопияло (хорош глагол, нечего сказать !): «Возьми меня, лас­
кай, упивайся мною». «Она замерла в ожидании». <<Дико, чудовищно
не броситься и не покрьпъ ее поцелуями»". «Красавица созерцала свой
пышный бюст» ... Ну, и так далее. Литература". хе-хе-хе". для старич­
ков-с" . Общий же вывод из романа, как, впрочем, и из всех произведе­
ний г. Брешко-Брешковского, - это то, что автор mобит женщин, и
притом полных. Ему и книги в руки. Боюсь, что невольно делаю рек­
ламу г. Брешко-Брешковскому. Есть этакие изданьица, вроде, напри­
мер, «Тайны супружеского алькова», «Интимная красота женщины»,
«Верное средство в mобви» и тому подобные. Писать о них, хотя бы и
неодобрительно, это значит способствовать их распространению. Вот
поэтому-то я и оговарива1ось: в произведениях г. Брешко-Брешковс­
кого звучит пе страсть, а - passez le mot • - голая порнография, и
притом холодно-риторичная, искусственно взвинче1шая, вымученная.
Любители, купив его книжку, разочаруются . Притом я бы и вовсе не
упоминал о романах г. Брешко-Брешковского, если бы, к крайнему
моему сожалению, не видел, что этот автор все-таки может писать, и
писать недурн о. Он знает хорошо быт юго-западных окраин, не ли­
шен наблюдательности, чувсrвует природу. Даже и в «Опереточных
тайнах» есть два-три интересных свежих места, например, описание
провинциального городка в самом начале романа, полторы странич­
ки в последней главе - ссора опереточного премьера с женой, рас­
сказ о том, как Штейн бьет стекла в ресторане. Но эти крошки даро­
вания тонут в огромном море пошлости, трафаретных приемов и пре­
увеличенной, скучной лжи. Все это, впрочем, и раньше говорилось
г. Брешко-Брешковскому. Говорилось ему также и о том, что непри­
лично упоминать в современных повестях фамилии ньше здравствую­
щих людей, а у него на каЖдом шагу - то известный художник Ново­
скольцов, то зпаменитъ1й певец Северский, то обаятельный Немиро­
вич-Данченко. Неужели автор не понимает, как это должно коробить
читателя?
•
извините за выражение (фраиц. ) .
443

А. И. Куприн
Но, очевидно, г. Брешко-Брешковского не переделаешь. По­
видимому, этот молодой писатель отлился в окончательную фор­
му и застьш в ней. И есть грубая, но меткая русская поговорка: «чер­
ного". не отмоешь добела».
1905
ПАМЯТИ ЧЕХ ОВА
Прошел ровно год с того дня, когда в маленьком немецком го­
родке, вдали от истекающей кровью родины, умер Чехов, несрав­
ненный художник, гордость нашей литературы - угас светлый
прекрасный человеческий дух. И последние его волнения, последние
слова, последние тоскливые мысли бьши о России.
Какие страшные грозы пронеслись над нами за этот ужасный и,
может быть, величайший в нашей истории год! Потоки крови на вой­
не, Ляоян, падение Порт-Артура, четырнадцать дней Мукденского боя,
позорная паника, mбель флота у Цусимы. Эrот год промчался, как
один чудовищный, кровавый, бессонный и безумный день, и вот нам
поневоле кажется, что только вчера похоронили мы Чехова.
Но тихой и покойной грустью смягчены воспоминания о нем.
Так, вероятно, после землетрясения, разрушившего громадный го­
род, грустили его жители о погибшем прекрасном храме.
Наше воображение пресытилос1> кровавыми картинами смер­
ти, тысячами трупов, неутолимыми материнскими слезами, гроз­
ным заревом пьшающих деревень, и нежная поэзия Чехова с его
усталыми, спящими полями, облитыми кротким светом вечерней
зари, с его росистыми утрами на берегах медленных, заросших ка­
мышами рек, с ночными дорогами среди искрящихся снегов, с па­
хучими летними полднями и шумными веселыми дождями, с пре­
красными женскими лицами, так очаровательно улыбающимися
сквозь светлые слезы, - вся эта драгоценная прелесть чеховской
поэзии представляется нам далекой, бесконечно милой сказкой . И
теперь, когда наступает время великих, грубых, твердых, дерзно­
венных слов, жгущих, как искры, высеченные из кремня, - благо­
уханный, тонкий, солнечный язык чеховской речи кажется нам вол­
шебной музыкой, сл ышанной во сне.
Но события проходят, и всему наступает конец. Во всех нас жи­
вет неумирающая вера в то, что Россия выйдет из кровавой бани
444

Репин за работой.
Ху дожник Б. Д. Григорьев, 1915.
«А помою>, 1916, No 2.

Статьи, реце11зи11, 3t1Ate111к11
обн овленной и светлой. Мы вздохнем радостно могучим воздухом
свободы и увидим над собой небо в алмазах. Настанет прекрасная
новая жизнь, полная веселого труда , уважения к человеку, взаимно­
го доверия, красоты и добра. И тогда-то имя Чехова засияет во мра­
ке непреходящего бессмертия. Ибо он был истинным глубоко рус­
ским художником, каким до него бьm разве только один Пушкин .
Никто так топко и проникновенно не чувствовал грусти и шири рус­
ской природы. Русская жизнь зачерпнута им повсеместно до самого
дна и отражена с мельчайшей правдивостью. Не его вина, если эта
жизнь в художественном изображении выходила серой, тоскливой,
низменной, неустроенной и дикой. Арестантского халата не напи­
шешь кармином и берлинской лазурью. Он никогда не морализо­
вал, не «обливал ядом презренья», не «жег смехом гражданской са­
тиры», но «клеймил» пrевным словом. Он, как врач, вооруженный
громадным знанием, чуткостью, хладнокровным опытом и необы­
чайной наблюдательностью, вдумчиво прислушивался к течен ию
русской жизни и рассказывал нам о наших болезнях, о равнодушии,
лености, невежестве, грязи" халатности, мелком зверином эгоизме,
трусости, дряблости. И как тонкий грустный скептик, изверившийся
в паллиативе, он ие досказывал, что одряхлевшему и о бленившемуся
больному, не встающему с кресла, всего нужнее недоступный для него
свободный воздух и быстрые сильные движения.
Но диагноз его бьm безошибочен . Если под Садова, по выраже­
нию Мольтке, победил школьный учитель, то с му1<денских полей
и сопок бежали, топча друг друга в б езумной панике: чеховский
мужик, оголодавший, одичавший, ослепленный тьмою и рабством,
чеховский мещанин, развращенный жизнью городских окраин, че­
ховское милое, доброе, нелепое, вымирающее слабосильное дво­
рянство, чеховский чиновник, офицер, интеллигент, разъеденные
ничегонеделанием, выпивкой, винтом, сплетней, самохвальством,
пустой и бесстыдной ленью.
И это Вершинины пускали себе пули в лоб на батареях, и его
Астровы сходили с ума, подавленные ужасами кровавого побоища.
Но пусть даже исчезнут, переведутся эти люди - детища мрач­
ного тупого безвременья, - Чехов всегда будет дорог для нас, как
великий, недосягаемый мастер сл ова, к ак удивительный художник
прекрасного русского языка.
Вместе с замечател ьной простотой и скромностью фразы он
сумел соединить ее изысканное разн ообразие, непостижимую гиб­
кость оборотов, изящную и благородную смелость формы, точность
445

А. И. Куприн
и новизну эпитетов - всю эту неувядаемую прелесть чеховской
речи, которой долго еще будут удивляться и учиться писатели бу­
дущих времен.
Слова Чехова - это лучшие цветы, растущие на его могиле. Да
будут же они благословенны вместе с его незабвенной памятью!
1905
АЛ ЕКСЕЙ РЕМ ИЗОВ . ЧАСЫ
Роман, изд. «EOS», СПб., 1908
Из всех представителей крайнего импрессионизма в современ­
ной русской литературе Ремизов, пожалуй, самый крайний. Он не
представляет себе явлений действительной жизни иначе как сквозь
какое-то зловещее, уродливое, фантастическое и таинственное стек­
ло. В нем есть что-то неуловимо общее с Федором Сологубом, но в
Сологубе чувствуется, среди его чертовщины, недотыкомок и всяко­
го колдовства, холодный расчет вместе с умной и насмешливой улыб­
кой человека, очень много знающего и ни во что не верующего. Ре­
мизов же искренен до наивности, он ворожит, нашептывает, приго­
варивает и лепечет странные пугающие слова с полной несокруши­
мой верой. Сологуб пишет свои причудливые произведения по стро­
гому определенному плану, которого искусно держится; Ремизов
заранее намечаеттолько пять-шесть действующих персонажей, а они
уже сами делают и говорят все, что им заблагорассудится, и автор
лишь время от времени вплетает в их сумбурную, бредовую жизнь
свои заклинания и молитвы. Сологуб пишет понятно, но ему не ве­
ришь, - Ремизов отрывист, повторяется, выражается путано и за­
гадочно, эпизоды у него неправдоподобны, но он владеет тайной
странного очарования, возбуждающего в читателе ужас, брезгли­
вость, тоску и те кошмарные грезы, которые владели нами в детстве,
во время лихорадок. Умный Сологуб только притворяется старым,
серым, пыльным, хитрым домовым, лукаво выглядьmающим из-за
печной заслонки, Ремизов - настоящий, подлинный колдун.
Содержание «Часов» так же невозможно передать, как и содер­
жание другого большого романа того же автора - «Пруд» . Часо­
вой мастер Сергей Андреевич уехал из города, спасаясь от долгов, а
446

Статьи, реце11зии, заметки
его семья: больной старик отец, жена Христина Федоровна с ребен­
ком, брат его Костя и две сестры, Рая и Катя, остаются в часовом
магазине. Чувствуется надвигающееся горе, обеднение, развал. Ча­
совой магазин собираются описать за долm, а потом и описывают.
Вот и все содержание романа в шести частях, если не считать внезап­
ной и неудачной любви Христины к какому-то Нелидову. Но эта
любовь только мелькает в романе. Измученной женщине, сломлен­
ной неудачами и тяжелой семейной обстановкой, хочется ласки, вни­
мания, заботы. А он уезжает, даже не простившись. Вот и все.
Но посмотрите, какими кривыми, уродливыми и в то же время
сильными штрихами рисует Ремизов своих странных героев. Вот,
например, Костя, ежедневно заводящий городские часы, горбатый,
кривоносый подросток-эпилептик, одержимый чем-то вроде нечи­
стой силы:
<<Лежал Костя на спине, страшный в лунном круге, водяной ка­
кой-то, вместе и каменный, дрыгал по-лягушечьи ногами . Снился
Косте сон, будто он вырвал себе все зубы, и оказалось, что не зубы
носил он во рту, а коробочку из-под спичек да костяную прелую
ручку от зубной щетки, и ноги у него будто не ноги, а окурки».
Или еще:
«Шел Костя, спотыкался, вертел пальцем кружок перед носом.
Довольно уж льmды лындать, он будет днем бить до кровавой
пены, а ночью, собрав лягушиной икры, пойдет на промысел: малых
детей загрызать ". Малых топить в тепленькой водице, а то холодно ".
- Старый пошел- не дошел, малый пошел - не нашел, черт
вам рад, - ухмьшьнулся Костя, заложив руки в карманы, и, вооб­
разив себя лягушечьей лапкой, двинул плечом фонарь.
Фонарь покачнулся и на мостовую - трах! Только стекла за­
звенели.
Побежал Костя. Бежал, как конь. Он - конь серый в яблоках,
седло серебряное, уздечка позолоченная. Он помчится в собор, ску­
пит все свечи, сядет на престол, умоется холодной росой, прочита­
ет все книm и загорится семипудовой свечой перед Вербницей, пе­
ред Громницей, перед Лидочкой : пояс шелковый, шапка бобровая,
шуба атласная, а нос как на картине. Он больше не Костя Кл очков,
а учитель и сыщик Куринас, первый и последний. И бьет он копы­
том землю, вороногий конь, несет в песке яйца гусиные да утиные.
- А кудак-так-так! Не бьшо в нас так! - кричит Костя во все
горло и, рассыпав откуда-то взявшиеся золотые орешки все, как
один, останавливается у галантерейного магазина.
447

А. И. Куприн
Что-то, чиркнув будто спичкой и ярко блеснув зеленым огонь­
ком, с болью завертелось в мозгу.
- Эх вы, куры рябые, конопляные! - рванул Костя дверь га­
лантерейного магазина, распахнув свою шубу из макового листа,
взарился на Лидочку.
Лидочка, насмерть перепуганная, вытаращила глазенки и, не
пискнув, присела от страха.
А он, кусая губу, дрожал весь и, приблизившись к прилавку,
занес бьшо ногу, н амереваясь перемахнуть, но раздумал.
Изогнулся весь, нащупал присевшую Лидочку, вытянул ее, и,
притянув к себе, впился губами, и целовал в губы и щеки, целовал
взасос, присвистывая, причмокивая, приговаривая, и вдруг, широ­
ко разинув рот, закусил ее сахарно-выточенный носик...
Ахнула Лидо чка, закатила глазки и обмерла.
Обмерла и без памяти, как труп, не противилась уж этим страш­
ным о бъятьям».
Или в другом месте:
«А в чулане меж дверей , забившися в чулан, сидит на поганом
ведре, раздетый , в длинных черных чулках, Костя, пе Костя Клоч­
ков, а Костя Саваоф, не Костя Клочков, а ворон а, и сидит, несет
яйца гусиные да утиные, считает тараканьи шкурки, чтобы 1.ш кому
уж вперед не считать, ковыряет свой кривой изуродованный нос,
ковыряет с жаром, с удовольствием».
А вот как рисует Ремизов старика:
«Сидел старик, не двигался.
И уж казалось ему, в гол ове у него завелись тараканы, и была
голова полна тараканьих яиц, так что перло. Он чувствовал, из глаз
уже высовываются тараканьи усы, чувствовал запах тараканьих яиц
и не двигался.
Бьш он похож на то страшное, - оно стережет всякое живое,
оно стоит под деревьями, и, подслушав счастливое сл ово, вычер­
кивает кровью, и открывает чуть видную щелку для глубокой беды».
Не дают покою Ремизову тараканы!
Так же тяжело и кошмарно описывает Ремизов нездоровые сла­
дострастные сны девушки Раи, и ночные возвращения двух при­
казчиков из веселого дома «Новый свет», и их гнусные издеватель­
ства над мальчишкой при магазине, которого мастер заставляет то
целовать себя в пятку, то пить из одной необходимой посуды. Толь­
ко Христина Федоровна, с ее мятущейся душой и последней любо­
вью, и умирающая девушка Катя являются двумя нежными, чисты­
ми пятнами на мрачном и грязном фоне ремизовского романа.
448

Ст атьи, рецеизии, заметки
Многое остается окончательно непоняп1ым читателю - до та­
кой степени индивидуальна манера письма Ремизова, по, может
быть, он н арочно прибегает к ней, потому что пе менее темна и
бессмысленна жизнь вызванных им привидений с искаженными
лицами . И может быть, умышленно черпал автор свой лексикон в
идиотизмах местной жизни, в которой, по его выражению, «звене­
ла брань, сверлило в ушах, клевало в темя, пихало под живот» .
Диковинные сл ова: чучу, ш камарда, худорба, надолба, олешняк,
ухаба, шкулепа, гундырка - так и пестрят, так и скачут на каждой
странице.
Но наряду с такой пряностью ругательных слов, Ремизову ши­
роко знаком и настоящий северный крепкий русский язык , и рас­
поряжается им Ремизов, когда захочет, положительно блестяще, с
большой оригинальностью, находчивостью и гибкостью . И при­
роду он чувствует очень тонко в тех случаях, когда его не увлекает
в пышное пустословие какая-то таинственная сила. Каким, напри­
мер, своеобразным лиризмом дышит его зимняя ночь:
«Ударял лютый мороз. Частые густые звезды рассьшались по
небу - золото по царскому двору. Там, казалось, сидел царь с ца­
рицей . Считал царь свои б огатства, пил из чаши, нанизывала ца­
рица звездный бисер».
Или в другом месте:
«Бьuю светло и ясно от прышущего зеленоватого цвета.
Богатым жемчугом рядились деревья.
Крепкие ветви скрипели под тяжестью белых драгоценностей.
Гнилое жилье, измученные черные окна, продымленные кры-
ши украшались серебром, будто в сказке...»
Конечно, учить Ремизова, к ак надо писать, нам пе приходится.
Но и в шарлатанстве его не решишься упрекнуть. Он весь в перио­
де исканий и, почем знать, может быть, идет своим сбивчивым, кап­
ризным, темным путем к какой-нибудь б ольшой цели?
1908
449

А. И. Куприн
О КНУТЕ ГАМСУНЕ
1
«Большая книга вышла из печати, целое королевство, малень­
кий шумный мир настроений, голосов и образов. Ее раскупали и
читали. Имя его бьшо у всех на устах, счастье не покидало его ...
Эту книгу он написал на чужбине, вдали от воспоминаний пережи­
того на родине, и она бьша крепка и сильна, как вино».
«Милый читатель, это история Дидриха и Изелины. Она бьша
написана в доброе время, но дни ничтожных работ, когда все легко
переносилось, написана с сильной нежностью к Дидриху, которо­
го Бог nopaзwi любовью».
Это все говорится о книге Иоганнеса, сына мельника; которого
так же, как и всех героев Гамсуна, Бог поразил прекрасной, траги­
ческой, пронизавшей всю его жизнь любовью («Виктория»). Но так
и кажется поневоле, что Гамсун говорит здесь о другой книге, о
своем « Пане», создавшем автору его теперешнюю, чуть ли не все­
мирную известность.
Первый перевод этого замечательного романа появился у нас
около восьми лет тому назад - боюсь ручаться за точность - в кни­
гоиздательстве «Скорпиою>, в очень хорошем переводе Полякова.
Потому ли, что широкая публика оmосилась тогда еще недоверчи­
во к этому издательству с таким претенциозным названием и исклю­
чительным направлением или благодаря изысканной аристократи­
ческой своеобразности, непринужденной простоте и глубине,; пест­
роте настроений и новизне формы, которыми блистает это произве­
дение, - но только перьое издание его перевода расходилоСь доволь­
но медленно. Правда, покойный Чехов один из первых приветство­
вал его, называя этот роман чудесным и изумительным еще в то вре­
мя, когда о Гамсуне очень мало знали даже на его родине, в Норве­
гии. И если теперь имя Гамсуна действительно на устах у всех обра­
зованных русских читателей, то это явление приятно заметить, как
рост художественного понимания и повышения вкуса.
Чт6 такое «Пан» как литературное произведение? Если хоти­
те, - это роман, поэма, дневник, это листки из записной книжки,
написанные так интимно, точно для одного себя, это восторжен­
ная молитва красоте мира, бесконечная благодарность сердца за
радость существования, но также и гимн перед страшным и пре­
красным лицом бога любви. Роман написан так, как пишет гений:
450

Статьи, реце1
1з
ии, заметки
не справляясь о родах и видах литературы, не думая о границах
дозволенного, приличного, принятого и привычного, без малей­
шей мысли об авторитетах предшественников и требованиях кри­
тиков. Оттого-то этот роман так и напоминает аромат дикого, не­
виданного цветка, распустившегося в саду неожиданно, влажным
весенним утром.
Остов романа так прост, что его трудно передать, не вызвав
недоумения у того, кто еще не читал его. Некто Томас Глан , лейте­
нант, охотник, странный человек с тяжелым, звериным взглядом,
проводит раннюю весну, лето и осень в горном лесу на севере Нор­
вегии, над морем. Его друзья - лес и великое уединение. Он живет
в одинокой лесной хижине, почти в берлоге, вместе с собакой Эзо­
пом, добывая пропитание охотой и спускаясь вниз, в маленький
городишко Сирилунд, для того, чтобы купить хлеба и соли. Слу­
чайно он знакомится с дочерью месmого торговца. Ее зовут Эд­
вардой. Она подросток, только что начавший формироваться в
женщину; она еще держится с той особенной неуклюжестью, кото­
рая свойственна этомудевическому возрасту, ступая ногами внутрь,
но у нее на бледном лице пламенный рот, и вся она, как и Глан, из
тех немногих людей, над которыми любовь повисает, как рок, и
отмечает их на всю жизнь неизгладимою печатью.
Они любят друг друга, но гордость, ревность, каприз, подозри­
тельность - все эти средства вековечной вражды двух полов - об­
ращают их чувство в сплошное взаимное мучительство . Они рас­
стаются: Эдварда выходит замуж за титулованное ничтожество,
Глан предается оргиям в своих экзотических скитаниях, - но им
суждено до конца дней стонать под гнетом единственной, неразде­
ленной страсти.
В романе есть еще несколько лиц: отец Эдварды, хромой док­
тор, влюбленный в нее, и маленькая самоотверженная женщина ­
Ева, с ее трогательной, наивной и горячей любовью к Глану. Но
гл авное лицо остается почти не названным - это могучая сила
природы, великий Пан, дыхание которого слышится и в морской
буре, и в белых ночах с северным сиянием, ползущим вверх по небу,
и в железных очах осени, в шепоте листьев, и в их молчании, и в
зове птиц и насекомых; и в тайне любви, неудержимо соединяю­
щей людей, животных и цветь1.
Нет возможности передать подробно содержание этой книги, с
ее удивительным, самобытным, волнующим тембром, с ее прихот­
ливыми отступлениями, с ее страстными легендами и горячим ве-
451

А. И. Куприн
сенним бредом, где сон и сон во сне так тонко мешаются с действи­
тельностью, что не различишь их . Читаешь роман во второй, в пя­
тый, десятый раз и все находишь в нем новые сокровища поэзии -
точно он неисчерпаем .
11
Та же самая неразделенная, невознагражденная, мучительная лю­
бовь, какая бьша между Эдвардой и Гланом, проходит почти через
все произведения Гамсуна, как будто бы этот сюжет наиболее бли­
зок его душе. В «Пане» есть маленькая притча о юноше и двух де­
вушках. Одна отдала ему все, что оп просил, и ей это ничего не сто­
ило, и он даже не благодарил ее; но у другой он выпрашивал ласки,
как раб, как нищий, и, если бы ей понадобилась его жизнь, он жалел
бы, что она не попросила большего. Этот мотив, слегка видоизменя­
емый, звучит и в «Виктории», и в романе «Под осенними звездами»,
и в «Драме жиз1rn», и в некоторых небольших рас
сказ
ах. Даже внешность
Эдварды, ее манера ступать на ходу носками внутрь, ее красный рот,
бледность, высокие бедра - повторяются часто, точно автор видит
перед собою все тот же знакомый образ.
Вот другой роман - «Виктория». Это история бесконечно глу­
бокой, нежной, восторженной и мучительной любви между сыном
мельника и дочерью господ из соседнего замка, - любви, которая
начинается с детских игр, длится всю жизнь и вдруг расцветает бес­
смертным сиянием перед смертью Виктории в ее последнем письме.
Иоганнес делается известным писателем. Гамсун даже припод­
нимает перед читателем ту таинственную, закрытую для всех заве­
су, за которой совершается незримая работа ума и фантазии, вьши­
вающаяся в талантливых произведениях. Но для Виктории Иоган­
нес остается все тем же мальчиком с мельницы, так же как и она
для него - барышней из замка, недосягаемым , высшим существом.
Только смерть открывает ей глаза и показывает, как ничтожны в
сравнении с люб овью все остальные земные вещи, п онятия и ус­
ловности .
«Теперь я вас больше не увижу, - пишет умирающая Виктория,
эта прежняя барышня из замка, - и я раскаиваюсь , что не броси­
лась перед вами на землю и не целовала ваших ног и земли, по кото­
рой вы ходили, и не высказала вам всю свою бесконечную любовь...»
«...Да, Иоган
н
ес, я любила вас, всю свою жизнь я mобила только
вас», - Виктория пишет эти слова, и Бог читает их из-за моего плеча» .
452

Кнут Гам сун.

Статьи, рецеизии, заметки
« ...Будьте счастливы, Иоганнес, благодарю вас за каждый день .
Когда я буду отлетать от земли, я буду благодарить вас до последней
минуты и про себя шептать ваше имя» .
« . ..У меня не хватает больше сил писать. Прощай, любовь моя...»
Это плачет ее душа в последние минуты жизни. И теперь еще
понятнее становятся те огненные слова, которыми Гамсун в этом
же романе говорит о любви, вкладывая их в уста несуществующего
монаха Вендта:
«Что такое любовь? Ветерок, проносящийся над розами, нет,
электрическая искра в крови.
Любовь - это пламенная адская музыка, заставляющая танце­
вать даже сердца стариков. Это маргаритки, широко распускаю­
щие свои лепестки с наступлением ночи, это анемона, которая зак­
рывается от дуновения и от прикосновения умирает.
Такова любовь.
Она может погубить человека, поднять его и сн ова заклеймить
позором; сегодня она любит меня, завтра тебя, а в следующую ночь
его, - так она непостоянна. Но она так же тверда, как несокруши­
мая скала, и горит неугасаемым пламенем до самой смерти, пото­
му что любовь вечна. Что же такое любовь?
О, любовь - это летняя ночь с небесами, усеянными звездами, и с
благоухающей землей. Почему же она заставляет юношу идти околъ­
НЪIМИ тропинками и почему заставляет она старика одиноко страдать
в его комнате? Ах, любовь превращает сердце человека в роскошный
бес
стъ
щный сад, где растуr таинственные, наглые грибы.
Разве не она заставляет монаха пробираться в чужие сады и за­
глядывать ночью в окна спящих? Разве не она делает безумными
монахинь и помрачает разум принцесс?
Она заставляет склоняться голову короля до самой земли, так
что волосы его метут дорожную пьшь, а уста его бормочут бесстьщ­
ные слова, и он смеется и высовывает язык.
Такова любовь.
Нет, нет, она совсем другая, и она не похожа ни на что на свете...
...Любовь - это первое сл ово, произнесенное Богом, первая
мысль, осенившая его . Когда он произнес: <<да будет свет!» - по­
явилась любовь. И все, что он сотворил, было так прекрасно, что
он ничего не хотел переделывать . И любовь стала первоисточни­
ком мира и его властелином; но все пути ее покрыты цветами и
кровью, цветами и кровью» .
453

А. И. Куприн
Как и почти всегда у Гамсуна, в «Виктории» есть третье лицо,
любящее покорно и самозабвенно, той любовью, которая пи на что
не надеется и готова отдать все. Это маленькая Камилла, когда-то
спасенная И оганнесом из воды на глазах у Виктории.
ш
В «Пане» и «Викторию> Гамсун находит разные аккорды для
изображения любви. В чувстве Глана и Эдварды слышится могу­
чий призыв тела, трепет и опьянение страсти, весеннее бурное бро­
жение в крови. Любовь И оганнеса и Виктории вся обвеяна нежным,
целомудренным благоуханием .
Но у Гамсуна - этого истинного поэта любви и природы - есть
также и «роскошные сады, где растут таинственные, наглые гри­
бы». В «Голосе жизни» молодая прекрасная женщина из общества
в день смерти своего старого мужа приводит ночью, прямо с ули­
цы, человека, писателя, знакомого ей только по имен и, к себе в дом
и со всем безумием страсти отдается ему в спальне, где еще стоят
две постели, рядом с комнатой, где еще лежит на столе покойник.
И опять новые приемы в этом маленьком, всего в пять страниц ,
рассказе : ни одного сомнения, ни колебания, ни недомолвок, язык
сжат и почти груб, и вот, несмотря па кажущуюсл вымышленность
фабулы, получается рассказ удивительной выпуклости и правди­
вости, стоящий лучших рассказов Мопассана.
В романе « Голод» передана потрясающая, кошмарная история
человека, выброшенного о бстоятельствами за борт благополучно­
го существ ования. Внешний ужас положения не в голоде и его му­
чениях, среди б ольшого столичного города, ,Не в судорожных, ис­
теричных поисках за работой , не в ночлегах на улице, а в тех реаль­
ных мелочах жизни, которые свирепее физических страданий : в не
переваренн ом бифштексе, в волосах, которые вьшезают от голода
и лежат прядями на одежде и в умывальном тазу, вызывая насмеш­
ки горничной, в жалких, унизительных попытках заложить очки и
пуговицы от жилета, в этих драных панталонах, которые прихо­
дится смачивать водой , чтобы они казались чернее и новее, в то­
щем укушен ном пальце, из которого голодный человек высасыва­
ет свою кровь и плачет при этом от жалости к самому себе .
Но в сто крат ужаснее то, что делается внутри этого человека,
раздавленного голодом и один очеств ом. С трепетом присутствуешь
при том, как его несчастный мозг, обескровленный голодом, при­
ближается в ярких и страшных галлюцинациях к безумию, как бо-
454

Стать11, реце11з1111, зШ11етк11
лезненпо разрушается и падает воля, как обостреmюе внимание на­
пряженно и тяжко привязывается к изнуряющим мелочам вне и внут­
ри себя . Страницы, в которых описывается ужас темноты, налегшей
на человека в камере для бесприютных при полицейском участке, -
одни из самых потрясающих страниц в мировой литературе ...
Но и в это удивительное произведение Гамсун вплетает любов­
ный эпизод, по своему психологическому значению, может быть,
самый глубокий из всего написанного им о любви.
Этот оборванный бродяга, похожий на нищего, находящийся
от долгого голода в постоянной власти болезненных фантастичес­
ких грез, встречается случайно на улице с красивой молодой жен­
щиной - «Илайали», как он называет ее мысленно, по странному
капризу. Он поражает ее воображение и, наконец, чувство своим
необычным в идом, своим странным языком, какой-то диковинной
обособленностью от всех людей, которых она встречала до сих пор.
Она готова считать его пьяным, немного сумасшедш им, может
быть , вором или убийцей и тем не менее почти отдается ему, но
когда опа узнает о том, что он только голодный, то страсть сменя­
ется у нее отвращением, жалостью и ужасом.
Гамсун как будто бы чуждается внешних сторон быта, обходя
их или пренебрегая ими . Но он может быть и прекрасным наблю­
дателем. У него есть неоцененная особенность : рассказывая о чу­
жой стране и чужих людях, находить те именно характерные, мел­
кие черты, которые до него никому не бросались в глаза, и рисо­
вать их сжато, в двух-трех словах . Таков он в рассказах : «В Пре­
рии», «Уголок Парижа» , «В стране чудес» и так далее.
«В стране чудес» - это путешествие по России и главным об­
разом по Кавказу. Увы ! Талантливый писатель все-таки не избе­
жал здесь исторической клюквы и самовара.
IV
Гамсун не создаст школы. Он слишком оригинален, а подража­
тели его всегда будут смешны. Он пишет так же, как говорит, как
думает, как мечтает, как поет птица, как растет дерево. Все его от­
ступления, сказки, сны, восторги , бред, которые бьши бы нелепы и
тяжелы у другого, составляют его тонкую и пышную прелесть . И
самый язык его не�одражаем - этот небрежный, и нтимный, с гру­
боватым юмором, непринужденный и несколько растрепанный раз­
говорный язык, которым он как будто бы рассказывает свои повес­
ти, один на один, самому близкому человеку и за которым так и
чувствуется живой жест, презрительный блеск глаз и нежная улыб-
455

А. И. Куприн
ка. Но имя Гамсуна останется навсегда вместе с именами всех тех
художников прошедших и грядущих веков, которые возносят в бес­
конечную высь ценность человеческой личности, всемогущую силу
красоты и прелесть существования и доказывают нам, что «сильна,
как смерть, любовь» и что ничтожны и презренны все усилия оку­
тать ее цепями условности. И я без преувеличения скажу, что «Пан»
и «Песнь Песней» - это только звенья одной и той же цепи вечных
художественных произведений, ведущих к освобождению любви.
v
Я ничего не знаю из биографии Кнута Гамсуна, да и нахожу,
что лишнее для читателя путаться в мелочах жизни писателя, ибо
это любопытство вредно, мелочно и пошло. Но у меня есть его пор­
трет. Длинное, худое, красивое, несколько суровое лицо, пенсне"
внешность доктора или адвоката, но под спутанными, волнисты­
ми, белокурыми волосами, почти закрывающими лоб, присталь­
ные глаза смотрят тяжелым, звериным взглядом лейтенанта Глана.
1908
РЕДИАРД КИПЛИНГ
Страна, делающая лучшую в мире сталь, варящая лучший во
всем свете эль, изготовляющая лучшие бифштексы, выводящая луч­
ших лошадей, создавшая священную неприкосновенность семей­
ного очага, изобретшая почти все виды спорта; страна, нацио­
нальный гимн которой кончается прекрасными словами, заставля­
ющими нас, русских, плакать от бессильного волнения, -
Никогда, никогда, никогда
Англичанин не будет рабом, -
только такая страна, страна мудрого и бессердечного эгоизма, же­
лезной англосаксонской энергии, презрительной государственной
обособленности и беспримерно жестокой колониальной политики,
страна, гордо пишущая местоимение «Я» с большой буквы, но рев­
ниво охраняющая каждую мелочь старины, начиная с официально­
го целования руки у короля и кончая веткой остролистника на рож­
дественском столе, - только такая страна могла породить свою те­
перешнюю национальную славу - Редиарда Киплинга.
456

Статьи, реце11зии, заметки
Трое английских писателей - КишIИнг, Уэльс и Конан-Дойль -
завоевали в настоящее время всемирное внимание. В их труде с осо­
бенной яркостью сказывается та добросовестная техника, та терпе­
ливая, выработанная веками культуры выдумка, об отсутствии ко­
торой у русских писателей меланхолически вздыхал Тургенев .
Но бесконечно увлекательный, умный, изобретательныйУэльс все­
таки имел предшественников в лице многих авторов фантастически
научных путешествий и приключений. Но Конан-Дойлъ, заполонив­
ший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается
вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гени­
альное произведение Э. По - «Преступление в улице Морг».
КиruIИнг же совершенно самостоятелен. Он оригинален, как ник­
то другой в современной литературе. Могущество средств, которыми
он обладает в своем творчестве, прямо неисчерпаемо. Волшебная ув­
лекательность фабулы, необычайная правдоподобность рассказа, по­
разительная наблюдательность, остроумие, блескдиалога, сцены гор­
дого и простого героизма, точный стиль или, вернее, десятки точных
стилей, экзотичность тем, бездна знаний и опыта и многое, многое
другое составляют художественные данные Киплинга, которыми он
властвует с неслыханной силой над умом и воображением читателя.
И тем не менее на прекрасных произведениях Киплинга нет двух
самых верных отпечатков гения - вечности и всечеловечества. В его
рассказах - особенно если прочитаешь все, без перерыва, залпом -
чувствуется не гений, родина которого мир, а Киплинг-англичанин,
только англичанин, и притом англичанин наших дней. И как бы ни
был читатель очарован этим волшебником, он видит из-за его стро­
чек настоящего культурного сына жестокой, алчной, купеческой,
современной Англии, джингоиста, беспощадно травившего буров
ради возвеличения британского престижа во всех странах и морях,
«над которыми никогда не заходит солнце»; поэта, вдохновлявшего
английских наемных солдат на грабеж, кровопролитие и насилие
своими патриотическими песнями. Кровь так и хлещет во всех про­
изведениях Киплинга, но что значат несколько тысяч человеческих
жизней, если ими покупается величие и мощь гордой Англии? И -
повторяю - только узость идеалов Киплинга, стесненных слепым
национализмом, мешает признать его гениальным писателем.
Читая его, невольно вспоминаешь и другого английского писа­
теля - Диккенса, этого «самого христианского из всех писателей»,
как выразился о нем Достоевский, Диккенса, умевшего видеть со­
всем с другой точки зрения добрую, старую, веселую Англию. Ниг-
457

А. И. Куприн
де не будут чужими и навсегда останутся памятными и близкими,
как ушедшие из жизни добрые верные друзья, его б есчисленные
персонажи, очерченные с беззлобным, простосердечным, теплым
юмором: м-р Пиквик в золотых очках, оба Уэллера, капитан Куттль
с железным крючком, тетушка Копперфильда и ее старый, добро­
душный друг, маленькая Доррит, м-р Микобер, славные моряки,
честные купцы, преданные веселые слуги , проказливые студенты.
Даже отрицательные типы Диккенса, вроде Урин Гипа, черствого
Домби, плутоватого м-раДжингля в зеленом фраке, жестокого Мор­
дстона, разных старых каторжников, воров и мошенников, явля­
ются нам смягченными, благодаря горю, раскаянию или примиря­
ющей смерти. И как мила и добродушна эта домашняя, уютная,
патриархальная Англия Диккенса с ее семейными праздниками,
почтовыми дорогами, гостеприимными трактирами, с архаически­
ми судами и конторами, с прелестными старыми обычаями и креп­
ким, соленым, как морской ветер, добротным юмором.
Но Киплинга не волнуют и не умиляют эти тихие, бытовые, се­
мейные картины. По натуре он завоеватель, хищник и рабовладе­
лец, самый яркий представитель той Англии, которая железными
руками опоясала весь земной шар и давит его во имя своей славы,
богатства и могущества. Большинство его рассказов переносит п ас
в Индию, где с наиб ольшей силой и жестокостью сказывается не­
утолимая английская алчность . Киплинг смело и ревниво верит в
высшую культурную миссию своей родины и закрывает глаза на ее
несправедливости. Посмотрите на офицеров и на чиновников в этих
рассказах. Все они - люди долга, самоотверженные служаки, глу­
бокие патриоты . Они мокнут в б олотах, б олеют лихорадкой , из­
нывают в нестерпимом зное, падают от изнеможения над работой
или сходят с ума. В маленьком железнодорожном чиновнике, в
офицере, в лесничем, в продовольственном комиссаре Киплинг ис­
кусной рукой открывает черты такого скромного самопожертво­
вания и такого б ескорыстного героизма, - и все это во благо и
процветание далекой отчизны, - что сердце английского читате­
ля не может не сжаться от радостной гордости и умиления .
Другая среда, не менее любовно описываемая Киплингом, -
это английские солдаты в Индии. Надо ли говорить о том, что
Томми Аткинс выходит из-под пера великого мастера в самых за­
душевных, привлекательных красках? Он, правда, грубоват, и не­
много ворчун, и не прочь выпить лишнее, но зато обожает своего
начальника-офицера, как существо высшей, полубожеской расы,
всегда готов положить жизнь за товарища, рад войне, точно празд-
458

Ст атьи, реце11зии, за,11етк11
нику, и с гордым достои нством н осит звание слуги «Вдовы», как
он с интимной почтительн остыо называет свою королеву . Об од­
ном только пе упомин ает Киплинг при всем своем пристрастии к
доброму, славн ому Томми - это о жестокости его к побежденным
и о его истеричн ости .
Затем остается еще третий элемент в индийских расск азах Кип­
линга : местное н аселение. Н о и он о служит в его чудесных руках
все той же узкой и великой цели - прославлению и возвеличению
английской завоевательн о й миссии. Ц ветные слуги, гото вые па
смерть за своих об ожаемых саги бов, искусные шпионы из индусов,
с детств а приучаемые к своей позорной службе, туземные полки,
свирепствующие в избиении строптивых сородичей, - вот что вы­
зывает сочувствие и благословен ие Киплинга. Н о всякий бунтов ­
щик, дерзающий восставать пр отив попечительной и разумной ан­
глийской власти, презрительно рисуется автором как разбойник,
вероломный трус и мошенник .
Таким-то образом в Киплинге англичани н заслоняет художни­
ка и человекг.. Но это и все, что ему можно поставить в упрек и
что - п овторяю - кидается в гл аза лишь при слишком присталь­
ном и усердном изучен ии этого автора. Н о, н езависимо от своего
патр иотического пр истрастия, Киплин г развертывает п еред нами
всю сказочную , ф еерическую Индию, ослепляя нас яркими краска­
ми, подавляя и ош еломляя каким-то чудовищным водоп адом из
людей, стран, событий, костюмов, обычаев, преданий, войны, люб­
ви, племен ной мести, б езумия, бред а, величия и падения . Он ведет
нас через всю Индию, показывая нам то жизнь офицеров и солдат в
казармах и в горных лагерях, то ужасы голодного года, то афри­
дия, рыщущего по всей стране из города в город за врагом, которо­
го он должен непременно задушить одними голыми рук ами, б ез
о ружия, то индийскую гетеру, «представительницу самой древн ей
профессии», то погонщика слонов, то ох оту на тигра, то магоме­
танский байрам и резню мусульман с индусами в стенах старого
го рода, то страшный кошмар переутомленного чиновника, то раз­
ли в Ганга, стремящийся разрушить мост, то древних богов Индии ,
держащих совет на остр ове, то уголок гаремной жизни, то маяк, то
владетельн ого раджу, по-европейски образованного и п о-азиатск и
жестокого, то беспечную, полную крови и приключений жизнь трех
англ ийских солдат: Лир ойда, Мультани и Орте риса, к которым ав­
тор так часто возвращается во многих рассказах.
И как нам ни странна, как от нас ни далека эта пряная, фантасти­
ческая пестрая жизнь - Киплингу невольно веришь во всем , что он
459

А. И. Куприн
рассказывает. Эrа правдоподобность, достоверность рассказа и со­
ставляет ту тайну очарования, которая приковывает к книгам Кип­
линга несокрушимыми волнующими узами. Для этого у Киплинга,
при всей необычности, исключительности фабулы, есть много при­
емов, из которых многие вряд ли подцаются учету. У него, напри­
мер, есть особая, своеобразная манера вводить читателя в среду и
интересы своих героев. Для этого он начинает повествование так
просто, так небрежно и даже иногда сухо, как будто вы давным-дав­
но знаете и этих людей, и эти причудливые условия жизни, как будто
сегодня Киплинг продолжает вам рассказывать о том, что вы сами
видели и слышали вчера. Благодаря такому «вводу» вы долго испы­
тываете какое-то недоумение, почти непонимание, заставляющее вас
беспокойно напрягать память и часто возвращаться назад, к уже
прочитанным строчкам. Но маленькими, беглыми, точно случайны­
ми штрихами автор, незаметно для вас самих, все яснее и яснее очер­
чивает местность, среду, взаимные отношения людей и фигуры са­
мих людей, и когда вы, наконец, против воли совершенно ориенти­
ровались, то вы уже целиком захвачены рассказом, вы свой всем его
героям, вы его не читаете, а живете в нем.
Кроме того, КиШiинг увлекает и заставляет верить себе благода­
ря еще одной стороне своего таланта. Он обладает самыми колос­
сальными и разнообразными знаниями . Ему знакомы мельчайшие
бытовые черты из жизни офицеров, чиновников, солдат, докторов,
землемеров, моряков; он знает самые сложные подробности сотен
профессий и ремесел; ему известны все тонкости любого спорта; он
поражает своими научными и техническими познаниями. Но он ни­
когда не утомляет своим огромным багажом. Он лишь пользуется
им в такой мере и так искусно, что вы готовы поверить, что именно
сам Киплинг ловил треску вместе с рыбаками на севере Атлантичес­
кого океана, и нес службу на маяке, и метался в жестокой индийской
лихорадке, и участвовал в кровавых карательных экспедициях, и
строил мость1, и вел, как машинист, железнодорожнь1е поезда, и т. д.
и т. д. А в этом доверии заключается одна из тайн поразительного
обаяния его рассказов и его большой и заслуженной славы.
1908
460

Статьи, рецензии, заметки
О ГОГОЛЕ
Вы хотите получить от меня к Гоголевскому юбилею юморис­
тический рассказ, но, право, у меня не хватает смелости написать
его, так же как трагедию - к юбилею Шекспира, комедию нра­
вов - к Грибоедовским дням или лирическое стихотворение в па­
мять Гейне. Помните, у Щедрина: сидит репортер, смотрит на бюст
Гете и мечтает: «Вот этак бы писануть!»
Дело другого рода - вопрос о влиянии Гоголя на меня и на
моих сверстников. Влияния не бьшо никакого. Да и вообще Гоголь
одинок, без продолжателей и преемников. Сатира его, правда, от­
разилась в обличительной литературе шестидесятых - семидеся­
ть1х годов, да и до сих пор отражается в современной публицисти­
ке в виде вечной цитаты об унтер-офицерской вдове, которая и
т. д. ".Но художественная красота его творчества совершенно ото­
рвана от современной литературы.
Такова же судьба и Пушкина - у него не бьшо ни одного ярко­
го последователя. Он прошел по земле, как бог, не оставив за со­
бою тени. Зато поглядите, какая пропасть учеников и подражате­
лей у Толстого, Достоевского и Чехова, даже у Андреева и Горько­
го, даже, наконец, у Бальмонта и Блока!
Причина, по-моему, проста: Пушкин и Гоголь введены в курс
преподавания в средне-учебных заведениях, а Толстой и Достоевс­
кий - эти два гиганта мировой литературы - находятся у началь­
ства под сомнением и еще представляют всю прелесть запретного
плода. Да! Только благодаря бездарности и невежеству русских
педагогов, их робкому трепету, их чиновничьей трусости, их ува­
жению не к душе русской литературы, а к циркулярам МНП, их
неуменью читать вслух, их принудительной и карательной системе
обучения, их безвкусию - мы не изучаем, не знаем, почти не чита­
ем творений этих двух отцов и подвижников русской изящной сло­
весности. Мы вышли из школы, а в памяти у нас механически заст­
ряла «Птичка Божия», «Чуден Днепр» и что-то еще о Петрушки­
ном запахе. А перечитывать уже трудно! И не потому ли умный и
честный Писарев замахнулся с такой буйной дерзостью на Пушки­
на, что его отравил в детстве какой-нибудь тупоумный педагог?
К Пушкину я вернулся двадцати пяти лет от роду и ныне чту
его память, как магометанин Каабу. А Гоголя я открьш четыре года
и три месяца тому назад в одну бессонную ночь, когда взял из шка­
фа первую попавшуюся книгу наудачу. С тех пор с умилением, с
нежностью, с веселым смехом, с радостной зл обой читаю и перечи-
1/, -3267
461

А. И. Куприн
тыв аю Гоголя . Учиться же у него мне теперь поздно, так же как и
моим литературным однолеткам.
Но эти ночные часы я никогда не забуду. Так, однажды, приехав
с большим обществом на Иматру, я потихоньку отделился от всех,
пошел какой-то узенькой тропинкой, заблудился и наконец с боль­
шим трудом, пробираясь сквозь частый кустарник, вышел к водопа­
ду, идя на его все растущий шум . И я взглянул на него не с моста, не
при разноцветном электрическом освещении, не сверяясь с красным
путеводителем, а зоркими и удивленными глазами первобытного
человека, впервые, во время охоты, случайно открывшего эту пени­
стую, бугристую, ревущую, стремглав несущуюся вниз реку.
1909
О ЧЕХОВЕ
Из записной книжки
С уверенностью можно сказать, что Чехов, более чем кто-либо,
показал всю гибкость, красоту, изящество и разнообразие русского
языка. Однако он никогда не прибегал к выковыванию новых, искус­
ственных слов. Заслуга его в том и заключается, что он, не переставая,
учился языку, где только мог. И нельзя утверждать, что эта незримая
работа давалась ему очень легко. Юношеские его рассказы далеко не
свободны от южнорусских оборотов и речений, между тем как после­
дние произведения изумительны по чистоте языка. Чеховские коррек­
туры свидетельствуют наглядно о громадной, терпеливой обработке
стиля. Впрочем, поглядите также и на рукописи Пушкина.
У Чехова еще долго будут учиться языку русские писатели.
Язык Толстого напоминает постройку, возводимую великанами:
чтобы о ней судить, нужно глядеть на нее издали. Язык Чехова -
нежное и тонкое плетение, которое можно рассматривать и в лупу.
Часто Чехов любил говорить : «Знаете что? В России через де­
сять лет будет конституция».
Теперь Чехову было бы пятьдесят лет - возраст мудрости. Если
бы его пощадила судьба, он пережил бы с нами и ужасный конец
войны, так волновавший его предсмертное сознание, и дни свобод,
462

Статьи, рецеизии, за;иетки
и дни крови, и теперешние дни - дни усталости, недо верия, преда­
тельства и общественного отупения . Бог знает как отразились бы
грозные, смешные, жестокие, нелепые и печальные явления последне­
го поколения в его большой и чуткой душе. Н о пророчество его
исполнилось самым странным образ ом .
Широкая публика недоросла до Чехова. Часто слышишь, как в
библиотеке спрашивают: «Дайте что-нибудь посмешнее, например,
Чехова» . Так Чехов у публики и слывет смешным писателем . А меж­
ду тем в большинстве его юмористических рассказов (за исключе­
нием самых ранних) всегда скрыта глубокая и печальная мысль.
Разве в конце концов не трагичен образ чиновника, который неча­
янно чихнул на лысину чужого генерала и умер от перепуга, или
мужика, бессознательно отвинтившего рельсовые гайки на грузи­
ла и не понимающего , за что его судят? Или, может быть, это уж
такое свойство русского юмора - таить в себе горечь и слезы?
Пути русской литературы всегда бьши отмечены , точно придо­
рожными маяками, внутренним сиянием отдельных личностей , ду­
шевным теплом тех праведников, без которых «несть граду сто­
яния» . В этом смысле Чехов непосредств енно примыкает к скорб­
ным и кротким о бликам Гаршина и Успенского .
В смерти Чехова заключался какой-то глубокий символ настоя­
щего литературного разброда. Точно вот ушел оп, и вместе с ним
исчезла последняя препона стыда, и люди разнуздались и заголились.
Конечно, здесь пет связи, а скорее совпадение. Однако я знаю
многих писателей, которые раньше задумывались над тем, что бы
сказал об этом Чехов. Как поглядел бы на это Чехов?
Чехов говорил о театре так: «Лет через сто - или совсем не
будет театра, или он примет такие формы, каких мы даже себе не
можем представить . В таком же виде, как он есть теперь, он дожи­
вает последние дни».
Странно однажды ответил Чехов знакомому, который вышу­
чивал при нем спиритизм:
«Я не порицаю, пе утверждаю, но и не смеюсь. Разве мы понима­
ем, например, настоящую суть тел еграфа? Однако посьmаем депеши».
1910
463

А. И. Куприн
УМЕР СМЕХ
Уже последние известия о здоровье Марка Твена бьmи тревож­
ны. Тяжело больной, почти умирающий, приехал он на родину. С
парохода его снесли на носилках. На особом поезде он бьт достав­
лен в свой дом. А сегодня мы узнали по телеграфу о его смерти.
Смерть его, как человека, совсем не вызывает сожаления. Это
бьт ясный, безоблачный закат. Умереть, прожив красиво, гармонич­
но и правдиво целых три четверти века, умереть, сохранив до конца
своих дней свежесть мысли, тонкость улыбки и нежность души, уме­
реть у себя дома, зная, что любящая дружеская рука закроет тебе
глаза в самую последнюю, может быть, тяжелую минуту, умереть, не
оставив за собою ни одного вздоха, ни разочарования по пережитой
славе - да! так умереть мог только избранник и любимец судьбы.
Но горько и страшно думать о том, что вместе с Клеменсом
ушла - и, я думаю, безвозвратно - та смеющаяся печаль, та окроп­
ленная светлыми слезами веселость, которую мы зовем юмором.
«Видимый миру смех и незримые слезы».
«А моим герольдом будет юмор со смеющейся слезкой в щите!»
Мы, теперешние люди, оглушенные ревом автомобилей, звон-
ками телефонов, хрипом граммофонов и гудением экспрессов, мы,
ослепленные электрическими огнями вывесок и кинематографов,
одурманенные газетой и политикой, - разве мы смеемся когда­
нибудь? Мы - или делаем кислую гримасу, которая должна сойти
за усмешку, или катаемся от щекотки в припадках истерического
хохота, или судорожно лаем на жизнь, отплевываясь желчью. Но
тот светлый смех, за который Достоевский зазвал Диккенса «са­
мым христианским из писателей» и который так пленял Пушкина в
ранних гоголевских повестях, - этот смех почти на наших глазах
растаял и испарился. Он начался громоподобным веселым смехом
гомеровских богов, смехом, заставлявшим колебаться горы, и окон­
чился вчера, в тот момент, когда на лице Марка Твена легла вечная
улыбка мудрости.
Что нас смешит теперь? Оперетка, в которой все герои поменя­
лись нижним бельем? Французский анекдот из области спальни и
клозета? Зрелище толстого старика, проваливающегося в кинема­
тографе из третьего этажа в подвальный? Имитация национально­
го говора? Пародия? Шарж? Пародия на шарж? Право, если где и
остался сейчас грубый, примитивный, пожалуй, даже не в меру про­
соленный юмор - так это в старых клоунских пантомимах.
464

Статьи, реце11Зии, заметки
.У
Твена, у этого настоящего потомка англосаксонской расы,
бьmо многое от Диккенса, так же как у Диккенса - от Шекспира и
Стерна. Точное, здоровое и прилежное наблюдение жизни, муже­
ственное сердце, спокойная любовь к родине - и рядом с нею ши­
рокая всечеловечность, свободное понимание прелести шутки, по­
рою - простонародная грубоватостъ, чисто мужская покровитель­
ственная нежность к детям и женщинам, легкое преувеличение в сто­
рону лирического и трогательного и чрезмерное - в сторону смеш­
ного и порочного, а в глубине - неистощимая любовь к человеку.
Так мыслить, и чувствовать, и смеяться мы уже не умеем и не
можем . Твен и по годам бьm нам дедушкой. Надолго, если не на­
всегда, мы осуждены переходить от двухсложного анекдота к бе­
шеной сатире. Но истинный, здоровый и беззлобный смех умер в
трескотне и пьmи города.
Об этом думали уже многие и думали часто. Но, мне кажется,
никогда мы, до кончины М. Твена, не постигали так просто и жес­
токо простой мысли о повсеместной смерти смеха.
1910
НАШЕ ОПРАВДАНИ Е
Точно золотые звенья одной волшебной цепи, начатой Пушки­
ным и венчанной Толстым, точно сияющие звезды одного вечного
созвездия, горят над нами в неизмеримой высоте бессмертия пре­
красные имена великих русских писателей. В них наша совесть, в
них наша истинная гордость, наше оправдание, честь и надежда.
И, глядя на них сквозь черную ночь, когда наша многострадальная
родина раздирается злобой, унынием, отчаянием и унижением, мы
все-таки твердо верим, что не погибнет народ, родивший их, и не
умрет язык, их воспитавший.
Какое странное, глубокое волнение охватывает душу, когда по­
думаешь, что еще вчера Толстой жил между нами, бьm доступен
живому общению с людьми, говорил, улыбался, страдал ". Но вот
прошло несколько часов, - и он уже отодвинулся от нас на столе­
тия, стал достоянием мировой истории, обратился в легенду.
Он и при жизни бьm окружен легендой. Удивительную по свое­
му значению фразу сказала мне вчера одна старообрядка, казачка,
31-3267
465

А. И. Куприн
женщина интеллигентная, искренняя и глубоко верующая. «Вы и
представить себе не можете, - говорила она, - как у нас на Дону
люди старой веры почитают имя Толстого, даже те, которые ни
одной его строчки не прочли, даже неграмотные; он для них какой­
то символ чистоты и справедливости». И дальше она прибавила:
«Наши попы его похоронили бы торжественно» .
Да и правда: сколько миллионов людей в минуты падения, тя­
желых решений, раскаяния, душевной тоски, отчаяния вспомина­
ло об этом имени, как об якоре надежды. Сколько сотен тысяч тя­
нулось в Ясную Поляну и получало там совет, утешение, поддерж­
ку. Правда, приходили порой со злом, с пустяками, с одним празд­
ным любопытством, но ведь и к святым отцам являлись часто глум­
ливцы и попрошайки. Я верю: пройдет очень немного лет, оmа­
дет, как шелуха, и забудется все клеветническое, легкомысленное и
низменное, что прилипало к чудесному имени Толстого, и оно за­
сияет в сладостной, прекрасной человеческой легенде, точно обве­
янное поэзией тысячелетий.
Как полна, богата, разнообразна и светла бьша его жизнь. Вся
она прошла перед нами, преломленная, точно в волшебной хрус­
тальной призме, в его произведениях и словах - вся, от младен­
ческих лет до последнего его вздоха.
Охота, война, любовь, болезнь, семейная жизнь, рождение де­
тей, светское общество, бремя славы, томления духа, подвиг - все
совместилось в этой поразительной жизни, и почти все он отдал
нам, претворив в бесконечно художественные образы, в которых
все - правда.
«Герой моей повести, которого я люблю всеми силами души,
которого старался воспроизвести во всей красоте его и который
всегда бьш, есть и будет прекрасен, - правда». Вот бесценные сло­
ва Толстого, одинаково измеряющие и его бытие, и его творчество.
Оттого-то вся его жизнь и представляется нам, как ничья другая
жизнь, подобной стройному кругу, где конец гармонично впадает в
начало. И какой трогательной простотой, какой глубиной красоты
и правдивости звучат его последние слова, произнесенные на малень­
кой станци
и
за несколько минут перед смертью!" Эrо-тихий, скорб­
ный и нежньIЙ аккорд, заключивший великую симфонию. Эrо -пред­
смертный шепот Николеньки, странника Гриши, Пьера Безухова,
Константина Левина, князя Нехлюдова, старика Акима".
Как древний Великий Поэт, который, достигнув глубочайшей
старости, повторял ученикам непрестанно одно лишь наставление:
466

Статьи, реце113ии, заметки
«Дети, любите друг друга, дети, любите друг друга» , - так и Тол­
стой в последние годы жизни, не уставая, учил письменно и словес­
но любви, прощению и смирению. И многих умиляла, подымала,
очищала эта кроткая проповедь .
Но бесконечно ценнее, милее и ближе нам Толстой-творец, Тол­
стой-художник, Толстой - величайший из мастеров прихотливо­
го, непокорного, великолепного русского сл ова. Он показывал нам,
слепым и скучным, как прекрасны земля, небо, люди и звери . Он
говорил нам, недоверчивым и скупым, о том, что каждый человек
может быть добрым, сострадательным, интересным и красивым
душою. Он убеждал нас, что слово есть величайшее средство обще­
ния между людьми. И всей бесконечной прелестью своего художе­
ственного гения он точно сказал нам: «Смотрите, как лучезарно­
прекрасен и как велик человек».
Никакие литературные поучения еще не спасли и не поколеба­
ли ни одного читателя. Но великие художественные произведения,
как и имена их творцов, сближают и соединяют миллионы душ не­
зримыми, тонкими, но крепкими узами.
В настоящую минуту внимание и чувства всего образованного
мира прикованы к маленькому холмику около пруда, в старом яс­
нополянском парке. Не будем оплакивать его . От временных ве­
щей Толстой ушел в вечность и бессмертие, совершив более того,
что мог человек. С тихим благоговением склоним головы и опус­
тим глаза перед великим событием, которое пронеслось над нами .
Скажем тихо, с глубокою благодарностью: «Почивай с миром, со­
кровище наше, слава наша, оправдание наше!»
***
«Слова мудрых остры, как иглы, крепки, как вбитые гвозди, и
составители их - все от единого пастыря», - так сказал Соломон.
8 иоября 1910 г.
467

А. И. Куприн
о нищих
Довлеет д11еви злоба его.
Первый человек, который на заре нашей сознательной жизни
подумал о завтрашнем дне, бьш погубителем человечества. Обес­
покоенный своим будущим, он раньше всего припрятал от чужих
глаз кусок мяса, хотя сам и бьш сыт в это время.
На другой день он отказал голодному брату в пище, солгал,
что ему самому не хватает.
На третий день он украл, на четвертый -убил, на пятый он
объявил соседям, что вот этот шалаш, эти стада, эти женщины и
эти дети принадлежат только ему и горе тому, кто коснется их; а на
шестой, соединившись с сильными и приняв над ними власть, он
изгнал из своего леса и своих полей более слабых соседей, отняв у
них жен и имущество.
На седьмой день ему остались самые пустяки: выдумать брак, се­
мью, формы власти, закон, суд, загробную жизнь, религшо, тюрьму,
пьrгку, смертную казнь, государство, таможни, усовершенствован
нь
1е
орудия, войну, мораль, полицию, автомобиль и кинематограф.
Вот истинная история нашей культуры - история, основанная
на том, что человек однажды испугался завтрашнего дня и вместо
того, Чтобы в развитии своих бесконечных сил пойти по пути, дос­
тойному вселюбящего и прекрасного Бога, пошел по пути нищего,
который всегда бьш и будет грязным, плаксивым и похотливым
калекой, завистливым, жестоким и подозрительным трусом хитрым,
наглым и пресмыкающимся рабом, бесцельным убийцей.
Подобно нашему отдаленному предку, зарывшему, озираясь,
кусок оленины в мох у корней дерева, мы ревниво накопляем бо­
гатства и власть, каждый для себя.
А когда умрем - к чему нам наши нищенские, тайно зарыть1е в
тюфяк, сгнившие и вышедшие из употребления деньги? Власть и
богатство - самые яркие формы нашей нищенской цивилизации.
Это вовсе не значит, что культура бьша не нужна человечеству.
Это значит только, что человечество пошло не по своей дороге,
о чем свидетельствуют единогласно пророки, мудрецы и святые и о
чем оно само, по-видимому, скоро начнет догадываться.
1910
468

Статьи, рецензии, заметки
ЗАМЕТКА О ДЖЕКЕ ЛОНДОНЕ
Как это ни странно, но в Америке, в стране штампа, деловых
людей и бездарностей, появился новый писатель - Джек Лондон .
Судя по его биографии, довольно несвязно переданной переводчи­
цей, он сам бьш рабочим в приполярном Клондайке, стало быть,
рьш землю, добывал золото и дружил или ссорился с вымирающи­
ми индейскими племенами.
И этим биографическим чертам невольно веришь, когда чита­
ешь рассказы талантливого писателя. В них чувствуется живая, на­
стоящая кровь, громадный личный опыт, следы перенесенных в
действительности страданий, трудов и наблюдений. Потому-то эк­
зотические повести Лондона, облеченные веянием искренности и
естественного правдоподобия, производят такое чарующее, неотра­
зимое впечатление. Этот американец гораздо выше Брест-Гарта;
он стоит на одном уровне с Киплингом - этим удивительным бы­
тописателем знойной Индии. Есть между ними, не касаясь тона,
стиля и манеры изложения, и еще разница: Д. Лондон гораздо про­
ще, и эта разница в его пользу.
Покамест у нас есть только два тома его рассказов : «Белое без­
молвие» и «Закон жизни».
«Белое безмолвие» - это трудно сказать что : повесть или по­
эма из жизни золотоискателей в Клондайке, где совершаются пере­
езды в тысячу верст на собаках и на оленях, при морозе в шестьде­
сят градусов, где человеческая жизнь почти ни во что не считается,
где даже случайно сказанное слово держится крепко, как закон.
Один из самых очаровательных его рассказов заключается в
простой, несложной и очень изящной фабуле: два золотоискателя -
англичанин и ирландец - поссорились из-за пустяков. Решили стре­
ляться. Но старый, опытный человек, на руках которого, вероят­
но, запеклось много человеческой крови, не позволяет товарищам
делать этого. И он прибегает к очень простому и остроумному ре­
шению . Он говорит:
- Стреляйтесь, но кто из вас останется живым, того я застрелю.
А слово этого человека бьшо известно во всей области на про­
тяжении десятков тысяч верст и даже среди индейских племен. К
счастью, импровизированная дуэль разошлась.
Но когда товарищ этого арбитра спросил его на ухо : «А в
самом деле, застрелил бы ты его?» - тот ответил : «Право, я сам
не знаю» .
469

А. И. Куприн
Я выбрал наудачу первый попавшийся рассказ Джека Лондона.
Но все они в том же тоне и в веселом, беззастенчивом содержании.
Приведу вкратце содержание и другого рассказа из первого
тома - «Белое безмолвие», по заглавию которого назван и весь том.
Два золотоискателя и жена одного из них, метиска-полуиндианка,
совершают героически тяжелый путь на собаках через весь мате­
рик . До ближайшего жилья им осталось несколько сотен верст.
Припасы на исходе, да и те расхищают собаки, до такой степени
озлобленные голодом и непосильным трудом, что их приходится
подчинять себе, как диких зверей. Вокруг путников снег и тишина ­
«белое безмолвие». И вот одного из товарищей - женатого - по­
стигает роковое несчастие. На него падает столетняя сосна и при­
давливает к земле, раздробив ему позвоночник. Напрасно он упра­
шивает своих спутников оставить его на произвол судьбы, потому
что припасы идут к концу. Они остаются при нем целые сутки, до
его последнего вздоха. Самая смерть его проста, трогательна и,
несмотря на страшные мучения, героически спокойна. Для того
чтобы волки не сожрали трупа, его товарищ прибегает к старому,
но необычному для нас способу похорон. Он связывает две вер­
хушки деревьев и прикрепляет к ним труп своего друга. Затем он и
женщина продолжают путь.
«Закон жизни» - это история вымирания индейских племен под
натиском американской, или, все равно, как ее там назвать, евро­
пейской культуры.
Вся душа и все сердце Лондона на стороне этих вымирающих
дикарей - гостеприимных, кротких, воинственных, терпеливо пе­
реносящих всякую боль, верных в дружбе, но не стесняющихся
съесть труп своего отца.
Но спокойный ум европейца невольно заставляет его симпати­
зировать завоевателям этой удивительной и совсем своеобразной
страны.
Тут-то Лондон начинает двоиться: в нем чувствуется фальшь,
исходящая не из сердца, а от европейского услужливого ума.
И тем не менее в этом томе есть прекрасные, мужественно-жес­
токие, удивительные рассказы.
«Закон жизни», несомненно, лучшая вещь . И как она проста по
содержанию! Индейское племя уходит на новые места. Остается
один лишь дряхлый старик. Его не берут с собою, он будет поме­
хой для охотников и лишним ртом в племени. И вот он остается
один среди снежной пустыни . У него немного пищи и костер, кото-
470

Статьи, рецензии, заметки
рый вот-вот погаснет, а кругом уже собираются волки. Но у стари­
ка нет ни страха, ни злобы, ни сожаления. Это закон жизни, - го­
ворит он. Так же и он сам, будучи когда-то вождем, поступал с боль­
ными и стариками. Закон жизни ! Медленно, шаг за шагом, переби­
рает он всю свою жизнь ... Наконец костер тухнет...
Таков в большинстве рассказов этот оригинальный и чрезвы­
чайно талантливый писатель, завоевывающий себе мировую изве­
стность . В России он мало знаком, потому что его мало или лениво
переводят. Гл авные его достоинства: простота, ясность, дикая,
своеобразная поэзия, мужественная красота изложения и какая-то
особенная, собственная увлекательность сюжета.
1911
ФАРАОН ОВО ПЛЕМЯ
Мы присутствуем при вырождении цыганской песни, вернее -
при ее скучной, медленной старческой кончине. Пройдет еще чет­
верть века, и о ней не останется даже воспоминания. Древние, по­
левые, таборные напевы, переходившие из рода в род, из клана в
клан по памяти и по слуху, исчезли и забылись, никем не подобран­
ные любовно и не записанные тщательно. Старинные романсы
вышли из моды - их не воскресишь. Современные романсы жи­
вут, как мотьшьки-однодневки : сегодня их гнусавят шарманки и
откашливают граммофоны, а завтра от них нет и следа.
Жалеть об этом или не жалеть? Правда, с цыганщиной как-то
уж чересчур тесно связано наше безобразное и нелепое прошлое:
время крепостничества и дикого б арства, времена выкупных пла­
тежей, взяточничества, всяких концессий и откупов, интендантских
оргий и банковских растрат. Но и в прошлом было кое-что милое,
о чем поневоле вздохнешь с тайной и сладостной грустью: были
Пушкин, Лермонтов, Тургенев и молодой офицер Толстой, бьши
декабристы и масоны, были романтические девушки и отважные
мужчины, бьши женские шляпы кибиточками, мушки, шаловливые
анекдоты прабабушек, мебель красного дерева, ·клавесины, давно
забытая учтивость, медленные и важные танцы, похищение невест
и дуэли через платок, бьша грациозно-неуклюжая, уютная и живая
старина. Бьша и цыганская песня. И о ней так же невольно вздох­
нешь, как вздохнешь о глупых слезах и о радостях детства, о смеш-
471

А. И. Куприн
ных и прекрасных восторгах первой любви, о пьшком и велико­
душном задоре ранней молодости, о безумно растраченных силах,
которые когда-то казались неисчерпаемыми.
Почти сто лет держалось увлечение цыганской песней. Неда­
ром же этому увлечению отдали искреннюю и страстную дань два
самых великих русских человека девятнадцатого столетия: один -
озаривший его начало, другой - увенчавший его конец. Один -
Пушкин, другой - Толстой.
Совсем недавно, всего лишь несколько дней тому назад, какой­
то внимательный nоклонник светлой памяти Пушкина нашел на­
конец знаменитый нащокинский домик. История этого домика,
конечно, известна каждому. Павел Воинович Нащокин, друг мо­
лодого Пушкина, из барской прихоm выстроил и постоянно укра­
шал, со свойственной ему широтою натуры, оригинальную игруш­
ку, точную копию своего московского двухэтажного дома, копию,
которая свободно умещалась на ломберном столе.
Конечно, эта вещь драгоценна как памятник старины и кро­
потливого искусства, но она несравненно более дорога нам как
почти живое свидетельство той обстановки, мебели, забав, безобид­
ных кутежей, цыганского пения, беззаботных шуток и в то же вре­
мя внимательной и истинной дружбы - словом, той среды, в кото­
рой попросту и так охотно жил Пушкин . И мне кажется, что за
жизнью этого человека, ушедшего больше чем за историю - в ле­
генду, гораздо точнее и любовнее можно следить по нащокинско­
му домику, чем по современным ему портретам, бюстам и даже по
его посмертной маске.
Вот бильярдная, где один из игроков мелит кий, а другой -
играет. Позы и костюмы игроков сделаны так искусно, что произ­
водят совсем живое впечатление.
Вот столовая, кухня, винный погреб, гостиная, и каждая деталь
поражает вниманием, терпением и тщательной обработкой. Все,
начиная от человеческих фигур и кончая обыкновенной обеденной
утварью, соблюдено тщательно и любовно.
Вот Пушкин в его излюбленном, недосягаемом кабинете читает
стихи, полусидя, полустоя, опершись на стол. На нем киргизская ши­
тая шапочка, в руках лист рукописи; на переднем плане сидит Гоголь,
сгорбившись, охваmв колена руками, благоговейный и задумчивый.
Дальше чья-то фигура - говорят, что это портрет Нащокина.
И еще одна замечательная подробность: гостиная, старинные
клавикорды, аккомпаниаторша... впереди на небольшой софе си-
472

Общий вид Грасса.

Статьи, реце11зии, заметки
дит Ольга Андреевна, подруга Нащокина, дочь знаменитой Сте­
ши, Степаниды Сидоровны, с гитарой в руках, а еще дальше, точ­
но невольно остановился в полушаге и вдумчиво затих Пушкин,
очарованный цыганской песней.
«Новый год встретил я с цыганами, - пишет Пушкин князю
Вяземскому от 2 января 1831 года, - и с Танюшею, настоящей Та­
тьяной-пьяной. Она пела песню, в таборе сложенную, на голос:
«Приехали сани».
Д. - Митюша
В. - Петруша
Г.-Федюша
{
Давыдов с ноздрями,
Вяземский с очками,
Гагарин с усами,
Девок испугали
И всех разогнали и проч.
Знаешь ли ты эту песню?»
Этот Новый год бьш мальчишником великого поэта, объявлен­
ного тогда женихом красавицы Гончаровой. А дальше его ждали
узы семейной жизни, тяжесть придворного положения, долги, ра­
зочарования, усталость, вражда, клевета, рознь с друзьями. Но рань­
ше он бьш своим человеком, любимым гостем, кумом и сватом у
московских цыган в Грузинах, где и до сих пор цыганские хоры
имеют постоянное пристанище. Сама Татьяна сравнительно недав­
но умерла в глубокой старости. Она многое забьша из своей пест­
рой и большой жизни, но Пушкина ярко помнила и говорила о нем
со слезами.
Толстой неоднокраmо в своих произведениях возвращается к
цыганской песне. В «Войне и мире», в «Двух гусарах» проходЯт
цыгане. Появляются они и в «Живом трупе», и надо сказать, что
сцены у цыган - лучшие места пьесы. Незадолго до своей смерти
Толстой, так прямолинейно отрицавший величие цивилизации,
обмолвился в беседе с одним журналистом словами, смысл кото­
рых приблизительно таков, что из всех завоеваний человеческих
культур, в сущности ненужных и вредных, ему жаль бьшо бы рас­
статься с музыкой и". «вот еще с цыганской песней» ". Это под ко­
нец жизни . А в прежнее время, говорят, Тургенев жаловался на
Толстого, который вскоре после Севастопольской кампании оста­
новился у него на несколько дней и отравлял ему существование
неправильным образом жизни и цыганскими хорами.
473

А. И. Куприн
Упомянем еще о другом Толстом -Алексее, поэте, о Полонс­
ком, Лескове, Апухтине, Фете, Писемском. Вспомним многих но­
сителей знатных имен, клавших к ногам цыганок свои гербы и ро­
довые состояния, увозивших их тайком из табора, стрелявшихся
из-за них на дуэлях ... Бьшо, стало быть, какое-то непобедимое, сти­
хийное очарование в старинной цыганской песне, очарование, зас­
тавлявшее людей плакать, безумствовать, восторгаться, делать
широкие жесты и совершать жестокие поступки. Не сказывалась
ли здесь та примесь кочевой монгольской крови, которая бродит в
каждом русском? Недаром же русские и любят так трагично, и поют
так печально, и так дико бродят по необозримым равнинам своей
удивительной, несуразной родины!
Теперь, повторяю, цыганская песня умирает. То, что мне дово­
дилось слышать у цыган лет двадцать пять тому назад в Пензе, в
Москве в манеже и в Москве же у Яра и в Стрельне, - бьшо, увы,
последними блестками цыганского пения: <<Я вас люблю», «В час
роковой», «Очи черные», «Береза». Тогда уже старые знатоки взды­
хали о прежних временах, о знаменитой Пише, о Груше, о Стеше, о
другой Стеше и о Зине, о настоящих фамилиях Соколовых, Федо­
ровых, Шишкиных, М асальских . «Что за хор певал у Яра, он бьш
Пишей знаменит, и Соколовская гитара до сих пор в ушах звенит» .
Но то, что мы теперь слышим с эстрад и с подмостков под на­
званием цыганского романса, совсем потеряло связь с табором, с
духом и кровью загадочного кочевого племени. «Ухарь-купец» и
«Ай да тройка» заели цыганское пение . Подите летом в цыганский
табор, расположенный где-нибудь в лесу под Москвой или Петер­
бургом. Вы услышите нелепые слова на мотив немецких вальсов,
увидите кафешантанные жесть�. Старинной песни вы не допроси­
тесь - ее не знают, знает разве какая-нибудь древняя, полуслепая,
полуглухая старуха, высохшая и почерневшая, как прошлогодняя
корка черного хлеба. Н о и она только прослезится, если ей напом­
нить слова, и безнадежно махнет рукой : «Теперь над этими песня­
ми смеются... Глупые, говорят, песни ... Теперь пошли все модные ...»
Но как бьши прекрасны эти глупые песни! Бог знает, из каких
прошедших тысячелетий, из каких южных стран вынес их этот за­
гадочный, таинственный народ, это фараоново племя, как называ­
ют его в Средней России! Из Индии? Египта? Южной Европы? В
бродячей жизни, среди чуждых языков, менялись и мешались сло­
ва, выпадали строки и строфы, но какой горячей кровью, страст­
ной тоской и пламенной любовью, какой древней, первобытной
474

Статьи, реце11зии, заметки
красотой веет от восточной вязи этих песен "
.
Именно в этой экзо­
тической прелести и заключалось обаяние цыганских песен, дей­
ствовавших, как колдовство, в этих песнях, п одобных красным ро­
зам на снегу.
Такую песшо я слышал трижды. Сначала - лет шесть -семь тому
назад. Я с двумя приятелями проводил глухую, скучную сугроб­
ную зиму в одном диком монастырском посаде. На его окраине
ютились зазимовавшие цыгане - два или три табора. Цыгане дав­
но уже от холода, бедности, тоски , оседлой жизни и безделья перес­
сорились между собою и враждовали - табор против табора, изба
против избы. Но любовь к песне понемногу объединила всех: муж­
чин и женщин, запевал и плясуний . Старый цыган Иван Николае­
вич бьш большим и редкостным любителем п олевых старинных
песен, он и управлял хором. По ночам его маленькая, косая, тес­
ная, темная избенка наполнялась народом.
Угощение бьшо самое простое: чай, бублики, немного вина,
колбаса, сыр, леденцы детям.
Запевала дочь Ивана Николаевича - М аша, некрасивая , длин­
ноногая, с лицом, порченным оспой , и с прекрасными темными
глазами , горящими, пугливыми, ласковыми . Она заводила какую­
нибудь таборную песню, а ее отец, перегнувшись через стол, при­
стально вонзался в нее черными глазами, сверкавшими ср еди жел­
тых белков, и в любимых местах умоляюще шептал: «Романее,
Маша, романее» (по-цыгански) . И вдруг вместе с хором п одхваты­
вал припев своим ужасным, охрипшим, но необыкновенно верным
голосом, и вся маленькая комната утопала в странном, диком и
восхитительном сплетении множества женских и мужских голосов.
Слов почти никаких не бьшо в припеве, - бьши звуки, похожие на
звон колокольчика, на стоны, на радостные выкрики ... И вот вьше­
тала плясунья Дуняша, синеволосая красавица в красной шелко­
вой рваной кофте, и хор, разгоряченный песней и пляской, дохо­
дил до безумия. Тогда хотелось невольно плакать и веселиться.
Пели они, п омню, «Акодяка Романее», «Кановела», «Соса Гри­
ша», «Как за речкой», «Шел-мэ -верстэ», «Протазоре, п рокариэ»;
«Протазоре» - необычайной красоты песня. Она походит и на
пасхальные греческие ирмосы, и на русскую плясовую, в то же вре­
мя каким-то древним вакхическим восторгом охватывает она душу.
Пели также однажды «Староверочку». Тогда за нами увязался ме­
стный отставной полицеймейстер, добродушный человек , немного
фрондер, любитель литературы и отвлеченных разговоров за сто-
475

А. И. Куприн
лом... «Староверочка>> - диковинная песня с грустным запевом и
с дьявольским хором, где тоска причудливо мешается с бешеным
разгулом . Цыгане особенно разошлись в этот вечер, и я помню,
как под их крики, взвизгивания и причудливые, бесконечно разно­
образные переборы несложной, но неуловимой мелодии быстро
слинял наш почтенный гость . Он вышел из избы, бледный, поша­
тываясь, и едва-едва нашел в темных сенях выходную дверь . Я про­
вожал его и слышал, как он растерянно бормотал, нашаривая двер­
ную ручку: «Да ... вот так староверочка... вот так штучка>>.
Другой раз я слыхал - увы! - лишь в граммофоне - Варю
Панину. Заочно понимаю, какая громадная сила и красота таилась
в этом глубоком, почти мужском голосе. В третий раз пришлось
нам случайно забрести на Черную речку, в квартиру покойного
Николая Ивановича Шишкина. Чавалы и цыганки как-то очень
скоро оценили, что их слушают настоящие любители ... Начал хор
с модных песен, а кончил настоящей цыганской таборной песней.
Я никогда не забуду этого внезапного, сильного, страстного и слад­
кого впечатления . Точно в комнате, где пахло модными духами,
вдруг повеял сильный аромат какого-то дикого цветка - повили­
ки, полыни или шиповника. И не я один это почувствовал. Я слы­
шал, как притихли понемногу очарованные зрители, и долго ни
одного звука, ни шороха не раздавалось в громадной комнате, кро­
ме этого милого, нежного, тоскующего и пламенного мотива, лив­
шегося, как светлое красное вино. Из тридцати присутствовавших
вряд ли один понимал слова песни, но каждый пил душою ее пер­
во.бытную, звериную, инстинктивную прелесть.
Ойда,ойдабида
Прэлэндэ накачалась:
Чай разнесчастна
Навязалась.
Бог весть, где и как родился этот уньшый, странный и роковой
напев . Первоначальные слова песенки сильно пострадали от уст­
ной передачи во время столетних кочевок. Но смысл ее прост, и
силен, и прекрасен, как любовные песни туарегов, канаков или по­
линезийцев . Я тогда же попросил доставить мне перевод. Вот он
приблизительно:
476

Статьи, реце1
1
зии, заметки
Ах, какая беда
На нас напала,
Несчастливая девушка
Меня полюбила.
Дальше, верояrnо, выпал один кyruieт. Но видно, что существует
какая-то преграда взаимной любви. Цыган эту преграду опроки­
дывает просто и решительно. Он грозит табору:
Ой, если не отдадите
Мне ее по чести.
Увезу
Насильно ."
Затем, по-видимому, в песне опять идет перерыв. В последнем
Kyruieтe цыган уже увозит свою милую:
Ой, мои серые,
Серые да еще гнедые-рыжие,
Над нами только Бог,
Пусть блаrословит!
Такова эта маленькая песня, вложенная в мелодию, похожую на
арабские мотивы, мелодию, которая кажется очень легкой сначала,
но которую не повторишь ". И сквозь нее точно видишь и чувству­
ешь эту ночную погоню, этих взмыленных и одичавших лошадей с
блестящими глазами - серых, рыжих и гнедых, своих или украден­
ных, это все равно, крепкий запах лошадиного пота и здорового че­
ловеческого тела и выкраденную девушку, которая, разметав по вет­
ру волосы, прижалась к безумно скачущему похитителю ".
Какая странная штука судьба! Надругой день Николай Ивано­
вич умер. Умер, как любимец судьбы, во сне, от паралича сердца.
И в той же самой квартире, где под его гитару пелись огненные
цыганские песни, я поцеловал его холодный мертвый лоб.
1911
477

А. И. Куприн
<0 КАМИЛЛЕ ЛЕМОН ЬЕ>
Камилл Лемонье родился в Бельгии в сорок пятом году. Литера­
турная карьера его одновременно и блестяща и неудачна. Достаточ­
но сказать, что теперь его имя почти позабыто, но, однако, он бьm
современником и другом таких людей, как Бизе, Дюма, Мопассан,
Доде, Анатоль Франс и другие. Особенности его таланта чисто фран­
цузские: утонченный стиль, строгий выбор формы и необыкновен­
ное умение оборачивать фразу по своему желанию. Ведь недаром,
кажется, Бодлер однаждьr как-то сказал: «Я бросаю фразу, точно
кошку, и всегда уверен, что она где-нибудь да прицепится!»
Надо сказать, что Камил
л
Лемонье настоящкй ученик той вели­
кой французской литературной школы, которая началась с Бальзака,
продолжилась Флобером, необыкновенно ПЬШIНО расцвела в Мопас­
сане и от которой остался теперь один только Октав Мирбо - пре•
красный писатель, в котором школа угасает, хотя и со славою.
Если бы нас спросили, на кого по-настоящему похож Камилл
Лемонье, мы бы сказали: несомненно, на Золя. Он напоминает его
беспощадным реализмом, массой бытовых подробностей, нагро­
мождением событий и деталей. Он не боится приступить к самому
рискованному сюжету, но делает это с таким тонким изяществом,
которое не бьmо свойственно никогда Золя. Он глядит на явления
жизни холодными, наблюдающими глазами, он не боится никакой
рискованной фразы, он не стыдится самого рискованного · образа
или сравнения, но, правда, его сочинение можно дат� читать даже
институтке. В нем, в его творческом уме теплится настоящая живая
любовь к человечеству, совсем так же, как незримо она бьmа раз­
лита и в самых грубых, самых ультрареальных романах Золя.
Вот сейчас перед нами роман Камил
л
а Лемонье «Когда я бьmа
мужчиной»; Экстравагантная фабула и несколько комедийная (во
французском стиле) разработка сюжета, но сделанная с беспощад­
ной твердостью и в то же время с необыкновенной мягкостью, пока­
зывает читателям то, как женщина беззащитна. Беззащитна от вож­
деления мужчин в семье, где ее может обидеть дядя под угрозой ли­
шить наследства, беззащитна как прислуга или мастерица в Швей­
ной мастерской, беззащитна как продавщица в сапожном магазине
или в булочной, - вечно, вечно беззащитна от мужской похоти, обес­
печенной иногда властью, иногда деньгами, а иногда просто тем,
что женщина - тоже человек, с присущими человеку страстями.
478

Статьи, рецензии, заметки
Камил
л
Лемонье rmшетспокойно, почти холодно, но шюгда от его
сmльных фраз хочется закричать , как от боли. Жешцина, или все рав­
но от ее имени Лемонье, все-таки не теряет веру в жизнь и в человече­
ство. «Значит, человек не умирает совсем», - и это сказано по поводу
случайной и бескорысrной подачки, сделанной голодной девушке.
Я не смею, да и даже не могу приводить цитат из этого прекрас­
ного живого произведения, потому что это значило бы только его
испортить, но от всей души рекомендую его вниманию читателей и
читательниц.
1914
АНРИ РОШФОР
Теперь, когда улеглась мгновенная шумиха около имени Рош­
фора и он забыт своими поклонниками, - увы, судьба всех журна­
листов! - пора сказать несколько слов об этой изумительной лич­
ности , рассказать о б его непримиримости , об его гражданском му­
жестве и, наконец, даже об его падении. Мой труд будет компиля­
тивным, но, во всяком случае, я буду говорить не о Рошфоре, судь ­
ба и жизнь которого еще не определены в достаточной степени, а
попробую говорить от его имени, то есть привести несколько ци­
тат из его «La lateme» («Фонарь») . Тут же я напоминаю читателю о
том, что деятельность Рошфора, как антидрейфусара и буланжис­
та, относится к периоду его восьмидесятилетнего возраста.
Недавно умер в Париже король, настоящий король, признан­
ный всем светом, - король фельетонного памфлета, Анри Рошфор
(граф Анри де Рошфор Люсе) . Он родился в 1830 году, а скончался
в 1913 году, в глубокой старости, восьмидесяти трех лет. Более ше­
стидесяти лет его злое, остроумное перо, которое он, к азалось, ма­
кал не в чернила, а в кровь и желчь, привлекало внимание всего
Парижа, создав Рошфору множество ненавидящих, беспощадных,
мстительных врагов и бесчисленное количество пламенных поклон­
ников . Вплоть до своего последнего дня он не покидал журналь­
ной работы и умер, точно солдат на часах, не выпуская из рук сво­
его страшного оружия.
Вот краткие сведения о его жизни: в 1848 году, перед революци­
ей, он оканчивает школу и устраивается чиновником при парижс-
479

А. И. Куприн
ком муниципалитете, где, однако, его никто никогда не видит. В то
же время он начинает помещать театральные заметки в « Charivari».
Деятельность журналиста властно притягивает его, и вскоре он
уходит со службы в отставку.
«Я слишком мало уделяю времени своим обязанностям, - пи­
шет он в прошении об отставке, - потому не считаю себя вправе
обременять городской бюджет».
С этой поры он работает постоянно в «Charivari», в 1865 году
переходит в «Figaro», издает в этот период отдельным изданием
свои «Les fr an�ais la decadence», «Le grande Boheme» и «Signes du
temps» - три книжки, создавшие ему громадную популярность .
Затем он основывает собственный журнал «La laterne» («Фонарь»),
который составляет единолично. Успех этого издания бьm необы­
чаен . Оно расходится в количестве ста двадцати тысяч экземпля­
ров в Париже, переводится в Лондоне на английский язык, в Гер­
мании - на немецкий, печатается в Америке и Италии. И в это вре­
мя Рошфор бьm во Франции таким же властителем дум, как в Рос­
сии Герцен в пору издания его «Колокола» .
Тайна обаяния и власти Рошфора заключается в его языке, в ос­
троумии и в манере высокомерно третировать своих врагов. Его язык
сжат, энергичен, стремителен и ядовит. Его остроумие заключается
в удивительной способности обнаруживать путем сопоставлений и
сравнений черную изнанку явлений и показывать уязвимые места
противников. Его обращение с правительством презрительно .
Недаром же одно высокопоставленное лицо при разговоре о
стиле Рошфора выразилось с невольным нескрываемым уважени­
ем : «Се n'est pas un style, c'est un stylet» (это не стиль, а стилет). А
один из тех министров, которых так беспощадно травил Рошфор,
воскликнул как-то с горечью о биды : «Мы простили бы его, если
бы он нас ненавидел. Беда в том, что он осмеивает нас, презирая».
Нечего и говорить о том, что возмущенные Рошфором Наполе­
он 111, и императрица Евгения (Монтихо), и все озлобленные про­
тив него сановники делали все, чтобы раздавить и уничтожить дер­
зкого, талантливого сатирика, кумира толпы, книжки которого
покупали нарасхват и которыми зачитывались: и в аристократи­
ческих гостиных, и среди рабочих, в среде буржуазии, крестьян,
извозчиков и даже проституток. Денежные штрафы, тюремное зак­
лючение, изгнание с родины, конфискация номеров журнала так и
сыпятся, точно из мешка, на Рошфора. Этого мало. Стоящие у
480

Стат ьи, реце11зии, ЗаJ!,tет ки
кормила власти Руэр и Пинар, пользуясь наемными перьями двух
темных проходимцев - Шарля Бюсси, сидевшего некогда в тюрь­
ме за растление малолетних и за многие мошенничества, и Стами­
ра (Стамировский, эмигрант, поляк) - публично и печатно обви­
няют Рошфора в мошенничестве, в том, что он сидел в тюрьме, что
он незаконнорожденный, и, наконец, подло оскорбляют его в лице
его двенадцатилетней дочери, воспитанницы тихого монастыря.
Правительство не рассчитало только того, что Рошфор не был
никогда склонен прощать обид. После каждой обиды его памфле­
ты становятся все б олее оскорбительными, его сл ова звучат, как
пощечина, его сарказмы клеймят врагов, как раскаленное железо.
Он становится полубогом Парижа, а стало быть, и всей Франции.
Конфискуется очередная книжка его журнала, и несметная толпа
осаждает типографию, чтобы расхватить уцелевшие номера. Эк­
земпляры продаются по сто франков. За пользование номером на
полчаса берут плату в один франк пять-десять сантимов, а поли­
цейские озлобленно вырывают «Фонарь» из рук прохожих и про­
езжих. И слава фельетониста растет быстро, как снежный ком, ка­
тящийся с горы .
Но, вместо того чтобы описывать своими сл овами все перипе­
тии его яростной борьбы с наполеоновским режимом, приведшим
Францию к неслыханному разгрому и седанскому унижению, мы
предоставим говорить самому Рошфору. Некоторые его статьи за­
имствованы из редкого русского издания 1868 года «Современные
французские писатели» , другие переведены мною. Я во-первых, по­
тому предлагаю вниманию русских читателей эти выдержки, что
«Laterne» даже и в Париже представляет библиографическую ред­
кость, а на русский язык этот журнал бьm переведен только однаж­
ды и то с большими уступками гр . Балуеву. (Французское издание
мне довелось видеть у В. М. Дорошевича, искреннего и горячего
поклонника покойного сатирика. Но и В. М., если его спросят
вплотную, во сколько ему обошлись эти книжки в старинных пере­
плетах из телячьей кожи, тисненной золотом, смущенно переводит
разговор на другую тему .)
Во-вторых, небрежные строки Рошфора живут и до сих пор неувя­
дающей злобою, и его ненависть будет понятна особенно в России.
А в-третьих, в статьях Рошфора сказывается вся его жизнь, му­
чительная, у всех на виду, как фонарь, - судь ба всех талантливых
писателей, заласканных толпою.
481

А. И. Куприн
Ненависть Рошфора к личности Наполеона 111 и его супруге
Евгении Монтихо бьша безгранична. Более пламенными и презри­
тельными и в то же время вежливыми словами никто так не решал­
ся оскорблять монархов .
В конце «одного» номера, после нескольких выписок из сочи­
нений Наполеона 111, бывшего некогда адвокатом и либеральным
журналистом, Рошфор говорит:
«Вы прочли, господа? Скажите же, пожалуйста, не кажется ли
вам, что «Фонарь» мой, по сравнению с этими бешеными выходка­
ми, написан под диктовку ягнят г-жи Дезулиер» .
Р. S. Один из современников Рошфора уверяет, что после цити­
руемой статьи во всех книжных магазинах и у букинистов бьши
конфискованы номера газеты со статьей Луи Бонапарта .
Немало внимания уделяет Рошфор составу тогдашнего мини­
стерства. А трех людей, самых близких к особе Н аполеона и самых
зло бных своих врагов, Пинара, Руэра и Персиньи, Рошфор хлещет
с той беспощадностью, которая остается неизгладимой навеки .
По веселому, задорному и смелому языку Рошфора кто-нибудь
мог бы предположить, что ему очень легко жилось . Однако он умер
почти нищим, хотя бьш сопровожден к своей могиле всем Пари­
жем; - а это значит, что и всей Францией. Он ничего не оставил,
кроме долгов, в продолжение своей шестидесятилетней журнальной
работы. Этот умеренный, трезвый человек, никогда не отступающий
перед дуэлью или перед пощечиной врагу, бьш подло оклеветан при­
слугою Наполеона 111. Если эти строки прочтет журналист, он, ко­
нечно, поймет, какую борьбу вьщержал Рошфор за свободу печати .
Надо сказать, что министры Наполеона ПI, в свою очередь, не
прощали Рошфору его жгучих насмешек и мстили ему из-за угла са­
мым гнусным и жестоким образом. Боясь, однако, его непримири­
мости, его злого языка, громадного влияния на толпу и его настоя­
щего презрительного аристократизма, они вторглись в его личную,
интимную жизнь не под своей ответственностью, а тайком, через
продажные перья двух литературных проходимцев, сотрудников
площадных газет - Стамира и Шарля де Бюсси . Об этом не следо­
вало бы упоминать, чтобы не плодить сплетен, но сам Рошфор со
свойственной ему откровенностью говорит об этой кампании...
482

Статьи, реце11зии, заметки
Но, кроме Рошфора-политика, Рошфора-борца, интересна его
личность как гражданина и человека"
. Каким благородным, отзыв­
чивым и теплым сердцем обладал этот свирепый памфлетист...
Повторяю, что он умер восьмидесяти трех лет. К сожалению, в
последние годы он сделался юдофобом, националистом, поклон­
ником белого генерала Буланже и антидрейфусаром. Однако даже
в своих невольных заблуждениях он оставался рыцарем, который
шел на врага с открытым забралом и с мечом в руке.
Вот его наружность по описанию современников его молодости:
«Это человек среднего роста, худой, бледный, с выдающимся
лбом, с небольшими черными усами и с несколько жесткими воло­
сами, с впалыми острыми глазами, с тонким ртом и горделивым,
задорным выражением лица. Он прост в обращении, любезен и смел
до безумия» .
Последний его предсмертный портрет, прекрасно воспроизве­
денный в «Русском слове», рисует нам его совсем таким же, как его
и описал человек шестидесятых годов. Только волосы не черные, а
белые, но глаза по-прежнему светятся любовью, нежностью, само­
отверженностью и той благородной ненавистью, которая презри­
тельна и непримирима.
1914
32-3267
483

ПРИМЕЧАНИЯ

--41 '(�IЗ4t.-"( /.( �.и��
�"-•'1 ----� � .-.
.
'1
Li" � ��, ца �· �..d�4'Zz_l ,u
.
П-:ц��/ -
�;и.
..
7ka.
.
"J!..,
,
,, ,,._,6_;
;
, ��1-у� (" :Ц<и< ��
/-
v--:-;
�/'%// <
.
�,f'�-.r��t_'22f'V.iJ.:/,.}"..,_,.,
,.
)"'-<.
..
�#
<
-J!!J., "' �,.цvЩ: ��
.
7�..;
;
" ?J:z.;>.P'Y.,.;
;;
,
,J.f. f<Щ,�������� �":\
� "�� �-t14чtA, .,.,.
..
.,
/� �­
�� "'"<�,1.4).
.
�, ?Jt.��..
..
..,.;.
"��
<
(;
-
А. -·
� ���� -�-
-�..
.,.
.
..
.
:; .q�"";," ..
61-� -·
�•.'-:1.
в�-
-μ
..:;����
('1.r� kf�
Письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну
от 15-28 февраля 1923 г.

РОМАН
Юнкера (стр. 7). -Газета «Возрождение», Париж, 1928, No 956,
14 января - <<дрозд»; No 992, 19 февраля - «Фотоген Павлыч»;
No 1041, 8 апреля - «Полонез»; No 1069, 6 мая - «Вальс»; No 1167,
12 aвrycra - «Ссора»; No 1174, 19 aвrycra - «Письмо любовное»;
No 1181, 26 aвrycra - «Торжесrво»; 1930, No 1727, 23 февраля -
«Отец Михаил»; No 1755, 23 марта - «Прощание»; No 1790, 1791, 27
и 28 апреля - «ЮлиЯ>>; No 1818, 25 мая - «Беспокойный день»;
No 1846, 22 июня - «Фараон»; Nо 1867 1868, 13 и 14 июля - «Танта­
ловы муки»; No 1881, 27 июля - «Под знамя!»; No 1944, 1958, 1959,
28 сентября, 12 и 13 октября - «Господин писатель»; 1931, No 21 19,
22 марта - «Свой дом»; No 2287, 6 сентября - «Дружки»; 1932,
No 2686, 9 октября - «Производсrво».
Отдельное издание - Париж, изд-во «Возрождение», 1933.
Работа над романом расrянулась на двадцать лет. Замысел ро­
мана относится, очевидно, к 1910-м гг. (в 191 1 г. роман бьш анонси­
рован журналом «Родина»). В начале 1916 г. газета «Вечерние извес­
ТИЯ>> сообщила, что Куприн интенсивно работает над повесrью «Юн­
кера» (Петров М. Петроградские письма /1 Вечерние известия.
М., 1916. No 897. 31 января). В ближайший год сообщения о работе
над романом появлялись еще дважды: в мае 1916 г. Куприн в беседе
с тем же журналисrом сказал, что надеется к осени текущего года
завершить роман (Петр ов М. У А. И. Куприна /1 Вечерние извесrия .
М., 1916. No 973. 3 мая), а в сентябре он снова говорил о романе как о
своей «ближайшей работе» (Л. Н. Андреев, А. В. Амфитеатров и
А. И. Куприн /1 Вечерние известия. М., 1916. No 1080. 9 сентября).
Прямых сведений о работе Куприна над романом нет вплоть до
1927-1928 гг., когда М. Алданов в одной из сrатей упомянул, что
ходят слухи о новом романе Куприна (Современные записки. Па­
риж, 1927, т. 32, с. 453), а в середине 1928 г. начали печататься отрыв­
ки из романа. Несомненно, однако, что в 1928-1932 гг. бьш завер­
шен именно тот самый замысел, который возник еще в 1910-х гг.
487

А. И. Куприн
К осени 1932 г. роман, несомненно, уже бьш полностью готов.
На титуле «Юнкеров» обозначен 1933 г., но 15 октября 1932 г. ро­
ман уже продавался, а в 20-х числах октября на него появились пер­
вые рецензии .
Роман создавался, что называется, «с середины», окончатель­
ная композиция романа сложилась, очевидно, лишь к концу рабо­
ты. Так, первые напечатанные отрывки («Дрозд», «Фотоген Пав­
лыч», «Полонез») вошли потом во вторую часть романа, началь­
ные же и заключительные его главы писались гораздо позже. От­
рывки из романа в газетных публикациях вначале даже не называ­
лись «главами», поскольку не имели еще точного места в компози­
ции - это бьши именно части романа. При подготовке отдельного
издания одни отрывки объединялись, другие «разрезались» и по­
падали в разные гл авы, третьи по-новому членились . Так, отры­
вок, опубликованный в газете под названием «Господин писатель»,
составил в окончательном тексте главу десятую и конец главы седь­
мой, началом же седьмой главы стал совсем другой отрывок - «Под
знамя !», опубликованный в июле 1930 г.; отрывок, напечатанный
под заглавием «Стрела», составил две самостоятельные гл авы: во­
семнадцатую («Екатерининский зал») и девятнадцатую («Стрела»).
Во всех интервью Куприн неизменно подчеркивал, что «Юнке­
ра» находятся в тесной связи с «Кадетами», являясь их продолже­
нием. Н о в одной из бесед он сказал и о «логической» связи с дру­
гим знаменитым своим произведением, «Поединком» - «как про­
лог к той жизни и типам» (Вечерние известия. М., 1916. No 1080.
9 сентября) . В романе воспроизведены реальные лица и действи­
тельные факты. Сам писатель всегда признавал автобиографич­
ность романа: «Здесь я весь во власти о бразов и воспоминаний юн­
керской жизни с ее парадною и внутреннею жизнью, с тихой радо­
стыо первой любви и встреч на танцевальных вечерах со своими
«симпатиями» . Вспоминаю юнкерские годы, традиции военной
школы, типы воспитателей и учителей» (Вечерние известия.
М., 1916. No 973. 3 мая) . О главном герое, юнкере Александрове,
Куприн, по свидетельству М. К. Куприной-Иорданской , говорил:
«Он мой двойник» (Берков П. Н. Александр Иванович Куприн .
М .- Л., Изд-во АН СССР, 1956, с. 153).
Факты из биографии писателя во многих случаях воспроизво­
дятся с документальной точностью. Прежде �сего это относится к
персонажам романа: под собственными именами выведены в ро­
мане товарищи героя: Жданов, Венсан, Прибиль, Рихтер, Бутын-
488

Пр име ча11ия
ский; реальными лицами являются и полковник Артабалевский
(«Берди-Паша»), капитан Клоченко, капитан Ходнев, начальник
училища генерал-лейтенант Анчутин. Точен Куприн и в именах
преподавателей (Иванцов-Платонов, Тарасов, Постн иков) (см .:
Александровское военное училище за 35 лет. СПб., 1895).
Сохранены в романе и реальные родственные связи автора (се­
стра Зина и ее муж, лесничий), круг его московских знакомых, мар­
шруты его летних вакаций и т. п. В роман вошли многие эпизоды и
факты из биографии Куприна, использованные им раньше в его
рассказах («Храбрые беглецы», «Первенец», «Фиалки», «Типограф­
ская краска» и др.).
В рукописи эта документальность бьша еще большей. Но уже при
публикации отрывков в газете Куприн внес некоторые изменения:
например, в беловой рукописи командир роты капитан Якубинский
и дежурный поручик Минин бьши изображены под своими настоя­
щими фамилиями. В газетном варианте они выступают уже как Яб­
лукинский и Михин. Юнкер, фигурировавший в рукописи под фа­
милией Тарасов, в газетном тексте стал Таратовым. Позднее, в ро­
мане, Куприн изменил фамилию зятя героя Ивана Александровича.
В рукописи и газетном варианте он носил свою настоящую фами­
лию - Мажаров, а в отдельном издании стал Мажановым.
Одна из наиболее существенных деталей, направленных на
«расподобление» героя с автором, - это то, что герой становится
впоследствии не литератором, а живописцем .
Критика, однако же, восприняла роман как прежде всего мему­
арное произведение. Однако, при всей документальной достовер­
ности эпизодов и лиц романа, его автор, разумеется, ставил задачи
более широкие. Куприна интересовал прежде всего анализ внут­
реннего мира человека на пороге юности и молодости. Именно это
подчеркивал в своей рецензии на отдельное издание романа Мих.
Осоргин . «Нужно очень помнить молодость и очень любить ее, -
писал он, - чтобы самую, казалось бы, бесцветную картину разук­
расить и ярко осветить вспышкой такого воспоминания. Для про­
славления этой молодости только и нужен Куприну герой его хро­
ники - юнкер Александров" . У молодости своя цена, неисчисли­
мая во взрослой монете. И слова для нее особые, и особая киига»
(Осоргии Мих. Москва и молодость /1 Последние новости . Париж.
1932. No 4229. 20 октября) .
По поводу жанра произведения разгорелись споры . Вопрос ста­
вился: имеют ли право «Юнкера>> именоваться романом? Этой про-
489

А. И. Куприн
блеме литературный обозреватель «Возрождения» поэт В. Ходасе­
вич посвятил специальную статью. Несмотря на то что в «Юнке­
рах» нет «единой, планомерно развивающейся фабулы, основан­
ной на становлении интересов, страстей, характеров», однако, по
мнению автора статьи, получается <<Нечто цельное, как роман...».
«Единство фабулы он (автор. - Ред. ) мастерски подменяет един­
ством тона, единством". лиризма... Куприн как будто теряет власть
над литературными законами романа; на самом же деле он позво­
ляет себе большую смелость - пренебречь ими. Из этого смелого
предприятия он выходит победителем» (Ходасевич Вл. Книги и
люди. «Юнкера» /1 Возрождение. Париж. 1932. .No 2746. 8 декабря).
Стр. 40. Авранек У. И. (1853-1 937) - хормейстер и дирижер
Большого театра (с 1882 г.).
«Робеспьер» - наиболее популярное сочинение французского
композитора и пианиста Анри Литольфа (1818-1891).
Стр. 45. Воба11 Себастиан (1633-1 707) - французский военный
инженер, маршал, один из основателей фортификации.
То тлебен Э. И. (1818-1884) - русский инженер, генерал, учас­
тник Севастопольской обороны и один из организаторов осады
Плевны.
Стр. 47. Под Рущуком -во время осады этой крепости турка­
ми в январе 1878 г.
Стр. 78. Фр апцьиь, Веиециап?Гу ак, wiи Непреобор имая ревпость ?
Ту рецкий геuерш� Марцимирис? Пр екрасuая магометапка, умираю­
щая на могw�е своего мужа? - Лубочные романы XVIII в" попу­
лярные в России вплоть до начала ХХ в.
Стр. 81. Михайлов М. Л. (1829-1865) -русский поэт и пере­
водчик Г. Гейне и П. Беранже.
Стр. 87. ". «чудовищем с зелеными глазами»". - цитата из траге­
дии Шекспира «Отел
л
о».
Стр . 100. ".полковник Колосов, и его учитель Цезар ь Кю и. ­
Композитор и член «Могучей кучки» Ц. А. Кюи (1835-1918) бьш
военным инженером, ученым в области фортификации.
Стр. 108. «Не спросясь бр оду, не суйся в воду» -водевильводном
действии Д. А. Мансфельда «Не зная броду, не суйся в воду», попу­
лярный среди любителей-театралов в Росси
и
в 1880-
-
1900-е гг.
Стр. 149. Га борио Эмиль (1832-1873) - французский писатель,
автор приключенческих романов.
По uсон дю Терр айль (1829-1 871) - французский писатель, ав­
тор многочисленных полицейских и псевдоисторических романов,
490

Примечания
из которых наибольшим успехом пользовались его романы о Ро­
камболе.
Стр. 154. «Смиряй ее молитвой и постом» - неточная цитата из
«Бориса Годунова» Пушкина.
Стр. 159. Савоиарола Джироламо (1452-1498) - флорентий­
ский религиозный и политический реформатор.
Стр. 220. То тлебеи, Кориилов, Скобелев... Тер -Гук.асов, Кау фмаи
и Черияев - русские генералы, выдающиеся военные деятели.
ПОВЕС ТИ
Купол Св. Исаакия Далматского (стр. 225). - Газета «Возрож­
дение», Париж, 1927, 6-26 февраля, No 615-622, 624-629, 632, 634.
Стр. 265. Киязев Василий Васильевич (1887- 1937) - поэт, пос­
ле Октябрьской революции ставший деятельным сотрудником
«Красной газеты». В дни наступления армии Юденича на Петрог­
рад выезжал с агитвагоном на фронт, создавая в стихах хронику
боевых действий.
Жанета (стр. 284). - Журнал «Современные записки», Париж,
1932,No50и1933,No53.
Повесть, как вспоминает К. А. Куприна, «зародилась в то вре­
мя, когда мы жили у вдовы Збышевской (в 1923 г.), хотя была напи­
сана гораздо позднее. Улица Ренеляг упиралась в бульвар Босежур,
проходивший вдоль окружной железной дороги, за которой начи­
нался Булонский лес. Перечитывая повесть, я вспоминаю воздуш­
ный переход в конце нашей улицы, газетный ларек с кислым запа­
хом капусты, тряпья и свежей типографской краски и чумазую
Жанету с черной челкой и грязной мордочкой. Помню маленькое
кафе Бюссак, которое так часто посещал отец... Куприн десять лет
гулял вдоль железной дороги, покупал газету в ларьке, переходил
воздушную лесенку, чтобы посидеть на скамейке в Булонском
лесу...» (Купр ии - мой отец, с. 155-157). Прототипов имели и
второстепенные персонажи «Жанеть1», - инвалид-шарманщик,
собеседник профессора. Прототипом последнего, по мнению К. А.
Куприной, бьш художник П. А. Нилус (там же, с. 157).
Повесть бьша написана за несколько лет до ее опубликования в
журнале. В одном из писем жене осенью 1928 г. Куприн сообщал,
что «переписал последнюю главу «Жанеты» (Ку пр ии - мой отец,
с. 22 1), а еще раньше, 26 января этого года, повесть анонсирова-
491

А. И . Куприн
лась в газете «Возрождение» (сообщалось, что «Жанета» появится
в ближайших книжках «Современных записок»).
Однако Куприн продолжал работать над повестью и позднее.
В письме к жене от 12 августа 1930 г. он сообщает, что собирается
«отделывать «Жанету» (Ку пр ии - мой отец, с . 223).
Стр . 308. Вейииигер Отто (1880-1903) - немецкий философ,
автор книги «Пол и характер».
Стр . 310. Корейша И. Я. (1780- 1 861) - юродивый и прорица­
тель, пользовавшийся в Москве большой популярностью .
Огарев М. В. (1810-1877) - генерал-м айор, московский
полицеймейстер . Бьm известен как любитель зрелищ, балетоман,
страстный лошадник.
Стр . 313. «Серебряиые коиьки» - книга для детей американс­
кой писательницы Додж Мери Мейпс (1838-1905).
Стр . 316. Др агомиров М. И. (1830-1905) - генерал, автор тру­
дов по теории военного дела и тактике.
Стр . 329. Па скаль Блез (1623-1 662) -французский писатель и
философ, автор знаменитых «М ыслей» .
... историческое слово Камброииа.
-
По преданию, н аполео­
новскому генералу Пьеру-Жаку Камбронну (1770-1842) принад­
лежат слова, сказанные им в битве при Ватерлоо: «Гвардия умира­
ет, но не сд ается».
Стр. 336. ... Те иирс, любимый учеиик Те иьера. - Те иьер (Тенирс)
Давид, старший (1582-1649) - фламандский живописец. Те иьер­
младший (Теиирс) Давид (1610-1690) -фламандский живописец .
РАССКАЗ Ы
Оборотень (стр . 343). - Полное собрание сочинений, приложе­
ние к журналу «Нива», издание товарищества А. Ф. Маркса, т . 8,
1912.
Гибель племени Чичиме (стр . 350). -Журнал «Русская библио­
тека», Белград, 1929, No 8.
Вероника (стр. 354). - Место первой публикации не установлено.
Стр . 356. Ко клеи Бенуа Констан (1841-1909) - французский
актер, с 1860 г. работавший в театре «Комедии Франсез», а с 1897 г.
возглавлявший театр «Порт-Сен-Мартен» (Париж). Прославился
в роли Сирано де Бержерака.
492

Лримеча11ия
ВОСПОМИНАНИЯ
Памяти Чехова (стр. 367). - Первая публикация - в сборнике
то варищества «Знание» за 1904 год, книга третья, СПб. 1905 (вы­
пуск был посвяще н памяти Чехова) . Из печати книга вышла 22 ян­
варя 1905 года.
Воспоминания Куприн написал по предложению М . Горького;
первые наброски их бьши сделаны в первой половине июля после
похорQн Чехова и до отъезда в Одессу - 15 июля .
Эти наброски не удовлетворили Куприна. «Вышло до нелепос­
ти по-газетному...» - писал он («Литературное наследство», т. 68,
М . 1960, с. 370) . К продолжению работы над воспоминаниями Куп­
рин вернул ся в сентябре 1904 года; в первой половине октября они
бьши завершены и вместе с начальными главами «Поединка» ото ­
сланы из Балаклавы в Петербург на имя К. Пятницкого .
Выход «чеховского» сборника «Знания» бьш встречен в печати
одобрительно. К. И . Чуковский в «Заметках читателя» с восторгом
писал о «сильных и волнующих очерках» Куприна и Бунина о Че­
хове, обратил внимание на наличие <<Драгоценного материала в
в оспоминаниях Куприна», отметил «особое поэтическое очарова­
ние» купринского мемуарного очерка (Одесские новости. 1 905. 30
января. No 6548). Высокая оценка воспоминаний Куприна содержа­
лась в журнальной рецензии Ф. Батюшкова, который писал , что
они являются «самым значительным изо всего, напечатанного по
поводу кончины Чехова...» (Мир Божий. 1 905. No 3 . Отд. 11. С . 92).
Позднее критик С . Андрианов писал в своих «Критических наброс­
ках, что купринские воспоминания выполнены «с редким мастер­
ством, любовью и проникновением» и что они - «едва ли не самое
уд ачное из всего, посвященного русскими писателями памяти п о ­
гибшего художника» (Вестник Европы. 1909. No 11).
Эпиграф - первая строка стихотворения Пушкина (без назва­
ния), обращенного к А . Мицкевичу; написано в 1834 году.
Стр . 367 . ...одии боль шой писатель. - Имеется в виду М . Горь­
кий .
Стр . 368. Ял тииская дача Чех ова... Не зиаю, кто ее строил. . . -
Проект дачи составил архитектор Лев Николаевич Шаповалов.
Стр. 370. Ху дожествеииый театр пр иезжш� в Ял ту . .. -Художе­
ственный театр прибьш из Севастополя в Ялту 14 апреля 1900 года.
Премьера спектакля Художественного театра <<дядя Ваня>> состоялась
16 апреля в Ялтинском городском театре, в присутствии Чех ова.
493

А.И. Куприн
Стр. 371 ... . одиа больная барышня ...- Ольга Родионовна.
Стр. 373. Я его увидел впервые... - Встреча Куприна с Чеховым
в одесской гостинице «Лондон» состоялась 13 февраля 1901 года.
Стр. 376. Не все знают его письмо в Академию... - Письмо Че­
хова в Академию наук на имя А. Н. Веселовского с отказом от зва­
ния почетного академика написано 25 августа 1902 года.
Стр. 377....толстьlй господи11. . . - ялтинский архитектор Секавин.
Стр. 378....господин П... - писатель Потапенко Игнатий Ни-
колаевич (1856--1 929).
Стр. 38 1. «Уменя такая масса посетителей...» - Из письма Че­
хова к Куприну от 1 ноября 1902 года.
...Бу нин мой сверстник. Тел ешов тоже... Мы с ним гуляли 11а
свадьбе у И. А. Белоусова. - И. А. Бунин бьш на десять лет моложе
Чехова, Телешов - на семь лет; свадьба И. А. Белоусова (1863-
1930) состоялась 1 О февраля 1888 года.
Стр. 383 . ...известном ученом... - Имеется в виду профессор,
академик Кондаков Никодим Павлович (1844-1925).
Стр. 384. ...с публицистом С-11ь1М... - Речь идет о журналисте
Саблине Михаиле Алексеевиче (1842-1898).
...разговорwшсь мы с 1шм как-то о давно умер шем московском по­
эте. -Эrот поэт - Лиодор Иванович Пальмин (1841-1891).
Стр. 386. Одии 11ачи11ающий писатель. .. - Куприн говорит о себе.
Умеия хр анятся два его письма... - Первое цитируемое письмо
Чехова к Куприну о рассказе «На покое» написано в конце октяб­
ря 1902 года, второе - 1 ноября того же года.
Стр. 387 . ...писш� 011 од11ому знакомому... - Цитируется письмо
Чехова к Куприну от 22 января 1902 года.
К пишущему эти строки. . . - Далее дана выдержка из письма
Чехова от 7 февраля 1903 года.
Стр. 388. Я там бьvz, когда ездил на Сахш�ин. - На Сахалин
Чехов ездил в 1890 году.
Идет д11ев11ая репетиция в садовом театре... -Рассказываемый
далее эпизод Куприн наблюдал в г. Сумах, где летом 1898 года он
служил актером в местном театре.
Стр. 389. С легкой руки «Север11ого вестника»... - В журнале
«Северный вестник» Чехов впервые выступил с нашумевшей пове­
стью «Степь» в марте 1888 года.
Стр. 390. Сы11 Альфо11са Доде -Леон Доде (1867- 1 942).
Чехов одна:J1Сды 11аписш�. .. -Далее цитируется письмо Чехова к
Куприну от ноября 1902 года.
494

Примеча11ия
Стр. 39 1. ".по ромаиу Золя" . - Роман Золя «Доктор Паскаль»
вышел в 1893 году и тогда же бьш переведен на русский язык.
Памяти А. И. Боrда11овича (стр. 394). - Журнал «Современ­
ный мир», 1907, апрель, No 4.
Написано под впечатлением кончины А. И. Богдановича, пос­
ледовавшей 24 марта (6 апреля) 1907 года. Богданович Ангел Ива­
нович родился 2 октября 1860 года в г. Городке (Витебской губ .) в
литовско-польской дворянской семье, отец -уездный судья. В 1880
году поступил на медицинский факультет Киевского университе­
та, но в апреле 1882 года бьш арестован за участие в народоволь­
ческом кружке, сидел в крепости и в следующем году выслан под
надзор полиции в Казанскую губернию, откуда в 1884 г. переехал
в Нижний Новгород. Там познакомился с В. Г. Короленко, Н. Ф.
Анненским и др. будущими участниками народнической редакции
«Русского богатства». Короленко привлек Богдановича к сотруд­
ничеству в газетах «Волжский вестник», «Казанский биржевой ли­
сток» и др. В 1890 году он переехал в Казань, работал в газете «Ка­
занские вести». С 1893 года Богданович жил в Петербурге и вел
отдел хроники внутренней жизни и обзор провинциальной печати
в журнале «Русское богатство». В 1893 году стал одним из органи­
заторов партии «Народное право», программа которой бьша из­
ложена Богдановичем в брошюре «Насущный вопрос» (1894). В 1894
году, разойдясь во взглядах с редакцией «Русского богатства», Бог­
данович переходит в «Мир Божий», где с 1895 года становится чЛе­
ном редакции, а в дальнейшем - фактически редактором, веду­
щим публицистом и критиком. Богдановичу принадлежит ряд жур­
нальных статей о Куприне. С 1902 года, когда в состав редакции
журнала «Мир Божий» вошел Куприн, между Богдановичем и Куп­
риным установилось близкое общение. С 1906 г. Богданович ре­
дактировал журнал «Современный мир».
Стр. 396. Ои одии из первых пр иветствовал искточительные та­
лаиты Горького и Аидреева" . - М. Горькому посвящена статья
А. Богдановича «Очерки и рассказы М. Горького, тт. 1-11» в жур­
нале «Мир Божий» (1898, No 7). О ранней прозе Л. Андреева Богда­
нович писал в рецензии «Л. Андреев. Рассказы. СПб. 1901» (жур­
нал «Мир Божий», 1901, No 11).
Стр. 398. Острогорский Виктор Петрович (1840-1 902) - вид­
ный русский педагог, автор ряда работ по методике преподавания
литературы; с 1892 по 1902 год бьш официальным редактором жур­
нала «Мир Божий» .
495

А. И. Куприн
Памяти Н. Г. Михайловского (Гарина) (стр . 399). - Журнал
«Современный мир», 1908, март, No 3. С чтением очерка-воспоми­
наний Куприн выступил 27 января 1908 года в Петербургском те­
атральном клубе на вечере памяти Николая Георгиевича Гарин а­
Михайловского (1852-1906).
Стр . 399. Это было в Ял те, весио10... - Куприн познакомился с
Н. Г. Гариным-Михайловским в конце марта или начале апреля
1903 года в Ялте .
Стр. 403. Сергей Як овлевич Елпатьевский (1854-1933) - врач,
писатель, публицист, близкий знакомый Куприна .
Стр . 400. ... бьи� заият изыскаиием для постройки злектричес­
кой железиой дороги... - В апреле 1903 года Н. Г . Гарин -Михай­
ловский, по образованию путейский инженер, бьш официально
н азначен н ачальн иком изысканий по строительству железнодо­
рожных линий на Южном побережье Крыма, от Севастоп оля че­
рез Ялту в Симферополь. Здесь он сблизился с Куприным, Чехо­
вым, Л . Н. Андреевым, С . Я. Елпатьевским .
По весть «Ии:J1Сеuеры» - заключительн ая часть тетралогии Га­
рина-Михайловского: «Детство ТемьD> (1892), «Гимназисты» (1893),
«Студенты» (1895), «Инженеры» (последняя опубликована посмер­
тно в сб. «Знание», 1907, кн. 17, 18, 19).
Стр. 402. Михайловский умер скоропостижио в редакции.
-
Н. Г. Гарин-М ихайловский умер в Петербурге 27 ноября (10 декаб­
ря) 1906 года от паралича сердца, во время совещания в редакции
журнала «Вестник жизни», на котором обсуждалась одноактная
пьеса «Подростки» («Вестник жизни», 1907, No 1).
О том, как я видел Толстого на пароходе «Св. Николай» (стр .
403). - Журнал «Современный мир», 1908, ноябрь, No 11. Написа­
но в начале октября 1908 года; 12 октября бьшо прочитано авто­
ром в зале Тенишевского училища в Петербурге.
Встреча Куприна с Л . Н. Толстым произошла 25 июня 1902 года
в Ялте.
Стр. 403 . ...вр оде микелаиджеловского Моисея. " - Мраморная
статуя «Моисей», высеченная Микеланджело в 1515-1 516 годах,
воплощает образ могучего мудреца.
Уточкин (стр. 406) . - Газета «Биржевые ведомости» , 1916,
2 января, No 1503 1 , веч . вьm., с подзаголовком «Воспоминания». Вос­
поминания посвящены Сергею Исаевичу Уточкину (1874-1916) -
известному спортсмену и летчику.
Стр . 408.."во вр емя последиего иесчастиого перелета ...- Пере­
лет из Петербурга в М оскву бьш предпринят 10 июля 191 1 года.
496

Приме ча11ия
Подготовка к перелету бьша проведена в спешке, и из девяти учас­
тников полета лишь один достиг цели. Аэроплан, на котором ле­
тел Уточкин, потерпел аварию и упал в реку; сам будучи ранен,
Уточкин оказал помощь летчику А. Васильеву.
...плавш� со м1ю10 11а воздушиом шаре.
-
13 сентября 1909 года
Куприн летал над Одессой на воздушном шаре «Россия», которым в
качестве пилота управлял С. И. Уточкин. Описание этого полета -
в очерке «Над землей» (см. том 4 наст. собр. соч ., с. 418).
...обратил мое виимаиие иа Гам суиа и Бл аско Ибаиьеса. - См.
далее статью Куприна «0 Кнуте Гамсуне»; Бласко Ибаньес Висен­
те (1867-1928) - испанский писатель, автор социальных и фило­
софско-психологических романов о столкновении одаренной лич­
ности с враждебным ей обществом.
Об Анатолии Дурове (стр. 409). - Газета «Биржевые ведомос­
тю> , 1916, 10 января, No 15347.
Воспоминания явились откликом на смерть прославленного
циркового артиста Анатолия Леонидовича Дурова, которая п ос­
ледовала 8 января 1916 года.
Стр . 409. Леит овский Михаил Валентинович (1843-1 906) - рус­
ский антрепренер, актер, театральный деятель, в 1882 году органи­
зовал Новый театр в М оскве.
Стр. 41О. Я тогда писш� в одиой из киевских газет. .. - Начиная с
октября 1894 года Куприн печатался в газете «Жизнь и искусство»
в качестве хроникера и рецензента; в это время состоялась его встре­
ч а с А . Л . Дуровым, приехавшим в Киев на гастроли .
В одиу из своих поездок в Гермаиию... - А . Л . Дуров гастроли­
ровал в Германии в 1890 году.
Стр . 41 1 . ...ои ие был лишеи и литературиых способиостей... -
Литературным трудом А. Л . Дурова бьша его книга «В жизни и на
арене» (ч . 1-3), изданная в 1914 году в Воронеже.
А. Н. Будищев (стр . 412) .
-
Газета «Русское слово», 1916,
26ноября,No273. с.2.
Воспоминания написаны как отклик на смерть писателя Алек­
сея Николаевича Будищева (ум . 22 ноября (5 декабря) 1916 г.) . Бу­
дищев родился в селе Богоявленский Чардым Петровского уезда
Саратовской губернии 17(29) января 1864 года. По окончании Пен­
зенской гимназии (1884) поступил на естественный факультет Мос­
ковского ун иверситета, в 1885 перешел на мед ицинский факультет,
но в 1888 году оставил его. С начала 90-х годов жил в Петербурге.
497

А. И. Куприн
С конца 80-х годов печатал стихи, фельетоны и рассказы в
журналах «Будильник», «Осколки», «Вестник Европы», «Русское
богатство», «Северный вестник», газетах «Новое время», «Русский
сатирический листок» и др. Среди стихов Будищева, положенных,
на музыку - «Калитка>>, ставшая популярным романсом. Попу­
лярностью пользовались психологические романы Будищева, ос­
нованные на детективном сюжете, - «Пробужденная совесть»
(СПб., 1900), «Солнечные дни» (Вестник Европы, 1903, No7-9),
«Бунт совести» (СПб., 1909), «Степь грезит» (М., 1912). Критик
Измайлов писал, что Будищев <<Любит иметь дело с не вполне здо­
ровою, сумрачною, надломленною или смятенною душою. Он вво­
дит в мир людей мучительно ревнующих, тяжело ненавидящих, веч­
ных сыщиков над чужой совестью» (Измайлов А. А. Потемки души .
(Лит. портрет А. Н. Будищева). - В его кн.: Пестрые знамена, М.,
1913, с. 108). К романам писателя, отмеченным подражанием Ф. М.
Достоевскому, критика относилась отрицательно, рассказы его
также вызывали неодобрительные отзывы критики; рецензенты
указывали на отсутствие в рассказах простоты и чувства меры, сгу­
щенность красок, погоню за исключительной ситуацией и «роко­
выми» страстями, несообразности в развитии сюжета.
Последние годы Будищев жил в Гатчине, где много общался с
Куприным. Испытывая глубокую личную симпатию к Будищеву,
человеку доброму и чистому, Куприн в известной мере перенес ее и
на его творчество, несколько переоценив его значение.
Стр. 412 Совсем 1rедав110 умер Сеикевич... Уж ас110 погиб Верхар11...
порвал все расчеты с з1сиз11ыо... писатель Лозw1О-Лозинский. Скои­
чался Стакетти. - Генрик Сенкевич умер 2 (15) ноября 1916 года,
то есть за месяц до кончины А. Н. Будищева. Эмиль Верхарн (1855-
1916), бельгийский, поэт, драматург и критик, погиб 14 (27) ноября
1916 года (бьш раздавлен поездом). Русский поэт Лозино-Лозинс­
кий Алексей Константинович умер 5 (18) ноября 1916 года в трид­
цатилетнем возрасте (родился в ноябре 1886 г.). Лоренцо Стакетти
(или Стеккети; подлинная фамилия - Олиндо Гуэррини, 1845-
1916) - итальянский поэт, стихи которого неоднократно перево­
дил Куприн.
Стр. 412. На диях я писал в «Русском слове» о смерти... Джека
Ло 11до11а... - См. ниже, прим. к статье «Джек Лондон» .
...когда моя семья в пашем иебольшом 2атчи11ском доме устрошzа
лазарет дляра11е11ых солдат. - Частный лазарет в своем доме Куп­
рины открыли в августе 1914 года.
498

Пр имеча11ия
Стр. 413. Впервые объявил 011 весело солдатам о выступле11ии Ит а­
лии. - Во время первой империалистической войны Италия высту­
пила на стороне Антанты 23 мая 1915 года.
Стр. 414. К11 иги его, выпускаемые в послед11ее время «Московским
издатель ством»... - В этом издательстве вышли следующие книги
А. Н. Будищева: «С гор вода. Рассказы», М. 1912; «Степь грезит.
Роман», М. 1912; «Бедный паж» (рассказы), М. 1913; «Вздорные
рассказы», изд. 2-е, М. 1915; «Дали туманные. Рассказы», М. 1913;
«Дикий всадник» (рассказы), М. 1913; «Любовь - преступление»
(рассказы), М. 1913, изд. 2-е, 1917; «Страшно жить . Рассказы», М.
1913, изд. 2-е, 1917; «Изломы любви» (рассказы), М. 1914, изд. 2-е,
1917; «Хата с краю. Рассказы», М. 1914; «Лесные братья. Расска­
зы», М. 1915, изд. 2-е, 1918; «Лунный свет. Рассказы», М. 1915; «Крик
во тьме. Рассказы», М. 1916. Сборник рассказов «Я и он» вышел в
издательстве «Труд» в 1903 году.
Стр. 415. 011 послал тогда в редакцию почтетюго е:жемесяч11и­
ка" . оди11 из своих рома11ов. - Этот эпизод произошел в редакции
журнала «Мир Божий», куда А. Н. Будищев передал рукопись ро­
мана «Солнечные дни», которая бьша отвергнута исполнявшим обя­
занности редактора А. И. Богдановичем.
Отрывки воспоминаний (стр. 417). - Газета «Известия», 1937,
18 июня, No 142.
Стр. 417. ".когда пр очел его рассказ «Челка ш». -По-видимому,
в 1895 году. Рассказ «Челкаш» бьш напечатан в журнале «Русское
богатство», 1895, июнь, кн . VI.
Я отправился к Гор ькому 11а З11аме11ску10 улицу. - Это посеще­
ние квартиры М. Горького произошло в начале ноября 1902 года.
Моя первая большая повесть" . - Повесть «Поединок» вышла в
свет 3 мая 1905 года, в сб. «Знания», кн.VI.
СТАТЬ И, РЕЦЕНЗИИ, ЗАМЕТКИ
Загадочный смех (стр. 423). - Газета «Киевское слово», 1895,
27 декабря, No 2850, за подписью: А. К.
Стр. 423. -11а од11ом из пр едставле11ий «Власти тьмы». - Дра­
ма Л. Толстого «Власть тьмы» (1886) бьша поставлена в декабре
1895 года в театре Н. А. Соловцова (1857- 1 902) в Киеве.
«Мадам Са11-Жеш> - историческая комедия В. Сарду (1893);
«Цар ь Борис» - историческая драма А. К. Толстого (1870).
499

А. И. Куприн
Если в опере ие поет г. Мишуга. " - Оперный украинский певец
и общественный деятель Мишуга Александр Филиппович часто
выступал в 1890--1900 годах с концертами в Киеве. Бьш знаком и
дружен с Куприным .
Стр . 424. Никита испытывает. . . - В роли Никиты выступали
артисты И. И. Суд ьбинин (в первой постановке) и Н. П. Рощин­
Инсаров .
Солнце поэзии русской (стр . 424). -Киевская газета «Жизнь и
искусство», 1899, 26 мая, No 144, за подписью: А. К. Статья написа­
на к столетию со дня рождения А. С. Пушкина.
Стр . 426. «011 ме:жду иами ;,1сил...» - См . прим. к воспоминани­
ям «Памяти Чехова».
«Свой дар, как ;,1сиз11ь, 011 тр атил без виимаиья...» - Строка из
стихотворения А. С. Пушкина «19 октября» (1825), переадресован­
ная Куприным самому поэту (у Пушкина: «Свой дар, как жизнь, я
тратил без вниманья»).
Стр. 427 . Пр отей - морское божество, способное принимать
все виды и внешние формы, оставаясь самим собою.
Стр. 42 8. «Оставьте, :зто спор славяи...» - Из стихотворения
Пушкина «Клеветникам России» (1831).
А11тон Чехов. Рассказы (стр . 42 8). -Газета «Жизнь и искусст­
во», 1900, 23 января, No 23, за подписью: А. К.
Стр . 429. «Пестрые рассказы». - Книга Чехова под этим на­
званием вышла в мае 1886 года в издании журнала «Осколки».
Иван Бунин. Листопад (стр. 43 1). - «Журнал для всех», 1902,
февраль, No 2, отдел «Б иблиография», за подписью: А. К.
Г. А. Галина. Стихотворения (стр. 432). - «Журнал для всех»,
1902, май, No 5, отдел «Библиография», с. 633-634. Одновременно
рецензия бьша напечатана в журнале «Ежемесячные сочинения»,
1902, май, No 5.
Гал ииа (Эйнерлинг) Глафира Адольфовна (1870 (в автобиографии
1873) - 1942) -русская поэтес
са
, детская писательница. В рецензи­
руемый Куприным сборник «Стихотворения» (СПб. 1902, 176 с.) вош­
ла интимная и пейзажная лирика Галиной, стихи о <<Юбилейных тор­
жествах» («Памяти А. К. Шеллера>>, «Н. К. Михайловскому», «Льву
Николаевичу Толстому», «Пушкин и Мефистофель»), а также цикл
стихов «К событиям в Трансваале», являвшихся поэтическим откли­
ком на англо-бурскую войну 1899-1901 годов (стихотворение «Транс­
вааль» стало народной песней). В целом сборник бьш выдержан в
тради ционных рамках пейзажной и любовной лирики конца 19 века.
500

Пр имеча11ия
Р. Киплинг. Смелые мореплаватели (стр. 432). -Журнал «Мир
Божий», 1903, июнь, No 6, отд. П, с. 68-70, за подписью: А. К­
рин . Повесть Р. Киплинга «Смелые мореплаватели», вышедшая в
оригинале в 1897 году, была издана в русском переводе А. Каррик
в начале 1903 года.
А. А . Измайлов (Смоленский). В бурсе. Рыбье слово (стр. 435). -
Журнал «Мир Божий», 1903, июль, No 7, отд. П, за подписью:
А. К-и н. Куприн рецензирует две книги А. А. Измайлова: «В бур­
се (Бытовая хроника в двух частях)», СПб. 1903, и «Рыбье сл ово .
Повести и рассказы», СПб. 1903.
Стр . 435. Нр авы и быт, так тш�аитливо описаттые г. По тапеико
в его «Бурсацких воспомииаииях»" . - Автобиографическая повесть
И. Н. Потапенко «Бурсацкие воспоминания» издана в 1896 году.
".мрачиые теии Элпахи, Ip se, Та вли" . - Герои книги Н. Г. По­
мяловского «Очерки бурсы» (1862-1863).
Н. Н. Брешко-Брешковский. Шепот жизни (стр. 437). - Жур­
нал «Мир Божий», 1904, июнь, No 6, отд. II, за подписью: А. К
Бр ешко-Брешковский Николай Николаевич (1875-1 943) - рус­
ский писатель, адресовал свои многочисленные романы, повести,
рассказы, печатавшиеся на страницах газет и тонких журналов,
невзыскательным городским читателям, которые «не руководству­
ются мнениями строгой, серьезной критики», а читают лишь то,
что соответствует их непритязательным вкусам (Вестник Европы.
191 1. No 3. Стр. 69). После 1920 года - в эмиграции, где опублико­
вал более 30 романов.
Н. Н. Брешко-Брешковский. Опереточные тайны (стр. 442) . -
Журнал «Мир Божий», 1905, июнь, No 6, отд. П, с. 77- 78, за под­
писью: А. К
Стр. 442 . ".читающая публика из Апраксииа рыика.
-
То есть
городское мещанство (Апраксин рынок , или Апраксин двор, -тор­
говые ряды в Петербурге).
". старый ромаи под соблазиительиым заглавием" . - Далее пе­
речисляются дешевые лубочные издания, получившие широкое рас­
пространение в среде малообразованных читателей из мещан: «Ис­
тория о сл авном и храбром рыцаре Францале Венециале и о пре­
красной королеве Ренцывене» - переделка западноевропейской
рыцарской повести, осуществленная дворовым человеком Андре­
ем Филипповым в 1787 году (переиздана в Москве в 1869 г.); «Гуак,
или Непреоборимая верность» - рыцарская повесть (автор не ус­
тановлен), впервые изданная в 1789 году в Москве и многократно
501

А. И. Куприн
переиздававшаяся в XIX веке; «Повесть о приключениях английс­
кого милорда Георга и о Бранденбургской маркграфине Фредери­
ке Луизе» - сочинение Матвея Комарова (1730-1 812), впервые
вышедшее в 1782 году; авторство повести «Суматоха в коридоре,
или Храбрый генерал Анисимов» не установлено.
Памяти Чехова (стр. 44
4
). -Газета «Наша жизнь», 1905, No 140,
2июля.
Стр. 444 . ...Ля оя11, паде11ие Порт-Артура ... гибель флота у Цу ­
симы. -Ляоянское сражение состоялось в 11-2 1 августа 1904 года
около г. Ляоян в северо-восточном Китае во время русско-японс­
кой войны. Русская Маньчжурская армия потерпела поражение от
трех японских армий.
Порт-Артур пал 20 декабря 1904 года после героической обо­
роны в течение года, выдержав 4 штурма.
Му к.деиск.ий бой. - 6-25 февраля 1905 года около г. Мукден
(Шэньян) в северо-восточном Китае во время русско-японской вой­
ны шли тяжелые бои, которые завершились отступлением русских
войск на север .
...гибель флота у Цу симы. .. - Русский флот потерпел пораже­
ние в бою с японцами 15 мая 1905 года.
Стр . 445 . Если под Садова, по выраже11и10 Мольтке, победил
шк.ольиый учитель. . . - Имеется в виду сражение между прусской и
австрийской армиями близ чехословацкого города Садова, проис­
шедшее 3 июля 1866 года и закончившееся победой Пруссии.
Верши11и11 - герой пьесы Чехова «Три сестры» (1900), Астр ов -
врач, герой пьесы «Дядя Ваня» (1897).
Алексей Ремизов. Часы. Роман (стр ....). -Журнал «Современ­
ный мир», 1908, июль, No 7, отд. П, с. 125-127, за подписью: А. К.
Ремизов Алексей Михайлович (1877-1957) - русский писатель;
его роман «Часы» вышел из печати в апреле 1908 года в изд-во
«EOS» в Петербурге.
Как прозаик дебютировал в 1897 г. Первая книга «Посолонь»,
куда вошли обработки народных сказок и апокрифов, вышла в 1907 г.
Год спустя опубликован роман «Пруд» (СПб., изд. «Сириус»), кото­
рому Ремизов более всего обязан своей репутацией наследника
Ф. М. Достоевского в современной литературе, «великого жалост­
ника» (А. А. Блок). В ранние годы творчества Ремизов испытывал
заметное влияние символизма, особенно А. Белого. Однако более
существенным для его формирования как писателя бьш с юности про­
буди вший9я интерес к духовному наследию древней Руси, к нацио-
502

Пр имеча11ия
налъной мифологии, старопечатной книге и памятникам народной
культуры (сборник «Лимонарь», 1907, пьеса «Бесовское действо»,
1907). Его истинное своеобразие проступило преимущественно в
произведениях, которые основаны на фольклоре и апокрифах .
Стр . 446. Сологуб (Гетерников) Федор Кузьмич (1863-1927) ­
прозаик и поэт декадентского направления .
... ср еди его... 11едотыкомок... - Образ Недотыкомки, созданный
Ф. Сологубом в романе «Мелкий бес» (1902), является воплощени­
ем бытовой грязи, мещанской поишости, аморализма, всего низ­
менного в человеке.
О Кнуте Гамсуне (стр. 450). - Статья напечатана как предисло­
вие к «Северным сборникам», кн. 2-3, изд. «Шиповник», СПб. 1908.
Стр. 450. «Бол ьшая к11ига выииш из печатw>.- Цитируются два на­
чальных абзаца из шестой главы романа К. Гамсуна «Виктория» (1898).
. "о другой к11иге... - Роман «Пан» вышел в 1894 году, на рус­
ском языке в переводе С . А. Полякова издан в 1901 году (изд. «Скор­
пион»).
Стр. 452. ...в рома11е «Под осе11ними звездами» и в «Др аме жиз-
11и». " - Роман «Под осенней звездой» вышел в 1906 году, «Драма
ЖИЗНИ» (или «Игра ЖИЗНИ») -в 1896 году.
Стр . 454. «Гол од» - Эrот роман вышел в 1890 году.
Редиард Киплинг (стр . 455). - Ж урнал «Современный мир»,
1908, декабрь, No 12, отд . 11, с . 127- 1 31. Статья представляет со­
бою отзыв на двухтомник «Избранных рассказов» Р. Киплинга, вы­
пущенный «М осковским книгоиздательством» .
Стр. 457 . ...ге11иалыюе пр оизведе11ие Э. По «Преступле11ие в ули­
це Морг».- Рассказ написан в 1841 году, на русском языке впервые
опубликован в 1857 году под названием «Загадочное убийство», в
современном переводе - «Убийство на улице Морг» .
Дз1сw12оист - наименование английских колонизаторов.
Стр. 458. То м.ми Атки11с -собирательное имя английских солдат .
Стр. 459. Сагиб (или сахиб) - господин; так во времена Кип-
линга в Индии называли англичан и вообще европейцев.
Афридий - представитель афганского племени.
О Гоголе (стр . 46 1). - «Новый журнал для всех», 1909, март,
No 5, с подзаголовком: «Письмо» . З аметка явилась ответом на
просьбу «Нового журнала для всех» высказаться в связи со столе­
тием со дня рождения Н. В. Гоголя, которое отмечалось 20 марта
(1 апреля), и дать в юбилейный номер журнала юмористический
рассказ.
503

А. И. Куприн
Стр. 46 1. Писарев замахиулся с такой бу йиой дерзостыо иа Пу ш­
кииа... -в своей статье «Пушкин и Белинский» (1865).
".как магометаиии Ка абу. - Кааба - мечеть в Мекке, являю­
щаяся предметом религиозного поклонения и паломничества му­
сульман .
О Чехове (стр. 462). - Газета «Одесские новости», 1910, 17 ян­
варя, No 80 18, с подзаголовком: «Из записной книжки». Написано в
Даниловском 11 января к 50-летию со дня рождения А. П. Чехова.
Стр. 463 . Образ чииовиика, который нечаятю чихиул иа лысииу
чужого геиерш�а" . - В рассказе Чехова «Смерть чиновника>> (1883).
Умер смех (стр. 464). - Газета «Одесские новости», 1910, 10 ап­
реля, No 8087. Статья посвящена памяти Марка Твена, скончавше­
гося 8 (2 1) апреля 1910 года.
Стр. 464. Ум ереть, пр о;)!Сив" . целых три четверти века" .
-
М. Твен (Самюэль Ленгхорн Клеменс) родился в 1835 году.
·
«Видимый миру смех и иезримые слезы». - Неточная цитата из
авторского лирического вступления в начале VII главы «Мертвых
душ» Гоголя: «сквозь видный миру смех и незримые, неведомые
ему слезы !»
«А моим герольдом бу дет юмор со смеющейся слезкой в щите». -
Перефразирована строка из стихотворения Г. Гейне «Коронова­
ние», которым открывается лирический цикл «Северное сияние»
(Книга песен).
Наше оправдание (стр. 465). - Газета «Русское слово», 1910, 14
(27) ноября, No 263. Статья является откликом на смерть Л. Н. Тол­
стого, скончавшегося 7 (20) ноября 1910 года на ст. Астапово . На-
писана на следующий день, 8 ноября.
'
Стр. 466. «Гер ой моей повести, которого я люблю всеми силами
души" .» - Из очерка Л. Н. Толстого «Севастополь в мае» (1855).
Последиие слова, пр оизиесеииые иамалеиькой стаиции за иесколь­
ко мииут перед смертыо" .
-
Последние слова Толстого: «Исти­
на". я люблю много ...» (См. : Н. Н. Гу сев. Летопись жизни и творче­
ства Льва Николаевича Толстого . 1891-1910. М., «Художествен­
ная литература», 1960, с. 836).
Стр . 467. «Слова мудрых остры ... » - Цитируется Библия (Екк­
лезиаст, ХП, 11).
О нищих (стр. 468). - Журнал «Бюллетени книжных и литера­
турных новостей», 1910, 15 декабря, No 7-8 . Заметка связана с ра­
ботой писателя над романом «Нищие», который бьш задуман еще
504

Примечаиия
весною 1905 года как продолжение «Поединка» . Писание этого
романа растянулось более чем на восемь лет. В беседе с репорте­
ром летом 1913 года Куприн заявил , что приступает к обработке
романа: «Последний мною задуман весьма широко . Полагаю, что
роман займет листов 60 печатн ых ...» (Биржевые ведомости. 1913.
12 июня. No 13593). Рукопись романа не сохранилась, отрывков из
него в печати не появлялось .
Эпиграф - цитата из Евангелия от Матфея (VI , 34), означаю­
щая: «Довольно для каждого дня своей заботы» .
Заметка о Джеке Лондоне (стр. 469). - «Синий журнал», 1911 ,
21 мая, No 22. Статья написана в связи с выходом I и П томов Со­
брания сочинений Дж . Лондона на русском языке (М. 1910-191 1 ).
Стр . 469. Этот америкаиец гораздо выше Бр ет-Гар та ... - Гарт
Френсис Брет (1836-1902) - американский писатель , автор но­
велл (вт. ч. «Калифорнийские рассказы», 1857-1 87 1) и романов
(«Габриел Копрой», 1875-76) о жизни золотоискателей, развра­
щающей власти золота, о мужестве людей , отвергнутых буржуаз­
ным обществом.
«Бел ое безмол вие».
-
Этот рассказ Д. Лондона (1899) дал на­
звание I тому его собр. соч .; рассказ «Закон жизни» (1901)-П тому.
Фараоново племя (стр. 47 1). -«Синий журнал» , 1911 , 9 сентяб­
ря, No 38.
Стр . 472. Павел Воииович На щокии (1800-1854)-близкий друг
Пушкина, знаток и любитель цыганских песен .
Стр. 473. Ольга Апдр еевиа, подруга На щокииа, дочь зиамеиитой
Стеши, Ст епаииды Сидоровиы... - Цыганка Ольга Андреевна
Шишкина бьmа гражданской женой П. В. Нащокина. Ее мать Сте­
панида Сидоровна Солдатова (Стеша) пользовалась известностью
как тал антливая цыганская певица.
Д. - Митюша (Да выдов с иоздрям и) -Денис Васильевич Да­
выдов (1784-
-
1839), поэт, во время Отечественной войны 1812года
командовал гусарским полком и партизанским отрядом; друг Пуш­
кина и Вяземского .
В. - Петруша (Вяземский с очками) - Петр Андреевич Вязем­
ский (1792-1878), поэт, друг Пушкина .
Г.- Федюша (Гагар ии с усами) -князь Федор Федорович Га­
гарин (1786-1 863), брат жены П. А . Вяземского, командир одного
из гусарских полков, известный в Москве дуэлянт, игрок, кутила.
Стр . 474. «Ухарь-купец» - стихотворение И. С. Никитина
(1824-
-
1861) «Ехал из ярмарки ухарь-купец ...» , 1858; «А й да тр ой-
505

А. И. Куприн
ка» (или «Гай-да тройка») -музыка И. Штейнберга; песня пользо­
валась огромным успехом в исполнении эстрадной певицы Анас­
тасии Дмитриевны Вяльцевой (1871-1913).
Стр. 475. Лет шесть-семь тому иазад" . пр оводw�" . сугробиуто
зиму в" . моиастырском посаде. - В Сергиевом Посаде жила сестра
писателя, Софья Ивановна Можарова. Куприн бывал там не раз, в
частности, зимою 1904 года.
Стр. 476. ...слыхш�... Варю Па иипу. -Панина (Васильева) Вар­
вара Васильевна (1872-191 1) - знаменитая исполнительница цы­
ганских песен и романсов.
Николай Иваиович Ши шкии - гитарист, певец, руководитель
цыганского хора, автор песни «Захочу - полюблю».
Ту ар еги - африканское племя .
<О Камилле Лемонъе> (стр. 478). - Статья напечатана в виде
предисловия к книге: К. Лемоиье. Когда я бьша мужчиной . Изд-во
«Прометей», СПб. 1914, с. 3-5 .
Камw�л Лем оиье - вьщающийся представитель бельгийского
реализма 19 века. Его называли «бельгийским Золя». В своих ро­
манах Лемонье («Мертвец», 1882, «Конец буржуа», 1892 и др.) от­
ражает процесс превращения Бельгии в передовую капиталисти­
ческую страну, сопровождавшийся коренной ломкой привычного
социально-экономического уклада. Критики называли Л емонье
«художественной совестью» страны, строго судившей все возника­
ющие явления в художественной и общественной жизни.
Стр. 478 . Камw�л Лем оиье родw�ся... в сорок пятом году. - Ле­
монье родился 24 марта 1844 года, умер 13 июня 1913 года.
Октав Мир бо (1850-1 917) -французский писатель.
Анри Рошфор (стр. 479). - Из книги: А. И . Куприн . Анри Рош­
фор. Его жизнь и литературная деятельность, изд-во «Освобожде­
ние», СПб. - М . 1914.
Стр. 479. Мой труд бу дет компw�ятивиым" . - Основным ис­
точником, к которому Куприн обращался в процессе работы над
очерком о Рошфоре, бьша книга «Современные французские писа­
тели» (СПб. 1868), составленная из статей и памфлетов в журнале
«Фонарь», и мемуары Рошфора «Приключения моей жизни» (Па­
риж, 1896-1898; в русском переводе изданы в 1933 г.) .
".его жур иш�... -Журнал «La laterne» («Фонарь») А. Рошфор
издавал с 1848 по 1868 год.
506

Приме чаиия
." деятелы юсть Рошфора как антидрейфусара и бу лаи:жиста... -
Офицер французско го генерального штаба Альфред Дрейфус
(1859- 1935), еврей по национальности, в 1894 году был обвинен в
шпионаже в пользу Германии и приговорен к пожизненной катор­
ге. В защиту несправедливо осужденного выступил а демократичес­
кая общественность Франции, требуя пересмотра «дел а Дрейфу­
са», в то время к ак реакционные круги бьm и против такого пере­
смотра; эти последние назывались антидрейфусарами. Буланжис­
ты - сторонники французско го генерала Буланже (1837-1891),
военного министра, крайнего н ационалиста и монархиста, пропа­
гандировавшего реваншистские идеи.
Не давио умер в Пар и:же король... фельетотюго памфлета... -
Анри Рошфор умер 1 июля 1913 года.
Стр . 480. ...возмущенные Рошфором На полеон III и императри-
ца: Евгения. .. -Наполеон 111 Луи Бонапарт (1808-1873) - фран-
цузский император с 1852 по 1870 год, племянник Наполеона 1; Ев­
гения Монтихо (1826-1 920) - жена Наполеона 111.
Стр. 480-48 1. Ст оящие у корм ила власти Ру;ур и Пинар . . . - Руэр
Эжен (1814-1 884) бьm в 1849 году назначен министром юстиции, в
1855-1863 годах - министр земледелия, торговли и обществен­
ных работ. Пинар Пьер-Эрнест (1822-1909) -французский госу­
дарственный деятель в эпоху царствования Наполеона 111. Упоми­
н аемые ниже Шарль Бюсси и Стамир (Стамировский) - бульвар­
ные французские журналисты .
Стр . 48 1 ... . борьбы с иаполеоновским режимо.м, пр иведшим Фр ан­
цию к иеслыхашюму разгрому и седаискому уни:жению... - Пораже­
ние и капитуляция французских войск, разгромленных германской
армией, произошли в битве под Седаном 1-2 сентября 1870 года,
что привело к отречению Наполеона 111 от престола и провозгла­
шению 4 сентя бря Французской республики.
«Современные фр аицузские писатели».- Книга под этим назва­
нием, содержавшая статьи Рошфора из его газеты «Фонарь» , изда­
на в Петербурге в 1868 году.
... с большими уступками гр . Валуеву. - Валуев Петр Александ­
рович (1814-1900), граф, с 1861 по 1868 год - министр внутрен­
них дел, руководитель земской и цензурной реформами; подвергал
русскую печать суровым гонениям, в частности, запретил ряд ста­
тей А . Рошфора (из журнала «Фонарь»), предназначавшихся для
книги «Современные французские писатели» (СПб. 1868).
507

А. И. Куприн
Дорошевич Влас Михайлович (1864-
-
1922) -журналист, писа­
тель, театральный критик .
Стр . 482. Персииьи Жан-Жильбер (1808-1872) - реакционер,
с 1852 года министр внутренних дел Франции .
СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ
Куприн - мой отец. - К. А. Ку прина. Куприн - мой отец. М.,
1971.
Куприн о литературе . - Сборник «А. И. Куприн о литерату­
ре» . Сост. Ф. И. Кулешов. Минск, 1969.
РГАЛИ - Российский государственный архив литературы и
искусства .
508

С П ИСОК ИЛЛЮСТРАЦ ИЙ
А. И. Куприн. Париж . 1924 г. А. И. Куприн. Пригород Пари­
жа С евр Виль д'Ав ре. П исьмо Дон-Аминадо ( псевд оним
А. П. Шполянского) А. И. Куприну от 3 июня 1928 г. На первом
форзаце.
А. И. Куприн на коне. 1910-е годы. А. И. Куприн и актер Ма­
монт Дальский. Кисловодск. 1916 г. А. И. Куприн . Пригород Па­
рижа Севр Виль д'Авре. 1922 г. А. И. Куприн и гатчинские желез­
нодорожники. На втором форзаце.
А. И. Куприн. На обороте первого форзаца.
А. И. Куприн в своем саду. Гатчина. На обороте второго форзаца.
Юнкера Александровского военного училища. С. 4.
Александровское военное училище в Москве. С. 6.
Юнкера на марше. Начало ХХ века. С. 12-13
Юнкер в парадной форме. С. 26-27
Юнкер и генерал в парадной форме. Россия. Начало ХХ века.
с. 40-4 1
Головной убор юнкера. Россия. Начало ХХ века. С. 80-8 1
Эстандарт-юнкер Екатеринославского и трубач Казанского
Кирасирских полков. 1797- 1801 гг. С. 98-99
Юнкера Павловского и Александровского училищ. 1863 г.
с. 150-151
Письмо Ив. Шмелева А.И.Куприну от 21 февраля 1934 г. С. 221.
А. И . Куприн. С. 222.
Книги А. И. Куприна, изданные в России. С. 224.
П. А. Шиллинговский. Земля. Офорт. 1913. С. 339
А. Е. Яковлева. Рисунок. «Сатирикон», 1909, No 23. С. 340.
А. П. Остроумова-Л еб ед ева. Фейерверк 14 июля в Париже.
Цветная гравюра на дереве. 1908 г. С. 342.
Дарственная надпись И. С. Шмелева А. И. Куприну. С. 364.
И. С. Шмелев. С. 366.
Л. Н. Толстой . С. 404-405.
«Как наш славный генерал нашу крепость покарал». Рисунок
М. В. Добужинского на тему корреспонденции Куприна «Собы­
тия в Севастополе». Журнал «Жупелы> , 1905, No 2. С. 416-417.
А. П. Чехов. С. 419.
Письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну из Грасса от 2 сентября -
20 августа 1923 г. С. 420.
509

Письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну из Грасса от 19/6 сентяб­
ря 1923 г. С. 422.
Репин за работой. Художник Б. Д. Григорьев, \915. <<Аполлон»,
1916, No 2. с. 444 445
Кнут Гамсун. С. 452--453.
Общий вид Грасса. С. 472--473.
Письмо Ивана Шмелева А. И. Куприну от 13июня 1923 г. С. 484.
Письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну от 15-28 февраля 1923 г.
С. 486.

СОДЕРЖАНИЕ
РОМАН
Юнкера ......................................................................... 7
П ОВЕСТ И
Купол Св. Исаакия Далматского """""""""""""". 225
Жанета ....................................................................... 284
РАССКАЗ Ы
Оборотень " . """""."""""""."."""""".""""".""""" 343
Гибель племени Чичиме """"""""""""""""""""". 350
Вероника ...........".".................................................... 354
ВОСПОМИНАНИЯ
Памяти Чехова .......................................................... 367
Памяти А. И. Богдановича """"""""""""""""""". 394
Памяти Н. Г. Михайловского (Гарина) """"""""". 399
О том, как я видел Толстого на пароходе
«Св . Николай» """ ""..".""""."""""."".".. "".""."". 403
Уточкин """""""""". ""..""""""""".""".""".".""" 406
Об Анатолии Дурове """""""""""""""""""" """" 409
А. Н. Будищев.""""".""""""""".""""""".". . . ".""" 412
Отрывки воспоминаний ................... ...................... ...417
511

СТАТЬ И , РЕЦ ЕНЗИИ, ЗАМ ЕТКИ
Загадочный смех . " .................................................... 423
Солнце поэзии русской .... .........................................425
Антон Чехов. Рассказы ............................................. 429
Иван Бунин. Листопад ..............................................43 1
Г. А. Галина. Стихотворения .................. .................432
Р. Киплинг. Смелые мореплаватели .... ....................432
А. А. Измайлов (Смоленский) . В бурсе.
Рыбье слово ............................................................... 435
Н. Н. Брешко-Брешковский. Шепот жизни ............437
Н. Н. Брешко-Брешковский. Опереточные тайны .. 442
Памяти Чехова ..........................................................444
Алексей Ремизов . Часы ............................................. 446
О Кнуте Гамсуне ....... ........................ ........................ 450
Редиард Киплинг ....................................................... 456
О Гоголе ..................................................................... 46 1
О Чехове ............ .............................. .......... ................ 462
Умер смех ...................................................................464
Наше оправдание ...................................................... 465
о нищих ..................................................................... 468
Заметка о Джеке Лондоне ......... ........ ........................ 469
Фараоново племя ...................................................... 47 1
<О Камилле Лемонье> .............................................478
Анри Рошфор ............................................................479
ПРИМЕЧАНИЯ .......................................................487
Список иллюстраций ................................................ 509
512

А. И. Куприн
Полное собрание сочинений в 10 томах
том 8
Издание осуществл яется при инфор мационной поддержке
«Российской газеты», «Литературной газеты»,
«Л итер атурной России», газет «Известия», «Комсомольская
пр авда», «Трибуна»,«Труд», «Московский ко мсомолец»,
«Воскресенье», телеканала «Кул ьтура» ВГТРК, ТВЦ,
радиостанций «Радио России», «Маяк», «Эхо Москвы».
Руководител ь издател ьского проекта
академик Академии российской словесности Г. В. Пряхин
Заместитель руководителя издател ьского проекта,
гл авный редактор издания Д. Г. Горбунцов
Гл авный художник проекта М. В. Георгиев
Редактор Е. Д. Власкина
Верстка : С. М. Карамова
Набор: Т. И. Сенашенко
Корректура: А. А. Санина, Л. А. Кисел ева
Техническое обеспечение: С. Д. Афанасьев
Подписано в печать 08.05.2007. Формат 60х90 1/1 6• Печать офсетная.
Объем 33,5 п.л. Тираж 5000 экз. (1-й завод - 3000 экз.) Заказ No 3267.
Государственное предприятие
ISBN 978-5-88528-533-9 газетно-журнальное объединение «Воскресенье»
при участи
и
ООО ИИА «Евразия+»
127018, Москва, ул. Октябрьская, д. 98, строение 1
Тел./факс: (495) 780-05-56
ww
w
.voskres.info
Оmечатано в ОАО «Ивановская обласm:ая тш10rрафия•.
153008, r. Иваново, ул. Типоrрафская, 6.
785885 285339
E-mail: 09 1-018@adminet.ivanovo .ru