шахматное
искусство
А. Котов
БЕЛЫЕ
И ЧЕРНЫЕ
*
РОМАН
Издание 3-е
МОСКВА
«СОВЕТСКАЯ РОССИЯ»
1981
7А9.1,
К73
Художник Н. И. Шевцов
Котов А. А.
К73 Белые и черные: Роман.—3-е изд.—М.: Сов. Рос-
сия, 1981.—368 с.
В центре романа гроссмейстера Александра Котова «Белые и
черные» — образ великого русского шахматиста Александра Алехи-
на. Автор рассказывает о трагической судьбе шахматного гения,
который большую часть своей жизни провел на чужбине, но всей
душой тянулся к родине; о его победах и поражениях, о нелегком
пути к шахматной короне. С судьбой главного героя переплетаются
судьбы его знаменитых коллег — Эммануила Ласкера и Хосе-Рауля
Капабланки. Большое внимание уделено психологии шахматной
игры, описаны наиболее интересные партии,
“ав<ю“ 7А9Л'
Часть первая
ВЗЛЕТ
1
Под вечер по бульвару Капуцинов в Париже шел строй-
ный выше среднего роста блондин лет тридцати. Шел он пе
спеша, на каждом шагу останавливаясь, разглядывая красоч-
ные рекламы ночных кабаре, броские афиши кинокартин. По-
долгу задерживался путник и у каждой витрины; порой он
что-то шептал про себя, удивленно покачивал головой и затем
медленно шел дальше, чтобы вновь задержаться у следующе-
го окна.
По тому, как внимательно разглядывал он все, что попа-
далось на пути, как быстро бегали от предмета к предмету его
голубые глаза, можно было предположить, что человек этот —
приезжий. В этом убеждал также его новенький, видимо, не-
давно сшитый, костюм, несколько темный для этого времени
года, вышедший из моды галстук и чересчур светлые ботинки.
Мгновенно определив, что это приезжий, продавец каких-то
забавных мелочей обратился к нему с предложением товара,
но остановился в изумлении, услыхав слова, произнесенные
по-французски без малейшего акцента:
— Благодарю. Мне это не нужно!
Александр Алехин более восьми лет не был в Париже: по-
следний раз он посетил Францию в тринадцатом году. Как
всегда, в первый день приезда во французскую столицу он
испытывал чисто физическое наслаждение от прогулки по ее
величественным центральным улицам. Особенно теперь, когда
из голодной Москвы он попал в царство сытости, тепла и ве-
селья, разом получил блага, которых был лишен последние
годы.
Следов войны уже не было видно в Париже: здесь умеют
быстро забывать неприятности и несчастья. Как и восемь лет
назад, жизнь бурлила в каждом углу, отовсюду призывные
рекламы сулили радость и наслаждение. Не беда, если эти
обещания на самом деле часто оказывались мифом: в Париже
не видят плохого в том, что человек, увлекшись зыбким виде-
нием, хоть на минуту поверит в реальную возможность не-
сбыточного.
«А он прав»,— вспомнил Алехин шофера такси, везшего
его с вокзала в небольшую гостиницу на Рю де Бак. Каким-
4
то шестым чувством определив в пассажире соотечественника,
шофер, видимо из эмигрантов, прервал молчание неожидан-
ной тирадой на русском языке:
— Везет чертям!— кивнул он в сторону проходивших мимо
французов.— Почти проиграли войну, чуть не отдали Па-
риж — и хоть бы хны! Поют, танцуют, как ни в чем не бы-
вало!
Устроившись в гостинице, Алехин пошел бродить по горо-
ду. Не спеша дошел он до набережной Сены, перешел мост
и очутился в самом центре Парижа — парке Тюильри. Отсюда
вскоре попал он на бурлящую площадь Согласия с знамени-
тым обелиском, потом на красивейшую улицу Парижа — Ели-
сейские поля. Здесь за столиками, выставленными прямо на
тротуар, отдыхали туристы и те французы, кому не нужно
было сейчас, днем, зарабатывать франки.
«Да, все, как в доброе старое время,— подумал Алехин, об-
ходя ноги посетителей кафе, развалившихся в соломенных
креслах.— Все те же сонмища богатых бездельников, все тот
же призывный смех женщин, тот же парад ярких богатых
туалетов». Ему снова вспомнилась только что покинутая Мо-
сква: промерзлые комнаты полуразрушенных домов, бумага
вместо стекол, мимолетное тепло причудливых «буржуек».
Длинные очереди за осьмушкой хлеба, уходящие на фронт
красноармейцы. Разруха, холод, голод.
Медленно поднимался Алехин вверх к Триумфальной арке,
на душе его с каждой минутой становилось все светлее и ра-
достнее. Наконец-то вернулась жизнь! Жизнь! Опять можно
иметь все, что захочешь, были бы деньги. В ресторане можешь
заказать бифштекс, выпить коньяку, кофе: кивни — сразу при-
несут. Можно купить себе новый костюм, пальто, можно лечь
в чистую, мягкую постель в теплом, удобном номере отеля.
И тебя не разбудят затемно на субботник расчищать пути от
снега или грузить дрова. И самое важное: ты можешь в лю-
бой момент вынуть карманные шахматы и без конца анали-
зировать шахматные варианты. Какое счастье! Ты же попал
в рай!
Вдруг тревожная нота перебила светлые мысли. «А что
с тобой дальше будет?— спросил сам себя Алехин.— Ведь ты
один в этом городе, во всей стране, в Европе. Никому ты не
нужен, никто тебя не знает. Кто из этих людей, спешащих
по своим делам, может вдруг остановиться и радостно похло-
пать тебя по плечу? Никто. Ты один, совсем один. «Нет более
страшного одиночества, чем одиночество в толпе людей»,—
вспомнил Алехин прочитанные где-то слова.
5
«Так что дела твои не очень-то хороши,— рассуждал при-
езжий.— Нет ни дома, ни родных. И с деньгами положение
не такое уж радостное! А вдруг случится несчастье, заболе-
ешь. Кто тебе поможет в трудную минуту? Русские эмигран-
ты? Куда там: они сами перебиваются с хлеба на квас. Потом
ты никого здесь и не знаешь.
В следующее мгновение Алехин, однако, успокоил себя:
«Нет у тебя оснований раскисать! Что значат твои сегодняш-
ние тревоги по сравнению с пережитым?! Какие испытания
пришлось перенести за последние семь ужасных лет: война,
фронт, тяжелая контузия. Томительные месяцы лазарета, по-*
том революция. Долгие годы разрухи, голода. Чего только не
предпринимал, что не делал, где не работал, лишь бы спас-»
тись от гибели, избежать голодной смерти. Следователем ра-
ботал в уголовном розыске, переводчиком, киноактером был.
Сказали бы раньше студенту училища правоведения дворяни-
ну Алехину, что придется выполнять такую работу,— лишь
бы улыбнулся.
«Так велика ли цена твоим сегодняшним заботам?— спра-
шивал сам себя Алехин.— Что они значат? Нет денег — поду-
маешь, беда! Будут, все будет! Деньги будут и квартира.
Главное, он будет участвовать в международных турнирах.
Несколько приглашений уже в кармане: Будапешт, Гаага,
Лондон. И сеансы одновременной игры — это ведь тоже день-
ги и популярность. Теперь вспомнят гроссмейстера Алехина,
очень скоро вспомнят! Умеет он играть в шахматы и заставит
себя признать! Пусть сейчас на троне Капабланка, царствова-
ние его недолго будет безмятежным. Кубинцу придется пере-
жить неприятные минуты, скоро придется. Русский лев вы-
рвался из заточения, он теперь страшен. Берегись, «непобеди-
мый» чемпион! Мы еще..*»
Задумавшись, Алехин чуть не сшиб какого-то господина,
и это вернуло его к действительности. Он уже поднялся к пло-
щади Этуаль и находился теперь у самой Триумфальной ар-
ки. Отсюда по многочисленным радиусам растекались потоки
автомобилей и устаревших экипажей. Полюбовавшись вели-
чественным зрелищем, Алехин уже по другой стороне Ели-
сейских полей пошел обратно к Лувру. Не дойдя до мрачного
дворца французских королей, он свернул налево и вскоре ока-
зался у здания оперы. Это было любимое место Алехина, от-
сюда начинался бульвар Капуцинов, потом Итальянский буль-*
вар и Монмартр. Спросили бы его, почему он так привязался
душой именно к этому месту Парижа, Алехин толком не смог
бы ответить. Может быть, потому, что тень раскидистых каш-
6
танов, звонкие голоса продавцов и величавое спокойствие по-
сетителей кафе создавали здесь атмосферу сердечности и об-
житого уюта.
На углу бульвара Капуцинов и авеню Опера у Алехина
развязался шнурок... Пока он соединял узлом непослушные
тесемки, мимо него беспрерывным потоком шли приехавшие
со всех концов света туристы, юркие, щупленькие завсегдатаи
кафе, элегантные женщины. Знаменитые парижские женщи-
ны: броские прически, подведенные глаза и неестественно
тонкие талии. «Соблюдают диету»,— подумал Алехин.
Мысль о еде вызвала вдруг острый приступ голода, и он
уже не мог оторваться от витрины ближайшего магазина, за
углом, где было выставлено все, что смог придумать изобрета-
тельный ум французских гастрономов. Рядом с огромной бан-
кой розовых креветок лежали коробки со скумбрией и сарди-
нами; черная кровяная колбаса, казалось, хвасталась своим
здоровьем перед лионской и совсем не замечала свисавших
откуда-то сверху ожерелий бледных сосисок. Трусливо при-
жались друг к другу сгорбившиеся нашпигованные языки.
Левая половина витрины была отдана во власть сырам. Колеса
швейцарского сыра толкались здесь с круглыми головами
сыров голландских; рокфор с голубыми прожилками покро-
вительственно поглядывал из-под стеклянного колпака на об-
наженный кантальский сыр и честер золотого цвета. Дальше
шли горы фруктов, потом печенье, торты и пирожные с кре-
мом и сбитыми сливками.
Тысячи пиявок присосались вдруг к желудку Алехина,
нестерпимый приступ голода вызвал внезапную дрожь в но-
гах и руках. Идти дальше не было сил. Не в состоянии спра-
виться с муками голода, Алехин зашел в магазин и вскоре
вышел оттуда, неся в руках маленькую, завернутую в про-
зрачную бумагу колбаску-салями. Оглянувшись по сторонам,
он жадно откусил половину колбасы и, тайком пожевывая,
с безразличным видом пошел дальше.
Вскоре и остатки салями последовали за первой порцией.
Ощущение голода все же не исчезло, и Алехин один момент
подумал: не поесть ли где-нибудь здесь, в ближайшем кафе?
Затем он решительно повернул назад и зашагал уже быстрее,
как человек, твердо знающий, куда направляется. Вскоре он
опять был на площади Оперы и, пройдя с километр по авеню
Опера, попал, куда стремился.
На маленькой боковой улочке недалеко от Лувра он увидел
небольшое здание; вдоль всего фасада его крупными буквами
было написано: «Кафе «Режанс».
7
Кафе «Режанс»! Сердце какого шахматиста не забьется
учащенно при виде этого места! Как много значил в истории
шахмат, да и всей культуры человечества этот маленький
приют больших людей! Сколько смелых мыслей выношено
в этом скромном на вид здании! Мир должен преклоняться
перед этим форумом шахматного величия, столь же знамени-
тым для шахматистов, как кафе «Ротонда» или «Мулен-Руж»
для писателей и художников.
Если бы велась Золотая книга посетителей кафе «Режанс»,
имена каких великих людей пришлось бы занести в этот спи-
сок! Вольтер, Руссо и Дидро в стенах этого уютного местечка
проводили свой досуг в жарких битвах за шахматной доской.
Бывали здесь герцог Ришелье, маршал Сакс и физик Бениа-
мин Франклин. Пришелец из далекой России — Тургенев —
много раз выходил в этом кафе победителем самых трудных
турниров.
А что говорить о шахматистах? На земле, пожалуй, не
было ни одного крупного мастера, который не посетил бы кафе
«Режанс». Пауль Морфи атаковал здесь незащищенных коро-
лей европейских шахматных корифеев; Вильгельм Стейпиц
отстаивал основы своего учения о позиционной игре. Франсуа
Филидор — чародей музыки и первый неофициальный чемпи-
он мира — провозгласил в этих стенах лозунг: пешки — душа
позиции! Склонившись над шахматной доской, долгие вечера
проводили в любимом кафе Андерсен, Чигорин, Мак-Доннель,
Лябурдоне. Эммануил Ласкер, Хосе Капабланка по приезде
в Париж немедленно направляли свои стопы в маленькие
уютные комнатки «Режанса».
Задержавшись у входа и с любовью разглядывая фасад
здания, Алехин вспомнил легенду, связанную с этим истори-
ческим местом. Однажды вечером Робеспьер, уже став грозой
роялистов, сидел в кафе «Режанс». Появился невысокий, пре-
красно одетый юноша, бесцеремонно уселся за столик Робес-
пьера и расставил шахматные фигуры в первоначальное по-
ложение. Робеспьер автоматически ответил на первый ход не-
гаданного партнера. Завязался жаркий бой, юноша выиграл
первую партию. Победил он и во второй. Два поражения воз-
мутили Робеспьера.
— Может быть, вы хотите сыграть еще? — спросил серди-
то он юношу.
— С удовольствием.
Сыграли еще партию, Робеспьер опять проиграл.
— Вы знакомы с правилами этого кафе?—спросил Робес-
пьер.— Здесь всегда играют на ставку.
8
— Хорошо знаком,— поклонился вежливый юноша.
— Какова же ваша ставка?
— Голова человека,— прямо глядя в глаза грозному пове-
лителю, ответил юноша.— Я ее выиграл, отдайте мне ее.
Робеспьер вынул из кармана лист бумаги и написал при-
каз об освобождении княгини Р., заключенной в Консьержери.
Сообразительный маленький денди оказался женихом кня-
гини.
Алехин вошел в кафе. Уже с порога посетитель понимал,
что попал в место необычное. Около гардероба на низкой под-
ставке стоял стеклянный ящичек, внутри его помещалась шах-
матная доска и резные фигурки, расставленные в первона-
чальное положение. Один белый конь лежал на боку, сбитый.
«Упавший конь Наполеона»,— подумал Алехин, вспомнив, чго
хозяин кафе, рекламируя свое заведение, изобразил с по-
мощью шахмат случай из боевой жизни великого полководца.
Наполеон Бонапарт до того, как стал императором, часто
играл в шахматы в «Режансе». Начинал он свои партии плохо,
его первые ходы не были такими смелыми и уверенными, как
в жизни. Если противник думал долго, Наполеон терял терпе-
ние, кривил губы и начинал барабанить пальцами по краю
доски. Фигуры подпрыгивали, и позиция па доске путалась.
Разве не так же трепетала от него Европа несколько лет
спустя? Но настоящая беда разражалась, когда он проигры-
вал. Тогда властолюбивый генерал стучал кулаком по столу,
и все летело с доски.
Алехин осмотрел кафе. Направо от входа в небольшом зале
посетители ужинали, в зале налево рядом с обычными стояло
несколько шахматных столиков. Алехин прошел сначала
в глубь коридора, отсюда лестница вела наверх — в комнату,
где играли в бридж. Из угла на пришельца хмуро глядел
бронзовый Морфи, на стенах висели дружеские шаржи. Среди
изображенных персонажей Алехин сразу узнал Тургенева.
Все здесь сохранилось в том же порядке, что и восемь лет на-
зад. Пусть мчится время, кафе «Режанс» было и остается
шахматным! Что же до бриджа, так ведь на Западе шахматы
и бридж уживаются рядом.
Алехин вернулся в шахматную комнату. «Раньше здесь
бывало больше посетителей,— подумал он, оглядев десяток
любителей, склонившихся над шахматами.— Времена все же
не те! А может быть, еще рано?»
Пройдя мимо столиков, Алехин оглядел играющих и авто-
матически оценил положение на досках. Два аккуратненьких
старичка замерли друг против друга в удивительно похожих
9
позах, да и позиции их шахматных армий были абсолютно
схожи. «Битая ничья»,— сразу оценил положение на доске
Алехин. За соседним столиком тяжело сопел толстяк, не на-
ходя защиты против атаки худого, нервного юноши. «Плохи
дела у толстяка, нужно сдаваться»,— молниеносно поставил
диагноз гроссмейстер и улыбнулся: слишком уж самодовольно
обдумывал толстый француз свою безнадежную позицию.
Острая схватка за третьим столиком заинтересовала было
Алехина, но он решил не задерживаться и, заняв свободное
место за столом, покрытым белоснежной скатертью, принял-
ся изучать меню.
Появился официант.
— Креветки, филе шатобриан, соус беарнез,— распорядил-
ся Алехин. Помедлив секунду, добавил: — Бутылочку бургунд-
ского — помар и, конечно, кофе.
Вскоре Алехин с аппетитом уничтожал вкусную пищу.
Вино приятно согревало и заметно кружило голову. «Без при-
вычки,— про себя отметил Алехин.— Сейчас еще ничего, а вот
в первый день приезда из Москвы в Ригу стало плохо». Пер-
вое блюдо быстро исчезло; на тарелках осталась лишь гора
красно-коричневой шелухи. С завидной быстротой был съеден
салат и поджаристый розовый цыпленок. Но и тогда Алехин
еще чувствовал голод, однако решил не заказывать ничего
больше, так как по опыту знал, что ощущение голода скоро
пройдет. Просто это результат многолетнего недоедания.
Закурив сигарету, Алехин подвинул свой стул ближе к сто-
лику, за которым играли два старичка. Они начали новую
партию, на этот раз ферзевым гамбитом. Механически наблю-
дая за ходом скучной баталии, Алехин задумался и вскоре
унесся в мыслях совсем в иную страну, в другую обстановку.
«Вот старички играют здесь в шахматы,— подумал Але-
хин.— В комнате тепло, светло, в любую минуту можно полу-
чить кофе, сэндвич. А знали бы они, как мы играли! В нетоп-
леных комнатах, окна выбиты. В пальто, в галошах играли,
но и это не предохраняло от холода. Замерзали руки, нос,
особенно ноги. Но мы играли! Думаешь над ходом, а под сто-
лом вытанцовываешь ногами польку-мазурку. В животе кош-
ки скребли от голода, но мы играли. Можете вы так любить
шахматы?! Еще хорошо, если имелась свеча, а когда кругом
кромешная тьма? Я зажигаю спичку, держу ее, пока против-
ник обдумывает ход. Пламя обжигает пальцы — каждая кру-
пица огня на вес золота,—но я держу! Спичка кончилась,
вновь темнота, виден лишь несгоревший красноватый червя-
чок. Теперь моя очередь думать над ходом. Новую спичку за-
10
жигает и держит противник. Чего только не случалось при
таком освещении! «Вам шах, Александр Александрович!»—
«Простите, Николай Дмитриевич, но вам самому шах!»
Воображение нарисовало ему еще одну картину. Турнир,
большой турнир с сильнейшим- составом. Шахматный чемпио-
нат Советской России, первая проба сил и мужества. Только
беззаветно любящий шахматы может играть в подобных ус-
ловиях! Потомки легенды сложат о беспримерной шахматной
баталии!
«1 октября в Москве состоится шахматный турнир,—
вспомнил Алехин текст необычных телеграмм, посланных год
назад по всем военным округам РСФСР.— Приказываю широ-
ко оповестить округ о настоящем турнире. Не позднее 15 сен-
тября представить Москву Главупрвсевобуч сведения желаю-
щих участвовать турнире. О допущенных к участию будет
сообщено телеграфно.
Замначглавупрвсевобуча Закс».
Военный приказ есть приказ! Вскоре беззаветный энтузи-
аст шахмат комиссар Всевобуча Ильин-Женевский получал
ответы. Порой они были забавны.
«Препровождая при сем заполненный анкетный лист на
шахматиста Д. Н. Павлова,— писал военачальник из Черни-
гова,— сообщаю, что означенный тов. Павлов будет выслан
в г. Москву к 1 октября с. г.».
Потом турнир, самоотверженность беспредельно любящих
шахматы организаторов. Жесткие койки в холодных казармах,
скудная красноармейская пища. Что хотите на обед: голову
селедки или хвост? Люди терялись в такой обстановке, их
поступки ошеломляли.
«Ввиду значительного ухудшения продовольственного по-
ложения, считаем необходимым заявить, что при создавшихся
условиях мы не в состоянии продолжать турнир и вынуждены
его прекратить с воскресенья 17 октября в случае неудовлет-
ворения следующих требований:
1.	Выдача аванса в размере 15 000 р. на человека.
2.	Немедленная выдача оставшегося сыра на руки участ-
никам.
3.	Увеличение хлебного пайка или компенсация хлеба дру-
гим способом.
4.	Немедленная выдача папирос.
П. Романовский, А. Куббель, И. Рабинович, Я. Данюшев-
ский, А. Мунд, Г. Левенфиш».
«И все-таки закончили турнир! Какие партии играли, мно-
гие из них — настоящие художественные произведения. Какой
11
пешечный эндшпиль я свел вничью против Ильина-Жепов-
ского! Казалось, дело черных безнадежно. В перерыве я на-
писал целую тетрадь вариантов. И доказал — ничья! Краси-
вейшая, этюдная ничья! Единственный ход a-шесть, а-пять —
и ничья! Темп в темп, белые ничего не могут сделать!»
Перед мысленным взором Алехина предстала интересная
позиция со всеми подробностями. Он увлекся и начал было
анализировать тонкости игры, вспоминать красивые, этюдные
ходы. Однако неожиданное движение и шум отвлекли его от
воспоминаний.
Подняв голову, Алехин увидел, что к столику, около кото-
рого он сидел, подошел, видимо, только что прибывший госпо-
дин. Высокий и стройный, несмотря на солидный возраст и се-
дину, он передвигался по комнате, слегка откинув набок голо-
ву, с сознанием собственной важности. Пришелец поздоровал-
ся с играющими и едва кивнул головой Алехину — вежливый
человек! Шахматисты оторвались на момент от игры и привет-
ствовали господина Ришара, как они его называли. Сражения
возобновились вскоре с прежним азартом, однако былой ти-
шины и спокойствия уже не было. Едва ознакомившись с по-
ложением на доске, господин Ришар стал высокомерно крити-
ковать ходы старичков, сопровождая их безапелляционными
и порой обидными замечаниями. Те лишь согласно кивали
головами — видимо, велик был для них авторитет пришельца.
Алехин с интересом разглядывал непрошенного коммента-
тора. Приглаженные волосы, узкий лоб, густые нахмуренные
брови, тонкие злые губы. Властный трескучий голос человека,
привыкшего повелевать. Сразу видно: господин богатый и уж
во всяком случае важный.
Алехин был настроен благодушно после сытного ужина
в уютной обстановке. Тепло, светло, ветер не дует! Что ему до
этого француза! Пусть говорит, что хочет. Однако трескучий
голос и нелепые замечания Ришара постепенно начали раз-
дражать Алехина, особенно когда они становились явным
надругательством над всеми законами шахмат.
Но даже и тогда он долго не решался вмешаться в дейст-
вия и трескотню француза. «Ну его, буду лучше молчать!» —
сдерживал сам себя Алехин, хотя проказливый бесенок где-то
внутри не раз подталкивал его проделать какой-нибудь забав-
ный фокус с беспардонным господином. Француз разбирался
в шахматах плохо, и опровергнуть его предложения не пред-
ставляло никакого труда.
Когда одно из замечаний Ришара оказалось слишком уж
нелепым, Алехин не выдержал.
12
— Мат в два хода!— заявил француз и, не обращая внима-
ния на играющих, передвинул на соседнюю вертикаль белую
ладью.
Алехин молча показал пальцем возможность защиты. Мата
не получалось.
— О, вы разбираетесь в шахматах!—с издевкой восклик-
нул господин Ришар, обращаясь уже к Алехину.— Приятно!
Может, вы удостоите нас, покажете ваше искусство.
Француз указал кивком на соседний столик, где уже были
расставлены фигурки. Алехин сел за шахматы и автоматиче-
ски, по привычке выровнял строй фигур. Так пианист-виртуоз
перед началом концерта иногда пробегает быстрыми пальцами
по клавишам рояля.
Ришар имел белые фигуры. Перед тем как сделать первый
ход, француз снял с доски свою ферзевую ладью, одновремен-
но передвинув крайнюю пешку на поле а-три.
— Это почему?— спросил Алехин. Он знал, что такую ог-
ромную фору дают обычно мастера совсем слабым шахмати-
стам. При даче вперед ладьи крайняя пешка белых пере-
двигается на поле вперед. Алехин много раз сам давал разно-
образные форы противникам, вплоть до ферзя, но получать
ладью вперед?! Этого с ним не случалось в последние четыр-
надцать лет!
Ришар охотно пояснил свои действия.
— Видите ли, молодой человек, я делаю это для того, что-
бы вы поняли мое благородство,— любуясь собой, произнес
француз.— Я мог обыграть вас на равных, однако это было
бы нечестно. Я — чемпион этого кафе и обязан давать фору
неизвестному игроку. Начнем с ладьи. А пешку продвигаю,
чтобы была защищена.
— Может быть, попробуем на равных,— робко попросил
Алехин.
— Нет, нет!— протестовал Ришар.— Да чего вы упрями-
тесь! Ведь играть будем на деньги — пять франков партия.
Или, может, вас это не устраивает?
В голове Алехина вдруг родилась забавная мысль; шалов-
ливый бесенок с любопытством выглянул из своего тайного
убежища. Сражение началось.
Француз начал партию королевской пешкой, Алехин отве-
тил аналогичным продвижением. Ришар играл примитивно —
все свои фигуры он направлял против черного короля. Алехин
для приличия отразил несколько угроз противника, но сам
ничего не предпринимал. Сделав ходов пятнадцать, русский
чемпион решил, что пора кончать с этой партией, тем более,
13
что для этого, к счастью, подвернулась удобная возможность.
Когда Ришар направил своего ферзя под защитой слона на
крайнюю королевскую пешку черных, Алехин не стал защи-
щать ее и сделал безразличный ход на другой стороне доскп.
Француз со стуком забрал алехинскую пешку аш-семь.
— Мат!— произнес француз и внимательно посмотрел сна-
чала на противника, затем по сторонам. Видел ли кто-нибудь
его блестящую победу? Выждав несколько секунд, может
быть, затем, чтобы дать побежденному возможность понять,
что произошло, Ришар добавил: — Так-то, молодой человек!
Лицо Алехина выразило растерянность и смущение, но он
не забыл вновь расставить фигуры в начальное положение.
На этот раз он взял себе белые. Так же, как недавно госпо-
дин Ришар, Алехин снял с доски свою ферзевую ладью и пе-
редвинул пешку на а-три.
— Что это значит?! — поднял брови француз.
— Вы тоже так делали,— пролепетал Алехин.
— Я!—вскричал Ришар, нарушив тишину кафе. Играю-
щие на миг оторвали взоры от досок и посмотрели в сторону
соотечественника.— Нашли с кем себя сравнивать!— возму-
щался Ришар.— Я, молодой человек, уже пятнадцать лет
обыгрываю здесь всех! Пятнадцать лет! А вы мне ладью впе-
ред! Только что вы проиграли, имея ладьей больше. Мат
получили. Как вам не стыдно предлагать мне такую фору?!
Алехин смущенно молчал и лишь пожимал плечами.
— Давайте все же попробуем,— умолял он жалостным то-
ном.— Я согласен удвоить ставку. Десять франков партия.
— Ах, вы миллионер!— издевался господин Ришар.— У вас
много денег!
Презрительно оглядев противника, Ришар принял боевую
позу:
— Хорошо, давайте! Это будет вам хорошим уроком!
Начали вторую партию. Алехину нелегко было делать
ходы на уровне первой встречи и не выдать свою настоящую
силу. Несколько раз он мог провести выигрывающую комби-
нацию, затем ему предоставлялась возможность интересной
жертвы. Но он удержался: ведь так можно испортить весь
спектакль. «Осторожно!—приказывал сам себе Алехин.—
Только бы француз ни о чем не догадался!»
Тем временем господин Ришар купался в собственном ве-
личии. Он искоса поглядывал на Алехина; передвигая фигуры,
со стуком ударял ими по шахматной доске. Положение фран-
цуза постепенно ухудшалось: гроссмейстеру нетрудно было
выиграть у такого шахматиста даже без ладьи. Белые фигуры
14
сгруппировались в ударный комок и прорвали центр. Теперь
недалеко и до резиденции неприятельского короля.
Алехин выиграл коня, и через ход противник уже не имел
зашиты от мата. Ришар с минуту удивленно смотрел то на
доску, то на Алехина. Тот сидел с таким видом, будто случай-
но объявил мат. «Сам не понимаю, как это получилось!»
Ришар смешал фигуры.
— Я грубо ошибся,— прокомментировал он собственную
игру.— Защитись я конем, сдаваться пришлось бы вам.
Француз потыкал пальцем в полированные клеточки шах-
матного столика, показывая возможную защиту. Алехин со-
гласно кивал головой, как ученик, запоминающий наставле-
ния учителя.
Выиграй Ришар вторую партию, он, возможно, отказался
бы от дальнейшей борьбы. Но проигрыш задел его. К тому же,
если он кончил бы играть, теперь ему пришлось бы платить
пять франков — разницу в ставках. Чемпион «Режанса» вновь
расставил фигуры.
Опять француз дал Алехину ладью вперед. Тот не проти-
вился—это входило в его планы. Теперь уже Ришар не сту-
чал фигурами, не было и презрительных взглядов. Он, как
рыба, был уже на крючке, и Алехин даже не старался боль-
ше изображать из себя слабого игрока. Ходу на двадцатом он
подставил под бой собственного ферзя, затем ладью и сдался.
Четвертая схватка протекала аналогично второй. Вновь
атака Алехина, вновь прорыв уже на королевском фланге и
вновь капитуляция француза. С минуту Ришар сидел непод-
вижный, внимательно смотря в лицо противнику. Вдруг его
осенила идея.
— Нам нужно сыграть на равных,—предложил француз.
Алехин не знал, что делать. Забавная рожица бесенка вырази-*
ла па миг растерянность, но вскоре он снова захихикал.
Первую партию на равных Алехину удалось свести вни-
чью лишь с большим трудом. Он облегченно вздохнул, когда
объявил вечный шах. Нелегко было и во второй. Ришар играл
так плохо, что только изобретательность Алехина помогла
ему истребить все фигуры на доске. Когда у каждой стороны
осталось всего по королю, был заключен мир.
Ришар совсем растерялся. Он поспешил вернуться к преж-
ним условиям, но неизменно выигрывал, когда имел ладьей
меньше, и так же обязательно терпел поражение, когда у не-
го в начале игры были превосходные силы. Творилось что-то
непонятное!
— Ничего не понимаю!— воскликнул наконец господин
15
ришар.— Играем на равных —ничьи: значит, вы... ваша си-
ла... где-то близко около моей?.. Потом, когда у меня ладьей
меньше — выигрываю; больше — проигрываю. Чепуха ка-
кая-то!
Близился конец придуманной шутки. Выдержав паузу,
Алехин тихо и неуверенно произнес:
— Мне, конечно, трудно... советовать вам,— начал он, гля-
дя в глаза француза.— Вы чемпион... Если бы вы согласились
выслушать мое мнение... Осмелюсь сказать... эта толстая шту-
ка,— Алехин показал пальцем на ладью,— она... только ме-
шает...
Губы Ришара искривились в усмешке. Ладья мешает?
Вторая по силе фигура на доске — и вредит собственной ар-
мии. Бред какой! Но в глаза француза глядели такие невин-
ные, такие светлые голубые глаза, что он начал уже верить
в то, что ладья — помеха. Иначе, чем еще объяснить стран-
ную закономерность?
Алехин искусно выдержал сцену: недаром он когда-то
учился в киностудии у известного артиста Гардина. Он сидел
невозмутимый и хладнокровный. А в это время бесенок сов-
сем вырвался на свободу. Пристроившись на краю шахматной
доски, он плясал, хихикал, строил уморительные рожицы.
Чем бы все это кончилось, неизвестно, если бы в напря-
женной тишине не раздалось вдруг неожиданное восклицание:
— Алехин! Какими судьбами?!
Невысокий, лысоватый мужчина средних лет стоял рядом
со столиком, за которым велась странная шахматная баталия.
Вид его выражал неподдельную радость, однако во взгляде
живых, лукавых глаз за холодными стеклами пенсне улавли-
валась испытующая напряженность.
— Савелий!—воскликнул Алехин и вскочил со стула. По-
сетители кафе с любопытством наблюдали за встречей — имя
гроссмейстера Савелия Тартаковера было хорошо известно
в «Режансе», да и во всей Франции. Уроженец Ростова, он
еще до войны много раз бывал в Париже и теперь считался
одним из сильнейших шахматистов мира.
Пока длилось возбуждение и суматоха неожиданной встре-
чи, растерянный господин Ришар не спускал глаз с Алехина,
Выбрав удобный момент, он тихо спросил у Тартаковера:
— Это какой Алехин?
—• Русский гроссмейстер Александр Алехин,— ответил
Тартаковер.
— Это который в Петербурге... занял третье место?
— Да. Именно он.
16
— Господи, а я-то ему ладью вперед!— схватился за го-
лову Ришар. Впрочем, его отчаяние длилось недолго: харак-
тер господина Ришара не позволял ему долго сокрушаться.
Вскоре он уже ходил от одного столика к другому, и до Але-
хина доносились обрывки слов, высокомерно произносимых
тем же трескучим голосом: —Да, гроссмейстеру Алехину...
да, тому самому! Ладью вперед... И знаете, я выиграл все
партии!..
— Я читал: вы в большевики записались?
Ожидая ответа, Тартаковер внимательно глядел в глаза
своего собеседника. Гроссмейстеры ушли из «Режанса», где
внимание шахматных любителей становилось утомительным,
и сидели теперь за столиком под навесом в одном из ближай-
ших уютных кафе. Вечером в этом районе Парижа сравни-
тельно тихо; лишь изредка проплывали мимо целующиеся
на ходу влюбленные или солидная семейная пара, спокойно
и бесстрастно обсуждающая свои семейные дела.
— Потрясающая новость: Александр Алехин — следова-
тель у большевиков!—продолжал Тартаковер.
— Ну и что?
— Сын предводителя дворянства и купчихи Прохоровой —
переводчик Коминтерна! Сотрудник Коммунистического Ин-
тернационала!
— Это была единственная возможность остаться в жи-
вых,— тихо промолвил Алехин.
Они помолчали. Алехин с любопытством осматривал про-
хожих, вглядывался в светящиеся рекламы на фронтонах до-
мов. Тартаковер все еще исподволь изучал своего коллегу, так
таинственно вдруг приехавшего из загадочной большевист-
ской России.
— Как это вам удалось убежать?— задал он наконец воп-
рос, давно уже рвавшийся с его уст.
— Как убежать?
— Ножками!—сорвавшимся фальцетом воскликнул Тар-
таковер и быстро перебрал пальцами по скатерти, имитируя
быстрый бег.
Алехин пожал плечами, вынул из бокового кармана
большой потрепанный бумажник, очевидно, приспособлен-
ный для советских миллионных и миллиардных банкнот, и
протянул Тартаковеру сложенную вдвое бумагу. Тот про-
читал:
— Советский паспорт... Разрешение выехать на междуна-
17
родные турниры в Гаагу, Будапешт... Действителен на пять
лет.
Тартаковер долго и внимательно изучал документ, выдан-
ный неизвестной ему и, судя по сообщениям газет, жуткой
властью.
— «Нар-ком-ин-дел,— по складам прочитал он.— Кара-
хан»,— с трудом разобрал подпись.— Кто такой?
— Народный комиссар по иностранным делам,— разъяс-
нил Алехин.— Сокращенно: наркоминдел. Если быть совсем
точным — он заместитель, но подписал за наркома.
— Забавные словечки попадаются у них в газетах,— улыб-
нулся Тартаковер.— Я иногда читаю «Известия». Так сокра-
щают, черт ногу сломает! Зам-ком-помор
— Откуда ты взял?
— Боголюбов сказал.
— Это уже из области анекдотов,— объяснил Алехин.
— Народ русский всегда любил непонятные словечки и вы-
ражения. Помнишь до войны,— незаметно перешел Тартако-
вер на «ты».—Спорили: Разум, Добро, Зло! «И Разум, всплес-
ком Тьму взрывая, осветит пепелище Зла»... А теперь, зам-
нач-глав-упр-пром-снаб!
— Здорово это у тебя получается!—усмехнулся Алехин,
искрение радуясь тому, что его коллега постепенно избавля-
ется от недоверия к нему.
— Что, так теперь и разговаривают в Москве?—Тартако-
вера интересовало все, что можно было узнать о стране, в ко-
торой он родился.
— Нет, только пишут. Хотя, конечно, многие слова входят
и в речь. Большевики во все хотят внести свое, новое, даже
в язык.
— «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а за-
тем»,— продекламировал Тартаковер «Интернационал».—
А что такое субботник?—журналиста и остроумного публи-
циста, его, понятно, интересовали и новые слова в родном
языке.
— Субботник?— переспросил Алехин.— Мало приятная
вещь. Это когда тебя будят рано утром. Не обязательно в суб-
боту. Чаще всего в воскресенье, в единственный день отдыха.
— Я видел фотографию: Ленин грузит бревна на суббот-
нике. Это правда?
— Да. Он вообще старается ничем не отличаться от про-
стых людей.
— Пишут, что Ленин отлично играет в шахматы? Это вер-
но?— просил Тартаковер.
18
— Говорят, неплохо. Когда-то он даже играл по переписке
с Хардиным. Но это было давно, в ссылке.
— Я читал, он решил труднейший этюд Платова,— вспом-
нил Тартаковер.— Помнишь: король жэ-три, слон е-семь,
конь жэ-один. Пешки дэ-три и аш-пять. Черные: король е-три,
пешки а-два, дэ-пять и аш-семь.
— Знаю. Выигрывает слон эф-шесть, дэ-четыре, конь е-два,
a-один, ферзь, конь цэ-один,— мысленно объяснил решение
Алехин.—«Красивая штучка!»—написал Ленин брату об
этом этюде. И действительно, красивая!
— А сейчас он играет в шахматы?— поинтересовался Тар-
таковер.
— Что ты! Разве ему теперь до шахмат!
— Очень плохо в Москве?
— Ты себе представить не можешь! Голод. Сто граммов
черного хлеба в день — это уже пир. Шахматными досками
«буржуйки» топят. Полированные короли трещат в огне.
Подошел официант. Тартаковер заказал себе омлет, кофе.
Алехин решил было ничего больше не заказывать, но выпи-
тое випо вызвало аппетит.
— Тоже омлет,— против собственной воли произнес он.
С минуту собеседники молчали, наслаждаясь теплым ве-
чером, видом красивой, ярко освещенной улицы. Потом Тар-
таковер сказал:
— Тебя нужно поздравить! Ты выиграл турнир в Москве.
Первый советский чемпион.
— Если бы ты только знал, что это был за турнир,— пока-
чал головой Алехин.— В холоде, голодные играли.
— С пустым желудком в цейтноте — это действительно
трудно,— усмехнулся Тартаковер.— «Съел коня» — в таком
турнире звучит как издевательство.
— Коня! Если бы можно было найти коня! Ну ладно, что
мы все обо мне!—махнул рукой Алехин,—Как ты-то? Как
устроился?
— Ничего,— неопределенно протянул Тартаковер.
— Ты женат?
— Зачем? В Париже жениться?!
— Ты будешь играть в Гааге?
— Я обязан играть в каждом турнире, куда меня пригла-
шают,— ответил Тартаковер.— У шахматистов ведь нет акций,
не с чего стричь купоны.
— А что это за новое течение вы провозгласили в шах-
матах? — Что-то в тоне ответа коллеги подсказало Алехину,
что больше не следует расспрашивать о его жизни и луч-
19
ше переменить тему разговора.— Ты, Рети/ Брейнер.
— Ультрамодернизм,— ответил Тартаковер.
— Это уж из области живописи.
— Почему?— развел руками Тартаковер.— Как раз подхо-
дит к шахматам. Нельзя же стоять на месте, сто лет жить
законами Стейница. Жизнь идет вперед, нужны новые формы.
— Тоже мне формы! Фианкеттирование слонов. Фигурами
против пешек.
— Хотя бы!
— И что тут нового!— воскликнул Алехин.— Это встреча-
лось еще в партиях Чигорина.
— Ничто не ново под луной,— протянул Тартаковер.— Ис-
кусство состоит в том, чтобы по-новому пересказать старое.
Мы и тебя тоже считаем апостолом ультрамодернизма.
— Нет уж, избавьте! Мы как-нибудь по-старому. Кстати,
как старички? Я ничего еще не знаю.
— Что тебе сказать?! Тарраш со всеми воюет, хотя уже
меньше. Рубинштейн совсем завял. Видно, подорвала его
война, играть стал значительно слабее.
— С Капабланкой бороться не собирается?
— Ему теперь не до этого! Хотя ореол Акибы еще сказы-
вается: многие до сих пор считают его претендентом на ми-
ровое первенство.
— А что Ласкер? Расстроен?
— Еще бы не расстроиться: проиграл четыре — ноль. Ста-*
рик закрылся в Берлине, нигде не хочет играть.
— Говорят, они поссорились с Капабланкой?
— Ласкер обиделся на письмо, написанное Капой перед
матчем. Кто прав — трудно разобраться!— развел руками Тар-
таковер.
Некоторое время царило молчание. Видимо, гроссмейстеры
вспоминали все известные им подробности борьбы за шахмат-
ный трон.
— И почему это шахматисты, народ в общем-то мирный,
дружный, начинают ссориться, когда дело доходит до борьбы’
за мировое первенство? — произнес Алехин.
— Слава,— с улыбкой отвечал ему Тартаковер.— Пусть
только в шахматах, но все же слава. Сильнейший шахматист
планеты! Ты собираешься посылать вызов Капабланке?
— А ты?
— Куда мне! Я просто сильный игрок, знающий, что играю
слабо.
— Скромничаешь! Я бы послал вызов Капе, но где взять
денег?— задумчиво произнес Алехин. Тартаковеру давно бы-
20
ло известно честолюоие русского чемпиона и его мечты о шах-
матной короне. Сам он действительно давно уже решил для
себя, что чемпионом мира не будет, и ему легче, чем другим,
было рассуждать на тему о шахматном господстве.
— Денег,— протянул Тартаковер.— В Москве не дадут?
— Что ты? Там не до этого!
— Тогда женись на миллионерше,— пошутил Тартако-
вер.— Вези ее обратно в Москву. Ты ведь здесь в командиров-
ке.— Тартаковер показал на боковой карман пиджака Алехи-
на, куда тот спрятал советский паспорт.— Обратно поедешь?
— Посмотрим,— уклонился от ответа Алехин.— Пока я со-
бираюсь как можно больше играть в шахматы. Во всех тур-
нирах, так же, как и ты.
— Мне кажется, у тебя есть все основания вызвать Капа-
бланку,— уже серьезно вернулся к главной теме шахматистов
Тартаковер.— Кто еще? Только ты!
— А деньги? Кто даст? Нужно найти богатых меценатов,
а меня на Западе еще мало знают.
— Возьми десять первых призов в турнирах — сразу узна-
ют,— предложил Тартаковер.— Появятся и меценаты и
деньги.
— Спасибо за совет,— поблагодарил Алехин.— Ты смотрел
последние партии Капабланки? Здорово играет?
— Неподражаемо! Шахматная машина. Ни одной ошибки!
Ласкер ничего не смог с ним поделать. Причина проигрыша
Ласкером матча — не только гаванская жара.
— А ты не думаешь, что эти восторги несколько преувели-
ченны?— высказал сомнение Алехин.
— А ты хоть раз выиграл у Капабланки? Нет. Я тоже нет.
А кто выигрывал? И это когда он еще не был чемпионом ми-
ра! Сейчас он в ореоле славы, а слава всегда прибавляет
шахматисту силу.
— И ты туда же!—с иронией произнес Алехин.— «Можно
ли выиграть у Капабланки?», «Чемпион всех времен!»—про-
цитировал он заголовки газетных статей.
— Почему! Я просто объективно расцениваю его силу.
— Говорят, он стал теперь дипломатом?— поинтересовался
Алехин.
— Да,— объяснил Тартаковер.— Дипломатом, но без дип-
ломатических обязанностей. Он может разъежать куда хочет
за счет государства. Должности нет, зато есть деньги.
— И здесь фортуна на его стороне.— Алехин вздохнул.—
Ничего, будем работать! Сегодня все-таки лучше, чем вчера.
Так ты говоришь, нужно взять десять первых призов?!
21
2
В жаркий июньский день тысяча восемьсот девяносто
второго года после сиесты сеньор Капабланка-и-Граупера иг-
рал у себя в конторе в шахматы. Партнер его жил рядом
с конторой и по-соседски частенько навещал Капабланку,
чтобы сыграть партийку-другую. Никто не мешал им, лишь
редкий посетитель отрывал иногда хозяина на несколько ми-
нут, затем он вновь возвращался к увлекательному за-
нятию.
Сеньор Капабланка не был силен в шахматах, но, как и
многие его соотечественники, любил мудрую игру древности.
Какой кабальеро не мечтал стать умелым в игре, популярной
на острове! Во второй половине девятнадцатого столетия Га-
вана была выдающимся шахматным центром. Красота города,
щедрое гостеприимство, более чем щедрые гонорары, добрые
симпатии и интерес кубинских любителей притягивали сюда
выдающихся мастеров шахмат. Здесь была атмосфера, насы-
щенная шахматами и шахматными событиями.
На Кубе не жалели денег на турниры и матчи. Много раз
жители острова бывали свидетелями выдающихся схваток пол-
ководцев деревянных армий. Капабланка помнил визит в сто-
лицу Кубы гениального Поля Морфи и его партии с чемпио-
ном острова — талантливым рабом-негром Феликсом. А совсем
недавно Гавану навестил бородатый Вильгельм Стейниц. Во
второй раз отбил он здесь попытку русского виртуоза Чиго-
рина отобрать у него шахматную корону. Правда, второй матч
Чигориц играл значительно лучше, чем первый. Он уже имел
отличные шансы на победу, как вдруг в решающей партии
просмотрел мат в два хода. А позиция была совершенно вы-
игрышна для Чигорина. Ужасный просмотр! Капабланка хо-
рошо запомнил эту позицию, не раз показывал ее соседям.
Те лишь сокрушенно качали головами — бедный русский. Та-
кое невезенье!
Сегодня партия сложилась на редкость интересно: Капаб-
ланка нападал на белого короля, сосед тоже не зевал и гото-*
вил опасные ответные угрозы. Соперники так глубоко забрели
в дебри шахматных вариантов, что не заметили, как откры-
лась входная дверь и тихонько вошел сын хозяина четырех-
летний Хосе. Большие светлые глаза мальчика широко рас-
крылись при виде интересных фигур, пушистые ресницы поч-
ти коснулись бровей. Какая замечательная игра! Хитрые
взрослые, оказывается, тоже играют в игрушки, но прячутся
для этого от детей. Какая хорошенькая круглая фигурка!
22
А эта! А эта! Ведь это лошадка! Еще одна! Белая, черная!
Как ловко они скачут с белой клеточки на черную!
Отец молча обнял Хосе. Не мешай! Но он и не собирался
мешать, только бы не выгнали! Широко раскрытыми глазами
глядел Хосе, как через восемь полей пронеслась высокая фи-
гурка с резным венчиком, как под ее натиском неловко по-
теснился на одну клеточку рыцарь с короной на голове.
Выиграл отец. Потом была еще одна партия, потом еще.
Стемнело, когда отец увел Хосе домой. Мальчик был настоль-’
ко ошеломлен, что забыл спросить, как называется эта
игра.
Но он не забыл на следующий день вновь прийти в конто-
ру. Отец с соседом опять засел за шахматы. Вновь по доске
носились толстые круглые башенки (партнеры в редких
восклицаниях их называли ладьями), опять упорно лезли
вперед, сметая все на пути, пешки.
— Мат!—прервал молчание отец, и сосед вновь расставил
фигурки в первоначальное положение. Завязалась новая бит-
ва. На этот раз сосед теснил армию сеньора Капабланки. Ка-
тастрофа казалась неизбежной. Вдруг Хосе увидел, как отец
взялся за коня и сбил им неприятельского ферзя. Это вызвало
панику в рядах наступающего. Белые фигуры смешались, по-
бежали назад, ища спасения у собственного короля. Но что
могла сделать эта малоподвижная фигура, как она могла за-
щитить свое разбитое войско? Армия неприятеля ворвалась
в лагерь* белых, и торжествующий отец еще раз объявил мат.
Противники собирались уже начать третью партию, как
вдруг тишину прорезал звонкий голосок Хосе.
— А ты сплутовал, папа!— протянул лукаво мальчик, сни-
зу глядя в глаза отца. Тот возмутился:
— Я... сплутовал?! Как ты смеешь так говорить!
Хосе испугался грозного тона отца, тем более что сосед
тоже в недоумении глядел на мальчика. На глазах Хосе по-
явились слезы. Но он не сдавался.
— Да, да, ты обманул,— повторил Хосе.— Ты сделал не-
правильный ход.
— И как же я сплутовал?— уже спокойно спросил сеньор
Капабланка сына.
— Ты пошел конем с белого поля на белое,— пояснил об-
радованный мальчик.— И при этом взял белого ферзя.
— Интересно! А откуда ты знаешь шахматы?
— Я тебе сейчас покажу,— приблизился к доске Хосе и
воспроизвел на доске все события недавнего сражения. Удив-
ленный отец с восторгом следил за действиями сына.
23
— Где ты научился играть?— смеясь, спросил он маль-
чика.
— Здесь, вчера. Ночью я долго вспоминал, как ходят фи-
гурки. Не сердись, папочка, ты просто ошибся.
Хосе оказался прав: оба взрослых не заметили, что чер-
ный конь сделал недозволенный прыжок. Не оставалось ниче-
го иного, как сыграть с сыном. Самоуверенный родитель дал
малышу ферзя вперед. Это кончилось для него плохо. Хосе
с завидной уверенностью реализовал свой материальный пе-
ревес. Это была первая победа шахматного гения — предвест-
ник его грядущего триумфального шествия по всем странам
мира.
Хосе был незаурядным ребенком, у него оказался тот та-
инственный талант, который проявляется лишь у немногих.
Большинство людей, глядя на шахматную доску, видят лишь
безжизненные кусочки дерева на квадратиках доски. Капа-
бланка видел в шахматах живую, движущуюся картину, в ко-
торой проявляли свою силу ферзи, ладьи и пешки. Обычный
ум должен иметь время, чтобы обдумать возможные вариан-
ты, Капабланка мгновенно определял все возможности. Став
взрослым, он сам не мог объяснить этого. Он просто «ви-
дел» — и все!
Природа щедро одарила маленького Хосе Рауля, но извест-
но, что одного дарования недостаточно для полного развития
таланта. Сколько вундеркиндов погибло из-за отсутствия под-
ходящих условий для развития, сколько дарований увядало
в руках неумных воспитателей. Талант ребенка — вещь хруп-
кая и нежная, только заботливое и умелое обращение способ-
ствует его совершенствованию. К счастью, Хосе Рауль имел
таких воспитателей. Осторожно вели они мальчика по труд-
ной лестнице шахматной славы и жизненного пути, бережно
поддерживая в опасных местах, предупреждая угрозы, уби-
рая с его пути преграды.
Заботливый отец избавил мальчика от губительных пере-
грузок. В итоге он получил правильное, всестороннее разви-
тие. Только когда ему исполнилось восемь лет, Хосе разреши-
ли посещать шахматный клуб, да и то лишь по воскресеньям.
Однако одного дня в неделю оказалось достаточным: в трина-
дцать лет Хосе стал чемпионом острова. Юноша поступил
в Колумбийский университет, но не инженерные науки вла-
дели его мыслями. Хосе с головой окунулся в водоворот шах-
матной жизни Американского континента. Турниры, сеансы,
матчевые встречи окончательно отшлифовали его шахматный
талант. В 1909 году Капабланка побеждает в матче знамени-
24
того чемпиона США Фрэнка Маршалла, и этому мало кто
удивляется.
Американский континент был завоеван, но оставалась еще
нсверящая, враждебная Европа. Когда кубинский герой при-
ехал в одиннадцатом году на турнир в Сен-Себастьян, опыт-
ные турнирные волки не хотели допускать его к состязанию
избранных.
— Капабланка недостоин играть в турнире такого соста-
ва,— вслух заявил гроссмейстер Осип Бернштейн.
Дорого поплатился он за неосторожные слова. Все-таки
допущенный к турниру Капабланка по иронии судьбы встре-
тился в первый день именно с Бернштейном. В итоге кубинец
разгромил позицию высокомерного европейца и получил спе-
циальный приз за эту партию, как за красивейшую. А потом
и первое место в состязании. Новичок оказался крепким
орешком.
Вскоре последовал новый успех — второй приз в Петербур-
ге четырнадцатого года.
— Вызывай на матч Ласкера,— советуют друзья, и куби-
нец предпринимает первые шаги к матчу за мировое первенст-
во. Но как это трудно! Оказывается, существует очередь желаю-
щих водрузить себе на голову шахматную корону. Первый
в очереди Акиба Рубинштейн, а там еще Александр Алехин,
Арон Нимцович. Всех не перечтешь!
— Чем он лучше других, этот американец?— ворчали зна-
токи.— Почему именно он должен играть с Ласкером? Разве
не доказал чемпион мира, что он сильнее Капабланки? Как он
разделал его в решающей партии в Петербурге!
Может быть, кубинцу пришлось бы преодолеть много пре-
пятствий, возможно, его матча с Ласкером и вовсе не было бы,
если бы дело в свои руки не взяла всесильная фортуна. Вновь
поддержала она своего любимца в решающий момент. Правда,
способ, которым она оказала помощь, был жесток и безжало-
стен. Страшная война выбила из формы Рубинштейна, осла-
била Ласкера и вовлекла в горнило своего пожарища Алехи-
на. И это в то время, когда сам Хосе Рауль беззаботно
путешествовал по странам Америки, накапливая опыт для
грядущих сражений. Когда отгремели последние залпы ору-
дий, перед Эммануилом Ласкером остался только один ре-
альный конкурент — Капабланка.
Еще в одном услужила Капабланке фортуна. Жизнь шах-
матного профессионала трудна: от каждого очка в турнире,
от каждой ничьей зависит благополучие, а порой и кусок хле-
ба. Для кубинца и здесь нашлось счастливое решение. Его
25
маленькая родина сумела помочь своему любимцу, избавив
от житейских забот.
Тяжело было стареющему, уставшему Ласкеру выдержи-
вать натиск молодого, полного сил и энергии претендента.
Чемпион пробовал было ставить особые условия будущего
матча, потом, обидевшись на неудачное выражение в письме
Капабланки, публично отказался в его пользу от шахматного
престола. Но шахматный мир не принял добровольной отстав-
ки своего короля. Тогда Ласкер согласился наконец на матч.
Пусть в Гаване, пусть в жаре, лишь бы скорее покончить с
этим делом! Возможно, что и при лучших условиях пятидеся-
титрехлетний гигант не справился бы с претендентом, облада-
ющим столь высокой техникой, но неоспорим факт, что тяже-
лые условия ускорили капитуляцию Ласкера.
Бурей восторгов встретила темпераментная Куба победу
своего любимца. Тридцатитрехлетний шахматный король ку-
пался в славе, благополучии, всеобщем почете. Брак с Глори-
ей Симиони из старинной кубинской семьи превратил обая-
тельного Хосе — кумира женщин в солидного гражданина,
восторженно почитаемого маленькой страной. Старый сеньор
Капабланка торжествовал: не зря он когда-то сделал недозво-
ленный ход черным конем!
Но, кроме Кубы, был еще огромный шахматный мир,
а этот мир ворчал. Двадцать семь лет поклонялся он мудрому
Ласкеру и теперь был явно недоволен сменой власти.
— Что это за победа?!—возмущались знатоки и любите-
ли.— В других условиях Ласкер ни за что бы не уступил ко-
рону. Нужно повторить единоборство, но уже в более прием-
лемых для Ласкера условиях. Тогда посмотрим, кто победит!
И уж, во всяком случае, новый король должен доказать, что
он король! Пусть не в матче, пусть в турнире. Мы еще не уве-
рены, что он сильнее Алехина, Рубинштейна, Рети, Нимцови-
ча, Тарраша.
Недоверие шахматного мира отравляло торжество Капа-
бланки. Вот почему он с охотой принял предложение англи-
чан сыграть в большом международном турнире в Лондоне
1922 года. С решимостью ехал в Европу новый чемпион мира.
Он докажет свое превосходство, убедит всех, что по праву
занимает шахматный трон! Он заставит замолчать недобро-
желателей, вынудит непокорных склониться к его ногам.
— Я должен быть первым в лондонском турнире, дол-
жен!—не раз говорил Хосе Рауль Глории, вместе с которой
сразу после свадьбы приехал в Европу.
26
«Я должен взять первое место в этом турнире. Должен,—
убеждал себя Алехин.— Теперь или никогда! Это очень важ-
ное состязание, может быть, самое важное из всех, где мне
приходилось участвовать. Одним этим турниром я могу разом
решить почти все проблемы. Трон Капабланки вообще непро-
чен, шахматный мир не верит в его превосходство над осталь-
ными гроссмейстерами, а тут еще новый удар. Мой первый
приз поставит кубинца в трудное положение, он будет вынуж-
ден принять вызов».
Алехин одевался сегодня с особой тщательностью. Как же
иначе — открытие турнира. Он впервые играет в Лондоне,
важно сразу завоевать симпатии англичан. Бритва лишний
раз прошлась по его щекам. Особенно много времени отняли
усики: не так-то просто вывести ровную линию на верхней
губе и при этом не порезаться. Нелегким оказался также вы-
бор сорочки и галстука в тон костюму, только что принесен-
ному горничной из утюжки.
«С Надей все было бы гораздо проще,—подумал Алехин,
и на сердце его потеплело.— Надя, милая, хорошая Надя!
Видно, сам бог послал мне ее в награду за долгие муки».
Мало кому известный в Париже, он встретил Надю на ве-
чере у знакомых. Чем-то родным повеяло сразу от ее мягкого
тихого голоса, что-то теплое и согревающее было в ее добром,
благожелательном взгляде. А разве не соскучился Алехин
в годы скитаний и тревог по этой женской ласке? В Наде
было много чисто материнской теплоты, а именно ласковой
руки матери был лишен всю жизнь Алехин в их сложной,
разобщенной семье.
«Жаль, что она не согласилась приехать,— подумал Але-
хин, расхаживая из угла в угол небольшого номера в гостини-
це «Уолдорф», где он остановился.— Все условности, боязнь
людского суда. Подумаешь, не женаты? Ну и что? Разве все
уже не решено?! Сказал утром по телефону: «Приезжай».—
«Что ты!— чуть не закричала в трубку,— Как можно?» —*
«Очень просто: садись в поезд и приезжай. Свободный чело-
век, уже не девочка, чтобы обращать внимание на условно-
сти». Так нет тебе! Неудобно. Мнение людей на первом плане,
А как ей было бы здесь хорошо, она так любит удобства»,
Алехин оглядел уютную обстановку номера. Мягких тонов
обои гармонично сочетались с красочными панно и малень-
кими бра: патроны в виде оплавленной свечи, миниатюрные
красные колпачки. Особенно красивы они вечером, при за-
жженном свете. Несколько тяжелых кожаных кресел так
и тянули к себе усталого человека, обещая безмятежный от-
27
дых. Но всего удивительнее пол, затянутый толстым серым
ковром; при каждом шаге нога утопает в его длинном, густом
ворсе. Уютная домашняя обстановка! Пусть здесь нет и грана
модерна, пусть все старомодно, зато все проверено годами:
поместившись в таком номере, сразу чувствуешь себя так,
будто уже живешь здесь долгие годы.
Завязывая галстук перед зеркалом, Алехин вернулся мыс-
лями к турниру. Больше всего его беспокоила предстоящая
встреча с Капабланкой. Восемь лет не виделись они после
Петербурга. Тогда были друзьями, вместе смотрели вариан-
ты, готовились к партиям. А теперь?! Теперь конкуренты
в острейшей схватке за шахматную корону. Дружба! Разве
может быть дружба между королем и ближайшим претен-
дентом на трон? «Есть другие достойные претенденты»,—вот
как ответил недавно Капабланка на вызов Алехина.
«Другие претенденты,— продолжал рассуждать Алехин.—
Кто? Ласкер — это понятно, но ведь он и не собирается искать
реванша. Капабланка пишет о Маршалле, но при чем здесь
Маршалл? Хороший гроссмейстер, и только! Не может же он
считаться конкурентом только потому, что Капабланке легче
всего его разгромить. Он уже однажды это сделал. Еще оста-
ется Рубинштейн. Вряд ли это серьезно, не тот уже теперь
прежде грозный Акиба! Хотя многие еще в него верят. Ниче-
го, скоро проблема Рубинштейна разрешится окончательно!
Голландцы хотят организовать мой матч с Рубинштейном.
Как-нибудь я у него выиграю! Еще лучше, конечно, четвер-
ной матч-турнир: Капабланка, Ласкер, Алехин, Рубинштейн.
Великолепная идея, но вряд ли кубинец согласится. Зачем
ему это?»
Поправив еще раз белый платок в карманчике пиджака,
Алехин вышел на улицу. Лондон казался ему слишком серь-
езныхм и немного мрачным; темно-серые здания с вековой
проседью выглядели мудрыми, но усталыми. Огромный город
с красивыми площадями, величественными строениями в це-
лом все же оставлял Алехина холодным и равнодушным
к своим красотам. Он не был близким его сердцу. То ли дело
жизнерадостный, веселый Париж!
Алехин дошел до Траффальгар-сквера, полюбовался памят-
ником Нельсону и вскоре достиг Уайтхолла. Большой Бен про-
бил одиннадцать. «Целый час до открытия конгресса,— опять
вернулся он в мыслях к предстоящему состязанию.— Кон-*
гресс — так звучно назвали англичане турнир. Для рекламы.
Первый большой турнир после войны, собрались все лучшие
силы. Ласкера, жалко, не будет, старик в Берлине переживает
28
обидное поражение. Хорошо, что приехал Капабланка, с ним
турнир становится особенно интересным. Как-то мы встретим-
ся с Хосе Раулем? Восемь лет прошло, много воды утекло!
Совсем по-разному прошли эти годы для него и для меня. Он
стал чемпионом мира, а я? Окопы, голод, лишь чудом вернул-
ся к шахматам...
Вот уже больше года, как я уехал из России, а чего я до-
бился, чего достиг?— обсуждал в мыслях собственную судьбу
Алехин.— Три первых приза, правда, я взял, это неплохо.
Савелий говорил, нужно взять десять, значит, осталось еще
семь. Но все это не то, мало что сдвинуло с места. Нужно
сейчас обязательно взять первый приз. Тогда разом отпадут
конкуренты, и Рубинштейн, и Маршалл. Да и кубинцу будет
нелегко. Когда вы будете вторым, сеньор Капабланка, вы
обязаны будете сразиться с настойчивым русским. Тут уж вы
не отделаетесь письмом с намеками!..»
Задумавшись, Алехин чуть не попал под автомобиль.
«О черт!— тихо воскликнул он.— Забыл, здесь же левое
движение! И чего они держатся за свою левую сторону? Тра-
диции! Просто упорство, консерватизм. Вроде как мили и
фунты. В магазинах не поймешь, что сколько стоит. Три дро-
би: фунты, шиллинги, пенсы. Пока переведешь в франки!»
Ход его мыслей прервала необходимость перейти Уайтхолл,
это было непросто. Гляди да гляди! С Викториа-стрит на
Уайтхолл и через мост беспрерывным потоком неслись эки-
пажи.
А вот и Вестминстерское аббатство, пора идти в Централ-
холл. Вновь мысли Алехина вернулись к шахматам, к пред-
стоящей встрече с Капабланкой. Как-то они будут вести себя
в первые минуты, как поздороваются? На деле все оказалось
совсем просто. Недалеко от входной двери, у самой нижней
ступеньки дугообразной лестницы, ведущей на второй этаж,
стоял сияющий Хосе Рауль. Он бросился к Алехину, обнял
его, что-то радостно повторяя по-испански, затем, видимо,
вспомнив, что этот язык труден русскому, перешел на фран-
цузский.
— Поздравляю!— промолвил Алехин, освободившись от
объятий кубинца, и Капабланка даже не спросил, с чем. Со
званием чемпиона мира, с чем же еще! Капабланка предста-
вил русскому свою жену. В слабом свете верхнего окна Але-
хин не сумел как следует рассмотреть молодую кубинку, но
у него осталось приятное впечатление от красивого, хотя не-
много надменного и капризного лица. Он читал в газетах
о женитьбе Капабланки на Глории Симиони и Бетанкоурт из
29
Камагуэя. Потомственная семья кабальеро со звучной фами-
лией. Понятно, откуда эта надменность.
Капабланка засыпал Алехина вопросами: его интересовала
судьба многих знакомых ему шахматистов России. Он даже
забыл па минуту, что Глории скучно,— она не понимала
французского языка. Мимо увлекшихся собеседников вверх
по лестнице проходили зрители, не спускавшие взоров с зна-
менитых шахматистов. Один за другим появлялись участии-»
ки турнира. Вот прошел Геза Мароци — высокий, медлитель-
ный математик из Будапешта; на секунду задержавшись, он
изысканно вежливо поздоровался с четой новобрачных и с
Алехиным. Обронив на ходу остроумное словцо, поднялся на-
верх Рихард Рети. Глория придирчиво оглядела небрежно
одетого красивого чеха. Едва кивнув, прошагал мимо замкну-
тый Акиба Рубинштейн, похожий на пастора: закрытая чер-
ная одежда, невнимательный взгляд ушедшего в себя челове-
ка. Галантно приветствовал Глорию и гроссмейстеров подвиж-
ный, высокий Макс Эйве — представитель нового, но уже
уверенно входящего в высший шахматный класс поколения
мастеров.
Вскоре появились официальные лица. Мэр города Лондона
Бонар Лоу с традиционной цепью на шее — символом власти,
с ним большая группа организаторов конгресса. Церемония
знакомства — и вот уже участники вместе с представителями
властей размещаются рядом с органом на сцене Большого
зала. Соскучившиеся по большому шахматному празднику
любители Лондона аплодисментами встречают сильнейших
гроссмейстеров мира.
Алехин с интересом рассматривал маленький на вид, но
тем не менее очень вместительный зал. Архитектор сумел
удачпо вписать в небольшой объем такое обилие кресел. Ши-
рокие балконы нависали с трех сторон над амфитеатром, весь
этот зал, отделанный в темные тона, был компактен и удобен,
в нем поражала умелая группировка всех сооружений вокруг
сцены и того главного, что должно привлекать внимание зри-
телей.
С интересом разглядывал Алехин и своих будущих против-
ников в турнире. Организаторам удалось собрать сильнейших
мастеров того времени,' включая прославленных ветеранов
и многообещающую молодежь. Не было лишь поверженного
в прошлом году Эммануила Ласкера. Алехин вспомнил, что
англичане просто не захотели приглашать на первый после
войны шахматный праздник представителя вражеской Герма-
нии.
30
В центре сцены рядом с мэром сидел Капабланка. Внима-
ние трех тысяч собравшихся в зале зрителей было прикова-
но к обаятельному чемпиону мира, и сам Хосе Рауль чувство-
вал это. Всегда без робости и смущения принимавший востор-
ги толпы, кубинец теперь, после года пребывания на шах-
матном троне, привычно купался в лучах славы.
— Я думаю, вы согласитесь со мной,— отвлекли внимание
Алехина слова начавшего речь мэра,— если я заявлю, что
шахматы — королевская игра среди всех игр. Я лично долгое
время не интересовался ими, предпочитая карты. Во время
войны я заметил с удивлением, что карты не занимают мой
мозг в достаточной степени; тогда я вновь увлекся шахмата-
ми и вдруг обнаружил интересное явление. Сосредоточен-
ность, которую требует эта игра, не давала мне возможности
думать о других вещах, и шахматы стали для меня подлин-
ным отдыхом.
Много достоинств вырабатывают шахматы,— продолжал
мэр.— Способность смотреть вперед и видеть дальше, чем ваш
противник; огромная собранность — по-видимому, ни одно из
человеческих занятий не требует ее в такой степени, как шах-*
маты; воображение, настойчивость, бдительность. Все присут-
ствующие на сцене обладают такими качествами, и я желаю
им самых лучших успехов в предстоящей борьбе. Мы, жите-*
ли Лондона, приветствуем у себя в городе сильнейших шах-
матных экспертов мира и желаем им приятно провести здесь
время. Благодарю за внимание!
«Тяжело голове, носящей корону»,—гласит пословица, но
есть и преимущества в этом головном уборе. Символ власти
придает человеку смелость и уверенность.
Алехин придирчиво наблюдал за игрой Капабланки в лон-
донском турнире. Сколько раз раньше разбирал он партии ку-
бинца, изучал методы игры, отмечал слабые и сильные сторо-
ны. Теперь в лондонских партиях чемпиона было много обыч-
ного, известного Алехину, но очень многие качества удивили
его.
Когда-то, на первых шагах своей карьеры, Капабланка по-
ражал мир интересными выдумками, неожиданными атаками,
фантастическими комбинациями. Взять хотя бы его партию
с Бернштейном из Сен-Себастьяна. Сказывались природный
талант, темперамент и фантазия — качества, дарованные ему
пылкой тропической природой.
Ныне звание чемпиона мира наложило странный отпеча-
31
ток на его игру. Куда девались прежняя фантазия, смелость;
в каждой встрече, все равно — с гроссмейстером или слабым
мастером, дело сводилось чаще всего к одной лишь голой тех-
нике. Мало стало комбинаций, совсем исчезли рискованные
атаки. Уже в дебюте проводились массовые размены фигур,
партия быстро клонилась к эндшпилю, и тогда-то вводились
в действие исключительная техника кубинца, его несравнимое
мастерство в разыгрывании конечной стадии. Сколько партий
решил он в Лондоне убедительными и четкими маневрами
в позициях, где на доске оставалось совсем незначительное
число фигур.
Еще одно качество Капабланки бросалось в глаза даже че-
ловеку, видящему его впервые. Самоуверенность всегда была
главной особенностью его характера. А теперь, когда к ногам
его склонился целый шахматный мир, когда друзья оповестили
в крикливых статьях о приходе непобедимого, безошибочного
шахматного мессии, вера кубинца в себя стала безграничной.
И на первых порах это помогло во многом его успехам в тур-
нире. Его противники, садясь за доску против чемпиона ми-
ра, начинали волноваться, допускали ужасные ошибки, кото-
рых никогда бы не совершили, играй они с другим гроссмей-
стером. Ореол непобедимости Капабланки помогал ему дей-
ствительно оставаться непобедимым. Играя против него, теря-
лись не только игроки слабые, но и видавшие виды шахмат-
ные корифеи.
Партию за партией выигрывал Алехин на старте лондон-
ского турнира, стараясь уже вначале оторваться от чемпио-
на мира. Пять побед подряд — было чем гордиться! Но и
блестящий старт не позволил ему опередить Капабланку —
тот тоже набрал в первых пяти партиях пять очков. Голова
в голову прошли первый круг чемпион мира и честолюбивый
конкурент. В следующих трех партиях оба снизили темп:
Алехин свел все три партии вничью. Капабланка победил Бо-
голюбова и вырвался на пол-очка вперед.
Понятен был интерес лондонцев к девятому туру. Ведь
в нем встречались между собой лидеры. Сумеет ли Алехин
победить кубинца и обойти его? Капабланка на пол-очка впе-
реди, но ведь Алехин играет белыми, а известно, как стреми-
тельно атакует этот русский, когда инициатива в его руках.
Много придется поработать чемпиону мира, чтобы отразить
натиск опасного конкурента!
Так рассуждали зрители, толпой устремившиеся в турнир-
ный зал. Организаторам пришлось расширить помещение для
игры, тем более, что архитектор будто бы специально преду*
32
смотрел такую возможность в проекте здания. Зал в обычные
дни был отделен от библиотеки раздвижной перегородкой.
В девятом туре пришлось открыть перегородку, лишь тогда
стало возможным вместить всех желающих. Правда, побочные
турниры пришлось выселить в соседние комнаты, но кого они
интересовали рядом с такой выдающейся партией!
Алехин делал большую ставку на встречу с Капабланкой.
Победа давала ему не только лидерство в турнире, она укреп-
ляла его позиция в шахматном мире. Шансы на матч с Ка-
пабланкой в случае победы значительно возрастали. Вот
почему он так тщательно готовился к партии девятого тура,
рассмотрев несколько десятков последних партий кубинца.
Бой, решительный бой! — вот на что настроился Алехин, все
свое умение, весь талант решил он вложить в эту партию.
Но действительность грубо перепутала его планы. Еще раз
во встрече с кубинцем он сумел убедиться, как преобразился
стиль игры нового чемпиона. Ни одного рискованного хода,
ни одного ослабления не позволил себе чемпион мира в этой
партии. Он не захотел даже попытаться играть на выигрыш.
Главное — безопасность. Обеспечил ее Капабланка с подку-
пающим мастерством. Точнейшие маневры в дебюте привели
вскоре к разменам; положение с каждым ходом упрощалось,
вместе с фигурами, уходящими с доски, исчезали честолюби-
вые планы Алехина. Уже на семнадцатом ходу ему пришлось
согласиться на ничью; дальше играть просто не имело смысла.
Разочарованные покидали зрители турнирный зал; жаркого
сражения они так и не увидели.
— И ради этой партии я проехал двести миль!— сокрушен-
но воскликнул один из зрителей.
Попытка Алехина перегнать лидера, победив его в личной
встрече, не удалась, Капабланка все еще опережал его на пол-
очка. Но не в характере Алехина отказываться от цели при
первой неудаче. Впереди еще семь туров, дистанция большая.
Можно еще обогнать Капабланку, нужно только выигрывать.
И Алехин с блеском проводит следующие три партии. Повер-
жены Ятс, Мориссон, наконец принципиальная встреча с Ру-
бинштейном также дала русскому важное очко. Вопрос о кон-
куренции Рубинштейна в значительной степени разрешился
этой встречей, тем более, что он вообще играл в турнире не-
важно. Оставался Капабланка, но, увы, чемпион мира все еще
был недосягаем. Алехин одержал три победы, кубинец повто-
рил его достижение. Все еще сохранялся разрыв в пол-очка.
Чемпион мира лидировал в турнире, догнать его, не то чтобы
перегнать, оставалось все меньше шансов.
2 Заказ 40
33
И в этот момент произошло событие, резко ухудшившее
настроение Алехина. В один из дней гроссмейстерам — участ-
никам турнира раздали листочки бумаги. В них были налеча-
таны новые условия матчей на мировое первенство, вырабо-
танные Капабланкой и его друзьями. В большинстве пунк-
тов это были известные уже условия, в них не было ничего
нового, но два пункта вызвали жаркие дискуссии.
«Мачт играется до шести выигранных партий, ничьи не
считаются»,— гласил первый пункт условий.
Какой прозрачный пункт! Ничего лучшего нельзя было
придумать для Капабланки. Не проигрывать, играть осторож-
но — это ведь его стихия! Он может делать сколько угодно
ничьих, при его стиле игры это нетрудно. Но как непостижи-
мо трудна задача претендента! Шесть раз победить Капаблан-
ку, когда в течение многих лет никто не может выиграть у не-
го одной партии. Страшное условие! Раньше матч игрался на
большинство из двадцати четырех или тридцати партий, это
была борьба, оба противника обязаны были стремиться к по-
беде в каждой партии. Иначе одно случайное поражение могло
привести к катастрофе. А теперь?!
Особенно расстроил этот пункт Алехина; он будто бы спе-
циально был написан против него. При фантазии русского
гроссмейстера, его стремительности, наступательном стиле иг-
ры риск неизбежен. Значит, неизбежны и проигрыши. Капа-
бланка может как за каменную стену укрыться за свою тех-
нику, отсидеться, ожидая «лучшей погоды». Он блестяще на-
учился избегать малейшего риска, спасаясь при необходимо-
сти в ничейной гавани. Непреодолимые препятствия поставил
новый чемпион на пути конкурентов. Алехин, например, не
выиграл до сих пор у кубинца ни одной партии; где же гаран-
тия, где хотя бы малейшая надежда, что он выиграет у него
в матче целых шесть?!
Но если бы, прочтя этот пункт, гроссмейстер и нашел ка-
кой-нибудь успокаивающий довод, то седьмой пункт условий
окончательно лишал его всякой надежды на мировой престол.
«Чемпион мира не может быть принужден к защите своего
звания, если призовой фонд не достигает суммы в размере
10 000 долларов, не считая расходов по проезду и содержа-
нию участников». Потрясающий пункт! Десять тысяч! Это
только призы, требуется, кроме того, обеспечить ццлату рас-
ходов. Всего около пятнадцати тысяч долларов нужно иметь
гроссмейстеру, чтобы он мог сказать: «Сеньор Капабланка, я
готов с вами сражаться».
Два коротких, лаконичных пункта, два непреодолимых
34
препятствия. Прощай надежды, мечты о шахматной славе.
Алехин видел, что не только его расстроили новые условия
чемпиона мира. Поник Рубинштейн: где ему, при его непрак-
тичности, собрать такую баснословную сумму! Сердито ворчал
обычно добродушный Боголюбов, а Тартаковер отделался
шуткой:
— Женюсь на дочери Форда.
Постарались нью-йоркские друзья Капабланки! Но что
можно было поделать? Разве исстари не было правом чемпи-
она ставить условия сражения?! Такова полувековая тради-
ция борьбы за шахматный трон. Получив условия, гроссмей-
стеры покачали головами, пожаловались друг другу, на этом
дело и кончилось. Не спорить же с чемпионом мира! Да и не-
прилично: подумают, что сам себя считаешь ближайшим пре-
тендентом и заранее выговариваешь легкие условия сраже-
ния. Поговорили-поговорили в кулуарах турнира в свободное
время, да потом и перестали. А новые условия стали законом.
Косой луч солнца каким-то чудом пробился сквозь камен-
ные громады соседних домов, проник через оконное стекло,
упал на никелированную облицовку мраморной колонны и,
отразившись, упал на стекло очков старичка, игравшего в од-
ном из побочных турниров. Глубоко задумавшись, старичок
не понял, что вдруг ему стало мешать, и отмахнулся от луча,
как от назойливой мухи. Но настойчивый зайчик вновь за-
играл на очках недогадливого шахматиста.
Капабланка улыбнулся, заметив борьбу старичка с неожи-
данной помехой. Он подошел к окну и встал так, чтобы пре-
градить дорогу шаловливому лучу. Старичок успокоился и
сидел теперь неподвижно, уставившись взглядом в шахмат-
ную доску.
Внизу мимо широкого окна бурным потоком неслись авто-
машины, экипажи, куда-то спешили люди. Теплый августов-
ский вечер был погож и приятен. Капабланка пожалел, что
приходится играть в такую погоду. Сейчас бы за город. Но
огорчение было мимолетным. Он вспомнил: ведь и в самом
деле он поедет сегодня за город; Глория уже пришла. Вот
кончится партия, и вместе с друзьями, как условились, они
поедут в загородный ресторан.
Обернувшись, Капабланка убедился, что его противник
Видмар все еще думает над ходом. В толпе зрителей у самого
каната стояла Глория. Стройная, немного полная брюнетка
с правильными чертами лица, она выделялась среди окру-
2*
35
жающих. Глория оделась для вечерней поездки: темное пла-
тье, вырез и рукава отделаны кружевами, большая широко-
полая шляпа спадала почти на глаза. II никаких украшений,
только нитка крупных бус.
«А она совсем не похожа на кубинку»,— подумал Капа-
бланка. И вдруг вновь, как много раз за последние полгода,
вспомнил он о произошедшем в его жизни. «Ведь ты женат,
это твоя жена! Ты теперь солидный господин, семейный. Ни-
как не привыкнешь к этой мысли. Прощай, холостяцкие ра-
дости! Вы обязаны быть степенным, сеньор Капабланка!»
Вспомнил он о своих прошлых увлечениях, о волнующих
встречах в Испании, России, Аргентине, потом перенесся
мыслями к событиям последних месяцев. Припоминалась ему
встреча с Глорией, во многом случайная. Правда, говорят, бра-
ки совершаются на небесах, а для нас они чаще всего неожи-
данность. Вот хотя бы он! Думал ли он жениться?! Ив мыс-
лях не было. И вдруг встреча с министром Гонзолесом де Ква-
садо, знакомство с Глорией. Короткое ухаживание и... эта ми-
лая, красивая девушка уже сеньора Капабланка!
В этот момент кубинец заметил, что идут его часы, хотя
Видмар все еще продолжал сидеть неподвижно и смотреть на
доску. Быстро подойдя к столику, Капабланка, не садясь, взял
ладьей пешку эф-семь и перевел часы.
Видмар удивленно поднял взор на противника.
— Пардон, сорри,— произнес удивленный гроссмейстер.
Капабланка продолжал стоять, все еще не понимая, что про-
изошло.
— Но ведь сейчас мой ход, вы только что сыграли ладьей
на цэ-семь,— пытался объяснить ситуацию Видмар.
И тогда Капабланка все понял. Увидев, что идут его ча-
сы, он решил, что Видмар уже сделал свой ответный ход. На
самом деле кубинец просто позабыл раньше перевести часы.
Рассыпавшись в извинениях, Капабланка поставил ладью на
прежнее место, вернул черным пешку на эф-семь и отошел
от доски. Видмар вновь принялся раздумывать над позицией.
«Смешной случай,— улыбнулся Капабланка, расхаживая
меж столиков, за которыми игрались остальные партии.— Сде-
лал два хода подряд. Какая разница, все равно позиция чер-
ных безнадежна! Нет качества, теряются еще несколько пе-
шек. Чудной Видмар, решил играть против меня мою же раз-
грузочную систему. А ее нужно играть точно, малейшая
ошибка ведет к безнадежной позиции».
«У Алехина ничья,— подумал кубинец, взлянув на пози-
цию своего конкурента.—Отлично, буду впереди на очко!
36
Обеспечен первый приз, нужно выиграть лишь в последнем
туре у Маротти. Уж как-нибудь! Хорошо провел я весь тур-
нир. Ни одного поражения, теперь ни у кого не будет сомне-
ний, прекратятся обидные намеки в печати. Чемпион мира
всем доказал, что он сильнейший: Ласкера разгромил в мат-
че, остальных намного опередил в турнире. Пусть после это-
го поднимется у кого-нибудь рука написать что-нибудь
обидное!»
Капабланка вновь подошел к окну, вечернее солнце осве-
тило его стройную фигуру. Немного выше среднего роста, оса-
нистый, импозантный, стоял он гордый, как триумфатор, на
фоне силуэтов лондонских зданий. Женщины, находившиеся
в зале, с нескрываемым любопытством следили за каждым
движением этого удивительно красивого человека. Большие
выразительные глаза слегка навыкате, тонкий красивый рот,
густые волнистые волосы. Даже крупный мясистый нос но
портил его обаятельного лица. Изящно одетый, с мягкими
обволакивающими движениями, он был неотразим для жен-
щин, тем более, что сам всегда проявлялкним интерес.
В сердце кубинца царила радость, да и как ему было не
радоваться! Молод, здоров. Утром он сыграл несколько сетов
в теннис и теперь чувствовал -приятную усталость. Жизнь
балует его, все складывается для него так, как нужно. Нет
никаких оснований для беспокойств и волнений. Он богат,
счастлив, любим, у него красивая, молодая жена. Шахматный
мир у ног, корона на долгие годы останется на его голове.
Пусть злопыхатели кричат, что она досталась ему не без по-
мощи гаванской жары. Люди всегда злы, пусть злорадствуют.
Теперь они примолкнут. Блестящая победа в лондонском тур-
нире доказала полное превосходство чемпиона над всеми.
Ласкер предпочел даже уклониться от нового боя. «Кое-кто
хочет еще матч-реванша с Ласкером, пожалуйста, я готов
к бою. Не только с ним, но и со всяким другим. Можете
испробовать силу чемпиона мира! Только потом не жалейте!»
Все, что нужно для счастья, было у этого любимца судьбы.
Здоровье, молодость, красота. Слава, почет, деньги.
Будущее рисовалось победителю во всей своей безмятеж-
ной прелести, его мысленный взор создавал самые увлека-
тельные, самые радужные картины. И ни одного облачка на
горизонте, ни одного темного пятнышка! Счастье, радость,
успех. И слава, слава, слава!
...Рука кубинца нащупала вдруг в кармане маленькую бу-
мажку. Что такое? Ах, вот что! Смешной гороскоп, составлен-
ный утром уличным предсказателем судеб по настоянию Гло-
37
рии. Капабланка с улыбкой прочел написанные трудно раз-
борчивым почерком строки:
«Все свидетельствует о печати необыкновенности: прекрас-
ные физические данные, гениальные качества. Обладает ре-
шительностью, и это делает его непобедимым для противника.
Видно сочетание власти атаки с дипломатическим искусством,
хорошим рассуждением и благоразумием...»
«Хорошо разобрался в моем характере»,— без излишней
скромности подумал Капабланка и улыбнулся. Но вдруг лицо
его омрачилось.
«К сожалению, Солнце отделено от негармоничного аспек-
та Сатурна,— читал кубинец дальше.— Это ослабляет до ка-
кой-то степени его телосложение. Плохое здоровье может по-
служить причиной срывов и препятствием в его карьере. Урал
имеет неблагоприятный поворот к Марсу, поэтому нездоровье
и беды будут происходить внезапно и неожиданно. Все забо-
ты и зло случатся, когда осуществится раскол между Сатур-
ном и Марсом, как, например, в 1927 году. Ненужный риск и
излишества должны быть избегаемы в эти годы...»
Нахмурив брови, дочитывал кубинец последние строки.
Настроение его разом испортилось. Как многие баловни судь-
бы, Капабланка верил во всевозможные предсказания, а тут
такое пророчество, неожиданное, как удар грома среди ясно-
го неба. Но вскоре к нему вернулось прежнее настроение. Ни-
чего, решил он, двадцать седьмой год еще далеко! Если пона-
добится, будем избегать риска и излишества. А пока да здрав-
ствует жизнь!
Капабланка решительно смял бумажку с гороскопом и на-
правился к Глории, встретившей его влюбленным взглядом.
3
Поезд стремительно мчался от побережья Франции к Па-
рижу, монотонный стук колес нагонял дремоту. Голова Але-
хина уже упала на грудь, как вдруг в коридоре вагона послы-
шался звонкий женский смех. Мимо стеклянной двериЛсупе
прошли маленькая, изящная блондинка и высокий, солидный
господин. Тряска быстро мчащегося вагона бросала их из сто-
роны в сторону, но джентльмен заботливо охранял даму, од-
ной рукой опираясь о стены вагона, другой поддерживая хохо-
тушку под руку. Пара шла из вагона-ресторана, видимо, по-
сле приятного обеда.
«Веселятся,— подумал Алехин, провожая взором пассажи-
38
ров.— Все веселятся. Лишь у тебя одного заботы. Поделом,
сам себе их создаешь! Сколько раз говорил: брось к чертям
эту погоню за славой, битву за первенство. Живут же люди,
не знают забот, радуются простым, незатейливым радостям.
И ничего — довольны. А тебе все что-то нужно, все ты куда-
то спешишь, с кем-то борешься. В конце концов, зачем все
это? Суета сует». Раскаяние, стремление упростить жизнь
не впервые овладевали Алехиным. В трудные минуты он не
раз решал отказаться от всякой борьбы за успех, па которую
в другие моменты его толкали честолюбие и волевой, сильный
характер. Иногда он даже давал себе клятвенные обещания —
вот завтра же начать новую жизнь, отказаться от изнури-
тельной битвы с препятствиями, жить, «как все люди». Но уже
в следующее мгновенье энергия побеждала пассивность, бо-
рец-оптимист брал верх над отчаявшимся пессимистом. Але-
хин вновь боролся, страдал от неудач и... вновь боролся.
Бессознательно наблюдая пролетающие в окне вагона пей-
зажи, Алехин вскоре вернулся в мыслях к теме, занимавшей
его последние годы, а именно, к неудавшимся попыткам воз-
нестись на шахматный Олимп.
«Вот уже больше года, как уехал из России в погоне за
жар-птицей в черно-белом оперении,— думал он.— И чего до-
бился? Ничего, строго говоря, остался на той же точке, с кото-
рой начал. Играл, жаждал побед, первых призов, надеясь под-
красться наконец к заморской диковинке и схватить ее. А она
прилетела на минуточку, очаровала всех своей красой, затми-
ла конкурентов расписными перьями и опять улетела в Нью-
Йорк. И поймать ее стало совсем невозможно, силки нужны
теперь не простые, а золотые, а стоят те силки пятнадцать
тысяч долларов. Где найдешь такое сокровище? Только в сказ-
ках Иванушка-дурачок отыскивал сыпучие клады. Ныне вре-
мена другие, клады теперь берегут в подвалах и охраняют
электрическими ловушками да пулеметами.
Надеялся на Лондон, но все полетело прахом,— от языка
сказок перешел Алехин к языку действительности.— Нет, кое-
чего, конечно, в Лондоне добился: решил проблему Рубин-
штейна, пришел к финишу вторым. Как-никак, впереди те-
перь только одпн Капабланка, пмею все основания еще раз
вызвать его на матч. Пошлю из Парижа еще один вызов.
Нужно забить «заявочный столб», а то опять образуется оче-
редь».
В вагонном окне мелькали картины Франции позднего
лета. Солнце клонилось к закату, и крестьяне спешили до тем-
ноты покончить с работой, тем более, что жара к вечеру спа-
39
ла. Сейчас нельзя было не спешить, в летнюю пору день для
крестьянина года стоит. Согбенные, покрытые загаром и пы-
лью женщины и мужчины ловко работали простейшими ору-
диями. «Точь-в-точь как в России»,— подумал Алехин. Мель-
кавшие в окне пейзажи напоминали ему среднюю полосу его
родины.
Вскоре мысли Алехина вновь вернулись к шахматам.
«Скажи по совести, сам перед собой: выиграешь ты матч
у Капабланки? Не для посторонних, для себя ответь, как на
духу. Вот представь, завтра Капабланка соглашается играть
с тобой. Пожалуйста, сеньор Алехин! И что будет? Выигра-
ешь? Нет, брат, признайся честно, мало у тебя шансов на по-
беду, и лондонский турнир еще раз это подтвердил. Сколько
тебе еще нужно искоренять недостатков в твоей игре, рабо-
тать, учиться...
Посмотри, с какой легкостью Капабланка расправлялся
в Лондоне с противниками. Как он переиграл Видмара, Рети,
Боголюбова. Это же высший класс! А ты что сделал? У Валь-
туха не мог выиграть! Это уж ни в какие ворота не лезет!
А почему? Ошибся, грубо ошибся. Сыграй ферзь дэ-один вме-
сто конь цэ-шесть, все было бы сразу решено. А ты просчи-
тался, элементарно просчитался в простом варианте. У Ка-
пабланки этого не случается. Или с Тартаковером, что за вы-
пад ты сделал конем на эф-пять? Одним ходом упустил все, за
что боролся четыре часа. Нет, дорогой гроссмейстер, с такими
ошибками чемпионами мира не становятся!
Очень уж любишь ты гулять во время партии, смотреть
чужие позиции,— корил сам себя Алехин.— Есть за тобой этот
грех. Понятно, ты скажешь, что очень любишь шахматы, все
тебе интересно. Но, увлекшись чужой партией, ты ведь в сво-
ей делаешь грубые ошибки, вот в чем беда! Нет, конечно,
когда партия тебя интересует, когда ты комбинируешь или ве-
дешь атаку, тут тебя от стула не оторвешь. А вот когда су-
хая позиция, мало тебя интересующая, тогда тебя калачом не
заманишь посидеть за доской, когда думает противник
Так рассуждая, Алехин продолжал смотреть в окно вагона.
Вид крестьян, исступленно работающих в поле, подал? ему ин-
тереснейшую мысль:
«Смотри, как трудятся эти люди, как они исступленно ра-
ботают, с максимальной концентрацией всех своих сил, вни-
мания. Усталость сводит руки, спину нет сил распрямить, а
они работают, это им необходимо, ибо только в таком труде,
без жалости к самому себе их спасение, их жзинь. И уж они не
оторвутся от работы ни на секунду, как бы тяжко им ни было.
40
Да разве только одни крестьяне? А грузчики в порту, а рабо-
чие на конвейерах Форда! Да разве только рабочие или кре-
стьяне! Адский труд скульптора Микеланджело, художника
Иванова; Лев Толстой, несколько раз переписавший «Войну
и мир».
А ты вот так не работаешь! Нужно трудиться за шахмат-
ной доской, корпеть, как вот эти крестьяне. И главное — пол-
ное внимание, которое должно абсолютно изолировать тебя
от внешнего мира. Пусть за соседним столиком играется са-
мая интересная партия,— ни одного взгляда на нее, думай
только о своей позиции. Пусть стреляют из ружья над твоим
ухом — храни спокойствие, уйди целиком в стоящую перед
тобой позицию, приучись думать только о партии, которую
играешь, и пи о чем больше».
Как удивились бы коллеги Алехина — гроссмейстеры,
узнав, что он так бранит себя за недостаточную вниматель-
ность во время игры. В их понятии не было ни одного шахма-
тиста, который бы вел шахматный бой с таким исступлением,
самоотверженностью, как Алехин. Сколько раз, глубоко заду-
мавшись и обхватив голову руками, он вдруг издавал стоны —
так чрезмерно напрягал он мозг, так старался проникнуть
в глубь позиции. И все-таки, на его взгляд, этого было недо-
статочно: столь строг и требователен к себе был этот неукро-
тимый русский.
Опыт жизни приучил Алехина не только вскрывать свои
недостатки, но и бороться с ними. Тут же в вагоне он выра-
ботал план дальнейшего совершенствования своего стиля
игры. Нужно сыграть несколько тренировочных партий, ре-
шил оп, обращая внимание лишь на степень концентрации,
увлеченности шахматным боем. Наметил Алехин и другие пу-
ти тренировки: что нужно проделать в домашнем анализе, что
во время турниров. Задача ближайшего года стала ясной:
предстояла очередная ревизия собственного шахматного сти-
ля, во время которой будут приняты срочные и самые реши-
тельные меры, без сожаления выкорчуются устоявшиеся, но
вредные привычки.
Как ни был Алехин захвачен своей думой, в полутьме ва-
гона сн все же заметил высокого человека, промелькнувшего
мимо двери. Что-то удивительно знакомое, даже родственно-
близкое было в этих широких плечах, гордо посаженной го-
лове с каштановыми, слегка вьющимися волосами. Минуту
спустя после появления незнакомца Алехин вышел в коридор.
Там никого не было. В вагонах первого класса в последние
годы стало ездить мало народу. Алехин прошел в соседний
41
вагон, там опять не было интересовавшего его мужчины. Он
миновал еще один тамбур, еще один и только в четвертом
вагоне второго класса увидел высокую фигуру незнакомца.
Тот сидел спиной к Алехину и читал газету. Некоторое время
Алехин внимательно всматривался в лицо мужчины, не веря
своим близоруким глазам, и, вдруг узнав его, вскрикнул:
— Боже, Вол янский!
Привлеченный криком, незнакомец опустил газету и по-
смотрел в проем двери. В тот же момент он вскочил с места,
отбросил в сторону газету и бросился обнимать Алехина.
С удивлением глядели пассажиры на двух взрослых мужчин,
в порыве восторга душивших друг друга в объятиях, вос-
клицавших сквозь слезы радости какие-то слова на непонят-
ном языке.
— Саша! Не может этого быть! Как ты попал во Фран-
цию?— повторял Волянский.
— Я здесь уже больше года,— спешил объяснить Але-
хин.— Странно, что я тебя не мог найти.
>— Меня не было в Европе. На жизнь зарабатывал.
Но ведь я играл в нескольких международных турни-
рах,— продолжал Алехин.— Неужели ты ничего не читал об
этом. Хотя бы телеграмму прислал, письмо.
— Дорогой мой, ты забыл, что здешние газеты редко пи-
шут о шахматах даже во время больших шахматных событий.
Где ты живешь?
— В Париже. А ты?
— Где придется. Больше плаваю на пароходах. Но и эта
работа скоро кончится.
Наступило небольшое молчание. Его прервал Алехин:
— Как я рад тебя видеть, Валя! Шесть лет, как расста-
лись.
— Немного больше. Двадцать пятою июня .шестнадцатого
года подпоручик Валентин Волянский был назначен помощ-
ником военного атташе в Лондон... А ты имеешь сведения из
Москвы?—продолжал Волянский после небольшой паузы.—
Как Варя? Алексей?
И посыпались эти бесконечные: а как поживает? ты давно
не видел? — неизбежные при каждой встрече после долгой
разлуки. Друзья ушли в купе Алехина, где могли о^гйться
вдвоем. В полутьме наступившего вечера они вспоминали
знакомых, сверстников, восстанавливали в памяти события
далекого прошлого. Им было что вспомнить: много лет их
пути шли рядом, много радостей делили они пополам, много
горестных забот поверяли друг другу.
42
— Как твои успехи в шахматах?— спросил Волянский.—•
Скоро будешь играть с Капабланкой?
— У!—протянул Алехин.— Легче верблюду пролезть
в игольное ушко. Нужно набрать пятнадцать тысяч долларов,
чтоб матч состоялся.
— Пятнадцать тысяч!— воскликнул в удивлении Волян-
ский.— Почему так много?
— Так требует Капабланка. Знаешь, Валя, так надоело,
порой хочется бросить все, отказаться от всяких попыток сыг-
рать матч с чемпионом мпра.
— Ты что!— протестуя, воскликнул Волянский.— Столько
сил отдал шахматам, столько времени. Терпи — все обойдет-
ся. Я верю в тебя — ты будешь чемпионом мира. Помнишь,
когда я сказал тебе, что верю в это? Постой, сколько же лет
назад это было? Восемнадцать лет, да, именно восемнадцать.
Ты рассказал мне тогда свой сон, и я тебе сказал: «Сон проро-»
ческий: ты будешь шахматным королем». Помнишь?
Еще бы Саша не помнил. Такой странный, смешной сон...
Зал шумел, волновался, бурлил. Необычное чудо возбуж-*
дало зрителей. Солидные господа во фраках, с тщательно рас-*
чесанными бородками забыли про свою солидность и бегали
из угла в угол огромного, с высокими потолками зала. Каж-
дый спешил сообщить другому, какое чудо произошло. Все
восхищенно качали головами, ахали, всплескивали руками.
Чудо! Тот, кто не верил раньше, что это возможно, теперь при-
молк ошеломленный.
— Где он? Покажите его,— просили шепотом входящие
в зал, и те, кто был уже там давно, кивали головами в сторону
эстрады. Там, повернувшись спиной к залу и зрителям, за
маленьким столиком сидел белоголовый худенький мальчик.
Хотя никто не видел его лицал многие знали, кто он. К нему
в этот момент было приковано общее внимание зала.
Да разве только одного зала! Вся Москва, Россия, весь
мир следит за тем, что происходит в этом зале Московского
собрания врачей. Шутка ли, устанавливается новый, необыч-
ный, нигде и никогда не виданный рекорд. Тридцать партий
вслепую играет чудесный рекордсмен. Подумайте только, на
тридцати досках ведет шахматный бой мальчик и при этом
даже не видит ни одной шахматной доски. Все запечатлено
в его мозгу, каждая клеточка, каждый участок всех тридцати
шахматных фронтов.
Совсем недавно в этом же зале выступал американский
феномен Гарри Нельсон Пильсбери. Весь мир поразил он сво-
ей исключительной памятью. Удивлялись и ахали москвичи.
43
Как же: двадцать три партии играл Пильсбери против двадца-
ти трех москвичей. Хотя Саше Алехину не дали тогда сыграть
против американца, он внимательно проследил весь этот не-
обычный бой, пристроившись около партии старшего брата
Алексея.
А сейчас устарел этот рекорд американца! Тридцать пар-
тий играет юный москвич, тридцать шахматных досок удер-
живает в памяти его чувствительный мозг. Саша отвернулся
от противников, никакая сила не заставит его взглянуть сей-
час на столики, расположенные в зале. Но он помнит все, что
происходит на каждой из тридцати досок, помнит каждую кле-
точку, каждую фигурку. Сотни москвичей, тысячи тысяч рус-
ских переживают ход сражения удивительного мальчика
с тридцатью сильнейшими московскими шахматистами.
Распорядители бесшумно шныряют от досок к сцене.
— На седьмой доске сделан ход слоном на цэ-пять,— гово-
рит один из них Саше, и тот знает, что противник подбирается
к его королю.
— Ферзь аш-пять шах!—решительно заявляет Саша
и знает, что это конец. Дерзкий неприятельский слон, подняв-
ший хобот на вражеского императора, погибает, пораженный
белым ферзем.
— С шахом беру пешку эф-семь,— заявляет он, выслушав
сообщение о сделанном ходе на доске двадцать девятой. И зал
вскрикивает от восхищения. Какая блестящая комбинация!
Даже «зрячий» шахматист не всегда увидит такую возмож-
ность, а здесь этот эффектный выпад нашел мальчик, отвер-
нувшийся к стене.
Но вот наступил волнующий момент.
— Вы потеряли ладью на семнадцатой доске,— озабочен-
но шепнул Саше распорядитель.— Черные взяли ладью на
е-три конем.
— Отлично!— не удержался сеансер.— Передайте мой ход:
ферзь бьет на аш-семь. Мат в три хода!
Обрадованный распорядитель поспешил в зал, чтобы сооб-
щить противнику и зрителям новую блестящую комбинацию
Алехина.
— Вот это да! Вот это игра! Что там Пильсбери, это почи-
ще американца!— слышит Саша из зала шепот восхищения.
Ему приятно, что его признали московские шахматисты. Не
зря провел он столько часов, разбирая партии из шахматного
отдела в журнале «Нива». Не напрасно умолял он Алексея
сразиться с ним в шахматы, не зря выдерживал насмешки
товарищей брата, когда тот легко побеждал Сашу. Что ж, чго
44
он проигрывал! Вот вам теперь результат. Кто чемпион — он
или Алексей? Сегодняшний вечер доказал полное превосход-
ство младшего брата. А старшему только остается стоять в сто-
роне да принимать поздравления с новым рекордом брата.
Последняя партия сеанса. Белый ферзь настойчиво пресле-
дует неприятельского короля. Наивный противник, он хочет
проверить, сумеет ли «слепой» мальчик дать мат ферзем и ко-
ролем одинокому королю. Напрасная надежда на пат — Саша
все видит. Только не ходить ферзем на эф-два. Решающий
марш королем с е-семь на жэ-три — и противник сдается.
Буря аплодисментов взрывается в зале. Поздравления, зри-
тели пожимают руки Саше. Теперь он повернулся лицом к
залу, игра кончилась, больше прятаться не к чему. Все три-
дцать партий выиграл Алехин. Невероятный результат! Позд-
равления, пожатия рук. Откуда-то из толпы тянется к сцене
бабушка, Алексей машет брату рукой в знак признания вы-
дающегося рекорда.
Вдруг твердый, уверенный голос прорезал шум зала.
— Где он? Покажите мне его!— требовал неизвестный.
Саша испугался на миг, съежился, но затем обрадовался, уз-
нав голос.
Перед ним стоял маленький черноволосый господин с боль-
шой дымящейся сигарой во рту. Саша отлично знал этого
господина. Особенно знаком ему был четкий профиль при-
шельца — Саша много раз видел фотографии этого лица в
шахматных журналах. Большой крючкообразный нос сли-
вался с черными усами и немного поднятой верхней губой,
составляя единую, непрерывающуюся линию. Большая голова
па маленьком туловище, спокойные, медлительные дви-
жения.
Это Эммануил Ласкер — великий шахматист, чемпион ми-
ра, победивший самого Вильгельма Стейница. Шахматист-
гигант, готовый в любой момент против любого защищать свое
звание сильнейшего в мире. Он еще и профессор математики,
Саша испугался, как бы он не стал спрашивать что-нибудь.
Саша так не любит проклятую арифметику.
— Здравствуйте, молодой человек,— приветствует Сашу
Ласкер.— Поздравляю вас с изумительным достижением. Три-
дцать партий вслепую,— этого я не могу.
Зрители зашептались: какое благородство! Так превозно-
сить своего коллегу! Недаром Ласкера называют шахматным
философом. Но им суждено было еще больше удивляться, ког-
да они услышали следующие слова Ласкера:
— После того что вы сделали, молодой человек, я не могу
45
чувствовать себя спокойно в звании чемпиона мира. Я пред-
лагаю вам сыграть матч за мировое первенство. Если победи-»
те вы, я с восторгом надену шахматную корону на вашу го-*
лову.
Такие слова взволновали Сашу, радостно затрепетало серд-
це, заалели щеки. Обрадовались и москвичи: великий немец
предлагал их Саше матч на первенство мира. Право, которого
не могли добиться многие солидные мастера, получает совсем
еще маленький мальчик. Каково же было их удивление, когда
они услышали ошеломляющий ответ:
— Спасибо, дяденька Ласкер. Простите меня, но я не могу
играть с вами большой матч. С удовольствием бы, но не могу.
Шестнадцать партий — долго! Мне нужно идти в гимназию,
я не хочу огорчать бабушку плохими отметками. Если бы одну
партию.
Чемпион мира решительно взмахнул рукой.
— Молодец мальчик!— восторженно произнес Ласкер.—
Даже в славе ты не забываешь бабушку, помнишь об уроках.
Я пойду тебе навстречу. Будем играть всего одну партию: кто
выиграет — тот чемпион мира.
И вот Саша опять на эстраде. На этот раз здесь один шах-
матный столик и настоящие двойные часы. Саша испугался
немного — ему ни разу не приходилось играть с часами. Вдруг
не сумеешь! Не лучше ли отказаться? Но делать нечего: Лас-
кер уже сел на стул против Саши и пустил в потолок пер-
вое кольцо серебристого сигарного дыма.
— Выбирай, Саша,— предложил Ласкер мальчику, протя-
нув два кулака, в которых были зажаты белая и черная
пешки.
Саша только и ждал момента, чтобы чем-нибудь отплатить
чемпиону за проявленное благородство.
— Нет, этого не нужно делать,— твердо сказал вслух
мальчик.— Раз я претендую на шахматную корону, значит,
я должен победить вас в самых трудных для себя условиях.
Я прошу вас оставить мне черные фигуры.
Ласкер задумался на миг, затем передвинул белую пешку
на два поля вперед. От ужаса у Саши похолодело на сердце:
Ласкер пошел ферзевой пешкой. Никто еще никогда не делал
этого хода против Саши. И Алексей и его товарищи всегда
открывали игру только королевской пешкой. Саша уже изучил
по справочнику все возможности защиты против хода е-два,
е-четыре. Можно пойти на острый королевский гамбит, но это
значило соглашаться на защиту. Больше возможностей актив-
ной игры оставляла сицилианская защита или французская.
46
Все это известно Саше, но что делать на первый ход дэ-два
дэ-четыре?
Но ведь что-то нужно делать, не сдаваться же сразу. Саша
па первых порах решил копировать ходы Ласкера, затем
увлекся и пошел своим собственным путем. Партия обостри-
лась: Ласкер выиграл пешку и готовился переходить в энд-
шпиль. Саша перепугался. Нельзя играть с Ласкером энд-
шпиль, вспомнил он, чемпион мира славится неподражаемым
искусством игры в этой стадии шахматной партии. Всему ми-
ру известна его исключительная шахматная техника, умение
выигрывать партии, когда у него имеется самое небольшое
преимущество. А здесь целая пешка! Нет, никаких эндшпи-
лей! Будем играть только па атаку.
Саша стал укреплять фигуры в центре. Вот он пошел конем
на центральное поле, потом подкрепил его пешками. Отлич-
ная мысль, так часто делал Пильсбери. Под защитой передо-
вого форпоста остальные черные фигуры получили возмож-
ность подобраться к лагерю неприятеля.
Мысль оказалась блестящей. Позиция Саши разом укре-
пилась. Теперь уже начал нервничать Ласкер: он заказал
себе чашечку кофе, потом еще одну, еще. Из сигары потяну-
лись к потолку густые клубы темно-серого дыма. «Как из па-
ровоза»,—подумал Саша. Как было не нервничать Ласкеру:
ведь от этой партии зависела судьба шахматной короны,
завоеванной немцем в длительной, упорной борьбе.
Однако чемпион мира явно упустил уже нужный момент,
недооценил глубокий замысел противника. Вскоре произошло
неожиданное. Саша взял в руки черного слона и хотел под-
нять его с доски, чтобы забрать неприятельскую пешку аш-
два. Но рука не поднималась, что-то сковывало движения
мальчика. Страшное до боли усилие —и пешка белых взята
с шахом. Ласкер немедленно забрал слона, замысел против-
ника еще не дошел до его сознания. Но когда Саша, опять
преодолев боль, таким же способом пожертвовал второго сло-
на, Ласкер в испуге обхватил голову руками. Он нонял наме-
рения Саши: пожертвовав одного за другим двух черных сло-
нов, он открыл белого короля и матует его своим ферзем
и ладьями. Точно так же сам Ласкер несколько лет назад вы-
играл партию у Бауэра. Теперь он стал жертвой собственной
идеи.
Позиция чемпиона мира стала безнадежной.
— Ура новому чемпиону мира!—воскликнул Ласкер,
останавливая шахматные часы. Саша вспомнил: точно так же
воскликнул Вильгельм Стейниц, когда проиграл матч Ласкеру.
47
В зале началось что-то невообразимое. В воздух летели шля-
пы, шахматные доски, люди обнимали друг друга, прыгали
на эстраду. Распорядители не могли больше сохранять по-
рядок.
— Браво русскому чемпиону!— закричал вдруг какой-то
толстый господин. Саша узнал толстяка: это был учитель
Алексея. Сколько раз говорил он в доме Алехиных, что мечта
всех русских шахматистов — приобрести шахматную корону
для своей родины.
— Вы, наследники Чигорина, должны осуществить эту
мечту,— твердил он ученикам. И вот мечта осуществилась.
Саша счастлив. Его подняли на руки, понесли по каким-то
длинным коридорам. Сердце мальчика трепетало от радости.
Он обыграл самого Ласкера! Теперь он чемпион мира, силь-
нейший среди всех людей, живущих на земле. Вот как может
он играть в шахматы, не будут больше смеяться над ним ни
Алексей, ни его товарищи. Сам Дуз-Хотимирский протянул
ему руку с поздравлениями. Пусть попробует теперь кто-ни-
будь посмеяться!
Но что это?! Господи, какой ужас! Саша вдруг почувство-
вал, что его опустили на пол и все, кто только что кричал
браво, неистовствовал, поздравлял, теперь потихоньку разо-
шлись по сторонам. Кто-то напугал их, но кто? В следующий
миг он понял причину, и сердце его замерло от испуга.
Перед Сашей, гордо закинув голову назад, стоял красивый
полковник в новеньком гвардейском мундире. Высокий кивер
с белым пером наверху шел к правильным чертам его тонкого
лица. Сбоку висела шпага, рядом полевая сумка. Самодоволь-
ное лицо полковника хранило фамильную гордость и вековое
презрение потомственного дворянина ко всему человечеству.
Вызывающая поза стройного полковника пугала Сашу, era
рыжеватая бородка вселяла ужас. Вглядевшись, Саша узнал,
кто это. Он видел его портрет в газетах, слышал о нем от бра-
та, читал о его поступке в газетах. Это князь Дадиан-Мин-
грельский, преследователь Чигорина. Именно он выпустил
сборник своих очень плохих шахматных партий и потребовал,
чтобы Чигорин их прокомментировал. Русский чемпион отка-
зался, тогда князь жестоко ему отомстил. Когда Чигорин при-
ехал на турнир в Монте-Карло, князь, бывший в этом турни-
ре судьей, потребовал, чтобы Чигорина не пускали в турнир*
Долго потом другими методами князь мстил непослушному.
Теперь этот ужасный человек стоял на пути Саши. Какая
страшная рыжая борода! Саша съежился, чтобы не видеть
колючих волос, не слышать резкого голоса князя.
48
— Это что такое делается! Не позволю!— кричал князь.—
Не пущу!
Приспешники бросились выполнять волю князя.
— Иди, иди, мальчик,— торопили они Сашу.— Не волнуй
князя.— Те, кто только что восхищался Сашей, славил его по-
беду, разом отвернулись от нового чемпиона.
И вот Саша один в большой, пустой комнате. Все ушли от
него. Ему жутко и очень скучно; он брошен, некому пожало-
ваться, не с кем поговорить. Огромная тяжесть давит серд-
це — тяжесть вероломства и предательства людей. Помощи
ждать неоткуда, никто его не спасет, не защитит. А откуда-то
из темного дверного проема мерещится что-то жуткое...
— Князь, бабушка, князь!—кричит дрожащий Саша.
— Что ты, Тишенька, родной мой, какой князь?—слышит
перепуганный мальчик голос бабушки. Может быть, за мол-
чаливое занятие шахматами Алехина в семье иногда называ-
ли Тиша. Саша открыл глаза. Из окон прямо в лицо ударял
яркий солнечный свет. Саша протер глаза рукой, огляделся.
Где он? Нет ни пустой комнаты, ни страшного князя. Он дома,
в своей кроватке. Какой ужасный сон ему приснился! Ба-
бушка теплой, ласковой рукой гладит его голову.
Привычным движением Саша полез рукой под подушку,
куда прятал по обыкновению перед сном свои видавшие
виды, поломанные шахматные фигурки и складную деревян-
ную доску. Саша должен вечером вовремя идти спать, но как
уснешь, если в партии по переписке противник прислал не-
ожиданный, сильный ход. Поневоле посмотришь полчасика
позицию в кровати при свете лампадки.
Саша не нашел под подушкой знакомого ящичка.
— Бабушка, а где мои?..— начал было Саша, но тотчас за-
мер в удивлении. На краю кровати блестела на солнце новень-
кая шахматная доска. Саша быстро вылез из-под одеяла и
схватил подарок. Доска была необычной. В каждой клеточке
имелось отверстие, куда вставлялись фигурки, в основании
каждой из них имелся металлический стерженек.
— С днем рождения, мой милый,— поцеловала бабушка
Сашу в лоб, и Саша вспомнил: сегодня первое октября, ему
исполнилось ровно двенадцать лет. Именинник благодарно
расцеловал морщинистое лицо бабушки, затем осторожно вы-
сыпал фигурки на одеяло и расставил их на доске в перво-
начальное положение. Ему пришла в голову мысль разобрать
партию с Лаксером, только что виденную во сне. Случайно
нажав кнопочки сбоку доски, Саша увидал, что ни одна из
тридцати двух фигурок не вынимается. Его охватила радость:
49
какие замечательные шахматы он имеет! Можно запирать их
в любой позиции и через день, через неделю вновь начинать
анализировать с этого положения. Какие шахматы! Ни у кого
таких нет!
Широко раскрытыми голубыми глазами смотрел Саша то
ла шахматы, то па бабушку. А та не спускала глаз со своего
любимца, довольная, что так угодила внуку в день рождения.
Добрая старая женщина радостно улыбалась и гладила русую
головку молчаливого, ласкового внука...
— Пока этот сон пророческий лишь в одном отношении,—
печально сказал Алехин Волянскому.— Князья и сейчас мне
не позволяют добраться до шахматной короны. Чудной сон!..
Мечты детства... Какое замечательное это время — детство,
юность. А чудак я был тогда! Помнишь, Валя, день рождения
Варвары?
Через людную Смоленскую площадь с трудом пробирается
трамвай, его звонки едва перекрывают крики торговок и го-
вор покупателей. А рядом тихий Плотников переулок, низкий
дом, уютный садик с большим старым дубом. Сегодня в доме
Алехиных веселье: празднуется день рождения дочери Варва-
ры. Молодежь веселится, танцует под звуки фортепьяно.
Юный Волянский только что прочел стихи, посвященные
прелестной юбилярше. Потом весь вечер танцевал с ней. Свер-
стникам давно известно: они влюблены друг в друга. Разгоря-
ченная танцами Варвара выбегает в садик, за ней Волянский.
И мгновенно оба умолкают,— под огромным дубом на скамей-
ке Саша разбирает шахматную партию. На улице уже темно,
но нужен ли свет неистовому Саше, чтобы рассмотреть шах-
матные фигурки! Он ведь привык все партии разбирать в уме.
...Через несколько лет в училище правоведения в Петербур-
ге золотая молодежь увлекается больше светскими развлече-
ниями, чем науками. В этом училище богатых заведена не-
гласная традиция: каждый студент «обязан» иметь собствен-
ный выезд лошадей и содержать хористку оперетты. Саша
редко участвует в пиршествах коллег, он тратит свободное
время и деньги, высылаемые бабушкой, на шахматные книги
и на партии по переписке. И все-таки внук купчихи Прохо-
ровой, стройный блондин с близорукими голубыми глазами,
привлекает внимание охотниц до легкого успеха.
Одна из них — черноволосая предприимчивая Ника —це-
ной усилий добилась того, что Алехин назначил ей свидание
у служебного выхода из театра. Волянский одолжил другу на
вечер свой выезд. Но тщетно ждала взбешенная Ника поклон-
ника, выдерживая хитрые взгляды насмешниц-подруг. Пока
50
пара гнедых коней ожидала седока у дома, где жил Алехин,
сам Александр забыл про весь мир, сидя за шахматной дос-
кой и забравшись в увлекательные дебри защиты двух коней...
— Да, хорошее было время!— воскликнул Волянский, по-
вернув выключатель и осветив купе мягким электрическим
светом.— И как-то сразу в один миг разлетелся наш уют, на-
летевшая жизненная буря разбросала нас самих, как опав-
шие осенние листья.
...Петербург четырнадцатого года. Всеобщее торжество
русских шахматистов — двадцатидвухлетний Александр Але-
хин стал гроссмейстером, заняв третье место в сильнейшем
международном турнире. Но недолгим было это торжество:
через несколько месяцев гремят первые залпы войны. Добро-
вольцами идут на фронт Александр и Волянский. Георгиев-
ский крест получил Алехин за спасение из-под огпя раненого
офицера, но приколоть орден пришлось только на больнич-
ной койке — сам герой тяжело контужен. И вот Алехин в гос-
питале в Тарнополе, его посещает Волянский. Исхудавший,
почерневший Саша страдает от контузии и, может быть, еще
больше от того, что не с кем сыграть в шахматы. Тут же у
кровати организуется партия с Фельдом, довольно приличным
шахматистом, случайно оказавшимся в госпитале. Алехин иг-
рает вслепую эту партию и выигрывает с помощью блестящей
жертвы ферзя. Вскоре эта комбинация обходит все шахматные
журналы мира...
— А дальше? Дальше ты уже не помнишь, Валя,— продол-
жал вспоминать Алехин.— Точнее, не можешь помнить, тебя
в то время в России не было. Самое тяжелое время только на-
чиналось. Бурлящий водоворот семнадцатого года. Перепуган-
ные дворяне, купцы бегут за границу. Куда? Единственный
выход через Одессу. Я тоже вместе со всеми. Паника в Одес-
ском порту, давка, крики остервеневших людей. Бегут из го-
рящего дома, спасают шкуру. И подумал я тогда на самом
краю русской земли: куда бежим, что ждет нас впереди? Ни-
чего, пустота. Хотя сзади горящий дом, но ведь это все-таки
дом! Твой дом, родные стены. Ты можешь погибнуть под горя-
щими обломками, но и на чужбине не безопасно. В общем...
я остался. Строго говоря, большевики не такие уже плохие
люди. Только мы для них чужие, а может быть, даже враги.
Впрочем, впоследствии я не чувствовал никакой вражды. Мне
стали поручать серьезные задания: я работал в Уголовном ро-
зыске, был переводчиком в Коминтерне. Но... разруха, голод,
думы о матче с Капабланкой... В общем... я здесь.
А помнишь карикатуры в гимназии,— напомнил Волян-
51
ский.— Алехин годится за убегающей шахматной короной, по-
том он же — король с заветным убором на голове.
— Думаю, что этот убор так и останется на моей голове
только в детских карикатурах. Я тебе говорил о новых усло-
виях Капабланки?
— Да, условия нелегкие!
— Вот именно — нелегкие! Честно говоря, я лично не ви-
жу для себя пока никаких возможностей собрать такую уйму
денег,— признался расстроенный Алехин.— И нет у меня ни-
каких надежд на матч, на шахматную корону. Нет, Валя, верь
мне — нет!
4
Порывистый леденящий ветер пронизывал одежду и, заби-
раясь под пальто, пиджак, белье, вызывал отвратительную
дрожь. Ноги утопали в сугробах, холодные хлопья снега попа-
дали в ботинки и, растаяв, стекали вниз щекочущими струй-
ками. Обледнелые концы брюк болтались на ходу и сквозь
тонкие носки хлестко ударяли по ногам. Больше всего беспо-
койств доставляла шляпа — при каждом порыве ветра Эмма-
нуил Ласкер испуганно хватался за нее руками. Что сказать,
неважная экипировка для покорителя ледяных пространств!
Правда, и остальные спутники одеты не лучше. Особенно
этот беспокойный биржевик: демисезонное пальтишко треп-
лется на его длинной, нелепой фигуре, легкие туфли скользят
на льду, на голове какой-то чулок: настоящий Пат! Зато ма-
ленький толстячок вполне может сойти за Паташона. Бодрит-
ся — пошел совсем без головного убора! «Я так привык»,—
говорит. Лишь один ведущий в порядке. Чему удивляться —
финн, свыкся с непогодой, шагает по льду так же спокойно,
как по паркету!
Иней оседал на усах, превратив их в сосульку. Вот уж ни-
когда не думал, что из-за усов придется претерпеть столько
неудобств! И с носом одни заботы — время от времени Ласкер
косил на него глазом. Сперва он видел что-то красное, затем
это пятно приобрело сине-фиолетовый оттенок. В испуге за-
бывал он тогда про шляпу и обеими руками принимался
неистово растирать уязвимое место. Отморозишь, хорош по-
явишься в Гамбурге! Экс-чемпион мира, доктор философии —
без носа!
«И зачем тебе эти муки?! Те хоть вынуждены — жизнь за-
ставила. Биржевик спешит на свадьбу сына — тут отклады-
52
вать нельзя; толстяк имеет важное поручение фирмы. А ты
куда тащишься на старости лет?! Пятьдесят шесть уже, а бе-
жишь на турнир, как мальчишка. Не наигрался. Ну, опозда-
ешь, не попадешь в Нью-Йорк, ну и что? Одним турниром
меньше, мало ты их сыграл!»
Поругивая сам себя в этой тяжелой ситуации, Ласкер ав-
томатически продолжал шагать, стараясь попадать ногой в га-
лошах в отпечатки, оставленные на снегу впереди идущими.
Просто ли поспеть за этим длинным?!
«Сам виноват — попал в такое положение,— продолжал на
ходу ругать себя Ласкер.— В Россию поехал, правильно —
давно хотел посмотреть, что там делается при новой власти.
Москва, Ленинград — все это хорошо, но зачем Хельсинки?
Ведь тебе нужно в Нью-Йорк ехать, турнир на носу. Разве тут
до лекций? Нет тебе, поехал. Марта не зря предупреждала:
не стоит ехать, ей чутье подсказывало. Вернешься из Нью-
Йорка, тогда, пожалуйста! Но ведь ты настойчив, недаром она
говорит, что нелегкий ты человек. Всегда поставишь на своем!
Взял бумажку, все рассчитал — профессор математики! Сколь-
ко ехать из Ленинграда до Хельсинки, сколько плыть из
Финляндии до Гамбурга. Все получалось — успевал. А тут
бац — мороз! Лед сковал пароход, и стоит он среди льдов, как
слабая женщина, затертая в толпе великанов».
Вспомнив о покинутом пароходе, Ласкер на ходу огля-
нулся.
Красивое белое сооружение, призванное перевозить людей
по морским просторам, теперь казалось жалким, затерянным
в бесконечной снежной глади. Издалека люди, оставшиеся па
борту, выглядели маленькими черными букашками. Им там
все-таки тепло, в каютах уютно. А здесь... «Может, стоило
остаться,— начал сомневаться Ласкер.— Но тогда наверняка
опоздал бы и не попал в Нью-Йорк. «Кливленд» уходит
двадцать восьмого, а когда еще выручат эту жалкую посуди-
ну изо льдов?»
Дурацкое положение: кругом лед, снег; ни туда ни сюдд_
Капитан только руками разводил: «Ничего не могу поделать.
Знаю, что нужно плыть в Нью-Йорк, знаю, что деловое свида-
ние. Ждите ледокола, когда придет, не знаю. Ничего не могу
поделать». Утром биржевик высказал идею: идти к берегу
пешком по льду, багаж доставят в Гамбург позже. Капитан
протестовал — не могу взять на себя ответственность. При-
несли карту, стали изучать. Семь километров до железнодо-
рожной станции. Спорили, биржевик горячился: дойдем, лед
достаточно прочен, пароход не может пробить. Под конец ка-
53
питан согласился, дал в проводники матроса. Как полярную
экспедицию, провожали пассажиры трех смельчаков. Забавная
тройка: два низеньких, толстых, один длинный, как жердь!
С парохода дорога казалась легкой —виден был даже бе-
рег, на самом деле идти было непросто. Снег, ветер. Бодро на-
чав путь, тройка с каждой минутой все медленнее тащилась
за проводником. Ласкер по давно укоренившейся привычке
философски относился к невзгодам. «В жизни все надо испы-
тать,— уговаривал он сам себя.— Когда еще придется пере-
жить такое! Зато попаду вовремя в! Гамбург, поеду в Нью-
Йорк. Какой турнир организовали американцы, блестящий
состав! Раскошелились, двадцать лет ничего подобного не бы-
ло в Америке. А все-таки зачем я туда еду? Не сидится на
месте! За славой. Поздно уже думать о честолюбии, о побе-
дах! Все позади. Да разве дело в славе, разве победы нужны?
Знали бы .эти брюзжащие газетные писаки, как хочется по-
жить в атмосфере большого шахматного сражения, испытать
еще раз азарт битвы! Видно, до последней минуты, Эммануил,
из тебя не выветрится боец. Говорил Марте: «Умру, как бале-
рина,— на сцене».
Ему вспомнился давний разговор с женой. Когда Ласкеру
исполнилось пятьдесят лет, Марта удивила его неожиданным
предложением:
— А что, если тебе совсем бросить шахматы, Эммануил?
— Как тебя понимать?
— Очень просто. Объявишь всему миру, что прекращаешь
играть в турнирах, матчах, откажешься от титула чемпиона
мира. Займешься философией, математикой.
— Это ты серьезно?—уставился на жену Ласкер.
— Вполне!
Предложение озадачило Ласкера, но показалось ему дале-
ко не таким нелепым. Задумчиво глядел он куда-то мимо Мар-
ты, попыхивая сигарой и отбивая пальцами такт на подлокот-
нике кресла.
— Завтра ты извещаешь мир о том, что слагаешь с себя
шахматную корону,—увлекаясь, говорила Марта.— Всеобщее
удивление, затем восхищение. Какое величие, самопожертво-
вание! Эммануил Ласкер совершил поступок, выходящий за
рамки обычных человеческих понятий.
— А нужно ли удивлять этот мир? Стоит ли он того?—
спросил Ласкер.— Доставлять радость врагам, пищу для кри-
вотолков друзьям!
— Как это было бы красиво!— продолжала свое Марта.—
Самые умные актрисы и балерины уходят со сцены во всем
54
блеске славы, в расцвете таланта. И оставляют по себе одни
наилучшие воспоминания. Это мудро и величественно.
— Мудро?— переспросил Ласкер.— Вот в этом-то я как
раз и не уверен.
•— Зачем тебе портить здоровье, нервы,— уговаривала
Эммануила Марта.—Двадцать четыре года уже сидишь на
шахматном троне. Сколько еще можно? Рано или поздно все
равно придется уступать дорогу молодому. Вот и уйди добро-
вольно. Такой благородный поступок будет записан в истории
шахмат как поступок мудреца, глубокого знатока и цените-
ля жизни.
— Значит, ты предлагаешь прекратить всякие переговоры
о матче с Капабланкой, отказаться от турниров, сеансов? Жи-
вого зарыть себя в могилу, полного сил, желания бороться,
жить?
— Разве мало у тебя других интересов!—возбужденно до-
казывала жена.— Пиши философские трактаты, исследуй ма-
тематические формулы. Допиши, наконец, пьесу. Найдутся за-
нятия для Эммануила Ласкера! Зато я хоть буду спокойна: не
будет этих дрязг, оскорблений, писем с грязными намеками.
Ты думаешь, я не вижу, как бесит тебя каждое письмо из
Нью-Йорка, не знаю, сколько нервов стоит тебе каждый от-
вет Капабланке и его сторонникам! Нет, продолжать дальше
не стоит... Слишком тяжела стала для тебя шахматная корона!
Несколько дней предложение Марты было предметом об-
суждения у супругов. Рассматривалась одна возможность
«выхода из игры», другая. Порой чемпион мира склонялся
к предложениям жены, именно в эти минуты он послал в пе-
чать письмо с отказом от шахматного трона в пользу Капа-
бланки. Решительное возражение шахматного мира против
добровольной отставки короля побудило Ласкера изменить
свое решение. Да и внутренние его убеждения изменились.
— Я еще раз обдумал твое предложение, Марта,— обра-
тился к жене Эммануил, выйдя как-то вечером из своего ка-
бинета в берлинской квартире.— И знаешь, к какому выводу
пришел? Нужно продолжать играть. Я не могу расстаться
с шахматами.
— В конце концов, это твое дело, дорогой,— улыбнулась
Марта.— Только ты волен решать такие вопросы.
— Пойми, Марта,— обнял Эммануил сидящую в кресле
жену.—Я рожден с шахматами и должен умереть с ними.
Представь себе, я бросил играть. Совсем, решительно, раз
н навсегда. Ни турниров, ни сеансов, ничего! Будто вообще
никогда в жизни я и не знал эту игру. Занимаюсь только ма-
55
тематикой, науками, пьесой. И все равно через год, пять, де-
сять лет где-то глубоко внутри начнет беспокойно шевелиться
шахматный «червячок». «Сыграй,— станет твердить он,— сыг-
рай! Как ты можешь не играть? Это же шахматы. Ты забыл,
что в них ты был чемпионом!» Разве я смогу без шахмат,
Марта? Нет, никогда! Все мы, шахматисты, с детства отравле-
ны их ядом и должны носить в себе этот яд до последних
дней жизни. Разве это плохая отрава?
Через пять лет я не выдержу, захочу хоть один разок еще
сыграть в турнире,— с горячностью продолжал Ласкер, отря-
хивая пепел сигары.— Сяду за доску и... все начнут меня
обыгрывать. Отстал, не тренировался. Как возмутится во мне
боец от таких поражений! Зачем же столько лет не играл,
забыл теорию! И я опять примусь за шахматы, вернусь к то-
му, что так неосторожно и неразумно бросил. Нет,— со вздо-
хом закончил Ласкер.— Я не имею права бросать шахматы.
«Разве я был неправ?—продолжал рассуждать Ласкер,
убыстряя шаг, чтобы догнать ушедшего вперед биржевика.—«
Проиграл матч Капабланке, два года потом в руки не брал
шахмат. А что получилось? С каким азартом бросился играть
в прошлом году в Остраве-Моравской. А сейчас? Как маль-
чишка, бегу по льду, лишь бы не опоздать к поезду, не упу-
стить возможности сыграть в нью-йоркском турнире». Впро-
чем, была еще одна причина, заставлявшая Ласкера спешить
к гамбургскому пароходу. Организаторы прислали из-за океа-
на обидное, прямо-таки оскорбительное письмо. «Приглашаем
в турнир. Срок согласия — 24 часа. Уведомляем: на случай
вашего отказа, ваш заместитель Тарраш». Нечего сказать, до-
вольно решительный тон, прислугу в хороших домах так не
нанимают. Ничего, они еще узнают старика Ласкера!
Шедшие впереди внезапно остановились. Подойдя ближе,
из объяснений матроса на ломаном немецком языке Ласкер
понял, что близится берег, снегу будет больше и идти труднее.
Матрос опасался также трещин во льду, учил, как их распо-
знавать и обходить. Ласкер только теперь осознал опасность
положения: внизу под ними были десятки метров глубины,
страшная бездна. Он поглядел на биржевика: у того на лице
отпечатался ужас, и он с трудом заставлял передвигаться по
глубокому снегу свои длинные ноги.
Теперь группа медленнее двигалась к берегу, все заметно
устали. Однако близость цели придавала сил. Много раз обхо-
дили отважные путешественники опасные места, одпако их
тревога была необоснованной: настоящих трещин во льду, к их
счастью, не было. Вскоре все четверо с облегчением вступили
56
на твердый берег и еще через пятнадцать минут уже грелись
в теплом зале небольшой железнодорожной станции. Ласкер
дал телеграмму Марте: «Все в порядке, приезжаю в Гамбург
вовремя, на «Кливленд» успеваю. Только встречай не паро-
ходом из Хельсинки, а поездом».
Ласкер проснулся от пронзительного гудка. В первые мгно-
вения он не мог понять, где находится, но затем все вспом-
нил. Припомнилось ему путешествие по льду — какой ужас,
какому риску подвергался; вспомнил спешную поездку поез-
дом до Гамбурга, суматоху ночных проводов в освещенном
прожекторами порту. Целая группа гроссмейстеров собра-
лась на «Кливленде»: Алехин, Рети, Тартаковер, Мароци, Бо-
голюбов. Шахматный пароход. Жаль, что не поехала Марта.
Что поделаешь, у нее свои заботы. Ферма, весна — время ста-
новления новой жизни. Да и не любит она Нью-Йорк, плохо
переносит копоть и гарь засоренного воздуха его тесных
улиц.
Был уже поздний час —Ласкер отлично поспал после
путешествия по льду! Яркие лучи солнца врывались сквозь
круглый иллюминатор и отражались в небольшом зеркале
у водопроводной раковины. «Недурная каюта»,— решил Лас-
кер, осмотрев низкие, удобные кресла, столик, вделанный
в стену. Давно уже не плавал Ласкер на океанских паро-
ходах: в последний раз возвращался из Гаваны, после позор-
ного фиаско в матче с Капабланкой.
Официант принес только кофе — так распорядился Ласкер:
у него было чем позавтракать! При расставании в порту Мар-
та несколько раз повторяла:
— Будь осторожен, не доверяй пароходной кухне. Там, го-
ворят, ужасно кормят!
И долго рассказывала, где какие лежат запасы. Хватит на
всю дорогу, может быть, придется только обедать в ресторане.
С улыбкой раскрыл Ласкер небольшой чемодан, здесь были
бисквиты, варенье. Другой чемодан был заполнен картонными
сотами: в каждой ячейке лежало по одному яйцу. Математиче-
ский мозг быстро произвел подсчеты: яиц дюжины три, девять
дней путешествия. Получается по четыре яйца на день, много-
вато! А может быть, расчет идет и на Нью-Йорк?
Ласкер вынул из клеточки первое яйцо и тихо засмеялся.
На бело-кремовой скорлупе была написана дата, когда по
предположению заботливой жены это яйцо должно быть съеде-
но, и несколько слов: «29 февраля. Не забывай Марту!» — про-
чел Ласкер.
«Не забывай Марту!» Милая, дорогая Марта! Как благо-»
57
дарен я судьбе, что она послала мне тебя. Единственная
женщина в моей жизни, зато какая женщина!»
Воображение нарисовало Ласкеру картину далекого про-
шлого. Девятьсот второй год. Молодого профессора математи-
ки, чемпиона мира по шахматам восторженно принимают
в доме издателя «Берлинер Локальанцайгер» Людвига Метцге-
ра, По воскресеньям здесь собираются писатели, музыканты,
художники, артисты. Родители гордятся своей дочерью — бу-
дущей солисткой оперы.
Именно в такой вечер Ласкера знакомят с маленькой, ми-
лой женщиной с каким-то удивительно добрым лицом, мяг-
кими движениями, обласкивающим, чисто материнским
взглядом. Ни одна женщина до сих пор не поражала так Эм-
мануила. Мудрено ли, что весь вечер он был смущен и стесни-
телен.
Лишь при расставании робкий профессор набрался храб-
рости.
— Где я могу вас увидеть еще?— спросил он Марту.
— Приходите в любой понедельник к чаю,— спокойно при-
гласила она.— Мой муж будет очень рад встретиться с вами.
— Ах, вы замужем!—печально протянул Ласкер, и Марта
поспешила сказать, что муж ее очень болен, много лет лежит
недвижим, но тем не менее охотно принимает гостей. Эмиль
Кон стоически переносил тяжкие удары судьбы.
И начались регулярные визиты к чаю по понедельникам;
никакая сила в мире не могла бы заставить Ласкера пропус-
тить визит к Марте и ее больному мужу. Но вскоре стало
мало этих мимолетных встреч, Марта и Эммануил искали дру-
гой возможности побыть вместе.
...Ласкер вынул яйцо из другой клеточки. На этом было на-
писано: «Не кури слишком много». «Не кури много»,— сколь-
ко лет уже говорила она эти слова! Как она сумела сразу по-
нять его привычки, капризы, недостатки! Однажды они со-
брались на прогулку в зоопарк. Ласкер встретил Марту у
Бранденбургских ворот восторженным взглядом. Мило бол-
тая, они прошли десяток метров, как вдруг Эммануил остано-
вился.
— Я должен вернуться домой,—сказал он, глядя куда-то
в небо, поверх головы Марты.— Объясню все потом.
И почти побежал от любимой женщины. В недоумении
стояла Марта посреди парка, не зная, что подумать. Поступок
неучтивого профессора, даже при ее исключительной доброте,
разозлил Марту, и она решила не встречаться больше с ним.
Несколько дней спустя Эммануил как ни в чем не бывало
58
появился в доме Конов и принес с собой толстую тетрадь.
— Это ваша работа,— сказал он хозяйке, положив тетрадь
на стол. .
— Моя?— протянула Марта.— Что это значит?
— Да, да, она ваша и только ваша!— настаивал Ласкер.—
Когда мы встретились, я был так счастлив, что сразу в уме
решил математическую проблему, терзавшую меня несколько
лет. Решение явилось мне молниеносно, как при вспышке мол-
нии. Я должен был немедленно идти домой и записать его на
бумаге, чтобы не забыть. Я знаю, это было грубо с моей сто-
роны — убегать таким образом. Пожалуйста, не сердитесь!
Пожалуйста!
Бедняжка Кон угасал с каждым днем. Девять лет ждал
Ласкер свободы Марты. Редкие встречи, теплые письма, тре-
вожные телеграммы, как волновали они Ласкера во время его
путешествий от турнира к турниру! Марта была его добрым
гением, незаменимым советчиком, наставником. Какое бла-
женство испытывал он, когда наконец они обвенчались. Что
мог дать в качестве свадебного подарка новобрачной чемпион
мира? Ласкер решил задачу просто: разгромил в матче Янов-
ского с сухим счетом восемь — ноль!
«Какие новости от вашей жены»,— прочел Эммануил на но-
вом яйце. «Отдай в стирку белье!» — увидел он приказ на сле-
дующем. Блаженная улыбка застыла на устах довольного про-
фессора, когда он тихонько прикрывал крышку чемодана.
Ласкер закончил завтрак и, закурив сигару, отдыхал в
кресле, когда в дверь постучали. Он вспомнил: вчера пригла-
шал к себе Алехина. Ласкер не виделся с русским чемпионом
десять лет — с самого петербургского турнира. Когда тот при-
езжал в Берлин три года назад и играл матч с Тейхманом,
Ласкера не было в Германии.
Алехин возмужал, на лице его появились выражение ре-
шительности и отпечаток перенесенных страданий. Шахмати-
сты рассказывали Ласкеру в Москве, что пришлось перенести
русскому гроссмейстеру. Ужасы войны, контузию, голод. Но
и теперь Ласкера восхищала алехинская уверенность в себе,
какая-то стремительность и нервное беспокойство во всем его
облике.
*— Хотите кофе?— предложил Ласкер, жестом приглашая
гостя сесть в соседнее кресло. Тот отказался — только что
завтракал. Слегка прищурив близорукие глаза, Алехин с лю-
бопытством разглядывал бывшего чемпиона мира.
— Давно мы с вами не виделись,— произнес Ласкер после
короткого молчания.— Как ваши дела?
59
— Спасибо, хорошо,— ответил Алехин.— А как вы? Гово-
рят, вы хотите создать конкуренцию Нансену и Амундсену.
— А что,— тихо засмеялся Ласкер.— Другого выхода не
было — только по льду. Иначе играли бы без меня. Приехал
срок в срок.
— Только Ласкер мог найти путь к спасению в таком без-
надежном положении.
— Вам привет из России,— переменил тему разговора
Ласкер.— Прежде всего от сестры Варвары п брата
Алексея.
— Спасибо. Где вы их видели?
— В Москве. Алексей, кажется, работает в Харькове, а
Варвара в Москве снимается в кино. Наилучшие пожелания
от шахматистов. От Романовского, Левенфиша, Григорьева. От
многих других, всех я даже не запомнил.
— Спасибо. Ну и как там?
— Вы знаете, ничего. Жизнь в последние годы заметно
улучшилась. Ввели этот самый... как его там,— вспоминая,
потер пальцами лоб Ласкер.
— Нэп,— подсказал Алехин.— Новая экономическая поли-
тика.
— Да, да. В общем, жизнь стала значительно лучше. Я иг-
рал там много показательных партий, давал сеансы.
— И как играют?
— Ничего. Романовский, Левенфиш — отличные мастера.
Другие, Дуз-Хотимирский, например, или Ненароков, давно
уже известны.
— А Ильин-Женевский?— напомнил Алехин.
— Талантливый мастер. И замечательный человек! Изу-
мительный!
— Этот человек столько сделал для советских шахмат,—
сказал Алехин.— Великолепный организатор!
— Сейчас там есть другой организатор, вероятно посиль-
нее. Крыленко. Николай Крыленко. Вы знаете его? Встреча-
лись?
— Нет,— покачал головой Алехин.— Но я его, конечно,
знаю. Сподвижник Ленина, первый главковерх армии больше-
виков.
— Так вот, Крыленко у них сейчас председатель шахмат-
ного исполбюро. Огромные планы. В будущем году в Москве
состоится большой международный турнир. В России следят
за каждым вашим шагом, Александр. «Скажите, доктор Лас-
кер, какие шансы у Алехина стать чемпионом мира?» — без
такого вопроса не проходила ни одна моя лекция.
60
— А что же вы отвечали?—с улыбкой глядя в глаза Лас-
кера, спросил Алехин.
— Что отвечал?—помедлил экс-чемпион мира.— Говорил,
что талантливый шахматист, что... Впрочем, не буду вас хва-
лить, а то зазнаетесь.
— А вы не давали совета в лекции, как достать деньги па
матч с Капабланкой?
— Вы имеете в виду Россию?
— Нет, что вы! Там не до матчей по шахматам. Здесь,
у меценатов.
— А!—понял наконец шутку собеседника Ласкер.—Вы
нашли плохого советчика, Александр. Я сам никогда не умел
обращаться с такого рода людьми. Я где-то читал, что вы ез-
дили в Нью-Йорк, пробовали собрать деньги там.
— Ничего не вышло. Все, что мне удалось вытрясти из
них,— это деньги на большой турнир. Есть такой Гарри
Латц — владелец Аламак-отеля в Нью-Йорке. Тот дал па матч
две с половиной тысячи долларов. Но ведь их нужно пятна-
дцать! А больше никто не давал. В конце концов в Нью-Йорке
все стали бегать от меня, как от чумы. «Еще денег начнет
просить!»
В голосе Алехина было столько горечи, что Ласкер поспе-
шил переменить тему разговора.
— Скажите, Александр, вот я смотрел вашу партию с Тар-
рашем в Гастингсе,— обратился он к Алехину.— Мне не совсем
ясен смысл вашего маневра конем. А если бы Тарраш сыграл
таким образом?..
Два сильнейших гроссмейстера мира поставили на столик
раскладную шахматную доску и маленькие фигурки. Долго
смотрели они различные варианты, показывали друг другу
партии. Алехин жадно ловил каждое слово своего опытного
коллеги. Ласкер старался узнать, что было открыто нового
в теории шахмат за последние годы, во время которых он так
неосмотрительно бросил любимое искусство.
С нзтерпением ждал шахматный мир начала международ-
ного турнира в Нью-Йорке. Еще бы: встречались три кита
шахмат, три человека, признанных сильнейшими в мире,—
Хосе Капабланка, Эммануил Ласкер, Александр Алехин. Ге-
ниальный кубинец, все еще великий немец и стремительно
растущий русский. Три грозных турнирных бойца, три вы-
дающиеся шахматные индивидуальности. Десять лет назад
бились они в последний раз вместе в жаркой битве в Петер-
61
бурге, долгие годы любители ждали с тех пор новых схваток
прославленной тройки. Хорошо, что скупые на шахматы аме-
риканские меценаты раскошелились наконец и дали возмож-
ность миру увидеть редкостное шахматное сражение. Даже
равнодушные обычно к шахматам нью-йоркцы толпами устре-
мились в турнирное помещение, и организаторы очень жале-
ли, что не сняли зала побольше.
В Петербурге корифеи шахмат пришли к финишу в таком
порядке: Ласкер, Капабланка, Алехин. Как-то теперь закон-
чится их сражение? Было сделано все для того, чтобы сделать
предстоящую шахматную битву наиболее острой. Одиннадцать
участников играли между собой по две партпи — в этом слу-
чае подключался мотив реванша: проиграв одну партию, ак-
тивнее будешь стремиться к победе во второй. Было макси-
мально уменьшено количество отложенных партий — восемь
часов игры в день вполне достаточно, чтобы сыграть самую
затянувшуюся партию. Но и это еще не все. Чтобы исключить
элементы дебютной подготовки, домашнего анализа, судьи до
самого последнего момента не определяли, кто с кем сегодня
играет. Лишь перед самым началом игры бросался жребий,
определявший, какой тур будет сегодня разыгран.
Разные цели ставил перед собой каждый из великой шах-
матной тройки. Александр Алехин прямолинейно и стреми-
тельно мчался к главной цели своей жизни — матчу с Капа-
бланкой. В Лондоне его успех был значителен и давал все
основания вызвать на матч чемпиона. Но в игре русско-
го гроссмейстера именно в лондонском турнире прояви-
лись больше недостатки, и это лучше всего понимал сам
Алехин.
С присущим ему неистовством принялся Алехин за рабо-
ту по совершенствованию стиля своей игры. Сквозь пальцы
смотрел он на спортивные итоги своих выступлений в турни-
рах того времени. Главное — наладить игру, добиться гармо-
нии всех качеств и навыков, необходимых шахматисту. Боль-
ше года было отдано этой титанической работе, Алехин даже
обрадовался отказу Капабланки принять его очередной вызов.
К этому времени он еще не чувствовал себя внутренне го-
товым к ответственному единоборству.
И вот теперь настала пора, Алехин должен был убедить
мир в том, что именно он является наиболее достойным пре-
тендентом на шахматный престол, что у него все права носить
шахматную корону. Только отличной игрой мог русский грос-
смейстер заставить меценатов вынуть кошельки и дать деньги
на желанный матч с Капабланкой. Наконец, ему нужно было
S2
во что бы то ни стало вынудить самого Капабланку дать со-
гласие на встречу с Алехиным.
Не слишком ли многого нужно было добиваться? «Хочешь
на гору, а черт тянет за ногу»,— говорит русская пословица,
и в ее справедливости Алехин еще раз убедился в Нью-Йорке.
С большим подъемом провел он первые две партии, но уже
в третий день судьба уготовила ему жестокий удар. Именно
желание играть как можно лучше в партии с Ласкером при-
вело к тому, что Алехин, наоборот, маневрировал неудачно,
сам ослабил собственную позицию и понес справедливое воз-
мездие. Горькое поражение выбило из колеи честолюбивого
гроссмейстера, он стал делать ничью за ничьей и вскоре усту-
пил лидерство двум своим конкурентам из «большой тройки».
Нелегкая задача стояла и перед Капабланкой. Шахматный
король должен был в Нью-Йорке подтвердить свое превосход-
ство. Правда, он уже победил всех в Лондоне два года назад,
но ведь там не было Ласкера. Несгибаемый шахматный титан
вновь показал былую бодрость и силу, с блеском взяв первый
приз в Остраве-Моравской. Не пора ли кубинцу хоть один раз
стать в турнире выше поверженного чемпиона?
G обычной самоуверенностью начал состязание Капаблан-
ка. Правда, по утверждению некоторых газет, кубинец перед
самым началом турнира перенес грипп и играл первые партии
с температурой. Но не помешало же это ему сыграть в допол-
нительном блитц-турнире перед началом большого состязания
и вновь вызвать хвалебные залпы газет, возвестивших с ра-
достью еще об одной победе любимца.
В обстановке всеобщего поклонения Капабланка вдруг
в пятом туре проигрывает партию Рети. Причем как проигры-»
вает! Чешский гроссмейстер во всю силу своего редкого та-
ланта переиграл виртуоза шахматной техники именно в чис-
то технических маневрах. Поражение Капабланки явилось
чем-то вроде взрыва бомбы. Десять лет не знал Хосе Рауль,
что такое ноль в шахматной таблице, создавалось впечатле-
ние, что .он вообще забыл о возможности такого результата.
Правда, выдающаяся сила чемпиона все же сказалась, и он
ответил ча поражение двумя рядовыми победами. Однако, не-
смотря на усилия, к концу первой половины сражения он
отстал от Ласкера на полтора очка.
Теперь все зависело от финиша. Толпами шли американцы
на каждый тур. Догонит ли Хосе великого немца? Вспомина-
ли, что в Петербурге Капабланка первым закончил половину
дистанции, но стремительный Ласкер догнал и перегнал его
в последних партиях. Удастся ли сейчас сделать то же кубин-
63
цу? Роли переменились, но нельзя не учитывать, что лидирует
теперь пятидесятишестилетний, а догоняет его человек на два-
дцать лет моложе.
Изо дня в день наращивал темпы Капабланка. Вот уже во-
семь из десяти его противников были вынуждены написать
на бланке слово «сдаюсь», в том числе и сам Ласкер. Восемь
с половиной очков из десяти набрал на финише чемпион ми-
ра. Великолепный результат! Неужели и этого недостаточно
для первого места?!
Если Алехин чего-то добивался в Нью-Йорке, а Капаблан-
ка стремился что-то доказать, то Ласкер просто играл в шах-
маты. Он наслаждался напряженной обстановкой большого
турнира, часами разбирал с коллегами только что сыгранную
партию. В свободный день участвовал в экскурсиях. Разве не
стоило послушать в зоопарке потешную беседу с орангутан-
гом Сюзанной «турнирного комика» Тартаковера? Каких толь-
ко рассуждений не было в этой беседе с далеким предком. И о
бренности всего живущего, и об оскудении рода, и о счастли-
вых днях на заре жизни, когда не знали, что такое цейтнот
и цугцванг.
Может быть, именно вследствие такого легкого подхода
к игре, без серьезных обязательств перед самим собой и шах-
матным миром, дела старейшего участника в турнире склады-
вались как нельзя лучше. Пять выигрышей, пять ничьих
в первой половине — такой итог сделал Ласкера лидером со-
стязания. Когда неистовый Капабланка развил на финише
бешеный темп, Ласкер не уступил ему ни на йоту. Восемь с
половиной из десяти набрал чемпион мира, ровно столько же
очков было записано и в турнирной графе Ласкера. Догнать
лидера чемпиону мира так и не удалось: старейший участник
турнира оказался и сильнейшим. Как и в Петербурге десять
лет назад, великие мира расположились в том же порядке:
Ласкер, Капабланка, Алехин.
В глубокой задумчивости сидел Алехин в кресле фойе Ала-
мак-отеля. Тяжелые мысли угнетали русского гроссмейстера.
Закончился еще один турнир, крахом завершилась еще одна
попытка решить задачу, на которую потрачено столько сил
и здоровья в последние годы. Ничего не удалось, разбились
мечты, провалились все расчеты. Опять, как в Петербурге, он
всего лишь третий. Впереди Ласкер и Капабланка, будто и не
было этих десяти лет надежд, мучений, тяжкого труда.
А сколько было планов перед началом турнира, и все они
64
были связапы с одпгш условием, н очень важным, а именно
с успехом. «Пусть даже возьму не первое место,— рассуждал
тогда Алехин.— Пусть второе. В этом случае любой вариант
резко повышает мои шансы на матч с Капабланкой. Предполо-
жим, первым будем Капабланка, третьим Ласкер. Что ж, дело
ясно: Алехин второй — он ближайший конкурент, и матч
с чемпионом мира необходим. Наоборот, если Ласкер победит,
а кубинец будет третьим, тоже неплохо: с Капабланкой дол-
жен играть или Ласкер, или Алехин. Вопрос в том, кто скорее
найдет денег на матч».
На самом деле получился самый худший из возможных
вариантов. Жизнь опровергла все надежды русского гроссмей-
стера. Он всего только третий. «Капабланка и Ласкер — это
экстра-класс» — прочел он недавно в одной из нью-йоркских
газет. А он всего-навсего рядовой гроссмейстер, каких много.
Простись с мечтами о шахматной короне, начинай все снова,
опять борись, опять надейся. Разве подступишься теперь к Ка-
пабланке! Теперь новая проблема у шахматного мира: Капа-
бланка — Ласкер? А ты в стороне, все, за что боролся, чего
достиг, полетело к черту!
В этот момент Алехин увидел Ласкера. Шахматный герой
последних дней прощался с репортером, в то время как фото-
граф беспрерывно щелкал затвором аппарата, ловя наиболее
выгодные кадры. Кое-как отделавшись от настойчивых газет-
чиков, Ласкер медленно пошел по фойе и, завидев Алехина,
направился к нему.
— Нет более энергичных и назойливых людей, чем аме-
риканские репортеры,— с усмешкой покачав головой, произнес
Ласкер.— Все их интересует: какой приз, есть ли у вас жена,
братья, как вам нравится Нью-Йорк?
— И как вам нравится Нью-Йорк?—улыбнулся Алехин.
— Я предпочитаю Берлин,— ответил Лаксер.
— А насчет матча с Капабланкой спрашивали?—допыты-
вался Алехин.
— Спрашивали...
— И что вы ответили?
Ласкер внимательно посмотрел в лицо собеседника. В этом
вопросе было столько напряжения, ожидания, тревоги!
Ласкер знал честолюбие Алехина, знал о его долгих и тщет-
ных попытках вызвать на матч обладателя шахматной коро-
ны. Что мог ответить Ласкер? В последние дни он много ду-
мал о своих шахматных планах. Наиболее активные из сто-
ронников немецкого чемпиона уже вовсю трубили в газетах
о необходимости матч-реванша Ласкера с Капабланкой, а у
3 Заказ 40
65
самого ветерана шахмат не было пи малейшего желания на-
чинать все заново. Опять вести переговоры, требовать, угро-
жать; публично настаивать на своих правах, громогласно
кричать о каждой попытке противника уклониться от сраже-
ния. Нет, он уже достаточно испытал это! Хватит! Смешно
мечтать возвратиться на шахматный трон, когда тебе уже под
шестьдесят!
— Я им сказал, Александр,—- вздохнул Ласкер,—что пэ
сделаю ни одного шага для организации повторного матча
с Капабланкой.
Ласкер заметил трудно уловимый блеск радости в глазах
Алехина. Еще бы, самый опасный конкурент сам устраняет
себя с дороги. Легко понять, с каким напряженным внима-
нием слушал Алехин следующие слова шахматного гения:
— Признаюсь откровенно: я охотно сражусь еще раз с Ка-
пабланкой, но только при одном условии: если шахматный
мир захочет и организует эту новую встречу. Без меня, без
малейшего моего участия. Но кто этим будет заниматься? Ко-
му сейчас важно, будет ли находиться шахматная корона в Га-
ване или в Берлине?
— Но у вас так много сторонников здесь, в Нью-Йорке.
Вы двадцать семь лет были чемпионом мира. Одного этого до-
статочно, чтобы развязать самые туго завязанные кошельки,
открыть самые запрятанные сейфы.
— О, дорогой мой! В этом мире привыкли давать деньги
только ради денег. Шахматы — плохой бизнес. Бокс —другое
дело, там за каждый доллар менажер получает десять. Нам,
шахматистам, остаются лишь меценаты, богатые покровители.
Но это трудный народ, они требуют в обмен на золото подо-
бострастия, лести, угодничества. Я, к сожалению, никогда не
мог с ними договариваться.
— Я тоже. Может, в этом и заключается наша с вами беда.
— Помните одну из легенд о Стейнице,— сказал Ласкер.—
Однажды он играл в шахматы с банкиром. «Как вы смеете со
мной разговаривать таким тоном,— вскипел банкир, когда
Стейниц назвал его ход глупым.— Я банкир!» — «В шахматах
я банкир»,— ответил Стейниц.
Алехин знал эту историю, но молча выслушал рассказ.
— Мудрено ли, что при таком характере Стейниц остал-
ся под старость нищим. Я помню его в последние годы. Страш-
ная картина, Александр: рыжие нестриженые волосы торчат
клочьями по сторонам, блеск начинающегося безумья в гла-
зах. И это гениальнейший из шахматистов! Я не хочу идти
его печальной дорогой. Каждый раз, когда я веду переговоры
66
с богатыми меценатами о моем участии в турнире, я пред-
ставляю себе Стейница последних дней. Пусть они клянут
меня за несговорчивость, я твердо убежден — мои действия
утверждают авторитет шахмат, поднимают значение шахмат-
ного художника в этом мире наживы и нечистых доходов.
— Да, но что же делать?— развел руками Алехин.— Хоро-
шо, вы отказались от усилий, трудных для вашего возраста.
Но что делать нам, молодым? Три года я обиваю пороги бан-
киров, финансовых тузов, стараюсь, как умею, склонить на
свою сторону золотого тельца. Увы, пока безуспешно!
Ласкер подумал немного, затем сказал:
— В наши дни главное — реклама. Бить в глаза людей на-
зойливо, без стеснения. Если вам другие не делают рекламы,
делайте ее сами.
— Но как?— загорелся Алехин.
— Вы блестящий мастер комбинаций. Соберите все ваши
партии, прокомментируйте их, да поярче, не стесняйтесь, не
жалейте красок на самого себя. Нужно, чтобы сквозь строки
в глаза читателя бросалась ваша гениальность, чтобы, прочи-
тав эту книгу, любой убедился: сильнее вас никого нет на све-
те. Издайте такую книгу, пусть она кричит: «Алехин — ге-*
ний!»
Ласкер тихонько засмеялся.
— Нет, я не шучу,— еще раз повторил он, заметив вопро-
сительный взгляд Алехина.— Это очень полезно сделать. По-
пробуйте еще один способ. Вы прекрасно даете сеансы всле-
пую. Это трудно, я знаю. Но это очень эффектно, сильно дей-
ствует на людей, мало разбирающихся в шахматах, зато по-
нимающих толк в деньгах.
— Спасибо за полезные советы. Мне нужно спешить, док-
тор, мпе тридцать два года. Вы в моем возрасте уже шесть
лет были чемпионом мира.
— Ничего, время еще есть. Я верю в вас, в ваш талапт,
Александр. Если вы не обидитесь, я хотел бы дать вам ма-
ленький совет. В вас много энергии, темперамента, вы стреми-
тельны в атаке, неистощимы в выдумке комбинаций. Но хо-
телось бы, чтобы в вашей игре было больше цельности, тех-
нического совершенства. Вы блестящи в острых позициях, хо-
телось бы такого же мастерства в позициях бесцветных, без-
жизненных на вид. Шахматы — это не только блеск граней
бриллианта, это и надоедливый, кропотливый труд шлифо-
вальщика тусклого алмаза. Подумайте над этим.
Неподвижно устремив взор в лицо собеседника, вниматель-
но и молча слушал Алехин Ласкера. Как мог он не ловить
3*	67
каждое его слово, не схватывать каждую мысль, идею. Ведь
перед ним сидел воплощенный опыт турниров и матчей по-
следнего полувека, человек столь же великий и мудрый, как
сами шахматы.
5
Нью-йоркский турнир, с одной стороны, внес ясность в воп-
рос о претендентах на шахматный престол, а с другой, окон-
чательно его запутал. Отпал Акиба Рубинштейн, мифом ока-
зались претензии на шахматную корону Фрэнка Маршалла,
зато появилась грозная фигура, уже знавшая ранее сладость
шахматной власти,— недавно свергнутый король Эммануил
Ласкер. Два первых приза в крупнейших турнирах, разве но
показывали они возродившуюся силу бывшего гиганта? Пер-
вый приз в таком турнире, как нью-йоркский, сам по себе да-
вал право вызвать на матч чемпиона мира. А прошлые заслу-
ги Ласкера! Двадцать семь лет просидел он на шахматном
троне, такого факта со счетов не скинешь!
Зашумел, заволновался шахматный мир, заспорили между
собой знатоки после турнира в Нью-Йорке. «Дайте возмож-
ность Ласкеру сыграть матч-реванш,— требовали одни.— Мы
не считаем убедительной победу над ним Капабланки в Га-
ване. Кто может выдержать утомительное сражение в такой
жаре? Пусть они сыграют еще раз, но уже в более подходя-
щих для Ласкера условиях». «Как вы не поймете: поздно
уже Ласкеру рваться к шахматной короне,— возражали дру-
гие.— Ему пятьдесят шесть уже, пусть лучше уступит дорогу
молодому».
Сам Ласкер не проявлял особого интереса к возможности
вернуть шахматную корону, но и не отказывался полностью
от этой перспективы. «Я сыграл бы еще раз с Капабланкой,—
повторил он в газетном интервью слова, сказанные им Але-
хину,— но только при условии, если сам шахматный мир за-
хочет этого состязания и сам же такой матч организует. Мне
не важен шахматный титул,— добавлял ветеран,— мне инте-
ресно еще раз сразиться против своеобразных шахматных
идей кубинца».
Ласкер не проявлял после Нью-Йорка особой шахматной
активности. Торжественно встреченный в Берлине по возвра-
щении из-за океана, он больше года не играл в турнирах, из-
редка лишь выступая с лекциями и сеансами. Однако конец
двадцать пятого года принес еще одну сенсацию, на сей раз
68
из Москвы. Ласкер вновь опередил кубинца в большом между-
народном турнире. Правда, экс-чемпион мира не был пер-
вым— он занял лишь второе место, зато его исторический
противник был третьим.
«Как же можно считать Капабланку чемпионом мира,—
выше подняли голову сторонники немецкого чемпиона.— Три
раза играли они вместе в турнирах, и все три раза Ласкер ста-
новился выше Хосе Рауля: в Петербурге, в Нью-Йорке и в
Москве. Нет, матч, только повторный матч двух гигантов вы-
явит истинного чемпиона мира».
Эти громкие призывы заглушали голоса тех, кто ратовал
за Алехина. Шансов на матч с Капабланкой у русского гросс-
мейстера становилось все меньше и меньше, и, возможно, они
совсем сошли бы на нет, если бы не сверхчеловеческая энер-
гия самого Алехина. Он понимал: наступил решающий момент
в жизни. Если осуществится матч-реванш чемпиона мира с
Ласкером, ему придется ждать своей очереди еще не меньше
четырех лет. А может случиться и так, что заветное состяза-
ние вообще никогда не состоится.
Алехин проявляет в этот период поразительную актив-
ность. Раскрыли любители шахмат во всех уголках мира его
новую книгу «Мои лучшие партии» и с первых же строк за-
мерли очарованные. Каких только чудес не было в этом сбор-
нике, такие чудеса смог извлечь из глубин шахмат только
Алехин. Пять ферзей в одной партии, комбинация, рассчитан-
ная на двадцать ходов вперед, блестящие жертвы ферзей, ла-
дей. Как комбинирует этот русский — никто в мире не может
так жонглировать шахматными фигурами!
А в это время телеграф принес еще одну ошеломляющую
весть. В воскресенье первого февраля двадцать пятого года
в зале «Пти паризьен» Алехин установил новый мировой ре-
корд игры вслепую. Двадцать восемь партий сыграл он, по
глядя на доску, почти столько же, сколько в своем детском
сне. Только теперь он сидел в глубоком кресле у окна, сзади
него полукругом разместились враги. Тринадцать часов длил-
ся бой невидящего с невидимыми. Дважды приносили Алехи-
ну горячие блюда на обед и на ужин, но он даже не притро-
нулся к еде. Несколько чашек кофе и двадцать девять сига-
рет.
Около полуночи кончилось это невиданное сражение, но
Алехин после конца его, по выражению одного корреспонден-
та, был «свеж, как роза».
«Какой великолепный шахматист,— все чаще повторял ря-
довой любитель, узнав о новом триумфе русского чемпиона.—
69
Шахматист, неистощимый на выдумку, с широчайшей фанта-
зией. Почему же он не играет матч на первенство мира?»
«У него нет достаточных для этого турнирных успехов, как,
например, у Ласкера»,— возражали знатоки, и Алехин поста-
рался ликвидировать эти возражения. В трех турнирах сыграл
он в двадцать пятом году — в Париже, Берне, Баден-Бадене —
и трижды с блеском выходил на первое место.
И тогда шахматный мир принялся все громче говорить о
заслугах русского. «Капабланка выиграл в Лондоне, так как-
ой — чемпион мира,— писал Тартаковер.— Ласкер в Нью-
Йорке — как будто он чемпион мира; Алехин в Баден-Бадене
играл, как настоящий чемпион мира».
«Чемпион Европы» — такой титул стал появляться в газе-
тах рядом с именем Алехина; «чемпион 1925 года» — дал ему
новое звание неистощимый на выдумку Тартаковер и доба-
вил: «Все в Алехине в напряженном состоянии, все кипит
неудержимым стремлением вырывать из шахматных ходов
скрытую в них тайну. Алехин электризует шахматы».
Шахматный мир замер в ожиданье. Есть два конкурента
у Капабланки: Алехин и Ласкер, но кто из двух будет пер-
вым играть матч с чемпионом? Оба примерно равны и по
шахматной силе и по правам претендовать на шахматный
трон. Вопрос в том, кто первым сумеет растеребить сильных
мира сего и выколотить из них эти проклятые пятнадцать ты-
сяч долларов! Тот, кто решит эту задачу первым, может стать
новым обладателем шахматной короны, кто опоздает, пусть
пеняет на себя! Алехин мог лишиться всяких надежд когда-
нибудь в жизни надеть венец высшей шахматной славы, Лас-
кер — еще раз побывать на заманчивом троне.
Весной двадцать шестого года Ласкер едет на гастроли
в Соединенные Штаты Америки. Официальная цель визита —
сеансы и лекции, но разве может поверить шахматный мир,
что шахматист номер два не попытается найти там средства
для битвы за мировое первенство? Алехин нервничает: в лю-
бой момент из-за океана может прийти сообщение о наличии
нужных финансовых фондов для матч-реванша Капабланка —
Ласкер, и тогда прощай мечты! Ждать больше нельзя, и рус-
ский чемпион тоже устремляется за океан, только в Америку
Южную. Вновь неимоверное напряжение сил, вновь самые
удивительные рекламные выступления для доказательства сво-
ей исключительности, и вот в сентябре мир облетают ошелом-
ляющие телеграфные строки: «В Буэнос-Айресе Алехину уда-
лось обеспечить финансовую сторону матча с Капабланкой».
Рядом сообщение из Берлина: «После продолжительных гаст-
70
ролей в Америке Эм. Ласкер возвратился в Германию». Нп
слова об итогах его финансовых переговоров в Нью-Йорке.
Может быть, действительно Ласкер не хотел становиться
на пути молодого претендента?
Казалось, все в порядке, и Алехин может, наконец, успо-
коиться п сесть за конкретную подготовку к матчу. Но как
можно быть спокойным и уверенным в этом мире? Ответ Ка-
пабланки вновь вызвал тревогу.
«Я считаю себя обязанным играть в первую очередь матч
с Нимцовичем,— писал Алехину чемпион мира.— По оконча-
нии этого матча я готов сразиться с вами. Я предложил Ним-
цовичу внести не позже 15 декабря залог в размере 500 долла-
ров, в противном случае я буду считать претензии Нимцовича
несостоятельными».
Всему миру было ясно, что переговоры датского гроссмей-
стера носят мифический характер. Неистощимый изобрета-
тель самых оригинальных шахматных идей, Арон Нимцович
был па редкость своеобразен в жизни и абсолютно беспомо-
щен в практических делах. Коллеги любили добродушного
п редкостно одаренного гроссмейстера, прощали ему его чуда-
чества, по не упускали ни одной возможности подшутить над
ним. Да и сам Нимцович давал им для шуток много поводов.
Рассеянный, ушедший целиком в шахматы Нимцович в жизни
был большим оригиналом, способным на необычные поступки.
Вдруг во время турнирной партии отойдет он от столика шага
на два и на глазах у зрителей начнет делать десятки приседа-
ний. Он считал, что во время партии ему время от вре-
мени полезно размяться. Внимательно следили за Нимцовичем
служащие отелей, в которых он останавливался. Датчанин
очень любил делать холодные обтирания в комнате, но не
всегда закрывал после этого краны. Трижды в день потоки
воды лились по лестницам.
Особенно много казусов случалось у Нимцовича при встре-
чах с югославом Миланом Видмаром. Добродушный, но в то
же время весьма лукавый профессор из Люблин был сильным
гроссмейстерохМ и большим любителем шуток. Каждый раз,
когда он играл вместе с Нимцовичем в одном турнире, случа-
лись какие-нибудь происшествия.
.Однажды Видмар, встречаясь в очередном туре с Нимцови-
чем, вынул из кармана во время партии огромную трубку и
кисет с табаком. Нимцович немедленно побежал к судье Ма-
роци.
— Я не терплю дыма,— заволновался Нимцович.
Вежливый Видмар спрятал обратно трубку и табак.
71
Во втором круге того же турнира опять та же встреча.
Вновь рассеянный Видмар вынимает табак и трубку. И вновь
Нимцович у Мароци.
— Он же не курит!— удивляется судья.
— Да, но у него такой вид, что он собирается курить,—
объясняет Нимцович.
На турнире в Карлсбаде Видмар сделал свой ход и поднял-
ся со стула.
— Вы куда идете?— грозно спросил его Нимцович.
— Гулять,— развел руками Видмар.
— Сидите на месте.
— Да, но сейчас ваша очередь думать над ходом, я имею
право гулять.
— Нет, сидите!—приказывал настойчивый гроссмейстер.—
Я должен видеть вашу физиономию и изучать по ней, какие
планы кроются за вашим ходом.
В другой раз Нимцович во время игры пошел в буфет, при-
нес пустую чашку и начал стучать по ней чайной ло-
жечкой.
— Что вы делаете?— спросил его судья.
— Мой противник пьет кофе и, размешивая сахар, мешает
мне думать. Я должен предпринять встречные меры.
Сильный гроссмейстер, Нимцович взял много призов в са-
мых ответственных международных турнирах. Он имел все
права претендовать на матч с Капабланкой. Но деньги! Где
мог он собрать пятнадцать тысяч долларов при его непрактич-
ности? Датчанин носил с собой визитные карточки, па них бы-
ло написано: «А. Нимцович — кандидат в чемпионы мира по
шахматам».
— Вы боитесь, что забудете о том, что вы кандидат?—
спросил Нимцовича малотактичный репортер.
— Нет. Я боюсь, что об этом забудет шахматный мир,—
с горечью ответил Нимцович.
Когда после одной из своих крупных побед в турнире Ним-
цович послал вызов на матч Капабланке, шахматный мир счи-
тал этот вызов платоническим. Нет, он не сомневался в пра-
вах этого сильного гроссмейстера, но был уверен, что Нимцо-
вичу не удастся и на десять процентов решить труднейший
вопрос о финансах. Никого уже не удивила новая весть в кон-
це двадцать шестого года, что Нимцович отказался от своих
прав в пользу Алехина.
Последняя преграда пала. Все было решено, схватка с Ка-
пабланкой становилась реальностью. «Вот сыграю еще в но-
вом турнире в Нью-Йорке,— рассуждал Алехин,— а там
72
осенью в Буэнос-Айрес. Мечта жизни близка к осуществле-
нию».
«Кому высылать залог в пятьсот долларов?» — спросил он
Капабланку в письме от 7 декабря 1926 года.
Мимо открывшей ему дверь горничной Волянский бросил-
ся к Алехину и чуть не задушил его в объятиях, восклицая:
— Ох, как здорово! Поздравляю, Саша! От всей души позд-
равляю!
Алехин с трудом усадил его в кресло, но тот еще долго не
мог побороть обуявшей его радости.
— Я только что прочел в «Ле Суар»,— сообщил Волян-
ский.— Какая прекрасная новость: и деньги есть и согласие
Капабланки. Здорово! Как тебе удалось уговорить аргентин-
цев?
Алехин, улыбаясь, пожал плечами:
— Не могу даже сказать, как. Просто дали деньги. Хотят,
очевидно, посмотреть нашу схватку с Капабланкой.
— Замечательно. Я сейчас встретил Куприна. Александр
Иванович так доволен. Просил передать тебе поздравления.
— Спасибо. Он звонил мне.
— А откуда же нашлись деньги?— допытывался Волян-
ский.— Какие-нибудь меценаты, миллионеры?
— Нет, дало правительство Аргентины.
— И Капабланка согласен играть? Все уточнено, улажено?
— По-моему, проблем больше нет. Договорились играть
в Буэнос-Айресе в конце года. Если, конечно, покровители Ка-
пабланки не выкинут какой-нибудь новый номер.
Волянский вскочил с кресла.
— Какое может быть теперь препятствие?—воскликнул
он.— Теперь он уж никак не сможет отказаться. Есть деньги,
ты — самый сильный, самый популярный среди претендентов.
Столько первых призов взял! Один Баден-Баден чего стоит:
двенадцать побед, восемь ничьих. И ни одного поражения!
Против самых сильных гроссмейстеров мира.
— Найдут что-нибудь! А ты прав, Валя, я тоже считаю
Баден-Баден своим высшим достижением. Какие я там пар-
тии играл!
— Что ты всегда умаляешь свои результаты!— не согла-
сился Волянский.— Баден-Баден! А другие турниры! А Гас-
тингс, а Буэнос-Айрес. Десять побед из десяти! Нет, Капа-
бланка ничего не сможет сделать, он обязан теперь играть
матч.	’ *
73
Алехин покачал головой.
Логика и мне говорит: все в порядке. И все же где-то
внутри копошится червячок сомнения. Вдруг опять что-ни-
будь произойдет. Опять найдут какой-нибудь повод сорвать
матч, запутать переговоры.
—• Ты просто напуган, слишком часто получал отказы от
Капабланки,— произнес Волянский.
— А что?! Сколько пришлось пережить! В двадцать пер-
вом году дипломатический отказ: есть более ранний вызов
Рубинштейна, ждите до первого января двадцать четвертого
года. Потом ссылка на переговоры с Маршаллом, намеки на
возможность матч-реванша с Ласкером. Под конец эта исто-
рия с Нимцовичем. И всегда неизменный отказ на мой вызов.
Поневоле будешь бояться.
— Сейчас он не посмеет отказаться! Я уверяю тебя. Шах-
матный мир лишь одного тебя признает достойным кандида-
том. Капабланке нет выхода, он обязан будет играть с то-
бой!
Волянский горячился, судьба Алехина его волновала. Он
встал с кресла и большими шагами стал ходить по гостиной.
Алехин невольно залюбовался его стройной высокой фигурой,
пышной шевелюрой каштановых волос, красивыми карими
глазами. Волянский жестикулировал, и его тонкие пальцы,
казалось, убеждали не меньше слов. Алехин улыбался, глядя
па Валю, и радовался в душе. Какое счастье, что у него есть
такой замечательный, такой преданный друг!
— Скажи, как твои дела?— спросил он Волянского.— На-
шел что-нибудь?
Волянский на миг остановился, затем вновь зашагал по
комнате. Голос его сразу приобрел оттенки горечи, восклица-
ния стали еще громче.
— Нашел?! Что тут найдешь!— с горечью переспросил
он.— Кому нужна здесь моя поэзия, кто признает русский
язык?! Оды, поэмы, сонеты. «Если бы вы писали по-француз-
ски». А сколько французских поэтов в Париже умирает с го-
лода. Нет, я твердо решил: еду в Америку! Английский язык
я знаю, меня уже обещали пристроить в одном большом жур-
нале.
— Подумай!—предупредил друга Алехин.—Это же совсем
иной мир, русскому за океаном значительно труднее жить,
чем в Париже. Потом здесь у тебя есть друзья, всегда гото-
вые помочь. А там ты можешь совсем пропасть.
— В Нью-Йорке тоже много русских. В крайнем случае,
вернусь. Ну ладно, еще подумаем. Я давно хотел спросить те-
74
бя, Саша. Скажи по-дружески. Как ты сам себя чувствуешь
перед матчем? Уверен в победе? В журналах все время пи-
шут: «Капабланка непобедим», «он чемпион всех времен»,
«шахматная машина». Действительно он так силен, что его
нельзя обыграть? Но он же человек, у него тоже есть сла-
бости.
— Что тебе ответить?— развел руками Алехин.— Вопрос
этот связан со многими проблемами и выходит далеко за рам-
ки шахмат. Здесь дело не только в силе, непобедимости. В на-
шей схватке с Капабланкой разрешится старое противоречие
между внутренними радостями творчества и внешним успе-
хом. С этой проблемой неизменно сталкивается любой музы-
кант, артист, живописец.
— Писать для души или на продажу,— прокомментировал
мысль друга Волянский.— Эта дилемма встает и перед поэтом.
— Да, ты правильно понял. Что важнее: признание ху-
дожника при жизни, слава, блеск или слава посмертная?
Сколько живописцев при жизни влачили жалкое существова-
ние, а после смерти каждое их полотно продавалось за сотни
тысяч долларов.
— Это старый вопрос,— заметил Волянский.—* По Библии,
живой пес лучше мертвого льва. Но прости Меня, Саша, я не
совсем понял, как это относится к Капабланке,— тихо произ-
нес он.
— Изволь, поясню. Шахматы,— это сложное сочетание
науки, искусства и спорта. Мы подходим к ним, как к науке,
изучаем законы, анализируем и исследуем их глубины. Одно-
временно мы создаем художественные произведения в шахма-
тах— красивые партии, которые и через сотни лет волнуют
людей. Лучшие из них вызывают восторг, умиление, а может
быть, даже слезы.
— Вне сомнения! Партия Андерсен — Кизерицкий игра-
лась семьдесят шесть лет назад, но и сейчас зовется «вечно
зеленой». А твоя партия с Боголюбовым? Три ферзя один за
другим.
— Художественная сторона шахмат роднит их с искусст-
вом,— продолжал Алехин,— но люди — увы!—больше ценят
их не за это. Борьба — вот что главным образом волнует лю-
дей в шахматах. Капабланка победил Ласкера — это знают
почти все люди на земле. А кто знает, как он победил, какие
применял методы, комбинации, творческие приемы? Это из-
вестно лишь единицам. Значит, шахматы как борьба — вот
что ценно для публики, что доходит до нее в первую очередь.
Алехин поднялся с кресла, сделал несколько шагов по гос-
75
тиной. Он подошел к открытой двери в спальню, увидел широ-
кую кровать с розовым покрывалом, подушечки, салфетки, вы-
шитые руками Нади. Он вспомнил жену, и на душе у него ста-
ло теплее. Что-то долго ее нет: уехала проведать свою дочь —
Гвендолину и задержалась. «Может быть, позвонить?» — на
секунду мелькнула у пего мысль, по, повернувшись к Волян-
скому, он снова вернулся к теме разговора.
— Любой гроссмейстер обязан прежде всего уделять глав-
ное внимание именно этой стороне шахмат — борьбе. Ты мо-
жешь играть самые блестящие партии, проводить ослепитель-
ные комбинации, но, если ты при этом не будешь брать пер-
вых мест в турнирах, грош тебе цена! Мир забудет и тебя и
твои глубокие шахматные творения. Тебя будут ценить от-
дельные знатоки, но широкий круг людей даже не будет знать
о твоем существовании. В этом беда шахмат, а может быть,
п своеобразная прелесть.
— Что ж получается: долой творчество, давай очки!—
улыбнулся Волянский.
— К сожалению, именно на этот путь становятся некото-
рые шахматисты. Их шахматное кредо — выигрывать, а как —
это неважно. Такое направление нередко встречается в шахма-
тах. Карл Шлехтер чуть не стал чемпионом мира с такой иг-
рой.
— К этой же категории, видимо, относится и Капаблан-
ка,— высказал предположение Волянский.
— Нет, здесь несколько иное. Капабланка — один из самых
ярких шахматных талантов, которых когда-либо знало чело-
вечество. Его ранние партии — вершина комбинационного ма-
стерства, они полны выдумки, фантазии. Позже он начал,'
однако, задумываться, стоит ли играть таким образом? Ком-
бинировать — значит рисковать, допускать возможность
проигрыша, а проигрыш — это неуспех в турнирах, а значит,
и в жизни. Может, лучше изменить стиль игры, исключить
всякую возможность риска? Ограничиться одной лишь сухой
техникой? И вот наш король решил именно такой игрой обе-
зопасить свою шахматную корону. «Белыми на выигрыш,
черными на ничью» — вот лозунг, которому он теперь следует.
В его турнирной графе мало единиц, зато в них совсем почти
нет нулей. За восемнадцать лет он проиграл в турнирах всего
десять партий. Чудовищный результат! Пусть партии его ста-
ли бледнее, пусть в них меньше комбинаций, эффектных жертв.
Все отдано на службу успеху, практическим достижениям,
просперити. Недаром значительную часть своей сознательной
жизни Капабланка прожил в Соединенных Штатах. У него
76
там много советчиков, наставников. Они-то и повлияли на не-
го: теперь талант его подчиняется бизнесу, практическим
итогам.
В проеме двери промелькнул белый фартук горничной. Это
перебило ход мыслей Алехина.
— Прости, я тебя совсем заговорил,— извинился он перед
Волянским.— Ты что хочешь: кофе или чай?
— Лучше чай с молоком,— попросил Волянский.
Алехин на минуту вышел из гостиной, чтобы отдать распо-
ряжение, и вскоре горничная принесла на подносе старинный
чайник и изящные фарфоровые чашки с крепким, душистым
чаем.
— Из того, что ты сказал,— вернулся к прерванной теме
Волянский,— следует, что Капабланка на самом деле непро-
биваем. При таком подходе к игре число ошибок в его парти-
ях минимально.
— Нет, это не совсем так! В его партиях, конечно, мень-
ше ошибок, чем у других, но значительно больше, нежели это
утверждают глашатаи его непобедимости. Для простого люби-
теля его техника — совершенство, знаток найдет в ней много
трещин. Верь мне, я уже долгие годы изучаю каждый его
шаг.
— Потом, он стал совсем другим в последнее время, в его
партиях появились грубые ошибки,— продолжал Алехин пос-
ле небольшой паузы.— Видимо, слава и фимиам почитателей
стали его портить. Известно: для таланта самое вредное —
чрезмерные похвалы. Нет в мире более сладкого яда, чем
слава!
— Монтень говорит: «Среди всех наслаждений нет более
гибельного, чем одобрение со стороны, нет никакого другого,
от которого нужно было бы так бежать»,— процитировал Во-
лянский.
— Да, бесконечные похвалы явно вредят Капабланке.
В Москве, например, Берлинскому он зевнул ферзя, его стра-
тегия против Женевского граничила с самоубийством. И в энд-
шпилях он не так уж безгрешен. Нет, ты должен понять ме-
ня правильно, Валя, техника Капабланки-человека блестяща,
совершенна, но как «шахматная машина» он не выдерживает
никакой критики.
— Значит, все-таки он неподражаемый виртуоз в шахма-
тах,— перебил друга Волянский, опять жестикулируя своими
изящными руками с тонкими пальцами.— Как же можно по-
бедить его? Пусть не шахматную машину, пусть человека,
77
но человека — совершенного мастера, безукоризненно вла-
деющего шахматной техникой.
Алехин молча покачал головой.
— Сколько бессонных ночей я провел, задавая сам себе
этот же вопрос: как?— сказал наконец он.— И в конце кон-
цов нашел! Нашел единственный путь к победе. Ты хочешь
знать, что это за путь? Только тебе я открою эту тайну.
—* Первое и, пожалуй, самое главное, что нужно для по-
беды,^- начал Алехин, заметив, что Волянский всем своим ви-
дом выразил желание слушать,— это догнать и перегнать Ка-
пабланку в технике шахмат. Так же искусно, как он, манев-
рировать, так же тонко играть эндшпиль. Задача трудная, но
вполне возможная. Мне кажется, я решил эту задачу. Но это
еще далеко не все! Очень важна также тактика в матче. Ка-
залось бы, его нужно атаковать, бросаться на штурм его по-
зиций. Но избави бог от такой ошибки! Гениальное чутье
кубинца вовремя предупреждает его об опасности и указыва-
ет путь к использованию слабостей в построении атакующего.
Ведь наступление всегда ослабляет тылы. Одно может вы-
ручить: спокойствие и выжидание. Вы хотите меняться, сень-
ор Капабланка,— пожалуйста! Вы хотите ничьей,— пожалуй-
ста! Но в самом его стремлении к упрощениям позиции,
к разменам нужно находить слабые места и точно, с макси-
мальной энергией использовать эти погрешности. Работа
долгая, утомительная, но что поделаешь! Это единственный
путь к шахматному трону, другого я для себя не вижу.
— Как в рыцарские времена,— усмехнулся Волянский.—
Если бросаться на штурм крепости, потеряешь армию. Нужно
брать врага длительной осадой, измором. Значит, виртуоз
против виртуоза, техника против техники. Но ведь для этого
ты должен иссушить свой стиль, отказаться от фантазии, ком-
бинаций.
— Ни в коем случае!—воскликнул Алехин.—В этом-то и
заключалась ошибка Капабланки. Я должен был достичь вер-
шин техники и в то же время не утратить ни на йоту фанта-
зии, смелости, изобретательности в игре. Выработать новое
качество, да так, чтобы нисколько не ослабло старое. Если мпе
удастся в матче добиться такого сочетания, мой стиль игры
будет совершенством.
— Какая гигантская работа!—покачал головой Волянский.
— Да. Мало еще знает человечество об изнуряющем труде
шахматного мастера. Именно к нам применимо старинное вы-
ражение: никем не мучимые, сами себя мучаем.
В передней раздался звонок.
78
— Надя,— сказал Алехин п, поднявшись с кресла, пошел
встречать’жену. Волянский последовал за ним. В передней
стояла небольшого роста, полнеющая женщина с крупными
чертами лица. Ее трудно было назвать красивой, но какая-то
неуловимая печать доброты и обаяния невольно привлекала
внимание мужчин. Надя сняла высокую шляпу-тюрбан, под
которой обнаружились густые черные волосы. Алехин помог
жене снять пелерину. На черном платье почему-то был прико-
лот желтый бант, что явно противоречило канонам строгого
вкуса.
— О, да вы чаевничаете!— воскликнула хозяйка дома, вой-
дя в гостиную.— Молодцы! Попроси и мне чаю,— обратилась
Надя к мужу,— только без молока. А Валя давно приехал?—
обратилась она затем сразу к обоим мужчинам.
—• Уже час беседуем,— ответил Волянский.— Я — бездель-
ник и своей болтовней мешаю Саше заниматься.
— Что вы! — возразила Алехина.— Он так рад поговорить
с вами. После этого он еще лучше работает. А я задержалась
у Гвендолины. Вы знаете ее мужа, Валя. Изнар — отличный
инженер. Живут они с Гвендолиной душа в душу. Мне кажет-
ся, скоро я буду бабушкой.
— Очаровательная бабушка!— воскликнул Волянский.—
Побольше бы таких!
— А когда мы будем гулять на вашей свадьбе?—улыба-
ясь, спросила Надя Полянского.— Что же, так вы и будете
вечно ходить бобылем?
— Ему не до женитьбы,— вмешался Алехин.
— Нет, почему же, я с удовольствием женюсь, только на
миллионерше,— ответил Волянский.— Другого выхода у меня
нет.
— Если так, то женись на племяннице Вандербильда,—
продолжал потешаться Алехин.— Ты знаешь, Надя, Валя
окончательно решил ехать в Америку.
— Все-таки?— спросила Алехина.
— Иначе у меня нет выхода,— провел ребром ладони по
горлу Волянский.
— Так ничего и не получилось с работой, жаль,—тихо
произнесла Надя.— А деньги-то у вас на проезд есть?
— Кое-что собрал. Берегу с лучших времен.
— Если будет не хватать, мы вам дадим. Правда, Саша?—•
обратилась Алехина к мужу. Тот согласно кивнул головой.
Горничная убрала чайную посуду. Надя вынула из сумоч-
ки фотографии Гвендолины, ее мужа. Несколько минут все
рассматривали любительские фотографии.
79
— Вот что, давайте поедем в Америку вместе,— внесла
вдруг предложение Надя.— Мы с Сашей тоже ведь едем
в Нью-Йорк,— обратилась она к Волянскому.
— Ах, да, конечно! Я читал: большой турнир в Нью-Йор-
ке. А тебе не утомительно будет играть в турнире перед
матчем с Капабланкой?
— Что поделаешь? Должен,— уклонился от объяснений
Алехин.
Собеседники опять замолкли. Некоторое время они вновь
занимались разбором фотографий. Вдруг в коридоре раздался
телефонный звонок. Алехин поднялся с места, подошел к ап-
парату и поднял трубку. Надя с Волянским с места наблюда-
ли за ним.
— Алло! Здравствуй, Савелий!— произнес Алехин.— Ниче-
го, как ты? Когда еду? Думаю, числа пятого... А ты? Конеч-
но, лучше вместе... И Видмар, Нимцович, Шпильман... Всем,
конечно, лучше... Что?! Не читал... Ну и что там написано?..
Алехин замолчал и несколько минут слушал. С каждой
секундой его лицо все больше омрачалось, брови сошлись к
переносице. Валя и Надя с удивлением наблюдали, как силь-
но действовала на него какая-то неприятная новость.
— Безобразие!— крикнул в трубку Алехин.— Я так и
знал, что они придумают что-нибудь подобное. Я сейчас же
пошлю телеграмму с протестом... Или откажусь от турнира...
Что?! Ну, конечно, издевательство!.. Все делается для Капа-
бланки. Конечно, глупость. Будет иметь право на матч, но не
будет иметь денег. А аргентинская договоренность пропадет...
Нет, это у них не выйдет! Я играть не буду! Хорошо, спаси-
бо, что позвонил. Будет что-нибудь новое, сообщи. До свида-
ния! Как вам это нравится!— почти крикнул Алехин, повесив
трубку и вернувшись в гостиную.— Я так и знал, что что-ни-
будь произойдет. Я говорил тебе, Валя! Все полетело к чер-
тям, вся моя работа, все, чего с таким трудом добивался!
— Успокойся, Саша,— положила руку на плечо мужа На-
дя.— Что произошло?
— Очень просто,— чуть успокоившись, разъяснил Але-
хин.— Организаторы турнира в Нью-Йорке добавили пункт
к условиям турнира, которого раньше не было. «Первый при4-
зер,— пишут они,— или второй, если первым будет Капаблан-
ка, получает право играть матч с чемпионом мира». Как вам
правится?! Абсолютное презрение к нашей договоренности.
Специально делается, чтобы запутать вопрос, лишить меня
права на матч.
— Но ведь второй призер, если не ты, не будет иметь
80
никаких денег па матч. Ведь на его матч аргептицы не дадут
денег,— вмешался Волянский.
— Разумеется!—все еще горячился Алехин.— Это спе-
циально и делается, чтобы уговорить Капабланку отказаться
от моего вызова. Нет, это не пройдет! Утром пошлю теле-
грамму: пусть играют без меня... Посмотрим, что у них полу-
чится!
Хотя Алехин бодрился, грозил кому-то, на душе у него бы-
ло тяжело, и это отлично чувствовала Надя, хорошо изучив-
шая характер мужа. Настроение у всех сразу испортилось.
Надя тревожно поглядывала на расстроенного Алехина. Тот
сидел, уставившись сквозь очки близорукими глазами в угол
комнаты. Волянский попытался было успокоить друга, разве-
селить его. Но что он мог поделать в такой ситуации? Какое
может быть успокоение, когда рушится дело всей жизни, дело,
которому отданы действия и помыслы целых шести лет. По-
сидев с полчаса, Волянский поднялся и распростился с Але-
хиными.
Нужно ли удивляться, что Алехин не мог заснуть в эту
ночь. Бессонница — неизбежный спутник любого крупного
шахматиста. Во время ответственных турниров приходится
переживать много потрясений; как заснешь, если только что
потерпел неприятное поражение? Когда-то Алехин пробовал
одолевать бессонницу при помощи лекарств. Ничто не помога-
ло. Позже не то случай, не то чей-то умный совет научил его
более совершенному методу. Если не спится, ни за что не ос-
тавайся в кровати! Поднимись, съешь яблоко или стакан про-
стокваши и полчаса почитай. Потом возвращайся в кровать.
В этом случае Алехин всегда засыпал.
Но сегодня даже этот испытанный способ не помог —
слишком велика была неприятность. Алехин во второй раз
слез с кровати и тихонько, чтобы не будить жену, в пижаме
и туфлях вышел из спальни. В темноте он прошел в кабинет,
зажег настольную лампу и сел в рабочее кресло около пись-
менного стола. Горькие мысли роились в его отяжелевшей
голове. Какой удар, все шло так хорошо! Аргентина, матч,
и вдруг все сразу полетело к чертям! Что же теперь будет,
неужели опять ждать долгие годы?
«А может, не поднимать шума,— согласиться?— мелькну-
ла на мгновенье мысль.— Ведь у тебя все шансы занять
в Нью-Йорке второе место, а то и первое. Нет Ласкера — ор-
ганизаторы постарались избавить Капабланку от неприятного
конкурента. Нет,— решил Алехин в следующую минуту.—
Никаких компромиссов, только твердая позиция. Я не имею
81
права рисковать делом всей жизни! Завтра же телеграмму:
или снимают пункт, или не поеду в Нью-Йорк».
Алехин вынул из стола несколько толстых тетрадей, на
обложке каждой из них было написано печатными буквами:
«X. Р. Капабланка». Взвеспл на ладони итог своих многолет-
них трудов. Тяжелая работа даже по весу! А сколько сил от-
няли эти тетради, сколько нервов. И вот теперь это все мо-
жет оказаться совершенно ненужным!
Начав перечитывать одну из тетрадей, Алехин незаметно
увлекся и вскоре позабыл про невзгоды. На этих страничках
было написано то главное, что составляло смысл всей его
жизни. Как победить Капабланку? План большого, трудного
сражения разработан в мельчайших деталях, не упущена ни
одна подробность или внешне незаметный, даже второстепен-
ный факт. Как полководец перед решающей битвой, Алехин
старался предусмотреть каждую деталь грядущего сражения.
Все приготовлено: отточено ударное оружие, вооружены ос-
новные силы, проверены тылы и резервы. Все учтено: и топо-
графия местности, и характер неприятеля, и его привычки.
Можно начинать бой!
В двух тетрадях было разобрано несколько сот партий,
сыгранных чемпионом мира. Все они были систематизирова-
ны, оценены и проанализированы. Это был не простой ана-
лиз, какой обычно делают шахматные мастера: плохой ход —
знак вопроса, отличный — два восклицательных. В этих тет-
радях была учтена психология каждого хода, восстановлены
мысли, какими руководствовался человек, переставлявший
фигурку с одной клеточки на другую.
И потоа! выводы. Приказы самому себе: как играть. Разо-
браны и изучены все стадии шахматной партии, решена про-
блема расходования времени и цейтнота. Учтена психология
грядущей, битвы, особенности Капабланки как шахматного
бойца. Когда нужно его атаковать, когда уходить в защиту,
когда нужна смелость, когда, наоборот, осторожность.
Самая толстая тетрадь была посвящена вопросу: как на-
чинать партию, какие играть дебюты. На первый ход е-четыре
ответ ясен — французская защита. Здесь Капабланка редко
идет на осложнения, они ему теперь не по душе. Раньше,
в молодости,— другое дело! Теперь же он обязательно меня-
ется на дэ-пять. А что в этом случае грозит Алехину? Игра
уравнивается, чего еще нужно черным?
Вероятнее всего, кубинец большинство партий будет начи-
нать ходом ферзевой пешки. Долго искал Алехин решение
проблемы — что делать в этом случае! Применять новейшие
82
системы — Нимцовича, Грюнфельда, но ведь в них Капаблан-
ка всегда сумеет остаться с небольшим позиционным переве-
сом. А известно, как трудно защищаться против него именно
в таких положениях.
Однажды ночью в голову Алехина пришла блестящая
мысль. И как только он раньше до этого не додумался?! Фер-
зевый гамбит — вот решение задачи! И не какой-нибудь
острый вариант, а простейшая разгрузочная система. Изобре-
тение Капабланки против самого Капабланки! Сам выдумал
систему, сам против нее борись! Замечательная мысль! Пере-
веса здесь чемпион мира не получит, и черным защищаться
будет легче, чем в остальных дебютах. Правда, здесь вы-
играть черными будет трудно, ну что ж, возложим надежды
на белых. Опять-таки будем следовать Капабланке: белыми
на выигрыш, черными на ничью! «Правда, при этой тактике
я не отдаю себе отчета, как я смогу выиграть у Капабланки
шесть партий, но я не думаю, чтобы он смог тоже выиграть
у меня столь большое число партий».
Значит, ферзевый гамбит нужно изучить досконально.
Алехин раскрыл еще одну тетрадь, здесь были собраны все
известные партии, игранные ферзевым гамбитом. Двухцвет-
ные диаграммы отмечали критические позиции того или иного
варианта. Перелистывая страницы, Алехин иногда задержи-
вался на миг на некоторых наиболее важных диаграммах.
Вскоре он отложил эту тетрадь в сторону и перешел к сле-
дующей.
Эта была посвящена середине игры — миттельшпилю.
Здесь были скомплектованы позиции из партий Капабланки,
где проявлялись особенности стиля игры кубинца, разбира-
лись его ошибки, ускользнувшие от взоров мастеров-коммен-
таторов. Только придирчивый взор Алехина мог отыскать
неточности во внешне безукоризненной игре чемпиона мира.
Последняя тетрадь была посвящена эндшпилю. Здесь, в за-
ключительной стадии партии Капабланка считался непревзой-
денным, но пытливый взгляд Алехина и в этой стадии игры
нашел ошибки в действиях кубинца. Сколько было здесь диа-
грамм, где к ходу Капабланки ставился большой вопроситель-
ный знак. Не гордитесь, сеньор Капабланка, не так-то уж вы
безошибочны в эндшпиле! И не надейтесь победить в заклю-
чительной стадии, я совсем не намерен избегать разменов
и упрощений. Здесь вы столкнетесь с техникой, которая по
крайней мере не уступает вашей. Коса найдет на камень!
Алехин собрал в стопку тетради и ласково погладил дра-
гоценное сокровище. Он вспомнил телефонный звонок Тарта-
83
ковера и неприятную новость, пришедшую из-за океана.
— Неужели опять катастрофа?— беззвучно спросил сам
себя Алехин, горестно покачивая головой.— Неужели ни к че-
му был весь этот труд, изнурительные часы ночных анализов,
бессонные ночи раздумий? Опять крушение надежд, долгие
годы новых ожиданий.
Что-то заставило вдруг Алехина поднять взор от письмен-
ного стодд и обернуться. В дверях стояла Надя: на плечах ее
пеньюар, на ногах комнатные туфли. Глаза не заспаны, види-
мо, она тоже не могла уснуть в эту ночь. Сколько времени
она стояла так, наблюдая мужа? Увидев, что Саша смотрит
на нее, Надя подошла к письменному столу и обняла Алехина
за шею.
— Не спится, дорогой?— участливо произнесла Надя.
Теплота ее полной, мягкой руки успокоила Алехина. Он
поцеловал гладкую кожу руки выше локтя, Надя ласково по-
теребила пальцами его спутавшиеся волосы.
— Все будет хорошо, родной,— тихо произнесла Надя.—
Мое сердце чувствует: все будет хорошо.
— Нет, какое безобразие!— резко поднял голову Алехин,
отчего пальцы Нади соскользнули с его волос.— Поставить та-
кое условие в такой момент! Это же издевательство!
— Конечно! Конечно, родной. Ты должен привыкнуть к
этому. Но это последнее препятствие, я тебя уверяю — послед-
нее. Вот посмотришь: отменят они это условие. Все будет хо-
рошо, так, как нам нужно.
Любящая женщина нежно гладила мужа по щекам, пле-
чам, по груди. Ласковые теплые руки жены вселяли в Алехи-
на уверенность и новые силы. Так заботливая мать успокаи-
вает ребенка, неосторожно расквасившего себе нос. Да и то
сказать: разве в доброй, ласковой жене не видят далекую
тень матери самые сильные, самые отважные люди? Разве не
нуждается самый воинственный из мужчин в ласке, разве не
успокаивает нежная забота самого удрученного, самого по-
терянного!
Голова Алехина прильнула к груди жены, усталые веки
сомкнулись. Невзгоды казались ему далекими и совсем не
страшными.
6
Одна мысль тревожила Капабланку —• мысль о Кончите.
Принимая поздравления, обнимаясь со старыми друзьями,
Хосе Рауль не переставал думать о той, ради которой долгие
84
годы стремился в Аргентину. Рассеянно отвечая на вопросы
любителей шахмат, он с нетерпением ждал минуты, когда
сможет наконец освободиться и поспешить к театру комедии,
где они условились встретиться с Кончитой.
Кубинец сгорал от нетерпения скорее увидеть Кончиту и в
то же время боялся этой встречи. Какова она теперь, как из-
менило ее время? Тринадцать лет — долгий, очень долгий срок
для женской красоты! Может, он ее и не узнает. «Старай-
тесь никогда не встречать женщину, которую вы когда-то лю-
били»,— вспомнился ему где-то вычитанный совет. И все ясе
его тянуло к Кончите — чудесное прошлое еще не потеряло
над ним власти.
Кончита Веласкес — какое имя! Даже в самом сочетании
звуков слышится что-то игривое, кокетливое, танцующее.
Кон-чи-та. Попробуйте произнести эти три слога, и вы не-
вольно поведете плечами в такт таинственной музыки, за-
ключенной в этом имени. Ве-лас-кес. Произнесите вслух
это слово, и вы обязательно, словно дирижер, взмахнете
рукой.
И конечно, женщина, носящая такое имя, не может не
быть красавицей. В который раз Капабланка вспоминал бла-
женные дни молодости! Уже в первые минуты знакомства
с молодой аргентинкой он стал тогда ее послушным рабом.
Пленительное рабство! Баловень женщин, Капабланка с Кон-
читой 1был покорен и кроток; привыкший повелевать, он
спешил выполнить каждое ее желание, каждый минутный
каприз. Да и она — знаменитая актриса, избалованная пре-
клонением,— едва лишь оставалась наедине со своим другом,
мигом забывала капризный, властный тон и становилась
скромной любящей женщиной.
Вспомнилось Хосе Раулю, как расставались они в первый
раз, как встретились потом и снова расстались на долгие, дол-
гие годы... Сколько раз вспоминал кубинец за эти годы бла-
женное время радости.
Кто знает, может быть, им так и не довелось бы увидеться,
если бы не предложение аргентинцев организовать матч чем-
пиона мира с Алехиным. Русский гроссмейстер давно уже
претендовал на шахматную корону, однако ему потребовалось
целых шесть лет для того, чтобы собрать нужные средства.
Тщетно пытался он уговорить меценатов — сторонников своего
яркого таланта; и в Европе и в Соединенных Штатах никто не
отважился выбросить пятнадцать тысяч долларов на дело со-
вершенно безнадежное. Разве может кто-нибудь обыграть Ка-
пабланку, непобедимого «чемпиона всех времен»? Велико
85
было удивление шахматистов всего мира, узнавших о внезап-
ном решении аргентинского правительства дать нужные сред-
ства. А ведь объяснилось все это просто: аргентинские люби-
тели захотели воочию быть свидетелями триумфа своего лю-
бимца, а заодно и увидеть искрометную, полную фантазии
и выдумки игру русского чемпиона.
Весть о том, что матч состоится в Буэнос-Айресе, вызвала
у Капабланки двойственное чувство. Было неприятно, что все
же придется играть с Алехиным,—кому хочется защищать
высший шахматный титул против самого опасного противни-
ка? Но в сообщении было и хорошее: уж если играть этот
матч, то, конечно, в Буэнос-Айресе!
Капабланка любил аргентинскую столицу, здесь он чувст-
вовал себя, как дома. По душе ему был и город, ровными
квадратами — ну впрямь шахматная доска!—раскинувшийся
на берегу Ла-Платы, и быстрый говор жизнерадостных, экс-
пансивных аргентинцев. Ничуть не страдал он от жары; прав-
да, влажность воздуха в Буэнос-Айресе порой была чересчур
высокой, зато не так палит солнце, как в Гаване, а в весен-
ние октябрьские вечера ему порой было даже немного холод-
новато.
Без сожаления оставил Капабланка нелюбимую жену, се-
мью, не приносившую счастья. Глория с годами становилась
все надменнее, мимолетное счастье первых дней оказалось
мифом. Не принесли счастья и дети. Юный Хосе, которого
Капабланка так любил, и совсем маленькая Глория полностью
находились под влиянием матери, что было не удивительно.
Бесконечные турниры, сеансы редко давали возможность ку-
бинскому чемпиону бывать дома.
В Бразилии Капабланка дал несколько сеансов одновре-
менной игры и за месяц до начала матча приехал в Буэнос-
Айрес. Аргентинцы устроили своему кумиру пышную встре-
чу. Друзья, знакомые, бесчисленные поклонники выражали
свой восторг ему, завоевавшему высший шахматный титул.
Доктор Карлос Кваренцио, старый друг Капабланки, предо-
ставил в полное его распоряжение свой дом. По мнению неко-
торых, это было не совсем удобно: Кваренцио — судья матча,
и пребывание в его доме одного из участников могло вызвать
ненужные кривотолки. Но что делать: дружба есть дружба!
...Увлекшись воспоминаниями, Капабланка не заметил, как
подошел к театру. Еще издали он всматривался в стоящих
у входа женщин. Капабланка боялся не узнать изменившейся
Кончиты и обидеть ее этим. Зря они договорились встретить-
ся на улице. Но волнение оказалось излишним — все произо-
86
шло совсем просто: еще несколько шагов, и статная женщина
в легком платье безмолвно бросилась к нему навстречу.
О, эти первые минуты встречи после долгой разлуки! Му-
чительны они своей напряженностью, смущением, растерян-
ностью. Не знаешь, что сказать, клянешь себя за то, что сто-
ишь растерянный, безмолвный.
— Как вы живете, Хосе Рауль? Я так рада, что вы при-
ехали! Наконец-то!— твердила Кончита.
Время изменило Кончиту, однако придало ей новую пре-
лесть. Смуглое лицо ее, когда-то отличавшееся матово-корич-
невой кожей, как будто увяло, стан не был так гибок, как
раньше, пышные, жгуче-черные волосы поредели, вместо дет-
ски наивной улыбки — грустная улыбка усталой женщины.
Но опыт жизни дал ей уверенность в себе, сложную науку
кокетства, умение каждым жестом, действием, словом своим
показаться с выгодной стороны, подчеркнуть свое обаяние,
внушить людям чувство восхищения. Все еще стройная, с вы-
соко и гордо поставленной головой, с затаенной улыбкой на
полных чувственных губах, она плыла в толпе, не замечая
никого.
Капабланка узнавал и не узнавал новое для него лицо
Кончиты. Она тоже всматривалась в возмужавшего за три-
надцать лет возлюбленного.
Хосе Рауль мало изменился — в тридцать девять лет он
выглядел еще совсем молодым человеком; однако появившая-
ся седина в черных как смоль волосах да некоторая тучность
невольно напоминали о годах. Мальчик стал самоуверенным
статным мужчиной.
Месяц, проведенный Капабланкой в Буэнос-Айресе перед
началом матча, оказался для них не менее счастливым, чем
былое блаженное время. Сердца их вновь потянулись друг
к другу. Безрассудная любовь молодости сменилась искрен-
ней дружбой. Когда кто-то из приятелей полушутя заметил:
«Зачем вы, дон Хосе, встречаетесь со старой женщиной, когда
вокруг столько прекрасных молодых девушек!» — Капабланка
вспыхнул и резко оборвал его:
— Я прошу вас с почтением отзываться о Кончите. Она
мой друг, и я не позволю никому говорить о ней плохо!
В то время как чемпион мира купался в лучах всеобщего
поклонения и любви, прибывший в Аргентину Алехин сразу
понял, что трудное соревнование ему придется провести не
только без моральной поддержки зрителей, но скорее в обста-
новке всеобщего недоброжелательства, а может, и ненависти.
Да и что его могло ожидать в стране, где Капабланка был бо-
87
жеством, кумиром? Ведь в жилах Хосе текла кровь отважных
испанских мореплавателей! А он, Алехин, кто он такой? Оди-
ночка, русский, оторванный от родной земли! Правда, в шах-
маты он играет интересно: его замыслы полны сверкающих
комбинаций, но разве может этот пришелец сравниться с до-
ном Хосе — непобедимым шахматистом всех времен? И как
осмелился он посягать на шахматную корону Капабланки?
Внешне все выглядело благополучно: за Алехиным и его
женой ухаживали, предоставили им все необходимое, но рус-
ский шахматист ни на минуту не мог отделаться от ощуще-
ния, что он приехал в чужую страну, что здесь никто не же-
лает ему успеха.
Пятнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать седьмо-
го года цвет высшего аргентинского общества собрался на от-
крытие матча. Корреспонденты, кинооператоры, фотографы
спешили описать каждую мелочь, запечатлеть на пленку каж-
дый жест противников. Они передали миру, что Алехин и Ка-
пабланка представляют собой живописную пару: блондин
с мягкими волосами и голубыми глазами — типичный славя-
нин— и испанец с горящим взором серо-зеленых глаз. Оба
стройные, немного выше среднего роста, с мягкими манерами
хорошо воспитанных людей.
Правда, некоторые газеты писали, что Алехин весь вечер
как-то растерянно улыбался, держался немного неестественно.
Он был явно стеснен, его движения — лишены свободы и не-
принужденности: создавалось впечатление, что он не знает,
куда девать руки. Одет Алехин был в черный фрак и черные
брюки в серую полоску.
Костюм Капабланки — гладкий, черный — идеально сидел
на его статной фигуре. Держался кубинец превосходно: само-
уверенные мягкие движения, обаятельная улыбка.
Когда настал момент жеребьевки — нужно было опреде-
лить, кто играет первую партию белыми,— президент взял
белую и черную пешки, подержал их у себя за спиной и,
сверкнув бриллиантовыми запонками, предложил чемпиону
мира выбор. Хосе Рауль мягко дотронулся до левого манжета
президента, тот разжал кулак. На раскрытой ладони лежала
белая пешка. «Счастливец,— зашептали кругом,— и здесь ему
повезло!» Начинать первую партию белыми, когда матч игра-
ется до шести выигранных, несомненное преимущество, осо-
бенно для Капабланки. Давно известен его девиз: «Белыми
выигрывать, черными стремиться только к ничьей».
Потом начались речи. В пышных, цветистых выражениях
ораторы славили обоих выдающихся шахматистов и, конечно,
88
особенно Капабланку. Порою увлекались, расхваливая чем-
пиона мира, его непобедимость. Никто не допускал даже
возможности поражения Капабланки. Алехину тоже досталась
часть похвал, но лишь во вторую очередь, после обожаемого
кумира.
«Ну что ж, молодой человек,— угадывал Алехин мысли
ораторов, скрываемые за вежливыми речами,— хотите поиг-
рать в шахматы — пожалуйста, денег нам не жалко. Против
кого вы играете, сами знаете, потом уж пеняйте на себя. Мы
вас предупреждали».
В речах выступающих сквозила уверенность в том, что
каких-нибудь двух недель будет вполне достаточно, чтобы Ка-
пабланка выиграл необходимые по условиям шесть партий.
Победа его будет встречена ликованием всей Аргентины. Ко-
нечно, к русскому отнесутся с должным великодушием, поща-
дят его самолюбие. Но после разгрома Алехина вряд ли кто
посмеет еще раз оспаривать у Капабланки мировое первен-
ство.
Сам Хосе Рауль, по-видимому, тоже был такого мнения.
Вот почему, когда президент после жеребьевки, обняв обоих
противников, сказал: «Можно теперь начинать, сеньоры. Завт-
ра за работу»,— Капабланка ответил: «Мне не нужно рабо-
тать. Пусть сеньор Алехин трудится».
Прошел еще один день, и противники заняли места за
шахматным столиком. Простой маленький столик, такой же,
как во многих гостиных, только в темно-коричневую ореховую
поверхность вделаны тридцать два желтых пальмовых квадра-
та. Свидетелем каких больших событий суждено ему стать!
За этим столиком должна решиться судьба первенства мира,
сюда два сильнейших гроссмейстера принесут весь свой опыт,
знания, результат многолетнего труда над освоением премуд-
рости шахмат. Здесь одному из них суждено испытать торже-
ство победы, в то время как другой будет терзаться горечью
поражения. Многое дано было историей узнать и увидеть это-
му маленькому шахматному столику!
Сосредоточенные, внутренне собранные, сели друг против
друга чемпион мира и смельчак, захотевший отобрать у него
корону. На лицах застывшая улыбка, с трудом скрывающая
неимоверное напряжение нервов. Последний раз вспыхнул
магний фотографов, пророкотали аппараты кино. Карлос Ква-
ренцио пустил часы.
Медленно передвинул Капабланка белую королевскую
пешку на два поля вперед. Битва шахматных гигантов нача-
лась.
89
О, эта ужасная первая партия, сколько неприятностей она
доставила Капабланке, сколько тяжелых минут пришлось ему
пережить!
Он сел играть первую партию спокойный и уверенный:
у него белые фигуры, он в отличной форме — всего несколько
месяцев назад завоевал первый приз в Нью-Йорке, далеко
опередив Алехина п выиграв у него матч из четырех партий.
Казалось, ему ли бояться русского гроссмейстера — правда,
шахматиста талантливого и интересного, но...
До сих пор Алехину не удалось выиграть у кубинца ня
одной партии; почему же он должен выиграть сейчас, когда
чемпион мира в расцвете сил, когда весь шахматный мир счи-
тает Капабланку непогрешимой шахматной машиной, нейо-
бедимым «чемпионом всех времен»?..
Так рассуждал кубинец в начале матча; вот почему он ни-
чуть не расстроился, когда, просмотрев в первой партии не-
сложную комбинацию Алехина, потерял пешку: «Ну что ж,
начнем матч с ничьей,— успокаивал сам себя Хосе Рауль.—
Все равно выигрыш Алехина в этой сложной позиции весьма
проблематичен».
Однако вскоре Капабланка убедился, что даже при лучшей
защите спастись не так-то просто. Алехин играл неподражае-
мо, находил ходы, которые Капабланка не предвидел. И тогда
уверенность начала покидать кубинца, его настроение резко
ухудшилось.
...Алехин надолго задумался над ходом. Устав бродить по
залу, Капабланка вышел на балкон. Весенний вечер был чу-
десен, после духоты турнирного помещения свежий ветерок
приятно обдувал разгоряченное лицо. «Хорошая погода,— по-
думал Капабланка.— А тут играй, да еще проигранную пози-
цию... Плохи дела! А может быть, все же спасу партию, не-
удобно начинать матч с поражения!» Но интуиция подсказы-
вала, что дело его безнадежно.
Вдруг под балконом раздались аплодисменты, послыша-
лись крики: «Браво, Капабланка! Ура чемпиону мира!» Вгля-
девшись в полутьму, он увидел толпу любителей, собравшихся
на улице у входа в клуб. Ничего не зная о ходе партии, а мо-
жет быть, просто не разбираясь в тонкостях игры, аргентинцы
шумно приветствовали своего любимца.
Смущенный неуместной овацией, Капабланка был вынуж-
ден принимать поздравления. Когда его глаза после яркого
света освоились с темнотой, он заметил недалеко от балкона
группу танцовщиц из театра «Батаклан» и среди них Кончи-
90
ту. Женщины старались кричать громче всех, считая своим
долгом поддержать знакомого своей подруги.
Поспешно вернувшись в зал, кубинец сел за столик. Мозг
его лихорадочно искал спасения. Алехин еще не сделал оче-
редного хода и более двадцати минут обдумывал варианты.
Но вот он сделал ход. Русский не зря терял драгоценное вре-
мя — его тридцатый ход был ошеломляющим. Капабланка не
учел этого ответа черных в своих предварительных расчетах.
Алехин возвращал лишнюю пешку, зато его фигуры занима-
ли грозные атакующие позиции. Пока черные старались со-
хранить свой материальный перевес, у кубинца еще теплилась
надежда на спасение, но теперь его позиция сразу стала без-
надежной.’ Ферзь и ладья противника врывались по открытой
линии, чтобы начать решающее преследование белого короля.
«Прекрасный маневр,— невольно похвалил Капабланка
противника.— Может быть, не брать пешки, а разменять ла-
дьи?» Немного подумав, он пришел к выводу, что в этом слу-
чае его шансы на защиту становились совсем минимальными.
С тяжелым сердцем пошел Хосе Рауль па невыгодное продол-
жение, ничего другого уже не оставалось. Последующие де-
сять ходов были разыграны быстро. Когда истекли положен-
ные сорок ходов, Капабланка отложил партию, хотя и пре-
красно понимал, что доигрывать ее совершенно бесполезно.
Просто ему уже в первый день не хотелось огорчать своих
поклонников.
...Больше двух недель прошло с начала матча, а события
первого дня еще не изгладились в памяти Капабланки. Мед-
ленно прогуливаясь по улицам вечернего Буэнос-Айреса, он
вспоминал мельчайшие подробности семи первых партий
ма’тча.
Как быстро взял он реванш за первый проигрыш! Всего
одна ничья во второй встрече, и уже в третьей партии Але-
хин был буквально разбит. Потом «отдых» — три ничьи,
и вот во вчерашней седьмой партии дерзкий претендент вновь
жестоко разгромлен в результате блестящей атаки. Хороший
урок! Пусть знают все, как играет чемпион мира, как умеет
он брать реванш за поражение! Капабланка даже зашагал
бодрее — так много сил и уверенности вселили в него прият-
ные воспоминания о блестящих победах.
До встречи с Кончитой оставалось полчаса — у него было
еще время погулять. Миновав обелиск в честь независимости
страны, Хосе Рауль вркоре дошел до улицы больших магази-
нов—Флориды. Здесь он на минуту остановился в сомненье:
не пройтись ли направо к улице и площади Майо — месту
91
важнейших учреждений страны и дворца президента? Где-то
близко была и Ривадавиа, но Капабланка избегал эту улицу,
напуганный ее гигантской длиной: двадцать три километра!
За день ее, пожалуй, всю и не пройдешь!
Толпа все более сгущалась: еще бы, что ни шаг, то кино-
театр. Дальше шла Санта-Фе — улица модниц и самых доро-
гих магазинов, куда обычно ходят те, кто ради моды готов
переплачивать за наряды втридорога. Побродив еще немного
в толпе, Хосе Рауль направился в ресторан «Трампесон».
Кончиты в ресторане еще не было. «Задержалась в теат-
ре,— подумал Капабланка,— а может быть, опять что-то при-
ключилось с ее «шевроле». Хосе Рауль улыбнулся, вспомнив,
с каким гордым видом сидит Кончита за рулем своего малень-
кого автомобиля и как беспомощен и жалок бывает ее вид,
когда пустячная неисправность нарушит работу мотора.
Ресторан «Трампесон», как всегда в вечерние часы, был пе-
реполнен. Капабланка с трудом отыскал свободную кабину
и в ожидании Кончиты с наслаждением отдыхал после про-
гулки. Многие посетители тотчас узнали чемпиона мира
и кивком головы указывали на него соседям. Женщины не
сводили с него любопытных взоров.
Капабланка давно привык к всеобщему вниманию и спо-
койно рассматривал сидящих за соседними столиками. Бурля-
щий зал, разделенный невысокими перегородками, напоминал
огромные пчелиные соты с квадратными ячейками; монотон-
ный беспрерывный разговор еще более увеличивал сходство
ресторана с пчелиным ульем.
— Добрый вечер, дон Хосе,—услышал кубинец голос
Кончиты. Задумавшись, Хосе Рауль пе заметил, как опа по-
дошла.
— Здравствуйте, дорогая,— поднялся с места Капаблан-
ка.— Что с вами? Что произошло?
— Ничего особенного. Опять закапризничал Россинапт,—
и она показала на свои запачканные маленькие руки.
Приход Кончиты вызвал всеобщее внимание посетителей.
Как порыв ветра относит все флаги в одну сторону, так по-
явление актрисы привело в одно и тоже положение все шляп-
ки и прически. Знакомые раскланивались с известной актри-
сой, мужчины открыто любовались ее пышной красотой.
Женщин больше всего интересовал наряд Кончиты: они, не
стесняясь, рассматривали ее изящный костюм из дорогой
темно-желтой шерсти, широкополую шляпу, большие серьги
и кольца с крупными камнями, блиставшими на длинных
тонких пальцах.
92
. — Боже, как я голодна!—театрально воскликнула Кончи-
та.— Дон Хосе, дорогой, закажите мне дыню с ветчиной
и седло дикой козочки. Я сейчас приду.
— А все-таки хорош наш «Трампесоп»!— сказала она,
возвратясь через несколько минут.— Лучший ресторан в Буэ-
нос-Айресе. Особенно для нас, артистов. Да и для вас, доп
Хосе,— добавила она, очаровательно улыбнувшись.
Кубинцу тоже нравился этот простой и удобный ресторан
на улице Кожао. Пусть здесь нет хрустальных люстр, осле-
пительной белизны скатертей, поющего хрусталя., «Трампс-
сон» ценят за простоту и удобство, а главное, за то, что он
открыт круглые сутки.
Официант принес заказ.
— Что вы делали днем, Хосе?— спросила Кончита.
— Играл в бридж, немного в домино.
— А тенпис опять пропустили. Вам же вредно все время
сидеть за столом,— укоряла Кончита.
— Мало ли что мы делаем вредное. А потом выясняется,
что это врсдное-то и есть самое полезное.
— А как ваше настроение после вчерашней победы? Луч-
ше, чем две недели назад?— Актриса лукаво улыбнулась, на-
помнив, как расстроен и подавлен был ее друг после первого
поражения.— А вы заметили, дон Хосе, что я приношу вам
счастье?— продолжала Кончита, не дождавшись ответа Капа-
бланки.
— О, да!
— Я имею в виду ваш матч с Алехиным.
— Конечно, моя дорогая! Вы же мой ангел-хранитель!
— Нет, серьезно, дон Хосе. Разве не я говорила вам после
первой партии, что все будет в порядке, что скоро вы побе-
дите, исправите печальное недоразумение. Разве получилось
не так?
— Именно так, дорогая. Вы принесли мне удачу. Теперь,
когда счет матча уже в мою пользу, мне ничего не страшно.
— Я это знаю: вы же гений, мой единственный, не-
повторимый гений!— Кончита нежно дотронулась до руки воз-
любленного.— Разве может кто обыграть моего дона Хосе?
Я всегда предсказывала, что именно вы всех победите, а я
ведь счастливая.
При этих словах Кончита незаметно подавила тяжелый
вздох, ибо ее собственную жизнь вряд ли можно было назвать
счастливой. Путь к театральной славе был трудным для Кон-
читы, хотя она и выступала теперь в лучшем театре страны.
— Быть женщиной — это специальность!—любила повто-
93
рять Кончита и всем своим поведением оправдывала этот афо-
ризм.
Встретив Капабланку чемпионом мира, Кончита сразу под-
метила в нем новые черты характера. Никогда не покидавшая
его самоуверенность переросла теперь в безграничную само-
влюбленность. Как все люди, которым путь к славе и успехам
не стоил большого труда, кто достигал всего лишь за счет
без меры отпущенного природой таланта, Капабланка слепо
верил в свою судьбу, предопределение, в свое неизменное
счастье.
Кончита сумела быстро приспособиться к новым качест-
вам знаменитого друга: в удачную минуту называла его непо-
бедимым, чемпионом всех времен, гением, вовремя высказы-
вала уверенность в его будущих победах и вызывала
в сердце кубинца приятное чувство удовлетворения. Лесть
возмещала теперь недостающее влияние былой красоты
и обаяние молодости.
Кончита сумела уверить своего друга, что именно она яв-
ляется путеводной звездой к его славе и успехам, что она
неизменно приносит ему счастье в матче. Всегда готовый
принять подобные утверждения, Капабланка поверил и в это.
Вспоминая теперь перипетии первых семи партий матча, оп
все больше убеждал себя, что только влияние Кончиты, ее
внимание и заботливость помогли ему добиться успеха.
— Сегодня я слышала разговор в театре,— продолжала
Кончита после некоторой паузы.— Аргентинцы восхищены
вашей вчерашней игрой.
— Да, я играл неплохо,— заметил дон Хосе.— Но мне
помог мой противник. Он допустил несколько ошибок в де-
бюте.
— Кто же не ошибается, играя против Капабланки? Даже
я и то веду себя с вами не безошибочно.
— Уже сожалеете, дорогая?
— О, что вы? Я согласна всю жизнь делать такие ошибки!
Последовало молчание.
— Что еще говорят о матче?— переменил тему Капаблан-
ка после небольшой паузы.
— Говорят, что Алехин долго не продержится. Еще бы —
проиграть две партии, да еще в таком стиле! А знаете, дон
Хосе, я не хочу, чтобы вы быстро выигрывали матч. Тогда вы
скорее покинете меня, вернетесь в Гавану... А еще через три-
надцать лет я буду совсем старуха.
— Для меня вы всегда остаетесь молодой,— восхищенно
поглядев в ее глаза, произнес Капабланка.— А насчет окон-
94
чания матча: но хотите же вы, чтооы я нарочно отказывался
от выигрышей?
— Что вы, что вы, мой любимый дон Хосе! Выигрывайте,
и чем скорее, тем лучше. Пусть это даже будет хуже для
меня. Я согласна...
— Все! Партия проиграна. Как его разделал Капабланка!
Три победы в первых девяти партиях. Чемпионом захотел
быть! Не так-то просто обыграть нашего Хосе!
Надя Алехина с ужасом слушала эти разговоры. И без них,
по одному лишь поведению публики она догадывалась, что
дела Саши плохи. Еще одно поражение! Три проигрыша — это
конец, ничего исправить нельзя, слишком много упущено!
Бедной женщине уже рисовалась самоуверенная фигура Ка-
пабланки, принимающего поздравления. Она уже видела, как
кругом все ликуют, а они с Сашей, уничтоженные и убитые,
возвращаются в Европу.
Тщетно пыталась Надя по демонстрационной доске разо-
браться в том, что происходит наверху. Как ей понять, что
уготовила судьба, запрятанная в загадочной расстановке ма-
леньких картонных фигурок? Блеснет ли радостный свет по-
беды в голубых глазах Александра, или муж спустится к ней
внешне спокойный, но взбешенный до предела обидным пора-
жением?
Фигурки на доске не хотели выдавать шахматной тайны.
Они жили своей особой жизнью, безразличные к ее умоляю-
щим взорам, равнодушные к ее страданиям. Гордые копи, пе-
редвигаемые демонстратором, игриво взмахивали пышными
гривами; красавцы ферзи кокетливо несли резные венчики;
лихие слоны-офицеры только и ждали случая показать быст-
роту своего бега. А черный король, когда их взоры встрети-
лись, вдруг кивнул Наде укоризненно: «Как же это так —
в шахматы не умеешь? А еще жена маэстро!»
Вот когда Алехина пожалела, что не изучила как следует
шахматы. Уже скоро пять лет она живет рядом с человеком,
чьи помыслы, чья каждая минута отданы шахматам, но ей так
и не удалось освоить ни премудрости шахматных комбина-
ций, ни тонкости стратегических замыслов. Сколько раз она
говорила себе, что неудобно оставаться невеждой в той обла-
сти, где царствует любимый человек, сколько раз давала
себе слово заняться изучением теории; но дальше элементар-
ного освоения ходов дело так и не пошло.
Впрочем, нет! Однажды она твердо решила научиться хотя
95
бы читать книги по шахматам, попять элементы теории игры.
Тайком от Александра опа разобрала сто лучших его партий,
по и этот самоотверженный труд не па много увеличил ее
познания. Существенных результатов в понимании игры опа
не достигла и лишь утвердилась в горестном сознании, что,
видимо, просто не создана для шахмат.
Но, не разбираясь в тонкостях искусства, Надя за послед-
ние годы научилась безошибочно угадывать ход борьбы в пар-
тиях Александра. По незаметным, для постороннего неулови-
мым признакам, по малейшим изменениям в лице мужа, за-
метить которые могла только любящая женщина, она безоши-
бочно определяла, в чью сторону склоняется чаша весов. Она
узнавала, как идут дела, по тому, как он сидит за доской, как
часто встает из-за столика, по выражению его глаз, по взгля-
дам, которые он бросает по сторонам. Много мелких примет,
изученных за годы совместной жизни, помогали ей во время
игры следить за борьбой и точно определять шансы сторон
в этом молчаливом, спокойном на вид, но как она вскоре
поняла, очень жестоком сражении.
Вначале она уставала пять часов подряд следить за шах-
матной партией, но вскоре привыкла и много времени прово-
дила в турнирном зале, устроившись недалеко от столика
Саши. Как зачарованная, глядела она на шахматные фигурки,
молчаливо ожидающие приказания играющих, на партнера —
в эти минуты заклятого врага не только Саши, но и ее самой.
Ей казалось, она сама участвует в игре, вдохновляет мужа,
помогает ему в трудные минуты, отдает ему часть своих сил.
Беззвучно шептала Надя молитвы в самые острые моменты
борьбы, охраняя Александра от ударов злой судьбы.
Когда партия кончалась победой Алехина, Надю охваты-
вала безудержная радость; она считала тогда, что и ее доля
участия есть в этой победе; в те редкие, слава богу, дни, ког-
да Саша терпел поражение, она безутешно горевала, жестоко
упрекая себя за то, что не смогла уберечь его от несчастья,
мало молилась за успех сражения. Постепенно Надя стала не-
изменным гостем любого турнира, да и сам Алехин привык
видеть рядом с собой преданного, верного друга: в него вселя-
ло уверенность уже одно сознание того, что всегда где-то
рядом с ним, совсем близко обязательно находится его
Надежда.
В Буэнос-Айресе Надя также намеревалась неотступно на-
ходиться около столика играющих. Еще бы, разве могла_ она
изменить привычкам, оставить его одного во время матча, в
самый важный момент жизни! Однако ее ждало разочарова-
96
ние: помещение для игры устроили так, что ей неудобно было
находиться рядом с играющими. Лишь в первый день Надя
побывала на втором этаже клуба «Ахедрес де Аргентина» и с
горечью убедилась, что будет лучше и для Александра и для
нее, если она останется внизу, на первом этаже.
Действительно, в маленьком зале, где шел матч, с трудом
размещались играющие и секунданты. Немногие зрители, до-
пущенные на второй этаж, были вынуждены следить за игрой
через стеклянную перегородку, делившую зал на две части.
В святая святых, непосредственно к столику играющих, до-
пускались лишь секунданты Энрико Ибаньец и Даниель Дил-
летайн. Противники надежно изолировались от внешнего мира
и только через бильярдную комнату могли выходить на
балкон.
«Делать нечего, раз нельзя быть рядом с Александром, бу-
ду где-нибудь совсем близко от него»,— решила Надя. Облю-
бовав удобное кресло у самой лестницы, ведущей на второй
этаж, она просиживала в нем многие часы, пока наверху шло
жаркое сражение, за которым она могла следить только по де-
монстрационной доске.
Сегодня одиночество было мучительно Наде. Вот почему
она искренне обрадовалась, когда к ней подсел доктор Касти-
лио, лечивший Алехина.
— Я хотел серьезно с вами поговорить,— начал доктор.—
Вы должны настоять, чтобы сеньор Алехин сделал перерыв
в игре. В таком состоянии играть невозможно!
— А как дела Алехина сегодня? — осведомилась Надя.
— Мастера говорят: положение трудное,— ответил доктор,
считавший себя не настолько компетентным в шахматах, что-
бы судить об игре чемпионов.— Это понятно! Играть при та-
кой болезни немыслимо. Поверьте мне, я врач.
— Я не только верю, дорогой доктор,— тихо сказала Але-
хина, взяв аргентинца за рукав.— Я лучше всех вижу, как
мучается Александр. Ночи не спит, стонет от боли. Я и не
предполагала раньше, что воспаление надкостницы может
протекать так мучительно.
— Это же ужасная болезнь! Хорошо еще, что мы облег-
чили ее, удалив несколько зубов. Одного не пойму — как он
может играть в таком состоянии? Фантастике!— воскликнул
доктор с истинно аргентинским темпераментом.
— Саша привык терпеть,— ответила Надя.— Сколько он
перенес в жизни: контузия, голод, лишения... У Саши сильная
воля!
— И все ясе больше так играть нельзя. Вы обязаны угово-
4 Заказ 40
97
рить его сделать перерыв. Иначе он совсем испортит матч,
потом нельзя будет ничего поправить.
— Я просила Сашу об атом. Он объяснил, что это невоз-
можно. Есть такие лондонские условия, претенденты на матч
с чемпионом мпра подписали их в двадцать втором году. Там
сказано: каждый из противников может взять перерыв по бо-
лезни только на три дня в течение всего матча.
— Так пусть хоть три дня отдохнет!
— Вы забыли, доктор, он уже сделал перерыв на один
день — после четвертой партии, когда терпеть боль совсем не
было возможности.
— Я знаю. Но можно же еще два дня... А может быть, мы
его за это время подправим.
— А если потом случится что-нибудь серьезное, вновь ка-
кая-нибудь болезнь? Что тогда? Тогда Александру автомати-
чески зачтут поражение в матче.
— Ну нет, этого нельзя позволить. Это негуманно,— за-
волновался доктор.— Я сейчас поговорю с Кваренцио, с Капа-
бланкой. Обязательно поговорю, сегодня же!—Он сразу заго-
релся пришедшей в голову идеей, искренне веря, что сумеет
преодолеть все трудности.
Через минуту Надя уже видела его мелькающим то в од-
ной, то в другой группе зрителей. Он что-то доказывал своим
соотечественникам, возмущался, энергично размахивая рука-
ми в подтверждение своих слов. При этом черные глаза его
блестели, подвижное лицо выражало решимость. Далее волосы,
тщательно разделенные пробором, растрепались.
«И этот говорит, что дела Саши плохи,— вернулась мысля-
ми к мужу Надя.— Бедный Саша, как ему не повезло! Как
все началось хорошо, какой веселый он был после первой пар-
тии! Радовался, как дитя: первая победа в жизни над Капаб-
ланкой, да еще какая победа! «Я им покажу!— грозил он,—
Пусть все узнают, какой он «непобедимый»!» И вдруг эта
ужасная болезнь. И с чего она привязалась, где простудился?
Вероятно, также нервы сказались, проигрыш третьей партии.
Как он, бедный, переяшвал, мучился. «Не то обидно, Надя,
что проиграл,— играл беспомощно, вот что противно! Точно
так же я проиграл ему в Нью-Йорке, стыдно вспомнить. Без
борьбы, без всякого сопротивления, как мальчишка..:» По-
нервничал, на следующее утро боль усилилась. Еще слава
богу, что всего одну партию проиграл. Мало ли что могло по-
лучиться в таком состоянии! Видно, не забыл еще нас бог.
Господи, помоги ему и сегодня. Хоть бы ничью сделал!»
Не в силах больше выносить бездействия, взволнованная
98
женщина решила побродить по клубу в тайной надежде услы-
шать хоть одно ободряющее слово. Она несколько раз обошла
большой зал, прошла мимо групп зрителей, оживленно обсуж-
давших ход борьбы. Все сходились в одном: Алехину плохо.
Около демонстрационной доски многие, предсказывая легкий
выигрыш чемпиону мира, пытались показать возможные хо-
ды, по это им не удавалось только потому, что администрато-
ры категорически запрещали передвигать фигуры.
Всюду заключались пари на результат сегодняшней пар-
тии, всего матча. Огромное большинство держало сторону
Капабланки. Особенно рьяно спорили янки, отвечая тройным
кушем за чемпиона мира. Это еще больше расстроило Надю,
и она поспешила уйти в соседние комнаты, где было меньше
народу и можно было немного отдохнуть от шума и суеты.
Здесь было уютно, темные тона отделки стен успокаивали.
На стенах между дубовыми панелями висели портреты вели-
ких мастеров шахмат и президентов шахматной федерации
Аргентины. Темные занавески на окнах, бронзовые люстры,
струившие мягкий свет, затейливые решетки огромных ками-
нов — все это оставляло впечатление чего-то домашнего, об-
житого. Хотя клуб был шахматный, в некоторых помещениях
играли в бридж — в пропитанном дымом воздухе слышались
восклицания да шелест карт.
Кулуары немного успокоили Алехину, но вовсе не умень-
шили тревогу о судьбе партии. В конце концов Надя не удер-
жалась и вскоре снова вернулась в зал. Едва войдя туда, она
заметила высокую фигуру знакомого юноши. Это был Паули-
но Монастерио — молодой аргентинский шахматист, в тайне
от всех державший сторону Алехина.
Расстроенная женщина немедленно устремилась к Мона-
стерио.
— Паулино, скажите, пожалуйста, как у него дела? Только
правду, ничего не скрывайте.
— Если говорить откровенно,— начал Монастерио, пока не
решивший, что лучше: сказать ли горькую истину или скрыть
правду в неопределенных, ни к чему не обязывающих сло-
вах,— у сеньора Алехина дела не блестящи. Но терять надеж-
ду не нужно, все покажет дальнейшее.
— Не хитрите, Паулино,—молила Надя.— Вы же мой
друг, скажите все, как есть!
— Положение доктора Алехина очень опасное. Его ферзь
попался в капкан и вот-вот погибнет. По-видимому, дебютный
вариант неудачен, тем более, что Капабланка применил инте-
ресную новинку.
4*
09
— А как co временем: цейтнота еще нет?—тревожно
спросила Надя. Она хорошо знала, что защищать плохую по-
зицию труднее всего, когда нет времени для обдумывания
ходов.
— Нет, в этом смысле все в порядке. Сделано всего лишь
пятнадцать ходов.
Надя рада была поговорить с человеком, разделявшим ее
чувства. Она рассказала ему об опасениях доктора, о болезни
мужа. В это время к ним подбежал шустрый юноша и начал
что-то быстро и взволнованно говорить по-испански.
— Что случилось, в чем дело?— испугалась Надя.
— Он объясняет, как Капабланка может сейчас выиграть
в один ход,— не смог скрыть правду Монастерио.
Сердце женщины сжалось в испуге. Как зачарованная
смотрела Надя на маленькие карманные шахматы, где друзья
по очереди передвигали крохотные плоские фигурки. В лю-
бую минуту могло прийти решение судьбы: счастье или беда
для Саши и для нее самой.
Проверив несколько раз варианты товарища, Паулино за-
кивал утвердительно: «Си, си». Взятие конем центральной
пешки черных несло Алехину неминуемую гибель.
Молодые шахматисты поднялись и ушли, оставив Надю в
полном смятении. Печальная новость совсем ее обескуражила.
Молча сидела она в кресле, не в силах поднять глаза, боясь
увидеть радостные лица сторонников Капабланки. Она слы-
шала восторженные замечания: «Вот это класс! Пятнадцать
ходов — и Алехину конец!» И затем предупреждающий ше-
пот: «Тише, здесь сеньора Алехина!»
Новость быстро распространилась по залу. Наиболее лю-
бопытные устремились наверх, чтобы воочию увидеть решаю-
щий ход чемпиона мира и капитуляцию Алехина. Все желаю-
щие не могли уместиться на втором этаже, некоторые стояли
па верху лестницы, стараясь заглянуть за стеклянную пере-
городку.
Время шло, а Капабланка не делал хода. Хосе Рауль думал
очень долго. Странно, обычно он играет быстро. А здесь все
так ясно. Чего же думать?! Напряжение в зале росло с каж-
дой минутой. Все удивлялись: чемпион мира не видит хода,
замеченного зрителями! Такой простой выигрыш, а Капа -г
их гениальный Капа!— не может найти в течение двадцати
минут. Непонятно! Притихшая, ошеломленная Надя беззвуч-
но шептала молитву.
Вдруг наверху все стихло. «Все кончено! Капабланка сде-
лал свой ход!» — пронеслось в разгоряченном мозгу Нади.
100
Вслед за тем опа услыхала спокойный голос арбитра матча
Кваренцио, что-то говорившего зрителям. Несколько секунд
царило молчание, затем публика устремилась вниз. Подняв
голову, Надя увидела возбужденных людей, нервно теребя-
щих сигареты; иногда до нее доносились гневные возгла-
сы: «Безобразие! Он не имеет права этого требовать!» Мно-
гие тут же взяли плащи и с обиженным видом покинули
клуб.
Позднее ей рассказали, что произошло наверху. Обдумы-
вая простой па вид ход, чемпион мира стал все чаще поправ-
лять свой крахмальный воротничок. Лишь немногие знали,
что у Капабланки это признак волнения. Вдруг, не делая хо-
да, он поднялся, подошел к арбитру и что-то раздраженно
ему сказал. Сеньор Кваренцио обратился к зрителям с речью.
Он сообщил, что шум их разговоров мешает играющим думать
и что Капабланка потребовал выполнения пункта, написан-
ного в регламенте матча. Этот пункт гласит: «Каждый
из играющих имеет право требовать, чтобы игра происходи-
ла в особом помещении, в стороне от публичного зала и шума.
В это помещение никто не допускается, кроме играющих, ар-
битра, заместителя, секундантов и, если нужно, еще одного
выбранного с согласия обоих играющих лица, передающего
ходы из комнаты, где происходит игра».
В поднявшейся суматохе все забыли, что партия может
кончиться одним ходом коня Капабланки. Только когда по те-
лефону сверху передали ход белых, зрители вновь вернулись
к шахматному бою. Немного успокоившись, они снова взя-
лись за анализ позиции.
— -Ну как, что?— засыпала вопросами подошедшего Мо-
настерио Надя.— Алехин проигрывает, да?
— Ничего не пойму. Капабланка отказался от выигрываю-
щего хода. Неужели не нашел?
Нет, чемпион мира хорошо разобрался в том, что происхо-
дит на доске, и со свойственной ему интуицией отыскал спо-
соб избежать опасных осложнений. Если бы он сделал ход ко-
нем, замеченный зрителями, его противник ответил бы ма-
леньким, незаметным передвижением ладьи, всего чуть-чуть,
на одну лишь клеточку. Но этот маленький ход вызвал бы
большие последствия — положение чемпиона мира могло сра-
зу пошатнуться.
Несколько раз пересчитывал Капабланка сложные вариан-
ты и с каждой минутой все больше убеждался: выигрыша
нет. Замысел Алехина основывался на тончайшем учете ма-
лейших возможностей, план защиты был глубоко продуман.
101
Выигрыша не было, наоборот, белым самим нужно играть
осторожнее, иначе они могли оказаться в опасности.
Нелегко переходить от сознания, что партия легко выигра-
на, к признанию того факта, что самому нужно спасаться.
Да еще в партии, где была применена новинка, специально
подготовленная к данной встрече.
Убедившись, что взятие центральной пешки конем не про-
ходит, Капабланка забрал ее ладьей. Ферзь Алехина выбрался
из опасной зоны и вернулся в собственный лагерь. Худшее
было позади, черные могли теперь спокойно смотреть в буду-
щее. Еще несколько ходов, и игра полностью уравнялась. Ка-
пабланке ничего не оставалось, как согласиться на вечный
шах. Девятая встреча кончилась миром, перевес Капаблан-
ки в счете остался тем же — одно очко.
Пережив тяжелые минуты, Надя едва успокоилась. Паули-
но сообщал ей, что дела Алехина . все более улучшаются,
и, наконец, принес сверху радостную весть о ничьей. Еще че-
рез несколько минут на лестнице появился Александр, в его
уставших глазах светился радостный блеск.
«Как в дни побед»,—- подумала Надя. И действительно, раз-
ве ничья в этой партии не была победой? «Как намучился
бедный, как переволновался,— пожалела она мужа.— Да еще
эта болезнь...»
И тут же вспомнила чей-то совет Александру — переме-
нить прическу. Действительно, откинутые назад волосы за-
метно старили его лицо.
7
— Добрый вечер, герр доктор,— приветствовал хозяина
только что пришедший с Земишем маленький юркий мастер
Луес.— Мы принесли вам двенадцатую партию матча. Только
чго получена из Буэнос-Айреса. И как, вы думаете, она за-
кончилась?
— Пожалуй, не ошибусь, если скажу: проиграл Капаблан-
ка,— ответил Ласкер.
— Вы правы: он действительно проиграл. И как про-
играл!— подтвердил Ауес, протягивая хозяину вечернюю бер-
линскую газету.
Ласкер повернул выключатель, и кабинет осветился ров-
ным светом большой люстры. Во всю длину стены в кабине-
те стоял огромный темно-коричневый книжный шкаф. Тон-
кая отделка, величественная простота линий и размеренная
102
пропорция частей делали его настоящим художественным про-
изведением.
— Этот шкаф принадлежал когда-то Гете,— улыбаясь, со-
общал обычно Ласкер своим гостям, и те не могли понять, го-
вори г он правду или шутит.
У окна, закрытого темно-зелеными занавесками, помещал-
ся коричневый, в тон шкафу, письменный стол. В уголках
и углублениях его резьбы виднелась зелень плесени — не то
дань времени, не то хитрость краснодеревщика. На столе вы-
сокая, как гриб, лампа, забавные памятные безделушки, бюс-
ты Юлия Цезаря и Бонапарта — любимцев хозяина. На бес-
численных бумагах с какими-то значками и математическими
формулами маленькие кучки сигарного пепла.
Несколько минут, пока хозяин ходил распорядиться на-
счет кофе, Ауес и Земиш — человек с худым изможденным
лицом —с любопытством рассматривали реликвии славы, на-
копленные Ласкером за двадцать семь лет своего чемпионст-
ва. На маленьком столике невдалеке от окна лежали вырезки
из газет всего мира, адреса, дипломы, многочисленные фото-
графии и карикатуры. На них — автографы величайших шах-
матистов, философов, математиков; долг внимания и уваже-
ния зпамепитому чемпиону отдавали и крупнейшие писатели,
художники, артисты.
Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые вхо-
дившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе:
за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцвет-
ные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и
всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные
вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круг-
лыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая
о днях молодости хозяина.
— Вы все еще интересуетесь шахматами?— спросил Ауес
Ласкера, когда тот вернулся в кабинет.— Бильгера читаете?
На углу столика лежала раскрытая огромная толстая кни-
га — справочник по теории шахматных начал.
— Эго случайно. Смотрел одиннадцатую партию, захотел
справиться по дебюту.
— Доктор, мы надеемся увидеть вас вновь чемпионом,—
высказал Ауес мечту всех немецких шахматистов.
— Куда уж мне! Мое дело теперь писать. Нужно дать до-
рогу молодым.
Эммануил Ласкер, уступив в двадцать первом году звание
чемпиона мира Капабланке, редко теперь играл в турнирах.
Математические проблемы больше волновали его пытливый
103
ум, философские трактаты ждали в шкафу своего завершения.
Недавно он удивил всех: в лучшем берлинском театре была
поставлена его пьеса. Казалось бы, достаточно занятий для
одного человека, но нет, не таков Ласкер! В последнее время
его заинтересовала еще одна проблема. Знакомые улыбались:
Ласкер открыл школу карточных игр: бридж, скат — три клас-
са по восемь слушателей в каждом. Потеряв шахматную коро-
ну, бывший чемпион, видимо, хотел стать королем бриджа.
Пусть смеются — на то они и люди, чтобы смеяться над
тем, что им непонятно. Ласкера интересовала теория борьбы
во всех ее проявлениях; он хотел исследовать ее законы сна-
чала в близкой и знакомой ему области — шахматах, картах,
математических играх. Почему одному человеку везет в жиз-
ни, в делах, в игре, другой же вечно терпит неудачу? Почему
на рулетке цифры выпадают в особой, трудноуловимой зако-
номерности? Почему в картах везет сначала одному из играю-
щих, но после его грубой ошибки фортуна сразу от него
отворачивается? Почему? Как много таких «почему» во всех
играх, да и в жизни.
Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока за-
кономерности совпадений, которую люди называют везением.
Открыть эту закономерность, научиться распознавать извили-
стее рути фортуны — вот цель, поставленная Ласкером.
Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шах-
матам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал
множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях
психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих без-
надежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизи-
рует своих противников.
Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких
креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, по-
крытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой
стороне была шахматная доска: столик как бы символизиро-
вал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро
расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились
в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос-Айресе, за
пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи
на колдунов, застывших в таинственном священнодействий.
Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами,
да редкие восклицания поощрения или недовольства говори-
ли о том, что все трое живы или по крайней мере еще не
заснули.
— Я так и знал! Что-нибудь в этом роде должно было
произойти,— первым нарушил тишину Ласкер.
104
Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки
кресел.
— А почему, доктор?— спросил Земиш. Он был замкнут,
неразговорчив — наверное, болезнь наложила отпечаток на его
характер, но сейчас и он оживился.
— Только потому, что он проиграл предыдущую, одинна-
дцатую партию. Точнее, как ее проиграл.
Экс-чемпион вспомнил, какое сильное впечатление произ-
вела на него эта победа Алехина над Капабланкой. Даже он,
Ласкер, был поражен глубиной и смелостью замыслов Алехи-
на, точностью его маневров.
— Да, партия высокого класса,— вмешался в разговор Ау-
ес.— Недаром кубинец заявил одному корреспонденту: «Я та-
кие партии выигрывать не умею!»
— Почтенный сеньор Капабланка забыл добавить: «Я и
проигрывать такие партии не умею»,— сведя густые седые
брови, добавил Ласкер.
— Как это понять, доктор?
— А так, что проигрыш в подобном стиле для Капабланки
смерти подобен. Такие поражения выбивают его из равнове-
сия.
— Тогда понятно, почему вы предсказывали победу Але-
хину в двенадцатой партии.
В кабинет вошла фрау Марта Ласкер, маленькая женщина
с широким добродушным лицом и короткими волосами. С пер-
вого взгляда запоминался ее большой лоб и маленький вздер-
нутый нос. Она поздоровалась с гостями и, не желая им ме-
шать, сразу же ушла к себе.
— Глядя на эту партию, трудно представить, что ее играл
Капабланка,— продолжал разговор Ауес.— Грубая ошибка,
элементарный просчет. Чемпион мира не видел, что теряется
ладья!
— А это играл не Капабланка,— озадачил собеседников
Ласкер.
— Позвольте, доктор!— почти одновременно воскликнули
оба.
— Нет, ходы, конечно, делал Капабланка, но это был со-
всем иной Капабланка. Не тот, к которому мы привыкли.
— Это, конечно, интересно, но... я ничего не понимаю,—
сознался Земиш.
— Вам приходилось когда-нибудь видеть матч боксеров?—
спросил Ласкер.
— Да, я очень люблю бокс,— кивнул Ауес.
— Так вот, иногда во время боя один из боксеров наносит
105
вдруг противнику сильнейший удар. Не нокаут, не такой, что-»
бы сбить с ног, по все же удар достаточно сильный.
— А кто разберет: когда удар сильный, когда нет?— раз-»
вел руками Земиш.— Я знаю одно: упадет и до счета десять
не поднимется — значит, получил удар достаточно сильный.
— Это нокаут, конец боя,— продолжал Ласкер,— но быва-
ют незаметные на вид, несильные удары, а боксер от них ка-
чается, еле держится на ногах. Перед глазами все плывет:
и ринг и зрители.
— Это так называемое состояние «грогги»: пьяный, еле
держащийся на ногах,— подтвердил Ауес.
— Да, да! Такое же состояние «грогги» бывает и у шахма-
тиста. Проигрыш партии — сильнейший удар по психике мас-
тера. Он тоже качается, проигрыш выбивает его из колеи.
Спортивная стойкость шахматиста, как боксера, определяется
тем, насколько быстро он сумеет выйти из такого состояния.
— Действительно, шахматное «грогги»...— задумался Зе-
миш.— Вы правы, доктор. Кто проиграл несколько партий
подряд, одну за другой, тот уже не в состоянии выйти из
такого «гроггп».
— Шахматы — борьба нервов,— продолжал экс-чемпион,—
и побеждает только тот, кто умеет хорошо выигрывать, но,
что не менее важно, и хорошо проигрывать.
— О, это многие умеют!— воскликнул Ауес.
— Нехитрое искусство,— поддержал его Земиш.
— В том-то и дело, что очень, очень хитрое. К сожалению,
психология шахматной борьбы совсем еще не разработана.
Пока изучают лишь теоретические варианты. Нет, это тоже
нужно,— поспешил добавить экс-чемпион, вспомнив, что Зе-
миш является отличным знатоком именно теории дебютов,—
но я верю, что будущее поколение шахматистов начнет уде-
лять самое серьезное внимание психологии шахмат.
Хозяин поднялся с кресла. Кончилась сигара, а без нее
он не мог жить ни минуты. Достал из шкафа маленький поли-
рованный ящик, вынул из него сигару. Когда крышка ящичка
открылась, комнату наполнили звуки неаполитанской песни.
Ласкер рассказал, что эту шкатулку ему подарили итальян-
ские шахматисты.	»
— Я утверждаю, что в двенадцатой партии играл не Ка-
пабланка,— вернулся к прерванному разговору Ласкер.—
В самом деле, посмотрите, какие ходы делали черные. Даже
не верится, что это играл мастер.
— Вот именно. И это Капабланка, с его знаменитой интуи-
цией, точностью,— поддержал хозяина Ауес.
106
— Завтра он сам не узнает своих ходов,— продолжал экс-
чемпион,.— не поверит, что это он так плохо играл. Но после
поражения он просто не в состоянии делать хорошие ходы —
все привычные качества шахматного борца у него пропали...
Есть три категории шахматистов,— продолжал Ласкер после
небольшой паузы.— Одни после проигрыша играют так, будто
ничего не произошло. Сила игры их не падает, нервы целиком
контролируются разумом. «Грогги» у таких шахматистов ко-
роткое, проходит быстро и на последующей игре не отра-
жается.
— Кто, например, доктор?
— Такими были Стейниц, Шлехтер. Из живущих сейчас —
Видмар. Думаю, что ваш покорный слуга также относится
к згой же категории.
— Вы что, совсем не расстраиваетесь после поражения?—
спросил хозяина Ауес.— Вам все равно: выиграли вы или про-
играли?
— Конечно, расстраиваюсь. Кому приятно проигрывать?
Но нужно уметь сдерживать себя, чтобы на следующий день
играть с обычной силой’ и уверенностью. Такого равновесия
мне, к счастью, удавалось добиться.
— А что Капа?— спросил Земиш. Многое из того, что го-
ворил экс-чемпион, было известно Земишу по собственному
опыту, однако и его заинтересовала эта своеобразная класси-
фикация мастеров.
— Капабланка редко проигрывает, в этом особенность его
стиля, но, может быть, именно поэтому проигрыши сильно
отражаются на его психике. В его практике редки случаи,
когда он проигрывал две партии подряд, но это лишь потому,
что на следующий день после поражения он, как правило,
избегает боя и делает быструю ничью. Ему нужно время, что-
бы прийти в себя.
— А к какой категории вы относите Алехина?
— Русский чемпион — редкий тип бойца. Он сумел воспи-
тать в себе такие боевые качества, такую сильную волю, что,
как ни странно, на следующий день после проигрыша он игра-
ет еще сильнее.
— Да, да, вы правы!—подтвердил Ауес.—Мне всегда го-
ворили, что опаснее всего играть против Алехина, если он на-
кануне потерпел поражение.
— Вспомните турнир четырнадцатого года в Петербурге.
Алехин был совсем молод и, казалось, недостаточно устойчив.
Что же происходит? В предварительном турнире молодой мас-
тер проиграл мне. И что, расстроился? Как бы не так! На сле-
107
дующий день он громит Тарраша, а еще через день Маршал-?
ла. Двух гроссмейстеров, да еще каких!
— Деморализовался!— усмехнулся Земиш.— Расстроился!
— Во втором круге того же турнира,— продолжал Лас-
кер,— он вновь проиграл мне. И что же? Вновь громит Тар-
раша.
— Это уже по привычке,— пошутил Ауес.
— А какие партии сыграл! Обе Алехин потом поместил
в числе своих лучших в специальном сборнике,— добавил Ла-
скер.— А в матче с Капабланкой какую волю проявил Але-
хин, какую выдержку! Вы читали о его болезни? Шесть зу-
бов пришлось удалить. Рвали по вечерам, часу в одиннадца-
том, а на следующий день он уже играл партию, иногда с по-
вязкой. Не шутка!
Гости поднялись. Пора было уходить, они знали, что Лас-
кер уже много лет работает ночами. Расставаясь, Ауес спро-
сил хозяина:
— Интересно, как теперь поступит Алехин? Бросится ли
он в бурное наступление или будет ждать ошибок деморали-
зованного чемпиона?	* *
— Две победы подряд дали уже Алехину перевес на очко.
Он найдет верный путь,— ответил Ласкер.— Русский чемпион
не только блестяще освоил теорию шахмат. Он, кроме того,
глубокий психолог шахматной борьбы.
Проводив гостей, Ласкер погасил люстру, сел за письмен-
ный стол и глубоко задумался. Густые пепельные волосы,
большой горбатый нос, седые усы и резко очерченный подбо-
родок придавали его внешности что-то таинственное. Тишина
и безмолвие царили в этом убежище мыслителя, только дождь
за окном, изредка ударяя в стекла, напоминал, что, кроме
мира разума, есть еще реальный мир с его безрассудством,
нелогичностью и случайностями.
В свободный день Капабланка с Кончитой пошли обедать
в ресторан «Кабанья». Метрдотель с трудом нашел для них
место в переполненном зале и, к их удивлению, усадил как
раз рядом с Алехиным, пришедшим сюда с секундантом Да-
ниелем Диллетайпом. Хотя оба гроссмейстера не испытывали
особого желания общаться друг с другом, элементарная
вежливость требовала не показывать этого, тем более что
присутствие Кончиты заставляло мужчин быть галант-
ными.
Официант соединил вместе два столика. Некоторая нелов-
108
кость неожиданной встречи вскоре прошла: все четверо заня-
лись изучением меню и выбором блюд.
Посетители ресторана с интересом наблюдали знаменитых
шахматистов, сидевших друг против друга не за шахматным,
а за уставленным хрусталем столом ресторана. Некоторые шу-
тили, что сегодня, дескать, выездной тур: ходы будут делать-
ся ладьями-блюдами и пешками-бокалами. Немало пересудов
вызвал туалет Кончиты: гладкое платье сиреневого цвета, се-
рые туфли и длинные, по локоть, серые перчатки.
Алехин, оказывается, впервые посетил «Кабанью».
— Интересное место, не правда ли?— обратился он к Ка-
пабланке.
— Я очень люблю этот ресторан,— ответил чемпион ми-
ра.— Правда, некоторые говорят,— посмотрел он на Кончи-
ту,— что во время шахматного матча часто сюда ходить
нельзя.
— Почему?
— Слишком острые и вкусные блюда требуют вина, а
шахматистам вино и женщины во время турниров категори-
чески запрещены.
— Да, да, конечно. Вы знаете, один мой знакомый дири-
жер назвал этот ресторан консерваторией для быков! Не
правда ли, комично?—смеясь, спросила Кончита. При этом
она указала на стены, где висели фотографии огромных ба-
ранов, когда-то бравших первые призы на выставках, и бы-
ков-рекордсменов.
— Я скорее назвал бы «Кабанью» не консерваторией,
а крематорием для быков,— отозвался Капабланка.— Это боль-
ше похоже на правду.
У входа в ресторан была выставлена напоказ огромная за-
жаренная туша барана: сразу же за дверью по обеим сторо-
нам горели два гигантских очага. Отсюда на улицу до про-
хожих доносился звук шипящего мяса и острый запах
приготовленной пищи. Целые туши баранов, огромные куски
говядины, несчетное количество дичи, различных сортов кол-
бас — все это жарилось здесь же, на глазах, распаляя аппе-
тит, завлекая даже тех, кто и не собирался сюда заходить.
Стены ресторана были отделаны в темные цвета. Темные
абажуры и бра создавали в залах «Кабаньи» умиротворяющий
полумрак, в котором мысли посетителя должны сосредоточп-
ваться только на еде. Может быть, опять-таки для того, что-
бы разжечь аппетит, на бесчисленных полках в оплетенных
юл г?мой бутылках стояли лучшие аргентинские и чилийские
вина.
109
— Ay них тоже соревнование!—воскликнула вдруг Кон-
чита, показывая на фотографии быков.— Среди них тоже, на-
верное, есть чемпион мира. Может быть, вот этот?— показала
она на короткорогого волосатого гиганта с маленькими злыми
глазками.— Смотрите, какой красавец!
Алехин и Диллетайн промолчали, пропустив мимо ушей
сомнительную остроту своей соседки. Что поделаешь — актри-
са! Но Капабланка обиделся.
— Я всегда считал, что у вас хороший вкус,— хмуро отве-
тил он.
В ресторан вбежал голосистый назойливый мальчишка-га-
зетчик. Он скорее насильно всучил, чем продал, свой товар.
Некоторое время за столом длилось молчание — все были за-
няты разглядыванием газет и журналов. Вдруг тишина пре-
рвалась раскатистым смехом Кончиты.
— Ой, как хорошо! Просто прелесть!— заливалась она.—
Смотрите, какие вы смешные!
На карикатуре были изображены Алехин и Капабланка за
шахматным столиком. Талантливый художник верно схватил
черты, удачно подчеркнув характерные особенности их лиц.
У обоих противников были длинные черные бороды, спускав-
шиеся куда-то под стол. Надпись гласила: «Такими будут
Алехин и Капабланка в конце матча».
— Острят насчет ничьих,— объяснил Диллетайн.— Худож-
ник показывал мне эту карикатуру, он рисовал в клубе...
— А знаете, дон Хосе, с бородой вы мне больше нрави-
тесь!— воскликнула Кончита.
— Рад слышать, дорогая. Сегодня же куплю средство для
- ращения волос.
— Но почему они вам нарисовали черную бороду?— взя-
лась актриса за Алехина.— Вы же блондин, вам больше подой-
дет небольшая русая бородка;
— Вам виднее, сеньорита,— отшутился Алехин.— Это по
вашей части — находить грим и подбирать, кому какую но-
сить бороду.
«И рога тоже»,— хотел добавить Диллетайн, но вовремя
сдержался.
— А ведь действительно вы будете делать ничьи до самой
старости,— уверенно заявила Кончита.— Сколько вы уже их
сделали?
— Пока немного,— ответил за партнеров Диллетайн.— Че-
тырнадцать.
При этом он подумал, что ей-то, Кончите, неплохо бы пом-
нить счет в самом важном сражении Капабланки.
110
— После двенадцатой партии было восемь рядовых ничь-»
их,— сообщил секундант Алехина.
— Ну вот видите, как много! И правда, у вас скоро отрас-
тут бороды.
— Вот почему я и предложил доктору Алехину прервать
матч, считать его ничейным. Через год можно сыграть но-
вый,— безразличным тоном, обращаясь только к Кончите, про-
изнес Капабланка.
Свою самую заветную мысль он высказал вскользь, между
прочим, будто она его ничуть не интересовала. Чемпион мира
еще ни разу не предлагал Алехину прекратить матч, но гово-
рил так, чтобы облечь важное предложение в ничего не знача-
щую шутку.
Однако Кончита поняла напускную легкость тона Капа-
бланки. Два рядовых поражения подорвали веру чемпиона
в свои силы, и он не раз уже говорил Кончите, что, по-види-
мому, ему не удастся спастись. Хосе Рауль стал задумчив,
в последние дни часто грустил. Несмотря на предсказания
Кончиты, он перестал верить в благополучный исход матча
и даже послал телеграмму своему другу — президенту манхэт-
тенского шахматного клуба Финну с просьбой организовать
через два года матч-реванш с Алехиным.
Кончита решила поддержать Капабланку.
— Эти бесполезные ничьи только вас изнуряют,— тоном
жалеющей матери произнесла она.— Бедный дон Хосе, он
даже заснул во время шестнадцатой партии.
— Спать-то спал, да все видел!— засмеялся Алехин.— Как
проснулся, так сразу разменял все фигуры.
G минуту за столом царило молчание.
Кончита решила еще раз вернуться к щекотливому воп-
росу.
— И такой закатим праздник, на вееь Буэнос-Айрес. Весь
театр «Батаклан» будет танцевать на банкете.
— Ради этого я согласен сделать все что угодно,— отшу-
тился Алехин.
— Я тоже не возражаю,— присоединился чемпион мира.
— Прервать, конечно, можно,— продолжал Алехин, решив
выяснить намерения своего противника.— А когда играть
снова?
— Через год можно встретиться вновь,—предложил Капа-
бланка.— Только на этот раз нужно подумать о ничьих. Мо-
жет быть, проще ограничить число партий в матче?
— Я думаю, лучше доиграть до конца этот матч,— немного
подумав, произнес Алехин.— Боюсь, мы с вами не скоро дого-
111
воримся, и у нас действительно вырастут бороды, пока мы
еще раз встретимся. Пусть уж они вырастают от ничьих!
Этот решительный отказ Алехина создал й^пряженность
за столом. Капабланка сразу умолк, перестала шутить и Кон-
чита. К счастью, обед к этому времени кончился и можно бы-
ло расходиться. Алехин и Диллетайн попросили разрешения
подняться из-за стола и, распрощавшись, ушли.
Кончита видела, как сильно расстроился Капабланка. Да
и у нее самой, пожалуй, впервые за все время матча появи-
лось ощущение, что дон Хосе не сможет удержать титул, она
уже не верила в собственные предсказания. И сердце ее не
обманывало: ближайшее будущее принесло Капабланке новый
чувствительный удар.
— Должен признаться: я изменил свое мнение о Капаб-
ланке. Он более достойный боец, чем я предполагал.
Слова Ласкера удивили Ауеса. Слишком уж часто ему
приходилось слышать неодобрительные отзывы своего сооте-
чественника об игре кубинца.
Он подумал: Капабланка скоро потеряет звание чемпиона
мира, может быть, поэтому Ласкер стал к нему более снисхо-
дителен, простил прошлые высокомерные высказывания
и статьи.
— Я говорил, что Капабланка легко деморализуется после
проигрыша, что он нестойкий боец,— продолжал Ласкер.— Это
было правильно: постоянные удачи, успех его избаловали. Но
вот кубинец проиграл подряд две партии, одиннадцатую
и двенадцатую. Под угрозой оказался титул шахматного ко-
роля. И, к чести Капабланки, в этот момент он преобразился.
Его замечательные природные способности, огромный та-
лант—все было мобилизовано для спасения матча. Не вина
кубинца, что ему не удалось ничего сделать,— таким великим
оказался его противник!
— Но, доктор, не рано ли вы хороните Капабланку? Его
дела на так уж плохи,— запротестовал Ауес.— Счет пока че-
тыре — три, кубинцу нужно выиграть одну партию, и счет
уравняется.
— Нет, дело его безнадежно. Посмотрите последние партии
матча, и вы убедитесь, что песенка его спета.
— Как раз это-то меня и не убеждает. Да и не только
меня — многие теперь, как никогда, верят в звезду Капаблан-
ки. Ну давайте посмотрим: двадцать девятую партию он вы-
играл, в двадцать седьмой лишь грубый просмотр не дал ему
112
возможности довести до победы прекрасно игранную партию.
А в тридцать первой? Вы же сами только что сказали: слу-
чайная ничья, позиция Алехина была проигрышной. Вот как
сейчас играет Капабланка! А что Алехин? Он выиграл послед-
ний раз три недели назад, с тех пор ничего не может сде-
лать.
— Дорогой мой, все это видимость. Вот посмотрите — Ка-
пабланка выиграл двадцать девятую партию. А как выиграл?
Лишь после грубой ошибки Алехина. Но вы учтите, как заме-
чательно защищался русский,— это была изумительная обо-
рона, только случайно не увенчавшаяся успехом. Знаете, что
сказал один умный поклонник Капабланки? Он заявил: «Пос-
ле упущенной победы в двадцать седьмой партии я считал,
что Капабланка еще сможет спасти матч, но после выигрыша
им двадцать девятой я окончательно убедился, что дело его
проиграно!» Блестяще сказано, с тонким пониманием психо-
логии борьбы. И все же Капабланка — герой,— продолжал
Ласкер.— Вспомните, как он нападал на Алехина с тринадца-
той по двадцатую партию. Какие интересные новинки приме-
нял, с какой изобретательностью играл дебюты. Казалось, вот-
вот кубинец достигнет успеха, но ему противостоял настоя-
щий гений. В критические моменты Алехин делал чудеса, спа-
сал партии, которые никто не смог бы спасти.
— Э, доктор! Вы скромничаете. Уж кто-кто, а вы-то в спа-
сении трудных позиций навсегда останетесь непревзойденным.
— Это было давно, а теперь играют по-иному,— не принял
похвалы экс-чемпион.— Знаете, какая еще партия расстрои-
ла Капабланку? Семнадцатая. В ней он делал все, что нужно:
разбил ‘ неприятельские пешки, готовился собирать урожай.
А Алехин на его технику отвечал выдумкой, да еще какой
выдумкой! «Если уж я не смог выиграть эту партию,— заявил
тогда Капабланка,— то я не выиграю матча».
— Я смотрю, вы следите за матчем, читаете все, что о нем
пишут,— удивился Ауес.— Вы же сказали, что совсем броси-
ли шахматы.
— Мало ли что я сказал. А слежу за матчем, очевидно,
потому, что все еще шахматист.
В это время пришел Земиш. Он сообщил, что, судя по ар-
гентинской печати, напряжение достигло небывалого уровня.
Североамериканцы все еще держат сторону своего любимца,
но аргентинцы уже покорены искусством русского. Оба про-
тивника изрядно устали — еще бы: уж сыграно больше три-
дцати партий! Все ждут со дня на день окончания матча.
— Да, матч скоро кончится,— согласился Ласкер.— Але-
113
хин обращается с кубинцем, как с прирученным львом.
В тридцать первой партии он дал ему все возможное для по-
беды, но Капабланка не сумел выиграть. Воля Алехина одер-
жала победу, дело кубинца проиграно!
— Признайтесь, доктор, а ведь вам жалко Капабланку!
Талантливый шахматист.
— Это настоящий шахматный гений! По силе интуиции, по
умению быстро схватывать позиции и намечать верный путь
игры Капабланке нет равных и не скоро будет. Но талант его
распылился в серии легких успехов. Когда-то он был превос-
ходным шахматистом — полным неистощимого огня, пламен-
ной энергии, напора...
— Все это было, а теперь он скоро будет экс-чемпионом
мира,— печально заметил Земиш.
— Мама миа!— воскликнул доктор Кастилио, войдя
в клуб.— Сюда невозможно пробраться! Вы знаете,— обратил-
ся он к Надежде Алехиной,— иду в клуб — не пускают. Я им
говорю: «Я доктор, лечу Алехина и Капабланку». А они сме-
ются. «Капабланке,— кричат,— никакая медицина уже помочь
не может, а Алехин и без врачей справится!»
Надя со своего места видела сквозь стеклянные двери, как
волнуется у входа толпа, как яростно набрасываются болель-
щики с расспросами на каждого выходящего из клуба. Да и в
самом турнирном помещении сегодня было тесновато, никогда
до сих пор, даже в дни самых боевых встреч, не толпилось
столько народу.
Все считали, что матч скоро кончится. Вчерашняя три-
дцать четвертая партия была отложена в тяжелой позиции
для Капабланки, хотя некоторые рьяные сторонники кубинца
еще надеялись, что техника его восторжествует и ему удастся
спастись. Выиграй Александр эту партию — матч был бы
окончен. Такая нужная, долгожданная шестая победа!
После двадцати одной партии Саша одержал четыре по-
беды, Капабланка — две. Казалось, все в порядке: Саше нуж-
но выиграть всего две партии, чтобы стать чемпионом.
И вдруг он проигрывает двадцать девятую! Хорошо, хоть три-
дцать вторая партия досталась Саше, теперь лишь одно ре-
шающее очко отделяет его от заветной цели.
Днем перед доигрыванием тридцать четвертой и, может
быть, последней партии она спросила мужа:
— Как дела?
Он ответил:
114
— Должен выиграть, хотя и не без труда.
Саша даже не так уж долго анализировал отложенную
позицию.
— Такие положения нужно решать за доской,—сказал
он.— Все равно в домашнем анализе всего не увидишь.
В этой решающей позиции у Алехина была лишняя пешка.
Вот она висит на демонстрационной доске, эта маленькая
картонная фигурка, а сколько с ней связано горя и радости,
сколько сердец она заставляет сейчас биться учащенно! «Ис-
чезни она сейчас,— с ужасом подумала Надя,— допусти Алек-
сандр просмотр, жизнь для Капабланки вновь будет полна
счастья, надежд на спасение матча, удержание звания чем-
пиона... А Саша потеряет вместе с этим кусочком картона все,
к чему стремился всю жизнь, чему отдал силы, здоровье, рас-
строенное в бессонных ночах.
Она не думала исчезать, эта лишняя крайняя пешка. Проч-
но вцепилась в белый квадрат и даже попыталась немного
продвинуться вперед на соседнее черное поле. «Вперед, к сча-
стью, сеньора Алехина!» — сказал Паулино об этом продвиже-
нии и вскоре еще более обрадовал Надю, принеся сообщение
о том, что на доске разменены ферзи. Теперь победа Алехина
пе за горами. Надя чувствовала это и по настроению публики.
В клуб прибыли важные лица, перед которыми расшаркива-
лись администраторы. «Представители нашего президента,—
сообщили Алехиной.— Приехали поздравлять нового чемпио-
на с победой!»
Сердце Нади радостпо забилось. Господи, неужели вправду
конец мучениям, желанная шестая победа, выигрыш матча?
Скорее .бы уж!..
Но время шло, а Капабланка не сдавался. Он, видимо, ре-
шил упорно бороться до конца, использовать малейший шанс.
Вдруг Надя испугалась — крайняя пешка Саши, за которой
она так следила весь вечер, исчезла. Неужели что-нибудь
просмотрел?! Однако Паулино успокоил ее, сообщив, что за
отданную пешку сеньор Алехин получил две на другом флан-
ге. Правда, пешки разбиты, но, к счастью, король противника
далеко, и Алехин должен вот-вот победить.
Напряжение в клубе достигло предела. Комнаты перепол-
нились зрителями, репортерами, фотографами. Привезли даже
киноустановку, чтобы снять на пленку момент передачи выс-
шей шахматной власти. С минуты на минуту ждали конца ис-
торической битвы. Знатные гости ушли наверх, наиболее рья-*
ные зрители залезли на верх лестницы и стояли там, ожидая
капитуляции кубинца.
115
«Ждут низвержения старого чемпиона, горят желанием по-
здравить нового,— подумала Надя.— Даже не скрывают своего
восторга. Таковы люди: их пленяет только успех. Как жесто-
ко это по отношению к Капабланке! Но ничего не поделаешь,
такова жизнь». Ей стало жаль кубинца: в последние дни доб-
рая женщина не раз замечала в его глазах печаль.
Вдруг по рядам зрителей пробежал ропот. «Не просмотрел
ли Саша чего?» — по привычке подумала она в первую мину-
ту. Но ее успокоили: Капабланка заявил судье, что хочет от-
ложить партию. «Смена власти» была перенесена на завтра.
Вскоре появились партнеры. По лицу Александра Надя
поняла, что победа у него не вызывает сомнений.
— Как, вы думаете, закончится партия?— обратился ка-
кой-то корреспондент к Капабланке.
— Полагаю, что Алехин должен выиграть,— ответил он.
Все внимание теперь было сосредоточено на Алехине. Ар-
гентинцы, когда-то мало верившие в его победу, ныне стара-
лись с лихвой исправить свою ошибку пылким выражением
чувств. Его поздравляли, корреспонденты засыпали его воп-
росами, на которые он не отвечал,-*- партия еще не кончена.
Фотографы мучали его бесконечными снимками, десятки рук
зрителей тянули к нему книги, блокноты, клочки бумаги:
каждый хотел иметь автограф будущего шахматного короля.
А в это время Капабланка — поверженный кумир — был
покинут даже своими самыми пылкими почитателями. Чемпи-
он мира всего на одни сутки — кого он мог теперь интересо-
вать!
Когда Капабланка уходил из клуба вместе с Кончитой, тол-
па безмолвно расступилась перед ними. С таким холодным
любопытством пропускают на эшафот обреченного на казнь,
жить которому осталось считанные минуты.
В отеле Алехин расставил на своих любимых шахматах
отложенную позицию. Фигур-то всего шесть: по королю, ла-
дье и две белые пешки. Проверив элементарные варианты, он
вскоре махнул рукой: «Чего тут смотреть! Две лишние пеш-
ки. Играть дальше смешно».
— Вот и все!— вслух произнес счастливый победитель.
И надолго задумался, вспоминая свой большой и трудный
путь.
Позади — четверть века турнирной жизни. Миновали огор-
чения неудач, терзания творческих мук. Вспомнился москов-
ский Дом в Плотниковом переулке и старый дуб в садике.
Именно здесь, под этим дубом, он придумал множество инте-
ресных новинок. Потом война, голодная Москва, первый чем-
116
пиоцат Советской России. Вспомнил свои неустанные попыт-
ки добиться матча с чемпионом мира. Вот и конец мучени-
ям— теперь он на самой вершине: то, к чему стремился всю
жизнь, достигнуто!
Взгляд Алехина задержался па старинных шахматах, ког-
да-то подаренных ему бабушкой. На миг показалось, будто бе-
лые пешки радостно улыбнулись своими круглыми полирован-
ными мордочками, а черная ладья, только что воевавшая на
стороне Капабланки, смущенно покачала резной головой:
«Что я могла поделать? Так уж получилось!»
Аккуратно сложив вдвое ящичек, внутри которого так и
остались стоять фигуры в позиции отложенной партии, Але-
хин прошел в комнату жены.
— Я поздравляю вас, Наденька,— улыбаясь, обратился он
К супруге.— Мы победили!
На следующий день Алехины с трудом пробрались в клуб:
толпа, казалось, и не уходила со вчерашнего вечера. Да и в
самом помещении клуба было все то ясе, что и вчера: те ясе
лица, та же демонстрационная доска, на ней та ясе позиция.
Праздник просто был перенесен на один день позясе.
Алехин ушел наверх, с ним секундант, судья матча, ваяс-
ные персоны. Пора было начинать доигрывание, но Капаблан-
ка не появлялся.
«Еще несколько минут,— подумала Надя,— и громкий ти-
тул чемпиона перейдет к Александру. Его будут именовать
сильнейшим шахматистом мира, он будет шахматным коро-
лем».
...Утром она спросила мужа, как объявляют нового чемпио-
на мира^ как происходит вся церемония? Он улыбнулся:
— Не знаю, я еще ни разу не был чемпионом мира. Испы-
таю, тогда скажу.
Потом он все-таки рассказал, что, по существующей тради-
ции, старый чемпион, как бы передавая невидимую шахмат-
ную корону своему преемнику, обычно провозглашает:
— Ура в честь нового чемпиона мира!
Так сделал Стейниц, когда проиграл матч Ласкеру, так ясе
поступил и Ласкер, когда передавал «власть» молодому Капа-
бланке.
,— А Капабланка тоже сегодня так сделает?—не удержа-
лась и спросила Надя.
— Не знаю,— ответил Александр.— Это его дело.
. ...Прошло уже около часа с момента, назначенного для на-
чала доигрывания, а Капабланки все не было.
Надя подумала, что Саша очень волнуется, и решила Ha-
lt?
рушить правила — теперь уж все равно. Поднявшись на вто-
рой этаж, она зашла за стеклянную перегородку и приблизи-
лась к Александру. В этот момент в зал вбежал посыльный,
в руке его было письмо Капабланки, адресованное Алехину.
«Я сдаю партию и желаю вам счастья в звании чемпиона
мира. Мои поздравления вашей супруге».
У сломленного Капабланки не хватило мужества на тра-
диционное «ура».
В ту же секунду Алехин потерялся в толпе людей, спе-
шивших поздравить его с победой. Надя долго не могла доб-
раться до Саши — он исчез в неистовом вихре восторга. Его
обнимали, целовали, хлопали по плечам. Все, кто только мог,
прибежали снизу — теперь уже правила не действовали. Де-
сятки фотографов осаждали Алехина, чтобы разослать во все
концы мира портрет нового шахматного короля.
Только через полчаса Алехин с женой могли спуститься
внпз. У самой двери Надя вдруг заметила, что у Саши рас-
шнуровались ботинки. «Господи, ничего нельзя доверить,—
подумала Надя.— Один раз сам покупал шнурки и то взял ра-
за в два длиннее». Она хотела сказать об этом Александру, но
он уже открывал наружную дверь.
В ту же секунду десятки людей бросились к Алехину с
возгласами восторга и оттеснили его от Нади. Вдруг она уви-
дела, что Саша начал подыматься над головами толпы и в
следующий миг взлетел на воздух. Шумная, бурлящая толпа
восхищенно приветствовала нового чемпиона мира. За пятна-
дцать тысяч километров от родной России на другом конце
земли аргентинцы славили русский шахматный гении.
Толпа с каждой минутой увеличивалась и медленно плы-
ла по широким улицам аргентинской столицы.
Сквозь слезы радости, застилавшие глаза, Надя видела
нелепую согнутую пополам фигуру Александра. Каждый раз,
когда он взлетал вверх, его русые волосы поднимались над
головой, как у клоуна в цирке: при этом развязавшиеся чер-
ные шнурки забавно вскидывались вверх, словно маленькие
юркие змейки.
— Саша, шнурки, Саша!— крикнула Надя, но ее слова по-
тонули в многоголосом крике ликования.
Часть вторая
ПАДЕНИЕ
1
Надя устала перелистывать бесконечные страницы газет.
Господи, каких только чудес на свете не бывает. Ревнивый
муж бросил любовника в машину для выделки колбасного
фарша, в Италии похоронили женщину, уснувшую в летарги-
ческом сне. Когда разрыли могилу, рядом с ней лежал груд-
ной ребенок, родившийся в гробу. Чудеса! А может быть, ре-
портеры просто придумывают?
В одном журнале ее внимание привлекла серия цветных
фотографий: «Нью-Йорк встречает Линдберга. Отважный лет-
чик первым в истории перелетел океан». Тысячи восторжен-
ных людей, знамена, цветы. Сотни фотографов, кинорепорте-
ров, объятия президента. «Как-то нас встретят?— подумала
Надя.— Саша, конечно, не Линдберг, но все же чемпион мира;
много ли во Франции чемпионов мира?»
Она уронила журнал на колени и стала смотреть в окно.
Поезд быстро мчался к Парижу, оставались последние кило-
метры. В квадратном проеме окна, как на киноэкране, возни-
кали и тотчас исчезали пейзажи зимней Франции. Занесенные
снегом поля сменялись миниатюрными домиками деревень,
чтобы в свою очередь уступить место густому частоколу де-
ревьев. Белые стволы берез сливались с искрящимся снегом,
пушистые ветви елей свисали до земли, отягощенные огром-
ными снежными хлопьями. После жаркой Южной Америки
переход к зимней Европе отразился на здоровье Алехина:
он немного простудился, и Надя боялась, как бы вновь не во-
зобновилось воспаление надкостницы.
Вспомнились ей праздничные дни последних двух месяцев.
Сколько радости принесли они, как приятно было видеть весе-
лого, торжествующего Сашу. Шахматный король! Наконец-то!
Вспомнилась ей поездка из Буэнос-Айреса в Чили, куда они
прибыли после недолгого отдыха в покоренной аргентинской
столице. Гостеприимные чилийские шахматисты радушно
встретили нового чемпиона мира. Они показали почетным гос-
тям уютную столицу Сант-Яго, красивейший курорт Вальпа-
раисо и многие другие живописные места на побережье Тихо-
го океана.
120
«Бедный Саша, устал,— подумала Надя.— Болезнь, матч,
само торжество победы, длинные путешествия. Приятные пе-
реживания, но утомительные. Он обязательно должен теперь
отдохнуть, никаких турниров, никаких шахмат! Только отдых.
Но разве его заставишь! Опять анализирует»,— с досадой по-
вела Надя плечами, посмотрев в сторону мужа. Алехин сидел
боком на диване, поджав под себя одну ногу, и ничего не за-
мечал, уткнувшись в карманные шахматы. Время от времени
он передвигал пальцами правой руки какую-либо фигурку на
новое место, не сводя при этом глаз со складной кожаной дос-
ки, зажатой в левой руке.
— Опять шахматы, Саша!— прервала молчание Надя. —
Не надоело?
— Надоело?!— подняв голову, удивленно посмотрел в лицо
жены Алехин.
— Отдохни немного, скоро Париж.
— Как я плохо играл тридцать вторую партию,— покачал
головой Алехин.
— Но ведь ты выиграл ее.
— Да, но с каким трудом. А мог легко добиться победы.
— Посмотри, как встречали Линдберга,— протянула Надя
журнал мужу.— Тысячи людей, оркестры.
— Еще бы! Впервые через океан. Герой,— сказал Алехин,
не отрывая взгляда от шахмат.
— А как тебя встретят в Париже?
— Я же океан не перелетал.— Алехин поднял взор на же-
ну.— Я его только переплывал дважды, и притом дьявольски
долго.
В дверях на секунду появился проводник.
— Париж,— объявил он протяжно, и это заставило Алехи-
на положить наконец шахматы в карман.
Поезд уже сбавлял ход и вскоре ворвался в предместья
столицы. Показались завешанные товарами витрины магази-
нов, замелькали рекламы на заборах и крышах домов. По мо-
крому асфальту мостовых мчались полированные лимузины
и огромные многоместные автобусы; иногда из-за крыш домов
появлялась на миг верхушка Эйфелевой башни. А вот и пер-
рон вокзала: сотни встречающих машут шляпами, платками,
букетами цветов; слышатся крики радости людей, наконец-
то увидевших друг друга после разлуки.
— Сколько народа тебя встречает!— воскликнула Надя,
выглянув в окно. Она поправила Алехину галстук, отряхнула
рукой полы его пальто. Потом взглянула в зеркало па себя,
с третьей попытки удачно надела шляпу и несколько раз при-
121
мерила, как лучше завязать вокруг шеи желтый шерстяной
шарф.
Когда они выходили из вагона, Алехин через голову жены
увидел в толпе Шамшина, Мюффанга, Бернштейна и низко-
рослого репортера «Возрождения» Заливного. Рядом фотогра-
фы, оператор с огромной кинокамерой, много незнакомых
Алехину людей с цветами. «Что ж, встреча как встреча,—
мелькнула мысль у Алехина.— Конечно, не как Линдберга,
но все же. А почему не пришел Волянский?— Но тут же
вспомнил:— Видимо, все-таки уехал в Нью-Йорк».
Алехин посмотрел вдоль огромного перропа. Отыскивая
нужный вагон, от окна к окну бегали возбужденные женщи-
ны, готовые броситься в объятия прибывших из деловой по-»
ездки мужей; молодые французы осторожно лавировали в тол-
пе, уберегая букеты цветов, приготовленные для любимых
подруг; отцы с поцелуями снимали с подножек радостно кри-
чавших детей. Всюду царили неподдельный восторг и воз-
бужденные встречи: объятия, крики, поцелуи.
Едва Алехин и Надя сошли со ступенек, друзья вручили им
по большому букету цветов, Шамшин, Мюффанг и Бернштейн
заключили чемпиона в объятия, поцеловали руку супруге. Но
больше никто из стоявших у вагона людей не поздравлял Але-
хина, по тянулся к нему. Чем-то встревоженные и возбуж-
денные, люди медленно двигались куда-то в сторону, их
взгляды были устремлены вдаль, мимо Алехина. «Что проис-
ходит? Куда они идут?— недоумевал Алехин.— Они же при-
шли меня встречать».
Вдруг над ухом прибывшего чемпиона раздался многоголо-
сый крик, мимо него, отталкивая Надю и самого Алехина,
промчались .возбужденные люди. Вспышки магния помешали
Алехину разглядеть, что происходит, и только через ми-
нуту он увидел, кого бежали встречать любопытные, кого
спешили запечатлеть на пленку фотографы и киноопера-
торы.
Из двери соседнего вагона вышла высокая блондинка.
Элегантно одетая, она осторожно ставила на ступеньки строй-
ные ножки в туфлях на высоком каблуке. Издали Алехин но
смог как следует разглядеть ее фигуры, закрытой головами
людей, затруднился бы точно сказать, сколько ей лет, но даже
за те короткие мгновения, пока прибывшая спускалась с'лест-
ницы, лицо ее врезалось в память Алехина. Пышные белоку-
рые волосы под маленькой шляпкой, уверенный взгляд всеоб-
щей любимицы, привыкшей к поклонению, гордая поза неза-
висимости и властолюбия. Женщина исчезла в толпе, медлен-
122
но двигавшейся ио направлению к вокзалу. Алехин молча
провожал ее взглядом.
— Хороша!— услышал Алехин голос рядом с собой. Он
обернулся. Это был Заливной, на лице репортера застыла
улыбка нескрываемого восторга.
— Кто это?— спросил его Алехин.
— Грейс Висхар, жена убитого в Марокко губернатора.
Месть туземцев. Злоба дня: «Возрождение» отводит ей целых
две страницы.
Алехин понял теперь, почему лицо приехавшей выражало
скорбь, почему на рукаве ее пальто была черная лепта.
Когда ушла толпа, встречавшая Висхар, группа шахмати-
стов на пустом перроне стала выглядеть жалкой и потерян-
ной. Встреча была скромной, не было ни криков радости, ни
вспышек магния, никто не сделал пи единого фотоснимка на
память об историческом приезде мирового чемпиона. Алехин
и Надя не могли скрыть своего разочарования. Поняв это, чет-
веро встречавших попытались восполнить свою малочислен-
ность повышенными проявлениями восторга.
— Я поздравляю тебя, Саша, от имени всех русских, жи-
вущих во Франции!— патетически воскликнул высокий Берн-
штейн. Шамшин все пытался объяснить, что не всех удалось
предупредить, что собиралось прийти очень, очень много па-
рода. Заливной что-то быстро записывал в блокнот. Позже
в газете Алехин прочел следующее объяснение ловкого репор-
тера: «Такая встреча дала возможность чемпиону мира отдох-
нуть».
В багажном отделении возникло замешательство. Надя на-
шла свои чемоданы, носильщики уже начали выносить их,
когда контроль потребовал квитанции.
— Они у тебя,— сказала Алехина мужу, который в этот
момент о чем-то разговаривал с Мюффангом. Алехин уверен-
но полез в левый карман пиджака, но не нашел квитанций. Не
отыскалось документов и в других карманах чемпиона.
— Наденька, я их отдал тебе,— попытался было перело-
жить вину на жену Алехин, однако встретил решительное воз-
ражение:
— Что ты, что ты, дорогой. Я прекрасно помню, что вер-
нула их тебе в Барселоне.
Дополнительные поиски ничего не дали — квитанций не
было. Выручил Бернштейн. Сходив куда-то, он привел с собой
старшего, тот распорядился выдать багаж без квитанций,
предварительно поздравив чемпиона мира с победой и приез-
дом. Услыхав имя Алехина, носильщики и служащие вокзала
123
быстро отдали его чемоданы и гурьбой проводили чемпиона
до автомобиля. Алехин так п пе понял: было ли это искрен-
нее выражение чувств или просто ожидание щедрых чаевых?
«Это была единственная демонстрация при въезде знамени-
того шахматиста в Париж»,— читал впоследствии Алехин
в газете.
Надя внимательно осматривала свой туалет, стараясь но
упустить ни одной, самой незначительной мелочи. Еще бы —
сегодня такой день! Трюмо отражало ее далеко уже не строй-
ную, отяжелевшую фигуру. Правда, черное платье делало
ее тоньше, изящнее — в дорогом модном магазине «Вог» суме-
ли так сшить вечерний туалет, что создавалась иллюзия дав-
но исчезнувшей тонкой талии. Открытые черные туфли-ло-
дочки на высоком каблуке невольно заставляли мадам Алехи-
ну нагибаться вперед и выставлять грудь; этим в некоторой
мере скрывалось несовершенство форм.
«Да, я уже далеко не та,— с грустью вздохнула опечален-
ная женщина.— Недаром эта выскочка Ника смеется над мо-
ей фигурой. Везде теперь бывает: еще бы — королева русской
красоты Ника Северская. И сегодня наверняка придет, не
удержится. Будет весь вечер не отходить от Саши. Подума-
ешь, «мисс Россия», а какая Россия-то? Среди эмигрантов,
в русской колонии. Здесь и выбрать-то не из кого, раз, два
и обчелся! «В слепом царстве и одноглазому честь»,— вспом-
нила Надя вдруг русскую поговорку.— В двадцать один год
все красивы, все изящны. Я в ее годы такой была, ей даже
и не снится!»
Размышления не мешали Алехиной готовить себя к банке-
ту. Она еще раз поправила черные как смоль волосы, утром
уложенные парикмахером. «Моим волосам может позавидо-
вать любая молодая,— довольная, отметила Надя.— Густые,
пышные, ни одного седого волоска! И легко ложатся в любую
прическу. Не то, что у Ники,— торчат, как солома! Парик-
махеры отказываются ее завивать, не могут согнуть локоны».
Надя надела длинную нитку жемчуга — не понравилось. Тут
же поймала себя на мысли а том, что в последнее время укра-
шения все чаще не идут к лицу. В этот момент в спальне по-
явился Саша, уже несколько раз приходивший поторопить
супругу.
— Наденька, так же нельзя, мы опаздываем,— уже в две-
ри сказал Алехин.
— Еще две минуточки, дорогой,— в который раз попросила
124
отсрочку Алехина.— Только надену серьги — и буду совсем
готова.
Однако двумя минутками дело не ограничилось. Нужно
было еще попудрить лицо, полные красивые руки, открытые
плечи, шею. Затем подрумянить щеки, да так, чтобы было как
раз и совсем незаметно. После этого понадобилось вывести
помадой точную линию губ. «Подумаешь, опоздаем немно-
го,— про себя решила Надя.— Ведь банкет-то в нашу честь,
без нас все равно не начнут. Нужно теперь важнее держать-
ся, теперь Саша — шахматный король. А я королева. Пусть
подождет эта Ника, пусть знает свое место. Тоже мне «коро-
лева красоты»!
Только еще один приход Александра вынудил Надю ото-
рваться от зеркала. Надев пальто с огромным меховым во-
ротником и высокую в форме тюрбана шляпу, Надя перед вы-
ходом осмотрела костюм мужа. Саша был великолепен: чер-
ный смокинг, высокий крахмальный воротничок, белый бан-
тик. Весь он был сегодня собранный, подтянутый, глаза горе-
ли огнем. «Важный банкет,— решила Надя.— На весь Париж,
на всю Францию!»
У входа в Русский клуб Алехиных встретили аплодисмен-
тами. Наде преподнесли букет багряно-красных роз. Изрядно
заждавшиеся гости заполнили высокие просторные залы. Рас-
ставленные покоем столы для банкета слепили белизной ска-
тертей. По занесенной сюда французской традиции среди
фужеров и тарелок длинной цепочкой были уложены цветы:
красные, желтые лепестки и зеленые листья контрастно выде-
лялись на фоне мертвенной бледности хрусталя и серебряных
ваз.
Надя и раньше бывала в Русском клубе. Здесь обычно про-
водила свои собрания наиболее реакционная часть русской
эмиграции. В другие вечера сюда приезжали княгини и жены
поэтов, обедневшие дворянки и преуспевающие купчихи.
Здесь они не только встречались, чтобы поболтать о своих
женских делах, у всех было еще одно желание — утолить
страсть к азартным играм в тихой, спокойной на вид, русской
игре — лото. Именно в этом доме на рю дель Ассомпсион, в
самом центре Франции, привилась и нашла всеобщее при-
знание немудреная игра русской деревни и городских ок-
раин.
По законам Франции женщины не имеют права участво-
вать в азартных играх, поэтому деятельностью Русского клу-
ба заинтересовалась парижская полиция.
— Пардон, какой же это азарт!—удивленно воскликнули
125
хозяева клуба.— Это же национальная русская игра, в ней
нет нп капли азарта.
И полиция разрешила открытую игру в лото, прелесть ко-
торой вскоре познали и француженки. Русский клуб порой не
мог вместить всех желающих испытать счастье в таинствен-
ном сочетании выпадающих цифр. Сюда приезжали и русские
дамы, п знатные парижанки, и иностранки-туристки, желаю-
щие ознакомиться с достопримечательностями французской
столицы.
На этот раз лото в клубе не было. Вокруг стола и в сосед-
них комнатах бродили пары в изысканных вечерних туалетах.
Среди них несколько французов; эти с интересом разгляды-
вали на стенах фотографии Московского Кремля, царь-пуш-
ки, Петергофа, памятника Петру. Среди картин и гравюр рус-
ских художников-классиков были также работы эмигрантов-
экспрессионистов, в изгнании воспринявших манеру совре-
менной французской школы живописи.
Гуляя с Надей по комнатам клуба, Алехин едва успевал
принимать поздравления. Одни сердечно приветствовали чем-
пиона мира, у других отсутствие искреннего чувства скрыва-
лось за хорошо разыгранной непосредственностью. Встречая
таких гостей, Алехин в ответ тоже был преувеличенно любе-
зен, однако побыстрее старался уйти к тем, в преданности
и дружбе которых он был более уверен.
Поздравить Алехина пришел хозяин эмигрантской газеты
«Иллюстрированная Россия» Миронов — маленький хромой
человек, страдавший страшной болезнью — отмиранием конеч-
ностей. Газеты «Возрождение» и «Последние новости» пред-
почли прислать лишь второстепенных лиц. Среди присутст-
вующих сразу бросалась в глаза солидная фигура холеного
барина — Половцева, учившегося с Алехиным в училище пра-
воведения, зато небольшого роста, коренастый писатель Куп-
рин как-то терялся в толпе. Однако по тому, как почтительно
с ним раскланивались самые именитые гости, можно было
судить о его известности среди русских людей Парижа.
Почти у входа в клуб Алехины встретили Нику Северскую,
весело смеявшуюся шуткам собеседника — бывшего сенатора
Любимова. Этот среднего роста человек со стриженой боль-
шой головой славился как остроумный рассказчик и изобре-
тательный выдумщик всевозможных смешных историй. «Ко-
ролева красоты» внимательно осмотрела наряд Нади, и Але-
хиной показалось, что на ее губах проскользнула насмешли-
вая улыбка. Сама Ника — круглолицая блондинка с типично
русским лицом и огромными голубыми глазами — была одета
126
в светло-голубое платье с глубоким вырезом на груди. Надя
могла бы отметить при желании, что на такой официальный
прием следовало являться в черном туалете, но сегодня она
была настроена добродушно — ведь сегодня ее праздник.
Председатель шахматного кружка Шамшин на правах хо-
зяина пригласил гостей к столу. Банкет начался с шампанско-
го и шумного прославления нового чемпиона мира. Каждый
из присутствовавших подходил к Алехину и Наде, говорил не-
сколько слов поздравлений и пожеланий благополучия. Ужин
был сервирован на славу. Надя вспомнила объявление, не-
сколько дней подряд печатавшееся в газетах: «Приезжающие
к ужину платят двадцать пять франков; прибывающие только
к танцам — десять франков». «За двадцать пять франков
можно хорошо угостить»,—подумала Надя.
Когда гости достаточно отведали прелестей французской
и русской кухонь, начались тосты. Первым выступил Шам-
шин.
— Милостивые государыни и государи! Нашего дорогого
чемпиона пожелало приветствовать много гостей,— сообщил
председатель.— Прежде всего я хотел бы от нашего шахмат-
ного кружка имени Потемкина передать чемпиону мира наш
скромный подарок — первое издание учебника по шахматам
Франсуа Филидора.
Алехин с благодарностью принял подарок и тут же при-
нялся было перелистывать пожелтевшие странички. Надя не-
заметно отобрала у мужа книгу.
Приветствовал Алехина гроссмейстер Осип Бернштейн, за-
тем мастер Зноско-Боровский прочитал послания заграничных
шахматных клубов. Он же передал Алехину адрес от русских
шахматистов в Болгарии. Аплодисментами встретили присут-
ствующие поднявшегося за столом Куприна.
— Любезные дамы, господа,— тихо начал свою речь писа-
тель.— Я с затаенным вниманием следил за титанической
борьбой нашего друга Александра в далекой Аргентине и от
волнения даже писал статьи о матче. Пять месяцев назад на
другой конец земли отправился одинокий смельчак. Он был
полон великих замыслов — победить гиганта в шахматах, ги-
гиганта тем более грозного и опасного, что он был дома, в
среде родных по крови людей... Алехин победил, победил бла-
годаря своей скромности и смелости. Слава нашему соотече-
ственнику, слава русскому гению!
Когда смолкли аплодисменты после речи писателя, со стула
поднялся сам виновник торжества. С бокалом шипучего вина
в руке, стройный, элегантно одетый, Алехин был торжествен-
127
по важен, ему нелегко давалось спокойствие в такой приме-
чательный день. Речь его лилась уверенно, говорил он краси-
во. Еще бы, па то и юрист! Слегка наклонив пабок голову,
Алехин смотрел на середину стола и лишь при обращении
к Шамшину повернулся в его сторону.
— Господин президент! Милостивейшие государыни и го-
судари!— начал Алехин.—Я с большим волнением выслушал
лестные слова, которыми выступавшие здесь мои соотечест-
венники и коллеги по шахматам отметили мой успех в борьбе
за шахматную корону. Я выражаю им за это самые теплые
чувства сердечной признательности. Много лет я готовился
к матчу с Капабланкой, хотел победить его еще в Петербур-
ге в 1914 году, когда был правоведом. Я чувствовал, что своей
победой совершу что-то подобное перелету Линдберга. Пожа-
луйста, не подумайте, что у меня мания величия, нет, это
просто «сравнение явлений» совсем разного масштаба. Пере-
лету через океан не верил человеческий ум, моя победа над
Капабланкой среди более ограниченного круга людей, в мире
шахмат, казалась таким же чудом. Ведь Капабланка считался
абсолютным совершенством игры. Вы знаете, как взволновал
Америку этот матч. И вот я почувствовал, что русским людям
будет приятно, если то, что, правильно или неправильно, по-
читалось чудом, будет совершено их соотечественн'' эм.
Мы с вами лишены родины,— продолжал Алехин, прерван-
ный на минуту аплодисментами,— и живем вдали от дома, где
родились и выросли. Как тяжело было покидать взрастившие
нас, родные сердцу места. Вы помните у Бунина:
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
Но мы не забыли родину, в памяти каждого из нас береж-
но хранятся милые детали родного уголка, где протекали
счастливые дни нашей юности. Память о доме согревает нас,
помогает побеждать трудности жизни. Мы научились перено- *
сить неудачи и лишения. Только сознание того, что моя борь-
ба находила горячий отзвук в сердцах русских людей, согре-
вало меня в знойном, но полном ледяного ко мне безразличия
Буэнос-Айресе. Поддержка русских людей помогла мне
в борьбе, и я сердечно благодарю вас всех за эту пе раз выру-
чавшую меня поддержку. Еще раз спасибо, друзья!
Последние слова Алехина потонули в плеске аплодисмен-
тов, криках: «Браво! Да здравствует шахматный король!»
128
К этому времени банкет уже вошел в свой «миттельшпиль» —•
все заметно повеселели, шумно пикировались, обменивались
шутками. За столом уже не было прежнего порядка: многие
вскакивали с мест, подходили с бокалами к другому концу
стола, провозглашали частные тосты, иногда совсем не отно-
сящиеся к чемпиону мира. Но и при этом беспорядочном
блуждании центром все же оставался Алехин.
Тосты продолжались. После Алехина выступил Половцев.
Представительный, лощеный барин, он говорил о дружбе и то-
вариществе всех правоведов, их роли в прошлом и будущем
России. Товарищ последнего министра иностранных дел цар-
ской России, Половцев до сих пор не терял надежды на вос-
становление своего прежнего общественного положения.
Во время речи Половцева, да и ранее, Алехин иногда бро-
сал взоры на правое крыло главного стола. Здесь, рядом с ху-
дощавым, высоким президентом шахматной федерации Фран-
ции Гаварри, сидел Бертелье — помощник министра, персона,
очевидно, значительная, если судить по тому, как подобост-
растно говорил с ним Гаварри. А ему ли, бывшему послу, но
знать, с кем и как нужно разговаривать!
Рядом с французами сидел грузный мужчина, апоплекси-
чески красневший при каждом взрыве хохота. Это был Чебы-
шев, влиятельный сотрудник газеты «Возрождение», бывший
прокурорЛ^осковской судебной палаты, когда-то один из бли-
жайших помощников генерала Врангеля. В прошлые времена
Алехин не раз слыхал его грозные речи, произносимые звуч-
ным густым басом на страх обвиняемым в Московском суде.
Талантливый, оратор, Чебышев был неукротимым самодуром,
не терпевшим никаких возражений. Во время жаркой дискус-
сии он мог дойти до бурных взрывов, лишь бы унизить своего
оппонента. Однажды, поспорив у себя на обеде с неким дея-
телем юстиции, «гостеприимный» хозяин мигом заставил
спорщика согласиться с правильностью своих доводов, запус-
тив в него жареной индейкой.
Алехин видел, как Чебышев что-то сказал недовольному
французу, затем тот о чем-то пошептался с Гаварри. Неожи-
данно шум зала был перекрыт громким басом бывшего проку-
рора.
— Дамы и господа!— загрохотал Чебышев, и голос его от-
разился эхом от высоких потолков Русского клуба,— Редак-
тор «Возрождения», к своему великому сожалению, не смог
прийти на данное торжество и поручил мне сердечно поздра-
вить нашего русского друга, горячо нами любимого Александ-
ра Александровича. В знойной Аргентине он в титанической
5 Заказ 40
129
борьбе далеко от родины сумел выйти о честью победителем
в единоборстве с американским чемпионом, слывшим до сих
пор непобедимым. За его волнующей борьбой, затаив дыхание,
следили все русские люди на земле, дуда бы их ни забросили
превратности злой судьбы. Для нас, русских, проживающих
в Париже, каждая весточка об успехе нашего соотечественни-
ка была радостным событием, наполнявшим наши сердца гор-
достью и верой в себя. Более двух месяцев мы были вместе
с Алехиным в далеком Буэнос-Айресе, рвались помочь ему
всеми нашими силами, всем сердцем.
Алехин с легкой иронической улыбкой па губах слушал
напыщенную речь опытного оратора. Газета «Возрождение»,
от лица которой так страстно говорил Чебышев, лпшь изредка
помещала несколько коротких строк, посвященных матчу Але-
хина с Капабланкой. Просмотрев накопившиеся во время его
отсутствия газеты, Алехин нашел лишь крохотные заметки
о тех днях, когда определялась его победа. Это русские эми-
гранты, а что говорить о французских газетах; те вообще по-,
местили о матче за два месяца несколько строк. «Вот тебе
и «следили затаив дыхание»,— подумал Алехин,— вот тебе
и «рвались помочь всем сердцем». И тут же вспомнил, что
в его парижский адрес регулярно приходили письма из Моск-»
вы от Григорьева с вырезками из газеты «Известия», где бы-
ли помещены все партии матча с комментариями Капабланки.
— Мои милые друзья,— гремел тем временем Чебышев.—
Наряду с Рахманиновым, Шаляпиным, Павловой наш великий
соотечественник в шахматном искусстве прославил на весь
мир талант русского человека. Разрешите мне от пмени мно-
гострадального народа русского обнять и горячо расцеловать
моего знаменитого соседа, коллегу по юриспруденции, вели-
кого шахматного короля, нашего несравненного шахматного
гения!
Высокий грузный оратор приблизился к Алехину и под
аплодисменты подвыпивших гостей облапил его за плечи. Не-
много растерявшийся Алехин ощутил на щеке крепкое при-
косновение мясистых мокрых губ растроганного бывшего про-
курора.
Но Чебышев еще не кончил говорить.
— Дорогие друзья!—снова воскликнул он, оторвавшись от
Алехина.— Мы — русский народ, великий народ-страдалец! Но
недолго нам еще страдать. Выпьем за гибель царящей сейчас
в России дикой фантасмагории! Пусть развеется легенда о не-
победимости большевиков, так же как рассеялся миф о непо-
бедимости Капабланки!
130
Опять аплодисменты, опять крики, однако речи заметно
всем надоели, тем более, что в зал пришли уже мпогие из тех,
кто купил билеты только на танцы. Принесли гитару, и арти-
стка Чарова глубоким грудным голосом спела несколько рус-
ских и цыганских романсов. Зазвучала музыка, и большинст-
во гостей покинули стол. Под шуточное одобрение всех гостей
право открыть танцы было предоставлено королям: королю
шахмат и королеве красоты. Недовольной этим Алехиной при-
шлось пойти следом в паре с Шамшиным. До трех часов дли-
лось шумное веселье.
Алехин был счастлив. Он находился па вершине шахмат-
ного Олимпа, достиг всего, к чему стремился. Осуществилась
мечта всей яптзни, судьба вознаградила его за все труды, за
все мученья. Как было не радоваться! Он весь вечер шутил,
смеялся, много танцевал. И все же даже в эти минуты безоб-
лачного торжества временами возбужденным чемпионом вдруг
овладевало какое-то беспокойство. Тревожный голос где-то
внутри нашептывал ему тогда, что вершина счастья, на кото-
рую он наконец взобрался, не так уж надежна, что он начал
скользить куда-то вниз, в глубокую страшную бездну.
2
Впезапная острая боль заставила Алехина остановиться
посреди улицы; какая-то безжалостная сильная рука несколь-
ко секунд сжимала сердце. Алехин испугался и стоял, при-
слонившись к стене, прислушиваясь к непонятному страшно-
му процессу, происходящему внутри. Вскоре боль уменьши-
лась, и он смог двинуться дальше. Теперь уже он шел мед-
ленно. «Нельзя так бежать,— приказал Алехин сам себе.—
Это что-то новое, раньше такой боли не было. Устал, очевид-
но: матч, волнения. Надя права — нужно отдыхать,— решил
Алехин.— Вот разделаюсь со всеми делами и махну куда-ни-
будь к морю или в горы».
Он вновь вспомнил о цели своего похода и предстоящем
непрнятпом объяснении. «Какой мерзавец!—ругал Алехин ко-
го-то.— Я ему сейчас покажу! Только спокойнее, не нервни-
чать,— вспомнил он о сердце.— Не нужно волноваться. Нуж-
но так уметь волновать других, чтобы самому при этом оста-
ваться спокойным». Он прошел два квартала и в середине
третьего остановился. У парадного входа небольшого дома ви-
села вывеска: «Возрождение» — редакция». Такое же объяв-
ление было у входа в квартиру на втором этаже. Алехин ре-
131
шительно распахнул дверь и из маленького коридора попал
в комнату с низким потолком и небольшим окном. За просты-
ми письменными столами сидели какой-то неизвестный Але-
хину репортер и Заливной. В густом табачном дыму Алехин
с трудом рассмотрел лицо газетчика, к которому так спешил.
— Я к вам,— строгим голосом произнес Алехин, не счи-
тая нужным в этих обстоятельствах даже поздороваться с ре-
портером.
— Чему я обязан?— с ехидцей спросил Заливной. Напря-
женная улыбка, появившаяся на его губах, говорила о том,
что он не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора.
— Вы писа...— начал было Алехин, но его перебил теле-
фонный звонок. Заливной поднял трубку, сердито произнес:
«Алло!» —но в следующую секунду голос его резко изменил-
ся, став сразу елейным и подобострастным.
— Слушаю, господин редактор!.. Хорошо, записываю...
Так... «Разграбление Третьяковской галереи»... Так, хорошо!
Сделаю шапкой, да, да, сделаю... «Москва закупила в Америке
сто тысяч электрических стульев». Есть, записал. Дальше...
«Миллионы безработных в городах, десятки миллионов в де-
ревнях». Записал... Может быть, добавить, господин редактор:
«Люди мрут с голоду, трупы на улицах Москвы...» Не стоит?
Вы считаете, что чересчур? Хорошо, господин редактор. Запи-
сываю: «Положение хуже, чем при царизме». Есть. Да, запи-
сал, господин редактор. Сделаю, обязательно сделаю... Что?
Приготовил... Я вам сейчас прочту.
Заливной нашел среди папок какую-то бумажку и прочел
ее по телефону.
— Я нашел, господин редактор...— опять заговорил За-
ливной в трубку.— Думаю дать на третьей странице... Вот
оно... «Объявление. Лакция Г. К. Урбина, 79 Рю Дельферт
Рюере, «Зачем нам погибать?». Хорошо. Спасибо... До сви-
дания, господин редактор!
— Так что вы хотели сказать?— с той же напряженной
улыбкой обратился Заливной к Алехину. Тот повторил воп-
рос:
— Вы писали заметку о банкете?
— Я,— с вызовом ответил Заливной.— А что?
— То, что вы наврали с три короба, вот что! Как вам не
стыдно!
Алехин, несмотря на данное слово, начинал терять терпе-
ние и с каждой минутой все больше возмущался.
— Стыд мы сдаем Семенову, когда нанимаемся на рабо-
ту,— спокойно парировал Заливной.— И где же я наврал?
132
— Вот где,— протянул Алехин газету репортеру.— Разве
я так говорил?— ткнул он пальцем в последние строки за-
метки.
— Примерно так.
— Что — примерно? Кто говорил о дикой фантасмагории
в России, о гибели большевиков?
— Я понял, что вы. Так поняли все русские люди.
— Русские люди!— воскликнул Алехин.— Врете вы, как
цепной пес!
— Очень приятный комплимент для газетного репортера,—
невозмутимо ответил Заливной.
— Вот я сейчас пойду к Семенову, он вам пропишет ком-
плимент!— пригрозил Алехин.
— Семенова нет, есть Чебышев,— все еще стараясь сдер-
живаться, заметил Заливной и вдруг не сдержался и закри-
чал:— Идите! Жалуйтесь! Знаете, господин Алехин,— проце-
дил он сквозь зубы,— вы-то нам давно уже известны! Русские
люди! А где вы были, когда наши русские люди погибали
в войсках Врангеля, Колчака?! Где?! В Коминтерне работали,
в Угрозыске, помогали большевикам ловить бандитов. А бан-
диты-то эти были чаще всего именно наши русские люди. Эх
вы... чемпион мира! Ходите и вашим и нашим, одной ., прос-
тите, на двух стульях сидеть. Не удастся!
— Это не ваше дело!
— Нет, мое дело. Кстати, я читал советские журналы — вы
и туда пишете. Кое-кто все еще до сих пор считает вас там
своим. «Алехин уехал ненадолго. Побьет Капабланку и вер-
нется». Попробуйте теперь!
Последйие слова Алехин услышал, когда открывал дверь
в комнату редактора. Из-за стола навстречу ему поднялся
грузный Чебышев. С протянутой рукой он шел к Алехину,
не спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих
глаз»
— Здравствуйте!—Алехин пожал протянутую ему толстую
влажную руку бывшего прокурора.— Я к вам с жалобой: ваш
репортер умышленно исказил мою речь в Русском клубе.
— Нехорошо! Нехорошо...— успокаивал пришедшего Чебы-
шев.— Присядьте, пожалуйста,— указал он Алехину на крес-
ло, сам снова устраиваясь за письменный стол.
— Так что же произошло?— подчеркнуто спокойно спро-
сил он Алехина.
— Вот здесь написано о фантасмагории и прочем,— про-
тянул Алехин газету Чебышеву.— Это же не я, а вы го-
ворили!
133
— Я?— протянул Чебышев.— А в вашей речи разве ничего
подобного не было?
— Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.
— А насчет грозных сил? Помните?
— Ну, это было, но тут такое наплетено?!
— Дорогой Александр Александрович!— назидательно про-
изнес Чебышев.— Вы знаете прпгпцитт порядочной газеты*, если
в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка пра-
вильна.
— Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извини-
те!— развел руками Алехин. Он вынул портсигар и нервными
движениями зажег сигарету.
— А что вас, собственно, беспокоит?— спросил Чебышев
после небольшой паузы.— В Париже это только прибавило
вам авторитета.
— Да, но ведь эта заметка ложь, неправда!—продолжал
настаивать Алехин.
— Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!
— Кому?
— Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским
людям, лишенным родины. Это политика.
— Я не хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!
— Мелкую?!— посмотрел в глаза Алехину Чебышев.— Так
знайте: эта политика кормит двести тысяч эмигрантов во
Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.
— Причем здесь я?
— Вы — чемпион мира, шахматный король. Если хотите
знать, вы, Шаляпин, Рахманинов — наше знамя.
— Но я не хочу ссориться с Россией. Это моя родина.
— Это и моя родина,—утвердительно качнул головой Че-
бышев.— Но там большевики. А кто они для нас? Они отняли
и у меня и у вас все, что мы имели. Вы же дворянин! Против
чего вы возражаете?! Крах большевиков действительно неиз-
бежен.— Чебышев протянул собеседнику пачку газет,— Кощ-
мар, который окутал Россию, на самом деле скоро развеется.
Об этом говорят и во Франции, в Англии, и в Америке.
Во всем мире!
Алехин замолчал, умолк и Чебышев. После небольшой пау-»
зы бывший прокурор продолжал:
— Так что извините, что немного подправили ваши сло-
ва,— обратился он к Алехину.— Так было нужно. Да и позд-*
но теперь говорить об этом.
— Как доздно? Почему?— не понял Алехин.
— Я только что хотел вам звонить. Мы помещаем в газе-»
134
те вот такую информацию. Из русских газет. Прочтите.
Чебышев протянул Алехину листок бумаги. Чувство недоб-
рого охватило Алехина, когда он брал бумагу из толстых
пальцев редактора. Да и взгляд бывшего прокурора сулил ма-
ло приятного.
«. Лосле речи в Русском клубе,— читал Алехин заключи-
тельные строки, быстро пробежав описание банкета,— с граж-
данином Алехиным у нас покончено. Он наш враг, и только
как врага мы отныне должны его трактовать. Тот, кто сейчас
с ним хоть в малой степени,— тот против пас. ЬЕ Крыленко».
Хотя он только что затушил окурок сигареты, Алехин
вповь вынул портсигар и зажег новую сигарету.
— Да,— тихо проговорил он после паузы.—То-то я полу-
чил телеграмму от Грекова — он отказывается от моего со-
трудничества в журнале «Шахматы».
— А от брата ничего не получали?—спросил Чебышев.
— А откуда вы знаете, что у меня есть брат?
Алехин взял протянутый листок. В нем было написано:
«Я осуждаю всякое антисоветское выступление, от кого бы
оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или
кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено
навсегда. Алексей Алехин».
Алехин, опустив голову, скрыл от Чебышева лицо.
— Верьте мне, я в этом не виноват,— после долгого молча-
ния нарушил тишину Чебышев.— Это Семенов переменил.
Я для него, видите ли, фигура недостаточная, надо, чтобы
слова против большевиков говорил король.
— Значит, враг... «С Александром Алехиным у меня все
покончено»,— горестно разлмышлял Алехин.— Быстро... Ты же
сам меня учил, Леша: никогда не торопись, выясни все, обду-
май... Враг...
— Что тужить, поздно уже, да п стоит ли?—попытался
поддержать Алехина Чебышев.— Может быть, все это к луч-
шему. Вы теперь принадлежите не только одной России, до-
рогой Александр Александрович, а всему миру. Шахматный
король! Всюду вас будут встречать с почетом, самые великие
люди сочтут за честь знакомиться с вами. Кстати, вы не за-
были, что Бертелье приглашал вас с женой на весенний
праздник элегантности. Это большой почет! Вы обещали прий-
ти. Будут Куприн, Лифарь. Бертелье заказал специальный
столик. Сделать это было не так-то просто, вы же знаете, что
такое праздник элегантности.
Когда Алехин уходил пз редакции, в коридоре он встре-
тил Заливного. Видимо, тот сумел подслушать разговор Але-
135
хина с Чебышевым, а может быть, знал обо всем заранее.
На маленьком угреватом лице репортера было написано тор-
жество: Алехин с трудом удержался от того, чтобы распра-
виться с ним тем простейшим методом, каким разделывался
с врагами когда-то в далеком детстве.
Выйдя из редакции, Алехин медленно побрел домой. Все
было как прежде на улицах Парижа: те же дома, те же быст-
рые, суетливые люди, но вместе с тем очень многое стало
иным. Неожиданная катастрофа резко изменила жизнь Але-
хина, лишила его прежнего покоя, уверенности. Совсем еще
недавно, до этого посещения редакции, до этих листочков
с ужасными словами, все казалось таким устойчивым, надеж-
ным: будущее представлялось безмятежным и радостным.
А теперь в один миг все полетело кувырком! «Как врага мы
отныне должны его трактовать»... Трактовать!.. Трактовать —
беспрерывно повторялось одно и то же слово в воспаленном
мозгу.
Алехина в эти дни его всемирного торжества тяготило
и обижало безразличие к нему французов. Как холодно они
встретили его после победы в Буэнос-Айресе, как мало пи-
сали газеты о его триумфе. Он уже смирился с этим. Что
поделаешь: в этой стране вообще мало ценят шахматы, а тут
еще торжество чужеземца. В трудные минуты, когда стано-
вилось особенно тоскливо на душе, Алехина согревало созна-
ние того, что где-то, пусть далеко, есть близкая его сердцу
страна, в которой он родился и вырос, что эта страна следит
за его успехами, взволнованно переживает его достижения
и неудачи. Не зря он так бережно хранит паспорт этой стра-
ны! За шесть истекших лет русский чемпион ни на минуту не
прекращал связи с друзьями на родине, делился с ними свои-
ми планами и замыслами. Общение было теплым и сердеч-
ным, пусть в письмах, пусть не регулярное, но это общение
было важно и дорого Алехину. Оно укрепляло его в трудной
борьбе, вселяло новые силы и уверенность. Посылая письмо
или статью в русский шахматный журнал, Алехин чувство-
вал, что пишет в родной дом, к близким по крови и духу лю-
дям. Возможность такой связи согревала его, укрепляла в соз-
нании правоты своей борьбы за высоты шахматного искусства.
И вот все кончилось. Неосторожные, искаженные врагами
слова, сказанные на этом никому не нужном банкете, оборва-
ли нить, соединявшую его с родиной, с людьми, мнением
и дружбой которых он так дорожил. Он чужой теперь для
них, даже враг, никто больше не пришлет ему весточки. «Тот,
кто сейчас с ним хоть в малой степени,— тот против нас»,—
136
вспомнились ему слова Крыленко. Кончились статьи в Моск-
ву, письма Григорьеву и Грекову, кончились добрые, сердеч-
ные поздравления, приходившие из России.
И нет больше Варвары, Алексея! «С Александром Алехи-
ным у меня все покончено»,— с ужасом повторял Алехин сло-
ва брата. Милые Варя и Леша, если бы вы только знали, как
сейчас нехорошо вашему Саше! Но как вам все объяснишь?!
«Может, написать,— мелькнула па миг мысль.— Рассказать,
как произошло это нелепое недоразумение? Попытаться вос-
становить прежнее положение? Нет, ничего не получится! Не
поверят: скажут, просто оправдываешься. А то и совсем не
ответят. И чего ты добьешься? Ничего! Принесешь только но-
вые неприятности для себя и для Нади. Выгонят из Франции,
куда денешься? Лишат крова, не посмотрят, что чемпион
мира. Такой, как Заливной, ни перед чем не остановится.
«Хотите и вашим и нашим... на двух стульях сидеть!» Да
и остальные его поддержат. Никак не могут простить мне лет,
прожитых у большевиков».
Что ж получается: ни туда ни сюда. Здесь чужой, там
враг. Между двух огней, один на всем свете. Страшное состоя-
ние — одиночество! Вот шагает человек по многолюдным ули-
цам в самом центре Европы, в огромном цивилизованном го-
роде. Вокруг дома, машины, мимо снуют люди, и все же он
среди них одинок. Никому не нужен, чужой для всех. Пройдут
мимо, заденут, словно неодушевленный предмет, и даже не
приметят. Для них он безразличен, чужой! Чужой и для это-
го бородатого мужчины и для этой кокетливой дамы, ищущим
взглядом смотрящей по сторонам. Случись что — никому не
будет нужен этот скиталец. Нет, конечно, ему окажут первую
помощь, посочувствуют. Народ цивилизованный! Потом разой-
дутся по сторонам и через пять шагов забудут и о нем самом
и о его бедах. Поистине самое страшное одиночество — это
одиночество в толпе!
«Что же теперь делать, погибать?— спросил сам себя Але-
хин.— «Зачем нам погибать?» — вспомнил он смешное объяв-
ление у Заливного.— Нет, рано расклеился, дела еще не так
плохи. Мы еще подержимся, не такие уж мы несчастные! Есть
Надя, Волянский, Куприн. Потом шахматы сами по себе уже
большая, содержательная жизнь. Жизнь особая. Пусть узкая,
пусть отвлеченная, но жизнь увлекательная, приносящая ра-
дость, счастье. Буду жить теперь шахматами, ведь можно же,
уйдя в любимое искусство, забыть про все жизненные беды.
Я же шахматный король, мне подвластны чудесные тайны
этой бесконечно глубокой игры. Здесь я сильнее всех, влады-
137
ка, мое слово в этом молчаливом царстве — закон. Пусть я по-
терпел катастрофу в мире людей, зато в шахматах я триум-
фатор. Отныне моя цель—служить шахматному искусству,
служить беззаветно. Ему и буду отдавать все свои силы, по-
мыслы, всего себя Г»
Эллипс беговой дорожки ипподрома в Лошпане был искус-
но подсвечен прожекторами: лучи не слепили скачущих ло-
шадей и в то же время позволяли издалека, с трибун, следить
за ходом борьбы на всей дистанции. В центре эллипса было
темно, и от этого низко подстриженная трава переливалась
всеми оттенками зеленого цвета. Чем ближе к центру, тем
темнее.
Время от времени по светящейся дорожке скакали поджа-
рые породистые лошади с худенькими жокеями в желтых ко-
жаных седлах. Одетые в разноцветные камзолы, всадники
бешено гнали к финишу под азартные крики восторга и него-
дования тысяч возбужденных парижан.
Впрочем, крики эти раздавались лишь е дешевых трибун;
на террасах, где сидели богатые люди, казалось, никто даже
не интересовался происходящим на поле состязанием. Здесь
считалось неприличным выказывать интерес к выигрышу в то^-
тализаторе, так же как и сожалеть о больших проигрышах.
Под легкими навесами за столиками царило безудержное ве-
селье: праздник элегантности — показ дорогих туалетов и дра-
гоценностей был в разгаре. Все богатое, красивое и броское,
что имелось в Париже, было представлено на этой выставке
роскоши. Прибыли президент республики и знаменитые ко-
котки Парижа; путешествующий американский миллиардер
и владельцы ресторанов. Индийский магараджа провел за сто>-
лик высокую стройную манекенщицу из модного магазина, Их
встретили любопытными взглядами: в сегоднятпних газетах
оповещалось: «Магараджа провел с молодой француженкой
месяц в Ницце. Оба остались довольны друг другохМ». На удач-
ливую подругу с завистью глядели другие манекенщицы:
этих прислали магазины, их задача среди общего веселья де-
монстрировать изящество нарядов самых последних фасонов.
Царствовали великолепие и роскошь. Мужчины носили
строгие черные фраки, лишь розетки и ленточки орденов го-
ворили о их знатности. Дамы удивлял® разнообразием вечер-
них туалетов, изысканность которых подчеркивали баснослов-
но дорогие перстни, диадемы, серьги. £>го был парад ценное
стей! Завтра всезнающие репортеры опишут в. газетах, сколь-
138
ко стоили украшения той или иной миллионерши, какое фан-
тастическое богатство носили на собе эти жилистые шеи, ко-
стлявые пальцы, сморщенные уши. Соблазнительные укра-
шения! Недаром в толпе опытный глаз мог увидеть сыщиков,
специально нанятых охранять драгоценности.
Мало кто обращал здесь внимание на лошадей: если муж-
чины иногда и посматривали в бинокли на скачущие вдали
фигурки, то внимание дам было целиком обращено на изу-
чение парадов конкуренток.
За столиком, где сидел Алехин, было невесело. Лифарь ужо
в середине ужина ушел куда-то. В высшем обществе Парижа
знаменитый танцор имел много поклонников и поклонниц,
хотя злые языки утверждали, будто красота женского тела
давно уже его не волновала.
Алехин и Куприн ничего не ели, что-то не хотелось. Выпи-
ли лишь по бокалу холодного вина. Обоих тяготили и этот
праздник и общество французов, куда они пришли лишь по
просьбе Чебышева. Куприн молчал. Только в кругу близких
ему людей писатель становился разговорчивым и веселым, а
кто на этом неприятном ему вечере мог быть близким? Чебы-
шевфс трудом поддерживал общий разговор за столом, в этом
ему помогала жена Бертелье и сам француз. Несколько раз
уже Бертелье поднимал тосты за Россию, где у него остались
заводы, и за возврат доброго старого строя. Время от вре-
мени к столику подходили подвыпившие французы и их же-
ны. Бертелье представлял им Чебышева, Куприна, Але-
хина.
— О! Очень интересно!— щебетали французы и францу-
женки, когда Бертелье сообщал про Алехина, что это чем-
пион мира, хотя по лицу подвыпивших гостей нетрудно было
заметить, что они ни разу в жизни не слыхали этого имени
и оно ничего им не говорило.
В середине вечера к Бертелье подошел хорошо одетый гос-
подин. «Букмекер»,— сразу догадался Алехин. Господин что-
то зашептал Бертелье на ухо, тот тоже шепотом спросил его
о чем-то. Потом Бертелье вынул бумажник п отдал несколько
ассигнаций букмекеру. Минут через пятнадцать тот вновь
подбежал к Бертелье и, радостный, передал ему большую
пачку денег.
— Вот это игра!— воскликнул Бертелье, похлопывая себя
по карману, куда он спрятал деньги.— Две тысячи. Неплохая
комбинация!
— Я тоже могу неплохо играть!— засмеялся Бертелье, так
и не дождавшись ответа Алехина.— Тут тоже нужен точный
139
расчет! Я все хотел спросить вас, господин Алехин, у вас есть
специальность?
— Господин Алехин — юрист,— поспешил ответить за чем-
пиона Чебышев.
— А шахматы дают вам хорошие доходы?
— Как когда...— повел плечами Алехин.
— Ну вот, сколько, например, первый приз в турнире?
— Смотря какой турнир. Франков пятьсот, в большом тур-
нире — тысяча.
— Лучше играть на скачках!—продолжал веселиться Бер-
телье.— Тут в один момент получаешь несколько ваших пер-
вых призов.
— Но ведь ты и проигрываешь, дорогой мой,— вмешалась
жена Бертелье.— А мосье Алехин всегда первый.
Музыка заиграла новый танец и на несколько секунд пре-
рвала разговор за столом.
— Скажите, мосье Алехин, а в шашки вы играете?— спро-
сила жена Бертелье.
— Немного играю.
— У нас в имении камердинер есть, вот ловкач в шашки!
Всех обыгрывает. Вот бы вам с ним сразиться!
Алехин развел руками — куда мне!
— Нет, вы не смейтесь!—настаивала француженка.— Он
тоже гроссмейстер! Настоящий гроссмейстер.
Опять воцарилось молчание. Куприн молча кивнул голо-
вой в сторону выхода. Алехин также кивком подтвердил со-
гласие.
— Вы нас извините,— поднимаясь, произнес Алехин,— но
мы с Александром Ивановичем должны вас покинуть. Сроч-
ные дела.
— Куда вы, праздник только начинается, впереди так
много интересного!— защебетали Бертелье и его жена, но бы-
ло совершенно ясно, что это всего лишь долг вежливости, что
их мало интересуют молчаливые русские.
Замело тебя ветром, Россия,
Запуржило седою пургой,
И печальные ветры степные
Панихиду поют над тобой.
Четверостишье было написано по старому правописанию
на обратной стороне обоев. Рядом с ним на стенах висели фо-
тографии Московского Кремля, Большого театра, царь-коло-
кола и царь-пушки. Тут же помещались примитивные рисун-
140
ки памятника Петру Первому па коне, Зимнего дворца. На
высоких подставках, покрытых вышитыми скатертями и по-
лотенцами, стояли пузатые тульские самовары. В ресторане
было сегодня мало народа, может быть потому, что не играл
оркестр русских народных' инструментов и не пел любимый
корнет Григорий Орлов. Все же за некоторыми столиками
Алехин увидел знакомых. О чем-то увлеченно беседовали ар-
тисты — Наталья Лысенко, Туржанский, с ними вместе сиде-
ли театральные деятели Дягилев, Питоев. Соседний столик
занимали художники Яковлев, Сутин, Терешкович.
Алехин и Куприн, отказавшись от ужина в малоприят-
ной компании, в «Мартьяныче» почувствовали голод. Куприн
взглянул на принесенное официантом меню и подвинул его
Алехину. Среди напитков значилось: «мерзавчик» — 4 фран-
ка, «николашка» — 2,5 франка, «самоварчик» на 16 рюмок —
15 франков. Далее деликатесы французской кухни перемежа-
лись со знаменитой русской лососиной и черной икрой. Мож-
но было при желании получить курпик, драгомировский
фаршмак, блины.
— Мне «николашку», потом еще одного,— сделал заказ
Алехин.
— Лучше принесите-ка «самоварчик»... на двоих,— уточ-
нил Куприн.
Официант удивленно поднял брови.
— Шестнадцать рюмок, Александр Иванович!
— Ничего, как раз... Мы должны как-то смыть с себя сле-
ды западной культуры.
Официант с улыбкой сделал пометки в блокноте, потом
спросил:
— Закусочку как обычно?
— Да,— ответил Алехин...
Официант принес закуску и водку в самоварчике; друзья
выпили по одной рюмочке, потом еще.
— Ну как: был в «Возрождении»? — задал Куприн вопрос,
коснуться которого весь день у него не было возможности:
не станешь же откровенничать при французах или в такси.
— Был... Они говорят: так надо.
— Кому надо?
— Русским людям. Выходит, и нам с вами, Александр Ива-
нович... И вот результат,— продолжал Алехин после неболь-
шой паузы, протягивая Куприну полученную в редакции га-
зету. Тот молча прочел заметку, затем произнес вслух:
— «Он наш враг и только как врага мы должны отныне
его трактовать»... Тракто-вать!
141
Алехин поспешил оправдаться.
— Я же ни в чем не виноват... Это все Семенов подстроил.
— Может, не нужно было приходить на этот банкет?
— Я думал, что это только для шахматистов, для своих...
А пришли черт знает кто! Что же теперь делать?.. Как по-ва-
шему, Александр Иванович?
— Что можно посоветовать?
— Это очень обидно, поймите!.. Брат, сестра считают вра-
гом. «Шахматный листок» отказался от моего сотрудничества.
Бывало, пошлешь статью в Москву — будто дома побывал...
А теперь — враг!
— А если написать туда... разъяснить?
— Я думал об этом... Вряд ли что из этого получится.
Можно и здесь остаться без крова и там ничего не добиться.
— Пожалуй, ты прав,— согласно покачал головой Куп-
рин.— Такой вопрос, Саша, нужно решать одним ударом. Раз-
рубать узел надо единым махом, без колебаний... Можно со-
вершить глупость, но нельзя умирать глупцом.
— Изгнанники мы с вами, Александр Иванович... Никому
не нужны. С камердинером предлагают в шашки играть... Как
вам это нравится?
Выпили еще по рюмочке, потом еще. Разговор становился
все более откровенным и непоследовательным: хотя они каса-
лись темы общей, близкой для обоих, все же каждый говорил
больше о себе, о своих заботах.
— Сестра, брат считают врагом!— твердил Алехин.— Как
врага... тракто-вать!
— Францию я люблю,— прикладывая ладонь к груди, из-
ливал душу Куприн.— Но, господа, здесь же все чужое!.. Хо-
рошее, но чужое... В лавках, па улице, всюду говорят не по-
нашему, не по-русски... Силь ву пле, бананы, мадам!.. Мне бы
капустки квашеной!
— Чебышев говорит: ты принадлежишь теперь всему
миру...
— Париж прекрасен,— продолжал Куприн,— но ведь я
москвич с трехлетнего возраста. Для меня стало потребностью
бывать в этом городе, толкаться по его улицам, нюхать из-
вестку, павоз, черт возьми!
— Мне туда дорога заказана...
— Каждую ночь мне снится Москва... Помнишь, Саша, цер-
ковь Покрова в Кудрине... вот так Садовая, Никитские — Ма-
лая и Большая,— показал Куприн рукой направление улиц.—
Новинский бульвар... Я просыпаюсь от своих рыданий, подуш-
ку хоть выжимай.
142
— Сегодня в Русском клубе лекция! «Зачем нам нотп
бать?»
— Ты хоть можешь разъезжать ио свету, а вот нам... Я не
могу больше писать, не о чем... Трудно без родины... Есть, ко-
нечно, сочинители, их на Мадагаскар пошли на вечное посе-
ление, они и там будут строчить роман за романом... А мне
все время надо родное, всякое — плохое и хорошее, только
родное... Да разве только я один! Как-то Рахманинов жаловал-
ся: «Как же сочинять,— говорит,— если нет мелодии. Если
я давно уже не слышал, как шелестит рожь, как шумят бе-
резы...»
— Я не намерен погибать!—твердил свое Алехин.—Я —
шахматный король, со мной мои шахматы... Мои партии зна-»
ют во всем мире. Мне известны все тайны этой игры. В ней
я сильнее всех... Вскоре узнают люди, на что способен шах-*
матный король Александр Алехин!
— Одобряю!.. Молодец!.. Бриллиант ты мой яхонтовый!—
поднимаясь с места, обпял Куприн Алехина.
— Меня растоптали люди, но в шахматах я — триумфа-»
тор!
Расплатившись с официантом, друзья, обнявшись, пошли
к выходу.
— Будут еще любить русские люди Александра Алехина
и Александра Куприна!—пытался перекричать оркестр Куп-»
рин.— Помчимся мы на забубенной тройке... Эх!..
Вдруг он замахал руками на музыкантов.
— Прекратите!.. Нельзя же так, господа,— произнес он ти-»
ше и вновь обпял за плечи шахматного короля.
— Пойдемте, вашё величество..,
3
В жизни некоторых художников, поэтов, композиторов, да-»
же тех, кто привык к регулярному повседневному труду, бы-»
вают периоды спадов и, наоборот, периоды максимальной
творческой активности. В эти моменты их дарование достигает
высшего расцвета, из-под их «пера» выходят тогда самые со-
держательные, самые талантливые произведения, остающиеся
Жигь в веках. Достаточно вспомнить работу Микеланджело
над фресками Ватикана или над Давидом в Флоренции, бол-
динскую осень Пушкина, творческий порыв Чайковского, в
несколько недель создавшего «Пиковую даму».
Алехин лишь один первый год бездеятельно царил на шах-»
143
матном троне. Уже в двадцать девятом году он вновь с голо-
вой окунулся в шахматные сражения, и последующие четыре
года были годами его неповторимых спортивных и творческих
достижений. В десяти турнирах играл в этот период шах-
матный король п все десять раз приходил в состязаниях пер-
вым. С блескохМ отразил он попытку Боголюбова отнять у него
шахматную корону, победил всех гроссмейстеров в турнирах
самого сильного состава. «Он расправляется с намп, как с жел-
торотЫхМп птенчиками!»—не выдержав, воскликнул Нимцо-
вич, когда Алехин уже на первых ходах разгромил его пози-
цию на турнире в Сан-Ремо. Победа в этом состязании изб-
ранных, так же как и новый триумф Алехина на следующий
год в Бледе, до сих пор считается образцом турнирного пре-
восходства самого выдающегося шахматиста над современни-
ками.
Не только сила игры Алехина восхищала любителей шах-
мат. Каждая сыгранная им партия вызывала восторг всех, кто
способен оценить острые тактические стычки, смелые наско-
ки или запутанные комбинации. Все было в партиях Алехина:
вихрь в атаке, каскад выдумок в тактических битвах, неисто-
щимая фантазия. «Гений комбинаций» — вот титул, которым
наградил шахматный мир своего чемпиона, и каждое новое
выступление короля подтверждало это почетное и звонкое
прозвище.
У кого хватило бы смелости поднять руку на столь грозно-
го владыку? Притихли гроссмейстеры, да и кто из них мог
рассчитывать на успех в сражении с подобным титаном? В тот
период лишь начинали свой шахматный путь молодые: Бот-
винник в СССР, Флор в Чехословакии. Целиком ушел в мате-
матику и философию Ласкер. Один Капабланка делал еще
заявки на свои права, однако и он больше состязался с Але-
хиным не за шахматной доской, а в писании писем, требуя
изменения условий, которые сам же выработал, восседая на
шахматном троне. Любители так и не понимали: хочет повер-
женный чемпион играть матч-реванш с Алехиным или нет?
Все, что может желать шахматный владыка, имел Алехин.
Бесспорное превосходство над современниками, полную безо-
пасность шахматного трона. Меценаты лишь недовольно отма-
хивались на чьи-либо просьбы дать денег на матч с Алехи-
ным. Зачем бросать доллары на ветер? У кого есть хоть ма-
лейший шанс побить этого гиганта? Шахматный король имел
все основания быть довольным. Он мог царствовать безмятеж-
но, наслаждаться шахматной властью, купаться в лучах сла-
вы и всеобщего восхищения.
144
Но уже к концу этого периода на ослепительном шахмат-
ном солнце стали появляться темные пятна. То вдруг без
нужды ослабит Алехин свою позицию, нарушив самые элемен-
тарные шахматные законы, то проиграет партию, проведя ее
столь слабо, что подобной игры устыдился бы рядовой мастер.
Вначале эти погрешности утопали в общем блеске, но с каж-
дым турниром становилось яснее, что в творчестве чемпиона
происходит какой-то кризис. Удивлялся шахматный мир, воп-
росительно переглядывались гроссмейстеры, наблюдая срывы
Алехина. Временное это явление или начало заката? Что про-
исходит с шахматным гигантом, какой вредоносный недуг ис-
тачивает его мощный шахматный организм? Люди спрашива-
ли друг друга, но кто из них мог ответить на эти вопросы?
Кто?
...Алехин условился встретиться с Флором в два часа в ка-
фе «Амбассадор». До встречи оставалось больше часа, и он
решил еще погулять по центру города. Алехин любил столицу
Чехословакии Злату Прагу, ему нравился веселый добродуш-
ный чешский народ; мягкие звуки славянской речи напомина-
ли ему родину. Но самое главное, здесь он попадал в среду
истинных любителей, хорошо понимающих и ценящих шах-
матное искусство. Если в некоторых других странах шахмат-
ного чемпиона часто расценивали как какого-то своеобраз-
ного эквилибриста, то в Чехословакии большинство любите-
лей принимало Алехина как настоящего служителя искусства,
создателя чудесных шахматных произведений. Поэтому и тре-
бовали от него здесь не изнуряющих сеансов вслепую, пе ре-
кордных выступлений на многих досках, а консультацион-
ных партий, небольших сеансов с часами. В таких состяза-
ниях речь обычно идет не о выдержке, пе о рекордах; в по-
добных показательных играх любители могут наблюдать на-
стоящее мастерство, понять глубину мысли выдающегося
гроссмейстера. Быть может, этому способствовало и то обстоя-
тельство, что Чехословакия — страна замечательных шахмат-
ных традиций, давшая выдающихся гроссмейстеров — Рихар-
да Рети, Ольджиха Дураса, Соломона Флора.
Дважды обошел Алехин вокруг Вацлавской намнести. Ров-
ные спокойные строения центральной площади Праги неволь-
но успокаивали его, воздух слегка морозного зимнего дня
приятно освежал. Вдруг за стеклом одной из витрин магази-
на он увидел знакомую фотографию. «Опять»,— подумал Але-
хин, и его невольно охватило чувство досады и зависти. По-
дойдя поближе, он увидел большой портрет Флора, водружен-
ный над целой пирамидой ботинок фирмы «Батя». Огромный
145
плакат перерезал наискось окно, крупные буквы призывали
чехов: «Покупайте ботинки фирмы «Батя», именно нашу
обувь носит Сало Флор». Всего час назад Алехин видел такой
же рекламный призыв на окне магазина мужских сорочек,
раньше он встречал такие же витрины с выставленными напо-
каз «флоровскими» тапочками, одеколоном, сигаретами, хотя
Флор никогда в жизни не курил.
«Завидуешь,— упрекнул сам себя Алехин.— Ты же всю
жизнь считал зависть чувством низменным, недостойным».
Еще в юности Алехин выработал привычку периодически де-»
лать строгий и объективный анализ каждого своего поступка,
давать оценку тем или иным качествам своего сложного
и противоречивого характера. Во время таких проверок его
внутреннее «я» раскрывалось, разбиралось на части и подвер-
галось внимательному осмотру, чистке, а если нужно, и «ре-
монту». Безжалостно определялись в эти минуты самые скры-
тые пороки; каждое действие получало беспристрастно стро-
гую оценку. Сначала такие ревизии касались только шахмат-
ной стороны его существа, затем они стали принимать более
широкий характер. Оценке стал подвергаться не только Але-
хин-шахматист, но и Алехин-человек.
— Посредством шахмат я воспитал свой характер,— любил
повторять Алехин в разговорах с друзьями, в статьях п лек-
циях.
Выводы подобных самоанализов бывали порой совсем не-
ожиданными и оригинальными, человеческие качества и поро-
ки приобретали оценки, обратные общепризнанным. Взять та-
кой вопрос: высокомерие — порок или качество, необходимое
человеку? Обычно принято расценивать высокомерие как по-
рок, Алехин же (по крайней мере для себя) пришел к обрат-
ному выводу. Если высокомерие порок, если от него нужно
избавляться, чем же тогда можно оградить себя от назойли- /
вого любопытства и притворного участия людей, так и жаж-
дущих покопаться в душе своего ближнего, разбередить в ней
самые чувствительные раны? Что иное, как не высокомерие,
дает надежный щит против ненависти конкурентов, помогает
отражать уколы уязвленного самолюбия? Так же, как и често-
любие, это качество тоже необходимо человеку, стремящемуся
достичь успеха в той или иной области. Оно подстегивает его,
помогает подняться над людьми, завоевать популярность,
славу.
В среде, где жил Алехин, высокомерие служило ему надеж-
ной защитой, и он не считал нужным избавляться от этого
свойства характера, обычно порицаемого людьми. «Талантли-
146
вый человек, тем более гений, всегда беспокоит окружаю-
щих,— рассуждал Алехин.—- Он возмущает покой людей по-’
средственных уже одним тем, что он — гений, а людям этого
не хочется признавать. Если не отразить их выпадов высоко-
мерием, не отгородиться именно этим панцирем от их презри-
тельных усмешек, завистливых взглядов, ненависти, нельзя
создать что-либо выдающееся в искусстве, возвыситься над
людьми в любой области жестокого жизненного состязания».
Сочетание огромного честолюбия и нарочитого высокомерия
помогало Алехину выдерживать уколы обиженных людей, ко-
торых он обходил в жизни и в шахматах.
Совсем иное дело зависть. Ослепленный этим чувством, за-
вистник обычно неверно оценивает события, теряет объектив-
ность, необходимую для того, чтобы верно разобраться в том
или ином явлении. Зависть к человеку мешает правильно по-
нять его, оценить его действия, налагает на мысли и реше-
ния печать преднамеренности, лишает беспристрастности,
а порой и порядочности.
Да, он именно завидовал Флору; в этом Алехин убедился
во время своего визита в Чехословакию зимой тридцать
третьего года. Дело не только в шахматных успехах, хотя
маленький Флор в те годы достиг выдающихся результатов.
Рядовые победы в международных турнирах принесли ему
широкую известность. Энергичный чешский гроссмейстер
вдоль и поперек исколесил Европу, выступая в турнирах,
сеансах, консультационных партиях. Его невозможно было
обыграть — за два года он ни разу не произнес в турнирах
слова «сдаюсь». «Непробиваемый Флорик»—именовали его
шахматные ценители, и их восторга не могли умалить те,
кто упрекал молодого гроссмейстера в сухости и осторож-
ности.
И все же не успехи Флора вызывали зависть Алехина.
Ему ли, чемпиону мира, гению шахматных комбинаций, по-
бедителю Сан-Ремо и Бледа, завидовать чьим-либо достиже-
ниям? Пусть другие ему завидуют! К тому же Алехин лучше,
чем кто-либо другой, знал, что Флор совсем не конкурент ему
в борьбе за шахматную корону. Он один из тех гроссмейсте-
ров, про которых хорошо сказал Тартаковер: «Играть будет
сильно, чемпионом мира не будет никогда!» Ибо не хватает
в характере Флора какой-то детали, позволяющей в решаю-
щий момент сделать гигантский скачок в творчестве, на мгно-
вение подняться над самим собой. А это как раз нужно, что-
бы стать сильнейшим среди сильных.
Популярности Флера в родной стране — вот чему завидо-
147
вал чемпион мира. Чехи на руках носили своего любимца, он
был их кумиром, национальным героем. В газетах, журналах,
в витринах магазинов часто можно было увидеть его портрет
с наивной улыбкой ребенка и морщинками в уголках глаз.
Каждый успех Флора, каждая его неудача чувствительно пе-
реживалась не только отдельными любителями. Волновалась
и «болела» буквально вся страна. «Как там наш Сало? Браво
нашему Флорпку — опять он победил!» — только и слышал
Алехин во всех уголках страны.
«Почему обо мне никогда так не кричали газеты? Почему
мое имя не было столь популярным во Франции?— задавал
себе риторические вопросы Алехин.— Ни одна французская
фирма ни разу не дала подобной рекламы, не использовала
для этого славу чемпиона мира. Даже в двадцать седьмом го-
ду, даже в момент высшего торжества. И никого из францу-
зов не волновал мой успех, так же как никто из них не печа-
лился при моих неудачах. Почему?
Да разве тебе нс ясно,— отвечал сам себе Алехин в сле-
дующий момент.— И жалкая встреча по возвращении из Ар-
гентины, и пренебрежение французов — причина этого все
одна и та же. Не нужен ты никому во Франции, чужой ты
им. Кто ты — не француз, не русский. В этом вся причина!
Ох, если бы ты был французом, как тогда раскричались бы!
«Он прославил великие традиции французского народа,— го-
лосили бы газеты.— Только великая французская нация мог-
ла дать такого гения!» На красочные, цветистые фразы они
большие мастера. А когда доходит дело до тебя, будто в рот
воды набрали, исчезает все их красноречие.
Впрочем, чего их винить, разве одни французы так посту-
пают? На чужой стороне и сокола зовут вороной. Живи ты
в России, среди близких по крови и духу людей, было бы
точно так же, как здесь с Флором. Помнишь, как встретили
твой успех в девятом году. «Взошла новая звезда, надежда t
русских шахмат!» — писали газеты. А в четырнадцатом? «Ура
гроссмейстеру Александру Алехину!», «Слава наследнику Чи-
горина!» А сейчас разве русские любили бы тебя меньше, чем
чехи Флора? Но они далеко от тебя, они тебе чужие. И ты им
чужой, враг. Пять лет уже не имеешь ни единой весточки из
Москвы. А хорошо бы съездить в родные края, побывать
в Москве, Петрограде, или, как он теперь называется, Ленин-
граде. Чего зря мечтать, закрыт тебе туда доступ. А может,
все-таки попробовать? Сегодня же, сейчас, при свидании
с Флором?» Вновь, в который раз за последние дни, Алехин
вернулся к навязчивой мысли, пришедшей ему в голову в тот
148
же миг, когда он узнал о скорой поездке Флора в Москву на
матч с Ботвинником.
Флор уже был в «Амбассадоре», когда туда пришел Але-
хин. Помахивая рукой, он приветствовал прибывшего чем-
пиона.
— Привет, вельтмейстер! Как дела? Как ты вчера сыг-
рал?— спросил Флор. Он сам организовал этот сеанс Алехина
в одном из клубов Праги.
— Двадцать выиграл, три ничьих,— ответил чемпион
мира.
— А сколько было всего досок?
— Тридцать одна.
— Ого! Восемь проиграл. Здорово тебя поколотили чехи!
Это они за меня мстят,— оживился Флор, обрадованный при-
шедшей в голову забавной мыслью.— Чтобы ты меня не обы-
грывал.
Флор был в отличном настроении. Жизнь ему улыбалась,
он был молод, здоров, в самом расцвете шахматных сил. Про-
славленный гроссмейстер был изысканно одет: темно-серый
костюм из тяжелого английского материала складно сидел на
его маленькой фигурке, искусно завязанный красный галстук
выделялся на фоне, белоснежной крахмальной сорочки. «Вид-
но, сорочка оттуда, где висит реклама»,— подумал Алехин
и невольно посмотрел на ноги Флора. Новые ботинки «Батя»,
казалось, только сейчас были получены из магазина.
Алехин заказал-чашку кофе.
— Ты ко£да едешь в Москву?—спросил он Флора.
— Послезавтра утром.
— Сколько партий вы будете играть с Ботвинником?
— Двенадцать. Потом сеансы одновременной игры в Моск-
ве, в Ленинграде.
— Ну, это понятно,— кивнул Алехин.
— Ты смотрел партии Ботвинника?— спросил Флор.
— Да. Очень хороший шахматист. Много знает, отлично
понимает позицию.
— Он особенно страшен в дебютах. Я решил быть с ним
осторожным в начальной стадии.
— У них там есть еще один интересный шахматист — Рю-
мин. Николай Рюмин. Мне очень нравятся его партии,— ска-
зал Алехин.
— Да,— согласился	Флор.— Смелый,	темпераментный.
Только он очень болен. Туберкулез.
Разговаривая о шахматах, о далеких советских мастерах,
Алехин терзался мыслью о том, как бы удобнее приступить
149
к тому главному, что мучило его последние дни, ради чего он
устроил это свидание с Флором в «Амбассадоре». Наконец он
решился.
— Ты когда пойдешь в советское посольство?— спросил он
Флора, стараясь не глядеть ему в глаза.
— Завтра в одиннадцать. Ильин-Женевскяй сказал, виза
будет готова. Знаешь, что: поедем в Москву вдвоем. Ты бу-
дешь играть с Ботвинником, я — с Рюминым.
Неожиданная мысль показалась Флору остроумной, и он
раскатисто засмеялся, но, взглянув па Алехина, сразу прекра-
тил смех. Выражение лица собеседника подсказало ему, что
тому совсем не до шуток. Он и раньше не раз подмечал, как
серьезен становился Алехин, едва речь заходила о его родине.
В голубых глазах русского чемпиона в таких случаях появля-
лась трудно скрываемая болезненная тоска.
— Я как раз хотел просить тебя,— вымолвил Алехин, и по
его тону Флор понял, что разговор будет о чем-то очень важ-
ном. Алехину трудно было начать говорить, но, решившись, он
объяснил все четко п твердо, как излагают хорошо обдуман-
ное, давно решенное.
Смысл просьбы был несложен: когда Флор будет в посоль-*
стве, не смог бы он спросить у Женевского, когда он может
принять Алехина?
— Я хочу с ним говорить. Если спросит, о чем, скрывать
не нужно. Хочу поехать в Москву. Пусть назначит любой
депь и час встречи. Если ему неудобно говорить со мной в по-
сольстве, пусть скажет, где я должен его ждать.
— А не лучше ли тебе самому позвонить в посольст-
во? — предложил Флор.— Ты же знаком с ним, играл в Мо-
скве.
— Вот поэтому-то и неудобно. Я уже думал об этом,—>
сказал Алехин.— Может создаться впечатление, что я исполь- 1
зую свое шахматное знакомство с Женевским. Лучше по-
проси ты.
На следующий день пополудни в том же кафе Алехин с
нетерпением ожидал Флора. Народу в кафе было мало, Але-
хин сидел за столиком, глубоко задумавшись. Ему вспомни-
лись далекие годы революции, голодное время в Москве,
первый чемпионат Советской России. Мысленно представил он
себе Ильина-Женевского. Какой он теперь, как изменили его
прошедшие двенадцать лет? Тогда был молодой, решитель-»
ный, только контузия затрудняла его обычно умную, содер->
жательную речь. Говорит, говорит гладко, потом вдруг начнет
часто ударять кулаком по ладони ^другой руки. И не скоро
150
успокоится. Как любили его шахматисты, каким авторитетом
пользовался он!
И вот теперь именно пт него зависит, удастся Алехину по-
ехать в Москву или нет. Несколько! лет уже работает Женев-
ский послаиником Советского Союза в Праге, это именно он
организовал поездку Флора па матч с Ботвинником. Женев-
ский сейчас важная фигура, он многое может сделать, если,
конечно, захочет. «А почему бы ему не захотеть? — спраши-
вал сам себя Алехин.— Что он может иметь против меня?»
И все-таки ему казался странным один факт: шахматный мас-
тер, столь любящий шахматы, ни разу не был в Праге ни па
одном выступлении чемпиона мира.
Флор задерживался, и это заставляло Алехина нервничать.
Он даже заказал двойную поргщю сливовицы. ^Пригодится
чешская водка,— с горькой усмешкой сказал он еам себе.—
Если все будет хороню — выпью с радости, если плохо — вы-
пью с горя».
Почему-то Алехин был уверен в успехе похода Флора;
очень уж умеет очаровывать людей этот маленький послан-
ник, природное остроумце и мягкость невольно располагают
к нему того, к кому он обращается с просьбой. Вот войдет он
сейчас в кафе, улыбнется и еще в дверях воскликнет: «Поеха-
ли, доктор! Все в порядке! Кого выбираешь: Ботвинника или
Рюмина?» Сядут они в поезд, поедут через Негорелое, Минск,
прибудут в Москву. Поедут в Ленинград. Увидит Алехип род-
ные места, встретит близких, друзей. И кончится эта мука
одиночества, вновь обретет он родипу, тысячи и миллионы
сторонников; отдохнет на покое его уставшее, истомившееся
сердце. Не в силах справиться с волнением, Алехин до прихо-
да Флора выпил обе заготовленные рюмки сливовицы.
Но вот в дверях показался чешский гроссмейстер. Уже по
выражению лица его Алехин понял: миссия Флора кончи-
лась неудачно. Еще не слыша ни одного слова, опечаленный
чемпион понял: только что построенный им воздушный замок
мигом рассыпался, как карточный домик.
— Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, раз-
решить его можно только в Москве,— коротко изложил Флор
итог своего визита.
— Да, хорошо,— вымолвил Алехин, и его рука автомати-
чески потянулась к пустой рюмке сливовицы.— Ну, а как твои
дела?— умышленно сменил- тему разговора Алехин, стараясь
сохранять безразличный вид.— Получил визу?
— Все сделано. Можно ехать,— сообщил Флор,— Ты при-
дешь меня провожать?
151
— А кто будет на вокзале?
— Брат, знакомые шахматисты.
— А из советского посольства кто-нибудь будет?
— Обещал прийти Ильин-Жепевский.
— Тогда я не приду!— воскликнул Алехин.
— Почему?
— Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все
Же как-то с ним встретиться.
— Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания.
Алехин подумал несколько секунд, потом решительно зая-
вил:
— Нет, это неудобно.
На следующее утро вся шахматная Прага была на вокзале.
Как не прийти, когда уезжает Сало Флор, да не куда-нибудь,
а в Москву, о которой пражанам так много и увлекательно
рассказывал покойный Рихард Рети. Приехал на вокзал ко-
ренастый большеголовый Опоченский с вечной тоненькой
длинной сигарой во рту. Провожал гроссмейстера и секретарь
шахматной федерации Лоума. Даже на вокзале он удивлял
всех своей феноменальной памятью. В любую минуту Лоума
мог сообщить, кто из известных мастеров какое занял место
в турнире, игранном десять лет назад, и сколько набрал оч-
ков. Был среди присутствующих брат Флора — Мозес Флор.
Многочисленные пражские поклонники любимого шахматного
кумира.
Минут за двадцать до отхода поезда пришел Ильин-Женев-
ский. Провожающие вначале приумолкли, отдавая дань ува-
жения советскому дипломату, но вскоре возобновились преж-
ние разговоры и шутки. Сам Женевский не отставал в остро-
тах, хотя контузия и затрудняла его речь.
Неожиданно, один из провожающих протянул Флору се-
ребряную монету.
— Возьмите, Сало, это на счастье.
— Спасибо,— посмотрел Флор на подарок.— Что за моне-
та? Русская?
— Русская, но уже негодная,— сообщил Ильин-Женев-
ский.— Дореволюционный гривенник, царский.
— Конечно,— охотно подтвердил чех, сделавший пода-
рок.— Она осталась у меня в память о России. Я был в плену
в Сибири. Три года.
Возникла неловкая пауза. Как-то воспримет эти слова со-
ветский дипломат?
— А потом я еще раз попал там в плен,— засмеялся чех,
обняв смущающуюся женщину лет сорока с широким рус-
4
152
ским лицом.— Это уже плен навечно. Из Сибири привез.
— Смотри п ты не попадись в плен в Москве,— дотронул-
ся до рукп Флора Опоченский.— Очутишься в капкане у како-
го-нибудь чернобрового русского ферзя.
Предсказание оказалось впоследствии пророческим, но
Флор не знал этого и заразительно смеялся вместе со всеми
удачной шутке. Вдруг он заметил в толпе на перроне Алехи-
на. Тот стоял шагах в десяти от вагона, стараясь, чтобы его
не увидел никто из провожающих Флора.
Сало извинился перед друзьями и подошел к Алехину.
— Спасибо, что пришел, доктор,— поблагодарил он чем-
пиона мира.— Почему ты стоишь тут? Пройдем туда.
— Нет, нет, Сало. Я побуду здесь, а ты иди. Осталось все-
го пять минут.
— Успею. Что передать Москве?
— Поклонись на все четыре стороны. Я бы попросил тебя
помолиться за меня в Елоховском соборе, да ведь ты не пра-
вославный.
— Для тебя и это сделаю!— улыбнулся Флор.
— Хорошо, иди! Неудобно — тебя там ждут,— решительно
сказал Алехин, заметив, что провожавшие стали посматривать
в их сторону.
— Где же мы теперь встретимся?— спросил Флор.
— Думаю, в Цюрихе. Ты же послал согласие играть. Вот
что я хотел тебя еще попросить. Сало,— взял за рукав уез-
жающего Алехин.— Женевский сказал: этот вопрос можно
решить в Москве. Поговори при удобном случае обо мне с
Крыленко.
— Обязательно пбговорю!— охотно согласился Флор.
— Скажи ему... Ну, в общем... объясни все.
— Не беспокойся, доктор. Сделаю!
— Ну, спасибо тебе. Желаю успеха!
— До свидания! Не унывай, все будет в порядке!
Флор едва успел проститься с друзьями и вскочить в ва-
гон, как раздался гудок и поезд плавно тронулся. Постепенно
набирая скорость, он вырвался со станции и устремился впе-
ред, к неизвестной, таинственной Москве. Из окна вагона
Флор махал рукой провожавшим до тех пор, пока не потерял
их из вида. Но даже когда поезд совсем далеко отошел от
вокзала, Флор все еще различал то исчезавшую в толпе, то
вновь появлявшуюся фигуру Алехина. В своем радостном воз-
буждении он как-то не подумал о том, что теперь переживает
чемпион мира, какие горькие думы его обуревают.
А тот долго стоял на пустеющей платформе вокзала.
153
Скрылся последний вагон, служащие уже готовились прини-
мать новый состав, а он все еще махал рукой вслед ушедшему
в Москву поезду.
«Вот, едет он, улыбающийся чешский гроссмейстер, в Рос-
сию,— думал Алехин,— н для пего это обычная поездка, ни-
чем пе отличающаяся от гастролей в Лондон, Амстердам или
Париж. Прибудет он в Москву, пойдет по Охотному ряду, Смо-
ленской площади, может быть, зайдет в Плотников переулок.
И для него это будут просто улицы, площади, дома. А если бы
я был на его месте? Для меня эти улицы — кусок жизни, с ни-
ми связаны самые дорогие, самые близкие воспоминания. Две-
надцать лет не был! Побывать бы там, побродить по знакомым
местам, увидеть милые сердцу дома, встретиться с родными,
друзьями. Нет, это невозможно. Этот вопрос нужно решать
в Москве. Что поделаешь! А он мало изменился, Ильин-Же-
невский. Постарел, конечно, пополнел, но, в общем, почти та-
кой же, что и двенадцать лет назад. А меня он неужели не
заметил? Это хорошо, а то подумает бог зпает что!»
Покидавшие платформу чехи с удивлением смотрели на
стройного мужчину в зимнем пальто без шляпы, видимо, про-
водившего с поездом кого-то близкого сердцу. С молчаливым
почтением глядели они в печальное, нахмуренное лицо незна-
комца и тихо проходили мимо, стараясь пе мешать ему пере-
живать свое горе.
4
Швейцарцы хорошо организовали юбилейный турнир. Кур-
зал, где играли шахматные мастера, расположен в живопис-
ном уголке. Битвы белых и черных армий происходили за ма-
ленькими столиками в просторном зале, из широких окон s
которого был виден берег озера. Когда противник задумы-
вался, можно было отвлечься от событий на доске и полюбо-
ваться пейзажем, расцвеченным красками самых причудливых
оттенков. Каменные глыбы разных цветов — от оранжевого до
коричневого, голубое с синевой зеркало озера и белокрылые
яхты, скользящие по чуть волнистой поверхности воды.
гАиехпну некогда было любоваться природой: партия с Ио-
нером развивалась совсем не так, как ему хотелось. Тут не
до красот! Взор чемпиона не отрывался от точеных полиро-
ванных фигурок, уже шестой час сидел он за столиком, не
разгибаясь. Позиция ему явно не нравилась; он недовольно
морщился, менял позу, нервным движением то и дело выяи-
154
мал портсигар из кармана- Закурив сигарету и сделав две-
три затяяаси, он тут же ломал ее на дне пепельнищ»! и выни-
мал другую.
Как было не нервничать! Сделано больше сорока ходов,
а исход борьбы еще далеко не ясен. Хотя у Алехина была
лишняя пешка, реализовать ее очень трудно. Плохой слон —
вечная проблема; слон, загороженный собственными пешка-
ми, и нет ему никакой свободы. Ничья, все говорило за то, что
будет ничья. Какая досада! А Алехину позарез нужна победа.
Первый приз тысяча двести франков, а он все еще отстает
от Флора на пол-очка. При ничьей разрыв возрастает до це-
лого очка, трудно будет ликвидировать его в пяти последних
турах. Можно не догнать Сало, он опять сегодня выиграл.
И у кого! У Штальберга.
«Одни неприятностп в этих смешанных турнирах,— думал
Алехин.— Недаром я так не люблю в них играть. Когда состав
ровный, идет настоящая борьба. А тут: сегодня противник —
гроссмейстер, завтра — слабый мастер. А с ними всегда не-
ожиданности: против одного играют из рук вон плохо, зато
с другими начинают биться в дьявольскую силу! Вот хотя бы
Ионер: Боголюбову проиграл без борьбы в двадцать ходов,
а у Нимцовича с блеском выиграл. Сегодня опять сражался,
как лев».
Ни разу не взглянул увлекшийся .чемпион в широкие
окна. Не замечал он склонившегося к горизонту солнышка,
светившего так, что лучи его, слава богу, не падали на шах-
матную доску; живописных гор, охранявших уютную долину
от ветра, который Мог чего доброго сдуть со столика бланки
для записи ходов. Не видел оп влюбленных, гулявших у озе-
ра по аллеям парка: трепетные пожатия рук, взоры, прико-*
ванные к предмету обожания. Не обращал внимания на ко-*
ляски миллионерш, задержавшихся на этом свете,— нанятые
компаньонки брезгливо возили их по ровным, узким дорож-
кам.
Даже то, что было совсем рядом, ускользало от внимания
Алехина. Официант, скучающий от безделья,— шахматисты
давно уже выпили полагавшийся пм бесплатный кофе; меха-
ническая радиола, отключенная от электросети на время тур-
нира; коллеги по званию, уже закончившие свои партии и с
любопытством обступившие столик чемпиона мира.
Откуда-го из-за горы вдруг появилась черная туча-и, дви-
гаясь быстро, вскоре достигла отеля. Закапал дождь, столики
пришлось отодвинуть от окон. В зале появились люди. В хоро-
шую погоду шахматный турнир мало привлекал зрителей,
155
лпшь изредка какой-нибудь одинокий турист забредал сюда
па минутку. Теперь непогода поневоле загнала всех под кров,
и зрители вскоре сгрудились около красного каната, отделяю-
щего публику от играющих. Случайные наблюдатели, они ни-
чего не понимали в шахматах, судьба самого острого сра-
жения их вовсе не волновала. Покуривая сигареты, туристы
с безразличным видом прохаживались от столика к столику —
что делать, нужно переждать непогоду.
Алехин был в цейтноте. Он много думал над первыми хо-
дами, и теперь, в решающий момент битвы, ему приходилось
делать ходы быстро. Как на грех, исход сражения оставался
еще далеко не ясным. Несмотря на внешнюю простоту пози-
ции, каждый ход требовал точнейшего расчета, разбора мно-
жества вариантов. А времени нет! Вот почему все больше
нервничал Алехин, вот почему все чаще ломал он зажженные
сигареты и тут же зажигал новые. Ему пришлось пуститься
на привычную хитрость — он стал рассчитывать сложные ва-
рианты даже тогда, когда очередь хода была за противником.
Когда идут чужие часы, можно думать сколько хочешь! Ко-
нечно, это вдвойне утомляет, зато позволяет рассмотреть
больше вариантов.
Высокий худой Ганс Иопер решил дать Алехину бой не
на жизнь, а на смерть. Чем черт не шутит, вдруг удастся сде-
лать ничью, а то и выиграть! Победа над вельтмейстером —
об этом мечтает каждый шахматист. Завтра распишут все га-
зеты: директор цюрихской филармонии победил чемпиона
мира! А как выиграть? Позиция у пего хорошая, но как
прорваться ферзем? Пробовал и так и этак — никак не уда-
ется!
А ведь играет-то Ионер против «гения шахматных комби-
наций», тут нельзя шутить. Допустишь оплошность или про-
считаешься, и конец! Может быть, Алехин видит на доске
такое, о чем ты даже и не думаешь. Нужно считать, считать!
И швейцарец методично рассчитывал вариант за вариантом,
выбирая самый падежный, самый безопасный путь. Он то
и дело впивался взглядом в лицо противника, пытаясь узнать,
нравится ли Алехину позиция, какое на пего впечатление про-
извел последний ход Ионера. Затем вновь взор его приковы-
вался к шахматной доске.
Алехин не замечал ни дождя, ни зрителей. В его мозгу
родилась интереснейшая'мысль. Можно пожертвовать одну за
другой три пешки. Как здорово, это сразу изменит весь ход.
событий. Освобожденный слон с решающим эффектом ворвет-
ся в игру. Тогда от матовой атаки#не будет никакой защиты,
156
Блестящая мысль! Значит, нужно отступать слоном, готовить
комбинацию. В один момент Алехин уже взялся было за сло-
на, потянул к нему руки, но затем вновь его охватили сомне-
ния.
«А что, если конь противника не отступит, а сам пойдет
в атаку на же-пять? Что тогда будет?— заколебался Але-
хин.— Позиция страшно обострится, будет грозить прорыв
ферзя, ведь король Алехина тоже стоит в матовой клетке.
Нужно считать, рассмотреть все возможности защиты, ход за
ходом, до конца. Иметь бы еще полчаса времени! А где взять
эти полчаса, на часах осталось всего десять мпнут.
Ну и что ж, что десять минут!— в следующее мгновение
решил Алехин.— Можно и за это время рассчитать варианты.
Это же вопрос судьбы всей партии и, может быть, первого
приза. Если комбинация проходит, черным нужно сдаваться.
Нужно считать, не жалея времени. Пусть на последние ходы
останется хоть полминуты, не беда! Когда все будет ясно,
оставшиеся ходы можно выполнить блиц».
Сильнейший шахматист земного шара принялся лихора-
дочно пересчитывать вариант за вариантом. Его тренирован-
ный мозг выискивал самые скрытые возможности, распутывал
хитрейшие сплетения фигур, старался проникнуть в тайны
неподдающейся позиции. Сложные варианты нужно было
считать не только точно, но и быстро. Гигантскую умствен-
ную работу следовало уложить в железные рамки отведенных
десяти минут. Алехинский мозг работал с предельным напря-
жением, ему предстояло рассмотреть максимальное число
возможностей в минимальное время, разобраться во всех тон-
костях позиции, уловить сокровенные особенности. Титани-
ческая работа!
Чемпион мира полностью отрешился от всего окружающе-
го, ушел в шахматную позицию всеми мыслями, желаниями,
чувствами. Всем своим существом он стремился к одной
цели — быстрее и точнее рассчитать варианты. Он подался
вперед, опершись на локти, навис над шахматной доской,
сверху глядя на фигурки. Весь его вид выражал внимание,
напряжение, сосредоточенность: горящий взгляд, сжатые в
тфлаки пальцы, глубокая складка на лбу. Считать, считать!
Скорее и точнее считать!
Но что это вдруг стало мешать Алехину? Считает вариан-
ты, систематически, ход за ходом, углубляется в самые дебри
позиции, и вдруг в мозгу какое-то колесико «проскакивает»,
дает «осечку». Обрывается тонкая, хрупкая нить мысли, свя-
завшая было его с бескрайними глубинами шахматной неиз-
157
вестностп, куда, казалось, он уже проник. Каждый раз прихо-
дится вновь начинать расчет сначала. Одна неудача... вто-
рая! Опять помеха! Да что это в конце концов происходит?!
— Марго, пойдем отсюда,— дошли наконец до сознания
Алехина слова, произнесенные низким грудным голосом.
Разъяренный чемпион мира вскочил с места.
— Что вы делаете?! Здесь нельзя разговаривать!— закри-
чал он на нарушителя типтины. И в тот же миг замер на
месте...
Перед Алехиным около красного каната стояла стройная
блондинка. Платье из ярко-зеленой материи, перетянутое ши-
роким поясом, плотно облегало ее статную фигуру. В глаза
Алехина глядели большие зеленые глаза; в них было удивле-
ние его неожиданной, вспышке и нескрываемая самоуверен-
ность. Женщину удивлял, но в то же время восхищал
джентльмен, осмелившийся обрушиться на нее с такой
яростью.
Несколько секунд молча стояли они друг против друга. Па-
мять подсказала Алехину: двадцать восьмой год. Париж, вок-
зал. Соседний вагон, дама, торжественная встреча. Вспомнил,
какое впечатление произвела на него тогда зта женщина, как
иногда пытался он воскресить в своем воображении ее образ.
И вот она опять здесь, рядом с ним, такая же броская,
эффектная, притягивающая.
Алехин растерялся, не зная, что делать, что сказать. На
миг он забыл шахматы, прерванную партию^ часы, пожираю-
щие драгоценные десять минут. Гнев слетел с него, в глазах
горели огоньки восхищения.	ч
— Простите, сударыня,— хмуро проговорил наконец Але-
хин.— Но здесь нельзя говорить громко.
— Сорри,— извинилась женщина и быстро отошла от сто-
лика.
Алехин вернулся к партии. Сев на стул и обхватив голову
руками, он попытался сосредоточиться, углубиться в позицию,
припомнить считанные раньше варианты. Но ничего не по-
лучалось: внезапная помеха перепутала его мысли. К тому
же она отняла у него минуты драгоценного времени — теперь
трудно было успеть рассмотреть все возможности и выпол£
нить десять ходов, оставшихся до контроля.
Мысленно махнув рукой, чемпион мира решил не рассчи-
тывать больше все возможные ходы в позиции и нервным
движением руки, с неожиданным стуком фигуркой по доске
переставил белого слона. Будь что будет! Алехин приготовил-
ся к жестокой битве в цейтноте — на часах его оставались
158
4
считанные минуты времени. А непросто в мгновенье рассчи-
тать сложные варианты!
Однако кризис разрешился значительно быстрее, чем он
предполагал. Вместо того чтобы пойти конем вперед, Иояер
отступил им но соседству с собственным королем. Швейцар-
ский мастер полагал, что именно этот ход отражает атаку чем-
пиона мира, но не заметил ошеломляющего ответа белых.
Алехин быстро отдал одну пешку, затем вторую, после чего
Иопер понял неизбежность катастрофы. Еще два хода —
и швейцарец сдался. Мат или огромные материальные потери
неизбежны. Приход блондинки оказался счастливым для
Алехина.
Анализ позиции, проведенный после партии противниками
вместе с подошедшими гроссмейстерами, показал: и при луч-
шей защите Ионера атака белых оставалась грозной. Конечно,
но ошибись швейцарский мастер, предстояла еще долгая
и очень острая игра, особенно если учесть, что Алехин нахо-
дился в цейтноте.
— Если бы не ошибка Ионера, вам нелегко было бы вы-
играть эту партию,— заметил Алехину кто-то из любителей
швейцарцев, окруживших столик.
— Ошибка противника— фактор, который нужно учиты-
вать в шахматной борьбе,— отпарировал чемпион мира,—
В нашем искусстве нельзя добиться абсолютного превосходст-
ва. Шахматное мастерство лишь пробный камень несовершен-
ства других.
Алехин собирался,вечером играть в бридж; однако после
обеда заснул, а когда спустился вниз, четверка играющих
была уже скомплектована.
Алехин вышел из отеля. Недавно прошел дождь. В сердцах
людей в этот теплый вечер царило то особое чувство блажен-
ного покоя, какое могут вызывать горы. Вдалеке на фоне
звездного неба угадывались уснувшие вершины, гладким
в безветрии было черное зеркало озера. Одинокий огонек
медленно двигался вдали: какие-то проказники, видимо, мо-
лодежь, отважились в кромешной тьме плутать на лодке.
Слабо освещенные аллейки зазывали из уюта обжитого дома
в темноту, обещая поразить чем-то неизвестным и немного
жутким.
Задумавшись, Алехин курил, облокотись на перила широ-
кой входной лестницы. Вдруг в копце аллеи он увидел жен-
щину, неосторожно нарушившую сегодня тишину на турнире.
На ней был костюм темно-вишневого цвета. Светлые волосы,
уложенные в пышную прическу, прикрывала маленькая ша-
159
почка. Вечером женщина показалась Алехину почти мини а-
тгорной: может быть, темный костюм делал ее более хрупкой,
возможно, днем она просто выглядела крупнее рядом со своей
маленькой спутницей.
Подойдя к лестнице и поднявшись на две ступени, блон-
динка взглянула на Алехина. Тот поклонился.
— Добрый вечер, сударыня!—произнес Алехин.— Вы тоже
живете в этом отеле?
- Да.
— Я должен извиниться перед вами,— сказал Алехин.—
Но шум так мешает мне во время игры!
— Извиниться должна я,— сказала дама низким грудньш
голосом.— Я не знала, что это турнир.
Казалось бы, и все. Взаимные извинения принесены, ин-
цидент исчерпан. Но подобные встречи не заканчиваются бы-
стро, если обе стороны хотят их продолжить.
— Вы шахматный мастер?— спросила дама.
— Выше, сударыня,— с улыбкой поклонился Алехин.
— Как у вас там, гроссмейстер?— с трудом вспомнила со-
беседница высшее шахматное звание.
— Еще выше. Я — чемпион мира.
— Так вы Алехин! Вот никогда бы не сказала! Я пред-
ставляла вас старым, сутулым от бесконечной игры.
— Сожалею, сударыня, что не оправдал ваших ожиданий.
Женщина оглядела Алехина и улыбнулась: она совсем не
сожалеет. Строгий темный костюм, крахмальная сорочка
и удачно подобранный галстук. Стройный, выше среднего
роста, мягкие, уверенные движения человека, воспитанного
в достатке. Умные голубые глаза чемпиона с улыбкой глядели
на собеседницу.
— Вы — русский, а прекрасно говорите по-французски,—
после некоторой паузы поддержала угасший было разговор
опытная собеседница.
— И по-английски, судыраня, и по-немецки. Если хотите,
и по-испански.
— Тогда вы совсем чудо! Как жаль, что я не встретила
вас раньше,
— Вы ошибаетесь. Шесть лет назад мы ехали с вами вмес-
те из Барселоны. Вы — Грейс Висхар.
— Браво! Чемпионы мира знают, оказывается, не только
шахматы.
Алехин улыбнулся:
— Мы обязаны следить за важнейшими фигурами.
— И теряете их на шесть л^г,— отпарировала Грейс.— Раз*
160
решите мне на правах старого знакомства попросить вас об
одном одолжении.
— Все, что вам будет угодно!— воскликнул Алехин.—
Я буду счастлив!
— Сыграйте со мной в шахматы.
— Вот как!— Алехин немного опешил, но тут же нашел-
ся:— Я никогда не имел такого прелестного и такого опасно-
го противника.
— Боитесь?— кокетливо склонила набок голову Грейс.
— Волнуюсь,— ответил Алехин.
Они поднялись по лестнице, зашли в фойе и заняли сво-
бодный столик. Алехин заказал кофе, оранжад. Официант, не-
много оторопев вначале от неожиданной просьбы, все-таки
принес доску и шахматные фигурки. Необычное шахматное
сражение вызывало удивление у отдыхавших клйентов оте-
ля. Они бросали недоуменные взоры в сторону Грейс и Але-
хина.
— Я буду играть белыми,— потребовала Грейс, когда Але-
хин начал расставлять фигурки на доске. И, улыбнувшись,
добавила:— Я не привыкла защищаться.
— Что вам дать вперед?— в тон ей спросил Алехин.— Ко-
ня? Ладью? Полцарства, царство?!
— Никаких снисхождений. Я сражаюсь только на равных.
Грейс плохо понимала в шахматах и играла слабо. Правда,
первые ходы она сделала в соответствии со всеми требования-
ми теории. Возможно, что она когда-нибудь даже брала в ру-
ки шахматный учебник. Уметь играть в шахматы — признак
хорошего тона,— может быть, именно это светское правило за-
ставило ее в свое время пожертвовать древней игре часть
своего драгоценного времени. «Благодарю, душа моя, за то,
что в шахматы учишься,— вспомнил Алехин цитату из пись-
ма Пушкина жене.— Это непременно нужно во всяком благо-
устроенном семействе — докажу после».
Не заметив простейшей вилки конем, Грейс потеряла
ладью. Алехин попытался было вернуть ей ход, предложил
исправить ошибку.
— Ни в коем случае!— решительно запротестовала
Грейс.— Я привыкла отвечать за свои проступки и никогда
не сожалеть о них.
Грейс задумалась над ходом. Алехин смотрел на красивую
головку, склонившуюся над шахматной доской.
— У вас прекрасные волосы,— произнес он вслух с восхи-
щением. Грейс взглянула па него, оторвавшись на миг о г дос-
ки, и улыбнулась.
6 Заказ 40
<61
— Я вчера читал в американской газете интересную за-*
метку —доктор Раушнер в Буффало подсчитал: блондинки
скоро станут редкостью. На сто рождающихся девочек толь-*
ко пять блондинок и пять рыжих. Блондинки менее жизнеспо-*
собны, отличаются менее объемистым мозгом.
— Благодарю,— кивнула головой Грейс.— Я ведь тоже
блондинка.
— Нет, нет, Грейс, к вам это никак не относится,— ему-*
щенный, залепетал Алехин.
В это время на веранде показалась полная дама средних
лет. Она бросила удивленный взгляд в сторону Алехина и от-*
ветила на его поклон. Грейс воспользовалась удобным случа-
ем переменить тему разговора.
— Кто эта дама? — спросила Грейс Алехина.— Я беседо-
вала с ней утром в парикмахерской.
— Жена гроссмейстера Боголюбова. Очень милая жен-
щина.
— А где ее муж? Она вечно гуляет одна.
— Играет в шахматы в фойе. С утра до вечера. Одержи-
мый,— улыбнулся Алехин.
— Это что — судьба всех жен гроссмейстеров?— спросила
Грейс, пристально глядя в глаза Алехина.
' — Многих,— засмеялся Алехин.— Я всегда говорил: пе-
чальная доля — быть женой шахматиста. Хотя,— добавил он
после короткой паузы,— есть судьба еще хуже.
— Какая?
— Быть мужем шахматистки.
— Ах, да! Ведь есть и такие.
— Вы представляете, как приятно глядеть на жену, кото-
рая всю ночь анализирует отложенную партию,—продолжал
Алехин.— А утром проигрывает ее и плачет.
— А есть женщины, хорошо играющие в шахматы?—
спросила Грейс.
— Есть одна. Великолепно! Чемпионка мира Вера Менчик.
Алехин, не думая, передвигал фигурки. Не отрываясь, гля-
дел он на блондинку. Грейс все больше нравилась ему. Она
была уже не молода: ей было около сорока, а может быть,
даже больше. Но выглядела она моложе этих лет.
Желанная женщина вызывала в Алехине давно забытое,
испытанное когда-то однажды в молодости сладостное чувство
влюбленности. Ее пухлые чувственные губы что-то шептали,
когда она думала над трудным ходом; большие глаза испод-
воль изучали Алехина; маленькие руки мягкими движениями
поправляли упавшие на лоб лфюны. Думая над шахматами,»
162
она часто меняла позу: каждое ее движение, каждый жест
были женственно мягки и приятны.
«Какое счастье гладить эти мягкие пальцы, перебирать
непослушные локоны,— думал Алехин, не спуская восторжен-
ного взгляда с Грейс.—Какое необъяснимое блаженство це-
ловать эти чувственные губы, обнимать стройную фигуру.
Быть всегда рядом с этой женщиной, ощущать трепет ее рук,
губ, тела. Счастлив тот, кто может пользоваться ее благо-
склонностью и вниманием!»
— Чей ход?— спросил вдруг Алехин, очнувшись. И тут же
улыбнулся — нелепый случай, чемпион мира по шахматам за-
былся за шахматной доской, не заметил, что ему принадле-
жит очередь хода. Впрочем, какая разница! Положение Грейс
все равно давно безнадежно. Хотя Алехин всячески старался
поддаваться Грейс, нарочно ставил под бой свои
фигуры, слабая шахматистка, она не замечала большин-
ства возможностей. Алехин решил все же не обижать
Грейс.
— Хотите ничью?— спросил он.
— Ни в коем случае!— воскликнула Грейс.— Я признаю
только победу!
— Даже когда вам грозит неизбежный мат?
— Поражения часто бывают самыми большими победа-
ми,— прищурила глаза Грейс.
— Моя королева готова нанести вам решающий удар,—
настаивал Алехин.
— Я всегда боялась коварных женских ударов,—сказала
Грейс.
— А мужчин не боитесь?
— Короли всегда очень инертны,— показала англичанка
на самую высокую фигурку на доске.— Они слишком заботят-
ся о своем покое.
— Именно поэтому я и предлагаю вам ничью,— повторил
Алехин.
— Это что — снисхождение?
— Нет. Дань собственным чувствам.
— О! Тогда я с восторгом соглашаюсь на ничью,— реши-
ла наконец Грейс.
Потом они долго гуляли по узким аллеям, по берегу озера.
Грейс оказалась приятной собеседницей. Она много путеше-
ствовала, хорошо знала литературу, музыку, уверенно выска-
зывала самые смелые суждения. Алехин рассказал ей о своей
жизни, о трудном пути к мировой славе. Грейс слушала под-
черкнуто внимательно, незаметными знаками сочувствия Bbl-
s’	163
зывая собеседника на откровенность. Сама Грейс была менее
откровенна — за весь вечер Алехин узнал лишь незначитель-
ные подробности о ее жизни, о ней самой.
Это была чудесная прогулка! Алехина волповали долгие
притягивающие взгляды, проникновенный голос Грейс, слу-
чайные пожатия рук. Грейс вела себя в первый вечер так,
будто они давно уже знают друг друга. Временами ее лицо
придвигалось совсем близко к лицу Алехина, будто для того,
чтобы лучше разглядеть его в темноте; ее маленькие руки час-
то касались рук Алехина. Что это было: рождающееся чувст-
во или опытное кокетство? Естественная искренность или на-
меренное желание сократить разделявшее их расстояние?
Весь вечер задавал себе Алехин эти вопросы, не решаясь
преждевременно переступить порог условностей, боясь оби-
деть очаровавшую его женщину. Может быть, зря?
Только в полночь они расстались в фойе отеля.
— У меня такое чувство, Грейс, будто я знаю вас уже
много лет,— произнес Алехин фразу, которую, наверное, еще
Адам говорил Еве в первый день земного существования.
С тех пор эта фраза стала важнейшим оружием в арсенале
всех влюбленных.
— Вы действительно знаете меня шесть лет,— прикину-
лась непонимающей англичанка.
— Нет, вы меня не так поняли,— продолжал Алехин.—
Мне кажется, я теперь жить без вас не смогу. Когда я уви-
жу вас снова?
— Не знаю.
— Приходите завтра на турнир. Часа в два.
— Завтра не могу. Я уезжаю в Берн.
— Ну послезавтра. Часа в четыре.
— Не обещаю. Возможно, я тоже буду занята,— уклоня-
лась Грейс, отлично зная, что в это время опа свободна.—
Но я постараюсь.
— Приходите, Грейс, обязательно приходите,— просил
Алехин, целуя ей на прощание руку.— Я так буду вас ждать...
5
У себя в номере перед сном Алехин сел за шахматы по-
смотреть сегодняшнюю интересную партию с Ионером. Но из
этой его попытки ничего не- получилось. Среди белых и чер-
ных фигурок ему вскоре начали видеться большие зеленые
глаза Грейс, в ушах слышался ее грудной голос. Он отодви-
164
нул в сторону шахматную доску и сел, уставившись в проти-
воположную стену ничего не видящим взглядом.
«Какая женщина!—в который раз вспоминал Алехин
Грейс.— Красивая, умная, чувственная». Подобных ей Алехин
не встречал за всю свою жизнь. «А многим ли вообще женщи-
нам суждено было играть роль в твоей жизни?— спросил сам
себя Алехин и ответил:— Немногим. Тебе просто некогда бы-
ло замечать их, уделять им время. Все было отдано шахма-
там.
И вот теперь, когда тебе уже сорок с лишним, как удар гро-
ма нагрянула любовь. Да что скрывать — именно любовь. Она
пришла даже не сегодня: шесть лет назад она забралась
в твое сердце и притаилась там, робкая и нерешительная. Ты
любишь эту женщину, она для тебя весь мир, ты жить без нее
не можешь.
Да, но ведь есть еще Надя. Что с ней будет?— задал сам
себе вопрос Алехин, от которого у него похолодело в груди.—
Надя — верный друг, добрая сестра, заботливая, как мать. Все
лучшие качества женщины соединились в ней... кроме одно-
го — способности вызывать пылкую любовь. Любил ли ты
когда-нибудь Надю?— спросил Алехин себя и после короткого
размышления ответил:— Нет. Чувство, которое ты питал к На-
де, нельзя назвать любовью. Ты уважал ее, ценил, всегда ста-
рался заботиться о ней, делать так, чтобы жизнь ее была
легкой и приятной. Но никогда, даже в первые минуты зна-
комства, совместной жизни с Надей ты не испытывал ничего
подобного тому чувству, какое вызывает в тебе Грейс!»
Он вспомнил свое первое знакомство с Надей на вечере
в Париже, когда бездомный и гонимый судьбой он скитался
от турнира к 1урниру, метался из страны в страну. В стрем-
лении к шахматным успехам, в мечтаниях о шахматной ко-
роне Алехин просто не думал тогда о любви, даже не старал-
ся разобраться в своих чувствах к Наде. В это горячее время
мысли его были заняты лишь одним — как можно лучше под-
готовиться к матчу с Капабланкой. Для этого нужны были
домашний уют, внимание и забота ласковой женской руки.
Надя самоотверженно помогала ему в подготовке, была для
пего женой и сиделкой, готова была отдать Алехину все, что
имела. Он был благодарен ей за это, высоко ценил ее само-
отверженность, старался сторицей отплатить за ее заботу, сде-
лать все необходимое для ее счастья. И также отдавал ей все,
что имел, все, что мог, кроме... любви.
«Неужели я так никогда и не любпл Надю?—спрашивал
сам себя Алехин уже позже, лежа в постели, не в силах побо-
165
роть бессонницу.— Были ли отношения между нами хотя бы
пемного похожи на ту любовь, какую я испытываю к Грейс?
Любовь страстную, чувственную. Нет,— решил Алехин.—
Любви никогда не было. Дружба, уважение — да. Но любовь?
Нет!
Так что же теперь делать — уйти от Нади?— терзался Але-
хин.— Забыть прожитые годы, отплатить черной неблагодар-
ностью за ее заботу, самопожертвование? Ради любви?
А нужна ли любовь шахматисту? Ведь говорят, что шахматы
и любовь — явления крайние, противоположные. Часто одно
мешает другому. Ты же сам любил повторять: «Любовь, рев-
ность требуют времени, а я не могу отрывать лишние секун-
ды от шахматной работы на чувства». Кто мы? Марабу, от-
решившиеся от жизни, проводящие все время в дымных шах-
матных кафе. Мы ведем жизнь особую, отгороженную от
остального мира; жизнь, куда труден доступ женщинам...
А если все-таки отказаться от чудесно явившейся любви?
Что тогда?— рассуждал Алехин, пытаясь анализировать по
привычке жизненные явления так же всесторонне, как шах-
матные варианты.— Нет,— твердо решил он.— Прожить
жизнь, так и не испытав самого сладостного из всех чувств?
Пожертвовать собой ради сохранения пусть многолетних,
пусть установившихся, но все же холодных, бесстрастных от-
ношений? Но ведь и Надю жалко, уход мой будет для нее
страшным ударом. Как разрубить запутанный, сложный узел?
Какое принять решение?»
Долго размышлял Алехин, уставясь раскрытыми глазами
в ночную темноту. Любопытно, что во всех своих рассужде-
ниях он ни разу не учитывал одного, и очень возможного, ва-
рианта. Он никак не предполагал, что Грейс может не любить
его, что она откажется соединить с ним свою жизнь. В своих
думах Алехин исходил только из своих чувств, своих желаний,
своих решений. Интересная прямолинейность даже у такого
гибкого объективного аналитика, как Алехин. Не из-за этой
ли непоколебимой уверенности в себе люди становятся чем-
пионами? Не эти ли уверенность, настойчивость помогают им
одерживать верх над окружающими? Уже засыпая, Алехин ви-
дел перед собой Грейс, желанную и очень-очень близкую.
Через день в номере Грейс Марго с удивлением следила
за необычным поведением подруги. С ней творилось что-то не-
обычное. Уже третье платье примеряла перед зеркалом Грейс,
не зная, на каком остановить свой выбор. Померила светло-
желтое с черной отделкой — не понравилось; зеленое надеть
было нельзя — ходила в нем позавчера. Наконец она повесила.
166
на дверку шкафа светло-сиреневое платье с черным поясом.
Трудный выбор был сделан.
— Не понимаю я тебя,— прервала молчание Марго.
Грейс повернулась к подруге и вопросительно посмотрела
на нее.
— Что ты так стараешься?— объяснила Марго.— Могла
бы найти получше.
— Он тебе не нравится?—спокойно спросила Грейс.
— Шахматист. Что-то непонятное.
— Он — русский дворянин.
— Много этих дворян в Париже! В туалетах, швейцарами.
За мной ухаживал один русский князь; оказалось — шофер
такси,— зло сказала Марго.
Грейс подошла к зеркалу и, закинув голову назад, приня-
лась заниматься косметикой.
— То ли дело Гарольд,— продолжала Марго.— Ну... кото-
рый играет на скрипке. Разве сравнить?
В словах Марго Грейс улавливала тщательно скрываемую
зависть. Нет больших «доброжелателей», чем ближайшие под-
руги!
— Разорившийся баронет!— презрительно молвила
Грейс.— Чтобы я всю жизнь мазала ему смычок канифолью?
Да он и на скрипке-то играть не умеет!
— А шахматист лучше? Что-то вроде карточного шуле-
ра,— не унималась Марго.
— Он чемпион мира, шахматный король. А я буду шах-
матная королева,— кокетничала Грейс.
— Ладно, одевайся быстрее,—перебила подругу Марго,—
Уже пятый час.
— Подождет. Передай, пожалуйста, лосьон,— попросила
Грейс.
Марго взяла пузырек с косметической жидкостью и, преж-
де чем передать лосьон Грейс, внимательно осмотрела содер-
жимое пузырька.
— Это ты приготовляешь сама?— спросила Марго.
— Зачем?
— Теперь все сами готовят лосьон. Парфюмеры в пани-»
ке — убытки.
— Все-таки чем он тебе не нравится?— пропустила мимо
ушей объяснение подруги Грейс.— Интересный мужчина!
— Ну, если он нравится тебе,— развела руками Марго
и замолчала, уткнувшись в журнал.— Но ты опаздываешь,—
буркнула она через минуту, подняв глаза от журнала на
часы.
167
Грейс нарочно растягивала косметические «операции».
Лицо ее, постепенно покрываемое кремами и мазями, стано-
вилось неузнаваемым и походило порой на маску клоуна.
— Подождет,— спокойно повторяла она.— Никогда не при-
ходи вовремя на свидание.
— Я не могу так,— отвечала Марго.— Он же волнуется,
ждет.
— И пусть ждет,— кокетничая, произнесла Грейс игривым
голосом.
Грейс и Марго не спеша вошли в турнирный зал. Как буд-
то и не было этого получасового опоздания. Грейс сразу уви-
дела Алехина: он сидел в самом углу веранды напротив ма-
ленького господина с седой головой и горбатым носом.
«3. Ласкер»,— издалека прочла Грейс на привешенной к сто-
лику бумажке фамилию противника Алехина.
Она не торопилась подходить к этому столику, подолгу ос-
танавливаясь около других партий и внимательно рассматри-
вая шахматные позиции. Зрителей не было, только они с Мар-
го да дряхлый старичок, сидевший за столиком в центре зала.
Алехин не поднимался со стула. В конце концов, так и не
дождавшись, когда он первым подойдет к ней, Грейс решила
сама идти к его столику. Боясь помешать, тихо стояли две
женщины у стола, за которым сражался Алехин. Участники,
по турнирному положению или по свойствам характера менее
увлеченные своими партиями, с интересом поглядывали на
двух красивых женщин, появившихся в зале.
Прошло пять минут, десять. Алехин продолжал думать над
ходом. Изредка он откидывал рукой прядь волос со лба, ме-
нял позу, передвигал под столом ноги. Кругом царила тиши-
на, было слышно даже тикание часов на соседних столиках.
Грейс отошла на минутку от столика Алехина, и как раз
в это время он сделал ход. Ласкер, выпустив кверху струю
сигарного дыма, мгновенно ответил, так что когда Грейс вновь
вернулась к Марго, Алехин опять погрузился в глубокую за-
думчивость.
Стоять дальше одним в пустом зале становилось неудоб-
ным. Марго уже дважды брала подругу за руку, кивая голо-
вой в сторойу выхода. Грейс продолжала стоять у каната.
Один момент она совсем решилась было позвать Алехина,
по, вспомнив вчерашнюю гневную вспышку, побоялась отвле-
кать его от игры. «Подожду, пока сделает ход»,— решила анг-
личанка. И продолжала стоять, не обращая внимания на ус-
мешку, искривившую губы Марго.
Но вот Алехин передвинул белого коня. Тотчас он нажал.
168
кнопку шахматных часов и поднялся с места. Критическим
взглядом он посмотрел сверху на шахматную позицию, затем
обошел вокруг противника и со спины Ласкера долго изучал
положение на доске. Обрадованная Грейс подалась вперед,
Алехин повернулся в ее сторону. «Наконец-то!» — обрадова-
лась англичанка и искоса взглянула на только что торжест-
вовавшую Марго.
Алехин безучастно смотрел на Грейс, лицо его ничуть не
изменилось. Он смотрел на любимую женщину и... не заме-
чал ее. Мозг увлеченного гроссмейстера, все его думы, вни-
мание были там, в загадочной расстановке полированных фи-
гурок. Неподвижно стоял он около столика, уставившись гла-
зами куда-то вдаль, выше головы Грейс. Вдруг что-то его оза-
рило. Может быть, его осенила новая идея, может, заметил он
возможность защиты у противника, которую раньше не учел.
Тотчас лоб озабоченно сморщился, он бросился на стул, вы-
хватил из коробки сигарету, зажег ее и, обхватив голову ру-
ками, опять глубоко задумался.
Марго тихо хихикнула. Разъяренная Грейс резко поверну-
лась и, не обращая внимания на шум, быстро застучала каб-
лучками по деревянному паркетному полу. Через несколько
секунд она скрылась за дверью. Когда некоторое время спустя
Марго заглянула в отель, портье сказал ей:
— Мадам Висхар только что ушла из отеля.
Все попытки Ласкера защитить свою трудную позицию не
принесли успеха. Атака Алехина, постепенно нарастая, стала
под конец неотразимой, и чемпион мира закончил ее эффект-
ной жертвой ферзя. Алехин торжествовал. Еще бы, это была
его первая победа над Ласкером за двадцать лет их турнир-
пых встреч! Расписавшись на бланках, противники вновь рас-
ставили на доске фигурки, внимательно разобрали сыгранную
партию от первого до последнего хода. Только тогда Алехин
вспомнил о Грейс.
Извинившись перед Ласкером, он бросился ее искать. Не-
сколько раз обошел вокруг отеля, побывал у озера — англи-
чанки нигде не было. Осторожно, чтобы не выдать себя, он
узнал номер комнаты, которую занимала Грейс. Ключ от но-
мера висел у портье. Грейс ушла.
Алехин долго сидел в фойе, ожидая прихода своей новой
знакомой. Она не появлялась. Уже оконные стекла стали
сперва серыми, затем почернели; уже горничные опустили на
окнах гофрированные занавески, Грейс все не приходила. Але-
хин пошел в ресторан, не было ее и там. За одним из столиков
с каким-то мужчиной ужинала Марго. Алехин хотел спросить
169
ее, где Грейс, но не был уверен, что это именно та самая Жен-
щяна, которая приходила с Грейс на турнир. При его близо-
рукости он мог легко перепутать!
Наскоро поужинав, Алехин вышел на улицу, потом прошел
в парк и сел на скамейку. Густая темнота надежно прикрыла
и горы и озеро; лишь временами молния, вспыхивая где-то
за вершинами, освещала нависшие над отелем тяжелые тучи.
В природе царило тревожное ожидание близкой грозы: то пти-
ца вдруг напуганно вскрикнет спросонья, то порывистый ве-
тер согнет шелестящие макушки деревьев. Напутанные близ-
кой грозой туристы прятались под кров, в теплые мягкие по-
стели. Только влюбленные бесстрашно спешили в темноту:
стихия бушевавших внутри их чувств была сильнее всех са-
мых страшных стихий природы.
Тревожно было и на душе у Алехина. Позавчера, после не-
скольких часов, проведенных с Грейс, он еще колебался в сво-
их чувствах к очаровавшей его англичанке. Когда опа была
рядом, можно было раздумывать о судьбе их дальнейших от-
ношений. Грейс или Надя?— решал тогда сложный вопрос
Алехин. Сегодня же, когда Грейс неожиданно и загадочно
исчезла, а может быть, совсем ушла, у него уже не было ни-
каких сомнений. «Что имеем — не храним, потерявши — пла-
чем». Только с Грейс мыслил Алехин свою дальнейшую
жизнь, только рядом с этой единственной женщиной представ-
лялось ему его будущее. Пусть исчезнет весь окружающий
мир, пусть он лишится Нади, жизненных благ, лишь бы была
рядом желанная женщина. «Грейс! Грейс, приди»,— требова-
ло все существо Алехина.
«Что случилось? На что могла она обидеться, почему не
пришла?—терзал себя вопросами Алехин. Вдруг спаситель-
ная мысль вызвала в душе волну радости и надежды:—ОнА
же была занята,— вспомнил Алехин,— и не обещала твердо
прийти. Сказала: постараюсь. Но можно было меня преду-
предить, встретиться позже. Нет, тут что-то не то! Что-то про-
изошло страшное, неожиданное. А вдруг она совсем уехала,—
с ужасом подумал он в следующий момент.— Что ты вообще
знаешь о ней?! Мощет быть, ее вызвал муж, любовник. Мо-
жет, она ушла навсегда, и тебе так и не придется еще раз ее
увидеть. Или встретишь опять через шесть лет.
Что же делать?— не унимался Алехин.— Как узнать, что
случилось, избавиться от мучительной неизвестности? Спро-
сить у портье: не уехала лк совсем? Неудобно, портье меня
знает. Найти подругу, расспросить ее. Но как ее найдешь,
я даже не запомнил ее, немудрено — ни разу на нее не взгля-
170
пул». В сотый раз мучил себя Алехин самыми нелепыми, са-
мыми страшными предположениями. Не в силах спокойно
сидеть на месте, он вскочил со скамейки, быстро заходил по
аллеям, потом пошел в отель. Он осмотрел все ^алы фойе, за-
глянул в ресторан. Потом прошел мимо портье — ключ от но-
мера висел на месте. Грейс нигде не было.
Тогда Алехина охватило отчаяние. «Все кончено,— твер-
дил он, выбежав на улицу и нервно шагая по маленькой пло-
щадке у входа.— Вторая встреча с Грейс будет столь же ми-
молетной, как и первая, шесть лет назад. И все же в чем де-
ло, в чем я ошибся, что сделал плохого?»
Алехин горько улыбнулся. Ищет ошибку, как в шахмат-
ной партии. Это же тебе не шахматы, это жизнь, здесь все
значительно сложнее! Здесь свои правила, и — увы!— они
часто не подчиняются законам логики. Вот «дебют» с Грейс
он разыграл правильно, по всем канонам любви. События раз-
вивались чудесно! И вдруг все разом рухнуло. А почему —
неизвестно! По какому-то нелепому, сумасбродному капризу
судьбы...
В этот момент он увидел... Грейс. Медленно шла она из
темноты по направлению к отелю. Алехин бросился к женщи-
не, которую так ждал долгие, мучительные часы. Грейс
встретила его холодно, с гордо поднятой головой.
— Где вы были, Грейс?— жалобно пролепетал Алехин.—
Почему вы не пришли на турнир? Я вас так ждал!
Англичанка пристально посмотрела на Алехина. Что это
значит? Захотелось поиздеваться! Нет, с ней это не пройдет!
С нею шутки плохи!
— Я вас так ждал, Грейс,— быстрым шепотом жаловался
потерянный, но уже счастливый Алехин.— Я искал вас всюду,
весь вечер. Какое счастье, что вы пришли!
Тогда смысл произошедшего стал понемногу доходить до
сознания Грейс. Вог, оказывается, в чем дело! Она же встре-
тила человека совсем особого, не похожего на других. Это
мечтатель, способный отрешиться от всего окружающего, всем
своим существом уйти в шахматы, забыть самое дорогое, са-
мое любимое. Гнев постепенно улетучивался, в сердце женщи-
ны росло теплое чувство материнской жалости к этому боль-
шому знаменитому ребенку.
— Я не могла прийти,— спокойно сказала Грейс, решив
скрыть правду.— Заболела родственница.., я ходила ее навес-
тить»
171
6
— Саша совсем потерял голову. Он влюблен в эгу женщи-
ну, забыл долг, вас... Все свое время он проводит около нее,
дни и ночи...
Волянский остановился п облегченно вздохнул. Теперь
главное было сказано. Когда он шел в квартиру Алехиных,
то твердо решил ничего не говорить Наде. Сообщать такую
ошеломляющую новость жене своего друга — это пе только
против всех правил общепринятого кодекса морали,— это пре-
дательство. А если еще учесть, что ты говоришь это женщине,
о которой сам думаешь дни и ночи в течение многих лет. Яв-
ное предательство! Сама Надя может расцепить это как жела-
ние очернить перед ней мужа, стремление нечестным путем
создать лазейку к ее сердцу, долгие годы принадлежащему
Алехину. «Нет, нет, ни в коем случае!— твердил сам себе Во-
лянский.— Молчать. Пусть Надя узнает об этом из другого
источника, только не от меня!»
Но когда он очутился в уютной гостиной Алехиных, уви-
дел любимую женщину, грустную и одинокую, с темными кру-
гами под глазами; когда услышал ее тихий взволнованный го-
лос, полный доброты ко всему окружающему, он не в силах
был сдержаться. «Довольно рассуждать о приличии, мора-
ли,— приказал Волянский себе.— Это преступление — остав-
лять Надю и дальше в неведении. Разве честно скрывать
правду о человеке, который обманул ее, предательски бросил,
оставил одну без помощи и поддержки. Да и как может не по-
мочь ей Волянский, тот, кто безумно ее любит, для кого Надя
олицетворяет все самое светлое, самое радостное в жизни.
Она его солнце, предмет поэтического восторга, одни мысли
о ней согревают его трудную, мрачную жизнь».
Болтая с Надей о самых незначительных пустяках, сооб-
щая последние светские новости, сплетни, Волянский с каж-
дой минутой все больше убеждал себя в том, что он не дол-
жен молчать, обязан сообщить ей горькую правду. Пусть
лучше Надя перенесет этот тяжкий удар в присутствии Во-
лянского, когда потрясение от свалившегося на голову не-
счастья будет юслаблено его вниманием и поддержкой. И bqt
после долгих минут колебаний и сомнений Волянский расска-
зал Наде все. Саша ей изменяет, возможно, бросит ее. У него
есть другая женщина, в которую оп страстно влюблен. Выска-*
зав долго мучившие его слова, Волянский почувствовал, что
ему сразу стало значительно легче на душе.
К его изумлению, новость не удивила Надю,
172
— Я все уже знаю,— тихо проговорила она.— Это Грейс
Висхар.
— Откуда?!— воскликнул Волянский. Он искренне обрадо-
вался словам Нади. Тяжелый груз спал с его сердца. Она уже
знала! Славу богу, он чист теперь! Значит, не он первым при-
нес ей новость, значит, он не совершал предательства по отно-
шению к Алехину.
— Откуда я знаю?— переспросила Надя.— Люди любят со-
общать другим дурные новости. И, по их словам, всегда с доб-
рыми чувствами.
Волянский вскочил с места.
— Зачем вы меня оскорбляете! Я ваш преданный друг!
Знайте, что бы ни случилось, я всегда буду с вами!
Надя примирительно взяла Волянского за руку и усадила
в кресло. Еще не в силах побороть волнение, он вынул порт-
сигар и закурил. С минуту оба не сказали ни слова.
— Я не мог больше молчать,— первым прервал тяжелую
паузу Волянский.— Если бы вы только знали, как я к вам
отношусь, что вы для меня значите! Почему вы мне не вери-
те, Надя?
— Не надо, Валя... Я всегда отвечала вам: не надо... А тем
более сейчас...— тихо и медленно проговорила растроганная
женщина.
— Но ведь Саши нет уже, он вас бросил!—настаивал Во-
лянскпй.
— Уж не считаете ли вы, что это удобный момент для
вас?— пристально посмотрев в глаза Волянского, спросила
Надя.
— Странно. Вы знали о его измене и до сих пор не пред-
приняли никаких мер!— поспешил переменить тему разговора
Волянский.
— Какие меры?
— Вы его жена, на вашей стороне закон!
— Разве закон может вернуть любовь?
— На вашей стороне общество, все будут за вас в вашей
борьбе.
— Мне нужен Саша, а не мнение общества,— грустно по-
качала головой Надя.— Никакой борьбы не будет. Я уже по-
слала письмо Алехину. Он может считать себя свободным.
— Как можно так смиренно отказываться от счастья!—
воскликнул Волянский. С одной стороны, его радовало, что
Надя решительно рассталась с Алехиным, но. в то же время
его деятельная натура не могла примириться с такой безро-
потностью.
473
— Счастье!— задумчиво произнесла Надя.— Никому не да-
но управлять собственным счастьем. Это, может быть, самая
большая ошибка того, кто создал этот мир.
— Но вы же любите Алехина и почему-то отказываетесь
за него бороться?— не успокаивался Волянский.
— Настоящая любовь к человеку — это когда любишь его,
а не себя в этой любви,— промолвила Надя. И тут ясе спроси-
ла:— Вы давно видели Сашу? Как он выглядит?
— Что ему делается! Его черт не берет!
— Волянский! Вы же его друг!
— Друг! Вот где у меня эта дружба!— Волянский опять
вскочил с кресла и с яростью провел ребром ладони по rof>-
лу.— Двадцать пять лет мы шли рядом, и каждый раз с же-
лезной закономерностью повторялось одно и то же. Судьба
безжалостно втаптывала меня в грязь и в то же время забот-
ливо подсаживала его на пьедестал. «Пожалуйста, Александр
Александрович!» — Волянский на миг перестал шагать и, ос-
тановившись около Нади, иронически развел руками.— На
фронте воюем вместе — он получает два Георгия, я — шиш!
Он — чемпион мира, я ясе всего — жалкий, нпчтоясный стихо-
плет!..
Надя с удивлением следила за высокой, немного сутулой
фигурой, в бешенстве бегающей из угла в угол гостиной. Ее
испугало мгновенно изменившееся лицо Волянского. Краси-
вые тонкие губы раскрылись, обнажив стиснутые в ярости зу-
бы; глаза горели огнем презрения и гнева.
«Господи, что же происходит,— думала расстроенная, удив-
ленная женщина.— И это лучший друг Саши, тот, кому он
в течение двадцати пяти лет изливал душу, открывал сердце,
делился самыми сокровенными мыслями. Лучшие годы своей
.жизни.шли они рука в руку, связанные общей судьбой, по-
ступками, надеждами. Четверть века они были готовы бро-
ситься друг за друга в огонь и воду».
Надя вспомнила восторженные рассказы Александра о Во-
ляпском, о их замечательной дружбе. Как часто слышала она
повествования Алехина о своем друге; каким добрым светом
загорались глаза Саши при одном упоминании о его имени.
Сколько невзгод и радостей встречалось па их пути, как умели
опи оставаться верными друг другу и в дни счастья и в минуты
горя. Так вот, оказывается, что скрывалось *а этой дружбой,
казавшейся такой искренней, такой неразрывной. Какие
страшные мысли таились все эти долгие годы у одного из
друзей! Черная зависть грызла его сердце, мучительной болью
отдавался каждый успех друга. Малейшая милость, оказанная
174
судьбой товарищу, была для Полянского болезненным уда-»
ром. Как же после этого верить в людскую дружбу, любовь?
Какие темные силы живут в душе человека, какие страшные
побуждения руководят его действиями! Зависть, презрение
к людям, уязвленное самолюбие, смертельная ненависть
к успеху самого близкого — вот что прячет в тайниках своей
души человек, прикрывая это внешней добротой, человеком
любием, показным смирением. Чему удивляться: в этом мире,
в среде потерянных, униженных людей гибнут все лучшие
чувства: любовь, долг, дружба.
— Утверждают, что один из друзей всегда бывает лоша-
дью, другой наездником,— еще не успокоился Волянский.—
Так вот, я для Алехина двадцать пять лет был лошадью!
Взмыленной, заезженной, получающей жалкий клочок сена,
чтобы не сдохла с голоду! Л ему всегда все самое лучшее. По-
чему?! По какому праву?! Слава, почет, деньги, любовь. Да-
же женщина, которую мы оба полюбили, избрала его, хотя он
поступил с ней, как мерзавец!
— Я запрещаю вам так говорить об Алехине!— возвысила
голос Надя. И продолжала после небольшой паузы уже спо-
койно:— Вот вы сказали, что Саша всегда имел успех в жиз-
ни, а вы нет. А заметили вы, как он отдает всего себя люби-
мому делу? Целиком, без раздумья, без расчета, до послед-
ней мельчайшей частицы своего мозга, всех своих сил. Каж-
дый получает от жизни столько, сколько сам в нее вложит.
Вот в чем разгадка, в чем причина успехов. И жизнь щедро
оплачивает такую самоотверженность так же, как и женщи-
на. Я имею в виду настоящую женщину.
— Почему же он ушел от настоящей женщины? Где логи-
ка?— Волянский немного успокоился и сел в кресло. Ему те-
перь было стыдно внезапного порыва ярости, его злило, что
в минуту гнева он выдал самые скрытые, самые сокровенные
мысли. Но он успокаивал себя тем, что Алехин никогда пе
узнает об этом, а если и узнает, теперь Волянскому все равно.
После поступка с Надей дружбе его с Волянским конец.
— Вы задали сложный вопрос, Валя,— покачала головой
Надя.— Особенно трудно ответить на него мне сейчас. Вы по-
нимаете, почему. А насчет логики... какая может быть логи-
ка в любви! Логика — дело разума, а пе чувств.
— Просто предпочел богатую,— огрызнулся Волянский.
— Не думаю. Саша не такой. Когда он женился на мне,
я была бедна, как церковная мышь. А Грейс действительно
богата?
— Кто знает! Одно известно: она трижды была замужем.
175
Двух мужей схоронила, от третьего ушла. Ей принадлежит
дом где-то около Дьепа.
— Где-то я читала, не помню, что в самом благом порыве
человека, в самом светлом его поступке лежат двойственные
побуждения, порой совсем отличные друг от друга,— задумчи-
во продолжала Надя. Волянский удивлялся мужеству этой
женщины, стоически переносящей горе, под спокойной внеш-
ностью умело скрывающей своп истинные чувства.— Наряду
с возвышенной причиной,— продолжала свою мысль Надя,—
обязательно рядом прилепится какая-нибудь маленькая, осно-
ванная на корыстном расчете. Саша любит Грейс, я помню,
какое впечатление опа произвела на него на вокзале шесть
лет назад. А меня? Я не думаю, что он когда либо по-настоя-
щему любил меня. Что ж, мне не па что жаловаться, я была
счастлива с ним.
Несколько секунд она молчала, как бы собираясь с мысля-
ми. Потом продолжала:
— Так вот, я говорила о двойственности причин каждого
поступка. Саша любит эту женщину, но им руководит еще и
другое. Я так хорошо его знаю! Нам очень трудно жилось, Ва-
ля, несмотря на внешнее благополучие. Саша боится старо-
сти, болезни. Ему всегда мерещатся призраки Стейница, Чи-
горина, попавших в нищету в последние годы жизни. И это не
только опасения за себя, за собственное благополучие. Он
шахматный художник, его терзает страх лишиться возмож-
ности творить, заниматься любимым делом. Саша не пред-
ставляет себе, ,что он вдруг сможет оказаться вне шахмат,
перестанет играть в турнирах из-за внезапного ослабления,
болезни. Нет, он не может уйти из шахматной, жизни! Это
будет для него равносильно физической смерти.
— А что ему даст Грейс? Богатство, обеспеченность?— пе-
ребил Надю Волянский.
— Хотя бы! С милым счастье в шалаше — это, дорогой Ва-
ля, хорошо звучит только в юности. Под старость хочется че-
го-нибудь потеплее. А я не была для него даже «милой»,— пе-
чально покачала головой Надя. После небольшой паузы она
продолжала:— Всю свою жизнь Саша стремился к тому, что-
бы иметь возможность играть в шахматы только ради самих
шахмат. Не думать о призах, гонорарах за сеансы. Играть
свободно, не скованпо. Как я могла ему в эЛм помочь?! Мо-
жет быть, хоть сейчас ему будет лучше. И во всяком случае,
он будет иметь теперь собственный дом, угол, где под старость
можно преклонить голову. Дай бог ему счастья!
Надя устало прикрыла глаза рукой, Волянский понял: пора
176
уходить. Надя не удерживала его, когда он встал с кресла.
У двери уже в пальто он поцеловал Наде руку и посмотрел
на нее долгим, пристальным взглядом, как бы прощаясь на-
всегда. Оп уносил с собой воспоминание о ее больших карих
глазах, их доброте и ласке, о мягких движениях красивых
рук. С тоской глядел он па крупные черты дорогого и мило-
го ему лица.
— Помните, Надя,— сказал уже у двери на прощание Во-
лянский.— Я ваш преданный слуга. Всегда, в любую минуту!
— Спасибо, Валя,— поблагодарила Надя.— Спасибо.
Проводив Полянского, она упала в кресло и разрыдалась.
7
Крупные мохнатые снежинки лениво падали на запоро-
шенную Тверскую улицу, Исторический музей, Красную пло-
щадь. Огромный белый ковер Манежной площади во всех
направлениях был изрезан черными полосами следов автомо-
бильных шин. Хлопья снега украсили зубцы кремлевской сте-
ны, четко оттенив резной узор древнего и единственного в сво-
ем роде архитектурного памятника.
Под слоем снега на тротуарах остался лед и было скольз-
ко. Марта пожалела, что отказалась от автомобиля, но ей так
хотелось пройтись по свежему воздуху. Да и Эммануилу пе-
ред партией полезно погулять. Только скользко, как бы не
упасть! Марта крепче прижалась к руке мужа, вдвоем-то на-
дежнее. Осторожно ступая, медленно шли они от «Националя»
к Музею изящных искусств. Москвичи с интересом смотрели
на необычную пару: оба маленькие, коренастые; дама в чер-
ном каракулевом пальто, мужчина в ботах, с густыми седыми
бровями.
Они не дошли еще до Манежа, когда встречный мужчина
приветствовал Ласкера на немецком языке.
— Кто это?— спросила Марта.
— Один московский драматург. Оп читал нашу пьесу.
Сказав про пьесу, Ласкер нахмурил брови. «Опять вспом-
нил Бертольда,— встревожилась Марта.— Сколько уж лет про-
шло, никак не может забыть смерти брата. Так его любил.
Не зря я стараюсь никогда не вспоминать о пьесе, паписанпой
ими вместе. Хорошо, что я приехала, все-таки отвлечется от
печальных мыслей.
«Сообщаю тебе еще об одной радости,— писал Ласкер же-
не,—московский турнирный комитет любезно исполнил мое
177
желание, и па турнир мы поедем вместе. Ты мой испытанный
адъютант, через тебя я говорю с бесчисленными журналиста-
ми, ты не играешь в шахматы и не спрашиваешь меня в часы
отдыха о сомнительном положении блокированной пешки. Ты
считаешься с моими нервами, которые во время турнира весь-
ма напряжены».
Марта, как на что-то уже знакомое, взглянула па здание
Университета, на величественный Манеж. С каким энтузиаз-
мом рассказывал ей Эммануил в первый день их приезда
в Москву о достопримечательностях русской столицы. Сам он
бывал здесь много раз и последний раз посетил Москву десять
лет назад. Большой театр, Кремль, Мавзолей Лепина — эти
величавые сооружения Эммануил пошел показывать жене уже
в первый час после прибытия в древнюю столицу России.
«А зря я в двадцать пятом году не приехала сюда вместе
с Эммануилом,— жалела Марта.— Может быть, ему удалось
бы тогда опередить Боголюбова. Как было бы хорошо: два
первых приза и в таких турнирах! Нью-Йорк и через год
Москва. Ну ничего, второй приз также отличный результат.
Как-то он теперь сыграет? Почти десять лет не играл в шах-
маты. А сейчас очень нужно, чтобы играл хорошо. Другая
пошла у нас жизнь. Десять лет, как быстро в старости летит
время! Странное это десятилетие, безжалостна была к нам
судьба. Разрушила все, выгнала из дома в чем были. Опять,
как в юности, нужно строить жизнь сначала. Но ведь теперь-
то мы уже не юноши, обоим под семьдесят!»
Марта вспомнила быстро пролетевшие десять лет. Как хо-
рошо начались они — два успеха Эммануила в турнирах, при-
знание соотечественников, слава. «Вы показали величие не-
мецкого духа?» — кричали Эммануилу на чествовании его
в Берлине после победного возвращенпя из Нью-Йорка в два-
дцать четвертом году. Предлагали вызвать на новый бой Ка-
пабланку, но Эммануил мудро отказался. Честно говоря, не
без влияния Марты. Как хорошо они прожили эти годы, как
уютно было на их маленькой ферме в Тирау. Марта разво-
дила кур, Эммануил писал статьи по философии, решал мате-
матические проблемы. Потом вдруг его потянуло на механику.
Начал конструировать с такими же увлечением и самозаб-
венностью, с какими играл в шахматы ил^ занимался нау-
ками.
Чего только он не построил в Тирау! Создал аппарат, по-
зволяющий определить место расположения орудия по звуку
его выстрела, затем построил механического сторожа: доста-
точно вору сделать неосторожное движение, как раздавался
178
бешеный лай собак. Изобрел новую кофейную мельницу,
по его мнению, лучше всего приготовляющую любимый
кофе.
Не мог забыть Ласкер-изобретатель и шахматы. Долго во-
зился с новой идеей, точнее, с идеей старой, но оформленной
на новый лад. Его соблазнил шахматный автомат, но но со
спрятанным внутри виртуозным шахматистом-лилипутом,
как было на заре девятнадцатого века, а автомат, основанный
на последних достижениях электромеханики и радиотехники.
Долго возился Ласкер с этой трудной проблемой и наконец
создал устройство, могущее давать сеансы на двадцати дос-
ках. Он собирался демонстрировать его на Всемирной выстав-
ке в Нью-Йорке.
— Почему при всех твоих изобретениях ты не попытался
стать богатым человеком?—спросила его как-то Марта.
— Но ведь я и так богат,— ответил Эммануил.— Богат
идеями, планами, и это дает мне именно то счастье, какое
я хочу.
Марта осторожно выбирала место, куда поставить ногу,
чтобы не поскользнуться. Они переходили в этот момент ули-
цу Коминтерна, справа от них виднелась библиотека имени
Ленина. Эммануил часто говорил, что хотел бы провести в ней
несколько вечеров. Держась за Эммануила и в то же время
поддерживая его, Марта перешла улицу и вновь вернулась
к прерванным мыслям.
Да, мирно и счастливо жили они в Тирау. И вдруг —не-
ожиданная и страшная беда. Ужасные события тридцать
третьего года, приход к власти Гитлера. Сколько мучений при-
нес он людям Германии, сколько слез пролито! Профессоров
изгоняют из клиник на глазах больных, студенты кидают кам-
нями в лекторов университетов. Неарийское происхождение —
одной этой причины достаточно для издевательств, избиений,
а то и смерти. Бедный Эммануил! «Вы показали величие не-
мецкого духа!» — каким издевательством звучат эти слова
сейчас, когда у него отобрали Тирау, дом, деньги и выгнали
из страны. Еще, слава богу, остался жив.
Кончились надежды на мирную старость, вновь/цак в юно-
сти, нужно начинать строить жизнь сначала. Когда-то Стей-
ниц тоже потерял созданный им мир шахмат и, не выдержав,
сошел с ума. Марта поражалась, с каким самообладанием
Эммануил переносил удары судьбы. Строил, создавал уют всю
свою долгую трудную жизнь и разом потерял все. Милый Эм-
мануил, как трогательно успокаивал он Марту, декламируя
детский стишок:
179
Я строил из кубиков чудный дворец,
Но ветром постройку сломало.
«Не плачь,— улыбаясь, сказал мне отец,—
Ты можешь начать все сначала!»
Как в далекой молодости, на помощь вновь пришлось при-
звать шахматы. С пылкостью юноши бросился Эммануил
в водоворот шахматной жизни. И вновь он восстал гигантом.
Пусть нет в нем сейчас прежней силы, пусть не то уже здо-
ровье, заго сохраняются еще ясная мудрость, опыт, знания.
С каким мастерством провел он вчера партию против Капа-
бланки! И как его ценят здесь, в России. Пусть разрушился
созданный мир. «Ты можешь начать все сначала!»
— Ты говорил с Крыленко?— спросила Марта мужа.
— О чем?— не сразу понял жену Ласкер.
— О чем собирался поговорить,— напомнила Марта.
— Нет еще. Понимаешь, дорогая, вчера не было возмож-
ности. Такая партия!
— Конечно! Я понимаю. Постарайся поговорить сегодня.
Нам ведь нужно что-то решать. Я так волнуюсь.
— Ну чего ты тревожишься.— Ласкер погладил руку же-
ны.— Все будет в порядке, не волнуйся. Если бы ты знала,
как стыдно начинать разговор.
— Что поделать, дорогой. Соберись с духом, поговори. Кры-
ленко хороший человек, он тебя любит.
— Вот именно поэтому-то и неудобно докучать ему прось-
бами.
По Волхонке идти стало легче. Дворники обкололи здесь
лед, расчистили снег и посыпали тротуар песком. Уже близко
Музей изящных искусств, сюда каждый вечер приезжают ино-
странцы, посольские машины, собирается важное начальство.
В шахматы играют, съехались со всего света. Дворники и уп-
равдом принимали самые решительные меры, чтобы навести
порядок в районе непонятных шахматных битв.
А вот и Музей изящных искусств, наверху светящаяся-
ночью надпись: «Всесоюзный совет физической культуры.
Международный шахматный турнир». В который раз Марта
любовалась этим зданием, сам фасад которого отражал вели-
чие и красоту творений человеческого гения, заключенных
внутри. Маленький садик музея огорожен низкой чугунной
решеткой, от входной калитки к зданию тянется немного
вверх дорожка. Пока посетитель пройдет эту дорожку, он
успеет проникнуться величием мощной белой колоннады,
стеклянной крыши, скромных, но удачных по форме карнизов.
180
У входа в садик Ласкера, как обычно, встретила толпа
шахматных любителей.
— Идет старичок!—крикнул кто-то.
Теперь уже Марта понимала, что это значит. Переводчица
объяснила ей в дни первых туров, что это трудно переводимое
русское слово одновременно выражает мпого значений: ма-
ленький, старенький, добрый, хороший мужчина.
В первые дни Марту удивляли эти люди, долгие часы про-
стаивающие на морозе. Ей объяснили: в залах не хватает
мест, хотя пускают туда около четырех тысяч человек. Нетер-
пеливым некогда ждать сообщений радио, они здесь же, на
карманных шахматах, с участием дежурного милиционера
разбирают ход борьбы в интересных партиях. Удивительная
страна! Каждый человек здесь шахматист. Марта вспомнила
рассказ Эммануила о двадцать пятом годе, когда во время
их партии с Капабланкой в первом туре конная милиция сдер-
живала толпу шахматистов, рвавшихся в здание «Метрополя»,
где шло сражение. «Ничья! Расходитесь, ничья!» — кричали
тогда рослые милиционеры на лошадях. А теперь что творит-
ся! В шахматы играют па заводах, в деревнях, в каждом
учреждении. Радио, газеты, журналы уделяют шахматам мес-
та столько же, сколько отводится самым важным жизненным
событиям.
Шахматисты у входа увидели Ласкера. Весть о появлении
любимого шахматного ветерана мигом перешла из уст в уста.
Головы повернулись в его сторону, толпа предупредительно
расступилась, давая дорогу чете Лазеров. Наиболее пред-
приимчивые попытались было воспользоваться случаем и вме-
сте с ними пройти через калитку, но бдительный милиционер
быстро навел порядок. В короткие секунды встречи все же
состоялась летучая «конференция».
— Скажите, герр доктор,— по-немецки спросил Ласкера
один из любителей.— Как ваша отложенная позиция с Капа-
бланкой?
— По-видимому, выигрышная,—ответил Ласкер. Люби-
тель перевел ответ другим, и это вызвало новую волну вопро-
сов.
— А если бы Капабланка сыграл ладьей на аш-восемь?—
спросил другой шахматист, по уже по-русски.— А если пеш-
кой на эф-шесть? А не лучше было вам сыграть слоном на
дэ-три вместо ладьи па же-пять?
Ласкер, может быть, и задержался бы у входа, чтобы отве-
тить на вопросы, но он их просто пе понял. Русского языка
он еще не знал, а счастливец, говоривший по-немецки, не про-
181
явил должной предприимчивости. Милиционер предупреди-'
тельно провел Марту и Ласкера через калитку, но и па дорож-
ке в садике они не остались одни. Кто-то из имевших билеты
специально ожидал их в садике ради счастья хотя бы
несколько шагов пройти рядом с прославленным чемпио-
ном.
У входа в здание супругов встретил подвижный предупре-
дительный Валерьян Еремеев. Он помог раздеться Марте
и Ласкеру, и втроем они вышли на площадку у самого осно-
вания лестницы, ведущей на второй этаж. Налево был грече-
ский дворик со скульптурами Лаокоона и огромной Ники
с острова Афродиты; справа виднелись копии микеландже-
ловского Давида и двух конных скульптур: кондотьеров Ко-
леони и Гатамелата. Огромные чугунные всадники как символ
стояли в этом здании, где сейчас именно коням принадлежа-
ло веское слово. Передавали, что, забыв про правила музея,
один любитель как-то шлепнул ладонью по ноге коня Гата-
мелата.
— Молодой человек, этим конем ходить нельзя,— призвал
его к порядку служитель музея.
С центральной площадки у входа вверх вела широкая мра-
морная лестница, по бокам обрамленная колоннами бурого
мрамора. Как и в предыдущие дни, десятки любителей шах-
мат встречали здесь Ласкера. Они шпалерами выстроились по
бокам лестницы и при его появлении принялись бурно апло-
дировать. Словно триумфатор, поднимался со ступеньки на
ступеньку шахматный ветеран, раскланпваясь во все сторо-
ны. На двух промежуточных площадках его поджидали люби-
тели автографов. Ласкер охотно расписывался на книгах,
в блокнотах, на отдельных листках.
Но вот он дошел наконец до самого верха лестницы. Отсю-
да по трем сторонам шли залы, где игрались партии турнира.
Ласкер играл сегодня в главном зале. Миновав огромные ла-
тунные двери с украшениями, он попал в Большой зал музея.
Здесь среди рифленых мраморных колонн уютно пристрои-
лись шахматные столики с полированными фигурками, часа-
ми и флажками. Вверху помещались демонстрационные дос-
ки. Они выглядели странно среди древних скульптур; каза-
лось, что римский воин вот-вот покинет озой пьедестал и
острием копья перенесет па два поля вперед белую пешку.
Всюду разместились зрители. Внизу они покорно ждали на-
чала битвы, стоя за красным канатом, наверху с балкона вы-
глядывали из-за маленьких колонн. Мраморный пол был по-
крыт коврами. Необходимая мера: организаторы убедились
182
в первый день, что без ковров зрители, переходя из зала
в зал, создают шум.
Противницей Ласкера в десятом туре была Вера Менчик.
Редкостно одаренная чешка была бесспорно сильнейшей шах-
матисткой. Мало того, она смело вступала в состязания с луч-
шими гроссмейстерами-мужчинами и нередко со значитель-
ным успехом. Однако в Москве ей не везло — Менчик про-
играла все девять первых партий. Ужасное начало расстроило
обычно спокойную чешку, и она заметно нервничала, садясь
за доску против Ласкера. Тот подбадривающе улыбнулся
противнице.
Маленькое происшествие задержало начало тура. Директор
музея подошел к столику, за которым сидела Менчик, и, об-
ращаясь к ней, произнес:
— Дорогая миссис Менчик! Наш шахматный турнир иг-
рается в залах, где все напоминает о храбрости древних ры-
царей. Это смельчаки мужчины. Мы рады приветствовать
в стенах музея вас, отважную женщину, ведущую борьбу
с .лучшими шахматистами земного шара. Мы желаем вам са-
мого большого успеха в вашем смелом, ратном подвиге. Раз-
решите просить вас, дорогая миссис Менчик, принять на па-
мять об этих днях маленький подарок от работников музея.
Директор снял покрывало с небольшой статуэтки, и зрите-
ли увидели миниатюрную копию одной из лучших скульптур
музея— «Борющихся ангелов» Пигалля. На глазах растроган-
ной Менчик, принявшей подарок, блеснули слезы.
Ласкеру неприятно было выигрывать у милой противни-
цы, да еще после пережитых ею приятных минут. Но что по-
делаешь! Турнирные законы жестоки. После девяти туров он
отставал от Ботвинника на два очка, нужно было наверсты-
вать упущенное. Тут не до жалости или рыцарской галантно-
сти. Все же экс-чемпион старался делать все возможное для
того, чтобы облепить задачу противницы. Каждый раз, когда
Менчик думала над ходом, он поднимался со стула и уходил
от столика. Так ей лучше: не будет смущать вид сидящего
напротив противника, да и дым от сигары не потревожит.
Дела Менчик в начале партии с Ласкером складывались
неплохо. Она захватила инициативу, укрепилась пешками
в центре и сохранила значительный пространственный пере-
вес. Сильнейшая шахматистка мира делала все, что требовали
шахматные затоны. Не ее вина, что против Ласкера этого не
всегда бывало достаточно. Прозорливый взгляд мудрейшего
шахматного бойца сумел отыскать в простой на вид позиции
возможность неожиданной контратаки. Нападение черных фи-
183
гур застало Менчик врасплох: она растерялась, допустила
серьезную ошибку и потеряла пешку. Хотя партия длилась до
тридцать первого хода, Менчик все же пришлось сдаться.
Когда противники уже кончали разбирать возможно ва-
рианты, к столику подошел судья Николай Зубарев и Сказал,
что Капабланка сдал Ласкеру партию из предыдущего, тура.
Собравшиеся вокруг участники поздравили ветерана с такой
замечательной победой.
— Вы умудряетесь в один вечер выигрывать по две пар-
тии,— раздался вдруг знакомый Ласкеру голос. Это был Кры-
ленко. Руководитель советских шахматистов, улыбаясь, позд-
равил Ласкера с двумя завоеванными единицами.
Ласкер подумал, что это самый удобный момент для пе-
реговоров с Крыленко.	.
— Я хотел бы поговорить с вами,— обратился он к пред-
седателю исполбюро шахматной секции.	*
— Пожалуйста, в любую минуту,— охотно согласился ltj)bi-
ленко.— Может быть, пройдем в кабинет директора?
Выразительно взглянув на Марту, Ласкер последовал за
Крыленко. Это была интересная пара. Оба маленькие, коре-
настые, но какие различные по виду! Величественный, осани-
стый экс-чемпион мира и подвижный темпераментный боль-
шевик. Густая седая шевелюра Ласкера как-то еще заметнее
выделялась рядом с бритой головой народного комиссара.
Костюм не шел Крыленко, ему явно был лучше военный
френч.
— Я вас слушаю, доктор,— повернулся Крыленко к экс-
чемпиону мира, когда они уселись в удобных креслах в каби-
нете директора музея.
Ласкер некоторое время выжидал, слегка смущаясь, затем
начал разговор вопросом:
— Вы ведь знаете, что происходит на моей родине? л
По его серьезному тону, по тому, как нервничал этотюбшч-
но выдержанный и спокойный человек, Крыленко понял, что
разговор пойдет о чем-то серьезном.
— Я был вынужден уехать из Берлина,— тихо продолжал
Ласкер.— Мои друзья тоже покидают Германию. Уехали Эйн-
штейн, Стефан Цвейг. Евреям становится все тяжелее ужи-
ваться с новым режимом Гитлера.	1
,— да?— многозначительно произнес Крыленко, вниматель-
но глядя на собеседника умными зелеными глазами.— И что
же вы решили?
— Я хотел бы просить разрешения поселиться в вашей
стране,— твердо произнес Ласкер.
184
— Надолго?
— Навсегда,— ответил Ласкер.— Или, по крайней мере, до
тех пор, пока не кончится этот ужас.
Некоторое время Крыленко молчал. Затем сказал:
— Я должен доложить правительству. Вы понимаете, что
один я этот вопрос не могу решить. Но думаю, что он будет
решен положительно. Ваша жена тоже, полагаю, останется
в СССР?
— Конечно.
— Шахматная организация Советского Союза будет рада
иметь своим гостем такого выдающегося шахматиста,— про-
молвил Крыленко.
Ласкер замахал рукой — к чему комплименты! Затем он
продолжал:
— Спасибо. Вы должны извинить меня, но у меня есть еще
одна просьба к вам. Видите ли, я не хотел бы ограничить
свою деятельность одними шахматами. Нет,— поспешил по-
правиться Ласкер, боясь, что Крыленко не так его поймет,—
я буду делахь для шахмат все, что в моих силах, но мне хо-
телось бы вместе с тем продолжать мои работы в области
математики и, может быть, философии. Хотя,— улыбнулся
Ласкер,— наша философия отлична от вашей.
1— И что я должен для этого сделать?— с готовностью ото-
звался Крыленко.
— Если можно, переговорить с Академией наук. Я уже бе-
седовал там с математиками.
— Хорошо,— согласился Крыленко.— Завтра же позвоню
Карпинскому. И как вы намереваетесь действовать дальше?
Останетесь сразу в Москве?
— Нет, я должен на некоторое время съездить в Амстер-
дам,— ответил Ласкер.— Нужно устроить кое-какие свои де-
ла. Вы понимаете, я должен быть осторожен.
— Это ваше дело,— не стал ни о чем расспрашивать Кры-
ленко.— Мы постараемся сделать все возможное, чтобы вам
помочь.
Некоторое время длилось молчание. Затем Крыленко
сказал:
— Вот что я хотел бы вам предложить. Оставайтесь после
турнира на месяц у нас. Поедете с женой на Кавказ, отдохне-
те. Все расходы мы берем на себя. А потом отправитесь
в Амстердам.
— Большое спасибо,—поблагодарил Ласкер.—Я давно
мечтал побывать на Кавказе. Марта будет счастлива.
185
— Решено,— по-военному коротко заключил Крыленко.—
Что касается дальнейшего, я могу предложить вам такой ва-
риант. В будущем году в Москве состоится еще один между-
народный турнир. На десять человек в два круга. Мы сегодня
как раз решили это на исполбюро. Приглашаем вас, Капа-
бланку, Флора, Эйве. Вы можете приехать на турнир и совсем
остаться в Москве. За это время успеете разрешить бытовые
и экономические вопросы, да п мы будем иметь время подго-
товиться и принять вас как следует. К тому же договориться
с Академией наук.
— Отлично. В каком месяце вы предполагаете проводить
турнир?
— В апреле — мае.
— А Алехина вы думаете пригласить?
— А как вы считаете?— ответил вопросом на вопрос Кры-
ленко.
— Мпе кажется, давно пора! Ему сейчас очень трудно.
— Я знаю,— задумчиво произнес Крыленко.— Как-то
странно он играет в последнее время: заумные идеи, необос-
нованный риск.
— Я вижу, вы смотрите его партии,— удивился Ласкер.
— Я ведь тоже шахматист,— повел плечами Крыленко.—
Слабый, конечно, но все же шахматист. И мне не нравится,
как в последние годы играет чемпион мира.
— Алехин очень устает, растрачивает свой талант на бес-
конечные, ненужные турниры, сеансы. Жизнь шахматиста-
профессионала на Западе очень трудна.
— И он, говорят, много пьет сейчас,— не то сказал, не то
спросил Крыленко.
— Да, и эго очень вредно для него.
— У него плохая наследственность,— добавил Крыленко.—
Мне рассказывал об этом его брат Алексей. Так вы считаете,
что Алехина нужно пригласить па турнир?
— Он мечтает приехать в Москву,— ответил Ласкер.— Ес-
ли бы вы видели его лицо, когда кто-нибудь начинает гово-
рить о вашей стране!
— Флор передавал мне его просьбу разрешить приехать
в Москву,— сказал Крыленко.	л
— И что вы ответили?
— Сказал: пусть напишет в какой-либо газете письмо
с признанием своих ошибок. Может быть, я пересолил немно-
го,—поспешил добавить Крыленко, увидев, что Ласкер удив-
ленно повел плечами,— но очень уж он нас обидел. Не меня,
конечно, а миллионы людей, которые верили ему и любили.
186
Его так ждали после матча с Капабланкой, а он все испортил
евоей дурацкой речью!
— Я знаю эту историю,— покачал головой Ласкер.— Але-
хин не так уж виноват в случившемся. Вы понимаете,— доба-
вил Ласкер,— очень не просто написать такое письмо. Ну...
в общем, вам не нужно объяснять, это попятно! Судьба его
и так жестоко наказала. Мы должны ценить его шахматный
гений, а приезд в Москву окажет на него благотворное дей-
ствие.
— Уж очень какой-то он... непонятный!— воскликнул за-
пальчиво Крыленко.— В шахматах смелый, решительный, не
Соится никакого риска. А в жизни...— Крыленко покрутил
пальцами.— Так мы с вами договорились,— вдруг переменил
он тему разговора.— Если вам что понадобится, обращайтесь
прямо ко мне. А за границей — к Ильину-Женевскому, в на-
ше посольство в Праге.
Они поднялись с кресел. Ласкер с интересом смотрел на
собеседника. Перед ним стоял один из тех людей, которые
удивляли западный мир. На вид ничего особенного. Низко-
рослый, с простым лицом рядового человека. Кто мог узнать
в этом невзрачном на вид человеке одного из помощников ве-
ликого Ленина в дни революции, первого главковерха армии
Советской России?
Ласкер знал, что Крыленко разносторонне образован; нар-
ком юстиции, он наряду с огромной государственной работой
удивлял обилием других интересов. Он мог часами просижи-
вать за шахматной доской, потом вдруг внезапно уехать на
Кавказ и штурмовать там самую неприступную вершину, и
занимался он всем этим самозабвенно, с азартом и большим
знанием дела.
Марта была счастлива, узнав про обещание Крыленко.
Она уже успела убедиться, что обещание советского наркома
все равно, что уже сделанное дело. Это путешествие по Кав-
казу, о котором она столько мечтала! Радостная спускалась она
вместе с Эммануилом по лестнице. Медленно шагал со сту-
пеньки на ступеньку маленький большеголовый старик с рез-
ким профилем. Степенно раскланивался он по сторонам, на
его белых серебристых усах застыла улыбка счастья.
Все было, как раньше: те же любители, тот же садик, те
же тридцать шагов до выходной калитки, где стоял «Лин-
кольн», присланный организаторами. Все было то же, п все-
таки многое изменилось! Ласкера на этот раз провожали не
просто любители шахмат. Ему аплодировали его будущие со-
отечественники, среди которых ему, кто знает, как долго, при-
187
дется жить. Марта с интересом всматривалась в их возбуж-
денные лица, прислушивалась к возгласам восторга. Одно
можно было заключить из их темпераментных криков: они
очень любят Эммануила Ласкера, и это обнадеживало Марту
в преддверии тревожного и непонятного будущего. «Что ж,
начнем снова!» — припомнила она строку из детского стишка
Эммануила.
8
Алехин положил в тарелку кусочек масла и медленно
размешивал кашу ложкой. Склонив голову набок и опустив
уголки сжатых губ, он с отвращением поглядывал на серо-
желгую массу, размазанную по дну тарелки.
Грейс, вопросительно подняв ровные брови, спросила
мужа:
— Вам не нравится поридж, дарлинг?
— Ничего,— сквозь зубы процедил Алехин.
— Овсяная каша очень полезна. Нужно к ней только при-
выкнуть.
— Цыган лошадь приучал, приучал,— тихо протянул
Алехин.
— Что вы там говорите насчет коня, дарлинг?— спросила
Грейс и, не дождавшись ответа, продолжала:— Мы, англичане,
знаем толк в еде. Утром поридж, бэкон энд эггз; кровяной
бифштекс на обед. Традиция выработана годами.
— В других странах есть тоже неплохие традиции,— ото-
звался Алехин.
— А именно?
— Не признавать никаких традиций!—невесело усмехнул-
ся Алехин.
— Это опасно!—назидательно произнесла Грейс.— Обычно
это приводит к анархии.
— Вы имеете в виду Россию?— спросил Алехин.
— Хотя бы. Но там тоже есть вековая традиция.
— Какая?— допытывался Алехин.
— Водка.'Вы считаете, это лучше, чем поридж?
— «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки»,— прбци*
тировал Алехин.
Грейс не поняла русских слов. Она подняла взгляд от та-
релки и посмотрела па мужа. Большие зеленые глаза ее были
широко раскрыты, губы чуть сжались в презрительную улыб-
ку. Но хороша она была даже в гневе, и в Алехине мигом
188
улеглось чувство неприязни к этой капризной, но обворожи-
тельной женщине.
— Вам не нравится английский образ жизни?— запальчи-
во спросила Грейс.
— Мне очень нравится одна англичанка,— примиритель-
но произнес Алехин.— И люблю я ее со всеми традициями
и... овсяной кашей.
С минуту оба молчали. Грейс уже закончила порпдж, Але-
хин все еще возился с полезной, но безвкусной пищей.
— Насчет традиций...— сказал Алехин, отправляя в рот
на кончике ложки маленькую порцию каши.— У Сомерсета
Моэма есть роман «Ашепден». Там один мужчина хочет же-
ниться на любимой женщине. Чтобы не впасть в ошибку, они
решают предварительно узнать друг друга поближе. Неделю
живут в Париже в одном номере отеля. Через семь дней муж-
чина сбежал — он пе вынес ровно семи штук яичниц, которые
его возлюбленная неизменно заказывала на завтрак...
— От хороших женщин не убегают, если даже они едят
яичницы с утра до вечера,— перебила мужа Грейс. Как все-
гда в гневе, она нарочито четко выговаривала каждый слог.
В столовую вошла горничная Мадлен.
— Вас просят к телефону, мадам,— сказала она хозяйке
дома. Грейс вытерла салфеткой губы — па белой материи оста-
лись ярко-красные следы помады — и быстрыми шагами вы-
шла из комнаты мимо горничной, предупредительно раскрыв-
шей дверь. Алехин обрадовался — наконец-то можно изба-
виться от проклятой каши. Он взглянул на Мадлен, потом на
поридж и сделал кислую гримасу. Горничная улыбнулась,
взяла тарелку с почти нетронутой кашей и вышла из столо-
вой. Алехин облегченно вздохнул.
В широкие цельные окна с полукруглым верхом врывались
яркие лучи утреннего солнца. Они падали на высокую стек-
лянную горку и разноцветными бликами отражались от поли-
рованных граней хрустальных ваз, множества чашек и блю-
дец кофейного и чайного сервизов. Вдоль стены устроился
длинный шкаф-креденс. Оттуда в дни приемов и торжеств до-
ставались гигантские миски-супницы, серебряные блюда
и подносы. Но и тогда эти бесконечные обеденные принадлеж-
ности легко размещались на необъятном обеденном столе из
черного мореного дуба. Что же говорить об обычных днях,
когда они всего лишь вдвоем с Грейс буквально терялись за
огромной эллиптической плоскостью стола. «Не стол, а иппо-
дром»,— сказал как-то Алехин.
Часы в темном футляре пробили девять. Алехин взглянул
189
на забавный маятник этих старинных часов. Девочка в лег-
ком платьице монотонно качалась на качелях вверх и вниз.
«Хоть что-то есть веселое в этой комнате»,— подумал Алехин.
Его взор безучастно скользил по стенам, оклеенным строгими
обоями, по рядам черных стульев с высокими резными спин-
ками. В строгом порядке стояли они, как часовые, вокруг сто-
ла. Л чтобы не нарушился этот веками установленный строй,
за ним строго следил со стены закованный в черную рамку
предок Грейс.
Мадлен вернулась с новой тарелкой. На этот раз в ней бы-
ла яичница с ветчиной. Алехин с аппетитом принялся за бо-
лее привычное блюдо.
— Гарольд заедет за мной,— сообщила вернувшаяся
Грейс.— К счастью, он тоже едет в Париж.
Тон этого сообщения был безразличный и далее несколько
недовольный. Выходило, что Грейс совсем не хочется ехать
с Гарольдом, но что делать, приходится!
Алехин, не поднимая глаз от тарелки, молча продолжал
расправляться с яичницей. Грейс несколько раз посмотрела
в сторону мужа. Он сидел, все так же уткнувшись в тарелку.
Опытная женщина поняла: соотношение сил за столом изме-
нилось. Раньше инициатива принадлежала ей, но ее уход
и особенно неосторожное сообщение о поездке с Гарольдом
явились, как говорят шахматисты, потерей темпа. Нужно бы-
ло срочно думать о защите.
— А эта женщина из романа не пробовала менять блю-
да?— спросила она Алехина.— Ну, попросить хотя бы... вет-
чину?	(
Это был нейтральный ход, проба сил. Алехин ничего не от-
вечал, он лишь безразлично повел плечами. Выжидательные
маневры ничего не давали, пора было приступить к решитель-
ным ходам.
— Невеста Гарольда хочет купить себе пальто, которое
я тебе показывала. Она едет с нами в Париж.
Это была явная авантюра, блеф, который в любую минуту
Алехин мог проверить. Но какой смелый игрок не пускается
на самое рискованное предприятие в трудной позиции! Грейс
с радостью заметила, что лицо мужа сразу посветлело. Пусть
рискованный, но верный ход разом исправил ее позицию.
Теперь нужно лишь укрепить ее выжидательными ма-
неврами.
— А что ты скажешь, если я тоже куплю себе такое паль-
то?— в особых случаях переходя на «ты», спросила Грейс.
— Почему же! Пожалуйста.
190
Первый ответный ход противника. Дальше все зависело
от опыта и мудрости нападающего.
— А может быть, ты поедешь с нами в Париж? Вот было
бы хорошо!— Грейс с особой восторженностью произнесла
предложение, наверняка зная, что в данный момент Алехин
не может бросить занятия.
— Спасибо. Я не могу. Ты же знаешь: нужно готовиться
к матчу.
— Я сегодня видела письмо с голландским штемпелем. Что
нового?— продолжала вопросами выгадывать время Грейс.
В некоторых позициях нужно дать противнику прийти в себя.
— Все решено,— ответил Алехин, пережевывая кусочек
ветчины.— Правительство финансирует матч.
— Значит, окончательно договорились?
— Да. Начинаем в октябре. Задержка была лишь за реше-
нием финансовых вопросов.
— Замечательно! Я так люблю Амстердам!— обрадовалась
Грейс.— А какой гонорар?
— Ты хочешь спросить: сколько получу я?
- Да.
— Около двадцати тысяч гульденов. В случае победы.
— Победы?! Какой может быть вопрос! Ты и Эйве!
— Эйве сильный гроссмейстер. Один из пяти-шести силь-*
нейших в мире.
— Но ведь это не Капабланка, не Ласкер. И даже не Бо-
голюбов.
Алехин покачал головой:
— Для меня он сейчас самый опасный. Этот матч — самое
трудное испытание за всю мою шахматную карьеру.
— Сколько я помню, Эйве уже проиграл тебе матч в два-
дцать шестом году. Разве с тех пор он стал сильнее? Или ты
стал играть хуже?
— Дело не в силе, Грейс.— Алехин произнес эти слова так,
как говорят о чем-то глубоко и долго обдуманном, что терза-
ет ум и сердце в томительные часы размышлений.— Есть при-
чины не менее важные.
— Какие?— подняла вновь брови Грейс.
— Психологические.
— Что вы имеете в виду?— опять перешла на «вы»
Грейс.— Не понимаю.
— Среди шахматистов однажды разгорелся спор,—попро-
бовал объяснить свою мысль Алехин,— как лучше играть:
в обычном турнирном зале или в отдельной, изолированной
комнате. В зале мешают зрители— они разговаривают, шу-
191
мят, в отдельной комнате можно создать идеальные условия,
мертвую тишину. Спор был жаркий: одни стояли за зал, дру-
гие — за комнату.
— Я помню, вы мне говорили,— попробовала форсировать
события Грейс. Она была в цейтноте — в половине десятого
должен был приехать Гарольд. Грейс нетерпеливо позвонила
в колокольчик, явилась Мадлен. Горничная забрала тарелки
и вскоре принесла кофе, джем, булочки-рожки.
— Я был всегда за обычный зал,— продолжал Алехин.—
Пусть мне мешает шум, но мне он дает непосредственный
контакт с шахматными любителями, с темп, для кого я соз-
даю художественные произведения в шахматах. Публика
вдохновляет меня, держит в напряжении, создает дополни-
тельный стимул для творчества.
— Я не пойму одного: какое это имеет отношение к Гол-
ландии?— нетерпеливо спросила Грейс.— Там ведь тоже будет
публика, обычный турнирный зал.
— Публика будет, но какая? Голландская, чужая, враж-
дебная.
Грейс повела плечами: мысль мужа не совсем доходила до
нее.
— Но ведь вы и раньше играли в других странах. Два
раза в Германии с Боголюбовым.
— О! Это было совсем другое дело!— оживился Але-
хин.— В Германии мы оба были одиночками. Два русских сре-
ди немцев. Кругом были чужие люди и для меня и для него.
А здесь целая страна будет за Эйве, миллионы людей будут
ждать моего поражения. Я уже пережил нечто подобное в мат-
че с Капабланкой в Аргентине.
— Я всегда говорила вам: вы слишком резки, неосторож-
ны с людьми. Вы теряете много друзей.
— Можно приобрести одного друга, трех, пять, но нельзя
приобрести миллионы друзей. Особепно, если ты их уже по-
терял,— пытался объяснить Алехин и вдруг... замолчал. Что-
то подсказало ему: Грейс ничего не поняла из того, о чем он
так подробно ей говорил. Она просто по складу своего харак-
тера не может разобраться в тех чувствах, которые терзали
Алехина. Ему стало стыдно за невольное признание, не встре-
тившее никакого отклика в душе близкой ему женщины. «Мо-
жет, не стоило изливать душу?— задал он сам себе вопрос.
И тут же ответил встречными вопросами:—А кому же еще
можешь ты пожаловаться? Где во всем свете есть человек,
способный понять тебя, пожалеть, утешить?»
— Я бы советовала вам поменьше употреблять алкоголь,—
192
с трудом дошли до сознания задумавшегося Алехина слова
жены.
— А чем заменить?— серьезно спросил Алехин.
Грейс пристально посмотрела на мужа. Что за глупый во-
прос: чем заменить? Все-таки очень странный он человек!
Как часто она не понимает его мыслей, поступков, чувств. Вот,
не угодно ли: чехМ заменить алкоголь?
— Ты твердо решила ехать?— спросил Алехин жену после
небольшой паузы.
— Конечно. Я уже условилась. Это очень важная встреча.
— Может, останешься?
— Что вы говорите, дарлинг! Мы же давно с вами догово-
рились: в дела друг друга не вмешиваться.
Алехин промолчал.
— Потом, вам нужно работать,— продолжала Грейс,— го-*
товиться к матчу. Послезавтра я приеду. Ну, не нужно, ми-
лый!
Грейс подошла к мужу и, обняв его за шею обнаженной
рукой, коснулась губами виска.
Теперь ее терзала одна забота: как сделать, чтобы Алехин
не пошел ее провожать? Гарольд приедет один, никакой неве-
сты с ним не будет. «Ничего,— быстро нашел выход ее натре-
нированный на уловки мозг.— В крайнем случае скажу, что
мы заезжаем за ней. Гарольд поймет и не выдаст меня».
Грейс ушла. Алехин пересел в кресло и бегло просмотрел
утренние газеты. Ничего нового, никаких ошеломляющих из-
вестий. Партия Гитлера укрепилась у власти и яростно борет-
ся с врагами внутри страны, требуя в то же время нового про-
странства для Германии. Большевики кончили пятилетку и
планируют новую. В Лиге Наций, как всегда, идут схватки
ораторов:-каждая страна признает правоту только своего
представителя.
Отложив газеты, Алехин поднялся с кресла и вышел из до-
му. Погожее летнее утро показалось Алехину жарким, хотя на
нем был всего лишь легкий пиджак. Солнце ярко освещало
зеленые лужайки и деревья в углу садика. Лениво потягива-
ясь под теплыми лучами солнца, Алехин прошелся по саду.
«Хорошо! Прекрасная погода»,— подумал он. Дорожки, выло-
женные ровными обтесанными камнями, резали большую лу-
жайку на ровные квадраты и прямоугольники. Между уто-
нувшими в земле камнями робко пробивалась зеленая травка.
Алехин вскоре поймал себя на том, что шагает через один
квадрат, ставя ногу на квадрат соседней линии камней. «Хо-
дом коня»,— усмехнулся Алехин и тут же вспомнил: какой
7 Заказ 40
193
шахматист в задумчивости не расхаживал по паркету именно
этими зигзагообразными прыжками — буквой «Г»!
«Хорошо гулять в собственном саду, жить в своем доме,—•
мысленно произнес Алехин и тут же спохватился:— Выгова-
риваешь слова «собственный», «свой», а звучит странно, не до-
ходит до сердца. Да полно, свой ли это дом? Свой — это род-
ной, близкий сердцу; свой — это когда тебя тянет сюда, когда
ты находишь в нем успокоение от самых тяжких забот и вол-
нений».
У Алехина не вызывал подобных чувств ни холодный, не-
уютный дом, ни са/ц. красивый бездушной красивостью. Скеп-
тическим взглядом осматривал он гладко подстриженную
ярко-зеленую лужайку. Из плодоносной почвы бурно лезли на
свет маленькие кустики полевых цветов, продолговатые сте-
бельки травы. Но им не суждено было расти: садовник спе-
циальной машинкой безжалостно стриг траву и цветы. Тради-
ция предписывает, чтобы растительность в саду была гладко
подстрижена — «под гребенку». Вот и получалось, что ни
клумбы кругом, ни единого ласкающего взор пятна. Только
зелень, однообразная, утомительная зелень. Все было холод-
но и строго в этом старинном жилище англичан, по какому-то
капризу утвердившемся на севере Франции. Бездушная тра-
диция убивала жизнь.
Алехин приблизился к выходу. По обе стороны железных
ворот тянулись низкие загородки из дикого винограда.
Густые кустики были срезаны с боков и сверху плоскостями
ПОД ПРЯМЫМ УГЛОМ. БуДТО КТО-ТО ГИГаНТСКОЙ МаШИНОЙ CMHHf
сдавил раскидистые, пышные кусты и выбросил их из жерла
безжизненными, спрессованными плитами.
Пора было заниматься, и Алехин повернул к дому. Темно-
серый фасад двухэтажного строения недружелюбно глядел на
пего широкими окнами. Тяжелые двери неохотно впустили
пришельца в это хранилище древних традиций, построенное
несколько веков назад. Потемневшие бронзовые львы на круг-
лых ручках-кольцах кровожадно разинули пасти. С нелегким
сердцем входил человек в такое жилище!
В гостиной горничная сметала пыль С ваз, картин, беско-
нечного множества дорогих безделушек. Зуесь древняя рос-
кошь смешалась с современной. У лестницы, ведущей на вто-
рой этаж, Алехина встретил огромный черный дог Форчун,
Голова почти до груди человека, гибкие сильные ноги, всегда
готовые к прыжку. Мутными голубовато-серыми глазами гля-
дел он на Алехина. В первый день приезда мужа в Дьеп Грейо
подвела Форчуна к этому незнакомому человеку и сказала?
194
— Фу, Форчун! Это свой! Свой. Фу!
Дог понял: рычать на незнакомца не надо. Но дальше это-
го холодного признания дело не пошло. Вот уже два месяца
этот человек живет в доме, гуляет в саду, обнимает хозяйку
и ест с ней за одним столом, но Форчун все еще пе решил:
друг это или враг? Каждый раз встречает он пришельца воп-
росительным взглядом: кто ты такой? Зачем ты здесь?
Алехин всю жизнь был осторожен с собаками, хотя живот-
ных очень любил. В детстве он получил наглядный урок:
укус ласкового на вид пса повлек за собой десятки уколов про-
тив бешенства. Позже он предпочитал держаться на расстоя-
нии от самой привлекательной и безобидной на вид собачонки.
Когда друзья упрекали его в трусости, он отвечал заранее
придуманной шуткой:
— У нас с собакой неравные шансы: она меня может уку-
сить, а я ее нет. Шахматист не любит ситуаций с неравными
шансами.
G опаской обойдя Форчуна, Алехин поднялся к себе в ка-
бинет. Небольшая комната с широким светлым окном, пись-
менный стол, кушетка, кресло. Полки до потолка, наполовину
заставленные книгами. В углу пачки еще не разобранных
бандеролей: Надя прислала из Парижа все его шахматные
книги, все записи до последнего листочка. Алехин еще не
успел все распаковать: оставалось мало времени для подго-
товки к матчу, и нужно было спешить. Предстояла гигант-
ская работа: изучить партии-претендента на шахматный пре-
стол, найти в его игре уязвимые места, которые можно будет
использовать в предстоящем сражении.
9
Великие шахматисты — чемпионы мира — наряду с вы-
дающимися победами в турнирах и матчах всегда вносили
в шахматное искусство что-нибудь свое, новое. Один откры-
вал еще неизвестный закон стратегии или тактики, другой
по-особому трактовал уже известные правила, третий совер-
шенствовал и поднимал на высшую ступень ту или иную об-
ласть шахматного искусства.
Вильгельм Стейниц создал теорию позиционной борьбы,
Эммануил Ласкер внес в шахматы элемент психологии. Хосе
Капабланка, казалось, довел до высшего предела техническое
искусство маневров и упрощений. Вклад Алехина в теорию
шахмат огромен и разносторонен. Русский чемпион изобрел
7*
195
много новых вариантов и систем в дебютах, в сыгранных пар-
тиях провел не виданные ранее головоломные комбинации.
Но, пожалуй, самым важным был его вклад в философское
учение о сущности шахматного боя, о законах шахматной
борьбы.
Что обеспечивает успех в шахматах? Если человек решил
достичь вершин этого трудного искусства, он должен ответить
на такой вопрос уже в самом начале пути. Алехин давно уже
определил главные условия успеха; практика подтвердила
правильность его выводов. Его учение о факторах победы вы-
ходит за рамки шахмат, пусть мудрой, но все же только игры.
Оно перекликается с другими видами борьбы, с самой
жизнью.
Итак, что нужно знать, что необходимо иметь для высших
взлетов, для создания подлинных шедевров? Алехин никогда
не отделял спортивные итоги от качества партий, ибо победы
и творчество неотделимы в шахматах. Достичь высших ре-
зультатов в турнирах и матчах можно только сочетая каче-
ства спортсмена с необходимыми данными художника-творца:
фантазией, изобретательностью, оригинальностью мышления.
Так уж созданы шахматы, и в этом их прелесть.
Три условия обеспечивают гроссмейстеру успех. Во-пер-
вых, доскональный анализ слабых и сильных сторон своего
противника. Нужно узнать, что он любит, чего терпеть не мо-
жет; какие позиции ему по душе, какие он играет с неохотой.
Узнав это, можно навязывать самый неприятный ему бой, соз-
давать такие положения на доске, где он всегда будет нахо-
диться в состоянии неуверенности. А отсюда один шаг и до
ошибок. х
Очень важно изучить также самого себя, и это нужно де-
лать не только один раз в начале шахматного пути. Жизнь
человека порой идет зигзагами, меняется характер, слабеют
физические силы, расстраиваются нервы. Шахматист обязан*
в любой момент ясно представлять себе, в какой он находится
форме, каковы сейчас его главные положительные стороны
и слабости. Значит, изучать нужно не только плюсы и мину-
сы противников, но, что, пожалуй, еще важнее, в совершен-
стве познать и самого себя:	I
И все еще этих двух факторов недостаточно для победы.
Необходимо выполнить еще третье условие, оно едва ли не
важнейшее: в шахматах, как и в жизни, только тот добивает-
ся успехов, кто имеет перед собой светлую, высокую цель, ко-
торая зовет вперед и ведет за собой на трудном пути. Эту
цель Алехин видел не только в одном удовлетворении собст-
196
венного тщеславия. Его вдохновляло сознание, что сыгранные
им партии явятся настоящими художественными произведени-
ями, что долгие годы они будут радовать ценителей шахмат-
ного искусства.
Алехину предстояло в четвертый раз начать борьбу за
шахматную корону. На этот раз противник его — тридцатиче-
тырехлетний голландец Макс Эйве. Кто он такой? Каковы его
сильные стороны как шахматиста, в чем его слабость? 1^ак
бороться против него, к каким позициям нужно стремиться
уже с первых ходов? Это должен был решить Алехин в пер-
вую очередь, чтобы затем заняться конкретной дебютной под-
готовкой. Когда будут ясны плюсы и минусы Эйве, можно
будет готовить системы и варианты, изобретать новые ходы,
неизвестные еще в шахматной теории.
Прежде чем сесть за письменный стол, Алехин подошел
к книжной полке, отодвинул в сторону несколько томов
и вытащил бутылку коньяка и рюмку. Налив одну рюмку
и залпом выпив ее, он с горечью посмотрел на бутылку.
«Осталось па донышке»,— с сожалением подумал Алехин и,
махнув рукой, чтобы не тянуть, тут же выпил остальное. За-
тем оп тщательно спрятал за книги пустую бутылку и рюмку.
В последние дни у него стало привычкой выпивать перед
занятиями.
— Алкоголь мне помогает,— отвечал он обычно на осуж-
дающие замечания Грейс.
— Итак, Эйве,— вслух произнес Алехин, садясь за пись-
менный стол и принимаясь разбирать одну из последних пар-
тий голландца. Передвигая по доске шахматные фигурки, он
вспомнил, что сам писал недавно о будущем противнике по
заказу одного агентства. Алехин впервые встретил вежливого
и корректного голландского математика на турнире в Буда-
пеште в 1921 году. В дальнейшем огромная работа по освое-
нию шахмат позволила ему выдвинуться в ряды сильнейших
шахматистов мира.
Эйве обладает редкостным талантом оценить любую све-
жую идею, найти в ней рациональное зерно и понять прак-
тическую ценность. Голландец в совершенстве изучил теорию
дебютов, он знает все, что сыграно за последние годы, в его
шахматной картотеке занесены и обобщены все новые идеи,
ходы и варианты, открытые самыми изобретательными ана-
литиками всего мира.
Огромный теоретический багаж в сочетании с природными
способностями позволил Эйве постепенно улучшать свои
спортивные результаты. Особенно силен он оказался в инди-
197
видуальных матчах. В турнирах нужно обязательно выигры-
вать, доказывать превосходство над многими гроссмейстерами,
а значит, смело и изобретательно атаковать. В матчах важно
сохранять присутствие духа, подавлять противника спокойст-
вием и выдержкой. Здесь своевременная ничья может сослу-
жить большую службу.
Эйве блестяще проводит матчи. Самообладание, уверен-
ность в себе, спокойствие и крепкие нервы принесли голланд-
скому математику отличные результаты в матчах с выдающи-
мися шахматистами двадцатых-тридцатых годов. «Сам» Ка-
пабланка с трудом выиграл матч у Эйве; Алехину и Боголю-
бову победа над голландцем в тренировочных матчах
давалась с большим трудом.
Теоретик, отличный тактик, блестящий знаток шахматных
начал — вот кто будет противником Алехина в предстоящей
битве. Человек железных нервов, выдержки и спокойствия.
Он будет отлично подготовлен к матчу: до Алехина уже до-
шли сведения о том, что голландцы пригласили виднейших
теоретиков мира помочь Эйве в дебютной подготовке. Грюн-
фельд, Кмох, Мароци, Флор — очень опасный будет штаб
у Эйве! Алехину нужно обратить внимание на дебюты, ина-
че окажешься беспомощным.
Таков Эйве. А что сам Алехин? Какова его форма, на-
сколько готов он к предстоящему сражению? Дойдя до оцен-
ки собственных слабостей, Алехин поморщился и невольно
потянулся к полке. Но тут же вспомнил, что бутылка пуста.
Открыв дверь и подойдя к лестнице, он позвал Мадлен.
— Что вы хотите?— спросила горничная, появившись вни-
зу лестницы.
— Принесите мне, пожалуйста, виски.
Горничная смутилась, на миг отвела глаза от Алехина, за-
тем, собравшись с духом, ответила:
— Виски пбдается только к обеду. Так распорядилась ма-
дам.
Алехин с трудом сдержал порыв бешенства. Как она смеет!
Безобразие! Ну и жизнь ему создали! Но не устраивать же
сцену прислуге. Алехин промолчал и, буркнув: «Хорошо!»,—
отправился обратно в кабинет.
Руки Алехина дрожали от волнения и негодования, фигур-
ки тряслись в его руках, когда он вновь принялся за партию.
Но постепенно он успокоился и мысли его вернулись к пред-
стоящему матчу. «Так не пойдет,— осуждал он сам себя.—
Нужно заняться нервами, отдохнуть». Когда он говорил Грейс,
что матч с Эйве — труднейшее испытание в его карьере, он
198
имел в виду не только та, что сражаться придется против це-
лой страны.
События последнего времени подорвали здоровье Алехина,
расшатали нервы. Необходимость гнаться за каждым франком
заставляла его играть во всех турнирах, не упускать ни одно-
го сеанса. А что было делать? Как иначе жить? У него же
нет специальных «комитетов помощи», как у Эйве, за его спи-
ной не стоят миллионы любителей, правительство, готовое
прийти на помощь.
Говорят, человек к сорока годам подводит первый итог
прожитой жизни, суммирует достижения, вскрывает допущен-
ные ошибки. В последнее время мысли Алехина все чаще об-
ращались к собственной судьбе. «Что принесли мне шахма-
ты?— скрашивал сам себя Алехин.— Что дали изнурительные
ночные анализы, бесконечные сражения в турнирах, утоми-
тельные гастроли по всему свету с сеансами одновременной
игры? Двадцать лет стремился к шахматной короне, затем
пять лет утверждал свой беспрекословный авторитет сильней-
шего шахматиста в мире. Добился всеобщего признания, ста-
ли именовать гением комбинаций. Казалось, все достигнуто,
идти дальше некуда. О каком еще счастье ты мечтаешь?!
Шахматный король, властелин мира!»
После триумфа Алехина в Буэнос-Айресе люди скоро при-
выкли к регулярным его победам. Имя победителя — Алехина
примелькалось в газетных отчетах, постепенно стало надое-
дать. Наоборот, каждое его поражение становилось долгождан-
ной сенсацией. В то же время что дали ему шахматные успе-
хи? Все та же неуверенность в завтрашнем дне, осточертев-
шая необходимость драться за каждые пол-очка в турнире.
Слава, почет, похвала — что принесли они утомленному чем-
пиону? Все оказалось мифом! Как в старинной сказке, шах-
матный король-то оказался голым!
«Сам говоришь, что для успеха нужен стимул,— рассуж-
дал Алехин, механически передвигая фигурки по доске. Раз-
думье не мешало Алехину понимать ход партии — раздвоен-
ность, выработанная долгой практикой.— Нужна высокая
цель, способная вдохновить, вселить новые силы. А какой сти-
мул у тебя? В чем у тебя эта высокая цель, что вдохновляет
на творческие подвиги? Красивая шахматная партия дает
людям наслаждение, радость. Это правда. Но ты уже давно
начал спрашивать сам себя: кому ты даешь радость? Где эти
люди, восторгающиеся твоим творчеством? Кому ты достав-
ляешь наслаждение своими эффектными шахматными ком-
бинациями? Французам? Хм! В этой стране внешнего блеска
199
и чувственности не нужен ни ты сам, ни твои шахматные ком-
бинации. Разве что единицам отверженных, убежавших в
шахматы от тягот жизни».
И еще одно волновало Алехина, заставляло злиться, нерв-
ничать. Неотвязные мысли терзали его последнее время,
и сейчас, за письменным столом, где-то на севере Франции,
он вновь вернулся к этим привязчивым мыслям. Оказывается,
имеется место, где его партии нужны, где жадно ловят каж-
дое слово Алехина, досконально анализируют любую его
новинку. И делают это не единицы, не отдельные знатоки, а
сотни тысяч, миллионы, ценящие шахматы, как народное ис-
кусство. Вся страна признала там шахматы, окружила их вни-
манием, заботой наравне со скрипкой, палитрой художника,
палочкой дирижера. Какие удивительные картины рисовали
ему Эйве, Флор, побывавшие в этом шахматном Эльдорадо.
Какой подлинной популярностью и почетом пользуются там
корифеи шахматного искусства! И это в его родной стране,
в стране, которую он оставил. Все сильнейшие гроссмейстеры
рвутся туда, а ему — увы!— дорога закрыта.
Алехин опять посмотрел на полку и недовольно помор-
щился. «Пойду в кафе»,— решил он, закончив смотреть пар-
тию Эйве. Он спустился вниз, Мадлен все еще убирала в сто-
ловой. Вдруг Алехин заметил на креденсе пузырек и рядом
с ним зеленый огурец.
— Это что?— спросил он горничную.
— Спирт,— ответила Мадлен.
— Спирт? Зачем?
— Мадам делает лосьон,— ответила Мадлен.
— А это что такое?
— Спирт настаивается огурцом, получается лосьон. Жен-
ская красота, косметика.
Мадлен, улыбаясь, потерла пальцем щеку у себя под гла-
зами, показывая, как употребляют лосьон. Хитрые огоньки за-
горелись в глазах Алехина.
— Да...— протянул он.— Значит, виски только к обеду.
А воду можно сейчас?
— Воду можно.
— Тогда принесите мне стакан воды.
Горничная вышла, Алёхин с улыбкой ждал ее возвраще-
ния. Веселья его отнюдь не разделял предок Грейс, важно
и высокомерно взиравший из черной рамы. Строгий портрет
строгого человека: величавая надменность, благообразие на
лице, презрение ко всему окружающему.
Через минуту Мадлен вернулась с полным стаканом воды.
200
Дождавшись, когда горничная ушла, Алехин вылил часть воды
в какую-то вазу, открыл пузырек и опрокинул все его содер-
жимое в стакан. Разом выпив обжегшую горло смесь, он сод-
рогнулся и в два приема отправил в рот огурец.
Крепкий напиток вскоре вызвал опьянение. В таком со-
стоянии работать было невозможно. Алехин вышел в сад. Теп-
лое солнышко приятно согревало, слабый ветерок ласкал ли-
цо, разгоряченное алкоголем. Алехин прошелся по дорожкам,
потом в самом углу сада лег на спину, подложив под голову
руки. «Как когда-то в Подмосковье, среди берез»,— мелькнуло
на миг воспоминание. Странный, перевернутый мир слегка
покачивался над ним. Деревья, устремившиеся далеко-далеко
в небо, бездонная голубая пропасть и легкие белесые облачка,
плывущие по вогнутому своду. Все это временами уходило
в сторону, Алехин в эти мгновения будто терял точку опоры,
почва ускользала из-под его ног.
«Виски только к обеду. Так приказала мадам»,— вспомнил
Алехин слова Мадлен. Мадам! Вот уже два месяца живет он
в доме Грейс. Что принесли они? Счастье, огорчения, обиды?
Алехин сам не мог разобраться в этом. Близость с красивой
женщиной дала ему не испытанное прежде блаженство. Он
и сейчас вспоминал Грейс, видел ее глаза, обладавшие при-
тягательной силой, губы, способные выразить презрение и сра-
зу же вслед искренний восторг. Много радости дали ему ме-
сяцы совместной жизни с Грейс!
Но вот что интересно: иногда, даже в самые счастливые
минуты, у Алехина вдруг возникала твердая уверенность
в том, что все это не настоящее, не искреннее, что он чужой
для этой красивой женщины. Страстная и пылкая Грейс вдруг
становилась далекой для него и совсем чужой. Незначитель-
ное замечание, неосторожный жест, невзначай сказанное сло-
во в самые блаженные минуты вдруг открывали Алехину всю
глубину пропасти, лежащей между ними. И Алехину станови-
лось жутко. «Любит ли тебя Грейс?» — задавал он тогда воп-
рос себе и отвечал: если любит, то по-особому, как может лю-
бить капризная, избалованная женщина, привыкшая к ком-
форту и удобствам, окруженная всеобщим поклонением.
В любви Грейс искала одних наслаждений, только наслажде-
ния являлись целью ее жизни.
«Мы договорились не вмешиваться в дела друг друга» —
какую удобную формулу придумала Грейс! Хороша договорен-
ность! Грейс с радостью уходила от всего, что касалось шах-
мат. Какая ирония: они начали знакомство с шахмат, с тех
пор Грейс скорее презирала их, чем любила. Нет, она, конечно,
201
не прочь была покрасоваться рядом с чемпионом мира на
фотографиях или блистать нарядами и красотой на банке-
тах. Это ей нравилось. Но проявлять заботу об Алехине, соз-
давать ему условия для занятий, ограждать от неприятно-
стей — это было просто скучно.
Пусть он занимается, Грейс не против. Она даже согласна
не мешать ему, уехать на несколько дней из дома. Какие мо-
гут быть к ней претензии? Она точно выполняет договорен-
ность — не вмешивается в дела Алехина.
«В браке все происходит, как в шахматной партии,— с ус-
мешкой подумал Алехин.— Положение и права партнеров во
многом зависят от первых ходов и поступков, короче, от де-
бюта. Если удастся провести начальную стадию игры энер-
гично и решительно, можно обеспечить себе много преиму-
ществ в дальнейшем. Если ты захватишь центральные рубе-
жи, укрепишься на ключевых пунктах, тебе будет легко жить,
и только тебе будет принадлежать инициатива. Не страшны
будут тогда ни острые тактические выпады, ни загадочные
комбинации, ни хитрейшие ловушки, которые будет ставить
противная сторона. Можно даже позволить себе быть снисхо-
дительным к партнеру, простить ему прегрешения, ибо снис-
ходительность безопасна для человека сильного, имеющего
власть. Но все-таки и в этом случае уступки не должны ве-
сти к потере главных позиционных преимуществ».
«Брак — это скучный обед с десертом на первое»,— вспом-
нил Алехин Сомерсета Моэма. Он признавался сам себе, что
его жизненная «партия» с Грейс, начавшись праздником, те-
перь тоже стала скучной. Чемпион мира в шахматах, несрав-
ненный знаток стратегии и тактики шахматного боя, в «игре»
с Грейс Алехин уже в начале допустил много неточностей
и просто грубых ошибок. Ослепленный любовью, он не заме-
тил, как попал под власть ее чар, а затем вынужден был це-
ликом подчиниться ее воле. В чужом доме, в чужой для себя
обстановке он полностью лишился инициативы, его поступка-
ми управляла капризная, властная и не всегда рассудитель-
ная женщина. Когда-то Алехина радовала мысль, что он бу-
дет жить с красивой любимой женщиной небольшом удобном
доме, но вскоре он убедился, что не получил ни уюта родного
угла, ни счастья жизни с любящей женой.
Властная, сильная натура Алехина пробовала протестовать.
Зачем в конце концов нужен ему этот дом, есличш не стал
родным и приветливым; зачем нужна эта жизнь с безучаст-
ной к нему женщиной? Стремился к любви, а получил лишь
снисхождение! мечтал о собственном доме, семье, а стал бес-
202
правным сожителем своенравной управительницы. Когда-то
грезилось безоблачное светлое счастье, на самом деле попал
в плен, мрачный, безрадостный плен.
«Бежать отсюда!—решил Алехин.—Подальше от этого
холодного дома, бесстрастного сада, скучного уклада жизни!
Прочь от этих леденящих душу традиций, однообразных и из-
нуряющих привычек. Уйти от этой капризной женщины, вла-
стно овладевшей моим сердцем, подчинившей себе мою волю.
Не видеть улыбок снисхождения и презрения на чувствен-
ных, подвижных губах, не замечать колких, изучающих
взглядов. Прочь из плена, освободиться от всего, облегченно
вздохнуть. Быть снова вольным в своих поступках, привыч-
ках, действиях. Как хороша ты, свобода!»
Но уже в следующее мгновение Алехин вновь вспомнил
Грейс во всей ее обворожительной власти. Как не видеть
больше женщины, которую любишь так горячо и страстно,
женщины, дающей тебе блаженные минуты счастья? Не смот-
реть близко-близко в ее зеленые глаза, не касаться губами
ее трепещущих губ. Не гладить больше мягких, нежных волос,
не обнимать волнующее тело. Добровольно убежать, не быть
больше рядом с ней?
Нет! Он не в силах покинуть Грейс, готов переносить не-
взгоды, обиды, унижения, лишь бы оставаться рядом с ней,
упиваться ее пусть мимолетными, но восхитительными мило-
стями.
Терзаемый тяжелыми мыслями, лежал русский скиталец
на ровно подстриженной траве маленького французского сада
со строгими английскими традициями. Его умные голубые
глаза неподвижно смотрели в небо. Там, высоко-высоко, в бес-
крайнем синем просторе, куда-то неслось прозрачное белое
облачка. Куда летит оно: навстречу счастью или собственной
гибели? Где оно будет через час, вечером, завтра? Может
быть, вольется в черную тучу над океаном или, светлое и жиз-
нерадостное, пронесется над Москвой? Может, ему суждено
увидеть Плотников переулок, дом Алехиных, уютный садик?
Может, промчится оно над Волхонкой, где сотни москвичей
ждут выхода шахматных корифеев из Музея изящных ис-
кусств? Свободно и легко летит облачко, купаясь в лучах
солнца, в бескрайнем синем просторе. Счастливого тебе пути!
Вдруг что-то черное, страшное нависло над лицом Алехина,
закрыло солнце. От неожиданности он на мгновение зажму-
рился, а когда раскрыл глаза, то увидел прямо над собой что-
то мокрое и волосатое. Приглядевшись, он различил мощный
подбородок дога, лилово-красные губы, белые клыки. Дальше
203
гладкая, сверкающая на солнце шея, черная волосатая грудь,
сильные ноги. Голова дога слегка склонилась набок, его мут-
ный, серо-голубой глаз внимательно изучал непонятного че-
ловека, улегшегося прямо на траве, куда ему было запрещено
даже ступать. Форчун искренне удивился столь грубому на-
рушению традиций.
10
Скрипач играл так не в лад с остальными, что это стало
заметно даже Алехину, хотя он и не имел специального му-
зыкального образования.
«Врет же, врет!—чуть не крикнул Алехин.— И чего это
люди лезут заниматься тем, о чем понятия не имеют! «Беда,
коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирож-
ник»,— вспомнилась ему басня Крылова. На минуту звуки
внизу прекратились — видимо, играющие совещались, потом
вновь послышался высокий звук скрипки. Его сопровождали
ворчливое завывание виолончели и ритмичные аккорды роя-
ля. Первые ноты незадачливого трио прозвучали верно и сла-
женно, затем скрипач вновь пошел своей дорогой, далеко
в сторону и от нот Генделя и от своих компаньонов.
— Идиот!— обругал скрипача Алехин. Как будто именно
от этого ругательства звуки внизу сразу вдруг прекратились.
Но вскоре тот же мотив сыграли на рояле: очевидно, Грейс
показывала, как нужно играть. Скрипач несколько раз повто-
рил неподдающуюся мелодию, на этот раз один. В конце кон-
цов он осилил мотив, и вскоре подхваченная остальными ин-
струментами музыка зазвучала сыграннее.
«Как можно заниматься в такой обстановке?!— возму-
тился Алехин.— Сколько раз говорил ей: мешают работать.
Разве она слушает! Это мои друзья, говорит, я должна прини-
мать их, как полагается. Полагается! Ну и сидели бы молча.
Неужто нельзя провести хоть один вечер без пиликания?! Хо-
тя бы играли как следует. Бедные Гендель и Бах, что они из
них делают!»
Алехин несколько раз передвинул фигурки по шахматной
доске и задумался. Уже несколько дней его занимала новая
идея в славянской защите. Очень интересная мысль! Весь ва-
риант изучен вдоль и поперек, все учебники пишут: у черных
равная игра. А тут неожиданная жертва центральной пешки
и опаснейшая атака на неприятельского короля. Блестящая
идея, только бы она оказалась верной!
204
Чемпион мира уже разобрал все возможности защиты,
самые лучшие ответы. Во всех случаях дело кончалось раз-
громом черных. И вот сегодня совсем неожиданно выясни-
лось, что в варианте с выпадом коня на е-четыре черные мо-
гут успешно защищаться. Как же все-таки найти выигрыш?
Неужели придется отказаться от заманчивой жертвы? Опыт
подсказывал Алехину: нужно искать. Только многочасовой
анализ решает судьбу варианта. Такая идея заслуживает
затраты времени, сил; в матче это верное очко. Эйве любит
славянскую, всегда играет эту защиту черными. Вот будет для
него сюрприз! Алехин глубоко задумался, отыскивая решение
трудной проблемы.
Вдруг рояль издал отрывистый, мощный аккорд; вслед
ему взвизгнула скрипка, сердито проворчала виолончель.
«Крещендо,— подумал Алехин,— а мне, наоборот, нужно пиа-
ниссимо. Так больше невозможно!—Алехин откинулся от
стола.— Шахматист не может сосредоточиться при шуме.
Кстати, как играют в Москве? У нас здесь мало зрителей,
десяток, полсотни, сотни! А там полторы тысячи! Зрители раз-
говаривают между собой в зале, делятся впечатлениями. По-
нятно: кто может просидеть пять часов молча? Недаром, рас-
сказывают, Ботвинник и другие советские шахматисты прово-
дят специальную тренировку. Включают на полную мощность
радиоприемник, тренер курит самые крепкие, самые вонючие
сигареты.
Целые матчи играют таким образом, после этого им не
страшен шум, а кстати, и папиросный дым. Может, и мне тре-
нироваться под радио?»
Прерванная было музыка возобновилась вновь. Проклятье,
хоть прекращай заниматься! Вдруг смешная мысль озарила
чемпиона. Взяв две белые пешки, он вставил их полирован-
ными головками в уши. Плотно войдя в ушные отверстия,
пешки надежно изолировали его от всех внешних шумов. Ни
звука: тишина, блаженная тишина! Алехин посмотрелся в зер-
кало. Пешки забавно торчали в ушах. Не слышно ни музыки,
ни шорохов, даже собственного голоса. Благодать! Как он
раньше не догадался? Плевать теперь на их пиликание!
Алехин вновь уткнулся в шахматную доску. Задача про-
стая — опровергнуть ход конем на е-четыре, найти выигрыш
за белых. Опыт, интуиция подсказывали ему, что позиция
и в этом случае выгодна белым, но этого было далеко не до-
статочно. Острый дебютный вариант, да еще с жертвой пеш-
ки, нужно решать до конца, до мата или очевидного решаю-
щего преимущества. Иначе один незаметный ответ неприя-
205
теля, одна непредвиденная тонкость может привести за доской
к немедленной катастрофе.
Но как выиграть? Ничего конкретного не видно. Нужно ис*
кать, искать, подстегивал сам себя упорный аналитик. Это
очень важный вариант. Найдешь выигрыш,—сделаешь боль-
шой шаг в дебютной подготовке к матчу. Эйве обязательно
применит славянскую защиту, он всю жизнь ее играет. А тут
его и ждет сюрприз! Там, где десятки гроссмейстеров играли,
не задумываясь, ладьей на дэ-один, Алехин вдруг пожертву-
ет пешку. И... черным капут! Только бы найти выигрыш!
Глаза пытливого шахматного исследователя перебегали
с одной фигурки на другую. В его мозгу, заполненном идеями,
вариантами, планами, зрели новые мысли, способные восхи-»
тить и поразить шахматный мир. Изредка он передвигал на
доске ту или иную фигуру. А нужна ли ему была доска? Нет,
конечно! Доска была для него лишь небольшим облегчением,
своеобразным контролем. Тренированный мозг чемпиона ясно
видел все шахматное поле битвы, мог по памяти решить лю-
бую задачу или рассчитать самый запутанный вариант. Слож-
нейший механизм мозга гроссмейстера работал на полную
мощность: вспоминал партии, игранные двадцать лет назад,
отыскивал новые пути, проводил аналогии, обобщал выводы.
Шла работа высшего творческого накала, лишь слегка при-
щуренные глаза да сдвинутые брови выдавали напряжение
шахматного гиганта.
Вдруг уголком глаз Алехин увидел где-то у пола зеленую
юбку жены. Он поднял голову от шахматной доски. Около
письменного стола стояла Грейс. Ничего не понимая, удивлен-
но смотрела она то в глаза Алехина, то на пешки, нелепо
торчащие из его ушей. Грейс, очевидно, что-то говорила —*
губы ее беззвучно шевелились. «Ругает меня, а я не слышу,—
подумал Алехин, и его охватила безумная радость.— Здоро-
во я провел музыкантов и Грейс! Вошла, а я даже не
слыхал!»
Алехин вынул пешки из ушей. В голову с злобной назой-
ливостью ворвались звуки, только и ждавшие момента, что-*
бы отомстить за обман. Громче всех слышался низкий голос
Грейс.	л
— ...шахматный отшельник,— разобрал Алехин последние
слова фразы.
— Что ты говоришь?— спросил он жену.
— Я говорю: выходила замуж за культурного, воспитанно*
го челдвека...
— А оказалось?-* спокойно спросил Алехин.
206
>— Оказался шахматист. Мастер передвигать деревяшки,—
съязвила англичанка.
— Лучше хорошо двигать деревяшки, чем плохо пиликать
на скрипке. Музыканты!
За открытой дверью на лестнице послышались торопливые
шаги: по-видимому, Гарольд, поднявшийся с Грейс на второй
этаж, услыхав ворчливый разговор супругов, устремился
вниз.
— Вы опять пьяны!—скривила губы Грейс.— Тогда оста-
вайтесь лучше здесь. Мне не нужно будет краснеть за такого
мужа!
Закрыв дверь, Грейс торопливо сбежала с лестницы.
Алехин поднялся из-за стола, подошел к книгам и вынул
бутылку. «Ну что ж! Пьян так пьян!» — горько усмехнулся он.
Осушив две рюмки коньяку, он прошелся по кабинету. Внизу
опять зазвучала музыка, на этот раз один рояль. Разозлив-
шаяся Грейс играла что-то стремительное и бравурное: види-
мо, в пику мужу она извлекала аккорды с максимальной си-
лой. Алехин безразлично махнул рукой. Мстительная выходка
Грейс не затрагивала его, он уже стал привыкать к подоб-
ным вспышкам.
Походив по кабинету, он вновь сел за письменный стол.
«Буду тренироваться по Ботвиннику,— подбодрил он себя.—
Вместо радиоприемника будут Грейс с Гарольдом». Но вскоре
он опять увлекся позицией и забыл про шум и музыку. Хотя
он не затыкал больше ушей, до его сознания уже не доходила
и не мешала ни громкая музыка, ни голос Грейс, что-то
объяснявшей внизу своим друзьям.
Вывел его из задумчивости стук в дверь. «Опять Грейс», —
подумал Алехин в первый момент. Дверь распахнулась, на по-
роге стояла Мадлен.
— Вас просят к телефону. Из Парижа,—сказала горнич-
ная.
Алехин спустился вниз. Здесь звуки музыки стали заметно
громче. Дверь была раскрыта — еще одна месть Грейс. Алехин
увидел жену, сидящую за роялем, молодого худого Гарольда
со скрипкой и коренастого мужчину с эспаньолкой и тщатель-
но прилизанными волосами. Короткие толстые ножки сидяще-
го мужчины осторожно обнимали виолончель.
— Кто говорит?— не расслышав, переспросил Алехин.—
Гвендолина? Здравствуй,— закричал он в трубку по-русски.—
Что?! Когда?!— нетерпеливо переспросил Алехин и вдруг,
раздраженный неуместной музыкой, пронзительно закричал
в открытую дверь гостиной:— Прекратите играть!.. Сейчас же!
207
В горячке Алехин крикнул сначала по-русски, затем, уви-
дев вытянувшиеся лица, повторил по-французски.
— Отчего умерла?!—допрашивал Алехин Гвендолину. Его
пронзительный голос звучал жутко во внезапно наступившей
тишине.— Неизвестно? Когда похороны? Я приеду.
Повесив трубку, он бегом поднялся на второй этаж, зашел
в кабинет и зло повернул на два оборота ключ в двери.
Бутылка коньяка перекочевала с полки на письменный
стол и опустошалась с невероятной быстротой. «Вот уже нет
Нади,— повторял сам себе и все-таки не мог поверить Але-
хин.— Ушла совсем, навсегда. Единственный человек в этом
мире, кто любил тебя по-настоящему. Надя, она отдавала все
свои силы, чтобы создать условия для твоего успеха, охранить
от злой судьбы. Что таить, еще большой вопрос: стал бы ты
чемпионом мира без Нади? И чем ты отплатил ей? Черной не-
благодарностью, бросил одну, потерянную, забытую. Даже
и не вспоминал. А она?! До последней минуты ее мысли были
о тебе, о твоей судьбе терзалось ее доброе сердце».
Алехин вспомнил последнюю встречу с Надей. Небольшой
турнир в пригороде Парняга, полдень, ласковое солнце позд-
него бабьего лета. Алехин доигрывал длинную партию, отло-
женную накануне. Нудная позиция — прямого выигрыша нет,
приходится выжимать небольшой перевес в эндшпиле. Все
было ясно Алехину; не думая, делал он очевидные ходы
и сразу отправлялся гулять между столиками. Народу в зале
было мало, доигрывалось всего четыре партии.
Вдруг Алехин остановился в оцепенении. В углу зала,
там, где красный канат прикреплялся к стене, сидела Надя.
«Не может быть,— в первую минуту не поверил глазам Але-
хин,— что ей здесь делать?» Но это была она. Надя сидела
молчаливая и притихшая, черный костюм подчеркивал ее по-
терянность в пустом зале. Алехин не отрывал глаз от одино-
кой фигурки в черном. Но вот она подняла голову, их взгляды
встретились. В глазах Нади на мгновение промелькнул испуг. *
Алехин подошел к растерявшейся женщине и, не произне-
ся ни слова, поцеловал ей руку. Надя устремила на бывшего
мужа вопросительный взгляд добрых карих глаз.
— Прости, Саша,— смиренно и тихо прервала Надя тяго-
стное молчание.— Мне так хотелось побыть*с тобой. Если ты
против, я уйду.
— Нет, нет,— поспешил успокоить ее Алехин. Они долго
смотрели в глаза друг другу. Надя осунулась, похудела и за-
метно постарела. Под глазами появились темные круги, в чер-
ных волосах искрились седые волосы. Видимо, она уже пере-
208
стала краситься. Растерянно перебирая пальцами по канату,
Надя всматривалась в дорогое ей лицо Алехина. Он тоже из-
менился: глаза утргатили жизнерадостный блеск, лицо опухло,
под глазами повисли синеватые мешки.
— Зачем ты пьешь, Саша? — с тоской и доброй заботой
спросила Надя.— Ведь скоро матч с Эйве.
Она притянула к себе руку Алехина и прижалась щекой
к его ладони. Алехин испугался, Грейс обещала зайти за ним
и в любую минуту могла появиться в зале. Как бы почувство-
вав его замешательство, Надя поднялась, одним кивком про-
стилась с Алехиным и пошла из турнирного зала. Сквозь рас-
крытую дверь Алехин еще долго видел, как она удалялась
с опущенной головой, вся в черном, еще прямая и стройная»..
Бутылка кончилась, Алехин опьянел. Ему не хотелось вы-
ходить из кабинета, не хотелось встречать ни Грейс, ни гос-
тей, ни прислуги. Не снимая пиджака, он лег на кушетку.
— Вот и все!— тихо проговорил он.
Его голос странно прозвучал в мертвой тишине. Испуган-
ный недавней вспышкой Алехина, огромный чужой дом
молчал.
11
«Зачем ты пьешь, Саша?»
Ветер неистово рвал полы плаща, трепал волосы. Какой
страшный ветер! Не часто бывает в Париже такая погода.
Алехин пробовал идти боком,, поворачивался спиной: пронзи-
тельный ветер проникал сквозь одежду, вызывал дрожь во
всем теле.
«Пора надевать пальто,— подумал Алехин.— Холодно. Хо-
рошо, что выпил порцию коньяку в кафе, чуть согрелся. Все
равно холодно. А ей уже не холодно и никогда не будет хо-
лодно. Бедная Надя! Б-рр!..
А зря й не поехал в такси,— продолжал рассуждать пере-
зябший чемпион.— Почему-то показалось неудобным ехать на
машине в церковь. Да еще на похороны. Ложная стыдли-
вость, боишься суда людей. Надя всегда раздумывала: что
скажут люди, это передалось и тебе. Надя. Нет больше Нади.
Какая она была тогда на турнире. Глаза грустные-грустные.
Не знал ты, что видишь ее последний раз, и в мыслях не
имел, что она пришла с тобой прощаться. Ушла по аллее
прямая, стройная. И оставила мучительный вопрос: «Зачем
ты пьешь, Саша?»
209
На паперти русской церкви стояло несколько мужчин. Они
жались к стенке — прятались от ветра. Медленно прошел
Алехин мимо них. Как всегда в церкви, его сразу охватило
чувство какой-то отрешенности от всего земного, блаженное
умиротворение. После свпста и завывания ветра здесь было
особенно тихо, лишь где-то далеко, словно в глубоком под-
земелье, монотонным басом читал дьячок. Лики святых сер-
дито глядели на Алехина со всех сторон; слабо освещенные,
они казались загадочными, полными непонятного, потусторон-
пего смысла. Десятки мерцающих свечей нагревали прохлад-
ный воздух и заставляли его дрожать над головами людей.
Отовсюду лилось слабое сияние, отраженное в бесчисленных
киотах и окладах икон из стекла, серебра, бронзы.
«Давно я не был в церкви,— подумал Алехин.— Пожалуй,
лет десять, когда-то меня приводила сюда Надя». И сразу же
стал искать ее.
Шагах в десяти, около алтаря, спинами к Алехину стояли
несколько десятков людей. Черные одежды, цилиндры в ру-
ках мужчин, черные шляпки с вуалетками у женщин. Хор за-
пел «Благословен господь наш!» На цыпочках, чтобы не шу*
меть, подошел Алехин к толпе. Но и отсюда оп не видел 43-,
ди. Постояв минутку, он решил пробраться к гробу. Осто-
рожно раздвигая толпу, сделал один шаг вперед, второй. Дамы
недовольно уступали ему место, мужчины бросали гневные
взгляды. Лишь некоторые узнавали Алехина и отодвигались
в сторону, пропуская вперед.
Хор внезапно перестал петь. Наступила тишина. Алехин
остановился. Сзади послышался шепот кумушек, которых он
только что разъединил. «Бросил ее, говорят, руки на себя на-
ложила». «Мертвые воскреснут!» — затянули в этот момент
дьякон и псаломщик. Алехин сделал еще один шаг вперед
и тут же увидел Надю. Отрешенность и какое-то неземное дос-
тоинство делали ее лицо неузнаваемым. Бледная, с провалив-
шимися щеками, огромным носом, всегда выдающимся у по-»'
конников, она казалась Алехину чужой и незнакомой. Толь-
ко черные брови, длинные, плотно сжатые ресницы да пыш-
ные волосы, прижатые на лбу бумажным венчиком, ничуть не
изменились. Почти полтора десятка лет она была рядом
с Алехиным, он видел ее светлым аргентинским утром, на тор-
жественных парижских банкетах, в тумане лондонских ночей.
Не отрываясь, смотрел Алехин в лицо Нади. «Последний
раз,—подумал он,— никогда больше не увижу этого родного
лица. Никогда — какое страшное слово! Сколько в нем безна-
дежности, ужаса, отчаяния. Такое же ужасное, как и слово
210
«ничто». Вот смотришь ты на человека с руками, ногами, го-
ловой. А это уже совсем и не человек. Нет давно человека.
Осталось ничто. Прежнего человека, бывшего совсем недавно
близким, родным, ты не увидишь никогда. Никогда!..
Страшна ты, смерть,— содрогнулся Алехин.— С тобой ра-
зом кончается все, с твоим приходом обрываются замыслы,
погибают надежды. Мечтаешь о будущем, радуешься успехам,
скорбишь о потерянном; только что ты был полон сил, веры
в себя, грезил о счастье, презирал невзгоды, и вдруг в один
момент — бац!—сразу конец всему! Погибает теплое тело,
полное чувств и желаний, пропадает мозг с его тончайшими
мыслями, воззрениями, памятью. Погибает разом все; исчеза-
ет без следа, будто ничего никогда и не было.
Неужели и мне суждено вот так же бесследно исчезнуть
из этого мира? Неужто не останется и следа моих способно-
стей, воли, творческой фантазии? А земля будет все так же
крутиться, люди будут жить, веселиться, горевать, любить или
ненавидеть. И никто ничего не будет знать обо мне, как будто
меня никогда и не было на земле. Нет, не верю! Не верю,
что не останется ничего от меня после моей смерти! Должно
что-нибудь быть, иначе не стоит жить!
Все кончается со смертью! Зачем же тогда волноваться,
мучить себя из-за пустяков, губить здоровье? Нужно относить-
ся ко всему хладнокровно, думать лишь о том, чтобы сберечь
нервы, силы. Только так нужно жить, только в этом должен
состоять главный пункт собственного жизненного кодекса».
В следующую минуту Алехин вспомнил, что все это уже бы-
вало, и эти мысли и рассуждения. Каждый раз, провожая
в последний путь друга или родственника* он давал сам себе
точно такие же обещания, но забывал их в суматохе жизни
на следующий день.
Вдруг Алехину показалось, будто лицо Нади выражает му-
ку, словно ее терзает что-то невысказанное. «Выдумка! Не
может быть!» — усомнился Алехин, продолжая вглядываться
в неподвижные черты. Но опять необычность лица покойницы
поразила его. Точно, он не ошибся! Надя словно силится что-
то спросить, видимо, очень важное. Какой-то последний вопрос
вот-вот сорвется с ее плотно сжатых, слегка провалившихся
губ. Как зачарованный, глядел Алехин на окаменевшее лицо,
стараясь отгадать, что хочет спросить Надя, какое сомнение
мучило ее в последние минуты земного существования. Он
ничуть не удивился бы, если бы вдруг услышал в гробовой
церковной тишине ее голос.
В следующее мгновение память подсказала ему: точно та-
211
кое же выражение было у Нади во время их последней встре-
чи у красного каната в турнирном зале. Такие же прикры-
тые глаза, щека, прильнувшая к его ладони, и такой же
вопрос, застывший на сжатых губах. Ясно теперь, что хочет
узнать Надя в минуту прощания с этим миром, о чем забо-*
тится она, отправляясь в далекое, безвозвратное путешествие.
О нем, только о нем ее тревога, о нем терзается она у входа
в загадочную обитель вечного покоя: «Зачем ты пьешь,
Саша?»
Тем временем земные минуты Нади сокращались. Священ-
ник уже кончил читать Евангелие «О воскрешении мертвых»
и положил в руки покойной разрешительную молитву. Але-
хин сделал еще один шаг вперед. Теперь он оказался среди
родственников и близких знакомых Нади. Узнав Алехина, они
расступились. У гроба стояла дочь Нади Гвендолина, ее муж
Изнар. Подняв голову, Алехин встретился взглядом с Волян-
ским. Давно не видели они друг друга. Худой, ссутулившийся
стоял Волянский, возвышаясь над остальными. В его глазах
Алехин прочел презрение и ненависть. В одно мгновение ему
стало все ясно: со смертью Нади умерла и их дружба. Гроб
разделил бывших друзей навеки!
Хор запел «Последнее целование». Священник первым по-
клонился покойной, вслед за ним прощались родственники, Во-
лянский. Настала очередь Алехина. Несколько пар глаз с уко-
ром смотрели на него, когда он шел к изголовью покойной,
но он не видел этих сгрудившихся черных фигур. Лицо Нади
гипнотизировало его, притягивало к себе, лишало сил двигать-
ся. Раскаяние, жалость, боль царили в его сердце. Разве не
он в конце концов явился причиной ее преждевременной
смерти? Разве не его жестокий уход лишил ее последних сил,
надежд, желания жить? Да, это он ускорил ее гибель, оборвал
нити, которые связывали ее с этим миром. «Да, да, я вино-
ват»,— казнил сам себя Алехин, наклоняясь ко лбу покойной.
У самого лица Нади он тихо прошептал:
— Прости меня, родная!
Мертвое тело отдавало холодом. Странное ощущение на гу-
бах оставил бумажный венчик. Алехин выпрямился. Вот и все!
Долг выполнен, навсегда простился он с Надей. Пора идти,
не ехать же на кладбище в обществе осуждающих тебя род-
ственников? Но ему было трудно отойти от гроба, оторваться
взором от лица покойницы. О, этот укор, этот вопрос, готовый
сорваться с ее губ! Он лишал его способности двигаться, гип-
нотизировал. Ведь о нем была ее тревога, ему посвящались
последние мысли несчастной женщины. О нем думала Надя
212
в жизни, забота о его благополучии, здоровье и успехе легла
последней печатью па ее неподвижное лицо. «Зачем ты пьешь,
Саша?»
Не помнил Алехин, как опять пробирался сквозь толпу,
как шел через церковь, как опустил деньги в подставленную
кем-то кружку. На паперти сильный порыв ветра чуть не
свалил его с ног. Алехин почувствовал слабость, ноги с тру-
дом переступили несколько ступенек лестницы. «Скорее»,—
торопил сам себя Алехин. Еще на пути сюда он зашел в ма-
ленькое кафе и только там теперь видел спасение от устало-
сти, пережитого ужаса и пронизывающего холодного ветра.
Официант с удивлением принял заказ:
— Три коньяка, потом еще три... А можно сразу все
шесть.
— Господин ждет кого-нибудь?—спросил официант. Полу-
чив отрицательный ответ, он пожал плечами за спиной кли-
ента. Чудно, даже для него чудно, хотя в этом кафе около са-
мой церкви приходится видеть всякое. Свадьба любимой,
ушедшей под венец с другим, смерть близкого — чего только
не бывает в жизни, кто только не приходит сюда заливать
вином горе. Но шесть порций для одного — это да!
Три рюмки согрели и немного успокоили Алехина. В голо-
ве поплыл туман, боль от пережитого стушевалась, потеря-
лась в теплой волне, затопившей усталое сердце. Алехин отды-
хал, закрыв глаза и опершись головой на руки. Даже когда
официант, подойдя к окну, сказал равнодушно: «Везут кого-
то!»— он не поднялся с места. Из-за столика он видел, как
мимо окна медленно проплыл катафалк с гробом Нади и за
ним понуро шагали перемерзшие родственники.
— Все! Уехала!—тихо прошептал Алехин.—А я остался
здесь. Кому из нас лучше? Ей холодно, мне тепло. А Волян-
ский какой злой! — Не в силах овладеть ускользающими мыс-
лями, согнать их в единый комочек, он опять закрыл глаза.
«Куда теперь идти?— раздумывал он.— Домой. В собственный
дом. Дом! Хм! Ну и пошутила над тобой судьба! Лучше не
придумаешь! И все-таки что же делать, куда идти? К Грейс,
опять слушать Генделя и Баха? Эх вы, музыканты! Бедные
Гендель и Бах! А Грейс зашумела. «Ты пьян!» — кричит. Ну,
пьян, ну и что?! Нет, сегодня туда не поеду. Переночую в Па-
риже. Номер в отеле, конечно, не блестящий, но ничего! Одну
ночь проживу...
А интересно: будет она обо мне беспокоиться? Нет, не бу-
дет. Ну и черт с ней. А может, все-таки позвонить,— обвел
он глазами кафе, ища телефон.— Не стоит! Ее, наверное, и до-
213
ма-то нет. Или сидит с друзьями, пиликает, про тебя совсем
забыла».
Опьяневший Алехин представил себе холодный, безразлич-
ный взгляд Грейс, ее презрительную, злую улыбку. Он повто-
рял ее обидные колкие выпады, упреки, повторял сам себе,
что он совсем ей не нужен, что живет она своей, отдельной
от него жизнью, не обращая ни малейшего внимания на его
горести, невзгоды; живет так, будто его совсем не существу-’
ет рядом. Кто они? Посторонние люди, это не жизнь*
Нужно кончать. Решительно и бесповоротно кончать эту
муку!
«А признайся честно: сможешь ты от нее уйти?— в сле-
дующее мгновение спрашивал себя Алехин.— Перед самим со-
бой признайся — пьяный — значит откровенный. Сможешь все
бросить и уехать? A-а! Не сможешь! То-то! Знаю я тебя. Ты
готов терпеть и обиды, и уколы, и безразличие, п холодность,
лишь бы быть рядом с Грейс. Ты готов жить в плену у ее
капризов, гневных вспышек, переносить ее презрительные вы-
пады, лишь, бы бывать хоть одну минуту рядом с ней, в ее
доме, в ее будуаре».— Ему представилась Грейс красивой,
нежной, чувственной...
«Ага! — с пьяной придирчивостью ругал себя Алехин.— Не
можешь убежать из плена. Какой же ты мужчина! Брось все,
побори это позорное желание, чувственную привязанность,
унизительную одностороннюю любовь. Ты же славился силь-
ной волей, решительным характером. А тут мямля, бесхарак-
терный мямля! Это ты только в шахматах силен, в жизни со-
всем-совсем не то. Потом, вообще-то чего ты бодришься?! Ку-
да ты пойдешь?! Некуда тебе больше идти, сегодня исчезло
твое последнее пристанище на земле, последний человек, у ко-
торого ты мог найти утешение, ласку. Один ты теперь во всем
мире! Один! А вокруг пустота, тьма!..
Еще бы коньячку,— подумал Алехин, озирая пустую рюм-
ку. Он решил было позвать официанта, но затем, попробовав
встать, убедился, что держится на ногах неуверенно.— Вдруг
не дойдешь до отеля? Это же позор! Чемпион мира подобрал
на улице пьяный — неплохая сенсация для газет, А вот что,
пойду-ка я в отель,— осенила его счастливая мысль. (Извест-
но, если человек желает чего-нибудь защитного, он всегда
найдет спасительный выход.) — Там, около самого отеля, есть
маленькое бистро. Там найдется все, что нужно».
Расплатившись с официантом, Алехин надел плащ и вы-
шел на улицу. Было уже темно, в непогоду в этом тихом
районе Парижа редко можно было встретить прохожего. Ветер
214
усилился, стало еще морознее, но Алехин не чувствовал ни
порывов ветра, ни холода. Ноги не слушались, держаться
в равновесии становилось все труднее. В маленьком бистро
около отеля было пусто. Буфетчик, получив от посетителя в
черной траурной одежде заказ на три рюмки коньяку, приза-
думался. «Не многовато ли будет? Слабоват клиент. Не
пришлось бы потом всю ночь возиться, вызывать полицию»,—
примеривался этот опытный раздатчик временного людского
успокоения. Потом, прикинув поточнее, решил: дать можно, но
только две порции.
После первой же рюмки Алехин совсем ослабел. Он с тру-
дом удерживал руками падающую голову и сидел неподвиж-
но, закрыв лицо ладонями. Спутанные, отрывочные мысли
никак не могли сложиться во что-нибудь единое. Все переме-
шалось в сознании: гроб, озабоченное лицо Нади, Грейс, чер-
ный пес в гостиной, злое лицо Волянского и пронзительный
ветер, леденящий тело.
Лихорадочные обрывки мыслей бешено метались в его
опьяненном мозгу. Сраженный коньяком и несчастьем, он уро-
нил голову на ладони. Вдруг сквозь пальцы, прикрывавшие
глаза, он увидел, что за его столом напротив сидит Надя. «Она
же умерла, ее увез катафалк,— удивился Алехин.— Как она
очутилась здесь?» Осторожно раздвинув пальцы, Алехин по-
смотрел перед собой. Да, точно, за столом сидит Надя. Живая
Надя: добрый задумчивый взгляд, печальная улыбка на губах.
Он хотел было протянуть ей руку, но побоялся встретить пус-
тоту или коснуться ледянисто-холодного тела.
Надя сидела, не двигаясь. Карие глаза ее в упор смотрели
на Алехина, в них застыли упрек и жалость. Слегка прова-
лившиеся губы плотно сжаты: Надя с трудом удерживала
вопрос, готовый сорваться с ее холодных уст. Что хочет она
спросить? Ну конечно, опять! Всегда одно и то же! Вот губы
ее зашевелились, задвигались. До слуха Алехина донеслись
знакомые слова, произнесенные шепотом:
— Зачем ты пьешь, Саша?
Алехин отнял ладони от лица, резко наклонился вперед
к Наде. «Хорошо, я расскажу,— про себя произнес он с пья-
ной решимостью.— Пусть хоть она одна знает, что у меня на
душе. Я скажу ей, что не дает мне спать, терзает ночь и день,
принуждает губить силы, здоровье».
— Зачем пью? — хрипло переспросил он Надю.— Из-
воль, расскажу... Ты поймешь... Ты не можешь меня не
понять!
Буфетчик за стойкой удивленно посмотрел на клиента.
215
Вроде будто он вскрикнул? А может, показалось. Нет, вот
опять что-то бурчит. На лице буфетчика удивление и испуг
сменились радостью. Слава богу, не уснул еще!
12
Третьего октября тысяча девятьсот тридцать пятого года
восемь миллионов голландцев жадно ловили по радио послед-
ние вести с шахматного фронта. Их любимец Макс Эйве начал
в этот вечер сражение за шахматную корону. Маленькой се-*
верной стране редко удавалось выдвинуть спортсмена, способ-*
ного бороться за мировое первенство, и то, что теперь их род-*
ной, кровь от крови, голландец готовится стать лучшим шах-
матистом мира, волновало всех от мала до велика.
Накануне, на торжественном банкете в честь начала мат-
ча, была проведена жеребьевка. Первую партию досталось
играть белыми Алехину. По установившейся традиции, пер-
вый ход в первой партии выполнил бургомистр Амстердама.
Несколько сот голландцев, собравшихся в матчевом зале,
с восторгом следили за торжественной процедурой. Приземи-
стый, коренастый Ван дер Флюгт, улыбаясь в серебристые
усы, передвинул на два поля вперед ферзевую пешку Алехи-
на. Эйве избрал славянскую защиту. Сражение за высший
шахматный титул началось.
По разработанному регламенту, партии матча должны бы-
ли играться в различных городах Голландии. Хорошая мысль:
трудность для участников небольшая — переезды по малой
стране короткие,— а организаторам выгодно. Больше горо-
дов — больше денег. Однако уж вскоре после начала матча
из отдельных городов стали приходить отказы. Виной этому
был Алехин. На старте он буквально громил противника, его
перевес был очевиден. А кто будет платить деньги за то, что-
бы видеть избиение своего любимца? Алехин выиграл первую
партию, третью, четвертую и седьмую, в то время как Эйве
удалось довести до победы лишь трудный и скучный энд-
шпиль второй партии. Четыре очка против одного, и это уже
в первых семи встречах! Стоит ли играть дальше? Не лучше
ли вообще сдать матч и сэкономить гульдены?
Днем перед восьмой партией Алехин сидел в глубоком,
удобном кресле в фойе «Карльтон-отеля». Именно в этом оте-
ле останавливались участники и судьи матча, когда партии
игрались в Амстердаме. Человек посторонний, ничего не знав-
ший о шахматах, мог бы подумать, глядя на сумрачного Але-
хина, что это он, а не Эйве проигрывает матч. Чемпион мира
216
был заметно встревожен. Темно-серый пиджак его изрядпо
помялся, сорочка также не была достаточной свежести, даже
для утра. Шнурок одного ботинка развязался, черно-белый
сиамский кот Чесс лапкой легонько ударял забавную черную
тесемочку.
На столике около Алехина стоял недопитый кофе и опусто-
шенная рюмка. Он был заметно пьян. Его русые волосы мок-
рыми прядями в беспорядке падали на большой лысеющий
лоб. Из-под роговых очков устало глядели потушенные алко-
голем голубые глаза. Туристы, проходя мимо, с интересом рас-
сматривали знаменитого шахматиста. Они знали, что де-
ла Эйве в матче совсем плохи, тем более их поражал удру-
ченный вид Алехина, курившего молча сигарету за сига-
ретой.
Может быть, потому зол и недоволен был чемпион мира,
что недалеко от него, в другом конце фойе, царило неприкры-
тое веселье. Вокруг Эйве собрались его друзья, помощники,
организаторы матча. Беспрерывные шутки, смех, веселые воз-
гласы слышались в этом обществе остроумных, жизнерадост-
ных людей. Неистощим был на шутки Тартаковер. Задолго
до начала матча он прибыл в Голландию. «Какой же матч
без меня»,— сказал он, раскладывая бесчисленные блокноты
и приступая к рассылке в различные страны мира интервью,
очерков, статей. Веселил собеседников Флор, к его пронзи-
тельному раскатистому смеху часто присоединялся низкий
гортанный хохоток мастера Ганса Кмоха. Только болезненный
гроссмейстер Эрнест Грюнфельд сидел молча. Его заботили
собственные недомогания и необходимость непрерывно по-’
полнять теоретическую картотеку Эйве. Для этого голландцы
специально выписали его из Вены.
Сам. вдохновитель этого кружка, худой, стройный Эйве, на-
много возвышался над остальными. Аккуратно причесаппый,
в идеально отглаженном темно-синем костюме, голландский
чемпион выглядел празднично. Светлые, без оправы очки
лишь подчеркивали свежесть его лица. Ничто не выдавало по-
давленности четырьмя поражениями на старте, а возможно,
это его действительно не удручало. Проиграл-то он все-таки
Алехину! Тут же рядом с Эйве сидела в кресле его супруга.
Вся компания, окружившая голландского чемпиона, весело
потешалась над проделками маленькой дочки Эйве, Фитти,
с забавной важностью восседавшей па руках у матери.
Алехина раздражало веселье в стане противника. Чего
смеются? Нашли чему радоваться — проиграли четыре партии.
Плакать надо! А все-таки им весело, а он — победитель — то-
217
скует один. Никого нет вокруг. Даже Грейс уехала. А, что
вспоминать о Грейс! В Амстердаме у нее много друзей, занята
с утра до вечера.
— Замечательно, дарлинг!— одобряет она каждую победу
мужа.— Я вам говорила: вы легко разобьете Эйве. Мои друзья,
конечно, огорчены; понятно — они голландцы, но все же и они
восторгаются вашей игрой. Я пошла, дарлинг!
Поцелуй в висок — и ее уже нет.
Собственное одиночество и веселье в стане Эйве удруча-
ли Алехина, но, пожалуй, больше всего огорчало его еще одно
обстоятельство.
Внутреннее радио только что объявило по отелю:
— Москва вызывает гроссмейстера Сало Флора!
Подвижный чех быстро засеменил в переговорную будку,
заглядывая на ходу в исписанные блокноты. Вместе с ним
пошла поговорить с родными жена Флора — Рая как очарова-
тельный экспорт недавно вывезенная им из России. Алехин
был вообще зол на своего чешского коллегу, а тут еще его вы-
зывает Москва.
Три дня назад они встретились в маленьком городке Утрех-
те перед началом седьмой партии.
— Ну как? Работаешь?—недружелюбно спросил тогда
Алехин Флора. Тот понимал, что рано или поздно ему предсто-
ит неприятный разговор с чемпионом мира, и теперь стоял не-
много растерянный.
— Понемножку,— уклонился от прямого ответа Флор.
— Значит, готовишь Эйве против меня,—укоризненно
покачал головой Алехин.— А еще уверял меня в своей
дружбе!
— Что делать — деньги!—развел руками Флор. И, засме-
явшись, добавил:— Я теперь человек женатый!
— Сколько вас там собралось?—задорился Алехин.—
Грюнфельд, ты, Кмох, Мароци. Не многовато ли против меня,
одного?
— Получается, одному-то лучше,— всячески пытался сни-
зить напряжение разговора Флор. И решил окончательно ус-
покоить чемпиона мира:— Дали бы тебе французы денег, мы
помогали бы тебе. Сам знаешь, шахматисты — народ бедный.
Берутся за любую работу.	1
— Ну и что дала ваша помощь?!—все больше злился Але-
хин, которого спокойный, шутливый тон Флора сегодня еще
больше раздражал.— Счет четыре — один. Ничто вам не по-
мажет!
— Посмотрим,— пожал плечами Флор. Лично он был убеж-
218
ден в победе Алехина, однако новое «служебное» положение
накладывало определенные обязательства.
— Хочешь пари,— протянул ему руку Алехин.— До два-
дцатой партии матч будет кончен.
— Это как понимать? До двадцатой партии ты наберешь
нужные пятнадцать с половиной очков?
— Почему пятнадцать с половиной? Мне достаточно еде-»
лать ничью в матче,— поправил Алехин.
— Ах, да, конечно,— согласился Флор.— И какие условия
пари?
— Сто гульденов против пятидесяти,— предложил Але-
хин.
— TEi отвечаешь ста гульденами, что решишь матч к два-
дцатой партии?!— уточнял условия спора Флор. Он всегда
был готов на любые пари, если имелась хоть малейшая на-
дежда выиграть, здесь же дело вообще было верное. Но все
же нужно уточнить условия, чтобы не было потом неясностей.
Алехин утвердительно кивнул головой.
— Хорошо, пошли,— согласился Флор, пожимая руку Але-
хину.
Если бы ему предложили такое выгодное пари на равных
условиях один к одному, оп был бы счастлив. А здесь вдруг
богач нашелся: денег не жалеет, отвечает двойным.
— Кстати, можешь передать Эйве: сегодня я начну пар-
тию ходом е-два, е-четыре,— почти выкрикнул Алехин.— Го-
товьтесь сколько вам угодно! Зовите хоть всех гроссмейстеров
мира. Позовите еще Капабланку, если вам мало шестерых. Да
разве он к вам пойдет! Ничто вам не поможет! Не поможет!
Вы не угадаете моих ходов. Ни за что! Ни одного хода!
Флор не на шутку испугался горячности Алехина. Доно-
сившийся до него запах алкоголя в известной степени объяс-
нил ему причину неожиданной гневной вспышки. Наскоро по-
прощавшись с вельтмейстером, Флор поспешно ретиро-
вался.
А вечером произошло невероятное. Парадоксальным ходом
уже в дебюте Алехин выбил Эйве из всех усвоенных понятий,
,а затем буквально разгромил его позицию.
Воспоминание о разговоре с Флором и сыгранной в тот же
вечер партии вызвало улыбку на лице Алехина.
«Здорово я разбил Эйве!» — с наслаждением перебирал Але-
хин в памяти подробности этой во многих отношениях не-
обычной и удивительной схватки. Приятное воспоминание за-
метно улучшило настроение чемпиона мира, и он уже с задо-
ром посмотрел на группу гроссмейстеров, окружавших Эйве.
219
Потом подумал немножко и пальцем подозвал официанта
бара.
— Еще одну,— показал Алехин на пустую рюмку.
«За такую партию и выпить можно,— оправдал он сам пе-
ред собой явно сомнительный в день игры поступок.— Это бы-
ла партия! Все как будто шло обычно, гладко. Известный ва-
риант французской партии, все по теории, и вдруг... же-два,
же-четыре! Бомба и та произвела бы меньшее впечатление.
Эйве чуть не подпрыгнул на стуле. Лица его помощников вы-
тянулись в удивлении. А что говорить про шахматистов
Утрехта. Маленький провинциальный городок: разве его лю-
бителям понять такие шахматные тонкости. Стояли и молча
удивлялись...
А разве не удивился весь шахматный мир? Такой ход! Пря-
мое нарушение всех законов, явный вызов всем канонам,
правилам, догмам. Вперед пешками от собственного короля!
Перчатка в лицо всем помощникам Эйве, нанятым теоретикам,
прямой вызов их картотекам, книгам, анализам. Пусть-ка Эй-
ве сам за доской попробует определить, что к чему! Пусть
самостоятельно разбирается во всех тонкостях! Грош цена
всем вашим заготовкам, домашним анализам. Зря только гол-
ландцы вам деньги платили!»
Взрыв веселого смеха в стане Эйве на миг вернул Алехи-
на к действительности и сегодняшнему дню. Но вскоре он
вновь предался приятным воспоминаниям.
«Смеются, все еще смеются,— зло посмотрел он в сторону
Эйве и его коллег.— Теперь чему-то радуются, а тогда чуть
не плакали. Еще бы — четвертое поражение, и какое! Как я
играл! Разгром, настоящий разгром! Фигуры рвались в на-
ступление, как бешеные! Пусть игра была немного рискован-
ной, знаю! Пусть атака была необоснованной, знаю. Но энер-
гичная, смелая. Каждый ход, каждый удар — смертельная
опасность и точнейший расчет. Вот чем нужно брать, а не
анализами купленных теоретиков».
Чемпион мира искренне радовался недавней победе, но
где-то внутри тихий голос сомнения нашептывал ему: «Все-то
ты бахвалишься, не от хорошего бравада-то, идет она от не-
уверенности в собственных силах, от отсутствия веры в буду-
щее. Слишком уж ты обижен, заезжен, заброшен в тоскливом
одиночестве».
Флор вышел из телефонной будки и быстро направился
обратно к своим голландским друзьям. Ему, видимо, не хоте-
лось встречаться с Алехиным после утрехтского разговора.
За ним шла чем-то недовольная жена. Проводив взглядом
220
гроссмейстера, Алехин вдруг заметил в стане Эйво необычное
оживление. Все встали с места,, с кем-то почтительно здорова-
ясь. Вскоре Алехин понял причину возбуждения: среди высо-
ких голландцев он увидел маленькую фигуру седовласого
Эммануила Ласкера. Алехин знал уже, что немецкий чемпион
приехал на матч в качестве почетного гостя голландцев, но
еще пе встречался с мудрым шахматным философом.
Поговорив несколько минут с Эйве и его друзьями, Ласкер
направился в сторону Алехина. Видимо, Флор сообщил ему,
что здесь чемпион мира. Алехин поднялся с кресла и сделал
несколько шагов навстречу своему шахматному наставнику.
Ласкер, улыбался в светлые усы, глаза его, прикрытые сверху
густыми седыми бровями, ласково светились. «Ласкер с друзь-
ями ласков»,— вспомнил Алехин чью-то русскую шутку.
Некоторое время коллеги обменивались приветственными
восклицаниями, отдельными отрывистыми фразами. Оба шах-
матных гиганта стояли, голова Алехина намного возвышалась
над белыми, полностью сохранившимися волосами экс-чемпио-
на. Алехин пригласил Ласкера сесть в соседнее кресло и зака-
зал ему всегда желанный кофе. Кот Чесс немедленно забрал-
ся па колени к Ласкеру и, пригревшись, замурлыкал. Импо-
зантный шахматный чемпион ласково поглаживал рукой при-
гревшееся животное.
— Ну как само...?— хотел было спросить коллегу о здо-
ровье Ласкер, но осекся, заметив рюмку коньяку и возбуж-
денный вид Алехина.— Как... дела?
— Как видите — неплохо!— улыбнулся Алехин.
— Поздравляю,— слегка потрепал пальцами Ласкер руку
Алехина, лежавшую на подлокотнике кресла.— Блестящий
старт, превосходно играете. Первая, четвертая — отличные
партии! Седьмая тоже интересна, но... несколько азартна. Эйве
мог получить опасную контригру.
— Да, мог,— согласился Алехин.
— Зачем ясе вы так рисковали? При таком перевесе
в счете.
— А что делать? Я должен играть энергично, пусть даже
рискованно и азартно.
— Почему?
— Только быстрота может меня спасти. Я, как волк, за-
бравшийся в овчарню. Крушить все, сеять смерть направо
и налево, пока не явилось возмездие с кольями и яркими фо-
нарями.
— Кого же вы боитесь?— серьезно спросил Ласкер.
— Самого себя... Своих мыслей, поступков.
221
— Это тоже один из фонарей?—показал Ласкер на пустую
рюмку.
— К сожалению, да. И может быть, самый опасный.
— Жаль. Вы же сами писали: папироса дает временное
успокоение, но очень вредит общему шахматному мышлению.
Там более алкоголь.
— Думал, что это поможет. Отвлечет от неприятных мыс-
лей. А оказалось...— Алехин на миг задумался, потом продол-
жал с жаром.— Я обязан в чем-то забыться, доктор! Мне нуж-
но хоть какое-нибудь успокоение, пусть временное, пусть
вредное для здоровья!
— Вы просто очень устали. Плохо выглядите,— участливо
сказал Ласкер.
— Я действительно устал. Бесконечные турниры, сеансы.
— Зачем же вы это делаете?
— А как иначе? Хлеб шахматиста нелегок, даже для чем-
пиона мира. Вы же сами как-то мне это говорили.
— И все равно нужно быть осторожным. Вы растрачивае-
те ваш замечательный талант в серии ненужных и очень
вредных экспериментов.
При этих словах Алехин невольно вспомнил поучитель-
ный пример самого Ласкера. Двадцать семь лет был чемпио-
ном мира этот редкостный шахматный мудрец и все годы вел
ожесточенную борьбу с меценатами, директорами турниров,
шахматными дельцами. В скольких газетах, в скольких стать-
ях ругали они Ласкера, когда он просто боролся за права
шахматного мастера. «Шахматный талант — вещь хрупкая,—
отвечал Ласкер.— Его нужно беречь. Если шахматный мир
действительно хочет видеть эффектные комбинации, он дол-
жен создать элементарные условия для жизни и творчества
гроссмейстера. Передо мною вечно стоит печальный пример
одряхлевшего шахматного гиганта Вильгельма Стейница. Как
кончил жизнь этот гений из всех шахматных гениев? В боль-
нице для душевнобольных, в нищете и одиночестве. Я не хочу
так погибать в старости!»
«И он не погиб, этот шахматный философ, борец, мысли-
тель,— глядя на Ласкера, думал Алехин,— Шестьдесят семь
лет ему, а какая живость, сколько радости, жизненного блес-
ка в умных глазах! Только что в Москве он занял третье
место в сильнейшем по составу турнире. Впереди Капабланки,
Шпильмана. Лишь Ботвинник и Флор обогнали шахматного
ветерана. Умел беречь шахматный талант Ласкер, правильно
распределял свои силы, теперь какая светлая и радостная
у пего старость!»
222
Мысли Алехина перебил голос радио:
— Москва вызывает к телефону Ганса Кмоха.
Высокий Кмох быстро зашагал к телефону. Алехин по-
смотрел вслед этому неутомимому шахматному трудолюбцу.
Шахматист небольшой силы, Кмох восполнял недостаток та-
ланта огромной работой. Во время турниров и матчей Кмох не
отрываясь сидел за столиком корреспондентов. Он слал статьи
во все концы земного шара, вел передачи по радио, комменти-
ровал шахматные партии. Прошлогодний визит в Советский
Союз дал Кмоху много новых заказов, хотя и не принес ему
турнирных успехов. Здорово побили его в Москве и Ленингра-
де, даже неизвестному мастеру Мазелю проиграл он матч. Але-
хин вспомнил подпись под карикатурой на Мазеля в совет-
ском шахматном журнале: «Мои дела без Кмоха идут ужасно
плохо».
—• Велпклй труженик,— кивнул головой Ласкер вслед
Кмоху.
С минуту они сидели молча. Чесс, спрыгнув с колен Ласке-
ра, терся о погу Алехина, изредка лениво ударяя лапой по
развязавшемуся шнурку.
— Вы любите животных,— не то спросил, не то просто ска-*
зал Ласкер.
— Да,— подтвердил Алехин.
— А людей?
— Я мало видел от них ласки,— устало произнес чем-
пион.
Опять воцарилось молчание. Ласкер монотонно, с какой-то
раз и навсегда установившейся закономерностью затягивался
сигарой; Алехин нервно курил и мял в руках сигареты.
В кружке Эйве не слышно было больше смеха; может быть,
гроссмейстеры и мастера принялись составлять очередные
корреспонденции.
— Где, по-вашему, Эйве мог сыграть лучше в седьмой пар-
тии?— неожиданно прервал молчание Алехин.
—* Ферзь цэ-два вместо е-четыре,— ответил Ласкер.
— А если тогда шах па эф-шесть и ладья же-один?
— Я это смотрел. Тогда следует простое ферзь бэ-два.
— Ну, а если вместо ладья же-один, е-пять, е-шесть?—
допытывался Алехин.
— О, это плохо! Тогда ладья a-восемь на е-восемь, и те-*
перь уже на ладья же-один следует блестящий удар — слон
а шесть! Великолепный удар!
Два шахматных кудесника с завидной быстротой анализи-
ровали острую позицию седьмой партии. Им не нужно было
223
доски: они четко видеди перед собой все шестьдесят четыре
черных и белых клетки, в их мозгу учитывалось каждое дви-
жение любой из множества фигур. Они считали варианты,
в различных комбинациях и последовательности переставляли
боевые силы, чтобы затем вновь вернуться к исходному поло-
жению и вновь бросить фигуры в атаку. И пи одной ошибки
не допускал тренированный мозг, выполняя работу, для обыч-
ного смертного казавшуюся колдовской.
— Но все же зря вы сыграли же-четыре,— вернулся к де-
бюту седьмой партии Ласкер.— Чересчур азартный ход. Зачем
вам рисковать? Ваши замечательные комбинации основаны на
солидной базе, они пе требуют азарта, риска.
— Я же говорил вам. Тут играют роль причины далеко
не шахматные,— оправдывался Алехин.
— Я понимаю. В жизни каждого человека бывают трудные
моменты. Но у вас есть любимое искусство. Шахматист испо-
кон веков находил утешение и отдых в самой шахматной пар-
тии, в творчестве.
— Творчество!—воскликнул Алехин.— А для кого? Кому
нужны мои победы, красивые партии? Французам? Голланд-
цам? Кому?! Где они, эти шахматные ценители?!
В этот момент радио провозгласило:
— Москва вызывает доктора... Эйве.
Сердце Алехина на миг сжалось, затем лихорадочно заме-
талось в груди. Когда телефонистка произнесла «доктора»,
у него мелькнула вдруг мысль, что это его, доктора Алехина,
вызывает Москва. Ошеломление, радость, испуг, растерян-
ность, восторг — сколько чувств пережил он в эту секунду.
Когда же дикторша добавила «Эйве», Алехин смущенно опус-
тил глаза, боясь выдать свои переживания. Кого хотел он об-
мануть! От кого скрывался! Перед ним сидел человек, всю
жизнь изучавший силу и слабости людского характера, доктор
психологии, мыслитель, принесший в шахматы элементы нау-
ки о борьбе и движении человеческих чувств.
Дав Алехину возможность немного оправиться, Ласкер
спросил:
— Вы переписываетесь с Москвой?
— Нет. С тысяча девятьсот двадцать восьмого года.
— Разве у вас нет там друзей?
— О, много!— воскликнул Алехин и добавил:— Были.
— Меня просили передать вам привет Григорьев, Левен-
фиш, Романовский, Дуз-Хотимирский. Вас очень любят
в России.
Алехин внимательно посмотрел в глаза собеседника.
224
— Вы перепутали глагол, доктор,— сказал он.— Не любят,
а ругают.
— Подумаешь! Какое это имеет значение!— махнул рукой
Ласкер.— Ругань человека любящего во сто крат ценнее по-
хвалы ненавидящего. Если хотите, даже похвалы равнодуш-
ного. Любя г вас в России, я вам говорю. Это можно было
прочесть в глазах любого русского, когда он начинал говорить
о вас; эта любовь была заметна в том, с каким вниманием
разбирают там ваши партии, читают ваши книги. Ну, а если
ругают иногда, то ведь за дело же?— дружелюбно усмехнулся
экс-чемпион мира.
Алехин не отвечал. Задумавшись, он смотрел куда-то
вдаль, прямо перед собой.
— Какой город Москва!— продолжал Ласкер.— Шахматы
там вроде божества. Капабланку и меня на Волхонке около
садика Музея изящных искусств встречали шпалеры любите-
лей. А как будут встречать вас!
Незаметно, а может быть, умышленно Ласкер коснулся са-
мых потаенных мыслей Алехина. Как будут встречать его
в Москве?— этот вопрос все чаще задавал он сам себе в по-
следнее время. Он знал и помнил Москву, помнил уютный са-
дик у Музея изящных искусств на Волхонке. Помнил здание,
где игрался Московский международный турнир, где сотни
москвичей каждый вечер ожидали выхода корифеев шахмат-
ного искусства.
Много раз рисовал Алехин в воображении, как вернется
он на родину. Флор, Кмох, Эйве рассказывали ему о пребы-
вании в Москве, Ленинграде, на Кавказе. Они говорили, как
любят там шахматы, с каким почетом встречали их в театрах,
на концертах, на улицах. Словно кинозвезд, аплодисментами
приветствовали зрители гроссмейстеров в Большом театре,
каждое их высказывание, каждую мысль, замечание немед-
ленно распространяли радио, газеты, заполненные отчетами
о турнире. Не было ни одной газеты в стране, которая в эти
дни не отвела бы места шахматному состязанию.
«Шахматное Эльдорадо» — назвал Москву Флор. А ведь это
город, близкий Алехину, здесь он родился, провел детство,
юность, жил две трети своей жизни. Здесь он вырос как
шахматист, сформировался в гроссмейстера мирового
класса.
— ...хорошая у вас родина,— очнувшись от задумчивости,
разобрал последние слова Ласкера Алехин.
— Я ее давно потерял,— тихо сказал Алехин.
— Потерянное в молодости можно еще вернуть. Нужно
8 Заказ 40	225
только искать...— задумчиво сказал Ласкер.— Хуже, когда те-»
ряешь все в старости.
«Что такое? И этого железного человека коснулось горе?—
подумал Алехин. По тону слов Ласкера он понял, что экс-
чемпион встревожен чем-то серьезным.— Не такая уж, оказы-
вается, светлая и безоблачная у него старость»,— пожалел
своего коллегу Алехин.
— Я должен уехать из Берлина... Совсем,—продолжал
Ласкер, будто для самого себя. Может быть, хотел он пожало-
ваться человеку, находящемуся также в несчастье, может
быть, решил сообщением о собственном горе облегчить его
боль.
— Почему уехать?— не сразу понял Алехин.
— Потому, что моя фамилия Ласкер. Потому же, почему
уехал Цвейг, Эйнштейн п тысячи других. Форма моего черепа
не устраивает господина Геббельса.
— И куда же вы?
— Думаю в Москву.— Ласкер внимательно посмотрел в
глаза собеседнику.
Замолчали два великих шахматных кудесника. Оказалось,
не так-то просто им найти покой в этом бушующем мире. Один
когда-то бросил родину и теперь метался, ища путей туда
вернуться. Другой, гонимый злой судьбой, уже собирал неза-*
тейливый свой скарб, чтобы под старость бросить теплый, на-
сиженный угол.
13
Алехин едва одолел четыре ступеньки, ведущие из зритель-»
ного зала на сцену. Небольшое расстояние от края до сере-
дины сцены он шел с той преувеличенной осторожностью, ко-
торая отличает людей или слишком старых, или изрядно вы-
пивших. Сиамский кот, которого он нес под полой, испуганно
прижимался к нему. Обладатель высшего шахматного титула
добрался вскоре, слава богу, до спасительного деревянного
столика в самом центре сцены и тяжело рухнул в кресло.
Все было готово для игры. На столике расставлены шахма-
ты и часы, разложены бланки: около кресла Алехина была
поставлена пепельница. Эйве па сцене не было. Взглянув из-
под руки, на которую он оперся тяжелой головой, Алехин уви-
дел противника в зале. Возвышаясь над толпой, голландский
чемпион стоял среди зрителей и о чем-то беседовал с женой,
сидевшей в первом ряду с фрау Кмох.
226
До начала партии оставалось несколько минут. Мутными
потухшими глазами оглядел Алехин собравшихся зрителей,
вдохновленных победой Эйве в десятой партии, посмотрел
в угол сцены, где за судейским столиком медлительный Маро-
ци о чем-то совещался с маленьким юрким Ван-Гартеном.
Рядом с ними неутомимый Кмох уже начал писать бесконеч-
ные корреспонденции.
Взгляд опьяневшего Алехина упал на заднюю стенку сце-
ны. «Опять!— пронеслось в затуманенном мозгу.— Опять нуж-
но будет пять часов смотреть на эту отвратительную картину.
До чего надоела! Недаром хотел просить организатора снять
ее — до того опротивела! Но удержался: скажут еще один не-
обоснованный каприз».
На огромном широком полотне выше человеческого роста
изображено десятка два древних рыцарей. Разноцветные, рас-
шитые золотом камзолы, ажурные, словно пчелиные соты, во-
ротники, широкополые шляпы с плюмажами. Который раз
уже играет Алехин в этом зале, часами сидит рядом с карти-
ной, и каждый раз его пугают эти злые, неодушевленные пред-
ки современных голландцев. Густые черные брови, узкие
удлиненные лица, острые клиновидные бородки. В глазах не-
нависть и злоба, сжатые в кулаки руки, поза каждого дышит
вызовом. Особенно неприятен один в самом центре картины,
видимо, предводитель. Одет изысканнее остальных: полосатый
камзол, шляпа с пером, светлые ботфорты, черная перевязь
на груди. Сбоку шпага, в глазах безграничная ненависть
к Алехину. Кажется, вот-вот выйдет он из рамы и бро-
сится на пришельца, посмевшего обидеть его соотечествен-
ника.
Кот Чесс, сперва напуганный толпой и огромным залом,
теперь успокоился и, пригревшись на коленях у Алехина, мо-
нотонно мурлыкал свою однообразную песенку. Алехин гладил
его рукой и тихонько приговаривал:
— Спи, мой маленький, спи, мой хороший!
В этот момент на сцену поднялся большеголовый, коре-
настый Ландау.
— Добрый день, вельтмейстер!— быстрой скороговоркой
приветствовал он чемпиона мира.
— Добрый день,— недружелюбно, немного заплетающимся
языком ответил Алехин.
— Где вы были?— спросил Ландау.— Я заходил утром
к вам, звонил целый день в отель.
— Я полагал, мой секундант должен знать, где я нахо-
жусь,— явно задираясь, произнес Алехин.
8*
— Я не Шерлок Холмс, я всего лишь скромный шахмат-
ный мастер,— возразил находчивый голландец.
Удачный ответ немного развеселил Алехина. Прищурясь,
он внимательно глядел на Ландау. «До чего дошло,— думал
он,— даже секунданта пришлось брать голландца. А что де-
лать? Французы не нашли средств даже на секунданта. «Дали
бы вам французы деньги, все помогали бы вам,— вспомнил он
слова Флора.— Ландау хороший парень, но разве может он
в Голландии помогать кому-либо против Эйве».
— Скажите, Ландау,— обратился чемпион мира к секун-
данту.— За кого вы в душе: за меня или за Эйве?
— Как секундант, я за вас, но как голландец, я не могу
не желать победы Эйве.
— Спасибо за откровенность,— искренне поблагодарил
Алехин.— И все же вы должны хоть изредка помогать мне
перед партией.
— Я был готов с утра, но не мог вас найти.
— Смотрите, сколько у Эйве помощников,— не слушая объ-
яснения Ландау, показал Алехин в зал, куда только что вошли
Флор, Грюыфельд, несколько голландских мастеров.— Меня
бросил мой единственный, а у Эйве их у-у!
Ландау предпочел не замечать пьяного задора Алехина.
— Ничего, не пропаду!—оживился вдруг чемпион мира.—
Нет! У меня еще есть помощник! Надежный, верный!..
Взяв кота с колен, Алехин посадил^ его на шахматный сто-*
лик, посредине между белой и черной армией деревянных
фигур.
— Покажи, Чессик, как мне играть?— спросил Алехин,
подталкивая кота к черным фигурам.— Посоветуй, какой де-
бют: славянскую, ферзевый гамбит или... защиту Нимцовича?
Даже в крайнем состоянии опьянения опытный шахматист
не произнес названия дебюта, который решил играть. Назвав
три защиты, он побоялся причислить к ним защиту Грюн-
фельда, намеченную им для сегодняшней встречи.
Кот лапкой свалил черную пешку королевского слона.
Именно ходом этой пешки начинается упорная, но трудная за-
щита, носящая наименование голландской.
— Что?— вскричал Алехин.— Голландскую? Дурак ты!
Ничего в шахматах не понимаешь! А еще зовешься Чесс!
Дурак!
Напуганный кот, спрыгнув со стола, убежал в угол сцены
и забился под судейский столик. Ландау достал его оттуда
и отнес в зал. Близилось время начала игры. Эйве уже стоял
на сцене, с удивлением наблюдая странное поведение против-
228
ника. Он о чем-то посовещался с Мароци, затем подошел
к Алехину. Поздоровавшись с чемпионом мира, Эйве сказал
ему:
— Если вы не возражаете, доктор, я хотел бы предложить
вам перенести партию на завтра.
Алехин уставился на него в изумлении.
— Перенести?— переспросил он.— Почему?
— Вы... вы плохо себя чувствуете,— нашел удобную форму
выражения Эйве.
_____ Я? Плохо себя чувствую?— с пьяным задором вскричал
Алехин.— Я чувствую себя ве-ли-ко-лепно! Давайте начи-
нать.
Эйве повел плечами, сел в кресло напротив Алехина и раз-1
машистым почерком написал на бланке: «12-я партия». За-
тем добавил: «белые — Эйве, черные — Алехин»,— и решитель-
но передвинул свою ферзевую пешку на два поля.
Турнирный зал был переполнен. Голландцы после несколь-
ких поражений их любимца совсем было перестали интересо-
ваться матчем, однако события последней недели вновь подо-
грели их интерес к сражению за шахматную корону. И дело
не только в счете. Первые семь партий дали Алехину перевес
в три очка, в следующих четырех Эйве удалось одно очко оты-
грать. Но все равно дистанция между ними оставалась значи-
тельной, особенно если учесть, что ничейный счет матча пре-
тедента не устраивает, и Эйве нужно выиграть на одну пар-
тию больше. Так что в смысле счета очков дела голландского
чемпиона по-прежнему оставались неважными.
Другое обстоятельство удивляло зрителей и тянуло их
в турнирное помещение. В последние дни там творилось что-
то странное, такое, чего ни разу до сих пор не приключалось
в шахматных соревнованиях. Вести о загадочных событиях
на шахматном фронте быстро разлетелись из зала для игры
по всей Голландии, по всему миру. Не только житель Роттер-
дама или Гронингена спрашивал в те дни своего соседа: «Что
это там происходит у Алехина с Эйве?» Этот же вопрос можно
было услышать в Нью-Йорке и в Оттаве, в Буэнос-Айресе
и в Москве.
На старте Алехин сыграл несколько великолепных по стра-
тегическому замыслу и точных по тактическому выполнению
партий. Казалось, при такой игре Алехина Эйве вскоре будет
конец. Как можно противостоять Алехину, когда он находится
в отличной форме! Затем вдруг что-то сразу надломилось
в чемпионе мира. Уже в седьмой партии он позволил себе
азартный выпад, за который, не растеряйся Эйве, мог бы по*
229
нести жестокое наказание. На редкость слабая игра чемпиона
мира в восьмой партии также удивила шахматных любителей.
«Случайная неудача, временный спад»,— важно заявляли
знатоки, но вскоре эта неудача повторилась еще и в десятой
встрече, причем игра в ней Алехина была, пожалуй, еще сла-
бее, чем в восьмой партии. Поражали не только вычурные,
сумбурные замыслы Алехина — это случалось и раньше в его
партиях последних лет,— удручала слабая постановка дебюта,
безынициативность чемпиона мира, какая-то непохожая на не-
го смиренность и подавленность. Он допускал неточности и
просчеты, а порой и грубые «зевки», столь заметные, столь
очевидные, что их не сделал бы самый слабый любитель.
— В чем дело?—задавали вопрос зрители в турнирном
зале. «Что случилось с Алехиным?» — эта фраза не сходила
в те дни со страниц газет. «Может быть, чемпион мира болен?
Возможно, это временная депрессия, вызванная каким-нибудь
расстройством?» Корреспонденты слали из Голландии свои
догадки и соображения, знатоки высокоавторитетно излагали
свои категорические утверждения, и никто не осмеливался
высказать прямую правду.
Не обошлось дело без выдумок, порой фантастических.
«Все объясняется просто,— писал один корреспондент.— Але-
хин разгромил Эйве на старте, после чего голландцы переста-
ли нести в турнирный зал свои гульдены. Финансовая сторона
матча «горела». Выход нашли простой: дали Алехину поря-
дочную сумму, он и поддался нарочно Эйве. Теперь касса
матча опять полна». Оскорбительное и для Алехина и для
голландцев предположение!
Объяснение трагедии, происходившей в Голландии, заклю-
чалось в трех словах: Алехин играл пьяный. Никто не напи-
сал тогда этих слов, вероятно, будучи не в состоянии объяс-
нить причину столь нелепого поведения сильнейшего грос-
смейстера мира. Возможно, никто не хотел задуматься над
странностью и необычностью явления, когда чемпион мира
нарушает элементарный режим во время ответственного сра-
жения за шахматную корону.
В двенадцатой партии Алехин избрал защиту Грюнфельда.
Выбор дебюта не удивил Эйве: чемпион мира уже дважды
в этом матче применял эту вполне современную защиту. Пер-
вые семь ходов были хорошо известны обоим противникам.
Они помещены в любом справочнике по теории шахматных
начал. Белые создают пешечный центр, черные приступают
к методической контратаке центральных устоев против-*
ника.
230
Седьмым ходОхМ своего ферзевого слона Эйве напал на пеш-
ку Алехина. Ничего страшного, ход тоже известный. Защита
проста — нужно всего лишь продвинуть слоновую пешку на
одно поле вперед. Это не только защита, на новом месте пеш-
ка будет атаковать важное центральное поле. Ответ единст-
венный, думать нечего. Алехин записывает на бланке буду-
щий ход цэ-семь, цэ-шесть и берет тремя пальцами полиро-
ванную головку черной пешки.
Но, что такое?! Алехин хватается другой рукой за голову.
В его пальцах не пешка цэ-семь, а соседняя коневая пешка
бэ-семь. Какой ужас! Как у Пушкина: вместо туза дама пик.
Грубейший просмотр, даже не просмотр, просто схватился не
за ту пешку, спутал. Хотел двинуть цэ-семь, а взялся за бэ-
семь. А цэ-семь остается теперь незащищенной, погибает
безо всякой компенсации. Широко раскрытыми глазами гля-
дел Алехин на ничтожную пешечку, так неосторожно попав-
шуюся ему под руку. Взяться не за ту фигуру! Это же бред!
И сделал это не простой любитель в игре с соседом, а чемпи-
он мира, человек, за плечами которого десятки турниров
и матчей, более четверти века шахматной жизни. Сделал
в самохм главном состязании, в матче высшего уровня — матче
за мировое первенство.
Ошибки, просмотры, по шахматной терминологии — «зев-
ки», каким страшным бичом являетесь вы для шахматиста,
сколько партий проиграно из-за вас, сколько загублено заме-
чательных художественных произведений! Ошибаются рядо-
вой любитель и чемпион мира, просчитываются человек, толь-
ко вчера освоивший ходы фигур, и гроссмейстер, всю жизнь
отдавший шахматам. Дело лишь в степени ошибок, в их влия-
нии па судьбу шахматных партий. Любитель может и не за-
метить ошибки гроссмейстера, но для его коллеги по званию
она будет достаточна для победы. «Зевают» гроссмейстеры,
мастера, перворазрядники; зевают пешку, фигуру, ферзя, мат
в два хода, в один ход. История знает поразительные случаи
просмотров. Даже Капабланка, игра которого считалась без-
ошибочной, «зевнул» фигуру Земиш/ на турнире в Карлсба-
де в 1929 году. Как самый ужасный пример приводят обычно
решающую партию на первенство мира Чигорин — Стейниц.
Русский чемпион просмотрел элементарный мат в два хода
в совершенно выигрышной для себя позиции.
Механизм человеческого мозга несовершенен. Кибернети-
ческую машину, созданную в наши дни, отличает главное ка-
чество-точность. Не обладая творческой мощью человече-
ского мозга, машина делает ходы тогда, когда до конца рас-
231
считает все варианты, полностью решит в своем механическом
«мозгу» проблемы позиции. Только тогда, ни секундой рань-
ше, пускает она в ход свои «руки», задача которых передви-
нуть на доске нужную шахматную фигуру.
Человек — не машина, и его действия, поступки не столь
безупречны, не столь автоматизированы. Часто рука шахма-
тиста делает на доске ход совсем не тот, какой ей подсказы-
вает мозг. Мысль еще работает, идет сложнейший расчет ва-
риантов, а рука в это время цап фигурку и сделала ход, о ко-
тором ты даже не думал. Нервы не выдержали, рука опереди-
ла мозг, сделала импульсивный рывок. Труды многих часов,
а может, даже лет, полетели к черту!
Вот почему шахматист так упорно тренирует согласован-
ность действий органа приказывающего — мозга — с исполни-
тельным — рукой. Пальцы должны только тогда браться за
фигуру, когда мозг воскликнет, как дежурный в метро: готов!
Начинающему советуют держать руки под столом или даже
садиться на ладони. Когда убедишься, что обдумал ход до кон-
ца, только тогда давай волю рукам.
Алехин в молодости на турнире в Петербурге в тысяча де-
вятьсот четырнадцатом году просмотрел элементарную потерю
слона Блекберну. Хотя ему удалось спастись — партия кончи-
лась ничьей,— это был важный урок. Коли хочешь добиваться
успехов в турнирах, решил Алехин, ты должен самым реши-
тельным образом устранить всякую возможность случайных
ошибок. Если стремишься к созданию художественных произ-
ведений в шахматах, ты обязан добиться, чтобы это произве-
дение не испортило случайное, нервное движение руки. Але-
хин выработал ценнейшие практические правила поведения
во время игры и, следуя им, устранял в дальнейшем всякий
элемент случайных ошибок и промахов.
Шахматист творит в сложнейших и чрезвычайно трудных
условиях. Профессор математики, писатель, философ для твор-
чества выбирает место самое удобное — тихий кабинет, куда
не проникает ни малейший шум. Шахматиста жизнь заставля-
ет играть на сцене, на виду у сотен людей, не всегда храня-
щих молчание. Значит, нужно выработать в себе какие-то
особые качества, приобрести такие привычки, чтобы присут-
ствие зрителей, их любопытные, изучающие взоры не мешали
сложнейшей работе мозга.
Ничто не должно в течение пяти часов игры рассеивать
внимания мастера. Но как достичь этого? Вдумчивьш освоени-
ем опыта и специальной тренировкой Алехин научился в кон-
це концов полностью отключаться от всего окружающего ми-
232
ра, достигать той степени сосредоточенности и увлеченности,
когда никакие внешние факторы не могут увести его от дум
о шахматной партии. Конечно, понимать все это нужно отно-
сительно. Громкий голос, выстрел, сильный стук в состоянии
оторвать от партии любого самого тренированного шахма-
тиста.
Но как мог быть внимательным и точным Алехин в том
состоянии, в каком он играл двенадцатую партию? Известно,
что алкоголь, временно улучшая настроение человека, самым
пагубным образом действует на его внимательность, точность
мышления и координацию движений. Немудрено, что неиз-
менно пьяный Алехин в период с восьмой по пятнадцатую
партию матча с Эйве допускал такие грубейшие ошибки, ко-»
торые немедленно решали исход сражения.
Хмель мгновенно слетел с Алехина, когда он увидел, ка-
кую ошибку совершил. Мало того, что терялась пешка, пози-
ция черных сразу становилась безнадежной. Предстоял пе-
чальный выбор: соглашаться на проигрышный эндшпиль без
пешки или сохранить ферзей. Алехин избрал второе, но и в
этом случае его положение оставалось безнадежным. Сильные
проходные пешки белых в центре сдавили его фигуры, у чер-
ных не было ни малейшей возможности проявить активность.
Получив шансы одержать еще одну победу,— да какую
важную!— Эйве старательно рассчитывал варианты, аккурат-
но обходя элементарные ловушки, расставленные противни-
ком. Алехин сидел за доской понурый, его угнетала не столь-
ко потеря пешки, сколь отсутствие малейшей возможности
проявить инициативу, полная пассивность отброшенных и сте-
сненных фигур. Убедившись в безнадежности своей позиции,
Алехин решил пойти на авантюру, на сей раз вынужденную.
Отдав коня за две центральные пешки, он добился, хотя и до-
рогой ценой, свободы для своих фигур. Тут же он поднялся
с места, прошел в буфет и выпил рюмку коньяку.
Когда Алехин вернулся в зал, Эйве все еще думал над хо-
дом. Его часы мерно тикали, в зале стояла мертвая тишина.
Нельзя мешать Эйве думать! Зрители, напуганные непонятной
жертвой Алехина, еще не разобрались, что происходит на
доске. Внимательно глядели сотни глаз в лицо чемпиона мира,
пытаясь по е.го настроению, по его виду угадать, какова по-
зиция на доске. Алехин отвернулся от зала к задней стенке
сцены, но и отсюда на дерзкого пришельца без рода без пле-
мени с картины глядели чопорные древние голландцы взгля-
дами, полными высокомерия и ненависти.
Вот Эйве сделал ход. Он верно решил задачу. Его ферзь
233
вернулся из удачного похода в тылы неприятеля и теперь ус-
пешно принимал участие в защите собственного лагеря. Але-
хин попытался создать угрозы этому ферзю, но голландский
чемпион был начеку. Ход, еще один, и Алехин убедился
в бесполезности дальнейшей игры. Безнадежная позиция!
Без фигуры, без угроз, без всякой надежды на инициативу.
Алехин остановил часы, пожал руку Эйве и пошел в зал
искать кота.
Любители шахмат еще толпились в фойе, коридоре, на ули-
це, когда Алехин выходил из турнирного помещения. «Моло-
дец, Макс!»—доносились до него голоса голландцев, делив-
шихся друг с другом радостью. «Здорово Эйве выиграл! Уже
на восьмом ходу Алехин мог сдаться».
«Творчество, радость созидания,— вспомнил Алехин разго-
вор с Ласкером,— Кому нужны все эти понятия о красоте
партии, о содержании? Вот я «зевнул» пешку, и для них это
самое красивое, самое интересное. Им все равно, как бы ни
выиграл Эйве, лишь бы ему записали очко».
Стараясь избежать насмешек, Алехин прижал к груди
Чессика и заботливо прикрыл его плащом.
«Куда пойти?— раздумывал Алехин, очутившись в узень-
ких улочках, прилегающих к турнирному помещению,— Воз-
вращаться в отель? Грейс встретит молчаливым, презритель-
ным взглядом и усмехнется. «Опять напились, опять проигра-
ли!» Нет,— решил Алехин,— не пойду в отель. Вернусь позже,
когда она уляжется спать. Пройду тихонько, незаметно. А сей-
час придется погулять». Ему страсть как хотелось зайти
в кафе, выпить рюмочку, но появляться на людях в такой
поздний час с котом в руках... Нет! Алехин решил не захо-
дить в кафе и продолжал шагать по пустым ночным улицам.
«Радуются теперь в стане Эйве,— думал чемпион мира.—
Злорадствуют, вероятно. «Конец Алехину! Как может он
играть в таком состоянии! Зевнул пешку, попросту забыл ее
защитить. Какая это игра! Разобьет его наш Макс!» Алехину
вспомнились улыбки врагов в фойе «Карльтон-отеля», веселый
смех Кмоха, Эйве. В сердце расстроенного чемпиона закипела
злоба. Злоба на голландцев, на Эйве, на его окружение, по
главное, на самого себя. «Дошел!— ругал сам себя Алехин.—
Еще один ноль получил, да какой ноль! Без всякой борьбы:
просто пришел и отдал партию. Нет, хватит! Теперь конец!—
твердо решил Алехин, забыв, что уже не раз давал себе такие
обещания.— Кончаю пить, иначе можно и матч проиграть.
Разница сократилась уже до одного очка. Нет больше запаса,
нужно нажимать. Завтра ни одной рюмки!»
234
Так, поругивая сам себя, давая клятвенные обещания бро-
сить пить, шагал потерпевший поражение чемпион, сам не
зная куда, в неизвестность, в пустоту. Полутемные амстердам-
ские улицы были пустынны в этот поздний час; лишь изредка
встречалась влюбленная парочка, или прозябшая женщина
выжидающе, с немой просьбой заглядывала в глаза одинокого
мужчины.
Неожиданно улица оборвалась. Алехин попал на набереж-
ную. Крупный порт даже ночью жил полной жизнью. Краны
с тихим скрипом грузили на пароход огромные тюки; в дру-
гом конце, на освещенной палубе раздавалась веселая мекси-
канская песня. Иногда до Алехина доносились возгласы, кото-
рые даже он, при его знании десяти языков, не понимал. Чем-
пион мира побродил вдоль набережной, потом сел на желез-
ную скамейку в скверике.
Черное безоблачно-чистое небо было усеяно мудреными
комбинациями звезд различной яркости. Где-то вдали оно
сливалось с морем, но темнота мешала разглядеть горизонт.
А ближе на разных расстояниях от берега стояли десятки
больших и малых кораблей, принесших сюда, в порт Северно-
го моря, людей и грузы из самых отдаленных уголков земли.
Целый лес труб, мачт, антенн высился над черными силуэ-
тами; надписи на всевозможных языках угадывались на лос-
нящихся корпусах. Некоторые плавучие гиганты спали, их
иллюминаторы, как глаза уснувшего чудища, были закрыты;
на других еще царило веселье, с палуб лился свет, в рестора-
нах обнявшиеся пары скользили в танце под ритм бесшабаш-
но веселого джаза.
Алехин неподвижно сидел на скамейке, безразлично взи-
рая и на чужой покой, и на чужое веселье. Ему просто нужно
выждать, выиграть время, чтобы без неприятностей вернуться
домой. Чессик, спущенный на землю, ласково терся об его но-
гу. Два запоздавших матроса попросили у Алехина прику-
рить. При свете вспыхнувшей зажигалки они удивленно рас-
сматривали чудаковатого, но прилично одетого господина,
пришедшего в полночь гулять в порт с котом. «Странная зем-
ля — Голландия»,— пожали они плечами и поспешили на ко-
рабль.
Вдруг Алехин вздрогнул. На каком языке только что раз-
дался крик с соседнего корабля? Не может этого быть?! Когда
с палубы во второй раз послышалась русская речь, сомнений
больше не могло быть.
— Куда ты тянешь, черт,— гулко раздалось в ночи.— Пра-
вей давай, правей!
235
Алехин сделал несколько шагов и различил корабль, сто-
явший у причала. Это был советский корабль. Алехин взял на
руки кота, спрятал его под плащ и тихонько подошел вплот-
ную к борту корабля, с которого донесся взволновавший его
голос.
На носу плавучего гиганта виднелась надпись: «Петр Вели-
кий». Корабль пришел из России, может быть из Одессы или
из Кронштадта. Как близки были в этот момент названия род-
ных Алехину городов! Люди на корабле еще не спали. На-
оборот, чувствовалось какое-то особое оживление, будто гото-
вились они к большому торжеству. Наверху в полутьме кто-то
возился, что-то пристраивал. Вдруг он крикнул вниз: «Давай,
зажигай!» — и сразу над палубой загорелись ярко-красные
лампочки. Подняв голову, Алехин прочел огромную световую
надпись: «XVIII Октябрь».
«Какое сегодня число?— спросил сам себя Алехин.— Две-*
надцатая партия, двадцать девятое октября,— вспомнилась да-
та.— До праздника еще целая неделя, почему же они уже сей-
час готовят иллюминацию?» И сам себе ответил: «Видимо,
решили заранее в порту произвести нужные работы. Трудно
будет изготовить необходимое в открытом море».
Несколько раз прошелся Алехин от носа корабля до кормы,
стараясь получше все запомнить, заглянуть на палубу, в каю-
ты, в кубрик. Его интересовали люди на корабле, как они оде-
ты, как улыбаются, как говорят. Это же его соотечественники,
их объединяет общая любовь к большой, доброй стране. Мо-
жет быть, один из этих людей несколько дней назад гулял по
Невскому или грелся на пляже в Одессе. Может, недавно еще
фланировал он по Крещатику или зачарованный стоял около
Василия Блаженного. Русские люди с русской душой, рус-
ским характером, как близки они были в этот вечер ему, за-
терянному в неприветливой Европе. И не знал никто на ко-
рабле, что вот сейчас у самого борта «Петра Великого» одино-
кий человек терзается неутолимой тоской по оставленным,
но никогда не исчезавшим из сердца родным просторам.
Алехин вернулся на скамейку. Долго глядел он на светя-
щиеся в ночи огненно-красные буквы. Революция. Каким ура-
ганом пронеслась она над семьей Алехиных, с какой силой
вмиг смела весь их жизненный уклад! Нарушила все планы,
ввергла в водоворот самых неожиданных событий, заставила
совершать поступки и действия, о которых никогда до этого
и мысль не приходила в голову. Субботники в Сибири, рабо-
та переводчиком Коминтерна, следователем в органах Совет-
ской власти — разве мог когда-нибудь думать о такой деятель-
236
ности сын предводителя дворянства и купчихи Прохоровой.
Вспомнил Алехин голодные годы в Москве, свой отъезд на
турнир в Гаагу, оставленных в Советской России шахматных
друзей. Как изменилось там все, чего только не понастроено,
как не похожа теперь Москва на голодную, разрушенную
Москву двадцатого года. Взглянуть бы хоть одним глазком!
Л шахматы! Алехину вновь рисовались картины всеобщего
нризнания и почета, какими пользуются шахматы в его род-
ной стране.
Чессик, устроившийся на земле у ног Алехина, вдруг за-
мяукал.
—- Холодно, Чессик?— пожалел Алехин любимца.— Холод-
но. Домой хочется.
Он поднял кота на руки и с нежной заботой укрыл его
плащом. Чессик притих, но мурлыкать не хотел.
— Ты на меня обиделся, Чессик?— спросил Алехин един-
ственное живое существо, оставшееся с ним в этот тяжелый
для него вечер.— Дураком тебя давеча назвал. Ну извини. Ты
же сам виноват: как можно предлагать играть голландскую
защиту в Голландии против голландца. Не обижайся, Чессик.
Знаешь, лучше пусть ругает любящий, чем хвалит равно-
душный.
При этих словах Алехин мгновенно замер. Он вспомнил,
где слышал эту фразу. Эти слова произнес Ласкер, и сейчас
они подали Алехину неожиданную идею. Кто знает, как течет
мысль человека, какие мелочи иногда заставляют его прини-
мать вдруг то или иное решение. Одиночество Алехина, слова
«XVIII Октябрь», «советский корабль» и фраза Ласкера,
напомнившая Алехину весь разговор с экс-чемпионом, под-
сказали поступок, к которому много месяцев готовили беско-
нечные раздумья и тягостные размышления.
Поднявшись со скамьи, Алехин быстро зашагал обратно
в город. Нетерпеливо всматривался он в светящиеся надписи,
рекламы, ища чего-то очень нужного, без чего в данный мо-
мент не было жизни. Вот он нашел, наконец, то, что искал,
и решительно открыл дверь в помещение, на двери которого
виднелась надпись «Пост» — «Почта».
— Телеграфный бланк, пожалуйста,— попросил он у ноч-
ного<дежурного.— Могу я писать по-русски?
— А куда телеграмма?— поинтересовался дежурный.
— В Москву.
Дежурный удивленно посмотрел на Алехина. Вот уже пя-
тый год работает он на почте, но еще ни разу никто не посы-
лал телеграмм в Москву. А теперь этот странный человек
237
с кошкой под полой хочет ночью послать телеграмму в Совет-
скую Россию, да еще по-русски.
— Пишите лучше по-французски,— посоветовал он Але-
хину.
Посадив Чессика на стул, чемпион мира написал быстрым
размашистым почерком:
«Москва. Редакция «Известий»
Не только как многолетний шахматный работник, но и как
человек, понявший всю глубину того, что сделано в СССР
в области культуры, шлю свои искренние поздравления шах-*
матистам Советского Союза с XVIII годовщиной Октябрьской
революции.
Александр Алехин».
14
Алехин выполнил обещание бросить пить, хотя и не сразу.
Тринадцатую и четырнадцатую партии он еще играл в таком
плачевном состоянии, что лишь случайная неточность помеша-
ла Эйве набрать из этих двух партий два очка. В тринадцатой
азартная игра белыми привела Алехина к безрадостной для
него позиции, а в следующей встрече чемпион мира попросту
уже на девятом ходу просмотрел мат и мог спокойно сдаться.
Счет матча сравнялся: после четырнадцати партий оба про-
тивника имели по семи очков. И в этот трудный момент Але-
хин вновь проявил свой сильный характер. Бросив пить, сле-
дующие пять партий он провел с обычным для себя блеском.
Здесь были и глубокие стратегические построения, и сложные
комбинационные удары, и тончайшие ладейные эндшпили.
Алехин выиграл шестнадцатую и девятнадцатую партии и
опять вырвался на два очка вперед. Мир радовался возрож-
дению шахматного гения, хотя мало кто знал, чего это ему
стоило.
Алехин плохо подготовился к голландской битве. Уста-
лость, ослабевшее сердце доставили ему много тяжелых ми-
нут. Плохо было и с дебютной подготовкой: сколько раз в хо-
де двухмесячной битвы сожалел чемпион мира, что мало уде-
лял времени перед матчем анализу дебютных вариантов, под-
готовке новых, надежных систем.
Пришлось перестраиваться и на ходу призывать всю свою
фантазию, изобретательность, чтобы успешно противостоять
знаниям и опыту лучших теоретиков мира, приехавших в Гол-
ландию помогать Эйве. Сколько сил отняло это у Алехина,
238
сколько бессонных ночей потратил он, изыскивая верные пути
в той или иной дебютной системе. Эту гигантскую работу он
проводил один, без чьей бы то ни было помощи. В то время
как Алехин глубокой ночью, утомленный и истерзанный, си-
дел за шахматной доской, производя анализ отложенной пози-
ции или готовя варианты, его противник спокойно отдыхал,
уверенный в добросовестном анализе работающих за него тео-
ретиков.
Такая гигантская нагрузка привела к резкому расстройст-
ву сердечной деятельности у Алехина. Во второй половине
матча врач неизменно дежурил в турнирном зале. Сколько
раз, когда сердце чемпиона начинало беспощадно сжиматься
или вдруг принималось лихорадочно метаться в груди, при-
ходилось ему прерывать игру и искать спасения в медицин-
ских средствах.
После завтрака в день двадцатой партии Алехин по при-
вычке отдыхал в фойе «Карльтон-отеля». Сторонников Эйве не
было в этот день в фойе, может быть, они, наконец, испуга-
лись двух побед чемпиона мира. Почитав детективный роман,
Алехин вытянул ноги и удобно развалился в мягком, глубо-
ком кресле. На стене перед ним висела небольшая картина.
«Видимо, копия Рембрандта,—решил Алехин,— в центре яр-
кое пятно, свет которого постепенно к краям картины исче-
зает в густой темноте. Как небрежно отнеслись голландцы
к своему гениальному художнику,— подумал Алехин.— Расте-
ряли многие его полотна, в Гааге и Амстердаме находятся
лишь отдельные его произведения. Остальные разбросаны по
всему свету». Напряженно разглядывал отдыхающий чемпион
полутемные места картины, угадывая плохо освещенные, но
очень выразительные лица.
Вдруг в фойе появилась Грейс. Ее приход был неожидан
для Алехина — обычно она редко возвращалась в отель днем.
Грейс была чем-то разгневана: она бросала на мужа взгляды,
от которых могла, чего доброго, загореться обстановка фойе.
Предчувствуя недоброе, Алехин поднялся с кресла и про-
водил жену на второй этаж. Молча прошли они пологую лест-
ницу, длинный коридор, застеленный мягкой ковровой дорож-
кой. У дверей номера обнаружилось, что Грейс не взяла у
портье ключ, полагая, что он находится у мужа. Алехин по-
шел вниз за ключом.
Уже у самой лестницы, когда Алехин с ключом возвра-
щался на второй этаж, его взгляд упал на шахматную доску:
два туриста играли партию за низеньким столиком. Что уди-
вительного,— раз вся страна в эти дни взволнована шахмата-
239
ми, они тоже решили приобщиться к загадочному искусству.
«Мат в три хода,— автоматически на ходу подсказал Але-
хину верное решение позиции мозг, привыкший к слепому
анализу.— Жертва ферзя на аш-семь, затем шах ладьей на
аш-один и мат на аш-восемь под защитой слона. Да, но чер-
ные могут перекрыться на аш-пять конем. Мата нет. А что,
если тогда пожертвовать еще ладью. Черные возьмут ладью,
шах на жэ-один, король отойдет на аш-семь. Шах на жэ-семь,
король отходит. А дальше что? Сразу не видно». Постояв с ми-
нуту над доской, Алехин присел на стул рядом с играющими
и вскоре с головой ушел в анализ интереснейших возможно-
стей. Чутье подсказывало ему: где-то должен быть мат, а
как — решение не приходило в голову. Он уже перебирал и та-
кую возможность и такую, мата не получалось...
Вдруг кто-то резко выдернул из его рук ключ. Подняв го-
лову, Алехин увидел спину Грейс, убегающей вверх по лест-
нице.
— Сорри, дарлинг!— спохватился Алехин и пошел вслед
за женой.
В номере Алехин почти испугался, взглянув в лицо жены.
Зеленые глаза Грейс метали молнии, темные брови почти
сошлись над большой складкой на переносице.
— Я так понимаю, вы специально задались целью меня из-
водить,— как обычно в минуты злости, четко выговаривала
слова Грейс.
— Извини, дорогая,— искал путей к примирению Але-
хин.— Очень интересное положение. Острое, запутанное.
— Вы меня тоже ставите в положение достаточно запутан-
ное,— все больше злилась Грейс.— Вас не устраивают мои
друзья, порядки в моем доме. Целый месяц вся Голландия
судачит о ваших выходках с котом, о вашем, простите, не со-
всем человеческом состоянии во время игры.
— Мы же договорились не вмешиваться в дела друг дру-
га,— оскорбленный и словами и тоном Грейс, процедил сквозь
зубы Алехин.
— Вы можете пить сколько вам угодно,— махнула рукой
англичанка.— Особенно после того, как вы догадались не при-
ходить ко мне в постель в таком состоянии. Но вот это уже
выходит за всякие рамки!
Грейс бросила на столик газету. Это была советская газета
«Известия». Алехин посмотрел первую страницу, последнюю,
затем развернул газету. На второй полосе он сразу увидел ма-
ленькую заметку, обведенную карандашом. Это была его теле-
грамма.
240
Радость охватила Алехина. Дошла, напечатали! Значит, не
вабыли о нем в Москве, ждали от него весточки. Прав был
Ласкер: была когда-то ругань, но никогда и не исчезала лю-
бовь.
Грейс презрительно смотрела на мужа. Ее, по-видимому,
окончательно вывела из себя откровенная радость на лице
Алехина, то, как он бережно обращался с газетой, как забот-
ливо сложил и спрятал ее в карман пиджака.
— Очень вы умно поступили!— язвительно сказала Грейс,
следя за тем, как Алехин прячет газету в карман.— Мне пере-
вели ваш варварский русский язык. Большевики у вас
все отобрали, сделали нищим, а вы им телеграмму. Позд-
равляю!
Алехин был настроен добродушно. Он с улыбкой, тихо по-
качивая головой, смотрел на Грейс, как смотрят взрослые на
капризного, расшалившегося ребенка.
— Теперь в Париж нельзя будет показаться!—расходи-
лась Грейс, которую бесило спокойствие мужа.— Красной бу-
дут звать. Как по-вашему, хорошо это звучит: красная коро-
лева?
— Зачем красная? Черная, хотя и выглядит белой.
Это замечание не улучшило настроения Грейс.
— Если уж хотите быть совсем точным,— отчеканила
она,— то скорее бывшая королева.
— Что ты имеешь в виду?
— В наш век троны непрочны, в том числе и шахматный.
— Ты хочешь этого?— перестав улыбаться, спросил Але-
хин.— Тебе лучше будет?
— Мне все равно!—не сдержалась Грейс.— Мне надоели
ваши трюки, ваше, мягко выражаясь, не совсем трезвое
состояние. Газету стыдно раскрыть. А теперь еще будут тре-
звонить: Алехин продался большевикам!
— Ну и пусть. Мне это безразлично!
— Мне, только и знаешь, что мне!—незаметно в гневе пе-
реходя на «ты», воскликнула Грейс.— А обо мне ты подумал?
Тебя-то возьмут твои большевики, а что я? И чего тебе не
хватало? Кажется, все есть: почет, слава, деньги. Все созда-
ла, и чем ты мне отплатил?! Нет, довольно с меня! Сегодня же
еду в Дьеп. Живи один. Только ко мне не возвращайся! Я не
хочу больше видеть вас в моем доме!
К сердцу Алехина вдруг подступило что-то холодное, не-
доброе. Оно заполнило всю грудь, стянуло горло. Дышать
больше было нечем, какая-то страшная сила подняла его
с кресла,
241
Убирайся к дьяволу со своим домом!—хрипя, крикнул
он в лицо Грейс. Перепуганная англичанка поспешно схвати-
ла свою сумочку и стремглав выбежала из номера.
Вечером во время двадцатой партии Алехин дважды захо-
дил в буфет пить коньяк. Его дела в партии поначалу склады-
вались неплохо, казалось, встреча эта кончится ничьей. Ког-
да позиция совсем упростилась и на доске остались, кроме ко-
ролей и пешек, всего по ладье и слону, Алехин вдруг допус-
тил грубейший просмотр. Эйве немедленно использовал про-
мах чемпиона мира. Алехину пришлось сдать партию. Сле-
дующую, двадцать первую партию Алехин играл настолько
слабо, в ней было сделано им столько ошибок, что впоследст-
вии Алехин всю жизнь стыдился ее показывать.
Два проигрыша подряд — этого ни разу не случалось
с Алехиным ни в одном матче на первенство мира. И какие
поражения: одно в результате грубого просмотра, другое
вследствие безобразно разыгранного дебюта. Что случилось
с чемпионом мира? Почему он, совсем было оправившись от
депрессии периода восьмой — четырнадцатой партий, вновь
выбился из колеи, стал искать спасения в алкоголе? Какие по-
трясения вызвали приступ душевной слабости, депрессии и,
как следствие, нелепо слабую игру? Приступ тоски — говорили
одни; озлобление против голландцев — приводили причину
другие; семейные неприятности — утверждали третьи. Кто
знает? Одно можно сказать: во время матча Алехин находился
в таком физическом и моральном состоянии, что вывести его
из равновесия могла самая незначительная причина. Чтобы
свалить вековой дуб, подпиленный под корень, достаточно
толчка ребенка.
Все было против Алехина в этот труднейший момент его
шахматной карьеры. В матче с Эйве он неоднократно шел на-
перекор всем шахматным законам, пытался грубой силой, не-
обоснованным наскоком преодолеть то главное, что лежит
в стратегической основе любой шахматной позиции. Он безза-
ботно жертвовал пешки там, где их нужно было беречь, бро-
сался в атаку, не закончив мобилизации сил. Он рвался
к обострению игры в тот период шахматного боя, когда нужно
было, наоборот, заботиться об укреплении собственной по-
зиции.
«Я все могу!—как бы утверждал своими действиями Але-
хин.—Шахматы должны подчиняться мне —чемпиону мира!»
Грубым насилием над тонким искусством он оскорбил шахма-
ты, нарушил их законы, шел наперекор принципам, заложен-
ным в самой игре. Одновременно он пренебрег элементарными
242
нормами спортивного режима, основными законами спортив-
ной этики.
И за это понес жестокое наказание! Шахматы отомстили
ему. Как своенравный властелин, которому перестали пови-
новаться, как ревнивая женщина, которой пренебрегли, шах-
маты обрушили свой гнев на того, кого десятки лет до этого
баловали своей покорностью. Алехин в Голландии был один,
физически разбит, морально подавлен враждебностью восьми
миллионов голландцев. Вдобавок ко всему против него, каза-
лось, восстали сами шахматы. Последние партии матча —
подлинные драматические спектакли под общим названием:
«Гений и беспутство».
Двадцать вторая партия, двадцать третья г— две спокойные
ничьи. Двадцать четвертая встреча противников. Шахматы
наносят первый чувствительный удар своему чемпиону. Глу-
бокие маневры, смелый замысел, тонкий расчет привели к по-
давляющему перевесу Алехина. Победа его ясна, вот-вот Эйве
сдастся. Алехин ищет самый простой путь. Чего может быть
проще — пешечный эндшпиль. Чемпион мира переводит игру
именно в это окончание. У него грозные проходные пешки на
краю доски. Удержать пх невозможно. Эйве может уже со
спокойной совестью сдать партию.
И тут происходит нечто невероятное. Алехину для выигры-
ша нужно продвинуть вперед одну из своих пешек. Кажется,
все равно, какую. Алехин переставляет на два поля вперед
ту, которая ближе к центру. И тотчас холодеет от ужаса! Что
он наделал! У противника находится единственный путь к
спасению. Очевидность оказалась ложной. Шахматы поймали
оскорбившего их гения на одну из своих хитрейших ловушек.
Анализ показал: пойди Алехин другой пешкой, Эйве сразу
бы сдался.
Оставалось играть пять партий. Счет равный. Кажется, че-
го еще нужно чемпиону мира. Делай ничьи, при равном ис-
ходе матча ты же сохраняешь звание. Но не таков Алехин!
Ему нужна победа, победа во что бы то ни стало! Следующую
партию он играет резко на выигрыш, в своем любимом стиле.
Одна за другой жертвуются две пешки. Атака белых кажется
неотр&щмой, фигуры Алехина вот-вот настигнут черного ко-
роля, застрявшего в центре. Но шахматы лишь усмехаются
над своим бывшим любимцем. Они ловко дают возможность
Эйве отразить атаку и свести на нет все усилия чемпиона ми-
ра. Когда фигуры Алехина изнемогли и отказались продол-
жать наступление, выяснилось, что в стане белых понесены
огромные потери. Победа Эйве, и какая важная победа! Впер-
243
вые в матче голландский чемпион получил перевес в счете
очков, и его шансы выиграть матч стали, как никогда, реаль-
ными.
Успех вдохновляет Эйве. Двадцать шестую партию он иг-
рает так, как, может быть, не играл никогда в жизни. Глубо-
кая стратегическая постановка дебюта, неожиданная жертва
коня, точные маневры делают эту партию лучшей из всех
сыгранных Эйве за всю его жизнь. Нет слов — игра голландца
в этой партии великолепна, однако тот факт, что нашлась
возможность жертвы, что она оказалась правильной и вела
к форсированному выигрышу — еще один акт мести шахмат
Алехину.
Теперь уже у Эйве два лишних очка. Огромная дистанция
на четыре оставшихся партии! Как догнать Эйве? Как ликви-
дировать разрыв в счете? Трудно, ох как трудно это сделать!
Но Алехин и тут не теряет надежды. Не он ли всегда сла-
вился редкостным умением выигрывать самые ответственные
партии в самый ответственный момент? Сколько раз брал он
призы, побеждая в последнем туре конкурента! Неужели в
этот самый трагический момент всей своей жизни он изменит
обычаю?
Уже в следующей встрече Алехин с блеском оправдывает
свою славу. Двадцать седьмая партия — шедевр шахматного
искусства! Игра в ней Алехина восхищает. Здесь есть все:
изобретательность в дебюте, остроумные, тонкие маневры,
удивительный ладейный эндшпиль. Когда на сорок первом
ходу Эйве сдается, гроссмейстеры единодушно восклицают:
«Не может Алехин при такой игре потерять звание чемпиона
мира!» С ними соглашаются мастера, любители и, может быть,
даже сам Макс Эйве.
Но не согласны с этим мнением сами шахматы, а ведь
от них очень многое зависит! «Не позволим!—заявляют
они.— Мы не можем разрешить торжествовать человеку, ко-
торый пренебрег любимым искусством. Знаем, что это случи-
лось в отдельных партиях, знаем, что сделал он это в тяжелый
момент, угнетенный и подавленный, физически и морально
разбитый. Это не снимает с него вины. Мы лучше, чем кто-
либо, знаем величие его гения, любим и ценим его пытливый
ум, фантазию, изобретательность. Но мы решили дать ему на-
глядный урок, подвергнуть его тяжелому, но очень полезно-
му испытанию. От неудач гибнет слабый духом, сильного они
лишь закаляют!»
Последние три партии матча — это уже не борьба Алехина
и Эйве. На финише в борьбу жестокую и упорную вступили
244
Алехин и шахматы. Эта схватка была трагична для разбитого
чемпиона, но она была очень важна и принципиальна для
шахмат.
Двадцать восьмая партия. Алехин делает в ней все, что в
его силах. Он играет черными, но все же добивается перевеса.
У него лишняя пешка плюс позиционный перевес. Как реали-
зовать преимущество в этом случае? Переходи в эндшпиль,—
учат шахматные законы. Но, оказывается, здесь-то и была
еще одна ловушка, расставленная шахматами. Именно в этом
случае, именно в этой конкретной обстановке правильнее было
избегать разменов. Только сохраняя фигуры, можно было до-
биться победы, только в сложной борьбе мог оказаться пра-
вым безумец, осмелившийся восстать против шахмат. После
размена эндшпиль, хотя и выглядел выигрышным, оказался
далеко не простым. Шахматы сделали так, что в нем нашлась
тонкая защита, ее-то и использовал Эйве для спасения партии.
Разрыв в очко сохранился. Алехину осталась последняя
возможность спасения: из двух партий одну выиграть, дру-
гую свести вничью. И вот предпоследняя встреча. Чемпион ми-
ра играет белыми. Он двигает вперед на два поля королев-
скую пешку. Эйве выводит королевского коня. Как интересно!
В ответственный момент гроссмейстеры-консультанты посове-
товали Эйве избрать против Алехина защиту, изобретенную
самим Алехиным. Тонкий психологический расчет. Чувстви-
тельный удар расстроенным нервам чемпиона. Пусть борется
Алехин против Алехина!
Дебют приводит к равной позиции. Но дальше тонкие ма-
невры позволяют Алехину выиграть пешку. Важное приобре-
тение! Разве не достаточно это для выигрыша? Вспомним,
какие труднейшие окончания выигрывал Алехин в Буэнос-
Айресе — и это против «бога» шахматной техники, против
самого Капабланки. Неужели теперь он не реализует пере-
вес? Неужели опять ему не повезет и он не добьется такой не-
обходимой, такой важной победы? Не хватит ли судьбе нано-
сить ему жестокие удары!
Позиция все больше и больше упрощается. Алехин сохра-
няет лишнюю пешку, и это должно привести к торжеству бе-
лых. Правда, на доске ладейный эндшпиль, а он, по шуточно-
му утверждению мастеров, никогда не выигрывается. Но эго
всего лишь шутка, а Алехин — несравнимый специалист разы-
грывания ладейных эндшпилей.
Кажется, вот-вот будет достигнута важная победа, может
быть, важнейшая во всей шахматной карьере Алехина. Вот-
вот Эйве остановит часы, примирится с равным счетом. Но
245
шахматы твердо решили до конца оставаться принципиальны-
ми. Когда, казалось, жар-птица была уже в руках у Алехина,
хитрые фигурки сгруппировались вдруг в такой комбинации,
что выигрыш белых, несмотря на лишнюю пешку, стал невоз-
можен. Истощенный неимоверными усилиями, побитый и уни-
чтоженный в борьбе с Эйве и с самими шахматами, Алехин на
пятидесятом ходу соглашается на ничью. К последней партии
Эйве имеет на очко больше. Кто станет чемпионом мира, ре-
шит последняя единственная партия. Два месяца боролись
два чемпиона, двадцать девять раз садились они за начальную
позицию на шахматной доске и... ничего не решили. Судьба
шахматной истории, судьба короны всемирного шахматного
короля зависела теперь от единственной встречи. Какая важ-
ная партия, сколько нервов она стоила партнерам!
В личной библиотеке Алехина одной из любимых книг был
сборничек новелл Стефана Цвейга «Роковые мгновения». В ней
писатель рассказывает о пяти трагических событиях в ис-
тории человечества, исход которых решился в короткий миг,
в крайне острой ситуации. Наполеон и битва при Ватерлоо,
Достоевский на Сенатской площади — поистине волнующие со-
бытия истории. Шахматы тоже знают подобные «роковые
мгновения». Пусть здесь решалась не судьба человечества, да-
же не отдельная жизнь — все равно эти события роковые для
отдельного шахматиста, для шахматной истории.
Тысяча восемьсот девяносто второй год. Гавана. Чигорин
играет матч с чемпионом мира Стейницем. У Стейница на оч-
ко больше, но позиция русского чемпиона легко выигрышная.
Стейницу пора сдаваться, тогда счет уравняется и судьба
шахматной короны решится в дополнительном матче. Насту-
пает «роковой миг» шахматной истории. Чигорин берется за
слона и... отводит эту важную фигуру, защищавшую его ко-
роля от мата в два хода. Поворота в шахматной истории не
произошло.
Два десятка лет спустя. Чемпион мира Ласкер играет матч
с практически очень сильным шахматистом Карлом Шлехте-
ром. На старте Ласкер проиграл одну партию, потом никак не
мог сравнять счет. Судьбу решала последняя, десятая партия.
Выиграй ее Шлехтер, он имел все шансы стать чемпионом
мира. Как мог бы измениться весь ход шахматной истории!
И ведь Шлехтер имел подавляющий перевес в последней
встрече. Обычно невозмутимый австриец не выдержал напря->
жения «рокового момента». Ошибка, и... титул чемпиона
остался у Ласкера.
Алехин сам однажды пережил «роковое мгновение». В его
246
матче с Капабланкой разве не имел кубинец все шансы выиг-
рать тридцать первую партию? У него было все для победы,
не хватило лишь... нервов. Мгновенная слабость Капабланки,
Алехин делает ничью и в следующих партиях уверенно наби-
рает нужные два очка.
И вот завтра Алехину вновь предстоит пережить страшное
напряжение. В единый миг, а что иное пять часов игры по
сравнению со всей историей шахмат, решится судьба шахмат-
ной короны, а может быть, и жизнь Алехина. Ибо, что для не-
го жизнь без шахмат?! Перенесет ли сердце страшный удар?
Да, многое должна решить последняя партия!
Удастся ему победить — тогда вновь торжество, радость, на-
дежда па светлое будущее. А если неуспех — тогда провал
в черную пугающую неизвестность. Как страшно ждать «ро-
кового мгновениям, когда отказывают нервы, мозг, сердце...
15
Кавалерист перед атакой на ощупь пробует остроту сабли;
пехотинец разбирает винтовку и определяет надежность ра-
боты механизмов. В борьбе любого вида боец перед сражением
так или иначе испытывает свое оружие, проверяет его надеж-
ность, безотказность.
А что в шахматах? Нельзя ли и здесь перед началом игры
определять свежесть мозга, его работоспособность? Может ли
он с достаточной быстротой и точностью решать сложные
аналитические задачи? Это ведь очень важно. Если мышле-
ние ясное, мозг не устал, можно идти на самые сложные,
самые запутанные варианты; если же в голове туман, мысль
работает нечетко, тогда безопаснее уходить от осложнений,
избирать спокойные пути борьбы.
Еще в начале своей шахматной карьеры Алехин столкнул-
ся с проблемой, как более или менее точно определить сте-
пень усталости собственного мозга, как узнать, готово ли
к бою самое главное оружие шахматиста. После долгих уси-
лий он нашел, наконец, способ, позволяющий решать эту
трудную задачу.
Способ простой и в то же время достаточно надежный.
Нужно прикрыть глаза рукой и неподвижно посидеть полми-
нуты. Затем вдруг открыть глаза и прочесть какую-нибудь не-
знакомую фразу. Если ее смысл с первых ясе секунд дойдет
до сознания, значит, мозг достаточно свеж и его можно нагру-
жать решением самых сложных задач; если же, чтобы попять
247
написанное, нужно прочесть его два раза или больше, тогда
дела плохи. Доверять мозгу нельзя: он устал и не справится
со сложными задачами расчета вариантов. Тогда лучше из-
брать спокойные пути игры. Алехин часто применял такой
способ проверки мозга; особенно это было необходимо делать
после бессонных ночей перед новым туром или во время дли-
тельного доигрывания неоконченных партий.
Тридцатая партия трудно давалась Алехину. Прошло три
часа игры. Ход был за Эйве, голландский чемпион надолго
задумался. Его маленькие, острые глазки внимательно смот-
рели сквозь очки на доску. Он сидел неподвижно, лишь време-
нами меняя позу. Тогда его длинные ноги шумно двигались
под столом.
У Алехина кружилась голова. Незаметно для окружающих,
он проделал свой испытанный опыт. Закрыв рукой глаза, он
внезапно прочел в голландской газете какую-то фразу.
Результаты оказались плачевными: мысли Алехина пута-»
лись, их обрывки с лихорадочной быстротой метались в зату-»
маненном сознании. Как в изношенной, испорченной машине,
каждое колесико в мозгу чемпиона мира вращалось отдельно,
не сцепляясь с другими, не решая общих задач. Перед глаза-
ми уставшего гроссмейстера плыли туманные круги, застилав-
шие и противника и многочисленных зрителей, до отказа за-
бивших турнирный зал.
Временами в его мозгу вдруг начинал монотонно повто-
ряться один и тот же бессмысленный ход. «Слон жэ-семь, слон
жэ-семь»,— мысленно твердил тогда Алехин одни и те же сло-
ва. «При чем здесь слон жэ-семь?— удивленно спрашивал он
сам себя,— Ведь этот ход невозможен». На миг ему удава-
лось отвлечься, изгнать из головы привязчивые слова, и он
некоторое время мог беспрепятственно рассчитывать вариан-
ты. Но затем с удивлением замечал, что назойливая фраза
вновь атаковала его усталый мозг, и под конец прекращал со-
противление. Три ненавистных коротких звука полностью
овладевали его мозгом; однотонно и надоедливо повторялись
они в такт ударам крови в ушах, точь-в-точь как в патефоне,
когда стирается одна борозда пластинки. «Слон жэ-семь, слон
жэ-семь, слон жэ-семь...»
Ночь перед сегодняшней партией не подкрепила Алехина,
наоборот, бессонница еще больше измотала его силы. Не по-
могали ни выработанные годами приемы, ни патентованные
снотворные.
Уже рассвет забрезжил в стыках оконных занавесок, уже
послышались шаги горничных в коридоре отеля, а он все еще
248
лежал в кровати с открытыми глазами. Сердце нещадно сжи-
малось, временами выпадая из привычного ритма, и начина-
ло беспорядочно метаться в груди.
Так и не поспав ни минуты, Алехин поднялся поздно ут-
ром. Выпив кофе, он посмотрел несколько разветвлений при-
нятого ферзевого гамбита, играть который решил еще накану-
не. Подготовка его пе удовлетворила — ни в одном из вариан-
тов он не смог найти пути, дающего шансы на победу. Он
отодвинул шахматы, опыт давно уже убедил его, что в плохой
турнирной или матчевой ситуации все варианты кажутся не-
хорошими. Когда в турнире дела плохи, во всем сомневаешь-
ся! Сколько ни готовься, все равно не найдешь удовлетворяю-
щего тебя решения. Одно Алехин решил твердо — ни в коем
случае не употреблять алкоголя. Ход последних партий убе-
дил его, что с тех пор, как он бросил пить, его игра заметно
улучшилась.
В полдень позвонил Клейн. Австрийский мастер уже много
раз предлагал Алехину погадать, узнать судьбу матча с по-
мощью астрологических вычислений. Чемпион мира отмахи-
вался от предложений австрийца, но сегодня решил его при-
нять. Все равно терять нечего! Хуже не будет.
Клейн притащил с собой какие-то таинственные книги, за-
писи хронологических дат в биографии Алехина. Сгорбившись
над столом, он долго рисовал какие-то круги, квадраты. При
этом он что-то тихо шептал, его согнутая фигура вся в черном
напоминала жуткого колдуна. Заполнив квадраты, он задал
Алехину несколько бессмысленных вопросов, потом нарисовал
расположение звезд в день рождения Алехина и углубился в
непонятные арифметические вычисления. Наконец он поднял-
ся из-за стола, простер руки вперед и торжественно произнес:
— Звезды благоволят к тебе! Шахматная корона долго бу-
дет на твоей голове!
Хотя Алехин и не верил в гадапие Клейна, все же где-то
в глубине души заверения астролога внесли некоторое успо-
коение.
Алехин пришел на последнюю партию один. Грейс уехала
встречать какую-то родственницу. Они помирились после ссо-
ры, и жизнь их вскоре потекла по прежнему руслу. Осторож-
ная англичанка всегда старалась избегать неприятных момен-
тов, а здесь чем она может помочь мужу? Лучше избежать
лишних волнений. С трудом добрался Алехин до сцены. У вхо-
да в зал, пробираясь сквозь толпу голландцев, он вдруг почув-
ствовал чисто физически всю их ненависть к нему, враждеб-
ность. В огромной толпе, среди многих сотен собравшихся
249
у входа людей, да и во всей Голландии в этот вечер не было
ни одного человека, кто бы пожелал успеха Алехину. А где
они есть? Кто сейчас желает ему успеха? Алехин поспешно
отогнал от себя эти тяжелые мысли. Из толпы до него донес-
лись обидные возгласы, каткие замечания, затаенный смешок.
Такое открытое выражение ненависти обычно спокойных
и сдержанных голландцев злило Алехина и вместе с тем
удручало, отнимало остатки веры в свои силы.
Злой, с насупленными бровями появился Алехин на сцене.
На нем был необычный наряд: черный фрак, крахмальная со-
рочка, белый жилет и бабочка, черные лакированные туфли.
— Какой вы сегодня нарядный!—воскликнул один из ре-
портеров.
— Это в честь доктора Эйве,— тихо промолвил Алехин.
Давно уже, когда его дела в матче начали складываться
плохо, Алехин решил в случае поражения обязательно прий-
ти на последнюю партию во фраке. Пусть печальный для него
момент, но все-таки торжественный. Передача шахматной
короны! Внешне Алехин выглядел спокойным, однако спокой-
ствие было напускное. Он просто с трудом играл заученную
роль. Сегодня Алехин не взял с собой даже кота. «Зачем ему
видеть мой позор»,— горько сказал он сам себе дома. Алехин
еще не совсем потерял надежду на выигрыш последней пар-
тии, но что-то внутри настойчиво повторяло, что дело его без-
надежно, что в таком физическом состоянии он не сможет хо-
рошо сыграть. А ведь он всегда славился большим искусством
проводить самые решающие, самые ответственные шахматные
сражения.
Если в начале партии Алехин был спокоен, то голландский
чемпион явно нервничал. Делая первый ход ферзевой пешкой,
Эйве зацепил рукавом своего короля. «Плохой признак для
Эйве»,— невольно подумал Алехин и тут же вспомнил пред-
сказания Клейна. От этих дум его отвлекли слова Эйве.
— В любой момент я согласен на Аичью,— тихо сказал
голландец.
Заявление Эйве со спортивной стороны было, может быть,
и не совсем уместным. Но что делать?! Как можно быть стро-
гим судьей в минуты такого неимоверного напряжения нер-
вов? «Конечно, его устраивает ничья,— усмехнулся про себя
Алехин.— Она дает ему звание чемпиона мира».
А Алехину было все равно: ничья или проигрыш. И так и
этак матч проигран. Какая разница: два очка разрыва или
одно? Только победа его спасала, лишь очко уравнивало счет
всего матча и сохраняло шахматную корону. Значит, нужно
250
играть, не боясь поражения. Резко на выигрыш, только в обо-*
стрениях его шанс!
Уже первые ходы чемпиона мира показали, что он играет
ва-банк, не считаясь с тем, что ослабляет собственную пози-
цию, сжигает за собой все мосты. Принятый ферзевый гам-
бит вскоре перешел в защиту Грюнфельда. Белые получили
по дебюту заметное преимущество. Фигуры Эйве стояли зна-
чительно активнее, его пешки захватили центр и обеспечи-
вали пространственный перевес.
На одиннадцатом ходу Алехин надолго задумался. Он уви-
дел. удобный способ сразу добиться полного уравнения игры.
Очень просто: продвинуть на два поля вперед центральную
пешку, это вызовет размены и позволит без труда закончить
развитие черных фигур. Маневр был не новым, он много раз
применялся в подобных позициях, и Эйве, конечно, видит воз-*
можность сильного контрудара черных. «Но ведь это вызовет
упрощение позиции,—с горечью подумал Алехин.—Эйве бу-
дет легче сделать ничью. Что же делать? Что избрать?— му-
чился Алехин.— Логика, шахматные законы, все требуют это-*
го хода. Известно: даже стремясь к победе, не нужно бояться
упрощений. Самая худшая игра на выигрыш — это игра на
осложнения. Сколько шахматистов погибало, упорно убегая
своими фигурами от разменов. И все-таки размены облегчат
Эйве достижение ничьей. Играть с ним равный эндшпиль?
Нет, в таком состоянии нечего и думать переиграть его в дли-
тельной маневренной борьбе. Не те нервы. Будь что будет!
Рискну {»
И Алехин отказался от хода, упрощавшего положение на
доске. Хотя его позиция вскоре стала критической, он все еще
не терял надежды. «Что он, железный, что ли?—подумал
Алехин о противнике.— Может и он ошибиться». Однако в ре^
тающий момент сказалась выдержка и стальные нервы гол-
ландского чемпиона. После волнения первых минут Эйве
освоился и с завидным хладнокровием отразил необоснован-
ный выпад черных. После двух энергичных ходов белых ферзь
Алехина оказался в западне. Чтобы спасти его, Алехину при-
шлось отдать пешку. При позиционном перевесе у Эйве те-
перь был и материальный. Дело Алехина стало безнадеж-
ным.
Зрители поняли всю трагичность положения черных скорее
не по демонстрационным доскам, а по поведению Алехина.
Чемпион мира начал вдруг нервничать, закуривал одну папи-
росу от другой и тут же мял их в пепельнице. Он часто о чем-
то разговаривал с врачом. Тот несколько раз давал ему не то
251
возбуждающие, не то успокаивающие средства, от которых
Алехин еще больше нервничал.
Затуманенным взором смотрел Алехин вокруг. Справа от
него в глубине турнирного зала в напряженном ожидании
притихли сотни возбужденных голландцев. Они готовы были
броситься на помощь своему любимцу, оградить и защитить
его.
Слева с надоевшей уже картины прямо в глаза ему смот-
рел древний рыцарь с бородой. Тоже голландец, хотя и в ста-
ринном одеянии. «Нет тебе пощады!» — говорил его присталь-
ный взгляд. Крепкая рука сжимала рукоятку шпаги. Более
десятка воинов — предков современных любителей шахмат —
готовы были в любую минуту сойти с картины и со шпагами
броситься па Алехина.
Впереди, за спиной думающего Эйве, стояли Ван-Гартен,
Ликет, демонстраторы. Они внимательно смотрели на демон-
страционную доску, что-то шептали друг другу. «Ждут моей
гибели»,— подумал Алехин и посмотрел назад. Здесь за столи-
ком сидел высокий секундант Эйве Геза Мароци. Он тоже
нервничал, и Алехин вполне понимал его. Ведь Эйве — ученик
Мароци, кто же не будет болеть в такую минуту за своего
ученика?
«Враги, кругом одни враги,— подумал Алехин.— Все ждут
моей, гибели. И ни одного человека за меня. Спасенья ждать
неоткуда, катастрофа неизбежна. Так что же, сдаваться? Ка-
питулировать?» «Я царь еще!» — вспомнил он предсмертный
крик Шаляпина в «Борисе Годунове» и невольно поднял выше
голову. Скрестив руки на груди, погибающий чемпион стал
лихорадочно искать шансы в расположении фигур на
доске.
Но откуда их было взять?! После хода Эйве Алехин про-
думал целые полчаса, мобилизовав все силы уставшего, изму-
ченного мозга. И он, может быть, лучше, чем кто-либо дру-
гой в этом зале, понял, что в такой позиции даже ничья —
несбыточная мечта, не то что выигрыш. Осталась одна на-
дежда — на чудо. «Зевнул» же Чигорин Стейницу мат в два
хода в совершенно выигрышной позиции. И то же в матче
на первенство мира. «Нет, Эйве, не Чигорин,— разуверил сам
себя Алехин.— У пунктуального голландского математика не
бывает грубых просмотров. В позициях с явным перевесом
он неподражаем».
Для Эйве момент, видимо, тоже был трудным, а может
быть, он просто оказался тонким психологом. Видя мучения
противника, голландец решил избежать риска, связанного
252
с дальнейшей игрой, пусть даже в совершенно выигрышной
позиции.
— Вы все еще не хотите ничьей?— тихо спросил он у про-
тивника и улыбнулся в ответ на его отрицательный жест.
По рядам зрителей пробежал ропот возмущения. «Как он
смеет отказываться от ничьей в такой позиции? Сдаваться
нужно, ведь у Эйве две лишние пешки. Это некрасиво!» Шум
становился все сильнее, и судья призвал зрителей к порядку.
Возмущение в зале уже не проявлялось больше так громко,
зато оно перекинулось на улицу, где у входа в помещение для
игры стояли сотни амстердамцев, не сумевших попасть на
матч. Величественные полицейские на рослых лошадях сдер-
живали толпу, не обращавшую внимания на проливной дождь.
Победа Эйве была близка. Голландец с удвоенным внима-
нием высчитывал несложные варианты. Он уже разменял
ферзей, теперь у него было две лишние пешки в простом окон-
чании. Стремясь быстрее закончить эту трудную партию, он
начал двигать вперед центральную пешечную массу. В такой
позиции ему было просто играть, слишком велик был перевес
белых. И все же даже самые простые ходы Эйве проверял по
нескольку раз. Сейчас нельзя ошибаться, сейчас каждое не-
точное движение, один нервный взмах руки может стоить зва-
ния чемпиона мира, трудов всей жизни. Согнувшись дугой,
подперев голову руками, Эйве с трудом помещал свое длин-
ное тело за маленьким низеньким столиком. Его щеки поро-
зовели, аккуратно расчесанный пробор сбился, глаза лихора-
дочно бегали за стеклами очков, разглядывая то королевский,
то ферзевый фланг шахматной доски.
Подавленный и уничтоженный сидел за столиком Алехин,
механически отвечая на ходы противника. «А вдруг случится
чудо,— подумал он на мгновение.— Может же Эйве что-нибудь
просмотреть. Приметы-то были хорошими: предсказание
Клейна, упавший король белых в начале партии». Но эта
тщетная надежда длилась всего одно мгновение. Уже в сле-
дующий момент Алехин признался сам себе, что надеяться
нс на что. «К чему утешаться,— горестно покачал Алехин
отяжелевшей головой.— Зачем обманывать самого себя. Ты
больше не чемпион. Все кончено, ты уже не первый шахма-
тист мира. Повержен. Разбит. Старый бессильный экс-чем-
пион — вот твое будущее. Впереди ни малейшей надежды. Все
кончено!»
Взглянув на стоящего рядом судью, Алехин увидел в его
руках конверт. Закончились пять часов игры, пора отклады-
вать партию. «Чего ее откладывать?— подумал Алехин.—
253
Смешно — две лишние пешки!» И тут же решил испытать
Эйве.
— Я согласен на ничью,— сказал он, не веря сам, что его
предложение будет принято. Когда Эйве ответил, что согласен,
и протянул Алехину руку, побежденного чемпиона охватило
чувство благодарности к противнику за благородный жест.
Зрители в первый миг не поняли, что случилось. Не знали,
что произошло, и демонстраторы. Это дало Алехину время
подняться и твердым, хотя немного дрогнувшим голосом вос-
кликнуть:
— Ура новому чемпиону мира! Да здравствуют голланд-
ские шахматисты!
В тот же миг была вывешена табличка с надписью: «Ни-
чья». Зал взорвался. В буре криков, аплодисментов, смеха, ра-
достных истерических возгласов был сметен весь установлен-
ный порядок. Голландцы, возбужденные долгим ожиданием
победы Эйве, разом забыли все правила, дисциплину, нормы
поведения. Они вскочили с мест, вмиг сломали все перегород-
ки, снесли заслоны. Перегоняя друг друга, неистово крича,
люди в смокингах и строгих пиджаках бросились к сцене, по-
лезли на возвышение. Десятки людей одновременно обнимали
Эйве, целовали его, восторженно хлопали его по плечам. Судьи
и демонстраторы не в силах были удержать стихию, да и нуж-
но ли было это делать? На мгновение новый чемпион мира
исчез в бушующей толпе. Потом Эйве подняли на руки и по-
несли из зала. Весть о победе мгновенно дошла до тех, кто
ждал на улице, облетела весь Амстердам.
Жители столицы бросились к турнирному залу, к дому Эй-
ве. Как не поздравить соотечественника с триумфом? Такой
праздник! Окруженный сотнями поклонников, на плечах дру-
зей прибыл домой новый шахматный король. Здесь его ждали
еще несколько сот голландцев. Криками они потребовали вы-
хода Эйве на балкон. Несколько раз появлялся перед взора-
ми публики счастливый триумфатор с женой и тремя дочерь-
ми. Еще не освоившись с ролью всенародного любимца, Эйве
неловко раскланивался во все стороны, неуверенно махал
длинной рукой. До глубокой ночи длилось всеобщее лико-
вание.
После изнурительного напряжения последних дней, Алехин
почувствовал вдруг страшную усталость. Он присел за ма-
ленький судейский столик в углу сцены. Одинокий и убитый
сидел он, закрыв глаза рукой, безучастный ко всему, не в си-
лах подняться и покинуть зал. Мимо него сновали громко кри-
чавшие люди, до него доносились истошные крики восторга:
254
«Браво, Эйве! Слава нашему Максу!» Алехин был безразличен
ко всему, полон лишь своим неутешным горем, сознанием
непоправимости того, что произошло. Но даже в этом состоя-
нии крайнего отчаяния его утешала мысль, что в трагический
момент он вел себя с достоинством, нашел силы поздравить
Эйве.
Разбудила его тишина. Оглядевшись вокруг, Алехин уви-
дел, что он один в пустом полутемном зале. Электрические
лампочки погасли, служащие ушли домой. В центре сцены
все еще стоял шахматный столик с фигурами — эшафот его
позорной казни. Кругом царил беспорядок: валялись стулья,
сорванные толпой объявления. Медленно обвел поверженный
шахматный гигант стены, завешанные рекламными щитами,
гладкий потолок, ряды опустевших стульев. В. зале не было ни
одного человека, все ушли с Эйве. Алехин никому уже не был
нужен. Его покинули даже враги.
Вдруг взгляд его упал на заднюю стенку сцены. Оттуда из
полутьмы внимательно и зло глядел все тот же рыцарь с кар-
тины, только в его взоре теперь появилась торжествующая
усмешка. «Доволен! Смеется!» — возмутился Алехин. Нена-
висть охватила измученного чемпиона. «Проклятый рыцарь.
Мучил меня весь матч. Вот задам тебе сейчас!» Нелепая злая
мысль промелькнула в усталом мозгу. В зале никого нет. Из-
резать этого проклятого рыцаря, изорвать, выцарапать нена-
вистные глаза! Кто узнает; подумают, что повредили в сума-
тохе торжества. Алехин уже сделал было шаг к задней стен-
ке, но вдруг заметил сторожа, появившегося в зале у выхода.
План мести сорвался.
Тяжело ступая, прошел Алехин мимо одинокого сторожа,
миновал коридор, фойе и вышел на улицу. Косой дождь не-*
истово хлестал редких ночных прохожих. Лакированные туф-
ли снятого с доски истории шахматного короля с брызгами
резали желтые от света витрин лужи. Алехин ничего не за-
мечал: ни хлещущих в лицо дождевых струй, ни вымокшего
фрака, ни смятой, скрутившейся белой бабочки, надетой
в честь Эйве. Когда швейцар «Карльтон-отеля» открыл вход-
ную дверь, мимо него проплыло страшное, мокрое привиде-
ние во фраке. С трудом переставляя ноги, оно медленно
поднялось по ступёнькам лестницы и бесшумно исчезло за
поворотом в коридоре второго этажа.
В номере Алехин вынул из шкафа начатую бутылку и,
раз за разом, выпил несколько рюмок. Коньяк согрел его
и вернул силы. По укоренившейся привычке обязатель-
но смотреть сыгранную партию, он расставил шахматы
255
и ход за ходом разобрал все события сегодняшней встречи,
— Господи, как плохо я играл! Неужели это конец?— с
тревогой спросил Алехин не то сам себя, не то точеные шах-
матные фигурки. В ответ по полированной мордочке белой
пешки покатилась крупная светлая слеза. Может быть, это
просто померещилось Алехину, возможно, капля дождя упала
с мокрых волос, но на миг Алехину стало теплее и радостнее
на душе. Как-никак, все-таки не в полном одиночестве пере-
живает он свое неутешное горе.
И в эту ночь Алехин не сомкнул глаз. Он даже не ложил-
ся. Неподвижно просидел долгие ночные часы, уставившись
на шахматную доску остекленевшим взглядом, перебирая
пальцами фигурки. Ни одного слова участия не услышал он
ни от кого в эти трагические минуты, ни вздоха сожаления пе
вырвалось ни из одной груди. Никому он не был нужен,
никто не остался на его стороне в этот страшный момент. Он
был один, один во всем мире.
Рассвет застал Алехина сидящим за столом. Бутылка бы-
ла пуста, фрак и белый жилет еще не успели высохнуть за
ночь. Бывший шахматный король не обращал ни на что вни-
мания. Мысли его витали где-то далеко, уставшие веки то
смыкались, то вновь раскрывались. Обида, злость, отчаяние
сменяли друг друга в груди поверженного, честолюбивого чем-
пиона.
В полдень позвонил по телефону Флор.
— Алло, доктор!—веселым голосом сказал Флор,—По-
едем в Москву. Я получил письмо, приглашают на турнир.
— Когда?— механически спросил Алехин.
— В мае. Будут играть Ласкер, Капабланка. Выслали при-
глашение тебе. Готовься.— Флор говорил так, будто не было
ни матча с Эйве, ни этого позорного поражения.
— Спасибо,— тихим голосом поблагодарил Алехин.
Положив трубку, Алехин опять надолго задумался. Време-
нами его глаза как будто оживали, он даже улыбался. О чем
вспоминал этот одинокий человек, потерянный в фешенебель-
ном отеле в самом центре большого современного города?
Какие картины вставали в его мозгу, какие сцены рисовала
перед ним память? На миг радостный свет озарял его лицо,
затем оно вновь становилось печальным. Только что пережи-
тая трагедия душила все светлое.
— Нет...—тихо шептали его пересохшие губы.—В Моск-
ву только чемпионом... Только чемпионом.
Часть третья
СМЕРТЬ
1
Временами казалось, что рассерженные, возбужденные
люди, сидевшие за большим столом, вот-вот бросятся на ма-
ленького человека с густыми бровями и восточным разрезом
глаз, сидящего за соседним столиком, и вмиг растерзают его
в клочья. Вот уже четверть часа в ресторане шел жаркий
спор: слова были резки и гневны, голоса грозны, глаза мета-
ли молнии. Увлекшись пламенной речью, грузный, высокий
мужчина, помещавшийся на самом краю большого стола, яро-
стно размахивал руками, и тогда его сжатые кулаки проно-
сились совсем близко от седой головы тихого, чем-то прови-
нившегося соседа. Собравшиеся с любопытством и насторо-
женностью смотрели на писателя Александра Куприна, скеп-
тически улыбавшегося в ответ на сыпящиеея па него обвине-
ния.
А началась заварушка с появления Заливного. Всегда все
узнающий первым, маленький репортер вбежал в ресторан
и еще у двери, размахивая газетой, закричал:
— Потрясающая новость, господа!
Он попросил у Чебышева разрешения присесть за боль-
шой стол, крикнул официанту: «Водки!» — и, немного отды-
шавшись, продолжал:
— Мы с вами являемся, господа, свидетелями историче-
ского события!
— Какого? Что ты там вычитал?
— Германия и Япония заключили пакт. Грозная сила!..
Добавьте сюда и Италию.
— «Свинья под дубом вековым»,— проворчал за соседним
столом Куприн.
— Здравствуйте, Александр Иванович,— повернулся к не-
му Заливной. И вновь о своем:— Одно название чего стоит!
«Антикоминтерновский пакт!»
— Какой телячий восторг!— вновь не удержался Куприн,
но репортер не расслышал его слов.
— Гитлер раздавит большевиков. Я верю в это.
— И тогда в России наступит эра царствования тевто-
нов,— поддержал Заливного Волянский.
— Лучше нацисты, чем большевики!—разошелся Залив-
258
ной, и эти его слова вызвали возмущение даже у Чебышева.
— Опомнись! Что ты мелешь. Это же гибель России.
— А пе кажется ли вам, господа хорошие,— громко произ-
нес Куприн,— что это известие должно вызвать совсем иные
мысли. Когда родине плохо, каждый русский должен спешить
ей на помощь.
— Позвольте, Александр Иванович!—возмутился Полян-
ский.— Вы предлагаете сотрудничать с большевиками?
— У меня лично подобных желаний нет,— поддержал его
Заливной.
— Есть, конечно, люди, которые утверждают, что можно
прожить и без родины. Но это, простите, притворяшки перед
самим собой. Притворяшки, господа!
В ресторане воцарилась тишина. В этот сравнительно ран-
ний час в «Мартьяныче» было мало посетителей. Русские,
занимавшие большой стол, да одинокая пара в уголке зала.
Обслужив немногих клиентов, официанты в шелковых цвет-
ных рубахах и широких шароварах отдыхали, опершись о бу-
фетную стойку или сидя за столиком где-то в углу. Хозяин
«Мартьяныча» с гордым видом наблюдал за порядком в своем
заведении, которое искренне считал одним из самых замеча-
тельных культурных достижений эмиграции.
Выдержав спор с соседями, Куприн посматривал на них
умным взглядом. С азартом доедал лососину Чебышев, сгор-
бился над своей порцией блинов с икрой длинный Волянский.
Уже второго «мерзавчика» пил Заливной; он почти не заку-
сывал, может быть, экономя деньги. Сосед Куприна по сто-
лу — писатель Борис Зайцев приглаживал свои зализанные
волосы, а потом принялся пощипывать бородку. «Талантли-
вый человек,— подумал Куприн,— по нерешителен, слабоха-
рактерен, пропадет в этом диком мире».
«Затерянные люди,— подумал Куприн о соседях.— Одни
бодрятся, воюют, другие уже смирились с судьбой. Все очень
несчастны, забиты жизнью на чужбине, а признаться в этом
гордость не позволяет!»
С минуту он с сомнением оглядывал соседей, видимо, ре-
шая, стоит ли говорить, затем поднялся со стула.
—* Господа! Я хочу прочесть вам небольшой отрывок,—
произнес Куприн.
Не встретив возражений, он вынул из кармана тщательно
сложенный листок и начал тихо, не спеша читать:
— «Мрачные эксцессы, которые мне пришлось видеть пе-
ред Октябрем и после, в первые недели, очень разболтали
мне нервы... Зайдя в кабинет отца, я спросил у него совета:
9*
259
что делать и как жить дальше? Может быть, стоит уехать на
время за границу и вернуться, когда жизнь наладится? Отец
долго молчал, опустив уже поседевшую голову, потом при-
стально посмотрел мне в глаза и сказал то, что врезалось мпе
в память от слова до слова».
Сделав небольшую паузу и оглядев примолкнувших слуша-
телей, Куприн продолжал:
— «Тебе сейчас кажется,— говорил отец,— что все рушит-
ся, что народ пошел не по тому пути... Вздор! Самое святое,
что есть у человека,— это родина и народ. А парод всегда
прав! И если тебе даже покажется, что твой народ сошел с
ума и вслепую несется к пропасти, никогда пе подымай руку
против народа. Он умнее нас с тобой, умнее всякого. У него
глубинная народная мудрость, и он найдет выход даже на
краю пропасти. Иди с народом и за народом до конца! Мы —
русские люди! Нельзя нам покидать родную землю! Допустим,
ты уедешь, говоришь, на время, чтобы потом вернуться. А ты
уверен, что сможешь вернуться? Что народ примет тебя, про-
стив, что ты покинул его в тяжкий час? Нет, сын! Никуда
с русской земли, хоть бы смерть за плечом, стояла. Жить на
чужбине и умирать постыдно!»
Несколько мгновений сидевшие за столом молчали, уставив-
шись взглядами в Куприна, видимо, осмысливая прочитан-
ный отрывок. Потом как-то все сразу зашумели.
— Что ты нам читаешь?!— перекричал всех Чебышев.—'
Коммунистическую пропаганду!
— «Иди с народом!», «Нельзя покидать родину!». Какое-
нибудь большевистское отродье написало!—шумел изрядно
захмелевший Заливной.
— Александр Иванович! Как вам не стыдно,— укорял пи-
сателя степенный Семенов.
Куприн поднял руку, призывая расходившихся соседей по-
молчать. Затем, когда крики за столом несколько утихли, он
вновь поднялся с места.
— Господа!— четко произнес Куприн.— Я не назвал вам
автора этого отрывка. Извините. Я исправляю свою ошибку.
Написал это Борис Лавренев — русский писатель. Вы, вероят-
но, читали его «Разлом» или «Сорок первый». А слова о. наро-
де говорил его отец, тоже многим вам известный дворянин
Андрей Лавренев.
Неожиданная новость заставила всех призадуматься. Пер-
вым заговорил Волянский.
— Вы противоречите сами себе, Александр Иванович,—
произнес Волянский.— В этом отрывке говорится: «Народ ни-
260
когда не простит покинувшего родину». А вы утверждаете:
все русские должны вернуться. Зачем же возвращаться, если
не простит?
— Неужели вы но знаете русский народ?— возразил Куп-
рин.— Наш народ страшен в гневе, но не злопамятен и вели-
кодушен. Прошло два десятка лет с тех пор, как мы с вами
уехали из России. Срок большой!
— Вы предлагаете просить прощения, а для чего?—допы-
тывался Волянский.— Чтобы опять попасть в ад, в огонь:
вновь переживать ужасы войны. Разве вам неизвестно, что над
Советской Россией уже занесен тевтонский меч. Вот-вот на-
цистская Германия ударит по коммунизму!
— Гитлер упичтояшт большевистскую гидру!— злобно вы-
крикнул Заливной.
— А какой выход вы предлагаете?— спросил Волянского
Куприн.—Оставаться здесь, гнить, унижаться. В туалете при-
служивать, как графиня Баранова вот здесь внизу, в этой
ресгоране. Нет, дорогие друзья! Мы должны избрать другой
путь. Я твердо верю: долг истинного патриота сейчас вернуть-
ся на родину.
В это время на небольшой сцене в середине зала появился
оркестр. Музыкантов было раз, два и обчелся: пианист, сразу
испытавший строй рояля, баянист с тульским баяном, каким-
то чудом оказавшимся в столице Франции, скрипач, флейтист
и ударник с целым набором тарелок и ударных палочек. Оде-
ты Они были так Же, как и официанты: синие шаровары, цвет-
ные шелковые рубахи, перепоясанные витым шелковым поя-
сом с кистями, сапоги в гармошку. Музыканты о чем-то посо-
вещались между собой, и на авансцену вышел высокий строй-
ный мужчина лет сорока с военной выправкой. Вид его был
внушителен: черная густая шевелюра, выразительное лицо
с крупными чертами. Послушать Григория Орлова, бывшего
корнета, жадно тянулись к «Мартьянычу» затерявшиеся в Па-
риже русские люди. Когда появился Орлов, разговоры за сто-
лом мигом прекратились. Все приготовились слушать люби-
мого певца.
Вот оркестр сыграл первые такты знакомой издавна песни,
и в притихшем зале зазвучал чудесный баритон Орлова, ми-
гом овладевший чувствами и сердцами людей.
— Оружьем на солнце сверкая,— четко выговаривал каж-
дый слог Орлов. Казалось, вот-вот он начнет шагать солдат-
ским шагом по этому полупустому залу, мимо очарованных
и удивленных слушателей. Сразу почувствовав, что все эти
люди в ресторане теперь целиком в его власти, певец продол-
261
жал с показной самоуверенностью:— Под звуки лихих труба-
чей, по улицам пыль подымая, проходил полк гусар-усачей!
Как изменились разом лица людей, совсем недавно кипев-
ших злобой, ненавистью! Простые слова, четкий незатейливый
ритм напомнили им далекие дни молодости, вызвали тоскли-
вые воспоминания о любимых местах Подмосковья, Питера,
широких просторов Приволжья. Неподвижным взглядом смот-
рел перед собой бывший прокурор Чебышев, вспоминая время
своей былой власти и почета; жалкая улыбка беспомощности
запечатлелась на устах маленького Заливного. Пьяная слеза
мелькнула на миг на его ресницах. С грустью глядел на певца
Волянский, а Куприн не скрывал восхищения его незауряд-
ным мастерством. Писателю военного быта России, ему была
особенно близка эта гусарская песня.
А там, приподняв занавеску,
Лишь пара голубеньких глаз,—
продолжал Орлов после того, как оркестр исполнил припев
песни. Да, вот именно так, из-за занавесок своих особняков
наблюдали эти люди когда-то марши слаженных воинских
частей, любуясь выправкой и подтянутостью проходивших под
окнами воинов. А рядом были любимые, близкие, в сердцах
царили покой и уверенность в незыблемости уютно устроен-
ной, устоявшейся жизни. Сколько задора когда-то слышалось
им в этой песне, ныне лишь грусть и тоску вызывал в сердцах
немного дрожавший баритон Орлова.
Вдруг волнение пробежало по рядам русских, сидевших за
большим столом, Заливной толкнул локтем Волянского и кив-
нул головой в сторону входной двери. Волянский передал но-
вость соседу, и вскоре все забыли про Орлова и про любимую
песню. Одни вызывающе-презрительно, другие с любопытст-
вом посматривали на нового посетителя, только что появив-
шегося в ресторане.
Алехин давно не бывал в «Мартьяныче». Приехав ив Дьепа
в Париж, он решил навестить любимый ресторан. Русский
гроссмейстер заметно похудел, под глазами появились желтые
мешки. Не было больше гордой, самоуверенной осанки, вид
поверженного чемпиона был скорее жалким. Временами он
надолго задумывался, уставившись перед собой неподвижным
взглядом, будто вновь переживая опустошившую его ката-
строфу. Присев у крайнего столика, Алехин жестом попросил
помолчать подошедшего официанта и внимательно слушал
песню, скрестив на груди руки и слегка опустив голову.
— «Николашку» или «мерзавчик»? — спросил клиента офи-
262
циант, когда Орлов замолк. Алехин в былые дни часто посе-
щал «Мартьяпыча», и его привычки хорошо были известны
официантам.
— Нет, нет!—решительно замахал рукой Алехин.—Чер-
ный кофе и бутылочку оранжада.
— Нездоровится, или порешили совсем?— на правах ста-
рого знакомого спросил официант.
— Порешил,— улыбнулся Алехин.
Оркестр сыграл «Черные глаза», затем Орлов спел «Меж
высоких хлебов затерялося». Грустная песня вновь зачаровала
слушателей, но с приходом Алехина за большим столом уже
не было прежнего возбуждения. В перерывах между песнями
люди тихо переговаривались между собой, стараясь не гля-
деть в сторону Алехина. А тот, узнав лишь Волянского и Че-
бышева, не разглядел из-за близорукости остальных, да у не-
го и не было желания уделять им внимание.
Оркестр закончил программу и удалился на получасовой
отдых. За столом, где сидели русские, приход Алехина вызвал
какое-то тяжелое напряжение. Что-то резкое говорил шепотом
Заливпой Чебышеву: маленький репортер при этом бросал
гневные взгляды на Алехина и тихо ударял кулаком по столу.
Оглядев всех, Волянский с подчеркнутой выразительностью
продекламировал заключительные строки басни:
Мораль имей, читатель, в голове,
А также не забудь при этом
Алехина, разбитого Эйве
И битым отошедшего к Советам!
Несколько секунд в зале царила тишина; было слышно да-
же, как повар на кухне распекал помощника, пересолившего
борщ. Первым нарушил молчание Алехин.
— Браво!— воскликнул он, аплодируя Волянскому.—Я все-
гда говорил: из господина Волянского выйдет поэт...
Сделав небольшую паузу, Алехин добавил:
— Только грязный немножко!
— А вы считаете, лучше быть красным?— отозвался автор
басни.
— Лучше быть честным, Волянский!
Оскорбление вновь вскинуло с места Волянского. Лицо его
пошло красными пятнами, от волнения он не мог подобрать
нужного слова.
— Вы ведете себя, мягко выражаясь, смело,—придя на
выручку к Волянскому, прогремел Чебышев, испепеляя Але-
хина взглядом своих загоревшихся прокурорских глаз.
263
— Продался большевикам и пришел пас учить^— послы-
шался голос Заливного.
— Гнать его!
Алехин бросил на стол несколько франков за кофе и оран-
жад и гордо повернулся в сторону кричавших. Взрыв гнева
у него прошел, и он, уже без волнения, сказал шумящим со-
отечественникам :
— Спокойнее, господа... Вы же русские дворяне... Что ка-
сается меня, я сам уйду... Я зашел сюда случайно...
Повернувшись, он быстро зашагал к выходу. После его ухо-
да воцарилось тяжелое молчание. Куприн сидел понурив го-
лову.
Нервно теребя в пальцах салфетку, первым нарушил на-
пряженную тишину Волянский:
— Значит, вы говорите, Александр Иванович,— обратился
он к Куприну,— что долг каждого русского вернуться на ро-
дину.
Писатель спокойно повел плечами.
— Я так сказал?—переспросил. он.— Значит, правильно.
Пользу России можно приносить лишь тогда, когда живешь ее
жизнью, дышишь ее воздухом.
— Нет!— воскликнул Волянский.— Настоящие русские лю-
ди даже мысли не позволят о том, чтобы пойти с большевика-
ми! Я имею в виду сидящих за нашим столом.
— И для всех нас совершенно ясно одно, господа: тот, кто
пытается втереться в доверие к большевикам, подлизаться
к ним, заслуживает презрения!
Поддержка Заливного еще больше взвинтила дрожавшего
от ненависти Волянского. Он вскочил со стула, голос его за-
звенел.
— Господа!—воскликнул он.— Позвольте прочесть вам
ба«ню, которую я недавно написал... «Басня о Горшке...»
И сразу же, не дождавшись разрешения, начал читать:
У Митрича изба в резьбе:
Крыльцо, конек, окно с резьбою,
И был у Митрича Горшок,
Довольный жизнью и собою.
Ловкач он был и молодец,
И шли о нем по свету толки,
Но ждал его безрадостный конец —
Свалился наш Горшок однажды с полки.
В ведерке возле веника в углу
Лежат куски Горшка на мусорном кладбище.
Разбился наш Горшок, и на полу,
И на столе,— повсюду стало чище.
264
— Ай-ай-ай! Как же это вы так?— обратился Куприн к
Волянскому.— Своего лучшего друга...
— Прислужники б-болыпевиков,— от волнения заикался
Полянский,— никогда не будут моими друзьями.
— А эго преступление — желать вернуться на родину?
В ответ послышался бас Чебышева:
— Ты понимаешь, что говоришь?— спросил он Куприна.
— За восемнадцать лет эмиграции имел достаточно време-
ни... научился.
— Великий русский писатель Александр Куприн хочет
ехать к большевикам... Чудовищно!—гремел Чебышев.
— Вернулись же на родину Алексей Толстой, Сергей Про-
кофьев, Яков Протазанов.
— А Бунин?!— крикнул Заливной.— И не собирается воз-
вращаться.
• — Бунин?— качая головой, повторил писатель.— Что вы
знаете о Бунине...
— Нет, это черт знает что такое!— вновь загремел Чебы-
шев.— Тебя же там в Сибирь сошлют!
Писатель лукаво заулыбался.
— В Сибирь?— переспросил он.— А вы когда-нибудь были
в Сибири? Помните, что Чехов писал про Сибирь? Замечатель-
ный край! Антон Павлович деньги платил большие, чтобы по-
смотреть Сибирь, а я бесплатно... за казенный счет...
— Господа!— удивленно протянул Чебышев.— Он потерял
разум.
Заливной отрицательно покачал головой.
— Нет!— протянул он.— Это не безумие... Я давно подо-
зревал...
— А вы, оказывается, еще и прозорливец,— ехидно произ-
нес Куприн и спросил:— А вы, молодей человек, случайно,
на довольствии в департаменте полиции не состояли?
Заливной глядел на писателя широко раскрытыми глазами.
— Что вы сказали?!— прошипел он и закричал, обращаясь
к соседям по столу:— Он издевается над нами! Русский народ
никогда вам этого не простит! Это предательство, господин.
Куприн!
Ссора явно переходила границы, поэтому Чебышев попы-
тался затушить страсти.
— Перестаньте, господа!—произнес он, однако Куприн в
бешенстве продолжал:
— С русским народом я как-нибудь без вас договорюсь,
молодой человек... А что касается ваших оценок, мне на них
глубоко наплевать!
2С5
— Да вы же жалкий писателишка! Вас никто не печата-
ет!— все более расходился Заливной.
__ я — Куприн!— гордо воскликнул писатель.— Про-
шу это помнить... А на ежа без штанов садиться не сове-
тую Г
Получив от официанта свой плащ, Куприн протянул ему
чаевые. Тот отрицательно покачал головой. Не оборачиваясь,
русский писатель вышел из ресторана.
На улице он встретил, видимо, поджидавшего его Алехина.
— В тебе погибает большой драматический артист, Саша,—
взяв за локоть Алехина, задорно произнес Куприн.
— Мерзкие люди! А Волянский хорош...
— Они больше заслуживают жалости,— со вздохом вымол-
вил Куприн.— Мечутся, как звери в западне, не находя вы-
хода.
— А у нас с вами есть выход?— все еще не успокоившись,
запальчиво спросил Алехин, но Куприн не успел ответить. От
стены дома к ним устремилась, покачивая на ходу бедрами,
женщина с дешевой меховой горжеткой.
— Разрешите прикурить,— приблизив лицо к лицу Алехи-
на, хриплым голосом попросила женщина. Алехин зажег спич-
ку и поднес вспыхнувший огонь к концу папиросы женщины.
На несколько секунд из темноты выплыли грубо подмалеван-
ные губы, бесконечные морщинки на подбородке. Стало воз-
можным разглядеть в полутьме большие, усталые глаза, синие
круги и изможденное лицо с плохо закрашенными пятнами
и морщинами.
— Благодарю,— произнесла женщина, когда конец ее си-
гареты засветился красным огоньком. Она еще раз вырази-
тельно посмотрела на Алехина и отошла к стене качающейся
походкой.
— Настоящая Сонька-руль из вашей «Ямы»,— заметил
Алехин, вспомнив, как правдиво описал Куприн трагическую
судьбу подобных женщин в своей повести.
Медленно пошли они по слабо освещенным улицам ночного
Парижа.
— Как твое здоровье?— прервал молчание писатель.
— Ничего,— уклончиво ответил гроссмейстер.
— Я смотрю: ты всерьез взялся за ум,— продолжал Куп-
рин.— Специально следил за тобой в «Мартьяныче». Пил толь-
ко кофе и лимонад. Покончил с «мерзавчиками» и «николаш-
ками»?
— Я теперь не имею права пить. У меня есть цель в
жизни.
266
— Вот как!— не считая нужным расспрашивать собесед-
ника, воскликнул Куприн.
— Я должен обыграть Эйве. Это для меня очень важно!
— А как дела с реваншем?— спросил Куприн.— Я слыхал,
возникли какие-то осложнения.
— Были, но теперь все улеглось. Голландцы одно время
закапризничали, сказали, что нет денег. Тогда я договорился
играть в Земмеринге. Когда возникла опасность, что их Эйве
придется играть повторный матч в другой стране, мигом наш-
лись деньги и в Голландии.
—* Все-таки интересно создан человек,— покачал головой
Куприн.— Я читал статьи о матч-реванше. Как восхваляли
тебя перед первой встречей в тридцать пятом году! Никто не
считал тогда Эйве серьезным противником. А сейчас мигом
все перебросились на сторону голландца.
— И что самое обидное,— подхватил Алехин,— Эйве же
выиграл у меня матч с минимальным перевесом. Из-за неуда-
чи в одной лишь последней партии я стал уже ничтожным
в глазах «высоких» специалистов!
— Все-таки не все за Эйве,— заметил Куприн.— Ласкер и
сейчас держит твою сторону. Я читал: он полагает, что после
необходимого отдыха ты еще дашь шахматному миру много
чудесных партий.
— Замечательный старик!—с теплотой вымолвил Але-
хин.— Как много он значил в моей жизни! А вы знаете: он
уехал из Германии.
— Как?!
— Совсем уехал. Точнее сказать, убежал,— разъяснил Але-
хин.
— И его добил Гитлер,—покачал головой Куприн.
— Нацисты отняли у него все: дом, работу, деньги. Нужно
начинать жизнь сначала.
— И где он теперь будет жить?— спросил Куприн.
— Вероятнее всего, в Москве.
— Отлично! Значит, увидимся,— вырвалось у писателя.
— Что?!
— Да, Саша. Еду в Москву. Решил твердо и окончательно.
Домой, такая радость!
— Когда?
— Может быть, даже в ближайшие дни.
— А как с выездной визой, с билетами?— спросил Алехин.
— Пока еще нет, но обещают. Тянут... но я зубами буду...
В поезд не пустят — пешком пойду. По шпалам пойду, а в
Москву доберусь!
267
— А те знают?— спросил Алехин, показав куда-то назад.
— Я им сообщил, ио... не все. В общих чертах, предполо-
жительно. И то как расшумелись! Как раз после твоего ухода.
«Тебя в Сибирь,—кричат,— сошлют!» И знаешь, что я им от-
ветил? «Чехов,— говорю,— за свои деньги ездил в Сибирь,
а я за казенный счет!»
Эта фраза, очевидно, понравилась Куприну, лицо его свети-
лось от удовольствия. Некоторое время они шли молча. На-
встречу им шли рабочие, спешившие домой после трудового
дня, запоздавшие любители доступных развлечений. То и дело
встречались обнявшиеся парочки, влюбленные без стеснения
целовались на глазах у прохожих. Раза два уличные женщи-
ны пытались было обратить на себя внимание двух прилично
одетых мужчин, но — увы!— напрасно!
— Теперь твоя очередь в Москву,— промолвил Куприн.
— Вы так считаете?— спросил Алехин.
— Я читал твою телеграмму в «Известиях». Молодец! Дав-
но было пора.
— Лучше поздно, чем никогда,— засмеялся Алехин.— Зна-
ешь, как еще говорят,— поглядел на собеседника писатель.—
«Можно совершить глупость, но нельзя умирать глупцом».
Хорошо мне сказал Ласкер в Амстердаме,— добавил
Алехин.— «Лучше, когда тебя ругает любящий, чем хвалит
равнодушный». Я уже получил приглашение играть в Москве
в международном турнире.
— Это в мае месяце.
— Вы знаете все шахматные новости, Александр Ивано-
вич!—удивился Алехин.—Я помню вашу блестящую статью
в «Возрождении» о моей победе. Вы сами хорошо играете
в шахматы?
— Нет,— тихо засмеялся Куприн.— Я больше специалист
по французской борьбе.
И добавил:
— В молодости, впрочем, я захаживал в шахматные
кафе.
— Знаю. Читал ваш рассказ «Марабу».
— Ну, это только шутка.
— Кстати, Александр Иванович, ваш герой там играет
гамбит Марабу —конь ходит с бэ-один на бэ-три. Вы знаете,
что такой ход невозможен?
— Саша! Я хотя и борец, но до такой степени все же раз-
бираюсь. Плохо понимает шахматы мой герой... Как ты ре-
шил: едешь на турнир?— после некоторой паузы переменил
тему разговора Куприн,
268
— Нет. В Москву я должен ехать чемпионом мира!
Куприн задумался.
— Пожалуй, ты прав,— промолвил он наконец.— А вот я
еду туда... далеко не чемпионом.
Они дошли до небольшой площади. Куприну нужно было
идти к центру города, Алехину — направо. Долго стояли двое
заброшенных русских под широким раскидистым каштаном,
оттягивая минуту расставания. Они обсудили последние собы-
тия в мире, свои собственные судьбы. Тем временем улицы со-
всем опустели, было уже поздно, все-таки пора было идти.
— Ну, до свидания, Саша!—первым простился Куприн.—
Где-то теперь увидимся?
— До свидания, Александр Иванович! Завтра я опять в
путь. Что делать — сеансы. Я желаю вам самого лучшего, са-
мого большого счастья. И, честно говоря, так хотелось бы ря-
дом с вами... по шпалам.
Они пожали друг другу руки, потом порывисто обнялись.
Куприн скрылся в полутьме улицы, Алехин долго провотл
его взглядом. Если бы он знал, что дни писателя сочтены,
что едет он в Москву больной ужасной, неизлечимой бо-
лезнью!
Густые ветви нависли над тротуаром, как бы образуя длин-
ный тоннель. Невысокая коренастая фигурка Куприна то ос-
вещалась случайным фонарем, то скрывалась в темноте. Шел
он медленно, но все же четко размеривая шаг, будто и впрямь
отправился пешком по шпалам в далекую, но близкую серд-
цу Москву.
Проигрыш матча Алехину в двадцать седьмом году стал
для Капабланки неожиданным, ошеломляющим ударом. «Как
эго могло случиться?—спрашивал сам себя кубинец уже в те
дни, когда шахматная корона не украшала больше его голо-
ву.— Ведь только что перед этим я с блеском взял первое мес-
то в Нью-Йорке, доказал полное превосходство над всеми
сильнейшими гроссмейстерами. Не проиграл ни одной партии,
на два с половиной очка опередил Алехина! А какие партии
дал! Хотя бы против Шпильмана — первый приз за красоту
получила. Триумф, всеобщее восхищение! Шахматное небо
над головой было таким чистым, таким безоблачным, и вдруг
этот загадочный убийственный удар!»
Как все люди самовлюбленные, избалованные судьбой, Ка-
пабланка не смог по достоинству оценить силу игры против-
ника, попять, на какие высоты шахматного мастерства под-
269
нялся в Буэнос-Айресе Алехин. Он считал победу русского
во многом случайной, старался объяснить свое пораженно
только собственными ошибками.
Между тем Капабланке следовало прислушаться к оценке
матча и игры Алехина, которую дали сильнейшие шахматисты
мира.
«В Алехине нужно признать самого большого шахматного
гения, который когда-либо существовал»,— писал гроссмей-
стер Рихард Рети. «Я верил в победу Алехина,— вторил ему
Эммануил Ласкер.— Это победа непреклонного борца над
умом, избегающим всего неясного». Американский чемпион
Фрэнк Маршалл отшучивался.
— Что вы скажете о победе Алехина?— спросил его кор-
респондент.
— Это для меня неожиданно,— сказал шахматный вете-
ран.— Но когда я проиграл матч Капабланке, это было для
меня еще большей неожиданностью.
Сам Алехин просто говорил о причине своей победы:
«В Буэнос-Айресе я играл, как никогда в жизни». И тут же
высказал мысль, служившую серьезным предупреждением для
потерпевшего поражение чемпиона. «Шахматные минусы Ка-
пабланки незначительны,— писал Алехин,—и мною с трудом
использованы, но зато они неискоренимы, так как стоят
в слишком тесной органической связи с его человеческими,
слишком человеческими недостатками».
Серьезное замечание! Что сделал бы после таких оценок
шахматист, критически относящийся к самому себе и к своим
недостаткам? Лучший выход — перерыв в игре, глубокий ана-
лиз причин поражения, длительная упорная работа по иско-
ренению недостатков. Разве не делал когда-то так Алехин?
Разве Ласкер, получив гибельные «пробоины» в битве с Ка-
пабланкой, не ушел в тихий берлинский «док» для двухлетне-
го «капитального ремонта»? Возможно, поступи так Капаблан-
ка, шахматный мир скоро вновь увидел бы сияние его несрав-
ненного гения, уже лишенного темных пятен, нанесенных
чрезмерной похвалой, лестью и навязчивым восхищением.
Будь у Капабланки серьезные, по-настоящему любящие
его друзья, они предостерегли бы его от грубейших ошибок,
совершенных на следующий день после утраты шахматного
трона. К сожалению, его нью-йоркские попечители и настав-
ники, господа Финк и Ледерер, подстрекали пылкого кубинца
действовать в стиле чисто американской рекламы и ультима-
тумов. Поведение Капабланки после поражения, его статьи,
письма, действия — это настоящее смятение, отчаяние человс-
270
на, потерявшего самообладание после чувствительного удара.
Кубинец заметался, лихорадочно ища выхода, и совершил не-
сколько самых непродуманных, самых нелепых поступков.
Приехав в Нью-Йорк сразу после матча, Капабланка обра-
тился с письмом к президенту шахматной федерации США
с просьбой организовать матч-реванш. При расставании в Ар-
гентине Алехин обещал кубинцу ждать его вызова ровно год,
до 29 октября 1928 года. Казалось бы, задача простая —до-
бивайся матч-реванша. Но пылкая непосредственная натура
Хосе Рауля не могла выдержать такой медлительности. Ему
нужно было как можно скорее как-то оправдаться перед ми-
ром в своем поражении.
И он пишет письмо президенту Международной шахматной
федерации господину Рюбу. Это был явно бессмысленный шаг,
так как в те времена чемпион мира не считался ни с какой
организацией; «лучшие образцы» такого поведения дал сам
Капабланка за шесть лет своего царствования. В письме ку-
бинец просил повлиять на Алехина и изменить условия мат-
ча. Нужно-де ограничить число партий, удлинить часы игры,
снизить гонорар. Меж строк можно было понять: вот почему
проиграл Хосе Рауль в Аргентине!
«Позвольте, сеньор Капабланка!— мог воскликнуть люби-
тель шахмаг где-нибудь в штате Аризона, прочитав это пись-
мо.— Ведь вы же сами выработали лондонские условия, са-
ми заставили подписать их всех претендентов. Вы твердо тре-
бовали беспрекословного выполнения этих условий со стороны
всякого, кто хотел вызвать вас на матч. Сколько интересных
шахматистов не смогли сразиться с вами именно из-за этой
вашей неуступчивости! А теперь, потеряв корону, вы резко ме-
няете отношение к этим условиям».
Алехин категорически протестовал против изменения усло-
вий матча. Потом, почему это Капабланка считал возможным
шесть лет лично решать вопросы первенства мира, а теперь
лишает этого законного права нового чемпиона? «Я выиграл
у вас в честном, тяжелом бою шесть партий,— гневно отвечал
Алехин,— и я признаю только того сильнее себя, кто выиграет
у меня шесть партий».
Сделав один ошибочный шаг, Капабланка не удержался от
другого, на сей раз совсем уж нелепого. «Шахматы погибают,
им грозит ничейная смерть,— заявил он в своей широко раз-
рекламированной статье.— Нужна срочная реформа шахмат».
И практически приступил к изменению правил. С улыбкой
прочли люди, любящие древнюю игру и лучшие художествен-
ные творения самого Капабланки, что он недавно сыграл це-
271
лый матч на новых шахматах с Гезой Мароци. Доска шестна-
дцать квадратов на двенадцать, играют четыре короля, восемь
ладей, тридцать две пешки. Нелегко управлять такой армией:
пятнадцать часов длилась каждая партия! Капабланка выиг-
рал матч у Мароци: четыре — один, но очень много проиграл
в глазах шахматного мира. «Пока Капабланка был чемпионом
мира, он не считал, что шахматы нуждаются в реформе»,—
спокойно комментировал действия Хосе Рауля Алехин.
И еще одну ошибку совершил растерявшийся экс-чемпион.
Уйди он «в подполье», сделай перерыв в практических выступ-
лениях, он остался бы в глазах людей гениальным победите-
лем турнира избранных в Нью-Йорке. «Пусть проиграл он
матч,— рассуждал бы шахматный любитель,— но еще ни разу
Алехин не становился выше кубинца в турнирах. Одно пора-
жение может быть случайным, дайте возможность этому не-
сравнимому шахматному бойцу еще раз сыграть с Алехиным».
Но Капабланка поехал в Европу и стал играть во всех тур-
нирах, где только было возможно. Порыв понятный: поскорео
доказать свою исключительность, подтвердить право на утра-
ченную корону, на повторный матч с чемпионом. Но — увы!—
ореол непобедимости был утрачен, а «шахматная машина» на-
чала скрипеть, и больших успехов кубинцу достичь не уда-
лось. Любопытно, что Боголюбов и Нимцович, обошедшие
в тот период Капабланку в турнирах, являлись именно теми
единомышленниками Алехина, кто резко боролся против ни-
чейной смерти и на практике доказывал комбинационную жи-
вучесть шахмат. «Несмотря на потерю звания, самоуверенно-
сти у Капабланки осталось слишком много, но гениальная
интуиция начинает ему изменять»,— писал один из знатоков
после турнира в Киссингене двадцать восьмого года.
Личные отношения Алехина и Капабланки обострялись
с каждым днем. Они не упускали ни одной возможности уко-
лоть друг друга в статьях, публичных выступлениях в ин-
тервью. Еще в Буэнос-Айресе в конце матча они обменивались
фразами только через секундантов, теперь же дело дошло до
смешного. Вспыльчивый Капабланка немедленно покидал ком-
нату, как только в ней появлялся Алехин. В Карлсбад, где
в двадцать девятом году игрался международный турнир,
приехал Алехин. Он зашел за барьер посмотреть партии. Ка-
пабланка немедленно вскочил со стула и, подбежав к судье,
заявил решительный протест.
— Да, но он чемпион мира, я не могу его выгнать,— воз-
разил судья.
На следующий день новый взрыв негодования кубинца. Ви-
272
димо, узнав о протесте Хосе Рауля, Алехин решил лишний
раз пройтись вдоль столиков.
Как можно было заставить поссорившихся гигантов сы-
грать в одном и том же турнире?
— Я согласен на гонорар в двадцать тысяч лир,— сказал
Алехин организаторам турнира в Сан-Ремо в тридцатом году.
— Отлично. Значит, мы можем теперь разговаривать с Ка-
пабланкой.
— О, это другое дело! В случае участия Капабланки мой
гонорар возрастет до сорока тысяч,— заявил Алехин.
Иван Иванович окончательно поссорился с Иваном Ники-
форовичем! Нужно ли говорить, что, когда Капабланка вось-
мого октября двадцать восьмого года послал вызов на матч-
рованш Алехину, тот, «забыв» про обещание в Аргентине, от-
ветил, что уже связан более ранним обещанием Боголюбову.
Сообщая об этом кубинцу, Алехин не упустил случая еще раз
уколоть бывшего чемпиона мира. «В этом отношении,— писал
Алехин,— я поступаю на основании имеющихся прецедентов
из того периода, когда вы были чемпионом, и которые я все-
гда находил справедливыми».
Прошел уже двадцать девятый год, тридцатый, а надежд на
реванш становилось все меньше и меньше. Капабланка не по-
разил за это время шахматный мир ни спортивными взлетами,
ни красивыми партиями, в то время как звезда его историче-
ского противника светилась все ярче и ярче. Боголюбов был
буквально разгромлен Алехиным в матче — это было серьез-
ным предупреждением остальным претендентам на шахматный
престол. На турнире в Сан-Ремо чемпион опередил второго
призера на целых три с половиной очка, а на следующий год
в Бледе разрыв достиг вообще фантастической цифры — в пять
с половиной очков. Кто мог надеяться повалить такого гиган-
та! Алехин уже смело соглашался на матч-реванш с Капа-
бланкой, он отлично изучил повадки меценатов. Кто из них
бросит доллары на дело совершенно безнадежное? Капабланка
несколько раз вызывал на матч чемпиона мира, но — увы!—
каждый раз с огорчением убеждался, что денег на это состя-
зание не дают ни в Европе, ни в Америке, ни даже на род-
ной Кубе.
Все меньше и меньше оставалось надежд вернуть шахмат-
ную корону, все дальше и дальше отходил Капабланка от
шахмат. Куба все еще поддерживала своего кумира. -Пусть он
не чемпион мира, но разве мать любит ребенка больного мень-
ше, чем здорового? Кубинцы прикомандировывали Хосе Рау-
ля то-к одному посольству в Европе, то к другому, оставляя
273
ему достаточно времени для занятия шахматами. Вдруг затух-
ший вулкан вновь вернется к жизни!
Но, увы! Все реже выступает Капабланка в турнирах,
все меньше мелькает его имя на шахматных столбцах газет.
Правда, его видят то в кафе «Режанс», то в лондонском клу-
бе. Он увлеченно играет, но... в бридж; за три года бывший
владелец трона не сыграл ни одной турнирной партии.
Поговаривали о болезни Хосе Рауля, жалели о безвремен-
ном закате когда-то ярчайшей шахматной звезды. «Неужели
так и уйдет из жизни этот неповторимый шахматный кудес-
ник?— недоумевали поклонники кубинца.— Неужто не увидит
мир больше его тончайших позиционных маневров, фили-
гранных эндшпилей, глубоких стратегических замыслов? Не
может этого быть...»
Шахматный мир надеялся, ждал...
2
«Хуже нет, когда в четверке бриджа попадается один сла-
бый игрок,— думал Капабланка.— Портит всю компанию.
А если к тому же он еще воображает о себе бог знает что,
тут уж совсем горе! И надо же было Роберту привести в «Ре-
жанс» своего шефа! Напыщенный индюк! Понятия не имеет
о бридже! Торгуется, будто у него полна рука онеров, а па са-
мом деле одни фоски. Весь вечер испортил. И еще говорит:
давайте встретимся послезавтра снова!»
Спутник Капабланки Аурелио Гильен тоже был недоволен
проведенным в «Режансе» вечером, но он по обыкновению не
выражал вслух своего недовольства. Было еще рано, и друзья
после «Режанса» решили закончить вечер в знакомом ночном
кабаре «Веселый кролик» на Монмартре. Не спеша прошлись
они по ночному Парижу и вскоре уже входили в полутемный,
уютный зал ночного пристанища веселящихся людей. Мэтр
встретил их у двери и провел на лучшее место; нужно быть
приветливым к постоянным клиентам, да к тому же еще дип-
ломатам.
В кабаре было много народу; когда начинались танцы, па-
ры до отказа заполняли площадку в центре зала. Невозможно
было сделать ни одного шага, танцующие лишь покачивались
на месте. Музыканты так специально и играли одни медлен-
ные танцы. На эстраде показывалась программа, пели и тан-
цевали артисты. Иногда стройные полураздетые певицы спус-
кались со сцены в зал и исполняли фривольные песенки, рас-
274
хаживая между столиками и кокетничая с посетителями.
Едва друзья сделали заказ официанту, как у входа появил-
ся знакомый Капабланке сотрудник американского посольст-
ва Джон Бирн. Рядом с ним стояла высокая стройная дама,
сразу привлекшая внимание многих посетителей. Это был тот
тип женщин, который всегда волновал Капабланку, да только
ли его одного? Пышная прическа светлых волос, огромные
голубые глаза, выразительные, тонкие черты красивого лица.
Черное панбархатное платье, закрытое спереди, обтягивало ее
стройную фигуру. Сзади платье имело глубокий вырез, откры-
вая ровную, красивую спину.
Капабланка поспешил пригласить прибывших за свой сто-
лик.
— Мадам Ольга Чегодаева,— представил Бирн свою спут-
ницу.
— О, какое интересное имя!—воскликнул в удивлении
Капабланка.
— Ольга — русская княгиня,— разъяснил Бирн и доба-
вил:— Из той же страны, что Алехин.
— Сколько раз я просил вас не произносить при мне этого
имени!— вспыхнул Капабланка. Лишь темнота помешала уви-
деть, как он вдруг покраснел. Быстро опомнившись, Хосе Ра-
уль позвал официанта и подчеркнуто вежливым обращением
с дамой и друзьями как бы извинялся, просил забыть его
мгновенную вспышку.
Бирн и Ольга устроились за столиком и заказали ужин.
Вскоре потекла оживленная беседа: трое мужчин наперебой
развлекали даму, рассказывали ей смешные истории, забавные
случаи, передавали последние сплетни, почерпнутые из газет.
Аурелио, правда, редко вступал в беседу, зато остальные двое
были в ударе. Капабланка с нескрываемым восторгом смот-
рел на очаровательную соседку, ему все больше нравилось и
ее лицо, и гортанный голос, и раскатистый, слегка сдержи-
ваемый смех.
Мужчины ничуть не удивились, когда вскоре Ольга все
больше стала уделять внимание Капабланке. Что поделаешь:
где уж> бороться с его привлекательной внешностью, мягкими
манерами, так высоко ценимыми женщинами, и ореолом миро-
вой знаменитости. Не проявлял признаков беспокойства Бирн:
видимо, с Ольгой его связывала только дружба, а то и просто
знакомство; Капабланка был, как никогда, мил, любезен,
остроумен; Ольга с нескрываемым восторгом глядела в его
серо-зеленые глаза, отвечала улыбкой на улыбку его чувствен-
ных губ. Нужно ли говорить, что к концу вечера между ними
275
установились те невидимые узы, которые иногда с первого
взгляда связывают мужчину и женщину.
Ольга рассказала Хосе Раулю о своей жизни, осторожно
расспрашивала о его делах. Из ее рассказов Капабланка по-
нял, что она много читала, многое знает и даже писала в рус-
ских журналах. Начав говорить об этом, она вдруг спросила
кубинца:
— Вы не любите русских?
— Откуда вы это взяли?!— удивился Капабланка.
— Как вы вспыхнули, когда упомянули имя Алехина.
— О, это совсем другое дело!— понял Хосе.— Этот человек
сделал мне в жизни очень много плохого. Я прошу вас никогда
не говорить о нем. А русских?!. Я дважды бывал в России,
у меня там очень много друзей.
Заиграла музыка, Капабланка пригласил Ольгу танцевать.
Тихо двигаясь в темпе медленного танго, они пристально смот-
рели в глаза друг другу.
Вместе они составляли красивую пару, и этого впечатле-
ния не портило даже то, что Ольга была чуточку выше своего
партнера: высокие каблуки.
— Ка-па-бланка,— зашептала вдруг Ольга почти на ухо
Хосе.— Я закрываю глаза и вижу далекое детство.— Ольга
опустила веки, темные драпировки загасили два светлых, го-
лубых огонька.— Я вижу русские газеты со странными ма-
ленькими фигурками. Имена шахматных мастеров и первое
среди них — Капабланка!.. Я тогда дивилась: что это за шту-
ка такая — шахматы? Видимо, не простая игра, если весь мир
хотел узнать, что случилось с этими миниатюрными башен-
ками, с этими прыткими лошадками...
— А вы сами играете в шахматы?— перебил воспоминания
Ольги Хосе.
— Нет, но завтра же начну учиться.
— Умоляю вас, не надо!— запротестовал Хосе.— Щахматы
так портят женскую красоту.
— Тогда я буду изучать Капабланку, его самые красивые
партии,— кокетливо произнесла Ольга и продолжала воспоми-
нания:— Я помню, газеты много писали о лучших игроках
России, но каждый раз тон статей становился возвышенным,
когда речь заходила о Капабланке. Хосе Рауль Капабладка-
и-Граупера — какое загадочное имя для каждого русского!
И к этому имени всегда добавляли эпитеты: лучший, идеаль-
ный, непревзойденный. Я не могла представить себе его лицо,
оно застилалось предо мной то ладьей, то конем. Временами
оно сияло в ореоле блеска короны. И вот однажды я прочла
276
слова, окончательно поразившие мое воображение: «Красавец
Капабланка».
— Дорогая, вы причиняете мне боль,— в тон Ольге про-
изнес Капабланка.-1 Это ведь было двадцать лет на-
зад!
Хосе Рауль протестовал против похвал, расточаемых Оль-
гой; но было нетрудно понять, что именно такие похвалы были
ему особенно приятны. Женским чутьем Ольга поняла это
и сразу взяла самый верный тон, который всегда был баль-
замом для самовлюбленного кубинца. Может быть, другого
мужчину и смутили бы несдержанные комплименты, востор-
женные похвалы, высказываемые прямо в лицо, но но Капа-
бланку...
‘ ~ Газеты писали,— продолжала шептать Ольга,— о его
приятных манерах, неповторимой гениальности. Передо мной
вставала картина, как он, окруженный толпой почитателей,
улыбаясь, подходит к шахматной доске, касается маленьких
фигурок, и они, как заколдованные, сразу начинают светить-
ся, оживать... Я и вообразить себе не могла, что когда-нибудь
встречу Капабланку...
Из кабаре они ушли вместе и с тех пор каждую свободную
минуту проводили вдвоем. Ольга поведала Хосе о своей судь-
бе. Детство в России, революция, эмиграция. Неудачное за-
мужество, одиночество. Л разве он не был тоже одинок даже
в самом ярком ореоле славы? Далекая, чужая сердцу семья,
скитание по странам Европы. Женатый холостяк, обязательст-
ва без радостей. Ольга от души смеялась, слушая рассказ Хо-
се о том, как в Карлсбаде в двадцать девятом году он про-
смотрел потерю коня в партии с Земишем, когда ему вручили
телеграмму с извещением о приезде жены.
Хосе Рауль полюбил Ольгу. Бесконечные легкие успехи
у женщин всего мира не убили в нем жажды глубокого, силь-
ного чувства. Сердце кубинца ждало постоянной привязанно-
сти, недаром он так ценил когда-то верную любовь Кончиты.
Вскоре пришел момент, когда Хосе Рауль твердо решил свя-
зать свою жизнь с Ольгой. Глория не возражала против раз-
вода, хотя длительная процедура требовала времени. Теперь
Хосе и Ольга поселились вместе, хотя перед светом и стесня-
лись очень-то афишировать свои отношения.
Однажды во время странствований по Европе они остано-
вились в Кельне. Гуляя по улицам немецкого города, они раз-
говаривали о шахматах.
— Скажи мне, Хосе, почему ты но выступаешь в турни-
рах?— спросила Ольга.
277
— Они приносят мне мало радости, дорогая,— печально
ответил Капабланка.
— Почему?
— Свергнутому королю всегда неприятно возвращаться
в царство, где он был когда-то владыкой.
— А если у него есть надежда вновь стать королем?
— Лично у меня такой надежды давно уже нет,— покачал
головой Хосе.
— Почему?
— Вот уже семь лет, как я не король,— объяснил Капаб-
ланка.— Пять из них прошли в ожесточенной битве за свои
права. И чего я достиг?— развел он беспомощно руками.
Ольга поспешила рассеять печаль любимого.
— Да, но тогда ты был несчастлив, болен, у тебя не было
интереса к жизни. Теперь совсем другое дело! Теперь с тобой
я, и я постараюсь сделать все, что могу, для того, чтобы ты
был счастлив. Мы поправим твое здоровье, вновь сделаем тебя
молодым, бодрым, полным сил.
— Спасибо, милая Кикирики! Это поистипе счастье, что я
тебя встретил.— Смешное прозвище Кикирики Хосе заимство-
вал из детской сказки, рассказанной Ольгой.
— Я бы очень хотела, Хосе, чтобы ты вновь всерьез занял-
ся шахматами,— предложила Ольга.
— Как — занялся?
— Изучал партии, читал книги, занимался дома, как это
делают твои коллеги-гроссмейстеры.
— Нет, моя милая! К этому приучаются с детства. А я...
Если хочешь знать,— засмеялся Капабланка,— у меня и доски-
то шахматной нет!
Они зашли в кафедральный собор. Под высокими сводами
оба сразу почувствовали себя маленькими, потерянными. Но
они любили друг друга, были вместе, и ничто им было не
страшно. Ольга купила свечку, зажгла ее. Так она когда-то
делала в России. Она давно уже не молилась, но здесь надолго
задержалась у иконы и что-то исступленно шептала. Капа-
бланка отошел в сторону, чтобы не мешать ей.
— Ты знаешь, о чем я молилась, дорогой?— спросила Оль-
га Хосе, когда они вышли из собора.— Нет... сейчас я не ска-
жу... Когда-нибудь потом. Мне кажется, моя молитва услы-
шана.
В тот же день вечером Хосе взял руку любимой и, глядя
ей в глаза, сказал:
— Дитя мое! Я вспомнил нашу беседу в соборе. Тебе хо-
чется видеть меня вновь чемпионом, на вершине славы. Что
278
же, желание твое понятно. Хорошо, дорогая, я вернусь к шах-
матам. Только для тебя. Еще раз в жизни я стану сильней-
шим шахматистом мира. Последние годы я был разочарован
во всем. Я даже ненавидел шахматы. Но сейчас все переме-
нилось. Я буду вновь играть, и играть хорошо. И я добуду
этим деньги, достаточно денег для нашей женитьбы и сущее т-
вования.
Вскоре от Глории из Гаваны пришло согласие на развод,
и Ольга с Хосе стали официально мужем и женой. Капаблан-
ка наслаждался счастьем семейной жизни с любимой женщи-
ной. Умная и добрая, Ольга сумела повеять характер Хосе,
сделаться для него не только преданной женой, но и другом,
советчиком. Она любила Хосе и ради любви жертвовала мно-
гим. Хосе был для нее богом, идеалом мужчины; она готова
была отдать все для его благополучия.
Когда Хосе играл в турнире, она всегда бывала рядом. Не-
движимая и тихая, она сидела где-нибудь около столика, за
которым играл Хосе. Иногда в руках ее была книжка, но она
редко читала. Некоторые спрашивали, не скучно ли ей следить
за игрой, которую она не понимала? Она отвечала, что следит
вовсе не за игрой, а за Капабланкой.
Изучая лицо мужа, она часто знала, какова ситуация на
доске. Самое важное — быть с ним рядом. Иногда она мыс-
ленно разговаривала с ним. Заметив, что Хосе устает, она
шептала: «Я здесь рядом с тобой, моя преданность оберегает
тебя». Порой она воображала, что стоит рядом с ним, как бла-
гожелательный дух, защищает его от злых дум, делает атмо-
сферу чище и приятнее. В некоторые мгновения ей чудилось,
что опа касается руки Хосе, передает ему новый запас сил
и энергии. К концу партии она чувствовала себя измотанной,
будто сама играла.
Как-то она спросила Хосе:
— Скажи, ты чувствуешь мои мысли, когда я стараюсь по-
мочь тебе во время партии?
Тот засмеялся:
— Что за чепуху тьг говоришь! Как мажешь ты помочь
мне, дитя мое? Но, конечно,, я люблю, когда ты рядом. Я знаю,
это глупо с моей стороны, потому что ты можешь устать от
шахмат.
Чуткая и добрая, преданная и, может быть, несколько ис-
кусственно наивная, Ольга добилась того, что Хосе с каждым
днем все больше любил ее, старался не расставаться с ней
ни на минуту. Временами оп сам удивлялся,, как могла из бес-
численного множества встреченных им женщин только она
279
одна взять над ним такую неограниченную власть? Ольга не
делала для этого никаких усилий. Она просто любила Хосе
и безропотно отдавала ему всю себя целиком. Именно это
и покорило самоуверенного, избалованного поклонением ку-
бинца. Поистине, самая большая сила женщины — ее слабость!
В декабре тридцать четвертого года Капабланка, впервые
после перерыва, сыграл в гастингском турнире. Отсутствие
практики сказалось — он занял всего четвертое место. Такой
же итог был и в московском турнире, сыгранном через два
месяца после гастингского. Но уже тогда знатоки отмечали,
что в игре кубинца появилось нечто новое. Он смелее всту-
пал в бой, делал меньше коротких ничьих. Гигант просыпался,
постепенно и неохотно, лениво расправляя свои богатырские
плечи. Ольга была довольна: молитва, прочитанная ею в
кельнском соборе, возымела действие.
Вскоре произошло событие, придавшее сил Капабланке,
вселившее в него новые надежды. Алехин проиграл матч Эйве
и не был больше шахматным королем. Раньше Капабланка
рассуждал так: «Чего стараться, добьюсь успехов, признания
шахматного мира, но ведь повторная встреча с Алехиным все
равно неосуществима. При наших отношениях никто никогда
пе сумеет организовать матч-реванша. Ссора зашла так да-
леко, что только полная уступка с одной стороны может при-
вести к договоренности. А кто будет уступать? Он, во всяком
случае, не собирается!» Было ясно: стремиться особенно ре
к чему!
И вдруг, о радость: все разом изменилось! Теперь король
Эйве, а спортивный голландец не раз говорил, что Капаблан-
ка — ближайший претендент на шахматный трон. Нужно сроч-
но доказывать всем, что жив еще Капабланка, что может он
еще светить прежним ослепительным светом. Правда, кубинца
расстроило сообщение о том, что Алехин обеспечил себе матч-
реванш, но затем он успокоился. Вряд ли русскому в его со-
стоянии полного упадка удастся выиграть повторный матч;
значит, нужно всего обождать года два-три, а за это время от-
шлифовать до блеска шахматное оружие. Будущее рисова-
лось Хосе и Ольге в самых светлых, самых радужных крас-
ках. Только бы играть хорошо, только бы доказать вновь свою
шахматную исключительность!
И Капабланка начинает играть так, как давно уже но
играл. С болью расставался он с женой, уезжая в Москву на
новый турнир. Хосе обещал ей сражаться в Москве так, как
давно уже не сражался.
— В Москве в тридцать шестом году я впервые за долгий
280
срок играл на победу,— говорил впоследствии кубинец.
Не так-то просто было одержать победу в Москве! Страш-
ная десятка собралась в русской столице! Правда, Ласкер не
был опасен — шестьдесят восемь уже исполнилось, пе до ста
же лет будет он хорошо играть! Потерял былую уверенность
и Флор, зато русская звезда, Михаил Ботвинник, бился, как
всегда, неистово и самоотверженно. В партии между ними доб-
рая когда-то фортуна вновь порадовала кубинца, подарив ему
очко вместо неизбежного поражения.
До отказа заполнили зрители Колонный зал Дома союзов
в последний день турнира. У входа на улице ждала новостей
толпа, радиокомментаторы сообщали стране каждый ход ре-
шающих партий. Капабланка опережал Ботвинника на пол-оч-
ка,, но все могло случиться в последнюю минуту. Ботвинник
играл с Левенфишем, которого часто побеждал до этого. Воп-
рос был в том, сумеет ли Капабланка выиграть у гроссмейсте-
ра Элисказеса? Если нет, у Ботвинника все шансы догнать,
а то и перегнать кубинца.
Изящный, импозантный появился Хосе Рауль в залитом
светом Колонном зале. Он опоздал минут на десять; Трудно
смазать, была ли это случайная задержка или преднамерен-
ная? У него был такой сияющий, беззаботный вид, что, каза-
лось, партия его ни капельки не волнует. Да и дебют он играл
так,* будто совсем пе стремился к победе. Спокойный вариант
итальянской партии, чаще всего он приводит к ничьей. «Будет
дележ первого и второго призов»,— решили москвичи.
Но вот в позиции белых обозначился небольшой перевес.
Совсем мало заметный — их фигуры обладали лишь немного
большей свободой. Кто-нибудь другой на месте кубинца, мо-
жет быть, не заметил бы этого преимущества, а заметив, пе
сумел бы использовать. Но ведь на сцене сидел возродивший-
ся Капабланка! В мгновение ока был пущен в ход легендар-
ный капабланковский механизм, с поразительным искусством
и точностью реализовал кубинец свое превосходство. Чет-
кость маневров его была столь поразительна, каждый ход Хосе
Рауля был таким чеканно-точным, что порой в тишине зала
будто слышалось тикание механизма.
Когда Элисказес остановил часы и зал взорвался аплодис-
ментами, Капабланки на сцене не было. Лишь минут через
пять его нашли где-то в кулуарах. Партия его больше не ин-
тересовала, он уже увлекся чем-то другим. Долго не отпуска-
ли со сцены кубинца восхищенные москвичи. Хотя в сердцах
их была досада: Ботвинник не догнал лидера, все же они не
могли сдерживать восхищения обаятельным Хосе Раулем.
281
Шахматный гигант пробудился вновь и стоял перед ними во
весь свой исполинский рост. Период депрессии кончился, Ка-
пабланка был готов на новые, самые ответственные сражения.
С триумфом покидал Хосе Москву, ставшую к тому времени
общепризнанной шахматной столицей мира. Он дал согласие
участвовать еще в одном турнире в Москве в феврале три-
дцать восьмого года, оговорив свой приезд вместе с Ольгой.
В жаркий день конца лета Капабланка и Ольга приехали
в Лондон. В который уже раз за последние дни супруги обсуж-
дали один вопрос: ехать Ольге в Ноттингем или нет?
— Ты будешь чувствовать себя там одинокой,— уверял
Хосе.-— Ничего, кроме шахмат. А я не смогу уделить тебе
должного внимания. Может быть, я буду даже иногда раздра-
жен. Там не будет никого, кроме шахматистов.
Ольга подумала: «Как я могу быть одинокой, когда там бу-
дет Хосе? Это же турнир сильнейшего состава, все лучшие
гроссмейстеры мира съезжаются в Ноттингем. Коллеги Хосе,
они являются частью его жизни. О каком одиночестве может
идти речь?» Тут другие причины, но Ольга ни за что не ска-
зала бы об этом Хосе. Первый приезд Ольги в среду шахматис-
тов, где знали его первую жену. Вдруг это будет доставлять
неприятности Ольге, а это повлияет на Хосе, помешает ему
играть? По выработанной привычке во всем соглашаться с му-
жем Ольга решила остаться в Лондоне.
Расставаясь с Хосе на станции, Ольга сказала:
— Ты возьмешь первый приз в Ноттингеме.
Тог уставился на жену в изумлении.
— Это что: одно из твоих предчувствий?— тон был ирони-
ческим, но глаза Хосе сияли от счастья. Ольга знала, что
нужно говорить мужу!
— Нет, не только предчувствие,— объяснила она.— Ты
только что приехал из Карлсбада, подлечился, отдохнул в хо-
роших условиях. Перед игрой это для тебя самое важное. Но
если ты хочешь... немножко и предзнаменование.
С тревогой раскрывала Ольга каждое утро лондонские га-
зеты в поисках сообщений из Ноттингема. Фамилия Капаблан-
ки, напечатанная буквами, казалась ей такой странной и в
то же время много значила. Хосе начал турнир средне: он,
правда, отложил важную партию с Алехиным в выигрышной
позиции, зато проиграл Флору и был где-то в середине тур-
нирной таблицы. Нужно ли говорить, как счастлива была
Ольга, когда ей вручили долгожданное письмо Хосе: «Я оди-
нок, приезжай скорее».
Нагруженная книгами, сладостями ехала Ольга в Ноттип-
282
гем. Она чувствовала себя королевой, призванной занять трон.
Даже скучный ландшафт, пролетавший в окне вагона, каза-
лось, таил улыбку. На вокзале в Ноттингеме она сразу увиде-
ла в толпе Хосе. Как всегда после разлуки, ей показалось
странным и чужим лицо любимого. Глаза Хосе светились ра-
достью, хотя он мало говорил и скупо выказывал свои чувст-
ва; все же каждый раз, когда их взоры встречались, в больших
глазах мужа Ольга читала неподдельный восторг.
Капабланка поцеловал жену.
— Ты выглядишь блестяще, мое дитя,— сказал он.— Неда-
ром меня все спрашивали в Лондоне: «Ваша жена киноакт-
риса?*
— А как твои дела?
— Сегодня я выиграл у Алехина.
Капа произнес это таким равнодушным тоном, будто это
была обычная победа над рядовым мастером.
— О!—радостно вскрикнула Ольга.—Что за история была
в этой партии?
— Видишь ли, когда пришло время откладывать партию,
Алехин нарушил правила записи хода и был вынужден сде-
лать его на доске. Несколько дней комитет думал, как посту-
пить. Сегодня Алехин сдался.
Отличное начало — приезд Ольги принес Капабланке сча-
стье! И в дальнейшем Хосе стал выигрывать партию за пар-
тией.
— Вы принесли Хосе Раулю счастье,— сказала Ольге Раи-
са Флор.— Вы настоящий талисман!
Ольга впервые попала на шахматный турнир, и на какой
турнир! Она волновалась немного: как-то встретят ее люди,
о которых она так много читала в газетах? Вечером в «Стей-
шен-отеле», где жили участники, Капабланка представил же-
ну коллегам. По тому, как довольно светились глаза Хосе
Рауля, Ольга поняла: она была на высоте!
Ольге понравились Ласкер и его тихая супруга, хотя они
и редко общались с остальными участниками. Говорили, в Нот-
тингеме Ласкер пристрастился к гольфу, каждую свободную
минуту ездил играть. «Вот так и должен выглядеть шахмат-
ный чемпион*,—думала Ольга, наблюдая, как невозмутимо
сидел Ласкер за шахматной доской. Очаровала ее совсем еще
юная чета Ботвинников; Ольге особенно было приятно видеть,
что худенькая, черноглазая Гаяне Ботвинник, так же, как
и Ольга, часами просиживает около играющего мужа.
Узнав, что Ольга русская, поспешили познакомиться с ней
и поговорить на родном языке выходцы из России. Забавный
283
толстяк Боголюбов, правда, мало обращал внимания на что-
нибудь, кроме шахмат и бриджа, зато Тартаковер ошеломил
Ольгу неиссякаемым остроумием. Попытался было говорить
с ней и Алехин, но Ольга холодно встретила эту попытку.
Познакомили ее с элегантным Эйве, забавным югославом
Видмаром. Но особенно удивил ее американский чемпион
Решевский. Маленькая голова, большой с залысиной лоб, ро-
говые очки. Ольга невольно вспомнила стихи русской поэтес-
сы Веры Инбер о шахматах: «Из-под лысой черепной коробки
холодный взгляд вооруженных глаз». Хосе рассказал ей, что
Решевский в возрасте шести лет уже давал сеансы, разъезжая
по Европе, и что когда-то у него играл в сеансе Видмар. За-
диристый югослав всерьез утверждал, что тогда Сэмми играл
лучше, за что Решевский жестоко отомстил ему, обыграв
в Ноттингеме.
Днем к подъезду отеля подавался большой зеленый авто-
бус, и все участники ехали в Бистонский университет, где
проводились туры. Ольга неизменно сопровождала Хосе. Ино-
гда она гуляла на лужайках около здания университета, во-
круг живописного пруда, но большую часть времени сидела
в залитом светом, просторном зале. Ей нравилась обстановка
тишины и торжественности, царившая на турнире. Было что-
то своеобразное и таинственное в этих мастерах, сидевших
в молчании друг против друга. Великие полководцы своих ма-
леньких армий, беспрекословно выполняющих их команды,
они смотрели друг на друга как два беспощадных врага и все-
таки обычно оставались друзьями.
Часам к шести вечера позиции на досках выяснялись. Оль-
га любила эти минуты, ибо тогда лицо Хосе светлело. Удо-
влетворение выражалось в его глазах, особенно тогда, ког-
да он одерживал победу. А таких дней становилось все
больше.
Капабланка выигрывал партию за партией и вышел на
первое место. Два мастера сказали как-то Ольге, что Хосе
играет, как в свои самые лучшие времена.
И вот настал последний тур. Ужасный последний тур! Мно-
гое пришлось пережить Ольге в этот погожий августовский
день! Игра началась утром, нужно было к банкету, назначен-
ному на вечер, закончить партии. Впервые Ольга не пошла
па турнир: так хотелось вечером выглядеть красивой! К тому
же англичане сказали: Капа играет белыми с Боголюбовым,
а он всегда легко бьет чемпиона Германии.
Уже в вечернем туалете пришла она в турнирный зал. Око-
ло партии Хосе собралась огромная толпа.
284
— Как дела у Капабланки?— ничего но подозревая, спро-
сила Ольга у знакомого английского любителя.
— Плохо,— ответил любитель.
— Плохо?!—воскликнула Ольга.—Как это может быть?!
Все говорили, что Хосе всегда обыгрывает Боголюбова.
— Когда-нибудь эго должно было кончиться,— философ-
ски спокойно произнес англичанин.
Но Ольге было не до философии!
— И что же теперь будет? Капабланка не возьмет перво-
го приза? — растерянно произнесла она. Взглянув на ее
лицо, англичанин поспешил успокоить перепуганную жен-
щину.
— Еще не все потеряно. У Ботвинника тоже против Вин-
тера позиция неважная. Если оба проиграют, разделят первый
и второй призы. Ну, а если Ботвинник сделает ничью, тогда
придется ограничиться вторым призом.
Какой ужас! Зачем она не поехала сразу на игру вместе
с Хосе? Теперь все пропало! Из-за одной какой-то партии ми-
гом полетят все планы. Неужели Хосе не выиграет? Это все
она виновата: уйти в такой момент!
Ольга подошла к столику. Хосе был мрачен, брови его на-
хмурены. Явно дела плохи. Капабланка заметил жену, и на
его озабоченном лице промелькнула тень улыбки.
В перерыве они вместе шли из университета.
— Ты иди обедай,— сказал Хосе,— а я выпью лишь чашку
кофе. Мне нужно подумать над позицией. Может быть, мне
удастся сделать ничью.
Все желания последних месяцев, напряжение решающих
дней вылились в восклицании Ольги:
— Ты должен выиграть эту партию!
Капабланка зло посмотрел на жену.
— Выиграть?!— удивленно произнес он.— Каким, к черту,
способом я могу выиграть в этой позиции?
Но затем, вспомнив, что Ольга ничего не понимает в шах-
матах, извиняясь, добавил:
— Прости, я забыл. Кончай твой ленч. Я пойду.
Потом началось это долгое ужасное доигрывание; Ольга ду-
мала, конца не будет страшным минутам. Ботвинник сразу
кончил свою партию вничью и теперь ждал решения судьбы
первого приза. «Как-то сыграет Хосе?— мучилась Ольга.— Как
будет обидно, если проиграет! Какие-то жалкие пол-очка раз-
рушат все планы, унесут все надежды».
Но вот толпа, окружившая столик Капабланки, зашевели-
лась, что-то произошло в партии.
285
— Он гении!— шепнул на ухо Ольге Тартаковер.— Сделать
ничью в такой позиции!
И вправду была ничья. «Слава богу,— облегченно вздохну-
ла Ольга.— Пусть победа делится с Ботвинником, главное дос-
тигнуто. Хосе завоевал два первых приза подряд: в Москве и
в Ноттингеме. Я счастлива!»
Красивая, нарядная появилась Ольга вечером на банкете.
Не беда, что платье, украшенное блестками, было всего мо-
делью, данной напрокат подругой из универсального магазина
в Нью-Йорке. Но с каким изяществом Ольга шествовала по
ресторану, как величественно приподнимала край широкой
юбки! Капа любовался женой, он и не подозревал, откуда у
Ольги такой роскошный наряд.
Их посадили на самые почетные места. Справа от Ольги
господин Дербишер, финансировавший турнир, слева англий-
ский чемпион сэр Томас. Хосе сидел между четой Дербише-
ров, тут же рядом Ботвинник с женой. Цветистыми фразами
отмечали выступавшие большой успех молодого Ботвинника,
но менее тепло приветствовали возврат к шахматной жизни
и новый взлет на вершину славы Хосе Рауля Капабланки.
Позже Хосе заказал шампанское для себя и коллег.
— Мы теперь богаты на время,— шепнул он Ольге.— Пре-
мия была хороша, хотя я ее и поделил. Мы можем позволить
себе это маленькое удовольствие.
Ольга была на верху блаженства. Все, о чем просила она
в страстной молитве в соборе, понемногу осуществлялось.
Шахматный гений Капабланки вновь расцвел, он опять достиг’
предельных шахматных высот. Остался один шаг, один ре-
шающий шаг до высшего счастья. Ничего, что нужно ждать
еще год, два, Хосе будет первым в мире! Она поможет ему
достичь трона, отдаст для этого все свои силы. Ее любовь бу-
дет охранять Хосе на трудном, но светлом пути!
3
Дебелая полная монашенка в черном одеянии удивленно
поглядывала на соседа по купе. Ее заплывшие маленькие глаз-
ки выражали то испуг, то недоумение. Странный какой-то
пассажир! Как только сели в Париже, он пристроился у окна,
воздел на нос роговые очки и стал перелистывать газеты. Це-
лую уйму газет! Найдет что-нибудь интересное, улыбнется
или, наоборот, сердито сведет бровп к переносице, потом хмык-
нет, поведет плечами и принимается за следующую газету.
286
Скосив глаза, насколько ей позволял кипенно-белый крахмаль-
ный чепец, служительница божья попыталась было рассмот-
реть, какие газеты читает спутник. Лишь две были голланд-
ские, остальные не то немецкие, не то английские.
В спешке последних приготовлений к отъезду Алехин не
успел прочесть, что пишут газеты о предстоящем матч-реван-
ше. «Прочту в поезде,— решил он,— до Амстердама времени
будет много». Смешно было читать предсказания этих все-
знающих провидцев. «Алехин не сумеет вернуть былую форму
после пяти лет такого упадка»,— утверждали американцы.
Еще более решительное мнение сообщал Флор. «Большинство
гроссмейстеров считают, что прекрасная форма и молодость
Эйве дают ему хорошие шансы на победу». Что против этого
возразишь?
Сам Эйве высказывался скромно, но не без самоуверенно-
сти. «Нельзя рассчитывать на легкую победу»,— предупре-
ждал он своих голландских поклонников. Но все-таки на труд-
ную-то победу можно рассчитывать! Так большинство газет,
большинство специалистов. Заладили: «Победит Эйве, победит
молодость». А Алехин старый, что ли? Один Ласкер оставал-
ся верным своим привязанностям. «Алехин привык штурмом
брать препятствия,— писал шахматный ветеран.— Может быть,
ему за три-четыре месяца удалось наверстать упущенное?»
Какой-то репортер осмелился спросить мнение о матч-реванше
даже у Капабланки. Тот ответил сердито: «Не скажу ни
слова».
Кроме статей с прогнозами, были еще такие, где авторы
просто рассуждали о достоинствах и недостатках обоих про-
тивников. «Об Эйве говорят: нет шансов,— писал один,— шеп-
чут: нет таланта; ведущие шахматисты думают: я его легко
обыграю. Да, но ведь выиграл-то он у самого Алехина!» Много
спорили о физическом состоянии Алехина. Далась им эта ис-
тория в прошлом матче! Зноско-Боровский откуда-то узнал
режим дня Алехина перед матчем и спешно сообщал о нем чи-
тателям. «Алехин ложится спать теперь ровно в десять вечера,
встает в семь утра. После завтрака совершает прогулки, за-
нимается рыбной ловлей. Он поправился на двадцать пять
фунтов. У него больше нет нервных движений, говорит мед-
ленно. Разительная перемена по сравнению с прошлым мат-
чем!»
Вдруг Алехин засмеялся, монашенка испуганно отодвину-
лась в угол дивана. «Алехин везет с собой норову!» — прочел
он заголовок в одной из газет. Прошел номер, поверил репор-
тер! Нахальный такой: «Что вы сейчас пьете, гроссмейстер:
287
ликер или коньяк?» — «Молоко. Для этой цели я приобрел ко-
рову нормандской породы по имени Анна-Мария. Если мат-
чевый комитет пе будет возражать, я возьму Анну-Марию с со-
бой на матч в Голландию».
И еще раз улыбнулся Алехин. Мимо окна только что про-
неслась огромная реклама: «Пейте лучшее в мире голланд-
ское молоко!» А он придумал: в Тулу со своим самоваром. По-
езд давно уже мчался по Голландии, в окнах мелькали задум-
чивые ветряные мельницы, игрушечные расписные домики.
Огромными цветистыми пятнами перемежались тюльпанные
поля, луга с черно-белыми коровами. Все это напомнило Але-
хину прошлый матч с Эйве, вот такие же поездки в вагонах
из одного городка в другой. Вспомнились дни обидных пора-
жений, позорное бессилие горячечного алкогольного дурмана.
На миг его вновь охватило чувство испытанного тогда одино-
чества в обстановке всеобщей неприязни голландцев. Кошма-
ром предстали перед мысленным взором последние дни матча,
дни позора и унижения.
— Ноги моей больше не будет в Голландии!—в запальчи-
вости воскликнул он тогда и всерьез решил было выполнить
это обещание. Потеряв шахматную коронут он отправился
в Австрию. «Панханс» — отель в Земмеринге — пожертвовал
десять тысяч гульденов, лишь бы увидеть у себя повторную
встречу чемпионов. Заметались сторонники Эйве! «Как, наш
Макс будет играть не у себя дома!» Экономные и расчетли-
вые голландские дельцы мигом нашли нужные средства. «Че-
тырнадцать тысяч гульденов»,— перекрыли они нужную сум-
му расходов и срочно подписали контракт с Алехиным. Что
было делать? Ничего не оставалось, как согласиться играть на
родине Эйве, иначе можно было вообще потерять всякую воз-
можность играть реванш. Десяти тысяч ведь недостаточно
на весь матч.
«И вот наступает решающая минута,— подумал Алехин.—
Через три дня начинаем. Что принесет мне новое сражение?
Если объективно расценивать силу, я должен победить, но
мало ли что бывает в шахматах! Только бы не сорваться, а для
этого самое главное — сохранять железное спокойствие. Но
обращать внимания ни на что! Пусть будет несправедливость,
пусть обида — не терять головы! Опять меня будут ненави-
деть голландцы, но ведь это понятно. Спокойствие! Пожалуй,
хорошо, что не поехала Грейс; сказала — приеду позже. В по-
следнее время она стала лучше. Может быть, потому, что
ft бросил пить?»
Поезд приближался к Амстердаму. Сельские пейзажи по-
Ж
степенно сменялись индустриальными, на шоссе, то и дело пе-
ресекавшем полотно железной дороги, с каждой минутой уве-
личивалось количество автомашин. Монашка заволновалась
и стала собирать свой незатейливый багаж. Вот поезд замед-
лил ход и плавно вполз под навес в узкий промежуток меж-
ду двумя асфальтированными платформами.
Еще из окна Алехин увидел встречавших его голландцев:
они точно рассчитали и ждали гостя как раз на том месте,
где должен был остановиться восьмой вагон. Впереди группы
стоял высокий Эйве, он мало изменился с прошлого матча,
пожалуй, звание чемпиона чуть-чуть добавило ему важности.
Такой же высокий, как Эйве, но немного сгорбившийся стоял
Цитерштейн; среди других, незнакомых ему людей Алехин
увидел маленького, юркого Ван-Гартена и медлительного Ли-
кета.
В ожидании Алехина голландцы расположились у самой
двери вагона. Мимо них, тихо шурша юбками, прошли монаш-
ки, которых оказалось немало и в других купе. Наконец по-
явился улыбавшийся гость.
— Хун даг! Хун даг!— приветствовали Алехина голланд-
цы и бросились пожимать руку приезжему. Фотографы и ки-
нооператоры спешили поймать кадры, которых с нетерпением
ждали читатели.
— О, какой вы молодец!— воскликнул, улыбаясь, Цитер-
штейн, одной рукой пожимая руку Алехину, другой похлопы-
вая его по плечу. Словоохотливый, добродушный голландец
во время первого матча, хотя и болел всей душой за Эйве, все
же с заметной симпатией относился к русскому. Может быть,
потому, что страсть к алкоголю, погубившая тогда Алехи-
на, в последние годы всерьез захватила и самого Цитер-
штейна.
Голландцев удивил бодрый, здоровый вид Алехина. Они
еще помнили его вид в тридцать пятом году и теперь поража-
лись тому, как он резко изменился. Не было больше углова-
тых, порывистых движений, потухших глаз, желтых мешков
под глазами. Возродившийся шахматный гигант гордо дер-
жал голову, глаза его светились радостным блеском.
— Прошу вас,— уже в первые минуты встречи протянул
кто-то портсигар Алехину. Возможно, это была специальная
проверка, Алехин отодвинул рукой портсигар.
— Доктор, вы больше и не... пьете?— хитро нахмурив бро-
ви, спросил Цитершгейп. Запах алкоголя и табака, доносив-
шийся от него, явно показывал, что сам он не терзал себя ни-
какими запретами.
10 Заказ 40
289
— Я решил экономить голландские деньги,— улыбнулся
Алехин.
— Я смотрю: вы прямо из монастыря!— радостно восклик-
нул Цитерштейн.
— А он и действительно из монастыря!— засмеялся Эй-
ве.— Приехал вместе с монахинями.
— Но это монахини — голландские,— продолжил шутку
Алехин.— Они всю дорогу молились за успех Эйве.
— А где же ваш кот?— спросил, улыбаясь, Ликет.
— Остался дома. Ловит мышей.
— Писали, вы хотели привезти с собой корову. Это прав-
да, доктор?— спросил Цитерштейн.
— Господин Цитерштейн!— развел руками Алехин.— Мы
?ке в Голландии!
Группа репортеров терпеливо ждала, когда организаторы
отпустят приезжего. Пока искали и грузили багаж, тут же па
перроне завязалась беседа. Уже по тону хозяев, по первым
вопросам корреспондентов Алехин понял, что теперь голланд-
цы будут с ним разговаривать совсем по-иному, не так, как
два года назад. При каждом удобном случае ему давали по-
нять, что время прежних претензий прошло, что теперь вла-
дыка — Эйве. Алехина обрадовало то, что все эти изменения
совсем его не трогали: он успешно выдержал первую проверку
готовности своей нервной системы к трудному испытанию.
— Как ваше самочувствие?—вежливо начал беседу один
из корреспондентов.
— Великолепное!— ответил Алехин.— Я даже не могу себе
представить, что молено находиться в лучшем физическом со-
стоянии.
— Писали, вы поправились на двадцать пять фунтов. Это
правда?
— У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой
вес больше всего беспокоит знатоков,— отшутился Алехин.
— Важ нравится играть в Голландии?— задал хитрый воп-
рос низенький репортер, вапомнившийся Алехину еще с про-
шлого матча.
— Это замечательно, что в Голландии так любят и пропа-
гандируют шахматы,— уклонился от прямого ответа гость.
— Что вы можете сказать о своей спортивной форме?
— Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме,
как я перед матчем с Капабланкой десять лет назад.
— Это уже угроза! — вмешался в разговор Эйве,— Вы меня
пугаете!
— Почему,— удивился Алехин.— Такой формы было доста-
290
точно для Капабланки, но неизвестно, хватит ли для доктора
Эйве.
— Благодарю за комплимент,— поклонился Эйве.— Я ви-
^У, У вас хорошее настроение, вы будете опасны в матче.
— Я уже достаточно натворил в плохом настроении,— за-
метил Алехин.
Небольшую паузу прервал третий корреспондент:
— Будьте любезны, господин Алехин, скажите, кто будет
вашим секундантом в матче?
— Эрих Элисказес.
— Он мастер?
— Очень жаль, что вы не знаете Элисказеса. Это гроссмей-
стер и очень хороший человек.
— Вы не помните ваш общий счет встреч с Максом Эйве?
— Помню. Всего мы сыграли пятьдесят партий. По четыр-
надцати каждый выиграл, остальные ничьи.
— Так чю битва будет острая.
Алехин ничего не ответил па это замечание.
— Что можно передать голландским шахматистам?
Я желаю им паилучших успехов. Скажите, что мы с
Доктором Эйве постараемся порадовать их интересными, со-
держательными партиями.
Беседу с репортерами перебил Ван-Гартен.
— Доктор, это все варианты?— показал он на чемоданы,
которые вез на тележке носильщик.
— Возможно,— ответил Алехин.— Я должен быть начеку.
Мне известно, что доктор Эйве привез из Земмеринга от Грюн-
фельда два чемодана новых вариантов.
— У вас отлично поставлена разведка!— засмеялся Эйве.
— На войне, как на войне,— серьезно произнес Алехин.
Когда Алехин и встречающие выходили с перрона, к гостю*
. подошел тихий молодой человек в темно-синем костюме и ска-
зал по-русски:
— Я из советского телеграфного агентства. Можно задать
вам два вопроса?
— Пожалуйста!— Алехин отвел его немного в сторону.
— Что можно передать от вас советским шахматистам
о предстоящем матче?
— Скажите, решат два фактора: мое физическое состояние
и. теоретическая подготовленность.
— Ну, физическое состояние у вас, слава богу, отличное,—
улыбнулся молодой человек.— А как с теоретической подго-
товкой?
— Мне кажется, она будет достаточной. Напишите, что я
10*
291
тщательно изучаю книги и статьи, выходящие в СССР, и из-
влекаю из них не только отдельные ходы, но общие идеи и за-
мыслы. В последнем номере шахматной газеты я прочел ста-
тью Белавенца и Юдовича о достижениях советских мастеров
в области дебютов. Я нашел, что авторы даже слишком
скромны.
— Можно передать от вас привет?
— Я заранее поздравляю советских шахматистов с два-
дцатой годовщиной Октября. Передайте им, что я буду сра-
жаться в матч-реванше, как никогда в жизни!
«Вечная история: как что-нибудь пе так, всегда у них ви-
новат Ван-Гартен. Кто же мог предположить, что концертный
зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика, ви-
дите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а
для шахмат плохо. Кто ни пройдет по залу, отдается, как в го-
рах эхо. А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно
шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные
ковры, а где их сейчас возьмешь? Опять Эйве нервничает, ко-
торый раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает,
уже больше получаса. И всего только над шестым ходом! На-
верное, Алехин придумал какую-нибудь хитрую штуковину.
А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей
картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славян-,
ской защите, дебюте, изъезженном вдоль и поперек в двух
матчах!»
Ван-Гартсп стоял па краю сцены и жестами умолял зри-
телей оставаться на местах. Он даже кивал головой наиболее
непоседливым: не мешайте Максу. А Эйве все еще раздумывал
над ходом. Он нервничал: с шумом передвигал под столом
длинные ноги, меняя позу, облокачиваясь то на правую, то на
левую руку. «Чего ему нервничать,— подумал Ван-Гартеп,—
дела идут отлично: после пяти партий — очко перевеса. Уже
первая встреча — первая победа. Говорят, Эйве в первый день
помог какой-то новый ход».
— Вы хорошо сыграли конем на е-четыре,— сказал тогда
Алехин противнику, запечатывая конверт при откладывании
партии.
— К сожалению, это не моя новинка,— ответил Эйве.—
Этот ход уже встречался раньше.
- Где?
— В Стокгольме на последней олимпиаде, три месяца на-
зад. Так играл Тюрн в партии с Ояпеном.
292
Алехин с укором посмотрел на Элисказеса. Ну хорошо, сам
Алехин не пграл па олимпиаде, но ведь Элисказес должен
был знать этот ход! Зато чемоданчики Грюнфельда сработали
на славу.
На следующий день Эйве легко реализовал свой перевес:
Алехин сдался. Неважное начало матча — в первой партии по-
ражение! А обещал сражаться, как никогда в жизни! Рекла-
ма — желание напугать противника. Но вот что удивительно:
Алехин с невероятным спокойствием встретил тогда неудачу.
В пресс-бюро он продиктовал корреспонденту английской газе-
ты такие слова:
«Итак, первая партия против меня! Я пишу эти строки не-
медленно после проигрыша. Результат малоприятный, но не
неожиданный для меня, так как я приготовился к нескольким
поражениям в матче, особенно в результате дебютных сюрпри-
зов, приготовленных доктором Эйве. Я основываю свои надеж-
ды в матче на следующих факторах: 1. Ни в коем случае нель-
зя недооценивать своего противника. 2. Сохранять свое здоро-
вье и моральный дух. Впереди еще двадцать девять партий.
Завтра будет новый день».
И действительно, завтра был новый день. «Алехин выиграл
вторую партию,— вспоминал ход матча Ван-Гартен.— Говорят,
Эйве допустил ошибку в эндшпиле. Мало помогла русскому
эта победа. Правда, в третьей и четвертой партии ему удалось
убежать на ничью, зато в пятой Эйве показал класс! Как Макс
провел эту партию! Мат объявил; несмотря на то, что были
разменены ферзи. Блестящая победа! И после такой победы
он еще нервничает! Куда Алехину до нашего Эйве. Пусть он
не пьет, пе курит, но еще нужно и играть в шахматы! Правы
гроссмейстеры, волноваться за Эйве не нужно. Но что это так
долго думает Макс?»
Максу было о чем подумать! Алехин применил против него
ошеломляющий ход, не учтенный не только ни одним справоч-
ником дебютных вариантов, но и Грюнфельдом в его картоте-
ке. Сорок минут размышлял встревоженный Эйве и не мог
пайти верный путь игры. Это на шестом ходу, в известном
варианте! Какое удивительное изобретение применил загадоч-
ный русский!
Пятнадцатого сентября шестнадцатого года на фронте близ
реки Соммы был обычный боевой день. Обе стороны лениво
вели перестрелку, солдаты давно уже привыкли и к разрывам
снарядов и к свисту пуль. Дело знакомое: где-то вблизи блу-
ждает смерть, по смерть известная, с ней свыклись. Однако
что это вдруг поползло от английских окопов? Черные ящики,
293
они подминают все на своем пути; чудище грохочет, рычит,
из отверстий изрыгается огонь. Как страшно! «Что это?!» —
спрашивают немцы своих офицеров, а те сами не знают. Ми-
нуту еще держатся ряды пехотинцев, затем вдруг все сразу
с криками паники бегут назад, подальше от непонятного, гроз-
ного чудища.
Военные хорошо знают эффект неожиданного применения
нового образца вооружения. Потом солдат привыкнет к танку,
будет ждать его спокойно, чтобы подорвать гранатами, а в пер-
вую минуту он в смертельном испуге бежит от неизвестного
стального гиганта. Так уж устроен человек: больше всего он
боится того, чего не понимает.
Шахматист начинает свой бой оружием, ему отлично изве-
стным, знает он хорошо и вооружение неприятеля. Десятки
всевозможных атак, защит, гамбитов давно уже изучены и за-
писаны в справочники на многих языках мира. Но горе тому,
кто будет считать эти книжные варианты чем-то неизменным,
незыблемым! Время от времени пытливый ум исследователя
находит в них новые ходы, и тогда самые надежные варианты
зачастую получают совершенно новую оценку.
Как важно ошеломить противника новым ходом! Ничего пе
подозревая, надеясь на книжку, тот делает ходы, известные
всему миру. И вдруг совершенно новый выпад врага, не за-
писанный ни в одном учебнике. Что делать? Как отвечать?
Если противник применяет новый ход, значит, он его предва-
рительно изучил, дома разобрал все возможности. А для тебя-
это непонятная, темная бездна, ты за доской должен найти
верный ответ. Если даже найдешь его, все равно потеряешь
много времени па раздумье. Л время в шахматах очень до-
рого!
Вот почему шахматисты значительную часть своего труда
затрачивают на отыскание новых ходов в известных вариан-
тах. Труд этот творческий и очень нелегкий, зато он полно-
стью оправдывает себя. В турнирах и матчах новинка может
дать верное очко. Годами хранят гроссмейстеры и мастера та-
кие изобретения, выжидая удобного случая. Фрэнк Маршалл
несколько лет «носил за пазухой» новинку в испанской пар-
тии, ловя случай применить ее против Капабланки!
Шестая партия в Гарлеме началась обычными ходами. Але-
хин выдвинул на первых двух ходах две центральных пешки,
Эйве избрал славянскую защиту. «Опять славянская!» — мах-
нули рукой некоторые зрители, ждавшие каких-нибудь иболее
острых начал. Но вот Алехин делает свой третий ход. Эйве
смотрит удивленно то на Алехина, то на Файна, сидящего за
294
судейским столом. Почему Алехин идет этим конем? Ведь Эй-
ве доказал в партии против Файпа в Зандаме в прошлом году,
что черные получают отлпчную игру. Ни минуты не думая,
Эйве устремляется в испытанное русло.
Выпад центральной пешкой, такой же ход Алехина. Эйве
уверенно берет пешку белых. Беспокоиться нечего, игра чер-
ных отличная. Атакован белый конь, он должен отходить, фи-
гуры белых займут неудачные позиции. Все в порядке.
Но что это? Алехин взялся за другого коня. «Ничего не по-»
нимаю!» Эйве опять взглянул на Файна. «Грубая ошибка»,—
была первая мысль голландского чемпиона. Разве Алехин в
прошлом матче не делал подобных нелепостей? Однако, по-
смотрев на противника, Эйве сразу понял, что на этот раз об
ошибке не может быть и речи. Алехин сидел невозмутимый
и спокойный. Тогда Эйве быстро прикинул возможные вариан-
ты. Если взять коня — попадешь под неотразимую атаку, но
брать — та же атака. Как играть? Постепенно правда стала
доходить до сознания голландца: он нарвался на опаснейшую
новинку Алехина.
Шахматист за доской во время всего лишь одного хода
порой переживает столько самых различных душевных со-
стояний, сколько в жизни не наберется за месяц. Вот, разду-
мывая над ходом, он увидел, что выигрывает пешку. Радость!
Но уже в следующее мгновение он убеждается, что это ему
только показалось. Разочарование. Еще минута, и забавная
мысль приходит ему в голову. Ой, как смешно! Он улыбается,
но, взглянув на часы, видит, что времени осталось совсехМ пус-
тяк. Нужно спешить, иначе попадешь в цейтнот! И его охва-
тывает смятение спешки. Наконец ход сделан, шахматист под-
нимается со стула, идет гулять. И вдруг замирает на' месте.
Какой ужас! Просмотрел потерю ферзя!’ Холодный пот высту-
пает на спине. Тихонько отходит он в угол и издалека, по де-
монстрационной доске, проверяет варианты. Слава богу, есть
спасение! Полегчало на душе: избавился от страшной опас-
ности.
Паника охватила Эйве после шестого хода Алехина. Что
делать?! Возьмешь коня, попадешь под атаку всех белых фи-
гур. Грозная атака, и вести-то ее будет Алехин! Он, наверное,
два года проверял правильность жертвы. А если не брать?
Тогда атака тоже сохраняется. И то плохо и это. Но нужно
на что-то решаться. Брать или не брать? Что делать?!е
Ничего нет удивительного в том, что Эйве в состоянии
крайней растерянности, без далекого расчета поверил вдруг
в надежность третьей возможности. Отказавшись брать коня,
295
он в свою очередь напал пешкой на белого слона. Едва сделав
ход, голландец сразу заметил, что это грубейшая ошибка. Але-
хин, не думая, взял пешку конем, теперь у белых, кроме силь-
нейшей атаки, была еще лишняя пешка. Недолго сопротивлял-
ся Эйве. Приезд в Гарлем оказался для пего неудачным.
Л что же новинка Алехина? Можно ли было опровергнуть
жертву коня? Весь синклит гроссмейстеров, прикрепленных
к аналитическому штабу Эйве, несколько дней искал пути оп-
ровержения этой жертвы. И... не нашел. Такая сложная жерт-
ва, кто может сказать: правильная она или нет? Эффект
изобретения Алехина был значителен. «Может быть, когда-
нибудь тысячу лет спустя, на одной из солнечных планет,
найдут все-таки опровержение этого хода!» —писал один
американский журнал.
А тем временем Алехин на всю мощь использовал психо-
логический эффект своей новинки. Как опытный боксер, когда
противник прижат к канату, Алехин нанес Эйве серию страш-
нейших ударов. Удар — победа в седьмой партии, еще удар —
и восьмая кончается в пользу русского. Теперь уже два очка
перевеса у Алехина. Но упорного Эйве не так-то просто по-
слать в нокаут. Он стойко переносит три поражения и затем
сам переходит в контратаку. Какие только ухищрения не при-
менял голландец! Можно смело утверждать: ни один из жив-
ших в то время шахматистов не смог бы выдержать такого на-
тиска. А Алехин выдержал. Зато как крутились его фигуры,л
какие чудеса вытворяли! Вот у Эйве лучший эндшпиль, но
один-два хода Алехина и... ничья. Следующая партия: у Эйве
две лишние пешки. Огромный перевес! Но неожиданный ком-
бинационный удар Алехина — и одной пешки уже нет. Еще
одно остроумное изобретение — и на доске вновь ничья.
Судьбу самого длительного матча часто решает всего лишь
одна партия. Разве мало знаем мы примеров, когда в один из
моментов происходит психологический надлом кого-либо из
противников, и он фактически прекращает сопротивление. Два-
дцать вторая партия матч-реванша была отложена в простой
на вид позиции. Из клана Эйве уверенно сообщали: ничья, по
гроссмейстеры не верили такой поверхностной оценке. Что-то
должно было случиться в таком сложном положении. Вот по-
чему смотреть доигрывание этой партий в городе Дельфте
приехали все находившиеся в те дни в Голландии гроссмейсте-
ры и мастера. Файн, Флор, Тартаковер, Мароци, Грюнфельд —
строгие судьи собрались в турнирном зале! Сам Эммануил Лас-
кер сидел в первом ряду и не сводил глаз с демонстрационной
доски.
296
На сцене появился Алехин. Он заметно устал, под глазами
виднелись темные круги. Ночной анализ отложенной пози-
ции — дело нелегкое! Элисказес мало чем мог помочь, и потом
давно известно — Алехин всегда сам проводит анализ. Прибыл
и Эйве. Голландец был свежее. Тоже понятно — он мог и по-
спать ночью, у него было кому разобраться в позиции.
Мароци включил часы. Сразу конь Алехина объявил шах.
Ответ черных, и вновь ходит алехинский конь. Опять быстрая
реплика Эйве и еще один ход белого коня. Какой красивый
маневр, сколько энергии в этой маленькой резной фигурке.
Как зачарованный, смотрит на демонстрационную доску
Ласкер.
— Конь мощностью в тысячу лошадиных сил!— шепчет он
Тартаковеру.
Эйве задумался, видимо, ответ Алехина был для него не-
ожиданным. Этого они в домашнем анализе с Файном но виде-
ли. Но вот голландец сделал ход, его фигуры ворвались па
вторую горизонталь. Как дальше играть Алехину? Кажется,
контратака белых опасна, но это кажется всего один момент.
Вновь восхищение в зале: все тот же конь русского новым
удачным прыжком вносит полную панику в ряды противника.
Какая мощность в этой фигуре! Нужно быть поистине шах-
матным кудесником, чтобы уметь так наполнять холодные де-
ревянные фигуры высоковольтной энергией.
Чудесный белый скакун вскоре пал, но он сделал свое де-
ло: рядом с ним лежал бездыханный труп черного ферзя.
Почетная гибель: самоотверженные действия белого коня да-
ли Алехину решающий материальный перевес. Реализует он
его методично и... спокойно. Какая невозмутимость, крепки
еще нервы у этого русского. Какую трудную партию сыграл
он сегодня, но нет около него ни привычной бутылки, ни еди-
ного окурка. Вот он подозвал официанта и что-то попросил.
Через минуту тот принес стакан... лучшего в мире молока.
Как ненавидели в эти минуты молоко голландские шахма-
тисты!
Едва Эйве успел остановить часы, на сцепу бросились грос-
смейстеры. Восхищенные игрой Алехина, они поздравляли его
с замечательным творческим достижением.
— Я преклоняюсь перед вами,— сказал Алехину Ласкер, а
он ли на своем веку не создавал самые увлекательные
шахматные поэмы!
Вечером они допоздна сидели в фойе отеля. Алехин по-
казывал Ласкеру возможные варианты этой партии, все, что он
смотрел в домашнем анализе. Не раз шахматный ветеран
297
встречал ходы Алехина возгласами восторга. Но вот приблизи-
лась полночь, пора было расставаться. Завтра ведь Алехину
предстояло играть новую партию.
— К сожалению, я не смогу увидеть конца вашего мат-
ча,— сказал Ласкер.— Еду в Чикаго, хотим с Мартой повидать
внуков.
— Надолго?
— В феврале думаем вернуться в Москву. Я хочу еще раз
сыграть в большом московском международном турнире. Кста-
ти, вы получили приглашение?
— Да, но мне еще нужно выиграть матч у Эйве,—отве-
тил Алехин.
— Можете собирать чемоданы. Теперь все будет в по-
рядке.
— Нет, доктор, я должен быть внимателен до конца,— воз-
разил Алехин.
— Четыре очка разницы! Как вы напуганы,—удивился
Ласкер.
— Я напуган поведением людей, доктор. Неужели они ни-
чего не понимали, когда так низко ценили меня два этих года!
Неужели только шахматный венец красит гроссмейстера. Они
ведь чуть не уничтожили меня своей критикой! И это кол-
леги!
— Александр, вы сами говорили мне: ни в коем случае не
нужно волноваться,— успокоил его Ласкер.— Что до людей,
так мы же с вами их не переделаем.
Наступила небольшая пауза. Ее прервал Алехин.
— Как вы устроились в Москве?— спросил он Ласкера.
— Отлично! Работаю в области математики. Что касается
шахмат, вы себе представить не можете, что там творится. Не-
давно кончился турнир, в котором играло семьсот тысяч шах-
матистов. Семьсот тысяч!
— Смешно было в Ноттингеме: Ласкер — Советский Союз,
Алехин — Франция,— улыбнулся Алехин.
— Еще смешнее: Ласкер — СССР, Боголюбов — Герма-
ния,—добавил Ласкер.—А все-таки я поддержал честь своей
новой родины, обыграл чемпиона фашистской Германии.
Они простились. Знали ли они, что больше никогда не
встретят друг друга? А еще через несколько дней, в восемь
часов вечера седьмого декабря, Эйве сдал матч. Произошло
это в пакедзале зоологического сада Гааги. Аплодисменты на-
градили нового чемпиона за победу над Эйве. За победу пад
самим собой антиалкогольное общество Голландии преподнес-
ло Алехину огромную корзину фруктов.
298
Нет справедливее похвалы, чем похвала побежденного.
А Эйве не скупился на самые цветистые комплименты, а Я сде-
лал все, что мог,— писал голландец,— но Алехин играл луч-
ше меня. Не знаю, можно ли судить по партиям против одно-
го человека, достиг ли Алехин формы Сан-Ремо и Бледа, но
одно совершенно ясно: сейчас он несомненно лучший шахма-
тист мира! Когда я думаю об его идеях в дебютах, тактиче-
ских изобретениях, умении анализировать отложенные пози-
ции, я выражаю величайшее восхищение его мастерством».
И еще: «Алехин восстановил репутацию сильнейшего среди
живущих шахматистов и подтвердил веру в то, что он вели-
чайший шахматист всех времен!»
Печалились в тот вечер голландцы. Бедный Макс, теперь
он не скоро получит возможность вновь овладеть шахматным
троном! Горевали и еще в одном месте. Ольга в нью-йоркской
квартире долго уговаривала Хосе, что не все еще потеряно,
что не сможет Алехин сбросить со счетов воскресшего Капаб-
ланку. Он же сам сказал на закрытии матча:
— Я должен прежде всего сыграть матч с Капабланкой.
Но Хосе Рауль лучше, чем кто-либо другой, знал, что от
подобных деклараций до встречи за шахматной доской ди-
станция огромного размера! Вот почему он сидел такой пе-
чальный, низко опустив голову.
4
Шахматный мир — сложный мир. С одной стороны, это лю-
ди, едва узнавшие правила игра, но уже отдающие многие ча-
сы досуга увлекательным сражениям. Таких миллионы. Более
высокая ступень — местные чемпионы; эти уже в той или иной
мере освоили теорию и в то же время отведали вкус славы.
Наконец, высший шахматный клан — гроссмейстеры и масте-
ра, чемпионы своих стран, задающие тон шахматному искус-
ству. За их успехами следят миллионы почитателей, их
партиями восторгаются, мастерство изучают. Многие из этой
шахматной верхушки целиком отдают себя шахматам
и становятся профессионалами, другие сочетают выступления
в турнирах с обычной работой по специальности.
Разнообразна деятельность шахматного мастера. Он читает
лекции, дает сеансы одновременной игры, занимается с начи-
нающими шахматистами. Не забывает мастер журналистскую
деятельность, пишет и книги. Но главное для него — участие
в турнирах. В каких только состязаниях не приходится вы-
299
ступать шахматисту! Играет он матчи индивидуальные, выяс-
няя при этом уровень своего мастерства -в сравнении с подоб-
ным себе виртуозом, защищает цвета своего клуба в команд-
ных встречах, где игра идет сразу на многих досках.
Большими событиями являются турниры международные: это
состязания высшего масштаба, схватки тех, у кого уже нет дос-
тойных противников в собственной стране. Но больше всего
любят шахматисты командные первенства мира, или, как их
еще называют, турниры наций, шахматные олимпиады. Эти
состязания являются настоящими шахматными праздниками;
их ждут, участвовать в этих турнирах приезжают команды
даже тех стран, где шахматы начинают только приобретать
популярность.
Раз в два года команды всех стран собираются вместе, что-
бы определить сильнейшую — чемпиона мира. Олимпиады
интересны скорее пе спортивной борьбой — сила команд в об-
щем-то давно уже установилась и за истекшие два года не
может существенно измениться. Главное другое: на этих тор-
жественных форумах встречаются шахматные друзья всего
мира, здесь закрепляются связи, устанавливается новая друж-
ба, проектируются обширные планы на будущее. Приятный
праздник — шахматная олимпиада!
Двадцать девятого июля тридцать девятого года из Ант-
верпена вышел в дальний рейс новый, плавающий всего два
года бельгийский корабль «Пириаполис». Конечная его оста-
новка — Буэнос-Айрес. Необычные пассажиры заняли уютные
кабины комфортабельного корабля. Придя в этот плавучий дом
на ближайшие недели жизни, пассажиры прежде всего выну-
ли из чемоданов черно-белые шахматные доски и расставили
на них в первоначальное положение резные шахматные фи-
гурки. Теперь комфорт был полным, все было готово для дли-
тельного плавания.
Бесценный для шахматного мира груз вез в далекую Ар-
гентину «Пириаполис». Шестнадцать европейских команд по
пять человек в каждой направлялись на его борту на олим-
пиаду в Буэнос-Айрес. Кого только не увидел бы шахматный
любитель на этом корабле! Шведы гордились своим лидером
Гидеоном Штальбергом, поляки — Савелием Тартаковером.
Ровный состав был у команды Эстонии, да и первая доска
в этом коллективе была крепким орешком. Пауль Керес год
назад показал, что он намерен всерьез штурмовать шахматный
трон. Сало Флор больше не представлял Чехословакию, в Буэ-
нос-Айрес эта команда ехала во главе с мастером Карелом
Опоченским уже в качестве представителя протектората Гер-
300
мании под двойным именем Чехии — Моравии. Не имели осо-
бых претензий на победу в олимпиаде англичане, зато они
были уверены в одном успехе: Вера Менчик, которую они
везли с собой в дальний рейс, без сомнения, в который уж раз
возьмет первый приз на очередном чемпионате мира среди
женщин.
Восемьдесят гроссмейстеров, мастеров, национальных чем-
пионов разместились в уютных каютах корабля. Представите-
ли разных возрастов, национальностей, вероисповеданий. Здесь
они были едины в общей дружбе. Как приятно после двухлет-
него перерыва вновь встретить столько друзей! Шутки, смех
слышались на палубах, в кают-компаниях, в ресторанах. Как
девица, прыскал от смеха жизнерадостный швед Гидеон
Штальберг, а серебристый, раскатистый хохоток литовского
лидера Владаса Микенаса невольно заставлял смеяться и окру-
жающих. Здесь делились планами на будущее, сообщали по-
следние новости, смеялись забавным анекдотам и случаям из
богатой историями шахматной жизни.
Километр за километром приближался «Пириаполис» к да-
лекой цели. В Рио-де-Жанейро, Сантосе и Монтевидео были
остановки; каждый раз предупредительная пароходная ком-
пания проводила интересные экскурсии. С них возвращались
довольные, посмеивались над теми, кто не смог оторваться от
шахматных досок или от бриджа и провел стоянку на корабле.
Наконец «Пириаполис» достиг Буэнос-Айреса. Аргентин-
ские организаторы* подготовили европейцам торжественную
встречу в порту и сообщили, что американские команды уже
прибыли. Пока давно не видавшиеся друзья обменивались
новостями и изъявлением чувств, таможенники делали свое
дело. Англичане жаловались потом, что им выворачивали ве-
ки, чтобы найти следы черной крови; солидного сэра Джорд-
жа Томаса — выходца из знатной английской семьи,— в порту
зарегистрировали как человека турецкого происхождения.
В его паспорте, видите ли, местом рождения был указан Кон-
стантинополь, именно в этом городе родился Томас во время
путешествия своих непоседливых родителей.
Двадцать четвертого августа в большом зале театра Поли-
теама гроссмейстеры и мастера двадцати семи команд сели за
шахматные столики. Играли в четырех полуфинальных груп-
пах, где в несколько дней отобрали шестнадцать сильнейших
команд. Этим предстояло разыграть между собой главный
приз олимпиады — кубок Гамильтона-Росселя и звание чем-
пиона мира. Команды-неудачницы состязались за приз имени
Аргентины.
301
Огромный турнир вошел вскоре в свой обычный ритм, и
шахматные гости зажили в столице Аргентины привычной
турнирной жизнью. Утром доигрывали неоконченные партии,
днем готовились к новым встречам. После' полудня начинался
очередной тур. Довольно утомительная работа! Однако шах-
матистам к этому не привыкать. В свободные вечерние часы
вместо прогулок в фойе отеля шли ожесточенные сражения
в бридж или опять-таки в шахматы.
Особенной любовью участников олимпиады и случайных
посетителей отеля пользовались увлекательные матчи между
Савелием Тартаковером и Карелом Опоченским. И не столь
сами шахматные партии, которые они играли, как остроумная
словесная перепалка, неизменно сопровождавшая блицбата-
лию. Старые друзья, Тартаковер и Опоченский, часто на меж-
дународных турнирах сражались между собой в матчах блиц,
и каждый раз эта игра вызывала восторженный интерес у
опытных мастеров и сторонних наблюдателей.
Очередь хода была за Опоченским. Коренастый, большего-
ловый чех спокойно глядел на доску, монотонно попыхивая
длинной, тоненькой сигарой. Это был специальный тип сигар
с малоприятным для окружающих запахом, только Опочен-
ский среди шахматистов пользовался такими сигарами. Пепел
с них часто падал на доску, тогда спокойный чешский мастер,
не спеша, начинал сдувать его, стараясь не сбить при этом
позицию фигур.
Опоченский не был сильным шахматистОлМ, ему так и не
удалось перешагнуть ту грань, после которой к званию шах-
матиста прибавляют приставку «гросс». Тем не менее это был
очень грамотный, хорошо знающий теорию и практически
опасный шахматист, способный доставить неприятности любо-
му чемпиону. Но особенно умело Опоченский играл блицпар-
тии, в них он мог победить даже сильного гроссмейстера.
Тартаковер и Опоченский играли блиц, не применяя шах-
матных часов. Правило было простое: над ходом думать разре-
шалось до тех пор, пока противник сосчитает до пяти. Тогда
нужно было обязательно играть, дольше размышлять уже бы-
ло нельзя. Такова договоренность. Договоренность! А если ты
еще не успел рассчитать всех вариантов? Что тогда! Не спе-
шить же! Играть быстро невыгодно — можно сделать ошибку.
Игра шла на ставку — несколько песо партия. Деньги неболь-
шие, но все равно очень важно не дать торжествовать против-
нику.
— Айн, цвай, драй, фир,— все громче с каждым словом
считал по-немецки Тартаковер. Противник оставался невозму-
302
тимым. Тартаковер оглядел окружающих, с улыбкой следив-»
ших за ходом сражения, потом опять взглянул на партнера.
Умные глаза его под пенсне таили теплую и хитрую улыбку.
— Фюнф!— нагнувшись вперед, закричал вдруг Тартако-
вер страшным голосом.— Фюнф!— повторил еще раз Тарта-
ковер, убедившись, что неприятель еще не изменил своей по-
зиции.
Ни один мускул не дрогнул на лице чешского мастера при
этих выкриках. То же выражение сфинкса, то же безмолвие.
Лишь иногда, когда счет противника становился слишком
громким, чех медленно помахивал ладонью перед своим лицом
и монотонно повторял:
— Не надо, не надо!
— Цуг битте! Махен зи цуг!— мягким, тихим голосом тре-
бовал хода Тартаковер. Карел продолжал думать, попыхивая
сигарой. Не добившись никакого эффекта, Тартаковер вновь
принимался считать, на сей раз по-английски.
— Уан, ту, тсри, фоор, файф!— уже с большей страст-
ностью в голосе повторял счет Тартаковер. И опять никакого
результата не добился. Опоченский оставался непоколеби-
мым. С таким же эффектом можно было просить подвинуться
скалу. Ответом на все усилия Тартаковера было одно:
— Не надо, не надо!
— Хорошие нервы,— обращался тогда Тартаковер к окру-
жающим, кивая па противника.— Очень хорошие нервы!
Лишь когда ему стало все ясным, Опоченский сделал ход.
Передвинув на одно поле вперед пешку, он мигом преобразил-
ся. Теперь на лице его появилась улыбка, молчаливость его
как рукой сняло. Немедленно он принялся считать, но трудно
было ожидать, что Тартаковер в срок, точно по договоренно-
сти сделает ответный ход. Несколько раз считал чешский мас-
тер до пяти на разных языках. Безрезультатно. Тартаковер
молча смотрел на доску, лишь изредка делая подчеркнуто
вежливые замечания:
— Пардон! Вас не затруднила бы моя просьба считать не-
много медленнее?
Добродушный чех ворчал в ответ что-то вроде:
— Добре! Добре!—и тут же в темпе продолжал считать.
Тартаковер оставался неумолимым.
— Может, вы хотите отложить партию?— мстил Опочен-
ский встречным предложением своему противнику.— Завтра
мы доиграем. На свободе вы подумаете, поанализируете.
— Это хорошая мысль!— поднял руку вверх Тартаковер,
но думать продолжал.— Отличная мысль!
303
— Вот видите,— обратился Опоченский к зрителям.— Ког-
да я думал, он говорил без умолку. Как сорока! А теперь ни-
чего, думает. В цейтнот попадешь! Ишь ты, нахохлился. Ну
ходи, голубчик! Ходи!
Тартаковер взял в руку белого коня и поднял его в воздух.
Опоченский сразу стал смотреть на доску — теперь ход про-
тивника был ему ясен. Вдруг в дверях появился один из ар-
гентинских журналистов.
— Страшная новость, сеньоры!—громко произнес он еще
у двери.— Только что получено экстренное сообщение: Гитлер
напал на Польшу. Англия и Франция объявили Германии
войну.
Рука Тартаковера, державшая белого коня, застыла в воз-
духе. Какая ужасная новость! Многие месяцы угроза войны
висела над миром, но люди по исконной привычке отстраняли
от себя эту страшную возможность. Ничего, как-нибудь про-
скочим! А может, все обойдется, надеялись они. И вот самое
страшное стало действительностью. Страна, которую представ-
ляет на олимпиаде Тартаковер, подверглась внезапному, пре-
дательскому нападению. Пока он вот здесь шутил, играл блиц,
бомбы рушили его дом, снаряды рвали тела близких. Тысячи
беззащитных соотечественников — поляков, евреев — бредут
сейчас под конвоем в концентрационные лагеря на верную
смерть. Среди них самые близкие, самые дорогие. Какая
страшная минута!
«А может, все еще обойдется, опять сумеют договориться
в последний момент, как с Чехословакией в тридцать восьмом
году?» — мелькнула на миг утешительная мысль. Но уже
в следующее мгновенье Тартаковер понял всю несбыточность
подобных надежд. Ему, участнику событий четырнадцатого
года, нетрудно было понять, что смертоносная колесница
войны никогда не поворачивает назад!
Вмиг были заброшены шахматы, бридж. Не до игры, когда
решается судьба жизни! Ошеломляющая новость из далекой
Европы разом изменила судьбу всех восьмидесяти людей, так
неосмотрительно уехавших на край света поиграть в шахматы.
Англичане, французы были обязаны теперь спешить на роди-
ну, чтобы выполнить свои армейские обязанности, строгие мо-
билизационные законы требовали возврата и немцев. Зато
полякам уже некуда было ехать: в первые же дни их страна
была буквально раздавлена гигантской военной машиной фа-
шистов. Перед пятью поляками стала новая проблема: где
остаться жить, где найти приют, кровлю? Да разве война каса-
лась только этих стран! Призадумались шведы, датчане, нор-
304
вежцы — пламя войны полыхало уже совсехМ близко от их до-
мов. А что говорить об эстонцах, латышах, литовцах? До позд-
ней ночи во всех уголках фойе, в номерах отеля шли тревож-
ные совещания команд. Что делать? Как возвращаться в Евро-
пу? Как связаться с домом, узнать судьбу родных, близких?
И наутро эти мучительные вопросы не переставали тер-
зать встревоженных участников олимпиады. Ехать, бросить
турнир,— решали одпи. Скорее домой, любыми путями, любы-
ми средствами! Но более осторожные их отговаривали. Еще
неизвестно, есть ли сообщение с Европой. Насколько опасно
плавать в такое время по океану? Люди метались в сомнении,
не зная, какое принять решение, как поступить. Спрашивали
советы друг у друга, делились идеями, надеждами, сомнения-
ми. А кто мог дать правильный совет в такое время? Какой
провидец может указать верную дорогу в кромешной тьме, в
грозу и непогоду?
А у организаторов тоже возникла проблема: играть финаль-
ный турнир или распустить команды? Опрос показал, что
только одна команда из двадцати семи — английская — реши-
ла немедленно покинуть Аргентину. Остальные не спешили:
американцев война еще не коснулась, многие европейцы жда-
ли, выгадывали время. Было решено — олимпиаду доигрывать.
Новое обстоятельство затруднило нормальное проведение
командного первенства. Артиллерийский огонь в Европе вы-
звал естественный накал страстей и здесь, на другом конце
земного шара. Перед пачалОхМ первого тура на сцену театра
поднялся не кто иной, как чемпион мира Александр Алехин.
— Господа!—заявил он.— Как капитан команды Фран-
ции, я категорически отказываюсь садиться за шахматную
доску против шахматистов нацистской Германии. Кроме того,
я не разрешаю это делать ни одному участнику моей коман-
ды. Команда Франции матча с командой Германии играть не
будет!
Примеру французов последовали и поляки. Мало того: обе
команды отказались также встречаться с командой Чехии —
Моравии — протекторатом Германии. Что делать? Заспорили
организаторы, обсуждая самые различные варианты решений.
В конце концов определили: такие матчи считать ничейными,
в таблицу проставлять результаты два — два. В одной коман-
де поражения засчитывать на первой и третьей досках, в дру-
гой — на остальных двух.
И опять потекли ежедневные шахматные битвы — турнир
вошел в свое привычное русло. С войной смирились, как
в семьях со временем смиряются с самым тяжелым несчасть-
305
ем. О том, что творится на другом конце земли, забывали.
Лишь изредка какой-нибудь европеец во время партии уста-
вится неподвижным взглядом куда-то вперед, вдаль. Понятно,
о чем он тогда думает: о далеких взрывах, о судьбе своего до-
ма, о родных, товарищах.
Существует давняя легенда об императоре Карле Двена-
дцатом. Во время осады крепости Бендеры шведский полко-
водец играл в шахматы с одним из приближенных. Партнеры
так увлеклись шахматным сражением, что забыли о сражении
настоящем. Положение у Карла на доске было отличное, и он,
рассчитав все варианты, заявил:
— Мат в три хода!
В этот момент шальная пуля сбила с доски белого коня.
Ничуть этим не смутившись, Карл подумал немного и сказал:
— Мат в четыре хода!
Но и этому не суждено было осуществиться. Новая пуля
сбила с доски еще и белую пешку. Император надолго заду-
мался и заявил:
— Мат в пять ходов!
На этот раз он беспрепятственно осуществил свой замы-
сел.
В Буэнос-Айресе во время олимпиады шахматисты во мно-
гом напоминали героев этой легенды. Правда, пули не сбива-
ли здесь фигур с досок, но сам факт игры в условиях начав-
шегося мирового пожара, увлеченность шахматной битвой по-
рой вызывала удивление. Как обычно, шли споры о судьбах
отложенных партий, подсчитывали шансы команд, за каждые
лишние пол-очка, даже в этой серьезнейшей жизненной обста-
новке шли ожесточенные бои. Кто из команд будет чемпио-
ном мира? Кому будет принадлежать переходящий кубок Га-
мильтона-Росселя? Теперь уже, может быть, не на два года,
а на долгие годы.
И все же не судьба командного первенства волновала боль-
ше всего и аргентинских любителей и самих участников олим-
пиады. Так уж устроен человек, что ему подавай чего-нибудь
остренького, «с перчиком». Именно такой «закуской» было
участие в турнире двух исторических противников, борьба
между которыми длилась уже более двух десятилетий. Але-
хин — Капабланка — эта проблема заставила аргентинцев вы-
бросить немало песо двенадцать лет назад, и, что самое инте-
ресное, они готовы были теперь вновь повторить этот экспери-
мент.
Борьба русского и кубинского чемпионов издавна волнова-
ла аргентинских любителей шахмат, еще помнивших переда-
306
чу шахматной короны, состоявшуюся в их стране двенадцать
лет назад. С тех пор внимательно следили они за успехами
двух шахматных гениев, с огорчением отмечали все перипе-
тии их ссоры. Видимо, и теперь еще отношения чемпионов не
наладились, и они считали унизительнькм для себя даже ска-
зать хорошее слово о недруге.
— Считаете ли вы Алехина великим игроком?— спросил
один репортер Капабланку, когда тот только что вступил на
аргентинскую землю.
— Алехин должен считаться великим игроком,— уклонился
от прямого ответа кубинец.
В этой обстановке особый интерес представляла борьба,
развернувшаяся в финале между Алехиным и Капабланкой.
По положению об олимпиаде, кроме общекомандного зачета,
существует еще зачет индивидуальный, по результатам, пока-
занным на отдельных досках. В состязании глав команд уча-
ствовали гроссмейстеры Керес, Тартаковер, Элисказес, Шталь-
берг, но, конечно, особый интерес представляла конкуренция
Алехина и Капабланки. При отношениях, которые были в тот
момент между ними, даже такое, обычно мало значимое состя-
зание, приобретало остроту. Видимо, чтобы придать еще боль-
ший накал страстям, кто-то из меценатов установил победи-
телю на первой доске специальный приз — бриллиантовую
заколку.
И Капабланка и Алехин отлично играли в олимпиаде: оба
намного опередили своих конкурентов. Правда, из-за отказа
выступать против Германии и Чехии Алехин играл на две
партии меньше, и это заметно ухудшило его шансы. После
одиннадцати туров у чемпиона мира было четыре с половиной
очка, а у Капабланки на два очка больше. «Ничего,— утешал
сам себя Алехин.— Впереди еще четыре тура, можно испра-
вить счет. Все равно зачет идет в процентном отношении, пер-
вым будет считаться тот, кто наберет больший процент очков.
Мы еще поборемся!»
С утра у Хосе Рауля было сквернейшее настроение. Болел
желудок, мучили головные боли. «Опять, видимо, поднялось
кровяное давление,— подумал Капабланка.— Что ж, немудре-
но при такой погоде. Может быть, послушаться Ольгу, пойти
к врачу. Чем может помочь мне врач?! А плохо одному без
Ольги, скучно. Что поделаешь! Одна дорога Нью-Йорк — Буэ-
нос-Айрес сколько стоит!»
Кубинцу не хотелось сегодня завтракать в отеле, где жили
307
все участники олимпиады. В таком состоянии слушать эти
вечные споры о шахматах, выдерживать надоевшие шутки
коллег. Хотелось хоть несколько часов побыть одному. «Схо-
жу-ка я в «Трампесон»,— пришла вдруг в голову счастливая
мысль.— Давно туда собираюсь, с первого дня приезда в Арген-
тину. К тому же пройдусь немного, приду в себя на свежем
воздухе».
Медленно шел Хосе Рауль по пустынным в этот утренний
час улицам Буэнос-Айреса. Флорида, Санта Фе, он узнавал
этот район города, и в то же время многое ему казалось здесь
новым. «Любопытна эта двойственность ощущения,— подумал
Капабланка,— смотришь и удивляешься: то ли перестроили
все за двенадцать лет, то ли память играет с тобой злую
шутку?»
Не одно недомогание портило сегодня настроение кубинца.
Вечером команда Кубы встретится с французами, а ему само-
му предстоит играть с Алехиным. В последнее время Капа-
бланка вообще с неохотой садился за шахматную доску; если
бы не Ольга, он отказался бы от многих турниров. А здесь
сражаться против чемпиона мира, к тому же еще черными.
Хосе Рауль всегда не любил играть черными против силь-
ных противников, но когда-то его выручала безупречность за-
щиты. А теперь в пятьдесят лет трудно быть непогрешимо
точным. Вот и случаются неприятные казусы. Кубинец вспом-
нил ужасную партию на прошлогоднем турнире АВРО в Гол-
ландии. И надо было злой судьбе так подстроить, что встреча
с Алехиным пришлась на день рождения Капабланки. Тепло
поздравили тогда Хосе Рауля коллеги, организаторы турнира.
Такой юбилей — пятидесятилетие! А затем... затем пришлось
садиться за доску против Алехина. Брр! Кошмарная партия!
Каким беспомощным был именинник! Как издевался над ним
безжалостный чемпион!
«Ольга все мечтает о шахматной короне,— на ходу продол-
жал рассуждать сам с собой Капабланка.— Настаивает, чтобы
я добивался матча с Алехиным. Зачем? Как подумаешь: играть
тридцать партий! Тридцать раз садиться за доску против чело-
века, сделавшего тебе так много плохого. Нет, лучше не надо!
Потом, поздно в таком возрасте мечтать о славе. Я никогда
не рвался к реваншу, а теперь и совсем смешно!..
А эти аргентинцы спят и видят: как бы организовать по-
вторный мой матч с Алехиным. Сколько проектов выдвинуто
в последние дни, сколько пылких статей написано в газетах!
«Президент шахматной федерации сеньор Моро предложил
Алехину и Капабланке играть матч-реванш»,— писала на днях
308
одна газета. А назавтра сообщила: «Капабланка согласен, Але-
хин заявил, что он должен ехать в Европу, выяспять вопрос
о своей воинской повинности».
«Все решено!» — радовал любителей тот же орган через не-
сколько дней и даже сообщал фамилию сеньора, пожертво-
вавшего на матч пятьдесят тысяч песо. А на следующий день
газета разочарованно писала: «Великодушного мецената не
удалось отыскать».
Появившийся вдали «Трампесон» отвлек мысли Капаблан-
ки от шахмат. Знаменитый ресторан за двенадцать лет мало
изменился снаружи, да и внутри переделки были незначитель-
ными. Та же простейшая обстановка, те же «пчелиные соты»
из маленьких столиков и низких перегородок. И вновь Хосе
Рауль пережил двойственное чувство: все в ресторане было
знакомо ему и в то же время ново. «Как в книге, которую чи-
таешь во второй раз,— подумал он.— Находишь в ней что-то
новое, и впечатление от повторного чтения остается иное, чем
от первого.
Сюда, вот в этот уголок,— решил сесть за маленький сто-
лик Капабланка.— Здесь мы любили сидеть с Кончитой».
Память принялась лихорадочно воскрешать все, что Хосе
Рауль узнал о Кончите. Бедная женщина, какая ужасная
судьба! На второй день после приезда в Аргентину Капаблан-
ке позвонил доктор Кастилио, лечивший его и Алехина в два-
дцать седьмом году.
— Это я сохранил для вас,— протянул Кастилио Хосе Рау-
лю его же собственную фотографию, когда они встретились
в фойе отеля.— Мне ее передал приятель, работавший в поли-
ции. Я было хотел переслать вам ее по почте, но затем переду-
мал. Мало ли что могло случиться. Мы ведь с вами люди же-
натые.
Хосе Рауль узнал фотографию. Он подарил ее Кончите еще
в первый свой приезд в Аргентину в четырнадцатом году.
За четверть века краски выгорели, фото потускнело, но этот
маленький кусочек картона невольно напомнил кубинцу дни
его молодости, первые мгновения волнующего счастья.
— Расскажите все, что вы знаете о судьбе Кончиты,— по-
просил доктора Капабланка.— Мне говорили, что произошло,
но многое для меня так и осталось неясным.
Кастилио помолчал, как бы собираясь с духом, затем ти-
хим, так не вяжущимся с его подвижным, энергичным харак-
тером голосом начал рассказ:
— И для нас многое осталось непонятным. Летом тридцать
второго года газеты сообщили: «Вчера днем на дороге около
309
Буэнос-Айреса произошло столкновение тяжелого грузового
автомобиля с маленьким «шевроле», принадлежавшим актрисе
театра «Батаклан» Кончите Веласкес. Сидевшая за рулем акт-
риса погибла».
— Что показало расследование?— задал вопрос Хосе Рауль,
когда доктор на минуту умолк.
— Причину катастрофы не удалось точно установить,—
развел руками Кастилпо.— Может быть, испортилось управле-
ние. Вы же знаете: Кончита любила сама устранять неполад-
ки в машине. Шофер грузовика показал: метров за пятьдесят
до встречи «шевроле», изменив курс, перешел на левую сторо-
ну шоссе и понесся навстречу грузовику. «Она летела, как
дьявол!—давал показания шофер.—Я не успел даже остано-
вить машину». Удар был страшный, от «шевроле» осталась
лишь груда переплетшихся окровавленных стальных брусьев
и обрывков обшивки. Кончиту похоронили в большом ящике,
вместе с остатками машины.
Дрожь пробежала по телу Капабланки. Доктор продолжал
рассказ:
— Полиция опросила подруг Кончиты. Те сообщили: в по-
следнее время актриса болезненно переживала свои неудачи
в театре. Сказывались годы: ведь мы — аргентинцы — любим
видеть на сцене юные лица. О многом говорит и эта надпись.
Доктор взял из рук Капабланки фотографию. На обратной
стороне сохранились еле заметные, написанные чернилами,
выцветшие буквы. Надев очки, Капабланка прочел:
«Нужно иметь мужество сойти со сцены, когда ты пере-
стаешь вызывать шепот восхищения».
Так и не понял Капабланка: имела ли в виду Кончита сце-
ну или саму жизнь. А может быть, и то и другое. «Быть жен-
щиной— это специальность»,— вспомнил Хосе Рауль любимое
выражение своей бывшей возлюбленной. Увы, она не сумела
освоить специальности жены, матери. Вот и зашла в тупик.
Размечтавшись о былом, Капабланка попробовал восстано-
вить в памяти образ Кончиты, но странно — никак не мог это-
го сделать. Черты лица актрисы путались в его воображении
с чертами Ольги. Настоящее грубо забивало далекое прошлое.
Хосе Рауль посмотрел по сторонам и с грустью заметил,
что сидевшие за соседним столом девушки безразлично скольз-
нули взглядами по его когда-то привлекавшему внимание
всех женщин лицу. «Этих я уже не интересую,—подумал
Капабланка.— Я у них уже не вызываю шепота восторга».
И тут же обернулся в сторону пожилой дамы в широкой шля-
пе, как он заметил раньше, не спускавшей с него глаз. «А эта
310
меня не интересует»,— горестно покачал головой кубинец.
Принесший завтрак официант удивленно скосил глаза на
клиента. Сидит один, улыбается! Крепкий кофе несколько
улучшил самочувствие Капабланки, но мысль о вечерней пар-
тии все еще не перестала его терзать. Вдруг счастливое реше-
ние пришло ему в голову. «А зачем мне играть?— спросил сам
себя Хосе Рауль.— У меня на два очка больше, чем у Алехи-
на; если я пропущу сегодняшнюю партию и Алехин победит
запасного участника нашей команды Лопеца, расстояние меж->
ду нами, правда, сократится, но очко-то разницы сохранится!
Можно будет нажать на остальных противников. Так и сде-
лаю, какая может быть игра при такой головной боли!
Да, но найдутся люди, которые станут упрекать меня
в трусости,— поморщился Капабланка.— Будут кричать: «Ис-
пугался Алехина! Ушел с ковра!» Сам Алехин не преминет
поиздеваться: «Вот вам ваш храбрый Капабланка!» А может,
все-таки сыграть? Что он так уж обязательно выиграет у ме-
ня? Играть или не играть? Впрочем, есть еще время — решу
позже»,— вновь нашелся удачный выход.
Расплатившись с официантом, Хосе Рауль вышел из «Трам-
песона».
...Алехин с решимостью шел на двенадцатый тур. «Я дол-
жен сегодня выигра^ь»у— подбадривал себя чемпион мира.
Прибыв задолго до начала игры в турнирный зал, он разложил
на столике сигареты, карандаш; заказал бутылочку лимонада.
Как ипаче: к битве с таким грозным противником нужно гото-
виться заранее.
Вдруг взгляд чемпиона упал на табличку, лежавшую около
шахматных часов. «А. Лопец»,— прочел он и не сразу понял,
в чем дело. «Лопец? При чем здесь Лопец?» Лишь в следую-
щее мгновение он осознал, что произошло. Капабланка вос-
пользовался правилом олимпиады о возможной замене любого
игрока в любой день и решил уклониться от битвы с Алехи-
ным. Это его право, недаром команды приезжают на олимпиа-
ду в составе шести человек, а играют всего на четырех дос-
ках. Каждый может в любой момент сделать себе свободный
день.
Разъяренный лев, приготовившись к битве не на жизнь,
а на смерть с равным противником, вдруг увидел перед собой
жалкого, трясущегося ягненка. Страшеп был гнев его! Мощ-
ный удар лапой — и переломан хребет несчастного, еще
удар — и шерсть полетела клочьями. К двадцатому ходу Ло-
311
пец, безропотно пошедший на заклание, был уничтожен. Чем-
пион мира выместил на нем всю спортивную злость, накоплен-
ную для Капабланки.
Победа была одержана, но как мало она значила для Але-
хина. Капабланка все еще опережал его на целое очко, тем
более, что в последние дни кубинец предпринял все меры для
того, чтобы этот разрыв не уменьшился. Алехин одержал на
финише две важные победы, но столько же побед одержал
и конкурент. В итоге чемпион мира набрал высокий процент
очков — семьдесят пять, но... у Капабланки было на два про-
цента больше. Алехину пришлось пережить во время закры-
тия олимпиады неприятный момент, когда главный судья при-
калывал к галстуку Капабланки бриллиантовый приз.
Олимпиада закончилась, а деваться шахматистам было не-
куда. В шахматах есть так называемые позиции цугцванга.
Слабейшая сторона, например, белые, имеет еще очень надеж-
ное положение, ей ничто не грозит, однако опа вынуждена
делать ход, а каждое передвижение фигуры и пешки резко
ухудшает шансы на спасение. В этих случаях говорят: белые
попали в цугцванг, они вынуждены делать гибельный ход. Что-
то в этом роде получилось и с шахматистами после Аргентин-
ской олимпиады. Их «позиция» в Буэнос-Айресе была вполне
надежной, но они были вынуждены «делать ход» — пускаться
в плавание, а это сразу ставило под угрозу их жизнь.
В этот тяжелый момент шахматисты Латинской Америки
показали восхищающие примеры дружественной солидарно-
сти. Были мобилизованы все средства для того, чтобы создать
гостям-беженцам наилучшие условия, предоставить возмож-
ность безбедного существования. Во многих городах Арген-
тины были организованы международные турниры. В них
европейские изгнанники могли получить кров и заработать
немного песо. Примеру Аргентины последовали шахматисты
Уругвая и других латиноамериканских стран. Поддержка,
оказанная в трудный момент, привела к тому, что многие силь-
нейшие шахматисты Европы, такие, как Штальберг, Найдорф,
Элисказес, на многие годы остались жить в Аргентине.
Того, кто был ей по душе, фортуна охраняла нежно и за-
ботливо, ненавистных она властно влекла навстречу гибели.
Газеты сообщили: в декабре тридцать девятого года чемпион
мира по шахматам Александр Алехин через Рио-де-Жанейро
возвратился в Европу.
312
5
Марта испуганно всплеснула руками. «Господи, опять! Ну
что с ним делать?! Поехал в Бостон, за триста с лишним кило-
метров, и забыл надеть пиджак. Отправился в одной рубашке
с короткими рукавами, как мальчик. Это в семьдесят два го-
да! Хорош явится экс-чемпион мира, доктор философии! Офи-
циальная встреча, бостонцы изысканно одеты, а оп в таком
виде! Вечная с ним мука! Чуть недосмотришь, обязательно
что-нибудь натворит!
Хорошо, но как он поедет, у него нет ни цента: все деньги
остались в пиджаке. Вернется домой с вокзала, когда заме-
тит, что забыл пиджак. Да, но тогда он опоздает на поезд,
сорвет сеанс в Бостоне. А там его будут встречать, соберутся
игроки, зрители. Еще бы — праздник, какого не было с восемь-
сот пятьдесят седьмого года. Вот так же тогда встречали
в Бостоне Пауля Морфи. Потом сеанс — это доллары, а их
в последнее время становится все меньше и меньше. Что де-
лать? Вот мука! Догнать?! Это мысль! Он уехал десять минут
назад, если сейчас поехать вслед, можно успеть схватить
его на вокзале. Поеду!»
Марта быстро привела себя в порядок, схватила пиджак
Эммануила и выбежала на улицу. Стоял жаркий полдень.
В августе жители Нью-Йорка прячутся днем в тени небоскре-
бов, пытаясь укрыться от испепеляющего солнца. Но в пол-
день жестокосердное светило сверху настигает их в глубоких
каменных колодцах: безжалостные лучи плавят тогда асфальт
площадей, жгут жалкую растительность парков, раскаленный
влажный воздух душит тех, кто осмелился выйти на улицу.
Все живое спешит убежать из этого ада под сомнительную за-
щиту кровель.
Взять такси — было первое побуждение Марты, но, быстро
прикинув, она определила, что в этом случае никак пе успеет
к отходу поезда. Осталось двадцать минут, а днем по улицам
Нью-Йорка автомобили движутся, как черепахи. На каждом
перекрестке пробка. «Нет, нужно бежать на метро»,— решила
Марта и, не обращая внимания на палящее солнце, зашагала
к ближайшей станции подземки.
«Как надсмеялась над нами жестокая судьба,— сокруша-
лась Марта, быстро шагая и с трудом дыша в полуденном
зное.— Всю жизнь мечтали об уютной, безоблачной старости,
годами готовили себе покой последних лет. А получилось со-
всем наоборот, именно в старости-то и приходится испытывать
муки бездомных скитальцев. Бедный Эммануил, он вынужден
313
не упускать ни одного сеанса, ни единой возможности про-
честь лекцию. Как ему трудно». Марта видит, как устает он
от этих сеансов. Но что делать, ведь это единственный способ
заработать кусок хлеба. Непригодными оказались в Америко
математические работы Ласкера, а тем более его философские
трактаты. Все пошло прахом, одни лишь шахматы кое-как
кормят. Друзья стараются, помогают Эммануилу, изыскивают
возможности организовать ему сеанс, но для этого приходится
скакать из города в город. И это когда ему уже семьдесят два!
А как хорошо когда-то устроились! Ну ладно, погибло все
в Германии, пережили катастрофу. Но ведь вновь создали
уютное гнездышко, опять зажили счастливой, безоблачной
Жизнью. Крыленко полностью выполнил свои обещания. Ка-
кое чудесное путешествие они совершили с Эммануилом по
Кавказу после турнира тридцать пятого года: Кисловодск, Пя-
тигорск, Сочи — какие красивые места, какие замечательные
курорты! Потом новоселье в Москве, в уютной квартирке в
Спасоглинищевском переулке. Вновь покой: с помощью трудо-
любивой горничной Юлии Марте и здесь удалось создать воз-
можность Эммануилу работать без помех. Он полюбил новую
квартиру, сам старался получше ее обставить. Какую картину
купил он в Ленинграде и повесил в прихожей: «Красавица
цыганка» невольно обращала на себя внимание гостей.
Счастье было полным. Эммануил много работал в Акаде-
мии наук, выпустил книжку своих математических работ.
Научная деятельность давала им возможность безбедно суще-
ствовать. Шахматисты боготворили своего кумира. Квартира
Эммануила и Марты стала заветным местом, куда были
устремлены взоры всех русских любителей шахмат. Ласкеры
много путешествовали по страпе, часто навещали друзей на
Западе. О том, что случилось в Германии, старались не вспо-
минать. Эммануил радовался счастью, как дитя. Вновь он по-
строил дворцы и замки, на сей раз, казалось, не из кубиков.
Кто знал, что судьба вновь подстерегает несчастную чету, го-
товит ей неожиданный удар.
Марта спустилась по лестнице метро, быстро вошла в при-
бывший вагон. Защемило сердце: жара, спешка! Молодой че-
ловек, увидев болезненную гримасу на лице старой женщины,
уступил ей место. Марта села на скамейку, боль в сердце
вскоре утихла. Поезд тронулся, наращивая скорость. Монотон-
ные удары колес на стыках рельс становились все более час-
тыми. Ту-ту, ту-ту, ту-ту, ту-ту,— стучали колеса. Это ее ви-
на, что разрушилась новая счастливая жизнь в Москве.
И нужно было всевластному провидению так все подстроить!
314
В жаркий августовский вечер тридцать седьмого года — как
раз три года назад — они вышли с Эммануилом на прогулку
на бульвар вблизи дома. Был обычный московский вечер, в
песке играли дети, престарелые мужчины и женщины отды-
хали на скамейках, молодые пары гуляли по аллеям, взяв-
шись за руки. Марта и Эммануил сели на скамью и отдыхали
молчаливые, погруженные в свои думы.
— Вот так-то, моя дорогая!— прервал вдруг молчание Эм-
мануил.— Мы стали с тобой совсем старыми. Тебе в ноябре
будет семьдесят. Что ты хочешь на день рождения? Это осо-
бый день, и подарок должен быть особым.
Марте не нужно было долго медлить с ответом, все ее мыс-
ли в тот момент были об одном.
— Фели нам позволяют деньги,— предложила Марта,— я
хотела бы совершить путешествие в Чикаго.
Лучше бы она не произносила этих слов. Сколько раз по-
том жалела!
— Решено,— заключил Эммануил, и они стали мечтать
о встрече с семьей дочери Марты от первого брака. В те дни
дочь была с визитом в Амстердаме, можно было вместе совер-
шить путешествие.
В октябре они покинули Москву, надеясь вернуться через
четыре месяца. С собой захватили совсем маленький багаж,
дав инструкции Юлии беречь рукописи Ласкера и любимый
портрет цыганки. Кружным путем добирались до Амстердама,
чтобы исключить всякую возможность столкнуться с гестапо.
В семейном кругу переплыли океан. В порту Нью-Йорка Ла-
скера приняли настороженно — едет из Советского Союза!
— Как писать? Какой вы национальности?— спросил Лас-
кера встретивший его в порту репортер из «Вашингтон стар».
— Я немец по международным законам — родился в одной
из областей Германии,— ответил экс-чемпион мира.— Сей-
час — космополит, еврейский изгнанник. Принят Советским
правительством, давшим мне известное положение в области
математики при Московском университете.
Поезд замедлил ход и остановился. Марта посмотрела на
часы. Оставалось пятнадцать минут и две остановки. Должна
успеть. Только бы Эммануил не выкинул новый трюк, не вер-
нулся бы домой. Вот двери вагона автоматически защелкну-
лись, и .сотни людей вновь понеслись по гигантской кротовой
дыре, прорытой под громадами небоскребов.
Ту-ту, ту-ту,— набирал скорость поезд. В Чикаго торжест-
венно отметили семидесятилетие Марты. Вскоре после празд-
нества Эммануил должен был поехать в Нью-Йорк давать сеанс
315
одновременной игры. Марта отправилась с ним — ведь он так
любит, когда они путешествуют вместе! В Нью-Йорке она за-
болела гриппом, потом началось осложнение на сердце. При-
шлось лечь в больницу. Отъезд в Москву сперва отложили, а
при выписке из госпиталя врачи совсем запретили ей длитель-
ные путешествия. Ласкер был вынужден остаться в Нью-Йор-
ке. После материального благополучия и спокойной работы
в Москве ему пришлось вновь бороться за жизнь. У него, прав-
да, было много друзей в Америке, но что они могли сделать.
Не нужны были здесь его философские работы, не находили
применения математические книжки. В Америку лучше при-
езжать с книжками... чековыми!
Поезд опять остановился. «Успею, целых одиннадцать ми-
нут осталось»,— прикинула Марта. И вот вновь она мчится
вперед. «Так и жизнь наша с Эммануилом в последние го-
ды,— подумала Марта.— Летим куда-то, никак не можем оста-
новиться. Эммануил богат планами, идеями, но... у него нет
денег. И носится он по жаре, чтобы заработать десяток-другой
долларов. При его ли способностях, положении, известности
вести битву за повседневное пропитание?! В семьдесят два
года!»
Слава богу, последняя остановка. Марта вышла из вагона
и нашла по указателям дорогу к железнодорожной платфор-
ме. Поезд па Бостон стоял готовый к отправлению. Пройдя от
окна к окну почти все вагоны, Марта в одном из купе нашла
мужа. Эммануил спокойно сидел на мягком сиденье и курил
сигару. Увидев жену, он сделал удивленное лицо и вышел на
платформу.
— Ты чего?!— спросил Ласкер жену.
— Господи, ну долго ты будешь так поступать?!— восклик-
нула уставшая, близкая к слезам Марта.
— Что я сделал?— не понимал Эммануил.
— И ты еще спрашиваешь! Уехал без пиджака, забыл
деньги.
— Они мне не нужны. Я имел достаточно денег в карма-
нах брюк, чтобы купить билет до Бостона.
— А потом?
— Потом я получу гонорар и опять буду иметь деньги. -
— Но как ты мог появиться па публичном представлении
в одной рубашке с короткими рукавами?— возмущалась
Марта.
— А почему нет?— развел руками Ласкер.— Жаркий день.
Потом я смог бы одолжить у кого-нибудь пиджак. Это же не
отразится па качестве партий, сыгранных в сеансе.
316
Что поделаешь?! On всегда умеет найти логичное объясне-
ние и оправдает свой самый нелепый поступок...
Ласкер медленно шагал от доски к доске внутри огромного
прямоугольника столов. Одна доска, вторая, белые и черные
квадраты, ладьи, слоны, пешки... Вот он пожертвовал фер-
зя— противник отпрянул назад в изумлении. «Еще одна пар-
тия кончена,— отметил про себя Ласкер.— Жертва неизбежно
ведет к мату». Он шагнул к следующий партии, здесь его ко-
роль был в опасном положении. «Нужно разменять ферзей»,—
решил сеансер и стал искать способа это сделать. Но не на-
шел и сделал безразличный ход ладьей. «Противник сам най-
дет возможность ошибиться»,— решил Ласкер и отошел в сто-
рону. Вог он уже склонился над третьей доской. Секундное
размышление, взмах руки — и ход сделан. Теперь следующая
партия. Шах, размен ладей, еще один шах. Дальше, дальше.
Шахматные доски, бело-черные квадраты. Сорок досок! Бес-
конечное множество ладей, слонов, пешек...
«Где еще увидишь такое зрелище, как сеанс одновременной
игры в шахматы?» — рассуждал на ходу Ласкер. Он давно уже
привык, автоматически делая ходы на досках, размышлять
в то же время совсем о ином. Разве в других областях челове-
ческой деятельности виртуозам не случается поступать так
же? Бывает, что и пианист думает о своих житейских забо-
тах, исполняя труднейшие сонаты. Сеанс — это цирковой
номер: один сражается против сорока человек. Смешно пред-
ставить себе, напрймер, борца или боксера — пусть гиганта,—
отражающего нападение сразу сорока противников. Игра грос-
смейстера в сеансе ошеломляет человека неискушенного. Он
останавливается изумленный, пе понимая, как может человек
делать подобное».
«К сожалению,— продолжал рассуждать сеансер, только что
забрав черного слона, неосторожно подставленного под бой
одним из противников,—люди забыли, какого труда это вы-
ступление требует от гроссмейстера. Сколько нервной нагруз-
ки, чисто физических сил. Сорок досок, расстояние между ни-
ми— метр, партия длится примерно пятьдесят ходов. Значит,
получается,— быстро подсчитал Ласкер,— два километра
медленной ходьбы. Пятьдесят кругов, не говоря уже о
нагрузке на мозг, две тысячи раз нужно нагнуться к дос-
кам, столько же сделать взмахов рукой и передвинуть фи-
гуры».
Ласкер тут же вспомнил: москвич Николай Рюмин, боль-
317
ной туберкулезом, жаловался ему, что труднее всего для него
делать именно эти две тысячи движений руки!
Сделав еще два круга, Ласкер в середине третьего вдруг
в изнеможении остановился около одной из досок. Опять!
Слишком часты стали в последнее время эти приступы. Язык
немел, терял чувствительность и будто разбухал до невероят-
ных размеров, заполняя весь рот. Перед глазами все кружи-
лось с каждой минутой сильнее и сильнее. В бесконечных ком-
бинациях повторялись белые и черные квадраты, белые и чер-
ные фигурки, белые и черные лица. «Откуда могут быть чер-
ные лица?» — на миг подумал Ласкер, но тут же сообразил:
он же в Америке, в сеансе играют два негра.
«Только не подавай вида!—сам себе приказал Ласкер.—
Стой над доской, будто ищешь лучший ход. Ты ведь имеешь
право думать сколько хочешь. А то дойдет до Марты, перепо-
лошится, поведет к доктору. А главное, запретит давать сеан-
сы. На что тогда будем жить?» Через минуту ему стало не-
много легче. Сделав ход на доске, он пошел к столику в центре
зала, сел на стул. После двухчасового хождения от доска
к доске было приятно посидеть, в ногах разлилась истома от
долгожданного отдыха. Ласкер выпил стакан холодного лимо-
нада, предупредительно поставленного на столик организато-
рами сеанса. Из кармана пиджака, висевшего на спинке сту-
ла, вынул носовой платок и вытер потное лицо. «Зря расстраи-
валась Марта,— мелькнула мысль.— Говорил, пиджак не ну-
жен. Еще бы: в такую жару — и в пиджаке!»
Головокружение вскоре уменьшилось, и Ласкер смог рас-
смотреть ряды своих противников. Сорок бостонцев склони-
лись над досками, некоторые из них записывали ходы на спе-
циальных бланках. На столиках стояло много бутылок,
стаканов, бумажных сосудиков с мороженым. Продавцы про-
хладительных напитков вели сегодня успешную торговлю! За
спинами играющих разместились зрители, они же доброволь-
ные консультанты. Лениво обсуждали бостонцы достоинства
или пороки того или иного хода. Жарко, не до шахмат. Нужно
быть поистине энтузиастом, чтобы играть в такую погоду! А с
другой стороны, когда еще представится случай сыграть с са-
мим Эммануилом Ласкером?
Ласкер поднялся со стула и пошел к доскам. После отдыха
ноги передвигались с трудом. «Стар стал,— сокрушенно пока-
чал головой шахматный ветеран,— трудна теперь давать сеан-
сы. Эта работа вообще каторжная, сам всегда предупреждал
коллег: не увлекайтесь сеансами! Они резко отражаются па
здоровье, снижают силу игры мастера, И вот в конце жизни
318
нарушаешь собственные заветы. Но что делать, иначе умрешь
с голода! Как нелепо получилось с этим отъездом из Москвы,
как хорошо там устроились! Интересная была жизнь, работа.
И не только в области шахмат, уже успел тогда завоевать ав-
торитет среди математиков. Какую книжку выпустил, высоко
оценили ее московские профессора. В Москве не пришлось бы
теперь бегать по сеансам!..»
Ласкер сделал еще один круг сеанса, еще один. Он устал,
ноги слабели, голова становилась тяжелой, соображала плохо.
Утомленный, он начал допускать грубые ошибки: одному даже
проиграл целую фигуру. «Держись!—подбадривал сам себя
Ласкер.— Такое уже сейчас время настало, всем теперь пло-
хо». Пала Франция, Гитлер захватил почти всю Европу. Шах-
матисты разбросаны по всему свету, многие погибли. Но шах-
маты живут! Где-то он читал: даже на фронте в перерыве
между боями играют фигурками, слепленными из хлеба.
Разбросала война и гроссмейстеров. Капабланка здесь,
в Нью-Йорке, коммерческий советник кубинского атташе,
вспоминал на ходу Ласкер. Тартаковер в Англии, в войсках
Сопротивления. Англичанам трудно произносить его имя, и его
стали именовать: лейтенант Картьер. Мечется по свету Але-
хин, то он служил во французской армии, теперь играет
в шахматы у немцев. Какую странную статью показывали не-
давно друзья. Подписано «А. Алехин». Ругает Стейница, меня.
«Нет, не верю, что-то здесь не то! Не алехинский стиль пись-
ма, потом слишком смешно и глупо! Наверняка проделки фа-
шистов, мне-то известно, как они поступают. Недавно выпус-
тили календарь «Раннефорт» — в списке известных шахматис-
тов нет Эммануила Ласкера!
Алехин так всегда тепло говорил обо мне, а теперь смепгио
даже читать эти фашистские бредни. Какую речь он произнес
в Цюрихе в тридцать четвертом году. «Эммануил Ласкер,—
говорил тогда Алехин,—всю жизнь был моим учителем. Его
книга «Петербург 1909 года» была моим путеводителем. Я изу-
чал снова и снова каждую идею, высказанную в ней Ласке-
ром, многие годы я имел эту книгу с собой дни и ночи. Идея
о том, что шахматы — искусство, не могла бы осуществиться
без Ласкера». Какие сердечные слова! И теперь эта безгра-
мотная галиматья. Ручаюсь, это написал пе Алехин!..
Ох какой интересный эндшпиль!— вдруг удивился Ласкер,
задумавшись над одной из позиций сеанса. Увлекшись расче-
том вариантов, он вскоре забыл и об Алехине и о статьях.—
Поистине замечательная позиция. Обе стороны проводят пеш-
ки в ферзи, затем новый ферзь белых лесенкой приближается
319
к неприятельскому королю и дает мат. Настоящий этюд, и ка-
кой красивый!» С минуту Ласкер продумал над позицией,
окончательно проверяя варианты, затем сделал ход. И вот он
уже около другой доски, потом у третьей.
Полный круг обошел сеансер, еще один. Какому-то худому
господину он объявил мат. Слава богу, одной партией меньше!
Ноги так устали. Нужно играть быстрее, поздно уже. Не опоз-
дать бы на обратный поезд. Круг, еще один круг. Ох, как бо-
лят ноги! Хотя бы на минутку присесть. Скоро десять, уже
четыре часа ходишь по этому загону. Круг, еще круг. Вдруг
опять похолодел кончик языка, и сразу все завертелось перед
глазами. Поплыли куда-то столы, противники, лица. Но нуж-
но ходить, ходить. Поздно, пора кончать сеанс. Круг, еще один
круг. «Ничего не вижу!» На одной доске сделал даже невоз-
можный ход. Сорри, извините! Опять шаг вбок, наклон, ко-
роткое раздумье. Движение рукой, фигура передвинута. Еще
шаг вбок, наклон, раздумье. Бродишь, как зверь, обложенный
гончими! И все доски, доски. Ненавистным стало на секунду
это множество полированных фигурок. Чтобы не упасть, Лас-
кер ухватился рукой за ускользающий стол. Белые, черные
квадраты задвигались быстрее. Замелькали белые, черные фи-
гуры, белые, черные лица. Как тяжело! Только бы не упасть,
только бы доиграть сеанс. Вот проклятый приступ! Тише, как
бы не узнала Марта. Как бы не узнала Марта...
Марта узнала и повела Эммануила к врачу. Тот долго слу-
шал сердце, измерял кровяное давление. Потом ощупывал го-
лову, заглянул в раскрытый рот. Царапал какими-то иголками
грудь, мял суставы. В конце концов доктор остался один на
один с Мартой и о чем-то долго с ней говорил. Когда жена по-
явилась, Ласкер сразу понял — конец. Они медленно шли по
ночному Нью-Йорку, беседовали о чем-то совсем постороннем,
а в голове Эммануила было одно — конец. Марта сообщала,
как доктор рекомендовал лечиться, а Эммануил с удивлением
глядел на нее: зачем? Все равно — конец.
Родные обычно не рассказывают безнадежно больному всю
правду о его болезни. Зачем расстраивать, лучше держать его
в неведении или говорить только ободряющие слова. Наивные
люди, они не учитывает, что кроме языка слов, есть еще язык
жестов, выражений лица, взглядов. Как можно быть двадцать
четыре часа рядом с умирающим и не выдать своих истинных
чувств? Ласкер ничего не говорил Марте, но по тому, как она
изредка взглядывала сбоку на шагающего Эммануила, как вре-
менами тяжело вздыхала, Ласкер понял — близится вечное
расставание.
320
Ну что ж, пора! Пожил достаточно, уже семьдесят два.
Честно говоря, хочется отдохнуть, перестать наконец шагать
от доски к доске по этому проклятому кругу. Жаль только
покидать Марту, оставлять ее одну. Какую жизнь прожили
рядом, привыкли странствовать вместе. А тут в самое дальнее
путешествие уходишь один. Как она будет жить? В запасе ни
одного цента! Опять закружилась голова. Цепенеет язык, ту-
ман застилает глаза. Марта, где ты! Все кружится перед гла-
вами. Бело-черные фигуры, бело-черные лица. Острые углы
бело-черных квадратов врезаются в мозг. Больно! Марта, про-
щай! Господи, как ужасно болит голова! И так хочется отдох-
нуть...
Здания больниц, судов и полицейских участков всегда
мрачны, хотя, казалось бы, наоборот, их следовало раскраши-
вать в самые веселые цвета. В больничных палатах, например,
радующие глаз расцветки стен или красочные картины утвер-
ждали бы больных в их желании подольше задержаться на
этом свете; в полиции и судах веселые тона комнат заставляли
бы преступников еще больше сожалеть о потерянной свободе.
Кабинет оберштурмбаннфюрера Шпака был одним из са-
мых мрачных помещений парижского гестапо. Тяжелые гар-
дины на окнах, черная мебель, огромный черный письменный
стол и па нем большая черная лампа в форме гриба. Сам
Шпак казался маленьким за этим огромным столом, он почти
утопал в огромном черном кресле с высокой резной спинкой.
Флаг со свастикой над его головой утверждал безграничную
и жуткую власть этого человека: ему было дано безоговороч-
но решать судьбы людей, будь то побежденные французы или
подданные самого фюрера. Вот почему в такой подобостраст-
ной позе изогнулся перед ним высокий, худой штурмбаннфю-
рер Шехтель.
— Решение комиссии отдела славянских стран по делу
Франтишека Милека, доктора наук,— подвинул Шехтель пап-
ку с документами грозному начальнику.— За саботаж — рас-
стрел.
— Расстрелять,— решительно произнес Шпак, подписывая
документ с приговором.
— Дело Марселя де Антуана, сотрудника французской га-
зеты,— протянул Шехтель другую папку.— За агитацию про-
тив фюрера и великой Германии — расстрел.
' Шпак молча подписал протянутую бумагу.
— Александр Алехин —»чемпион мира по шахматам,—
Ц Заказ 40	321
доложил о новом деле Шехтель. Шпак внимательно посмотрел
в глаза Шехтелю.
— Что решили?— спро’сил он.
*- Ничего. Оставили на ваше усмотрение.
— Прочтите документы,— скомандовал Шпак.— Только ко
роче, самое существенное.
Шехтель полистал бумаги и начал читать.
— В первую мировую войну сражался добровольцем нро-
тив немцев, награжден двумя георгиевскими крестами.
Шпак с сомнением покрутил пальцами.
— Это еще ничего не значит. Продолжайте,— произнес оп.
— Четыре года работал у большевиков,— продолжал чи-
тать Шехтель.— G 1917 по 1921 год. Следователем, переводчик
ком. В двадцатом году на олимпиаде в Советской России за-
нял первое место и таким образом стал первым советским
шахматным чемпионом. В 1921 году выехал в Европу для уча-
стия в международных турнирах и играл в них до 1927 года.
После матча с Капабланкой остался в Париже, но эмигрантов
сторонился.
После небольшой паузы Шехтель продолжал:
— Много раз в печати восхищался Советами. Трижды слал
телеграммы — поздравления с годовщиной Октября.
— А телеграммы напечатаны?— спросил Шпак.
— Да, в «Известиях»... Разрешите дальше?
Шпак утвердительно кивнул головой. Шехтель продолжал
читать.
— Как «красный», после проигрыша матча Эйве, изгнан
из среды русских эмигрантов Парижа. Вот одна из его статей:
«Всю мою жизнь, особенно после того, как я завоевал звание
чемпиона мира, меня именовали врагом Советов, что было осо-
бенно больно потому, что делало невозможным контакт со
страной, где я родился, которую я никогда не переставал лю-
бить и которой не переставал восхищаться».
— Недвусмысленно сказано,— покачал головой Шпак.
*- В 1937 году с блеском вернул звание чемпиона мира.
— Это ваша оценка: «с блеском»?
— -Никак нет! Так писали газеты... Любопытная подроб-
ность, господин оберштур^мбаннфюрер, матч Алехин проиграл
из-за увлечения алкоголем. Через два года за трезвенное по*
ведение получил специальную премию антиалкогольного об-
щества Голландии...
— Вы, Шехтель,— буркнул Шпак,— такую премию никог-
да не получите!
— В 1939 году,.— продолжал Шехтель,— на олимпиаде
322
в Аргентине отказался играть с немцами и в знак протеста
увел с собой команду Франции, подчеркивая свою неприязнь
к немцам. Когда все шахматные мастера остались в Америке,
он вернулся в Париж, чтобы сражаться с имперскими войска-
ми. Взят в плен в форме французского офицера... Столько дан-
ных,— добавил Шехтель от себя,— достаточно для...
Шпак молчал. Он вышел из-за стола и прошелся несколько
раз по кабинету. Шехтель продолжал стоять, следя глазами
за движущимся начальством.
— Яс вами совершенно согласен,— произнес Шпак, подой-
дя к Шехтелю.— Ну... на счет этого.— Он неопределенно по-
махал рукой.— Но вот что меня останавливает. Мы действуем
на оккупированной территории только одной грубой силой,
нора предпринимать иные меры. Сегодня мне звонили об этом
из Имперской канцелярии, советовали придумывать что-ни-
будь сугубо мирное. И вот сейчас мне пришла в голову инте-
ресная мысль: а не устроить ли нам международный шахмат-
ный турнир. Что еще может быть более мирного, чем
шахматы?
— Отличная мысль!—четко выпалил Шехтель.— И прика-
зать играть Алехину!
— Шехтель! Опять вы за свое! Приказать,—иронически
скопировал слова помощника Шпак и, подойдя к столу, снял
телефонную трубку.
— Алехина ко мне!—скомандовал он.
Через несколько минут в комнату в сопровождении кон-
воя вошел Алехин. У чемпиона мира был жалкий вид. Офи-
церская форма французской армии была изрядно помята
и вымазана, щеки покрылись давно не бритой щетиной, ред-
кие белесые волосы в беспорядке торчали в разные стороны.
Алехин был без очков и беспомощно поглядывал но сторонам
близорукими голубыми глазами.
— Садитесь,— указал Шпак на стул около письменного
стола. Алехин сел. Конвойный удалился, а Шехтель продол-
жал стоять навытяжку, ожидая приказаний начальства.
— Вы знакомились с предъявленными вам обвинениями?—
строго спросил Шпак Алехина. Тот утвердительно качнул го-
ловой.
— Здесь столько написано,— показал Шпак на лежащую
перед ним папку,— что решение может быть одно — самая
строгая мера наказания. Ваше дело рассматривала специаль-
ная комиссия, она предоставила мне решить вашу судьбу.
Я должен судить вас по законам военного времени.
Шпак замолчал. Алехин тоже сидел молча, низко опустив
11*	323
голову на грудь. Шпак вышел из-за стола и прошелся по ка-
бинету. Потом он сказал:
— Великая Германия и наш фюрер любят и ценят куль-
туру во всех ее проявлениях. Вы — гениальный шахматист,
и мы даруем вам жизнь. Даже даем свободу, но только при
одном условии.
Вновь Шпак выдержал необходимую паузу, может быть,
Для того, чтобы дать пленнику время обдумать предложение.
Сделав несколько шагов, он подошел к Алехину и протянул
ему портсигар.
— Закуривайте,— предложил Шпак. Алехин секунду поко-
лебался, затем взял сигарету, прикурил от зажигалки Шпака
и сделал несколько жадных затяжек.
— Господин Алехин, мы хотим, чтобы вы сыграли в меж-
дународном турнире на первенство Европы, а потом в Москве.
Алехин удивленно посмотрел на Шпака.
— Да, да, именно в Москве,— подтвердил он.— Чтобы вам
лучше было понять и решиться, я объясню вам обстановку.
Вот посмотрите.
Шпак подошел к карте, Алехин поднялся со стула и также
сделал два шага по направлению к карте.
— Смотрите,— пояснил Шпак, обводя рукой огромное про-
странство, закрашенное коричневой краской.— Франции уже
не существует, остальная Европа тоже под властью импер-
ских войск. Москва окружена, дни Советов сочтены. Вы — чем-
пион мира, но мира, в котором господствуют идеи национал-
социализма.
Шпак отошел от карты, Шехтель внимательно следил за
тем, как оберштурмбаннфюрер гулял по кабинету.
— Это причины, так сказать внешние,— продолжил разго-
вор Шпак,— но есть еще ваши личные. Видите ли, в пылу на-
ступления наши войска несколько...— Шпак мучительно ста-
рался подобрать нужное слово,— попортили дом вашей суп-
руги в Дьепе. Сами понимаете, война! Я обещаю вам принять
все нужные меры и больше не беспокоить вашу супругу. Так
что же, могу я доложить начальству, что вы согласны?
Алехин продолжал молчать. В разговор вмешался Шехтель.
— Господин Алехин просит разрешения уехать в Португаг
лию,— сообщил Шехтель.— Он хочет играть матч с Капаблан-
кой.
— Это можно разрешить,— согласился Шпак.— Выдайте
ему визу. Конечно, после турниров. Так ждем завтра вашего
согласия. Завтра же вы получите и продовольственные кар-
точки. Можете идти, вы свободны. Да-да, совсем свободны,—
324
подтвердил Шпак, заметив, что Алехин бросил в о проситель*
ный взгляд на Шехтеля.
Медленно шел Алехин к двери. Он пе верил долгожданной
свободе и каждую секунду ожидал приказа возвратиться. Вот
страшный кабинет остался позади, пройден и длинный кори-*
дор. Часовой у выхода был, видимо, предупрежден и бес-
препятственно пропустил Алехина. Яркий дневной свет осле-
пил на несколько мгновений пленника, заставив прищурить
усталые голубые глаза.
Был обычный летний день, такой, каких бывает много в
Париже. Между тем, все в этом древнем красивом городе
было теперь совсем иным. Где-то вверху плескался ненавист-
ный флаг со свастикой, там и тут мелькали военные в форме
немецкой армии. Прохожие французы робко озирались, ста-
раясь не смотреть на устрашающие фашистские регалия»
В мире произошла катастрофа, и, казалось, никогда не вер-
нется былая радостная и веселая жизнь в этот оскорбленный
и униженный город.
6
Ольга с показной элегантностью резко затормозила маши-
ну у Манхэттенского клуба. «Смешны эти женщины за ру-
лем,— подумал Капабланка,— и здесь для них самое важ-
ное — остаться красивыми». Ольга подставила Хосе для поце-
луя щеку.
— Значит, ровно в одиннадцать,— сказала она.
. Хлопнула дверь, и «шевроле», рванув с места, скрылся в
потоке автомашин. Четкий, красивый профиль жены напом-
нил Капабланке Кончиту. Вот так же и она восхищалась
когда-то своим маленьким «россинантом»! Пятнадцать ле»
прошло, как быстро летит время! А теперь совсем другие
«шевроле» пошли! Пролетевшие годы можно определить по
тому, как изменились автомобили.
«Правильно сделал, что не поехал с Ольгой,— решил Ка-
пабланка.— Лучше часок посидеть в клубе. Ольга должна бы-
ла пойти, а мне совсем не обязательно. Заставят есть свои
шашлыки, чахохбили. Пить вино. Странно: вдруг породнился
с русскими князьями! Забавные люди, с таким азартом спо-
рят о достоинствах своего рода! В горло готовы вцепиться то-
му, кто скажет хоть слово плохое о самом далеком предке».
Капабланка, пе снимая плаща, прошел в маленькие, уют-
ные комнаты клуба. Сидевшие за столиками шахматисты ото-
325
рвались на миг от партий и, как завсегдатая, по-свойски при-
ветствовали экс-чемпиопа мира. Коммерческий атташе кубин-
ского правительства в Нью-Йорке Капабланка действительно
не пропускал ни одной возможности зайти в любимый Манхэт-
тенский шахматный клуб.
Увидев худого, лысого господина, сидевшего за одним из
столиков, Капабланка приветственно замахал рукой.
— Гуд ивнпнг, мистер Блэк!— радостно воскликнул ку-
бинец.
— Буэнос ночес, Хосе!— пробурчал Блэк, поспешно пере-
двигая на доске фигуру п в тот же миг нажимая кнопку ча-
сов. Довольно фамильярный тон, каким мистер Блэк разгова-
ривал с экс-чемпионом мира, никого пе удивлял в клубе, все
давно уже к этому привыкли. Американец всерьез утверждал,
что он именно и есть тот сосед, который играл в шахматы
с отцом Хосе Рауля, когда тому было четыре года и отец сде-
лал неверный ход конем. Опровергать этого утверждения ни-
кто пе хотел, да п не мог. Мистер Блэк, действительно, одно
время проживал в Гаване, и что касается возраста американ-
ца, то кто мог точно сказать, сколько ему лет?
Одно было всем известно: мистер Блэк беззаветно любил
Капабланку. Старый холостяк, он все свое время отдавал шах-
матам и коллекционированию всего того, что касалось Хо» е
Рауля. У него были собраны все партии, игранные кубинцем,
фотографии, вырезки из газет. В любой момент он мог дать
справку о результатах Хосе в турнирах и матчах за все сорок
лет шахматной деятельности. И уж не дай бог, если кто при
нем высказывал нелестное слово о Капабланке; добродушный
мистер Блэк становился в таких случаях зверем.
Блэк по-английски — черный, и это давало коллегам по
клубу много поводов для шуток. «Ту-блэк» — часто переделы-
вали они фамилию американца, что означало «слишком чер-
ный». То вдруг на его бланке для записи партий появлялась
надпись: «Блэк анд уайт» — «Черный и белый». Сам мистер
Блэк почему-то утверждал, что его фамилия близка фамилии
Хосе Рауля. Слово «бланко» по-испански — «белый», а «каги-
бланка» — «белая шляпа». Ос.тряки возражали против родства,
замечая, что игра мистера Блэка и Хосе разнится между со-
бой, действительно, как черное и белое.
— Как успехи, мистер Блэк?—громко спросил Капаблан-
ка, ибо мистер Блэк слышал уже плохо. Кубинец сел па стул
поближе к столику, за которым сражались американцы.
— Неважно,— ответил	Блэк.— Проигрываю:	тридцать
два — шестнадцать.
326
«Ого!— подумал Капабланка.— Уже сорок восемь партий
отмахали!» Ему было хорошо известно, что мистер Блэк каж-
дый вечер играл с кем-нибудь матч из пятидесяти партий.
Шесть минут партия, по три минуты каждому. Так пять ча-
сов и пролетали. Нелегкие условия, они требовали не только
быстроты мышления, но и быстроты пальцев, чего у мистера
Блэка уже давно не было. Мистер Блэк всегда проигрывал
матчи, ни разу ему не удалось найти податливого противни-
ка. Иногда надоедала однообразная игра, и тогда он предла-
гал сражения с забавными вариациями.
Часто матчи игрались с расстановкой фигур за счет своего
времени. Проигравший партию обязан, когда идут его часы,
расставить на доске все тридцать две свои и чужие фигурки.
Фигуры падали с доски, с грохотом летели на пол. Собирать
их нужно быстро — время дорого! Практиковалась игра с ко-
нем в кармане: каждый партнер клал одного коня в карман;
в решающий момент он вынимал коня и ставил на нужное
поле. Однажды поздно вечером, когда в клубе уж совсем ни-
кого не было, мистер Блэк, с кем-то поссорившись, затеял игру
на отрезание пуговиц. Партнеры, вооруженные ножницами,
одержав победу, имели право отхватить у неприятеля любую
пуговицу. К концу сражения мистер Блэк был буквально ост-
рижен догола, его противник победоносно гремел пуговицами
Блэка, собраннькми в железной коробочке. Мистер Блэк одер-
жал в этом матче мало побед, но зато он отстриг у врага са-
мые важные пуговицы. Торжественно провожали расшалив-
шиеся члены клуба воинственных бойцов до такси, предвари-
тельно снабдив их кусками веревки.
Так и пролетела долгая жизнь мистера Блэка от одной
шахматной партии к другой. Говорили, что когда-то мистер
Блэк был человеком состоятельным, но в один трудный и ре-
шающий момент ему необходимо было срочно продать пошат-
нувшиеся акции, а как оторваться от шахматной партии!
В другой раз мистер Блэк пришел домой в два часа ночи, пос-
ле турнирной партии.
— В семь часов вставать,— прикинул он.— Стоит ли ло-
житься? Посмотрю-ка я лучше отложенную позицию.
Сел за доску и вскоре с головой ушел в варианты. Разбу-
дил его звонок будильника.
— Боже мой, уже без четверти семь!—всполошился мис-
тер Блэк.— Нужно бежать на работу.
Схватив пальто и шляпу, мистер Блэк ринулся к себе
в учреждение. К несчастью, у входа он натолкнулся па
шефа.
327
— Извините, я опоздал на десять минут,— оправдывался
мистер Блэк перед начальством.
— Причем здесь десять минут!— заметил шеф.— Где вы
были вчера и позавчера?
Подобных анекдотов о мистере Блэке Капабланка наслу-
шался вдоволь за годы знакомства с Манхэттенским клубом.
Всерьез утверждали, будто мистер Блэк завещал после смерти
выточить из своих костей шахматные фигурки. Таким обра-
зом, он хотел еще лет сто поиграть в шахматы. Мистера Блэ-
ка любили коллеги, на сердце каждого члена клуба станови-
лось теплее, когда, войдя в клуб, он видел его тощую длинную
фигуру. На голове мистера Блэка не было ни одного волоска,
даже брови поистерлись со временем. Говорили, что когда-то
он имел красивую шевелюру, но при игре имел обыкновение
нервно накручивать на палец подвернувшуюся прядь.
Как-то коллеги заметили, что он ходит по клубу озабочен-
ный.
— Вы не могли бы описать мне Сэма Бауера?— спрашивал
оп у всех.
— Зачем он вам?
— Видите ли, вчера я отложил против него партию,— объ-
яснял Блэк,— Я хотел бы доиграть ее, но совершенно не знаю,
как выглядит противник.
Хосе Рауль с теплотой смотрел на симпатичного шахмат-
ного энтузиаста, проигрывающего свою пятидесятую партию.
Мистер Блэк заметно устал и делал совсем уж грубые ошиб-
ки. Он мог только что красиво пожертвовать ферзя. «Стар
стал мистер Блэк,— подумал кубинец.— Видно, ему много лет,
по его рассказам, он хорошо помнит и Морфи и Стейница.
Живая история Манхэттенского клуба хранит в уме все шах-
матные события последнего века. Талейран говорил: «Кто не
играет в карты, готовит себе тоскливую старость». А вот мис-
тер Блэк нашел утешение в шахматах!
Нужно так любить шахматы, как мистер Блэк,— подумал
кубинец.— Безо всяких честолюбивых упований, без претен-
зий на славу. Любопытно, он всегда проигрывает, никто не
помнит ни одного матча, который бы Блэк выиграл. В клубе
его проигрыши уже стали чем-то нарицательным:
— Как сыграл?
— Как мистер Блэк.
Это значит, в дым проигрался!
Но разве от этого он меньше любит шахматы? Не нужны
ему успехи, победы, важны шахматы сами по себе. А вот мы
все гонимся за славой, бьемся за шахматную корону». Капа
328
вспомнил про свои последние переговоры с Алехиным, про
Дискуссии, развернувшиеся в печати вокруг вопроса о первен-
стве мира. Сам Хосе уже успокоился, старается теперь больше
не думать об этом. А вот с Ольгой нет сладу: спит и видит, что
Хосе вернется на шахматный трон. Как обрадовалась, когда
газеты сообщили: «Матч-ревапш Алехин — Капабланка назна-
чен на 14 апреля 1940 года». А потом опять все полетело пра-
хом. Алехину, видите ли, нужно ехать в Европу, во француз-
скую армию. Этот человек вечно что-нпбудь придумает!
«Теперь этот Файн со своей статьей. Не нужно матчей, да-
вайте играть турнир. Вышел первым в АВРО и надеется, что
опять сумеет повторить успех. А еще этот развязный репор-
тер. «Матч Алехин — Решевский для США будет более инте-
ресным, чем матч-реванш с вами». Наглые люди! Равняют
Решевского со мной. Что поделаешь, все меньше считаются со
стариками. Время против нас. Ага, мистер Блэк проиграл,
матч кончился!» — изменил Капа ход мыслей, взглянув на
доску.
Добродушный американец беспомощно развел руками. Мат,
опять проиграл. Капабланка расставил позицию, которую мис-
тер Блэк имел несколько ходов назад, и показал, как тот мог
выиграть с помощью жертвы ферзя. Идея жертвы напомнила
партнеру мистера Блэка какой-то этюд, и он восстановил его
на доске, правда, с трудом вспомнив, где стоит черный король.
Некоторое время вместе с другими подошедшими шахматиста-
ми разбирали любопытные позиции. Вдруг мистер Блэк вос-
кликнул:
— Да, Хосе! Я забыл тебе показать. Смотри, какую я сего-
дня нашел фотографию!
Из бокового кармана пиджака он вынул пожелтевший сни-
мок. На нем среди шахматистов Манхэттенского клуба стоял
юный Капабланка.
— Девятьсот третий год,— потыкал пальцем в фотографию
мистер Блэк.
— Этого не может быть!— возразил Капабланка.— Девять-
сот пятый.
— Что ты мне говоришь?—не соглашался Блэк.—Это де-
вятьсот третий.
— Девятьсот пятый!— настаивал кубинец.
— Господи! Я же отлично помню,— начал горячиться аме-
риканец.— Это было как раз после победы лысых.
— Каких лысых?— опешил Капабланка, невольно взглянув
на гладкую, без единого волоска голову мистера Блэка.
— Разве я тебе не говорил?— удивился Блэк.
329
— Нет...
— Как-то в этом клубе заспорили, кто лучше играет,
и провели матч на двадцати досках; лысые против курчавых,
— И кто же победил?— засмеялся Капабланка.
— Полный триумф лысых: они выиграли со счетом четыре
наддать — шесть.
— Примите мои запоздалые поздравления, мистер Блэк,—•
слегка поклонился Капабланка. Слава богу, был хоть один
матч, где Блэк оказался в числе победителей!
— Увы, Хосе, мне и здесь не повезло,— развел руками ми-
стер Блэк.— Я тогда имел пышную шевелюру.
Дружный хохот раздался под сводами Манхэттенского клу-
ба. Ох, уж этот мистер Блэк, всегда что-нибудь придумает!
Когда веселье несколько утихло, Блэк сказал:
— Я тебе сейчас не отдам эту фотографию, Хосе. Я еще не
теряю надежды вручить тебе весь свой архив, когда ты опять
будешь чемпионом мира.
— Боюсь, что в этом случае он навсегда останется у вас,—
ответил Капабланка.
— Нет, я верю в тебя, Хосе. Такой гений!
Капабланка взял в руки фотографию. Интересно все-таки,
какие далекие воспоминания доносят до нас эти кусочки кар-
тона. Вот мистер Эттлингер, это он считал, что открыл Капа-
бланку. А вот и Хосе в курточке «Вуд клиф-школы». Директор
запретил в то время юному кубинцу ходить в Манхэттенский
клуб, а мистер Эттлингер добился для него разрешения при-
ходить сюда по воскресеньям. Поистине этот клуб родной
Капабланке: здесь он заработал первую категорию, победил
чемпиона Резипгтона. А с каким волнением манхэттенцы сле-
дили всегда за успехами своего любимца!
Капабланка посмотрел на часы. Без четверти одинна-
дцать. Скоро приедет Ольга. Скорее бы, немножко не по себе.
Брр! Вдруг будто что-то тяжелое, мягкое ударило по голове.
Сразу стало душно, жарко. Капабланка поднялся со стула, не-
послушные руки никак не могли сдернуть плащ.
— Помогите мне! Помогите снять плащ...— обратился он
к шахматистам и без сознания рухнул на пол. Мистер Блэк
первым бросился к любимцу, поднял его слабыми руками и с
помощью других положил на кушетку. Вызвали «Скорую по-
мощь». Хосе Рауль не приходил в сознание. На следующее
утро восьмого марта сорок второго года он скончался в госпи-
тале. Смерть, которую, быть может, пожелал бы себе любой
шахматист! Последние сознательные секунды жизни шахмат-
ный гений провел именно в той обстановке, которую всю
830
жизнь так любил. Его глаза видели шахматы, принесшие ему
славу и всемирное признание, он слышал восторженные по-
хвалы искренних почитателей, вместе с друзьями беззаботно
смеялся шуткам. Он был любим, его окружали люди, всем
сердцем преданные той игре, которой он отдал свой гений
и артистичность.
Опечаленная Куба похоронила Хосе Рауля с почестями, ко-
торые обычно воздаются в этой стране полковникам, убитым
в сражении. Поныне помнит она своего национального шах-
матного героя!
Даже по внешнему виду легко было определить, что Отто
Шехтель был озабочен. Час назад позвонил по телефону Шпак.
Голос его был строгим, Шехтелю нетрудно было понять, что
оберштурмбаннфюрер не в духе. Слава богу, за шесть лет со-
вместной работы привык уже определять настроение началь-
ства. Задание было необычным: завтра к утру доставить все
сведения о выступлениях Алехина за два последних года. Нет,
речь не о какой-нибудь крамоле — гестапо точно знает: чем-
пион мира не прочел за это время ни одной лекции, да, пожа-
луй, и не сказал публично ни одного слова. Он лишь играл
в турнирах да давал сеансы. Но именно об игре-то и идет
речь. Шпака интересуют результаты Алехина в турнирах, счет
сеансов. Зачем это нужно? Кто знает! Это дело начальства,
низшие чины не должны задавать вопросы. Шехтелю при-
шлось срочно мобилизовать всех своих подчиненных. Мигом
притащили шахматные .журналы, газеты со статьями о турни-
рах, вырезки. Вон сколько бумаги исписали эти сумасшед-
шие! Действительно, одержимые!
«Я так и знал, что с этим русским будут еще неприятно-
сти,— подумал Шехтель.— Предчувствовал еще два года назад.
Недаром уже в первый день предлагал Шпаку разом с ним
покончить. Нет, видите ли, нельзя: он — чемпион мира! Вели-
кая немецкая нация должна ценить гениев в любой области
культуры. Вот и цени теперь! А впрочем, может быть, все
пройдет хорошо, еще неизвестно, зачем нужны эти сведения.
Ведет себя Алехин неплохо, играет в шахматы и больше ни-
чего. Два года Шехтель даже ничего не слыхал о нем. Так
чего же беспокоиться?»
И все же штурмбаннфюреру было не по себе. Больше всего
волновал его грозный тон Шпака. Плохой признак! В таких
случаях держи ухо востро, можно мигом потерять все, даже
жизнь. Пошлет куда-нибудь на передовую. Нужно точно вы-
331
полнить его задание, дать все нужные сведения. Не упустить
ни одной мелочи, самой незначительной детали. То и дело
Шехтель нажимал кнопку под столом, и секретарша пригла-
шала в кабинет нужного сотрудника. Найдя в статье какой-
нибудь интересный факт, Шехтель хотел разузнать о нем под-
робнее и приказывал отыскать новые материалы. Немецкая
пунктуальность, она проявляется и в широких фронтовых опе-
рациях и в подготовке простейшего документа.
Шехтель плохо понимал шахматы; сам он лишь иногда
играл в них дома с приятелями и, конечно, не умел разбирать-
ся ни в партиях, записанных каким-то неизвестным ему спо-
собом, ни в комментариях, в которых авторы отмечали хоро-
шие и плохие ходы. В конце концов он бросил смотреть
партии и стал читать лишь обзорные статьи и литературные
заметки о турнирах. Но даже из этого материала он вскоре
понял, каких значительных успехов добился чемпион мира
в турнирах последних лет,
Начало было скромным. В сорок первом году в Мюнхене
Алехин разделил второе и третье места. Это легко понять,
особенно хорошо знал о причинах посредственной игры чем-
пиона сам Шехтель. Достаточно было вспомнить вид Алехина
после плена: не до игры ему было в те дни: кости да кожа.
Зато потом все шло с завидным постоянством, как в хорошо
отлаженном автомате. В семи турнирах играл Алехин с сорок
первого по сорок третий год и все семь раз выходил победи-
телем. Неважно, какой был состав, кто из гроссмейстеров
и мастеров участвовал в этих состязаниях. Конечный итог
всегда был один и тот же — Алехин первый, лишь изредка
кто-нибудь догонял его, и тогда они делили первые два приза.
Но это случилось всего дважды, остальные пять турниров
Алехин выиграл единолично.
Шехтель аккуратно переписал и подсчитал все выступле-
ния Алехина. Если исключить первый мюнхенский турнир,
где чемпион мира был еще плох и играл слабо, Алехин в семи
турнирах сыграл восемьдесят две партии, из них проиграл
четыре при двадцати шести ничьих. Восемьдесят процентов
побед! Страшный результат! В одной из статей рассматривал-
ся вопрос о возрасте шахматиста. Шехтель узнал, что грос-
смейстер обычно играет в полную силу лишь до сорока —
сорока пяти лет, потом наступает период увядания, и он на-
чинает играть слабее. А Алехину уже пятьдесят. Какое мас-
терство нужно иметь, какую выдержку, волю, чтобы в этом
возрасте одерживать такие победы! Настоящий шахматный
гений!
332
Крупнейшие немецкие специалисты шахмат восторгались
не только спортивными результатами русского чемпиона. Цве-
тистые дифирамбы расточали комментаторы партиям, сыгран-
ным Алехиным в последних турнирах. Чего только не было
в этих поистине художественных произведениях! И смелые
жертвы, и неожиданные тактические удары, и стремительные
броски на позицию неприятеля. Отмечались как вершины
шахматного мастерства партии Алехина против Кереса, Опо-
ченского, Рихтера. Шехтель не мог сам разобраться, в чем ве-
личие идей и замыслов русского чемпиона, но он аккуратно
записал все мнения, высказанные о них шахматными спе-
циалистами. И еще его прозвище: «гений шахматных комби-
наций».
На следующее утро Шехтель положил на письменный стол
начальника аккуратно подобранный список турнирных побед
Алехина и счет его сеансов одновременной игры. Маленький
оберштурмбаннфюрер и сегодня еще был не в духе; не подни-
мая головы, он внимательно просматривал принесенные ему
страницы. Шехтель стоя глядел сверху на ровно расчесанный
пробор начальника, пытаясь угадать свою сегодняшнюю судь-
бу. Но вот Шпак поднял голову от документов и внимательно
посмотрел в глаза Шехтеля, как бы раздумывая, с чего на-
чать разговор. Шехтелю не понравилось такое поведение
шефа.
— Ну и что вы можете сказать обо всем этом? — четко,
с расстановкой выговаривая слова, спросил Шехтеля оберштур-
баннфюрер, ударяя пальцами о бумаги. Тот выжидал с отве-
том, стараясь предугадать, какое направление разговора будет
приятно начальству.
— Хорошо... играет,— промолвил наконец Шехтель, когда
ждать дальше стало неудобным.
— Играет!—воскликнул Шпак.— Лупит он всех, а не иг-
рает!
— Он же чемпион мира,— беспомощно развел руками Шех-
тель.
А кроме того, еще и русский!— добавил Шпак.
— Я... не совсем понял,— извиняющимся тоном произнес
Шехтель. Это почему-то вызвало вдруг взрыв бешенства Шпа-
ка. Оберштурмбаннфюрер вскочил с кресла и, бегая по каби-
нету, начал грозно распекать Шехтеля. Тот испуганно вытя-
нулся у письменного стола в стойке «смирно» и беспомощно
следовал взглядом за мечущимся взад и вперед начальником.
— Не поняли! Вечно вы чего-нибудь не понимаете! Надо
соображать, все-таки не рядовой солдат, а штурмбаннфюрер.
333
Вы не поняли, а мне за вас отвечать. Довольно. Слишком уж
долго с вами церемонился! Пора кончать! На передовой линии
фронта вы лучше научитесь думать! Там паучат.
Постепенно гнев Шпака проходил. Шехтель не возражал
ему ни слова, по опыту зная, что нужно выждать несколько
минут, пока пройдет буря. Вскоре Шпак успокоился и, подой-
дя к письменному столу, заговорил в своем обычном тоне.
— Вчера звонил министр,— сообщил Шпак.— Там,— обер-
штурмбаннфюрер поднял указательный палец правой руки
куда-то вверх,— очень недовольны нашим решением относи-
тельно Алехина. И они правы. Что же получается: мы сража-
емся с русскими на фронте, а в тылу один русский бьет всех
немцев.
Шехтель внимательно слушал оберштурмбаннфюрера. Он
мог бы сказать, что давно уже предлагал совсем иное решение,
что он так и знал, что будут неприятности с этим Алехиным,
но предпочел лучше помолчать.
Шпак сел за письменный стол и принялся перебирать при-
несенные Шехтелем бумаги.
— Вот смотрите: этот русский буквально разгромил всех
Немецких шахматистов — Земиша, Юнга, Рихтера. Мы говорим
о величии немецкого народа, а что же получается? Позор!
Можно представить, как все над нами смеются.
Шехтель продолжал смотреть в лицо Шпака, все еще ие
решаясь предложить вернейший выход.
— Майн готт! Вот еще. Ну, это уж совсем ни к черту не
годится! Один Алехин одновременно играет против семидеся-
ти пяти немецких офицеров. Правильно я понял?— спросил
Шпак.
— Так точно! Согласно приказу фюрера о внедрении куль-
туры среди командного состава армии,— доложил Шехтель.
— Нечего сказать, внедрили! Две ничьих, остальные про-
играли. Хороша культура!— издевался Шпак.— Знаете что,
ушлите-ка его куда-нибудь подальше.
— Алехин просит визу в Испанию,— сообщил Шехтель.—
Хочет ехать в Америку играть матч с Капабланкой.
— Капабланка умер год назад,— язвительно сообщил
Шпак, насмешливо посмотрев в лицо подчиненного.— Это it
вопросу о внедрении культуры.
— Так, может, разрешите выдать визу?—спросил Шех-
тель, пропустив мимо ушей замечание начальника.
— Да, и немедленно. Пусть едет к...—промычал Шпак.
Все было уже решено, можно было идти, как вдруг Шех-
тель остановился в оцепенении. Эта суматоха совсем выбила
*334
его из колеи. Как он мог забыть, ведь ему только вчера зво-
нили о новом выступлении чемпиона. На послезавтра назна-*
чен сеанс Алехина, уже вывешены объявления, вызваны лю-»
ди. Собираются лучшие шахматисты немецкой армии. Что де-*
дать? Если ошенить — будет большой скандал. В то же время
этот приказ Шпака выдать визу. Ну и положение!
— Разрешите обратиться, господин оберштурмбаннфю-
рер,— решил после долгой паузы Шехтель.— Есть одно дело...
я не знаю, как лучше его решить.— И рассказал о сеансе,
о своих сомнениях.-— Ума не приложу, что лучше: играть или
отменить сеанс?
К его удивлению, Шпак спокойно выслушал сообщение.
— Сколько вызвали людей?— спросил он.
— Тридцать человек из всех частей.
— Опять он побьет всех? Опять будет разгром,— не то
спросил, не то высказал свое мнение Шпак.
— Ну уж нет! На этот раз наши постарались,— разъяснил
Шехтель.— Собрали все лучшие силы, привлекли местных
чемпионов. Потом мне рассказали еще об одном обстоятель-
стве. Алехин только что вышел из госпиталя в Праге. Чуд-
но — в пятьдесят лет заболел скарлатиной! Еле живай вы-
брался, газеты уже сообщали о неизбежной смерти. Понятно,
сейчас он в плохом состоянии и играть хорошо не сможет.
Шпак задумался, затем сказал:
— Хорошо, проводите сеанс. В последний раз! Но только
учтите: вы отвечаете за все! А визу Алехину все-таки дайте.
Вообще-то, будет даже неплохо, если перед отъездом наши
парни как следует его поколотят.
— В вашей идее что-то есть,—поддержал Шехтеля Шиан
после небольшой паузы.— Взять реванш! Набить ему морду,
а затем пускай едет ко всем чертям! Молодец, Шехтель!
Осчастливленный штурмбаннфюрер быстро собрал доку-
менты и хотел уже уйти из кабинета. Вдруг Шпак остано-
вил его.
— Знаете что, Шехтель... Когда-то я был чемпионом ака-
демии... Может, мне тоже попробовать сыграть... Посмотреть,
какой он гений шахматных комбинаций.
— Блестяще!— обрадовался Шехтель, мигом понявший,
что участие оберштурмбаннфюрера в сеансе снимает с него
ответственность.— Мы вам дадим первую доску... Вы возьме-
те на себя, так сказать, главный удар этого неистового рус-
ского. Покажете, так сказать, пример...
И пошел к двери. Однако, прежде чем покинуть кабинет,
обернулся и спросил:
335
— Как давать визу Алехину, господин оберштумбаннфкн
рер, одному или вместе с женой?— спросил он Шпака.
Тот всего несколько секунд оставался в раздумье.
— Одному,— приказал он.— Пусть жена побудет у пас,-*
так спокойнее. Да она и сама не очень хочет уезжать отскн
да,— добавил Шпак.— Мне докладывали: ее больше беспоко-
ит дом в Дьепе.
Алехин, прищурившись, рассматривал своих противников
в сеансе. Кого только не было в зале — все рода войск, все
чины. Даже один генерал сидел за шахматной доской. А поза-
ди играющих — зрители, тоже военные, но низших чинов.
Пришли посмотреть, как будет сражаться начальство с чем-
пионом мира. Ни одного штатского — им запрещено присут-
ствовать на армейских праздниках.
Царила напряженная тишина. Военные о чем-то тихо пере-
говаривались друг с другом, бросали любопытные взгляды на
Алехина. Чемпион мира был сегодня в отличном настроении.
Только что Шехтель сообщил ему о том, что получен приказ
выдать ему визу в Испанию. Наконец-то! Можно уехать отсю-
да, поехать в Аргентину. Жаль, конечно, что не разрешили
поехать Грейс, но она что-то молчит, не отвечает на письма.
Может, что-нибудь плохо с домом в Дьепе? «Ничего, устроюсь
сам, потом можно будет вызвать и Грейс».
Близилось начало сеанса. К Алехину подошел чех Калич-
ка, привезший из шахматного клуба комплекты фигур и помо-
гавший в организации сеанса. Он отвел Алехина в сторону.
— Случайно я слышал сейчас разговор Шехтеля по теле-
фону,— сообщил он чемпиону мира.— Видимо, с каким-то на-
чальником. Против вас, оказывается, подобрали очень силь-
ный состав. Шехтель хвалился: собирается напоследок устро-
ить вам разгром.
— Вот как! Самый сильный состав. А вы знаете кого-либо
из сидящих?
Каличка осмотрел ряды участников сеанса.
— Нет. Мне никто из них не известен,— уверенно сказал
чех.
— Отлично!—обрадовался Алехин.— Значит, хотят учи-
нить разгром? Ну что ж, посмотрим. Пусть попробуют,—
улыбнулся Алехин.
— Может быть, лучше попросить уменьшить количество
досок,— предложил Каличка.— Вы ведь так слабы после бо-
лезни.
— Ничего, дорогой Каличка!— вздохнул русский чемпи-
336
он.— Мне в жизни приходилось выдерживать и не такое. Да-
вайте начинать.
Алехин вошел внутрь прямоугольника столов. Его встре-
тили напряженным молчанием. Он подошел к первой доске,
за которой сидел Шпак, и хотел уже сделать первый ход, но
вдруг хлопнул рукой по левой стороне груди и полез в боко-
вой карман пиджака. Пошарив там и не найдя того, что искал,
Алехин ощупал затем остальные карманы. Вид его был расте-
рянный, он в удивлении пожимал плечами. Жестом подозвал
к себе Каличку и о чем-то долго совещался с чехом. Каличка
явно не соглашался с предложением чемпиона. В конце кон-
цов Алехин, видимо, уговорил чеха, и тот обратился к нем-
цам со следующими словами:
— Уважаемые господа офицеры! Чемпион мира приносит
глубочайшие извинения. Он где-то потерял свои очки и не
может играть сеанса. Но, чтобы не срывать намеченного вы-
ступления, господин Алехин решил давать сеанс вслепую.
— Это как так?— крикнул кто-то из зрителей.
— Чемпион мира будет находиться в соседней комнате
и по памяти играть все тридцать партий. Я буду передавать
его ходы по шахматной нотации, а также относить ему ваши
ответы.
В зале несколько минут царило небывалое возбуждение.
Участники сеанса, вместе с ними и стоявшие сзади зрители,
оживленно обсуждали неожиданное и необычное решение чем-
пиона. Шехтель бросился к доске, за которой сидел Шпак, ту-
да же устремились два организатора сеанса. До Алехина и Ка-
лички донеслись их возбужденные голоса.
— Это унизительно для нас!— горячился Шпак.— Я лично
не собираюсь участвовать в такой игре.
— А что делать?— вмешался один из организаторов.— Он
действительно всегда играет в шахматы в очках.
— Пошлите куда-нибудь за очками,— предложил обер-
штурмбаннфюрер.
— Куда? Сегодня воскресенье. Потом подобрать очки но
такое быстрое дело.
— Но как же он будет играть?!— удивленно воскликнул
другой организатор.— Вслепую на тридцати досках! Этого не
могли делать ни Ласкер, ни Капабланка.
' — Его разобьют наши ребята,— поддержал первый органи-
затор.
Эти слова оживили Шехтеля.
— Как вы сказали: разобьют?— переспросил Шехтель,—
Вот и хорошо. Это будет замечательно! Вы полагаете, что иг-
337
рать вслепую труднее, чем обычным способом?— снросил
Шехтель.
— В несколько раз!—охотно сообщил организатор.—Да
еще против такого состава.
— Господин оберштурмбаннфюрер,— умоляющим тоном
обратился Шехтель к Шпаку.— Смеется тот, кто смеется по-
следили...
Шпак неопределенно покачал головой.
— Со слепым-то и я сыграю,— сделал Шехтель знак начи-
нать сеанс. Подойдя к офицеру, игравшему на тридцатой дос-
ке, он приказал тому встать и сам сел на его место.
Б зале постепенно вновь воцарилась тишина. Поднявшиеся
было со стульев опять вернулись к шахматным доскам.
Алехин прошел в соседнюю комнату, сел в удобное кресло
спиной к двери и попросил у Калички кофе. Предстоящий се-
анс на тридцати досках вслепую немного пугал Алехина, и он
па мгновение пожалел, что придумал под влиянием минуты
этот трюк с очками. Нет, его не пугало ни количество досок, ни
состав. Сколько раз ранее он давал подобные сеансы. Алехин
боялся, что в том физическом состоянии, в каком он был после
проклятой скарлатины, не выдержит огромной нагрузки. Но
делать было нечего, и он стал вырабатывать план предстояще-
го сражения.
Сеанс одновременной игры вслепую — самый трудный из
всех шахматных аттракционов. Он требует от мастера гигант-
ского напряжения умственных сил, нервов, памяти. Организм
сеансера подвергается такому чрезмерному напряжению, что
давно уже определена вредность подобных выступлений. Але-
хин читал, что в Советском Союзе сеансы вслепую запрещены
государственным уложением как вредно отражающиеся на
здоровье шахматистов. Это в Советском Союзе, но на Западе
любят рекламу, трюки; только на них несут свои доллары
и франки любопытные. Сколько раз Алехину приходилось
именно с помощью такой игры привлекать к себе внимание
мйра или поддерживать свое пошатнувшееся материальное по-
ложение.
Игра вслепую ошеломляет того, кто первый раз ее наблю-
дает. Как шахматист может запомнить тридцать сложных, за-
путанных партий? Сражение в таких сеансах длится в течение
семи часов, а то и больше, в партиях делается в среднем по
сорока ходов. Каждый из противников уже с самого начала
старается пойти особым, отличным от соседа путем, причем
многие участники иногда умышленно запутывают своего «сле-
пого» противника необычным ходом. Сеансер в течение дли-
338
тельного времени должен держать в уме весь ход борьбы на
тридцати досках, помнить расположение каждой пешки, каж-
дой фигуры. Работа непонятная для обычного человека! Она
более удивляет, чем арифметический трюк циркового феноме-
на или мастерство пианиста-виртуоза, играющего на память
множество сложных сонат.
Игра вслепую требует особых качеств мозга и своеобраз-
ной тренировки. Даже крупнейшие шахматисты, например
Ласкер, Капабланка, Нимцович, редко играли больше чем од-
ну-две партии вслепую. Алехпп беспредельно любил шахматы,
и он не мог упустить возможность познать методы «игры, пе
гладя на доску», испытать особые «колдовские» ощущения,
которые эта игра вызывает.
Начало сеанса развертывалось довольно быстро. Каличка
по очереди двигался от доски к доске и делал ход, который
сообщал ему Алехин. Не медля ни секунды он передавал от-
вет противника. То и дело слышался его голос:
— Седьмая доска: дэ-семь, дэ-пять! Девятая доска: конь
эф-шесть!
Алехин тут же говорил свой ответный ход. Так Ка-
личка сделал несколько кругов. Пока игрались известные
варианты, Алехину думать особенно не приходилось, но вско-
ре темп игры явно замедлился: чемпиону приходилось вспо-
минать сделанные ранее ходы, уточнять в памяти располо-
жение фигур. Он по нескольку минут думал над ходами.
Вскоре в зале воцарилась обычая обстановка сеансов. Со-
седи консультировались друг с другом, оценивая качество на-
меченного хода, к ним присоединялись и зрители. Завязались
споры, слышались взаимные колкости, рассуждения о сделан-
ном ходе, о позициях. Мастерство Алехина удивляло противни-
ков, они никогда не видели ничего подобного. Особенно актив-
но обсуждал ход сеанса маленький рыжий немец с авиацион-
ными петличками.
— Что ни говорите, а здесь кроется какой-то обман,— уве-
ренно заявлял соседям летчик.— С тридцатью вслепую! Этого
же пе делал ни один шахматист.
— А вот Алехин сделал,— подзадоривал летчика сосед.
— Фокус, определенно фокус, как в цирке,— не сдавался
немец.— Где-нибудь у него спрятан механизм.
— Вот здесь,— показывал сосед себе на голову.— И непло-
хой механизм.
Летчик вдруг заволновался и вылез из-за стола.
— Я его сейчас проверю,—хитро подмигнув, заявил он.—
Я запишу позицию и попрошу Алехина ее повторить,
339
Вынув из кармана блокнот, он переписал расположение
фигур и направился в соседнюю комнату. Здесь он долго вни-
мательно смотрел на Алехина со всех сторон, пытаясь загля-
нуть ему под полу пиджака, в карманы. И наконец обратился
к чемпиону мира.
— Вы меня простите, герр Алехин,— сказал немец.— Я де-
вятнадцатая доска. Не могли бы вы сказать, каково мое поло-
жение.
— Неважное, хотя внешне все выглядит благополучно,—
улыбнулся Алехин.
— А можете вы сказать расположение моих фигур?
— Пожалуйста,— согласился Алехин и быстро стал пере-
числять:— Белые: король жэ-один, ферзь е-пять, кони цэ-три и
же-четыре, пешки а-два, бэ-два...
— Хватит, хватит!—поспешил остановить чемпиона лет-
чик, едва успевавший следить по бумажке за речью Алехи-
на.— И вы можете это сделать на всех тридцати досках?
— Да,— ответил Алехин.
— Это феноменально!—невольно восхитился немец.— Ска-
жите, господин Алехин, откуда у вас такое искусство игры?
— С потолка,—буркнул Алехин, которому этот рыжий
мешал думать.
— То есть... как это?— растерялся немец.
— Очень просто. Однажды я прибил над своей кроватью
на потолок шахматную доску. Каждое утро и каждый вечер
я разбирал на ней партии безо всяких фигур. Вот и научился.
Немец растерянно глядел в глаза Алехина, не понимая, шу-
тит он или говорит серьезно. Наконец, поблагодарив Алехина,
он отправился к своей доске. Тотчас к нему подошел Каличка.
— Вы играете на девятнадцатой доске?—спросил чех.
— Я,— ответил летчик.
— Я уже был у вас, вы уходили,— произнес Каличка,—
Алехин играет ферзем на жэ-семь и объявляет вам мат в три
хода.
Немец схватился за голову под дружный смех соседей
и зрителей.
— Проверил!— заливались офицеры,— Вот тебе и меха-
низм! Мат в три хода!
— Пятая доска прекратила сопротивление,— сказал Калич-
ка Алехину, войдя к нему в комнату.
— Вы видели, какой интересный эндшпиль был в этой
партии,— радостно сообщил чеху чемпион мира.— Точно такое
же окончание я выиграл у Романовского в Петербурге три-
дцать лет назад. Только там черпая пешка стояла на а-шесть.
340
Любопытный эндшпиль, жаль, что немец защищался не луч-
шим образом.
— Вам что-ппбудь нужно?— спросил чех.
— Да, Каличка, будьте любезны, кофе. Потом, еще одна
просьба. Достаньте мне несколько сигарет. Я опять забыл
портсигар. Проклятая память!
Вновь потекли часы игры, не прерываемые особыми проис-
шествиями. Часов через пять Алехин выиграл десятка два
партий, в трех игра закончилась вничью. Оставалось всего не-'
сколько досок. Вокруг них столпились любопытные и те, кто
уже кончил игру. Эти подсказывали больше всех: не сумев по-
бедить в собственной партии, они прилагали усилия, чтобы
показать свою силу в партиях соседей.
Вдруг в одном углу в одной из партий возникло бурное
оживление. После длительного совещания с окружающими
офицер, игравший на этой доске, заявил Каличке:
— Передайте господину Алехину: я играю ферзем на е-че-
тыре. Ему шах и мат в четыре хода.
Каличка ушел в соседнюю комнату и тут же вернулся.
— Вы немножко опаздываете,— улыбаясь, заявил он само-
уверенному немцу.— Чемпион мира в свою очередь объявляет
вам мат в два хода.
И, передвинув белую ладью, Каличка защитился от шаха
черного ферзя. В свою очередь от вскрытого шаха белым сло-
ном защищал только один ход, да и то ненадолго.
Количество досок уменьшалось с катастрофической для
немцев быстротой. Алехину теперь легко было играть неболь-
шое количество партий, и он отвечал на ходы немцев значи-
тельно быстрее. Вскоре осталась всего одна доска, на которой
играл Шпак. Он, по-видимому, понимал шахматы лучше дру-
гих, кроме того, ему помогало больше всего советчиков. Делая
ход, он поучал окружающих, высказывал глубокомысленные,
на его взгляд, суждения о шахматах. Но вскоре и его позиция
стала безнадежной, и он сказал Каличке, что сдает партию.
В зале появился усталый, но довольный Алехин. Он подо-
шел к Каличке, все еще стоявшему около доски оберштурм-
баннфюрера. Шпак поздравил Алехина с успешной игрой, за-
тем решил воспользоваться случаем и как-то оправдать перед
низшими чинами свой проигрыш.
< — Мой стратегический план был правильный, но я допус-
тил тактическую ошибку,— сказал он Алехину.— Положение
черных безнадежно. Вы выиграли, я вынужден сдать партию,
по если бы я сыграл ферзем на дэ-пять вместо дэ-два, вам бы-
ло бы плохо.
341
— Вы так считаете?
Это очевидно!.. А тут,— показал он па расположение
фигурок на доске. Защиты нет... моя позиция безнадежна.
Я сдался вовремя.
Алехин присел на стул напротив оберштурмбаннфюрера.
Хорошо! решительно сказал он.— Вы говорите, без-*
надежна. Играйте.
И он перевернул на сто восемьдесят градусов доску — те-
перь ему достались черные фигуры. В положении, где немец
сдался, Алехин сделал хитрый ход ладьей. Вокруг Шпака
мгновенно сгрудились участники недавнего сеанса. Стоявший
рядом со столиком Шехтель внимательно изучал позицию;
вдруг глаза его заблестели и он зашептал на ухо начальству:
— Конь... копь!.. Брать, господин оберштурмбаннфюрер!
Шпак остановил Шехтеля жестом руки.
— Вижу,— произнес он.— Все вижу!
И он забрал конем алехинскую ладью. Чемпион мира мгно-
венно поставил черного ферзя на большую черную диагональ.
Теперь уже белым не было защиты от мата —не отдавать же
последнюю ладью и коня.
— Вот вам и конь,— беспомощно развел руками Шпак, зло
посмотрев на Шехтеля.—От мата защиты нет, сдаюсь,—про-
тянул он руку Алехину.
— Можно я попробую,— вновь перевернул доску Алехин.
Окружавшие Шпака офицеры удивленно переглянулись. Какие
фокусы показывает это русский — спасает самые безнадежные
позиции.
В положении, где Шпак сдался, Алехин взял в руки белого
ферзя и перенес его на последнее угловое поле доски рядом
с черным королем. Оберштурмбаннфюрер внимательно разгля-
дывал доску, ища защиты от необычного хода, но его вывел
из раздумья все тот же громкий шепот Шехтеля:
— Брать!.. Ферзя брать, господин оберштурмбаннфюрер!
Шпак обрадовался появившейся возможности отомстить са-
моуверенному чемпиону мира — с ферзем-то уж как-нибудь!—
и он со стуком сделал свой следующий ход. Офицеры в за-
мешательстве глядели на доску, не понимая, что произошло.
— Вы меня простите,— язвительно произнес Алехин,— но
вы моим ферзем забрали собственного короля.
Офицеры заулыбались, но тайком, чтобы, не дай бог, не
вызвать гнев начальства. Шпак театрально схватился за голо-
ву — устал, дескать, переволновался,— исправил позицию, вер-
нув па доску собственного короля, и затем сделал единствен-
ный ход — забрал королем белого ферзя. У пего теперь был ог-
342
ромный материальный перевес, но это не помогало: Алехин
объявил конем и ладьей двойной шах и затем, после того как
верный король отступил, поставил белую ладью на угловое
поле.
— Мат!— произнес он свой последний приговор.
Было уже темно, когда Алехин и Каличка вышли на ули-
цу. Молча они прошли несколько кварталов, затем чех сказал:
— Мне сюда, господин Алехин,— показал он направо.—
Здорово вы играли!
— Вот и не получился разгром-то!— улыбнулся Алехин.—
А вы боялись.
— Когда вы едете и куда?— поинтересовался чех.
— Пока в Мадрид,— сообщил Алехин.— Только туда мож-
но сейчас получить визу. А оттуда махну в Южную Америку.
Там сейчас много шахматистов, настоящая жизнь.
— Желаю вам самого лучшего счастья и особенно здо-
ровья,— промолвил Каличка.— Только моя личная к вам прось-
ба: не играйте больше таких сеансов.
— Хорошо, дорогой друг,— с улыбкой произнес Алехин.—
Но вы понимаете: были чрезвычайные обстоятельства — поте-
рял очки.
Внимательно посмотрев в глаза собеседнику, Алехин улыб-
нулся, вынул из бокового кармана очки и водрузил их на
носу.
— Не всегда приятно видеть своих противников,— произ-
нес чемпион мира.
Печально начинался шестой десяток жизни шахматного
чемпиона. В Праге, городе, который нацисты сделали местом
постоянного жительства Алехина, он страдал от голода, тягот
оккупационного режима. К тому же эта нелепая скарлатина!
Слабый, еще не оправившийся от болезни Алехин был вы-
нужден сразу давать сеансы, иначе он не получил бы продо-
вольственных карточек.
А в Мадриде новые проблемы; здесь мало интересовались
шахматами, и прожить шахматисту-профессионалу было край-
не затруднительно. Друзья-шахматисты, правда, старались
как-то поддержать чемпиона мира. Они организовывали тур-
ниры в разных городах страны: здесь Алехин мог заработать
намного денег и прожить неделю-другую на иждивении вели-
кодушпого владельца отеля. Изредка давал он сеансы, читал
лекции, но отыскивать такие возможности с каждым днем
становилось все труднее.
— Каковы ваши планы?— спросил один репортер,
М3
Какие я могу иметь планы!— печально произнес Але-
хин,—Лучшая часть моей жизни прошла между двумя война-
ми, нанесшими огромный урон Европе. Обе войны разбили
мою жизнь, с той лишь разницей, что в конце первой войны
мне было всего двадцать шесть лет и я был полон энтузиаз-
ма, которого теперь нет у меня и в помине! Если когда-нибудь
я напишу мои воспоминания — что вполне возможно,— люди
поймут, что шахматы были главным фактором в моей жизни.
Они дали мне возможность удовлетворить мое честолюбие и в
то же время убедили меня в абсолютной ненужности честолю-
бивых претензий. Сегодня я продолжаю играть в шахматы по-
тому, что люблю это искусство само по себе, и еще потому,
что они заполняют мой ум и удерживают меня от дум и вос-
поминаний.
Печальные слова!
Приехав в Мадрид, Алехин уже в первые дни понял, что
о возможности поехать за океан,— а сколько раз он мечтал об
этом, находясь в зоне, оккупированной немцами,— не может
быть и речи. Капабланка умер, вместе с ним исчез повод при-
гласить Алехина на долгожданный матч-реванш. В Аргентине
поселилось много европейских гроссмейстеров и мастеров, и,
если говорить откровенно, создавался явный избыток шахмат-
ных специалистов. Потом деньги: где взять уйму денег на
билет до Буэнос-Айреса?
С каждым днем жизнь его в Мадриде становилась хуже
и хуже. Шахматные «запасы» в стране были исчерпаны, не
было больше турниров и сеансов. По счастью, один из меце-
натов выдал скудные средства для обучения способного маль-
чика, Артура Помара, и это на время поддержало Алехина.
Но вскоре и это подкрепление кончилось. Сколько раз сове-
щались испанские коллеги Алехина, ища возможности еще
чем-нибудь помочь чемпиону мира. Вдруг им повезло. Алехин
получил приглашение на турнир в Португалию. С трудно
скрываемой радостью проводили засидевшегося гостя испан-
ские шахматисты и облегченно вздохнули, когда поезд с чем-
пионом мира покинул Мадрид.
Приземистый «кадиллак» на секунду припал на правые ко-
леса и, скрипнув шинами по полотну дороги, сделал резкий
поворот. Алехина кинуло в сторону: он скользнул спиной по
кожаному сиденью машины и мягко ударился плечом о сосе-
да. Это вывело Алехина из задумчивости. Он посмотрел через
широкое ветровое стекло: навстречу бесконечной лептой бы-
стро неслась извилистая горная дорога и исчезала внизу под
машиной. Плотный, широкоплечий водитель — владелец «ка-
344
диллака» — с показной небрежностью вращал рулевое колесо
и, не снижая скорости, с ходу брал частые виражи.
«Богатый человек — не жалеет машины!— с завистью и зло-
стью думал о нем Алехин.— Этому война пошла на поль-
зу.— И тут же по укоренившейся с детства привычке контро-
лировать свои чувства рассудил:— Какое же ты имеешь пра-
во на него злиться? Любезный господин, сам предложил отвез-
ти тебя в Эсториаль. Трясся бы сейчас в автобусе! А зависть?!
Не ты ли говорил всегда, что это худший из людских поро-
ков?»
И Алехин вновь углубился в свои печальные мысли. Вот
уже семь месяцев, как кончилась мировая война, а в его жиз-
ни не произошло никаких изменений. Все то же вынужденное
безделье и одиночество. О нем совсем забыли — нет приглаше-
ний на турниры, никто не зовет давать сеансы. Не удивитель-
но: шахматы в Португалии никогда не были популярны. Еще
счастье, что есть Люпи, иначе совсем пропадать! Да, Люпи —
настоящий друг, спасибо ему, что организовал пансион
в Эсториале. Пусть из милости, пусть благотворительность,
зато хоть крыша над головой будет, кусок хлеба... Что бы он
иначе делал? В кармане ни единого центаво! Все сбережения
давным-давно кончились: берег про черный день, а жить на
них пришлось долгие годы!
Алехин с благодарностью посмотрел на своего соседа. Люпи
сидел неподвижно, откинувшись на сиденье и вытянув ноги.
Поймав на себе взгляд Алехина, португалец повернул голову.
На его худом бледно-коричневом лице промелькнула добрая
улыбка.
— Вы написали письмо Дюмонту?— тихо спросил он.
— Да,— ответил Алехин.— Вы думаете, это поможет?
— Поеду в Лондон, узнаю.
— Как гадко они поступили! И это англичане! Кто мог от
них этого ожидать?— с горечью вздохнул Алехин.
Действительно, кто мог ожидать?! Началось все так хоро-
шо: официальное приглашение из Лондона — первый между-
народный турнир после войны, участвуют сильнейшие шахма-
тисты мира, четверо русских. Это же снова жизнь, начало
новой шахматной эры, после шести лет голода, нищеты. Конец
безделью, мучительной жизни в Португалии, где никто не ин-
тересуется ни шахматами, ни их заброшенным чемпионом...
Алехин сразу оживился тогда, часами сидел за доской, вспоми-
нал партии, готовил новые варианты. Собирался приехать
to Лондон во всеоружии!.. И вдруг вчера телеграмма: «Ввиду
ультимативного протеста Американской шахматной федера-
345
ции вынуждены взять обратно свое приглашение на турнир
в Лондон».
Чемпиона мира не пускают в турнир! Неслыханно! Это же
конец, бесславный конец! Четверть века взбирался он на шах-
матный Олимп, цепляясь за непрочные уступы. Только бы не
сползти вниз побежденным, поверженным. Все отдал ради сла-
вы, всем пожертвовал: друзьями, женой, родиной. И такой
бесславный конец! Один, покинут и забыт всеми... Один в це-
лом мире! Везут теперь в богадельню, чтобы не дать умереть
с голоду. Именно в богадельню. Внешне все прилично: курорт,
отель, но все равно богадельня, великосветский приют для
престарелых чемпионов. Да и это на время: начнется сезон,
станут выколачивать доллары, сразу забудут о благотвори-
тельности. Мигом выкинут на улицу...
Машина выехала из Лиссабона и теперь набирала ско-
рость. Промелькнули последние ограды пышных дворцов, уто-
павших в густой тропической зелени,— кончился район бо-
гачей.
«Где-то и наш здесь имеет дворец,— вспомнил Алехин рас-
сказы Люпи о владельце автомобиля.— Хорошо устроились —
ступенчатые террасы, тенистые парки, величественные фа-
сады».
На обочине появился дорожный указатель: «Эсториаль».
Алехин много слышал об этом знаменитом курорте на Ат-
лантическом побережье и вот теперь ехал туда, повергнутый
и униженный.
— В ссылку,— твердил сам себе чемпион мира,— Еду
в ссылку, в настоящую ссылку!
— Смотрите, как красиво,— обернулся владелец «кадилла-
ка».— Вог там, вдали — мыс Трафариа и деревушка Кас-
кайск — приют рыбаков и приезжих художников. Зимой в Эс-
ториале великолепно! Лучшее время: нет ни жары, ни афри-
канских ветров. Знаете, как мучителен фен?! А какие цве-
ты!— произнес он, показывая на маленький садик близ шос-
се.— Вот георгины «Утренная слава», как они гармонируют
с белыми стенами! А это голубое небо!..
Алехин не слушал. Мысли его были заняты своими невзго-
дами. «Ссылка,— упрямо повторялось в измученном мозгу
одно и то же привязавшееся слово,— пусть красивая, богатая,
но ссылка».
Как бы подтверждая это, владелец машины продолжал:
— В Эсториале живет много известных людей. Экс-ко-
роль Италии Умберто, например; даже казнь Муссолини не
увеличила его шансы на престол. Есть там и претендент на
346
испанский троп — Доп Хуан с семьей. Па что-то еще надеется
экс-регент Венгрии Хорти — его шансы па власть так же не-
значительны, как и у соседа — бывшего короля Румынии Ка-
роля. Блестящая компания!
«Бывшие! Вот именно: все бывшие и все без шансов вновь
возвыситься,— пронеслось в мозгу Алехина.— Я ведь тоже
бывший — грозят же опп лпшить мепя звания чемпиона мира!
Значит, и мне место в этой великосветской богадельпе выбро-
шенных за борт неудачников. У них есть деньги — вовремя
нахватали, а я?!» И Алехин еще больше нахмурился.
Взглянув сбоку на своего опечаленного друга, Люпи тро-
нул за плечо водителя. Не доехав километров десять до Эсто-
риаля, тот остановил машину около маленького ресторанчика
у самого шоссе. На уютной открытой веранде путники подкре-
пились кофе, а Алехину заказали двойную порцию коньяка.
Алкоголь поднял немного его настроение, и, когда они вновь
сели в машину, он уже с охотой согласился осмотреть старин-
ную башню Белем, стоявшую па пути в Эсториаль. Эта ска-
зочная крепость с таинственными бойницами и казематами
и поныне пе утратила своей привлекательности. Дряблый, сог-
бенный сторож — казалось, оп был ровесником башни —- рас-
сказал, что опа предназначалась не столько целям войны,
сколько для пышных театральных представлений. Алехин во-
образил себе картину средневековых торжеств с прекрасными
дамами, закованными в латы рыцарями, тихими звуками ста-
ринных мелодий...
Они вновь сели в машппу и вскоре были уже в самом
центре красивого курортного городка. Аккуратно подстрижен-
ные деревья садов в строгой симметрии окружали величест-
венные дворцы; прямые широкие аллеи пальм убегали от бе-
рега океана на самый верх холма. Огромные, расцвеченные
глыбы гостиниц зазывали туристов своим великолепием и ре-
кламой. «Атлантике», «Монто-Эсториаль», «Палас» — назва-
ния этих фешенебельных отелей можно было прочесть и па
стенах домов, и на огромных, светящихся ночью стендах, и в
погожие дни на небе, где эти слова искусно писали в синеве
маленькие юркие самолеты.
— Зайдем?— предложил Люпи, кивком головы показывая
на белое здание казино, и это предложение было охотно при-
нято остальными. У входа в зал с них потребовали паспорта:
по законам, принятым во многих странах, местным жителям
играть в казино воспрещается. Но лиссабонец знал какие-то
Ьсобые пути, и контролер беспрепятственно впустил всех тро-
их. Впрочем, и без них в зале было много португальцев, осо-
347
беяно женщин — страсть к игре помогала им обходить но
очень строгие запреты.
Алехин быстро прошел мимо столов, где играли в «тренто-
кваренто»,— эта карточная игра «тридцать-сорок» его никогда
пе интересовала. Около рулетки по случаю некурортного се-
зона было сравнительно мало играющих, и Алехин без труда
нашел место у игорного столика. Равнодушно смотрел он на
лица окружающих — самому ему играть было не на что, и он
спокойно мог наблюдать за волнением других.
В разграфленных квадратах зеленого стола белой краской
были написаны цифры и другие знакомые Алехину условные
знаки. Этим маленьким клеточкам судьбы было отдано все
внимание публики: магические квадраты гипнотизировали
играющих, притягивали к себе их воспаленные взоры. Десятки
дрожащих, потных рук заботливо укладывали в них разно-
цветные стопки фишек. Сделав ставку, играющие равнодушно
смотрели по сторонам, делая вид, что выигрыш или проигрыш
их мало интересует, что игра для них только забава. Лишь не-
которые — те, кто не в силах были скрыть возбуждение стра-
сти,— не спускали взоров с огромной черной чаши в середи-
не стола, где решалась судьба их денег.
Вот крупье специальной ручкой раскрутил рулетку и бро-
сил навстречу движению маленький желтый шарик.
— Делайте вашу игру, господа!— дважды произнес он, в то
же время внимательно наблюдая за десятками подвижных
пальцев, делающих последние ставки.
Вынесенный силой инерции на боковую поверхность чаши,
шарик радостно бежал навстречу чьей-то судьбе и, наконец,
кокетливо зацокал по зазубринам, выбирая, куда бы поудоб-
нее улечься.
— Ставок больше нет!—предупредил крупье, и помощни-
ки тотчас загородили лопаточками дорогу тем, кто в послед-
нюю минуту хотел изменить или добавить ставку.
Еще несколько секунд, и шарик остановился в одном из уг-
лублений; потеряв свою скорость, он плавно поплыл вместе
с чашей уже в обратном направлении.
— Двадцать три! Красный!—бесстрастным голосом воск-
ликнул крупье, и вздох радости вырвался у тех, кто угадал
ставку. Проигравшие зашевелились, их лица сразу приобрели
безразлично-холодное выражение, хотя огорчение заметно про-
скальзывало сквозь тщательно скрываемое равнодушие.
Вдруг Алехин почувствовал, как кто-то в толпе незаметно
взял его за руку. Это был Люпи.
— Попробуйте, доктор,— тихо сказал Люпи Алехину, вло-
348
жив ему в руку небольшую пачку эскудо. Удивление смени-
лось у Алехина волной теплой радости и благодарности: сей-
час ничего нельзя было придумать для него более приятного,
чем это последнее испытание судьбы.
Алехин обменял у крупье бумажки на кучу желтых фи-
шек: две прямоугольные — самые дорогие, три круглые и боль-
ше всего квадратных — самых дешевых. Зажав в ладони не-
ожиданное богатство, он не спешил делать ставки и внима-
тельно присматривался к игре. Многолетний опыт говорил ему,
что, хотя и невозможно узнать точный порядок выпадения
номеров, все же есть какие-то неписаные законы, которые
практически иногда оправдываются. Так, если в предыдущей
игре выпал номер первой дюжины, в следующий раз большин-
ство ставок играющие будут делать обязательно где-то на но-
мерах от одного до двенадцати.
Пропустив две игры, Алехин поставил круглую фишку
на седьмой номер. Когда крупье раскрутил рулетку, сердце
Алехина беспорядочно затрепетало. Как много зависит от
случайного скачка маленького шарика! Как может при удаче
сразу измениться вся жизнь. Выпади сейчас шарик на цифру
«семь», и он, Алехин, получит уже в тридцать шесть раз боль-
ше денег, чем поставил. Несколько таких удач, и он богат!
Не нужно будет оставаться в Эсториале, можно бросить унизи-
тельный пансион, можно самому поехать в Лондон — назло
тупоголовым организаторам. «Что наша жизнь? Игра!» —
вспомнил Алехин Германа из «Пиковой дамы».
Шарик остановился на цифре «тридцать два». В следующий
раз Алехин поставил уже две фишки, одну на «двадцать во-
семь», другую — на «тридцать пять». Обе вблизи только что
выигравшего номера. Вышло двадцать девять. Алехин вновь
проиграл. Еще одна фишка была поставлена на черту между
номерами «тридцать один» и «тридцать шесть». Это означа-
ло, что игра идет на шесть последних цифр. Правда, в слу-
чае выигрыша чемпион мира получал всего в шесть раз боль-
ше, зато и риск проигрыша меньше. Шарик попал на третий
номер. Счастья не было.
Тогда Алехин решил быть более осторожным — слишком
уж много зависело от этих минут. Теперь он играл уже не на
номера, а ограничиваясь двойными шансами и ставя на крас-
ное и черное, чет и нечет. Иногда он угадывал, но в большин-
стве случаев результат был как раз обратным. Когда крупье
кричал «красный», фишка Алехина чаще всего оказывалась
на черном номере, и наоборот. А между тем выиграть было так
просто! Сосед Алехина, начав с трех-четырех фишек, уже не-
349
сколько раз получал огромные кучки выигрыша и теперь
обладал значительной суммой. Алехин пробовал было следо-
вать за счастливцем и повторять его ставки, но, как назло,
это были как раз те немногие случаи, когда сосед проиг-
рывал.
«Вот так и в жизни,— думал Алехин.— Одному везет, хотя
он ничего для этого и не делает, а другого все время пресле-
дует неудача, хотя он и мужественно против нее борется.
Судьба, безжалостная слепая судьба!»
Наконец наступил момент, когда у Алехина осталась всего
одна-единственная квадратная фишка. Долго не решался он
выпустить из рук последнюю надежду, судорожно сжимая
нагревшийся, взмокший кусочек пластмассы, олицетворение
своей судьбы. Но вот он решительно поставил фишку на чер-
ное и, скрестив руки на груди, безразлично посматривал через
головы играющих.
— Красное!— воскликнул крупье.
Все было кончено. Постояв немного у стола, Алехин мед-
ленно пошел к выходу. Вокруг все так же царил ажиотаж
игры, десятки людей продолжали испытывать свое счастье.
А для него испытание кончилось, в ушах отчетливо слышался
скрежет ненавистной лопаточки крупье, снимающей с сукна
последние эскудо.
— Ставок больше нет!— крикнул крупье за ближайшим
столом. Алехин вздрогнул: для него действительно ставок
больше не было.
Его всегда удивляло, почему так неуютно устроены номера
даже в самых дорогих гостиницах. Внешне все красиво: неж-'
ная расцветка обоев, сверкающая белизной ванная комната,
сигналы коридорным. Все к твоим услугам: нажмешь кноп-
ку — пожалуйста, господин Алехин! Живи, наслаждайся!
А присмотришься, поживешь с недельку, и захочется куда-ни-
будь в уютную комнату, где все приспособлено для жизни, ра-
боты, отдыха.
У забытого чемпиона было больше чем достаточно свобод-
ного времени, чтобы присмотреться. Вот уже месяц, как он
живет один, совершенно один в полупустом «Парк-отеле» Эсто^
риаля. Люпи уехал в Лондон, исчез последний человек, с кем
можно поговорить, кому можно пожаловаться... чуть было не
сказал: с кем поделиться радостями. Какие уж тут радости
в этакой жизни! С утра до вечера дома на кровати, даже на
прогулку в последнее время не ходит. Не хочется попадаться
350
на глаза людям, проходить мимо портье, всегда оглядываю-
щего тебя критическим, презрительным взглядом.
Хотел было работать — не получается. Над чем работать
и зачем? Что ждет впереди — неизвестно. Да и как будешь
работать: столик маленький, неудобный, положишь книгу,
больше и места нет. Шахматы приходится на подставку для
чемоданов ставить, письма не напишешь, недаром все пишут
письма в фойе. А ему нож острый спускаться в фойе, встре-
чать людей...
Положив ноги на стул, Алехин примостился на кровати,
уставившись неподвижным взором в непонятную гравюру
на противоположной стене. Никак не мог он понять, что там
нарисовано. Неясная картина, такая же неясная, как его
жизнь в последнее время. И что это за манера у хозяев — ве-
шать в номерах самые странные гравюры? Сами не знают, что
это такое, а вешают. Для важности, по-видимому. Так уж при-
мято: в дорогом отеле должны обязательно висеть самые за-
мысловатые, самые непонятные картины.
«Хватит, нужно вставать»,— не раз уж решал Алехин, но
продолжал лежать. Ему предстоял долгий мучительный вечер
и бесконечная бессонная ночь. Самое страшное время: за-
снуть невозможно, а усталые, больные глаза не позволяют
читать при слабом свете бра. Лампы настольной и той нет,
сколько раз просил! Вот и мечешься всю ночь по комнате
или ворочаешься на кровати, прислушиваясь к беспорядочно-
му биению слабеющего сердца.
Осторожный стук в дверь прервал мысли. Горничная Ма-
нуэлла принесла ужин. Алехин знал все заранее — простой
невкусный ужин: кусок жесткого бифштекса и стакан кофе.
Слава богу, что бесплатно; три раза и день — и все бесплатно.
Молча поставила горничная на стол поднос с тарелками и ти-
хо удалилась, даже не пытаясь заговорить.
Алехин не прикоснулся к еде. «Что теперь в Лондоне дела-
ется?— вернулся он к мысли, мучавшей его все дни.— Как-то
решится моя судьба? Удастся ли Люпи защитить меня от не-
обоснованных нападок и нелепых выдумок? И за что наброси-
лись? Ну, играл при фашистах, а что было делать? А! При
чем здесь игра, просто это месть людей, когда-то обиженных
твоей резкостью. Характерец-то у тебя не дай бог! Разве был
ты когда-нибудь осторожен е окружающими, разве щадил их
чувства гордости, собственного достоинства? Вот теперь и рас-
нлачивайся!»
Б сотый раз за этот месяц вспомнил он всю свою сложную,
351
путанную жизнь: тихий Плотников переулок, уютный домик
и сад с огромным дубом...
Потом первая мировая война, контузия, георгиевский
крест... Голодная, разрушенная Москва и первые шахматные
турниры двадцатого года; отъезд из Москвы, погоня за миро-
вой славой и последующие горькие годы мучений. Вспомнил
он и свои отчаянные попытки добиться матча с Капабланкой,
мировой триумф в Буэнос-Айресе — чемпион мира! Сколько
иллюзий было связано с этим званием, сколько надежд!
И сколько же это вызвало людской зависти, ненависти... Ко-
нечно, и сам виноват, мир завистников просто использовал его
собственные ошибки. А много он сделал ошибок в жизни! По-
кинул родину, обидел лучших друзей, обидел Надю... Любя-
щая, заботливая жена, она так умела охранять от всех житей-
ских невзгод!.. Как тяжело без нее, многое ушло с ее неожи-
данной, непонятной смертью. И вот итог, печальный итог жиз-
ни, целиком отданной шахматам. А теперь и шахматы у него
отнимают.
«Что-то привезет из Лондона Люпи? Что привезет
Люпи?»
Вскочив с кровати, Алехин зашагал из угла в угол, в сотый
раз задавая себе один и тот же мучительный вопрос.
Лондонский пароход опоздал — Люпи возвращался в пол-
ночь. С маленьким чемоданом в руках он быстро вбежал
в подъезд. Путь ему преградила фигура тяжело дышавшего
человека.
— Люпи, наконец-то!—прохрипел человек.—Я вас здесь
пять дней жду.
Привычным движением португалец нащупал в темноте
кнопку выключателя-автомата, ровно на минуту осветивше-
го подъезд. Даже при свете вспыхнувшей лампы Люпи с тру-
дом узнал Алехина — так изменился он за месяц. В глазах
чемпиона мира появился болезненный лихорадочный блеск,
костюм был в беспорядке: пиджак и брюки измяты, галстук
грубым узлом стягивал ворот давно не стиранной сорочки.
Движения, как у автомата. Когда-то Люпи восхищали мягкие,
выразительные жесты Алехина — недаром русский чемпион
одно время хотел стать киноартистом. Теперь перед Люпи
стоял призрак. Слова вылетали из его уст резко и нервно, ру-
ки, когда он говорил, искали рук собеседника, порывисто по-
жимали их, как бы пытаясь досказать не сказанное словами:
«Но вы понимаете? Можете вы понять, что я имею в виду?*
Люпи вспомнил: врач Мартинец Морено говорил, что у Алехи-
на уже был один удар.
352
— Ну как там?— вырвался у Алехина давно мучавший егс
вопрос.
— Все расскажу, все, доктор... Только положу чемодан,—
оттягивал решающий момент объяснения португальский мас-
тер.
Алехин схватил его за рукав пальто и забросал быстрыми,
отрывистыми фразами:
— Люпи, голубчик! Сводите меня куда-нибудь... Я должен
жить... видеть около себя жизнь... Одиночество убивает меня...
Я истер все половицы в моем номере...
— Хорошо, хорошо. Одну минутку,— поспешил успокоить
его Люпи и, отлучившись к себе в комнату, без чемодана
вернулся обратно.
Даже в этот поздний час в маленьком кафе, куда они за-
шли, было немало народу. В полутемном зале сидели, при-
жавшись друг к другу, влюбленные пары, за иными столами
сидели одинокие женщины, одежда и вид которых не вызыва-
ли сомнений в их профессии. На невысокой эстраде выступа-
ли артисты. Они часто сходили в зал и продолжали петь или
играть, прогуливаясь меж столиков.
Люпи заказал вина и водки. Алехин залпом выпил дво
стопки, почти не закусывая. Он сразу же захмелел; это но
удивило Люпи, с опасением следившего за тяжелым состоя-
нием друга.
— Так вот, утешительного мало,— начал португалец.—
Они устроили специальное совещание. Было много крику.
— В чем хоть меня обвиняют?! — с болью спросил
Алехин.
— Играли в турнирах при фашистах.
— Да разве я один! Почему других не судят?! Я же вам
говорил, Люпи. Как я мог отказаться — угрозы, хлебные кар-
точки? Потом, я же шахматист, Люпи, а этот ужас длился
шесть лет! Скажи художнику: шесть лет не рисуй; музыкан-
ту: не играй,— разве настоящий согласится!
— Я им говорил: что вы хотите? Какую невероятную
жизнь прожил Алехин! Две войны, революция, голод, эмигра-
ция, фашизм. Как тут не наделать ошибок! Да разве слушают!
Нашлись и такие, кто требовал снять с вас звание чемпиона
мира. Этот вопрос еще будет решаться...
— Вот это понятно! Это причина настоящая!— вскричал
Алехин.— Я их понимаю! Снять звание легче, чем выиграть
у меня матч... А что говорили русские?..
— Их не было. Они не приехали,— ответил Люпи и про-
должал после небольшой паузы:— Американцы настояли —
V2I2 Заказ 40
353
принять решение не приглашать вас на турниры, не давать
сеансов.
— Значит, голодная смерть. Кстати, мне сегодня сказали —
нужно освобождать номер.
— Ничего, что-нибудь придумаем!— успокоил Люпи.
— Что вы придумаете? Что теперь можно придумать!..
Пианист на сцене заиграл тоскливую мелодию. Под акком-
панемент скрипки низкий баритон пропел:
Печально на душе, темно и безвозвратно,
Так жутко все кругом, как в омуте речном.
В безвыходной тоске рыдаю безответно...
Как с визой во Францию?— тихо спросил Алехин.
— Не дают. Граница закрыта на неопределенный срок.
— Тогда все!— безнадежно махнул рукой Алехин.— Вы ме-
ня простите, Люпи, я эту бутылочку возьму с собой. И если
можно, дайте мне несколько эскудо: у меня нет даже на сига-»
ре ты.
— Пожалуйста, доктор,— протянул деньги португалец, под-'
нимаясь из-за столика.— Ничего, не волнуйтесь, все уладится.
Что-нибудь придумаем. А пока отдыхайте.
— Отдыхать,— горько усмехнулся Алехин, расставаясь
с Люпи у выхода из кафе.— Как все заботятся о моем отдыхе!
Пора и мне о нем подумать.
Вяло пожав руку португальца, Алехин скрылся в темноте.
Люпи рванулся было следом, чтобы задержать, остановить, но
потом раздумал. Чем он мог помочь? Да и кто в этом мире мог
сейчас оказать помощь этому покинутому всеми, отверженно-
му человеку?!
Тяжелые шаги гулко раздавались в пустынном в этот ноч-
ной час фойе отеля. Не глядя на портье, Алехин взял протя-
нутый ключ. В номере он достал из шкафа рюмку, вынул при-
несенную бутылку и сел в кресло. Пить не хотелось. Несколь-
ко минут он бессмысленно смотрел на занавеску, прикрываю-
щую балконную дверь, потом на шахматы, расставленные
в первоначальное положение на подставке для чемоданов.
— Да, да! Теперь уже один. Совсем, совсем один,— тихо
прошептал он, сокрушенно покачивая головой.— Только вы со
мной, мои маленькие друзья!—нежно погладил Алехин дере-
вянные фигурки.— Одни вы мне верны, да и я всегда любил
вас! Все для вас бросил: карьеру юриста, родину, Надю... Вот
и остался один: ни семьи, ни дома. Прожил всю жизнь ски-
354
та.тьцем — вечные отели, поезда, турнирные залы. И всегда
был одинок: и в славе и в падении. Одинок... Совсем, совсе?т
одинок!..
Алехин вскочил с места, быстро зашагал по комнате.
— И все-таки я не кляну вас! Это злые люди придумали,
будто Чигорин сжег перед смертью свои шахматы. Нелепость!
Шахматы дают радость, свою, особую, ни с чем не сравнимую
радость! Вас будут любить люди. Да, да, поймут и полюбят...
Поймут и полюбят...
Подойдя к полке, он взял книгу. Это была «Сестра Керри»,
оставленная кем-то из постояльцев номера. Много раз перечи-
тывал Алехин эту книгу. Его и раньше поражала сила и убе-
дительность, с которой Драйзер обрисовал этапы постепенно-
го обнищания человека, когда-то купавшегося в благополучии
и довольстве, но тогда он считал, что причина падения героя
книги — личная слабость, отсутствие воли и энергии в борьбе
за жизнь. Теперь его собственный опыт убедил Алехина, что
лестница жизни, крутая и непреодолимая при движении вверх,
становится удивительно скользкой, когда человек летит по ней
вниз.
«Стоит ли продолжать?— чуть слышно пробормотал Гар-
ствуд и растянулся во всю длину...» Этими словами заканчи-
валась история человека, дошедшего в своем падении до само-
убийства в ночлежпом доме.
— А стоит ли мне продолжать?— вслух спросил себя Але-
хин.— В совершенно безнадежной позиции нужно сдаваться.
Да, да, сдаваться. Зачем терзать себя, продолжать мучения,
когда можно покончить со всем одним ударом? Человек дол-
жен иметь достаточно мужества и воли, чтобы властно распо-
рядиться своей судьбой. «Самоубийца похож на шахматного
игрока, партия которого стоит плохо, и он, вместо того чтобы
играть с удвоенным вниманием, предпочитает сдать ее, сме-
шать фигуры»,— пришли ему на память слова Толстого.
— Ты прав и не прав, великий знаток души человека!—
пробормотал Алехин.— Ты говоришь — «партия стоит плохо».
А если совсем безнадежно, как у меня теперь? Что тогда сде-
лаешь даже с удвоенным вниманием? Ни проблеска, ни про-
света!
И мысли его вновь — в который раз!—перебросились на
собственную судьбу. «Что меня ждет?— думал он.— Суд, раз-
бор грязных дел, состряпанных врагами. За что? Ну, играя
в турнирах при фашистах!» И хотя даже в этот тяжелый мо-
мент он целиком оправдывал себя, все же где-то в глубине ду-
ши его не покидало сознание собственной виновности. «А раз-
V212
355
вс ты не дал оснований для обвинения?— спрашивал он се-
бя.— Разве в твоем поведении не было такого, что заслужива-
ет осуждения? Ну, признайся, разве не был ты доволен, когда
вокруг твоего имени нацисты поднимали шумиху? «С нами
чемпион мира!—кричали они.—Да здравствует чемпион ми-
ра!» И ты ведь не протестовал против этого, наоборот, до-
вольный, слушал эти речи. Уж очень ты любил всю жизнь
славу и себя в этой славе. Вот теперь и расплачивайся!
Как эго Флор говорил, меня называют в России? Ах да,
беспринципный... Беспринципный в жизни и в политике. А по-
жалуй, они правы, действительно беспринципный... Ну вот,
в такой момент и начал ругать себя. Как это пишут в совет-
ских газетах: самокритикой занялся. Тут дело до петли до-
шло, а он себя критикует. До петли... до петли... А ведь это
идея! Сразу все будет кончено. Взять простыню, свить ка-
нат и...»
Алехин испуганно взглянул вверх, мысленно примериваясь
и проверяя прочность крюка, удерживающего люстру. На миг
ему представилось, как он влезает на стол, привязывает канат,
продевает голову в петлю... Затем ногой толкает стол и —
страшный рывок за шею...
«Брр! Ужасно!— содрогнулся Алехин.— Все что угодно,
только не это! Слишком позорная смерть. Вот английский
мастер Ейтс — тот газом... Открыл кран — и все! Это лучше.
А талантливый был шахматист, как он однажды меня разгро-
мил! Ни с того ни с сего, бац ладью на аш-два... Я даже рас-
терялся. И что его заставило покончить с собой? Говорят,
нужда, вечная спутница престарелых шахматистов...»
Жуткие мысли душили его, ему хотелось ощутить призна-
ки жизни, услышать человеческий голос, музыку. Он включил
радиоприемник. Из репродуктора полились тяжелые, нарастав-
шие с каждой минутой басовые аккорды. Алехин узнал знако-
мую с детства музыку. Исполнялась «Похоронная» Листа.
Искусный пианист беспрерывно слал в эфир страшные звуки
смерти. Вот басовые аккорды прекратились, и в комнату во-
рвалась мрачная, вызывающая содрогание мелодия. Монотон-
ный марш провожал в последний путь ушедшего из жизни.
Безмолвный сидел Алехин у приемника, уставившись
взглядом в угол комнаты. Вдруг мелодия марша кончилась,
и вновь в комнату широкой волной полились глухие низкие
аккорды. За ними рассыпчатый рокот — подошла пора послед-
него прощания, комья земли стучали по крышке гроба. Еще
три коротких, резких басовых аккорда и... конец! Последняя
связь с этим миром оборвалась. Алехин встал и распахнул
356
дверь на балкон. После теплой комнаты ветер, бросавший
в лицо крупные капли дождя, показался особенно пронзитель-
ным. Где-то вдалеке за паркам бушевал океан: огромные вол-
ны с шумом разбивались о скалистый берег, парк стонал, по-
рывистый ветер легко гнул мощные ветви эвкалиптов, зло
шелестел иглистыми листьями пальм. Тяжелые тучи, прико-
ванные к земле бесчисленными лентами дождевых струй,
с угрозой повисли над отелем; мрак сдавливал жизнь; каза-
лось, вот-вот разгневанное небо накроет землю и в одно мгно-
вение уничтожит и эти красивые деревья, и людей, тщетно
ищущих спасения под крышами. Как бы предупреждая о сво-
ем грозном намерении, небо временами разваливалось вдруг
на части и изрыгало яркую ломаную молнию, готовую сжечь
все живое.
Алехин не замечал ни холодного ветра, ни дождевых
струй, заливавших балкон. Он был подавлен, уничтожен пре-
следовавшей его всюду тенью смерти — сегодня она царила
и в строках книги, и в музыке, и в природе... Не было от нее
нигде спасенья, некуда было от нее спрятаться! В безнадеж-
ном отчаянии смотрел он туда, где в темноте, далеко внизу,
в отсветах окон пяти этажей слабо виднелся покрытый лужа-
ми тротуар. Как все нервные люди, Алехин боялся высоты,
и теперь воображение начало рисовать ему одну за другой
самые жуткие картины. Вот он перелезает через перила, све-
шивается вниз. Сначала держится одной рукой за барьер, по-
том отпускает руку и...
«А как я буду лететь: вниз головой или ногами?— задал
вдруг вопрос привыкший все анализировать мозг.— Можно ли
управлять собственным телом в немногие секунды полета? Па-
рашютисты как-то это делают». Ему представились на миг все
подробности короткого, жуткого полета, страшный удар о зем-
лю, бесформенная груда костей и кровоточащего мяса. Не
в силах больше владеть собой, он безропотно закрыл глаза...
Но что это? Где стучат?.. Кто это может быть в глухую
ночную пору? Да, да, стучат к нему в номер.
Оставляя мокрые следы на полу, Алехин прошел в ком-
нату и отворил дверь.
На пороге в белом передничке и обязательном для горнич-
ных отеля белом венчике стояла Мануэл л а.
— Вам телеграмма,— сказала она, протягивая сложенную
голубую бумажку.
Алехин не спешил раскрывать депешу. Что она могла при-
нести? Новые неприятности? Неужели судьбе не надоело слать
ему беспрерывные удары. Хотя бы перед концом оставили
357
в покое. Но уже первое, дошедшее до сознания слово вывело
его из оцепенения. «Ботвинник»,— удивленно прочел он под-
пись в конце телеграммы и уже залпом проглотил остальное.
Мануэлла видела, как вдруг заблестели его глаза, залилось
краской жизни усталое лицо. Несколько раз перечитывал
Алехин телеграмму и вдруг заплакал беззвучными слезами
радости. Из-под коричневых кругов вспотевших роговых оч-
ков по морщинистым щекам потекли крупные слезы; не вы-
тирая их, он продолжал без конца перечитывать немногие
строки.
«Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 го-
ду,— гласила телеграмма.— Я вновь вызываю вас на матч за
мировое первенство. Если вы согласны, я жду вашего ответа,
в котором прошу вас указать ваше мнение о времени и месте
матча.
4 февраля 1946 года. Михаил Ботвинник».
Сквозь слезы невидящим взглядом смотрел Алехин то
на телеграмму, то в глаза горничной. Он улыбался, и в ответ
на его открытую, детски ясную улыбку улыбалась Мануэлла.
Хотя ей и непонятно было, в чем дело, все же она не могла
не разделить радости доктора Алекса, как не могла не ответить
на его улыбку. Доброе сердце подсказывало ей: так может
улыбаться человек, только что избежавший смерти.
Долгое безделье сменилось бурной активностью. В после-
дующие дни Алехин буквально преобразился. Куда девались
апатия, вялость, отсутствие интереса к жизни! Даже походка
изменилась — теперь это был человек, у которого есть цель
в жизни. Он куда-то ездил, ходил, приносил с собой книги, тет-
ради, бумагу. Ему удалось добыть денег — теперь ведь он
опять стал признанным шахматным королем, и его акции в
португальской столице вновь поднялись. Алехин бросил пить,
заметно посвежел; он заботился теперь о своем здоровье,
спортивной форме, совершал прогулки, старался вести нор-
мальный образ жизни.
Одновременно всерьез принялся за теоретическую подготов-
ку к матчу. Из «Парк-отеля» во все концы полетели телеграм-
мы и письма, адресованные к сохранившимся еще друзьям и
знакомым. Написал Грейс в Дьеп, но опять не получил отве-
та. Может быть, помешал строгий пограничный контроль? Од-
нако друзья сумели же прислать его записи, оставленные
в Париже, п последние книги по теории дебютов. Много при-
358
шлось затратить сил, чтобы достать партии военных лет,
игранные Ботвинником в советских турнирах. В этом сборе
нужного материала ему помогал Люпи, также использовавший
все свои знакомства, чтобы снабдить ожившего чемпиона нуж-
ными материалами.
— Ботвинник — очень грозный противник,— сказал как-то
Алехин в разговоре с Люпи.— Опаснее его в мире для меня
сейчас никого нет. Он блестящий стратег, превосходно знает
и понимает идеи многих современных начал.
— Но вы тоже, доктор, никогда не отличались непонима-
нием дебютов,— перебил его Люпи.
— Да, но он в этом непревзойденный мастер. Моя надеж-
да — в тактике: в этой области я превосхожу его. Там, где на-
чинаются не поддающиеся расчету осложнения, я тоже, на
мой взгляд, сильнее Ботвинника. Значит, я должен и подгото-
виться так, чтобы использовать свою сильную сторону и не
дать противнику использовать свою.
— Это вы умеете! Какую глубокую тактику выработали вы
в матче с Капабланкой!
— Да, нет уже Капабланки! — печально произнес Але-
хин.— Рано вырвала его безжалостная смерть. Мы часто ссо-
рились, но я никогда не переставал ценить его редчайшее да-
рование. Это был величайший шахматный гений, равного ко-
торому мы никогда не увидим!
— А вы, доктор?..
— Я что, я... труженик.
G минуту они помолчали, затем Люпи спросил:
— А дебюты вы уже наметили?
— Кое-что уже ясно сейчас,— ответил чемпион.— Белыми
буду, как правило, играть е-два, е-четыре. Если будет испан-
ская, тут для меня трудностей не будет. Я всю жизнь играю
испанскую.
— Нет! Он обязательно изберет французскую защиту!—
воскликнул португалец.— Это же его любимый дебют.
— Ну, где-где, а в этом-то начале я умею осложнять игру.
Прямо с первых ходов.
— Да. Вы иногда такое придумываете! Помните матч
с Эйве?
— Хуже черными,— продолжал Алехин, не слушая Лю-
пи,— здесь я, откровенно признаться, не так уверен. Придется
поработать...
— А вы не боитесь, что не выдержите большую дистанцию
тРУДного матча?
— Я думал об этом,— немного нахмурившись, ответил Але-
359
хин.— Ботвинник моложе меня на девятнадцать лет, и это, ко»
нечно, большое преимущество.
— Вам нужно как следует отдохнуть!
—' Опять отдохнуть!—воскликнул Алехин.— Лучше не го-
ворите мне этого слова!..
— Ну, поправиться, подкрепить здоровье. Ваш противник
молодой, здоровый.
— Но ведь я буду играть в Москве! Значит, мне тоже нуж-
но будет сбросить лет десять,—улыбнулся чемпион мира.
Сообщение о вызове Ботвинника и согласии Алехина на
матч немедленно появилось как сенсация во всех газетах ми-
ра. Любители шахмат всех стран радостно приветствовали
предстоящую встречу сильнейших шахматистов современно-
сти: однако те, кому такая встреча мешала без игры завоевать
титул сильнейшего в мире, подняли крик. «Позор! Русские хо-
тят играть с коллаборационистом Алехиным,— писали они
в газетах.— Мы лишили Алехина звания чемпиона мира, а Бот-
винник вновь поднял его на шахматный трон. Международная
шахматная федерация должна запретить этот матч!»
Алехин болезненно переживал такие выпады, он боялся,
как бы врагам не удалось сорвать его встречу с советским
чемпионом. Но немногие корыстные нападки тонули в общем
одобрении людей благоразумных, объективно расценивающих
предстоящую встречу. «Россия как заботливая мать поддер-
жала блудного сына в самый трудный для пего момент»,— пи-
сала чешская газета, и эти строки вызвали у Алехина волну
благодарности к покинутой им когда-то родине. Крики желав-
ших сорвать матч становились все слабее, и было ясно, что
им не удастся повлиять на советских шахматистов, твердо
решивших провести матч своего лидера с чемпионохм мира.
На закате погожего мартовского дня Алехин отдыхал после
обеда в кресле в фойе «Парк-отеля». Портье видел, как он
с полчаса перелистывал скопившиеся за неделю газеты на
различных языках, изредка углубляясь в какую-нибудь
статью. Вдруг он подошел к портье и попросил соединить по
телефону с Люпи.
— Люпи! Это Алехин!— порывисто закричал в трубку
взволнованный русский.— Я вас очень прошу, приезжайте ко
мне. Да, да, сейчас, именно сейчас! Это очень важно, так важ-
но, что вы и представить не можете. Приедете? Благодарю
вас. Жду у входа в отель.
Минут через десять появился изрядно запыхавшийся пор-
тугалец. Едва поздоровавшись, Алехин увлек Люпи к столику
и показал взволновавшую его статью.
360
— Ну и что?— удивленно спросил Люпи, кончив читать
статью.
— Как что! Черчилль хочет снова начать войну. Как вы
можете говорить об этом спокойно!
— А, кто обращает внимание на эти речи!
— Речи! Хороши речи! Мир потерял разум. И это в тот
момент, когда с Ботвинником уже все договорено!
— Не волнуйтесь. Поедете, будете играть, ничего не слу-
чится.
— Уже дважды моя поездка в Москву была близка, и каж-
дый раз что-нибудь мешало. В тридцать пятом году проиграл
матч Эйве, в тридцать девятом — война. Если еще раз сорвет-
ся, я не выдержу!
— Ничего, доктор, все будет в порядке. Пойдемте лучше
погуляем.
— Как вы думаете, Люпи, захочет Ботвинник играть со
мной матч именно в Москве? А почему бы и нет — это же ведь
его дом... Неужели я все-таки попаду в Москву? Даже не ве-
рится. Знаете, я поставил обязательным условием приезд в
Москву за три месяца до начала матча. Нужно все осмотреть:
дом, где родился, гимназию. А может, и не найдешь — там все
перестроили, говорят, сломали. Потом съезжу в Ленинград,
я же там звание гроссмейстера получил. Скорее бы, не тер-
пится! Я теперь понимаю Куприна. Русский писатель Куп-
рин. Да-да, именно он написал «Марабу». Так вот, когда он
собирался возвращаться из Парижа в Москву, то говорил
в нетерпении: «Если поезд не пойдет, я по шпалам пешком
доберусь до Москвы». Я его понимаю — дом, родина...
— А у вас родные в Москве есть?— спросил Люпи.
—* Нет, все умерли. Брат Алексей до войны, сестра Вар-
вара недавно.
— А знакомые?
— У, много! Придут смотреть. В Москве я должен играть
хорошо, там столько строгих ценителей. Как они разгромили
по радио американцев! А те хвастались — мы многократные
чемпионы мира!
— А что с вашей подготовкой?
— Работаю каждый день. По нескольку часов. Кстати, хо-
рошо, что напомнили. Мне пора. Спасибо, что приехали, а то
бы я не смог заниматься.
— Может быть, выпьем по рюмочке?— предложил Люпи.
— Нет, с этпм покончено! Только после матча... Простите,
что потревожил вас, Люпи.
—> Ну, что вы! До свидания, доктор.
361
— До свидания, Люпи. Завтра обязательно приходите. По-
едем в агентство. Нужно уже думать о билетах в Москву.
Портье, заметно изменившийся в последнее время, с улыб-
кой встретил Алехина.
Ваш ужин в номере, доктор,— сообщил он, подавая
ключ.
— Спасибо. Запишите, пожалуйста, чтобы меня не беспо-
коили до десяти утра. Знаете, хочу немного поработать,— как
бы извиняясь, сообщил Алехин.
— О, конечно, конечно! Все будет сделано, я передам смен-
щику. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
Было уже поздно, в коридорах стояла тишина. По мягкой
ковровой дорожке Алехин прошел к своему номеру, открыл
дверь и на миг замер на месте. В раскрытое окно номера вор-
вался широкий сноп лунного света, вдали внизу сияла чудная
панорама приморского курорта.
Алехин забыл про занятия и долго стоял у окна. В задум-
чивости он медленно переводил взор с желтого диска луны на
безграничную гладь океана, с таинственных теней густого
парка на белеющие в лунном свете узорчатые здания. Вдруг
память перенесла его в другую лунную ночь, с искристыми
бликами санного следа, с зеленоватым морозным венцом во-
круг круглого диска луны. Родные картины вызвали в груди
щемящее чувство радости. Вот через людную Смоленскую
площадь с трудом пробирается трамвай, его звонки едва пере-
крывают крики торговок и говор покупателей. А рядом Плот-
ников переулок, низкий дом, уютный садик с большим старым
дубам. Слышатся веселые голоса Варвары, ее подруг. И чего
они шумят, не дают до конца рассчитать все варианты!..
А это что такое? Величественная гостиница «Москва» и ря-
дом палатки торговцев. Ах, да ты просто перепутал старое
с новым! Палатки —это же было давно, теперь их уже нет, ты
же об этом сам читал в газетах. А там Колонный зал. Сотни
пионеров в красных галстуках, с задорными лицами тянут
для автографов книжки, тетради, блокноты. «Только не давай-
те сеансов против московских пионеров,— слышит Алехин го-
лос Эйве.— Это очень опасно, побьют!» А вот и сияющая лест-
ница Колонного зала. По-молодому стройный, в вечернем стро-
гом костюме, он медленно поднимается со ступеньки на сту-
пеньку, а по сторонам сотни любителей шахмат тянут к нему
руки, улыбаются, кричат: «Браво русскому чемпиону мира!
Да здравствует товарищ Алехин! Товарищу Адехину ура!»
И он, растроганный, еле успевает кланяться по сторонам.
362
Вот оно, долгожданное признание, миг истинного счастья!
— Размечтался. Хватит, пора заниматься!— вслух произ-
нес Алехин. Решительно захлопнул окно, зажег свет и задер-
нул занавески. Из сказочного мира он сразу перенесся в зна-
комый и уже изрядно надоевший мир гостиничного уюта.
В комнате было свежо. Не снимая пальто, Алехин подвинул
к столу подставку для чемодана, поставил на нее раскрытый
ящичек с шахматными фигурками.
«Чем бы сегодня заняться?— подумал он, садясь в крес-
ло.— Посмотрю-ка французскую, вариант с жертвами пешек
очень рискован. Ботвинник его отлично знает».
Вдруг сильная, сперва тупая, потом острая боль прорезала
левую половину груди. Какая-то безжалостная рука схватила
сердце и медленно, но с каждой секундой все сильнее сжима-
ла его. Подобные спазмы случались и раньше, но на этот раз
приступ был особенно болезненным.
«Что такое?!—испуганно спросил себя Алехин.—
А вдруг?!— мелькнула в голове страшная мысль. Он замер
в кресле, боясь сделать малейшее движение. Боль не прохо-
дила; наоборот, она все более усиливалась.— Что это — конец?
Нет! Не может быть!» — закричал Алехин, но не услышал
своего голоса. И никто его не услышал, кругом царила безот-
ветная тишина. Он был один, совсем один, помощи ждать бы-
ло неоткуда.
Через мгновение Алехин вдруг почувствовал, что ему стало
удивительно легко. Боль ушла куда-то далеко-далеко, и он ды-
шал теперь совершенно свободно. Перед ним явились знако-
мые картины детства; потом толпа аргентинцев несла его на
руках, мягкие ласковые пальцы Нади касались его лица. Але-
Гия вспомнил, что перед умирающим в последний миг прохо-
дит вся его жизнь, и понял, что это смерть. «Всегда говорил:
«Хочу умереть непобежденным», вот и осуществилось»,—
мелькнула мысль в угасающем сознании.
Гибкие пальцы судорожно схватили с шахматной доски
белого короля. Может быть, это была отчаянная попытка най-
ти спасение, возможно, это означало всего лишь желание сде-
лать последний ход. Жизнь уходила из леденеющей руки, она
медленно опустилась сначала на стол, потом сползла на под-
локотник кресла и, бессильная, упала вниз. Цепенеющие паль-
цы не могли больше удерживать полированную деревянную
фигурку, и она со стуком покатилась па пол.
Шахматный король упал.
эпилог
Скитальцу в жизни нет покоя и после смерти. Жаркие спо-
ры разгорелись между французской легацией в Лиссабоне,
министерством иностранных дел и португальскими священни-
ками по вопросу о том, как, где и по обрядам какой религии
хоронить Алехина. В чужих странах для изгнанника не нахо-
дилось даже жалкого клочка земли. Только на двадцать тре-
тий день после смерти, шестнадцатого апреля сорок шестого
года, отыскали наконец возможность как-то решить посмерт-
ную судьбу Алехина. Его гроб был поставлен в усыпальницу
шахматиста Мануэля Эстева на кладбище св. Иоанна близ
Эсториаля. Мог ли предполагать рядовой шахматный люби-
тель, что ему когда-нибудь придется делить коммунальную
гробницу с величайшим шахматным гением?
Прошло десять лет. Шахматный мир готовился отмечать
десятую годовщину со дня смерти Алехина. В Париже собра-
лись вице-президенты Международной шахматной федера-
ции. Посматривая на своих коллег, изредка подкрепляя свои
слова скупыми жестами, советский делегат Вячеслав Рагозин
начал речь:
— Господа! Покойный шахматный чемпион Александр
Алехин плоть от плоти, кровь от крови был сыном России. Жи-
тейская буря выбила его из родного гнезда, но он всю жизнь
стремился вернуться на родину. По крайней мере, три раза
возвращение Алехина на родину становилось реальным фак-
том. В тридцать шестом году он собирался играть в междуна-
родном турнире в Москве. Этому помешал проигрыш Максу
Эйве. Три года спустя была договоренность о его матче с Ми-
хаилом Ботвинником, теперешним чемпионом мира. Этому по-
мешала война. Наконец, десять лет назад Алехин совсем был
близок к желанной цели. Его третьей попытке возвратиться
в Москву помешала смерть. Три попытки — три неудачи! Так
и не удалось Алехину при жизни вновь повидать родные мес-
та, соединиться с народом, которым он, по его собственным
словам, всегда восхищался и никогда не переставал любить.
Будем же справедливы, господа! Дадим возможность не-
счастному скитальцу сейчас, после смерти, осуществить меч-
ту, которую он так долго лелеял при жизни. Мы просим раз-
364
решить нам перевезти останки покойного чемпиона из Эсто-
риаля в Москву. На родине Алехину будет установлен памят-
ник в дни десятилетия со дня его смерти, в стране будут про-
ведены собрания и массовые состязания шахматистов. Кроме
того, в ознаменование этой даты в Москве состоится большой
международный турнир памяти Алехина. Я приглашаю вас,
господа, также прибыть на этот значительный шахматный
праздник. Благодарю за внимание.
Что можно было возразить на эти слова? В коротких вы-
ступлениях и подтянутый француз Берман, и словоохотливый
итальянец Дельверме поддержали просьбу Советского Союза.
Так уж принято на шахматных конгрессах всегда с огром-
ным вниманием встречать обычно хорошо продуманные пред-
ложения русских. А тут просьба была к тому же справедлива.
Высокий, величавый президент федерации Фольке Рогард
заключил:
— Итак, господа, решаем вопрос: перевезти останки по-
койного чемпиона мира Александра Алехина в Москву. Кто за
это предложение? Иес ор но? Да или нет?
Рогард поднял вверх черный молоток. Наступила решаю-
щая минута. Вот сейчас опустится молоток президента, и его
короткий удар о стол будет означать конец дискуссий. Будет
принято решение, такое важное решение. Прах скитальца воз-
вратится на родину, здесь его встретят с почетом и уважени-
ем. Успокоится наконец многострадальный беженец в родной
земле, тысячи его учеников в самой сильной шахматной стра-
не придут к его памятнику, преклонят колена перед его непо-
вторимым шахматным гением.
«Иес ор но?» Осталась всего одна секунда, доля секунды.
Упал бы этот медлительный молоток, и все было бы ре-
шено! Но сколько раз в жизни Алехина молоток судьбы
в решающий момент повисал в воздухе?
— У ан момент, плиз,— послышался в мертвой тишине
старческий женский голос. Головы вице-президентов поверну-
лись к двери. Хорошо одетая женщина смотрела на собрав-
шихся усталыми, слегка прищуренными глазами. Лицо ее бы-
ло испещрено морщинами, хотя фигура еще сохраняла строй-
ность.
— Я Грейс Висхар, вдова Александра Алехина,— промол-
вила женщина.
Ее пригласили сесть за стол, взоры всех устремились к
этой важной участнице совещания.
— Я слышала предложение русского делегата, но никак не
могу с ним согласиться. Я вдова покойного, и только мне, по
365
французским законам, дано решать судьбу его останков. Я не
хочу, чтобы прах моего мужа увозили в Москву. Я прошу
похоронить его здесь, в Париже, на кладбище Монпарнас.
Я хочу, чтобы дорогой Алекс лежал рядом с моим окном... что-
бы я могла пролить слезу на его могилке.
На подкрашенных тушью ресницах Грейс блеснули слезы.
Однако богатая опытом жизнь научила ее плакать аккуратно,
чтобы не портить косметики, и Грейс быстро успокоилась. Де-
легаты молчали. Всем было известно, что Грейс мало заботи-
лась о муже при его жизни, что заботы о доме в Дьепе боль-
ше волновали ее, чем судьба супруга. Но что делать! Иногда
нельзя говорить то, что думаешь.
— Мы приглашаем госпожу Алехину на торжества в Мо-
скве, на открытие памятника ее супругу...— начал было Ра-
гозин, но Грейс, выслушав перевод его слов, неожиданно рез-
ко перебила советского делегата.
— Инаф Москоу!— гневно выкрикнула Грейс, потряхивая
маленьким кулачком.— Москва достаточно портила мне
жизнь! Хватит! Я не хочу слышать о перевозе праха Алехина
в Россию и категорически настаиваю на своих правах. Если
вы примете другое решение, на мою сторону встанет закон.
Я уже советовалась с адвокатом.
Через два месяца на кладбище Монпарнас был захоронен
маленький ящичек, прибывший из Португалии. Но Грейс не
дано было присутствовать при печальных торжествах: она
скончалась за две недели до юбилейной даты.
Когда спало покрывало со скромного надгробного камня,
делегаты многих стран, собравшиеся у могилы, прочли над-
пись:
«Александр Алехин. 1892—1946 г. Гений шахмат России
и Франции».
А еще через несколько месяцев весь цвет шахматного мира
собрался в концертном зале имени Чайковского в Москве.
— Уважаемые дамы и господа! Дорогие товарищи!— от-
крыл собрание представитель шахматной организации Совет-
ского Союза.— Сегодня в этом зале, носящем имя гения рус-
ской музыки, мы открываем турнир памяти гения отечествен-
ной шахматной школы Александра Александровича Алехина.
Он родился в Москве, здесь шлифовался его шахматный та-
лант. В нашей стране он получил звание гроссмейстера. Много
лет затем жил Алехин вне пределов Родины, но наша связь
с ним не прекращалась ни на один момент. Мы мысленно со-
провождали его на многотрудном шахматном пути. Мы горячо
желали ему победы в титаническом матче с Капабланкой,
366
а когда эта победа пришла, мы радовались торжеству отече-
ственной шахматной мысли. Мы восторгались его неповтори-
мыми победами в Сан-Ремо и Бледе и искренне огорчились
внезапной катастрофой в матче с Максом Эйве в тридцать пя-
том году. Но мы не верили, что это творческая смерть Алехи-
на, и эта вера подтвердилась его незабываемым взлетом в го-
ду тридцать седьмом.
Всю свою жизнь, все свои силы, мысли, здоровье Алехин
отдал шахматам, начиная от детских анализов при свете лам-
пады и кончая последним вздохом над шахматной доской
с расставленными фигурами. И мудрые шахматы отблагодари-
ли Алехина за эту любовь. Они раскрыли ему свои самые со-
кровенные тайны, самые сложные законы, управляющие дви-
жениями фигур на доске. Они позволили ему проводить
неповторимые стратегические планы, наполнять их сверкаю-
щими блестками, вызывать на доске неукротимые комбина-
ционные бури.
Алехин ушел из этого мира. Но он остается навсегда в па-
мяти истинных любителей шахмат. Его глубокие мысли будут
вечно жить среди шахматистов, а бессмертные партии восхи-
щать людей, привлекать их к многогранному волнующему
своей загадочностью шахматному искусству.
Миллионы советских людей слушали эти слова по радио,
теплое чувство радости согревало их сердца. Жив Александр
Алехин, вернулся он наконец на свою Родину! Его шахматные
заветы вечны, учению его принадлежит будущее. С гордостью
несет по всему миру молодой отряд алехинских учеников
идеи своего великого шахматного учителя,
ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть первая. ВЗЛЕТ
Часть вторая. ПАДЕНИЕ
Часть третья. СМЕРТЬ
ЭПИЛОГ
3
119
257
364
Александр Александрович Котов
БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Роман
Редактор А. Г. Перепелицкая.
Художественный редактор В. М. Носенко
Технический редактор Т. G. Маринина
Корректор Т. Б. Лысенко
ИБ Кв 2282
Сдано в наб. 28.10.80. Подп. в печать 17.07.81. А06554.
Формат 84х108/з2. Бумага типогр. К» 1. Гарнитура
обыкновенная новая. Печать высокая. Усл. п. л. 19,32.
Уч.-изд. л. 22,76. Тираж 75 000 экз. Заказ 40. Цена
1 р. 70 к. Изд. инд. ХД-355.
Издательство «Советская Россия» Государственного
комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и
книжной торговли. Москва, проезд Сапунова, 13/15<-
Книжная фабрика Ke 1 Росглавполиграфййома Госу-
дарственного комитета РСФСР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли, г. Электросталь Мо-
сковской области, ул. им. Тевосяна, 25.