ЖЕНЩИНЫ
В РУССКОМ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ
ДВИЖЕНИИ
Э. А. ПАВЛЮЧЕНКО
ЖЕНЩИНЫ
В РУССКОМ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ
ДВИЖЕНИИ
ОТ МАРИИ ВОЛКОНСКОЙ
ДО ВЕРЫ ФИГНЕР
Москва «Мысль» 1988
ББК 63.3(2)47
П12
РЕДАКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Рецензенты:
доктор исторических наук Н. М. Пирумова
кандидат исторических наук В. А. Черных
„ 0505000000-077 оо
II -	7о-оо
004 (01)-88
ISBN 5-244-00065-9
© Издательство «Мысль». 1988
ВВЕДЕНИЕ
Рассказывают, что однажды Наполеон на вопрос
знаменитой мадам де Сталь, какую из женщин он счи-
тает самой великой, ответил: «Ту, которая родила
больше детей».
Вопрос не праздный. В ответе же в форме дерзкой
шутки отразилась распространенная версия историко-
биологического предназначения женщины. Разговор
в целом — характерный штрих той эпохи, когда жен-
ский вопрос занимал умы многих мыслителей, ученых,
писателей.
По мысли Ф. Энгельса, «первое классовое угнете-
ние совпадает с порабощением женского пола муж-
ским»1, порождая тем самым женский вопрос. Одна-
ко объективное существование проблемы и осознание
ее обществом, как правило, разновременные явления.
Конец XVIII — начало XIX в.— время активного осо-
знания женского вопроса.
Что таксе женский вопрос?
На протяжении столетий в него вкладывали самое
разное содержание. По мнению современных исследо-
вателей, это «сложнейшая социальная проблема, охва-
тывающая экономические, правовые и этические сто-
роны общественной жизни» 2.
Идеологи революционной буржуазии, выдвинувшие
лозунг равенства всех людей перед законом, впервые
провозгласили, что женщина такой же человек, как и
мужчина. Еще Ж.-Ж. Руссо заявил о необходимости
вывести женщину за стены домашнего очага. Вольтер
и Дидро признавали за ней равные права с мужчиной
во всех сферах общественной жизни.
В эпоху Великой французской революции защит-
ником женщин выступил Ж.-А. Кондорсе, который
писал: «Одним из наиболее важных для общего счастья
результатов прогресса человеческого разума мы долж-
ны считать полное разрушение предрассудков, со-
здавших неравенство прав между полами, гибельное
даже для того, кому оно благоприятствует» 3. Револю-
ция активизировала и самих женщин: Олимпия Гуж,
3
автор декларации прав женщины, объявила право
женщины быть на трибуне столь же неотъемлемым,
как и всходить на эшафот...
Дело, начатое Великой французской революцией,
продолжили социалисты-утописты. Оуэн, Фурье, Сен-
Симон, защищая женщин, осужденных обществом на
подчиненность, требовали для них равноправия и сво-
боды, хотя и не видели реальных путей для осущест-
вления своих требований.
Женский вопрос обострялся все больше по мере
вовлечения женщины в общественное производство.
Со второй половины XIX столетия литература по этому
вопросу росла во всем мире подобно лавине. Среди
авторов — Джон Стюарт Милль, Огюст Конт, Пьер
Прудон, Фридрих Ницше...
В широко известной в то время книге «О подчине-
нии женщины», изданной в Лондоне в 1869 г. и тут
же переведенной на русский язык, Дж. Милль выска-
зывался за политическое и экономическое равноправие
женщин, полагая, что их рабское положение коренится
в предрассудках. О. Конт, возражая ему, объяснял
подчиненное положение женщины «естественной сла-
бостью женского организма», которую устранить нель-
зя, а потому и невозможно когда-нибудь разрешить
женский вопрос. Проще других расправлялся с этим
вопросом Ницше: «Ты идешь к женщинам? Не за-
будь плетку!»
При всем разнообразии оттенков трактовка пробле-
мы в целом сводилась буржуазными авторами главным
образом к вопросам любви, взаимоотношений полов,
они игнорировали условия материальной жизни общест-
ва, в которую как раз и уходят корни женского воп-
роса.
Марксистская школа поставила женский вопрос в
контекст эпохи, решая его с учетом всей совокупности
экономических, социально-политических, правовых,
идеологических и психологических факторов. «Общест-
венный прогресс,— писал К. Маркс,— может быть
точно измерен по общественному положению прекрас-
ного пола (дурнушек в том числе)» 4.
Между тем «прекрасный пол» в течение столетий
находился на низшей ступени общественной лестницы.
Женщины, вдохновительницы и утешительницы муж-
чин, воспитательницы нового поколения, но отвержен-
ные в гражданском, политическом отношениях, стра-
4
дали также и от «домашнего рабства». Для некоторых
из них оно выражалось в юридическом или * экономи-
ческом подчинении отцу или мужу, для большинства —
в задавленности «самой мелкой, самой черной, самой
тяжелой, самой отупляющей человека работой кухни
и вообще одиночного домашне-семейного хозяйства» 5.
Нелегкой была судьба и русской женщины дорево-
люционной России, ее угнетенное положение усугуб-
лялось тяготевшим над всем обществом игом само-
державного государства. И тот факт, что женщины
России при всем их экономическом, социальном, поли-
тическом бесправии сыграли исключительную роль в
жизни страны, следует, вероятно, отнести к одному
из многих парадоксов нашей истории. Напомним: Рос-
сия, едва выйдя из Домостроя, в течение XVIII столе-
тия имела шесть императриц или фактических пра-
вительниц: сестра Петра Великого Софья Алексеевна,
Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна,
Елизавета Петровна, Екатерина II. Еще одна Екате-
рина — Дашкова — возглавила Российскую Академию,
Отечественная война 1812 года — время особого
подъема национального самосознания и патриотизма —
всколыхнула и женщин. Характерным стало вступле-
ние в общественную жизнь не только представитель-
ниц привилегированных классов (вспомним Женское
патриотическое общество, созданное аристократками
3. Волконской, Е. Трубецкой, Е. Муравьевой), но и
наиболее забитых и униженных женщин из народа,
олицетворением которых стала Василиса Кожина...
1825 год, ознаменовавшийся первым организован-
ным революционным выступлением, стал для женщин
России этапным в развитии их гражданского самосоз-
нания. Ю. М. Лотман справедливо считал далеко не
случайным тот факт, что «после 14 декабря 1825 года,
когда мыслящая часть дворянской молодежи была раз-
громлена, а новое поколение интеллигентов-разночин-
цев еще не появилось на исторической арене, именно
женщины-декабристки выступили в роли хранительниц
высоких идеалов независимости, верности и чести» 6.
Женщины, духовная жизнь которых была ограничена
рамками семьи, преподали истории пример граждан-
ской стойкости и мужества. Их добровольное изгна-
ние в Сибирь вслед за осужденными мужьями и брать-
ями получило огромный общественный резонанс и
исключительно высокую оценку современников и по-
5
томков. Декабристки, не принимавшие непосредствен-
ного участия в революционном движении, но поддер-
жавшие морально своих родных и близких, предвос-
хитили активную роль женщин на втором, разночин-
ском этапе освободительной борьбы.
К. Маркс в 1868 г. писал: «Каждый, кто сколько-
нибудь знаком с историей, знает также, что великие
общественные перевороты невозможны без женского
фермента» 7. «Женский фермент» впервые проявился
в декабристском движении, чтобы затем в 1860—
1880-е годы громко заявить о себе во всех заметных
начинаниях освободительной борьбы.
С 1860-х годов женщины наравне с мужчинами
участвовали в студенческих выступлениях, были чле-
нами радикальных молодежных кружков. Женщин, как
и мужчин, стали привлекать к политическим процес-
сам, судить, заключать в тюрьмы, высылать, ставить
под надзор полиции. Но это было только начало. Даль-
нейшие события разворачивались резко по нарастаю-
щей. С конца 1860-х годов не было в России ни одной
крупной революционной организации, в которой бы не
принимали участия женщины. Никакая другая страна
мира не может сравниться в этом отношении с Россией.
Русские женщины начали действовать и на между-
народной арене. В конце 1860-х — начале 1870-х годов
революционеры — эмигранты из России поставили
целью связать освободительное движение своей страны
с европейским и создали Русскую секцию Первого
Интернационала. В их числе были Е. Г. Бартенева,
А. В. Корвин-Круковская, О. С. Левашова, Е. Л. То-
мановская (Дмитриева). Корвин-Круковская (Жаклар)
и Дмитриева стали участницами Парижской коммуны.
Эпоха действенного народничества активизировала
роль женщин в общественном движении в невиданных
прежде масштабах. В этом сказались, вероятно, зало-
женные в женской натуре такие качества, как состра-
дание, стремление помочь ближнему, бедному, несчаст-
ному, угнетенному, врачуя, обучая, просвещая его.
Участие женщин в «хождении в народ» было массо-
вым. Но здесь же проявилось и другое женское ка-
чество — одержимость, ведущая зачастую к крайнос-
тям. Вот почему женщины в полном противоречии
со своим естеством оказались причастными к нечаев-
щине. Именно женщина Вера Засулич, стрелявшая в
1878 г. в Трепова, оказалась провозвестницей «крас-
6
иого террора». Вместе с мужчинами женщины участ-
вовали во всех террористических актах «Народной
воли». Больше того, они были там в числе лидеров:
достаточно вспомнить Софью Перовскую — первую
женщину, казненную по политическому Ьелу, Веру
Фигнер, отбывшую двадцатилетнее одиночное заклю-
чение в Шлиссельбургской крепости...
Женщины-революционерки рука об руку с мужчи-
нами — товарищами по борьбе стремились к общей
цели: свалить самодержавие, очистить страну от жи-
вучих пережитков крепостничества. В мощном потоке
общедемократической борьбы на рубеже 1850—1860-х
годов выделилась еще одна струя — женское движение.
Это не было новостью: десятилетием-двумя раньше
волна феминизма прокатилась по всей Европе. Еще
в 30-е годы Фурье впервые высказал мысль, что «в
каждом данном обществе степень эмансипации женщи-
ны есть естественное мерило общей эмансипации» 8.
В России проблема эмансипации личности была
производной от первоочередного, кардинального вопро-
са эпохи — ликвидации крепостничества. Особенно
актуальной она была в отношении женщин, наиболее
бесправной части населения страны. Нерасторжимая
связь «женского вопроса», «женской эмансипации»
с ликвидацией крепостничества определила антифео-
дальный, демократический характер женского движе-
ния в России. В этом же проявилось его принципи-
альное отличие от западного феминизма.
Женское движение прежде всего вело борьбу за
равноправие с мужчинами, изменение экономического,
правового и социального положения женщины, привле-
чение ее к общественному труду и общественной
деятельности в более широких масштабах, получение
равного с мужчиной образования, за право устраивать
самостоятельно свою личную жизнь и т. п. Решение
этих вопросов было невозможно без борьбы против
социальной несправедливости, политического и духов-
ного гнета царизма, поэтому женское движение стало
важным фактором общественно-политической жизни
страны и существенным элементом освободительной
борьбы на разночинском этапе. Имена лидеров этого
движения — Марии Васильевны Трубниковой, Надеж-
ды Васильевны Стасовой, Евгении Ивановны Конради,
Анны Павловны Философовой и многих других — не
столь известны, как имена прославленных революцио-
7
нерок, но, без сомнения, не менее достойны благодар-
ной памяти потомков.
Казалось бы, что общего между княгиней Волкон-
ской и народоволкой Фигнер? Однако сама Вера Фиг-
нер признавала декабристок «светочами, озаряющими
даль нашего революционного движения». Декабристка
Камилла Ивашева была матерью Марии Трубнико-
вой — лидера женского движения 60-х годов, дочери ко-
торой связали судьбу с революционными народниками...
Женщина «герценовского круга» Н. А. Огарева-
Тучкова на склоне лет писала участнице женского
движения Екатерине Степановне Некрасовой: «Читая
Ваше последнее письмо, я еще лучше поняла, какое
родство между нами: как Вы стремились читать «Ко-
локол» и пр., так мы с сестрой, особенно я, чувство-
вала необыкновенную симпатию к декабристам — все,
что до них касалось, было святыней для меня» 9. Тес-
ная дружба связала Некрасову, делом скреплявшую
связь революционных поколений, с Марией Каспаров-
ной Рейхель, помощницей Герцена по Вольной русской
печати. Так незримая эстафета передавалась от де-
кабристок шестидесятницам, а затем сменившим их
женщинам 70—80-х годов.
В распоряжении современного читателя — десятки
монографий, сотни статей и публикаций, посвященных
различным аспектам русского освободительного дви-
жения. И хотя в них, как правило, не вычленяются
как специальные проблемы «женский вопрос», «жен-
ское движение» и т. п.10, по этому поводу по существу
написано немало. Опираясь на достигнутое исследова-
телями, можно попытаться представить общую карти-
ну становления женского самосознания, которое про-
ходило в преодолении традиционных представлений
о роли женщины в семье и обществе, в борьбе за'лич-
ное освобождение и равные с мужчинами права, в
революционной борьбе против царизма.
В предлагаемой книге, имеющей очерковый харак-
тер, читатель не найдет исчерпывающего, полного Опи-
сания участия женщин в освободительном движении
прошлого столетия, ибо невозможно «объять необъят-
ное». В ней запечатлены лишь некоторые типичные
и характерные явления из огромного многообразия
тем и материалов, даны портреты наиболее ярких
представительниц женского движения в России, стре-
мившихся к разрешению «женского вопроса».
8
Глава первая
«ОНИ БЛАГОСЛОВИЛИ НАС»
«САМЫЙ СВОБОДНЫЙ ДОЛГ»
День 14 декабря 1825 г.— священная дата в исто-
рии русской освободительной борьбы. В. И. Ленин
писал: «В 1825 году Россия впервые видела револю-
ционное движение против царизма...» 1
Согласно историко-литературной традиции, восхо-
дящей к Герцену, декабризм выступает не только как
крупнейшее социальное и политическое явление, но и
как «своеобразный социально-нравственный фено-
мен» 2. Феномен этот непосредственно связывается с
появлением «особого типа русского человека, резко
отличного по своему поведению от всего, что знала
предшествующая история» 3.
Декабристы явились не только выразителями но-
вой, дворянской революционности, но и носителями
новой нравственности. Вспомним слова А. И. Герцена,
использованные В. И. Лениным при характеристике
первых русских революционеров: «Это какие-то бога-
тыри, кованные из чистой стали с головы до ног,
воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную
гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поко-
ление и очистить детей, рожденных в среде палачест-
ва и раболепия» 4.
Декабризм как социально-нравственное явление ока-
зал глубокое влияние и на женщин России, положив
начало их самосознанию, формированию новой жен-
ской личности. На первом этапе русского освободи-
тельного движения (1825—1861 гг.)>> женщины не вы-
ступали в качестве активной борющейся силы, не были
борцами в современном понимании этого слова. Однако
именно тогда женщины включились в общественную
жизнь страны и именно декабризм пробудил в них
гражданскую активность, мужество, энергию, раскрыл
их лучшие душевные качества, готовность к самопо-
жертвованию, неисчерпаемый запас любви и участия
к жертвам насилия.
9
Олицетворением формировавшейся новой женской
личности стали декабристки — жены, сестры, матери
революционеров, пошедшие против царской воли и тем
самым бросившие вызов официальной России. Восста-
ние декабристов и особенно его разгром усилили рас-
кол в русском обществе: его реакционная часть под-
держала и одобрила жестокую расправу царизма,
передовые люди проявили сочувствие восставшим.
Власти усиленно распространяли свою версию о вос-
стании 14 декабря и последующих за ним событиях,
из которой следовало, что взбунтовалась шайка «маль-
чишек», «злодеев». Но в стране, начиная с самого
момента выступления на Сенатской площади, нараста-
ла волна активной поддержки революционеров. Совет-
ские исследователи собрали и изучили факты прояв-
ления сочувствия декабристам в кругу оппозицион-
ного дворянства и офицерства, в крестьянской и рабо-
чей среде5. Всякое проявление сочувствия декабрис-
там рассматривалось властями как антиправительст-
венный акт, усердие же при их осуждении поощрялось.
Тогда-то появились, по словам Герцена, «дикие фана-
тики рабства, одни из подлости, а другие хуже —
бескорыстно» 6.
В такой обстановке с первых же часов и дней после
14 декабря активная позиция декабристок, казалось бы
не выходящая за естественные пределы личного, род-
ственного участия, становилась важным фактором
общественной жизни страны. Женщины первыми от-
крыто выразили сочувствие опальным и начали бо-
роться за них, пуская в ход все дозволенные и даже
недозволенные способы: деньги (для подкупа стражи),
родственные связи, влиятельные знакомства, прошения
«на высочайшее имя»... Надо было обладать немалым
гражданским мужеством, для того чтобы пойти против
воли самодержца и мнения большинства.
В 1925 г. Б. Л. Модзалевский опубликовал доку-
мент из архива III отделения — «Донесение тайного
агента о настроении умов в Петербурге после казни
декабристов» 7. В нем сообщалось: «Казнь слишком
заслуженная, но давно в России небывалая, заставила,
кроме истинных патриотов и массы народа, многих,
особливо женщин, кричать: «Quelle horreur! et avec
quelle precipitation» *. Доносчик разделял возмущав-
* Какой ужас! и с какою стремительностью (франц.).
10
шихся женщин на три «разряда». В первый из них
попали «ста двадцати одного преступника жены, сест-
ры, матери, родственницы, приятельницы et les amies
des leurs amies» * . В два других — дамы из «боль-
ших кругов», презрительно определяемые агентом как
«пожилые мотовки» или красавицы, потерявшие на-
дежду «успеть» у* самодержца...8.
Декабристки в большинстве получили воспитание,
основанное прежде всего на уважении к гуманистиче-
ской традиции XVIII в. Ведь те же учителя, что обу-
чали будущих декабристов, толковали юным девицам
о Вольтере, Руссо, Гете... Как ни далеки были эти
женщины от понимания декабристских идеалов и учас-
тия в заговоре, задолго до 14 декабря они стали как
бы соучастницами мужчин, приобщившись к освобож-
дающему Просвещению.
Помимо уважения к гуманистическим, просвети-
тельским традициям XVIII столетия юным дворянкам
внушались христианские идеи любви и всепрощения,
верности старинным устоям. Власти, конечно, привет-
ствовали эту выгодную для них идеологию. Испокон
веков, даже в эпоху полного порабощения женщины,
христианское подвижничество и благотворительность
были двумя сферами ее деятельности вне семьи. Но
тем труднее было властям, когда декабристки, ссы-
лаясь на основы христианской морали, защищали свое
право на сочувствие и поддержку «падших».
Как уже говорилось, «гроза двенадцатого года»,
ставшая эпохой в жизни России, явилась значитель-
ным этапом в формировании декабристской идеологии.
Марии Раевской, будущей жене декабриста С. Г. Вол-
конского, дочери прославленного генерала, героя
1812 года, было тогда только семь лет. Елизавете
Коновницыной (в замужестве Нарышкиной), дочери
другого героя Бородинского сражения, едва минуло
одиннадцать. Но дочери и сестры участников Отечест-
венной войны вместе со всеми цережили то время
особого подъема национального самосознания и патрио-
тизма, под влиянием которого складывались их поня-
тия о чести, любви к родине.
Заложенные в детские и юношеские годы нравст-
венные принципы будущих декабристок проявились
в трудную минуту их жизни. Конечно, они скорее
* и подруги их плпоуг (франц.).
11
сердцем, чем разумом, понимали происходившее, за-
ботились прежде всего об облегчении участи близких,
уповая при этом на волю божью и милосердие госу-
даря. Но такова была эпоха с ее нравственными пред-
ставлениями о дворянской чести, верности, справедли-
вости. Объективности ради следует отметить, что и
многие из дворянских революционеров, сидя в Петро-
павловской крепости, возлагали надежды на бога и
царя и мало кто разгадал игру Николая I во время
следствия.
В 1826 г. женщины декабристского круга оказались
в особенно трудном положении. Переписка А. Г. Му-
равьевой 9, воспоминания М. Н. Волконской, другие
документы той поры показывают полную неосведомлен-
ность жен в делах мужей, хотя в последнем исследо-
вании о семье Лаваль приводятся убедительные данные
(ранее не публиковавшиеся) о том, что Е. И. Трубец-
кая знала о заговоре декабристов 10. И все же ощу-
щение «удара грома», по выражению А. Г. Муравье-
вой, узнавшей из письма мужа о том, что он «один
из руководителей только что раскрытого общества» lI,
вероятно, было знакомо почти каждой декабристке.
Женщины, уделом которых в то время была семья, в
большинстве не подозревали о существовании тайных
обществ и о том, что их мужья участвовали в заговоре
против царя *. Но это, усугубив страдания, не поме-
шало большинству из них занять правильную нравст-
венную позицию. Когда человек идет на самое риско-
ванное дело сознательно, он заранее представляет (или
по крайней мере должен представлять) ответственность
за совершенное и соизмеряет свои силы с тем вполне
реальным наказанием, которое может обрушиться на
него. Страдать за другого — значительно труднее.
И наверное, главная сила тех женщин заключалась
в терпении...
Александра Григорьевна Муравьева (1804—1832 гг.)
приехала в Петербург вслед за арестованным мужем.
* M. А. Бестужев утверждал, будто сестре декабриста Тор-
сона, «очень умной девушке, были известны дела Общества» (Вос-
поминания Бестужевых. M.; Л., 1951. С. 131). Полина Гебль-Аннен-
кова вспоминала, что примерно за месяц до восстания она узнала
о готовящемся заговоре из бесед молодых людей, собиравшихся в
доме И. Анненкова, и, услыхав от него самого, что его «наверное
ожидает крепость или Сибирь», поклялась последовать за ним всюду
(Воспоминания Полины Анненковой. М., 1929. С. 61).
12
Ее первые письма к нему свидетельствуют о твердости
духа в тот чрезвычайно сложный момент. Она под-
держивала растерявшегося мужа, выражала готовность
разделить его участь, высоко оценивала его личность.
«Ты преступник! Ты виновный! Это не умещается в
моей бедной голове...— писала Муравьева.— Ты про-
сишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты
разрываешь мое сердце. Мне нечего тебе прощать.
В течение почти трех лет, что я замужем, я не жила
в этом мире,— я была в раю» 12. Это взволнованное
письмо, написанное нервной рукой, очень неразборчи-
вым почерком, короткими, отрывочными фразами, про-
изводит сильное впечатление. Оно — свидетельство
не только благородства души, самоотверженности,
любви, но и мужества, с которым молодая избалован-
ная женщина переносит внезапно свалившееся на нее
испытание. И этим оно выгодно отличается от писем
самого Никиты Муравьева. Потом и с Александрой
Григорьевной будет всякое: слезы, нервные припадки,
отчаяние. Однако очень важно, что с самого начала
она повела себя так мужественно 13.
Через подкупленную стражу (приходилось платить
50 руб. за записку) Никита Муравьев не только сооб-
щал жене и матери о своем самочувствии, но и давал
им указания, какие книги или рукописи нужно унич-
тожить или спрятать от глаз свидетелей. Академик
Н. М. Дружинин, отметив, что в сохранившемся ар-
хиве декабриста имеются разнообразные исторические
и военные записки, но отсутствуют какие-либо полити-
ческие заметки, не без оснований полагал, что Муравь-
ев «успел уничтожить руками своей жены все имев-
шиеся вещественные улики» 14. В одной из многочис-
ленных записок к Александре Григорьевне декабрист
заметил: «Я очень доволен твоими распоряжениями» 15.
Подобно Муравьевой, безоговорочно и сразу под-
державшей мужа, М. Н. Волконская, едва узнав об
аресте супруга, написала ему, что «готова следовать
во всякое заточение и в Сибирь» 16. Однако она оказа-
лась в более сложном положении, чем Муравьева, ко-
торая действовала в союзе с матерью мужа и при
поддержке всей многочисленной семьи Чернышевых,
связанных с декабристским движением не только через
зятя, но и посредством 3. Г. Чернышева, брата Алек-
сандры Григорьевны. Волконская же оказалась изо-
лированной: вся семья — отец, мать, братья, сестры —
13
восстали против «безумств» Маши. Марии Николаевне
затрудняли общение с женами других декабристов.
На первое свидание с мужем она ходила не одна, а
в сопровождении родственника — будущего шефа жан-
дармов А. Ф. Орлова. Все родственники как могли
мешали отъезду Волконской в Сибирь. Генерал
Н. Н. Раевский—«герой и добрый человек», по сло-
вам Пушкина, который в 1812 г. не колеблясь бросился
в огонь неприятеля, увлекая за собой двух сыновей,
почти мальчиков,— теперь не выдержал. «Я прокляну
тебя, если ты не вернешься через год!»—прокричал
он дочери 17. Раевский помнил, что при замужестве
дочери выбор был сделан им *, поэтому так и препят-
ствовал ее поездке в Сибирь. В действиях «жертвы
невинной» он усматривал «влияние Волконских баб,
которые похвалами ее геройству уверили ее, что она
героиня, и она поехала, как дурочка» 18.
Решение М. Н. Волконской об отъезде в Сибирь
было по существу первым проявлением ее незауряд-
ного характера. Она восстала не только против окру-
жающих, но прежде всего против себя самой, своей
дочерней покорности, женской инертности и послуша-
ния, привитых ей с детства. Новый женский тип
формировался в борьбе не только с официальными
властями, но и с традиционно сложившимися представ-
лениями о месте женщины в семье, в обществе. Ма-
рия Волконская выстояла в этой борьбе, и не случайно
последние слова умиравшего Н. Н. Раевского были
обращены к дочери, которую он так больше и не уви-
дел: «Это самая удивительная женщина, которую я
когда-либо знал» 19.
«ДАЙ БОГ ХОТЬ ИМ ИСКУПИТЬ
ГНУСНОСТЬ НАШЕГО ВЕКА»
«Я видел в Петербурге Е. Ф. Муравьеву **,— сооб-
щал П. А. Вяземский А. И. Тургеневу и В. А. Жу-
ковскому 29 сентября 1826 г.— Вот истинный ад!
* Декабрист А. Е. Розен вспоминал, что Мария Николаевна
«не по личной страсти, не по своей воле вышла замуж, но только
из любви и послушания к отцу» (Записки декабриста. Иркутск,
1984. С. 229).
** Екатерина Федоровна Муравьева (1771—1848 гг.) — урож-
денная Колокольцова, жена М. Н. Муравьева, известного писателя
и деятеля культуры, мать двух декабристов — Никиты и Александ-
14
Сыновья ее еще в крепости, так же как и многие из
несчастных. Небольшое число отправлено уже в Си-
бирь, и между прочими: Волконский, Трубецкой, Яку-
бович, Давыдов. Муравьевы, жена и мать, поедут за
своими, когда их отправят... Трубецкая также поехала
за мужем, и вообще все жены, кажется, следуют
этому примеру. Дай бог хоть им искупить гнусность
нашего века» .
Известие о решении женщин ехать вслед за мужья-
ми в Сибирь быстро распространялось среди родствен-
ников, друзей и просто знакомых и незнакомых, полу-
чая громкую огласку. Об этом свидетельствуют преж-
де всего богатые эпистолярные источники той поры.
Так, в письме Е. С. Уваровой — сестры» декабриста
М. С. Лунина — к Н. Д. Шаховской (урожденной
Щербатовой) — жене декабриста Ф. П. Шаховского —
говорится: «Я только что узнала, дорогая княгиня, что
несчастье моей бедной тетушки Муравьевой достигло
своего предела — ее сыновей отправили в Нерчинск
11-го и ее невестка едет за ними. Эта новость вынуж-
дает меня завтра же выехать, я вовсе не надеюсь
утешить эту несчастную мать, но не хочу оставлять
ее страдать в одиночестве. Если у Вас есть послание
для нашей дорогой К. Бибиковой *, или если Вы хо-
тите откровенно написать ей, Вы можете сделать это
и прислать мне завтра с утра письмо» 21.
Академик М. В. Нечкина справедливо видела в
проводах Марии Волконской в Сибирь, которые устрои-
ла ей Москва 26 декабря 1826 г., «элемент обществен-
ной демонстрации» 22. Интересные подробности этого
отъезда содержатся в неопубликованном письме сестры
Марии — Екатерины Орловой (жены декабриста
М. Ф. Орлова) Н. Н. Раевскому: «Мой дорогой ба-
ра Муравьевых. Она поддерживала материально не только сыновей,
но и их товарищей по сибирскому изгнанию. После 1826 г. ее дом
в Москве стал своеобразным центром связи > с сибирской каторгой,
сюда стекалась вся информация, часто нелегальная. Здесь можно
было узнать о путях и средствах сношения с заключенными, полу-
чить утешение или помощь. Подвижничество Е. Ф. Муравьевой
высоко ценили современники (см. некролог М. П. Погодина в «Мос-
ковских ведомостях» (1848, Ко 51). Подробнее о Е. Ф. Муравьевой
см.: Павлюченко Э. А. В добровольном изгнании. М., 1986).
* Екатерина Ивановна Бибикова — сестра трех декабристов
братьев Муравьевых-Апостолов — в условиях общего страха долго
хранила в своем доме часть бумаг брата Матвея, сосланного в
Сибирь (они были уничтожены уже ее потомками).
15
тюшка, Вы пишете мне, что ожидаете подробностей,
касающихся Марии... Из тех денег, которые Вы ей
дали, Мария потратила три тысячи на покупку для
своего мужа различных припасов и необходимых ве-
щей различного рода, для себя же она купила только
туфли, шубу или теплые сапожки. Мне пришлось си-
лой задержать ее в Москве, чтобы немного обеспечить
вещами. Я сочла необходимым дать ей мою лисью
накидку, поэтому она говорит, что я ее разорила. Вы
ничего не должны мне за Марию, я не дала ей ни
копейки денег. Я также не потратила ни одной копей-
ки моего мужа; я продала одно украшение и смогла
купить ей некоторые предметы первой необходимости
и некоторые для развлечения, как, например, книги,
шерсть и т. д. Вы прекрасно понимаете, что я не могла
бы использовать свои деньги более приятным для
меня способом и что о возвращении их речи быть не
может».
Характерно, что Е. Н. Орлова, как и все Раевские,
была против отъезда сестры и надеялась на ее быст-
рое возвращение. В письме отмечалось, что «подорож-
ник * Марии выдан на имя княгини Волконской до
Иркутска. Но Муравьева-Чернышева, заявившая, что
она уезжает, чтобы соединиться навсегда со своим
мужем и жить с ним в остроге, получила подорожник
на имя жены ссыльного Муравьева — до Нерчинска*.
Орлова старалась успокоить отца и в то же время
не одобряла поступок сестры. «За Уралом можно найти
самое большое гостеприимство по отношению, как там
говорят, к нещастным,— писала она.— Нам нечего бо-
яться ее путешествия: ее самообладание, спокойствие,
веселость, которые не оставляли ее, если только не
представлялось какое-либо препятствие, очаровали
меня, в то время как я с тревогой и разрывавшимся
сердцем готовилась к встрече с ней. Но по размышле-
нии я переменила свое мнение: покинуть без сожале-
ния своего ребенка, семью, вообще все,— может быть
для человека с сердцем лишь большой степенью эк-
зальтации и неопытности...» Екатерина осуждала не
только «экзальтацию» Марии, но и своеобразный ажио-
таж вокруг отъезжавших в добровольное изгнание
женщин: «Все петербургские кумушки, мужчины и
* Выделенные слова написаны во французском тексте по-
русски.
16
женщины, ловят каждое слово этих женщин. Их об-
суждают, преувеличивают, разрывают, превозносят
до небес. На них ходят смотреть, как на диковинных
животных. Г-жа Нессельроде заглянула даже под ву-
аль, которую Мария опустила, чтобы не быть заме-
ченной. Все эти хитрости, соединенные с тысячами
нескромных речей, должны очень досаждать прави-
тельству, которое хотело бы, как мне кажется, предать
все это забвению или по крайней мере проделать все
в молчании...» 23
Вне всякого сомнения, правительство стремилось
именно к этому, о чем свидетельствуют донесения
князя А. Н. Голицына (члена Следственного комитета
по делу декабристов) об отъезде М. Н. Волконской в
Сибирь и реакция на них Николая I.-C. Г. Волконская,
сестра декабриста, жена министра двора, просила
власти выделить почтальона, который сопровождал
бы в Сибирь ее невестку. «Обычно дамам никогда не
отказывали в подобных просьбах,— доносил Голи-
цын,— но этот случай такого рода, что я не осмелива-
юсь решиться без Ваших приказаний; впрочем, для
столь длинного путешествия, я думаю, необходимо
дать разрешение юной женщине, которая едет одна».
Невзирая на явную поддержку князя, царь наложил
на его донесение следующую резолюцию: «Я поручил
Волконской предостеречь молодую женщину от такого
ужасного путешествия; во всяком случае я не могу
согласиться на сопровождение почтальона, так как это
означало бы действовать не в духе моих советов, а
как раз наоборот» 24.
Разумеется, Николай I боялся не за судьбу жен-
щин; его страшил тот общественный резонанс, который
вызвало их добровольное изгнание. Поэтому по при-
казу свыше было создано немало препятствий на пути
декабристок в Сибирь.
По царскому повелению был организован специаль-
ный секретный комитет для разработки всех вопросов,
связанных со ссылкой декабристов. Генерал-губерна-
тор Восточной Сибири А. С. Лавинский, встревожен-
ный слухами о возможном приезде к каторжанам их
жен, послал в Петербург запрос, в котором предвос-
хитил разработанные позднее правила: «Будет ли
сделано предписание местным властям об образе об-
хождения их с сими женами, то есть считать ли их
в прежнем быту или женами ссыльных? Следуя за
17
своими мужьями и продолжая супружескую с ними
связь, они, естественно, делаются причастными их
судьбе п т.рлют прежнее звание, а прижитые в Сибири
дети поступают уже в казенные крестьяне. Неизвест-
но, имеют ли они о сем понятие, и ежели нет, то не
должно ли оное быть им внушено, ибо многие, может
быть, решаются ехать в Сибирь не из любви и при-
вязанности к своим мужьям, но из пустого тщеславия...
но коль скоро мечтания их рассеются вразумлением
об ожидающей их I участи, то, может быть, исчезнет
и охота к выполнению необдуманного намерения» 25.
Тексты «Правил, касающихся жен преступников,
ссылаемых на каторжные работы» долгие годы сохра-
нялись в декабристских семьях. Их цитировали в своих
воспоминаниях Полина Анненкова и Мария Волкон-
ская. В архивном фонде семьи Муравьевых среди раз-
личных деловых бумаг, писем, справок, планов хранит-
ся уникальная вещь, которая могла бы стать велико-
лепным музейным экспонатом,— большой белый пла-
ток, на котором старательно и красиво переписаны
черной тушью документы, связанные с отъездом Алек-
сандры Григорьевны в Сибирь 26. Эту работу выпол-
нила дочь Муравьевых — Софья Никитична Бибикова
(в Сибири все звали ее Нонушкой), свято хранившая
декабристские реликвии. Первый столбец содержит
уведомление от 14 декабря 1826 г. помощника
А. X. Бенкендорфа А. Н. Потапова о «высочайшем
разрешении» жене декабриста ехать в Сибирь и усло-
вия, на которых это разрешено. В средней колонке —
письмо иркутского губернатора И. Б. Цейдлера, вру-
ченное А. Г. Муравьевой в Иркутске 3 февраля 1827 г.
Как известно, Цейдлер имел специальную инструкцию,
согласно которой должен был всеми возможными сред-
ствами удерживать женщин от продолжения поездки.
Рядом с письмом — подписка Муравьевой от 23 фев-
раля 1827 г., данная ею в Чите, «в исполнение всего
вышеизложенного в точности»: «Я, нижеподписавшая-
ся, имея непреклонное желание разделить участь мужа
моего государственного преступника Никиты Муравье-
ва, Верховным уголовным судом осужденного, и жить
в том заводском, рудничном или другом каком селе-
нии, где он содержаться будет, если то дозволится
от коменданта Нерчинских рудников господина гене-
рал-майора и кавалера Лепарского, обязуюсь по моей
чистой совести наблюсти нижеподписанные предло-
18
женные мне им, г. комендантом, статьи; в противном
случае и за малейшее отступление от поставленных
на то правил подвергаю я себя суждению по законам».
Здесь же еще одна подписка Александры Григорьевны,
от 24 сентября 1830 г., данная в Петровском заводе
в дополнение обязательств, принятых ею в феврале
1827 г.: «Имея желание жить в арестантской казарме
вместе с мужем моим...» Последний документ — цир-
куляр Бенкендорфа от 6 декабря 1830 г. о «великоду-
шии монарха», разрешившего прорубить окна в Пет-
ровской тюрьме.
Документы на платке — это, собственно, краткая
схема первых каторжных лет жизни декабристок и
свидетельство того, что женщины, обрекшие себя
на добровольное сибирское изгнание, знали об ожи-
давшей их участи.
Верховный уголовный суд признал виновными по
делу декабристов и приговорил к различным мерам
наказания 121 человека. Из них 23 были женаты (счи-
тая и И. А. Анненкова, который в тот момент не уза-
конил свой брак). Все женатые декабристы — офице-
ры, состоявшие на службе или находившиеся в от-
ставке, в их числе три генерала (С. Г. Волконский,
М. А. Фонвизин, А. П. Юшневский), восемь полков-
ников (С. П. Трубецкой, А. 3. Муравьев, А. Н. Му-
равьев, В. Л. Давыдов, М. М. Нарышкин, В. К. Ти-
зенгаузен, И. Ю. Поливанов, А. Ф. Бригген), четыре
подполковника. Иными словами, примерно две трети
(15 человек) из 23 относились к высшему офицерству.
Трое (Волконский, Трубецкой и Шаховской) имели
княжеские титулы, А. Е. Розен и В. И. Штейнгейль —
баронские. Семьи Волконских, Трубецких, Нарышки-
ных, Муравьевых были весьма близки ко двору. Де-
кабристы кроме званий, титулов, положения в свете
имели состояния (одни — большие, даже огромные,
другие — незначительные), и всего этого они были ли-
шены. Их жены, переходя на положение «жен ссыль-
нокаторжных», сами сознательно и бесповоротно поры-
вали с прошлым, отказывались от привилегий, от своих
былых представлений и от прежнего образа жизни.
Уже сам по себе этот отказ был революционным актом.
И поскольку он означал публичную поддержку госу-
дарственных преступников, женщины оказывались в
оппозиции к властям, их поведение становилось формой
общественного протеста.
19
Отправляясь за мужьями, женщины вынуждены
были отказаться от собственных детей и родителей:
царь разрешил ехать только им. В отношении родст-
венников, в том числе и детей, среди постановлений,
касавшихся государственных преступников, существо-
вало и такое: «О недозволении отправляться к ним
в Сибирь детям их благородного Звания, родственни-
кам и другим лицам». Следует отметить, что до отъез-
да в Сибирь детей не было лишь у Трубецкой и На-
рышкиной.
Расставаясь с близкими, все они имели очень мало
надежд на то, что когда-нибудь свидятся. По постанов-
лению комитета министров «невинная жена», после-
довавшая за мужем в Сибирь, должна была оставать-
ся там до его смерти, а может быть, и до собственной
кончины, так как правительство не гарантировало
обязательного возвращения женщин в родные места
в случае смерти их мужей — «государственных пре-
ступников» 27. А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева,
М. К. Юшневская вернулись из Сибири по общей ам-
нистии вдовами, схоронив там мужей. Причем Енталь-
цеву и Юшневскую не выпускали из Сибири десять
лет после смерти их супругов. Как не вспомнить тут
слова А. И. Герцена: «Не надобно благодеяний, когда
они даются с презрением и с целью задушить ими
облагодетельствованных» 28.
Намерения добровольных изгнанниц были вполне
обдуманны и никак не являлись плодом «пустого
тщеславия». И именно это сознательное принятие на
себя кары невинными окружало декабристок еще боль-
шим ореолом мученичества, укрепляло настроения об-
щественной поддержки и сочувствия.
Первой последовала за мужем в Сибирь Екатерина
Ивановна Трубецкая (1800—1854 гг.). Уже в июле
1826 г., на следующий день после отправки на каторгу
мужа, она выехала вслед за ним. Ее сопровождал
секретарь отца — Карл Воше, который после возвра-
щения из Сибири вынужден был оставить Россию29.
В Красноярске у них сломалась карета, заболел про-
вожатый. Княгиня продолжала путь в тарантасе уже
одна. В Иркутске губернатор Цейдлер долго запугивал
ее, требовал (еще раз после столицы!) письменного
отречения от всех прав — Трубецкая его подписала.
Через несколько дней губернатор объявил бывшей
княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе
20
с уголовными преступниками. Она согласилась и па
это. «Женщина с меньшею твердостью,— писал
А. Е. Розен,— стала бы колебаться, условливаться, за-
медлять дело переписками с Петербургом и тем удер-
жала бы других жен от дальнего напрасного путешест-
вия. Как бы то ни было, не уменьшая достоинств
других наших жен, разделивших заточение и изгнание
мужей, должен сказать положительно, что княгиня
Трубецкая первая проложила путь, не только дальний,
неизвестный, но и весьма трудный, потому что от
правительства дано было повеление отклонять ее вся-
чески от намерения соединиться с мужем» 30.
Трубецкая, а за ней Волконская и Муравьева ехали,
обгоняя в пути некоторых декабристов. М. А. Фонви-
зин 26 февраля 1827 г.г находясь «за сто двадцать
верст не доезжая Иркутска», послал жене с «комис-
сионером» Волконской письмо, в котором говорилось:
«Трубецкая, Волконская и Муравьева поехали за Бай-
кал — их заставили подписать отречение от звания их,
и я опасаюсь, что их положение будет тягостно» 31.
Примеру первых последовали Елизавета Петровна
Нарышкина (1801—1867 гг.) и Александра Васильевна
Ентальцева (1790—1858 гг.). В марте 1828 г. на катор-
гу в Читинский острог приехали Александра Ивановна
Давыдова (1802—1895 гг.), Наталья Дмитриевна Фон-
визина (1805—1869 гг.) и невеста И. Анненкова — По-
лина Гебль (1800—1876 гг.). В августе 1830 г. при
переходе каторжан из Читинского острога в Петров-
ский завод к ним примкнули Анна Васильевна Розен
(1797—1883 гг.) и Мария Казимировна Юшневская
(1790—1863 гг.). В сентябре 1831 г. в Петровском
заводе состоялась свадьба Василия Ивашева с приехав-
шей к нему Камиллой Ле Дантю (1808—1839 гг.).
Позднее, в 1838 г., на поселение в Оеленгинск к
К. П. Торсону перебрались мать и сестра. Туда же
в 1847 г. приехали сестры Михаила и Николая Бес-
тужевых. В Иркутском архиве хранится дело «О под-
чинении девиц Елены, Марии и Ольги Бестужевых,
которым дозволено прибыть в Сибирь для совместного
жительства с братьями, ограничениям, какие сущест-
вуют для жен государственных преступников». С 1838 г.
в Туринске с семьей Ивашева жила мать его жены.
Приехала в Сибирь и П. М. Шаховская — жена
А. Н. Муравьева, сосланного в Сибирь без лишения
чинов.
21
Сегодня, через 160 с лишним лет после происшед-
шего, трудно восстановить с точностью, что послужило
первым толчком к принятию каждой из декабристок
решения обречь себя на добровольное изгнание. Под-
вижничество во имя любви? Супружеский долг? Чув-
ство справедливости? Сострадание к ближнему?
О многом можно только догадываться. Несомненно
одно — женщины вольны были выбирать между из-
гнанником-мужем и свободой, подкрепленной матери-
альной обеспеченностью, сословными привилегиями,
родством, влиятельными знакомствами и т. д. Это право
им предоставил царь, озабоченный не судьбой женщин,
а общественным мнением: Николай I разрешил женам
декабристов разрывать брачные узы. Но только жены
В. Н. Лихарева, И. В. Поджио и П. И. Фаленберга
воспользовались этим разрешением, при этом две пер-
вые — лишь через несколько лет после осуждения их
мужей.
Уже в 1826 г. две декабристки стали вдовами:
13 июля был повешен Кондратий Рылеев, а 5 сен-
тября умер Иван Поливанов, который в Петропавлов-
ской крепости «заболел сильными нервическими судо-
рожными припадками» 32. Через три года овдовела
Н. Д. Шаховская. В сибирской ссылке оказались во-
семь мужей, отторгнутых от жен и детей, и семь же-
нихов с обручальными кольцами без надежды на со-
четание браком с невестами 33. Жены И. Д. Якушкина,
А. 3. Муравьева и А. Ф. Бриггена, как и невеста
П. А. Муханова, хотели, но не смогли по разным при-
чинам соединиться с любимыми.
Итак, одиннадцать жен декабристов вслед за рево-
люционерами-мужьями добровольно проделали «путеше-
ствие» в Сибирь, которое сам царь считал «ужасным».
Они проявили мужество, твердость духа и самоотвер-
женность, как и декабристы, выступили в сложившейся
ситуации носителями новой нравственности, творцами
«своеобразного . социально-нравственного феномена».
«СПАСИБО ЖЕНЩИНАМ»
Сегодня слово «подвиг» в применении к поступку
жен декабристов может показаться преувеличением,
рожденным возвышенным поэтическим воображением.
Подвиг ли?
«На диво слаженный возок», и в нем княгиня в
22
сопровождении верных слуг-крепостных. Были, впро-
чем, проекты лишения опальных женщин прав на кре-
постных, но Николай I в корне пресек даже самую
мысль об этом: «Это совершенно воспрещаю. Бунто-
вать людей не должно! Достаточно объявить женам,
что по положению они не могут брать с собою людей,
иначе как с добровольного согласия» 34.
«Опись вещам полковницы Нарышкиной», выез-
жавшей в Сибирь, занимает три листа большого фор-
мата: «в длинном клеенчитом ящике», «в малиньком
клеепчитом ящике», в двух «важах» и в «висючем
чемодане под козлами» поместились 22 чепчика и со-
ломенная шляпа, 30 пар женских перчаток, «2 вуаля»,
до 30 ночных рубашек, десятки пар чулок — бумаж-
ных, шелковых, шерстяных, «1 картончик с буклями»,
медный самовар и многое другое35.
Княгиня Волконская «выехала с двумя кибитками,
ей посоветовали не брать с собою возок... С ней едет
прекрасный слуга и некто вроде штатского офицера,
присланного Волконскими, доверенный человек в
доме...» 36.
В суровой, дикой Сибири все женщины, даже наи-
менее состоятельные, через год-другой устроились от-
носительно неплохо, обзавелись собственными домами
со штатом прислуги. Мужья вначале посещали , их, а
потом стали жить вместе. Такие вещи никак не вяжут-
ся с современными пред став леш^лми о каторжной
жизни...
Через много лет сын Марии Волконской писал:
«Припоминаю слова, не раз слышанные мною в детст-
ве в ответ на высказываемое ей удивление по поводу
того, что она могла добровольно лишить себя всего,
что имела, и все кинуть, чтобы следовать за своим
мужем. «Что же тут удивительного? — говорила
она.— Пять тысяч женщин каждый грд делают добро-
вольно то же самое»» 37.
А. И. Давыдова, вернувшись из ссылки, говарива-
ла: «Какие героини? Это поэты из нас героинь сдела-
ли, а мы просто поехали за нашими мужьями...»
Но так ли это? И почему с таким волнением писали
о декабристках А. С. Пушкин, А. И. Одоевский, П. А. Вя-
земский? И почему через полвека после восстания
декабристов, когда русская женщина предъявила тре-
бования па самостоятельный труд, на образование, на
участие в общественной жизни и влилась наконец в
23
ряды революционеров, поэма Н. А. Некрасова о Тру-
бецкой и Волконской была встречена с восторгом?
Не потому ли, что многое роднило декабристок с пер-
выми женщинами-революционерками?
Одиннадцать добровольных изгнанниц были самыми
разными — по социальному положению и материаль-
ной обеспеченности, по характеру и уровню культуры.
Из титулованной знати были княгини Мария Волкон-
ская и Екатерина Трубецкая (урожденная графиня
Лаваль); Александра Муравьева — из графского рода
Чернышевых, одного из самых богатых в России; Ели-
завета Нарышкина — дочь графа П. П. Коновницына,
генерала, бывшего военного министра; генеральша
Наталия Фонвизина — из старинного рода Апухтиных.
Все они были не только знатны, но и достаточно бо-
гаты. А генеральша Мария Юшневская (урожденная
Круликовская) похвастать богатством не могла. Полу-
чив разрешение на отъезд в Сибирь, она продала
последнюю шубу и серебряные ложки, чтобы собрать
деньги на дорогу. Такой же «середнячкой» была и
баронесса Анна Розен, дочь первого директора знаме-
нитого Царскосельского лицея В. Ф. Малиновского.
Есть среди одиннадцати и совсем незнатные. Так,
Александра Потапова, дочь мелкого чиновника, еще
в 1819 г., 17-летней девушкой, сошлась с родови-
тым барином В. Л. Давыдовым (братом Н. Н. Раев-
ского по матери). Мезальянс этот долго (до мая 1825 г.)
не был официально оформлен, поэтому уже после
осуждения Давыдова его братьям пришлось немало
похлопотать об усыновлении собственных детей «по-
литически мертвым отцом».
«Безродной» была и жена армейского подполков-
ника А. В. Ентальцева — Александра Лисовская.
От своего первого мужа — игрока — она сбежала, ос-
тавив малолетнюю дочь. После смерти мужа-декаб-
риста Александра Васильевна сильно нуждалась и
жила на пособие от казны.
Две француженки — Полина Гебль и Камилла Ле
Дантю — также не могли похвастаться высоким по-
ложением в обществе. Гебль, жестоко бедствовавшая
в детстве, до замужества работала в Москве продав-
щицей модного магазина. Мать Ле Дантю была гувер-
нанткой в доме будущих родственников — Ивашевых.
Отличались декабристки и по возрасту. Самые
старшие — Юшневская и Ентальцева — приехали в
24
Сибирь сорокалетними. Следующая по старшинству —
Розен. Остальные восемь родились уже в первом деся-
тилетии XIX в. и приехали в Сибирь, когда им не
исполнилось и 30-ти (Волконской не было и 22 лет,
Муравьевой, Фонвизиной и Ле Дантю в момент приез-
да было по 23 года).
Но всех их, столь разных, объединила общность
побуждений и судеб: добровольное изгнание в Сибирь
вслед за «государственными преступниками», первыми
российскими революционерами.
Уже сам факт приезда в Сибирь женщин, морально
поддержавших осужденных революционеров, имел
большой гражданский, общественный смысл. Об этом
лучше всех и больше всех говорили и писали сами
декабристы с такой восторженностью, характерной для
их времени, которая в наши дни кажется даже чрез-
мерной...
«Слава страны, вас произрастившей!—восклицал
с пафосом А. П. Беляев.— Вы стали, поистине, образ-
цом самоотвержения, мужества, твердости, при всей
вашей юности, нежности и слабости вашего пола. Да
будут незабвенны имена ваши!» 38 Ему вторил Алек-
сандр Бестужев: «И не стыдно ли было бы нам па-
дать духом, когда слабые женщины возвысились до
прекрасного идеала геройства и самоотвержения?»
Публичной поддержкой осужденных декабристов,
своим добровольным изгнанием женщины создавали
общественное мнение, которое и дальше укрепляли,
открыто признавая — в письмах, а потом и в воспоми-
наниях — высокое благородство революционеров, их
бескорыстное служение Отечеству.
Приезд женщин в Сибирь разрушил расчеты вла-
стей на полную изоляцию декабристов. Вырвав рево-
люционеров из жизни, Николай I надеялся предать
забвению не только идеи, но и имена осужденных.
Но приехала к мужу А. Г. Муравьева и через тю-
ремную решетку передала И. И. Пущину стихи
А. С. Пушкина. «Воспоминание поэта — товарища Ли-
цея,— писал декабрист,— точно озарило заточение,
как он сам говорил, и мне отрадно было быть обя-
занным Александре Григорьевне за эту утешительную
минуту» 39. Стихотворные строки рассказали декабри-
стам о том, что они не забыты, что их помнят, им
сочувствуют.
Родные и друзья писали осужденным. Им же было
25
запрещено отвечать (право на переписку они получили
только с выходом на поселение). В этом сказался все
тот же расчет правительства на изоляцию декабри-
стов. И опять замысел разрушили женщины. Они
писали от своего имени, копируя письма декабристов,
получали для них корреспонденцию и посылки, выпи-
сывали русские и иностранные газеты и журналы. Эта
деятельность декабристок приняла общественный ха-
рактер, ибо информация о сибирских изгнанниках рас-
пространялась далеко за пределы родственного круга.
Каждой из них приходилось писать 10, а то и 20 пи-
сем в неделю. Особенно обширный круг корреспонден-
тов был у Волконской и Трубецкой, лично знакомых
со многими родственниками каторжан: их «норма»
доходила и до 30 писем в «почту». Нагрузка этих
женщин была столь велика, что у них иногда не
оставалось времени писать собственным родителям и
де тм. «У меня столько хлопот теперь, и на этой почте
столько писем мне писать,— сообщала Давыдова до-
черям,— что я насилу выбрала время для этих не-
скольких строк» 40.
Несмотря на цензурные препоны (местные власти,
канцелярия иркутского генерал-губернатора, III отде-
ление), женщины не ограничивались сухой информа-
цией родным декабристов об их близких, писали тепло
и сердечно.
Е. С. Уварова не уставала восхищаться «чудесны-
ми письмами» «сестры по изгнанию» — Марии Вол-
конской, которая обладала «великолепным искус-
ством», позволяющим ее корреспондентке как бы
увидеть брата — Михаила Лунина. «И эта женшина,—
восклицала Уварова в одном из писем декабристу,—
действительно величественная, которая соблаговолила
взять на себя нашу переписку, которая оставила вы-
сокое социальное положение, отца и мать и, больше
того — своего ребенка и которая единственная, кажет-
ся, не ведает того, что она сделала, и никогда не
упомянет о своих жертвах, которая написала мне в
последний раз, как, чтобы преподать сыну урок мудро-
сти, она отвела его в тюремный двор,— она создает
самую трогательную из элегий, вызывающую слезы у
каждого, кому я ее передаю...» 41 Копию письма Вол-
конской Екатерина Сергеевна послала тетушке —
Е. Ф. Муравьевой, «зная, какое удовлетворение оно ей
принесет» 42.
26
«Правила, касающиеся жен преступников, ссылае-
мых на каторжные работы» гласили: «...жены пре-
ступников, живущие в остроге или вне его стен, не
могут посылать писем иначе, как вручая их открытыми
коменданту. Всякое письменное сообщение иным спо-
собом воспрещается». Однако известно, что и «пре-
ступники» и их жены находили много способов нару-
шать эти правила. Так, Е. И. Трубецкая, едва приехав
в Иркутск, вступила в «недозволенную переписку» с
мужем через сектанта-духобора, установила связь с
известным сибирским купцом Кузнецовым, который
в дальнейшем стал одним из наиболее надежных по-
средников в нелегальных сношениях декабристов,
передала письма возвращавшемуся в Петербург
К. Воше.
Сестра Сергея Волконского отпустила на волю кре-
постного Григория Павлова, который поехал в Иркутск
и успел передать барину вещи без ведома властей.
«Человек сей,— сделал предположение генерал-губер-
натор Лавинский, после того как все раскрылось,—
может быть, для того, собственно, в Иркутск отправ-
лен, дабы получать и пересылать через него какие-
либо сведения и т. п., следовательно, в предупреждение
сей неуместности, я полагал бы выслать его об-
ратно» 43.
Вся нелегальная переписка декабристов, как теперь
установлено, шла через Иркутск. Здесь главной пособ-
ницей ее стала Варвара Шаховская, невеста П. А. Му-
ханова, поселившаяся в доме сосланного декабриста
А. Н. Муравьева, мужа сестры 44.
От Шаховской — Муравьевых нити вели в москов-
ский дом Е. Ф. Муравьевой. Правнучка Никиты Му-
равьева — А. Бибикова не раз видела в гостях у бабуш-
ки Софьи Никитичны «бывшего сибирского купца-мил-
лионера, потом разорившегося,— Кузнецова. Он был
одним из посредников по передаче денег Никите Ми-
хайловичу, и при этом единственным честным по-
средником. Бабушка встречала его радостно и с по-
чтением...» 45.
Для нелегальной переписки употреблялись коробки
с двойным дном, ящики для табака и пр.46 Использо-
вались все «секретные случаи» для оказий — через
сибирских купцов, столичных чиновников, ревизовав-
ших Сибирь, родных и знакомых. Преданные люди
находились и среди служащих и дворовых: горничные,
27
повара, гувернантки курсировали в Сибирь и обратно
до той поры, пока это не бросилось в глаза шефу
жандармов. Заинтересовала Бенкендорфа и Христина
Шель, которая в связи со смертью А. Г. Муравьевой
везла вещи покойной в Москву, к ее свекрови. Поэтому
20 декабря 1832 г. он распорядился, чтобы все на-
нимавшиеся на работу в Петровский завод люди жили
там «по крайней мере три года», а по возвращении
в Россию подвергались тщательному осмотру 47.
Даже официальные лица — чиновники на государ-
ственной службе — способствовали нелегальным сно-
шениям декабристов. Так, в 1835 г. возникло «подо-
зрение на канцеляриста почтовой конторы Скопина в
провозе будто бы им писем государственных преступ-
ников» 48. Действительно, Скопин, будучи бедным че-
ловеком, тем не менее часто ездил в Вятку, Москву,
Санкт-Петербург, заворачивая перед этим в Петров-
ский завод. 23 марта 1835 г. его обыскали в Вятке,
нашли какие-то письма на имя Реброва, Елисеева,
Юдина. Ему учинили допрос, он отвечал сбивчиво,
однако в непосредственных и предосудительных связях
с петровскими жителями уличен не был.
Как бы то ни было, ссылка революционеров не при-
вела к их изоляции, на что надеялось правительство.
Во многом благодаря женщинам, при их активном уча-
стии факты жизни сибирских изгнанников предавались
широкой огласке, будили общественное мнение, вызы-
вали сочувствие и моральную поддержку. Михаил
Лунин имел все основания писать о том, что у декаб-
ристов отняли «звание, имущество, здоровье, отечество,
свободу, но не могли отнять у них любовь народную.
Она обнаруживается благоговением, которым окру-
жают их огорченные семейства; религиозным чувством,
которое питают к женам, разделяющим заточение му-
жей своих; ревностью, с которой собирают письмена,
где обнаруживается животворящий дух изгнанни-
ков» 49.
Приехав в Сибирь, женщины окружили узников лас-
кой и заботой, взяли на себя все хозяйственные хлопо-
ты: они закупали продукты, готовили еду, шили для
всех заключенных, а не только для своих мужей.
«Довести до Александры Григорьевны о каком-нибудь
нуждающемся,— вспоминал И. Д. Якушкин о Му-
равьевой,— было всякий раз оказать ей услугу, и
можно было оставаться уверенным, что нуждающийся
28
будет ею успокоен». И., И. Пущин о ней же писал:
«Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице
не покидала ее в самые тяжелые минуты первых го-
дов нашего исключительного существования»50. От-
давая дань любви и уважения декабристкам, А. Е. Ро-
зен свидетельствовал: «Они были нашими ангелами-
хранителями и в самом месте заточения; для всех
нуждающихся открыты были их кошельки, для боль-
ных просили они устроить больницу»51.
Женщины умели поддержать павших духом, успо-
коить возбужденных и расстроенных, утешить огор-
ченных. И. Анненкова, оказавшегося на грани сумас-
шествия или самоубийства, и В. Ивашева, впавшего
в полное отчаяние, спасли любящие женщины.
В Сибири декабристки вели упорную борьбу с пе-
тербургской и местной администрацией за облегчение
условий жизни каторжан. Н. В. Басаргин вспоминал
позднее, как дамы, вступаясь за заключенных, в лицо
называли коменданта С. Р. Лепарского тюремщиком,
добавляя, что ни один порядочный человек не согла-
сился бы принять эту должность без того, чтобы не
стремиться к облегчению участи узников. Когда гене-
рал возражал, что его за это разжалуют в солдаты,
те, не замедлив, отвечали: «Ну что ж, станьте сол-
датом, генерал, но будьте честным человеком» 52.
Старые связи декабристок в столицах и личное
знакомство некоторых из них с царем иногда удер-
живали тюремщиков от произвола. Случалось, укро-
щало администрацию и уголовников само обаяние
молодых образованных женщин. А они не теряли на-
дежды. Волконская, Трубецкая, Муравьева, Нарыш-
кина, Фонвизина засыпали письмами Петербург и
Москву, рассчитывая на близость родственников ко
двору: граф Г. И. Чернышев, сын, дочь и зять кото-
рого находились в Сибири, не лишился царской мило-
сти; состояли при дворе мать и сестра Сергея Вол-
конского; на балы к графине А. Г. Лаваль (матери
Екатерины Трубецкой) по-прежнему съезжался «весь
Петербург»; у Е. Ф. Муравьевой были друзья в лите-
ратурном и ученом мире, среди которых В. А. Жуков-
ский, близкий к Николаю I, жена министра финансов
Е. 3. Канкрина, родственница Екатерины Федоровны
и родная сестра декабриста Артамона Муравьева...
Письма декабристок с красноречивым описанием
их тюремного жилища (в одном из них был портрет
29
заключенного А. И. Одоевского, «сидящего в своем
нумере в полумраке, как в пещере», посланный в Пе-
тербург его отцу — князю Одоевскому Анной Розен 53)
конечно же довольно широко распространялись. Рано
или поздно все происходившее в Сибири станови-
лось известным в Москве и Петербурге. Это, разумеет-
ся, чрезвычайно беспокоило Ш отделение й самого
царя, что нашло отражение в официальных докумен-
тах. Граф Бенкендорф сделал наставление комендан-
ту Лепарскому, дабы он по повелению самого госуда-
ря внушил состоящим в его ведомстве «женам госу-
дарственных преступников, что им не следовало бы
огорчать родителей своих и чужих родственников
плачевным описанием участи, коей их мужья со своими
соучастниками подвергнуты в наказание, ими заслу-
женное, коей нельзя переменить...».
Шеф жандармов считал: «Жены должны помнить
убедительные пламенные просьбы, с которыми обра-
щались ко мне и другим особам о разрешении ехать
под какими бы то ни было условиями, должны поко-
риться смиренно своей судьбе... и безропотно пользо-
ваться дарованною им возможностью разделять и
услаждать участь своих мужей» 54.
Но женщины не хотели покоряться смиренно и без-
ропотно, они делали все, чтобы облегчить жизнь катор-
жан. Камеры Петровской тюрьмы были темными — в
них не было окон. С. П. Трубецкой часто говаривал:
«На что нам окна, когда у нас четыре солнца!», имея в
виду кроме своей жены Нарышкину, Фонвизину и
Розен, живших в одном с ними тюремном отделении 55.
Однако женщины были другого мнения. Они «подняли
в письмах такую тревогу в Петербурге» 56, что в каж-
дом «номере» тюрьмы окна были прорублены. И сде-
лано это было, конечно, не по царскому милосердию,
как утверждал шеф жандармов, а под давлением
общественного мнения, неудовольствия среди доста-
точно широкого круга родственников, друзей и зна-
комых, информированных женами декабристов.
«Женский фермент» сыграл огромную роль в ка-
торжной жизни декабристов, как бы цементировал,
сплачивал узников. Естественно, что роль женщин
возрастала с появлением семейных очагов, а затем и
первых «каторжных» детей, которые считались воспи-
танниками всей колонии.
Как известно из воспоминаний декабристов и иссле-
30
дований ученых, духовная жизнь «каторжной акаде-
мии» была весьма интенсивной. И женщины прини-
мали в ней активное участие. «Явилась мода читать
в их присутствии при собрании близкого кружка,
образовавшегося вокруг каждого женского семейства,
литературные произведения не слишком серьезного
содержания, и то была самая цветущая пора стихо-
творений, повестей, рассказов и мемуаров» 57.
Женщины воодушевляли мужчин на творчество, и
в этом их немалая заслуга перед историей. Так, Ни-
колай Бестужев посвятил Александре Муравьевой рас-
сказ «Шлиссельбургская крепость». По ее же настоя-
нию он написал воспоминания о К. Ф. Рылееве. Поэ-
тическая муза немало обязана и Марии Волконской...
Конечно, к «серьезным занятиям» (историей, физи-
кой, фортификацией и т. д.) женщины не допускались.
Да они и не были к этому подготовлены. Но, вне
сомнения, все дискуссии, не прекращавшиеся в среде
ссыльных революционеров, оценки прошлого не могли
не задеть «соузниц». В связи с этим вполне уместно
сказать об участии женщин в идейных спорах, о при-
частности их к идеологии декабризма. Академик
М. В. Нечкина считала, что «жены вникали в причи-
ны ссылки мужей и в суждении о них становились
на их сторону» 58.
Вне сомнения, женщины, мало осведомленные о
прошлой идейной жизни собственных мужей, на ка-
торге значительно приблизились к ней. Разделяя
участь революционеров, отмечая каждый год вместе
с ними «святой день 14 декабря», они становились
их соучастницами. «Вообрази, как они мне близки,—
писала М. К. Юшневская из Петровского завода бра-
ту мужа,— живем в одной тюрьме, терпим одинако-
вую участь и тешим друг друга воспоминаниями о
милых любезных родных наших» 59. Ей вторила
П. Е. Анненкова: «Все было общее — печали и радо-
сти, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали.
Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала
переносить неприятности и заставляла забывать
многое» 60.
Долгие годы, проведенные вместе с мужьями в за-
точении, стали для женщин трудной, но хорошей шко-
лой, не только обогатившей их житейским опытом, но
и развившей в них чувство активного гражданского
протеста.
31
В марте 1841 г. внезапно, среди ночи арестовали
и увезли в самую страшную Акатуйскую тюрьму
Михаила Лунина, продолжавшего и в Сибири «действия
наступательные» против властей. Событие это было
чрезвычайным и по исключительности и по предпо-
лагаемым последствиям. Естественно, что оно вызва-
ло волнения, страхи, опасения среди каторжан, тем
более что многие товарищи Лунина по изгнанию чи-
тали, хранили его противоправительственные сочине-
ния, а некоторые помогали их создавать61. Однако
все это не помешало М. Волконской принять самое
горячее участие в проводах арестованного товарища
мужа: в окрестностях Иркутска, в стороне от почтовой
дороги, она встретила кибитку, увозившую Лунина,
чтоб надеть на арестанта теплое пальто с зашитыми
в него ассигнациями... Волконские нашли пути для
тайных сношений с Луниным, изолированным от
внешнего мира. Мария Николаевна с немалым риском
отправляла ему книги, «шоколад для груди» и «под
видом лекарств — чернила в виде порошка, а в нем
несколько стальных перьев, так как у него все было
отнято» 62.
Тайная переписка продолжалась до смерти М. Лу-
нина в 1845 г. «Ваши письма, сударыня,— писал он
Волконской,— возбуждают мою бодрость и скраши-
вают суровые лишения моего заключения. Я Вас люб-
лю так же, как и мою сестру. У нас считается за-
слугою быть в сношениях с противником власти» 63.
После трагической гибели декабриста Екатерина Ува-
рова и Мария Волконская сделали все, чтобы сохра-
нить память о нем: сберегли его антиправительствен-
ные сочинения, поставили на могиле в Акатуе па-
мятник, который стоит и поныне.
Екатерине Сергеевне Уваровой (1791—1868 гг.) —
сестре Михаила Лунина — принадлежит особое место
среди женщин-декабристок: в своих действиях она
перешла от исполнения личного долга к более актив-
ным формам борьбы 64. «Ты моя сестра и, следователь-
но, так же как и я, не подвержена чувству страха...
Меньше слов, больше дела»,— писал ей Лунин, пере-
сылая знаменитые «Письма из Сибири». Ей же отпра-
вил он «Взгляд на русское тайное общество» и «Разбор
донесения Следственной комиссии», стоившие в конеч-
ном счете революционеру головы 65.
Екатерина Уварова принадлежала к высшему све-
32
ту, общалась с «избранными». Однако изгнанный из
общества брат остался для нее лучшим из людей.
Она не уставала восторгаться им: «Сколько величия
и божественного милосердия скрыто в твоем поучи-
тельном поведении... Великий бог! Какими мелкими
кажемся мы здесь, позволяя себе жаловаться, роптать
на упадок духа, ставший обычным, в то время как
ты несешь свою судьбу с мужеством... мужеством бо-
лее редким и достойным, чем то, что позволяет прене-
брегать смертью на полях сражений...» Она восхища-
лась письмами брата: «Я их читаю и перечитываю, я
их истолковываю» 66.
Е. Ф. Муравьева посылала ’целые обозы в Сибирь
с продовольствием, вещами, книгами для сыновей
Никиты и Александра. Уварова не отставала от нее.
Генерал-губернатор Восточной Сибири С. Б. Бронев-
ский сообщал в Петербург: «Почтенные, исполненные
родственной нежности и доброты госпожи Муравьева
и Уварова сильно заботятся предупреждать всякие нуж-
ды Муравьевых и Лунина» 6 . Собравшись вместе, пле-
мянница и тетка беспрерывно говорили о Сибири и
«дорогих объектах» своей любви, «не боясь наскучить
одна другой» 68.
Когда непокорному декабристу уже на поселении
запретили официальную переписку с сестрой, он на-
шел другие пути для общения с нею. С тайной оказией
Екатерине Сергеевне было доставлено следующее
письмо от брата: «Ссылка. 15 сентября 1839 г. Дра-
жайшая. Ты получишь две приложенные при сем тет-
ради. Первая содержит письма первой серии, которые
были задержаны, и несколько писем второй, которых,
очевидно, ждет та же участь. Ты позаботишься пустить
эти письма в обращение и размножить их в копиях.
Их цель нарушить всеобщую апатию. Вторая тетрадь
содержит «Краткий обзор Тайного общества». Эта ру-
копись, составленная мною с целью представить во-
прос в его настоящем свете, должна быть напечатана
за границей... Ты можешь отослать ее Николаю Тур-
геневу через его брата Александра или поручить ее
какому-нибудь верному человеку из иностранцев...
В обоих случаях прими необходимые предосторож-
ности: не посвящай родных и друзей в тайну; сговари-
вайся только устно, с глазу на глаз, с людьми, внушаю-
щими полное доверие... Я надеюсь, что ты исполнишь
мое желание, не поддаваясь влиянию детского страха,
1'45
33
которому у нас подвержены мужчины более, чем
женщины, и который делает тех и других подобными
стаду баранов» 69. На письме сохранилась помета Ува-
ровой: «19 февраля. Москва. День моего приезда. От-
вечено ночью с 19 на 20-е». Значит, она также при-
бегала к тайной оказии.
За первым секретным письмом последовали другие.
В одном из них говорилось: «Ссылка. 13/1 декабря
1839 г.
Дражайшая... Тебе передадут при сем Разбор...
Прошу тебя переправить его за границу способами,
указанными в моем предыдущем письме... Пусти также
в обращение несколько рукописных экземпляров меж-
ду своими знакомыми и друзьями в России. Верней-
шим способом достигнуть нашей цели было бы, чтобы
ты сама поехала весной за границу под предлогом
лечения на водах...
Я надеюсь, что ты свято выполнишь волю сослан-
ного брата, дающего тебе доказательство уважения
и дружбы, привлекая тебя к своим работам, предпоч-
тительно перед другими лицами. Тот короткий срок,
который нам осталось прожить на этом свете, не будет
потерян, если мы его употребим на служение делу
правды • »•
Распространяй Письма и Обзор среди твоих знако-
мых, начиная с министров...»
Еще одно письмо гласило: «Ссылка. 28/16 января
1840 г. Дражайшая. Ты должна была получить: 1) Об-
зор, 2) Письма из Сибири, 3) Разбор. Прошу уведо-
мить меня о получении этих трех рукописей, вклю-
чив их названия в одну илц несколько последователь-
ных фраз в твоих официальных письмах. Я надеюсь,
что мое желание об издании этих рукописей будет
свято выполнено» 70. На этом письме — помета Уваро-
вой: «Получено 1 марта в Москве».
Письма Михаила Лунина столь красноречивы,
что, кажется, не нуждаются ни в каких комментари-
ях. Но выполняла ли сестра волю брата? Распростра-
няла противоправительственные рукописи или нет?
Александр Тургенев — тот самый, к посредничеству
которого рекомендовал прибегнуть Лунин,— 31 марта
1840 г. записал в своем дневнике: «Обедал с Чаадае-
вым у Катерины Федоровны Муравьевой. Дружеская
беседа, главным образом о Лунине. Тараторка-сестра
вредит ему, а он — другим, ибо и их почитают того же
34
мнения». Там же 18 июня 1840 г.: «С Уваровой — выго-
варивал ей болтовню ее». Наконец, 25 августа 1841 г,
Тургенев описал разговор о Муравьевых, об Уваровой, о
Лунине 71. Он осуждал Уварову за «болтовню», вероят-
но не зная, что она исполняла волю брата.
Декабрист Д. И. Завалишин свидетельствовал в
своих воспоминаниях, что письма Лунина к сестре
расходились в копиях по Петербургу, «где очень были
рады высказать чужими словами то, чего сами не сме-
ли сказать от себя» 72.
В сборник сибирских писем, предназначенных для
распространения, М. Лунин включил свои ответ трою-
родной сестре — жене министра финансов графине
Е. 3. Канкриной (разумеется, не называя адресата):
«Я радуюсь, что мои письма к сестре Вас занимают...
Гласность, какою пользуются мои письма через мно-
гочисленные списки, обращает их в политическое ору-
дие, которым я должен пользоваться в защиту сво-
боды...» 73
К сожалению, Михаил Лунин преувеличивал сте-
пень распространения своих рукописей. Светские зна-
комые Уваровой — не тот круг людей, среди которых
идеи декабриста могли встретить сочувствие и актив-
ную поддержку. Вне России же при его жизни вообще
ничего не было напечатано, хотя долго распространя-
лись слухи, даже среди ссыльных, что причина вто-
ричного ареста Лунина — издание его рукописен за
границей. Только двадцать лет спустя труд декабриста
напечатал А. И. Герцен в своей «Полярной звезде».
Е. С. Уварова, как единственный корреспондент
Лунина, была связующим звеном между сибирским
изгнанником и Россией. Насколько могла, ежа выпол-
няла волю брата, распространяя его антиправитель-
ственные сочинения. Она не побоялась сохранить
для потомков рукописи, стоившие нескольких лет
тюрьмы их автору. Одно из замечательнейших ре-
волюционных сочинений — сибирские письма Луни-
на — адресовано ей.
В одном из писем Уваровой брату в Сибирь есть
такие слова: «Как звать, не использует ли действи-
тельно однажды кто-нибудь мои воспоминания — и
тогда я останусь в памяти потомков как сестра Лунина
и смогу подать руку служанке Мольера» 74. Выполнив
свою миссию, Екатерина Уварова осталась в истории
русского освободительного движения.
2*—145	*5
Спустя четверть века после декабристов на катор-
гу везли петрашевцев. В декабре 1849 г. они пробыли
около недели в Тобольске в общей тюрьме с уголов-
никами, многие без всяких материальных средств. Де-
кабристки добились («умолили», по словам Ф. М. До-
стоевского) тайного свидания с узниками75. «Мы
увидели этих великих страдалиц, добровольно после-
довавших за своими мужьями в Сибирь...— писал
Федор Михайлович.— Они благословили нас в новый
путь, перекрестили и каждого оделили Евангелием —
единственная книга, позволенная в остроге. Четыре
года пролежала она под моей подушкой в каторге»76.
В Евангелие декабристки вложили деньги. В дальней-
шем эта книга сохранялась в семье писателя как ре-
ликвия. В письме брату от 22 февраля 1854 г. Досто-
евский вспоминал: «Что за чудные души, испытанные
25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их
мельком, ибо нас держали строго. Но они присыла-
ли нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас» 77
В Тобольске петрашевцев распределили по губер-
ниям и заводам. В связи с этим Е. П. Оболенский со-
общал брату, обеспокоенному судьбой петрашевца
Н. С. Кашкина: «Везде — по пространству всей Сиби-
ри, начиная от Тобольска — в Томске, Красноярске,
Иркутске и далее, за Байкалом,— он найдет наших,
которые все, без исключения, будут ему помощни-
ками и делом и словом...» Далее декабрист советовал
писать «прямо к Катерине Ивановне Трубецкой» 78.
Советская исследовательница С; В. Житомирская
опубликовала большое и весьма интересное письмо
Н. Д. Фонвизиной брату мужа, в котором Наталья
Дмитриевна в подробностях .описывала свои встречи
с петрашевцами, в том числе и с самим М. В. Пет-
рашевским, в остроге: «Боже мой, в каком ужасном
положении нашла я несчастного! Весь опутан железом,
больной, истощенный... Он успел сказать мне многое,
но такое, что сердце мое облилось кровью...» 79
Узнав об отправлении Ф. М. Достоевского и
С. Ф. Дурова в Омск, Фонвизина в тридцатиградус-
ный мороз поехала за Иртыш, чтобы проводить их 80.
И в дальнейшем Фонвизины принимали участие в судь-
бе петрашевцев. Наталья Дмитриевна переписывалась
с Достоевским уже после возвращения из Сибири.
В ее имении Марьино под Москвой подолгу живал
Дуров. «С каким удовольствием я читаю письма Ваши,
36
драгоценнейшая Наталья Дмитриевна! Вы превосходно
пишете их, или, лучше сказать, письма Ваши идут
прямо из Вашего доброго, человеколюбивого сердца
легко и без натяжки»,— писал Ф. М. Достоевский в
1854 г.81 Он делился с нею самыми сокровенными
мыслями, доверил свой «символ веры».
Вообще в Сибири Д. Д. Фонвизина вела себя чрез-
вычайно активно, даже с вызовом. На всякое притес-
нение властей она отвечала протестом, не стеснялась
атаковывать начальство резкими письмами, находясь
на поселении, позволяла себе самовольные отлучки, о
чем сохранилась переписка на самом высоком уров-
не 82. Вероятно, не без участия Фонвизиной эти доку-
менты попали в вольные издания князя-эмигранта
П. В. Долгорукова83.
После истечения срока каторги Достоевского и
Дурова большую помощь им оказала другая декабрист-
ская семья — Анненковых. В доме их зятя старшего
адъютанта Отдельного сибирского корпуса К. И. Ива-
нова они прожили почти месяц перед отправлением в
Семипалатинск. Уже оттуда Достоевский писал Полине
Егоровне Анненковой: «Я всегда буду помнить, что с
самого прибытия моего в Сибирь Вы и всё превосход-
ное семейство Ваше брали во мне и товарищах моих
по несчастию полное и искреннее участие». Знакомство
с Ольгой Анненковой-Ивановой он расценивал как одно
из лучших воспоминаний своей жизни. «Ольга Ива-
новна,— писал Достоевский,— протянула мне руку,
как родная сестра, и впечатление этой прекрасной
чистой души, возвышенной и благородной, останется
светлым и ясным на всю мою жизнь... Я с благогове-
нием вспоминаю о Вас и всех Ваших» 84.
Помощь декабристов, их жен и детей петрашевцам
символизировала связь и преемственность двух рево-
люционных поколений — дворянского и разночинского.
Для женщин же эта связь была проявлением их поли-
тического роста, переходом к более активным формам
борьбы.
Оказавшись в добровольном изгнании в Сибири,
женщины-декабристки в определенном смысле пред-
восхитили общественное движение, мощно развившееся
в 70-х годах,— хождение в народ. «Хождение в на-
род» декабристок было вполне органичным, естест-
венным проявлением их теплого, участливого отноше-
ния к простым людям, среди которых они оказались.
37
Помощь народу деньгами, медикаментами, безвоз-
мездным лечением, обучением грамоте и т. п. состав-
ляла часть их жизни.
Сохранился рассказ о М. Н. Волконской сибирско-
го старожила М. С. Добрынина, записанный в 1870-х
годах И. Г. Прыжовым в Петровском заводе: «Эта
женщина должна быть бессмертна в русской истории.
В избу, где мокро, тесно, скверно, лезет, бывало, эта
аристократка — и зачем? Да посетить больного. Сама
исполняет роль фельдшера, приносит больным здоро-
вую пищу и, разузнав о состоянии болезни, идет в
каземат к Вольфу *, чтоб он составил лекарство» 85.
Во многих декабристских семьях, особенно бездет-
ных, воспитывались дети-сироты или дети из много-
детных бедных семей. Эти воспитанники получали не
только материальное обеспечение, но и хорошее — по
тем временам и условиям — образование.
С народом декабристкам приходилось общаться
прежде всего в собственных семьях — через прислугу,
крепостных. Как - говорилось выше, царь не разрешил
лишить женщин права на крепостных людей. Но для
того чтобы взять их с собой в Сибирь, им требова-
лось согласие самих крепостных. Бывали случаи, когда
привезенная прислуга выражала желание вернуться
на родину86. В большинстве же случаев отношения
складывались вполне удачно. Няня Фонвизиных, Мат-
рена Павловна, все сибирские годы провела вместе с
господами и вернулась на родину с ними. Такой же
честностью и преданностью отличалась Анисья Пет-
ровна, жившая в семье Нарышкиных. Вполне естест-
венно, что декабристки хлопотали о вольных для своих
слуг. Не надо, однако, идеализировать эти отноше-
ния. Хотя и «бывшие», лишенные политических и
имущественных прав, «государственные преступники»
оставались господами, барами, пусть добрыми, хоро-
шими, но хозяевами. Характерно, что местные жи-
тели называли Дамскую улицу в Петровском заводе
«барской», или «княжеской»87.
Амнистия, а вместе с нею и разрешение вернуться
на родину пришли тогда, когда их уже не ждали:
только через тридцать лет, после смерти Николая I.
* Вольф Фердинанд Богданович (1796 или 1797—1854 гг.) —
штаб-лекарь, член Южного общества декабристов. Был осужден на
20 лет каторги.
38
Тех, на кого она распространялась, в живых осталось
совсем мало. Сибирскую ссылку пережили восемь из
одиннадцати декабристок: первой умерла А. Г. Му-
равьева в 1832 г., еще в Петровском заводе; через
семь лет после нее — К. П. Ивашева, жившая на по-
селении в Туринске; Е. И. Трубецкая похоронена в
1854 г. в Иркутске, в одной могиле с тремя детьми.
Раньше других в Европейскую Россию вернулись
А. В. Розен и Е. П. Нарышкина с мужьями, отправ-
ленными на Кавказ в 1837 г. Давыдова, Ентальцева
и Юшпевская, как уже говорилось, приехали на ро-
дину вдовами, схоронив в Сибири мужей, ради которых
отправились в добровольное изгнание.
Вернувшиеся изгнанники, явившие пример высокой
нравственности и душевной стойкости, были встрече-
ны передовым обществом с почтительным уважением
и симпатией. «Довелось мне видеть возвращенных из
Сибири декабристов,— писал Лев Толстой,— и знал я
их товарищей и сверстников, которые изменили им
и остались в России и пользовались всяческими по-
честями и богатством. Декабристы, прожившие на
каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись
после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшие-
ся в России и проведшие жизнь в службе, обедах,
картах были жалкие развалины, ни на что никому не
нужные, которым нечем хорошим было и помянуть
свою жизнь; казалось, как несчастны были пригово-
ренные и сосланные и как счастливы спасшиеся» а
прошло 30 лет, и стало ясно, что счастье было не в
Сибири и не в Петербурге, а в духе людей» и что
каторга и ссылка, неволя, было счастье, а генераль-
ство и богатство и свобода были великие бедствия...»88
Слова о «духе людей» по праву можно отнести к
спутницам декабристов — их женам, испздшившим в
Сибири, по словам Ф. М. Достоевского, «высочайший
нравственный долг». П. И. Чайковский, познакомив-
шийся (и породнившийся) с последней из декабри-
сток — А. И. Давыдовой, считал, что она представля-
ла одно из тех редких проявлений человеческого со-
вершенства, которое с лихвой вознаграждает за многие
разочарования в столкновениях с людьми. «Она была
и в Чите, и в Петровском заводе и вею остальную
жизнь до 1856 года провела в различных местах Си-
бири. Все, что она перенесла и вытерпела там в пер-
вые годы своего пребывания в разных местах заклю-
39
чения вместе с мужем, поистине ужасно. Но зато она
принесла с собой туда утешение и даже счастье для
своего мужа... Я питаю глубокую привязанность и ува-
жение к этой почтенной личности» 89.
Александра Ивановна писала из Сибири Н. Н. Раев-
скому: «Я уже посвятила всю себя бедному мужу
моему и сколько ни сожалею о разлуке с детьми
моими, но утешаюсь тем, что выполнила святейшую
обязанность мою» 90. Вместе с Давыдовой «святейшую
обязанность» выполнили все женщины, принявшие
добровольное изгнание.
Две декабристки — Мария Волконская и Полина
Анненкова — запомнили и записали все то, что видели
и пережили за долгие сибирские годы, дополнив воспо-
минания самих революционеров.
М. Н. Волконская начала писать записки, вернув-
шись из Сибири. Получился простой и бесхитростный
рассказ о ее жизни с момента замужества и до воз-
вращения из изгнания. Воспоминания написаны на
склоне лет женщиной, прошедшей через 1825 год,
через сибирскую каторгу. Разумеется, Волконская
50-х годов уже не та, что была в 1826-м. И все же,
делая известную поправку на «повзросление», мы мо-
жем представить, как поняла и восприняла восстание
декабристов 20-летняя женщина, выросшая в высоко-
образованной среде, воспитанная в духе свободомыс-
лия, свойственного семье Раевских. С первых же слов
повествования становится ясно, что брак Волконских
не был заключен по любви. Однако самого Волконско-
го Мария Николаевна называла «достойнейшим и бла-
городнейшим из людей». С таким же почтением она
писала и о единомышленниках мужа. Неоднократно
подчеркивала она полнейшую бескорыстность, идеа-
лизм движения декабристов, что произвело на нее
сильнейшее впечатление. «Действительно,— писала
Волконская,— если даже смотреть на убеждения
декабристов как на безумие и политический бред,
все же справедливость требует признать, что тот, кто
жертвует жизнью за свои убеждения, не может не
заслуживать уважения соотечественников. Кто кладет
голову свою на плаху за свои убеждения, тот истин-
но любит отечество, хотя, может быть, и преждевре-
менно затеял дело свое» 91. Как на истинного патриота,
героя, а не просто страдальца смотрела Мария Нико-
лаевна на осужденного мужа. И вера в него сделала
40
непоколебимым ее решение следовать за ним в Сибирь.
В записках Волконской нет эффектных мест, зато
есть масса живых эпизодов и деталей, весьма метко
схваченных. Весь ее рассказ поражает искренностью
и правдивостью. Этим, вероятно, и объясняется исклю-
чительная популярность и известность ее мемуаров.
Работая над поэмой о декабристках, Н. А. Некрасов
попросил Михаила Волконского32 познакомить его с
воспоминаниями матери, написанными по-французски.
Волконский переводил их «с листа» (Некрасов не знал
французского языка), а поэт, слушая его, вскакивал с
места, закрывал лицо руками...
Через много лет, уже в начале нашего века, ста-
рая женщина, близкий друг, корреспондент и помощ-
ник А. И. Герцена по Вольной печати Мария Каспа-
ровна Рейхель испытывала подобные же чувства, читая
записки М. Н. Волконской. В письме Е. С. Некрасовой
она писала: «Мой Алекс (сын.— Э. П.) подарил мне
книгу: записки княг. Волконской. Можете представить,
как меня это волнует еще теперь после такой дав-
ности» 93.
Мария Волконская писала свои записки специально
для сына. Он же, к 1904 г. ставший весьма преуспе-
вающим чиновником, не без колебаний взялся за из-
дание воспоминаний матери. Однако записки, впервые
появившиеся в печати в 1904 г. на французском язы-
ке, имели такой успех, что через два года издание
пришлось повторить. И в дальнейшем — вплоть до
наших дней — они переиздавались неоднократно 94.
Существует ли лучшая оценка написанного?
Возвращение декабристов из Сибири резко усилило
общественный интерес к первым русским револю-
ционерам. Энтузиасты начали энергичные поиски и
сбор материалов о них. Именно тогда один из актив-
ных собирателей декабристских материалов — буду-
щий издатель «Русской старины» М. И. Семевский
предложил Полине Анненковой написать воспоминания.
В то время Анненковы жили в Нижнем Новгороде.
Полина Егоровна была уже видной дамой местного
общества, помимо светских обязанностей на ней по-
прежнему лежали нелегкие семейные дела, но это не
помешало ей с большим энтузиазмом откликнуться
на предложение Семевского.
Поскольку Анненкова так и не освоила русский
язык, она диктовала воспоминания дочери Ольге
41
по-французски, та их записывала, переводя на рус-
ский. Так появились еще одни декабристские мемуа-
ры. М. И. Семевский опубликовал их в «Русской
старине» в 1886 г., уже после смерти Полины Егоров-
ны (как и супруг, она скончалась в Нижнем Новго-
роде). Публикацию тормозил зять Анненковых — ге-
нерал-майор Иванов, который, как мы помним, когда-
то в молодые годы, будучи в меньших чинах, не
побоялся приютить в своем доме ссыльного Ф. М. Досто-
евского... В дальнейшем «Воспоминания Полины Ан-
ненковой» неоднократно издавались отдельной кни-
гой 95.
В отличие от Марии Волконской Полина Анненко-
ва начала свой рассказ с детства, проведенного во
Франции. В Сибирь она приехала еще под именем
мадемуазель Поль Гебль, будучи невестой, точнее,
гражданской женой Ивана Анненкова. Очень живо,
с колоритными подробностями мемуаристка описала,
с каким трудом ей удалось, «припадая к стопам» мо-
нарха, испросить, «как милости, разрешения разделить
ссылку ее гражданского супруга»: «Я всецело жерт-
вую собой человеку, без которого я не могу долее
жить. Это самое пламенное мое желание» 96. Слова
эти были правдой. Молодая женщина отказалась от
своей родины, независимой жизни и всю себя отдала
любимому мужу, семье. Именно в этом она увидела
смысл своего существования. Полина Егоровна внесла
в безрадостные будни мужа много света, веселья и
добра. Живая, подвижная, привычная к труду, она
хлопотала с утра до вечера, расточая ласки и заботу
всем окружающим и не теряя при этом врожденного
изящества и веселья.
Воспоминания Анненковой, к сожалению оборван-
ные на переезде в Петровский завод, при первом же
появлении были замечены критикой и оценены как
любопытный памятник мемуарной литературы: «Для
истории декабристов они, правда, дают весьма мало
нового, но интересны благодаря самой личности Ан-
ненковой и яркими картинками частной жизни того
времени... Свежей, молодой жизнью веет от этих ме-
муаров, продиктованных шестидесятилетней ста-
рухой» 97.
В 1826 г. Полина Гебль вернула к жизни декаб-
риста Анненкова, оказавшегося после ареста в тяжелом
психическом состоянии. В написанных ею воспомина-
42
ниях он и его товарищи прожили вторую жизнь, вос-
созданную талантом мемуаристки, и предстали как
люди новой культуры, новой нравственности, во мно-
гом предвосхитившей передовые понятия будущих
поколений.
В 1843 г. в Париже вышла книга маркиза Л. де Кю-
стина «Россия в 1839 году», вызвавшая возмущение
и отпор в официальной российской печати. А. И. Гер-
цен, уже тогда ощущавший себя наследником декабри-
стов, реагировал на нее совсем по-другому: «Читал
1 том Кюстина,— записал он в дневнике за ноябрь
1843 г.— Книга эта действует на меня, как пытка,
как камень, приваленный к груди; я не смотрю на его
промахи, основа воззрения верна, и это страшное об-
щество, и эта страна — Россия. Его взгляд оскорби-
тельно много видит» 98.
В числе прочих беззаконий заезжий иностранец
обнародовал «печальную историю» жены декабриста
Трубецкого (в связи с одним из эпизодов сибирского
изгнания), заключив ее словами: «Читайте и красней-
те! Да, краснейте, потому что всякий, кто не про-
тестует изо всех сил против режима, делающего воз-
можными подобные факты, является до известной
степени его соучастником и соумышленником» ".
Декабристкам не надо было краснеть. Они проте-
стовали. Формой их протеста было добровольное из-
гнание в Сибирь. Их подвиг оценили уже современ-
ники. Так, П. А. Вяземский писал: «Спасибо женщи-
нам: они дадут несколько прекрасных строк нашей
истории» 10°. Мнение современников поддержали луч-
шие представители следующего поколения: Герцен,
Шевченко, Некрасов, Достоевский, Толстой...
«Богатырской темой» назвал подвиг декабристок
Тарас Шевченко101. Эту тему развйл поэт-демократ
Николай Некрасов ,02. Его поэма произвела большое
впечатление на читающую публику. «На праздники
взял себе кипу журналов и вчера прочел Некрасова
о Волконской. Мастерски написано!»—восклицал
ученый и общественный деятель, поборник женской
эмансипации А. Е. Викторов 103. Но дело было не только
в мастерстве поэта: Некрасов, назвав свою поэму о
декабристках «Русские женщины», провозглашал
появление нового национального женского типа, сло-
жившегося под влиянием декабризма.
«Они бросили всё: знатность, богатство^ связи и
43
родных, всем пожертвовали для высочайшего нравст-
венного долга, самого свободного долга, какой только
может быть. Ни в чем неповинные, они в долгие два-
дцать пять лет перенесли всё, что перенесли их осуж-
денные мужья... Они благословили нас в новый
путь...»—так оценил подвиг декабристок Федор До-
** 104
стоевскии .
Душевная щедрость и твердая воля, действенная
любовь и умение пострадать за ближнего, граждан-
ское мужество — все то, что впитала в себя нравствен-
ность декабристок, волнует нас и поныне. Особую силу,
идею преемственности заключал их пример, их опыт
для женщин следующих поколений. «...Не найдем ли
и мы в них то необыкновенное, что поражало и
восхищало их современников, и не признаем ли их
светочами, озаряющими даль нашего революцион-
ного движения?» — спрашивала Вера Фигнер. И отве-
чала на этот вопрос утвердительно: «Их лишения,
утраты и нравственные страдания роднят их с нами,
женщинами позднейших революционных поколений...»,
ибо «духовная красота остается красотой и в отдаленнос-
ти времен...» 105
Глава вторая
«ВСЕ ПОШЛО В ПЕРЕБОРКУ»
«ЖЕНЩИНА НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТА»
«Она знает и всех лучших французских поэтов и
почерпнула из разных сочинений, нравоучительных и
принадлежащих до воспитания, все то, чем только мо-
жет пользоваться приятная в обществе женщина, доб-
рая жена и нежная мать»—так в 1802 г. солидный
«Вестник Европы» представлял читателям «портрет
милой женщины».
В начале XIX столетия в русском обществе и
литературе господствовало представление о женщине
как о нежном, чудесном создании, которое живет для
облагораживания общества, а потому нуждается в
охране от чрезмерных умственных занятий (речь шла,
разумеется, о женщине «из общества» и при этом пол-
ностью игнорировались трудящиеся женщины, составля-
ющие большинство «прекрасного пола»). Считалось, что
излишнее образование может уменьшить «дамские пре-
лести», «упражнение же в науках и словесности»
чревато охлаждением женщины в любви супружеской.
Даже такой просвещенный человек, как М. М. Спе-
ранский, тщательно наблюдавший за образованием до-
чери, предостерегал ее от излишеств в учении. «Трудно,
любезная моя Елисавета,— писал он 27 ноября
1820 г.,— определить, каким образом можно быть
автором в корсете. Признаюсь, мне всегда смешно,
когда я воображал себе m-me 81аё! сидящею за боль-
шим бюро и за кипою бумаг. Тут есть какое-то про-
тиворечие, которое изъяснить трудно, но нельзя его не
чувствовать»1.
С начала XIX в. появлялись журналы, рассчитанные
специально на читательниц: «Журнал для милых»
( с 1804 г.), «Московский Меркурий» (с 1805 г.), «Дам-
ский журнал» (с 1823 г.). Но все они в совокупности
служили не более как «распространению роскошной
суетности».
45
Издатель «Московского телеграфа» Н. А. Полевой,
сознаваясь, что ему бывает стыдно читать журналы,
«для дам назначаемые», тем не менее не шел дальше
«изящной словесности». «Никто не велит потчевать ми-
лых читательниц историко-статистически-археологи-
ческими статьями,— писал он,— но для чего думать,
что дамы не прочитают с удовольствием хорошо напи-
санной повести, изящного стихотворения, не поблаго-
дарят издателя за шутку, за анекдот, умно расска-
занный, не взглянут на разбор романа, на извлечение
из него?»
Между тем кончались 20-е годы XIX в. В то время
женщины, несмотря на недостатки их воспитания и
образования, начинали активно приобщаться к литера-
туре. Вспомним декабристок и их поколение: прежде
всего книги определяли умственный кругозор дворян-
ской Девушки той поры. Чтение книг (главным
образом романов) из занятия опасного и не совсем
приличного для женщины-дворянки конца XVIII столе-
тия превратилось в обычное времяпрепровождение не
только столичной, но и уездной барышни 2. А. С. Пуш-
кин, отдававший должное душевИым качествам и ум-
ственным способностям женщин, по воспоминаниям
современников, «замышлял действовать посредством
своего журнала на русских женщин, которых он ува-
жал несравненно более, чем мужчин, признавая наших
женщин несравненно просвещеннее»3. Не случайно пос-
леднее письмо поэта было адресовано писательнице
А. О. Ишимовой \ которой он писал: «Сегодня я
нечаянно открыл Вашу «Историю в рассказах» и по-
неволе зачитался. Вот как надобно писать!»5
Среди писателей, особенно поэтов и переводчиков,
все чаще встречались женщины. Однако по-прежнему в
обществе господствовало более чем скептическое от-
ношение к творческим возможностям женской личнос-
ти. Молодой В. Г. Белинский был полон предубеждения
против пишущей женщины как женщины «эманципи-
рованной*. В 1835 г. в рецензии на сочинение некоей
госпожи Монборн «Жертва» он развил свои представ-
ления о назначении женщины, которое видел в том,
чтобы «возбуждать в мужчине энергию души, пыл бла-
городных страстей, поддерживать чувства долга и
стремление к высокому и великому...» По мнению
критика, «...женщина-писательница с талантом жалка;
женщина-писательница бездарная смешна и отврати-
46
тельна». Женщина-писательница есть эмансипирован-
ная женщина, а с эмансипированными будущий
классик расправлялся совсем просто: «Une femme
emancipee * — это слово можно б очень верно перевести
одним русским словом, да жаль, что его употребление
позволяется в одних словарях, да и то не во всех, а
только в самых обширных»6. К чести Белинского нужно
сказать, что уже в начале 1840-х годов он в корне
изменил свою позицию: в 1841 г. провозгласил Жорж
Санд гениальной писательницей, в 1843 г. напечатал
в «Отечественных записках» статью, серьезно разби-
равшую творчество соотечественницы — Елены Г ан.
Но даже через 15 лет после цитированной статьи
Белинского «наблюдатель над литературою» из «Мос-
квитянина» все еще придерживался традиционной точ-
ки зрения: «Я знаю, что у нас есть дамы-писательницы
с большим дарованием... Но, право, мне кажется, что
это не их дело. Женщина должна быть образована;
чем более она образована, тем лучше; она должна
следить за литературой и наукой, но не должна пи-
сать, точно так же, как не должна поступать на
военную службу и ездить на мужском седле. Обра-
зование свое женщина должна употреблять для своего
семейства, а не для увеселения публики»7.
Разительные перемены в отношении к женщине
произошли в течение нескольких десятилетий бурного
развития страны, они отражали изменения в эволюции
общества в целом. К концу 40-х — началу 50-х годов
в русской прессе установилось единодушное мнение
о существовании женского вопроса, о его важности и
необходимости разрешения 8. Обсуждалась потребность
развивать в женщине не только «приятные таланты»
(следует понимать — на вкус мужчины), но и обо-
гащать ее ум, думать о нравственных достоинствах.
Критика образовательно-воспитательной системы
женщин стала распространенным явлением в печати
40—50-х годов XIX в.
Хотя и медленно, передовая Россия «переваривала»
идеи западных социалистов-утопистов, осмысливала
уроки французской литературы, главным образом твор-
чества Жорж Санд. Все первые сочинения писатель-
ницы— «Индиана», «Лелия», «Жак»,— написанные в
начале 1830-х годов, были посвящены защите прав
* Эмансипированная женщина (франц.).
47
женщины. В России их переводили сразу же, но
апогей славы Жорж Санд наступил в 40-е годы, когда
ее книгами зачитывалась молодежь — и мужчины, и
женщины,— а увлечение ими продолжалось не одно
десятилетие. К. Н. Бестужев-Рюмин, руководитель Выс-
ших женских курсов в Петербурге, всю жизнь хранил
тетради курсисток 70—80-х годов, полные выписок из
произведений Жорж Сайд 9. Под влиянием книг писа-
тельницы появились повести Е. А. Ган, «Кто виноват?»
А. И. Герцена, «Полинька Сакс» А. В. Дружинина.
Н. Г. Чернышевский, будучи женихом Ольги Сокра-
товны, часто говорил с нею языком «Жака». Более
того, в романе «Что делать?» он развил ситуацию, соз-
данную Жорж Санд в «Жаке». Все эти факты свидетель-
ствуют о влиянии французской писательницы не только
на литературу, но и на русское общественное движение,
и в первую очередь на борьбу за женскую эманси-
пацию, на формирование нового представления о роли
женщины в обществе.
Однако при всех существенных сдвигах в общест-
венном сознании вплоть до конца 50-х годов вопрос
о самостоятельном месте женщины в обществе игнори-
ровался русской прессой. Даже передовые органы
печати, такие, как «Отечественные записки» и «Совре-
менник», еще не созрели для признания женского
равноправия. Публичное обсуждение вопроса сосредо-
точилось вокруг совершенствования женской натуры
путем улучшения ее образования, а цель воспитания
по-прежнему ограничивалась предназначением «истин-
ной матери и супруги», без каких-либо поползновений
с ее стороны к общественной деятельности. В книгах,
подобных сочинению г-жи Е. Еллис «Обязанности
замужней женщины и положение ее в обществе», из-
данному в 1848 г., утверждалось, что даже истинный
талант, образование, вкус позволительны только той
женщине, у которой есть муж.
Перелом наступил в середине столетия на фоне
и в обстановке широкого демократического подъема
и был одним из результатов этого подъема. В 1860 г.
«Современник», наиболее популярный и читаемый
журнал той поры, концентрировавший все демокра-
тические силы, начал печатать статью М. Л. Михайлова
«Женщины, их воспитание и значение в семье и об-
ществе». Михайлов уже имел к тому времени широкий
успех у читателей и критики, достигнув известности
48
как талантливый поэт и беллетрист, большой знаток
западноевропейской литературы, превосходный пере-
водчик Г. Гейне. И тот факт, что именно Михайлов
на страницах чтимого и читаемого «Современника»
одним из первых заговорил в России о свободе и
равноправии женщин, создал ему репутацию «творца
женского вопроса», а серия его статей на эту тему
стала настоящей сенсацией, «произвела в русских умах
землетрясение».
На самом деле «землетрясение» долго и подспудно
назревало, стимулировавшись активным обсуждением
в печати, ибо женский вопрос, по меткому и спра-
ведливому замечанию Н. В. Шелгунова, наряду с
множеством других злободневных вопросов «носился
в воздухе». «Михайлов его только пришпилил и дал
ему форму и логическую цельность,— писал он.—
Вопрос из воздушного тумана спустился на землю,
из отвлеченного и теоретического стал практическим
и осязательным, так что каждый мог взять его в руки,
каждый мог уже думать о нем ясно и говорить ясно.
А так как думающих было много и все заговорили
сразу, то и получился общественный энтузиазм,
а Михайлов провозглашен творцом женского вопроса»10.
Об «энтузиазме» свидетельствует событие, взбудо-
ражившее литературный мир Петербурга в середине
1861 г. и совершенно немыслимое в начале столетия.
Редактор журнала «Век» П. И. Вейнберг, известный
в обществе своими демократическими воззрениями,
опубликовал статью, где иронизировал на темы жен-
ской эмансипации. Поводом для этого послужил благо-
творительный вечер, устроенный пермской интеллиген-
цией в пользу воскресной школы, где с чтением «Еги-
петских ночей» выступила Евгения Эдуардовна Тол-
мачева — участница радикального кружка, ведшего ле-
гальную просветительную работу и связанного с ре-
волюционным подпольем 60-х годов (и между про-
чим — жена статскою советника). После чтения,
вызвавшего восторг молодежи и возмущение «стари-
ков», Толмачева подлила масла в огонь, произнеся
страстную речь об освобождении женщины. Выс-
тупление Вейнберга было негативно оценено пере-
довой общественностью. М. Л. Михайлов ответил на
него статьей «Безобразный поступок «Века»», послу-
жившей сигналом для отчаянной полемики, в которой
приняли участие буквально все петербургские журналы
49
(о чем упоминается в «Преступлении и наказании»
Ф. М. Достоевского). В результате число подписчиков
«Века» за короткий срок упало с 5 тысяч до
192 — деталь, красноречиво характеризующая настро-
ения передового русского общества той поры .
Женский вопрос быстро получил права гражданства
в литературе, стал одним из существенных в общест-
венной жизни страны и в известном смысле даже
модным, ибо о воспитании и образовании женщин, об
их положении в семье и обществе, их трудоустрой-
стве, о пределах личной свободы и самостоятельности
писали и спорили все — как сторонники, так и про-
тивники женской эмансипации. Самые разные слои рус-
ского общества были заинтересованы в том или ином
разрешении женского вопроса — органической части
происходивших в России буржуазных преобразований.
Только пути разрешения предлагались совершенно
несхожие, что было в прямой зависимости и в соответ-
ствии с отношением к генеральной проблеме эпохи.
Мнение «охранителей» старых порядков весьма ко-
лоритно изложено в статье «Эманципация женщины»,
автором которой был известный ученый, историк
М. П. Погодин, редактор-издатель газеты «Русский»:
«Все иностранные газеты очень пусты; нового, слава
богу, только то, что нет ничего нового; войны на зиму
не предвидится, и «Русский», вместо пошлых и скуч-
ных политических известий, поговорит ныне со своими
читателями... о вопросе, который занимает перья
досужих фельетонистов петербургских и некоторых
несчастных, увлеченных, праздношатающихся — не
женщин, а особ женского пола, об их эманципации.
...Что значит слово эманципация? По буквальному
переводу с латинского: отпущение на волю. Другие
переводят это слово освобождением,— но из-под какого
же ига? По смыслу, в котором у нас это слово употреб-
ляется, оно значит: допущение до равноправности,
предоставление одинаковых прав.
Каких же?
Женщины должны иметь право быть судьями,
командиршами полков, профессорами, медиками, депу-
татами? Так ли?
А кто же будет родить детей?» 12
Не только Погодина, но и других деятелей россий-
ского общества (Льва Толстого, например) беспокоило
возможное «профессорство» женщин, пагубное для
50
будущего семьи, когда жена, мать, «разорвавшись на
два поприща», сделается «ни павой, ни вороной, ни
вороном».
Н. И. Пирогова, убежденного демократа и сторон-
ника женского равноправия, также волновали проблемы
деторождения. Но не только они: мало родить, нужно
воспитать ребенка. К этому мать должна быть подго-
товлена новой системой воспитания без различия
сословий и пола, ибо цель образования мальчиков
и девочек одна — подготовка полезного члена общества.
Таким был лейтмотив нашумевшей статьи Пирогова
«Вопросы жизни» (1856 г.).
Совсем немногие в России тех лет понимали, что
женский вопрос невозможно решить, не затрагивая
основ существующего строя, ибо этот вопрос — произ-
водный от коренных проблем борьбы с самодержавием
и крепостничеством. Поэтому А. И. Герцен, Н. Г. Чер-
нышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев органично
связывали женскую эмансипацию с борьбой против
самодержавно-крепостнической системы в целом и тем
самым делали значительный шаг вперед в сравнении
с западноевропейскими социалистами-утопистами, не
предлагавшими реальных путей решения проблемы.
Н. Г. Чернышевский, признавая степень эмансипа-
ции женщины естественным мерилом общей эмансипа-
ции и связывая ее с главными задачами освободитель-
ного движения, «перешагивал» уровень, достигнутый
буржуазно-демократической мыслью: по его мнению,
женский вопрос не должен быть ограничен рамками
привилегированных сословий, в равной мере он должен
касаться и трудящихся женщин. Перепечатывая почти
полностью в «Современнике» (№ 10 за 1857 г.) статью
А. С. Зеленого из «Земледельческой газеты», где автор
для смягчения нравов в отношении женщин предлагал
создавать школы, Чернышевский, солидаризируясь
с ним, прибавлял: «...хотя просвещение есть корень
всякого блага, но не Всегда оно само по себе уже
бывает достаточно для исцеления зла; часто требуются
также и другие, более прямые средства...» 13
Придавая большое значение женскому вопросу,
Н. Г. Чернышевский в то же время не абсолютизировал
его. Правильно отмечая, что Чернышевский женский
вопрос «не считал первым и думал другую думу»,
Н. В. Шелгунов заблуждался, полагая, что тот «не
придавал особенного значения» статьям М. Л. Михай-
51
лова 14. Будь это так, вряд ли редактор Чернышевский
печатал бы в своем журнале статьи, представлявшиеся
ему маловажными, тем более что в целом генеральная
мысль Михайлова— «пока женщины не будут с нами,
мы будем отставать от движения и лишать его долж-
ных сил» — выражала точку зрения лагеря револю-
ционной демократии. Вместе с тем Чернышевского не
могла устраивать и известная ограниченность «творца
женского вопроса», рассматривавшего его изолированно
от других проблем современности и связывавшего
спасение современного ему «больного» общества с «ко-
ренным преобразованием женского воспитания, общест-
венных прав женщины и семейных отношений» 15.
Среди поборников женской эмансипации находились
и такие горячие головы, которые ставили женский
вопрос во главу угла. А. И. Герцен вспоминал о
В. И. Кельсиеве, который, приехав в 1859 г. в Лондон,
«пуще всего» хотел писать именно о нем. «Пишите
прежде,— говорил ему Герцен,— об освобождении
крестьян с землей. Это первый вопрос, стоящий на
дороге» 16.
Своеобразным знамением времени стала крылатая
фраза Д. И. Писарева: «Женщина ни в чем не вино-
вата»,— которая прозвучала в 1861 г. в его статье
«Женские типы в романах и повестях Писемского,
Тургенева и Гончарова». В этой статье, в частности,
говорилось: «Мужчина гнетет женщину и клевещет на
нее... Мужчина, постоянно развращающий женщину
гнетом своего крепкого кулака, в то же время постоян-
но обвиняет ее в ее умственной неразвитости, в отсут-
ствии тех или других высоких добродетелей, в наклон-
ности к тем или другим преступным слабостям...
Пора, мне кажется, сказать решительно и откро-
венно: женщина ни в чем не виновата. Она постоянно
является страдалицей, жертвой или, по крайней мере,
страдательным лицом» 17.
Сейчас нам кажется смешншм и наивным с такой
страстностью писать о необходимости уважения к жен-
щине, о том, что она такой же человек, как мужчина,
и имеет равные с ним права на труд, на образование,
на общественную деятельность. Но в середине прошлого
столетия такие слова для одних звучали как открове-
ние, а другими воспринимались как революционное
потрясение основ общества. Находились такие люди,
которые серьезно считали, что загнанного на каторгу
52
М. Л. Михайлова бог покарал за то, что он «хотел
снять узду с женщин» 18.
Л. И. Герцен писал: «Чернышевский, Михайлов и их
друзья первые в России звали не только труженика,
съедаемого капиталом, но и труженицу, съедаемую
семьей, к иной жизни. Они звали женщину к освобож-
ден 1Ю работой от вечной опеки, от унизительного
ш овершеннолетия, от жизни на содержании, и
в этом — одна из величайших заслуг их» 19.
Идеи равноправия, всеобщего образования, необхо-
димости труда для женщин привилегированных клас-
сов, буквально висевшие в воздухе и материализован-
ные на страницах передовых журналов, вызывали
горячее сочувствие и отклик думающих представитель-
ниц прекрасного пола. Они воспринимали идеи Черны-
шевского, Добролюбова, Писарева о том, что в женщи-
не имеются «задатки будущего богатого развития,
будущей Плодотворной, любвеобильной деятельности»
(Писарев), что необходимо лишь создать условия ддя
развития этих задатков. И начинали действовать.
«ЗДЕСЬ ИДУТ ОТ ИДЕИ...»
Она была без кринолина — обязательной принад-
лежности тогдашнего женского костюма, с обстрижен-
ными в скобку, как у мужиков, волосами, в темном
шерстяном платье. Маленького роста, некрасивая,
войдя впервые в дом, крикнула резким громким голо-
сом: «Что здесь — баб принимают?» Во время спора
она вскакивала с места, неистово кричала на весь дом
и изо всей силы стучала кулаками о стол или стул —
что подворачивалось под руку, при этом по петушиному
наскакивала на своего противника и так близко при-
двигалась к его лицу, что разбирал страх: еще минута
и она пустит в ход кулаки... 20
Не правда ли, приходит на память «передовая
жешцина» Авдотья Никитишна или Евдоксия Кукши-
на? Но это не персонаж из романа «Отцы и дети»,
придуманный И. С. Тургеневым. Это вполне реальное
лицо — Е. А. Макулова, переводчица одной из петер-
бургских редакций, известная нигилистка с княжеским
титулом, находившаяся под надзором полиции. Одним
словом, женщина из породы новых людей.
Еще задолго до публикации романа «Что делать?»
Н. Г. Чернышевского, в начале 50-х годов XIX в.,
53
в России появились новые люди. Если для первой
четверти того столетия новый человек — дворянский
революционер, декабрист, то для середины века —
демократ, разночинец, выходец из семьи священника
или мелкого чиновника, получивший образование.
Избавляясь от родительской опеки или, хуже того,
домашнего ига, новые люди толпами хлынули в обе
столицы, чтобы разрушать старые основы, идеалы
и утверждать свои, новые. Среди них было немало
женщин.
Появление людей, занятых полезной общественной
деятельностью, помогающих обездоленным, в условиях
российской жизни действительно было явлением новым
и весьма характерным. В столицах и провинции чест-
ных, хороших людей к началу 60-х годов оказалось
так много, что Чернышевский назвал Лопухова, Кир-
санова и Веру Павловну «обыкновенными людьми».
В университетах, среди читателей прогрессивной
литературы, в школах, в больницах, в науке они
задавали тон, распространяли передовые идеи, обучили
и воспитали несколько поколений. Тысячи людей из
всех сословий благодаря им освободились от духовного
рабства, нашли свой путь в жизни.
Непримиримость к социальной несправедливости,
к политическому и духовному гнету царизма, вера
в грядущие великие перемены, нетерпеливое ожидание
этих перемен и страстное желание работать для их
ускорения, мысли о долге перед народом, стремление
служить ему бескорыстно — вот что было характерно
для нового человека эпохи первого демократического
натиска на самодержавие. Новые люди стремились
перестроить всю Жизнь на новых, разумных началах.
«Р'азумный эгоист» — термин, рождением которого мы
обязаны Н. Г. Чернышевскому.
В 1850—1870-е годы общественно-демократическое
движение, резко отрицавшее господствующую идеоло-
гию, мораль, бытовые нормы поведения, обозначалось
также термином «нигилизм». «Нигилизм у всех на
языке,— писал в 1863 г. в «Современнике» М. А. Анто-
нович,— все о нем толкуют, как о предмете, известном
и определенном, хотя никому не приходит в голову
объяснить смысл этого слова и характер тех явлений,
которые хотят им обозначить» 21.
Действительно, при всей распространенности этого
термина его крайне произвольно толковали и понимали
54
современники, а затем и исследователи русского осво-
бодительного движения. Нигилизму как социально-
нравственному явлению были посвящены специальные
монографии, изучались также происхождение и исто-
рия самих слов «нигилизм», «нигилист» 22. В результате
коллективных усилий было установлено, что «настоя-
щая история» термина «нигилизм» начинается «только
с того момента, когда И. С. Тургенев применил его
к типической психологии шестидесятника; внезапно,
с чудодейственной быстротой, оно приобрело новый
смысл и силу влияния» 23. Хотя еще до Тургенева
слово имело довольно широкое распространение и
употреблялось Н. Надеждиным (1829 г.), Н. Полевым
(1832 г.), В. Белинским (1836 г.), М. Катковым (1840 г.)
и другими, без его романов оно никогда не приобрело
бы такого огромного распространения как в России,
так и за границей, какое имело в 1860-х годах и
позднее.
«Тургенев создал слово «нигилист», сделавшееся
ныне общепринятым и даже официальным словом,—
записала внимательная наблюдательница.— Помялов-
ский создал выражение «кисейная барышня», хотя и не
пользующееся, подобно слову «нигилист», всесветской
известностью, но всероссийской несомненно. Получить
в 60-х годах прозвание «нигилист», «нигилистка» было
почетно, «кисейная же барышня» — позорно» 24. Имен-
но так, но — только в среде людей, сочувствующих
переменам или содействующих им. В обывательском
же представлении, не говоря уже просто о ретроградах,
образ нигилиста или тем более нигилистки — что еще
хуже, страшнее,— сконструированный из таких чисто
внешних признаков, как одежда, прическа, манеры
поведения и т. п., выглядел пугалом.
Легко понять, чем нигилист пугал обывателя. Он
(или она) — разрушитель. Он против суеверий, пред-
рассудков, традиционных привычек. Он — враг лживых
условностей. Единствёйный авторитет для него — ра-
зум. К тому же нигилист «усвоил себе несколько
грубоватые манеры как протест против внешней поли-
ров анности отцов» 25.
«Все пошло в переборку», говаривали современники,
начиная с основ государственного и общественного
строя, религиозных воззрений вплоть до обычаев,
костюма, прически. «Связанное общество до того ието-
55
милось, лежа без языка и движения, что готово было
все поломать, лишь бы хватило смелости» 26,— писала
одна из новых женщин, Елена Андреевна Штакеншней-
дер (1836—1897 гг.). Она — дочь придворного архитек-
тора, «личность в высшей степени симпатичная, с ши-
роким литературным образованием, с тонким художе-
ственным чутьем» 27, в доме которой на вечерах бывали
П. Л. Лавров, М. Л. Михайлов, Шелгуновы, литератур-
ные знаменитости. Там же под руководством профес-
сора Н. П. Федорова велись занятия для женщин по
химии, читались общедоступные лекции.
В поисках новой жизни сотни девушек, молодых
женщин покидали родительский дом. Проблема «отцов
и детей», разрыв молодого поколения со старым стали
характерной чертой 60-х годов XIX в. «Мне то и дело
приходилось быть свидетельницею того, как молодежь
обоего пола уходила из-под родительского крова»,—
вспоминала одна из шестидесятниц, Е. Н. Водовозова 28.
Об этом же свидетельствовала Софья Ковалевская:
«Можно сказать, что в этот промежуток времени, от
начала 60-х до начала 70-х годов, все интеллигентные
слои русского общества были заняты только одним
вопросом: семейным разладом между старыми и мо-
лодыми. О какой дворянской семье ни спросишь в то
время, о всякой услышишь одно и то же: родители
поссорились с детьми. И не из-за каких-нибудь веще-
ственных, материальных причин возникали ссоры,
а единственно из-за вопросов чисто теоретических,
абстрактного характера. «Не сошлись убеждения-
ми!»— вот только и всего, но это «только» вполне
достаточно, чтобы заставить детей побросать родите-
лей, а родителей, отречься от детей.
Детьми, особенно девушками, овладела в то время
словно эпидемия какая-то — убегать из родительского
дома. В нашем непосредственном соседстве пока еще,
бог миловал, все обстояло благополучно; но из других
мест уже приходили слухи: то- у того, то у другого
помещика убежала дочь, которая за границу — учить-
ся, которая в Петербург — к «нигилистам»» 29« Как мы
знаем, «эпидемия» эта коснулась и Сони Корвин-
Круковской, пошедшей на фиктивный брак с В. О. Ко-
валевским ради того, чтобы уехать учиться в Петер-
бург, а затем за границу.
Толкало девушек на уход из дому и нежелание
идти замуж без любви, по расчету, иногда плохие
56
семейные условия, попреки в куске хлеба, а то и просто
вздорные ссоры с домашними по пустякам.
Все рвались в Петербург, который в начале 60-х
годов приобрел ореол обетованной земли: здесь была
лаборатория идей, здесь много говорили и писали
о женском вопросе, здесь могли указать, как жить,
что делать...
Писатель В. А. Слепцов, активно помогавший жен-
щинам в их эмансипации, получал десятки писем
с вопросами: следует ли девушке бросать родительский
дом? можно ли разойтись с мужем? можно ли оставить
детей на руках престарелой бабки и самой ехать
в Петербург учиться? как и где найти заработок?
Последний вопрос был особенно актуальным. «На
переломе»—в канун крестьянской реформы и после
нее — многие бедные родственницы, ютившиеся в по-
мещичьих усадьбах в качестве домашних учительниц,
экономок, приживалок, оказались не у дел. Девушки
и женщины, порвавшие с родными, естественно, так
же лишались материальной поддержки. Они ехали
в Петербург, чтобы учиться, работать, чтобы найти
применение своим силам, не жить трутнями, быть
полезными обществу, утвердиться в своей независи-
мости. Стесненные материальные возможности таких
женщин становились естественным ограничителем
всяких излишеств. Но строгая простота в быту, в одеж-
де была вместе с тем и принципом нового человека:
стыдно иметь деньги и бросать их на барские прихоти,
а Не на нужды народа, и прежде всего его просвещение.
А потому — долой пышные разноцветные платья с
оборками, кружевами и лентами, долой корсеты и про-
чие женские ухищрения, напоминавшие о «кисейных
барышнях». На смену им приходило простое черное
платье, чаще всего шерстяное (в противовес светлому
шелку барынь-аристократок), без всяких украшений
и излишеств, иногда с белым воротничком и манже-
тами. Подобный костюм был своеобразной униформой
новой женщины в течение нескольких десятилетий.
Софья Перовская на суде была в черном платье с бе-
лым воротничком. Накануне, 22 марта 1881 г., она
обратилась к матери с единственной просьбой, которая
состояла в том, чтобы купить ей «воротничок и рукав-
чики...».
Н. П. Суслова вспоминала, как П. Л. Лавров напал
на нее за шелковое платье, когда она, уже получив
57
диплом врача, собиралась «делать визиты» и действи-
тельно была в шелковом платье, хотя и «самом деше-
веньком» 30<
В повести Д. Гранина «Эта странная жизнь» о за-
мечательном ученом и человеке А. А. Любищеве есть
интересные рассуждения по поводу принятого им «обы-
чая одеваться более чем просто, игнорируя мнение
окружающих». «По-моему,— рассуждал А. А. Люби-
щев,— для ученого целесообразно держаться самого
низкого уровня приличной одежды, потому что: 1) за-
чем конкурировать с теми, для кого хорошая одежда —
предмет искреннего удовольствия; 2) в скромной одеж-
де — большая свобода передвижения; 3) некоторое
даже сознательное «юродство» неплохо: несколько
ироническое отношение со стороны мещан — полезная
психическая зарядка для выработки независимости от
окружающих...» 31
Любищев вел речь об ученых, но его последнее
соображение о «независимости от окружающих» весьма
соотносится с поведением нигилисток прошлого века.
Хотя, без сомнения, бывал у них и эпатаж, нарочитые
крайности, бравада (как, например, красная кумачовая
косоворотка, видневшаяся из-под плисовой поддевки,
или грязное ситцевое платье в чернильных пятнах).
Но это уж никак не было правилом, скорее, исключе-
нием для женщин, по-настоящему стремившихся к но-
вой жизни.
Независимость от окружающих обывателей выраба-
тывалась не только скромной одеждой, но и всем
внешним обликом женщины новой формации, ее
манерами и нормами поведения. Короткая стрижка
взамен кос и шиньонов, требующих много времени
и забот; отказ от «женских глупостей» в виде сережек,
брошей и т. п., уподобляющих, по мнению нигилисток,
женщин дикарям; пренебрежительное отношение к
пустой светской боДтовне и кокетству; посещение
лекций, участие в мужских спорах и даже появление
на улице интеллигентных жешцин, никем не сопровож-
даемых,— все это вызывало насмешки, возмущение
обывателей, а следовательно, вырабатывало силу воли,
смелость у женщин, противостоящих толпе.
Однако характерное для женщин той эпохи стрем-
ление во всем сравняться с мужчинами, естественный
протест против науки «нравиться», впитываемой с мо-
локом матери, приводили зачастую к потере женствен-
58
ности, к искусственному мужеподобию. Не одна чудная
коса была отрезана из принципа, изящные дамские
шляпки заменялись мужскими (кстати, и потому, что
были более дешевы).
Одной из «обязанностей, налагаемых верой», было
просветительство. Нравственный долг каждого образо-
ванного человека — учить неграмотного. Этим занима-
лись все — профессора, литераторы, журналисты,
офицеры, ученицы школ и т. д., но главным образом —
женщины. «Почти в каждую семью, захваченную духом
времени, приходили учиться грамоте дети, подростки,
даже взрослые из подвалов, углов, лавочек; с ними
занимались члены семьи в свободное время, чаще
женщины, как неслужащие, более свободные»,— вспо-
минала Е. Н. Щепкина32. Е. Н. Водовозова, ученица
К. Д. Ушинского, известный педагог и литератор,
рассказывала в своих воспоминаниях, как тетка при-
ставала к пятилетней племяннице: «Кем будешь, когда
вырастешь?» «Буду учить бедных деток; они ничего
не знают, а я им все расскажу»,— отвечала малютка 33.
Характерной чертой новых людей была вера в зна-
ния. Науки (и в первую очередь естественные), считали
они,— лучшее орудие в борьбе с невежеством, пред-
рассудками, а следовательно, и наикратчайший путь
к высвобождению личности. Социальные неурядицы,
экономические бедствия, разлад семейных отноше-
ний — все, по их мнению, можно быстро исправить,
если за дело возьмутся умные, образованные люди...
Для того чтобы стать полезным членом общества,
приносить ему посильную пользу, необходимо прежде
всего образование. Постижение этой истины заставило
женщин взяться за серьезные книги. «Русские девуш-
ки,— писала одна из них, лидер женского движения
А. Н. Шабанова,— вместо романов зачитывались
Д. Ст. Миллем, вместо заучивания стихов для писания
в альбомы засели за математику и естественные нау-
ки» 34. Во всех случаях жизни ими руководил Спенсер,
вспоминала бывшая курсистка, «семейные же несогла-
сия всегда разрешались при его благосклонном учас-
тии» . «Жизнь животных» Брема, свидетельствовала
Е. Н. Водовозова, стала настольной книгой, «не читать
этой книги значило подвергать себя укорам и насмеш-
кам» 36.
В большом ходу среди передовой женской молодежи
в те годы были западные социалисты — Сен-Симон,
59
Оуэн, Луи Блан, Лассаль, Прудон. «Современник»,
«Колокол», «Полярная звезда» и другие издания герце-
новской Вольной печати, «Русское слово» входили
в постоянный круг чтения. Каждое новое выступление
кумиров молодежи — Чернышевского, Добролюбова,
Писарева — бурно обсуждалось. «В столе у меня лежит
«Колокол» Искандера,— записала Е. А. Штакеншней-
дер 6 октября 1857 г.,— и надо его прочитать спешно
и украдкой, и возвратить. Искандер теперь властитель
наших дум, предмет разговоров» 37.
Статья Н. А. Добролюбова «Темное царство», по
мнению современников, произвела «целый поворот
общественного сознания на новый путь понятий», «пе-
релом всех домашних отношений», стала «новым
кодексом для воспитания свободных людей в свободной
семье» 38. Она читалась с огромным увлечением. Моло-
дежь носилась с этой статьей как с откровением.
Самым любимым поэтом передовой демократической
интеллигенции тех лет был Н. А. Некрасов — поэти-
ческий выразитель «эпохи разночинца». «Кого интере-
сует идейное и нравственное содержание эпохи образо-
ванного разночинца,— писал Г. В. Плеханов,— тот
непременно должен обратиться к поэзии Некрасова» 39.
Через увлечение Некрасовым прошли Софья Ковалев-
ская, Вера Фигнер, Софья Перовская и многие их
сверстницы. Одна из участниц женского движения 60—
70-х годов вспоминала о том потрясающем впечатле-
нии, которое произвели на нее, 16-летнюю девушку,
стихотворения, поэта с призывом делать будничное,
простое дело для пользы народа. «Ис этим-то народом
Некрасов впервые познакомил нас и, что самое главное,
сумел заставить нас понять и полюбить всех этих
Власов, школьников, Арин-солдаток, всех этих баб,
замерзающих в поле, ребят, возящих дрова из лесу
в шестилетнем возрасте, и, полюбив их, мы горячо
привязались и к поэту, который открыл перед нами
этот до тех пор почти неведомый для нас мир, и, при-
страстные, как всегда бывает в юности, мы вознесли
его на недосягаемую высоту» 40.
«Некрасов в настоящее время кумир, бог, поэт выше
Пушкина,— записала Е. А. Штакеншнейдер в дневнике
31 октября 1856 г.,— ему поклоняются и против него
говорить нельзя. В сущности подругам моим до него
очень мало дела, но что он идеал неприкосновенный,
это они, конечно, знают» 41.
60
Особенно импонировал Н. А. Некрасов новым
женщинам тем, что в числе первых вывел на своих
страницах их образ — в лице Саши. Вера Фигнер
прочла поэму в 15 лет, и она произвела на нее
неизгладимое впечатление: «Над этой поэмой я думала,
как еще никогда в свою 15-летнюю жизнь мне не при-
ходилось думать. Поэма учила, как жить, к чему стре-
миться. Согласовать слово с делом — вот чему учила
поэма, требовать этого согласования от себя и от дру-
гих — учила она. И это стало девизом моей жизни» .
Поэма Некрасова о декабристках «Русские женщи-
ны» в разгар обсуждения женского вопроса была
воспринята как напоминание о предтечах, имена
которых впервые вошли в историю русского освободи-
тельного движения.
Особая роль в общественной жизни той поры,
и, может быть, в первую очередь в формировании
женского самосознания, принадлежала творчеству
И. С. Тургенева. Как писатель, он обладал исключи-
тельной чуткостью ко всем новым и даже нарождав-
шимся общественным явлениям. Чтобы убедиться
в этом, достаточно вспомнить его сочинения и череду
выведенных в них образов реальных людей: «Рудин»,
«Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь». Одна
из самых сильных сторон творчества писателя — соз-
дание женских образов, которые он наделял граждан-
ской активностью, энергией, готовностью к делу не на
словах.
В. Г. Белинский, говоря о великом подвиге
А. С. Пушкина, который поэтически воспроизвел рус-
ское общество, отмечал: «...но едва ли не выше подвиг
нашего поэта в том, что он первый поэтически
воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину» 43.
Добавим — русскую женщину первой трети XIX столе-
тия. Тургеневская женщина — достоянйе середины
века. По воспоминаниям М. Горького, Л. Н. Толстой
как-то сказал: «Тургенев сделал великое дело тем, что
написал удивительные портреты женщин. Может быть,
таких, как он писал, и не было, но когда он написал
их, они появились. Это верно, я сам наблюдал потом
тургеневских женщин в жизни» 44. Русский револю-
ционер и ученый П. А. Кропоткин свидетельствовал:
«Он вселил высшие идеалы и показал нам, что такое
русская женщина, какие сокровища таятся в ее
сердце и уме и чем она может быть как вдохновитель-
61
ница мужчины. Он нас научил, как лучшие люди
относятся к женщинам и как они любят. На меня
и на тысячи моих современников эта сторона писаний
Тургенева произвела неизгладимое впечатление, гораз-
до более сильное, чем лучшие статьи в защиту женских
прав».
Кропоткин признавался, что именно Тургеневу обя-
зан он своим личным счастьем: повесть «Накануне»
с ранних лет определила его отношение к женщине
и тем самым помогла найти жену по сердцу и прожить
вместе счастливо более двадцати лет 45.
Одна из воспитанниц женского института и через
много лет хорошо помнила, как Евгения Ивановна
Конради читала своим ученицам повесть «Накануне»,
«которой в то время придавали большое значение и на
которую смотрели как на выдающееся событие вслед-
ствие уже намечавшегося тогда движения в пользу
женской самостоятельности и равноправности» 46.
П. С. Стасова (жена Д. В. Стасова, урожденная
Кузнецова), активная деятельница женского движения,
в свое время под влиянием Тургенева начала учиться,
ибо «мало было а 1а тургеневская Елена только
сочувствовать всему хорошему, сильному, хотелось
самой быть самостоятельной работающей единицей.
Являлось сознание крайней бедности своего образова-
ния, стремление учиться, учиться» 47.
Настоящую бурю вызвал роман Тургенева «Отцы
и дети». М. А.-Антонович в «Современнике» объявил
его злым памфлетом, Писарев же назвал его главного
героя — Базарова — выразителем лучших идей и на-
строений передовой молодежи. Многие сути произведе-
ния попросту не поняли. Враги злорадствовали и тор-
жествовали — шеф жандармов во всеподданнейшем
отчете Александру II за 1862 г. сообщал: «Справедли-
вость требует сказать, что благотворное влияние на
умы имело сочинение известного писателя Ивана Тур-
генева «Отцы и дети». Находясь в главе современных
русских талантов и пользуясь симпатиею образован-
ного общества, Тургенев этим сочинением неожиданно
для молодого поколения, недавно ему рукоплескавшего,
заклеймил наших недорослей-революционеров едким
именем «нигилистов» и поколебал учение материализма
и его представителей» 48.
В молодой среде бушевали: это презренный паск-
виль! Его автор сидит за границей, услаждается пением
62
своей Виардо и перестал понимать все, что происходит
в России!
Естественно, что женский пол больше других взвол-
новал образ Кукшиной: «Г-н Тургенев желает показать
этим, что женщина недостойна свободы, не должна
заниматься науками, иначе из нее выйдет карикатура
на человека». Негодующих усмиряли здравые голоса:
в образе Кукшиной автор не изображает современную
передовую женщину, это всего лишь карикатура на
людей, «заимствующих лишь внешность прогрессивных
идей, примазывающихся к новому течению». И как же
можно говорить, что Тургенев в лице Базарова осмеял
молодое поколение, когда, наоборот, он показал в нем
редкие достоинства! 49
Е. А. Штакеншнейдер в обстановке, «когда весь
наш читающий мир потрясся от романа «Отцы и дети»
и весь заговорил», запомнила и записала слова П. Лав-
рова. «Не осуждайте Тургенева,— говорил он,— пойми-
те его, он художник, а художник — зеркало. Все, что
проходит мимо этого зеркала, отражается в нем» 50.
Не будем относиться к словам чтимого революцио-
нера и философа столь доверчиво, как мемуаристка,
и поправим его: творчество Тургенева было таким
зеркалом, которое отражало не «все, что проходит
мимо», а наиболее характерное, типичное. Без Кукши-
ной была бы неполной воссозданная писателем картина
60-х годов, но не ее образ определял эпоху. Тургенев-
ские женщины — это Елена Стахова и ей подобные.
На них (а не на Кукшину) уповал Тургенев, а затем
Достоевский, Толстой...
Печать всегда является существенным элементом
общественной борьбы, формирования общественного
мнения, ареной сражения «за души». Но в России
печатное слово играло исключительную роль, особенно
В периоды революционного подъема. Это глубоко
и всесторонне объяснил А. И. Герцен. «У народа,
лишенного общественной свободы,— писал он,— лите-
ратура — единственная трибуна, с высоты которой он
заставляет услышать крик своего возмущения и своей
совести» 51.
В 1860-х годах появился новый читатель, с общест-
венными потребностями и интересами, соответственно
им искавший и ценивший в литературе прежде всего
нравственный, воспитательный, обучающий аспект,
относившийся к писателю как к учителю жизни,
63
пророку. На литературных вечерах, ставших характер-
ным явлением общественной жизни тех лет, даже
простое упоминание таких слов, как «свобода», «деспо-
тизм» и т.п., вызывало бурю среди собравшихся. При
появлении популярного писателя на публике «стон
стоял от криков восторга, аплодисментов и стучания
стульями и каблуками». Н. В. Шелгунов брал на себя
смелость утверждать, что «никогда, ни раньше, ни
после, писатель не занимал у нас в России такого
почетного места» 52.
Однако обостренное внимание к кардинальным
задачам эпохи падения крепостного права определяло
односторонний, можно сказать, утилитарный подход
передовой молодежи к литературе. Нам, считала
она, нужно только то, что служит общественным
интересам непосредственно: стихотворения Некрасо-
ва, роман Чернышевского, некоторые вещи Тургенева,
а Поль де Коков, Евгения Сю, а заодно с ними
и Пушкина следует сдать в архив. Д. И. Писарев,
явно увлекаясь, полагал, что «многие из наших бел-
летристов сделались художниками потому, что не
могли сделаться общественными деятелями или
политическими писателями» 53. Вместе с тем нельзя не
согласиться с критиком, который, разбирая в 1861 г.
творчество Писемского, Тургенева, Гончарова, подчер-
кивал прежде всего «общественный интерес» их про-
изведений.
Понятно, что в такой обстановке никому и в голову
не могло прийти отнестись к роману Н. Г. Черны-
шевского «Что делать?» как к беллетристике. Для
прогрессистов он — учебник жизни, новое Евангелие,
для ретроградов — проповедь настоящего разврата во
всех сферах жизни.
О влиянии романа Чернышевского на современ-
ников написано и сказано очень много. Но в чем секрет
его особого успеха среди женщин? Наверное, в том,
что Чернышевский первым в русской литературе ука-
зал конкретное дело, которого жаждала молодежь
и прежде всего вырывавшиеся на свободу из душного
плена домашних стен женщины, назвал конкретные
пути и формы этого дела — производственные ассо-
циации, артели, которые хотя и оказались на поверку
утопическими, несбыточными, но в целом сильно
активизировали женский пол. Наконец, читательницы
романа уверовали в высокое предназначение женщины
64
в обществе и в семье, но в семье нового типа, неиз-
вестной дотоле, узнали о фиктивном браке — наиболее
простом и доступном способе высвобождения из-под
родительской власти.
25 марта 1863 г. Е. А. Штакеншнейдер сделала
в дневнике такую запись: «Вышел «Современник»,
№ 3. В нем роман Чернышевского. Я этим романом
наэлектризована. Он мне доставил наслаждение, какое
доставляли книги в юные годы, он мне согрел душу
своим высоконравственным направлением, наконец,
объяснил то восторженное поклонение... иначе назвать
не умею, которое питает к его автору молодое поколе-
ние, то влияние, которое он на него имеет»
«Что делать?» читали многие женщины и девуш-
ки, вплоть до гимназисток. Е. Д. Субботина — одна
из трех сестер, судившихся в 1877 г. по «процессу
50-ти», вспоминала, как в первый ее гимназический
год одна из учениц принесла в класс роман Чернышев-
ского, а учитель как раз предложил написать сочинение
о положении русской женщины по Домострою. «Вот
мы и вплели туда и Веру Павловну и артели,— писала
Субботина.— Хорошо, что учитель отнесся спокойно
к этим писаниям и не предал их огласке» 55.
Находясь далеко от России, в Ницце, прочитала «Что
делать?» дочь Герцена Тата, Наталья Александровна.
«Ты совсем права,— писала она 19 декабря 1867 г.
М. К. Рейхель,— многое в нем странно, смешно и не-
естественно, но зато сколько дельного!» 56
Именно это «дельное» и оценили в первую очередь
русские женщины: «Дело, от которого нельзя отказать-
ся, которого нельзя отложить,— тогда человек несрав-
ненно тверже» 57.
«Это было удивительное время,— время, когда
всякий захотел думать, читать и учиться и когда
каждый, у кого было что-нибудь за душой, хотел
высказать это громко» 58,— свидетельствовал участник
событий. Передовые люди тогда не просто много чита-
ли, но и обязательно обменивались мнениями по поводу
прочитанного, обсуждали, спорили до вторых петухов.
Естественно, что особенно много проблем для обсужде-
ния было у женщин, только приобщавшихся к общест-
венной жизни. Трудно было в то время найти интелли-
гентный семейный дом, в котором бы не устраивались
вечеринки в складчину, с самовдром, без водки и без
вина, но с обязательными спорами, чтением рефератов,
3
145
65
иногда с лекциями — чаще все^о по естествознанию.
Кружки, идейные вечеринки, журфиксы — еще одно
характерное явление тех лет.
Поначалу на разного рода собраниях высказыва-
лись, читали рефераты мужчины, женщины только
слушали. Постепенно ситуация менялась: женщины
смелели, набирались опыта. Что же касается чтения
рефератов на всевозможные животрепещущие темы,
то уже к концу 70-х годов они стали до известной
степени бедствием. «Лет пять-шесть тому назад,—
вспоминала Е. С. Некрасова,— эти чтения в Москве
только что вводились. Теперь они уже успели так
войти в моду, что в какой дом ни загляни в приемный
день, непременно попадешь на чтение какого-нибудь
самородного таланта,— даже страшно» 59.
Споры шли вокруг тех же проблем, какими были
заняты литература, журналистика того времени,— рас-
крепощение личности, и прежде всего женской, воспи-
тание нового человека, и в частности воспитание детей
в семье, роль и значение искусства и естественных
наук, вопросы любви и брака и т. д.
Многие современники запечатлели в своих мемуарах
буйные молодежные споры той поры, когда в стране
совершался исторический поворот от России феодаль-
ной к России капиталистической, а лозунгом эпохи
было разрушение, отрицание. В разгар спора можно
было услышать:
— Против фактов я не иду, а потому не могу
отрицать искусства и поэзии. Но они для меня лишь
средства будить народ, направлять его в нужную
сторону, как, например, некрасовские стихи. Пушкин
же — баловство, как брошка или браслет для женщины.
— Все ваши страсти и любови только рутина,
старый хлам, который давно пора выбросить за борт!
— А как вы понимаете Марка Волохова?
— Я прочла брошюру «Дарвин как тип ученого»...
— Чем вы так восхищаетесь? По-моему, у Писаре-
ва все это изложено остроумнее и интереснее...
Спор прерывает чтение реферата о, любви, начи-
навшегося так: «Подведем мину под Шопенгауэра
и взорвем его навсегда». Затем кто-то декламирует
«Узника» М. Л. Михайлова. После него хор грянул
«Вниз по матушке по Волге». Один из студентов
с большим чувством пропел «Вперед без страха
и сомненья» — стихотворение А. Н. Плещеева, превра-
66
щенное в гимн молодого поколения. ,И так до утра... 60
Все ощущали недостаток знаний, потребность учить-
ся, особенно женщины, образование которых зичв-
тельно уступало мужскому. Поэтому лекцию на частных
квартирах собирали множество народа. В толпе мель-
кали и роскошные туалеты, но преобладали крайне
просто или даже бедно одетые женщины в темных
платьях, коротко остриженные— «стрижки». «Я при-
ехала на лекцию в назначенный час,— вспоминала*
Авдотья Панаева о 1863 годе,— но все стулья уже
были заняты слушательницами, между которыми на-
ходились дамы И' девицы не ив круга учащихся» 61.
В большинстве случаев темы занятий выбирались
из естественных наук, которые зачастую превращались
в нелегкую, но модную повинность для женщин, нау-
чавших их часто только потому, что они им были
недоступны ранее. «Музыкантши, талантливые певицы,
девушки со сценическим дарованием как загипнотизи-
рованные брели на уроки анатомии и плакали от
отвращения к препаратам»,— свидетельствовала совре-
менница 62.
Одним из инициаторов чтения лекций для жен-
щин выступил писатель В. А. Слепцов. Горячий по-
борник женской эмансипации, он придавал большое
значение образованию женщин. Для лекций арендо-
вали зал в частном доме. Однако довольно скоро это
начинание, подобно многим другим новшествам 60-х
годов, заглохло: число слушательниц убывало с каждой
лекцией. Причина заключалась прежде всего в непод-
готовленности женщин к подобным занятиям, в слиш-
ком пестром составе слушательниц. Наряду с учащи-
мися (которых, кстати, было мало, так как лекции
читались по утрам) значительный процент составляли
(по определению А. Панаевой) «мнимоучащиеся»,
которых было тогда немало и которые посещали лек-
ции не столько ради знаний, сколько из принципа
или из моды. К тому же «нигилисток» возмущало
присутствие на лекциях хорошо одетых женщин —
«аристократок». «Аристократки» же, напуганные изве-
стиями о возможном приходе полиции, якобы уже
предупреждавшей хозяина дома, переставали ходить
на лекции .
Понятно, что власти не сидели сложа руки и как
могли мешали новшествам. Иногда их распоряжения
возмущали даже людей вполне благонамеренных. Так,
67
3* —145
А. В. Никитенко описал в своем дневнике 5 ноября
1866 г. такой курьезный случай. Нижегородский губер-
натор сделал распоряжение, по которому «все жен-
щины, носящие круглые шляпы, синие очки, башлыки,
коротко остриженные волосы и не носящие кринолинов,
признаются нигилистками, забираются в полицию, где
им приказывают скинуть все эти наряды и надеть
кринолины; а если они не послушаются, то высылать
их из губернии». Изложив этот факт, солидный про-
фессор не мог удержаться от ядовитого коммента-
рия: «Администрация в этом усердии доходит до того
предела, где ее странные распоряжения уже переста-
ют быть странными, а становятся комическими» 64.
Немало «комического» было и в стане новых лю-
дей, точнее, среди тех, кто к ним «примазался» от-
нюдь не из идейных соображений, а в погоне за мо-
дой (слыть «нигилистом» стало модным в определен-
ных кругах). Д. И. Писарев даже пустил в оборот
термин «нигилист-наплевист». «Ситниковых и Кукши-
ных у нас развелось в последнее время бесчисленное
множество,— писал критик в «Русском слове» в 1862 г.,—
нахвататься чужих фраз, исковеркать чужую мысль
и нарядиться прогрессистом теперь так же легко и
выгодно, как при Петре было легко и выгодно наря-
диться европейцем» 65.
Двумя годами позже М. Е. Салтыков-Щедрин ука-
зывал на широкое распространение «вислоухих», ко-
торые «с ухарской развязностью прикомандировывают
себя к делу, делаемому молодым поколением, и, схва-
тив одни наружные признаки этого дела, совершенно
искренне исповедуют, что в них-то вся и сила» 66.
Появлялись, например, барские затеи на тему женской
эмансипации. Литератор Н. Ф. Бунаков вспоминал
об «оригинальном» решении женского вопроса в Во-
логде: там организовали особый «домашний клуб», в
котором «членами и старшинами были дамы, а мужчи-
ны допускались только в качестве гостей, по запи-
сям членов дома. Этот новый клуб помещался в доме
дворянского собрания и устраивал два или три раза
в неделю вечера, конечно, с танцами, картами, буфе-
том» 67.
«Вислоухие» обоего пола давали пищу для фелье-
тонов, памфлетов, эпиграмм, обывательских пересудов.
Волна антинигилистической литературы выплеснулась
на страницы книг и журналов. В литературной поле-
68
мике, метко названной Н. С. Лесковым «литератур-
ными драками» между «нетерпеливцами» и «постепе-
новцами», «почетное прозвание нигилистки» перехо-
дило в свою противоположность — в существо, не
признающее ничего святого, попирающее традиции и
устои, способное на нелепые и безнравственные по-
ступки. Ухватывая отдельные характерные черты
«прогрессистов» — и страсть к разрушению, и рас-
пространение коммун, и известное пренебрежение
женщин семейными обязанностями,— противники пе-
ремен и охранители старого доводили их до абсурда,
компрометируя и охаивая все движение в целом.
А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский и их единомыш-
ленники сквозь внешние формы, не всегда приятные,
видели суть дела. «Разгул, роскошь, глумленье, наряды
отодвинуты,— писал Герцен.— Любовь, страсть на
третьем-четвертом плане... Здесь идут от идеи, в ко-
торую верят, от объявления «прав женщины» и испол-
няют обязанности, налагаемые верой» 68.
Сохранилось воспоминание, что как-то в начале
1862 г. Н. Г. Чернышевский выходил с небольшого
студенческого собрания, на котором были две-три ба-
рышни. «А какие милые эти барышни,— сказал Нико-
лай Гаврилович, в первый раз их видевший,— боль-
шая разница против прежнего; в мое время в сту-
денческой компании можно было встречать только
публичных женщин» 69.
Опровергнуть нелепые обвинения врагов эмансипа-
ции женщины могли только одним способом — делом,
борьбой за свои права, учением, трудом> Но для этого
кроме официальных преград нужно было разрушить
«семейные изгороди».
Глава третья
НАДО ЛИ ПЕРЕГИБАТЬ ПАЛКУ?
ВОКРУГ «СЕМЕЙНЫХ ИЗГОРОДЕЙ »
Ф. Энгельс в «Книге откровения» писал: «Любо-
пытный факт: в каждом крупном революционном дви-
жении вопрос о «свободной любви» выступает на
передний план. Для одних это — революционный про-
гресс, освобождение от старых традиционных уз, пере-
ставших быть необходимыми; для других — охотно
принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого
рода свободные и легкие отношения между мужчиной
и женщиной» \
Слова Энгельса не просто подходят к случаю. Они
отражают одну из закономерностей, сопутствующих
коренной ломке, перестройке экономических и социаль-
ных отношений. Подобное явление наблюдалось и
в России середины XIX столетия — на изломе, когда
буржуазная формация сменяла феодальную и шел
интенсивный пересмотр старых нравственных норм и
установок.
«Свобода любви», «свободная любовь»—понятия
со смысловым ударением на первом слове — орга-
нично вписывались в борьбу со всеми формами со-
циального гнета, за освобождение личности. По убеж-
дению новых людей освобождение личности следовало
начинать с низшей ячейки — с семьи, миниатюрного
сколка общества, построенного на угнетении и нера-
венстве. Последнее касалось в первую очередь жен-
щины, жертвы семейного деспотизма, рабыни отца или
мужа. «Семейные изгороди» мешали движению впе-
ред, поэтому нужно было сломать их, чтобы вырваться
на волю.
По единодушному признанию современников, раз-
рывы не только детей с родителями, но и жен с мужь-
ями стали «самыми характерными явлениями эпохи
шестидесятых годов»2. М. В. Трубникова, Е. И. Кон-
ради, В. Н. Фигнер порвали с мужьями прежде всего
на идейной основе. «Княгиня-нигилистка» 3. С. Обо-
ленская, писательница Е. В. Салиас де Турнемир,
О. Р. Скарятина, также достаточно известимте в обще-
стве, жили в фактическом разрыве с мужьями.
Стремление женщины к личному освобождению
началось много раньше. А. И. Герцен остроумно на-
звал это явление «аристократическим камелизмом»:
женщины салоне® и аристократических гостиных,
«княгиня-камелия и Травиата с тамбовским или во-
ронежским имением», начитавшиеся романов Жорж
Санд, истолковывали подчас превратно проповедь жен-
ской свободы и женской любви, протестуя своим поведе-
нием «против старинной, давящей, как свинец, семьи,
против безобразного разврата мужчин». В резуль-
тате женщина «разнуздывалась не освобождаясь».
И все же это был протест, хотя и уродливый. «Вак-
ханки» сделали свое дело, выступив, по словам Герце-
на, в роли «авангардных охотников и песельников, ко-
торые с присвистом и бубнами, куражась и подпля-
сывая, идут в первый огонь, покрывая собой более
серьезную фалангу...» 3
«Серьезная фаланга» была убеждена в том, что
старая семья изжила себя и нужна новая, построен-
ная на новых, разумных началах. Однако что взять
взамен? И каковы эти новые, разумные начала?
В обществе, в том числе и в женской среде, шли
яростные споры о браке. Крайне левая точка зрения
отразилась в прокламации П. Г. Заичневского «Моло-
дая Россия», появившейся в Петербурге в мае 1862 г.
В ней наряду с требованием полного освобождения
женщины и предоставления ей политического и граж-
данского равноправия с мужчиной предлагалось унич-
тожение брака вообще «как явления в высшей степени
безнравственного и немыслимого при полном равенстве
полов», а заодно и семьи, якобы мешающей разви-
тию человека 4.
Подобные теории «казарменного коммунизма» не
раз всплывали на гребне освободительной волны. Вспом-
ним хотя бы пресловутый «Катехизис революционе-
ра» С. Г. Нечаева, отрицавший брак и семью. Что же
касается реальной практики, то действительно многие
передовые женщины перестали признавать церковный
брак, предполагавший часто насилие, неравенство,
подчинение женщины мужчине: «Брак без любви и
брачное сожитие без дружбы нигилист отрицал» 5.
Другие новые люди допускали брак, но только на осно-
71
вах разумности, идейной общности. Так, Д. И. Писарев
в нашумевшей статье «Реалисты» (1864 г.), представляя
себе семью новых людей и место в ней женщины, писал:
«Мне нравится наружность моей жены, но я бы ни-
когда не решился сделаться ее мужем, если бы я не
был вполне убежден в том, что она во всех отноше-
ниях способна быть для меня самым лучшим другом...
С тех пор как мы сошлись, мы ведем труд наш общими
силами. Она понимает, чего я хочу, и я тоже пони-
маю, чего она хочет, потому что мы оба хотим одного
и того же, хотим того, чего хотят и будут хотеть все
честные люди на свете... Все силы ее ума и ее начи-
танности постоянно находятся в моем распоряжении,
когда я нуждаюсь в ее содействии; все силы моего
ума и моей начитанности постоянно подоспевают к ней
на помощь, когда она чем-нибудь затрудняется... А тут
еще присоединяется ощущение любви, в тесном смыс-
ле этого слова, тут еще дети, как новая живая связь
между мною и ею... Одна и та же личность явля-
ется таким образом для меня товарищем по работе,
другом, женой, страдалицей, матерью и воспитатель-
ницей моих детей,— и вдруг выдумывают, что я не
способен любить эту личность! И вдруг произносят
тут слова: охлаждение, разочарование, супружеская
ревность или супружеская неверность. Черт знает, что
за чепуха!» 6
Итак, женщина — не только жена, но друг, едино-
мышленник, товарищ по труду. Как всегда, объявля-
лись фанатики, доводившие любую идею до крайности,
например, такие, которые отказывались от любви и
личного счастья во имя выёших идей. В литературе
воплощением этого типа стал «особенный человек»
Рахметов из «Что делать?». Женщины и здесь не
хотели отстать от мужчин: среди них были считав-
шие, что любовь — это баловство, забава праздных,
пустых людей, а они, занятые с утра до вечера серь-
езным делом, не ощущают никакой потребности в
любви. Подобные «синие чулки» среди нигилисток были
весьма распространенным явлением.
Противоположная крайность — вульгарно-мате-
риалистическая теория любви на срок, механически
переносившая законы жизни животных на человечес-
кое общество. Подобные мысли встречались в неко-
торых статьях П. Н. Ткачева, В. А. Зайцева. В литера-
туре же благодаря «Обрыву» Гончарова закрепилось
72
понятие «волоховщина» 7. Вслед за мужчинами неко-
торые из женщин новых убеждений перестали считать
брак «необходимой и единственной дверью для сча-
стья»: почему женщина не может жить с мужчиной без
брака, если тот разрешает это себе? 8 И хотя побор-
ниц подобной «свободной» любви было немного, они
давали оружие в руки врагов женской эмансипации,
повод для обвинения в половой распущенности. Сло-
мать всегда значительно проще, чем придумать и сде-
лать что-то новое взамен...
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ПО ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
В 1853 г. влюбленный жених излагал свои «твер-
дые убеждения» в «Дневнике моих отношений с тою,
которая теперь составляет мое счастье»:
«По моим понятиям, женщина занимает недостой-
ное место в семействе. Меня возмущает всякое нера-
венство. Женщина должна быть равной мужчине. Но
когда палка была долго искривлена на одну сторону,
чтобы выпрямить ее, должно много перегнуть ее на
другую сторону. Так и теперь: женщины ниже муж-
чин. Каждый порядочный человек обязан, по моим
понятиям, ставить свою жену выше себя — этот вре-
менный перевес необходим для будущего равенства...
А если в ее жизни явится серьезная страсть? Что ж,
я буду покинут ею, но я буду рад за нее, если
предметом этой страсти будет человек достойный.
Это будет скорбью, но не оскорблением. А какую ра-
дость даст мне ее возвращение!.. Вполне преданный
тебе, повторяю: желаю тебе счастья и делаю и всю
мою жизнь буду делать все, что ты считаешь, что ты
сочтешь нужным для твоего довольства, для твоего
счастия» 9.
Мало ли влюбленных писали и, наверное, будут пи-
сать такое? Но этот влюбленный — Н. Г. Чернышев-
ский. И мысли о месте женщины в семье, в обществе,
записанные им в 25-летнем возрасте, станут его жиз-
ненной программой. Эта программа неукоснительно
выполнялась, хотя избранница подвергла Чернышев-
ского тяжелым испытаниям. Более того, идеи, разви-
тые им через десять лет в романе «Что делать?»,
станут, как известно, евангелием целого поколения.
Итак, женщина должна быть равна с мужчиной,
жена с мужем. Но женщина не только равноправна,
73
но и свободна в любви и браке, вольна распоряжать-
ся своими чувствами. Поскольку же она угнетена, за-
бита мужчиной, следует временно — до достижения
равновесия — дать ей перевес, перегнуть Палку в дру-
гую сторону.
Чернышевский, планируя свою личную жизнь,
предполагал, что его жена, господствуя в семье, поль-
зуясь любовью, уважением, преданностью мужа, а
также полной свободой, не употребит ее во вред: «вер-
топрашничать она не будет», а станет изучать под его
руководством «энциклопедию цивилизации» и помогать
ему «в работах».
Об Ольге Сократовне Чернышевской (1833—
1918 гг.) написано немало. В большинстве сочинений
вырисовывается малопривлекательный для стороннего
наблюдателя образ эмансипированной женщины: раз-
вязна и легкомысленна, окружена поклонниками и обо-
жателями, имеет склонность к «роскошной жизни»...
Отдадим должное Ольге Сократовне. Дочь саратов-
ского врача Васильева, воспитанная в многодетной
семье (кроме нее еще три сына и две дочери), в скром-
ной обстановке, получившая образование в провин-
циальной гимназии, она не побоялась связать свою
судьбу с Н. Г. Чернышевским, предупредившим ее о
возможном «бунте» и его обязательном участии в нем,
о вероятной каторге. Природный ум, живость характе-
ра, находчивость в разговоре привлекали к ней людей
как в Саратове, так и в Петербурге. Для Чернышев-
ского она на всю жизнь осталась единственной люби-
мой женщиной, которой он поклонялся. Но изучением
«энциклопедии цивилизации» она, конечно, не занима-
лась, а попытки некоторых авторов сделать Ольгу
Сократовну участницей революционного подполья вы-
глядят комично 10.
Стиль поведения жены Чернышевского колоритно
передан в дневниковой записи современника, извест-
ного историка И. Е. Забелина, посетившего их дом
в Петербурге 22 января 1860 г.: «...жена его милая
особа, вроде цыганки, недурна собою, и супруги, ка-
жется, до сих пор но уши влюблены друг в друга. Пос-
ле обеда она поила его кофе, перемешанным частыми
поцелуями, села к нему на колени, обняла голову,
давала по глотку кофе и по поцелую» и. Заметим, что
примерно в это время Чернышевские и полковник
генерального штаба, революционер И. Ф. Савицкий
74
переживали «отношения, аналогичные ^отношениям
Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова» .
А. В. Луначарский справедливо считал, что у
Н. Г. Чернышевского личное и общественное находи-
лось в неразрывном единстве 13. Свою личную судьбу,
отношения с женой, построенные по принципу «пере-
гибания палки», Чернышевский перелил в роман «Что
делать?». И может быть, именно этот ощутимый сплав
личного и общественного сделал умозрительные идеи
романа столь зажигательными для современников.
Но если в литературе Чернышевский был первым,
создателем своеобразного эталона в решении вопро-
сов семьи и любви, то в жизни у него были предшест-
венники...
«ВЫ ТАКАЯ ОТЛИЧНАЯ, ЛЮДИНЬКА...»
Николай Васильевич Шелгунов был на четыре
года старше Чернышевского. Роман всей его жизни,
также весьма трагичный, начался значительно рань-
ше, еще в конце 40-х годов, когда он страстно влю-
бился в свою юную племянницу, тогда пансионерку,
Людмилу Михаэлис. Тем более поразительно сходство
мыслей и рассуждений Шелгунова о женщине, ее
месте и роли в семье, о взаимоотношениях мужа и
жены с идеями, изложенными в дневниковых записях
Чернышевского. Это сходство подтверждает жизнен-
ность идей, витавших, как говорят, в воздухе.
Людмила Петровна Михаэлис (1832—1901 гг.), пред-
мет любви Н. В. Шелгунова, выросла в семье, оста-
вившей след в русском революционном движении, к
которому в той или иной степени были причастны
мать, две дочери и сын.
Мать семейства, Евгения Егоровна, по возрасту
принадлежавшая к поколению декабристок (родилась
в 1808 г.), придерживалась передовых взглядов, будучи
сторонницей женского равноправия. Об этом свидетель-
ствуют и воспоминания Людмилы — ее старшей доче-
ри: «Мать моя еще в те времена, то есть в конце
тридцатых годов, говорила о правах женщин и о не-
обходимости женского труда». И не только говорила,
ио и пыталась проводить эти принципы в жизнь. Так, в
1847 г. в «Сыне Отечества» Е. Е. Михаэлис опублико-
вала повесть факт сам по себе достаточно примеча-
тельный для той поры, когда женщины делали в лите-
75
ратуре первые шаги. Не менее красноречиво о ее
взглядах говорит и то, что воспитанием детей занима-
лась именно она, а отец семейства — Петр Иванович
Михаэлис, помещик Шлиссельбургского уезда — пол-
ностью передал это дело в ее руки.
О результатах воспитания можно судить по детям
Евгении Егоровны. Сын Евгений стал активным уча-
стником революционных студенческих кружков и лиде-
ром студенческих выступлений в Петербурге в начале
1860-х годов. Младшая дочь Мария приобрела попу-
лярность среди передовой интеллигенции Петербурга
в 1864 г., когда в момент гражданской казни Черны-
шевского бросила букет цветов осужденному государ-
ством «преступнику». Эта акция общественного про-
теста получила широкую известность, о чем можно
судить по многочисленным упоминаниям в мемуарах
и дневниках современников. Сама же Мария Михаэлис
поплатилась за свой мужественный поступок высылкой
в имение отца под надзор полиции на год.
В 1865 г. М. П. Михаэлис стала невестой В. О. Ко-
валевского, однако за два часа до венчания свадьба
расстроилась «из-за принципа», оставшегося неизвест-
ным. И это некоторым образом предопределило судьбу
Софьи Ковалевской! Позже М. П. Михаэлис вышла
замуж за революционера-народника Н. Н. Богдано-
вича. Вместе с ним она вела пропаганду в народе,
одним из центров которой стала кузница, устроенная
народниками в имении Михаэлисов Подолье. Мария
неоднократно арестовывалась и годы находилась под
надзором полиции. В связи с арестом Н. Н. Богдановича
в 1877 г. домашнему аресту была подвергнута и Евгения
Егоровна — за содействие зятю в ведении революцион-
ной пропаганды.
Людмила Петровна Михаэлис всю свою сознатель-
ную жизнь прожила рядом с выдающимися людьми,
среди которых Н. В. Шелгунов, М. Л. Михайлов,
А. А. Серно-Соловьевич. Она была знакома с Герценом,
пользовалась дружбой поэтов Майкова, Бенедиктова,
Мея, Полонского и других. Один только перечень этих
имен может быть свидетельством незаурядности
личности Л. П. Михаэлис-Шелгуновой. В своих воспо-
минаниях, написанных на склоне лет, она опублико-
вала адресованные ей письма, стихотворения, посвя-
щения многих знаменитостей.
П. В. Засодимский, много лет близко знавший
76
Шелгуновых и оставивший, наверное, самые обстоя-
тельные воспоминания о Людмиле Петровне, писал о
ней: «В нашем мире нет ангелов... Но, очевидно, было
же в Шелгуновой что-то такое, что ставило ее в
интеллектуальном отношении выше среднего уровня,
если многие высокодаровитые люди, известные рус-
скому обществу своим умом и талантом, искали ее
знакомства и находили наслаждение в беседе с нею.
Увлечения ею нельзя приписывать лишь одним ча-
рам женской красоты» ,4.
Вернемся, однако, в 1849 год, когда Н. В. Шелгу-
нов, молодой офицер, только что закончивший Лесной
институт и определившийся в министерство государ-
ственных имуществ, стал женихом Людмилы Михаэлис.
Увлеченный с юности идеями нравственного совершен-
ствования, он с большим энтузиазмом «воспитывал
себе жену» с полного одобрения Евгении Егоровны.
Невеста, кончавшая в то время частный пансион, ока-
залась способной и послушной ученицей: много читала
по рекомендации жениха, впитывала его идеи.
Что же проповедовал в ту пору Николай Василье-
вич Шелгунов? Ответ на этот вопрос дают, в част-
ности, его письма к невесте:
8 апреля 1849 г.: «Как много на свете людей, ко-
торые счастливы, когда подле них сидит женщина по
телу, а не по духу или душе... Нет, я не так смотрю
на женщину, я хочу уважать ее, и потому мне нуж-
но, чтобы подле меня сидело существо разумное,
мыслящее, чувствующее и прекрасное».
2 сентября 1850 г.: «Жизнь супругов должна быть
основана на товариществе, в котором равенство есть
первое основание благоденствия. Понимая, что я муж,
я подчиняюсь своей жене, я буду делать только то,
что захочет моя жена. Я убежден, что добрая, любя-
щая, нежная жена всегда больше своего мужа...
Я не стесняю Вас в Ваших действиях, я не хочу
быть Вашим тяжелым бременем, я люблю Вас и по-
тому не хотел бы быть причиной Вашего несчастья...
Вы можете выбрать себе нового мужа, можете насла-
диться с ним счастьем возможным на земле, а обо мне
можете не думать. Насчет обеспечения жизни Вы не
будете иметь хлопот, я буду заботиться о Вас, и нужда
не заглянет в дом, в котором Вы будете жить».
2 октября 1850 г.: «Жена, по моему мнению, соз-
дана не для того, чтобы быть только красивой фор-
77
мой, а чтобы быть верной помощницей мужу во всех
его действиях, готовой переносить с ним без ропота
все дурное и несчастное этой жизни».
/5 октября 1850 г.: «Ведь Вы исключительная жен-
щина, Вы такая отличная, Людинька...» 15
Как все это похоже на то, что говорил своей невесте
в 1853 г. Н. Г. Чернышевский! И так же, как Черны-
шевский, Н. В. Шелгунов не представлял, какую се*
рьезную проверку на прочность должны будут пережить
его теории о товариществе, взаимной любви и уважении
супругов, об идеальной семье...
В 1850 г. (за три года до замужества Ольги Сокра-
товны) 18-летняя Людмила Михаэлис стала женой
Шелгунова. Живая, общительная, веселая, она, как и
О. С. Чернышевская, обладала талантом собирать вок-
руг себя друзей и поклонников. Однако в отличие от
той светские развлечения, вечера, маскарады и т. п.,
составлявшие существенную часть ее молодой жизни,
не помешали Л. П. Шелгуновой стать литературной
труженицей. На склоне лет она с гордостью написала:
«На свой перевод я прожила и подняла на ноги детей
и никогда не бывала в таком положении, что не обеда-
ла, чтобы не на что было бы купить провизии. Жизнь
мою омрачал только страх остаться без работы»16.
Переезд Шелгуновых в Петербург в 1851 г. способ-
ствовал значительному обогащению их духовного мира
и потребностей, расширению круга интересов.. Решаю-
щую роль при этом сыграло знакомство с М. Л. Ми-
хайловым, коренным образом изменившее жизнь всех
троих. В конце 50-х годов брак Шелгуновых фактичес-
ки распался: Людмила Петровна стала гражданской
женой Михайлова. Как бы предвосхищая ситуацию,
описанную через несколько лет Чернышевским в «Что
делать?», они стали жить втроем в общей квартире.
При этом Шелгунов (согласно своим теориям) сохранял
к жене любовь и нежность, а к Михайлову — чувство
дружбы. Именно в эти годы он написал Людмиле
Петровне: «Вы для меня все, все, все, больше всех
лесоводств, технологий, таксаций и всех знатных и
сильных мира сего (они все еще продолжали обращать-
ся друг к другу на «вы», придавая некую возвышен-
ность своим отношениям.— Э. П.)...Отчего это мне
хорошо только с Вами? нет, не с одними Вами, а с
Михайловым и с Евгенией Егоровной...»
Людская молва, зафиксированная мемуарной лите-
78
ратурой, не щадила Шелгунову. Главное обвинение —
легкомыслие, переходящее границы. Она же в пору
своего наивысшего успеха завела альбом для стихот-
ворных экспромтов и в своих воспоминаниях («как
старуха») передала их читателям «в доказательство
того, что и бабушки когда-то были молоды и нрави-
лись»:
Так роскошны ваши плечи,
В взорах много так огня,
Ваши ветреные речи
Раздражают так меня,
Что со всякою моралью
Кончив счеты, как нахал,
Охватил бы вас за талью
И насмерть зацеловал
Аполлон Майков
Воплощенное веселье,
Радость в образе живом,
Упоительное зелье,
Жизнь в отливе огневом...
В. Бенедиктов
И наконец, апогей — стихотворное послание страст-
но влюбленного Михаила Михайлова:
Мне грозит мой путь глухой
Злою встречей, битвой...
Но душа полна тобой,
Как святой молитвой.
Наблюдательная и умная современница Е. А. Шта-
кеншнейдер, в доме которой часто бывали Шелгуновы
и Михайлов, особенно недоброжелательна к Людмиле
Петровне. «Вообще окружают Шелгунову почти покло-
нением,— записала она в дневнике 19 января 1856 г.—
Она не хороша собой, довольно толста, носит короткие
волосы, одевается без вкуса; руки только очень краси-
вы у нее, и она умеет нравиться мужчинам; женщинам
же не нравится. Я все ищу идеальную женщину и все
всматриваюсь в Шелгунову, не она ли. До сих пор
кажется, что нет»17.
Даже тогда, когда выявилась причастность Шелгу-
новой к прокламации «К молодому поколению»
(1861г.),— а Штакеншнейдер считала, что «первая
мысль о прокламации принадлежит Шелгуновой»,—
даже тогда Елену Андреевну брало «раздумье, скорбела
ли Шелгунова в самом деле о людских неправдах,
79
любила ли истину или у ней только руки чесались
и идеал жил посреди лореток?»18.
Однако факт остается фактом: Л. П. Шелгунова
была не просто близка к революционерам, но и сама
причастна к конспиративным делам.
В 1856 г. Шелгуновы в первый раз выехали в
Европу. Здесь, по признанию Людмилы Петровны, она
«прочла все, что было издано из сочинений Герцена».
В Париже состоялось ее знакомство с лидером женско-
го движения во Франции 50—60-х годов Женни Д’Эри-
кур. Шелгунова в своих воспоминаниях опубликовала
ее письмо от 10 августа 1856 г. Свойственная многим
женским лидерам ограниченность чисто женскими проб-
лемами, привела Д’Эрикур к наивному убеждению,
будто «все пороки, все несчастья, как общие, так и
частные, являются результатом приниженного положе-
ния женщины в государстве, обществе, семье и в обра-
зовании». «Если мы хотим освободить мужчин и вооб-
ще человечество,— считала французская феминист-
ка,— необходимо, чтобы женщины стали свободны,
образованны, начитанны и могли бы расцвести в соот-
ветствии с собственным духом»19.
Не вдаваясь в критику феминистских теорий,
отметим только факт активного приобщения Л. П. Шел-
гуновой к проблемам женской эмансипации. В этом
несомненно сказалось влияние Н. В. Шелгунова, кото-
рый в те годы под воздействием Герцена, Огарева,
Чернышевского формировался как революционер-де-
мократ. Вторая поездка за границу в 1858—1859 гг.
(совместно с Михайловым) в этом смысле была решаю-
щей. «В Лондон мы приехали специально на поклон
к Герцену», — вспоминала позднее Людмила Петровна.
Сохранила она и письменное подтверждение лондонс-
кого свидания — запись Герцена в альбоме: «Я не умею
писать в альбомы. Простите меня, вместо нескольких
строк — легких и веселых — я вписал вам целую стра-
ницу, печальную и длинную, из моей тетради «Былое
и думы». Страницу эту мне только что принесли из
типографии. К тому же в ней говорится о Лондоне,—
вспомните иной раз, что в этом тумане и поднесь
бродит русский, душевно уважающий вас Искандер.
15 марта 1859 г.». Вряд ли в ту пору в России была
другая женщина, хранившая в своем альбоме автограф
отторгнутого от родины Искандера...
В конце 1861 г. в судьбе Шелгуновой произошел
80
очередной резкий перелом: в сентябре арестовали
М. Л. Михайлова за распространение прокламации
«К молодому поколению». Тогда мало кто знал, какой
подвиг совершил этот человек, взяв на себя всю вину
ради спасения друга и любимой женщины.
В марте 1862 г. Н. В. Шелгунов вышел в отставку,
чтобы с Людмилой Петровной и ее ребенком (сыном
Михайлова) поехать на каторгу в Забайкалье — к Ми-
хайлову. Существует в литературе версия, что ехали они
освобождать Михайлова 20, однако в сентябре того же
года были арестованы. Из Сибири Шелгунов возвра-
щался под конвоем прямо в Петропавловскую крепость,
а Людмила Петровна с сыном и няней через Иркутск
и Петербург — в Подолье. Примерно через год она
была уже в Швейцарии, где прожила до осени 1866 г.
Некоторые современные исследователи считают:
«Их отношения, основанные на большом чувстве, на
взаимном уважении, честности и искренности, не нару-
шили дружеского союза этих трех лиц. Духовная общ-
ность и совместная революционная борьба еще боль-
ше его укрепили»21. Однако если и было у Людмилы
Петровны «большое чувство» — вначале к Шелгунову,
затем к Михайлову,— оно оказалось быстротечным.
Оставив первого в Петропавловской крепости, а второго
на сибирской каторге, она стала гражданской женой
Александра Серно-Соловьевича, возглавлявшего так
называемую молодую эмиграцию.
Следует отдать должное Л. П. Шелгуновой: она и в
Швейцарии не оставалась без дела, жила в гуще
общественных собьптй!, содержала пансион для русских
политических эмигрантов, ставший их своеобразным
центром. А Н. В. Шелгунов, томившийся в вологодской
ссылке, по-прежнему слал ей нежные письма, помогал
советами и деньгами: «Чего бы я ни дал, чтобы быть
с тобой, мой друг», «тоска, и никого я не люблю.
Есть только одна прочная связь — это с тобою, так
что я не могу представить себе жизни без тебя» и т. п.
Людмила Петровна, оставаясь в Швейцарии, отправила
к Шелгунову своего «гонца» — малолетнего сына, ее
и Серно-Соловьевича...
Чрезвычайно любопытное (для нашей темы) письмо
послал Шелгунов жене 22 марта 1865 г. из Тотьмы.
В нем под видом задуманного им романа он описывал
«проект семьи, может быть, из шести-семи человек,
связанных не родовым, кровным началом, а единством
81
нравственных интересов и общим мировоззрением».
«Так могут жить, конечно,— добавлял Шелгунов,—
только люди очень умные, очень честные, и таковы
мои действующие лица».
Что же это за семья? Муж «уже не молодой —
лет сорока» и более молодая жена в том возрасте,
когда «любовные порывы кончились», однако «обще-
человеческие связи их прочны и вечны». Но вот «соро-
калетний старик» влюбляется в девушку. Обе женщины
встречаются, «как встречаются все честные люди».
«Ради торжества идеи я хотел бы устроить так, что
они вдвоем (т. е. муж и любимая девушка) приезжают
к жене, в то же время приезжает издалека один старый
друг мужа, и вся компания, тут же и дети жены,
составляет счастливую семью умных и честных людей,
связанных нравственными интересами и доживающих
мирно старость»22.
Нетрудно догадаться, что Н. В. Шелгунов развивал
идеи устройства своей жизни в случае освобождения
своего и друга Михайлова. Но тот погиб на каторге.
Союз с полюбившейся Шелгунову Е. Н. Раковой не
состоялся.
Людмила Петровна, вернувшись из Швейцарии
после разрыва с Серно-Соловьевичем, временами наве-
щала мужа в ссылке, внося в его жизнь радость и
веселье. Во время одного из этих приездов в Вологду
в 1868 г. ее впервые увидел П. В. Засодимский. Вот
какой запомнилась ему Шелгунова: «Блондинка лет
тридцати пяти или тридцати шести, среднего роста,
довольно полная, с густыми белокурыми волосами, с
умными, проницательными глазами, с милым, симпатич-
ным лицом, свободно, просто, но изящно одетая»23.
Царское правительство обрекло Шелгунова на
жизнь вечного изгнанника. С момента первого ареста
в 1863 г. и до конца 80-х годов он почти все годы
перемещался с одного места ссылки в другое. Людмила
Петровна то приезжала к нему, то возвращалась в
Петербург, где хлопотала о нем, посредничала с редак-
циями, в которых активно сотрудничал Николай Ва-
сильевич, устраивала свои статьи и переводы. Люди,
связанные с нею по работе, отмечали ее исключитель-
ную работоспособность, добросовестность и аккурат-
ность. П. В. Засодимский вспоминал: «Л. П. Шелгуно-
ва была женщина умная, развитая, всесторонне образо-
ванная, деятельная, энергичная. До конца жизни она
82
оставалась верна тем взглядам и убеждениям, которые
теперь известны под именем «идей шестидесятых го-
дов». Она предоставляла мужу полную свободу в его
личных делах и сама пользовалась такой же свободой...
Вообще, насколько мне известно, они всегда, живя ли
вместе или в разлуке, оставались в самых дружеских
отношениях»24.
Посвятив всю свою деятельность литературе, Люд-
мила Петровна отошла от революционного движения,
по сохранила верность идеалам молодости. Подтвержде-
ние тому содержит уже упоминавшийся альбом, сохра-
ненный дочерью Шелгуновых — Л. Н. Лукиной. В нем
среди многих записей прощальные слова Александры
Дементьевой (будущей Ткачевой), активной участницы
революционного движения 60-х годов, уезжавшей из
калужской ссылки: «До свиданья, моя добрая, хорошая!
Спасибо вам за вашу приветливость, которая так сог-
ревала меня среди того тупоумия и бездушия, которым
я была окружена. Где бы я ни была, что бы со мною
ни случилось,— одно воспоминание о вас будет мне
говорить, как надо любить всех униженных и оскорб-
ленных, голодных и холодных. На борьбу за них я
отдаю всю мою жизнь, свободу, личные радости, но
если, несмотря на это, я не сумею ничего для них
сделать, не бросьте в меня слишком жестким словом:
желания много, но, быть может, не хватит уменья.
1873 года, января 18. Калуга»25.
Сыновья Л. П. Шелгуновой — Михаил и Нико-
лай— также отдали свои «жизнь, свободу, личные ра-
дости» борьбе с самодержавием, став участниками
освободительного движения следующего поколения,
наследовавшего традиции их родителей.
Семейный союз Шелгуновых, устроенный на новых
основах и подтвердивший злободневность идей Черны-
шевского, вполне мог послужить одним из живых
источников романа «Что делать?»
Впрочем, были и другие прототипы...
С КОГО «СПИСАНА» ВЕРА ПАВЛОВНА?
В 1934 г. появилась публикация С. Я. Штрайха,
посвященная М. А. Обручевой. Автор назвал ее: «Ге-
роиня романа «Что делать?» в ее письмах»26.
Действительно, не только внешняя канва жизни, но
и самый образ Марии Александровны Обручевой
83
(1839—1929 гг.), история ее замужества соответствуют
ситуации, описанной Н. Г. Чернышевским. Больше
того, в романе было предсказано даже будущее Обруче-
вой, о котором автор, естественно, никак не мог тогда
знать.
Дочь тверского помещика, генерала А. А. Обручева
и младшая сестра сподвижника Чернышевского
В. А. Обручева, приехав в 1860 г. в Петербург, свое
стремление к независимости и образованию могла
реализовать только через фиктивный брак. «Братом»
(фиктивным мужем, по терминологии шестидесятни-
ков) стал ей Петр Иванович Боков, петербургский врач,
член общества «Земля и воля», друг В. А. Обручева,
который вместе с ним в октябре 1861 г. арестовывался
по делу о «Великорусе», но вскоре (в феврале 1862 г.)
был отпущен на свободу. Брак Боковых вскоре стал
фактическим.
Мария Александровна оказалась в числе передовых
русских женщин и по той настойчивости, с которой
она стремилась к знаниям, образованию, и потому, что
ради этого решилась на фиктивный брак. Она — в
группе первых петербургских «студенток» в универ-
ситете, затем в 1862—1863 гг.— в Медико-хирургичес-
кой академии. Одновременно с помощью Бокова она
готовилась к экзамену за мужской курс гимназии, что
было необходимо для окончания академии. Дело до
этого, однако, не дошло — женщин выдворили и из
университета, и из Медико-хирургической академии.
Тогда опять в числе первых Обручева уехала за грани-
цу для продолжения медицинского образования.
Но еще прежде встреча с И. М. Сеченовым резко
изменила судьбу этой женщины. Уже тогда Иван Ми-
хайлович был известен как ученый. Широкую популяр-
ность придавала ему и общественная деятельность, в
частности самая активная работа в поддержку женс-
кого образования и личное участие в нем. Сеченов
был одним из тех профессоров, которые допускали
на свои лекции женщин. Не ограничиваясь этим, он
читал лекции и в частных домах. С открытием Бесту-
жевских курсов преподавал и там.
Занятия в Медико-хирургической академии сблизи-
ли профессора и его ученицу. Обручева стала его
гражданской женой — поступок по тем временам не
редкий, но смелый: профессор Сеченов — на виду, и,
больше того, на подозрении у властей, как вольно-
84
мыслящий, и Мария Александровна на примете, как
«нигилистка», «ученая женщина». В той ситуации
гражданский брак, не узаконенный церковью и при
живом муже, воспринимался окружающими как обще-
ственный вызов, тем более что Боковы и Сеченов какое-
то время жили общим домом, вместе принимали гостей
(совсем по Чернышевскому!). В семье Пыпиных храни-
лась карточка-приглашение Н. Г. Чернышевскому и
А. Н. Пыпину от П. И. Бокова и И. М. Сеченова
«по случаю окончания экзаменов Марии Александровны».
В. А. Пыпина (племянница Чернышевского) позднее
записала свои воспоминания гимназических лет о посе-
щении петербургского дома Сеченовых: «Сеченовы го-
ворили друг другу «вы», «Мария Александровна» и
«Иван Михайлович». В их взаимных отношениях чув-
ствовалась какая-то особенная глубина, я сказала бы,
словно патриархальная важность. Позднее, размышляя
об этом своем отроческом впечатлении (мне было тогда
13 лет), я предположила, что в те времена, когда жен-
щине приходилось впервые идейно отстаивать свои
права — учиться и быть независимой личностью,—
Мария Александровна и Иван Михайлович своим сою-
зом исповедали перед лицом общества свое credo и по-
тому, должно быть, на их отношениях лежал внешне
некоторый отпечаток священнодействия. Так я думала,
так я думаю и теперь» 27. Пыпина запомнила также,
что серьезность Обручевой, которую помимо нее от-
мечали все современники, не поражала ее, девочку:
«...такою и должна была быть, по моему представлению,
настоящая женщина с высшими интересами, для которой
обыденность являлась «вздором»» 28.
При помощи и поддержке Сеченова Мария Алек-
сандровна в 1864 г. уехала за границу, чтобы там
продолжить свое образование: слушала лекции в уни-
верситете в Вене, изучала медицину в Гейдельберге,
специально глазные болезни — в Лондоне. Наконец в
1871 г. в Цюрихе она получила диплом врача. Вернув-
шись в Россию в середине 1870-х годов, Обручева ста-
ла работать окулистом в числе немногих других жен-
щин-докторов «первого призыва».
М. А. Обручеву отличала глубокая и разносторонняя
образованность. Врач высокой квалификации, она вмес-
те с тем работала и в области естествознания и физио-
логии. Знала много иностранных языков и стала
первоклассным переводчиком. Так, именно в ее пере-
85
воде русские читатели знакомились с исключитель-
но популярной тогда книгой Брема «Жизнь живот-
ных ».
В семейной жизни Обручевой сохранялась прежняя
идиллия. «Честная до щепетильности», скромная бес-
сребреница, не думавшая о «внешних прикрасах жиз-
ни», не терпевшая «больше всего лжи и фальши», не
просто хороший товарищ, но и пример в труде — такой
предстает Мария Александровна в описании своего
второго мужа. И. М. Сеченов считал, что «в ее природе
были все условия, чтобы давать близкому человеку,
умеющему отличить золото от мишуры, счастье в
молодости, в зрелом возрасте и в старости» 29.
М. А. Обручева дожила до глубокой старости и
умерла в Москве в доме для престарелых ученых.
В некрологе, написанном Н. А. Семашко, цитирова-
лось завещание Марии Александровны: «Ни денег, ни
ценных вещей у меня не имеется. Поэтому приходится
просить приютившее меня учреждение принять на себя
хлопоты и траты по моему погребению. Искренне про-
шу у ЦЕКУБУ прощения. Прошу похоронить меня без
церковных обрядов, как можно проще и дешевле... подле
могилы моего мужа».
«Ведь это писала 90-летняя старуха!—восклицал
Семашко.— Немудрено, что Н. Г. Чернышевский взял
М. А. героиней своего романа «Что делать?». Это —
она, Вера Лопухова, революционерка, строящая новую
жизнь и новый быт.
Вот какая лучшая «русскаяtженщина» умерла!» 30
Что же, действительно Вера чТавловна «списана» с
Марии Александровны? В пользу этого вывода свиде-
тельствуют современники. И. Мечников, например, пи-
сал: «Известность Сеченова среди молодежи еще бо-
лее увеличилась вследствие распространившихся слу-
хов о том, что он изображен в виде одного из героев
романа Чернышевского «Что делать?»—Кирсанова.
После этого Сеченов сразу был признан «новым» чело-
веком, первообразом, которому надо было следовать во
всем. Аудитория его наполнялась многочисленными
слушателями, в число которых попало и несколько
женщин (из первых, получивших высшее образование);
все они жадно ловили каждое слово, выходящее из уст
любимого профессора» 31.
П. И. Боков через некоторое время завел другую
семью, и (опять же совсем по Чернышевскому!) обра-
86
зовалось два счастливых союза, связанных к тому же
дружескими узами.
Однако при всем сходстве ситуации споры о «про-
образах» начались еще при жизни автора романа. Из-
вестная нигилистка Е. И. Ценина (также, кстати, ушед-
шая от своего мужа и жившая гражданским браком
с Ю. Г. Жуковским) вспоминала, как писатель В. А. Слеп-
цов, знакомивший ее с И. М. Сеченовым, добавил при
этом: «Между нами должен заметить, что не автор рома-
на списал с него свой тип, а, напротив, сам доктор
вдохновился романом и разыграл его в жизни: порукой
в том хронология» 32.
Как правило, поиски одного реального человека,
с которого «списан» тот или иной литературный герой,
бывают безрезультатны. Вспомним, например, сколько
«претенденток» находилось на образ Татьяны Лариной
или Наташи Ростовой. Н. Г. Чернышевский же, «как
всякий большой мастер», по справедливому заключе-
нию С. А. Рейсера, «обобщил и типизировал харак-
терное для его эпохи явление» 33.
Действительно, семья новых людей, описанная в
романе «Что делать?», была не выдумкой, не фантазией
автора, а реальностью. Кроме собственной семейной
коллизии Чернышевский имел перед глазами примеры из
среды, хорошо знакомой и даже близкой ему. Это не толь-
ко Шелгуновы — Михайлов или Боковы — Сеченов.
Вспомним хотя бы Авдотью Яковлевну Панаеву (1819—
1893 гг.), женщину из круга «Современника», писа-
тельницу, автора повестей и романов, печатавшихся
в этом журнале, которая, состоя в браке с И. И. Па-
наевым, другом и соредактором Н. А. Некрасова, в
течение 15 лет (с 1846 г.) была гражданской женой
последнего 34. Вполне вероятно, что Чернышевский знал
и о семейной жизни Герцена — Огаревых: Наталья
Алексеевна Тучкова-Огарева (1829—1913 гг.) с конца
1857 г. стала гражданской женой Герцена, что не раз-
рушило дружеского союза мужчин 35.
Конечно, все названные лица — не рядовые обыва-
тели Российской империи. Они — передовые люди,
авангард. Однако постепенно новая оболочка семейных
отношений в виде гражданского брака — как протест
против изживших себя прежних форм, скрепленных
церковью,— стала повседневностью в среде демократи-
ческой интеллигенции. «Никогда еще не было в России
столько жен и мужей, живущих отдельно, сколько
87
их явилось в шестидесятых и после шестидесятых
годов,— писал Н. В. Шелгунов.— Разделившиеся не-
удачные семьи составляли затем новые семьи, но уже
нелегальные, и общество относилось к этим нелегаль-
ным союзам с неизбежною полною снисходитель-
ностью... И рядом с законным браком распространилось
теперь сожительство гражданское» 36.
А. В. Никитенко в дневнике за 1866 г. записал свой
разговор со смоленским губернатором, который «сильно
жаловался на нигилистический дух среди смоленской
молодежи. Многие из девушек не выходят замуж иначе,
как гражданским браком» 37.
Таким образом, «сложные токи связи» шли не толь-
ко от конкретных человеческих судеб к роману, на-
писанному Н. Г. Чернышевским, но и «от романа к
жизни» 38. Однако в реальной жизни все было зна-
чительно сложнее и драматичнее, чем в романе «Что
делать?». Когда А. И. Герцен несколькими годами ра-
нее, еще при жизни Н. А. Герцен, переживал собст-
венную семейную драму, он высмеивал как идеалисти-
ческие, романтические бредни мечты об идиллии втроем
немецкого поэта Г. Гервега, увлекшегося его женой.
Трудно поверить, чтобы не страдали Шелгунов или
Чернышевский, последовательно претворяя в жизнь
свои теории о любви и браке.
О «ДОКТОРАХ», «БРАТЬЯХ», «КОНСЕРВАХ»
В официальном отзыве цензора О. А. Пржецлавско-
го роман Чернышевского «Что делать?» был квали-
фицирован «аморальным* отрицающим христианскую
идею брака» и проповедующим вместо нее «чистый
разврат». Против П. А. Бибикова, ответившего цензору
(«Ревность животных. По поводу неслыханного поступ-
ка Веры Павловны Лопуховой»), было возбуждено су-
дебное преследование по обвинению в «порицании
начал брачного союза», и особое присутствие Санкт-Пе-
тербургской уголовной палаты приговорило его к арес-
ту на гауптвахте на семь дней 3 .
Позднее, уже в 900-х годах, Г. В. Плеханов, защи-
щая Н. Г. Чернышевского от обвинений в «эмансипации
плоти», писал: «Нет ничего нелепее и лицемернее этого
обвинения!... Его роман проповедует, наоборот, эманси-
пацию человеческого духа, человеческого разума» 40.
Приходится только поражаться, как резко расходи-
88
лись в оценке женского равноправия и свободы чувства
сторонники новой морали (эмансипация разума!) и их
враги. Волноваться, однако, было из-за чего: вслед за
Верой Павловной Лопуховой в романе, Марией Алек-
сандровной Обручевой и ей подобными в жизни появля-
лось все больше женщин, которые собственным приме-
ром утверждали новые нравственные нормы. «Фиктив-
ные браки с целью освобождения генеральских и
купеческих дочек из-под ига семейного деспотизма
в подражание Лопухову и Вере Павловне сделались
обыденным явлением жизни»,— утверждал современ-
ник41.
Действительно, таких примеров известно немало.
Руководители студенческих волнений начала 60-х го-
дов в Петербурге Е. Михаэлис и К. Ген, сосланные
в Петрозаводск, сделали там неудавшуюся попытку
похитить и обвенчать дочь местного чиновника, что
только ужесточило их наказание 42.
Князь А. С. Голицын, товарищ В. О. Ковалевского
по училищу правоведения, участник революционных
кружков 60-х годов, пошел на фиктивный брак с Вар-
варой Александровной Зайцевой, для того чтобы дать
ей возможность получить заграничный паспорт и тут же
уехать вместе с матерью из-под бдительного полицейско-
го надзора.
В. О. Ковалевский еще в качестве «доктора»— фик-
тивного жениха — писал 24 июля 1867 г. своей невесте
Софье Васильевне Корвин-Круковской: «В Петербурге,
конечно, первым моим делом будет производство по
вашему поручению смотра и отобрания более годных
экземпляров для приготовления консервов (фиктивная
семья в терминологии шестидесятников.— Э. П.); пос-
мотрим каково-то удастся этот новый продукт, хотя,
впрочем, у нас спрос на него уже обеспечен» 43. Речь
шла о подыскании фиктивных женихов для старшей
Корвин-Круковской — Анны Васильевны и ее подру-
ги — А. Евреиновой.
С. В. Ковалевская, уверовавшая на собственном
опыте в благодетельные возможности фиктивного бра-
ка, едва приехав в Петербург в 1868 г., старалась
вместе с «братом». Одним из кандидатов наметили
Сеченова, считавшегося формально холостым. Юная
Ковалевская была в полном негодовании от сопротив-
ления М. А. Обручевой — гражданской жены Сеченова.
«О Сеченове нельзя и думать,— сообщала она сестре
89
осенью 1868 г.— Ты не поверишь, как тяжело мне с
Марией Александровной. Она положительно не желает
этого исхода и очевидно избегает даже каждого намека
на это и не допускает и мысли, что они могут быть
нам полезны» 44.
При всем энтузиазме Ковалевской, несмотря на ее
неопытность и совсем юные годы, ее тревожили не-
ясные сомнения. «Во всей моей теперешней жизни,
несмотря на ее кажущуюся полноту и логичность, есть
все-таки какая-то фальшивая нота,— писала она сестре
Анне 29 сентября 1868 г.— Брат очень милый, хороший,
славный, и я искренно привязана к нему... Ты не пове-
ришь, как он заботится обо мне, ухаживает за мной
и готов подчинить все свои желания и прихоти моим.
Мне ужасно совестно так много быть ему обязанной;
я люблю его действительно от всей души, но немнож-
ко как меньшего брата» 45. (Кстати, «меньший брат»
был старше жены на восемь лет). И еще — запись
Л. П. Шелгуновой о том, что влюбленный Ковалевский
был трагически несчастен...46
Конечно, С. В. Ковалевская была многим обязана
своему фиктивному мужу. Прежде всего, он освободил
ее от власти отца, взгляды которого на женскую эман-
сипацию никак не соответствовали представлениям
дочерей (например, пишущая женщина являлась для
него «олицетворением всякой мерзости») 47. В. О. Кова-
левский, участник революционных кружков 60-х годов,
польского восстания 1863 г., солдат гарибальдийского
отряда, связанный с Герценом и широко осведомленный
об освободительном движении той поры, к тому же
крупный ученый, ввел свою жену в круг новых лю-
дей, обуреваемых идеями служения обществу, народу,
науке. Вместе они поехали учиться за гранвщу.
Но «фальшивая нота» не просто существовала, но и
мешала жить. В 1869 г. в Гейдельберге едва началось
сближение (по свидетельству Ю. Лермонтовой, жившей
вместе с Ковалевскими), как приехавшие туда и посе-
лившиеся в той же квартире две Анны — Корвин-Кру-
ковская и Евреинова — помешали этому, полагая, что
«раз брак фиктивный, Ковалевскому не следует прида-
вать своим отношениям к Софе слишком интимный ха-
рактер» 48. Ковалевский оставил квартиру, а затем и
Гейдельберг. Начались поездки из города в город, мучи-
тельные встречи, выяснения отношений. С осени 1871 г.
все чаще слышались жалобы Владимира Онуфриевича
90
на ложность положения, созданного фиктивным браком.
Это же тяготило и жену. Наконец в 1Й74 г., после
их возвращения на родину, фиктивный брак стал фак-
тическим. В 1878 г. у Ковалевских родилась дочь.
Но в 1881 г. Софья Васильевна опять уехала за грани-
цу, в Берлин. И снова начались тяжелые отношения
с Ковалевским (в 1883 г. он покончил жизнь само-
убийством).
Конечно, пример Ковалевских не типичен, это осо-
бый случай, соединивший две неповторимые индивиду-
альности, слишком самобытные и различные для того,
чтобы сосуществовать в обыкновенной семье. Больше
того, здесь фиктивный брак в целом пошел во благо,
на пользу науке, получившей талантливого матема-
тика-женщину. Но разумеется, «консервы» были про-
дуктом на крайний случай. Это понимали уже и те
люди, которые их придумали и претворяли в жизнь.
«Фиктивный брак был, конечно, мерой отчаянной,—
писал Н. В. Шелгунов.— Он являлся последним средст-
вом для выхода, когда не оставалось никаких других
средств. Конечно, он был явлением ненормальным, но
ведь и порядок, вызвавший его, был тоже ненормаль-
ным...» 49
Вступление женщины в фиктивный брак было уже
само по себе смелым гражданским поступком. В ос--
нове же такого решения лежали, как правило, самые
благородные помышления: освободиться от семейного
ига для того, чтобы служить народу. В дальнейшем
пути раскрепощенных женщин расходились в зависи-
мости от понимания каждой из них этого служения.
Для одних цель — знания, чтобы сказать свое слово
в науке или. стать просветительницей народа. Но
более логичен и распространен был другой путь, ког-
да борьба с семейным деспотизмом прямо приводила
женщин в революцию.
В. А. Зайцева, например, 17-летней девушкой при-
ехала к брату в Москву в 1862 г., а затем переехала
в Петербург. Брат — известный публицист «Русско-
го слова» Варфоломей Зайцев — сразу ввел ее в круг
революционно настроенной молодежи. Результаты
общения с семьей Михаэлисов, с Шелгуновыми, В. Слеп-
цовым, Д. Писаревым, В. Ковалевским и другими но-
выми людьми не могли не сказаться на развитии ум-
ной, думающей и энергичной девушки. Сохранилась
неопубликованная статья В. А. Зайцевой той поры
91
«Наши женщины на поприще деятельности», по кото-
рой можно судить об осознании автором унизительной
роли женщины в русском обществе: «На нас еще слиш-
ком много старой грязи, и мы вырастаем на слишком
нездоровой почве Глупова, и привычка слишком еще
связывает нас с обычаями родного города. Но нельзя
не радоваться тому, что мы почувствовали всю срамо-
ту, всю безнравственность своего холопского положе-
ния, в наших головах проснулось какое-то смутное чув-
ство недовольства им» .
В 1863 г. В. А. Зайцева была привлечена по делу
И. Андрущенко. Она обвинялась в причастности к
«Земле и воле» и в организации побега из тюрьмы
Ивана Кельсиева. При обыске в ее доме обнаружили
фотографии Герцена, Огарева, Натальи Корсики и
других подозрительных для властей лиц. И хотя след-
ствие не доказало ее вину, а суд оправдал, над Варва-
рой Александровной и ее матерью был установлен
негласный бдительный надзор. Тогда, как уже указыва-
лось, она решилась на фиктивный брак с А. С. Голи-
цыным и в середине 60-х годов уехала за границу,
где стала гражданской женой врача и этнографа
Павла Ивановича Якоби, принадлежавшего к радикаль-
ным кружкам 60—70-х годов.
Политические процессы 1870-х годов показали
десятки фиктивных жен и мужей. Иногда это была
революционная конспирация, но бывало и так, как у
Веры Павловны с Лопуховым: брак фиктивный ста-
новился фактическим.
Широко известный, можно сказать, хрестоматийный
факт — судьба Ларисы (Сони) Чемодановой, описанная
в воспоминаниях ее мужа С. С. Синегуба. Здесь все
было очень характерно. Прежде всего личность освобо-
дителя дочери сельского священника Чемоданова:
он видный революционер 70-х годов, чайковец. В за-
дачи кружка чайковцев как раз включалось «освобож-
дение людей, страдавших за свои убеждения, от ссылки,
тюрьмы и домашнего гнета, лишавших то или другое
лицо возможности служить народному делу» 51. Поэто-
му Синегуб считал своим революционным долгом осво-
бодить от семейного деспотизма совсем незнакомую
ему девушку, блестяще кончившую Вятское епархиаль-
ное училище и мечтавшую, как стало известно в
Петербурге, «служить народу». Старший брат Синегу-
ба, сам семейный человек, также готовился вызволить
92
из семейной неволи другую девушку, устроив ей побег
из дому.
«Жениха» собирали в дорогу всей коммуной, в
которой жил Синегуб (трое мужчин и две женщины),
и с помощью другой, чисто женской коммуны: для
«богатого жениха» нужны были крахмальные сорочки,
ботинки, галстук — все вплоть до золотой цепочки для
часов. Понятно, что все это приходилось с трудом добы-
вать где-то на стороне.
Не менее характерно, что после свадьбы, когда
Лариса приехала в Петербург и также стала жить в
коммуне, Синегуб, влюбившийся в «невесту» с первого
взгляда, не считал возможным объявить ей о своей
любви. «Это было бы преступлением,— считал он,—
посягательством с моей стороны на ее свободу, так
как я был ее законный муж» 52. «Невесте» тогда было
16 с половиной лет, а жениху — 21 год. Фиктивная же-
на сама призналась мужу в любви. В то время они
вместе занимались пропагандой в Тверской губернии.
Вскоре пропагандистов выжили из деревни, и они вер-
нулись в Петербург, где вели пропаганду среди рабочих
вплоть до ареста С. С. Синегуба в ноябре 1873 г. По
окончании «процесса 193-х» Лариса Васильевна поеха-
ла за осужденным мужем в Сибирь, где пережила
его смерть (в 1907 г.) и умерла через 16 лет после
этого в Томске.
Другой пример претворения в жизнь теории Черны-
шевского — фиктивный брак Рогачевых, также
ставший фактическим. В 1873 г. под влиянием извест-
ного народника Дмитрия Рогачева, который вел рево-
люционную пропаганду на своей родине в Орле, дочь
надворного советника гимназистка Вера Карпова реши-
ла посвятить жизнь освобождению народа. Рогачев
помог ей уйти из дома, вступив в фиктивный брак.
Молодые поехали в Москву, где Вера Рогачева сблизи-
лась с долгушинцами. Для того чтобы вести револю-
ционную пропаганду среди рабочих, она в 1874 г. по-
ступила работницей на Охтенскую прядильную фабри-
ку, а после неудачи уехала в деревню, в Витебскую
губернию, а затем под Киев. Ее попытки работы в
народе кончились арестом осенью того же года и
заключением в Петропавловской крепости. Вместе с
мужем В. Рогачева судилась по «процессу 193-х», но
в отличие от него была оправдана. Д. М. Рогачева,
приговоренного к каторге, отправили в Сибирь. Вера
93
после некоторых колебаний решила следовать за му-
жем, однако ее как политически неблагонадежную
выслали в Вологодскую губернию. Только в 1881 г.,
после неоднократных просьб, она получила разрешение
поехать к мужу на Карийскую каторгу. Совместная
жизнь оказалась недолгой: в 1884 г. Д. Рогачев,
отличавшийся когда-то богатырским здоровьем, скон-
чался в возрасте 33 лет 53.
Лариса Чемоданова и Вера Карпова, решившиеся
на фиктивный брак, на своем примере показали, что
женщина может стать не только любимой женой, но
и товарищем мужа в труде и борьбе. Так на новом
витке освободительного движения претворялись в
жизнь идеи Чернышевского 1860-х годов. Мечты
М. Л. Михайлова, воплощенные им на страницах его
последнего романа54 (мужчина и женщина должны
жить, работать и бороться вместе или вместе погиб-
нуть), становились реальностью.
А как же складывалась жизнь женщин, фиктивные
браки которых не становились фактическими? Такие
браки чаще всего тут же распадались, но в дальнейшем
нередко приносили неразрешимые трудности и ослож-
нения, например в тех случаях, когда возникала пот-
ребность выйти замуж не «по принципу», а по сер-
дечной склонности, по любви и местонахождение фик-
тивного мужа не было известно.
Л. Пантелеев, вернувшийся в Петербург из ссылки
в 1874 г., был поражен происшедшими изменениями
в семейном строе интеллигенции: «Мой товарищ
разошелся с своей первой женой и сожительствовал с
особой, которая в свою очередь покинула своего
прежнего мужа. За обедом, однако, присутствовала и
прежняя жена моего товарища вместе со своим новым
мужем... Это, конечно, было утешительно видеть; но,
прислушиваясь к говору детей... я не мог уяснить
себе — кто из них и от какой комбинации происходит...
Мне эти дети потом часто вспоминались. Какая бу-
дет их судьба? Тем более, что и новые семейные
комбинации их родителей по недолгому времени оказа-
лись неустойчивыми, их сменили другие» 55.
Происходившая сексуальная революция несла в себе
немало отрицательных последствий. Распространение
гражданских и особенно фиктивных браков неизбежно
должно было сказаться на моральной атмосфере
общества. Легкость решения семейных проблем оказы-
94
валась на руку людям, вкладывавшим примитивно-ути-
литарный смысл в идейное понятие «свобода любви».
В целом же шел процесс размывания одной из основ-
ных социальных ячеек общества — семьи, имевшей
глубокие экономические основы.
Неудивительно поэтому, что вопросы любви, семьи,
брака, органично включавшиеся в проблему женской
эмансипации, стали предметом не просто оживленного,
но даже ожесточенного обсуждения в печати и в об-
ществе. «Символ веры» нового поколения — роман
«Что делать?»—вызвал поток антинигилистической
литературы, не иссякавший десятилетие. «Взбаламу-
ченное море» А. Ф. Писемского, «Некуда» Н. С. Леско-
ва, «Панургово стадо» В. В. Крестовского наряду с
множеством других, менее известных и талантливых
произведений выставляли объектом осмеяния женскую
эмансипацию.
В 1866 г. на сцене Александрийского театра в
Петербурге была поставлена комедия Н. И. Чернявско-
го «Гражданский брак», с большим одобрением встре-
ченная цензурой и литераторами — противниками
подобных новаций в семейных делах. «Несостоятель-
ность и уродливость возникших в последнее время в
нигилистических кружках теорий гражданского брака
выставлены рельефно и с талантом, как с теорети-
ческой, так и с практической стороны. По сему
представление этой пьесы на сцене может быть весьма
полезно»,— считало цензурное ведомство 56.
С ним солидаризировался Н. С. Лесков, высту-
пивший с рецензией на пьесу Чернявского в «Отечест-
венных записках»: «Велико или не велико теперь
число людей, признающих петербургский гражданский
брак, но все-таки люди эти вредны и жертв их учения в
наше время немало, а потому пьесу Чернявского нельзя
не признать весьма благонамеренной; это первая по-
пытка послужить со сцены «открытию глаз», быть
может, не одной готовой погибнуть овце великого
стада» 57.
Комедия Чернявского несколько раз переиздавалась.
И таких пьес, хотя, может быть, менее талантливых,
писалось тогда множество: «Передовые женщины»,
«Жених-нигилист, или Миллион двести тысяч наслед-
ства», «Нигилисты в домашнем быту» и др.
Вопросы любви, семьи, брака, будущего русской
женщины были настолько серьезны, что мимо них не
95
мог пройти ни один большой художник слова. И в
лагере противников Чернышевского оказались такие
мыслители, как Н. С. Лесков, Ф. М. Достоевский,
Л. Н. Толстой.
Последовательно проводил свою линию Н. С. Лес-
ков— убежденный враг женской эмансипации: «Нам
добрые жены и добрые матери нужны. В них нуждает-
ся Россия более, чем в гениальных министрах и генера-
лах. Наша страна такова, что она семьею крепка;
наши нравы таковы, что мы чтим женщину более
всего хорошую семьянинку, и от этого идеала наш
истинный русский человек не отступится» 58.
В эти же годы Ф. М. Достоевский, неоднократно
пародировавший эмансипированных женщин и их образ
жизни (вспомним хотя бы рассказ «Крокодил», где
многие увидели семью Чернышевских, а в «Бесах»—
семью Виргинских и т. д.), создал образ Сони Мармела-
довой, сильной совсем другими качествами, чем женщи-
ны Чернышевского,— долготерпением, состраданием,
мученичеством.
Для Л. Н. Толстого женская эмансипация стала
не только объектом художественного изображения, но
и предметом теоретических размышлений. Интерес
к женскому вопросу привел его еще в 1856 г. к замыслу
сатирических комедий «Дядюшкино благословение» и
«Свободная любовь», которые, однако, не были напи-
саны. В сохранившихся фрагментах две центральные
фигуры — «эмансипированная женщина», поклонница
Жорж Санд, увлеченная идеями о правах женщин и
свободной любви, и противостоящая ей наивная и
чистая провинциальная девушка. По предположению
исследователей, прообразом первой послужила Авдотья
Панаева — главная женская фигура в кругу «Совре-
менника» и типичная «эмансипе». Толстого же отлича-
ла резкая направленность против увлечения идеями
женской эмансипации, против ненавистного ему
«жоржсандизма» 59.
В 1863—1864 гг. Л. Н. Толстой создал комедию-
фарс «Зараженное семейство». В письме к сестре,
М. Н. Толстой, он сообщал, что она написана в «нас-
мешку эмансипации женщин и так называемых ниги-
листов». Исследователи с полным основанием считают
ее непосредственным откликом на «Что делать?» и да-
же находят прямые аналогии с романом Чернышевского.
Пьеса вызвала резкое возмущение присутствовавшего на
96
ее чтении А. Н. Островского. «Это такое безобразие,—
писал он Некрасову 7 марта 1864 г.,— что у меня
положительно завяли уши от его чтения» 60.
Таким образом, идеи Л. Н. Толстого по женскому
вопросу сложились уже в 60-е годы, а наиболее закон-
ченное выражение его мысли получили в эпилоге
«Войны и мира» и в «Анне Карениной». Эпилог «Войны
и мира» (его пространная редакция) был напечатан им
как особое философское рассуждение «О браке и
призвании женщины» в 1868 г.61 «Вся неразрешимая
сложность таинственного вопроса о браке...— считал
Л. Толстой,— заключается в том же, в чем заключается
сложность вопроса питания человека, который хочет
за один раз съесть два или 10 обедов... Тот, кто захочет
жениться на двух и трех, не будет иметь ни одной
семьи. Результат брака — дети. Детям в нравственном
мире, как воздух и тепло в физическом, необходимо
влияние отца и матери, живущих в единстве согласия
семьи. Единства и согласия семьи не может быть при
двух или трех матерях и отцах». Что же касается жен-
ского призвания, великий писатель был твердо убежден,
что «женщина тем лучше, чем больше она отброси-
ла личных стремлений для положения себя в материн-
ском призвании» 62.
Известно, что Лев Толстой любил рассказ А. П. Че-
хова «Душечка». Его он прочел по-своему и воспринял
«душечку» как воплощение «того высшего, лучшего и
наиболее приближающего человека к богу дела,— дела
любви, дела полного отдания себя тому, кого любишь,
которое так хорошо и естественно делали, делают и
будут делать хорошие женщины» 63. Эту свою мысль
Лев Николаевич развивал неоднократно. По воспомина-
ниям А. Б. Гольденвейзера, он говорил ему: «Современ-
ное путаное мировоззрение считает устарелою, отжив-
шею способность женщины отдаваться всем существом
любви,— а это ее драгоценнейшая, лучшая черта и ее
истинное назначение, а никак не сходки, курсы, рево-
люции и т. д.» 61.
Естественно, что новые женщины, мечтавшие освобо-
диться от домашнего плена и как раз стремившиеся к
«сходкам, курсам, революции» и другим проявлениям
общественной жизни, не могли воспринять мысли Тол-
стого о женском предназначении.
А вопрос о том, «надо ли перегибать палку», оста-
вался открытым...
4—145
Глава четвертая
ПРОТЕСТ И ПЕРЕЛОМ
«СТАРШИЕ СЕСТРЫ»
Провозглашение идеи равенства и свободы жен-
щины, как и попытки претворения ее в жизнь, пред-
принимались в России и до 60-х годов XIX в. Уже
в 30—40-е годы отдельные передовые женщины вели
борьбу за личную свободу, за освобождение из-под
родительской опеки, или ига.
По существу предтечами женщин нового типа были
участницы московского кружка А. И. Герцена, в кото-
рый входили наряду с мужчинами Наталья Алек-
сандровна Герцен (жена Александра Ивановича), Елиза-
вета Богдановна Грановская, Мария Федоровна Корш,
Татьяна Алексеевна Астракова и др. Они активно вклю-
чились в духовную жизнь окружавших их выдающихся
мыслителей, ученых, литераторов, участвовали в общест-
венно-политических спорах и дискуссиях, бывших до то-
го Мужской привилегией. А. И. Герцен в «Былом и думах»
о собраниях кружка в его московском доме писал:
«Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел
самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей,
новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и
узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каж-
дым делалось достоянием всех»1.
Каждая из женщин герценовского круга была лич-
ностью, индивидуальностью. Наталья Александровна
Герцен — натура незаурядная, запечатлевшаяся в па-
мяти близких людей как «поэтический идеал, исполнен-
ный любви и скорби»2. Мария Каспаровна Эрн (в
замужестве Рейхель) в дальнейшем стала незаменимой
помощницей Герцена в делах Вольной печати. Т. А. Ас-
тракова, ближайшая подруга жены Герцена, разделяла
его убеждения и не порвала с ним, когда он оказался
в эмиграции. Она стала посредником между Вольной
печатью и Россией 3. По словам современницы начала
50-х годов, Астракова «курила трубку с очень длинным
чубуком и любила говорить о правах женщин, требуя
98
для них доступа к науке и другой деятельности
и равноправия с мужчинами. В то время суждения
ее казались очень новы и оригинальны, хотя и не
всеми признавались справедливыми»4. Татьяна Петров-
на Пассек, «корчевская кузина» А. И. Герцена, вырос-
шая вместе с Герценом и ставшая женой его друга,
в конце своей жизни написала воспоминания «Из
дальних лет», где запечатлены важные факты из
жизни Герцена и его окружения 5.
Буржуазные преобразования в стране середины
XIX в., революционный дух освобождения в демокра-
тически настроенной среде породили осознанное жен-
ское движение. А. И. Герцен, анализируя переход
от отдельных попыток личного освобождения к мас-
совому движению за женское равноправие, считал его
«настоящим, сознательным протестом, протестом и пе-
реломом». «Се n’est pas une emeute, c ’est une revolu-
tion *» 6.
Женское движение в те годы не было политически
или идеологически оформленным, в нем отсутствовала
какая бы то ни было программа. Однако при отсут-
ствии четкой политической платформы выявлялась
вполне определенная социальная направленность дви-
жения — антифеодальная и демократическая,— благо-
даря которой оно органично включалось в общерос-
сийское русло демократической борьбы против само-
державия и крепостничества.
Круг участниц женского движения ограничивался
представительницами дворянского сословия и разночин-
ной среды, что и определяло его цели: экономическая
самостоятельность и независимость женщин, равное с
мужчинами право на труд и образование, в том числе
и высшее, равноправное положение в семье и быту.
Среди поборниц женского равноправия оказались
женщины, совсем разные по социальному положению
и воззрениям. Преобладали представительницы демо-
кратической интеллигенции, жившие трудовыми дохо-
дами: М. В. Трубникова, Е. И. Конради и другие
женщины из привилегированных сословий. Среди ли-
деров была и аристократка А. П. Философова. Они
вместе составляли умеренное направление. На другом
полюсе — радикально настроенная молодежь, ниги-
листки. Объединяющими элементами этих разнород-
* Это не бунт, это революция (франц.).
99
пых сил были критический подход к существующей
действительности и идеи общего дела. В дальнейшем
с развитием и углублением движения, когда речь
пойдет не просто о равноправии с мужчиной, но о
гражданских и политических правах, начнется неиз-
бежное размежевание, выяснится разность конечных
целей женщин, выступавших сообща за свою эманси-
пацию, а женское движение сольемся с общим потоком
освободительной борьбы.
П. А. Кропоткин в «Записках революционера»
в качестве одной из характерных черт женского дви-
жения в России отмечал (и отмечал с похвалой) от-
сутствие «пропасти» между поколениями «старших и
младших сестер»: «Те женщины, которые были первы-
ми инициаторами движения, никогда не порывали
потом связи с младшими сестрами даже тогда, когда
последние ушли гораздо дальше вперед и стали придер-
живаться крайних взглядов. Они преследовали свои
цели в высших сферах, они держались в стороне
от всяких политических агитаций, но они никогда
не забывали, что сила движения в массе более молодых
женщин, большая часть которых примкнула впослед-
ствии к революционным кружкам. Эти вожаки жен-
ского движения бйли олицетворением корректности;
я считал их даже слишком корректными; но они
не порывали с молодыми студентками, типичными
нигилистками по внешности: стрижеными, без криноли-
нов, щеголявшими демократическими замашками. От
этой молодежи вожаки держались немного в стороне;
иногда даже отношения обострялись; но они никогда
не отрекались от своих младших сестер — великое
дело, скажу я,— во время тогдашних безумных пресле-
дований»7.
Женское движение в России вызревало под явным
влиянием не только революционных процессов и соци-
алистических учений, но и западноевропейского
феминизма. Особая роль здесь принадлежала Женни
Д’Эрикур — доктору медицины, автору книги «Осво-
божденная женщина», вышедшей в Париже в 1860 г.
и получившей широкое распространение. Парижский
кружок Эрикур оказал сильное влияние и на М. Л. Ми-
хайлова во время его заграничного путешествия с Шел-
гуновыми: его первые статьи по женскому вопросу —
результат этого влияния. Однако женское движение в
России с ярко выраженной антифеодальной и демо-
100
критической направленностью выходило за рамки евро-
пейского феминизма, было значительно шире и глубже.
В Западной Европе в первых рядах знаменосцев
женской эмансипации выступили сами женщины
(вспомним, например, жоржсандизм). В условиях
самрдержавной России, при гражданской незрелости,
неразвитости женщин идейными вдохновителями жен-
ского движения выступили мужчины. Однако едва идея
об эмансипации вызрела и оформилась, ее подхватили,
наполнили активным содержанием и действием жен-
щины, ставшие ее инициативными проводниками в
жизнь. П. А. Кропоткин свидетельствовал: в передовых
«женских кругах пульс жизни бился сильно и часто
представлял резкую противоположность тому, что я
видел в других сферах... Без сомнения, то было великое
движение, изумительное по своим результатам (Кро-
поткин имел в виду прежде всего открытие Высших
женских курсов.— Э. П.) и крайне поучительное
вообще. Победа была одержана благодаря той пре-
данности народному делу, которую проявили женщи-
ны... Они в буквальном смысле слова завоевали свои
права»8.
У истоков женского движения в России — три за-
мечательные женщины: М. В. Трубникова, Н. В. Ста-
сова, А. П. Философова. Современниками они восприни-
мались как «триумвират», составленный из трех очень
разных, но крепко связанных и взаимообогащающих
личностей. Именно их имена подразумевал Кропоткин,
характеризуя «политических вожаков, имеющих му-
жество не отвернуться от крайнего крыла своей соб-
ственной партии». Он объяснял это тем, что женские
лидеры не желали занять привилегированного положе-
ния ни в обществе, ни в государстве, и симпатии
их были на стороне народа 9. Показательно, что в по-
исках прототипов «особенных людей», придуманных
Н. Г. Чернышевским, исследователи обращаются к лич-
ностям Трубниковой и Стасовой10. Их жизнь была
неразрывна с женским движением, а общественная де-
ятельность, связанная с созданием воскресных школ,
производственных ассоциаций, с борьбой за высшее
образование для женщин, стала его органической
частью. Но прежде чем говорить об этой деятель-
ности, о практических попытках «объявить права жен-
щин», представим портреты «вожаков» женского дви-
жения— «старших сестер».
101
Мария Васильевна Трубникова
(1835—1897 гг.)
Она родилась в Сибири, в Петровском заводе, где
ее отец декабрист В. П. Ивашев отбывал каторгу.
В 1839 г. счастливый отец писал о дочери родным:
«С каждым днем становится все прелестнее, резвее
и грациознее и уже теперь обещает много утешений
в будущем»11.
Тогда еще Ивашев не знал, что ни у него, ни у его
жены Камиллы никакого будущего нет: их вскоре не
стало. Троих сирот в 1841 г. привезли на попечение
тетки в Симбирское имение и записали в купеческое
сословие. Вплоть до 1856 г. (до амнистии декабристов)
детей Ивашевых именовали Васильевыми. Несмотря на
все эти перипетии, они получили прекрасное образова-
ние и воспитание в семье сестры отца — княгини
Е. П. Хованской. В этой просвещенной помещичьей
семье кроме пятерых детей Хованских воспитывалось
семь племянников и племянниц, которых приучили к
книгам, серьезному чтению, обучали не только лите-
ратуре, иностранным языкам и истории, но даже фи-
лософии и естествознанию. Для этого существовал це-
лый штат гувернанток и учителей. Но важнее обра-
зования были идеи гуманизма, товарищества, внушавши-
еся детям, а также культ декабристов, беспредельное
уважение к В. П. Ивашеву и его товарищам, бережное
хранение всех бумаг, писем погибшего декабриста.
О цравах семьи Хованских говорит и такой факт.
Когда в 1848 г. в Поволжье разразилась холера,
княгиня не только сама посещала больных, раздавая им
лекарства и еду, но и брала с собой старших детей,
в том числе и 13-летнюю племянницу Машу. Такие
уроки не прошли даром. Через много лет Вера Чер-
кесова, младшая сестра Марии Васильевны, на вопрос,
какой след остался в ее душе от крепостного права,
ответила: «По правде сказать, никакого. У моей тетки
крепостных не притесняли, и мы с сестрой просто этого
не замечали»12.
В 1854 г. 19-летняя Маша Ивашева вышла замуж
за молодого преуспевающего чиновника К. В. Трубни-
кова, пленившего невесту «главным образом своим ли-
берализмом и цитатами из Герцена»13. Крестницу
благословил декабрист Николай Басаргин. С 1855 г.,
уже в Петербурге, началась для нее новая жизнь.
102
Богатый дом, поставленный на широкую ногу, стал
местом сбора передовой молодежи: двоюродные братья
Трубниковой — Ермоловы и Головинские — ввели в не-
го своих товарищей, бывших соучеников по Алексан-
дровскому лицею, среди которых были братья Серно-
Соловьевичи, А. А. Черкесов (будущий муж Верь/),
И. И. Шамшин, А. А. Рихтер, А. А. Сабуров. Все это
были «самые интеллигентные представители тогдаш-
него петербургского общества»14.
Лицеисты-александровцы были не только интел-
лигентны, начитанны, образованны. Как известно, Алек-
сандровский лицей был «кузницей кадров» освободи-
тельного движения 1860-х годов. Не случайно поэтому
в круг чтения 20-летней Марии входила такая лите-
ратура, как книги Герцена, Сен-Симона и других соци-
алистов-утопистов, Мишле, Прудона, Лассаля, Луи
Блана.
Вся атмосфера дома, вспоминала дочь Трубниковых
Ольга, была пропитана «идеями свободы, равенства и
братства, и имена тогдашних борцов за них, каковы
Чернышевский, Михайлов, были знакомы мне с детства,
а братьев Серно-Соловьевичей мы знали как своих»15.
Культ декабристов поддерживался благоговейными рас-
сказами о 14 декабря, рассматриванием старых аль-
бомов, благодаря чему всех декабристов дети знали
в лицо.
Личное знакомство Трубниковой с Н. Г. Чернышев-
ским было вполне возможно через посредство Серно-
Соловьевичей или Шамшина. Косвенным подтвержде-
нием этого может быть близость М. В. Трубниковой
к кузену Чернышевского — А. Н. Пыпину, в доме
которого в 1873 г. впервые встретил ее как завсег-
датая М. А. Веневитинов, оставивший воспоминания о
знакомстве с Трубниковой — хранительницей семейно-
го архива Ивашевых. Мария Васильевна показала Ве-
невитинову, интересовавшемуся судьбой декабриста,
альбом отца, его портрет в мундире пажеского
корпуса, портрет матери и «рассказала о своих родите-
лях многие любопытные подробности». «Судьбы их так
любопытны,— заключал свой рассказ Веневитинов,—
что прямо просятся под перо»16.
Своим человеком в доме Трубниковых был Н. А. Се-
рно-Соловьевич, особенно дружный с младшей сестрой
Верой, жившей в семье сестры до замужества. Ей Ни-
колай Александрович передал накануне ареста 7 июля
103
1862 г. сверток процентных бумаг и денег, ей од-
ной он писал из сибирского заточения, ей адресовано
и его последнее письмо, скопированное Марией Василь-
евной. «Живите жизнью настоящей, а не дремотным
прозябанием»17,— завещал революционер. Вера Иваше-
ва впоследствии стала женой А. А. Черкесова,
лицейского друга Н. А. Серно-Соловьевича, ближайшего
его сподвижника, члена «Земли и воли», который после
ареста Николая Александровича продолжил его книж-
ное дело.
С первых же лет водворения в Петербурге
сестры Ивашевы сообща повели борьбу с предрассуд-
ками, укоренившимися в их окружении. Им был свой-
ственен демократизм и сердечное отношение к людям
независимо от их социального положения. Хотя их дом
был богатым, не редкость в нем были гости в пледах
и нигилистических балахонах. Незамужняя Вера вопре-
ки неписаным законам ходила по улице одна, ездила
на извозчике, не пользуясь каретой. Но главное, что
отличало сестер,— трудовой образ жизни при полной
материальной обеспеченности. К. В. Трубников осно-
вал «Журнал для акционеров», а с 1861 г.— газету
«Биржевые ведомостй», редактором и издателем которой
был до 1874 г. Его жена вместе с сестрой помогали
ему: делали переводы, вели различные хозяйственные
дела, кассу и бухгалтерию. Труд — характерная деталь
в поведении новых женщин.
Мария Васильевна, молодая, умная, редкостно для
женщин той поры образованная, обладала обаянием,
привлекала искренностью, честностью, широтой взгля-
дов. Ее дом быстро обрастал друзьями и знакомыми.
Вслед за «лицеистами» в кружок Трубниковой вли-
лись Надежда Васильевна Стасова с братьями Влади-
миром и Дмитрием. Знакомство, вскоре перешедшее
в тесную дружбу, состоялось в 1859 г. С тех пор
при всей широте интересов М. В. Трубниковой главным
в ее жизни стал женский вопрос. Вокруг нее — лиде-
ра — сплачивались соратницы, посвятившие жизнь
женской эмансипации. Кроме них в доме частыми гос-
тями были представители петербургской профессуры:
Бекетов, Сеченов, Энгельгардт, поддерживавшие стрем-
ление женщин к знаниям, образованию, самостоятель-
ности. Трубникова — прирожденный общественный де-
ятель, необычайно энергичный и инициативный. Ее со-
ратницы единодушно свидетельствовали о том, что «пер-
104
выи импульс во всех начинаниях» исходил именно от
Марии Васильевны, которая являлась нервным центром,
сплачивавшим самые разнородные элементы и все при-
водившим в движение 18.
М. В. Трубникова была инициатором «Общества
дешевых квартир» — одного из первых практических
дел участниц женского движения, приведших через не-
сколько лет к созданию первой и единственной в стране
Женской издательской артели. Мысль об организации
ассоциации также принадлежала Трубниковой, как,
впрочем, и практическая реализация идеи.
Проблемы женского труда были органично связаны
с вопросами образования женщин. И здесь Трубникова
выступила лидером, возглавив борьбу за высшее образо-
вание для женщин, увенчавшуюся в конце концов от-
крытием Высших женских курсов.
Все начинания М. В. Трубниковой и руководимого
ею кружка женщин были новшествами, не знали
прецедентов, поэтому требовали не только ума, но и
организаторского таланта, цельности и твердости ха-
рактера. Мария Васильевна обладала всеми этими ка-
чествами и еще необыкновенным тактом, умением
выслушивать, быстро схватывать мысль собеседника,
что было чрезвычайно важно при неопытности женщин
и высоком накале страстей вокруг решения женского
вопроса. Потому-то Трубникову называли «добрйм ге-
нием» женского движения, «Крейцбергом» — по имени
известного тогда укротителя диких зверей.
М. В. Трубникова особенно привлекала к себе лю-
дей самоотверженностью и преданностью общему
женскому делу. Н. В. Стасова, которая была на 13 лет
старше ее, при первой же встрече почувствовала
влияние Марии Васильевны. При всей разности харак-
теров и образа жизни содружество этих двух личнос-
тей в «женских делах» оказалось прочным и плодо-
творным. Что же касается А. П. Философовой, нес-
колько позже вошедшей в «триумвират», то она сама
называла себя ученицей М. В. Трубниковой, давшей
молодой богатой бездельнице «направление всей последу-
ющей жизни»19. Анна Павловна рассказывала Ольге
Булановой-Трубниковой: «Твоя мама имела терпение
читать со мной серьезные книги и толковать мне
всякое слово». Дочь Марии Васильевны впоследствии
опубликовала рассказ еще одной «ученицы» своей
матери. Врач Трубниковой — муж богатой светской
105
дамы Варвары Павловны Тарковской — однажды услы-
шал вопрос пациентки: «Доктор, что делает ваша
жена?» — «Выезжает, веселится».— «Пришлите ее ко
мне». Так судьба В. П. Тарновской была решена, а
женское движение получило одну из активнейших дея-
тельниц 20.
«Великое дело нельзя делать злым путем>х,— люби-
ла повторять Мария Васильевна. Приведенные слова
были ее жизненным кредо. Убежденный демократ,
она испытывала жизненную потребность бороться за
женское равноправие, но не признавала революционных
методов борьбы. Она верила в силу слова, убежде-
ния, просвещения. Однако логика освободительного
движения часто приводила к смыканию разрешенной
правительством деятельности с нелегальной работой.
М. В. Трубникова и ее младшая сестра, всегда стояв-
шая рядом, оказывали немалые услуги нелегальным.
Вначале это были революционеры-шестидесятники,
прежде всего братья Серно-Соловьевичи. С заму-
жеством Веры Васильевны связи сестер с революци-
онным подпольем осуществлялись через А. А. Черке-
сова и стали еще более тесными. Каждый раз, бывая
за границей, Мария Васильевна встречалась там с
лидером молодой русской эмиграции Александром
Серно-Соловьевичем, который знакомил ее с европей-
ским рабочим движением, рассказывал об Интернаци-
онале. Его самоубийство явилось тяжким ударом
для Трубниковой. Следующее революционное поколе-
ние — народники — не раз использовало квартиру
М. В. Трубниковой для хранения запретной литерату-
ры, для явок. Здесь в разное время бывали Дмитрий
Клеменц, Вера Фигнер, Софья Перовская, хотя Мария
Васильевна принципиально не принимала насилия и
повторяла террористам: «Великое дело нельзя делать
злым путем».
Дочери Трубниковой, Ольга и Мария, пошли дальше
матери. Еще гимназистками в доме В. В. Черкесовой
они познакомились с Е. Д. Дубенской, привлекавшейся
по «процессу 193-х». Началось чтение нелегальных
книг, знакомство с революционерами, выполнение
отдельных поручений. От укрытия запретных сочине-
ний, оружия и самих подпольщиков путь естественно
вел в революцию: Ольга стала членом молодой группы
«Черный передел», в которой главную роль играл ее
будущий муж А. П. Буланов. Рядом с сестрой была
106
и Мария, вышедшая замуж за чернопередсльца
С. А. Вырубова.
Чем больше уходила Мария Васильевна в общест-
венную деятельность, в «женский вопрос», тем ощу-
тимее углублялись ее разногласия с мужем, наметив-
шиеся уже вскоре после замужества. Жена — аль-
труистка, человек идейный и интеллигентный. Муж —
беспринципный делец, предприниматель, который к
тому же дома вел себя как деспот и самодур. К дея-
тельности жены Трубников относился насмешливо,
присоединяясь к мнению, бытовавшему в определен-
ных кругах, что «Трубникова и Стасова принесли мно-
го вреда России» 21.
Духовный разлад супругов кончился полным раз-
рывом, оформленным в 1876 г. Мария Васильевна
осталась с четырьмя дочерьми на руках, из которых
старшая еще не кончила гимназии, без всяких средств
к существованию: Трубников спустил на разных афе-
рах состояние жены. Мария Васильевна оказалась
вынужденной усиленно заняться переводами, зараба-
тывая на жизнь. К этому времени она была уже серь-
езно больна, больна психически. Ее преследовала на-
вязчивая идея: добиться аудиенции у Александра II
и вымолить прощение Чернышевскому22. Разрыв с
мужем, а затем обыски в доме, аресты дочерей усу-
губляли болезнь.
Оторванная от «женского дела» болезнью и рас-
стоянием (Мария Васильевна с 1869 г. много времени
проводила за границей, где лечилась), она не теряла
к нему интереса. Трубникова устанавливала связи
с женскими лидерами Англии, Франции, Швейцарии,
с Женни Д’Эрикур, Андрэ Лео, Жозефиной Бутлер.
Преисполненная оптимизма, она сообщала Н. В. Ста-
совой из Швейцарии 3 июля 1869 г.: «Вероятно, около
20 или 26 августа мы увидимся с г-жой Бутлер...
Я непременно скреплю наш союз с английскими жен-
щинами всевозможными узами: я вижу в этом сильную
опору для будущего. Женское движение имеет за себя
лучшие умы Европы... Если у нас будут препятствия
и задержки, то все это — временное и преходящее.
Успех Европы — лучший залог нашего успеха, и скоро,
скоро, на нашем веку, женщинам откроются все пути
науки, образования и прав». Ей, однако, ничего этого
не суждено было увидеть: с 1881 г. началось мед-
ленное угасание. Сохранилось трагическое письмо
107
М. В. Трубниковой к Н. В. Стасовой, написанное
18 июля 1890 г.: «Друг вы мой, сказать ли вам правду;
вб мне подчас шевелится к вам зависть, вы до конца,
как честный часовой, простоите с оружием в руках
на страже общественных интересов. Я же десятый
год — нет, чуть ли не двадцатый — живу для своей
семейной ячейки. Похоронив прежние свои, лучшие
человеческие стремления, сознавая, что бессильна по-
бороть условия жизни, и, что всего хуже, не уверена
в том, что если бы они изменились к лучшему, то
есть явились и досуг, и деньги, обеспечивающие право
на досуг,— то всем этим я сумею воспользоваться.
Ни голова по-прежнему работать не может, ни сил
на умственную деятельность не хватает» 23.
Прожив яркую, но трагическую жизнь, Мария Ва-
сильевна Трубникова умерла в 62 года, из которых
только десять были отданы активной общественной
деятельности: помощи нуждавшимся, женским собра-
ниям, обсуждениям проектов трудоустройства женщин,
выступлениям (в инициативных группах и печати) в
поддержку высшего женского образования, воскресным
школам и другим практическим актам идейного дела.
Умерла она в сумасшедшем доме. Немногочисленные
здравствовавшие к тому времени соратницы по жен-
скому движению почтили ее память речами в женских
обществах. Декабрьский номер журнала «Женское
дело» за 1899 г. был полностью посвящен М. В. Труб-
никовой. «У нас скоро забывают своих замечательных
людей, а тех, кто рано сошел со сцены общественной,
и подавно,— писала П. С. Стасова, родственница
Н. В. Стасовой.— Не будем неблагодарны к ее памяти,
вспомним ее драгоценную личность, сотканную из люб-
ви, энергии и самоотвержения» 24.
М. В. Трубникова пережила свое время. Десяти-
летия, последовавшие за шестидесятыми годами, тре-
бовали деятельниц совсем другого типа, поэтому тра-
гический уход из жизни Марии Васильевны был в
известном смысле закономерностью.
Надежда Васильевна Стасова
(1822—1895 гг.)
Н. В. Стасова принадлежала к старшему поколе-
нию шестидесятпиц. Ее активная деятельность нача-
лась в зрелом возрасте, после тяжелой личной драмы,
приведшей к нервному заболеванию. Пройдя через это
108
испытание, Надежда Васильевна, по ее словам, «начала
сознавать, что если живешь, то надо действовать, и
бесчестно предаваться только мысли о своем разбитом
счастье» 25. Но это был лишь импульс, непосредствен-
ный толчок, подготовленный жизнью и воспитанием
в семье Стасовых, известных своей образованностью,
интеллигентностью, демократическими убеждениями.
Их дом современники называли «одним из умствен-
ных центров» 26.
Все члены семьи Стасовых стали активными об-
щественными деятелями. Три брата — Александр, Вла-
димир и Николай — в 1849 г. привлекались по делу
петрашевцев. Дмитрий Васильевич Стасов известен
как крупный юрист прогрессивных взглядов, связан-
ный с представителями революционных кругов (в том
числе с Н. Г. Чернышевским) и оказывавший им не-
малые услуги. Он получил особую популярность как
защитник на многих политических процессах 70-х го-
дов. Вокруг Владимира Васильевича — выдающегося
критика — группировалась разночинская молодежь,
увлекавшаяся искусством. С конца 50-х годов «ста-
совская группа» активно поддерживала женское дви-
жение.
Надежда Васильевна, дочь придворного архитекто-
ра, родилась в Царскосельском дворце, и ее восприем-
ницей была императрица Елизавета Алексеевна, жена
Александра I. С детства она была окружена книгами,
произведениями искусства. По воспоминаниям брата
Владимира, с которым была особенно дружна, сестры
«считали горькой обидой для себя и кровной неспра-
ведливостью, что братьев воспитывают и учат совсем
иначе, чем их, и думали, что они тоже могли бы всему
учиться, чему учатся братья, узнать все то, что они
знают» 27.
Сначала танцы и балы забавляли сестер. Но мало-
помалу в них просыпались потребность в серьезной
умственной работе, пристрастие к чтению — часто ук-
радкой, ибо старшие больше всего боялись, чтобы из
девушек — не дай бог!—не образовались «синие
чулки».
Два тяжких потрясения перевернули жизнь Надеж-
ды Васильевны: любовная драма (отказ жениха от
брака по настоянию его родителей) и смерть любимой
сестры. Опа заболела и уехала лечиться за границу.
Вернувшись в 1858 г. домой после длительного лече-
109
ния, Стасова попала в круговорот споров по женско-
му вопросу, чему способствовало и ее знакомство
с М. В. Трубниковой. «Я оглянулась,— вспоминала
она,— и всю свою любовь перенесла сначала на семью,
а потом на общество. Вот и выходит, что все к луч-
шему. То же и мое несчастье. Для меня исчезло оча-
рование семьи своей собственной. Я почувствовала
любовь к всемирной семье. Это стало моим делом, я с ним
и умру» 28.
Так оно и было. По свидетельству людей, близко
знавших Стасову, она для общего дела не щадила ни
сил своих, ни здоровья . А дело это — прежде всего
женский вопрос, женское движение, одним из лидеров
которого стала Надежда Васильевна. Цель движе-
ния — помогать другим женщинам, уравнявшись в пра-
вах с мужчинами на учение и труд, получить образо-
вание, в том числе высшее, найти свое место в жизни,
стать полезными обществу, обрести самостоятельность
в семье и за ее пределами. К этому стремилась и
Н. В. Стасова. Но прежде — самообразование: книги,
лекции в университете Н. И. Костомарова и некото-
рых других профессоров. Когда же после студенческих
волнений 1861 г. университет закрыли для женщин,
у Стасовой появилась мысль об особом женском уни-
верситете. И после его открытия в форме Бестужев-
ских курсов Н. В. Стасова стала его фактическим
директором 30.
Общественные интересы Надежды Васильевны
стали в известной мере предметом внимания всей
семьи, в первую очередь братьев Владимира и Дмит-
рия, жены последнего Полины Степановны *.
Н. В. Стасова представляла собой исключительную
личность — по нравственной безупречности, доброте,
самоотверженности и бескорыстию. В многочисленных
некрологах, появившихся после ее смерти, промельк-
нула фраза: «Это была счастливица из счастливиц» 32.
И это — о женщине, потерпевшей крушение в личной
жизни, не имевшей собственной семьи, детей, мужа,
что так важно для «слабого пола», «загнанного в лю-
бовь», по выражению Герцена.
А. П. Чехов в 1901 г. писал одному из своих кор-
* Будучи активной участницей женского движения, П. С. Ста-
сова оставила о нем интересные воспоминания, которые хранятся
в архиве Стасовых в Пушкинском доме в Ленинграде 3 .
ПО
респондентов: «Работать для науки и для общих
идей — это-то и есть личное счастье» 33. Н. В. Стасо-
ва, вероятно, думала так же и работала как раз «для
общих идей», которые для нее выражались в женском
равноправии с мужчинами. А так ли уж многие спо-
собны на полное самоотречение и бескорыстное слу-
жение людям, ничего не получая взамен, кроме собст-
венного удовлетворения достигнутым, не рассчитывая
на благодарность?
Е. А. Штакеншнейдер писала в своем дневнике в
октябре 1868 г.: «Когда я повидалась с Надеждой Ва-
сильевной Стасовой и снова попала в мир деятельности
и труда, мне стало ужасно грустно и стыдно прожи-
того лета и проживаемой зимы... А Надежда Васильев-
на? В лихорадке, с пылающими щеками, с руками как
лед: до того слабая, что еле передвигает ноги, почти
без голоса от слабости, целый день трудится, рабо-
тает, хлопочет» 34.
Познакомившись с М. В. Трубниковой, Н. В. Ста-
сова стала не только ее единомышленницей, но и дея-
тельной соратницей. «Общество дешевых квартир»,
организация женского труда, воскресные школы, борьба
за высшее образование женщин — этапы женского
движения, страницы освободительной борьбы в России.
«Вот этим были наполнены все наши беседы, все наши
соображения»,— признавалась Надежда Васильевца 35.
Добавим от себя: не только беседы и соображения
заполняли жизнь и осчастливливали ее, но и реаль-
ные дела. Трубникова, Стасова, окружающие их жен-
щины и словом влияли на других, и стремились на
практике реализовать свои идеи. Далеко не все из за-
думанного удавалось сделать в условиях самодержавия,
но важен был их пример бескорыстия и самоотвер-
жения.
Умерла Надежда Васильевна не в собственной пос-
тели, как положено 73-летней старухе, а «на ходу»,
делая добрые дела,— в подъезде чужого дома, куда
спешила на помощь. Брат Владимир издал в память
о сестре книгу, которую, однако, не пустил в продажу,
«а всю пожертвовал для раздачи бывшим слушатель-
ницам Высших женских курсов», справедливо полагая,
что в книге о Н. В. Стасовой заключена «полная...
история женского движения» в России 36.
111
Анна Павловна Философова
(1837—1912 гг.)
В воспоминаниях А. Н. Бенуа одна из глав посвя-
щена дому Философовых и его обитателям: гимназист
Бенуа «вошел в семью Философовых», сдружившись
с их сыном Димой. Дом был веселым, непринужден-
ным, в нем — много молодежи и по-настоящему «хоро-
ший тон». Анна Павловна в те годы приближалась к
своему пятидесятилетию, у нее было девять детей и
еще впереди то время, когда в имении Философовых —
Богдановском — начнут собираться участники «Мира
искусства» и хозяйка дома, воспитанная на идеалах
60-х годов, вступит в столкновение с сыном и его
друзьями.
Вероятно, последним обстоятельством и объясняет-
ся ироничный тон воспоминаний Александра Бенуа
об А. П. Философовой: «суетливость и вечная взвол-
нованность», «вечная ее ажитация — смех, плач, воз-
мущения, ликования» и т. п. Явно не по душе мемуа-
ристу было и слишком ревностное отношение Анны
Павловны к своему «служению»—вовлечение в него
старшего сына Владимира и старшей дочери Марии,
которым она «давала иногда и весьма рискованные
поручения, заставляя их передавать, кому нужно, вся-
кие подпольные инструкции и документы или укрывая
и всячески спасая от полиции лиц, опаснейших для
существующего порядка». Однако Бенуа не мог не от-
метить, что «мать Димы была поистине знаменитой
на всю Россию дамой, и имя ее пользовалось чрезвы-
чайной популярностью — особенно среди передовой ин-
теллигенции» 3 .
Анна Павловна была родом из богатой дворянской
семьи Дягилевых. Восемнадцати лет она по любви
вышла замуж за крупного просвещенного чиновника
В. Д. Философова, которому тогда было 36 лет. Моло-
дая, богатая, она слыла к тому же одной из первых
красавиц петербургского общества. Позднее Филосо-
фова сравнивала себя в ту пору с «глупенькой, доб-
ренькой Полинькой Сакс». Любящий муж заботился
о ее образовании, стараясь сделать из нее настоящую
светскую даму. «Но мне было томно, все чего-то не
хватало,— вспоминала Анна Павловна.— Жизнь «ба-
бочки» меня не удовлетворяла. А я не понимала, в чем
дело». Объяснила М. В. Трубникова, к кругу которой
112
примкнула Философова. «С этого времени,— писала
она,— моя участь была решена, я вся отдалась этому
кружку и этой деятельности» 38.
Философова удачно дополнила «триумвират»: от
образованной, интеллигентной Трубниковой исходила
инициатива, планы, идеи; Стасова была прекрасной
исполнительницей, скромной и трудолюбивой; Филосо-
фова выступила в роли «волшебной феи», осуществ-
ляя как бы связь старой чиновничьей России с новой,
нарождавшейся. Ее обширные знакомства в высших
бюрократических кругах помогали устранять препят-
ствия, через которые неизбежно проходило любое доб-
рое начинание. Важная должность мужа, положение
в свете в сочетании с красотой, обаянием личности
самой Анны Павловны во многих случаях обеспечива-
ли успех. Получить разрешение, достать средства,
организовать лотерею, провести концерт или вечер,
сборы с которых шли на «женское дело», никто не
мог лучше Философовой.
60—70-е годы — расцвет общественной деятельнос-
ти А. П. Философовой. Она — председатель «Общест-
ва дешевых квартир», потом распорядительница Вла-
димирских курсов. Следуя призыву Л. Н. Толстого,
в 1873—1874 гг. Философова приняла активное учас-
тие в организации помощи голодающим крестьянам
Самарской губернии, в собственной деревне открыла
школу для крестьянских детей. Она — первый предсе-
датель комитета «Общества для доставления средств
Высшим женским курсам». Анна Павловна не гнуша-
лась ни крупных, ни мелких добрых дел: спасала от
безнравственного отчима 13-летнюю девочку, поселив
ее в своем доме; обеспечивала средствами бедную
семью... «Добрейшим сердцем» называл ее Ф. М. Дос-
тоевский, часто бывавший в доме Философовой.
Анна Павловна была далека от революционных
убеждений, однако хлопотала за арестованных студен-
тов, о смягчении наказаний революционерам, переда-
вала деньги для высылаемых, прятала на своей квар-
тире нелегальную литературу. Молва связывала ее
имя с побегом П. А. Кропоткина из тюрьмы в 1876 г.
Сам революционер описал в воспоминаниях только
«светлое видение»—красивую, незнакомую ему даму,
навестившую арестанта в доме предварительного зак-
лючения. Анна Павловна громко радовалась побегу
Кропоткина, как и оправданию судом присяжных
113
Веры Засулич, хотя Ф. Ф. Трепов, в которого стре-
ляла революционерка, бывал в доме Философовых и
исполнял некоторые ее просьбы по «женским делам».
Философова не только писала мужу в письме, но
и говорила вслух о Том, что не уважает правительство,
которое идет «не по пути прогресса, а по пути раз-
боя» 39. «Кинжальщиков», по ее мнению, рождало само
правительство. Но и действия «кинжальщиков» вызы-
вали у Анны Павловны чувство нравственного протес-
та: здоровое общество должно бороться и с виселицей,
и с террористическими актами, даже если они совер-
шаются во имя благих побуждений.
Анна Павловна была женой тайного, а впоследствии
и действительного тайного советника, главного воен-
ного прокурора страны, честно выполнявшего свои
должностные обязанности. Естественно, что ее пове-
дение вызывало раздражение властей. «Я была бель-
мом на глазу III отделения»,— вспоминала она позднее.
Попытки мужа урезонить жену успеха не имели. В гро-
мадной казенной квартире главного военного прокурора
бывали не только кавалергарды, чиновники, жены
министров и светские дамы, но и свободомыслящие
профессора и литераторы, курсистки и люди просто
«неблагонадежные». Злые языки передавали анекдот:
на двух концах казенной квартиры находятся кабинет
В. Д. Философова и гостиная его жены, и в то время
как прокурор подписывает приговоры «к расстрелу»,
«к расстрелу», жена принимает в гостиной террорис-
тов...
Нужно сказать, что подобная ситуация была по-
своему типична для России 70-х годов, когда раскол
сплошь и рядом происходил внутри одной семьи. Проб-
лема «отцов и детей» в большой степени касалась
также жен и мужей. Вспомним хотя бы распад семьи
Трубниковых, разрыв с мужем Веры Фигнер-Филип-
повой и многие другие. Софья Перовская, дочь петер-
бургского губернатора, навсегда порвала с отцом, ко-
торому, естественно, были чужды и непонятны ее
идеалы. Дворянское сословие в России, как известно,
породило и тех Муравьевых, которых вешали, и тех,
которые вешали...
Но вернемся к Анне Павловне Философовой. Ее
положение действительно было не из простых, в чем
она признавалась позднее сама: «Я была постоянно
между двух огней. С одной стороны, мой муж (доба-
114
вим — любимый муж.— Э. П.) получал прокламации
от нигилистов, что они его убьют и что он внесен в
список, в число жертв. С другой стороны, правительст-
во высылало моего сына и грозило мне высылкой».
Угрозы в ее адрес осуществились в 1879 г. «Я тебе
всего не хочу и не могу рассказать,— сказал Алек-
сандр II при встрече с Философовым,— ради тебя она
выслана за границу, а не в Вятку» 40.
Только в начале 1881 г., после покаянного письма
царю, А. П. Философова вернулась на родину. Прер-
ванная деятельность в области женского образования
возобновилась ею к концу 80-х годов. Однако апогей
ушел в прошлое, ушел вместе с общественным подъе-
мом, на фоне которого могли действовать люди, по-
добные Анне Павловне Философовой.
«Сколько раз слышал я Ваше имя, обвиняемое теми
и другими,— писал Достоевский Философовой еще в
1879 г.— Но вот что хорошо тут всегда: знайте, что
всегда есть такая твердая кучка людей, которые оце-
нят, сообразят и сочувствуют непременно и верно.
У Вас есть сочувственники, понимающие Вашу дея-
тельность и прямо любящие Вас за нее. Я таких встре-
чал и свидетельствую, что они есть. Меня же сочтите
как горячего из горячих почитателей Ваших и прекрас-
ного, милого, доброго, разумного сердца Вашего» 41.
«ПОТРЕБНОСТЬ ПРИДТИ НА ПОМОЩЬ»
Первое реальное дело представилось передовым
женщинам в связи с деятельностью воскресных школ,
возникших в конце 1850-х годов по инициативе демо-
кратической интеллигенции. И именно это дело, реали-
зовавшее стремление новых людей к общественно по-
лезному труду, к просвещению народа и сближению
с ним, явилось одним из проявлений освободительного
движения XIX столетия.
В условиях общественного подъема воскресные
школы быстро распространились по всей стране: в
1862 г. в 50 губерниях России функционировали
274 такие школы, в том числе 243 мужские и 31 жен-
ская 42. Поскольку обучение в воскресных школах
было бесплатным, а труд учителей безвозмездным, там
преподавали практически все, кто мог и кто хотел:
офицеры, писатели, журналисты, студенты, чиновники.
Женщины приняли самое активное участие в этом бла-
115
городном начинании. Тем самым они по существу
впервые в истории самодержавной России в столь
широких масштабах приобщались к общественной
деятельности.
В числе первых в начале 1859 г. в Петербурге
открылась женская воскресная школа М. С. Шпилев-
ской, будущей писательницы. В Харькове одной из
зачинательниц воскресных школ стала X. Д. Алчев-
ская. Среди учащихся всех воскресных школ женщины
составляли 25% 43.
Открытие женских школ было сопряжено с целым
рядом сложностей. Так, циркуляром министра народ-
ного просвещения оговаривалось, что «учредителями
и распорядителями» женских воскресных школ не
могут быть «молодые люди всякого рода службы и
звания», но «всегда лица женского пола». Однако и
это препятствие успешно преодолевалось.
В Петербурге молодые энтузиастки группировались
вокруг кружка М. В. Трубниковой — Н. В. Стасовой.
Н. В. Стасова, П. С. Кузнецова (тогда еще невеста
Д. В. Стасова), А. П. Блюммер, А. К. Павлова (в за-
мужестве— Европеус), мать и дочь Андреевы,
О. Н. Попова работали в воскресной школе, размес-
тившейся в помещении инженерной Гальванической
солдатской школы. М. В. Трубникова, В. В. Ивашева,
М. А. Шакеева-Менжинская и ее сестра обосновались
В здании 2-й петербургской мужской гимназии. Основ-
ной контингент учащихся — работницы швейных, кор-
сетных и других мастерских, прачечных, магазинов,
их возраст — от 12 до 30 лет. Среди них были и работ-
ницы мастерских, устроенных «Обществом дешевых
квартир».
С первых же шагов работа в воскресных школах
встретила большие трудности. Не хватало подготов-
ленных преподавателей, отсутствовали учебники, мето-
дическая литература, книги для чтения. Начались мно-
голюдные собрания на квартире Стасовых, где обме-
нивались опытом работы, а также литературой. Внача-
ле встречались в обычные приемные дни Стасовых —
по воскресеньям, но вопросов было так много, что
работники воскресных школ стали собираться и в буд-
ни, по вечерам. Говорили и спорили до вторых петухов,
а потом — работали. Н. В. Стасова и П. С. Кузнецова
(Стасова) начали переводить с английского небольшие
рассказы и читать их ученицам. Кроме того, они
116
подобрали английское учебное пособие, перевели его
и подготовили к изданию, приспособив к уровню уча-
щихся воскресных школ. Пособие обсудили внача-
ле на «стасовской группе», затем в Совете уполно-
моченных воскресных школ, где его приняли к печа-
ти. Однако разгром воскресных школ сорвал изда-
ние.
Активистки регулярно посещали заседания совета,
которые мало давали практических указаний, но, по
признанию их участниц, «были важны как единение
людей во имя одной общей идеи» 44. Обучая народ, что
само по себе было прогрессивным явлением, женщины
сами проходили большую жизненную школу — школу
взаимопомощи, бескорыстия, презрения к материаль-
ным выгодам.
Демократическая интеллигенция, взявшая в свои
руки воскресные школы, не просто учила неграмотных
письму и счету. «Мы смотрим на воскресные школы,—
писал «Современник» в 1861 г.,— не только как на
средство для распространения в народе грамотности,
но и как на первый шаг людей истинно цивилизован-
ных сблизиться с народом» 45.
Именно так думали и поступали передовые жен-
щины. В неопубликованных воспоминаниях П. С. Ста-
совой есть такое признание: «Да, дело было увлека-
тельное, чудесное, не одной грамотой было важно оно,
а общением с девочками и девушками — ученицами
всевозможных мастерских». О том же писала и
М. А. Шакеева-Менжинская: «Приходя постоянно в
близкие отношения с нуждающимися классами Петер-
бурга... невольно возникала потребность придти им на
помощь» 46. Прежде всего нужно было добиться, чтоб
хозяйки отпускали своих работниц в школу — подоб-
ные «вольности» далеко не всегда и не всеми поощ-
рялись. А в школе, где обучение велось на новых нрав-
ственных принципах гуманизма, товарищества, взаим-
ного уважения, учениц и учительниц связывали теп-
лые, близкие отношения, полные доверия и дружбы.
Даже после принудительного закрытия школ установ-
ленные связи не обрывались: долго после этого заня-
тия продолжались на квартире Стасовых 47.
Для многих учительниц, вышедших из привилеги-
рованных сословий, воскресные школы впервые созда-
ли реальную возможность общения, позволили прибли-
зиться к пониманию мира простого человека из наро-
117
да, о котором до того они знали только из книжек.
Кроме того, поскольку деятельность воскресных школ,
как и любая просветительская работа в условиях само-
державия, проходила при бдительном надзоре и сопро-
тивлении властей, преподавание в них дало женщинам
хороший политический опыт.
Общественный подъем, на волне которого возможно
было возникновение воскресных школ, захватил и не-
которые правительственные круги. Следствием этого
явился циркуляр министра внутренних дел С. С. Лан-
ского от 22 марта 1860 г., в котором всем губернато-
рам указывалось, что «для распространения грамот-
ности и развития нравственности в ремесленном клас-
се признано полезным учредить воскресные школы для
ремесленных учеников и рабочих». Однако уже через
несколько месяцев, 18 декабря того же года, шеф жан-
дармов В. А. Долгоруков, явно недовольный действиями
министра и стоявший по этому вопросу на разных
позициях с ним, представил Александру II записку,
в которой предлагал правительству «принять безот-
ложные и деятельные меры, дабы стать во главе сего
движения, обратить на пользу бессознательное увле-
чение праздных и бродящих умов; дабы правильным,
зрело обдуманным руководством предупредить всякую
возможность уклонения к вредным началам, коих при-
сущность очевидна». Царь одобрил записку и дал ей
ход, считая «дело это, в особенности при теперешнем
брожении умов, весьма важным» 48.
Исследователям известно, что очень скоро, а иногда
и с момента возникновения, многие из воскресных
школ стали центрами революционной пропаганды и
оставались ими вплоть до закрытия их правительством
в 1862 г. за «вредное направление», распространение
«возмутительных идей», «превратных понятий о праве
собственности», «безверия» 49. В числе пропагандистов,
привлекших внимание властей и наказанных, были и
женщины: В. Александровская, А. Блюммер, А. Евро-
пеус, сестры Надежда и Аполлинария Сусловы, Н. Кор-
сини, В. Глушановская и др. Таким образом, работа
в воскресных школах сплотила женщин совместными
общественными интересами, дала не только жизненный,
но и гражданский опыт, ввела в круг революционно
настроенной интеллигенции, а некоторых из них при-
общила к непосредственной революционной деятель-
ности.
118
Еще один важный результат «воскресного дела» —
появление педагогов новой формации, в числе которых
была и X. Д. Алчевская.
Христина Даниловна Алчевская
(1841—1920 гг.)
9 апреля 1876 г. Ф. М. Достоевский писал X. Д. Ал-
чевской: «...я вывел заключение, что Вы одна из тех,
которые имеют дар «одно хорошее видеть»... Кроме
того, вижу, что Вы сама — из новых людей (в добром
смысле слова) — деятель и хотите действовать» 50. Ал-
чевской в это время исполнилось 35 лет, у нее было
четверо детей, собственная чайная торговля, она на-
ходилась в расцвете сил, а ее общественная деятель-
ность к тому времени была известна всей просвещен-
ной России. Тем не менее за пять лет до этого Христи-
на Даниловна с горечью записала в своем дневнике:
«Сидишь над книгами, работаешь, читаешь, подчас
перечитываешь три-четыре раза одну и ту же стра-
ницу, пока не доберешься до смысла, пока не отдашь
себе ясного отчета в прочитанном. И что же выходит
из этого? Положим, что такого рода чтение способст-
вует общему развитию, но дает ли оно знания, те зна-
ния, обладать которыми есть нравственная обязанность
учителя? Нет! И как и к кому подойти с этим вопро-
сом женщине в 30 лет, никогда ничему не учившей-
ся?» 51
X. Д. Алчевская родилась в Черниговской губернии.
Ее отец — учитель уездного училища, мать — внучка
господаря Молдавии. И в этой, казалось бы, интелли-
гентной семье Христина Даниловна получала образо-
вание самоучкой: отец — самодур и деспот — желал
воспитывать дочь в домостроевских традициях. Она
училась читать, подслушивая под дверью классной, где
приходящий учитель занимался с братьями. Когда
братья пошли в гимназию, сестра уже была на таком
уровне развития, что писала за них сочинения...
В это время семья жила в Курске. И именно здесь
юная Алчевская сделала первые попытки писать на
публику и даже напечатала в «Северной пчеле» свои
стихи. Однако прославилась она не этим, хотя оста-
вила потомкам несколько книг, в том числе воспомина-
ния: «Полгода из жизни воскресной школы» (СПб.,
1895 г.), «Передуманное и пережитое» (1912 г.).
С юных лет Алчевскую волновали стремления новых
119
людей к действенному добру. Поиски дела по душе
привели ее в воскресную школу. Выйдя замуж и пере-
ехав в Харьков, Христина Даниловна нашла доступную
форму делать добро — стала учить бедных детей.
В харьковской женской воскресной школе в 1862 г.
и началась ее педагогическая деятельность.
Мы помним, как плачевно окончилась первая по-
пытка русской интеллигенции учить народ. Алчевская
через много лет живо описала «отчаяние и плач де-
тей», которым объявили о вынужденном закрытии
школы. И вдруг счастливая мысль осенила ее: дево-
чек можно обучать дома. Так было положено начало
бесплатной харьковской женской школы, которая про-
существовала под бессменным руководством Алчевской
около 50 лет и в которую приезжали за опытом из
самых отдаленных губерний России. Деятельность Ал-
чевской по обучению детей и взрослых стала значи-
тельным явлением в истории народного образования
и педагогической мысли дореволюционной России52.
А когда все начиналось, X. Д. Алчевской мешали,
запугивали штрафами, грозили закрыть магазин, ко-
торый в то время был единственным источником су-
ществования семьи и содержания школы (впоследствии
муж Христины Даниловны стал богатым «деловым че-
ловеком», стоявшим во главе огромных предприятий).
Хотя ничего запретного в бесплатных занятиях не было,
но и простое обучение грамоте, неподконтрольное
властям, претило им. Самоучка Алчевская не имела
диплома. Это давало основания, вспоминала она, «каж-
дому стращать меня и заставлять страдать и мучить-
ся» .
Тяжкая борьба с администрацией, поиски знатных
и благонадежных покровителей, хождение по бюро-
кратическим инстанциям закончились тем, что X. Д. Ал-
чевскую, восемь лет обучавшую детей, вынудили сдать
экзамен «из русского языка, арифметики и закона
божия», чтобы получить свидетельство на право пре-
подавания.
За годы своей педагогической деятельности Хрис-
тина Даниловна приобщила к грамоте тысячи женщин.
Ее школа начиналась с 50—60 учениц. В 90-х годах
их было до пятисот. На собственные средства Алчев-
ская построила специальный дом для школы, при ко-
торой существовали библиотека, музей наглядных по-
собий.
120
Школа X. Д. Алчевской не просто обучала. Это
было просвещение, связанное с нравственным воспи-
танием, с внедрением не только новых педагогических
методов, но и норм поведения, принципиально отлич-
ных от установленных в казенных школах. Под руко-
водством Алчевской и при ее непосредственном участии
была подготовлена трехтомная книга-пособие «Что
читать народу?». Ее высоко оценили современники, в
числе которых Лев Толстой и Глеб Успенский. Россия
демонстрировала книгу на Всемирной парижской выс-
тавке 1889 г.
Как все новые люди, X. Д. Алчевская была боль-
шой энтузиасткой. Она сумела поднять на дело прос-
вещения народа многие интеллигентные силы. В школе,
существовавшей на средства Алчевской, при бесплат-
ном обучении и труд учителей был безвозмездным.
Да и вся семья — богатая и преуспевающая — жила
интересами воскресной школы: старшая дочь и невест-
ка Христины Даниловны преподавали в школе, сын
заведовал хозяйственной частью.
Как человек увлекающийся, X. Д. Алчевская от-
кликалась на все передовые начинания. Так, под влия-
нием «Что делать?» Чернышевского она открыла в
городе швейную мастерскую «для девушек, погибающих
в нищете и разврате». Это было в самом начале об-
щественной деятельности Христины Даниловны. «И
вот,— вспоминала она позднее,— без средств, без зна-
комств, без уменья кроить и шить я бегаю, хлопочу,
устраиваю подписку, спускаюсь в подвальные жилища
нищеты и бедноты, посещаю притоны порока и раз-
врата». Результат, как и многих подобных начинаний,
оказался — увы! — плачевным: вскоре все дело захва-
тила в свои руки «прелестная девушка-полька», швей-
ная превратилась в обыкновенный модный магазин
и «одна только вывеска гласила еще о том, что когда-
°	54
то на этом месте существовало идейное учреждение» .
Русско-турецкая война 1877—1878 гг. дала
X. Д. Алчевской возможность найти еще один путь
сближения с простым народом, оказать ему помощь —
работать в больницах, где находились раненые сол-
даты. Общение с ними все больше укрепляло ее веру,
характерную для демократической интеллигенции той
поры, в «отважный, великодушный, самоотверженный
народ», с которым Христина Даниловна связывала
будущность России.
121
В 1876 г. в связи с публикацией «Дневника писа-
теля» Ф. М. Достоевского Алчевская написала ему
письмо. Писателя заинтересовала личность корреспон-
дентки, он дважды писал ей, и очень подробно, а затем
встретился лично в Петербурге, куда Алчевская при-
ехала специально для этого. В петербургской записке
Христине Даниловне (29 мая 1876 г.) Достоевский
написал: «Вы редкое, доброе и умное существо. Такие,
как Вы, везде теперь нужны. А мы с женой именно
Вас любим по-родственному, как правдивое и искрен-
нее умное сердце» 55.
«ИДЕЙНОЕ ДЕЛО»
Когда в январе 1862 г. в Петербурге за прилавком
книжного магазина на Невском проспекте впервые
появилась женщина — молодая, красивая, к тому же
стриженая и в очках — собралась толпа любопытных.
Это событие едва не послужило поводом для отставки
мужа нигилистки — преподавателя Артиллерийского
училища офицера А. Н. Энгельгардта.
Женщина — в редакции в качестве секретаря, пе-
реводчицы. Женщина — стенографистка, конторщица,
продавщица, кассир... В наши дни более удивительно,
когда в этой роли выступает мужчина. Тогда же
«встать женщине за прилавок» было «также необык-
новенно, как лицеисту, служащему в Государственном
Совете, сделаться купцом». «Теперь,— писал Н. В. Шел-
гунов,— тысячи женщин стоят за прилавком, и для
этого ничего не нужно, кроме нужды. Но тогда и
стоянье за прилавком было идейным делом, было
практической пропагандой нового поведения, демокра-
тическим отклонением от сословности и предрассудков,
прав рождения. А чтобы выступить с таким протестом,
требовался не только смелый и энергический ум, но
и смелый и энергический характер» 56. Соглашаясь с
Шелгуновым, добавим: «идейное дело» стало одним
из проявлений женского движения в России.
Еще в 1857 г. на страницах «Современника» была
опубликована «Жалоба женщины», подписанная лите-
рой «А». «Мальчик знает, для чего он родится: он дол-
жен превратиться или в чиновника, или в офицера,
или в каретного мастера,— писала корреспондентка,
оставшаяся неизвестной.— А женщина? что такое жен-
щина? Существо одушевленное, могло бы быть и
122
разумное; но, к несчастью, с детства ее употребляют
все средства, чтоб убить в ней все, что могло бы при-
нести пользу и другим, и ей самой, убивают в ней
личность...»
«Жалоба» на бесполезное существование женщины
положила начало оживленной полемике о женском
труде. Одной из первых в обсуждение включилась
Мария Николаевна Вернадская (1831—1860 гг.), изу-
чившая основы политэкономии под руководством своего
мужа, известного ученого, издателя «Экономического
указателя» И. В. Вернадского. Именно в этом журна-
ле в 1858 г. и была опубликована статья М. Н. Вер-
надской «Женский труд» (№ 60), отразившая новую
точку зрения: освобождение женщины, ее независимое
положение могут быть обеспечены ее самостоятельным
трудом — таков лейтмотив статьи Вернадской. Отвер-
гая традиционное представление о том, что работать
могут крестьянки или мещанки, она писала: «Наши
кухарки, няньки, горничные гораздо независимее, чем
их барыни. Отчего же женщинам благородного проис-
хождения нельзя было бы работать?.. Женщины
просто не хотят работать, скажу более, женщины сты-
дятся труда... Сколько от этого пропадает истинных
талантов и дарований, а что еще хуже — в какое уни-
зительное положение ставят себя через это женщи-
ны» 57.
Статья произвела впечатление, ее обсуждали, тем
более что автор — женщина, посягнувшая на «муж-
ские» проблемы политэкономии. Е. А. Штакеншнейдер,
вернувшись от знакомых, у которых П. Л. Лавров чи-
тал и разбирал статью Вернадской, записала 13 марта
1858 г., что и статья и ее рецензент говорили «о воз-
можности для женщин зарабатывать свой хлеб соб-
ственным трудом и в то же время не быть осмеянными
и презираемыми и не казаться странными, а напротив
того — быть достойными всякого уважения и быть
принимаемыми во всяком света обществе» 58.
За «Женским трудом», продолжая полемику, после-
довала статья «Свобода выбора труда». «Санкт-Петер-
бургские ведомости» откликнулись выступлением про-
грессивного публициста П. Славинского «Общественная
самостоятельность женщин» (1858 г., № 55). В газетах
и журналах различных направлений, подобно лавине,
следовали одна за другой публикации о труде гувер-
нанток, о правах прислуги, о проститутках...
123
«Современник» в январской книжке за 1862 г. сооб-
щал «новость, утешительнейшую из всех наших новос-
тей и имеющую большое значение»: в книжной лавке
г. Соловьевича на Невском проспекте в Петербурге
«конторскими текущими делами будет между прочим
заниматься дама, принадлежащая к обществу, которая,
отвергнув общественные предрассудки, решилась взять
на себя эту обязанность для того, чтобы быть полез-
ной своему семейству». Это и была Анна Николаевна
Энгельгардт, но на самом деле никакой «пользы»
своему семейству она не принесла. Напротив, как уже
говорилось, ее муж, артиллерийский офицер, впослед-
ствии профессор химии, автор широко известных «Пи-
сем из деревни», едва не поплатился службой за столь
«неприличный» поступок жены.
А. Н. Энгельгардт (1835—1903 гг.), дочь лексико-
графа Н. П. Макарова, окончив закрытый Елизаветин-
ский женский институт в Москве, по ее словам, «путем
долгих мук выработала... свое собственное миросозер-
цание, свои собственные незаимствованные на веру
убеждения». «Они достались мне дорогой ценой,— пи-
сала она,— но зато они и прочны»59. Помощниками
и учителями ее в этом деле стали Герцен, Чернышев-
ский, Добролюбов, ориентирами в жизни — их книги,
а также произведения Тургенева, Достоевского, Салты-
кова-Щедрина. В 20 лет она вышла замуж за молодого
офицера А. Н. Энгельгардта, участника революцион-
ных кружков.
«Молоденькая и хорошенькая», «просто одетая,
нисколько не застенчивая, но и не резкая»—так опи-
сала ее в декабре 1860 г. Е. А. Штакеншнейдер. «Го-
ворили о литературе, о женском вопросе,— вспоминала
Елена Андреевна.— И по одному, и по другому предмету
она выказала много оригинального. Видно было, что она
много читала и много размышляла, и видно было по
второму предмету, что она никогда не будет ни бреме-
нем, ни помехой, ни игрушкой для мужа... Она дочь
помещика... значит, настоящая барышня, между тем на
барышень-помещиц именно-то и не похожа» 60.
А. Н. Энгельгардт стала одной из первых интелли-
гентных женщин в России, занятых в общественном
производстве. И конечно, работа в книжном магазине
не была для нее случайным эпизодом. Здесь было
идейное дело. Владелец магазина Н. А. Серно-Соловье-
вич—«лицеист, сделавшийся купцом»,— также делал
124
идейное дело: заведенный им в 1861 г. большой книж-
ный магазин и публичная библиотека при нем стали
базой для легальной пропаганды свободолюбивых идей
через издательскую и книготорговую сеть 61.
Заведение Серно-Соловьевича пользовалось извест-
ностью среди передовой молодежи. И мало того что в
его магазине работала («восседала за одной из конто-
рок») женщина — женщины шли туда читать. Одна из
них вспоминала, как ей указали на библиотеку Серно-
Соловьевича «как самую полную в научном отноше-
нии» 62. Но дело было не только, а может быть, и не
столько в широте фондов библиотеки: отсюда расходи-
лась литература, революционизирующая молодежь, в
том числе и нелегальная.
Когда в 1862 г. власти опечатали магазин за «сно-
шения с лондонскими пропагандистами», в III отделе-
нии завели дело о «братьях Серно-Соловьевичах и
госпоже Энгельгардт». Николая сослали в Сибирь, где
он вскоре погиб, а его брат Александр вынужден
был эмигрировать в Швейцарию, где трагически окон-
чил свою жизнь. А. Н. Энгельгардт на этот раз спасло
от преследований рождение ребенка. Когда магазин
перешел к А. А. Черкесову, Анна Николаевна продол-
жала сотрудничать с ним уже как член издательской
артели Трубниковой — Стасовой. Она стала известной
переводчицей и до конца своих дней был£ занята
общественной и литературной деятельностью.
До 1860-х годов всякий труд считался унизительным
для благородных барышень и дам. Права была
М. Н. Вернадская, когда писала, что женщины приви-
легированных сословий не хотят работать и стыдятся
труда. Но развитие капитализма неизбежно вырывало
женщину из традиционных рамок семейного производ-
ства и втягивало в общественное. И вот появились
первые конторщицы, первые стенографистки, первые
продавщицы. Когда в 1863 г. на Московско-Нижегород-
ской железной дороге стала работать первая женщина-
кассир, «Современник» оценил этот факт как «великое
дело в нашей общественной жизни». Явление новое,
небывалое, а потому вызывавшее у одних удивление,
насмешки, порицание, у других — восхищение, стрем-
ление подражать.
Борьба за право на профессиональный труд соста-
вила одно из главных направлений женского движения.
И то, что женщины начали претендовать на исконно
125
мужские профессии, то есть на равноправие, вызвало
страшный шум и переполох. «Пока женщина работала
в поле, в огороде, на фабрике,— писал один из совре-
менников,— мы ни за ее организм, ни за будущность
человеческого рода не опасались. Что установлено
веками, то считается нормальным. Но появилось нечто
новое — несколько женщин захотели быть врачами, учи-
тельницами, учеными,— и мы в ужасе за нарушение
«законов природы» и проливаем слезы об искажении
женской натуры» 63.
Лишь незначительное число интеллигентных про-
фессий было доступно женщинам. Но спрос на гувер-
нанток и домашних учительниц уменьшался в связи с
массовым разорением дворянских гнезд, с одной сторо-
ны, и ростом учебных заведений — с другой. Женщины,
в массе своей плохо подготовленные, далеко не всегда
могли конкурировать здесь с мужчинами. В печати дело
обстояло еще хуже. Хотя число газет и журналов
увеличивалось с каждым годом, наибольшая потреб-
ность ощущалась в публицистах. А эта работа требо-
вала особой подготовки, опыта, которых женщины пока
еще не имели. Поэтому на литературном поприще
уделом большинства из них, владевших иностранными
языками, были главным образом переводы, которые
очень плохо оплачивались. К тому же литературный
труд возможен был только в столицах и крупных
городах. Непрекращавшийся наплыв в столицы, особен-
но в Петербург, освобождавшихся женщин еще больше
усиливал конкуренцию. Из-за этого в 60-е годы жен-
щины, хотевшие трудиться и не стыдившиеся труда,
брались и за такую работу, которая не соответствовала
их возможностям.
Поиски женщинами работы не всегда стимулирова-
ла нужда. Преобладали идейные соображения, принци-
пом новых людей была трудовая жизнь. Работа для
женщин стала не только потребностью, душевной или
материальной, но и своеобразной модой, поэтому мно-
гие из них, даже хорошо обеспеченные, забрасывали
дома, семьи, детей ради работы, часто неинтересной
и малооплачиваемой. «Все знакомые мне в то время от-
цы семейств,— вспоминала Е. Н. Водовозова,— страш-
но возмущались вновь заведенным порядком» 64. При
этом они, наверное, не раз поминали худым словом
Н. Г. Чернышевского. Писательница М. К. Цебрикова,
также возмущавшаяся пренебрежительным отношением
126
некоторых из женщин к материнским обязанностям,
писала с нескрываемым осуждением: «В 60-е годы
слыхала: вот возиться с ребенком, быть нянькой,— я
исследую головастиков. Я спрашивала — почему
развитие человека и физическое, а тем более психи-
ческое менее интересно? » 65
Исходя из примитивного представления о равнопра-
вии полов, некоторые полагали, что всякая работа
женщине по плечу. Следуя этому принципу, щешцины,
не имевшие ни привычки, ни навыков к физической ра-
боте, например, брались и за нее и, конечно, скоро бро-
сали. Подстрекало их к труду не только определенное
общественное мнение, но и явное противодействие
властей, считавших, что служба женщин будет иметь
«самое растлевающее действие на нравственность и
самое губительное влияние на состояние семьи».
Именно в таком духе была составлена записка началь-
ника III отделения графа П. А. Шувалова от 15 декабря
1870 г. «О недопущении женщин на службу в общест-
венные и правительственные учреждения»; исключе-
нием объявлялись область медицины, обучение в началь-
ных классах, работа в телеграфном ведомстве 66.
В приобщении передовых интеллигентных женщин к
труду и в борьбе за «место под солнцем» большую
роль сыграли всевозможные ассоциации — в форме
обществ взаимопомощи, производственных артелей,
бытовых коммун и т. д. Они получили широкое рас-
пространение с начала 60-х годов, став одним из прояв-
лений освободительного движения разночинского
периода.
Явление это не было случайным: создание ассоциа-
ций стало непосредственным результатом распростра-
нения в стране идей утопического социализма, и ради-
кальная молодежь — в том числе женщины — стреми-
лась доказать на практике преимущества коллективно-
го устройства жизни и обобществления орудий труда 67,
Женский кружок М. В. Трубниковой — Н. В. Стасо-
вой шел к идее производственной ассоциации несколько
лет. Первоначально поиски дела, полезного обществу,
привели его членов к традиционной благотворительнос-
ти. Стасова познакомилась с Трубниковой в мае 1859 г.,
та на другой день пригласила ее в свой дом, где собра-
лись Н. А. Белозерская, баронесса Корф, А. П. Филосо-
фова, В. В. Ивашева, баронесса Штакельберг. «Решили
соединиться, составив общую сумму, и помогать
127
сообща»,— вспоминала Н. В. Стасова об этом собрании,
положившем начало «Обществу для оказания матери-
альной помощи беднейшему населению Петербурга» 68.
Поиски женщинами полезного дела стимулирова-
лись публикациями «Современника», развивавшего идеи
о пользе и необходимости общественной инициативы.
Наряду со статьями о распространении знаний и вос-
питании нового поколения журнал напечатал (в 1857 г.)
отчет правления «Одесского женского благотвори-
тельного общества» с комментариями Чернышевского,
поощрявшего одесских дам, а также сообщение «Об
учреждении в Петербурге общества для улучшения
помещений рабочего населения».
Через несколько месяцев после своего основания
общество, созданное петербургскими женщинами, на-
считывало более 200 членов, вносивших взносы для под-
держки нуждавшихся. Однако с первых же дней его
существования выявились существенные разногласия
во взглядах на благотворительность между аристокра-
тическими дамами-патронессами (Корф, Штакельберг)
и демократически настроенной интеллигенцией кружка
Трубниковой — Стасовой. Первые настаивали на бес-
контрольности распоряжений благотворителей, вторые
же полагали, что дело нового общества — не командо-
вать, а помогать. Бурные споры привели к разрыву.
За первым обществом последовало второе — «Об-
щество дешевых квартир и других пособий нуждаю-
щимся жителям Санкт-Петербурга». Хотя официаль-
ный устав общества был утвержден 3 февраля 1861 г.69,
фактическая работа началась значительно раньше,
примерно в 1859 г. Председателем выбрали М. В. Труб-
никову, однако болезнь не позволила ей долго выпол-
нять эти обязанности, и ее сменила А. П. Философова.
Работа общества, не выходившая за рамки благотво-
рительности, вместе с тем строилась под явным влия-
нием «Современника», много писавшего в те годы об
обязанности образованного общества помогать наро-
ду, но поддерживать в первую очередь тех, кто тру-
дится. Из этого принципа исходили учредительницы
«Общества дешевых квартир», предоставляя по уде-
шевленной цене благоустроенные квартиры особо
нуждавшимся женщинам с детьми.
Вскоре 300 членов общества на капитал, состав-
ленный из членских взносов, выручки от лотерей и
любительских спектаклей, сумели купить дом, в кото-
128
Е. II. Трубецкая.
Миниатюра на слоновой
кости II. А. Бестужева
М. IJ. Волконская
с сыном Николаем.
Гравюра Унгерна с рис.
II. Ф. Соколова. 1826 г.
Чита. Жены декабристов перед острогом.
Акв. А. И. Якубовича. 1829—1830 гг.
А. Г. Муравьева.
Акв. худ. Маньяни
II. Д. Фонвизина.
Акв. II. А. Бестужева.
1834 г.
Главная улица в Чите.
Акв. II. А. Бестужева. 1829—1830 гг.
А. Е. нА. В. Розен
в камере Петровского
завода.
Акв. //. 1. Бестужева.
1831 г.
А. П. Давыдова
с детьми.
Петровский завод.
Акв. Е. П. Нарышкиной

ая-аонв «ввк№& ммпш а««мшв
Женский вопрос, разрешенный наглядно.
Карикатура Фрейнда с рис. М. М. Знаменского. 1863.
Решительно не понимаю,
что нашей русской женщине
нужно, чего ей не достает?
Хочет ли опа деятельности?
К ее услугам целый
арсенал орудий.
Умственной лн хочет нищи?
По ее специальности
у нас угол непочатый.
Уважения ли к ее полу—
любви? Выйди только одна,
на улицу, и десятки явятся
с услугами проводить
и с предложениями
поцеловать. Свободы ли
в действиях? Бог с вами,
да выбирайте какую хотите
материю — никто вам
слова не скажет
О. С. Чернышевская.
Фото 1860-х годов
Е. А. Штакеншиейдер
с братом Андрианом.
Фото 1861 г.
717. В. Трубникова.
Фото 1860-х годов
1. П. Философова.
С пастели худ.
Робиллъяра. 1856 г.
Дом 38 на Литейном проспекте
в Петербурге, где с 1857 до 1866 г.
помещалась редакция журнала
«Современник». Фото

Нигилистки. Шаржированный рисунок
Н. А.. Ярошенко. 1891 г.
Л. П. и Н. В. Шелгуновы.
Фото 1860—1861 гг.
А. Я. Панаева (в центре)
во время празднества
в Москве по случаю
коронации Александра II.
Акв. худ. Зичи
X. Д. Алчевская.
Фото 1892 г.
II. П. Суслова.
Фото 1860-х годов
Дом Бекмана на Знаменской улице в Петербурге,
где помещалась «Знаменская коммуна». Фото 1961 г.
С. В. Кова левская.
Фото 1867 г.
Лидия и Вера Фигнер.
Фото начала 1870-х годов
Цюрих. Вторая половина Х/Х в.
Московский университет в середине XIX в.
Е. II. Конради.
Фото
Е. С. Некрасова.
Фото 1870-х годов
Петербургский университет. Литография 1854 г.
Группа организаторов Бестужевских курсов:
О. А. Мордвинова, А. II. Бекетов, А. 11. Философова,
П. С. Стасова, II. А. Белозерская, В. П. Тарновская,
II. В. Стасова, М. А. Менжинская
Здание Бестужевских
курсов в Петербурге
(10-я линия
Васильевского острова,
№ 33), построенное
на общественные средства
М. К. Цебрикова.
Фото
г: .
Овация II. В. Стасовой. Рис. II. Е. Репина, 1889 г.

Курсистка.
\уд. /Л А. Ярошенко.
1880 г.
Памятный альбом
Бестужевских курсов
выпуска 1896 г.
◄
Вы пуски и цы
Бестужевских курсов.
Лист памятного альбома
◄
Курсистки па экзамене у профессора Грубера.
Акв. II. А. Ярошенко. 1887 г.
Вечеринка. Худ. В. Е. Маковский. 1875—1897 гг.
Софья Перовская
с подругами.
Фото конца 1860-х годов
Л. В. Синегуб (Чемоданова).
Фото
В. И. Засулич с сестрой Е. II. Никифоровой и ее мужем
Л. П. Никифоровым. Фото начала 1870-х годов
Террористка.
Худ. Н. А. Ярошенко. 1878 г.
С. II. Бардина.
Фото 1877 г.
С. Л. Перовская и А. П. Желябов. Рис. 11. Я. Пясецкого,
сделанный во время суда над первомартовцами. 1881 г.
«Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения,
поступать же против них я была не в состоянии, поэтому
со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне».
С. Л. Перовская
ром устроили одно большое общежитие, а также об-
щественную кухню и детский сад. Когда же стало
ясно, что жилицы не в состоянии платить за кварти-
ру (жаловались на безработицу), члены общества ор-
ганизовали для них швейную мастерскую, которой
руководила Н. В. Стасова. Затем возникли новые труд-
ности: у распорядительниц не было опыта, швеи не
умели толком шить, да и вели себя инертно, а по-
тому не было ни заказов, ни заработков. Заказы от
самих учредительниц (чистая благотворительность!)
не могли исправить дела. На какое-то время спасли
заказы от военного ведомства, устроенные «по зна-
комству». Но недоимки по квартплате росли, дети ху-
дели, в комнатах было грязно70. К началу 1862 г.
энтузиастки должны были признать экономическую и
социальную несостоятельность устроенной ими ассо-
циации: им не удалось создать такое общество, кото-
рое, давая заработок, делало бы всех участвовавших
в деле равноправными.
Итак, второй опыт также кончился неудачей, но
послужил хорошей школой на будущее. Главное —
не разрушилась вера в производственную ассоциацию
как средство раскрепощения женщины. Эту веру
активно поддерживала передовая печать — в первую
очередь «Современник»,— на страницах которой бес-
престанно появлялись статьи о «разумной» организа-
ции коллективного труда на принципах «ассоциации
как некоем противовесе эксплуатации в условиях раз-
вивавшегося капитализма. Плох не артельный прин-
цип, считали Трубникова и ее соратницы, неудачна
среда, в которой они начали действовать (мелдие ре-
месленники, мещане). Их устремления обратились к
разночинной интеллигентной молодежи, которой было
много в Петербурге и которая нуждалась в работе, в
заработках, но не имела возможности применить свои
силы, заняться делом. Так вызрела идея женской тру-
довой ассоциации, которая первоначально получила
форму «Общества женского труда». Известие об его
учреждении передовые женщины встретили с боль-
шим энтузиазмом. На первом же собрании на квар-
тире А. П. Философовой присутствовало около 50 че-
ловек. Е. А. Штакеншнейдер зафиксировала в своем
дневнике день (19 апреля 1863 г.), когда П. Л. Лав-
ров — автор устава нового общества — записал ее
членом-учредителем ассоциации «для доставления
129
5—145
средств неимущим женщинам зарабатывать хлеб чест-
ным трудом»71.
В общество приглашались женщины различных
взглядов — и «нигилистки» и «аристократки». Первые
же собрания у Трубниковой, Философовой, Стасовой
выявили их взаимное неприятие, обусловливавшее
мертворожденность организуемой ассоциации. Чуткая
и умная Штакеншнейдер быстро угадала это: «Доста-
точно было видеть на собраниях у Философовой обе
группы — ту, что окружала Ростовцеву, дам в модных
шелковых платьях и модных шляпах, и ту, что окру-
жала Ценину, в черных шерстяных, и совсем без шляп
на стриженых головах,— чтобы понять, какие два не-
сродных элемента призваны действовать заодно; и
что из этого ничего путного выйти не может» 72.
При каждой встрече происходили бурные столкно-
вения. «Помню,— писала позднее П. С. Стасова об
одном из собраний в доме Трубниковой,— были две
так называемые нигилистки, одна с желтым платоч-
ком на голове, другая в розовом ситцевом платье
с большим чернильным пятном. Вошла Анна Павлов-
на, ехавшая потом куда-то на вечер, и потому в на-
рядном бархатном платье.
«Ну уж разодетым-то куклам в серьезном деле,
кажется, нечего делать»,— вскочив на стул, чтобы
быть ввднее, и глядя в сторону Анны Павловны, ска-
зало розовое платье.
«Милые мои,— обратилась к ней спокойно и мяг-
ко Анна Павловна,— цлатье ведь не делает чело-
века»» 73.
«Вожаки женского движения», проходившие у «ни-
гилисток» по разряду «аристократок» (хотя таковой
была но существу одна А. П. Философова), оказа-
лись более терпимыми по сравнению с демократиче-
ской молодежью, которая возмущалась — и часто в
грубой форме — тем, что в правление общества вхо-
дили «лица, лично к труду не причастные», и своей
нетерпимостью, горячностью и крайностью суждений
отпугивала лидеров, придерживавшихся умеренных
взглядов. Однако и без живительного действия ради-
калов, больше других, кстати, заинтересованных в
работе и заработке, общество состояться не могло.
Неудачи не охлаждали энтузиазма. Члены круж-
ка Трубниковой — Стасовой считали, что пока не удов-
летворяется потребность интеллигентных женщин в
130
систематическом, регулярном труде, они остаются в
заколдованном кругу «бездействия и беспомощности».
И так как многие из них владели иностранными язы-
ками, М. В. Трубниковой пришла мысль о создании
издательской артели переводчиц. В отличие от «Об-
щества женского труда» здесь предполагалось вполне
конкретное дело, рассчитанное на вполне определен-
ный контингент женщин.
История женской издательской артели интересна во
многих отношениях 74, в частности тем, что она —
первая и единственная в России женская издатель-
ская артель и вообще одна из первых ассоциаций.
Это начинание не могло не вызвать общественный
резонанс. А потому представляются беспочвенными
утверждения некоторых исследователей о том, что
Н. Г. Чернышевский, работая над романом «Что де-
лать?», не знал о существовании женских артелей75.
Думается, что можно смело утверждать об осведом-
ленности Чернышевского в делах и намерениях круж-
ка Трубниковой—Стасовой через посредство Н. А. Сер-
но-Соловьевича, а также Д. В. Стасова, с которым
Николай Гаврилович был знаком и встречался.
Ассоциация переводчиц преследовала несколько
целей. Ее член П. С. Стасова писала о них: «Тут
соединилось несколько задач сразу: 1) полезное чтение,
в нем так нуждалось юное подрастающее Поколение;
2) доставление труда женщинам; 3) удовлетворение
потребности женского заработка» 76.
И вновь начались собрания, на которых, как и
прежде, нарядные шелковые платья и кринолины
чередовались с ситцевыми платьями и платочками.
Среди 36 учредительниц были аристократки в под-
линном смысле слова (В. Н. Ростовцева, М. Г. Ермо-
лова, А. П. Философова), но преобладали и задавали
тон представительницы демократически настроенной
интеллигенции — М. В. Трубникова и ее сестра
В. В. Ивашева-Черкесова, Н. В. Стасова, А. Н. Энгель-
гардт, М. А. Менжинская, Е. А. Штакеншнейдер. Годы
тесной дружбы с Н. А. Серно-Соловьевичем благо-
приятно отразились и на самой Трубниковой, и на
членах ее кружка в целом. И хотя фактическое учреж-
дение издательской артели произошло уже после аре-
ста революционера, в начале 1863 г., идея, замысел
этого начинания возникли значительно раньше.
Устав артели составила та же Трубникова. В духе
5^—145
131
времени предполагалось в женской артели все делать
только руками женщин, без какого бы то ни было
вмешательства мужчин: переводить и иллюстрировать
книги, переплетать их. Планировалось завести свою,
женскую типографию, свою книжную лавку и т. п.
Разумеется, такие планы-перехлесты оказались не-
сбыточными.
Главная работа в ассоциации пришлась на долю
Трубниковой и Стасовой. Первая распределяла и
принимала переводы, собирала членские взносы, вела
переговоры с поступающими, выдавала гонорары, за-
нималась редактированием. Н. В. Стасова ведала
сношениями с типографией и переплетной.
Выбор книг для перевода производился специаль-
ным советом. В соответствии с демократической
настроенностью кружка предпочтение отдавалось «нуж-
нейшим» книгам. Так же как при распределении пе-
реводов, первоочередное право получали наиболее бед-
ные женщины-переводчицы.
Члены артели предполагали издавать главным об-
разом учебные и детские книги, в которых ощущался
острый недостаток. Уже к осени 1863 г. появилась пер-
вая продукция артели — сказки Андерсена, рекомен-
дованные В. А. Слепцовым и почти не известные рус-
ским читателям. Кстати, бумагу для издания пожерт-
вовала член артели В. И. Печаткина, муж которой
был бумажным фабрикантом. В 1865 г. ассоциация
насчитывала 54 члена.
Цензура оставила весьма заметный след на стра-
ницах сказок: некоторые из них вообще изъяли («Рай-
ский сад», «Ангел» и др.) за издевательство над коро-
нованными особами (!), некоторые «подправили» —
было приказано, например, отрезать крылья всем доб-
рым и злым духам, с коронованных голов снять ко-
роны и т. п.77 Первое издание артели имело успех в
публике и положительные отзывы в прессе, поэтому
скоро его повторили.
Учитывая интерес публики к естественноисториче-
ским знаниям и потребность в них, издательницы пе-
ревели и выпустили в свет «Рассказы о временах
Меровингов» О. Тьерри, «Из природы» известного
немецкого ученого Г. Вагнера, «Натуралист на Амазон-
ской реке» английского исследователя Бэтса. В 1867 г.
под редакцией П. Н. Ткачева был опубликован переве-
денный с немецкого языка сборник «Женский труд».
132
С 1863 по 1870 г. артель издала 10 книг, в подготов-
ке которых участвовали 27 женщин — членов ассоциа-
ции 78. Распространению книг женской артели спо-
собствовал тот факт, что стараниями А. П. Филосо-
фовой удалось включить ее издания в список книг,
рекомендуемых для народного чтения.
Главная контора женской артели находилась при
магазине Н. А. Серно-Соловьевича, который после
ареста хозяина перешел к его брату Владимиру, а
затем — к А. А. Черкесову. Отметим такой характер-
ный для России, да и возможный, пожалуй, только
здесь факт: вся деятельность артели разворачивалась
до ее официального утверждения. Только в 1869 г.
на имя А. П. Философовой, представлявшей ассоциа-
цию в соответствующих инстанциях, пришел ответ из
Главного управления по делам печати. Он был отрица-
тельным, сообщая, что «удовлетворение означенного
ходатайства признано неудобным» 7 . Решающую роль
в отказе, без сомнения, сыграл артельный характер
женского объединения, которое возглавляли к тому же
Трубникова и Стасова, находившиеся на примете
У 1П отделения как неблагонадежные.
Предвидя подобный исход, устроительницы арте-
ли еще в 1868 г. переименовали ее в издательскую
фирму Трубниковой и Стасовой, что давало им боль-
шую свободу действий 80. Кроме упоминавшихся жен-
щин в списках артельных работников значились
А. Г. Маркелова, М. Н. Коптева, Е. И. Ценина —
участницы «Знаменской коймуны», Н. А. Белозер-
ская, Е. Г. Бекетова, М. С. Ольхина, А. Ф. Шакеева,
А. Н. Шульговская и др.
Производственные связи фирма установила с другой
женской ассоциацией — с переплетной артелью
В. А. Иностранцевой. Основными кредиторами из-
дательской артели были «идейные» книжные магазины,
благодаря которым она только и могла существовать,
а с их ликвидацией в середине Л 0-х годов прекрати-
ла свою деятельность. Фактически же работа замерла
после того, как в 1869 г. заболевшая М. В. Трубни-
кова, а в 1872 г. и Н. В. Стасова уехали за границу.
Десять лет активной деятельности артели стали
заметной вехюй не только в женском движении, но и
в общедемократической освободительной борьбе в
целом. Передовым женщинам удалось претворить в
жизнь новые кооперативные принципы управления
133
и взаимодействия членов производственной ассоциа-
ции. Деятельность издательской артели явилась важ-
ным этапом в развитии женского самосознания,
женской самодеятельности. Совместное дело с «идей-
ными» издательствами и магазинами, связанными с
подпольем, упрочило контакты участниц. начинания с
революционным лагерем.
Время наибольшего расцвета различных ассоциа-
ций — 1863—1864 гг. Вне сомнения, и в этом деле
наиболее сильный толчок произвел роман Н. Г. Черны-
шевского. «Одно время после появления «Что делать?»
подражание его героям обратилось в поветрие,— вспо-
минала современница.— Тысячи дам и девиц пыта-
лись открывать артельные мастерские по программе
Чернышевского»81. Правда, судьба их не была столь ярка
как у издательской артели,— почти все они оказались
недолговечны.
Преобладали, разумеется, созданные по примеру
Веры Павловны швейные мастерские — «самый до-
ступный, легко исполнимый из являвшихся прежде
ответов на поставленный в заголовке романа вопрос» 82.
Н. Г. Чернышевский подробно, на 20 страницах, описал
устройство таких мастерских «по-новому», дав в руки
женщинам настоящую инструкцию. «Отдельного изда-
ния романа «Что делать?» тогда не существовало,—
вспоминала Е. Н. Водовозова.— Покупали номера
«Современника», в которых он был напечатан, и от-
давали переплетать отдельной книгой. Самою страст-
ною мечтою юноши, особенно молодой девушки было
приобретение этой книги: я знала нескольких, продав-
ших все наиболее ценное из своего имущества, чтобы
только купить этот роман, стоивший тогда 25 рублей и
дороже. Усевшись за стол, собравшиеся раскрыли
роман в том месте, где было описание швейной мас-
терской, и начали подробно обсуждать, как ее уст-
роить» 83.
В большинстве случаев мастерские составлялись
частью из нигилисток, не умевших шить, но горячо
желавших «делать дело», частью из простых работ-
ниц-швей, «желавших только иметь заработок» 84. И на
этой почве происходили различные курьезы. Находи-
лись ловкие особы, которые открывали мастерские
с помощью кружка идейных поклонниц романа Чер-
нышевского и, отделавшись от своих благодетельниц,
забирали в руки швей и заводили собственное дело.
134
Подобный случай описан самой учредительницей
одной из подобных артелей — X. Д. Алчевской. По сви-
детельству очевидцев, бывало и хуже: «Легкомыслен-
ные барыньки устраивали свидания в помещении
трудовой ассоциации; подбирались соответствующие
мастерицы, и мастерская обращалась в приют весе-
лой жизни». Е. Н. Водовозова описала, как на ее
глазах распались две швейные мастерские: в первом
случае подвела экономическая и практическая неопыт-
ность устроительниц, во втором артель «разложили»
три выкупленные проститутки, которые не умели, да
и не хотели работать 85. Так в реальной жизни благород-
ные идеи Чернышевского оказывались неосуществи-
мыми.
Связь женских производственных ассоциаций с
революционным движением тщательно изучена и
описана Э. С. Виленской на примере швейной мастер-
ской сестер Ивановых в Москве. Эта артель создава-
лась под влиянием революционного кружка ишутин-
цев и работала в непосредственном контакте с ними.
С момента официального основания (23 февраля
1865 г.) она функционировала более года и прекрати-
ла существование в связи с арестом сестер в мае
1866 г. Кроме устроительниц мастерской Екатерины
Львовны и Александры Львовны (сестер ишутинца
Д. Л. Иванова) в артель входили около десяти швей,
а также несколько интеллигентных женщин, «степень
и характер участия которых остаются нераскры-
тыми» 86. Среди них были М. К. Крылова — в даль-
нейшем активная участница народнического движения,
А. Н. Шабанова — одна из лидеров женского движе-
ния и первых женщин-врачей, сестры Засулич —
Александра (по мужу Успенская) и Екатерина (по
мужу Никифорова), причастные в дальнейшем к не-
чаевцам и проведшие большую часть жизни в ссылке,
А. Н. Колачевская, также привлекавшаяся к процессу
нечаевцев, О. С. Левашова — в дальнейшем член Рус-
ской секции I Интернационала, ее сестра М. С. Зи-
новьева и др.
По образцу романа «Что делать?» нигилистки на-
чали устраивать в мастерской лекции и практиковать
чтение журналов и книг, пытаясь не только общаться
с народом в лице работниц-швей, но и влиять на
него. Читали А. И. Герцена, М. Л. Михайлова,
И. С. Тургенева и И. А. Гончарова. Когда же дело
135
дошло до «Физиологических писем» Фогта, слушатель-
ницам они оказались совсем недоступны.
Между тем в деятельности артели с самого начала
выявились трудности. Не хватало денег (за выполнен-
ную работу запрашивали недорого), поэтому прихо-
дилось брать взаймы у ишутинцев. Поскольку члены
артели не только работали, но и жили вместе, имели
общие спальни и общий стол, то (по причине низкого
заработка) практически все жалованье уходило на
питание и уплату за квартиру, что вызывало естест-
венное. неудовольствие мастериц и даже уход их из
артели.
Опыт создания производственной ассоциации и в
данном случае оказался негативным.
Такой же исход имело и другое женское начина-
ние в духе идей утопического социализма — создание
коммун. Наряду с другими ассоциациями они получили
значительное распространение в 60—70-е годы. Поми-
мо идейных соображений о всеобщем труде и равно-
правии женщин в быту и работе создание коммун
вызывалось и чисто практической необходимостью:
общие квартира, хозяйство, бюджет были экономиче-
ски выгодны для женщин (как и для студентов, ма-
лоимущих интеллигентов и т. п.), оказывавшихся часто
без всяких средств к существованию в результате раз-
рыва с родителями, мужьями, ухода из дома.
Коммуны устраивались самые разные и разными
людьми. В. А. Слепцов, горячий поборник женской
эмансипации, писатель и разносторонне одаренная
личность (он был хорошим певцом и музыкантом),
один из самых популярных разночинцев «второго
призыва» (после ухода Чернышевского, Добролюбова,
Михайлова), решил в 1863 г. претворить в жизнь
идею Чернышевского о коммуне как ячейке социализ-
ма. Устроенная им «Знаменская коммуна» (название
происходило от петербургской улицы, на которой
располагалась коммунальная квартира) по существу
стала женской ассоциацией: женщины преобладали
численно (кроме Слепцова в коммуне жили еще только
двое мужчин) и именно они задавали тон. Слепцов-
ская коммуна получила наибольшую известность среди
всех других: она была описана во многих воспоми-
наниях современников, дала обильный материал для
антинигилистической литературы (романы Вс. В. Кре-
стовского «Панургово стадо» и Н. С. Лескова «Неку-
136
да»), а позднее, уже в наше время, стала предметом
исследования специалистов.
Хотя в коммуну принимали «с большим выбором,
людей более или менее знакомых между собой и впол-
не порядочных», ее состав получился довольно пест-
рым: рядом с «подлинными нигилистками» — «бу-
рыми»— там жили «нигилистки поддельные, либе-
рального толка» 87. В числе «бурых» были две чрезвы-
чайно колоритные женские фигуры: А. Маркелова (по
мужу Каррик) и Е. Макулова. Александра Григорьев-
на Маркелова (1832—1916 гг.), подруга Л. П. Шел-
гуновой по пансиону, переводчица, поселилась в ком-
муне по идейным мотивам. «Некрасивая и глухая, но
очень образованная и талантливая», по воспомина-
ниям ее сожительницы по коммуне Е. Цениной-Жу-
ковской, она «представляла собой знаменитость, к ко-
торой ездили знакомиться люди весьма разнообразных
слоев общества» 88. Однако, если верить мемуаристке,
«общее поклонение» вызывали не столько таланты
Маркеловой, сколько некоторые детали биографии,
интриговавшие толпу: некогда, увлеченная художни-
ком, она Покинула родительский дом и уехала за
границу, откуда вернулась без художника, но с ребен-
ком, которого не отдала родителям, а стала воспи-
тывать сама, собственными трудами и средствами.
С 1865 г. над нею был установлен негласный надзор
по поводу «заявления ею учения своего о ниги-
лизме» 89.
Княжна Екатерина Александровна Макулова (ок.
1840—1896), как и Маркелова, сама зарабатывала
себе на жизнь переводами из иностранных газет,
имела стесненные средства, а потому была кровно
заинтересована в коммунальной квартире. Она тоже
много лет находилась под надзором полиции как
неблагонадежная, в 1868 г. привлекалась к дознанию по
делу о «Рублевом обществе» Г. Лопатина—Ф. Волхов-
ского.
Екатерина Ценина (позднее — жена Ю. Г. Жуков-
ского, известного журналиста и экономиста) также
выделялась среди членов коммуны своими нигилисти-
ческими крайностями: одевалась не просто бедно, но
даже неряшливо (по Лескову, «она страдала полным
отсутствием всяких манер и опрятности»). По при-
чине скудости средств свои физические потребности
ограничивала до минимума. В те годы у нее вырабо-
137
талась привычка заменять обед едой всухомятку.
Но при всем при том жизнь в коммуне была для нее
случайным эпизодом. Судя по ее позднейшим воспо-
минаниям, к Слепцову и его деятельности она отно-
силась иронически. Бывшая институтка, она ушла из
обеспеченной «хорошей семьи», а средством для осво-
бождения от родительской власти избрала брак «по
принципу». Началась мучительная жизнь с нелюби-
мым мужем, затем разрыв. Ценина служила гувер-
нанткой, бедствовала. В 1861 г. она приезжала в
в Москву, по ее словам, для «искания знакомств «по
человечеству»». В 1862 г. жила в Петербурге, активно
занималась самообразованием, деньги на жизнь зара-
батывала переводческой работой. Здесь в 1863 г. она
стала членом «Знаменской коммуны».
Вместе с Цениной в коммуну пришла ее подруга
Маша Коптева, по определению К. И. Чуковского, «из-
балованная, изящная московская барышня, дочь бога-
тых родителей», «салонная нигилистка», но «имевшая
у властей репутацию чрезвычайно вредной особы» 90.
Имея богатых родителей, она вместе с Маркеловой,
Макуловой и Цениной работала в женской издательской
артели. В одной квартире с нигилистками поселился
столбовой дворянин Слепцов вместе с родственни-
ками Языковым и Головачевым. Таков был выяснен-
ный на сегодняшний день состав «Знаменской ком-
муны». У каждого из ее членов — своя комната, ко-
торую жилец должен был убирать сам (прислуга со-
держалась только для кухнй и стирки). Общих знако-
мых принимали в приемной, личных — каждый в
своей комнате. Расходы у членов «Знаменской коммуны»
были общие.
По воспоминаниям участников коммуны, В. А. Слеп-
цов «задумал осуществить фаланстер Фурье», но ре-
шил вести дело постепенно. Организуя общежитие «на
началах взаимной помощи», он видел в нем первый
этак. «Удастся нам ужиться и расширить это дело —
сейчас же явятся подражатели,— мечтал он.— Такие
коммуны распространятся, укоренятся, и тогда мы ли,
последующие ли поколения будем развивать дело даль-
ше до настоящего фаланстера» 91. В коммуне Слепцов
организовал бюро для добывания работы. Именно он
помог женской издательской артели найти первую
книгу для перевода. Он же устраивал научно-популяр-
ные лекции для женщин, концерты, литературные
138
вечера, спектакли, сборы от которых шли в пользу
нуждавшихся представительниц «слабого пола».
Внутренние неурядицы стали проявляться с первых
дней существования коммуны. Нигилисток возмущали
«аристократические замашки» Слепцова: он, например,
покупал цветы для общей приемной, желая «придать
комнате менее казарменный вид». Вызывала гнев
женщин и излишняя, по их понятиям, роскошь квар-
тиры: приличная мебель, люстры и т. д.92 Дополни-
тельных расходов требовали «приемные дни» в каждый
вторник: коммунальная жизнь разжигала естественное
любопытство. «И каждый приглашенный,— по воспо-
минаниям очевидцев,— чувствовал себя польщенным,
так как он встречал здесь избранное общество: ху-
дожников, писателей, наиболее интересных людей того
времени, и вечеринка проходила необыкновенно ожив-
ленно»93.
Хозяйство вел сам В. А. Слепцов — женщины пре-
небрегали этим занятием. Во время визита А. Я. Па-
наевой он, разливая чай, сказал ей тихо: «Ни одна из
наших дам не хочет разливать чай, находят, что слиш-
ком скучно». Не случайно поэтому одна из шестидесят-
ниц считала важной причиной распада коммуны
тот факт, «что женщины того времени обнаружи-
вали отвращение к хозяйству и простому труду, перед
которым в теории они преклонялись» 94.
Внешняя обстановка складывалась также неблаго-
приятно. По городу поползли слухи (чему в немалой
степени способствовала прислуга) о появлении новой
секты под названием «коммуна» 95. Обыватели обсущда-
ли сплетни о сожительстве красивого молодого че-
ловека (Слепцов отличался исключительной красотой)
с десятком женщин, о чаепитиях в приемные дни,
превращавшихся якобы в разнузданные оргии. Устра-
шающие слухи доходили даже до провинции. С. В. Ко-
валевская писала в «Воспоминаниях детства»: «Глав-
ным пугалом родителей и наставников в палибинском
околотке была какая-то мифическая коммуна, кото-
рая, по слухам, завелась где-то в Петербурге. В нее —
так, по крайней мере, уверяли — вербовали всех мо-
лодых девушек, желающих покинуть родительский
дом. Молодые люди обоего пола жили в ней в полней-
шем коммунизме. Прислуги в ней не полагалось, и
благородные барышни-дворянки собственноручно мыли
полы и чистили самовары. Само собою разумеется,
139
что никто из лиц, распространявших эти слухи, сам в
этой коммуне не был. Где она находится и как она
вообще может существовать в Петербурге, под самым
носом у полиции, никто точно не знал, но тем не менее
существование подобной коммуны никем не подверга-
лось сомнению» 96.
На самом же деле жизнь в коммуне протекала
следующим образом: с утра—«добывание хлеба на-
сущного», в пять часов — обед, за чаем — обмен мне-
ниями, впечатлениями, вечерами все работали по сво-
им комнатам. В приемные вторники также никаких
бесчинств не наблюдалось. Следовательно, формально
властям не к чему было придраться. Однако «городо-
вые бессменно торчали у подъезда квартиры комму-
ны» 97. Преданные ныне огласке полицейские и аген-
турные документы свидетельствуют о каждодневной,
неустанной слежке за ее членами 98.
Сплетни, доносы, надзор III отделения, внутренние
неурядицы привели «Знаменскую коммуну» весной
1864 г. к роспуску. А что нам известно о дальнейшей
судьбе ее участниц? Все они были под явным или
тайным надзором полиции, занимались переводческой
работой, в том числе через посредство женской из-
дательской артели. Е. И. Ценина благополучно вышла
замуж и к событиям прежней жизни возвращалась
уже только в мемуарах. Иной была судьба Е. А. Ма-
куловой. «Я видела ее недавно,— записала Е. С. Некра-
сова в 1889 г.— Как сильно она изменилась! Ни гряз-
ных рук, ни стриженых волос! в новомодной шляпе,
в платье с трэном и с отделкой — и даже в шиньоне.
По ее словам, она с умыслом надела шиньон: ей надо
было получить позволение ехать в Париж, для этого
должно было явиться к Трепову. В то время она хо-
дила еще с обстриженными волосами. Но, отправляясь
к Трепову, подвилась. «Удовольствие стоило 50 к.».
А Трепова не застала дома. Отправляясь в другой раз,
нашла, что выгодней будет купить шиньон, чем каж-
дый раз подвиваться. На этот раз Трепов оказался
дома. Он не пропустил без внимания шиньона на
голове знаменитой нигилистки. «Ага! — сказал он,—
вы начинаете исправляться!» — и пресерьезно указал на
шиньон. Теперь Ек. А. гувернантствует и очень поблекла
духом. Она производит грустное и даже тоскливое впе-
чатление» ". Макулова умерла в Петербурге в 1896 г.
без копейки денег и была похоронена за счет друзей...
140
Почти все коммуны, по наблюдениям Л. П. Шел Гу-
нов ой, «в первый же год рассыпались» 10°. Другая
шестидесятница — М. К. Цебрикова — резко отзыва-
лась о попытках ее современников организовать ком-
мунальный быт: «Притупляют женщину мелкие хо-
зяйские заботы, тошно от поверки счетов прислуги.
Но эту беду можно и капиталистическим способом
излечить. В 60-е годы затевались артельные дома.
Отдельные квартиры и общая кухня, где жильцы могли
по своим надобностям получать все необходимое. Фа-
ланстеры, как Герцен верно сказал, казармы отчая-
ния человечества» 101. Современные исследователи счи-
тают, и трудно не согласиться с их точкой зрения,
что «попытка организовать жизнь на новых началах
в шестидесятые годы не могла не потерпеть фиаско»,
оказалась «несбыточной утопией», «менильмонтанским
семейством», по меткому выражению Салтыков а-Щед-
рина 102. Но при всем том коммуны с участием жен-
щин, как и все другие проявления идейного дела, хотя
и утопичные в условиях самодержавной России, стали
важным этапом женского освободительного движе-
ния, способствуя раскрепощению женской личности,
росту ее гражданской активности и самостоятельности.
Занимаясь делом, передовые женщины поняли, «как
мало знанья у большинства и что это большинство
недоучки-женщины, страшно неразвитые, хотя по при-
роде стремящиеся сбросить с себя рабство невежества
и готовые на всякий труд, лишь бы стать на ноги» 103.
Так четко формировалась еще одна цель женского
движения — борьба за полноценное образование для
женщин.
Глава пятая
«ФАЛАНГА НОВЫХ ЖЕНЩИН»
«МОГУТ ЛИ ДЕВИЦЫ ПОСЕЩАТЬ ЛЕКЦИИ
И ПРИЛИЧНО ли это?»
«Раз в осенний семестр 1860 г. сидим мы, студенты-
юристы второго курса, в IX аудитории и поджидаем
профессора Кавелина... по времени входит Кавелин, но,
к крайнему нашему удивлению, вслед за ним показа-
лась фигура ректора П. А. Плетнева, ведшего под руку
молодую миловидную барышню... Барышня имела резко
выраженный итальянский тип, небольшого роста,
всегда одета в черное шерстяное, простого фасона
платье; волосы у нее были несколько подстрижены и
собраны в сетку. То была Наталья Иероиимовна Корси-
ки, дочь небезызвестного тогда в Петербурге архитек-
тора Иеронима Дементьевича Корсини» *. Автор этих
воспоминаний Л. Ф. Пантелеев перепутал дату первого
появления женщины в Петербургском университете:
это случилось годом раньше, в 1859-м 2.
Вслед за Натальей Корсини в университетские
аудитории пришли другие женщины: ее сестра Екатери-
на (в замужестве Висковатова), Антонина Петровна
БлюмМер (в замужестве Кравцова), Мария Арсеньевна
Богданова (по мужу Быкова), Мария Александровна
Бокоза (урожденная Обручева), Мария Михайловна
Коркунова (по мужу Мапассеина), Надежда Прокофь-
евна Суслова3. Поскольку действовавший в ту пору
университетский устав 1835 г. вообще не предусматри-
вал присутствия женщин в университете, то есть не
существовало на это ни разрешения, пи запрета, на-
чальство не препятствовало посещению ими лекций.
Примерно через полгода после появления в Петербург-
ском университете II. И. Корсини па некоторых лек-
циях (по свидетельству того же Л. Пантелеева) «дам
бывало чуть ли не столько же, сколько студентов» 4.
Н. Г. Чернышевский в письме в Саратов 20 декабря
1860 г., сообщая родным о кузинах, часто бывавших на
лекциях, писал: «Этот обычай посещать университет
дамы и девицы приняли в последние два года... Но
теперь каждый день бывает на разных лекциях до 30
дам и девушек... Все к этому уже привыкли, так что
видеть дам на университетских лекциях теперь стало
делом таким же обыкновенным, как видеть их в кон-
цертах» 5.
В 1860 г. женщины взорвали еще одну плотину за-
претов: Н. П. Суслова и В. А. Кашеварова начали слу-
шать лекции в Медико-хирургической академии. Без
разрешения военного министра, которому подчинялась
академия, они занимались у сочувствовавших им
профессоров: И. М. Сеченова, В. Л. Грубера, П. Ф. Лес-
гафта 6. По примеру Петербурга вольнослушательницы
появились и в университетах Киева, Москвы, Одессы,
Харькова.
Вторжение женщины в мужскую цитадель — уни-
верситет — явилось поистине революционным актом и
положило начало их длительной борьбе за доступ к
высшему образованию. Первый шаг — выступление
против установившихся традиций и обычаев, принятых
в обществе,— требовал от женщин гражданского муже-
ства, твердости и упорства в достижении цели. «Наше-
му поколению женщин, учившемуся в 1850-х годах
«чему-нибудь и как-нибудь»,— вспоминала М. К. Цеб-
рикова,— приходилось брать с боя каждый шаг жизни,
когда чужие преследовали насмешками, а близкие бро-
сали бревна под ноги» 7.
Действительно, для многих из них первым препят-
ствием стала собственная семья. Даже в просвещенной
дворянской среде желание дочерей учиться вызывало
у родителей настороженное отношение. Е. Ф. Юнге,
дочь вице-президента Академии художеств графа
Ф. П. Толстого, писала в своих воспоминаниях: «Я рва-
лась разделить участь тех нескольких женщин — се-
стер Корсики, Богдановой и других,— которые реши-
лись вступить в университет, и пойти на первую лек-
цию Костомарова, но мать не пустила меня и поехала
сначала одна. Я провела часы ее отсутствия в большом
волнении. К моей радости, она вернулась очень доволь-
ная, и на третьей, кажется, лекции я уже присутство-
вала. С каким священным трепетом я вступала в уни-
верситет, как все в нем, чуть ли не самые стены,
внушало мне чувство благоговения, как скоро стало
близким и родным...» 8
Первые «студентки» стали своего рода знаменито-
стями, о них было много разговоров в обществе — ка£
143
о «передовых девушках» в одних кругах или как о
предтечах грядущего разврата, гибели нравственных
устоев, семейных очагов и брачных уз — в других. На-
до сказать, что последние суждения звучали чаще. Сей-
час мы с трудом можем представить, что «Одесский
вестник», например, вполне серьезно обсуждал вопрос,
прилично ли девицам посещать лекции по физиологии,
и не был при этом оригинален.
Разумеется, прослушивание тех или иных уни-
верситетских лекций, даже регулярное, ни в малой сте-
пени не приближалось к получению систематического
высшего образования. В Петербургском университете,
например, женщины слушали в основном историков
Н. И. Костомарова, М. М. Стасюлевича, В. Д. Спасо-
вича, а также химика Н. Н. Соколова. Выбор лекций
зависел от самых разных обстоятельств, но прежде
всего от уровня подготовленности вольнослушатель-
ниц, который, как правило, был очень низким, и от то-
го, кто из профессоров соглашался допускать на свои
лекции особ женского пола.
Появление женщин в университетских аудиториях
было событием принципиальной важности — как на-
чальная веха на пути к высшему образованию и (что
еще более значительно) как известный этап в освобож-
дении женской личности. Именно эти соображения бы-
ли поняты передовой общественностью и выдвинуты
для публичного обсуждения. «Современник» в те годы
опубликовал серию статей о высшем женском образо-
вании. Особо значимыми и здесь стали выступления
М. Л. Михайлова. В статье «Женщины в университете»
(март 1861 г.) он отметил главное значение этого собы-
тия, которое видел в вырывании женщины из сферы
«специально женского образования» в «общечелове-
ческое». «От женщин, выслушавших университетский
курс,— говорилось в статье',— можно и должно будет
ждать коренного преобразования первоначального жен-
ского воспитания, которое готовит попугаев, кукол, все,
что хотите, только не женщин. Подойдя ближе к инте-
ресам науки, женщина в университете научится видеть
и настоящие интересы жизни и общества, она окреп-
нет в сознании, что истинная нравственность заклю-
чается не в пассивной покорности, а в самостоятель-
ном развитии своей природы. Она перестанет видеть
добродетель в своей беспомощности и не будет жалкою,
но сильною помехою истинным успехам общества. Нас
144
укоряют в недостатке решительности, в отсутствии
твердых характеров. Пока женщина не будет идти на-
равне с нами, мы будем отставать от движения и ли-
шать его должной силы». Статья «создателя женского
вопроса» кончалась весьма оптимистически: «Мы
верим в способности и великую будущность русских
женщин».
Следует напомнить, что университеты той поры за-
нимали особое место в научной, культурной и обще-
ственной жизни России. Они прежде всего были веду-
щими научными центрами, сосредоточивавшими всех
крупнейших ученых страны. В более широком плане
университеты выступали как ощутимые очаги культу-
ры вообще, а на рубеже 1850—1860-х годов играли
«очень видную просветительную роль». А. И. Герцен
полагал, что истинное университетское образование
могло соответствовать идеалу воспитания молодого
поколения. Университет, в его представлении, развивал
мышление, давал подлинные знания и к тому же учил
«столько же, или еще больше, аудиторией, сколько
кафедрой, юным столкновением, горячим обменом мыс-
лей» 9. Наконец, российские университеты буквально
с момента их создания слыли очагами свободомыслия.
«Лучшие надежды нашего отечества сосредоточиваются
на университетах,—писал тогда Д. И. Писарев,—
университетская молодежь обыкновенно вносит в прак-
тическую жизнь честность стремлений, свежесть взгля-
дов и непримиримую ненависть к рутине всякого ро-
да» |0.
А как же приняла женщин университетская среда?
Антонина Петровна Кравцова (Блюммер) на расспро-
сы молодежи о том, «как же отнеслись к их вторжению
в университет профессора, студенты и начальство», от-
вечала: «Сначала свистали, косились, говорили разные
глупые дерзости, потом привыкли и перестали» 11. Но
это слишком схематичное и, можно сказать, упрощен-
ное объяснение. На деле все было значительно сложнее.
Университетская профессура раскололась в жен-
ском вопросе на два лагеря. Значительная ее часть,
представленная в первую очередь молодым поколением,
всячески поддерживала благородное стремление жен-
щин. Характерной фигурой такого типа университет-
ских ученых был, например, Иван Михайлович Сече-
нов — не только гениальный исследователь, но и та-
лантливый педагог, пришедший преподавать «с готовым
145
сочувствием», по его словам, стремлению русских жен-
щин к высшему образованию 1 . В числе других пере-
довых ученых Сеченов приложил немало усилий для
открытия Высших женских курсов.
Следует отметить, однако, что даже сочувствовав-
шие женщинам профессора с трудом вырывались из
плена прочных, хотя и изживавших себя традиций.
К примеру, В. И. Герье, основавший первые Высшие
женские курсы в Москве, признавался, исходя из соб-
ственного опыта («как я сам мог удостовериться»),
что женщины в университете (мужском!) «производили
впечатление, что они не на своем месте» 13. А М. С. Ку-
торга, читавший в Петербургском университете курс
античности, па свидетельству студентов, «частенько
усиленно подчеркивал некоторые подробности, щекот-
ливые для женщин» 14.
Не говоря уже о ретроградах, считавших присут-
ствие женщин несовместимым с достоинством научного
учреждения, усматривавших в этом «начало деморали-
зации», многие из профессоров не поняли серьезности
стремлений «прекрасного пола» к высшему образова-
нию, расценив его как простую моду. Поэтому первых
вольнослушательниц в университетах встречали не
только с доброжелательностью, но и с нескрываемым
удивлением, насмешками, а иногда и враждебностью.
Е. С. Некрасова надолго запомнила, в какое «замеша-
тельство» пришел библиотекарь Московского универси-
тета, когда вошла женщина и потребовала «Эмиля»
Руссо: «Сколько было разговоров, совещаний, прежде
чем решиться допустить чтение для женщины рядом
со студентом! В этот раз «Эмиль» хотя и был выдан, но
нигилистку пригласили сесть в отдельной комнате» 15.
В Московском университете первыми стали посе-
щать лекции сестры студента Н. С. Славутинского
(близкого к П. Г. Заичневскому), дочери известного ли-
тератора С. Т. Славутинского. Вскоре, однако, студента
вызвал попечитель и объявил, что уволит его из универ-
ситета, если сестры не перестанут ходить на лекции.
Слухи об этом быстро дошли до Лондона, и 1 марта
1861 г. в «Колоколе» появилась заметка «Салический
закон в Московском университете», в которой было
написано: «Говорят, что одной девушке, желавшей слу-
шать лекции в Московском университете, было отказа-
но, и даже с угрозой, что буде опа не перестанет
являться в аудиториях, то начальство примет энерги-
146
иеские меры». Через несколько месяцев А. И. Герцену
пришлось вновь вернуться к этому сюжету: в публика-
ции «Позднее, но существенное дополнение» (1 сентяб-
ря 1861 г.)16. В Москве говорили, что отец «преступ-
ников» объяснялся с попечителем, но услыхал в ответ,
будто «барышни на лекции ездят для того только, что-
бы подразнить студентов» 17.
Студенчество в целом отнеслось к появлению
женщин в университете как к явлению совершенно
естественному и старалось не давать повода к их неу-
довольствию. Об этом свидетельствовали и сами «воль-
нослушательницы». «Студенты были очень любезны с
дамами,— вспоминала Е. Ф. Юнге.— В большой, бит-
ком набитой актовой зале, где вскоре начал читать
Костомаров, так как аудитории не вмещали слушате-
лей, нам всегда сохраняли лучшие места. С незнаком
мыми раньше молодыми людьми мы встречались как
с братьями (событие революционное для тех времен! —
Э. П.). Говорили, спорили без конца, вся зала гудела
как пчелиный рой, пока не входил профессор» 18.
О таком же отношении свидетельствовала С. В. Ко-
валевская, которая, правда, передавала свои более позд-
ние впечатления (1868 г.) и связанные не с универси-
тетом, а с Медико-хирургической академией. В сентяб-
ре 1868 г. она писала из Петербурга сестре в деревню:
«Сейчас вернулись с лекции (ее сопровождали муж,
П. И. Боков и дядя.— Э. П.). Все произошло благопо-
лучно. Студенты вели себя превосходно и не глазели,
была еще одна незнакомая нам дама»; «...студенты
вели себя отличвд: не только не пялили глаза, но
ближайшие мои соседи даже нарочно смотрели в сто-
рону»; .«...сегодня опять были на лекции; народу было
так много, что пришлось всю лекцию простоять, на-
чальство, кажется, заметило, не знаю, что будет завт-
ра» 19,
Подавляющее большинство молодых женщин,
устремившихся в университетские аудитории слушать
лекции, были из числа передовых, мыслящих людей.
Естественно поэтому, что «вольнослушательницы» бы-
стро и органично входили в мужской коллектив, прони-
кались интересами студенческой молодежи. А посколь-
ку студенты с 1861 г. «сохраняли свою, всем городо-
вым и всем дворникам известную склонность к «бун-
т у»» , <' вольнослушательницы» столь же естественно
и оргашгшо влились в ряды «бунтовщиков». Они участ-
147
вовали в радикальных молодежных кружках, примыкали
к студенческим выступлениям. Из семи перечисленных
в начале главы вольнослушательниц Петербургского
университета пять были занесены в био-библиографи-
ческий словарь «Деятели революционного движения
в России»: Блюммер, Богданова, Коркунова, Н. Корсини,
Суслова.
Студенческие «беспорядки» начала 60-х годов были
использованы правительством для того, чтобы закрыть
женщинам доступ в университеты. А поводом для этого
стали просьбы нескольких женщин прослушать полный
университетский курс и сдать экзамены (среди них
Л. Ожигина в Харькове и М. Коркунова в Петербур-
ге21. И той и другой министерство народного просве-
щения ответило отказом без объяснения причин).
Однако «дух эпохи», потребности нового времени
принудили власти к обсуждению вопроса о высшем
женском образовании в правительственных сферах.
Следует отметить, что университетский вопрос вообще
в связи с разработкой нового университетского устава
на рубеже 50—60-х годов XIX в. привлекал серьезное
внимание общественности 22. Особое место в его обсуж-
дении заняла проблема посещения университета жен-
щинами, ибо она справедливо рассматривалась как
важная составная часть вопроса о положении женщи-
ны в обществе. Вслед за «Современником» против
«дикого разделения знаний на мужские и женские»
выступили «Русское слово» и «Колокол». В упорной,
резкой и злобной оппозиции оказались «Русский вест-
ник» Каткова и славянофильская газета «День».
Для общественной атмосферы той поры весьма по-
казательно, что на запрос министра народного просве-
щения: «Могут ли женщины допускаться к занятиям в
университете?» — из шести российских университетов
только два (Московский и Дерптский) дали отрица-
тельные ответы. Советы Петербургского, Киевского,
Харьковского и Казанского университетов высказались
за допущение женщин не только к прослушиванию лек-
ций, но и к испытаниям на ученые степени и звания.
Особенно «отличился» Московский университет: здесь
только два профессора (против 23) поддержали жен-
щин. Мнение большинства—«не допускать этого сов-
местного слушания лекций ни под каким предлогом,
потому что оно может иметь вредное влияние на успеш-
ный ход занятий молодых людей, обучающихся в
148
университете», ибо «особенности женской натуры» бу-
дут отвлекать студентов от их непосредственных обя-
занностей 23. Профессор Б. Н. Чичерин в своих воспо-
минаниях вполне определенно уточнил, в каком плане
были опасны «особенности женской натуры»: «Допу-
скать молодых женщин в университет, когда не знаешь,
как справиться с молодыми мужчинами, это было бы
верхом безумия» 24. Призрак студенческих волнений
явно витал над мемуаристом.
Попечитель Дерптского учебного округа Е. Ф. Брад-
ке к отрицательному решению университета приложил
и свое личное мнение. Он считал, что «женский пол
по особенностям его конструкции и умственным и
душевным его способностям» не приспособлен ни для
изучения анатомии и юридических наук «по их сухости
и строгой последовательности», ни для «филологи-
ческих соображений». Именно Брадке был назначен
председателем комиссии по подготовке нового универ-
ситетского устава. А. В. Никитенко записал в своем
дневнике 15 декабря 1861 г.: «В Комиссии сильные
прения по поводу двух вопросов: 1) допустить ли жен-
щин к слушанию лекций — или нет и 2) о плате за
студентов. Первый вопрос большинство решило отри-
цательно» 25.
18 июня 1863 г. новый университетский устав был
утвержден. Невзирая на благожелательные ответы
большинства университетов, женщинам было категори-
чески запрещено присутствовать на лекциях. Тогда же
последовал аналогичный приказ военного министра о
Медико-хирургической академии.
Вольный голос Герцена, гневный и саркастический,
обличил правительственную акцию, ущемлявшую инте-
ресы молодежи, в том числе женщин: «Правительст-
во хочет убить и просвещение и молодежь. Все уни-
верситеты, т. е. профессорские советы, составляют раз-
ные положения — свобода да и только! И все эти поло-
жения сводятся на одно и то же, стало быть, был на
то тайный приказ! Уж лучше бы просто приказывать,
чем играть в такую жалкую игрушку шулерского лице-
мерия.
«Лицам женского пола посещать университетские
лекции не дозволяется».
Русская женщина должна оставаться судомойкой
или барыней. Она не может научиться ни до того,
чтобы быть повивальной бабкой и помогать другим
149
женщинам в болезнях (на это есть немки); она не
должна ничего знать, чтоб не воспитывать своих сыно-
вей в благородном направлении, которое для прави-
тельства опасно» 26.
После утверждения университетского устава 1863 г.
женщины начали подавать прошения в высокие ин-
станции.. Так, Ожигина подала на высочайшее имя (!)
прошение о разрешении продолжать слушание лекций
в Харьковском университете. Александр II «не изво-
лил признать нужным сделать отступление от универ-
ситетских правил» 27. Исключение было сделано для
одной Варвары Александровны Кашеваровой, которую
с разрешения военного министра зачислили в Медико-
хирургическую академию с обязательством по окон-
чании курса ехать в Оренбургский край для лечения
башкирских женщин, абсолютно лишенных медицин-
ской помощи. Это обстоятельство, а также исключи-
тельная твердость и настойчивость Кашеваровой
помогли ей в 1868 г. первой среди женщин получить
диплом врача в самой России (а не за границей).
Правительственные запреты, разумеется, не могли
пресечь стремления к знаниям тех женщин, которые
не отдавали дань моде, а действительно хотели овла-
деть знаниями, наукой, видели в них спасение ото всех
зол, наводнявших жизнь. Им не дали учиться на роди-
не — они поехали за границу, благо это было возмож-
но, доступно: зарубежные университеты не закрыва-
ли двери своих аудиторий перед женщинами, в мате-
риальном отношении жизнь в Швейцарии или Фин-
ляндии обходилась им не дороже, чем, например, в
Петербурге. Молодежь привлекал прежде всего Цюрих,
в университет которого были уже проторены дороги,
здесь обосновалась значительная русская колония.
Пионеркой среди таких женщин выступила Надеж-
да Прокофьевна Суслова. В 1864 г. она приехала в
Цюрихский университет, в котором в то время училась
единственная женщина — русская, но та первая сту-
дентка оказалась неподготовленной и не сумела кон-
чить университет. Н. П. Суслова же в 1867 г. верну-
лась в Россию с дипломом доктора и стала первым
дипломированным врачом-женщиной в своей стране 28.
150
Надежда Прокофьевна Суслова
(1813 — 1918 гг.)
«Почтенным первенцем нового женского русского
мира» величал Н. П. Суслову известный публицист
Григорий Елисеев29. На ее долю действительно выпала
нелегкая роль первооткрывателя. Ее имя стало симво-
лом, а жизнь примером для подражания многим рус-
ским женщинам, стремившимся к образованию, к
служению общественным идеалам.
Суслова родилась в с. Панине Нижегородской
губернии в семье вольноотпущенного крепостного
графа Шереметева. В 1854 г. семья переехала в
Москву. Отец — человек передовых взглядов — считал
необходимым дать детям образование, для чего был
избран частный пансион, не перегружавший девичью
голову знаниями. Умственные запросы Надежды Про-
кофьевны удовлетворялись главным образом самооб-
разованием. Знание языков, французского и немецкого,
дал, наверное; пансион, но латынь и естественные
науки, усвоенные в юности, не входили в курс обуче-
ния.
С 1860 г. семья Сусловых жила в Петербурге.
Круг общения Н. П. Сусловой здесь — передовые
женщины, стремившиеся к серьезному образованию:
М. А. Обручева, сестры Корсики... Вместе с ними
в числе первых Надежда Прокофьевна стала посещать
лекции в университете, а затем и в Медико-хирургичес-
кой академии. И. М. Сеченов вспоминал о знакомстве
осенью 1861 г. с двумя «представительницами нового
течения, серьезно и крепко заряженными на подвиг
служения женскому вопросу» 30. Утром они бывали в
академии, где слушали лекции нескольких профес-
соров, в том числе И. М. Сеченова и В. Л. Грубера,
вечерами готовились держать экзамен за мужской
гимназический курс. Обе уехали в Цюрих, где полу-
чили докторские дипломы. Одна из них — Н. П. Сус-
лова, другая — М. А. Обручева, ставшая Сеченову
женой и «неизменным другом до смерти».
В 1862 г. Суслова опубликовала первую научную
работу, став пионеркой и в этой области. Все воспо-
минания о Надежде Прокофьевне тех лет отличаются
редкостным единодушием: современники запомнили
ее серьезность, целеустремленность, отсутствие бра-
вады, свойственное многим нигилисткам. Авдотья
Панаева, наблюдавшая ее в кругу «Современника»,
151
свидетельствовала: «Она резко отличалась от других
тогдашних барышень, которые тоже посещали лекции
в университете и в медицинской академии. В ее мане-
рах и разговоре не было кичливого хвастовства своими
знаниями и того смешного презрения, с каким отно-
сились они к другим женщинам, не посещавшим лек-
ций. Видно было по энергичному и умному выражению
лица молодой Сусловой, что она не из пустого тщесла-
вия прослыть современной передовой барышней
занялась медициной, а с разумной целью, и серьезно
относилась к своим занятиям». Нигилистка Е. Це-
нина (Жуковская) отмечала у Сусловой «аскетизм как
нравственный, так и физический»: она «ходила в ка-
ком-то черном шерстяном балахоне, перепоясанном
ремневым кушаком», с обстриженными волосами31.
В 1864 г. Н. П. Суслова уехала в Цюрихский уни-
верситет. Все такая же скромная и застенчивая, она
проявила необычайное упорство и, конечно, талант,
занимаясь наукой и тем самым утверждая равнопра-
вие с мужчинами. В 1867 г., после блестяще сданного
экзамена, с дипломом доктора Надежда Прокофьевна
вернулась на родину. Все русские газеты заговорили
об этом выдающемся и беспрецедентном событии.
То был триумф!
В числе первых поздравителей был А. И. Герцен,
который внимательно следил за женским движением
в России, а Суслову знал с 1865 г., когда она приехала
к нему «на поклон» в Женеву. «Эта девушка очень
умная — жаль, что ты ее не увидишь»,— писал он
тогда дочери 32. Еще раньше Герцен познакомился со
старшей сестрой Надежды Прокофьевны, также заме-
чательной в своем роде женщиной.
Аполлинария Прокофьевна Суслова-Розанова
(1840— 1918 гг.), писательница-и мемуаристка, полу-
чила наибольшую известность как автор книги воспо-
минаний «Годы близости с Достоевским». Как и младшая
сестра, она слушала лекции в Петербургском универ-
ситете, вращалась в радикальных молодежных кругах.
Захваченная общим движением, она участвовала в
работе воскресных школ. В 1865 г. у Аполлинарии
Сусловой как неблагонадежной произвели обыск, наш-
ли прокламации и вследствие этого за ней учредили
полицейский надзор. В 1868 г. А. П. Суслова сделала
попытку открыть школу в с. Иваново-Вознесенском,
которая, однако, уже на следующий год была закрыта
152
властями. С 60-х годов началась литературная деятель-
ность А. П. Сусловой. В 1861 г. была опубликована ее
повесть «Покуда», в связи с чем состоялось знаком-
ство и сближение с Ф. М. Достоевским, оставившее
в жизни писателя драматический след 33.
В наши дни если и вспоминают об А. П. Сусловой,
то главным образом в связи с Достоевским или ее
мужем — известным писателем и философом В. В. Ро-
зановым. Однако литературное творчество Аполлина-
рии Прокофьевны интересно и само по себе, в нем
отражены проблемы женской эмансипации в России,
освещенные к тому же человеком, причастным к этому
движению. Ее героини наделены характерными черта-
ми передовых женщин 60-х годов, которым были свой-
ственны идейность и стремление к деятельности на
пользу общества, максимализм в вопросах этики и
личной жизни. Многие из этих качеств, и в первую
очередь целеустремленность, твердость и стойкость в
борьбе с препятствиями на пути к поставленной цели,
были присущи и сестре писательницы — Надежде
Прокофьевне.
И. М. Сеченов, поздравивший Н. П. Суслову с окон-
чанием университета, но уже предвидевший будущие
осложнения, так писал в статье, опубликованной в
«Санкт-Петербургских ведомостях» (1867 г., № 226):
«Грустно было бы думать, что даже подобные усилия,
столь явно искренние по отношению к цели, могут
быть потрачены даром; а это возможно, если они
встретят равнодушие в нашем обществе».
Опасения Сеченова оказались не напрасными:
по возвращении на родину Н. П. Суслова должна
была, как уже отмечалось, сдать повторный экзамен
перед специальной комиссией. Первая женщина-врач
с честью выдержала и это испытание. В начале 1868 г.
русские газеты сообщали о-том, что Сусловой «разре-
шено будет практиковать в России на правах медиков,
кончивших курс в иностранных университетах»34.
А. И. Герцен в свойственной ему остроумно-сар-
кастической манере отозвался на это сообщение.
«Женщина и священник, за которыми признали права
человека» — так назвал он заметку, опубликованную
в № 9 французского «Колокола» (15 июня 1868 г.).
«Мадемуазель Суслова,— говорилось в ней,— блестя-
щим образом завершившая в Цюрихе свое медицинское
образование и получившая диплом доктора, недавно
153
закончила сдачу экзаменов в Петербурге. В успехе
сомнения не было. Внушала страх другая опасность —
пол мадемуазель Сусловой. Факультет вышел из этого
положения довольно хитроумным способом. Он подо-
шел к Сусловой как к доктору, получившему диплом
в иностранном университете. А поскольку обладатели
иностранных дипломов после сдачи экзамена пользу-
ются правом на получение докторской степени и в
России, профессора признали мадемуазель Суслову
доктором медицины». Не скрывая восторга, Герцен
информировал свою дочь Тату о публикации в Петер-
бурге в 1868 г. докторской диссертации Сусловой
«Прибавление к физиологии лимфатических сердец»35.
Он ошибался только, называя ее «мадемуазель».
В 1865 г. Суслова познакомилась в Цюрихе с
Ф. Ф. Эрисманом, который в 1868 г. стал ее мужем
и вместе с нею переехал в Россию, где приобрел из-
вестность как общественный деятель и крупный уче-
ный, основоположник научной гигиены в России. Их
брак распался в 1874 г.
Итак, Надежда Прокофьевна Суслова ценой боль-
ших усилий, напряженного труда и мужества доби-
лась своей цели: получила высшее медицинское обра-
зование, была признана в России, получила врачебную
практику, почет и уважение в своей стране *. Личным
примером она доказала равноправие мужчины и
женщины, показала, что женщина не хуже, чем муж-
чина, может учиться и стать специалистом в своей
области.
Врачебный диплом Н. И. Сусловой дал мощный
толчок стремлению русских женщин обучаться в заг-
раничных университетах (за неимением доступа в оте-
чественные). Среди ее последовательниц — всемирно
известные Софья Ковалевская и Вера Фигнер. Имя
Сусловой часто встречается в переписке С. В. Кова-
левской. Еще из Петербурга, до отъезда в Германию,
она пересказывала в письме к сестре Анне свой сон,
в котором фигурировала Надежда Прокофьевна.
«Представь себе, какой странный сон был у меня в
самую первую ночь, как мы сюда приехали,— писала
* Л. Ф. Пантелеев, описывая судьбу ученых русских женщин,
замечал, что «счастливее всех была Н. П. Суслова, которая по
colloquinTy не только получила все права, но и умела приобрести
обширную практику, став любимицей своих пациенток» {Пантеле-
ев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 624—625).
Софья Васильевна,— я видела Суслову, и она расска-
зывала мне, как тяжело ей было в Цюрихе и как до
последнего года она вела тяжелую, одинокую жизнь,
как все презирали и преследовали ее и она не имела
ни минуты счастья; потом она очень презрительно пос-
мотрела на меня и сказала: «ну, где тебе?» —неправ-
да ли, какой странный сон?»36
Вера Николаевна Фигнер, приехавшая в Цюрих,
так сказать, вторым эшелоном, в 1872 г., писала поз-
же: «Стремление женщины к университетскому обра-
зованию было в то время еще совсем ново, но Суслова
уже получила в Цюрихе диплом доктора... И золотая
нить протянулась от Сусловой ко мне, а потом пошла
дальше, к деревне, к ее обитателям, чтоб позже про-
тянуться еще далее — к народу вообще, к родине и к
человечеству » 37.
Н. П. Суслова стимулировала борьбу за высшее
образование и в самой России: в декабре 1867 г. она
блестяще выдержала экзамен в Цюрихском универси-
тете, а в это время в Петербурге Е. И. Конради под-
готовила свою записку о необходимости высшего обра-
зования для женщин. Если даже совпадение во вре-
мени — чистая случайность, то безусловная внутрен-
няя связь двух этих событий — вне сомнения.
Наконец, под влиянием Сусловой и при ее участии
в Петербурге открылись первые Женские фельдшер-
ские курсы при Екатерининской больнице, которые
в 1872 г. преобразовались в Курсы ученых акушерок
при Медико-хирургической академии, а в 1876 г. стали
самостоятельными Женскими врачебными курсами.
Надежда Прокофьевна Суслова всей своей жизнью
доказала преданность науке. Но не только в ней одной
она видела смысл своей жизни. Вполне естественным
был переход этой просвещенной женщины к участию
в освободительном движении, в радикальных кружках,
то есть стремление к свободе во всех отношениях,
а не только в области образования.
Еще до отъезда за границу Н. П. Суслова позна-
комилась с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Некрасовым.
В 1864 г. «Современник» опубликовал два ее первых
литературных опыта: «Рассказ в письмах» (№ 8) и
«Чудная» (№ 9). Общение с Чернышевским и Некрасо-
вым, дружеские связи с братьями Серно-Соловьеви-
чами, знакомство с Герценом, который приветствовал
ее как первенца в «фаланге новых женщин», определи-
155
ли образ мыслей и действий Надежды Прокофьевны.
Л. Ф. Пантелеев, причастный к революционному под-
полью 60-х годов, засвидетельствовал ее принадлеж-
ность к «Земле и воле», а научные изыскания советских
исследователей подтвердили это38.
В свидетельских показаниях на следствии и в
воспоминаниях приводятся факты, подкрепляющие
мысль о принадлежности Н. П. Сусловой к революцион-
ной организации. «У нее,— отмечали современники,—
было большое и шумное общество — вся передовая
молодежь». В доме Сусловой пели «Марсельезу» и
польские гимны, произносили противоправительствен-
ные речи, там же якобы хранились печать «Земли
и воли», прокламация «Великорусе» и т. д.39
С 1865 г. Н. П. Суслова находилась под надзором
полиции. По агентурным сведениям, она была даже
членом Интернационала и состояла в сношениях с
эмигрантами, за что в 1873 г. ей объявили запрет
на въезд в Россию, снятый, правда, в том же году40.
Яркая и многогранная жизнь Сусловой оборвалась
в 1918 г. в Крыму, где с 1892 г. Надежда Прокофьевна
жила в имении родственников. Памятник тех лет — ее
повесть «Из недавнего прошлого» («Вестник Европы».
1900. № 6), очень слабая в художественном отноше-
нии, но интересная автобиографическими материалами.
Судя по повести, Суслова до конца своих дней сохра-
нила верность идеалам молодости, веру в знания, прос-
вещение, необходимость служить людям, делая добро...
ДИПЛОМ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ?
По примеру Н. П. Сусловой русские женщины устре-
мились в заграничные университеты. На этом пути их
ожидало немало преград: предрассудки окружающих,
сопротивление родителей этому невиданному новшеству
и их резонные опасения, отпускать ли дочерей в неве-
домую даль, наконец, финансовые затруднения. Конеч-
но, преодолеть все это суждено было далеко не каждой,
а только целеустремленным и волевым женщинам. Не-
которым приходилось идти на ссору и даже на раз-
рыв с родителями, среди которых, понятно, были не
только плохие, но и хорошие, любящие и любимые.
Другие убегали из дому. Распространенным средством
освобождения от родительской власти, как уже говори-
лось, стал фиктивный брак. За границей женщина-
156
студентка выглядела не меньшей диковинкой, чем в
России, и жизнь в той обстановке также требовала
твердости характера.
Исходные стимулы у всех были примерно одина-
ковы: вера в знания, в науку, которые помогут изме-
нить не только собственную судьбу, но и жизнь окру-
жающих, особенно бедствующих и страдающих. Однако
в дальнейшем пути многих передовых женщин расхо-
дились, и часто довольно резко. Пример тому — жизнь
двух выдающихся современниц: Софьи Ковалевской
и Веры Фигнер, ученой и революционерки.
С. В. Ковалевская ясно осознавала свое предназна-
чение— «служить истине-науке и прокладывать новый
путь женщинам»41. И именно в борьбе «во имя всех
женщин, рвавшихся к свету», М. В. Нечкина справед-
ливо усматривала ее «высокий общественный пафос»42.
Получив возможность учиться в Гейдельберге, Кова-
левская тут же начала обращать в свою веру приятель-
ниц. При этом ее одержимость не знала пределов и
часто переходила в жестокую рассудочность. Угова-
ривая свою подругу, генеральскую дочку Ю. Лермон-
тову, бежать из дому, она прибегала к таким аргумен-
там: «Как ни больно вам огорчать родителей именно
тогда, когда они всего ласковее к вам, но теперь именно
время начать отчуждаться от них и показывать им,
насколько чужда и противна вам и жизнь и обстановка
ваша... Мужайтесь. Если очень будут трогать вас огор-
чения родителей, то думайте о собаках, которых при-
шлось бы вам резать, если бы вы достигли вашей
цели и которые смотрели бы на вас жалобными,
плачущими глазами»43.
Под непосредственным влиянием Ковалевской и
вслед за ней путь в науку проделали по крайней мере
четыре женщины (о которых мы знаем, возможно, их
было и больше): Ю. В. Лермонтова, А. М. Евреинова,
Н. А. Армфельдт, Е. Ф. Литвинова.
Юлия Всеволодовна Лермонтова в 1874 г. (одно-
временно с С. В. Ковалевской) получила степень докто-
ра по химии и стала первой в России женщиной-ученой
в этой области. Анна Михайловна Евреинова, дочь
генерал-адъютанта, в 1869 г. бежавшая из дому и
перешедшая нелегально границу, училась в Гейдель-
берге, затем в Лейпциге, получила в 1877 г. степень,
доктора прав и стала первым среди женщин России
дипломированным юристом. В 1885—1890 гг. она изда-
157
вала журнал «Северный вестник», много писала сама
по женскому вопросу44. Увлечение математикой На-
тальи Армфельдт (двоюродной сестры Софьи Ковалев-
ской), покинувшей профессорский дом родителей ради
науки, оказалось недолговечным — она ушла в рево-
люционное движение: вначале была членом кружка
чайковцев, потом — «Народной воли» и окончила жизнь
в сибирском изгнании.
Елизавета Федоровна Литвинова в 1868 г. в Петер-
бурге впервые услышала о Софье Ковалевской как об
энергичной девушке, которая прошла весь курс муж-
ской гимназии и занимается высшей математикой.
«С тех пор,— вспоминала она,— Ковалевская сделалась
для меня, как и для всех желавших учиться моло-
дых девушек, светлой точкой, к которой устремлялись
глаза»40. Получив математическую подготовку у
А. Н. Страннолюбского, учителя Ковалевской, Литви-
нова в 1872 г. уехала в Цюрих, где в 1876 г. окончила
университет. Она не подчинилась требованию властей
вернуться домой в 1873 г., а потому в дальнейшем
испытала немало трудностей, в частности ей было отка-
зано в преподавании на Высших женских курсах.
Е. Ф. Литвинова работала в гимназии, ее ученицей
была Н. К. Крупская. Первая в России биография
С. В. Ковалевской принадлежит Елизавете Литвиновой.
В 1874 г. С. В. Ковалевская вернулась на родину,
заработав тяжким трудом и выдающимся талантом
степень доктора математики. Далось ей это нелегко.
В 1869 г. В. О. Ковалевский писал брату: «Про Софу
в здешних газетах пишут разный вздор, и все здешние
профессора, а особенно доценты, сплетничают отчаян-
но». Это же подтверждала и Ю. Лермонтова, наблю-
давшая в Гейдельберге, как прохожие на улице часто
останавливались, чтобы посмотреть на Софью Кова-
левскую. А еще — неудовлетворенность личной жизнью,
сложные, порой даже трагические отношения с мужем...
«Мне в жизни очень везет,— признавалась она Лит-
виновой,— но только в одном направлении, во всем,
что касается научных занятий; все остальное какая-то
неведомая сила вырывает у меня из рук» 46.
Возвращение Ковалевской в Россию, казалось бы,
было триумфальным: торжественный прием в Петер-
бурге передовой общественностью, тосты за здоровье
первой женщины-ученого (кстати, в том же году
Д. И. Менделеев организовал торжество в честь
JO. В. Лермонтовой). В столице Ковалевские вращают-
ся в избранном кругу: Менделеев, Сеченов, Бутлеров,
Чебышев — цвет российской науки, выдающиеся писа-
тели Тургенев и Достоевский... Но это неофициальная,
общественная сторона. С официальной стороны все
выглядело иначе — первая ученая женщина, доктор ма-
тематики не могла получить на родине достойного
места. Весной 1881 г. она уехала с трехлетней дочерью
в Берлин, чтобы продолжить занятия математикой, а
в 1883 г. Стокгольмский университет (не Петербургский
и не Московский!) предложил ей профессорскую
кафедру. Однако С. В. Ковалевская хотела вернуться
в Россию. За нее хлопотали, и в 1889 г. был получен
чрезвычайно вежливый, но твердый отказ: «Так как
доступ на кафедры в наших университетах совсем
закрыт для женщин, каковы бы ни были их способ-
ности и познания, то для госпожи Ковалевской в нашем
отечестве нет места, столь же почетного и хорошо
оплачиваемого, как то, которое она занимает в Сток-
гольме. Место преподавателя математики на Высших
женских курсах гораздо ниже университетской кафед-
ры; в других же наших учебных заведениях, где жен-
щины могут быть учителями, преподавание матема-
тики ограничивается одними элементарными час-
тями» 47.
Правда, научная общественность взяла реванш,
избрав Ковалевскую членом-корреспондентом Академии
наук — случай беспрецедентный в те времена не
только для России, но и для мировой практики.
«Я очень счастлив видеть исполненным одно из моих
самых пламенных и обоснованных желаний»,— писал
Софье Васильевне академик П. Л. Чебышев48.
С. В. Ковалевская стала выдающимся ученым —
здесь мы можем вполне положиться на авторитетное
мнение академика П. Я. Кочиной, которая насчитала
на протяжении всей истории человечества лишь не-
сколько женщин ученых-математиков. «Софья Ковалев-
ская,— писала она,— превосходила своих предшест-
венниц талантом и значительностью полученных ре-
зультатов и была первой в мире женщиной членом-
корреспондентом Академии наук» 49.
При огромном, всепоглощающем значении науки в
жизни Ковалевской в ней оставалось место для общест-
венной деятельности, и притом значительное 5X1. Еще
в детстве, по признанию Софьи Васильевны, находясь
159
под впечатлением разговоров о восстании в Польше в
1863 г., она мечтала принять участие «в каком-нибудь
польском восстании». Юность ее проходила в годы
революционного подъема. К тому же благодаря стар-
шей сестре Анне, сыгравшей большую роль в форми-
ровании личности Софьи Васильевны, ей и в витебской
глуши были доступны «Колокол» и «Современник».
В. О. Ковалевский ввел ее в круг петербургских ни-
гилистов, а за границей благодаря той же Анне Ва-
сильевне, ставшей женой французского революционера
Ж аклар а, супруги Ковалевские оказались не только
свидетелями, но и в известной степени участниками
Парижской коммуны: Софья Васильевна ухаживала
за больными в госпитале, а ее муж предоставил свой
паспорт Жаклару, чтобы тот после разгрома Коммуны
сумел скрыться.
И в дальнейшем жизнь С. В. Ковалевской была
связана с общественным движением. По утверждению
немецкого социал-демократа Г. Фольмара, в 1889 г.
она участвовала в I конгрессе II Интернационала,
представляя на нем женскую лигу. Посвятив свою
жизнь науке, Софья Васильевна не переставала думать
о соотношении научной и общественной деятельности,
о социализме и науке. «По временам,— писала она
4 мая 1882 г. Г. Фольмару,— я не могу избавиться
от мучительного сознания, что все то, чему я отдала
все мои мысли и способности, представляет интерес
только для немногих, тогда как каждый обязан свои
лучшие силы посвятить служению массам» .
Вера Николаевна Фигнер (1852—1942 гг.) по-дру-
гому распорядилась своими мыслями и способностями:
она избрала революцию.
Как-то в журнале «Дело» 17-летняя Вера прочитала
о Н. П. Сусловой, мысли о которой соединились в ее
голове с размышлениями о необходимости служить
народу. В те годы и на студенческих сходках, и на
страницах прогрессивных журналов, и в земствах го-
ворили: тот, кто получил образование, получил его за
счет народа, который сам пребывает в темноте и нуж-
де; тот, кто овладел специальностью юриста, учителя,
агронома или врача, обязан вернуть свой долг крестья-
нам. Вера Фигнер решила учиться, получить, как
Суслова, медицинское образование и стать врачом, что-
бы лечить крестьян. Сначала казалось, что учиться
медицине ей не суждено: в России доступ к медицин-
160
скому образованию для женщин был закрыт, на загра-
ничную поездку отец денег не дал. Но осенью 1870 г.,
в 18 лет, Вера вышла замуж за молодого помещика,
судебного следователя А. В. Филиппова. Супруги пла-
нировали превратить свой помещичий дом в больницу,
а флигель — в школу. Они много читали, изучали
языки, копили деньги для поездки за границу. Вера
Нцколаевна уговорила мужа бросить службу, так как
считала роль следователя в самодержавной России
гнусной.
Пока не было денег для заграницы она поехала
с сестрой Лидией в Казань, где познакомилась со зна-
менитым П. Ф. Лесгафтом — кумиром студентов, уче-
ным с независимым характером, страстно любящим
науку. Лесгафт на свой страх и риск разрешил сестрам
посещать егр занятия в университете. Однако вскоре
его лишили профессуры, опасаясь «вредного» влияния
на молодежь. Весной 1872 г. Вера Фигнер вместе с
мужем и сестрой Лидией приехали в Цюрих. Ее мечта
сбылась — она стала студенткой университета.
Цюрихский университет, как уже отмечалось, поль-
зовался тогда наибольшей популярностью среди рус-
ской молодежи. С 1864 по 1872 г. в нем учились 200 жен-
щин, из которых три четверти были российского проис-
хождения. Три студентки из России учились в Поли-
техникуме и успешно закончили курс52. Характерно,
что подавляющее большинство русских женщин выби-
рали профессию медика — чрезвычайно популярную
среди демократической молодежи как нужную народу,
дающую возможность сблизиться с ним.
Однако Цюрих привлекал молодежь России не
только возможностью учиться, но и как «некоторый
умственный революционный центр, которого не хотел
миновать ни один русский интеллигент, попавший за
границу»53. К тому времени Швейцария стала центром
русской революционной эмиграции. Н. И. Утин в Же-
неве создал Русскую секцию I Интернационала, пред-
ставлять которую в Генеральном совете, как известно,
согласился Карл Маркс. В Швейцарию приехал
М. А. Бакунин.
В Цюрихе эмигрантов было меньше, чем в Женеве,
но много учащейся молодежи, особенно студенток.
Попадая из самодержавной России в буржуазно-рес-
публиканскую Швейцарию, студенческая молодежь, в
большинстве своем небогатая и настроенная прогрес-
6—145
161
сивно, в полную меру использовала открывшиеся для
нее возможности: свободу слова, собраний, сходок.
Общественная жизнь била ключом: устраивались лек-
ции, диспуты, читались рефераты, создавались кружки.
Лагерь эмигрантов распадался на враждующие группи-
ровки, каждая из которых стремилась расширить свои
ряды. Лидеры революционной эмиграции старались ук-
репить свое влияние на русскую молодежь, обучав-
шуюся в Цюрихе: трудно было найти более благо-
приятную среду для пропаганды и увеличения числа
единомышленников, к тому же студенты поддержива-
ли регулярные сношения с Россией. Утин и его това-
рищи пытались договориться с цюрихскими студен-
тами, однако большая часть молодежи находилась под
влиянием Бакунина, народника-бунтаря, побывавшего
в саксонских, австрийских и русских тюрьмах, бежав-
шего из далекой сибирской ссылки. Другая часть рус-
ских студентов сочувствовала П. Л. Лаврову, увлека-
лась его теорией неоплатного долга интеллигенции
народу.
В Цюрихе существовала русская библиотека, где
были книги по истории, политэкономии, социологии.
Литература подбиралась в революционно-социалисти-
ческом духе. Здесь можно было найти «Колокол» и
«Полярную звезду» Герцена и вообще всю запрещен-
ную царской цензурой заграничную русскую литера-
туру, новейшие брошюры по рабочему вопросу и т. п.
В библиотеке часто висели объявления о лекциях и
диспутах, проводились денежные сборы в помощь ста-
чечникам, русским эмигрантам, парижским коммуна-
рам.
Все это невозможно было не видеть, хотя боль-
шинство новичков давало деньги на мероприятия, не
понимая почти ничего в происходящем. Такой вначале
была и Вера Фигнер. После долгих раздумий она
решилась поговорить с Софьей Бардиной, с которой
встречалась в университете. Софья Илларионовна
пригласила ее в женский «ферейн», где собирались
только женщины, чтобы научиться «логически гово-
рить». На всех их собраниях сразу же разгорались
шумные споры о социальной революции и современной
цивилизации, о женском равноправии и многом другом.
В каждой дискуссии Фигнер искала ответа на один
главный вопрос: что делать? Вместе с подругами она
посещала рабочие собрания, заседания секций I Интер-
162
национала, читала «Положение рабочего класса в Рос-
сии» Берви-Флеровского, сочинения Прудона, Луи
Блана, Бакунина...
Женский «ферейн» через несколько недель распал-
ся. На смену ему пришел кружок «фричей», названный
так по имени хозяйки дома, в котором жили некоторые
студентки. В кружке было человек 12 женщин во главе
с Бардиной, среди них Варя Александрова, Ольга и
Вера ЛюбатовиЧ, три сестры Субботины, Лидия и Вера
Фигнер, Бетя Каминская... Их главная задача — изу-
чение социалистических идей, политэкономии, истории
народных движений и революций на Западе.
С момента приезда в Цюрих прошел всего год, но
для В. Н. Фигнер целью стала не только учеба. Раньше
она думала о том, чтобы облегчать страдания народа,
лечить симптомы болезни, а надо было устранять при-
чины страданий! Однако такая перестройка мышления
Веры Николаевны отнюдь не означала негативного
отношения к науке, знаниям, учебе, распространивше-
гося среди революционной молодежи, которая считала,
что, если знания не могут переменить мир, они —
обуза Для революционера, поэтому нужны только чест-
ность и самоотверженность в борьбе за народное дело.
Для Фигнер такая логика была неприемлемой. Меди-
цинские знания, считала она, могут пригодиться для
большого дела, а значит, они нужны. Поэтому она
усерднее прежнего посещала лекции по анатомии,
зоологии, физиологии, практические занятия. Но одно-
временно вместе с «фричами», по своим идеям и
темпераменту склонявшимися больше к анархистским
бакунинским призывам, она ходила на журфиксы к
Лаврову, прислушивалась к его словам о мирной про-
паганде среди крестьян, помогала набирать в типогра-
фии первый номер журнала «Вперед!». Летом 1873 г.
Фигнер решила посвятить себя революции и стала чле-
ном тайного общества. Тогда перед ней возникла необхо-
димость порвать со всем, что мешает служению рево-
люции, в первую очередь с мужем...
Между тем на далекой родине, в самодержавной
России, в 1873 г. была учреждена особая комиссия
для обсуждения путей пресечения отъезда русских
женщин в Цюрихский университет. В ее докладе, пред-
ставленном Александру II, Цюрих характеризовался
как центр заграничной революционной пропаганды.
«Вовлеченные в политику девушки,— говорилось в до-
6* —145
163
кументе,— попадают под влияние коноводов пропаган-
ды и становятся в их руках послушными орудиями.
Иные по два, по три раза в год ездят из Цюриха в
Россию и обратно, привозят письма, поручения,
прокламации и принимают живое участие в револю-
ционной пропаганде» 54. Царь утвердил вывод комиссии:
потребовать немедленного возвращения на родину цю-
рихских студенток.
В мае 1873 г. в «Правительственном вестнике» было
опубликовано соответствующее сообщение, в котором
сверх обвинения в «живом участии в преступной про-
паганде» русские студентки объявлялись женщинами
«вольных нравов», поскольку «увлекаются коммунисти-
ческими теориями свободной любви и под покровом
фиктивного брака доводят забвение основных начал
нравственности и женского целомудрия до крайних
пределов». «Недостойное» поведение русских женщин,
говорилось в сообщении, якобы «возбудило против них
негодование местных жителей, и даже квартирные
хозяйки неохотно принимают их к себе». Чтобы поло-
жить конец «растлению молодого поколения» «коново-
дами... эмиграции», русским студенткам предлагалось
покинуть Цюрихский университет. Общепризнанный
факт увлечения русских студенток «социалистически-
ми и нигилистическими идеями»55 был ловко приправ-
лен облыжными обвинениями в моральном растлении,
что производило особенно сильное впечатление на рост
сийского обывателя.
Почти все подруги Веры Фигнер отправились в
Россию, она же не захотела бросать учебу и поехала
в Бернский университет. Но в Берне обстановка и
общий дух были совсем иными — многие из русских
студенток придерживались правила: «Пусть революция
остается в шкапах, в Цюрихе, из которого мы из-за
нее изгнаны». Вера Фигнер оказалась почти в оди-
ночестве.
Шел 1874 год. Друзья Веры Фигнер действовали
в России. Они составили ядро «Всероссийской социаль-
но-революционной организации», но начались аресты,
и понадобились новые силы. Друзья вызывали Фигнер
на родину. Она колебалась: до получения диплома
осталось всего полгода. Надежды матери, самолюбие,
ожидания знакомых — все поставлено на карту, но
единомышленники в тюрьме, надо продолжать их дело,
знаний же, чтобы идти в народ, хватит. И в декабре
164
1875 г. Вера Николаевна выехала из Швейцарии до-
мой, в Россию. Почти через десять лет, уже после
ареста, в 1883 г., она написала в своем первом следст-
венном показании: «...не окончила курса в университете
по вызову революционной организации, членом которой
сделалась за границей в 1873 г.» 56.
Что же касается медицинских знаний, то они ей
пригодились: в 1877 г. В. Н. Фигнер сдала экзамены,
получила звание фельдшерицы и акушерки, а затем
отправилась «в народ» — в Самарскую губернию,
с. Студенцы, где три месяца лечила крестьян и пыта-
лась, хотя и безуспешно, вести пропаганду, пока ее
не спугнула полиция. Второй эксперимент (в Сара-
товской губернии, в с. Вязьмине) был более успеш-
ным и продолжался целый год. К тому времени Фигнер
на собственном опыте убедилась в невозможности мир-
ной пропаганды при полном отсутствии политических
свобод и уверовала в «физическую силу: кинжал, ре-
вольвер и динамит»...
А в то же самое время другие русские женщины,
не потерявшие веры в просвещение, продолжали бо-
роться за доступ к высшему образованию. Они были
изгнаны из российских университетов, им крайне за-
труднили получение дийломов за границей. Однако
усилия энтузиасток не были потрачены даром: пра-
вительство вынуждено было не только пресекать их
просьбы и начинания, но и думать об открытии в стра-
не выс1пих учебных заведений для женщин.
Глава шестая
«ОНИ ЗАВОЕВАЛИ СВОИ ПРАВА»
ЖЕНЩИНА ИМЕЕТ ПРАВО И ДОЛЖНА УЧИТЬСЯ
2 января 1868 г. Е. И. Конради, известная журна-
листка и активный борец за женское равноправие, от
имени кружка женщин обратилась с письмом к перво-
му съезду русских естествоиспытателей, собравшемуся
в Петербурге. Констатируя «полную неподготовлен-
ность женщин к великой обязанности, возлагаемой на
них самой природой и самым складом общественного
быта» —воспитанию детей, Конради поставила вопрос
о необходимости систематического женского образо-
вания1. Дело происходило в большом актовом зале
университета при переполненной аудитории. Голос про-
фессора А. С. Фаминцына, зачитавшего письмо, был
покрыт громом рукоплесканий.
Обращение женщин за поддержкой к естествоиспы-
тателям не было случайностью. Естественные науки
переживали пору расцвета, делали свои открытия
Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, И. И. Мечников.
Именно они вместе с А. Н. Бекетовым, А. М. Бутлеро-
вым, А. С. Фаминцыным, П. Ф. Лесгафтом и другими
прогрессивными представителями российской науки
первыми активно поддержали стремление женщин к
высшему образованию. Демократическая молодежь
60-х годов рассматривала естественные науки как
передний фронт борьбы (вспомним тургеневского Ба-
зарова!), в них видела «весь свет, всю суть» 2. При всем
при этом участники съезда естествоиспытателей даль-
ше аплодисментов не пошли, сочтя невозможным (не их
компетенция!) обратиться к правительству с ходатай-
ством в поддержку женского образования.
И все-таки призыв Е. И. Конради сыграл свою роль.
По мнению современников, она «указала путь, выход,
направление, дала окончательный толчок, сплотила и
сосредоточила всех лучших женщин, все лучшие жен-
ские помышления, дала им возможность тронуться с
места» 3. К тому же Конради была в то время настоль-
166
ко заметной фигурой не только в женском движении,
но и в общественно-литературной жизни, что ее «сме-
лая, оригинальная выходка» не могла пройти незаме-
ченной.
Евгения Ивановна Конради
(1838—1898 гг.)
Она родилась в Москве в дворянской семье Бочечка-
ровых. Уже с раннего детства Евгения поражала
окружавших некоторой экстравагантностью и без-
удержным темпераментом — недаром дома ее прозвали
«ураганом».
Новые веяния, казалось, не проникали в дворянское
гнездо Бочечкаровых. Однако Евгения много, хотя и
беспорядочно, читала, заполняя бесконечные досуги
«кисейной барышни». «Если бы заглянуть в потемки
чужой души было бы так же просто, как заглянуть
в содержимое закрытого сосуда, подняв его крышку,—
писала Евгения Ивановна в неоконченных воспомина-
ниях,— воспитывавшая меня среда была бы очень
удивлена тем, что открылось бы перед нею; большая
часть ее воздействий не достигала той цели, к которой
они были направлены, но сплошь и рядом именно эти
воздействия давали мысли или чувству тодчок в
направлении, наименее желательном для среды». Вот
почему дворянская девушка в 18 лет сделала для себя
«великое открытие», что крепостное право—«страш-
ное зло и возненавидела его всем своим естеством» 4.
Незримый дух революционных преобразований и осво-
бодительных идой сделал свое дело.
Когда со смертью отца стало ясно, что семья разо-
рена, 20-летняя Евгения без колебаний начала само-
стоятельную трудовую жизнь. Ее появление в Петров-
ском женском институте в Москве в должности клас-
сной дамы и преподавателя английского языка (три
языка она знала с детства) произвело настоящую
сенсацию: педагоги новой формации еще только форми-
ровались, и Евгения Ивановна была в числе первых.
Ее воспитанница Усова вспоминала: «Нас поразила
ее удивительная красота и молодость... Очень скоро
ее умственное и нравственное влияние на нас выдви-
нулось на первый план... Она вводила большинство из
нас в совершенно новый мир понятий: говорила о Га-
рибальди, об объединении Италии, о Герцене, о возму-
тительности крепостного права, читала нам «Совре-
167
менник», политические, литературно-критические и
публицистические статьи. Из беллетристики она прочла
нам повесть Тургенева «Накануне»»5.
В дальнейшем Е. И. Конради активно работала в
области педагогики, сотрудничала в журнале М. К. Цеб-
риковой «Воспитание и обучение». Современная наука
считает, что она внесла большой вклад в развитие
дошкольной педагогики6. Передовые для той эпохи
взгляды на домашнее воспитание отразились в главном
сочинении Конради — «Исповедь матери» (1876 г.).
На рубеже 50—60-х годов, когда Евгения Ивановна
уже жила в Петербурге и стала женой врача и журна-
листа П. Ф. Конради, началась ее литературная дея-
тельность. Вначале были переводы. В 1865 г. в
«Русском слове» (№ 7—8) появилась ее первая ори-
гинальная статья «Развитие рабства в Америке».
Вскоре Е. И. Конради прочно вошла в ряды активно
работавших журналистов. С 1866 г. она деятельный
сотрудник нового журнала «Женский вестник», где вела
хронику женского движения на Западе, печаталась
рядом с Глебом Успенским, П. Л. Лавровым, В. А. Слеп-
цовым. Апогей ее журналистской деятельности был
связан с «Неделей» — популярной петербургской га-
зетой либерально-демократического направления.
В 1869 г. Конради стала фактическим редактором этой
газеты (формальное редакторство для женщины исклю-
чалось существующим законодательством). К сотрудни-
честву в «Неделе» она привлекала А. И. Герцена и
П. Л. Лаврова, печатавшихся под псевдонимами.
Женщина — редактор, журналист, публицист была
в те годы диковинкой, а если прибавить к этому ее
несомненный талант, молодость, красоту, острый язык
и умение им пользоваться, можно понять причины
популярности Е. И. Конради. «Она производила тогда
на всех знакомых своих очень сильное впечатление
и умом, и образованностью своею, и сильным, реши-
тельным характером, и инициативою»,— вспоминал
В. В. Стасов, познакомившийся с Евгенией Ивановной
в 1869 г.7
Находились, правда, и такие люди, которым модная
журналистка и эмансипированная женщина представ-
лялась светской барыней. К их числу относился и
А. М. Скабический, сотрудничавший в «Неделе» и
оставивший интересные воспоминания. Ему принадле-
жит ядовито-ироническое описание широко известных
168'
в Петербурге «суббот» в доме Конради: «светская обво-
рожительная дама» Евгения Ивановна «возбуждает
философские и социологические вопросы», а в это вре-
мя ее супруг, «весельчак, эпикуреец, немного даже
Дон-Жуан», сидя на председательском месте, деловито
разрезает поросенка8.
Под внешностью «светской обворожительной дамы»,
однако, скрывалась литературная труженица, последо-
вательно проводившая во всей своей работе идеи
демократов-шестидесятников. Ведущее место в ее твор-
честве занимал женский вопрос. Следует подчеркнуть,
что здесь ее предшественниками были исключительно
мужчины. Конради — первая женщина в России,
выступившая в печати в защиту женского равноправия,
в том числе и в вопросах образования, смело пере-
шагнув через «обычные предрассудки и узость мысли
оранжерейного воспитания» 9. Ее позиция в женском
вопросе — отказ от пассивного ожидания перемен,
активная борьба за эти перемены — соответствовала
ее кипучему темпераменту и радикально-демократи-
ческому мировоззрению.
В женском движении 60-х годов XIX в. Конради
наряду с М. В. Трубниковой, Н. В. Стасовой, А. П. Фи-
лософовой выступала одним из безусловных лидеров,
и при этом лидеров левого толка. «Всюду, где требо-
валось участие в общественном деле,— вспоминала
одна из ее соратниц,— она горячо бросалась вперед,
с огромной верой в свои личные силы, и без оглядки
на мнение других. Евгения Ивановна ярко воспринима-
ла впечатления и столь же ярко передавала их, страст-
но откликаясь на всякую общественную несправедли-
вость и на всякое проявление заурядного общественного
равнодушия. Она увлекала одних и раздражала других
своею прямотой и резкостью своих суждений» 10.
Версия о «неуживчивом характере» Е. И. Конради
столь распространена, что похожа на правду. Об этом
писала и другая ее современница, Е. С. Некрасова:
«Она очень пряма и резка — так прямо и режет, ничем
не стесняясь... Это несомненно очень честный человек,
который никогда не шел ни на какие компромиссы —
потому она не могла ужиться ни с одной редакцией» 11.
Вероятно, Е. И. Конради были свойственны черты
характера, довольно типичные для передовой жен-
щины тех лет — максимализм и бескомпромиссность,
представлявшие известные неудобства не только для
169
окружающих, но и для самой носительницы этих
качеств.
Наибольший успех Е. И. Конради в общественно
полезной деятельности совпал по времени с крушением
семейной жизни. Многим брачный союз Конради ка-
зался непонятным: красавица-жена с серьезными за-
просами, широким крутом занятий и «весельчак, эпи-
куреец» муж, неумный, циничный и бестактный12.
И тем не менее «подземный взрыв», разрушивший
этот союз, был неожиданным для окружающих. Евге-
ния Ивановна, как женщина эмансипированная, взяла
на себя воспитание двоих детей, отказавшись от помо-
щи мужа.
Как и водится, за одной бедой последовала другая:
в 1874 г. Е. И. Конради была вынуждена уйти из
редакции «Недели», что было для нее и моральным
и материальным ударом. Причины этого, конечно,
заключались не только в «неуживчивом характере»
Е. И. Конради, они были значительно глубже: давняя
борьба «Современника» и «Отечественных записок» с
«Русским словом» и «Делом» на этот раз привела
к коллективному выходу из «Недели» большой группы
авторов из «Отечественных записок». Поводом послу-
жило привлечение в газету (помимо воли Конради)
писателей, принадлежавших к кругу «Русского слова»
и «Дела» (например, В. Зайцева и П. Гайдебурова).
Вынужденный отказ от любимого дела привел и к
материальным трудностям: большую часть своей после-
дующей жизни Конради нуждалась. В 1885 г. последо-
вал новый удар — смерть от чахотки сына-студента,
сразившая его в Швейцарии, куда мать привезла его
для лечения. С тех пор Евгения Ивановна не возвра-
щалась в Россию. Ее письма оттуда полны безысход-
ности. «Живу, как в могиле,— писала она на родину
из Женевы в 1889 г.,— без людей, без книг, без всяких
впечатлений бытия, без смысла, без пользы, руки
опустились, выхода не вижу» 13.
Литературная поденщина, уроки ради заработка
подорвали здоровье Е. И. Конради. Она умерла в
Париже, в общественной больнице. Однако смерть
Евгении Ивановны вдали от родины даже через много
лет после ее активной общественной деятельности в
журналистике и в женском движении не прошла не-
замеченной. На это событие откликнулись газеты14.
В некрологах Евгению Ивановну Конради называли
170
«одной из замечательнейших женщин вторцй половины
нашего века». После ее смерти, в 1899 г., под редак-
цией М. А. Антоновича, продолжателя революционно-
демократических традиций Чернышевского, были опуб-
ликованы сочинения Е. И. Конради в двух томах.
В первом томе — ее главный, «капитальный труд»
«Исповедь матери», во втором — статьи из периоди-
ческих изданий. В этих двух книгах как бы подведен
итог бурной 60-летней жизни, наполненной напряжен-
ным трудом, борьбой за демократические идеалы, за
права русских женщин на образование, труд, равный
с мужчинами, поисками счастья, которым Е. И. Кон-
ради была мало вознаграждена как в общественной, так
и в личной жизни.
ПЕРВЫЙ ПРИСТУП
Инициатива Е. И. Конради была подхвачена груп-
пой петербургских женщин во главе с уже знакомым
нам «триумвиратом»: М. В. Трубникова, Н. В. Стасова,
А. П. Философова составили «главный штаб» женского
движения. Вместе с ними действовали Е. Н. Воронина,
О. А. Мордвинова, В. П. Тарновская, Н. А. Белозерская,
Е. А. Штакеншнейдер и др.
Общая цель — борьба за высшее систематическое
образование для женщин — вновь сплотила самые
разнородные социальные элементы, «аристократок» и
«нигилисток». Единство это проявилось в момент сбора
подписей под письмом-прошением на имя ректора
Петербургского университета К. Ф. Кесслера в мае
1868 г. Женщины обращались с просьбой разрешить
им посещение университетских лекций. При этом
вопрос о женском образовании ставился здесь значи-
тельно шире, чем в записке Е. И. Конради: женщина
имеет право и должна учиться не только потому, что
она мать и воспитательница своих детей, но и как член
общества. «Мы надеемся,— указывалось в прошении,—
что из массы русских женщин, давно убедившихся
в недостаточности своего образования, найдется немало
личностей, готовых к сознательному труду, и потому
открытие для них высших аудиторий будет истинным
благом, которое впоследствии обогатит наше общество
многими полезными членами, а семейный быт более
образованными матерями и воспитательницами» 15.
Письмо кроме инициаторов подписали 400 женщин
171
представлявших самые разные слои общества — от
дочери военного министра Д. А. Милютина и графини
А. И. Толстой до интеллигентных пролетарок, зара-
батывавших на жизнь собственным трудом.
При посредстве А. Н. Бекетова письмо женщин
было передано в университетский совет. Тот же Беке-
тов возглавил особую комиссию, назначенную для
рассмотрения просьбы и решившую вопрос в пользу
женщин. Однако, несмотря на поддержку научной
общественности, университетские двери для совместных
занятий с мужчинами женщинам открыты не были по
той же причине, что и раньше: присутствие их в
учебных аудиториях противоречило университетскому
уставу.
Отказ властей еще больше активизировал энту-
зиастов. В октябре 1868 г. на квартире М. В. Трубни-
ковой состоялось первое собрание инициативного ко-
митета из 30 женщин при участии 43 профессоров
университета. Среди ученых были А. Н. Бекетов,
А. Д. Градовский, К. Н. Бестужев-Рюмин, Д. И. Мен-
делеев, Н. А. Меншуткин, И. М. Сеченов, Н. Д. Сер-
геевский, Н. С. Таганцев, А. С. Фаминцын и другие,
представлявшие цвет не только естественных, но и
общественных наук.
По существу предметом разговора был женский
университет, коль скоро невозможно совместное с
мужчинами обучение. Однако крамольные слова «жен-
ский университет» никем произнесены не были, речь
шла всего лишь о создании систематических Выеших
женских курсов. Результатом первого собрания явилось
решение о разработке проекта программы курсов,
а также о подготовке соответствующего прошения в
министерство народного просвещения. Приступая к
делу, лидеры женского движения не имели ничего,
кроме горячего желания и поддержки группы прогрес-
сивной профессуры.
Организационный комитет движения возглавила
А. П. Философова — влиятельная придворная дама,
лично знакомая с министром народного просвещения
Дм. Толстым. Такая кандидатура была весьма удобна
для решения многочисленных бюрократических про-
блем, составления бумаг и их продвижения по инстан-
циям, чему способствовали обширные личные связи
Анны Павловны. В состав комитета кроме Конради,
Стасовой и Трубниковой вошли также Н. А. Белозер-
172
екая, А. В. Вебер. Е. Н. Воронина, М. Г. Ермолова,
Л. П. Лесевич, М. М. Маркович, М. А. Менжинская,
В. П. Тарковская, С. Н. Ткачева, О. А. Штофф16.
Трения и разногласия, предопределенные пестрым
составом женского комитета, не замедлили сказаться.
Они проявились при обсуждении состава депутации,
направлявшейся с подробным проектом предпола-
гаемых женских курсов к Д. А. Толстому. Так,
Е. И. Конради отстранили как «слишком беспокойный
и бестактный элемент» 17, из солидарности с ней сняла
свою кандидатуру и М. В. Трубникова. В составе депу-
тации остались Философова, Стасова и Воронина, а
также представитель Петербургского университета
А. Н. Бекетов.
Надо сказать, что обстановка для подобных депута-
ций была самая неблагоприятная. Выстрел Д. В. Ка-
ракозова явился сигналом к усилению реакции во всех
направлениях. В области народного образования натиск
реакции ознаменовался деятельностью Д. А. Толстого,
«рыцаря абсолютизма» и мракобеса. Ужесточался уни-
верситетский режим, усиливался надзор за студенческой
молодежью 18.
Министр встретил депутацию женщин иронически:
«Наконец-то вы приехали, я все слышу со всех сторон,
что открывается женский университет, даже государь
меня спрашивал, а я ничего не знаю. Что вам угодно?»
Окончательный ответ на прошение был обещан ми-
нистром через месяц, однако надежд на его поддержку
не оставалось: по мнению Толстого, «этого совсем не
надо женщине», ибо «она выйдет замуж, и все науки
в сторону» 19.
Между тем об инициативе женщин стало известно
в Москве. Большую роль при этом сыграл А. Е. Вик-
торов — выдающийся археограф и историк русской
книги20. Уже 6 июня он послал копию майского письма
петербургских женщин Е. С. Некрасовой и просил ее
организовать в Москве поддержку начинанию. «Уве-
рен,— писал он,— что Вы не замедлите принять меры
дать этому делу ход в кругу Ваших знакомых».
В Москве, как мы помним, бытовали весьма негативные
взгляды на решение женского вопроса. Однако Некра-
сова активно включилась в движение. «Какой бы обо-
рот ни приняло дело,— сообщала она Викторову,— но
я во всяком случае решила довести его до университе-
та». В архиве Некрасовой сохранилась оживленная
173
переписка между ними. Так, Викторов писал Некра-
совой 6 июля: «Вчера были у меня Горбунова и Ша-
банова. Той и другой я дал Ваш адрес, и они обе-
щались быть у Вас по делу о составлении адреса
в Московский университет. Соберите маленькое засе-
дание и пишите адрес». 24 июля: «Честь и слава Вам,
Екатерина Степановна, что так быстро повели дело.
Благо начать, а потом само собою пойдет. Я слышал,
что даже Юркевич не против женского университе-
та; значит, настало время» 21.
Следует отметить, что даже А. Е. Викторов, верив-
ший в способности, возможности и будущее женщин, не
мог представить совместного обучения мужчин и
женщин в общих университетских аудиториях, что
было вполне в духе его времени. В самых смелых
своих мечтах он не шел дальше идеи женского уни-
верситета, связывал будущее высшее образование
женщин со специальным учебным заведением, которое
«заживет совершенно самостоятельною жизнью, не
завися ни от Юркевичей, ни от Герьевичей, ни от Бо-
дянских» *, со своими «профессоршами». Разумеется,
считал Викторов, четыре-пять лет «будущим универ-
ситанткам» придется слушать профессоров-мужчин. Но
затем «явятся у нас женщины-историки, жешцины-
политико-экономистки, филологисткп и т. д., и наука
пойдет вдвое быстрее вперед. Даже мужчины-то станут
серьезнее работать, когда встретят конкуренцию и
конкуренцию солидную» 22.
А. Е. Викторов сообщил Е. С. Некрасовой, что
составленная ею записка в пользу женского образо-
вания так его воодушевила, что он хочет продолжать
свою статью о женском университете, которую бросил
было. «Пусть же и моя копейка пойдет в общую
кассу»,— писал он.
Москвички по примеру петербургских женщин
засыпали власти прошениями и письмами. 28 июля
1868 г. Е. С. Некрасова, возглавившая инициативную
группу в Москве, устроила заседание «по поводу хо-
датайства об устройстве в Москве высшей женской
образовательной школы». Первый из обсуждавшихся на
заседании вопросов имел не узкопедагогический, а
общественно-воспитательный смысл: «Какая цель поми-
* Викторов имел в виду профессоров Московского универси-
тета П. Д. Юркевича, В. И. Герье, О. М. Бодянского.
174
мо образовательной должна лечь в основу школы?»
Участницы собрания «положили: расширить круг жен-
ских сведений вообще, а в особенности подготовить для
наших женских учебных заведений как учительниц,
могущих занять место учителя в высших классах
женских гимназий, так и начальниц, которые бы могли
более разумно и сознательно посвятить себя делу вос-
питания.
Кроме вышесказанной цели еще одна не менее важ-
ная должна лечь в основу школы — иметь возможность
удовлетворять все более и более возрастающей потреб-
ности в женщинах-медиках, не раз уже выраженной
и выражаемой нашими журналами и газетами»23.
Протокол заседания подписали 30 домашних учи-
тельниц. Список открывали сестры Некрасовы: Екате-
рина, Анна, Варвара; за ними следовали сестры Засу-
лич — Вера и Екатерина, Анна Шабанова и другие
женщины, имена которых известны в русском освобо-
дительном движении.
В августе 1868 г. инициативной группой был состав-
лен новый документ — прошение на имя попечителя
Московского учебного округа об открытии высшего
учебного заведения для женщин, в котором говорилось:
«Чувствуя недостаточность наших научных сведений,
мы желали бы иметь возможность продолжать наше
образование, чтобы с большим успехом прилагать его
к делу воспитания» 24.
Таким образом, передовые женщины, требовавшие
для себя высшего образования, рассматривали его как
средство активного включения женщин в общественную
жизнь, в одну из важнейших ее сфер — воспитание
подрастающего поколения.
Но прежде чем излагать события дальше, предста-
вим читателю Е. С. Некрасову.
Екатерина Степановна Некрасова
(1847—1905 гг.)
В 1868 г., когда Е. С. Некрасова вступила в актив-
ную борьбу за высшее образование для женщин, ей
исполнился всего лишь 21 год. Тремя годами раньше,
в 18 лет, она получила свидетельство на звание домаш-
ней учительницы. Документ этот был подписан помощ-
ником попечителя Московского учебного округа «Двора
его императорского величества церемониймейстером,
действительным статским советником и кавалером
175
В. Дашковым» *. Из него можно узнать, что девица
Екатерина Степановна Некрасова родилась 15 января
1847 г. в столичном городе Москве; образование полу-
чила в частном учебном заведении г-жи Добринской,
от которого имела одобрительное свидетельство об успе-
хах в науках и о поведении. Вследствие поданного ею
прошения о желании «вступить в домашние учительни-
цы» и по рассмотрении представленных свидетельств
она была допущена к испытанию в Московском универ-
ситете и оказала познания в языках: в русском очень
хорошие, во французском хорошие, в математике и
физике отличньщ, и сверх сего в присутствии испытате-
лей с успехом дала пробные лекции по означенным
предметам. А потому ей, Некрасовой, дозволено при-
нять на себя звание домашней учительницы...25
Отец Е. С. Некрасовой, сын дьячка, окончил Мос-
ковскую семинарию и, до того как получил приход,
преподавал латинский и греческий языки, грамматику и
арифметику, а также катехизис и священную историю.
Все дети — а их в семье было шестеро, в том числе
четыре дочери — получили образование. Варвара Сте-
пановна Некрасова в числе первых в 1877 г. окончила
Женские врачебные курсы, пошла добровольцем на
русско-турецкую войну, работала там в госпиталях и
погибла в 27 лет26. Екатерина Степановна позднее
опубликовала письма сестры с войны, которые вначале
появились в журнале «Русская мысль», а в 1903 г.
вышли отдельной книгой под названием «Жизнь сту-
дентки». Весь сбор от продажи книги поступил в пользу
женского медицинского института 27 — характерная де-
таль для образа Екатерины Степановны, жившей весь-
ма скромно на доходы от литературной деятельности,
человека общественного темперамента и высокой нрав-
ственности.
Тяга к знаниям, вера в просвещение привели ее к
участию в женском движении, к борьбе за высшее об-
разование для женщин. Именно Е. С. Некрасова возгла-
вила движение в Москве, приведшее в конце концов к
открытию Высших женских курсов. По вопросу жен-
ского образования она много выступала в печати, по
письмам и воспоминаниям написала очерк «Женское
движение у нас с конца 50-х годов» 2а, в котором соб-
* Хранится в архиве Е. С. Некрасовой в Отделе рукописей
Государственной библиотеки имени В. И. Ленина в Москве.
176
ран и систематизирован большой фактический мате-
риал, в том числе и факты биографии самой Некрасо-
вой — активной участницы женского движения.
Сотрудничать в периодической печати она стала
уже в начале 70-х годов XIX в. В архиве Некрасовой
хранятся девять писем к ней П. И. Бартенева за 1872—
1897 гг., в одном из которых (30 марта 1874 г.) уважае-
мый и авторитетный издатель писал: «Я весьма дорожу
Вашим сотрудничеством и отношусь к нуждам Вашим
с искреннейшим почтением». Некрасова в то время,
зарабатывая на жизнь, никак не могла освободиться от
опостылевших ей уроков («уроки мне надоели, так же
надоели, как Москва с своим представителем образо-
ванности Катковым» 29,— признавалась она Викторову)
и мечтала полностью переключиться на литературную
работу.
Кроме Бартенева деловые отношения связывали
Е. С. Некрасову с М. И. Семевским, издателем «Русской
старины». Печаталась она в «Отечественных запис-
ках», а после их закрытия — в «Северном вестнике»,
«Русской мысли», «Русских ведомостях» и других ли-
беральных органах.
Многие публикации Е. С. Некрасовой посвящены
женщинам, оставившим след в истории, литературе,
искусстве,— поэтессе Евдокии Ростопчиной и писатель-
нице Елизавете Кульман, «кавалерист-девице» Надежде
Дуровой... Получив брошюру о Елене Ган, Н. А. Туч-
кова-Огарева писала Некрасовой: «Ваше призвание
прекрасно: Вы не даете забыть ушедших тружеников,
Вы оживляете их для живых» 30.
Екатерина Степановна старалась собрать как мож-
но больше материалов о выдающихся женщинах, в
том числе и о современницах. То, что не было опубли-
ковано, сохранилось в ее архиве. В 1889 г. специально
для Румянцевского музея Некрасова начала коллекцио-
нировать автографы (письма, записки) и фотопортреты
своих современниц — писательниц и врачей. Автогра-
фы в некоторых случаях сопровождались коммента-
риями коллекционера.
Главным делом жизни Е. С. Некрасовой и ее заслу-
гой перед потомками стало собирание документального
наследия А. И. Герцена и Н. П. Огарева, его сохра-
нение «до тех пор, пока свободная Россия сможет их
свободно изучать», и активная пропаганда. В условиях,
когда имя Герцена было в России под запретом,
177
Е. С. Некрасова одной из первых начала энергичную
работу по поиску и сбору материалов среди живших
еще тогда современников Герцена и Огарева, их родных
и знакомых, как на родине, так и за ее пределами,
установила контакты с детьми Герцена, с Н. А. Огаре-
вой и М. К. Рейхель 31.
Своеобразный памятник этим революционерам Не-
красова создала в Румянцевском музее в Москве, где
по ее инициативе был открыт первый в России музей
освободительного движения — «комната людей 40-х го-
дов». «Комната» просуществовала более 20 лет, вплоть
до реорганизации Румянцевского музея в 1925 г.
Усилия Е. С. Некрасовой по пропаганде и сохране-
нию национальных реликвий были оценены еще при ее
жизни передовой русской общественностью, людьми,
близкими Герцену и Огареву. В архиве Некрасовой
хранится диплом почетного корреспондента «Московс-
кого Публичного и Румянцевского музеев, признатель-
ных за просвещенное внимание к их преуспеянию и в
уважение заслуг»32. Здесь же — адресованные ей
письма.
От Н. А. Тучковой-Огаревой (29 июля 1892 г.): «До-
рогая Екатерина Степановна! Да, Вы мне дороги, бес-
конечно дороги, потому что вы заняты ими, вы любите
их, хотя и не знали их, вы хотите, чтобы их любили и
помнили,— а как их скоро забыли» 33.
От Марии Каспаровны Рейхель (25 апреля 1904 г.):
«Берегите себя, Вы еще много можете сделать с Вашей
неутомимой деятельностью, с Вашим сердцем, которое
горячо бьется за все достойное» 34.
От внука декабриста В. Е. Якушкина, выражавше-
го «чувство признательности» и «искреннее уважение»
основательнице «комнаты » за тот интересный матери-
ал, что собран в музее ее стараниями 35.
Похвальные отзывы, слова одобрения воспринима-
лись Екатериной Степановной как призывы к дальней-
шей работе^ Она была в числе первых в России литера-
торов, начавших писать о Герцене и Огареве, публико-
вать их материалы в печати. При этом ее отличала
скромность в самооценках: имена Герцена и Огарева
для нее были святы, и она, критически оценивая свои
творческие возможности, опасалась, что не хватит та-
ланта, литературного мастерства, чтобы написать об
этих людях так, как они того заслужили. В 1895 г.
исполнилось 25 лет со дня смерти А. И. Герцена.
178
Е. С. Некрасова подготовила заметку «Памяти Герце-
на», которая по Цензурным запретам напечатана не
была. Этот факт вызвал у нее двойственное чувство,
которое столь волновало Екатерину Степановну, что
она написала в дневнике: «Я рада, что моя заметка не
помещена,— она же так плоха, так гадка, я рада! иначе
бы я сгорела со стыда при взгляде на нее: не сумела
даже о нем, о Герцене, сказать как следует! И в то же
время как мне мучительно больно! 25 лет прошло со
дня его смерти, а сказать о нем печатно мы не можем,
не смеем, нам не позволяют!» 36
Оттиски статей и публикаций материалов Герцена
и Огарева, собранные Некрасовой воедино, составили
целую книгу37. В ней 49 сюжетов: «Связка писем
А. И. Герцена 1838—1840 гг.», повествующая о жизни
Александра Ивановича и Натальи Александровны Гер-
цен во владимирской ссылке (Е. С. Некрасова записала
в дневнике: «Летом 1893 г. А. А. Герцен вручил мне
несколько пакетов с рукописями 30-х и 40-х годов»);
«Наталья Александровна Герцен в переписке с Александ-
рою Григорьевной Клиентовою. 1834—1840»; «Герцен в
Вятке»; «Из владимирской жизни Герценов. Письма
мужа и жены 1839 г.»; «Смерть Н. А. Герцен» и другие
публикации 1880-х — начала 1900-х годов, главным
образом из «Русской мысли», «Северного вестника»,
а также из других периодических изданий.
Получив в Швейцарии «Русские ведомости» со ста-
тьей Е. С. Некрасовой «Забытый юбилей», Мария
Каспаровна Рейхель писала автору 29 января 1903 г.:
«Ваш артикль я читала одна с душевным участием,
для меня эти подробности были новы, ведь я узнала о
смерти Г[ерцена] из здешних газет, и сердце отказы-
валось верить, что это могла быть правда. Сегодня я
отправила газету к Тате, сообщив Ваше желание о
дополнении...» В ее письме через месяц — о том же:
«Меня очень радует, что Ваша статья такое распро-
странение находит и так часто перепечатана, вот те-
перь бы и надобно еще больше известий о Г[ерце]не
помещать, чтоб интерес не ослаб. Если б можно было
его самого говорить заставить, т. е. в печати» 38.
Статья Е. С. Некрасовой памяти Н. П. Огарева,
опубликованная в «Бакинских известиях» 4 ноября
1903 г., вызвала такой же душевный отклик соратницы
Герцена. «Нужно ли говорить,— писала Рейхель,— что
я с интересом и участием читала Ваши строки об
179
Ог[ареве]. Как ни мало знала я его лично, но это такая
симпатичная личность, перед всем существом которой
нельзя не преклоняться» 39.
Знакомство Некрасовой и Рейхель — женщин двух
разных поколений — началось с деловых отношений:
Екатерина Степановна разыскивала всех здравство-
вавших современников Герцена, а также сохранившие-
ся устные и печатные известия о нем. Так в 1892 г.
началась их переписка. Общность интересов, духовная
и душевная близость вскоре превратили деловое зна-
комство в тесную дружбу. Переписка продолжалась
более десяти лет и оборвалась со смертью младшей
из корреспонденток — Некрасовой.
Мария Каспаровна аккуратно и тщательно отвечала
на многочисленные вопросы Некрасовой, активно помо-
гала ей советами и пожертвованиями в создании
«комнаты людей 40-х годов». В свою очередь Екате-
рина Степановна теплыми, сердечными письмами под-
держивала ветерана освободительного движения. Рей-
хель благодарила ее за доброту, «милое внимание»,
«теплое участие» и особенно за предложение «рабо-
тать», т. е. писать воспоминания. Ее мемуары вышли в
свет во многом благодаря Некрасовой, стимулировав-
шей Рейхель непрерывными вопросами, просьбами вос-
становить тот или иной факт, подробность, деталь или
опознать личность, причастную к Герцену.
Легко понять особую привлекательность для
Е. С. Некрасовой, активной участницы женского дви-
жения, образа Натальи Александровны, жены Герцена.
Познакомившись со «старушкой Клиентовой», другом
детства и юности Н. А. Герцен, Е. С. Некрасова опу-
бликовала их переписку за 1834—1840-е годы 40. Обна-
родованные мысли совсем юной Н. А. Герцен удиви-
тельно соответствовали мировоззрению публикатора.
«Береги свою светлую душу,— писала Герцен подру-
ге,— береги ее от земли, от людей, а более всего от
дремоты», или: «Я очень много занимаюсь, читаю Шил-
лера и Гете. Теперь я, Сашенька, кормилица и няня,
хочется быть и учительницею его [сына], хотя сначала,
и потому я учусь сама...»
Подобные письма писала и сама Е. С. Некрасова
Наталье Александровне-младшей — дочери Герцена. Их
сроднило стремление к знаниям, к хорошей книге, к
идеалу, возвышающему душу. Но вот быть кормилицей,
няней и учительницей собственного ребенка Екатерине
180
Степановне не было суждено: у нее не было сына, не
было своей семьи, всю жизнь оставалась она одинокой
женщиной...
В своей литературной деятельности Е. С. Некрасо-
ва выступала как последовательный демократ-просве-
титель. Большую активность проявила она, в частности,
в подготовке и издании специальной литературы «для
народа». Эта задача выдвигалась демократической
интеллигенцией той поры в число первостепенных, тем
более что хорошая книга противостояла потоку низ-
копробных, но популярных подделок под литературу.
В 1892 г. Е. С. Некрасова через М. К. Цебрикову
получила предложение участвовать в народных издани-
ях. Оно исходило от совсем еще юного В. Д. Бонч-
Бруевича, задумавшего устроить «общество для изда-
ния и распространения полезных книг в народе» и
обратившегося за помощью к известной писательнице
М. К. Цебриковой. «Кто он,— писала Цебрикова Некра-
совой,— не знаю. По тону письма, если не ошибаюсь,
человек это должно быть искренно желающий добра,
но, по-видимому, имеющий очень скудное понятие о
народных изданиях. Если пойдет что-нибудь дельное,
можно ли указать на Вас?» 41
Узнав через Цебрикову, что Некрасова «имеет вещи-
цы для народного издания», Бонч-Бруевич, уже в ка-
честве редактора издательства П. Прянишникова в
Москве, попросил ее содействия. «Направление нашего
издательства,— писал он Екатерине Степановне,—
можно определить так: радикальное до самого послед-
него и возможного в наши дни предела.
К Вам еще просьба. Если Вы согласитесь издавать
Ваши труды у меня, то прошу Вас самой, от себя, по-
дать их в цензуру, только отнюдь не в московскую.
Прошу об этом потому, что меня ненавидит цензура
и преследует ужасно, и достаточно того, что рукопись
подаю я, чтобы на нее стали смотреть в цензуре весь-
ма и весьма подозрительно. Последствия этой травли
уже не преминули выясниться; 6-го июля сего года мне
запретили восемь рукописей очень и очень хороших...
Еще просьба. Вы наверно имеете много знакомых,
желающих потрудиться на пользу хорошей народной
книжки; пожалуйста, просите их доставлять мне руко-
писи. Надо же, наконец, создать издательство, основан-
ное на радикальных началах. А это только возможно
при самом пламенном сочувствии общества» 42.
181
Некрасова с радостью согласилась помогать «добро-
му предприятию» 43, и очень оперативно. Она со свой-
ственной ей деловитостью и нелицеприятностью выска-
зывала (по просьбе Бонч-Бруевича) свое мнение об уже
изданных книгах для народа. Проблемам «хорошей на-
родной книжки» была посвящена не одна ее публика-
ция, в том числе очерки «Народные книги для чтения
в их 25-ти летней борьбе с лубочными изданиями»
(напечатаны в «Северном вестнике», отдельное изда-
ние— в 1902 г. в Вятке), «Были ли у нас газеты для
народа?», «Журналы для народа», «Лубочные картин-
ки» (напечатаны в «Русской мысли» в 80—90-е годы).
Все, что сделала за свою жизнь Екатерина Степа-
новна Некрасова — рассекречивание и пропаганда имен
Герцена и Огарева, подготовка книг для народного
чтения, борьба за высшее образование для женщин,—
все это в целом было несомненным вкладом в освобо-
дительное движение России второй половины XIX сто-
летия.
БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
В декабре 1868 г. пришел ответ от Д. А. Толстого,
явившийся по существу замаскированным отказом:
разрешены были только публичные лекции, совмест-
ные с мужчинами, ибо «указываемая в записке важней-
шая и естественная обязанность женщины — воспита-
ние и образование детей — не нуждается собственно в
университетских курсах» 44.
Как всегда на перепутье, начались горячие споры в
женских кружках о том, что делать дальше. В течение
всей зимы 1868/69 г. на квартире у Н. В. Стасовой
один раз в месяц по понедельникам проходили женские
собрания.,* На них все те же небрежно одетые нигилист-
ки с подстриженными волосами и нарядные барыни в
изящных туалетах, филантропки и труженицы, содер-
жавшие иногда своим трудом целые семьи. Для обсуж-
дений собирались по 60—70 человек. Наряду с такими
собраниями на частных квартирах под руководством
Бекетова, Менделеева, О. Ф. Миллера началась подго-
товка к будущим, тогда еще не существовавшим даже
на бумаге курсам. Н. В. Стасова, отличавшаяся скром-
ностью и сдержанностью, рискнула сравнить эти соб-
рания с кружками 30-х годов, из которых выросли та-
кие титаны, как Белинский, Станкевич, Грановский,
182
и предвидя возражения, так их парировала: «Скажут,
xri’o я слишком далеко махнула, а я на это отвечу, что
нет. При том же тем не надо было пробиваться, им был
университет открыт, им говорили: «учитесь, вот вам
все готово — и чины потом, и места». А нам все было
закрыто. Возьмешь газету, ты — синий чулок! Хочешь
учиться не по «дамским» учебникам — куда тебе!
Все стремление состояло в том, чтобы найти жениха,
и ступай опять в кабалу с закрытыми глазами. В такое-
то время взять на себя храбрость маленькому кружку
женщин пробить дорогу и сметь идти с просьбой к
министру об открытии «университета для женщин»
или допустить их в мужской университет! Это не шут-
ка» 45.
Пока шла бюрократическая волокита и продолжа-
лось ожидание официального разрешения на открытие
Высших женских курсов, группа наиболее радикальной
молодежи во главе с Е. А. Солодовниковой, упрекая
«филантропок» и «аристократок» в медлительности,
сумела устроить концерты актрисы Е. Лавровской и на
собранные деньги открыть в апреле 1869 г. как бы.под-
готовительные курсы. Они разместились в здании пятой
мужской петербургской гимназии у Аларчина моста,
откуда и произошло их название — Аларчинские.
Передовая женская молодежь потянулась на эти
курсы. На них ежедневно с 6 до 9 вечера лучшие пре-
подаватели Петербурга читали лекции в объеме прог-
раммы мужских гимназий. Наибольшей популярностью
среди слушательниц пользовались математик
А. Н. Страннолюбский, физик К. Д. Краевич, химик
А. Н. Энгельгардт. Среди курсисток выделялась выдаю-
щимися способностями в области математики, химии и
физики 16-летняя Софья Перовская. Именно с Аларчинс-
кими курсами был связан перелом в ее жизни: знакомст-
во с революционно настроенными женщинами и как
следствие этого — разрыв с семьей в ответ на приказ
отца порвать все отношения с нигилистками.
Аларчинские курсы сыграли свою роль не только в
женском образовании, но и в истории освободительной
борьбы. Недаром они пользовались плохой репутацией
у властей как прибежище «всех нигилисток и эманси-
пированных». Здесь осенью 1869 г. возник кружок
С. Л. Перовской, в котором объединились слушательни-
цы Аларчинских курсов сестры Александра и Вера
Корниловы, О. А. Шлейснер, А. Я. Ободовская (все они,
183
включая Перовскую, впоследствии— «чайковцы»),
А. П. Корба, А. К. Вильберг, Е. Н. Ковальская,
С. А. Лешерн фон Герцфельдт, Н. К. Скворцова,
Ф. М. Берлин-Кауфман, Е. Ф. Литвинова 46.
Многие из курсисток в дальнейшем сыграли нема-
лую роль в русском революционном движении. Так,
А. И. Корнилова стала одной из основательниц кружка
«чайковцев», судилась по «процессу 193-х» в 1877—
1878 гг. и была сослана в Сибирь. Софья Лешерн зани-
малась революционной пропагандой во многих местах
России, неоднократно была судима, наконец, в 1879 г.
по делу народника-террориста Валериана Осинского
приговорена к смертной казни, замененной бессрочной
каторгой. Умерла она на поселении в Восточной Сиби-
ри. Анна Корба-Прибылева стала в дальнейшем круп-
ной народоволкой, членом Исполнительного комитета
«Народной воли», была осуждена по «процессу 17-ти»
(1883 г.) и провела более 20 лет на сибирской каторге.
В 1869 г. эти серьезные, энергичные девушки, жаждав-
шие активной, сознательной жизни, свободы, знаний,
еще не предполагали, что ждет их в недалеком буду-
щем.
Следующий этап на пути женщин к высшему обра-
зованию — открытие в Петербурге в январе 1870 г.
Владимирских курсов. Они находились в ведении жен-
ской инициативной группы, а распорядительницей
была Н. В. Стасова. Легко представить себе волнения
устроительниц в день открытия: продажа билетов, раз-
мещение публики и т. п., а главное — опасения, что на-
роду окажется мало, дело сорвется, а вместе с этим; и
вопрос о высшем образовании окажется проигранным
надолго. Однако хлынула толпа и аудитория была
переполнена 47.
Курсы открылись лекцией О. Ф. Миллера — извест-
ного историка литературы и фольклориста (в 1887 г.
был лишен кафедры за резкое выступление против
Каткова). К. Н. Бестужев-Рюмин читал историю,
А. Д. Градовский — государственное право, Н. С. Та-
ганцев — уголовное право. В духе времени основное
внимание на курсах уделялось естественным наукам,
которые, как и гуманитарные, представляли крупней-
шие ученые: А. Н. Бекетов, М. С. Воронин, А. С. Фа-
минцын (ботаника), А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев
(химия), И. М. Сеченов (физиология). Лекции читались
четыре раза в неделю, что было явно недостаточно,
184
и поэтому параллельно шли чтения на частных квар-
тирах.
«В то время было так,— вспоминала А. П. Филосо-
фова,— сегодня у меня читают. Являются дамы с хво-
стами и стриженые, и гарибальдийки, и пр., и всё это
слушает не переводя дыхания. После лекции кто-нибудь
гласит: завтра такой-то читает на Петербургской у
такой-то... Сейчас берут адрес и на следующий день
едут в какую-нибудь мансарду, сидят и слушают, тоже
не переводя дыхания... Как скоро все прочитанное усва-
ивалось. Как жаждали мы новых знаний! Все легко
друг с другом знакомились. Никому и в голову тогда
не приходило, что могут быть шпионы» .
А шпионы между тем не дремали. В 1870 г. нача-
лись лекции на Владимирских курсах, и уже в марте
1871 г. обер-полицмейстер Петербурга Ф. Ф. Трепов
докладывал министру внутренних дел: «Курсы, об
устройстве которых настойчиво хлопочут руководитель-
ницы так называемого «женского движения», лишены
всякого образовательного значения. Молодые профес-
сора Градовский и Таганцев, читающие государствен-
ное и уголовное право («по-видимому, из моды» —
считал он), «проповедуют вредные истины, Градовский о
государственной власти и форме правления». Послед-
нее обстоятельство вызывало наибольшую тревогу
обер-полицмейстера: между девушками развивался
«вредный корпоративный дух», отсюда этот «нигили-
стический дух» «может распространиться во все сторо-
ны и здесь имеет все способы созреть во взаимных
беседах». Не обошел Трепов и расхожих мнений о
неминуемой порче нравов, так как на курсах, по его
мнению, не было «достаточно строгого надзора, а в
антрактах мужчины и женщины долго прогуливаются в
потемках по коридору» 49 (Владимирские курсы перво-
начально были смешанными).
В Москве в мае 1869 г. также открылись первые
женские курсы, которые в 1870 г. получили название
Лубянских (они размещались в мужской гимназии на
Лубянке).
Первые женские курсы, открытые в Петербурге и в
Москве Аларчинские, Владимирские, Лубянские,—
имели в общем одни и те же слабости и изъяны. Преж-
де всего они не были систематическими научными
курсами, удовлетворявшими потребность женщин в
высшем образовании. Учебные программы составлялись
185
на уровне мужских гимназий или на несколько более
высоком уровне и в целом представляли как бы пере-
ходную ступень между средней и высшей школой.
Наиболее совершенными по организации и уровню
преподавания были Владимирские курсы, привлекшие,
как уже говорилось, крупнейшие научные силы. Но
даже здесь занятия сводились к пассивному прослу-
шиванию лекций, в то время как для усвоения многих
наук, особенно естественных, требовались практи-
ческие, лабораторные занятия, семинары. В распоря-
жении курсисток не было ни лабораторий, ни библи-
отек, ни научных кабинетов.
Состав слушательниц отличался чрезвычайной
пестротой и по возрасту, и по уровню подготовки.
Среди них были курсистки с дипломами домашних
учительниц, окончившие гимназии или частные инсти-
туты, получившие домашнее образование и т. п. В мас-
се своей они были слабо подготовлены, что снижало
уровень преподавания. Следует также учесть, что часть
слушательниц, особенно на первых порах, приходила
из любопытства, не имея серьезных стремлений к
образованию.
Все женские курсы испытывали большие мате-
риальные затруднения. Их бюджет составлялся глав-
ным образом из платы за обучение. На Владимирских
курсах, например, годовое обучение стоило 50 руб.,
или пять руб. за каждый предмет, разовый билет на
лекцию — 25 коп.50 В итоге это составляло сумму,
абсолютно недостаточную для нормального функциони-
рования курсов, хотя преподаватели, распорядительни-
цы, дежурные и т. п. трудились безвозмездно. Положе-
ние мало улучшилось и с 1872 г., когда министерство
народного просвещения назначило курсам ежегодную
субсидию в тысячу руб. Просьба инициативной группы
объявить через газету сбор пожертвований. была от-
вергнута министерством внутренних дел. Положение
спасала только общественная инициатива. Начались
частные сборы, лотереи, музыкальные и литературные
вечера в пользу женских курсов. В Петербурге чаще
всего благотворительные вечера устраивались в доме
Философовой, имевшей вместительный зал и множество
богатых знакомых,— благотворительность была тогда в
большой моде.
Естественно, что курсы не могли удовлетворите
стремления передовых женщин к высшему образов а-
186
нию. Более того, с момента их открытия не утихали
внутренние противоречия в самом женском движении.
Одни приветствовали публичные лекции как громадное
завоевание. Другие принимали их скрепя сердце, за
неимением более совершенного пути к получению обра-
зования, не желали поддерживать фиктивного пред-
ставления о доступности в России женщине высшего
образования и считали более целесообразным отдавать
деньги девушкам, уезжавшим на учебу за границу.
Поэтому конфликты среди лидеров были нередки: ког-
да, например, осенью 1871 г. устроители были вынуж-
дены (из-за нехватки средств) повысить цены на лек-
ции, < левые» во главе с Е. И. Конради в знак протеста
вышли из инициативного комитета.
Отсутствие средств было бичом курсового обучения.
Так, несмотря на общественную поддержку, Влади-
мирские курсы просуществовали только до 1875 г.,
когда их пришлось закрыть из-за финансовых труд-
ностей: «Кружок инициаторов пришел к сознанию, что
они не удовлетворяют требованиям, а потому прогрес-
сировать не могут...» 51
Итак, борьба женщин за высшее образование, нача-
тая ими на рубеже 50—60-х годов XIX в., хотя и не
достигла цели, но к концу десятилетия привела к неко-
торым результатам. При всех недостатках первые
курсы сыграли в целом положительную роль в станов-
лении женского высшего образования в России. Они
представляли собой как бы подготовительный этап к
более высокой ступени. В ходе занятий у женщин выра-
батывались непривычные для них навыки обучения.
Инициаторы же приобретали опыт организаторской
работы. Более того, не удовлетворяя потребности жен-
щин в высшем образовании, первые курсы являлись
своеобразными стимуляторами в борьбе за него. Что же
касается Владимирских курсов, то они стали ядром,
из которого впоследствии развились Высшие женские
курсы (Бестужевские).
* * *
Бурное развитие капитализма в стране обострило
потребность в работниках интеллигентного труда.
Проблема высшего женского образования не была ре-
шена, и ее продолжали активно обсуждать в печати.
Необходимость такого образования стала «самой на-
187
стоятельнои» «ввиду серьезного запроса деятельности»,
запроса «женщин на участие в общем деле». «В самом
деле,— развивал свою . мысль Ф. М. Достоевский в
«Дневнике писателя» за 1876 г.,— только лишь высшая
наука имеет в себе столько серьезности, столько
обаяния и силы, чтоб умирить это почти волнение,
начавшееся среди наших женщин. Только наука может
дать ответ на их вопросы, укрепить ум, взять, так ска-
зать, в опеку расходившуюся мысль» 52.
Правительство было всерьез озабочено не только
общественным давлением, но и продолжавшимся бег-
ством женщин в заграничные университеты, прини-
мавшим по тем временам массовый характер. Сово-
купность всех названных обстоятельств оказалась
благоприятной для дела женского образования.
В начале 1872 г. профессор Московского универ-
ситета В. И. Герье, воспользовавшись «высочайшим
повелением» (1871 г.) учебному ведомству «поощрять
женщин на поприще воспитательном», добился разре-
шения открыть систематические научные курсы для
женщин 53.
Владимир Иванович Герье, известный историк-ме-
диевист, еще на студенческой скамье выступал против
косности официального преподавания. В 1850—1860-е
годы он состоял в постоянной оппозиции к властям.
Во время университетской «истории» 1866—1867 гг.
он выступил против нарушения университетского устава
и в защиту передовой профессуры, преследовавшейся
Катковым. Правительство, однако, было столь заинте-
ресовано в «утишении» женщин, рвавшихся к образо-
ванию, что В. И. Герье разрешили (невзирая на его
вполне определенную репутацию у властей) открыть
курсы. Для него же «вопрос о содействии высшему
образованию русских девушек» сделался одним из глав-
ных интересов жизни. «...И я предался ему,— вспоми-
нал Владимир Иванович,— как только получил к тому
возможность» 54.
Курсы Герье были организованы на более прочной
основе, чем все предыдущие 55. Они были введены как
двухгодичные, но с 1874—1875 гг. преподавание увели-
чилось еще на один год, что было официально узако-
нено в 1879 г. Обязательными предметами являлись
русская и всеобщая история, русская и всеобщая лите-
ратура, «история цивилизации» и история искусства.
Преподавание велось не только в форме лекций, но и в
188
форме семинарских занятий; таким образом, обучение
на курсах перестало быть пассивным слушанием. Судя
по именам преподавателей, курсы имели высокий
научный уровень: В. О. Ключевский, Н. С. Тихонравов,
П. Г. Виноградов, М. С. Карелин, В. И. Герье вели
историю; А. Н. Веселовский и Н. И. Стороженко пре-
подавали литературу, А. И. Чупров — политэкономию,
Ф. А. Бредихин — физику и астрономию (до 1879 г.).
Одна из курсисток вспоминала позднее: «Слуша-
тельниц было много — даже слишком много; в зале
часто не хватало места, а на иных лекциях и в коридо-
ре стояла густая толпа. Особенным многолюдством
отличались лекции по русской истории... (лекции
В. О. Ключевского.— Э. П.) ни на минуту не ослабевало
наше внимание, не слышалось покашливаний, зевков,
глаза не блуждали по сторонам: было ясно, что каждое
слово ловится на лету» 56.
Курсы Герье послужили образцом для Казанских и
Киевских женских курсов (1876 и 1878 гг.).
Другой заметной вехой в истории борьбы за высшее
женское образование в России явилось открытие в
1872 г. Высших врачебных курсов. Вопрос о медицин-
ском образовании для женщин обсуждался значительно
раньше, в середине 60-х годов, на уровне военного
министра и министра внутренних дел, что было вы-
звано насущной потребностью страны в медицинских
работниках. В середине XIX в. в России насчитывалось
всего лишь 8 тыс. врачей и еще меньше акушерок 57.
Подавляющее большинство жителей фактически было
лишено медицинской помощи.
В 1868 г. В. А. Кашеварова, как уже отмечалось,
впервые получила диплом врача в самой России, она
же первой выступила на заседании «Общества русских
врачей в Санкт-Петербурге», а через несколько месяцев
была принята в члены Медицинского общества. Собы-
тия эти имели большое общественное значение. «Рас-
судите сами,— писал И. М. Сеченов,— можно ли меди-
цинскому миру яснее высказать свое желание, чтобы
женщина была допущена к медицинскому образова-
нию?» 58
В 1869 г. в газетах появилось сообщение о приеме
женщин в Медико-хирургическую академию. Сообщение
оказалось преждевременным, но поток женщин уже
хлынул в Петербург. Воспользовавшись разрешением
В. Л. Грубера и И. М. Сеченова, которые и раньше
189
допускали женщин на свои лекции, они вновь появились
в аудиториях академии. Министерство народного про-
свещения запросило медицинские факультеты универси-
тетов о возможности такого явления — те ответили
единодушным одобрением: почти десять лет, прошед-
шие со времени запрета женщинам посещать универси-
теты, многому научили не только их, но и мужчин...
Наконец 10 июня 1872 г. военный министр Д. А. Ми-
лютин отдал приказ об учреждении при Медико-хирур-
гической академии «курсов для образования ученых
акушерок», в 1876 г. они стали называться Высшими
женскими врачебными курсами. Правда, приказ ми-
нистра гарантировал только административное руко-
водство и учебную базу, содержаться же курсы должны
были на частные пожертвования и плату за обучение.
Да и смогли они открыться только благодаря крупным
пожертвованиям: например, Л. А. Родственная (по
мужу Шанявская), дочь полковника, приехавшая в
Петербург из Сибири учиться, пожертвовала 50 тыс.
руб. В пореформенной России пожертвования на дело
просвещения рассматривались как форма служения
народу и были частым явлением в обстановке общест-
венного подъема 59. Немало сил для открытия врачеб-
ных курсов приложила и П. Н. Тарновская, дочь
президента Медико-хирургической академии Н. И. Коз-
лова. Женщинам повезло и в том, что военное ми-
нистерство возглавлял тогда либерал Д. А. Милютин.
Открытие долгожданных курсов затягивалось. Адми-
нистративные неурядицы, нетерпение и взволнованное
ожидание исхода со стороны поступающих женщин —
все это ярко описано Анной Шабановой, 20-летней
«абитуриенткой», в письме В. С. Некрасовой: «Все
ходят во тьме, и интересующий нас вопрос покрыт
непроницаемым мраком. В Академии ничего нельзя
добиться и никто ничего не знает, и готовящиеся
готовятся наобум. Даже неизвестно, кто будет экзаме-
новать, предполагают, что учителя. Вообще знакомые
мои женщины готовятся довольно поверхностно, а
между тем я слышала от частного лица, что «там»
желают провалить женщин, чтобы этим доказать
несостоятельность их стремлений... Просьб подано око-
ло 400 теперь уже, а вакансий — 70». Автор письма,
не желая рисковать, поехала в Гельсингфорс, где,
любезно принятая профессурой, без всяких экзаменов
стала студенткой университета. Второе ее письмо было
190
уже оттуда: «С одной стороны, рада, что Вы посту-
пили, дорогая Варвара Степановна, а с другой — досад-
но, что не пойдем вместе. Завидую Вам как товарищу,
но только. Относительно занятий еще мы посмотрим.
У меня идет все пока очень хорошо. По-прежнему с
9__21/2 в лаборатории, от 5—7 два раза в неделю
лекции по химии, остальные вечера ко мне приходит
учитель гимназии и я прохожу с ним физику и повто-
ряю алгебру и тригонометрию. В химии я кончила
качественный анализ и начинаю количественный, после
чего перейду к органической. Химию Вы, конечно, не
пройдете так полно на Ваших курсах, как я здесь, а у
меня всегда была главная мысль — запастись прежде
всего хорошим запасом сведений по химии. Пройду
здесь хорошо химию и физику и на будущий год к Вам.
А то скука мне здесь, так завидно Вам — Вы в России,
дома, а главное имеете товарищей.
Правда, профессора и студенты ко мне очень бла-
говолят и оберегают как свое единственное детище,
но «рвется душа моя не к ним». И это имеет свою хоро-
шую сторону: меньше общества, меньше отвлечений от
работы,— зато и меньше освежения мозгу? Химией
я занимаюсь с увлечением, математику повторяю с
удовольствием, а физику прохожу «по обязанности».
И одна я одинешейька между студентами... Знакомств я
не завожу — не стоит. Шведы (финны) — скучны, нем-
цы — глупы, а русские так пусты, что стыд и срам» 60.
Какой колоритный документ эпохи! Во-первых,
стиль, обращение: «Вы», «Варвара Степановна», а писа-
ла-то 20-летняя девушка своей ровеснице! И содержание
письма: деловитость, сухость — одним словом, базаров-
ский рационализм. Зато сколько информации: какие
предметы изучает и каковы взаимоотношения с про-
фессорами и студентами, условия жизни в Гельсинг-
форсе (эти описания опущены при цитировании). И
чисто мужское чувство товарищества, и почти фанати-
ческая одержимость (хорошо, что мало отвлечений от
работы!)—все так характерно для поколения ниги-
листок.^ Сразу приходит на память характеристика
русской девушки-студентки А. И. Герценом, который с
обычной провидческой чуткостью раньше многих своих
современников понял новое явление российской дейст-
вительности: «Девушка-студент, барытпия-бурш ниче-
го не имеет общего с барынями-Травиатами. Вак-
ханки поседели, оплешивели, состарились и отступи-
191
ли, а студенты заняли их место, еще не вступивши
в совершеннолетие...» «Эта фаланга,— считал великйй
мыслитель и революционер,— сама революция, суровая
в семнадцать лет... Огонь глаз смягчен очками, чтоб
дать волю одному свету ума...» 61
Анна Николаевна Шабанова (1848—1932 гг.)— одна
из таких девушек. Ее имя можно найти в списках пер-
вого выпуска Женских врачебных курсов в Петер-
бурге. Она родилась в дворянской семье в Смоленской
губернии. Тяга к знаниям привела ее в Москву. Здесь
же в 18 лет она привлекалась к дознанию в связи с поку-
шением Д. Каракозова: ей вменялось в вину участие
в обществе взаимного вспомоществования, не разрешен-
ного властями. Шабанову выслали на родину.
В начале 70-х годов Анна Николаевна в Петербурге,
среди слушательниц женских курсов. Отличавшаяся
«замечательной энергией и практической находчи-
востью», «не имея ни копейки за душой» 62, два года
училась она в университете в Гельсингфорсе. Шабано-
ва в Петербурге стала известным детским врачом и еще
более известной деятельницей женского движения.
В 1897 г. ее выбрали председателем петербургского
Женского клуба, через 15 лет она стала почетным вице-
председателем Международного союза женщин, а в
1916 г.— основательницей Всероссийского женского
союза.
В 1927 г. в журнале «Огонек» в одном ряду с
портретами других выдающихся женщин России был
помещен портрет А. Н. Шабановой, ей же была посвя-
щена и статья под названием «Первая же'нщина-врач».
Свой рассказ о нелегкой жизни, о том, с каким
трудом ей удалось стать практикующим врачом, о за-
служенном всеобщем признании и уважении (она про-
должала работать и при Советской власти) Анна
Николаевна< закончила такими словами: «Под конец
своей долгрй жизни я не считаю особенной заслугой,
что, лишенная радостей и обязанностей семьи, могла
отдать свои силы научной и общественной работе»63.
Ей, как и многим ее современницам, пришлось сделать
выбор между семьей и служением обществу...
Докторские звания давались женщинам с большим
трудом. У них не было достаточных знаний, навыков,
привычки учиться. Многие сильно нуждались, особенно
те, что приехали из провинции, а такие как раз преоб-
ладали. Но и здесь, как и в решении многих проблем
192
женского образования, дело спасла общественная ини-
циатива. М. В. Трубникова и А. П. Философова, едва
врачебные курсы открылись, создали комитет для
организации материальной поддержки курсисток-меди-
чек. И хотя власти противодействовали, видя в этом
подрыв своего авторитета, частные пожертвования,
безвозмездный труд энтузиастов, концерты и лотереи
не прекращались.
Ф. М. Достоевский, вообще-то не очень жаловавший
эмансипированных женщин, в письме от 9 апреля
1876 г. почти восторженно описал X. Д. Алчевской встре-
чу с курсистками-медичками: «Вдруг, третьего дня,
утром, входят ко мне две девицы, обе лет по 20. Входят
и говорят: «Мы хотели с Вами познакомиться еще с
поста...» Они рассказали, что они студентки Меди-
цинской академии, что их там женщин уже до 500 и что
они «вступили в академию, чтоб получить высшее
образование и приносить потом пользу». Этого типа
новых девиц я не встречал (старых же нигилисток знаю
множество, знаком лично и хорошо изучил). Верите ли,
что редко я провел лучше время, как те два часа с
этими девицами. Что за простота, натуральность,
свежесть чувства, чистота ума и сердца, самая искрен-
няя серьезность и самая искренняя веселость!» 64
Столь разные люди и мыслители, как Герцен и
Достоевский, сошлись на том, что «новых девиц» отли-
чает «самая искренняя серьезность». Именно она спо-
собствовала тому, что первый женский университет
в России был в конце концов создан.
ПОБЕДА: ЖЕНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ОТКРЫТ!
20 сентября 1878 г. в Петербурге в торжествен-
ной обстановке открылись Высшие женские курсы, во-
шедшие в историю под названием Бестужевских (по
имени их основателя, известного историка профессора
К. Н. Бестужева-Рюмина). Наконец-то после десяти-
летий упорной борьбы, бюрократической волокиты,
прошений и отказов, запросов и обсуждений сверши-
лось то, к чему упорно стремились передовые женщины
России, поддержанные лучшей частью интеллигенции.
Успеху движения способствовала и общая обстановка
в стране: бунтовала не только интеллигенция, наряду
с революционными выступлениями народников подни-
малась волна рабочих стачек. Самодержавие пережива-
7—145
193
ло кризис 65. Необходимы были уступки прогрессивной
общественности. Одной из них и стало открытие Бесту-
жевских курсов.
Власти активно противодействовали прогрессу.
И когда в сентябре 1873 г. учреждали комиссию для
выработки устава высших женских учебных заведений,
даже тогда по устойчивой российской традиции не
пригласили людей, кровно заинтересованных в деле:
учредителей Владимирских курсов или профессуру, чи-
тавшую там лекции. Зато возглавил комиссию И. Д. Де-
лянов, уже известный как гонитель просвещения,
«звеЗдный час» которого наступил в 1882 г., когда он
занял пост министра народного просвещения. Однако
и в этом вопросе, как прежде, успех дела предрешила
общественная инициатива. Полны активности были ли-
деры женского движения 60-х годов: Н. В. Стасова,
А. П. Философова, хотя из их рядов вышла, тяжело
заболев, М. В. Трубникова. Философова возглавила пер-
вый комитет «Общества для доставления средств выс-
шим женским курсам», который изыскивал деньги
различными способами: собирал членские взносы с
членов общества, устраивал книжные базары, ло-
тереи, публичные лекции популярных профессоров,
концерты с участием П. А. Стрепетовой, М. Г. Савиной,
В. Ф. Комиссаржевской, Ф. И. Шаляпина, Л. В. Собинова,
Н. Н. Фигнера и др. Товарищем председателя коми-
тета, А. П. Философовой, состояла О. Н. Рукавиш-
никова, В. П. Тарновская 25 лет была его казначеем,
А. Н. Анненская — секретарем 66. Благодаря их усилиям
Бестужевские курсы могли нормально функционировать
(субсидия от казны, выплачивавшаяся с 1879 г. в
сумме трех тыс. руб 67, ни в коей мере проблемы не
решала) и через шесть лет кочевой жизни даже приоб-
рести собственное здание. Преподававший на курсах
И. М. Сеченов справедливо считал их назидательным
примером того, что могла бы сделать в России ча-
стная инициатива, если бы ей давали простор 68.
Распорядительницей Бестужевских курсов была
Н. В. Стасова. Когда после смерти сестры В. В. Стасов
собирал воспоминания о ней ее соратниц, Е. И. Конра-
ди, человек, как уже отмечалось, резкий и нелицеприят-
ный, написала: «Целые 10 лет она, женщина пожилая
и достаточная, не имевшая надобности работать из-за
денег, да и не получавшая за свой каторжный труд
ни копейки (вернее, она своего прикладывала), изо дня
194
в день и из года в год несла обузу этого мелочного
неблагодарного «распорядительства»» 69.
На курсах работали три отделения: словесно-исто-
рическое, физико-математическое и специально-мате-
матическое. Первоначально установленный в три года
срок обучения был продлен до четырех лет. В число
слушательниц зачислялись женщины с аттестатами об
окончании гимназии, института или другого среднего
учебного заведения, дававшего право на звание до-
машней учительницы. Кроме лекций по всем предметам
проводились практические занятия, для которых курсы
располагали учебными кабинетами. Имелась библиоте-
ка. Занятия заканчивались ежегодными экзаменами,
которые принимал педагогический совет во главе с
К. Н. Бестужевым-Рюминым.
Список профессоров, среди которых были такие вы-
дающиеся ученые, как Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов,
Д. Н. Овсянико-Куликовский, О. Ф. Миллер, и другие,
а также воспоминания слушательниц и преподавателей
дают основания считать, что уровень преподавания
на курсах приближался к университетскому. Так,
И. М. Сеченов позднее писал: «Что это был универси-
тет, доказательством служит систематичность 4-х лет-
него курса, читавшегося профессорами, доцентами уни-
верситета и даже некоторыми академиками. Я читал на
курсах то же самое, и в том же объеме, что в универ-
ситете, и, экзаменуя ежегодно и там и здесь из прочи-
танного, находил в результате, что один год экзаме-
нуются лучше студенты, а другой — студентки. Помню
даже, что за все мое более чем 40-летнее профес-
сорство самый лучший экзамен держала у меня сту-
дентка, а не студент». Сеченов наблюдал, что «студентки
учились прямо-таки с увлечением». «Да и могло ли
быть иначе,— считал профессор,— немногие шли туда
от скуки или из моды, а большинство стремилось соз-
нательно и бескорыстно к образованию как высшему
благу — говорю «бескорыстно» потому, что оно не
давало тогда курсисткам никаких прав, а впоследствии
даже лишало их таковых» 70.
Действительно, Бестужевские курсы не давали
прав на преподавание. И больше того, поскольку, окон-
чив курсы, бестужевки для получения работы пользо:
вались своими аттестатами средних учебных заведений,
петербургский обер-полицмейстер Грессер на все их
аттестаты ставил печать, в которой значилось, что
7* —145	195
обладательницы — курсистки. Тогда же было отдано
распоряжение не допускать к учительской работе жен-
щин с «мечеными» аттестатами. Все это проделывалось
в связи с «неблагонадежностью» бестужевок, нахо-
дившихся на подозрении у властей.
Многие из женщин дорогой ценой оплачивали
высшее образование. Об этом не раз писала М. К. Цеб-
рикова: «Эти сырые и холодные углы, где набиваются
по три, по четыре слушательницы, нередко одна пос-
тель на троих, которой пользуются по очереди; этот,
в трескучий мороз, плед поверх пальто, подбитого
ветерком; эти обеды грошовых кухмистерских, а зачас-
тую колбаса с черствым хлебом и чаем; эти бессонные
ночи над оплачиваемой грошами перепиской вместо
отдыха»71.
Однако энтузиазм не всегда искупал и компенсиро-
вал слабую подготовленность многих женщин. С 1878
по 1908 г. было подано 19 293 прошения о приеме на
курсы, около 40% просительниц получили отказ. Из
принятых 12 257 слушательниц окончили курсы только
2 795, т. е. примерно четвертая часть 72.
Сокращению числа курсисток способствовала и офи-
циальная политика правительства. Так, в 1879 г. власти
ограничили прием вольнослушательниц кругом тех
женщин, которые имели постоянные служебные заня-
тия или жили в семьях; при этом в каждом случае
требовалось особое разрешение попечителя учебного
округа73. В 1886 г. прием на курсы был вообще
прекращен и возобновился только в 1889 г., но на
принципиально иных основаниях.
Главное изменение сводилось к усилению контроля
над деятельностью Бестужевских курсов со стороны
государства и сведению к минимуму роли в них об-
щественности. Директор и инспектриса назначались
теперь министерством народного просвещения, которое
утверждало и учебные планы, чего не было раньше.
Число слушательниц сокращалось. Для поступления на
курсы требовалось письменное разрешение родителей
или опекунов, которое иногда приходилось ждать
годами 74, а кроме того, справка о наличии средств для
безбедного существования. Повысилась плата за обуче-
ние. Курсистки могли жить только дома или у род-
ственников — частные квартиры исключались. При
этом в каждом случае прием зависел от личного
усмотрения директора. Бессменная распорядительница
196
И одна из главных инициаторов создания Бестужевских
курсов — Н. В. Стасова — была отстранена от долж-
ности.
Но несмотря на это, при всех слабостях, недостатках
и ограничениях, Бестужевские курсы сыграли большую
роль в становлении высшего женского образования в
России. Они просуществовали до 1919 г., когда слились
с Петроградским университетом. Впервые в истории
страны на Бестужевских курсах женщины получали
знания в университетском объеме. Курсы многое
сделали для развития народного образования, поставляя
квалифицированные кадры в ряды прогрессивной
интеллигенции. Многие бестужевки стали учителями,
работали в библиотеках и других просветительных
учреждениях. Из их рядов вышло немало ученых,
писательниц. Среди первых выпускниц Бестужевских
курсов — Е. Н. Цевловская-Водовозова, ученица Ушин-
ского, известный педагог и писатель, автор широко
известных воспоминаний шестидесятницы «На заре
жизни»; уже известная читателю Е. С. Некрасова;
Е. И. Лихачева — автор фундаментального труда
«Материалы для истории женского образования в Рос-
сии», адресат многих стихотворных посланий Н. А. Не-
красова; В. В. Тимощук — сотрудница «Русской ста-
рины», переводчица с трех языков 75.
Открывая Высшие женские курсы, власти надея-
лись, конечно, «умирить» женщин, переключив их
энергию на учебный процесс. Но просвещение может
идти только рука об руку со свободой. Продолжая
традиции первых «студенток» Петербургского универ-
ситета — Блюммер, Богдановой, Корсини, Сусловой и
других, курсистки активно включались в революцион-
ное движение. НаКонец-то полученный и долгожданный
доступ к высшему образованию не отвращал, а, напро-
тив, стимулировал свободолюбивые устремления русских
женщин.
Как известно, период конца 1870-х — начала 1880-х
годов стал апогеем народничества. Уже в первый
учебный год (1878/79 г.) на Бестужевских курсах
за принадлежность к «Народной воле» была аресто-
вана группа курсисток. Сестры Мария и Аполлинария
Юшины задерживались по делу о покушении А. К. Со-
ловьева на Александра И. К делу об убийстве шефа
жандармов Мезенцова привлекались М. Н. Федорова
и . Н. Малиновская. Последняя при аресте оказала
197
сопротивление, была избита и в доме предварительного
заключения сошла с ума 76.
Подпольный листок «Народной воли» в разделе
«Хроника преследований» пестрел женскими именами.
1 января 1880 г. (№ 3), например, сообщалось, что в
конце прошедшего года «особенно много обысков выпа-
ло на долю слушательниц женских курсов, у которых
они происходили десятками чуть не каждую ночь».
Среди пострадавших — слушательницы Бестужевских
курсов Спасская, Редникова, Соломина (последняя
арестована), Дрягина, С. и В. Фармаковские, И. Шней-
дер; слушательницы медицинских курсов Е. Фармаков-
ская, Столбова и Тураева; слушательницы Георгиев-
ских фельдшерских курсов Юрасова, акушерка Разсо-
хина, бывшая учительница из Вятки Бабикова и др.77
В фонде вещественных доказательств по делам минис-
терства юстиции в ЦГИА СССР хранятся различные
агитационные материалы, обнаруженные в те годы у
слушательниц Высших женских курсов в Петербурге и
Москве 78.
На Бестужевских курсах учились Евгения и Ольга
Фигнер. Последняя организовала народовольческий
кружок, который вел пропаганду в духе «Народной
воли», распространял литературу, собирал деньги для
нужд партии и оказывал ей другие услуги. С «Черным
переделом» были связаны бестужевки О. Б. Карпова и
Добрускина 79.
В марте 1886 г. директор департамента полиции
В. К. Плеве составил записку о политической неблаго-
надежности слушательниц Бестужевских курсов. «Без
преувеличения можно сказать,— было написано в
ней,— что за последние пять лет не было ни одной
более или менее крупной революционной организации,
в которую не входили бы слушательницы Бестужевских
курсов в значительном числе. Начиная с сообщества
«Земля и воля» и кончая последними попытками орга-
низации и сплочения кружков в С.-Петербурге, бесту-
жевки участвовали в каждом революционном предприя-
тии; они встречаются в делах о польских национально-
революционных гминах и позднее о «Пролетариате»;
в «Красном кресте Народной воли», в литературных
кружках — Кривенко и других, в организации Веры
Фигнер, Германа Лопатина, в деле Дегаева и т. д.
Приблизительно 140 слушательниц курсов за последние
пять лет принадлежали к различным революционным
198
кружкам как в С.-Петербурге, так и в других мест-
ностях России...» 80 По подсчетам департамента поли-
ции, из 1988 бестужевок за те же пять лет 241 обрати-
ла на себя внимание полиции (что составило 12,07%
всего состава слушательниц).
Бестужевки проявили живой интерес к появляв-
шимся первым марксистским группам и кружкам.
В. А. Жулковская, Р. А. Абрамович, А. Амбарова,
сестры Екатерина и Елизавета Даниловы и другие кур-
систки стали их участницами. Бестужевки Н. К. Круп-
ская и А. И. Ульянова стали выдающимися деятелями
большевистской партии81.
Накапливая опыт борьбы с косностью и произволом
властей, сами курсистки становились инициаторами
массовых выступлений. Так было, например, в 1897 г.
в связи с самоубийством бестужевки М. Ф. Ветровой,
заключенной в Трубецкой бастион Петропавловской
крепости и там протестовавшей против жестокого
тюремного режима. Демонстрации протеста в Петер-
бурге, Москве и Киеве вошли в историю под назва-
нием «Ветровские» 82.
В годы массовых студенческих волнений до 50%
слушательниц исключались с курсов за прямое участие
или сочувствие студентам. В 1899 г. в связи с этим
товарищ министра народного просвещения подал царю
докладную записку, в которой предлагал «пресечь даль-
нейшее скопление в больших городах молодых приез-
жих девиц, ищущих не столько знаний, сколько прев-
ратно понимаемой ими свободы» 83.
Однако «пресечь скопление девиц» или отвратить их
от участия в освободительной борьбе власти были не
в состоянии. Наступал третий, пролетарский период
революционного движения, в котором передовые
женщины приняли активное участие.
«ПРЕКРАЩАЙ ОБРАЗОВАНИЕ!»
Слова: «Прекращай образование!»—были реакцией
Александра III на поданный ему в 1887 г. доклад
И. Д. Делянова 84.
Назначенный министром народного просвещения в
1882 г., Делянов за 15 лет «просветительной деятель-
ности» лишил университеты автономии, введя новый
университетский устав 1884 г., ограничил прием в
гимназии детей недворянского происхождения соответ-
199
ствующим актом, вошедшим в историю под названием
«закон о кухаркиных детях»; ввел процентную норму
численности евреев в учебных заведениях. Делянов
проводил яростную русификацию на национальных
окраинах, и он же немало способствовал закрытию
Высших женских курсов в 1886 г.
Как мы видели, высшее женское образование
зарождалось и развивалось при постоянном скрытом
или явном противодействии официальных властей. По-
литика Александра III в этом смысле была вполне
традиционной — он продолжал линию отца. Алек-
сандр II же, по воспоминаниям П. А. Кропоткина,
боялся и ненавидел «ученых женщин»: «Когда он
встречал девушку в очках и гарибальдийской шапочке,
то пугался, думая, что перед ним нигилистка, которая
вот-вот выпалит в него из пистолета» 85.
Царизм испытывал страх перед просвещением, счи-
тая его синонимом свободы. И в значительной степени его
опасения были не напрасны, ибо стремление к свободе
растет по мере просвещения. Вот почему борьба
женщин за высшее образование была составной
частью освободительного движения в России с конца
1850-х годов.
Уже в первый год существования Бестужевских
курсов Александр II потребовал от шефа жандармов
Дрентельна сведений о них. Тот дал по существу обви-
нительный акт, в котором говорилось: «Вскоре после
открытия курсов обнаружилось, что слушательницы
оных не довольствуются одними скромными научными
занятиями, но стремятся во внешних проявлениях ново-
го высшего учебного заведения подражать прискорбным
уклонениям от правильного пути, которыми, к сожале-
нию, в последнее время отличается учащаяся моло-
дежь. Подражая последней, слушательницы курсов про-
тестуют против действий профессоров и составляют
сходки для обсуждения общих вопросов, как, напри-
мер, брошюры профессора Цитовича» 86.
Профессор гражданского права Новороссийского
университета П. П. Цитович («профессор-урядник», по
выражению современников) стяжал печальную славу
своей брошюрой «Ответ на письмо ученым людям»,
изданной в Одессе в 1878 г. В ней, обращаясь к ученым,
Цитович писал: «Во имя ваших последних выводов
науки и рефлексов с борьбой за дармоедство вы надол-
го искалечили не только нравственный облик, но даже
200
наружный образ русской женщины. В этом уме была
игривость — из нее сделали блудливость. В этом сердце
было увлечение — вы превратили его в похоть... Полю-
буйтесь же на нее: мужская шапка, мужской плащ,
грязная юбка, оборванное платье, бронзовый или
зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных
глазах все: бесцельность, усталость, злоба, ненависть,
какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня,—
что это такое? По наружному виду — какой-то герма-
фродит, по нутру — подлинная дочь Каина» . Стиль,
хорошо знакомый российским жителям по фельето-
нам Буренина и Мещерского, но на этот раз в печа-
ти выступал не досужий журналист, а профессор
гражданского права. И надо ли говорить, что он имел
успех у многих. Но только не у новых людей. Бесту-
жевки готовили коллективное послание Цитовичу в от-
вет на его пасквиль, и только увещевания напуганного
Бестужева-Рюмина насилу остановили «демонстра-
цию» 88.
В дневнике Е. А. Штакеншнейдер сохранилась за-
пись от 3 ноября 1878 г., свидетельствующая о недобро-
желательной атмосфере вокруг курсов и их слушатель-
ниц. «Рассказывают,— писала Штакеншнейдер,— что
будто одна из слушательниц становилась на стол и про-
поведывала социализм; что принц Ольденбургский заме-
тил при своем посещении курсов, какое множество
окурков валяется там на полу. Тарновская, Стасова и
Мордвинова уверяют, что все это вздор. Они ведь дежу-
рят там ежедневно, и одно, на что жалуются, так это
только на стремительность, с которою студентки врыва-
ются в двери, когда аудитория открывается; во всех же
других отношениях они ведут себя необыкновенно благо-
пристойно» 89.
Возможности высшего образования для женщины
территориально ограничивались Петербургом (Бесту-
жевские курсы), Москвой (курсы Герье), Казанью и
Киевом. В 1879 г. профессор А. С. Трачевский открыл
подготовительные курсы в Одессе и представил вла-
стям проект Высших женских курсов, в открытии
которых ему отказали. В 1881 г. были отклонены
^алогичные ходатайства профессуры из Варшавы и
Харькова.
В 1886 г. Высшие женские курсы были закрыты
фактически на неопределенный срок. В. И. Герье на-
зывал тот год «роковым» и писал «о вреде этой меры
201
и недобросовестности предлога, выставленного для ее
оправдания» 90 (необходимость выработки устава выс-
ших женских учебных заведений). Н. К. Крупская, не
сумевшая после окончания гимназии вовремя посту-
пить на Высшие женские курсы и сделавшая это толь-
ко в 1889 г., после возобновления приема, говорила,
будто курсы закрыли «по распоряжению царицы, ко-
торая считала, что женщине не надо учиться, а надо
сидеть дома и ухаживать за мужем и детьми» 91.
И хотя в действительности распоряжения царицы не
было, подобные мысли о месте женщины в обществе
были характерны для правящих кругов.
Дальнейшая судьба женщин, получивших высшее
образование, была далеко не безоблачной. Только в
1879 г. им дали разрешение занимать места врачей в
городских, земских и других общественных лечебных
учреждениях. Но и здесь женщинам пришлось при-
ложить немалые усилия для того, чтобы звание «уче-
ная акушерка» заменили полновесным титулом «врач»
и включили практикующих женщин в существовавший
тогда список врачей-мужчин. А сколько дополнитель-
ных унижений испытывали женщины-врачи от устой-
чивой традиции, предубеждений против них. («Вот еще
эти повивальные бабки появилась... стриженые. Если
я заболею, разве я позову женщину меня лечить?» —
рассуждает «особа женского пола» из «Преступления
и наказания» Ф. М. Достоевского). В 89-х годах XIX в.
в Петербурге только 17 женщин работали ординарны-
ми врачами, среди них А. Н. Шабанова, П. Н. Тар-
новская, Р. А. Павловская и др.92 Столь же невелико
было число женщин, работавших в литературе: в
Петербурге в 1881 г. их было 72, в Москве в 1882 г.—
54 (мужчин было в четыре раза больше) 93.
Чаще всего женщина, получившая образование, не
могла реализовать его в общественной деятельно-
сти, после окончания курсов у нее начиналась «туск-
лая будничная жизнь». Так, муж московской кур-
систки Тимоновой, «невзирая на Спенсера», который их
«сосватал», «пришел к приятному заключению, что
истинное назначение женщины быть матерью, женой,
превыше всего, конечно, женой». Поэтому, когда жена
«слегка заикнулась», не поехать ли ей в Париж на
юридический факультет, он «сделал большие глаза и
рассмеялся громким, обидным смехом: «Брось ты, ма-
тушка, все эти авантюры»» 94.
202
Однако бросали «авантюры» далеко не все жен-
щины: наиболее целеустремленные, волевые и жизне-
способные продолжали борьбу, но уже на новом уров-
не. Добившись права учиться, реализовав его и до-
стигнув частичной самостоятельности, они столкнулись
с новыми преградами, поставленными российским зако-
нодательством, ограничивавшим гражданские права
женщин и вовсе лишавшим их политических прав.
Поэтому борьба женщин за высшее образование сме-
нилась борьбой за гражданские и политические права.
Примером такой эволюции является жизненный путь
М. К. Цебриковой.
Мария Константиновна Цебрикова
(1835—1917 гг.)
«Мария Цебрикова была одной из наиболее герои-
ческих личностей, которых я когда-либо видела»95
(Э. Л. Войнич).
«Цебрикова занимает влиятельное положение в
среде молодежи как писательница в нигилистическом
направлении» 96 (из агентурного донесения в III отде-
ление) .
«Она высока ростом, крупна, некрасива и женских
радостей, должно быть, никогда не знавала. Очень
добрая женщина. В Петербурге ее зовут полицеймей-
стером от нравственности» 97 (Е. С. Некрасова).
«На южном берегу Черного моря, в Симеизе, в
марте, умерла Мария Константиновна Цебрикова,
чье имя в 90-х годах также произносилось шепотом,
как в 70-х годах называлось имя Чернышевского, а
еще раньше Герцена... Весьма многим обязано жен-
ское профессиональное движение в России Цебрико-
вой, чье имя, по количеству и значению совершенной
в той области работы, должно быть поставлено наря-
ду с именами Стасовой, Философовой, Конради и дру-
гих поборниц женского равноправия» ^(из некролога
1917 г.).
Так и такой воспринимали Цебрикову — ныне
практически забытую и известную лишь узкому кругу
исследователей — ее современники.
Она родилась в Кронштадте в семье флотского
офицера и «институтки старого типа». Получила до-
машнее воспитание, обычное для «благородной девицы»
loro времени: иностранные языки, рисование, музыка,
293
танцы. Отец обучил начаткам наук, «дядя-декабрист
дал политическое образование, но философию при-
шлось вырабатывать самоучкой». Дядя Марии Кон-
стантиновны — Н. Р. Цебриков — оказал на нее исклю-
чительное влияние, был «вполне отцом» ", подспорьем
же для «выработки» философии стали труды Спенсе-
ра, Конта, Милля, Дарвина, которые она штудировала
в подлинниках.
Воодушевленная новыми идеями, рожденными об-
щественным подъемом начала 60-х годов, Цебрикова
приехала в Петербург, где начала трудовую жизнь
журналистки («право писательства пришлось брать
с бою» 10°). п
Печататься М. К. Цебрикова начала в 1860 г.
Она занималась переводами, беллетристикой, литера-
турной критикой, завоевала широкую известность как
критик-публицист «Отечественных записок»: уже пер-
вые ее выступления в революционно-демократическом
журнале Н. А. Некрасова вызвали интерес читающей
публики и настороженное^ отношение цензуры 101. В ее
статьях не было особого блеска, однако широкая эруди-
ция, знакомство с современными проблемами литерату-
ры, эстетики, науки, идейная убежденность шестидесят-
ницы делали творчество Цебриковой заметным общест-
венно-литературным явлением. До нее в России не было-
женщины-публициста подобного масштаба.
В центре внимания Цебриковой-литератора нахо-
дился «новый герой», «человек будущего». При этом
ее как активную участницу женского движения при-
влекали прежде всего женские образы. Уже первая
критическая статья Цебриковой в «Отечественных за-
писках» о романе «Война и мир» («Наши бабушки»)
строилась на анализе женских характеров в этом про-
изведении Л. Н. Толстого, а заключение статьи соот-
ветствовало боевым настроениям женщин 60-х годов:
отстаивать своими силами право на место в об-
102
ществе .
Широкий отклик встретила статья Цебриковой
«Гуманный защитник женских прав» —о пасквильном
романе А. Ф. Писемского «Взбаламученное море»:
«Каждое море, взбаламученное бурей, выкинет много
ила и тины нд берег, но вместе с тем оно выкинет
много целебных трав и драгоценных остатков, кото-
рые дают кусок хлеба прибрежным беднякам... Сколь-
ко пищи для мыслителя и сколько богатых образов
204
для писателя, имеющего глаза, чтобы видеть, что могла
дать эта буря. Но устройство глаз г. Писемского по-
зволило ему видеть только мутную пену, кипевшую
на поверхности» 103.
Разбираемые Цебриковой романы И. Гончарова,
Ф. Решетникова, П. Боборыкина и других писателей
давали ей повод для обращения к действительности, по-
зволяли высказать публично мнение о «новом герое»,
его предназначении. Обращение на страницах печати к
«новому герою», напоминания о борцах, отдавших
жизни за дело народа, и о тех, кто еще ждет случая про-
явить себя, было особенно важно й злободневно в об-
становке реакции в стране после выстрела Каракозова,
в условиях спада революционной борьбы, разочарова-
ний среди передовой интеллигенции.
Известность Цебриковой принесла статья о романах
Ф. Шпильгагена («Герои молодой Германии»), в кото-
рой автор активно отстаивала принципы революцион-
но-демократической эстетики, ставила литературу в
прямую связь с политикой. «Наше время — время
борьбы,— было написано в статье,— оно говорит:
кто не за меня, тот против меня; оно требует от писа-
теля служения жизни» 104.
Статья привлекла внимание цензуры. 16 июня
1870 г. на заседании совета Главного управления по
делам печати со специальным заявлением по поводу
литературных работ М. К. Цебриковой выступил
Ф. Толстой. «В последних номерах «Отечественных
записок» появилась новая писательница г. Цебрико-
ва,— сказал он.— Статьи ее по методу и приемам на-
поминают манеру покойного Писарева, который в ре-
цензиях своих, как известно, более занимался раз-
витием собственных своих философских воззрений,
чем разбором, оценками критикуемого им произведе-
ния. Г-жа Цебрикова поступает почти так же. Так, на-
пример, в статье «Герои молодой Германии», напи-
санной по поводу двух романов Шпильгагена, она
вдается в длинное рассуждение о теории «искусства
для искусства»... В качестве сотрудницы обновлен-
ных «Отечественных записок» г-жа Цебрикова высту-
пает, конечно, против теории «искусства для искус-
ства». Она требует от писателей «слова и дела», вот
почему идеалом писателя она почитает Герцена» 105.
Враг самодержавия, деспотизма, произвола,
М. К. Цебрикова в своих публицистических работах
205
выступила продолжателем лучших традиций «Совре-
менника» 106, но это и не понравилось властям. В 1872 г.
по Постановлению комитета министров была уничто-
жена переведенная и изданная Цебриковой книга
Мальвиды Мейзенбуг (друга Герцена, воспитательницы
его детей) «Записки идеалистки». В письме к М. М. Ста-
сюлевичу (ноябрь 1874 г.) Мария Константиновна
жаловалась на непрекращающиеся цензурные при-
теснения: «Отечественные записки» второй год уже
печатают мои статьи без подписи ради этой причины...
3 отделение также удостаивает меня своим внима-
107
нием»
Советские исследователи установили прямую связь
Цебриковой с революционными народниками: ее попу-
лярнейший в то время рассказ «Дедушка Егор»
(1870 г.) был напечатан революционерами и использо-
вался для пропаганды в народе. Отзывы крестьян и
фабричных («словно про нас написано») свидетель-
ствуют о том, что рассказ доходил до их сознания 108.
В начале 70-х годов М. К. Цебрикова ездила за гра-
ницу, где познакомилась с русскими революционными
эмигрантами М. Бакуниным и П. Лавровым, сблизи-
лась (по ее словам, «близко знала») с группой «фри-
чей» —русских студенток, составивших костяк Всерос-
сийской социально-революционной организации10Э.
В департамент полиции неоднократно поступали до-
несения о связи Цебриковой с революционерами, по-
ручения которых она выполняла. За ней установили
негласный надзор.
М. К. Цебрикова главным в своей жизни считала
«женское дело». В центре ее литературных интере-
сов — положение русской женщины в обществе, борь-
ба за ее освобождение, за высшее женское образова-
ние. Деятельная участница создания Высших женских
курсов, Цебрикова много писала об их бедственном
положении. К решению женского вопроса Мария Кон-
стантиновна подходила с революционно-демокра-
тических позиций. В силу этого ее воспоминания
«Двадцатипятилетие женского вопроса. 1861—1886 гг.»,
напечатанные в «Русской старине» в марте 1888 г.,
были вырезаны цензурой в тот момент, когда книж-
ку уже сброшюровали. Сохранилось всего лишь не-
сколько экземпляров журнала с воспоминаниями
Цебриковой. Один из них с помощью издателя и ре-
дактора «Русской старины» М. И. Семевского ока-
206
зался в распоряжении В. А. Мануйлова, который и
опубликовал воспоминания М. К. Цебриковой в
1935 г.110
В архиве Е. С. Некрасовой сохранилось письмо
М. К. Цебриковой (1883 г.), свидетельствующее об
осмыслении его автором женских проблем в традициях
Н. Г. Чернышевского. Речь в письме шла об известной
издательнице и жене банкира А. И. Волковой. «Барыня
эта,— писала Цебрикова,— искренно хочет двинуть
женский вопрос и боится тоже разом пустить весь
кяпитал в спекуляцию... и в то же время боится, что-
бы не сочли, что она скупится. Волкова, дура, по-
моему, воображает, что женский вопрос есть общее
связующее женщин убеждение, и дело в том, чтобы
женщина училась и имела заработок. Я ей толкую,
что выучится, заработок найдет, а потом что — чему
служить будет, что внесет в общество» 1Н. В понима-
нии Марии Константиновны образование, труд, зара-
боток, несущие женщине экономическую независи-
мость, еще только половина свободы...
Наибольшую известность М. К. Цебриковой принес
мужественный гражданский поступок — публикация
«Письма к Александру III», написанного в конце
1889 г.,— и последовавшие за ним преследования
правительства. Подробности этого дела рассказаны
самой Цебриковой в ее автобиографии и письмах:
«Всю свою сознательную жизнь я удерживала мо-
лодежь от красноты и конечно теряла 50 процентов],
если не более, популярности. Меня гнело, что я будто
заодно с гасителями. Но и теперь скажу: Россия
слишком дорого платится гибелью наиболее энерги-
ческой части молодежи, и сколько в этой молодежи
талантов. Наконец, я почувствовала, что не могу далее
тащить клячей свой воз по болоту. Видя все, что
творилось, я чувствовала бы себя опозоренной, если
бы дольше молчала»112. Она объяснила свой посту-
пок: «Я — не революционерка. Но я хотела наконец
сделать что-нибудь для моего народа... Я в долгу перед
моим народом, и я плачу этот долг, говоря слово в'его
защиту, нанося моральный удар в лицо деспотизму» 113
Письмо прозвучало в годы реакции. Это был от-
крытый протест против деспотизма и произвола,
предсказание неизбежности революции: «Там, где гиб-
нут тысячами жертвы произвола, где народ безнака-
занно грабится и засекается, там жгучее чувство
207
жалости будет всегда поднимать мстителей... придет
пора, когда гонение на право мыслить и веровать по
совести будет казаться страшным сном: гонение
ведет к тому, что пора эта придет в зареве пожаров
и дымящейся крови» fl4.
Свое письмо Цебрикова, напечатала, приехав в
Женеву, но в России в целях конспирации распустила
слух, будто направляется в Америку * («Америкой
надула всех» 115), так как ей, находившейся на подо-
зрении у властей, не хотели давать заграничный
паспорт. Напечатанное письмо она привезла на ро-
дину и попыталась его распространить. Письмо в мно-
гочисленных списках ходило по рукам, как некогда
«Что Делать?» Чернышевского. Среди заграничных
адресатов Цебриковой оказался американец Дж. Кен-
нан, автор известной книги «Сибирь и ссылка» 116.
Кара последовала незамедлительно: Цебрикову
выслали на три года в Вологодскую губернию (за-
метим, ей тогда уже было 54 года). Ссылка смени-
лась изоляцией в Смоленской губернии, в имении
приятельницы, известной издательницы О. Н. Поповой,
в доме которой в свое время годами находил приют
гонимый Н. В. Шелгунов. Здесь Мария Константи-
новна продолжала писать воспоминания, вела обшир-
ную переписку. В числе ее корреспондентов были
такие выдающиеся люди, как Сергей Степняк-Крав-
чинский, В. В. Стасов, В. Д. Бонч-Бруевич, Э. Л. Вой-
нич, Н. В. Шелгунов. С последним ее связывала много-
летняя дружба, хотя Шелгунова тяготили «ее постоян-
ные попытки садиться в... душу и производить в ней
шум, пыль и беспорядок» . Несмотря на это, Цеб-
рикова как верный товарищ не покидала его и в
изгнании: писала письма, навещала в ссылке, в Пе-
тербурге бегала по начальству, чтобы испросить сви-
дания, когда он находился в доме предварительного
заключения. «С Шелгуновым видаюсь по понедельни-
кам,— сообщала она Е. G. Некрасовой в 1884 г.—
Там наш клуб теперь. Годами не встречавшихся
встретишь. Вы к кому? а вы? Разве он или она си-
дит? — Сидит — вот что слышишь» 118.
* На основании этого слуха Е. С. Некрасова в своем дневнике
записала: «В настоящее время (ей года 53—4) предприняла поездку
в Америку, чтобы там читать о женском образовании в России.
Говорит, что это всегда было ее давнишней мечтой» (ГБЛ, ф. 196,
кар. 24, д. 1, л. 13—13об.).
208
Мария Константиновна Цебрикова умерла 82 лет в
Крыму, где жила у родственников. Дожив до револю-
ции 1905 года, она имела удовольствие видеть напе-
чатанным в России свое «Письмо к Александру III»
(это сделал С. А. Венгеров в 1906 г.), а также убе-
диться, что и «рядовой работник», каковым она себя
считала, может оставить заметный след в обществен-
ной жизни страны. Цебрикова была из числа тех жен-
щин, которые не замкнулись в рамках чисто женских
проблем, справедливо считая их общечеловеческими.
Участие в женском движении приводило многих из них
в революцию.
Глава седьмая
КРАЙНОСТИ ПОРОЖДАЮТ КРАЙНОСТЬ»
ПЕРВЫЕ ШАГИ
На первом, дворянском этапе русского освободи-
тельного движения женщины еще не были его непо-
средственными участницами. Декабристки «благосло-
вили» революционеров, они стали предтечами женщин
следующего поколения, выдвинувшего из своих рядов
революционных борцов. Одна из особенностей второ-
го, разночинского этапа освободительного движения в
России — активное участие в нем женщин.
Обратимся к био-библиографическому словарю
«Деятели революционного движения в России», кото-
рый уже не раз становился источником для анализа
возрастного, социального и численного состава участ-
ников освободительной борьбы 1. В его первом томе
(ч. 1. М., 1927), охватившем период от времени, пред-
шествовавшего движению декабристов, до 50-х годов
XIX в., значатся только две женщины — Корнелия и
Ксаверия Рукевич, сестры М. И. Рукевича, руководи-
теля «Общества военных друзей» (1825 г.), приго-
воренные за прикосновенность к этому обществу к
содержанию в монастыре соответственно на 6 месяцев
и на один год.
Во вторую часть первого тома (М., 1928), охва-
тившую шестидесятые годы, включены заметки о 94
женщинах, но эти цифры сильно занижены: за годы,
прошедшие с момента издания словаря, советские
ученые выявили много новых имен революционеров,
в том числе и женских. Однако и эти цифры свиде-
тельствуют о том, что женщины наряду с мужчинами
включились в революционный процесс. И хотя они
исчислялись тогда десятками и составляли всего лишь
5% от числа всех шестидесятников, важен сам факт,
первый шаг и тенденция к дальнейшему развитию.
Кто же они, революционерки 60-х годов? В их ря-
дах существенно преобладали представительницы
разночинской среды: дочери священников, жены и
210
вдовы мелких чиновников, титулярных и надворных
советников, коллежских асессоров, отставных по-
ручиков, домашние учительницы, акушерки. Отец
сестер Сусловых — бывший крепостной, вольноотпущен-
ный, Н. И. Корсини — дочь архитектора. Были, конечно,
и дворянки: М. П. Михаэлис, А. Н. Шабанова, сестры
Засулич и др., но жили они, как правило, собственным
трудом, главным образом переводами. Из богатой ари-
стократической семьи происходила Ольга Степановна
Левашова (урожденная Зиновьева) — она привлекалась
к дознанию как участница переплетной и швейной
мастерских ишутинцев^ а когда в конце 60-х годов
эмигрировала и стала членом Русской секции Первого
Интернационала, отдала свои средства на издание
«Народного дела» в Женеве 2.
Н. Г. Чернышевский, рассуждая об особенном че-
ловеке — Рахметове, писал в журнальном варианте
«Что делать?»: «Я встретил до сих пор только восемь
образцов этой породы (в том числе двух женщин)».
С. А. Рсйсер, комментируя роман, справедливо счита-
ет, что «подходящих кандидаток» среди женщин надо
искать в кругу первых студенток-вольнослушатель-
ниц Петербургского университета — Богдановой,
Блюммер, Боковой, Коркуновой, Корсини, Сусловой
и других, «возглавивших борьбу за право на обра-
зование, за свободное устройство своей личной жизни
и за многое другое, далеко выходившее за пределы
только женских интересов» 3.
Авторитетный свидетель эпохи 60-х годов и актив-
ный участник освободительного движения той поры
Л. Ф. Пантелеев, отвечая на вопрос, в какой степени
русские женщины принимали участие в первой «Земле
и воле», писал: «В моей памяти сохранилось до де-
сятка фамилий лично знакомых мне женщин (конеч-
но, из числа живших в Петербурге), которые стояли
близко к «Земле и воле», по меньшей мере, так или
иначе соприкасались с тогдашним политическим
движением» 4. И затем давал все тот же перечень
уже знакомых читателю имен.
Когда в 1861 г. начались волнения в Петербургском
университете, женщины участвовали в них вместе с
мужчинами. В полицейских документах говорится, что
«при бывших беспорядках в университете в числе
подстрекателей были замечены М. Богданова, Н. Кор-
сини, Н. Суслова, сия последняя слушает лекции в
211
Медико-хирургической академии и принимает живое
участие в студенческом деле, ездила из университета
передавать в академию, что делается на университет-
ском дворе во время сходок» 5.
М. А. Богданова (в замужестве Быкова, 1841—
1907 гг.), ставшая впоследствии известной деятельницей
народного образования и детской писательницей,
в разгар студенческих волнений (27 сентября 1861 г.)
произнесла перед студентами речь, которая советским
исследователем Г. А. Тишкиным справедливо названа
«первым выступлением женщины на сходке в качестве
агитатора» 6. А. М. Скабичевский вспоминал: «Видел
студентку Богданову, говорившую с вершины дров» 7.
Богданова призывала собравшихся разойтись под уг-
розой применения военной силы, ибо студентов ожида-
ла не «геройская смерть», а «позорное избиение». Ее
послушали 8. 28 сентября студенты составили адрес ми-
нистру просвещения, под которым поставили свои
подписи семьсот человек, в том числе М. А. Богданова,
М. М. Коркунова и А. Н. Энгельгардт9. За все эти
«провинности» Богданова долгие годы находилась под
надзором полиции. В Павловском женском институте,
который она кончила с медалью, ее имя было стерто
с мраморной доски 10. И в дальнейшем власти пресле-
довали Богданову: в 1870 г. не допустили к руководству
женской гимназией в Петербурге, запретили занимать-
ся преподаванием в Сочи. В этом городе прошли послед-
ние годы жизни М. А. Богдановой, и в нем она умер-
ла 11.
Передовая студенческая молодежь Петербурга в на-
чале 60-х годов группировалась вокруг Блюммер,
Корсини, Сусловой. Л. Ф. Пантелеев вспоминал о ве-
черах у двух «студенток»—Н. И. Корсини и
А. П. Блюммер, которые начались в 1861 г. и про-
должались у Блюммер до ее ареста весной 1862 г., а у
Корсини — до весны 1863 г., когда она уехала за
границу 12.
Н. И. Корсини за активное участие в студенческих
выступлениях была арестована и содержалась в III от-
делении. С ее именем связан несколько комичный и
типично дамский эпизод: по ее инициативе разра-
батывался план освобождения арестованных студентов,
согласно которому «хотели отправиться только дамы,
хорошенькие впереди, к государю, когда он гуляет по
набережной, и подать ему адрес» |3. (Как тут не
212
вспомнить, что через 20 лет Софья Перовская тоже
выслеживала царя на набережной, но уже совсем с
другой целью!)
В связи с петербургскими событиями А. И. Герцен
в 112-м листе «Колокола» (от 15 ноября 1861 г.) по-
местил редакционную заметку под названием «Секли
или не секли?», касавшуюся непосредственно женщин —
участниц студенческих беспорядков. Пораженный со-
общениями ряда европейских газет о том, что Корсики
и Блюммер заключены в крепость, а Богданова телесно
наказана, Герцен писал: «Мы не верим этому и убеди-
тельнейше просим написать нам, неужели николаевские
сечения восстановлены для дам?»
Слух о телесных наказаниях вскоре был опро-
вергнут, а Корсики выпустили из крепости. С 1863 г.
вместе с мужем Н. И. Утиным, одним из создателей
Русской секции Первого Интернационала, она жила в
эмиграции. В 1872 г. Русская секция прекратила свое
существование, но супруги Утины до конца их пребыва-
ния в Западной Европе поддерживали отношения с
К. Марксом (вели переписку, встречались). С начала
1878 г. они в Петербурге: Утин покаялся в револю-
ционном прошлом и получил высочайшее разрешение
на возвращение домой. Бурная молодость его супруги
также осталась в прошлом. Она стала писательницей,
ее произведения печатались в «Вестнике Европы»,
«Деле», «Северном вестнике». Скандальный успех имел
роман Н. И. Корсики «Жизнь за жизнь», напечатан-
ный в 1885 г. в «Вестнике Европы», в котором в
искаженной форме излагалась личная драма А. И. Гер-
цена 14.
Наиболее значительные кружки студенческой моло-
дежи в 1861—1862 гг. собирались не только у Корсини,
но и на квартирах Надежды Сусловой и Антонины
(Антониды) Блюммер. В кружок Сусловой входили
Н. Кудинович, В. Глушановская (по мужу Печатки-
на)—в дальнейшем организатор женской переплетной
артели, М. Кучук, А. Киселев и др. У Блюммер бывали
та же Глушановская, М. Богданова, сестры Корсини,
Д. Писарев, Н. Серно-Соловьевич, Н. Утин — люди
достаточно хорошо известные в истории русского осво-
бодительного движения 15.
А. П. Блюммер (1836 — после 1916 г.), дочь воро-
нежского дворянина, отставного штабс-капитана, при-
ехала в Петербург, подхваченная мощным освободитель-
213
ным потоком на рубеже 50—60-х годов, с идеями
служения народу, его просвещения и освобождения.
Окруженная радикальной молодежью (чему обязана
была, вероятно, своему брату Л. П. Блюммеру, извест-
ному литератору-шестидесятнику), она познакомилась
с М. Л. Михайловым, П. Л. Лавровым, Н. Г. Черны-
шевским, посещала Шахматный клуб — легальный ра-
дикально-политический центр петербургской интелли-
генции. В числе первых А. П. Блюммер появилась на
лекциях в Петербургском университете, в числе первых
пошла преподавать в Василеостровскую воскресную
школу. При этом она не только преподавала, по и
была одним из руководителей «Общества петербург-
ских воскресных школ», вела (вместе с П. А. Гайде-
буровым и И. И. Аверкиевым) отдел в журнале
«Вестник воскресных школ» 16.
Образ жизни нигилистки, круг знакомых Блюм-
мер — а в него кроме перечисленных входили
П. Г. Заичневский и П. Э. Аргиропуло, представляв-
шие наиболее левое, экстремистское направление в
революционном движении,— привлекли внимание поли-
ции. По сведениям III отделения, квартира Блюммер
на Садовой улице являлась местом собраний «всех
тех лиц, которых можно было более или менее подозре-
вать в распространении революционных идей» ,7. Влас-
ти подозревали Антонину Петровну в причастности к
составлению и распространению листовок. Когда возник-
ли слухи об аресте Михайлова, она приехала к нему
(накануне ареста) и предложила спрятать в своей
квартире, а затем «выпроводить за границу» 18.
Антонину Петровну арестовали в мае 1862 г., а
22 июня того же года в отделе «Смесь» журнала «Коло-
кол» было отмечено: «Между прочим, не пощажен и
прекрасный пол (обыски у госпож Александровской
и Блюммер)». В этот раз информаторы Герцена
недооценили строгость репрессий в отношении Блюм-
мер. За революционную пропаганду (по данным следст-
вия, она распространила 200—300 экземпляров под-
польного печатного листка «Великорусе» 19) ее выслали
в Воронеж под строгий надзор полиции на поруки отца.
В ссылке А. П. Блюммер не рассталась со своими
убеждениями, собрала вокруг себя передовую моло-
дежь. По возвращении в Петербург она вновь оказалась
нод арестом (в 1866 г.) за участие в студенческих
волнениях. По освобождении над Антониной Гел ровной
214
был установлен полицейский надзор, который временно
сняли с нее в связи с выходом замуж за ветеринара
Г. Л. Кравцова (1870 г.). Петербургская квартира
Кравцовых стала местом, где собирались писатели и
общественные деятели, среди которых С. А. Венгеров,
Г. А. Лопатин, П. Ф. Якубович...20
После смерти мужа, в 70-х годах, Антонина Петров-
на с малолетней дочерью возвратилась в Воронеж, где
вокруг нее образовался центр умственной жизни горо-
да, передовых настроений. Верная идеалам молодости,
Блюммер-Кравцова все свои силы отдавала народному
просвещению. Но не были ею забыты и революционные
увлечения. Дом Кравцовой называли «штаб-квартирой»
высланных студентов. В нем бывали и находили приют
все гонимые царизмом: вначале народовольцы (в числе
которых была Вера Фигнер), затем большевики. Ес-
тественно, что «неблагонамеренная» хозяйка дома
находилась под бдительным надзором полиции, у нее
устраивались обыски. В. И. Дмитриева, член петер-
бургской организации «Молодая партия Народной во-
ли», писательница, вспоминала, как однажды зашла в
«ковчег» Кравцовой после проведенного там обыска:
«Антонина Петровна сидит, как всегда, в корсете, в
полном порядке, среди груды каких-то бумажек, кру-
жев, тряпочек, разбирает их и говорит: «...а эти обыски
иногда очень полезны; вот я совсем забыла, куда я
девала счет печника, который печи поправлял зимой,
а вот они его нашли...»» 21
Земляки-воронежцы запомнили ее «высокой, всегда
прямо державшейся женщиной, с определенными муж-
скими ухватками, по натуре своей открытой, прямой и
чрезвычайно доброй». Старый болыиевик И. В. Шну-
ров называл ее «неутомимым борцом за дело осво-
бождения России от гнета царизма», именем которого
могут гордиться земляки. Сама Антонина Петровна
была «очень довольна» своей неблагонадежностью,
считая ее синонимом порядочности. «Я им (властям.—
Э. П.) очень не нравлюсь,— писала она П. Н. Пыпи-
ной,— чем я очень довольна. Делать не так, как делают
подлые, мерзкие люди, есть уже своего рода достоинст-
во» .
Как известно, наиболее крупной революционной ор-
ганизацией начала 60-х годов была «Земля и воля» 23.
Ио сведениям словаря «Деятели революционного дви-
жения в России», к «Земле и воле» оказались причастны-
215
ми — прямо или косвенно— 18 женщин, которые под-
вергались репрессиям властей наравне с мужчинами.
Аресты, высылки на родину, «строгие внушения» с
последующим полицейским надзором — гласным или
негласным — следовали за «связь с лондонскими про-
пагандистами», «порицание правительства», «деятельное
сочувствие» М. Л. Михайлову, «особое сочувствие»
студентам, участвовавшим в «беспорядках» 1861 г.,
за переписку «преступного содержания». Таковую пе-
реписку обнаружили, например, у Екатерины Степанов-
ны Гаршиной (1828—1897 гг.), матери будущего писа-
теля. «Неужели ты не понял,— писала она П. В. За-
вадскому, арестованному вместе с Н. А. Серно-Соловье-
вичем,— по какой дороге я пошла. У меня есть дети, и я
люблю их больше жизни своей, но еще выше детей есть
что-то другое. Я теперь не мать, не жена, не сестра,
а гражданка своей родины и буду счастлива выше всяко-
го земного счастья, если хоть одну свою лепту душевную
принесу на общее дело. Может быть, не для меня, так
для них, для моих детей, наступит пора лучшая, и
порадуются тогда мои косточки» 24.
Уже тогда, в начале 60-х годов, у женщин, вступав-
ших на путь освободительной борьбы, проявлялась
самоотверженная одержимость, которая нарастала,
по мере того как возрастал революционный накал. И
зачастую такая одержимость приводила к «перегиба-
нию палки» самими женщинами, недостаточно полити-
чески зрелыми, для того чтобы выбрать правильный
метод борьбы.
Кроме упомянутых женщин, привлекших внимание
полиции в тот период, четыре обвинялись в револю-
ционной пропаганде в воскресных школах, три — в
участии в не разрешенных властями ассоциациях «на
коммунистических началах» (в том числе Е. А. Ма-
кулова и А. Г. Маркелова, знакомые нам по «Зна-
менской коммуне»). Наконец, за шестью женщинами с
1865 г. установили негласный надзор по поводу «заяв-
ления учения своего о нигилизме». Эта полицейская
формула была распространена, в частности, на Марию
Федоровну Зайцеву, по тем временам уже старую
женщину (она родилась в 1815 г.), жену статского
советника, мать известного публициста «Русского сло-
ва» Варфоломея Зайцева и шестидесятпицы Варвары
Зайцевой, о которой уже шла речь.
Во второй половине 60-х годов число женщин,
216
участвовавших в революционном движении, по сравне-
нию с началом десятилетия увеличилось вдвое. Изме-
нился и характер «преступлений». Пропаганда в
воскресных школах, порицание правительства и другие
аналогичные отступления от официально установлен-
ных норм ушли в прошлое. Обвинения и приговоры
теперь были связаны с двумя стержневыми событиями
освободительной борьбы той поры: покушением Дмит-
рия Каракозова 4 апреля 1866 г. на Александра II
(к этому были причастны 39 женщин) и деятельностью
нечаевских организаций (к ней были причастны 30
женщин) *.
Это были трудные годы для революционной России:
первый демократический натиск на самодержавие был
отбит и в стране наступила реакция; учителя и вожди
разночинской молодежи — Чернышевский, Добролюбов,
Михайлов, Серно-Соловьевич — ушли из жизни или то-
мились в неволе, герценовский «Колокол» утратил
былое влияние. В движение вступали молодые, незре-
лые люди, жаждавшие активных действий. В этой
обстановке в центре революционной борьбы оказались
революционеры-фанатики типа Н. А. Ишутина и
Д. В. Каракозова. Крайне самоотверженные и предан-
ные народу, они вместе с тем отличались примитив-
ными представлениями о революции, ограниченными,
узкозаговорщическими и террористическими тенденция-
ми, которые нашли свое наиболее концентрированное
выражение в нечаевщине 25.
Политический инфантилизм и гражданская незре-
лость особенно характерны были для женщин, которые
только приобщались к революционной борьбе. С рево-
люционерами-фанатиками их объединяло «нетерпение
сердца», жажда деятельности и действий, усугубляв-
шиеся отсутствием определенных занятий, материаль-
ной необеспеченностью, неясностью конечных целей.
* В словаре среди шестидесятниц отсутствуют учредительницы
Русской секции Первого Интернационала: Екатерина Григорьевна
Бартенева (1843—1914 гг.), Елизавета Дмитриева (революционный
псевдоним Елизаветы Лукиничны Кушелевой, 1851—1898 гг.), Анна
Васильевна Жаклар (Корвин-Круковская, 1843—1887 гг.). Две
последние были также активными участницами Парижской комму-
ны (см.: Козьмин Б. П. Русская секция Первого Интернационала.
М., 1957; Книжник-Ветров И. С. Русские деятельницы Первого
Интернационала и Парижской Коммуны Е. Л. Дмитриева, А. В. Жак-
лар, Е. Г. Бартенева. М.; Л., 1964; Итенберг Б. С. Первый Интер-
национал и революционная Россия. М., 1964).
217
Вера Засулич, активный участник революционных
выступлений конца 60-х годов, вспоминала о том вре-
мени, названном жандармами «горячкой сходок», как о
времени беспрерывных обсуждений, собраний, сборов
на частных квартирах, когда «всем приходилось, ко-
нечно, стоять, и теснота бывала обыкновенно невозмож-
ная» 26. В той тесноте—«человек 10—15 женщин»:
В. И. Засулич, героиня нечаевского процесса А. Д. Де-
ментьева, близкая к С. Г. Нечаеву Е. X. Томилова,
сестры нечаевцев Свитская и А. Нечаева и др. В круж-
ке Д. Воскресенского принимали участие Л. Н. Кола-
чевская, Е. 3. Козловская, Е. И. Засулич, участницы
ишутппских артелей 27. В накаленной обстановке любая
революционная пропаганда находила живой отклик,
особенно среди женщин, неудержимо рвавшихся в бой.
Женщины, привлекавшиеся по делу Каракозова, не
имели непосредственного отношения к террористичес-
кому акту. Большинство из них были связаны с тайным
обществом ишутинцев посредством участия в не раз-
решенных правительством ассоциациях, главным обра-
зом в швейной мастерской сестер Ивановых. Револю-
ционерок арестовали после провала ишутинцев, после-
довавшего за неудавшимся покушением на царя члена
этого общества Д. В. Каракозова, руководствовавшего-
ся, как и Н. А. Ишутин, принципом «цель оправдывает
средства». Женщины в тот раз оказались «без вины
виноватыми», однако, когда наступил следующий «пик»
правительственных репрессий, связанных с делом
печаевцев, полиция вновь обратила внимание па некото-
рых из них, замеченных в 1866 г. И не только потому,
что они уже были «запятнаны», а потому, что не без-
действовали несколько лет, прошедших между двумя
процессами. В числе привлеченных к делу были
участницы ишутинской швейной артели — Е. Л. Ива-
нова, А. Н. Колачевская, М. А. Моткова, Е. И. Засу-
лич, Н. Балчужникова. Елизавета Капитоновна Оболен-
ская, жена Л. Е. Оболенского и сестра А. К. Малико-
ва — революционеров-шестидесятников, лично причаст-
ная к замыслу освобождения Чернышевского, привлека-
лась и по делу Каракозова, и по делу нечаевцев.
К следствию по делу нечаевцев привлекли 30 жеп-
щия, т. е. третью часть участниц революционного дви-
жения 60-х годов, зафиксированных в био-библиогра-
фичетком словаре. Восемь из них судились по процессу
1871 г.— впервые в истории политических разбяра-
218
тельств в России, на что указал в своей речи адвокат
Е. И. Утин.
В свое время Ф. М. Достоевский писал о замысле
«Бесов»: «Я хотел поставить вопрос, и сколько возмож-
но яснее, в форме романа, дать на пего ответ: каким
образом в нашем переходном и удивительном современ-
ном обществе возможны — не Нечаев, а Нечаевы, и
каким образом может случиться, что эти Нечаевы
набирают себе под конец нечаевцев?.. Как можно, чтоб
Нечаев мог иметь успех? Меж тем несколько предвзя-
тых понятий, чувство чести. Ложное понятие о гуман-
ности. Самое мелкое самолюбие... даже и честный, и
простодушный мальчик, даже и хорошо учившийся,
может подчас обернуться нечаевцем... разумеется, если
попадет на Нечаева: это уж sine qua поп» 28.
Еще, можно сказать, противоестественнее, что
в орбите С. Г. Нечаева, попиравшего своей псевдоре-
волюционпостыо, методами шантажа и провокаций
всякую нравственность и человечность, оказались
девочки, честные, простодушные и даже хорошо
учившиеся. Следует отметить, что в пресловутом
«Катехизисе революционера» Нечаев огромное зна-
чение придавал «содействию женщин», которые дели-
лись им на три разряда по мере их полезности рево-
люционному делу: 1) «пустые, обессмысленные и без-
душные», 2) «горячие, преданные, способные, но не
наши, потому что не доработались еще до настояще-
го бесфразного и фактического революционного по-
нимания» (под которым, как мы теперь знаем, Нечаев
понимал бездумное и беспрекословное подчинение),
3) «совсем наши, то есть вполне посвященные и
принявшие всецело нашу программу... Они нам товари-
щи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценней-
шее сокровище наше, без помощи которых нам
обойтись невозможно» 29.
Известно, что сам Нечаев обладал таким магнетиз-
мом, производил такое сильное впечатление своей
убежденностью и одержимостью, что даже в условиях
строжайшей изоляции Алексеевского равелина, куда
был заключен позднее, сумел распропагандировать
свою стражу. Нужно ли удивляться, что, например,
его сестра Анна, «простая, почти безграмотная» девуш-
ка, < просто обожала брага, гордилась им безмерно » 30.
да что говорить про Анну Нечаеву, если даже Вера
Засулич, имевшая ко времени знакомства с Нечаевым
219
определенный революционный опыт и раньше многих
других распознавшая и отвергшая его иезуитско-
мистификаторские методы борьбы, все же согласилась
дать ему свой адрес для получения писем из-за грани-
цы, за что и поплатилась двухлетним заточением в
Литовском замке и Петропавловской крепости с после-
дующей ссылкой.
Конечно, говорить о «посвященности» всех женщин,
причастных к делу нечаевцев, не приходится. Да и сте-
пень причастности каждой была весьма различна: па
скамье подсудимых оказалось лишь восемь из них.
Одной из центральных фигур процесса стала
Александра Дмитриевна Дементьева (1850—1922 гг.).
Мещанка по происхождению, в 1867 г. она окончила
Мариинскую гимназию в Петербурге. Активно участво-
вала в студенческих «беспорядках» 1868—1869 гг.,
напечатала в 40 экземплярах прокламацию «К общест-
ву» своего жениха П. Н. Ткачева. При обыске в марте
1869 г. у нее обнаружили типографский шрифт и на-
бор, за что она была арестована31.
П. Н. Ткачев, идеолог русского бланкизма, имя
которого было уже достаточно известно в революцион-
ных кругах, вместе с Нечаевым возглавлял наиболее
левую и решительно настроенную часть студенчества.
Нечаев скрылся за границей еще до открытого выступ-
ления петербургских студентов, Ткачева арестовали и
судили по процессу нечаевцев. Показательно, что
позднее П. Н. Ткачев в отличие от большинства рево-
люционеров, осудивших тактику Нечаева, не сделал
этого, признавая допустимыми все средства для дости-
жения цели32. Можно предположить, что такой же
точки зрения придерживалась и А. Д. Дементьева,
ставшая к тому времени его женой. На суде она произ-
несла речь, перепечатанную многими газетами. Это
было первое публичное выступление женщины на поли-
тическом процессе, в котором значительное место уде-
лялось специально женскому вопросу, бесправному
положению женщин в России, толкавшему их на борьбу
с царизмом. «Даже те немногие отрасли знаний, ко-
торые предоставлены женщинам, обставлены такими
преградами, что весьма немногие имеют возможность
пользоваться этими средствами» 33,— сказала Дементье-
ва. Она указала на активный протест как на естествен-
ный выход из этой противоестественной ситуации.
С заседания суда Александра Дмитриевна отпра-
220
вилась в Петропавловскую крепость с букетом цветов,
купленным ей (разумеется, с разрешения либерального
начальства) обвиняемым Феликсом Волховским. В го-
роде начался сбор денег на приданое ей. Дементьева
была приговорена к четырем месяцам тюрьмы. Отбыв
тюремное заключение и последующую ссылку, в 1874 г.
она получила разрешение выехать за границу к бе-
жавшему туда ранее мужу, но при условии невозвра-
щения на родину. Разрешение вернуться в Россию было
ей дано только в 1903 г. (через 18 лет после смерти
Ткачева). А. Д. Дементьева приехала из эмиграции
с дипломом доктора и врачебной практикой, которую
продолжила на родине. Она работала врачом в русско-
японскую войну и в 1905 г. арестовывалась за пропа-
ганду среди солдат. В 1906 г. Дементьева боролась
с холерной эпидемией. Умерла она в Воронеже, где
прошли последние годы ее жизни.
Совсем другую роль в процессе играла Варвара
Владимировна Александровская (урожденная Чирико-
ва) — дочь подпоручика, жена коллежского советника,
по профессии — акушерка. Она родилась в 1833 г. в
Калужской губернии. Первый раз была арестована в
1862 г. в Петербурге за революционную пропаганду в
воскресных школах и после трех месяцев пребывания
«в смирительном доме» выслана под строгий надзор
полиции в Тульскую губернию. Уже тогда Александров-
ская предлагала свои услуги жандармам. В 1867 г.,
после раскаянного прошения, она получила разрешение
вернуться в Петербург под поручительство мужа и
гласный надзор полиции. Это не помешало ей в 1869 г.
примкнуть к нечаевцам, стать членом «Народной
расправы». В конце того же года Александровская
вместе с Нечаевым скрылась за границу. В январе
1870 г. при возвращении из Швейцарии ее арестовали
на границе, обнаружив прокламации. Во время суда
Александровская — единственная из подсудимых —
выражала раскаяние. Более того, она предлагала свои
услуги для поимки Нечаева. Выявленные факты дают
советским исследователям основание предполагать, что
роль Александровской в процессе нечаевцев была про-
вокационной 34. «За злоумышленное распространение
преступных сочинений» Александровскую сослали в
Западную Сибирь, где она, будучи уже в солидном для
тех времен возрасте, вновь вышла замуж — за ссыль-
ного Богемского. Дальнейшая ее судьба неизвестна 3 .
221
Подсудимые Е. И. Беляева и Е. X. Томилова были
тесно связаны с самим С. Г. Нечаевым. Беляева,
приехавшая из Калуги в Москву, чтобы поступить на
женские курсы, в сентябре 1869 г. стала членом не-
чаевского кружка Долгова. По замыслу Нечаева, она
должна была ехать с ним за границу, но была аресто-
вана. Томилову задержали значительно раньше, в апре-
ле 1869 г., после обыска, во время которого обнару-
жили конспиративные письма, в том числе и от Нечаева.
Еще две подсудимые — А. И. Успенская и Е. Н. Ли-
хутина состояли в родственных отношениях с нечаевца-
ми. Лихутина участвовала в петербургском нечаевском
кружке,, организованном двумя ее братьями. А. И. Ус-
пенская, сестра Веры Засулич, была женой П. Г. Ус-
пенского, одного из учредителей «Народной расправы»
и участников убийства студента И. Иванова, отказавше-
гося слепо повиноваться Нечаеву. Наконец, Ю. В. Бо-
барыкова и Л. Е. Воронцова (обе оправданы судом)
были повинны главным образом в знакомстве со многи-
ми из нечаевцев. Характерно, что все эти женщины
не отличались молодостью, особенно по тем временам
ранней активности: только Дементьевой и Воронцовой
было по 20 лет, Успенской исполнилось 23 года, пяти
остальным — свыше 25 лет; Александровская (37 лет)
и Томилова (31 год} были самыми старшими * среди
79 подсудимых того в целом молодежного процесса зб, а
следовательно, все они должны были осознанно нести
ответственность за свои поступки.
Разумеется, о многих замыслах Нечаева эти жен-
щины и не подозревали. Достаточно сказать, что «Ка-
техизис революционера», например, был обнародован
впервые только на суде. Вместе с тем трудно предста-
вить, чтобы жена П. Г. Успенского — А. И. Успенс-
кая — могла не знать (или не догадываться) об убийст-
ве, тем более что даже на процессе, разоблачившем
нечаевские методы шантажа и мистификаций, Успенс-
кий не раскаивался в убийстве Иванова, считая подоб-
ный акт допустимым в революционной практике. Боль-
шинство женщин было оправдано судом: кроме Де-
ментьевой и Александровской понесла наказание только
Беляева, приговоренная к двум месяцам тюремного
заключения, по отбытии которого она должна была
1 Старше Александровской был только И. Г. Прыжов — ему
было 43 года.
222
пять лет находиться под строгим надзором. Однако
этот факт можно объяснить не столько непричастнос-
тью женщин к убийству, сколько, с одной стороны,
тактикой подсудимых (почти все они вообще ни в чем
не сознавались или запутывали следствие разноречи-
выми показаниями), с другой — исключительными ус-
ловиями судебного процесса, являвшегося первым по-
литическим процессом, проходившим на основе судеб-
ных уставов 1864 г., «при добросовестном соблюдении
все процессуальных норм и, главное, в условиях почти
неограниченной гласности» 37.
Демократически настроенная защита, показания
подсудимых — в большинстве своем честных, само-
отверженных и бескорыстных людей — выявили про-
пасть между их побуждениями и авантюристическими
замыслами Нечаева, умело пользовавшегося револю-
ционной одержимостью молодежи, особенно жешцин.
И в этом смысле процесс нечаевцев, как и нечаевщина
вообще, стал полезной школой для развития револю-
ционного самосознания, в том числе и женщин — участ-
ниц освободительной борьбы. Так, М. О. Антонова,
ставшая женой известного народника Ф. В. Волховско-
го, в дальнейшем связала свою судьбу с народниками.
Боевое крещение в деле нечаевцев получила А. Н. Лу-
канина: ее арестовали в январе 1870 г. в Петербурге,
но через две недели освободили. В том же году она
слушала лекции в Медико-хирургической академии, в
1872 г. уехала продолжать образование в Цюрихском
университете. Там Луканина примкнула к бакунистам.
По требованию правительства в Россию она не верну-
лась, отрезав себе тем самым обратный путь на родину.
Там, в Западной Европе, Луканина получила звание
доктора, занималась литературной работой, но так и не
смогла добиться разрешения вернуться домой.
Разумеется, встреча с Нечаевым кого-то револю-
ционизировала, но кого-то и отвратила от общественной
борьбы. Последнее относится в первую очередь к
совсем юным и житейски неопытным девушкам, каких
оказалось немало вокруг нечаевской организации: Наде
Успенской, сестре П. Г. Успенского, не исполнилось
еще и 16-ти, Анне Нечаевой было 17... Отошли от
революционного движения Беляева, Бобарыкова, Ли-
хутина. А Воронцова и Томилова в дальнейшем под-
держивали активные отношения с народническими
кружками. Александра Успенская добровольно последо-
223
вала в Сибирь за мужем, приговоренным к каторжным
работам, жила в Нерчинске, потом на Каре. После
гибели П. Г. Успенского (он был повешен товарищами
по каторге по недоказанному подозрению в предатель-
стве — трагическое повторение истории с убийством
Иванова!) в 1882 г. она вернулась в Москву, активно
участвовала в народническом движении, за что пресле-
довалась властями.
Драматические события нечаевщины впрямую ска-
зались на деятельности революционных организаций
начала 70-х годов—«чайковцев» и «москвичей»,— в
которых значительная роль принадлежала женщи-
нам. Об извлечении революционных уроков из процесса
нечаевцев свидетельствуют слова Германа Лопатина:
«Крайности порождают противоположную край-
ность» 38,— написанные им в связи с нечаевщиной в
письме П. Л. Лаврову. Это выражение можно истолко-
вать не только в том смысле, что чем сильнее угнетение,
зажим, тем отчаяннее и резче отпор, но и так: без-
нравственности противостоит высокая моральность,
иезуитству и мистификациям — чистота и честность
побуждений и действий.
ОДЕРЖИМОСТЬ
Начались 7.0-е годы и вместе г ними новый подъем
в русском освободительном движении. Это была и но-
вая ступень в развитии женского самосознания,
гражданской активности, выразившаяся, в частности,
в возрастании степени участия и роли женщин в рево-
люционной борьбе.
В словаре «Деятели революционного движения в
России» в 70-х годах зафиксированы 1123 женских
имени, что составляет почти 20% от всей совокупности
революционеров (5664 чел.) 39. В начале главы мы
отмечали, что среди шестидесятников фигурировали
лишь 94 женщины — 5% от числа всех революционеров
той поры (1655 чел.). Таким образом, произошел боль-
шой скачок, свидетельствующий о массовом участии
женщин в революционной борьбе.
Советский историк В. С. Антонов, анализируя со-
циальный состав семидесятников, констатировал, что
среди них было больше 50% учащихся, которые
вместе с лицами интеллигентных профессий составля-
ли 60%. В их число вошло и подавляющее большинство
224
женщин: курсистки и гимназистки, учительницы,
акушерки, фельдшерицы.
Дело, однако, не только в количественном росте
жешцин-революционерок. Возросла их общая актив-
ность, которая проявлялась в разных направлениях.
Вспомним, что в 1870 г. женщины добились открытия
Владимирских курсов в Петербурге, а в 1872 г.— в
Москве, в 1872 г. они начали получать систематическое
медицинское образование, вели упорную борьбу за от-
крытие Высших женских курсов. Параллельно, а
вернее, в ходе этой борьбы крепли и революционные
настроения. Женщины входили во все крупнейшие
революционные организации 70-х годов: в «Большое
общество пропаганды», во «Всероссийскую социаль-
но-революционную организацию», вторую «Землю
и волю», стали интенсивно участвовать в «хождении в
народ». И больше того, в известном смысле женщины
задавали тон, определяли «моральный климат» периода
70-х годов. Так, в истоках «Большого общества про-
паганды» («чайковцев») находился женский кружок
С. Перовской и сестер-Корниловых, сложившийся еще
в 1869 г. В этой революционной организации — первой
с широким участием женщин — из 102 установленных
членов и сотрудников женщины составляли 21,5%
(22 чел.) 40.
«Чайковцы» формировались, отталкиваясь от отри-
цательного опыта нечаевщины. Их общество основы-
валось на равенстве всех членов и полном доверии друг
к другу. Прием новых членов был строго ограничен
и возможен только в случае единодушного согласия и
убеждения всех «чайковцев» в том, что новый товарищ
соответствует их представлению о личности револю-
ционера: отличается высокой нравственностью, чув-
ством долга, товарищества, лишен таких пороков, как
эгоизм, неискренность и т. п. Революционеры вели прос-
той, суровый образ жизни. По их признанию, они жили
даже хуже заводских рабочих. Энтузиазм, самоотвер-
женность, преданность своим убеждениям спаяли их в
здоровый коллектив. «Никогда впоследствии я не
встречал такой группы идеально чистых и нравственно
выдающихся людей»,— вспоминал позднее Петр Кро-
поткин, который сам мог бы служить эталоном нравст-
венности и порядочности41. Опираясь на показания
семидесятников, В. Богучарский еще в 1912 г. в первой
обстоятельной монографии, посвященной народникам,
8—145
225
справедливо связывал «такой моральный характер»
с «женским влиянием на мужской элемент» 42.
Действительно, многие из этих женщин заслужи-
вают — а некоторые, к счастью, уже заслужили —
того, чтобы о них написали книги, очерки и даже
романы. Назовем здесь только несколько имен. Софья
Перовская (1853—1881 гг.) — одна из лидеров освободи-
тельного движения, пользовавшаяся в организации
огромным влиянием, авторитетом, любовью товарищей.
Три сестры Корниловы: Александра Ивановна (но
мужу Мороз, 1853—после 1938 г.), Вера Ивановна
(по мужу Грибоедова, 1848—1873 гг.), Любовь Иванов-
на (по мужу Сердюкова, 1852—1892 гг.), дочери бога-
того фабриканта, отдавшие свои деньги на революцион-
ные нужды. Олимпиада Григорьевна Алексеева (по
мужу Дьякова, 1850—1918 гг.), мать двоих детей, от-
казавшаяся от спокойной помещичьей жизни и ставшая
активнейшей участницей «хождения в народ». Ее
квартира в Москве стала «своеобразным перевалочным
пунктом» для молодежи, отправлявшейся «в народ » 43.
Татьяна Ивановна Лебедева (1850—1887 гг.), жена
Михаила Фроленко,— возможный прототип Тани Ре-
пиной в широко известном романе Стетшяка-Кравчпнс-
кого «Андрей Кожухов». Она вместе с Перовской и
Фигнер вошла в первый состав Исполнительного ко-
митета «Народной воли» и погибла на каторге... Ни
одна из них, по убеждению Кропоткина, «не отступила
бы перед смертью на эшафоте» 44.
Поистине фантастическую жизнь прожила Анна
Моисеевна Макаревич (1854—1925 гг.)—дочь сихчфе-
ропольского купца Розенштейна, ставшая одной из ос-
новательниц итальянской социалистической партии.
Подобно Вере Фигнер и многим другим женщинам,
она, окончив с медалью гимназию в Симферополе и
поступив в Цюрихский политехникум, должна была
сделать выбор между наукой и революцией. Собрания,
сходки, диспуты, чтение революционной литературы
направили ее по второму пути. Первое боевое крещение
А. М. Макаревич получила в Швейцарии, в кружке
братьев Жебуневых. Вернувшись на родину в 1873 г.
вместе с мужем, известным народником П. М. Мака-
ревичем, она начала действовать на юге, став членом
одесского кружка «чайковцев». В 1875 г., обвиненная в
пропаганде среди рабочих Одессы, Макаревич успела
скрыться до ареста (избежав тем самым «процесса
226
193-х», по которому судились ее муж и товарищи).
В Киеве примкнула к кружку «южных бунтарей», по
поручению которых ездила за границу для приобрете-
ния типографского шрифта. Еще раз скрылась от
дознания, а в 1877 г. в связи с раскрытием так назы-
ваемого Чигиринского дела народников она эмигрирова-
ла. Под фамилией Кулишовой Макаревич поселилась в
Париже, откуда была выслана в мае 1878 г. за орга-
низацию секции Интернационала. Затем жила в Швей-
царии под фаг 1 илией второго мужа — итальянского
социалиста А. Коста, а с 1885 г.— в Италии, где с
третьим мужем — Ф. Турати — играла видную роль в
итальянской социалистической партии. И здесь Анна
Моисеевна неоднократно преследовалась властями,
01 бывала тюремное заключение, но оставалась неукроти-
мой. Через 30 лет после ее смерти, в 1955 г., в Италии
была опубликована книга о ней.
Р азу меется, биография М акаревич-Кулишовой-
Коста-Турати — исключение. Другие женщины «Боль-
шого общества пропаганды» ограничивались простора-
ми Российской империи, здесь стали участницами «хож-
дения в парод», затем судились в большинстве своем
в числе других пропагандистов по «процессу 193-х».
Для некоторых из них это был только разбег, предва-
ривший революционную деятельность в двух крупнейших
народнических организациях — во второй «Земле и
воле», а затем в «Народной воле».
Влияние «женского фермента» было весьма ощути-
мо и в деятельности «Всероссийской социально-рево-
люционной организации» (кружок «москвичей»): жен-
щины составляли более 30% ее участников 45, а в ис-
токах организации — кружок русских студенток, в свое
время учившихся в Цюрихе (С. Бардина, Л. Фигнер,
сестры Субботины и др.). Программа «москвичей»—
мирная пропаганда, а затем организация местных
бунтов, которые, по их мнению, должны были влиться
в общее всероссийское выступление. За два месяца
«москвичи» охватили своей пропагандой до 20 фабрик,
надеясь из числа рабочих подготовить посредников для
дальнейшей работы в деревне. Они сумели привлечь в
организацию таких рабочих, как Петр Алексеев, Иван
Баринов и др. Однако на молодых барышень — участ-
ниц кружка, выдававших себя за простых работниц,
скоро обратила внимание полиция, они вынуждены
были скрываться. В апреле 1875 г. московская группа
8*
145
227
провалилась. К ос; i:n w.o же юда вся организация
была разгромлена. В 1877 г. революционеров судили
по «процессу 50-ти».
Не только для двух указанных организаций —
«чайковцев» и «москвичей»,— но и вообще для эпохи
«хождения в народ» было характерно особенно широкое
участие женщин. Так, в числе 1611 пропагандистов,
подвергшихся преследованиям в 1873—1876 гг., насчи-
тывалось 244 женщины 46. Это обстоятельство караю-
щая власть пыталась использовать в свою пользу. С
одной стороны, ее представители объясняли «успех ре-
волюционной партии» влиянием женских чар, «имею-
щихся в ее среде в немалом количестве молодых жен-
щин и девушек». Из 23 пунктов пропаганды, назван-
ных в 1874 г. в докладе министра юстиции графа Пале-
на, семью руководили женщины: Лешерн, Субботина,
Цветкова, Андреева, Колесникова, Брешковская, Охре-
менко. По подсчетам Палена, каждый четвертый из
привлекавшихся к дознаниям по политическим делам —
женщина. С другой стороны, женщин обвиняли в мо-
ральной распущенности,.в том, что они «агитировали с
тем большею энергиею, чем сильнее связывали их с
о 47
мужчинами узы половых страстей» .
На самом деле ни о какой распущенности не могло
быть и речи. И лучшими свидетелями в пользу жен-
щин могут быть сами участники революционного дви-
жения, среди которых С. Степняк-Кравчинский,
Г. А. Лопатин, П. Л. Лавров, П. А. Кропоткин и дру-
гие товарищи женщин по борьбе, отличавшиеся безу-
пречной нравственностью. Так, Лавров в среде народ-
ников-пропагандистов 1873—1878 гг. находил «самое
чистое воплощение того типа идеальных, безгранично
любящих и самоотверженных женщин, который так
часто вдохновлял собою поэтов и романистов».
«Хождение в народ» было женской стихией, орга-
ническим продолжением активной просветительской
деятельности, начатой еще шестидесятницами, реали-
зацией неиссякающей женской потребности «придти
на помощь» страдающим, учить темных, лечить боль-
ных. Исследования советских ученых выявляют все
новые факты участия женщин в революционной про-
паганде, которая велась ими главным образом через
сельские школы и фельдшерские пункты при земст-
вах 48. Вот только некоторые из них. М. А. Тургенева,
жена богатого помещика, учившаяся в Цюрихском
228
университете, в 187 1 —1872 гг. открыла на свои средства
несколько сельских школ в Ставропольском уезде Са-
марской губернии, а в Ставрополе — курсы для сельс-
ких учителей, на которых, кстати, преподавала Софья
Перовская. Хотя школы вскоре закрыли «за вредное
направление >, а сама Тургенева вынуждена была скры-
ваться, ее ученицы продолжали дело: Н. А. Назимо-
ва — в Вологодской губернии, О. Е. Кафиеро-Кутузо-
ва — в Тверской.
В Тверской губернии в 1872—1873 гг. пытались ра-
ботать «чайковцы»: в то время как Кравчинский и
Рогачев пилили дрова и косили, А. Я. Ободовская,
С. Л. Перовская, Л. В. Чемоданова учительствовали.
«Чайковцев» поддержала группа земских учительниц
Новоторжского и Тверского уездов: А. А. Глазухина,
О. Д. Шевырева, Гладзинская, А. Несмелова, А. И. Львова.
В 1874 г. их обвинили в политической неблагонадеж-
ности, отстранили от педагогической работы и при-
влекли к дознанию. Анна Якимова, будущий член Испол-
нительного комитета «Народной воли», приобщилась к
революционному движению, работая в 1873 г. в зем-
ской школе в Вятской губернии. В 1877 г. Екатерина
Городецкая, учительница в селе Крыловке Чембарского
уезда Пензенской губернии, проводила народническую
пропаганду среди крестьян, за что была уволена.
Такая же судьба постигла сельскую учительницу
В. А. Ольхину (жену присяжного поверенного, извест-
ного по политическим процессам 70-х годов), работав-
шую в 1878—1879 гг. в Порховском уезде Псковской
губернии. Земскую акушерку М. П. Потоцкую, учив-
шуюся в свое время в Цюрихе, затем связанную с
кружком А. И. Иванчина-Писарева, привлекли к «про-
цессу 193-х». Александру Львовну Иванову, преследо-
вавшуюся в связи с разгромом ишутинцев в 1866 г.,
уволили с должности земской акушерки в Тульской
губернии в 1870 г. ...
В мемуарах многих народников сохранились описа-
ния их отчаянных, по безрезультатных попыток под-
нять мужика на борьбу, которые разбивались как от
преследования властей, так и от полного непонимания
крестьян.
Конечно, огромные усилия умных, честных людей,
стремившихся просветить, пробудить деревню, остави-
ли след в памяти народа. Однако надежды народников
на исключительные результаты их пропаганды, на
229
«мужика», готового к восприятию их идей, оказались
тщетными. «Можно было придти в отчаяние от револю-
ционного одиночества, в котором мы жили»,— вспоми-
нала позднее В. Н. Фигнер 49.
Глубокое разочарование народников в результатах
работы в деревне, в своих силах и возможностях усу-
губляли судебные процессы над теми из них, кто был
арестован. В наиболее крупных по числу подсудимых
процессах — «50-ти» и «193-х» — заметное место при-
надлежало женщинам.
«Процесс 50-ти» (1877 г.) был необычным во многих
отношениях: и по числу подсудимых (его превзошли
только «процесс 193-х» и процесс нечаевцев с 79
подсудимыми), и по составу (впервые здесь было много
рабочих и женщин), и, наконец, по характеру преступ-
лений: судили за пропаганду 50.
Среди 50 подсудимых было 16 молодых женщин,
причем из привилегированных сословий и обеспеченных
семей (И. С. Тургенев считал этот факт «знаменатель-
ным и ни в какой другой земле — решительно ни в
какой — невозможным»51). Только В. Н. Батюшковой
(1849—1894 гг.) и Е. П. Медведевой (1849—1886 гг.)
было по 27 лет, остальным — не более 25. Прасковье
Георгиевской, например, было 24 года, а ее младшей
сестре Надежде — только 19. Софья Илларионовна
Бардина (1852—1883 гг.) и Лидия Николаевна Фигнер
(1853—1920 гг.)—дочери крупных землевладельцев.
У сестер Любатович, Ольги (1853—1917 гг.) и Веры
(1855—1907 гг.), отец — московский фабрикант. Се-
стры Субботины — богатые помещицы.
На «процессе 50-ти» выявилась характерная осо-
бенность женщин — участниц революционного движе-
ния: своеобразная «семейственность», которая прояви-
лась еще в 60-е годы (вспомним семью Михаэлис,
сестер Сусловых, Ивановых...). Но для народниц было
особенно характерно идти в революцию, взяв с собой
сестер, а иногда и матерей. Посвятили свои жизни
революционной борьбе три сестры Засулич. Вера, Ли-
дия и Евгения Фигнер стали революционерками, млад-
шая — Ольга — отправилась за мужем в ссылку, много
сил отдала культурно-просветительной работе (кстати,
братья Фигнер были вполне благонамеренными под-
данными: Николай Николаевич — певец с мировым
именем, Петр Николаевич — крупный горный инже-
нер). В рядах борцов — сестры Любатович, три Корни-
230
ловы, четыре сестры Панютины (Вера, Мария, София,
Юлия), четыре дочери киевского купца Гольденберга...
Сестер Субботиных — Евгению (1853 — после 1930 г.),
Марию (1854—1878 гг.) и Надежду (1855—после
1930 г.),— выросших в богатой дворянской семье, вос-
питала их мать, Софья Александровна (1830—1919 гг.),
дочь профессора Московского университета, женщи-
на передовых взглядов. Когда мать узнала, что ее
старшую дочь Евгению, гимназистку последнего клас-
са, учитель русского языка назвал будущей Сусловой,
она без колебаний отпустила ее вместе с Марией
в Цюрих, чтобы учиться на естественном факультете.
Через год туда же приехала и Софья Александровна
вместе с младшей дочерью. Мать не пугало увлечение
дочерей революционными идеями, больше того, она го-
ворила им: «Вы, молодежь, ведите революционное дело,
а я буду стараться вам средства приобретать»52.
Вернувшись домой, Софья Александровна пригласила
учительствовать в своих имениях скрывавшихся от
полиции В. Батюшкову и Е. Завадскую. При обыске
в 1874 г. в ее доме в Курской губернии обнаружили
много революционной литературы. За обыском последо-
вал арест, затем «процесс 193-х». Когда после трехлет-
него заключения Софья Александровна получила воз-
можность просить о помиловании всей семьи, она отка-
залась это сделать. Последовала ссылка под строжай-
ший полицейский надзор в Вятскую губернию, затем к
высланной дочери Надежде — в Томск, где Софья
Александровна организовала помощь политическим
ссыльным, за что ее опять арестовали и выслали в
Восточную Сибирь. Только в 1903 г. за нею был пре-
кращен негласный надзор.
На «процессе 50-ти» три сестры Субботины (в Цю-
рихе студенты-швейцарцы называли их ласково «ба-
бочками») сидели одна подле другой. «Молодые, мило-
видные личики невольно привлекали взгляды,— вспо-
минала Вера Фигпер, присутствовавшая на суде.—
Трогательной, одухотворенной красотой сияла самая
любимая подруга — Лидия Фигнер; виднелась шапка
темных кудрей Бардиной с ее оригинальным лицом
и улыбкой и красивая головка Медведевой... и в огром-
ных синих очках, с вызывающим видом, бросалась
в глаза О. Любатович»53.
Как и в 1871 г., во время процесса нечаевцев,
женщины вызывали не только большой интерес, но и
231
всеобщие симпатии среди сочувствовавших. На этот раз
«цветник», рассаженный «на передних скамейках»
(по выражению Веры Фигнер), давал все основания для
этого: чистота побуждений и бескорыстие, самоотвер-
женное отречение от всех жизненных благ и привиле-
гий, даруемых происхождением... Слова из речи Бар-
диной: «Мы стремимся ко всеобщему счастью и ра-
венству» — могла бы произнести каждая из 16 подсу-
димых женщин.
Речь Софьи Бардиной на процессе, как первая
программная речь революционеров на суде, наряду с
выступлением рабочего Петра Алексеева 54 стала из-
вестным этапом в развитии освободительного движе-
ния в стране. Тот факт, что именно Бардина про-
изнесла программную речь, не был случайностью. Еще
в Цюрихе среди подруг-«фричей», своих ровесниц, она
выглядела более взрослой и самостоятельной. За
«оригинальным лицом» скрывались ум, воля, незауряд-
ные способности. За солидность и известную рацио-
нальность подруги в шутку звали ее «теткой». Много
позже, в 1906 г., Г. А. Лопатин вспоминал Бардину
как женщину, «в которой преобладала умственность и
которая лишена была внешнего обаяния и не обладала
избытком сердечности, кротости, скромности и женст-
венности»55 (что, вероятно, соответствовало действи-
тельности).
Вернувшись в 1874 г. в Россию, С. И. Бардина
стала активнейшей участницей «Всероссийской соци-
ально-революционной организации». Простой работни-
цей она поступила на фабрику, где начала вести
пропаганду среди рабочих. Как лидер, она имела все
основания выступить на суде. В речи 9 марта 1877 г.,
отвергая пункт за пунктом возводимые на нее обвине-
ния, Бардина изложила «свой взгляд на революцию и
пропаганду»: «Преследуйте нас, как хотите, но я глу-
боко убеждена, что такое широкое движение, продолжа-
ющееся уже несколько лет сряду и вызванное, очевид-
но, самим духом времени, не может быть остановлено
никакими репрессивными мерами...» Ее заключитель-
ные слова стали крылатыми: «Преследуйте нас —
за вами пока материальная сила, господа, но за нами
сила нравственная, сила исторического прогресса, сила
идеи, а идеи — увы!—на штыки не улавливаются!»56
Особое присутствие правительствующего сената
приговорило Бардину к девяти годам каторги, заменен-
232
ной ссылкой в Сибирь. В 1880 г. ей удалось бежать
оттуда и скрыться за границей, однако там в состоя-
нии психического заболевания она кончила жизнь
самоубийством.
Речи на суде Софьи Бардиной и Петра Алексеева
пересказывались и переписывались по всей стране.
Хотя процесс был объявлен открытым, в зал суда
допускались только родственники подсудимых, не более
50 человек одновременно. Однажды молодежь умудри-
лась проникнуть в зал суда по фальшивым пропускам,
которые приготовил Валериан Осинский, впоследствии
известный народник-«бунтарь», погибший на виселице.
Волна сочувствия подсудимым расходилась далеко от
зала суда. Вере Фигнер передали стихотворение
Н. А. Некрасова «Смолкли честные, доблестно павшие».
Ходило из рук в руки стихотворение Я. Полонского
«Узница»:
Что мне она! — не жена, не любовница
И не родная мне дочь!
Так отчего'ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!
Спать не дает оттого, что мне грезится
Молодость в душной тюрьме.
Вижу я своды... окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме...
Современные исследователи спорят о том, кому по-
священа «Узница» — Лидии Фигнер, Софье Бардиной
или Вере Засулич. Представляется, однако, наиболее
разумным мнение С. А. Венгерова, опубликовавшего
стихотворение еще в 1906 г.: «Как всякое истинно
художественное произведение, стихотворение Полон-
ского не относится ни к кому в отдельности. В нем
схвачены общие черты всего геройского поколения
70-х годов» 57. К этому мнению вполне склонялся и
очевидец событий — Герман Лопатин, написавший в
письме Венгерову следующее: «Я безусловно согласен
с Вами, что стихотворение Полонского навеяно «про-
цессом 50-ти» и изображает общий тип революцио-
нерки того времени. Но если какая-нибудь отдельная
личность носилась перед умственным взором поэта, то
едва ли Бардина... а скорее Лидия Фигнер...»58
Под влиянием общественного мнения, в обстановке
нараставшего революционного подъема приговор суда
был смягчен и первоначальную каторгу женщинам
233
заменили тюрьмой. Никто не думал тогда, что среди
осужденных — будущие самоубийцы С. Бардина и
А. Хоржевская (Б. Каминская, заболевшая психически,
покончила с собой в ожидании суда), что вскоре умрет
от туберкулеза 24-летняя Мария Субботина и погибнет
в тюрьме Геся Гельфман, судившаяся по процессу
цареубийц 1 марта 1881 г. ...
Через семь месяцев после окончания «процесса
50-ти», в октябре 1877 —январе 1878 г., в Петербурге
прошел грандиозный «процесс 193-х» над участниками
противоправительственной пропаганды в 36 губерниях
империи. Подсудимые не принадлежали к одной какой-
нибудь организации. Это были народники, входившие в
различные кружки, которых объединяло то, что все они
были участниками «хождения в народ».
Среди 193 подсудимых было 38 женщин59, т. е.
19% всего состава. В их числе были члены «Большого
общества пропаганды» — О. Г. Алексеева, А. И. Корни-
лова, А. Д. Кувшинская, Т. И. Лебедева, С. Л. Перов-
ская, А. Я. Сидорацкая (Ободовская); участница «Ки-
евской коммуны» Е. К. Брешко-Брешковская, жизнь
которой с момента ареста (в 1874 г.) по 1896 г.
прошла в тюрьмах, на каторге и в ссылке, по воз-
вращении в Центральную Россию стала одним из
организаторов партии эсеров, а умерла в эмиграции
в Праге в 1934 г.; работницы типографии И. Н. Мыш-
кина— Л. Т. Заруднева, Е. В. Супинская и другие;
члены различных народнических кружков — петербург-
ского, вятского, самарского; С. А. Иванова, член
«Земли и воли», привлекалась ранее по делу о казан-
ской демонстрации (январь 1877 г.), ее революционный
апогей был связан с деятельностью «Народной воли».
Одной из центральных фигур «процесса 193-х» стал
И. Н. Мышкин6 , женщины же были его рядовыми
участницами. Только пятерых из них - приговорили к
каторге и ссылке: Е. К. Брешко-Брешковскую —
к пяти годам каторги (она была единственной из
женщин и вообще первой женщиной, осужденной на
каторгу), Е. И. Аверкиеву, С. А. Иванову, С. А. Лешерп
фон Герцфельдт, Е. В. Супинскую. Девяти подсуди-
мым засчитали предварительное заключение, означав-
шее фактически несколько лет тюрьмы. Большую часть
женщин (24) оправдали. Заметим, что в их числе
оказались С. Л. Перовская, казненная три года спустя,
и А. В. Якимова — один из будущих лидеров «На-
234
родной воли». Оправданная по суду Е. Ф. Завадская
в возрасте 31 года кончила жизнь самоубийством в
ТКсневе.
По подсчетам Н. А. Троицкого, на 84 политических
процессах 70-х годов (начиная с дела нечаевцев) были
вынесены приговоры 95 женщинам61. Как видим, с го-
дами быстро росло не только число участниц револю-
ционного движения, но и число репрессированных,
как ответ властей на их возрастающую активность.
24 января 1878 г. Вера Засулич стреляла в петср-
бурского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Ее выстрел,
как уже говорилось, послужил сигналом к началу
«красного террора». Это произошло на другой день
после приговора по делу 193-х. Накануне по личному
приказанию Трепова без всякой вины выпороли розга-
ми политического заключенного студента Боголюбова.
Поступок Веры Засулич был ответом на этот унизи-
тельный акт, «на стон поруганного и раздавленного
человека», как сказал в своей речи на суде ее защитник
П. А. Александров. Выстрел Засулич прогремел па всю
Россию, особенно после того как суд присяжных вынес
сенсационное и неожиданное для властей решение —
оправдать подсудимую. Правда, тут же последовало
распоряжение арестовать ее в «административном по-
рядке», по революционерка уже скрылась.
Покушение на петербургского градоначальника полу-
чило резонанс не только в России. В годичном обзоре
общественного мнения Европы за 1878 г. один из ав-
торитетнейших французских журналов, «Revue des
Deux Mondes», указывал на двух человек, произведших
наибольшее впечатление, это — князь Горчаков, министр
иностранных дел России, лицейский друг Пушкина,—
на Берлинском конгрессе, и Вера Засулич. Их портреты
публиковались во многих альманахах и календарях 62.
Покушение Засулич было по сути объявлением
революционерами открытой войны против царизма.
По иронии судьбы зачинщицей террористических акций
выступила революционерка, которая вскоре стала прин-
ципиальной противницей индивидуального террора.
В 18 лет, закончив женский пансион, Вера Засулич
выдержала экзамен на звание домашней учительницы,
24 лет училась на акушерских курсах, явно рассчиты-
вая использовать свои знания в народе. Столкнувшись
с Нечаевым и нечаевцами (две ее сестры — Александра
и Екатерина — были замужем за членами «Народной
235
расправы»—Успенским и Никифоровым, все сестры
привлекались к следствию по делу нечаевцев, а
А. И. Успенская была в числе подсудимых), Вера
Ивановна отвергла их методы борьбы, недостойные
революционера. В дальнейшем при расколе «Земли и
воли» она без колебаний предпочла «Народной воле»
«Черный передел», отрицавший индивидуальный тер-
рор, а в 1883 г. стала первой русской женщиной-
марксисткой, войдя в группу «Освобождение труда»
Г. В. Плеханова.
В начавшемся после выстрела Засулич системати-
ческом индивидуальном терроре женщины сыграли да-
леко не последнюю роль. По 119 политическим про-
цессам 80-х годов были осуждены 82 женщины, более
50 из них принадлежали к «Народной воле»63. В пер-
вый состав Исполнительного комитета «Народной воли»
наряду с такими испытанными борцами, как А. И. Же-
лябов, А. Д. Михайлов, Н. А. Морозов, А. А. Квятковский
и др., вошли М. Н. Ошанина, С. А. Иванова, Т. И. Ле-
бедева, О. С. Любатович, С. Л. Перовская, Е. Д. Сер-
геева, В. Н. Фигнер, А. В. Якимова, А. П. Корба-
Прибылева 64. В числе агентов (особо доверенных лиц
этого комитета) были Г. М. Гельфман, Г. Ф. Чернявская,
П. С. Ивановская, сестры Е. Н. и Н. Н. Оловенниковы.
Если исходить из того что состав Исполнительного
комитета, как установлено исследователями, не намного
превышал 20 человек, то женщины составляли примерно
половину этого числа. Наравне с мужчинами они участ-
вовали в подготовке покушений, держали конспиратив-
ные квартиры, работали в народовольческих типогра-
фиях, вербовали новых членов организаций и т. д.
Об этих женщинах много написано в книгах, посвящен-
ных «Народной воле».
26 августа 1879 г. Исполнительный комитет вынес
смертный приговор Александру II. Наметили несколько
мест для покушения на него: Одесса, Александровск
в Екатеринославской губернии, Москва. Во всех трех
пунктах заодно с мужчинами действовали женщины.
В Одессе руководителем группы была Вера Фигнер,
с нею вместе — Татьяна Лебедева. В Александровске
рядом с Желябовым — Анна Якимова. Софья Перов-
ская руководила взрывом царского поезда под Москвой,
в ее группе была и Г. Чернявская. Тогда все их по-
пытки не увенчались успехом. После еще одной неуда-
чи — в Петербурге, где 5 февраля 1880 г. в Зимнем
236
дворце произвол взрыв Степан Халтурин,— народо-
вольцы вновь начали готовить покушение опять в Одес-
се. Здесь, как и прежде, в центре подготовки — Вера
Фигнер, в ее группе — Перовская и Якимова.
Последнее, седьмое по счету, покушение на Алек-
сандра II народовольцы замыслили осенью 1880 г.
Решающую роль в его подготовке и совершении сыг-
рали женщины. На строго конспиративной квартире,
которую держали Вера Фигнер и Григорий Исаев,
с января 1881 г. происходили все самые важные
совещания террористов, здесь был назначен день поку-
шения — 1 марта, здесь обсуждалась и составлялась
прокламация об убийстве царя, наконец, здесь готови-
лись бомбы. Хозяйкой другой конспиративной кварти-
ры, содержавшейся под видом лавки сыров на Малой
Садовой в Петербурге, откуда велся подкоп под улицу,
была А. Якимова. Наконец, Софья Перовская, ближай-
шая помощница А. И. Желябова, руководителя заго-
вора, заменившая его после ареста, ведала наблюда-
тельным отрядом, а в момент покушения координиро-
вала действия непосредственных исполнителей. «Не
будь Перовской с ее хладнокровием и несравненной
обдуманностью и распорядительностью,— считала
В. Н. Фигнер,— факт цареубийства мог и не пасть на
этот день. День спасла она и заплатила за него
жизнью» 65.
Софью Перовскую, уравняв в правах с мужчинами,
первую из женщин России казнили по политическому
процессу. Вера Фигнер наравне с мужчинами пережила
20-летнее одиночное заключение в Шлиссельбургской
крепости.
В процессе революционной борьбы вырабатывался
новый женский тип, принципиально отличный от де-
кабристок, свершивших «подвиг любви бескорыстной».
На первый план выдвигались не собственно женские
качества — сострадание, готовность прийти на помощь,
разделить тяготы, взять на себя вину,— а качества,
присущие борцам: решимость, твердость, верность
революционному и товарищескому делу.
Софья Перовская, молоденькая 17-летняя девушка,
скорее девочка, по воспоминаниям Е. Н. Ковальской,
одной из создательниц «Южнорусского рабочего сою-
за», обращала на себя внимание вдумчивым взглядом
серо-голубых глаз, в которых чувствовалась какая-то
упорная непреклонность. 20-летняя Перовская в круж-
237
ке «чайковцсв», по свидетельству С. Кравчинского,
пользовалась влиянием и большим уважением за свою
стоическую строгость к самой себе, за неутомимую
энергию и в особенности за свой обширный ум. По
его мнению, «во всем, касающемся дела, она была
требовательна до жестокости... Чувство долга было
самой выдающейся чертой ее характера»66. Исключи-
тельная выдержка и самообладание пригодились Перов-
ской в трагическую весну 1881 г. Узнав о том, что
Андрей Желябов (ее единственная любовь за всю 27-
летнюю жизнь), арестованный 27 февраля, взял на себя
вину за покушение 1 марта, она сказала: «Верно, так
нужно было». И пояснила: «Процесс против одного
Рысакова вышел бы слишком бледным». Она произнес-
ла эти слова, зная, что Желябов будет повешен.
В день казни, 3 апреля 1881 г., Софья Перовская,
по свидетельству очевидцев, выказала поразительную
силу духа: неизменно серьезная, без малейшего следа
чего-нибудь напускного и тени рисовки, с ясным и спо-
койным взглядом.
Из такого же человеческого материала была «скро-
ена» и Вера Фигнер. Как никто другой, она подходила
к образу «особенного человека», описанного Н. Г. Чер-
нышевским в «Что делать?», главнейшая черта кото-
рого — несокрушимая целеустремленность. С юных лет
для нее не существовало страха и препятствий. Какой
же страх, какие препятствия, если — надо! Ее совесть
и честность были, как у многих, но образ мышления
никак и никогда не расходился с действием. Она хотела
учиться, пока видела в этом лучший, полезнейший
путь к цели, а увидев, что одной учебы недостаточно,
стала искать другой, труднейший путь в жизни.
Н. К. Михайловский, хорошо знавший Веру Никола-
евну, пытался объяснить ее сильное влияние на окру-
жающих: «В чем состояла эта сила, это обаяние, ко-
торым она пользовалась, трудно сказать. Она была
умна и красива, но не в одном уме тут было дело,
а красота не играла большой роли в ее кругу; никаких
специальных дарований у нее не было. Захватывала
она своею цельностью, сквозившею в каждом ее слове,
в каждом ее жесте: для нее не было колебаний и
сомнений»67.
Революционеркам 70—80-х годов были свойственны
одержимость, готовность и стремление во всем идти
до конца, отвергая какие бы то ни было компромиссы,
238
«смягчающие обстоятельства» и т. п. Однако эти ка-
чества зачастую приобретали негативную обратную
сторону. Вера Николаевна сама писала о крайностях,
которые порождали такие крайние меры, как терро-
ристическая борьба: «Ожесточались исполнители, озлоб-
лялись потерпевшие, их родные, друзья и знакомые;
общество привыкало к унижению человеческого досто-
инства; зрелище казней возбуждало кровожадность
толпы»68.
Ожесточались исполнители... Софья Перовская даже
перед смертью, после того как был прочитан приговор
и осужденные прощались друг с другом, отказалась
подойти к Рысакову, 19-летнему слабому, малодушному
мальчишке, пытавшемуся купить жизнь предательством,
но все равно повешенному в числе других цареубийц.
Вера Фигнер, приговоренная по «процессу 14-ти»
(1884 г.) к смертной казни, с презрением отнеслась к
мысли другого осужденного — барона Штромберга —
просить о помиловании, но Фигнер помиловали, Штром-
берга казнили... Уже в Шлиссельбургской крепости
она надолго порвала с товарищами по заключению,
несправедливо обвинив в малодушии и безволии изму-
ченных и ослабевших людей, которые не смогли голодать
в знак протеста против тюремного режима больше
восьми дней...
Одержимость и готовность идти к намеченной цели
до конца давали женщинам огромный нравственный
заряд, стойкость, силы, для того чтобы не сломаться
в опасном и сложном революционном деле, не спа-
совать перед карателями. Вместе с мужчинами, как
равные, они превращали политические процессы в аре-
ны революционной борьбы69. Революционерки 70—
80-х годов продолжали традиции шестидесятпиц, но на
совсем ином уровне; они добивались равного с мужчи-
нами права на каторгу, на смертную казнь. Когда
Софью Лешерн по делу В. А. Осинского (1879 г.) при-
говорили к смертной казни (это был первый случай
в практике политических судов), она, выслушав реше-
ние, сказала, что «первая покажет, как женщины уми-
рают», а потом выражала неудовольствие конфирма-
цией, даровавшей ей жизнь. Софья Иванова па «про-
цессе 16-ти» в 1880 г. заявила суду: «Единственное
мое желание заключается в том, чтобы меня постигла
та же участь, какая ожидает моих товарищей, хотя бы
Даже это была смертная казнь» 70. И еще один эпизод:
239
в 1889 г. на Карийской каторге, в Сибири, народоволка
Н. Сигида приняла яд, после того как к ней применили
телесные наказания. Вслед за ней покончили с собой
ее товарищи по заключению Мария Ковалевская, Надеж-
да Смирницкая и Мария Калюжная. Их примеру после-
довали мужчины. Это событие, вошедшее в историю
под названием «Карийская трагедия», привело к отмене
телесных наказаний для женщин.
В том же 1889 г. Софья Гинсбург, сидя в Петро-
павловской крепости в ожидании суда (в 1890 г. ее
приговорили к смертной казни, замененной бессрочной
каторгой), писала матери: «Каждый счастлив тогда,
когда живет по-своему, и даже все невзгоды, которые
являются как необходимое следствие того или другого
жизненного пути, невзгоды, которые постороннему
кажутся высшим страданием, и они переносятся легко
и если хотите, равнодушно... раз знаешь, что это крест,
добровольно тобою избранный»71.
* * *
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,—
Взвесь волю твердую —
Каким идти?
Этот вопрос Н. А. Некрасов поставил через несколько
десятилетий после жизненного подвига декабристок.
Проблема выбора — одна из тяжелейших нравствен-
ных проблем... Она стояла перед княгиней Волконской,
которая предпочла добровольное изгнание в Сибирь
отречению от мужа, «государственного преступника».
По-своему ее решали новые женщины — шестидесятни-
цы. Уверовав в теорию «разумного эгоизма», они бросали
дома, детей, родителей, мужей, чтобы быть свободными
от семейных пут и вековых предрассудков в отношении
к женщине, чтобы учиться и работать наравне с муж-
чинами, служить обществу и народу, обучая, просвещая
и врачуя его.
Вере Фигнер и таким, как она, было еще труднее.
Сперва пришлось сделать выбор между дипломом и
революцией. А затем тяжело и мучительно отказаться
240
от исконной женской потребности делать доброе и обра-
титься к «кинжалу, револьверу и динамиту».
Кончался XIX век, начинался новый, пролетарский
этап русского освободительного движения, в котором
женщины шли рука об руку с товарищами по борьбе —
мужчинами уже под другими лозунгами, с другими
задачами. Но это — сюжет другой книги.
9 -145
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ВВЕДЕНИЕ (с. 3—8)
1	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 68.
2	Большой В. Решение женского вопроса в СССР. М., 1959. С. 8.
3	Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса чело-
веческого разума. М., 1936. С. 246—247.
4	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 486.
5	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 369.
6	Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Ком-
ментарий. Л., 1980. С. 61.
7	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 486.
8	Там же. Т. 20. С. 271.
9	ГБЛ, ф. 196, кар. 18, д. 18. Письмо от 17 января 1893 г.
10	Исключение составляет монография Г. А. Тишкина «Жен-
ский вопрос в России. 50—60-е годы XIX в.» (Л., 1984).
ГЛАВА ПЕРВАЯ (с. 9—44)
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 30. С. 315.
2	Володин А. И. Декабристские традиции и формирование со-
циально-философских идей русской революционной демократии. М.,
1976. С. 33.
3	Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни (бытовое по-
ведение как историко-психологическая категория) // Литературное
наследие декабристов. Л., 1975. С. 29.
4	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 255.
5	См.: Мандрыкина Л. А. После 14 декабря 1825 г. // Декабристы
и их время. М., 1951; Кутаное Н. Декабрист без декабря // Декаб-
ристы и их время. Т. П. М., 1932; Никсонов И. Дворянская реакция
на декабризм // Звенья. Кн. 2. М.; Л., 1933; Нечкина М. В. Движение
декабристов. М., 1955, и др.
6	Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. T.VIII. М., 1956. С. 59.
7	Декабристы: Неизданные материалы и статьи / Под ред.
Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана. М., 1925.
8	Модзалевский Б. Л. Донесение тайного агента о настроении
умов в Петербурге после казни декабристов//Там же. С. 38—39.
9	ЦГАОР СССР, ф. 1153.
10	См.: Вайнштейн А. Л., Павлова В. II. Декабристы и салон
Лаваль//Литературное наследие декабристов. Л., 1975. С. 171 —172.
11	ЦГАОР, ф. 1153, on. 1, д. 135, л.1, пер. с франц.
12	Там же, д. 118.
13	См.: Дружинин И. М. Избранные труды: Революционное дви-
жение в России в XIX в. М., 1985; Павлюченко Э. А. В доброволь-
ном изгнании. М., 1986.
14	Дружинин Н. М. Указ. соч. С. 120.
15	ЦГАОР, ф. 1153, on. 1, д. 134, л. 164.
16	ОПИ ГИМ, ф. 18, д. 97, л. 7.
17	Волконская М. Н. Записки. СПб., 1914. С. 53.
242
,а	Гершензон М. О. История молодой России. М.; Пг., 1923.
С. 70.
19	См.: Письма М. Н. Волконской из Сибири (1827—1831) к
свекрови и невестке//Русские пропилеи. Т.1. М., 1915; Неизданные
письма М. Н. Волконской (с примем. О. И. Поповой) // Труды
Государственного Исторического музея. Вып. II. 1926; Попо-
ва О. И. История жизни М. Н. Волконской // Звенья. Кн. 3—4.
М.; Л., 1934; Цявловская Т. Г. Мария Волконская и Пушкин (но-
вые материалы) //Прометей. № 1. М., 1966. С. 54—71.
20	Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. Пг., 1921. С. 43.
21	ПД, ф. 334 (Д. И. Шаховского), 1826 г. (пер. с франц.).
22	Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. II. М., 1955. С. 433;
Описание проводов в доме 3. А. Волконской впервые опубликовано
в «Русской старине» в 1875 г. (Т. XII); См. также: Волконская М. Н.
Записки (1914)*. С. 63—64.
23	ПД, ф. 253 (Раевских), № 17 (письмо от 30 января 1827 г.).
Пер. с франц.
24	ЦГАОР, ф. 728, on. 1, д. 1419, л. 5—7.
25	Цит. по: Ку балов Б. Декабристы в Восточной Сибири. Ир-
кутск, 1925. С. 6.
26	ЦГАОР, ф. 1153, on. 1, д. 124.
27	См.: Щеголев П. Е. Жены декабристов и вопрос об их юриди-
ческих правах//Исторические этюды. СПб., 1914.
28	Герцен А. И. Собр. соч. Т. II. М., 1954. С. 341.
29	См.: Вайнштейн A. Л., Павлова В. П. Указ. соч.
30	Розен А. Е. Записки декабриста. С. 229.
31	Фонвизин М. А. Сочинения и письма. Иркутск, 1979. Т. I. С. 13.
32	Восстание декабристов. T.VIII. Л., 1925. С. 379.
33	См.: Розен А. Е. Записки декабриста. С. 268.
34	Кубалов Б. Декабристы в Восточной Сибири. С. 8—9.
35	ГБЛ, ф. 133 (Коновницыных, Нарышкиных). М. 5825, 5/а.
36	ПД, ф. 253, № 17. Пер. с франц.
37	Волконская М. Н. Записки. СПб., 1904. С. VII.
38	Беляев А. П. Воспоминания. СПб., 1882. С. 216.
39	Голос минувшего. 1915. № 4. С. 191.
40	ГБЛ, ф. 88, п. 1. д. 57. Письмо от 8 января 1838 г.
41	ИРЛИ, ф. 368, on. 1, Ко 21. Письмо от 28 февраля 1836 г.
Пер. с франц.
42	Там же, № 22. Пер. с франц.
43	Цит. по: Кубалов Б. Указ. соч. С. 22.
44	См. об этом: Штрайх С. Кающийся декабрист // Красная
новь. 1925. Ко 10; Он же. Роман Медокс. Похождения русского аван-
тюриста XIX века. М., 1929; Рабкина И. А. «Отчизны внемлем при-
зыванье». М., 1976.
45	Бибикова А. Из семейной хроники // Исторический вестник.
1916. № 11. С. 414.
46	См.: Декабристы на каторге и в ссылке. М., 1925; Штрайх С.
Указ, соч.; Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина.
М., 1951, и др.
47	Государственный архив Иркутской области ф. 24, оп. 3,
№ 103, к. 5.
48	Там же.
Так как в дальнейшем будут цитироваться два издания
(1904 и 1914 гг.), в скобках в каждом случае будет указан год.
9* —145
243
49	Лунин М. С. Сочинения и письма / Ред. и примеч. С. Я. Штрай-
ха. Пг., 1923. С. 66.
50	Из переписки декабристбв // Голос минувшего. 1915. № 4.
С. 187—188, 191.
51	Розен А. Е. Указ. соч. С. 227.
52	Басаргин Н. В. Записки. Пг., 1917. С. 109.
53	См.: Розен А. Е. Указ. соч. С. 258.
54	Декабристы на каторге и в ссылке. С. 11—12.
55	Розен А. Е. Указ. соч. С. 256.
56	Воспоминания Бестужевых. М.; Л., 1951. С. 155.
57	Там же. С. 158.
58	Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. II. М„ 1955. С. 438.
59	Письма декабриста Алексея Петровича Юшневского и его
жены Марии Казимировны из Сибири. Киев, 1908. С. 33.
60	Воспоминания Полины Анненковой. М., 1929. С. 154.
61	См.: Окунь С. Б. Декабрист М. С., Лунин. Л., 1985; Эйдель-
ман Н. Я. Лунин. М., 1970.
62	Волконская М. Н. Записки (1914). С. 101—102.
63	Цит. по: Гессен С. Я., Коган М. С. Декабрист Лунин и его
время. Л., 1926. С. 280.
64	См. подробно: Павлюченко Э. А. Указ. соч.
65	Лунин М. С. Общественное движение в России: Письма из
Сибири. М.; Л., 1926. С. 35.
6	ИРЛИ, ф. 368, on. 1, № 21. Письмо № 356 от 28 февраля
1836 г. Пер. с франц.; № 22. Письмо № 394 от 12 декабря 1836 г.
Пер. с франц.
67	Русская старина. 1899. № 11. С. 328—329.
68	ИРЛИ, ф. 368, on. 1, Ко 17. Письмо № 178 от 27 января
1832 г. Пер. с франц.
69	Лунин М. С. Общественное движение в России: Письма
из Сибири. С. 31.
70	Там же. С. 33—35, 37.
71	Цит. по: Боричевский И. Пушкин и «нераскаянные» декаб-
ристы // Звезда. 1940. No 8—9. С. 264—265.
72	Завалишин Д. Декабрист М. С. Дунин // Исторический
вестник. 1880. Кн. 1. С. 149.
73	Лунин М. С. Сочинения и письма. Пг., 1923. С. 60.
74	ИРЛИ, ф. 368, он. 1, Ко 21. Письмо № 363 от 17 апреля
1836 г. Пер. с франц.
75	См. об этом сообщение С. В. Житомирской «Встречи декабрис-
тов с петрашевцами», написанное главным образом на основе доку-
ментов из фонда Фонвизиных, хранящегося в Отделе рукописей
ГБЛ (Литературное наследство. Т. 60. Кн. 1. М., 1956).
76	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 21. Л., 1980.
С. 12.
77	Там же. Т. 28. Кн. 1. Л., 1985. С. 169.
78	Цит. по: Житомирская С. В. Указ. соч. С. 618.
79	Там же. С. 619.
80	См. об этом воспоминания М. Д. Францевой, сопровождавшей
Фонвизину (Исторический вестник. 1888. Кн. VI. С. 629).
81	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 28. Кн. I. С. 175—176.
82	ГБЛ, ф. 319, к. 5, д. 28. См. о Фонвизиной также: Шен-
рок В. Одна из жен декабристов // Русское богатство. 1894. Кн. XI;
Воспоминания о декабристах М. Д. Францевой // Исторический
вестник. 1917. Кн. III; «Дум высокое стремленье». Иркутск, 1975.
83	О связях декабристов с вольными русскими изданиями см.:
244
Эйдельман П. Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды*. М.,
1966; Он же. Герцен против самодержавия. М., 1973.
84	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 28. Кн. I. С. 195, 196.
85	Цит. по: Пушкарев Л. Н. Неизвестная работа И. Г. Пры-
жова о декабристах в Сибири // Литературное наследство. Т.60.
Кн. 1. С. 636.
86	См.: Штрайх С. Из быта декабристов в Сибири // Русское
прошлое. Kq 1. Л., 1923.
87	См.: Воспоминания Полины Анненковой. С. 195. Прил.
88	Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 90 т. Т.73. М., 1954. С. 43.
89	Чайковский П. И. Переписка с Н. Ф. фон Мекк. Т. 1. М.; Л.,
1934. С.310.
90	ПД, ф. 253 (Раевских), № 14. Письмо А. И. Давыдовой
Н. Н. Раевскому (ст.) от 22 апреля 1828 г.
91	Волконская М. Н. Записки (1904). С. 46.
92	О М. С. Волконском см.: Зейфман Н. В. Источники по исто-
рии правительственной политики в области образования в 1880-х
годах и материалы по истории декабризма (Архив М. С. Волкон-
ского) // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 33. М., 1972.
93	ГБЛ, ф. 196, к. 19, д. 40. Письмо от 18(4) мая 1904 г.
94	Последнее издание — в 1977 г. в издательстве «Молодая
гвардия».
95	Последнее издание см.: Воспоминания Полины Анненковой.
С приложением воспоминаний ее дочери О. И. Ивановой и материа-
лов из архива Анненковых. Красноярск, 1977 (с предисл. Г. Шат-
ровой).
96	Там же. С. 229.
97	Русская мысль. 1888. Кн. IV. С. 213—214.
98	Герцен А. И. Собр. соч. Т. II. С. 315.
99	Кюстин А. де. Николаевская Россия. М., 1930. С. 187.
100	Письмо П. А. Вяземского А. И. Тургеневу и В. А. Жуков-
скому от 6 января 1827 г.//Архив братьев Тургеневых. Вып. 6.
Пг., 1921. С. 56.
101	Шевченко Т. Г. Дневник. М.; Л., 1931. С.212.
102	См.: Рейсер С. А. Некрасов в работе над «Русскими женщи-
нами» («Декабристками») //Звенья. Т. VI. М.; Л., 1936. С. 701—736;
Жданов В. В. Некрасов. М., 1971; Пушкарев Л. Н. Подвиг декаб-
ристок в освещении поэта и историка (Н. А. Некрасов и И. Г. Пры-
жов) // Декабристы и Сибирь. Новосибирск, 1977. С. 222—230, и др.
193	ГБЛ, ф. 51 (А. Е. Викторова), п. 15, Ко 3. Из письма
Е. С. Некрасовой от 1 апреля 1873 г.
104	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 12.
105	Фигнер В. Поли. собр. соч.: В 7 т. Т. 5: Жены декабристов.
М., 1932. С. 383, 372.
ГЛАВА ВТОРАЯ (с. 45—69)
1	Цит. по: Лихачева Е. Материалы для истории женского
образования в России. 1796—1828. СПб., 1893. С. 293.
2	См.: Лотман IO. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»:
Комментарий. Л., 1980. С. 55—56.
3	Вяземский П. П. Пушкин по документам Остафьевского архи-
ва и личным воспоминаниям//Русский архив. 1884. № 4; См. так-
же: Гиллелъсон М. И. От арзамасского братства к пушкинскому
кругу писателей. Л., 1977. С. 119.
245
4	Об Ишимовой см.: Чистякова Е. В. Александра Осиповна
Ишимова — последний адресат Пушкина//Проблемы истории
общественной мысли и историографии. К 75-летию академика
М. В. Нечкиной. М., 1976. С. 346—353.
5	Переписка А. С. Пушкина: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 509.
6	Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 1. М., 1953. С. 225, 226.
7 «Москвитянин». 1852. Т. 5.
8	Подробно см.: Тишкин Г. А. Женский вопрос в России. 50—
60-е годы XIX в. Л., 1984 (гл. II. Женский вопрос в публицистике
па рубеже 50—60-х годов).
См.: Щепкина Е. Из истории женской личности в России:
Лекции и статьи. СПб., 1914. С. 271.
10	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспо-
минания: В 2 т.//Подготовка текста и примеч. Э. Виленской и
Л. Ройтберг. Т. 1. М., 1967. С. 121.
11	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ,
соч. Т. 1. С. 121—122; Блюм А. Инцидент с «Египетскими ноча-
ми» // «Рифей». Челябинск, 1976. С. 149—158.
12	Русский. 1868. 12 нояб.
13	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. IV. М., 1948. С. 841.
14	Шелгунов II. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ,
соч. Т. 1. С. 240.
15	См.: Козьмин Б. П. Н. Г. Чернышевский и М. И. Михайлов
(К истории их взаимоотношений) // Литература и история. Сб.
стат. М., 1969. С.147; Михайлов М. Л. Женщины, их воспитание
и значение в семье и обществе//Соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1958.
С. 369, 375.
16	Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. XI. М., 1957. С. 333.
17	Писарев Д. И. Избр. соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1934. С. 147, 149.
18	Михайлов М. Л. Записки // Шелгунов И. В., Шелгунова Л. П.,
Михайлов М. Л. Указ. соч. Т. 2. С. 413.
19	Герцен А. И. Собр. соч. Т. XIX. М., 1960. С. 194.
20	ГБЛ, ф. 196, кар. 3, д. 5 (Воспоминания Е. С. Некрасовой),
л. 38 об.— 39.
21	Современник. 1863. Япв.— февр. С. 95.
22	См.: Алексеев М. II. К истории слова «нигилизм» // Сб. от-
деления русского языка и словесности АН СССР. 1928. Т. 101.
№ 3; Козьмин Б. Два слова о слове «нигилизм» // Литература и
история. М., 1969; Новиков А. И. Нигилизм и нигилисты: Опыт
критической характеристики. Л., 1972; Володин А. И., Каря-
кин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Чернышевский или Нечаев? М., 1976;
Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В.< Г. Революционная традиция
в России. М., 1986, и др.
23	Алексеев М. П. Указ. соч. С. 413.
24	Штакеншнейдер Е. А. Дневники и записки (1854—1886).
М.; Л., 1934. С. 292.
25	Кропоткин П. А. Записки революционера / Предисл. и прим.
В. А. Твардовской. М., 1966. С. 267.
26	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 344.
27	См.: Пантелеев Л. Ф. Воспоминания / Вступ. ст., подго-
товка текста и прим. С. А. Рейсера. М.; Л., 1958. С. 248.
28	Водовозова Е. Н. К свету (из жизни людей 60-х годов) //
Голос минувшего. 1916. № 4. С. 5.
29	Ковалевская С В. Воспоминания. Повести. М., 1974. С. 57.
30	См.: Пантелеев Л. Ф. Указ. соч. С. 550.
31	Гранин Д. Выбор цели. М., 1975. С. 55.
246
32	Щепкина Е. Указ. соч. С. 289.
33	Водовозова Е. Н. К свету. С. 5.
34	Шабанова А. Н. Очерк женского движения в России. 1912.
С. 7.
35	ГБЛ, ф. 70, п. 72, д. 21. Воспоминания курсистки.
36	Водовозова Е. Н. На заре жизни / Подгот. текста, вступ.
стат, и примеч. Э. С. Виленской и Л. И. Ройтберг. Т. II. М., 1964.
С. 90.
37	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 160.
38	Шелгунов И. В. Из прошлого и настоящего // Шелгу-
нов П. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ. соч. Т. 1.
С. 199.
39	Плеханов Г. В. Соч. Т. X. М.; Л., 1925. С. 383.
40	Цит. по: Павлюченко Э. А. Софья Перовская. М., 1959,
с. 8- 9.
41	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 138.
42	Фигнер В. Поли. собр. соч.: В 7 т. Т. 1: Запечатленный
труд. М., 1932. С. 55.
43	Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. VII. М., 1955. С. 473.
44	Цит. по: Лакшин В. Толстой и Чехов. М., 1975. С. 124.
45	Кропоткин П. А. Указ. соч. С. 372.
40	Стасов В. Надежда Васильевна Стасова: Воспоминания и
очерки. СПб., 1899. С. 483.
17	Цит. по: Богословская Л. II. «Что делать?» Н. Г. Черны-
шевского и женские артели 60-х г.одов XIX в.//Революционная
ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1974. С. 126.
48	И. С. Тургенев: Сб. Центрархива. М.; Пг., 1923. С. 165.
49	См.: Водовозова Е. Н. На заре жизни. Т. II. С. 61 и сл.
30	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 49—50.
51	Герцен А. И. Собр. соч. Т. VII. М., 1956. С. 198.
52	Шелгунов Н. В. Указ. соч. Т. 1. С. 113.
33 Писарев Д. И. Избр. соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1934. С. 114.
°4 Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 322.
5о Субботина Е. Д. На революционном пути. М., 1928. С. 14.
•G ГБЛ, ф. 69, к. 24, ед. 13.
57	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. XI. М., 1939. С. 255.
58	Шелгунов И. В, Указ. соч. Т. 1. С. 93—94.
59	ГБЛ, ф. 196, кар. 4, д. 12, л. 4.
69	См.: Жуковская Е. Записки. Л., 1930. С. 105; Водовозо-
ва Е. И. На заре жизни. Т. II; ГБЛ, ф. 70, и. 72, д. 21, и др.
61	Панаева А. Воспоминания. Л., 1928. С. 453.
62	Щепкина Е. Указ. соч. С. 291.
63	См.: Панаева А. Указ. соч. С. 455.
64	Никитенко А. В. Дневник. Т. 3. М., 1956. С. 55.
65	Русское слово. 1862. Март. С. 34.
bG	Современник. 1864. Май. С. 56.
67	Бунаков И. Моя жизнь в связи с общерусской жизнью, пре-
имущественно провинциальной. СПб., 1909. С. 43.
68	Герцен А. И. Собр. соч. Т. XI. С. 465.
69	Пантелеев Л. Ф. Указ. соч. С. 218.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ (с. 70—97)
1	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 8.
2	См.: Водовозова Е. П. На заре жизни. Т. II. М., 1964. С. 222.
247
3	Герцен А. И. Соч. Т. XI. С. 461, 463, 464.
4	См.: Политические процессы 60-х годов / Сб. под рсд.
В. П. Козьмина. М.; Л., 1923. С. 267.
5	Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966. С. 268.
6	Писарев Д. И. Избр. соч. Т. 2. М., 1935. С. 71.
7	См.: Пруцков Н, И. Русская литература XIX в. и революци-
онная Россия. Л., 1971. С. 195 и др.
8	ГБЛ, ф. 196, кар. 3, д. 5. Очерк Е. С. Некрасовой «Женское
движение у нас с конца 50-х годов».
9	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. I. М., 1939. С. 444,
513, 537.
10	См.: Шульгин В. Ольга Сократовна — жена и друг Черны-
шевского // Октябрь. 1950. № 8. С. 170—191.
11	Цит. по кн.: Формозов А. А. Историк Москвы И. Е. Забелин.
М., 1984. С. 92.
12	См.: Чернышевская Н. М. «Озарена тобою жизнь моя...» (Ни-
колай Гаврилович и Ольга Сократовна Чернышевские) // Русская
литература. 1978. № 1. С. 128.
3	Луначарский Л. В. Этика и эстетика Чернышевского перед
судом современности // Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1967.
14	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспо-
минания. Т. 2 (Приложение). М., 1967. С. 481.
15	Там же. С. 37, 43, 48.
16	Там же. С. 233.
17	Штакеншнейдер Е. А. Дневники и записки. М.; Л., 1934.
С. 111.
18	Там же. С. 345.
19	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ,
соч. Т. 2. С. 76.
20	См.: Лемке М. Политические процессы в России 1860-х го-
дов. М.; Пг., 1923. С. 84.
21	Виленская Э., Ройтберг Л. Шелгуповы, Михайлов и их вос-
поминания // Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л.
Указ. соч. Т. 1. С. 6.
22	Там же. Т. 2. С. 176, 177.
23	Там же. С. 477.
24	Там же. С. 478.
25	Там же. С. 483.
26	Звенья. Кн. Ill—IV. М.; Л., 1934. С. 588—616.
27	Цит. по: Богданович Т. А. Любовь людей шестидесятых го-
дов. Л., 1929. С. 429.
28	Там же. С. 428.
29	Сеченов И. М. Автобиографические записки. М.,1952. С. 198,
200.
30	Вечерняя Москва. 1929. 25 февр.
31	Мечников И. Иван Михайлович Сеченов//Вестник Европы.
Кн. V. 1915. С. 68.
32	Жуковская Е. Записки. Л., 1930. С. 216.
33	Рейсер С. А. Некоторые проблемы изучения романа // Чер-
нышевский Н. Г. Что делать? Л., 1975. С. 829.
34	См.: Чуковский К. И. Жена поэта. Пг., 1922.
35	См.: Архив Н. А. и Н. П. Огаревых. Собрал и подготовил
к печати М. Гершензон / Ред. и предисл. В. П. Полонского. М.;
Л., 1930. См. об этом же письмо Н. А. Тучковой-Огаревой Е. С. Не-
красовой от 22 декабря 1904 г.: «Если б на моем месте была бы
другая русская женщина, он (А. И. Герцен.— Э. И.) бы ее, веро-
248
яТПо, полюбил, потому что в то время и в нем совершалась ре-
акция и потребность хоть мимолетного личного счастья. Он надеял-
ся, чт° мы останемся близки все трое» (ГБЛ, ф. 196, кар. 18, д. 27,
л. 25 об.—26).
36	Воспоминания Н. В. Шелгунова // Шелгунов Н. В., Шелгу-
нова Л. П., Михайлов М. Л. Указ. соч. Т. 1. С. 141.
37	Никитенко А. В. Дневник. Т. 3. М., 1956. С. 53.
38	См.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Оне-
гин»* Л., 1980. С. 31.
39	См.: Рейсер С. А. Указ. соч. С. 784—785.
40	Плеханов Г. В. Н. Г. Чернышевский // Соч. Т. V. М., 1925.
С. 182.
41	Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.; Л.,
1928. С. 249—250.
42	См.: Тишкин Г. А. Чернышевский и раскрепощение жен-
щины // Н. Г. Чернышевский: Эстетика. Литература. Критика. Л.,
1979. С. 354.
43	Цит. по: Штрайх С. Сестры Корвин-Круковские. М., 1933.
С. 73.
44	Он же. Героиня романа «Что делать?» в ее письмах // Звенья.
М.; Л., 1934. Кн. Ill—IV. С. 590.
45	Цит. по: Кочина П. Я. Софья Васильевна Ковалевская. М.,
1981. С. 46.
46	Шелгунова Л. П. Из далекого прошлого // Шелгунов Н. В.,
Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ. соч. Т. 2. С. 119.
47	См.: Ковалевская С. В. Воспоминания. Повести. М., 1974.
С. 516.
48	Кочина П. Я. Указ. соч. С. 79—80.
49	Воспоминания Н. В. Шелгунова // Шелгунов Н. В., Шелгу-
нова Л. П., Михайлов М. Л. Указ. соч. Т. 1. С. 140.
50	Цит. по: Кузнецов Ф. Публицисты 1860-х годов. М., 1969.
С. 155—156.
51	Синегуб С. С. Воспоминания чайковца // Былое. 1906. Ко 8.
С. 42.
52	Там же. № 9. С. 95.
53	См.: Итенберг Б. Дмитрий Рогачев, революционер-народник.
М., 1960.
54	См.: Левин Ю. Д. Последний роман М. Л. Михайлова //
Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. 1965. Т. XXIV. Вып. 4.
55	Пантелеев Л. Ф. Воспоминания / Вступ. ст., подготовка тек-
ста и прим. С. А. Рейсера. М.; Л., 1958. С. 625—626.
56	Цит. по: Базанов В. Из литературной полемики 60-х годов.
Петрозаводск, 1941. С. 67.
7	Отечественные записки. 1866. Дек. С. 275.
58	Литературная библиотека. 1867. Нояб. С. 226.
59	См.: Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1974.
Об отношении Толстого к женскому вопросу см. с. ПО—126.
60	Базанов В. Указ. соч. С. 65, 66.
61	Толстой Л. Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1932. С. 133—135.
62	Там же. С. 133, 134.
63	Там же. Т. 41. С. 376.
64	Голъденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., 1959. С. 159.
249
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ (с. 98—141)
1	Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. IX. М., 1956. С. 113.
2	ГБЛ, ф. 196, кар. 18, д. 18. Из письма Н. А. Тучковой-Ога-
ревой Е. С. Некрасовой от 7 окт. 1892 г.
3	См. публикации в «Литературном наследстве»: Т. 62. М., 1955.
С. И. и Т. А. Астраковы — Герцену и Огареву (подготовила
Е. Л. Рудницкая); Т. 63. М., 1956. Из воспоминаний Т. А. Астра-
ковой (подготовил А. Н. Дубовиков); Т. 64. М., 1958. Письма
А. И. Герцена к Астраковым (подготовила Е. Л. Рудницкая).
4	Цит. по: Желвакова И. А. Дом в Сивцевом Вражке. М., 1982.
С. 63.
5	См.: Дубовиков А. Н. Воспоминания Т. П. Пассек «Из даль-
них лет» как источник для изучения биографии Герцена и Огарева //
Литературное наследство. Т. 63.
6	Герцен А. И. Собр. соч. Т. XI. М„ 1957. С. 465.
7	Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966. С. 240—
241.
8	Там же. С. 238, 240.
9	См. там же. С. 241.
10	См., например: Богословская Л. II. «Что делать?» Н. Г. Чер-
нышевского и женские артели 60-х годов XIX в. // Революционная
ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1974. С. 133—134.
11	Буланова О. К. Роман декабриста. М., 1933. С. 334.
12	Тыркова А. В. Анна Павловна Философова и ее время. Пг.,
1915. С. 55.
13	Буланова-Трубникова О. К. Три поколения. М.; Л., 1928. С. 72.
14	Она же. Странички воспоминаний//Былое. 1924. № 24.
С. 49.
15	Она же. Три поколения. С. 146.
16	ГБЛ, ф. 48, п. 21, д. 3.
17	Звенья. Кн. V. М.; Л., 1935. С. 377.
18	Женское дело. 1899. Кн. XII. С. 27, 38 и др.
19	Там же. С. 43.
20	Буланова-Трубникова О. К. Три поколения. С. 77, 78.
21	Там же. С. 97.
22	Там же. С. 116.
23	Там же. С. 103, 122—123.
24	Женское дело. 1899. Кн. XII. С. 46.
25	Цит. по: Богословская Л. П. Указ. соч. С/ 126.
26	См.: Буланова-Трубникова О. Странпчки^оспоминаппй. С. 49.
27	Стасов В. Надежда Васильевна Стасова: Воспоминания и
очерки. СПб., 1899. С. 21.
23	Тыркова А. В. Указ. соч. С. 120.
29	См.: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.; Л., 1934.
С. 419.
30	Стасова Е. Женщины семьи Стасовых // Работница. 1964.
Ко 7. С. 24.
31	См.: Базилева 3. II. Архив семьи Стасовых как источник
для изучения революционной ситуации // Революционная ситуация
в России в 1859—1861 гг. М., 1965.
32	Памяти Н. В. Стасовой: Сб. некрологов, статей из газет и
журналов. СПб., 1896.
33	Чехов А. II. Поли. собр. соч.: В 20 т. Т. XIX. М., 1950.
С. 112.
250
34	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 400.
35	Стасов В. Указ. соч. С. 174.
,	36 Исторический архив. 1955. № 2. С. 158 (из письма
В. В. Стасова В. Г. Черткову 13(25) дек. 1899 г.).
37	Бенуа А. Мои воспоминания. Кн. I—III. М., 1980. С. 501 —
502.
38	Заметки А. П. Философовой, опубликованные в кн.: Тыр-
кова А. В. Указ. соч. С. 109, ПО.
39	Там же. С. 309.
40	Там же. С. 333, 334.
41	Достоевский Ф. М. Письма. Т. IV. М.; Л., 1934. С. 68.
42	Лемке М. К. Очерки освободительного движения шестидеся-
тых годов по неизданным документам. СПб., 1908. С. 416. Биб-
лиографию по истории воскресных школ см. в кн.: Жураков-
ский Г. Е. Из истории просвещения в дореволюционной России.
М., 1978.
43	Абрамов Я. -В. Наши воскресные школы. Их прошлое и на-
стоящее. СПб., 1900. С. 10; Лихачева Е. Материалы для истории
женского образования в России. 1856—1880. СПб., 1901. С. 396.
44	Стасов В. Указ. соч. С. 108.
45	Современник. 1861. Т. 85. С. 353.
46	Цит. по: Базилева 3. 11. Указ. соч. С. 438; Она же. К истории
первых артелей разночинцев (60-е годы XIX в.) // Вопросы истории
сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в
России. М., 1961. С. 206.
47	Она же. Архив семьи Стасовых. С. 440.
48	Лемке М. К. Указ. соч. С. 402, 403, 405.
49	См.: Таубин Р. А. Революционная пропаганда в воскресных
школах России в 1860—1862 годы//Вопросы истории. 1956. № 8;
Лемке М. К. Указ. соч. С. 423.
50	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 29. Кн. 2. Л., 1986.
С. 77.
51	Алчевская X. Д. Передуманное и пережитое: Дневники,
письма, воспоминания. М., 1912. С. 18.
52	Очерки истории школы и педагогической мысли народов
СССР. Вторая половина XIX в. М., 1976. С. 387.
53	Алчевская X. Д. Указ. соч. С. 31.
51	Там же. С. 275, 277.
55	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 29. Кн. 2. С. 83.
56	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспо-
минания. Т. 1. М., 1967. С. 134.
57	Вернадская М. Н. Собр. соч. СПб., 1862. С. 94.
58	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 187.
59	Цит. по: Баренбаум И., Мазовецкая Э. «Мое настоящее
дело» // Нева. 1972. ЛЬ 7. С. 218.
60	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 278.
01	См.: Баренбаум И. Е. Н. А. Серно-Соловьевич (1834—1866):
Очерк книготорговой и книгоиздательской деятельности. М., 1961.
02	Жуковская Е. Записки. Л., 1930. С. 145.
63	Овцын В. Развитие женского образования: Исторический
очерк. СПб., 1887. С. 4.
61	Водовозова Е. Н. На заре жизни. Т. II. М., 1964. С. 199.
65	Русская литература. 1971. № 1. С. 108 (Из письма М. К. Цеб-
риковой к В. В. Святловскому).
бь	См.: Ткаченко II. С. Из истории высшего образования рус-
ских женщин// История СССР. 1979. № 5. С. 174.
251
67	См.: Виленская Э. С. Производительные ассоциации в России
в середине 60-х годов XIX в. (из истории ишутинской организа-
ции) // Исторические записки. Т. 68. 1961. С-. 51—80.
G8	Цит. по: Стасов В. Указ. соч. С. 64—65.
ь9	См. там же. С. 67.
70	См. там же. С. 68.
71	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 325.
72	Там же. С. 352.
71	Цит. по: Тыркова А. В. Указ. соч. С. 133.
74	См. о ней: Базилева 3. П. К истории первых артелей разно-
чинцев; Баренбаум И. Е. Из истории русских прогрессивных изда-
тельств 60—70-х годов XIX века (Женская издательская артель
М. В. Трубниковой и Н. В. Стасовой) / / Книга. Исследования и ма-
териалы. Сб. XI. М., 1965.
7э	См.: Пинаев М. Т. Комментарии к роману Н. Г. Чернышев-
ского «Что делать?» М., 1963. С. 69.
76	Цит.: Баренбаум И. Е. Указ. соч. С. 226.
77	См.: Стасов В. Указ. соч. С. 134; Тыркова А. В. Указ. соч.
С. 135.
73	Стасов В. Указ. соч. С. 146.
79	Тыркова А. В. Указ. соч. С. 136—137.
80	Стасов В. Указ. соч. С. 143.
81	Щепкина Е. Из истории женской личности в России. СПб.,
1914. С. 299.
82	Засулич В. Воспоминания. М., 1931. С. 18.
83	Водовозова Е. Н. Указ. соч. Т. II. С. 199.
81	См.: Засулич В. Указ. соч. С. 18—19.
8э	Щепкина Е. Указ. соч. С. 299; Водовозова Е. Н. Указ. соч.
Т. II. С. 199.
86	Виленская Э. С. Революционное подполье в России. М.,
1965. С. 271.
87	См.: Чуковский К. И. Люди и книги шестидесятых годов:
История слепцовской коммуны. Л., 1934. С. 221—249.
88	Жуковская Е. Указ. соч. С. 154.
89	Деятели революционного движения в России // Био-библио-
графический словарь. Т. I. Ч. 2. М., 1928. Стб. 236.
90	Чуковский К. И. Указ. соч. С. 230; «Знаменская коммуна» /
Публ. М. Л. Семановой // Литературное наследство. Т. 71. М., 1963.
С. 455.
91	Жуковская Е. Указ. соч. С. 160.
92	См.: Успенский Н. В. Из прошлого. М., 1889. С. 120;
Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.,	1928.
С. 227.
93	Голос минувшего. 1915. Дек. С. 113.
94	Панаева А. Я. Воспоминания. Л., 1928. С. 459; Водовозо-
ва Е. П. Указ. соч. Т. II. С. 490.
95	Панаева А. Я. Указ. соч. С. 462.
96	Ковалевская С. В. Воспоминания. Повести. М., 1974. С. 58.
97	Жуковская Е. Указ. соч. С. 168—169; Панаева А. Я. Указ,
соч. С. 463.
98	Указ. публ. М. Л. Семановой // Литературное наследство.
Т. 71.
99	ГБЛ, ф. 196, кар. 24, д. 1, л. 3—Зоб.
100	См.: Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л.
Указ. соч. Т. II. С. 213.
101	Русская литература. 1971. № 1. С. 108.
252
102	Базанов В. Из литературной полемики 60-х годов. Петроза-
водск, 1941. С. 121.
103	Стасов В. Указ. соч. С. 154.
ГЛАВА ПЯТАЯ (с. 142—165)
1	Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 213.
2	См.: Иванов А. Е. За право быть студенткой // Вопросы исто-
рии. 1973. № 1; Тишкин Г. А. Первые студентки Петербургского
университета // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Сб.
Вып. 3. Л., 1976. С. 61.
3	См.: Сборник, издаваемый студентами Петербургского уни-
верситета. Вып. II. СПб., 1860. С. 18.
4	Пантелеев Л. Ф. Указ. соч. С. 214.
5	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. XIV. М., 1949. С. 420.
6	Сеченов И. М. Автобиографические записки. М., 1952. С. 174.
7	Звезда. 1935. № 6. С. 190.
8	Юнге (Толстая) Е. Ф. Воспоминания (1843—1860 гг.). М.,
б. г. С. 215.
9	Г ер цен А. И. Собр. соч. Т. XV. М., 1958. С. 24. См. также:
Эймонтова Р. Г. Русские университеты на грани двух эпох. М., 1985.
,	0 Писарев Д. И. Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 214.
11	Дмитриева В. И. Так было (Путь моей жизни). М.; Л.,
1930. С. 316.
12	Сеченов И. М. Указ. соч. С. 174.
13	ГБЛ, ф. 70, п. 32, No 3 (В. И. Герье. Мои воспоминания,
гл. III), л. 4—4об.
14	Пантелеев Л. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 137.
15	ГБЛ, ф. 196, кар. 3, д. 5, л. 43.
16	Герцен А. И. Собр. соч. Т. XV. С. 42, 142.
17	См.: Козьмин Б. П. Из истории революционной мысли в
России. М., 1961. С. 145.
18	Юнге Е. Ф. Указ. соч. С. 216.
19____Цит. по: Штрайх С. Я. Сестры Корвин-Круковские. М., 1933.
С 91	92
20	Плеханов Г. В. Соч. Т. XII. М., 1925. С. 137, 138.
21	См. подробно в кн.: Дионесов С. М. В. А. Кашеварова-Руд-
нева — первая русская женщина — доктор медицины. М., 1965.
С. 8—10; Деревицкий А. Женское образование в России и заграни-
цей. Одесса, 1902. С. 3.
22	См.: Эймонтова Р. Г. Университетский вопрос и русская
общественность в 50—60-х годах XIX в.//История СССР. 1971.
«No 6. С. 144—158.
23	См.: Замечания на проект общего устава императорских
российских университетов. Ч. 2. СПб., 1862. С. 520 и след.
24	Чичерин Б. Н. Воспоминания: Московский университет. М.,
1929. С. 60.
25	Никитенко А. В. Дневник. Т. 2. М., 1955. С. 249.
26	Колокол. 1863. Вып. VI. М., 1963. Л. 175.
27	Дионесов С. М. Указ. соч. С. 18.
28	Биографические данные см. в кн.: Смирнов А. Первая рус-
ская женщина-врач. М., 1960.
29	ГБЛ, ф. 178, п. 8320, д. 5 (письмо Г. Елисеева к Н. П. Сусло-
вой от 26 июня 1876 г.).
30	Сеченов И. М. Автобиографические записки. М., 1952. С. 174.
253
31	Панаева А. Воспоминания. Л., 1928. С. 459—460; Жуков-
ская Е. И. Из записок шестидесятницы // Звенья. Вып. I. М.; Л.,
1932. С. 358.
32	См.: Герцен А. И. Собр. соч. Т. XI. М., 1957. С. 467; Т. XXVIII.
М., 1963. С. 80 (письмо от 17(5) июня 1865 г.).
33	См.: Суслова А. П. Годы близости с Достоевским: Дневник.
Повесть. Письма / Вступит, ст. А. С. Долинина. М., 1928; Грос-
сман Л. П. Одна из подруг Достоевского // Русский современник.
1924. № 3.
34	Московские ведомости. 1868. Ко 36. 11 февр.
35	Герцен А. И, Собр. соч. Т. XX. Кн. 1. М., 1960. С. 327;
Т. XXIX. Кн. 2. М., 1964. С. 486.
36	Цит. по: Штрайх С. Я. Сестры Корвин-Круковские. М., 1933.
С. 93.
37	Фигнер В. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. М., 1932. С. 62, 64.
38	См.: Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 214, 215,
317; Виленская Э. С. Революционное подполье в России (60-е годы
XIX в.). М., 1965. С. 330—333.
39	См.: Одна из многих. СПб., 1883; Виленская Э. С. Указ,
соч. С. 332.
40	Деятели революционного движения в России. Био-библиогра-
фический словарь. Сост. А. А. Шилов и М. Г. Карнаухова. Т. 1. М.,
1928. Ч. II. Стлб. 398.
41	Штрайх С. Я. Указ. соч. С. 226 (из воспоминаний Е. Ф. Лит-
виновой).
42	Печкина М. В. Софья Ковалевская — общественный деятель
и литератор // Ковалевская С. В. Воспоминания. Повести. М., 1974.
С. 499, прил.
43	Штрайх С. Я. Указ. соч. С. 104.
44	См.: Мусабеков Ю. С. Юлия Всеволодовна Лермонтова.
1846—1919. М., 1967; Кочина П, Я. Софья Васильевна Ковалевская.
1850—1891. М., 1981. С. 52—53.
45	Штрайх С. Я. Указ. соч. С. 206.
46	Там же. С. 113, 118, 226.
47	Кочина П. Я. Указ. соч. С. 164.
48	Цит. по: Ковалевская С. В. Воспоминания и письма/Под
ред. М. В. Нечкиной. М., 1961. С. 354.
49	Кочина П. Я. Указ. соч. С. 278.
80	См.: Нечкина М. В. Указ. соч. С. 485—506.
31	Ковалевская С. В. Воспоминания и письма. С. 224, 264.
52	См.: Бемерт В. Университетское образование женщины. СПб.,
1873. С. 8—9; Овцын В, Развитие женского образования. СПб., 1887.
С. 10; Советская историческая энциклопедия. Т. 5. М., 1964. Стлб. 546.
53	Фигнер В. Поли. собр. соч. Т. 5. М., 1932. С. 70.
54	Цит. по: Дионесов С. М, Указ. соч. С. 75.
55	Бемерт В. Указ. соч. С. 10.
50	«Былое». 1917. Ко 2. С. 153.
ГЛАВА ШЕСТАЯ (с. 166—209)
1 Записка Конради опубликована в «Трудах первого съезда
русских естествоиспытателей в Петербурге». СПб., 1868.
ГБЛ, ф. 196, кар. 8, д. 11 (из воспоминаний А. В. Щепкиной,
записанных Е. С. Некрасовой).
3	Стасов В. Надежда Васильевна Стасова. СПб., 1899. С. 171.
254
4	Биографический очерк Е. Бартеневой // Конради Е. И. Соч.:
В 2 т. Т. 1. СПб., 1899, С. VIII—IX, XII.
5	Там же. С. XV—XVI.
6	См.: Красногорская Л. И. Е. И. Конради // Педагогическая
энциклопедия. Т. 2. М., 1965. Стлб. 482.
7	Стасов В. Указ. соч. С. 489.
8	См.: Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.;
Л., 1928. С. 256, 257.
9	Стасов В. Указ, соч. С. 162.
10	Там же. С. 490, прил.
11	ГБЛ, ф. 196, кар. 24, д. 1.
12	См.: Штакеншнейдер Е. А. Дневники и записки. М.; Л., 1934.
С. 370.
13	ГБЛ, ф. Л96, кар. 14, д. 25 (письмо Е. С. Некрасовой от
4 мая 1889 г.).
14	Новости. 1898. 18 окт. № 287; Женское дело. 1899. Кн. 1.
15	Цит. по: Тыркова А. В. Анна Павловна Философова и ее
время. Пг., 1915. С. 178.
16	См.: Санкт-Петербургские высшие женские курсы за 25 лет.
СПб., 1903. С. 25.
17	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 420.
18	См.: Георгиевский А. Краткий исторический очерк прави-
тельственных мер и предначертаний против студенческих беспоряд-
ков. СПб., 1890.
19	Стасов В. Указ. соч. С. 182—183.
20	См. о нем статьи Е. С. Некрасовой в изданиях: Русская
старина. 1884, № 9; Исторический вестник. 1886. Ко 12; Тол-
стяков А. П. Алексей Егорович Викторов / / Федоровские чтения.
1974. Сб. науч, трудов. ГБЛ. М., 1976. С. 61—70.
21	ГБЛ. ф. 51, п. 15, д. 1; п. 19, д. 55.
22	Там же, п. 15, д. 1.
23	Там же, ф. 196, кар. 25, д. 16.
24	Там же (материалы о высшем женском образовании).
25	Там же, кар. 1, д. 4.
20	Там же, д. 1 (послужной список московского священника
Стефана Иоаннова Некрасова); д. 12; кар. 24, д. 6.
27	См. рец. на кн. Е. С. Некрасовой // Новое время. 1903.
12/25 марта.
28	ГБЛ, ф. 196, кар. 3, д. 5.
29	Там же, кар. 10, д. 24; ф. 51, п. 19, д. 58.
30	Там же, ф. 196, кар. 18, д. 21.
31	См.: Житомирская С. В. Первый в России музей освободи-
тельного движения («Комната людей 40-х годов» в Румянцевском
музее) //Федоровские чтения-. 1974. С. 29.
™	ГБЛ, ф. 196, кар. 1, д. 5.
33	Там же, кар. 18, д. 18.
34	Там же, кар. 19, д. 40.
35	Там же, кар. 23, д. 14.
30	Там же, кар. 8, д. 11.
37	Там же, кар. 6, д. 5.
38	Там же, кар. 19, д. 39.
39	Там же.
40	Русская старина. 1892. кн. III.
41	ГБЛ, ф. 196, кар. 22, д. 18.
42	Там же, кар. 10, д. 56.
43	Там же, ф. 369 (В. Д. Бонч-Бруевич), кар. 308, д. 9.
255
44	Цит. по: Тыркова А. В. Анна Павловна Философова и ее
время. Пг., 1915. С. 182.
45	Цит. по: Стасов В. Указ. соч. С. 174.
46	См.: Троицкий Н. А. Большое общество пропаганды 1871—
1874 гг. (т. н. «чайковцы»). Саратов, 1963. С. 14.
47	См.: Стасов В. Указ. соч. С. 253.
48	Цит. по: Тыркова А. В. Указ. соч. С. 211.
49	Там же. С. 213.
50	См.: Деревицкий А. Женское образование в России и за-
границей. Исторические справки и практические указания. Одесса,
1902. С. 5.
51	Стасов В. Указ. соч. С. 296.
52	Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876 год. Июнь.
«Опять о женщинах»//Поли. собр. соч. Т. 23. Л., 1981. С. 53.
53	Деревицкий А. Указ. соч. С. 9.
54	ГБЛ, ф. 70, п. 32, № 13 (Герье В, И. Мои воспоминания.
Гл. Ill—IV).
55	См.: Боброва Л. А. Высшие женские курсы профессора Герье
в Москве (1872—1888)//Труды Московского государственного
историко-архивного института. Т. 16. М., 1961.
56	ГБЛ,ф. 70,п. 72,д.21 (Воспоминаниякурсистки. 1882—1885гг.).
57	См.: Дионесов С. М. Указ. соч. С. 52.
58	Там же. С. 39—40.
59	См.: Тыркова А. В. Указ. соч. С. 222; Пругавин А. С.
Запросы народа и обязанности интеллигенции в области просвещения
и воспитания. СПб., 1895.
60	ГБЛ, ф. 196, кар. 22, д. 29.
61	Герцен А. И. Собр. соч. Т. XI. С. 464—465.
62	ГБЛ, ф. 196, кар. 24, д. 6 (заметки Е. С. Некрасовой
к собранию автографов женщин-врачей).
63	Огонек. 1927. № 41.
64	Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 29. Кн. 2. Л., 1986.
С. 79.
65	См.: Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже
1870—1880-х годов. М., 1964.
66	См.: Санкт-Петербургские высшие женские курсы за 25 лет.
СПб., 1903; Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге: Краткая
историческая записка. СПб., 1903; Санкт-Петербургские высшие
женские (бестужевские) курсы (1878—1918 гг.) // Сб. стат. Л., 1965;
Федосова Э. П. Бестужевские курсы — первый женский университет.
М., 1980.
67	См.: Деревицкий А. Указ. соч. С. 7.
68	См.: Сеченов И. М. Автобиографические записки. М.,
1952. С. 242.
69	Цит. по: Стасов В. Указ. соч. С. 493—494, прил.
70	Сеченов И, М. Указ. соч. С. 240—241.
71	Друг женщин. 1882. № 4. С. 78.
72	См.: Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге: Краткая
историческая записка. С. 58.
73	См.: Деревицкий А. Указ. соч. С. 7.
74	См.: Дневник Елизаветы Дьяконовой. 1886—1902. М., 1912.
75	См.: Памятная книжка окончивших курс наук на С.-Петер-
бургских высших женских курсах 1882—1889 и 1893—1903 гг.
7Ь	См.: Санкт-Петербургские высшие женские (бестужевские)
курсы. С. 32.
77	См.: Литература партии Народной воли. Вып. 2. Третье
256
приложение к сб. «Государственные преступления в России». СПб.,
1907. С. 131.
78	См.: Троицкий Н. А. Царские суды против революционной
России. Саратов, 1976. С. 279.
79	См.: Копылова-0 рочко А. Д. Воспоминания об Ольге Нико-
лаевне Фигнер-Флоровской // Каторга и ссылка. 1930. № 1. С. 171 —
172; Санкт-Петербургские высшие женские (бестужевские) курсы.
С. 32.
80	Федосова Э. П. Указ. соч. С. 130—131, прил.
81	См.: Стриевская С. И. Участие бестужевок в революционном
движении//Санкт-Петербургские высшие женские (бестужевские)
курсы. С. 30—73; см. также: Бестужевки в рядах строителей
социализма. М., 1969.
82	Брайнин И. Б., Шапошников В. Г. Ветров с кие демонстра-
ции // Вопросы истории. 1983. № 2. С. 178—181.
83	Стриевская С. И. Указ. соч. С. 31.
84	См.: Амфитеатров А. Женщина в общественных движениях
России. СПб., 1906. С. 25.
85	Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 240.
86	Санкт-Петербургские высшие женские курсы за 25 лет. С. 82.
87	Цитович П. П. Ответ на письмо ученым людям. Одесса, 1878.
С. 27.
88	См.: Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 422.
89	Там же. С. 421—422.
90	ГБЛ, ф. 70, п. 32, № 13, л. 9.
91	Крупская Н. К. Избр. педагогические соч. М.; Л., 1948.
С. 262.
92	См.: Овцын В. Развитие женского образования. Исторический
очерк. СПб., 1887. С. 30; Зинченко Н. Женское образование в Рос-
сии. Исторический очерк. СПб., 1901. С. 42.
93	Лейкина-Свирская В.~ Р. Интеллигенция в России во второй
половине XIX века. М., 1971. С. 230.
94	ГБЛ, ф. 70, п. 72, д. 21.
95	Цит. по: Таратута Е. Э. Л. Войнич. М., 1960. С. 254.
96	Цит. по: Теплинский М. В. «Отечественные записки» (1868—
1884): История журнала. Литературная критика. Южно-Сахалинск,
1966. С. 215.
97	ГБЛ, ф. 196, кар. 24, д. 1, л. 13—13 об.
98	Исторический вестник. 1917. Кн. V—VI. С. 671—672.
99	Могилянский А. П. Новые данные о М. К. Цебриковой // Рус-
ская литература. 1971. № 1. С. 104 (в кн. опубликованы две авто-
биографии Цебриковой, написанные в 1904 и 1913 гг.); Шторм Г,
Потаенный Радищев. М., 1965. С. 177.
100	Русская литература. 1971. № 1. С. 104.
101	См.: Теплинский М. В. Указ. соч. С. 214—227.
102	Отечественные записки. 1868. № 6. С. 192.
103	Там же. 1870. № 2.
104	Там же. № 6. С. 200.
105	Цит. по: Теплинский М. В. Указ. соч. С. 226.
100	См.: Кулиш Ж. В. Традиции Чернышевского в литературно-
критических выступлениях М. К. Цебриковой// Н. Г. Чернышевский.
Статьи, исследования и материалы. Сб. 6. Саратов, 1971. С. 154—169.
107	Цит. по: Теплинский М. В. Указ. соч. С. 215.
108	См.: Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной
мысли. Л., 1974. С. 129; Базанов В. Русские революционные демок-
раты и пародознаные. Л., 1974. С. 499.
257
109	См.: Итенберг Б. С. Движение революционного народниче-
ства. М., 1965. С. 198; Кулиш Ж. В. Указ. соч. С. 154—155.
1,0	Мануйлов В. А. М. К. Цебрикова и ее воспоминания // Звезда.
1935. № 6. С. 176—189.
1,1	ГБЛ, ф. 196, кар. 22, д. 18.
1,2	Русская литература. 1971. Ко 1. С. 105.
113	Цит. по: Таратута Е. Указ. соч. С. 63.
1,4	Русская литература. 1971. № 1. С. 103.
1,5	Там же. С. 105.
1,6	См.: Меламед Е. И. Джордж Кеннан против царизма. М.,
1981. С. 71.
1,7	Шелгунов П. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Указ. соч.
Т. 1. М., 1967. С. 369 (из письма Н. В. Шелгунова от 12 сент.
1880 г.).
118	ГБЛ, ф. 196, кар. 22, д. 18 (письмо от 15 авг. 1884 г.).
ГЛАВА СЕДЬМАЯ (с. 210—241)
1	См.: Антонов В. С. К вопросу о социальном составе и чис-
ленности революционеров 70-х годов // Общественное движение
в пореформенной России. М., 1965; Лурье Л. Я. Некоторые особен-
ности возрастного состава участников освободительного движения
в России (декабристы и революционеры-народники) // Освободи-
тельное движение в России. Вып. 7. Саратов, 1978.
2	См.: Козьмин Б. П. Русская секция Первого Интернационала.
М., 1957. С. 72, 85 и др.
3	Рейсер С. А. Некоторые проблемы изучения романа //
Чернышевский II. Г. Что делать? Л., 1975. С. 804.
4	Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 347—348.
5	Цит. по: Тишкин Г. А. Первые студентки Петербургского
университета. С. 62.
6	Тишкин Г. А. Чернышевский и раскрепощение женщины //
Чернышевский Н. Г. Эстетика. Литература. Критика. Л., 1979.
С. 352.
7	Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.; Л.,
1928. С. 148.
8	См. там же. С. 338 ( комм. Б. П. Козьмина).
9	См.: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.; Л., 1934.
С. 297.
10	См.: Лихачева Е. Материалы для истории женского образова-
ния в России. 1856—1880. СПб., 1901. С. 404.
11	См.: Деятели революционного движения в России. Т. 1. Ч. 2.
М., 1928. Стлб. 54—55.
12	См.: Пантелеев Л. Ф. Указ. соч. С. 258.
13	Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч. С. 303 (запись 4 дек. 1861 г.).
14	См.: Козьмин Б. П. Русская секция Первого Интернационала.
С. 103—104.
15	См.: Виленская Э. С. Революционное подполье в России
(60-е годы XIX в.). М., 1965. С. 330—333 и др.; Тишкин Г. А.
Первые студентки Петербургского университета. С. 62.
16	См.: Кузнецов В. Хозяйка «ноева ковчега»//Собеседник.
Воронеж, 1973. С. 160.
17	Тишкин Г. А. Первые студентки Петербургского универси-
тета. С. 62.
258
18	См.: Михайлов М. Л. Записки // Шелгунов Н. Ь., Шелгу-
нова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания. Т. 2. М., 1967.
С. 266.
19	См.: Новикова Н. Н. Революционеры 1861 года. М., 1968.
С. 135.
20	См.: Кузнецов В. Указ. соч. С. 152—162.
2'	Дмитриева В. И. Так было. М.; Л., 1930. С. 368.
22	Кузнецов В. Указ. соч. С. 161, 162.
23	См.: Нечкина М. В. «Земля и воля» 1860-х годов (по
следственным материалам)//История СССР. 1957. № 1; Козь-
мин Б. Н. Из истории революционной мысли в России. М., 1961;
Линков Я. И. Революционная борьба А. И. Герцена и Н. П. Огарева
и тайное общество «Земля и воля». М., 1964; Коротков Ю. Н.
У истоков первой «Земли и воли» // Исторические записки. Т. 79.
М., 1966, и др.
24	Лемке М. Очерки освободительного движения «шестидесятых
годов» по неизданным документам. СПб., 1908. С. 284.
25	См.: Филиппов Р. В. Из истории революционно-демократи-
ческого движения в России в конце 60-х — начале 70-х годов
XIX века. Петрозаводск, 1962; Володин А. И., Карякин IO. Ф.,
Нлимак Е. Г. Чернышевский или Нечаев? М., 1976.
26	См.: Ткаченко П. С. Учащаяся молодежь в революционном
движении 60—70-х гг. XIX в. М., 1978. С. 124; Засулич В. Воспо-
минания. М., 1931. С. 21.
27	См.: Ткаченко Н. С. Указ. соч. С. 103.
28	Цит. по: Карякин Ю. «Лишь начинаю...»: Заметки к изуче-
нию творчества и жизни Ф. М. Достоевского // Литературное обо-
зрение. 1981. Ко 11. С. 35—49.
29	Цит. по: Засулич В. Указ. соч. Примечания Б. П. Козьмина.
С. 130.
30	Засулич В. Указ. соч. С. 25.
31	См.: Козьмин Б. Н. П. Н. Ткачев и революционное движе-
ние 1860-х годов. М., 1922. С. 173.
32	Он же. Из истории революционной мысли в России. М.,
1961. С. 356; Володин А. И., Карякин Ю. Ф., Нлимак Е. Г. Указ,
соч. С. 272.
33	Цит. по: Ефремова Н. Н. Первые шаги русских женщин к
высшему образованию // Вопросы истории. 1983. № 5. С. 82.
34	См.: Козьмин Б. Н. Из истории революционной мысли в
России. С. 232—236; Троицкий Н. А. Царские суды против рево-
люционной России: Политические процессы 1871—1880 гг. Саратов,
1976. С. 121—140.
35	См.: Деятели революционного движения в России. Т. I. Ч. 2.
Стлб. 14.
30	Троицкий Н. А. Указ. соч. С. 129.
37	Там же. С. 122.
38	Цит. по: Антонов В. Ф. Революционное народничество. М.,
1965. С. 88.
39	См.: Деятели революционного движения в России. Т. 2.
Вып. 1—4. М., 1929—1932; Антонов В. С. Указ. соч. С. 338.
40	Троицкий Н. А. Большое общество пропаганды. 1871—1874
(так называемые «чайковцы»). С. 82—84. Прил.— список участников
Большого общества пропаганды. Саратов, 1963; Филиппов Р. В. Идео-
логия Большого общества пропаганды (1869—1874). Петрозаводск,
1963.
41	Кропоткин Н. Записки революционера. М., 1966. С. 273.
259
42	Богучарский Б. Активное народничество семидесятых годов.
М., 1912. С. 153.
45	См.: Твардовская В. А. Н. А. Морозов в русском освободи-
тельном движении. М., 1983. С. 13 и др.
44	Кропоткин 11. Указ. соч. С. 282.
45	См.: Панухина Н. Б. Всероссийская социально-революцион-
ная организация («москвичи»). М., 1972. С. 178.
46	См.: Сидоров П. И. Статистические сведения о пропагандис-
тах 70-х годов в обработке III отделения // Каторга и ссылка.
1928. № 1. С. 29.
47	Цит. по: Троицкий Н. А. Царские суды против революцион-
ной России. Саратов, 1976. С. 46, 61.
48	См.: Ткаченко П. С. Революционная народническая органи-
зация «Земля и воля» (1876—1879). М., 1961; Итенберг Б. С. Дви-
жение революционного народничества: Народнические кружки и
«хождение в народ» в 70-х годах XIX в. М., 1965; Корнилов Е. Г.
Земские учителя в революционном движении 70-х гг. XIX в. // Уч.
зап. Московского гос. пед. института им. В. И. Ленина. Т. 439. М.,
1971. С. 116—135; Он же. Земские медики в революционном дви-
жении 70-х годов XIX в.//Там же. С. 136—153.
49	Фигнер В. Запечатленный труд // Поли. собр. соч.: В 7 т.
Т. 1. М., 1932. С. 168.
50	См.: Ульяновский А. Женщины в процессе 50-ти. СПб.,
1906; Фигнер В. П. Процесс «50-ти». М., 1927; Панухина Н. Б.
«Процесс пятидесяти» как акт революционной борьбы // История
СССР. 1971. Ко 5.
51	Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем в 28 т. Т. 12. М.;
Л., 1966. С. 103.
52	Субботина Е. Д. На революционном пути. М., 1928. С. 16.
53	Фигнер В. Н. Поли. собр. соч. Т. 5. М., 1932. С. 182.
54	См.: Панухина Н. Б. Великое пророчество. М., 1981.
55	Письмо Г. А. Лопатина к С. А. Венгерову от 17 июня
1906 г./ Публикация Л. Н. Ивановой // Ежегодник Рукописного от-
дела Пушкинского дома на 1975 г. Л., 1977. С. 144.
56	Цит. по: Революционное народничество 70-х годов XIX века.
Т. 1. М., 1964. С. 357.
57	Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 г.
С. 145.
58	Там же. С. 144.
59	См.: Троицкий Н. А. Процесс «193-х»//Общественное дви-
жение в пореформенной России. М., 1965; Он же. Безумство храб-
рых: Русские революционеры и карательная политика царизма.
1866—1882 гг. М., 1978. С. 127.
60	См.: Антонов В. С. И. Мышкин — один из блестящей плеяды
революционеров 70-х годов. М., 1959.
61	См.: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом.
1880—1891. Саратов, 1971. С. 84.
62	См.: Кропоткин П. Записки революционера. С. 378.
63	См.: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом.
С. 84. О деятельности «Народной воли» см. также: Волк С. С. На-
родная воля. 1879—1882. М.; Л., 1966; Седов М. Г. Героический
период революционного народничества. М., 1966; Твардовская В. А.
Социалистическая мысль на рубеже 1870—1880-х гг. М., 1969.
64	См.: Твардовская В. А. Организационные основы «Народ-
ной воли»//Исторические записки. Т. 67. М., 1960. С. 138—141;
Волк С. С. Указ. соч. С. 95—96.
260
65	Фигнер В. Поли. собр. соч.: В 7 т. Т. I. С. 243.
66	Степняк-Кравчинский С. Сочинения. Т. 1. М., 1958. С. 440.
67	Михайловский Н. К. Воспоминания. Берлин, 1906. С. 12—13.
68	Фигнер В. Поли. собр. соч. Т. I. С. 253.
69	См.: Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М., 1978.
70	Троицкий Н. А. Царские суды против революционной Рос-
сии. С. 245; Он же. «Народная воля» перед царским судом. С. 85.
71	ГБЛ, ф. 384 (В. И. Невского), кар. 3, д. 22.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абрамович Р. А. 199
Аверкиев И. И. 214
Аверкиева Е. И. 234
Александр I 109
Александр II 62, 107, 115, 118,
150, 163, 197, 200, 217, 236, 237
Александр III 199, 200, 207, 209
Александров П. Я. 235
Александрова В. И. 163
Александровская В. В. 118, 214,
221, 222
Алексеев М. П. 246
Алексеев П. А. 227, 232, 233
Алексеева О. Г. 226, 234
Алчевская X. Д. 116, 119—122,
135, 193, 251
Амбарова А. 199
Амфитеатров А. 257
Андрущенко И. А. 92
Анна Иоанновна 5
Анна Леопольдовна 5
Анненков И. А. 12, 19, 21, 29, 42
Анненкова О. И. 37, 42, 245
Анненкова (Гебль) П. Е. 12, 18,
21, 24, 31, 37, 40—42, 244, 245
Анненская А. Н. 194
Антонов В. С. 224, 258, 259, 260
Антонов В. Ф. 259
Антонова (Волховская) М. О. 223
Антонович М. А. 54, 62, 171
Аргиропуло П. Э. 214
Армфельдт Н. А. 157, 158
Астраков С. И. 250
Астракова Т. А. 98, 250
Бабикова 198
Базанов В. Г. 249, 253, 257
Базилева 3. П. 250, 252
Бакунин М. А. 161 —163, 206
Балчужнпкова Н. 218
Бардина С. И. 162, 163, 227,
230—234
Баренбаум И. Е. 251, 252
Баринов И. В. 227
Бартенев П. И. 177
Бартенева Е. Г. 6, 217, 255
Басаргин Н. В. 29, 102, 244
Батюшкова В. Н. 230—231
Бекетов А. Н. 104, 166, 172, 173,
182, 184
Бекетова Е. Г. 133
Белинский В. Г. 46—47, 55, 61,
182, 246, 247
Белозерская Н. А. 127, 133, 171,
172
Беляев А. П. 25, 243
Беляева Е. И. 222, 223
Бемерг В. 254
Бенедиктов В. Г. 76, 79
Бенкендорф А. X. 18, 19, 28, 30
Бенуа А. Н. 112, 251
Берви-Флеровскпй В. В. 163
Берлин-Кауфман Ф. М. 184
Бестужев А. А. 25
Бестужев М. А. 12, 21
Бестужев Н. А. 21, 31
Бестужевы, сестры, Е. А., М. А.,
О. А., 21
Бестужев-Рюмин К. Н. 48, 172,
184, 193, 195
Бибиков ГЬА. 88
Бибикова А. 27, 243
Бибикова (Муравьева-Апостол)
Е. И. 15
Бибикова (Муравьева) С. Н. 18,
27
Билыпай В. 242
Блан Л. 60, 103, 163
Блюм А. 246
Блюммер (Кравцова) А. П. 116,
118, 142, 145, 148, 197, 211 —
215
Блюммер Л. П. 214
Бобарыкова Ю. В. 222, 223
Боборыкин П. Д. 205
Боброва Л. А. 256
Богданова (Быкова) М. А. 142,
143, 148, 197, 211—213
Богданович Н. Н. 76
Богданович Т. А. 248
Боголюбов 235
Богословская Л. П. 247, 250
Богучарский В. 225, 260
Бодянский О. М. 174
262
Боков ПЛ. 84—87, 147
Бонч-Бруевич В. Д. 181 —182,
208, 255
Боричевский И. 244
Брадке Е. Ф. 149
Брайнин И. Б. 257
Бредихин Ф. А. 189
Брем Л. Э. 59, 86
Брешко-Брешковская Е. К. 228,
234
Бриггсп Л. Ф. 19, 22
Броневский С. Б. 33
Буланов А. П. 106
Буланова (Трубникова) О. К.
103, 105, 106, 250
Бунаков Н. Ф. 68, 247
Буренин В. II. 201
Бутлер Ж. 107
Бутлеров А. М. 159, 166, 184
Вагнер Г. 132
Вайнштейн A. JT. 242, 243
Вебер А. В. 173
Вейнберг П. И. 49
Венгеров С. А. 209, 215, 233, 260
Веневитинов М. Л. 103
Вернадская М. Н. 123, 125, 251
Вернадский И. В. 123
Веселовский А. Н. 189
Ветрова М. Ф. 199
Викторов А. Е. 43, 173, 174, 177,
245, 255
Виленская Э. С. 135, 216—248,
252, 254, 258
Вильберг А. К. 181
Виноградов II. Г. 189
Водовозова Е. Н. 56, 59,^26, 134,
135, 197, 246, 247, 251, 252
Войнич Э. Л. 203, 208, 257
Волк С. С. 260
Волкова А. И. 207
Волконская 3. А. 5
Волконская М. Н. 8, 11 —14, 16—
18, 21, 23—26, 29, 31, 32, 38,
40—43, 240, 242, 243, 245
Волконская С. Г. 17, 27
Волконский М. С. 41, 245
Волконский С. Г. 11, 15, 19, 29,
40
Володин А. И. 242, 246, 259
Волховский Ф. В. 137, 221, 223
Вольтер 3, 11
Вольф Ф. Б. 38
Воронин М. С. 184
Воронина Е. Н. 171, 173
Воронцова Л. Е. 222, 223
Воскресенский Д. 218
Воше К. 20, 27
Вырубов С. А. 107
Вяземский П. А. 14, 23, 43, 245
Вяземский П. П. 245
Гайдебуров П. А. 170, 214
Ган Е. А. 47, 48, 177
Гарибальди Дж. 167
Гаршина Е. С. 216
Гейне Г. 49
Гельфман Г. М. 234, 236
Ген К. А. 89
Георгиевская II. Г. 230
Георгиевская II. Г. 230
Георгиевский А. 255
Гсрвег Г. 88
Герцен А. А. 179
Герцен А. И. 8—10, 20, 35, 41, 43,
48, 51—53, 60, 63, 69, 71, 76,
80, 87, 88, 90, 92, 98, 99, 102,
103, ПО, 124, 135, 141, 145.
147, 149, 152—155, 162, 167,
168, 177—180, 182, 191, 193,
203, 205, 206, 213, 214, 242,
243, 245—248, 250, 253, 254,
256, 259
Герцен Н. А. (жена А. И. Герце-
на) 88, 98, 179, 180
Герцен Н. А. (дочь) 65, 154, 179,
180
Гершензон М. О. 243, 248
Герье В. И. 146, 174, 188, 189,
201, 253, 256
Гёте И. В. 11, 180
Гиллельсон М. И. 245
Гинсбург С. М. 240
Гладзинская 229
Глазухина А. А. 229
Глушановская (Печаткина) В. И.
118, 132, 213
Голицын А. Н. 17
Голицын А. С. 89, 92
Головачев А. Ф. 138
Гольденвейзер А. Б. 97, 249
Гончаров И. А. 52, 72, 135, 205
Городецкая Ек. 229
Горчаков А. М. 235
Горький М. 61
Градовский А. Д. 172, 184, 185
Гранин Д. А. 58, 246
Грановская Е. Б. 98
Грановский Т. Н. 182
Гроссман Л. П. 254
Грубер В. Л. 143, 151, 189
Гуж О. 3—4
263
Давыдов В. Л. 15, 19, 24
Давыдова А. И. 20, 21, 23, 24, 39,
40, 245
Дарвин Ч. 66, 204
Дегаев С. П. 198
Делянов И. Д. 194, 199
Дементьева А. Д. 83, 218, 220—
222
Деревицкий А. 253, 256
Дидро Д. 3
Дионесов С. М. 253, 254, 256
Дмитриева В. И. 215, 253, 259
Дмитриева Е. Л. 6, 217
Добролюбов Н. А. 51, 53, 60, 124,
136, 217
Добрускина 198
Добрынин М. С. 38
Долгоруков В. А. 118
Долгоруков П. В. 37
Долинин А. С. 254
Достоевский Ф. М. 36, 37, 39, 43,
44, 50, 63, 96, 113, 115, 119,
122, 124, 152, 153, 159, 188,
193, 202, 219, 244, 245, 251,
254, 256, 259
Дрентельн А. Р. 200
Дружинин А. В. 48
Дружинин Н. М. 13, 242
Дрягина 198
Дубенская Е. Д. 106
Дубовиков А. Н. 250
Дуров С. Ф. 36, 37
Дурова Н. А. 177
Дьяконова Ел. 256
Евреинова А. М. 89, 90, 157
Европеус (Павлова) А. К. 116,
118
Екатерина I 5
Екатерина II 5
Елизавета Алексеевна 109
Елизавета Петровна 5
Елисеев Г. 3. 151, 253
Ентальцева А. В. 20, 21, 24, 39
Ермолова М. Г. 131, 173
Ефремова Н. П. 259
Жаклар А. В. см. Корвин-Кру-
ковская А. В.
Жаклар В. 160
Жданов В. В. 245
Желвакова И. А. 250
Желябов А. И. 236, 237, 238
Житомирская С. В. 36, 244, 255
Жуковская (Ценина) Е. И. 87,
130, 133, 137, 138, 140, 152,
247, 248, 251, 252, 254
Жуковский В. А. 14, 29, 245
Жуковский Ю. Г. 87, 137
Жулковская В. А. 199
Забелин И. Е. 74, 248
Завадская Е. Ф. 231, 235
Завадский П. В. 216
Завалишин Д. И. 35, 244
Заичневский П. Г. 71, 146, 214
Зайончковский П. А. 256
Зайцев В. А. 72, 91, 170, 216
Зайцева В. А. 89, 91, 92, 216
Зайцева М. Ф. 216
Заруднева Л. Т. 234
Засодимский П. В. 76, 82
Засулич (Успенская) А. И. 135,
211, 222—224, 235, 236
Засулич В. И. 6, 114, 175, 211,
218—220, 233, 235, 236, 252,
259
Засулич (Никифорова) Е. И. 135,
175, 211, 218, 235
Зейфман Н. В. 245
Зеленый А. С. 51
Зиновьева М. С. 135
Зинченко Н. 257
Иванов А. Е. 253
Иванов Д. Л. 135, 230
Иванов И. 222, 224
Иванов К. И. 37, 42
Иванова А. Л. 135, 218, 229, 230
Иванова Е. Л. 135, 218, 230
Иванова Л. Н. 260
Иванова С. А. 234, 236, 239
Ивановская П. С. 236
Иванчин-Писарев А. И. 229
Ивашев В. П. 21, 29, 102
Ивашева К. П. 8, 21, 24, 25, 39,
102
Иностранцева В. А. 133
Исаев Г. П. 237
Итенберг Б. С. 217, 249, 258, 260
Ишимова А. О. 46, 246
Ишутин Н. А. 217, 218
Кавелин К. Д. 142
Калюжная М. В. 240
Каминская Б. А. 163, 234
Канкрина Е. 3. 29, 35
Каракозов Д. В. 173, 192, 205,
217, 218
Карелин М. С. 189
Карнаухова М. Г. 254
Карпова О. Б. 198
Карякин Ю. Ф. 246, 259
Катков М. Н. 55, 148, 177, 184,
188
264
Кафиеро-Кутузова О. Е. 229
Кашеварова (Руднева) В. А. 143,
150, 189, 253
Кашкин Н. С. 36
Квятковский А. А. 236
Кельсиев В. И. 52
Кельсиев И. И. 92
Кеннан Дж. 208, 258
Кесслер К. Ф. 171
Киселев А. 213
Клеменц Д. А. 106
Клиентова А. Г. 179, 180
Ключевский В. О. 189
Книжник-Ветров И. С. 217
Ковалевская М. П. 240
Ковалевская С. В. 56, 60, 76, 89—
91, 139, 147, 154—155, 157—
160, 246, 249, 252, 254
Ковалевский В. О. 56, 76, 89—91,
158, 160
Ковальская Е. Н. 184, 237
Кожина Василиса 5
Козлов Н. И. 190
Козловская Е. 3. 218
Козьмин Б. П. 217, 246, 248, 253,
258, 259
Колачевская А. Н. 135, 218
Комиссаржевская В. Ф. 194
Кондорсе Ж. А. 3
Коновницын П. П. 24
Конради Е. И. 7, 62, 70, 99, 155,
166—173, 187, 194, 203, 254,
255
Конради П. Ф. 168
Конт О. 4, 204
Коптева М. Н. 133, 138
Копылова-Орочко А. Д. 257
Корба-Прибылева А. П. 184, 236
Корвин-Кру ковская (Жаклар)
А. В. 6, 8, 9, 90, 154, 160, 217
Коркунова (Манассеина) М. М.
142, 148, 211, 212
Корнилов Е. Г. 260
Корнилова (Мороз) А. И. 183,
184, 225, 226, 230, 234
Корнилова (Грибоедова) В. И.
183, 225, 226, 230
Корнилова (Сердюкова) Л. И.
226, 230
Коротков Ю. Н. 259
Корсини (Висковатова) Е. И.
142, 143, 151, 213
Корсини И. Д. 142, 143
Корсини (Утина) Н. И. 92, 118,
142, 148, 151, 197, 211—213
Корф 127, 128
Корш М. Ф. 98
Коста А. 227
Костомаров Н. И. ПО, 143, 144,
147
Кочина П. Я. 159, 249, 254
Кравцов Г. Л. 215
Краевич К. Д. 183
Красногорская Л. И. 255
Крестовский В. В. 95, 136
Кривенко С. Н. 198
Кропоткин П. А. 61, 62, 100, 101,
113, 200, 225, 226, 246, 247,
248, 250, 257, 259; 260
Крупская Н. К. 199, 202, 257
Крылова М. К. 135
Кубалов Б. Г. 243
Кувшинская А. Д. 234
Кудинович Н. 213
Кузнецов В. 258, 259
Кузнецов Е. А. 27
Кузнецов Ф. Ф. 249
Кулиш Ж. В. 257, 258
Кульман Е. Б. 177
Кутанов Н. 242
Куторга М. С. 146
Кучук М. 213
Кюстин де А. 43, 245
Лаваль А. Г. 29
Лавинский А. С. 17, 27
Лавров П. Л. 56, 57, 63, 123, 129,
162, 163, 168, 206, 214, 224,
228
Лавровская Е. Д. 183
Лакшин В. Я. 247
Ланской С. С. 118
Лассаль Ф. 60, 103
Лебедева Т. И. 226, 234, 236
Левашова О. С. 6, 135, 211
Левин Ю. Д. 249
Левин Ш. М. 257
Лейкина-Свирская В. Р. 257
Лемке М. К. 248, 251, 259
Ленин В. И. 9, 242
Лео А. 107
Лепарский С. Р. 18, 29, 30
Лермонтова Ю. В. 90, 157, 158,
159, 254
Лесгафт П. Ф. 143, 161, 166
Лесевич Л. П. 173
Лесков Н. С. 69, 95, 96, 136
Лешерн фон Герцфельдт С. А.
184, 228, 234, 239
Линков Я. И. 259
Литвинова Е. Ф. 157, 158, 184
Лихарев В. Н. 22
265
Лихачева Е. И. 197, 245, 258
Лихутина Е. Н. 222, 223
Лопатин Г. Л. 137, 198, 215, 224,
228, 232, 233, 260
Лотман IO. М. 5, 242, 245, 249
Луканина Л. Н. 223
Лукина Л. Н. 83
Луначарский А. В. 248
Лунин М. С. 15, 26, 28, 32, 33, 34,
35, 244
Лурье Л. Я. 258
Львова А. И. 229
Любатович В. С. 163, 230
Любаговнч О. С. 163, 230, 231,
236
Любищев А. А. 58
Мазозецкая Э. 251
Майков А. Н. 76, 79
Макаревич А. М. 226—227
Макаревич П. М. 226
Макаров Н. И. 124
Макулова Е. А. 53, 137, 138, 140,
216
Маликов А. К. 218
Малиновская A. II. 197
Малиновский В. Ф. 24
Мандрыкина Л. А. 242
Мануйлов В. Л. 207, 258
Маркелова А. Г. 133, 137, 138,
216
Маркович М. М. 173
Маркс К. 4, 6, 161, 213, 242, 247
Медведева Е. П. 230-231
Мезенцов Н. В. 197
Мей Л. А. 76
Мсйзснбуг М. 206
Меламед Е. И. 258
Менделеев Д. И. 158, 159, 166,
172, 182, 184, 195
Менжинская (Шакеева) М. А.
116, 117, 131, 173
Мешиуткин Н. А. 172
Мечников И. И. 86, 166, 248
Мещерский В. П. 201
Миллер О. Ф. 182, 184, 195
Милль Дж. 4, 59, 204
Милютин Д. А. 172, 190
Михайлов А. Д. 236
Михайлов М. Л. 48—49, 51—53,
56, 66, 76, 78—81, 87, 94, 100,
103, 135, 136, 144, 214, 216,
217, 246—249, 251, 258, 259
Михайловский Н. К. 238, 261
Михаэлис Е. Е. 75—78, 91, 230
Михаэлис Е. П. 76, 89, 230
Михаэлис М. П. 76, 91, 211, 230
Михаэлис П. И. 76
Мишле Ж. 103
Могилянский А. II. 257
Модзалевский Б. Л. 10, 242
Мордвинова О. А. 171, 201
Морозов II. А. 236, 260
Моткова М. А. 218
Муравьев А. 3. 19, 22, 29
Муравьев A. II. 19, 21, 27 t
Муравьев М. II. 14
Муравьев А. М. 14— 15, 33
Муравьев Н. М. 13—15, 18, 27
33
Муравьева А. Г. 12—13, 15, 16
18—19, 21, 21, 25, 29, 31, 39
Муравьева Е. Ф. 5, 14—15, 2(
29, 33, 34
Муравьев-Апостол М. И. 15
Мусабеков IO. С. 254
Муханов П. А. 22, 27
Мышкин И. Н. 234
Надеждин II. И. 55
Назимова Н. А. 229
Наполеон I 3
Нарышкин М. М. 19
Нарышкина Е. П. 20, 21, 23, 21,
29, 30, 39
Некрасов Н. А. 24, 41, 43, 60, 61,
64, '87, 97, 155, 197, 204, 233,
240, 245
Некрасова А. С. 175
Некрасова В. С. 175, 176, 190
191
Некрасова Е. С. 8, 41, 66, 140.
146, 169, 173—182, 197, 203,
207, 208, 245, 246, 248, 250,
254—256
Несмелова 229
Нечаев С. Г. 71, 218—223, 235,
246, 259
Нечаева А. Г. 218, 219, 223
Нечкина М. В. 15, 31, 157, 242—
244, 246, 254, 259
Никитенко А. В. 68, 88, 149, 247,
249, 253
Никифоров Л. П. 236
Николай I 12, 17, 22, 23, 25, 29,
38
Ницше Ф. 4
Новиков А. И. 246
Новикова Н. Н. 259
Ободовская А. Я. 183, 229, 234
Оболенская Е. К. 218
Оболенская 3. С. 70
Оболенский Е. П. 36
266
Оболенский Л. Е. 218
Обручев А. А. 84
Обручев В. А. 84
Обручева (Бокова) М. А. 83—86,
89, 90, 142, 151, 211
Овсянико-Куликовский Д. Н. 195
Овцын В. 251, 254, 257
Огарев Н. П. 80, 87, 92, 177—179,
182, 248, 250, 259
Одоевский А. И. 23, 30
Ожигина Л. А. 148, 150
Оксман Ю. Г. 242
Окунь С. Б. 244
Оловенникова Е. Н. 236
Оловенникова Н. И. 236
Ольхина В. А. 229
Ольхина М. С. 133
Орлов А. Ф. 14
Орлов М. Ф. 15
Орлова (Раевская) Е. Н. 15—16
Осинский В. А. 184, 233, 239
Островский А. Н. 97
Ошанина М. Н. 236
Оуэн Р. 4, 60
Павлов Г. 27
Павлова В. П. 242, 243
Павловская Р. А. 202
Павлюченко Э. А. 242, 244, 247
Пален К. И. 228
Панаев И. И. 87
Панаева А. Я. 67, 87, 96, 139, 151,
247, 252, 254
Пантелеев Л. Ф. 94, 142, 154, 156,
211, 212, 246, 247, 249, 253, 254,
258
Папгин И. К. 246
Панухина Н. Б. 260
Панютины Вера, Мария, София,
Юлия 231
Пассек Т. П. Q9, 250
Перовская С. Л. 7, 57, 60, 106,
114, 183, 184, 213, 225, 226,
229, 234, 236—239
Петр I 5
Петрашевский М. В. 36
Пиксанов Н. К. 242
Пипаев М. Т. 252
Пирогов Н. И. 51
Писарев Д. И. 51—53, 60, 62, 64,
66, 68, 72, 91, 145, 205, 213,
246—248, 253
Писемский А. Ф. 52, 95, 204
Плеве В. К. 198
Плетнев П. А. 142
Плеханов Г. В. 60, 88, 236, 247,
249, 253
Плещеев А. Н. 66
Плимак Е. Г. 246, 259
Погодин М. П. 15, 50
Поджио И. В. 22
Полевой Н. А. 46, 55
Поливанов И. Ю. 19, 22
Полонский Я. II. 76, 233
Помяловский Н. Г. 55
Попова О. И. 243
Попова О. Н. 116, 208
Потапов А. Н. 18
Потоцкая М. П. 229
Пржецлавский О. А. 88
Пругавин А. С. 256
Прудон П. 4, 60, 103, 163
Пруцков Н. И. 248
Прыжов И. Г. 38, 222, 245
Пушкарев Л. Н. 245
Пушкин А. С. 14, 23, 25, 46, 60,
61, 64,’ 66, 235, 246, 249
Пущин И. И. 25, 29
Пыпин А. Н. 85, 103
Пыпина В. А. 85
Пыпина П. Н. 215
Рабкина Н. А. 243
Раевский Н. Н. 14, 15, 24, 40, 245
Разсохипа 198
Ракова Е. И. 82
Редникова 198
Рейсер С. А. 87, 211, 245, 246,
248, 249, 258
Рейхель М. К. 8, 41, 65, 98, 178,
179, 180
Решетников Ф. М. 205
Рихтер А. А. 1бЗ
Рогачев Д. М. 93—94, 229
Рогачева (Карпова) В. II. 93—94
Родственная (Шанявская) Л. А.
190
Розанов В. В. 153
Розен А. В. 21, 24, 25, 39
Розен А. Е. 14, 19, 21, 29, 30,
243, 244
Ройтберг Л. И. 246, 247, 248
Ростовцева В. Н. 130, 131
Ростопчина Е. П. 177
Рудницкая Е. Л. 250
Рукавишникова О. Н. 191
Рукевич К. И. 210
Рукевич Кс. И. 210
Рукевич М. И. 210
Руссо Ж. Ж. 3, 11, 146
Рылеев К. Ф. 22, 31
Рысаков Н. И. 238, 239
Сабуров А. А. 103
Савина М. Г. 194
267
Савицкий И. Ф. 74
Салиас де Турнемир Е. В. 71
Салтыков-Щедрин М. Е. 68, 124,
141
Санд Жорж 47—48, 96
Святловский В. В. 251
Святская 218
Седов М. Г. 260
Семанова М. Л. 252
Семашко Н. А. 86
Семевский М. И. 41, 42, 177, 206
Сен-Симон К. А. 4, 59, 103 <.
Сергеева Е. Д. 236
Сергеевский Н. Д. 172
Серно-Соловьевич А. А. 76, 81,
82, 103, 106, 125, 155
Серно-Соловьевич Н. А. 103, 104,
106, 124, 125, 131, 133, 155,
213, 216, 217, 251
Сеченов И. М. 84—87, 89, 104,
143, 145, 146, 151, 153, 159,
166, 172, 184, 189, 194, 195,
248, 253, 256
Сигида Н. К. 240
Сидоров Н. И. 260
Синегуб С. С. 92—93, 249
Скабичевский А. М. 168, 212, 249,
252, 255, 258
Скарятина О. Р. 71
Скворцора Н. К. 184
Славинский П. 123
Славутинский Н. С. 146
Славутинский С. Т. 146
Слепцов В. А. 57, 67, 87, 91, 132,
136, 138, 139, 168
Смирницкая Н. С. 240
Смирнов А. 253
Собинов Л. В. 194
Соколов Н. Н. 144
Соловьев А. К. 197
Солодовникова Е. А. 183
Соломина 198
Софья Алексеевна 5
Спасович В. Д. 144
Спасская 198
Спенсер Г. 59, 202, 204
Сперанский М. М. 45
Сталь де А. 3, 45
Станкевич Н. В. 182
Стасов А. В. 109
Стасов В. В. 104, 109—111, 168,
194, 208, 247, 250—256
Стасов Д. В. 62, 104, 109, ПО,
116, 131
Стасов Н. В. 109
Стасова Е. Д. 250
Стасова Н. В. 7, 101, 104, 105,
107 — 111, 113, 116, 125, 127—
133, 169, 171 — 173, 182, 184,
194, 197, 201, 203, 247, 250,
252, 254
Стасова (Кузнецова) П. С. 62,
108, 110, 116, 117, 130, 131
Стасюлевич М. М. 144, 206
Степняк-Кравчинский С. М. 208,
226, 228, 229, 238, 261
Столбова 198
Стороженко Н. И. 189
Страннолюбский А. Н. 158, 183
Стрепетова П. А. 194
Стриевская С. И. 257
Субботина Е. Д. 65, 163, 227,
230—231, 247, 260
Субботина М. Д. 163, 227, 230—
231, 234
Субботина Н. Д. 163, 227, 230—
231
Субботина С. А. 231
Супинская Е. В. 234
Суслова (Розанова) А. П. 118,
152—153, 211, 230
Суслова Н. П. 57, 118, 142, 143,
148, 150—156, 160, 197, 211 —
213, 230, 231, 253
Таганцев Н. С. 172, 184, 185
Таратута Е. А. 257, 258
Тарновская В. П. 106, 171, 173,
194, 201
Тарновская П. Н. 190, 202
Таубин Р. А. 251
Твардовская В. А. 246, 260
Теплинский М. В. 257
Тизенгаузен В. К. 19
Тимонова 202
Тимощук В. В. 197
Тихонравов Н. С. 189
Тишкин Г. А. 212, 242, 246, 249,
253, 258
Ткачев П. Н. 72, 132, 220, 221,
259
Ткачева С. Н. 173
Ткаченко П. С. 251, 259, 260
Толмачева Е. Э. 49
Толстая А. И. 172
Толстая М. Н. 96
Толстой Д. А. 172, 173, 182
Толстой Л. Н. 39, 43, 50, 61, 63,
96, 97, 113, 121, 204, 245, 249
Толстой Ф. П. 143
Толстяков А. П. 255
Томилова Е. X. 218, 222, 223
268
Торсон К. П. 21
Трачевский А. С. 201
Трепов Ф. Ф. 6, 114, 140, 185, 235
Троицкий Н. А. 235, 256, 257,
259—261
Трубецкая Е. И. 5, 12, 15, 20—21,
24, 26, 27, 29, 36, 39, 43
Трубецкой С. П. 15, 19, 30, 43
Трубников К. В. 102, 104, 107,
114
Трубникова М. В. 7, 8, 70, 99,
101—114, 116, 125, 127—133,
169, 171 — 173, 193, 194, 252
Трубникова (Вырубова) М. К.
106
Тураева 198
Турати Ф. 227
Тургенев А. И. 14, 33, 34, 35, 245
Тургенев И. С. 52, 53, 55, 61, 62,
63, 124, 135, 159, 168, 230, 247,
260
Тургенев Н. И. 33
Тургенева М. А. 228—229
Тучкова-Огарева Н. А. 8, 87, 177,
178, 248, 250
Тыркова А. В. 250—252, 255, 256
Тьерри О. 132
Уварова Е. С. 15, 26, 32—35
Ульянова А. И. 199
Ульяновский А. 260
Успенский Г. И. 121, 168
Успенская Н. Г. 223
Успенский Н. В. 252
Успенский П. Г. 222—224, 236
Утин Е. И. 219
Утин Н. И. 161, 162, 213
Ушинский К. Д. 59
Фаленберг П. И. 22
Фаминцын А. С. 166, 172, 184
Фармаковские В., Е. и С. 198
Федоров Н. П. 56
Федорова М. Н. 197
Федосова Э. П. 256, 257
Фигнер В. Н. 7, 8, 44, 60, 61, 70,
106, 114, 154, 155, 157, 160—
165, 198, 215, 226, 230—233,
236—240, 245, 247, 254, 260,
261
Фигнер Е. Н. 198
Фигнер Л. Н. 161, 163, 227, 230—
231 233
Фигнер Н. Н. 194, 230
Фигнер О. Н. 198, 230, 257
Фигнер П. Н. 230
Филиппов А. В. 161
Филиппов Р. В. 259
Философов В. Д. 112, 114, 115
Философова А. П. 7, 99, 101, 105,
112 — 115, 127—131, 133, 169,
171 — 173, 185, 186, 193, 194,
203, 250, 251, 255, 256
Фогт К. 136
Фольмар Г. 160
Фонвизин М. А. 19, 21, 243
Фонвизина Н. Д. 21, 24, 25, 29,
30, 36, 37
Формозов А. А. 248
Францева М. Д. 244
Фроленко М. Ф. 226
Фурье Ш. 4, 7, 138
Халтурин С. Н. 237
Хованская Е. П. 102
Хоржевская А. С. 234
Хорос В. Г. 246
Цебриков Н. Р. 204
Цебрикова М. К. 126, 141, 143,
168, 181, 196, 203—209, 251,
257, 258
Цейдлер И. Б. 18, 20
Цитович П. П. 200, 201, 257
Цявловская Т. Г. 243
Чаадаев П. Я. 34
Чайковский П. И. 39, 245
Чебышев П. Л. 159
Чемоданова (Синегуб) Л. В. 92—
94, 229
Черкесов А. А. 103, 104, 106, 125,
133
Черкесова (Ивашева) В. В. 102—
104, 106, 116, 127, 131
Чернышев Г. И. 29
Чернышев 3. Г. 13
Чернышевская О. С. 48, 74, 78,
248
Чернышевский Н. Г. 48, 51—54,
60, 64, 65, 69, 73, 74, 76, 78, 80,
83—88, 93, 94, 96, 101, 103,
107, 109, 121, 124, 126, 128,
131, 134, 136, 142, 155, 203,
207, 208, 211, 214, 217, 218,
238, 246—250, 252, 253, 257—
259
Чернявская Г. Ф. 236
Чернявский Н. И. 95
Чехов А. П. 97, ПО, 250
Чистякова Е. В. 246
Чичерин Б. Н. 149, 253
Чуковский К. И. 138, 248, 252
Чупров А. И. 189
269
Шабанова А. Н. 59, 174, 175,
190 — 192, 202, 211, 247
Шакеева А. Ф. 133
Шаляпин Ф. И. 194
Шамшин И. И. 103
Шапошников В. Г. 257
Шауров И. В. 215
Шаховская В. М. 27
Шаховская (Щербатова) Н. Д.
15, 22
Шаховская П. М. 21
Шаховской Ф. П. 15
Шевченко Т. Г. 43, 245
Шевырева О. Д. 229
Шелгунов М. Н. 83
Шелгунов Н. В. 49, 51, 56, 64,
75—78, 80—83, 87, 88, 91, 100,
122, 208, 246—249, 251, 252,
258, 259
Шелгунов Н. Н. 83
Шелгунова Л. П. 56, 75—83, 87,
90, 91, 100, 137, 141, 246—249,
251, 252, 258, 259
Шен рок В. И. 244
Шиллер И. Ф. 180
Шилов А. А. 254
Шнейдер И. 198
Шлейснер О. А. 183
Шпнлевская М. С. 116
Шпнльгаген Ф. 205
Штакельберг 127, 128
Штакеншнейдер Е. А. 56, 60, 63,
65, 79, 111, 123, 124, 129, 130,
171, 201, 246—248, 250—252,
255, 257, 258
Штейнгейль В. И. 19
Шторм Г. П. 257
Штофф О. А. 173
Штрайх С. Я. 83, 243, 245, 249,
253, 254
Штромберг А. П. 239
Шувалов П. А. 127
Шульгин В. 248
Шульговская А. Н. 133
Щеголев П. Е. 243
Щепкина А. В. 254
Щепкина Е. Н. 59, 246, 247, 252
Эйдельман Н. Я. 244, 245
Эймонтова Р. Г. 253
Эйхенбаум Б. М. 249
Энгельгардт А. Н. 104, 122, 124,
183
Энгельгардт Анна Н. 124, 125,
131, 212
Энгельс Ф. 3, 70, 242, 247
Эрикур де Ж. 80, 100, 107
Эрисман Ф. Ф. 154
Юнге (Толстая) Е. Ф. 143, 147,
253
Юрасова 198
Юркевич П. Д. 174
Юшины А. и М. 197
Юшневская М. К. 20, 21, 24, 31,
39
Юшневский А. П. 19
Языков М. А. 138
Якимова А. В. 229, 234, 236, 237
Якоби П. И. 92
Якубович А. И. 15
Якубович П. Ф. 215
Якушкин В. Е. 178
Якушкин И. Д. 22, 28, 243
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение .................................................. 3
Глава первая. «Они благословили нас»....................... 9
«Самый свободный долг»........................... «
«Дай бог хоть им искупить гнусность нашего века» . .	14
«Спасибо женщинам» .............................. 22
Глава вторая. «Все пошло в переборку...».................. 45
«Женщина ни в чем не виновата»................... «
«Здесь идут от идеи...» ......................... 53
Глава третья. Надо ли перегибать палку?................... 70
Вокруг «семейных изгородей» ..................... «
Теория и практика по Чернышевскому ................. 73
«Вы такая отличная, Людинька...» ................... 75
С кого «списала» Вера Павловна?..................... 83
О «докторах», «братьях», «консервах» ............... 88
Глава четвертая. Протест и перелом........................ 98
«Старшие сестры» ................................ «
«Потребность придти на помощь» .................... 115
«Идейное дело» .................................... 122
Глава пятая. «Фаланга новых женщин»...................... 142
«Могут ли девицы посещать лекции и прилично ли
это?»	  «
Диплом или революция? ............................. 156
Глава шеста'я. «Они завоевал» своп права»................ 166
Женщина имеет право и должна учиться.................. «
Первый приступ .................................... 171
Борьба продолжается ............................... 182
Победа: женский университет открыт! ............... 193
«Прекращай образование!»........................... 199
Глава седьмая. «Крайности порождают крайность»............. 210
Первые шаги .......................................... «
Одержимость ......................................... 224
Источники и литература .................................... 242
Указатель имен............................................. 262
Павлюченко Э. А.
П12 Женщины в русском освободительном движе-
нии: От Марии Волконской до Веры Фигнер.—
М.: Мысль, 1988.— 269, [2] с., [8] л. ил.
ISBN 5-244-00065-9
В книге представлена целая галерея замечательных женских обра-
зов, даются примеры гражданского мужества, бескорыстной самоотвержен-
ности во имя высоких идеалов служения народу, выполнения своего долга.
Славные дела Марии Волконской, Марии Трубниковой, Веры Фигнер
и многих других показывают рост женского самосознания, вклад женщин
в борьбу со всеми формами угнетения.
Для широких читательских кругов.
0505000000-077
11 004(01)88
ББК 63.3(2)474-63.3(2)51
76-88
Элеонора Александровна Павлюченко
ЖЕНЩИНЫ В РУССКОМ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ:
ОТ МАРИИ ВОЛКОНСКОЙ
ДО ВЕРЫ ФИГНЕР
Заведующий редакцией В. С. Антонов
Редактор Т. В. Мальчикова
Младший редактор Ю. В. Сокортова
Оформление художника В. В. Афонина
Художественный редактор И. А. Дутов
Технический редактор Е. А. Молодова
Корректор Ф. Н. Морозова
ИБ № 3645
Сдано в набор 15.10.87. Подписано в печать 03.05.88: А10912. Формат 84ХЮ8‘/3«.
Бум. тип. № 1. Гарн. Бодони. Печать высокая. Усл. печ, листов 15,12 с вкл. Усл.
кр.-отт. 15,54. Учет.-изд. листов 16,73 с вкл. Тираж 25 000 экз. Заказ № 145. Цена 1 р. 40 к.
Издательство «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленинский пр., 15.
Набрано в ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени
МП О «Первая Образцовая типография» имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома
при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. 113054, Москва, Валовая, 28.
Отпечатано с готовых диапозитивов в Московской типографии № 11 Союзполиграф-
прома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии
и книжной торговли. Москва, 113105, Нагатинская ул., д. 1