Автор: Хелд Д.
Теги: политика политические науки древняя греция демократия политология демократия сегодня
ISBN: 978-5-7749-0821-9
Год: 2014
Текст
Дэвид Хелд
Дэвид Хелд
97857 74'908219'
Дэвид Хелд
Модели демократии
Третье издание
David Held
Models
of Democracy
Third Edition
Cambridge
Polity
2006
Российская академия народного хозяйства
и государственной службы
при Президенте Российской Федерации
Дэвид Хелд
Модели
демократии
Третье издание
Перевод с английского
Михаила Рудакова
| Издательский дом ДЕЛО |
Москва 2014
УДК 32.001
ББК 66
Х36
Хелд, Дэвид.
Х36 Модели демократии. Третье издание/Дэвид Хелд; перевод с
англ. М. Рудакова.—М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС,
2014.-544 с.
ISBN 978-5-7749-0821-9
Книга известного британского политолога Дэвида Хелда по-
священа введению в основные теории демократии от Древней
Греции до наших дней, а также критическому рассмотрению
вопроса о том, что означает демократия сегодня. Работу отли-
чает наглядность и ясность изложения в сочетании с глубоким
анализом и оригинальным авторским взглядом.
Для всех, кто интересуется проблемами классической и совре-
менной теории демократии.
ISBN 978-5-7749-0821-9
УДК 32.001
ББК 66
This edition is published by arrangement with Polity Press Ltd.,
Cambridge Copyright © David Held 2006
© ФГБОУ ВПО «Российская академия народного хозяйства
и государственной службы при Президенте Российской
Федерации», 2014
Оглавление
Предисловие к третьему изданию.................9
, Введение....................................15
ЧАСТЬ I. КЛАССИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ..................27
Глава 1. Классическая демократия: Афины.......29
Глава 2.Республиканизм:свобода,самоуправление
и активный гражданин..........................59
Глава 3. Развитие либеральной демократии:
за и против государства......................102
Глава 4. Прямая демократия и конец политики .... 165
ЧАСТЬ II. ВАРИАНТЫ XX ВЕКА...................209
Глава 5. Конкурентный элитизм
и технократическое мировоззрение.............211
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм
и государство................................263
Глава 7. От послевоенной стабильности
к политическому кризису: поляризация
ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕАЛОВ.........................306
Глава 8. Демократия после советского коммунизма . 358
Глава 9. Совещательная демократия ,
И ЗАЩИТА ПУБЛИЧНОЙ СФЕРЫ.....................381
ЧАСТЬ III. ЧТО ОЗНАЧАЕТ ДЕМОКРАТИЯ СЕГОДНЯ?. . . 423
Глава 10. Демократическая автономия.........425
Глава 11. Демократия, национальное государство
И ГЛОБАЛЬНАЯ СИСТЕМА........................475
Библиография................................511
Посвящается Питеру
Предисловие к третьему изданию
С опорой на какой-либо конкретный период и куль-
туру своей родины легко пускаться в излишние
обобщения, однако работа над третьим изданием
«Моделей демократии» протекала в неспокойные
времена. События 11 сентября и последующие вой-
ны в Афганистане (2002) и Ираке (2003) вызвали
цепную реакцию изменений по всему миру. Де-
мократия, казавшаяся относительно устойчивой
в 1990-х годах, подверглась сильному давлению —
как изнутри, так и снаружи. Угрозы безопасности,
«война против террора», попытка навязать «смену
режима» Ираку, а также принести изменения в дру-
гие ближневосточные страны сопровождались все-
проникающим ощущением беспокойства на пред-
мет того, смогут ли страны демократии обеспечить
безопасность своим гражданам, сохранить процве-
тание в тревожные времена и воплотить идеалы,
которые можно должным образом защитить, с од-
ной стороны, изнутри — от повсеместного уныния
и внутриполитической апатии — и, с другой сто-
роны, извне — от жестоких противников, готовых,
не колеблясь, применить насилие. Распространение
фундаментализма в странах ислама, вместе с раз-
витием христианских и еврейских фундамента-
листских группировок, поднимает вопросы о леги-
тимности современных политических институтов,
о разделении церкви и государства и о самом суще-
ствовании демократии перед лицом угрозы ее ос-
новополагающей концепции людей как свободных
и равных, активных нравственных агентов, обла-
дающих способностью к самоопределению и поли-
тическому выбору. Уже отчетливо ощущается риск
того, что в западной демократии озабоченность'
прежде всего безопасностью приведет к отмене не-
9
Дэвид Хелд
которых важнейших достижений демократии и некоторых прав
и свобод, ею предполагаемых. А значит, возникает опасность
того, что культуры и религиозные силы, противостоящие разде-
лению политики и религии, государства и гражданского обще-
ства, будут рассматривать «демократию» как одного из своих
врагов.
Совсем недавно в своей книге «Глобальный договор» я про-
анализировал некоторые из данных тенденций и реакций.
В «Моделях демократии» же моя цель — прояснить, почему де-
мократия так важна для людей, почему она вызывает столько
разногласий и почему, несмотря на свою уязвимость, остается
наилучшим из всех возможных типов правления. Демократия —
не панацея от всех проблем человечества, но она предлагает
наиболее привлекательный принцип легитимности — «согласие
народа» в качестве основы политического строя. Крайне важно
понимать этот принцип и множество порожденных им споров,
дабы располагающая к себе и убедительная концепция демо-
кратии могла успешно существовать и в следующем столетии.
Учитывая трудности современного периода, легко забыть
о том, что эпохой демократии является как раз настоящий мо-
мент. Государственный социализм, казавшийся столь прочным
всего лишь несколько десятилетий назад, рухнул в Центральной
и Восточной Европе. При этом демократия, в том, что касается
ее базовых принципов, не только занимает надежные позиции
на Западе, но является также повсеместно принятой вне Запа-
да в качестве наиболее подходящей формы правления. Во всех
крупнейших мировых регионах наблюдается укрепление демо-
кратических процессов и процедур. В середине 1970-х годов бо-
лее двух третей всех стран могли обоснованно называться авто-
ритарными. Данное процентное соотношение резко меняется;
менее трети всех государств теперь можно назвать авторитар-
ными, число же стран демократии возросло. В современную нам
эпоху демократия стала ведущим стандартом политической ле-
гитимности.
Вот почему с Античности до наших дней история демократии
представляется относительно счастливой. Все возрастает число
стран, где голосующие, в принципе, уже могут призвать к ответу
руководителей государства, в то время как сами руководители
действительно представляют интересы своих избирателей —
«население» ограниченной территории. Однако история демо-
10
Предисловие к третьему изданию
кратии на этом все же не заканчивается. Хотя победа демокра-
тических движений в Центральной и Восточной Европе была
моментом истины, как и трансформация политических режи-
мов в таких регионах, как Южная Африка, эти события оста-
вили без ответа многие важные вопросы демократического
мышления и практики. Под сомнение ставятся сами основы
демократии как идеи и как политической реальности. И дело
не только в том, что ее история полна противоречивых интер-
претаций, — древние и современные представления о демо-
кратии смешиваются и порождают неоднозначные и несосто-
ятельные объяснения ключевых терминов демократии, среди
которых — точное понятие «политического участия», смысл
идеи «представительства», границы возможности граждан
свободно выбирать среди политических альтернатив и истоки
принадлежности к демократическому сообществу.
Все это крайне важные и неотложные проблемы, пред-
ставляющие предмет значительной части современной поли-
тической полемики. Но даже эти насущные проблемы вовсе
не исчерпывают текущей повестки демократической мысли
и практики. Дело в том, что любое исследование современно-
го значения демократии должно затрагивать и дополнитель-
ные вопросы — не только о «внутренних» или «домашних»
свойствах демократии, но также ее «внешних» качествах и ха-
рактеристиках. И все потому, что одной из самых заметных
особенностей политики в новом тысячелетии являются про-
блемы, преодолевающие национальные демократические
границы. Процессы экономической глобализации, проблемы
окружающей среды и защиты прав меньшинств становятся
проблемами всего международного сообщества. Представле-
ния о сущности и границах национальной демократии долж-
ны быть пересмотрены в связи с процессом экологической,
социальной и экономической глобализации — то есть в связи
с трансконтинентальными или межрегиональными измене-
ниями в социальной организации человека и применении
власти в обществе.
Конечно, глобальные проблемы не новы. Хотя их значи-
мость резко возросла, многие из них существуют уже десяти-
летиями, а некоторые — веками. Теперь же, когда старое про-
тивостояние между Востоком и Западом закончилось, такие
региональные и глобальные проблемы, как распространение
О
11
Дэвид Хелд
СПИДа, бремя долгов «развивающегося мира», поток финан-
сов, уходящих от национальной юрисдикции, наркоторговля,
международные преступность и терроризм, стали приоритета-
ми интернациональной политической повестки. Тем не менее
в отношении того, где, как и согласно каким критериям следует
принимать решения по этим вопросам, все еще царит глубокая
неопределенность.
Исследования в рамках теории демократии, касающиеся ро-
ста региональных и глобальных проблем, все еще находятся
на стадии становления. И хотя демократическая теория деталь-
но исследовала и обсудила вызовы демократии, зародившиеся
в пределах национального государства, она серьезно не задава-
лась вопросом о том, может ли само национальное государство
оставаться предметом демократической мысли. Вопросы, ко-
торые появляются в результате стремительного роста сложных
взаимосвязей и взаимодействий между государствами и обще-
ствами, а также очевидного пересечения национальных и ин-
тернациональных сил и процессов, остаются практически неиз-
ученными.
Вызовы, с которыми сталкивается демократическая мысль,
многочисленны и значительны. У «Моделей демократии», в том
виде, в каком она была опубликована в 1987 году, было две
главных цели: во-первых, познакомить читателя с основными
представлениями о демократии и, прежде всего, с теми, кото-
рые характерны для западной традиции — со времен древней
Греции по настоящий день; во-вторых, представить критиче-
ское описание демократических идей в их развитии, чтобы от-
ветить на вопрос, заданный непосредственно в конце книги:
что же должна означать демократия сегодня? Таковыми оста-
вались и задачи второго издания, вышедшего в 1996 году, од-
нако для их точного выполнения потребовалось детально пере-
смотреть и оригинальный текст. «Моделям» потребовался такой
пересмотр для того, чтобы учесть изменения в политике, неко-
торые из которых оказались в первом издании не были предви-
дены или проанализированы. Книга нуждалась в определенной
ревизии и для того, чтобы рассмотреть большой объем научно-
исследовательской работы, проделанной в области политологии
за последнее десятилетие, часть которой изменила наши пред-
ставления о некоторых аспектах классического демократиче-
ского наследия, равно как и о современных политических идеях
12
Предисловие к третьему изданию
и понятиях. «Модели» нуждались в переработке и в связи с не-
которыми изменениями во взглядах автора, которые весьма
кстати были бы отражены в новом тексте.
Аналогичный набор вопросов лег в основу и третьего изда-
ния. Оно было подновлено с учетом политических изменений,
формирующих наш мир сегодня, а также дополнено в связи
с появлением новых теоретических и исторических работ,
вносящих изменения в нашу интерпретацию тех или иных
аспектов более ранних политических традиций. Издание было
доработано и потому, что дискуссия, развернувшаяся в по-
литической и социальной теории, привела к определенным
инновациям в представлениях о демократии. Таким образом,
была добавлена новая глава о совещательной демократии
(глава 9), посвященная качеству теорий демократии и обо-
снованию политического действия. Совещательные теорети-
ки фокусируют внимание на развитии гражданства, на том,
как содействовать формированию «рафинированных» и «реф-
лективных» политических предпочтений, а также на полити-
ческой рациональности, неразрывно, по их мнению, связан-
ной с идеей обоснованности для других. Таковы важнейшие
понятия, заслуживающие внимательного анализа в отдельной
главе.
В какой-то мере первые два издания «Моделей демокра-
тии» появились как набор текстов для Открытого универси-
тетского курса «Демократия: с классических времен до на-
ших дней». Многие мои коллеги в Открытом университете
снабдили их подробными комментариями. Я хотел бы от-
дельно поблагодарить Донну Дикенсон, Брэма Гибена, Дэви-
да Голдблатта, Пола Льюиса, Тони Макгрю и Дэвида Поттера
за их бесценные советы. Кроме того, при подготовке первого
и второго изданий неоценимую помощь мне оказали ком-
ментарии друзей и коллег из других университетов. Хотел бы
поблагодарить, среди прочих, Дэвида Битэма, Ричарда Бел-
лами, Джона Данна, Энтони Гидденса, Джона Кина, Джоэ-
ля Кригера, Квентина Скиннера, Мишель Стэнворт и Джо-
на Б. Томпсона.
Спустя примерно двадцать лет с момента его замысла курс
Открытого университета был закрыт, однако «Модели демо-
кратии» продолжают использоваться как введение в историю
демократической мысли по всему миру. Силиан Макбрайд
13
Дэвид Хелд
внес значительный вклад в разработку третьего издания. Он по-
знакомил меня с литературой по совещательной демократии
(в настоящее время уже весьма обширной) и был бессменным
советчиком. Я глубоко обязан и признателен ему. Энн Бонн, Нил
де Корт, Энн ДеСайра, Эллен Маккинлэй, Джилл Мотли, Брефф-
ни 6 Коннор, Сью Поуп и Мэриэнн Раттер были незаменимы
в процессе публикации рукописи. Чрезвычайно благодарен всем
им. В неоплатном долгу я и у моего отца, Питера Хелда, которо-
му посвящается третье издание. Он — мудрый и сознательный
гражданин, а также настоящий друг и собеседник. Наконец, хочу
выразить признательность моим детям, как и в предыдущих
изданиях, за постоянное напоминание о том, что в жизни су-
ществует более важные вещи, чем полис, и за их ответственную
(да еще какую!) гражданскую позицию. Спасибо вам, Роза, Джо-
шуа и Джейкоб.
Дэвид Хелд
Введение
История идеи демократии любопытна; история са-
мой демократии озадачивает.
Существуют два поразительных исторических
факта. Во-первых, политические лидеры самых раз-
личных взглядов заявляют, что они — демократы.
Политические режимы различных типов считают
себя демократиями. Однако то, что данные режимы
говорят и делают, зачастую — совершенно разные
вещи по всему миру. Похоже, демократия легитими-
рует современную политическую жизнь: правотвор-
чество и правоприменение представляются обосно-
ванными и адекватными, когда они «демократичны».
Но так было не всегда. Со времен древней Греции
и по сей день большинство политических мыслите-
лей крайне критично относится к теории и практике
демократии. Всеобщая приверженность демократии,
по сути, — совершенно недавний феномен.
Во-вторых, в то время как сегодня многие госу-
дарства могут быть демократическими, история
их политических институтов обнаруживает хруп-
кость и уязвимость демократических принципов.
Одна только история Европы XXI века свидетель-
ствует, что создать и поддерживать демократию
как форму правления — невероятно сложная зада-
ча: фашизм, нацизм и сталинизм подошли крайне
близко к ее полному искоренению. Демократия раз-
вивалась в острой социальной борьбе и часто в по-
добной борьбе приносилась в жертву. Данная книга —
об идее демократии, однако в исследовании этой
идеи мы не сможем отойти слишком далеко от опре-
деленных аспектов ее истории, теории и практики.
Хотя слово «демократия» перешло в англий-
ский язык в шестнадцатом веке от французского ,
democratie, по происхождению оно греческое. «Де-
15
Дэвид Хелд
мократия» происходит от demokratia, основными значениями
которого являются demos (народ) и kratos (правление). Демокра-
тия означает форму правления, при которой, в отличие от мо-
нархии и аристократии, правит народ. Демократия порождает
политическое сообщество, в котором для народа существует
определенная форма политического равенства. «Правление на-
рода» может казаться вполне недвусмысленным понятием, од-
нако видимость обманчива. История идеи демократии слож-
на — она отмечена противоречащими друг другу концепциями.
И для разногласий существует огромное количество поводов.
Проблемы определения возникают в отношении к каждому
элементу фразы: «правление»? — «правление кого»? — «наро-
да»? Начнем с «народа»:
- Кого можно считать «народом»?
- Какой тип участия для него предусмотрен?
- Какие условия считаются необходимыми для участия? Мо-
гут ли стимулы и препятствия или издержки и преимуще-
ства участия быть равными?
Идея «правления» вызывает массу вопросов:
- Насколько широко или узко следует трактовать сферу
правления? Или же, что представляет собой надлежащая
область демократической активности?
- Если «правление» подразумевает «политическое», то что сие
означает? Охватывает ли оно: а) законность и правопоря-
док? б) взаимоотношения между государствами? в) эконо-
мику? г) внутриполитическую или частную сферу?
Влечет ли за собой «чье-либо правление» обязанность повино-
ваться?
- Следует ли повиноваться правилам «народа»? Каково ме-
сто повиновения и инакомыслия?
- Какие роли уготованы тем, кто является открытым и ак-
' тивным «не-участником»?
- При каких обстоятельствах, если таковые имеются, демо-
.< кратии могут прибегать к принуждению в отношении не-
16
Введение
которых представителей своего народа либо против тех,
« кто находится вне сферы легитимного правления?
Потенциальные области разногласий на этом не заканчиваются.
Дело в том, что со времен древней Греции до наших дней также
существовали фундаментально различающиеся мнения об об-
щих условиях или предпосылках успешного «правления наро-
да». Должны ли, например, люди получить образование до того,
как стать демократами? Необходим ли определенный уровень
общественного благосостояния для поддержания демократии?
Можно ли сохранить демократию во время общенациональной
чрезвычайной ситуации либо войны? Эти и масса других вопро-
сов приводят к тому, что значение демократии остается и, веро-
ятно, всегда останется, неустойчивым.
Весьма о многом могут сказать попытки ограничить зна-
чение «народа» определенными группами, такими, например,
как: собственники, белые, образованные, мужчины, одаренные
определенными навыками люди и представители определенных
профессий, белые взрослые, взрослые. Поучительным являются
и различные концепции и споры о том, что считать «правлени-
ем» «народа». Как удачно подытожил один комментатор, список
различных позиций включает следующее:
1. Что все должны управлять —в том смысле, что все должны
быть вовлечены в законодательную деятельность, в приня-
тие решений по вопросам государственной политики, в при-
менение законов и руководство правительством.
2. Что все должны лично участвовать в принятии ключевых ре-
шений, касающихся основных законов и вопросов государ-
ственной политики.
3. Что правители должны быть подотчетны управляемым; они
должны, иными словами, быть обязаны отчитываться в сво-
их действиях перед управляемыми и смещаться последними.
4. Что правители должны быть подотчетны представителям
управляемых.
5. Что правители должны избираться управляемыми.
6. Что правители должны избираться представителями управ-
ляемых.
7. Что правители должны действовать в интересах управляемых
(Lively, 1975. Р. 30).
17
Дэвид Хелд
Данные положения отчасти вытекают из различных способов
обоснования демократии. Демократия защищается на том ос-
новании, что она наиболее близко, из всех других альтернатив,
подходит к достижению одной или более из следующих фунда-
ментальных ценностей или благ: законная власть, политиче-
ское равенство, свобода, нравственное развитие, общественный
интерес, честный компромисс, взаимосвязывающие решения,
учитывающие интересы каждого, общественная польза, удов-
летворение потребностей, эффективные решения. В рамках
истории столкновения различных позиций идет борьба за опре-
деление того, будет ли демократия означать особый тип народ-
ной власти (форму жизни, при которой граждане вовлечены
в самоуправление и саморегулирование) или аппарат по приня-
тию решений (средством легитимации решения тех, кто на вре-
мя — в качестве «представителей» — избирается во властные
структуры). Как обозначить пределы компетенции демократии?
В каких сферах жизни она должна найти применение? Или же,
должны ли быть четко определены ее пределы для осуществле-
ния других важных целей?
Это крайне сложные вопросы. Анализ вариантов демокра-
тии — основная задача данной книги — не решит их, однако
поможет пролить свет на то, почему определенные позиции
привлекательнее других. Сосредоточившись на основных ва-
риантах, данный труд укажет на некоторые из политических
опций, открывающиеся перед нами сегодня. Это означает и то,
что данные опции не выражают себя в простой, ясной манере.
История демократии часто смущает отчасти оттого, что она все
еще очень активна, а также отчасти из-за ее крайне сложной
проблематики (Williams, 1976. Р. 82-87). Важно также отметить,
что в анализе необъятного числа вопросов, как и всем подоб-
ным исследованиям, мне помогает особая позиция в рамках
активно действующей истории: вера в то, что демократиче-
ские идеи и практика могут в конечном итоге быть защищены,
только если их контроль над нашей политической, социальной
и экономической жизнью будет расширен и углублен. Истоки
данного убеждения и имеющиеся у меня для него основания бу-
дут, как я надеюсь, прояснены позже, что, однако, не означает,
что я обязательно симпатизирую каким-либо конкретным тео-
ретикам демократии.
18
Введение
Книга разделена на три части. Часть первая представляет
четыре классические модели демократии: классическую идею
демократии в древних Афинах; республиканскую концепцию
самоуправляющегося сообщества (разработанную в двух ва-
риантах: протекционный республиканизм и республиканизм
развития);1 либеральная демократия (вновь разработанная
в двух различных вариантах: протекционная демократия и де-
мократия развития); и марксистская концепция прямой демо-
кратии. Часть вторая исследует пять самых последних моделей,
породивших интенсивную политическую дискуссию и противо-
стояние: конкурентную элитистскую демократию, плюрализм,
правовую демократию, демократию прямого участия и совеща-
тельную демократию. В третьей части рассматриваются неко-
торые из главных проблем демократической теории и практики,
а также вопрос: что должна означать демократия сегодня? Этот
вопрос решается посредством оценки современной релевант-
ности демократического наследия в контексте национального
государства, равно как и на фоне развития тесных взаимосвязей
между государствами и обществами.
Таким образом, вопросы, затрагиваемые «Моделями демо-
кратии», включают некоторые из ранних концепций демокра-
тии, упадок этих идей, затянувшийся приблизительно на два
тысячелетия, медленное возвращение демократических поня-
тий в ходе Возрождения и, с конца XVI века, во время борьбы
либерализма против тирании и абсолютистского государства;
повторное формулирование идеи демократии в конце XVIII
и XIX столетий как в либеральной, так и в марксистской тра-
дициях, а также столкновение современных точек зрения. Со-
средоточившись на данном направлении, «Модели демократии»
уделяют основное внимание развитию демократии на Западе.
Все потому, что история развития различных вариантов демо-
кратии — это отчасти и история развития политических идей
и практик, наиболее отчетливо оформившихся на Западе. Спо-
ры о природе демократии были особенно острыми в рамках ев-
ропейской и североамериканской интеллектуальной традиции,
однако это никоим образом не означает, что все самое важное,
1 Важно отметить, что не все концепции республиканизма были демокра-’
тическими. В главах 2 и 3 исследуются ведущие концепции и их отно-
шение к демократии.
19
Дэвид Хелд
касающееся природы демократии, связано (либо полностью
осознано и изложено) лишь с Европой и Северной Америкой
(Bernal, 1987; Springborg, 1992). Хотя акцент здесь будет делаться
на западной демократической традиции, позднее будет сказа-
но и о значимости других направлений мысли и политических
регионов1.
Модели демократии, которым посвящены следующие главы,
как и самые общие взаимоотношения между ними, показаны
на рис. 1. Все модели; кроме одной, можно в принципе разде-
лить на два основных типа: прямая демократия или демокра-
тия прямого участия (система принятия решений в отноше-
нии общественных дел, в которую граждане непосредственно
вовлечены) и либеральная или представительная демократия
(система правления, охватывающая избранных «должностных
лиц», которые обязаны «представлять» интересы и/или взгля-
ды граждан в рамках «правопорядка»)2. Эти общие классифи-
кационные категории будут использованы для группирования
ряда моделей. Однако они будут применяться лишь на крайне
ограниченной основе, поскольку одна из главных целей данной
работы — объяснить и оценить гораздо более широкий спектр
споров вокруг демократии, чем тот, что предполагается лишь
этими двумя общими понятиями. Еще очень многое предстоит
узнать, например, о различиях между классической демокра-
тией, республиканизмом развития, прямой демократией и де-
мократией прямого участия, даже если все они соответствуют
типу «прямой демократии». При сосредоточении на них лишь
как на формах последней можно увидеть значительные рас-
хождения между ними — расхождения, заставляющие разрабо-
тать более сложную систему классификации. Схожая ситуация
наблюдается в отношении «вариантов» либеральной демокра-
тии. Так, обычно будут применяться термины, приведенные
на рис. 1. Контекст их использования должен прояснить любое
1 Вдобавок следует отметить, что ценность и применимость некоторых
идей в отдельных культурах и странах не обязательно ограничивают-
ся географическим положением. Язык самоопределения и автономно-
сти не может быть просто оценен в связи с его изначальным социаль-
ным контекстом (см. главы 10 и И).
2 Совещательная демократия, как будет показано в главе 9, стремится сра-
зу же сломать эту матрицу.
20
Классическая Республиканизм Либеральная (представительная) Прямая
демократия __________» (два основных _______________демократия .......... демократия
варианта) (два основных варианта) j
Республиканизм Протекционный Протекционная Демократия
развития республиканизм » демократия развития
Совещательная Демократия
демократия прямого участия
----► Теоретические варианты
----> Примеры влияния
Рис. 1. Варианты демократии
Дэвид Хелд
противоречие в отношении обсуждаемого типа демократии,
а также сходства и различия между ними1.
Развитие демократии представляет собой долгую и край-
не конфликтную историю. Область демократической теории
включает в себя обширнейший спектр мнений и споров. И эту
историю, и эти споры необходимо понять, чтобы усвоить из-
менчивое значение демократического дискурса — его клю-
чевые понятия, теории и вопросы. Прокладывая путь по по-
добной территории, «Модели демократии» предлагают карту
ключевых положений и аргументов, равно как и серию крити-
ческих размышлений о них. И хотя книга включает в себя зна-
чительный ряд вопросов, следует подчеркнуть и ее избиратель-
ность. При включении в анализ четырех классических моделей
(и некоторых их вариантов) мной руководило предположение,
что достаточно широкий охват ряда наиболее важных идей и те-
орий предпочтительнее поверхностного взгляда на все из них.
Поэтому я не рассматривал некоторые политические традиции,
которые, как полагают некоторые, внесли значительный вклад
в теорию демократии, например, анархизма. Есть и другие лаку-
ны. Изначально я планировал довольно подробно рассмотреть
истоки и контекст каждой крупнейшей теоретической траек-
тории в истории демократии. Но я был вынужден отказаться
от этого, чтобы придерживаться реалистичного формата работы,
хотя я и попытался представить краткое историческое и теоре-
тическое введение к каждой модели. К тому же мне, вероятно,
1 Существуют дополнительные терминологические трудности, о которых
следует упомянуть. Одной из наиболее важных политических тради-
ций, по крайней мере, для современной политической мысли Запада,
несомненно, является либерализм. Важно помнить, что «современный»
западный мир был вначале либеральным, и лишь позднее, после экс-
тенсивных конфликтов, либерально-демократическим (см. главы 2 и 3).
Следует подчеркнуть, что все либералы прошлого и настоящего отнюдь
не являлись демократами, и наоборот. Однако развитие либерализма
было неотъемлемым для развития либеральной демократии. Поэтому,
в то время как я буду обращаться к либерализму и либеральной демо-
кратической теории как отличным друг от друга видам политической
мысли в определенных контекстах, я также, особенно в поздних главах,
буду использовать термин «либерализм» для обозначения и либерализ-
ма, и либеральной демократии. И вновь контекст, в котором эти тер-
мины используются, не будет, я надеюсь, оставлять неопределенность
в их значении.
22
Введение
следовало подчеркнуть, что я выбрал лишь те «модели демокра-
тии», которые, по моему мнению, обладают наибольшей зна-
чимостью для классической и/или современной политической
дискуссии.
Существуют три дополнительных момента, о которых необхо-
димо упомянуть, говоря о подходе, использованном в этой кни-
ге, и о предположениях, которые его подкрепляют. Во-первых,
замечание о понятии «моделей»1. В моем прочтении этот тер-
мин относится к теоретической конструкции, предназначенной
представлять и объяснять главные элементы формы демокра-
тии и предполагаемую ею структуру взаимоотношений. Аспект
общественной жизни или комплекса институтов может быть
адекватно понят лишь в рамках его связей с другими социаль-
ными феноменами. Модели, следовательно, являются сложны-
ми «сетями» представлений и обобщений касательно аспектов
сферы политики и ключевых условий укрепления ее позиций,
включая экономические и социальные условия.
Кроме того, модели демократии обязательно включают,
как вскоре будет показано, подвижный баланс между описа-
тельно-объяснительными и нормативными утверждениями;
то есть между утверждениями о том, как и почему дела обстоят
именно так, и утверждениями о том, как должны обстоять дела.
В то время как классические греческие мыслители часто стре-
мились к тому, чтобы их работа была одновременно и описа-
тельной и предписывающей, являя собой объединенное учение
об этике, политике и условиях человеческой деятельности; мно-
гие «современные» теоретики начиная с Гоббса и до Шумпетера
утверждали, что участвуют, по существу, в «научной», а не нор-
мативной практике. Гоббс фундаментально изменил традицию
политической теории, резко отделив мораль от политики; ему
политический анализ виделся в качестве «гражданской науки»,
построенной на четких принципах и тщательно аргументиро-
ванных умозаключениях. Развитие социальных наук (в осо-
бенности таких дисциплин, как «управление» и социология)
1 Предложением идеи «моделей» демократии я обязан работе К. Б. Макфер-
сона (Макферсон, 2011). Термины «протекционная» демократия и «де-
мократия развития» также происходят из его трудов (Macpherson, 1966,
1973; Макферсон, 2011). Однако я буду развивать эти идеи в существен-
но ином ключе.
23
Дэвид Хелд
в конце XIX и в XX веках дало дополнительный толчок пред-
ставлению о том, что изучение демократии должно основывать-
ся на следовании науке. Произошел значительный сдвиг в весе,
придаваемом «научному методу» в объяснении значения демо-
кратии. Но «наука» вовсе не торжествовала над «философией»
повсеместно; и чисто эмпирический подход к демократической
теории был подвергнут широкой критике. Более того, вне зави-
симости от провозглашенного метода, используемого в полити-
ческом анализе, во всех моделях демократии можно обнаружить
смесь описательного и нормативного. Как заметил один наблю-
датель: «Некоторые теоретики демократии достаточно хорошо
понимали, что их теории являются такого рода смесью. Другие
не понимали или даже отвергали подобный взгляд. Те, кто на-
чинал с молчаливого допущения, что существующее правильно,
склонны были отрицать, что они выносят ценностные суждения.
Те, кто начинал с молчаливого допущения, что существующее
неправильно, придавали особое значение этической аргумента-
ции (в то же время стараясь показать, что это имеет и реальное,
практическое значение). И между этими двумя крайностями
возможны позиции с разной расстановкой акцентов» (Макфер-
сон, 2011. С. 12)1.
Изучая прошлые, настоящие и, возможно, будущие модели
демократии, важно исследовать их ключевые черты, рекоменда-
ции и предположения о природе общества, в котором демокра-
тия находится или куда могла бы быть внедрена, их фундамен-
тальные концепции политических возможностей человека и то,
как они обосновывают свои взгляды и предпочтения. И в оценке
этих моделей мы должны быть внимательны к истокам и после-
довательности теоретических заявлений, адекватности эмпири-
ческих утверждений и осуществимости предписаний.
Во-вторых, представляя разнообразие демократических мо-
делей, я пытаюсь удержать мои собственные «предрассудки»
под контролем, почему и привожу тщательную репрезентацию
этих моделей. Но любая «репрезентация» включает интерпре-
тацию, которая воплощает определенную систему понятий,
убеждений и стандартов. Такая система не является барьером
для понимания; напротив, она является его неотъемлемым ус-
1 Здесь и далее — к работам, издававшимся на русском языке, приводятся рос-
сийские (советские) источники.
24
Введение
ловием (Gadamer, 1975). Дело в том, что система, которую мы
привносим в процесс интерпретации, определяет то, что мы
«видим», что мы замечаем и регистрируем как важное. И, сле-
довательно, отдельные интерпретации не могут рассматри-
ваться как правильные или как окончательное понимание того
или иного феномена; значение феномена всегда открыто бу-
дущим интерпретациям с новых позиций. Поэтому-то интер-
претации всегда открыты для вызова. И в моем повествовании
некоторые из моих соображений, критериев и убеждений —
«предрассудки» — неизбежно будут появляться. Хотя я считаю,
что самой оправданной и привлекательной формой демократии
является та, в которой граждане могут в принципе расширять
свое участие, а также участие в дискуссиях по принятию реше-
ний до широкого спектра сфер (политической, экономической
и социальной), я не думаю, что какая-либо из существующих
моделей в одиночку способна удовлетворительно разъяснить
условия, основные черт или обоснование данной формы демо-
кратии. Часть моего подхода к оценке «моделей демократии»
включает рассмотрение не только того, чем была и является де-
мократия, но и того, чем она могла бы быть.
И наконец, сосредоточившись прежде всего на демократи-
ческих «идеях», я не имею в виду, что исключительно эти идеи
были решающими в формировании политической или соци-
альной жизни. Скорее, в целом, я полагаю, что лишь когда идеи
связаны с благоприятными историческими обстоятельствами
и структурными силами, они приобретают достаточно веса,
чтобы изменять природу и результаты деятельности институ-
циональных форм. Однако само это утверждение нуждается
во внимательном рассмотрении, так как, бесспорно, существуют
обстоятельства, при которых воздействие отдельных политиче-
ских идей далеко не сразу дает эффективные результаты либо
приводит к самым драматическим последствиям. Место идей
в историческом процессе не поддается простому обобщению.
Какой бы ни была взаимосвязь между «идеями» и «обществен-
ными условиями», исследование моделей демократии опирает-
ся на свой собственный порядок обоснования, особенно в таком
мире, как наш, пропитанном скептицизмом и цинизмом в отно-
шении многих аспектов политической жизни. В подобном мире ,
важнее, чем когда-либо, исследовать возможные способы, кото-
рыми политика — демократическая политика — могла бы быть
25
Дэвид Хелд
трансформирована, так чтобы граждане могли более эффектив-
но строить и организовывать собственные жизни. Пока же слож-
но понять, как решить эту задачу, не попытавшись, в частности,
прийти к пониманию развития и судьбы демократических идей,
практик и институтов.
Таким образом, перед последующими главами стоят четыре
основные задачи: во-первых, представить четыре ведущие мо-
дели демократии в свете их главных идей и самых общих исто-
рических условий; во-вторых, выявить отличительные черты
каждой модели в сопоставлении с предыдущими моделями;
в-третьих, исследовать слабые и сильные места каждой моде-
ли как с учетом высказываний критиков, так и в связи с систе-
мой аргументации, выстраиваемой в данной книге в целом; и,
в-четвертых, в качестве заключения, представить новое пони-
мание демократии, пусть и оставляющее пространство для но-
вых вопросов. Я приложил максимум усилий к тому, чтобы чита-
тель имел полную возможность поразмыслить над аргументами
и положениями независимо, но, разумеется, я надеюсь, что за-
интересовал читателя своими критическими взглядами. «Моде-
ли демократии» — это одновременно и вводный курс, и интер-
претационная работа, ведущая от политики городов-государств
к истории национального государства и в конечном итоге к об-
ласти международной политики и глобальных трансформаций.
Раскрытая таким образом история демократии есть история
фундаментальных изменений природы политического сообще-
ства и некоторых ключевых политических возможностей, с ко-
торыми мы сталкиваемся — сегодня и в будущем.
ЧАСТЬ I. КЛАССИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ
ГЛАВА 1
Классическая демократия:
Афины
В V веке до н. э. Афины были наиболее инновацион-
ным и передовым «городом-государством», или по-
лисом, среди многих других соперничающих со-
обществ Греции1. Причины развития и образования
его необычного «демократического» уклада жизни
не являются приоритетными для данного исследо-
вания, однако несколько комментариев вовсе не бу-
дут лишними.
С 800 по 500 год до н. э. в греческом мире по-
степенно складывалась цивилизация городского
образца: множество малых, часто крошечных по-
селений, прижавшихся к береговой линии, в то вре-
мя как другие находились довольно глубоко внутри
страны (Finley, 1963,1973а; Андерсон, 2007, с. 30-45).
Первоначально подобные города контролировались
местными королевствами, однако позднее, часто
после жестких конфликтов, в них начала домини-
ровать «клановая» и «племенная» иерархия. Один
комментатор пишет, что эти города были «местом
сосредоточения земледельцев и землевладельцев —
в типичных небольших городах той эпохи земле-
дельцы проживали в пределах города, каждый день
выходя работать в поле и возвращаясь вечером;
кроме того, в города входила сельская округа с по-
стоянной проживавшим в ней сельским населени-
1 Для греческого термина полис я буду использовать термин
«город-государство» и периодически «город-республика».
Вопросы, объясняющие предпочтение среди некоторых
исследователей термина «город-республика» — вопросы,
касающиеся того, когда идея «государства» была впервые
сформулирована — будут рассмотрены в двух следующих
главах.
29
Часть I. Классические модели
ем» (Андерсон, 2007. С. 31). Рост сухопутной и морской торгов-
ли стимулировал развитие чрезвычайно удобно размещенных
прибрежных городов, некоторые из которых пришли к стадии
устойчивого экономического роста.
Политическая преемственность ранних городов-государств
была нарушена появлением «тиранов» или автократов (650-
510 годы до н. э.), представлявших интересы тех, кто недавно
разбогател посредством землевладения или торговли. Кланово-
племенной строй уступал место тираническим режимам. Но ста-
бильность подобных режимов была чрезвычайно зависимой
от изменчивых союзов и коалиций. Накопление богатства одни-
ми не сопровождалось улучшением условий жизни более бед-
ных классов, в особенности тех, кто не владел землей или владел
небольшими фермами и крестьянскими участками. Рост насе-
ления усилил давление на привилегированные слои, за чем по-
следовал период напряженной социальной борьбы. В сложной
и интенсивной политической жизни городов часто приходи-
лось идти на уступки ради сохранения баланса сил; и подобные
уступки, в частности в Афинах и в целом в Греции, укрепляли
экономическую самостоятельность малых и средних фермеров,
а также тех категорий крестьян, составлявших сообщество мел-
ких земельных собственников (Hornblower, 1992. Р. 3-4). Статус
подобных групп еще более возрастал благодаря значительным
изменениям в военной организации, сделавшим относительно
процветавших фермеров и крестьян, среди прочего, ключевым
звеном в обороне города (Mann, 1986. Р. 197-204). Возможно,
именно подобное изменение повлияло на будущую политиче-
скую структуру городов-государств.
Все большее число свободных граждан существенно расши-
ряло сферу своей деятельности в связи с распространением раб-
ства (к данному моменту мы подробно вернемся ниже). Именно
формирование рабовладельческой экономики — в горном деле,
сельском хозяйстве и некоторых видах ремесел — как было за-
мечено, «сделало возможным внезапный расцвет греческой
городской цивилизации ... [С]вобода гражданина... теперь мог-
ла быть противопоставлена рабству» (Андерсон, 2007. С. 38;
Dickenson, 1997. Ch. 2). В сообществах греческих городов крепли
чувства идентичности и солидарности. Четкие разграничения
были проведены между «членами сообщества» (гражданами)
и «чужими» (рабами и другими категориями людей, включая
30
Глава 1. Классическая демократия: Афины
тех, пусть и уважаемых, кто приходил из других сообществ). Эта
идентичность укреплялась благодаря росту образованности, ко-
торая также помогала контролю и управлению людьми и ресур-
сами (хотя древний мир и оставался преимущественно устной
культурой).
За этим последовали нововведения в «конституции» горо-
дов-государств, которые меняли писаные и неписаные своды
законов, просуществовавшие целые поколения (Finley, 1975).
По-видимому, на Хиосе в середине VI века н. э. возникло пер-
вое «демократическое» общество, хотя вскоре сформировались
и другие, каждое со своими характерными особенностями. Хотя
Афины выделяют как апофеоз этого развития, новая политиче-
ская культура стала весьма распространенной по всей греческой
цивилизации, предоставляя право политического участия всем
свободным гражданам (Hornblower, 1992. Р. 1-2). Стоит под-
черкнуть, что возникновение этих ранних демократий не было
следствием одномоментного стечения обстоятельств; скорее,
их развитию способствовали продолжительные изменения,
растянувшиеся на многие поколения. Однако остается вопрос:
почему же все вышеупомянутые факторы привели к созданию
данного типа демократии?
Это сложный вопрос, ответ на который далеко не однозна-
чен. Из всех факторов, которые можно было бы отметить, ве-
роятно, именно появление независимых в экономическом
и военном плане граждан в условиях относительно небольших
и компактных поселений сыграло главную роль в зарожде-
нии демократического образа жизни (Finley, 1983; Mann, 1986.
Ch. 7; Dunn, 1992. Chs 1-3). Политические изменения имели
место в географически и социально разделенных сообществах
численностью в несколько тысяч людей, компактно прожи-
вающих на небольшой территории — либо в одном городском
центре, либо в близлежащих сельских территориях1. В данных
сообществах коммуникация была относительно хорошо отла-
жена, так что новости распространялись быстро и заключение
определенных социальных и экономических договоренностей
была незамедлительным. Вопросы о политической виновности
1 В Афинах V века н. э., в течение долгого периода времени являвшихся
крупнейшим из городов-государств, насчитывалось приблизительно
от 30 000 до 45 000 граждан.
31
Часть I. Классические модели
и ответственности были практически неизбежны, а различные
препятствия политическому участию, имеющиеся в крупных
и сложных обществах, были еще незначительны. Данные факто-
ры — размер, сложность и степень политической гетерогенно-
сти — весьма важны в демократической теории, хотя, как я по-
пытаюсь показать, конечная гибель классической греческой
демократии не означает конца всех исторических возможно-
стей для расширенного участия народа в общественных делах.
При этом не следует забывать и о том, что даже в Афинах в со-
став демоса входили лишь взрослые мужчины исключительно
афинского происхождения1.
Политические идеалы и цели
Развитие демократии в Афинах было основным источником
вдохновения для представителей современной политической
мысли (Finley, 1983; Bernal, 1987). Политические идеалы Афин —
равенство граждан, свобода, уважение к закону и правосудию —
повлияли на политическое мышление на Западе, хотя среди со-
временных ключевых либеральных представлений существуют
и такие, согласно которым люди-«индивиды» не обязаны сво-
ими «правами» непосредственно Афинам. При этом наследие
Афин было не без критики воспринято великими греческими
мыслителями, изучавшими идеи и культуру этого сообщества, —
такими, как Фукидид (460-399), Платон (427-347) и Аристотель
(384-322) (Jones, 1957; Farrar, 1992). В их трудах содержатся одни
из самых жестких и устойчивых оценок ограниченности демо-
кратической теории и практики. Примечательно, что не суще-
ствует ни одного крупного древнегреческого демократического
мыслителя, к трудам и идеям которого мы могли бы обратиться
для выяснения деталей и обоснования классического демокра-
тического полиса. Наши данные об этой процветавшей культуре
приходится воссоздавать из таких разнообразных источников,
как фрагменты рукописей, произведений критически настроен-
ной «оппозиции» и открытия историков и археологов.
1 Гражданство в редких случаях предоставлялось «чужим», но лишь с одо-
брения Народного собрания, ключевого «правительственного» органа.
32
Глава 1. Классическая демократия: Афины
Однако идеалы и цели афинской демократии поразительно
ясно изложены в знаменитой надгробной речи, приписывае-
мой Периклу, выдающемуся афинскому гражданину, полковод-
цу и политику. Речь, написанная и, вероятно, переработанная
Фукидидом приблизительно через тридцать лет после про-
изнесения, восхваляет достоинства политики и значимость
Афин (Finley, 1972). Существуют два отрывка, заслуживающие
особого внимания: «Для нашего государственного устройства
мы не брали за образец никаких чужеземных учреждений.
Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели
в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом
управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш го-
сударственный строй называется народовластием. В частных
делах все пользуются одинаковыми правами по закону. Что же
до дел государственных, то на почетные государственные
должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он
чем-либо отличился не в силу принадлежности к определен-
ному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное
происхождение или низкое общественное положение не ме-
шают человеку занять почетную должность, если он способен
оказать услуги государству. В нашем государстве мы живем
свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозре-
ний: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем пове-
дении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя
и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые
в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни
не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним,
и повинуемся властям и законам, в особенности защищающим
угнетенных, а также законам неписаным, нарушение которых
все считают постыдным... [...] Одни и те же люди у нас одно-
временно бывают заняты делами и частными, и общественны-
ми. Однако и остальные граждане, несмотря на то, что каждый
занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике.
Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося
общественной деятельностью, не благонамеренным граждани-
ном, а бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое
обсуждение может повредить ходу государственных дел. На-
против, мы считаем неправильным принимать нужное реше-
ние без предварительной подготовки при помощи выступле-
ний с речами за и против» (Фукидид. История, 1981II. 38).
Часть I. Классические модели
Есть несколько важных выводов, которые можно сделать
из приведенных строк. Перикл описывает сообщество, в ко-
тором все граждане могли и даже должны были участвовать
в создании и поддержании его жизни. Формально граждане
не встречали препятствий для своего участия в общественной
жизни на основании социального положения или достатка. Де-
мос обладал суверенной властью, то есть верховным авторите-
том, для осуществления законодательных и судебных функций.
Афинское понятие гражданства подразумевало совместное осу-
ществление этих функций, прямое участие в государственных
делах. Как говорил Перикл: «мы одни признаем человека, не за-
нимающегося общественной деятельностью, не благонамерен-
ным гражданином, а бесполезным обывателем».
Афинской демократии была свойственна общая предан-
ность принципу гражданской добродетели: преданность респу-
бликанскому городу-государству и подчинение частной жизни
общественным делам и общественному благу. «Общественное»
и «частное» смешивались, хотя, как отмечает Перикл, толерант-
ность первостепенна для того, чтобы люди могли жить и «в сво-
ем поведении следовать личным склонностям». Тем не менее
афинские демократы склонялись к тому, что «добродетель ин-
дивида — то же, что добродетель гражданина» (Lee, 1974. Р. 32).
Индивиды могли подобающим образом самореализоваться
и жить в почете как граждане лишь в полисе и при помощи его,
поскольку этика и политика в жизни политического сообще-
ства были неразделимы. В этом сообществе граждане обладали
правами и обязанностями; однако эти права не принадлежали
отдельным индивидам, а обязанности не навязывались госу-
дарством, предназначенным для поддержания системы защиты
частных интересов индивидов (Sabine, 1963. Р. 16-17). Скорее
права и обязанности индивида были связаны с его положени-
ем; они следовали из его существования в качестве граждани-
на: это были «общественные» права и обязанности. В отличие
от более поздних либеральных принципов, в данной концепции
политика требовала участия большого количества народа, од-
нако это рассматривалось не как нарушение, а подтверждение
способности граждан к самостоятельности. Политический строй
представлялся средством выражения и реализации их приро-
ды (Farrar, 1992. Р. 37). Самореализация и благополучная жизнь
в целом были возможны лишь в полисе.
34
Глава 1. Классическая демократия: Афины
Характерные для современности различия между государ-
ством и обществом, должностными лицами и гражданами, «на-
родом» и правительством, начавшие появляться с творчеством
Никколо Макиавелли (1469-1527) и Томаса Гоббса (1588-1679),
не являются частью политической философии афинского горо-
да-государства. Этот город-государство прославлял понятие ак-
тивного гражданства, вовлеченного в процесс самоуправления;
правителями следовало управлять. Все граждане встречались
для обсуждения, решения и приведения в действие законов.
Принцип управления был и принципом формы жизни: прямо-
го участия. А процесс самого управления основывался на том,
что Перикл охарактеризовал как «открытое обсуждение», то есть
свободное и неограниченное общение, гарантируемое исегорией,
равной возможностью высказываться в независимом собрании
(Finley, 1973b. Р. 18-19). Таким образом, древний демократиче-
ский полис можно представить как попытку дать возможность
людям различных социальных кругов и свойств «выражать
и изменять свое понимание блага посредством политического
взаимодействия» (Farrar, 1992. Р. 38). Утверждалось, что зако-
ны и решения основывались на убеждении — силе наилучшего
аргумента — а не просто на обычае, привычке или грубой силе.
(Важность общественного обсуждения впоследствии не выде-
лялась в политической теории в течение долгого времени: см.
главы 2, 3 и 9.) Законом государства был закон граждан. Перед
законом все были равны, а потому, как говорил Перикл, «мы
храним закон». Закону противопоставляется тирания, а потому
свобода подразумевает уважение к закону. Как метко заметил
один комментатор: «Афинянин не считал себя совершенно сво-
бодным от ограничений, но проводил резкое различие между
ограничением, являющимся простым подчинением воле дру-
гого человека, и тем, что признает в законе правило, которое
необходимо уважать и которое, следовательно, в своем роде яв-
ляется добровольным» (Sabine, 1963. Р. 18). Если закон должным
образом создан в рамках общественной жизни, он совершенно
обоснованно требует повиновения. В этом смысле представ-
ления о господстве права, соблюдении надлежащей правовой
и конституционной процедуры находят свое самое раннее вы-
ражение в политике афинского города-государства.
Представляется, что афиняне в целом гордились «свободной
и открытой» политической жизнью, в которой граждане могли
35
Часть I. Классические модели
развивать и реализовывать свои способности и навыки. Было
общепринятым, что не каждый, например, мог командовать
и возглавлять армию или флот: различия в способностях и за-
слугах, безусловно, признавались. Но когда Перикл с гордо-
стью провозглашал, что «город наш — школа всей Эллады», он
говорил, прежде всего, об укладе жизни, при котором «каждый
из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить
свою личность в самых разных жизненных обстоятельствах»
(Фукидид. История, 1981). Посредством независимости, стату-
са, образования, искусства, религии и, прежде всего, участия
в общественной жизни города, индивид мог реализовать свои
«материальные силы» и телос (цель или задачу) общественно-
го блага. А обеспечение и реализация непосредственной роли
и места гражданина в городе-государстве представляли собой
именно то, что подразумевалось правом.
Одно из наиболее впечатляющих описаний древней демокра-
тии встречается в «Политике» Аристотеля (написанной между
335 и 323 годами до н. э.), в книге, которая, при исследовании
«законных» и устойчивых форм правления, представляла под-
робный анализ демократии, пусть и как модели правления, ко-
торую сам Аристотель не одобрял (в действительности он от-
носился к ней как к «ошибке» хорошего правления). Его анализ
представляет «требования, этические стандарты и цели» демо-
кратии и неразрывно связан с ключевыми характеристиками
ряда греческих демократий. Второй параграф содержит, вероят-
но, точнейшую и наиболее лаконичную формулировку класси-
ческих демократических институтов. Анализ стоит того, чтобы
процитировать его подробно:
«Основным началом демократического строя является свобо-
да. По общепринятому мнению, только при этом государствен-
ном устройстве все пользуются свободой, ибо к ней, как ут-
верждают, стремится всякая демократия. А одно из условий
свободы — по очереди быть управляемым и править. В самом
деле, основное начало демократического права состоит в том,
что равенство осуществляется в количественном отношении,
а не на основании достоинства; если справедливость — в этом,
то, разумеется, верховная власть принадлежит народной массе,
и то, что решено будет большинством, должно считаться реше-
нием окончательным и справедливым. Все граждане, говорят,
должны пользоваться равными правами, так что в демократиях
36
Глава 1. Классическая демократия: Афины
неимущие оказываются обладателями большей власти, нежели
состоятельные; ведь они составляют большинство, а верховную
силу имеет решение большинства. Итак, одним из признаков
демократического строя, по признанию всех сторонников демо-
кратии, является свобода. Второе начало — жить так, как каж-
дому хочется; эта особенность, говорят, есть именно следствие
свободы, тогда как следствие рабства — отсутствие возможно-
сти жить как хочется. Итак, это второй отличительный признак
демократического строя. Отсюда уже возникло стремление
не быть вообще в подчинении — лучше всего ни у кого, если же
этого достигнуть нельзя, то по крайней мере хотя бы поочеред-
но. И в данном случае это стремление совпадает с началом сво-
боды, основанным на равноправии.
Исходя из этих основных положений и из такого начала, мы
должны признать демократическими следующие установления:
все должностные лица назначаются из всего состава граждан;
все управляют каждым, в отдельности взятым, каждый — всеми,
когда до него дойдет очередь; должности замещаются по жре-
бию либо все, либо за исключением тех, которые требуют осо-
бого опыта и знания; занятие должностей не обусловлено ни-
каким имущественным цензом или обусловлено цензом самым
невысоким; никто не может занимать одну и ту же должность
дважды, за исключением военных должностей; все должности
либо те, где это представляется возможным, краткосрочны;
судебная власть принадлежит всем, избираются судьи из всех
граждан и судят по всем делам или по большей части их, именно
по важнейшим и существеннейшим, как-то: по поводу отчетов
должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу част-
ных договоров. Народное собрание осуществляет верховную
власть во всех делах; ни одна должность такой верховной власти
не имеет ни в каком деле или в крайнем случае имеет ее в самом
ограниченном круге дел; или же в главнейших делах верховная
власть принадлежит совету. Совет — наиболее демократиче-
ское из правительственных учреждений там, где нет средств
для вознаграждения всем гражданам; в противном случае это
учреждение утрачивает свое значение, так как народ, получая
вознаграждение, сосредоточивает в своих руках решение всех
дел (об этом сказано было ранее, в предыдущем рассуждении).
Следующей особенностью демократического строя является
то, что все получают вознаграждение: народное собрание, суд,
37
Часть I. Классические модели
должностные лица, или же в крайнем случае должностные лица,
суд, совет, обычные народные собрания, или из должностных
лиц те, которые должны питаться совместно. И если олигархия
характеризуется благородным происхождением, богатством
и образованием, то признаками демократии должны считаться
противоположные свойства, т. е. безродность, бедность и гру-
бость. Что касается должностей, то ни одна из них не должна быть
пожизненной, а если какая-нибудь остается таковою по причи-
не какого-нибудь давнишнего переворота, то следует лишить ее
значения и замещать ее уже не путем выборов, а по жребию.
Это и есть общие признаки, характерные для демократии...»1
(Аристотель. Политика. 1317b — 1318а).
Для демократа свобода и равенство, согласно Аристотелю, не-
разрывно связаны. Существует два критерия свободы: 1) «по оче-
реди быть управляемым и править», и 2) «жить так, как каждому
хочется». Чтобы установить первый критерий в качестве эффек-
тивного принципа управления, требуется прежде всего равен-
ство: без «количественного равенства» «народная масса» не мо-
жет быть полновластной. «Количественное равенство», то есть
равная доля в осуществлении правления, считается классиче-
скими демократами возможным, поскольку 1) участие финансо-
во вознаграждается, так что граждане не страдают в результате
своего участия в политике, 2) граждане обладают равным из-
бирательным правом и 3) существуют в принципе равные шан-
сы участия в управлении. Понятое таким образом, равенство
является практической основой свободы. Оно также — нрав-
ственный базис свободы, поскольку убеждение в том, что люди
должны обладать равным участием в управлении, оправдыва-
ет первый критерий свободы («по очереди быть управляемым
и править»). И хотя подобная сильная вера в равенство может
вступать в противоречие (как утверждали многие, включая Ари-
стотеля) со свободой, оцениваемой в соответствии со вторым
критерием («жить так, как каждому хочется»), демократы пола-
1 Концепция демократического принципа равенства у Перикла открыто
признает важность заслуг. В представлении Аристотеля, напротив, под-
черкивается, что демократическая идея равенства есть равенство усло-
вий и результата. Обуждение этих двух типов равенства в «Политике»
Аристотеля относится к наиболее ранним формулировкам этого важно-
го различия (см.: Аристотель. Политика. 1266b — 1267b).
38
Глава 1, Классическая демократия: Афины
гают, что должны существовать определенные ограничения вы-
бора, когда свобода одного гражданина не должна вмешиваться
неправомерно в свободу другого. Покуда у каждого гражданина
есть возможность «по очереди быть управляемым и править»,
риск, связанный с равенством, может быть сведен к минимуму,
и поэтому оба критерия свободы могут быть соблюдены. Далее,
по мнению Аристотеля, классическая демократия ведет к свобо-
де, а свобода — к строгому политическому равенству, что застав-
ляло его высказываться крайне критично в адрес демократии,
несмотря на его, в целом, одобрение той нации, которой суж-
дено было стать крайне влиятельной в развитии политической
мысли Возрождения — в частности той, согласно которой люди
являются политическими животными и способны реализовать-
ся лишь в пределах полиса (см. главу 2).
Институциональные особенности
Институты, описанные Аристотелем во втором параграфе, да-
лее поясняют подлинно радикальную природу древней демо-
кратии. Едва ли удивительно, что Маркс и Энгельс восприняли
ее как источник вдохновения; их собственная модель чисто де-
мократического порядка, Парижская Коммуна 1871 года, была
составлена так, что наводила на мысли о целом ряде общих черт
с Афинами. На рис. 1.1 представлена базисная институциональ-
ная структура Афин1.
Гражданство в целом формировало ключевой полновластный
орган Афин — Народное собрание. Оно собиралось более соро-
ка раз в году с кворумом в 6 000 граждан (минимальное число
людей, чье присутствие было необходимо для надлежащего
или эффективного ведения дел). Все важнейшие вопросы, как,
например, законодательная база для поддержания обществен-
ного порядка, финансы и прямое налогообложение, остракизм
и внешнеполитические дела (включая оценку состояния армии
1 Основная структура афинской демократии развивалась и существова-
ла одновременно с целым рядом регулятивных институтов (например,
Ареопаг, Совет старейшин), которые предшествовали ему и продолжа-
ли иметь определенное влияние даже с концом демократии в Афинах
в конце 320-х годов (Hornblower, 1992).
39
Часть I. Классические модели
и флота, формирование союзов, объявление войны, заключение
мира) представлялись на рассмотрение собравшихся граждан
с последующим принятием решений. Собрание выносило реше-
ние по политическим законопроектам афинского государства.
И хотя к единогласию (гомонойя) стремились всегда — из убеж-
дения в том, что проблемы могут быть действительно решены
лишь на основе общего участия, возможность крупных расхож-
дений во мнениях и столкновения индивидуальных интересов
также всегда допускалась. Собрание позволяло отправлять труд-
норазрешимые вопросы на формальное голосование при со-
блюдении принципа принятия решений большинством голосов
(Larsen, 1948). Голосование было одновременно и способом вы-
явить расхождения в суждениях, и процедурным механизмом
легитимации решения по разрешению неотложных вопросов.
Вероятно, греки изобрели использование формальных проце-
дур голосования для принятия законных решений при наличии
конфликтующих позиций. Все же идеалом оставался консенсус,
и не ясно, выносилось ли большинство вопросов на голосование
(Mansbridge, 1983. Р. 13-15).
Народное собрание было слишком крупным органом, что-
бы готовить собственную повестку, составлять законопроекты
и служить узловой точкой для принятия новых политических
инициатив и предложений. Совет пятисот нес ответственность
за организацию и предложение вариантов общественных реше-
ний; ему, в свою очередь, оказывали содействие более упорядо-
ченный Совет пятидесяти (функционировавший на протяжении
одного месяца) с председателем во главе (которому позволялось
занимать данный пост лишь в течение одного дня). В то время
как суды организовывались по сходному с Собранием образцу,
исполнительные функции города осуществлялись «магистрата-
ми», хотя их собственная власть была рассредоточена гарантией
того, что даже эти посты занимали члены совета десяти. Прак-
тически все подобные «должностные лица» избирались на пе-
риод в один год (притом, что фактически государственный пост
человек занимал обычно не более двух раз за всю жизнь). Кро-
ме того, чтобы избежать опасности автократической политики
или патроната, связанного с прямыми выборами, использовал-
ся целый ряд методов выборов для сохранения подотчетности
политических руководителей и государственной системы в це-
лом, включая ротацию задач, жеребьевку и прямые выборы.
40
Глава 1. Классическая демократия: Афины
ГРАЖДАНЕ
Мужское население Афин старше 20 лет,
подразделенное на десять «триб», по месту жительства
Трибы охватывали в целом 140 местных территориальных
демов или районов; единицы местного управления
Народное собрание
(Ассамблея или Экклесия)
Верховный орган с минимумом 40 сессий в год и кворумом
в 6000 граждан для пленарных заседаний и других особых случаев
10 ВОЕНАЧАЛЬНИКОВ
(Б)
МАГИСТРАТЫ «---------► СУДЫ
(Орган, управляв- (С расширенными
мый. народными присяж-
ная правило. ными более 201.
советом из 10 чело- 501 и более граждан,
век) достигших более
(В) (А) ЗОлет)
। (А)
КОМИТЕТ ПЯТИДЕСЯТИ
Формирует и представляет
предложения в Совет
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА
Должность, занимаемая
один день
Методы выбора или отбора
(А) Каждая из десяти триб посылает в Совет пятьдесят советников, избранных из дем.
Демы избирали кандидатов в приблизительной пропорции к своей величине для
«представления» их в Совете и других органах. Первоначальный выбор кандидатов
определялся жребием. «Избранные» шли далее, в «общий фонд» кандидатов.
Наконец, кандидаты, которые в итоге и будут состоять на государственной службе,
избираются из фонда, вновь по жребию. Считалось, что подобный метод уравнивает
шансы каждого на занятие должности. Сроки занимаемой должности были краткими
(один год), при этом обычно сразу не предвиделось немедленного последующего
переизбрания. Все избранные поступали на оплачиваемую службу, как, например, в
определенное время оплачивалось присутствие на Народном собрании.
(Б) Они избирались гражданами посредством прямых выборов и имели право на
неоднократное переизбрание.
(В) Комитет составлялся посредством ротации из Совета и функционировал на
протяжении одной десятой от годового срока действия последнего.
Рис. 1.1. Классическая демократия. Афины.
(на основе конституции Клисфена, реформы которого были приняты
в 507 году до н. э. и позднее подкорректированы в 460 и 403 годах
с целью включения оплаты за государственную службу и присутствие
в народном собрании).
Источники: Finley, 1963,1983; Sabine, 1963; Андерсон, 2007; Hornblower, 1992.
41
Часть I. Классические модели
Исключительность древней демократии
Необычность нововведений афинской демократии по большей
части заключалась в их исключительности. Классическому по-
лису были присущи единство, солидарность, участие, публич-
ные обсуждения и предельно регламентированное гражданство.
Государство проникало в жизни своих граждан глубоко, однако
это проникновение охватывало лишь небольшую долю населе-
ния. Граждане были вовлечены не только в такую деятельность,
как управление, военная служба, законотворчество, судопроиз-
водство, религиозные церемонии, игры и празднества, а также
в надзор и контроль за большим числом людей, которые не игра-
ли никакой роли в государстве. В первую очередь афинская по-
литическая культура была культурой взрослого мужского насе-
ления. Только афиняне, достигшие 20 лет, могли быть избраны
для активного гражданского участия. Древняя демократия была
демократией патриархов; у женщин не было политических прав,
а их гражданские права были крайне ограниченны (хотя замуж-
ние женщины скорее жили неплохо в этом последнем отно-
шении, чем одинокие). Достижения классической демократии
были напрямую связаны с политически не признаваемой рабо-
той и домашней работой женщин (и детей)1.
В Афинах имелось большое число жителей, которые также
не имели права быть избранными для участия в государствен-
ных делах. В эту категорию входили «иммигранты», чьи семьи
поселились в Афинах несколько поколений назад. Но, возможно,
самой многочисленной категорией политически бесправных
были рабы. По отношению к свободным гражданам доля рабов
в Перикловых Афинах оценивается по крайней мере как соотно-
шение 3:2, а их численность достигала 80 000-100 000 (Andrewes,
1967; Андерсон, 2007). Рабы использовались практически
во всех видах сельского хозяйства, производства и добывающей
промышленности, равно как и домашнем хозяйстве. По сути,
афинское рабство и демократия неразрывно связаны. Контраст
между фактическим и официальным базисом политической
1 Коренные афинянки рассматривались как «граждане» лишь исходя из ге-
неалогических соображений; они не могли участвовать в политической
жизни. Их гражданство было подчинено цели воспроизводства сыновей
граждан (Dickenson, 1997. Ch. 2).
42
Глава 1. Классическая демократия: Афины
жизни Афин поражает. Классические представления о полити-
ческом равноправии далеко отстоят от идей о «равной власти»
для всех взрослых; политическое равенство было формой равен-
ства для тех, кто обладал равным статусом (мужское и коренное
афинское население); но даже в этом случае, заметим, равный
статус не означал реальной возможности для равноправного
политического влияния. Легендарная демократия была очень
близка к тому, что можно было бы назвать «тиранией граждан».
Таким образом, можно ли вообще с полным правом называть
Афины демократией — вот вопрос, которым, по крайней мере,
следует задаться. Несомненно, политика древних Афин покои-
лась на крайне недемократической основе. Стоит, однако, под-
черкнуть, как Финли, что выбор между «правлением немногих»
и «правлением многих» был «весьма значительным» и что «пра-
ва», которые требовали для себя различные группы и за которые
они жестоко боролись, были крайне важны, даже если «“многие”
составляли меньшинство населения» (Finley, 1983. Р. 9). И заме-
чательные достижения, и жесткие ограничения афинской демо-
кратии нуждаются в оценке.
Если на время отвлечься от вопросов, касающихся ограничен-
ного членства в городе-государстве и разногласий и конфликтов,
неизбежно им порождаемых, и сосредоточиться вместо этого
на некоторых внутренних особенностях нового демократиче-
ского строя, тогда было бы возможно пролить свет на ряд зна-
чительных трудностей, создаваемых инновационной формой
афинской политики: это трудности, которые, вероятно, привели
к неспособности демократии продержаться дольше V и IV веков
до н. э. Письменные источники предоставляют нам крайне скуд-
ные данные о реальном опыте и практике древней демократии.
Но один из наиболее интригующих анализов, находящихся в на-
шем распоряжении, касающийся привлекательных и негатив-
ных качеств демократии, обнаруживается в трудах Ксенофонта
(Rodewald, 1974). В следующем отрывке он приводит примеры
многих проявившихся ранее институциональных особенно-
стей, описывая (или воссоздавая) ряд случаев и споров, имевших
место примерно в 406 году до н. э. Он выделяет и поразитель-
ную политическую подотчетность, установившуюся в Афинах —
прямое вмешательство граждан в непосредственный процесс
публичного принятия решений — и некоторые источники воз-
никавших трудностей. Отрывок относится к выдающейся мор-
43
1
Часть I. Классические модели
ской победе Афин, принесшей победителям, однако, множество
людских потерь. Ответственные за предприятие были обвине-
ны в том, что бросили людей на тонущих кораблях без помощи.
Как и в случае с множеством других имеющихся у нас сообщений,
следует помнить, что автор данного рассказа отнюдь не симпа-
тизировал демократическим идеям. Тем не менее, как представ-
ляется, это весьма яркая иллюстрация политической жизни того
времени, а потому вполне достойна того, чтобы привести ее:
«На родине все стратеги, кроме Конона, были устранены [на-
родным собранием] от занимаемых ими должностей, а в со-
товарищи Конону избрали стратегами Адиманта и Филокла.
Из участвовавших в сражении стратегов Протомах и Аристо-
ген вовсе не вернулись в Афины. Когда же прочие шесть стра-
тегов — Перикл [сын знаменитого Перикла], Диомедонт, Лисий,
Аристократ, Фрасилл и Эрасинид приплыли на родину, Архедем,
бывший тогда народным вождем и заведывавший диобелией,
наложил предварительный штраф на Эрасинида и выступил
с обвинением перед судом, утверждая, что он увез из Геллеспон-
та и присвоил себе деньги, принадлежащие государству... Суд
постановил подвергнуть Эрасинида тюремному заключению...
После этого стратеги сделали доклад в совете о морской битве
и о том, как сильна была буря. Тогда Тимократ внес предложе-
ние, чтобы и прочих стратегов арестовать и представить на суд
народного собрания, и совет подверг их аресту.
После этого состоялось народное собрание, в котором стра-
тегов обвинял целый ряд лиц, а в особенности же Ферамен. Го-
ворили, что справедливо было бы, чтобы они подверглись от-
ветственности за то, что не подобрали пострадавших в морском
бою.... После этого каждый из стратегов произнес краткую защи-
тительную речь (так как им не было позволено говорить столь-
ко, сколько полагается вообще по закону); они рассказали о том,
что произошло: что они плыли на врагов, а подобрать постра-
давших в морском бою поручили нескольким из триэрархов, лю-
дям, подходящим для этого дела и занимавшим уже должность
стратега... И если уж хотеть во что бы то ни стало кого-нибудь
обвинить за то, что жертвы морского боя не были подобраны,
то в качестве обвиняемых могут предстать только те, кому это
было поручено сделать. “Но, — добавили стратеги, — хотя они
и обвиняют нас, мы не солжем и не скажем, что с их стороны есть
в этом какая-либо вина: ужасная буря была единственной при-
44
Глава 1, Классическая демократия: Афины
чиной того, что пострадавших в бою не удалось подобрать”. Сви-
детелями сказанного они выставили кормчих и многих других
из числа плывших с ними. Такими словами они склоняли народ-
ное собрание к снисхождению; кроме того, многие частные лица
поднялись и заявили, что готовы взять их на поруки. Было реше-
но отложить разбор до следующего собрания, так как было уже
поздно, и, в случае голосования, нельзя было бы заметить числа
поднятых рук. Совету же было предложено внести по предвари-
тельном обсуждении предложение в народное собрание по во-
просу о том, каким способом произвести суд над обвиняемыми.
Затем наступил праздник Апатурий, в который отцы и со-
родичи семейств сходятся вместе. На этом празднике пособни-
ки Ферамена убедили большую массу людей, одетых в черную
4 ч траурную одежду и остриженных в знак траура наголо, чтобы
они предстали пред народным собранием как сородичи убитых,
а также склонили Калликсена к тому, чтобы он выступил в со-
вете с обвинением против стратегов. Затем было созвано народ-
ное собрание, в котором совет представил на обсуждение следу-
ющее предложение, внесенное Калликсеном:
“Выслушав на предыдущем собрании выставленные против
стратегов обвинения и их защитительные речи, народ постано-
вил: произвести голосование между всеми афинянами по фи-
лам; поставить в присутственном месте каждой филы две урны
для голосования; пусть глашатай в каждом из сих присутствен-
ных мест громогласно приглашает тех, кто полагает, что стра-
теги виновны в том, что не подобрали победителей в морском
бою, бросать свои камешки в первую урну, а тех, кто держится
обратного мнения, — во вторую. Если стратеги будут признаны
виновными, то тем самым они будут считаться присужденными
к смертной казни; они будут переданы в распоряжение колле-
гии Одиннадцати1, а имущество их будет конфисковано в каз-
ну...”
Затем выступил перед народным собранием человек, заявив-
ший, что он спасся на барже с хлебом; по его словам, погибшие
поручили ему, если он спасется, передать народному собранию,
«Одиннадцать» объясняется как Коллегия, ежегодно избираемая посред-
ством жребия и, среди прочего, заведующая тюрьмами и ответственная
за проведение казней (Rodewald, 1974. Р. 128).
♦
45
Часть I. Классические модели
что стратеги не приняли мер к спасению тех, кто совершил бле-
стящие подвиги во славу отечества.
Евриптолем, сын Писианакта, и несколько других лиц вы-
ступили против Калликсена с обвинением во внесении проти-
возаконного предложения. Но их выступление встретило в на-
родном собрании одобрение лишь немногих; толпа же кричала
и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возмож-
ности поступать, как ему угодно. Вслед затем Ликиск предло-
жил, чтобы приговор относительно стратегов распространялся
и на тех, которые подняли вопрос о законности предложения
Калликсена, если они не примут назад своих протестов; толпа
подняла сочувственный шум, и протестовавшие должны были
отказаться от своих возражений.
Когда же и некоторые из пританов заявили, что они не могут
предлагать народу противозаконное голосование, Калликсен,
взойдя на кафедру, предложил включить и их в число обвиня-
емых. Народ громко закричал, чтобы отказывающиеся ставить
на голосование были тоже привлечены к суду, и тогда все при-
таны, устрашенные этим, согласились поставить предложение
на голосование, — все, кроме Сократа, сына Софронискова. По-
следний заявил, что он во всем будет поступать только по зако-
ну. После этого Евриптолем взошел на кафедру и сказал в защи-
ту стратегов следующее:
“Афиняне! Я взошел на это возвышение с троякою целью.
Прежде всего я явился сюда в роли обвинителя, несмотря на то,
что Перикл — мой близкий родственник, а Диомедонт — мой друг.
По другим пунктам я хочу выступить как защитник и, наконец,
я считаю своим долгом подать совет относительно того, что мне
кажется наивысшим благом для всего государства... Я вам дам
такой совет, что, последовав ему, вы не сможете быть обмануты-
ми ни мной, ни кем-либо другим. Послушав меня, вы разыщете
действительных преступников и наложите на них какое хотите
наказание; вы сможете обвинить как всех вместе, так и каждо-
го в отдельности. Только предоставьте им, если уж не больше,
то хоть один день, чтобы они сами могли выступить в свою за-
щиту, и не доверяйтесь другим больше, чем самим себе...
Пусть же обвиняемые будут привлечены по одному из этих
законов, по какому, вы сами решите — и пусть дело каждого об-
виняемого разбирается отдельно. Что же касается судебной про-
цедуры, то я предлагаю разделить день на три части. В первую
46
Глава 1. Классическая демократия: Афины
часть дня вы соберетесь и произведете голосование по вопро-
су о том, виновны ли стратеги в происшедшем или не виновны;
во вторую часть дня вы заслушаете обвинительные речи, а тре-
тья будет посвящена защите. При таком ведении дела виновные
подвергнутся самой тяжелой каре, а невинных вы оправдаете,
и они не погибнут понапрасну. Судите же их на основании зако-
нов, не кощунствуя и не нарушая данной вами, как гражданами,
клятвы; не будьте невольными союзниками лакедемонян, про-
тивозаконно и без суда губя тех, которые победили их и унич-
тожили семьдесят их кораблей. Скажите же, из страха перед
чем вы так спешите?”.
Произнеся эту речь, Евриптолем внес письменное предложе-
ние судить обвиняемых на основании постановления Канноно-
ва, каждого порознь; по предложению же, одобренному советом,
всем им предстояло быть осужденными одним голосованием.
Сперва большинство поднятых рук было за предложение Еврип-
толема; когда же Менекл принес установленную клятву, было
произведено новое голосование, и верх взяло предложение со-
вета. Затем (произошли голосование по существу дела); все во-
семь сражавшихся стратегов были осуждены и шестеро из них,
находившиеся в Афинах, подверглись смертной казни.
Прошло немного времени, и афиняне раскаялись. Было при-
нято предложение, что те, которые обманули народ, должны
быть привлечены к ответственности и предстать пред народ-
ным собранием, а до явки на суд они должны представить пору-
чителей. В числе привлеченных к ответственности пяти лиц был
и Калликсен. Все они были арестованы своими поручителями.
Им удалось еще до суда бежать из Афин во время того мятежа,
в котором был убит Клеофонт; Калликсен впоследствии получил
возможность вернуться в Афины вместе с афинянами, заперши-
мися в Пирее, но он умер от голода, ненавидимый» (Ксенофонт.
Греческая история. 1, 7, 35).
В истории Ксенофонта подчеркивается подотчетность долж-
ностных лиц и граждан Народному собранию, народный кон-
троль над полководцами, расширенные открытые дебаты и ре-
шения, принимаемые на массовых собраниях, как и множество
других характерных для афинской демократии черт. В ней
также демонстрируется то, насколько в этой обширной струк-
туре народного участия была сильна связь полноценного уча-
стия с ораторским искусством; насколько она обусловливалась
*
47
Часть I. Классические модели
столкновениями между соперничающими группами лидеров;
неформальными сетями коммуникации и интригами; возник-
новением сильных оппозиционных фракций, готовых к приме-
нению быстрых и решительных мер; уязвимостью Народного
собрания ввиду эмоциональной неустойчивости; нестабильным
базисом ряда общепринятых решений и потенциалом политиче-
ской нестабильности самого общего характера ввиду отсутствия
системы сдержек импульсивного поведения (см. замечания в:
Rodewald, 1974. Р. 1-2, 19). Ряд основополагающих ограничений
был усвоен структурой афинской демократии позднее, как раз
для предохранения от поспешных необратимых решений. Эти
изменения стремились уравновесить народную независимость
конституционной системой, способной защитить принятые за-
коны и процедуры, хотя и сомнительно, что подобные измене-
ния могли быть достаточными для этой цели (а также не ясно,
может ли вообще быть достаточно одной конституционной про-
цедуры при столкновении с решительными оппонентами).
Судя по всему, афинская политическая жизнь была чрезвы-
чайно интенсивной и проходила в острой конкуренции. Кроме
того, те, кто доминировал в Народном собрании и Совете, обыч-
но принадлежали к категории «высших» по рождению и служеб-
ному положению — это была элита, происходившая из богатых
и именитых семей, имевших предостаточно времени, чтобы
налаживать связи и преследовать свои цели. Поскольку власть
не была структурирована четкой конституционной или прави-
тельственной системой, политические баталии зачастую прини-
мали крайне личный характер, часто оканчиваясь физическим
устранением оппонентов посредством остракизма либо смерти
(Finley, 1983. Р. 118-119). Легко преувеличить частоту подобных
баталий, как и преувеличить роль репрезентативности пове-
ствования Ксенофонта в качестве анализа афинской политики
и забыть, что Афины переживали сравнительно длительные пе-
риоды политической стабильности. Тем не менее политическую
стабильность Афин, вероятно, следует объяснять не столько ис-
ходя из внутреннего функционирования политической систе-
мы, сколько с точки зрения ее истории успешного «государства-
завоевателя»1. Успешные военные предприятия неизменно
сопровождали развитие Афин; хотя несколько лет проходили
1 Все данные положения прекрасно представлены в: Finley (1983).
48
Глава 1. Классическая демократия: Афины
без войны или военных конфликтов. А военные успехи принес-
ли материальные выгодны практически всем слоям афинских
граждан, что, без сомнения, способствовало формированию
среди них общих интересов, бывших, вероятно, весьма прочны-
ми — покуда, впрочем, одерживались победы.
Критики
Равные права граждан на участие в Народном собрании, быть
выслушанным в нем и занимать государственный пост, при том
что они, конечно, не даже не приближались к созданию равной
власти для всех граждан, сами по себе были достойны пронизан-
ного тревогой изучения со стороны наиболее знаменитых кри-
тиков Афин, среди которых был и Платон. Его порицание демо-
кратии в «Государстве» заслуживает детального рассмотрения,
поскольку оно содержит критику, которая все еще часто адре-
суется демократии, если под ней понимается нечто большее,
чем голосование по случаю, и если даже некоторые (правовые
демократы) подразумевают под ней исключительно последнее.
Юность Платона была омрачена Пелопонесской войной, за-
кончившейся поражением Афин. Разочарованный упадком го-
рода, означавшим для него деградацию стандартов правления,
нравственности и закона, апогеем чего стал суд и смерть Сокра-
та в 399 году до н. э., Платон убедился в том, что политический
контроль должен находиться в руках меньшинства (Lee, 1974.
Р. 1 Iff). Он представил свои воззрения на основе четырех типов
правления: олигархии (система правления по модели военной
аристократии Спарты), тимократии (правление богатых), демо-
кратии (правление народа) и тирании (единоличное правление
диктатора). При рассмотрении демократии Платон в основном
опирался на свой опыт жизни в Афинах. Хотя он критично от-
носился к различным аспектам всех четырех форм правления,
уничтожающей критике он подвергал именно демократию,
определяемую им как форму общества, которая «уравнивает
равных и неравных» и гарантирует «возможность делать что хо-
чешь» (Платон. Государство. 557b)1. Эта приверженность «поли-
1 Отметим, что под уравниванием «индивидов» со «всеми людьми» Платон,
по сути, подразумевает граждан мужского пола.
*
49
Часть I. Классические модели
тическому равенству» и «свободе» является, согласно Платону,
главной чертой демократии и самой прискорбной из ее свойств.
У демократии есть ряд взаимосвязанных недостатков (Lee,
1974. Р. 27-30). Их можно раскрыть на примере двух, среди про-
чих источников, знаменитых метафор в «Государстве» о корм-
чем и тем, кто ухаживает «за огромным и сильным зверем». Сто-
ит начать с рассказа о капитане корабля:
«Так вот, представь себе такого человека, оказавшегося корм-
чим одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и си-
лой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близо-
рук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идет распря
из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он
должен править, хотя никогда не учился этому искусству, не мо-
жет указать своего учителя и в какое время он обучался.
Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы
разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают
кормчего просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал
им кормило. Иные его совсем не слушают, кое-кто — отчасти,
и тогда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев
благородного кормчего с помощью мандрагоры, вина или ка-
кого-либо иного средства, они захватывают власть на корабле,
начинают распоряжаться всем, что на нем есть, бражнича-
ют, пируют и, разумеется, направляют ход корабля именно так,
как естественно для подобных людей. Вдобавок они восхваляют
и называют знающим моряком, кормчим, сведущим в кораб-
левождении того, кто способен захватить власть силой или же
уговорив кормчего, а кто не таков, того они бранят, считая его
никчемным. Они понятия не имеют о подлинном кормчем, ко-
торый должен учитывать времена года, небо, звезды, ветры —
все, что причастно его искусству, если он действительно на-
мерен осуществлять управление кораблем независимо от того,
соответствует ли это чьим-либо желаниям или нет. Они думают,
что невозможно приобрести такое умение, опытность и вместе
с тем власть кормчего. Итак, раз подобные вещи наблюдают-
ся на кораблях, не находишь ли ты, что при таком положении
дел моряки назовут высокопарным болтуном и никудышником
именно того, кто подлинно способен управлять?» (Платон. Госу-
дарство. 510а-51 Id).
«Истинный кормчий» обозначает меньшинство, которое, на-
деленное необходимыми навыками и мастерством, предъявля-
50
Глава 1. Классическая демократия: Афины
ет и наиболее серьезные претензии на легитимное правление.
Дело в том, что народ (команда корабля) ведет свои дела, опи-
раясь на импульс, чувства и предрассудки. У него нет ни опы-
та, ни знаний для надежного и умелого управления кораблем,
то есть для политического суждения. Вдобавок единственные
лидеры, которыми он способен восхищаться, это льстецы и под-
халимы: «Человеку оказывается почет, лишь бы он обнаружи-
вал свое расположение к толпе». Все, кто «смешивается с толпой
и хотят быть у нее популярны», можно непосредственно «уподо-
бить... морякам». При демократии просто не может быть адек-
ватного руководства; лидеры зависят от благоволения народа
и будут, следовательно, действовать для поддержания своей соб-
ственной популярности и положения. Политическое руковод-
ство ослабляется постоянными уступками требованиям народа,
а также основанием политической стратегии на том, что может
быть «продано». Осторожные суждения, непростые решения,
неудобный выбор, неприятная правда — всего этого будут неиз-
бежно сторониться. Обычно демократия пренебрегает мудрыми.
Претензии на свободу и политическое равенство, кроме того,
несовместимы с поддержанием власти, порядка и стабильности.
Когда индивиды свободно могут делать все, что им нравится,
и требовать равных прав, независимо от их способностей и уча-
стия, итогом довольно быстро может стать создание на первый
взгляд привлекательного разнообразного общества. Однако
в конечном счете главными итогами будут потакание и попу-
стительство, подрывающие уважение к политическому и нрав-
ственному авторитету. Молодежь более не боится и не уважает
своих учителей; они «начинают подражать взрослым и состя-
заться с ними в рассуждениях и в делах, а старшие, приспособ-
ляясь к молодым и подражая им, то и дело острят и балагурят,
чтобы не казаться неприятными и властными». Вкратце, «са-
мым главным будет, как ты понимаешь, то, что душа граждан
делается крайне чувствительной, даже по мелочам: все прину-
дительное вызывает у них возмущение как нечто недопустимое.
А кончат они, как ты знаешь, тем, что перестанут считаться даже
с законами — писаными или неписаными, — чтобы уже вообще
ни у кого и ни в чем не было над ними власти...» (Платон. Го-
сударство. Т. 3. С. 352). «Наглость» они будут называть «просве-
щенностью, разнузданность — свободою, распутство — велико-
лепием, бесстыдство — мужеством» (Там же. С. 348). Неверное
51
Часть I. Классические модели
«равновесие желаний» ведет «демократического человека» к ру-
тинной жизни. Следовательно, социальная сплоченность оказы-
вается под угрозой, а политическая жизнь становится все более
бессвязной и изобилующей межпартийными разногласиями.
Неизбежно следует напряженный конфликт между групповыми
интересами, тогда как каждая партия стремится к своему соб-
ственному преимуществу, а не к благу государства как такового.
Всеобщая приверженность благу общества и социальная спра-
ведливость становятся невозможны.
Такое положение дел обязательно ведет к бесконечным ин-
тригам, маневрам и политической нестабильности: политике
безудержного желания и амбиций. Все участвующие претендуют
на то, что представляют интересы народа, но все в действитель-
ности представляют самих себя и эгоистичную жажду власти.
Обладающие средствами, будь то богатством или положением,
неизбежно, как считал Платон, оказываются под ударом; а кон-
фликт между бедными и богатыми становится особенно острым.
При данных обстоятельствах разложение демократии, как он
утверждал, весьма вероятно. «Все чрезмерное обычно вызывает
резкое изменение в противоположную сторону... и чрезмерная
свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для госу-
дарства обращается не во что иное, как в чрезмерное рабство»
(там же. Книга VIII. 564а). В борьбе между партиями лидеры
выдвигаются для выполнения тех или иных конкретных задач,
и вполне естественно для этих народных лидеров требовать
«личных телохранителей» для защиты себя от нападений. С по-
добной поддержкой защитник народа находится в шаге от того,
чтобы перехватить «бразды правления государством». В тот мо-
мент, когда демократия погружается в распри и конфликт, на-
родные избранники, как представляется, способны обеспечить
ясность видения, твердое правление и обещают подавить вся-
кую оппозицию, Поддержка тирана — своего собственного из-
бранника — становится соблазнительной альтернативой. Но,
разумеется, однажды завладев государственной властью, тира-
ны имеют обыкновение заботиться лишь о себе.
Для Платона тирания сама по себе не была однозначным ре-
шением проблем демократии. Тираны редко являются «подлин-
ными кормчими». Во второй общеизвестной метафоре с «огром-
ным и сильным зверем» (народная масса), Платон объясняет,
что для ее сторожа недостаточно знать, как контролировать
52
Глава 1. Классическая демократия: Афины
зверя посредством изучения его настроений, желаний и привы-
чек. Если за зверем необходимо следить и обучать, важно знать,
что в его вкусах и желаниях «прекрасно или постыдно, хорошо
или дурно, справедливо или несправедливо». Короче говоря, по-
зиция Платона состоит в том, что проблемы мира не могут быть
решены, пока философы (класс «стражей») не придут к власти;
ведь лишь они, пройдя полный курс обучения, обладают сове-
щательным даром и способностью приводить к гармонии все
элементы жизни под «правлением мудрости». Вслед за Сокра-
том Платон полагал, что «добродетель есть знание»; то есть «хо-
рошая жизнь» и для индивидов, и для сообществ — объектив-
ный феномен: она существует независимо от разнообразных
состояний бытия в тот или иной момент и может быть познана
посредством систематического изучения. Именно кропотливо
приобретенное знание философа оправдывает его пригодность
к управлению. Именно его способность организовывать дела
наиболее выгодным образом говорит в пользу того, что прин-
ципом правления должен быть просвещенный деспотизм.
Подробности позиции Платона, по сути, не должны нас инте-
ресовать в данном случае — достаточно знать, что его взгляды
в «Государстве» мотивированы желанием ответить на вопрос
«Что есть справедливость?». Начиная с концепции естествен-
ного разделения труда, по которому классы индивидов могут
найти надлежащую им роль (в общих чертах — как правители,
солдаты и работники), задача, стоящая перед философом, за-
ключается в расследовании подобного разделения с целью
1) поддержать определенные добродетели, соответствующие
каждому типу труда (мудрость, смелость, умеренность) и 2) га-
рантировать то, чтобы все выполняли надлежащие именно им
функции. Индивиды и государства мыслятся как органические
цельности, в которых, если они здоровы, для людей оказыва-
ется возможным осуществлять свои функции, удовлетворять
свои потребности, самореализовываться и, таким образом, пре-
бывать в самодостаточном, безопасном и сильном государстве
(Ryle, 1967). При подобных обстоятельствах может воцариться
справедливость и воплотиться хорошая жизнь (Annas, 1981).
По мнению Платона и древних греков в целом, следует иметь
в виду, что свобода обеспечивается государством не столько
для индивида самого по себе, сколько ради его способности вы-
полнять свою роль в человеческом сообществе. Подобная теория
♦<
53
I
Часть I. Классические модели
значительно отличается, как удачно заметил один комментатор,
«от теории, представляющей социальные взаимоотношения
в рамках контракта или соглашения [между людьми как «ин-
дивидами»], и которая поэтому осмысляет государство как из-
начально озабоченное поддержанием свободы выбора» (Sabine,
1963. Р. 49). Подобное представление, доминирующее в либе-
ральной традиции начиная с XVII века, для Платона было бы
настоящим проклятием. В своих работах он отстаивает идею
гармоничного единства между «общественным» и «частным».
Государство обеспечивает гражданину возможности для прак-
тики в своем призвании.
Позиция, представленная Платоном в «Государстве», была
видоизменена в последующих трудах, в особенности в «По-
литике» и «Законах». В этих книгах признается, что в актуаль-
ном, как противоположном идеальному, состоянии правление
не может быть устойчивым без определенной формы народного
согласия и участия. Важность законопорядка как способа опре-
делить легитимную сферу для тех, кто занимает позицию «госу-
дарственной» власти — королей-философов — также подтверж-
дается. Примечательно, что теория «смешанного государства»,
сочетавшего элементы монархии и демократии, предвосхитила
точку зрения, позднее развивавшуюся Аристотелем и республи-
канцами Возрождения1. Платон даже разработал систему про-
порционального голосования, которая позднее, как оказалось,
имела много общего с идеями таких мыслителей, как Джон Стю-
арт Милль. Но данные идеи не были в целом развиты система-
тически, так что попытка Платона включить в свою концепцию
желанной системы правления элемент демократии не привела
к созданию полноценной демократической модели.
Классическая модель демократии (обобщенная в модели 1),
равно как и ее критика, обладают устойчивым влиянием на со-
временную западную политическую мысль: первая — как ис-
точник вдохновения для многих демократических мыслителей,
1 Идея «смешанного государства», раскрывающая различные принципы ор-
ганизации для противопоставления одного другому и достижения рав-
новесия политических сил, бесспорно, занимает значительное место
в истории политической теории и практики. Платон, возможно, первым
разработал эту идею, хотя подтвердить это невозможно. Теория «сме-
шанного государства», или разделения властей, будет обсуждаться позд-
нее, при рассмотрении идей Макиавелли, Локка и Монтескье.
54
Глава 1. Классическая демократия: Афины
а последний — как предупреждение опасностей демократи-
ческой политики. Однако ни модель, ни ее критика не имели
немедленного теоретического и практического результата вне
контекста жизни древних городов-государств. Сама модель
не могла вновь проникнуть в европейскую политическую мысль
вплоть до итальянского Возрождения и расцвета итальянских
городов-республик, и лишь благодаря Руссо (1712-1778) и, позд-
нее, Марксу (1818-1883) и Энгельсу (1820-1895) многие аспекты
идеи прямого участия граждан были полностью пересмотрены,
переформулированы и вновь поддержаны (см. главы 2 и 4). Кри-
тика Платона, наряду с критическими суждениями других гре-
ческих политических мыслителей, пользовалась огромным вли-
янием в относительно недавнем прошлом. Поскольку его труды
о нравственных границах демократии «никогда не были пре-
взойдены по силе и современности», как удачно заметил один
комментатор (Dunn, 1979. Р. 17). Насколько серьезно мы должны
воспринимать критику и ее применение к другим демократи-
ческим моделям — вопрос, к которому нам следует вернуться
позднее. Так или иначе, несомненно, что принципы, сходные
по духу платоновским, имели огромное историческое значе-
ние. Как справедливо подчеркнул один критик демократиче-
ской теории: «великое множество политических мыслителей...
настаивали на извращенности демократических учреждений,
беспорядочности демократической политики и нравственной
ущербности самого характера демократии» (Corcoran, 1983.
Р. 15). До начала XVIII века те немногие, кто подробно изложил
свои воззрения, считали демократию желательным способом
организации политической жизни.
Крушение афинской демократии, в контексте подъема импе-
рий, сильных государств и военных держав, может быть увязано
как с их внутренними особенностями, так и с их внешней измен-
чивой судьбой. Афинское государство покоилось на производи-
тельной системе, в значительной степени зависевшей от рабов —
трудившихся прежде всего на серебряных рудниках Лаурейона,
приносивших средства для жизненно важного импорта куку-
рузы (Андерсон, 2007. Гл. 1,2; Hansen, 1991). Эта экономическая
структура была беззащитна перед волнениями и конфликтами
на родине и за рубежом. Радикально демократическая природа
государства, как представляется, лишь усилила эту уязвимость;
поскольку отсутствие бюрократического центра, сопровождав-
•
55
Часть I. Классические модели
шееся в лучшем случае лишь слабо координируемыми инсти-
туциональными подразделениями в рамках «правительства»,
обостряло проблемы управления экономикой, расширенной
торговлей и территориальной системой. Кроме того, при увели-
чении расходов на ведение войны, в результате изменений в тех-
нике ведения боя, оружии и использовании наемников, Афины
не могли наладить централизованное управление разраставши-
мися и все более разнообразными военными силами, не под-
рывая при этом свои собственные политические и социальные
структуры (Mann, 1986. Р. 223-228). Более экстенсивно органи-
зованные и авторитарные государства не сталкивались с подоб-
ной трудностью и, следовательно, Афины, вместе с другими гре-
ческими городами, в итоге потеряли свой независимый статус
и были включены в состав сопернических империй и держав.
Афинское город-государство имело общие черты с респу-
бликанским Римом (Finley, 1983. Р. 84ff). Оба преимущественно
были обществами с прямой коммуникацией и устной культу-
рой; в обоих имелись элементы народного участия в правитель-
ственных делах; и в обоих применялся — если вообще существо-
вал — слабый централизованный бюрократический контроль.
Кроме того, оба стремились к воспитанию глубокого чувства
долга перед обществом, гражданской добродетели или ответ-
ственности перед «республикой» — отличительные особенности
общественной сферы. И в политике обоих притязаниям госу-
дарства был отдан исключительный приоритет перед правами
отдельных граждан. Но если Афины были демократической ре-
спубликой, то, как в целом подтверждают современные исследо-
ватели, Рим, со своей стороны, был в основном олигархической
системой. Несмотря на использование эллинских концепций
государства в трудах римских мыслителей (в особенности у Ци-
церона, 106-43 годы до н. э.) и включение рожденных граждана-
ми крестьян и вольноотпущенников в политическое сообщество,
элиты неизменно доминировали во всех аспектах политики
Рима. Военная история Рима — и его необыкновенный послуж-
ной список, и размах территориальных завоеваний — помогает
объяснить, как и почему Рим мог поддерживать формальную
приверженность народному участию, с одной стороны, и крайне
ограниченный реальный народный контроль — с другой. И хотя,
как мы увидим в следующей главе, Рим оказал фундаменталь-
ное влияние на распространение идей, связанных с системой
56
Глава 1. Классическая демократия: Афины
самоуправления, из всех государств древнего мира именно на-
следие классической греческой традиции и модели афинской
демократии в частности являются особенно важными для пони-
мания истории демократической мысли и практики.
Модель I
Классическая демократия
Принцип(ы)обоснования
Граждане должны пользоваться политическим равенством,
чтобы свободно управлять и, в свою очередь, быть управ-
4. ляемыми
Ключевые особенности
Прямое участие граждан в законодательных и судебных
функциях
Собрание граждан обладает верховной властью
Сфера верховной власти включает все общественные дела
города
Многочисленные методы селекции кандидатов на государ-
ственную должность (прямое избрание, жребий, ротация)
Никаких различий привилегий, которые бы отличали про-
стых граждан от тех, кто занимает государственные долж-
ности
За исключением постов, связанных с военными действия-
ми, один и тот же пост не занимается более двух раз одним
и тем же человеком
Краткие сроки должностей для всех
Оплата государственной службы
Общие условия
Малый город-государство с прилегающими сельскохозяй-
ственными территориями
Рабовладельческая экономика, создающая «свободное»
время для граждан
-------------------------------------------------------
57
1
Часть I. Классические модели
Бытовое обслуживание, то есть женский труд, освобождаю-
щий мужчин для выполнения общественных обязанностей
Гражданство предоставлено относительно небольшому
числу людей
ГЛАВА 2
Республиканизм:свобода,самоуправление
и активный гражданин
В древних Афинах гражданин был участвующим в «вынесении
суждений и занятии официальной должности» (Аристотель.
Политика). Гражданство для свободных взрослых мужчин под-
разумевало участие в государственных делах. Это классическое
определение примечательно в двух отношениях. Во-первых, оно
предполагает, что для древних греков было бы затруднительно
охарактеризовать граждан в странах современной демократии,
разве что, возможно, как представителей и должностных лиц.
Ограниченная для активного вмешательства сфера современ-
ной политики была бы воспринята как самая недемократиче-
ская (Finley, 1973 b). Во-вторых, классическое представление
греков о гражданстве нашло бы отклик в немногих сообществах
во время или после своего начального варианта (Bernal, 1987).
Древние демократии — весьма нетипичные режимы в извест-
ной нам политической истории. Идея о том, что люди могли
быть активными гражданами политического порядка — гражда-
нами своего государства — а не просто покорными подданны-
ми правителя, имела небольшое число сторонников со времени
самых ранних обществ до начала Возрождения и падения абсо-
лютизма. Эта глава сосредоточена на возрождении идеала ак-
тивного гражданского участия, начиная с дискурса и практики
республиканской традиции Возрождения. Но до того, как иссле-
довать эту выдающуюся политическую идею, полезно остано-
виться на некоторых факторах, которые помогают проанализи-
ровать то, почему идеал «активных граждан в республике» столь
надолго выпал из внимания политической теории и практики.
Упадок и возвращение homo politicus
На Западе угасание идеала активного гражданина, само суще-
ствование которого подтверждается в (и посредством) поли-
тической активности, трудно объяснимо. Очевидно, впрочем,
* 59
i
Часть I. Классические модели
что антитезисом homo politicos является homo credens (человек
верующий — прим, пер.) христианской веры; гражданин, чье ак-
тивное суждение крайне важно, заменяется правоверным хри-
стианином (Рососк, 1975. Р. 550). И хотя будет неверно предпо-
ложить, что подъем христианства, по сути, изгнал секулярные
соображения из жизни правителей и управляемых, несомненно
то, что он сдвинул источник авторитета и мудрости от граждан
(или «короля-философа») к представителям мира духовного.
Христианское мировоззрение трансформировало основы по-
литического действия, заменив традиции полиса теологической
системой. Эллинский взгляд на человека как предопределенно-
го к жизни в городе был заменен озабоченностью тем, как люди
могут жить в общении с Богом (Рососк, 1975. Р. 84). В резком
контрасте с греческими представлениями о том, что полис яв-
ляется воплощением политического блага, христианское ми-
ровоззрение настаивало на том, что благо лежит в подчинении
божественной воле. Как именно следует интерпретировать волю
Бога, а также соотносить ее с системами светской власти, зани-
мало христианскую Европу на протяжении веков, до тех пор,
пока само понятие сингулярной религиозной истины не было
разрушено Реформацией.
Христианство, конечно же, не игнорировало вопросы о пра-
вилах и целях, в соответствии с которыми люди должны жить,
чтобы жизнь их была продуктивна. Хотя христианство было
внедрено во многие сообщества, оно вряд ли стало бы мировой
религией, если бы не несло в себе те ценности и не отвечало бы
тем чаяниям, которые в определенной мере были привлека-
тельны в силу их роли в мирских делах (MacIntyre, 1966. Ch. 9,
особенно Р. 114-120). Кроме того, было бы неверно рассматри-
вать христианство как полный отход от различных идеалов, ко-
торые были столь важны для многих частей древнего мира. На-
пример, идеал политического равенства был, до определенной
степени, сохранен христианством, несмотря на его воплощение
в совершенно ином контексте. Предполагалось, что христиан-
ское утверждение «равенства людей перед Богом», с его указа-
нием на возможность сообщества, в котором никто не обладает
верховными моральными или политическими правами, было
единственной основой, на которой ценности политического
равенства могли быть сохранены для общества в целом в мире
минимальной экономической прибыли, в котором большинство
60
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
людей жило на уровне прожиточного минимума или ниже его
(Macintyre, 1966. Р. 114-115). При таких условиях религиозное
видение равенства было, по крайней мере, способом сохране-
ния образа лучшей жизни. Без сомнений, христианство исполь-
зовалось для оправдания целого ряда различных институтов,
включая рабство и крепостную зависимость. Но в нем также со-
держались противоречивые элементы, некоторые из которых
впоследствии стали семенами его собственных проблем.
Трактат «О граде Божием» Св. Августина, написанный между
410 и 423 годами, часто рассматривается как наиболее автори-
тетное утверждение верховенства церковной власти над свет-
ской. Утверждение Августина о том, что история Церкви «была
шествием Господа в мире» и что истинный христианин не дол-
жен уделять значительного внимания на проблемы «этой вре-
менной жизни», обладало огромным авторитетом в средневе-
ковой Европе. Написанный в начале упадка Римской империи,
«О граде Божием» неизменно предписывал подчинить «желание
к земным вещам» «стремлению к небесному граду». Просветле-
ние, даруемое Господом, могло направить истинно верующего
на «бесконечные благословения, обещанные в будущем».
Средние века не породили ни далеко идущих размышлений
о природе демократического полиса, ни всестороннего свода
текстов и трудов, которые бы обогатили философию демокра-
тии. Более того, хотя в Европе имели место некоторые важные
политические инновации, они не вылились в полноценную но-
вую форму демократической системы (Poggi, 1978. Ch. 2). Несо-
мненно, евроцентричная природа большей части современной
политической теории не способствовала адекватному пони-
манию важных событий вне Европы во времена Средневеко-
вья; и, несомненно, большинство было утрачено для истории.
Но до работ св. Фомы Аквинского в XIII веке влияние на поли-
тическую мысль отцов церкви и Августина было особенно глу-
боким, а также являлось важным фактором в объяснении ее от-
носительного застоя (Coleman, 2000).
Различие между сферами светской и духовной юрисдикции
было пересмотрено Фомой Аквинским (1225-1274), попытав-
шимся объединить вновь открытые труды Аристотеля (кото-
рые были утрачены для Запада на многие столетия и переве-
дены с арабского на латынь к середине XIII века) с основной
доктриной христианской церкви. Среди многих противоречи-
61
Часть I. Классические модели
вых аспектов трудов Аквината мы находим утверждение о том,
что хотя монархия и является наилучшей формой правления,
она не должна обладать неограниченной властью. По его мне-
нию, правление монарха было легитимным лишь до тех пор,
пока оно следует естественному закону — части «вечного зако-
на», открытой человеческому разуму. А поскольку государство
не обладало авторитетом в истолковании религиозной доктри-
ны, Церковь могла «судить» правителей. Более того, восстание
против правителя оправдывалось, если естественное право не-
однократно нарушалось. Таким образом, идея ограниченного
правления, основного для развития либерально-демократиче-
ской традиции, было предвосхищено Фомой Аквинским, несмо-
тря на доминирующую в его идеях озабоченность развитием
христианского сообщества.
Столь всеобъемлющей была средневековая точка зрения
на общество как на божественно устроенную иерархию в «ве-
ликой цепи бытия», что идея светской политической власти,
напоминавшая бы ее современную форму, не обнаруживалась.
Теоретической альтернативы — какой-либо «политической тео-
рии» — теократическому положению папы и императора Свя-
щенной Римской империи1 просто не существовало. Интегра-
ция христианской Европы оказалась зависимой прежде всего
от этих авторитетов. Эта система была метко охарактеризована
как система «международного христианского общества» (Bull,
1977. Р. 27). Международное христианское общество понималось
как созданное и образованное прежде всего христианством; оно
1 Священная Римская империя существовала в определенной форме с VIII
до начала XIX века. И хотя сам римский императорский титул утратил
силу в V веке, он был восстановлен в 800 году папой Львом III и даро-
ван Карлу Великому, королю франков. Позднее титул императора Свя-
щенной Римской империи носили династии германских королей, хотя
ее подлинная значимость как империи в целом со временем сильно из-
менилась. Во времена своего расцвета Священная Римская империя
представляла собой попытку объединить и централизовать под патро-
нажем католической церкви разрозненные центры западного христиан-
ства в политически объединенную христианскую империю. В империю
входили территории, протянувшиеся от Германии до Испании, а также
от северной Франции до Италии. Однако действительная светская власть
империи была всегда ограничена сложными структурами власти фео-
дальной Европы, с одной стороны, и католической церковью —с другой
(Андерсон, 2007; Held, 1992).
62
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
обращалось к Богу как авторитету для решения споров и кон-
фликтов; его исходной политической точкой была религиозная
доктрина; и оно было наполнено предположениями о вселен-
ской природе человеческого сообщества. И лишь когда западное
христианство столкнулось с вызовом, в особенности с конфлик-
тами, порожденными возникновением национальных госу-
дарств и Реформацией, родилась идея современного государ-
ства и была создана основа для общего развития новой формы
политического порядка.
В экономике средневековой Европы господствовало сель-
ское хозяйство, так что любая прибыль оказывалась предме-
том споров. Успешные притязания становились основой созда-
ния и удержания определенной степени политической власти.
На фоне христианства развивалась сложная сеть королевств,
княжеств и герцогств наряду с возникновением новых центров
власти в больших и малых городах. Города и городские ассоци-
ации зависели от торговли, производства и относительно вы-
соких накоплений капитала. Они сформировали самобытные
социальные и политические структуры и часто использовали
независимые системы управления, устанавливаемые хартиями.
Среди наиболее известных — итальянские города-государства
Флоренция, Венеция и Сиена, но и по всей Европе также раз-
вивались сотни городских центров. И хотя одни лишь данные
центры не могли определить модель правления или политиче-
ской идентичности, они явились основой совершенно новой
траектории гражданской жизни и политических идей, особенно
в Италии.
Перековка республиканизма
Республиканизм начал переживать определенный подъем
к концу XI века. В то время ряд североитальянских сообществ
учредили институт своих собственных «консулов» или «попе-
чителей» для ведения судебных дел, выступая против папских
и имперских притязаний на правовое регулирование (Skinner,
1992. Р. 57-69). К концу XII века консульская система была за-
менена государственным строем, основанным на правящих
советах, возглавляемых так называемыми подестами, обладав-
шими верховной властью в исполнительных, а также судебных
65
Часть I. Классические модели
делах. Такие советы появились, среди прочих, во Флоренции,
Падуе, Пизе, Милане и Сиене к концу века и в итоге преврати-
ли их в независимые города-государства, или города-республи-
ки, как предпочитают из именовать отдельные авторы1. Кроме
того, подесты были выборными должностями, занимаемыми
на строго ограниченные периоды времени, подотчетными со-
ветам и в итоге гражданам города — мужчинам, главам семьи
с облагаемой налогом собственностью, родившимся либо по-
стоянно проживающим в данном месте. Характерная для того
времени структура институтов отображена на рис. 2.1.
По сравнению с размахом и глубиной политического участия,
порожденного классической афинской демократией, итальян-
ские города-государства могут показаться не столь необыч-
ными или инновационными. Однако на фоне структур власти
* феодальной Европы — с ее сложной сетью переплетенных при-
тязаний и сил — эти достижения были значительными. Так
сильно они выделялись потому, что, как пишет историк Квентин
Скиннер, «представляли явный вызов господствовавшему пред-
положению о том, что правительство должно рассматриваться
как богоданная форма власти» (Skinner, 1992. Р. 57). Следователь-
но, неудивительно, что они вдохновили и продолжали вдохнов-
лять в течение множества периодов современной европейской
и американской истории тех, кто ставил под сомнение позиции
тиранических и абсолютистских правителей, утверждавших,
что лишь они обладали законным правом вершить государ-
ственные дела. Однако следует привести замечания о рамках,
в которых республики могут рассматриваться как демократии
(Skinner, 1992. Р. 58-60).
Как и в Афинах, граждане представляли собой чрезвычайно
обособленную группу мужчин, в которой подесты, во многих
случаях, первоначально назначались из рядов знати. Это ча-
сто приводило к гражданской нестабильности, когда группы
не допущенных к управлению граждан организовывали свои
собственные советы и институты; что, в свою очередь, обостря-
ло политический конфликт, нередко приводивший к насилию
1 Если идею государства относить к понятию объективной или юридически
определенной системы власти, отделенной и от правителя, и от управ-
ляемых, с верховной властью над ограниченной территорией, то вернее
всего будет считать ее изобретением конца XVI века (см. главу 3).
64
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
ГРАЖДАНЕ
мужчины, главы семьи с облагаемым налогами имуществом,
рожденные или постоянно проживающие в своем городе
Разделялись на избирательные округа или контрады
I
(А)
I
БОЛЬШОЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ СОВЕТ
ключевой верховный орган численностью до 600 членов
I
(Б)
I
ГЛАВА БОЛЬШОГО СОВЕТА
должностные лица, известные как подесты, обладающие верховной
властью действовать в исполнительных и судебных делах,
назначаемые и подотчетные Совету
Методы выборов или отбора
А) Граждане, обладающие правом голоса, как правило, тянули жребий
для определения тех, кто будет выступать в качестве выборщиков в Совет.
Б) Советы часто устраивали жеребьевку, чтобы учредить избирательный ко-
митет (численностью до двадцати человек) для рассмотрения подходящих
кандидатур на должность главы Совета; имена трех возможных кандидатов
представлялись в Совет, принимающий окончательное решение. Избранное
должностное лицо, получающее заработную плату от города, назначалось
на период до одного года и не могло в дальнейшем непосредственно служить
в Совете в течение как минимум трех лет.
Рис. 2.1. Города-республики: нововведения в управлении
Источник: Skinner, 1992
и хаосу. (Самое знаменитое описание подобного случая пред-
ставлено в «Ромео и Джульетте» Шекспира, повествующем
о борьбе между Монтекки и Капулетти.) По иронии, многие по-
литические теоретики размышляли об этих событиях, но прихо-
дили к выводу лишь о том, что, несмотря на свою изначальную
• 65
t
Часть I. Классические модели
направленность на античную демократию, в реальности эти
республики оказывались источником беспорядков и неустой-
чивости и, таким образом, аргументом за скорейшее возвра-
щение к сильному монархическому правлению. Венеция была
единственным городом-республикой, выжившим в качестве
самоуправлявшегося режима до конца XVIII века, в то время
как остальные были вытеснены новыми системами наслед-
ственной власти гораздо раньше.
Второе замечание напрямую касается использования слова
«демократия» применительно к городам-государствам. В пер-
вый век развития республик сам термин был неизвестен их сто-
ронникам; он стал частью европейского политического языка
лишь при повторном появлении «Политика» Аристотеля (в се-
редине XIII века). Впоследствии, следуя терминологии Аристо-
теля, оно приобрело уничижительную коннотацию и стало ассо-
циироваться с политикой толпы; правление, осуществлявшееся
скорее в интересах бедных, чем общественного блага; а так-
же форма власти (предвосхищение тех, кто в конце XIX века
скептически относился к демократической форме правления),
при которой «простой народ» мог становиться тираном, угрожая
нивелировать все социальные различия и добытые привилегии
(Aquinas. De regimine principum. P. 2-82). Фактически некоторые
черты республиканизма Возрождения следовало бы восприни-
мать как форму аристократического или благородного респу-
бликанизма, чем вариант, собственно, демократической поли-
тики. Конечно, немногие из защитников этих черт назвали бы
себя «демократами», и они отвергли бы идею о том, что их пра-
вительства могли быть «демократическими». К тому же важно
отметить, что итальянские города-республики мало походили
на современные демократические государства с их акцентом
на всеобщем избирательном праве, праве всех совершеннолет-
них выступать против своего правительства и баллотироваться
на государственный пост и т. д. (см. главу 3).
Тем не менее вклад городов-республик в демократическую
теорию и практику был значительным и с точки зрения их ин-
ституциональных инноваций, которые, в контексте домини-
рования христианского монархизма, представляли важный
пример возможности самоуправления, а также с точки зрения
всеобъемлющих политических трактатов и текстов, обсуждав-
ших и формировавших новую политику. Города-республики
66
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
ознаменовали первый случай в постклассической политической
мысли, когда аргументы разрабатывались ради и от имени са-
моопределения и народного суверенитета; и их влияние было
широко не только в Италии, но и, на заре Реформации и возоб-
новления политического дискурса в XVII и XVIII веках, по всей
Европе, а также и Америке.
Сутью республиканизма Возрождения было то, что свобода
политического сообщества покоилась на его подотчетности ни-
кому иному, кроме самого сообщества. Самоуправление — ос-
нова свободы, вместе с правом граждан участвовать — в кон-
ституционном контексте, создающем определенные роли
для лидирующих социальных сил — в управлении своими соб-
ственными общественными делами. Согласно данной позиции,
свобода граждан заключается в том, что они беспрепятственно
преследуют свои собственные цели; и высочайшим политиче-
ским идеалом является гражданская свобода независимого, са-
моуправляющегося народа. Сообщество в его целости «должно
сохранить за собой верховную власть», отводя своим различным
правителям либо высшим городским советам «статус не более
чем избранных должностных лиц» (Скиннер, 2002. С. 35). По-
добные «правители» должны обеспечивать эффективное при-
менение законов, созданных сообществом для укрепления его
благосостояния, поскольку они не являются правителями в тра-
диционном понимании, но «агентами» или «управляющими»
правосудием.
Самобытное развитие итальянской городской жизни в эпоху
Возрождения стимулировало появление новых идей относи-
тельно политической власти, народного суверенитета и граж-
данских дел. Хотя многие республиканцы вели историю возник-
новения своих вновь обретенных воззрений от Древней Греции
и Рима, прежде всего их вдохновляла Римская республика. В от-
личие от демократий Древней Греции, которые, по их пред-
ставлениям, были склонны к нестабильности, гражданской
междоусобице и внутренней слабости, Рим представал моделью
управления, которая связывала свободу не только с добродете-
лью, но и с гражданской славой и военной мощью. Рим предла-
гал концепцию политики, объединявшую политическое участие,
почести и завоевания, которая, следовательно, могла низвер-
гнуть притязания, свойственные монархическим государствам,
согласно которым лишь король, пользуясь личной властью над
67
Часть I. Классические модели
своими подданными, мог обеспечить функционирование за-
кона, безопасность и эффективную проекцию власти. В дан-
ном контексте для многих республиканцев «свобода означала
свободу от произвола тиранов, вместе с правом граждан вести
свои общественные дела, участвуя в управлении. «Добродетель»
означала патриотизм и гражданственность, героическую готов-
ность поставить общее благо выше своих собственных или се-
мейных интересов» (Canovan, 1987. Р. 434).
В подтверждение своих аргументов республиканцы чрез-
вычайно часто ссылались на классические труды таких деяте-
лей, как Цицерон (106-43 годы до н. э.), Саллюстий (86-35 годы
до н. э.) и Ливий (59 год до н. э. — 17 год н. э.), и в особенности
на их истории и торжества древнеримской республики. Видение
того, как правительство может быть организовано, чтобы слу-
жить общему делу граждан, представлено Цицероном в труде
«О государстве»:
«Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое
соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было об-
разом, а соединение многих людей, связанных между собою со-
гласием в вопросах права и общностью интересов» (Цицерон.
О государстве. 1994.1, XXV, 39).
Саллюстий связывал подъем Рима с его достижением сво-
боды и утверждал, что именно при доминирующем принципе
гражданской добродетели гражданам легче всего добиться по-
честей. Действительно, он красноречиво описывал, что «почти
превышает понимание то, насколько быстрым был прогресс
во всем государстве (Рим), как только он добился свободы; та-
ким было желание славы, что владело сердцами людей» («За-
говор Каталины»). А Ливий в своей «Истории Рима» утверждал,
что расширение республиканской власти могло быть непо-
средственно связано с уважением церковных и светских авто-
ритетов и со «скромностью, честностью и благородством духа»,
принадлежавшими всему народу. Подобное расположение духа
могло сохраняться, покуда гражданская добродетель имела пре-
имущество над партийной раздробленностью; то есть когда
коллективное дело граждан, осуществляемое ими ради обще-
ственного блага, доминировало над тенденцией, разлагающей
политическую практику — преследование частных интересов
в общественных делах. Но хотя величие Рима покоилось на до-
блести его граждан, оно связывалось некоторыми авторами
68
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
также со сбалансированным характером его институтов, в осо-
бенности, как отметим позднее, с его смешанной конституци-
ей, которая должна была предотвращать фракционность, отводя
роль, пусть и ограниченную, всем основным силам, действовав-
шим в рамках общественной сферы.
Однако республиканская традиция Возрождения, как прак-
тически все традиции политической мысли, не была единой.
На деле два течения республиканизма отчетливо различались
по аналитическим целям — они воспринимались как «граж-
данский гуманистический республиканизм» и «гражданский»
или «классический республиканизм» (Skinner, 1986), но я оха-
рактеризую их как республиканизм «развития» и «протекци-
онный» республиканизм. Я буду использовать эти термины, по-
скольку они являются достаточно обобщающими и удобными
для того, чтобы охватить различные способы формулировки
политической свободы и участия как в республиканизм, так
и в либерализме. Термины помогают уловить, как будет пока-
зано, важные различия внутри и во взаимодействии этих тра-
диций. В самом широком смысле теоретики республиканизма
развития подчеркивают внутреннюю ценность политическо-
го участия для развития гражданина как человека, в то вре-
мя как теоретики протекционизма выделяют ее инструмен-
тальную важность для защиты целей и задач граждан, то есть
их личной свободы. Республиканская теория развития основы-
вается на элементах классического демократического наследия
и на вопросах, волновавших философов греческого полиса, наи-
более ярко представленных в их исследовании неотъемлемой
ценности политического участия и полиса как средства само-
реализации. В данном анализе политическое участие предстает
обязательным аспектом полноценной жизни. Протекционная
республиканская теория, возникновение которой можно про-
следить во влиянии республиканского Рима и его историков,
напротив, подчеркивает крайне хрупкую природу гражданской
добродетели и ее уязвимость перед коррупцией, если она зави-
сит лишь от политического участия какой-либо из крупнейших
социальных групп, будь то народ, аристократия или монархия.
Соответственно, теоретики протекционного республиканизма
выделяют первостепенную важность гражданского вмешатель-
ства в коллективное принятие решений для всех граждан ради
спасения их личной свободы.
«к
69
Часть I. Классические модели
Республиканизм развития получил поразительные и глубо-
кие трактовки в трудах Марсилия Падуанского, хотя, вероятно,
лишь начиная с трудов Руссо в XVIII веке он обрел наиболее де-
тальное изложение. В то же время Уолстонкрафт добавила свои,
крайне значимые, критические наблюдения. Протекционний
республиканизм, возможно, наиболее тесно связан с Макиавел-
ли, хотя он также разрабатывался позднее такими фигурами,
как Монтескье и Мэдисон. Рис. 2.2. резюмирует эти два респу-
бликанских направления. Рассматривая их развитие в хроно-
логическом порядке, мы сосредоточимся в первую очередь
на Марсилии Падуанском.
Республиканизм, выборное правительство
и народный суверенитет
Формирование республиканской мысли Возрождения можно
проследить по трудам различных мыслителей, таких, как Бру-
нетто Латини (ум. 1294), Птолемей Луккский (ум. 1327) и Ремид-
жиоде Джиролами (ум. 1319) (Rubinstein, 1982), но именно в тру-
дах Марсилия Падуанского (1275/80-1342), в особенности в его
«Defensor pacis»1, вышедшем в 1324 г. можно обнаружить один
из самых замечательных ранних анализов значимости выбор-
ного правительства и народного суверенитета. Стремясь опро-
вергнуть папские притязания на «полноту власти» и установить
власть светских правителей над церковью, Марсилий утверж-
дал, что законы должны приниматься «всем народом или наи-
более весомой его частью» посредством формулирования его
воли в общем собрании (Defensor pacis. Р. 29-49)2. Преподава-
ние божественного закона и отправление религиозной цере-
монии — вот пределы власти священства. Выступая за светское
1 «Защитнике мира». — Прим. ред.
2 Доктрина папской «полноты власти» была разработана в XIII и XIV столе-
тиях. Чаще всего она означала, что папа, как наместник Христа, обладал
властью, которая была выше любых светских притязаний; и что папа
был верховным правителем как в мирских, так и в духовных делах. Хотя
эта интерпретация может быть оспорена, дебаты по поводу точного зна-
чения доктрины в данном случае не первостепенны. Речь идет о стрем-
лении Марсилия ограничить сферу папской власти во всех аспектах
правления.
70
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
государство, под контролем выборного правительства, Марси-
лий ставил себя в абсолютную оппозицию традиционной вла-
сти церкви и господствующим концепциям правления короля.
«Defensor pacis», как удачно отметил один из комментаторов его
трудов, «был книгой, от которой серьезные люди его времени
содрогнулись. Когда папы, кардиналы и писатели, обеспокоен-
ные просто сохранением общественного порядка, хотели осу-
дить еретиков... они обвиняли тех в том, что они заимствовали
свои идеи у “Проклятого Марсилия”. Быть марсилианцем озна-
чало представлять собой подрывной элемент, аналогично тому,
что веками позже означало быть марксистом» (Gewirth, 1980.
Р. xix). Марсилий, кстати, был заклеймен как еретик папой Ио-
анном XXII и вынужден был бежать в Нюрнберг.
В размышлениях Марсилия можно выделить три основных
темы (Gewirth, 1951, 1980). Первая посвящена гражданским со-
обществам как, по сути, продуктам разума и базису для получе-
ния того, чего люди более всего желают — «жизни в достатке».
В соответствии с данной доктриной, каждую часть сообщества
можно определить с точки зрения ее вклада в достижение дан-
ной цели, в то время как управление является всего лишь сред-
ством гарантировать ее достижение. Управление должно за-
ключаться в регулятивной функции, которая при ее адекватном
осуществлении означает, что все граждане могут жить благо-
получно и реализовывать представляющиеся им возможности.
Адекватное осуществление этой функции происходит, когда
правительство действует ради общего блага — а не частных инте-
ресов какой-либо отдельной группы или партии, в особенности
«широких масс» (то есть, по словам Марсилия, земледельцев, ре-
месленников и финансистов). Марсилий различал «умеренную»
и «больную» формы правления, среди прочего, по тому прин-
ципу, действуют ли они или нет во имя общего блага (Defensor
pads. Р. 32)
Вторая важнейшая тема исходит из рассуждения Марсилия
о том, что работа правительства бесконечна ввиду непрекра-
щающейся междоусобицы в людских делах, способной подо-
рвать политические объединения. Конфликты между людьми
неизбежны, и поэтому эффективное применение принуждения
со стороны власти необходимо для сохранения мира и процве-
тания сообщества. Соперничающие институты власти (прежде
всего церковь и государство), по сути, представляют собой угрозу
* 71
I
Часть I. Классические модели
Древнегреческий полис
(и его философы)
Рим
(и его историки)
Республиканизм развития
с акцентом на внутренней ценности
политического участия ради
содействия принятию решений
и развития граждан
Протекционный республиканизм
с его акцентрированием
инструментальной ценности
политического участия для защиты
целей и интересов граждан
Марсилий Падуанский
Макиавелли
Руссо
II
" Уолстонкрафт
Монтескье
II
▼
Маркс и Энгельс**
Мэдисон*
-----------* Политические мыслители в рамках каждой „
республиканской ветви, обсуждаемой в данной главе.
-----------* Модели влияния между двумя формами
республиканизма.
== ’ ‘ =*’ Модели влияния, сочетающиеся с более поздними
течениями мысли.
а" Обсуждается в главе 3
** Обсуждается в главе 4
Примечание. Этот рисунок — первоначальное средство ознакомления с двумя
ведущими формами республиканизма и ключевыми фигурами, с ними связан-
ными. Конечно, между двумя ветвями существует интенсивное «перекрестное
оплодотворение», как и значительные различия между политическими теоре-
тиками в рамках каждого направления. И теоретики нередко перемещались
между двумя данными аналитическими типами.
Рис. 2.2. Формы республиканизма
72
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
подрыва законности и порядка. Унитарная принудительная
власть есть условие выживания гражданских ассоциаций. Эф-
фективное правление зависит от эффективного применения
принуждения со стороны власти. Хорошее правительство —
продукт не столько общества, преданного добродетели, сколько
правителей, руководящих в интересах общества при поддержке
власти принуждения.
Данные аргументы могут показаться далеко отстоящими
от понятия республиканского сообщества, но их значение не-
возможно раскрыть полностью без рассмотрения третьей темы,
продолжающей главное произведение Марсилия; о том, что вы-
сочайшим «законодателем» или источником легитимной поли-
тической власти в сообществе является «народ» (Defensor pacis.
Р. 32, 45). Воля народа является ключевой в проверке правиль-
ности истолкования целей, на которые нацелено сообщество,
и единственным базисом, на котором сила принуждения может
легитимно применяться. Власть законотворчества принадлежит
«всей совокупности граждан»; лишь они обладают властью опре-
делять закон (Defensor pacis. Р. 47). В упорядоченном граждан-
ском сообществе источником и закона, и правопорядка являет-
ся «народ либо вся совокупность граждан или их подавляющая
часть, посредством избрания или воли, выраженной в словах
на всеобщем собрании граждан, предписывающем либо уста-
навливающем, что нечто может быть предпринято или не пред-
принято в отношении поступков гражданина — временная боль
или наказание» (Defensor pacis. Р. 45). Власть и сила применя-
ются законно, если они применяются справедливо, то есть с со-
гласия граждан.
Для Марсилия воля народа — более эффективная гарантия
правления ради общего блага, чем правления одного (короля
или князя) или нескольких (аристократия). Законы, установлен-
ные многими, превосходят и, вероятнее всего, легче поддержи-
ваются, чем те, что принимаются при иных формах правления.
Они более совершенны, поскольку когда индивиды публично
проверяют свои взгляды и цели, противопоставляя их взглядам
и целям других, они вынуждены изменять их и приспосабливать
под других (Defensor pacis. Р. 46-47). Как объясняет Марсилий:
«общая полезность закона лучше заметна всей народной массе,
поскольку никто сознательно не вредит себе самому. Каждый
может проверить, выгоднее ли предложенный закон одному
73
Часть I. Классические модели
или нескольким лицам более, чем другим или чем сообществу,
и может выступить против него» (Р. 47).
Таким образом, «Право создавать законы... не может принад-
лежать одному лишь человеку... поскольку посредством невеже-
ства либо хитрости, либо обоих, этот человек создал бы дурной
закон, стремясь к своей частной выгоде, нежели к общественной,
так что закон был бы тираническим. По той же причине право
законотворчества не может принадлежать немногим; поскольку
и они могут согрешить, как уже упомянуто, создавая закон ради
выгоды немногих, а не общего блага, как это делается при оли-
гархиях. Полномочие создавать законы принадлежит, поэтому,
всей совокупности граждан или их большей части по совершен-
но противоположной причине. Ведь поскольку все граждане
должны оцениваться по закону согласно должной пропорции
и никто сознательно не вредит и не желает несправедливости
себе, из этого следует, что все или большинство стремятся к соз-
данию закона, способствующего общему благу всех граждан
(Defensor pads. Р. 48-49).
Законы, созданные гражданами и для граждан, устанавлива-
ют правовую структуру, способную поддерживать упорядочен-
ное, то есть справедливое общество. В данных обстоятельствах
сообщество также скорее всего будет мирным, поскольку законы,
принятые с одобрения граждан, суть законы, которые граждане
чувствуют обязанными поддержать. Закон «лучше соблюдается...
каждым гражданином», если каждый участвует в «применении
его к себе самому» (Defensor pads. Р. 47).
С помошью данных аргументов Марсилий не подразумевал,
что все граждане одновременно должны заниматься управлени-
ем. Скорее, он выступал за концепцию правительства, сходную
с той, что представлена на рисунке 2.1, — оно укрепляет народ-
ный суверенитет, создает самоуправляющиеся советы и посред-
ством выборов устанавливает «правителей» или «управляющих»
жизнью города — тех, чья обязанность заключается в поддержке
закона во благо всех граждан (Defensor pads. Р. 22-33). Все граж-
дане, в принципе, могут занимать государственные должности
и, в свою очередь, пользоваться возможностью участия в обще-
ственной жизни. Марсилий заключает, что «избранные короли»
правят «более сознательными подданными» и что метод вы-
боров сам по себе может обеспечить «наилучшего правителя»
и, как следствие, должный стандарт правосудия (Defensor pads.
74
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
Р. 32-33). Наконец, покуда «правители» необходимы для под-
держания этого «надлежащего стандарта», они, как настаивал
Марсилий, занимают должность в качестве делегатов. Следова-
тельно, те избранные «не являются и не могут являться законо-
дателем в абсолютном смысле, но лишь в относительном смысле
и на определенное время в соответствии с властью изначально-
го законодателя», то есть «всей совокупности граждан» (Defensor
pacis. Р. 45). Исполнительные и судебные должностные лица за-
нимают свои посты по воле народа и могут быть отстранены
от власти, если не будут действовать в общественных интересах.
Марсилий, в согласии с классической афинской демократией
и аристотелевской концепцией политики, представлял гражда-
нина «как того, кто участвует в гражданском сообществе», либо
в правительстве, либо в «совещательной или судебной функции»
государства (Defensor pacis. Р. 49). Гражданство есть средство
для вмешательства в общее предприятие, направленное на ре-
ализацию коллективного блага; и политическое участие есть
необходимое средство для достижения этого блага. При этом,
следуя прецеденту, Марсилий резко оговаривал, что «данное
определение отделяет детей, рабов, чужестранцев и женщин
от граждан, пусть и по-разному» (Defensor pacis. Р. 46). В данном
случае можно было бы ожидать подробного анализа того, поче-
му эти группы исключены «по-разному»; но единственная уточ-
няющая ремарка Марсилия касалась мальчиков, являющихся
детьми граждан, чтобы никто не подумал, что они исключаются
на постоянной основе. Марсилий утверждал, что «сыновья граж-
дан являются гражданами в непосредственной возможности,
не обладая лишь достаточным возрастом» (Defensor pacis. Р. 46).
Гражданство распространяется на мужчин, владеющих облага-
емой налогом собственностью, рожденных либо проживающих
длительное время в своем городе, но исключает всех остальных,
что, по-видимому, не требовало объяснений.
Более того, концепция Марсилия о гражданстве, как и почти
все идеи того времени, влекла за собой концепцию политиче-
ского участия, уникальным образом приспособленного к малым
сообществам — к самоуправляющимся городам-республикам.
Некоторые республиканцы размышляли об адекватности ре-
спубликанского правления на больших территориях, что стало
вопросом значительной важности для более поздних республи-
канских мыслителей, таких как Монтескье (см. главу 3). И ни-
75
Часть I. Классические модели
кто не выступал в поддержку институтов и процедур, имевших
какое-либо непосредственное сходство с демократией в ее со-
временной и наиболее распространенной форме: с либераль-
ной демократией, которой свойственно включение в политиче-
ский процесс всех взрослых (Skinner, 1992. Р. 63; также глава 3).
Республиканцы Возрождения воспринимали как должное то,
что народное правление являлось формой самоуправления
для обладавших устойчивыми (основанными на собственности)
интересами в своем местном сообществе; и лишь представите-
ли данной категории воспринимались как способные развивать
сеть общественных отношений и обязанностей, которые возни-
кали на основе сообщества, и пользоваться ими.
Неограниченная власть, введенная предшествующими форма-
ми правления — церковь и королевская власть — также обнаружи-
ваются в доктрине Марсилия о народном суверенитете, посколь-
ку «он приводит к абсолютизму, посредством которого любая
ценность, группа или институт могут быть подчинены народной
воле» (Gewirth, 1980. Р. xli). Власть «народа» является, в принципе,
монистической, неконтролируемой и в итоге несбалансирован-
ной. Иными словами, не обнаруживается никаких аргументов —
о чем настойчиво заявляли более поздние либеральные консти-
туционалисты и сторонники современного государства, по сути,
отделенного от правителя и управляемого — в поддержку точки
зрения о том, что для эффективности политическая власть долж-
на быть беспристрастной и ограниченной, так что власть госу-
дарства может быть четко отделена от власти тех, кому вверены
государственные должности, и власти тех, кто осуществляет ру-
ководство. Жители городов-республик и их сторонники доверяли
суждению людей гражданской добродетели — как в теории, так
и на практике древнего самоуправления. Для них самоуправле-
ние было формой прямой демократии среди проверенных «чле-
нов клуба» — но еще не видением природы народного правле-
ния более скептической эпохи, подвергающей сомнению пользу
и практичность всех — и правителей, и управляемых.
От гражданской жизни к гражданской славе
К тому времени, когда Марсилий опубликовал «Защитника
мира», институты выборного правительства пришли в Падуе
76
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
в упадок и заменялись наследственным правлением. Междоу-
собные и внутрипартийные споры, характерные для падуанской
политики, во многом повторялись в других городах. Попытка
защитить республиканские идеалы в условиях нестабильности
итальянской общественной жизни требовала особенно убеди-
тельных аргументов.
Учитывая, что древние республики страдали от кризиса и не-
удач, вопрос о том, как и каким образом ценности классического
полиса могли быть приспособлены и поддержаны в радикально
изменившихся обстоятельствах, был крайне острым. Немногие
понимали этот вопрос лучше Никколо Макиавелли (1469-1527),
который связывал вопрос о формах выборного правительства
и основанную на участии политику с перспективами граждан-
ского благосостояния и гражданской славы — связь, которая, воз-
можно, гораздо легче, чем где-либо в ином месте, образовалась
в его родной Флоренции, ввиду ее особого прогресса во времена
Возрождения. Макиавелли, прекрасно разбиравшийся в поли-
тической теории как древнего мира, так и нового политического
порядка, возникавшего в Европе, мог предложить анализ респу-
бликанской традиции — то есть протекционного республика-
низма — который должен был привнести в гражданское участие
независимость, самоуправление и стремление к славе. Флорен-
тийская политическая культура сформулировала многие из дан-
ных понятий и обеспечила политические взгляды Макиавелли
богатым контекстом.
Часто рассматриваемый как первый теоретик современной
государственной политики, Макиавелли стремился исследовать
то, каким образом может быть найден надлежащий баланс меж-
ду властями государства и граждан, в двух своих главных про-
изведениях — «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия». Слишком долго «Государь» воспринимался как основ-
ной вклад Макиавелли, что привело к достаточно искаженному
пониманию его трудов. Если акцентировать внимание на «Рас-
суждениях...» — как, по мнению современных исследователей,
мы и должны поступать (Gilbert, 1965; Pocock, 1975; Скиннер,
2009), — то вырисовывается четкая и во многих отношениях
привлекательная позиция. Изучение классической истории по-
казывает, по мнению Макиавелли, что трем основным формам
правления — монархии, аристократии и демократии — присуща
нестабильность, и они склонны к созданию целого цикла упадка
77
Часть I. Классические модели
и коррупции. В пассажах, которые перекликаются с отрывками
из Платона и Аристотеля, Макиавелли утверждает, что после
начального периода позитивного развития монархия склонна
вырождаться в тиранию, аристократия — в олигархию, а демо-
кратия — в анархию, чтобы затем вновь обратиться в монархию.
Когда поколение, создавшее древние демократии, исчезло, воз-
никла следующая ситуация: «где ни частные, ни общественные
люди не внушали никому никакого почтения, так что всякий
жил по-своему и все наносили друг другу тысячи обид. Тогда,
побуждаемые необходимостью или советом какого-нибудь ум-
ного человека, люди во избежание такого беспорядка опять об-
ращались к монархии и от нее снова постепенно возвращались
к распущенности тем же путем и по тем же причинам... Таков
круг, в котором вращались и вращаются правления всех респу-
блик» (Макиавелли, 1998. С. 157).
Макиавелли прямо указывал на Афины как на пример де-
мократии, пришедшей в упадок из-за неспособности защитить
себя от «надменности высших классов» и «всеобщей распущен-
ности». Политический мир, по его утверждению, всегда состоял
из потока и потенциального хаоса.
В отличие от Марсилия до, а Гоббса и Локка — после него, Маки-
авелли не считал, что существует какой-либо заданный принцип
организации (например, точка зрения на государство как на со-
действующее благополучной жизни или естественным правам
индивидов), сформулировать и сохранять который было бы за-
дачей правительства. Не существовало естественных либо бо-
годанных границ для обустройства политической жизни. Ско-
рее, задачей политики являлось установление порядка в мире.
Макиавелли воспринимал политику как борьбу за власть, за ее
использование и удержание. Политике, таким образом, припи-
сывалось исключительное место в социальной жизни как глав-
ному конструктивному элементу общества. Как и многие дру-
гие политические мыслители, начиная с Платона, Макиавелли
представлял «большинство людей» своекорыстными, ленивыми,
подозрительными и неспособными на что-либо хорошее, если
только не под давлением необходимости. Вопрос состоял в сле-
дующем: при каких обстоятельствах народ может поддержать
политический строй и вверить себя государству? Или же, если
задавать вопрос, используя язык Макиавелли, как могла бы до-
78
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
бродетель (virtu) — «готовность сделать все необходимое для до-
стижения гражданской славы» — быть привита людям1?
Макиавелли выделял два ключевых институциональных ме-
ханизма для насаждения гражданской добродетели: правопри-
менение и поддержание религиозного культа. Первое, в осо-
бенности, дает основу для помещения гражданами интересов
сообщества выше их собственных интересов: закон «может
улучшать граждан». Но как различать плохие и хорошие законы?
Ответ заключается в историческом расследовании того, как за-
кон использовался для стимулирования развития гражданской
культуры и поддержки стремления к величию. Неустойчивость
всех нестандартных форм правления предполагает, что лишь та
система, которая сочетает элементы монархии, аристократии
и демократии, может развивать тип культуры, от которой зави-
сит virtu. Лучшим примером подобного правления был, по мне-
нию Макиавелли, Рим: «смешанное правление Рима» (с его си-
стемой консулов, Сенатом и трибунами) было непосредственно
связано с традицией достижения славы.
Важен далеко не один лишь исторический маршрут к этому
заключению: само по себе рассуждение Макиавелли было тео-
ретически новаторским. Наиболее вероятно, что именно «сме-
шанное правление», выстроенное для компенсации дефектов
отдельных форм правления, сможет уравновесить интересы со-
перничающих социальных группировок, в особенности бедных
и богатых. Аргумент Макиавелли не следует смешивать с более
поздними аргументами в пользу разделения властей в рамках
государства и в пользу представительного правления, основан-
ного на конкуренции партий. Тем не менее его аргумент предше-
ствует им, предвосхищая важные аспекты их обоснования. Если
бедные и богатые могут быть вовлечены в процесс управления,
а их интересы найти легитимные пути выражения посредством
разделения между ними обязанностей, тогда они будут вовле-
чены в некую форму взаимного приспособления. Неизменно
наблюдая за своими позициями, они будут прилагать огромные
усилия для обеспечения того, чтобы не был принят ни один за-
кон, наносящий вред их интересам. Итогом подобных усилий,
1 Задавая вопрос подобным образом и изучая ответ, я следую великолеп-
ному анализу трудов Макиавелли, предложенному Скиннером (Скиннер,
2009. С. 85-131).
79
Часть I. Классические модели
вероятно, станет свод законов, с которым могут в конце концов
согласиться все партии. Вопреки господствующим традици-
ям своего времени, Макиавелли утверждал, что существование
противоборствующих социальных сил и разногласий, отнюдь
не разрушая возможности хороших и эффективных законов,
могло быть их условием (Скиннер, 2009. С. 114-117). Он при-
ходит к нетривиальному заключению: основой свободы может
быть не только режим самоуправления и готовность участвовать
в политике, но также конфликт и разногласия, посредством ко-
торых граждане могут отстаивать свои интересы.
Взгляды Макиавелли, творившего на фоне соперничества
и войн между городами-государствами Италии XVI века, крайне
важны — ибо его аргументом было то, что города-государства
никогда не прибавляли «во власти и богатстве», за исключением
того времени, когда они могли пользоваться свободой, (ссылка)
При тирании, навязанной либо внешней силой, либо «местным»
тираном, города или государства в конце концов вырождались.
И напротив, если государство обладало свободой — что, как на-
деялся Макиавелли, будет неизменным в его родном городе,
а в будущем и станет таковым и для объединенной Италии —
то весьма вероятно, что оно будет процветать. Макиавелли стре-
мился обосновать эту мысль, ссылаясь (не всегда последователь-
но) на классические Афины (с их партийными диспутами) и Рим
(с его конфликтами между сенатом и комициями) как примеры
городов, которые пользовались свободой и «безмерно выросли»
в относительно короткие периоды времени.
Сохранение свободы, однако, зависело от чего-то большего,
чем просто смешанного правления: от «постоянной бдитель-
ности». Всегда существуют угрозы свободе, с одной стороны,
возникающие из специфических интересов различных груп-
пировок, а с другой — соперничающих государств. В то вре-
мя как смешанное правлениие необходимо для сдерживания
первого, наилучший способ ответить на вызов со стороны го-
сударств-соперников — это подавить их раньше, чем это сдела-
ют они. Стратегия экспансии поэтому является необходимой
предпосылкой охраны независимости государства, а приме-
нение силы — неотъемлемой частью сохранения свободы. Рас-
суждая подобным образом, Макиавелли твердо ставил цели
государства либо общества выше прав индивидов, и на родине,
и за границей; «государственные соображения» обладали при-
80
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
оритетом над правами индивидов. Обязанности человека в пер-
вую очередь были обязанностями гражданина. Однако Макиа-
велли связывал это классическое утверждение о первичности
гражданской жизни непосредственно с требованиями «силовой
политики». Таким образом в своем наиболее «популярном» со-
временном смысле возникало «макиавеллианство»: полити-
ка искусного управления государством и неуклонной погони
за властью обладала приоритетом над интересами индивидов
и частной моралью. Таким образом, Макиавелли предвосхищал
некоторые из дилемм либерализма, но разрешал их впослед-
ствии глубоко в антилиберальном ключе, отдавая приоритет ох-
ране общества — всеми доступными средствами.
Политическая жизнь двусмысленна. Для обретения свободы
и политической стабильности, вероятно, не всегда возможно
прибегать к закону и минимальному применению силы. Маки-
авелли, несомненно, предпочитал свободу тирании, но считал,
что последняя могла бы зачастую быть необходимой для под-
держания первой. Его суждения метались от восхищения сво-
бодным, самоуправляющимся народом к восхищению силь-
ным лидером, способным создавать и охранять законы. Он
осторожно стремился примирить эти предпочтения, проводя
различие, с одной стороны, между типом политики, необходи-
мым для продвижения государства или для освобождения го-
сударства от коррупции и, с другой стороны, типом политики,
необходимым для поддержания государства после того, как оно
уже стало должным образом обустроенным. Элемент демокра-
тии был существенным для последнего, но совсем неуместным
для первого.
Однако в целом Макиавелли полагал, что «свободное правле-
ние» было затруднительным или вовсе невозможным в сложив-
шихся в Европе политических обстоятельствах. Таким образом,
существовала явная необходимость в изобретательном деспо-
те, способном навязать свое видение государства и общества
и создать возможность реализации порядка и гармонии. Свобо-
да будет зависеть от сильного экспансионистского государства,
способного сохранять условия своего существования. Хорошее
государство означало в первую очередь безопасное и стабиль-
ное государство. Поэтому, хотя мы и обнаруживаем у Макиа-
велли зачатки теории демократии, — элементы демократии
необходимы для защиты управляемых от правителей, а также
81
Часть I. Классические модели
для защиты управляемых друг от друга, — они все же еще шат-
ки и случайны, по сравнению с иными аспектами его мысли.
Далее, когда считают, что Макиавелли защищает элементы де-
мократического правления, крайне важно четко представлять,
о чем идет речь (Plamenatz, 1963. Р. 36-40). Следует подчеркнуть,
что, согласно стандартам своего времени, Макиавелли был де-
мократом; то есть он понимал политическое участие шире,
чем просто вовлеченность богатых/знатных в общественные
дела. Вместе с древнегреческими демократами и многими ре-
спубликанскими мыслителями вроде Марсилия Падуанского он
хотел, чтобы процесс правления включал ремесленников и мел-
ких торговцев. «Народ» или граждане должны были быть теми,
кто обладает «независимыми» средствами и у кого могла по-
явиться серьезная заинтересованность в государственных делах.
Что до иностранцев, рабочих, слуг и «зависимых», а также ка-
тегории, включавшей всех женщин и детей, считалось, что они
подобным интересом не обладали (Pitkin, 1984). Гражданами яв-
лялись мужчины, «кровно связанные со страной» и однозначно
местного происхождения. Государственные дела были их делом.
Кроме того, данная концепция самоуправляющегося сообще-
ства все же ни в коем случае не является концепцией демокра-
тии, воплощающей многие элементы (такие как индивидуаль-
ные демократические права, гарантируемые вне зависимости
от класса, расы и пола, а также правление большинства), став-
шие неотъемлемыми для современного либерализма и демо-
кратического мышления. Тем не менее его особое понимание
политики, тесно связывающее самоопределение и самозащиту,
явилось фундаментальным моментом в истории политической
мысли. Оно схематически отображено на графике Па, составля-
ющем полезный контраст с тем, что здесь представлено как ос-
новной анализ республиканизма развития — с трудами Жан-
Жака Руссо (1712 -17 78).
Республика и общая воля
Как мы уже видели, сторонники протекционного республика-
низма утверждают, что политическое участие есть необходи-
мое условие свободы; самоуправляющаяся республика требует
вовлеченности в политический процесс. Более того, свободе
82
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
сопутствует способность участвовать в общественных делах пу-
тем подчинения эгоистических стремлений общественному
благу, а также последующая возможность, которую это создает
для распространения благосостояния, индивидуального и кол-
лективного. Данный акцент на значимости участия в качестве
полноправного члена полиса получил еще одну замечательную
трактовку Руссо, который, как и многие из его республиканских
предшественников Возрождения, стояли между древней и со-
временной мыслью о демократии, но который, мысля в совер-
шенно ином контексте XVIII века, стремился переформулиро-
вать данное положение одновременно ввиду абсолютистских
притязаний королей и либеральных нападок на них. Родивший-
ся в небольшом городе-республике, Женеве, Руссо надеялся за-
щитить идею «политики собраний», при которой люди могут
свободно собираться и при которой каждый гражданин может
«с легкостью» узнать остальных. Руссо понимал, что это была мо-
дель демократии для небольших государств и что многие из его
идеальных положений не соответствовали бы современному
ему миру, с распространением коммерческих сетей, развитием
промышленности, крупными государствами и сложными проб-
лемами, возникавшими из-за их размеров. Тем не менее его
анализ коренных республиканских идей стоит в ряду наиболее
радикальных, если не самых радикальных, когда-либо разраба-
тывавшихся, и это связано с новым представлением о правах
и обязанностях граждан. Изучить позицию Руссо важно не толь-
ко из-за значимости его взглядов, но и потому, что он обладал
сильным (пусть и противоречивым) влиянием на идеи, бывшие
в ходу во времена французской революции, так же как и, соглас-
но некоторым писателям, на развитие ключевого контрапункта
либеральной демократии: марксисткой традиции, рассматрива-
емой в главе 4 (например: Colletti, 1972).
Руссо называли «Макиавелли восемнадцатого века» (Рососк,
1975. Р. 504). Предпочтительной политической системой он счи-
тал «республиканскую», подчеркивая приоритет обязательств
и долга перед общественностью. И действительно, проведен-
ным им анализом адекватной формы «республики» Руссо явно
обязан своему республиканскому предшественнику. Как и Ма-
киавелли, Руссо критически относился к понятию «демократия»,
которое он связывал с классическими Афинами. По его мнению,
одни Афины не могли быть выдвинуты в качестве политическо-
83
Часть I. Классические модели
го идеала, поскольку их система не могла провести четкое раз-
деление между законодательными и исполнительными функ-
циями и, следовательно, они стали склонны к нестабильности,
междоусобице и нерешительности во времена кризиса. Кроме
того, как и его предшественник, Руссо выделял преемствен-
ность между своей представлением о достойной формой прав-
ления и наследием республиканского Рима (хотя, в сущности,
нетрудно проследить преемственность с афинским наследием).
Несмотря на то, что Руссо, казалось бы, выступает как поклон-
ник Макиавелли, отзываясь о нем как о «джентльмене и насто-
ящем гражданине», он также относился к его трудам отчасти
как к компромиссу с силовыми структурами действующих рес-
публик. По крайней мере, в своих теоретических трудах об иде-
альном правительстве Руссо был не готов пойти на подобный
компромисс, разрабатывая интерпретацию надлежащей фор-
мы «республики», которая являлась и стала рассматриваться
во многих отношениях как уникальная.
Модель Па
Протекционный республиканизм
Принцип(ы) обоснования
Политическое участие является основным условием лич-
ной свободы; если граждане не будут управлять собой, ими
будут управлять другие
«я
Ключевые особенности
Баланс власти между «народом», аристократией и монар-
хией связан со смешанной конституцией формой прав-
ления либо смешанным правительством, при условии,
что все лидирующие политические силы играют активную
роль в общественной жизни
Участие граждан, достигнутое посредством различных
возможных механизмов, включая выборы консулов, либо
представителей, служащих в правлениях
Конкурирующие социальные группы, продвигающие и от-
стаивающие свои интересы
-------------------------- ---------------------------
84
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
Свобода слова, высказываний и объединений
Господство права
Общие условия
Сообщество небольших городов
Отправление религиозного культа
Общество независимых ремесленников и торговцев
Исключение женщин, рабочих и «зависимых» из политики
(расширенные возможности для участия в общественных
делах для граждан мужского пола)
Интенсивный конфликт между соперничающими полити-
ческими объединениямии
В своем классическом труде «Об общественном договоре»,
вышедшем в 1762 году, Руссо исследовал то, как люди соперни-
чали друг с другом в своем первоначальном «естественном со-
стоянии», в период до развития гражданской формы правления.
В это время люди были совершенно равны, живя во многом изо-
лированно, но свободно, в полном разнообразии естественных
обстоятельств. Однако из своего изначального состояния люди
были выведены с целью развития новых институтов при помо-
щи самых разнообразных препятствий их выживанию: инди-
видуальные слабости и эгоистичные желания, всем присущие
несчастья и природные бедствия. Люди «погибли» бы, если бы
они не «изменили свой способ существования». Они осознали,
что их выживание, развитие их природы, реализация их способ-
ности к рассуждению и полному осуществлению свободы могли
быть достигнуты лишь посредством установления системы со-
трудничества с опорой на законотворчество и правопримени-
тельные органы. Таким образом, люди объединились для соз-
дания посредством «общественного договора» — новой основы
взаимопонимания и соглашения, которая «пожалуй, и не была
никогда точно сформулирована... повсюду молчаливо прини-
мается и признается» — возможности жить вместе по законам,
которые равно применимы ко всем индивидам и предоставля-
ют все возможности для безопасного развития их способностей.
Сформированное таким образом общественное объединение,
85
Часть I. Классические модели
которое «некогда именовалось Гражданскою общиной, ныне...
именуется Республикою, или Политическим организмом».
Для Руссо главной задачей было «найти такую форму ассоциа-
ции, которая защищает и ограждает всею общею силою личность
и имущество каждого из членов ассоциации, и благодаря кото-
рой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только
самому себе и остается столь же свободным, как и прежде».
В идеале Руссо представлял индивидов участвующими в непо-
средственном создании законов, которыми их жизни регулиру-
ются, и стремился утвердить понятие активного, участвующего
гражданства: все граждане должны собираться вместе для поис-
ка наилучшего решения для общества и вырабатывать соответ-
ствующие законы. Управляемые должны быть также и правите-
лями. По мнению Руссо, идея самоуправления позиционируется
как самоцель; политический строй, предлагающий возможно-
сти участия в урегулировании общественных дел, должен быть
не только государством, но образованием наподобие общества:
общества, в котором дела государства интегрированы в дела
обычных граждан. Руссо активно выступал против постмакиа-
веллианских различений между государством и гражданским
обществом, правительством и «народом» (хотя он соглашался —
и мы еще вернемся к этому позже — с важностью разделения
и ограничения доступа к «правительственной власти» и самой
правительственной власти). Для него источник суверенитета —
народ, и он должен таковым оставаться (Cranston, 1968. Р. 30).
Согласно его заслуженно знаменитому отрывку, «суверенитет
не может быть представляем по той же причине, по которой он
не может быть отчуждаем... Депутаты народа, следовательно,
не являются и не могут являться его представителями, они лишь
его уполномоченные, они ничего не могут постановлять окон-
чательно. Всякий закон, если народ не утвердил его непосред-
ственно сам, недействителен: это вообще не закон. Английский
народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он сво-
боден только во время выборов членов Парламента: как только
они избраны — он раб, он ничто» (Руссо, 1998. С. 281).
Роль гражданина — высочайшее, к чему может стремиться
индивид. Рассматриваемое правоприменение гражданами —
единственный легитимный способ сохранения свободы. Граж-
дане должны и создавать, и подчиняться «высшему руководству
общей волей», коллективно сформулированной концепцией
86
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
общественного блага. Руссо признавал, что мнения в отноше-
нии «общего блага» могут расходиться и соглашался с условием
правления большинства: «голоса большинства всегда являют-
ся обязательными для остальных». Но люди независимы лишь
в той мере, в какой они активно участвуют в формулировании
«общей воли».
Чтобы понять позицию Руссо, необходимо различать «общую
волю» и «волю всех»: в этом, согласно ему, заключается разница
между суждением об общем благе и простой совокупностью лич-
ных прихотей и желаний. Граждане обязаны лишь подчиняться
системе законов и правил, основанных на коллективно достиг-
нутой договоренности, поскольку они могут соблюдать лишь тот
закон, который они сами предписали себе в исполнение, имея
в виду общее благо. Это добровольное обязательство, прини-
маемое всей совокупностью граждан, действующих как единое
целое и стремящихся к благополучию сообщества, составля-
ющее основу «политического права» (Manin, 1987. Р. 338-368;
см. также спор о справедливости на с. 239-241, чтобы увидеть
некторые интересные параллели с элементами современной со-
вещательной демократии).
Руссо проводил глубокое различие между независимостью
и свободой: «Попытки смешать независимость и свободу много-
численны: но эти две вещи столь сильно различаются, что вза-
имоисключают друг друга. Когда каждый делает, что ему взду-
мается, он, конечно, будет часто совершать вещи, неприятные
для других; и это ошибочно называют состоянием свободы.
Свобода заключается не столько в действии в угоду своему удо-
вольствию, сколько в том, чтобы не быть подчиненным воле
и удовольствию других. Она также заключается в том, что мы
не подчиняем себе волю других людей. Кто бы ни был господи-
ном других, сам не является свободным, и даже править означа-
ет подчиняться» (цит. по: Keane, 1984а. Р. 255).
Независимость подразумевает преследование корыстных
интересов без внимания к положению и воле остальных. Сво-
бода, напротив, достигается посредством участия в формирова-
нии и принятии общей воли, устанавливающей равенство среди
граждан в том, что они могут все пользоваться «равными пра-
вами».
Под «равными правами» Руссо понимал не просто равные по-
литические права и равноправное применение всех политиче-
87
Часть I. Классические модели
ских норм к каждому гражданину. Каковы бы ни были равные
политические права по закону, их нельзя защитить, по его мне-
нию, ввиду огромного неравенства в богатстве и власти. Руссо
рассматривал право собственности как священное, но пони-
мал его как ограниченное право лишь на тот объем собствен-
ности, который был бы соизмерим с потребностью индивида
в материальной безопасности и независимости мышления.
Освободившись от экономической зависимости, граждане уже
не будут бояться формировать независимые суждения; далее,
граждане могут развивать и выражать взгляды без риска угроз
их жизни. Руссо стремился к такому положению вещей, при ко-
тором «ни один гражданин не должен обладать столь значи-
тельным достатком, чтобы иметь возможность купить другого,
и ни один — быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным
себя продавать» (Руссо, 1998. С. 241). Лишь близкое сходство эко-
номических условий может предотвратить большие различия
в интересах, развивающиеся в организованные партийные раз-
ногласия, безнадежно подрывающие установление общей воли.
Но Руссо не был сторонником, как часто считается, абсолютно-
го равенства; «что касается до равенства, то под этим словом
не следует понимать, что все должны обладать властью и богат-
ством в совершенно одинаковой мере; но, что касается до вла-
сти, — она должна быть такой, чтобы она не могла превратиться
ни в какое насилие и всегда должна осуществляться по праву по-
ложения в обществе и в силу законов».
Руссо выступал за политическую систему, в которой законода-
тельные и исполнительные функции были бы четко разграниче-
ны. Первая принадлежит народу, а последняя — «правительству»
или «государю». Люди формируют законодательное собрание
и представляют власть государства; «правительство» или «госу-
дарь» (состоящие из одного или более управителей или маги-
стратов) претворяют законы народа1 (Руссо, 1998. Главы 1,11-14,
18). Подобное «правление» необходимо из сображений целесо-
образности: народ требует от правительства регулирования об-
щественных собраний, оно служит как средство коммуникации,
составления законов и применения и защиты правовой систе-
1 Руссо приводит и другие институциональные позиции, например, пози-
цию «законодателя», которая здесь не будет здесь подробно рассматри-
ваться. Критический анализ см. в: Harrison, 1993. Р. 59-60).
88
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
мы. Правительство есть результат соглашения между граждана-
ми и является легитимным только в той степени, в которой оно
выполняет «предписания всеобщей воли». Если же оно не спра-
вится с этим, оно может быть распущено и сменено; посколь-
ку его состав выбирается либо непосредственно путем выборов
либо жеребьевкой.
Концепция республиканского правительства Руссо, подыто-
женная в модели Пб, представляет во многих отношениях апо-
феоз попыток всей республиканской традиции напрямую увя-
зать свободу и участие. Кроме того, связь, которую он установил
между принципом легитимного правительства и принципом
самоуправления ради общего блага, бросала вызов не только по-
литическим принципам порядка его дней — прежде всего ста-
рого порядка — но также принципам более поздних либераль-
но-демократических государств. Поскольку его представление
о самоуправлении — одно из наиболее радикальных, оспари-
вающих в самой сути некоторые из ключевых предположений
либеральной демократии, в особенности представление о том,
что демократия есть название для особого типа государства, ко-
торое может быть подотчетно гражданам лишь на время.
Но идеи Руссо не представляют упорядоченной системы
или руководства к конкретным действиям. Он сознавал неко-
торые проблемы, создаваемые крупномасштабными, комплекс-
ными, густонаселенными обществами, но не исследовал их на-
столько глубоко, как следовало. Кроме того, Руссо сам никоим
образом не считал, что история должна завершиться реализаци-
ей его модели демократического устройства. Он также не счи-
тал, что история постепенно развивается в сторону лучшей
жизни; напротив, по отношению к представлениям Просвеще-
ния о прогрессе он был настроен скептически, поскольку выйдя
из естественного состояния, люди высвободили политические
и экономические силы и формы конкурентного и эгоистично-
го поведения, породившие «цивилизацию» слишком дорогой
ценой (Masters, 1986; J. Miller, 1984). Коррупция и социальная
несправедливость обычно возникали из-за неравенства, твори-
мого «прогрессом». По-видимому, Руссо считал, что в области
этики демократическому политическому сообществу придется
преодолевать данные неравенства, если у него появится шанс
укрепиться, что, в свою очередь, представлялось весьма сомни-
тельной перспективой.
89
Часть I. Классические модели
Руссо настаивал на демократической природе правления со-
общества, однако, по его мнению, это плохо сочетается с рядом
ограничений, которые он сам же налагал на данную форму прав-
ления. Вначале он также исключал женщин из «народа», то есть
граждан, как и, по-видимому, бедных. Женщины исключались,
поскольку, как считалось, в отличие от мужчин, их способность
к ясному суждению затуманена «неумеренными страстями»,
и отсюда им «требуется» защита и руководство мужчин ввиду
вызовов политики (Руссо. Эмиль; в особенности кн. V; Pateman,
1985. Р. 157-158). Бедные, по всей видимости, считались изгоями,
поскольку гражданство имеет силу при условии владения мел-
кой собственностью (землей) и /или от отсутствия зависимости
от других (Connolly, 1981. Ch. 7).
Существуют и другие значительные трудности. Руссо изобра-
жался как сторонник в конечном счете модели демократии с ти-
раническими коннотациями (например, Berlin, 1969. Р. 162-164).
В корне данного обвинения, однако, лежит озабоченность тем,
что, поскольку большинство всемогуще по сравнению с целями
и желаниями индивидов, «суверенитет народа» может с легко-
стью уничтожить «суверенитет индивидов» (Berlin, 1969. Р. 163).
Проблема в том, что Руссо не только предполагал, что меньшин-
ства должны соглашаться с решениями большинства, но также
не обозначал пределы распространения действия решений де-
мократического большинства. По существу, он считал, что граж-
данское образование должно заполнить пробел между волей
индивида и общественным благом, в то время как обществен-
ные взгляды должны насаждаться посредством «гражданской
религии» (Руссо, 1998. Кн. 4. Гл. 8). В то время как вопросы, воз-
никающие вследствие подобных положений, не порождают фа-
тальных препятствий всем аспектам воззрений Руссо (Pateman,
1985. Р. 159-162), трудно не придти к заключению о том, что ему
не удалось адекватно отобразить угрозы, которые «обществен-
ная власть» ставит перед всеми аспектами «частной жизни»
(Harrison, 1993. Ch. 4). К данному вопросу мы вернемся в следу-
ющем разделе данной главы и в последующих главах).
90
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
Модель Пб
Республиканизм развития
Принцип(ы) обоснования
Граждане должны обладать политическим и экономиче-
ским равенством, чтобы никто не мог быть хозяином дру-
гого, и все могли обладать равной свободой и развитием
в процессе самоопределения ради общего блага.
Ключевые особенности
Разделение законодательной и исполнительной функций
Прямое участие граждан в общественных собраниях
для формирования законодательной власти
Единодушие в общественных вопросах желательно,
но в случае разногласий проводятся голосования по мажо-
ритарному принципу
Руководящие должности в руках «магистратов» или «управ-
ляющих»
Исполнительная власть назначается путем прямых выбо-
ров либо жребия
Общие условия
Небольшое, неиндустриальное сообщество
Разделение владения собственностью среди многих; граж-
данство зависит от владения имуществом, то есть общество
независимых производителей
Бытовое обслуживание женщинами для освобождения
мужчин для (небытовой) работы и политики
Главной заботой Руссо было то, что можно назвать будущим
демократии в неиндустриальном сообществе, то есть в таком
сообществе, как его родная «женевская республика», которой он
неподдельно восхищался. Его видение демократии было про-
вокационным и вызывающим; однако оно не было системати-
чески связано с анализом мировой политики, столкнувшейся
с быстро крепнущими национальными государствами и с изме-
нением совершенно другого типа, — с индустриальной револю-
цией, которая набирала обороты с конца XVIII века и начинала
подрывать традиционный уклад. В связи с этими событиями
91
Часть I. Классические модели
о природе демократии было предоставлено размышлять дру-
гим. В ходе чего многие пришли к выводу о том, что идеи Рус-
со были утопичными и/или же неадекватными «современным
условиям». Но это не в коем случае не было — и не является —
мнением всех теоретиков демократии. Как мы увидим в после-
дующих главах, были и такие политические мыслители, которые
обратились к основной «морали» республиканской традиции,
следуя которой граждане «никогда не должны доверяться госу-
дарям» и что «если мы хотим гарантировать, чтобы правитель-
ства действовали в интересах народа, нам следует постараться
гарантировать, чтобы мы сами, народ, действовали как свое
собственное правительство» (Skinner, 1992. Р. 69). То, насколько
актуальной оставалась эта мораль, может быть раскрыто по-
средством оценки доминирующей модели демократии в совре-
менной политике: либеральной демократии. Однако перед тем,
как к ней обратиться, необходимо детальнее раскрыть значение
республиканской мысли в связи с фундаментальным элементом
ее концептуальной основы, все еще в достаточной мере не ис-
следованной: ее гендерной концепцией гражданства.
Общественное и частное
История республиканской мысли, как верно отметил один ав-
тор, «угрожающе пренебрегала женственностью и женщинами»
(Phillips, 1991. Р. 46). Но на фоне «мужского потока» выделяется
одна фигура — Мэри Уолстонкрафт (1759-1797), чьи новатор-
ские исследования природы взаимосвязей между сферами об-
щественного и частного мы обсудим ниже. Работа Уолстонкрафт
не сформировала новую модель самоуправляющегося общества
или демократического правления, но ее следует воспринимать
как важнейший вклад в анализ условий возможности суще-
ствования демократии. Как таковая она проливает новый свет
на сильные стороны и ограниченности обсуждаемых традиций
политической мысли.
Размышляя о значимости французской революции и распро-
странения в Европе радикализма в конце XVIII века, Уолстон-
крафт находила много достойного восхищения в трудах Руссо.
Отчасти под вдохновением от тогдашних событий и вопросов,
поднятых Руссо, Уолстонкрафт написала одни из самых замеча-
92
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
тельных трактатов по социальной и политической теории «За-
щита прав женщины» (написанный в 1791 и опубликованный
в 1792 году). И хотя текст был встречен с большим энтузиазмом,
в радикальных кругах, в которых она вращалась (включавшие
также Уильяма Годвина и Томаса Пейна), она была воспринята
с крайним презрением и насмешками (Kramnick, 1982; Taylor,
1983; Tomalin, 1985). По сути, последнее и представляло собой
изначальную реакцию на «Защиту прав женщины». Причины
этого заключаются в самой сути поднятой автором пробле-
мы, которая почти не рассматривалась в политической теории
до появления трудов Джона Стюарта Милля (1806-1873) и кото-
рая в дальнейшем — в связи с его трудами о зависимом положе-
нии женщин — также упоминалась крайне редко. Мэри Уолстон-
крафт незаслуженно редко воспринимают в качестве одного
из ключевых теоретиков демократии.
Уолстонкрафт принимала утверждение о взаимосвязи сво-
боды и равенства. Как и Руссо, она придерживалась того взгля-
да, что все те, кто «обязан взвешивать последствия каждого
потраченного фартинга», не могут обладать свободой «сердца
и ума» (Wollstonecraft, 1982. Р. 255). Как и Руссо, она утвержда-
ла, что от излишнего почтения к имуществу и имущим проис-
текали многие «беды и пороки этого мира». Активное, просве-
щенное гражданство подразумевает свободу от бедности, так же
как и свободу от система наследования, которая прививает в пра-
вящих классах ощущение власти, независимой от какого-либо
требования разума или заслуг. Уолстонкрафт твердо придержи-
валась того взгляда, что в то время как бедность огрубляет ум,
жизнь в достатке, созданном другими, вызывает надменность
и привычку к безделью. Способности человека могут разви-
ваться лишь если они используются, а использоваться они будут
редко, «покуда необходимость какого-либо рода не приведет
колеса в движение» (Wollstonecraft, 1982. Р. 252). Уолстонкрафт,
как и Руссо, считала, что в обществе должно быть создано больше
равенства, чтобы граждане приобрели более просвещенное ми-
ропонимание и чтобы политический порядок управлялся раз-
умом и здравым суждением. В присущем ей энергичном стиле
она заявляла: «Нелепые различия ранга, превращающие циви-
лизацию в проклятие, делящие мир на сладострастных тиранов
и лукавых и завистливых подданных, разлагают почти в равной
степени каждый класс, поскольку респектабельность не входит
Часть I. Классические модели
в разряд относительных жизненных обязанностей, а связывает-
ся с социальным статусом, а когда обязанности не выполняются,
чувства не могут набрать достаточно силы для укрепления до-
бродетели, естественной наградой которой они являются» (ibid.
Р. 256-257).
Однако в отличие от Руссо и республиканской традиции в це-
лом, Уолстонкрафт не могла принять господствующей линии
в политическом мышлении, которое относило интересы жен-
щин и детей к интересам «индивидуальным», то есть граждан-
мужчин. Уолстонкрафт выступала против любого предположе-
ния об индивидуальности интересов мужчин, женщин и детей,
а также критично подходила к изображению Руссо должных от-
ношений между мужчинами и женщинами, которые запрещали
женщине играть роль в общественной жизни (ibid. Ch. 5). Хотя
она не первая задалась вопросом, почему это доктрина лич-
ной свободы и равенства не распространяется на женщин, она
предложила гораздо более глубокий анализ данного вопроса,
чем кто-либо до нее, а также, в сущности, и после нее на про-
тяжении несколько поколений (Mary Astell. Some Reflections
Upon Marriage. 1700). Для Уолстонкрафт сама недостаточность
исследований вопроса о политической эмансипации женщин
была вредоносной не только для равенства жизней тех или иных
женщин и мужчин, но и для самой природы разума и нравствен-
ности. На ее взгляд, отношения между мужчинами и женщина-
ми основывались в целом на необоснованных предположениях
(о естественных различиях между мужчинами и женщинами)
и несправедливыми институтами (от свадебного контракта
до непосредственного отсутствия женского представительства
в государственном аппарате). По словам Уолстонкрафт, подоб-
ное положение дел «подрывало» усилия человека по достиже-
нию совершенства и сохранения счастья (ibid. Р. 87, 91). Если
современный мир хочет освободиться от тирании, следует оспо-
рить не только «богоданное право королей», но и «богоданное
право мужей» (ibid. Р. 127). Учитывая подобную точку зрения,
едва ли удивительно, что «Защита прав женщины» была воспри-
нята с такой тревогой столь многими.
Вразрез с общепринятым изображением женщин как слабых,
непостоянных, «неспособных быть самостоятельными» и пас-
сивных, как «малозначительный объект желания», Уолстонкрафт
утверждала, что женщины оставались жалкими созданиями
94
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
лишь из-за своего воспитания (ibid. Р. 81-83). Вопрос заключал-
ся не в природных способностях женщин, а в явных неадекват-
ностях в их образовании и жизненных условиях. При изоляции
в домашнем быту и зависимости от ограниченных возможно-
стей способности женщин стать полноценными гражданами
постоянно атаковались и подрывались. Женщин учили «идеалу
женственности», поддерживать который их заставляли со всех
сторон; их учили быть изысканными, обладать хорошим мане-
рам и быть незаинтересованными мирскими делами. Положе-
ние женщины в жизни не позволяло им выполнять обязанности
гражданина и, как следствие, приводило к их глубокой дегра-
дации (ibid. Р. 257-258). Положение и образование «леди», на-
пример, предназначалось для развития необходимых качеств
для «содержания в клетках»: «как пернатым, им не оставалось
ничего, кроме как жить в свое удовольствие и перешагивать
с поддельным величием с жердочки на жердочку. Действитель-
но, их обеспечивают едой и нарядами, ради которых они не тру-
дятся и не прядут; но взамен они отдают свое здоровье, свободу
и достоинство» (ibid. Р. 146). Вкратце, то, чем женщины являются
и могут стать, есть продукт человеческих и исторических услов-
ностей, а не вопрос естественных различий.
Поэтому необходимо, как настаивала Уолстонкрафт, пере-
осмыслить политические отношения в связи с «несколькими
простыми принципами», которые принимались большин-
ством мыслителей, стремившихся бросить вызов произволь-
ным и деспотическим силам (ibid. Р. 90). Превосходство людей
над «животными» заключается в их способности рассуждать,
накапливать знание через опыт и жить добродетельно. Люди
могут — и имеют на то право — организовать свое существова-
ние согласно диктату разума и морали. Люди способны понять
мир и стремиться к усовершенствованию своей природы (ibid.
Р. 91). Что, однако, отличает ссылку Уолстонкрафт на эти клас-
сические принципы Просвещения от практически всех ее пред-
шественников — это то, что она направила их против «маскули-
нистских» предположений как радикальных, так и либеральных
мыслителей. И мужчины и женщины рождаются с богоданным
способностями к рассуждению, способностью, которая слиш-
ком часто отрицалась «словами либо поведением мужчин» (ibid.
Р. 91). «Если абстрактные права мужчин выдержат обсуждение
и объяснение», заявляла Уолстонкрафт, «то и аналогичные пра-
95
Часть I. Классические модели
ва женщин не дрогнут перед тем же испытанием» (ibid. Р. 7).
И, как она заключает, если женщины планируют быть эффек-
тивными и в общественной, и в частной жизни (как граждане,
жены и матери), они должны в первую очередь осуществить
свою обязанность по отношению к себе как рациональным су-
ществам (ibid. Р. 259).
А для того, чтобы женщины были в состоянии выполнять свои
обязанности как можно лучше, недостаточно просто реформи-
ровать их положение, например, посредством изменения при-
роды их образования, как полагали некоторые мыслители XVII
и XVIII веков. Ведь главенство разума удушено разнообразными
произвольными авторитетами. Это, в частности, — «заразная
порфира», согласно ее памятной фразе, «превращающая про-
гресс цивилизации в проклятие и искажающая понимание» (ibid.
' Р. 99). Уолстонкрафт направляет большую часть своей критики
на всех тех, чья власть и авторитет проистекают из унаследо-
ванного имущества и/или сословной системы. Три институци-
ональные группировки подвергнуты особо жестким коммента-
риям: аристократия, церковь и армия. Их привилегии, праздная
жизнь и/или злонамеренные проекты — коррумпированные
связи с «богатством, бездельем и прихотями» — подавляют
не только женщин, но и «многочисленный класс» чернорабочих,
(ibid. Р. 260, 317). Следовательно, вся система политики — «если
это вообще уместно называть системой, которая состоит в ум-
ножении зависимых и выдумывании поборов, заставляющих
бедных потакать богатым» — должна быть изменена, если прав-
ление разума будет строиться должным образом (ibid. Р. 256).
Лишь когда не будет «принуждения, укоренившегося в обществе»,
заявляла Уолстонкрафт, «представители обоих полов... займут
присущие им места».
А для того, чтобы мужчины и женщины обрели свободу, тре-
буется, чтобы они получили условия и возможности для пресле-
дования самостоятельно избранных целей, как и социальные,
политические и религиозные обязанности. Особенно важным
в заявлении Уолстонкрафт является то, что она устанавливает
глубоко укоренившиеся связи между сферами «общественно-
го» и «частного»: между возможностью гражданства и участия
в управлении, с одой стороны, и препятствиями к подобной
возможности, глубоко укорененной в неравных гендерных от-
ношениях — с другой. Ее аргумент состоит в том, что без ре-
96
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
структурирования сферы частных взаимоотношений могут
реализоваться лишь небольшие прогрессивные политические
изменения, и что не может быть никакого удовлетворительного
реструктурирования «частного» без всеобщих изменений в при-
роде правящих институтов. Кроме того, она старалась показать,
что частные обязанности (по отношению к самым близким, будь
то взрослые или дети) «никогда должным образом не будут вы-
полняться, если только понимание [разум] не расширит сердце»,
а общественная добродетель не может должным образом разви-
ваться, пока «тирании мужчины» не положен конец; поскольку
«общественная добродетель есть лишь совокупность частной
[добродетели]» (ibid. Р. 316, 318). Эмансипация женщин является,
следовательно, ключевым условием свободы в рациональном
и нравственном строе.
Среди практических изменений, к которым стремилась Уол-
стонкрафт, были национальная система образования, новые ка-
рьерные возможности для женщин («женщины могли бы... быть
врачами и медицинскими сестрами...») и, хотя «этим я могу вы-
звать смех», необходимо «непосредственное участие» женщин
в «совещаниях правительства» (ibid. Р. 252ft). При подобных из-
менениях женщина могла бы получить возможность внести зна-
чимый вклад в общество: «она не должна, будучи освобожден-
ной от своих гражданских обязанностей, индивидуально желать
защиты гражданских законов; она не должна быть зависимой
от щедрот своего мужа для получения средств к существованию
в течение своей жизни, либо поддержки после его смерти: ведь
как может человек быть щедрым, когда у него нет ничего своего?
либо добродетельным — тот, кто не свободен?» (ibid. Р. 259). Учи-
тывая финансовые средства для материального самообеспече-
ния, а также для содействия благосостоянию других, женщины
наконец-то будут в состоянии стать полноправными членами
сообщества. Социальный и политический порядок трансфоми-
ровался бы к обоюдной выгоде и женщин, и мужчин: порядок
мог бы затем быть основан ни на каком ином авторитете, кроме
самого разума.
Работа Уолстонкрафт представляет собой значительный вклад
в прояснение взаимосвязи между социальными и политически-
ми процессами и, таким образом, в новую оценку условий уста-
новления демократии. До XX века практически не было авторов,
которые прослеживали бы столь проницательно, как она, связь
97
Часть I. Классические модели
между общественной и частной сферами и пути, которыми не-
равные гендерные отношения перерезали их в ущерб качеству
жизни в обеих сферах. Решительная атака ее доводов поставила
новые вопросы о сложных условиях, при которых демократия,
открытая для участия и мужчин и женщин, может развиваться.
После Уолстонкрафт сложно представить, как политические тео-
ретики могли бы пренебречь исследованием различных условий
возможности мужского и женского участия в демократической
политике. Однако относительно немногие следовали данному
направлению (Pateman, 1988). Причины этого, несомненно, ко-
ренятся отчасти в доминировании, как прекрасно поняла бы это
Мэри Уолстонкрафт, мужчин в политических и академических
институтах; однако тому же способствовала неоднозначность ее
собственной мысли.
Для начала труды Уолстонкрафт не привели к формирова-
нию ясной альтернативной модели демократии, как, напри-
мер, Руссо до нее и Джона Стюарта Милля — после. Аргументы
Уолстонкрафт метались между либеральными принципами, хо-
рошо известными со времени «Второго трактата о правлении»
Локка (В «Двух трактатах о правлении», которые мы обсудим
в следующей главе), и более радикальными принципами де-
мократии прямого участия. В очерке «Защита прав женщины»
она указала на то, что дополнительный том будет скоро напи-
сан и продолжится рассуждениями на тему политики, но, к не-
счастью, он так и не вышел (Wollstonecraft, 1982. Р. 90). К со-
жалению, точные взгляды Уолстонкрафт о надлежащей роли
правительства и государства неясны. Хотя она часто говорит
о необходимости расширить участие женщин (и рабочих-муж-
чин) в правлении и явно выступает за расширение избиратель-
ного права, очертания правительства в этих взглядах четко
не вырисовываются. В той мере, в какой они выведены, они
указывают в различных и иногда противоречащих направле-
ниях: на модель либеральной демократии, с одной стороны,
и совершенно революционные демократические идеи — с дру-
гой (Taylor, 1983. Р. 1-7).
Трудности в осмыслении позиции Уолстонкрафт особенно
ярко проявляются ввиду неожиданных границ, которые она
сама очертила вокруг целевой аудитории своей работы: «об-
ращаясь к моему полу... я уделяю особое внимание представи-
тельницам среднего класса, поскольку, по-видимому, они нахо-
98
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
дятся в наиболее естественном состоянии» (Wollstonecraft, 1982.
Р. 81). Оставляя в стороне вопросы о том, что она подразумевала
под женщинами, живущими в «самом естественном состоянии»
(фраза, в чем-то противоречащая ее акцентированию истори-
ческой природы социальных отношений в других местах), за-
дадимся вопросом о том, отстаивала ли она права лишь жен-
щин среднего класса? Хотя подобная позиция уже сама по себе
была бы в то время радикальна (ее предтечи, которых занимало
положение женщин, как указывала сама Уолстонкрафт, обыч-
но обращались к «леди» высших классов), любопытно, что она
собиралась ограничить применение своей доктрины средним
классом. То, что она действительно собиралась это сделать, ста-
ло ясно, когда она написала, что у эмансипированной женщины
будет «служанка, чтобы сбросить с себя рабскую часть домохо-
зяйства» (ibid. Р. 2S4). Несмотря на то, что многие ее утверждения
были крайне актуальны применительно к условиям жизни всех
женщин, Уолстонкрафт, по-видимому, не относила их ко всем
женщинам: на деле эмансипированная женщина, как оказыва-
ется, нуждается в служанках. Еще одно свидетельство данного
взгляда встречается при обсуждении Уолстонкрафт женщин
(и мужчин) из «беднейших сословий», которые — предназначен-
ные для домашней работы либо ремесла — будут, даже в рефор-
мированном обществе, все еще нуждаться в филантропическом
внимании и специальном образовании, если они хотят получить
толику просвещения (Kramnick, 1982. Р. 40-44; Wollstonecraft,
1982.Р. 273ff).
Тем не менее Уолстонкрафт привлекла внимание к настоль-
ко ключевым проблемам, что любое исследование демократии,
для которого «индивид» не тождественен мужчине, непременно
будет обращаться к ним и в будущем. Один из немногих, кто дей-
ствительно обращался к ним, был, как уже было упомянуто,
Джон Стюарт Милль, пытавшийся ввести гендерные вопросы
в новую версию либерально-демократической полемики. Поли-
тическая мысль Милля, безусловно, крайне важна. Но не следует
забывать, что даже Миль не исследовал влияния на демократию
гендерных вопросов в должной мере: лишь с пришествием со-
временного феминизма релевантность и влияние множества
идей Уолстонкрафт начали оцениваться в полной мере (см. гла-
вы 7 и 10).
99
Часть I. Классические модели
Республиканизм: заключительные размышления
Возобновление интереса к различным аспектам «самоуправле-
ния» в Италии эпохи Возрождения имело значительное влияние
на Англию, Америку и Францию в XVII и XVIII столетиях. Про-
блема построения гражданской жизни и поддержания жизни
общественной исследовалась самыми разными мыслителями
и практиками от политики (Рососк, 1975; Ball, 1988. Ch. 3; Rahe,
1994). Однако различные политические условия обусловили со-
вершенно разные результаты. В Британии традиции республи-
канской мысли продолжали оказывать сильное влияние, хотя
чаще всего они переплетались с мощными местными идейными
течениями, в которых доминировали монархические и религи-
озные представления. Главной заботой были взаимоотношения
между монархом и подданными (Рососк, 1975. Part III; Wootton,
1992). В Америке республиканские идеи по-прежнему вызыва-
ли оживленные дискуссии, однако их подтекст резко изменил-
ся, так что значение идеала активного гражданина было транс-
формировано. В полемике вокруг американской конституции
некоторые из «отцов-основателей» Америки отказались от ре-
спубликанизма античности и Возрождения и стремились сфор-
мировать новый республиканский строй для страны с большим
населением, протяженной территорией и сложными коммерче-
скими сетями (Ball, 1978; Rahe, 1994. Р. 3-18). В революционной
Франции республиканские идеи оставались господствующими
и являлись важнейшей частью вызова старому монархическо-
му порядку; однако даже во Франции республиканские идеи
множество раз преобразовывались, в особенности после того,
как траектория революции — от народного восстания до терро-
ра — стала для всех очевидной.
В самых различных условиях мышление развивалось, ос-
новываясь на добродетельных гражданах и гражданской вы-
держке как на базисе политического сообщества, и двигалось
в сторону осознания необходимости выделить и четко опреде-
лить границы сферы политики, освободить энергию индивидов
в гражданском обществе и создать новый тип равновесия меж-
ду гражданином и правительством, гарантируемый законами
и институтами. Со временем фундаментальное значение сво-
боды, в трактовке республиканской традиции, изменилось; сво-
бода все меньше стала ассоциироваться с общественной либо
100
Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин
политической свободой, «правом народа участвовать в прав-
лении», и все больше — с чувством личной или частной свобо-
ды, «защиты прав от любых правительственных посягательств,
в особенности посредством законодательства» (Wood, 1969; Ball,
1988). Старые слова обрели новое значение и были переосмыс-
лены согласно новым течениям политического языка и тради-
ции. Слабые и сильные стороны этих политических течений бу-
дут рассмотрены в следующей главе.
ГЛАВА 3
Развитие либеральной демократии:
за и против государства
Исторические изменения, способствовавшие возникновению
современной либеральной и либерально-демократической
мысли, были чрезвычайно сложными. Борьба между монарха-
ми и сословиями за обладание законной властью; крестьянские
восстания против невыносимых поборов и повинностей; рас-
пространение торговли, коммерции и рыночных отношений;
изменения в технологии, в особенности в военной области;
укрепление национальных монархий (в особенности в Англии,
Франции и Испании); растущее влияние культуры Возрожде-
ния; религиозная рознь и вызов универсалистским притязани-
ям католицизма; борьба между церковью и государством — все
играло свою роль. На примере материала данной главы мы под-
робно рассмотрим ряд изложенных феноменов, для начала же
уместно прояснить понятие «абсолютистского» государства.
С XV по XVIII век в Европе доминировали две различных
формы политического строя: «абсолютные» монархии Франции,
Пруссии, Австрии, Испании и России, а также «конституционная»
монархия Англии и республика Голландии (Mann, 1986. Ch. 14).
Между данными типами правления существуют значительные
концептуальные и институциональные различия, хотя с точки
зрения истории взаимоотношений государства и общества не-
которые из различий были скорее кажущимися, чем реальными.
О конституционных государствах мы поговорим вкратце, так
как в первую очередь сосредоточимся на абсолютизме.
Абсолютизм ознаменовал возникновение формы государства,
основанного на поглощении меньших и более слабых полити-
ческих элементов более крупными и сильными политическими
структурами (в Европе в начале XVI века было около 500 более
или менее независимых политических единиц); окрепшая спо-
собность править объединенной территорией; преобразование
и расширение налогового управления; более жесткая система
правопорядка, применяемая равно на всей территории (свя-
102
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
занная с растущей централизацией вооруженных сил); а также
применение более «постоянного, рассчитанного и эффективно-
го» правления единой, суверенной главой (Poggi, 1978. Р. 60-61).
Хотя реальная власть абсолютистских правителей часто перео-
ценивалась, данные изменения символизировали значительное
усиление «общественного авторитета» сверху (Андерсон, 2010).
Несомненно, абсолютистские правители заявляли, что они одни
имели легитимное право вершить государственные дела. Од-
ним из наиболее примечательных заявлений данного характе-
ра приписывается Людовику XV: «Лишь в моем лице пребывает
верховная власть, и лишь благодаря мне одному суды... суще-
ствуют и получают власть. Эта... власть может осуществляться
лишь от моего имени... Ибо лишь мне одному принадлежит за-
конодательная власть... Весь общественный порядок исходит
от меня, поскольку я являюсь его верховным хранителем... Права
и интересы нации... безусловно объединены с моими собствен-
ными и могут пребывать лишь в моих руках» (цит. по: Schama,
1989. Р. 104). Абсолютный монарх претендовал на то, чтобы быть
верховным авторитетом во всех вопросах права, хотя важно от-
метить, что подобная всеобъемлющая претензия считалась ис-
ходящей от божественного закона. Легитимность короля осно-
вывалась на «божественном праве».
Абсолютный монарх стоял на вершине системы правления,
которая становилась все более централизованной и зиждилась
на претензиях на верховную и неделимую власть: суверенную
власть или суверенитет. Данная система проявлялась в распо-
рядке и ритуалах придворной жизни. Однако вследствие связи
со двором возник новый административный аппарат, вклю-
чавший начала регулярной бюрократии и армии (Mann, 1986.
Р. 476). Если французская монархия XVII века — лучший пример
абсолютистского двора, Пруссия при династии Гогенцоллернов
представляет лучший пример «прототипов министерств» (Poggi,
1990. Р. 48). Эти «прототипы» увеличивали участие государства
в продвижении и регулировании до тех пор беспрецедентного
разнообразия сфер жизни. Абсолютизм помогал запустить про-
цесс государственного строительства, которое начало снижать
социальную, экономическую, культурную и правовую вариа-
тивность в рамках государств и расширять ее между ними (Tilly,
1975. Р. 19).
103
Часть I. Классические модели
Согласно одной из трактовок данных изменений, экспансия
административной власти государства в значительной степе-
ни стала возможной благодаря увеличению способности госу-
дарства к сбору и хранению информации о членах общества
и связанной с этим способности осуществлять надзор за свои-
ми подданными (Giddens, 1985. Р. 14-15, 198ff; Андерсон, 2010.
С. 44-67). Однако по мере того, как власть монарха расширялась,
а административные центры становились сильнее, простой
концентрации власти не происходило. Дело в том, что усиление
административной власти усиливало и зависимость государства
от кооперативных форм социальных отношений; для государ-
ства стало невозможным управлять своими делами и осущест-
влять свои функции и деятельность лишь путем принуждения.
В результате укреплялось взаимодействие между правителями
и управляемыми, а чем больше оно укреплялось, тем больше
возможностей возникало и для подчиненных групп для воздей-
ствия на своих правителей. Говоря вкратце, абсолютизм поро-
дил импульс к развитию новых форм и границ государственной
власти — конституционализм и (в конечном итоге) участие вли-
ятельных групп в процессе самого правления.
Непосредственными истоками современного государства
явились абсолютизм и межгосударственная система, им порож-
денная. Собирая и сосредотачивая политическую власть в сво-
их руках, а также стремясь создать централизованную систему
правления, абсолютизм проторил дорогу национальной и свет-
ской системе власти. Но среди всех событий, способствовавших
новому типу мышления об идеальной форме государства, воз-
можно, наиболее значительной была протестантская Реформа-
ция. Ведь именно Реформация означала не просто вызов пап-
ской сфере полномочий и власти по всей Европе; она в самой
резкой форме подняла вопросы о политических обязательствах
и повиновении. Но то, по отношению к кому следовало про-
являть лояльность — католической церкви, протестантскому
правителю, различным религиозным сектам — было вопросом,
который решался непросто. Ожесточенная борьба между рели-
гиозными группировками, развернувшаяся по всей Европе в те-
чение второй половины XVI века и достигшая наиболее яркого
выражения во время Тридцатилетней войны в Германии, по-
казала, что религия становилась фактором разногласия (Sigler,
1983). Мало-помалу стало понятно, что силы государства долж-
104
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
ны быть отделены от обязанности правителей поддерживать
то или иное вероисповедание (Skinner, 1978. Р. 352). Уже один
данный вывод многое прояснил на пути решения дилемм прав-
ления, созданных соперничающими религиями, стремящимися
обеспечить себе своего рода привилегии, на которые ранее по-
сягала средневековая церковь.
Однако не только раздоры, порожденные Реформацией, име-
ли продолжительное влияние на политическую мысль. Дело
в том, что в самих учениях Лютера и Кальвина содержалось
новое, волнующее представление о человеке как о «личности».
В новых доктринах личность воспринималась одинокой перед
лицом Бога, верховным судьей поведения всех, и непосред-
ственно ответственной за истолкование и осуществление воли
Бога. Это понятие имело глубокие и динамичные последствия.
В первую очередь оно освобождало индивида от непосредствен-
ной «институциональной поддержки» церкви и, таким образом,
развивало понятие индивидуально действующего лица как «хо-
зяина своей судьбы», то есть основы большей части последую-
щей политической мысли. Кроме того, оно непосредственно
санкционировало независимость секулярной деятельности
во всех сферах, не вступавших в прямое противоречие с мораль-
ной и религиозной практикой (см. главу 5 и Вебер. Протестант-
ская этика и дух капитализма. 1990). Подобное событие, вкупе
с импульсом к политическим изменениям, возникшим благо-
даря борьбе между религиями, а также между религиозными
и светскими властями, представляло собой мощнейшую дви-
жущую силу, основанную на пересмотре природы государства
и общества.
Этот импульс получил дополнительный стимул благодаря
растущему в Европе интересу к новым социальным и полити-
ческим соглашениям, возникавшим вслед за открытием неевро-
пейского мира (Sigler, 1983. Р. 53-62). Взаимоотношения между
Европой и «новым светом», а также природа прав (если таковые
были) неевропейцев стали средоточием полемики. Это обостри-
ло ощущение многочисленности возможных интерпретаций
сущности политики (S. Hall and В. Gieben, 1992. Ch. 6). Направ-
ление, в котором стали развиваться подобные интерпретации,
конечно, было непосредственно связано с условиями и тради-
циями конкретных европейских стран. Меняющаяся природа
политики осмыслялась по всей Европе разным образом. Однако
105
Часть I. Классические модели
трудно переоценить значительность процессов и событий, воз-
вестивших начало новой эпохи политической рефлексии.
В современной западной политической мысли идею государ-
ства часто связывают с понятием безличного и привилегирован-
ного правового или конституционного порядка со способностью
управления и контроля над той или иной территорией. При том,
что данное представление нашло свое самое раннее выражение
в древнем мире (в особенности в Риме), основным объектом ин-
тереса оно стало лишь в конце XVI века. Оно не являлось элемен-
том средневековой политической мысли. Идея об объективном
и суверенном политическом строе, то есть нормативно описан-
ной структуре власти, отделенной от правителя и управляемых
с., верховными полномочиями над территорией, не могла го-
сподствовать, покуда политические права и обязанности были
тесно связаны с религиозной традицией, монархической вла-
стью и феодальной системой прав на собственность. Сходным
образом идея о том, что люди являются «индивидами» или «на-
родом» с правом быть гражданами своего государства не могла
получить повсеместного распространения, пока не было осла-
блено ограничивающее влияние подобных институтов.
Среди традиций политической мысли, возникших в течение
этих времен, две должны были стать главными: республикан-
ская традиция, обсуждавшаяся в предыдущей главе, и либераль-
ная традиция, среди первых представителей которой были То-
мас Гоббс (1588-1679) и Джон Локк (1632-1704). Фигура Гоббса
символизирует интересный момент перехода от приверженно-
сти абсолютизму и борьбы либерализма против тирании. Локк,
напротив, демонстрирует четкие начала либеральной консти-
туционалистской традиции, ставшей доминирующим мотивом
в изменчивой структуре европейской и американской политики
начиная с XVIII века.
Важно ясно представлять себе значение понятия «либера-
лизма». Хотя оно и противоречиво и преобразовывалось в ходе
истории, в данной книге оно используется для обозначения
попытки поддержать ценность свободы выбора, разума и то-
лерантности перед лицом тирании, абсолютистской системы
и религиозной нетерпимости (Macpherson, 1966; Dunn, 1979;
Pateman, 1985; Rahe, 1994 — в особенности эпилог). Бросая вы-
зов власти духовенства и церкви, с одной стороны, и властям
106
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
«деспотических монархий» — с другой, либерализм стремился
ограничить власть обоих и определить уникальную — частную —
сферу, независимую от церкви и государства. В центре данного
проекта — цель освобождения государства от религиозного кон-
троля и освобождение гражданского общества (личной, семей-
ной и деловой жизни) от политического вмешательства. Посте-
пенно либерализм стал тождественен доктрине, утверждающей,
что люди должны свободно следовать собственным предпо-
чтениям в религиозных, экономических и политических де-
лах — по сути, в большинстве вопросов, воздействующих на по-
вседневную жизнь. И хотя различные «варианты» либерализма
толковали данную задачу по-разному, все они объединялись
вокруг защиты конституционного государства, частной соб-
ственности и рыночной конкурентной экономики как главных
механизмов координации интересов человека. В самых ранних
(и влиятельных) либеральных доктринах, следует подчеркнуть,
индивиды понимались как «свободные и равные», обладающие
«естественными правами», то есть неотчуждаемыми права-
ми, которыми они были наделены с рождения. Однако следует
также отметить, что с самого начала под этими «индивидами»
подразумевались опять-таки мужчины (Pateman, 1988). Обычно
именно мужчина, владелец имущества, был в центре всего вни-
мания; а новые свободы в первую очередь относились к мужчи-
нам новых средних классов или буржуазии (непосредственно
пользующейся благами растущей рыночной экономики). Го-
сподство мужчин в общественной и частной жизни по большей
части не оспаривалось и выдающимися мыслителями.
Основной проблемой, с которой столкнулась политическая
теория, было примирение понятия государства как объек-
тивной, нормативно ограниченной структуры власти с новы-
ми взглядами на права и обязанности подданных. Вопрос за-
ключался в следующем: как «суверенное государство» связано
с «суверенным народом», признававшимся легитимным источ-
ником власти правительства? Большая часть либеральной и ли-
берально-демократической теории столкнулась с дилеммой
поисков равновесия между силой и правом, властью и законом,
обязанностями и правами. Ведь хотя государство обязано обла-
дать монополией на власть принуждения в целях обеспечения
безопасной основы, на которой «свободная торговля», бизнес
и семейная жизнь могут процветать, его принудительная и ре-
107
Часть I. Классические модели
гулятивная способности должны быть ограничены, чтобы власть
придержащие не вмешивались в политические и социальные
свободы отдельных граждан и не преследовали собственные ин-
тересы в конкурентных отношениях друг с другом.
Чтобы понять природу либерализма более полно, важно под-
робно изучить его развитие. Лишь исследовав возникновение
либеральной традиции — а также вопросы, которые она подни-
мала в отношении природы суверенности, власти государства,
индивидуальных прав и механизмов представительства — мож-
но постичь основы новых либерально-демократических мо-
делей, начавших возникать в XVIII и XIX веках. Две подобные
модели будут рассмотрены в данной главе: «протекционная»
демократия и демократия развития (модели Ша и Шб соответ-
ственно). В них прослеживаются очевидные параллели с опре-
деленными аспектами республиканских моделей, рассмотрен-
ных в предыдущей главе. Протекционная демократия полагает,
что, учитывая преследование собственных интересов и инди-
видуально мотивированный выбор в делах, единственный спо-
соб предотвратить господство других заключается в создании
подотчетных институтов; демократия развития утверждает,
что политическое участие — желанная цель сама по себе и явля-
ется одним (если не основным) из главных механизмов разви-
тия энергичного, образованного и активно участвующего граж-
данства. В обоих течениях мышления можно выявить элементы
республиканского влияния, но ни одно из них не будет понято
должным образом без осознания их связи с ранней либеральной
мыслью. А потому эта глава обращается именно к последнему
и, в особенности, к началам современной полемики о приро-
де и пределах власти монархов и духовенства. Ключевое (пусть
и неоднозначное) место в данной полемике принадлежит Гоббсу.
Власть и суверенность
В своем знаменитом «Левиафане» (1651) Гоббс изобразил людей
как глубоко корыстных, вечно стремящихся к «еще более силь-
ному удовольствию» и все более прочной позиции, с которой,
как считал Макиавелли, можно обеспечить достижение своих
целей. Конфликты интересов и борьба за власть определяют
естественное состояние человека. Гоббс подчеркивал «общую
108
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
склонность всего человеческого рода — вечное и беспрестанное
желание все большей и большей власти, желание, прекраща-
ющееся лишь со смертью» (Гоббс, 1991. С. 74). С данной точки
зрения идея о том, что люди могут начать уважать и доверять
друг другу, соблюдать договоры и чтить политическое сотрудни-
чество, представляется действительно маловероятной. Однако,
создавая свое произведение на фоне английской гражданской
войны, Гоббс желал показать, что озабоченность собственны-
ми интересами не обязательно приводит, и не должна приво-
дить, к бесконечным конфликтам и войнам. Чтобы доказать это
и тем самым установить надлежащий государственный строй,
он ввел «мысленный эксперимент». Его следует кратко рассмо-
треть, поскольку он в самой убедительной форме раскрывает
некоторые из вопросов, возникающие при рассмотрении взаи-
моотношений между индивидом и государством.
Гоббс представил ситуацию, в которой люди находятся
в естественном состоянии — то есть ситуацию без «общей вла-
сти» или государства для правоприменения и ограничения
действий — и обладают «естественными правами» применять
любые средства для защиты своей жизни и вольны делать все,
что угодно, против кого угодно и «владеть, использовать и об-
ладать всем, что они раздобудут или смогут раздобыть». Резуль-
татом является постоянная борьба за выживание: знаменитая
Гоббсова «война всех против всех». В данном, естественном, со-
стоянии люди обнаруживают, что жизнь «одинока, бедна, грязна,
груба и коротка» и, следовательно, во избежание вреда или ри-
ска ранней смерти, не говоря уже об обеспечении условий по-
вышенного комфорта, требуются определения некоторых есте-
ственных законов или правил (Гоббс, 1991. Часть I. Глава 13).
Естественные законы суть вещи, которых человек должен был
придерживаться при общении с другими, если есть достаточное
основание полагать, что другие поступят так же (Plamenatz, 1963.
Р. 122-132). Об этих законах Гоббс говорит, что «они были ре-
зюмированы в одном легком правиле, доступном пониманию
и самого неспособного человека. И это правило гласит: не делай
другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по от-
ношению к тебе» (Гоббс, 1991. С. 122). В его высказываниях
о естественных законах наблюдается много противоречий (пре-
жде всего связь таких законов с «волей Бога»); но эти сложности
не должны волновать нас в данном случае, поскольку ключевая
109
Часть I. Классические модели
проблема, по мнению Гоббса, состоит в следующем: при каких
условиях люди будут доверять друг другу в достаточной мере
для того, чтобы «отречься от своего права на любую вещь», так
что их долгосрочная заинтересованность в безопасности и мире
может сохраняться? Как могут люди пойти на сделку друг с дру-
гом, когда, при определенных обстоятельствах, в чьих-либо ин-
тересах — как раз разрыв подобной сделки? Соглашение между
людьми по обеспечению упорядочивания их жизней необходи-
мо, однако представляется невыполнимым.
Вкратце, идея Гоббса такова: люди должны с готовностью
отступаться от своих прав на самоуправление в пользу силь-
ной единоличной власти — с этого момента уполномоченной
действовать от их имени — поскольку если все индивиды сде-
лают это одновременно, возникнет условие для эффективного
политического строя и для долгосрочной безопасности и мира.
Появится уникальная взаимосвязь власти — суверена с поддан-
ным — и установится уникальная политическая власть: власть
суверена или суверенитет — санкционированное, следователь-
но, законное использование власти государства лицом или со-
бранием, признанными в качестве суверена. Подданные сувере-
на будут обязаны повиноваться ему, поскольку пост «суверена»
является продуктом их соглашения, а «суверенность» — скорее
свойством данной оговоренной должности, нежели человека, ее
занимающего (Benn, 1955; Peters, 1956; Skinner, 1989. Р. 11211).
Важно подчеркнуть, что, по мнению Гоббса, хотя пост суве-
рена должен быть единоличным и, по сути, самодержавным, он
устанавливается властью, даруемой народом. Право государства
командовать и долг подданных повиноваться являются резуль-
татом «согласия», обстоятельством, с которым люди были бы
согласны, если бы и в самом деле существовал общественный
договор. И хотя в концепции государства Гоббса мы скорее всего
и не нашли бы того, что сегодня могли бы отнести к предста-
вительному правлению, в сущности, он утверждает, что люди
управляют посредством суверена. Суверен и является их пред-
ставителем: «Множество людей становится одним лицом, когда
оно представлено одним человеком или одной личностью, если
на это представительство имеется согласие каждого из пред-
ставляемых в отдельности» (Гоббс, 1991. С. 127). При помощи су-
верена множественность голосов и интересов может стать «еди-
ной волей», и как полагал Гоббс, для суверенного государства
110
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
требуется подобное единство. Поэтому его позиция солидарна
с теми, кто заявляет о важности правления по согласию и отвер-
гает притязания «божественного права королей» и авторитета
традиции в целом. Однако его выводы идут вразрез с умозаклю-
чениями тех, кто часто использует этот аргумент, подразумевая
необходимость той или иной формы народного суверенитета
или демократического представительного правления (подроб-
нее об этом см.: Held, 1995. Ch. 2).
Гоббс стоит у истоков современной либеральной озабоченно-
сти достижением как свободы индивида, так и степенью власти
государства, достаточной для обеспечения социального и поли-
тического порядка. Его решающий вклад в формирование ли-
беральной мысли неоспорим, но в нем, как и в представлениях
Макиавелли, сочетаются глубоко либеральные и нелиберальные
элементы. Либеральные — поскольку Гоббс стремился обнару-
жить наилучшие условия для самовыражения человеческой
природы; а также объяснить или установить наиболее подхо-
дящую форму общества и государства, апеллируя к миру «сво-
бодных и равных» индивидов; и подчеркнуть, в новаторском
ключе, важность согласия при осуществлении сделки или до-
говора — не только в урегулировании дел и обеспечении меры
независимости и выбора в обществе, но также для того, чтобы
легитимировать, то есть оправдать, подобное регулирование.
Однако позиция Гоббса также и нелиберальна: его политиче-
ские заключения подчеркивают необходимость существова-
ния практически всевластного суверена, создающего законы
и обеспечивающего условия социальной и политической жиз-
ни. Гоббс, в сущности, не просил у своих соотечественников
заключать договор; он просил их признать разумную природу
обязательств, возникающих вследствие допущения того, что та-
кой договор уже был заключен (Гоббс, 1991; Macpherson, 1968.
Р. 45). Его представления об этих обязанностях склонили чашу
весов, находящуюся между притязаниями индивида и властью
государства, в сторону последнего. Суверенная власть совре-
менного государства была установлена, однако способность
граждан к независимым действиям — пусть лишь, снова подчер-
кнем, граждан-мужчин, обладающих «высоким положением»
и значительной собственностью — была радикально подорвана.
Гоббс стремился защитить сферу, свободную от вмешательства
государства, в которой смогли бы процветать торговля, ремес-
111
Часть I. Классические модели
ла и патриархальная семья: гражданское общество. Но ему так
и не удалось четко сформулировать понятия и определить ин-
ституты, необходимые для ограничения действий государства.
Гражданство и конституционное государство
Знаменитое возражение Джона Локка на аргумент Гоббса о том,
что индивиды могут обрести «мирную и удобную» жизнь друг
с другом при условии следования диктату самодержавного авто-
ритета, предвосхитило развитие всей традиции протекционной
демократии. Такова его реакция на подобный аргумент: «Это
все равно что думать, будто люди настолько глупы, что они ста-
раются избежать вреда от хорьков или лис, но довольны и даже
Считают себя в безопасности, когда их пожирают львы» (Локк,
1988. С. 315). Иными словами, едва ли люди, полностью не до-
веряющие друг другу, доверят всемогущему правителю заботу
о своих интересах. Локк поддержал революцию и соглашение
1688 года в Англии, установившее конституционные пределы
власти короны. Он отверг представление о власти как о доми-
нирующей во всех сферах жизни. Для него институт «правитель-
ства» мог и должен был пониматься как «инструмент» защиты
«жизни, свободы и имущества» его граждан; то есть смысл пра-
вительства заключается в защите прав индивидов, как предна-
чертано божественной волей и закреплено в законе (Dunn, 1969.
Part 3).
Локк, как и Гоббс, считал, что установлению политического
мира предшествовало существование индивидов, наделенных
естественными правами. Как и Гоббса, его волновало то, какую
форму должно принять легитимное правительство, а также ус-
ловия безопасности, мира и свободы, но то, как он представ-
лял себе подобные вещи, фундаментально отличалось от кон-
цепции Гоббса. В важнейшем, втором из его «Двух трактатов
о правлении» (впервые опубликованном в 1690 году), Локк на-
чинает с предположения о том, что индивиды изначально на-
ходились в естественном состоянии: «Состояние совершенной
свободы...» (Локк, 1988. С. 74)1. Данное естественное состояние,
1 Утверждая это, Локк, несомненно, прокладывал важнейшие пути, по ко-
торым затем следовали остальные.
112
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
основная форма объединения людей, является состоянием сво-
боды, но не «состоянием вседозволенности». Индивиды связа-
ны долгом перед Богом и управляются естественным законом.
Естественный закон (точное значение которого установить
в «Двух трактатах» нелегко) определяет основные принципы
морали: индивиды не должны лишать себя жизни, они должны
пытаться защитить друг друга и не покушаться на свободу друг
друга. Закон можно усвоить посредством разума, но он является
созданием Бога, «бесконечно мудрого Творца» (ссылка).
В рамках естественного состояния люди свободны, посколь-
ку разум делает их способными к рациональности, соблюдению
естественного закона. Кроме того, они обладают естественными
правами. Право управлять своими делами и применять есте-
ственный закон против нарушителей предполагается в каче-
стве обязанности уважать права других. У индивидов есть право
распоряжаться своей рабочей силой и собственностью. Право
на собственность есть и право на «жизнь, свободу и имущество»
(Локк, 1988, хотя Локк использует «имущество» и в более узком
смысле для обозначения специфического использования вещей
(Macpherson, 1962; Plamenatz, 1963; Dunn, 1969).
Соблюдение естественного закона, согласно Локку, гаранти-
рует то, что естественное состояние не является состоянием вой-
ны. Однако в естественном состоянии права индивидов не всег-
да в безопасности ввиду наличия определенных «недостатков»:
не все индивиды в полной мере уважают права других; когда
от каждого индивида зависит применение естественного зако-
на, существует слишком много судей, а потому и противоречий
в истолковании значения данного закона; и когда в организа-
ции людей слишком много свободы, они оказываются уязвимы
перед лицом внешней агрессии. Основным «недостатком» мож-
но назвать неадекватное регулирование вопросов, связанных
с собственностью в широком смысле: право на «жизнь, свободу
и имущество». Собственность предшествует и обществу и управ-
лению, а трудность урегулирования касающихся ее вопросов яв-
ляется ключевой причиной, заставляющей «равно свободных
людей» создать их. Таким образом, средством для исправле-
ния недостатков естественного состояния является соглашение
или договор, создающее, во-первых, независимое общество, и,
во-вторых, «гражданское объединение» или правление (Laslett,
1963). Различие между этими двумя соглашениями крайне важ-
*
113
1
€
Часть I. Классические модели
но, поскольку оно показывает, что власть предоставляется пра-
вительству индивидами ради достижения их целей; и если этих
целей не удается достичь адекватно, верховными судьями яв-
ляются люди — граждане — которые могут обойтись без своих
представителей, а при необходимости и без существующей фор-
мы правления.
Следует подчеркнуть, что, по мнению Локка, формирование
правительственного аппарата не означает перехода всех прав
подданных в сферу политики. Права законотворчества и право-
вого принуждения (законодательное и исполнительное право)
передаются, однако процесс в целом зависит от правительства,
следующего своей основной цели: защите «жизни, свободы
и имущества». Суверенная власть, то есть способность опреде-
лять надлежащее использование политической власти, остается
в конечном счете за народом. Законодательный орган утверж-
дает правила в качестве представителя народа в соответствии
с естественным законом, а исполнительный (к которому Локк
также присоединял судебный) следит за осуществлением пра-
вовой системы. Подобное разделение властей было важно, по-
скольку «искушение может быть слишком велико при слабости
человеческой природы, склонной цепляться за власть, то те же
лица, которые обладают властью создавать законы, могут так-
же захотеть сосредоточить в своих руках и право на их испол-
нение, чтобы, таким образом, сделать для себя исключение
и не подчиняться созданным ими законам и использовать за-
кон как при его создании, так и при его исполнении для своей
личной выгоды; тем самым их интересы становятся отличными
от интересов всего сообщества, противоречащими целям обще-
ства и правления (Локк, 1988. С. 347).
Таким образом, целостность и главные цели общества требу-
ют конституционного правления, при котором «общественная
власть» очерчена правовыми нормами и разделена. Локк пола-
гад желательными конституционную монархию, обладающую
исполнительной властью, и парламентское собрание, обладаю-
щее правами законотворчества, хотя он не считал, что это была
единственная форма, которую может принять правление, а его
взгляды совместимы с рядом иных концепций политических
институтов.
Правительство правит, а его легитимность поддерживает-
ся благодаря «согласию» индивидов. «Согласие» — ключевое
114
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
и сложное понятие у Локка. Его можно истолковать в том ключе,
что лишь непрерывно действующее персональное соглашение
индивидов будет достаточным для гарантии требования пови-
новения, то есть для обеспечения власти и легитимности пра-
вительства (Plamenatz, 1963. Р. 228). Однако Локк, по-видимому,
думал об активном согласии индивидов как о ключевом лишь
для установления легитимного гражданского правления. Затем
согласие должно исходить от большинства решений «предста-
вителей народа», пока они, доверенные лица управляемых, со-
блюдают изначальное соглашение и его обязательства гаранти-
ровать «жизнь, свободу и имущество» (подробнее об этом см.:
Lukes, 1973. Р. 80-81 и Dunn, 1980. Р. 36-37). Если они справляют-
ся с этим, тогда появляется и обязательство подчиняться закону.
Однако если те, кто управляют, попирают условия соглашения
рядом тиранических политических действий, восстание с целью
образования нового правительства, утверждал Локк, может быть
не только неизбежным, но и оправданным.
Политическая деятельность для Локка носит инструменталь-
ный характер, то есть она обеспечивает границы или условия
для свободы, так что частные цели индивидов могут реализо-
ваться в гражданском обществе. Создание политического сооб-
щества либо правительства является бременем, которое индиви-
ды должны нести для обеспечения своих целей. Таким образом,
членство в политическом сообществе, то есть гражданство, нала-
гает на индивида как ответственность, так и права, обязанности
и полномочия, ограничения и свободы (Laslett, 1963. Р. 134-135).
По сравнению с Гоббсом эти идеи были более значимыми и ра-
дикальными, поскольку они помогли ввести один из ключевых
принципов современного европейского либерализма, заключа-
ющийся в том, что правительство существует для защиты прав
и свобод граждан, которые, в сущности, являются лучшими су-
дьями своих собственных интересов; и что, следовательно, сфе-
ра действия и практическая деятельность правительства долж-
ны быть ограничены для обеспечения максимума возможной
свободы каждого гражданина. По большей части именно взгля-
ды Локка, а не Гоббса, помогли заложить основы развития ли-
берализма и подготовили путь традиции народного представи-
тельного правления. По сравнению с влиянием Гоббса, именно
влияние Локка на мир практической политики можно назвать
наиболее значительным (Rahe, 1994. Р. 291-311).
<6
115
Часть I. Классические модели
Труды Локка, по сути, задают целый ряд направлений. Они
указывают на важность обеспечения прав индивидов, народно-
го суверенитета, правления большинства, разделения властей
в государстве, конституционной монархии и представительной
системы парламентского правления — тем самым непосред-
ственно предвосхищая ключевые аспекты демократического
правления в той форме, в какой оно развивалось в XIX и начале
XX веках, а также основные принципы современного государ-
ства с представительной системой правления. Однако в лучшем
случае большинство этих идей находятся лишь в зачаточной
форме; ясно также, что Локк не предвидел множества жизнен-
но важных компонентов демократического представительного
правления — в частности, конкурирующие партии, партийное
правление и защиту политических свобод вне зависимости
• от класса, пола, цвета кожи и вероисповедания (Laslett, 1963.
Р. 123). По мысли Локка, регулярные выборы в законодатель-
ное собрание, не говоря уже о всеобщем избирательном праве,
не являлись условием легитимного правления или правления
по общенародному согласию. (Локк почти наверняка не отказал-
ся бы от избирательного права, основывающегося строго на вла-
дении имуществом совершеннолетними мужчинами (Plamenatz,
1963. Р. 231,251-252; Dunn, 1969. Ch. 10). Более того, он не провел
подробного анализа возможных границ политического вмеша-
тельства в жизни людей и того, при каких условиях гражданское
неповиновение является оправданным. Он полагал, что по-
литическая власть основана «на доверии» народа и для народа,
но не смог уточнить, кого же считать «народом» и при каких
обстоятельствах «доверие» может оказываться. И хотя Локк, не-
сомненно, является одним из великих защитников либерализ-
ма — и хотя его труды безусловно стимулировали развитие ли-
берального и либерально-демократического правления — его,
как и многих его предшественников, нельзя рассматривать
как демократа без определенных оговорок (Dunn, 1980. Р. 53-77).
Разделение властей
Иногда считается, что хотя Локк и содействовал развитию
принципов представительного правления, именно француз-
ский философ и политический теоретик Шарль Луи де Секонда,
116
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
барон де Монтескье (1689-1755), лучше представлял себе не-
обходимые институционные инновации для реформирования
представительного правления. И отчасти это верно. Монтескье
никогда подробно не обосновывал свое предпочтение огра-
ниченного правления. В целом, он был последователем Локка
и сторонником того, что он считал «английскими» представле-
ниями о свободе, толерантности и умеренности, которые, по его
утверждению, были превосходно выражены (после 1688 года)
в самой английской политической системе: «зеркало свободы».
На фоне ярко выраженной неудовлетворенности абсолютист-
ским правлением (в особенности правлением Людовика XIV),
он стал интересоваться тем, как обеспечить представительный
режим, приверженный свободе и способный минимизировать
коррупцию и монополию привилегий. Локк мало писал о жела-
емых свойствах государственной власти или о том, каким обра-
зом эта власть должна быть организована, тогда как Монтескье
уделял этому вопросу много внимания. Он проанализировал
различные условия обретения свободы, самое примечательное
из которых касалось того, как конституции могут ставить непре-
одолимые ограничения действиям государства (Bellamy, 1996).
Монтескье выступал за конституционное правительство
как основной механизм, гарантирующий права индивида
(взрослого, мужчины, собственника). Хотя он верил в исход-
ный, неизменный естественный закон, его труды также, если
не больше, указывают на озабоченность развитием системы
позитивного права: официальной, ярко выраженной правовой
структуры для регулирования общественной и частной жизни.
Он упорно отстаивал идею общества, в котором способности
и энергия «индивидов» свободно раскрывались при осозна-
нии того, что частные интересы будут защищены. Монтескье
воспринимал как должное, что «во всяком государстве всегда
есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богат-
ства или почестей», обладающие «правом удерживать народ
от распущенности» (Монтескье, 1999. С. 142); и также принимал
как должное, что существует множество людей (среди них рабо-
чие и малоимущие), «положение которых так низко, что на них
смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную
волю». Тем не менее его труды решительно содействовали рас-
пространению идеи конституционного государства, охраняю-
щего правопорядок внутри страны и защищающего от агрессии
117
Часть I. Классические модели
извне. Он напрямую не использовал термин «конституционное
государство», но аргументы, которые он выдвигал, были нацеле-
ны отчасти на «деперсонализацию» структуры государственной
власти, так чтобы она могла стать менее уязвимой к злоупотре-
блениям со стороны индивидов и групп.
Монтескье не переставал восхищаться классическим поли-
сом (N. О. Keohane, 1972). Он высоко оценивал идеал активного
участия, преданности жизни политического сообщества и глу-
бокого чувства гражданского долга, вдохновлявшего древний
мир. Но общие условия, которые привели к расцвету городов-
государств в эпохи Античности и Возрождения, по его мнению,
исчезли навсегда. «Ввиду того что в свободном государстве вся-
кий человек, который считается свободным, должен управлять
собою сам, законодательная власть должна бы принадлежать
там всему народу. Но так как в крупных государствах это невоз-
можно, а в малых связано с большими неудобствами, то необхо-
димо, чтобы народ делал посредством своих представителей все,
чего он не может делать сам» (Монтескье, 1999. С. 141).
Возникновение государств, контролирующих значительные
территории, и распространение свободной торговли и рыноч-
ной экономики создало необратимое движение в сторону обще-
ственной и политической гетерогенности. Сравним древнюю
и современную Грецию: «Политические деятели Греции, жив-
шие во времена народного правления, не признавали для него
никакой другой опоры, кроме добродетели. Нынешние же толь-
ко и говорят, что о мануфактурах, торговле, финансах, богатстве
и даже о роскоши» (там же. С. 28). Контраст между древностью
и современностью, согласно Монтескье, есть контраст между са-
мобытными тесно связанными сообществами, бережливостью,
вниманием к добродетели и гражданской дисциплине, воспи-
тывающей активного гражданина, с одной стороны, и крупны-
ми городами-государствами, централизованными бюрокра-
тическими иерархиями, слабо связанными коммерческими
обществами, неравным достатком и свободным преследовани-
ем частных интересов — с другой (Krouse, 1983. Р. 59-60; Pangle,
1973). В условиях современной жизни предпочтительной фор-
мой правления для Монтескье была система, смоделированная
по подобию конституционной монархии Англии. Рассуждая по-
добным образом, он желал соединить понятия монархического
правления, основанного на стремлениях к обретению стабиль-
118
" Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства
ности, к чести и славе с более широкой системой сдержек и про-
тивовесов. По-новому формулируя и республиканскую, и ли-
беральную озабоченность соединением частного интереса
и общественного блага, он искал в институционных средствах
способ учесть интересы различных групп в общественной жиз-
ни, не жертвуя при этом свободой сообщества в целом.
Интерпретация Монтескье английской конституции под-
вергается серьезной критике; ее часто оценивают как ни до-
статочно точную, ни оригинальную. Однако то, что он говорил
о ней, в частности, его высказывания относительно основателей
новых политических сообществ, в особенности Северной Аме-
рики (Ball, 1988. Р. 52-54; Manin, 1994), пользовалось большим
влиянием1. Хотя классические греческие философы, а также Ма-
киавелли и Локк, осознавали значимость «смешанного государ-
ства» или «разделения властей» для защиты свободы, именно
Монтескье сделал их стержнем всего своего учения. Государство
должно организовывать представительство интересов различ-
ных «групп» власти; то есть оно должно представлять собой
«смешанный строй», уравновешивающий позиции монархии,
аристократии и «народа». Без подобной репрезентации закон,
как он утверждал, всегда будет искажаться в сторону частных
интересов, правительства будут пребывать в застое, а поли-
тической строй в итоге будет крайне уязвимым. На его взгляд,
аристократия была необходимой для эффективного поддержа-
ния баланса между монархией и «народом», каждый из которых,
при представившейся возможности, были склонны к деспотиз-
му. Но свобода индивида и умеренного правительства зависе-
ли, прежде всего, от особых гарантий против угнетения: «Но из-
вестно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий
властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направле-
нии, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе —
кто бы это мог подумать! нуждается и сама добродетель. Что-
бы не было возможности злоупотреблять властью, необходим
такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы
1 Очевидно, едва ли будет преувеличением сказать, что «американские ре-
спубликанцы ценили избранные доктрины Монтескье наравне со Свя-
щенным писанием»: их основные положения они пересказывали «точно
катехизис» (McDonald, 1986. Р. 80-81; см. также обсуждение идей Мэди-
сона ниже).
4
Часть I. Классические модели
взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государствен-
ный строй, при котором никого не будут понуждать делать то,
к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему
дозволяет» (Монтескье, 1999. С. 137).
Монтескье проводил более тонкое, чем Локк, различие между
исполнительной, законодательной и судебной властями. И он
твердо придерживался мнения, что подлинная свобода невоз-
можна, «если бы в одном и том же лице или учреждении, со-
ставленном из сановников, из дворян или простых людей, были
соединены эти три власти: власть создавать законы, власть при-
водить в исполнение постановления общегосударственного ха-
рактера и власть судить преступления или тяжбы частных лиц»
(Монтескье, 1999. С. 139). В знаменитой главе «Духа законов»
(книга XI, глава 6) Монтескье утверждал, что при современных
„условиях свобода может основываться лишь на осторожном
создании институционального разделения и балансе ветвей
власти в государстве. Ранее идея смешанной формы правления
обычно означала ограниченное «участие» различных сословий
в государственной жизни. Выступая за государственный строй,
основанный на трех различных учреждениях с различающими-
ся правовыми полномочиями, Монтескье переработал эту идею
и провел альтернативный анализ, ставший решающим для по-
пыток ограничить чрезмерно централизованную власть, с одной
стороны, и с другой — гарантировать то, чтобы «добродетельное
правление» зависело в меньшей степени от героических инди-
видов или гражданской дисциплины и в большей — от системы
сдержек и противовесов.
Исполнительная власть должна находиться в руках монар-
ха; эта «сторона правления, почти всегда требующая действия
быстрого, лучше выполняется одним, чем многими» (там же.
С. 143). Решительное руководство, создание стратегии, эффек-
тивного правоприменения и способность сохранять ясный
набор политических приоритетов являются признаками «до-
стойного правителя». Следовательно, правитель должен об-
ладать правом вето на случай неприемлемого законопроекта
(предположительно узурпирующего его власть), регулировать
собрания законодательного органа (их созыв и продолжитель-
ность) и контролировать армию, поскольку «это вполне согла-
суется с природой вещей, ибо армии надлежит более действо-
вать, чем рассуждать» (там же. С. 147). С другой стороны, власть
120
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
монарха должна быть ограничена законом. Для этого крайне
важно, чтобы законодательная власть заключалась не только
в праве разрабатывать стратегию и вносить поправки и изме-
нения в законы, но также в праве призвать к ответу правите-
ля за неправомерные действия, ограничивать свободу его дей-
ствий, сохраняя контроль над налогообложением государства
и, если потребуется, распускать армию или контролировать ее
путем ее ежегодного финансирования. Все это, как утверждал
Монтескье, он почерпнул из английской конституции того вре-
мени. Там же он нашел основания для одобрения разделения за-
конодательной власти на две палаты: одна для наследственной
знати, а другая — для представителей «народа», то есть перио-
v дически избираемых уважаемых членов общества, служащих
в качестве доверенных лиц, отстаивающих интересы электората
(ответственные перед последним, однако непосредственно ему
не подотчетные). В двух палатах взгляды и интересы всех «до-
стойных внимания» должны соблюдаться. Знать сохранит за со-
бой право отвергать законопроект, тогда как «палата общин»
будет обладать правом законодательной инициативы. Судебная
власть должна быть отделена от обоих органов. Локк представ-
лял судебную власть как подразделение исполнительной власти,
однако Монтескье считал ее независимость в деле защиты прав
индивидов решающей. Без независимой судебной власти люди
могли бы столкнуться с ужасной силой в лице одновременно па-
лача, судьи и присяжных — и кроме того, их права, несомненно,
не могли бы быть гарантированными.
Анализ идей Монтескье о разделении властей не был ни си-
стематическим, ни в полной мере последовательным (Pangle,
1973; Ball, 1988. Р. 52-53; Bellamy, 1996). Так, полномочия ис-
полнительных и законодательных органов не уточнялись
и оставались двусмысленными. Однако объяснение Монтескье
данных вопросов было гораздо более глубоким, чем попытки
любого из его предшественников. Более того, его проницатель-
ность позволила ему представить ясные основания того, поче-
му риск, связанный с правлением на протяженных территори-
ях (а именно — уступки деспотизму либо влиятельным кругам)
мог быть ликвидирован. Монтескье осознавал, что в «в большой
республике будут и большие богатства, а следовательно, и не-
умеренные желания» и что «общественное благо» могло быть
принесено в жертву тысяче частных взглядов (Монтескье, 1999.
121
€
Часть I. Классические модели
С. 111). Но он считал, что разделение властей может стать фун-
даментальным препятствием на пути к «неумеренному благосо-
стоянию», и что, укоренившись в «конфедеративной республи-
ке» — республике, состоящей из небольших правительственных
объединений, — будет возможно существование некоторых сво-
бод, связанных с правлением городов-государств, сохраняющих
достаточную правовую и политическую компетенцию для про-
тиводействия и «внутреннему разложению», и «внешним вра-
гам».
Выдающееся значение политических трудов Монтескье за-
ключается в его тезисе о том, что в мире, в котором индивиды
амбициозны и ставят свои собственные интересы выше всех
остальных, необходимо создать институты, которые смогут
обратить подобную амбицию в качественное и эффективное
правление (Krouse, 1983. Р. 61-62). Институционализируя раз-
деление властей и обеспечивая открытое собрание для про-
ведения прений соперничающих групп и фракций, Монтескье
полагал, что открыл наиболее практичное и ценное политиче-
ское устройство для современного мира: мира, надлежащим
образом разделенного на «общественную сферу» государ-
ственной политики, управляемой мужчинами, с одной сторо-
ны, и «частную сферу» экономики, семейной жизни, женщин
и детей — с другой. Для него свобода, как было верно подме-
чено, «процветает не потому, что у людей есть естественные
права или потому, что они восстают, если их правители дово-
дят их до этого; она процветает потому, что власть настолько
распределена и организована, что кто бы ни пытался злоупо-
требить ею, встречает на своем пути правовые ограничения»
(Plamenatz, 1963. Р. 292-293).
Однако исследуя взаимоотношения между государством
и гражданским обществом, Монтескье в конечном счете не смог
подобрать необходимые аргументы и определить механизмы
для защиты сферы частной инициативы. Он затратил огром-
ное количество сил, пытаясь объяснить изменения в политиче-
ских структурах, ссылаясь на географические, климатические
и исторические условия. Согласно его оценке, они определили
специфическую природу законов, обычаев и практик наций
и государств. Политические возможности обусловливались гео-
климатическими факторами и организацией власти. Это ут-
верждение, несомненно, правдоподобно, но оно породило ряд
122
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
трудностей относительно примирения, с одной стороны, взгляда
на то, что существует значительный простор для конституцион-
ных изменений и, с другой стороны, взгляда на то, что полити-
ческая жизнь обусловлена естественными и историческими об-
стоятельствами, независимыми от непосредственного контроля
тех или иных политических сил. Во-вторых, фундаментальная
сложность лежит в самом сердце концепции свободы Монтескье.
Свобода, как он пишет, — это «право делать все то, что разреша-
ет закон». Люди могут свободно заниматься своей деятельно-
стью в рамках закона. Но если свобода определяется в непосред-
ственной связи с законом, то нельзя обоснованно утверждать,
что свобода может зависеть от изменения закона или что сам за-
кон при определенных обстоятельствах может приводить к ти-
рании. Несмотря на защиту Монтескье важных институционных
инноваций, формально он разрешал дилемму уравновешива-
ния связи между государством и обществом в пользу первого,
то есть в пользу законодателей. С точки зрения демократии это
положение было бы более приемлемым, если бы законодате-
ли были подотчетны народу. Но Монтескье думал совсем о не-
многих в качестве потенциальных избирателей; он не считал,
что законодатели или представители подотчетны электорату,
и приписывал монарху огромную власть, включая способность
распустить законодательный орган. Кроме того, он игнорировал
важные вопросы, которые были ключевыми для Локка; право
граждан обходиться без своих «доверенных лиц» либо изменять
форму правления в случае необходимости. По мысли Монтескье,
в конце концов именно управляемые оставались подотчетными
правителям.
Идея протекционной демократии: резюме и дополнения
Начиная с Гоббса одним из (если не самым) главных вопро-
сов либеральной политической теории было то, как в мире ле-
гитимного и разумного преследования собственной выгоды
можно сохранять правление, а также какую форму правления
следует избрать. Гоббс был теоретиком в полном смысле слова,
который систематически отступал от основ классического по-
лиса; только сильное протекционное государство могло на деле
защитить от опасностей граждан, с которыми те сталкиваются,
ф
123
С
Часть I. Классические модели
будучи предоставленными самим себе. Модификация данного
утверждения, проведенная Локком, была весьма убедительной:
не было основательных причин предположить, что правители
по своей собственной инициативе создадут адекватную систе-
му для того, чтобы граждане свободно преследовали свои ин-
тересы. По-разному, но дополняя друг друга, Локк и Монтескье
утверждали, что для законной политической власти должны
устанавливаться границы. Однако никто из данных мыслите-
лей не довел свою аргументацию до того, что сегодня представ-
ляется ее логическим завершением. Защита свободы требует
политического равенства для всех взрослых индивидов: фор-
мально равной способности защищать их интересы от про-
извола либо со стороны государства, либо сограждан. И лишь
когда данная идея была детально проработана, протекционная
теория демократии получила свое полнейшее выражение, хотя
здесь мы утверждаем, что многие из основополагающих эле-
ментов данной теории берут свое начало и получают наиболее
концентрированный анализ в политологических трудах XVII
и XVIII веков.
Сосредоточимся на двух классических формулировках про-
текционной теории демократии: политической философии
одного из главных архитекторов американской конституции,
Джеймса Мэдисона (1751-1836); и взглядах двух ключевых
представителей «английского либерализма» XIX века — Иере-
мии Бентама (1748-1832) и Джеймса Милля (1773-1836). Благо-
даря им протекционная теория либеральной демократии, воз-
можно, обрела наиболее полную разработку: правители должны
быть подотчетны управляемым посредством политических
механизмов (тайное голосование, регулярное голосование и со-
ревнование между потенциальными представителями — среди
прочего), дающим гражданам адекватные средства для выбора,
санкционирования и контролирования политических решений.
Как утверждалось, посредством данных механизмов мог до-
стигаться баланс между силой и правом, властью и свободой.
Однако несмотря на данный решительный шаг, вопрос о том,
кого именно следует считать «индивидами» и какова именно
была природа их предположительного политического участия,
в англоамериканском мире оставался неясным или неопреде-
ленным.
124
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
Проблема партий
В ряде выдающихся работ, опубликованных в «Федералисте»
(в 1788 году), Мэдисон преобразовал некоторые из самых зна-
чительных идей Гоббса, Локка и Монтескье в связную полити-
ческую теорию и стратегию. Он согласился, вслед за Гоббсом,
с тем, что политика основывается на личной выгоде. Как и Локк,
он признавал первостепенную важность защиты индивидуаль-
ной свободы посредством учреждения государственной власти,
ограниченной законом и в конечном итоге подотчетной управ-
ляемым. А вслед за Монтескье он рассматривал принцип раз-
деления властей как основополагающий для формирования
легитимного государства. Однако его собственная позиция, воз-
можно, лучше всего раскрывается в связи с его оценкой класси-
ческой демократии. В его трудах классическая демократия если
и не полностью отрицается, то подвергается основательной
критике, и то, что остается от всей республиканской традиции —
в особенности ее внимание к разложению общественной жизни
частными интересами, ее антимонархический уклон и защита
смешанного правления — переосмысляется и приобретает ли-
беральные акценты.
В отличие от Монтескье, восхищавшегося древними респу-
бликами, но считавшего их «дух» подорванным силами «модер-
низации», Мэдисон был чрезвычайно критично настроен по от-
ношению и к республикам, и к их духу. Его суждение сходно
с платоновским, а иногда кажется еще более радикальным, под-
крепляемым гоббсовскими предположениями о человеческой
природе. По мысли Мэдисона, «чистые демократии» (под кото-
рыми он понимал общество, «состоящее из небольшого числа
граждан, собирающихся купно и осуществляющих правление
лично») всегда были нетерпимыми, несправедливыми и не-
устойчивыми. В политике данных государств общая страсть
или интерес, разделяемые большинством граждан, обычно фор-
мируют политические суждения, стратегию и действия. Кроме
того, непосредственная природа любой «коммуникации и вза-
имодействия» неизбежно означает, что «нет ничего, что поме-
шало бы расправиться со слабой стороной или каким-нибудь
неугодным лицом» (Федералист. №10). Как следствие, чистые
демократии «всегда являли собой зрелище смут и раздоров»
и «всегда оказывались неспособными обеспечить личную безо-
1»
125
Часть I. Классические модели
пасность или права собственности». И неудивительно, что «они
существовали очень недолго и кончали насильственной смер-
тью». Мэдисон язвителен по отношению к «политикам от тео-
рии», которые «ратовали за этот образ правления и ошибочно
полагали, что, осчастливив человечество равенством в полити-
ческих правах, они тем самым полностью уравняют и сгладят все
различия в отношении владения собственностью, как и в мыс-
лях и увлечениях» (Федералист. №10). История, со времен Ан-
тичности до Возрождения, свидетельствует, что подобные пред-
положения далеки от истины.
Инакомыслие, споры, разногласия, конфликты интересов
и постоянное образование конкурирующих партий неизбежны.
Они неизбежны, поскольку их причины «заложены в природе че-
ловека» (Федералист. № 10). Разнообразие в способностях и пра-
вах, погрешности в умозаключениях и суждениях, привычка
к поспешным выводам и привязанность к различным лидерам,
как и стремление к чрезмерному количеству различных целей —
все это составляет «непреодолимые препятствия» единообра-
зию в интерпретации приоритетов и интересов. Разум и личная
выгода тесно связаны и создают взаимовлияние рационально-
сти и страсти. Превозносимая добродетель чаще оказывалась
лишь личиной для непрекращающейся эгоистической гонки.
Стремление к власти, превосходству и выгоде суть неизбежные
элементы человеческой природы, которые постоянно «делят
человечество на партии, разжигают взаимную вражду и делают
людей куда более наклонными ненавидеть и утеснять друг друга,
чем соучаствовать в достижении общего блага. Предрасположе-
ние к взаимной вражде столь сильно в человеке, что даже там,
где для нее нет существенных оснований, достаточно незначи-
тельных и поверхностных различий, чтобы возбудить в людях
недоброжелательство друг к другу и ввергнуть их в жесточай-
шие распри» (Федералист. № 10).
Однако наиболее распространенным и стабильным источ-
ником враждебности и фракционности, как утверждал Мэди-
сон, всегда было «многостороннее и неравное распределение
собственности». Те, кто обладают собственностью, и те, кто ею
не обладают, формируют устойчивые «различающиеся обще-
ственные интересы». Этот акцент на роли собственности раз-
делялся многими выдающимися политическими теоретиками
начиная с Платона. (Любопытно, однако, что это неизменно от-
126
Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства
рицалось либералами и либерал-демократами XX века). У Мэди-
сона это привело к признанию того, что все нации разделены
на классы в соответствии с объемом собственности, «которыми
движут различные чувства и взгляды». В отличие от Маркса, Эн-
гельса и Ленина, которые позднее стремились разрешить по-
литические проблемы, обусловленные классовым конфликтом,
рекомендуя ликвидацию их причины (то есть отмену частной
собственности на средства производства), Мэдисон утверждал,
что любая подобная попытка была бы безнадежно нереальной.
Даже если «просвещенный государственный муж» сможет ради-
кально снизить неравное владение и распределение собствен-
ности — а крайне сомнительно, что он сможет, поскольку люди
всегда воссоздают образцы неравенства — однородность инте-
ресов за этим не последует. «Стало быть, — полагал Мэдисон, —
мы приходим к заключению, что причины, порождающие кра-
молу, невозможно истребить и спасение от нее следует искать
в средствах, умеряющих ее воздействие» (Федералист. №10).
Образование партий неизбежно; а проблема политики, по сути,
есть проблема сдерживания партий.
Под партией Мэдисон понимал «некое число граждан — неза-
висимо от того, составляет ли оно большую или меньшую часть
целого, — которые объединены и охвачены общим увлечением
или интересом, противным правам других граждан или посто-
янным и совокупным интересам всего общества» (Федералист.
№10). Задача, которую он перед собой ставил, заключалась
в том, чтобы найти способы регулирования «разнообразных
и сплетающихся интересов» таким образом, что они становят-
ся замешанными в «необходимых и обычных операциях пра-
вительства». Мэдисон ратовал за сильное американское го-
сударство как защитника от тирании и как средство контроля
над «партийным насилием», но оно должно было быть основано
на «представительских принципах», при которых правительство
регулярно знакомилось бы с мнением всех граждан; то есть учи-
тывая избирательное право граждан для смены своих лидеров.
Иногда аргументы Мэдисона создают впечатление, что он мыс-
лил гражданство как универсальную категорию, применяемую
ко всем взрослым индивидам вне зависимости от пола, цвета
кожи и обладания собственностью. Но хотя он считал, что изби-
рательное право легитимно распространяется на большее число
граждан, чем то, которое подразумевали Локк или Монтескье,
127
Часть I. Классические модели
в сущности, учитывая время, в которое он писал, он вряд ли под-
держал бы распространение избирательного права на женщин,
белых неимущих рабочих и черных рабов. Несомненно, Мэди-
сон гораздо более ограничивал число населения, должного об-
ладать правом голоса, что и отражено в некоторых его работах
(Meyers, 1973; Main, 1973). Тем не менее, он был твердо убежден,
что форма «народного правления» с федеративной структурой
и разделением властей не только улучшит последствия межпар-
тийной борьбы, но решительно вовлечет граждан в политиче-
ский процесс защиты их собственных интересов.
Политические трудности, вызываемые группами, отстаи-
вающими интересы меньшинств, могут быть преодолены по-
средством тайного голосования, «позволяющего справиться
с вредоносными взглядами посредством простого голосования»
(Федералист. №10). Однако наибольшие трудности, причиня-
емые партиями, возникают, когда одна партия образует боль-
шинство. Так как в этом случае появляется опасность, что сама
форма народного правления позволит такой группе «принести
в жертву ее главному увлечению или интересу как обществен-
ное благо, так и права другой части граждан». Предотвратить
«тиранию большинства», как ее часто называют, можно лишь
посредством специальных конституционных соглашений. Наи-
более существенными из них являются система политического
представительства и мощный выборный орган.
Политическое представительство включает постоянную пере-
дачу правления «небольшому числу граждан, которых остальные
избирают» (Федералист. №10). Оно включает представителей,
действующих как доверенные лица избирателей, осуществля-
ющих свой выбор и выносящих суждение о своих интересах
и о том, как они могут быть наиболее адекватно удовлетворены
(Ball, 1988. Р. 61-67)1. Как утверждал Мэдисон, подобная систе-
ма крайне важна, поскольку общественные взгляды могут быть
1 Данный взгляд на представительство иногда называют теорией «неза-
висимости», поскольку в ней делается акцент на то, что представите-
ли лучше всего служат гражданам, когда они действуют в значительной
степени независимо от последних. Эта точка зрения отличается от «де-
легирующего» подхода к представительству, обычно отстаиваемого
в марксистской традиции, согласно которой обязанность представите-
лей состоит в добросовестном представлении текущих взглядов и инте-
ресов своих избирателей (Pitkin, 1967. Ch. 7),
128
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
«возвышеннее и шире, ибо просеиваются отборным органом,
состоящим из граждан». Представительное правление преодо-
левает крайности «чистой демократии», поскольку сами выборы
неизбежно приводят к разъяснению общественных вопросов;
и немногие избранные, способные противостоять ходу полити-
ческого процесса, вероятно, будут компетентными и способны-
ми «наилучшим образом определить интересы страны», то есть
интересы всех граждан. Но одно лишь представительное прав-
ление не будет достаточным условием для защиты граждан: оно
не способно само по себе остановить вырождение избранных
в силовую эксплуататорскую партию. По данному поводу Мэ-
дисон выдвигает новый аргумент, отличный от духа «чистых
демократий», о достоинствах масштаба в общественных делах.
«Крупная республика», занимающая значительную территорию
и охватывающая большое население, является основным усло-
вием недеспотического правления. Тому есть несколько при-
чин. В первую очередь число представителей должно доходить
до определенного уровня «в деле обуздания крамолы» (при этом
не быть столь многочисленным, как быстро добавляет Мэдисон,
чтобы вызывать угрозу «общественной смуты») (Федералист.
№10). Еще более важно следующее: если пропорция квалифи-
цированных кандидатов постоянна и в небольшой, и в крупной
республике, последняя будет обладать гораздо большим числом
граждан, из которых сможет выбирать электорат. Далее, в круп-
ном государстве представители будут выбираться расширен-
ным числом избирателей, которые скорее всего заметят «недо-
стойных кандидатов». И в крупном государстве с экономикой,
основанной на преследовании частных целей, неизбежно будет
наблюдаться высокая социальная разнородность, и поэтому
здесь меньше шансов, что среди избирателей либо избираемых
сформируется тираническое большинство. Социальная разно-
родность помогает создать политическое дробление, предот-
вращающее чрезмерную концентрацию власти'. Хотя в крупном
государстве представители могут постепенно все более дистан-
цироваться и становиться отчужденными, федеральная консти-
туция — которая связывает сосуществующие сообщества воеди-
но — может это компенсировать: «важные и всеобщие интересы
1
1 Данный аргумент глубоко повлиял на «плюралистическую» традицию по-
сле Второй мировой войны (см. главу 6).
129
Часть I. Классические модели
передаются в ведение всенародных законодателей, а местные
и частные — законодателям штатов» (Федералист. №10). Нако-
нец, если соответствующие исполнительная, законодательная
и судебная ветви власти разделены и на общенациональном,
и на локальном уровнях, свобода будет защищена наилучшим
образом.
Интерес Мэдисона к партийной политике и предложенное
им решение проблемы объединения частного интереса с обще-
ственным отчасти был вдохновлен концепцией республика-
низма Макиавелли, заостряющей внимание на необходимости,
политически и институционально, способствовать развитию
ответственного отношения к сфере общественного (Bellamy,
1996). В связи с этим Мэдисон истолковывал роль представите-
лей и сильного федеративного государства не только негативно,
в качестве инструментов, которые следует принять в свете не-
желательности прямой демократии, но и позитивно, в качестве
средств установления формы политики, имеющей отличные
шансы организовать серьезную дискуссию и эффективный про-
цесс принятия решений в общественной жизни. Но его анализ
расширенной республики не следует путать с предшествующи-
ми классическими интерпретациями гражданской жизни и об-
щественной сферы. Теоретически, Мэдисон более не сосредото-
чен на традционном вопросе активного гражданского участия
в жизни политического сообщества; вместо этого его взгляд
направлен на легитимное преследование индивидами своих
интересов, а также на правление как прежде всего на средство
реализации этих интересов. Хотя Мэдисон искал прямых путей
для примирения частных интересов с «республикой», его по-
зиция демонстрирует яркий пример соединения взглядов сто-
ронника протекционного республиканизма с либеральными
ценностями (Wood, 1969; Pocock, 1975. Р. 522-545). Таким обра-
зом, он понимал федеративное представительное государство
как ключевой механизм в деле объединения интересов инди-
видов и защиты их прав. В подобном государстве, как он пола-
гал, может быть обеспечена безопасность человека и имущества,
а политика может стать совместимой с требованиями крупно-
го современного национального государства и его сложной
моделью торговли, коммерции и международных отношений.
Для обобщения его взглядов приведем слова одного исследова-
теля: «Лишь... суверенное национальное правительство подлин-
130
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
но континентального масштаба может обеспечить недеспоти-
ческое народовластие. Республиканский Левиафан необходим
для того, чтобы обезопасить жизнь, свободу и собственность
от тирании местного большинства. Расширенная республика
есть не только средство адаптирования народного правления
к новым политическим реалиям, но насущной и желанной кор-
рективой для глубоко укорененных дефектов политики неболь-
шого народного режима правления» (Krouse, 1983. Р. 66).
Внимание Мэдисона к партийной жизни и его желание за-
щитить индивидов от могущественных сообществ было не-
однозначным проектом в двух отношениях. С одной стороны,
он поднимал важные вопросы о принципах, процедурах и ин-
ститутах народного правления и необходимости защищать
их от импульсивных и безрассудных действий, от кого бы они
ни исходили. Критики демократии часто задавались этими во-
просами: как «народные» режимы могут оставаться устойчи-
выми, как призвать к ответу представителей, как граждане по-
нимают «правила политической игры» и каким образом они
следуют им — все эти соображения обоснованны. С другой сто-
роны, если эти вопросы решаются в ущерб другим, их легко мож-
но будет связать с неоправданным консервативным желанием
найти способ защитить, прежде всего, «имущих» (меньшинство)
от «неимущих» (прочие). Мэдисон настаивал, как и все критики
демократии и почти все теоретики протекционной демократии,
на естественном праве на частную собственность. Основа этого
права остается загадкой, и именно ее (как мы увидим) пытались
разрешить Маркс и Энгельс. Мэдисон выступал за народное
правление, покуда не возникало риска того, что большинство
сможет обратить инструменты государственной стратегии про-
тив привилегий меньшинства. Несмотря на ярко выраженный
новаторский характер и значимость всей его аргументации, Мэ-
дисон, бесспорно, был демократом по принуждению. Это связы-
вало его с Иеремией Бентамом и Джеймсом Миллем, которых,
как мне представляется, можно обсуждать совместно.
Подотчетность и рынки
Бентам и Милль находились под сильным впечатлением от про-
гресса и методов естественных наук, и им было свойственно аб-
«•
131
Часть I. Классические модели
солютно светское мировоззрение. К таким понятиям, как есте-
ственное право и общественный договор, они относились
как к вводящим в заблуждение философским измышлениям, ко-
торые не могли объяснить подлинную основу интересов граждан,
ответственность и долг по отношению к государству. Эта основа
могла быть раскрыта, по их утверждениям, посредством нахож-
дения примитивных и элементарных составляющих фактиче-
ского поведения человека. Ключом к их пониманию человека
является тезис о том, что действиями людей руководит стремле-
ние удовлетворить желание и избежать боли. Их аргументация,
вкратце, состоит в следующем: доминирующей мотивацией лю-
дей является реализация желаний, максимизация удовлетворе-
ния или выгоды и минимизация страданий; общество состоит
из индивидов, стремящихся к извлечению из чего бы то ни было
наибольшей выгоды; интересы индивидов всегда конфликтуют
ДРУГ с другом, поскольку, по мысли Гоббса, «великим управля-
ющим законом человеческой природы» является подчинение
«людей и их собственности нашим удовольствиям...» (Bentham.
Fragment on government, 1960). Поскольку естественно, что те,
кто правит, будут поступать так же, как управляемые, прави-
тельство должно, во избежание систематического злоупотре-
бления его функциями, быть подотчетно непосредственно из-
бирателям, имеющим право регулярно определять, были ли
достигнуты их цели.
Вооружившись подобными аргументами, протекционная
теория демократии получила свое наиболее четкое выраже-
ние (Макферсон, 2011. Гл. 2; Harrison, 1993. Ch. 6). Для Бентама
и Милля либеральная демократия была связана с политическим
аппаратом, который обеспечивал бы подотчетность управляю-
щих управляемым. Лишь посредством демократического прав-
ления можно обрести нужные средства для вынесения полити-
ческих решений, соответствующих общественному интересу,
то есть интересам массы индивидов. Как писал Бентам: «Де-
мократию... характеризуют цель и результат... защищающий ее
членов от гнета и разграбления в руках тех функционеров, кото-
рых она нанимает для своей защиты» (Bentham. Constitutional
Code, 1843. Book 1. P. 47). Демократическое правление требуется
для защиты граждан от деспотического использования полити-
ческой власти монархом, аристократией либо другими группа-
ми, поскольку искушение злоупотребить властью в обществен-
132
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
ной сфере — совершить неправомерные действия — столь же
универсально, сколь и сила притяжения. Лишь путем тайного
голосования, конкуренции между потенциальными политиче-
скими представителями, разделения властей, свободы печати,
слова и объединения в общественные организации может быть
соблюден «интерес общества в целом» (Bentham. Fragment on
Government, 1960; J. Mill. An essay on government, 1937).
Бентам, Милль и утилитаристы как таковые (то есть все те,
кто защищал принцип пользы) дали одно из самых четких обо-
снований либерально-демократического государства, обеспе-
чивающего условия, необходимые для того, чтобы индивиды
преследовали свои цели без риска произвола и политического
вмешательства государства, свободно участвовали в экономи-
ческих сделках, трудо- и товарообмене на рынке и обогаща-
лись. Данные идеи составляли ядро «английского либерализма»
XIX века; государству отводилась роль посредника или арбитра,
тогда как индивиды в гражданском обществе, согласно прави-
лам экономической конкуренции и свободного обмена, пресле-
довали собственные интересы. Периодические выборы, отмена
полномочий монарха, разделение властей в рамках государства,
а также свободный рынок должны были привести к максималь-
ной выгоде всех граждан. Свободное голосование и свободный
рынок были непременным условием. Поскольку ключевым
предположением было то, что коллективное благо можно было
в действительности обрести во многих сферах жизни лишь
при условии, что индивиды взаимодействовали бы в конкурент-
ном обмене, преследуя свою выгоду при минимальном вмеша-
тельстве государства.
Примечательно, однако, что у этого аргумента есть и другая
сторона. В связи с отстаиванием «минимального» государства,
чья компетенция и власть были бы строго ограничены, возни-
кала необходимость прибегать, по сути, к определенным типам
государственного вмешательства, в частности — ограничение
действий непослушных, будь то индивиды, группы или клас-
сы (J. Mill. Prisons and prison discipline, 1828). Те, кто бросали
вызов безопасности частной собственности либо рыночному
обществу, угрожали достижению общественного блага. Во имя
общественного блага утилитаристы выступали за новую систе-
му административной власти для «управления людьми» (Фуко,
1999. Часть 3; Ignatieff, 1978. Ch. 6). Система тюрем явилась сим-
133
Часть I. Классические модели
волом этой новой эпохи. Более того, даже если политика госу-
дарственного невмешательства оказывалась бессильной в до-
стижении наилучших возможных результатов, государственное
вмешательство оправдывалось для перестройки социальных
взаимоотношений и институтов. Принятие и применение за-
конов, а также создание стратегии и институтов, были леги-
тимны в той мере, в какой они поддерживали принцип выгоды;
то есть в той мере, в какой они непосредственно способствовали
достижению, посредством тщательных расчетов, наибольшего
счастья для наибольшего числа граждан — единственно науч-
но оправданный критерий, по утверждениям Бентама и Милля,
общественного блага. В рамках подобной системы правление
должно было преследовать четыре дополнительных цели: по-
могать обеспечивать средствами к существованию рабочих, уве-
ряя их, что они смогут воспользоваться плодами своего труда;
помогать в достижении изобилия, освобождая от политических
препятствий «естественные побуждения» к осуществлению сво-
их потребностей путем труда; благоприятствовать равенству,
поскольку постоянное приращение материальных благ не при-
водит к увеличению счастья тех, кто ими обладает (закон умень-
шающейся выгоды); а также обеспечивать безопасность инди-
видуальных благ и богатства (Bentham. Principles of the Civil
Code, 1838). Из данных четырех целей последняя явно является
первостепенной; поскольку при отсутствии безопасности благ
и собственности не было бы стимула для индивидов работать
и достигать богатства; труд был бы недостаточно продуктив-
ным, а коммерция не процветала бы. Следовательно, учитывая
необходимость выбирать между «равенством» и «безопасно-
стью» в стратегии развития общества и закона, первое должно
уступить последнему (ibid, 1838. Part I. Ch. 11). Если государство
занято обеспечением безопасности (вместе с другими целями
в той мере, в какой они совместимы), то в интересах самих граж-
дан, считал Бентам, будет подчиняться такому государству.
Утилитаризм и его синтез с экономическими учениями Ада-
ма Смита (1723-1790) был наиболее радикальным. Во-первых,
он представлял решительный вызов чрезмерно концентриро-
ванной политической власти, и в особенности до того не вызы-
вавшим сомнений нормам, регламентирующим жизнедеятель-
ность гражданского общества. Постоянный вызов либерализма
государственной власти в связи с этим был и остается крайне
134
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
важным. Во-вторых, утилитаризм помог сформулировать новую
концепцию природы и роли политики; он обосновал избира-
тельное, контролируемое электоратом государственное вмеша-
тельство с целью максимизации общественного блага. Бентам,
например, являлся сторонником проекта бесплатного образова-
ния, установления уровня минимальной заработной платы и по-
собий по болезни. Наследие утилитаристов имело большое вли-
яние на формирование политики государства благосостояния
(глава 6). С другой стороны, следует подчеркнуть, что концепция
Бентама и Милля о легитимных участниках, а также о границах
демократической политики, имеет много общего с ограничи-
тельными взглядами, характерными для либеральной традиции
в целом: «политика», «общественная сфера» и «государственные
дела» устойчиво ассоциировались со сферой жизнедеятельно-
сти мужчин, в особенности собственников. От Гоббса до Бента-
ма и Джеймса Милля патриархальная структура общественной
(и частной) жизни, а также ее взаимосвязь с распределением
собственности, неизменно воспринимались как должное. Так,
при рассмотрении расширения избирательного права Бентам
и Милль нашли основания для исключения, среди прочего, жен-
ского населения и большей части трудящихся классов, несмотря
на то, что многие их аргументы, судя по всему, указывали прямо
в направлении всеобщего избирательного права. Следует, од-
нако, отметить, что Бентам стал выступать гораздо более ради-
кально по вопросу о всеобщем избирательном праве, чем Милль,
и позднее оставил свои первоначальные предубеждения о все-
общем избирательном праве только для взрослых мужчин, хотя
у него и оставались замечания относительно надлежащей степе-
ни расширения участия женщин в политической жизни.
Идеи Бентама и Милля небезосновательно воспринимались
в качестве «основополагающей модели демократии для совре-
менного индустриального общества» (Макферсон, 2011. С. 68).
Их оценка демократии заставила воспринимать ее как логиче-
ское требование для управления обществом, свободным от аб-
солютной власти и традиции, обществом, в котором индивиды
обладают неограниченными желаниями, образуют сообщество
массового потребления и стремятся к максимизации удовлет-
ворения частных потребностей. Демократия, таким образом,
становится средством достижения этих целей, а не самоцелью,
для совершенствования и развития всех людей. Как таковые
135
с
Часть I. Классические модели
взгляды Бентама и Милля представляют, вместе со всей тра-
дицией протекционной демократии, в лучшем случае крайне
фрагментарную или одностороннюю форму демократической
теории (Pateman, 1970. Ch. 1).
Что такое демократическая политика? В то время как сфера
политики в афинской демократии и республиканской тради-
ции эпохи Возрождения распространялась на все общественные
дела города-республики, либеральная традиция протекционной
демократии (модель Ша) разработала более узкий подход: поли-
тическое приравнивалось к миру правления или правительств
и к деятельности индивидов, партий или групп по интересам,
оказывающих давление на правительство. Политика рассматри-
вается как особая и строго очерченная сфера общества, отделен-
ная от экономики, культуры и семейной жизни. В либеральной
традиции политика прежде всего означает государственную
деятельность и институты. Прискорбным последствием этого
является то, что вопросы, касающиеся, например, организа-
ции экономики либо насилия над женщинами в браке, обычно
воспринимаются как неполитические, как результат «свобод-
ных» частных соглашений в гражданском обществе, как част-
ный, а не государственный вопрос (Pateman, 1983, 1988)'. Это,
несомненно, крайне ограничивающий взгляд, который впо-
следствии был отвергнут. Но, обратив на него внимание, важно
также подчеркнуть, что либеральная идея протекционной демо-
кратии имела далеко идущие последствия.
Идея свободы от всеохватывающей политической власти (так
называемая отрицательная свобода) начиная с конца XVI века
вдохновляла атаку на старые режимы Европы и была идеальным
дополнением растущему рыночному обществу, поскольку сво-
бода рынка на практике означала предоставление частной ини-
циативе в промышленности, распределении и экономическом
обмене определять условия жизни. Но либеральная концепция
отрицательной свободы связана с другим понятием — идеей
выбора из ряда альтернатив. Ключевой элемент свободы зави-
сит от реальной способности выбирать и следовать избранными
1 Несмотря на более широко разработанную концепцию политики среди
греческих мыслителей, отнюдь не очевидно, что греки обратились бы
к подобным вопросам (Okin, 1991; Saxonhouse, 1991). О республиканиз-
ме Возрождения см. в: Pitkin, 1984; Phillips, 1991.
136
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
путями в своей деятельности («позитивная свобода»). Данное
понятие не разрабатывалось в рассматриваемой либеральной
традиции систематически, но отдельные насущные вопросы
исследовались сыном Джеймса Милля, Джоном Стюартом Мил-
лем (1806-1873), чьи труды мы рассмотрим ниже. Тем не менее
либеральная идея политического равенства как необходимого
условия свободы — официально признанной равной способно-
сти граждан защищать свои собственные интересы — содержит
в себе эгалитарный идеал с разрушительными для либерального
строя последствиями (Mansbridge, 1983. Р. 17-18). Если интересы
индивидов должны быть равным образом защищены, посколь-
ку лишь индивиды могут в конечном счете решать, чего же они
хотят, и, следовательно, их интересы имеют в принципе равный
вес, возникают два вопроса: должны ли все взрослые индивиды
(вне зависимости от пола, цвета кожи, вероисповедания и до-
статка) иметь пропорционально равный способ защиты своих
интересов, то есть равные избирательные и гражданские права?
Следует ли рассмотреть вопрос о том, действительно ли интере-
сы индивидов могут в равной мере защищаться политическими
механизмами либеральной демократии, то есть создает ли по-
следняя равное распределение политической власти?
Модель Ша
Протекционная демократия
Принцип(ы) обоснования
Граждане нуждаются в защите от управляющих,
как и друг от друга, чтобы быть уверенными в том, что те,
кто осуществляет правление, следуют стратегии, соответ-
ствующей интересам граждан.
Ключевые особенности
Верховной властью, в сущности, обладает народ, но ею
облечены представители, легитимно осуществляющие
государственные функции.
-----------------------------------------------------
137
Часть I. Классические модели
Регулярные выборы, тайное голосование, конкурен-
ция между группировками, потенциальными лидерами
или партиями, а также правление большинства являются
институциональными основами для установления по-
дотчетности правящих.
Власть государства должна быть безличной, то есть нор-
мативно определенной и разделенной между исполни-
тельной, законодательной и судебной ветвями власти.
Главенство конституционализма в целях гарантии сво-
боды от произвола и равенства перед законом в форме
политических и гражданских прав или свобод, в первую
очередь связанных со свободой слова, самовыражения,
объединений, голосования и вероисповедания.
Отделение государства от гражданского общества, то есть
сфера активности государства в целом должна быть стро-
го ограничена созданием системы, позволяющей граж-
данам преследовать свои личные цели без всякого риска
насилия, неприемлемого социального поведения и неже-
лательного политического вмешательства.
Конкурирующие центры власти и группы по интересам
Общие условия
Развитие политически самостоятельного гражданского
общества
Частная собственность на средства производства
Конкурентная рыночная экономика
Патриархальная семья
Расширение территориальной сферы национального
государства
Примечание. Эта модель, как и множество других в данной ра-
боте, представляет краткое изложение определенной тради-
ции; это не попытка тщательной репрезентации, (что в прин-
ципе проблематично,) определенных позиций и множества
важных различий между рассматриваемыми политическими
теоретиками.
138
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
Первое из данных соображений оказалось в центре внимания
во время борьбы за расширение избирательных прав в конце XIX
и XX веков. Многие из аргументов либерал-демократов могли
быть обращены против сложившегося положения вещей, обна-
руживая ту меру, в которой демократические принципы не при-
менялись на практике. Второе соображение стало центральным
для марксистской, феминистской и других радикальных тради-
ций. Хотя каждый шаг навстречу формальному политическому
равенству является прогрессом, «реальная свобода» подрыва-
ется глубоким неравенством, коренившимся в социальных от-
ношениях частного производства и воспроизводства. Вопросы,
порождаемые подобной позицией, требуют внимательного рас-
смотрения, но напрямую не отражены в модели Ша. Едва ли это
удивительно, учитывая, что данная модель адресована легити-
мации политики и экономики личной выгоды.
Свобода и развитие демократии
Если Бентам и Джеймс Милль были демократами поневоле, го-
товыми, однако, представить аргументы для обоснования де-
мократических институтов, Джон Стюарт Милль был явным
сторонником демократии, поглощенный расширением инди-
видуальной свободы во всех сферах деятельности человека. Ли-
берально-демократическое или представительное правление
было для него важным не просто потому, что оно устанавлива-
ло границы преследования личного удовлетворения, но пото-
му, что оно было важным аспектом свободного развития лич-
ности. Участие в политической жизни — голосование, участие
в местном управлении и институт присяжных — было, по его
мнению, неотъемлемым условием создания непосредственной
заинтерсованности в управлении и, следовательно, основой
для образованных и развивающихся граждан, мужчин и жен-
щин, а также для динамики «стратегии развития». Как прежде
Руссо и Уолстонкрафт, Милль понимал демократическую поли-
тику как важнейший механизм нравственного развития чело-
века (Macpherson, 1977. Ch. 3; Dunn, 1979. Р. 51-53). «Возвышен-
ное и гармоничное» развитие способностей личности являлось
139
Часть I. Классические модели
для него основополагающей концепцией1. Однако это стремле-
ние не привело его к отстаиванию какой-либо формы прямого
демократического правления или непредставительной демо-
кратии; как мы увидим, он был чрезвычайно скептично настро-
ен по отношению ко всем подобным формам.
Во многом именно Джон Стюарт Милль задал направление
развития современной либерально-демократической мысли.
Работая в период ожесточенной полемики по поводу реформ
британского правительства, Милль стремился защитить концеп-
цию политической жизни, характеризующейся ростом индиви-
дуальной свободы, более ответственным правительством и эф-
фективным правлением, осуществляющимся без помех в виде
коррупции и усложненного регламентирования. На его взгляд,
угрозы подобным стремлениям исходили отовсюду, включая
«истеблишмент», — старавшийся сопротивляться изменениям,
требованиям новых сформировавшихся классов и групп, под-
вергавшихся риску форсированных изменений, к которым сами
они не были в достаточной степени готовы, — а также сам аппа-
рат правительства, который в контексте самых разнообразных
типов давления, оказываемого ростом индустриализации стра-
ны, грозил распространением своей административной роли
за желательные пределы. Раскрыть взгляды Милля на данные
вопросы означает разобраться во многих вопросах, ставших
фундаментальными для современной демократической мысли.
Самобытный подход Милля к свободе индивида наиболее
полноценно раскрывается в его знаменитом и наиболее влия-
тельном исследовании «О свободе» (1859). Целью данного труда
являлась разработка и защита принципа, который установил бы
«свойства и пределы той власти, которая может быть справед-
ливо признана принадлежащей обществу над индивидуумом»,
вопрос, редко исследуемый теми, кто защищает прямые формы
демократии (Милль, 2000. С. 288). Милль признавал, что неко-
торый регламент и вмешательство в жизни индивидов необхо-
димы, но искал препятствия произволу и корыстному вмеша-
тельству. Ключевой момент он описывает следующим образом:
1 Милль уподоблял периодическое голосование вынесению «вердикта чле-
ном суда присяжных», то есть, по сути, итогу процесса активного рас-
смотрения фактов общественных дел, а не просто выражению персо-
нального интереса.
140
Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства
«Цель... состоит в том, чтобы установить тот принцип, на ко-
тором должны основываться отношения общества к индиви-
дууму, т.е. на основании которого должны быть определены
как те принудительные и контролирующие действия общества
по отношению к индивидууму, которые совершаются с помо-
щью физической силы в форме легального преследования, так
и те действия, которые заключаются в нравственном насилии
над индивидуумом чрез общественное мнение. Принцип этот
заключается в том, что люди, индивидуально или коллективно,
могут справедливо вмешиваться в действия индивидуума толь-
ко ради самосохранения, что каждый член цивилизованного
общества только в таком случае может быть справедливо под-
вергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно для того,
чтобы предупредить с его стороны такие действия, которые
вредны для других людей» (там же. С. 293).
Социальное или политическое вмешательство в свободы лич-
ности могут быть оправданы, только когда действие (либо не-
удача), намеренно либо нет, «затрагивает других» и затем лишь
когда оно «наносит другим вред». Единственной целью наруше-
ния свободы должна быть самозащита. В деятельности, которая
направлена только на самого себя, то есть касается лишь инди-
вида, «индивид должен быть абсолютно независим над самим
собою, — над своим телом и духом он неограниченный госпо-
дин» (Милль, 2000. С. 294).
Принцип Милля, по сути, совсем не так уж «прост»: его значе-
ние и выводы остаются крайне неопределенными. В частности,
что именно означает причинить «вред другим»? Наносит ли вред
неполноценное образование? Наносит ли его глубокое неравен-
ство в распределении богатства и прибыли? Причиняет ли вред
публикация порнографии? Но, на время отступая от подобных
вопросов, следует отметить, что в его руках этот принцип помог
защитить многие ключевые свободы, связанные с либерально-
демократическим правлением. Это, во-первых, свобода мысли,
чувства, слова и печати (освобождающая «внутреннее царство
сознания»; во-вторых, свобода вкуса и занятий («строить жизнь
в соответствии своему характеру»); и в-третьих, свобода собра-
ний или объединений, до тех пор пока, конечно, она не причи-
няет вреда другим. «Только такая свобода и заслуживает назва-
ния свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться
к достижению того, что считаем для себя благом, и стремиться
141
Часть I. Классические модели
теми путями, какие признаем за лучшие, — с тем только ограни-
чением, чтобы наши действия не лишали других людей их бла-
га, или не препятствовали бы другим людям в их стремлениях
к его достижению» (там же. С. 296). Для Милля принцип свободы
служил водоразделом между народом и властью правительства;
и посредством его специального применения в тех или иных
свободах он мог позволить определить «необходимую область»
свободы человека и, таким образом, необходимые сферы дея-
тельности, необходимые гражданам для управления собствен-
ной жизнью. И именно посредством этой свободы, по мнению
Милля, граждане могут разработать и установить размах и на-
правление своей собственной стратегии. Он утверждал, кроме
того, что текущая практика и правителей, и граждан обычно
противостояла этой доктрине и, пока не установится «сильной
преграды в твердом нравственном убеждении» против подоб-
ных дурных привычек, усиливающиеся посягательства на сво-
боду граждан могут ожидаться по мере наращивания силы госу-
дарства с целью противостоять давлению новой эпохи.
Опасности деспотической власти
и разросшегося государства
Уникальность позиции Милля прояснится, если мы сопоста-
вим ее, как поступал и он сам, с тем, что он считал, во-первых,
недопустимой природой «деспотической власти», которая
под разными личинами все еще отстаивалась различными вли-
ятельными фигурами в течение его жизни, и во-вторых, риском
еще больших посягательств на свободу граждан, если государ-
ство развивалось слишком быстро в попытке контролировать
сложные национальные и международные проблемы. Имелось
множество оснований для того, чтобы, как считал Милль, пред-
положить, что «разросшееся государство» — это реальная угроза1.
Интересно заметить, что аргументы Милля против абсолютизма перекли-
каются с современными аргументами против возможности централизо-
ванного планирования, а его аргументация против крупного неуправля-
емого государства перекликается со многими аспектами сегодняшних
дебатов на ту же тему.
142
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
В «Размышлениях о представительном правлении» (1861)
Милль критиковал абсолютистское государство (под которым
он понимал «абсолютную монархию») и, в целом, деспотическое
использование политической власти: во-первых, из-за неком-
петентности и, в конечном счете, непрактичности, а во-вторых,
на основании нежелательности как таковой. Всем тем, кто вы-
ступал за абсолютизм, Милль отвечал, что подобная форма
правления может привести к «добродетельной и разумной» реа-
лизации задач правительства лишь при следующих, чрезвычай-
ных и по сути нереализуемых условиях: чтобы в любое время
была доступна подробная информация о поведении и работе
каждой ветви правительства в каждом районе страны; чтобы
достаточная доля внимания уделялась всем проблемам в этой
огромной области; и чтобы существовала способность к «прони-
цательному подбору» всего персонала, необходимого для госу-
дарственного управления (Mill. Considerations on Representative
Government, 1951. P. 202-203). «Способности и энергия», необ-
ходимые для реализации подобного порядка, не доступны, пи-
шет Милль, простым смертным, поэтому все формы абсолютной
власти в конечном счете иллюзорны. Но даже если, ради про-
должения дискуссии, мы сможем найти сверхлюдей, подходя-
щих для абсолютной власти, понравится ли нам то, чего они по-
могут нам добиться: «индивид сверхчеловеческой умственной
активности, справляющийся со всеми делами людей умственно
пассивных» (Mill. Considerations, 1951. Р. 203)? Ответом Милля
было однозначное «нет»: любая политическая система, лишаю-
щая людей «потенциального голоса в решениях их собственной
судьбы», подрывает основу человеческого достоинства, угро-
жает социальной справедливости и отрицает лучшие условия
для того, чтобы люди пользовались «наибольшим числом вы-
годных последствий, истекающих из их занятий»
Абсолютная власть угрожала бы человеческому достоинству,
поскольку, не имея возможности участвовать в регулировании
1 Милль постоянно критиковал многие из предположений утилитарист-
ских доктрин Бентама, с которыми его ознакомил его отец и сам Бен-
там (у которого некоторое время он работал секретарем), но подтвердил
общий принцип выгоды как фундаментального критерия справедли-
вых целей или того, что является правильным. Однако защита данно-
, го принципа никоим образом не привела его к однозначному примене-
нию последнего (Ryan, 1974. Ch. 4; Harrison, 1993. Р. 105-112).
143
Часть I. Классические модели
дел, представляющих чьи-либо интересы, трудно обнаружить
потребности и желания людей, проверить суждения и разрабо-
тать выдающиеся качества в интеллектуальной, практической
и нравственной сферах. Активное участие в формировании ус-
ловий своего существования есть важнейший механизм для со-
вершенствования человеческого разума и нравственного раз-
вития. Социальная справедливость нарушалась бы, поскольку
люди способны защитить свои собственные права и интересы
лучше, чем какой-либо — и когда-либо — назначаемый «предста-
витель». Наилучшая защита против пренебрежения чьими-либо
правами состоит в том, чтобы тот или иной индивид был спо-
собен регулярно участвовать в формулировании этих прав. На-
конец, когда люди задействованы в решении проблем, затраги-
вающих их самих либо все сообщество, высвобождается энергия,
увеличивающая вероятность создания оригинальных решений
и успешных стратегий. Вкратце, участие в общественной и госу-
дарственной жизни избавляет от пассивности, а «общее благо-
денствие тем шире и вернее достигается, чем больше и разно-
образнее способности и энергия тех, кто ему содействует» (Mill.
Considerations, 1951. Р. 207-208, 277-279).
Вывод, который Милль делает из данных аргументов, состо-
ит в том, что представительное правление, сфера деятельности
и полномочия которого строго ограничены принципом свободы,
а также политикой невмешательства государства — принципом,
которому должны следовать экономические отношения в це-
лом — являются основными условиями «свободных обществ»
и «процветания»1. До того как перейти к дальнейшим коммента-
риям и мнению Милля об «идеально совершенном устройстве»
и «идеально совершенном устройстве экономики», весьма по-
лезно будет ссосредоточиться на том, что он считал крупнейшей
современной ему угрозой: на «тирании большинства» и разрас-
тании власти правительства.
1 В данном случае я не буду обращать внимания на многие из очевидных
противоречий в аргументации Милля. Так, он был, в сущности, готов
оправдать деспотическое правление над «зависимыми» территориями.
См. интересный недавний комментарий в: Ryan, 1983, а более подроб-
ное исследование см. в: Duncan, 1971.
144
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
От народного правления к бюрократической угрозе
Вопросы, обусловленные угрозой тиранического большинства,
уже поднимались в различных контекстах: как вопросы, непо-
средственно относящиеся к критикам классической демократии
и республиканизма, а также как проблема, адресуемая непо-
средственно защитниками протекционной демократии (Мэди-
сон). Однако не кто иной, как французский мыслитель и историк
Алексис де Токвиль (1805-1859), оказал на Милля наибольшее
влияние в данной области. В своем важнейшем труде «Демокра-
тия в Америке» Токвиль утверждал, что постепенное предостав-
ление избирательных прав взрослому населению, а также рас-
ширение демократии в целом, создало уравнительный процесс
в общих социальных условиях всех индивидов. От имени демо-
са правительство неизбежно оказывается обращенным против
привилегий старых классов и порядков; по сути, против всех тра-
диционных форм статуса и иерархии. Эти тенденции, на взгляд
Токвиля, угрожали самой возможности политической свободы
и личной независимости. Среди многих феноменов, привлекав-
ших его внимание, было нарастающее присутствие правитель-
ства в повседневной жизни как захватнической контролирую-
щей силы. В разгар «демократической революции» государство
стало центром конфликтов: местом, где стратегия практически
во всех аспектах терпела поражение. Основываясь на предполо-
жении о том, что оно является в основном «благим» механизмом,
государство начало рассматриваться как гарант общественного
благосостояния и прогрессивных изменений. Де Токвиль считал,
что подобное предположение было крайне ошибочным и, если
ему не противостоять в теории и практике, оно станет сигналом
к капитуляции перед «диктатурой» правителя1.
1 Де Токвиль советовал, чтобы ряд компенсирующих сил, включая децен-
трализацию некоторых сфер правительственной деятельности, силь-
ные независимые ассоциации и организации в политической, социаль-
ной и экономической жизни, встал между индивидом и государством,
а также призывал воспитывать культуру, уважающую дух свободы, спо-
собную помочь построить препятствия чрезмерно централизованной
власти (Krouse, 1983; Dahl, 1985. Ch. 1). Широкие «плюралистические воз-
зрения на общество» Токвиля, по большому счету, разделялись Миллем,
несмотря наего критику нескольких аспектов позиции Токвиля (Mill.
De Tocqueville on democracy in America).
*
c
145
Часть I. Классические модели
Названная проблема находилась в числе вопросов, которыми
занимался Милль. Его взгляды могут быть подытожены следую-
щим образом:
1. Современный аппарат управления расширяется с добавлени-
ем каждой новой функции (транспорт, образование, банков-
ское дело, управление экономикой).
2. По мере того как разрастается правительство, все боль-
ше «активных и амбициозных» людей становится все силь-
нее связанными с ним и/или зависимыми от правительства
(либо от партии, стремящейся контролировать правитель-
ственный аппарат).
3. Чем больше число людей (как в абсолютном, так и относи-
, тельном выражении) назначается и содержится правитель-
ством,—тем шире централизованный контроль над функ-
циями и кадрами, и тем сильнее возрастает угроза свободе;
и если этим тенденциям не помешать — «не вся свобода пе-
чати и народное учреждение законодательного органа сде-
лает эту или любую другую свободной лишь по названию».
(Милль, 2000).
4. Кроме того, чем более эффективным и искусным становит-
ся административный аппарат, тем сильнее угроза свободе.
Милль красноречиво резюмирует сущность отмеченных мо-
ментов: «Если правительство возьмет на себя удовлетворение
всех этих общественных потребностей, для удовлетворения
которых необходимы организованное действие сообща, ши-
рокая обдуманная предприимчивость, и если при этом оно
привлечет к себе на службу самых способных людей, то тогда
в государстве образуется многочисленная бюрократия, в ко-
торой сосредоточится все высшее образование, вся практи-
ческая интеллигенция страны (мы исключаем из этого чи-
сто спекулятивную интеллигенцию), — вся остальная часть
общества станет по отношению к этой бюрократии в по-
ложение опекаемого, будет ожидать от нее советов и указа-
ний, как и что ей делать, — тогда честолюбие самых способ-
ных и деятельных членов общества обратится на то, чтобы
вступить в ряды этой бюрократии, и раз вступив, поднять-
ся как можно выше по ступеням ее иерархии» (Милль, 2000.
С. 380).
146
Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства
Однако его аргументы ни в коем случае не заканчиваются
этими пунктами, поскольку есть и другие важные соображе-
ния касательно особого воздействия разросшегося прави-
тельственного аппарата на «массы»:
5. Если административная власть неуклонно распространяется,
граждане — за неимением практического эксперимента и ин-
формации — станут все менее информированными и неспо-
собными сдержать и контролировать эту власть.
6. Никакая инициатива в стратегических вопросах, даже если
она исходит от общественного давления, не будет прини-
маться всерьез, пока она не будет отвечать «интересам бю-
рократии».
7. «Привязанность» общества к государственной бюрократии
будет еще сильнее и даже распространяться на агентов са-
мого бюрократического аппарата, поскольку «правители на-
столько же рабы бюрократической организации и дисци-
плины, насколько управляемые — рабы правителей» (Милль,
2000). Рутина организационной жизни заменяет «власть
и деятельность» самих индивидов; при подобных условиях
креативная умственная деятельность и потенциальный про-
гресс органов управления подавляются.
О последнем пункте Милль высказался следующим образом:
«Будучи крепко сплочена, действуя как система, и следовательно,
как и все системы, руководствуясь в своих действиях известны-
ми, раз установленными правилами, правительственная корпо-
рация подвергается постоянно искушению впасть в беспечную
рутину, превратиться в мельничную лошадь, и когда она раз
впадет в такое состояние, то если по временам и выходит из него,
так разве только увлекаясь какой-нибудь незрелой идеей, успев-
шей завладеть фантазией одного из руководящих его членов.
Эти наклонности, общие всем бюрократическим корпораци-
ям, находятся между собой в тесной связи, хотя, по-видимому,
и противоречат одна другой. Единственно, что может сдержи-
вать эти наклонности, что может служить стимулом для поддер-
жания способностей бюрократии на известной степени высоты,
это — если способности бюрократии будут предметом неусып-
ной критики со стороны других не менее сильных способностей,
находящихся вне ее. Но для этого необходимо существование
147
с
Часть I. Классические модели
таких условий, при которых могли бы независимо от правитель-
ства, формироваться люди, способные и приобретать те качества
и ту опытность, без которых невозможно правильное суждение
о важных практических делах» (Милль, 2000. С. 382)1.
Представительное правление
Что же в таком случае Милль подразумевает под «идеально со-
вершенным устройством»? В общих чертах, Милль выступал
за то, чтобы сильная демократия отразила угрозы разросше-
гося вмешательства государства. Представляется, что он про-
водил резкое различие между демократией и бюрократией:
демократия могла противостоять бюрократии. Однако данная
общая формулировка породила несколько вопросов и дилемм
для Милля, как и для всех либералов и либерал-демократов. Во-
первых, как много должно быть демократии? В какой степени
социальная и экономическая жизнь должна быть демократи-
чески организована? Во-вторых, как можно примирить тре-
бования участия в общественной жизни, создающего основу
для демократического контроля над правителями, с требова-
ниями компетентного управления в многослойном обществе?
Сочетается ли демократия с искусным, компетентным прави-
тельством? В-третьих, каковы легитимные пределы действий
государства? Какова надлежащая область действия для инди-
вида по сравнению с коллективным действием? Стоит кратко
ознакомиться с ответом Милля на каждый из данных вопросов.
Согласно Миллю, представление древних греков о полисе
не смогло бы сохраниться в современном обществе. Понятие
самоуправления или правления посредством открытых собра-
ний было бы, по его мнению (в соответствии с либеральной
традицией как таковой), чистым безумием в любом сообществе,
превышающем по размерам один небольшой город. Там же, где
малое количество заканчивается, люди могут участвовать «лишь
1 Среди примеров доминирования государственных должностных лиц
над обществом, которые приводит Милль, выделим «меланхолию, ха-
рактерную для России». Сам царь «бессилен перед бюрократией» свое-
го государства: он может «сослать любого в Сибирь, но не может управ-
лять без них либо против их воли» (Милль, 2000. С. 380).
148
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
в незначительной доле общественных дел» (Mill. Considerations,
1951. Р. 217-218). Не считая огромных проблем, связанных непо-
средственно с численностью, существуют также очевидные гео-
графические и физические границы того, когда и где люди могут
собираться: эти границы труднопреодолимы уже в небольшом
сообществе; в крупном же — просто непреодолимы. Проблемы,
созданные взаимодействием и регулированием в густонаселен-
ной стране, непреодолимо сложны для любой системы класси-
ческой либо прямой демократии (ibid. Р. 176-176, 179-180). Бо-
лее того, когда правление осуществляется всеми гражданами,
существует постоянная опасность того, что наиболее мудрые
и способные будут находиться в тени недостатка знаний, на-
выков и опыта большинства. Этой опасности можно постепен-
но противопоставить опыт в общественных делах (голосова-
ние, участие в суде присяжных, более многостороннее участие
в местном управлении), но лишь до определенной степени. От-
сюда «идеально совершенное устройство» в современных ус-
ловиях включает представительную демократическую систему,
в которой люди «пользуются через посредство периодически
избираемых ими депутатов высшей контролирующей властью»
(Mill. Considerations, 1951. Р. 228).
Представительная система, вместе со свободой слова, печати
и собраний, обладает особыми преимуществами: она предостав-
ляет механизм, посредством которого можно контролировать
государственную власть; она учреждает собрание (парламент),
действующий в качестве стража свободы и центра рассуждений
и прений; она использует, посредством выборной конкуренции,
лидерские качества и интеллект с наибольшей выгодой для всех
(ibid. Р. 195, 239-240). Милль утверждал, что не существовало
лучшей альтернативы представительной демократии, хотя он
признавал и ее недостатки. Сегодня, пишет он, представитель-
ная демократия и пресса суть «единственная, хотя и во многих
отношениях несовершенная заместительница Пникса и Фору-
ма» (ibid. Р. 176ff). Как ни прискорбно, но участие в политиче-
ской жизни неизбежно ограничено в крупномасштабном, слож-
ном и густонаселенном обществе (см. главу 9, в которой понятия
политического участия и информированного участия объясня-
ются более подробно).
Однако в конечном итоге суждениям электората и его из-
бранников Милль доверял крайне мало. Утверждая, что всеоб-
149
Часть I. Классические модели
щее избирательное право было необходимо, он прилагал все
усилия, рекомендуя комплексную систему множественного
голосования, с тем чтобы массы, рабочий класс, основа «демо-
кратии», не имели возможности подчинить политический строй
тому, что он называл просто «невежеством» (ibid. Р. 324). Учиты-
вая, что индивиды способны на самые разные поступки и лишь
некоторые способны раскрыть свои способности в полной мере,
не будет ли уместно, если некоторые граждане имели бы больше
влияния в правлении, чем другие? К несчастью для убедитель-
ности некоторых аргументов Милля, он также поддерживал си-
стему множественного голосования; все взрослые должны обла-
дать правом голоса, но наиболее мудрые и талантливые должны
иметь больше голосов, чем невежественные и менее способные.
Он пишет: «Необходимо, чтобы каждый управляемый имел го-
лос в правительстве... Человек, исключенный из всякого участия
в политических делах, не является гражданином... Однако дол-
жен ли каждый обладать равным голосом? Это совершенно иное
предложение; и, по моему мнению... явно ложное... нет никого,
кто бы, в любом касающемся его деле, не предпочел бы, чтобы
его делами управлял тот, кто обладает большими познаниями,
чем меньшими. Нет никого, кто бы, если бы он был обязан до-
верить свои интересы им обоим, не желал бы отдать более весо-
мый голос более образованному и воспитанному из них обоих»
(Mill. Thoughts on parliamentary reform, 1868. P. 17-18, 20-22).
Милль относился к профессиональному статусу как к крите-
рию распределения голосов, в соответствии с которым коррек-
тировал свою концепцию демократии: те, кто обладают больши-
ми познаниями и навыками (занимавшие лучше оплачиваемые
и привилегированные рабочие места), не должны уступать тем,
кто ими не обладает, то есть рабочему классу1. Но избежать прав-
ления «трудящихся классов», равно как и эгоистичного правле-
ния классов имущих — политического невежества в его самой
опасной форме и классового законодательства в его самом при-
1 Из «Размышлений о представительном правлении» следует, что Милль
рассматривал множественное голосование как переходную воспитатель-
ную меру, которая впоследствии (когда массы достигнут более высоких
моральных и интеллектуальных стандартов) должна быть заменена си-
стемой «один человек — один голос». Однако причины, по которым те,
кто обладали несколькими голосами, пожелают отдать их на последую-
щем этапе, не уточняются.
150
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
митивном выражении — можно лишь посредством избиратель-
ной системы, позволяющей предотвратить такое положение
вещей; спастись от этого можно также при гарантии компетент-
ности правительства. Каким же образом все это можно обеспе-
чить?
Как утверждает Милль, существует «радикальное различие...
между контролированием дел управления и их непосредствен-
ным осуществлением» (Mill. Considerations, 1951. Р. 229-230).
Контроль и эффективность усиливаются, если люди не пыта-
ются заниматься всем одновременно. Дела управления требу-
ют умелого подбора кадров (ibid. Р. 335). Чем больше электорат
вмешивается в эти дела, а депутаты и представительные орга-
ны вмешиваются по рутинным административным вопросам,
тем выше риск снижения эффективности, размывания ответ-
ственности за действия и уменьшения всеобщей пользы. Пре-
имущества народного контроля и компетентности могут прояв-
ляться лишь после признания того, что их основы совершенно
различны: «Нельзя пользоваться одновременно тем и другим
преимуществом, если не разграничить две сферы деятельности:
контроль и критику с одной стороны и ведение дел — с другой.
Предоставить первую из этих отраслей надо представителям
большинства, а вторую доверить при строгом контроле на-
ции небольшому числу просвещенных, опытных и специально
к тому подготовленных людей» (Mill. Considerations, 1951. Р. 231).
Таблица 3.1. Список преимуществ и недостатков бюрократического
правления, согласно Миллю
Преимущества Недостатки
Накопление опыта Способность руководствоваться испытанными принципами Гарантирует приобретение навыков у тех, кто непосредственно ведет дела Неуклонное преследование целей Негибкость Жесткий режим Потеря «жизнеспособного принципа» Подрывает индивидуальность и индивидуальное развитие, тем самым препятствуя прогрессу
Парламент должны назначать индивидов на исполнительные
посты; он должен обеспечить основную площадку для выра-
ботки потребностей и требований и для проведения дискуссии
151
Часть I. Классические модели
и полемики; он должен действовать как неоспоримый символ
общенационального одобрения или санкции. Но он не должен
детально прописывать или составлять законопроекты, посколь-
ку это не в его компетенции1.
Понятая таким образом представительная демократия может
сочетать подотчетность с профессионализмом и компетентно-
стью. Она может обладать преимуществами правления бюро-
кратии без ее недостатков (таблица 3.1). Последние компенси-
руются жизнеспособностью, которую в правление привносит
демократия (ibid. Р. 246-247). Милль ценил и демократию,
и умелое правление и твердо верил в то, что одно было усло-
вием существования другого, и ни одно из них не достигалось
в одиночку. А достижение равновесия между ними было, как он
считал, одним из самых трудных, проблематичных и основопо-
лагающих вопросов «искусства правления» (Милль, 2000. С. 365).
Вопрос остается открытым: в какие сферы жизни может
или должно вмешиваться демократическое государство? Где
границы компетенции государства? Милль стремился конкре-
тизировать их посредством принципа индивидуальной свобо-
ды: самозащита — предотвращение «вреда» любому граждани-
ну — является единственной целью, оправдывающей нарушение
свободы действий. Активность государства должна быть огра-
ничена определенной сферой действий, чтобы обеспечить мак-
симально возможную свободу каждого гражданина. Последнее
можно гарантировать посредством представительной демокра-
тии в сочетании с политической экономией свободного рынка.
В работе «О свободе» Милль говорил о доктрине невмешатель-
ства государства как о покоящейся на столь же незыблемых ос-
новах, что и принцип свободы. Все ограничения торговли он
расценивал как зло — ограничения сами по себе — и как неэф-
фективные, поскольку они не приносили желаемого результа-
та, то есть максимизации экономического блага: наибольшей
экономической выгоды для всех. Хотя в аргументации Милля
содержатся и серьезные противоречия (например, в отношении
государственного вмешательства для защиты рабочих, занятых
на опасном производстве), основной акцент работы «О свобо-
1 По сути, Милль доходит до того, что советует парламенту иметь лишь пра-
во вето в отношении законопроекта, предложенного и составленного на-
значаемой комиссией экспертов.
152
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
де» ставится на то, что осуществление экономического обмена
на рынке и минимальное вмешательство государства являются
наилучшими стратегиями для защиты индивидуальных прав
и максимизации выгодных последствий, в том числе, что нема-
ловажно, и возможности саморазвития. В других работах (в осо-
бенности в «Принципах политической экономии», впервые
опубликованной в 1848 году, но значительно переработанной
в третьем издании 1852 года) защита Миллем принципа невме-
шательства государства уже не так решительна; там приводятся
пространные аргументы в пользу правительственного вмеша-
тельства для решения «проблем взаимодействия» и для обеспе-
чения таких общественных благ, как образование.
Тем не менее Милль приходит к идее необходимости макси-
мального снижения власти принуждения и регулятивной функ-
ции государства. Подобное представление может быть названо
либерально-демократической концепцией «динамического гар-
моничного равновесия»: динамического, поскольку оно пред-
полагает свободное самораскрытие индивидов; гармоническое
равновесие, поскольку конкурентные политические и эконо-
мические взаимоотношения, основанные на равном обмене,
по всей видимости, делают общественный контроль во многих
отношениях поверхностным. Произвольные и тиранические
формы власти не только подвергаются критике как принцип,
но становятся ненужными благодаря конкуренции, создающей,
по словам одного автора, «единственную и справедливую орга-
низацию общества: организацию в соответствии с заслугами...
где каждый на своем месте» (Vajda, 1978. Р. 856). «Невидимая
рука» рынка в итоге порождает экономическую эффективность
и экономическую сбалансированность, тогда как представи-
тельный принцип обеспечивает политическую основу для за-
щиты свободы.
Подчиненность женщин
Милль, принимающий равенство политики прежде всего
со сферой правления и правительственной активности, а также
необходимость провести четкое различие между государством
и обществом, известен также разрушением господствующих
маскулинных положений либеральной традиции: он призна-
153
1
Часть I. Классические модели
ет женщин «зрелыми взрослыми» с правом быть «свободными
и равными» индивидами. Сейчас весьма важно остановиться
на его позиции по данным вопросам, ведь он поднимает, вместе
с размышлениями Уолстонкрафт, жизненно важные вопросы
об условиях участия женщин и мужчин в демократии. Обычно
либеральная традиция принимала как должное то, что «част-
ный мир», свободный от вмешательства государства, есть не-
политический мир и что женщины без труда найдут свое место
в этой области. Таким образом, женщины занимают совершен-
но ничтожное положение относительно политики и обществен-
ной жизни. Утверждая строгую концепцию того, что должно
и что не должно считаться общественным делом, Милль не ука-
зал на «гендерные» различия (мужчина-женщина) в системе по-
литической-неполитической дихотомии (Siltanen and Stanworth,
1984. Р. 185-208).
В своей до недавнего времени незаслуженно игнорируе-
мой работе «Подчиненность женщин» (1869) Милль критико-
вал, как некогда Уолстонкрафт, представления о природе жен-
щин, основанные исключительно на домашних ролях, эмоциях
и привязанности к дому и семейной жизни. Если женщин обыч-
но характеризовали с данной точки зрения мужчины, а иногда
и сами женщины, так это потому, что огромную часть человече-
ской истории сфера их жизнедеятельности сильно ограничива-
лась. Подчинение женщин мужчинам — в семье, в трудовой жиз-
ни и политике — «единственный пережиток старого мира мысли
и практики» (Mill. The Subjection of Women, 1980. P. 19). Несмотря
на заявления многих о том, что равноправие достигнуто, Милль
утверждал, что все еще сохраняется «первобытное состояние
рабства», не утратившее «пятна, наложенного на него его гру-
бым происхождением» (ibid. Р. 5-6). Взаимоотношения между
мужчинами и женщинами «основывались на силе» и, хотя не-
которые из его наиболее «отталкивающих черт» со временем
смягчились, «закон сильнейшего» был закреплен в «земельном
законе». С того времени как Локк отверг мнение о том, что муж-
чины обладают врожденным и естественным правом управлять,
либералы уделили большое внимание достижению согласия
управляемых как средству обеспечить равновесие между силой
и правом. Однако представление о том, что мужчины являют-
ся «естественными» хозяевами женщин, оставалось в общем
и целом неоспоримым. Положение женщин, заключал Милль, —
154
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
совершенно неоправданное исключение из принципов индиви-
дуальной свободы, равноправного правосудия и равенства воз-
можностей — из мира, в котором власть и привилегии должны
быть непосредственно связаны с заслугами, а не с институцио-
нализированной силой.
«Подчиненность женщин», несомненно, была аргументом
в пользу предоставления гражданских прав женщинам, но этим
значение данной работы не исчерпывалось. Не была она и про-
сто развитием аргументов, приводимых Миллем в «О свобо-
де» и «Размышлениях о представительном правлении», хотя
во многих отношениях это справедливо (Mansfield, 1980. Р. ix-
xix). Среди либерал-демократов позиция Милля была новатор-
ской, когда он настаивал на невозможности достижения счастья,
свободы и демократии до тех пор, пока существует неравен-
ство полов. Подчиненность женщин создала фундаментальные
«препятствия прогрессу человечества» (Mill. Subjection, 1980.
Р. 1). В первую очередь это привело к недооценке значимости
женщин в истории и переоценке важности роли мужчин. В ре-
зультате было искажено понимание мужчинами и женщинами
собственных способностей: способности мужчин практически
постоянно преувеличивались, тогда как способности женщин
принижались. Половое разделение в труде привело, кроме того,
к фрагментированному и одностороннему развитию характера
женщин и мужчин. Женщины страдали от «принудительного
стеснения в некоторых направлениях», становясь, например,
чрезмерно самоотверженными, а также от «неестественного
подстрекательства со стороны других», ища, например, посто-
янного (мужского) одобрения (ibid. Р. 2Iff). С другой стороны,
мужчины стали прежде всего эгоистичными, агрессивными,
тщеславными и поклонниками своей собственной воли. Спо-
собность обоих полов уважать заслуги и мудрость была подо-
рвана. Слишком часто мужчины считают, что они вне крити-
ки, а женщины молчаливо соглашаются с их мнением в ущерб
управлению и обществу в целом. «Пусть только представят
себе, что значит для мальчика вырасти в полном убеждении,
что без всяких заслуг или стараний с его стороны, хотя бы он
был пустейшим, легкомысленнейшим, самым ленивым и не-
вежественным из людей, в силу одного факта, что он родился
мужчиной, он выше целой половины человеческого рода во-
обще и каждого ее члена в особенности, включая в это огромное
155
Часть I. Классические модели
число, по всей вероятности, несколько таких личностей, истин-
ное превосходство которых над собою он ежедневно, ежечасно
имеет случай ощущать. А если оно даже во всех своих поступках
руководится советами и влиянием женщины, он думает, хотя бы
он был дурак, что все-таки она не ровня и не может быть ровней
ему по уму и способностям. Если же он не дурак, тогда и того
хуже: он видит и сознает, что она выше его и вполне убежден,
что, несмотря на ее превосходство, он имеет право командовать
ею, а она обязана повиноваться. Какое влияние на его характер
должно иметь подобное убеждение?» (ibid. Р. 80).
Неравенство полов лишило общество огромного количества
талантов. Если бы женщины «обладали свободой в использова-
нии своих способностей» вместе с «теми же наградами и под-
держкой», что и у мужчин, «масса умственных способностей,
открытых для возвышенного служения человечеству», была бы
удвоена (Mill. Subjection, Р. 83).
Несправедливость, сохраняющаяся в отношении женщин,
обедняет человеческое существование: «каждое стеснение, на-
лагаемое на свободу действием любого человека, далее того,
что требуется, чтобы делать их ответственными за свои дей-
ствительные поступки, иссушает главный источник человече-
ского счастья и лишает род человеческий неизмеримого количе-
ства всего того, что делает жизнь дорогой каждому отдельному
человеку» (ibid. Р. 101).
Для Милля лишь «полное равенство» между мужчинами
и женщинами во всех правовых, политических и социальных
соглашениях может создать необходимые условия для человече-
ской свободы и демократического образа жизни. Обращая мно-
гие ключевые либеральные принципы против патриархальной
структуры государства и общества, Милль утверждал, что эман-
сипация человечества немыслима без эмансипации женщин.
Хотя Уолстонкрафт пришла к подобному заключению рань-
ше Милля, и, несомненно, другие бесчисленные, неизвестные
женщины пришли к нему еще раньше, поразительно, что Милль,
в его положении, решил его отстаивать1. Бескомпромиссная
атака «Подчиненности женщин» на мужское господство, ве-
I'
1 Некоторые исследователи утверждают, что своей позицией Милль во мно-
гом обязан Гарриет Тэйлор, своему давнему другу, а с 1851 до ее смер-
ти в 1858 году —жене (Eisenstein, 1980), в то время как другие считали,
156
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
роятно, — основная причина ее относительной неизвестно-
сти по сравнению с его «академически приемлемой» работой
«О свободе» (Pateman, 1983. Р. 208). Но какой бы радикальной
эта атака ни была, и в ней присутствуют неясные моменты. Два
из них следует подчеркнуть. Во-первых, вся аргументация Мил-
ля не вполне сочетается с его узкой концепцией политической
жизни. Принцип свободы мог быть взят для оправдания целого
ряда инициатив государства по перестройке, например, эконо-
мики и института защиты детей, чтобы женщины могли быть
вероятнее избавлены от «вреда», причиняемого неравенством,
и могли бы получить шанс преследовать свои собственные ин-
тересы. Однако Милль, по-видимому, не толковал данный прин-
цип подобным образом. Новые стандарты, которые он защищал,
были, при всей их важности, ограниченными; они включали
избирательные права для женщин, реформу брачного зако-
нодательства для усиления независимого положения женщин
в семье и предложения по созданию равных возможностей в об-
ласти образования (Mansfield, 1980. Р. xxii — xxiii). Границы, в ко-
торые Милль заключал легитимные действия государства, отча-
сти объясняются его убеждением в том, что женщины, однажды
добившись права голосовать, окажутся в настолько благопри-
ятном положении, что смогут в дальнейшем уточнить условия
своей собственной свободы. Их положение будет благопри-
ятным, потому что, если бы «эмансипация» женщин была бы
предоставлена существующим политическим учреждениям,
оно было бы искажено традиционными патриархальными ин-
тересами: женщины должны обладать равными правами, что-
бы иметь возможность раскрыть свои собственные способности
и потребности. С другой стороны, Милль, вероятно, не подумал
о более интервенционистских стратегиях, поскольку они бы
посягали на свободу индивидов решать, что же, собственно,
в их интересах. Индивиды должны быть свободны от полити-
ческих и социальных препятствий в выборе того, как устроить
свои жизни — конечно, при условии, что их выбор не причиняет
«вреда» другим. Но эта оговорка радикально ослабляет полити-
ческие последствия анализа Милля; поскольку оставляет силь-
что он во многом опирался на «Воззвание одной половины человече-
ства» Уильяма Томпсона, вышедшее в 182S году (Pateman, 1983. Р. 211).
157
с
Часть I. Классические модели
ных (мужчин) в выгодном положении, чтобы препятствовать
изменениям во имя свободы и свободы действий.
Во-вторых, Милль подробно не анализирует домашнее раз-
деление труда. Без разделения домашних обязанностей способ-
ность женщин активно следовать избранным ими курсом зна-
чительно ослабляется. Милль раскрывает свои взгляды на роль
женщин, допуская, что даже если бы существовало «справед-
ливое положение вещей», большинство женщин верно выбра-
ли бы — «как специальность» — брак, воспитание детей и ведение
хозяйства (Okin, 1979; Pateman, 1983). Без изучения аргументов
об обязанностях, которые мужчины должны принять относи-
тельно заботы о детях и домашнем хозяйстве, а также об утрате
необоснованных привилегий, к чему мужчины должны приспо-
собиться (к данным вопросам мы еще вернемся), условия чело-
веческой свободы и демократическое участие невозможно под-
вергнуть адекватному анализу. Но, несмотря на неудачу Милля
в этом отношении (которую он до определенной степени разде-
ляет с Уолстонкрафт, чье уважение к материнству порой приво-
дило ее к довольно однобоким взглядам на обязанности отцов),
трудно переоценить важность «Подчиненности женщин» и ее
прогрессивные последствия для либерально-демократической
традиции в целом — и, по сути, для всей политической мысли.
Конкурирующие концепции «целей правления»
Свобода и демократия создают, согласно Миллю, возможность
для «человеческого совершенства». Свобода мысли, слова и дей-
ствий суть необходимое условие для развития независимо-
сти умов и самостоятельного суждения; она жизненно важна
для формирования разума и рационального мышления. В свою
очередь совершенствование ума стимулирует и поддерживает
свободу. Представительное правление необходимо для защиты
и укрепления и свободы, и разума. Система представительной
демократии делает правительство подотчетным гражданам
и порождает более мудрых граждан, способных защищать об-
щественные интересы. Тем самым она одновременно является
как средством для установления идентичности, индивидуаль-
ности и социальных различий — то есть плюралистическим
обществом — и самоцелью, основным демократическим стро-
158
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
ем. Если при этом все препятствия участию женщин в политике
будут устранены, останется совсем немного «помех улучшению
человечества». Позиция Милля обобщается в модели Шб.
В конце «Размышлений о представительном правлении»
Милль резюмировал «цели правления» следующим образом:
«Личная и имущественная безопасность наряду с судом равным
для всех, составляют главное требование общества и основную
цель правительства. Если такие задачи могут быть возложены
на ответственность других властей, а не центральных, то вооб-
ще нет ничего, что следовало бы возложить на ответственность
последних, за исключением международных договоров и во-
проса о войне и мире» (Mill. Considerations, 1951. Р. 355). Здесь
следует задаться вопросом о том, стремился ли Милль «при-
мирить непримиримое» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 23. С. 18). По-
скольку работа Милля вызвала попытку увязать в единое целое
безопасность личности и имущества, равноправие в суде и госу-
дарство, достаточно сильное для предотвращения или ведения
войн и соблюдения договоров. По сути, работа Милля открыта
для разнообразных толкований, касающихся не только важных
акцентов, но и самого политического направления либерализма
и либеральной демократии. Существует по меньшей мере три
возможных интерпретации, заслуживающих внимания.
Модель Шб
Демократия развития
Обоснование
Участие в политической жизни необходимо не только
для защиты интересов личности, но также для создания
образованного, ответственного и развивающегося граж-
данственна. Политическое участие необходимо для «воз-
вышенного и гармоничного» раскрытия индивидуаль-
ных способностей.
Ключевые особенности
Народный суверенитет со всеобщим избирательным пра-
вом (вместе с «пропорциональной» системой распреде-
ления голосов).
--------------------------------------------------------
159
Часть I. Классические модели
Представительное правительство (выборные руководи-
тели, регулярные выборы, тайное голосование и т. д.).
Гарантируемые конституцией ограничения государ-
ственной власти, ее разделение, а также поддержка, за-
щита прав личности индивида, прежде всего связанных
со свободой мысли, чувств, вкуса, мнения, слова, публи-
кации, печати, объединений, а также свободой индивиду-
ально следовать избираемым «жизненным планам».
Четкое отделение парламентской ассамблеи от государ-
ственной бюрократии, то есть разделение функций на-
родных избранников от функций специалиста в области
управления.
Вовлеченность граждан в работу различных ветвей вла-
сти посредством голосования, расширенного участия
в местных органах управления, общественных дебатах
и в работе суда присяжных.
Общие условия
Независимое гражданское общество с минимальным
вмешательством государства.
Конкурентная рыночная экономика.
Частная собственность и контроль над средствами про-
изводства наряду с экспериментами над «сообществом»
либо кооперативные формы владения.
Политическая эмансипация женщин, при сохранении
в целом традиционного домашнего разделения труда.
Система национальных государств с развитыми межгосу-
дарственными отношениями.
Примечание: Важно напомнить, что Милль основывается
на либеральной традиции и разрабатывает множество ее
аспектов, откуда поэтому некоторые черты и условия демо-
кратии развития сходны с теми, что представлены в модели
Ша (см. выше).
160
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
Во-первых, Милль старался объединить аргументы в пользу
демократии вместе с аргументами в «защиту» современного
политического мира от «демократии». Хотя он был крайне кри-
тично настроен по отношению к колоссальному неравенству
в распределении прибыли, богатства и власти (он признавал,
в особенности в своих поздних трудах, что они препятствовали
полноценному развитию большинства людей и особенно рабо-
чих классов), он не стал подлинным приверженцем политиче-
ского и социального равенства. По сути, взгляды Милля можно
было бы назвать формой «воспитательного элитизма», посколь-
ку он явно пытался оправдать привилегированные позиции тех,
кто обладает знанием, умением и мудростью — короче говоря,
представлял современную версию королей-философов. Веду-
щую политическую роль в обществе он отводил классу интел-
лектуалов, которые в системе распределения голосов Милля
обладают значительной избирательной властью. Он приходил
к данному взгляду, акцентируя важность образования как клю-
чевой силы в достижении свободы и эмансипации. Это позиция
человека, полностью приверженного нравственному развитию
всех индивидов, но который одновременно оправдывает значи-
тельное неравенство, позволяющее просветителям просвещать
необразованных. Таким образом, Милль представляет один
из важнейших аргументов либерально-демократического госу-
дарства наряду с аргументами, которые на практике будут ме-
шать его реализации.
Во-вторых, аргументы Милля относительно политической
экономики свободного рынка и минимального вмешательства
государства предвосхитили позднейшие «неолиберальные» ар-
гументы (см. модель VII: легальная демократия, в главе 7 насто-
ящей книги). Согласно данной позиции, законодательная систе-
ма должна максимизировать свободу граждан — прежде всего
обезопасить их собственность и функционирование экономики,
чтобы они могли без помех идти к избранным целям. Решитель-
ная защита индивидуальной свободы позволяет «наиболее при-
способленным» (самым способным) преуспеть и гарантирует
определенный уровень политической и экономической свободы,
в конечном итоге выгодной всем.
В-третьих, хотя на протяжении большей части своей жизни
Милль твердо придерживался мнения о том, что либеральное го-
сударство должно занимать нейтральную позицию между кон-
161
Часть I. Классические модели
курирующими целями индивидов и образом жизни (индивидам
следует предоставлять как можно больше свободы), некоторые
из его идей могут быть применены для обоснования «рефор-
мистских» либо «интервенционистских» взглядов на политику
(см. главу 6). Милль отводит либерально-демократическому го-
сударству активную роль в обеспечении прав граждан посред-
ством продвижения законов, предназначенных для защиты та-
ких групп, как этнические меньшинства, а также в укреплении
положения женщин. Кроме того, если мы всерьез воспримем
принцип свободы Милля, то есть исследуем те примеры, в кото-
рых будет оправдано политическое вмешательство для предот-
вращения причинения «вреда» другим, у нас будет, по крайней
мере, аргумент для полноценной «социально-демократиче-
ской» концепции политики. Гигиена труда и безопасность, здра-
воохранение и защита неимущих (то есть фактически все сфе-
ры деятельности государства благосостояния с начала XX века)
могут быть включены в область легитимных действий государ-
ства для предотвращения вреда. В «Принципах политэкономии»
(третье издание) Милль избрал подобную линию рассуждения
и утверждал, что должно быть не только множество исключений
из экономических доктрин невмешательства, но также что вла-
дение и контроль над средствами производства должны иметь
воспитательное влияние на рабочих. Хотя Милль, несомненно,
верил, что принцип индивидуальной частной собственности бу-
дет и должен быть доминирующей формой собственности в обо-
зримом будущем, он выступал за практические эксперименты
с различными типами собственности, чтобы помочь найти наи-
более выгодную форму для «совершенствования человечества»
(«Принципы политической экономии» и эссе Милля о социализ-
ме, первоначально вышедшее в 1879 году, см. в: G.L. Williams,
1976. Р. 335-358). Собранные вместе, данные взгляды можно
воспринимать как одно из самых ранних изложений идеи де-
мократического интервенционистского государства благоден-
ствия и смешанной экономики (Green, 1981)1.
1 К концу жизни Милль, в сущности, стал считать себя скорее социалистом,
чем либерал-демократом (см. его «Автобиографию»).
162
Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства
Общие замечания
Со времен Античности до XVII века под демократией обычно
понимались встречи граждан на ассамблеях и общественных со-
браниях. К концу XVIII столетия ее начали мыслить как право
граждан участвовать в установлении коллективной воли посред-
ством избранных представителей (Bobbio, 1989. Р. 144). Теория
представительной либеральной демократии фундаментально
изменила направление демократической мысли: практические
границы, которые гражданское большинство устанавливает
для демократии и которые находились в центре столь критиче-
ского (антидемократического) внимания, были почти ликвиди-
рованы.
Представительную демократию теперь можно было поздра-
вить с тем, что она стала и подотчетной, и эффективной формой
правления, потенциально устойчивой на больших территориях
и в продолжительных временных отрезках (Даль, 2003. С. 43-44).
Как выразился один из величайших защитников «представи-
тельной системы», «прививая представительство демократии»,
создается система правления, способная охватить «всевозмож-
ные интересы, территорию любой протяженности и население
любого объема» (Paine. The rights of man, 1987. P. 281). Пред-
ставительную демократию даже можно объявить, как писал
Джеймс Милль, «великим открытием современности», в кото-
ром «содержится решение всех трудностей, и умозрительных,
и практических» (цит. по: Sabine, 1963. Р. 695). Следовательно,
теория и практика народного правления разорвала свою тради-
ционную связь с небольшими государствами и городами и стала
легитимным кредо растущего мира национальных государств.
Но кого именно следовало считать легитимным участником
или «гражданином» либо «индивидом», а также какова именно
была его или ее роль в этом новом порядке, оставалось либо не-
ясным либо нестабильным в лидирующих теориях как протек-
ционной демократии, так и демократии развития, рассмотрен-
ных в данной главе.
В сущности, добиться подлинно универсального избиратель-
ного права в некоторых странах стало возможным лишь благо-
даря продолжительной и часто жестоко подавляемой борьбе
рабочего класса и феминистских активистов XIX и XX веков.
Их завоевания оставались непрочными в таких странах, как Гер-
163
Часть I. Классические модели
мания, Италия и Испания, и на практике они отрицались для не-
которых групп: например, для афро-американцев в США до на-
чала движений за гражданские права в 1950-х и 1960-х годах.
Однако благодаря этой борьбе идея о том, что гражданские пра-
ва могут быть применимы в равной степени ко всему взрослому
населению, постепенно стала укореняться; многие из аргумен-
тов либерал-демократов могли быть обращены против суще-
ствующих институтов, чтобы продемонстрировать, насколько
принципы и ожидания равного политического участия и рав-
ного представительства оставались нереализованными. И лишь
с действительным предоставлением гражданских прав всем
взрослым мужчинам и женщинам либерал-демократия приняла
свою современную форму: набор правил и институтов, допуска-
ющих самое широкое участие большинства граждан в выборе
представителей, обладающих исключительным правом прини-
мать политические решения (то есть решения, влияющие на все
сообщество).
Данная область включает избираемое правительство; сво-
бодные и честные выборы, в которых голос каждого граждани-
на имеет равный вес; голосование, охватывающее всех граж-
дан, независимо от расовых, религиозных, классовых, половых
и прочих различий; свобода совести, информации и самовыра-
жения по всем общественным вопросам в широкой трактовке;
право всех взрослых выступать против своего правительства
и баллотироваться на тот или иной пост; автономия объедине-
ний — право образовывать независимые объединения включая
общественные движения, группы по интересам и политические
партии (Bobbio, 1987. Р. 66; Даль, 2003. С. 332, 340). В данном све-
те укрепление представительной демократии по сути является
феноменом XX века; возможно, даже и вовсе конца XX века (см.
главу 8). Дело в том, что лишь в последние десятилетия этого
века либеральная представительная демократия упрочила свое
положение на Западе и была повсеместно принята как адек-
ватная модель правления, в том числе и за его пределами (Held,
1993d. Part IV).
ГЛАВА 4
Прямая демократия и конец политики
Карл Маркс (1818-1883) и Фридрих Энгельс (1820-1895) бес-
престанно нападали на идею «нейтрального» либерального го-
сударства и экономики «свободного» рынка. В индустриальном
капиталистическом мире государство никогда не сможет быть
нейтральным, а экономика — свободной. Либерально-демокра-
тическое государство Джона Стюарта Милля могло провозгла-
сить, что действует в интересах всех граждан; оно могло защи-
щать свои претензии на легитимность обещанием обеспечить
«неприкосновенность личности и имущества», одновременно
содействуя установлению «равного правосудия» для граждан.
Но на практике, как утверждали Маркс и Энгельс, подобное обе-
щание нереализуемо. «Личная неприкосновенность» вступа-
ет в противоречие с реалиями классового общества, в котором
большинство аспектов жизни индивида — способности, работа,
здравоохранение, продолжительность жизни — устанавливают-
ся в соответствии с его (ее) положением в классовой структуре.
Как можно поверить обещанию гарантировать «личную непри-
косновенность» после сравнения положения безработного либо
рабочего на заводе, выполняющего монотонную и низко опла-
чиваемую работу в опасных условиях, с положением небольшой
и богатой группы владельцев и управляющих промышленной
собственности, живущих в более или менее роскошных усло-
виях? Чего стоит обещание либерального государства «равного
правосудия» между индивидами, когда существует глубочайшее
социальное, экономическое и политическое неравенство?
Маркс и Энгельс — родившиеся в Германии, но прожившие
большую часть жизнь, работая в Англии — решительно порвали
со сферой компетенции либеральной и либерально-демократи-
ческой мысли. Хотя мы сосредоточим внимание на трудах Марк-
са, чтобы понять, как оба мыслителя понимали политику, демо-
кратию и государство, необходимо осмыслить их общую оценку
места индивида в обществе, роль частнособственнических от-
ношений и природу капитализма. Лишь раскрыв их анализ
165
Часть I. Классические модели
последней, можно в полной мере осмыслить их оценку судеб ли-
беральной демократии и их неизменную поддержку совершен-
но иной модели развития.
Класс и классовый конфликт
Люди как «индивиды»; индивиды, конкурирующие друг с дру-
гом; свобода выбора; политика как арена для защиты индиви-
дуальных интересов, защита «жизни, свободы и имущества»;
демократическое государство в качестве институционального
механизма для выработки законодательной системы преследо-
вания частных инициатив в гражданском обществе и решения
общественных вопросов в «процессе правления» — все это со-
ставляло основные интересы либерально-демократической тра-
диции. В то время как Маркс и Энгельс не отрицали, что люди
обладают уникальными способностями, желаниями и заинтере-
сованностью в свободном выборе, они критиковали идею о том,
что отправной точкой анализа политической жизни и ее наибо-
лее желательной организационной формой мог быть индивид
и его отношение к государству. По словам Маркса, «человек —
не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек —
это мир человека, государство, общество» (Маркс К. К критике
гегелевской философии права). Индивиды существуют лишь
во взаимодействии и взаимосвязи с другими; их природу можно
понять лишь как социальный и исторический продукт. Активен
в историческом и политическом процессе не отдельный, изо-
лированный индивид, но люди, живущие в определенных от-
ношениях с другими и чья природа определяется посредством
этих отношений. Индивидуальная, либо социальная, активность
или институт (по сути, любой аспект человеческой жизни) могут
быть раскрыты должным образом лишь с точки зрения их исто-
рически развивающегося взаимодействия с другими социаль-
ными феноменами, динамическим и меняющимся процессом
между неразрывно связанными элементами.
Ключом к пониманию отношений между людьми, соглас-
но Марксу и Энгельсу, является классовая структура (Giddens
and Held, 1982. Р. 12-39). Классовое разделение не свойственно,
по их мнению, всем формам общества: классы суть порождение
истории и в будущем должны исчезнуть. Ранние типы «племен-
166
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ного» общества были бесклассовыми. Дело в том, что в подобных
типах общества не существовало прибавочного продукта и част-
ной собственности: производство основывалось на общинных
ресурсах, а плоды производительной деятельности распреде-
лялись среди членов общины. Классовое разделение возникает
лишь с появлением прибавочного продукта, так что становится
возможным для классов не-производителей жить за счет про-
изводительной деятельности других. Те, кто способны контро-
лировать средства производства, образуют господствующий
или правящий класс, как в экономическом, так и в политиче-
ском смысле. Классовые отношения для Маркса и Энгельса, та-
ким образом, представляют собой эксплуатацию и предпола-
гают разделение интересов правящих и подчиненных классов.
Кроме того, классовое разделение по природе своей конфлик-
тно и часто порождает активную межклассовую борьбу.
Поразительно (и это следует подчеркнуть с самого начала),
что Маркс практически ничего не писал о возможных точках
соприкосновения между классовой эксплуатацией и эксплуа-
тацией женщин. Энгельс же попытался осуществить эту задачу
в «Происхождении семьи, частной собственности и государства».
В этой книге он старался в основном связать истоки полового
господства с появлением частной собственности, в особенно-
сти частной собственности на средства производства, которая
в свою очередь рассматривалась как условие развития государ-
ства. Наиболее ранние формы общества, согласно Энгельсу, ма-
триархальны: женщины обладали большей властью. Но это от-
ношение между полами поменялось с приобретением частной
собственности. Хотя взгляд Энгельса на то, как проходил этот
процесс, до конца не ясен, он связывал его непосредственно
с появлением частной собственности, а потому и классов, по-
скольку мужчины потребовали господствующего положения
для защиты наследства. А потому в его анализе эксплуатация
по половому признаку объясняется как ответвление классовой
эксплуатации. «Современная индивидуальная семья основана
на явном или замаскированном домашнем рабстве женщины,
а современное общество — это масса, состоящая сплошь из инди-
видуальных семей, как бы его молекул. Муж в настоящее время
должен в большинстве случаев добывать деньги, быть кормиль-
цем семьи, по крайней мере в среде имущих классов, и это дает
ему господствующее положение, которое ни в каких особых юри-
&
167
Часть I. Классические модели
дических привилегиях не нуждается. Он в семье — буржуа, жена
представляет пролетариат» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 21. С. 76).
Энгельс охотно представил выводы из подобной точки зре-
ния: с преодолением капитализма, а таким образом и классово-
го разделения, половая эксплуатация также исчезнет. Развитие
капитализма, как он полагал, прокладывает путь для преодоле-
ния и половой эксплуатации, поскольку основная форма ущем-
ления, которой подвержены в капиталистическом обществе
женщины — исключение из равного участия в трудовом про-
цессе — до определенной степени преодолевается путем увели-
чения участия женщин в наемном труде. В обществе будущего
равенство участия в производстве станет основой достижения
равенства в других сферах1. Энгельс и Маркс занимали сходные
позиции по отношению к расовому неравенству. Для них классы
и классовая борьба образуют ключевой механизм или «мотор»
исторического развития.
История как эволюция и развитие капитализма
Чтобы адекватно представлять историческое развитие, необхо-
димо проанализировать то, как «люди сами делают свою исто-
рию», но не всегда делают «так, как им вздумается, при обсто-
ятельствах, которые не сами они выбрали», так как последние
«даны им и перешли от прошлого» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 6.
С. 12). Постичь «основу всей истории», как полагает Маркс, озна-
чает познать то, как творческие поступки людей ограничивают-
ся и получают возможность реализоваться благодаря ресурсам,
1 Хотя мнения по данному вопросу разделились, большинство комментато-
ров единодушны в том, что на сегодняшний день мало что в оценке Эн-
гельса выдержало бы критику. Источники, которые Энгельс привлекал
в доказательство существования матриархального этапа развития об-
щества, по большей части были оценены как сомнительные. Современ-
ная антропология, по-видимому, не способна предоставить ни одного
подлинного примера общества, в котором женщины полностью доми-
нировали бы над мужчинами, хотя существуют значительные вариации
во властных отношениях между полами в различных обществах. Связь,
которую Энгельс проводил между частной собственностью и мужским
доминированием, также представляется необоснованной; никакой пря-
мой связи подобного типа, по-видимому, не существовало (Hartmann,
1976; Coward, 1983; Moore, 1987).
168
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
которыми люди могут распоряжаться, производственной техни-
кой, находящейся в их распоряжении, и формой общества, су-
ществующей как результат усилий предшествующих поколений.
Игнорировать этот набор процессов означает игнорировать
сами основы существования человека. Разъяснить его, напротив,
означает определить условия различных форм человеческих со-
обществ и возможностей политики в каждую эпоху.
Два основных понятия — «общественно-экономическая фор-
мация» и «способ производства» — помогут раскрыть истори-
ческий процесс (хотя лишь последнее из них непосредственно
применялось Марксом и Энгельсом). Общественно-экономиче-
ская формация подразумевает сеть взаимосвязей и институтов,
составляющих общество. Сеть состоит из комбинации экономи-
ческих, политических, культурных феноменов, включая опреде-
ленный тип экономической системы, системы власти, государ-
ственного аппарата и культурной жизни, каждый из которых
обладает определенными взаимосвязями друг с другом. Данные
взаимосвязи, как утверждал Маркс, могли быть выявлены путем
анализа «способа производства». Способ производства опреде-
ляет основополагающую структуру общества: социальные про-
изводственные отношения. Данные отношения формируют го-
сподствующий способ получения и присвоения прибавочного
продукта. Современные западные общества или общественно-
экономические формации, согласно Марксу и Энгельсу, являют-
ся капиталистическими, поскольку для них характерно получе-
ние прибавочного продукта в форме «прибавочной стоимости»,
добываемой рабочими в процессе производства, превышающей
их заработную плату и присваиваемой владельцами капитала
(Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль). Разделение между
теми, кто обладает капиталом, и теми, кто может лишь прода-
вать свой труд, составляет фундаментальную основу эксплуата-
ции и конфликта в современную эпоху и устанавливает ключе-
вые социальные и политические, то есть классовые, отношения.
«Капиталисты» владеют фабриками и технологией, в то время
как «наемные рабочие» неимущи. По мере развития капитализ-
ма подавляющее большинство населения становится наемными
рабочими, вынужденными для выживания продавать свою ра-
бочую силу на рынке.
Типы производства, тем не менее, являются сложными ком-
бинациями производительных сил и производственных отно-
169
Часть I. Классические модели
шений. То, что подразумевал под ними Маркс, в обобщенной
форме отображено в таблице 4.1. И хотя общественные произ-
водственные отношения являются основными, вокруг них обыч-
но образуется ряд взаимосвязанных отношений и организаций
(см. 1 (б) и (в) в таблице 4.1). Непосредственная форма, которую
они принимают (например, организация профсоюзов) зависит
от исторических обстоятельств и расстановки сил в классовой
борьбе. Производственные силы включают все то, что непосред-
ственно применяется в самом производственном процессе.
Таблица 4.1. Элементы способа производства
1. Производственные отношения.
(а) Общественные производственные отношения, например, отноше-
ния: наемный труд/капитал.
(б) Второстепенные (или опосредованные) производственные отноше-
ния, например, организации труда и капитала, модели семейной жиз-
ни.
(в) Отношения, происходящие из политики, например, государство, си-
стема образования, то есть комплекс отношений и институтов, служа-
щих (а) и (б).
2. Производительные силы.
(а) Средства производства, то есть материальные средства либо орудия
производства.
(б) Технические методы.
(в) Природные и человеческие ресурсы, используемые в производстве.
(г) Организация труда, в основном определяемая 1 (а), (б) и (в).
В некоторых из наиболее известных своих трудов Маркс
и Энгельс они разработали концепцию истории, основанную
на идее о последовательных этапах развития. Данные этапы
характеризовались различными типами производства, и изме-
нения стимулировались экономическим «базисом», в особен-
ности взаимодействием между постепенно расширявшимися
производственными силами, с одной стороны, и классовой
борьбой за распределение общественного богатства — с другой.
Как именно Маркс и Энгельс понимали данное взаимодействие
или динамику, в данном случае не первостепенно. Важнее от-
метить, что они предложили концепцию истории как эволюци-
онного процесса с присущими ему периодами революционных
170
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
изменений. Данная интерпретация исторического развития яв-
ляется стандартной чертой ортодоксального марксизма (от Эн-
гельса до Бухарина и Сталина среди прочих) и включает пред-
ставление о человеческом обществе как о проходящем пять
ступеней развития, от примитивного общинного к древнему,
феодальному, капиталистическому и (в итоге) посткапитали-
стическому способу производства.
Маркс полагал, что буржуазный или капиталистический
тип производства являлся последним значительным этапом,
предсшествующим фундаментально новому политическому
и экономическому порядку, при котором идеалы свободы и ра-
венства буду постепенно реализованы, — коммунизму. До того
как проанализировать государственную и демократическую
жизнь в понимании Маркса, уместно будет указать на то, почему
он считал капитализм последней стадией эксплуатации и «не-
свободы». Его оценка капитализма проливает свет на причины,
по которым он считал, что новая форма политической органи-
зации была не просто желательной, но реализуемой. Их можно,
пусть и в неизбежно упрощенной форме, представить в качестве
ряда тезисов:
1. Современное общество управляется капиталистическим спо-
собом производства. Это общество, основанное на частной
собственности на средства производства и на обмене, не-
равном обмене между капиталом и трудом. Товары произво-
дятся прежде всего для реализации прибавочной стоимости
и прибыли, а не из-за их долгосрочной способности удовлет-
ворять человеческие потребности и желания.
2. Капитализм не является гармоничным общественным стро-
ем. Он основан на противоречиях, как в сфере производства,
так и идеологии (система верований, ценностей и практик,
служащих интересам господствующих групп и классов). Ка-
питалистические производственные отношения препятству-
ют всеобщему развитию производительных сил и приводят
к цепи конфликтов и кризисов.
3. Основания капитализма постепенно подрываются «изнутри»,
то есть вследствие развития самого капитализма. Экономи-
ка уязвима перед политическими деловыми циклами, вклю-
чающими резкие подъемы и спады экономической активно-
сти. Подъемы создаются в результате роста спроса, ведущего
«
171
с
Часть I. Классические модели
производителей к увеличению производства. По мере рас-
ширения производства число работников возрастает, а без-
работных — падает. По мере снижения уровня безработицы
классовая борьба за распределение прибыли усиливается, так
как рабочие становятся более «ценными» ресурсами и могут
извлекать выгоду из жестких условий рынка рабочей силы.
Чтобы оставаться конкурентоспособными и сохранять низки-
ми издержки производства (издержки растут с ростом зара-
ботной платы и ростом спроса на сырье), работодатели заме-
няют капитал (в форме новой технологии) на рабочую силу.
Производительность стремительно возрастает. Поскольку все
производственные единицы действуют в условиях изолиро-
ванности и конкуренции друг с другом, итогом становятся
избыточное производство и избыточная производственная
мощность. Наступает кризис (спад экономической деятель-
ности, рецессия либо депрессия); производство снижается,
рабочих сокращают, растет безработица, заработная плата
падает до тех, пока «спрос» и «предложение» снова не нор-
мализуются, и цикл начинается снова.
4. Кроме того, в периоды спада небольшие и/или слабые фир-
мы обычно вытесняются из деловой активности более круп-
ными предприятиями, более приспособленными к «выжива-
нию» в непростых экономических условиях. Таким образом
«свободный» рынок конкурентных фирм постепенно заме-
няется олигополистическим и монополистическим массо-
вым производством товаров: иными словами, в экономи-
ческой жизни появляется неизбежная тенденция к росту
«концентрации» собственности. Подобная концентрация так-
же обычно происходит заодно с тем, что Маркс называл ра-
стущей «централизацией» экономики; это в основном от-
носится к расширению банковской деятельности и других
финансовых организаций и включает усиление их регулиру-
ющей роли в экономике в целом. Подобные процессы кон-
центрации и централизации постепенно раскрывают глубо-
ко общественную природу капиталистического производства,
подрывающего механизмы индивидуальной предпринима-
тельской конкуренции. Кроме того, все большая взаимозави-
симость между коммерческими и финансовыми предприяти-
ями обеспечивает в лучшем случае хрупкий экономический
баланс, поскольку любое серьезное беспокойство либо нару-
172
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
1
Организация экономики
1а
Теория Маркса стремилась установить, что: а) кризисы - характерные чер-
ты капиталистического развития; б) кризисы суть кризисы перепроизвод-
ства; в) существует ярко выраженная тенденция к повышенной концентрации
и централизации экономики, что ведет к крайне хрупкому экономическому
«равновесию»; г) разделение общества на классы создает предрасположенность
к кризисам, а классовая борьба является основным «механизмом» экономиче-
ского развития, когда власть перемещается от работодателей к наемным работ-
никам в зависимости от условий рынка труда.
Рис. 4.1. Теория кризиса по Марксу
173
Часть I. Классические модели
шение могут воздействовать на систему в целом. Банкрот-
ство гигантской фирмы или банка, например, имеет важ-
ные последствия для многочисленных, несомненно, крепких
предприятий, целых сообществ и, следовательно, политиче-
ской стабильности. Рис. 4.1 представляет Марксову теорию
кризиса в обобщенной форме1.
5. Являясь частью данных процессов, классовая борьба уси-
ливается и спорадически, как характерная черта цикличе-
ских тенденций экономики, и в целом, в долгосрочной пер-
спективе. Положение отдельно взятого рабочего несравнимо
слабее, чем его работодателя, который не только увольня-
ет его, но имеет возможность прибегнуть к значительным
ресурсам в случае какого-либо устойчивого конфликта. Ра-
бочие осознают, что преследование индивидуальных инте-
ресов неэффективно или даже обречено. Стратегия коллек-
тивного действия, поэтому, является единственной основой
для реализации определенных базовых потребностей и же-
ланий (например, увеличение материальных выгод, контроль
над повседневной жизнью, удовлетворяющая работа). Лишь
путем коллективного действия индивиды могут создать ус-
ловия для своей самореализации. В итоге рабочие осознают,
что могут обрести свободу лишь посредством ликвидации ка-
питалистических производственных отношений. Коллектив-
ная борьба за обретение свободы и счастья является частью
их повседневной жизни. Ее следует продолжать и развивать,
если они хотят отстоять свои «общие интересы», то есть до-
биться свободного развития индивидов, справедливого рас-
пределения ресурсов и равенства в обществе.
6. Развитие рабочего движения — средство достижения рево-
люции. Уроки, полученные на рабочих местах и благодаря
деятельности профсоюзов, становятся для рабочих основой
для расширения их деятельности в сфере государства. Фор-
мальное право организовывать политические партии в ап-
парате «представительной демократии» позволяет сформи-
ровать социалистические организации, способные бросить
вызов господствующему порядку. Посредством подобных
1 В сущности, существует несколько различных интерпретаций его теории
кризиса, представленной в дополнительной литературе (Sweezy, 1942;
Mattick, 1969; Mandel, 1972; Fine and Harris, 1979).
174
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
вызовов и осуществляется революция — процесс, который,
как, очевидно, полагал Маркс, мог быть осуществлен в фор-
ме мирного перехода в некоторых странах с сильными де-
мократическими традициями (как Великобритания), но, ве-
роятнее всего, включал бы ожесточенное противостояние
в других странах.
7. У коммунизма как политического учения имеется несколько
истоков, помимо традиционных трудов таких «утопических
социалистов», как Сен-Симон (1760-1825), Фурье (1772-1837)
и Оуэн (1771-1858). Коммунистическое движение возникает,
в частности, в результате ежедневной борьбы рабочих за соб-
ственное достоинство и возможность управлять своей жиз-
нью. Возникает вследствие противоречия между обещани-
ем капитализма обеспечить стабильный экономический рост
и его реальной нестабильной действительностью. Возника-
ет от неспособности либерально-демократического порядка
создать условия для свободы, равенства и правосудия. И в ре-
зультате противоречия, пусть и основанного на «частном
присвоении» — присвоении капиталистами прибыли — ка-
питализм является наиболее «социализированной» формой
общественного строя, когда-либо созданной человеком. Дело
в том, что капиталистическая экономика задействует сотруд-
ничество и взаимозависимость каждого в несвойственной
предшествующим формам общества степени. Коммунизм яв-
ляется логическим продолжением данного принципа в но-
вом типе общества.
Две теории государства
Маркс полагал, что демократическое правление, в сущности,
нежизнеспособно в капиталистическом обществе; демокра-
тическое регулирование жизни не может быть реализовано
при ограничениях, налагаемых капиталистическими производ-
ственными отношениями. Он считал необходимым трансфор-
мировать сам базис общества для создания возможности «де-
мократической политики». Для того чтобы яснее представлять,
почему Маркс придерживался подобного взгляда, необходимо
изучить то, как он понимал государство — его роль, функцию
и сферу деятельности — в контексте капитализма.
*
175
Часть I. Классические модели
Для либеральной и демократической традиций основной была
идея о том, что государство, в отличие от индивидов с их част-
ными целями и заботами, вправе претендовать на то, чтобы
представлять сообщество и народ в целом. Но согласно Марксу
и Энгельсу, это притязание в значительной степени иллюзор-
но (Maguire, 1978. Ch. 1). Государство защищает «обществен-
ность» или «сообщество», как если бы классов не существовало;
как будто взаимоотношения между классами не были основаны
на эксплуатации; и как будто между классами не существовало
фундаментальных различий в интересах; как если бы эти раз-
личия интересов не столь сильно определяли экономическую
и политическую жизнь. Формально обращаясь с каждым оди-
наково, согласно принципам, защищающим свободу индивидов
и их право на собственность, государство (под которым Маркс
понимал весь аппарат управления, от исполнительных и зако-
нодательных органов до полиции и армии) может действовать
«нейтрально», но далеко не беспристрастно по сути, то есть оно
неизбежно будет поддерживать привилегии тех, кто обладает
собственностью. Защищая частную собственность на средства
производства, государство изначально принимает определен-
ную сторону. Оно проникает в саму структуру экономической
жизни и отношений собственности, укрепляя и систематизи-
руя — посредством законотворчества, управления и контро-
ля — ее устройство и практики. Как таковое государство играет
главную роль в объединении и контроле классовых обществ;
и в капиталистических обществах это означает главную роль
в воспроизводстве эксплуатации наемного труда капиталом.
Либеральное понятие минимального «государства», в сущности,
непосредственно связано с приверженностью к определенным
типам вмешательства для ограничения поведения тех, кто вы-
ступает против неравенства, порожденного так называемым
свободным рынком: либеральное или либерально-демократи-
ческое государство на практике, по необходимости, является на-
сильственным или силовым государством. Сохранение частной
собственности на средства производства противоречит идеалам
политического и экономического строя, состоящего из «свобод-
ных и равных» граждан. Движение за всеобщее избирательное
право и политическое равноправие в целом было, как призна-
вал Маркс, эпохальным шагом вперед, но его эмансипационный
потенциал был подорван классовым неравенством и сопутству-
176
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ющими ограничениями возможности выбора у множества лю-
дей в политической, экономической и социальной жизни.
Кроме того, либеральное утверждение о том, что следует
строго различать частное и общественное, мир гражданского
общества и мир политики, по убеждению Маркса, было сомни-
тельным. Основной источник современной власти — частная
собственность на средства производства — явно деполитизи-
руется; то есть безосновательно не признается субъектом по-
литики. Экономика рассматривается как неполитическая сфера,
поскольку глубокое разделение между теми, кто обладает сред-
ствами производства и контролирует их, и теми, кто должен
жить посредством наемного труда, рассматривается как итог
\ свободных частных контрактов, а не дело государства. Но, за-
' щищая частную собственность на средства производства, го-
сударство не остается в стороне от отношений гражданского
общества как некая беспристрастная совокупность институтов,
то есть «государственная власть», действующая во благо «обще-
ственности». Напротив, оно глубоко встроено в социально-эко-
номические отношения и связано с конкретными интересами.
Более того, связь эта поддерживается (по причинам, рассматри-
ваемым ниже) вне зависимости от политических взглядов на-
родных «представителей» и границ избирательных прав. Суще-
ствуют по меньшей мере две линии, которых придерживается
Маркс в оценке связи между классами и государством; и хотя
они никак не различаются самим Марксом, для адекватного
анализа весьма полезно их распутать. Одна из них, которую
мы будем называть позицией 1, подчеркивает, что государ-
ство в целом, а бюрократические институты в частности, могут
принимать различные формы и служить источником власти,
не нуждающимся в непосредственной связи с господствующим
классом (или в однозначном контроле) в обозримом будущем.
В этом случае государство удерживает степень своей власти не-
зависимо от господствующего класса; его институциональные
формы и функциональная динамика не могут произойти непо-
средственно от расстановки классовых сил: они «относительно
автономны». Вторая линия, позиция 2, — несомненно, ведущая
в трудах Маркса: государство и его бюрократия являются клас-
совыми инструментами, возникающими для управления раз-
деленным обществом в интересах правящего класса. Позиция 1,
несомненно, более сложна и тонка в концептуальном плане.
♦
177
Часть I, Классические модели
Обе позиции раскрываются ниже, начиная с 1, поскольку в ран-
них трудах Маркса ясно указывается, до какой степени второй
взгляд сужает рамки его анализа политики и государства.
Интерес Маркса к теоретическим проблемам, которые ста-
вит государственная власть, восходит к давней полемике с Геге-
лем (1770-1831), главной фигурой немецкой идеалистической
философии, оказавшей наиболее сильное интеллектуальное
влияние на его жизнь. В «Философии права» Гегель утвержда-
ет, что государство в принципе способно разрешить устойчивые
конфликты между индивидами, устанавливая, с одной стороны,
рациональные границы для их взаимодействия в гражданском
обществе, а с другой — возможность участвовать (посредством
формы ограниченного представительства) в формировании
«общей политической воли». Постепенно современное государ-
ство становится средоточием закона, культуры и национальной
идентичности, всеобъемлющей основой всего развития. Всту-
пая с ним во взаимодействие, граждане могут преодолеть кон-
курентную анархию гражданского общества и открыть для себя
истинную основу единства. Таким образом, лишь посредством
государства граждане могут достичь «рационального суще-
ствования» (для ознакомления с кратким изложением данного
взгляда см. «Лекции по философии мировой истории» Гегеля,
впервые вышедшие в 1830 году).
Гегель понимал гражданское общество как сферу «самораз-
вивающихся» действий, при которых преследование личной
выгоды было совершенно легитимным. Хотя возможности
для достижения личной выгоды существовали всегда, лишь
с постепенным освобождением индивидов от религиозных,
этических и насильственных политических ограничений сфор-
мировалась четко очерченная сфера гражданского общества.
В центре данного процесса лежит расширение свободного рын-
ка, с самого своего возникновения подрывавшего традицию.
Но значение свободного рынка, а также гражданского общества
в целом, нельзя понять адекватно, как утверждал Гегель, просто
указав на представление о своекорыстном поведении челове-
ка; было бы фундаментальной ошибкой рассматривать, как это
делали многие либеральные мыслители, общую теорию чело-
веческой мотивации и поведения отдельно от эгоистичности
гражданского общества. Гегель воспринимал стремление к ма-
териальному благосостоянию как основу реализации человече-
178
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ских потребностей, но утверждал, как изящно выразился один
из его комментаторов, «что за эгоизмом, случайностью и произ-
волом гражданского общества прослеживается разум» (Avineri,
1972. Р. 147). Дело в том, что гражданское общество представляет
собой объединение «взаимосвязанных» частных интересов, ос-
нованных и на конкурентных потребностях, и на правовой си-
стеме (Hegel. Philosophy of Right. P. 122ff). Последняя гаранти-
рует неприкосновенность личности и имущества и тем самым
создает механизм для обуздания индивидуальных крайностей
(Р. 149-152). Существование гражданского общества основыва-
ется на признании того, что «общее благо» может быть достиг-
нуто лишь путем принудительного применения закона и осоз-
нанной стратегии государства (Р. 147ff). История государства
выявляет сильное стремление к рациональной (разумной) жиз-
недеятельности. На взгляд Гегеля, государство является основой,
которая позволяет гражданам реализовывать свою свободу за-
одно с другими. Свободное от тирании, оно представляет потен-
циальное единство разума и свободы.
Существующая институциональная организация государства
обусловливает степень свободы, которой обладают индивиды.
Гегель восхищался (хотя и с некоторыми оговорками) прусским
государством, которое он описывал как разумно разделенное
на три самостоятельных части — законодательный и исполни-
тельный органы, а также королевскую власть, — вместе выра-
жающие «всеобщий разум и волю». Для него наиболее важным
институтом государства являлась бюрократия — организация,
при которой все частные интересы подчинены системе иерар-
хии, специализации, квалификации и координации с одной сто-
роны, а также внутренним и внешним требованиям компетент-
ности и объективности — с другой (Hegel. Philosophy of Right.
P. 132, 179, 190-191, 193). Однако, по мнению Маркса, Гегель
не смог создать привлекательного образа государства и, в осо-
бенности, бюрократии.
Бюрократия представляет собой «сознание государства».
Явно расходясь во мнении с Гегелем и такими фигурами,
как Джон Стюарт Милль, Маркс характеризовал бюрократию,
корпус государственных чиновников, как «особое замкнутое об-
щество в государстве», распространяющее свою власть или воз-
можности посредством секретности и таинственности (Маркс К.,
Энгельс Ф. Т. 1. С. 271-272). Отдельный бюрократ принимается
179
€
Часть I. Классические модели
в это закрытое общество посредством «бюрократического испо-
ведания веры» — системы экзаменов — и капризов политически
господствующей группы. Впоследствии карьера бюрократа ста-
новится всепоглощающей, пассивное повиновение вышестоя-
щим становится необходимостью, а «государственный интерес
становится особой частной целью». Однако цели государства
таким образом не достигаются, как и не гарантируется компе-
тентность, поскольку, как писал Маркс, «Бюрократия считает
самое себя конечной целью государства. Так как бюрократия де-
лает свои «формальные» цели своим содержанием, то она всю-
ду вступает в конфликт с «реальными» целями. Она вынуждена
поэтому выдавать формальное за содержание, а содержание —
за нечто формальное. Государственные задачи превращаются
д канцелярские задачи, или канцелярские задачи — в государ-
ственные. Бюрократия есть круг, из которого никто не может
выскочить. Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полага-
ются на низшие круги во всем, что касается знания частностей;
низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается пони-
мания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг
друга в заблуждение (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 1. С. 271).
Критика Гегеля Марксом включает несколько пунктов,
но один из них имеет решающее значение. В сфере того, что Ге-
гель называл «абсолютно всеобщим интересом государства»,
на взгляд Маркса, не было ничего, кроме «бюрократического
чиновничества» и «неразрешенного конфликта». Акцент Маркса
на структуре и корпоративной природе бюрократии столь важен
потому, что он подчеркивает «относительную независимость»
данной организации и предвещает аргументы, выдвигаемые им
в его, по всей видимости, самой интересной работе о государ-
стве — «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта».
«Восемнадцатое брюмера» — блестящий анализ прихода
к власти Луи Наполеона Бонапарта между 1848 и 1852 годами
во Франции и того, как все полномочия концентрировались
в руках исполнительной власти, за счет, в первую очередь, граж-
данского общества и политических представителей капитали-
стического класса, буржуазии. При рассмотрении данной рабо-
ты становится очевидной отдаленность Маркса от какого-либо
взгляда на государство как на «инструмент универсального
анализа»... «этическое сообщество» или «судью» перед лицом
беспорядка. Маркс подчеркивал, что государственный аппа-
180
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
рат одновременно является и «паразитическим организмом»
на теле гражданского общества, и независимым источником по-
литического действия. Таким образом, описывая режим Бона-
парта, Маркс писал: «Эта исполнительная власть с ее громадной
бюрократической и военной организацией, с ее многосложной
и искусственной государственной машиной, с этим войском
чиновников в полмиллиона человек рядом с армией еще в пол-
миллиона, этот ужасный организм-паразит, обвивающий точ-
но сетью все тело французского общества и затыкающий все
его поры» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 8. С. 205-206). Государство
характеризуется как необъятная совокупность институтов, спо-
собная воздействовать на гражданское общество и даже препят-
ствовать способности буржуазии контролировать государство
(Maguire, 1978; Spencer, 1979). Маркс предоставлял государству
определенную независимость от общества: политическая жизнь
суть результат сцепления между сложными коалициями и учре-
дительными соглашениями.
Анализ, представленный в «Восемнадцатом брюмера», как
и в «К критике гегелевской философии права», предполага-
ет, что агенты государства не просто управляют политической
жизнью в интересах господствующего общественного класса.
Исполнительная власть, при определенных обстоятельствах
(например, когда устанавливается относительное равновесие
общественных сил), может предпринимать политическую ини-
циативу, равно как и управлять изменениями. Но внимание
Маркса, даже при обсуждении данной идеи, было в основном
сосредоточено на государстве как на консервативной силе. Он
подчеркивал важность его информационной сети как механиз-
ма контроля и способа, которым политическая независимость
государства связана с его способностью разрушать социальные
движения, угрожающие статус-кво. Кроме того, репрессивные
полномочия государства дополняются его способностью под-
держивать веру в незыблемость существующих соглашений. Да-
леко не являясь основой выражения общественного интереса,
государство, как утверждал Маркс, трансформирует «всеобщие
цели в еще одну форму частного интереса» — интерес своих
стражей и лидеров.
Существовали также предельные ограничения на инициати-
вы в отношении законодательной или исполнительной ветви
власти, на которые Бонапарт мог пойти, не вовлекая общество
181
Часть I. Классические модели
в серьезный кризис. Ведь при капиталистическом обществе,
как заключал Маркс (данный вывод стал главным для всех его
трудов), государство не может избежать зависимости от обще-
ства и, прежде всего, от тех, кто контролирует весь производ-
ственный процесс. Его зависимость проявляется, когда на эко-
номику обрушиваются кризисы, поскольку экономические
организации создают материальные ресурсы, благодаря кото-
рым выживает государственный аппарат. Вся политика госу-
дарства должна, в конечном счете, сочетаться с целями про-
изводителей и коммерсантов, иначе гражданское общество
и стабильность государства оказываются под угрозой. А потому
Бонапарт, хотя и узурпировал политическую власть представи-
телей буржуазии, защищал «материальную власть» все той же
буржуазии — жизненно важного источника кредитов и доходов.
Следовательно, Бонапарт мог лишь поддерживать — и в этом он
не отличался от любого другого политика в капиталистическом
обществе — долгосрочные экономические интересы буржуазии
и заложить основание для регенерации его непосредственной
политической власти в будущем, что бы он ни планировал сде-
лать на своем посту.
Маркс нападал на утверждение о том, что распределение
собственности лежит за пределами политического устройства.
Нападение, несомненно, является важнейшим аспектом на-
следия Маркса и всего содержания вышеупомянутой позиции 2
в целом. Во всех политических эссе, и в особенности в наиболее
полемических памфлетах, таких как «Манифест коммунистиче-
ской партии», Маркс (и, конечно же, Энгельс) настаивал на не-
посредственной зависимости государства от экономической,
социальной и политической власти господствующего класса.
Государство является «надстройкой», развивающейся на «ба-
зисе» экономических и общественных отношений (Маркс К.,
Энгельс Ф. «Манифест коммунистической партии»; а также
Маркс К. Предисловие к «К критике политической экономии»).
По формулировке Маркса, государство служит непосредственно
интересам экономически господствующего класса: представле-
ние о государстве как о сфере автономного политического дей-
ствия вытесняется акцентом на классовой власти, отраженным
в знаменитом лозунге «Манифеста коммунистической партии»:
«Современная государственная власть — это только комитет,
управляющий общими делами всего класса буржуазии». Дан-
182
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ная формула не подразумевает, что государство управляется
буржуазией как таковой: оно может быть независимым от опре-
деленных сегментов буржуазии (Miliband, 1965). Государство,
тем не менее, характеризуется как, по сути, зависимое от обще-
ства и от тех, кто господствует в экономике: «независимость»
проявляется лишь в той мере, которая позволяет урегулировать
конфликты между различными секторами капитала (промыш-
ленников и финансистов, например) и между «внутренним
капитализмом» и давлением, оказываемым международными
капиталистическими рынками. Государство поддерживает все
интересы буржуазии во имя общественного или же всеобщего
интереса.
В таком случае существует две (часто взаимосвязанных) ли-
нии в марксовой оценке взаимоотношений между классами
и государством: первая понимает государство как обладателя
определенной степени власти, независимой от классовых сил;
вторая придерживается того взгляда, что государство — просто
«надстройка», обслуживающая интересы господствующего клас-
са. Мы остановили внимание на позиции 1, поскольку из двух
позиций она наиболее глубока (Draper, 1977; Maguire, 1978;
Perez-Diaz, 1978). Однако следует подчеркнуть, что даже данная
позиция далека от всесторонней; она оставляет несколько важ-
ных вопросов недостаточно исследованными. Каков базис госу-
дарственной власти? Является ли суверенитет лишь химерой?
Чьи именно интересы защищают политические деятели? Какой
свободой действий обладают политики для проявления иници-
ативы? Является ли, в конечном счете, способность политиков
к автономным действиям незначительной? Эффективно ли
государство — даже в рамках либерально-демократических со-
глашений — в чем-либо, кроме его отношений с классовыми
силами? Позиция 2 еще более проблематична: она постулирует
особый капиталистический тип организации государства и вос-
принимает как должное простую причинную связь между фак-
тами классового господства и превратностями политической
жизни. Таким образом, работа Макса о государстве и классовой
политике оставила фундаментальные вопросы нерешенными
либо незамеченными.
В целом же труды Маркса, несомненно, указывают на то, на-
сколько важная роль отводилась им государству в контролиро-
вании классовых обществ. Более того, его труды предполагают
183
Часть I. Классические модели
значительные ограничения для действия государства в рамках
капиталистических обществ. Если вмешательство государства
подрывает процесс накопления капитала, он, в свою очередь,
подрывает материальную базу государства, а потому государ-
ственная стратегия должна согласовываться с капиталистиче-
скими производственными отношениями. Есть и другой ва-
риант этой позиции: в либеральной демократии существуют
определенные ограничения — связанные с требованиями на-
копления частного капитала — систематически ограничиваю-
щие свободу выбора стратегии. Система частной собственности
и инвестиций создает объективные требования, которые не-
обходимо выполнять для сохранения экономического разви-
тия. Если данная система оказывается под угрозой (например,
со .стороны партии, пришедшей к власти с твердым намерени-
ем достижения большего равенства), за этим незамедлительно
следует экономический хаос (при котором, к примеру, инвести-
ции будут помещаться за границей) и доверие к правительству
может быть радикально подорвано1. Следовательно, господ-
ствующий экономический класс может править без прямого
управления, то есть оказывать решающее политическое влияние,
даже не имея представителей в правительстве. Данная идея
сохраняла центральное место в дебатах среди марксистов, ли-
берально-демократических теоретиков и др. (см. главы 5 и 6).
Это — ключевая основа, с опорой на которую марксисты утверж-
дают, что в капиталистической демократии свобода абсолютно
формальна; неравенство фундаментально подрывает свободу
и оставляет большинство граждан свободными лишь формаль-
но. Правит только капитал.
Конец политики
Государство, далекое от то того, чтобы играть роль освободителя,
рыцаря-защитника или арбитра перед лицом конфликтующих
1 Отсюда следует, как замечает один комментатор, что либеральной по-
литике присущ «негативный характер». Она все более ориентируется
на избежание рисков и искоренение угроз системе: «иными словами,
не на реализацию практических целей [то есть выбор определенных цен-
ностей], а на решение технических проблем» (Habermas, 1971. Р. 102-103).
184
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
интересов, тесно связано с гражданским обществом. И не госу-
дарство, как писал Маркс, лежит в основе общественного поряд-
ка, а, напротив, общественный порядок — в основе государства.
Маркс отнюдь не отрицал стремление к свободе. Он признавал,
что борьба либерализма против абсолютизма и тирании, а так-
же борьба либерал-демократов за политическое равноправие,
представляли важнейший шаг в борьбе за освобождение. Но он
считал, что свобода невозможна до тех пор, пока при поддерж-
ке государства продолжается эксплуатация человека (результат
самой динамики капиталистической экономики). Невозможно
добиться свободы, если она в первую очередь означает лишь
свободу капитала. На практике подобная свобода означает пре-
доставить частным капиталистическим инвестициям возмож-
ность определять условия жизни людей. Что означает уступить
экономическим решениям богатого меньшинства, которое по-
добные решения принимает без какого-либо соотношения с об-
щими затратами и выгодами. Это также означает превращение
свободы в ничем не стесненную капиталистическую конкурент-
ную борьбу и подчинение широких масс силам, находящимся
за пределами их контроля.
Маркс называл подобное положение дел «отчуждением» (по-
лагаю, во всех своих трудах, хотя вопрос спорный); то есть ситуа-
цией, при которой массы людей отчуждены от продуктов своего
труда, рабочего процесса, своих собратьев и фундаментальных
способностей — которые можно назвать «бытие вида» (Oilman,
1971). Ибо условия таковы, что продукты труда присваиваются
частным образом и продаются на рынке работодателем; рабо-
чий практически не обладает контролем над процессом рабо-
ты и условиями жизни; индивиды разделены и настроены друг
против друга в результате конкуренции и обладания собствен-
ностью; и мужчинам, и женщинам грозит опасность потерять
способность быть активными, созидающими субъектами —
людьми, способными «творить собственную историю» своей во-
лей и самосознанием. Марксова теория человеческой природы
радикально отличалась от рациональной, стратегической, ко-
рыстолюбивой личности, стоявшей в центре большинства либе-
ральных теорий, хотя в ней и просматриваются значительные
совпадения со взглядами Дж. С. Милля. Для Маркса же человек —
не изолированное существо, активно действующее в ходе исто-
рического процесса; скорее, это креативное взаимодействие
*
185
Часть I. Классические модели
коллективов в контексте общества: природа человека прежде
всего социальна. Под «видовым бытием» Маркс понимал отли-
чительные, по сравнению с другими животными, особенности
людей. Поскольку люди управляются не просто инстинктами,
они не адаптируются к окружающей среде пассивно, как это
происходит у большинства животных. Чтобы выжить, люди мо-
гут и обязаны активно, целеустремленно и креативно подчинять
себе окружающую среду; способность к творчеству и контроль
над своими жизненными обстоятельствами являются, таким
образом, неотъемлемой частью понятия «человек». Человек, ре-
гулярно выполняющий скучные и низкооплачиваемые задачи
в рамках минимального контроля своих экономических и поли-
тических условий, доводится до простого приспособления к сво-
ей среде: по выражению Маркса, «животное становится челове-
ком, а человек — животным».
Доктрины либеральных учений, по сути, ограничивают свобо-
ду меньшинством населения, сохраняя главное место за капита-
листическими производственными отношениями и «свободным
рынком»; они легитимизируют экономическую и политическую
систему, эксплуатирующую способности, и угрожают «видовому
существованию» людей. Лишь та концепция свободы, которая
ставит превыше всего равенство (к чему стремился в своих раз-
мышлениях Руссо) и равную свободу для всех (что Руссо упустил
из виду), может вернуть людям необходимую власть «творить
свою собственную историю». Свобода, на взгляд Маркса, повле-
чет за собой полную демократизацию общества, как и государ-
ства; установлена она может быть лишь с ликвидацией обще-
ственных классов и в конечном счете отменой классовой власти
во всех ее формах.
Как представлял Маркс будущее после революции? Каким,
в частности, он видел будущее демократии и государства?
Как следует организовать политическую власть, когда капита-
листические производственные отношения буду разрушены?
Трудности начинаются сразу же вслед за постановкой подобных
вопросов. Маркс редко описывал в подробностях то, как, соб-
ственно, должен выглядеть социализм либо коммунизм. Он был
против развития программ, которые сравнивал со «смиритель-
ной рубашкой» для политического воображения. «Музыка буду-
щего» не могла и не должна была быть сочинена заранее; скорее,
она должна была появиться в борьбе за отмену противоречий
186
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
существующего порядка. Участники данной борьбы должны
играть равную роль в определении будущего. Однако, несмотря
на это общее положение, Маркс часто указывал на то, чем «сво-
бодное и равноправное» общество могло бы быть1.
Маркс изложил свою позицию в рамках концепции, которую
я назову «концом политики». Конец политики (или конец эпо-
хи государства) означает трансформацию политической жизни,
какой она существовала в буржуазных обществах, то есть раз-
рушение политики как институционально отличной сферы в об-
ществе, используемой для поддержания классового строя. Ос-
вобождение рабочих классов неизбежно предполагает создание
новой формы правления. В «Нищете философии» Маркс писал:
«Рабочий класс поставит, в ходе развития, на место старого бур-
жуазного общества такую ассоциацию, которая исключает клас-
сы и их противоположность; не будет уже никакой собственно
политической власти, ибо именно политическая власть есть
официальное выражение противоположности классов внутри
буржуазного общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 4. С. 184). А об-
суждая то, как именно «пролетариат использует свое полити-
ческое господство», в «Манифесте коммунистической партии»
он пишет: «Когда в ходе развития исчезнут классовые различия
и все производство сосредоточится в руках ассоциации инди-
видов, тогда публичная власть потеряет свой политический ха-
рактер. Политическая власть в собственном смысле слова — это
организованное насилие одного класса для подавления другого.
Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объ-
единяется в класс, если путем революции он превращает себя
в господствующий класс и в качестве господствующего класса
силой упраздняет старые производственные отношения, то вме-
сте с этими производственными отношениями он уничтожает
условия существования классовой противоположности, уничто-
жает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство
как класса.
1 Данные указания можно найти в разрозненных отрывках и нескольких
более пространных высказываниях, как, например: Маркс К. К крити-
ке гегелевской философии права, 1843; Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология, 1845-1846; Маркс К. Нищета философии, 1847; Маркс К., Эн-
гельс Ф. Манифест коммунистической партии, 1847; Маркс К. Граждан-
ская война во Франции, 1871; наконец, Маркс К. Критика готской про-
граммы, 1875.
•
187
1
Часть I. Классические модели
На место старого буржуазного общества с его классами и клас-
совыми противоположностями приходит ассоциация, в которой
свободное развитие каждого является условием свободного раз-
вития всех» (там же.Т. 4. С. 447).
С уничтожением буржуазного класса необходимость в «орга-
низованной политической власти» исчезнет.
Суть указанной позиции может быть представлена следую-
щим образом:
1. Поскольку государство развивается на основе социальных
и экономических отношений;
2. Поскольку государство охраняет и выражает структуру про-
изводственных отношений и не может установить их приро-
" ду и форму;
3. Поскольку, в качестве инструмента либо концепции, государ-
ство управляет обществом в согласии с долгосрочными инте-
ресами господствующего класса;
4. Поскольку межклассовые отношения определяют ключевые
измерения власти и оси конфликта в государстве и обществе;
5. Поэтому, когда классы в конечном итоге будут ликвидиро-
ваны, любая политическая власть будет лишена своей опоры,
а государство — и политика как особый вид деятельности —
более не будет играть своей роли.
Классы «вписаны» в государство. И именно потому, что столь
многие инструменты современного государства являются до-
полнениями к классовому господству (правовые структуры
для защиты собственности, силовые структуры для сдержива-
ния конфликтов, армии — для поддержки империалистических
амбиций, институты и система наград — для тех, кто делает ка-
рьеру в политике и т.д.) рабочий класс просто не может захва-
тить государственную власть, обратив ее себе на пользу во вре-
мя и после революции. «Политическое орудие его порабощения
не может служить политическим орудием его освобождения»
(Маркс К., Энгельс Ф. Т. 17. С. 597). По требованию «хозяин об-
щества» не станет его «слугой». Борьба за «отмену» государства
и за то, чтобы положить «конец политике», таким образом, явля-
ется борьбой за «обратное поглощение государственной власти
обществом» (там же. Т. 17. С. 597).
188
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
Маркс связывал «конец политики» не только с политическим
триумфом социалистического рабочего класса, но, что важно,
и с окончательной отменой материального дефицита. Он се-
рьезно полагал, что потенциал свободы был связан непосред-
ственно с материальным неблагополучием. Защищенность
от стихийных бедствий, смягчение давления со стороны не-
реализованной физической потребности и наличие времени
для занятия по интересам — были для него среди важнейших
условий реальной свободы, «господство над природой» — необ-
ходимым для успехов социализма и коммунизма.
Триумф капитализма может быть объяснен как посредством
обращения к тем, кто внедрил его как политическую и экономи-
ческую систему, так и к его беспрецедентным производствен-
ным достижениям. Маркс рассматривал стремительную экспан-
сию производственных сил и последующий экономический рост
при капитализме как сам по себе чрезвычайно прогрессивный
феномен. Другой стороной прогресса была, конечно, эксплуа-
тационная система производственных отношений. Последнее,
парадоксальным образом, оказалось условием и успеха, и неиз-
бежного падения капитализма. Охваченная кризисом природа
экономического роста, тенденция к застою и, прежде всего, по-
стоянное генерирование страданий и упадка в жизни широких
масс граждан в конечном счете подрывали сущность достиже-
ний капитализма. Таким образом, согласно Марксу, капитализм
порождал надежды на свободу — помогая сотворить ее матери-
альные предпосылки посредством модернизации средств про-
изводства — и одновременно мешал их реализации.
Борьба против капитала за «конец политики» способствует
радикальному продвижению в деле исторического достижения
капитализма. Как только капиталистические производствен-
ные отношения разрушены, фундаментальных преград разви-
тию человечества более не остается. Маркс рассматривал борьбу
за «конец политики» в рамках «двух этапов развития комму-
низма». В «Государстве и революции» (1917) Ленин называл
их, соответственно, «социализм» и «коммунизм»1. А поскольку
последняя терминология совместима с этапами, указанными
Марксом, для удобства именно они и будут использоваться в ра-
боте (S. Moore, 1980). Для Маркса «социализм» и «коммунизм»
1 У Маркса данные термины более или менее взаимозаменяемы.
189
Часть I. Классические модели
были фазами политического освобождения. В таблице 4.2 ука-
зываются их наиболее общие характеристики1. Ниже я подробно
остановлюсь на том, как Маркс понимал будущее государствен-
ной власти и демократии, однако и интересно, и необходимо
рассмотреть подобную концепцию, как это показано в табли-
це 4.2, в контексте его всеобъемлющего представления об обще-
ственной трансформации.
Таблица 4.2. Общие характеристики социализма и коммунизма
Социализм (или «диктатура пролетариата») Коммунизм
Общие цели — Присвоение всего крупного частного капитала — Централизованный контроль над производством в руках государства — Стремительный рост произ- водительных сил — Постепенный распад буржуазного государства — Защита революции от пере- житков старого режима — Конец эксплуатации труда во всех формах; общественная собствен- ность на имущество — Консенсус по всем общественным вопросам, а потому отсутствие законов, ДИСЦИПЛИНЫ и принуждения — Удовлетворение всех материальных нужд — Коллективно разделяе- мые обязанности и работа — Самоуправление (даже демократия становится излишней)
▼
1 При составлении таблицы 4.2. я опирался на целый ряд источников, в ос-
новном на такие, как «Коммунистический манифест», «Гражданская
война во Франции» и «Критика готской программы», а также три вели-
колепные вспомогательные работы: Draper, 1977, Oilman, 1977 и S. Moore,
1980.
190
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
Государство — Интеграция исполнитель- ных и законодательных функ- ций — Весь состав правительства подлежит регулярному переизбранию, выполняет поручения избирателей и может быть отозван — Отмена законодатель- ной и исполнительной функций (более ненуж- ных) — Распределение адми- нистративных задач посредством ротации и выборов
— Избрание и отзыв магистра- тов, судей и административ- ных должностных лиц — Замена армии и полиции народным ополчением — Полное местное самоуправ- ление в рамках системы сове- тов (пирамидная структура) — Роспуск всех воору- женных сил и силовых структур
Экономика — Расширение государствен- ной собственности в промыш- ленности — Государственный контроль кредитов — Государственный контроль транспорта и коммуникаций — Постепенная отмена част- ной собственности на землю, обработка всей имеющейся земли — Равная для всех граждан обязанность трудиться; госу- дарственное управление заня- тостью населения — Ликвидация рынков, обмена и денег — Конец разделения тру- да, ротация всех задач — Люди обладают боль- шим разнообразием ти- пов работы и досуга — Рабочее время сводит- ся к минимуму — С решением матери- ального обеспечения все желания удовлетворяют- ся, и принцип частной собственности становит- ся бессмысленным
▼
191
Часть I. Классические модели
Общество — Высокий прогрессивный налог — Отсутствие наследования — Бесплатное образование для всех детей — Объединение города и села посредством более равного распределения населения по стране и интеграция произ- водственной и непроизвод- ственной среды — Принцип сотрудниче- ства распространяется на все общественные дела — Социальные, культур- ные, региональные и ра- совые различия переста- ют быть источниками конфликта — Люди в полной мере реализуют свои соб- ственные возможности, при этом единственным ограничением служит свобода других людей. — Домашние хозяйства основываются на комму- нальных соглашениях, моногамия продолжает существовать, хотя и не обязательно в виде пожизненного обязательства
Общие задачи обеих фаз — Плановая производственная экспансия и устранение материального дефицита — «Управление людьми» заменяется «управлением веща- ми», символизирующим «отмирание государства» — Постепенное утверждение принципа справедливости: «от каждого по способностям, каждому по труду»
Одной из первых целей постреволюционной эпохи, согласно
Марксу, является установление неограниченной власти государ-
ства, чтобы препятствия развитию человечества, представляе-
мые частной собственностью на средства производства, были бы
преодолены. Государство, находящееся в руках рабочего класса
и его союзников, должно трансформировать экономические и
общественные отношения, одновременно защищая революцию
192
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
от пережитков буржуазного строя. Но расширение власти госу-
дарства над экономикой и обществом (над крупными заводами
и инвестиционными фондами, например) должно идти рука
об руку с установлением неограниченной подотчетности «суве-
ренного государства» «суверенному народу». Как и «либераль-
ное» государство, социалистическое государство должно иметь
верховное право провозглашать и осуществлять закон на дан-
ной территории, но в отличие от «либерального государства»
оно должно быть полностью подотчетно во всех своих действиях
своим гражданам. Помимо этого, социалистическое государство
должно стремиться стать как можно быстрее «минимальным»:
аппаратом для координирования и управления общественной
жизнью без применения насилия.
Маркс обычно называл переходный этап в борьбе за комму-
низм «революционной диктатурой пролетариата». «Диктатура»
устанавливается во время революции и «отмирает» с наступле-
нием коммунизма. Что именно Маркс подразумевал под «дикта-
турой»? Он не подразумевал под этим термином то, что под ним
принято подразумевать сегодня: насильственное утверждение
господства небольшой революционной группы либо партии, пе-
рестраивающей общество в соответствии с ее представлениями
об интересах широких масс населения. Данный фундаменталь-
но ленинский взгляд (см. ниже) следует отличать от позиции
Маркса. Под «диктатурой пролетариата» Маркс подразумевал
демократический контроль общества и государства теми —
представляющими подавляющее большинство взрослого на-
селения — кто не обладает средствами производства и не кон-
тролирует их. Вопрос, конечно, в следующем: как именно Маркс
представлял себе демократический контроль государства и об-
щества рабочим классом и его союзниками?
Когда Маркс говорил об «упразднении государства» и «дикта-
туре пролетариата» после 1871 года, он имел в виду, как я считаю
(хотя не все исследователи со мной согласятся), модель Париж-
ской Коммуны1. 1871 год стал свидетелем крупнейшего вое-
1 Энгельс, несомненно, придерживался данного взгляда: см. его «Пись-
мо А. Бебелю» от марта 1875 года. О других оценках см.: Арендт, 2011
и Anweiler, 1974. Арендт утверждает, что Коммуна рассматривалась
Марксом лишь как временная мера «в политической борьбе за продви-
жение революции». На мой взгляд, Коммуна представляет собой ясную
модель, по крайней мере, «первого этапа коммунизма».
195
Часть I. Классические модели
стания в Париже, в котором тысячи парижских рабочих вышли
на улицы, чтобы свергнуть то, что рассматривалось ими как ста-
рая и прогнившая правительственная структура. Хотя восстание
было подавлено французскими войсками, Маркс думал о нем
как о «славном предвестнике нового общества» (Маркс К., Эн-
гельс Ф. Т. 17. С. 366). Восстание продлилось достаточно долго
для того, чтобы успеть разработать серию примечательных ин-
ституционных нововведений, а также новую форму правления:
Коммуну. Описание Марксом Коммуны весьма подробно и за-
служивает полноценного цитирования:
«Коммуна образовалась из выбранных всеобщим избиратель-
ным правом по различным округам Парижа городских гласных.
Они были ответственны и в любое время сменяемы. Большин-
ство их состояло, само собой разумеется, из рабочих или при-
знанных представителей рабочего класса. Коммуна должна была
быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно
и то же время и законодательствующей и исполняющей зако-
ны. Полиция, до сих пор бывшая орудием центрального пра-
вительства, была немедленно лишена всех своих политических
функций и превращена в ответственный орган Коммуны, сме-
няемый в любое время. То же самое — чиновники всех осталь-
ных отраслей управления. Начиная с членов Коммуны, сверху
донизу, общественная служба должна была исполняться за за-
работную плату рабочего. Всякие привилегии и выдачи денег
на представительство высшим государственным чинам исчезли
вместе с этими чинами. Общественные должности перестали
быть частной собственностью ставленников центрального пра-
вительства. Не только городское управление, но и вся инициа-
тива, принадлежавшая доселе государству, перешла к Коммуне.
По устранении постоянного войска и полиции, этих орудий
материальной власти старого правительства, Коммуна немед-
ленно взялась за то, чтобы сломать орудие духовного угнетения,
‘силу попов”, путем отделения церкви от государства и экспро-
приации всех церквей, поскольку они были корпорациями, вла-
девшими имуществом. Священники должны были вернуться
к скромной жизни частных лиц, чтобы подобно их предшествен-
никам-апостолам жить милостыней верующих. Все учебные за-
ведения стали бесплатными для народа и были поставлены вне
влияния церкви и государства. Таким образом, не только школь-
ное образование сделалось доступным всем, но и с науки были
194
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
сняты оковы, наложенные на нее классовыми предрассудками
и правительственной властью.
Судейские чины потеряли свою кажущуюся независимость,
служившую только маской для их низкого подхалимства перед
всеми сменявшими друг друга правительствами, которым они
поочередно приносили присягу на верность и затем изменяли.
Как и прочие должностные лица общества, они должны были
впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми.
Парижская Коммуна, разумеется, должна была служить образ-
цом всем большим промышленным центрам Франции. Если бы
коммунальный строй установился в Париже и второстепенных
центрах, старое централизованное правительство уступило бы
место самоуправлению производителей и в провинции. В том
коротком очерке национальной организации, который Ком-
муна не имела времени разработать дальше, говорится вполне
определенно, что Коммуна должна была стать политической
формой даже самой маленькой деревни и что постоянное вой-
ско должно быть заменено и в сельских округах народной ми-
лицией с самым непродолжительным сроком службы. Собрание
делегатов, заседающих в главном городе округа, должно было
заведовать общими делами всех сельских коммун каждого окру-
га, а эти окружные собрания в свою очередь должны были посы-
лать депутатов в национальную делегацию, заседающую в Па-
риже; делегаты должны были строго придерживаться mandat
imperatif своих избирателей и могли быть сменены во всякое
время. Немногие, но очень важные функции, которые оста-
лись бы тогда еще за центральным правительством, не должны
были быть отменены, — такое утверждение было сознательным
подлогом, — а должны были быть переданы коммунальным,
то есть строго ответственным, чиновникам. Единство нации
подлежало не уничтожению, а, напротив, организации по-
средством коммунального устройства. Единство нации должно
было стать действительностью посредством уничтожения той
государственной власти, которая выдавала себя за воплощение
этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею
стоящей. На деле эта государственная власть была лишь парази-
тическим наростом на теле нации. Задача состояла в том, чтобы
отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной
власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, ко-
торая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать
195
С
Часть I. Классические модели
ответственным слугам общества. Вместо того, чтобы один раз
в три или в шесть лет решать, какой член господствующего клас-
са должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо
этого всеобщее избирательное право должно было служить на-
роду, организованному в коммуны, для того чтобы подыскивать
для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров,
как индивидуальное избирательное право служит для этой цели
всякому другому работодателю. Ведь известно, что предпри-
ятия, точно так же как и отдельные лица, обычно умеют в де-
ловой деятельности поставить подходящего человека на подхо-
дящее место, а если иногда и ошибаются, то умеют очень скоро
исправить свою ошибку. С другой стороны, Коммуна по самому
существу своему была безусловно враждебна замене всеобщего
избирательного права иерархической инвеститурой» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Т. 17. С. 342-344).
Пять пунктов таблицы 4.2, отмеченные как наиболее универ-
сальные характеристики государства при социализме, резюми-
руют ключевые вопросы данной цитаты. «Механизм» «либераль-
ного» государства будет заменен коммунистической структурой.
Все аспекты «правления» будут затем, согласно Марксу, подот-
четны большинству: «общая воля» народа станет верховной.
Самые малые сообщества будут вести свои собственные дела
самостоятельно и избирать делегатов в более крупные админи-
стративные единицы (округа, города), которые, в свою очередь,
избирают кандидатов в еще более крупные административные
районы (общенациональное делегирование). Подобное устрой-
ство известно как «пирамида» прямой (или делегирующей) де-
мократии. Все делегаты могут быть отозваны, будучи связан-
ными предписаниями своего электората и организованными
в «пирамиду» напрямую избираемых комитетов.
Поэтому посткапиталистическое государство не будет иметь
ничего общего с парламентским режимом. Парламенты созда-
ют неприемлемые барьеры между управляемыми и их пред-
ставителями; а спорадическое голосование — совершенно не-
достаточное основание, как считал Маркс, для обеспечения
адекватного представительства взглядов народа. Система пря-
мого делегирования преодолевает данную трудность, равно
как и фундаментальный недостаток подотчетности, введенный
в государственную власть принципом разделения властей. По-
следнее оставляет ветви власти государства вне непосредствен-
196
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ного контроля электората. Все государственные органы должны
быть включены в единую сферу напрямую подотчетных инсти-
тутов (Polan, 1984. Р. 13-20). Лишь когда это случится, «эта уве-
ренность в себе, эта свобода, исчезнувшая с земли вместе с гре-
ками и скрывшаяся в голубой дымке рая с христианством», будет
возвращена. Хотя модель прямой демократии Маркса во многих
отношениях отступает от модели древних Афин, а также от род-
ственной концепции Руссо о самоуправляющемся строе, трудно
не усмотреть в этом, по крайней мере отчасти, попытку вернуть
радикальное наследие данных положений вопреки либеральной
традиции (см. главы 1 и 2)1.
Маркс всегда подчеркивал, что трансформация общества
и государства будет медленным процессом; его участникам
«придется выдержать продолжительную борьбу, пережить це-
лый ряд исторических процессов, которые совершенно изме-
нят и обстоятельства и людей» (Маркс К., Энгельс Ф. 1963. Т. 17.
С. 347). Но борьба была и необходимой, и оправданной, посколь-
ку целью был коммунизм — форма жизни, в которой общество
и государство должны были стать полностью интегрирован-
ными, люди вели бы свои дела коллективно, а все потребно-
сти были бы удовлетворены, и «свободное развитие каждого»
совмещалось бы со «свободным развитием всех». В этом мире
материального изобилия и самоуправления государство, в кон-
це концов, полностью «отомрет». Правительства, законодатель-
ные и судебные органы уже будут не нужны. Как институты они
основаны на предположении, что в обществе могут возникнуть
серьезнейшие конфликты интересов, которые надо будет упо-
рядочивать и разрешать. Но при коммунизме все классовые
пережитки исчезнут, а с ними — и базис всех конфликтов. А раз
1 Можно утверждать, что при рассмотрении проблемы установления стро-
гой подотчетности общенациональных делегатов систему Коммуны,
возможно, следовало бы охарактеризовать как крайне непрямую форму
демократии. Это замечание, безусловно, серьезно, и я буду обсуждать не-
t которые из поставленных им вопросов позднее в данной главе. Однако
я нахожу термин «прямая демократия» чрезвычайно полезным при по-
пытках охарактеризовать форму правления, стремящуюся сочетать мест-
ную автономность с системой представителей, являющихся, по сути, от-
зываемыми делегатами. Конечно же, вопрос о том, является ли «прямая
демократия» более приемлемой формой демократии, чем другие, рас-
смотренные в данной книге, — другое дело (см. главы 10 и 11).
197
Часть I. Классические модели
материальные нужны людей будут удовлетворены и исчезнет
частная собственность, пропадет и смысл в существовании сил
«правопорядка». Конечно, потребуется определенное согласо-
вание задач — как в жизни, так и в работе сообщества в целом,
однако это будет выполнено без создания слоя привилегирован-
ного чиновничества. Вертел Олман, детально воссоздавший ви-
дение коммунизма Маркса, сравнивает представление Маркса
о задаче коммунистического руководителя с «дорожным регу-
лированием», «помогающим людям попасть, куда они желают»
(Oilman, 1977. Р. 33). Руководитель или координатор будет «на-
значен» в результате процесса выборов, который Маркс описы-
вает как «деловой вопрос», то есть не политическое дело. Далее,
поскольку каждый по основным вопросам согласен с государ-
ственной стратегией развития, выборы, скорее всего, не вызы-
вают вопросов и становятся лишь механизмами обеспечения
ротации административных задач. Таким образом, «конец по-
литики», как считал Маркс, будет достигнут.
Конкурирующие концепции Маркса
Марксизм XX века эволюционировал по меньшей мере в три
лагеря, которые мы назовем «либертарианцы» (Mattick, 1969),
«плюралисты» (Poulantzas, 1980) и «ортодоксы» (то есть марк-
систы-ленинцы). Каждая из этих групп (или школ марксизма)
претендовала, в определенной степени, на звание преемни-
ков Маркса1. Я полагаю, что каждая из них имеет на то право,
поскольку сам Маркс, возможно, пытался «примирить не-
примиримое». Он понимал посткапиталистическое будущее
как объединение всех рабочих, в котором свобода и равенство
сочетались благодаря 1) демократическому управлению обще-
ством; 2) «концу политики»; 3) планируемому использованию
ресурсов; 4) эффективной промышленности; 5) увеличивше-
1 Хотя эти три группы важны, они не отражают всего многообразия взгля-
дов, встречающихся у мыслителей и активистов различных революци-
онных движений, коммунистических партий, социал-демократических
партий (в особенности перед Первой мировой войной) и многих отно-
сительно малых политических групп и организаций, предъявлявших
свои права на наследие Маркса. Подобное разнообразие свидетельству-
ет о том, что история марксизма гораздо менее монолитна и гораздо бо-
лее фрагментирована, чем принято считать.
198
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
муся досугу. Но действительно ли демократическое управление
сочетается с планированием? Сочетается ли модель Коммуны,
прямой демократии, с процессом принятия решений, порожда-
ющим достаточное их количество для упорядочивания сложно-
го крупномасштабного общества? Совместимо ли эффективное
производство с постепенной отменой разделения труда? Маркс
рассматривал возможность полноценного участия всех «сво-
бодных и равных» рабочих в институтах прямой демократии.
Но как именно должно функционировать подобное объедине-
ние? Как именно гарантировать его деятельность? Что будет,
если кто-то воспротивится решению главной Коммуны? Если
предположить, что инакомыслящие составят меньшинство, бу-
дут ли они обладать какими-либо правами, например, на за-
'щиту своей позиции? Что случится, если люди просто будут
не согласны с избранной стратегией? Что будет, если различия
интересов между группами разного возраста, региона или рели-
гии будут устойчивыми? Что если новые формы объединения
не сработают сразу или в итоге просто окажутся неадекватными
(Vajda, 1978)? Разногласия внутри марксизма отчасти являются
следствием недостаточных размышлений Маркса о подобных
вопросах (см. дискуссию о Руссо в главе 2).
Следует подчеркнуть, что Маркс не был анархистом, а по-
тому он предполагал протяженный переходный период к ком-
мунизму, который бы задействовал ресурсы государства, пусть
и трансформированного. Однако марксисты-либертарианцы ут-
верждают, что подобная позиция может быть адекватно истол-
кована, только если мы поймем ее как непримиримую критику
любой формы разделения труда, государственной бюрократии
и авторитаризма (созданного «правыми» либо «левыми»). Ли-
бертарианцы утверждают, что Маркс пытался соединить идеалы
равенства и свободы в своей концепции борьбы за социализм
(и модель Коммуны), а потому и цели ненасильственного режи-
ма должны быть воплощены в средствах, применяемых при его
установлении. Если борьба не будет организована демократи-
чески, с использованием Коммуны или системы советов, она
будет уязвима для способов принятия решений, которые могут
применяться новыми формами деспотизма. Цель — полностью
демократическая жизнь — требует демократически органи-
зованного движения в борьбе против капитала и государства.
Вкратце, по мнению марксистов-либертарианцев, Маркс был
199
Часть I. Классические модели
борцом за демократическую трансформацию общества и го-
сударства и непримиримым критиком иерархии, централизо-
ванной власти и всех типов детального планирования. Для вы-
зова всем формам установленной власти борьба за социализм
и коммунизм должна включать создание массового движения,
независимого от разлагающего влияния буржуазного государ-
ственного аппарата. Либертарианские марксисты дают ясно по-
нять, что, на их взгляд, с государством не может быть никаких
объединений либо компромиссов, поскольку оно всегда и везде
представляет собой «сконцентрированную власть» и «инстру-
мент власти» господствующих экономических интересов (Held,
1989. Ch. 5).
В отличие от них марксисты-плюралисты акцентируют вни-
мание на том, что, по мнению Маркса, переход к социализму
и коммунизму в разных странах проходит по-разному. Следуя
его представлению о государственных институтах как в значи-
тельной степени независимых (или «относительно самостоя-
тельных») от господствующего класса, марксисты-плюралисты
подчеркивают важность укрепления этих институтов против ин-
тересов капитала. В странах, где либерально-демократическая
традиция прочно установилась, «переход к социализму» должен,
во-первых, использовать ресурсы данной традиции — тайное го-
лосование, конкурентная партийная система — для достижения
контроля над государством, а во-вторых, использовать государ-
ство для перестройки общества. Не следует пренебрегать прин-
ципом «тайного голосования», поскольку нельзя ждать создания
нового демократического строя, если не принимать во внима-
ние прошлые достижения борьбы за политическое освобож-
дение. В отличие от марксистов-либертарианцев, чья позиция
стабильно направлена против государства и партий, марксисты-
плюралисты утверждают, что смысл критики Марксом капита-
листического государства заключается в том, что партия рабо-
чего класса и ее союзники могут и должны обрести легитимную
и прочную позицию в государстве, чтобы перестроить полити-
ческий и социальный мир.
Кроме того, марксисты-плюралисты утверждают (заодно
с некоторыми марксистами-либертарианцами), что интерес
Маркса к минимизации ненасильственной власти не следует ис-
толковывать (хотя этим увлекался и сам Маркс) лишь в рамках
классовых вопросов (McLennan, 1995). Необходимо противосто-
200
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ять господству мужчин над женщинами, одной расы — над дру-
гой, так называемого «нейтрального» руководства или бюро-
кратии — над подчиненным населением, а с их последствиями
нужно бороться — в том числе и с выводом о том, что не все
различия интересов могу быть истолкованы с классовой пози-
ции. Кроме того, марксисты-плюралисты утверждают, что «ко-
нец материального неблагополучия» еще столь далек — если это
в принципе достижимо, — что значительные различия в пози-
циях относительно распределения ресурсов неизбежны. Невоз-
можно представить, что люди будут иметь одинаковые взгляды
на политические приоритеты; например, относительно целей
государственных расходов (инвестиций в производство либо те-
\ кущее потребление; образовательной программы либо програм-
мы жилищного строительства) или о надлежащем предназначе-
нии подобных расходов (учитывая различные потребности тех
или иных регионов и определенных слоев населения, молодежи,
престарелых, больных и т.д.). А потому установление социали-
стического строя будет, независимо от намерений и воли, дол-
гим демократическим путем, при котором регулярные выборы
и мобилизация конкурирующих партийных интересов должны
играть решающую роль. Чтобы создать пространство для аль-
тернативных идей и программ и не дать власть предержащим
«превратить себя в застывшую, неподвижную бюрократию»,
непременно должна существовать возможность отстранения
от должности. (Это положение часто разрабатывается в рамках
«демократия прямого участия»: см. модель VIII, глава 7).
Наконец, ортодоксальные марксисты подчеркивают (как и
- марксисты-либертарианцы), что современное представитель-
ное государство является «особой репрессивной силой» для ре-
гулирования общества в интересах господствующего эконо-
мического класса. Либерально-демократическое государство
должно создавать иллюзию, что общество организовано демо-
кратически, но это всего лишь иллюзия, поскольку эксплуата-
ция наемной рабочей силы капиталом осуществляется в рам-
ках либеральной демократии. Регулярные выборы совершенно
не меняют данного процесса (Callinicos, 1991). Таким образом,
государство не может быть просто завоевано и наполнено демо-
кратическим движением; должна быть захвачена и разрушена
принуждающая структура власти. Занятые проблемами захвата
и контроля над властью, ортодоксальные марксисты (от Ленина
201
Часть I. Классические модели
до Мао) постоянно заявляли, что переход к социализму и ком-
мунизму требует «профессионального» руководства дисци-
плинированными революционными кадрами. Лишь подобное
руководство обладает способностью организовать защиту рево-
люции от контрреволюционных сил, спланировать расширение
производительных сил и контролировать перестройку общества.
А поскольку все фундаментальные различия интересов являют-
ся классовыми различиями, поскольку интересы рабочего клас-
са (или точка зрения) являются прогрессивным общественным
интересом, который во время и после революции необходимо
четко и решительно продвигать, необходима революционная
партия. Партия — это инструмент, способный создавать осно-
ву социализма и коммунизма: подобной позиции некоторые
марксисты придерживаются и сегодня, несмотря на революции
1989-1990 годов в Центральной и Восточной Европе (см. главу 8).
Кто-то скажет, что хотя Маркс выступил с одним из наибо-
лее серьезных вызовов современной либеральной и либераль-
но-демократической идее государства и с одной из самых убе-
дительных концепций свободного общества (в конечном счете,
«без государственной власти» — как показано в модели IV), его
взгляды содержат противоречия и открыты для различных про-
чтений. Маркс в принципе оставил неоднозначное наследие.
Но оно нуждается в тщательном рассмотрении, и мы вернемся
к этому подробнее позже, чтобы понять, происходят ли эти про-
тиворечия из более фундаментальных сложностей. Хотя марк-
систская критика либерализма чрезвычайно важна — поскольку
показывает, что организацию экономики нельзя рассматривать
как неполитическую и что производственные отношения яв-
ляются ключевыми для природы и распределения власти — ее
ценность, в конечном итоге, ограниченна из-за непосредствен-
ной связи, проводимой между (даже когда государство понима-
ется как «относительно автономное») политической и экономи-
ческой жизнью. Сводя политическую власть к экономической
и классовой власти — и призывая к «завершению политики» —
сам марксизм во многом минимизировал или исключал неко-
торые типы вопросов из сферы общественного дискурса и даже
самой политики. Это верно в отношении всех вопросов (их мы
обсудим в последующих главах), которые в конечном анализе
не могут быть сведены к классовым проблемам. Классическими
примерами этого являются доминирование мужчин над жен-
202
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
щинами, определенных расовых и этнических групп над други-
ми, одних конфессий над другими, а также производства и неко-
торых форм потребления и энергопотребления (поднимающего
экологические вопросы) над природой. Другие важные вопросы
включают власть государственного чиновничества или бюро-
кратии над своими «клиентами» и роль «авторитарных ресур-
сов» (способности согласовывать и контролировать деятель-
ность человека), что становится актуальным в большинстве
социальных организаций.
Однако опасность заключается не только в игнорировании
значимых проблем, а уже в самом значении политики и осно-
вах легитимного политического участия. Позиция марксистов-
плюралистов включает множество убедительных пунктов, в том
числе тот, согласно которому если не все различия интересов
могут быть сведены к классам и если различия мнений о распре-
делении ресурсов являются неизбежными по ряду практических
целей, совершенно необходимо создать институциональное
пространство для выработки и рассмотрения альтернатив-
ных политических стратегий и программ. Чтобы не позволить
власть предержащим — скажем, находящимся на вершине пи-
рамиды Коммун — превратиться в несменяемое политическое
руководство, нужно всегда иметь возможность это руководство
отстранить, заодно с проводимым им курсом, от занимаемой
должности. Политика включает дискуссии и переговоры о вы-
боре государственной стратегии — которые не могут проводить-
ся в соответствии с какими-либо «объективными критериями»,
поскольку то, что могут представлять из себя подобные крите-
рии и как они могут применяться — это предмет активных спо-
ров. (Даже философия науки знаменита своей продолжительной
полемикой о том, какие критерии подходят для решения споров
между противостоящими теоретическими позициями.) Кроме
того, если различия интересов зачастую укрепляют различия
в политических убеждениях, то требуется целый ряд институци-
ональных процедур и механизмов проведения дебатов и при-
нятия решений по государственным делам (см. главу 9). Маркс,
конечно же, отстаивал значение выборов как возможности
выбрать среди тех, кто будет представлять местные интересы
и взгляды, делегатов, уполномоченных сформулировать опре-
деленные позиции и отстраняемых от должности в случае, если
они с этой задачей не справятся. Он прекрасно понимал практи-
203
Часть I. Классические модели
ческую важность возможности отстранять делегатов. Но подоб-
ной позиции ни в коем случае не достаточно. Фундаментальная
проблема концепции Маркса о «конце политики» состоит в том,
что она не принимает описания какого-либо серьезного поли-
тического различия в качестве «подлинного» или «обоснован-
ного», то есть в качестве мнения, которое может иметь индивид
или группа и относительно которого они могут вести перего-
воры как полноправные члены государства (Polan, 1984. Р. 77)'.
Марксова концепция конца политики, в сущности, радикально
делегитимизирует политику в рамках гражданского общества.
После революции существует серьезная опасность возникно-
вения лишь одной подлинной формы «политики», поскольку
более уже не останется серьезных основ для фундаментальной
полемики. Конец классов означает конец любого легитимного
базиса для разногласий: лишь классы имеют непримиримые
интересы. Сложно сопротивляться взгляду, согласно которому
в данном положении органичной будет предрасположенность
к авторитарной форме политического устройства. Более нет ме-
ста систематическому потаканию и подогреванию разногласий
и спорам о государственных делах. Нет более места для пропа-
ганды посредством образования групп или партий, противо-
стоящих сторон. И нет более отдельной сферы для мобилизации
конкурирующих политических взглядов.
Модель IV
Прямая демократия и конец политики
Принцип(ы) обоснования
«Свободное развитие всех» может быть достигнуто со «сво-
бодным развитием каждого». Свобода требует положить
конец эксплуатации и, в конечном счете, достичь полного
политического и экономического равенства; лишь равен-
ство может обеспечить условия для реализации потенциа-
ла всех людей, так что «каждый может дать» по своим спо-
собностям и «получить по потребностям».
-------------------------------------------------------
1 Великолепный анализ Полана оценки Лениным «конца политики» по-
влиял и на мою собственную оценку оригинального заявления Маркса
на данную тему (Polan, 1984. Р. 77-79, 125-130, 176.)
204
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
Ключевые особенности
Социализм Государственные дела должны регулировать- ся Коммуной(-ами) или советом(-ами), организованным(-и) в форме пирамиды Коммунизм «Правление» и «политика» любой формы уступают са- моуправлению Все государственные дела ведутся коллективно Консенсус как основа при-
Правительственные служа- щие, представители зако- на, руководители обязаны представлять интересы своих избирателей и под- лежат регулярным выборам и смене нятия решений по всем го- сударственным вопросам Распределение остающихся административных задач путем ротации либо вы- боров
Зарплата государственных служащих не должна превы- шать зарплату рабочих Народное ополчение долж- но охранять новый строй при контроле со стороны общества Замена всех вооруженных сил и силовых структур си- лами самообороны
Общие условия Единство рабочего класса Поражение буржуазии Отмена всех классовых при- вилегий Все классовые пережитки исчезают Ликвидация дефицита и частной собственности на средства производства
Активное развитие про- изводительных сил, по- зволяющее удовлетворить все насущные потребности и освобождающее достаточ- но времени для досуга Постепенная интеграция государства и общества Упразднение рынков, това- рообмена и денег Отмена общественного раз- деления труда
205
Часть I. Классические модели
При отсутствии институционной сферы дискурса государ-
ственных дел, а также без процедур, защищающих ее автоно-
мию и независимость, структура Коммуны должна получить
практически неограниченную власть. В таком случае нет ни-
каких гарантий того, что действия избранных на высочайшие
посты будут проверяться, а их поведение — контролироваться.
И нельзя не согласиться с тем, что индивиды заинтересованы
лишь в собственной выгоде, о чем напоминает убедитель-
ная критика Локком представлений Гоббса о государстве или же
защита Дж. С. Миллем свободы от угрозы разросшегося прави-
тельства. Таким образом, представляется, что Маркс недооце-
нивал степень заинтересованности либералов и либерал-демо-
кратов в том, как гарантировать свободу критики и действия,
то есть выбора и разнообразия мнений перед лицом власти цен-
трализованного государства, хотя это ни в коем случае не озна-
чает и того, что традиционные для либералов формулировки
проблемы и ее решения вполне удовлетворительны (Арендт,
2011). Ниже я продемонстрирую, что сферы общественной жиз-
ни, в рамках которых можно обсуждать вопросы общих интере-
сов и в которых разногласия могут быть улажены посредством
продолжительного обсуждения и/или четкой и последователь-
ной методики, являются важнейшей институциональной осо-
бенностью общественной жизни (Habermas, 1962), а также то,
что классические демократы, республиканцы, либералы и марк-
систы не смогли осознать их предпосылок (см. главы 9 и 10).
Маркс не оставил стройной политической теории социализма
и коммунизма и, прежде всего, полноценной теории их инсти-
туциональных структур. Если свести политические институты
к одному недифференцированному типу, к комплексу организа-
ций, чьи компетенции недостаточно четко разграничены, власть
может застыть в иерархической форме. Маркс склонялся к тому,
что новый политический аппарат будет доступен для всех, пол-
ностью прозрачен и открыт для изменений в будущем. Как вер-
но подметил один критик: «Это по сути... колоссальное пари;
пари за то, что будет возможно начать строительство государ-
ства «в лучшем из возможных миров». Шансы против пари —
астрономические. Требуется не просто отсутствие необычайно
жестких условий послереволюционной России [экономическая
отсталость, изолированность революции от других социалисти-
ческих движений, давление со стороны окружающих враждеб-
206
Глава 4. Прямая демократия и конец политики
ных сил, нехватка ресурсов как следствие войны, гражданской
войны и т.д.] — хотя сами эти условия долгое время подталки-
вали к заключениям о полной непогрешимости данной модели.
Также необходима ситуация, свободная от всех политических
конфликтов, всех экономических проблем и общественных про-
тиворечий, всех неадекватных, эгоистичных или просто челове-
ческих эмоций и мотиваций, любой странности и негативности.
Иными словами, требуется... отсутствие политики (Polan, 1984.
Р. 129-130).
История самого марксизма — отмеченная глубокими кон-
фликтами по вопросу о том, как правильно определить полити-
ческие цели и разработать политическую стратегию в конкрет-
ных исторических условиях, часто совершенно отличающихся
от тех, о которых говорил Маркс — свидетельствует не в поль-
зу подобного пари (см. главу 8, где проблема рассматривается
подробно). Но это ни в коем случае не предполагает, что другие
пари, отчасти вдохновленные Марксом и надлежащим образом
сформулированные, не имеют смысла — отнюдь нет.
ЧАСТЬ II. ВАРИАНТЫ XX ВЕКА
ГЛАВА 5
Конкурентный элитизм
и технократическое
мировоззрение
Оптимистический и прогрессивный взгляд на исто-
рию человечества вдохновлял творчество Джона
Стюарта Милля, Карла Маркса и многих других
либералов и радикалов XIX века. Ведомые наукой,
разумом и философией, люди смогли бы создать
жизнь с «высочайшим и гармоничным» развитием
своих способностей и коллективных форм самоу-
правления, хотя, конечно же, трактовка последнего
стала предметом весьма основательной полемики.
Напротив, многим из тех, кто изучал перспективы
демократии в конце XIX и начале XX веков, был
присущ гораздо более мрачный взгляд на будущее,
обусловленный восприятием не только некоторых
негативных особенностей жизни в технически раз-
витой цивилизации, но также непредсказуемых по-
следствий даже самого благонамеренного полити-
ческого действия.
Макс Вебер (1864-1920) и Йозеф Шумпетер
(1883-1950), чьим работам посвящена данная глава,
разделяли концепцию политической жизни, в ко-
торой не остается большого числа возможностей
для демократического участия и личного либо кол-
лективного развития, и в которой любой подобной
возможности постоянно угрожали могуществен-
ные социальные силы. Оба мыслителя полагали,
что за жизнь в современном промышленном обще-
стве приходится платить высокую цену. Их труды
по большей части отмечены крайне ограничитель-
ными представлениями о демократии, они рассма*
тривали ее в лучшем случае как средство выбора
• 211
Часть II. Варианты XX века
лиц, принимающих решения, и сдерживания их произвола. По-
добное представление во многом сходно с аспектами теории
протекционной демократии (см. главу 3), но разрабатывалось
оно совершенно иным образом.
Прежде всего, именно в трудах Макса Вебера новая модель де-
мократии, которую я буду называть «конкурентным элитизмом»,
получила свое наиболее полное выражение. Непосредственно
о данной модели Вебер написал относительно немного, одна-
ко большая часть его работ, посвященных природе и структуре
современного общества, относится к возможности демократи-
ческого развития. Вебера называли «отчаявшимся либералом»
(Mommsen, 1974). Его интересовали условия индивидуальной
свободы в эпоху, в которую, как мы увидели, многие социальные,
экономические и политические события подрывали сущности
либерально-политической культуры: свободу выбора и сво-
боду следовать различным формам действия. Вебер вплотную
подошел к тому, чтобы согласиться с тем, что даже принципы
либерализма не могли более сохраняться в современную эпоху.
Хотя он твердо придерживался идеалов индивидуальной само-
бытности и социальных различий, он опасался за их выживание
в эпоху растущих организаций, будь то компании, профсоюзы,
партии или национальные государства. Особенно волновала его
судьба либеральных ценностей в родной Германии.
В отличие от многих либеральных политологов до него, чьи
рассуждения простирались от соображений о наиболее жела-
тельной форме политической организации до характеристик
современных политических организаций, Вебер, как и Маркс,
скорее отталкивался от обратного: от описательно-объясни-
тельных оценок актуальных феноменов к оценкам адекватно-
сти различных политических альтернатив. Однако, в отличие
от Маркса, Вебер полагал, что изучение подобной «адекват-
ностии» бесполезно в том смысле, что оно не могло уточнить,
что же следует делать. Но из его работ совершенно ясно следу-
ет, что то, что «есть» и «должно быть», перемешиваются гораз-
до более сложным образом, чем он предполагал. Он не считал,
что наука, — будь то физика или новая социологическая дис-
циплина, которой он был сильно привержен, — могла ответить
на вопрос: «Что нам делать и как нам жить?». Однако представ-
ляется, что он, как и его предшественники, превратил «очевид-
ные исторические потребности в позитивные теоретические
212
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
добродетели» (Krouse, 1983. Р. 76-77). Тем самым он произвел
фундаментальную трансформацию демократической теории.
Его характеристика процессов современности привела его
к созданию исключительной концепции надлежащей формы
политики и демократии.
Вебер стремился переформулировать либеральную дилем-
му — найти равновесие между силой и правом, властью и за-
коном, компетентным правлением и народным суверенитетом.
Он считал, что проблемы, которые ставит преследование дан-
ной цели, суть неизбежные аспекты современной жизни и могут
быть верно поняты лишь в свете господствующих социальных
тенденций, включая те, что возникли благодаря самому либе-
рализму и его основной альтернативе — марксизму (Beetham,
1985). Размышления Вебера об этих проблемах привели к фун-
даментальной корректировке либеральных доктрин, которая
оказала огромное влияние на развитие политической и со-
циальной теории в англо-американском мире, в особенности
в годы после Второй мировой войны. Идеи Вебера также яви-
лись одним из наиболее последовательных и убедительных вы-
зовов марксизму. То, что сделало его столь убедительным, хотя
и ни в коем случае не правым во всех отношениях, — это оценка
социальных и политических условий, в которых либеральным
и марксистским ценностям предстоит выжить. В итоге явилось
специфическое слияние социологии, политологии и философии,
придавшее трудам Вебера их силу, — слияние, которое, по край-
ней мере, формально, он бы явно не одобрил.
Классы, власть и конфликт
Какой смысл в свободе, задавался вопросом Вебер, в мире, все
больше управлявшемся соперничеством между капитализмом
и социализмом, и в котором процветают — практически неза-
висимо от типа политического строя — крупномасштабные ор-
ганизации, навязывающие индивидам строго ограниченные
роли? Вебер соглашался со многим, что говорил Маркс о при-
роде капитализма, хотя он и решительно отвергал любую по-
пытку утверждений о его поддержке политических идей Маркса.
И если капитализм являлся в некоторых отношениях пробле-
матичной социально-экономической системой в контексте ра-
♦
213
Часть II. Варианты XX века
венства и свободы, то социализм (в его социал-демократиче-
ской либо большевистской ипостаси), согласно Веберу, являлся
еще более проблематичным. Чтобы понять его позицию в целом,
уместно выделить некоторые важнейшие различия между его
взглядами и взглядами Маркса.
Во-первых, Вебер соглашался с тем, что ожесточенная клас-
совая борьба проходила на различных фазах истории и что вза-
имоотношения между капиталом и наемным трудом крайне
важны при объяснении множества особенностей промышлен-
ного капитализма. Он соглашался с тем, что класс в первую оче-
редь — это «объективное» свойство экономических отношений,
основанных на частнособственнических интересах, и формиро-
вание современного капитализма включало образование мас-
сы неимущих наемных рабочих, вынужденных продавать свой
труд владельцам капитала для получения средств к существо-
ванию. Однако он не принимал теорию прибавочной стоимо-
сти, опираясь вместо этого на «маржиналистскую» экономику,
концептуализируя таким образом класс, не прибегая к понятию
эксплуатации. По мнению Вебера, классы состоят из совокуп-
ностей индивидов, разделяющих сходный набор «жизненных
возможностей» на рынках труда и товара. Классы не являются
группами, хотя групповое действие можно принять за основу
общих классовых интересов, то есть экономических интересов,
сформированных общим положении на рынке.
Вебер не верил в вероятность или желательность пролетар-
ской революции и представлял более многосторонний взгляд
на конфликты в капиталистических обществах. Он неизменно
выступал против представления о том, что анализ конфликта
может сводиться к анализу классов. Для него классы составляют
лишь один аспект распределения и борьбы за власть. То, что он
называл «статусными группами»', политические партии и на-
циональные государства, по меньшей мере столь же значитель-
ны, если не больше. Лихорадочность, создаваемая чувствами
1 Статусные группы основаны на потребительских отношениях и прини-
мают форму «стилей жизни», отделяющие одну группу от другой. Вебер
считал, что статусные группы (в форме феодальных сословий или каст
в Индии) играли важнейшую роль во всех докапиталистических обще-
ствах. Хотя в современном капитализме они дополняются классовыми
отношениями, принадлежность к статусным группам ни в коем случае
не теряет своей значительности.
214
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
групповой солидарности, этнической общности и национализ-
ма, — совершенно неотъемлемая часть создания и мобилизации
власти и конфликта в современную эпоху (Weber. Class, status
and party; Status groups and classes. In: Giddens and Held, 1982.
P. 60ff). И хотя класс и классовый конфликт крайне важны, они
не являются главным «мотором» исторического развития.
Во-вторых, Вебер рассматривал промышленный капитализм
как исключительно западный феномен, включающий самобыт-
ные ценности и виды жизнедеятельности, отличные от порож-
денных другими цивилизациями. Наиболее важной чертой этой
«западности» он называл «рационализированный» характер
капиталистического производства, выходящий за рамки само-
го экономического предприятия. Рационализация — феномен,
пропитавший все важнейшие институты капиталистического
общества. «Рационализацию» нельзя назвать однозначно сфор-
мулированным понятием в трудах Вебера. Но ее смысл связан
с распространением ценности калькуляции технического ха-
рактера на все большее число сфер деятельности, которой свой-
ственно применение научных методик, что наиболее полно
выражается в возрастающей роли компетентности, науки и тех-
нологии в современной жизни (Giddens, 1972. Р. 44ff).
Рационализация современного мира имеет глубокие послед-
ствия, включая подрыв кредита доверия системам верований,
стремящимся предоставить ясную интерпретацию «смысла
жизни». Во всех областях, где рационализация прогрессирует,
религиозные верования отступают, как и политические и фило-
софские доктрины, настаивающие на фиксированном устрой-
стве природных и человеческих дел. Идея о том, что земля яв-
ляется «заколдованным садом» — как место, где «действуют
таинственные, не поддающиеся наблюдению силы» — необра-
тимо разрушается инструментальным этосом — твердым убеж-
дением в том, что можно «овладеть жизнью с помощью расчета»
(ссылка с. 139). Отношение Вебера к этому процессу неоднознач-
но. С одной стороны, мир все больше «интеллектуализируется»,
освобождая людей от бремени теологических и метафизических
иллюзий. С другой — рационализация знаменует собой утрату,
которую Вебер обозначает термином «разочарование». И уже
не существует никаких «мировоззрений», способных обосно-
ванно управлять коллективными договоренностями; тради-
ционные основы для усмирения «борьбы» внутри огромного
«Г
215
Часть II. Варианты XX века
числа вариантов отношений к жизни были фундаментально
ослаблены. Сегодня, утверждает Вебер, уже не существует кар-
динального оправдания индивидуального выбора, подобного
вопросу: «Какому из борющихся друг с другом богов должны мы
служить?». Суждение и решение того, что же является высшей
ценностью, — это отныне ответственность каждого индивида.
Это, согласно его памятному высказыванию, «судьба культур-
ной эпохи, вкусившей плод от древа познания».
И хотя с одной точки зрения позиция Вебера представляла
«апофеоз индивидуализма», с другой — она предполагала ради-
кальный отход от классической либеральной традиции, кото-
рая, как мы видим, изначально видела основу индивидуализ-
ма в естественном законе и правах (см. главу 3 и Beetham, 1985.
P.4ff). Поскольку в век конкурирующих ценностей, когда ни одна
из них не может рассматриваться как объективно обоснован-
ная, идея о том, что политическая жизнь основана на данной
или условной морали, уже не может поддерживаться. В подоб-
ных обстоятельствах либеральная форма правления может лишь
защищаться, по мнению Вебера, на процессуальных основаниях —
основаниях, которые акцентируют ее важность как механизма
продвижения «конкурирующих ценностей» и «свободу выбора»
в рационализированном мире (Roth and Schluchter, 1979). Де-
мократия является неотъемлемым компонентом институцио-
нальных соглашений, необходимых для достижения этой цели,
то есть для сохранения либеральной политической культуры.
В-третьих, Вебер считал, что рационализацию обязательно
сопровождает распространение бюрократии. Когда Маркс и Эн-
гельс писали о «бюрократии», они имели в виду гражданскую
службу, бюрократический аппарат государства. Вебер же при-
менял данное понятие гораздо шире, как характеристику всех
форм крупномасштабной организации: безусловно, государ-
ство, но также промышленные предприятия, профсоюзы, по-
литические партии, университеты и больницы. Он был согласен
с Марксом в том, что бюрократия, по существу, недемократична,
поскольку бюрократы не подотчетны народным массам, хотя
их решения и затрагивают жизнь последних. Однако он наста-
ивал на том, что: (1) проблема бюрократического господства
гораздо глубже, чем представлял Маркс, а также (2) что не су-
ществует способа преодолеть это бюрократическое господство,
кроме ограничения разрастания самой бюрократии. В частно-
216
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
сти, не может идти речи о том, чтобы «преодолеть государство».
На взгляд Вебера, достижение социалистического общества
всегда будет иметь последствия совершенно противоположные
тому, что предсказывалось социалистическими мыслителями,
поскольку оно будет подразумевать расширение бюрократиче-
ского господства. Под последним Вебер понимал «структуру су-
перординации и субординации, поддерживаемой множеством
мотивов и средств принуждения», которые могут принимать
разнообразные формы, наиболее могущественная из которых —
бюрократическое управление (Weber. Economy and society. 1978.
Vol.I. P. xc; Vol. II. P. 941ff). Хотя он не рассматривал гнет бюро-
кратии как нечто неизбежное, современные политики, как он
думал, должны найти стратегии для сдерживания и ограниче-
ния ее развития. Он был абсолютно убежден в одном: если со-
циализм или коммунизм означают непосредственное и равное
управление экономическими, социальными и политическими
делами всеми гражданами, тогда они — крайне наивные и ри-
скованные доктрины.
Бюрократия, парламенты и национальные государства
Представление о том, что государство и в особенности его бю-
рократическая организация являются «паразитическими» объ-
ектами на теле общества — является позицией, которую под-
держивал Маркс и многие его последователи (особенно Ленин).
Возможно, однако, что централизованное управление просто не-
избежно. Вебер пришел к данному выводу отчасти посредством
оценки непрактичности прямой демократии: «...в которой груп-
па перерастает определенный размер или где административная
функция становится слишком сложной для удовлетворительно-
го ее выполнения кем-либо, назначенного по ротации, жребием
либо избранием. Условия управления массовыми структурами
радикально отличаются от тех, что получаются в небольших
ассоциациях, покоящихся на соседских или же личных взаимо-
отношениях... Растущая сложность административной задачи
и исключительная экспансия их компетенции все больше при-
водит к техническому превосходству обученных и имеющих
опыт, и таким образом неизбежно благоприятствует продолже-
нию пребывания по крайней мере некоторых их функционеров.
217
Часть II. Варианты XX века
А потому всегда существует вероятность возникновения особой
устойчивой структуры для управленческих целей, которая неиз-
бежно предназначается для осуществления правления» (Weber.
Economy and society, 1978. Vol. II. P. 951-952).
Вебер не считал, что прямая демократия1 невозможна
при любых условиях; скорее, он полагал, что она сможет функ-
ционировать лишь в организациях, отвечающих следующим
требованиям: «1) Организация должна быть локальной или же
ограниченной по численности членов; 2) общественное положе-
ние членов не должно слишком различаться; 3) административ-
ные функции должны быть относительно легкими и стабиль-
ными; 4)...должно существовать определенное минимальное
развитие в умении объективно определять стратегию и сред-
ства» (ibid. Р. 949).
Прямая демократия требует относительного равенства всех
участников, ключевое условие которого — минимальная эко-
номическая и социальная дифференциация. Таким образом,
примеры подобных форм «правления» могут быть найдены
среди аристократий в итальянских городах-государствах позд-
него Средневековья, в некоторых городских конгломератах Со-
единенных Штатов и в отдельных профессиональных группах,
например, университетских преподавателей. Однако размер,
сложность и чрезвычайное разнообразие современных обществ
делает прямую демократию просто неадекватной в качестве об-
щей модели политического регулирования и контроля.
Вебер прекрасно понимал, что цель прямой демократии со-
стояла в том, чтобы свести власть к минимуму, но в неоднород-
ном обществе прямая демократия привела бы к неэффективному
управлению, некомпетентности, политической нестабильности
и, в конечном счете, радикальному возрастанию вероятности
(как подметили еще Платон и другие критики классической де-
мократии) правления деспотического меньшинства. Последнее
могло быть возможным именно из-за вакуума согласованности,
создаваемого отсутствием технически эффективного управле-
1 Под «прямой демократией» Вебер подразумевал систему принятия реше-
ний по «государственным делам», в которой напрямую задействуются
граждане. (В рамках данного тома понятая таким образом прямая де-
мократия охватывает модели I, Па, Пб и отдельные составляющие моде-
ли VIII.)
218
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
ния. Вдобавок прямой демократии присуща и другая важная
характеристика, делающая ее совершенно неподходящей для со-
временной политики: ее способ политического представитель-
ства препятствует возможности политической дискуссии, пере-
говоров и компромисса. Это особенно очевидно там, где прямая
демократия структурирована с помощью иерархии уполномо-
ченных либо «инструктированных» делегатов (см. модель IV
в главе 4). Прямые инструкции избирателей подрывают свободу
действий, которой должны обладать представители для решения
конфликта, уравновешивания сталкивающихся интересов и вы-
работки стратегии — достаточно гибкой, чтобы соответствовать
меняющимся обстоятельствам (Weber. Economy and society, 1978.
Vol. I. P. 289-290, 292-293; Vol. II. P. 948-952, 983-987). Прямая де-
мократия не обладает подходящим механизмом, чтобы служить
связующим звеном между соперничающими партиями.
Было бы неверно объединять проблемы, относящиеся к при-
роде управления, с проблемами контроля над государственным
аппаратом (Albrow, 1970. Р. 37-49). По мнению Вебера, Маркс,
Энгельс и Ленин перепутали их, одновременно решая вопрос
о классовой природе государства и вопрос о том, является ли
централизованное бюрократическое управление необходимой
чертой политической и социальной организации. Устремлен-
ность Ленина на «разрушение» государства, вероятно, самый
показательный пример смешения этих двух различных проб-
лем. Кроме того, Вебер отвергал все предположения о том,
что современное государственное устройство можно объяснить
непосредственно с точки зрения классовой активности. Чтобы
понять его позицию, нужно усвоить его концепцию государства.
Вебер разработал одно из наиболее авторитетных определе-
ний современного государства, акцентируя внимание на двух
составляющих его истории: территориальности и насилии. Со-
временное государство, в отличие от предшественников, ко-
торые будоражили постоянно борющиеся партии, обладает
способностью монополизировать легитимное использование
насилия в рамках данной территории; это скорее национальное
государство в оборонительной позиции по отношению к другим
национальным государствам, нежели вооруженная часть его
собственного населения. «Конечно же, — подчеркивал Вебер, —
насилие отнюдь не является нормальным или единственным
средством государства — об этом нет и речи, — но оно, пожалуй,
219
Часть II. Варианты XX века
специфическое для него средство... Государство, равно как и по-
литические союзы, исторически ему предшествующие, есть
отношение господства людей над людьми [и следует добавить,
господства мужчин над женщинами], опирающееся на легитим-
ное (то есть считающееся легитимным) насилие как средство»
(Вебер, 1990. С. 645). Государство обеспечивает законопослуш-
ность либо порядок на той или иной территории; в отдельных
капиталистических обществах это непременно подразумевает
защиту системы владения собственностью и отстаивание эко-
номических интересов за границей, хотя, разумеется, ни в коем
случае все проблемы порядка не могут быть сведены к указан-
ным. Сеть государственных учреждений и институтов получает
окончательное подтверждение в претензии на монополию при-
менения силы, при этом политический строй лишь тогда легко
подвержен кризисам, когда эта монополия разрушается.
Однако в веберовском определении государства имеется
и третий ключевой термин: легитимность. Государство осно-
вано на монополии физического принуждения, которое ле-
гитимируется (то есть защищается) верой в обоснованность
и/или законность данной монополии. Сегодня, как утверждал
Вебер, люди более не подчиняются авторитету властей просто
на основании того, что раньше было общепринятым — при-
вычки и традиции либо харизмы и личной привлекательности
тех или иных лидеров. Скорее присутствует общая покорность
«в силу «легальности», в силу веры в обязательность легального
установления (Satzung) и деловой «компетентности», обосно-
ванной рационально созданными правилами» (там же. С. 646).
Легитимность современного государства основана преимуще-
ственно на «правовом авторитете», то есть на признании «ко-
декса правовых документов». Таким образом, деятельность со-
временного государства ограничена властью закона, сложным
процессом сдерживания. С одной стороны, правление закона
предполагает, что агенты государства должны вести свои дела
в соответствии с принципами надлежащей законодательной
процедуры, в то время как, с другой стороны, оно подразуме-
вает, что люди как «граждане» должны уважать авторитет госу-
дарства в силу поддержания данных принципов. В современном
государстве официальные лица могут требовать подчинения
не из-за какой-то особой привлекательности, хотя часто это
играет весьма значительную роль, а из-за авторитета, которым
220
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
обладают лишь на время, занимая тот или иной пост, при народ-
ной поддержке или, по крайней мере, всеобщем согласии.
Первостепенным среди государственных институтов являет-
ся аппарат управления: обширная сеть организаций с назнача-
емым руководством. Хотя подобные организации были прису-
щи государствам самых различных стран и эпох, «лишь Запад»,
по мнению Вебера, «знает государство в его современном раз-
витии, с профессиональной администрацией, специализиро-
ванным чиновничеством и законом, основанном на понятии
гражданства». Данные институты берут свое начало в Антич-
ности и на Востоке, однако они никогда не развивались столь
систематично.
Современное государство не является, по утверждению Ве-
бера, порождением капитализма; оно предшествовало и со-
действовало капиталистическому развитию (Weber. Economy
and society, 1978. Vol. II. P. 1381 ff). Капитализм, однако, явился
огромным стимулом, как в общественной, так и в частной жиз-
ни, для развития рационального типа ведения дел, то есть типа
бюрократии, основанной на законной власти. Вебер полагал,
что в современном мире государственное и частное управление
все более бюрократизируются (Ibid. Р. 1465). Это означает опре-
деленный рост следующих организационных структур: долж-
ностной иерархии в пирамиде власти; безличного, кодифици-
рованного порядка действий; строгого ограничения средств
принуждения в распоряжении каждого должностного лица;
назначения чиновников на основе их специализации и квали-
фикации (а не на основе покровительства); четко обозначенных
специализированных задач, требующих привлечения работни-
ков с полной занятостью; и, что важно, отделение чиновников
от «обладания средствами управления» (Weber. Economy and
society, 1978. Vol. I. P. 220-221).
Последний момент требует некоторых пояснений. Вебер
обобщал марксистскую идею «лишения рабочего контроля
над средствами производства», выводя последнюю за пределы
самой производственной сферы, связывая это с общим ростом
численности бюрократии в современном мире. «Лишение ра-
бочего», по его мысли, крайне типично для любой бюрократи-
ческой организации и является необратимым процессом. «От-
чуждение» рабочих следует понимать как неизбежный элемент
централизации управления. Индивиды, находящиеся на ниж-
221
Часть II. Варианты XX века
них уровнях бюрократической организации, неминуемо утра-
чивают контроль над выполняемой ими же работой, регулиру-
емой вышестоящими инстанциями. Бюрократия, кроме того,
обычно становится безличной силой; ее правила и процедуры
начинают жить своей собственной жизнью, поскольку они сдер-
живают и ограничивают активность всех тех, кто им подчинен,
как функционеров, так и клиентов бюрократии. Кроме того, бю-
рократическое принятие решений «жестко» и «негибко», чаще
всего (и неизбежно) игнорирует специфические обстоятельства
жизни индивидов. В целом бюрократия, согласно Веберу, обра-
зует «стальную клетку», в которой большинство населения об-
речено провести большую часть жизни. Такова цена за преиму-
щества жизни в экономически и технически развитом обществе.
Для современных граждан, по сути, не существует действен-
ного способа создать «небюрократический» тип правления.
Практически при любых обстоятельствах бюрократия «совер-
шенно незаменима» (Weber. Economy and society, 1978. P. 223).
Выбор возможен лишь «между бюрократией и дилетантизмом
в области управления». Вебер объяснил распространение бюро-
кратии следующим образом: «Ключевой причиной успеха бю-
рократической организации всегда было ее чисто техническое
превосходство над любой другой формой организации. Всесто-
ронне развитый бюрократический аппарат сравним с немехани-
ческим типом производства. Точность, скорость, однозначность,
знания досье, последовательность, свобода действия по своему
усмотрению, единство, строгая субординация, снижение разно-
гласий и материальных, и личных затрат — при строго бюрокра-
тическом правлении все они доводятся до оптимальной точки»
(Weber. Economy and society, 1978. Vol. II. P. 973). По мере того
как политическая жизнь становится все более сложной и диф-
ференцированной, бюрократическое управление становится все
более необходимым.
Вебер связывал незаменимость бюрократии с проблемами
управления, создаваемыми современными экономическими
системами и массовым гражданским участием. Предсказуемое
политическое и правовое окружение необходимо для развития
экономических предприятий; без него они не смогут успешно
вести свои дела и выстраивать отношения с потребителями. Ор-
ганизационная эффективность и стабильность, которую в ко-
нечном счете может гарантировать только бюрократия, была
222
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
(и остается) необходимой для развития торговли и промыш-
ленности (Weber. Economy and society, 1978. Vol. II. P. 969-980;
Beetham, 1985. Ch. 3). Массовое гражданское участие само вы-
зывает возрастание требований к государству — как количе-
ственного, так и качественного характера. Недавно получив-
шие избирательные права граждане требовали от государства
не только большего в таких областях, как образование и здраво-
охранение, но и единообразного подхода к людям со сходными
категориями потребностей: «ведения дел в соответствии с под-
дающимися учету правилами» безотносительно к каким-ли-
бо «конкретным людям» (ibid. Vol. II. Р. 975)1. Стандартизация
’ и рутинизация управленческих задач оказались решающими
для достижения данной цели. Кроме того, возросшие требова-
ния к государству были как интернационального, так и нацио-
нального типа; и чем больше их было, тем больше была и не-
обходимость в квалифицированном управлении для их верной
интерпретации и регулирования: «Очевидно, что технически
крупное современное государство всецело зависит от бюрокра-
тического базиса. Чем крупнее государство и больше его власть,
тем ожесточеннее борьба... и тем больше зон трений с внешним
миром и насущнее потребности в единстве управления внутри
страны, тем неизбежнее подобный характер постепенно уступа-
ет бюрократической структуре» (ibid. Р. 971).
Хотя правление чиновничества нельзя назвать неизбежным,
значительная часть власти приобретается бюрократами благо-
даря опытности, информированности и доступу к секретным
данным. По мысли Вебера, эта власть может стать безгранич-
ной. Самые разнообразные политики и политические акторы
могут оказаться зависимыми от бюрократии. Главным вопро-
сом для Вебера (если не главной заботой) являлось то, как мож-
но сдержать власть бюрократии. Он был убежден, что в отсут-
ствие подобных сдержек общественная организация окажется
добычей чрезмерно усердствующих чиновников либо могуще-
ственных частных интересов (среди прочих — объединений ка-
1 Бюрократия развивается «тем полнее», писал Вебер, «чем больше она «де-
гуманизируется», тем активней она прогрессирует в устранении из про-
фессиональной деятельности любви, ненависти и всех чисто личных, ир-
рациональных и эмоциональных элементов, не поддающихся контролю»
(Weber. Economy and society, 1978. Vol. II. P. 975).
223
Часть II. Варианты XX века
питалистов либо крупных землевладельцев), для которых наци-
ональные интересы не являлись бы приоритетными. Кроме того,
во времена чрезвычайного положения бюрократия была бы не-
эффективна в руководстве: в отличие от политиков, бюрократы
не умеют занимать решительную позицию. Они не подготовле-
ны — а бюрократия структурно не предназначена — для рассмо-
трения политических, а вместе с ними и технических или эко-
номических критериев. Однако предлагаемое Вебером решение
проблемы неограниченной бюрократизации не зависело про-
сто от способности отдельных политиков к инновациям. Гово-
ря о Германии, он выступал за сильный парламент, который
смог бы создать учебную базу для конкурентоспособных и силь-
ных лидеров, а также послужил бы противовесом государствен-
ной и частной бюрократии (Mommsen, 1974. Ch. 5).
Политическую позицию Вебера можно понять посредством
изучения его критики социализма. Он полагал, что отмена част-
ного капитализма «будет означать лишь то... что высшее руко-
водство национализированных и обобществленных предприя-
тий станет бюрократическим» (Weber. Economy and society, 1978.
Vol. II. P. 1402). Опора на тех, кто контролирует ресурсы, уси-
лится, поскольку отмена рынка будет означать и упразднение
ключевой уравновешивающей силы государства. Рынок порож-
дает изменения и социальную мобильность, являясь основным
источником капиталистической динамики. «Государственная
бюрократия будет править в одиночку, если капитализм будет
ликвидирован. Частная и государственная бюрократия, которые
теперь действуют заодно, — а в потенциале друг против друга,
а потому до определенной степени сдерживают друг друга, —
слились бы в одну иерархию. Это было бы сравнимо с ситуаци-
ей в Древнем Египте, но приняло бы гораздо более рациональ-
ную — а потому непоколебимую — форму» (Weber. Economy and
society, 1978. Vol. I. P. 143).
Хотя Вебер утверждал, что «прогресс» в сторону бюрократи-
ческого государства получил огромный стимул от капитали-
стического развития, он полагал, что само это развитие, вкупе
с парламентским правлением и партийной системой, представ-
ляло собой наилучшую преграду узурпации государственной
власти чиновничеством. Отнюдь не собираясь ликвидировать
господство как таковое, социализм неизбежно переработал бы
его в строгую бюрократическую форму, подавляя в конечном
224
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
счете любое выражение легитимно конфликтующих интересов
во имя воображаемой солидарности — бюрократическое госу-
дарство правило бы в одиночку. Отдельные элементы критики
Вебера были, бесспорно, пророческими (см. ниже, а также главы
7 и 8).
Конкурентная элитистская демократия
Защищая капиталистическую экономику, а также парламент-
ское правление и конкурентную партийную систему, Вебер за-
нимал позиции, знакомые многим либералам XIX и XX веков.
Но его защита данных институционных взаимосвязей покои-
лась на новых аргументах. Перед тем как рассмотреть ограни-
ченность некоторых из его идей, подробнее остановимся на его
модели демократии, модели, как он считал, одновременно «не-
избежной» и желательной.
Вебер привел несколько оснований того, почему парламент-
ское правление является жизненно важным. Во-первых, парла-
мент поддерживает определенную степень открытости прав-
ления. Как арена для обсуждения государственной политики
он обеспечивает возможность для выражения конкурирующих
идей и интересов. Во-вторых, структура парламентских обсуж-
дений, природа ведения полемики, а также требование (чтобы
быть «убедительным») обладать немалой долей красноречия,
превращает парламент в серьезное испытание для начинаю-
щих лидеров; лидеры должны уметь мобилизовать обществен-
ное мнение и предлагать разумные политические программы.
В-третьих, парламент предоставляет арену для ведения перего-
воров о сложившемся положении. Политические представители
принимают решения, следуя критериям, отличным от логики
бюрократических процессов и рыночных операций. Они могут
напрямую продемонстрировать стратегические альтернати-
вы индивидам либо группам с конфликтующими интересами,
тем самым создавая возможности для компромисса. Они гото-
вы осознанно формулировать цели, которые бы отвечали из-
менчивому давлению извне и которые находились бы в согла-
сии со стратегиями для достижения успеха как среди электората,»
так и в масштабах всей нации. Как таковой парламент является
основным механизмом сохранения конкуренции ценностей.
’*225
€
Часть II. Варианты XX века
Однако роль парламента не следует романтизировать. Со-
гласно Веберу, идея о том, что парламент является центром
споров, обсуждений и полемики — местом, где формулируются
авторитетные политические программы — в значительной сте-
пени суть неверная интерпретация природы современного пар-
ламентского процесса (Вебер, 1990. С. 674). Если когда-то пар-
ламенты и были «средоточием разума», теперь этого нельзя
утверждать с уверенностью. В отличие от взглядов таких фигур,
как Дж. С. Милль, Вебер считал, что расширение избирательных
прав и развитие партийной политики подрывает классическую
либеральную концепцию парламента как места, в котором путем
рациональных умозаключений разрабатывают национальную
стратегию, руководствуясь лишь интересами государства и на-
рода. В то время как формально парламент является единствен-
ным легитимным органом, в котором могут определяться закон
и национальная стратегия, на практике приоритетом обладает
партийная политика (Mommsen, 1974. Р. 89-90). Всеобщее изби-
рательное право фундаментально меняет динамику политиче-
ской жизни, ставя партию во главу политической деятельности.
14 лишь уяснив природу современных политических партий,
можно в полной мере понять значение расширения избира-
тельного права в XIX и XX веках. Задолго до введения принципа
гарантии «народного суверенитета» — идеи, которую Вебер счи-
тал довольно упрощенной — расширение избирательного права
в основном связывалось с возникновением нового типа про-
фессионального политика. Почему так? Дело в том, что с рас-
пространением всеобщего избирательного права «необходимо
было создать чудовищный аппарат союзов». Эти союзы или пар-
тии специализировались на организации представительства.
Во всех сообществах, размер которых превышал малые сель-
ские районы, политическая организация, утверждал Вебер,
управляется «небольшим количеством людей, заинтересован-
ных в первую очередь в политической жизни, то есть в участии
в политической власти... Невозможно себе представить, как бы
в крупных союзах вообще происходили выборы без такого пред-
приятия. Практически оно означает разделение граждан с из-
бирательным правом на политически активные и политически
пассивные элементы» (Вебер, 1990. С. 671).
Расширение избирательного права неизбежно означает рас-
пространение политических союзов для организации электората,
226
— Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
чьи интересы в большинстве случаев (исключениями являются
общенациональные чрезвычайные положения и войны) фрагмен-
тированы и разделены. Множество социальных сил соперничают
за влияние в государственных делах. Для достижения подобного
влияния эти силы нуждаются в мобилизации ресурсов, сборе фи-
нансовых средств, завоевании последователей и приобретении
сторонников. Однако в ходе организации они становятся зависи-
мыми от тех, кто постоянно занят в новых политических меха-
низмах. А эти механизмы, стремясь стать все более эффективны-
ми, превращаются в бюрократические. Партии могут стараться
реализовать программу «идеальных» политических принципов,
но пока их деятельность не будет основана на систематических
стратегиях по достижению успеха на выборах, они будут обрече-
ны на неудачу. Следовательно, партии трансформируются прежде
всего в средства борьбы и победы на выборах. Развитие конку-
рирующих партий необратимо меняет и природу парламентской
политики. Партийные механизмы отметают традиционные при-
вязанности и утверждают себя в качестве новых центров при-
тяжения, вытесняя другие в качестве ключевой основы нацио-
нальной политики. Давление оказывается даже на избранных
представителей в целях поддержания партийной линии полити-
ки; представители становятся «не чем иным, как отлично дисци-
плинированным голосующим стадом» (там же. С. 679). Ключевые
этапы аргументации Вебера представлены в модели 5.1.
Хотя Вебер твердо верил, что успехи бюрократизации более
или менее означали постепенный упадок независимости тех,
кто находился в нижних эшелонах политических организа-
ций, он критично относился к трудам Михельса, который своей
формулировкой данной тенденции — «железный закон олигар-
хии» — во многом был обязан Веберу (Michels. Political parties.
In Roth, 1978. P. Ixxi, xcii). Михельс излагал «железный закон»
следующим образом: «Это организация, порождающая господ-
ство избранных над избравшими, уполномоченных над упол-
номочивающими, делегатов над делегирующими. Кто гово-
рит организация, подразумевает олигархия» (Michels. Political
parties. Р. 365). Для Вебера подобное изложение представлялось
в высшей степени упрощенной интерпретацией; бюрократиза-
ция была не только крайне сложным процессом — она сочета-
лась и с определенной степенью политической демократизации
и появлением одаренных лидеров.
227
4
Часть II. Варианты XX века
Современные политические партии, по существу, укрепляют
значимость лидерства. Последнее следует понимать в качестве
необходимого спутника как крупномасштабных организаций,
требующих твердого политического руководства, так и пассив-
ности широких масс электората. Эта пассивность отчасти явля-
ется продуктом современного бюрократического мира. Но хотя
анализ Вебера, на первый взгляд, предлагает убедительное объ-
яснение того, почему народные массы были пассивны (у них не-
много реальных возможностей для участия в институциональ-
ной жизни, то есть они не обладают достаточной властью, чтобы
сделать подобное участие полноценным), сам Вебер был скло-
нен давать низкую оценку большинству электората. В своем зна-
менитом эссе «Политика как призвание» он говорил об «эмоци-
ональности» масс, вовсе не являющейся надлежащим базисом
для понимания либо оценки государственных дел. Очевидно, он
думал об электорате как о неспособном в принципе разобраться
в политике и готовом идти на какой-либо выбор лишь из числа
имеющихся лидеров. А потому демократию Вебер представляет
как полигон для потенциальных лидеров. Демократия подобна
«рынку» и институциональному механизму по отсеиванию сла-
бейших и продвижению тех, кто наиболее компетентен в конку-
рентной борьбе за голоса и власть. Выбирать при подобных об-
стоятельствах, как он пишет, «можно только между вождистской
демократией с «машиной» и демократией, лишенной вождей,
то есть господством «профессиональных политиков» без при-
звания» (Вебер, 1990. С. 688).
Вебер называл современную представительную демокра-
тию «плебисцитарной вождистской демократией»: «плебис-
цитарной», поскольку регулярные выборы в западных странах
(Британия, Германия, Соединенные Штаты) постепенно стано-
вились неотличимыми от периодических прямых вотумов до-
верия (или недоверия) правительству; «вождистской», потому
что на кону в подобных выборах стояла популярность и доверие
к отдельным группам либо лидерам, то есть политическим эли-
там. Вебер даже описывал современную демократию как «це-
заристскую». Не считая, что демократия является базисом по-
тенциального развития всех граждан, скажем, что демократию
лучше всего воспринимать как ключевой механизм для обеспе-
чения эффективного политического и общенационального руко-
водства. Выполняя селективную функцию, а также легитимируя
228
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
Рис. 5.1. Партийная система и разрушение парламентского влияния
избранников (посредством выборов), демократия оказывается
незаменимой. Как верно подметил один комментатор: «Вебер
был сторонником демократии, основываясь на том, что в соци-
альных и политических условиях современного бюрократиче-
€
229
Часть II. Варианты XX века
ского общества она предоставляла максимум динамики и лидер-
ства» (Mommsen, 1974. Р. 87). И как заметил другой, «энтузиазм
Вебера в отношении представительной системы основан скорее
на его убеждении в том, что сила нации зависит в большей сте-
пени от нахождения способных лидеров, чем на какой-либо за-
боте о демократических ценностях» (Albrow, 1970. Р. 48). Вебер
отстаивал утверждение компетентного руководства, способного
и готового в качестве первостепенной задачи удержать власть
и престиж.
Трения между силой и правом, властью и законом в значи-
тельной степени были разрешены Вебером в пользу силы и вла-
сти. Хотя он был твердым приверженцем «власти закона», важ-
нее всего применительно к демократическому процессу было то,
что он установил определенную форму «избранной диктатуры».
Вебер явно поддерживал подобную тенденцию, утверждая не-
обратимость социальных условий, которые ее породили, и вы-
являя преимущества подобной системы. Он хорошо сознавал
утрату «героической» эпохи либерального индивидуализма,
эпохи, обещавшей высвободить энергию и способности инди-
видов. Но в современных условиях, как он полагал, с затратами
просто следует смириться. Было уже невозможно сохранять сво-
боду действий и инициативы для всех в равной степени. Глав-
ный вопрос, с которым столкнулись либералы, заключался ско-
рее в том, как сохранить простор для инициатив на «вершинах
власти».
Вебер стремился понять и найти способы обеспечить эффек-
тивный баланс между политической властью, умелым руко-
водством, компетентным управлением и определенной степе-
нью политической ответственности. Необходимо подчеркнуть,
что он ни в коем случае не отрицал важность способности элек-
тората освобождать некомпетентных руководителей от обя-
занностей. Следовало найти равновесие между политической
властью и подотчетностью, не отдавая слишком много власти де-
мосу. С подобными утверждениями Вебер шел в русле классиче-
ской либерально-демократической традиции, неуклонно стре-
мившейся защитить и ограничить политические права граждан.
Только в одном он постарался изменить ее, разработав новую,
крайне ограничительную модель демократии. Ограничитель-
ную, поскольку считал, что демократия — это нечто большее,
чем просто отлаженный способ привести к власти квалифици-
230
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
рованных политических лидеров. Ограничительную, поскольку
роль электората и возможных средств расширения политиче-
ского участия воспринимались им крайне скептически. Ограни-
чительную, поскольку, хотя Вебер и считал, что избирательная
система создавала определенную видимость защиты электо-
рата, он утверждал, что подобная защита должна просто соиз-
меряться с возможностью отстранения некомпетентных от за-
нимаемой должности. В этом отношении работа Вебера стоит,
как было верно подмечено, «скорее у истоков, чем у завершения
эволюции в теории и практики либеральной демократии в эпо-
ху массовой политики и бюрократических организаций; его
следует воспринимать в гораздо большей степени как предтечу,
чем как “эпигона”» (Beetham, 1985. Р. 7).
Труды Вебера представляют вызов и традиционно либераль-
ным идеям, и тем, что предвидели возможность создания са-
моуправляющегося общества, свободного от бюрократии. Хотя
некоторые политологи, в особенности те, кто придерживаются
традиционно марксистских убеждений, способны с пренебре-
жением отвергнуть его пессимистические оценки современного
мира, они действительно поднимают серьезнейшие проблемы.
Труды Вебера создавались незадолго до эпохи сталинизма и воз-
никновения социалистических государств Восточной Европы и,
по существу, были, как уже отмечалось, пророческими. Его по-
пытка переосмыслить природу либеральной демократии в мире
сложного конгломерата национальных и интернациональных
институтов вторит взглядам целого множества тех, кто не верил
в возможность радикальной реорганизации общества.
Либеральная демократия на перепутье
Вебер опасался, что политическая жизнь как на Западе, так
и на Востоке станет еще более запутанной при рационализи-
рованной, бюрократической системе управления. А потому вы-
ступал в защиту уравновешивающей власти частного капитала,
конкурентной партийной системы и сильного политического
руководства, которые могли бы предотвратить господство чи-
новничества в политике. При данной позиции недостатки его
политической мысли становятся очевидны: одни из ключевых
идей и принципов и марксистской, и либеральной политиче-
231
Часть II. Варианты XX века
ской теории, судя по всему, им отвергаются. Роль значительно-
го неравенства в политической и классовой власти умаляется
из-за приоритета силовой политики — то есть политики, в ко-
торую вовлечены лидеры и государства. Данный приоритет
в конце концов оставляет равновесие между силой и правом
на усмотрение «харизматических» политических лидеров, по-
грязших в конкуренции между государством и экономической
бюрократией, — в ситуации, которая подводит к опасному при-
знанию того, что в современном мире даже основные принци-
пы классического либерализма более не работают. Представ-
ляется, что лишь те, кто «поднимается до самого верха», могут
процветать как «свободные и равные» индивиды. Это может
быть вполне «реалистичной» оценкой эмпирических тенденций
или же может рассматриваться как превращение определенных
социальных и политических событий в недостаточно обосно-
ванные теоретические добродетели. И именно последняя пози-
ция, как я полагаю, окажется верной.
Предположение Вебера о том, что развитие бюрократии ве-
дет к концентрации власти в руках тех, кто находится в верхах
правления государством, приводит его к игнорированию спо-
собов, которыми могут усилить свою власть и нижестоящие.
В современной бюрократической системе, как представляется,
открываются «благоприятные возможности» для находящих-
ся на «формально подчиненных позициях для приобретения
или возвращения контроля над своими организационными
задачами» (например, препятствие либо блокирование сбора
жизненно важной информации для централизованного приня-
тия решений) (Giddens, 1979. Р. 147-148). Бюрократия может на-
растить потенциал для подрыва «снизу» и найти возможности
для обхода иерархического контроля. Вебер неадекватно оха-
рактеризовал внутренние организационные процессы и их зна-
чимость для событий в других политических сферах1.
1 Можно безуспешно пытаться найти удовлетворительное объяснение точ-
ного характера отношений между растущей бюрократической центра-
лизацией в государстве и современным капитализмом (Krieger, 1983).
В своем историческом анализе форм бюрократизации в различных об-
ществах Вебер не выделял степень, до которой определенные бюро-
кратические процессы могут быть характерны для капиталистического
развития как такового или находиться под его влиянием. Он не сумел
оценить воздействие культурных, экономических и технологических
232
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
Далее, его недооценка власти «подчиненных» связана со сле-
дующей трудностью: некритичным восприятием «пассивности»
массы граждан — их кажущихся невежества, заинтересованно-
сти и участия в политике. Вебер объясняет это двояко: существу-
ет не так много людей, способных и одновременно заинтересо-
ванных в политике; и лишь компетентное руководство, вкупе
с бюрократическим правлением и парламентской системой, мо-
жет справиться со сложностью, с проблемами и решениями со-
временной политики. Данная позиция вызывает несколько
трудностей, которые будут рассмотрены ниже и в последующих
. главах.
Во-первых, позиция Вебера отчасти зависит от сомнительно-
го утверждения о способности электората выделять альтерна-
тивные группы лидеров и его неспособности выносить решения
относительно политической линии на основании заслуг лиде-
ра. Что же могло сделать подобное заявление убедительным?
Если придерживаться взгляда, согласно которому электорат не-
способен осмыслить проблемы политической важности, зачем
доверять суждениям электората, когда речь заходит о выборе
политических лидеров со схожими претензиями на професси-
онализм и воображение? Было бы нелогичным и действитель-
но догматичным считать, что электорат способен на последнее,
одновременно игнорируя последствия этого для более общей
(и высокой) оценки его талантов.
Во-вторых, осуществленный Вебером анализ разобщенности
людей либо отчуждения от «владения средствами управления»
мог быть истолкован как стимулирование порочного круга огра-
ниченного участия либо неучастия в политике. Пунктирная ли-
ния на рис. 5.1 показывает, до какой степени разделение между
политически «активными» и «пассивными» может быть резуль-
татом нехватки реальных возможностей участия в политике —
вероятнее, чем естественная (?) пассивность или «эмоциональ-
ность». Подчиненное положение женщин обычно связывалось
с последним таким образом, чтобы замаскировать и легитими-
ровать социальные, экономические и политические условия,
препятствующие политической активности женщин (см. гла-
сил на рост бюрократии, а также определить степень их независимости
от капиталистического развития. Наконец, осталась неясной специфи-
ка связи между государством, бюрократизацией и капитализмом.
•
233
€
Часть II. Варианты XX века
вы 2, 3, 10). Есть масса оснований предполагать, что для многих
людей политика означает активность, в отношении которой они
ощущают смесь цинизма, скептицизма и недоверия (Held, 1989.
Ch. 4). Дела правительства и национальной обороны не суть
вещи, которые многие полагают изученными, не являются они
и источником непрекращающегося интереса. Примечательно,
что наиболее близки к центрам власти и привилегий (прежде
всего мужчины, принадлежащие к господствующим классам) —
те, кто демонстрирует наибольшую долю интереса и одобрения
политической жизни. Однако возможно, что те, кто выражает
слабую заинтересованность в политике, поступают так имен-
но потому, что для них «политика» — это нечто отдаленное,
и поскольку они чувствуют, что оно напрямую не затрагивает
их >£изни и/или их невозможность повлиять на ее течение.
Весьма примечательно, что участие в принятии решений
(любого типа) значительно расширяется, если оно связано с во-
просами, напрямую затрагивающими жизни людей, и в этом
случае они могут быть более уверены в том, что их вклад в при-
нятие решений будет ощутим; то есть он будет беспристрастно
оцениваться наравне с другими и не просто обойден внимани-
ем или проигнорирован власть предержащими (Pateman, 1970;
Mansbridge, 1983; Dahl, 1985; Даль, 2003; Saward, 2003; Beetham,
2005; глава 9 ниже). Это открытие в особенности касается тех,
кто критиковал некоторые условия политического участия:
сторонников классической демократии (которые подчерки-
вают, например, необходимость обладать не только временем,
но и ресурсами, чтобы позволить себе участвовать в политике);
сторонников протекционного республиканизма или республи-
канизма развития (подчеркивающих, что общественный инте-
рес может быть с легкостью предан, если граждане отстраняют-
ся, за неимением доступа либо возможности, от управления);
марксистов (указывающих на серьезные препятствия равно-
правному участию в политической жизни, возникающие вслед-
ствие концентрации экономической власти); а также критиков
систем с мужским доминированием (показывающих, как поло-
вое разделение труда в «частной» и «общественной» жизни пре-
пятствует полноценному участию подавляющего большинства
женщин в местной и общенациональной политике) (Siltanen and
Stanworth, 1984; Pateman, 1985, 1988). Крайне важно также рас-
смотреть, возможно ли разорвать порочный круг, отображен-
234
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
ный на рис. 5.1, и другие институциональные условия, вызыва-
ющие порочные круги ограниченного участия либо неучастия.
Отметая подобную возможность, Вебер поторопился отвергнуть
альтернативные модели демократии и слишком быстро при-
нял конкуренцию между соперничающими группами лидеров
как единственный способ, которым в ходе истории могли быть
выражены человеческая воля и борьба ценностей.
Сложность и сам размах современной жизни может также
сделать, как утверждал Вебер, централизованный политический
контроль и принятие решений неизбежными. Его аргументы
по данным проблемам весьма убедительны. Но ни в коем случае
нельзя принимать как должное то, что форма и рамки центра-
лизованной политической организации должны быть такими,
какими их описал Вебер. Он был склонен верить в неизменную
форму бюрократического развития. И хотя было бы наивно от-
рицать все аспекты подобного взгляда, организационные фор-
мы оказались гораздо более многообразными, чем предпола-
гала «логика бюрократии» Вебера (Crozier, 1964; Albrow, 1970;
Giddens, 1979). Кроме того, существует множество форм пред-
ставительной демократии, основанных на различных типах из-
бирательной системы, требующих подробного рассмотрения
и оценки. Вебер не привел полноценного анализа типов и форм
возможных политических организаций, будь то на общенацио-
нальном либо местном уровне (см. главу 10).
Тем не менее, его попытка проанализировать внутреннюю
работу государственных (и частных) организаций и его наблю-
дения относительно тенденций бюрократизации представля-
ют собой крупнейший вклад в понимание правления и демо-
кратии. Его работа предоставляет противовес марксистскому
и в особенности ленинистскому акценту на тесной связи между
деятельностью государства, формами организации и межклас-
совыми отношениями (Wright, 1978. Ch. 4). Утверждение о том,
что частное и государственное управление структурирова-
ны сходным образом, крайне важно, как и утверждение Вебе-
ра, разрабатывающее идеи в рамках либеральной традиции,
о том, что умелое, предсказуемое правление есть необходимое
условие для других важных целей: прекращения случайности,
бессистемности и излишнего политического покровительства
в ведении государственных дел; доступности общепринятых
процедур для работы с повседневными вопросами и созыва
к
235
Часть II. Варианты XX века
таких органов, как советы или парламенты для разрешения
серьезных проблем; установления относительно четких обще-
принятых правил, позволяющих людям изучить легитимность
решений и процесса принятия решений. Без умелого, предска-
зуемого управления государственные дела быстро превратят-
ся, как верно отмечал Вебер, в трясину межпартийных распрей
и зайдут в тупик при решении насущных коллективных вопро-
сов — подобно отдельным аспектам классической демократии,
по крайней мере, в оценке Платона. Разумеется, форма подоб-
ного управления открыта и для дальнейших дискуссий.
Труды Вебера имели огромное влияние на социологию и по-
литологию в англоамериканском мире. Они вызвали появле-
ние широкого разнообразия научных разработок, две из кото-
рых заслуживают внимания: теория демократии, выдвинутая
Шумпетером (которая непосредственно продолжила изучение
аспектов веберовского понятия плебисцитарной вождистской
демократии), и эмпирическая демократическая теория или же
«плюрализм» (взявшая за отправной пункт веберовские идеи
о многомерности власти). Вместе данные разработки прекрасно
отражают противоречия политической мысли Вебера, хотя они
касаются совершенно разных направлений его мышления. Да-
лее мы обсудим работу Шумпетера, а плюрализм — в главе 6.
Рудименты идеи демократии?
Шумпетер, австриец по рождению, ставший позднее граждани-
ном США, стремился разработать эмпирически обоснованную
«реалистическую» модель демократии. В противоположность
основным течениям политической теории начиная с класси-
ческих времен, он старался освободить восприятие природы
общественной жизни от того, что он считал излишним теорети-
зированием и произвольными нормативными предпочтения-
ми. Его изначальная задача носила объяснительный характер:
выявить механизм действительной работы демократий. Он хо-
тел создать теорию, которая, по его словам, была бы «правди-
вее по отношению к жизни», чем существующие модели. Хотя
данная задача не была столь радикальным отходом от традиции,
как он утверждал, — Бентам, Маркс и Вебер, например, в зна-
чительной мере разделяли это — его работа по большей части
236
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
явилась пересмотром общепринятых представлений о демокра-
тии. Его классическая работа «Капитализм, социализм и демо-
кратия» (впервые опубликованная в 1942 году) имела решающее
влияние на развитие демократической теории после Второй
мировой войны, в особенности в перспективных дисциплинах
политологии и социологии (хотя в его собственной, изначаль-
ной дисциплине — экономике — она не привлекла много внима-
ния). Впоследствии многие социологи исследовали и расширяли
основные гипотезы Шумпетера, касающиеся поведения полити-
ческих лидеров и избирателей и их воздействия друг на друга
(например: Berelson et al., 1954; Dahl, 1956, 1961; Almond and
Verba, 1963; Sartori, 1987).
Заинтересованность Шумпетера эмпирикой не следует вос-
принимать однозначно. Как и в случае с Максом Вебером, в его
трудах заметны явные нормативные измерения. Являясь частью
крупного проекта, исследующего постепенную смену капита-
лизма социализмом на Западе1, теория демократии Шумпетера
была одновременно сфокусирована на крайне ограниченном
ряде вопросов и отстаивала крайне специфический набор прин-
ципов, касающихся истинной формы «народного» правления.
Явное соответствие между данными принципами и структурой
двух самых заметных послевоенных либеральных демократий
(Великобритании и Соединенных Штатов) могло бы помочь объ-
яснить, почему Шумпетер и его последователи заявляли о них
как о наиболее «реалистичном» взгляде на демократические
системы. Кроме того, крайне критичная оценка Шумпетером
иных моделей демократии с более активным участием народа
в управлении, которые можно встретить в трудах таких авторов,
как Руссо и Маркс, перекликалась с мнением многих западных
мыслителей и политиков того времени, которые чувствовали,
что «чрезмерное» участие могло привести к мобилизации де-
моса с крайне опасными последствиями: среди исторических
событий они подразумевали прежде всего, несомненно, боль-
шевистскую революцию и массовые собрания, ознаменовав-
1 Социализм определялся Шумпетером как «институциональная система,
при которой контроль над средствами производства и самим произ-
водством находится в руках центральной власти или, иначе говоря, где
принадлежность экономики к общественной сфере, а не частной, —дело
принципа» (Шумпетер, 1995. С. 226).
* 237
Часть II. Варианты XX века
шие приход к власти нацистов в Германии. Однако следует на-
помнить, что концепция демократии Шумпетера вовсе не была
оригинальной. Некоторые исследователи прослеживали тесную
связь многих идей Шумпетера о демократии, партийной органи-
зации и бюрократии с идеями Вебера из «Хозяйства и общества»
(Roth, 1978. Р. xcii). Пусть даже это и преувеличение, Шумпетер,
несомненно, как мы увидим, многим обязан Максу Веберу. Бес-
спорно, Шумпетер популяризировал некоторые из идей Вебера,
но он также смог и развить их в ряде направлений.
Под демократией Шумпетер понимал политический ме-
тод, то есть институциональную процедуру принятия полити-
ческих — законодательных и административных — решений,
посредством наделения властью определенных индивидов —
властью выносить решения по всем вопросам вследствие
их успехов в ходе народных выборов. Демократическая жизнь
была борьбой между соперничающими политическими лидера-
ми, ведущейся в партиях, за обретение властных полномочий.
Поскольку демократия вовсе не являлась формой жизни, для ко-
торой характерны обещания равенства и наилучших условий
для развития человека в богатом контексте народного участия
в правлении, — ролью граждан при демократии вполне откры-
то признавалось право периодически выбирать и уполномо-
чивать правительства действовать в их интересах. Демократия
могла служить различным целям, например, осуществлению
социального правосудия. Однако важно, как утверждал Шум-
петер, не смешивать данные цели с самой демократией. Какие
политические решения принимались — это вопрос, отдельный
от надлежащей формы их принятия: условия фактической леги-
тимности решений и тех, кто их принимает, как следствия пери-
одических выборов конкурирующих политических элит.
Сущность демократии заключалась, как верно отмечали про-
текционные теоретики либеральной демократии, в способно-
сти граждан заменять одно правительство другим и, следова-
тельно, защищать себя от риска политических руководителей,
превращающихся в непоколебимую силу. Пока правительства
сменяются, и пока у электората есть выбор между (по крайней
мере, двумя) различными крупными партийными платформа-
ми, угроза тирании может быть предотвращена. Демократия —
это механизм, позволяющий реализовывать широкий спектр
желаний обычных людей, оставляя при этом непосредственно
238
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
государственную политику немногим, достаточно компетент-
ным и квалифицированным, чтобы ею заниматься. Учитывая
разнообразие индивидуальных желаний и неизбежно широкий
(фрагментированный) набор запросов к правительству, под-
робно анализируемый в трудах Вебера, необходим «некий спо-
соб, который позволил бы выявить волю большинства из этого
многообразия запросов или который привел бы к серии реше-
ний, наиболее приемлемых либо наименее неприемлемых вви-
ду многообразия индивидуальных запросов» (Макферсон, 2011.
С. 122). Демократия — единственное средство, которое может
отдаленно способствовать достижению данной цели.
Если демократия представляет собой институциональное
устройство, порождающее и легитимирующее лидерство, тог-
да она, в лучшем случае, крайне незначительно связана с клас-
сическим значением демократии: «правлением народа». Сам
Шумпетер незамедлительно на это указывал: «Демократия
не означает и не может означать, что народ непосредствен-
но управляет, если употреблять слова “народ” и “управлять”
в любом из известных значений. Демократия значит лишь то,
что у народа есть возможность принять или не принять тех лю-
дей, которые должны им управлять. Но поскольку народ может
это решить совершенно недемократическими способами, мы
вынуждены были сузить наше определение, добавив допол-
нительный критерий, определяющий демократический ме-
тод, а именно свободную конкуренцию за голоса избирателей
между претендентами на роль лидеров. Один из аспектов этого
можно выразить, сказав, что демократия — это правление по-
литиков» (Шумпетер, 1995. С. 372). По сути, это вопрос воспри-
ятия фактов: «Если мы хотим честно взглянуть в лицо фактам,
мы должны признать, что в современных демократиях любого
типа, кроме швейцарской, политика неизбежно является про-
фессиональным занятием. Это в свою очередь влечет за собой
признание ясного профессионального интереса у отдельного
политика и группового интереса у всех профессиональных по-
литиков как таковых. Очень важно ввести этот фактор в нашу
теорию. Если мы примем это во внимание, многие загадки будут
разгаданы... В частности, мы немедленно перестанем удивлять-
ся, почему политики перестают служить групповым интересам*
своего класса или групп, с которыми они лично связаны. Не мо-
жет быть серьезным политиком тот, кто не выучил на всю жизнь
*239
€
Часть II. Варианты XX века
изречение, приписываемое одному из наиболее преуспевших
политиков в истории: “Чего не понимают бизнесмены, так это
того, что я торгую голосами точно так же, как они торгуют неф-
тью”» (Шумпетер, 1995. С. 373).
Как подчеркивал Шумпетер, это вовсе не «фривольный и ци-
ничный» взгляд на политику. Напротив, «фривольно и цинично»
притворяться, что демократия может стать самоуправляющим-
ся сообществом, руководствующимся лишь «общим благом»,
прекрасно сознавая, что предпочтение будет отдаваться набору
узкой группы интересов: интересов власть предержащих. Демо-
кратия, понятая как механизм отбора, предоставляет не только
защиту от подобных притязаний, но также минимум условий,
необходимых для контроля стоящих у власти.
Как и Вебер, Шумпетер нашел понятие «народного сувере-
нитета» бесполезным и полным опасной неопределенности.
Современный сложный мир может управляться успешно, лишь
если «суверенное государство» будет четко отделено от «суве-
ренного народа», а роль последнего будет четко очерчена. Ино-
гда трудно понять (к этому моменту я вернусь позднее), почему
Шумпетер сохранял некую веру в то, что можно было бы назвать
рудиментами идеи демократии — в участие всех взрослых граж-
дан в регулярных выборах. Он низко оценивал политические
и интеллектуальные способности обычных граждан. Его изо-
бражение последних местами напоминает типичного предста-
вителя Гоббсова «естественного состояния», но Гоббс был более
последовательным противником демократии, чем Шумпетер
(там же. 1995. С. 341-349). В общих чертах Шумпетер, нахо-
дясь под влиянием психологов толпы, таких, как Густав Ле Бон,
охарактеризовал электорат как в целом неустойчивый, под-
верженный резким эмоциональным порывам, интеллектуаль-
но неспособный пойти на решительные шаги самостоятельно
и восприимчивый к внешнему воздействию. Что особенно вол-
новало его, так это целый ряд повседневных событий, от со-
брания комитета до прослушивания радио, в которых участие
ощущалось минимально, которым были свойственны низкий
уровень энергии и мышления, а также повышенная чувстви-
тельность к нелогичным воздействиям, к обстоятельствам,
в которых любая «попытка привести рациональные аргумен-
ты лишь будит животные инстинкты» (Шумпетер, 1995. С. 342).
Для людей, находящихся в этих обыденных ситуациях, полити-
240
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
ка — как «воображаемый мир»: «обычно крупные политические
вопросы в сознании рядового, типичного гражданина занимают
место наряду со способами проведения свободного времени, ко-
торые не достигли ранга хобби, и с темами малозначительных
разговоров» (там же. С. 346).
Невежество и недостаток трезвости суждений характерны
как для необразованных, так и многих образованных людей,
когда речь заходит о государственных делах. Образование, ут-
верждал Шумпетер, редко когда играет большую роль: «Людей
нельзя внести вверх по лестнице — они должны карабкаться
сами» (там же. С. 347). Почему? Большинство вопросов внутрен-
ней и внешней политики столь далеки от жизни большинства
людей, что они едва ли обладают «чувством реальности». В отли-
чие от мира бизнеса, в котором люди изо дня в день взвешивают
риск и опасности различных стратегий, отдаленность электора-
та от политического мира чрезвычайно усложняет подобную же
задачу суждения: «опасности могут вовсе не материализоваться,
а если это и произойдет, то они могут оказаться не столь серьез-
ными» (там же. С. 345). Без чувства ответственности, возника-
ющего от непосредственного участия, воцаряется невежество.
Таким образом, типичный гражданин утверждает и анализи-
рует политику «инфантильно», вновь «становясь дикарем» (там
же. С. 347). Это влечет за собой два серьезных последствия:
во-первых, иррациональные предрассудки и импульсы, по сути,
управляют тем, что для рядового гражданина является вкладом
в политику; во-вторых, «общественный мыслительный процесс»
становится крайне уязвимым перед группами, которые «пресле-
дуют свои корыстные цели»: профессиональными политиками,
представителями экономических интересов или «даже разного
рода идеалистами».
Если считать стандартом политическую философию древ-
них Афин, республиканизм (в его протекционном варианте
или в том, где сделан акцент на развитии) или либеральную де-
мократию (опять-таки в ее протекционном варианте или вари-
анте развития), представляется, что «демократическая теория»
делает практически полный круг: от защиты целого ряда до-
вольно прочных оснований, способных оправдать привержен-
ность той или иной форме демократической жизни, и до рас-
суждений, которые фактически соглашаются с оппонентами
демократии. Защита Шумпетером демократии может в лучшем
241
Часть II. Варианты XX века
случае поддержать лишь минимум политического участия: уча-
стия, которое могло бы считаться достаточным для легитима-
ции права конкурирующих политических элит на правление.
Демократия, капитализм и социализм
Концепция современного индустриального общества Шумпете-
ра обязана и Марксу, и Веберу (Bottomore, 1985. Ch. 3). Как и Маркс,
он подчеркивал непрекращающееся движение и динамичную
природу индустриального капитализма. Как и Маркс, он выявил
тенденцию развития в сторону доминирования все более круп-
ных корпораций в производстве и распределении благ. А также,
как и Маркс, он полагал, что развитие индустриального капита-
лизма в конце концов разрушит основания капиталистического
общества: последнее было основано на противоречиях, которые
первое не могло разрешить (Шумпетер, 1995. Часть II). Запад-
ный капитализм, по всей вероятности, должен уступить место
новому экономическому строю, который, как бы его ни называ-
ли, был бы формой социализма.
Однако Шумпетер был социалистом поневоле. Социализм
следовало понять как результат развития ряда общественных
тенденций; по сути, это было предсказание, а не этический иде-
ал. Кроме того, социализм не обязательно означал обществен-
ное или государственное владение собственностью. Скорее, он
прежде всего подразумевает решение технической проблемы
максимизации национального вклада и его эффективности
в контексте экономики, управляемой крупными компаниями.
Шумпетер отверг первостепенность роли, которую Маркс при-
писывал классам и классовой борьбе. Он считал, что вся область
классового анализа была «очагом предрассудков» и что «рито-
рика революции» шла по ложному пути. Характерным элемен-
том социализма было планирование ресурсов: институциональ-
ная модель, позволявшая центральной власти контролировать
систему производства. Истолкованный подобным образом со-
циализм не был несовместим с демократией, как это утверждал
Вебер. В дискуссии, глубоко повлиявшей на последующих теоре-
тиков смешанной экономики и государства благосостояния (см.
главу 6), Шумпетер утверждал, что пока демократия осмысляет-
ся в рамках «общих выборов, партий, парламентов, кабинетов
242
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
и премьер-министров» — то есть в рамках системы установле-
ния лигитимного руководства — она может оказаться наиболее
подходящим инструментом для работы с политической повест-
кой капиталистического и социалистического строя (Шумпетер,
1995. С. 392).
Как и Вебер, Шумпетер считал, что применение рациональ-
ного, калькулирующего подхода ко все большему числу сфер
жизни имело серьезнейшие последствия для природы совре-
менного общества. Как и Вебер, он утверждал, что капитализм
явился мощной движущей силой «процесса рационализации»
(там же. С. 216; Bottomore, 1985. Р. 39-40). Далее, он соглашался
с Вебером в том, что рационализация является неотъемлемой
частью сложного мира, требующей объективного, функциональ-
ного упорядочивания: что лишь «правительства экспертов» мо-
гут управлять государственным административным аппаратом
при осуществлении задач регулирования и контроля; и что лишь
строго ограничительная модель демократии может сохраняться
в современных условиях. Однако он глубоко расходился с Ве-
бером во мнениях, считая, что, пусть даже капитализм вместе
с демократией отнюдь не ставят достаточных ограничений рас-
ширению процесса рационализации, сам капитализм будет по-
степенно разрушаться неуклонным прогрессом «технических»
процессов.
Рост крупных предприятий сопровождается расширением ра-
ционализованной, бюрократической формы ведения дел в част-
ном и общественном секторах. Централизованный контроль
усиливается в целом ряде сфер, до того подлежавших прямому
рыночному регулированию: инновация, производительность,
цены и инвестиции. Следовательно, рыночно-ориентированный
индустриальный капитализм медленно замещается организо-
ванным или планируемым экономическим прогрессом. Бюро-
кратический менеджмент привносит определенно позитивный
вклад в данное развитие; он необходим как для растущих мас-
штабов современной индустриализации, так и для любой бу-
дущей социалистической организации. Как писал Шумпетер:
«В современных условиях трудно представить себе какую-либо
форму организации социалистического общества, не связанную
с созданием громоздкого и всеобъемлющего бюрократического
аппарата. Любая иная мыслимая модель несет в себе угрозу не-
эффективности и распада. Впрочем, это соображение не должно
243
Часть II. Варианты XX века
напугать тех, кто осознает, насколько далеко уже успела продви-
нуться бюрократизация экономической жизни — и даже жизни
в целом» (Шумпетер, 1995. С. 276).
Ни социализму, ни демократии бюрократия не угрожает;
даже напротив, последняя является неотъемлемым дополнени-
ем к обоим (там же. С. 276, 363-364). Социализм будет успешной
формой экономической организации лишь в той мере, в какой
он использует «услуги вышколенной бюрократии с хорошей ре-
путацией и традициями». Бюрократизация является основой
современного менеджмента и демократического правления,
вне зависимости от того, капиталистическая это экономика
либо социалистическая. В отличие от Вебера, Шумпетер считал,
что бюрократия прекрасно сочетается с демократией, а демо-
, кратия, в принципе, вполне согласуется с социалистической ор-
ганизацией.
Детали собственно теории капитализма Шумпетера в данном
случае не являются основным объектом внимания, хотя его кон-
цепция их развития отражена на рис. 5.2. Ключевыми момен-
тами, которые следует отметить, чтобы уловить его понимание
контекста современной демократии, здесь являются, во-первых,
разрушение рыночных сил постепенным ростом масштабов
и концентрации средств производства; во-вторых, все более
ярко выраженная тенденция к рационализации и бюрократи-
зации менеджмента; в-третьих, растущая потребность в пла-
нировании ресурсов в экономической и политической жизни;
и, в-четвертых, важность и бюрократии, и демократии для регу-
лирования условий «централистской» экономики.
«Классическая» демократия против современной
Защита Шумпетером «демократии вождизма» или «конкурент-
ного элитизма» покоилась на явной антипатии к «классической
доктрине демократии». Под этим он подразумевал «совокуп-
ность институциональных средств принятия политических ре-
шений, с помощью которых осуществляется общее благо путем
предоставления самому народу возможности решать проблемы
через выборы индивидов, которые собираются для того, что-
бы выполнить его волю общее благо» (Шумпетер, 1995. С. 332).
Тем самым доктрина представляет собой любопытный сплав
244
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
теорий и элементов совершенно разных моделей; упоминаются
руссоистские и утилитаристские идеи, как и, на мой взгляд, не-
которые представления марксистов об интеграции государства
и общества. Представление о том, что существует одна «класси-
ческая доктрина», как называл ее Шумпетер, не имеет смысла
и должно быть отброшено; существует, как я старался пока-
зать, целый ряд «классических» моделей. Шумпетера справед-
ливо критиковали за создание «фикции» (Pateman, 1970. Р. 17).
Тем не менее, его критика выдвигает в острой форме ряд фун-
даментальных оснований для предпочтения «конкурентного
элитизма» другим моделям. Что уже само по себе заслуживает
внимания (D. Miller, 1983. Р. 137-141).
Шумпетер начал свою критику с атаки на идею «общего блага»,
которое «легко поддается определению и пониманию со сторо-
ны любого нормального человека, если ему предъявить раци-
ональные доводы» (там же. С. 332). Это представление, по его
заверениям, и ошибочно, и опасно. Ошибочно, поскольку у лю-
дей различаются не только желания, но и ценности. Индивидов
и группы редко объединяют общие цели, а даже если и объ-
единяют, то могут возникать серьезные разногласия по поводу
наиболее подходящих средств для достижения поставленной
задачи. В современном, экономически дифференцированном
и культурно многогранном обществе неизбежно появляются
различные интерпретации общего блага. Раскол может возни-
кать по принципиальным и стратегическим вопросам, которые
нельзя разрешить, просто обратившись к «всеобщей воле». Кро-
ме того, эти разногласия не могут быть преодолены рациональ-
ным аргументом. Так как «высшие ценности», как заявлял в духе
Вебера Шумпетер, «нельзя втиснуть в рамки простой логики».
Существуют непреодолимые различия между конкурентными
представлениями о том, чем должна быть жизнь и чем — обще-
ство (Шумпетер, 1995. С. 332-333). Умалять подобные разли-
чия, кроме того, политически опасно. Если кто-то утверждает,
что общее благо существует и что оно является продуктом раци-
ональности, мы оказываемся лишь в шаге от того, чтобы отвер-
гнуть любое инакомыслие как сектантское и иррациональное.
Оппоненты, являющиеся просто «сектантскими и иррациональ-
ными», могут быть легитимно обособлены либо проигнориро-
ваны; их можно даже изолировать «ради их же блага», если они
упорствуют в своем протесте. Представление об «общем благе»
245
Часть II. Варианты XX века
является неприемлемым элементом демократической теории
(там же. С. 333). (Роль ценностей в политике и возможность раз-
личных уровней просвещенного политического участия вновь
рассматриваются в ходе анализа полемики вокруг совещатель-
ной демократии в главе 9.)
То, что закон либо стратегия должны основываться на «все-
общей воле», не обязательно является частью концепции демо-
кратии Руссо или же Маркса (модели ПЬ и IV). Но даже если мы
будем считать «общую волю» «волей большинства», то нет ни-
каких гарантий, что «классическая демократия» достигнет того,
что «люди действительно желают» (там же. С. 335). Второй аргу-
мент Шумпетера против «классической доктрины» состоит в том,
что решения недемократических организаций могут оказаться
• более приемлемыми для народа, чем «демократические реше-
ния», поскольку подобные организации могут использовать
свое уникальное положение для ведения политики, с которой
различные заинтересованные партии либо не смогут согласить-
ся, либо отвергнут на том основании, что они повлекли за собой
недопустимые жертвы. Он приводил религиозное соглашение,
заключенное Наполеоном Бонапартом во Франции в самом на-
чале XIX века, в качестве классического примера удовлетвори-
тельной политики, установленной посредством диктатуры; и,
как утверждает Шумпетер, данная политика имела, бесспорно,
благотворные результаты для всех партий в долгосрочной пер-
спективе. На его взгляд, данный пример далеко не единичен,
а потому «результаты политики в долгосрочной перспективе
окажутся приемлемыми для народа в целом, то правительство,
сформированное самим народом в трактате классической док-
трины демократии, часто не соответствует этому критерию»
(Шумпетер, 1995. С. 337).
Наиболее интригующим и известным является завершаю-
щий аргумент Шумпетера против «классического наследия»:
он атакует непосредственно саму природу «воли народа». Опи-
раясь на теории психологии толпы, упомянутые выше, а также
наблюдения об успехе рекламы в формировании потребитель-
ских предпочтений, он убедительно утверждал, что «народная
воля» (или «воля народа», или же «избирателей») является со-
циальным конструктом, практически, если не вовсе, не имею-
щим независимого или рационального базиса (там же. С. 337—
339). Пример рекламы здесь весьма показателен. Очевидная
246
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
Рис. 5.2. От капитализма к социализму: основные элементы теории
Шумпетера
247
Часть II. Варианты XX века
способность рекламодателей формировать «потребности» в но-
вых продуктах и разжигать заинтересованность в старых свиде-
тельствует о восприимчивости и открытости манипулированию
«индивидуальными» желаниями и выбором. Истоки последнего
имеют явно социальную природу и, с точки зрения индивида,
«внерациональны» (там же. С. 337). Это не означает, что рекла-
модатели смогут продать все, что угодно; в конечном счете про-
дукты должны обладать некоей «потребительской стоимостью»,
чтобы привлекать. Однако это означает, что потребители под-
вержены влиянию рекламодателей, которые, используя силу
повтора или воздействуя на подсознательное (пытаясь вызвать
приятные ассоциации совершенно внерационального, часто
сексуального, характера), могут добиваться глубокого воздей-
ствия на потребителей (там же. С. 339).
Мир потребления, по крайней мере, предлагает испытанный
способ проверки обещаний (а оправдывает ли ожидания тот
или иной продукт?) — в политике, к сожалению, неприменимый.
Удаленность мира внутренней и внешней политики от жизней
большинства людей оставляет их в крайне невыгодном поло-
жении для того, чтобы адекватно судить о тех или иных конку-
рирующих идеологиях и стратегиях. Кроме того, общая воспри-
имчивость индивидов и их уязвимость перед давлением групп
интересов подрывает любое независимое основание для по-
литического мышления. Вдобавок все возрастающее исполь-
зование политиками рекламной техники разрушает какую бы
то ни было веру в либеральные или радикальные представления
о том, что «суверенный народ» является, либо мог им являться,
источником и противовесом власти «суверенного государства»
j (Thompson, 1995). Согласно Шумпетеру, то, с чем приходится
сталкиваться в политике, есть в основном «сфабрикованная»,
а не «подлинная» воля народа. Общая воля «классической демо-
кратии» является, в наших реалиях, «продуктом, а не движущей
силой политического процесса» (Шумпетер, 1995. С. 348).
Существует множество тревожных последствий подобного
положения вещей: политические проблемы, сделки и «средства»
могут создаваться посредством избирательного давления, трю-
ков и хитростей в продажах; мода и прихоти могут управлять
умами общественности; а политическая нестабильность может
легко стать нормой. Опасность пасть жертвой корыстолюби-
вых «торговцев», до определенной степени минимизируемая
248
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
в сфере коммерции ежедневным процессом непосредственно-
го потребления, крайне высока в политической жизни. И хотя
Шумпетер не желает полностью опровергнуть высказывание
Линкольна о невозможности «все время дурачить весь народ»,
он настаивал на том, что «история... состоит из последователь-
ных краткосрочных ситуаций, которые могут в корне изменить
ход событий. Если в краткосрочной перспективе можно оду-
рачить всех и заставить их принять то, чего они на самом деле
не хотят, и если это не исключение, на которое можно закрыть
глаза, то никакое количество ретроспективного здравого смыс-
ла не меняет главного вывода: не народ в действительности
^поднимает и решает вопросы, эти вопросы, определяющие его
участь, поднимаются и решаются за него» (там же. С. 349-350).
Вывод, который Шумпетер делает из данных аргументов,
состоит в том, что для избежания наиболее серьезных опасно-
стей и риска современной политики «поклонники демократии»
должны освободить свое мировоззрение от «надуманных» пред-
положений и тезисов «классической доктрины» демократии.
Прежде всего они должны отбросить идеи о том, что «народ» об-
ладает четкими и рациональными мнениями по всем политиче-
ским вопросам; что электорат должен проводить в жизнь такие
мнения, либо непосредственно действуя, либо через «предста-
вителей», выполняющих их волю; и что власть решения является
важнейшим элементом демократии. Если «народ» нельзя пред-
ставить в качестве «принимающих решения» или «правителей»,
тогда какая роль, если таковая есть, может быть ему отведена?
На взгляд Шумпетера, «народ» суть не что иное, как «произво-
дитель правительств», механизм для отбора «людей, которые
могут принимать решения» (Шумпетер, 1995. С. 355). А потому
демократию нужно понимать как политический метод, следуя
которому люди как избиратели периодически осуществляют
выбор между возможными командами лидеров. «Конкурентный
элитизм», таким образом, является наиболее подходящей, осу-
ществимой и адекватной моделью демократии.
Шумпетер понимал поведение политиков как аналогич-
ное деятельности предпринимателей, борющихся за клиентов.
Бразды правления, собственно, принадлежат тем, кто коман-
дует «рынком» (Шумпетер, 1995. С. 369). А поскольку избира-
тели не определяют насущные политические вопросы, их «вы-
бор» кандидатов крайне ограничен. Кого они изберут, зависит
249
Часть II. Варианты XX века
от норм, определяющих качества, необходимые для занятия
поста, от инициативы баллотирующихся кандидатов и стоящих
за ними сил. Политические партии представляют собой даль-
нейшее ограничение доступного выбора. И хотя существует
соблазн воспринимать партии как сформированные в соответ-
ствии с «принципами, с которыми согласны все их члены», это,
как считал Шумпетер (заодно с Вебером) — опасная рациона-
лизация: капитуляция самооценки партий. Все партии придер-
живаются определенных принципов и платформ, но их нельзя
понять в данных рамках. Объяснение того, почему у партий
фактически схожие послужные списки и стратегическая по-
вестка, лежит в их функции «машин», изобретенных для побе-
ды в конкурентной борьбе за власть. И их следовало изобрести
из-за неспособности обычных граждан к координированию сво-
ей собственной политической деятельности: «Существование
партий и политиков свидетельствует о том, что массы избира-
телей не способны на какие-либо другие действия, кроме пани-
ки. Они регулируют политическую конкуренцию точно так же,
как это делают профессиональные ассоциации. Психотехника
управления партией, ее рекламная кампания, лозунги и мар-
ши — это все не украшения. Это и есть суть политики. Так же
как и политический лидер» (там же. С. 371).
Роль избирателя сводится к согласию либо отказу принять
того или иного «руководителя». «Руководитель» обеспечивает
порядок и способность справляться с политическими сложно-
стями; голосование электората обеспечивает легитимность по-
следующих политических действий.
Четкое разделение труда между представителями и изби-
рателями крайне желательно: «Избиратели вне парламента
должны уважать разделение труда между ними самими и поли-
тиками, которых они избирают. Они не должны слишком легко
отказывать в доверии депутатам в промежутке между выбора-
ми)и должны понимать, что раз они избрали индивида, то по-
литические действия — это его дело» (Шумпетер, 1995. С. 384).
Избиратели должны воздерживаться не только от попытки
проинструктировать своих представителей о том, что им сле-
дует делать, но также от любой попытки повлиять на их сужде-
ние: «практику бомбардирования их письмами и телеграмма-
ми — следует также запретить» (там же. С. 384)! Единственными
средствами политического участия, доступными для граждан,
250
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
согласно теории Шумпетера, являются обсуждение и перио-
дическое голосование. По его мнению, демократия наиболее
эффективна, когда лидеры могут определять условия государ-
ственной политики без подсказок и вмешательства со стороны.
Демократия в любой форме рискует оказаться рассадником
административной некомпетентности. Даже в качестве инсти-
туционального средства установления руководства, демократия
может воспрепятствовать хорошему управлению в результате,
помимо всего прочего, непрекращающейся борьбы за поли-
тическое превосходство и манипулирование государственной
политикой в соответствии с долгосрочными интересами поли-
тиков (например, руководство экономикой в целях увеличения
шансов на переизбрание). Подобный риск реален, как и масса
других возможных трудностей (там же. С. 373-378). Однако про-
блемы можно минимизировать, если понять условия удовлетво-
рительного функционирования демократии. Согласно Шумпе-
теру, эти условия должны быть следующими:
1. Авторитетные кандидатуры политиков.
2. Конкуренция между соперничающими лидерами (и парти-
ями) должна проходить в рамках ограниченного набора по-
литических вопросов, и быть связанной консенсусом в отно-
шении общего направления национальной политики, того,
что составит рациональную парламентскую программу и об-
щих определяющих вопросов.
3. Хорошо подготовленная, независимая бюрократия, обла-
дающая «высоким статусом и историческими традициями»,
должна существовать для содействия политикам во всех
аспектах формулирования политики и управления.
4. Должен существовать «демократический самоконтроль»,
то есть всеобщее согласие относительно нежелательности,
например, смешения ролей избирателей и политиков, чрез-
мерного критицизма правительств по всем вопросам и не-
предсказуемого и насильственного поведения.
5. Культура должна быть толерантной к различиям во мнениях.
Демократический метод может хорошо функционировать,
когда эти пять условий соблюдены, но он, как подчеркивал Шум-
петер, находится в «невыгодных условиях в неспокойные вре-
мена» (Шумпетер, 1995. С. 386). Демократия может рухнуть, ког-
*
251
Часть II. Варианты XX века
да люди придерживаются интересов и идеологии столь крепко,
что не готовы идти на компромисс. Подобная ситуация обычно
символизирует конец демократической политики.
Шумпетер утверждал, что его анализ демократии содержал
ряд явных преимуществ перед другими теориями. Он представ-
лял эффективный критерий для различения демократических
правительств от всех остальных: он полностью признавал пер-
востепенность руководства; подтверждал важность конкурен-
ции в политике — даже если она несовершенна — и показывал,
как могут создаваться и распускаться правительства. Вдобавок
его теория уделяла внимание природе желаний народа, не пре-
увеличивая при этом их значения. Шумпетер также полагал,
что его теория проясняла взаимоотношения между демократи-
ей й свободой. Если под последним понимать «существование
сферы индивидуального самоуправления», тогда демократи-
ческий метод требует, чтобы каждый, в принципе, имел право
конкурировать в борьбе за политическое лидерство. Для реали-
зации этого требования необходима «значительная доля сво-
боды дискуссий для всех», что влечет за собой и свободу слова,
и свободу печати (там же. С. 359).
Другой важной частью теории Шумпетера было доказатель-
ство того, что демократия и свобода сочетаются с капиталисти-
ческой или социалистической организацией экономики, до тех
пор, пока значимость роли политики не разрастается чрезмерно.
Что едва ли возможно при капитализме, поскольку экономика
рассматривается вне сферы политики, мирасфера управленче-
ской деятельности и институтов. Данная либеральная и в ос-
нове своей «буржуазная система», конечно же, отвергается со-
циалистами, для которых экономические отношения являются
главной частью того, что представляет собой «мир политики».
Однако социалистическая концепция, хотя и обладает объяс-
нительными преимуществами, также порождает, как указывал
Шумпетер, и серьезные трудности: ей недостает решительного
ограничения компетенции мира политики, что открывает все
сферы деятельности для прямого политического вмешательства
и контроля. «Демократия», подчеркивал он, не является ответом
на данное затруднение. Далее, идея «демократизации» государ-
ства и общества, отдающая всю политическую власть в руки
граждан, покоится на всем множестве иллюзий «классической
доктрины демократии»; в современном мире это представляет
252
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
собой рискованную и ошибочную идею. А потому демократия
и социализм могут сочетаться, лишь если понимать демокра-
тию как «конкурентный элитизм» и соблюдать пять условий ее
успешного функционирования. Социалистическая демократия
потребует, помимо всего прочего, расширенного бюрократиче-
ского аппарата, как и четкого отделения политики от всех тех-
нико-административных вопросов. И хотя концепция полити-
ки Шумпетера далеко не столь ясна, представляется, что, на его
взгляд, политика должна включать в себя партийную конкурен-
цию, а также процесс законотворчества и разработки полити-
ческого курса, устанавливающие «инфраструктуру» государства
и гражданского общества. Будет ли в конечном счете социали-
стическая демократия эффективной, утверждал Шумпетер, за-
ранее установить невозможно. В одном он был абсолютно уве-
рен: идеи, заложенные в «классической доктрине демократии»,
могут никогда и не реализоваться; социалистическое будущее,
каким бы ни было его непосредственное воплощение, не будет
иметь к ним никакого отношения.
Технократическое видение
Теория демократии Шумпетера объясняет многие узнаваемые
черты современной западной либеральной демократии: кон-
курентную борьбу между партиями за политическую власть;
важнейшую роль государственной бюрократии, значимость по-
литических лидеров; то, как современная политика использует
многие приемы рекламы; информационную атаку на избира-
телей посредством текстовых материалов и посланий; а также
то, как, несмотря на этот поток информации, многие избирате-
ли остаются мало осведомленными о современных политиче-
ских вопросах и выражают явную неуверенность в их отноше-
нии. Многие из данных идей стали главными для политических
и социальных наук 1950-х и начала 1960-х годов и исследова-
лись в дальнейшем (критический обзор см. в: Duncan and Lukes,
1963). Результаты подобных исследований в данном случае нас
не интересуют, хотя стоит отметить, что многие заявляли о сво-
ей поддержке сущности демократии в изображении Шумпетера^
Для нас же важно обратиться непосредственно к ряду ключевых
теоретических и эмпирических положений Шумпетера.
* 253
с
Часть II. Варианты XX века
Сквозь анализ демократии Шумпетера проходят две крайне
спорных идеи: что существует «классическая теория демокра-
тии», которая совершенно не обоснована, поскольку «нереали-
стична»; и что эта теория может быть заменена лишь «конку-
рентно-элитистской» моделью. Эти утверждения сомнительны
по ряду причин. Во-первых, как я уже отмечал, «классической
теории демократии» как таковой не существует; есть множество
«классических» моделей. Концепция Шумпетера о классиче-
ском наследии — просто миф (Pateman, 1970. Р. 17). Во-вторых,
заявление Шумпетера о замене «нереалистичной» модели хо-
рошо обоснованными, эмпирически проверенными альтер-
нативами предполагает, что последние могут дать объяснение
всем ключевым элементам современной демократии. Любые
утверждения о многостороннем характере должны вызывать
скепсис, а критика ниже покажет, что «альтернатива» не дает
объяснений целого ряда крайне важных аспектов современной
демократической жизни. В-третьих, модель конкурентного ли-
дерства никоим образом не исчерпывает все свои убедительные
возможности в рамках демократической теории. Как и Вебер,
Шумпетер не исследовал многообразие различных форм демо-
кратии и политической организации. Он не рассмотрел, напри-
мер, то, как аспекты конкурентной модели могли бы сочетаться
со схемами более активного участия народа в правлении, вклю-
чающие возможности непосредственного общения для стиму-
лирования и выработки политики и/или решений большин-
ством голосов и/или выборы представителей, уполномоченных
следовать конкретным положениям (Miller, 1983).
Однако останавливаться на этом нельзя; вся атака Шум-
петера на «классическую демократию», по сути, покоится
на «ошибке категории». По мнению ряда критиков, он невер-
но предположил, что эмпирические свидетельства о природе
современной демократии могут напрямую восприниматься
как основа для опровержения законодательных идеалов, закре-
пленных в классических моделях: например, идеалы политиче-
ского равенства и равного участия (см. главы 1 и 2). По словам
одного комментатора, «неудача современных обществ в дости-
жении подобных целей сама по себе не может демонстрировать,
что бни в принципе неспособны на это... Если “классической
демократии”... не существует, то не потому, что это невозмож-
но» (Раггу, 1969. Р. 149; Duncan and Lukes, 1963). Руссо и Маркс,
254
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
два наиболее радикальных демократа, прекрасно осознавали,
что их идеальные концепции фундаментально противоречили
современному им миру; едва ли нужно напоминать, что смыс-
лом всей их работы было подвергнуть критике современный
им мир. Кроме того, они понимали серьезнейшие препятствия,
мешающих трансформации реальности в более «демократиче-
ском» направлении. Сейчас представляется возможным пока-
зать, что некоторые политические идеалы никогда не смогут
быть реализованы — они просто недоступны человеку, либо
борьба за их достижение потребует таких масштабных перево-
ротов, что они никогда не смогут быть реализованы на практи-
ке или же будут воплощать противоречивые цели (Раггу, 1969).
Но атака Шумпетера — другого порядка. Он подобных утверж-
дений не делал. Он определял демократию и ряд «реальных» по-
литических возможностей в рамках набора процедур, практик
и целей, господствующих на Западе в его время. При этом ему
не удалось провести адекватную оценку теорий, критиковавших
реальность — воззрений на природу человека и общественное
устройство, открыто отвергавших статус-кво и стремившихся
защитить ряд альтернативных возможностей (Duncan and Lukes,
1963).
Атака Шумпетера на «классическое наследие», кроме того,
в сущности оказалась атакой и на саму идею индивида как субъ-
екта действия, идею, заключавшуюся в самом сердце либераль-
ной мысли с конца XVI века. Основным для всей либеральной
традиции было представление о людях как об «индивидах»,
способных быть активными гражданами своего политическо-
го образования, а не просто подданными той или иной власти.
Шумпетер признавал, что индивиды могут быть «активными»
в сферах потребления и частной жизни, но фактически отрицал,
что подобная способность распространяется и на сферу полити-
ки. Его акцент как на степени, в которой «воля народа» «сфабри-
кована», так и на уязвимости индивидов перед «внерациональ-
ными» силами наносит удар по самой идее индивидуальной
активности человека — идее о том, что люди могут обладать вла-
стью и реализовывать ее посредством размышлений и выбора.
Бесспорно, фундаментальным для любой удовлетвори-
тельной концепции человеческой деятельности является то,
что агенты «могли бы действовать иным способом». Концепция
активной деятельности предполагает «самосознание агентов».
255
Часть II. Варианты XX века
Быть человеком — значит быть целеустремленным субъектом
действия, обладающим основаниями для своей активности и,
при необходимости, способным к действиям на данных осно-
ваниях (Giddens, 1984; Held and Thompson, 1989). Подчеркнуть
то, каким образом субъекты действия способны к осознанному
действию, ни в коем случае, конечно же, не означает, что подоб-
ная осознанность неограниченна. Она, несомненно, ограниче-
на, помимо всего прочего, условиями действия, которые могут
слабо ощущаться. И хотя жизненно важно узнавать способ, ко-
торым общественные силы структурируют индивидуальность,
не менее важно поддерживать идею способности быть агентом
действия. Если отбросить представление о том, что люди явля-
ются сознательными агентами, способными совершать поли-
тический выбор, тогда мы вплотную подойдем к мысли о том,
что все, чем «люди» могут стать в качестве «правителей» — это
операторы, способные принимать верные технические реше-
ния относительно упорядочивания той или иной деятельности.
Конкурирующие элиты Шумпетера отстоят на один шаг от тех-
нократического видения — видения, которое и антилиберально,
и антидемократично.
Проблематический анализ Шумпетером природы полити-
ческой активности и его крайне низкая оценка способностей
человека породили ряд иных трудностей, перекликающихся
с найденными в работах Вебера. Если считать, что электорат не-
способен сформировать обоснованные суждения по насущным
политическим вопросам, то с какой стати рассматривать его
способным разобраться в различных альтернативных группах
лидеров? На каком основании можно считать выбор электората
адекватным? Если электорат способен дать оценку конкурирую-
щих лидерам, тогда, разумеется, он может понять ключевые про-
блемы и уметь проводить различия между конкурирующими по-
литическими платформами. Кроме того, Шумпетер предполагал
существование группы политических лидеров, достаточно ком-
петентных для принятия политических решений. Однако дан-
ный взгляд практически не подкреплен чем-либо иным, кроме
безосновательных утверждений о том, что в политике есть та-
лантливые и сильные люди, что они обладают высокой степенью
рациональности и что их в достаточной мере волнуют «реальные»
проблемы общественной жизни, чтобы выносить убедительные
политические суждения. Напомним, что Шумпетер утверждал,
256
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
что большая часть населения не участвует, не заинтересована
и, поэтому, неспособна думать о политических проблемах из-за,
среди прочего, удаленности последних от жизни большинства.
Однако если попытаться определить «политические проблемы»,
как ни странно, не конкретизируемые Шумпетером, тогда в них,
конечно же, будут включены (по оценкам большинства людей)
такие вопросы, как здравоохранение и образование, занятость
и безработица, неравенство и социальный конфликт, ухудшение
состояния окружающей среды и воспроизводство, война и мир
(Held and Leftwich, 1984). Трудно охарактеризовать их как «дале-
кие» от повседневной жизни: гораздо вернее было бы назвать
их глубоко укоренившимися проблемами, с которыми ежеднев-
но сталкивается большинство людей в качестве граждан. Кроме
того, это проблемы, в отношении которых люди, скорее всего,
имеют глубокие убеждения. Не суметь исследовать релевант-
ность этих мнений означает укрепить представление о полити-
ке как о «методе», а также преждевременно остановить поиск
наиболее адекватной формы демократии.
Вышеупомянутые проблемы связаны с еще одной труд-
ностью: склонностью Шумпетера к преувеличению степени,
в которой «народная воля» на деле сфабрикована. Хотя обще-
ственные науки накопили предостаточно свидетельств того,
что воздействие СМИ, политических институтов и других офи-
циальных учреждений «социализации» действительно велико,
также есть основание предположить, что их власть не следует
преувеличивать. Поскольку очевидно, что ценности, убеждения
и сама система взглядов людей, те рамки, в которых они мыс-
лят, не несут на себе печать лишь институтов власти. Данная об-
ласть исследования крайне сложна. Но, по крайней мере, ясно,
что применительно к аргументации Шумпетера следует делать
серьезные оговорки. Нет достаточных доказательств для под-
держки его точки зрения, согласно которой политические взгля-
ды людей едва ли не полностью формируются посланиями,
которые они получают «сверху». В целом, свидетельства под-
черкивают как общую моральную поддержку доминирующих
институтов политически могущественных и мобилизованных,
так и преобладание инакомыслия и сильных разногласий сре-
ди значительной части рабочего населения; набор разрознен-
ных отношений и позиций встречается гораздо чаще, чем по-
следовательно «сфабрикованная» точка зрения. Данные взгляды,
♦
257
Часть II. Варианты XX века
«озвученные» в политике и медиа, причудливо пересекаются
с повседневной действительностью, местными традициями
и социальной структурой (J.B. Thompson, 1984,1995).
Демократия важна для Шумпетера, поскольку она легити-
мирует положение власть предержащих. Но как именно это
происходит? Можем ли мы принять согласие на конкурентную
демократическую систему за легитимность? Легитимирует ли
периодическое голосование политическую систему? Есть ряд
важных моментов, которые надлежит отметить. Согласно Шум-
петеру, голосование влечет за собой веру в то, что устройство
политических институтов получает одобрение, то есть легитим-
ность. Но трудность с подобным представлением о легитим-
ности состоит в том, что в нем не проводится различия между
всевозможными основаниями для принятия или подчинения,
согласия или одобрения чего-либо (Mann, 1970; Хабермас, 2010).
Мы можем принять или подчиниться, поскольку:
1. Иного выбора нет (следование приказам или принуждению).
2. Мы почти или совсем не задумываемся о существующих по-
литических условиях и поступаем, как мы привыкли (тра-
диция).
3. Нам просто все равно (апатия).
4. Хотя нам не нравится ситуация (она неудовлетворительна
и далека от идеала), мы не можем себе представить что-либо
другое и соглашаемся, словно покоряемся судьбе (прагмати-
ческое согласие).
5. Мы не удовлетворены существующим положением дел,
но тем не менее принимаем его для достижения иной цели;
мы уступаем, поскольку, в конечном счете, нам это выгодно
(инструментальное согласие или условное согласие).
6. При сложившихся обстоятельствах и имеющейся на данный
момент информации мы приходим к выводу о том, что это
«верно», «правильно» для каждого из нас как индивида и члена
коллектива: это то, что нам действительно следовало бы сде-
лать или что мы должны будем сделать (нормативное согласие).
7. Это то, что при идеальных обстоятельствах — например, рас-
полагая всеми необходимыми данными, возможностями
тщательно поразмыслить над данной ситуацией и требова-
ниями других — мы бы согласились сделать (идеальное нор-
мативное согласие).
258
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
, Данные пункты различения носят аналитический характер:
в реальной жизни множество различных типов согласия часто
слиты воедино; и то, что я называю «идеальным нормативным
согласием» — не тот тип согласия, которого можно добиться.
Но идея «идеального нормативного согласия» любопытна, по-
скольку она предоставляет стандарт, помогающий нам оценить,
поступили бы те, чье принятие правил, законов и политической
системы является, к примеру, прагматичным, так, как поступи-
ли бы, если бы у них было больше данных, информации и т.д.
на момент совершения их действия (Held, 1995. Chs 7-9; а также
часть III настоящей книги).
Анализ Шумпетера не только не смог провести различия
между всеми возможными значениями одобрения, вызванного
актом голосования, но, по сути, он создал, на первый взгляд, хо-
рошие основания для сомнений в том, можно ли приравнять по-
литическое участие посредством голосования к «легитимности».
По мнению самого Шумпетера, конкурентная демократическая
система регулярно дает возможность власть предержащим ма-
нипулировать и искажать политическую волю граждан. Не соз-
дает ли подобная политическая система условия для своей соб-
ственной легитимации? В работе Шумпетера не проводится
критического рассмотрения обстоятельств, при которых мож-
но было бы заявить, что граждане утверждают легитимность;
то есть обстоятельств, при которых граждане совершают те
или иные вещи, поскольку считают их верными, правильными,
оправданными — иными словами, стоящими1. В действительно-
сти власть и легитимность переплетаются более сложным обра-
зом, чем то показывает анализ Шумпетера.
Шумпетер полагал, что его теория демократии пролила свет
на взаимоотношения между демократией и свободой. Демокра-
тия, на его взгляд, влечет за собой состояние, в котором, в прин-
ципе, каждый может бороться за политическое лидерство. Ус-
ловия подобного участия суть свобода обсуждения и слова.
Однако же этот взгляд будет неадекватным. В первую очередь,
многие люди просто не могут баллотироваться на тот или иной
пост — не потому, что они не обладают свободой слова, а пото-
му что, в сущности, они не обладают необходимыми ресурсами t
1 Мы вернемся к данной проблеме в 6, 7 и 9 главах и в заключении к дан-
ной книге.
259
Часть II. Варианты XX века
(будь то время, организационные навыки, деньги или капитал).
Совершенно ясно, что существует великое множество групп,
у которых просто нет средств для конкуренции на общенацио-
нальной арене с теми, скажем, кто обладает и большей частью
экономических ресурсов, и контролирует их либо регулирует
могущественные политические механизмы. Некоторые не име-
ют доступа к минимуму средств, необходимых для политиче-
ской мобилизации любого рода. Условия того, что ранее назы-
валось «ограниченным участием» или «не-участием», следует
проанализировать за отсутствием подобного анализа у Шум-
петера. Как и Вебер, он не рассматривал порочные круги не-
участия, хотя даже он признавал, что без простора для полити-
ческой инициативы люди, вероятнее всего, станут апатичными,
даже при наличии всей информации, необходимой для актив-
ного участия. Эффективное участие зависит и от политической
воли, и от непосредственного обладания способностью (ресур-
сами, навыками и знаниями) следовать различным курсам.
Наконец, стоит прокомментировать заявление Шумпетера
о том, что его модель демократии представляет фундаменталь-
но «конкурентную» систему. Как верно подметил один критик,
эту модель гораздо более уместно было бы назвать «олигополи-
стической». Это значит, что существуют только несколько про-
давцов, несколько поставщиков политических благ... Когда так
мало продавцов, им не нужно реагировать и они не реагируют
на запросы покупателей так, как они должны были бы реаги-
ровать во вполне конкурентной системе. Они могут определять
цены и ассортимент товаров, которые будут предлагать» (Мак-
ферсон, 2011. С. 136).
В демократической системе Шумпетера единственными
полноценными участниками являются члены политических
элит в партиях и лица, занимающие государственные посты.
Роль обычных граждан не только крайне ограничена, но часто
изображается как нежелательное посягательство на слаженное
функционирование «государственного» принятия решений. Все
это сильно отягощает притязания «конкурентного элитизма»
на демократичность. От борьбы за демократию остается не-
много, кроме простого аргумента «защиты оттирании» (там же.
С. 138). Как мы попытались продемонстрировать в последних
четырех главах, это весьма значимое соображение; если бы речь
шла лишь о выборе между тиранией и конкурентным элитизмом
260
Глава 5. Конкурентный элитизм и технократическое мировоззрение
(монополией или олигополией в политике), последняя была бы,
естественно, желательней. Но богатая традиция демократиче-
ской мысли указывает на то, что это далеко не все альтернати-
вы. Как и Макс Вебер, Шумпетер слишком поспешно прекратил
исследование других возможных моделей в демократической
теории и практике, не считая тех, что возникают вследствие
контроля государственных дел всеми гражданами либо конку-
рентными элитами. Как и Вебер, он зафиксировал несколько
важных тенденций современной политики — развитие конку-
рентной партийной системы, способность власть предержащих
устанавливать повестку дня, господство элит в национальной
политике — привязав их к негибким формам; что послужило ос-
новой для утверждений о том, что в конечном счете лишь одна
конкретная модель демократии подходит современной эпохе.
Рассмотренные вместе, их взгляды, резюмированные в моде-
ли V, представляют собой наиболее интригующие и проблема-
тичные достижения современной политологии.
Модель V
Конкурентная элитисткая демократия
Принцип(ы)обоснования
Метод отбора квалифицированной и творческой полити-
ческой элиты, способной принимать необходимые зако-
нодательные и административные решения
Препятствие крайностям политического руководства
Ключевые особенности
Парламентское правление с сильной главой исполни-
тельной власти
Конкуренция между соперничающими политическими
элитами и партиями
Господство парламента посредством партийной политики
Первостепенность политического лидерства
Бюрократия: независимая и хорошо обученная админи- ।
страция
------------------------------------------------------
261
Часть II. Варианты XX века
Конституционные и практические ограничения «сферы
действия политического решения»
Общие условия
Индустриальное общество
Фрагментированная структура социального и политиче-
ского конфликта
Плохо образованный и/или эмоциональный электорат
Политическая культура, допускающая различия во мне-
ниях
Появление профессиональных слоев технически квали-
фицированных специалистов и менеджеровруководите-
* лей
Конкуренция между государствами за власть и превос-
ходство на международной арене
Примечание', данная модель включает основные элементы
теорий Вебера и Шумпетера.
ГЛАВА 6
Плюрализм, корпоративный капитализм
и государство
В теории Шумпетера у отдельного гражданина и избранных
лидеров практически нет ничего общего. Гражданин предстает
изолированным и уязвимым в мире конкурентной борьбы элит.
В данном анализе внимание едва уделяется «посредничающим»
группам, таким, как общественные объединения, религиозные
\ сообщества, профсоюзы и коммерческие организации, прони-
зывающие жизни людей и объединяющие их сложным образом
с различными типами институтов. Если судить лишь по изло-
женному, теория Шумпетера покажется неполной и незавер-
шенной.
Школа политических аналитиков, традиционно называемых
эмпирическими демократическими теоретиками или «плю-
ралистами», попыталась исправить данное упущение, непо-
средственно исследовав динамику «политики групп». Исследуя
взаимосвязи между предвыборной борьбой и деятельностью
организованных групп интересов, плюралисты утверждают,
что современная демократическая политика, в сущности, го-
раздо более конкурентна, а стратегические результаты гораздо
более удовлетворительны для всех партий, чем то предполагала
модель Шумпетера. Подвижная и открытая структура либераль-
ной демократии помогает объяснить, по их мнению, высокую
степень согласия с доминирующими политическими институ-
тами на Западе. Плюралисты вышли на главенствующие пози-
ции в американской политологии в 1950-х и 1960-х годах. И хотя
сейчас они, несомненно, не столь влиятельны, как тогда, их ра-
бота оказала продолжительное воздействие на современную
политическую мысль. Многие, в особенности марксисты, отвер-
гали плюрализм как наивное и/или узкоидеологическое восхва-
ление западной демократии, однако традиции плюралистов мы
обязаны многими важными откровениями.
Интеллектуальное происхождение плюрализма еще не доста-
точно изучено, хотя некоторые следы влияния могут быть легко
установлены. Критика Шумпетерм «нереальности» классиче-
263
Часть II. Варианты XX века
ских демократических идеалов и концепции представительного
правления в трудах либералов XIX века, таких как Джона Стю-
арта Милля, имела сильное влияние. Плюралисты восприня-
ли широкие взгляды Шумпетера на то, что демократию от не-
демократии отличают, по сути, способы (методы), посредством
которых избираются политические лидеры. Кроме того, они эм-
пирически подтвердили заявления о том, что электорат более
апатичен и менее информирован, чем демократические теоре-
тики обычно предполагали, и что отдельные граждане имеют
мало, если вообще имеют, непосредственного влияния на по-
литический процесс, а представители часто «формируют обще-
ственное мнение». Но они не считали, что концентрация власти
в руках конкурирующих политических элит была неизбежной.
Вслед-за Вебером они взяли за отправную точку существование
многих определяющих факторов распределения власти и, от-
сюда, многих центров власти. Они использовали идеи Вебера
для того, чтобы оспорить доктрины, предполагавшие главенство
постоянных групп элит (или классов) в политической жизни.
Хотя работы Шумпетера и Вебера являлись непосредственны-
ми вдохновителями плюрализма, его интеллектуальная сфера
определялась прежде всего двумя течениями: мэдисоновским
наследием в американской демократической теории и утили-
таристскими представлениями о неизбежности конкурентной
гонки за удовлетворением своих интересов. Мэдисон, согласно
Роберту Далю (одному из самых ранних и выдающихся предста-
вителей плюрализма)1, сформировал базовые принципы аме-
риканской политической системы» (Dahl, 1956. Р. 5). В отличие
от многих либералов, подчеркивавших важность в демократиче-
ской политике взаимоотношений отдельного гражданина с госу-
дарством, плюралисты, следуя определенным идеям Мэдисона,
занимались «проблемой партий» (ibid. Р. 70-75). Плюралисты
придают особую важность процессам, возникающим вслед-
ствие объединения усилий индивидов в ходе борьбы за власть.
Как и Мэдисон, они подчеркивали, что партии — или, на совре-
менный лад, «группы интересов» — являются «естественным
противовесом свободной ассоциации» в мире, где самые же-
ланные блага — дефицитны, а сложная индустриальная система
1 Со временем Даль стал, по крайней мере в некоторых отношениях, более
радикальным мыслителем (см.: 1985, 1989; а также см. ниже).
264
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
фрагментирует социальные интересы и порождает множествен-
ность запросов. Как и Мэдисон, они согласились с тем, что фун-
даментальной целью правления является защита свободы груп-
пировок преследовать свои политические интересы, не давая
при этом какой-либо отдельной партии подорвать свободу дру-
гих. В отличие от Мэдисона, однако, плюралисты утверждали
(несмотря на определенные внутренние разногласия), что, от-
нюдь не представляя серьезной угрозы демократическим объ-
единениям, партии являются структурным источником стабиль-
ности и подлинным выражением демократии. Для плюралистов
существование различных конкурирующих интересов является
основой демократического равновесия и благоприятного раз-
вития государственной стратегии (Held and Krieger, 1984). Они
в значительной степени принимали как должное тот взгляд, что,
подобно тому как экономика заинтересована в максимальной
реализации индивидами своих личных целей, политика заин-
тересована в том, чтобы группы индивидов могли максимально
реализовать свою общую цель. Таким образом, предполагает-
ся совершенно особая утилитаристская концепция индивидов
как охотников за удовлетворением, действующих в конкурент-
ном обмене с другими на рынке и в политике (Elster, 1976).
В современном конкурентном мире, с присущим ему ком-
плексным разделением интересов, политическая жизнь никог-
да не сможет приблизиться, по мнению плюралистов, к идеа-
лам афинской демократии, республик Возрождения или же того
типа демократии, который пророчили Руссо или Маркс. Если
судить по подобным стандартам, мир, без сомнений, «несовер-
шенен». Но не обязательно. Скорее, его следует анализировать
посредством «дескриптивного метода», рассматривающего
отличительные характеристики и непосредственное функци-
онирование всех национальных государств и общественных
организаций, которые социологи обычно называют демокра-
тическими (Dahl, 1956. Р. 63). Плюралисты стремились описать
реальную работу демократии и оценить ее вклад в развитие со-
временного общества. А потому они называли свою собствен-
ную ветвь демократической теории «эмпирической демокра-
тической теорией», дескриптивно-объяснительным анализом
актуального состояния демократической политики. Как у Вебе-'
ра и Шумпетера, их целью было оставаться «реалистичными»
и «объективными» перед лицом всех мыслителей, отстаивавших
265
Часть II. Варианты XX века
особые идеалы без должного внимания к конкретным обстоя-
тельствам их эпохи. А поскольку критика плюралистами подоб-
ных мыслителей сходна во многих отношениях с критической
позицией Монтескье, Мэдисона, Милля, Вебера и Шумпетера,
ниже мы сосредоточим внимание на их позитивном понимании
демократии (см. краткий анализ критики Далем «популистской
демократии», по его определению, в: Dahl, 1956. Ch. 2.)
Групповая политика, правительства и власть
Некоторые теории плюралистов уже разъяснялись, но внача-
ле я коснусь того, что можно считать «классической версией»,
встречающейся в трудах, среди прочих, Трумэна и Даля (Truman,
1951; Dahl, 1956,1961; Даль, 2010). Влияние данной версии было
весьма ощутимым, даже если и немногие политологи и социо-
логи смогли принять ее в подобной форме сегодня (хотя многие
политики, журналисты и другие представители масс-медиа все
еще способны на это). Плюрализм был разработан некоторыми
из его изначальных представителей, затем появился его новый
вариант, часто называемый «неоплюрализмом», или «критиче-
ским плюрализмом»; данная модель и будет предметом обсуж-
дения на последующих страницах.
Сущность классической плюралистической позиции исходит
из исследования распределения власти в западных демокра-
тиях. Под властью плюралисты обычно понимали способность
достигать цели при чьем-либо противодействии. По словам
Даля, «под “властью” мы подразумеваем... реалистичные вза-
имоотношения, такие, как способность А действовать таким
образом, чтобы контролировать реакции Б» (Dahl, 1956. Р. 13)‘.
Способность А к действию зависит от средств, находящихся
1 В произведениях плюралистов встречаются и другие формулировки вла-
сти. Сам Даль также называл власть «удачной попыткой А» заставить
Б сделать что-то, «чего бы он иначе не сделал» (Dahl, 1957; Nagel, 1975.
Р. 9-15). Сосредоточив свое внимание либо на поведенческих следствиях
осуществления властных полномочий, как предполагается в последнем
определении Даля, либо на способностях, как значится в его изначаль-
ном определении, плюралисты связывали свое определение власти с осу-
ществлением контроля над непосредственными событиями: проблемой
преодоления сопротивления Б воли либо целью А (см.: Lukes, 1974. Ch. 2).
266
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
в распоряжении А, в частности, от относительного равновесия
ресурсов между А и Б. Плюралисты подчеркивали, что ресурсы
могут быть крайне разнообразны по своим типам; финансо-
вые ресурсы — лишь один тип ресурсов, который может легко
перевесить, например, оппозиция со значительной народной
поддержкой. Очевидно, что в обществе существует глубокое не-
равенство (в области образования, здравоохранения, зарплаты,
благосостояния и т.д.), и не все группы обладают равным досту-
пом ко всем типам ресурсов, не говоря уже о равных ресурсах.
Однако практически каждая группа обладает определенным
преимуществом, которое может быть использовано в демо-
кратическом процессе. Поскольку различные группы обладают
доступом к различным типам ресурсов, влияние той или иной
группы обычно зависит от той или иной конкретной проблемы.
По оценкам плюралистов, власть не иерархична и конкурент-
но ориентирована. Она является неотъемлемой частью «бес-
конечного переговорного процесса» между многочисленными
группами, представляющими различные интересы, включая,
например, коммерческие организации, профсоюзы, политиче-
ские партии, этнические группы, студентов, работников тюрем,
женские коллективы, а также религиозные группы. Эти группы
интересов могут быть образованы вокруг определенных эконо-
мических либо культурных «кластеров», таких как обществен-
ный класс, религия либо этническая принадлежность.
Но в конечном счете общественные силы постепенно меня-
ют свой состав, интересы и позиции. Следовательно, принятие
политических решений как на национальном, так и на локаль-
ном уровнях не отражает (и не может отражать) «величествен-
ное шествие» всей «общественности», объединенной целями
общей стратегии, как то представлялось, пусть и несколько
иначе, Локку, Бентаму и Руссо. Даже когда имеется численное
большинство на выборах, оно редко помогает, как подчеркива-
ет Даль, «втолковать то, что большинство как не просто ариф-
метическое выражение... численное большинство неспособ-
но предпринять какие-либо согласованные действия: именно
различные компоненты численного большинства обладают
средствами для действий» (Dahl, 1956. Р. 146). Политические по-
следствия суть результат правления и, в конечном счете, руково-
дителей, пытающихся быть посредниками и третьей стороной
среди конкурирующих запросов тех или иных групп. В данном
267
Часть II. Варианты XX века
процессе политическая система либо государство становится
практически неотличимыми от быстрой череды различных пе-
реговоров, конкурентного давления интересов. Действительно,
то или иное правительственное учреждение иногда лучше все-
го понять как лишь еще один вид группы интересов, поскольку
они сами борются за скудные ресурсы. Таким образом, приня-
тие демократических правительственных решений включает
неизменный компромисс, а также удовлетворение требований
относительно небольших групп, хотя, конечно, все интересы
полностью удовлетворить никоим образом не возможно.
В классической плюралистической модели не существует од-
ного полномочного центра по принятию решений. Поскольку
власть рассеяна во всем обществе и существует множество то-
чек давления, возникает и множество конкурирующих центров
по выработке стратегии и принятию решений. Как тогда мо-
жет быть достигнуто какое-либо равновесие или стабильность
в таком демократическом обществе, как Соединенные Штаты?
По мнению Дэвида Трумэна, одного из первых аналитиков груп-
повой политики, «лишь высоко упорядоченная правительствен-
ная деятельность демонстрирует какую-либо стабильность...
и она может легко быть подчинена представителям законода-
тельной власти, как и главе исполнительной... Организованные
группы интересов... могут противопоставить один из сегментов
структуры другому, в зависимости от обстоятельств и стратеги-
ческих соображений. Общая форма правления за определенный
период времени, таким образом, представляет многогранный
комплекс пересекающихся взаимоотношений, изменяющихся
по силе и направлению в соответствии с изменениями во власти
и интересах, организованными и неорганизованными» (Truman,
1951. Р. 508).
Ключ к пониманию того, почему демократия может достичь
относительной стабильности, лежит, как утверждает Трумэн,
в самом существовании «вечно меняющегося комплекса» вза-
имоотношений. Начиная с предположения Мэдисона о том,
что само разнообразие интересов в обществе, вероятно, за-
щищает демократическое устройство от «тирании партийного
большинства» (посредством раскола его на отдельные фракции),
Трумэн полагал, что «частично совпадающее членство» предста-
вителей в обеих партиях является важной дополнительной по-
ясняющей переменной. Поскольку, по словам Трумэна, любой
268
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
«до известной степени нормальный» человек обладает множе-
ственным членством в группах с различными — и даже несовпа-
дающими — интересами, каждая группа интересов, вероятно,
будет слишком слабой и внутренне раздробленной, чтобы обе-
спечить степень власти, несоотносимую с ее размером и целя-
ми. Общее направление государственной стратегии возникает
как следствие ряда относительно несогласованных атак на пра-
вительство, осуществляемых со всех сторон конкурирующими
силами, без какой-либо единой силы, обладающей доминиру-
ющим влиянием. Таким образом, из столкновения интересов
возникает политика — до определенной степени независимо
от усилий отдельных политиков — в рамках «демократической
матрицы» (Truman, 1951. Р. 503-516).
Все это не означает, что в деле разработки стратегии выбо-
ры и конкурентная партийная система второстепенны. Они
остаются решающими при обеспечении того, чтобы политиче-
ские представители были до некоторой степени «отзывчивыми
к предпочтениям обычных граждан» (Ibid. Р. 131). Но одни выбо-
ры и партии не обеспечивают устойчивого положения демокра-
тических государств. Существование активных групп различ-
ных типов и размеров играет решающую роль в поддержании
демократического процесса и в достижении гражданами своих
целей.
Конечно, некоторые граждане не занимают активной позиции
и не интересуются политикой. Предпринятый в Северной Аме-
рике ряд исследований о крупномасштабных выборах, в рам-
ках системы ценностей плюрализма, показал, что избиратели
зачастую настроены враждебно к политике, апатичны и не ос-
ведомлены в отношении вопросов государственной важности
(например, Berelson et al., 1954; Campbell et al., 1960). Было об-
наружено, что менее трети электората «всерьез интересовалось»
политикой. Однако это не было истолковано как свидетельство
против плюралистичского характера либеральной демократии и,
прежде всего, Соединенных Штатов. Классические плюралисты
считали, что лишь с точки зрения абстрактных идеалов «клас-
сической демократии» данные открытия могли быть восприня-
ты с сожалением. В современном мире люди обладают свобо-,
дой объединений, а также возможностью выражать требования
групп интересов и правом переизбирать правительства в случае,
если их работа признавалась ими неудовлетворительной.
269
Часть II. Варианты XX века
Решения людей участвовать в политических процессах и ин-
ститутах были их собственным выбором. Более того, определен-
ная степень бездействия или апатии, возможно, даже являлась
функциональной для стабильности и цельности политической
системы. Расширенное участие народа может, как это показал
опыт нацистской Германии, фашистской Италии и сталинского
Советского Союза (Berelson, 1952; Berelson et al., 1954; Parsons,
1960), легко привести к обострению социальной конфликтности,
разного рода крайностям и фанатизму. Недостаточное полити-
ческое участие может быть, помимо этого, истолковано вполне
позитивно: оно может основываться на доверии к правителям
(Almond and Verba, 1963). По замечанию одного автора, «поли-
тическая апатия может отражать и здоровье той или иной демо-
кратии» (Lipset, 1963. Р. 32. N. 20). С этой точки зрения слияние
нормативного и эмпирического (что часто встречается и часто
отрицается в трудах по демократии) выглядит совершенно оче-
видным. Эмпирические исследователи демократии утверждали,
что плюралистская демократия была крупнейшим достижением,
вне зависимости от непосредственной степени гражданского
участия. На самом деле «демократия», по-видимому, и не нуж-
дается в высоком уровне активного участия всех граждан. Она
может прекрасно функционировать и без него.
Возможно, более, чем кто-либо другой, Даль старался точно
определить природу «плюралистской демократии». В отличие
от Трумэна и многих других авторов, пишущих в рамках плю-
ралистской традиции, Даль настаивал на важности различения
двух утверждений — о том, что: 1) если конкурентные избира-
тельные системы характеризуются множественностью групп
или меньшинств, остро переживающими те или иные вопросы,
тогда демократические права будут защищены, а глубокое по-
литическое неравенство будет предотвращено с большей долей
уверенности, чем то гарантируется лишь правовыми иди кон-
ституционными договоренностями; а также 2) что существуют
эмпирические основания полагать, что, по крайней мере, не-
которые государства, например, США и Великобритания, отве-
чают этим условиям. Стремясь раскрыть, кто именно обладает
властью над ресурсами (откуда и название его знаменитого ис-
следования городской политики в Америке — «Кто правит?»),
Даль обнаруживает, что власть, в сущности, носит не цельный
и некумулятивный характер; она разделяется и обменивается
270
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
среди многочисленных групп в обществе, представляющих раз-
нообразные интересы (Dahl, 1961). «Кто правит?» раскрывает
существование множества коалиций, стремящихся оказывать
влияние на государственную политику. Разумеется, существуют
серьезные конфликты по поводу результатов политики, при ко-
торых различные группы интересов выражали свои притязания,
но процесс обмена интересами посредством правительствен-
ных должностей создавал тенденцию к «конкурентному равно-
весию» и выработке стандартов в конечном счете позитивных
для гражданского участия в целом.
По мнению Даля, демократическая теория как минимум
«интересуется процессами, которыми обычные граждане осу-
ществляют относительно высокую степень контроля над ру-
ководителями» (Dahl, 1956. Р. 3). На его взгляд, эмпирическое
исследование показывает, что подобный контроль может быть
сохранен, если свобода действий политиков ограничена двумя
ключевыми механизмами: регулярными выборами и политиче-
ской конкуренцией между партиями, группами и индивидами.
Он подчеркивал, что пока выборы и политическая конкуренция
не обеспечивают правительство большинства, «они чрезвычай-
но увеличивают масштаб, число и разнообразие меньшинств,
чьи предпочтения должны приниматься в расчет лидерами
при выборе стратегии» (Dahl, 1956. Р. 132). Более того, как он
утверждал, если представить все вытекающие из этого выводы
и последствия, тогда глубокие различия между тиранией и де-
мократией, прочно завладевшие вниманием представителей
политической теории, могут наконец-то быть раскрыты.
Как только либерализм добился победы над старой «абсо-
лютной властью» государства, следует напомнить, что многие
либеральные мыслители начали выражать свои опасения по по-
воду усиления власти демоса. Мэдисон, Токвиль и Милль, среди
прочих, беспокоились по поводу новых опасностей для свобо-
ды, порождаемых правлением большинства: осуществление
демократии могло быть подорвано самим «народом», согласо-
ванно действующим против меньшинства. Для Даля подобное
беспокойство было в значительной степени необоснованным.
Тираническое большинство было невозможным, поскольку
выборы скорее выражали предпочтения различных конкури-
рующих групп, чем желания непосредственного большинства.
Сторонники демократии не должны бояться «чрезмерно силь-
€
271
Часть II. Варианты XX века
ной партии». Скорее же, то, что Даль называет «полиархия» —
ситуация открытого соперничества за поддержку избирателей
среди значительной части взрослого населения — обеспечива-
ет конкуренцию между интересами тех или иных и в итоге яв-
ляется спасением демократии. Таким образом, «реальным во-
просом оказывается не то, будет ли то или иное большинство,
и еще менее всеобщее большинство, действовать тираническим
образом посредством демократических процедур для навязы-
вания своей воли меньшинству. Вместо этого более уместным
вопросом является степень, в которой различные меньшин-
ства в обществе предадут амбиции друг друга при пассивном
согласии или безразличии большинства взрослого населения
или голосующих [...] Если что-то следует сказать о процессах,
которые непосредственно отличают демократию (или полиар-
хию) от диктатуры... так это то, что различие оказывается между
правлением меньшинства и правлением меньшинств. В сравне-
нии с политическими процессами при диктатуре, при полиар-
хии сильно увеличиваются число, размер и разнообразие мень-
шинств, чьи предпочтения влияют на итоги правительственных
решений» (Dahl, 1956. Р. 133).
Демократический характер режима обеспечивается суще-
ствованием многочисленных групп или меньшинств. Действи-
тельно, Даль утверждал, что демократия может быть определена
как «правление меньшинств». Поскольку ценность демократи-
ческого процесса лежит скорее в правлении «множества оп-
позиционных меньшинств», а не установлении «верховенства
большинства». Скептицизм Вебера и Шумпетера в отноше-
нии понятия народного суверенитета был оправдан — пусть
и по причинам, отличным от тех, что они приводили сами.
Даль отстаивал взгляд на то, что конкуренция среди орга-
низованных групп интересов структурирует политические ре-
зультаты и укрепляет демократическую природу данного строя.
Вне зависимости от различий практически все эмпирические
демократы-теоретики защищают интерпретацию демократии
как набора межинституциональных соглашений, создающих
обширную политическую структуру групп интересов и способ-
ствующих, посредством конкуренции за влияние и отбор по-
литических лидеров, правлению многочисленных меньшинств.
По оценке Даля, это наиболее желательное положение дел, к ко-
торому и стремится большинство либеральных демократий.
272
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
Хотя, по сути, большинства правят редко, все же всегда есть
основания считать их «правящими» — то есть формирующими
систему, в рамках которой формулируется и осуществляется та
или иная стратегия. При этом демократическая политика дей-
ствует, по мере устойчивости функционирования, в рамках кон-
сенсуса, устанавливаемого ценностями политически активных
членов общества, ключевым рупором которых выступают из-
биратели (Dahl, 1956. Р. 132). Если политики выходят за рамки
консенсуса либо активно преследуют свои собственные цели,
не принимая во внимание ожидания электората, они практиче-
ски неизбежно понесут неудачу при новой попытке занять тот
или иной пост: «то, что мы обычно описываем как демократи-
ческую “политику”, — просто шелуха. Это лишь внешние про-
явления, представляющие поверхностные конфликты. До поли-
тики, под ней, вокруг нее, ограничивая и обусловливая ее, в ее
основе лежит консенсус в отношении существующей в данном
обществе стратегии. Без подобного консенсуса никакая демо-
кратическая система не сможет пережить бесконечные недо-
вольства и разочарования относительно выборов и партийной
конкуренции. С подобным консенсусом споры о стратегических
альтернативах практически всегда являются спорами о наборе
альтернатив, которые уже были отсеяны для обширной сферы
основополагающего соглашения» (ibid. Р. 132-133).
В отличие от представлений Шумпетера о том, что демокра-
тическая политика, в конечном счете, управляется конкуриру-
ющими элитами, Даль (как и многие другие плюралисты) наста-
ивал на том, что она вдохновляется ценностным консенсусом,
закладывающем параметры политической жизни. Несомненно,
всегда существовали политики либо политические элиты, обла-
давшие огромным влиянием на развитие страны; однако их воз-
действие в полной мере можно понять лишь в связи с политиче-
ской культурой страны, с которой они находились «в гармонии».
Социальные предпосылки функционирования полиархии —
консенсус по правилам прохождения процедур; консенсус о ряде
стратегических опций; консенсус о легитимной сфере компе-
тенции политической деятельности — являются самыми серьез-
ными препятствиями любой форме тиранического правления.
Чем выше степень согласия, тем надежнее положение демокра-
тии. Покуда общество обладает защитой от тирании, ее следует
искать прежде всего в неконституционных факторах (Dahl, 1956.
♦
273
С
Часть II. Варианты XX века
Р. 134-135). Даль не отрицал значимости, например, разделения
властей, системы сдержек и противовесов между законодатель-
ной, исполнительной и судебной бюрократией — отнюдь нет.
Конституционные нормы играют решающую роль в установ-
лении преимуществ и недостатков, с которыми сталкиваются
группы в политической системе; а потому они часто становятся
предметом ожесточенных споров. Однако значимость консти-
туционных норм для успешного развития демократии, как ут-
верждал Даль, «тривиальна» в сравнении с неконституционны-
ми нормами и практиками (ibid. Р. 135). И, как он заключил, пока
сохраняются социальные предпосылки демократии, она всегда
будет «относительно эффективной системой для закрепления
согласия, поддержания умеренности и сохранения обществен-
ного спокойствия» (ibid. Р. 151).
Позиция Даля не требует, чтобы контроль над политически-
ми решениями распределялся равным образом; не требует она
и того, чтобы все индивиды и группы обладали равным поли-
тическим «весом» (ibid. Р. 145-146). Вдобавок он открыто при-
знавал, что организации и институты могут повести и «свою
собственную жизнь», вследствие чего они могут и отстраняться,
как предсказывал Вебер, от пожеланий и интересов своих же
членов. Это так называемые олигархические тенденции: бюро-
кратические структуры могут закоснеть, а лидеры — стать непо-
датливой элитой в государственных и частных секторах. Таким
образом, государственная политика может отклониться в сторо-
ну определенных групп интересов, обладающих лучшей орга-
низацией и большими ресурсами; она может отклониться в сто-
рону определенных политически сильных государственных
учреждений и быть искаженной ожесточенным соперничеством
между различными секторами самого правительства. Выработ-
ка стратегии как процесс всегда будет подвергаться воздействи-
ям и ограничениям со стороны целого ряда факторов, вклю-
чая жесткую политическую конкуренцию; стратегию выборов;
дефицит ресурсов; ограниченные знания и компетентность.
Демократическое принятие решений неизбежно идет по нарас-
тающей и часто носит дробный характер. Однако классическая
плюралистская позиция не раскрывает эти потенциально край-
не значимые проблемы в полной мере; их последствия не изу-
чаются. Дело в том, что главные предпосылки данной позиции —
существование множества центров власти, разнообразные
274
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
и фрагментированные интересы, явная предрасположенность
одной группы к вытеснению из власти другой, «трансцендент-
ный» консенсус, связывающий государство и общество, государ-
ство как судья и арбитр между фракциями — в итоге не могут
объяснить мир, в котором наблюдается системный дисбаланс
в распределении власти, влияния и ресурсов. Подробное рас-
смотрение таких вопросов несовместимо с предположениями
и пределами компетенции классического плюрализма.
Политика, консенсус и распределение власти
Анализ политики группы интересов, представленный классиче-
скими плюралистами, явился значительной коррективой одно-
стороннего интереса к «политике элит», а также к излишнему
акценту на способности политиков формировать современную
жизнь, встречающийся в работах конкурирующих элитистов.
Плюралисты подчеркивали, и совершенно справедливо, мно-
жество путей, с помощью которых определенные принципы
взаимодействия, конкуренции и конфликта «вписаны», то есть
воплощены, в организации, администрации и политике совре-
менного государства. Ограничения при выборах и политика
групп интересов означают, что способность политических ли-
деров действовать независимо от общественных требований
и давлений почти всегда будет подорвана, за исключением, воз-
можно, военного времени и других типов общенационального
чрезвычайного положения. Демократию как совокупность ин-
ститутов нельзя адекватно понять без подробного рассмотре-
ния этого сложного контекста.
Однако акцент плюралистов на «эмпирической природе» де-
мократии отнюдь не разрешает все противоречия, присущие
демократической мысли и отчасти созданные Вебером и Шум-
петером. Определяя демократию на основе общепринятых
представлений о «демократии» на Западе — как об определен-
ных практиках и институтах либеральной демократии — и со-
средоточиваясь исключительно на тех механизмах, посредством
которых граждане могут контролировать политических лидеров
(периодические выборы и политика влиятельных групп), плю-
ралисты ни провели систематического анализа, ни сравнили
обоснования, характерные особенности и общие условия конку-
‘275
с
Часть II. Варианты XX века
рирующих демократических моделей. Труды ведущих предста-
вителей плюрализма имели тенденцию скатываться от дескрип-
тивно-объясняющей оценки демократии к новой нормативной
теории (Duncan and Lukes, 1963. Р. 40-47). Их «реализм» привел
к восприятию демократии в свете актуальных особенностей за-
падных стран. Воспринимая демократию подобным образом,
они пересматривали ее значение и тем самым отказывались
от богатой истории идеи демократии в пользу существующей.
Вопросы о природе и должной степени участия граждан, надле-
жащие пределы компетенции политического правления и наи-
более подходящие сферы демократического регулирования —
вопросы, являвшиеся частью демократической теории от Афин
до Англии XIX века — были отодвинуты или, скорее, объяснены
применительно лишь к существующей практике. При этом иде-
алы и методы демократии по умолчанию становятся идеалами
и методами существующих демократических систем. А посколь-
ку решающим критерием для вынесения суждений относитель-
но демократических теорий является степень их «реализма»,
модели, отклоняющиеся либо не вполне соответствующие теку-
щей демократической практике, могут отвергаться как эмпири-
чески неточные, «нереальные» и нежелательные.
Предложения о способах, с помощью которых можно было бы
обогатить демократическую политическую жизнь, не могут иссле-
доваться надлежащим образом в пределах компетенции класси-
ческого плюрализма. Наиболее ярко это иллюстрируется исполь-
зованием данных о степени, в которой граждане разбираются
в политике или же безразличны по отношению к ней. По большей
части, классические плюралисты рассматривают подобные дан-
ные просто как свидетельства того, насколько мало необходимо
политического участия для успешного функционирования де-
мократии. Неучастие либо ограниченное участие среди крупных
сегментов граждан — например, цветного населения — не пред-
ставляет для них проблемы, поскольку их теоретические рамки
не ставят под вопрос степень, в которой подобные феномены
заставляют отрицать определение западной политики как демо-
кратической. Эмпирические данные опять-таки становятся недо-
статочно обоснованными теоретическими добродетелями.
Несомненно, вопрос остается следующим: насколько адек-
ватен плюрализм как анализ «реальности»? Интригующим
началом оценки подобного вопроса было бы рассмотрение
276
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
лежащего, в основе ценностного консенсуса, который, по ут-
верждению Даля, в конечном счете объединяет государство
и общество. И в то время, как Шумпетер полагал, что согласие
с конкурентной системой выборов вызывает веру в легитим-
ность всей системы, Даль считал, что поддержка политической
системы исходит из глубин политической культуры. В одном
из самых известных исследований, принадлежащих традиции
плюрализма, «Гражданской культуре» (1963) Алмонда и Верба,
непосредственно анализируется, при помощи сравнительного
общенационального выборочного исследования политических
взглядов, была ли современная западная политическая культура
источником подобной поддержки. Весьма уместно поразмыш-
лять о данных подобного опроса.
Согласно Алмонду и Верба, для того чтобы политический ре-
жим смог выжить, «он сам по себе должен восприниматься граж-
данами как надлежащая форма правления» (Almond and Verba,
1963. Р. 230). На их взгляд, демократия действительно восприни-
мается подобным образом «элитами и не элитами» (ibid. Р. 180).
Они пришли к данному выводу, взяв за подходящий показатель
одобрения либо легитимности вопрос о том, испытывают ли ре-
спонденты гордость за свою страну и ее политические институ-
ты (ibid. Р. 102-103, 246). Однако следует сделать ряд оговорок.
Во-первых, лишь меньшинство, 46%, британских респондентов
(второй высочайший показатель после США) выразило гордость
за свою правительственную систему, и это несмотря на тот факт,
что Британия считалась бастионом демократии (ibid. Р. 102).
Во-вторых, мерка легитимности, избранная Алмондом и Верба,
как и обращение плюралистов в целом с данным понятием, была
крайне небрежной. Так, она упускала различие между всеми воз-
можными значениями гордости и их крайне неопределенное
отношение к легитимности. Например, можно испытывать гор-
дость за парламентскую демократию или расположенность к ней,
совершенно при этом не подразумевая, что она действует в на-
стоящее время так, как могла бы действовать в принципе, или же
что это и есть должная, либо лучшая, либо наиболее приемлемая
форма правления. Можно гордиться чем-то, при этом желая,
чтобы оно существенно изменилось. Алмонд и Верба не учиты-
вали подобные возможности, и все же их исследование являет-
ся, вероятно, ключевым плюралистическим исследованием по-
литических взглядов. В-третьих, Алмонд и Верба, по-видимому,
е>
277
Часть II. Варианты XX века
неверно истолковали свои же данные. В результате вниматель-
ного изучения свидетельств, представленных в «Гражданской
культуре», обнаруживается не только то, что степень привер-
женности общепринятым ценностям в демократии, на примере
Великобритании, крайне ограничена, но также то, что согласно
единственному (и косвенному) используемому показателю со-
циального класса — официальному образованию респондента —
представители рабочего класса часто выражали взгляды, кото-
рые, по мнению Алмонда и Верба, отражали «чувства крайнего
недоверия и отчуждения» (Almond and Verba, 1963. Р. 268; Mann,
1970; Pateman, 1980). Алмонд и Верба не смогли объяснить систе-
матические различия в политической ориентации обществен-
ных классов и даже разобраться во мнениях людей, опрошенных
во время их собственного исследования.
В значительной степени в Великобритании и Соединенных
Штатах не существовало ценностного консенсуса в период фор-
мирования плюрализма, что было подтвержднон в результате
изучения большого объема разнообразных документальных
материалов, на основании исследования, проведенного в кон-
це 1950-х и начале 1960-х годов (Mann, 1970). Исследование
показало, что представители среднего класса (офисные служа-
щие и квалифицированные рабочие) в целом демонстрирова-
ли большую устойчивость в убеждениях и принятии ценностей,
чем представители рабочего класса (работники физического
труда). Поскольку у рабочего класса были единые ценности, его
представители обычно были настроены скорее враждебно к си-
стеме, чем поддерживали ее. Это скорее был «диссенсус» между
классами, нежели «консенсус». Далее, при рассмотрении «поли-
тической эффективности», то есть при оценке людьми их спо-
собности оказывать влияние на правительство, среди классов
также можно выделить примечательные различия: средний
класс в гораздо большей степени выражал доверие, чем пред-
ставители рабочего класса. Среди последних были зафиксирова-
ны значительная удаленность от доминирующих политических
институтов, недоверие к ним (Pateman, 1971, 1980). Сильная
приверженность к либерально-демократической системе и «де-
мократическим нормам» в целом, как отмечено выше в 5-й гла-
ве, обнаруживалась в непосредственной связи с социально-эко-
номическим статусом.
278
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
Следует подчеркнуть, что большая часть исследования о цен-
ностном консенсусе неоднозначна и затруднительна для интер-
претаций. О чем нужно и можно говорить с уверенностью, это
о том, что любое утверждение о приверженности общепринятой
системе ценностей следует анализировать крайне скептично.
Дальнейшее подтверждение данного взгляда можно найти в са-
мой истории обществ, в которых плюрализм возник. На про-
тяжении 1960-х и начала 1970-х годов в Соединенных Штатах
и Западной Европе наблюдалась эскалация напряжения и кон-
фликтов, которую непросто осмыслить в рамках плюрализма.
В контексте всеобъемлющей тенденции к замедлению темпов
экономического роста, растущей безработицы, серьезнейших
проблем в области государственных финансов, повышения
уровня индустриального конфликта, внутригородского кризиса
и этнических конфликтов, вызовы достигли уровней «верховен-
ства права» и государственных институтов.
Период 1968-1969 годов явился переломным моментом (Hall
et al., 1978). Движение против войны во Вьетнаме, студенче-
ское движение и масса других политических групп, связанных
с новыми левыми, изменили развитие политики: пришло вре-
мя политической поляризации. Требования мира, расширение
демократических прав для промышленных рабочих и местных
сообществ, эмансипация женщин и сопротивление расизму —
лишь некоторые из проблем, которые привели к беспрецедент-
ным акциям протеста в Лондоне и Вашингтоне (послевоенных)
и поставили Францию на грань революции в мае 1968 года. Но-
вые социальные движения, казалось, были направлены практи-
чески против всего, что защищала традиционная политическая
система. Они определяли систему как жесткую, единообразную,
авторитарную и лишенную нравственного, духовного и лич-
ностного содержания. И в то время как легко преувеличить вза-
имосвязь данных движений и степень поддержки, которой они
пользовались, трудно преувеличить то, насколько сильно они
пошатнули основы классического плюрализма. С точки зрения
плюрализма события и обстоятельства конца 1960-х годов были
совершенно неожиданными. Кроме того, клубок коррумпиро-
ванности и лжи, обнаруженный в сердце американской демо-
кратии во время Уотергейтского скандала в эпоху Никсона, лишь
прибавил дурной славы самой идее «открытого и надежного»
правительства (McLennan, 1984. Р. 84).
*
279
Часть II. Варианты XX века
Одна из главных причин неудачи классического плюрализ-
ма в попытках дать адекватное определено западной политики
заключается в его фундаментальных проблемах с пониманием
власти и властных взаимоотношений. В известном критиче-
ском исследовании плюралистической концепции власти Ба-
крак и Барац привлекли внимание к способам осуществления
власти, которые уже установили (исследуемые) инстанции кон-
троля А над Б, на чем, по мысли плюралистов, и основана власть
(Bachrach and Baratz, 1962. Р. 947-952). Они справедливо ука-
зали — принимая введенное Шаттшнайдером понятие «моби-
лизация предрасположенностей» — на то, что отдельные люди
или группы могут осуществлять власть, «создавая или укрепляя
барьеры публичному обсуждению политических конфликтов»
(Schattshneider, 1960). Иными словами, А может быть способным
контролировать поведение Б посредством участия в процессе
непринятия решений: «Конечно, власть осуществляется, когда
А участвует в принятии решений, которые оказывают воздей-
ствие на Б. Но власть также осуществляется, когда А прилагает
усилия для создания или укрепления социальных и политиче-
ских ценностей и институциональных практик, ограничива-
ющих рамки политического процесса общественным рассмо-
трением лишь тех вопросов, которые относительно безопасны
для А. И пока А преуспевает в этом, он не позволяет Б, ради
практической выгоды, поднимать какие-либо вопросы, которые
могли бы, при их разрешении, нанести серьезный ущерб систе-
ме предпочтений А» (Bachrach and Baratz, 1962. Р. 949).
Критика Бакрака и Бараца крайне важна и привлекает вни-
мание к тому, как власть действует не только в случае, когда
что-то действительно происходит (принятие решений), но так-
же когда кажется, что ничего не происходит (непринятие реше-
ний). Однако власть нельзя понимать лишь с точки зрения того,
что индивиды делают или не делают — с чем, по-видимому,
согласны- сами Бакрак и Барац. Как заметил в своем убеди-
тельном анализе понятия власти Льюке, «предпочтение си-
стемы сохраняется не просто рядом отдельных поступков, но,
что важнее, общественно структурированным и культурно
обусловленным поведением групп, а также практикой инсти-
тутов» (Lukes, 1974. Р. 22). Если власть определяется с точки
зрения способности индивидов к реализации своей воли во-
преки сопротивлению, коллективные силы и социальные до-
280
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
говоренное™ будут проигнорированы. Так что неудивительно,
что классические плюралисты не смогли уловить асимметрии
власти — между классами, расами, мужчинами и женщинами,
политиками и обычными гражданами — которые, по большей
части, стояли за крушением того, что они называли «полити-
кой консенсуса».
Позиция классических плюралистов вызывает также ряд
иных трудностей, которые возникают из-за неадекватного
восприятия природы и распределения власти. Существова-
ние многих центров власти едва ли гарантирует, что прави-
тельство: (1) выслушает их всех в равной степени; (2) сделает
что-то большее, чем просто свяжется с лидерами данных цен-
тров; (3) будет восприимчивым к влиянию кого-либо, кроме
власть предержащих; (4) сделает что-либо в отношении об-
суждаемых вопросов и т.д. (Lively, 1975. Р. 20-24, 54-56, 71-72,
141-145). Хотя классические плюралисты признали некоторые
из этих пунктов, они не учли их последствия для анализа рас-
пределения власти и политической подотчетности. Вдобавок
совершенно ясно, что, как уже было отмечено при обсуждении
анализа Шумпетером условий политического участия, многие
группы не обладают ресурсами, чтобы конкурировать на наци-
ональной политической арене с влиянием, например, мощного
лобби организаций или корпораций. У многих нет минималь-
ных средств для политической мобилизации. В ретроспективе
анализ плюралистами условий политического участия пред-
стает чрезвычайно наивным. Трудно избежать мысли о том,
что отчасти желание многих плюралистов подтвердить дости-
жения западной демократии в послевоенную эпоху было столь
велико, что они не были способны оценить целый ряд потенци-
альных возражений.
Некоторые из данных возражений были бы сегодня приня-
ты главными «плюралистами», в том числе и Далем (1978, 1985,
1989). В действительности, в результате и концептуальных,
и эмпирических проблем плюралистической теории, класси-
ческий плюрализм, по сути, распался на ряд конкурирующих
школ и тенденций, хотя определенные очертания новой «нео-
плюралистской» позиции уже сложились (McLennan, 1984, 1995),
что явилось примечательным теоретическим прогрессом, осо-
бенно ярко проявившимся в трудах Даля.
281
Часть II. Варианты XX века
Демократия, корпоративный капитализм и государство
В «Предисловии к экономической демократии» (1985) Даль ут-
верждал, что основные угрозы свободе в современном мире
еще не связываются, как предсказывал Токвиль и другие, с тре-
бованиями равенства — угрозой уравнивания большинством
социальных различий и искоренения политического разно-
образия (Dahl, 1985. Р. 44ff, 50ff, 161-163). Между равенством
и свободой могут возникать трения, но равенство в целом
не враждебно свободе. На деле, наиболее фундаментальный вы-
зов исходит от неравенства, или же свободы следующего рода:
«свободы накапливать неограниченные экономические ресурсы
и организовывать экономическую деятельность в иерархически
управляемые предприятия» (ibid. Р. 50). Современная система
собственности и контроля фирм глубоко вовлечена в создание
множества форм неравенства, каждая из которых угрожают рас-
пространению политической свободы. По словам Даля, «соб-
ственность и контроль способствуют созданию среди граждан
больших различий в том, что касается богатства, прибыли, ста-
туса, навыков, информации, контроля над информацией и про-
пагандой, доступа к политическому руководству и, в среднем,
предсказуемых жизненных возможностей, не только для взрос-
лых, но также нерожденных, несовершеннолетних и детей. По-
сле уточнения всех надлежащих характеристик, подобные раз-
личия, в свою очередь, содействуют значительному неравенству
среди граждан в том, что касается их способностей и возмож-
ностей участвовать в качестве политически равных субъектов
в управлении государством» (ibid. Р. 55).
В разительном контрасте с «Предисловием к демократиче-
ской теории» (1956) Даль утверждал, пойдя при этом на серьез-
ную уступку теориям государства Маркса (хотя он признал это
весьма сдержанно,), что современный «корпоративный капита-
лизм» может «породить столь глубокое неравенство в социаль-
ных и экономических ресурсах, что это приведет к серьезным
нарушениям политического равенства, а потому и демократи-
ческого процесса в целом» (ibid. Р. 60)'.
1 Даль делал подобное заявление и о «бюрократическом социализме», од-
нако без каких-либо пояснений (Dalh, 1985. Р. 60).
282
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
Природа этих нарушений, однако, находится за рамками
создания и непосредственного воздействия экономического
неравенства. Ведь сама способность правительств действовать
в соответствии с желаниями групп интересов, ограниченна,
как утверждали многие марксисты, и с чем неоплюралисты, та-
кие как Чарльз Линдблом, сегодня согласны (Линдблом, 2005;
Dahl, 1985. Р. 102). Давление на западные правительства и госу-
дарственные институты — которое оказывается требованиями
частных накоплений — систематически ограничивает выбор
стратегий. Система частного инвестирования, частная собствен-
ность и т.д. создают объективные требования, которые необхо-
димо удовлетворять для обеспечения экономического роста
и стабильного развития. Если эти договоренности оказывают-
ся под угрозой, быстро наступает экономический хаос, и леги-
тимность правительств может быть подорвана. Чтобы остаться
у власти в либерально-демократической системе выборов, пра-
вительства должны, иными словами, предпринять действия
для сохранения прибыльности и процветания частного сектора:
они зависят от процесса капиталистического накопления, кото-
рый они ради себя самих должны защищать. Линдблом прекрас-
но это объясняет: «Общественные функции в рыночной системе
находятся в руках бизнесменов. Из этого следует, что в их руках
также находятся рабочие места, цены, производство, эконо-
мический рост, уровень жизни и экономическая безопасность
каждого человека. Поэтому государственные должностные лица
не могут оставаться равнодушными к тому, насколько хоро-
шо бизнес осуществляет свои функции. Депрессия, инфляция
или другие экономические бедствия могут привести к свер-
жению правительства. Поэтому важная функция государства —
следить за тем, чтобы бизнесмены хорошо делали свое дело»
(Линдблом, 2005. С. 192). Действия правительства обязаны сле-
довать политической повестке, которая должна быть по мень-
шей мере благоприятной, то есть предрасположеной к развитию
системы частного предприятия и корпоративной власти.
Демократическая теория, таким образом, сталкивается с се-
рьезнейшим вызовом, который оказывается гораздо более опас-
ным, чем то представляли Токвиль и Дж. С. Милль, а также го-
раздо более сложным, чем когда-либо представляли теоретики
классического плюрализма. Политические представители на-
ходят чрезвычайно сложным, если не невозможным, выполнять
283
Часть II. Варианты XX века
пожелания электората, стремящегося сократить неблагоприят-
ное воздействие на демократию и политическое равенство кор-
поративного капитализма. Демократия встроена в социально-
экономическую систему, которая систематически предоставляет
«привилегированное положение» коммерческим интересам. Со-
гласно Далю, это должно быть заботой всех заинтересованных
во взаимосвязях между свободами, в принципе существующи-
ми для всех граждан в рамках той или иной демократии, и теми,
что существуют на практике. В современную эпоху привержен-
ность демократии, как он считал, может быть сохранена толь-
ко после признания того, что самоуправление не достижимо
полностью без глубоких изменений во власти корпораций. Это,
в свою очередь, ведет к признанию превосходства права на са-
моуправление над правом на производственную собственность
(Dahl, 1985. Р. 162). Выполнение обещания политической свободы
требует установления распространенной системы кооператив-
ных форм владения и контроля в фирмах; то есть расширения
демократических принципов на рабочем месте и в экономике
в целом (Даль, 2003. Гл. 22-23). Предложения Даля по преодоле-
нию экономических препятствий демократии будут рассмотре-
ны ниже (см. главу 10). О чем следует упомянуть сразу, так это
о том, что, на взгляд таких неоплюралистов, как Даль и Линд-
блом, группы интересов нельзя воспринимать лишь как равные,
а государство — рассматривать как нейтрального арбитра всего
многообразия интересов: бизнес-корпорации обладают несо-
размерным влиянием на государство и, следовательно, на при-
роду демократических результатов.
Представленные соображения предполагают необходи-
мость более детального исследования современного функцио-
нирования государственных институтов. И было бы неудиви-
тельно, если бы оказалось, что секторы государства — прежде
всего наименее подотчетные из них, как, например, оборон-
ный — включены в структуру интересов ряда крупнейших
производителей (Duverger, 1974). Но было бы совсем неверно
предполагать, как подчеркивали неоплюралисты, что демокра-
тические институты напрямую контролируются различными
группами экономических интересов, с которыми они взаимо-
действуют. Преследуя свои собственные интересы (например,
престиж и стабильность трудоустройства, влиятельность сво-
их ведомств), «госуправленцы», скорее всего, выработают свои
284
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
собственные цели и задачи. Политические представители и го-
сударственные лица могут представлять собой мощную группу
интересов или даже ряд конкурирующих групп интересов, стре-
мящихся усилить (расширить) само государство и/или гаран-
тировать определенные результаты на выборах. Демократиче-
ские политики заняты не только удовлетворением требований
лидирующих групп гражданского общества, но и следованием
политическим стратегиям, которые выносят на повестку не-
которые вопросы, оттесняя при этом другие; мобилизуют либо
подрывают определенные сектора сообщества; удовлетворяют
или игнорируют особые запросы; стимулируют решение либо
замалчивают определенные проблемы, связанные с выборами
(Nordlinger, 1981). В контексте данных процессов неоплюрали-
сты осознали возможные сложные ответвления и опасности
развития устоявшихся политических интересов и бюрократи-
ческих структур, которые всегда подчеркивают необходимость
анализа того, «кто чего, когда и где добивается» (Pollitt, 1984).
Несмотря на широкое освещение, которое они обеспечили ком-
мерческим интересам, неоплюралисты старательно избегали
описания сил и отношений, поддерживающих современную
демократическую политику, как чего-то устоявшегося и неиз-
менного. Они сохранили некоторые из основных принципов
классического плюрализма, включая оценку того, как либе-
ральная демократия порождает множество влиятельных групп,
постоянно подвижный набор требований и крайне неопреде-
ленный набор политических возможностей. Вдобавок они про-
должили утверждать, что либеральная демократия является ре-
шающим препятствием развитию монолитного, безответного
государства: конкурирующие политические партии, открытая
сфера выборов и бдительные влиятельные группы могут до-
биться, по их утверждениям, степени политической отчетности,
с которой не сравнится ни одна другая модель государственной
власти. Модель VI резюмирует положения классического плюра-
лизма и неоплюрализма.
Что именно представляют собой демократии и какими имен-
но им следовало бы быть — вот вопросы, ставшие со временем
лишь более сложными. Траектория плюрализма прекрасно это
отражает; теории характера и желаемой природы демократии
постоянно изменялись. В рамках плюрализма многие из глав-
ных вопросов о принципах, ключевых особенностях и общих
285
С
Часть II. Варианты XX века
условиях демократии теперь открыты для обсуждения как ни-
когда ранее. То же самое может быть сказано, что интересно,
и о развитии в рамках соперничающих теорий, в особенности
неомарксизма.
Накопление, легитимация и ограниченная сфера политического
В политологии существует два значительных теоретических
течения, усиливших критику плюрализма: разработки нео-
марксистов в рамках теории государства и оценки социолога-
ми значимости «корпоративистских» тенденций в современ-
ных политических институтах1. Рассматривая в общих чертах
данные разработки, я коснусь не только их вклада в дискуссию
о плюрализме и демократической теории, но укажу и на проти-
воречия их главных авторов. Основное внимание будет уделено
неомарксистской дискуссии о государстве, поскольку, по моим
понятиям, она представляет больший интерес, чем вклад кор-
поративистов. Однако последние также рассматриваются ближе
к концу главы, перед тем как перейти к некоторым нерешенным
проблемам, поставленным плюрализмом и его критиками.
На протяжении 1960-х и 1970-х годов среди марксистских
авторов наблюдалось заметное оживление интереса к анали-
зу демократии и государственной власти (Jessop, 1977; 1990).
Как я пытался показать в главе 4, Маркс оставил неоднозначное
наследство, никогда полностью не примирившее его понимание
государства как инструмента классового господства с его при-
знанием того, что государство могло также иметь значительную
политическую независимость. Акцент Ленина на деспотиче-
ской природе институтов капиталистического государства, не-
сомненно, не решил проблему данной неопределенности, а его
труды выглядят еще менее убедительными после чисток Стали-
на и подъема (и падения) Советского государства (см. главу 8).
Со смертью Маркса и Энгельса многие марксистские авторы сде-
1 Под «корпоративистскими» тенденциями подразумевается постепенное
возникновение формальных и/или неформальных внепарламентских
договоренностей между лидерами ключевых профсоюзных, коммер-
ческих и государственных организаций для решения основных поли-
тических проблем в обмен на усиление их корпоративных интересов
(Schmitter, 1974; Panitch, 1976; Offe, 1980, 1996а).
286
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
лали весомый вклад в политологический анализ (например, Лу-
кач, Корш и Грамши исследовали трудные и извилистые пути, по-
средством которых классы удерживают власть), но лишь в 1960-х
годах отношения между государством и обществом были полно-
стью пересмотрены в марксистских кругах. Самая ранняя работа
этой серии явилась атакой на эмпирическую демократическую
теорию. Уместно поэтому начать с нее. Неомарксистская «аль-
тернатива» либеральной демократии, по мере ее проявления,
будет рассмотрена позднее, в частности, в следующей главе.
Ральф Милибэнд придал мощный импульс неомарксистской
мысли с публикацией «Государства в капиталистическом обще-
стве» (1969). Отмечая все более главенствующую роль государ-
ства в западных обществах, он стремился, с одной стороны, пе-
реоценить взаимоотношения между классами и государством,
как их представлял Маркс, и с другой — оценить классическую
плюралистическую модель отношений государство — общество,
являвшуюся в то время официальной доктриной.
Модель VI
Плюрализм
Принцип(ы)обоснования
Обеспечивает правление меньшинств и, следовательно,
политическую свободу
Решительно препятствует развитию чрезмерно сильных
партий и государства, не откликающегося на требования
граждан
Ключевые особенности
Права гражданина, включая индивидуальное голосова-
ние (один человек-один голос), свобода самовыражения,
свобода организации
Система сдержек и противовесов между законодательной,
исполнительной, судебной и административной бюрокра-
тией
Двухпартийная (по меньшей мере) конкурентная изби-
рательная система
-------------------------------------------------------
287
Часть II. Варианты XX века
Классический плюрализм
Разнообразие (перекрещи-
вающихся) групп интересов,
стремящихся к политическо-
му влиянию
Правительства посредничают
и выступают арбитром в си-
стеме различных требований
Конституционные нормы
внедрены во вспомогатель-
ной политической культуре
Общие условия
Власть разделяется и служит
предметом переговоров меж-
ду многочисленными группа-
ми общества
Различные типы ресурсов
рассеяны среди населения
Ценностный консенсус по по-
литическим процедурам, ряд
стратегических альтернатив
и легитимные рамки полити-
ки
Баланс между активными
и пассивными гражданство-
мами, достаточный для поли-
тической стабильности
Международная система,
поддерживающая правила
плюралистического и свобод-
но-рыночного общества
Неоплюрализм
Многочисленные влиятель-
ные группы, но политиче-
ская повестка формируется
в значительной степени
корпоративной властью
Государство и его ведом-
ства генерируют свои соб-
ственные интересы
Конституционные правила
функционируют в контек-
сте разнообразной полити-
ческой культуры и системы
чрезвычайно неравномер-
но распределяемых эконо-
мических ресурсов
Власть оспаривается мно-
гочисленными группами
Слабая материальная база
многих групп препятству-
ет их полноценному поли-
тическому участию
Неравномерное распре-
деление социально-эко-
номической власти от-
крывает возможности
и ограничивает политиче-
ские опции
Неравное участие в поли-
тике: недостаточно откры-
тое правительство
Международный порядок
подрывается могуществен-
ными многонациональ-
ными экономическими
интересами и наиболее
влиятельными странами
288
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
Тем, кто полагал, что государство являлось нейтральным арби-
тром социальных интересов, он заявлял, что: (1) в современных
западных обществах существует доминирующий или правящий
класс, обладающий средствами производства и контролирую-
щий их; (2) оно тесно связано с властными институтами, среди
которых политические партии, военные, университеты и ме-
диа; и (3) что оно имеет непропорциональное представитель-
ство на всех уровнях государственного аппарата, в особенности
на «командных позициях». Социальное происхождение чинов-
ников и государственных служащих (в подавляющем большин-
стве из мира бизнеса и собственности либо из средних классов
профессионалов), их особые интересы (гладкий карьерный
рост), их идеологическая предрасположенность (полное при-
нятие капиталистического контекста, в котором они действу-
ют) означают, что большинство, если не все, государственные
институты функционируют как «крайне важный и надежный
элемент в деле сохранения и защиты структуры власти и при-
вилегий... присущих капитализму» (Miliband, 1969. Р. 128-129).
Капиталистический класс, настаивал Милибэнд, сильно сплочен
и оказывает неуклонное давление на все правительства Запада
и государственные институты, следя за тем, чтобы они остава-
лись «инструментами для господства над обществом». Однако
он был убежден (защищая то, что выше было обозначено как по-
зиция Маркса № 1) в том, что для своей политической эффек-
тивности государство должно уметь отделять себя в плановом
порядке от партий правящего класса. Политика правительства
даже может быть направлена против краткосрочных интересов
капиталистического класса. Он также незамедлительно указал
на то, что при чрезвычайных обстоятельствах государство мо-
жет добиться высокой степени независимости от классовых ин-
тересов: например, во времена общенационального кризиса.
Выдвигая подобные аргументы, Милибэнд приходит к не-
скольким выводам — прежде всего, касательно политической
важности тех, кто обладает средствами производстваи контро-
лирует их — которые, как мы увидели, несколько лет спустя были
оценены неоплюралистами как весьма убедительные. Но его
неизменный акцент на классы как на основную структурную
детерминанту демократической политики и действие государ-
ственной власти отличает его позицию от более поздних кон-
цепций таких мыслителей, как Даль: внимание к капиталисти-
289
Часть II. Варианты XX века
ческому классу указывает на «близость», но не «идентичность»
между перспективами, поскольку неоплюралисты сохраняют
акцент Вебера на взаимосвязанной, но в значительной степени
независимой динамике классовых отношений и политических
процессов (MacLennan, 1984. Р. 85-86). Никос Пуланзас, основ-
ной критик Милибэнда из среды неомарксистов, выдвинул ряд
аргументов, еще резче подчеркивающих разногласия между
этими перспективами.
Пуланзас пытался прояснить позицию Маркса (с ее акценти-
рованием пределов самостоятельных действий государства). Он
отверг «субъективистский», в его понимании, подход Милибэн-
да: его попытку исследовать отношения между классами и госу-
дарством посредством «межличностных отношений». Как писал
Пуланзас: «Непосредственное участие членов капиталистиче-
ской) класса в государственном аппарате и правительстве, даже
если оно имеет место, не является важнейшей стороной вопро-
са» (Poulantzas, 1972. Р. 245). Гораздо более важны «структурные
компоненты» капиталистического государства, заставившие его
защищать долгосрочную систему капиталистического произ-
водства и игнорировать более общие вопросы ответственности.
Чтобы понять эти структурные компоненты, необходимо, ут-
верждал Пуланзас, понять, что при капитализме государство
является связующим элементом. Точнее говоря, государство
должно функционировать, чтобы обеспечить (1) «политическую
организацию» господствующих классов, которые, из-за давле-
ния конкуренции и различий сиюминутных интересов, неиз-
менно разбиваются на «классовые фракции»; (2) «политическую
дезорганизацию» рабочего класса, который, ввиду концентра-
ции производства, помимо прочего, может угрожать гегемонии
господствующего класса; и (3) политическую «перегруппиров-
ку» классов из второстепенных типов производства, которые,
являясь экономически и политически маргинальными, могут
действовать против интересов государства (Poulantzas, 1973.
Р. 287-288).
Поскольку правящие классы подвержены дроблению, их дол-
госрочные интересы нуждаются в защите со стороны центра-
лизованной политической власти. Государство может осущест-
влять эту функцию, лишь если оно «относительно независимо»
от конкретных интересов различных партий. Но какой именно
автономией обладает государство — вопрос сложный. Государ-
290
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
ство, подчеркивает Пуланзас, не является монолитной сущно-
стью, способной на прямолинейные действия; оно представляет
собой арену конфликтов и раскола, «выжимку классовых сил»
(Poulnatzas, 1975). Степень независимости, приобретаемой го-
сударствами, зависит от отношений между классами и классо-
выми фракциями, а также от интенсивности социальной борь-
бы. Настаивая, по крайней мере, в своих ранних работах, на том,
что власть является «способностью реализовывать классовые
интересы», Пуланзас утверждал, что государственные инсти-
туты являются «центрами власти», однако классы «обладают
властью». Относительная самостоятельность «делегируется» го-
сударству «во властных взаимоотношениях классовой борьбы»
(Poulantzas, 1973. Р. 335-336).
Таким образом, современное либерально-демократическое
государство одновременно является и неизбежным резуль-
татом анархической конкуренции в гражданском обществе,
и механизмом воспроизведения подобной конкуренции и раз-
деления. Его иерархический бюрократический аппарат вместе
с его избранными лидерами одновременно стремится постро-
ить и представить национальное единство — «народ-нация»,
но в то же время распыляет и фрагментирует политическое це-
лое (по крайней мере, ту часть «целого», которая потенциально
угрожает существующему порядку) (Poulantzas, 1980). Государ-
ство не просто регистрирует социально-экономическую реаль-
ность, но внедряется в саму ее конструкцию, систематизируя ее
форму и укрепляя ее силы.
Однако в том, как Пуланзас формулирует взаимоотношения
между классами, политической властью и государством, есть
и свои противоречия, поскольку он одновременно предостав-
лял определенную самостоятельность государству и утверждал,
что вся власть есть власть классовая1. Не считая подобных об-
стоятельств, он крайне недооценивал способность самого госу-
дарства влиять и реагировать на социальные и экономические
события. Оценка государства исходя исключительно из «нега-
1 В своей последней книге Пуланзас предпринял шаги для разрешения
этих проблем: «Государство, власть, социализм» (1980) была его наибо-
лее успешной работой. Однако я не считаю, что в ней полностью реше-
ны данные проблемы, хотя он и представил несколько действительно
важных решений.
291
€
Часть II. Варианты XX века
тивной» перспективы — то есть с точки зрения того, насколько
государство стабилизирует капиталистическое экономическое
предприятие либо препятствует развитию потенциально рево-
люционных влияний — привело к игнорированию способности
рабочего класса, а также других групп и социальных движений,
влиять на ход развития и организацию государства (Frankel,
1979). И в той степени, в которой государство, по сути, участву-
ет в «противоречиях классовых отношений», оно не может быть
простым «защитником статус-кво». Далее, акцент Пуланзаса
на государстве как «выжимке классовых сил» означал, что его
оценка государства проводилась без достаточной внутренней
ясности или институциональной дифференциации. Как функ-
ционируют институты и то, как развиваются взаимоотношения
между элитами, правительственными чиновниками и парла-
ментариями, было просто проигнорировано.
Подогревая споры о демократии, о классах и государствен-
ной власти в неомарксистских кругах, Клаус Оффе бросил вы-
зов системе координат Милибэнда и Пуланзаса и попытался
пересмотреть ее (Frankel, 1979; Keane, 1984b). Для Оффе госу-
дарство являлось не просто «капиталистическим государством»,
как утверждал Пуланзас (государство, установленное классовой
властью), ни «государством в капиталистическом обществе»,,
как считал Милибэнд (государством, защищающим степень по-
литической власти, свободной от непосредственных классовых
интересов). Отталкиваясь от концепции современного капита-
лизма, который подчеркивает свою внутреннюю раздроблен-
ность на ряд секторов, Оффе утверждал, что наиболее харак-
терной особенностью государства является то, насколько оно
замешано в противоречиях капитализма. По его оценкам, суще-
ствует четыре определяющие черты данной ситуации.
Во-первых, частнособственнический капитализм является
главным основанием экономического предприятия; но эконо-
мическое владение не дарует непосредственной политической
власти. Во-вторых, капитал, возникший при помощи частных
накоплений, является материальной основой, от которой за-
висят государственные финансы, поскольку они складываются
из различных способов налогообложения на богатство и при-
быль. В-третьих, государство зависимо от источника прибыли,
не найденного непосредственно им самим, помимо национа-
лизированной промышленности. Таким образом, государство
292
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
имеет общий «интерес» в облегчении процессов накопления
капитала. Данный интерес не проистекает из какого-либо со-
юза государства с капиталом как таковым, но от универсальной
заботы государства о поддержании условий самосохранения.
В-четвертых, в либерально-демократических государствах по-
литическую власть следует завоевывать посредством приобре-
тения массовой поддержки избирателей. Данная политическая
система помогает скрыть тот факт, что доходы государства полу-
чаются из частным образом накопленных средств, на которые
государство прежде всего и полагается.
Последствие данных характеристик капиталистическо-
го государства состоит в том, что оно находится в структурно
,противоречивом положении. С одной стороны, государство
должно способствовать процессу накопления и частного при-
своения ресурсов; с другой — оно должно поддерживать веру
в себя как в беспристрастного арбитра классовых интересов,
тем самым легитимирующим свою власть (Offe, 1984). Инсти-
туциональное разделение государства и экономики означает,
что государство зависит от потока ресурсов, источник которых —
организации прибыльного производства. А поскольку в основ-
ном ресурсы от накопительного процесса находятся «вне ор-
ганизующей власти», существует «институциональный эгоизм
государства», а также заинтересованность всех тех, кто управ-
ляет государственной властью, в сохранении жизнеспособности
капиталистической экономики. С подобным аргументом Оффе
дистанцировался от позиции Милибэнда и Пуланзаса (и при-
ближался к взглядам неоплюралистов). По его словам, инсти-
туциональный эгоизм государства «не возникает от союза того
или иного правительства с конкретными классами, также за-
интересованными в накоплении, как и не порождается он ка-
кой-либо политической властью капиталистического класса, ко-
торый «оказывает давление» на государственных должностных
лиц для реализации классового интереса» (Offe and Ronge, 1975.
Р. 140). Таким образом, поддержание процесса накопления —
в интересах самого государства.
Природа политической власти определяется дуалистично:
формальными правилами демократического и представитель-
ного правления, которое устанавливает институциональную
форму доступа к политической власти, а также посредством ма-
териального содержания процесса накопления, ставящего гра-
295
Часть II. Варианты XX века
ницы успешной стратегии. Учитывая, что правительства требуют
победы на выборах и финансовых ресурсов для реализации по-
литики, они вынуждены все чаще осуществлять вмешательство
для решения экономических проблем. Растущему давлению
в пользу вмешательства противостоит, однако, озабоченность
капиталистов свободой инвестирования и их упорное сопро-
тивление усилиям государства по контролю производственно-
го процесса (пример тому — усилия бизнесменов по уклонению
от «чрезмерного регулирования»).
Современное государство поэтому сталкивается с противоре-
чивыми императивами: оно должно поддерживать процесс на-
копления, не подрывая ни частного накопления, ни веру в ры-
нок как справедливый распределитель дефицитных ресурсов.
Вмешательство в экономику неизбежно, однако же установить
политический контроль над экономикой означает подвергать
риску традиционную основулегитимности всего общественно-
го порядка: убеждение либералов в том, что коллективное благо
состоит в преследовании отдельными индивидами своих целей
с минимальным вмешательством со стороны «беспристраст-
ного» государства. Далее, государство должно вмешиваться,
но скрывать свою заинтересованность в «здоровье» капитала.
Таким образом, по Оффе, либерально-демократическое капита-
листическое государство характеризуется (а) его исключением
из процесса накопления, (б) его незаменимостью для процесса
накопления, (в) его зависимостью от накопления, а также (г) его
функциями умалчивания и отрицания (а), (б) и (в) (Offe, 1975.
Р. 144).
Крайне любопытно, что хотя неоплюралисты не интересова-
лись вопросами, затрагиваемыми пунктом (г), по определению
Оффе, пункты (a-в) могли быть с готовностью приняты мно-
гими неоплюралистскими мыслителями. Позиции Линдблома,
Даля и Оффе совпадали по ряду фундаментальных проблем:
зависимость стран западной демократии от частных ресурсов;
степень, до которой либерально-демократические государ-
ства поддерживают (и неизбежно к тому предрасположены)
«корпоративную повестку»; и степень, в которой функциони-
рование демократии ограничено или сдерживается частной
собственностью на средства производства. Хотя Оффе отводил
основную роль государству в качестве посредника в классовом
противостоянии и ставил акцент на класс в большей степени,
294
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
чем Линдблом и Даль, они все также подтверждали взгляд на то,
что «управленцы» могут обладать некоторой независимостью
от непосредственного экономического и социального давления;
то есть государство нельзя понять исключительно в связи с со-
циоэкономическими факторами или ограничивать ими.
Однако главный акцент большей части трудов Оффе в тече-
ние 1970-х и начала 1980-х годов ставился на государстве как на
«реактивном механизме». Он утверждал, что если его определе-
ние современного государства было верным, то в этом случае
«трудно представить, что то или иное государство в капитали-
стическом обществе сможет добиться успехов в осуществлении
функций, являющихся частью это определения, одновременно
и успешно в любой период времени» (Offe, 1975. Р. 144).
Чтобы изучить данное предположение, Оффе исследует при-
роду государственного управления и в особенности — его спо-
собность к эффективному административному действию. Про-
блемы администрации особенно серьезны, как полагал Оффе,
поскольку многие из принимаемых современными правитель-
ствами стратегий не просто дополняют рыночную деятель-
ность, но, в сущности, заменяют ее. Таким образом, утверждает
Оффе (в этом его взгляды любопытным образом перекликаются
с корпоративистами), что государство часто избирательно бла-
гоприятствует тем, чье согласие и поддержка имеют ключевое
значение для преемственности существующего порядка: веду-
щие корпоративные группы и профсоюзы. Далее, он утверждал,
что представители данных «стратегических сил» все больше
расшатывают политическую стабильность посредством крайне
неформального, внепарламентского переговорного процесса
(1979. Р. 9). Следовательно, либерально-демократическое го-
сударство в своем стремлении сохранить преемственность су-
ществующих институциональных соглашений будет стараться
прийти к компромиссу между устоявшимися властными инте-
ресами: компромисс (политический и экономический), кото-
рый, однако, слишком часто достигается за счет уязвимых групп,
например, молодежи, пожилых, больных, не являющихся члена-
ми профсоюза и цветного населения (более подробный анализ
приведен в: Offe, 1984, 1985). Условия того, что ранее я называл
ограниченным участием либо неучастием целого ряда людей,
воспроизводятся систематически, на взгляд Оффе, вследствие
озабоченности государства сохранением всеобщего институци-
€
295
Часть II. Варианты XX века
онального порядка, в котором капиталистические механизмы
занимают важнейшее место.
В своей работе Оффе приходит ко множеству значительных
выводов, включая взгляд на то, что ключевые политические про-
блемы можно решить в современных капиталистических демо-
кратиях лишь подавлением или перемещением в иные сферы.
Некоторые из его выводов будут рассмотрены в следующей гла-
ве, посвященной теориям «кризиса демократии». Следует особо
выделить преимущества работы Оффе над работами Милибэн-
да и Пуланзаса как вклада в анализ современных либеральных
демократий. Акцент Оффе на том, как государство замешано
в классовом противоборстве, преодолевает некоторые недостат-
ки «негативного» взгляда Милибэнда и Пуланзаса, рассматри-
вавших государство как функционально замкнутое на потреб-
ностях капитала или капиталистического класса. Работа Оффе
объясняет то, как государство вынуждается различными силами
к осуществлению ряда стратегий и услуг, выгодных не только
капиталу, но также и некоторым наиболее организованным сек-
торам рабочего класса. История рабочего движения — это исто-
рия постоянных попыток избавиться от некоторых неблагопри-
ятных последствий неравенства в распределении власти между
работодателем и служащими. В ответ государство проводит ряд
мероприятий, повышающих заработную плату, увеличивает
общественные блага, укрепляет демократические права и из-
меняет баланс между государственным и частным секторами.
Оффе безусловно признает, что общественная борьба «вписана»
в саму природу государства и политические последствия. И хотя
государство зависимо от процесса накопления капитала, разноо-
бразие экономических, социальных и избирательных ограниче-
ний политики свидетельствует о том, как верно замечает Оффе,
что государство ни в коем случае не является однозначным
агентом капиталистического воспроизводства. Пристрастность
и зависимость демократического государства могут до опре-
деленной степени быть исправлены и скрыты последующими
попытками правительства сманеврировать в условиях разнона-
правленного давления. Вдобавок, как я полагаю, крайне важно
внимание Оффе к тому, что затраты подобного маневрирования
обычно ложатся на наиболее уязвимых представителей общества.
В той мере, в какой данные вопросы могут быть помещены
во главу «эмпирической демократической теории», создается
296
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
основа для более адекватной оценки действий существующих
демократий. Но Оффе несколько исказил свое понимание де-
мократии и государства, недооценив способность политических
представителей и руководителей выступать в качестве эффек-
тивных агентов политической стратегии. Хотя формально он
признавал данную способность, он не придавал ей особого зна-
чения. Его склонность объяснять развитие и ограниченность го-
сударственной политики через обращение к функциональным
императивам (необходимости удовлетворять капитал и рабочих,
накопление и законность) побудила его к недооценке «стратеги-
ческого мышления», которое правительство и государственные
ведомства часто демонстрируют, и которое особенно очевидно
в историческом и сравнительном анализе различных форм госу-
дарственной деятельности в либеральных капиталистических
обществах (см.: Bornstein et al., 1984; Р. Hall, 1986). Другой не-
достаток, связанный с этим, включает невнимание к различным
формам институционального соглашения, которые и представ-
ляют «демократию» в различных странах1. Как данные согла-
шения воспроизводятся со временем, а также как и почему они
различаются в зависимости от той или иной страны, и с какими
последствиями, — это важные соображения для любой адекват-
ной оценки демократических моделей (Potter et al., 1997).
Изменчивая форма институтов представительства
Одна группа политического анализа попыталась преодолеть не-
которые из данных лакун демократической теории, исследовав
возникновение корпоративизма (Schmitter, 1974; Panitch, 1976;
Middlemas, 1979; ср. Jessop, 1990; Pierson, 1991). Хотя большин-
ство «корпоративистских» мыслителей чрезмерно обобщали
значение своих открытий, весьма полезно сделать обзор по-
следних, поскольку в их работах заметен ряд примечательных
тенденций. Во-первых, изменения в экономике в XX веке по-
родили как никогда высокую концентрацию экономической
1 Ко многим из указанных недостатков в своих недавних трудах обращал-
ся и сам Оффе (например, 1996а, 1996b). Эти работы исследуют развитие
европейских демократических государств на Западе и Востоке, проли-
вая новый свет на природу и перспективы демократической политики.
*
297
Часть II. Варианты XX века
власти, которая часто позволяла частному капиталу одержать
верх в борьбе с профсоюзами. Сталкиваясь с упорством труда,
капитал может всегда переместить свои центры инвестирова-
ния, снижая количество рабочих мест и ослабляя способность
профсоюзов выдвигать требования. Отчасти в ответ на власть
капитала, а отчасти вследствие сложности современной эконо-
мики, само рабочее движение стало более концентрированным,
бюрократизированным и профессиональным. Организации
власти и капитала и рабочего класса стали противодействовать
друг другу на рынке, причем каждый был способен и готов рас-
строить планы другого. Этому предшествовало формирование
множества экономических и социальных групп, соперничаю-
щих за политическое влияние, как и представлялось классиче-
скими плюралистами, однако все это сошло на нет. Любые мо-
дели демократической теории, предполагающие преследование
разнообразных интересов, как полагал ведущий представитель
корпоративистской теории, «неопределенным числом много-
образных, добровольных, конкурентных, внеиерархических
и независимых... категорий», более не действительны (Shmitter,
1974. Р. 93; Held and Krieger, 1984. Р. 12-14).
В контексте растущих ожиданий и требований, в особенности
в первые два десятилетия после Второй мировой войны, способ-
ность капитала и рабочего класса подрывать экономический рост
и политическую стабильность (воздерживаясь от инвестиций
или проводя забастовки соответственно) ставила перед государ-
ством все более серьезные управленческие проблемы. Но хотя
классовые силы и влияли на действия государства, они никогда
его не контролировали. Вместо образа господствующих над по-
литикой классов, создававшегося марксистами, корпоративист-
ские теоретики фокусировались на централизованной власти
организованных групп интересов, а также попытках государства
преодолеть проблемы, порожденные ими посредством иннова-
ционной стратегии политической интеграции. Таким образом,
современный корпоративизм определяется как «Система пред-
ставительства интересов, в которой составляющие организова-
ны в ограниченное число особых, обязательных, иерархически
упорядоченных и функционально дифференцированных кате-
горий, признанных или санкционируемых государством (если
не созданных), которым преднамеренно даруется представи-
тельная монополия в рамках соответствующих категорий в об-
298
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
мен на соблюдение определенного регламента применительно
к выборам руководства и выражению требований и поддержки»
(Schmitter, 1974. Р. 93-9).
Корпоративистские договоренности обычно касаются «трех-
сторонних» взаимоотношений между организациями работода-
телей, рабочих и государства, в конечном счете, управляемых
последним. По оценкам корпоративистов, управленческие воз-
можности государства возросли, что позволило ему построить
фундамент для экономической и политической деятельности.
В обмен на прямые переговорные каналы с государственными
чиновниками — «репрезентативная монополия» — от лидеров
крупнейших формирований (как, например, конгресс профсо-
юзов Великобритании) ожидалось получить поддержку огово-
ренной стратегии и, при необходимости, держать своих членов
под контролем. Политика переговоров стала систематической
вместе с более жестким и формальным курсом, хотя большин-
ство дискуссий между партиями проходили неформально, за за-
крытыми дверями. Несколько ключевых организаций участво-
вали в решении насущных вопросов в обмен на относительно
выгодные соглашения для своих членов. Далее, корпоративист-
ские договоренности были политическими стратегиями обеспе-
чения поддержки доминировавших профсоюзов, бизнес-ассо-
циаций и их клиентов.
В корпоративистской литературе встречается несколько раз-
личных оценок вышеупомянутых мероприятий (Winkler, 1976;
Schmitter, 1979; Panitch, 1980). В контексте данной главы раз-
личия между этими оценками, однако, не столь значительны,
как общие политические последствия, возникшие, как считает-
ся, из трехсторонних отношений: новые политические структу-
ры, оформившиеся с «постлиберальной эпохой корпоративного
капитализма». Имеется три основных утверждения. Во-первых,
утверждается, что традиционные представительные полити-
ческие институты постепенно заменяются процессом приня-
тия решений, основанным на трехстороннем типе соглашений.
Позиция парламента как верховного центра озвучивания по-
литики и достижения соглашений ослаблена; прохождение за-
конопроекта в парламенте, более чем когда-либо, — всего лишь
формальность. Во-вторых, утверждается, что парламентское
или территориальное представительство более не является глав-
ным способом выражения и защиты интересов. Хотя классиче-
299
Часть II. Варианты XX века
ские способы представительства сохраняются (в виде депутатов
парламента и т.д.), наиболее важная работа в сфере политиче-
ского и экономического управления осуществляется функцио-
нальными представителями, то есть делегатами от корпораций,
профсоюзов и ветвей государственной власти. Внепарламент-
ские политические процессы прочно входят в сферу принятия
решений. В-третьих, утверждалось, что сфера вмешательства
в разработку политики территориальными представителями,
не говоря уже об обычных гражданах, резко сократилась. Поли-
тическое участие становится прерогативой организационных
элит. Говоря вкратце, верховенство парламента и власть граж-
дан оказались подорванными экономическими изменениями,
политическим давлением и организационными усовершен-
ствованиями. Новые «гибкие» переговорные пути заменили
более сложные механизмы законодательства и государственной
власти. Отверженные в результате подобных процессов могут
возражать (например, потерявшие работу и разного рода обще-
ственные активисты), вдохновляя «неофициальные» движения
протеста, однако в целом корпоративистские мыслители были
склонны считать, что новые институциональные процессы при-
вели к единству ключевых общественных партий. Наиболее зна-
чимые шаги в эволюции взглядов корпоративистов представле-
ны на рис. 6.1.
Указанные корпоративистами тенденции, безусловно, при-
мечательны. Участие крупнейших групп интересов в процес-
се управления имеет важнейшие последствия для демократии
на Западе (Middlemas, 1979. Р. 381). Сосредоточившись на воз-
никновении форм внепарламентских переговоров по госу-
дарственным вопросам, корпоративисты сумели пролить свет
на ряд факторов, способных помочь объяснить ограниченную
эффективность формальных представительных структур и столь
широко обсуждаемую ограниченную компетенцию парламента.
Если ослабление верховенства народа действительно имело ме-
сто, отчасти это, несомненно, получит объяснение в рамках про-
блематики корпоративистских мыслителей. Однако здесь будут
уместны и некоторые оговорки.
Для начала к идее о том, что когда-то существовала отно-
сительно неограниченная сфера парламентских обсуждений
и инициативы, ныне утраченная, следует отнестись с осторож-
ностью, как и поступало большинство политических теоретиков,
300
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
Рис. 6.1. Корпоративизм и эрозия парламентской
и партийной политики
начиная с Маркса и Вебера, Ленина и Даля. Очевидно, что пар-
ламенты всегда действовали в виду целого ряда ограничений.
Последние, возможно, и изменились со временем, но было бы
крайне сложно обосновать мнение о том, что эффективность
и власть представительных институтов значительно ослабели
в недавнее время. Кроме того, хотя корпоративистская теория
раскрыла некоторые существенные изменения в действиях по-
слевоенных правительств, лишь некоторые области за преде-
* 301
t
Часть II. Варианты XX века
лами макроэкономической политики, если таковые и суще-
ствовали, стали субъектом трехсторонних соглашений; и даже
в рамках макроэкономической политики совсем немногое, кро-
ме политики регулирования доходов, соответствовало выводам
корпоративистов. Имеется несколько убедительных оснований
для предположений о том, что функциональное представитель-
ство на самом деле стало играть роль партий и парламентов, вы-
теснив последних. Далее, по мере своего развития, корпорати-
вистские соглашения оставались уязвимыми, поскольку им был
необходим относительно редкий набор условий, обеспечиваю-
щих интеграцию рабочего класса, включая:
1) позицию в рамках рабочего движения, которая оказывает
предпочтение «коллективному управлению» перед структур-
ными и перераспределительными мерами в макроэкономич-
еской политике;
2) наличие государственных институтов, необходимых
для трехсторонних управленческих инициатив;
3) институционализация власти профсоюзов в рамках коорди-
нируемого движения рабочего класса;
4) степень централизации решений рабочих союзов, достаточ-
ная для того, чтобы быть обязательной в отдельных промыш-
ленных союзах;
5) влияние соответствующей элиты в рамках союзов для обе-
спечения согласия рядовых членов с принятой политикой
(Held and Krieger, 1984. Р. 14).
Широкоформатные корпоративистские соглашения закрепи-
лись лишь в немногих странах, в особенности в Австрии, Нидер-
ландах и Швеции; многие из их условий остаются невыполнен-
ными в других странах, а в некоторых, как в Великобритании,
лишь немногие из них были удовлетворены, да и то — в течение
самого краткого периода (Lehmbruch, 1979; Williamson, 1989).
Перспективы развития трехсторонних отношений были наи-
более реальны в период экономической экспансии с 1950-х
по начало 1970-х годов. Благополучие этих лет, несомненно,
помогло закрепить тот взгляд, что все ключевые интересы от-
разились в политике послевоенной эпохи. Экономический рост
означал, что представители администрации и рабочих вместе
с политическими лидерами могли найти пространство для ма-
302
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
невра и основу для удовлетворения, или удовлетворения в бу-
дущем. Напротив, суровые экономические условия, в которых
многие страны оказались с середины 1970-х до конца 1980-х,
заставили обратить внимание на ограниченность общей плат-
формы рабочего класса и капитала, а также на незначительные
шансы реализации институтов, основанных на наличии готов-
ности к переговорам и компромиссу по ключевым экономиче-
ским вопросам. После признания этого обстоятельства едва ли
удивительно, что главная забота гораздо более поздней демо-
кратической теории резко переключилась — на «кризис демо-
кратии» (см. главу 7).
Сами попытки прийти к корпоративистским соглашениям
могут привести к тем или иным видам воздействия, с которыми
сталкивались страны демократии начиная с середины 1970-х го-
дов. Фаворитизм по отношению к некоторым влиятельным либо
доминирующим группам, выражавшийся в корпоративистских
стратегиях, ослабляет электоральную/парламентскую поддерж-
ку более уязвимых групп, которые могут стабилизировать пра-
вительства. Выдвигая на первый план в политической повестке
несколько вопросов, трипартизм неизбежно приводит к ущем-
лению или исключению остальных. По сути, попытка усилить
подобные стратегии может подорвать престиж и приемлемость
институтов, традиционно управлявших конфликтными про-
цессами, — например, партийных систем или соглашений кол-
лективного договора. Таким образом, новые соглашения могут
привести и к ухудшениям, — как некоторые корпоративист-
ские мыслители и предполагали — способствуя образованию
оппозиционных движений, опирающихся на тех, кто был ис-
ключен из основных политических процессов принятия реше-
ний, например, рядовых рабочих; обеспокоенных проблемами
окружающей среды; участников антивоенной кампании; акти-
вистовженских движений и представителей регионалистских
или националистичских движений (Offe, 1980).
Для того чтобы корпоративистские нововведения фунда-
ментально изменили характер демократии, необходимо, чтобы
они, по всей вероятности, обеспечили не только симметричное
распределение власти между господствующими группами ин-
тересов — что сделало бы возможным проведение подлинных
переговоров — но также задействовать в процессе принятия ре-
шений все соответствующие интересы и точки зрения. Однако
1
Часть II. Варианты XX века
им это, несомненно, не удалось. В той мере, в какой они пред-
ставляют новую форму представительства, они демонстриру-
ют интересное, но ограниченное развитие в теории и практике
демократии в капиталистическом обществе. Однако существо-
вание корпоративистских институтов, бесспорно, является важ-
ным фактором, который следует учитывать, а также еще одной
силой, которая все дальше отодвигает от обычных граждан воз-
можность реального контроля над социальными, экономиче-
скими и политическими делами.
Демократическая теория пребывает в состоянии постоянно-
го изменения. Существует практически столько же различий
между мыслителями в рамках каждого крупного течения по-
литического анализа, сколько среди самих традиций. Многие
не-марксисты стали учитывать ограничения демократической
жизни посредством, среди прочего, мощной концентрации соб-
ственности и контроля над производственной собственностью.
В лучших недавних работах марксистов либеральные предста-
вительные институты были переоценены, а также было под-
тверждено, что государственную деятельность следует отчасти
воспринимать в связи с динамикой избирательных процессов,
изменчивостью моделей групп интересов и конкурентным
давлением групп, не все из которых имеют классовую природу.
Вдобавок, существуют и любопытные точки соприкосновения
в нормативных устремлениях неоплюралистов и неомаркси-
стов. Хотя первые неизменно подчеркивают важность пред-
ставительной демократии, они признают, что демократическая
жизнь неприемлемо ослабляется крупными концентрациями
частной экономической власти. До недавнего времени маркси-
сты, как правило, не были готовы переосмыслить свою привер-
женность политике классического видения Маркса (модель IV).
Но ситуация изменилась. Отчасти в ответ на рост роли государ-
ства в Западной и Восточной Европе и вызовы ему, опять-та-
ки на Западе и Востоке, отдельные марксисты смогли пересмо-
треть либерально-демократический акцент на важности свобод
и прав личности, как и групп и ведомств, организующих их де-
ятельность независимо от государственного либо партийного
контроля. Значение некоторых либерально-демократических
инноваций, как более подробно будет показано в 7 и 8 главах,
стало признаваться все шире. Однако даже лучшие современные
модели демократии обладают рядом общих недостатков, возни-
304
Глава 6. Плюрализм, корпоративный капитализм и государство
кающих из их сосредоточенности, прежде всего, на отношениях
категории государство-экономика. Хотя марксисты расширили
понятие политики, включив в нее властные производственные
отношения, ни одна из традиций не рассмотрела должным об-
разом порочные круги ограниченного участия либо неучастия
в политике, закрепленные в отношениях полового и расово-
го господства, либо обдумала возможные последствия трудов
таких фигур, как Уоллстонкрафт, для демократической теории.
Эта необъективность и односторонность, несомненно, озна-
чают, что понимание современных моделей демократии все
еще остается ограниченным. Марксизм, плюрализм и другие
не-марксистские вышеупомянутые подходы, по всей видимо-
сти, основаны на представлении о том, что политическое совпа-
дает с общественной сферой государственных и/или экономи-
ческих отношений и что последнее, собственно, и есть область
политической деятельности и исследований. Таким образом,
мир «частных» отношений, с его радикально асимметричны-
ми требованиями и возможностями граждан, не принимается
во внимание. Как именно преодолеть данный дефект, что необ-
ходимо сделать, примиряя при этом важнейшие истины веду-
щих традиций демократической теории, остается под вопросом.
ГЛАВА 7
От послевоенной стабильности
к политическому кризису:
поляризация политических идеалов
Последовавшие за Второй мировой войной полтора десятиле-
тия многими характеризовались как период согласия и доверия
к властям. Длительная война, по-видимому, вызвала волну обе-
щаний и надежд на новую эпоху и прогресс в отношениях между
государством и обществом по обе стороны Атлантики. В Вели-
кобритании коронация королевы Елизаветы II в 1953 году —
когда по меньшей мере два миллиона человек вышли на ули-
цы, более двадцати миллионов наблюдали ее по телевидению,
а около двенадцати слушали по радио — укрепила ощущение
общественного согласия, а также послевоенный общественный
договор (Marwick, 1982. Р. 109-110). Монархия символизировала
традицию и стабильность, тогда как парламент — подотчетность
и реформы. В США, по всей очевидности, упрочивались патрио-
тические настроения. По замечанию одного автора, выразивше-
го всеобщее мнение: «Америка была и остается одной из наи-
более демократичных стран мира. Здесь более, чем где-либо
еще, общественности позволено полноправно участвовать
в осуществлении социальной и политической стратегии... Люди
думают, что знают то, чего хотят, и совершенно не настроены
выслушивать чьи-то басни» (Hacker, 1967. Р. 68. Цит. по: Margolis,
1983. Р. 117).
В послевоенные годы обозреватели всех сторон политиче-
ского спектра отмечали широко распространившуюся под-
держку основополагающих институтов общества. А вера в мир
свободного предпринимательства, смягчаемого и регулируемо-
го интервенционистским государством, была лишь укреплена
политическими крайностями правых сил (фашизм и нацизм
в центральной и южной Европе) и левых (коммунизм в Восточ-
ной Европе). Вдобавок огромное давление оказывала холодная
война, приковывая так называемую почтенную политику к де-
мократическому центру. Оценивая данный период в британ-
306
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
ской политике, А. Г. Хэлси писал: «Свобода, равенство и брат-
ство — все достигали успеха». Полная занятость и растущие
образовательные и профессиональные возможности преврати-
ли данный период во время «быстрой восходящей мобильности
и постепенного растущего благосостояния масс. Укрепление
политического консенсуса оставалось неизменным на протя-
жении двадцати или более лет» (Halsey, 1981. Р. 156-157). Суще-
ствование подобного консенсуса было, как мы увидели, активно
поддержано такими академическими исследованиями, как, на-
пример, «Гражданская культура» Алмонда и Верба, в котором
предполагалось, что ведущие страны западной демократии об-
ладают высоко развитым чувством лояльности отечественной
системе правления, уважения к политической власти, а также
характеризовались отношениями доверия и убежденности.
Рамки «новой политики» были установлены курсом на со-
циальные и экономические реформы, уважением конституци-
онного государства и представительного правления, а также
желанием вдохновить индивидов на преследование своих инте-
ресов, поддерживая при этом стратегию в интересах националь-
ных или государственных. Подкреплялось все это концепцией
государства как наиболее подходящего средства для продви-
жения и индивидуального, и коллективного «блага». Защищая
граждан от произвольного вмешательства и оказывая помощь
уязвимым, правительства смогли создать целый ряд возможно-
стей для всех. Практически все политические партии на протя-
жении 1950-х и 1960-х годов верили, что, находясь у власти, они
смогут реформировать положение незаслуженно привилегиро-
ванных и исправить положение обездоленных. Лишь политика
«опекающего государства», воплощающая заботу и справедли-
вость, специализацию и компетентность, могла создать усло-
вия, при которых достаток и благо каждого гражданина сочета-
лись бы с благом и достатком всех.
Истоки концепции благосостояния (она же «социал-демо-
кратическая» или «реформистская» концепция политики) об-
наруживаются в идеях и принципах демократии развития (см.
главу 3). Но наиболее яркое и непосредственное выражение она
получила в политике и стратегии расширения кейнсианского,
интервенционистского государства в годы после Второй миро-
вой войны. Быстрый экономический рост тех лет помог финан-
сировать программу, по всей видимости, беспрецедентного со-
*
307
Часть II. Варианты XX века
циального обеспечения. Но со спадом мировой экономической
активности в середине 1970-х годов государство благосостояния
стало терять свою привлекательность и оказалось под атакой
как левых (за осуществление лишь ничтожно малой доли пося-
гательств на мир привилегированных и влиятельных), так и пра-
вых (за чрезмерные расходы и угрозу индивидуальной свободе).
Начала разваливаться коалиция интересов, некогда его поддер-
живавшая, включая политиков из самых разных партий, профсо-
юзных деятелей, выступавших за социальные реформы, а также
промышленников, стремившихся создать стабильную полити-
ческую среду для экономического роста. Следует ли государству
«отступить» или «наступать» — стало предметом ожесточенной
дискуссии. В то же время синтез идей, укреплявших концепцию
государства благосостояния, казался как никогда слабым. От-
стаивая индивидуальные права, а также направляя действия
государства на обеспечение большей степени равенства и спра-
ведливости, сторонники расширения сферы государственного
управления проторили путь безудержному вмешательству го-
сударства в гражданское общество. Проблема в том, что многие
из них, по сути, так и не высказались относительно желательных
форм и пределов государственного действия и таким образом
содействовали, по крайней мере, по мнению некоторых, патер-
нализму, бюрократии и иерархичности, пропитавших государ-
ственную политику. Для природы и динамики демократии по-
следствия этого оказались весьма значительными.
В данной главе на примере двух типов споров более подробно
рассматривается дискуссия о природе либеральной демократии.
Первый ведется по поводу общественного «согласия» послевоен-
ных лет (тезис о «конце идеологии» и «одномерном обществе»).
Второй затрагивает разрушение консенсуса и нарастающий
«кризис демократии» с конца 1960-х годов (теории «правитель-
ственной перегрузки» и «кризиса легитимации»). Каждое из по-
ложений проясняет некоторые ключевые разрывы в послево-
енных политических перспективах. При рассмотрении каждого
типа предоставляется необходимый контекст для всестороннего
осмысления актуальных условий демократической политики,
как и для каждой дополнительной модели демократии: «право-
вая демократия», модель «новых правых»; «демократия прямого
участия», модель «новых левых». На рис. 7.1 показаны активные
взаимосвязи между данными положениями, упорядочивающие
308
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Республиканизм Либеральная
развития
демократия
Марксизм
Протекционная Демократия
демократия
развития \
\ Неомарксистские
’’* i \ теории государства
Конкурентная ;
элитистская .—к-* Неоплюрализм ♦
: , демократия ,
Классический
/ плюрализм
Теория
конца ;
идеологии
>' !
Теория •
перегруженного
государства
Теория одномерного
общества
; ♦
: +
; Теория кризиса
; легитимации
/ Демократия прямого
Правовая демократия
(«Новые правые»)
участия
, («Новые ^е^ые»)
Совещательная
демократия
*
Теоретические варианты
► Образцы влияния
Рис. 7.1. Теоретические траектории демократических моделей
их в определенные релевантные модели, рассмотренные в пре- »
дыдущих главах. (Дано указание на примерное местоположение
«совещательной демократии», о которой мы поговорим в главе 9).
309
Часть II. Варианты XX века
Предупредим относительно терминологии. Многие идеи
«новых правых» и «новых левых» не оригинальны; некото-
рые из них сложились задолго до того, как они стали идеями
«новых правых» или «новых левых» (а некоторые будут впол-
не узнаваемы, если обратиться к теоретическим положениям,
рассмотренным в предыдущих главах). Тем не менее обстоя-
тельства, в которых возникли «новые правые» и «новые левые»,
помогли придать «старым» идеям новые силы. Кроме того, они
способствовали нововведениям в рамках набора самих идей.
Также примечательно, что «новые правые» отчасти появились
в жесткой оппозиции к быстро развивавшимся движениям «но-
вых левых» (в целом — к разнообразным левым группировкам,
женскому движению, движениям в защиту окружающей среды
и мира) в конце 1960-х и начале 1970-х годов. С конца 1960-х
годов в политической теории демократии происходит некое по-
добие возрождения, пусть и с ярко выраженной поляризацией
взглядов.
Легитимный демократический порядок
или репрессивный режим?
Политических аналитиков, размышлявших о чрезвычайной
беспорядочности промышленного капиталистического мира
XX века — перенесшего две катастрофические войны, русскую
революцию, депрессию 1930-х, режимы фашизма и нацизма —
впечатлила относительная политическая и социальная гармо-
ния, последовавшая за Второй мировой войной. Американские,
британские и континентальные политологи и социологи в кон-
це 1950-х и начале 1960-х годов пытались найти объяснения
такому положению вещей. Одна из наиболее видных групп, от-
талкиваясь от теории классического плюрализма, разработала
тезис «конца идеологии». Этот тезис полностью соответствовал
взглядам, выражавшимся в конце 1950-х и начале 1960-х годов
в медиа, в основных политических партиях, официальных поли-
тических кругах и множестве организаций рабочего движения.
Еще одна, гораздо менее влиятельная группа, выражала ради-
кально оппозиционные взгляды: она предложила интерпрета-
цию событий, которая практически не встретила поддержки
в основных институтах государства, экономики и культуры, хотя
310
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
она и имела огромное влияние среди студенчества и новых ра-
дикальных движений протеста 1960-х годов. Эта вторая группа,
выступая с позиций модифицированного марксизма, анали-
зировала так называемый «конец идеологии» как реализацию
предельно репрессивного порядка: «одномерного общества»1.
Под «концом идеологии» Липсет, один из самых известных
выразителей данной позиции, подразумевал ослабление под-
держки со стороны интеллектуалов, профсоюзов и левых поли-
тических партий в пользу, по его словам, «размахивания крас-
ным флагом», то есть социалистического проекта, запущенного
марксизмом-ленинизмом (Lipset, 1963). Факторами, объясняв-
шими подобное положение, были кончина марксизма-лени-
низма как привлекательной идеологии в свете его применения
в политической системе Восточной Европы, а также решение
ключевых проблем, с которыми столкнулось западное инду-
стриальное капиталистическое общество. Точнее, как утверждал
Липсет, в рамках демократии Запада «идеологические вопро-
сы, разделявшие правых и левых, свелись чуть более или менее
к правительственной собственности и экономическому плани-
рованию», и что «ввиду этого не столь важно, какая политиче-
ская партия контролирует внутреннюю политику той или иной
страны». Все это, по его мнению, отражает тот факт, что фунда-
ментальные политические проблемы промышленной револю-
ции были решены: «рабочие добились политических граждан-
ских прав; консерваторы приняли государство благоденствия;
левые демократы признали, что усиление власти государства
в целом несет больше опасностей свободе, чем решению эконо-
мических проблем» (Lipset, 1963. Р. 442-443). Параллельно Ал-
монду и Верба, Липсет утверждал, что фундаментальный кон-
сенсус по общим политическим ценностям — в пользу равенства,
достижения и развития демократии — даровал легитимность
существующему политическому и социальному устройству. Та-
ким образом, западные демократии должны были прийти к бу-
дущему, определяемому постепенным ростом стабильности,
совпадением политических взглядов между классами и партия-
ми, а также неуклонным снижением конфликтности. Подобные
1 Отметим, что пока не указано обратное, представители обеих групп в це-
лом писали о тенденциях в странах развитого индустриального обще-
ства.
311
I
Часть II. Варианты XX века
суждения поддерживались и другими исследователями, изуча-
ющими конкретные политические культуры, такими, например,
как Батлер и Стокс в Великобритании (Butler and Stokes, 1974).
Теоретики «конца идеологии» представили интерпретацию
политической жизни, которую Маркузе, прославивший понятие
«одномерное общество», отверг (Маркузе, 2003). Однако, как уже
отмечалось, любопытно, что всех их объединяла одна отправная
точка: попытка объяснить появление политической гармонии
в западном капитализме непосредственно в послевоенные годы.
Анализ Маркузе начинается с указания на множественность
сил, совместно способствующих управлению и контролю над со-
временной экономикой. Во-первых, отмеченное поразительное
развитие средств производства, само по себе являющееся след-
ствием растущей концентрации капитала, радикальные изме-
нения в науке и технологии, тенденция к механизации и авто-
матизации, а также постепенная трансформация управления
в беспрецедентный расцвет частной бюрократии. Во-вторых,
он выделил растущее регулирование свободной конкуренции —
следствие вмешательства государства, одновременно стиму-
лирующего и поддерживающего экономику и ведущего к рас-
ширению государственной бюрократии. В-третьих, он описал
перестановку национальных приоритетов, связанную с собы-
тиями на международной арене и постоянной военной угрозой,
порожденной холодной войной и как никогда реальной возмож-
ностью ядерной катастрофы. Вкратце, преобладающие тенден-
ции в обществе вели, по утверждениям Маркузе, к появлению
крупных частных и государственных организаций, грозивших
поглотить жизнь общества.
Решающим последствием этого положения дел Маркузе на-
звал «деполитизацию»: вытеснение политических и нравствен-
ных вопросов из общественной жизни одержимостью техникой,
производительностью и эффективностью. Целенаправленная
гонка за производством ради прибыли со стороны крупного
и малого бизнеса, а также безусловная поддержка государством
данной цели во имя экономического роста, задали крайне огра-
ниченную политическую программу. Кроме того, данные силы
породили ситуацию, в которой государственные дела стали
ограничиваться лишь обсуждением различных средств — раз
цель уже была задана: производить больше и больше. Деполити-
зация возникла вследствие распространения «инструменталь-
312
Глава 7, От послевоенной стабильности к кризису
ного разума», то есть распространения озабоченности эффек-
тивностью различных средств относительно заданных целей.
Данное положение дел еще и усугублялось, согласно Маркузе,
тем, как культурные традиции подчиненных классов и мень-
шинств были задушены средствами массовой информации,
производящими «культуру в упаковке». СМИ в значительной
степени сформированы интересами рекламной промышлен-
ности с ее непрерывным побуждением к увеличению потре-
бления. Результатом, как утверждал Маркузе, было «фальшивое
сознание», то есть состояние сознания, в котором люди более
не задумываются или не знают, что же действительно входит
в их интересы. Маркузе не анализировал оппозиционные тече-
ния сложившемуся положению вещей, но его главный акцент,
по крайней мере в «Одномерном человеке» (1964), ставился
на то, как культ благополучия и потребительства (в современ-
ном промышленном капиталистическом обществе) создает
типы поведения, являющиеся приспособленческими, пассив-
ными и соглашательскими. В отличие от представлений о по-
литическом режиме — от Шумпетера до Липсета — как об ос-
нованном на всеобщем согласии и легитимности порядке,
в концепции Маркузе подчеркивалось, что режим поддержи-
вался идеологическими методами и силой принуждения. Идея
«правления народа» остается лишь мечтой.
Детали указанных теорий не столь важны, как их более об-
щие утверждения, поскольку, несмотря на множество разли-
чий между ними — различий, возникающих по вопросу о том,
является ли легитимность политического строя подлинной
или поддельной — теоретики конца идеологии и одномерно-
сти одинаково подчеркивают (1) высокую степень уступчиво-
сти и интеграции среди всех групп и классов в обществе, а так-
же (2) что стабильность политической и социальной системы
вследствие этого укрепляется. Две предыдущие главы предпо-
лагают, что сомнению следует подвергнуть оба данных утверж-
дения. Исследовательские данные по политическим позициям
и мнениям указывают на то, что ни система «общих ценностей»,
ни «идеологическое господство» просто не принесли легитим-
ности демократической политике после 1945 года. Ситуация
была гораздо сложнее. Кроме того, осложнения остро подчер-
кнула первостепенная проблема реакции на литературу, по-
священную консенсусу, — добровольно либо поневоле, то есть
313
Часть II. Варианты XX века
сама последовательность событий, произошедших после ее
публикации. Простая картина послевоенной политической гар-
монии и устойчивого процветания подрывалась целым рядом
экономических, политических и культурных событий в 1960-х
и 1970-х годов. Как и благополучие западных рыночных эконо-
мик, под вопросом оказалось представление о том, что согласие
народных масс означало политическую легитимность.
Растущие экономические трудности, нефтяной кризис
1973 года, крушение Бреттон-Вудского соглашения о послево-
енной валютной системе, сокращение расходов во многих за-
падных странах, рост проблем, связанных с рентабельностью
государства благосостояния, появление сигналов о разочаро-
ванности в доминирующих политических партиях, скептицизм
избирателей в отношении заявлений политиков — все эти знаки
указывали на то, что в рамках и в основе политической систе-
мы были скрыты структурные проблемы (J. Cohen and Rogers,
1983; Held, 1984; Krieger, 1986). По мере того как оно неимовер-
но усложнялось, государство в целом было уже гораздо менее
монолитно, гораздо менее способно задать четкое направление
развития, чем то предполагал Маркузе, и обладало меньшей
легитимностью, чем думали представители «конца идеологии».
К концу 1960-х лишь немногие отрицали, что раскол был оче-
виден: убежденность и уверенность центристов (и в основном
средних и высших слоев общества) таяла на глазах; при этом
условное или инструментальное согласие отдельных сегментов
рабочего класса, по всей видимости, уступало место разочаро-
ванности и конфликту.
Ни теория «конца идеологии», ни теория «одномерности»
не могут дать адекватной оценки связи между государством
и обществом, нестабильности экономики и стратегии управле-
ния, а также сохранению и обострению напряжения и борьбы,
появившейся в послевоенные годы. И хотя эти феномены не вы-
лились в крупномасштабную революционную атаку на государ-
ство (за исключением Франции, где события, возможно, были
близки к этому) и формированию новой четкой модели демо-
кратии, они, несомненно, явились суровым испытанием для са-
мих основ политического строя. По ходу 1960-х годов казалось,
что нарастал кризис либерально-демократического государства.
Какой именно была природа кризиса? Как анализировались его
измерения? Каковы были его истоки и причины?
314
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Перегруженное государство или кризис легитимации?
, Что представляет собой кризис? Следует провести различие
между, с одной стороны, частичным кризисом (или фазой огра-
ниченной нестабильности), и с другой — кризисом, способным
привести к трансформации общества. Первое относится к та-
ким феноменам, как цикл политического бизнеса, включающий
подъемы и спады экономической активности, являвшейся хро-
нической особенностью современной экономики. Последнее
относится к разрушению ядра или организационного принци-
па общества; то есть к разложению или разрушению тех соци-
альных отношений, которые устанавливают сферу и пределы
^изменений, среди прочего, политической и экономической ак-
тивности. Кризис второго типа, который мы назовем «кризисом
(""с преобразовательным потенциалом», содержит вызовы самой
сущности политического строя.
В сравнении с политологами 1950-х и начала 1960-х годов,
говорившими об «интеграции», «консенсусе» и «политической
стабильности», те, кто размышляли о конце 1960-х и 1970-х го-
дов, были подвержены практически противоположному. Труды
политологов и социологов того периода отражали поглощен-
ность «разрывом консенсуса», «кризисом демократии» и «по-
литическим и экономическим упадком». Представим вкратце
аргументы двух различающихся теорий кризиса — теорий, явив-
шихся попытками осмыслить события 1960-х и начала 1970-х
годов, а также их последствий для всей системы современного
государства, от представительных институтов до руководящих
постов. Противоречие, опять-таки, существовало между авто-
рами, исходившими из предпосылок плюралистической теории
политики, и теми, кто отталкивался от марксистской теории.
Обе данных группы, следует подчеркнуть, были непоколебимы-
ми «ревизионистами»; они значительно видоизменили теории,
послужившие им непосредственной опорой.
Представителей первой группы, основывающейся на плюра-
листических предпосылках, можно назвать теоретиками «пере-
груженного государства»; вторая, исходящая из марксистских
предпосылок, разработала теорию «кризиса легитимации».
В группу рассуждавших о «перегруженном государстве» входи-
ли Бриттен (Brittan, 1975, 1977), Хантингтон (Huntington, 1975),
Нордхаус (Nordhaus, 1975), Кинг (King, 1976) и Роуз и Питерс
315
С
Часть II. Варианты XX века
(Rose and Peters, 1977). Теория «кризиса легитимации» разраба-
тывалась, среди прочих, Хабермасом (Хабермас, 2010) и Оффе
(Offe, 1984), чьи основные положения уже были рассмотрены
(см. главу 6)1. В задачи данной главы не входит исследование
всех деталей анализа данных авторов или рассмотрение разли-
чий в их акцентах. Достаточно представить самое общее резюме
обеих позиций.
Следует подчеркнуть, что эти различающиеся описания кри-
зиса, с которым столкнулось современное демократическое
государство, фокусируют внимание на возможности «кризиса
с преобразовательным потенциалом». Но в то время, как теоре-
тики перегрузки ясно указывали на него как на опасность ли-
берально-демократическому государству (и предлагали меры
сдерживания и контроля), теоретики «кризиса легитимации»
рассматривали его как одновременно непосредственную по-
литическую дилемму и как потенциал для прогрессивного ра-
дикального изменения. Примечательно также, что теории пе-
регрузки пользовались влиянием в партийных политических
кругах и широко освещались медиа; теории же кризиса легити-
мации в основном оставались вотчиной нескольких политоло-
гов, хотя они и имели влияние в академических кругах.
Для всестороннего рассмотрения данных позиций ключевые
шаги каждой представлены на рис. 7.2 и 7.3. Каждый из данных
шагов кратко обсуждается ниже, а некоторые из важнейших
пунктов соотнесены с политическими примерами.
Перегруженное государство
1а. Отправная точка плюралистов: теоретики перегруженно-
го государства часто характеризуют властные отношения
с точки зрения фрагментации: власть разделяется и обмени-
вается между многочисленными группами, представляющи-
1 Обе теории, перегруженности и легитимности, разрабатывались в непо-
средственной связи с состоянием либерально-демократических капи-
талистических обществ. Их сторонники полагали, что они применимы
ко многим государствам, в рамках данных обществ, хотя следует отме-
тить, что теория кризиса легитимности в большей степени может про-
лить свет на крушение коммунистических режимов, чем на конфликт-
ность капиталистических государств (см. главу 8).
316
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
ми различные и конкурирующие интересы. А потому поли-
тические итоги являются следствием множества процессов
и разного рода давления; правительства пытаются быть по-
средником, разрешать споры и отвечать на различные тре-
бования.
16. Послевоенное рыночное общество вкупе с ранними успеха-
ми кейнсианской экономической политики привело к росту
народного благосостояния и в целом процветания в после-
военные годы, в частности, буму потребительских товаров,
новых жилищных условий, а также развитию телевидения
и индустрии развлечений.
2. Таким образом, наблюдался рост ожиданий, связанных с более
высоким уровнем жизни, например, ежегодные приращения
доходов и благосостояния, доступность школьного и высшего
образования.
3. Новые стремления укреплялись «упадком почтения» или ос-
лаблением уважения к авторитетам и статусам. Что само
по себе являлось результатом растущего благосостояния, «об-
щедоступного» соцобеспечения, здравоохранения и образо-
вания, подрывавших частную инициативу и ответственность,
а также идеологии эгалитаризма и меритократии, обещавшей
гораздо больше того, что могло быть реально достигнуто.
4. В данном контексте различные группы учились оказывать
давление на политиков и правительства с целью осущест-
вления своих интересов и амбиций, например, повышения
зарплаты (наиболее востребованные группы служащих), га-
рантий занятости в застойных секторах промышленности
(некоторые профсоюзы), высоких процентных ставок (дер-
жатели сбережений), низких процентных ставок (заемщики,
включая внутреннюю промышленность), низких цен (группы
потребителей), более высоких цен (некоторые коммерческие
организации).
5. Для обеспечения максимума голосов политики все чаще обе-
щали больше, чем могли выполнить, а иногда обещали осуще-
ствить противоречащие друг другу, а потому нереализуемые
наборы требований: межпартийная конкуренция привела
к витку еще больших обещаний.
6. Таким образом, ожидания были укреплены; политические
партии рассматривались как средства конкуренции для до-
317
С
Часть II. Варианты XX века
стижения одних и тех же целей, то есть более высокого уров-
ня жизни.
7. В правительстве партии слишком часто преследовали стра-
тегии попустительства из страха потери будущих голосов.
«Решительные меры», которые бы поставили экономику
на «верный путь» или помогли справиться с «молодыми пра-
вонарушителями», возможно, практически не принимались.
8. Стратегии попустительства и преследование личной выгоды
со стороны руководства порождали государственные ведом-
ства как никогда более громоздких пропорций (в области
здравоохранения, образования, промышленности, защиты
окружающей среды и т.д.). Разрастались «безликие» бюро-
кратические механизмы, часто не отвечавшие предназна-
ченным им изначально целям.
9. Государство было все менее способно обеспечивать четкое
и эффективное управление, сталкиваясь, например, со стре-
мительно возраставшими затратами на свои программы.
Государственные расходы стали чрезмерными, а инфляция
оказалась лишь одним из симптомов данной проблемы.
10. По мере расширения государство постепенно разрушало сфе-
ру индивидуальной инициативы, пространство для «свобод-
ного, частного предпринимательства».
11. Запускается порочный круг (вернитесь в секции 4 на рисун-
ке 7.2 и рассмотрите его по кругу), который возможно разо-
рвать лишь при помощи, среди всего прочего, «твердого»,
«решительного» политического лидерства, менее подвер-
женного давлению и требованиям демократов.
Кризис легитимации государства
Теоретики перегруженного государства утверждали, в сущности,
что формы и деятельность демократических институтов были
дисфункциональными для эффективного регулирования эко-
номических и общественных дел — эту позицию широко разде-
ляли с ними «новые правые». (Некоторые из теоретиков пере-
груженного государства действительно стали сторонниками
позиций «новых правых», хотя это ни в коем случае не относит-
ся ко всем из них; ср.: Huntington, 1975; King, 1976.) В отличие
от них теоретики кризиса легитимации утверждали, что, лишь
318
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
1
Отправная позиция
плюралистов
Рис. 7.2. Перегруженное государство:
кризис либерально-демократического государства благоденствия
319
Часть II. Варианты XX века
сосредоточив внимание на классовых отношениях и ограниче-
ниях, накладываемых на политику капиталом, можно постро-
ить адекватные основы для понимания кризисных тенденций.
Ключевые элементы их теории могут быть представлены следу-
ющим образом:
1а. Отправная точка марксистов: пока политические партии
соперничают за государственные посты посредством фор-
мальных правил демократического и представительного
процессов, их власть жестко ограничивается зависимостью
государства от ресурсов, в огромной степени производимых
путем частного накопления капитала. Государство должно
принимать решения, соответствующие, в конечном счете,
• капиталистическим бизнес-интересам, при этом выступая
нейтральным по отношению ко всем (классовым) интересам,
чтобы сохранить массовую поддержку избирателей.
16. Экономика организуется посредством частного присвоения
общественно производимых ресурсов (то есть производи-
мых при помощи сложной сети взаимозависимости между
людьми). Производство организуется для максимизации
прибыли. «Кейнсианское государство» непосредственно
в послевоенный период помогло сохранить два десятилетия
поразительного процветания.
2. Однако экономике присуща нестабильность: экономический
рост постоянно подрывается кризисами. Следует тщательнее
контролировать все более усугубляющиеся последствия изме-
нений в рамках системы (высокий уровень безработицы и ин-
фляции в низких и высших уровнях политико-коммерческого
цикла) и/или воздействие внешних факторов (нехватка сырья,
в частности, вследствие международных политических событий).
3. Таким образом, для сохранения экономического и полити-
ческого порядка современных обществ требуется постоянное
полномасштабное вмешательство государства. Главными за-
ботами государства становятся поддержание капиталистиче-
ской экономики и урегулирование классовых противоречий
(посредством, например, учреждений социального обеспече-
ния, социального страхования и законности и правопорядка).
Государство должно действовать для завоевания принятия
и поддержки влиятельных групп, в особенности делового со-
общества и ведущих профсоюзов.
320
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
4. Во избежание экономических и политических кризисов пра-
вительства берут на себя ответственность за все большее чис-
ло сфер экономики и гражданского общества, например, спа-
сение неблагополучных отраслей промышленности. Почему?
Потому что банкротство крупной фирмы либо банка будет
иметь последствия для множества, на первый взгляд, благопо-
лучных предприятий, а также для целых сообществ, а потому
для политической стабильности в целом.
5. Для выполнения своих все более разнообразных целей пра-
вительства и государство как таковое должны расширять свои
административные структуры (например, развитие государ-
ственной службы), тем самым усложняя свою внутреннюю
структуру. Эта растущая сложность, в свою очередь, вызывает
все более острую потребность в сотрудничестве и, что важнее,
требует все больших расходов государственного бюджета.
6. Государство должно финансировать себя посредством нало-
гообложения и займа у рынков капитала, но не может сделать
это путем вмешательства в процесс накопления, тем самым
подвергая риску экономический рост. Данные ограничения
помогают создать ситуацию практически постоянной инфля-
ции и кризиса в сфере государственных финансов.
7. Государство не может разрабатывать адекватные политиче-
ские стратегии в рамках систематических ограничений, с ко-
торыми оно сталкивается; итогом является модель посто-
янного изменения и срывов в правительственной политике
и планировании (например, подход «стоп — старт» к эконо-
мике, флуктуационное использование налоговой и монетар-
ной политики). Хабермас и Оффе называют это «кризисом
рациональности» или «кризисом рационального управления».
Государство, контролируемое правой партией, не может рез-
ко снизить расходы и затраты лишь из опасения, что ведущие
группы протеста смогут вызвать крупные беспорядки; госу-
дарство, контролируемое левой партией, не может эффектив-
но следовать жесткому социалистическому курсу, который
подорвал бы уверенность в коммерческой сфере и решитель-
но ослабил бы экономику. Поэтому правительства различных
фракций приходят и уходят, а политика колеблется и изменя-
ется.
8. Все более активное вмешательство государства в экономи-
ку и другие сферы привлекает внимание к вопросам выбора,
321
Часть II. Варианты XX века
планирования и контроля. «Рука государства» все более ощу-
тима по сравнению с «невидимой рукой» рынка. Все более
различающиеся сферы жизни воспринимаются населением
как политизированные, а значит, подпадающие под потен-
циальный контроль государства (осуществляемый правитель-
ством). Подобное развитие событий, в свою очередь, стимули-
рует еще больший рост требований к государству, например,
требований участия и совещания при принятии решений.
9. Если данные требования не могут быть выполнены в рам-
ках имеющихся альтернатив, государство может столкнуться
с «кризисом легитимации и мотивации». Борьба, среди про-
чего, за прибыль, контроль над рабочими местами и природа
и качество условий и услуг государства может выйти за рамки
существующих институтов экономического управления и по-
литического контроля.
10. В данной ситуации может возникнуть «сильное государство»:
государство, ставящее «порядок» превыше всего, подавляя
инакомыслие и насильственно разрешая кризисы. Автори-
тарные государства подавили большинство видов оппози-
ции в конце 1930-х и 1940-х в Центральной и Южной Европе.
Нельзя исключить, что подобные попытки случатся вновь
или, что вероятнее, представительные правительства будут
применять все более «силовую» тактику.
И. Если события будут происходить по одному из упомянутых
в пункте 10 сценариев, в действие может быть запущен по-
рочный круг. Вернитесь к пункту 8 (рис. 7.3) и продолжайте
следовать по кругу.
12. Однако и фундаментальное изменение системы не может
исключаться: вряд ли оно произойдет вследствие како-
го-либо одного события или революционного свержения
государственной власти; скорее всего, это будет процесс, по-
степенное разрушение способности существующего режи-
ма к воспроизведению и последовательное возникновение
альтернативных институтов, например, государственных
ведомств, принимающих все большую часть промышленно-
сти под государственный контроль, а также государственное
распределение гораздо большей части ресурсов в соответ-
ствии с потребностями, а не прибылью, а также расширение
демократии на рабочих местах и в местных сообществах.
322
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
1
Отправная точка марксистов
1а
Политика
Конкуренция за политическую власть между
партиями
Политические последствия жестко
ограничиваются общественными
противоречиями
16
Экономика
Общественное производство и частное
присвоение ресурсов:
производство ради прибыли
В послевоенные годы «кейнсианское
государство» содействует двадцатилетнему
процветанию
Нестабильная
экономика, при которой
рост перемежается
кризисами
I..........
3
Государство постоянно
участвует в попытках
регулирования экономики и
укрепляет политический строй
ради политической поддержки
ключевых группировок
? ।:
4
Государство вынуждено брать
на себя все большую часть
расходов на производство и
благосостояние
5
Внутренняя сложность
государства(как и его
затратность)возрастает
6
Налоговый кризис: кризис в
сфере государственных
финансов усугубляется
инфляцией
12
Медленные изменения по мере того, как способность
политического порядка к восстановлению ослабевает
Рис. 7.3. Кризис легитимации: кризис демократического
капиталистического государства •
►
323
с
Часть II. Варианты XX века
Теории кризиса: оценка
Как нам оценить эти две противоречащие теории нарастающе-
го политического кризиса в странах либеральной демократии?
Существует множество значительных различий между теоре-
тиками перегруженного государства и кризиса легитимации,
некоторые из которых будут рассмотрены ниже. Тем не менее
их объединяет и общая позиция, которую можно сформулиро-
вать следующим образом. Во-первых, правительственная, или,
вообще говоря, государственная власть представляет собой
способность к эффективным политическим действиям. Как та-
ковая власть есть возможность субъектов действовать в рамках
институтов и общностей, а также применять ресурсы данных
институтов и общностей ради избранных целей, даже когда ин-
ституциональные соглашения ограничивают сферу их деятель-
ности. Во-вторых, власть демократического государства зависит
в конечном счете от степени принятия ее авторитета (теоретики
перегрузки) или ее легитимности (теоретики кризиса легитима-
ции). В-третьих, государственная власть (измеряемая способно-
стью государства справляться с требованиями и трудностями,
с которыми оно сталкивается) последовательно разрушалась.
Либерально-демократическое государство становилось все бо-
лее недееспособным или неэффективным (теоретики перегруз-
ки, рис. 7.2, пункты 7-9) или все менее рациональным (теоретики
кризиса легитимации, рис. 7.3, пункт 7). В-четвертых, способ-
ность государства к решительным действиям ограничивалась,
поскольку ее авторитет или легитимность приходили в упадок.
Для теоретиков перегрузки «натянутые и напряженные» от-
ношения между правительством и общественными группами
могут объясняться непомерными требованиями, касающими-
ся, среди прочего, возросших ожиданий и кризиса доверия. Те-
оретики кризиса легитимации, в свою очередь, сосредоточили
внимание на том, как участившееся вмешательство государства
подрывает традиционно неприкосновенные ценности и нормы
и все более политизирует различные вопросы, то есть открывает
их для политических дебатов и столкновений.
Несмотря на акцент, который Оффе и Хабермас ставили
на легитимации, и теоретики перегрузки, и теоретики кризиса
легитимации утверждали, что государственная власть была раз-
рушена при столкновении с растущими запросами: в одном слу-
324
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
чае эти требования рассматривались как «чрезмерные», в дру-
гом — как практически неизбежное следствие противоречий,
в которых оказывалось замешанным государство. Но с обеих
точек зрения государственная власть и политическая стабиль-
ность видоизменялись со сменой системы ценностей и норм.
И хотя обе теории предлагают ряд важных открытий, они под-
нимают и некоторые фундаментальные вопросы: был ли авто-
ритет или легитимность современного демократического го-
сударства разрушен в течение 1960-х и 1970-х годов до такой
степени, что можно было говорить о нараставшем политиче-
ском кризисе с преобразовательным потенциалом? Станови-
лось ли государство все более уязвимым перед политическим
и социальным хаосом?
Есть три фундаментальных замечания относительно «обще-
го русла», объединяющего теории перегрузки правительства
и кризиса легитимации. Во-первых, нет ясного эмпирического
свидетельства утверждения об углубляющемся кризисе государ-
ственного авторитета или легитимности в рассматриваемый
период. Во-вторых, совсем не очевидно, что власть государства
ослабляется. И теоретики перегрузки и кризиса легитимации
обычно рассматривают современное государство как «пустой»
сосуд, через который проходят все процессы. Что фундаменталь-
но недооценивает способности и ресурсы самого государства,
которые накапливаются, в частности, благодаря его бюрократи-
ческим, административным аппаратам и механизмам принуж-
дения. Наконец, при том что отдельные правительства могут
быть уязвимы, когда граждане отказываются предоставлять им
легитимность, само государство не обязательно столь же уяз-
вимо для разложения или дезинтеграции. Следует сказать не-
сколько слов о каждом из указанных пунктов.
Чтобы обратиться к вопросу о том, ослаблялся ли авторитет
или легитимность либерально-демократического государства
с конца 1960-х годов, уместно вспомнить о различных типах
оснований, на которых политические институты, упоминав-
шиеся в главе 5, могут быть приняты обществом. Типы пред-
ставлены на рис. 7.4. По мнению некоторых политических
и общественных аналитиков (например, Шумпетера), сам факт,
того, что граждане подчиняются правилам и законам, означа-
ет, что государственное устройство или политические инсти-
туты ими принимаются, то есть легитимируются. Но проблема
325
Часть II. Варианты XX века
Принуждение
или следование
приказам
Апатия
Инструментальное принятие
Идеальное
нормативное
согласие
Традиция
Прагматическое согласие
Нормативное согласие
Легитимность
2 3
Рис. 7.4. Типы политического принятия
данной концепции легитимности, как указано в главе 5, со-
стоит в том, что она не принимает в расчет возможные основы
для подчинения приказам, следования правилу или соглашения
или примирения с чем-либо. Как будет показано ниже, тер-
мин «легитимность» будет отнесен к типам 6 и 7 из приведен-
ной шкалы; таким образом, легитимность будет подразумевать,
что люди следуют правилам и законам, поскольку действитель-
но считают их справедливыми и заслуживающими уважения.
Легитимный политический режим — тот режим, который зако-
нодательно санкционируется населением. (Хотя различие меж-
ду типами 6 и 7 значительно, оно не останавливается на них; не-
посредственное раскрытие сущности идеального нормативного
соглашения будет осуществляться только в главе 10).
Следует подчеркнуть, что категория 5 из указанной шкалы
носит двойственный характер; она может подразумевать слабую
форму легитимности, но поскольку следование или согласие —
это всего лишь средство и условность, мы не будем восприни-
мать ее в таком свете. Ведь когда принятие инструментально,
это означает, что с существующим положением дел можно лишь
смириться, или же следование правилам осуществляется для до-
стижения той или иной желаемой цели. Если цель не достигает-
ся, изначальная ситуация более не будет считаться приемлемой;
по всей вероятности, она будет считаться даже недопустимой
(Beetham, 1991).
Напомним, что многие авторы критически отнеслись к ут-
верждениям о том, что общепринятые ценности, или общая
326
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
система политических взглядов и убеждений, — вещь широко
распространенная (см.: Mann, 1973; Abercrombie et al., 1980;
Kavanagh, 1980; Moss, 1982; F. Devine, 1993; cp.: Crompton, 1993;
Bradley, 1995; Saward, 2003; Beetham, 2005). В их исследованиях
обычно представлено положительное отношение к существую-
щим политическим институтам среди средних и высших сло-
ев общества. Однако они также показывают, что это отношение
«не распространяется глубоко на все слои иерархии». Разоча-
рование крайне распространено среди групп рабочего класса
и связано скорее с инструментальным или условным согласием,
чем с одобрением. Так что степень, до которой государство, пар-
ламент и политика рассматриваются как легитимные или «до-
стойные», в значительной мере связано с теми или иными сло-
ями общества1.
Нов ли данный феномен? И представляет ли он достаточно
весомое свидетельство нарастающего кризиса авторитета госу-
дарства (теоретики перегруженного государства) или легитим-
ности и мотивации (теоретики кризиса легитимации)? Похоже,
для поддержки подобных взглядов нет достаточных оснований.
Во-первых, как утверждалось в главе 6, сомнительно, что в по-
слевоенные годы легитимность предоставлялась столь повсе-
местно, как часто предполагается. Во-вторых, хотя разногласия
и конфликт были распространены, не было заметно роста мас-
сового протестного потенциала, ведущего к учащению запросов
по участию в политическом принятии решений и повсеместной
критике существующего экономического и политического по-
рядка. В-третьих, распространенный скептицизм и отход мно-
жества людей от традиционных форм политики не выработали
каких-либо четких требований альтернативных типов инсти-
тута: напротив, наблюдалось отсутствие ясных представлений
об альтернативах, за исключением среды относительно второ-
1 Внимание в данных трудах сосредоточено на политических взглядах в Ве-
ликобритании в сопоставлении с другими странами, в особенности с Со-
единенными Штатами. Подобный подход может показаться однобоким,
однако Великобритания представляет собой любопытный случай, по-
скольку она столь часто бралась за образец плюралистической моде-
ли (см. напр.: Beer, 1969; ср.: Beer, 1982). Следует иметь в виду, однако1,
что исследование политических воззрений на государство и парламент-
скую систему не было всеобъемлющим и часто оставляет желать лучше-
го (см.: Held, 1989. Ch. 4; ср.: Crompton, 1993).
*
с
327
Часть II. Варианты XX века
степенных групп — таких как студенты и некоторые граждан-
ские активисты.
Неравенство, привилегии и неудобства часто рассматривают-
ся исключительно как итоги индивидуальных действий и неу-
дач, а не деятельности структурированных политических и эко-
номических сил (Brown and Scase, 1991. Р. 21-22). Выраженное
чувство фатализма, связываемое с культурой индивидуализма,
служит оправданием того взгляда, что вряд ли возможны аль-
тернативы ныне существующим условиям. Кроме того, в той
мере, в какой меняющиеся шаблоны потребления и жизненного
стиля жизни формируют личность, стремления могут фикси-
роваться лишь на конкретных благах и услугах, отодвигая бо-
лее общие политические вопросы на задний план (Featherstone,
1991; Bauman, 1991; S. Hall, 1992; ср.: F. Devine, 1993). А как же
насчет признаков конфликта, суровых вызовов (упомянутых
выше) тому, как распределяются ресурсы и права?
Вкратце, дело не в том, что конец идеологии был «опроки-
нут» или рухнул одномерный мир, или авторитет государства
внезапно ослаб из-за того, что запросы стали чрезмерными,
или же была подорвана легитимность государства; скорее ци-
низм, скептицизм и отчуждение от традиционной политики
множества людей просто не были устранены господствующими
политическими обстоятельствами и/или экономическими усло-
виями и/или обещанием будущих выгод последующими прави-
тельствами. Часто выражаемое недоверие превращалось (и часто
превращается) в виды политической активности. В конце 1960-х
и начале 1970-х определенные виды подобной активности были
чрезвычайно интенсивны — например, борьба, которую вели
«новые левые» против войны во Вьетнаме, тогда как другие — бо-
лее разрежены, например, конфликты вокруг сокращения госу-
дарственного экономического сектора. Оснований для враждеб-
ного отношения к государству — прообразом которых выступает
неприязнь людей к политикам, уважение к местным особенно-
стям и к здравому смыслу обычных людей, а также неприятие
«специалистов» — было предостаточно, как и зачатков целого
ряда других типов политических движений, стремившихся вос-
становить авторитет «государства». Возникновение антагониз-
ма или конфликта, конечно, неудивительно: условное или ин-
струментальное принятие status quo потенциально неустойчиво
как раз потому, что оно условно или инструментально.
328
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Приведенные соображения, будучи связанными с трудностя-
ми национальных или международных экономических систем
и трениями по поводу будущего, среди прочего, взаимоотноше-
ний на рабочих местах, городских и прилегающих территорий,
действительно предполагают целый ряд фундаментальных во-
просов. Неизбежен ли политический и социальный конфликт?
Как, в отсутствие устойчивых общепринятых ценностей, можно
будет сохранить политический порядок? И ясно, что не просто
легитимность предоставляет «связующий элемент», который
«цементирует» или «скрепляет» либерально-демократическое
устройство общества.
Пока правительства и государства способны обеспечивать
согласие и поддержку тех общностей, которые являются опре-
деляющими для преемственности существующего порядка (на-
пример, влиятельные финансовые круги, стратегические про-
мышленные организации, рабочие объединения в ключевых
экономических секторах, доминирующие группы электората),
«общественный порядок» будет сохраняться и, скорее всего,
разрушится лишь в определенных «маргинальных» секторах.
Решающим здесь является, то, что можно назвать «стратегия-
ми смещения», то есть стратегии, которые распределяют наи-
более неблагоприятные последствия экономических и полити-
ческих проблем по уязвимым группам, умиротворяя при этом
тех, кто способен предъявлять свои требования с наибольшей
эффективностью (см.: Offe, 1984). Это не означает, что политики
или руководители непременно желают или намереваются пере-
ложить худшие последствия экономических проблем на слабей-
ших и наиболее уязвимых членов общества. Но если политика
является «искусством возможного», или же если (используя при-
менявшуюся до сих пор терминологию) избранные правитель-
ства будут пытаться гарантировать себе наиболее комфортную
преемственность существующего порядка (обеспечить под-
держку, увеличение экономических возможностей и получения
большего стратегического простора действий), тогда у них фак-
тически нет выбора, кроме как умиротворять тех, кто наиболее
влиятелен и готов к эффективной мобилизации своих возмож-
ностей. Правительства последовательно применяли стратегии,
включающие и политику умиротворения, и неравное распре-
деление последствий экономического кризиса. Политическую
способность правительств и государств воплощать подобные
*329
Часть II. Варианты XX века
стратегии — возникшую благодаря концентрации ресурсов, на-
ходящихся в распоряжении ключевых исполнительных органов
правительства и руководящих постов в государственной адми-
нистрации — не следует списывать со счетов. Например, многие
из тех, кто по той или иной причине оказались наиболее уяз-
вимы, пострадали от кризиса, с которым столкнулась британ-
ская политическая система между серединой 1970-х и 1990-ми,
больше других. Эта группа включала в себя: молодежь (чьи пер-
спективы на занятость были радикально подорваны); небелое
население (чьи возможности на получение работы, жилищные
и общие условия жизни значительно сокращались); семьи оди-
ноких родителей (попавших в порочный цикл бедности и зави-
симости); инвалидов и больных (пострадавших от ухудшения
услуг в связи с сокращением государственного сектора); мало-
обеспеченных (число которых стремительно возросло); а также
население регионов, пострадавшее сильнее всех (см.: Bradley,
1995; Hutton, 1995).
В чем же тогда состоит вклад теорий перегруженного государ-
ства и кризиса легитимации? Как их следует оценивать? Хотя
теоретики перегрузки были правы в том, что указали на мно-
жество различных типов групп, предъявляющих свои требо-
вания правительству, из логики нашего рассуждения следует,
что ни их отправная точка (классические плюралистические
предпосылки), ни их диагноз проблем государственной власти
и конфликта нельзя признать удовлетворительными. Модель,
представленная Хабермасом и Оффе, справедливо предполагает
необходимость совершенно иного исходного пункта, а матери-
ал, изложенный в предыдущих главах, подчеркивает значимость
стратифицированных групп (разграниченных, среди прочих
категорий, классами) для динамики и неустойчивости полити-
ческой жизни. В итоге, проведенный Оффе и Хабермасом ана-
лиз того, как государство оказывается участником конфликтов,
глубоко проницателен, равно как и их анализ некоторых типов
давления, которые способен породить «кризис рационального
управления» (см. рис. 7.3, разделы 1-7), однако их последующий
акцент на легитимности и возможности распространении кри-
зиса легитимации неубедителен. И Хабермас, и Оффе недооце-
нивают в целом случайную, фрагментированную и «бесцельную»
природу значительной части современного движения протеста.
Существует множество крайне специфичных последователь-
330
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
ных кампаний, как и ряд влиятельных общественных движений,
преследующих четкие политические задачи. Существует широ-
ко распространенный скептицизм в отношении традиционной
демократической политики. Но есть и серьезные сомнения в от-
ношении альтернатив современным институтам, сомнения, ко-
торые нельзя рассматривать просто как идеологическое насле-
дие эпохи холодной войны, дискредитировавшее определенные
социалистические идеи в глазах многих (см. главу 4). Существу-
ет и неясность в отношении того, какие типы институтов могут
быть созданы, а также того, какое следует избрать общее поли-
тическое направление. Таким образом, по мере реализации воз-
можностей появления оппозиционных к государству установок,
реализуются и зачатки целого ряда других видов политическо-
го движения — например, движения «новых правых». Именно
в данном контексте вновь ставший актуальным поиск направле-
ния развития либеральной демократии уступил место свежему
взгляду на саму сущность демократии.
Закон, свобода и демократия
«Новые правые» (или неолибералы, или, как их иногда назы-
вают, неоконсерваторы) в целом были убеждены в том, что по-
литическая жизнь, как и экономическая, является (или долж-
на являться) делом личной свободы и инициативы (см.: Hayek,
1960, 1976; Хайек, 2006; Нозик, 2008). Таким образом, политика
невмешательства государства в экономику или свободно-ры-
ночное общество является, наряду с «минимальным государ-
ством», основной целью. Политическая программа «новых пра-
вых» включала: распространение рыночных отношений на все
большее число сфер жизни; создание государства, лишенного
«чрезмерного» участия как в экономике, так и в предоставлении
возможностей; ограничение способности определенных групп
(например, профсоюзов) добиваться своих целей; а также стро-
ительство сильного правительства для обеспечения законности
и правопорядка1.
1 Уместно заметить, что последний пункт данной программы, возможно,
противоречит двум первым. По сути, в консерватизме вообще и в кон-
цепции «новых правых» в частности существуют трения между теми,
€
331
Часть II. Варианты XX века
В конце 1970-х и 1980-х годов правительства Маргарет Тэтчер
и Рональда Рейгана выступили за «откат государства» на осно-
ваниях, схожими с платформой «новых правых» и некоторых
из теоретиков «перегруженного государства». Они настаивали
на том, что личная свобода была ограничена из-за разраста-
ния бюрократических государственных ведомств, пытавшихся
удовлетворить требования тех или иных политических группи-
ровок. Тем самым они связывали себя с классической либераль-
ной доктриной о том, что коллективное благо (или благо всех
индивидов) может быть реализовано в большинстве случаев
лишь отдельными индивидами, действующими в конкурентной
изоляции и преследующими свои собственные цели при мини-
мальным вмешательстве государства. Подобная приверженность
рынку как ключевому механизму экономического и обществен-
ного регулирования, конечно, имеет и другую важную сторону
в истории либерализма: веру в то, что «сильное государство»
сможет обеспечить надежные основы, на которых, как предпо-
лагается, бизнес, торговля и семейная жизнь будут процветать
(см. главу 3). Иными словами, это стратегия для одновременно
усиления отдельных аспектов государственной власти и огра-
ничения простора для активности государства.
По существу, «новые правые» стремились к борьбе за «либе-
рализм» против «демократии» посредством ограничения демо-
кратического использования государственной власти. Сложные
взаимоотношения между либерализмом и демократией выяс-
няются в этом противостоянии, которое настойчиво напомина-
ет, что демократическая составляющая либеральной демокра-
тии реализовалась лишь после продолжительного конфликта
и остается, в сущности, хрупким достижением. Чтобы понять
идеологию «новых правых», следует кратко рассмотреть труды
двух авторов, внесших значительный вклад в ее формирование:
Роберта Нозика и Фридриха Хайека. В то время как было бы не-
правильно называть Нозика лишь выразителем идей «новых
кто выступает за личную свободу и рынок как верховную ценность,
и теми, кто верит в первостепенность традиции, порядка и власти, по-
скольку они опасаются общественных последствий безудержной поли-
тики невмешательства (см.: Gray, 1993). В данном случае анализ «новых
правых» обращает главное внимание на первых, бывших наиболее вли-
ятельными в политике до недавнего времени.
332
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
правых», поскольку политическая подоплека его трудов весьма
неоднозначна, вероятно, наиболее влиятельной фигурой «но-
вых правых» является Хайек (см.: Gamble, 1996). Однако они
оба занимались восстановлением позиций либерализма в эпоху,
для которой, как они считали, было характерно беспрецедентно
инвазивное государство благоденствия на Западе и государство
в духе «1984» — в Восточной Европе (пока оно не было разруше-
но в 1990-х годах: см. главу 8). Для них современное государство
суть страшный Левиафан, который грозит самим основам свобо-
ды и который, следовательно, должен быть во что бы то ни стало
остановлен. Идеи, лежащие в основе данной позиции, приведе-
ны непосредственно ниже; в последнем разделе главы они бу-
дут сопоставлены с позицией ключевых представителей «новых
левых»1.
В работе «Анархия, государство и утопия» (1974) Нозик
представил ряд аргументов, сформировавших любопытную
редакцию либеральных идей от Локка до Дж. С. Милля. Начав
с предположения о том, что никакой иной социальной либо
политической сущности, помимо индивидов, не существу-
ет — «существуют лишь отдельные индивиды, живущие каждый
своей собственной жизнью» (Нозик, 2008. С. 58) — он утверж-
дал, что найти какие-либо общие принципы, устанавливающие
конкретные приоритеты или модели распределения для обще-
ства, невозможно. Единственной легитимной организацией
(или способом упорядочивания) людских и материальных ре-
сурсов является та, что произвольно устанавливается посред-
ством переговоров в ходе деятельности индивидов без посто-
роннего вмешательства в конкурентном обмене друг с другом.
Таким образом, единственными политическими институтами,
которые могут быть оправданы, являются те, что поддерживают
условия свободы, то есть способствуют сохранению индивиду-
альной автономии прав. Под правами понимаются «различные
границы», обозначающие легитимные сферы действий инди-
видов, которые нельзя нарушать «без согласия другого». Вслед
1 Хотя идеи Нозика были сформулированы не так давно, как идеи Хайе-
ка (большинство трудов последнего были написаны задолго до того,
как прославились «новые правые»), я начну с идей Нозика, поскольку
они предоставляют нам более доступные данные для подхода к основ-
ным рассматриваемым вопросам.
333
с
Часть II. Варианты XX века
за Локком Нозик утверждал, что единственные права, о которых
мы можем легитимно рассуждать, являются неотчуждаемыми
(естественными) правами индивида — независимыми от обще-
ства — и которые включают, прежде всего, право преследовать
индивидуальные цели до тех пор, пока они не затрагивают пра-
ва других. Право преследовать свои цели тесно связано, по мне-
нию Нозика, с правом собственности и накопления ресурсов
(даже если это означает социальный порядок, для которого бу-
дет характерно глубокое неравенство). Владение собственно-
стью и присвоение плодов своего труда полностью обоснованы,
если все, что приобретается, приобретается законно и/или явля-
ется результатом открытых и добровольных соглашений между
зрелыми и сознательными индивидами.
Нозик выдвинул ряд аргументов касательно того, что он на-
зывал «минимальное государство» или «основа утопии», то есть
наименее интервенционистская форма политической власти,
выстроенная в соответствии с уважением индивидуальных прав.
Он стремился доказать, что «всеобъемлющее государство более
не может быть оправданным», поскольку оно будет «нарушать
права индивидов» во избежание принуждения делать какие-ли-
бо вещи со своей стороны. По мнению Нозика, люди чрезвычай-
но отличаются друг от друга. Нет ни одного сообщества, кото-
рое бы служило идеалом для всех, так что существует целый ряд
утопических концепций. Согласно его вызывающему выска-
зыванию, «Витгенштейн, Элизабет Тейлор, Бертран Рассел, То-
мас Мертон, Йоги Берра, Аллен Гинзберг, Гарри Вольфсон, Торо,
Кейси Стенгел, любавичский ребе, Пикассо, Моисей, Эйнштейн,
Хью Хеффнер, Сократ, Генри Форд, Ленни Брюс, Баба Рам Дасс,
Ганди, сэр Эдмунд Хиллари, Реймонд Лубиц, Будда, Фрэнк Си-
натра, Колумб, Тэд Уильямс, Томас Эдисон, Фрейд, Норман Мей-
лер, Айн Рэнд, барон Ротшильд, Г. Д. Менкен, Томас Джефферсон,
Ральф Эллисон, Бобби Фишер, Эмма Голдман, Петр Кропоткин,
вы и ваши родители. Действительно ли существует один образ
жизни, являющийся наилучшим для всех этих людей?» (Нозик,
2008. С. 380).
Вопрос состоит в следующем: как примирить радикально
различающиеся стремления? Как индивидам и группам про-
двинуться к избранным целям? Согласно Нозику, мы должны
отбросить идею о том, что утопия представляет единственную
концепцию наилучшего из всех социальных и политических
334
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
устройств. Скорее само общество или нация, в котором может
проводиться утопический эксперимент, должно воспринимать-
ся как утопия. Утопия есть основа для множества утопий, где
«люди вольны добровольно объединяться, чтобы попытаться
реализовать собственный идеал хорошей жизни в идеальном
сообществе, где, однако, никто не может навязать другим соб-
ственные представления об утопии» (там же. С. 381). Иными
словами, утопия — это основа для свободы и экспериментиро-
вания; это — «минимальное государство».
Подобный подход, как утверждал Нозик, является «либерта-
рианским и воплощающим laissez faire». Лишь индивиды мо-
гут судить о том, чего они желают, и поэтому, чем меньше го-
сударство вмешивается в их жизни, тем лучше. «Минимальное
государство», таким образом, несовместимо с «детальным пла-
нированием» и активным перераспределением ресурсов, «вы-
нуждающим одних помогать другим». Государство выступает
за пределы своей легитимной компетенции, когда оно становит-
ся инструментом продвижения равенства, касается ли это воз-
можностей либо результатов. В чем же тогда заключается роль
либерально-демократического государства в будущем? Пред-
ставляется, что оно должно являться, по мнению Нозика, лишь
«институтом защиты» от насилия, воровства и нарушения кон-
трактов. Государство должно поддерживать монополию силы
для защиты прав личности на определенной территории. В рам-
ках концепции утопии подобная задача сводится к осуществле-
нию управления этой системой, улаживанию конфликтов между
сообществами, защите права личности покинуть то или иное
сообщество и содействию всему тому, что может потребоваться
во имя обороны страны и для регулирования международных
отношений.
Подлинная природа взаимоотношений между свободой лич-
ности, демократией и государством, как она есть и какой она
должна быть, остается неопределенной в работах Нозика, но не-
посредственно исследуется Хайеком. Хотя в принципе Хайек
поддерживал представительную демократию, в динамике со-
временной «массовой демократии» он находил фундаменталь-
ные угрозы. Это опасности двух видов: во-первых, склонность
к произвольному и деспотическому правлению большинства,
а во-вторых, постепенное замещение правления большинства
правлением его посредников (Hayek, 1978. Р. 152-162). Обе дан-
335
Часть II. Варианты XX века
ных точки зрения прекрасно известны в политической теории
от Платона до Шумпетера, но Хайек разрабатывал их с особой
энергией и раскрыл их в рамках призвания к восстановлению
либерального порядка, который я называю «легальной демокра-
тией» (см.: Hayek, 1960; Хайек, 2005, 2006).
На взгляд Хайека, если демос не ограничен в своих действиях
общими правилами, нет никакой гарантии, что его волеизъяв-
ление будет благим либо мудрым. Для «демократа-доктрине-
ра», то, чего желает большинство, «есть достаточное основание
для того, чтобы считать это благим... воля большинства уста-
навливает не только то, чем является закон, но и то, что такое
хороший закон» (Hayek, 1960. Р. 103). Этот «фетиш» демокра-
тии ведет к ложному предположению о том, что «пока высшая
власть в стране принадлежит воле большинства, это является
верным средством от произвола» (Хайек, 2005. С. 89). Демокра-
тия, как утверждал Хайек, отнюдь не непогрешима или надежна.
Как он настаивал (заодно с Шумпетером), мы не должны забы-
вать о том, что «часто в истории расцвет культурной и духов-
ной свободы приходится на периоды авторитарного правления,
а не демократии и что правление однородного, догматичного
большинства может сделать демократию более невыносимой,
чем худшая из диктатур» (Там же. С. 88). То есть в данном слу-
чае «демократический контроль может помешать власти стать
диктатурой, но для этого следует потрудиться» (Там же. С. 89).
И лишь благодаря различению между «ограничениями власти»
и «источниками власти» можно говорить о предотвращении по-
литического произвола.
Проблемы произвола политической власти осложняются все-
возможными попытками планировать и контролировать обще-
ство, как это было ясно продемонстрировано новым «порядком
благосостояния» (Там же. С. 76 и далее). Во имя «общей цели»
или «общественного блага» народные посредники, будь то пред-
ставители или бюрократы, стремятся перестроить социальный
мир посредством государственного экономического управле-
ния и перераспределения ресурсов. Но Хайек, вторя критике
Дж. С. Милля деспотической власти (см. главу 3), утверждал, что,
каковы бы ни были намерения, стоящие за подобными усилия-
ми, итогом будет силовой режим. Он будет таковым, поскольку
знание неизбежно ограничено; мы знаем и можем знать лишь
крайне мало о потребностях и запросах людей из нашего непо-
336
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
средственного окружения, не говоря уже о миллионах людей,
а также о том, как можно оценить их столь разнообразные цели
и предпочтения. Любая систематическая попытка регуляции
жизнедеятельности индивидов будет поневоле деспотичной
и атакой на их свободу: отрицанием их права быть верховным
определителем собственных целей. Это не означает, как отме-
чает Хайек, что не существует «общественных целей», которые
он определял как «совпадение индивидуальных целей». Но это
означает ограничение концепции последнего областями «обще-
го соглашения», а таковых в настоящем (и в любое время) не так
уж и много. Вторя Нозику, Хайек утверждал, что лишь в конкре-
тизации «средства, которое разными индивидами использует-
ся для достижения разных целей», подобное соглашение между
гражданами будет возможным (Хайек, 2005. С. 79). Как и Нозик,
он воспринимал эти средства как в принципе синонимичные
с неинтервенционистскими, не директивными организациями,
которые обеспечивают стабильную и предсказуемую основу
для координации деятельности индивидов. И хотя лишь сами
индивиды могут определять свои желания и цели, организа-
ции — прежде всего, такие как государство — могут, в принци-
пе, содействовать процессам, посредством которых индивиды
успешно достигают своих целей. Как это гарантировать?
Главным в аргументации Хайека является проведение разли-
чия между либерализмом и демократией. По его словам, «либе-
рализм — это учение о том, чем закон должен быть, демокра-
тия — учение о том, как определить, каким будет закон» (Hayek,
1960. Р. 103). Хотя для либерализма «желательно, чтобы лишь то,
что большинство принимает, следует, в сущности, считать зако-
ном», его цель состоит в том, чтобы «убедить большинство со-
блюдать определенные принципы» (ibid. Р. 103-104). Пока есть
общие правила, сдерживающие действия большинства и прави-
тельства, индивиды могут не бояться принудительной власти.
Но без подобных сдержек демократия будет в фундаменталь-
ном конфликте со свободой. Как и многие другие неолибералы,
Хайек четко дал понять, что если демократия означает «неогра-
ниченную волю большинства», то в таком случае его не следует
считать демократом.
Принудительная политическая власть может быть сдержана,
если и только если соблюдается «верховенство закона». Хайек
кардинально различал закон (наиболее существенные общие
«г
337
Часть II. Варианты XX века
правила, определяющие условия действий индивидов, включая
конституционные правила) и законодательную деятельность
(периодические изменения в правовой структуре, являющие-
ся работой большинства правительств). Граждане могут обла-
дать свободой, только если власть государства строго очерчена
законом; то есть описана правилами, которые устанавливают
границы сферы действий государства — пределы, основанные
на правах индивидов развивать свои собственные взгляды
и вкусы, преследовать собственные цели и реализовывать свои
собственные таланты и дарования. На первый план в работе
Хайека выдвинуто высказывание Локка «там, где кончается
Закон, начинается тирания» и представление о том, что закон,
составленный должным образом, заставляет правительства га-
* рантировать «жизнь, свободу и имущество» (см. главу 3). Прав-
ление закона обеспечивает, по данному анализу, такие условия,
при которых индивиды могут решать, как использовать свою
энергию и имеющиеся в их распоряжении ресурсы. Таким об-
разом, это является важнейшим барьером для принудительной
власти и условием индивидуальной свободы. «Правовая демо-
кратия» сама может вполне удовлетворительно поставить сво-
боду во главу угла.
На взгляд Хайека, демократия не является самоцелью; скорее,
это средство — «утилитарный механизм» поддержания главной
политической цели: свободы. Как таковые ограничения долж-
ны, как верно подмечали протекционние теоретики-демократы,
быть наложены на функционирование демократии; демокра-
тические правительства должны принять границы легитимной
сферы их деятельности. Законодательная сфера деятельности
правительства ограничивается, и должна ограничиваться прав-
лением закона. Как пояснял Хайек: «Итак, принципы правоза-
конности накладывают определенные требования на харак-
тер самих законов. Они допускают общие правила, известные
как формальное право, и исключают законы, прямо нацеленные
на конкретные группы людей или позволяющие кому-то ис-
пользовать для такой дискриминации государственный аппарат.
Таким образом, закон регулирует вовсе не все, наоборот, он огра-
ничивает область действия властей, однозначно описывая ситу-
ации, в которых они могут и должны вмешиваться в деятель-
ность индивидов... В некоторых странах основные принципы
правозаконности сведены в Билль о правах или в Конституцию.
338
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
В других они действуют просто в силу установившейся тради-
ции. Это не так уж важно. Главное, что эти принципы, ограничи-
вающие полномочия законодательной власти, какую бы форму
они ни принимали, подразумевают признание неотъемлемых
прав личности, прав человека» (Хайек, 2005. С. 99-100).
Законодатели не должны вмешиваться в установленный пра-
вопорядок, поскольку подобное вмешательство обычно приво-
дит к ограничению свободы.
В конце концов, «правовая демократия» Хайека устанав-
ливает очертания для свободно-рыночного общества и «ми-
нимального государства». Он не называл подобный порядок
«невмешательством», поскольку каждое государство вмешива-
ется в определенной степени в структурирование гражданского
общества и частной жизни (Hayek, 1960. Р. 231; 1976. Р. 60-61).
В сущности, он считал, что этот термин «вводит в заблуждение,
создавая неверное представление о принципах либеральной по-
литики» (Хайек, 2005. С. 97). Вопрос в том, зачем и как государ-
ства стремятся повлиять на экономические и социальные дела.
Чтобы соответствовать правопорядку, вмешательство должно
быть ограничено соблюдением правил, которые могут послу-
жить индивидам в качестве средств достижения различных
целей. Правительство может легитимно вмешиваться в граж-
данское общество лишь для обеспечения соблюдения общих
правил, правил, которые в целом защищают «жизнь, свободу
и имущество». Хайек совершенно недвусмысленно высказался
на сей счет: свободный, либеральный, демократический поря-
док несовместим с принятием правил, которые устанавливают
то, как люди должны использовать имеющиеся в их распоряже-
нии средства (Hayek, 1960. Р. 231-232). Правительства становятся
принудительными, если они пытаются обусловить способность
людей самими определять свои задачи. Самым показательным
примером подобного принуждения у Хайека является законот-
ворчество, которое пытается изменить «материальное положе-
ние людей или обеспечить соблюдение распределительной либо
«социальной» справедливости» (Hayek, 1960. Р. 231). Справедли-
вость при распределении всегда навязывается чьей-либо иной
концепции достоинств и заслуг. Она требует размещения ресур-
сов центральной властью, которая действует так, как если бы она
знала, что люди должны получить за свои усилия и какова долж-
на быть их реакция. Однако ценность услуг индивидов может
339
Часть II. Варианты XX века
быть справедливо установлена лишь их собратьями в рамках си-
стемы принятия решения, которая не вмешивается в их знание,
выбор и решения. И существует лишь один достаточно тонкий
механизм для установления «коллективного» выбора на инди-
видуальной основе: свободный рынок. Пользуясь защитой кон-
ституционного государства, ни одна система не создает столь
динамичного, инновационного и чуткого механизма коллек-
тивного выбора, как операции свободного рынка.
Свободный рынок не всегда функционирует безотказно; но,
как настаивал Хайек, его преимущства значительно превышают
его недостатки (Hayek, 1960; Хайек, 2005; Rutland, 1985). Система
свободного рынка является базисом подлинно либеральной де-
мократии. Так, рынок может обеспечить координацию решени-
ями' производителей и потребителей без управления централь-
ной власти; преследование каждым своей собственной цели
с имеющимися в его распоряжении средствами; развитие ком-
плексной экономики без элиты, утверждающей, что она знает,
как все работает. В сравнении с рынком политика как прави-
тельственная система принятия решений всегда будет крайне
несовершенной системой выбора. Следовательно, «политику»
или «государственные действия» следует сводить к минимуму,
к сфере функционирования «ультралиберального» государства
(Хайек, 2005. С. 221). «Деспотическое бюрократическое прави-
тельство» есть практически неизбежный результат отклонения
от этого предписания — от модели «легальной демократии»,
в обобщенном виде представленной в модели VII.
Однако причины экспансии современного «бюрократическо-
го правления», как мы пытались показать в предыдущих главах,
гораздо сложнее, чем то, что допускает анализ Хайека. Существу-
ет несколько серьезных затруднений со множеством аспектов
рассуждений Хайека. В первую очередь, его модель либерально-
го свободно-рыночного порядка (а в целом и заодно с порядком
«новых правых») как никогда противоречит современной кор-
поративной капиталистической системе (см.: Held, 1995. Ch. 11).
Представление о том, что современное общество приближает-
ся, или сможет приблизиться, к миру, в котором производители
и потребители взаимодействуют на общей основе, представля-
ется по меньшей мере нереалистичным, при том, что огром-
ные асимметрии власти и ресурсов не только (как и признавали
и неоплюралисты и неомарксисты) систематически воспроиз-
340
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
водятся рыночной экономикой, но и поддерживаются самими
либерально-демократическими правительствами. Возникаю-
щий «крен» в политической повестке, судя по всему, признает-
ся практически всеми школами современной демократической
теории, за исключением «новых правых». В либерализм в целом
и «новые правые» в частности создают образ рынка как «бес-
сильного» механизма координации и тем самым игнорируют
деформирующую природу экономической власти применитель-
но к демократии (Vajda, 1978). Сегодня для реалий «свободного
рынка» характерны сложные паттерны рыночного образования,
олигополистические и монополистические структуры, импера-
тивы системы корпоративной власти и мультинациональных
корпораций, кратковременной логики множества коммерче-
ских банковских домов и соперничества региональных силовых
блоков. Это не тот мир, в котором можно утверждать, что рынки
суть лишь свободные, чуткие механизмы коллективного выбора.
Модель VII
Легальная демократия
Принцип(ы)обоснования
Принцип большинства — эффективный и желательный
способ защиты индивидов от правительственного произ-
вола и сохранения свободы. Однако чтобы политическая
жизнь, равно как и экономическая жизнь, могла быть де-
лом индивидуальной свободы и инициативы, правление
большинства должно быть ограничено нормами права.
Лишь при данных условиях принцип большинства может
функционировать мудро и справедливо.
Ключевые особенности
Конституционное государство (смоделированное по по-
добию англо-американской политической традиции,
включая четкое разделение властей)
Верховенство права
Минимальное вмешательство государства в жизнь граж-
данского общества, а также в частную жизнь
341
С
Часть II. Варианты XX века
Свободно-рыночное общество получает полную свободу
действий
Общие условия
Эффективное политическое руководство, следующее ли-
беральным принципам
Минимизация бюрократического регламентирова-
ния
Ограничение роли групп интересов, в особенности проф-
союзов
Международный режим свободной торговли
Минимизация (а по возможности, — ликвидация) угрозы
коллективизма любого рода
Стратегия «новых правых» по «откату» государства пользо-
валась, конечно же, значительной политической поддержкой
(до сих пор), в особенности в англоамериканском мире. Это от-
части связано с ее успехом в мобилизации значительного объ-
ема цинизма, недоверия и неудовлетворенности многими уже
давно существующими институтами интервенционистского
государства благоденствия. Это не означает, что большинство
из тех, кто разочарован теми или иными аспектами государства
благосостояния, являются неолибералами (см., напр.: Whiteley,
1981;Taylor-Gooby, 1983,1985,1988; fowelland Airey, 1984; Pierson,
1991). Скорее это подчеркивает свидетельства явной неудовлет-
воренности, в частности среди групп населения с более низким
уровнем дохода и женщин — тем, как с ними обращаются ин-
ституты государства благосостояния, — а также тенденцию рас-
сматривать обеспечение выгод как чрезвычайно косное, патер-
налистское и бюрократическое (см.: West et al., 1984; Hyde, 1985;
Dominelli, 1991). «Новые правые» заработали политический ка-
питал на этом недовольстве, утверждая, что оно есть естествен-
ное следствие «массовых демократий» вообще и интервенци-
онистских социалистических стратегий в частности. И хотя
социал-демократические партии были, несомненно, обойдены
этим маневром в конце 1970-х и 1980-х годов, стратегия «новых
правых» вряд ли сможет срабатывать длительное время.
342
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Тому много причин. Предоставляя рынку решать фундамен-
тальные проблемы добычи и распределения ресурсов, они со-
вершенно игнорируют корни множества экономических и поли-
тических проблем: так, глубочайшее неравенство как в рамках,
так и между национальных государств, являющееся источником
серьезного конфликта; разрушение возможностей для разви-
тия торговых связей в некоторых странах, в то время как про-
мышленность все еще пользуется поддержкой и планировани-
ем в других; возникновение огромных глобальных финансовых
потоков, способных стремительно дестабилизировать нацио-
нальную экономику и политику любого государства; и развитие
серьезных транснациональных проблем, затрагивающих всеоб-
щее достояние человечества, включающее глобальное потепле-
ние, истощение озонного слоя и повсеместное распространение
токсичных загрязняющих веществ (см. главу 11). Кроме того,
по мере того, как урезание сферы влияния государства означает
рост сферы действия рыночных сил, национальных и трансна-
циональных, сокращение услуг, традиционно дававших защиту
уязвимым — трудности, с которыми сталкиваются беднейшие
слои и наименее безвластные на севере, юге, востоке и западе, —
лишь обостряются. Появление проблем «законности и правопо-
рядка» среди приоритетных вопросов политической повестки
отчасти отражает потребность в сдерживании неизбежных по-
следствий, вызванных подобной политикой (Held, 2004).
Природу взаимоотношений принципов и практики в про-
грамме «новых правых» можно понять глубже, изучив ее об-
ращение к теме свободы. В изложении таких фигур, как Хайек
и Нозик, подобное обращение, бесспорно, выглядит убедитель-
но, но оно основывается на крайне ограниченной и спорной
концепции свободы. Поскольку «распределительные» вопро-
сы в силу самого этого факта считаются направленными про-
тив правления закона, вопросы, касающиеся экономического,
социального и расового неравенства, представляются не под-
лежащим политическому анализу и рассмотрению предметом,
несмотря на тот факт, что некоторые грани неравенства, как мы
увидели, являются совершенно неотъемлемыми для полноцен-
ного анализа природы свободы в современном обществе. Далее,
хотя различение «закона» и «законотворчества» важно во мно-
гих отношениях — по всем причинам, приведенным мыслителя-
ми от Локка до Дж. С. Милля — в изложении Хайека оно остается
343
Часть I). Варианты XX века
крайне спорным, поскольку оно помогает исключать некоторые
важнейшие вопросы из политики и относиться к ним так, будто
они не являлись подлинным субъектом политического действия.
Эта попытка исключить целый ряд вопросов из сферы демокра-
тического рассмотрения, в случае ее успеха, резко ограничи-
ла бы сферу демократических дебатов и контроля. Более того,
в мире, в котором крупнейшее и часто растущее неравенство
между классами, культурами, полами и регионами столь оче-
видно, сложно разобраться в том, как свобода — свобода разви-
тия своих собственных вкусов, взглядов, талантов и достижений
своих собственных целей — по сути могла быть реализованной,
если мы не будем принимать во внимание более широкий ряд
условий, чем то допускает анализ Хайека. Именно на этом не-
омарксисты и, совсем недавно, феминисты сфокусировали кри-
тику либеральных доктрин: обладать свободой означает не толь-
ко обладать равенством перед законом (хотя это несомненно),
но также обладать возможностью (материальные и культурные
ресурсы) следовать различными курсами (Plant, 1985, 1992; Sen,
1999). В то время как некоторые версии современного либера-
лизма безусловно признают это (хотя и не исследуют подобные
вопросы, как следовало бы), неолибералы остаются от этого
далеки (Sandel, 1984). К ключевому вопросу взаимоотношений
между типами свободы и демократии мы вернемся ниже, а так-
же в завершающей части книги.
Участие, свобода и демократия
Такие мыслители, как Хайек и Нозик, вместе с движением «но-
вых правых» в целом внесли значительный вклад в дискуссию
об адекватной форме и границах действий государства. Они
вернули взаимоотношениям между государством, гражданским
обществом и населением статус приоритетного политического
вопроса. Таким образом, концепции о должном характере этих
взаимоотношений не были устоявшимися, как и сами значения
понятий свободы, равенства и демократии. Но «новые правые»,
конечно же, не являются единственной традицией, претенду-
ющей на наследие лексикона свободы. Начиная с конца 1960-х
«новые левые» добавили к этому лексикону и свои собственные
серьезные заявления.
344
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Как и движение «новых правых», движение «новых левых»
не состоит лишь из одной определенной традиции политиче-
ской мысли: по крайней мере, оно состоит из идей, вдохнов-
ленных такими республиканцами (сторонниками развития),
как Руссо, анархистами и тем, что ранее называлось «либерта-
рианские» и «плюралистические» марксистские позиции (см.
главу 4). Многие фигуры внесли свой вклад в переосмотр левых
концепций демократии и свободы (Pierson, 1986, 1995), однако
ниже мы сосредоточим внимание на двух из них, содейство-
вавших, в частности, переосмыслению сферы компетенции
демократии: Кэрол Пейтман (Pateman, 1970, 1985) и К.Б. Мак-
ферсоне (Макферсон, 2011). И хотя они отнюдь не высказыва-
ли идентичных положений, у них был ряд общих отправных
точек и убеждений. Так, они оба представляют модель демо-
кратии, которую я буду называть просто «демократия участия».
Этот термин часто используют применительно сразу к целому
ряду демократических моделей, начиная от классических Афин
до некоторых марксистских позиций. Что не обязательно невер-
но во всех отношениях, однако в данном случае у термина будет
более ограниченный смысл — чтобы отличить его от других, уже
рассмотренных моделей. «Демократия участия» была, с нача-
ла 1970-х годов до (по меньшей мере) начала 1990-х, ведущей
моделью левых, противопоставляемой «правовой демократии»
правых. (Позиция анархистов или левых либертарианцев, пусть
ни в коем случае не второстепенная, привлекла меньше сто-
ронников по причинам, которые мы вкратце рассмотрим ниже)
Стоит подчеркнуть, что модель «новых левых» не развивалась
принципиально как контратака на «новых правых». Хотя при-
сутствие «новых правых» в недавнее время обострило взгляды
«новых левых», последние все же возникли в основном вслед-
ствие политических волнений 1960-х, внутрипартийных деба-
тов левых и неудовлетворенности наследием политической тео-
рии, либеральной и марксистской.
Идея о том, что индивиды «свободны и равны», в современ-
ной либеральной демократии оспаривается представителями
«новых левых». По словам Кэрол Пейтман, ««свободная и равная
личность» на практике встречается гораздо реже, чем предпола-
гается либеральной теорией» (Pateman, 1985. Р. 171). Либераль-
ная теория в целом предполагает, что же, в сущности, следует
внимательно изучать, а именно: позволят ли существующие
345
Часть II. Варианты XX века
взаимоотношения между мужчинами и женщинами, черными
и белыми, рабочим классом, средними и высшими слоями об-
щества, а также различными этническими группами эффектив-
но реализоваться формально признаваемым правам. Формаль-
ное существование некоторых прав, хоть и не второстепенных,
будет иметь крайне ограниченную ценность, если они не будут
по-настоящему соблюдаться. Оценка свободы должна осущест-
вляться на основе ощутимых, реализованных прав, которые мо-
гут раскрываться в рамках как государства, так и гражданского
общества. Если свобода не обладает определенным смыслом —
как те или иные права и свободы — вряд ли она будет иметь глу-
бокое воздействие на повседневную жизнь.
От Гоббса до Хайека либералы слишком часто упускали из виду
подобные вопросы (Pateman, 1985). Хотя теоретики демократии
развития представляют собой исключение из обобщения, даже
им не удавалось систематически исследовать то, как асимме-
трии власти и ресурсов пытаются манипулировать значением
свободы и равенства в повседневных отношениях (Макферсон,
2011. С. 118-125). Если бы либералы серьезно отнеслись к по-
добному исследованию, они бы обнаружили, что значительная
масса индивидов систематически лишается — за неимением
сложной комбинации ресурсов и возможностей — активного
участия в политической и гражданской жизни. То, что выше на-
зывалось порочным кругом ущемления в правах или неучастия,
непосредственно иллюстрирует этот момент. Классовое, поло-
вое и расовое неравенство существенно мешает достижению
степени уверенности, при которой можно будет легитимно ут-
верждать, что индивиды «свободны и равны».
Более того, сама либеральная концепция четкого разделения
на «гражданское общество» и «государство», как утверждала
Пейтман, несовершенна, что имеет фундаментальные послед-
ствия для ключевых принципов либерализма (Pateman, 1985.
Р. 172ft). Если государство отделено от организаций и практик
повседневной жизни, тогда можно говорить о нем как об особом
типе устройства — «рыцаре-защитнике», «арбитре» или «судье» —
которому граждане должны выказывать уважение и подчинять-
ся. Однако если государство связано с этими организациями
и практиками, тогда утверждение о том, что государство яв-
ляется «независимым авторитетом» или «строго очерченной
беспристрастной силой», радикально подрывается. По мнению
346
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
Пейтман (как и многих неомарксистов и неоплюралистов), госу-
дарство неизбежно замыкается на процессе поддержания и вос-
произведения неравенства повседневной жизни и, следователь-
но, основа данной претензии на какую-то особую лояльность
попадает под сомнение (Ibid. Р. 173ff)- Что дестабилизирует весь
спектр вопросов, касающихся природы государственной власти,
отношений между «государственным» и «частным», адекватной
сферы действий политики и демократических правительств.
Если государство не является, с точки зрения установившейся
практики, ни «отделенным», ни «беспристрастным» по отноше-
нию к обществу, то очевидно, что к гражданам не станут отно-
ситься как к «свободным и равным». Если же «государственное»
и «частное» переплетаются, тогда выборы всегда будут недо-
статочны как механизмы обеспечения подотчетности сил, не-
посредственно вовлеченных в процесс «правления». Кроме того,
раз «связность» государства и гражданского общества практи-
чески не оставляет пространства для «частной жизни», которая
не была бы затронута «политикой», вопрос о надлежащей форме
периодической регуляции встает особенно остро. Какую форму
демократического контроля следует принять и какой долж-
на быть сфера демократического процесса принятия решений,
становится насущным вопросом. Однако к непосредственной
традиционной реакции левых на данные вопросы следует от-
носиться с чрезвычайной осторожностью (см. главу 4). Мыс-
лители «новых левых» обычно согласны с тем, что существуют
фундаментальные сложности относительно ортодоксальной
марксистской теории. Поэтому они попытались разработать по-
зицию, выходящую за рамки жесткого сопоставления марксизма
с либерализмом. Так, например, развитие сталинизма и репрес-
сивного государства в Советском Союзе не просто связывает-
ся со специфическими чертами «отсталой» экономики (как ут-
верждали многие марксисты), но также с проблемами в теории
и практике Маркса и Ленина. Вера Маркса и Ленина в то, что ин-
ституты представительной демократии могут быть ликвиди-
рованы организациями рядовой демократии, по мнению мыс-
лителей «Новых левых», была ошибочной. Ленин, в частности,
неправильно понимал природу представительной демократии,
называя ее лишь буржуазной. В основе этого типично ленинско-
го взгляда лежит фундаментально ошибочное сомнение в идее
конкурирующих силовых центров общества.
*
С
347
Часть II. Варианты XX века
В целом отношение между социалистической мыслью и де-
мократическими институтами следует переосмыслить в свете
не только истории восточноевропейского социализма, но так-
же нравственного банкротства социал-демократического ви-
* дения реформ. Крупнейшие течения социал-демократической
политики привели к низкопоклонству перед «общественным
строительством», побуждая политиков делать относительно не-
значительные корректировки в социальном и экономическом
устройстве. Государство, следовательно, укрупнилось и усили-
лось, разрушая то представление, которое однажды могли иметь
о нем социал-демократические политики. Каков же выход? Ин-
ституты прямой демократии или самоуправление не могут про-
сто заменить государство; ведь, как предсказывал Макс Вебер,
ой и оставляют координационный вакуум, который быстро за-
полняет бюрократия. В трудах «новых левых» часто выделяются
два момента как определяющие для трансформации политики
на Западе и Востоке: государство должно быть демократизиро-
вано, то есть парламент, государственная бюрократия и полити-
ческие партии должны стать более открытыми и подотчетными,
в то время как новые формы борьбы на местном уровне (опи-
рающаяся на промышленность политика, женское движение,
экологические группы) должны обеспечить подверженность
общества, как и государства, процедурам, гарантирующим по-
дотчетность.
Труд К. Б. Макферсона в целом следует заданному направле-
нию, хотя он и акцентирует внимание на том, что демократия
участия является ключевым понятием для демократического
будущего. Макферсон черпал теоретическое вдохновение в пе-
реоценке некоторых аспектов либерально-демократической
традиции. Особо значимыми для него были аргументы, выдви-
нутые Дж. С. Миллем; однако, утверждая, что свобода и индиви-
дуальное развитие могут быть в действительности достигнуты
лишь при прямом и постоянном вмешательстве граждан в ре-
гулирование общества и государства, Макферсон придал идеям
Милля радикальный оттенок.
Макферсон никогда не боялся задаваться вопросом о том,
возможно ли в густо населенных, комплексных обществах рас-
ширить сферу демократии — от периодического вмешатель-
ства во время выборов до участия в принятии решений во всех
сферах жизни. Проблемы, встающие перед управлением круп-
348
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
номасщтабными сообществами, по его мнению, значительны.
Практически невозможно вообразить какую-либо политиче-
скую систему, как верно отметил Дж. С. Милль, в которой бы все
граждане могли участвовать в непосредственном обсуждении
каждый раз, когда на повестке дня возникает вопрос общена-
ционального значения. Однако из подобных рассуждений вовсе
не следует, что общество и систему правления нельзя изменить.
Макферсон выступал за трансформацию, основанную на систе-
ме, сочетающей конкурирующие партии и организации прямой
демократии. Судя по всему, всегда будут возникать проблемы
и серьезные различия интересов, вокруг которых могут форми-
роваться партии, и лишь конкуренция между политическими
партиями гарантирует минимум ответственности представите-
лей правительства перед людьми на всех нижестоящих уровнях.
Сама партийная система должна, однако, быть реорганизована,
все меньше основываясь на иерархических принципах, делая
политических руководителей и управляющих более подотчет-
ными персоналу организаций, которые они представляют.
Существенной опорой демократии участия была бы демо-
кратизация партий согласно принципам и процедурам прямой
демократии, а также если бы эти «подлинно партиципаторные
партии» действовали в рамках парламентской или конгрессио-
нальной структуры, дополняемой и сдерживаемой самоуправ-
ляемыми организациями на рабочих местах или на уровне
локальных сообществ. Лишь подобная политическая система,
на взгляд Макферсона, могла эффективно реализовать фунда-
ментальные либеральные демократические ценности равного
права на свободу и саморазвитие.
Хотя Макферсон признавал, что препятствия на пути реализа-
ции демократии участия — от всевозможных укоренившихся ин-
тересов — грандиозны, понятие «демократии участия» оставалось
в его трудах достаточно неопределенным. И тем не менее край-
не важно, чтобы фундамент и особенности демократии участия
были уточнены, так, чтобы она выглядела убедительно. В более
обстоятельной заявке на расширение сферы демократического
участия Пейтман утверждала, апеллируя к основным понятиям
Руссо и Дж. С. Милля, что демократия участия способствует раз-
витию человека, усиливает политическую эффективность, сни-
жает ощущение отчуждения от силовых центров, подпитывает
озабоченность коллективными проблемами и содействует фор-
349
С
Часть II. Варианты XX века
мированию активного и просвещенного гражданства, способно-
го проявлять больший интерес в правительственной деятельно-
сти (Pateman, 1970. Chs 2, 6; ср. Dahl, 1985. Р. 95ft). Исследования
инноваций в области демократического контроля на рабочих
местах, пусть и не приводящие к однозначным во всех отноше-
ниях результатам, демонстрируют, согласно Пейтман, что «пози-
тивная корреляция между апатией и неверием в политическую
эффективность и низким социоэкономическим статусом», тра-
диционно обнаруживаемом в большинстве либеральных демо-
кратий, может быть преодолена посредством повышения статуса
демократии в рамках повседневной жизни людей, то есть путем
расширения сферы демократического контроля ключевых ин-
ститутов, в которых большинство людей проводит всю жизнь
(Pateman, 1970. Р. 104; Held and Pollitt, 1986; ср. главу 9).
Если бы люди знали о возможностях эффективного участия
в процессе принятия решений, они, скорее всего, поверили бы
в него, участвовали бы активно и, кроме того, полагали, что кол-
лективные решения должны быть общеобязательными. С дру-
гой стороны, если люди систематически изолируются, а их ин-
тересы фактически не соблюдаются, скорее всего, они поверят,
что их взгляды и предпочтения будут приняты всерьез, взвеше-
ны равно с другими либо оценены в ходе открытого и справед-
ливого процесса. Таким образом, они, скорее всего, найдут ряд
оснований для участия в процессах принятия решений, затраги-
вающих их жизни, и будут рассматривать их как значимые.
До тех пор, пока права на самоопределение применимы
лишь к сфере правления, демократия не только будет ограни-
чена в своем значении нерегулярным периодическим голосо-
ванием, как это представлялось Шумпетеру, но также и не при-
ниматься в расчет при определении уровня жизни множества
людей. Для реализации самоопределения демократические
права должны быть расширены от государства на экономиче-
ское предприятие и другие ведущие общественные организа-
ции. Структура современного корпоративного мира акцентиру-
ет внимание на том, что политические права граждан должны
дополняться схожим набором прав в сфере работы и взаимоот-
ношений в том или ином сообществе.
Как и Макферсон, Пейтман отвергла представление о том,
что институты прямой демократии могут быть расширены на все
политические, социальные и экономические сферы, в то время
350
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
как институты представительной демократии могут быть отбро-
шены, и что полное политическое и социальное равенство может
быть достигнуто посредством самоуправления во всех сферах.
Демократии на рабочих местах самой по себе всегда придется
сталкиваться со сложными проблемами, касающимися наличия
различных типов квалификации и рабочей силы, координации
ресурсов и рыночной нестабильности — каждая из которых мо-
жет накладывать ограничения на демократические процедуры
и альтернативы. Типы проблем, с которыми сталкивается де-
мократия на рабочих местах, скорее всего, серьезно осложня-
ются ассимиляцией демократических механизмов всеми клю-
чевыми общественными организациями (ср.: Р. Devine, 1988).
В рамках и взаимоотношениях подобных организаций всегда
будут возникать проблемы распределения ресурсов, трудности
с согласованием решений, с нехваткой времени, разногласия,
столкновения интересов и проблемы примирения требований
демократии с другими важными целями: например, эффектив-
ность и лидерство. Кроме того, Пейтман соглашалась с Вебером
и Шумпетером в том, что «сомнительно, что обычный гражда-
нин когда-либо будут столь же заинтересован во всех решениях,
принимаемых на общенациональном уровне, сколь и в решени-
ях, принятых ближе к дому» (Pateman, 1970. Р. 110). Ведь име-
ющиеся свидетельства показывают — не считая того, что люди
учатся участию в самом процессе участия — что люди наиболее
заинтересованы, и скорее всего лучше понимают, те проблемы
и вопросы, которые непосредственно затрагивают их жизни.
В то время как формы непосредственного участия актуальны,
например, на рабочих местах, мы не можем, по мнению Пейт-
ман, избежать заключения о том, что роль гражданина останет-
ся крайне ограниченной в области государственной политики,
на чем настаивали и теоретики конкурентного элитизма.
В электорате, скажем, тридцати пяти миллионов, роль инди-
вида должна заключаться почти целиком лишь в выборе пред-
ставителей; даже когда избиратель должен отдать голос на ре-
ферендуме, его влияние на итоги было бы бесконечно малым.
И пока размер единиц национальной политики... резко не со-
кратится, эта часть реальности остается закрытой для измене-,
ний (ibid. Р. 109).
Многие из основных институтов либеральной демокра-
тии — конкурирующие партии, политические представители,
351
Часть II. Варианты XX века
периодические выборы — неизбежно станут элементами пар-
тиципаторного общества. Прямое участие и контроль над непо-
средственным окружением, вкупе с партийной конкуренцией
и борьбой групп интересов в делах управления, наиболее реали-
стично продвигает принципы демократии участия.
Уступки конкурентным элитистам должны, подчеркивает
Пейтман, пониматься правильно. Во-первых, в современных
условиях сколько-нибудь реальный контроль над ходом повсед-
невной жизни возможен лишь тогда, когда индивид может не-
посредственно участвовать в принятии решений на локальном
уровне (Pateman, 1970. Р. 100). Во-вторых, что важнее, возмож-
ность более широкого участия в таких сферах, как работа, должно
радикально изменить контекст национальной политики. У ин-
дивидов должно появиться множество возможностей для полу-
чения знаний о ключевых вопросах в создании ресурсов и кон-
троле и, таким образом, он сможет стать лучше подготовленным
для того, чтобы выносить суждения по вопросам национального
развития, оценивать эффективность политических представи-
телей и при случае принимать участие в решениях общенацио-
нального масштаба». Как следствие, связи между «государствен-
ным» и «частным» будут осознаваться гораздо лучше. В-третьих,
сами структуры партиципаторного общества, как на местном,
так и на национальном уровнях, следует сохранять открытыми
и подвижными, чтобы люди могли экспериментировать и знако-
миться с новыми политическим формами. Это важно, поскольку
свидетельства, накопленные на данный момент о возможностях
и последствиях расширенного участия, ограниченны. Ввиду не-
достатка информации сложно рекомендовать какую-либо одну
институциональную модель; относительно немного экспери-
ментов было запущено, и какой-то «шаблон» легко бы мог бы
привести к риску деспотического предписания. Общество поли-
тического участия должно быть экспериментальным обществом,
способным экспериментировать накануне радикальных реформ
косных структур, до сих пор навязываемых частным капиталом,
классовыми отношениями и другими систематическими асим-
метриями власти. «Именно этот идеал, обладающий длительной
историей в политической мысли, был утерян из виду», как ут-
верждала «в современной теории демократии» Пейтман. Клас-
сический идеал свободы как самоуправления может быть под-
держан, даже если его институциональный контекст может быть
352
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
всесторонне пересмотрен (ср. главу 2). У нас все еще может быть,
заключает Пейтман, современная, недогматическая демократи-
ческая теория, которая «сохранит идею об участии в управлении
государством в своем сердце» (ibid. Р. 110-111; ср.: Barber, 1984).
С кратким изложением основных особенностей демократии
участия можно ознакомиться в модели VIII.
Модель VIII
Демократия участия
Принцип(ы)обоснования
Равное право на свободу и саморазвитие может быть до-
стигнуто лишь в «партиципаторном обществе участия»,
обществе, которое воспитывает чувство политической
эффективности, прививает озабоченность коллективны-
ми проблемами и способствует формированию образо-
ванных граждан, способных сохранять устойчивый инте-
рес к процессу управления
Ключевые особенности
Прямое участие граждан в регулировании ключевых
общественных институтов, включая рабочие места и ло-
кальное сообщество
Реорганизация партийной системы, в результате кото-
рой партийные работники становятся напрямую подот-
четны ее членам
Функционирование «партий участия» в структуре парла-
мента либо конгресса
Поддержание открытой институциональной системы
для обеспечения возможности экспериментирования
с политическими формами
Общие условия
Непосредственное улучшение слабой материальной
базы многих общественных групп посредством перерас-
пределения материальных ресурсов
Минимизация (а по возможности, и искоренение) не- ’
подотчетной бюрократической власти в общественной
и частной жизни
----------------;------------------------------------
353
Часть II. Варианты XX века
Открытая информационная система для обеспечения
компетентных решений
Пересмотр политики социального обеспечения ребенка,
позволяющий женщинам, наравне с мужчинами, пользо-
ваться возможностями участия в государственной жизни
Примечание: Данная модель составлена на основе главных
положений Макферсона и Пейтман
Как предполагалось выше, «правовая демократия» «новых
правых» не внушала доверия к будущему, а правительства, от-
стаивавшие ее, должны были столкнуться с огромными труд-
ностями. Предполагалось также, что модель «новых правых»
неоправданно списывает со счетов всестороннее рассмотрение
ряда «дистрибутивных» вопросов, к которому просто необхо-
димо вернуться для того, чтобы индивиды были «свободными
и равными», а демократия — феноменом, предоставляющим
людям равные возможности для установления основы своих
жизней. Многие из данных проблем рассматривались мысли-
телями «новых левых». Поэтому крайне важно задаться вопро-
сом о том, является ли их модель убедительной и жизнеспособ-
ной. Если взгляды «новых правых» оставляют желать лучшего,
то представляют ли взгляды «новых левых» более правдоподоб-
ное будущее?
Несомненно, модель «новых левых» излагает фундаменталь-
ные идеи, выражаемые, среди прочих, множеством обществен-
ных движений, настаивающих на обществе с демократией более
широкого участия. Однако она также оставляет целый ряд фун-
даментальных проблем неисследованными, что представляет
собой особенно острую проблему в эпоху разочарования «поли-
тикой фантазеров» в странах развитой демократии.
И Макферсон, и Пейтман стремились сочетать и преобра-
жать находки либеральной и марксистской традиций. И хотя
их усилия помогают отодвинуть политические дебаты в сторо-
ну от бесконечного и бесплодного сопоставления либерализма
с марксизмом, они сообщают крайне мало о некоторых фунда-
ментальных факторах: о том, например, как именно экономика
должна быть организована и связана с политическим устрой-
ством, как институты представительной демократии должны
сочетаться с институтами прямой демократии, как можно кон-
354
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
тролировать сферу деятельности и власть административных
организаций, как ведомства по охране семьи и детства должны
быть взаимосвязаны для эффективной работы, как те, кто хо-
тел бы «устраниться» от политической системы, могли бы это
сделать, или же как можно решить проблемы, порождаемые
столь непостоянной международной системой. Кроме того,
их аргументы обходят вопрос о том, как их «модель» может быть
реализована, а также весь вопрос о переходных этапах и о том,
как те, кто могли потерять в некоторых отношениях в резуль-
тате претворения этой модели в жизнь (те, чьи настоящие об-
стоятельства позволяют им определять возможности других),
могут отреагировать, и как с ними нужно обращаться. Далее,
они склонны утверждать, что люди в целом желают расширить
сферу демократического контроля над своими жизнями. А если
они этого вовсе не желают? Что если они действительно не хотят
участвовать в управлении общественными и экономическими
делами? Что если они не желают становиться демократически
мыслящими людьми? Или же, что если они пользуются демо-
кратической властью «не демократически» — фактически при-
водя к ограничению или даже концу демократии?
Это комплексные и сложные вопросы, и, конечно же, нельзя
ожидать, что все из них будут всесторонне рассмотрены каж-
дым теоретиком. Тем не менее, они являются крайне важными
вопросами, которые следует обращать к «демократии участия»,
как раз потому, что это — та версия демократической теории,
которая отстаивает не только определенный набор процедур,
но и определенный жизненный уклад. Как более подробно будет
показано в главе 10, теоретики демократии участия совершенно
обоснованно исследуют последствия внедрения демократиче-
ских принципов для организационной структуры как общества,
так и государства. Однако это оставляет их открытыми для кри-
тики. Оставляет их, в частности, уязвимыми перед обвинением
в том, что они попытались преждевременно и поспешно решить
крайне сложные отношения между личной свободой, вопроса-
ми распределения (социальной справедливости) и демократи-
ческих процессов. Фокусируясь непосредственно на желатель-
ности коллективного принятия решений, а также на примате
демократии над всеми остальными соображениями, они склон-
ны оставлять эти отношения для уточнения в ходе демократиче-
ских переговоров. Но как раз в критике подобной точки зрения
355
С
Часть II. Варианты XX века
«новые правые» наиболее убедительны. Следует ли ограничить
власть демоса изменять ситуацию в политике? Следует ли остав-
лять природу и меру свободы индивидов и меньшинств демо-
кратическому решению? Нужны ли четкие конституционные
указания, одновременно санкционирующие и ограничиваю-
щие демократическую деятельность? Утвердительно ответив
на подобные вопросы, «новые правые» признают возможность
серьезнейших трений между свободой индивида, коллектив-
ным принятием решений и институтами и демократическими
процессами. Обращаясь к этим вопросам не систематически,
«новые левые», напротив, излишне поспешно отодвигали эти
проблемы'. Делая демократию на всех уровнях приоритетной
общественной задачей, мыслители «новых левых» опирались
на «демократический разум» — мудрую и благую демократи-
ческую волю — для установления справедливых и позитивных
политических результатов. Можно ли положиться на демокра-
тический демос? Можно ли считать, что «демократическая воля»
будет мудрой и благой? Можно ли допустить, что «демократиче-
ский разум» победит? Мыслителями от Платона до Хайека пред-
лагалось достаточно оснований, чтобы, по крайней мере, пораз-
мыслить об этом (ср.: Bellamy, 1996).
Именно на данных проблемах «новыми правыми» был зара-
ботан столь солидный политический капитал посредством при-
знания неопределенных итогов демократической политики —
например, неоднозначные результаты «исполненного благих
намерений» демократического государства благоденствия. Под-
черкивая, что демократия может привести к бюрократии, кан-
целярщине, контролю и чрезмерному посягательству на лич-
ный выбор — и не только в коммунистических обществах — они
вошли в резонанс с действительным опытом тех, кто на по-
вседневной основе контактируют с определенными ветвями
современного государства, опыт, который, конечно же, вовсе
не обязательно делает людей более оптимистичными в отноше-
нии коллективного принятия решений (см.: Pierson, 1991. Ch. 5;
Giddens, 1998). «Новые правые» тем самым внесли вклад в дис-
куссию о желательных пределах коллективного регулирования,
которым другие должны соответствовать, для адекватной за-
1 Это не означает, что проблемы ими не признаются (см., напр.: Макфер-
сон, 2011. Гл. 5).
356
Глава 7. От послевоенной стабильности к кризису
щиты модели общества с расширенным участием в делах управ-
ления. Подобные условия, вероятно, заставят пойти на уступки
либеральной традиции в большей степени, чем это до сих пор
допускалось мыслителями левых. Вопрос состоит в следующем:
как могут индивиды быть «свободными и равными», обладать
равными возможностями участия в определении принципов,
управляющими их жизнью, не предоставив при этом важные
вопросы индивидуальной свободы и распределения на откуп
совершенно непредсказуемым результатам демократическо-
го процесса? Этот вопрос составляет основнуютему главы 10.
Но перед тем, как к ней обратиться, следует оценить воздей-
ствие крушения советского коммунизма на демократическую
теорию и практику, как и идею о том, что демократия, чтобы
стать легитимной, должна быть совещательной (см. главы 8 и 9
соответственно).
ГЛАВА 8
Демократия
после советского коммунизма
Волна революций, прокатившаяся по Центральной и Восточ-
ной Европе в конце 1989 и начале 1990 годов, создала атмос-
феру праздника. Либеральная демократия приветствовалась
как вестник прогресса, а капитализм — как единственная жиз-
неспособная экономическая система. Некоторые политические
обозреватели даже провозглашали (заимствуя высказывание
Гегеля) «конец истории» — триумф Запада над всеми осталь-
ными политическими и экономическими альтернативами. Две
мировых войны, разделение Европы, мир, раздираемый идео-
логическим противостоянием времен холодной войны и поли-
тическим и экономическим давлением конца 1960-х и 1970-х
годов, некогда пошатнули стабильность и прогресс в либераль-
но-демократическом мире. Теперь же вера в демократический
разум и рыночно-ориентированное мышление могли быть вос-
становлены в полной мере.
Задача данной главы — изучить споры, возникавшие вокруг
значения изменений, потрясших Центральную и Восточную Ев-
ропу в 1989-1990 годах и в дальнейшем ускоренных события-
ми в России в августе 1991 года — народное движение против
попытки переворота 18-21 числа того же месяца. Победила ли
западная демократия? Заменила ли наконец либеральная де-
мократия легитимность всех остальных форм правления? При-
шел ли идеологический конфликт к завершению? Обращаясь
к подобным вопросам, мы проясним, что дискуссия о 1989 годе —
нечто большее, чем просто споры о событиях того года и по-
следовавших происшествиях, как бы важны они ни были. Ведь
это и дискуссия о характере и форме основополагающих про-
цессов и структур современного политического мира. В частно-
сти, в главе представляется микрокосм некоторых из ключевых
вопросов, проблем и споров о демократии, о ее прошлом, на-
стоящем и возможном будущем. В ней представлена не альтер-
нативная модель демократии как таковой, а скорее анализ из-
358
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
менчивого контекста демократии — оценка, которая поможет
определить завершающую часть данного труда, затрагивающего
вопрос: что же означает демократия сегодня?
Глава делится на три части. В первой представлен беглый
обзор исторической обстановки 1989 года и событий того года.
Во второй части мы остановимся на трудах Фрэнсиса Фукуямы,
ставших одним из, если не основным, общих мест последую-
щей дискуссии о политических трансформациях, охвативших
Восточную Европу, в особенности в англо-американском мире.
Главный тезис Фукуямы сводился к утверждению того том,
что социализм мертв, а либерализм является единственной
оставшейся подлинной политической философией. Третья часть
обращена к работам Алекса Каллиникоса, бросившего своевре-
менный вызов точке зрения Фукуямы. Каллиникос интерпрети-
рует восточноевропейские революции как победу капитализ-
ма — победу, которая делает марксизм и прямую демократию
не менее актуальными и сегодня. Глава завершается кратким
резюме того, как эти различные позиции понимают политиче-
ское благо, роль и природу демократии — вопрос, столь актив-
но выдвинутый на повестку дня 1989 годом и последовавшими
за ним событиями.
Историческая обстановка
Смена политического режима, охватившая Центральную и Вос-
точную Европу в 1989-1990 годах — Польшу, Венгрию, Восточную
Германию, Болгарию, Чехословакию, Румынию — была гранди-
озным событием с любой точки зрения. Невероятный прилив
радости прокатился по Европе и за ее пределами. Как верно
отмечает Каллиникос: «Далеко за пределами непосредственно
затронутых событиями стран людей объединило чувство вне-
запно открывшихся возможностей. Обстановка послевоенного
мира, которая казалась неизменной, внезапно разрушилась —
буквально, в случае Берлинской стены. До сих пор неизменные
предположения — например, о том, что Европа так и останет-
ся поделенной между двумя сверхдержавами — вдруг отпали»
(Callinicos, 1991. Р. 8).
Резкое разделение между демократическим и государствен-
ным социалистическим мирами, возникшее после Второй
359
Часть II. Варианты XX века
мировой войны, начало исчезать. Модель ожесточенного со-
перничества между двумя сверхдержавами — возможно, до-
минирующий фактор мировой политики во второй половине
двадцатого века — изменилась практически в одно мгновение
(Lewis, 1990а). Если не рассматривать это в качестве революции
(или даже целой серии революций) в рамках прежнего комму-
нистического блока, а также в рамках международного миропо-
рядка в целом, сложно представить, что тогда следует называть
революционным изменением.
Однако на деле все не так просто. Хотя и кажется, что термин
«революция» точно описывает стремительные, драматичные
и неожиданные трансформации государств социалистической
системы, а также выдающиеся действия и движения людей, воз-
вестивших о начале этих изменений на улицах Варшавы, Буда-
пешта, Праги, Берлина, Бухареста и других городов, он отвлекает
внимание от их движущей силы, как и от процессов, уже набрав-
ших полную силу к 1989 году. Термин «революции» будет и да-
лее использоваться применительно к событиям 1989-1990 го-
дов, но все же следует иметь в виду, что их корни гораздо глубже.
Так, значительные политические изменения начались в Польше
в начале 1980-х годов и немного позднее — в Венгрии. Комму-
нисты потерпели поражение на выборах в Польше, и принцип
однопартийного правления был отвергнут в Венгрии до «драма-
тичных» событий 1989-1990 годов. Кроме того, массовые сту-
денческие выступления на площади Тяньаньмэнь в Китае, столь
жестоко подавленные 3-4 июня 1989 года, стали напоминанием
(если в нем еще нуждались) о том, что с изменениями в социа-
листических режимах могли мириться в лучшем случае в кон-
тролируемом и неспешном темпе.
Медленные, но значительные изменения в Центральной
и Восточной Европе в конце 1980-х поддерживались процессом
реформ, начатым в СССР Михаилом Горбачевым — перестрой-
кой. Они явились сдвигом в стратегическом мышлении Кремля
и, вероятно, послужили непосредственной причиной револю-
ций1 вместе с постепенным разрушением коммунистической
1 Эти сдвиги отражали отчасти доступ к власти нового политического по-
коления новой социальной и культурной формации с особым восприя-
тием советских целей и возможных решений (Lewin, 1988).
360
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
власти в гражданских обществах и экономиках советского блока
(Lewis, 1990а, 1990b).
Так, решение Советов заменить доктрину Брежнева (страте-
гию защиты «достижений социализма» в Восточной Европе —
если потребуется, с применением силы — «доктриной Синатры»
(стратегией дозволения следовать национально избранными
путями к прогрессу и процветанию: «делайте по-своему») при-
вело к самым драматичным последствиям — как намеренным,
так и непредвиденным — для выживания социалистических
режимов. Ликвидировав угрозу Красной армии или вторжений
стран Варшавского договора, а также отказавшись санкциони-
ровать применение силы для подавления массовых демонстра-
ций, «доктрина Синатры» в сущности лишила привычной опоры
весь восточно-европейский коммунизм. Крайне показательны-
ми в этом смысле были события в Восточной Германии. Когда
Венгрия открыла свои границы с Австрией, спровоцировав мас-
совую эмиграцию восточных немцев на Запад, напряжение вну-
три Восточной Германии начало стремительно набирать оборо-
ты, вызвав целую серию демонстраций, прошедших в Лейпциге
и соседних городах. Не прибегая к традиционному применению
силы, восточногерманские власти стремились сдержать своих
бунтующих граждан, открывая доступ к Западу через Берлин-
скую стену. Результат хорошо известен: власти потеряли кон-
троль над уже ставшей отчаянной ситуацией, и за короткий
промежуток времени и их легитимность, и эффективность были
совершенно подорваны.
Корни «кризиса легитимации» 1989-1990 годов в социали-
стических государствах еще глубже. Важно упомянуть о трех
типах давления, способных пролить свет не только на то, по-
чему в Кремле произошел сдвиг в стратегическом мышлении,
но и почему изменения приняли заданное направление. Во-
первых, отсутствие интегрированности советской экономики
в мировую экономическую систему защищало ее в кратковре-
менной перспективе от вызовов и нестабильности, сопутству-
ющей достижению уровня конкурентной производительности,
необходимого для осуществления устойчивой роли в междуна-
родном разделении труда; однако в конечном счете оно сделало
ее слабой и неконкурентоспособной, в особенности в отношении •
технологии и инноваций. Став еще более зависимой от импор-
тируемой технологии и иностранных источников финансиро-
*361
Часть II. Варианты XX века
вания и инвестиций, централизованно управляемая экономика,
жесткая и относительно негибкая в лучшие времена, находила
все меньше путей достижения лучших экономических показа-
телей. Во-вторых, эта ситуация осложнялась возобновившимся
геополитическим давлением, последовавшим за обострением
холодной войны в конце 1970-х и 1980-х, в особенности с учетом
импульса, полученного от Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер.
Новая гонка вооружений, в которой все большую роль играли
передовые системы вооружения, становилась все более тяжкой
ношей для финансовых, технических и административных ре-
сурсов Советского Союза. Расходы холодной войны оказались
непомерными для обеих сторон, но особенно обременительны-
ми для рушащейся инфраструктуры и организации советской
экономики.
В-третьих, за минувшие десятилетия в советском блоке воз-
никли значительные конфликты и междоусобицы, которые вели
к многочисленным репрессивным актам по подавлению инако-
мыслия в Венгрии (1956), Чехословакии (1968) и Польше (1981).
И хотя эти акты могли эффективно сдержать движения проте-
ста лишь на короткий период, они не стали подлинным препят-
ствием процессу раскола, социальных движений и независимых
организаций гражданского общества. События в Польше 1980-х,
в особенности образование Солидарности (массового движения
за освобождение и национальное самоопределение), ни в коем
случае не были типичны для того, что происходило в Восточной
Европе в целом, и сложились под влиянием уникального этни-
ческого и национального единства, католической церкви и тра-
диционно сильного восприятия иностранного врага на поль-
ской почве, мешающего ее росту и самобытности.
Указывали они и на нараставшее демократическое давление
по «откату государства» и созданию независимого гражданского
общества, в котором граждане могли бы заниматься самостоя-
тельно избранной деятельностью, свободной от непосредствен-
ного политического руководства (ср. главу 7). Солидарность
стремилась воспитать подобное общество на протяжении 1980-х,
создавая независимые информационные сети, сети культурного
обмена и общественных отношений. Тем самым она переделы-
вала и расширяла значение демократического общественного
движения, при этом резко ослабляя обращение к государствен-
но-ориентированным политическим изменениям.
362
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
Вышеупомянутая оценка ни в коем случае не претендует
на детальный анализ выдающихся событий, происходивших
начиная с 1989 года. Целью было, скорее, представить набросок
исторического контекста для основного объекта внимания дан-
ной главы: анализа того, что же из себя представляли револю-
ции, а также того, какой свет они проливали на демократию и ее
будущее.
Триумф экономического и политического либерализма?
Вслед за поражением Соединенных Штатов во Вьетнамской
войне и рождением японского экономического вызова — перед
появлением какого-либо серьезного сигнала об изменениях
в Советском Союзе — в конце 1970-х над политическими страте-
гами Вашингтона сгустились тучи. Ситуация лишь усугублялась
с наплывом серьезнейших академических публикаций в 1980-х,
включая «После гегемонии» Роберта Кеохейна (1984а) и «Взлет
и падение великих держав» Пола Кеннеди (1988), которые диа-
гностировали (относительный) упадок власти США и рассма-
тривали его возможные последствия для мировой политики
и политэкономии. Подчеркивая растущее несоответствие меж-
ду военной и производственной мощностью и способностью
к увеличению государственных доходов, подорванной эконо-
мическим соперничеством, они били тревогу о будущем США
и о последствиях упадка для обороноспособности и стабильно-
сти Запада. Лишь немногие предвидели, как эти соображения
будут уравновешены оценкой драматического крушения совет-
ского коммунизма в конце 1980-х.
Публикация эссе Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?» (1989)
и «Ответ моим критикам» (1989/1990), на чем мы подробно
остановимся ниже — и последующее «Конец истории и послед-
ний человек» (1992) — не только представили убедительный
контраргумент предшествующей озабоченности ослаблением
гегемонии США, но своим уверенным и утвердительным тоном
в какой-то мере восстановили веру в превосходство западных
ценностей. Фукуяма, бывший заместитель директора Труп- ,
пы планирования и координации политики Госдепартамента
США, праздновал не только «триумф Запада», но также, по его
словам, «конец истории как таковой, завершение идеологиче-
363
Часть II. Варианты XX века
ской эволюции человечества и универсализации западной ли-
беральной демократии как окончательной формы правления»
(Фукуяма, 1990. С. 135). Послание Фукуямы прогремело в прессе
и электронных медиа. Хотя его и подвергали значительной кри-
тике, большинство критиков Фукуямы, судя по всему, признава-
ли, что его «основную идею — отсутствие внаши дни соперни-
ков политического и экономического либерализма на мировом
идеологическом рынке — несомненно, сложно опровергнуть»
(Mortimer, 1989. Р. 29).
Послание Фукуямы вызывает в памяти предшествующие де-
баты о «конце идеологии» в 1950-х и 1960-х годов (см. выше гла-
ву 7). Но в то время как данные дебаты фокусировались на зна-
чительности снижения поддержки марксизма на Западе, а также
на сведении различий между политическими партиями к более
или менее выраженному правительственному вмешательству
и расходам, в философском и политическом ключе тезис Фукуя-
мы идет гораздо дальше. У него есть четыре основных составля-
ющих. Во-первых, общий акцент на конфликтах между идеоло-
гиями как на движущей силе истории. В значительной степени
вдохновляясь Гегелем, Фукуяма утверждает, что история может
пониматься как последовательность этапов сознания или иде-
ологии; то есть как последовательность систем политических
убеждений, воплощающих определенные взгляды об осново-
полагающих принципах общественного порядка (Fukuyama,
1989/1990. Р. 22-23). Последовательность представляет посте-
пенный и сознательный путь в общечеловеческом развитии
от фрагментарных и примитивных идеологий — от тех, которые
поддерживали монархии и аристократии, до тех, что обладали
более универсальной привлекательностью. По мнению Фукуя-
мы, в современный период мы достигли финальной стадии по-
добного развития.
Во-вторых, конец истории достигнут, поскольку идеологиче-
ский конфликт практически завершен. Либерализм стал послед-
ней, победоносной идеологией. В основе данного утверждения,
отмечает Фукуяма, «лежит наблюдение, что в мире выработалось
удивительное согласие относительно легитимности и жизнеспо-
собности либеральной демократии» (Fukuyama, 1989/1990. Р. 22).
Основные соперники либерализма в XX веке, фашизм и комму-
низм, либо уже потерпели, либо терпят поражение. А против-
ники в настоящем — религиозные движения, такие, как ислам
364
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
или националистические движения, как в сегодняшней Восточ-
ной Европе — выражают лишь фрагментированную или ущерб-
ную идеологию, то есть отстаивают убеждения, которые нельзя
сохранять без поддержки других идеологий. Ни религиозная,
ни националистическая система взглядов в конечном счете
не предоставляет вразумительных альтернатив либерализму,
а потому «не имеет универсального значения». Лишь либераль-
ная демократия, вместе с рыночными принципами экономиче-
ской организации, представляет развитие «подлинно мирового
исторического значения» (ibid. Р. 23).
В-третьих, конец истории не следует воспринимать как за-
вершение всех конфликтов. Конфликты могут возникать и,
скорее всего, возникнут, из различных источников, включая
сторонников различных (отживших) идеологий; националисти-
ческих и религиозных групп; а также народов и общностей, все
еще живущих в истории или предыстории, то есть тех, кто оста-
ются «вне» либерального мира (некоторые страны «третьего
мира») либо являются «аутсайдерами внутри него» (индиви-
ды и группы в рамках либерального мира, все еще полностью
не осознали его неизбежности). Кроме того, существует опас-
ность постепенной бифуркации мира, в особенности между теми,
кто находится в «постисторических» либеральных обществах
и остальным — традиционным, не модернизированным миром.
Бифуркация, несомненно, может вызвать ожесточенную борь-
бу, но она, как считает Фукуяма, ни в коем случае не приведет
к новым систематическим идеям о политической и социальной
справедливости, способным заменить или вытеснить либера-
лизм.
В-четвертых, Фукуяма не вполне определенно высказывал-
ся о «конце истории». По его предположениям, это будет «очень
грустное время» (Fukuyama, 1989. Р. 18). Уже не будет смелых по-
рывов человеческого воображения и доблестной борьбы за ве-
ликие принципы; политика станет продолжением регулятивно-
го рыночного процесса. Идеализм будет заменен управлением
экономикой и решением технических проблем удовлетворения
потребителей. Вкратце, обращаясь к некоторым из централь-
ных тем постмодернизма (в особенности его анализ конца уни-
версалистских систем взглядов и его критика всех претензий
на универсальность), Фукуяма заявляет об истощении дерзких,
даже героических «великих нарративов» освобождения лю-
ft
с
365
Часть II. Варианты XX века
дей, когда-то боровшихся друг с другом за господство в мире.
Но хотя в его тоне присутствуют явные нотки сожаления, это
едва ли умаляет хаоактерное для него оптимистичное воспри-
ятие либерализма. Идеологический консенсус сегодня может
быть и не «полностью универсальным, ни автоматическим»,
но он существует, и в «значительно большей степени, чем ког-
да-либо в прошлом столетии» (Fukuyama, 1989/1990. Р. 22). «Ли-
берально-демократическая революция» и «капиталистическая
революция» являются конечным этапом ярко выраженной мо-
дели исторической эволюции1.
Труды Фукуямы получили широкое признание как, среди
прочего, «ключевые тексты для нашей эпохи» (Guardian. 1990.
7 September). В каком-то смысле они являются утонченным
оправданием многих типичнейших явлений среди ведущих
правительств Запада в 1980-х, в особенности, Тэтчер и Рей-
гана (Hirst, 1989а. Р. 14). Они укрепляли идеологическое по-
слание неолиберальных «новых правых», провозглашавших
смерть социализма, а также рыночное и минимальное государ-
ство как единственное легитимное и жизнеспособное будущее
(см. напр.: Friedman, 1989). Но было бы неверно предположить,
что утверждения Фукуямы оказались созвучны лишь «новым
правым». Широкий спектр мнений самых разнообразных поли-
тиков подтверждает, что его общим политическим посланием
сложно пренебречь, даже если относительно большинства его
деталей и велись ожесточенные споры.
И тем не менее позиции Фукуямы следует адресовать не-
сколько серьезных вопросов. В первую очередь, к либерализму
нельзя относиться как к цельной доктрине. Как мы увидели, су-
ществуют определенные либеральные традиции, установленные
такими фигурами, как Джон Локк, Иеремия Бентам и Джон Стю-
арт Милль, воплотившими сильно отличающиеся друг от друга
концепции о субъекте деятельности, независимости, о правах
1 Конец истории, как заявляет Фукуяма, будет «собачьей жизнью». В при-
мечательном отрывке он пишет: «Пес рад, что спит на солнышке и в ми-
ске есть еда, и у него нет недовольства своим положением. Его не волну-
ет, что другие собаки работают лучше, или что он застрял на карьерной
лестнице, или что где-то на другом конце света собак угнетают». Если
человеческий прогресс продолжится, «жизнь станет похожей на жизнь
этого пса» (Фукуяма, 2005. С. 466). Обсуждение данной аналогии см. в:
Held, 1993b.
366
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
и обязанностях граждан и о надлежащей природе и форме по-
литического сообщества. Фукуяма не проводит системного ана-
лиза различных форм либерализма и не приводит никаких ар-
гументов о том, как можно было бы осуществить выбор среди
них. Это поразительное упущение, поскольку сам либерализм
является идеологически спорной «территорией»1.
Вдобавок Фукуяма не исследует существование каких-либо
трений или даже, возможно, противоречий, между «либераль-
ными» и «демократическими» составляющими либеральной
демократии; то есть между либеральной озабоченностью инди-
видуальными правами или «границами свободы», которые «ни-
кому не должно быть позволено пересекать», и демократиче-
ским интересом к регуляции индивидуального и коллективного
действия, с общественной подотчетностью (Berlin, 1969. Р. 16411).
Те, кто подробно описывали данный вопрос, зачастую решали
его совершенно по-разному (см. главы 3, 5, 6 и 7). Где же оста-
новился Фукуяма, балансируя между «либерализмом» и «демо-
кратией», остается неясным. Кроме того, конечно же, не суще-
ствует какой-либо одной бесспорной формы демократии. Даже
либеральные демократии выкристаллизовались в ряд различ-
ных институциональных типов — например, вестминстерская
и федеральные модели — которые делают любое обращение
к либеральной концепции общественной жизни в лучшем слу-
чае неопределенным (см.: Lijphart, 1984; Даль, 2003; Beetham,
1994; Potteretal, 1997). Фукуяма в основном оставляет без анали-
за само значение демократии и ее возможных вариантов.
Утверждение Фукуямой принципов экономического либе-
рализма и рыночных механизмов также вызывает серьезные
вопросы. Следуя основной либеральной предпосылке невме-
шательства государства в экономику, согласно которой рынки,
в сущности, саморегулируются и являются «прозрачными» —
если устранить различные «недостатки» («негибкость» зарплат
и цен, например) — он истолковывает рынки как «безвластные»
1 Более детально Фукуяма рассматривает некоторые из данных проблем
в «Конце истории и последнем человеке», в особенности в III части, в ко-
торой он тщательно разрабатывает свою метафизическую концепцию
истории, философской антропологии и понимания современности. Од-
нако я нахожу эти разработки и уточнения крайне неубедительными
(Held, 1993b).
367
Часть II. Варианты XX века
механизмы координации. Тем самым он пренебрегает иссле-
дованием того, в какой мере сами рыночные отношения ока-
зываются властными отношениями, способными сдерживать
и ограничивать демократический процесс (ср. полемику нео-
плюрализма и неомарксизма в 6 главе выше, а также дискуссию
о «новых правых» в 7 главе). Он не задается вопросом о том, мо-
гут ли систематические асимметрии в доходах, богатстве и жиз-
ненных возможностях являться следствием существующей
формы рыночных отношений — минимально регулируемых
капиталистических отношений. А также обходит рассмотрение
того, представляет ли какая-либо конкретная свобода — нако-
пления неограниченных экономических средств — вызов той
степени, в которой политической свободой могут пользовать-
ся все граждане, то есть объем, в котором граждане могут дей-
ствовать как равные в политическом процессе. Обойти вни-
манием этот вызов — это значит почти проигнорировать одну
из главных угроз свободе в современном мире; угрозу, возни-
кающую, вопреки ожиданиям таких мыслителей, как Токвиль
и Дж. С. Милль, не от требований равенства, а от неравенства,
столь глубокого, что оно вызвало нарушения политической сво-
боды и демократической политики (Dahl, 1985. Р. 60).
Кроме того, степень, до которой неравенство владения и кон-
троля, а также серьезнейшие асимметрии жизненных возмож-
ностей создают различия интересов, которые могут породить
столкновения ценностей, принципов, убеждений (то есть иде-
ологии) в пределах Запада, а также между Западом и «развива-
ющимся миром», также слабо изучена, несмотря на замечания
Фукуямы об опасностях расколотого глобального порядка. По-
тенциал борьбы между различными «идеологическими» оцен-
ками природы экономической системы и желательных альтер-
нативных форм экономической организации на национальном
и международном уровнях также недооценивается. Отнюдь
не самоочевидно, например, что существующая экономиче-
ская система может обеспечить минимальные жизненные усло-
вия для миллионов людей, в настоящем борющихся с голодной
смертью в Африке и иных местах, или же, по сути, минимальные
жизненные условия для всего населения планеты, столкнувше-
гося с глобальным потеплением и продолжающимся истощени-
ем жизненно важных природных ресурсов (Held, 2004). Далеко
не очевидно, что существующая экономическая система соот-
368
. Глава 8. Демократия после советского коммунизма
ветствует самой либеральной заинтересованности в том, чтобы
относиться ко всем людям как «свободным и равным» (D. Miller,
1989). В отсутствие подобного соответствия можно предполо-
жить, что либерализм столкнется с продолжительной критикой,
в то время как поиск «более справедливого» и «безопасного»
экономического порядка пойдет дальше. Действительно, анти-
глобализация или движения за социальную справедливость
прочно ввели данные вопросы в повестку текущего периода
(Held and McGrew, 2002).
Оценка самим Фукуямой потенциальных источников идеоло-
гического конфликта, кроме того, просто-напросто слаба. Остав-
ляя в стороне его характеристику идеологии, уже самой по себе
проблематичной (J.B. Thompson, 1990), его попытка объяснить
живучесть национализма и религиозных движений, в особен-
ности религиозного фундаментализма, неубедительна. Напри-
мер, он не воспринимает ислам как политическую идеологию,
основываясь на том, что тот не может породить всеобщие сим-
патии, так как обращен исключительно к мусульманскому миру.
Но как таковой это слабый аргумент; ведь подобное же рассуж-
дение по логике должно привести и к выводу о том, что и сам
либерализм должен быть отклонен как политическая идеология,
поскольку, в свою очередь, не может обладать притягательно-
стью для всего мира; в конце концов, он имеет ограниченное
воздействие на мусульманский мир, Китай и т.д. Кроме того,
некоторые из наиболее устойчивых источников политических
споров, недавно возникших на Западе под воздействием та-
ких социальных движений, как феминизм, движение «зеленых»
и антиглобализм, также не исследуются.
Наконец, заявления Фукуямы о «конце истории» просто не-
вразумительны. Ведь они игнорируют не только перманент-
ную спорность либерализма и либеральной концепции поли-
тического блага в рамках западных национальных государств
и за их пределами (см. главы 10 и 11), но и то, что мы не можем
досконально знать, что из себя будут представлять все наиболее
значительные источники конфликта и идеологической борьбы
в мире, формируемом случайностями, непредвиденностями
и неуловимыми факторами, равно как и детерминированными ,
причинно-следственными связями и строго ограниченными
моделями институциональных изменений (Himmelfarb, 1989).
Мы знаем лишь то, что, в сущности, основано на уже произо-
369
Часть II. Варианты XX века
шедшем, а не на том, что будет. В этом смысле Гегеля можно «на-
править» и против Фукуямы, поскольку именно Гегель напоми-
нал философам, что «сова Минервы вылетает лишь в сумерки».
Мы не можем отвергнуть возможность новых доктринальных
ортодоксий с всеобщемобилизующим потенциалом, способным
легитимировать новые формы режима, филантропического
или авторитарного (Beetham, 1991). Одним из твердо усвоен-
ных уроков XX века, несомненно, должно быть то, что история
не закончена, а человеческий прогресс, вне зависимости от под-
ходов, остается исключительно уязвимым достижением вне за-
висимости от его определения. По всей вероятности, сама фор-
ма и очертания демократии останутся открытыми для критики
еще для многих поколений.
События И сентября являются тому подходящим свиде-
тельством: мир после И сентября чрезвычайно отличается
от того, что предсказывал Фукуяма. Фундаментализм находится
на подъеме, и далеко не только в мире ислама. Мусульманские,
христианские, еврейские группировки, среди прочих, изменяют
условия политических дебатов. Укоренившиеся системы рели-
гиозных верований и политических идей развиваются, и в неко-
торых случаях радикально. Вдобавок модели западной глобали-
зации сталкиваются с вызовом не только со стороны движения
антиглобализма, но и контрглобализационного проекта, сфор-
мулированного некоторыми мусульманскими группами. Слу-
чаи проявления политического насилия и теракты участились
по всему миру, от Кабула и Багдада до Нью-Йорка, Мадрида
и Лондона. Над либерализмом и демократией нависла новая
угроза. Будучи далеко еще от «конца истории», мы, возможно,
стоим на пороге новых начинаний. Я вернусь к данным темам
в главе 11.
Новая потребность в марксизме и демократии «снизу»?
Либеральная теория — в ее классическом и современном виде —
обычно принимает как должное (на что уже было указано в главе
1) то, что следовало бы рассмотреть повнимательнее, а именно
позволяют ли существующие взаимоотношения между мужчи-
нами и женщинами, рабочими, средними и высшими классами,
черными и белыми, а также различными этническими группа-
370
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
ми эффективно реализовываться формально признаваемым
свободам. Если бы либералы, как Фукуяма, воспринимали эти
вопросы серьезно, они бы изучили условия жизни огромного
числа людей, которые систематически не допускаются, за недо-
статком комплекса ресурсом и жизненных возможностей, к ак-
тивному участию в политических и гражданских делах.
Исследуя взаимосвязанные с этим темы, Алекс Каллини-
кос, один из наиболее энергичных современных защитников
классического марксизма, утверждает, что либеральная демо-
кратия не сдержала своих обещаний. Вслед за итальянским по-
литологом Норберто Боббио он понимает под этими обещани-
ями: (1) политическое участие, (2) подотчетное правительство
и (3) свободу протеста и реформы (Callinicos, 1991. Р. 108-109;
ср.: Bobbio, 1987. Р. 42-44). «Существующая либеральная демо-
кратия», как он утверждает, терпит неудачу по всем трем пун-
ктам; для нее характерно наличие крайне пассивного граж-
данского участия (например, значительное число обладающих
правом голоса граждан, не голосуют на выборах); разрушение
и замещение парламентских институтов неизбранными цен-
трами власти (для которых типично усиление роли бюрократии,
функционеров и служб безопасности); и значительные струк-
турные ограничения действий государства и, в особенности,
возможности постепенных реформ капитализма (отток капита-
лов за границу, например, является постоянной угрозой для за-
конно избранных правительств с сильными программами соци-
альных реформ) (Callinicos, 1991. Р. 109).
На данном фоне Каллиникос стремится защитить и подтвер-
дить классическую марксистскую традицию и, в особенности,
модель прямой демократии (модель IV), объясняя, что демо-
кратия может исходить лишь «снизу», от самостоятельной де-
ятельности рабочего класса. Демократическую альтернативу
либеральной демократии можно обнаружить, по заверения
Каллиникоса, в текстах Маркса и в «богатой традиции совет-
ской демократии двадцатого века, рабочих советов» (Callinicos,
1991. Р. 110). С этой точки зрения сталинизм, господствовавший
в истории Советского Союза, может рассматриваться как от-
рицание социализма. Каллиникос интерпретирует сталинизм
как контрреволюционную силу, создавшую в конце 1920-х
антидемократический государственно-капиталистический ре-
жим, то есть режим, в котором государственная бюрократия
371
Часть II. Варианты XX века
извлекала прибавочную стоимость и регулировала накопление
капитала, играя роль, когда-то принадлежавшую классам соб-
ственников. Сталинизм уничтожил возможность радикальной
демократии рабочих, ненадолго установившуюся в Советском
Союзе в октябре 1917 года под руководством Ленина. Крушение
сталинизма в 1989 году, поэтому, нельзя понимать, по Фукуяме,
как поражение классического марксизма; ведь то, что было по-
беждено, настаивает Каллиникос, было авторитарной искажен-
ной версией марксизма. А то, что победило в 1989 году, было
не «демократией», а капитализмом. Достижением восточно-
европейских революций было осуществлением политической
реорганизации правящих классов, позволившей технической
и бюрократической элитам Восточной Европы полностью инте-
грировать их экономику в мировой рынок и помочь переходу
от государственного к глобально интегрированному капитализ-
му (ibid. Р. 58).
Каллиникос выступает против уравнения марксизм = лени-
низм = сталинизм. «Качественный разрыв», по его утвержде-
нию, отделяет сталинизм от марксизма и Ленина (ibid. Р. 16).
Ни теория Маркса, ни практика Ленина не санкционировали
систему, характеризующуюся не просто единоличным правле-
нием, но «иерархически организованным контролем над все-
ми аспектами общественной, политической, экономической
и культурной жизни, ограниченным кругом олигархии, заняв-
шей верхушку партии и госаппарата» (ibid. Р. 15). Кроме того,
в классической марксистской традиции существуют ресурсы,
дающие основу для осмысления краха сталинских режимов.
Особо важны, согласно Каллиникосу, три темы (Callinicos, 1991.
Р. 16-20). Во-первых, труды Маркса, впоследствии обогащаемые
и усовершенствуемые более поздними марксистскими исследо-
вателями, дают нам оценку эпохальных преобразований в кон-
тексте конфликта, развивающегося между производственными
отношениями и производительными силами и между классами,
одновременно служащими посредниками и усиливающими по-
добный конфликт (см. главу 4). Данная оценка предоставляет
незаменимые основы для понимания постепенного крушения
сталинистского режима.
Во-вторых, основы для понимания специфической природы
и эволюции сталинизма обнаруживаюся в трудах троцкистской
традиции (Cliff, 1974). Понятие «государственного капитализма»
372
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
в особенности выявляет противоречия, существующие в ста-
линских режимах — между эксплуатирующим господствующим
классом, управляющим бюрократией и государственными пред-
приятиями, и рабочим классом, исключенным из какого-либо
реального контроля над производственными силами. Именно
это противоречие привело сталинские режимы к «всеобъемлю-
щему кризису». И хотя этот кризис был временно разрешен ин-
теграцией экономики Центральной и Восточной Европы в ми-
ровой капиталистический порядок, противоречия последнего,
вероятнее всего, выльются в еще большую экономическую и по-
литическую нестабильность в будущем.
Наконец, описывая проект освобождения человека, класси-
ческие марксисты предлагают альтернативу существующим
классовым режимам на Западе и на Востоке. Отстаивая концеп-
цию социализма как, по словам Маркса, «самоосвобождения
рабочего класса», классический марксизм поддерживает виде-
ние «самосознающего независимого движения огромного боль-
шинства в интересах огромного большинства». Таково видение
«социализма снизу», полностью противоположного и форме
правления, превалировавшей в СССР и странах Восточного бло-
ка, а также выхолощенным демократиям либерального Запада
(Callinicos, 1991. Р. 18). Ни государственный социализм, ни ли-
беральная демократия не могут представить политической
программы для освобождения власти и полномочий демоса.
То же можно сказать и о программе демократии участия, кото-
рая в конечном счете не сумела задействовать экономическую
власть капитала — а, следовательно, и важнейшее препятствие
на пути преобразования демократической политики. Несмотря
на благосклонность к либерализму со стороны таких мыслите-
лей, как Макферсон и Пейтман, Каллиникос поддерживает акту-
альность системы классического марксизма во всех фундамен-
тальных отношениях.
Нынешняя эпоха представляет собой единую экономическую
систему с ярко выраженными эксплуатацией и неравенством
(Callinicos, 1991. Р. 134). Для «реально существующего капи-
тализма», в отличие от мифа о саморегулирующихся рынках,
характерны: концентрация и централизация экономической
власти; рост корпораций, не подконтрольный отдельным на-
циональным государствам; циклические кризисы, включаю-
щие перепроизводство, анархию и расточительство; бедность
и
373
Часть II. Варианты XX века
в центральных районах Запада и значительная диспропорция
жизненных возможностей между Западом и всеми остальными;
создание угрожающих жизни побочных эффектов неконтроли-
руемого накопления капиталов в форме, например, глобального
потепления (ibid. Р. 98-106). По мнению Каллиникоса, «капи-
тализм приговорен», и теперь настало время возобновления
классического марксистского проекта прямой демократии (ibid.
Р. 106,134-136).
В либеральной традиции XIX и XX веков политика часто
приравнивалась, как показано в главе 3, к сфере управления
и связи с ним граждан. Вопрос о том, где данное уравнивание
осуществлено и где политика рассматривается как сфера, от-
деленная от экономики или культуры, и какая значительная
область является важнейшей для политики, обычно из рас-
смотрения исключается. Марксизм находился на передовой
критики данной позиции, утверждая, что ключевой источник
современной власти — частная собственность на средства про-
изводства — недопустимо деполитизирована либерализмом.
Эта критика, как справедливо подчеркивает Каллиникос, под-
нимает важные вопросы; прежде всего, о том, можно ли оха-
рактеризовать производственные отношения и рыночную
экономику как неполитические и, таким образом, о том, яв-
ляются ли взаимосвязи между экономической властью и го-
сударством определяющим элементом политики. Но она же
порождает и сложности, постулируя (даже в самых искусных
версиях) прямую связь между политикой и экономикой. Стре-
мясь понять политическую сферу через отношение к эконо-
мической и классовой власти и отвергая понятие политики
как самобытной формы деятельности, сам марксизм склонен
маргинализировать или исключать из политики определенные
типы проблем: в основном все те, что не могут быть сведены
к классовым вопросам — что совершенно ясно раскрыто пред-
ставителями демократии участия и совещательной демокра-
тии (см. главы 7 и 9).
Поэтому одна из главных проблем, связанных с позицией,
занятой Каллиникосом, касается вопросов, возникающих тогда,
когда капиталистический порядок представляется как всеобъ-
емлющая целостность, в рамки которой, в принципе, помещают-
ся все аспекты социальной, политической и культурной жизни.
374
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
Некоторые механизмы институционального упорядочивания
(например, современный государственный строй, представи-
тельный принцип) и некоторые типы социальных взаимосвя-
зей (гендерное неравноправие и этническая дискриминация,
например) существовали до прихода современного капитализ-
ма, и сохранили специфические роли в образовании и струк-
турировании политики (Held, 1995. Part II). Одним из выводов
из этого является то, что понятия способа производства и клас-
сового анализа излишне ограничительны. Тезис о приоритете
производства и классовых отношений следует отвергнуть, хотя
это не должно означать, что классовый анализ и классовый кон-
фликт становятся незначительным (S. Hall et al., 1992).
Следует поднять и несколько дополнительных вопросов. Если
не все различия интересов могут быть сведены к классам и если
различия во мнениях, например, о распределении ресурсов,
могут возникать из разнообразия интерпретаций и социаль-
ного положения, важно создать институциональное простран-
ство для формирования альтернативных политических стра-
тегий и программ, а также полемики относительно их, к чему
стремились множество социальных движений в Центральной
и Восточной Европе начиная с 1989 года. В действительности
без подобного пространства трудно понять, как граждане могут
стать активными участниками в определении условий их соб-
ственных объединений. Политика включает обсуждение, пере-
говоры и совещание касательно государственной стратегии —
что не может случиться, согласно совершенно непредвзятым
и объективным критериям, поскольку не существует критериев,
которые сами по себе являлись бы бесспорными. Следователь-
но, форма и природа демократических и представительных ин-
ститутов должны уточняться и детализироваться. Ведь без это-
го сферы государственного рассмотрения и принятия решений
не могут быть должным образом разграничены. Марксизм по-
стоянно недооценивал значимость либеральной обеспокоен-
ности тем, как обеспечить свободу критики и действия, то есть
выбора и разнообразия при столкновении с политической вла-
стью, хотя это вовсе не означает, что традиционная либераль-
ная формулировка проблемы полностью удовлетворительна
(см. ниже).
Из этого также не следует, что концепция коммунизма Марк-
са влечет за собой подавление любого проявления индивиду-
375
Часть II. Варианты XX века
ального отличия (ср.: Callinicos, 1993). Существуют достойные
восхищения аспекты концепции Маркса, в особенности его
озабоченность тем, чтобы «свободное развитие каждого» со-
гласовывалось со «свободным развитием всех». Однако по-
литическая теория Маркса не предоставляет даже отдаленно
адекватной основы для защиты подобного идеала. И вновь,
проблемы возникают из неспособности отнестись к полити-
ке как к независимой сфере. Не случайно, как отмечалось ра-
нее, марксизм не обладает систематической оценкой природы
«государственной власти», легитимных притязаний на власть,
опасностей централизованной политической власти и пробле-
мы подотчетности. Эти проблемы — лежащие в самом сердце
современной либеральной мысли — были вытеснены марксиз-
мом. в его поисках движущей силы общества в классовых отно-
шениях. Вопрос о том, как «индивидуальные различия» следует
понимать, излагать и поддерживать, полностью игнорируется.
Каллиникос полагает, что хотя социальные конфликты будут
неизменно сопутствовать коммунизму, их интенсивность спа-
дет, поскольку «в отсутствие бедности и неравенства» они будут
легко поддаваться урегулированию и разрешению. Даже допу-
ская мнение Каллиникоса об отсутствии жестких материальных
различий в посткапиталистическом режиме, его позиция ка-
жется не вполне убедительной. Как и версия Фукуямы о «кон-
це истории», эта оценка предполагает конец политики — конец
глубоких различий интереса и интерпретации, различий, кото-
рые, возможно, возникают на почве национализма, религии, та-
ких социальных движений, как движения зеленых и целый ряд
других источников, от неравномерного развития и случайных
результатов до непреднамеренных последствий деятельности.
Однако не достаточно затушевать все эти вызовы и проблемы,
надеясь, что они разрешатся в ходе и посредством расширения
революционных механизмов «демократической самоорганиза-
ции». Что, где и как именно?
Итоговым выводом из данных рассуждений является то,
что сталинизм не следует интерпретировать лишь как аберра-
цию марксистского проекта, как совершенно отдельный и ис-
ключительный политический феномен. Скорее всего, он яв-
ляется следствием — хотя и ни в коем случае не единственно
возможным — «глубокой структуры» марксистских категорий
с их акцентом на приоритетности класса, универсальной по-
376
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
зиции пролетариата и концепции политики, коренящейся не-
посредственно в производстве. Вклад в политику других форм
социальной структуры, общности, способности, идентично-
сти, интереса и знаний совершенно недооценивается. Все это
не подразумевает, что сталинизм был неизбежным следствием
революции 1917 года; тогда возникло множество сложных ус-
ловий, определивших судьбу революции. Но это говорит о том,
что марксизм неверно воспринял обеспокоенность либералов
и либерал-демократов формой и пределами власти государства,
а также о том, что это непонимание является неотъемлемой
частью классической марксистской политической теории (ср.:
Hont, 1994). Кроме того, это и недопонимание, богатое послед-
ствиями в отношении различного восприятия политики, демо-
кратии и природы политической деятельности.
Аргумент о том, что в Советском Союзе провалился лишь ста-
линизм, или же режим государственного капитализма, край-
не проблематичен. Эта мысль подкрепляется соображением
о том, что не удалась не форма капитализма, а скорее форма
того, что я называю «социализм государственного управления».
Существует несколько различных вариантов этого социализма,
от государственных социалистических обществ бывшего Вос-
точного блока до социал-демократических режимов на Западе,
ориентировавшихся на программы национализации и государ-
ственной собственности. Хотя между этими типами существуют
значительные различия, что я ни в коем случае не собираюсь
недооценивать, они также имеют некоторые общие элементы:
все могут быть связаны с централизованно контролируемыми
бюрократическими институтами. Программа государственно
управляемого социализма утратила радикальность своего по-
сыла именно потому, что она не смогла, помимо всего прочего,
установить желательную форму и границы действий государ-
ства, как на то указывали либералы и неолибералы.
В целом «кризис социализма», в теории и на практике, идет
гораздо дальше, чем просто «кризис сталинизма». Взаимоот-
ношения между социализмом и демократией следует переос-
мыслить. Как я и предполагал, для скептицизма в отношении
некоторых из доминирующих элементов традиционного соци-
алистического проекта существуют веские причины, теоретиче-
ские и практические.
377
Часть II. Варианты XX века
Итог: вопрос политической пользы
Восточноевропейские революции, несомненно, были историче-
ским водоразделом. Крушение советской империи и отступле-
ние коммунизма по всей Европе стали главными событиями
не только XX века, но, вероятно, и современной истории. Вол-
на изменений затронула политические институты и общепри-
нятые убеждения по всему миру. Различные интерпретации
революций и их воздействия на современный мир отражают,
по меньшей мере, одну вещь: история не пришла к завершению
и идеология не мертва. Либерализм и марксизм, с их самобыт-
ными корнями, уходящими в эпоху формирования современ-
ности, остаются активно действующими традициями. Хотя ли-
бералйзм сегодня явно доминирует, марксизм — в различных
его вариантах — все еще не исчерпал себя, что лишь подтверж-
дается недавней полемикой о Соединенных Штатах как импе-
рии (Хардт и Негри, 2004; ср.: Held and Koenig-Archibugi, 2004).
Тем не менее, обе традиции, как я предполагаю, все же в фунда-
ментальных отношениях несовершенны.
Среди них — проблема того, как понимать значение полити-
ческого блага, или же как следует определять «хорошую жизнь»
в условиях современной политики. По этому поводу Фукуяме
и Каллиникосу, несомненно, есть что сказать (опосредованно
или напрямую), и это может обеспечить нас необходимой осно-
вой, вокруг которой можно объединить различные направления
предыдущих разделов данной главы.
Для Фукуямы хорошая жизнь должна следовать из посте-
пенной перестройки современного мира на либеральных
принципах. Политическая жизнь, как и экономическая, яв-
ляется — или должна являться — предметом личной свободы
и инициативы, и чем ближе она к данному положению вещей,
с тем большей обоснованностью можно утверждать, что поли-
тическое благо достигнуто. Личность, в сущности, неприкосно-
венна и свободна и равна другим лишь в той мере, в какой она
может преследовать или пытаться реализовать самостоятельно
избранные цели и интересы. Равноправное правосудие может
быть сохранено среди индивидов, если, прежде всего, их обла-
дание определенными правами или свободами уважается, и все
граждане в действительности равны перед законом. Целью яв-
ляется создание и защита мира, в котором «равные и свобод-
378
Глава 8. Демократия после советского коммунизма
ные» индивиды могут развиваться с минимумом политического
вмешательства, на Западе и Востоке, Севере и Юге.
В отличие от этого, Каллиникос и классические марксисты
в целом защищают желательность определенных социальных
или коллективных целей и средств. Для них воспринимать ра-
венство и свободу всерьез означает бросить вызов представле-
ниям о том, что эти ценности могут реализоваться индивидами,
предоставленными, на практике, самим себе в «свободно-ры-
ночной» экономике и ограниченном или минимальном госу-
дарстве. Равенство, свобода и справедливость не могут быть до-
стигнуты в мире, в котором господствует частная собственность
и капиталистическая экономика; эти идеалы могут реализо-
ваться лишь посредством борьбы за достижение того, чтобы
средства производства были социализированы, то есть подле-
жали коллективному владению и процедурам, обеспечивающим
общественный контроль. Лишь последние могли в конце концов
гарантировать, что «свободное различие каждого» согласуется
со «свободным развитием всех».
Хотя революции Центральной и Восточной Европы выдвину-
ли демократию на первый план политики во множестве регио-
нов всего мира, притягательность и сама природа демократии
все еще неадекватно воспринимаются и Фукуямой и Каллини-
косом. В трудах Фукуямы демократия, в конечном счете, засло-
няется утверждением индивидуалистическими политически-
ми, экономическими и этическими доктринами (см.: Фукуяма,
2004). Вопрос и проблема демократической подотчетности за-
нимают второе место после императива личной свободы перед
лицом политического контроля. В трудах Каллиникоса кате-
гории класса, классового конфликта и производства замеща-
ют необходимость детального анализа демократии. Несмотря
на недавнюю консолидацию либеральной демократии, общее
использование демократии в политическом дискурсе, а также
его практически повсеместное задействование политическими
режимами в конце XX века (Potter et al., 1997), она не находилась
в центре политических размышлений и теоретического анализа
данных авторов. Ни торжество либеральной демократии, ни ее
отвержение как сугубо формального механизма или «пустыш-
ки» не предоставляет адекватных средств оценки ее преиму-
ществ и недостатков. Демократия дарует «ауру легитимности»
современной политической жизни. Однако остается неясным,
379
Часть II. Варианты XX века
при каких условиях политические режимы могут в действитель-
ности считаться легитимными и когда можно обоснованно пре-
тендовать на мантию демократии. В следующей главе данная
проблема переоценивается. В ней поднимаются вопросы о «ка-
честве» демократии, то есть о степени, в которой демократия от-
ражает и выражает общественно испытанные и обоснованные
суждения, а также об институциональных условиях подобных
суждений.
ГЛАВА 9
Совещательная демократия
и защита публичной сферы
Современную демократическую политику преследует страх
того, что пока происходит внедрение принципа подотчетности
правителей перед управляемыми и расширяется сфера деятель-
*, ности демоса во всех областях государственной жизни, полити-
ка может свестись к самому низкому знаменателю — правлению
не просвещенных и не мудрых масс. Подобный страх был при-
. чиной отчаяния Платона относительно перспектив демократии,
выраженного в его притчах о капитане корабля и средствах об-
уздания огромного и дикого животного. Обеспокоенность тем,
что правление многих означает преследование ими необуздан-
ных желаний и интересов, с одной стороны, и невежественные
и недальновидные взгляды — с другой, заставило некоторых по-
лагать, что демократия суть либо опасная и ошибочная амбиция,
либо нечто, что следует изолировать и, насколько возможно,
сдерживать конституционными структурами и механизмами,
а также внимательным очерчиванием границ демократического
действия. Если Платон — типичный представитель мыслителей
первого лагеря, Мэдисон и Шумпетер — типичные представи-
тели второго. В истории демократии обнаруживается и празд-
нование конца произвольного правления и патерналистской
политики, и опасение, что демократия может свестись к прав-
лению толпы.
Несомненно, в истории демократии прослеживается и оже-
сточенная борьба за определение ее точного значения, а моде-
ли демократии, рассмотренные выше, раскрывают то, как эта
проблема решалась и расценивалась в различные времена
и периоды. В рамках традиции демократической мысли суще-
ствует четкое разделение между теми, кто ценит политическое
участие само по себе и понимает его как фундаментальный
способ самореализации, и теми, кто исповедует более утили-
таристские взгляды и понимает демократическую политику
как инструмент защиты граждан от произвольного правления
381
Часть II. Варианты XX века
и выражения своих предпочтений (посредством объединений).
От классических демократов и республиканцев, делающих ак-
цент на развитии, а также либералов, и до сторонников демо-
кратии участия активная политическая позиция приветствуется,
поскольку она прививает чувство политической эффективности,
способствует увлеченности коллективными проблемами и со-
действует формированию просвещенного гражданина, способ-
ного действовать на благо общества. Демократия в данном слу-
чае — раскрытие гражданской добродетели, а демократический
строй — средство самореализации. Против подобного понима-
ния выступают те, кто, несомненно, представляют большинство
демократических мыслителей и кто истолковывают демокра-
тию как средство для защиты граждан от их правителей и друг
от друга, а также как средство обеспечения эффективной работы
разумной политической структуры, готовой воспитать компе-
тентную и подотчетную элиту, способную принимать важные
государственные решения. Согласно данной позиции, демокра-
тия есть средство, а не цель; она служит для защиты свободы
граждан и для сохранения фундаментальных общественных
благ (правопорядок, избирательная политика, система социаль-
ных гарантий, безопасность), необходимых гражданам, чтобы
преследовать свои самостоятельно избранные цели и задачи.
Восемь уже представленных выше моделей демократии остав-
ляют, судя по всему, не так уж много места для новаторского раз-
мышления о судьбах демократии. По-видимому, они покрывают
целый спектр возможного политического пространства в двух
измерениях: в распространении политического равноправия
и гражданского участия на всех взрослых граждан, а также рас-
ширении сферы компетенции демократии на экономические,
социальные и культурные области. Однако существует кандидат
на статус еще одной (девятой) модели, возникшей за последние
двадцать лет: «совещательная демократия» — термин, впервые
использованный Джозефом Бессеттом (Bessette, 1980,1994). Хотя
этот термин ныне охватывает целый ряд положений, его глав-
ные сторонники используют его для выделения политического
подхода, сосредоточенного на улучшении качества демократии.
На повестке стоит улучшение природы и формы политического
участия, а не просто их поддержка. Совещательные демократы
часто изображают современную демократию, представительную
или прямую, как скатывание на уровень чисто личных конфлик-
382
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
тов, политику знаменитостей, эффектных «дебатов» и откры-
того преследования личной выгоды и осуществления амбиций.
Они, напротив, выступают за компетентность в полемике, ис-
пользование интеллекта общественности в государственных де-
лах и непредвзятость в обретении истины.
Разум и участие
Проблема, к которой обратились сторонники совещательной
демократии, заключается в том, должны ли демократические
процессы и институты строиться вокруг действующей или эм-
пирической воли вовлеченных в политику, или же вокруг того,
что можно было бы назвать «разумным» политическим суж-
дением. «Совещательные» демократы придают исключитель-
ное значение рефлексивному и рафинированному. Разумеется,
как только на этом делается акцент, сразу же возникает пробле-
ма определения. Клаус Оффе и Ульрих Прюсс напрямую обра-
тились именно к ней. По их мнению, «рациональная» или «про-
свещенная» политическая воля или суждение — те, что отвечают
трем критериям: «в идеале она была бы одновременно «факто-
ориентированной» (в противоположность узколобой или док-
тринерской), «футуро-ориентированной» (в противоположность
недальновидной) и «ориентированной на Другого» (в противо-
положность эгоистической) (Offe and Preuss, 1991. Р. 156-157).
Когда бы ни обнаруживались недостатки в политическом сужде-
нии, обычно это связано с тем, что подобные суждения не отве-
чают одному или нескольким из данных критериев, то есть они
ошибочны, поскольку некомпетентны и/или недальновидны
и/или своекорыстны. Возникает вопрос о том, следует ли демо-
кратической теории рассматривать преференции, уже действу-
ющие в повседневной жизни, как полностью сформированные
и разумные, или же она должна побудить политических мыс-
лителей задаться вопросами о природе «политической воли»;
и в таком случае следует ли рассматривать последнюю как обо-
снованную или легитимную, если она отвечает определенным
тестам на объективность.
По установлении данных пунктов обнаруживается взаимос-
вязь с позицией, занимаемой критиками демократии со времен
Платона, опасающихся, что демократия подразумевает паде-
383
Часть II. Варианты XX века
ние общего знаменателя и неизбежный крах рафинированных
и рефлексивных политических суждений. Вопрос для «совеща-
тельных» демократов состоит в том, является ли увлеченность
рефлексивными преференциями непременно элитистской,
в том смысле, который понравился бы Платону, или она может
привести к новаторским идеям о том, как демократия могла бы
функционировать и работать. Теоретическая дилемма может
быть представлена следующим образом: является ли демокра-
тическая концепция общего блага чем-то большим, нежели про-
стой совокупностью данных индивидуальных предпочтений,
или же она может быть изложена во взаимосвязи с серьезной
политической полемикой и дискуссией? Для Оффе и Прюсса
ключевой момент может быть определен просто: «не существует
положительной линейной взаимосвязи между участием и раз-
умностью» (Offe and Preuss, 1991. Р. 167). Вызов демократической
теории — ни просто продумать растущие и крепнущие катего-
рии людей, которые могли бы получить право участвовать в по-
литике, ни просто пересмотреть многие значимые области, в ко-
торых демократия могла бы легитимно внедриться. Скорее всего,
сегодняшний вызов состоит в том, чтобы заняться «введением
процедур, ставящих акцент на формулировании тщательно ис-
следованных, состоятельных, ситуативно абстрактных, социаль-
но проверенных и обоснованных предпочтений» (ibid. Р. 167).
Ключевой пункт совещательной демократии был прекрас-
но изложен Бернаром Маненом, писавшим, что «необходимо
радикально изменить общую для либеральной теории и демо-
кратической мысли перспективу: источник законности не явля-
ется предопределенной волей индивидов, а, скорее, процессом
ее формирования, то есть собственно обсуждения» (Manin, 1987.
Р. 35ft). Суть позиции совещательных демократов состояла в том,
чтобы распрощаться с любым представлением о фиксирован-
ных преференциях и заменить их познавательным процессом,
в ходе и посредством которого люди осознают целый ряд во-
просов, необходимый им для того, чтобы выносить здравые
и разумные политические суждения. На повестке стояло не про-
сто установление абстрактного, предвзятого стандарта рацио-
нальности, а, скорее, вера в то, что политика является свобод-
ным и продолжительным процессом познания, в котором роли
«учителя» и «учебной программы» установлены, а суть того,
что именно следует изучить, должна быть выяснена в процессе
384
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
самого познания (ibid. Р. 168). Иными словами, предполагается,
что совещательный демократический процесс — не тот, в кото-
ром суждения людей и процессы принимаются как данность,
но в котором, в сущности, задается вопрос: соответствуют ли
данные суждения и процессы адекватному стандарту познания?
А если нет, то как их можно усовершенствовать?
По мнению Оффе и Прюсса, «представляется совершенно
новаторским думать об институциональном устройстве и про-
цедурах, которые могли бы оказывать избирательное давле-
ние в пользу этого типа рефлексивного и свободного от пред-
почтений познавательного процесса, как о противостоящих
фиксированным преференциям, которые целиком основаны
на ситуационных детерминантах, устоявшихся убеждениях
или самообмане» (Offe and Preuss, 1991. Р. 168). Таким образом,
совещательные демократы предпринимают беспрецедентный
шаг, заявляя, что никакой набор ценностей или конкретных
перспектив не может претендовать на корректность и достовер-
ность сам по себе, но имеет силу, лишь покуда он обоснован. Бо-
лее того, они утверждают, что отдельные точки зрения должны
проверяться в ходе и посредством социальных столкновений,
учитывающих точки зрения других — то есть нравственную точ-
ку зрения.
Выводом из данных рассуждений является то, что институ-
ционные планы современной демократии должны основывать-
ся на «принципе взаимности». Этот принцип требует, чтобы
демократические теоретики, как и люди в своей повседневной
обстановке, делали больший акцент на тех установках и проце-
дурах формирования предпочтений и процесса познания, ко-
торые находятся в рамках политики и гражданского общества.
Это требует, чтобы мы приняли «мультиперспективный способ
формирования, защиты и тем самым установления наших пред-
почтений» (ibid. Р. 169). Почему мы приходим к принятию тех
или иных взглядов и можем ли мы защитить их в сложной со-
циальной обстановке с людьми, имеющими противоположные
предпочтения, становится приоритетным предметом внимания.
Демократическая теория должна направить себя на конститу-
ционные планирование, способное помочь встроить в процесс
самой политики возможность изучать и открыто исследовать
взгляды граждан. Демократическая теория должна повысить
качество гражданского участия:
385
Часть II. Варианты XX века
посредством акцента скорее на рафинированных и рефлек-
сивных предпочтениях, нежели на «спонтанных» и контек-
стуально-зависимых? Под рефлексивными предпочтениями
(понимаются)... предпочтения, являющиеся результатов со-
знательной конфронтации чьей-либо точки зрения с противо-
стоящей точкой зрения, либо множеством точек зрения, кото-
рые гражданин, по размышлению, вероятно, обнаружит в себе.
Подобной рефлексивности могут содействовать определенные
договоренности, преодолевающие монологическое уединение
акта голосования в избирательной кабине, посредством допол-
нения этого необходимого способа участия более диалогичны-
ми формами добиться того, чтобы чей-либо голос был услышан
(ibid. Р. 170).
Итогом подобных размышлений является то, что демократи-
ческая теория нуждается в размышлении не только о контекстах,
в которых люди формируют свои убеждения и испытывают свои
мнения, но также о тех механизмах, которые задействованы
в странах демократии, — либо лишь подкрепляющие существу-
ющие точки зрения, либо создающие новые. В демократической
теории должен быть осуществлен сдвиг от сосредоточения вни-
мания на макрополитических институтах в сторону рассмотре-
ния разнообразных контекстов гражданского общества, неко-
торые из которых препятствуют, а некоторые — способствуют
свободному обсуждению и дебатам.
Границы демократической теории
Обеспокоенность неполноценностью современной политиче-
ской жизни мотивирует целое множество мыслителей из среды
совещательных демократов. Джеймс Фишкин, один из пионе-
ров теории совещательной демократии, крайне язвителен в от-
ношении апатии и нехватки интереса в государственной жизни
среди самых широких слоев современного электората, а также
элитизма политических партий и правящих групп. Демократия
сегодня представляет «вынужденный выбор между политически
равными, но относительно некомпетентными массами и поли-
тически неравными, но относительно компетентными элитами»
(Fishkin, 1991. Р. 1). Исторический уклон в сторону более фор-
мального равноправия, представленного расширением избира-
386
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
тельных прав, завоеванных дискриминируемыми ранее группа-
ми, слишком часто «сопровождается повсеместным неучастием
и безучастностью» (Ibid. Р. 54). Показатели явки избирателей
стремительно падают, несмотря на расширение избиратель-
ных прав для лишенных его ранее групп. Дебаты в современной
демократии чаще всего поверхностны, некомпетентны и не-
плодотворны; избиратели явно демонстрируют отрыв от поли-
тического процесса, испытывают отчуждение, выказывают от-
страненность или самоуспокоенность. Акцент делается скорее
на личности политиков, чем на самой политике, пропитывает
перенасыщенный медиа мир избирательной политики. Броские
фразы заменяют аргументы, магия знаменитостей вытесня-
ет принципиальность политических споров, а кандидаты от-
бираются «примерно так, как мы выбираем моющие средства»
(Fishkin, 1991. Р. 3).
Элиты, доминирующие в политике США и Европы, как ут-
верждает Фишкин, также все более оторваны от глобальных про-
цессов и проблем политических дебатов. Политический процесс
наводняется опросами общественного мнения, целевыми груп-
пами и другими инструментами маркетинга, предназначенны-
ми для приспособления политики скорее к бытующим взглядам
и интересам, чем для исследования принципов, укрепляющих
политику, и обсуждения направлений стратегического разви-
тия. Элиты управляют политикой, пытаясь перехитрить элек-
торат. Идеалы государственной политики, поддерживающей
разум, аргументированность и объективность, обнаруживае-
мые в развитии и классической, и либеральной демократиче-
ской теории, подрываются традицией элит и партий полагаться
на данные опросов общественного мнения, которые последние
могут свободно интерпретировать и искажать в своих инте-
ресах. Как отмечает Фишкин: «вместо общественного мнения,
которое могло бы контролировать руководителей, предпочте-
ния, сформированные руководителями и массмедиа, слишком
часто возвращаются их отражениями в опросах, без достаточ-
ного критического рассмотрения и без достаточной информа-
ции и исследования, чтобы представлять какой-либо значимый
народный контроль» (ibid. Р. 19). Политика становится все бо- ,
лее поверхностной, манипулируемой медиа, посредственной
и не обремененной как идеями, так и высококвалифицирован-
ным руководством.
387
Часть II. Варианты XX века
Хотя описание либеральной демократии Фишкина созвучно
оценке демократии Шумпетера — с его утверждением демо-
кратического политического процесса как борьбы элит перед
лицом уязвимого и восприимчивого электората — и изображе-
нию Вебером представительной демократии как «плебисцитар-
ной вождистской демократии» с цезаристскими тенденциями,
он не утверждает и не приветствует ее. Напротив, он относится
к этому как к призыву к творческому переосмыслению демокра-
тии, предоставляющей новый тип участия, который не только
предоставляет больше власти гражданам, но и дает им больше
возможностей обдуманно эту власть применять. В этом его под-
держивают многие современные политические мыслители. Сре-
ди них — Юн Эльстер.
Эльстер фокусируется на том, как избирательная политика
создает победителей и проигравших посредством суммирова-
ния частных предпочтений. Этот процесс, как он предполагает,
включает понятие рациональности, более свойственное потре-
бительскому выбору, то есть рыночным отношениям, чем по-
литике, которая должна управляться формой дискурсивной
рациональности, присущей местам заседания или собраний
общественности. Сведение коллективного принятия решений
к суммированию частных предпочтений «знаменует смеше-
ние между типами поведения, свойственными рынку и форуму.
Представление о суверенности потребителя приемлемо пото-
му и в той мере, в какой потребитель выбирает между образом
действия, которые отличаются лишь по способу воздействия
на него. Однако в ситуациях политического выбора гражданин
должен выказать свое предпочтение одному из состояний, ко-
торые также отличаются по способу воздействия друг на друга»
(Elster, 1997. Р. 33-34).
Выбор потребителя эгоцентричен — преследование целей
и средств для удовлетворения индивидуальных нужд и потреб-
ностей. Политический выбор, в отличие от него, ориентирован
на других и может, по словам Дж.С. Милля, «затрагивать дру-
гих», поскольку он может им «нанести вред». Различие между
потреблением и политикой является, вкратце, различием между
выбором, касающимся самого его субъекта, и выбором, который
обусловливает и воздействует на предпочтения и жизненные
возможности других. Чтобы коллективные решения в послед-
нем случае оказались эффективными, легитимными и справед-
388
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
ливыми, они должны быть обусловлены разумными государ-
ственными соображениями — которые могут выдержать дебаты
и анализ со стороны общественности.
Джон Драйзек разделяет подобные взгляды. Основываясь
на трудах Франкфуртской школы (Held, 1980. Part I), Драйзек
подвергает острейшей критике растущее превосходство ин-
струментальной рациональности — то есть, чисто формально,
рациональность целей и средств — в общественной и частной
жизни. Он утверждает, что распространение инструменталь-
ной рациональности ведет к бюрократизации и концентра-
ции власти в руках технически одаренных элит, относящихся
к политике как к собственности экспертов, а не граждан. Экс-
перты стремятся разложить сложные проблемы на управля-
емые составные элементы и разобраться с каждым и по от-
дельности — как друг от друга, так и от политического целого
гражданского общества. Это предотвращает комплексный, хо-
листический подход к управлению, которое должно основы-
ваться на неинструментальном, социально ориентирован-
ном подходе в политике. Вдобавок инструментальный разум
побуждает людей относиться друг к другу как к средству до-
стижения целей, а также подрывает представление о людях
как свободных, равных и способных на активную гражданскую
позицию. Хотя либеральная демократия признает лишь част-
ные взгляды и интересы и стремится узаконить свободу дей-
ствия экспертов посредством суммирования индивидуального
выбора при помощи периодических выборов, общественные
проблемы требуют, как считает Драйзек, перемещения каче-
ства принятия решений в центр дискуссии и создания откры-
тых собраний, в которых частные предпочтения воспринима-
ются не как предустановленные, а, скорее, как подверженные
трансформации в свете «открытия поддающихся обобщению
интересов» посредством аргументации и обоснований (Dryzek,
1990. Р. 54).
В основе подобной позиции лежат аргументы ведущего совре-
менного критического теоретика Юргена Хабермаса (Habermas,
1973, 1990, 1993, 1996; а также см. ниже). В понимании Хаберма-
са, рациональность нуждается не только в восприятии ее в каче-
стве инструмента, используемого индивидами для управления
миром отвлеченных элементов и объектов, но может рассма-
триваться и как средство обеспечения общественной координа-
389
Часть II. Варианты XX века
ции деятельности. Последнее может быть представлено как со-
брание норм, управляющих нашей деятельностью и способных
стать субъектом споров и перекрестного рассмотрения. Раци-
ональность в данной модели неотделима от оправдания перед
другими. Для Драйзека недостатки существующих моделей
либеральной демократии могут быть преодолены лишь путем
укрепления дискурсивной и коммуникативной рациональности,
позволяющей нам искать коллективные решения коллективных
проблем, с которыми мы сталкиваемся в современном обще-
стве, — от пенсионного кризиса до ухудшения экологической
ситуации.
Собираться переосмыслить демократию не значит вернуться
к существующим моделям прямой демократии или демократии
участия. Многое из того, что совещательные демократы рассма-
тривают как пределы либеральной демократии, также воспроиз-
ведено в этих концепциях. Идеал совместного принятия полити-
ческих решений и попыток адаптировать эту идею к различным
формам прямой или партиципаторной демократии воспринима-
ются со скепсисом по трем причинам. Первая и наиболее очевид-
ная состоит в том, что идеал не может быть реализован в крайне
сложном и дифференцированном современном обществе. Кри-
тика прямой демократии Джоном Стюартом Миллем и Вебером
находит в этом отклик. Во-вторых, идеализация совместного
принятия решений в небольших сообществах сама по себе неу-
местна, поскольку потенциальные недостатки небольших, отно-
сительно однородных сообществ — склонность к конформизму,
нетерпимость и персонализация политики — рискуют оказаться
воспроизведенными во всех формах непосредственной полити-
ческой жизни. По словам Фишкина, мелкомасштабная демокра-
тия «более уязвима для тирании», поскольку она «более уязвима
для демагогии» (Fishkin, 1991. Р. 50). В-третьих, само по себе все
большее участие в политике не обращается к проблеме качества
участия. Партиципаторные демократы не могут сосредоточить-
ся на присущих совещательной демократии недостатках. Само
по себе участие этого не исправит и, в сущности, может даже усу-
губить положение в обществе: совещательная компетентность
широких народных масс крайне сомнительна. Как и крайне со-
мнительно достижение делегирования власти народу в условиях,
когда он фактически неспособен данную ему власть использо-
390
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
вать... активизировавшись, массы, при случае, могут оказаться
беззащитными перед демагогией (ibid. Р. 21).
Критика прямого народного участия также обнаруживается
в трудах республиканских мыслителей, желающих позаимство-
вать откровения совещательной демократии. Филипп Петтит,
например, озабочен построением институтов, которые пре-
пятствовали бы распространению на индивидов того или ино-
го вида господства, то есть произвольному вмешательству
в их жизни. Он обеспокоен тем, что растущее участие в полити-
ке, будучи самоцелью, может усилить как раз те типы произвола,
которые республиканцы стремятся избежать. По его мысли, если
электорату дается прямой контроль над политическими вопро-
сами, без улучшения качества политических размышлений и ар-
гументации, он вполне может стать наиболее произвольным
из всех власть предержащих (Pettit, 2003. Р. 154). Подобный ход
мыслей подкрепляется трудами Джошуа Коэна, аккуратно отде-
ляющего анализ идеала совещательной демократии от идеалов
и объединений избирателей и прямой демократии. В раннем
изложении совещательной демократии он утверждал, что он
не видит «ничего заслуживающего одобрения» в утверждении
о том, что прямая демократия лучше всего институционализи-
рует идеалы совещательной демократии (Cohen, 1989). Прямая
демократия как таковая не должна быть совещательной. Со-
вещательная демократия не может изображаться как еще одна
версия моделей демократии участия.
Цели совещательной демократии
В целом совещательной демократией является «любой из семьи
взглядов, согласно которым общественное обсуждение свобод-
ных и равных граждан лежит в основе легитимного политиче-
ского принятия решений и самоуправления» (Bohman, 1998.
Р. 401). Политическая легитимность не сводится к избиратель-
ным урнам и правлению большинства как такового, а, скорее,
к предоставлению убедительных доводов, объяснений и оценок
для государственных решений (Saward, 2003. Р. 120-124). Клю- ,
чевой целью является трансформация частных предпочтений
посредством рассмотрения положений, способных выдержать
контроль и проверку мнением общественности.
391
€
Часть II. Варианты XX века
Обсуждение может преодолеть ограниченности частных
убеждений и усилить качество государственного принятия
решений по целому ряду причин. Во-первых, посредством
предоставления информации и объединения знаний, обще-
ственное рассмотрение может трансформировать и обострить
понимание у людей комплексных проблем. Люди могут на-
чать осознавать составляющие своей ситуации, до того ими
не замечавшиеся: например, аспекты взаимосвязи государ-
ственных вопросов, или некоторые из последствий избрания
того или иного курса, преднамеренного или непреднамерен-
ного. Во-вторых, общественная дискуссия способна раскрыть,
как определенные формации предпочтений могут быть связа-
ны с интересами той или иной группы, тем самым обеспечи-
вая идеологическую целенаправленность. В этом случае дис-
куссия может выявить односторонний и частичный характер
некоторых точек зрения, которые могут не суметь представ-
лять интересы многих. Она также может указать на границы
«приспособленческих предпочтений», то есть предпочтений,
обусловленных сведением ожиданий к приспособлению к об-
стоятельствам, кажущимся устойчивыми и неизменными. Коэн
называет их «психологическими приспособлениями к субор-
динационным условиям» (Cohen, 1989. Р. 25). Примером могут
служить формы признания господствующего политического
режима, основанные на «традиции» или «прагматическом со-
глашательстве», проанализированных ранее. При данных усло-
виях обсуждения могут продемонстрировать важность откры-
того, изменчивого и динамического процесса «формирования
мнений» в общественной жизни, поскольку они способны по-
мочь раскрыть социально искаженные положения и заложить
основу более всестороннего понимания.
В-третьих, общественное обсуждение может заменить «язык
интереса языком разума» (Elster, 1989. Р. 111). Обсуждение мо-
жет усовершенствовать коллективное суждение, поскольку оно
связано не только с суммированием информации и обменом
мнений, но и с рассуждениями о них и проверочными аргумен-
тами. Фишкин подчеркивает, что в общественном обсуждении
«участники должны быть готовы рассмотреть аргументы по су-
ществу» (Fishkin, 1991. Р. 37). Вкратце совещательные демокра-
ты надеются укрепить легитимность демократических проце-
дур и институтов, обратившись к совещательным элементам,
392
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
предназначенным для улучшения качества демократической
жизни и ее результативности. Для некоторых совещательных
мыслителей данное качество служит основанием утверждения
о том, что совещательная демократия — лучшая концепция де-
мократической программы, поскольку оно может содействовать
принятию «наилучших» решений, то есть привести к результа-
там, которые наиболее тщательно изучаются, обосновываются
и, следовательно, легитимируются. Обмен примерами «обще-
ственной необходимости» порождает новый принцип легитим-
ного правления.
Совещательная демократия представляет независимый по-
литический идеал. Коэн дает краткую оценку этому, когда ут-
верждает, что демократическое объединение должно воспри-
ниматься как то, в котором «обоснование сроков и условий
объединения происходит посредством общественной дискус-
сии и рассуждений», а граждане при подобном порядке «счита-
ют свои базовые институты легитимными постольку, посколь-
ку они обеспечивают основу для свободных общественных
обсуждений» (Cohen, 1989. Р. 21). Согласно данной позиции, об-
суждение можно считать свободным, если оно «не ограничива-
ется» авторитетом прежних норм или требований. В условиях
идеального обсуждения, как утверждал Хабермас, «не при-
меняется никакая иная сила, кроме силы лучшего аргумента»
(Хабермас, 2010. С. 125). От партий требуется «изложить свои
основания для выдвижения предложений, а также для их под-
держки либо критики» (Cohen, 1989. Р. 22). Граждане не могут
просто заявить о своих предпочтениях, не подготовившись
к их обоснованию на публике. А для того, чтобы идеал был
реализуемым, граждане должны обладать свободой от иска-
жающих влияний неравного распределения власти, богатства,
образования и других ресурсов. Прежде всего важно рацио-
нально мотивированное соглашение, а не результаты, добытые
посредством принуждения, манипуляции или сделок. Данная
модель требует, чтобы граждане обладали формальным и фак-
тическим равноправием. Совещательная демократия покоится
на представлении о политическом обосновании, то есть про-
ведении открытого обсуждения среди равноправных граждан.
Институты должны быть взаимосвязаны так, чтобы это было
возможно (ibid. Р. 26).
393
Часть II. Варианты XX века
Что называть здравым общественным рассуждением?
Объективизм и его критики
По мнению совещательных демократов, существуют более
или менее удачные способы принятия общественных решений.
В то время как существует целый ряд различных путей понима-
ния того, к чему сводятся подобные способы, в данном случае
приведем две позиции, занимаемые объективистами и их кри-
тиками. Рассмотрение их позиций поможет отобразить дебаты
вокруг того, что же представляет собой здравое общественное
рассуждение. Обратимся к уточнению основ, с помощью кото-
рых можно определить что-либо как верное или справедливое.
Если эти основы будут успешно выявлены, мы получим надеж-
ный базис для разработки руководящих либо регулирующих
принципов общественной жизни.
Объективизм
Совещательные демократы не воспринимают предпочтения
граждан как данность или предустановку и вместо этого стре-
мятся создать средства для рассмотрения мнений об общих
проблемах. Цель заключается в том, чтобы наладить совеща-
тельный процесс, чья структура является основой «ожиданий
рационально приемлемых результатов» (Habermas, 1996). По-
добный процесс можно воспринять в рамках широкого спектра
общественных сфер, в которых взгляды рассматриваются, а кол-
лективные суждения выносятся, в ходе руководствующихся объ-
ективностью обсуждений. Быть объективным — значит оцени-
вать, быть открытым и рассуждать исходя из всех точек зрения
перед принятием решений о том, что верно или справедливо;
это не означает простого следования эгоистичным установ-
кам, основанным на классе, поле, этнической принадлежности
либо национальности. Политические решения, соответству-
ющие стандартам объективности, суть те, что были бы легко
обоснованы применительно ко всем глубоко затрагиваемым
группам и партиям, если бы они участвовали в общественных
дебатах как равноправные партнеры. Объективисты не счита-
ют, что все релевантные группы всегда будут способны вступать
в общественные дебаты по тем или иным насущным вопросам
(что все же желательно). Скорее же, они полагают, что удовлет-
394
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
верительный совещательный процесс должен быть таким, ко-
торый испытывает аргументы против всех возможных реле-
вантных взглядов и интересов и таким образом соответствует
стандартам инклюзивности и беспристрастности1.
Проверка обоснованности предпочтений и интересов вклю-
чает «рассуждение с точки зрения других» (Benhabib, 1992.
Р. 9-10, 121-147). Попытки сфокусироваться на этой «социаль-
ной точке зрения» находят свои наиболее яркие разработки
в оригинальной позиции Джона Ролза, идеальной речевой ситу-
ации Юргена Хабермаса и в изложенном Барри объективистском
типе рассуждений. Данные формулировки объединяет интерес
к концептуализации беспристрастной нравственной позиции,
с которой возможно оценить те или иные формы практического
или морального рассуждения. Об этом интересе можно было бы
подумать как о совершенно нереалистичном или претенци-
озном. Но по верному замечанию одного комментатора, «все,
что нам говорит тезис о непредвзятости, это то, что если и когда
кто-либо поднимает вопросы относительно фундаментальных...
стандартов, апелляционный суд, к которому кто-либо обраща-
ется — это суд, в котором ни один индивид, группа или страна
не имеет особого положения» (Hill, 1987. Р. 132. Цит. по: Barry,
1995. Р. 226-227). В суде мотивы вроде «считаю, что дело в этом»,
«я хочу этого, потому что мне это нравится», «это меня устра-
ивает», «считаю, это справедливо», «это прерогатива мужчин»,
«это в лучших интересах моей страны» не подходят к рассма-
триваемому случаю, поскольку претензии и принципы должны
обосновываться с опорой на более широкую социальную пози-
цию. Последняя есть ничем не ограниченный, критический ар-
гументационный механизм для фокусирования наших мыслей
на взглядах, нормах и правилах, которые могли бы обоснованно
вызывать согласие.
Объективистское рассуждение представляет собой систему ко-
ординат для рассмотрения и уточнения позиций, которые могут
стать общепринятыми; и, помимо этого, оно отвергает как не-
справедливые все те позиции и практики, закрепленные в прин-
ципах, которые не все смогут принять (O’Neill, 1991). На повестке
дня — установление принципов и правил, которые никто, соби- ,
1 Материал последующих четырех параграфов адаптирован из моих «Прин-
ципов космополитического порядка» (Brock and Brighouse, 200S).
395
Часть II. Варианты XX века
равшийся добиться непринудительного и квалицифированного
соглашения, не мог бы обоснованно отвергнуть (Barry, 1989; ср.
Scanlon, 1998). Чтобы соответствовать данному стандарту, можно
провести целый ряд специальных тестов, включая оценку того,
были ли приняты во внимание все точки зрения; были бы все
партии готовы в равной степени принять результаты как спра-
ведливые и обоснованные вне зависимости от социального по-
ложения, которые они могут занимать сейчас либо в будущем;
а также — существуют ли люди, способные воспользоваться дру-
гими таким способом, который был бы неприемлем для послед-
них либо для инициатора действия (либо бездействия), если бы
они поменялись ролями (Barry, 1989. Р. 372, 362-363).
Рассуждения объективистов не могут привести к простому
дедуктивному доказательству лучших или единственных нрав-
ственных принципов, которыми должно руководствоваться ин-
ституциональное развитие; не могут они привести и дедуктив-
ное доказательство идеальной подборки принципов и условий,
которые бы преодолели недостатки политической жизни. Ско-
рее всего, их следует воспринимать как эвристическое средство
проверки точек зрения и принципов, а также их форм обоснова-
ния (Kelly, 1998. Р. 1-8; Barry, 1998b). Подобные проверки отно-
сятся к процессу обоснованной отвергаемости, который всегда
возможно исследовать в рамках теоретического диалога, откры-
того для свежих вызовов и новых вопросов (Гадамер, 1988).
Однако признание этого не значит, что теоретическое об-
суждение является «беззубым». В первую очередь объективизм
обладает решающей ролью. Это положение совершенно четко
выделяется Онорой О’Нил (O’Neill, 1991). Объективистские рас-
суждения в этом анализе являются базисом для критики пред-
убежденных и односторонних взглядов, не обобщаемых прин-
ципов, правил и интересов, а также для демонстрации того,
как правосудие состоит в том, чтобы не основывать действия,
жизни и институты на принципах, которые не могут стать обще-
признанными. Но могут ли они привести к более позитивной
позиции? Объективисты считают, что да.
Так, например, они считают, что в рамках концепции объекти-
визма возможно показать, что индивидуальные или коллектив-
ные социальные договоренности, наносящие серьезный ущерб
(срочная неудовлетворенная потребность), не могут быть про-
сто подкреплены посредством ссылок на особое социальное по-
396
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
ложение, культурную идентичность, этническое происхождение
или национальность — в сущности, ссылаясь на любой тип об-
щественной группировки — если последние санкционируют ис-
ключение или обособленность в связи с ключевыми условиями
человеческой автономии человека, развития и благосостояния
(Caney, 2001). В той мере, в какой та или иная область деятель-
ности воздействует на структуру и значительно ограничивает
среднюю продолжительность жизни и жизненные возможно-
сти одних в ущерб другим, в структуре действия политического
объединения раскрываются недостатки. Их, кроме того, можно
рассматривать как нелегитимные, в той степени, до какой их бы
отвергали при условиях объективистского рассуждения. Если
люди не знали бы свое будущее социальное положение и поли-
тическую идентичность, вряд ли они нашли бы то или иное обо-
снование специфических исключающих процессов убедитель-
ным. Эти обосновывающие структуры не поддаются легкому
обобщению и тем самым оказываются слабы перед лицом испы-
таний и беспристрастного суждения. Если только исключитель-
ные аргументы не были бы предоставлены в пользу обратного,
социальные механизмы и процессы, наносящие серьезный вред
определенным группам и категориям людей, пали бы перед тре-
бованиями объективности (Barry, 1995,1998а).
Объективистское рассуждение является базисом для мышле-
ния о проблемах, вызываемых асимметрией власти, неравно-
мерностью распределения ресурсов и застывшими предрассуд-
ками. Оно предоставляет информацию по вопросам о правилах,
законах и стратегии, воспринимаемым людьми как верные,
оправданные либо достойные уважения. Что позволяет провести
широкое различие между легитимностью как принятием суще-
ствующего социально-экономического устройства и легитим-
ностью как «правильностью» или «корректностью» — ценность
политического порядка, заслуживающая признания, раз это по-
рядок, который был бы принят как результат беспристрастного
рассуждения. Последнее может рассматриваться не как опцион-
ный элемент политического и социального понимания, а скорее
как требование любой попытки осознать природу поддержки
и легитимности, которая присуща тем или иным обществен-
ным отношениям и институтам; поскольку без данной формы
рассуждения различие между легитимностью как «принятием»
и легитимностью как «справедливостью» нельзя будет провести.
397
Часть II. Варианты XX века
Следовательно, это основа отличия следования правилам, осно-
ванного на традиции, прагматическом соглашательстве или ин-
струментальном соглашении, от соответствия, основанного
на том, что люди бы рассматривали как правильное и достойное
уважения после обсуждения.
Следует подчеркнуть, что выполнение объективистского рас-
суждения является социальной активностью, даже когда оно вы-
полняется как одиночное теоретическое упражнение. Как писа-
ла Ханна Арендт: «Власть суждения покоится на потенциальном
согласии с другими, а также на мыслительном процессе, актив-
ном в оценке того, что не является... моим диалогом с самим со-
бой, но оказывается всегда и главным образом, даже если я буду
одинок, в предполагаемой коммуникации, с другими, с которы-
ми; как я знаю, я должен в конечном итоге прийти к определен-
ному соглашению... И подобный расширенный образ мысли...
не может функционировать в строгой изоляции или одиноче-
стве; он нуждается в присутствии других, “вместо кого” я дол-
жен думать, а также чью перспективу должен принимать во вни-
мание и без кого нет никакой возможности действовать» (Цит.
по: Benhabib, 1992. Р. 9-10).
Целью дебатов об объективности является ожидаемое со-
гласие со всеми, на чьи разнообразные обстоятельства оказали
влияние неотложный вопрос или целый ряд вопросов. Конечно,
как «ожидаемое согласие», это гипотетическая атрибуция кол-
лективного или интерсубъективного понимания. Испытание ее
достоверности в современной жизни должно зависеть от рас-
пространения обсуждения на всех, кого она стремится повлиять.
Лишь при последних обстоятельствах аналитически изложенная
интерпретация может стать непосредственным пониманием
или соглашением среди других (Habermas, 1988). Критическое
размышление должно быть связано с открытым обсуждением
и совещательной политикой (см. ниже).
Критики
Объективистское рассуждение является аргументацией, цель
которой состоит в абстрагировании от властных отношений
и проверке силы наилучшего довода. Но это форма рассужде-
ния, которая критикуется как излишне абстрактная и ограни-
398
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
ченная в своей концепции того, что представляет собой на-
дежный довод. Ведущими исследователями в этом отношении
являются Эми Гутманн и Деннис Томпсон. Они отбрасывают
представление о том, что обсуждение при правильных услови-
ях — свободных от принуждения и властных отношений — необ-
ходимо для легитимации законов и государственной политики
(Gutmann and Thompson, 1996. Р. 200). По их мнению, существует
потребность не в оценке обсуждений в недостижимых условиях,
следующих за самыми абстрактными правилами аргументации,
но, скорее, лучшее понимание природы и значения обсуждения
в «неидеальных» условиях. Они не считают, что в данном случае
подобным Хабермасу или Ролзу есть что сказать.
Так же, как Вебер говорил о нередуцируемом столкнове-
нии между «воюющими богами», Гутманн и Томпсон полагают,
что конфликт вокруг выборов общественности не может быть
устранен из жизнедеятельности человека и что эгоистические
политические акторы не могут превратиться в альтруистов лишь
посредством обсуждения. «Несовместимые ценности» и «несо-
вершенное понимание» присущи человеческой политике, как,
по существу, дефицит и ограниченный альтруизм (Gutmann and
Thompson, 1996. Р. 25-26). Более того, мы не можем рассчитывать
разрешить все или почти все наиболее острые нравственные
конфликты, поскольку «нравственное несогласие есть условие,
при котором мы должны научиться жить, не просто препятствие
для преодоления на пути к справедливому обществу» (ibid. Р. 26).
Это было ошибкой марксизма и остается ошибкой всех форм
политической и социальной теории — считать, что подобные
конфликты и различия суть лишь продукт социоэкономических
интересов. Конфликт на почве закона и стратегии нельзя объяс-
нить лишь как продукт личной заинтересованности, поскольку
нравственное понимание граждан [и недостаток понимания]
являются частью того, что представляет их интересы (ibid. Р. 19).
Объективизм неспособен указать на то, как справиться с та-
кими нравственными конфликтами, как те, что возникли на
почве вопросов о том, следует ли легализовать аборты, ка-
ков должен быть объем религиозного образования в школах
или каков должен быть минимальный размер социальных вы,-
плат для безработных. И все это потому, что в каждом из этих
и других многочисленных примеров проблему не решить, лишь
апеллируя к фактам (при том что какие факты должны считать-
399
Часть II. Варианты XX века
ся релевантными, будет обусловлено предшествующим концеп-
туальным выбором) или анализу соответствующих исследуемых
понятий (ведь они также быть подвергнуты проверке). Объек-
тивизм нуждается в обмене общими доводами для установле-
ния полемики, а также в поиске положений, потенциально от-
крытых для интерсубъективности и коллективного соглашения.
Но что именно будет считаться «общим доводом» или положе-
нием, способным помочь привести к соглашению, будет неиз-
бежно оспариваться.
Гутманн и Томпсон утверждают, что объективизм вызовет
тип нравственного абсолютизма: объективистские механиз-
мы рассуждений в поиске лучшего либо решающего аргумента
не могут понять, что инакомыслящие могут иметь достаточно
причин для занимаемых ими позиций. У всех партий, связанных
с полемикой о том, что является неотложным вопросом, может
быть надежная почва для нежелания изменять своим взглядам,
столкнувшись с тестированием объективистов. Следовательно,
такие совещательные демократы, как Гутманн и Томпсон, под-
черкивают важность признания того факта, что участники об-
суждений не согласны совсем не обязательно потому, что они
не сильны в умозаключениях, глупы или слепо эгоистичны.
Вместо этого стороны обсуждения должны стремиться ко взаи-
моприемлемым доводам перед решением о выборе образа дей-
ствия, и если они не смогут найти их, они должны стремиться
к урегулированию в духе взаимного уважения (Gutmann and
Thompson, 1996. Р. 79ff). В данном контексте публичное обосно-
вание требует, чтобы «гражданин предоставил аргументы, кото-
рые могут быть приняты другими, сходным образом мотивиро-
ванными найти доводы, которые могли быть приняты другими»
(ibid. Р. 53).
Они называют этот принцип (в споре, напоминающем пози-
цию Оффе и Прюсса) принципом взаимности. Граждане должны
стремиться к такой форме рассуждения, которая была бы взаим-
но обоснованной и взаимосогласованной.
Суть оценки обсуждения Гутманн и Томпсона была кратко из-
ложена одним комментатором: «Нельзя надеяться, что обсуж-
дение разрешит все нравственные конфликты, не накладывая
обязательства на граждан, — в первую очередь, стремясь к обо-
снованиям, приемлемыми для всех, можно сосредоточить наше
внимание на них, и тогда обсуждение сможет их прояснить.
400
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
Если некоторые проблемы остаются, вслед за прояснением этих
вопросов, и не воспринимаются как следствие недоразумений,
тогда мы должны стремиться к договоренности со стоящими
в оппозиции. Достижение договоренности демонстрирует вза-
имное уважение, которое граждане вызывают друг у друга, и оно
должно выражать «гражданскую честность», то есть избежание
стратегических или лицемерных выступлений, и «гражданское
благородство», при котором партии должны стараться быть не-
предвзятыми и признавать серьезность обсуждаемого вопроса
для обеих партий» (McBride, 2004. Р. 39).
Гутманн и Томпсон обращаются к данной позиции в поисках
«экономики морального разногласия» (Gutmann and Thompson,
1996. Р. 84). Граждане должны участвовать в дискуссии, мини-
мизирующей отвержение позиции, которой они противостоят,
и избегать ненужного конфликта, характеризуя позиции своих
оппонентов. Цель заключается в том, чтобы обнаружить «суще-
ственные точки соприкосновения между чьим-либо понимани-
ем и пониманием граждан, чьи позиции, представленные мак-
симально всесторонне, кто-либо должен отвергнуть» (ibid. Р. 85).
Голосование по мажоритарной системе по спорным вопросам
должно предприниматься лишь после того, как все дискурсив-
ные средства исчерпаны.
Джеймс Талли также предупреждает об опасностях суще-
ствования единственной модели совещательного рассуждения.
Господствующие группы, обладающие своими собственными
испытанными способами ведения рассуждения, часто пред-
ставляют их «как каноничные, универсальные или единственно
разумные» (Tully, 2002. Р. 223). На Западе подобный результат
достигается обычно путем объяснения специфических форм
культурного и исторического рассуждения как современного
или демократического способа быть представленным и услы-
шанным — «свободный и равный» путь обсуждений. Итогом яв-
ляется конфликтная модель дискуссии, ориентированная скорее
на победу в споре с оппонентами, чем на достижение взаимопо-
нимания и договоренности. Объективистская модель выдвигает
единственную форму рассуждения как доминирующую над все-
ми остальными, а потому не видит, как она сама обусловлена
определенными культурными, социальными и лингвистически-
ми практиками и идентичностями. Если объективизм ориен-
тирован на консенсус, рождаемый «силой лучшего аргумента»,
401
Часть II. Варианты XX века
тогда некоторые голоса будут отвержены как стихающие, сла-
бые, некомпетентные или иррациональные (Tully, 2002; Young,
2000. Р. 52-80).
Критика Талли сочетается с позитивным акцентом на том,
как различные практики рассуждения коренятся в особых со-
циальных практиках и правилах, местных традициях и жанрах
аргументации, а также в привычных способах их взаимосвязи.
Эти культурные и исторические формы знания и анализа дей-
ствительности — местные «ноу-хау» — по его мнению, являют-
ся интерсубъективными основами культурно разнообразных
практик обсуждения, включающих «задавание вопросов и вы-
слушивание других, представление причины, фабулы, примера,
сравнения, поступка, притчи на рассмотрение, в большей сте-
пени демонстрация, чем высказывание, выражение несогла-
сия; считаться с чьим-то мнением либо оспаривать, заострять
на чем-либо внимание, информировать другого, советовать
и принимать советы, выступать от чьего-либо имени и быть
представленным; обструкция, затягивание и притворство, вы-
ражение молчаливого несогласия, прекращение переговоров,
выработка компромисса, условное и безусловное согласие...
и иные бесчисленные дискурсивные и не-дискурсивные виды
деятельности, составляющие совещательные языковые игры»
(Tully, 2002. Р. 223).
Есть много способов быть услышанным и донести свою
мысль, однако объективистское рассуждение рискует их про-
глядеть в упорном поиске самого разумного. Талли представляет
серьезную разработку в поддержку совещательной демократии,
но основанную на оценке различных форм рассуждения и обо-
снования, не фиксирующейся на единственной форме обсужде-
ния. Для него легитимным политическим режимом является тот,
что неизменно «стремится к согласованию» либо «переговорам»,
всегда открыт для диалогического обсуждения — важнейшей
практики мысли и действия, предотвращающей политический
склероз и нежелательный институциональный застой. В этом
суждении «первый и, вероятно, единственный универсализу-
емый принцип демократического совещания — audi alteram
partem («прислушивайся в мнению другой стороны»), поскольку
всегда есть, чему поучиться у другой стороны» (Tully, 2002. Р. 218).
Айрис Янг идет еще дальше в критике идеала объективизма
в совещательной демократии. Она критикует идеал по ряду при-
402
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
чин. В первую очередь идеал объективности выражает иллюзию,
поскольку он покоится на предположении о том, что люди мо-
гут преодолеть свои специфические особенности, вступая в об-
суждение. По сути, мы все находимся в определенных обстоя-
тельствах, и никто полностью не может от них абстрагироваться,
представив обезличенную и беспристрастную точку зрения
(Tully, 1990. Р. 103). Во-вторых, идеал объективизма «подавляет
различие» в том, по замечанию Талли, как он стремится свести
различные и комплексные формы рассуждения к одной простой
модели. В-третьих, он ошибочно редуцирует все множество воз-
можных точек зрения со всего мира к одной единственной —
точке зрения, которую, предположительно, «все рациональные
субъекты должны принять» (ibid. Р. 100). В отличие от этого,
Янг предлагает «продвигать инклюзивную политику», питаю-
щую «идеал гетерогенного общества» (ibid. Р. 119). Этот идеал
не предполагает, что участники откажутся от своей культурной
и социальной идентичности в качестве цены за их допуск. Вме-
сто этого она стремится к признанию и действительной пред-
ставленности различных социальных групп в общественной
жизни.
На взгляд Янг, это может быть достигнуто посредством:
- Открытия доступа к общественным фондам для продви-
жения самоорганизации социальных групп, в особенно-
сти маргинальных;
- Группового анализа и разработки стратегических пред-
ложений, гарантирующих, что все программы будут из-
ложены;
- Обеспечения того, что лица, принимающие решения, бу-
дут подотчетны всем группам, получив обязательства про-
демонстрировать, что они учли перспективы развития той
или иной группы в своих рассуждениях;
- Предоставления права вето при разработке политической
стратегии государства тем группам, которые сильно озабо-
чены определенным рядом вопросов (например, стратегия
в области прав воспроизводства для женщин или полити-
ка землепользования среди коренного населения);
- Изменения общественной культуры, причем аргументаци-
онный способ рассуждения должен дополниться другими
способами коммуникации, включая приветствие, ритори-
403
Часть II. Варианты XX века
ку и повествование; это поможет раскрыть опыт и потреб-
ности, которые в ином случае остались бы незамеченными,
а также разнообразные пути их изложения (Young, 1990.
Р. 184-185; 2000. Р. 56ft).
Сейчас Янг стремится подчеркнуть, что не все группы (на-
пример, молодежные субкультуры) должны иметь особое пред-
ставительство в ее демократической модели, но лишь «струк-
турные группы», то есть те, чье общее социальное положение
традиционно исключает их из политического участия, способ-
ности выражать их свободу и представления о социальной спра-
ведливости (Young, 2000. Р. 97). Общественная жизнь нуждается
в подключении «голосов различных контекстов», способных из-
ложить свои проблемы и интересы. Янг утверждает, что пред-
ставление интересов обычными механизмами партийной поли-
тики должно дополняться в открытой общественной дискуссии
представительством групповых перспектив. Это может быть
достигнуто рядом различных средств, например, представи-
тельскими квотами в ключевых политических комитетах в фор-
мальных политических институтах и вне их, резервированием
мест в законодательных органах как временным средством
для инклюзивного продвижения маргинальных групп, помимо
других возможностей (Young, 2000. Р. 150; Phillips, 1995).
Критики объективизма непреклонны в своем мнении о том,
что убедительное общественное обсуждение в совещательной
демократии может принимать ряд различных форм. Однако
объективисты отнюдь не сметены этим обвинением. В первую
очередь они согласны с тем, что существуют различные фор-
мы рассуждений; это едва ли явилось бы открытием. Смысл
не в том, чтобы подчеркивать разнообразие как таковое, а ско-
рее в том, что не все формы общественного обсуждения в рав-
ной степени действительно эффективны, если политическая
жизнь должна управляться рафинированными и рефлексивны-
ми предпочтениями, в сущности, ориентирующимися на фак-
ты, будущее и других индивидов. Для того чтобы политические
суждения были легитимными в ходе и посредством процессов,
из которых они возникли, мы должны суметь провести разли-
чие между принудительными и не-принудительными соглаше-
ниями, а также соглашениями, отражающими искажения власти
404
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
• со стороны, — от тех, что были сформированы в ходе открытой
и свободной коммуникации. Лишь последняя может вывести
из трясины социальных конфликтов.
Кроме того, объективизм не влечет за собой взгляды о том,
что политика есть или может быть свободной от личной заин-
тересованности. Вместо этого, чтобы различить позиции, не-
посредственно отражающие личную выгоду тех, кто способен
на межличностное соглашение, требуется взвесить все актуаль-
ные интересы, затронутые определенным образом действия —
без догматических утверждений о том, что та или иная позиция
4 убедительна и автоматически преодолевает позиции остальных.
Объективизм накладывает формальное ограничение на типы
рассуждений, которые можно принять для успешного разли-
чения между утверждением личной выгоды и преследованием
такого протекания спора или действия, которое бы другие раз-
умные люди поддержали при подобных обстоятельствах. Объе-
ктивизм не препятствует преследованию чьих-либо личных
интересов в любой ситуации, однако настаивает, что причины
действия, если стоит цель добиться его легитимности, должны
быть таковыми, что все партии приняли бы их как убедитель-
ные независимо от того, где они находятся в соответствующей
цепочке действий. Политическая философия не должна размы-
вать границу между легитимной и нелегитимной процедурой
принятия государственных решений. Общественная легитим-
ность требует, чтобы образ действия отбирался на основании
общепризнанности его принципов. Конечно же, будут ли граж-
дане действовать именно данным образом в непосредственных
обсуждениях — отнюдь не ясно; у них есть множество различ-
ных источников власти и действия, на которые они полагаются.
Однако политические философы не должны смешивать, по на-
стоянию объективистов, объективную основу действия с про-
стым утверждением идентичности и стратегического действия,
основанного на личной заинтересованности.
Любая модель общественного рассуждения в общественной
жизни может подвергаться манипулированию, и объективизм
здесь не является исключением. Когда доминирующие груп-
пы или политические элиты пытаются легитимировать свою
власть, определяя представление о хорошем гражданине исходя
их своих собственных специфических культурных и историче-
ских характеристик, а также надлежащую форму политическо-
с
405
Часть II. Варианты XX века
го обоснования как ту, что следует правилам общения, которые
установили они, появляется очевидный риск того, что и осталь-
ные будут маргинализированы и подавлены. Это могло быть
преднамеренным и непреднамеренным результатом. Таким
образом, когда оппоненты господствующей точки зрения мар-
гинализируются как фанатики, иррациональные или же просто
эгоистичные, это могло бы быть из-за того, что господствующие
формы открытого общественного обсуждения выполняют идео-
логическую функцию. Притязания на объективность могут под-
вергаться манипулированию в ходе общественного рассмотре-
ния, подкрепляя уже существующую систему правил. То, что это
может произойти, не является аргументом против понятия объ-
ективизма как такового, но доводом против его одностороннего
применения. В сущности, любая подобная критика предполага-
ет, что идеология может быть разоблачена с не идеологизиро-
ванной точки зрения и что искаженную область общественной
жизни можно отличить от представления о подлинно объектив-
ной сфере общества (McBride, 2004. Р. 87).
Институты совещательной демократии
Споры между объективистами и их критиками, по-видимому,
будут продолжаться, и далее обособляя то, как совещательные
демократы понимают свой проект. Однако, несмотря на эти
противоречия, их объединяет скептицизм в отношении многих
аспектов существующих форм либеральной демократии — кри-
тика ее излишней склонности к признанию частных интересов,
ее собирательная концепция общественного блага (как суммы
частных предпочтений), ее опора на инструментальные фор-
мы рациональности и ее неудача в размещении качества обще-
ственного принятия решений в центр полемики. Хотя либераль-
ная демократия склонна воспринимать частные предпочтения
как данные и неизменные, совещательные демократы все же
привержены их проблематизации, стремясь сфокусироваться
на политических механизмах и социальных практиках, облег-
чающих обнаружение убедительных аргументов и обоснований
действий, а также, где возможно, обобщаемых интересов (Dryzek,
1990). Совещательные демократы предлагают некоторые новые
важные представления о возможных институциональных струк-
406
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
турах демократии. Обычно они включают предложения о допол-
нении и обогащении существующих демократических процедур,
а также усилении качества демократической жизни, не пре-
тендуя на высокий уровень политического участия, требуемого
классическими, марксистскими и партиципаторными демокра-
тами (что может быть сложным для поддержания за пределами
политики протеста или революционной ситуации). (В отноше-
нии последнего отрезвляюще могут подействовать размышле-
ния о рассеивании политической энергии после «бархатных ре-
волюций» 1989-1990 годов: см. главу 8 настоящей книги)
У совещательных теоретиков процесс обсуждения рассма-
тривается как основной для демократии. Это средство обратить
демократическую политику от пассивной констатации инте-
ресов, уверенности кабинетных всезнаек-критиков и слабости
момента к более рафинированному и рефлексивному процес-
су. Как резко констатирует Фишкин, «политическое равенство
без обсуждения бесполезно, ведь оно сводится лишь к власти
без возможности подумать о том, как власть могла бы использо-
ваться» (Fishkin, 1991. Р. 36). Но обсуждение — не ситуация кате-
гории «все или ничего», а задача состоит в обнаружении спосо-
бов усилить совещательный элемент в современной демократии.
Среди предлагаемых способов для осуществления этого — вве-
дение совещательных опросов, дней обсуждения, гражданских
жюри, расширяющих механизмы ответной реакции голосую-
щих и гражданской коммуникации, реформа гражданского об-
разования для усиления возможности рефлексивного выбора,
а также общественное спонсирование гражданских групп и ас-
социаций, стремящихся к участию в совещательной политике.
Совещательные опросы и дни обсуждения
Как и все опросы, совещательные опросы общественного мне-
ния включают случайный образец репрезентативной выборки
населения, «микрокосм» электората в целом. Но хотя обычный
опрос оценивает, «что электорат думает, учитывая, как мало он
знает», совещательный опрос предназначен для того, чтобы об-
наружить, что «электорат гипотетически подумал бы, если бы
он был погружен в интенсивные совещательные процессы» (ibid.
Р. 81). Как все это организовать? Основная идея в том, чтобы
407
€
Часть II. Варианты XX века
собрать репрезентативную выборку населения в одном месте
на несколько дней, чтобы обсудить насущные общественные
вопросы. Выборка изначально опрашивается по предваритель-
ным убеждениям ее членов. Затем осуществляется обсуждение,
обычно включающее два элемента: общение и анкетирование
рядом экспертов по изучаемому вопросу; и дебаты среди участ-
ников, в надежде прийти к более публично обосновываемым по-
ложениям. После этого каждый опрашивается вновь, а резуль-
таты опросов до и после обсуждения сопоставляются. Обычно
процесс обсуждения подразумевает смену мнений, поскольку
опрашиваемые становятся более компетентными в результате
внимательного рассмотрения свидетельств, а участники уже
учитывают мнения и аргументы друг друга.
Не считая непосредственного воздействия совещательных
опросов на их участников, хотелось бы надеяться на то, что, если
результаты общедоступны (возможно, на радио и телевиде-
нии), широкая общественность была бы прекрасно мотивиро-
вана рассмотреть их собственные взгляды более внимательно.
Джеймс Фишкин, один из пионеров совещательных опросов,
полагает, что их результаты обладают большей авторитетно-
стью, чем обычные опросы общественного мнения, поскольку
они представляют «рефлексивное суждение» электората. В ре-
зультате появляется особая «консультативная сила», сообща-
ющая нам, что это и есть то, что подумала бы общественность
при получении возможности расширенной рефлексии и доступа
к информации (Fishkin, 1991. Р. 81). В отличие от официальных
политических представителей, обычно происходящих из элит
и подвергающихся огромному давлению со стороны влиятель-
ных групп, совещательные опросы — это выборка компетентно-
го мнения людей, избранных по жребию — ключевому инстру-
менту отбора, рекомендованному в классической демократии,
необходимому для того, чтобы каждый имел равные шансы
быть избранным, вне зависимости от их положения в социаль-
ной иерархии (см. главу 11). Каждый человек в равной степени
может быть призван к участию в политике и каждый равноценен
другому. Поэтому сторонники совещательных опросов мнения
воспринимают их как сочетание двух значительных идеалов:
совещательное™ и политического равенства. Элементы класси-
ческой афинской демократии (ротация участников и открытый
характер дебатов) сочетаются с элементами представительной
408
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
демократии (политическое равенство, гласность и обществен-
ные дебаты) для создания нового институционального механиз-
ма (Beetham, 2005. Р. 137-140).
Совещательные дебаты планировались не как замена поли-
тических институтов либеральной демократии, а как поддержка
и дополнение. Они использовались в целом ряде государствен-
ных вопросов, и в США, и в Европе. Данные об их использова-
нии обычно подтверждают заявления о том, что обсуждения
действительно приводят к значительному преобразованию
предпочтений их участников. Например, участники одного
опроса в Соединенных Штатах, изначально настроенные враж-
дебно к идее повышения цен на электричество, сменили свое
мнение после того, как цены были привязаны к более высокому
уровню инвестирования в возобновляемые источники энергии;
в ходе другого опроса обнаружилось, что люди, настроенные
враждебно к иностранной помощи, изменили свое мнение, едва
они узнали, как относительно немного денег выделяется на гу-
манитарную помощь в национальных бюджетах; и еще один
опрос показал, как люди меняют свои позиции относительно
существующих уровней налогообложения, если они облада-
ют большим представлением о бюджетах социальных затрат
и причинах, по которым они получают пособия по социальному
страхованию, а другие — нет (Ackerman and Fishkin, 2003). Одна-
ко нет достаточных свидетельств того, что публикация резуль-
татов совещательных опросов оказывает позитивное воздей-
ствие на массового избирателя, хотя защитники совещательной
демократии утверждают, что институционализирование сове-
щательного опроса общественного мнения, превращающее его
в характерную черту общественной жизни, изменило бы в ко-
нечном итоге поведение других акторов.
Последующее предложение, разработанное Фишкином
и Брюсом Акерманом, должно помочь преодолеть ограничен-
ную общественную эффективность совещательных опросов,
уделяя общественной дискуссии по ключевым вопросам целые
дни. Первоначальная версия этого предложения была сфокуси-
рована на «дне обсуждений», встроенном в президентские вы-
боры в Соединенных штатах. Выборка из 5000 граждан должна
будет собраться в местных школах и собраниях, чтобы провести
целый день, совещаясь по поводу кандидатов. Местные и нацио-
нальные радио- и теледебаты были бы связаны с ними и намече-
409
€
Часть II. Варианты XX века
ны на тот же день. Результаты дня совещаний, представляющие
данные о предпочтениях до и после обсуждения (и ключевые
аргументы для смены точки зрения), могли бы тогда быть опу-
бликованы — как на местном, так и на общенациональном уров-
нях. Чтобы никого не отпугнуть от участия в финансовом плане,
Акерман и Фишкин предполагают выплату «значительной граж-
данской компенсации», скажем, 150 долларов в день. «День со-
вещаний» должен стремиться вовлечь как можно больше людей
в рефлексивный процесс политического суждения.
Акерман и Фишкин считают, что регулярное проведение
совещательных дней по вопросам первостепенной государ-
ственной важности усилило бы качество политических дебатов
и укрепило бы основы голосования; отход политиков от культу-
ры «броских фраз» к более дискурсивным практикам, сфокуси-
рованным на основах политических предпочтений (в ожидании,
что они лучше пройдут проверку общественности); и расшири-
ло бы «информационную базу» партийных и непартийных акти-
вистов, чтобы они могли действовать более эффективно. Таким
образом, появляется надежда на то, что все более образованное
гражданство и более ответственный политический класс, осоз-
нающий общественную подотчетность, помогут осуществить
«подлинное возрождение гражданской культуры» (Ackerman and
Fishkin, 2003. Р. 25).
Гражданские присяжные
Гражданские присяжные действуют на весьма сходной с со-
вещательными опросами основе и, как и они, подразумевают,
что граждане способны на адекватные решения по комплекс-
ным государственным вопросам, учитывая подходящую для об-
суждений среду. Это предположение тем более ценно в контексте
демократической теории, раз она находится в явном контрасте
с пессимистической оценкой способностей человека, обнаружи-
ваемой среди конкурентных элитистов и правовых демократов.
Гражданские присяжные используются для консультации наци-
ональных правительств по большому кругу противоречивых во-
просов, включая аспекты городского дизайна и планирования;
реформу соцобеспечения и уровни социальных затрат; конку-
рирующие бюджетные статьи; приоритеты медицинского об-
служивания; выбор технологии для энергопроизводства и адек-
410
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
ватную ценовую политику; приоритетные задачи сельского
хозяйства, включая использование генетически модифициро-
ванных культур (Beetham, 2005. Р. 140).
Гражданские присяжные созываются государственными
органами — дать оценку насущным вопросам и определить
их политические приоритеты, после того как они взвесили со-
ответствующие свидетельства и рассмотрели соответствующие
аргументы. Как и в случае с совещательными опросами, обсуж-
дение направляется компетентными специалистами и прове-
ряется прениями. Цель гражданских присяжных состоит в том,
.чтобы прийти к консенсусу относительно рассматриваемого
дела, а их решения внесены в официальные процедуры при-
нятия решений. До сих пор гражданские присяжные обладали
лишь консультативной ролью; они не рассматривались как за-
мена официального принятия решений. Однако они часто
приходили к поразительным заключением, идущим вразрез
со взглядами законно избранных представителей. Так, граждан-
ские присяжные, созванные по поводу реформы здравоохране-
ния в Соединенных Штатах, единогласно высказались в пользу
всесторонней страховой защиты и членов правительства, Кон-
гресса и судебной власти «живущих по любому плану здравоох-
ранения, введенный ими для остальной страны» (Beetham, 2005.
Р. 141). Несмотря на это, существуют веские доказательства того,
что правительства (вдобавок к гражданским лобби) во многих
странах заинтересованы в использовании их, чтобы помочь соз-
дать компетентную среду для общественных дебатов и полити-
ческого принятия решений.
Развитие механизма обратной связи избирателей
и коммуникации граждан
Следующая область экспериментирования в улучшении каче-
ства общественных прений включает развитие механизмов
«обратной связи избирателей» по основным государствен-
ным вопросам (Adonis and Mulgan, 1994). Они предназначены
для улучшения коммуникации и взаимопонимания между ли-
цами, принимающими решения, и гражданами. Новые механиз-
мы «обратной связи избирателей» могут сочетать телевидение,
кабельные и компьютерные сети, построенные общественным
или частным сектором, с местным правительствами и нацио-
411
Часть II. Варианты XX века
нальными институтами. И вновь цель состоит в усовершенство-
вании процесса, посредством которого граждане формируют
политические суждения, и в укреплении механизмов, при по-
мощи которых профессиональные политики узнают о взгля-
дах и приоритетах граждан. Примеры включают электронный
доступ к общественным заседаниям, используя электронную
почту для размещения документов, касающихся государствен-
ной политической повестки, если они отвечают определенному
уровню поддержки, специальные интернет-«доски объявлений»
для организации дебатов или изучения предпочтений граждан
по насущным вопросам, и более усовершенствованный и целе-
направленный доступ к теле- и радиосетям для создания новых
сфер общественных прений и информационного обеспечения.
Другие возможности будущего включают использование ин-
тернета для создания государственных решений ключевых со-
циальных вопросов или проблем здравоохранения. Интернет
уже используется для обеспечения пространства для коллек-
тивного дизайна и разработки некоторых систем программного
обеспечения и компьютерных игр. Почему бы не воспользовать-
ся им и неправительственным организациям, правительствам
или международным органам, чтобы задействовать «ноу-хау»
людей, находящихся под сильным влиянием тех или иных
насущных проблем (дорожное движение, угрозы здоровью
или проблемы безопасности)? Информационные технологии
могли бы применяться при создании сайтов для дискуссий
о наиболее адекватной характеристике государственных вопро-
сов, а также новых способах поразмышлять о них и об их раз-
решении; о новых формах реализации стратегии. Граждане
могли бы вовлекаться в эти процессы вне зависимости от на-
циональной границы, в той мере, в какой сами государствен-
ные проблемы и решения не зависят от национальных границ,
как это происходит с огромным количеством современных вы-
зовов, начиная от СПИДа до ухудшения экологической ситуации
и новых способов оказания помощи развивающимся странам.
Новая технология может быть использована для укрепле-
ния отношений между гражданами и правительствами, а также
между самими гражданами. Иногда проводится различие меж-
ду инициативами электронного правительства и электронной
демократии. Первое обычно представляется как «нисходящее»
(заинтересованное в распространении информации, усовер-
412
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
шенствовании доступа к представителям и т.д.), а последнее —
как «восходящее» (заинтересованное в создании форумов
для новых граждан с целью обсуждения и дискуссии, а также
сайтов для мобилизации и акций) (Beetham, 2005. Р. 150-155).
В то время как подобное различение несет определенную ана-
литическую ценность, многие инициативы демократического
правительства по публикации ключевой документации в интер-
нете (например, доклада специально уполномоченного проку-
рора Конгрессу Соединенных Штатов о деле Клинтон — Моника
Левински), для улучшения понимания порядка предоставления
тех или иных прав в рамках социальной политики посредством
использования онлайн-информации, а также для ознакомле-
ния с мнением избирателей по целому ряду общественных
вопросов, может усилить отзывчивость, оперативность и по-
дотчетность по обе стороны правительства. Тем не менее, ве-
роятно, наибольший демократический потенциал цифровой
технологии для развития гражданской коммуникации заложен
в ее применении для усиления горизонтальной коммуникации
между гражданами посредством создания онлайновых обще-
ственных форумов. Примеры совещательных форумов вклю-
чают «Minnesota Е-Democracy» и «DNet» в Калифорнии, оба
из которых содействуют прениям и оценке кандидатов на госу-
дарственные посты (Hacker and Dijk, 2001; Beetham, 2005. P. 153f);
«OpenDemocracy.net» в Великобритании, сосредоточившееся
на большом круге мировых вопросов и стремящееся стимули-
ровать общественную дискуссию по ним; а также массу сайтов
активистов, сфокусированных на всем, начиная от ухудшения
состояния окружающей среды до мобилизации против войны
в Ираке в начале 2003 года.
Обычно эксперименты по укреплению механизмов обратной
связи избирателей и коммуникации граждан приносят сред-
ства для углубления политического участия в рамках существу-
ющих моделей либеральной представительной политики. Они
создают новые возможности для общественной деятельности
для имеющих доступ к новым коммуникационным каналам.
И они обогащают, в принципе, сферу и природу общественных
дебатов. Виртуальная коммуникация добавляет ряд дискурсив-
ных измерений, разумеется, не бравшихся в расчет от Платона
до Шумпетера. Затраты участия в дискуссиях снизились, а воз-
можности активного включения в политику увеличились. Сте-
413
С
Часть II. Варианты XX века
пень вытекающих непосредственных политических изменений,
несомненно, остается вопросом другого порядка.
Последним механизмом, о котором следует упомянуть в этом
контексте, является расширение использования референдумов,
включающих всех граждан, серьезно обеспокоенных стратеги-
ческими вопросами на местном и национальном уровнях. Это
должно связать новые коммуникационные средства с возмож-
ностью непосредственного установления стратегическим выбо-
ром. В принципе, граждане смогут получить возможность начать
референдум, учитывая минимальные требования поддержки
(измеряемые, скажем, 3% электората, подписавших петицию).
В свете воздействия референдумов на процесс и эффективность
правления потребуется пересмотр природы этого «минимально-
• го уровня требований» (Butler and Ranney, 1994). Может рассма-
триваться ряд референдумов — от тех, что носят чисто консуль-
тативный характер, до тех, что предоставляют либо право вето,
либо возможность позитивно повлиять на государственную
стратегию. Кроме того, если подобные референдумы были бы
связаны с использованием совещательных опросов или дней об-
суждений, мог бы быть задействован мощный инструмент реги-
страции сформировавшегося демократического мнения.
Гражданское образование и государственное
финансирование совещательных органов
Совещательные демократы надеются, что новые формы уча-
стия в обсуждениях будут стимулировать размышление не толь-
ко со стороны непосредственно вовлеченных, но и со стороны
тех, кто вступает в контакт с «совещательными активистами» —
членами семьи, друзьями и сослуживцами. Они надеются, воз-
вращение некоторых граждан в политику простимулирует по-
всеместное налаживание связей, что в итоге может породить
культуру долгосрочного гражданского участия (Ackerman and
Fishkin, 2003. Р. 25). Неотъемлемым для подобной возможности,
согласно Гутман, является сильная программа гражданского об-
разования, стимулирующая культивирование способности к об-
щественным дискуссиям и политическому выбору (Gutmann,
1987; см. также: Gutmann and Thompson, 1996).
Гражданское образование должно быть частью образователь-
ного процесса каждого ребенка, с начальной школы до высше-
414
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
го образования и за его пределами. Если «рассуждение с точки
зрения других» не приходит естественным образом, оно может
быть привито как в игре, так и в официальном обучении граж-
данскому участию. Умение поставить свои собственные желания
и интересы в контекст интересов других должно стать неотъем-
лемой частью образования каждого ребенка. Думать, оставаясь
восприимчивым к другим, а также к фактам и будущим возмож-
ностям, — непростая задача, требующая значительной умствен-
ной дисциплины — прежде всего, поставить свой собственный
непосредственный взгляд на жизнь в критическую взаимосвязь
со взглядами других. Мультиперспективный способ формирова-
ния, обоснования и уточнения своих предпочтений и суждений —
трудная когнитивная задача (во все времена), и он должен приоб-
ретаться посредством образования, стремления к пожизненному
обучению и готовности ставить себя в дискурсивные ситуации,
не созвучные и смещающие чью-либо точку зрения. Создание об-
разовательной системы, открывающей перспективы и горизон-
ты людей как результат познавания других, является решающим
элементом развития демократической общественной культуры.
Государственная финансовая поддержка объединений граж-
данского общества, активно содействующих развитию совеща-
тельных практик, получает полную поддержку со стороны не-
которых теоретиков совещательной демократии. Организации,
напрямую или косвенно поддерживающие непрерывное об-
разование, преемственность традиций и культур, а также рас-
ширение способностей индивида приводить и обмениваться
аргументами для деятельности, являются основополагающими
для условий создания успешной совещательной культуры. Со-
вещательная политика требует подпитки программы граждан-
ского образования и дискурсивных общественных форумов
для «повышения качества гражданства»; то есть для создания
общественной культуры, поддерживающей рафинированные
и рефлексивные предпочтения. Способность граждан поддер-
живать «общественное применение рациональности» — дости-
жение открыто обоснованных действий — должна, по мнению
совещательных демократов, быть поставлена в центр институ-
ционального плана развития (Cohen and Dogers, 1992).
Остается важный вопрос: где происходит или должна про-
исходить дискуссия в культуре общества, приспособленной
1
415
Часть II. Варианты XX века
для трансформации предпочтений человека? Исследовав воз-
можности, подробно обсуждаемые в литературе, Майкл Соуард
выделил множество из них:
- В специально сконструированных микрофорумах, в кото-
рых дискуссии проводит небольшая репрезентативная вы-
борка и в некоторых случаях голосует по тем или иным
вопросам [совещательные опросы, гражданские присяж-
ные и т.д.];
- В рамках политических партий;
- В национальных и других парламентах;
- В наднациональных сетях комитетов, наподобие управля-
ющих структур Европейского союза;
• - В рамках частных или общественных объединений;
- В рамках судов, или в рамках иной «общественной» сферы
«охраняемых анклавов» или «подчиненных контрпублик»,
иными словами, подавляемых групп общества (Saward,
2003. Р. 123-124).
Степень, в которой совещательные демократы понимают сове-
щание как дополнение или обогащение либеральной демокра-
тии или как альтернативную модель демократии, различается
в зависимости от того или иного мыслителя. Вопросы «Кто со-
вещается?» и «Где люди проводят совещания?» получают со-
вершенно различные ответы. Для такой фигуры, как Фишкин,
обсуждения являются способом обновления современной пред-
ставительной демократии посредством опросов и совещатель-
ных дней. Напротив, для таких теоретиков, как Янг и Драйзек,
совещания — это способ изменить демократию и создать новый
язык радикальной политики — совещательный, политический
порядок участия. Где должны проходить совещания и какова
мера народного участия — не те вопросы, относительно кото-
рых совещательные теоретики достигнут консенсуса. В той мере,
в какой совещания рассматриваются как дополнение либераль-
ных институтов, теоретики обычно рекомендуют их как способ
улучшения качества существующих политических институтов.
В той же мере, в какой совещания рассматриваются в качестве
преобразовательного типа рассуждения, к которым можно при-
бегать в различных условиях, от микрофорумов и ассоциаций
соседей до национальных парламентов и транснациональных
416
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
учреждений, они обычно интерпретируются как новая ради-
кальная модель демократии.
Ценностный плюрализм и демократия
Большая часть глав в этой работе представляет оценки уже об-
щепризнанных ортодоксий, хотя все традиции открыты для гер-
меневтического толкования и пересмотра. Совещательная де-
мократия в какой-то степени выделяется на их фоне, поскольку
она представляет идейное течение, которому всего двадцать лет,
а потому его лучше представлять в виде программы исследова-
ний и дискуссий. Чтобы соблюсти структуру и презентационную
модель книги, принципы и ключевые особенности совещатель-
ной демократии отображены в модели IX. Однако к данной ха-
рактеристике следует относиться как к предварительной по вы-
шеуказанной причине.
Модель IX
Совещательная демократия
Принцип(ы) обоснования
Условия политической ассоциации устанавливаются по-
средством свободного и обоснованного одобрения ее
граждан. «Взаимная аргументируетмость» политических
решений является легитимной основой для поиска реше-
ний коллективных проблем
Ключевые особенности
Совещательные опросы, дни обсуждений, гражданские
присяжные
Инициативы электронного правительства от полной он-
лайн-отчетности до прямого доступа к представителям
Программы электронной демократии, включающие об-
щественные онлайн-форумы
Групповой анализ и производство стратегических пред-,
ложе ний
-------------------------------------------------------у
417
Часть II. Варианты XX века
Совещание по вопросам общественной жизни, от микро-
форумов до транснациональных учреждений
Новые традиции использования референдумов, связан-
ных с совещательными опросами и т. д.
Обновление представительной демократии
Радикальная совещательная демократия участия
Общие условия
Ценностный плюрализм
Программа сильного гражданского образования
Общественная культура и институты, поддерживающие
развитие «рафинированных» и «рефлексивных» предпо-
чтений
Общественное субсидирование совещательных органов
и практик, а также поддерживающих их второстепенных
ассоциаций
В этой главе был поставлен ряд вопросов, ответы на которые
касаются адекватности понятия совещательной демократии:
Зачем совещаться? Когда можно заключить, что совещание про-
шло успешно? Кто совещается и где следует проводить обсуж-
дения? Как упомянуто выше, ответы на эти вопросы еще от-
нюдь не установлены в соответствующей литературе, имеется
лишь ряд совершенно различных положений и аргументов. Если
взгляды и совпадают по любому из пунктов, то по первому во-
просу «Зачем совещаться?» следует сделать акцент на элемен-
тах последующего: рафинированные и рефлексивные взгляды
следует рассматривать как неотъемлемые для демократической
политики; качество принятия решений должно быть в центре
общественных дебатов; политическая рациональность неот-
делима от идеи оправдания перед другими; усиление дискур-
сивной рациональности жизненно важно в поисках наилуч-
ших релевантных решений коллективных проблем. Ответы
на остальные вопросы различаются с далеко идущими послед-
ствиями. Объективисты и их критики спорят о самой природе
общественных обсуждений, а также о том, как можно утверж-
дать, достигли ли они результата (или нет). Не существует обще-
418
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
го мнения относительно критерия, который мог бы установить,
что обсуждение было успешным. По моему мнению, позиция
объективистов ни в коем случае не разбита их критиками. Од-
нако следует признать, что идеал беспристрастности и транс-
формации народных суждений в соответствии с требованиями
взаимной обоснованности не может ответить всем требова-
ниям, сделанным от имени социальных различий, поскольку
объективизм занимает четкую позицию относительно равного
нравственного и политического достоинства каждого индиви-
да, а потому не согласуется с групповыми притязаниями как та-
ковыми, что может угрожать свободе и равенству индивидов
(McBride, 2004. Р. 104). Насколько все это важно, зависит от того,
предоставляется ли онтологический приоритет людям как ин-
дивидам или группам. Позиции различаются в данном случае
со значительными последствиями. (Аргументы, разрабатывае-
мые мною в дальнейшем, помещают нравственный или эгали-
таристский индивидуализм в основу демократии в ее современ-
ной форме, ставя его над групповыми запросами. Притязания
группы интерпретируются как второстепенные по сравнению
с правами и свободами индивидов. См. главы 10 и 11, см. также:
Held 2002; 2004, приложения.)
Расхождения в оценке также очевидны на примере размыш-
лений о том, кто должен участвовать в совещаниях и где они
должны проходить. На одном из концов спектра совещатель-
ные теоретики стремятся к лучшему пониманию того, что, соб-
ственно, происходит в парламентах и конституционных судах,
а также добиваются расширения использования общественно-
го разума1 и взаимообоснованности в новых областях в рамках
представительной демократии. На другом конце спектра дис-
курсивная демократия представлена как способ преодолеть не-
достатки либеральной демократии посредством продвижения
общественной сферы, в которой ни один индивид не может об-
ладать авторитетом, кроме как на основе убедительного аргу-
1 Общественный разум (общественная необходимость [рациональность)) -
термин, введенный Дж. Ролзом для обозначения общей политической
рациональности современного демократического мира, в соответствии
с которой граждане в ситуации разумного плюрализма должны диску-
тировать о концепциях социальной справедливости, отложив в сторону
свои собственные концепции блага и рассуждая исходя лишь из обще-
значимого)
419
<
Часть II. Варианты XX века
мента или идеи: никакие институциональные барьеры не долж-
ны мешать участию всех заинтересованных партий; не должно
существовать никаких правил или ограничений, кроме как ис-
пытания временем (Dryzek, 1990. Р. 41-42). Общественная об-
ласть, вкратце, не может ограничиваться какими-либо офици-
альными либо конституционными правилами, которые сами
не подлежат демократической подотчетности.
Является ли совещательная демократия «парадигматиче-
ским сдвигом» в демократической теории и практике — остает-
ся на данном этапе открытым вопросом. Тем не менее я считаю,
можно обоснованно говорить о том, что она направила демо-
кратическую мысль на новые пути. Хотя интерес к совещатель-
ное™ и общественным дискуссиям можно также обнаружить
в классической демократии, республиканизме развития и де-
мократии развития, центральное положение он занял именно
в работах совещательных теоретиков. Озабоченные качеством
демократических рассуждений и оправдания действий, они
ставят новаторское представление о легитимности в основу
политического рефлексии. Остается неясным, обогатит ли она
и добавит ли в конечном счете современной представительной
демократии или трансформирует ее фундаментально.
Хотя теоретики совещательной демократии оценивают цен-
ностный плюрализм и этические разногласия по-разному, они
признают их более или менее постоянными чертами каждо-
дневной политики. Для объективистов ценностные различия
не являются чем-то уникальным и могут тщательно отсеиваться
и критично оцениваться посредством открытых беспристраст-
ных дискуссий; их критики воспринимают ценностный плю-
рализм как данность и стремятся найти способы достижения
взаимной согласованности среди главных действующих лиц
посредством различных дискурсивных практик. Критик обеих
позиций, Джереми Уолдрон, выразил опасение, что ценност-
ные разногласия могут быть столь глубокими — даже в рамках
традиционных демократий — что граждане могут и не прийти
к общему мнению не только в отношении того, как выносить
решения по повседневным этическим вопросам, но и более
серьезным вопросам правосудия (Waldron, 1999а, 1999b). Суть
спора в том, что продолжающиеся этические разногласия де-
монстрируют, что принцип совещательности как процесса при-
420
Глава 9. Совещательная демократия и защита публичной сферы
нятия решений не может занять место мажоритарного голосо-
вания. Напротив, обсуждения глубоких этических и моральных
разногласий следует рассматривать как средство влиятельного
(то есть выносимого на голосование) коллективного решения.
Уолдрон утверждает, что особая сила либерально-демократи-
ческого процедурного порядка и заключается в том, что он
обеспечивает прочные обоснования для граждан, несогласных
с тем или иным насущным решением, принять и соблюдать его,
то есть что решение было принято посредством честной про-
цедуры. При подобных условиях притесняемым меньшинствам
остается лишь отступить перед решением большинства (побе-
да по итогам голосования), а не перед суждением победителя
(Waldron, 1999а).
Хотя критика и убедительна, она не обязательно разгромна.
Для коллективного решения по мнению, представленному Гут-
манн и Томпсоном, совпадения взглядов не требуется (Gutmann
and Thompson, 1996). Кроме того, в последнее время совеща-
тельная демократия подверглась переформулировке, с тем что-
бы ее воспринимали как последовательный процесс обществен-
ной дискуссии, акцентированной на выборах. Следуя подобной
точке зрения, разумно интрепретирвать мажоритарные взгля-
ды как индикаторы расстановки сил в споре на конкретный мо-
мент выборов, признавая, что дискуссия должна продолжаться
(Lafont, 2006). Таким образом, наиболее разумным заключением
в настоящий момент развития совещательной теории было бы
то, что дискуссия о совещательной демократии будет продолже-
на! Как глубоко и в какой мере совещательная демократия вос-
принимается в качестве инновационной модели демократии
или изменения образа восприятия и функционирования пред-
ставительной демократии, остается предметом дальнейших
дискуссий.
ЧАСТЬ III. ЧТО ОЗНАЧАЕТ
ДЕМОКРАТИЯ СЕГОДНЯ?
ГЛАВА 10
Демократическая автономия
Споры о современном значении демократии по-
родили чрезвычайное разнообразие моделей:
от видений технократической формы правления
до концепций социальной жизни с расширенным
политическим участием и принципом совещатель-
ное™. Исследуя эти вопросы, поставленные раз-
личиями и противоречиями между этими моделя-
ми, в Части III мы попытаемся обозначить контуры
и еще одной концепции демократии. Оправдан ли
этот замысел?
Есть несколько причин, объясняющих, почему
критическая оценка существующих моделей де-
мократии и поиски альтернативных позиций дей-
ствительно важны. Во-первых, мы не можем избе-
жать участия в политике, хотя многие люди к этому
и стремятся. Признает ли кто-либо свою привер-
женность той или иной политической перспективе
открыто или нет, наша деятельность предполагает
особую конструкцию государства и общества, кото-
рая в действительности нами управляет. Апатично
настроенные граждане также не в силах избежать
политики; они лишь оставляют все как есть. Во-
вторых, если нам предстоит рассмотреть проблемы
демократии, нам необходимо поразмыслить о том,
почему для такого множества людей одного факта,
что что-то является «политическим» заявлением,
в сущностидостаточно для того, чтобы мгновенно
вызвать негативную реакцию. Политика часто свя-
зывается сегодня с эгоистичным поведением, лице-
мерием и деятельностью в духе «пиара», предназна-
ченного для продажи тех или иных политических
программ. Проблема подобного взгляда заключает-
ся в том, что, хотя он и совершенно объясним, слож-
425
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ности современного мира не будут решены посредством отказа
от политики, но лишь путем развития и преобразования «поли-
тики» таким образом, что это даст нам возможность более эф-
фективно формировать и организовывать человеческую жизнь.
Выбора «без политики» просто не существует.
В-третьих, скептицизм и цинизм по отношению к поли-
тике — отнюдь не обязательные факты политической жизни.
Устанавливая надежность и жизнеспособность альтернатив-
ных моделей «органов власти» и демонстрируя то, как они
могут быть связаны с систематическими трудностями, вновь
и вновь случающимися в социальном и политическом мире,
мы создаем возможности того, что недоверие к политике мо-
жет быть преодолено. Политические представления об альтер-
нативном общественном обустройстве крайне важны в деле
искоренения запятнанной репутации политики. В-четвертых,
мы не можем удовлетворяться существующими моделями де-
мократической политики. На протяжении данной работы мы
видели, что в настоящей ситуации есть надежные основания
не просто для принятия какой-либо модели, классической либо
современной. Есть чему поучиться у ряда традиций политиче-
ской мысли, в то время как склонность к простому совмеще-
нию либо стравливанию одной позиции с другой не является
плодотворной.
В дальнейшем разрабатывается одна стратегия для выхода
за рамки существующих споров между перспективами разви-
тия. Важно подчеркнуть, что приводимая ниже позиция не оз-
начает попытку представить прекрасно подогнанный и оконча-
тельный набор идей; скорее она сводится к ряду предложений
для дальнейшего рассмотрения. Это — попытка представить
вразумительный ответ на вопрос: что же означает демократия
сегодня? И ответ будет состоять из двух частей. В первой аргу-
менты исследуются с оглядкой на господствующее политиче-
ское объединение нашего времени: национальное государство.
Это объединение, конечно же, лежало в основе современного
демократического дискурса со времен зарождения либераль-
ной демократии. Однако может ли оно оставаться во главе
политической жизни и дальше — вопрос, все чаще встающий
на повестке дня, при все более интенсивных региональных
и глобальных отношениях и силах — от изменения окружаю-
щей среды и вызовов безопасности до постепенного расши-
426
Глава 10. Демократическая автономия
рения экономической жизни на региональные и глобальные
сети. В главе 10 будет рассмотрен вопрос о том, что же долж-
на означать демократия сегодня в контексте национального
государства, а также разработана модель, которую я называю
«демократической автономией» (модель Ха). В главе 11 будут
пробуждены сомнения относительно адекватности данной кон-
цепции и экспериментально исследовано то, как демократия
в рамках национальных государств должна дополняться демо-
кратическими объединениями на региональном и глобальном
уровне. Я называю эту последнюю концепцию «космополити-
( ческой демократией» (модель Хб). Модели Ха и Хб могут быть
восприняты как две стороны единой позиции. Обеим сторонам,
однако, потребуется гораздо более детализированное обосно-
вание, чем это возможно осуществить в данном случае, чтобы
продемонстрировать их убедительность (для более детализиро-
ванной оценки данных вопросов см.: Held, 1995. Parts III & IV;
Held, 2004).
Глава 10 начинается с рассмотрения как неизменно при-
влекательной позиции демократии, так и того, почему эта
идея остается столь дискуссионной. На этом фоне утвержде-
ния и их опровержения различных традиций демократической
политической теории исследуются в связи с общим для них
набором проблем — проблем, в основном связанных с при-
родой свободы или автономии и тем, как примирить данную
ценность с другими насущными политическими вопросами.
В главе предполагается, что в основе современного демокра-
тического проекта существует некий общий принцип, который
я называю «принцип автономии», принцип, который может
стать опорным пунктом как в понимании, так и построении
новой и полноценной оценки демократии. Этот принцип, од-
нако, должен быть связан с разнообразными условиями его
реализации, то есть институциональными и организационны-
I ми требованиями, чтобы прочно войти в политическую жизнь.
Представляется, что ни одна из ведущих традиций современ-
ной демократической мысли не может в полной мере охватить
эти условия. Исследуя, каковы могут быть эти условия, в главе
10 мы выдвигаем новую концепцию демократического устрой- >
ства, которую мы продолжим рассматривать в главе 11 в свя-
зи с международными и транснациональными отношениями
и процессами.
427
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Обаяние демократии
Часть привлекательности демократии объясняется принципи-
альным отказом принять любую концепцию политического
блага, отличную от той, что была создана самими «людьми».
От обретения отдельных элементов народного суверенитета
в ранних самоуправляющихся республиках до разнообразной
борьбы по достижению подлинно всеобщего избирательного
права в XIX и XX веках, сторонники расширенной подотчетно-
сти в общественной жизни стремились найти удовлетворитель-
ные средства санкционирования и контроля за политическими
решениями. На повестке стояло низвержение власти монархов,
принцев, лидеров или «экспертов» для подведения политиче-
ских итогов и осуществления «проверок» согласия при установ-
лении общественных приоритетов и интересов. За демократию
боролись как за механизм, дарующий легитимность полити-
ческим решениям, основанным на верных принципах, прави-
лах и механизмах участия, представительства и подотчетности.
В ходе восточноевропейских революций 1989-1991 годов прин-
ципы самоопределения и согласия с действиями правительства
вновь явились вызовом принципу «единоличное™» или, в осо-
бых случаях, «однопартийного» правления. Демократия вновь
праздновалась как способ сдерживания власти государства,
посредничества между конкурирующими индивидуальными
и коллективными проектами, а также как средство сделать клю-
чевые политические действия подотчетными. В то время как по-
литические обстоятельства определяются множественностью
идентичностей, культурных форм и интересов, каждая из кото-
рых, вероятно, формирует различные директивные режимы, де-
мократия, ко всему прочему, предлагает основу для терпимости,
дискуссий и переговоров.
В последующих двух главах я утверждаю, что демократию
следует понимать как привилегированную концепцию поли-
тического блага, поскольку она предлагает — по крайней мере,
в теории — форму политики и жизни, в которой существуют
законные и справедливые способы проведения прений и пе-
реговоров о ценностях. Демократия является единственным
«главным» или «мета»нарративом, способным легитимно сфор-
мулировать и разграничить конкурирующие «нарративы» со-
временной эпохи. Но почему должно быть именно так? Како-
428
Глава 10. Демократическая автономия
вы особенности демократии в эпоху, в которую, как некоторые
считают, она представляет конечный пункт развития истории,
а другие — что в существующей форме она — просто фальшивка?
Идея демократии важна, поскольку она не представляет всего
лишь одну ценность из многих других, таких, как свобода, ра-
венство или правосудие, но является ценностью, которая может
быть посредником между конкурирующими директивами и свя-
зать их. Это ориентир, который может содействовать в создании
основы для определения взаимоотношений между различными
нормативными интересами. Демократия не предполагает согла-
сия по различным ценностям — скорее, она предлагает способ
взаимосвязи ценностей и предоставления разрешения ценност-
ных конфликтов участникам открытого процесса, подлежащего
соблюдению лишь некоторых условий, защищающих порядок
и форму самого процесса. В этом кроются и другие элементы ее
притягательности.
Попытка разработать демократическую концепцию полити-
ческого блага — «достойной жизни», определяемой при «сво-
бодных и равных» условиях политического участия и обсуж-
дений — не предлагает, следует подчеркнуть, панацею от всех
несправедливостей, бед и опасностей (ср.: Giddens, 1993). Но она
действительно закладывает прочные основы для защиты обще-
ственного диалога и процесса принятия решений относитель-
но дел общественной важности и предполагает институцио-
нальные пути ее развития. По моему мнению, «демократия»
не является ответом на все вопросы; отнюдь нет — я утверждаю,
что при адекватном разъяснении демократия, как оказывает-
ся, составляет программу изменений, в которой и посредством
которой насущные и наиболее значимые вопросы получат луч-
шую возможность для обдумывания, обсуждения и решения,
чем при альтернативных режимах. Как же понимать эту по-
зицию? Для начала я обращусь к этому вопросу, пересмотрев
некоторые из ведущих утверждений современных либералов,
в особенности мыслителей «новых правых», а также их крити-
ков, на позиции которых мы подробно останавливались в гла-
вах 7 и 8. Затем дискуссия будет расширяться, подключая другие
обсуждаемые в этой работе традиции, включая традицию со-
вещательной демократии. Избранный мною подход будет не-
изменно включать попытку переосмысления обеспокоенности,
разделяемой целым рядом традиций политической мысли —
429
Часть III. Что означает демократия сегодня?
обеспокоенности тем, как индивидуальный и коллективный
типы самоопределения могут быть согласованы — и показать,
как отдельные аспекты этих традиций могут, и даже должны,
быть интегрированы в альтернативную позицию для разреше-
ния этой фундаментальной проблемы.
Принцип автономии
Современные либеральные мыслители в целом связывают цели
свободы и равенства с индивидуалистскими политическими,
экономическими и этическими доктринами. На их взгляд, со-
временное демократическое государство должно обеспечить
необходимые условия, которые бы позволили гражданам пре-
следовать их собственные интересы; должно поддерживать
правопорядок, чтобы защищать и поддерживать свободу инди-
видов, дабы каждый смог добиваться поставленных собой це-
лей, при этом не навязывая свое представление о «достойной
жизни» другим. Данное положение, несомненно, являлось ос-
новным принципом либерализма со времен Локка: государство
существует для защиты прав и свобод граждан, которые в ко-
нечном счете являются лучшими судьями своих собственных
интересов; государство является бременем, которое индивиды
вынуждены нести ради обеспечения своих же целей; а государ-
ство должно быть ограничено в свободе действий и сдерживать-
ся на практике, чтобы гарантировать максимально возможную
свободу каждому гражданину. Либерализм был и остается за-
интересован в создании и защите мира, в котором «свободные
и равные» индивиды могут процветать с минимумом политиче-
ских препятствий1.
Напротив, социалистические мыслители, от марксистов
до «новых левых», защищали важность определенных социаль-
ных и коллективных средств и целей. Для них добиваться сво-
боды и равенства, безусловно, включало отказ от того взгляда,
что эти ценности могут реализовываться людьми, предостав-
ленными на практике самим себе в «свободно-рыночной» эко-
1 До указания обратного «либерализм» используется здесь в широком
смысле для обозначения как либерализма после Локка, так и либераль-
ной демократии.
430
Глава 10. Демократическая автономия
номике минимального государства. Эти ценности могут быть
укреплены лишь посредством борьбы за гарантии того, что об-
щество, как и государственное устройство, на деле демокра-
тизировано, а значит, открыто для проведения процедур, обе-
спечивающих максимальную подотчетность. Лишь последнее
может в итоге гарантировать сокращение всех форм принуди-
тельной власти, чтобы люди могли развиваться как «свободные
и равные». Хотя мыслители «новых левых» во многих отноше-
ниях отличаются от традиционных марксистских писателей,
их объединяет стремление обнаружить условия, благодаря кото-
рым «свободное развитие каждого» оказывается совместимым
со «свободным развитием всех». Такова их общая фундамен-
тальная цель.
Взгляды «новых правых» и их критиков слева, конечно же,
радикально различаются. Ключевые элементы их теории фун-
даментально противоречат друг другу. Поэтому в чем-то пара-
доксальным покажется замечание, что их объединяет одно пред-
ставление о сокращении произвола и регулятивной способности
до минимальной возможной степени. Обе теории опасаются
разрастания сетей интрузивной власти в обществе, «засоряю-
щей», по высказыванию Маркса, «все его поры». И те и другие
умеют критиковать бюрократический, несправедливый и ча-
сто репрессивный характер большинства действий государства.
Кроме того, и те и другие озабочены политическими, экономи-
ческими и социальными условиями развития способностей лю-
дей, их желаний и интересов. Говоря отвлеченно, имеет место
совпадение акцента на выяснении условий, при которых люди
могут развиваться как «свободные и равные». Иными словами,
стремления данных традиций к миру, для которого характерны
свободные и равные отношения между взрослыми, отражают
желание обеспечить:
1. Создание наилучших условий для всех людей ради развития
их природы и реализации их различных качеств (включая
уважение к различным способностям индивидов и их уме-
нию учиться и развивать свой потенциал).
2. Защиту от произвола в использовании политической и при-
нудительной власти (включая обязательство уважать конфи-
денциальность во всех делах, не являющихся основой потен-
циального и очевидного «ущерба» для других).
431
Часть III. Что означает демократия сегодня?
3. Включение граждан в процесс определения условий их объ-
единений (включая обязательства уважать право индивидов
выбирать ту или иную обоснованную точку зрения).
4. Расширение экономических возможностей максимизировать
доступность средств (включая предположение, что когда ин-
дивиды свободны от бремени неудовлетворенной физиче-
ской потребности, они лучше всего способны на реализацию
своих целей).
5. Иными словами, существует набор общих стремлений, объ-
единяющих «правовых» и «партиципаторных» теоретиков.
Кроме того, эти устремления разделяли и столь разные мыс-
лители, как Дж. С. Милль и Маркс, а также большинство тео-
ретиков XVIII и XIX веков (рассмотренные в этой книге), пы-
тавшихся раскрыть суть взаимосвязи между «суверенным
государством» и «суверенным народом».
Понятие «автономии» или «независимости» связывает воеди-
но эти стремления и помогает объяснить, почему столь многие
их разделяют. «Автономия» обозначает способность человека
к самосознанию, самоопределению и саморефлексии в своих
рассуждениях. Она также включает умение обдумывать, судить,
выбирать и действовать различными возможными образами
действия как в частной, так и общественной жизни. Очевидно,
что идея «автономной» личности не могла развиваться, пока
политические права, обязательства (долг) и обязанности были
тесно связаны, как, например, в средневековом мировоззрении,
с правами собственности и религиозной традицией (см. главу 3).
Не могла она развиваться и покуда политическая идентичность
людей определялась их социальной категорией (мужчина/жен-
щина, черный/белый, коренной житель/чужестранец) или ста-
тусом (феодал/крепостной, собственник/работник). Но вместе
с изменениями, произведшими фундаментальную трансфор-
мацию средневековых понятий, по всей Европе возникла и рас-
пространилась озабоченность природой и пределами политиче-
ской власти,закона, прав и обязанностей.
Либерализм углубил новаторский взгляд на то, что индиви-
ды являются «свободными и равными», способными определять
и обосновывать свои собственные действия, способными при-
нять на себя самостоятельно выбранные обязательства (Pateman,
1985. Р. 176; ср.: Gilligan, 1982; Chodorow, 1989; Giddens, 1992).
432
Глава 10. Демократическая автономия
Развитие автономных сфер деятельности в социальных, поли-
тических и экономических делах стало одним из (если не глав-
ным) признаков того, что индивид добился свободы и равенства.
И хотя либералам зачастую не удавалось установить непосред-
ственные обстоятельства, в которых индивид жил — как сильно
люди были связаны друг с другом посредством сложных сетей
взаимоотношений и институтов — они тем не менее породили
прочное убеждение в том, что законный политический строй
должен быть таким, в котором люди способны развивать свою
природу и интересы, свободно от произвола в использовании
* политической и принудительной власти. И хотя многие либера-
' лы остановились в шаге от провозглашения того, что индивиды,
чтобы быть «свободными и равными», сами должны быть суве-
ренными, в своей работе они сосредотачивались и подтвержда-
ли чрезвычайную важностью изучения условий, при которых
индивиды могут установить и регулировать структуру своих
собственных объединений — и эту обеспокоенность с ними раз-
деляли такие фигуры, как Маркс и Энгельс, хотя оба, разумеется,
отвергали либеральные интерпретации этого основного вопро-
са (см.: Cohen and Rogers, 1983. Р. 148-149).
Самые широкие устремления, представляющие заинтересо-
ванность автономией в современной политической мысли, мо-
гут быть переосмыслены в форме общего принципа — «принци-
па автономии»1. Он может быть изложен следующим образом:
люди должны обладать равными правами и, соответственно,
равными обязанностями в определении политической концепции,
порождающей и ограничивающей предоставленные им возможно-
сти; то есть они должны быть свободны и равны в ходе процессов
обсуждения условий их собственной жизни и в установлении этих
условий, пока они не применяют эту концепцию для отрицания
прав других2.
Принцип автономии — принцип для обозначения границ ле-
гитимной власти; он нацелен на установление основ демокра-
тического согласия. Но ряд его элементов требует дальнейшего
1 См.: Beetham, 1981 and J. Cohen and Rogers, 1983, чьи труды способствова-
ли развитию приводимой ниже дискуссии.
2 Я видоизменил мою более раннюю концепцию для этого принципа, со-
держащуюся в первом издании «Моделей демократии» (Held, 1987),
а также в: Held, 1991а.
•
433
Часть III. Что означает демократия сегодня?
разъяснения для более полного понимания его значения. Предва-
рительно они могут быть сформулированы следующим образом:
1. Представление о том, что люди должны обладать равными
правами и обязанностями в политической системе, опре-
деляющей их жизни и возможности, означает, в принципе,
что они должны обладать равной автономией — то есть об-
щей структурой политического действия — для осуществле-
ния своих собственных планов, как индивидуальных, так
и коллективных — как свободные и равные субъекты дей-
ствия (ср.: Rawls, 1985. Р. 245ff).
2. Понятие «права» означает предоставление прав на осущест-
вление действия или деятельности без риска произвольного
или несправедливого вмешательства. Права определяют ле-
гитимные сферы независимого действия (или бездействия).
Они дают возможность — то есть создают пространство
для действия — и ограничивают — то есть уточняют пределы
независимого действия, так что последнее не ограничивает
и не посягает на свободу других. Следовательно, у прав су-
ществует структурное измерение, наделяющее как возмож-
ностями, так и обязанностями.
3. Идея о том, что люди должны быть свободными и равными
в установлении условий своей собственной жизни, означает,
что они должны быть способны участвовать в процессе пре-
ний и совещаний, открытых для всех на свободном и равном
базисе, о насущных вопросах общественной жизни. Легитим-
ное решение в рамках данной концепции — не то, что обяза-
тельно следует из «всеобщей воли», а, скорее, то, что вытека-
ет из всеобщего совещания в ходе политического процесса
(Manin, 1987. Р. 352). Как таковой демократический процесс
согласуется с процедурами и механизмами правления боль-
шинства.
4. Заявленное в принципе условие — что индивидуальные права
требуют защиты — представляет собой традиционный призыв
к конституционному правлению. Принцип автономии уточ-
няет и то, что индивиды должны быть «свободными и рав-
ными» и что «большинство» не может навязывать свое мне-
ние другим. Всегда должны существовать институциональные
механизмы защиты позиций индивида или меньшинства,
то есть конституционные права и меры безопасности.
434
Глава 10-Демократическая автономия
5. Групповые требования или притязания (например, женщин
и мужчин, поселенцев или коренного населения, гетеросек-
суалов и гомосексуалов) всегда будут вторичны по сравне-
нию с индивидуальными правами или свободами; посколь-
ку их унитарная или однородная природа всегда может быть
переоценена, а индивидуальные различия проигнорирова-
ны (см. выше главу 9; Barry, 2001; Kelly, 2002). Тем не менее
участие в публичных дебатах на свободной и равной основе,
безусловно, означает, что природа этих притязаний должна
быть принята во внимание, а их универсальность подвергну-
. та проверке.
Озабоченность тем, что индивидуальные права требуют явно
выраженной защиты, отражает традиционную либеральную
позицию от Локка до Хайека. Разделение, проводимое Хайе-
ком между «источниками власти» и «ограничениями власти»,
переосмысляет либеральные взгляды, как и утверждение Нози-
ка о том, что свобода означает, что люди не могут навязывать
свое мнение другим. Либералы всегда утверждали, что «свобо-
да сильного» должна быть ограничена, хотя они, конечно же,
не всегда приходили к согласию относительно того, что именно
означает «сильный». В то время как для одних «сильный» озна-
чает тех, кто обладает особым доступом к определенным видам
средств (политических, материальных и культурных), для дру-
гих он являлся атрибутом самого демоса. Но какой бы именно
ни была концепция должной природы и сферы действия инди-
видуальной свободы, либералы были привержены концепции
индивида как «свободного и равного» и необходимости созда-
ния институциональных механизмов для защиты этой позиции,
то есть отстаивали версию принципа автономии.
Могли ли марксисты (ортодоксальные либо иные) и «новые
левые» теоретики присоединиться к принципу автономии?
Складывается ощущение, исследованное в 4, 7 и 8 главах, со-
гласно которому ответ на этот вопрос — отрицательный. Они
не считали необходимым выдвигать теорию «границ свободы»
(права, культурные цели, объективные интересы и все, что бы
мы под ними ни подразумевали), которые в посткапиталисти-
ческом политическом строе «никому не будет позволено нару-
шать» (ср.: Berlin, 1969. Р. 164ft). Именно в этом смысле мнение
левых о демократической политике не имеет адекватной оцен-
435
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ки государства и, в частности, демократического правления
в его существующей и возможной форме. Их доминирующим
представлением и отношением к будущему всегда было таким,
что его «музыка» не могла и не должна была сочиняться зара-
нее. В той мере, в какой теории разрабатывались применитель-
но к существующим или возможным «процессам управления»,
они все еще остаются во многих отношениях несовершенными
(ср.: Lukes, 1985; Pierson, 1986, 1995). Однако останавливаться
на этом нельзя, поскольку в определенном смысле данная по-
зиция просто ошибочна. Попытка Маркса раскрыть самые об-
щие условия неэксплуатационного общества — порядка, устро-
енного «согласно потребностям» и максимизирующего «свободу
для всех» — предполагает, что подобное общество будет прекрас-
но знать, как защитить себя от всех тех, кто старался бы полу-
чить собственность на средства производства и власть принятия
решений частному присвоению. В оценке, представленной мыс-
лителями «новых левых», сходное предположение также явля-
ется явно ключевым; по сути, множество отрывков из их трудов
это подтверждают (см.: Макферсон, 2011. Гл. 5). Однако содер-
жащиеся в этих безусловно важных отрывках идеи остаются не-
разработанными. Демократия участия требует детально разра-
ботанной теории «границ свободы», а также тщательной оценки
институциональных механизмов, необходимых для их надеж-
ной защиты. Концепция принципа автономии является неиз-
бежным предположением радикальных демократических моде-
лей, при этом не обращенным к ним, ни разработанным ими.
Это также предположение — формально заявленное либо нет —
о тех версиях совещательной теории, которые сосредоточены
на равном нравственном статусе и равном политическом досто-
инстве каждого человека.
Что представляет собой статус принципа автономии? Этот
принцип должен рассматриваться как основная предпосылка
всех традиций современной демократической мысли. Посколь-
ку этот принцип лежит в основе политического проекта, наце-
ленного на способность людей осуществлять свободный выбор,
определять и обосновывать свои собственные действия, само-
стоятельно принимать те или иные обязательства и обладать
необходимыми условиями для политической свободы и равен-
ства. Принцип автономии является базовым и неотъемлемым
элементом всех форм политики, отдававшим и все еще отдаю-
436
Глава 10. Демократическая автономия
щим приоритет поддержанию «автономии» или «независимо-
сти». (О разработке и развитии данной позиции см.: Held, 1995.
Ch. 7) Однако заявить об этом — и пытаться сформулировать ее
; значение, основываясь на фундаментальном, но и крайне аб-
страктном принципе — еще не означает, следует это подчер-
кнуть, сказать нечто важное. Поскольку вся полнота принципа
не может быть определена независимо от условий его осущест-
вления. Различные политические традиции могут отдавать при-
оритет «автономии», но они радикально различаются в том,
как это обеспечить и, следовательно, как это интерпретировать.
• Уточнение условий претворения этого принципа в жизнь яв-
ляется крайне важным; ведь для того, чтобы теория о наиболее
желательной форме демократии была действительно правдо-
подобна, она должна затрагивать и теоретические, и практи-
ческие проблемы, философские, как и организационные и ин-
ституциональные вопросы. Без подобного двойного фокуса
произвольность выбора принципов и, по-видимому, бесконеч-
ных абстрактных дебатов о них лишь укрепляется. Рассмотре-
ние принципов без изучения условий их реализации помогает
сохранить ощущение преимущества, но едва ли способствует
раскрытию их непосредственного значения. Анализ социаль-
• ных институтов и политических механизмов — без размышле-
ний о надлежащих принципах их упорядочения, напротив, мо-
жет привести к пониманию их функционирования, но вряд ли
поможет нам оценить их адекватности и желательность1.
Имея в виду подобный двойной фокус, я буду утверждать,
что целый ряд вариантов демократической теории может спо-
собствовать развитию правильного понимания условий реали-
зации принципа автономии. Дальнейшее обоснование самого
принципа проводиться не будет: во-первых, потому, что до-
казательства его значимости уже были представлены: о нем
следует думать как о фундаментальной аксиоме ключевых
традиций современной демократической мысли. А во-вторых,
поскольку его дальнейшее обоснование зависит от удовлетво-
рительности разъяснения его значения относительно условий
1 И, следовательно, полезно вспомнить, что каждая модель демократии,
представленная в данной работе, была выработана в связи с ее общими,
иногда эксплицитными, но часто и имплицитными, условиями ее реа-
лизации.
437
Часть III. Что означает демократия сегодня?
его реализации. Для упрощения приводимые ниже рассуждения
будут сосредоточены сперва на общих вопросах, поднятых клас-
сическим республиканизмом, либерализмом и марксизмом.
Опираясь на традиции республиканизма, как и либерализма
и марксизма, я не подразумеваю, что республиканизм является
«современной» политической традицией, которая может быть
связана с принципом автономии как таковым. Более адекват-
ным будет относиться к нему как к позднесредневековому (либо
ранненовоевропейскому) и как развившемуся до появления ин-
тереса к независимости, правам и границам государственной
власти (см. главы 2 и 3). Тем не менее будут плодотворно задей-
ствованы многие из его открытий в дальнейшем, в особенности
при рассмотрении связей между свободой, участием, обсужде-
нием и должной формой правления. Сложности, привнесенные
в демократическую теорию другими традициями мысли, не из-
меняют основную структуру ведущегося здесь спора, хотя они
и приводят к важным открытиям, к которым мы вернемся ниже.
Вкратце, я буду утверждать в дальнейшем, что условия приме-
нения принципа автономии могут быть адекватно установлены
только: (1) при опоре на отдельные аспекты республиканизма,
либерализма и марксизма, (2) при признании некоторой огра-
ниченности этих общих позиций, а также (3) при установлении
связей между данными и открытиями других демократических
традиций
Осуществление принципа
Исходная точка размышления приводится в таблице 10.1, поды-
тоживающей (пусть и в схематической форме) некоторые основ-
ные позиции республиканизма азвития, либерализма и марк-
сизма, на значимость которых указано в главах 2-8. Существуют
серьезные основания для признания некоторых из основных
аргументов и, таким образом, некоторых основных директив
всех трех традиций. Принцип автономии может быть адекватно
понят лишь если мы примем этот отчасти эклектический под-
ход. Важно признать, прежде всего, комплементарность скеп-
тицизма республиканцев в отношении монархов и принцев,
скептицизма либералов по отношению к концентрированной
438
Глава 10. Демократическая автономия
политической власти во всех ее формах, а также скептицизма
марксистов относительно экономической власти. Фокусиро-
ваться исключительно на одном из них означает отрицать воз-
можность реализации принципа автономии. Однако признание
комплементарности этих скептических позиций, конечно же,
является лишь общей отправной точкой в переосмыслении на-
следия демократической мысли; каждая из этих традиций име-
ет значительные ограничения, которые также следует иметь
в виду.
Таблица 10.1. Основные принципы республиканизма развития,
• либерализма и марксизма
Республиканизм развития Либерализм Марксизм
Враждебность и скептицизм в отношении вла- сти монархов и государей Враждебность и скеп- тицизм в отношении государственной вла- сти, а также акцент на важности разно- образия центров власти Враждебность и скептицизм отно- сительно концен- трации экономиче- ской власти в частной собствен- ности на средства производства
Гражданская сво- бода требует са- моуправляемого государственного устройства, в ко- тором важнейшее место занимает политическое участие Отделение государства от гражданского обще- ства как важнейшая предпосылка демокра- тического порядка Реструктуризация гражданского обще- ства, то есть транс- формация произ- водственных отношений, как предпосылка процветания демо- кратии
Свобода и уча- стие неразрывно связаны; дела правительства являются и дела- ми граждан Желательная форма го- сударства — безличная (законно очерченная) структура власти «Безличность» или «нейтраль- ность» государства может быть достиг- нута лишь когда его автономия более не компрометирует- ся капитализмом
439
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Наиболее мудрые и эффективные законы — те, что приняты гражданами, име- ющими в виду «общественное благо». Верхов- ный авторитет принадлежит на- роду и исполни- тельные власти должны пони- маться как «упол- номоченные» по осуществле- нию народной воли Центральное положе- ние конституционализ- ма, гарантирующего формальное равенство (перед законом) и фор- мальную свободу (от произвола) в форме гражданских и полити- ческих свобод или прав неотъемлемых для представительной демократии: прежде всего свобода слова, выражения, объедине- ний, вероисповедания и (для либеральных де- мократов) «один изби- ратель — один голос» и партийный плюра- лизм Для того чтобы люди могли разви- вать свои способно- сти и полноценно участвовать в демо- кратическом регу- лировании как по- литической, так и экономической и социальной жиз- ни, необходима трансформация жесткого социаль- ного и технического разделения труда
Гражданское ве- личие зависит от степени уча- стия граждан в «свободолюби- вом образе жиз- ни» Защищенное простран- ство закреплено в за- коне для индивидуаль- ной автономии и инициативы Равно легитимные притязания всех граждан на автоно- мию являются осно- вополагающими для любой реальной свободы
«Полноценное со- общество» зави- сит от осущест- вления всеми работниками эко- номической сфе- ры (фермеров, торговцев, ремес- ленников и т. д.) своих целей, при этом послед- ние являются по- литически кон- тролируемыми и регулируемыми Важность рынков как механизмов коор- динации различной де- ятельности производи- телей и потребителей Пока не будет обще- ственного регулиро- вания инвестиций, производство оста- нется приспосо- бленным исключи- тельно к получению прибыли, а не к по- требностям
440
Глава 10. Демократическая автономия
Заинтересованность республиканцев, согласно, прежде все-
го, формулировке Марсилия Падуанского и Руссо, в создании
самоуправляющегося строя — государства участия — в котором
сообщество суверенно, предполагала фундаментальную связь
между свободой и участием. Утверждая, что свободы граждан
напрямую зависят от участия в политике, республиканцы вы-
двинули новаторскую концепцию идеала активного граждани-
на (см. главу 2). Вдобавок их аргумент о том, что политическое
благо может стать полностью известным лишь в процессе по-
литического взаимодействия и обсуждений — а, следовательно,
автономия должна восприниматься скорее как социальное до-
стижение, чем как атрибут индивида — оказался в основе вли-
ятельной традиции, утверждающей первостепенность полити-
ческого вмешательства в дело сохранения свободы (Farrar, 1992).
Однако проблема этих взглядов состоит в том, что они не кон-
кретизируют, как подобная партиципаторная политика может
быть реализована, перед лицом концентрации государствен-
ной власти, неустойчивости граждан (то есть отсутствия граж-
данской добродетели или выдержки) и слабых политических
институтов. Как обратиться к подобным вопросам, в частности,
в мире крупных национальных государств, чьи члены обычно
довольно далеки друг от друга в пространстве и времени, стало
насущным вопросом, в особенности с закатом эпохи независи-
мых городов. Именно здесь республиканские аргументы ока-
зались уязвимы перед замечаниями либералов. И именно в ис-
следовании этой уязвимости либерализм обнаружил особенную
глубину (см. главу 3). Однако импульс либерализма по созданию
демократического государства, разнообразие властных центров
и мир, которому присущи открытость, противоречивость и мно-
жественность, скомпрометирован реалиями «свободного рын-
ка», структурой и императивами системы накопления частного
капитала. Одной из основных слабостей либерализма является
то, что он воспринимает рынки как «безвластные» механизмы
координации, таким образом игнорируя — на что, среди про-
чих, указывают неоплюралисты — искажающую природу эконо-
мической власти по отношению к демократии. В основе силы
марксизма лежит глубокое понимание как раз этого вопроса.
Но в целом и их позиция, в свою очередь, ослабляется редукцией
политической власти к власти экономической и, таким образом,
пренебрежением — на что, среди прочих, указывают сторонни-
441
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ки демократии участия — опасностями централизованной по-
литической власти и проблемами политической подотчетности.
Воплощению марксизма в восточноевропейских обществах
сопутствовал рост централизованного бюрократического госу-
дарства; его претензия на представительство сил прогрессив-
ной политики со временем поблекла ввиду опоры социализма
на практике, на Востоке, а также и на Западе, на бюрократию,
надзор, иерархию и государственный контроль (см. главы 4 и 8).
Следовательно, борьба республиканцев за возможность порядка
участия должна быть подвергнута тщательной проверке, оценка
либерализма природы рынков и экономической власти — со-
мнению, а мнения марксистов о природе демократии следует
рассмотреть более критично.
Далее, важно отметить некоторые ограничения, общие
для республиканизма, либерализма и марксизма. В целом эти
три политические традиции не смогли исследовать преграды
к участию в демократической жизни, помимо тех, что навязыва-
ются, какими бы значительными они ни были, неподотчетным
государством и экономической властью. Корни данного затруд-
нения лежат в ограниченных концепциях «политического». В ре-
спубликанской и либеральной традициях политическое прирав-
нивается к деятельности управленчества или мира правления.
Обширная область политики, где сделано подобное уравнение,
исключена из рассмотрения: прежде всего, интерес представ-
ляют сферы производственных и репродуктивных отношений.
Это особенно заметно в либеральных доктринах1. Марксист-
ская концепция политики затрагивает сходные вопросы. И хотя
марксистская критика либерализма несомненно значительна,
ее ценность в конце концов ограниченна из-за прямой связи,
наличие которой между политическим и экономическим нача-
лом она постулирует. Целые группы вопросов, от природы суве-
1 В основном республиканизм развивался, конечно же, в рамках небольших
городов, ремесленных и торговых анклавов и сельских экономических
сообществ. Как таковой он появился до промышленной революции и рас-
пространения массового производства товаров; он не предвидел многих
из дилемм политики, зародившейся в ходе этих преобразований. Одна-
ко, как показано выше в главе 2, республиканцы подтвердили гендер-
ную концепцию политики, преимущественно по умолчанию, хотя ино-
гда и явно выражая враждебность к женщинам в общественной сфере.
442
Глава 10. Демократическая автономия
ренности до развития власти в организациях, воспринимаются
неадекватно (см. главы 4, 8 и 9).
Узкая концепция «политического» в данных традициях оз-
начает, что ключевые условия реализации принципа автоно-
мии выпали из рассмотрения: условия, касающиеся, например,
необходимых границ частного контроля производственных
и финансовых средств для предотвращения систематического
искажения результатов демократического развития в пользу
экономически властных (недостаточно рассмотренного в ли-
берализме); а также изменения, необходимые в организации
домашнего хозяйства и воспитания детей, среди прочих вещей,
для того, чтобы женщины пользовались общей структурой по-
литического действия (недостаточно рассматриваемой в ре-
спубликанизме, либерализме и марксизме). (Это, конечно же,
не означает, что ни одного мыслителя в рамках данных тради-
ций не заинтересовали данные проблемы; скорее, зто означает,
что их рамки анализа не позволяют адекватно их охватить) Что-
бы осознать различные условия, необходимые для адекватной
институционализации принципа автономии, требуется более
широкая концепция «политического», чем те, что обнаружива-
ются в любой из указанных традиции мысли.
На мой взгляд, суть политики сводится к власти; то есть
к способности социальных субъектов деятельности, учреждений
и институтов поддерживать либо трансформировать свое окру-
жение, социальное или физическое. Смысл политики — в ресур-
сах, подкрепляющих данную способность, а также в силах, об-
условливающих и воздействующих на ее осуществление (Held
and Leftwich, 1984. Р. 144; ср.: Giddens, 1979). Следовательно, по-
литика суть феномен, обнаруживаемый как внутри всех групп,
институтов и обществ, так и между ними, на пересечении обще-
ственной и частной жизни. Это выражено во всех видах деятель-
ности сотрудничества, переговоров и борьбы за использование
и распределение ресурсов. Она участвует во всех отношениях,
институтах и структурах, вовлеченных в производственную
и репродуктивную деятельность в жизни обществ. Политика
создает и обусловливает все аспекты нашей жизни и находится
в самой основе развития проблем в обществе и коллективных
способов их разрешения. Хотя понятая таким образом политика
поднимает ряд сложных вопросов — прежде всего, о том, совме-
стимо ли с ней понятие частного (к этой проблеме мы вернемся
443
Часть III. Что означает демократия сегодня?
позднее), — это понятие с пользой выделяет природу политики
как универсального измерения человеческой жизни, не связан-
ной ни с каким определенным «местоположением» или сово-
купностью институтов.
Если политика воспринимается подобным образом, тог-
да уточнение условий осуществления принципа автономии
сводится, в первую очередь, к установлению условий участия
граждан в решениях, касающихся вопросов, которые для них
(то есть нас) важны и в которых их ущемляют. Я говорю «в пер-
вую очередь», поскольку именно здесь теория совещательности
вступает в свои права. Подчеркивая, что условия политическо-
го объединения требуют свободного и обоснованного согласия
его членов, что взаимная обоснованность результатов перво-
степенна для политической легитимности и что условия компе-
тентного участия следует проблематизировать, она добавляет
новое измерение демократическому мышлению. А добавляет
она осознание следующего: для того, чтобы демократия состо-
яла из рафинированных и адекватных предпочтений, а также
руководствовалась аргументами и положениями, которые бы
были убедительными в связи со всеми глубоко заинтересован-
ными группами, качество сферы общественности должно быть
трансформировано из набора механизмов и собрано в одно
для их рассмотрения и достижения тех, что являются фак-
та- и футуроориентированными, как и ориентированными
на Другого.
Таким образом, необходимо стремиться к положению дел,
при котором политическая жизнь — организованная демокра-
тически и совещательно — в принципе является основной ча-
стью жизни всех людей. Может ли подобное положение дел быть
определено точнее?
Наследие классической демократической теории
и демократической теории XX столетия
Если приведенный аргумент принимается, из этого следует,
что реализация принципа автономии потребует создания систе-
мы коллективного адекватного принятия решений, позволяю-
щего гражданам участвовать в различных формах политических
дел, которые являются для них жизненно важными. Выстраива-
444
Глава 10. Демократическая автономия
ется убедительная аргументация, как это было в случае с Далем
(Dalh, 1979, 1985, 1989), того, что подобная система должна от-
вечать следующим критериям, чтобы действительно считаться
демократической:
1. Эффективное участие — граждане должны иметь адекватные
и равные возможности для формирования своих предпочте-
ний, выдвигать вопросы на общественную повестку и изла-
гать доводы для утверждения и выделения какого-то резуль-
тата среди других.
2, Просвещенность — граждане должны обладать широкими
и равными возможностями для обнаружения и утверждения
того, какой именно выбор будет служить в их интересах луч-
ше всего.
3. Избирательное равенство на решающем этапе — каждый
гражданин должен быть уверен, что его суждение будет рав-
ноценным суждениям других граждан на решающем этапе
коллективного принятия решений.
4. Контроль за определением политической повестки — демос
должен иметь возможность принимать решения относитель-
но того, какие вопросы принимаются либо не принимаются
к рассмотрению в процессах, отвечающих первым трем кри-
териям.
5. Инклюзивность — предоставление полномочий гражданско-
го участия всем взрослым индивидам, легитимным резиден-
там государства (то есть временно проживающие и приезжие
могут быть от них освобождены) (см.: Даль, 2003. С. 12-14).
Эти критерии могут рассматриваться в дальнейшем, чтобы по-
мочь конкретизировать общие условия демократического при-
нятия решений.
Если граждане не смогут обладать условиями для «эффек-
тивного участия» и «просвещенного понимания», тогда вряд ли
маргинализация крупных категорий граждан в демократиче-
ском процессе когда-либо будет преодолена, а порочные круги
ограничений или неучастия будет нарушены. Ведь в отсутствие
этих трех условий граждане будут лишены дискурсивных средств
или партиципаторных каналов для эффективного преследова-
ния коллективного принятия решений. Если право на «равные
голоса» отсутствует, не будет и механизма, который бы равно
445
Часть III. Что означает демократия сегодня?
учитывал, обеспечивая процедуру принятия решений для раз-
решения различий, взгляды и предпочтения граждан (даже если
последние могут решить и не применять систему принятия ре-
шений, основанную на голосовании при любых условиях). Если
«окончательный контроль» «политической повестки» находится
не в руках граждан, тогда «правление народа» будет, по сути, су-
ществовать лишь в названии, а технократическое видение Шум-
петера, скорее всего, станет править балом. Если демос не вклю-
чает в себя всех взрослых (за исключением тех, кто временно
пребывает в пределах политических «единиц», будь то наци-
ональное государство или мелкомасштабные объединения,
а также тех, кто легитимно и «без тени сомнения» отстранен
от участия ввиду умственной неполноценности и/или в случае
серьезной судимости), тогда он, безусловно, не сможет создать
условия для «равного участия». Вкратце, для того, чтобы люди
были «свободными и равными», необходимо соответствовать
вышеупомянутым критериям. Сложно понять, как люди мог-
ли бы быть политически равными, если хотя бы один из крите-
риев не был бы соблюден и как, по словам Даля, «любой процесс,
не способный удовлетворить одному или нескольким критери-
ям, мог бы рассматриваться как полностью демократический»
(Dahl, 1985. Р. 60; Даль, 2003. С. 195; ср.: Held, 1991с).
Многие вопросы остаются, однако, включая следующие:
при каких условиях возможно, что граждане смогут обладать
равным политическим статусом и реальными возможностями
для участия и обсуждений, то есть общей структурой политиче-
ского действия? Для реализации принципа автономии, как его
следует институционализировать для гарантии коллективного
принятия решений? К несчастью, ответы на эти вопросы отнюдь
не самоочевидны. В первую очередь признание главенства де-
мократии и утверждения о ее релевантности для многих сфер
общества не повлечет за собой простое утверждение любой
из тех моделей демократии, что рассматриваются в этой кни-
ге, провозглашающих, что демократия — единственная леги-
тимный способ организации общих структур жизни в обществе.
По уже указанным причинам, ни аргументы, ни особенности
этих моделей не могут быть просто приняты.
Классическую афинскую модель, которая вырабатывалась
в высоко интегрированном сообществе, нельзя с легкостью
«протянуть» сквозь пространство и время. Ее возникновение
446
Глава 10. Демократическая автономия
в контексте городов-государств и в условиях «социальной экс-
клюзивности» было интегральной частью ее успешного раз-
вития. В сильно различающихся социальных, экономических
и политических обстоятельствах крайне тяжело представить то,
как демократия подобного типа может преуспеть без разитель-
ного преображения (Budge, 1993). Кроме того, при осмыслении
классической модели на ум неизбежно приходит идея, что фор-
ма безличной (легально определенной) государственной вла-
стью, с разнообразием центров власти, является отличительной
чертой демократического порядка. Возникает вопрос: а какова
наиболее адекватная форма этой «безличной власти»? Какой
тип структуры должен при этом использоваться и как следует
его развивать?
Значимость этих вопросов подкрепляется размышлениями
о моделях демократии, отстаивавшимися Марсилием и Руссо,
с одной стороны, и Марксом, Энгельсом и их последователями —
с другой. Можно утверждать, что радикальные концепции ре-
спубликанской демократии Марсилия и Руссо могли бы успеш-
но функционировать в небольших сообществах с ограниченным
доступом к гражданству, в которых политика велась в собрани-
ях с прямыми контактами. Практиковавшееся недопущение
к участию в политике женщин, несомненно, помогало снизить
масштаб политических проблем, вызываемых социальной диф-
ференциацией, разумеется, ценой сохранения «божественного
права мужчин» (см. выше аргументацию Уоллстонкрафт). Но даже
если, например, обстоятельства, при которых модель ПЬ смог-
ла бы функционировать, были бы предельно ограниченными,
модель могла бы все еще не приниматься. Поскольку остава-
лась бы проблема того, насколько сфера компетенции «демо-
кратии» была бы ограничена в интересах сохранения свободы
индивидов и меньшинств, а также того, как адекватное про-
странство могло быть создано, принимаются процедуры для де-
батов и принятия решений по вопросам, по которым интересы
и мнения граждан расходятся. (То же может быть сказано о мо-
дели Па, то есть протекционного республиканизма, с его акцен-
том на самоуправлении как ключевой преграде к господству
других: см. главу 2) Оценка Вебера, согласно которой система
исключительно прямого участия может работать лишь в сооб-
ществах с ограниченным количеством членов, в которых всех
участвующих объединяют сходные наборы ценностей, уровень
447
Часть III. Что означает демократия сегодня?
квалификации и социальное положение, и где они сталкивают-
ся с относительно простыми и устойчивыми административны-
ми функциями, представляется чрезвычайно убедительной (см.
главу 5.)
Большая часть вышеупомянутого относится и к концепции
Маркса и Энгельса о прямой демократии. Ее пригодность в ка-
честве институционального механизма, предусматривающего
посредничество, переговоры и компромисс между конфликту-
ющими сторонами, группами или движениями, не выдерживает
критики. Пока мы не будем уверены в том, что потребность в по-
добных политических процессах будет в скором времени пре-
одолена, то есть пока мы не поверим в правдоподобность мира,
в котором не только Витгенштейн, Фрейд, Эминем и члены на-
шего местного сообщества согласны с общим видением жизни,
но и социальный базис всех групповых и классовых конфликтов
также устранен, прямая демократия сама по себе ничего не сто-
ит. Создание системы содействия дискуссиям, дебатам и кон-
куренции среди часто различающихся воззрений — системы,
охватывающей формирование движений, влиятельных групп
и/или политических партий с лидерами, способными повлиять
на успех дела — представляется неизбежным.
А как обстоят дела с демократией участия? Хотя партици-
паторная демократия признает наличие множества проблем,
связанных с упомянутыми моделями и отсюда, несомненно,
представляет по сравнению с ними прогресс, модель оставляет
нерешенными несколько фундаментальных вопросов, включая
то, как условия ее собственного существования можно адекват-
но обеспечить. Кроме того, хотя имеющиеся свидетельства явно
указывают на то, что мы учимся вовлекаться в процесс участия,
и что участие действительно помогает нам воспитать — как ут-
верждали Руссо, Уолстонкрафт и Дж. С. Милль — активных граж-
дан, все данные вовсе не свидетельствуют о том, что рост участия
сам по себе приведет к возрождению принципа совещательно-
сти и дискуссий и к развитию человека. Кроме того, сомнитель-
но, что само по себе участие приведет к устойчивым и желатель-
ным политическим результатам; ряд возможных трений может
возникнуть между индивидуальной свободой, вопросами рас-
пределения (социальной справедливости) и демократическими
решениями (см. главу 7; MacLean, 1986, 1991). По предположе-
нию совещательных теоретиков, эти вопросы возможно решить,
448
Глава 10. Демократическая автономия
лишь если затронуто само качество участия. Однако демократия
участия в принципе не обращалась к недостаткам демократии
совещательной.
Возможность политического участия должна быть обеспече-
на в рамках правовой системы, защищающей и поддерживаю-
щей осуществление принципа автономии. Принцип автономии
должен обладать приоритетом перед любой задачей создания
неограниченного и неопределенного участия. Кроме того, если
форма политического участия лишь регистрирует устоявшиеся
либо заданные предпочтения и не может обратиться к проблеме
обсуждения, она оказывается уязвимой для множества замеча-
ний, направленных теоретиками совещательности на существу-
ющие демократические механизмы (см. главу 9). Таким образом,
требуется комплексная программа демократического институ-
ционального строительства.
Переосмысление демократических институтов
С самого начала невозможно избежать необходимости при-
знания важности целого ряда фундаментальных либераль-
ных принципов: касающихся первостепенности, в принципе,
«безличной структуры» государственной власти, конституции
как гаранта и защитника прав, разнообразия властных центров
в государстве и вне его, механизмов поддержания конкурен-
ции и дебатов между альтернативными политическими плат-
формами. Все это, среди прочего, сводится к подтверждению
фундаментального либерального представления о том, что «от-
деление» государства от гражданского общества должно быть
отличительной чертой любого демократического строя. Моде-
ли демократии, зависящие от предположения о том, что «го-
сударство» когда-то сможет заменить «гражданское общество»
или наоборот, следует воспринимать с крайней осторожностью.
В рамках истории одного лишь либерализма понятие «граж-
данского общества», конечно же, истолковывалось на все лады
(ср.: Pelczynski, 1985; Keane, 1988а; Bobbio, 1989). Кроме того,
если мыслить глубже, гражданское общество никогда не сможет
быть «отделено» от государства; последнее, обеспечивая всеоб-
щую правовую систему координат общества, в значительной
степени представляет первое. Тем не менее не будет необосно-
449
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ванным утверждать, что гражданское общество сохраняет от-
личительный характер в той мере, в какой оно состоит из сфер
общественной жизни — семьи, экономической сферы, культур-
ной деятельности и политического взаимодействия, организо-
ванных частными и добровольными договоренностями между
индивидами и группами вне прямого контроля государства.
Именно в этом смысле здесь и используется данное понятие1.
Понятые подобным образом, условия дискуссии могут быть
переформулированы следующим образом: централизован-
ные, представительные государственные институты — при всем
уважении к сторонникам крайне радикальных моделей демо-
кратии (модели I, Па, Пб, IV и VIII) — должны рассматриваться
в качестве необходимых механизмов для, среди прочего, при-
менения законодательства, осуществления прав и обязательств,
провозглашения новой стратегии и сдерживания неизбежных
конфликтов между частными интересами. Представительные
избирательные институты, включая парламент и конкурентную
партийную систему, являются неизбежным элементов санкцио-
нирования и координации подобных видов деятельности.
Однако привести подобные пункты не означает утвердить
либерально-демократическую модель как таковую. Одно дело —
принять аргументы, касающиеся необходимых защитных, ми-
ротворческих и распределительных функций демократического
государства, и совсем иное — принимать их как предписанные
в моделях либеральной демократии от Бентама до Шумпетера.
Аналогичным образом, одно дело — согласиться со значительно-
стью роли демократии в развитии компетентного и образован-
ного гражданина, и совсем другое — принять то, что оно должно
вести к концепции Дж. С. Милля о надлежащей роли представи-
тельного правительства. Возникают серьезные трудности, об-
суждавшиеся выше, с каждой из крупных моделей либеральной
демократии (см. в особенности главы 3, 5, 6 и 9). Следовательно,
для того, чтобы государственные институты стали эффективны-
ми, совещательными и подотчетными центрами общественной
Понятия общественного и частного часто связываются непосредственно
с различием пары государство/гражданское общество. Будучи сходными
по смыслу, две пары понятий не обозначают идентичные объекты (Okin,
1991). Мы вернемся к рассмотрению «общественного» и «частного» ниже.
450
Глава 10. Демократическая автономия
жизни, они должны быть переосмыслены и на деле преобразо-
ваны в целом ряде отношений.
Сторонники либеральной демократии обычно беспокои-
лись, прежде всего, об адекватных принципах и процедурах
демократического правительства. Фокусируясь на «правле-
нии», они отвлекали внимание от тщательного рассмотрения
взаимосвязи между: формальными правами и обязанностями
и актуальными правами и обязанностями; обязательством об-
ращаться с гражданами как с равными и свободными и практи-
ками, на деле не следующими этому в достаточной мере; выска-
зываемыми гражданами мнениями и условиями для развития
рефлексивных взглядов; между концепциями государства как,
в сущности, независимой власти и вмешательством государства
в воспроизводство неравенства в повседневной жизни; пред-
ставлениями о политических партиях как адекватных струк-
турах для преодоления разрыва между государством и обще-
ством и рядом центров власти, недоступных подобным партиям
(и их лидерам); концепциями политики как правительственных
дел и системами власти, отрицающими подобное представле-
ние. Ни одна из моделей либеральной демократии не способна
адекватно определить условия возможности общей структуры
политического действия, с одной стороны, и набор управленче-
ских институтов, способных регулировать силы, которые в дей-
ствительности обусловливают повседневную жизнь, — с другой.
Условия демократического участия и обсуждения, форма демо-
кратического контроля, компетенция демократического при-
нятия решений — все эти вопросы недостаточно рассмотрены
в либерально-демократической традиции. Проблемы, в целом,
двояки: структуры гражданского общества (включая доминиру-
ющие формы производственной и финансовой собственности,
сексуальное и расовое неравенство) — неверно воспринимае-
мые или поддерживаемые либерально-демократическими мо-
делями, не создают условий для равенства голосов избирателей,
эффективного участия и обсуждений, адекватного политическо-
го понимания и равного контроля политической повестки; хотя
структуры либерально-демократического государства (включая
огромный, часто неподотчетный бюрократический аппарат,
институциональную зависимость от императивов накопления
частного капитала, политических представителей, озабоченных
своим собственным переизбранием) не создают организацион-
451
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ной силы, способной адекватно управлять «гражданскими» цен-
трами власти.
Демократия: двусторонний процесс
Выводы из данных пунктов глубоки: для того, чтобы сегодня
демократия процветала, она должна быть переосмыслена и вос-
принята как двусторонний феномен: нацеленный, с одной сто-
роны, на реформу государственной власти, а с другой — на ре-
структуризацию гражданского общества (Held and Keane, 1984)1.
Принцип автономии может быть осуществлен лишь после при-
знания незаменимости процесса двойной демократизации: вза-
имозависимой трансформации и государства, и гражданского
общества. Подобный процесс должен основываться на принятии
аксиомы о том, что разделение между государством и граждан-
ским обществом должно быть главной отличительной чертой
демократической жизни, а также аксиомы, что власть приня-
тия решений должны быть свободна от нелегитимных ограни-
чений, накладываемых частными потоками капитала и других
ресурсов. Но, несомненно, признание важности обоих данных
положений означает признание необходимости существенного
пересмотра их традиционных значений.
Осуществление принципа автономии требует от нас переос-
мысления формы и границ государственного действия и форм
и границ гражданского общества. Возникают вопросы: как и ка-
ким образом государственная стратегия может стать более по-
дотчетной? Как и каким образом могут «негосударственные»
виды деятельности быть демократически упорядочены? Более
1 С удовольствием признаю, что за формулировку элементов данной по-
зиции я обязан Джону Кину. Некоторые из идей в этой части главы об-
суждались в нашем совместном очерке (Held and Keane, 1984), хотя он
может и не согласиться с отдельными аспектами их развития в данной
работе. Вдобавок следует отметить, что попытка переоценить взаимоот-
ношения между «государством» и «гражданским обществом» находится
под влиянием не только самых различных трудов мыслителей Востока
и Запада, но и общественных движений, как с Востока, так и с Запа-
да, сделавших данную попытку основным элементом своей политиче-
ской программы (см. например: J.L. Cohen, 1982; Offe, 1984; Keane, 1988а;
Cohen and Arato, 1992; ср. главу 8).
452
Глава 10. Демократическая автономия
подробное рассмотрение этих проблем выходит за рамки воз-
можностей данной книги (хотя эта задача уже начата в: Held
and Pollitt, 1986; и является предметом основного интереса в:
Held, 1995, 2004; ср.: Hirst, 1994; J. Cohen and Rogers, 1995). Одна-
ко, безусловно, важно добавить одну важнейшую деталь к пред-
ставленной позиции, если условия осуществления принципа
автономии вообще имеет смысл представлять. В дальнейшем
последует не что иное, как предельно сжатый набросок: повест-
ка для дальнейших исследований.
На Севере и Западе потребность демократизировать полити-
ческие институты в основном сводится к вопросам реформи-
рования процесса, посредством которого выбираются лидеры,
а также изменения избирательных правил. Другие поднимае-
мые вопросы включают государственное финансирование вы-
боров для всех партий с необходимым минимальным уровнем
поддержки; подлинный доступ к медийному времени в СМИ
и более равное его распределение; свободу информации (напри-
мер, отмена многих постановлений, касающихся государствен-
ных тайн, в Британии); децентрализацию гражданской службы
в регионах; защиту и укрепление властей на местном уров-
не от жестких централизованных государственных решений;
и эксперименты, направленные на усиление ответственности
и подотчетности институтов управления перед их «потребите-
лями». Все это важные вопросы, которые должны быть разра-
ботаны в дальнейшем для выявления необходимых стратегий
для демократизации государственных институтов (Barnett et
al., 1993; Beetham, 2005). Но ни один из них не сделает реша-
ющего вклада в демократизацию государственного устройства,
пока остается следующая фундаментальная проблема (подня-
тая в главах 2, 3, 4, 7 и 9 настоящей книги): как смогут требова-
ния демократической общественной жизни (открытое участие
и т.д.) быть согласованы с теми государственными института-
ми (от исполнительных до ветвей администрации), чья задача
состоит в том, чтобы поддерживать правопорядок, служить по-
средником при дебатах и конфликтующих интересах? Как могут
сочетаться требования и «суверенного государства», и «суверен-
ного народа»? На повестке, иными словами, установление вер-
ховенства граждан над государством, при отказе предоставить
законотворческие и правоприменительные функции — и пол-
номочий государства в целом — неограниченной власти наро-
€
453
Часть III. Что означает демократия сегодня?
да с его возможной угрозой укреплению принципа автономии,
свободе индивидов и меньшинств, а также качеству обществен-
ного рассуждения (сведение общественной дискуссии к самому
низкому возможному знаменателю) (см. выше главу 9). Государ-
ство нуждается в демократизации, а также в защите и развитии
некоторых из своих независимых или объективных полномо-
чий, чтобы демократия сохраняла очертания и форму, уважаю-
щую и осуществляющую, в принципе, права и обязанности всех
граждан. Как это осуществить?
Во многих странах границы «правления» четко установлены
в конституциях и биллях о правах, которые подлежат контролю
общественности, парламентскому надзору и судебной процеду-
ре. Данная идея фундаментальна, в особенности применительно
к принципу автономии. Однако принцип автономии нуждается
в этих границах «государственной власти» для переоценки от-
носительно гораздо более широкого ряда вопросов, чем до сих
пор обычно предполагалось. Для того, чтобы люди стали свобод-
ными и равными в определении условий собственных жизней,
а также обладали равными правами, как и равными обязанно-
стями в конкретизации системы, порождающей и ограничи-
вающей доступные им возможности, они должны быть готовы
обладать рядом прав не только в принципе, но и на практике.
Что порождает «систему прав», которая будет одновременно
и сдерживать и делать возможным коллективные виды деятель-
ности в широкой сфере.
Демократия была бы в полном смысле демократией, если бы
граждане обладали реальной властью быть активными в каче-
стве граждан; то есть если бы граждане были способны обладать
набором прав, позволивших бы им требовать демократическо-
го участия и воспринимать это как официальное право (ср.: Sen,
1981. Ch. 1). Следует подчеркнуть, что подобный набор прав
не следует воспринимать как простое расширение сферы нако-
пленных частных требований прав и привилегий над и против
государства, как их и понимали многие либеральные мыслители
(см. главу 3). Нельзя его воспринимать и лишь как перераспре-
делительные меры соцобеспечения по смягчению неравенства
в области жизненных возможностей, как многие из теоретиков
государства всеобщего благосостояния истолковывали права
(см.: Маршалл, 2011). Скорее всего, их следует рассматривать
как неотъемлемые и вызванные самим понятием демократиче-
454
Глава 10. Демократическая автономия
ского правления. Таков способ уточнения определенных усло-
вий, необходимых для равной самостоятельности всех граждан,
то есть для общей структуры политического действия. И если
выбирать демократию, то следует ввести в действие радикаль-
ную систему прав и обязанностей — обязанностей, вытекающих
из необходимости уважать равные права других, и обеспечить
их общей структурой политической деятельности.
Что входило бы в подобную систему? В первую очередь, кон-
ституция и билль о правах, закрепляющие принцип автоно-
мии, уточняли бы равные права в том, что касается процессов,
устанавливающих итоги государственной деятельности. Это
включало бы не только равные права голосовать на выборах,
но и равные права обладания условиями для эффективного
участия, просвещенности и уточнение политической повестки.
Подобные широкие «политические» права, в свою очередь, вы-
звали бы широкий набор социальных прав, связанных с воспро-
изводством, охраной детства, здравоохранением и образовани-
ем, как и экономическими правами обеспечения адекватного
экономического и финансовых ресурсов для демократической
автономии. Без надежных социальных и экономических прав
права, касающиеся государства, полноценно просто нереали-
зуемы; а без государственных прав новые формы неравенства
власти, богатства и статуса будут систематически подрывать
осуществление социальных и экономических свобод.
Система прав подобного типа, кроме того, конкретизирова-
ла бы обязательства граждан друг перед другом, как и обязан-
ности государства по отношению к группам граждан, которые
те или иные правительства не смогут (пока не будет разрешено
вследствие принятия конституционной поправки) отвергнуть.
Компетенция государства, таким образом, в принципе, будет
ясно очерчена; его способность к свободе действия ограничена.
Например, право репродуктивной свободы для женщин приве-
дет к росту ответственности политического сообщества не толь-
ко за медицинские и социальные учреждения, необходимые
для предотвращения или оказания помощи при беременности,
но и обеспечения материальных условий, которые бы помогли
сделать выбор в пользу сохранения ребенка действительно сво-
бодным и тем самым предоставить решающее условие для жен-
щин, позволяющее им быть «свободными и равными». Право
на охрану детства повлекло бы за собой рост ответственности
455
Часть III. Что означает демократия сегодня?
государства за обеспечение адекватных детских учреждений,
а потому ограничило бы и государственные затраты.
Признание данного приоритета является жизненно важным
компонентом реализации равных возможностей для женщин
на рабочих местах и в более широких рамках гражданской и по-
литической жизни. Право на экономическую поддержку для жен-
щин и мужчин, чтобы они могли выбрать среди возможных об-
разов действия, обязало бы государство разрабатывать способы,
посредством которых богатство и прибыль могли бы быть рас-
пределены более равномерно. Подобные средства могли бы ока-
заться доступны с помощью, среди прочего, гарантированного
дохода для всех взрослых, вне зависимости от того, являются ли
они представителями наемной рабочей силы или заняты в до-
машнем хозяйстве (Jordan, 1985). Стратегии для последнего типа
должны восприниматься с некоторой осторожностью; их вклад
в создание и распределение коллективного или общественно-
го богатства сложен и далеко не однозначен. Однако без опре-
деленной минимальной материальной базы множество людей
останутся уязвимыми, крайне зависимыми от других и неспо-
собными полноценно осуществлять самостоятельный выбор
или преследовать различные возможности, формально перед
ними открытые'. «Правопорядок», следовательно, должен выра-
жать прежде всего обеспокоенность вопросами распределения
и социальной справедливости: что-либо менее значительное
помешает реализации принципа автономии и правлению демо-
кратии (Held, 1989. Ch. 7; 1995. Chs 7-9; 2004).
Таким образом, в сложившейся схеме право на равное член-
ство в демократическом политическом сообществе, то есть
гражданство, повлечет за собой не только обязательство госу-
дарства по обеспечению формального равенства перед законом,
но и ответственность зато, чтобы граждане на самом деле могли
воспользоваться открытыми перед ними возможностями (здра-
воохранение, образование, умения и средства). Подобная кон-
1 Или же, по выражению Гэлбрейта, «существует, во-первых, абсолютная,
неизбежная потребность в том, чтобы каждый в хорошем... обществе
имел основной источник дохода. А если рыночная система ничего по-
добного не предоставляет... он должен предоставляться государством.
Ничто, не забудем, не ставит более жесткий барьер свободе граждани-
на, чем полное отсутствие денег» (Galbraith, 1994. Р. 2).
456
Глава 10. Демократическая автономия
ституция и билль о правах радикально усилили бы способность
граждан предпринимать шаги против государства для устране-
ния необоснованных несправедливых посягательств на свободы.
Это помогло бы установить превосходство парламента над госу-
дарством и граждан над парламентом, при этом одновременно
определяя независимые ориентиры для государственного обу-
стройства.
Таким образом, они стали бы уполномочивающей правовой си-
стемой для граждан и политических ведомств. Конечно, «упол-
номочивание» тем самым не гарантируется; и ни одна правовая
система в одиночку не сможет предоставить подобных гарантий.
Но она установит права, за которые могут бороться индивиды,
группы и движения (в принципе, там, где давление могло бы
оказаться наиболее эффективным) и которые бы могли быть
проверены, среди прочих мест, в открытом суде1.
Подобной правовой системы, необходимой для отграни-
чения демократического сообщества, было бы недостаточно
для создания большей гибкости и подотчетности политической
власти. Чтобы политическая власть не просто переходила от од-
ного набора политиков к другому, пусть и действуя при помощи
новых способов и сфер деятельности, непосредственное участие
граждан в политике нуждается в углублении. Кроме того, если
граждане, в принципе, собираются обладать как самостоятель-
ностью, так и способностью к ее эффективному осуществлению,
тогда то, как последнее может произойти, требует дальнейших
пояснений. Но может ли политическое участие быть углублено,
учитывая, что модели прямого гражданского участия, от клас-
сического республиканизма до партиципаторной демократии,
1 Существующая судебная система в большинстве стран вряд ли предо-
ставит достаточно представительный контингент для осуществления
контроля за подобным судебным процессом. Потребуется альтернати-
ва, вероятно, включающая судебные органы, состоящие из людей, ото-
бранных из «статистически репрезентативной» выборки населения;
то есть из тех, кто были статистически репрезентативными для ключе-
вых общественных категорий (пол, раса, возраст) (см.: Burnheim, 1985).
Нет оснований предполагать, что подобные органы были бы менее спо-
собны на независимое суждение, чем уже существующие судебные ор-
ганы, и достаточно оснований для того, чтобы считать, что их суждения
по специфическому вопросу о том, как истолковывать права человека,
были бы более репрезентативны для коллективного мнения.
457
Часть III. Что означает демократия сегодня?
не могут просто быть приспособлены для охвата всех граждан
в современном мире? Как может уполномочивающая правовая
система дополняться усиленными каналами коммуникации, об-
суждений и принятия решений среди граждан и их соответству-
ющих представителей, местных и национальных? Кроме того,
если расширенное политическое участие должно быть участием
компетентным — участием, которое непосредственно опирается
на качество процесса принятия решений — тогда то, как полити-
ческая власть должна осуществляться, становится насущным во-
просом; и просвещенность, и эффективное участие необходимы
для создания возможности обоснованного участия в правлении
(Fishkin, 1991; ср. Cohen, 1989).
Проанализировать природу демократии этим способом оз-
начает больше, чем просто попытка прояснить теоретическую
основу, которая могла бы поддержать граждан в политической
деятельности. Сфера компетенции и возможные формы демо-
кратии становятся решающими темами в североамериканских
и европейских дискуссиях, альтернативных публичных форумах
и процедурах, как показано в главе 9. Совещательные опросы
общественного мнения, совещательные дни, гражданские при-
сяжные, определенные механизмы электронного правительства
и демократии, новые инициативы в области гражданского об-
разования, государственное финансирование совещательных
сфер общественности и поддерживающих их объединений — все
они суть новые способы мышления о том, как «усовершенство-
вать гражданство» и содействовать развитию просвещенных
и адекватных предпочтений (см. модель IX). Развитие совеща-
тельно-демократических мест общественных заседаний важно
не потому, что они могут быть напрямую приняты или «импор-
тированы» во все страны, но потому, что они признают необхо-
димость разорвать порочный круг ограниченного участия либо
неучастия, признавая при этом и то, что вопрос о просвещенном
участии является первостепенным вопросом будущего демо-
кратии. Без новых совещательных инициатив сложно предста-
вить, как демократизация государства, в принципе и на практи-
ке, могла бы, в конечном счете, достичь успехов.
Последствия всего этого для организации гражданского об-
щества отчасти ясны. В той мере, в какой анатомия гражданско-
го общества включает элементы, подрывающие возможность
эффективного коллективного принятия решений, на них будет
458
Глава 10. Демократическая автономия
необходимо реагировать. Демократическое государство и граж-
данское общество несовместимы с совокупностью влиятельных
социальных отношений и организаций, которые могут, в силу
самой основы их операций, систематически искажать демокра-
тические позиции и результаты. В данном случае на повестке,
среди прочего, сокращение власти корпораций для сдержи-
вания и воздействия на политическую повестку, сокращение
любой активности влиятельных групп интересов (будь то пред-
ставители определенных отраслей промышленности или проф-
союзов с рабочими из ключевых промышленных секторов), бес-
препятственно преследующих свои собственные цели, а также
разрушение систематических привилегий, которыми пользуют-
ся некоторые социальные группы за счет других (например, не-
которых религиозных групп). Государство и гражданское обще-
ство обязаны, в таком случае, стать условием демократического
развития друг друга.
В подобных условиях должны быть приняты новые стратегии,
способные разрушить старые шаблоны власти в гражданском
обществе и, вдобавок, создать новые условия, которые бы по-
зволили гражданам получить больший контроль над реализа-
цией своих собственных планов (Keane, 1988b). Для того чтобы
индивиды были свободными и равными в определении условий
своего собственного существования, должно быть множество со-
циальных сфер — например, сектора общественно управляемых
предприятий, независимых медиа-коммуникаций и центров
здравоохранения — которые бы позволили своим членам кон-
тролировать имеющиеся в их распоряжении средства без пря-
мого вмешательства со стороны государства, политических ве-
домств или других третьих сторон. Модели для организации этих
сфер могли бы многое позаимствовать у концепций прямого
участия, рассмотренных нами ранее. Система открытых (непо-
средственных) встреч или встреч делегируемых представителей
находит свою наиболее подходящую сферу применения именно
в этом контексте. Многие из «единиц» гражданского общества
могли бы приближаться к (или делиться) условиям, при которых
прямая демократия могла бы процветать, отвечая при этом со-
вещательным стандартам. Однако для этого требуется принятие
экспериментального взгляда на подобные организационные
структуры. Условия демократической теории и знания, получен-
ные нами в результате радикальных демократических экспери-
<
459
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ментов, не позволяют делать однозначные прогнозы относи-
тельно наиболее подходящей стратегии для организационных
изменений. Именно в этом смысле «музыку будущего» можно
сочинить лишь, оснвываясь на практике. Природа и формы раз-
личных типов демократии и их применимость к различным со-
циальным и политическим условиям нуждается во вниматель-
ном дальнейшем изучении.
Осуществление принципа автономии посредством процес-
са «двойной демократизации» приводит к модели государства
и общества, которые я называю «демократической автономией»
(или «либеральным социализмом»). Его принципы и особенно-
сти отображены в таблице Ха. Модель сводится к ряду предло-
жений, которые вместе смогли бы создать условия для защиты
и развития демократии в современных условиях. В следующем
разделе мы предпримем еще один шаг в сторону ее разъяснения.
Демократическая автономия:
совместимость и несовместимость
Если демократическая жизнь включает лишь периодическое
голосование, локус активности смещается в «частную» сферу
гражданского общества, а сфера их деятельности будет в основ-
ном зависеть от средства, которыми они распоряжаются. Не-
много возможностей появится у граждан действовать в качестве
граждан, участников государственной жизни. Демократическая
автономия стремится исправить это положение дел, создавая
для людей возможности «проявлять себя гражданами» (Арендт,
2011. С. 352). Но если цель и общая структура модели демократи-
ческой автономии ясны, то остается еще, следует сказать, целый
ряд открытых вопросов. Каждый из этих вопросов сам по себе
вызывает целую последовательность соображений. Осущест-
вляемую здесь попытку изучить данные вопросы следует вос-
принимать как еще одно признание того, что позиция призы-
вает к детальному дополнительному рассмотрению. Полагаю,
каждый из этих вопросов может быть удовлетворительно решен
в рамках модели демократической автономии, однако нельзя
утверждать, что они изучены всесторонне.
460
Глава 10. Демократическая автономия
Участие: обязанность?
Принцип автономии закладывает право всех граждан на уча-
стие в государственных делах и в их обсуждении. На повестке
стоит вопрос обеспечения справедливой доли участия в процес-
се «правления». Идея подобной доли была, конечно, основной
для афинских демократов, для которых политическая добро-
детель была в определенной степени синонимичной праву уча-
стия в окончательных решениях политики городов-государств
(ср.: Finley, 1983. Р. 140). Принцип автономии защищает «идеал
активного гражданина»; он требует, чтобы за людьми призна-
вались права и возможности активно участвовать в государ-
ственной жизни. Но одно дело — признавать право, и совсем
иное — что из этого следует, что каждый должен, вне зависи-
мости от выбора, действительно участвовать в публичных деба-
тах и политической деятельности. Участие — не необходимость.
Совещательная демократия предполагает, согласно некоторым
из ее ведущих апологетов, что публично отстаиваемые положе-
ния проходят проверку, в результате которой все глубоко заин-
тересованные согласятся с ними, но это не предполагает, что все
обязательно будут или смогут участвовать в дебатах (см., напр.:
Habermas, 1996). Утверждается, что одной из наиболее важных
негативных свобод, появившихся после падения древнего мира,
является «свобода от политики», и что подобная свобода явля-
ется неотъемлемой частью современного демократического на-
следия (Арендт, 2011. С. 167). Демократическая автономия, не-
сомненно, совместима с данным элементом нашего наследия.
Граждане могут решить, что расширенное участие в некоторых
обстоятельствах необязательно, и могут решить это по весьма
веским основаниям, включая убеждение в том, что их интересы
уже достаточно защищены (Mansbridge, 1983). Ясно, что все си-
стемы права — и правовая система демократической автономии
здесь не исключение — определяют разнообразие обязательств.
В рамках модели демократической автономии обязательства
безусловно будут присутствовать. Граждане должны принимать
демократические решения в разнообразных обстоятельствах,
пока не будет доказано, что их права были нарушены подобны-
ми решениями. Но обязательство участвовать во всех аспектах •
политической жизни не будет законным. Право вести собствен-
ную жизнь, в рамках демократической автономии, превалирует.
с
461
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Это положение, конечно же, вызывает множество вопросов.
Какой именно набор прав и обязанностей требуется для модели
демократической автономии? Какие именно обязанности долж-
ны принять на себя граждане? При каких обстоятельствах они
смогут легитимно отказаться от подобных обязательств? Если
граждане будут иметь право отказаться от решения на основе
нарушения их прав, какие средства сопротивления они смогут
оправданно применить в этих обстоятельствах? Это лишь не-
которые из проблем, которые полностью разработанная модель
демократической автономии должна будет затронуть.
Модель Ха
Демократическая автономия
Принцип(ы)обоснования
Люди должны обладать равными правами и, следователь-
но, равными обязанностями в определении рамок поли-
тической деятельности, порождающей и ограничивающей
предоставленные им возможности; то есть должны быть
свободными и равными в процессах дискуссий об условиях
их собственной жизни и установления данных условий, пока
они не обернули данную систему для отрицания прав других
Ключевые особенности
Государство
Принцип автономии закре-
плен в конституции и бил-
ле о правах
Парламентарная структура
(организованная из двух
палат на основе ПП)
Гражданское общество
Разнообразие типов до-
машнего хозяйства и ис-
точников информации,
культурных институтов,
групп потребителей и т.д.
Муниципальные службы,
такие как охрана детства,
образовательные центры
и центры здравоохра-
нения, организованные
для включения элементов
ПУ с приоритетами, уста-
новленными взрослыми
пользователями
462
Глава 10. Демократическая автономия
Судебная система должна Развитие и эксперименты
включать специализиро- ванные форумы для про- верки истолкования прав (СП) Конкурентная партийная система (перестроенная при помощи государ- ственного финансирова- ния и ПУ) с различными типами само- управляемых предприятий Разнообразные формы част- ного предприятия для содей- ствия инновациям и эконо- мической гибкости
Центральные и локаль- ные административные службы, построенные со включением элементов ПУ с условием коорди- нирования требований «местного пользователя»
Общие условия
Открытая и свободная информация для содействия компе-
тентным решениям в государственных делах
Полноценное использование совещательных демократи-
ческих механизмов и процедур от совещательных опросов
до «обратной реакции избирателей» для укрепления про-
цессов просвещенного участия
Всеобщие регулятивные задачи экономики, установлен-
ные правительством при обсуждении с государственными
и частными ведомствами
Закрепление правил, регулирующих сферы труда, соцобе-
спечения, здравоохранения и окружающей среды в дей-
ствующей корпоративной динамике
Минимизация неподотчетных центров власти в обществен-
ной и частной жизни
Сохранение институциональной структуры, открытой для
экспериментов с организационными формами
-----------------------------------------------------,
463
С
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Примечание: Следует подчеркнуть, что институциональные
черты демократической автономии представлены здесь со-
вершенно в экспериментальном порядке. Они включают
большое разнообразие форм демократического принятия ре-
шений и методики выборов. Ключевые аббревиатуры:
ПУ — прямое участие определенных групп граждан (включа-
ющее открытые собрания, местные референдумы и делегиру-
емых представителей) в управлении организацией
ПП — выборы представителей на основе определенной фор-
мы пропорционального представительства
СП — Представители избираются на основе «статистического
представительства» (то есть выборки тех, кто являются стати-
стическими представителями ключевых социальных катего-
рий,'включая пол и расу)
(Подробнее о методах избрания см.: Held and Pollitt, 1986)
Политика и частная жизнь: что значит частное?
Если демократическая автономия совместима с понятием
частного, что именно должно означать это понятие? В отли-
чие от более ограниченных взглядов на политическую жизнь,
данная позиция ведет к широкому представлению о политике,
охватывающему все системы власти, в которых власть понима-
ется как «преобразовательная способность». И хотя это понятие
политики незаменимо для полноценного разъяснения ряда во-
просов, посягающих и воздействующих на возможность демо-
кратической жизни, с ним связан ряд трудностей. Шумпетер
совершенно верно предупреждал, что «неопределенное» поня-
тие политики не способно предоставить четкого барьера между
жизнедеятельностью государства, с одной стороны, и повсед-
невной жизнью людей — с другой. Делая политику потенциаль-
но коэкстенсивной со всеми сферами социальной, культурной
и экономической жизни, оно открывает эти области для обще-
ственного регулирования и контроля. Шумпетер считал, что по-
нятая таким образом политика явит власть предержащим, будь
то меньшинства или большинство, огромное искушение кон-
тролировать все аспекты жизни. Как он полагал, самые общие
и широко толкуемые понятия политики на практике могли ока-
464
Глава 10. Демократическая автономия
заться для многих связанными с уменьшением свободы. Повто-
римся, это — фундаментальный вопрос.
И хотя широкое толкование политики убедительно и необ-
ходимо для адекватного рассмотрения проблем и вопросов де-
мократии, его следует воспринимать с осторожностью в связи
с представлением о допустимых пределах деятельности демо-
кратии. Смысл изложенной здесь позиции в том, что принци-
пы политического участия применимы к большому ряду об-
ластей. Однако они совершенно не обязательно применимы
к тому, что я бы хотел называть «сферой интимного», то есть
всем тем обстоятельствам, при которых люди ведут свою лич-
ную жизнь без систематического нанесения ущерба окружа-
ющим. Совсем как и принцип вреда Милля, для понятия ин-
тимного, употребляемого подобным образом, было бы сложно
найти удовлетворительную основу ее разъяснения и обоснова-
ния. Тем не менее рассмотрение подобных оснований просто
необходимо. Следует найти строгие критерии для разграниче-
ния общественной и политической сферы от сферы интимного,
а также для определения границ легитимного законотворчества
в последней сфере. Данная область все еще ждет серьезного тео-
ретического исследования (Pateman, 1985. Р. 174-175)
Принятие решений в государстве: кто совещается?
Кто управляет?
Различные типы демократии можно воспринимать как форми-
рование континуума между локальным и национальным, в ко-
тором локальному присущи прямые и партиципаторные про-
цессы, тогда как в более крупных областях со значительным
населением связующим элементом все чаще выступают пред-
ставительные механизмы. Возможности прямой демократии
участия в сообществах и на рабочих местах, безусловно, шире
по сравнению с теми, что существуют в крайне разнородных
социальных, экономических и политических обстоятельствах
(Beetham, 1993; Philips, 1993). Однако простые взаимоотноше-
ния демократии участия и либеральной представительной де-
мократии сейчас, учитывая развитие совещательной теории
и информационных технологий, приходят в движение, благода-
ря чему одновременная двусторонняя коммуникация оказалась
465
С
Часть III. Что означает демократия сегодня?
доступна и густонаселенным странам. Заслуги демократии уча-
стия следует пересмотреть, раз усилились аспекты ее техниче-
ской осуществимости. Как недавно заметил один комментатор,
просто недопустимо не учитывать все типы прямой демократии,
как будто они могут быть реализованы лишь «непосредственным
народным голосованием, основанным на бескомпромиссном
подходе», ведь прямая демократия может принимать несколько
различных институциональных форм, как и либеральная пред-
ставительная демократия (Budge, 1993. Р. 136-149). И хотя неко-
торые из этих форм вызывают ряд серьезных замечаний, можно
представить, например, тип совещательной прямой демокра-
тии на партийной основе, в которой бы электорат мог, в первую
очередь, рассматривать и выбирать из конкурирующих партий и,
во-вторых, действовать как парламентская ассамблея — обсуж-
дающая и голосующая прямым путем по предложенному зако-
нопроекту, выдвигаемому и отстаиваемому правящей партией.
Стабильность подобной политической системы потребовала бы
задействовать сложный набор правил и процедур, определить
которые, однако, не составило бы особого труда (Budge, 1993.
Р. 136-149). Разумеется, на практике масса важнейших вопросов
оставалась нерешенной, и на момент написания книги они все
так же открыты для полноценных дебатов. (О различных взгля-
дах по данному вопросу см.: Held, 1993с. Part II; Fishkin, 1991;
Saward, 2003.)
Среди первостепенных вопросов выделим следующие:
как следует переосмыслить роль политических представителей
и граждан, если граждане приобретают все новые прямые сове-
щательные права и полномочия на принятие решений по про-
тиворечивым общественным вопросам? Как найти равновесие
между расширением консультативных процедур и механизма-
ми принятия решений? Если представительная и прямая демо-
кратия постепенно объединяются посредством расширенного
задействования гражданских присяжных, референдумов и тому
подобного, то какие механизмы и институты могут обеспечить
независимые совещательные ил выборные процедуры? Как эти
процедуры могут удовлетворительно проверяться и контро-
лироваться? Кто должен отбирать проблемы и вопросы, пред-
ставляемые на рассмотрение гражданским организациям?
Что должно послужить балансом между правами граждан ини-
циировать и налагать вето на законопроект? Как следует оце-
466
Глава 10. Демократическая автономия
нивать эти соображения относительно других важных полити-
ческих ценностей, таких как добросовестность, эффективность
и продуктивность? В рамках демократической автономии экс-
периментальный взгляд следует применять к новым правилам,
технологиям и процедурам; догматизм в каком-либо из этих
вопросов подвергает риску ослабления аспектов политических
традиций, нуждающихся в защите и поддержке — таких, как по-
нятия беспристрастной и строго очерченной политической вла-
сти, а также поддержания множества ключевых либеральных
демократических прав и обязанностей (см. главу 3), не обяза-
тельно с приобретением при этом новых и эффективных средств.
Усиление демократии в экономической жизни:
перестройка рынка?
Демократии угрожает целый спектр экономических отношений
и организаций, которые могут — в силу оснований их деятель-
ности — преломлять или искажать демократические процессы
и их результаты. Следовательно, чтобы демократия смогла до-
биться успеха, ключевые экономические группы и объединения
должны быть связаны с политическими институтами, чтобы они
могли стать частью демократического процесса — принимая,
в рамках из собственного образа действий, структуру правил,
принципов и практик, совместимых с демократией. Возмож-
ность подобной структуры зависит от групп и экономических
объединений, функционирующих в рамках согласованных
и ограниченных рамках (ср.: Hirst, 1990. Р. 75-78). На повест-
ке стоит внесение принципов, правил и процедур демократии
и демократической автономии в организационные правила
и процедуры компаний, а также всех других форм экономиче-
ского объединения.
Для того чтобы демократические процессы и взаимосвязи
сохранялись, корпорации должны будут поддерживать, де-юре
и де-факто, верность требованиям демократической автоно-
мии. Это влечет за собой то, что компании, преследуя стратеги-
ческие цели, должны будут действовать в рамках системы, кото-
рая не нарушает требования относиться к служащим и клиентам
как равным и свободным личностям. Но как именно это следует
понимать? Что именно послужит подобными рамками? Как об-
467
Часть III. Что означает демократия сегодня?
щая структура политического действия сможет быть встроена
в корпоративные и рыночные отношения?
В первую очередь уместно провести различие между типами
собственности и, в частности, между производственной и фи-
нансовой собственностью, с одной стороны, и потребительской
собственностью (предметами частного потребления) — с дру-
гой. Принцип автономии требует неизменного решения вопро-
сов, касающихся структуры производственной и финансовой
собственности, но он совершенно не предполагает неуклон-
ного преследования таких задач применительно к предметам,
которые мы выбираем для каждодневного потребления, будь
то рубашки, стиральные машины или персональные компьюте-
ры. Права на потребительскую собственность не должны отде-
ляться от права на неограниченное накопление экономических
ресурсов. Руссо был одним из первых, активно использовавших
этот аргумент. Недавно в этом же духе остро высказался Даль,
утверждая, что мы не можем перепрыгнуть от «права носить ру-
башку на груди или наличные в кармане к фундаментальному
моральному праву приобретения паев в IBM и вместе с тем стан-
дартных прав собственности, которые владение акциями закон-
но предоставляет» (Dahl, 1985. Р. 74-75). Выбор в пользу «стан-
дартных прав собственности» есть выбор против политического
равенства и общей структуры политического действия. Если
политическое равенство есть нравственное право, тем больше
равенство в условиях, управляющих производственными и фи-
нансовыми ресурсами. Признание необходимости изменения
аспектов владения и контроля за производственными и фи-
нансовыми системами является фундаментальным для воз-
можности открытой и непредвзятой политической программы.
Без четких ограничений частного управления и использования
экономических ресурсов необходимое условие демократии про-
сто неосуществимо.
Однако существуют и другие сложные вопросы относитель-
но надлежащей формы собственности и контроля за эконо-
мическими благами. Имеются веские основания для критики
и беспокойства относительно высокой концентрации и частной
и государственной формы собственности (см. главы 3, 4 и 7).
Другие опции, в частности, кооперативные формы собствен-
ности, включающие коллективное владение предприятий рабо-
чими группами, могли бы быть более совместимы с демократи-
468
Глава 10. Демократическая автономия
ческой автономией, чем государственная или частная. Однако
полностью убедительное обоснование социальной либо коопе-
ративной собственности еще не представлено. Среди основных
вопросов, требующих дальнейшего рассмотрения, выделим
следующие: каковы в действительности природа и границы
предприятия? Нужно ли разбивать на отдельные единицы су-
ществующие компании (совершенно нереалистичная перспек-
тива), чтобы кооперативное владение оказалось жизнеспособ-
ным? Как могут потребительские предпочтения — не только
посредством рынка — учтены и как именно их следует оценить?
• Как могут требования кооперативной собственности быть пол-
ностью согласованы с требованиями демократического кон-
троля и/или эффективного управления1? Формы собственности
и эксперименты с различными типами нуждаются в более при-
стальном внимании, как и их последствия для распределения
политической власти (Ruggie, 2003; Held, 2004).
Демократическая автономия: тирания единообразия?
Означает ли преследование принципа автономии и общей
структуры политического действия, что государство должно
всегда относиться к людям одинаково? Результаты действий
государства могут быть неравными для индивидов, что может
быть обоснованно. С точки зрения демократической автономии,
для обеспечения этих условий, позволяющих индивидам играть
активную роль как гражданам, необходимо наличие различных
вариантов стратегии для различных групп людей. В первую
очередь, потребуется неравно отнестись к тем, кто в данный
момент контролирует огромные количества производственной
и финансовой собственности, с минимальной публичной подот-
четностью. Но это далеко не все. Так, для того чтобы женщины
могли пользоваться «свободными и равными» условиями, сле-
1 Можно возразить, что приведенные оценки не учитывают, необходи-
мо ли для достижения ряда важных целей, например, эффективности
и инновации, чтобы собственность была частная или нет, а также част-
ная собственность в производственных ресурсах. Рамки данной работы »
не позволяют исследовать все вопросы, которые подобное замечание
подразумевает, но они рассматриваются Далем, разработавшим убеди-
тельную аргументацию в отношении многих указанных проблем (1985).
Г469
Часть III. Что означает демократия сегодня?
дует не только трансформировать привычные условия, в кото-
рых они рожают и воспитывают детей, но и традиционные при-
вилегии мужчин — касающиеся работы, прибыли и доступности
культурной деятельности, среди прочего, — также должны быть
разрушены. Этот процесс двусторонней политики — облегче-
ния условий наименее влиятельных, при ограничении сферы
деятельности и условий наиболее влиятельных — необходимо
применять в самых разнообразных сферах, которым присущи
систематическое неравенство (от богатства и пола до расы и эт-
нического происхождения), в которых будет показано, что по-
добное неравенство подрывает или искусственно ограничивает
осуществление демократической совещательности и принятия
решений остальными.
Однако действительно ли создание большего равенства по-
литических и экономических условий означает, как это часто
утверждается, что люди обязаны или должны в конечном счете
делать все те же вещи, преследовать те же типы деятельности
и жить при идентичных условиях — вкратце, быть теми же? Яв-
ляется ли достижение общей структуры политического действия
достижением тиранически представляемого режима, в котором
все граждане сведены к сходному статусу и виду деятельности?
Бесспорно, приверженность демократической автономии
влечет за собой приверженность сокращению всех привиле-
гий привилегированных, если они ограничивают возможности
участия других и отрицают их способность к демократической
деятельности. Но это не подразумевает атаку (и было бы со-
вершенно несовместимо с ней) на персональные, социальные,
культурные и (в некоторых отношениях) экономические «раз-
личия». Смысл модели демократической автономии состоит
в усилении выборов и выгод, вытекающих из жизни в обществе,
которое не оставляет большие категории граждан в постоянно
подчиненном положении, на милость сил, находящихся полно-
стью вне их контроля. Далее, если бы были установлены широко
распространенные политические условия, из этого не следо-
вало бы, что правильным и единственным принципом право-
судия станет постоянное достижение подобных условий. Это
должно стать предметом рассмотрения и решений самих граж-
дан, в рамках, установленных на основе принципа автономии,
как именно должны распределяться блага и услуги (ср.: Pateman,
1985. Р. 188).
470
Глава 10. Демократическая автономия
Однако следует подчеркнуть еще раз, что по данным про-
блемам требуется проведение дополнительной теоретической
работы. Если политическое равенство и демократическая жизнь
требуют большего равенства экономических и социальных ус-
ловий, точная природа принципов социальной справедливости
должна излагаться аккуратнее, а их сфера применения тщатель-
нее рассмотрена. Хотя модель демократической автономии ясно
очерчивает направление распределительных форм действий
государства, остается уточнить, какими именно путями и с ка-
кой иерархией приоритетов. Кроме того, многие практические
вопросы применяемой стратегии требуют внимательного ос-
мысления. Необходимо разработать новые типы социальной
и экономической стратегии и новые способы их осуществления.
Смысл не в том, чтобы просто истолковать или изменить мир,
но исследовать обоснованные и реалистичные способы, которы-
ми он действительно может быть изменен.
Демократическое самоуправление —
ограниченное самоуправление?
В любой политической системе существуют очевидные грани-
цы свободы, которой обладают граждане. Что отличает модель
демократического самоуправления от многих других обсуж-
даемых в данной книге моделей — это фундаментальная при-
верженность принципу того, что свобода некоторых индивидов
не должна утверждаться за счет других, при том что другие могут
быть большинством или значительным меньшинством граж-
дан. В этом смысле понятие свободы, предполагаемое моделью
демократического самоуправления, в некоторых отношениях
ограничивает объем действий некоторым группам индивидов.
Для реализации принципа самоуправления некоторым людям
придется потерять свободу действий, например, для загряз-
нения окружающей среды всех остальных людей, накапливать
несметные средства или преследовать свои собственные цели
за счет целей своих любовников или жен. Свобода людей в рам-
ках демократического самоуправления должна реализовывать-
ся в форме постепенного приспособления к свободе других.
И хотя в этом случае свобода действий может ограничиваться
471
г
t
Часть III. Что означает демократия сегодня?
для некоторых в определенных отношениях, она существенно
расширится для других.
Из этого не следует, что, как это иногда замечают в сходных
теоретических позициях, подобная фундаментальная транс-
формация жизненных возможностей влечет за собой конец раз-
деления труда либо конец роли специализированных знаний.
Как справедливо заметил один критик: «политическое будущее,
обещавшее обойтись без специализированных знаний, неиз-
бежно окажется обещанием идиота, либо обещанием, сделан-
ным крайне недобросовестным человеком» (Dunn, 1979. Р. 19).
Модель демократического самоуправления является и должна
быть полностью совместимой с людьми, избирающими раз-
вивать особые умения и дарования. Условия подобного выбо-
ра будут различными, но это не означает, что выбора не будет.
Кроме того, модель демократического самоуправления явно
предполагает существование централизованного принятия
решения в правительстве. Демократическое самоуправление
не содействует подрыву всех авторитетов и тех групп институ-
тов, которые могут обеспечить компетентное, предсказуемое
управление. Аргумент Вебера о важности последнего для пре-
дотвращения того, чтобы государственные дела превратились
в трясину партийных междоусобиц, полностью неэффективной
в решении неотложных коллективных вопросов, в особенно-
сти значителен (см. главу 5). Но форма и структура подобных
институтов должны быть изменены. И вновь было бы ошибоч-
ным утверждать, что мы в точности знаем, как и каким именно
образом это должно будет случиться. Нам необходимо гораздо
больше размышлять и обсуждать типы и формы возможной по-
литической организации и их взаимосвязи с рынками, когда по-
следние функционируют в рамках расширенной подотчетности.
Легитимность: приведет ли демократическое
самоуправление к политической легитимности?
Как утверждается в главах 5-7, сегодня политический порядок
не достижим посредством системы общих ценностей или обще-
го уважения к авторитету государства или легитимности, или,
напротив, простой грубой силы; скорее всего, он должен явиться
итогом сложной сети взаимозависимостей между политически-
472
Глава 10. Демократическая автономия
ми, экономическими и социальными институтами и деятельно-
сти, разделяющей центры власти и эффективно оказывающей
давление. Власть государства является основным аспектом дан-
ных структур, но не единственной ключевой переменной.
Ненадежность «правительства» в современных условиях
связана и с ограничениями государственной власти в контек-
сте национальной и межнациональной обстановки и удален-
ности, недоверии и скептицизме в отношении существующих
институциональных договоренностей, включая эффективность
либеральной представительной демократии. Институты либе-
ральной представительной демократии остаются определяю-
щими для формального контроля государства, но расхождение
между теми агентствами, что обладают формальным контролем,
и теми, что обладают реальным контролем, между властью, буд-
то бы представляющей народ, и реальной, ограниченной вла-
стью последнего, между обещаниями представителей и их непо-
средственными достижениями, — это поразительно. Осознание
этого расхождения способствовало формированию ряда мощ-
ных социальных движений — включая женское движение, дви-
жение зеленых и антиглобалистов или движение за социаль-
ную справедливость — оказавших давление и продолжающих
оказывать его за расширение сферы самоуправления и подот-
четности в политике. Эти движения, кроме того, послужили се-
рьезным стимулом тем — от сегментов профсоюзного движения
и гражданского общества до передовых крыльев политических
партий, — кто имел общие задачи. Но в контексте множества
факторов, раскалывающих силы оппозиции, конечно же, трудно
предсказать, насколько успешными они будут: «баланс» поли-
тической власти всегда зависит от дебатов, переговоров и кон-
фликтов, а потому его результаты нельзя легко считать, опира-
ясь лишь на текущие обстоятельства.
Понятие «идеального нормативного соглашения» было вве-
дено в главе 5; оно означает согласие следовать правилам и за-
конам на том основании, что они являются предписаниями,
с которыми мы бы все согласились при идеальных условиях, об-
ладая, например, всевозможными знаниями и возможностями,
при которых бы мы хотели обсудить требования других. Эта
идея полезна, поскольку она предоставляет основу для «мыс-
ленного эксперимента» — о том, как люди бы истолковывали
свои потребности и какие правила и законы они бы рассма-
4
473
Часть III. Что означает демократия сегодня?
тривали оправданными, при условии неограниченного зна-
ния и дискуссии. Это дает нам возможность задаться вопросом
о том, при каких обстоятельствах люди следовали бы правилам
и законам, которые они считают верными, оправданными и до-
стойными уважения? Это сочетается с аргументами тех совеща-
тельных теоретиков, которые стремятся проверить принципы
социального и политического порядка кандидатов на пред-
мет требований непредвзятости. Осуществляя обзор вопросов
и свидетельств, исследуемых в первой и второй частях данной
работы, можно сказать, что политическая система, глубоко во-
влеченная в порождение и воспроизводство систематическо-
го неравенства власти и возможностей, будет редко (вероятно,
за исключением таких случаев, как война) пользоваться устой-
чивой поддержкой каких-либо групп, помимо тех, которым она
непосредственно покровительствует. Или, выражаясь катего-
ричнее, лишь тот политический порядок, который ставит транс-
формацию имеющегося неравенства во главу стратегии, будет
в конечном счете обладать легитимностью. Принцип само-
управления, осуществляемый посредством двустороннего про-
цесса демократизации, может стать основой подобного поряд-
ка. Преследование политической легитимности политическим
порядком, которому присуще уважение к авторитету и закону,
предполагает важность преследования модели демократиче-
ского самоуправления. На этом этапе критическое осмысление
должно соединиться с публичными дебатами и совещательной
политикой для того, чтобы эта аналитическая оценка стала ча-
стью демократической дискуссии и охватила все то, к чему она
стремилась обратиться. Лишь при подобных обстоятельствах
теоретическая модель сможет стать реальностью в понимании
и практической деятельности граждан.
ГЛАВА 11
Демократия, национальное государство
и глобальная система
В основе современной демократической теории лежит предпо-
ложение, которое мы поддерживаем и в последней главе, каса-
ющееся «симметричных» и «гармоничных» взаимоотношений
между лицами, принимающими политические решения, и ре-
ципиентами политических решений. В сущности, предполага-
ется, что симметрия и согласованность обнаруживается в двух
решающих пунктах: во-первых, между гражданами-избирате-
лями и лицами, принимающими решения, которые, в принципе,
являются подотчетными первым; и во-вторых, между «произ-
водительностью» (решениями, стратегиями и т.д.) лиц, прини-
мающих решения, и их избирателями — в конечном счете «на-
родом» на определенной территории (Held, 1991а. Р. 198-204).
На протяжении XX века демократическая теория была особен-
но сильно сосредоточена на организационном и социоэконо-
мическом контексте демократических процедур и воздействии,
которое этот контекст имел на осуществление «мажоритарного
правления». С развития теории конкурентного элитизма до раз-
работки классического плюрализма, или же критики этих идей
в трудах радикальных мыслителей, внимание современной де-
мократической теории было направлено на условия, которые
воспитывают или препятствуют демократической жизни стра-
ны. Теоретиками и критиками современной демократии, кроме
того, считалось, что «судьба национального сообщества», в сущ-
ности, находится в его собственных руках и что удовлетвори-
тельная теория демократии может быть разработана при рас-
смотрении взаимодействия между «акторами» и «структурами»
национального государства.
В основе дебатов о демократии лежала само собой разумею-
щаяся концепция «суверенности». Обычно суверенность наци-
онального государства не вызывала вопросов (ср.: Laski, 1932;
Figgis, 1913; Hirst, 1989b). Считалось, что государство обладает
контролем над собственной судьбой лишь при условии компро-
С
475
Часть III. Что означает демократия сегодня?
миссов, на которые оно должно пойти, и границ, налагаемых
на него его акторами, учреждениями и силами, действующими
в рамках территориальных границ, а также агентами и предста-
вителями других правительств и государств. Очевидно, что де-
мократическая теория XIX и XX веков, вместе с большинством
остальных социальных и политических теорий, обычно рассма-
тривала мир за пределами национального государства как дан-
ность, принадлежащую категории «при всех прочих равных».
Ведущие перспективы социальных и политических изменений
показывали, что истоки социетальной трансформации следует
в основном искать во внутренних процессах общества (ср.: Dunn,
1990. Ch. 8; Giddens, 1985). Предполагается, что изменение про-
исходит посредством механизмов, «встроенных», так сказать,
в саму структуру данного общества и управляющих его развити-
ем. Мир, предположительно находящийся «вне» национального
государства — динамика мировой экономики, стремительный
рост транснациональных связей и крупных изменений в при-
роде международного права, например, — едва ли принимался
в расчет, а его влияние на демократию вовсе не рассматривалось
демократическими политическими теоретиками. До настояще-
го момента аргументы в пользу демократического самоуправле-
ния едва ли затрагивали ранее подобные вопросы.
В дальнейшем данные вопросы исследуются как дополнение
вопросов, поднятых в главе 10. Сосредоточим внимание на «дру-
гой стороне» демократии: взаимосвязи между демократией
и глобальной системой. Глава начинается с оценки некоторых
особых путей, которыми национальная политика пересекается
с региональными1 и глобальными силами. На этом фоне прово-
дится анализ изменчивых форм и границ демократии. И хотя
основной целью этой главы является обращение к ряду допол-
нительных нерешенных проблем, с которыми сталкивается де-
мократическая мысль, в заключительном разделе предлагает-
ся несколько замечаний об изменениях значения демократии
в глобальной системе, а также о том, как теория демократиче-
ского самоуправления должна быть пересмотрена в дальней-
1 Под регионом я понимаю группу национальных государств в географиче-
ской области, разделяющих ряд общих интересов и способных сотруд-
ничать посредством организаций с ограниченным членством (таких,
как Европейский союз).
476
Глава 11. Демократия, национальное государство...
шем, чтобы включить изучение глобальных сетей государств
и гражданских обществ.
Демократическая легитимность и границы
Границы теории политики, ограничивающей свою сферу ком-
петенции исключительно национальным государством, стали
очевидными благодаря рассмотрению области действия и эф-
фективности правила простого большинства, то есть принципа,
согласно которому побеждают решения, привлекающие наи-
большее число голосов. Применение этого принципа лежит в ос-
нове всех современных концепций демократии, а также претен-
зии демократических политических решений рассматриваться
как адекватные либо легитимные. Проблемы возникают, однако,
из целого ряда источников. И в первую очередь они возникают
потому, что многие из решений «большинства» или, точнее го-
воря, его представителей, затрагивают (или потенциально воз-
действуют) не только их сообщества, но и граждан из других со-
обществ.
Приведем некоторые актуальные примеры: решение постро-
ить атомную электростанцию вблизи границ с соседней стра-
ной, скорее всего, будет решением, принятым без консультации
с теми, кто живет в этой (или этих) стране, несмотря на большую
вероятность риска и возможные для жителей последствия. Ре-
шение повысить процентные ставки с целью задержать инфля-
цию или нестабильность валютного курса чаще всего принима-
ется как «общенациональное» решение, хотя оно также может
повлиять и на изменения в международной экономике. Реше-
ние допустить проведение «лесозаготовок» в зоне тропических
лесов может привести к экологическому ущербу, выходящему
далеко за пределы, формально ограничивающие ответствен-
ность той или иной группы лиц, принимающих политические
решения. Эти решения, вместе с политикой в отношении таких
разнообразных вопросов, как безопасность, поставки оружия
и СПИД, обычно рассматривались как попадающие в рамки ле-
гитимной сферы власти суверенного национального государ-
ства. Но в мире региональной и глобальной взаимосвязанности
существуют важнейшие вопросы о последовательности, жиз-
477
Часть III. Что означает демократия сегодня?
неспособности и подотчетности самих органов, ответственных
за принятие общенациональных решений.
Дальнейшие трудности у природы демократической леги-
тимности возникают в связи с решениями, принимаемыми
квазирегиональными или квазинаднациональными организа-
циями, такими, как Европейский союз (ЕС), Всемирная торговая
организация (ВТО) или Международный валютный фонд (МВФ).
И подобные решения могут также сократить круг решений, до-
ступных соответствующим национальным «большинствам».
(Примеры подобных решений будут рассмотрены позднее).
Идея сообщества, справедливо управляющего собой и опреде-
ляющего свое собственное будущее — идея, отражающая саму
суть демократического устройства — сегодня, следовательно,
проблематична. Любое простое предположение в рамках демо-
кратической теории о том, что политические отношения в на-
стоящий момент являются или могли бы быть «симметричны-
ми» или «согласованными», остается под вопросом.
Представленные выше примеры региональной и глобаль-
ной взаимосвязанности политических решений и результатов
поднимают вопросы, затрагивающие сами основы категорий
классической и современной демократической мысли. Идея
о том, что согласие легитимирует правительство и государ-
ственную систему в целом, для либеральных демократов XIX
и XX веков была основополагающей. Эти демократы фокуси-
ровались в основном на тайном голосовании как механизме,
посредством которого тот или иной гражданин выражает по-
литические предпочтения и посредством которого сообщество
граждан как таковое периодически уполномочивает правитель-
ство на осуществление закона и регулирование экономической
и социальной жизни. Однако сама идея согласия, достигаемого
посредством выборов, а также представление о том, что реле-
вантными объектами добровольного согласия и дебатов явля-
ются сообщества ограниченных территорий либо государств,
оказываются под вопросом, как только затрагивается проблема
национальной, региональной и глобальной взаимосвязанности,
а природа так называемого «релевантного сообщества» оспари-
вается.
Чье соглашение является обязательным, а чье участие — обо-
снованным в решениях, касающихся, например, использования
невозобновляемых ресурсов или захоронений ядерных отходов,
478
Глава 11. Демократия, национальное государство...
или управления финансовыми потоками, или правил торгов-
ли, или СПИДа? Какой электорат релевантен: национальный,
региональный или межнациональный? Перед кем лица, при-
нимающие решения, должны обосновывать свои решения? Пе-
ред кем они должны быть отчетны? Далее, каковы последствия
для идеи легитимного правления решений, принятых в госу-
дарствах с потенциальными жизненно важными последствиями
для большого числа людей, многие из которых могут не иметь
демократической доли в процесс принятия решений?
Территориальные границы определяют основу, на которой
индивиды включаются и исключаются из участия в решени-
ях, затрагивающих их жизни (каким бы ограниченным участие
ни было), но последствия этих решений, как и решений тех,
кто находится в других политических сообществах и организа-
циях, часто выходят за пределы национальных границ. Послед-
ствия этого весьма тревожны не только для категорий согласия
и легитимности, но для всех ключевых идей демократии: при-
роды электората, значения представительства, должной формы
и рамок политического участия, пределов компетенции сове-
щательностии релевантности демократического национально-
го государства как гаранта прав, обязанностей и благополучия
граждан. Сам процесс правления, очевидно, «ускользает от кате-
горий» национального государства. Региональная и глобальная
взаимосвязанность бросает вызов традиционным националь-
ным решениям основных вопросов демократической теории.
Региональные и глобальные потоки: старое и новое
Невозможно не заметить поразительный парадокс современ-
ной эпохи: от Африки до Восточной Европы, Азии и Латинской
Америки все больше людей становятся сторонниками идеи
«народного правления», но происходит это именно в тот мо-
мент, когда сама эффективность демократии как национальной
формы политической организации, судя по всему, оказывается
под вопросом. По мере того как на региональном или глобаль-
ном уровне постепенно организуются значительные области че-
ловеческой деятельности, судьба демократии, а также независи-
мого демократического национального государства в частности,
выглядит удручающе.
479
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Можно было бы возразить, что в региональных или же гло-
бальных взаимосвязях нет ничего принципиально нового
и что значимость подобных взаимосвязей для политики, в прин-
ципе, была очевидна уже долгое время. Подобное возражение
можно усилить акцентом на том, что насыщенная модель гло-
бальных взаимосвязей начала возникать с начальной экспан-
сией мировой экономики и ростом современного государства,
начиная с конца XVI века (см. главу 3). Далее, можно было бы
предположить, что внутренняя и международная политика
были тесно связаны на протяжении всей современной эпохи:
внутренняя политика всегда воспринималась на фоне между-
народной политики, при том, что первая часто является источ-
ником последней (Gourevitch, 1978). Но одно дело — утверждать,
что в образовании и структуре современных государств, эконо-
мик и общества существуют элементы преемственности, и со-
всем другое — что в отдельных аспектах их формы и динами-
ки ничего нового нет. Поскольку существует фундаментальное
различие между, с одной стороны, специальными военными
и морскими операциями, воздействующие на некоторые горо-
да, сельские центры и территории, либо развитие определен-
ных торговых путей, связывающих целый ряд географически
разбросанных городов, и с другой — международным порядком,
включающим возникновение глобальной экономической систе-
мы, далеко ушедшей из-под контроля любого государства (даже
ведущих государств); расширение сетей транснациональных от-
ношений и коммуникаций, на которые отдельные государства
обладают ограниченным влиянием; стремительнейший рост
международных организаций и режимов, способных ограни-
чить свободу действий наиболее сильных государств, а также
развитие глобального милитаризованного порядка, со вклю-
чением вызовов всемирной безопасности (терроризм и «вой-
на с террором» в текущий период), способных изменить круг
стратегий, доступных правительствам и их гражданам. И хотя
торговые пути и военные экспедиции могут объединить удален-
ные друг от друга группы населения в длинные причинно-след-
ственные связи, современное развитие глобального порядка
соединяет людей посредством множества транзакционных и ко-
ординационных сетей, пересматривая саму категорию рассто-
яния. Иными словами, политика раскрывается сегодня, со всей
ее привычной неуверенностью и неопределенностью, на фоне
480
Глава 11. Демократия, национальное государство...
мира, сформированного и пронизанного движением товаров
и капиталов, коммуникационным потоком, взаимообменом
культур и отношениями людей (Kegley and Wittkopf, 1989. Р. 511)
на фоне процессов «глобализации».
Что такое глобализация? Глобализация обозначает сдвиг
в пространственной форме организации и деятельности чело-
века в сторону трансконтинентальных и межрегиональных мо-
делей деятельности, взаимодействия и осуществления власти.
Она включает расширение и углубление социальных отношений
и институтов во времени и пространстве, так что, с одной сторо-
ны, каждодневная деятельность все больше попадает под влия-
ние событий, происходящих на других концах света, а с другой —
практика и решения местных групп или сообществ могут иметь
значительный мировой резонанс (ср.: Giddens, 1990. Р. 64).
Сегодня глобализация подразумевает по крайней мере два
различных феномена. Во-первых, она предполагает, что многие
цепи политической, экономической и социальной активности
становятся всемирными по масштабу, а во-вторых, — что идет
интенсификация уровней взаимодействия и взаимосвязи в рам-
ках и между государствами и обществами. Новое в современной
глобальной системе — расширение социальных связей в и по-
средством новых измерений в деятельности человека — техно-
логической, организационной, административной и правовой,
среди прочего — и постоянная интенсификация образцов вза-
имосвязи, опосредованной такими феноменами, как современ-
ные коммуникационные сети и новые информационные тех-
нологии. Различные исторические формы глобализации можно
различать в рамках, исходя из экстенсивности сетей взаимоот-
ношений и связей; интенсивности потоков и уровней вовлечен-
ности, а также воздействия этих феноменов на отдельные со-
общества (Held et al., 1999).
Глобализация не представляет собой ни единственное усло-
вие, ни линейный процесс. Скорее же, ее легче воспринимать
как феномен со множеством измерений, включающий различ-
ные сферы деятельности и взаимодействия, в том числе эконо-
мическую, политическую, технологическую, военную, правовую,
культурную и экологическую. Каждая из этих сфер задейству-,
ет различные шаблоны взаимоотношений и деятельности —
каждая с ее отличительными формами логики и подтекстами
для других сфер. Общая оценка глобализации просто не может
481
Часть III. Что означает демократия сегодня?
предсказать на основе одной сферы, что же произойдет в другой.
Помимо этого, национальные государства, демократические
либо иные, сами разнообразными способами вовлечены в реги-
ональные и глобальные потоки. Значительность глобализации
различается и зависит от индивидов, групп и стран, позиции
того или иного национального государства в интернациональ-
ном разделении труда, места в определенных силовых блоках,
его позиции по отношению к международной правовой систе-
ме и его связи с крупнейшими международными государствами.
Не все государства, например, равно интегрированы в мировую
экономику; таким образом, в то время как итоги национальной
политики будут сильно зависеть от глобальных процессов в не-
которых странах, в других региональные и национальные силы
могут оставаться доминирующими.
Нужно подчеркнуть, кроме того, что процессы глобализа-
ции вовсе не обязательно ведут к росту глобальной интеграции,
то есть к мировому порядку, которому свойственно поступа-
тельное развитие однородного или объединенного общества
и политики. Поскольку глобализация может породить силы
как дробления, так и единения. Фрагментация или дезинтегра-
ционные тенденции возможны по нескольким причинам. Рост
высоко интегрированных моделей взаимосвязанности среди
государств и обществ может расширить круг событий, затраги-
вающих людей самого различного положения. Создавая новые
образцы трансформации и изменений, глобализация может
ослабить старые политические и экономические структуры,
не обязательно при этом ведя к установлению новых систем
регуляции. Для придания весомости анализу воздействия гло-
бализации на демократию и демократического национального
государства на глобализацию необходимо перейти от общей
заинтересованности в .его концептуализации к рассмотрению
характерных областей и процессов деятельности и взаимодей-
ствия.
Суверенность, автономия и расхождения
Несмотря на то, что национальное государство демонстриру-
ет неизменную жизнеспособность, это не означает, что суве-
ренная структура отдельных демократических национальных
482
Глава 11. Демократия, национальное государство...
государств остается незатронутой пересечениями националь-
ных, интернациональных и транснациональных сил и отноше-
ний: скорее же, это означает, по всей вероятности, смещение
шаблонов полномочий и ограничений. Точная сфера компе-
тенции и природа суверенной власти демократических наци-
ональных государств может быть определена при рассмотре-
нии ряда «расхождений» между, с одной стороны, формальной
областью политической власти, на которую они претендуют,
а с другой — непосредственными практиками и структурами
государства и экономической системы на региональном и гло-
бальном уровнях (Held, 1995 Part I). На уровне последних суще-
ствуют расхождения между идеей демократического государ-
ства как в принципе способного определять свое собственное
будущее и мировой экономикой, международные организации,
региональные и глобальные институты, международные право-
вые и военные альянсы, действующие в целях создания и огра-
ничения опций отдельных национальных государств. В после-
дующем обсуждении мы сосредоточимся на этих «внешних»
расхождениях. Но их перечень, следует подчеркнуть, просто
иллюстративен — он ни полон, ни систематичен и предназна-
чается лишь для указания вопросов о степени, в которой глоба-
лизацию в ряде ключевых областей можно считать сдерживаю-
щей либо ограничивающей политическую деятельность, а также
о степени, в которой возможности демократического государ-
ства могут быть трансформированы. Обратившись к подобным
вопросам, можно исследовать их последствия — для природы
и перспектив демократии, в и за пределами границ.
Оценивая воздействие расхождений, важно рассмотреть,
что суверенность разрушается, лишь когда замещается фор-
мами «высшего» и/или независимого авторитета, ограничива-
ющего правильную основу принятия решений в рамках наци-
ональной концепции, поскольку суверенность отграничивает
политическую власть в рамках сообщества, имеющего право
определять структуру правил, норм и стратегий в пределах
данной территории, и для соответствующего им правления
(см. главу 3, а также, для более детального анализа: Held, 1995).
Однако в размышлениях о воздействии глобализации на наци-
ональное государство следует различать суверенность — право
осуществлять правление на ограниченной территории — от го-
сударственной автономии — непосредственной власти, которой
483
Часть III. Что означает демократия сегодня?
обладает национальное государство для независимого опреде-
ления и достижения стратегических целей1. В сущности, госу-
дарственная автономия связана со способностью национальных
государств действовать независимо от международных и транс-
национальных ограничений, а также достигать поставленных
ими целей. Имея в виду данные различия, можно продемон-
стрировать, что внешние расхождения отражают ряд процессов,
изменяющих область и природу решений, открытых для демо-
кратических политиков в рамках обозначенной территории. Ос-
новной вопрос состоит в следующем: осталась ли суверенность
неприкосновенной при том, что автономия государства изме-
нилась, или столкнулось ли действительно современное госу-
дарство с утратой суверенности? Обращаясь к данному вопросу,
я в основном заимствую примеры из процессов и отношений,
охватившие государства Европы2. Прежде всего нас будет ин-
тересовать судьба этих государств, хотя в ходе обсуждения мы
коснемся и других регионов.
Расхождение 1: мировая экономика
Существует расхождение между формальной властью государ-
ства и непосредственной системой производства, распределе-
ния и обмена, который во многом служит ограничению власти
или сферы компетенции национальных политических вла-
1 Понятие «автономности государства» не следует смешивать с упомя-
нутым ранее принципом самоуправления. В целом, первое относит-
ся к способности государства выполнять стратегические задачи, тогда
как последние сфокусированы на той степени, в которой надлежащая
форма и направление данных стратегий формируются обсуждениями
и участием граждан, то есть это —принцип политической легитимности.
Суверенность является переходной или посреднической связью между
двумя данными понятиями, так как суверенность уточняет верные ос-
новы действий в интересах политического сообщества и его представи-
тельства подотчетным и заслуживающим доверия образом.
2 Для более детального и взвешенного анализа региональных и глобальных
тенденций, воздействующих на данные государства, см.: Held et al, 1999.
Я обязан данной работе и руководству гг. МакГрю, Голдблатта и Перра-
тона за множество приводимых ниже примеров, в особенности за дан-
ные о трендах по торговле, финансам и многонациональных корпора-
циях, а также о культурных событиях и проблемах окружающей среды.
484
Глава 11. Демократия, национальное государство...
стей (R.O. Keohane and Nye, 1989; Frieden, 1991; Held et al., 1999.
Chs 3-5).
1. Существуют два основных элемента мировых экономиче-
ских процессов: глобализация производства и глобализация
финансовых транзакций, отчасти организованная быстрора-
стущими многонациональными компаниями. Многонацио-
нальные корпорации (МНК) планируют и реализуют произ-
водство, маркетинг и распределение с прицелом на мировую
экономику. Даже когда МНК имеют чисто национальную ос-
нову, их интерес заключается прежде всего в глобальной
рентабельности. Финансовые организации, такие как бан-
ки, также все больше глобализируются в том, что касается
масштаба и ориентации; они способны отслеживать и реа-
гировать на различные события — будь то в Лондоне, Токио
или Нью-Йорке — практически мгновенно. Новая информа-
ционная технология радикально увеличила мобильность эко-
номических единиц — валюту, акции, «фьючерс» и так далее —
для финансовых и коммерческих организаций всех типов.
2. В послевоенный период объемы торговли существенно воз-
росли, достигнув беспрецедентных уровней. Существен-
ный рост наблюдался не только в межрегиональной торгов-
ле по всему миру, но и внутри регионов. Все большее число
стран вступали в стремительно расширявшие торговые со-
глашения, например, Индия и Китай, и все больше людей
и стран подобные соглашения затрагивали. Если снижение
тарифных барьеров продолжится по всему миру, подобные
тенденции, скорее всего, сохранятся. Кроме того, расшире-
ние мировых финансовых потоков за последние двадцать
пять лет просто потрясает. Товарооборот иностранной валю-
той на данный момент составляет более триллиона долларов
в день1. Большая часть этой финансовой активности имеет
спекулятивный характер и порождает колебания в ценностях
1 Пропорция товарооборота иностранной валютой к торговле стремитель-
но возросла от одиннадцати долларов к одному до практически ше-
стидесяти долларов к одному за последние двадцать пять лет; то есть
на каждые шестьдесят долларов оборот — рынках иностранной валюты,
один доллар оборот составляет в реальной торговле (Held and McGrew.
Р. 48).
485
Часть III. Что означает демократия сегодня?
(фондах, акциях) сверх того, что принималось во внимание
в связи с изменениями в основах стоимости активов. Кроме
того, на данный момент МНК насчитывают более четверти
мирового производства, 80% мировой промышленной про-
дукции и треть мировой торговли (McGrew, 2005). Они неза-
менимы для распространения технологии, а также являются
ключевыми игроками на международных денежных рынках1.
Кроме того, МНК обладают глубоким воздействием на ма-
кроэкономическую стратегию; они могут реагировать на ко-
лебания процентных ставок, получая средства на наиболее
благоприятном рынке капитала. Они могут переместить свой
спрос на занятость в страны с гораздо более низкими трудо-
выми затратами (аутсорсинг). А в области промышленной
стратегии, в особенности технологической, они могут пере-
местить свои операции туда, где возможно приобретение
максимальной прибыли.
3. Имеется достаточно свидетельств для поддержки утвержде-
ния, что технологический прогресс в коммуникации и транс-
портировке разрушает границы между все еще раздельными
рынками — границы, бывшие обязательным условием неза-
висимой национальной экономической стратегии (Keohane
and Nye, 1972. Р. 392-395). Рынки и общества становятся все
более восприимчивыми друг к другу, даже при сохранении
их специфики: восточно-азиатский крах конца 1990-х —тому
один из ярких примеров.
Сама возможность национальной экономической страте-
гии, следовательно, проблематична. Затраты и выгода раз-
ворачивания целого ряда экономических стратегий измени-
лись. Так, хотя есть достаточно причин, почему национальное
кейнсианство больше не срабатывает сегодня, одно из фун-
даментальных объяснений тому —то, что для отдельных пра-
вительств гораздо сложнее вмешиваться и управлять своей
экономикой при столкновении с глобальным разделением
1 Хотя есть свидетельства того, что многие из крупнейших МНК еще осу-
ществляют основной объем своих продаж и прибылей внутри страны,
это в основном связано с влиянием компаний Соединенных Штатов,
обладающих значительным внутренним рынком. Пропорция продаж
и прибылей производила внутри страны гораздо меньше для неамери-
канских компаний и значительно ниже — для более модернизированных
компаний.
486
Глава 11, Демократия, национальное государство...
труда и валютной системы (ср.: Gilpin, 1987; Сох, 1987; Kolko,
1988). Кейнсианство функционировало в контексте системы
«встроенного либерализма», существовавшего в послевоен-
ные годы прошлого века; это была действующая система ин-
тернациональных и национальных экономических согла-
шений по всему Западу (Keohane, 1984b). Но после развала,
среди прочих событий, послевоенного «либерального кон-
сенсуса» в начале нефтяного кризиса 1973 года возможность
управления экономикой и «сопротивления» международным
экономическим трендам стала проблематичной. Кроме того,
для отдельных стран оказывалась все более затратной под-
держка независимой денежной стратегии, учитывая суще-
ствующие уровни международного оборота валюты и обли-
гаций.
4. Утрата контроля над экономическими программами, ко-
нечно же, не одинакова в экономических секторах или об-
ществах в целом: некоторые рынки и страны могу обосо-
биться от транснациональных экономических сетей такими
мерами, как попытки восстановить границы или «сепа-
ратность» рынков и/или расширить национальные зако-
ны для контроля мобильных факторов на международном
уровне и/или принять стратегию сотрудничества с другими
странами для управления политикой (Cooper, 1986. Р. 1-22;
Gilpin, 1987. Р. 397ff). Вдобавок регионализация сегмен-
тов мировой экономики с концентрацией экономическо-
го развития вокруг ряда полюсов (среди них европейский
рынок, Соединенные Штаты и азиатско-тихоокеанский ре-
гион) дает определенные возможности для управления ры-
ночными трендами. Характерные трения между политиче-
скими и экономическими структурами должны различаться
в зависимости от конкретной сферы, а также между собой:
Запад—Запад, Север—Юг, Восток—Запад. Поэтому нель-
зя просто сказать, что сама идея национальной экономи-
ки отменяется. Однако глобализация производства, финан-
сов и других экономических ресурсов, бесспорно, бросает
вызов способности того или иного государства (будь то де-
мократическое или какое-либо иное) контролировать свое
собственное экономическое будущее. По меньшей мере, на-
блюдается сдвиг в затратах и прибылях стратегического вы-
бора, вставшего перед правительствами, тем самым воздей-
с
487
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ствуя на их самостоятельность; расхождение между идеей
суверенного государства, определяющего свое собственное
будущее и условия современной экономики, для которой ха-
рактерно переплетение национальных, региональные и гло-
бальных экономических сил.
Расхождение 2: международное политическое
принятие решений
Вторая существенная область расхождений между теорией суве-
ренного государства и современной глобальной системой лежит
на пересечении целого ряда международных режимов и органи-
заций, созданных для управления областями транснациональ-
ной деятельности (торговля, транспорт, использование океанов
и т. д.) и проблемами коллективной стратегии. Рост численности
этих новых форм политической организации отражает стреми-
тельную экспансию транснациональных связей, ускоряющееся
взаимопроникновение иностранной и национальной стратегии
и соответствующее желание большинства государств обрести
определенную форму международного правления и регулиро-
вания для решений проблем коллективной стратегии (Luard,
1977; Krasner, 1983; Held and McGrew, 2002. Chs 2-7).
1. Образование интернациональных и транснациональных ор-
ганизаций привело к важным изменениям в структуре при-
нятия решений в мировой политике. Установились новые
формы многосторонней и многонациональной политики,
а с ними — особые стили коллективного принятия решений,
с задействованием правительств, международных прави-
тельственных организаций и целого ряда транснациональ-
ных групп влияния и международных неправительственных
организаций. В 1909 году было 37 международных прави-
тельственных и 176 неправительственных организаций, тог-
да как в 1996 —уже 4667 активных международных прави-
тельственных и 25260 неправительственных организаций.
В середине XIX века проводилось две или три конференции
или конгресса в год, спонсируемых правительственными ор-
ганизациями; сегодня это число представляет собой более
9000 ежегодно. На это фоне спектр и разнообразие участни-
ков на Встрече на высшем уровне «Планета Земля» (саммит
488
Глава 11. Демократия, национальное государство...
Земли) в Рио-де-Жанейро в июне 1992 года или на Женской
конференции в Пекине в августе 1995 году или люди, участво-
вавшие в 2005 году в кампании «Сделаем бедность историей»,
могут и не показаться столь примечательными, как то изна-
чально предполагалось событиями.
2. Среди широкого круга международных агентств и организа-
ций есть и те, чьи изначальные интересы носили техниче-
ский характер: Всемирный почтовый союз, Международный
союз телекоммуникаций, Всемирная метеорологическая ор-
ганизация и масса других органов. Эти агентства тяготели
к эффективной и непротиворечивой работе — предоставляя,
в большинстве случаев, дополнительные услуги, предлагае-
мые отдельными национальными государствами (Burnheim,
1986. Р. 222). И если их задачи были четко прописаны, они
были политически безупречны. На противоположном полю-
се расположены такие организации, как Мировой банк, МВФ,
ВТО, Организация Объединенных Наций по вопросам обра-
зования [просвещения], науки и культуры, ЮНЕСКО и Ор-
ганизация Объединенных Наций (ООН). Эти органы, заня-
тые в большей мере вопросами управления и распределения
ресурсов и правил, были крайне противоречивыми и по-
литизированными. В отличие от небольших технических
агентств, эти организации находятся в эпицентре продол-
жительной борьбы за контроль над политикой (Burnheim,
1986. Р. 220ff). Хотя образ действия данных агентств обыч-
но варьируется, все они на протяжении ряда лет пользуются
«укреплением авторитета», даровавшего им определенные
полномочия на вмешательство в дела политики. Представля-
ет собой интересный случай деятельность МВФ. Придержи-
ваясь определенной линии экономической стратегии, МВФ
часто настаивал, как на условии предоставления ссуды пра-
вительству, на том, чтобы последнее снизило государствен-
ные расходы, проводило девальвацию своей валюты и сокра-
тило программы социального обеспечения. Следует иметь
в виду, что вмешательство МВФ обычно имеет место при за-
просе правительственных властей либо тех или иных по-
литических партий в рамках государства, и часто является ,
следствием признания минимальной сферы проведения не-
зависимой национальной политики, поэтому нельзя напря-
мую заявлять об угрозе суверенности. Тем не менее возни-
489
Часть III. Что означает демократия сегодня?
кает удивительная напряженность между идеей суверенного
государства — сконцентрированного на национальной по-
литике и политических институтах — и природой принятия
решения на международном уровне. Последнее заставляет
задуматься об условиях, при которых сообщество способно
устанавливать свою собственную стратегию и направление
развития, учитывая ограничения международного экономи-
ческого порядка и действия правил таких агентств, как МВФ,
Мировой банк и ВТО.
3. Европейский союз является важной дополнительной иллю-
страцией вопросов, поднимаемых международными орга-
низациями. Хотя элементы его структуры оказались в мо-
мент написания данной книги под вопросом, воздействие
и эффективность ЕС идет дальше, чем какой-либо другой
тип международной организации в силу его права прини-
мать законы, которые могут быть навязаны государствам-
членам; более чем какое-либо другое международное агент-
ство, оно оправдывает название «квази-наднациональное».
В рамках институтов ЕС особым положением обладает Со-
вет министров, поскольку он имеет в своем распоряжении
мощные правовые инструменты (прежде всего, «предписа-
ния», «директивы» и «решения»), позволяющие ему вести
и осуществлять стратегию. Их всех этих инструментов наи-
более значительными являются «постановления», посколь-
ку они обладают статусом закона независимо от дальней-
ших обсуждений или действий со стороны государств-членов.
Следовательно, государства—члены ЕС более не являются
единственными центрами власти в пределах своих нацио-
нальных границ (Hoffman, 1982; Wallace, 1994). С другой сто-
роны, важно иметь в виду, что полномочия ЕС были приоб-
ретены посредством «добровольной передачи» отдельных
аспектов суверенности государств-членов — «передачи», ко-
торая, возможно, в действительности помогла выживанию
европейского национального государства, учитывая господ-
ство Соединенных Штатов в первые три десятилетия после
Второй мировой войны и поколения ожесточенной эконо-
мической конкуренции со многими странами тихоокеанской
Азии. Вкратце, как и многие другие международные органи-
зации, ЕС как предоставляет возможности, так и наклады-
вает ограничения. Входящие в него государства сохраняют
490
Глава 11. Демократия, национальное государство...
окончательную и основную власть во многих областях вну-
тренних и международных дел; а сам ЕС, судя по всему, укре-
пил их опции в некоторых из упомянутых областей. Одна-
ко в рамках ЕС суверенность теперь четко разделена: любая
концепция суверенности, предполагающая, что она обозна-
чает неделимую, неограниченную, эксклюзивную и вечную
форму государственной власти — воплощаемую в рамках от-
дельного государства — более не действительна1.
4. Все это развитие привело к сдвигу от сугубо государствен-
но-центрированной системы «высокой политики» в сторо-
. ну новых и инновационных форм геоправления. Возможно,
один из наиболее интересных примеров этого может быть
заимствован из самой сути представлений о суверенном го-
сударстве — национальной безопасности и оборонительной
стратегии. Во многих государствах наблюдается усиление ак-
цента на коллективной обороне и сотрудничестве в области
безопасности. Огромные затраты, технологические требова-
ния и внутриполитические оборонные нужды способствуют
усилению многосторонних и коллективных оборонительных
соглашений, как и международного военного сотрудниче-
ства и координирования. Растущая концентрация техноло-
гических связей между государствами теперь бросает вызов
самой идее национальной безопасности и национальным
поставкам вооружения. Так, одна из наиболее передовых си-
стем вооружения в мире, например, воздушные истребите-
ли, зависит от компонентов, доставляемых из целого ряда
стран2. Произошла глобализация военной технологии, свя-
занная с транснационализацией оборонного производства.
А распространение оружия массового поражения делает все
государства незащищенными, проблематизируя само поня-
тие «друзей» и «врагов».
1 Важно иметь в виду, что эта структура остается неизменной после голосов
«против» во Франции и Голландии в 2005 году относительно того, при-
нимать ли новую европейскую конституцию, которая была предложена
в надежде на ускорение процесса принятия решений.
2 Я обязан Энтони Макгрю множеством полезных уточнений по данному
вопросу.
491
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Все это, конечно же, не означает отрицания возрождения
мощи Америки после 11 сентября, ее попыток составить «коали-
цию добровольцев» (более успешную в Афганистане, чем Ира-
ке), а также преследования при Джордже У. Буше односторонней
стратегии. США (вместе с Китаем) могут сопротивляться вышеу-
помянутым трендам коллективной безопасности и, безусловно,
способны проводить крупные военные интервенции. Они могут
вести военные действия по всему миру — в одиночку, если потре-
буется. Однако они не могут с такой же легкостью добиться мира,
а односторонняя инициатива на поверку оказывается ненадеж-
ной основой для завоевания сердец и умов людей. Без полно-
масштабного сотрудничества с другими государствами и с наро-
дами Афганистана и Ирака традиционная военная мощь крайне
уязвима (более подробно о дискуссии по данному вопросу см.
в: Held and Koenig-Archibugi, 2004). Так, сегодня большая часть
Афганистана снова в руках боевиков и наркобаронов, а Ирак —
во власти беспорядков и насилия. Великие державы вынужде-
ны вести себя скромнее в условиях, заставляющих их отступить
в поисках объединенных и совместных решений. Представля-
ется, что в демократическую и глобальную эпоху единоличные
действия, имея дело с международными и транснациональны-
ми вопросами, не могут стать основаниями ни для легитимно-
сти, ни для успеха.
Расхождение 3: международное право
Развитие международного права подчинило индивидов, прави-
тельства и неправительственные организации новым системам
правовой регуляции. Международное право признало полномо-
чия и ограничения, права и обязанности, преодолевающие при-
тязания национальных государств и которые, хотя они могут
и не иметь поддержки институтов принудительного правопри-
менения, тем не менее обладают далеко идущими последстви-
ями.
1. Существует два правила, которые, с самого начала создания
международного сообщества, были приняты для поддерж-
ки национального суверенитета: «неподсудность» и «непри-
косновенность государственных агентств». Первое предпи-
492
Глава 11. Демократия, национальное государство...
сывает, что «никакое государство не может преследоваться
в суде другим государством за действия, совершенные в су-
веренном статусе», а последнее гласит, что «в случае нару-
шения индивидом закона другого государства, действуя
при этом в качестве представителя своей страны происхож-
дения, и представ перед судом этой страны, не признается
«виновным», поскольку он действовал не как частный инди-
вид, а представитель государства» (Cassese, 1988. Р. 150-151).
Цель этих правил состоит в том, чтобы защитить автономию
правительства во всех делах иностранной политики и не дать
внутренним судам одной страны выносить решения о пове-
дении других государств (при понимании, что все внутрен-
ние суды повсюду будут тем самым предотвращены). Тра-
диционно итогом становилось то, что правительства могли
свободно преследовать свои интересы, подлежащие ограни-
чениям разве что «искусства политики». Примечательно, од-
нако, что эти признаваемые во всем мире правовые опоры
суверенности все больше оспариваются западными судами.
И хотя довольно часто национальная суверенность выходит
из испытаний победителем, напряженность между нацио-
нальной суверенностью и международным законом нарас-
тает, и совершенно не ясно, как в конечном счете разрешить
эту ситуацию.
2. Из всех международных деклараций прав, сделанных в по-
слевоенные годы, Европейская конвенция о правах человека
(1950) особенно примечательна. В ярком контрасте со Всеоб-
щей декларацией прав человека (1948) и последующими кон-
венциями ООН, европейская инициатива была заинтересо-
вана, как гласит ее преамбула, «предпринять первые шаги
для коллективного обеспечения некоторых Прав Декларации
ООН». Европейская инициатива была озабочена самой за-
мечательной и радикальной правовой инновацией, которая
в принципе должна была позволить гражданам возбуждать
судебный иск против своих собственных правительств. В на-
стоящем европейские страны уже приняли (факультативную)
статью Конвенции, позволяющую гражданам напрямую об-
ращаться с петицией к Европейской комиссии по правам че-
ловека, которая передает дела в Комитет министров Сове-
та Европы, а затем (при большинстве в две трети голосов
в Совете) — в Европейский суд по правам человека. И хотя
I
493
Часть III. Что означает демократия сегодня?
система далека от простоты функционирования и во мно-
гих отношениях просто проблематична, можно утверждать,
что вместе с правовыми изменениями, введенными ЕС, уже
не существует государств, «вольных обращаться с собствен-
ными гражданами по своему усмотрению» (Caportorti, 1983.
Р. 977).
3. Разрыв между идеей членства в национальном сообществе,
то есть гражданстве, которое традиционно предоставляет ин-
дивидам и права, и обязанности, и созданием в международ-
ном праве новых форм свобод и обязательств — иллюстриру-
ется результатами Международного трибунала в Нюрнберге.
Впервые в истории данный трибунал постановил, что когда
международные правила, защищающие основные гуманисти-
ческие ценности, вступают в конфликт с государственными
законами, каждый индивид должен нарушить государствен-
ные законы (за исключением случаев, когда нет возможности
для «нравственного выбора») (Cassese, 1988. Р. 132). Право-
вая система Нюрнбергского трибунала ознаменовала крайне
важное изменение в правовом направлении современного
государства, так как новые правила бросали вызов принци-
пу военной дисциплины и подрывали национальную суве-
ренность в одном из ее наиболее чувствительных пунктов:
иерархических отношений в армии.
4. Международное право есть «обширный и изменчивый свод
правил и квазиправил», устанавливающий основы сосуще-
ствования и сотрудничества в системе международных отно-
шений. Традиционно международное право идентифициро-
вало и поддерживало идею общности суверенных государств
как «верховный нормативный принцип» политической орга-
низации человечества (Bull, 1977. Р. 140ff). В последние деся-
тилетия субъект, сфера действия и источник международного
права стали оспариваться; и мнение стало направлено про-
тив доктрины, согласно которой международное право явля-
ется и должно быть «законом исключительно между государ-
ствами» (Oppenheim, 1905. Ch. 1). В основе подобного сдвига
лежит конфликт между утверждениями, сделанными от име-
ни системы государств и тех, что сделаны от имени альтерна-
тивного организующего принципа мирового порядка: в кон-
це концов, транснационального либо космополитического
сообщества (Held, 2004. Part III). Этот конфликт, однако, да-
494
Глава 11. Демократия, национальное государство...
лек от разрешения, а возобновившаяся интенсивность мно-
гих фундаменталистских и националистических конфликтов,
возвращение США к политике отстаивания своих геополи-
тических интересов при администрации Джорджа У. Буша,
а также ослабление проекта ЕС перед лицом краха предло-
женной им конституции в 2005 году указывают на то, что ут-
верждения, выдвигаемые во имя нового принципа мирового
порядка, могут, по меньшей мере, оказаться чересчур по-
спешными.
. Расхождение 4: культура и окружающая среда
Есть и еще одно расхождение, включающее представле-
ние о государстве как автономном центре культуры, способ-
ном воспитать и поддерживать национальную идентичность,
с безопасными условиями проживания для народа, а также вза-
имосвязанными изменениями в сферах медиа и экологии.
1. Свидетельства глобализации в сфере медиа и культуры слож-
ны и неопределенны. Большую часть исследований еще пред-
стоит провести (J.B. Thompson, 1995. Ch. 5), однако уже мож-
но сослаться на ряд замечательных событий, произошедших
в последнее время. Английский язык стал господствующим
языком элитной культуры по всему миру: по сути, теперь это
доминирующий деловой язык, язык информатики, закона,
науки и политики. Интернационализация и глобализация те-
лекоммуникаций прошли чрезвычайно стремительно: с на-
чала 1980-х международная телефонная нагрузка возросла
пятикратно; наблюдался и значительный рост в транснаци-
ональной кабельной связи; в спутниковой связи также про-
исходит бум; наконец, интернет предоставил замечательные
темпы рост в инфраструктуре горизонтальной и удален-
ной коммуникационной нагрузки как в, так и за преде-
лами границ. Кроме того, выросли крупные многонацио-
нальные медиа-конгломераты, такие как «Murdoch Empire»,
«Sony» и «Bertelsmann». Вдобавок, невероятно разросся ту-
ристический сектор. Например, если в 1960 году насчитыва-
лось 70 млн международных туристов, то к середине 1990-х
их число превысило 500 млн. И в кино, и на телевидении на-
блюдаются аналогичные тенденции: 60-90 процентов кас-
495
Часть III. Что означает демократия сегодня?
совых сборов в Европе приходится на иностранные фильмы
(хотя следует отметить, это уже разговор об американском
доминировании).
2. Ни один из вышеупомянутых примеров или совокупный эф-
фект параллельных случаев нельзя отнести на счет развития
единой глобальной и руководимой медиа культуры —до этого
еще далеко. Бесспорно, однако, что, взятые вместе, эти собы-
тия действительно подразумевают, что множество новых форм
коммуникации и медиа возникают внутри и за пределами гра-
ниц, связывая страны и народы новыми способами. Таким об-
разом, способность национальных политических лидеров со-
хранять национальную культуру теперь ограничена. Например,
Китай стремился ограничить доступ к интернету и его исполь-
зование, однако обнаружил, что это практически невозможно.
3. Экологические проблемы и вызовы, однако, представляют
наиболее явные и пугающие примеры глобального сдвига
в человеческой организации и деятельности, создавая одни
из наиболее фундаментальных примеров давления на эф-
фективность национального государства и государственно-
ориентированной демократической политики. Существует
три типа данной проблемы:
а) Первый — всеобщие проблемы, включающие глобальное
достояние человечества, то есть фундаментальные элементы
экосистемы. Наиболее очевидными примерами экологиче-
ского достояния являются атмосфера, климатическая система,
океаны и моря, а среди наиболее фундаментальных вызовов
здесь выступают глобальное потепление, истощение озоно-
вого слоя и загрязнение всеобщего достояния человечества.
б) Вторая категория глобальных экологических проблем
включает взаимосвязанные вызовы демографического ро-
ста и потребления ресурсов. Значимые примеры в данной
категории включают вопросы биологического разнообразия
и вызовы самому существованию определенных видов.
в) Третья категория проблем — трансграничное загрязне-
ние, такое, как кислотный дождь или загрязнение рек. Более
драматичные примеры возникают в связи с размещением
и функционированием атомных электростанций, как, напри-
мер, в случае с Чернобылем.
4. В ответ на поступательное развитие и неизменную освеща-
емость экологических проблем возник взаимосвязанный
496
Глава 11. Демократия, национальное государство...
процесс культурной и политической глобализации, как по-
казало возникновение новых культурных, научных и интел-
лектуальных сетей; новые экологические движения с транс-
национальными организациями и транснациональными
интересами; а также новые институты и конвенции, как те,
что были достигнуты в 1992 году на Саммите Земли в Брази-
лии. Не все экологические проблемы, конечно же, являются
глобальными. Подобное утверждение было бы просто невер-
ным. Но произошел феноменальный физический и экологи-
ческий сдвиг в условиях —то есть в степени и интенсивно-
сти экологических проблем —затронувший все человечество.
Итоги:
демократия и глобальная система
Мировой порядок, а с ним и роль национального государства,
меняются. Хотя сложность глобальных взаимосвязей была оче-
видна уже долгое время, мало сомнений, что недавно произошла
дальнейшая «интернационализация» внутригосударственной
деятельности и интенсификация принятия решений в между-
народных структурах (Kaiser, 1972. Р. 370). Доказательство того,
что международные и транснациональные отношения изме-
нили полномочия современного суверенного государства, не-
сомненно, убедительно. Глобальные процессы увели политику
далеко от деятельности, которая в первую очередь кристаллизу-
ется вокруг государства и межгосударственных интересов.
Установленные выше «расхождения» выявили группу сил,
объединяющихся для ограничения свободы действия прави-
тельств и государств и размывающих границы внутренней по-
литики, трансформируя условия политического принятия реше-
ний, изменяя институциональный и организационный контекст
национальной политики, правовые основы и административ-
ную практику правительств и размывая границы ответственно-
сти и подотчетности самих национальных государств. Уже одни
эти процессы оправдывают заявление о том, что деятельность
государств, во все более сложной глобальной системе, одновре-
менно преобразует их автономию (изменяя баланс между за-
тратами и выгодами политики) и все больше посягает на их су-
веренность. Любая концепция суверенности, истолковывающая
ее как неограниченную и неделимую форму государственной
497
Часть III. Что означает демократия сегодня?
власти, подрывается. Сама суверенность должна сегодня вос-
приниматься как уже разделенная среди ряда агентств — наци-
ональных, региональных и интернациональных — и ограничен-
ная самой природой подобного множества.
Современная теория суверенного демократического государ-
ства, либеральная и радикальная, предполагает идею о сообще-
стве, справедливо управляющем собой и определяющем свое
собственное будущее. Этой идее фундаментальным образом про-
тивостоит природа существующего шаблона глобальных взаи-
мосвязей и вопросы, которые необходимо решить современному
государству. Национальные сообщества ни в коем случае не «про-
граммируют» действия, решения и политику своих правительств,
а последние ни в коем случае не определяют, что есть верным
или подходящим для своих граждан в одиночку (Offe, 1985. Р. 283-
284). Значение демократии, а также моделей демократического
самоуправления в частности, должно быть переосмыслено в свя-
зи с рядом пересекающихся местных, региональных и глобальных
структур и процессов. Хотя было бы ошибочно заключить, оттал-
киваясь от кажущегося притока современных коммуникативных
сетей, что политические сообщества сегодня обходятся без ка-
ких-либо значимых степеней разделения или раскола по своим
«границам», со временем они были сформированы множеством
сетей взаимодействия и систем власти. Таким образом, возника-
ют вопросы и о судьбе идеи политического сообщества, и о надле-
жащем месте формулирования демократического политического
блага. Если в толще современного политического дискурса субъ-
ект деятельности, будь то человек, группа или коллектив, оказался
на пересечении различных сил, событий и сообществ — внутриго-
сударственных, интернациональных и транснациональных — тог-
да обретение «дома» политики, а также модели демократической
автономии в особенности, превращается в головоломку.
Переосмысление демократии в глобальную эпоху:
космополитическая модель
Сегодня мы живем в фундаментальный переходный момент.
С одной стороны, видны явные тенденции, которые, взятые
вместе, ослабляют демократию и подотчетность в рамках на-
ционального государства и за его пределами. Существует чет-
498
Глава 11. Демократия, национальное государство...
кий сценарий, предполагающий все большую концентрацию
власти в руках многонационального капитала (производствен-
ного и финансового), а также ослабление роли государств, стол-
кнувшихся с процессами и силами глобального рынка. В данном
контексте риск состоит в том, что демократическая политика
будет все больше сводиться к адаптации к мировым рынкам —
предугадыванию их тенденций и приспосабливанию. В то же
время восприимчивость ООН к политической повестке самых
сильных держав, слабости множества ее правоприменительных
операций (или их недостаток как таковой), недофинансирова-
ние ее организаций, продолжающаяся зависимость ее программ
от финансовой поддержки нескольких стран, недостаточность
контроля за соблюдением множества экологических режимов
(регионального и глобального) — все они указывают на край-
не ограниченную эффективность и сферу влияния демократии
на мировом уровне. Многосторонняя система, непропорцио-
нально сформированная программами ведущих государств, —
тенденция, которая может набрать обороты в дальнейшем (Held,
2004; Held and Koenig-Archibugi, 2004). Этот сценарий предпола-
гает, что глобальная политика все больше будет обусловлена гло-
бальными экономическими приоритетами и ведома «клубным»
либо президентским (Gl, G7, G8)1 многосторонним подходом.
С другой стороны, политические альтернативы данному по-
ложению дел могут быть разработаны посредством углубления
и расширения демократии в странах, регионах и глобальной
сети. Подобный процесс можно назвать укреплением демо-
кратического самоуправления на космополитической основе —
или же, вкратце, «космополитической демократией». Что по-
влекло бы развитие административной функции и независимых
политических ресурсов на региональном и глобальном уровнях
как необходимое дополнение находящимся в локальном и на-
циональном государственном устройстве. На повестке должно
быть укрепление административной функции и подотчетности
региональных институтов, таких как ЕС, вместе с развитием ад-
министративного потенциала и форм подотчетности самой си-
стемы ООН. Космополитическая демократия не призывала бы
1 G1 обозначает Соединенные Штаты; G7 (страны «Большой семерки») —
США, Канаду, Великобританию, Францию, Германию, Италию и Японию;
a G8 — страны «Большой семерки» плюс Россию.
499
с
Часть III. Что означает демократия сегодня?
к уменьшению государственных функций как таковых по все-
му миру. Скорее, она стремилась бы укрепить и развить демо-
кратические институты на региональном и глобальном уров-
не в качестве обязательного дополнения к тем, что находятся
на уровне национального государства. Эта концепция демокра-
тии основывается на признании неизменной важности нацио-
нальных государств, выступая при этом за управленческий слой,
который бы ограничивал национальную суверенность. Борьба
за космополитическую демократию суть борьба за создание но-
вых политических институтов, которые бы сосуществовали с си-
стемой государств, но обладали преимуществом в четко очер-
ченных сферах деятельности, в которых эта деятельность имеет
явные транснациональные и интернациональные последствия
(Held,J995. Ch. 10 для расширенной аргументации по данному
вопросу). На повестке, кроме того, стоит не просто формальная
конструкция новых демократических институтов, но и постро-
ение расширенных путей гражданского участия в обсуждении
и принятии решений на региональном и глобальном уровне.
Как же понимать данную концепцию демократии? Для ответа
на этот вопрос потребуется напомнить предшествующие ар-
гументы о необходимости воспринимать демократию как дву-
сторонний процесс, переоценивая при этом подходящую об-
ласть применения этого процесса. Поскольку если аргументы,
приводимые в данной главе, верны, демократия должна стать
не просто национальным, но транснациональным делом, если
это возможно и в рамках ограниченной географической терри-
тории и в рамках более крупного международного сообщества.
Сегодня возможность демократии должна, вкратце, быть свя-
занной с расширяющейся системой демократических институ-
тов и агентств.
Возникают два особых требования: во-первых, чтобы тер-
риториальные границы систем подотчетности были реструк-
турированы так, чтобы те вопросы, которые уходят от контро-
ля национального государства — аспекты денежно-кредитной
политики, правила глобальной торговой системы, вопросы ох-
раны окружающей среды, основы безопасности, новые формы
коммуникации — могли быть обеспечены более тщательным де-
мократическим контролем, а во-вторых, чтобы роль и место ре-
гиональных и глобальных контролирующих и функциональных
агентств были переосмыслены, чтобы они могли предоставить
500
Глава И. Демократия, национальное государство...
более обоснованный и эффективный ориентир в государствен-
ных делах. Основа для реализации этих требований может быть
выработана благодаря обращению к некоторым из институцио-
нальных составляющих космополитической модели. Космопо-
литическому государству потребуется построить всеобъемлю-
щую сеть демократических публичных форумов, охватывающую
города, национальные государства, регионы и транснациональ-
ный порядок в целом. Понадобится создать эффективный и по-
дотчетный политический, административный и регулятивный
потенциал на глобальном и региональном уровнях для до-
полнения этих функций на национальном и местном уровне.
Для этого потребуется:
- Образование авторитетной ассамблеи всех государств
и агентств — реформированной Генеральной Ассамблеи
ООН либо ее дополнения. В центре внимания всемирной
ассамблеи оказалось бы рассмотрение тех насущных про-
блем, лежащих в основе обеспокоенности средней про-
должительностью жизни и жизненными возможностями —
а также обеспокоенности здравоохранением, снабжением
и распределением продовольствия, долговым бременем
развивающегося мира, глобальным потеплением и сниже-
нием риска ядерной, химической и биологической войны.
В ее задачи входило бы определение, в основополагаю-
щем законопроекте, стандартов и институтов, необходи-
мых для внедрения правопорядка, демократических прин-
ципов и минимума условий для обеспечения полноценной
жизнедеятельности человека1.
1 Соглашение о круге полномочий глобальной ассамблеи было бы, по мень-
шей мере, труднодостижимым, пусть в продуманных схемах и моделях
и нет недостатка. В конечном счете пределы ее компетенции и прави-
ла эксплуатации потребовали бы достижения расширенного соглаше-
ния, а, следовательно, должны были бы создаваться в процессе поиска
консенсуса всех заинтересованных сторон — глобальной конституцион-
ной конвенции — включающей государства, правительственные и не-
правительственные организации, гражданские группы и общественные
движения. Всеобщий процесс консультирования и обсуждения, органи-
зованный на различных уровнях, представляет лучшие надежды на соз-
дание легитимной основы для подотчетного и устойчивого глобального
правления, что потребует обращения к трем ключевым вопросам: кого
следует представлять, правительства или граждан? каким должен быть
I
501
Часть III. Что означает демократия сегодня?
- Создание там, где это осуществимо, региональных парла-
ментов и управленческих структур (например, в Латин-
ской Америке и Африке) и усиление роли подобных ор-
ганов там, где они уже существуют (Европейский союз),
для того, чтобы их решения признавались и принимались
как легитимные независимые источники регионального
и международного регулирования.
- Доступность функциональных международных правитель-
ственных организаций (таких, как ВТО, МВФ и Всемирный
банк) для рассмотрения общественности и определения
повестки дня. Подобные органы должны не только быть
прозрачными в своей деятельности, но и подлежать кон-
тролю общественности (возможно, на основе избранных
“наблюдательных органов или функциональных дискусси-
онных форумов, представляющих разнообразие интере-
сов их электората), а также подотчетными региональным
и глобальным ассамблеям.
- Установление, там, где международные правительствен-
ные организации на данный момент слабы и/или не обла-
дают достаточной правоприменительной эффективностью,
новых механизмов и организаций, например, в сфере ох-
раны окружающей среды и социальных дел. Создание
принцип представительства — одно государство, один голос, пропорци-
ональное представительство либо комбинация обоих? каковы легитим-
ные сфера и пределы деятельности глобальной ассамблеи? На эти на-
сущные вопросы существует ряд убедительных теоретических ответов.
Аргументы в пользу каждого следует рассматривать и взвешивать в кон-
тексте разнообразия интересов, которые встретятся на глобальной кон-
ституциональной конвенции; например, неизбежные различия, которые
возникнут между развитыми и развивающимися странами по поводу
численности населения либо экономической мощи, либо комбинации
обоих следует учитывать в определении основ представительства. Хотя
легитимность и убедительность новой глобальной ассамблеи будут зави-
сеть от того, насколько прочно она основывается на принципе согласия
и электоральной инклюзивности, вероятно, что любая ассамблея в обо-
зримом будущем будет состоять из компромиссов между теоретически-
ми идеями и практическими ограничениями. Следовательно, вместо
того, чтобы разрабатывать набор проектов для природы и формы гло-
бальной ассамблеи, более уместным представляется подчеркнуть важ-
ность легитимного процесса достижения консенсуса, в котором и по-
средством которого данные вопросы можно будет обсудить и решить
(Held, 2004).
502
Глава 11. Демократия, национальное государство...
новых глобальных структур правления, ответственных
за разрешение проблем бедности, благосостояния и свя-
занных с ними вопросом жизненно важно для установле-
ния баланса с властями и компенсации влияния рыночно-
ориентированных агентств, таких, как ВТО и МВФ.
- Укрепление прозрачности и подотчетности организаций
национального и транснационального гражданского об-
щества, обращаясь к потенциально дестабилизирующим
эффектам тех, кто способен «кричать громче всех», и не-
достатка ясности относительно условий контактов и до-
говоренностей негосударственных акторов с междуна-
родными правительственными организациями и другим
ведущими политическими органами (Edwards and Zadek,
2003). Необходимы эксперименты, которые помогли бы
установить способы улучшения внутренних кодексов по-
ведения и образа действия негосударственных акторов,
с одной стороны, и усовершенствовании их способности
быть представленными в международных негосударствен-
ных организациях и других ведущих политических орга-
нах, занятых процессами глобальной политики,—с другой.
Кроме того, во избежание того, чтобы граждане разви-
тых стран не были несправедливо представлены дважды
в глобальной политике (во-первых, посредством их пра-
вительств, а затем — посредством своих неправительствен-
ных организаций), особое внимание и поддержка должна
уделяться усилению роли неправительственных организа-
ций из развивающихся стран.
- Использование обычных референдумов, проводимых
в странах и национальных государствах на региональном
или всеобщем уровнях в случае спорных приоритетов
в отношении реализации сущностных космополитических
интересов. Они могут включать множество различных ти-
пов референдумов, в том числе поперечный срез данных
о населении и/или целевых групп и групп, находящих-
ся под сильным влиянием в определенной политической
сфере и/или политтехнологов и законодателей из нацио-
нальных парламентов. ,
- Развитие правоприменения и принудительной функции,
включая поддержание мира и миротворчество, для веде-
ния дел в случае серьезных угроз региональной и глобаль-
503
Часть III. Что означает демократия сегодня?
ной безопасности. Необходимо обратиться к той проблеме,
что перед лицом неотложных и реальных вызовов фунда-
ментальным правам человека и демократическим прио-
ритетам, «соглашения без меча — лишь слова» (Гоббс).
Заодно с этими изменениями космополитическая модель де-
мократии идет на закрепление определенного набора прав
и обязанностей, включая гражданские, политические, экономи-
ческие и социальные права и обязательства, для обеспечения
форм и границ демократического принятия решений (см. гла-
ву 10). Это требует, чтобы они были закреплены в положениях
парламентов и ассамблей (на национальном, региональном
и глобальном уровнях); и что влияние международных судов
было расширено так, чтобы группы и индивиды обладали эф-
фективными средствами преследования политических властей
для предоставления и осуществления ключевых прав, как в рам-
ках, так и за пределами политических объединений.
Если история и практика демократии до сих пор были сосре-
доточены на идее локальности и места (городе-республике, со-
обществе, стране), вероятно ли, что в будущем демократия будет
сосредоточена исключительно на международной или глобаль-
ной сфере, если она вообще будет на чем-то сконцентрирована?
Прийти к подобному заключению, как я считаю, означает не-
верно понимать природу современной глобализации и приво-
димую здесь аргументацию. Глобализация, если заимствовать
выражение, является «диалектическим процессом»: «локальная
трансформация — настолько же часть глобализации, как и гори-
зонтальное расширение социальных связей во времени и про-
странстве» (Giddens, 1990. Р. 64). Новые требования выдвигаются
для регионального и местного самоуправлений в условиях, ког-
да группы оказываются под давлением со стороны глобальных
сил и неадекватных или неэффективных политических режи-
мов. Хотя подобные обстоятельства явно чреваты опасностями
и риском усиления раскола в политике, они также предвещают
и новую возможность: восстановление интенсивной демокра-
тии участия и совещательной демократии на местном уровне
в качестве дополнения к совещательным собраниям более мас-
штабного порядка. А значит, предвещают политический строй
демократических объединений, городов и стран, как и регионов
и глобальных сетей. При подобном порядке принцип самоу-
504
Глава И. Демократия, национальное государство...
правления закреплялся бы в различных центрах власти в самых
разных пространственных областях.
Ключевые особенности данной концепции демократии пред-
ставлены в модели Хб. Модель отображает программу возмож-
ных преобразований с краткосрочными или долгосрочными по-
литическими последствиями. Речь идет не о бескомпромиссном
выборе, а скорее о том, как задать направление возможного из-
менения с ясными ориентирами.
• Утопический проект?
За последние сто лет политическая власть преобразовывалась
и перестраивалась. Она распространялась ниже, выше и на од-
ном уровне с национальным государством. Политическая
власть — власть многоуровневая и многослойная. Глобализация
сделала огромные массы мирового населения «ближе друг дру-
гу» в перекрещивающихся судьбах сообществ. На жизненные
возможности влияют национальные, международные и транс-
национальные процессы. Ценности демократии и прав человека
закрепились в важных секторах международного права, и новые
региональные и глобальные суды были учреждены для рассмо-
трения некоторых из наиболее отвратительных преступлений,
на которые способны люди. Транснациональные движения,
агентства и корпорации установили первые этапы глобального
гражданского общества. Эти и связанные с ними события соз-
дают опоры для развития космополитической демократии. По-
следняя не должна начинаться с нуля, но развиваться с право-
вых и институциональных трамплинов, уже установленных
в XX веке.
Разумеется, для пессимизма оснований предостаточно. Гло-
бализация не просто интегрировала народы и страны, но по-
родила и новые формы антагонизма. Глобализация комму-
никаций даже не облегчает установление взаимопонимания,
а часто выделяет то, что разделяет людей, а также насколько
и почему важны эти различия. Основной политической игрой
в «транснациональном городе» остается геополитика. Этни-
ческий эгоцентризм, религиозный фундаментализм, правый
национализм и односторонняя политика снова на подъеме,
и не только на Западе. Однако условия и природа политики
505
Часть III. Что означает демократия сегодня?
Модель Хб
Космополитическая демократия
Принцип(ы)обоснования
В мире все более интенсивных региональных и глобальных
отношений с ярко выраженными пересекающимися «судь-
бами сообществ» принцип автономии требует закрепления
в региональных и глобальных сетях, как и в национальных
и местных формах политической системы.
Ключевые особенности
Краткосрочные Долгосрочные
Политическое устройство/управление
Реформа ведущих управ-
ленческих институтов ООН,
таких, как Совет безопасно-
сти (с целью предоставить
развивающимся странам
реальное право голоса
и эффективность в приня-
тии решений)
Создание верхней палаты
ООН (вслед за междуна-
родным конституционным
конвентом)
Растущая политическая ре-
гионализация (ЕС и другие
страны) и использование
транснациональных рефе-
рендумов
Создание нового, между-
народного Суда по правам
человека; обязательность
юрисдикции Международ-
ного уголовного суда
Установление эффектив-
ных, подотчетных между-
народных вооруженных сил
Новая хартия прав и обя-
занностей, привязанная
к различным областям по-
литической, социальной
и экономической власти
Глобальный парламент
(с ограниченными возмож-
ностями по привлечению
денежных средств), связан-
ный с регионами, странами
и районами
Разделение политических
и экономических интере-
сов; государственное фи-
нансирование совещатель-
ных собраний и процессов
выборов
Взаимосвязанная глобаль-
ная правовая система,
охватывающая элементы
уголовного и гражданского
права
Перманентное смещение
растущей пропорции при-
нудительной способности
национального государства
в сторону региональных
и глобальных институтов
▼
506
Глава 11. Демократия, национальное государство...
Внедрение негосударствен-
ных, нерыночных решений
в организацию гражданско-
го общества
Эксперименты с различны-
ми демократическими ор-
ганизационными формами
в экономике
Предоставление ресурсов
находящимся в наиболее
уязвимом социальном
положении для защиты
и формулирования своих
интересов
Экономика/гражданское общество
Создание разнообразных
саморегулирующихся объ-
единений и групп в граж-
данском обществе
Многосекторная эконо-
мика и плюрализация
образцов собственности
и владения
Инвестиционные приори-
теты государства, устанав-
ливаемые посредством от-
крытого обсуждения и пра-
вительственного решения,
кроме расширенного
рыночного регулирования
товаров и рабочей силы
Общие условия
Продолжающееся развитие региональных, международных
и глобальных потоков ресурсов и сетей взаимодействия
Признание все большим числом людей растущей взаимос-
вязанности политических сообществ в различных областях,
включая социальную, культурную, экономическую и эколо-
гическую
Развитие понимания пересекающихся «коллективных су-
деб», требующих демократического обсуждения — на мест-
ном, национальном, региональном и глобальном уровнях
Активное укрепление демократических прав и обязанно-
стей в области законотворчества и применения националь-
ного, регионального и международного права
Передача возрастающей пропорции национальной воен-
ной и силовой способности транснациональных агентствам
и институтам с конечной целью демилитаризации и уста-
новления прозрачности государственных вооруженных сил
Примечание: институциональные требование космополитиче-
ской демократии, а также сложность важнейших проблем ре-
формы, изложены здесь в самой схематичной форме. Подроб-
нее об этом см.: Archibugi and Held, 1995, Held, 1995, Held, 2004
507
Часть III. Что означает демократия сегодня?
изменились. Как национальная культура и традиции, космопо-
литическая демократия является культурным и политическим
проектом, с одним лишь отличием: она лучше адаптирована
и подходит к нашей региональной и глобальной эпохе. Однако
аргументы в поддержку этого еще должны быть сформулиро-
ваны в общественной сфере во многих частях мира, и здесь мы
явно рискуем.
Важно добавить размышление по поводу 11 сентября и ска-
зать, что же оно означает в данном контексте. Невозможно при-
нять бремя подотчетности и правосудия в какой-то одной сфере
жизни — физическую безопасность и политическое сотрудни-
чество оборонительного истеблишмента — и не пытаться рас-
пространить его и на другие сферы. Если политика и безопас-
ность, "социальное и экономическое измерение подотчетности
и правосудия, в конечном счете, разделяются — как и обстоят
дела в современном глобальном порядке — то перспективы
мирного и гражданского общества будут действительно мрач-
ными. Народная поддержка в борьбе с терроризмом, как и с по-
литическим насилием и дискриминирующей политикой любого
рода, зависит от убеждения людей в том, что существует легаль-
ный, активный и специальный путь обращения с их жалобами.
Без этой уверенности в государственных институтах поражение
терроризма и нетерпимости становится крайне трудно дости-
жимой, если вообще достижимой, задачей.
На фоне 11 сентября текущая унилатералистская позиция
США и безысходный цикл насилия на Ближнем Востоке и в дру-
гих местах, поддержка космополитической демократии могут
показаться попыткой побороть силу притяжения или прогулять-
ся по воде! Действительно, если бы речь шла о бескомпромисс-
ном принятии космополитических принципов и институтов,
это было бы верно. Однако поиски современного государства
сейчас все-таки не те, что во времена Гоббса. За последние не-
сколько десятилетий рост мультилатерилизма и развития меж-
дународного права создали космополитические основы мира.
Они являются основами для дальнейшей консолидации власти
космополитических принципов и институтов. Кроме того, ко-
алиция политических группировок может возникнуть, придав
импульс этим достижениям двигаться дальше, охватывая евро-
пейские страны с сильной приверженностью мультилатераль-
ному порядку и режиму прав человека; либеральные группы
508
Глава 11. Демократия, национальное государство...
в политической системе США, поддерживающие мультилатера-
лизм и правопорядок в международных делах; развивающиеся
страны, борющиеся за более свободные и справедливые прави-
ла торговли в мировом экономическом порядке; неправитель-
ственные организации от «Amnesty International» до «Oxfam»,
выступающие за более справедливый, демократический и рав-
ноправный порядок; транснациональные социальные движе-
ния, оспаривающие природу и форму современной глобализа-
ции; и те экономические силы, желающие более стабильного
и управляемого порядка мировой экономики (Held and McGrew,
2002. Chs 8, 9). Хотя интересы данных группировок неизбежно
будут не совпадать по целому ряду вопросов, это потенциаль-
но важная смежная сфера интересов среди них для укрепления
мультилатерализма, построения новых институтов для обе-
спечения глобальных государственных благ, регулирования
глобальных рынков, углубления подотчетности, защиты окру-
жающей среды и срочного исправления случаев социальной
несправедливости, ежедневно уносящих жизни тысячи мужчин,
женщин и детей. Разумеется, как далеко подобные силы мо-
гут объединиться вокруг данных целей — и смогут преодолеть
яростное сопротивление прекрасно укоренившихся геополити-
ческих и геоэкономических интересов — остается под вопросом.
Ставки высоки, но высоки и потенциальные выигрыши в деле
обретения безопасности и развития человека, если стремления
добиться космополитической формы правления начнут посте-
пенно реализовываться.
При недавнем взрыве интереса к демократии последняя
слишком часто воспринималась с точки зрения либеральной
демократии, согласно которой демократия может быть отне-
сена лишь к «делам управления» (так как она не имеет места
в экономической и социальной сферах), а национальное го-
сударство является наиболее адекватным локусом для демо-
кратии. Подвергая эти пределы компетенции демократии со-
мнению, Третья часть данной работы стремится определить
новую повестку политической мысли и полемики. Очевидно,
что выдвинуть новую повестку — не означает решить все глу-
бокие и затянувшиеся трудности, с которыми сталкивается
демократическая теория и практика. Однако можно надеять-
ся, что, по крайней мере, борьба за углубление и расширение
демократии в рамках и между странами продолжается — и это
509
Часть III. Что означает демократия сегодня?
движение можно считать судьбоносным, если демократия со-
бирается и впредь сохранить свою актуальность, эффектив-
ность и легитимность.
БИБЛИОГРАФИЯ
Андерсон П. Переходы от античности к феодализму. М.: Тер-
ритория будущего, 2007.
Андерсон П. Родословная абсолютистского государства. М.:
Территория будущего, 2010.
Арендт X. О революции. М.: Европа, 2011.
Аристотель. Сочинения. В 4т. М.: Мысль, 1976-1983.
Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герме-
невтики. М.: Прогресс, 1998.
Гоббс Т. Сочинения. В 2т. Т. 2. М.: Мысль, 1991.
Даль Р. Демократия и ее критики. М.: РОССПЭН, 2003.
Даль Р. Полиархия: участие и оппозиция. М.: ГУ-ВШЭ, 2010.
Ксенофонт. Греческая история. СПб.: Алетейя, 2000.
Ливий Тит. История Рима от основания города. Т. I. М.: Наука,
1989.
Линдблом Ч. Э. Политика и рынки: политико-экономические
системы мира. М.: ИКСИ, 2005.
Локк Дж. Сочинения. В Зт. Т. 3. М.: Мысль, 1988.
Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.
Макферсон К. Б. Жизнь и времена либеральной демократии.
М.: ГУ-ВШЭ, 2011.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат,
1955-1981.
Маркузе Г. Одномерный человек. М.: ACT, 2003.
Маршалл Т.Х. Гражданство и социальный класс // Капу-
стин Б. Г. Гражданство и гражданское общество. М.: ГУ-ВШЭ, 2011.
Милль Дж. С. О свободе // О Свободе. Антология мировой ли-
беральной мысли (I половины XIX века). М.: Прогресс-Традиция,
2000.
Монтескье Ш. Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999.
Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008.
Платон. Собрание сочинений. В 4т. М.: Мысль, 1990-1994.
Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Издательство
НГУ, 1995.
513
Библиография
Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. М.: Канон-Пресс,
Кучково поле, 1998.
Скиннер К. The State // Хархордин О. (ред.). Понятие государ-
ства в четырех языках. СПб.: ЕУ СПб, 2002.
Скиннер К. Макиавелли: очень краткое введение. М.: ACT,
2009.
Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисо-
на и Дж. Джея. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Литера»,
1994.
Фукидид. История. М.: Наука, 1981.
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad
Marginem, 1999.
Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3.
Фукуяма Ф. Доверие. М.: ACT, 2004.
Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: ACT, 2005.
Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь Мир,
2003.
Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего капитализма.
М.: Праксис, 2010.
Хайек Ф. А. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005.
Хайек Ф. А. Право, законодательство и свобода: Современное
понимание либеральных принципов справедливости и полити-
ки. М.: ИРИСЭН, 2006.
Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004.
Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эко-
номика, 1995.
Цицерон Марк Туллий. Диалоги: О государстве; О законах.
М.: Наука, 1994.
Некоторые разделы книги представлены в адаптации из ра-
нее изданных эссе. Хотя содержание каждого очерка было зна-
чительно расширено и развито в целях данной работы, детали
оригинальных публикаций таковы:
Centeral Perspectives on the Modern State // D. Held et al (eds).
States and Societies. Oxford: Martin Robertson, 1983. P. 1-55. Части
данной статьи помогли в написании главы 3.
Theories of the State: Some Competing Claims (with Joel Krieger) //
S. Bornstein, D. Held and J. Krieger (eds). State in Capitalist Europe.
London: Allen and Unwin, 1984. P. 1-20. Адаптированный вариант
этой статьи входит в главу 6.
514
Библиография
Power and Legitimacy in Contemporary Britain // G. McLennan,
D. Held and S. Hall (eds). State and Society in Contemporary Britain.
Cambridge; Polity, 1984. P. 299-369. Разделы данной статьи по-
могли структурировать главу 7.
Liberalism, Marxism and Democracy // Theory and Society. 1993.
22. P. 249-369. Раздел данной статьи использован в структуре
главы 8.
Principles of Cosmopolitan Order // G. Brock and H. Brighouse
(eds). The Political Philosophy of Cosmopolitanism. Cambridge:
Cambridge University Press, 2005. В дискуссии о беспристрастно-
сти в главе 9 использован один из разделов этой статьи.
Socialism and the Limits of State Action (with John Keane) //
J. Curran (ed). Future of the Left. Cambridge: Polity, 1984. P. 170—
181. Некоторые материалы данной статьи были адаптированы
для одного из разделов главы 10.
Democracy, the Nation-State and the Global System // Economy
and Society. 1991.20 (2). P. 138-172; а также в: D. Held (ed). Political
Theory Today. Cambridge: Polity, 1991. P. 197-235. Отрывки дан-
ной статьи использованы в главе 11.
Abercrombie, N., Hill, S. and Turner, В. 1980: The Dominant Ideol-
ogy Thesis. London: Allen and Unwin.
Ackerman, B. 1989: Why dialogue? Journal of Philosophy, 86.
Ackerman, B. and Fishkin, J. 2003: Deliberation day. In J. Fishkin
and P. Laslett (eds), Debating Deliberative Democracy, Oxford:
Blackwell.
Adonis, A. and Mulgan, G. 1994: Back to Greece: the scope for di-
rect democracy. Demos, 3.
Albrow, M. 1970: Bureaucracy. London: Pall Mall.
Almond, A. and Verba, S. 1963: The Civic Culture: Political Atti-
tudes and Democracy in Five Nations. Princeton: Princeton Univer-
sity Press.
Almond, A. and Verba, S. (eds) 1980: The Civic Culture Revisited.
Boston: Little, Brown.
Anderson, B. 1983: Imagined Communities. London: Verso.
Andrewes, A. 1967: The Greeks. London: Hutchinson.
Annas, J. 1981: An Introduction to Plato’s Republic. Oxford: Clar-
endon Press.
Anweiler, 0.1974: The Soviets. New York: Random House.
515
Библиография
Aquinas, St Thomas: De regimine principum. In Aquinas: Selected
Political Writings, ed. A.P. D’Entreves, Oxford: Blackwell, 1948.
Archibugi, D. and Held, D. 1995: Cosmopolitan Democracy: An
Agenda far a New World Order. Cambridge: Polity.
Asteil, M.: Some Reflections upon Marriage. Dublin, 1730.
Augustine: The City of God against the Pagans. 7 vols. London:
Heinemann, 1957-1972.
Avineri, S. 1972: Hegel’s Theory of the Modern State. Cambridge:
Cambridge University Press.
Bachrach, P. and Baratz, M. S. 1962: The two faces of power. Amer-
ican Political Science Review, 56 (4).
Baldwin, T. 1992: The territorial state. In H. Gross and T.R. Har-
rison (eds), Cambridge Essays in jurisprudence. Oxford: Clarendon
Press. -
Ball, T. 1988: Transforming Political Discourse: Political Theory
and Critical Conceptual History. Oxford: Blackwell.
Barber, B. 1984: Strong Democracy: Participatory Politics for a
New Age. Berkeley: University of California Press.
Barnett, A., Ellis, C. and Hirst, P. 1993: Debating the Constitution:
New Perspectives on Constitutional Reform. Cambridge: Polity.
Barry, B. 1989: Theories of Justice. London: Harvester Wheatsheaf.
Barry, B. 1995: Justice as Impartiality. Oxford: Oxford University
Press.
Barry, B. 1998a: International society from a cosmopolitan per-
spective. In D. Mapel and T. Nardin (eds), International Society: Di-
verse Ethical Perspectives. Princeton: Princeton University Press.
Barry, B. 1998b: Something in the disputation not unpleasant.
In P. Kelly (ed.). Impartiality, Neutrality and Justice. Edinburgh: Ed-
inburgh University Press.
Barry, B. 2001: Culture and Equality. Cambridge: Polity.
Bauman, Z. 1991: Modernity and Ambivalence. Cambridge: Polity.
Beer, S. 1969: Modern British Politics. London: Faber.
Beer, S. 1982: Britain against Itself. London: Faber.
Beetham, D. 1981: Beyond liberal democracy. Socialist Register,
1981, London: Merlin Press.
Beetham, D. 1985: Max Weber and the Theory of Modern Politics.
Cambridge: Polity.
Beetham, D. 1991: The Legitimation of Power. London: Macmillan.
516
Библиография
Beetham, D, 1993: Liberal democracy and the limits of democrati-
zation. In D. Held (ed.), Prospects for Democracy: North, South, East,
West. Cambridge: Polity.
Beetham, D. 1994: Conditions for democratic consolidation. Re-
view of African Political Economy, 60.
Beetham, D. 2005: Democracy. Oxford: Oneworid.
Bentz, C. 1979: Political Theory and International Relations.
Princeton: Princeton University Press.
Bellamy, R. 1996: The political form of the constitution: the sep-
aration of powers, rights and representative democracy. Political
Studies, 44 (3), special issue.
Benhabib, S. 1992: Situating the Self. Cambridge: Polity.
Benn, S. 1955: The uses of sovereignty. Political Studies, 3.
Bentham, J.: Constitutional Code. Book I. In The Works of Jeremy
Bentham. Vol. IX. Ed. Jeremy Bowring. Edinburgh: W. Tait, 1843.
Bentham, J.: Fragmenten Government, ed. W. Harrison. Oxford:
Blackwell, 1960.
Bentham, J.: Principles of the Civil Code. In The Works of Jeremy
Bentham. Vol. I. Ed. Jeremy Bowring. Edinburgh: W. Tait, 1838.
Bentham, J.: The Works of Jeremy Bentham. 11 Vols. Ed. Jeremy
Bowring. Edinburgh: W. Tait, 1838-43.
Berelson, B. 1952: Democratic theory and public opinion. Public
Opinion Quarterly, 16 (Autumn).
Berelson, B., Lazarfeld, P. F. and McPhee, W. 1954: Voting. Chi-
cago: University of Chicago Press.
Berlin, I. 1969: Four Essays on Liberty. Oxford: Oxford University
Press.
Bernai, M. 1987: Black Athena. Vol. 1. London: Free Association
Books.
Bessette, J. 1980: Deliberative democracy: the majority principle
in republican government. In R. A. Goldwin and W. A. Schambra (eds),
How Democratic is the Constitution? Washington: American Enter-
prise Institute.
Bessette, J. 1994: The Mild Voice of Reason: Deliberative Democ-
racy and American National Government. Chicago: University of
Chicago Press.
Bobbio, N. 1987: Which Socialism? Cambridge: Polity.
Bobbio, N. 1989: Democracy and Dictatorship. Cambridge: Polity.
517
Библиография
Bohman, J. 1996: Public Deliberation: Pluralism, Complexity, and
Democracy, Studies in Contemporary German Social Thought. Cam-
bridge, MA: MIT Press.
Bohman, J. 1998: The coming of age of deliberative democracy.
Journal of Political Philosophy, 6.
Bornstein, S., Held, D. and Krieger, J. (eds) 1984: The State in Cap-
italist Europe. London: Allen and Unwin.
Bottomore, T. 1985: Theories of Modern Capitalism. London: Al-
len and Unwin.
Bradley, H. 1995: Fractured Identities. Cambridge: Polity.
Brittan, S. 1975: The economic contradictions of democracy. Brit-
ish Journal of Political Science, 5 (1).
Brittan, S. 1977: Can democracy manage an economy? InR. Skldel-
sky (ed.), The End of the Keynesian Era. Oxford: Martin Robertson.
Brock, G. and Brighouse, H. (eds) 2005: The Political Philosophy
of Cosmopolitanism. Cambridge: Cambridge University Press,
Brown, R. and Scase, R. (eds) 1991: Poor Work. Buckingham: Open
University Press.
Budge, I. 1993: Direct democracy: setting appropriate terms of
debate. In D. Held (ed.), Prospects for Democracy: North, South, East,
West. Cambridge: Polity.
Budge, I. 1996: The New Challenge of Direct Democracy. Cam-
bridge : Polity.
Bull, H. 1977: The Anarchical Society. London: Macmillan.
Burnheim, J. 1985: Is Democracy Possible? Cambridge: Polity.
Burnheim, J. 1986: Democracy, the nation state and the world sys-
tem. In D. Held and C. Pollitt (eds). New Forms of Democracy. Lon-
don: Sage.
Butler, D. and Ranney, A. 1994: Referendums around the World.
Basingstoke: Macmillan.
Butler, D. and Stokes, D. 1974: Political Change in Britain. Lon-
don: Macmillan.
Callinicos, A. 1991: The Revenge of History: Marxism and the East
European Revolutions. Cambridge: Polity.
Callinicos, A. 1993: Liberalism, Marxism, and democracy: a re-
sponse to David Held. Theory and Society, 22.
Campbell, A., Converse, P., Miller, W. and Stokes, D. 1960: The
American Voter. New York: John Wiley.
Caney, S. 2001: Cosmopolitan justice and equalizing opportuni-
ties. In T. Pogge (ed.). Global Justice. Oxford: Blackwell.
518
Библиография
Canovan, М. 1987: Republicanism. In D. Miller, J. Coleman,
W. Connolly and A. Ryan (eds). The Blackwell Encyclopaedia of Po-
litical Thought. Oxford: Blackwell.
Caportorti, F. 1983: Human rights: the hard road towards univer-
sality. In R. St J. Macdonald and D.M. Johnson (eds). The Structure
and Process of International Law. The Hague: Martinus Nijhoff.
Cassese, A. 1986: International Law in a Divided World. Oxford:
Clarendon Press.
Cassese, A. 1988: Violence and Law in the Modern Age. Cam-
bridge: Polity.
Cassese, A. 1991: Violence, war and the rule of law. In D. Held (ed.),
Political Theory Today. Cambridge: Polity.
Chodorow, N. J. 1989: Feminism and Psychoanalytic Theory. Cam-
bridge: Polity.
Cicero: De re publica. Trans. G.H. Sabine and S.B. Smith as On the
Commonwealth. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1929.
Cliff, T. 1974: State Capitalism in Russia. London: Pluto.
Cohen, J. 1989: Deliberation and democratic legitimacy.
In A. Hamlin and P. Pettit (eds). The Good Polity: Normative Analysis
of the State. Oxford: Blackwell.
Cohen, J. and Rogers, J. 1983: On Democracy. New York: Penguin.
Cohen, J. and Rogers, J. 1992: Secondary associations and demo-
cratic governance. Politics and Society, 20 (4).
Cohen, J. and Rogers, J. 1995: Associations and Democracy. Lon-
don: Verso.
Cohen, J. L 1982: Class and Civil Society: The Limits of Marxian
Critical Theory. Oxford: Martin Robertson.
Cohen, J. L. and Arato, A. 1992: Civil Society and Political Theory.
Cambridge, MA: MIT Press.
Coleman, J. 2000: A History of Political Thought from the Middle
Ages to the Renaissance. Cambridge: Cambridge University Press.
Colletti, L 1972: From Rousseau to Lenin. London: New Left Books.
Connolly, W. 1981: Appearance and Reality. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Cooper, R. J. 1986: Economic Policy in an Interdependent World.
Cambridge, MA: MIT Press.
Corcoran, P. E. 1983: The limits of democratic theory. In G. Dun-
can (ed.). Democratic Theory and Practice. Cambridge: Cambridge
University Press.
519
Библиография
Coward, R. 1983: Patriarchal Precedents: Sexuality and Social Re-
lations. London: Routledge and Kegan Paul.
Cox, R. W. 1987: Production, Power and World Order: Social Forc-
es in the Making of History. New York: Columbia University Press.
Cranston, M. 1968: Introduction. In J.-J. Rousseau. The Social
Contract. Harmondsworth: Penguin.
Crompton, R. 1993: Class and Stratification. Cambridge: Polity.
Crozier, M. 1964: The Bureaucratic Phenomenon, London: Tavis-
tock.
Dahl, R. A. 1956: A Preface to Democratic Theory. Chicago: Uni-
versity of Chicago Press.
Dabi, R. A. 1957: The concept of power. Behavioural Science, 2 (3).
Dahl, R. A. 1961: Who Governs? Democracy and Power in an
American City. New Haven: Yale University Press.
Dahl, R. A. 1971: Polyarchy: Participation and Opposition. New
Haven: Yale University Press.
Dahl, R. A. 1978: Pluralism revisited. Comparative Politics, 10 (2).
Dahl, R. A. 1979: Procedural democracy. In P. Laslett and J. Fishkin
(eds). Philosophy, Politics and Society. Fifth series. New Haven: Yale
University Press.
Dahl, R. A. 1985: A Preface to Economic Democracy. Cambridge:
Polity.
Dahl, R. A. 1989: Democracy and its Critics. New Haven: Yale Uni-
versity Press.
Tocqueville de A.: Democracy in America. 2 vols. London: Fon-
tana, 1968.
Devine, F. 1993: Affluent Workers Revisited. Edinburgh: Edin-
burgh University Press.
Devine, P. 1988: Democracy and Economic Planning. Cambridge:
Polity.
Dickenson, D. 1997: Property, Women and Politics: Subjects or
Objects? Cambridge: Polity.
Dominelli, L. 1991: Women across Continents. Hemel Hempstead:
Harvester Wheatsheaf.
Draper, H. 1977: Karl Marx’s Theory of Revolution. Vol. I. New
York: Monthly Review Press.
Dryzek, J. 1990: Discursive Democracy: Politics, Policy, and Sci-
ence. Cambridge: Cambridge University Press.
Dryzek, J. 2000: Deliberative Democracy and Beyond: Liberals,
Critics, Contestations. Oxford: Oxford University Press.
520
Библиография
Duncan, G. 1971: Marx and Mill. Cambridge: Cambridge Univer-
sity Press.
Duncan, G. and Lukes, S. 1963: The new democracy. In S. Lukes
(ed.). Essays in Social Theory. London: Macmillan.
Dunn, J. 1969: The Political Thought of John Locke. Cambridge:
Cambridge University Press.
Dunn, J. 1979: Western Political Theory in the Face of the Future.
Cambridge: Cambridge University Press.
Dunn, J. 1980: Political Obligation in its Historical Context: Es-
says in Political Theory. Cambridge: Cambridge University Press.
. Dunn, J. 1990: Interpreting Political Responsibility. Cambridge:
Polity.
Dunn, J. (ed.) 1992: Democracy: The Unfinished Journey, 508 BC
to AD 1993. Oxford: Oxford University Press.
Duverger, M. 1974: Modern Democracies: Economic Power versus
Political Power. Hindsale, IL: Dryden Press.
Edwards, M. and Zadek, S. 2003: Governing the provision of global
public goods: the role and legitimacy of nonstate actors. In I. Kaul et
al. (eds), Providing Global Public Goods. Oxford: Oxford University
Press.
Eisenstein, Z. R. 1980: The Radical Future of Liberal Feminism.
New York: Longman.
Elster, J. 1976: Some conceptual problems in political theory.
In B. Barry (ed.). Power and Political Theory. London: John Wiley.
Elster, J. 1989: Deliberation and constitution making. In J. Elster
(ed.). Deliberative Democracy. Cambridge: Cambridge University
Press.
Elster, J. 1997: The market and the forum: three varieties of politi-
cal theory. In J. Bohman and W. Rehg (eds). Deliberative Democracy.
Cambridge, MA: MIT Press.
Engels, F.: Letter to A. Bebel, March 1875. In K. Marx and F. Engels,
Selected Works. New York: International Publishers, 1968.
Falk, R. 1969: The interplay of Westphalian and Charter concep-
tions of the international legal order. In R. Falk and C. Black (eds),
The Future of the International Legal Order. Vol. 1. Princeton:
Princeton University Press.
Falk, R. 1975: A Study of Future Worlds. New York: Free Press.
Farrar, C. 1992: Ancient Greek political theory as a response to
democracy. In J. Dunn (ed.). Democracy: The Unfinished Journey, 508
be to ad 1993. Oxford: Oxford University Press.
521
Библиография
Featherstone, М. 1991: The Body, Social Processes and Cultural
Theory. London: Sage.
Figgis, J. N. 1913: Churches in the Modem State. London: Long-
man, Green.
Fine, B. and Harris, L. 1979: Rereading Capital. London: Macmil-
lan.
Finley, M. I. 1963: The Ancient Greeks. Harmondsworth: Penguin.
Finley, M. I. 1972: Introduction. In Thucydides, The Peloponne-
sian War. Harmondsworth: Penguin.
Finley, M. I. 1973a: The Ancient Economy. London: Chatto and
Windus.
Finley, M. I. 1973b: Democracy Ancient and Modern. London:
Chatto and Windus.
Finley, M. I. 1975: The Use and Abuse of History. London: Chatto
and Windus.
Finley, M. I. 1983: Politics in the Ancient World. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Fishkin, J. 1991: Democracy and Deliberation: New Directions for
Democratic Reform. New Haven: Yale University Press.
Frankel, B. 1979: On the state of the state: Marxist theories of the
state after Leninism. Theory and Society, 7 (1-2).
Franklin, J. H. 1978: John Locke and the Theory of Sovereignty.
Cambridge: Cambridge University Press.
Fraser, N. 1997: Rethinking the public sphere: a contribution to
the critique of actually existing democracy. In Justice Interruptus.
London: Routledge.
Frieden, J. 1991: Invested interests: the politics of national eco-
nomic policies in a world of global finance. International Organiza-
tion^ (4).
Friedman, J. 1989: The new consensus. Part I: The Fukuyama the-
sis. Critical Review (3-4).
Fukuyama, F. 1989: The end of history? National Interest, 16.
Fukuyama, F. 1989/90: A reply to my critics. National Interest, 18.
Galbraith, J. K. 1994: The good society. Guardian, 26 January.
Gamble, A. 1996: Hayek. Cambridge: Polity.
Gewirth, A. 1951: Marsilius of Padua and Medieval Political Phi-
losophy. New York: Columbia University Press.
Gewirth, A. 1980: Introduction. In Marsilius of Padua, Defensor
pacis. Toronto: Toronto University Press.
522
Библиография
Giddens, А. 1972: Politics and Sociology in the Thought of Max
Weber. London: Macmillan.
Giddens, A. 1979: Central Problems in Social Theory: Action,
Structure and Contradiction in Social Analysis. London: Macmillan.
Giddens, A. 1981: A Contemporary Critique of Historical Material-
ism. Vol. I. London: Macmillan.
Giddens, A. 1984: The Constitution of Society. Cambridge: Polity.
Giddens, A. 1985: The Nation-State and Violence. Vol. II of A Con-
temporary Critique of Historical Materialism. Cambridge: Polity.
Giddens, A. 1990: The Consequences of Modernity. Cambridge:
Polity.
Giddens, A. 1992: The Transformation of Intimacy. Cambridge: Polity.
Giddens, A. 1993: Modernity, history and democracy. Theory and
Society, 22.
Giddens, A. 1994: Beyond Left and Right: The Future of Radical
Politics. Cambridge: Polity.
Giddens, A. 1998: The Third Way. Cambridge: Polity.
Giddens, A. and Held, D. (eds) 1982: Classes, Power and Conflict.
London: Macmillan.
Gilbert, F. 1965: Machiavelli and Guicciardini. Princeton: Prince-
ton University Press.
Gilligan, C. 1982: In a Different Voice: Women’s Conceptions of
the Self and Morality. Cambridge: Harvard University Press.
Gilpin, R. 1987: The Political Economy of International Relations.
Princeton: Princeton University Press.
Gourevitch, P. 1978: The second image reversed: the international
sources of domestic politics. International Organization, 32 (4).
Gray, J. 1993: Beyond the New Right. London: Routledge.
Green, P. 1981: The Pursuit of Inequality. New York: Pantheon
Books.
Gutmann, A. 1987: Democratic Education. Princeton: Princeton
University Press.
Gutmann, A. 1999: Deliberative democracy and majority rule: re-
ply to Waldron. In H. H. Koh and R. G Slye (eds). Deliberative Democ-
racy and Human Rights. New Haven: Yale University Press.
Gutmann, A. and Thompson, D. 1996: Democracy and Disagree-
ment. Cambridge: Belknap Press.
Habermas, J. 1962: Strukturwandel der Offentlichkeit. Neuwied:
Luchterhand.
523
Библиография
Habermas, J. 1971: Towards a Rational Society. London: Heine-
mann.
Habermas, J. 1973: Wahrheitstheorien. In H. Fahrenbach (ed.),
Wirklichkeit und Reflexion. Pfullingen: Neske.
Habermas, J. 1988: Theory and Practice. Cambridge: Polity.
Habermas, J. 1990: Discourse ethics: notes on a program of philo-
sophical justification. In Moral Consciousness and Communicative
Action. Cambridge: MIT Press.
Habermas, J. 1993: Remarks on discourse ethics. In Justification
and Application. Cambridge, MA: MIT Press.
Habermas, J. 1996: Between Facts and Norms: Contributions to a
Discourse Theory of Law and Democracy. Cambridge: Polity.
Hacker, A. 1967: Power to do what? In W. Connolly (ed.). The Bias
of Pluralism. Chicago: Atherton.
Hacker, K. and Dijk, J. 2001: Digital Democracy. London: Sage.
Hall, P. 1986: Governing the Economy. Cambridge: Polity.
Hall, S. 1983: Themes and questions. In The State and Society,
3 (7). Milton Keynes: Open University.
Hall, S. 1992: The question of cultural identity. In S. Hall, D. Held
and A. McGrew (eds). Modernity and its Futures. Cambridge: Polity.
Hall, S. and Gieben, B. (eds) 1992: Formations of Modernity. Cam-
bridge: Polity.
Hall, S., Catcher, C., Jefferson, T., Clarke, J. and Roberts, B., 1978:
Policing the Crisis. London: Macmillan.
Hall, S., Held, D. and McGrew, A. (eds) 1992: Modernity and its
Futures. Cambridge: Polity.
Halsey, A. H. 1981: Change in British Society. Oxford: Oxford Uni-
versity Press.
Hansen, M. H. 1991: The Athenian Democracy in the Age of Dem-
osthenes. Oxford: Blackwell.
Harrison, R. 1993: Democracy. London: Routledge.
Hartmann, H. 1976: Capitalism, patriarchy and job segregation by
sex. Signs, 1 (3). Also in A. Giddens and D. Held (eds), Classes, Power
and Conflict. London: Macmillan, 1982.
Hayek, F. A. 1960: The Constitution of Liberty. London: Routledge
and Kegan Paul.
Hayek, F. A. 1976: The Road to Serfdom. London: Routledge and
Kegan Paul.
Hayek, F. A. 1978: New Studies in Philosophy, Politics, Economics
and the History of Ideas. London: Routledge and Kegan Paul.
524
Библиография
Hegel, G. W. F.: Lectures on the Philosophy of World History.
Cambridge: Cambridge University Press, 1975.
Hegel, G.W. F.: Philosophy of Right. Trans. T.M. Knox. Oxford:
Oxford University Press, 1967.
Held, D. 1980: Introduction to Critical Theory: Horkheimer to
Habermas. Cambridge: Polity.
Held, D. 1983: Central perspectives on the modern state. In D. Held
et al. (eds). States and Societies. Oxford: Martin Robertson. Revised
and reprinted in D. Held, Political Theory and the Modern State.
Cambridge: Polity, 1989.
Held, D. 1984: Power and legitimacy in contemporary Britain.
In G. McLennan, D. Held and S. Hall (eds). State and Society in
Contemporary Britain. Cambridge: Polity. Revised and reprinted in
D. Held, Political Theory and the Modern State. Cambridge: Polity,
1989.
Held, D. 1986: Liberalism, Marxism and the future direction of
public policy. In P. Nolan and S. Paine (eds). Re-thinking Socialist
Economics. Cambridge: Polity. Revised and reprinted in D. Held, Po-
litical Theory and the Modern State. Cambridge: Polity, 1989.
Held, D. 1989: Political Theory and the Modern State. Cambridge:
Polity.
Held, D. 1991a: Democracy, the nation-state and the global sys-
tem. In D. Held (ed.). Political Theory Today. Cambridge: Polity.
Held, D. 1991b: Introduction. In D. Held (ed.). Political Theory To-
day. Cambridge: Polity.
Held, D. 1991c: The possibilities of democracy: a discussion of
Robert Dahl, Democracy and its Critics. Theory and Society, 20.
Held, D. 1992: The development of the modern state. In S. Hall
and B. Gieben (eds). Formations of Modernity. Cambridge: Polity.
Held, D. 1993a: Democracy: from city-states to a cosmopolitan
order? In D. Held (ed.). Prospects for Democracy: North, South, East,
West Cambridge: Polity.
Held, D. 1993b: Liberalism, Marxism and democracy. Theory and
Society, 22.
Held, D. 1993c: Anything but a dog’s life? Further comments on
Fukuyama, Callinicos and Giddens. Theory and Society, 22.
Held, D. (ed.) 1993d: Prospects for Democracy: North, South, East,
West Cambridge: Polity.
Held, D. 1995: Democracy and the Global Order: From the Modern
State to Cosmopolitan Governance. Cambridge: Polity.
525
Библиография
Held, D. 2002: Law of states, law of peoples. Legal Theory, 8 (1).
P. 1-44.
Held, D. 2004: Global Covenant: The Social Democratic Alterna-
tive to the Washington Consensus. Cambridge: Polity.
Held, D. and Keane, J. 1984: Socialism and the limits of state ac-
tion. In J. Curran (ed.). The Future of the Left. Cambridge: Polity.
Held, D. and Koenig-Archibugi, M. (eds) 2004: American Power in
the Twenty-First Century. Cambridge: Polity.
Held, D. and Krieger, J. 1983: Accumulation, legitimation and the
state. In D. Held et aL (eds). States and Societies. Oxford: Martin
Robertson.
Held, D. and Krieger, J. 1984: Theories of the state: some compet-
ing claims. In S. Bornstein, D. Held and J. Krieger (eds). The State in
Capitalist Europe. London: Allen and Unwin. Revised and reprinted
in D. Held, Political Theory and the Modern State. Cambridge: Polity,
1989.
Held, D. and Leftwich, A. 1984: A discipline of politics? In A. Left-
wich (ed.). What is Politics? Oxford: Blackwell. Revised and reprinted
in D. Held, Political Theory and the Modern State. Cambridge: Polity,
1989.
Held, D. and McGrew, A. 2002: GIobalization/Anti-Globalization.
Cambridge: Polity.
Held, D. and PoIIitt, C. (eds) 1986: New Forms of Democracy. Lon-
don: Sage.
Held, D. and Thompson, J. B. 1989: Social Theory of Modern Soci-
eties: Anthony Giddens and his Critics. Cambridge: Cambridge Uni-
versity Press.
Held, D., McGrew, A., Goldblatt, D. and Perraton, J. 1999: Global
Transformations: Politics, Economics and Culture. Cambridge: Pol-
ity-
Hill, T. 1987: The importance of autonomy. In E. Kittayand D. Mey-
ers (eds). Women and Moral Theory. Towata: Roman and Allanheld.
Himmelfarb, G. 1989: Response to Fukuyama. National Interest,
16.
Hinsley, F. H. 1986: Sovereignty. 2nd edn. Cambridge: Cambridge
University Press.
Hirst, P. Q. 1989a: Endism. London Review of Books, 23 November.
Hirst, P. Q. 1989b: The Pluralist Theory of the State. London:
Routledge.
526
Библиография
Hirst, Р. Q. 1990: Representative Democracy arid its Limits. Cam-
bridge: Polity.
Hirst, P. Q. 1994: Associative Democracy. Cambridge: Polity.
Hobbes, T. 1968: Leviathan, ed. C.B. Macpherson. Harmonds-
worth: Penguin.
Hoffman, S. 1982: Reflections on the nation-state in Western Eu-
rope today. Journal of Common Market Studies, 21(1,2).
Hont, I. 1994: The permanent crisis of a divided mankind. Politi-
cal Studies, 42, special issue.
Hornblower, S. 1992: Creation and development of democratic
institutions in ancient Greece. In J. Dunn (ed.). Democracy: The Un-
finished Journey, 508 BC to AD 1993. Oxford: Oxford University Press.
Huntington, S. 1975: Post-industrial politics: how benign will it
be? Comparative Politics, 6.
Hutton, W. 1995: The State We’re In. London: Jonathan Cape.
Hyde, M. 1985: The British welfare state: legitimation crisis and
future directions. Research paper.
Ignatieff, M. 1978: A Just Measure of Pain. London: Macmillan.
Jessop, B. 1977: Recent theories of the capitalist state. Cambridge
Journal of Economics, 1 (4).
Jessop, B. 1990: State Theory. Cambridge: Polity.
Jones, A. H. M. 1957: Athenian Democracy. Oxford: Blackwell.
Jordan, B. 1985: The State: Authority and Autonomy. Oxford:
Blackwell.
Jowell, R. and Airey, C. (eds) 1984: British Social Attitudes. Lon-
don: Gower.
Kaiser, K. 1972: Transnational relations as a threat to the dem-
ocratic process. In R. 0. Keohane and J.S. Nye (eds). Transnational
Relations and World Politics. Cambridge: Harvard University Press.
Kavanagh, D. 1980: Political culture in Great Britain. In A. Almond
and S. Verba (eds). The Civic Culture Revisited. Boston: Little, Brown.
Keane, J. 1984a: Public Life and Late Capitalism. Cambridge:
Cambridge University Press.
Keane, J. 1984b: Introduction. In C. Offe. Contradictions of the
Welfare State. London: Hutchinson.
Keane, J. (ed.) 1988a: Re-discovering Civil Society. London: Verso.
Keane, J. 1988b: Socialism and Civil Society. London: Verso.
Kegley, C. W. and Wittkopf, E R. 1989: World Politics. London:
Macmillan.
527
Библиография
Kelly, Р. (ed.) 1998: Impartiality, Neutrality and Justice. Edin-
burgh: Edinburgh University Press.
Kelly, P. (ed.) 2002: Multiculturalism Reconsidered. Cambridge:
Polity. Kennedy, P. 1988: The Rise and Fall of the Great Powers. Lon-
don: Unwin.
Keohane, N. 0.1972: Virtuous republics and glorious monarchies:
two models in Montesquieu’s political thought. Political Studies,
20 (4).
Keohane, R. 0.1984a: After Hegemony: Cooperation and Discord
in the World Political Economy. Princeton: Princeton University
Press.
Keohane, R. 0. 1984b: The world political economy and the crisis
of embedded liberalism. In J.H. Goldthorpe (ed.). Order and Conflict
In Contemporary Capitalism. Oxford: Oxford University Press.
Keohane, R. 0. and Nye, J. S. (eds) 1972: Transnational Relations
and World Politics. Cambridge: Harvard University Press.
Keohane, R. 0. and Nye, J. S. 1989: Power and Interdependence.
2nd edn. Boston: Little, Brown.
King, A. 1976: Why Is Britain Becoming Harder to Govern? Lon-
don: BBC Publications.
Kolko, J. 1988: Restructuring the World Economy. New York: Pan-
theon.
Korpi, W. 1978: The Working Class in Welfare Capitalism. London:
Routledge and Kegan Paul.
Kramnick, M. 1982: Introduction. In M. Wollstonecraft, Vindica-
tion of the Rights of Woman. Harmondsworth: Penguin.
Krasner, S. 1983: International Regimes. Ithaca: Cornell Univer-
sity Press.
Krieger, J. 1983: Undermining Capitalism. Princeton: Princeton
University Press.
Krieger, J. 1986: Reagan, Thatcher and the Politics of Decline.
Cambridge: Polity.
Krouse, R. W. 1983: Classical images of democracy in America:
Madison and Tocqueville. In G. Duncan (ed.), Democratic Theory and
Practice. Cambridge: Cambridge University Press.
Lafont, C. 2006: Is the ideal of deliberative democracy coherent?
In S. Besson and J.L. Marti (eds), Deliberative Democracy and its Dis-
contents. Aidershot: Ashgate.
Larsen, J. A. 0.1948: Cleisthenes and the development of the the-
ory of democracy at Athens. In M.R. Konvitz and A.E. Murphy (eds),
528
Библиография
Essays in Political Theory Presented to George Sabine. Port Wash-
ington, NY: Kennikat Press.
Laski, H. 1932: Studies in Law and Politics. London: Allen and Un-
win.
Laslett, P. 1963: Introduction. In Locke Two Treatises of Govern-
ment, Cambridge and New York: Cambridge University Press.
Lee, D. 1974: Introduction. In Plato, The Republic. Harmonds-
worth: Penguin.
Lehmbruch, G. 1979: Consociational democracy, class conflict,
and the new corporatism. In P. C. Schmitterand G. Lehmbruch (eds),
Trend toward Corporatist Intermediation. New York: Sage.
Lewin, M. 1988: The Gorbachev Phenomenon. London: Verso.
Lewis, P. 1990a: The long goodbye: party rule and political change
in Poland since martial law. Journal of Communist Studies, 6 (1).
Lewis, P. 1990b: Democratization in Eastern Europe. Coexistence,
27.
Lijphart, A. 1984: Democracies. New Haven: Yale University Press.
Lipset, S. M. 1963: Political Man. New York: Doubleday.
Lively, J. 1975: Democracy. Oxford: Blackwell.
Livy: History of Rome. Vol. XIII. Bks XLIII-XLV. Trans. A. F. Schles-
inger. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1951.
Luard, E. 1977: International Agencies: The Framework of Inter-
dependence. London: Macmillan. Lukes, S. 1973: Individualism. New
York: Harper and Row.
Lukes, S. 1974: Power: A Radical View. London: Macmillan.
Lukes, S. 1985: Marxism and Morality. Oxford: Oxford University
Press.
McBride, C. 2003: Self-transparency and the possibility of delib-
erative democracy. Journal of Political Ideologies, 8.
McBride, C. 2004: Deliberative democracy: a review. Paper.
McDonald, F. 1986: Novus Ordo Seclorum: The Intellectual Ori-
gins of the Constitution. Lawrence: University Press of Kansas.
McGrew, A. G. 1992: Conceptualizing global politics. In A.G. Mc-
Grew, P. G. Lewis et al., Global Politics. Cambridge: Polity.
McGrew, A. 2005: The logics of globalization. In J. Ravenhill (ed.),
Global Political Economy. Oxford: Oxford University Press.
Machiavelli, N. 1983. The Discourses. Harmondsworth: Penguin.
Machiavelli, N. 1975. The Prince. Harmondsworth: Penguin.
MacLntyre, A. 1966: A Short History of Ethics. New York: Macmil-
lan.
529
Библиография
McLean, 1.1986: Mechanisms of democracy. In D. Held and C. Pol-
litt (eds), New Forms of Democracy. London: Sage.
McLean, I. 1991: Forms of representation and systems of voting.
In D. Held (ed.), Political Theory Today. Cambridge: Polity.
McLennan, G. 1984: Capitalist state or democratic polity? Re-
cent developments in Marxist and pluralist theory. In G. McLen-
nan, D. Held and S. Hall (eds), The Idea of the Modern State. Milton
Keynes: Open University Press.
McLennan, G. 1995: Pluralism. Buckingham: Open University
Press.
Macpherson, С. B. 1962: The Political Theory of Possessive Indi-
vidualism. Oxford: Clarendon Press.
Macpherson, С. B. 1966: The Real World of Democracy. Oxford:
Oxford University Press.
Macpherson, С. B. 1968: Introduction. In Hobbes, Leviathan. Har-
mondsworth: Penguin.
Macpherson, С. B. 1973: Democratic Theory: Essays in Retrieval.
Oxford: Clarendon Press.
Madison, J. 1966: The Federalist Papers. New York: Doubleday.
Madison, J. 1973: Reflecting on representation. In Marvin Meyers
(ed.), The Mind of the Founder: Sources of the Political Thought of
James Madison. Indianapolis: Bobbs-Merrill.
Maguire, J. M. 1978: Marx’s Theory of Politics. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Main, J. T. 1973: The Sovereign States: 1775-1783. New York:
Franklin Watts.
Mandel, E. 1972: Marxist Economic Theory, 2 vols. New York:
Monthly Review Press.
Manin, B. 1987: On legitimacy and deliberation. Political Theory,
15(3).
Manin, B. 1994: Checks, balances and boundaries: the separation
of powers in the constitutional debate of 1787. In B. Fontana (ed.),
The Invention of the Modern Republic. Cambridge: Cambridge Uni-
versity Press.
Mann, M. 1970: The social cohesion of liberal democracy. Amer-
ican Sociological Review, 35. Also in A. Giddens and D. Held (eds),
Classes, Power and Conflict. London: Macmillan, 1982.
Mann, M. 1973: Consciousness and Action among the Western
Working Class. London: Macmillan.
530
Библиография
Mann, М. 1986: The Sources of Social Power. Vol. I. Cambridge:
Cambridge University Press.
Mansbridge, J. J. 1983: Beyond Adversary Democracy. Chicago:
Chicago University Press.
Mansfield, S. 1980: Introduction. In J.S. Mill, The Subjection of
Women. Arlington Heights, IL: AHM Publishing.
Margolis, M. 1983: Democracy: American style. InG. Duncan (ed.),
Democratic Theory and Practice. Cambridge: Cambridge University
Press.
Marsilius of Padua: Defensor pacis (The Defender of Peace). Trans,
and ed. A. Gewirth. First published in English, New York: Columbia
University Press, 1956: edition consulted, Toronto: Toronto Univer-
sity Press, 1980.
Marwick, A. 1982: British Society since 1945. Harmondsworth:
Penguin.
Masters, R. D. 1968: The Political Philosophy of Rousseau. Prince-
ton: Princeton University Press.
Mattick, P. 1969: Marx and Keynes. Boston: Porter Sargent.
Meyers, M. (ed.) 1973: The Mind of the Founder: Sources of the
Political Thought of James Madison. Indianapolis: Bobbs-Merrill.
Michels, R.: Political Parties. New York: Free Press, 1962.
Middlemas, K. 1979: Politics in Industrial Society: TheExperience
of the British System since 1911. London: Andre Deutsch.
Miliband, R. 1965: Marx and the state. Socialist Register, 1965.
London: Merlin Press.
Miliband, R. 1969: The State in Capitalist Society. London: Wei-
denfeld and Nicolson.
Mill, J. 1937: An Essay on Government. Cambridge: Cambridge
University Press.
Mill, J. 1828: Prisons and prison discipline. In Essays on Govern-
ment. London: J. Innis.
Mill, J. S. 1873: Autobiography, ed. John Jacob Coss. New York: Co-
lumbia University Press.
Mill, J. S. 1862: Centralisation. Edinburgh Review, CXV.
Mill, J. S. 1951: Considerations on Representative Government.
In H.B. Acton (ed.), Utilitarianism, Liberty, and Representative Gov-
ernment London: Dent.
Mill, J. S. 1976: Essays on socialism. In Geraint L. Williams (ed.), "
John Stuart Mill on Politics and Society. London: Fontana.
531
Библиография
Mill, J. S. 1976: M. de Tocqueville on democracy in America. In
Geraint L. Williams (ed.), John Stuart Mill on Politics and Society.
London: Fontana.
Mill, J. S. 1980: The Subjection of Women, ed. S. Mansfield. Arling-
ton Heights, IL: AHM Publishing.
Mill, J. S. 1868: Thoughts on parliamentary reform. In Disserta-
tions and Discussions Political, Philosophical, and Historical, Re-
printed Chiefly from the Edinburgh and Westminster Reviews. Lon-
don: Longmans, Green, Reader and Dyer. Vol. 3.
Miller, D. 1983: The competitive model of democracy. In G. Dun-
can (ed.), Democratic Theory and Practice. Cambridge: Cambridge
University Press.
Miller, D. 1989: Market, State and Community: Theoretical Foun-
dations of Market Socialism. Oxford: Clarendon Press.
Miller, D. 2000: Citizenship and National Identity. Cambridge:
Polity.
Miller, J. 1984: Rousseau: Dreamer of Democracy. New Haven:
Yale University Press.
Modelski, G. 1972: Principles of World Politics. New York: Free
Press.
Mommsen, W. J. 1974: The Age of Bureaucracy. Oxford: Blackwell.
Moore, H. 1987: Feminism and Anthropology. Cambridge: Polity.
Moore, S. 1980: Marx on the Choice between Socialism and Com-
munism. Cambridge: Harvard University Press.
Morgenthau, H. 1948: Politics among Nations. New York: Al-
fred A. Knopf.
Morse, E 1976: Modernization and the Transformation of Interna-
tional Relations. New York: Free Press.
Mortimer, E. 1989: The end of history? Marxism Today, November.
Moss, L. 1982: People and government in 1978. Prepared for a
Joint Meeting of Applied Statistics and Social Statistics Committees
of the Royal Statistical Society (April).
Mouffe, C. 1992: Dimensions of Radical Democracy. London: Ver-
so.
Mouffe, C. 2000: The Democratic Paradox. New York: Verso.
Nagel, J. H. 1975: The Descriptive Analysis of Power. New Haven:
Yale University Press.
Nordhaus, W. D. 1975: The political business cycle. Review of Eco-
nomic Studies, 42.
532
Библиография
Nordlinger, Е А. 1981: On the Autonomy of the Democratic State.
Cambridge, MA: Harvard University Press.
Nove, A. 1983: The Economics of Feasible Socialism. London:
Macmillan.
Nozick, R. 1974: Anarchy, State and Utopia. Oxford: Blackwell.
O’Connor, J. 1973: The Fiscal Crisis of the State. New York: St Mar-
tin’s Press.
Offe, C. 1975: The theory of the capitalist state and the problem
of policy formation. In L. Lindberg, R. Alford, C. Crouch and C. Offe
(eds), Stress and Contradiction in Modern Capitalism. Lexington:
. Lexington Books.
Offe, C. 1979: The state, ungovernability and the search for the
‘non-political’. Paper presented to the Conference on the Individual
and the State, Center for International Studies, University of Toron-
to (3 February). Reprinted in C. Offe, Contradictions of the Welfare
State. London: Hutchinson, 1984.
Offe, C. 1980: The separation of form and content in liberal demo-
cratic politics. Studies in Political Economy, 3. Reprinted in C. Offe,
Contradictions of the Welfare State. London: Hutchinson, 1984.
Offe, C. 1984: Contradictions of the Welfare State. London: Hutch-
inson.
Offe, C. 1985: Disorganized Capitalism. Cambridge: Polity.
Offe, C. 1996a: Modernity and the State: East, West. Cambridge:
Polity.
Offe, C. 1996b: Varieties of Transition: The East European and
East German Experience. Cambridge: Polity.
Offe, C. and Preuss, U. 1991: Democratic institutions and moral
resources. In D. Held (ed.), Political Theory Today. Cambridge: Polity.
Offe, C. and Ronge, V. 1975: Theses on the theory of the state. New
German Critique, 6. Reprinted in C. Offe, Contradictions of the Wel-
fare State. London: Hutchinson, 1984.
Окоп, S. M. 1979: Women in Western Political Theory. Princeton:
Princeton University Press.
Okin, S. M. 1991: Philosopher queens and private wives: Plato on
women and the family. In M. L. Shanley and C. Pateman (eds), Femi-
nist Interpretations and Political Theory. Cambridge: Polity.
Oilman, B. 1971: Marx’s Theory of Alienation. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Oilman, B. 1977: Marx’s vision of communism: a reconstruction.
Critique, 8 (summer).
533
Библиография
O’Neill, О. 1991: Transnational justice. In D. Held (ed.), Political
Theory Today. Cambridge: Polity.
O’Neill, 0. 1996: Towards Justice and Virtue. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Oppenheim, L. 1905: International Law. Vol. 1. London: Longman.
Paine, T.: The Rights of Man, Harmondsworth: Penguin, 1984.
Paine, T. 1987: The Thomas Paine Reader. Harmondsworth: Pen-
guin.
Pangle, T. L. 1973: Montesquieu’s Philosophy of Liberalism:
A Commentary on ‘The Spirit of the Laws’. Chicago: Chicago Uni-
versity Press.
Panitch, L. 1976: Social Democracy and Industrial Militancy.
Cambridge: Cambridge University Press.
Panitch, L. 1980: Recent theorizations of corporatism. British
Journal of Sociology, 31 (2).
Parker, N. 1983: Democracy and revolution. In The State and So-
ciety, 2 (3). Milton Keynes: Open University.
Parry, G. 1969: Political Elites. London: Allen and Unwin.
Parsons, T. 1960: Voting and the equilibrium of the American po-
litical system. InE. Burdick and A. J.Brodbeck (eds), American Voting
Behaviour. Glencoe: Free Press.
Pateman, C. 1970: Participation and Democratic Theory. Cam-
bridge: Cambridge University Press.
Pateman, C. 1971: Political culture, political structure and politi-
cal change. British Journal of Political Science, 1.
Pateman, C. 1980: The civic culture: a philosophic critique.
In G. Almond and S. Verba (eds), The Civic Culture Revisited. Boston:
Little, Brown.
Pateman, C. 1983: Feminism and democracy. In G. Duncan (ed.),
Democratic Theory and Practice, Cambridge: Cambridge University
Press.
Pateman, C. 1985: The Problem of Political Obligation: A Critique
of Liberal Theory. Cambridge: Polity.
Pateman, C. 1988: The Sexual Contract. Cambridge: Polity.
Pelczynski, Z. A. (ed.) 1985: The State and Civil Society. Cam-
bridge: Cambridge University Press.
Perez-Diaz, M. 1978: State, Bureaucracy and Civil Society. Lon-
don: Macmillan.
Peters, R. S. 1956: Hobbes. Harmondsworth: Penguin.
534
Библиография
Pettit, Р. 1999: Republican liberty, contestatory democracy.
In I. Shapiro and C. Hacker-Cordon (eds), Democracy’s Value. Cam-
bridge: Cambridge University Press.
Pettit, P. 2003: Deliberative democracy, the discursive dilemma,
and republican theory. In J. Fishkin and P. Laslett (eds), Debating De-
liberative Democracy, Oxford: Blackwell.
Phillips, A. 1991: Engendering Democracy. Cambridge: Polity.
Phillips, A. 1993: Must feminists give up on liberal democracy?
In D. Held (ed.), Prospects for Democracy: North, South, East, West.
Cambridge: Polity.
Phillips, A. 1995: The Politics of Presence. Oxford: Oxford Univer-
sity Press.
Phillips, A. 1999: Which Equalities Matter? Cambridge: Polity.
Pierson, C. 1986: Marxist Theory and Democratic Politics. Cam-
bridge: Polity.
Pierson, C. 1991: Beyond the Welfare State? Cambridge: Polity.
Pierson, C. 1995: Socialism after Communism: The New Market
Socialism. Cambridge: Polity.
Pitkin, H. F. 1967: The Concept of Representation. Berkeley and
Los Angeles: University of California Press.
Pitkin, H. F. 1984: Fortune is a Woman: Gender and Politics in the
Thought of Niccolo Machiavelli, Berkeley: University of California
Press.
Plamenatz, J. 1963: Man and Society. Vol. 1. London: Longman.
Plant, R. 1985: Welfare and the value of liberty. Government and
Opposition, 20 (3).
Plant, R. 1992: Citizenship, rights and welfare. In A. Coote (ed.),
The Welfare of Citizens. London: IPPR/Rivers Oram Press.
Рососк, J. G. A. 1975: The Machiavellian Moment: Florentine Po-
litical Thought and the Atlantic
Republican Tradition. Princeton: Princeton University Press.
Poggi, G. 1978: The Development of the Modern State. London:
Hutchinson.
Poggi, G. 1990: The State: Its Nature, Development and Prospects.
Cambridge: Polity.
Polan, A. J. 1984: Lenin and the End of Politics. London: Methuen.
Pollitt, C. 1984: The state and health care. In G. McLennan, D. Held
and S. Hall (eds), State and Society in Contemporary Britain. Cam- •
bridge: Polity.
535
Библиография
Potter, D., Goldblatt, D., Kilon, M. and Lewis, P. (eds) 1997: De-
mocratization. Cambridge: Polity.
Poulantzas, N. 1972: The problem of the capitalist state.
In R. M. Blackburn (ed.), Ideology in Social Science: Readings in Crit-
ical Social Theory. London: Fontana.
Poulantzas, N. 1973: Political Power and Social Classes. London:
New Left Books.
Poulantzas, N. 1975: Classes in Contemporary Capitalism. Lon-
don: New Left Books.
Poulantzas, N. 1980: State, Power, Socialism. London: Verso/New
Left Books.
Rahe, P. A. 1994: Republics Ancient and Modern. Vol. 2. Chapel
Hill: University of North Carolina Press.
Rawls, J. 1985: Justice as fairness: political not metaphysical. Phi-
losophy and Public Affairs, 14 (3).
Rawls, J. 1993a: Political Liberalism. New York: Columbia Univer-
sity Press.
Rawls, J. 1993b: Reply to Habermas. In Political Liberalism. New
York: Columbia University Press.
Rawls, J. 1999: The idea of public reason revisited. In S. Freeman
(ed.), Collected Papers. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Rodewald, C. (ed.) 1974: Democracy: Ideas and Realities. London:
Dent.
Rose, R. and Peters, G. 1977: The political consequences of eco-
nomic overload. Glasgow: University of Strathclyde Centre for the
Study of Public Policy.
Roth, G. 1978: Introduction. In Max Weber, Economy and Society,
2 vols. Berkeley: University of California Press.
Roth, G. and Schluchter, W. 1979: Max Weber’s Vision of History.
Berkeley: University of California Press.
Rubinstein, N. 1982: Political theories in the Renaissance. In The
Renaissance: Essays in Interpretation. London: Methuen.
Ruggie, J. G. 2003: Taking embedded liberalism global: the corpo-
rate connection. In D. Held and M. Koenig-Archibugi (eds), Taming
Globalization.
Cambridge: Polity. Rutland, P. 1985: The Myth of the Plan. Lon-
don: Hutchinson.
Ryan, A. 1974: J. S. Mill. London: Routledge and Kegan Paul.
536
Библиография
Ryan, А. 1983: Mill and Rousseau: utility and rights. In G. Duncan
(ed.), Democratic Theory and Practice. Cambridge: Cambridge Uni-
versity Press.
Ryle, G. 1967: Plato, In The Encyclopedia of Philosophy, vol. 6.
New York: Macmillan.
Sabine, G. H. 1963: A History of Political Theory. London: Harrap.
Sallust: The Jugurthine War/The Conspiracy of Catiline. Har-
mondsworth: Penguin, 1963.
Sandel, M. (ed.) 1984: Liberalism and its Critics. Oxford: Blackwell.
Sartori, G. 1987: The Theory of Democracy Revisited. Chatham,
NJ: Chatham House.
Saward, M. 2003: Democracy, Cambridge: Polity.
Saxonhouse, A. 1991: Aristotle: defective males, hierarchy, and
the limits of politics. In M. L. Shanley and C. Pateman (eds), Feminist
Interpretations and Political Theory. Cambridge: Polity.
Scanlon, T. 1982: Contractualism and utilitarianism. In A. Sen,
T. Scanion, and B. Williams (eds), Utilitarianism and Beyond. Cam-
bridge: Cambridge University Press.
Scanlon, T. 1998: What We Owe to Each Other, Cambridge, MA:
Belknap Press.
Schama, S. 1989: Citizens, New York: Alfred A. Knopf.
Schattschneider, E. F. 1960: The Semi-Sovereign People: A Real-
ist View of Democracy In America. New York: Rinehart and Winston,
Schmitter, P. C. 1974: Still the century of corporatism? Review of
Political Studies, 36 (1).
Schmitter, P. C. 1979: Modes of interest intermediation and mod-
els of societal change in Western Europe. Comparative Political
Studies, 10 (1).
Sen, A. 1981: Poverty and Famine. Oxford: Clarendon Press.
Sen, A. 1999: Development as Freedom. Oxford: Oxford University
Press.
Shapiro, I. 1999: Enough of deliberation: politics is about inter-
ests and power. In S. Macedo (ed.), Deliberative Politics: Essays on
Democracy and Disagreement New York: Oxford University Press.
Shklar, J. 1969: Men and Citizens: A Study of Rousseau’s Social
Theory, Cambridge: Cambridge University Press,
Sigler, J. 1983: Minority Rights. Westport: Greenwood Press.
Siltanen, J. and Stanworth, M. (eds) 1984: Women and the Public
Sphere. London: Hutchinson.
537
1
Библиография
Skinner, Q. 1978: The Foundations of Modern Political Thought,
2 vols. Cambridge: Cambridge University Press.
Skinner, Q. 1986: The paradoxes of liberty. In S. McMurrin (ed.),
The Tanner Lectures on Human Values. VII. Cambridge: Cambridge
University Press.
Skinner, Q. 1992: The Italian city-republics. In J. Dunn (ed.), De-
mocracy: The Unfinished Journey, 508 BC to AD 1993. Oxford: Ox-
ford University Press.
Soboul, A. 1962: Histoire de la Revolution Franaise. 2 vols. Paris:
Editions Sociales.
Spencer, M.E. 1979: Marx on the state. Theory and Society, 7 (1-2).
Springborg, P. 1992: Western Republicanism and the Oriental
Prince. Cambridge: Polity.
Sweezy, P. 1942: The Theory of Capitalist Development. New York:
Monthly Review Press.
Taylor, B. 1983: Eve and the New Jerusalem. London: Virago.
Taylor-Gooby, P. 1983: Legitimation deficit, public opinion, and
the welfare state. Sociology, 17 (2).
Taylor-Gooby, P. 1985: Attitudes to welfare. Journal of Social Pol-
icy, 10 (4).
Taylor-Gooby, P. 1988: The future of the British welfare state:
public attitudes, citizenship and social policy under the Conserva-
tive government. European Sociological Review, 4 (1).
Thompson, D. and Gutmann, A. 2003: Deliberative democracy be-
yond process. In J. Fishkin and P. Laslett (eds), Debating Deliberative
Democracy. Oxford: Blackwell.
Thompson, J. B. 1984: Studies in the Theory of Ideology. Cam-
bridge: Polity.
Thompson, J. B. 1990: Ideology and Modern Culture. Cambridge:
Polity.
Thompson, J. B. 1995: The Media and Modernity: A Social Theory
of the Media. Cambridge: Polity.
Thompson, W. 1970: Appeal of One Half of the Human Race,
Women, against the Pretensions of the Other Half, Men, to Retain
them in Political, and Hence in Civil and Domestic Slavery. New
York: Source Book Press.
Thucydides: The Peloponnesian War. Harmondsworth: Penguin,
1972.
Tilly, C. (ed.) 1975: The Formation of National States in Western
Europe. Princeton: Princeton University Press.
538
Библиография
Tomalin, С. 1985: Mary Wollstonecraft. Harmondsworth: Penguin.
Truman, D. B. 1951: The Governmental Process. New York: Al-
fred A. Knopf.
Tully, J. 2002: The unfreedom of the moderns in comparison to
their ideals of constitutional democracy. Modern Law Review, 65 (2).
UIA (Union of International Associations). 2002: Yearbook of
International Organizations 2001/2002: Vol. IB (Int-Z). Munich:
K. G. Saur.
Vajda, M. 1978: The state and socialism. Social Research, 4 (No-
vember).
• Waldron, J. 1999a: Legislation, authority, and voting. In Law and
Disagreement. Oxford: Oxford University Press.
Waldron, J. 1999b: Rawls’s Political Liberalism. In Law and Disa-
greement. Oxford: Oxford University Press.
Wallace, W. 1994: Rescue or retreat? The nation state in Western
Europe. Political Studies, 42, special issue.
Weber, M. Economy and Society. 2 vols. Berkeley: University of
California Press, 1978.
West, P., Illsey, R. and Kelman, H. 1984: Public preferences for the
care of dependency groups.
Social Science and Medicine, 18 (4). Whiteley, P. 1981: Public
opinion and the demand for social welfare in Britain. Journal of So-
cial Policy, 10 (4).
Williams, G. L. (ed.) 1976: John Stuart Mill on Politics and Society.
London: Fontana.
Williams, R. 1976: Keywords. London: Fontana/Croom Helm.
Williamson, P. J. 1989: Corporatism in Perspective. London: Sage.
Winkler, J. T. 1976: Corporatism. Archives europeennes de soci-
ologie, 17 (1).
Wollstonecraft, M.: Vindication of the Rights of Woman. Har-
mondsworth: Penguin, 1982.
Wood, G. S. 1969: The Creation of the American Republic. Chapel
Hill: University of North Carolina Press.
Wootton, D. 1992: The Levellers. In J. Dunn (ed.), Democracy: The
Unfinished Journey, 508 BC to AD 1993. Oxford: Oxford University
Press.
Wright, E. O. 1978: Class, Crisis and the State. London: New Left
Books.
Young, I. 1990: Justice and Politics of Difference. Princeton:
Princeton University Press.
539
Библиография
Young, I. 2000: Inclusion and Democracy. New York: Oxford Uni-
versity Press.
Young, I. 2001: Activist challenges to deliberative democracy. Po-
litical Theory, 29.
Научная литература
Дэвид Хелд
Модели демократии
Выпускающий редактор Е. В. Попова
Редактор М. А. Иванова
Художник В. П. Коршунов
Компьютерная верстка Т. А. Файзуллина
Подписано в печать 17.10.13. Формат 60*90/16.
Гарнитура Serif. Усл. печ. л. 34,0.
Тираж 1500 экз. Изд. № 854. Заказ 4474.
Издательский дом «Дело» РАНХиГС
119571, Москва, пр-т Вернадского, 82-84
Коммерческий отдел
тел. (495) 433-25-10, (495) 433-25-02
com@anx.ru
www.domdelo.org
.Отпечатано в ОАО «Можайский полиграфический комбинат»
143200, г, Можайск, ул. Мира, 93.
www.oaompk.ru, www.oaomiikjx}) тел.: (495) 745-84-28, (49638) 20-685