ТРЕТИЙ
ГЛАЗ


T. LOBSANG RAMPA
(The autobiography of a Tibetan Lama)
"CORGIBOOKS"
1956


Т. ЛОБСАНГ РАМПА
(Автобиография тибетского ламы)
"СОФИЯ" КИЕВ 1994


Перевод:
И. С. Стуликов*
Суперобложка:
О. Бадьо,
С. Тесленко
Лобсанг Рампа. Третий глаз.
Пер. с англ. — К.: “София”, Ltd. 1994. — 320 с.
«Третий глаз» — одна из самых известных в мире книг — поразительная история о глубоко волнующем духовном путешествии на пути к пробуждению в монастыре Чакпори — оплоте тибетской медицины. Это трогательная история об овладении мистическим искусством раскрытия невероятных возможностей человека.
Семилетний мальчик из аристократического тибетского семейства поступает в монастырь, где под руководством великого Мастера постигает тайны видения ауры, астральных путешествий, целительства. Это книга о дружбе с самим Далай-Ламой, последним Великим Воплощением.
Эта книга — первая и самая увлекательная из серии автобиографических книг Лобсанга Рампы. В ней рассматриваются вопросы космической связи между жизнью на Земле и формами жизни за ее пределами. Вместе с автором со смешанным чувством изумления и страха читатель пройдет через ряд испытаний, предназначеных для избранных и посвященных.
ISBN 5-7101-0044-7
© “София”, Киев, 1994


ОГЛАВЛЕНИЕ
Глава I. Раннее детство дома 9
Глава II. Конец детства 39
Глава III. Последние дни дома 57
Глава IV. У врат храма 69
Глава V. Шела 89
Глава VI. Жизнь в монастыре 107
Глава VII. Открытие “третьего глаза” 121
Глава VIII. Потала 131
Глава IX. “Живая изгородь из дикой розы” 153
Глава X. Основы тибетской веры 167
Глава XI. Траппа 189
Глава XII. Травы и летающие змеи 201
Глава XIII. Первый визит в родительский дом 227
Глава XIV. Я применяю “третий глаз” 239
Глава XV. Тайны севера и йети 257
Глава XVI. Лама 273
Глава XVII. Последнее посвящение  295
Глава XVIII. Прощай, Тибет! 305


РАННЕЕ ДЕТСТВО ДОМА
Глава 1


Ай-яй! Тебе уже четыре года, а ты не можешь удержаться в седле! Никогда ты не станешь настоящим мужчиной! Что скажет твой благородный отец?
С этими словами старый Тзу, с силой хлестнув пони, как будто бедное животное было виновато в неловкости незадачливого наездника, сплюнул в пыль.
В солнечном сиянии искрились радужным великолепием золотые купола Поталы. Еще ближе были живые голубые воды озера Змеиного Замка. А вдали, на горной тропинке, покидающие Лхасу люди ударами и громкими криками подбадривали медлительных яков. Неподалеку слышалось раскатистое низкое «бмммн», «бмммн» —это монахи-музыканты испытывали свои трубы в поле вдали от толпы.
Но у меня не было времени обращать внимание на такие обычные, повседневные вещи. Передо мной стояла сложнейшая задача — удержаться на спине непокорного пони. Накким же хотел совершенно иного — отделаться
11


Лобсанг Рампа
от седока, убежать на пастбище, кататься по земле и звонко ржать.
Старый Тзу был угрюмым и принципиальным наставником. Всю свою жизнь он отличался суровостью и твердостью, а сейчас его терпение в роли воспитателя и инструктора верховой езды у четырехлетнего ребенка подвергалось серьезному испытанию. Этот уроженец Кама был избран на такую роль в числе прочих за рост и силу. Он был выше двух метров ростом и имел очень широкие плечи. В своем тяжелом войлочном костюме Тзу выглядел еще более внушительным. В Восточном Тибете есть один район, где мужчины особенно рослы и крепко сложены. Рост многих из них превышает два метра, из-за чего они всегда пользовались преимуществом при наборе монахов-полицейских в ламаистские монастыри. Они носили толстые подкладки на плечах своей одежды, что делало их еще массивнее, а лицо мазали черной краской —для устрашения. При них всегда были длинные дубины, которые они в любой момент готовы были пустить в ход. Все это вселяло трепет в душу любого злоумышленника.
Прежде Тзу тоже служил монахом-полицейским, и вот теперь — какое унижение — был приставлен нянькой к малышу-аристократу! Он был сильно искалечен и не мог долго ходить, а поэтому не слезал с лошади. В 1904 году англичане под командованием полковника Янгхазбанда вторглись в Тибет, опустошили страну, очевидно, считая, что лучший способ завоевать нашу дружбу — это обстрелять из пушек наши дома и перебить часть и так не слишком многочисленных тибетцев. Тзу, принимавшему участие в обороне, в одном из сражений оторвало часть левого бедра.
Мой отец был одним из лидеров в тибетском правительстве. Его семья, как и семья моей матери, принадлежала к десяти самым аристократическим и влиятель-
12


ным семьям Тибета, игравшим значительную роль в политике и делах страны. Позже я подробнее расскажу вам о системе нашего правления.
Отец был крупным и сильным мужчиной, около шести футов ростом. Он гордился своей силой. В юности он мог поднять над собой пони. Немногие тибетцы могли, подобно моему отцу, похвастаться тем, что в состязаниях борцов им удавалось победить уроженца Кама.
У большинства тибетцев черные волосы и темнокарие глаза. Мой отец и здесь выделялся — он был сероглазым шатеном. Он был очень вспыльчив — нередко давал выход своему раздражению, которое казалось нам беспричинным.
Отца мы видели редко. Тибет переживал тяжелые времена. В 1904 году, перед вторжением англичан, Далай-лама скрывался в Монголии, переложив на время своего отсутствия управление страной на моего отца и других членов кабинета. В 1909 году Далай-лама вернулся в Лхасу после непродолжительного пребывания в Пекине. В 1910 году китайцы, вдохновленные примером англичан, штурмом захватили Лхасу. Далай-ламе снова пришлось скрываться, на этот раз в Индии. Во время китайской революции в 1911 году китайцев изгнали из Лхасы, но до этого времени они успели совершить ужасные преступления против нашего народа.
В 1912 году Далай-лама вернулся в Лхасу. На протяжении всего периода его отсутствия, в эти трудные дни, на отца и его коллег по кабинету легла вся ответственность за судьбу страны. Мать не раз говорила, что в те дни отец был занят как никогда и просто не мог уделить никакого внимания воспитанию детей, так что мы не знали отцовского тепла. Мне казалось, что ко мне он был особенно строг. Тзу, и без того скупой на похвалу или ласку, получил указания научить меня повиновению, как выразился отец, «любыми методами».
13
Третий глаз


Лобсанг Рампа
То, что я плохо управлялся с пони, Тзу воспринимал как личное оскорбление. В Тибете детей из высшего сословия сажают на лошадь раньше, чем ребенок начинает ходить. Очень важно быть хорошим наездником в стране, где нет колесного траспорта и где все путешествуют либо пешком, либо верхом. Дети тибетских аристократов обучаются верховой езде ежедневно и ежечасно. Стоя на узких деревянных седлах, на полном скаку они способны поражать движущиеся мишени из винтовок и луков. Иногда лихие наездники скачут по долинам, меняя лошадей на скаку, то есть прыгая с одной лошади на другую. А я в четыре года не могу удержаться на лошади!
Мой пони, Накким, был мохнатым и длиннохвостым. Его узкая морда была чрезвычайно выразительна. Он знал множество способов сбросить на землю не уверенного в себе седока. Любимым трюком Наккима было взять с места в карьер и внезапно затормозить, наклонив при этом голову. В этот момент, когда я беспомощно сползал ему на шею, он резко вскидывал голову, и я, перекувырнувшись в воздухе, падал на землю. А он стоял и смотрел на меня свысока с чувством превосходства.
Тибетцы никогда не ездят рысью: для этого пони слишком малы, да и всадник выглядел бы нелепо. Обычно бывает достаточно мягкой иноходи — к галопу же обращаются только во время обучения.
Тибет был теократическим государством. «Прогресс» внешнего мира нас не интересовал. Единственным нашим желанием было медитировать, преодолевая ограниченность телесной оболочки. С давних времен наши мудрецы понимали, что богатства Тибета возбуждают зависть и алчность Запада. Они знали, что появление у нас иноземцев принесет конец миру. Вторжение китайцев подтвердило их правоту.
14


Жили мы в Лхасе в элегантном квартале Линкор. Наш дом стоял возле дороги, огибающей город, под тенью дворца Сим, как иногда тибетцы называют монастырский дворец Потала. В Лхасе три кольцевые дороги и одна внешняя — Линкор, хорошо известная паломникам. Как и все другие дома, наш дом имел два этажа и окнами выходил на дорогу. Запрещалось строить дома выше, потому что никто не имел права смотреть свысока на Далай-ламу, но, поскольку этот запрет действовал неукоснительно только во время ежегодных церемоний, многие тибетцы сооружали на плоских крышах домов легко разбираемые деревянные надстройки, которые они использовали практически одиннадцать месяцев в году.
Дом наш был старой постройки, из камня. Он как бы большим квадратом огораживал внутренний двор. На первом этаже размещался скот, мы жили в помещениях второго этажа. В доме была каменная лестница; в большинстве тибетских домов есть лестницы, однако крестьяне вместо них используют врытые в землю столбы с зазубринами, лазая по которым можно легко сломать себе ноги. Захватанные сальными руками столбы от частого пользования становятся такими скользкими, что крестьяне зачастую по рассеянности камнем летят вниз вплоть до первого этажа.
В 1910 году с нашествием китайцев наш дом частично был разрушен, особенно пострадали внутренние стены. Отец заново отстроил дом и сделал его четырехэтажным. Поскольку достроенные этажи не выходили окнами на окружное дорожное кольцо и мы не имели возможности взирать свысока на Далай-ламу во время процессий, этому никто не перечил. Дверь, которая вела на центральный двор, была массивной и почерневшей от времени. Китайские захватчики не смогли одолеть ее мощных балок и только пробили брешь в
15
Третий глаз


Лобсанг Рампа
стене. Как раз над этой дверью находилось помещение эконома, наблюдавшего за всеми, кто входил и выходил из дома. Он вел хозяйство, распределял обязанности по дому и по службе. Когда монастырские трубы возвещали конец дня, под окном эконома собирались нищие Лхасы, чтобы чем-то запастись на ночь. Все имущие граждане должны были знать нужды бедняков в своих кварталах и помогать им. Часто по улицам проходили закованные в цепи узники. Тюрем в Тибете было крайне мало, поэтому узники ходили по улицам и собирали милостыню. К ним относились снисходительно, без презрения, — никто не считал их отринутыми от общества. Мы понимали, что на их месте мог оказаться любой человек, преступивший закон.
Справа от комнаты эконома жили в своих комнатах два монаха. Это были наши духовники, ежегодно возносившие к небесам молитвы за нашу жизнь и работу. Среднеимущие семьи имели только одного духовника, наше социальное положение обязывало иметь двоих. К ним обращались за советами и, прежде чем что-либо сделать, шли к ним, чтобы они помолились богам о ниспослании удачи. Один раз в три года духовники менялись — прежние уходили в свой монастырь, и на их место приходили новые.
В каждом крыле дома имелась часовня, где перед алтарем с деревянными скульптурами горели масляные светильники. Семь чаш со святой водой были начищены до блеска, их наполняли несколько раз в день. Чаши должны были быть чистыми на случай, если боги придут и захотят напиться. Духовников хорошо кормили (они питались наравне с нами), чтобы молитва их была страстной и дошла до богов.
Слева от эконома жил юрист, который следил, чтобы все в доме шло по обычаю и закону. Тибетцы очень уважают свои традиции и законы, и, например, отец мой
16


вел жизнь так, что его считали образцовым гражданином.
Я вместе с братом Пальжором и сестрой Ясодхорой жил в новой части дома, наиболее удаленной от дороги. Слева находилась наша часовня, а справа — классная комната, в которой учились мы и дети слуг. Уроки были длинными и разнообразными.
Пальжор жил недолго. Он был слишком слаб, чтобы приспособиться к тем трудностям, которые были уготованы нам. Ему не исполнилось и семи лет, как он покинул нас и отправился в страну Тысячи Храмов. Ясо тогда было шесть, а мне — четыре года. Я как будто снова вижу, как за братом, исхудавшим и высохшим, как кора дерева, пришли служители погребения, взяли его труп и унесли с собой, чтобы разрубить на куски, как того требовал обычай, и отдать грифам.
Как только я стал наследником семьи, занятия мои усложнились. В четыре года я был посредственным кавалеристом. Отец, человек строгих правил, хотел, чтобы я воспитывался в условиях железной дисциплины, в назидание другим.
В моей стране бытует правило: чем знатнее род, тем суровее воспитание. В некоторых аристократических семьях делалось какое-то послабление в вопросах воспитания детей, но только не в нашей! Отец придерживался мнения, что если сын бедняка не может в будущем рассчитывать на легкую жизнь, то в юные годы он имеет право хотя бы на снисходительность и доброе отношение к нему. И наоборот, знатного отпрыска в дальнейшем ожидали все блага, соответствующие его роду, поэтому чрезвычайно суровое, граничащее с жестокостью воспитание в детстве, в основу которого положены трудности и лишения, поможет взрослому знатному человеку лучше понимать бедняков и относиться учтиво к их заботам и нуждам. Такая постановка вопроса
2 4-252
17
Третий глаз


Лобсанг Рампа
официально исходила от правительства. Подобная система воспитания оказывалась роковой для детей, слабых здоровьем, но для тех, кто выживал, потом не существовало никаких преград.
Тзу занимал комнату на первом этаже у главного входа. Будучи в прошлом монахом-полицейским и повидав на своем веку людей разных, Тзу очень тяготился положением отставного служаки в роли дядьки. Рядом с его комнатой находились конюшни с двадцатью выездными лошадьми отца, тибетскими лошадками и другим скотом.
Конюхи ненавидели Тзу за его усердие и привычку совать нос не в свое дело. Когда отец выезжал куда-либо верхом на коне, его сопровождал вооруженный эскорт из шести всадников. У всадников была своя форма, и Тзу постоянно придирался к ним, требуя ее безупречности. По неизвестной мне причине эти шесть человек имели обыкновение выстраивать коней у стены, повернувшись к ней спиной, и скакать навстречу отцу, как только он выезжал из ворот. Я заметил, что если свеситься из окна амбара, то можно дотянуться рукой до всадника. Однажды, от нечего делать, я пропустил веревку через кожаный пояс одного из них в тот момент, когда он занимался проверкой своего снаряжения. Мне удалось связать узлом концы веревки и накинуть ее на крюк амбара. Все это прошло незаметно в общей суете и разговорах. При появлении отца всадники поскакали ему навстречу, за исключением шестого, которого веревка стащила с лошади. Брякнувшись на землю, он заорал на весь двор, что попал в когти злых духов. Пояс свалился, а я в общей сумятице тихо снял веревку и незаметно исчез. Потом мне доставляло большое удовольствие потешаться над жертвой моей шутки:
— Ну что, Нетук, ты тоже плохо держишься в седле?
18


Дни становились тяжкими, поскольку приходилось находиться на ногах 18 часов из 24. Тибетцы считают, что неразумно спать днем: духи света могут отказаться от спящего и его будут преследовать неудачи. По этой же причине в сне отказывают даже детям, ибо родители не хотят, чтобы дети были «одержимыми». С больными поступают так же: к ним приставляют монахов, в обязанности которых входит не дать больным уснуть в неподходящее время. И снисхождения не делается ни для кого — даже умирающие должны пребывать как можно дольше в состоянии полного сознания, чтобы не сбиться с пути, переселяясь в другой мир, не затеряться за его пределами.
По школьной программе мы изучали китайский язык и две разновидности тибетского: язык общеупотребительный и язык высокого стиля. Первый употреблялся в разговоре с домашними и с людьми рангом ниже, второй — с людьми равными по происхождению или рангом выше. Правило гласило, что в высоком стиле следует обращаться даже к лошади более знатного человека, чем ты сам! Например, любой из слуг, проживавших в нашем доме, при встрече с нашей аристократической кошкой, величественно шествовавшей через двор по своим загадочным делам, не забывал ее спросить:
— Не соизволит ли досточтимая кис-кис пройти со мной и отведать недостойного ее звания напитка — молока?
Но каким бы языком ни обращались к досточтимой кошечке, она делала свое дело.
Наш класс был очень большим. В свое время это помещение служило столовой для приходящих монахов, но потом, когда реконструировалось все здание, его переделали в школу. В школе учились все дети, про-
2*
19
Третий глаз


Лобсанг Рампа
живавшие в нашем доме, набиралось их до шестидесяти. Сидели мы на полу, скрестив ноги, перед столом или скамейкой длиной с полметра, повернувшись всегда спиной к учителю, чтобы не знать на кого он смотрит в данный момент. Работать приходилось много, без всякой передышки.
В Тибете бумагу изготовляют вручную, стоит она дорого, гораздо дороже того, чтобы позволить ее портить детям. Поэтому мы пользовались грифельными досками размером 30х35 сантиметров. Писали мы кусочками твердого мела, который добывался на холмах Тзу Ла, лежащих на высоте 4 тысячи метров выше Лхасы (столица, в свою очередь, находится на высоте 4 тысячи метров над уровнем моря).
Я любил красный мел, а сестра Ясо была без ума от сиреневого. В нашем распоряжении был мел различных цветов — красного, желтого, синего, зеленого. Мне казалось, что присутствие в меле прожилок некоторых металлов и придавало ему оттенок. Но какого бы цвета ни был мел, он нас очень радовал.
Арифметика доставляла мне много хлопот. Посудите сами. Зная, например, что 783 монаха выпивают каждый по две чашки тсампы* по 350 граммов в день, нужно было определить, какой должна быть бочка, чтобы она смогла вместить недельный запас тсампы. Ясо получала ответ как бы играючи. Что касается меня, то следует отметить: мои способности были не такими блестящими. Зато они проявились на уроках гравировки, здесь я добился неплохих успехов. Все тибетское печатное наследие хранится на деревянных дощечках, выполненных
Также цзамба. (Прим, переводчика)
20
*


с помощью гравировки. Гравировка по дереву считается в Тибете очень полезным занятием. Но дети опять-таки не могли пользоваться деревом из-за его дороговизны. Оно ввозилось из Индии. Тибетская порода деревьев была очень твердой и не годилась для этой цели. Мы пользовались мягким камнем, который хорошо поддавался остро заточенному ножу, а иной раз — просто засохшим старым сыром.
Незабываемыми уроками для меня были уроки по изучению наших законов. Чтением законов начиналось каждое занятие, чтением законов оно и заканчивалось. Вот несколько из них: отвечай добром на добро; не нападай на мирных; читай Священное писание и понимай его; помогай ближнему; закон строг к богатым для внушения им понятия равенства; закон мягок к бедным в утешение им; плати долги вовремя. А чтобы мы всегда помнили эти законы, они были выписаны в таблицы и развешаны на всех четырех стенах класса.
Однако жизнь наша текла не только под знаком учебы и строгости. Детским играм и забавам мы отдавались с таким же рвением, как и учебе. Игры способствовали лучшему приспособлению к суровому климату Тибета, к резким переменам температур. Например, летом на юге температура могла достигать днем 30° С, а ночью могли ударить заморозки. Зимой в Тибете стоят страшные холода.
Увлекались мы стрельбой из лука —эта игра хорошо укрепляла мышцы. Луки делались из тиса, привозимого из Индии. Однако мы мастерили также арбалеты из тибетского дерева. Исповедуя буддизм, мы никогда не стреляли по живым мишеням. С помощью длинной веревки невидимые для наших глаз слуги поднимали и опускали мишени без предупреждения. Большинство моих товарищей могли точно поразить цель на полном
21
Третий глаз


Лобсанг Рампа
скаку. Я же не мог долго сидеть в седле! Зато прыжки с шестом были моим коньком. Мы быстро разбегались с пятиметровым шестом в руках и прыгали с опорой на него. Я уже говорил, что сверстники подолгу находились в седле, поэтому ноги у них были растренированы и слабее моих. Вот почему в этом виде физических упражнений я всегда был первым.
Прыжки с шестом имеют у нас практическое значение — например при переходе через ручьи. Мне было смешно смотреть на своих товарищей, как они, пытаясь вслед за мной перепрыгнуть ручей, друг за другом шлепаются в воду.
Увлекались мы и ходьбой на ходулях. Взобравшись на них и передвигаясь соответствующим образом, мы играли в великанов, сражаясь один на один. Кто первый падал с ходуль, тот и считался побежденным. Ходули делали дома сами — не могло быть и речи, чтобы купить их в первой лавке за углом. Наш эконом был слугой рачительным, и требовалось большое искусство убеждения, чтобы выпросить у него дерево на ходули и подножки. Дерево требовалось ровное, без сучков, а подножки в форме треугольника делались из остатков материала. Поскольку речь шла о «порче» материала дорогого и редкого, приходилось выжидать благоприятного момента, чтобы подступиться к эконому со своими нуждами.
Девушки и молодые женщины играли в волан, представляющий собой кусочек дерева с просверленными в верхней части отверстиями, куда вставлялись перья. Волан можно было бить только ногами. Женщины, поддерживая юбки для удобства на некоторой высоте, наносили по волану удар, и игра начиналась. Запрещалось дотрагиваться до волана рукой, это приводило к немедленной дисквалификации. Опытные партнерши
22


Третий глаз
могли продержать волан в воздухе до десяти минут, прежде чем нанести удар в сторону соперницы.
Однако самой популярной игрой в Тибете, по крайней мере в провинции Уй, административной единице Лхасы, считался запуск змеев. Его можно назвать национальным видом спорта. Правда, запускали змеев только в определенное время года. По многолетним наблюдениям было известно, что массовый запуск змеев в горах вызывал ливневые дожди, что приписывалось гневу богов дождей, поэтому запуск разрешался только осенью — в сухой сезон. В это время люди старались не кричать в горах, потому что крик способствовал быстрой конденсации дождевых облаков, шедших из Индии — страны злополучных тропических ливней.
В первый день осени одинокий змей повисал над крышей храма Потала. Через несколько минут повсюду в небе над Лхасой появлялись другие змеи всевозможных форм, размеров и цветов. Они выписывали виражи, подпрыгивали и раскачивались по воле ветра.
Я обожал эту игру и старался, чтобы мой змей взлетел в небо одним из первых. Дети сами мастерили эти летательные аппараты. Змей, как правило, имел легкий бамбуковый остов, обтянутый красивым шелком. Мы без особого труда доставали этот высококачественный материал, поскольку здесь затрагивалась честь каждого дома. Змей имел форму коробки, к которой зачастую приделывались голова, крылья и хвост, при этом змей принимал вид страшного дракона.
Разыгрывались жаркие сражения, в процессе которых каждый из нас стремился свалить на землю змея противника. Для этого мы унизывали змеев черепками, обмазывали веревки клеем с осколками стекла, после чего оставалось только ждать и надеяться, что веревки соперника будут перерезаны и ты захватишь его аппарат.
23


Лобсанг Рампа
Иной раз с наступлением ночи крадучись мы выходили на улицу и запускали змеев, предварительно поместив в голову и туловище небольшие масляные лампы. Тогда глаза наших драконов загорались красным светом, разноцветные туловища выделялись на фоне черного неба. Особенно нас увлекала эта игра в момент, когда ожидалось прибытие в Лхасу больших караванов яков из провинции Ло-Дзонг. По детской наивности мы считали, что караванщики — это «темные» люди из далекой провинции, никогда у себя дома не слыхавшие о таком «современном новшестве», как летающие змеи. Кроме того, нам очень хотелось напугать их до полусмерти.
Один из трюков заключался в следующем. В змея вкладывались три разные по размеру раковины, причем они размещались так, что змей при прохождении через раковины воздуха начинал издавать сверхъестественные стоны. У нас в голове эти стоны ассоциировались с подлинными звуками, какие издают изрыгающие огонь драконы, и мы надеялись, что они проймут торговцев до печенки. Детское воображение рисовало, какие ужасы они испытывают в постелях в тот момент, когда наши драконы с воплем проносятся над их головами. От этих мыслей у нас самих по спинам пробегали мурашки.
В то время я не мог себе представить, что эти игры помогут мне в будущем, когда действительно придется летать на змеях. А сейчас это была только игра, но игра увлекательная! Были игры и поопаснее этой. Например, мы делами модели змеев больших размеров — от двух до трех квадратных метров — с обтекаемыми крыльями по бокам. Везли их потом к оврагу, где наблюдались особенно мощные восходящие потоки воздуха. Обвязав себя одним концом веревки вокруг пояса, мы пускали лошадей вскачь. Змей резко взмывал вверх. Поднимаясь все выше и выше, он встречался с сильным воздушным пото¬
24


Третий глаз
ком, и всадник, прыжком оторвавшись от седла, пролетал над землей, повиснув на веревке, три-четыре метра. Бедным дьяволятам доставалось много шишек, поскольку они забывали вовремя высвободить ноги из стремян. Мне было легче: я умел падать с лошади и поэтому мог вовремя спрыгнуть и с большим удовольствием пролететь несколько метров на змее. Забыв все опасности и пускаясь во все новые авантюры, я установил, что если в момент подъема змея резко дернуть за веревку, то змей поднимется еще выше и полет продлится еще несколько секунд. Однажды я дернул за веревку с особым старанием и энтузиазмом, ветер тоже мне помог, и меня занесло на крышу крестьянского дома, где хозяин разложил топливо на зиму. (Наши крестьяне живут в домах с плоскими крышами. На них они раскладывают помет яков, который затем в сухом виде сжигается в очагах.)
Дом, на крышу которого я свалился, был сложен из брикетов высушенной грязи, а не из камня, как строят в Тибете большинство домов. Он не имел трубы, вместо трубы в крыше была дыра, через которую выходил дым. Внезапно очутившись на крыше, я сбил с нее большую часть навоза, потом меня протащило по крыше, и я свалился в эту самую дыру прямо на головы несчастных жильцов. Мое появление, очевидно, не очень обрадовало хозяев. Они встретили меня гневными криками, когда вслед за сыплющимся вниз навозом перед ними предстал и я. Сначала крестьянин задал мне хорошую взбучку, а потом отвел к отцу. Отец в свою очередь прописал мне изрядную порцию исправительного лекарства. В ту ночь я вынужден был спать на животе.
На следующий день передо мной было поставлена более сложная задача — насобирать в конюшне необходимое количество навоза и разложить его в должном порядке на крыше дома того крестьянина. Работа, скажем, прямо-таки адская для ребенка, которому еще не
25


Лобсанг Рампа
исполнилось и шести лет. Зато товарищи повеселились от души, все подшучивали надо мной; крестьянин получил топлива вдвое больше, чем у него было, а мой отец лишний раз показал, насколько он строг, но справедлив. Мне же и вторую ночь пришлось спать на животе — огорчение, прямо скажем, более глубокое, чем от неумения держаться в седле.
Можно подумать, что со мной обошлись слишком строго, но я должен возразить — в Тибете нет места слабым. В Тибете, с его очень суровым климатом, люди от природы слабые здоровьем могут причинить вред жизни других. Вот причина жесткого детского воспитания, и других причин здесь нет, как нет места жестокости ради жестокости.
В высокогорных районах тибетцы купают новорожденных в ледяных ручьях, чтобы выяснить, достаточно ли ребенок восприимчив к суровым испытаниям и имеет ли право на жизнь. Мне часто приходилось видеть небольшие процессии, направлявшиеся к ледяным источникам, протекавшим на высоте около 6 тысяч метров над уровнем моря. Прибыв на место, процессия останавливается. Бабушка берет на руки ребенка, вокруг нее собирается вся семья — отец, мать, ближайшие родственники. Ребенка раздевают, и бабушка погружает маленькое тельце в поток по самую шею, так что на поверхности остается одна голова. Холод насквозь пронизывает ребенка, он моментально краснеет, затем синеет. Скоро плач прекращается — младенец просто уже не в силах протестовать. Кажется, что он уже мертв, но у бабушки большой опыт по этой части: она вытаскивает его из ручья, насухо вытирает и одевает. Выживет ли ребенок? На все воля Божия! Если он умрет, значит, меньше несчастья выпадет на его долю, уготованную судьбой. В стране с таким суровым климатом подобное испытание
26


Третий глаз
проводится из самых добрых побуждений — нельзя оставлять слабых и больных там, где медицинская помощь недостаточна. Поэтому и смерть нескольких младенцев здесь скорее предпочтительна, чем нежелательна.
Когда умер мой брат, мои занятия пошли ускоренным темпом. По существу, в семь лет я должен был готовиться к карьере. Какой? А это уж как скажут астрологи. В Тибете любое решение — от покупки яка до выбора профессии — зависит от предсказания астролога. Приближался такой момент и в моей жизни: как раз накануне моего семилетия мать собиралась устроить грандиозный прием и пригласить на него все высшее общество, чтобы выслушать предсказания астрологов.
Мать моя была женщиной полной, с черными волосами. Тибетские женщины носят на голове деревянные формы, через которые сверху пропускают волосы самым причудливым образом. Такие формы зачастую покрывали лаком, инкрустировали полудрагоценными камнями — нефритом, кораллом. Вообще эти формы представляют собой образчики тонкой работы. Теперь представьте себе такую женскую прическу, до блеска смазанную маслом, — создается прямо неизгладимое впечатление.
Тибетские женщины носят платья самых веселых расцветок, с преобладанием красных, зеленых и желтых цветов. Однотонный передник с горизонтальной для контраста, но гармонирующей по цвету лентой — почти постоянный атрибут их одежды. На левом ухе они носят застежку, размеры которой зависят от их ранга. Мать принадлежала к семье из правительственных кругов и носила застежку, длина которой превышала 15 сантиметров.
27


Лобсанг Рампа
Мы являемся сторонниками полного равноправия мужчин и женщин. Но что касается управления домашними делами, здесь мать не терпела равенства. Тут она пользовалась непререкаемым авторитетом, властью диктатора, — короче говоря, что хотела, то и делала.
В суматохе и эмоциональном ажиотаже, вызванных устройством приема, она действительно чувствовала себя как в родной стихии. Надо было все организовать, всем распорядиться, предусмотреть все мелочи, придумать нечто такое, что бы «поразило» соседей. И ей все удавалось с блеском, поскольку частые поездки с отцом в Индию, Пекин и Шанхай рождали в ее голове столько экзотических идей, что их хватило бы не на одну жизнь!
После объявления даты приема писцы-монахи принялись с особой тщательностью и радением готовить приглашения на толстых листах бумаги, предназначенных для важных сообщений. Размер каждого такого послания составлял 30х60 сантиметров, и скреплялось оно печатью отца семейства. Рядом с печатью отца мать ставила и свою — знак ее принадлежности к знатному роду. Приглашение писалось от трех лиц и представляло собой грандиозный документ. То, что я оказался причиной всех событий, приводило меня в трепет. Я не мог в ту пору знать, что во всей этой затее мне отводилась второстепенная роль, а на первый план выдвигались важные общественные события. Если бы мне тогда сказали, что прием сделает большую честь моим родителям, я бы все равно ничего не понял. Ну а пока меня все это пугало.
Для рассылки приглашений назначались специальные гонцы. Каждый гонец садился на чистокровного жеребца, держа в руках жезл, на конце которого висел пакет с изображением фамильного герба. Жезлы украшались дощечками с молитвами, и эти дощечки как бы летели по воздуху.
28


Третий глаз
Когда наступил момент отправки гонцов, наш двор пришел в полное смятение. Слуги охрипли от криков, лошади ржали, огромные черные доги лаяли. Выпив по последнему глотку пива, всадники шумно опустили кружки. В это время открылись со скрипом главные ворота, через которые вся кавалькада с дикими воплями устремилась вперед.
У наших гонцов, имеющих при себе письменное послание, есть еще и вариант устного, причем содержание второго сильно отличается от содержания первого. В давние времена бандиты, устраивавшие засады на гонца, могли перехватить послание и, воспользовавшись им, совершить нападение на плохо защищенный дом или процессию. Поэтому укоренился обычай писать заведомо ложные послания, чтобы в свою очередь завлечь в западню разбойников, этот обычай двойного послания сохранился до наших дней. Поэтому и сегодня письменное послание должно обязательно иметь устный вариант, который и будет единственно верным.
Какое оживление в доме! Какая беготня! Стены вымыты и покрашены заново. Потолки вычищены. Паркет¬
29


Лобсанг Рампа
ные полы так натерты воском, что ходить по ним становится небезопасно. Алтари главных комнат отлакированы. Появилось большое количество новых масляных ламп — одни из золота, другие из серебра, но все надраены так, что не отличишь, из какого металла они сделаны. Мать и эконом, не ведая покоя, носятся по дому как угорелые, указывая и ругая направо и налево всех, кто им попадается под руку. Слуги растерянно бегают, вид их жалок и удручающ. У нас своих слуг больше пятидесяти, да еще наняли других по случаю приема. Никто не бездельничает, все работают с усердием. Даже двор начищен, плиты так и сверкают, будто их только что доставили из каменоломни. Чтобы придать им праздничный вид, межплиточные стыки заполняют разноцветным материалом. Когда все было готово, мать собрала несчастных домочадцев и приказала им нарядиться в безупречно чистые одежды.
На кухнях тоже царило оживление — предстояло наготовить еды в огромном количестве! Тибет представляет собой гигантский холодильник — пища, заготовленная впрок, долго не портится из-за сухого и холодного климата. Даже при повышенных температурах съестные запасы не портятся из-за сухости воздуха. Поэтому мясо сохраняет свежесть в течение года, а зерно может храниться несколько веков.
Буддисты не убивают животных. Они употребляют в пищу мясо лишь тех из них, которые гибнут в результате либо падения с горы, либо другого несчастного случая. Наши житницы и кладовые были полны продуктов.
В Тибете есть и профессия мясника, но ортодоксальные семьи держатся на расстоянии от мясников, относя их к касте «неприкасаемых».
Мать решила принять гостей насколько оригинально, настолько и изысканно. В частности, она задумала угостить их вареньем из цветков рододендрона. За не¬
30


Третий глаз
сколько недель до приема часть слуг верхом на лошадях отправилась к подножию Гималаев, где росли самые прекрасные цветы. У нас растут рододендроны-гиганты, отличающиеся необычной гаммой оттенков и запахов. Для сбора выбирают бутоны, которые затем осторожно промывают. Достаточно поцарапать один лепесток, и варенье будут испорчено. Потом каждый цветок вымачивают в большом стеклянном бокале, наполненном водой и медом. Мед надежно герметизирует цветок, не позволяя воздуху попасть внутрь бокала. Ежедневно в течение последующих нескольких недель сосуд выставляют на солнце и регулярно поворачивают, чтобы все части цветка получили необходимую порцию солнечного света. Цветок медленно растет, впитывая сок медового раствора. Некоторые перед употреблением в пищу предпочитают выдержать цветок еще несколько дней на воздухе, чтобы он покрылся хрустящей корочкой, но при этом не потерял вида и аромата. Лепестки посыпают сахарной пудрой, похожей на снег. Отец недовольно ворчал:
— Вместо этих красивых цветков могла бы купить шесть ящиков со всеми потрохами.
Но мать отвечала с чисто женской логикой:
— Не будь глупым, наш прием должен быть удачным во всех отношениях, а что касается расходов, то они должны беспокоить только меня.
Другим деликатесом был суп из плавников акулы. Кто-то из гостей заметил, что суп — просто верх гастрономического искусства. Мне же суп страшно не понравился. Меня едва не вытошнило, когда пришлось его отведать. Акулу доставили из Китая в таком жалком состоянии, что по ее внешнему виду едва ли можно было догадаться, что это акула. Короче говоря, чтобы быть воспитанным, приходится воспитывать и вкус, а тогда и плохое блюдо сойдет за деликатес.
31


Лобсанг Рампа
Что мне было по вкусу, так это молодые побеги бамбука, привезенные также из Китая. Существует несколько способов их приготовления, но я предпочитал есть их в сыром виде, посыпав слегка солью. Особенно мне нравились желто-зеленые молодые пучки со срезанными головками, которые повар готовил для засыпки в кастрюлю. Вот тебе раз! Повар был уверен, что это блюдо лучше всего идет в вареном виде, но у него не было тому доказательств, потому что он тоже предпочитал есть их сырыми.
В Тибете кухней заведует мужчина. Женщины ничего не смыслят в таких вещах, как приготовление тсампы и разных смесей. Они бросят горсть того, подмесят другого и думают, что все в порядке. Мужчины более вдумчивы, более кропотливы и поэтому, как правило, являются лучшими поварами. Поболтать и посудачить — здесь женщинам нет равных, как и кое в чем другом. Но только не в приготовлении пищи.
Тсампа составляет основу нашего питания. Некоторые тибетцы живут на тсампе и чае всю свою жизнь, от первого приема пищи до последнего. Готовится тсампа из ячменя, который поджаривают до тех пор, пока он не примет золотисто-коричневый цвет. Затем ячмень мелют на муку, муку в свою очередь снова поджаривают, ссыпают в чашу, заливают горячим чаем с растопленным маслом. Все содержимое круто замешивают и придают ему форму галеты. Соль, буру, масло яка добавляют по вкусу. Приготовленная тсампа закатывается, нарезается кусочками и подается в виде пончиков или печенья различной формы. Если к тсампе нечего добавить, то она сама по себе, не придавая большого разнообразия обеденному столу, все же служит достаточным средством пропитания в любых географических условиях.
Но вернемся к нашему торжественному приему. Одни готовили тсампу, другие делали масло, пользуясь
32


Третий глаз
методами, которые никак нельзя рекомендовать с точки зрения гигиены. Большие мешки из козьих шкур мехом вовнутрь служили бурдюками для пахтанья масла. Их наполняли молоком яков или коз. Для того чтобы молоко не вытекало, горловина мешка зашивалась и накрепко затягивалась. Затем мешки яростно колотили и встряхивали до тех пор, пока не получалось масло. Для этого были оборудованы специальные маслобойни из булыжников, выступающих из земли на 30 сантиметров.
Наполненные молоком мешки бросали на булыжники — это и называлось пахтаньем масла! Довольно забавно было наблюдать, как человек двенадцать слуг часами занимались этим делом. Тяжело дыша, со вздохами — ох, ох! — они поднимали и бросали, поднимали и бросали мешки на камни. Иногда мешки то ли от неловкости обращения, то ли от ветхости лопались. Вспоминается мне один человек, который трудился с каким-то яростным усердием, как бы любуясь силой своих мышц. Он работал вдвое быстрее других, от напряжения у него на шее вздувались вены. Однажды кто-то ему заметил:
— Стареешь ты, Тимон, медленнее стал работать.
Проворчав в ответ что-то нелестное, Тимон яростно схватил мешок и бросил на камни со всей силой. Но на сей раз сила сослужила ему плохую службу — мешок порвался, одна половина его осталась в руках у Тимона, другая упала на камни. Взметнулся столб полужидкого масла и ударил растерявшемуся Тимону прямо в лицо, залепив глаза, рот, уши и волосы. 50—60 литров масла золотистой мелассой растеклись по телу с головы до ног.
На шум прибежала мать. По-моему, это был единственный раз в жизни, когда она смолчала. Гневалась ли она, видя, сколько масла пропало? Думала ли о том, что этот беспутный черт может задохнуться? Навер¬
3 4-252
33


Лобсанг Рампа
ное, ей хотелось взять разорванный мешок да стукнуть его как следует по голове. А тут еще несчастный Тимон поскользнулся и растянулся в масляной луже. Неловкие слуги, такие, как Тимон, могли испортить масло. Достаточно было одного небрежного движения, чтобы шерсть отделилась от шкуры и попала в молоко. Если все считали нормальным вытащить из масла дюжину-дру- гую ворсинок, то целые куски шерсти вызывали неприятные чувства. Испорченное масло сжигалось в масляных лампах или раздавалось нищим, которые его перетапливали и отфильтровывали. Нищим перепадали также так называемые «огрехи» поваров. Когда в каком- нибудь доме задумывали показать соседям, что там едят, то нищим раздавались эти «огрехи», то есть замечательно приготовленные на самом деле блюда. Потом «эти господа», ублаготворенные и наевшиеся до отвала, ходили и рассказывали, как бы между прочим, как их хорошо угощали. В свою очередь соседи, не желая ударить в грязь лицом, закатывали нищей братии угощение по первому разряду. Можно много рассказывать, как живут у нас нищие. Они ни в чем не нуждаются. Более того, профессия нищего со всеми «отработанными трюками» позволяет жить просто припеваючи.
В большинстве восточных стран не считается позорным быть нищим. Много монахов ходят от монастыря к монастырю, прося милостыню. И эта практика не является зазорной, так же как и распространенный в других странах, скажем, обычай собирать деньги на благотворительные цели. Накормить страждущего монаха считается добрым делом. Нищие тоже живут по своим законам. Если им кто-то дал милостыню, то они на некоторое время исчезают, а потом снова появляются перед щедрым подателем.
Приставленные к нашему дому два монаха также принимали деятельное участие в приготовлениях к
34


приему. Они приходили в кладовые, где лежали туши животных, и возносили их душам молитвы. Наша религия учит, что если животное погибло из-за несчастного случая и люди хотят его съесть, то они становятся его должниками. Такого рода долги оплачиваются через духовника, который, стоя перед тушей, возносит молитвы его душе. В ламаистских монастырях и храмах были специальные монахи, которые только тем и занимались, что молились за животных. Перед долгой дорогой наши монахи просили у богов милости к лошадям, чтобы те не уставали на трудном пути. Лошадь, скажем, никогда не выводили из конюшни два дня подряд. Если на ней ездили вчера, то сегодня она отдыхала. Это правило распространялось и на тягловых животных. И животные прекрасно все понимали. Если, например, по ошибке седлали лошадь, которая работала накануне, то ее и с места нельзя было сдвинуть. Когда с нее снимали седло, она отходила в сторону, покачивая головой и как бы говоря: «Хотела бы я посмотреть на вас, когда с вами поступили бы так же несправедливо». С ослами дело обстояло еще хуже. Они ждали, когда на них навьючат тюки, а потом падали и принимались перекатываться с боку на бок, давя и приминая поклажу.
У нас были три кошки, постоянно занимавшиеся своим делом. Одна жила в конюшне и навела там железный порядок среди мышей. С мышами только так и следовало поступать, иначе они могли бы так обнаглеть, что съели бы и саму кошку. Другая кошка жила на кухне. Вернее, это был старый кот, немного простоватый. Он появился на свет преждевременно и выжил один из окота — так перепугал в 1904 году Янгхасбанд своими пушками кошку-мать. Поэтому новорожденному совершенно по праву дали кличку Янгхасбанд. Третья кошка слыла весьма респектабельной матроной и жила с нами. Она была настоящим образцом материнской добродетели
3*
35
Третий глаз


Лобсанг Рампа
и ни в чем не отказывала своим шаловливым котятам. Когда у нее появлялись минуты, свободные от воспитательной деятельности и материнских обязанностей, она ходила за моей матерью из комнаты в комнату, черная, маленькая, гибкая —ходячий скелет, несмотря на прекрасный аппетит. В Тибете к животным относились очень правильно. С ними не сюсюкают, но и не рассматривают как крепостных. Животное — это прежде всего живое; существо, выполняющее свою полезную миссию и имеющее все права наравне с человеком. Буддизм учит, что все животные, то есть все живые существа, имеют душу и достигают высших степеней в развитии с каждым перевоплощением.
Ответы на наши приглашения мы ждали недолго. Со всех сторон к нам галопом скакали всадники, размахивая палками с посланиями. Эконом каждый раз спускался вниз из своей комнаты, чтобы лично засвидетельствовать почтение посланию знатных господ. Сорвав с палки послание, всадник тут же без передышки вываливал устный вариант. Затем ноги у него подкашивались, и он падал на землю, разыгрывая сцену полного изнеможения. Пусть все видят — он сделал: все возможное, чтобы быстрее прибыть в дом семьи Рампа! Наши слуги, окружив посланника, разыгрывали свою роль:
— Бедняга! Как он быстро скакал! Непостижимо! Да у него может разорваться сердце! Бедный и доблестный юноша!
Однажды я сильно опозорился, слегка подсолив разговор.
— Не бойтесь за его сердце, — сказал я. — Я видел, как он отдыхал поблизости, набираясь сил перед тем, как прискакать сюда!
36


Третий глаз
Моя скромность заставляет меня умолчать о том, какая неловкая сцена за этим последовала.
Наконец наступил тот важный день, который, как я понимал, должен был решить мою судьбу, не спрашивая у меня совета. Едва первые лучи солнца выскользнули из-за гор, как в спальню ворвался слуга:
— Как? Еще не встал, Тьюзди Лобсанг Рампа? Какой же ты заспанный. Уже четыре часа, у нас масса дел. Вставай!
Я сбросил одеяло и встал с постели. Сегодня передо мной должна открыться дорога моей жизни.
В Тибете детям дают два имени. Первое имя — это день недели, когда рождается ребенок. Я родился во вторник, поэтому имя Вторник идет впереди имени, данного мне родителями, —Лобсанг. Но когда мальчик поступает в монастырь, ему дается другое имя. Будет ли так и со мной? Осталось ждать несколько часов, и я все узнаю. Мне исполнилось семь лет. Я мечтал стать лодочником, так хотелось испытать бортовую и килевую качку на реке Цанг-По, в шестидесяти километрах отсюда. Но минуточку, пожалуйста... Хотел ли я этого действительно? Все лодочники относились к низшей касте, поскольку их лодки были сделаны из шкур яков, натянутых на деревянный каркас. Я лодочник? Я принадлежу к низшей касте? Нет, ни за что. Мне хотелось стать профессионалом в таком деле, как полеты на змеях. Да, куда лучше быть свободным и легким, как воздух, куда лучше летать, чем деградировать в каком-то челноке из шкур яка посреди бурной реки. Я стану большим специалистом по полетам на змеях. Я сделаю огромных змеев с большими головами и сверкающими глазами. Сегодня астрологи скажут свое слово. А может быть, еще есть время выпрыгнуть из окна и убежать куда-нибудь да спрятаться? Отец сразу же пошлет за мной погоню, меня найдут и доставят обратно домой. В
37


Лобсанг Рампа
конце концов, я был одним из Рампа и обязан был следовать нашим традициям. Кто знает? Может быть, астрологи все-таки скажут, что я рожден для того, чтобы летать на змеях. Оставалось только ждать и надеяться.
38


КОНЕЦ
ДЕТСТВА
Глава 2


О, Юлджи, ты мне вырвешь все волосы! Постой, ты меня сделаешь плешивым, как монаха.
— Успокойся, Тьюзди Лобсанг. Твоя коса должна быть прямой и хорошо умащенной, а то твоя благородная мать спустит с меня шкуру.
— Нельзя ли поосторожнее, Юлджи? Ты мне свернешь шею.
— Ничего, потерпи. Я спешу.
Я сидел на земле, а слуга, закончивший возиться с косой, схватился за нее, как за дверную ручку, и поднял меня с земли. Наконец эта ужасная штука затвердела и задубела, как смерзшаяся шкура яка, но блестела, как ясная луна в чистом озере.
Мать крутилась волчком. Она так быстро перемещалась по дому, что вполне могло сложиться впечатление, будто у меня несколько матерей. Она отдавала последние
41


Лобсанг Рампа
распоряжения, и все это делалось на повышенных тонах. Ясо, всего-то двумя годами старше меня, ходила взад и вперед с сосредоточенным видом женщины, которой стукнуло все сорок. Отец самоустранился от всей этой кутерьмы, запершись в кабинете. У меня было острое желание присоединиться к нему.
Мать решила свезти всех нас в главный храм Лхасы — Джоканг*. Несомненно, что это решение было принято с единственной целью — придать религиозный оттенок всему приему. К 10 часам утра трехголосый гонг возвестил о сборе. Мы сели на пони —отец, мать, Ясо и еще пятеро попутчиков, среди которых был и ваш покорный слуга, не испытывавший в тот момент ни капли энтузиазма. Наша группа пересекла дорогу Линкор и свернула влево, к подножию Потала, настоящей горе из зданий высотой 130 метров и длиной 400 метров. Миновав деревню Шо и прокачавшись в седлах еще с полчаса по долине Джичу**, мы подъехали к храму. Вокруг храма — маленькие домишки, магазины и конюшни, ожидавшие своих клиентов из числа паломников. Построенный тринадцать веков назад, Джоканг продолжал еще пополнять ряды своих богомольцев, почитателей становилось все больше и больше. Каменные плиты мостовой во дворе храма были испещрены глубокими, в несколько сантиметров, бороздами — следы ног тысяч и тысяч молящихся, прошедших по ним. С благоговением ходили паломники по внутренне-
В литературе встречается также написание Джокан, Дзоканг, Чжу. {Прим, переводчика.)
Также Уйчу, Кичу. {Прим, переводчика.)
42
*
**


му кругу, повторяя сотни молитв и сопровождая их без передышки словами Мантры: «Ом! Мани падме хум!»
Огромные колонны, почерневшие от времени, подпирали крышу. Тяжелые запахи ладана, курившегося беспрестанно, расползались по храму, как летние облака над вершинами гор. Вдоль стен стояли позолоченные статуи божеств нашей религии. Массивные решетчатые ограды из железа в крупную клетку предохраняли их, не скрывая от взора молящихся, чья алчность могла оказаться сильнее благочестия. Самые почитаемые божества были наполовину засыпаны драгоценными камнями и жемчугом, приношениями набожных душ, которые просили у них милости. В массивных подсвечниках постоянно горел воск, не затухая в течение тринадцати веков. Из некоторых затемненных уголков храма до нас доносился звон колоколов, гонг и приглушенный стон двустворчатых раковин. Мы прошли по всему внутреннему кругу, как требовала традиция, отдали все почести и поднялись на плоскую крышу храма. Сюда допускалось небольшое число привилегированных; отец ходил сюда всегда. Система нашего управления, возможно, заинтересует читателя.
Во главе нашего государства и церкви стоял Далай- лама — наш верховный судья. К его помощи мог прибегнуть каждый. Если подавалась какая-либо петиция или надо было исправить допущенную кем-то несправедливость, Далай-лама лично контролировал, чтобы прошение было удовлетворено и несправедливость устранена. Не будет преувеличением сказать, что его любили и уважали все без исключения, это был неограниченный властелин. Он отправлял свою власть и авторитет на благо всей страны и никогда в угоду эгоистам. Задолго до событий он предвидел вторжение китайских коммунистов. Он также знал, что затмение свободы будет вре-
43
Третий глаз


Лобсанг Рампа
менным явлением. Поэтому немногие из нас проходили специальную подготовку, чтобы не поросли быльем те знания, которые были накоплены нашими ламами.
После Далай-ламы шли два Совета — вот почему можно говорить о двухкабинетном правительстве. Первый Совет — Совет по делам религии — состоял из четырех человек — монахов в ранге лам. Они отвечали перед Благочестивейшим за все дела, связанные с мужскими и женскими монастырями. Через них проходили все духовные дела.
Второй Совет — Совет Министров — состоял из четырех членов — трех представителей светской власти и одного — духовной. Они управляли делами страны и отвечали за единство государства и церкви.
Два официальных лица — их вполне можно назвать премьер-министрами — выполняли обязанности связующего звена между Далай-ламой и двумя Советами. Они играли важную роль в период редких сессий Национальной ассамблеи, куда входили 50 человек из светской знати и представителей ведущих ламаистских монастырей Лхасы. Этот законодательный орган также собирался в исключительных случаях, как, например, в 1904 году, когда Далай-лама уехал в Монголию в момент вторжения в Тибет англичан.
Тогда на Западе твердили, что Благочестивейший трусливо сбежал. Нет, он не сбежал. Тибетские войны можно сравнить с шахматными партиями: заматован король — партия проиграна. Далай-лама был нашим королем. Без него сопротивление становилось бесполезным, поэтому прилагались все силы, чтобы сберечь и укрыть Далай-ламу, чтобы сохранить единство страны. Обвинять его в трусости — значит просто-напросто не знать, о чем говоришь.


Количество представителей Национальной ассамблеи могло доходить до 400 человек,  если съезжались все знатные люди из провинций. Этих провинций было пять. Лхаса, столица, находилась в провинции У-Цанг. иначе Шигадзе. Вот названия и географическое положение остальных: Гарток на западе. Чанг на севере, Кам на востоке и Ло-Дзонг на юге.
С годами власть Далай-ламы возрастала все больше и больше, и он обходился без помощи Советов и Национальной ассамблеи. Никогда страна не управлялась лучше, чем при Далай-ламе.
С крыши храма открывался чудесный вид. К востоку простиралась равнина Лхасы, зеленая и роскошная, кое- где покрытая рощами. Между деревьями, как зеркало, сверкала вода — то бежали серебряные ручьи в Цанг-По, в 60 километрах от Лхасы. С севера и юга поднимались высокие цепи гор, окружавшие нашу долину и отделявшие нас от остального мира. На их отрогах были разбросаны многочисленные монастыри. Маленькие селения опасно ютились на краю головокружительных склонов. Вдали на западе вырисовывались зубцы стен Поталы и Шакпори*. более известного как «Храм Медицины». Между ними четко просматривались Западные ворота. Дальние горы, покрытые чистым, радующим глаз снегом, еще ярче вырисовывались на фоне темноватого пурпура неба. Над нашими головами проплывали легкие облака. Ближе к нам была расположена городская гостиница, упиравшаяся задней стеной в северный выступ главного храма. Еще ближе — казначейство, ряды лавок и рынок, где можно было приобрести
Также Чагбо-ри. (Прим, переводчика.)
45
Третий глаз
*


Лобсанг Рампа
все или почти все. Чуть поодаль раскинулся женский монастырь, закрывавший проход к владению «Распорядителей Мертвых».
У всех ворот главного храма толпились посетители этого грандиозного святого места буддизма. До нас доносился их разговор. Некоторые пришли издалека, захватив с собой приношения в обмен на благословение. Некоторые привели с собой животных, спасенных от скотобойни. Спасти жизнь животного — значит совершить хороший поступок, все равно что спасти жизнь человека. Совершивший такой поступок испытывал огромное моральное удовлетворение.
Мы, словно загипнотизированные, стояли и наблюдали древние и в то же время всегда новые сцены, слушали как монахи распевали псалмы, как глубокий бас старых монахов смешивался с легким сопрано послушников. До нас доносились рокот барабанов и золотой голос труб, крики и приглушенные рыдания.
Монахи суетились, каждый был занят своим делом. Одни были одеты в желтое, другие — в фиолетовое, но большинство было облачено в рыжеватое платье «рядовых монахов». Золотой и вишневый цвет — цвет одежд лишь монахов Поталы. Послушники носили белое платье. Монахи-полицейские, одетые в каштановые платья, сновали туда и сюда.
Но почти у всех монахов была одна общая деталь: их платья, старые и новые, были залатаны, как у Будды. Иностранцев, видевших наших монахов вблизи или на фотографиях, всегда удивляла эта особенность. В действительности заплаты являются атрибутами одежды монаха. В монастыре Не-Сар, построенном двенадцать столетий назад, монахи поступали еще оригинальнее — они кроили заплаты из более светлых, чем само платье, тканей!
46


Красный цвет — это цвет монашеский. Он может отличаться различными оттенками в зависимости от приемов крашения льняного полотна. Монахи, служащие во дворце Потала, надевают поверх платьев золотистые безрукавки. В Тибете золотой цвет считается священным. Он не должен тускнеть, он должен быть всегда чистым. Это — официальный цвет Далай-ламы. Монахи или ламы высокого звания, находившиеся на службе у Далай-ламы, имели право поверх своих обычных одеяний надевать золотистые.
У Джоканга мы видели множество золотистых безрукавок, но мало представителей из Поталы. Развевались на ветру святые хоругви, купола храмов сверкали на солнце. Пурпурное небо было удивительно прекрасным с живыми лентами облаков, разбросанных по небесному своду.
Мать нарушила зачарованное молчание:
— Идемте, не будем терять времени. Я не нахожу себе места от одной мысли, что там могут натворить без меня домашние. Скорее!
Мы сели на своих пони, которые терпеливо дожидались нашего возвращения. Лошадки зацокали копытами по дороге, с каждым шагом приближая меня к моему «испытанию», а на языке матери — великому дню.
Вернувшись домой, мать провела генеральную инспекцию, после которой мы получили право на солидный обед, предусмотренный ритуалом. Мы знали, что в подобных случаях счастливые гости могут набивать себе желудок сколько угодно, но бедные хозяева все остальное время проводят натощак. Потом не могло быть и речи ни о какой еде.
47
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Глухие фанфары дали знать о прибытии монахов-музыкантов, которых тут же препроводили в сады. Монахи были перегружены трубами, кларнетами, гонгами и барабанами, цимбалы свисали с их шей. Они вошли в сады, болтая как сороки, затем потребовали пива для настроя души. Потом с полчаса доносились душераздирающие звуки труб — монахи настраивали инструменты.
Появление первого гостя во главе кавалькады с сигнальными флажками, развевающимися на ветру, произвело в нашем дворе переполох. Ворота были распахнуты во всю ширь, слуги выстроились у входа рядами и поздравляли гостей с благополучным прибытием. Эконом с двумя помощниками находился тут же. Они держали в руках наборы шелковых шарфов, которыми у нас принято приветствовать гостей. Их восемь видов, и для подношения нужно выбрать тот, который положено, чтобы не попасть в неловкое положение. Далай-лама дарит и принимает в качестве подношения шарфы только первой категории. Эти шарфы называются «хад- аками», а весь церемониал заключается в следующем: если приносящий дар и принимающий его одного звания в табели о рангах, то они оба отступают назад, держа перед собой вытянутые руки. Затем дарящий приближается к гостю, приветствует его и возлагает шарф ему на кончики пальцев. Гость в свою очередь приветствует дарящего и начинает рассматривать шарф, сворачивая и разворачивая его, как бы оценивая подарок. Потом шарф передается одному из членов семьи.
Если дарящий по положению ниже одариваемого, то он встает перед ним на колени, высунув изо рта язык (тибетское приветствие, равнозначное европейскому приветствию приподнятой шляпой), и кладет шарф к его ногам, а тот кладет ему свой шарф на шею.
В Тибете каждый подарок сопровождается соответствующим хадаком, что равноценно поздравительному
48


Третий глаз
письму. Правительственные шарфы были золотистого цвета, все прочие — обычно белого. Если Далай-лама желает оказать кому-либо большую честь, он возлагает ему на шею шарф, перетянутый шелковой нитью, завязанной тройным узлом. И если при этом Далай-лама подносит к его глазам свои руки, обращенные ладонями в небо, такая почесть расценивается как самая высокая! Мы твердо убеждены, что прошлое и будущее написано линиями на наших ладонях. Показывая свои линии жизни, Далай-лама тем самым демонстрирует расположение к человеку. Позже такой чести я удостаивался дважды.
Но вернемся к нашему эконому, стоявшему у входа в дом между помощниками. Он приветствовал гостей, принимая от них хадаки и передавая их своему помощнику слева. В это же время помощник справа передавал ему шарфы для гостей, которые эконом возлагал либо на пальцы, либо на шею гостя — в соответствии с его рангом. Все эти шарфы постоянно были в ходу и использовались неоднократно.
А приглашенные все прибывали и прибывали. Соответственно дел у эконома и помощников прибавлялось. Поскольку гости съезжались со всех сторон, из всех уголков Лхасы и пригородов, их шумные компании сначала скакали по дороге Линкор, а затем сворачивали на нашу дорогу, под сень Поталы. Дамы, которым приходилось долго ехать в седле, пользовались кожаной маской для защиты лица от песчаного ветра. Зачастую на маске было нарисовано лицо хозяйки. Прибыв на место, дамы снимали маски, манто из шкуры яка. Меня всегда забавляли портреты на масках: чем страшнее и безобразнее были женщины, тем моложе и красивее они были представлены на масках!
В доме царило необычайное оживление. Слуги беспрестанно разносили подушки. В Тибете не пользуются
4 4-252
49


Лобсанг Рампа
стульями. Мы сидим на подушках. Спальное ложе также набирается из необходимого числа подушек. Нам это кажется более удобным, чем стулья, кресла и кровати.
По прибытии гостей потчевали чаем с маслом. Затем их вели в большую комнату, превращенную в столовую. Здесь был устроен буфет, чтобы гости не умерли от голода, — настоящее начало приема. Уже приехали сорок дам, принадлежавших к знатным домам, со своими служанками. Пока мать занималась одними, другие расхаживали по дому, осматривая утварь и вслух рассуждая о ее высокой стоимости.
Все это напоминало настоящее нашествие, настоящее вторжение. Здесь можно было встретить самых разных женщин, любого возраста. Они были всюду и порой оказывались в самых неподходящих местах, где трудно было даже предположить их встретить. Без тени смущения застигнутые врасплох, они тут же задавали нашим домашним вопросы — сколько стоит это, а сколько это. В общем, они вели себя так, как ведут себя все женщины мира. Сестра Ясо прохаживалась в своих новых широких нарядах. Прическа ее отвечала последнему крику моды. Она мне явно не нравилась, но ведь я никогда не отличался хорошим вкусом, особенно по части женщин.
Усугубляло сцену вторжения и то обстоятельство, что каждая знатная дама имела в своей свите так называемых «шунь-девушек». В Тибете каждая знатная дама обязана иметь бесчисленные туалеты и большое количество драгоценных камней. И весь этот гардероб надо было выставить напоказ, с чем вряд ли могла справиться даже самая расторопная женщина (сколько же раз нужно переодеться?!). Поэтому у аристократок служили шунь- девушки — манекенщицы. Были такие девушки и у моей матери. Они щеголяли перед гостями в ее платьях и украшениях, выпивали несколько чашек чая с маслом
50


Третий глаз
и исчезали, чтобы вновь появиться в новых платьях и украшениях. Смешавшись с гостями, они помогали матери выполнять роль хозяйки. За день девушки могли сменить свой туалет до 5 — 6 раз.
Мужчин прежде всего привлекали аттракционы, которые были устроены в саду. Труппа акробатов показывала свое искусство. Трое акробатов держали пятиметровый шест, а четвертый стоял на нем на голове. В определенный момент шест резко выбивался из-под эквилибриста и он летел на землю, но тут же вставал на ноги, как кошка. Мальчишки, наблюдавшие за сценой, захотели повторить этот трюк. Отыскав во дворе шест длиной метра два-три, наиболее ретивый полез на него, но не удержался и свалился вниз на товарищей. Черепа никто себе не раскроил, но шишки заработали многие.
Скоро в саду появилась и мать в сопровождении дам, пожелавших посмотреть аттракцион и послушать музы-
4*
51


Лобсанг Рампа
кантов. Музыканты уже настроились, предварительно разогрев себя обильным возлиянием пива.
Мать была в безупречном туалете. На ней были темно-красная юбка из шерсти яка, доходившая почти до лодыжек, высокие фетровые боты безукоризненной белизны, с красными каблуками, подошвами и красивыми шнурками. Желто-фиолетовый жакет по цвету походил на монашеский костюм отца. Поясной бандаж цвета йода — не говорил ли он, что мне придется изучать медицину? Под жакетом — пурпурная блузка из шелка. Одним словом, в туалете матери присутствовали практически все атрибуты монашеского ордена.
Шелковый шарф, пристегнутый брошью к вороту блузки, на талии закреплялся массивным золотым кольцом и спускался до самого низа юбки. До пояса он был кроваво-красного цвета, а затем постепенно переходил от лимонного до темно-шафранового цвета.
На золотом шнурке, висевшем на шее, мать носила три амулета, с которыми никогда не расставалась. Эти амулеты ей преподнесли в день свадьбы. Первый — ее семья, второй — семья мужа, третий — сам Далай-лама. Украшения матери стоили очень дорого, что соответствовало ее социальному положению. В Тибете так принято — по мере продвижения мужа по служебной лестнице он обязан дарить жене все более и более дорогие украшения.
Особого разговора требует прическа матери. Иногда на то, чтобы сделать ее, уходило несколько дней. Еще бы: надо было заплести 108 тонких, как кончик хлыста, косичек! 108 — у нас священное число. И тем женщинам, у которых хватало для этого волос, очень завидовали. Прическа, разделенная посредине пробором, удерживалась на макушке деревянной формой в виде шляпы. Форма была покрыта красным лаком и
52


инкрустирована алмазами, нефритом и золотыми кольцами. Волосы были расположены на ней так, что напоминали террасу из вьюна.
В одном ухе мать носила коралловую нить. Нить была настолько массивной, что могла бы оторвать мочку, поэтому красный шнурок, накинутый на ушную раковину петлей, поддерживал ее. Конец коралловой нити доходил почти до пояса. Я, словно завороженный, наблюдал за матерью. Как только она поворачивала свою голову?
Гости прохаживались по саду. Некоторые сидели группами и обсуждали последние сплетни. И тут уж женщины не теряли ни минуты.
— Да, моя дорогая, госпожа Дора решила переделать пол в доме. Булыжники хорошо подогнали и покрыли лаком. А этот молодой лама, который жил у госпожи Ракаша, говорят, что...
Но все ждали главного события дня. Все остальное было фоном, на котором разворачивались основные действия. Скоро астрологи предскажут мое будущее и определят путь моей жизни. От их решения зависела моя будущая карьера.
Однако день клонился к вечеру. Сгущались сумерки. У гостей было уже меньше желания веселиться. Сытость сделала их более восприимчивыми к юмору. Домашние только поспевали наполнять посуду едой. Акробаты один за другим тянулись на кухню подкрепиться пивом.
Одни музыканты пока еще были в форме: дули в трубы, били в цимбалы, гремели барабаны. Перепуганные птицы разлетелись. Кошки попрятались. Даже наши сторожевые собаки — огромные черные бульдоги — и те притихли: они сегодня явно переели и спали без задних ног.
Между фруктовыми деревьями засновали, как гномы, мальчики, раскачивая на ветках масляные
53
Третий глаз


Лобсанг Рампа
фонари и плошки с курящимся ладаном. Иногда они, чтобы позабавить присутствующих, смешно подпрыгивали, стараясь дотронуться до низкой ветки.
Здесь и там поднимались густые столбы пахучего дыма — это старые женщины курили ладан, бросая его в специальные жаровни с углями, одновременно вращая молитвенные колеса, тихо позванивавшие с каждым поворотом: с них срывались тысячи молитв и уносились в небо.
Отец мой был ни жив ни мертв. Его сады славились на весь Тибет дорогими, завезенными издалека деревьями и цветами. А в тот вечер весь дом превратился в какой-то неугомонный зоопарк. Он бродил по дорожкам, заламывал руки и издавал тихие стоны всякий раз, когда кто-либо из гостей останавливался перед зеленым массивом, чтобы потрогать бутоны. Особенно он переживал за карликовые абрикосы, груши и яблони. На высоких деревьях — тополях, березах, кипарисах — развевались хоругви.
Наконец солнце скрылось за дальними вершинами Гималаев, и день кончился, о чем возвестили звуки монастырских труб. Зажглись сотни ламп. Лампы раскачивались на ветвях деревьев, на навесах домов. Их свет отражался в тихих водах бассейна, дрожал на лепестках лилий. Словно корабли, выброшенные на песчаный берег, в укромном месте на островке отдыхали лебеди.
Ударил гонг, и все повернули головы на его звук — приближалась процессия. В саду был поставлен роскошный шатер. Одна сторона его была открыта, а внутри, на возвышении, находились четыре тибетских сиденья.
Процессия приблизилась к шатру. Впереди нее шли четверо слуг с шестами, на которых висели огромные фонари. За слугами двигались четыре музыканта, трубя
54


фанфары на серебряных трубах. За музыкантами — мать и отец. Их сопровождали два старца из монастыря «Государственного Оракула». Взойдя на возвышение, родители сели. Старцы были родом из Не-Шуня, откуда вышли все лучшие тибетские астрологи. Точность их предсказаний подтверждалась тысячи раз. Неделю назад их вызвал к себе Далай-лама для того, чтобы узнать, что ожидает его и страну в будущем. А теперь настала очередь семилетнего ребенка. В течение нескольких дней изучали они свои графики, занимались бесчисленными расчетами и выводили что-то по треугольникам, эклиптике и квадратам. Обсуждали противоречивое влияние той или иной планеты. Однако здесь я прерву свое повествование (к астрологии мы вернемся в другой главе).
Двое лам несли записи и карты астрологов. Двое других помогали им взойти по ступеням возвышения, где они потом стояли словно статуи из слоновой кости. Пышные платья из желтой китайской парчи лам только подчеркивали их возраст. На них были огромные головные уборы священников, казавшиеся довольно тяжелыми для их морщинистых шей.
Вокруг возвышения собрались помощники и расселись на подушках, поданных нашими слугами. Разговоры прекратились, все обратились в слух, ожидая, что скажет Великий Астролог своим дрожащим голосом.
— Лха дре ми шо-нанг-шиг, — сказал он.
«Да будет одинаковым поведение богов, демонов и людей» (эта фраза поясняет, что предсказание будущего возможно).
Монотонно в течение часа Великий Астролог читал свои пророчества, затем отдыхал десять минут, потом еще целый час рисовал мое будущее широкими мазками.
— Хале! Хале! — восклицала восхищенная публика. («Удивительно! Удивительно!»)
55
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Таким образом было предсказано мое будущее. После сурового испытания в семь лет я поступлю в монастырь, где получу профессию монаха-хирурга. Я покину родину и буду жить среди иноплеменных людей. Я потеряю все, начну все сначала, и в конце жизни меня ожидает новый успех.
Помощники постепенно расходились. Гости, жившие далеко, намеревались заночевать у нас и отправиться в путь утром. Другие со своими свитами отъезжали при свете фонарей. Они собирались во дворе, слышался стук копыт, громкие голоса людей. Снова открылись тяжелые ворота, чтобы пропустить эту многочисленную компанию. Постепенно все в доме стихло. На землю опустилась ночная тишина.
56


ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ДОМА
Глава 3


Внутри дома все еще царило большое оживление. Чай лился рекой, а съестные припасы поглощались веселыми гостями впрок в предчувствии наступления ночи. Все комнаты оказались занятыми, и мне не досталось ни одной. Чтобы хоть как-нибудь убить время, я печально бродил по двору, пиная камешки и все, что попадалось мне под ногу. Но ничто не могло утешить меня. Никто не обращал на меня никакого внимания: гости устали, а домашним было не до меня.
— У лошадей и то больше сочувствия, — пробурчал я про себя и пошел спать к лошадям.
В конюшнях было жарко, сладко пахло фуражом. Я никак не мог заснуть. Едва начинал дремать, как меня либо толкала лошадь, либо какой-то шум в доме будил меня. Постепенно все стихло. Положив голову на локоть, я стал смотреть на улицу. Один за другим гасли огни, и вскоре только холодный блеск луны ярко отражался на заснеженных вершинах гор. Лошади спали — одни стоя, другие лежа на боку. Заснул и я.
59


Лобсанг Рампа
На следующее утро кто-то яростно начал меня будить. До сознания дошли слова:
— Вставай, Вторник Лобсанг, мне надо седлать лошадей, а ты тут развалился — не пройти.
Кое-как я поднялся и поплелся в дом, чтобы поесть. В доме опять все ходило ходуном. Отъезжали последние гости. Мать ходила от группы к группе, чтобы чуточку поболтать на прощание. Отец вел разговоры о проекте благоустройства дома и садов. Старому приятелю он рассказывал о своем намерении привезти из Индии стекла для окон. В Тибете не было стекольного производства. Стекло ввозилось из Индии и обходилось очень дорого. Оконные проемы у нас закрывали непрозрачной, но пропускавшей свет бумагой. Снаружи к окнам крепились тяжелые деревянные ставни, однако не с целью защиты от грабителей, а с целью защиты от песчаных бурь. Такие песчаные бури (зачастую летит и мелкий галечник) могут разнести в щепки любое незащищенное окно. При этом можно получить глубокие раны на лице и руках. Особенно опасно оказаться в пути в сезон больших ветров. Жители Лхасы всегда внимательно наблюдали за храмом Потала: не скрывается ли он в черном тумане? И тогда каждый бежал что было духу под защиту крова, подхлестываемый, как бичом, порывами ветра. Но не только люди проявляли тревогу. Животные тоже были начеку. Зачастую можно было видеть, как следом за людьми несутся лошади и собаки. Что касается кошек, то их буря никогда не заставала врасплох. Нечего было бояться и якам!
После отъезда последнего гостя меня вызвали к отцу:
— Поезжай на базар и купи себе все, что требуется. Тзу знает, что тебе надо.
60


Я стал размышлять, что же мне надо, — деревянную миску для тсампы, кубок и четки. Три составные части кубка — ножка, сам кубок и крышка — должны быть серебряными. Деревянные четки должны состоять из 108 тщательно отполированных костяшек. Священное число показывает, сколько вещей монах должен держать у себя в голове.
Мы отправились на базар — Тзу на своей лошади, я на пони. Выехав со двора, мы свернули направо, потом опять направо, проехали Поталу, свернули с кольца и оказались в торговых рядах. Я глядел по сторонам, как будто оказался здесь впервые. В глубине души я боялся, что этот мой приезд на базар будет последним. Всюду шла бойкая торговля. Вот чай из Китая, вот ткани из Индии... Мы пробираемся сквозь толпу куда нам надо. Время от времени Тзу обменивается приветствиями со своими знакомыми и приятелями.
Мне нужно купить платье темно-красного цвета, широкое в поясе. Во-первых, на вырост, а во-вторых, из чисто практических соображений. У нас мужчины носят свободные платья, немного зауженные в поясе. Верхняя часть платья представляет собой карман, где лежат все вещи, с которыми ни один тибетец не пожелает расстаться ни на минуту. Например, «средний» монах носит в таком кармане миску для тсампы, кубок, нож, различные амулеты, мешочек с жареным ячменем и запасом тсампы. При этом, однако, не забывайте, что монах носит при себе все, что он имеет.
Своими жалкими покупками я был полностью обязан Тзу. Он ничего не разрешал мне купить сверх крайне необходимого, да к тому же все было посредственного качества, словно я был «бедным послушником». Сандалии из грубой кожи яка, небольшой кожаный мешочек для жареного ячменя, деревянная миска, кубок (отнюдь не
61
Третий глаз


Лобсанг Рампа
серебряный — предел моих мечтаний) и нож. Добавьте к этому обычные деревянные четки со 108 костяшками, полировать которые придется самому, и вы получите полный список купленных для меня необходимых вещей. При отце-мультимиллионере, владевшем огромным состоянием, драгоценностями, золотом, я на протяжении всей учебы и вообще пока был жив отец влачил жизнь бедного монаха.
Еще раз я посмотрел на улицу, на двухэтажные дома с выступающими крышами, на лавочки, где продавалось все — от плавников акулы до конских попон и седел. Еще раз послушал веселую болтовню продавцов и покупателей. Никогда в жизни не казалась мне эта улица столь красивой, как в тот день. Я позавидовал торговым людям, которые все видели и все знали.
62


Бродили бездомные собаки, что-то вынюхивая, скаля зубы и рыча друг на друга. Тихо ржали лошади, терпеливо ожидая хозяев. Мычали яки, лениво пробираясь через толпу. Сколько тайн скрыто за окнами этих лавочек! Какие товары там собраны со всех концов земли! Какие захватывающие дух истории приключались, наверное, с людьми, которые везли сюда эти товары!
Я смотрел на все вещи с каким-то дружеским к ним расположением. Я мечтал еще раз приехать сюда, фантазировал, что бы я купил... Мои мечты грубо прервал Тзу. Он схватил меня за ухо и заорал на всю улицу:
— Идем же, Тьюзди Лобсанг! Ты что, в статую превратился? И чем только заняты головы нынешних ребят? В наше время такого не было.
Тзу долго потешался надо мной, говоря, что я могу так и ухо потерять, а потом буду искать, да не найду. Что мне оставалось делать? Только повиноваться. По дороге домой он костил на чем свет стоит «современное поколение, эту банду никчемных мальчишек, лентяев и бездельников, вечно витающих в облаках». На дороге Линкор нас встретили резкие порывы ветра. Вот тогда я почувствовал себя в полной безопасности за мощной фигурой Тзу.
Дома мать мельком взглянула на покупки и похвалила. К моему великому огорчению, она еще добавила, что они для меня уж куда как хороши. А я-то надеялся, что мать будет недовольна Тзу и заставит его купить более дорогие вещи. Но мои надежды на серебряный кубок снова рухнули. Пришлось довольствоваться деревянным, изготовленным на ручном станке в Лхасе.
Не оставили меня в покое и в последнюю неделю пребывания дома. Мать неустанно повторяла мне, как вести себя в домах Лхасы. Сколько раз я свидетельствовал
63
Третий глаз


Лобсанг Рампа
перед хозяевами свое уважение, но ни разу не почувствовал, что они уважают меня. А мать обожала такие выезды. Обменяться любезностями и поболтать — вот что составляло нашу ежедневную программу. Я уже умирал в гостях от скуки. Для меня эти выезды превращались в пытку, так как я не мог заниматься своими делами и играми, а должен был участвовать во всех светских глупостях. Мне хотелось в эти последние дни побегать на открытом воздухе, позапускать змеев, попрыгать с шестом или поупражняться в стрельбе из лука. Но вместо этого меня запрягали, как яка, в упряжку на забаву каким-то неряшливо одетым старушкам, которые только и делали, что с утра до вечера сидели на подушках да отдавали капризные распоряжения слугам.
Но страдал я не только от своей матери. Как-то мне пришлось сопровождать отца в монастырь Дрэпунг*. В этом огромном монастыре жило не менее десяти тысяч монахов. Высокие храмы, маленькие каменные домишки, постройки в виде террас. Монастырь представлял собой целый город, обнесенный стеной. Он и был настоящим городом, обеспечивающим себя всем необходимым. Дрэпунг в переводе означает «рисовая гора». Монастырь издалека действительно похож на рисовую гору с башенками и куполами, сверкающими на солнце. Но мне было не до красоты архитектурных сооружений. На сердце было тяжело — приходилось терять столько драгоценного времени.
У отца были какие-то дела с главным настоятелем монастыря, а я уныло слонялся по его территории, не находя себе места. Посмотрел я и на то, как здесь
Также Брайбун. (Прим, переводчика.)
64
*


обходились с некоторыми новичками, и это повергло меня в ужас.
Дрэпунг, или «Рисовая гора», представлял собой объединение из семи монастырей, каждый со своим уставом, своей учебной программой. Одному человеку было не под силу управлять таким хозяйством, поэтому у главного настоятеля было четырнадцать помощников, сторонников железной дисциплины, которая способствовала нормальному управлению.
Когда эта «приятная поездка», по выражению отца, закончилась, я вздохнул с облегчением. Но еще больше меня обрадовало то, что я не попаду ни в Дрэпунг, ни в Сера* — монастырь, находившийся в пяти километрах к северу от Лхасы.
Неделя заканчивалась. У меня отобрали всех змеев, арбалеты, поломали стрелы с красивым оперением, дав мне таким образом понять, что я уже не ребенок и в игрушках не нуждаюсь. У меня было такое чувство, будто и сердце мое разбито, но никто не обращал внимания на такую мелочь.
С наступлением ночи меня позвали в кабинет отца — красиво украшенную комнату, заставленную дорогими деревянными книгами. Отец стоял у большого алтаря и мне приказал опуститься на колени подле себя. Начиналась церемония «открытия Книги». В огромном фолианте — 150х 30 сантиметров — была записана история нашей семьи на протяжении веков. Здесь были имена всех основателей нашего рода, говорилось об их делах и подвигах, об их деятельности на благо страны. Я
Также Сэра. (Прим, переводчика.)
5 4-252
65
Третий глаз
*


Лобсанг Рампа
уже читал всю эту историю на старых желтых страницах книги. Второй раз ее открыли для меня, чтобы отметить даты моего зачатия и рождения. Я видел данные, по которым астрологи предсказали мою судьбу. Я должен был лично расписаться в этой книге, так как с поступлением в монастырь у меня начиналась новая жизнь. А начнется она завтра.
Тяжелый деревянный инкрустированный переплет плотно облегал бумажные листы, сделанные вручную из можжевельника. Книга закрывалась золотыми застежками. Она была очень тяжелой —отец даже пошатнулся, когда поднимал ее, чтобы положить обратно в позолоченный ящик, который находился на верху алтаря. Ящик отец поместил в каменную нишу, затем растопил немного воска на серебряном светильнике и опечатал нишу, чтобы никто не мог коснуться священного фолианта.
После этого он поудобнее расположился на подушках. На легкий удар гонга, находившегося сбоку, появился слуга. Отец приказал принести ему чаю с маслом. Затем помолчав, он начал рассказывать мне о тайной истории Тибета, насчитывавшей тысячи и тысячи лет, истории, которая была уже древней на момент потопа. Он говорил, что когда-то Тибет был заполнен морем, о чем свидетельствуют археологические раскопки.
— Даже сегодня, — продолжал отец, — в земле вокруг Лхасы находят скелеты рыб и раковины, а также предметы из металла, назначение которых никто еще не определил.
Действительно, монахи, обследовавшие пещеры, часто находили такие предметы. Они приносили их отцу. Отец показывал некоторые из них мне. Затем он переменил тему разговора.
— Как записано в законе, — сказал он, — ребенок знатных родителей должен воспитываться в суровых условиях, в то время как к ребенку бедняка надо прояв-
66


лять милость. Перед тем как поступить в монастырь, ты должен пройти суровое испытание.
Я должен был, по словам отца, проявлять абсолютную покорность и слепо повиноваться всем приказам. Нельзя сказать, что такое напутствие помогло мне спокойно встретить последнюю ночь в доме.
— Сын мой, — продолжал отец, — ты думаешь, что я жесток и безучастен к тебе? Меня волнует доброе имя нашей фамилии. Слушай, что я тебе скажу: если тебя не примут в монастырь, не возвращайся домой — тебе тогда не будет места в этом доме.
Он сделал мне знак удалиться, не проронив больше ни слова. Еще до разговора с отцом я простился с Ясо. Сестра разволновалась: мы ведь с ней часто играли вдвоем, проводили вместе много времени. Мать уже спала, и я не мог с ней попрощаться. Я вернулся в свою комнату, где должен был провести последнюю ночь. Развалил подушки, устроив из них постель, лег, но спать не хотелось. Я долго размышлял над тем, что сказал отец, думал о его глубокой неприязни к детям, о том, что уже завтра буду ночевать далеко от дома. Луна медленно обходила небосвод. Рядом с окном захлопала крыльями ночная птица. Было слышно, как ветер треплет над крышей хоругви. Я задремал, но едва свет луны сменили слабые лучи солнца, как меня разбудил слуга, который принес мне миску тсампы и чаю с маслом. В комнату ворвался Тзу и застал меня за скудной трапезой.
— Ну вот, мой мальчик, — сказал он, — пришла пора нам расстаться. Слава тебе, Господи! Теперь я снова смогу обряжать лошадей. Исполняй свой долг, как я тебя учил.
С этими словами Тзу повернулся на каблуках и вышел.
5*
67
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Такая манера прощаться было наиболее человечной, но тогда она не пришлась мне по душе. Эмоциональное прощание могло бы превратить мое расставание с домом в неописуемую пытку. Если бы проснулась мать и вышла меня провожать, то я наверняка принялся бы упрашивать ее оставить меня дома. Многие маленькие тибетцы окружены в детстве заботой и лаской; мое детство было суровым во всех отношениях. Как я потом понял, такие суровые проводы были устроены мне по распоряжению отца для того, чтобы первые годы моей учебы научили меня дисциплине и замкнутости.
Покончив с завтраком, я сунул в карман платья миску и кубок. На смену взял другое платье. Сделав из него что-то вроде мешка, я сунул туда пару фетровых сапог. Когда я вышел из комнаты, кто-то из домашних попросил меня идти тихо, чтобы никого не разбудить в доме. Кончился коридор. За время, пока я спускался по лестнице и выходил на дорогу, слабая утренняя заря уже занялась настоящим днем.
Итак, я, одинокий, запуганный, с тяжестью в сердце, оставил родной дом.
68


У ВРАТ ХРАМА
Глава 4


Дорога вела меня прямо к монастырю Шакпори — «Храму Медицины», школе имевшей строгую репутацию. Многие километры прошагал я под все более и более разгорающимся солнцем. У ворот, ведущих во внутренний двор монастыря, я встретился с двумя мальчиками, пришедшими сюда с той же целью. Мы некоторое время настороженно изучали друг друга и, пожалуй, не очень друг другу понравились. Но так или иначе положение обязывало нас быть более общительными.
Сначала мы робко стали стучать в ворота. Никакого ответа. Затем один из мальчиков поднял большой камень и принялся им бить в ворота. Такой грохот не мог не привлечь внимания привратников. Появился монах с
71


Лобсанг Рампа
палкой — мы перепугались так, что нам показалось, будто у него в руках не палка, а целое дерево.
— Что вам надо, дьяволята? — спросил он. — Неужели вы думаете, что мне нечего больше делать, как только открывать ворота таким соплякам?!
— Мы хотим стать монахами, — ответил я.
— Монахами? Да вы же больше похожи на мартышек. Стойте здесь. Ждите своего часа, когда вас примет регент.
Дверь захлопнулась и ударила одного из моих спутников, имевшего неосторожность к ней приблизиться, так, что тот полетел на землю.
Ноги устали и затекли, пришлось сесть на землю. В монастырь шел народ. Из маленького окошка в стене доносился вкусный запах пищи, вызывая резь в животе и обостряя голод. Ох, как хочется есть!
Наконец дверь резко распахнулась и в проеме показался высокий и тощий человек.
— Ну и чего же вы хотите, маленькие бездельники?
— Мы хотим стать монахами.
— Боже милостивый, — воскликнул он, — кто только не лезет сюда!
Он сделал нам знак войти. Спросив, кто мы и что мы, он еще поинтересовался, зачем мы родились на свет. Было нетрудно понять, что он нас разыгрывает.
— Входи живо, — сказал он первому из нас, сыну пастуха, — если ты выдержишь испытание, то можешь оставаться.
Затем перешел ко второму:
— А ты, мой мальчик? Что ты говоришь? Твой отец мясник? Этот потрошитель плоти не уважает законов Будды! И ты пришел сюда?! Вон отсюда немедленно, или я прикажу выпороть тебя!
72


Монах подскочил к мальчишке, а тот, забыв про усталость и словно обретя второе дыхание, с быстротой молнии развернулся на 180° и бросился наутек, оставляя позади себя облако пыли.
Дошла очередь до меня, — заметим, в день семилетия. Страшный монах повернулся лицом в мою сторону. Я стоял ни жив ни мертв. Душа ушла в пятки. Монах угрожающе помахивал палкой:
— А ты что скажешь? Кто ты? О-хо-хо! Молодой князь захотел стать набожным. Сначала ты должен показать, чего ты стоишь, мой милый сударь, а то, может быть, у тебя кишка тонка. Здесь не место маленьким аристократам, все они рохли и неженки. Сделай сорок шагов назад и сиди на земле в позе созерцателя до нового распоряжения. Берегись, если шелохнешься.
Сказав это, он повернулся и ушел. Меланхолично собрал я свой жалкий скарб, отсчитал положенные сорок шагов и сел, как мне было приказано, скрестив ноги. Я сидел в этой позе весь день, боясь шелохнуться. Ветер окатывал меня вихрями пыли. Пыль осела в складках рук, воздетых к небу, покрыла плечи и спеклась в волосах. По мере того как все ниже и ниже опускалось солнце, я все острее ощущал голод, от жажды пересохло в горле — ведь с раннего утра я ничего не пил и не ел. Монахи то входили в монастырь, то выходили из него. Их было много, но никто не обращал на меня никакого внимания. Бродячие собаки с любопытством останавливались рядом, обнюхивали меня и бежали дальше по своим делам. Проходили мимо группы мальчишек. Один из них поднял камень и ради забавы запустил им в меня. Камень угодил в висок. Потекла кровь. Но я не двигался — ведь если я не выдержу этого испытания на выносливость, отец не позволит мне вернуться домой. Мне ничего не оставалось делать, как продолжать сидеть
73
Третий глаз


Лобсанг Рампа
в полной неподвижности. Я чувствовал сильную боль в мышцах и суставах.
Солнце исчезло за горами, и наступила ночь. На темном небе зажглись звезды. Тысячи ламп загорелись в окнах монастыря. Подул ледяной ветер. Я прислушивался к шелесту листвы ив и приглушенным шепотам ночи.
Но, несмотря ни на что, я продолжал сидеть неподвижно по двум причинам: во-первых, я боялся, а во- вторых, мне было просто больно пошевелиться — так затекли мои члены. Послышались шаги. Кто-то в фетровых сандалиях шаркающей походкой приближался ко мне. Похоже это был старик, отыскивающий дорогу в темноте. Передо мной предстала фигура старого монаха, сгорбленного от усталости и времени. Руки его дрожали. Это меня явно обеспокоило, поскольку я заметил, что в одной руке он нес кубок с чаем, понемногу расплескивая его, в другой — миску тсампы. Все это старик протянул мне. Но я не сделал ни одного движения, чтобы принять подношение.
— Возьми, сын мой, — сказал монах, — ты имеешь право двигаться с наступлением ночи.
Я выпил чай и переложил тсампу в собственную миску.
— Теперь можешь спать, — продолжал старик, — но с первыми лучами солнца прими прежнюю позу. Ты проходишь испытание, которое сейчас тебе кажется бесполезной пыткой. Только те, кто выдержит его успешно, могут надеяться на достижение высоких званий нашего ордена.
С этими словами он взял кубок, миску и удалился. Я с трудом встал на ноги, потянулся. Я действительно был на грани изнеможения. Потом лег на бок и доел тсампу. Выкопав в песке небольшое углубление под бедро, я растянулся на земле, подложив под голову сменное платье.
74


Третий глаз
Семь прожитых на земле лет не прошли для меня легко. Мой отец был строг во всех отношениях, очень строг, но суровые минуты, которые выпадали на мою долю дома, никак не могли сравниться с тем испытанием, которое ожидало меня в первый день расставания с ним. Я умирал от голода и жажды. У меня не было никакого понятия о том, что будет завтра. Но пока я должен был спать на ледяном ветру, со страхом ожидая нового дня.
Мне показалось, что едва я успел сомкнуть веки, как тут же был разбужен звуком трубы. Открыв глаза, я увидел слабый свет занимающейся зари. Я быстро поднялся и принял позу созерцания. Монастырь медленно просыпался. Сначала он, громоздкий и неподвижный, напоминал сонный город. Затем он как будто издал легкий вздох, как это делает просыпающийся человек. Вздох постепенно перерастал в шепот, потом в бормотание, и наконец монастырь зажужжал, как пчелиная пасека перед трудовым днем. Иногда доносился призывный звук трубы, напоминающий то приглушенное пение птиц, то кваканье большой жабы. Светало. В окнах замелькали бритые головы сновавших туда-сюда монахов. Сами окна при первых проблесках зари напоминали пустые глазницы на человеческом черепе.
И снова проходил день, и снова ныли суставы, и снова нельзя шевелиться. Одно малейшее движение — и меня вышибут за ворота. Куда я пойду? Маленькими группами из построек выходили монахи, занятые своими странными делами. По территории монастыря сновали мальчишки, иногда ударом ноги пуская в мою сторону лавину пыли и мелких камешков, а иногда отпуская по моему адресу острое словцо. Поскольку я ни на что не отвечал, они скоро оставляли меня в покое и уходили на поиски более общительных жертв. Постепенно темнело. Зажигались масляные лампы. Вскоре меня освещал то-
75


Лобсанг Рампа
лько рассеянный свет звезд, луна в это время года всходит поздно.
У нас есть пословица: молодая луна не ходит быстро.
Мне вдруг стало дурно от страха: неужели про меня забыли? Или решили совсем лишить пищи в процессе испытания? Я просидел без движения целый день, от голода чуть не потерял сознание. Вдруг послышался шум. Меня затрясло. Чей-то силуэт двигался в моем направлении. Увы! Это оказался большой черный бульдог, тащивший что-то в зубах. Не обратив на меня никакого внимания, он проследовал дальше по своим ночным делам. Его нисколько не волновало мое злополучное положение. Вспыхнувшая было надежда угасла. Я чуть не расплакался. Чтобы не уступить этой минутной слабости, я стал размышлять о том, что так ведут себя только девчонки да глупые женщины.
Наконец я услышал шаги старика. На этот раз он посмотрел на меня с большей теплотой.
— Я принес тебе пить и есть, сын мой. Но испытания твои не кончились. Завтра еще день. Будь особенно внимателен, не двигайся. Многие здесь не выдерживали на одиннадцатый час третьего дня.
И монах удалился. Я выпил чай, снова переложил тсампу в свою миску. Снова улегся на землю, не чувствуя никакого облегчения по сравнению с прошлой ночью. Я думал о несправедливости всего этого — я не хотел быть ни пешим монахом, ни конным, ни в повозке! Я невольно сравнивал себя с глупым животным, бредущим в горах над пропастью. С этой мыслью я заснул.
На третий день, приняв позу созерцания, я почувствовал ужасную слабость. Голова гудела, я начал постепенно глохнуть. Монастырь казался мне средоточием зданий, построек, монахов, плывущих в мареве тумана. В глазах все мелькало. Отчаянным усилием воли я поборол кризис головокружения. Мысль о том, что я не вы-
76


держу испытание, повергла меня в ужас. У меня было такое чувство, что камни, на которых я сидел, были острей ножей и что они втыкались в самые больные места.
Когда я немного пришел в себя, я подумал, что, может быть, мне повезет и меня не превратят в наседку, которой приходится сидеть на яйцах значительно дольше.
Солнце застыло на месте. День, казалось, никак не кончится. Но вот начало темнеть. Поднявшийся вечерний ветер стал играть пером, которое обронила пролетавшая птица. Снова зажигались в окнах один за другим огоньки масляных ламп.
«Хорошо было бы умереть сегодня ночью, — подумалось мне. —Я больше не вынесу».
И тут в проеме двери показалась высокая фигура регента.
— Иди сюда, мой мальчик! — крикнул он.
Я попытался встать, но не смог — мои ноги затекли, и я ткнулся носом в землю.
—Если ты хочешь отдохнуть, ты можешь провести здесь еще ночь, — сказал регент. — Я не могу больше ждать.
Я быстро подобрал свой скарб и направился, пошатываясь, к регенту.
— Входи, — сказал он мне. — Примешь участие в вечерней службе, а завтра утром придешь ко мне.
Внутри было тепло и пахло ладаном. Обостренное чувство голода подсказывало мне, что где-то рядом находится пища. Я пошел за группой, повернувшей направо. Пища, пища — тсампа и чай с маслом! Я пристроился к первому ряду, как делал всю жизнь.
Монахи попытались оттащить меня за косу, когда я на четвереньках хотел проскользнуть у них между ног, но тщетно — я хотел есть, и ничто не могло остановить меня.
77
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Немного подкрепившись, я пошел за монахами в храм на вечернюю службу. Усталость валила с ног; я не понимал, что происходит вокруг. К тому же на меня не обращали внимания. Когда монахи стали выходить гуськом из храма, я опустился на пол около огромной колонны, положил голову на узелок со сменным платьем и заснул.
Вдруг я почувствовал резкий удар — мне показалось, что у меня треснул череп, — и услышал голоса:
— Новичок! Богатенький!
— А ну вставай!
— Дайте ему как следует!
Один из монастырских учеников размахивал моим сменным платьем, которое выдернул у меня из-под головы, другой примерял мои сапоги. Горячая тсампа, мягкая и влажная, облила меня с ног до головы. Со всех сторон на меня посыпался град ударов кулаками и ногами. Но я не защищался. Наверное, это испытание на послушание, осенило меня, в соответствии с шестым законом, который гласит: «Выноси страдания и несчастья с терпением и безропотно».
Кто-то крикнул:
— Что здесь происходит?!
Кругом испугано зашептались:
— Ох, опять этот старый мешок с костями. Он нам задаст!
Я старался снять с лица тсампу, залепившую глаза. В этот момент надо мной склонился регент и, потянув за косу, поставил меня на ноги:
— Мокрая курица! Тряпка! Ты — будущий руководитель?! Подними это! И это!
И снова на меня посыпался град ударов.
— Бездельник! Слюнтяй! Даже защититься не можешь!
78


Колотушкам, казалось мне, не будет конца. Я вспомнил, что говорил мне на прощание Тзу: «Выполняй хорошо свой долг и делай так, как я тебя учил».
Бессознательно я принял бойцовскую стойку и сделал легкий выпад с применением одного из приемов, которым обучил меня Тзу. Застигнутый врасплох регент застонал от боли, перелетел через мою голову, прочертил носом каменный пол и стукнулся головой о колонну. «Смерть ждет меня, — мелькнула мысль, — конец всем моим тревогам». Казалось, все остановилось. Послушники стояли онемев и затаив дыхание. Раздалось рычание: высокий костлявый монах вскочил на ноги. Он был похож на самого черта. Из носа у него шла кровь, и он орал что было мочи:
— А-а-а! Бойцовский петух или крыса, загнанная в угол? Кто ты? А мы сейчас узнаем!
Он повернулся к рослому мальчику лет четырнадцати и сделал ему знак:
— Нгаванг, ты самая грубая скотина в этом монастыре. Покажи нам, кто лучше в драке — сын караванщика или сын князя?
Первый раз в жизни я был благодарен Тзу, старому монаху-полицейскому. В молодости он был специалистом по тибетской борьбе, чемпион провинции Кам. Он передал мне, как сам говорил, «все, что знал». Мне уже приходилось раньше бороться с мужчинами, и небезуспешно. Я действительно преуспел в этой науке, где сила и возраст не имеют решающего значения. А поскольку от этой драки зависело мое будущее, я почувствовал себя более уверенным.
Нгаванг был силен и хорошо сложен, но ему не хватало гибкости в движениях. Бросалось в глаза, что он привык к обычным потасовкам, в которых выезжал за счет своей силы. Он бросился на меня с кулаками, решив
79
Третий глаз


Лобсанг Рампа
сразу же подавить мое сопротивление. Я не испугался, сделал шаг в сторону и неуловимым движением подкрутил Нгавангу руку. Ноги у него разъехались, и, падая, он ударился головой о каменный пол. Какое-то мгновение Нгаванг лежал «на ковре» и стонал, затем резко поднялся и снова бросился на меня. Я применил прием с падением на пол и в тот момент, когда он оказался надо мной, схватил его за ногу и сделал подкрутку. На этот раз мой соперник показал «солнышко» и упал на левое плечо, но не успокоился. Он благоразумно обежал вокруг меня, отскочил в сторону, схватил за цепи тяжелое кадило и стал крутить им над головой. От этого тяжелого, неудобного оружия было легко уклониться. Я шагнул вперед, поднырнул под руки Нгаванга, которыми он размахивал, как цепами, и вонзил палец ему в шейную ямку под кадыком, как учил меня Тзу. Нгаванг покатился по полу, подобно камню во время горного обвала. Его онемевшие пальцы не удержали цепи, и кадило со звоном и треском также загромыхало по полу прямо на послушников и монахов, наблюдавших за дракой. Нгаванг оставался без сознания добрых полчаса.
Регент приблизился ко мне, хлопнул меня по плечу так, что теперь я полетел на пол, и проговорил:
— Малый, да ты человек!
Мой ответ был исключительно дерзок:
— В таком случае я заслужил, чтобы меня накормили, мой отец, а то мне все больше заговаривают зубы, чем дают на зуб.
— Мой мальчик, — ответил регент, — ешь и пей сколько тебе влезет. А потом ты скажешь одному из этих бездельников — ты теперь у них главарь, — чтобы он проводил тебя ко мне.
В этот момент подошел старик монах, приносивший мне пищу во время испытания.
80


— Мой сын, ты ловок. Нгаванг затерроризировал всех учеников. Займи его место, но пусть доброта и сострадание руководят твоими решениями. Ты хорошо воспитан. Употреби свои знания во благо и бди, чтобы они не попали в недостойные руки. А сейчас следуй за мной, я дам тебе есть и пить.
Когда меня привели в комнату регента, он встретил меня дружелюбно:
— Садись, мой мальчик, садись. Посмотрим, так ли ты умен, как крепок физически. Будь внимателен, я попытаюсь тебя «завалить».
Он стал задавать мне кучу вопросов, на которые я отвечал устно и письменно. Шесть часов мы восседали на подушках друг против друга. Наконец он сказал, что доволен мной. У меня было такое ощущение, будто я превратился в плохо выдубленную шкуру яка, тяжелую и дряблую. Регент поднялся на ноги:
— Мой мальчик, я хочу представить тебя отцу-насто- ятелю. Это исключительная честь, и ты скоро поймешь почему. Пойдем!
Я шел за ним по широким коридорам, через молельни, внутренние храмы, классные комнаты. Лестница. Другой зигзагообразный коридор. Зал богов и хранилище лекарственных трав. Еще одна лестница. Наконец мы оказались на плоской крыше монастыря, где был дом отца-настоятеля.
— Приветствуй, мой мальчик, — сказал мне регент, — и делай как я.
Он пал ниц, прежде чем сделать троекратное приветствие. С замиранием сердца то же сделал и я.
Отец-настоятель бесстрастно окинул нас взором.
— Садитесь, — сказал он.
Мы разместились на подушках, по-тибетски скрестив ноги.
6 4-252
81
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Отец-настоятель долго молча изучал меня. Затем он произнес:
— Тьюзди Лобсанг Рампа, я знаю все, что касается тебя. Мне известно все, что предсказано тебе. Твое испытание на выносливость было суровым, но справедливым. Ты поймешь это через несколько лет. Но сейчас знай, что среди тысячи монахов есть только один, избранный для дел высшего порядка, который способен достичь высоких ступеней развития. Удел других — выполнять свой обычный повседневный долг. Это ремесленники, вращающие молитвенные колеса не задавая вопросов. В них у нас недостатка нет. Нам не хватает тех, кто увековечит наши знания в дни, когда чужеродная чума окутает родину. Ты получишь специальное образование, хорошее образование. Твои знания будут обширнее тех, какие приобретает лама за всю жизнь. Путь твой будет усеян терниями и зачастую невыносим. Специализация в ясновидении требует огромных жертв, а путешествия в звездных мирах — чрезвычайного напряжения всех нервов, без помутнения рассудка. Кроме того, необходима добрая воля, твердая, как скала.
Я слушал внимательно, не пропуская ни одного слова. Все это представлялось мне чрезвычайно трудным. В тот момент я не чувствовал никакой приподнятости духа. Отец-настоятель продолжал:
— Здесь ты будешь изучать медицину и астрологию. Мы сделаем для тебя все от нас зависящее. Ты также будешь обучен эзотерическим искусствам. Твой путь предначертан, Тьюзди Лобсанг Рампа. И хотя тебе исполнилось только семь лет, я разговариваю с тобой как со взрослым, ибо ты образован и воспитан под стать взрослому.
Он слегка наклонил голову, и регент поднялся, отвешивая глубокий поклон. Так же поступил и я. Мы
82


вышли. Только в своей комнате регент нарушил молчание:
— Мой мальчик, занятия твои будут тяжелыми, но мы тебе поможем во всем. А сейчас следуй за мной, нужно тебе побрить голову.
В Тибете при вступлении в монашеский орден мальчику бреют голову, оставляя лишь маленький клочок волос. Затем после присвоения ему духовного имени и отказа от старого он также сбривается. Но я вернусь к этому позднее.
Регент повел меня по кольцевому коридору и привел в небольшую комнату, служившую цирюльней. Меня усадили на пол.
— Там-Шо, побрей мальчику голову. Клочка не оставляй, поскольку он получит духовное имя сегодня же.
Подошел Там-Шо, взял меня за косу и задрал ее вверх.
— Мой мальчик, какая роскошная коса, умащенная, ухоженная! Будет одно удовольствие отрезать ее ножницами.
Он выбрал огромные ножницы, какими наши слуги орудовали в саду.
— Тиш, — крикнул он, — подержи-ка за конец эту веревку.
Подошел Тиш, помощник, и схватил меня за косу так, что я подскочил. Высунув язык, Там-Шо принялся за работу. Ножницы были изрядно тупыми. Беззлобно ворча, он кое-как справился с моей косой. Но это было только начало. Помощник принес миску с такой горячей водой, что когда он выплеснул ее мне на голову, то я от боли опять подскочил.
— Что-то не так? — спросил меня цирюльник. — Я тебя ошпарил?
— Да, — ответил я.
6*
83
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Не обращай внимания, это поможет бритью! — заметил он, беря в руки треугольную бритву, какими в нашем доме скребли потолок. Наконец спустя еще несколько минут, показавшихся мне вечностью, голова моя оказалась голой, как колено.
— Идем, — сказал регент. Он отвел меня в комнату и показал большую книгу. — Посмотрим, как мы теперь будем тебя звать... А, вот имя твое — Йца-Миг-Дмар Лахлу.
(Однако здесь, в этой книге, я и впредь буду пользоваться именем Тьюзди Лобсанг Рампа, более простым для читателя.)
Наконец меня привели в класс. Я был похож на только что снесенное яйцо. Поскольку дома я получил образование выше среднего, то меня привели в класс старших учеников — семнадцатилетних юношей. Я ощутил себя карликом, попавшим к великанам, эти послушники не видели, какую трепку я задал Нгавангу, но они и не приставали ко мне, за исключением одного высокого и глупого мальчишки. Он подошел ко мне сзади и положил свои грязные ручищи на мою бритую голову. Мне ничего не оставалось делать, как и его проучить. Тремя пальцами я нанес ему резкий удар под мышки. Он заорал от боли. Да, Тзу оказался великолепным учителем. Через неделю мне стало известно, что все инструкторы по тибетской борьбе хорошо знали Тзу и считали его лучшим специалистом. После этого случая ребята оставили меня в покое. А учитель, стоявший в тот момент к нам спиной, но быстро сообразивший, в чем дело, хохотал так, что отпустил нас с урока раньше времени.
Была почти половина девятого вечера, оставалось 45 свободных минут до вечерней службы, начинавшейся в 9.15. Но радоваться мне пришлось недолго. Когда мы
84


Третий глаз
выходили из лекционного зала, мне сделал знак один лама. Я подошел к нему.
— Следуй за мной, — сказал он.
Я повиновался, а про себя спрашивал, что еще могло меня ожидать. Мы вошли в класс музыки, где собрались двадцать мальчиков, таких же, как и я, новичков. Трое музыкантов начали играть: первый на барабане, второй на рожке, третий на серебряной трубе.
— Мы будем петь, — сказал лама, — мне нужно послушать ваши голоса в хоре.
Музыканты играли знакомую мелодию, которую все могли петь. Чем выше поднимались голоса, тем выше поднимались брови у преподавателя. Сначала на его лице можно было прочитать удивление, затем сменившееся острой болью. Он поднял руки в знак протеста.
— Прекратите! Прекратите! — закричал он. — Даже боги не смогут выдержать такой пытки. Давайте сначала и повнимательней.
Мы начали снова, но он опять остановил нас. На этот раз учитель подошел ко мне.
— Балда! — сказал он. — И ты еще смеешь шутить со мной?! Музыканты сейчас начнут играть, а ты будешь петь один, если не хочешь петь со всеми вместе.
И снова заиграла музыка. Я запел. Но петь 1ри- шлось недолго. Учитель музыки вне себя от возмущения размахивал передо мной руками:
— Тьюзди Лобсанг, музыка написана не про тебя. Никогда — вот уже на протяжении пятидесяти пяти лет, которые я провел здесь, — мне не приходилось встречать человека, у которого начисто отсутствовал бы слух. Ты непоправимо фальшивишь. В храме ты будешь нем, как рыба, дабы не испортить службу. Малыш, ты никогда не будешь петь. Во время уроков музыки ты станешь
85


Лобсанг Рампа
заниматься другими предметами. А теперь прочь с глаз моих, безумный вандал!
И я убрался.
Так бродил я без цели, пока трубы не возвестили о часе последней службы. А накануне... Боже милостивый, кто бы мог подумать, что только вчера меня приняли в монастырь?! Мне казалось, что я здесь нахожусь целую вечность. Ходил я, ходил как во сне, пока не почувствовал, что проголодался. Это, вероятно, было хорошо, иначе, если бы я был сыт, я бы уснул. Кто-то взял меня за платье, и я повис в воздухе: большой старый лама посадил меня на свои широкие плечи.
— Пойдем, малыш, ты опаздываешь к службе и можешь навлечь на себя немилость. За опоздание можно лишиться ужина, а это совсем некстати — брюхо всегда должно быть набито пищей, как барабан!
На плечах он внес меня в храм. Заняв место на подушках позади послушников, лама усадил меня рядом с собой.
— Следи за мной и повторяй то, что и я. Но когда я начну петь, ты помалкивай. Ха-ха!
Как я был признателен ему за помощь! До сих пор мало кто относился ко мне с добротой. Мое домашнее воспитание и образование строилось в основном на крике и колотушках.
Я задремал. Проснулся я, когда служба уже закончилась. Большой лама нес меня спящего на руках в столовую. Там он поставил передо мной чай, тсампу и вареные овощи.
— Ешь, малыш, и в постель! Я покажу тебе твою комнату. Сегодня ты имеешь право спать до пяти часов. Когда проснешься, придешь ко мне.
86


Это были последние слова, услышанные мной перед тем, как проснуться в пять часов. Разбудил меня с трудом один из послушников-учеников, проявивший накануне свое дружеское расположение ко мне. Я заметил, что спал на трех подушках в большой комнате.
— Лама Мингьяр Дондуп прислал меня сюда, чтобы разбудить тебя в пять часов, — сказал он.
Я поднялся, сложил подушки у стены, как это делали другие ученики. В комнате уже никого не было.
— Поторопись на завтрак, — сказал мне мой товарищ. —После завтрака я должен отвести тебя к ламе Мингьяру Дондупу.
Я чувствовал себя уже лучше. Не так, конечно, чтобы полюбить монастырь и жаждать в нем остаться. Выбора у меня не было. На что я мог рассчитывать в лучшем случае, так это только на то, чтобы пореже попадать во всякие истории.
За завтраком нас приветствовал лектор отрывком из «Канджура», прочитанным монотонным голосом. «Канд- жур» — буддистское священное писание — насчитывает 112 томов. Лектор, очевидно, заметил, что я о чем-то задумался, и резко прервал мои мысли:
— Ну ты, новичок, что я только что сказал? Быстро отвечай!
Не раздумывая ни минуты, я четко ответил:
— Вы сказали, мой отец, что этот ребенок меня не слушает. Вот я его сейчас и поймаю!
Мой ответ вызвал оживление среди учеников и спас меня от наказания за невнимательность. Лектор улыбнулся — редкое исключение — и объяснил, что он просил повторить сказанное им из Священного писания, но «на сей раз с меня довольно».
87
Третий глаз


Лобсанг Рампа
За обедом и ужином лектор снова устанавливал перед нами аналой и читал отрывки из Священного писания. Монахам не разрешалось ни разговаривать за едой, ни думать о еде. Священное писание и познания должны усваиваться монахом непосредственно в процессе еды. Мы сидели на подушках за столом высотой в полметра. Во время еды запрещалось класть локти на стол.
В Шакпори дисциплина была действительно железной. В переводе Шакпори означает «железная гора». В большинстве монастырей дисциплина была слабее. Хуже была поставлена и организационная работа. Монахи могли по своему усмотрению либо трудиться, либо бездельничать. Один монах из тысячи желал работать в поте лица, чтобы получить звание ламы, поскольку лама означает высшее существо. Ламой мог стать каждый, кто не жалел себя в труде и учебе. В Шакпори, повторяю, дисциплина отличалась особой строгостью. Из нас готовили специалистов, руководителей нашего класса, для нас порядок и образование были превыше всего. Нам не разрешалось носить обычное белое платье послушников. Мы, как и монахи, носили темно-красные платья. У нас были даже свои слуги — те же монахи, состарившиеся за долгие годы жизни в монастыре. Мы воспитывались так, что никому и в голову не приходило размышлять о своем благородном происхождении. Мы должны были всегда помнить старый буддистский завет: «Будь примером. Делай только хорошее. Никогда не делай зла ближнему». Вот квинтэссенция учения Будды.
Наш отец-настоятель лама Шам-Па-Ла был так же строг, как и мой родной отец. Он требовал абсолютной покорности. Одной из любимых его поговорок была такая: «Чтение и письменность являются вратами всех знаний». И здесь уж нам приходилось крепко попотеть.
88


ШЕЛА
Глава 5


ВШакпори наш «день» начинался в полночь. По звукам труб, возвещавшим полночь и отзывавшимся эхом во всех закоулках, мы вставали, выравнивали, полусонные, наши постельные подушки, отыскивали в темноте свои платья. Мы спали голыми, как это часто практикуется в Тибете, где горный воздух и климат не позволяют зарождаться и распространяться дурным запахам. Одевшись, мы отправлялись, «все свое унося с собой». С адским грохотом спускались по лестницам: что и говорить — находиться в хорошем настроении и бодром расположении духа в такой час редко кто может. Одна из наших заповедей гласит: «Лучше мирно спать, чем испытывать терпение Будды и молиться в гневе». По этому поводу наши души не оставляют в покое! Такие полночные бдения меня приводят в ярость! Но никто не мог дать мне вразумительный ответ на это, и приходилось вместе со всеми отправляться в зал молитвы. Там горело бесчисленное множество масляных
91


Лобсанг Рампа
светильников, свет их едва пробивал облака ладана, плавающие в воздухе. Под действием этого дрожащего света и двигающихся теней гигантские священные статуи казались еще больше. Можно было смело утверждать, что они наклоняются в такт нашему пению.
Сотни монахов и послушников сидели, скрестив ноги на подушках, тянувшихся от одного конца зала до другого. Молящиеся образовывали парные ряды, их лица были повернуты друг к другу. Мы пели гимны и священные псалмы, пользуясь специальными гаммами, ибо на Востоке хорошо понимают, какую силу имеет голос. Один музыкальный звук может разбить стекло, определенные аккорды обладают метафизической силой. Мы читали также священную книгу «Канджур». Такой спектакль не мог не впечатлять. Сотни монахов в платье цвета крови и золотистых накидках пели, кланяясь в такт серебряной трели колокольчиков и рокоту барабанов. Голубые облака ладана окутывали колени божеств и венцами поднимались над их головами. Зачастую многие из нас ловили себя на мысли, что в этом загадочном свете та или иная статуя пристально смотрит на тебя.
Служба длилась около часа. Затем мы расходились по своим комнатам и спали до 4 часов. Новая служба начиналась в 4.15. В 5 часов у нас был первый завтрак из тсампы и чая с маслом, за которым мы внимали монотонному голосу лектора. Рядом с нами стоял отвечающий за дисциплину инспектор и сверлил нас недобрым взглядом. В то же время до нашего сведения доводились всевозможные распоряжения и другая информация. Во время первого завтрака, например, назывались имена монахов, которым поручалось отправиться в Лхасу и сделать там те или иные дела. Эти монахи получали специальную увольнительную, разрешавшую им отсутствовать в монастыре с такого-то по такой-то час и пропустить те или иные службы.
92


В 6 часов мы уже находились в классах, готовые приступить к занятиям. Второй тибетский закон гласит: «Да обрящешь знания свои в исполнении религиозного долга» (или проще: «Сначала помолись, потом учись»). В свои семь лет, со свойственным этому возрасту невежеством, я никак не мог понять, почему я должен следовать данному закону, поскольку пятый закон — «Уважай старших и людей благородного звания» — никак не соблюдался. Мой личный опыт скоро убедил меня, что находиться в «благородном по рождению» звании очень постыдно. Уж я-то определенно стал жертвой собственного благородного происхождения. Тогда я еще не мог понять, что дело тут вовсе не в рождении личности, а в ее характере.
Занятия прерывались в 9 часов 40 минут. Однако в это время начиналась другая служба, присутствие на которой было обязательным. В 9.45 мы снова должны были сидеть в классе. В этот час начиналось изучение другого материала и продолжалось до 13 часов. Получасовая служба предшествовала еще одному завтраку из чая с маслом и тсампы. Затем в течение часа мы занимались домашней работой, включавшей физические упражнения и усвоение навыков покорности.
В 15 часов начинался обязательный для всех тихий час, во время которого не разрешалось ни разговаривать, ни шевелиться. Нам меньше всего нравилась эта часть программы, поскольку одного часа явно не хватало, чтобы поспать, и, напротив, хватало с избытком, чтобы ничего не делать. В 16 часов возобновлялись наши занятия. Начинался самый тягостный период дня. Занятия длились пять часов. Класс нельзя было покинуть ни под каким предлогом и под страхом самых суровых наказаний. Учителя частенько пускали в ход большие трости. Были среди них и такие, которые проявляли подлинный энтузиазм в преследовании и наказании провинившихся.
93
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Но только ученики, которые не могли больше терпеть, или круглые идиоты просили прощения, поскольку наказание всегда было неотвратимым.
В 21 час занятия заканчивались. Нас ожидала вечерняя тсампа и чай с маслом. Изредка на ужин давали овощи. Чаще всего это были куски репы или бобы в сыром виде. Но до чего вкусными казались они изголодавшимся ребятам! Однажды, я этого никогда не забуду, мне тогда исполнилось уже восемь лет, нам дали маринованные орехи. Я просто обожал орехи и часто ел их дома. По глупости я предложил одному из товарищей поменять свое сменное платье на его порцию орехов. Об этом узнал инспектор. Он вызвал меня на середину комнаты и заставил повиниться в совершенной ошибке. В наказание меня, как «сладкоежку», лишили еды и питья на 24 часа. При этом отобрали и сменную одежду, сказав, что она мне не нужна, так как я пытался обменять ее на предмет «не первой необходимости».
В 21.30 мы ложились спать. Здесь также соблюдалась вся строгость режима. Сначала я думал, что долгие часы занятий доконают меня, что я просто умру или когда-нибудь засну и никогда больше не проснусь... С другими «новичками» мы иногда прятались по разным углам, чтобы немного вздремнуть. Но очень скоро я привык к жестокому расписанию бесконечных монастырских дней, и больше это меня не беспокоило.
Было около шести часов утра, когда я, разбуженный мальчиком, очутился перед дверью, ведущей в покои ламы Мингьяра Дондупа. Комната ламы удивительно гармонировала с великолепными картинами, написанными либо прямо на стене, либо на шелковых полотнах. На низких столиках стояли статуэтки богов и богинь из золота, нефрита и клуазонне. На стене висело большое «Колесо Жизни». Я застал ламу сидящим в позе лотоса
94


перед заваленным книгами столиком. Мингьяр Дондуп занимался науками.
— Садись рядом со мной, Лобсанг. Нам надо о многом поговорить. Но сначала я задам один важный вопрос, касающийся тебя, как и любого другого человека, когда он растет: тебе хватает еды?
— Да, — ответил я.
— Отец-настоятель сказал, что мы можем заниматься вместе. Мы вновь изучили твое последнее воплощение и нашли его великолепным. Сейчас мы хотим развить заложенные в тебе некоторые свойства и способности, которыми ты обладаешь. Мы хотим, чтобы за каких-то несколько лет ты усвоил такой объем знаний, который лама не может усвоить за всю свою жизнь.
Он замолчал, внимательно изучая меня. Глаза его, казалось, прошивали меня насквозь.
— Все люди должны быть свободными в выборе своего жизненного пути, — продолжал Мингьяр Дондуп. — Твой путь будет многострадальным в течение сорока лет, если ты, конечно, выберешь правильную дорогу. Но за свои страдания ты сторицей будешь вознагражден в будущем. И наоборот, на неправильном пути тебя ждут комфорт, довольство и богатство, однако в этом случае ты не станешь богаче духовно. От тебя одного зависит выбор. Ты имеешь право сделать его.
Он посмотрел на меня внимательно, ожидая ответа.
— Учитель, — сказал я, — мой отец наказал мне: если я не поступлю в монастырь, не возвращаться домой. Как же я буду жить в довольстве и роскоши, если у меня не будет дома, куда я мог бы вернуться? И кто мне укажет добрый путь, чтобы я его выбрал?
Мингьяр Дондуп улыбнулся:
— А ты уже забыл? Мы отыскали твое последнее воплощение. Если ты сделаешь плохой выбор, тебя, как
95
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Живую Инкарнацию, определят в один из монастырей и через несколько лет ты станешь его настоятелем. Я думаю, что для твоего отца это не будет большим ударом!
Что- то в его голосе подтолкнуло меня спросить:
— А для вас, отец мой, это будет ударом?
— Да, — ответил он, — зная то, что нам известно, для меня это будет ударом.
— Но кто наставит меня на путь истинный?
— Я буду твоим наставником, при условии, что ты выберешь правильный путь. Но решать должен ты сам, и никто не имеет права влиять на твой выбор.
Я поднял глаза и посмотрел на ламу. Он очень понравился мне в ту минуту — высокого роста, с черными глазами и живым взглядом, с открытым лицом и огромным лбом. Да, он был мне симпатичен! Хотя мне было только семь лет, жизнь заставила меня разбираться в людях. Я научился правильно оценивать те или иные качества человека.
— Учитель, — сказал я, — мне бы хотелось стать вашим учеником и выбрать правильную дорогу, — и тут же добавил мрачно: — Но мне не всегда нравится работа!
Лама рассмеялся, и от его искренного смеха на сердце у меня потеплело.
— Лобсанг, Лобсанг, да никому из нас не нравится много и упорно работать. Но редко кто в этом признается откровенно.
Он посмотрел свои бумаги и вернулся к разговору:
— Вскоре тебе потребуется небольшая операция на голове, чтобы ты обрел способности ясновидения. Затем при помощи гипноза мы ускорим твое образование. Ты далеко пойдешь как в метафизике, так и в медицине!
Мне стало почти дурно от такой программы: работать, работать и еще раз работать! Да я в свои семь лет
96


Третий глаз
только этим, кажется, и занимался, не имея времени ни для отдыха, ни для игр, ни для запусков змеев.
Лама как будто читал мои мысли.
— И то правда, молодой человек, — сказал он. — Однако змеи будут позднее. И настоящие змеи, способные нести человека! А пока нам нужно составить расписание занятий. Этот вопрос надо хорошенько продумать. — И он снова склонился над бумагами.
— Посмотри... С девяти часов утра до часу дня — годится для начала? Приходи ко мне каждое утро в девять часов, я освобождаю тебя от посещения служб. Мы посмотрим некоторые интересные вещи и поговорим. Завтра первый сеанс. У тебя есть что написать отцу и матери? Я их сегодня увижу. Отошли им свою косу!
Это совершенно оглушило меня. Когда в Тибете мальчика принимают в монастырь, ему бреют голову и отрезают косу, которую с послушником отсылают родителям мальчика в знак его поступления в монастырь. А моим родителям косу собирается отнести сам лама Мингьяр Дондуп! Эго значит, что он полностью берет меня под свою ответственность и я становлюсь отныне его «духовным сыном». Мингьяр Дондуп слыл важной персоной во всем Тибете, своей ученостью он завоевал большую популярность и уважение в стране. Я был уверен, что под его руководством я не собьюсь с намеченного пути.
С этого утра, вернувшись в класс, я превратился в очень рассеянного ученика. Мысли мои витали в облаках, а классный руководитель получил массу возможностей потешить за мой счет свою страсть к наказаниям!
Жестокость учителей казалась мне несносной. Но ведь я пришел сюда учиться, успокаивал я сам себя. Вот почему произошло мое перевоплощение. К тому же в данный момент мне неизвестно, что я должен учить, а что переучивать. В Тибете мы твердо верим в перевопло-
7 4-252
97


Лобсанг Рампа
щение. Мы считаем, что любой человек, достигший определенного уровня эволюции, может сделать выбор и продолжить жизнь либо в другой плоскости бытия, либо вернуться на землю для приобретения новых знаний и помощи другим. Скажем, некий мудрец, на долю которого возложено выполнение какой-то миссии в течение его жизни, умирает, не успев совершить положенное судьбой. И мы верим, что он может вернуться на землю и закончить работу, при условии, что это дело будет на благо другим. Немногие способны совершить посмертное перевоплощение. Для этого требуются определенные признаки, условия, большие средства и много времени. Такие, как я, обладавшие этими особыми свойствами, назывались «Живыми Воплощениями». Их подвергали в молодости самым суровым испытаниям учебой и дисциплиной. Но при достижении зрелого возраста они становились объектами всеобщего почитания и уважения. Мне была уготована особая миссия — на поприще оккультных наук. Зачем? Я этого пока не знал.
Град посыпавшихся ударов заставил меня подскочить и вернул к реальной жизни в классе.
— Дурень, балда, скотина! Неужели все злые духи проникли в твой толстый череп? Я бы тебе еще не то сказал. Считай, что тебе повезло, поскольку начинается час службы.
Сказав это, учитель дал мне последний чувствительный подзатыльник для полного счета и большими шагами вышел из класса.
— Не забудь, — сказал мой сосед, — что мы сегодня идем в наряд на кухню. Там мы набьем наши утробы тсампой.
Работа на кухне была тяжелой. Повара обходились с нами, как с рабами. После наряда нечего было и думать об отдыхе: два часа каторжной работы — и мы возвра-
98


Третий глаз
щались прямо в класс. Иногда нас задерживали на кухне дольше положенного, и мы опаздывали к занятиям. Преподаватель уже весь кипел от негодования. Он отвешивал нам произвольное количество ударов палкой, не давая никаких шансов объяснить причину опоздания.
Мой первый наряд оказался и последним. По коридорам, вымощенным плитами из камня, мы брели на кухню без всякого энтузиазма. На пороге нас встретил верзила-монах, любитель мрачного юмора.
— Поторапливайтесь, банда лентяев и бездельников! — закричал он. — Первые десять — к котлам!
Я был десятым и вместе со всеми спустился вниз по маленькой лестнице в котельную. Топки изрыгали красноватый огонь прямо в лицо. Около котлов громоздились кучи топлива — сухого навоза яков.
— Хватайте лопаты и загружайте топки до отказа! — заорал монах, руководивший работой в котельной.
Я, несчастный семилетний мальчишка, затерявшийся в группе учеников, в которой самым молодым было уже по 17 лет, едва оторвал от пола свою лопату. Пытаясь забросить топливо в топку, я не справился с лопатой, и навоз посыпался на ноги монаху. Он дико зарычал, схватил меня за горло и швырнул так, что я, закрутившись волчком, полетел в глубину котельной. Страшная боль пронзила меня, и я почувствовал запах жареного мяса. Я упал на конец раскаленной решетки, выходившей из котла. Закричав от боли, я покатился по горячему шлаку. Вся верхняя часть левой ноги, вплоть до бедра, была сожжена до кости. Большой белый шрам остался у меня на ноге на всю жизнь. Он беспокоит меня и по сей день. (По этому шраму позднее японцам удалось меня опознать).
Все переполошились. Со всех сторон подходили монахи. Меня быстро подняли с земли, где я лежал
7*
99


Лобсанг Рампа
среди пепла. Небольшие ожоги были почти на всем теле, но особенно серьезно пострадала нога. Меня отнесли на верхние этажи, где лама-врач попытался спасти мою ногу. Решетка, на которую я упал, была грязной и в ране осталось много шлака. Лама внимательно осмотрел рану и вынул из нее все кусочки грязи, пепла и шлака. Он долго занимался этим. Наконец рана была очищена. Затем врач сделал компресс из растертых в порошок трав и наложил тугую повязку. На остальные ожоги он также наложил травяные примочки, что сильно успокоило боль.
Боль была стреляющая, страшная, и я уже думал, что лишусь ноги. Когда лама закончил возиться со мной, он позвал монаха, который перенес меня в соседнюю маленькую комнату и уложил на подушки. Вошел старый монах, опустился у изголовья и начал читать молитвы. «Конечно, хорошее дело молиться за выздоровление, — подумал я, — но лучше бы совсем не калечить людей». После этих адских мук я решил вести добродетельную жизнь. Я вспомнил одну картину, на которой был изображен дьявол, пытающий свою жертву в месте, напоминавшем то, где меня чуть не сожгли.
У читателя может сложиться превратное впечатление о монахах, будто они все страшные и злые, но это не так. Да и кто такой монах? У нас монахом называется любой мужчина, живущий в монастыре, даже если он не религиозен. Монахом может считаться каждый или почти каждый. Зачастую мальчика отправляют в монастырь против его воли и желания, и он делается монахом. Иногда взрослый человек, скажем скотовод, пасет своих овец и мечтает о крыше над головой в сорокаградусный мороз. Он находит убежище в монастыре и становится монахом не по религиозному убеждению, а по необходимости. Монастыри используют таких людей в качес-
100


тве рабочей силы на строительстве и подсобных работах по уборке монастыря и иных помещений. В других странах их называют слугами или что-то в этом роде. Большинство наших людей знакомо с тяжелой ношей бытия: жить на высоте от 3 до 7 тысяч метров над уровнем моря не совсем удобно и уютно, а они зачастую, даже с нашей точки зрения, поражают своей выносливостью. Можно подумать, что они вообще не наделены от природы ни воображением, ни чувствительностью. Для нас монах — это человек. Мы употребляем различные слова для более точного определения принадлежности к религиозной жизни. Новичка, или ученика-послушника, называют шелой. Траппа — это слово больше подходит тем, кто достиг среднего уровня знаний, то есть это настоящие монахи. Наконец мы подходим к слову «лама». Многие за пределами Тибета толкуют данное звание вкривь и вкось. Если траппа — сержант, то лама — офицер. Европейцы глубоко заблуждаются, когда утверждают в своих книгах, что у нас больше офицеров, чем солдат!
Ламы — это учителя, или, как мы их называем, гуру.Лама Мингьяр Дондуп был моим гуру, а я — его шелой. После лам идут аббаты. Аббат обычно исполняет должность настоятеля монастыря, но не всегда. Аббаты занимают высокие посты в администрации монастыря или переезжают в качестве высокопоставленных должностных лиц из одного монастыря в другой. Иногда лама занимает пост выше, чем аббат, — все зависит от деловой активности личности. Те, кого считают «Живыми Воплощениями» — как раз мой случай, — могли стать аббатами в 14 лет, при условии сдачи очень трудного экзамена. Строгие и сдержанные, эти люди никогда не были несправедливыми.
101
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Есть еще монахи-полицейские. Единственная их задача — охрана и соблюдение порядка. Они не имели никакого отношения к церемониальной жизни монастыря, за исключением тех случаев, когда их присутствие было необходимым для соблюдения всех правил и порядка. Часто среди монахов-полицейских встречались жестокие люди, как это нередко наблюдается среди слуг. Но нельзя же винить епископа за то, что помощник его садовника плохо себя ведет, равно как нельзя ожидать, что этот помощник садовника будет святым, если служит у епископа.
В монастыре была и своя тюрьма. Место, конечно, не из прекрасных, но и те, кого в ней содержали, не были лучше. Однажды я там побывал. Меня направили осмотреть заболевшего заключенного (это было тогда, когда я уже стал врачом и собирался покинуть монастырь). Меня пригласили в тюрьму. На заднем дворе я увидел несколько кольцевых парапетов, выложенных из белых квадратных камней высотой в один метр. Сверху была положена довольно толстая каменная решетка, закрывавшая круглое отверстие метра три в диаметре. Четыре монаха- полицейских взяли ее посредине и стащили с отверстия. Один из них нагнулся и вытащил откуда-то канат из кожи яка, на конце которого была сделана петля, показавшаяся мне непрочной. Я посмотрел на этот снаряд без энтузиазма: неужели мне все-таки следует доверить им свою жизнь?
— Сейчас, уважаемый лама-врач! Не угодно ли вам подойти и просунуть ногу в петлю? Мы вас будем опускать вниз, — сказал один из них.
Я слабо повиновался.
— Вам будет необходим свет, — сказал другой и сунул мне в руку горящий факел, сделанный из палки,
102


Третий глаз
пропитанной в масле. Пессимизма у меня еще прибавилось: надо было держаться за канат, одновременно держать в руке факел, стараться уберечь от огня платье и не пережечь канат, удерживающий меня на весу!.. Однако я все-таки опустился на глубину 8 или 10 метров. Стены лоснились от сырости, дно было усыпано острыми камнями и завалено нечистотами. В свете факела я увидел беднягу с физиономией висельника, прижавшегося к стене. Одного взгляда было достаточно — аура отсутствовала, жизнь только что покинула тело. Я прочитал молитву за спасение души, закрыл дикие глаза, уставившиеся на меня, и крикнул, чтобы меня поднимали. Моя миссия была выполнена, дело оставалось за дробильщиками трупов. Как я выяснил, преступник был бродягой, пришел в монастырь, чтобы найти пищу и кров. Ночью он убил одного из монахов и, завладев его жалким скарбом, бежал. Его поймали и водворили в тюрьму по месту преступления...
Но вернемся, однако, к моему злополучному кухонному наряду.
Успокаивающий эффект примочек исчез: появилось такое ощущение, что меня сжигают заживо. Стреляющая боль в ноге усилилась, и мне казалось, что я вот-вот должен взорваться. Воспаленное воображение рисовало картину с горящими факелами в ноге.
Время шло. Я слышал шум монастыря. Некоторые звуки были мне уже знакомы, а некоторые неизвестны. По телу пробегали болевые волны. Я лежал на животе, который тоже обжег во время падения. Я услышал легкое движение. Кто-то сел возле меня. Я узнал добрый и полный сочувствия голос Мингьяра Дондупа:
— Довольно с тебя, малыш, спи.
103


Лобсанг Рампа
Пальцы его осторожно прошлись по моей спине. Еще раз, еще... Я потерял сознание...
... Бледное солнце светило мне прямо в глаза. Я проснулся, стараясь разомкнуть веки. Первой моей мыслью было, что кто-то больно пинает меня, чтобы я встал. Я попытался спрыгнуть с постели, чтобы поспешить на службу, но откинулся назад, застонав от боли. Нога!
— Успокойся, Лобсанг, сегодня ты отдыхаешь, —донесся до меня тихий голос.
Я повернул голову влево и с удивлением обнаружил, что нахожусь в комнате ламы, сидящего возле меня. Заметив мое недоумение, он улыбнулся:
— Почему такое удивление? Разве не справедливо, что два друга должны быть вместе, когда один из них болен?
Я ответил вялым голосом:
— Но вы же Великий Лама, а я маленький мальчик.
— Лобсанг, мы далеко шли вместе, наши жизни переплелись. Ты этого не помнишь, а я помню: мы были очень близки друг к другу в наших последних инкарнациях. А пока тебе необходим отдых. Лежи и набирайся сил, будь мужественным. Мы спасем твою ногу, не беспокойся.
Я подумал о «Колесе Бытия», о наставлениях из наших священных книг: «Щедрый человек узнает вечное прощение, да не оскудеет рука дающего; алчный человек никогда не встретит сострадания. Да будет имущий щедр к нуждающимся и не откажет им в просьбе их. Да помнит он о долгом пути жизни. Богатство вращается, как колесо колесницы: сегодня богатство твое, завтра другого. Нищий не сегодня завтра станет принцем, а принц может стать нищим».
104


Я, несмотря на боль в ноге и свою молодость, ни капли не сомневался, что мой наставник — человек сердечной доброты и порядочности и что я буду строго следовать всем его указаниям. Было ясно, что он обо мне знает значительно больше, нежели я сам о себе. Мне не терпелось приступить к немедленным занятиям с ним, и я решил, что буду самым лучшим его учеником. Я остро чувствовал, что между нами существует сильная общность и родственность душ, и я не переставал удивляться тем поворотам судьбы, которые привели меня под его начало.
Я повернул голову, чтобы посмотреть в окно. Постель моя была устроена на столе, и я мог видеть, что происходит снаружи. Как-то странно было лежать, чувствуя, что ты находишься в воздухе, в метре от земли! Детское воображение рисовало картину, будто я, как птица, сижу на ветке дерева. Картина получилась грандиозной! Далеко за крышами, видневшимися из моего окна, простиралась под солнцем Лхаса со своими маленькими домиками нежных расцветок, казавшимися совсем крохотными на расстоянии. В долине река врезалась своими излучинами в самые зеленые луга мира. Дальние горы отливали пурпуром под шапками белого снега. Ближние горы, украшенные золотыми крышами монастырей, были всего-навсего отрогами дальних. Слева массивные строения храма Потала сами по себе выглядели маленькими горами. Немного справа находился небольшой лес, из которого выступали храмы и учебные заведения. Это владения «Государственного Оракула», важной организации Тибета, единственное назначение которой — установление связи между миром материальным и миром духовным. Внизу, во дворе монастыря, сновали монахи всех рангов и званий. Были среди них и простые работники в темно-коричневых одеждах, и молодые студенты в белом из соседнего мо-
105
Третий глаз


Лобсанг Рампа
настыря. Среди всех выделялись монахи очень высоких званий, одетые в кроваво-красные платья на золотой подкладке, что было признаком их принадлежности к высоким административным кругам. Некоторые сидели верхом на лошадях или пони. Миряне могли ездить на лошадях любой масти, лошадь священника или лица духовного должна была быть белой масти. Глядя на все это, я забылся. Мне хотелось побыстрее поправиться и встать на ноги.
Спустя три дня мне порекомендовали подняться и походить. Нога страшно болела, и я едва переносил боль. Рана горела огнем, в ней остались кусочки ржавого железа, которые невозможно было удалить. Поскольку я не мог передвигаться без посторонней помощи, мне соорудили подобие костыля, и я стал прыгать на одной ноге, словно подбитая птица. Тело мое также еще было покрыто ожогами и пузырями, но больше всего страданий доставляла нога.
Сидеть я не мог, спал на правом боку или на животе. Я не посещал классные занятия, поэтому лама Мингьяр Дондуп занимался со мной индивидуально с утра до вечера. Он сказал, что вполне удовлетворен моими знаниями, приобретенными мной еще в «юности».
— Но, — добавил он, — многое из твоих знаний относится к воспоминаниям твоего последнего воплощения.
106


жизнь
В МОНАСТЫРЕ
Глава 6


Прошли две недели. Ожоги на теле почти зажили. Нога еще побаливала, но постепенно и она зажила. Я попросил разрешения следовать заведенному распорядку дня, мне хотелось хотя бы немного подвигаться. Я получил разрешение посещать занятия, во время которых я либо сидел, либо лежал на животе — как мне было удобнее. Все тибетцы сидят скрестив ноги — в позе лотоса. Поскольку нога болела, я не мог так сидеть.
В первый же день, когда я снова оказался среди товарищей, нас послали в наряд на кухню. Мне дали грифельную доску для ведения учета мешков с жареным ячменем. Ячмень рассыпали на дымящиеся плиты. Злосчастный котел, на который я упал, стоял внизу. Разровняв ячмень на плите, мы шли в другое помещение, где дробили обжаренное зерно. Для этого пользовались ка-
109


Лобсанг Рампа
менной чашей в виде конуса, достигавшего 1,6 м в самой широкой части. На внутренних стенках чаши были вырезаны борозды и пазы для удержания зерна. В сосуд был вставлен огромный конический камень с зазором между ним и сосудом, посаженный на деревянную отшлифованную годами ось, от которой лучами отходили деревянные ручки. Вся конструкция напоминала колесо без обода. Ячмень ссыпался в чашу, монахи и дети брались за ручки и начинали вращать жернов, весивший несколько тонн. С этого момента работа уже не казалась столь тяжелой, и мы, вращая жернов, распевали хором псалмы. Здесь я мог петь сколько душе угодно, и никто меня не прерывал! Но стронуть с места этот чертов жернов было не так-то просто — всем приходилось упираться что было сил. Надо было также следить, чтобы он не остановился. Новые порции обжаренного ячменя засыпались в чашу, и ячменная крупа выпускалась по желобу снизу. Эта крупа снова рассыпалась по дымящимся плитам, и снова обжаривалась, пока не получалась основа для тсампы. Каждый из нас носил при себе недельный запас тсампы. Во время еды мы доставали кожаные мешки с тсампой и положенную часть высыпали в кубки. Добавив к ней чая с маслом и размешав содержимое пальцем до крутого теста, мы принимались есть.
На следующий день снова был наряд на кухню. На этот раз мы варили чай. Котел для чая стоял в другой части кухни, в него входило 675 литров. Он был начищен песком и блестел как новенький. С раннего утра, наполненный наполовину водой, кипел и бурлил вовсю. Мы подносили и добавляли брикеты чая, доставляемого в Лхасу из Индии или Китая через горы. Они весили от 7 до 8 килограммов. Раздробленные брикеты бросались в кипящую воду. Один монах добавлял в чай соли, другой — питьевой соды. Когда вся эта масса
110


вскипала, в нее добавляли шарики осветленного масла, и смесь оставалась на огне в течение еще нескольких часов. Этот чай обладал хорошими питательными свойствами, а с добавлением тсампы становился основной пищей тибетцев. Чай всегда был горячим. Когда опустошался один котел, рядом уже вскипал другой. Самым неприятным во всей этой работе было поддержание огня в очаге. Вместо дров тибетцы пользуются прессованным навозом яков. Это топливо всегда заготавливается с избытком. Свежий сухой навоз, охваченный пламенем очага, источал облака едкого тошнотворного дыма.
У всех, кто находился рядом с очагом, лица чернели и принимали зловещее выражение. Чернели и деревянные предметы, становились как эбонитовые.
Нас заставляли заниматься домашним хозяйством не потому, что не хватало рабочих рук, а чтобы по возможности стереть все грани классовых различий между нами. Тибетцы считают, что у человека может быть только один враг — человек, которого ты не знаешь. Поработайте с кем-либо бок о бок, поговорите с ним, познайте его — и он перестанет быть вашим врагом. В Тибете раз в году все руководители лишаются на один день своих полномочий, и любой из их подчиненных может в этот день говорить о них то, что думает. Если, скажем, за аббатом закрепилась слава грубияна и ворчуна, ему об этом говорят открыто, и если упрек справедлив, то жалобщик не несет никаких наказаний. Такая система хорошо срабатывает, злоупотребления крайне редки. Она устанавливает своего рода управу на власть, не лишая подчиненных и нижестоящих по рангу чувства, что последнее слово остается за ними.
Что только не приходилось изучать нам в классе! Мы сидели на полу рядами. Если учитель читает лекцию или объясняет на доске, он стоит перед нами. Но когда мы
111
Третий глаз


Лобсанг Рампа
повторяем урок, он прохаживается у нас за спинами, что заставляет всех усердно работать, ибо никто не знает, на кого падет выбор отвечать и кому может влететь! Учитель не расставался с палкой, настоящей дубинкой, которой он никогда не стеснялся пройтись по чьему-либо телу и по каким угодно ближайшим местам, включая «библейские». Его мало интересовало, что в такой момент чувствовал ученик.
Приходилось много заниматься математикой, важнейшей дисциплиной, применяемой в астрологии. Наша астрология не имела ничего общего с угадыванием случайного. Она тщательно разработана и покоится на научных принципах. Я занимался ею основательно, поскольку тибетская астрология неотъемлема от медицинской практики. Наша медицина подходит к пациенту с астрологической меркой, а не прописывает наугад лекарства больному на том лишь основании, что они кому-то раньше помогли. Рядом с большими астрологическими картами, развешенными на стенах, висели также и плакаты с изображением растений. Последние менялись еженедельно, благодаря чему мы быстро все усваивали. Позже мы ходили в походы, во время которых собирали и готовили травы, но ходили только тогда, когда материал по тем или иным лекарственным растениям был глубоко изучен и усвоен. Любому понятно, что может насобирать неподготовленный человек! Такие походы вносили в наш тяжелый и монотонный монастырский быт элемент разрядки и бодрости. Некоторые походы длились до трех месяцев. Мы поднимались на Гималаи, в районы ледников, на высоту 6 — 8 тысяч метров над уровнем моря, где обширные ледяные покрывала перемежались зелеными долинами, с климатом, смягченным горячими источниками. В таких районах представлялась возможность познакомиться с уникальными явлениями природы, неизвестными нигде на свете. Достаточно было
112


Третий глаз
пройти какие-нибудь пятьсот метров, чтобы испытать перепад температуры от +4° С до -40° С и ниже. Эта часть Тибета никому не была известна, разве что небольшой группе тибетских монахов.
Занимались мы и изучением религии и законов. Каждое утро начиналось с повторения ступеней жизненных сфер и пунктов законов. Вот некоторые из них:
• свято верь руководителям монастыря и страны;
• исполняй свои религиозные обязанности и учись прилежно;
• почитай родителей;
• уважай добродетельных;
• почитай старших так же, как благородных от рождения;
• служи родине;
• будь честным и правдивым во всех случаях жизни;
• заботься о друзьях и родителях;
• используй пищу и богатство во благо;
• будь хорошим примером для других;
• будь признательным за добро и плати добром же;
• будь сдержанным во всем;
• гони от себя прочь ревность и зависть;
• воздерживайся от брани и скандалов;
• будь мягок на словах и на деле и никому не причиняй зла;
• переноси страдания и лишения с терпением и достоинством.
Нам без устали повторяли, что если бы мир жил по этим законам, то не было бы никаких разногласий, не было бы неравенства.
Наш монастырь отличался своей суровостью и строгим образовательным режимом. Многие монахи, приходившие к нам, долго у нас не задерживались и отправлялись на поиски более легкой жизни. Мы смотрели на них как на неудачников, а себя считали элитой. Во
8 4-252
ИЗ


Лобсанг Рампа
многих монастырях не проводили ночных служб: монахи ложились спать с сумерками и поднимались на заре. Мы презирали этих слюнтяев и дегенератов, и, хотя мы довольно пороптали на собственные порядки, еще больше нас возмущала сама идея жить жизнью этих посредственностей.
Наконец, надо было освобождаться от слабых. Действительно, только очень выносливые возвращались из экспедиции в суровые высокогорные районы, где не ступала нога человека, кроме монахов из монастыря Шакпори. Наше руководство поступало очень разумно, испытывая нас непомерными трудностями и освобождаясь от тех, кому вынести их было не под силу, поскольку слабые представляли собой опасность для других. В течение всего первого года у нас не было ни минуты передышки, не знали мы никаких развлечений, забыли об играх. Все было посвящено учебе и работе.
Вспоминаю и то, как учителя тренировали нашу память. У большинства тибетцев хорошая память, но нам, будущим монахам-врачам, приходилось изучать и запоминать огромное количество растений, их назначение и свойства, способы приготовления смесей из них и многое другое, что необходимо врачу. Кроме того, требовалось глубокое знание астрологии, мы должны были учить наизусть тексты из священных книг.
На протяжении многих веков использовался известный в Тибете метод тренировки памяти. Нас помещали в специальную комнату, уставленную тысячами и тысячами ящичков. Каждый ящичек имел свою этикетку, которую можно было легко прочитать с места. Любой предмет, по которому следовало получить справку, находился в определенном ящичке. Мы должны были четко представлять весь ход поисковой операции, визуально чувствовать предмет и точно знать, где он находится, то есть в каком ящичке. После некоторой
114


тренировки не составляло труда мысленно войти в комнату, открыть нужный ящик и вытащить из него то, что тебя интересует.
Учителя строили всякие козни, чтобы втемяшить в наши головы мысль, как важна натренированная память. Они засыпали нас бесчисленными вопросами с единственной целью сбить нас с толку. Иногда вопросы не имели между собой никакой логической связи, подчас были так неожиданны, что ответить на них было очень нелегко. Чаще всего они относились к отрывкам из темных мест священных книг, так или иначе касавшихся трав. Полное незнание строго каралось, но сурово наказывались и ученики, что-то забывшие из спрашиваемого отрывка. Времени на раздумья нам не давали. Например, учитель говорил:
— Мой мальчик, скажи-ка нам, о чем говорится в пятой строчке на восемнадцатой странице седьмого тома «Канджура»? Открой ящичек. Посмотри, что это за строчка?
На ответ отводилось не более десяти секунд, и горе тебе, если ты ошибешься, пусть даже самую малость. И все-таки это была хорошая система тренировки памяти. Ведь нельзя же рассчитывать на то, что под рукой всегда будут необходимые справочники. Наши книги — это вороха летающих страниц, заключенных с двух сторон в деревянные корки, — обычно были в метр шириной и толщиной 40 сантиметров. Позже я понял, как важно иметь хорошую память.
В течение первых двенадцати месяцев нам было запрещено покидать монастырь. Те, кто нарушал это правило, по возвращении находили ворота монастыря для себя закрытыми навсегда. Такого правила придерживались только в Шакпори, где суровая дисциплина вселяла в сердце страх и при мысли, что ты можешь ока-
8*
115
Третий глаз


Лобсанг Рампа
заться за стенами монастыря. Я уже говорил, что давным-давно убежал бы, если бы знал, куда пойти. Однако через год мы адаптировались.
За весь этот первый год нам ни разу не разрешили поиграть. Мы работали без передышки. Слабые не выдерживали нервного перенапряжения и отчислялись. Через некоторое время мы вдруг неожиданно для себя обнаружили, что разучились играть. Занятия спортом и физическими упражнениями были рассчитаны на то, чтобы укрепить наши мышцы и закалить организм, привить нам полезные практические навыки. С самого раннего детства я полюбил ходули. В монастыре мне позволили немного походить на них. У первых ходуль, которыми у нас начинает пользоваться ребенок, опоры для ног находились от земли на расстоянии, равном его росту. По мере приобретения опыта высота менялась и доходила до трех метров. Взгромоздившись на такие ходули, мы разгуливали по двору, заглядывая в окна, и слышали в ответ — в девяти случаях из десяти — самую отборную брань.
Мы не нуждались в балансировке. Переступая с ноги на ногу, как бы шагая на месте, нам удавалось сохранять равновесие. Таким образом, чтобы не упасть, требовался минимум внимательности. Разыгрывали мы и баталии на ходулях. Разбивались на две команды, в каждой по 12 человек. Потом выстраивались метрах в тридцати друг от друга и по сигналу сходились. Все это сопровождалось громкими воплями и воинственными криками, от которых сам сатана убежал бы без оглядки. Я уже говорил, что ребята из моего класса были значительно старше меня, но в этих сражениях мой маленький рост шел мне только на пользу. Я ловко сновал между рослыми и тяжелыми ребятами, выказывавшими некоторую неповоротливость, хватал их ходули и одну тащил на себя, а другую толкал в противоположную сторону. Таким прос-
116


тым способом мне удавалось повергнуть на землю большинство своих противников. На коне я был менее удачлив, но там, где приходилось проявлять смекалку, я не был последним.
Вспоминается мне и такой случай. Однажды я переходил речку на двухметровых ходулях, которые нашел на дороге. Берега речки были обрывистыми, брода поблизости не было. Я сел на берег, опустил ходули в воду и вошел в речку. У берега вода доходила до колен, а на середине — до пояса. Вдруг я услышал шум приближающихся шагов. Со стороны, откуда я пришел, к реке спускался человек. Он шел быстро и, увидев меня на середине реки, конечно же подумал, что здесь брод.
Путник с ходу плюхнулся в воду и тут же ушел под нее. Подхваченный течением, он на какое-то мгновение показался на поверхности и руками ухватился за берег, где ему удалось закрепиться. До меня донеслись такие проклятия и такие угрозы, что я так припустил на ходулях к берегу, как, пожалуй, никогда еще не бегал!
Ветер, дующий в Тибете постоянно, представляет определенную опасность для ходоков на ходулях. Увлеченные игрой, мы иногда забывали об этом и оказывались в центре двора, вдали от покровительственных стен. Тогда достаточно было незначительного порыва ветра, чтобы на земле образовалась куча-мала из тел, рук, ног и... ходуль. Однако мы отделывались легким испугом. Благодаря занятиям дзюдо мы умели падать без каких-либо серьезных последствий для себя. Но синяки и царапины, конечно, были. Хотя кого волновали эти пустяки?! Находились среди нас, правда, и такие, которые готовы были споткнуться о собственную тень и не успевали сгруппироваться при падении, —они- то и ломали себе то руку, то ногу.
Помню, как один у нас крутил «солнце» на ходулях и при этом продолжал идти на них вперед. Опершись о
117
Третий глаз


Лобсанг Рампа
верхнюю часть ходуль, он отрывал ноги от опоры и делал полный переворот. Мог он делать и вертикальную стойку. Моя первая попытка совершить прыжок на ходулях закончилась плачевно: я грохнулся и больно ушибся. Подвели опоры —они были плохо привязаны. С тех пор, прежде чем встать на ходули, я всегда проверял опоры на прочность.
Накануне моего восьмилетия лама Мингьяр Дондуп сказал мне, что, согласно предсказаниям астрологов, завтра, в мою годовщину, представится благоприятный момент для открытия «третьего глаза». Я не испытывал никакого волнения, зная обо всем и заранее ко всему подготовившись. Кроме того, я очень доверял моему учителю. С помощью открытого «третьего глаза» я смогу, как мне это неоднократно повторялось, увидеть человечество таким, какое оно есть на самом деле. Для нас тело есть не что иное, как живая раковина для большого «Я», «сверх-Я», управляющего телом во время сна или в момент смерти. Мы считаем, что человек воплощен в своем несовершенном теле для того, чтобы приобрести знания и развиться. Во время сна человек переходит в другую плоскость бытия. Он ложится спать, тело его отдыхает. Как только наступает сон, душа освобождается от материальной оболочки и начинает плавать, будучи связанной с телом «Серебряной нитью», которая обрывается только в момент смерти. Сны —суть ожидаемые нас явления, прожитые в спиритическом плане сна. Когда душа возвращается в тело, шок пробуждения искажает увиденное во сне настолько, что для неподготовленного человека все может показаться невероятным, неправдоподобным. Но об этом будет сказано дальше. Я поделюсь с читателем собственным опытом в этой области.
Аура, окружающая тело, независимо от того, кому и как ее удается увидеть, есть не что иное, как жизненная
118


сила, горящая внутри живого существа. Мы считаем, что сила эта, как молния, электрического происхождения. Западные ученые смогли измерить и отметить электрические волны мозга. Тем, кто обычно смеется над подобными вещами, следует подумать о солнечной короне, полыхающей на расстоянии многих миллионов километров от самого светила. Простой человек не может видеть эту корону, хотя во время солнечного затмения ее могут наблюдать все, кто захочет. Верят люди в существование этой короны или нет — не имеет значения. Их сомнение не мешает ее существованию. То же можно сказать и о человеческой ауре. Открытие «третьего глаза» позволило мне увидеть эту ауру.
119
Третий глаз


ОТКРЫТИЕ "ТРЕТЬЕГО ГЛАЗА”
Глава 7


Пришел день моего рождения. День свободный от занятий и служб. За завтраком лама Мингьяр Дондуп сказал мне:
— Отдохни хорошенько, Лобсанг, вечером мы за тобой придем.
Как приятно лениво валяться на солнце! Сверкают крыши Поталы. Переливаются голубые воды Норбу Линга — парка Жемчужины. Очень хотелось покататься на кожаной лодке. Я с интересом наблюдал, как группа торговцев переправлялась на пароме через Джичу. До чего же быстро пролетел день!
Наступил вечер. Меня привели в комнату, откуда уже не разрешалось выходить. Послышались легкие шаги. Кто-то шел в мягких войлочных сапогах по каменным плитам коридора. В комнату вошли три ламы высокого ранга. Мне наложили на лоб компресс из трав и привязали его бинтом. Затем они ушли и вернулись поздно вечером. Среди них был и лама Мингьяр Дондуп. Компресс сняли, тщательно вымыли лоб и насухо вытерли. Один лама, настоящий геркулес, сел сзади и зажал мою голову в своих коленях. Другой открыл ко¬
123


Лобсанг Рампа
робку и извлек оттуда блестящий инструмент из стали. Если бы не его форма да мелкие зубчики на остром конце, инструмент совсем был бы похож на шило. Перед осмотром лама простерилизовал его на огне.
— Операция будет болезненной, — сказал мой учитель, взяв меня за руки. — Кроме того, совершенно необходимо, чтобы ты был в полном сознании. Это будет недолго. Поэтому постарайся сохранять спокойствие.
Перед моими глазами прошел целый набор инструментов и примочек из трав. «Ну, Лобсанг, мой мальчик, — думал я про себя, — держись, все равно ты получишь то, что тебе уготовано. Что тебе остается еще делать, кроме того как сохранять спокойствие».
Лама, державший инструмент, спросил:
— Готовы? Начинаем, — солнце только что село.
Он приставил зубчатый конец инструмента к
середине лба и начал вращать ручку. Прошла минута. У меня было такое чувство, будто меня протыкают иглами. Время остановилось. Инструмент прошил кожу и вошел в мягкие ткани, не вызвав особой боли. Но когда конец его коснулся кости, я ощутил легкое потрясение. Монах усилил давление, вращая инструмент, чтобы его зубчики вгрызались в лобную кость. Боль не была острой. Просто я чувствовал давление, сопровождающееся тупой болью. Я не шелохнулся, находясь все время под пристальным внимание ламы Мингьяра Дондупа, — я предпочел бы испустить дух, чем пошевелиться или закричать. Он верил мне, а я ему. Я знал: он прав, что бы он ни делал, что бы ни говорил. Он внимательно следил за операцией, и только веки да слегка поджатые губы выдавали его волнение. Вдруг послышался треск — кончик инструмента прошел кость. Моментально лама-хирург прекратил работу, продолжая крепко держать инструмент за рукоятку. Мой учитель передал ему пробку из твердого
124


дерева, тщательно обработанную на огне, что придало ей прочность стали. Эту пробку лама-хирург вставил в паз инструмента и начал перемещать ее по пазу вниз, пока она не вошла в отверстие, просверленное во лбу. Затем он немного отодвинулся в сторону, чтобы Мингьяр Дондуп оказался рядом с моим лицом, и, сделав знак, стал все глубже и глубже всаживать этот кусочек дерева в мою голову. Вдруг странное чувство овладело мной: казалось, будто меня покалывали и щекотали в носу. Я начал различать запахи, до сих пор неизвестные мне. Потом запахи пропали, и меня охватило новое чувство, словно легкая вуаль обволакивает все мое тело. Внезапно я был ослеплен яркой вспышкой.
— Довольно! — приказал лама Мингьяр Дондуп.
Меня пронзила острая боль. Казалось, что я горю,
охваченный белым пламенем. Пламя стало стихать, потухло, но на смену ему пришли мгновенные вспышки и клубы дыма. Лама-хирург осторожно извлек инструмент. Во лбу осталась деревянная пробка. С этой пробкой я проведу здесь около трех недель, почти в абсолютной темноте. Никто не смеет посещать меня, кроме трех лам, которые поочередно будут вести со мной беседы и инструктировать. До тех пор пока пробка будет в голове, мне будут давать ограниченное количество пищи и питья — чтобы только не умереть с голоду.
— Теперь ты наш, Лобсанг, — сказал мой учитель, забинтовывая голову. — До конца своих дней ты будешь видеть людей такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они стараются казаться.
Было довольно странно видеть трех лам, купающихся в золотом пламени. Позже я понял, что золотая аура была результатом чистоты и святости их жизни и что у большинства людей аура совсем другого цвета.
125
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Когда же это новое чувство развилось во мне под строгим наблюдением и руководством лам, я стал различать другие цветовые оттенки в центре ауры. Впоследствии я научился диагностировать по цвету и интенсивности ауры состояние здоровья человека. Таким же образом — по смене цветовых гамм в ауре — я мог безошибочно определять, говорит человек правду или лжет. Объектом моего ясновидения являлось не только человеческое тело. Мне дали один кристалл, который и сейчас хранится у меня и к которому я часто обращаюсь. Ничего магического в подобных кристаллах нет. Это действительно простой инструмент — как микроскоп или телескоп, позволяющий видеть предметы, обычно невидимые. То же можно сказать и о кристаллах. Они служат фокусом для «третьего глаза», с помощью которого можно проникать в подсознание людей, собирать факты, о которых люди стараются забыть. Однако не все кристаллы одинаково хороши. Иной раз лучших результатов можно добиться с помощью горного хрусталя, другой раз — стекла. Некоторые используют простую воду, налитую в кубок, некоторые — черный диск. Но какой бы ни была технология, принцип остается одним и тем же.
В течение всей первой недели после операции в комнате поддерживалась полная темнота. Начиная с восьмого дня стали постепенно увеличивать освещенность. На 17-й день свет был уже нормальным, и снова меня посетили три ламы, чтобы удалить пробку. Все был просто. Накануне лоб мой распарили настоем из трав. Как и во время операции, один лама зажал мою голову между коленями. Специальным инструментом другой лама, оперировавший меня, ухватился за кончик пробки. Резкий рывок — и все закончилось: пробку удалили из головы. Лама Мингьяр Дондуп наложил мне на лоб ком-
126


пресс из трав и показал пробку. Пробка почернела настолько, что стала похожа на эбонитовую. Лама-хирург положил ее на небольшую жаровню, где она исчезла в горящем ладане. Древесный дым перемешался с дымом ладана и поднялся к потолку. Так закончился первый цикл моего посвящения. В этот день в голове у меня теснился рой мыслей. Каким-то теперь предстанет передо мной Тзу? А отец? А мать? Как-то они будут выглядеть? Но пока эти многочисленные вопросы оставались без ответа.
На следующее утро снова пришли ламы и внимательно осмотрели лоб. Они решили, что я уже могу вернуться к товарищам, но половину времени со мной будет заниматься лама Мингьяр Дондуп, в задачу которого входило продолжить мое образование с помощью специальной методики. Другая половина дня пройдет в обычных занятиях и службах. Немного позже меня стали также обучать под гипнозом. Но сейчас я не мог думать ни о чем, коме еды. Меня продержали на строгой диете 18 дней, и я порядком отощал. С этими мыслями я бросился на кухню, но в коридоре увидел силуэт человека, окутанного голубым дымом с яркими красными разводами и пятнами. Я вскрикнул от ужаса и побежал обратно в комнату. Ламы смотрели на меня с удивлением — я был ни жив ни мертв.
— В коридоре горит человек! — выпалил я.
Лама Мингьяр Дондуп первый пришел в себя и улыбнулся:
— Лобсанг, это наш уборщик, человек он вспыльчивый. Его аура напоминает голубой дым, потому что он недоразвит. А красные пятна — признак того, что он сердится. Не бойся и отправляйся обедать; мы видим, как ты проголодался.
127
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Интересно было потом наблюдать за ребятами, которых, как мне казалось, я хорошо знал, но, как выяснилось, не знал вовсе. Достаточно было взглянуть на них, чтобы определить, о чем они думают, что замышляют, как относятся ко мне — с завистью или с безразличием.
Однако недостаточно было видеть только цвет их ауры, надо было уметь понимать его значение.
Эти вопросы мы отрабатывали вместе с моим Наставником ламой Мингьяром Дондупом. Мы уединялись в укромных местах, откуда могли спокойно наблюдать за людьми, входившими и выходившими через главные ворота.
— Лобсанг, — говорил мне лама Мингьяр Дондуп, — обрати внимание вон на того только что прибывшего человека. Видишь ли ты разноцветные нити, которые дрожат выше сердца? Такое дрожание и этот цвет означают, что у него больные легкие.
Или о торговце:
— Посмотри на эти широкие движущиеся разводы, похожие на ленты, и пятна, похожие на вспышки. Наш брат — делец, думает, как бы побольше денег вытрясти из этих скотов-монахов. Он знает, зачем приехал. Из-за денег многие люди не останавливаются ни перед чем. Они теряют чувство меры и становятся безжалостными.
И еще:
— Посмотри на этого старого монаха. Вот кто святой в полном смысле слова. Но он большой буквоед и не способен видеть дальше небольшого крючка в наших писаниях. Ты заметил, насколько обесцвечена его желтая аура? Это говорит о том, что он недостаточно развит и образован, чтобы избежать ошибок.
И так продолжалось день за днем. Особенно много внимания уделялось работе с больными как в физичес-
128


ком, так и в психическом плане. «Третий глаз» в этих случаях оказывался очень полезным.
— Позднее, — сказал мне лама Мингьяр Дондуп однажды вечером, — ты сможешь закрыть «третий глаз», когда захочешь, поскольку в конце концов станет невыносимо смотреть всегда один и тот же печальный спектакль о человеческом несовершенстве. Но сейчас пока пользуйся им как своими обычными глазами. Скоро мы тебя научим открывать и закрывать его.
Давным-давно, гласят наши предания, люди умели пользоваться «третьим глазом». Это было время, когда боги ходили по земле и жили среди людей. У людей при виде других, в чем-то их превосходящих, возникало желание их убить. Они не задумывались над тем, что то, что они видят, боги видят лучше их. В наказание боги закрыли «третий глаз» у людей. С тех пор на протяжении многих столетий дар ясновидения был уделом немногих. Те, кто обладал им от рождения, могли развить и усилить его в тысячи раз благодаря соответствующей операции, какую сделали мне. Дар этот особый, и относиться к нему надо осторожно и с уважением, как к любому другому таланту.
Однажды меня вызвал к себе отец-настоятель.
— Сын мой, — обратился он ко мне, — теперь у тебя есть то, в чем отказано большинству людей. Пользуйся этим даром во благо и никогда в эгоистических целях. Когда ты окажешься за границей, от тебя будут требовать, как от фокусника на ярмарке, показать то и показать это. Тебе станут говорить: это надо доказать. Но я обращаюсь к тебе, сын мой: не подчиняйся капризам. Твой дар дан тебе для оказания помощи ближнему, а не для собственного обогащения. Ясновидение может открыть тебе многое, но никогда не открывай своим ближним того, что может вызвать их страдания и попытку изменить жизненный путь. Человек, сын мой, сам до-
9 4-252
129
Третий глаз


Лобсанг Рампа
лжен выбирать свой путь. Что бы ты ему ни говорил, судьбу человека нельзя изменить — все равно он пройдет тот путь, который ему уготован. Помогай больным и несчастным, но не говори того, что могло бы изменить их путь.
Отец-настоятель, человек весьма образованный, был личным врачом Далай-ламы. Перед расставанием он сказал, что скоро меня вызовет к себе Далай-лама. Мне и моему Наставнику, ламе Мингьяру Дондупу, предстоит в течение нескольких недель быть гостями в храме Потала.
130


ПОТАЛА
Глава 8


Однажды утром в понедельник лама Мингьяр До- ндуп сообщил мне, что наш визит в Поталу назначен на конец недели.
— Надо нам с тобой провести репетицию, — сказал он. — Представление должно быть безупречным.
Возле нашего класса была небольшая часовня, в которой стояла статуя Далай-ламы в натуральную величину.
— Смотри внимательно, Лобсанг, и делай, как я, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Ты входишь вот так, с опущенными глазами, подходишь к Далай-ламе и останавливаешься вот здесь, в полутора метрах от него. В знак приветствия высовываешь язык и кланяешься. Раз, два, три. Встав на колени, опустив голову, ты кладешь
133


Лобсанг Рампа
шарф вокруг его ног. Когда он будет возлагать тебе шарф на шею, выпрямись, но голову продолжай держать опущенной. Считай до десяти, чтобы не показаться неучтивым, затем поднимись с колен и начинай пятиться до первой от тебя свободной подушки.
Я старался выполнить в точности все, что мне показывал лама Мингьяр Дондуп. А он проделывал все это с такой легкой непринужденностью, какой только может обладать человек, имеющий в подобных делах большую практику.
— Еще один совет: перед тем как начнешь пятиться — осмотрись. Сделай это быстро и учтиво. Запомни, где лежит ближайшая от тебя подушка. Да не своди так резко каблуки внутрь, а то, чего доброго, полетишь и сломаешь себе шею. Будь осторожен, не упади. Ну, а теперь... Покажи, как ты это будешь делать.
Я вышел. Лама хлопнул три раза в ладоши. Я бросился вперед, но тут же был остановлен.
— Лобсанг! Лобсанг! Полегче, ты же не на бегах. Еще раз, да помедленней. Умерь пыл и повторяй про себя: «Ом-ма-ни-пад-ме-хум». Пойми, ты должен войти с достоинством молодого священника, а не мчаться галопом, словно верховая лошадь по долине Цанг-По.
Я снова вышел и снова вошел — с «достоинством». Подойдя к статуе, падаю на колени и на коленях продолжаю движение, приветствуя по-тибетски — высунув язык. Троекратное приветствие у меня получилось превосходно, так что я даже загордился! Но, боже мой, я же забыл шарф! Опять выхожу и в третий раз проделываю все заново. На этот раз все идет хорошо, я правильно возлагаю церемониальный шарф на ноги статуи. Затем начинаю пятиться и, бросив беглый взгляд вокруг себя, нахожу подушку, на которую и усаживаюсь в позе лотоса.
134


— Теперь переходим ко второму этапу, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Речь идет о деревянном кубке, который ты должен будешь вынуть из левого рукава при разносе чая. Его надо держать вот таким образом. Непринужденно вынимаешь кубок из рукава и устанавливаешь перед собой. Теперь все повтори да не забудь шарф.
Каждое утро в течение недели мы отрабатывали все тонкости до автоматизма. Разумеется, кубок поначалу падал и гремел, но и с этим трюком я в конце концов справился.
В пятницу я сдавал экзамен отцу-настоятелю. Показал все, в чем преуспел.
— Твое представление делает честь твоему Наставнику, — объявил он, — нашему брату Мингьяру До- ндупу.
В понедельник утром мы спустились с холма и отправились в Поталу. Наш монастырь административно относился к Потале и своими строениями как бы примыкал к главному зданию дворца. Назывался он «Храм и Школа Медицины». Наш отец-настоятель, как я уже отмечал, был личным и единственным врачом Далай-ламы. Должность эта, надо заметить, очень хлопотная. Отцу-настоятелю приходилось не столько лечить от болезней, сколько их предупреждать. Он отвечал за малейшее недомогание своего августейшего пациента. Отец-настоятель не имел права на освидетельствование Далай-ламы, когда он считал это необходимым. Его вызывали тогда, когда Наимудрейший заболеет!
Но в то утро я не думал о заботах отца-настоятеля, у меня хватало своих. У подножия холма мы свернули к Потале и оказались в толпе почитателей храма и паломников. Люди шли со всех сторон Тибета, чтобы посмотреть на жилище Наимудрейшего, как у нас называют Далай-ламу. Если им удавалось хотя бы краешком глаза
135
Третий глаз


Лобсанг Рампа
взглянуть на него, они уходили с чувством глубокого удовлетворения, не жалея о проделанном долгом пути пешком, не сетуя на усталость. Некоторые паломники добирались сюда месяцами, чтобы иметь случай увидеть и поприветствовать Святого из Святых. В этой пестрой толпе были крестьяне, благородные гости, пастухи, торговцы, больные, надеявшиеся найти исцеление в Лхасе. Они запрудили всю дорогу вокруг дворца на девять километров в окружности. Одни передвигались на четвереньках, другие ползли по-пластунски. Больные и немощные ковыляли кто как мог — на костылях, поддерживаемые товарищами. Повсюду разносчики предлагали им чай с маслом, приготовленный на переносных жаровнях и разлитый во всевозможные посудины. На каждом шагу продавались приворотные зелья и амулеты, «освященные Святой Инкарнацией». Старики старались сбагрить свои гороскопы, приготовленные для простофиль. Мелкие торговцы предлагали каменные молитвенники в виде колес с выбитыми на них молитвами — «сувениры Лхасы». Уличные писцы за умеренную плату выдавали свидетельства о том, что их клиенты посетили Лхасу и все ее святые места. Мы прошли через всю эту толпу не останавливаясь, поскольку наши мысли целиком были в храме.
Личная резиденция Далай-ламы находилась на крыше храма Потала — никто не имел права жить выше Святейшего. Громадная каменная лестница, походившая больше на реку, вела вверх. Многие высокопоставленные лица въезжали по ней верхом на коне, чтобы не выбиться из сил. Их было достаточно на нашем пути. Мы уже находились довольно высоко, когда лама Мингьяр До- ндуп остановился.
— Посмотри на дом своих родителей, — указал он пальцем. — Видишь сколько слуг снует во дворе?
136


Я посмотрел. В тот момент мне как раз было бы лучше не расстраиваться, не проявлять никаких эмоций. Я не мог проронить ни слова. Я молча наблюдал за матерью, которая отправлялась куда-то со своей свитой. Был там и старый Тзу. Но для чего все это? Все, о чем я думал и переживал, должно умереть в моем сердце.
Потала, построенный на небольшой горе, представляет собой независимую общину. Здесь вершатся все дела Тибета — религиозные и общественные. Это здание, вернее, группа зданий, является сердцем страны, предметом всех мыслей, источником всех надежд. В его каменных хранилищах, кладовых казначейства, лежат золотые слитки, бесчисленные мешки с драгоценными камнями и антикварными изделиями. Самим зданиям не более трех с половиной столетий, но стоят они на более древнем фундаменте. Когда-то здесь была крепость, возвышавшаяся над горой. По бокам горы вулканического происхождения проходит расщелина, от которой тянутся самостоятельные проходы. Один из них ведет к озеру. К нему допускаются не все даже из привилегированных сословий, и только эти немногие знают о самом существовании озера.
Но вернемся к тому моменту, когда мы поднимались по лестнице Поталы в то прекрасное солнечное утро. Повсюду слышалось пощелкивание каменных молитвенников в виде колес — единственных колес в Тибете. Старое пророчество гласит: как только в Тибете появятся настоящие колеса, страна потеряет мир.
И вот мы достигли храма Потала. Увидев моего Учителя, которого здесь хорошо знали, высокорослые стражники открыли золотые врата. Мы продолжили свой путь до самой крыши, где покоились в усыпальницах Святые Инкарнации, предшествовавшие Далай-ламе и где находились его личные покои. Огромный каштановый занавес из шерсти яка закрывал вход. Он раздвинулся, и мы
137
Третий глаз


Лобсанг Рампа
вошли в большой зал, охраняемый огромными статуями драконов из зеленого фаянса. Богатые ковры украшали стены, на них были изображены сцены на религиозные темы и темы древних преданий. На низких столиках стояли статуэтки почитаемых богов и богинь тибетской мифологии, которые не оставили бы равнодушными ни одного коллекционера, а также изделия из эмали. На одной этажерке, около прохода, закрытого занавесом, помещалась «Книга Благородных». Как мне хотелось открыть эту книгу и убедиться, что в нее занесена и моя фамилия! Но в такой день и в таком месте я чувствовал себя маленьким и незначительным. В восемь лет у меня не было никаких иллюзий на свой счет. Я только спрашивал себя, что за причины побудили первое лицо страны вызвать меня. Я понимал, что эта встреча — исключение из правил и что она потребует от меня в дальнейшем еще больших усилий в работе и учебе.
Лама в платье вишневого цвета с золотыми наплечниками заговорил с Мингьяром Дондупом. Моего Наставника знали все. Где бы он ни появлялся, везде его встречали с большим почтением и уважением.
— Его Преосвященство крайне заинтересованы во встрече и хотят поговорить с ним с глазу на глаз... — услышал я.
Мой учитель повернулся ко мне:
— Настал момент представления. Я укажу тебе дверь. Повтори про себя все, над чем мы работали в течение недели.
Он обнял меня за плечи, и мы направились к двери. Мингьяр Дондуп шепнул мне последний раз на ухо:
— Не волнуйся, будь спокойнее. Ступай...
13$


Он хлопнул меня по плечу и остался сзади, наблюдая за мной. Я вошел — в глубине зала находился Наимудрейший — Далай-лама XIII.
Далай-лама сидел на шелковой подушке цвета шафрана. Одежда его ничем не отличалась от одежды лам, и только огромная желтая шапка с ниспадающими до плеч концами выделяла его среди всех. Он отложил в сторону книгу. С опущенной головой я пересек помещение и, не доходя до Далай-ламы двух метров, упал на колени, приветствуя его троекратно. Затем возложил к его ногам шелковый шарф, приготовленный Мингьяром Донду- пом. В ответ Наимудрейший возложил мне свой шарф на пальцы, а не на шею, как это было положено. У меня закружилась голова при мысли, что теперь мне предстоит пятиться до ближайшей подушки, а они все при более внимательном осмотре оказались так далеко от меня. Далай-лама заговорил в первый раз:
— Эти подушки расположены слишком далеко, чтобы до них пятиться. Повернись и посмотри, нет ли здесь подушки, которая не помешала бы нам побеседовать наедине.
Я увидел подушку рядом с ним.
— Садись напротив меня, — сказал Далай-лама.
Когда я сел, он снова заговорил:
— Про тебя мне рассказывали много удивительного, молодой человек. Ты родился с даром ясновидения, который реализовался в тебе с открытием «третьего глаза». Я познакомился как с твоим досье относительно последнего перевоплощения, так и с предсказаниями астрологов. Жизнь твоя поначалу будет трудной, но конец ее увенчает успех. Ты проедешь по всему миру и побываешь в таких странах, о коих и не слыхал. Ты увидишь жестокость, смерть, разрушения, которые трудно даже вообразить. Твой жизненный путь будет долог и тягостен, но,
139
Третий глаз


Лобсанг Рампа
повторяю, в конце его тебя ждет успех, как это и было тебе предсказано.
Зачем он мне все это говорил? Зачем предсказывал то, что я знал наизусть — слово в слово — с семи лет? Я знал, что после обучения медицине и хирургии в Тибете, продолжу свое образование в Китае. Но Наимудрейший продолжал говорить. Он взывал к моей бдительности. Он предостерегал меня, чтобы я не впал в искушение доказать западному миру свои исключительные физические и духовные способности.
— Я побывал в Индии и Китае, — продолжал Далай- лама. — В этих странах можно говорить о высших реалиях, или сущности высшего порядка. Встречал многих людей с Запада. У них совсем иная оценка ценностей. Они преклоняются перед коммерцией и золотом. Их ученые говорят: «Покажите нам душу. Покажите, чтобы мы могли потрогать ее, взвесить, узнать, как она реагирует на кислоты. Назовите нам ее молекулярную структуру, ее химические свойства. Доказательства. Доказательства. Нам нужны доказательства». И они вовсе не заботятся о том, что своим неверием и подозрительностью упускают все шансы добыть эти доказательства, о которых так много и бестолково кричат... Однако нам пора выпить чаю.
Он ударил в гонг и дал указания появившемуся ламе. Тот быстро принес чай и продукты, привезенные из Индии. За обедом Наимудрейший рассказывал об Индии и Китае. Он также сказал мне, что хотел бы, чтобы я работал не покладая рук, и что он подберет специальных учителей для этого. Не в силах сдержаться, я вдруг выпалил:
— Нет человека более ученого, чем мой учитель — лама Мингьяр Дондуп!
140


Далай-лама посмотрел на меня и разразился смехом. Вероятно, никто до сих пор не осмеливался говорить с ним таким тоном, но услышать подобное от восьмилетне- го ребенка?! Моя неожиданная реплика, судя по всему, ему понравилась.
— Так, так. Значит, по-твоему, Мингьяр Дондуп самый подходящий человек?! А ну-ка, скажи откровенно, что ты о нем думаешь, бойцовый петушок?
— Господин, — ответил я, — вы сказали о моем ясновидении как об исключительном явлении. По-моему, лама Мингьяр Дондуп лучший человек из всех, которых я когда-либо встречал!
Продолжая смеяться, Далай-лама снова ударил в гонг.
— Пусть войдет Мингьяр, — сказал он ламе, который нам прислуживал.
Вошел мой Наставник, приветствуя Наимудрейшего.
— Возьми подушку и садись рядом с нами, Мингьяр, — сказал Наимудрейший. —Твой маленький ученик очень высокого мнения о тебе, и я с ним вполне согласен.
Мой учитель сел рядом со мной, а Далай-лама продолжал:
— На тебя возлагается полная ответственность за обучение и воспитание Лобсанга Рампы. Организуй его обучение так, как считаешь необходимым. Ты просил у меня на это письменного распоряжения, я даю его. Время от времени я буду вызывать Лобсанга Рампу к себе. — Он наклонился ко мне:— Твой выбор хорош, молодой человек. Твой Наставник — друг моего детства и настоящий мэтр в оккультных науках.
Обменявшись еще несколькими фразами, мы поднялись и стали откланиваться перед уходом. По лицу ламы Мингьяра Дондупа было видно, что он доволен как мной, так и тем впечатлением, какое я произвел на Далай-ламу.
141
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Мы проведем здесь несколько дней, — сказал он мне, — и  я раскрою тебе некоторые тайны, которые хранят эти здания. В нижних этажах есть много коридоров и комнат, где не бывал никто в течение двух веков. Ты узнаешь массу нового об истории Тибета.
Тут к нам подошел лама (все слуги Наимудрейшего имеют звание ламы) и сказал, что отведенные для нас комнаты готовы, они находятся на крыше, по соседству с покоями Далай-ламы. Он проводил нас туда. Вид, открывшийся на Лхасу, просто поразил мое воображение.
— Его Преосвященство, — сказал лама, сопровождавший нас, — распорядился всюду пропускать вас.
Мой Наставник посоветовал мне немного отдохнуть. Левая нога еще давала о себе знать, я передвигался прихрамывая. Он побаивался, что я останусь калекой на всю жизнь. Я отдыхал около часа, затем пришел Учитель и принес чай и пищу.
— Смотри, Лобсанг, что я раздобыл, чтобы заполнить твой пустой желудок. Надо отметить, что кормят здесь прилично, и не воспользоваться этим было бы большой глупостью с нашей стороны.
Меня не надо было долго уговаривать. Когда мы покончили с едой, Мингьяр Дондуп повел меня в комнату, расположенную на другом конце крыши. Там, к великому моему изумлению, на окнах не было привычной для глаз промасленной прозрачной ткани. На них ничего не было, и все-таки это ничего можно было видеть. Я осторожно протянул руку и потрогал это ничего. Ладонь ощутила холод и скользкую, словно лед, поверхность. И вдруг меня осенило — стекло! Я никогда раньше не видел таких оконных стекол. Правда, при изготовлении змеев мы использовали стекло, но то стек¬
142


Третий глаз
ло было толстым и непрозрачным. Более того, оно было цветным, а это — словно вода.
Но на этом чудеса не кончились. Открыв окно, лама Мингьяр Дондуп взял в руки медную трубу, обтянутую кожей. Она напоминала музыкальную трубу, только без раструба, и состояла из четырех частей, выдвигавшихся одна из другой. Учитель положил один конец трубы на подоконник и склонился к другому ее концу. Я, изумленный, подумал, что он собирается играть, но, вместо того чтобы поднести инструмент к губам, мой Наставник прижался к нему глазом.
После некоторого молчания и целого ряда манипуляций с трубой лама Мингьяр Дондуп обратился ко мне со словами:
— Посмотри скорее сюда, Лобсанг, один глаз закрой.
Я повиновался, но через секунду-другую, ошеломленный, отпрыгнул в сторону: на меня надвигался всадник. Я в замешательстве огляделся: в комнате, кроме нас, никого не было. Учитель заливался смехом. Я посмотрел на него с обидой. Что он, околдовал меня?
— Его Преосвященство сказал, что вы великий специалист по оккультным наукам, — сказал я, — не следует ли из этого, что вы обязаны высмеивать вашего ученика?
Мой вопрос вызвал новый взрыв смеха. Затем Мингьяр Дондуп попросил меня посмотреть в трубу еще раз. Я — не без страха — снова повиновался. Он чуть переместил трубу, и перед моими глазами открылась другая картина. Одним словом, это была обыкновенная подзорная труба, но я видел ее впервые в жизни. И никогда не забуду того всадника! Я часто думаю о том, как какой-нибудь иностранец из какой-нибудь западной страны отказывается верить в существование определенных оккультных явлений. Это невозможно, этого просто не может быть, утверждает он. Так вот тогда тот всадник
143


Лобсанг Рампа
тоже казался мне «невозможным»! Далай-лама привез несколько подзорных труб из Индии и очень любил смотреть в них на природу. В Потале я впервые увидел и зеркало, но никак не мог узнать себя в отраженной в нем страшненькой фигуре бледного мальчишки с красным шрамом на лбу и большим носом. Мне приходилось видеть свое отражение в водах реки, но оно было неясным и сглаженным, а это — резким, ясным, четким. Надо ли говорить, что с тех пор я не имею ни малейшего желания смотреть в зеркало!
Вы можете подумать, что Тибет, в котором нет витражей, подзорных труб и зеркал, — какая-то чудная страна. Но наш народ нисколько не чувствует себя несчастным из-за этого. Он в равной степени отказывается и от колеса. Колесо служит скорости, то есть цивилизации. Мы давно установили, что деловая жизнь столь стремительна, что не оставляет никакого времени на познание духа. Наш физический мир развивается медленно, чтобы наши эзотерические познания, познания о тайном и скрытом, накапливались и также развивались. Тысячелетиями мы проникали в тайны ясновидения, телепатии и других ответвлений метафизики. Действительно, некоторые ламы, например, могут, раздевшись доно- га, сесть в жуткий мороз на снег и силой мысли растопить его под собой, но они никогда не будут делать это на потеху любителям острых ощущений. Ламы, добившиеся высших познаний в оккультных науках, могут оторваться от земли и парить в воздухе, но и это они не станут демонстрировать, чтобы просто позабавить более или менее наивную публику. Настоящий специалист оккультных наук в Тибете не раскроет своему ученику всех секретов до тех пор, пока не убедится в достоинстве ученика и его моральном праве знать эти секреты. Поэтому силы и возможности метафизики никогда у нас не
144


Третий глаз
опошляются. Они не могут опошляться и употребляться во вред потому, что передаются лишь действительно достойным. А в этих силах нет ничего сверхъестественного, они являются результатом действия определенных законов природы.
В Тибете самосовершенствование человека может идти по двум направлениям: совершенствование в миру и совершенствование отрешением от мира. Выбирающие второе удаляются в монастыри, где живут в обителях отшельников, представляющих собой маленькие камеры, выдолбленные, как правило, в склоне горы. Толстые каменные стены такого жилища — толщина из подчас достигает двух метров — защищают от проникновения всякого шума. Когда отшельник принимает решение полностью удалиться от людей, вход в его пещеру замуровывают. В этом пустом каменном мешке он живет в полном одиночестве без света, мебели — без всего. Один раз в сутки он получает пищу через специальный лаз. Первое такое затворничество длится три года, три месяца и три дня. На протяжении этого времени отшельник размышляет о смысле жизни, назначении человека в ней. Ни под каким предлогом его физическая оболочка — тело — не может оставить эту камеру. За месяц до истечения срока добровольного заключения в крыше просверливается тончайшее отверстие, через которое в камеру проникает слабый луч света. Его постепенно расширяют, чтобы глаза отшельника могли привыкнуть к дневному свету, иначе он просто ослепнет. Часто такие отшельники, пробыв в миру несколько недель, снова принимают затворничество, но уже до конца своих дней. Подобная жизнь вовсе не бесцветна и не бесполезна, как может показаться на первый взгляд. Человек — это дух, существо другого мира, и, однажды сбросив путы телесной плоти, он устремляется ввысь и облетает Вселенную,
10 4-252
145


Лобсанг Рампа
где может оказаться полезным опосредовано — через свои мысли. Мысли, считается в Тибете, — это волны энергии. Материя — это сконцентрированная энергия. Направленная и частично сконцентрированная (сконденсированная) мысль может передвигать предметы. Направленная дифференцированно мысль превращается в инструмент телепатии, посредством ее можно заставить человека на расстоянии совершать определенные действия. Почему в это трудно поверить, а в то, что человек с микрофоном в руках способен управлять посадкой самолета, несмотря на густой туман и нулевую видимость, верить легко? Достигнув определенного уровня тренированности и отбросив в сторону скептицизм, человек может управлять посадкой самолета с помощью телепатии, без сложной техники, которая вовсе не безгрешна и может выйти из строя.
Мое эзотерическое образование не требовало длительного затворничества в кромешной тьме. Оно базировалось на другой методике, которая была бы не под силу большинству людей с призванием и задатками отшельников. В ее основе лежала детерминированная ориентация на выбранный предмет (по прямому указанию Далай-ламы). Обучение производилось как с помощью специальных приемов, так и посредством гипноза, но обо всем нельзя рассказывать в книге для массового читателя. Скажу только, что я за сравнительно небольшой период времени получил знаний гораздо больше, чем средний отшельник за всю его долгую жизнь. Мой визит в Поталу был началом этого курса обучения.
Подзорная труба меня просто очаровала, я часто пользовался ею, рассматривал знакомые места Лхасы. Лама Мингьяр Дондуп подробно объяснил мне принцип ее действия, и я понял, что и здесь нет ничего сверхъестественного, действуют определенные научные законы, и я не мог уже изумленно воскликнуть:
146


— О, это волшебство!
А однажды учитель привел меня в комнату, погруженную в полный мрак.
— Стой здесь, Лобсанг, и смотри на эту белую стену.
Он погасил масляный светильник и что-то сделал с
оконной форточкой. Тут же на белой стене появилась Лхаса в перевернутом изображении. Я изумился, увидев людей и яков, идущих вверх ногами. Вдруг картина задрожала и приняла естественный вид. Потом я прослушал лекцию о преломлении света. Как можно разложить свет на составляющие? Раньше мне показывали, как при помощи тихого свиста можно разбить кувшин или графин, это мне было понятно. Но рефракция света?! Я ничего не понимал до тех пор, пока мой Наставник не принес специальный прибор. Он зажег лампу и несколькими пластинками стал загораживать ее свет. Таким образом я познакомился с удивительным явлением в физике.
В хранилищах храма Потала было много чудесных статуй, древних книг. Стены его украшали великолепные рисунки на религиозные темы. Немногие европейцы, прямо скажем, видевшие эти рисунки, находили их ужасно непристойными. На некоторых из них был изображен мужской дух в интимной связи с женским духом. Подобное изображение души и сущности человека ни для одного тибетца не является непристойным или грязным. В Тибете два сплетенных обнаженных тела символизируют экстаз зарождения союза сознания и праведной жизни.
Я действительно ужаснулся, и это не может не ужасать, когда впервые в жизни увидел то, чему поклоняются христиане, — замученному и распятому на кресте Христу. Становится досадно, когда люди судят о других согласно собственным убеждениям. В храм Потала веками стекались со всех концов земли подарки Далай-
10*
147
Третий глаз


Лобсанг Рампа
ламе. Для них были отведены специальные залы, в которых я простаивал часами. Интересно было установить при помощи психоанализа глубокий смысл, вкладывавшийся подносящими в каждый подарок. Настоящая справка о движении души человека! Когда я устанавливал значение какого-нибудь подарка, мой Наставник с помощью книги-справочника рассказывал историю этого подарка. Мне было приятно слышать от учителя похвалу:
— Браво, Лобсанг! Ты делаешь большие успехи!
Перед тем как покинуть храм Потала, мы посетили один из подземных тоннелей. Остальные, успокоили меня, мне покажут позже. С факелами в руках мы осторожно спускались вниз по своеобразной, казавшейся бесконечной скользкой лестнице. Над нами нависали глыбы горных пород. Тоннель был делом рук природы, а точнее, вулканического происхождения. На стенах виднелись фигуры странной геометрической формы и рисунки, сюжеты которых были мне непонятны. Мне не терпелось увидеть озеро, которое, как я слышал, находилось в конце тоннеля и простиралось на много километров. Наконец мы добрались до самого низа тоннеля, постепенно расширяющегося к выходу, который вдруг навис над нами своими скалами, почти что касаясь факелов. Через какие-то сто метров мы оказались у кромки воды — воды, какой я в природе еще не видывал. Вода застоялась и отливала непроницаемой чернотой — складывалось впечатление, что смотришь не в озеро, а в бездонную дыру. Никакой ряби, ни единого звука в мертвой тишине. Блики от факелов причудливо плясали на скалах. Что-то извивалось на отвесной каменной громаде. Я подошел ближе и увидел огромную золотую жилу длинной метров пять — семь. Высокая температура когда-то расплавила золото. Стекая вниз, оно застыло, как восковой наплыв свечи.
148


Третий глаз
Лама Мингьяр Дондуп нарушил тишину:
— Это озеро простирается на шестьдесят километров до реки Цанг-По. Давно это было. Группа отчаянных монахов построила плот, запаслась факелами, веслами и отправилась в путь по подземной реке. Долго гребли они, проплыли много километров по неизвестным водам и наконец достигли того места, где подземное озеро сильно расширялось. Стены и своды нависавших скал исчезли из виду. Монахи не знали, в каком направлении плыть дальше.
Слушая своего учителя, я представлял себя на плоту с отважными путешественниками.
— Монахи растерялись, — продолжал лама Мингьяр Дондуп, — и не смогли сориентироваться. Вдруг плот накренило, резкий порыв ветра погасил факелы. Кромешная темнота поглотила людей. Монахам почудилось, что грифы демонов воды обрушились на их утлую посудину. Ухватившись за веревки, связывавшие плот, ослабевшие и оглушенные, монахи приготовились к гибели. Плот бросало из стороны в сторону, людей заливало водой, они продрогли до костей. А плот нырял и снова выпрыгивал из воды, как будто какой-то безжалостный гигант хотел вдоволь потешиться над несчастными, а затем предать их смерти. Сколько времени это продолжалось, монахи не знали, ибо вообще потеряли всякое понятие о времени. Никакого просвета, со всех сторон темнота, словно гигантский черный шар, окружала их — на земле не бывает так темно. Кругом слышался грохот и скрежет. В довершении всех бед плот перевернулся. Трое монахов утонули, двоим удалось всплыть на поверхность и глотнуть воздуха. И в этот момент впереди показался слабый дневной свет. Волны и течение наконец вынесли их из подземелья. Чуть живые, все в синяках и кровоподтеках, добрались они до берега реки. Несколько часов про¬
149


Лобсанг Рампа
лежали монахи на земле без движения. Наконец, собравшись с силами, они приподнялись и оглянулись. То, что они увидели едва не лишило их рассудка. Вдалеке вырисовывалась гора Потала, а вокруг них самих паслись яки. Первое, что пришло им в голову, это то, что они мертвы и находятся на небе над Тибетом. Послышались шаги: над ними склонился пастух. Он пришел подобрать пожитки с прибившегося к берегу неизвестного плота, но набрел на монахов. Убедившись, что перед ним действительно живые люди в разорванной в клочья одежде, он отправился в Поталу за носилками. С тех пор мало кто отваживался пускаться в столь опасное путешествие по этому озеру. Там есть несколько небольших островков. Что на них нашли, ты узнаешь при возведении тебя в сан.
Как мне хотелось в ту же минуту отправиться в путешествие на плоту! Учитель, не спускавший с меня глаз во время всего рассказа, расхохотался:
— Да, это было бы забавно! Но зачем доводить себя до изнеможения изнурительным путешествием, когда то же самое можно сделать гораздо проще — совершить астральное путешествие? Это тебе под силу, Лобсанг! Пройдет немного времени, и мы вместе отправимся с тобой в путь. Ты еще внесешь свой вклад в изучение озера. А пока тебе надо учиться, мой мальчик, нам вдвоем еще придется много поработать.
Пламя факелов постепенно затухало. Неужели, подумал я, придется идти вслепую? Надо было прихватить с собой лишний запас факелов. В этот момент лама Мингьяр Дондуп зашел в какое-то углубление в стене тоннеля и вынес оттуда целую охапку новых факелов, которые быстро зажег от пламени старых.
— У нас здесь хранится запас, —сказал он, —трудно отыскивать дорогу в темноте. А теперь в путь!
150


Третий глаз
Мы начали подниматься. Иногда останавливались, чтобы перевести дыхание и посмотреть на наскальные рисунки. На них были изображены великаны и какие-то странные машины, о которых я ничего не знал. А мой учитель знал здесь все и чувствовал себя очень уверенно. Я мечтал вернуться сюда и выяснить все до мелочей, поскольку уже не мог представить свою дальнейшую жизнь без разрешения всех тайн тоннеля. Как бы сказать это учителю? Меня не пугали опасности. Голос ламы Мин- гьяра Дондупа прервал мои мысли:
— Лобсанг, ты плетешься, как старик. Еще несколько шагов, и мы выйдем на свет. С крыши я покажу тебе то место, где монахи вышли из-под земли.
Он сдержал свое слово, и мне уже не терпелось проехаться на лошадке верхом шестьдесят километров, отделявшие Потала от того места. Но мой Наставник сказал: «Нет ничего проще! На что же нам подзорная труба?» Подземный выход озера ничем особым не отличался, разве что рядом с ним росли деревья, посаженные по распоряжению Далай-ламы в последнее его перевоплощение.
151


"ЖИВАЯ ИЗГОРОДЬ ИЗ ДИКОЙ РОЗЫ"
Глава 9


На следующее утро мы стали готовиться к отъезду в Шакпори. Мы не спешили — приятно было проводить время в Поталу. Я поднялся на крышу, чтобы в последний раз взглянуть на пейзаж. На крыше монастыря Шакпори молодой послушник читал, лежа на спине. Иногда он приподнимался, подбирал мелкие камешки и бросал их вниз на лысины проходивших мимо монахов. В подзорную трубу было хорошо видно, как озорник лукаво наблюдал из своего укрытия за растерянными монахами, задиравшими кверху головы. Мне стало неловко при мысли, что Далай-лама и меня мог видеть за подобного рода занятием. Я дал себе
155


Лобсанг Рампа
слово, что отныне не буду заблуждаться на тот счет, что Шакпори далеко от Поталы.
Настал час отъезда. Пришло время прощаться. Мы поблагодарили всех лам за оказанный любезный прием, а личного эконома Наимудрейшего поблагодарили особо. Он частенько баловал нас продуктами из Индии, а поскольку я ему был очень симпатичен, то на прощание он преподнес мне подарок, который я тут же проглотил. Собравшись с силами, мы начали спускаться по лестнице, чтобы снова оказаться на «железной горе». Едва мы дошли до середины лестницы, как кто-то окликнул нас. Находившиеся рядом монахи стали делать нам знаки, чтобы мы оглянулись. Мы остановились. Запыхавшийся от бега монах догнал нас и вручил послание ламе Мингьяру Дондупу.
— Подожди меня здесь, — сказал учитель, — я не задержусь.
Я повернулся и не спеша пошел вверх по лестнице. От нечего делать я стал разглядывать Лхасу. Вот там дом моих родителей. Воспоминания снова нахлынули на меня, и вдруг я остановился как вкопанный: в мою сторону ехал на лошади отец. Наши взгляды встретились. Лицо его вытянулось от удивления. Но он молча проехал мимо, больше не взглянув на меня ни разу. А я с горечью продолжал смотреть ему вслед.
— Отец, — вырвалось из груди.
Но он спокойно продолжал свой путь, как будто не слышал моего голоса. Глаза обожгли горячие слезы, все смешалось и поплыло куда-то в сторону, меня стало лихорадить. Неужели он хотел опозорить меня при всех, да еще в такой момент, когда я стоял на лестнице храма Сим? Собрав всю волю в кулак, я напустил на себя побольше важности и принялся снова как ни в чем не бывало разглядывать Лхасу, как будто меня больше ничего не интересовало.
156


Третий глаз
Спустя полчаса вернулся лама Мингьяр Дондуп. Он вел перед собой двух лошадей.
— Скорее в седло, Лобсанг, нам надо заехать в Сера, там с одним из настоятелей произошло несчастье.
К обоим седлам были приторочены сумки с инструментами Учителя. По дороге Линкор мы проскакали галопом мимо моего дома. Нищие расступились перед лошадьми, давая им дорогу. Вскоре мы приехали в монастырь Сера, где нас уже ожидали несколько монахов. Соскочив на землю и сняв с седла сумки, мы в сопровождении аббата направились к пациенту. В комнате лежал старец.
Лицо его уже приняло землистый цвет, жизненные силы готовы были оставить тело в любую минуту. Лама Мингьяр Дондуп распорядился вскипятить воды. Принесли воду. Учитель бросил туда травы. Пока я размешивал настой, он осматривал старца, который при падении пробил себе голову. Расплющенная черепная кость давила на мозг. Когда травяной настой остыл, мы обмыли им лоб больного. Мой учитель взял хирургический нож и быстро сделал надрез в виде буквы «у». Через некоторое время кровотечение ослабло. Снова пошли в ход примочки. Затем Мингьяр Дондуп снял кусок кожи с головы старца, и череп обнажился. С величайшей осторожностью учитель стал исследовать повреждение в черепе и скоро обнаружил сместившуюся от удара кость. Он взял кубок, где хранились некоторые инструменты в дезинфицирующем растворе, вынул из него два серебряных стержня с расплющенными зубчатыми концами. Он ввел один стержень в пролом черепа, установил его, а другим начал выправлять кость, пытаясь поставить ее на прежнее место.
— Лобсанг, передай мне кубок, — сказал он, поддерживая кость стержнем.
157


Лобсанг Рампа
Я протянул ему кубок, из которого он извлек серебряную шпильку и маленькую серебряную монету в виде треугольника. Он наложил монету на пролом между черепной коробкой и костью, которая была чуть выше положенного уровня. Небольшое усилие — и кость встала на свое место.
— Шов затянется сам, серебро обладает превосходными дезинфицирующими свойствами и не вызовет осложнений.
Учитель снова промыл рану и осторожно наложил кусок кожи на прежнее место. Разрез он сшил конским волосом, продезинфицированном в кипящей воде и смазанным мазью, приготовленной на основе трав. Затем наложил на голову повязку.
Старец начал постепенно приходить в себя. Мы уложили его на подушки так, чтобы он мог садиться без всяких усилий. Я чистил инструменты, кипятил их и аккуратно раскладывал по сумкам. В тот момент, когда я мыл руки, старец открыл глаза и слабо улыбнулся, узнав Мингьяра Дондупа, склонившегося над ним.
— Я знал, что только ты один сможешь помочь мне, поэтому и послал за тобой в Поталу. Мои обязанности на земле еще не выполнены, и я не готов оставить свое тело.
Мой Наставник посмотрел на него внимательно и сказал:
— Ты поправишься через несколько дней и скоро примешься за дела. Однако пока кто-то должен дежурить у твоей постели. Но через три-четыре дня бояться будет нечего.
Я подошел к окну. Интересно наблюдать за жизнью другого монастыря. Лама Мингьяр Дондуп обратился ко мне:
158


— Ты вел себя молодцом, мы будем вместе заниматься медициной. А сейчас давай знакомиться с жизнью этой общины, столь отличной от нашей.
Оставив старого настоятеля на попечение одного ламы, мы вышли в коридор. По чистоте здешнему монастырю было далеко до Шакпори. Да и дисциплина, как мне показалось, была не на высоте. По сравнению с нашими часовни выглядели менее ухоженными. Даже запах ладана казался здесь острее. Во дворе играли ватаги ребятишек. В Шакпори они почти всегда работали. Каменные лестницы обветшали. Какой-то старый монах пытался их починить, но у него, похоже, ничего не получалось. В общем — ни дисциплины, ни порядка.
— Ну, Лобсанг, не хочешь ли ты остаться тут и вести вольную жизнь, как и все здесь? — спрашивал учитель.
— Конечно, нет! Они похожи на банду дикарей.
Мой Наставник засмеялся:
— Семь тысяч дикарей! Не много ли? Достаточно горстки шалопаев, чтобы бросить тень на всю общину, не так ли?
— Вполне возможно, — отвечал я. — Однако название своему монастырю они дали красивое — «Живая изгородь из дикой розы», хотя я бы назвал его по-другому...
Лама смотрел на меня и улыбался:
— Думаю ты бы навел здесь порядок.
Я лишний раз убедился в том, что в нашем монастыре царила крайне суровая дисциплина, в то время как в других монахи что хотели, то и делали. Хотелось им бездельничать, они бездельничали, и никто им слова не говорил.
Сера, или «Живая изгородь из дикой розы», находился в пяти километрах от Поталы и входил в систему монастырей с общим названием «Три престола». Самым
159
Третий глаз


Лобсанг Рампа
большим монастырем в этой группе считался Дрэпунг с 10 тысячами монахов. Затем шли Сера с 7500 монахами и Гэндан, где было около 6 тысяч монахов. Все три монастыря походили на настоящие города с улицами, храмами, учебными заведениями, различными административно-хозяйственными зданиями. Улицы патрулировались стражниками из провинции Кам. Сейчас их место заняли китайские солдаты. Шакпори был меньше названных монастырей, но влияние его сильнее. Наш монастырь — «Храм Медицины» — занимал важное место в составе тибетского правительства. В Шакпори нас обучали приемам дзюдо. Я употребляю слово «дзюдо» для большей ясности, ибо тибетское название этого вида борьбы — «Сунгтру Кьен-ка-тиль де-по ле-ле-по» — невозможно перевести. Есть для этого понятия и технический тибетский термин — «амаре». Дзюдо — лишь начальная ступень, введение в систему тибетской борьбы. Нам, будущим ламам-врачам, знание элементов и приемов борьбы помогало в изучении рефлексов человека (при необходимости, скажем, хирургического вмешательства). Это знание придавало нам больше уверенности в поездках в опасные районы. Ведь куда только нам не приходилось ездить...
Старый Тзу был настоящим профессором дзюдо, пожалуй, лучшим борцом в Тибете. У нас большинство мужчин владеют дзюдо, но Тзу, начав обучать меня с четырех лет, раскрыл мне многие хитрости этой борьбы, известные лишь ему одному. По нашим понятиям, борьба — средство самообороны и самоконтроля человека. В Тибете говорят, что сильный человек может позволить себе быть мягким и добродушным, в то время как бузотерство, бахвальство и задиристость — это удел слабых.
Нам разрешалось усыплять человека во время врачевания перелома или удаления зуба, чтобы он не чувство-
160


вал боли. Мы могли держать человека без сознания несколько минут или часов. Он об этом даже не догадывался, поскольку, приходя в себя, находился в нормальном самочувствии. Было любопытно наблюдать за очнувшимся пациентом. Если он говорил в момент сонной комы, то, проснувшись, продолжал разговор с прерванной фразы. Однако такая методика анестезии таит в себе определенную опасность для здоровья, поэтому ею разрешают пользоваться только тем, кто прошел строгие квалификационные испытания. Эта методика включает в себя и приемы дзюдо, и элементы моментального гипноза. Для большей предосторожности специалисты подвергаются определенной магнетической обработке, чтобы они не могли злоупотреблять своими возможностями.
Ламаистский тибетский монастырь — это не только место, где живут монахи и религиозно настроенные люди, но это также автономный город со своими службами и развлечениями. У нас был театр, где ставились пьесы на религиозные сюжеты. Наши музыканты были всегда готовы блеснуть своим искусством, чего не было в других монастырях. Монахи могли покупать продукты, одежду, книги, предметы роскоши, желавшим скопить деньги не составляло труда положить их на счет в специальном заведении вроде банка. В каждом сообществе людей есть преступники. Наших нарушителей законов арестовывали монахи-полицейские и направляли их в суд, который и определял меру наказания. И если человек признавался виновным, он отбывал наказание в исправительной тюрьме монастыря.
Были и школы, где детей обучали согласно их талантам и наклонностям. Одаренных всячески поддерживали, а бездельники могли бодрствовать или спать по своему усмотрению, но только не в монастыре Шакпори. В Тибете считается, что на жизнь ближнего воздействовать невозможно, но всегда есть надежда, что при следу-
11 4 252
161
Третий глаз


Лобсанг Рампа
ющем перевоплощении, например, отставший в школе наверстает упущенное. В Шакпори поступали по-другому: тому, кто не добивался успехов в своем деле, предлагалось покинуть монастырь и отправляться на все четыре стороны в поисках более легкой жизни.
За больными у нас установлен хороший уход. Каждый монастырь имеет госпиталь, где за больными ухаживают монахи, сведущие в медицине, в частности в хирургии. Такие специалисты, как лама Мингьяр До- ндуп, вызывались только в случаях особо сложных операций. С тех пор как я покинул свою родину, я слышал от многих западных специалистов, будто в Тибете утверждают, что у мужчины сердце расположено в левой части груди, а у женщины — в правой. Мне, конечно, было смешно слышать такую чепуху: в нашем распоряжении было достаточно трупов для анатомирования. Забавляло меня и то, что за тибетцами на Западе установилась репутация «грязных людей», что у нас широко распространены венерические заболевания. Те, кто пишет и говорит подобную ерунду, наверняка не были в своих собственных неафишируемых местах Англии или США, где гражданам предлагается «бесплатное и тайное лечение». Мы грязные —да, некоторые наши женщины, например, густо мажут лицо специальными мазями, ярко красят губы, но делают они это для того, чтобы быть красивее. Конечно, каждый волен понимать красоту по-своему. Еще наши женщины пользуются лосьонами, придающими волосам особый блеск, выщипывают брови, делают маникюр. Но разве можно только по этим признакам объявить их «грязными и легкомысленными женщинами»?
Однако вернемся в наш монастырь. К нам часто наезжали гости — торговцы, монахи — и останавливались в монастырской гостинице. За собственный счет, разумеется! Не все монахи было холостяками. Тем монахам, ко-
162


торые считали, что «благость целибата» неблагоприятно сказывается на развитии их духа, разрешалось вступать в секту «Красных шапок» и жениться. Но такие составляли меньшинство. В религиозной жизни правительственный класс формировался из людей, давших «обет целибата», — из секты «Желтых шапок». В специальных монастырях монахи и монахини работали бок о бок. Здесь складывалась более мягкая атмосфера и быт, нежели в чисто мужских монастырях. В некоторых монастырях печатались собственные книги. В них же изготавливалась и собственная бумага. Производство ее было вредным для здоровья, поскольку требовало применения токсичных веществ. Они предохраняли бумагу от насекомых, но у людей от них сильно болела голова, а иногда последствия были и более серьезными.
Наш типографский шрифт сделан не из металла. Все печатные страницы выполняются на формах из специального дерева. Для контрастности текстовая часть выделяется полем. Могут наноситься и самые замысловатые рисунки. Размеры формы разные. Иногда они доходят до 1 метра в длину и 0,5 метра в ширину. Страницы даже с малейшей ошибкой отбраковываются. Страницы наших книг не похожи на страницы книг, привычных для европейцев. У нас высота обычно значительно превышает ширину. Страницы никогда не сшиваются, они удерживаются в книге специальными зажимами — деревянными планками, украшенными гравировкой. Во время печатания форма кладется на плату. Один из монахов наносит на нее валиком ровный слой чернил. Другой укладывает лист на форму, а третий тут же проходит по нему тяжелым валиком. Четвертый монах снимает готовую страницу и передает ее ученику- печатнику, который раскладывает страницы по порядку. Непропечатанные листы откладываются в сторону и используются для обучения. В Шакпори страницы
11*
163
Третий глаз


Лобсанг Рампа
наших учебных пособий еще больше, их размеры — примерно 2х1,3 метра. На такой странице может поместиться рисунок человека в натуральную величину со всеми его органами. С подобных печатных форм делались учебные настенные плакаты, которые мы потом раскрашивали. Были у нас и астрологические карты. Карты, с которых потом составлялись гороскопы, имели площадь 60 квадратных сантиметров. Они показывали положение планет в момент зачатия и рождения ребенка. Оставалось только внести в специальные пропуски на картах данные из точных математических таблиц, которые рассчитывались в нашем монастыре.
После осмотра монастыря «Живая изгородь из дикой розы», который в моих глазах явно проигрывал Шак- пори, мы пошли навестить старого настоятеля. Через два часа его состояние значительно улучшилось, он уже интересовался делами своего монастыря. По всему было видно, что старец очень уважал Мингьяра Дондупа и питал большую привязанность к нему.
— Мы уезжаем, — сказал мой учитель. — Я оставляю вам порошки из трав. Монаха, который будет за вами ухаживать, я научил, как ими пользоваться.
С этими словами он вынул из сумки три маленьких кожаных мешочка и передал аббату.
Во дворе нас ожидал монах, державший под узцы хорошо отдохнувших лошадей. Лошади прядали ушами от нетерпения рвануться вскачь. Скачка была не для меня. К счастью, лама Мингьяр Дондуп также предпочитал неторопливую езду. Монастырь «Живая Изгородь из дикой розы» находился в шести километрах от обводного дорожного кольца Линкор. Я не испытывал никакого желания ехать мимо дома родителей. Мой Наставник как будто прочитал мои мысли:
164


— Мы пересечем дорогу и проедем по улице книжных лавок. Торопиться нам некуда. Завтра будет день, будет и пища.
Увидеть книжные ряды, где торговали китайцы, послушать жаркий спор относительно цены, спор, доходивший до ссоры, было очень заманчиво. На другой стороне улицы находился чортен — символ бессмертия. Позади него возвышался великолепный храм, куда направлялись толпы монахов из монастыря Шада Гомпа. Спустя несколько минут мы приблизились к группе зданий, тесно жавшихся друг к другу под сенью храма Джоканга. «Вот, — подумалось мне, — давно ли еще вольным мальчишкой бегал я здесь, а теперь учусь, зачем- то стану монахом, уж не сон ли это?»
Проехав еще немного, мы свернули направо и двинулись дальше через мост Черепахи. Повернувшись ко мне, лама Мингьяр Дондуп продолжил разговор:
— Все еще не хочешь быть монахом? Напрасно. Жизнь монаха очень интересна. В конце этой недели монахи отправляются в экспедицию в горы для сбора трав. На сей раз ты с ними не поедешь. Мы с тобой продолжим занятия, чтобы держать экзамен на траппу, когда тебе исполнится двенадцать лет. Значительно позже ты будешь участвовать в необычной экспедиции в район Высокой Земли, где растут редчайшие экземпляры трав.
Вот наконец и выезд из деревни Шо. Приближаемся в Парго Калинг, западному крылу долины Лхаса. Вдруг мы увидели нищего, прижавшегося к стене:
— О святой и почтеннейший лама-врач, не лечи меня от моих болезней, сжалься надо мной, а то мне не заработать куска хлеба.
Лицо учителя было печальным, когда мы проезжали через ворота под чортеном.
165
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Что за нищие! И как мы их охотно терпим! Это из-за них в основном распространяются за границей нелепые слухи о Тибете. Когда вместе с Несравненным я был в Китае и Индии, я слышал там разговоры о наших нищих. Люди говорят и не подозревают, что некоторые из нищих очень богаты. В конце концов после совершения пророчества в год Железного Тигра (в 1950 году китайцы вторгнутся в Тибет) всем нищим придется работать. Ни ты, ни я этого не увидим. Ты будешь жить в заморских странах, а я возвращусь в Небесные Поля.
Мне стало не по себе от мысли, что настанет день и мой дорогой гуру покинет меня, оставит нашу землю. Тогда я еще не совсем хорошо понимал, что жизнь на земле есть не что иное, как иллюзия, серия испытаний, школа. Да и как я мог судить о поступках человека перед лицом смерти? Опыт пришел потом!
Миновав Кунду Линг, слева мы увидели дорогу, которая вела в Шакпори. Я с интересом разглядывал скульптуры из цветного камня, тянувшиеся по одну сторону дороги. Но день клонился к закату, и нельзя больше было терять времени. Покачиваясь в седле, я думал о сборщиках трав. Один раз в год монахи из Шакпори направляются в горы за травами, которые затем сушат и раскладывают по герметичным мешкам. Там, в горах, кроются огромные лекарственные богатства. И все же очень немногие побывали в горах Высокой Земли, где растут редкие травы, о которых мне рассказывали. Ладно, в этом году я не поеду, зато потом лама Мингьяр Дондуп возьмет меня в такую экспедицию! Астрологи предсказали, что экзамен на траппу я сдам с первого захода. Но надо будет хорошо поработать. Так просто успех ни к кому не приходит.
166


основы
ТИБЕТСКОЙ ВЕРЫ
Глава 10


Наша религия — это разновидность буддизма, но у нее нет своего названия. Для нас она просто религия. Мы называем «посвященными» тех, кто разделяет нашу веру, и «чужими» всех остальных. Более точное слово, которым можно определить нашу религию, — ламаизм. Оно известно на Западе. Ламаизм отличается от буддизма тем, что зиждется на надежде и уповании, в то время как в основе буддизма, по нашим понятиям, лежат отчаяние и безнадежность. Мы не верим в существование всемогущего отца и превеликую вездесущность, которая может наблюдать за всем миром и защищать всех.
Многие сведущие специалисты предпринимали попытки толковать нашу религию. Подавляющее большинство их предавали ее анафеме, поскольку собственная вера делала их слепыми и они критиковали все, что не совпадало с их личной точкой зрения. Некоторые даже называли нашу веру «сатанинской», потому что наши обряды казались им странными. Многие европейцы формировали свое мнение либо на основе устных былей и небылиц, либо на основе написанного своими же сограж¬
169


Лобсанг Рампа
данами. И лишь ничтожному меньшинству из них, вероятно, приходилось изучать нашу религию, и то в течение нескольких дней, после чего они обретали уверенность, что способны понять все, что могут писать книги, трактуя и объясняя по-своему то, что могли понять самые образованные из наших мудрецов ценой великого труда и раздумий в течение всей жизни.
Представьте себе на минутку некоего «просвещенного» буддиста, полиставшего часик-другой Библию и готового объяснить все тонкости христианского учения! Ни один из подобных специалистов по ламаизму не пожил в ламаистском монастыре, не изучил досконально наши Священные книги. Они тщательно хранятся у нас и не попадают в руки тех, кто желает постичь наши истины быстрым и легким путем. Верующие, ищущие утешения в литургии или в какой-либо форме самовнушения, могут получить такую книгу, если она действительно способна им помочь. Но и они, не постигнув высшей сути, оказываются жертвой собственных иллюзий. Некоторые утешают себя: вот, мол, они совершают грех за грехом, но, почувствовав угрызения совести, пойдут в ближайший храм, принесут божествам какие-нибудь подношения, и те отпустят им все грехи и все простят. Но есть только один Бог, одна высшая сущность. И не важно, какое имя вы дадите ему. Бог — это реальность.
Тибетцы, которые хорошо знакомы с истинным учением Будды, никогда не просят ни прощения, ни милости, они просят только справедливости. Высшее существо, будучи в то же время высшим выражением Справедливости, не может пощадить одного и отказать в этом другому — это значило бы отрицание самого принципа справедливости. Вымаливать прощение или милость, обещая взамен золото в случае принятия молитвы, — не будет ли это означать, что молитва идет тем выше,
170


Третий глаз
чем дороже подношение, что Бог беден и его можно подкупить?
Человек может доказать (да и то в редких случаях), что он достоин сочувствия в отношении своего будущего. Наши души бессмертны. Наша молитва «Ом! Мани падме хум!», воспроизведенная выше, буквально переводится: «Спасение в радости лотоса!» Но мы понимаем это гораздо глубже: «Спасение в самом себе!» Смерти нет. Так же, как мы снимаем с себя одежду с наступлением вечера, так же душа освобождается от тела во время сна. Так же, как мы выбрасываем старые носильные вещи, также и душа поступает со старым и одряхлевшим телом. Смерть — это рождение. Умереть — значит родиться в другой жизни. Душа человека вечна. Физическое тело служит одеждой, в которой временно живет душа, или астральное тело. Выбор физического тела определяется задачей, которую душа должна выполнить, находясь на земле. Внешние данные физического тела не играют никакой роли. Вся суть заключается в душе. Великий пророк может родиться бедняком — а как еще он сможет лучше познать степень человеческого милосердия? Бедняк, живущий в грехе, может стать богачом — будет ли он в этом случае совершать прежние ошибки?
Под «Колесом Жизни» мы понимаем цикл: рождение — жизнь — смерть — возвращение к спиритическому началу и спустя определенное время возрождение при различных условиях и обстоятельствах. Что это за условия и обстоятельства? Человек может переосмыслить свою жизнь на земле и прийти к выводу, что они была неправедной. Переживания и страдания по этому поводу
171


Лобсанг Рампа
являются лучшим средством для понимания определенных вещей. Человеческий опыт — лучший учитель! Человек, совершивший самоубийство, может быть возвращен на землю доживать свои годы, но отсюда не следует, что, например, все дети, люди, умершие в молодости, — бывшие самоубийцы. «Колесо Жизни» — одно для всех: для нищих и богатых, мужчин и женщин, людей, пышущих здоровьем, и немощных. Конечно, «Колесо Жизни» — это символ, но символ достаточно серьезный для всех тех, у кого недостало времени заняться изучением этих проблем. Невозможно в одной или двух главах представить концепцию нашей веры. «Канджур» — наша священная книга — включает в себя более ста работ, но и они не полностью раскрывают весь предмет. Есть у нас и другие книги, о которых знают только посвященные и которые хранятся в монастырях, изолированных от остального мира.
На протяжении веков восточные люди верили в существование оккультных сил и законов, не противоречащих природе. Наши ученые никогда их не отрицали. Напротив, они старались усилить свой контроль над ними и научиться ими управлять. Например, их не столько привлекал сам механизм ясновидения, сколько его результаты. Многие не верят в реальность ясновидения: попробуйте убедить слепого от рождения, что люди видят. Ему просто трудно поверить в это, так как сам он никогда не видел. Как доказать слепому, что можно видеть предмет на расстоянии и при этом не вступать с ним ни в какой контакт? (Ведь слепой должен обязательно ощупать предмет).
Тело человека купается в многоцветной ауре. Опытные специалисты по интенсивности ее свечения, яркости красок могут определить состояние здоровья человека, судить о его характере. Аура — это радиация внутренне-
172


го светового потока от астрального тела или души. Голова человека окружена световым нимбом, производным того же потока. После смерти свет затухает: душа покидает тело и держит путь к новой фазе своего существования. Она становится тенью и как бы плывет — грубый удар смерти, при котором она высвобождается из физического тела, оглушает ее. Возможно, в первые минуты она не совсем отчетливо понимает, что с ней происходит. Вот почему ламы присутствуют при смерти и напутствуют умирающих, поясняя, какие следующие ступени они должны пройти. В противном случае бывает, что душа остается связанной с землей телесными желаниями. Задача священников —разорвать эти связи.
У нас организуются специальные службы по направлению на круги своя усопших душ. Тибетцы не испытывают никакого страха перед смертью, и все же они обязательно принимают напутствие для своей души с целью облегчения ее перехода из земной жизни в другую. Души усопших необходимо направлять по очерченному маршруту? руководя их сознанием. Службы отправляются в специальном храме в присутствии 300 монахов. В центре лицом к усопшему восседает группа из четырех-пяти лам-телепатов. Во время песнопения они устанавливают и поддерживают связь с душой. Тибетские молитвы не поддаются переводу, как бы они того ни заслуживали, но все же мы попытаемся дать читателю некоторое представление о них:
— Слушайте голоса наших душ, вы все, заблудшие невольно, за чертой земли! Живые и мертвые живут в разных мирах. Где можно увидеть лица мертвых? Где можно слышать их голоса?
Зажигается первая палочка ладана, указывая путь тени заблудшей души.
173
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Слушайте голоса наших душ, вы все, заблудшие невольно! Горы тянутся к небесам. Ничто не нарушает тишины. Легкий ветер рябит воду, и распускаются цветы. Птицы не улетают при вашем приближении. Не могут птицы видеть вас, не могут знать о вашем присутствии.
Зажигается вторая палочка ладана, взывающая к заблудшей душе и указывающая ей путь.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, заблудшие по своей вине! Этот мир — мир иллюзий. Жизнь — не что иное, как сон. Все родившееся должно умереть. Только дорога Будды ведет к вечной жизни.
Зажигается третья палочка ладана, взывающая к заблудшей тени души и указывающая ей путь.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, власть имущие, царившие в горах и над реками! Ваше царствование длилось мгновение, а стоны ваших народов не имели конца. Потоки крови текут по земле, а от вздохов угнетенных дрожит листва.
Зажигается четвертая палочка ладана, взывающая к теням королей и диктаторов и указывающая им путь.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, воины, вторгнувшиеся в чужие страны, раненые и мертвые! Где ваши армии? Земля стонет, и буйные травы покрывают поля битв.
Зажигается пятая палочка ладана, взывающая к теням душ одиноких полководцев и указывающая им путь.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, художники и писатели, посвятившие свои жизни рисованию и написанию книг! Напрасно уставали ваши глаза. Напрасно истерлись ваши перья. Вы оказались в забвении, и ваши души разыскивают вас.
Зажигается шестая палочка ладана, взывающая к теням художников и писателей и указывающая им путь.
174


— Слушайте голоса наших душ, вы, девственницы и благородные женщины! Ваша молодость — простая видимость, как свежее весеннее утро. В объятиях возлюбленных ветшают сердца. Осень сменяет зима. Деревья засыпают, цветы увядают, и красота вскоре превращается в скелет.
Зажигается седьмая палочка ладана, взывающая к теням душ девственниц и благородных женщин, чтобы освободить их от пут.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, нищие и воры, и вы, совершившие преступления против своих близких и не находящие себе пристанища и покоя! Ваши души блуждают без помощи друга, и справедливость отказывает в приюте вашему сердцу.
Зажигается восьмая палочка ладана, взывающая к душам грешников, скитающихся в одиночестве.
— Слушайте голоса наших душ, вы все, блудницы, развратницы ночи, вы, вовлекшие в греховную связь мужчин, блуждающие сейчас в царстве теней!
Зажигается девятая палочка ладана, взывающая к теням блудниц, чтобы разорвать их прежние связи и освободить их.
В тяжелом облаке ладана за позолоченными статуями пляшут живые тени в свете покачивающихся ламп. Напряжение нарастает. Сосредоточенные монахи-телепаты изо всех сил стараются поддержать контакт с теми, кто покинул этот мир, не освободившись от земных при вязан ностей.
Монахи в красных платьях сидят рядом, друг против друга, вознося молитвы. Невидимые барабаны отбивают ритм человеческого сердца. Из различных точек храма доносятся рокотание внутренних органов, бульканье воды и посвистывание воздуха, перекачиваемого легкими... Церемония продолжается инструктированием те-
175
Третий глаз


Лобсанг Рампа
ней душ. Ритмы звуков и шумов меняются, постепенно замедляются. Наконец душа покидает тело: шорох, подавленный хрип — и тишина. Тишина наступает со смертью. Даже менее чувствительные монахи и те ощущали, что их окружают тени мертвых. Телепатическое напутствие продолжалось — для неутешных душ наступал следующий этап путешествия.
Мы твердо верим, что жизнь дается нам бесчисленное количество раз. Но не только на земле. Существует миллион миров, и в большинстве своем они населены. Обитатели их могут сильно отличаться от нас. Возможно, они на порядок выше нас по развитию. Мы никогда не разделяли точку зрения, что человек представляет собой наиболее развитую и благородную ветвь эволюции. Мы верим, что существуют более высокие формы цивилизации, где не сбрасываются атомные бомбы. В Тибете мне приходилось читать книги, в которых говорилось о странных летательных машинах, называемых «божьими колесницами». Лама Мингьяр Дондуп рассказывал мне о монахах, вступивших в телепатическую связь с существами, управлявшими этими колесницами, которые поведали им о том, что они наблюдают Землю так же, как люди смотрят в зоопарке на опасных диких животных.
Много написано о левитации. Я и сам часто был свидетелем этого явления. Однако зачем тренироваться в столь трудных вещах, когда существуют более легкие: например, астральные путешествия, которые просты и надежны? Многие ламы знакомы с техникой подобных путешествий. И любой, кто наберется терпения, может овладеть этим полезным и увлекательным искусством.
В течение всех часов земного бодрствования наша душа, или наше Я, заключена в физическом теле и без специальной тренировки ее нельзя отделить от тела. Когда мы спим, отдыхает только тело — только оно нуждается в отдыхе. Душа во время сна освобождается из
176


него и переходит в царство духа, словно ребенок, возвращающийся вечером домой. Душа и физическое тело связаны между собой «Серебряной нитью», способной эластично удлиняться до бесконечности. Пока эта нить не порвалась, в теле сохраняется жизнь. С наступлением смерти нить обрывается и душа переселяется в мир духа, она рождается для новой жизни, как младенец, когда ему перерезают пуповину, чтобы отделить его от матери. Для новорожденного появление на свет означает конец жизни в утробе матери. Для души физическая смерть означает рождение в спиритическом, более свободном мире. Пока человек спит и душа его связана с телом «Серебряной нитью», она в состоянии освободиться из него и облететь весь мир. Астральное путешествие можно совершать и в бодрствующем состоянии, но для этого человек должен пройти специальное обучение. Длинные прогулки души и навевают сны. Сны — это впечатления души, передаваемые непосредственно через «Серебряную нить». Когда они доходят до мозга, мозг их «рационализирует», переосмысливает. В спиритическом мире время перестает существовать, поскольку является чисто физическим понятием. Например, сны кажутся нам длинными и запутанными, а на самом деле они длятся какую-то долю секунды. Любой из нас может увидеть во сне человека и разговаривать с ним, путь он даже находится за тридевять земель, или получить письмо от друзей, родственников. Проснувшись, мы еще некоторое время находимся под впечатлением от увиденного во сне и думаем, что кто-то нас вспоминает. А спустя несколько дней мы, немного удивившись, действительно получаем весточку от далекого друга или родственника. У обычных людей память, как правило, не натренирована, поэтому в снах они не видят никакой логики, для них сны зачастую превращаются в кошмары.
12 4-252
177
Третий глаз


Лобсанг Рампа
В Тибете мы часто путешествуем — я имею в виду астральные полеты. Этой техникой у нас владеют в совершенстве. Душа боится покинуть тело, все время оставаясь связанной с ним «серебряной нитью». И все же она свободна и может летать куда ей вздумается со скоростью собственной мысли. Недостатка в желающих совершить такое путешествие нет. Но тех, кто решится совершить его без должной тренировки, зачастую ожидают неприятности. Вспомните, неужели у вас никогда не возникало во сне ощущения, будто вы плавно парите над землей или плывете в воздухе и вдруг просыпаетесь от сильного толчка? Это вызывается тем, что душа слишком быстро удаляется от тела. При резком отрыве ее «Серебряная нить» начинает сокращаться, и душа живо возвращается в свой конверт, то есть в физическое тело. Возвращение из подобного путешествия может оказаться еще более горьким. Душа парит очень высоко над физическим телом, как воздушный шар на тросе. И вдруг что-то, скажем какой-нибудь шум, принуждает ее с необычайной быстротой воссоединиться с телом. Спящий вскакивает во сне: у него такое чувство, будто он летел в пропасть, но вовремя проснулся.
Такие астральные прогулки при полном контроле и ясном сознании доступны почти всем. Необходима только специальная тренировка. Однако на первых стадиях обучения особенно важно быть одному, чтобы никто не мог вас побеспокоить или помешать вам. Эта книга не метафизический трактат, и в ней не излагаются практические советы, и все же я подчеркиваю, что с опытным наставником вы добьетесь потрясающих результатов. Овладение техникой астральных прогулок в общем безопасно, но все-таки есть риск получить эмоциональное потрясение при несвоевременном вылете души из тела и ее несвоевременном воссоединении с ним. Астральные путешествия, однако, противопоказаны людям со сла-
178


бым сердцем. Кто-то может войти в комнату, потревожить душу и тогда... Потрясение может оказаться роковым, и его последствия будут плачевными: душа практически вынуждена будет родиться вновь на земле и пробыть на ней положенный срок, прежде чем перейти на следующую ступень развития.
Тибетцы верят, что до «падения человека» человечество обладало способностью совершать полеты, практиковать ясновидение, телепатию, левитацию. «Падение человека» было вызвано тем, что мы стали злоупотреблять оккультными силами, вместо того чтобы употреблять для общего развития человеческого рода. Язык племени использовался только для общения между его представителями. Язык же телепатии был понятен каждому, как материнский язык. С ростом злоупотреблений телепатией этот дар был утерян — и началось вавилонское столпотворение!
Мы не соблюдаем «воскресений», но отмечаем «святые дни», падающие на 8-е и 15-е числа месяца. В эти дни проходят специальные религиозные службы. Дни считаются священными и никто в эти дни не работает. Мне кажется, что наши ежегодные праздники совпадают с христианскими, но я их плохо знаю и поэтому не буду о них говорить.
А вот наши праздники. В первый месяц (по западному календарю — февраль) с 1-го по 3-е мы справляем Ло-сар, что соответствует на Западе Новому году. Этот праздник — день всеобщего веселья и религиозных служб. Самая главная церемония года длится с 4-го по 15-е число и называется «Дни Молений». Эго кульминационная точка как религиозного, так и светского года. Годовщина «Зачатия Будды» падает на 15-е число, это праздник торжественного благодарения, в котором веселье считается неуместным. Наконец, 27-го числа по-
12*
179
Третий глаз


Лобсанг Рампа
лурелигиозная, полумифическая процессия «Святого Кинжала» обрывает праздники месяца.
Второй месяц (март) почти без праздников, и лишь 29-го отмечают «Изгнание и выдворение Демона Несчастной Доли». Небольшие общественные церемонии проводятся в третьем месяце (апрель), самая главная из них — годовщина «Откровения» — приходится на 15-е число.
Годовщина «Отречения Будды от Мира» отмечается 8-го числа четвертого месяца (май по западному календарю). Начинается период более строгой и воздержанной, чем обычно, жизни, соответствующий христианскому Великому Посту. Годовщина «Смерти Будды» падает на 15-е число, это праздник памяти тех, кто покинул земную жизнь. Он еще известен под названием «День Всех Душ». В этот день зажигаются палочки ладана для привлечения заблудших душ, пленников земли.
Я рассказал о наших главных праздниках. Но у нас есть еще много других, однако не столь важных, чтобы их перечислять.
5 июня ламы-врачи, к которым отношусь и я, должны присутствовать на специальных церемониях в других монастырях. Возносятся благодарственные молитвы Ордену Медицины, основанному самим Буддой. В этот день нам позволялись любые вольности, однако на следующий день начальство не упускало возможности спросить с нас за все, даже за то, что начальству было неизвестно, но легко дополнялось его воображением!
На четвертый день шестого месяца (июль) отмечалась годовщина «Рождения Будды» и «Первого Законодателя».
«Праздник Урожая» справлялся 8-го числа восьмого месяца (октябрь). Тибет — страна с сухим климатом, жизнь которой больше чем где бы то ни было зависит от рек. Осадки здесь незначительны. Поэтому «Праздник
180


Урожая» ассоциировался с водой: есть вода —есть и урожай на земле!
«Чудотворное Сошествие с Небес Будды» отмечалось 22-го числа девятого месяца (ноябрь), а «День Фонарей» — 25-го следующего месяца.
Последние религиозные манифестации года проводились 29-го и 30-го числа двенадцатого месяца (конец января — начало февраля по западному календарю). После «Проводов Старого Года» начинается подготовка к «Встрече Нового Года».
Наш календарь сильно отличается от западного. Мы пользуемся 60-летним циклом, при этом каждому году присваивается название животного (их всего 12) и элемента природы (5). Новый год наступает в феврале. Вот установленный календарь на текущий цикл, начавшийся в 1927 году:
• 1927 — год Огненного Зайца,
1945 — год Древесной Птицы
• 1928 — год Земляного Дракона,
1946 — год Огненной Собаки
• 1929 — год Земляной Змеи,
1947 — год Огненной Свиньи
• 1930 — год Железной Лошади,
1948 — год Земляной Мыши
• 1931 — год Железной Овцы,
1949 — год Земляного Быка
• 1932 — год Водяной Обезьяны,
1950 — год Железного Тигра
• 1933 — год Водяной Птицы,
1951 — год Железного Зайца
• 1934 — год Древесной Собаки,
1952 — год Водяного Дракона
• 1935 — год Древесной Свиньи,
1953 — год Водяной Змеи
181
Третий глаз


Лобсанг Рампа
• 1936 — год Огненной Мыши,
1954 — год Древесной Лошади
• 1937 — год Огненного Быка,
1955 — год Древесной Овцы
• 1938 — год Земляного Тигра,
1956 — год Огненной Обезьяны
• 1939 — год Земляного Зайца,
1957 — год Огненной Птицы
• 1940 — год Железного Дракона,
1958 — год Земляной Собаки
• 1941 — год Железной Змеи,
1959 — год Земляной Свиньи
• 1942 — год Водяной Лошади,
1960 — год Железной Мыши
• 1943 — год Водяной Овцы,
1961 — год Железного Быка
• 1944 — год Древесной Обезьяны
Мы твердо верим, что события будущего можно предсказать. Пророчество — это наука, и причем наука точная, хотя здесь могут применяться самые разные средства. Верим мы и в астрологию. «Астрологические влияния» есть не что иное, как космические лучи, «окрашенные» или искаженные телом, от которого они отражаются на землю. Никто не станет отрицать, что с помощью камеры и белого света можно сделать фотографию. Специальные фильтры, помещенные сзади линзы, позволяют добиться особых эффектов — ортохроматических (повышенная чувствительность к зеленым и желтым лучам), панхроматических (повышенная чувствительность к красным лучам), инфракрасных, не говоря уже о том, что эти цвета входят в сотни других. Космическая радиация равным образом влияет на людей, воздействуя на них химически и электрически.
«Искусство прочтения по приметам счастья или несчастья человека, искусство предсказания беды или
182


Третий глаз
радости, каковым является астрология и астрономия, запрещено», — сказал Будда. Но в наших священных книгах есть более позднее постановление. Согласно ему: «Эта способность дается немногим; они выстрадали ее, поэтому могут применять эту способность. Никакая сила психического свойства не будет использоваться в целях эгоистической корысти или материальных приобретений. Никакая сила не должна служить средством доказательства ее существования. Да защитит она тех, кто не имеет этого дара».
Открытие «третьего глаза» было болезненным, но оно усилило мощь божественного дара, которым я был награжден от рождения. Однако мы вернемся к этому в другой главе. А сейчас самое время поговорить об астрологии и вспомнить имена трех известных англичан, которые могли подтвердить точность одного пророчества.
С 1027 года без помощи астрологов в Тибете не принималось ни одно важное решение. Очень точно было предсказано ими и вторжение англичан в 1904 году. В книге приводится это пророчество на тибетском языке. Вот его перевод: «В год Древесного Дракона. Первая часть года охраняет Далай-ламу, но вскоре вооруженные воры и разбойники начнут наступление. Врагов будет много, оружие их будет обращено против несчастных, и народ вступит в войну. В конце года один миротворец положит конец сражениям». Это предсказание (на 1904 год) было сделано до 1850 года.
Командующий британскими войсками полковник Янгхасбанд видел текст пророчества в Лхасе. В 1902 году некий Д. Л. А. Уэделл, находившийся в составе британских войск, также видел его. Видел его и Чарлз Белл, побывавший в Лхасе позднее.
Вот еще несколько примеров точного предсказания событий: 1910 год — китайское вторжение; 1911 год — китайская революция и образование националистическо-
183


Лобсанг Рампа
184
го правительства; конец 1911 года изгнание китайцев из Тибета; 1914 год — война между Англией и Германией; 1933 год —Далай-лама покидает этот мир; 1935 год — возвращение Далай-ламы в новом воплощении; 1950 год — вторжение китайцев в Тибет.


Наука составления гороскопов — достаточно серьезная наука, которую нельзя изложить на нескольких страницах книги подобного рода. Если говорить кратко, то составление гороскопов заключается в точном воспроизведении карты звездного неба на момент зачатия и рождения человека. Для этого необходимо знать точное время рождения. Оно переводится на звездное время, которое невозможно зарегистрировать ни одними часами мира.
Когда карты готовы, их должны посмотреть специалисты. Теперь надо рассчитать взаиморасположение планет, а также силу их влияния на звездную карту новорожденного. Карта зачатия позволяет определить доминирующие силы, действующие на плод с первых секунд его жизни в утробе матери. Карта рождения определяет силы, влияющие на ребенка после его появления на свет. Для установления какого-то факта в будущем готовится еще карта, которая сравнивается с картой рождения. Иногда меня спрашивают, могу ли я с точностью определить, какая лошадь выиграет первый забег. Нет, разумеется! Для этого бы потребовалось составить гороскоп для всех жокеев, лошадей и хозяев лошадей. В данном случае лучше всего взять иголку, закрыть глаза и ткнуть иголкой наугад в заявочный список участников! Мы можем предсказать, выздоровеет ли больной, женится ли Том на Мэри и будет ли он с ней счастлив. Это то, что касается отдельных людей. Мы также можем предсказать, что Англия и США посрамят коммунизм. Это произойдет в год Древесного Дракона, что в нашем цикле соответствует 1964 году. В предвидении этого еще следует приготовиться к грандиозному фейерверку в конце столетия, который, несомненно, отвлечет от работы наблюдателей Марса и Венеры. Будьте уверены, к концу века коммунисты получат мат.
185
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Другой вопрос, который, кажется, очень волнует европейцев, — восстановление картины предшествующих жизней. Непосвященные люди считают это невозможным, точно так же, как глухой от рождения может заявить, что не существует никаких звуков. И все же можно воспроизвести предшествующую жизнь любого человека, хотя для этого требуется сопоставление многочисленных карт и проведение сложных расчетов. Представим себе человека в аэропорту, интересующегося, откуда прибывает приземляющийся самолет. Если он просто наблюдатель, то он старается это угадать, в то время как специалисты, управляющие полетом, знают это точно. Но если человеку дать в руки расписание рейсов и хорошие часы, то он и сам сможет узнать то, что его интересует. Примерно так же восстанавливают предшествующие жизни. Я не стану приводить здесь методику сложных расчетов, но для читателей, интересующихся этим вопросом, скажу, какими отправными точками пользуются тибетские астрологи. В их распоряжении 19 символов; расчеты проводятся в 12 астрологических домах.
Вот их направления: личность и личные интересы; финансы (как заработать или потерять деньги); родственные и другие отношения, краткие путешествия, склонность к размышлению и писательской деятельности; собственность и положение в конце жизненного пути; дети, удовольствия, философия; болезнь, работа и маленькие животные; предпринимательство, брак, враги и судебные процессы; наследственность; профессия и честь; дружба и амбиции; беспокойство, страхи и скрытые формы печали.
Мы можем приблизительно предсказать следующее: любовь, тип личности возлюбленной (возлюбленного), день встречи; время вступления в брак; страсть необузданная; катастрофа (будет ли она вообще и, если будет,
186


когда произойдет); смерть (когда и при каких обстоятельствах она наступит); тюрьма и другие формы заключения; разлад (обычно семейный или в служебных делах); сознание, степень эволюции духовности.
В Тибете поставлено много монументов, если можно так сказать, законам природы. Их называют чортенами (мы уже упоминали о них). Чортены имеют ту же символику, что и распятие или икона у христиан. Они стоят повсюду. Самый высокий (16 метров) чортен находится в Лхасе, в нем устроены одни из ворот города. Все чортены имеют одинаковую форму. Квадрат символизирует твердь земли, на которой покоится шар воды, а на нем, в свою очередь, установлен конус огня. На вершине конуса располагается блюдце воздуха, а еще выше — сознание (эфир), которое плавает в ожидании часа покинуть материальный мир. Ступени позволяют достичь каждого из этих элементов.
Чортен — это чистый символ нашей веры. Мы рождаемся на земле. В течение всей жизни восходим по ступеням знаний или пытаемся их пройти. Наконец мы,
187
Третий глаз


Лобсанг Рампа
испустив последний вздох, входим в царство Сознания, или Духа. Затем мы вновь рождаемся для получения нового урока. «Колесо Жизни» символизирует этот бесконечный цикл: рождение — жизнь — смерть — дух — рождение и т.д. Многие студенты в своем буйном усердии делают грубейшую ошибку, приписывая нам веру в ад, который иной раз изображен на колесе. Может быть, какие-нибудь темные дикари и верят в существование ада, но только не представители нашей веры. Неужели христиане действительно верят, что после их смерти Сатана и компания готовят им жаровню и дыбу? Или они надеются присоединиться к меньшинству и попасть в другое место, где они в ночных рубашках будут восседать на облаке и обучаться игре на арфе?
Мы считаем, что только на земле мы получаем уроки, только на земле «горим» и подвергаемся пыткам. «Другое место» есть не что иное, как обитель душ, душ, высвободившихся из физического тела и могущих встретиться здесь с такими же свободными существами. Речь идет об убежденности: мы свободны во сне и в смерти пролетать в астральных мирах самые высокие районы, которые носят название Страны Золотого Света. Мы убеждены в том, что там мы встретим тех, кого любили, потому что мы с ними пребывали в гармонии. Но мы не встретим тех, кого презирали, поскольку презрение вызывает диссонанс, а в Стране Золотого Света диссонанс немыслим.
Все это было доказано временем, и приходится сожалеть, что скептицизм и материализм Запада не позволили провести серьезные исследования возможностей науки. Довольно часто новейшие изобретения вначале не принимаются всерьез. Иногда проходит много времени, прежде чем они завоевывают признание и право на существование. Это можно сказать о радио, телефоне, телевидении и прежде всего авиации.
188


ТРАППА
Глава 11


Со всем своим детским задором я шел к единственной цели сдать экзамены с первого раза. По мере приближения моего двенадцатилетия я постепенно замедлял ритм работы. И вот завтра экзамены. Прошедшие годы были заполнены учебой: астрология, медицина, анатомия, религиозная этика, не говоря уже об искусстве приготовления ладана, тибетском и китайском языках (особенное внимание уделялось каллиграфии) и математике. О каких-то там играх говорить не приходится. Единственное, что разрешалось в
191


Лобсанг Рампа
монастыре и было близким к игре, — это дзюдо За три месяца до экзаменов лама Мингьяр Дондуп сказал мне:
— Не перегружай память, Лобсанг, отвлекись немного от учебы. Будь спокоен, и знания тебя не подведут.
Наступил ответственный день. В шесть часов утра я в сопровождении еще 15 кандидатов вошел в экзаменационный зал. После короткой службы для поднятия духа нас заставили раздеться, чтобы ни у кого и в мыслях не было воспользоваться на экзамене средствами, недостойными священника. Затем мы переоделись в новое платье, вышли из маленького храма и направились к своим кабинам в сопровождении председателя экзаменационной комиссии. За кабинами наблюдали монахи- полицейские, патрулировавшие в зале. Как только мы вошли в кабины, двери за нами закрылись и были опечатаны большой печатью. Через небольшое отверстие в стене каждый из нас получил чернильный прибор и первый лист с вопросами, а также чай и тсампу. Обслуживавший нас монах сказал, что тсампу нам будут выдавать три раза в день, а чая — сколько захотим. И экзамены начались. В день мы сдавали по одному предмету. И так в течение почти недели — напряженная работа с раннего утра до темноты. Кабины были без крыш и освещались тем же светом, что и экзаменационный зал.
Во время всего экзамена мы оставались каждый в своей кабине, покидать которую запрещалось под любым предлогом. С наступлением темноты у окошечка появлялся монах и собирал наши листки с выполненными заданиями. Теперь можно было отдохнуть и поспать до следующего утра. Безусловно, такие экзамены, длившиеся по 14 часов, являлись серьезным испытанием на прочность знаний и психологическую выдержку кандидата. Письменные работы проводились вечером на
192


шестой день. На следующее утро после всех экзаменов мы убрали свои кабины, привели их в полный порядок. Остальная часть дня была свободной. Через три дня, когда были проверены наши сочинения, каждый из нас снова предстал перед комиссией, члены которой снова и снова гоняли нас по всем предметам. Опрос продолжался целый день.
На следующее утро все 16 кандидатов собрались в зале дзюдо, чтобы продемонстрировать, как они усвоили захваты, замки, падения, броски и искусство самоконтроля. Каждый мог помериться силами с тремя другими участниками. Выбывал один, другой, третий... И вот я оказался один. Благодаря жестким тренировкам Тзу я оказался первым дзюдоистом, но этим я был также обязан своему тяжелому, несправедливому детству.
Наконец наступил день объявления результатов. Мне и еще четырем моим товарищам, успешно выдержавшим экзамены, присвоили звание траппы — свя- щенника-врача. После экзаменов меня позвал к себе лама Мингьяр Дондуп, мы с ним не виделись все это время. Лицо его светилось радостью:
— Браво, Лобсанг, ты стоишь первым. Отец-настоятель послал представление Далай-ламе. Он хотел сразу тебе присвоить звание ламы, но я возразил.
Мое лицо должно быть вытянулось, когда он добавил:
— Нужно учиться еще лучше и заслужить это звание трудом и успехами. Если тебе сейчас присвоить звание ламы, ты расслабишься в учебе. Я распорядился, чтобы тебя поместили в комнату рядом со мной. Я скажу, когда придет время сдавать экзамен на звание ламы.
Решение Мингьяра Дондупа показалось мне разумным. Кроме того, я бесконечно доверял ему и привык беспрекословно подчиняться. Я обрадовался, когда он
13 4 252
193
Третий глаз


Лобсанг Рампа
сказал, что мой успех — это его успех и что для него большая честь быть учителем первого ученика.
Спустя несколько дней из Поталы прибыл запыхавшийся гонец с посланием от Далай-ламы, эти гонцы были великими комедиантами. Они так умело изображали на лицах нечеловеческую усталость, что действительно складывалось впечатление, будто они чуть ли не на животе преодолели тысячу километров, лишь бы вовремя доставить важную весть. Зная, что от Поталы до нашего монастыря всего каких-нибудь полтора километра, мне было смешно смотреть на их игру.
Наимудрейший поздравлял меня с успехом и распорядился, чтобы ко мне относились, как к ламе. Теперь я буду носить одежду ламы и пользоваться соответствующими правами и привилегиями. Однако Наимудрейший согласился с мнением Мингьяра Дондупа, что мне следует продолжить учебу и серьезно готовиться к экзаменам, которые я должен буду сдавать, когда мне исполнится 16 лет.
Новый статус предоставлял мне большую свободу в обучении. Я был освобожден от занятий в классе. Ко мне были прикреплены необходимые специалисты, и учеба пошла еще быстрее.
Самым главным теперь было научиться искусству расслабления, без которого невозможно серьезно заниматься метафизикой. Однажды Мингьяр Дондуп зашел ко мне, когда я занимался наведением справок по различным книгам, и внимательно осмотрел меня.
— Лобсанг, твои нервы натянуты, как струна. Ты не пойдешь далеко в созерцании, если не научишься расслабляться. Я покажу тебе, как это делать. Надо уметь расслабляться лежа, сидя и стоя, но начинать следует с положения лежа. Представь себе, что ты упал со скалы и разбился до полусмерти: лежишь на земле без движения, с полуоткрытым ртом, все тело онемело от
194


удара... Вот так. Теперь мышцы твоих ног расслаблены и отдыхают.
Ворочаясь так и этак, я наконец нашел нужную позу.
— Теперь вообрази, что в твоих руках и ногах поселились гномы, которые заставляют работать мышцы. Скажи им, чтобы они ушли, например из ног. Необходимо, чтобы ноги стали неподвижными, бесчувственными. А твое сознание обязано проконтролировать это. Ты должен убедиться, что ноги отдыхают.
Вытянувшись, я старался представить себе гномов и вдруг увидел старого Тзу, забравшегося ко мне в ступни и теребившего пальцы. Я попытался от него отделаться, и мне это удалось.
— Пойдем дальше. Икры тоже заселены гномами, они славно поработали с утра, теперь им надо отдохнуть. Переведи гномов в голову. Ну что, ушли они из ног? Ты уверен? Проверь себя — мышцы должны быть расслаблены.
Вдруг он указал пальцем на лодыжку:
— Ты забыл там одного. Смотри, он дергает твою мышцу. Прогони его, прогони!
Наконец я полностью расслабил ноги, и лама Мингьяр Дондуп продолжал, довольный:
— Теперь перейдем к рукам. Начнем с пальцев. Удали из них этих крошек. Выведи их через запястья и локти к плечам. Представь себе, что гномы ушли и нет ни усталости, ни напряжения, вообще никаких ощущений.
Добившись от меня желаемого результата, мой учитель продолжал:
— Переходи к телу. Представь себе, что тело твое — монастырь. Думай о тех монахах, которые сидят у тебя внутри и управляют твоими органами. Скажи им, чтобы
13*
195
Третий глаз


Лобсанг Рампа
они удалились. Сначала гони их к пояснице, расслабляя мышцы. Пусть они прекратят свою работу и уходят. Чувствуешь теперь, как ты обессилел? Ты падаешь и переходишь в естественное состояние. Очень хорошо, тело теперь расслаблено.
Казалось, учитель был доволен моими успехами.
— Голова, несомненно, самый главный орган. Начнем со рта. Сейчас, Лобсанг, твои губы сжаты. Расслабь их, расслабь! Ты же не собираешься ни говорить, ни есть, так что не напрягай губы. Теперь глаза. Их ничто не беспокоит, нет резкого света, закрой глаза, без всяких усилий, без напряжения сомкни веки...
Мингьяр Дондуп выглянул в открытое окно:
— Наш лучший специалист по релаксации загорает на солнышке. Этот кот-мурлыка способен преподать тебе, Лобсанг, настоящий урок. Никто лучше кота не может расслабиться.
Это можно долго и сложно описывать, но с помощью постоянных тренировок все становится просто. Можно научиться расслабляться за секунду. Кстати, это очень полезно для всех, живущих и работающих в нынешнем быстроменяющемся мире. Физическое расслабление просто необходимо для современного человека.
— Но от одного физического расслабления пользы мало, если умственно ты продолжаешь пребывать в напряжении, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Лежа с закрытыми глазами, заставь себя сосредоточиться на своих мыслях. Непринужденно следи за их ходом. А теперь останови мысли, ни о чем не думай. Представь себе черный квадрат, небытие. Мысли стараются проскочить его. И некоторые будут проскакивать. Найди их, верни внутрь небытия. Представь себе все это наяву, зафиксируй визуально. Сейчас ты увидишь этот квадрат.
196


Вот ты и добился полной умственной и физической релаксации.
Повторяю, все это труднее объяснить, чем сделать. Нужно только натренировать себя. Многие никогда не «выключают» сознание, они похожи на тех, кто не отдыхает даже по ночам. Но не каждому такое под силу. Попробуйте пробыть на ногах несколько дней и ночей, и вы рухните от усталости. Тем не менее мозгу и сознанию непозволительно отдыхать. Весь уклад нашей жизни способствует постоянной тренировке сознания. Вот почему мы много занимались дзюдо, ибо этот вид борьбы — прекрасное средство для самоконтроля. С нами занимались замечательные специалисты, способные отразить одновременно десять атак. Мы с большим интересом учились у них. Некоторые на Западе считают нашу борьбу жестокой и варварской. Особенно они возражают против применения приемов лишения противника сознания. Но они не правы. Как я уже говорил, достаточно легкого нажима на шею, чтобы человек потерял сознание на долю секунды. Он даже не успевает сообразить, что с ним произошло. Однако это не влечет за собой никаких негативных последствий. В Тибете из-за недостатка анестезирующих средств прибегают к этой технике при удалении зубов или при переломах. Пациент ничего не видит и не чувствует боли. Используют ее и при инициации астральных полетов.
На специальных занятиях нас учат не бояться падений. Мы прыгаем и падаем со стены высотой от 2 до 5 метров.
Через два дня на третий мы начинали тренировку по дзюдо чтением наизусть «Кодекса поведения»:
• надлежащая мысль — это мысль, свободная от иллюзий и эгоизма;
197
Третий глаз


Лобсанг Рампа
• надлежащее устремление — это устремление, позволяющее иметь возвышенные помыслы и честные намерения;
• надлежащее слово — это слово, выражающее доброту, уважение, правду;
• надлежащее поведение — это поведение, присущее честному, миролюбивому и неэгоистичному человеку;
• надлежащая жизнь — жизнь, основное правило которой — не совершать зла против человека или животного, жизнь, признающая за животными право на равное с человеком обращение;
• надлежащее усилие есть самоконтроль и постоянное стремление к знаниям;
• надлежащее намерение — добрые мысли и справедливость во всем;
• надлежащее вдохновение — вдохновение, несущее размышления о смысле жизни и реальности души.
Кто не соблюдал эти правила, должен был ложиться лицом вниз поперек главного входа в храм, чтобы все входящие туда переступали через его тело. Он должен был лежать без движения с утра до вечера, ему не давали ни есть, ни пить. Такое наказание считалось большим позором.
Итак, я стал ламой и вошел в элиту Высших Существ. Звучало это здорово. Но были здесь и свои недостатки: раньше я обязан был соблюдать 32 правила пове-
198


дения священника, и эта цифра уже пугала, а теперь — тут я просто цепенел от ужаса — 253! В Шакпори же хороший лама соблюдал все эти правила без исключения.
Я продолжал много и усердно заниматься Иногда мне казалось, что моя голова не выдержит и вот-вот треснет. Но какое я испытывал удовольствие, когда забирался на крышу, чтобы понаблюдать за приездом Далай- ламы в Норбу Линга — парк Жемчужины. Приходилось это делать тайком, ибо запрещалось смотреть на Бесценного сверху вниз. С крыши хорошо было все видно. Вот раскинулись два великолепных парка — Хати Линга и Додпал Линга на берегу реки Калингчу («линга» означает по-тибетски «парк»). Чуть дальше простирались Западные ворота — Парго Калинг. Они были проделаны в большом чортене специально для конного проезда, через них шла дорога к центру города мимо деревни Шо. Рядом с Шакпори возвышался чортен в честь национального героя — короля Кесара, жившего в эпоху войн до установления в Тибете буддизма и мира.
Ну а работа? Работы было очень много, но мы старались не упускать случая чем-нибудь компенсировать свой труд. Разве не щедрая компенсация за мой труд и учебу общение с таким умным и щедрым душой человеком, каким был лама Мингьяр Дондуп, главным смыслом жизни которого было служение миру и ближним? Разве не вознаграждение уму и сердцу обозревать великолепные зеленые долины и голубую реку, деревья, горы, сверкающие под лучами солнца чортены, живописные монастыри и укромные уголки природы под кручами недоступных скал, золоченые купола Поталы и крыши Джоканга? Товарищество лам, грубоватых с виду монахов, знакомый запах ладана — все это наполняло нашу жизнь, жизнь, которую стоило прожить. Труд-
199
Третий глаз


Лобсанг Рампа
ности? Да, их было много. Но мы их достойно преодолевали. В любом обществе происходят порой странные вещи, встречаются непонятные люди. В Шакпори их было не так уж много.
200


ТРАВЫ И
ЛЕТАЮЩИЕ ЗМЕИ
Глава 12


Недели мелькали одна за другой. А дел было много — учеба, работа.  Времени не хватало. Особенно это стало заметно, когда я занялся изучением оккультных наук по специальной методике.
В начале августа мой Наставник сказал:
— Скоро мы отправимся в экспедицию вместе со сборщиками трав. Ты узнаешь много полезного о лекарственных растениях и познакомишься с настоящими летающими змеями!
Следующие две недели все готовились к предстоящему походу. Надо было вычистить старые кожаные мешки, сшить новые, привести в порядок палатки, проследить за животными, чтобы они были здоровы — ведь экспедиция будет очень трудной. Отправным пунктом нашей экспедиции в составе 200 монахов был выбран монастырь Тра Йерпа, откуда ежедневно отправлялись в разные стороны поисковые партии для изучения местности.
В конце августа мы покинули Шакпори. Монахи, не участвовавшие в экспедиции, собрались возле стен мо¬
203


Лобсанг Рампа
настыря и смотрели на нас с завистью — мы ехали навстречу приключениям. В звании ламы мне полагалась белая лошадь, на которой я и восседал. Таких, как я, набралась небольшая группа, которая с небольшим багажом отправилась налегке впереди основной партии. Наши лошади преодолевали за день 25 километров, в то время как яки редко делали 12 — 16 километров. Яки основного каравана, следовавшего за нами, тащили обычную поклажу — весом до 80 килограммов.
Проведя несколько дней в дороге, веселая кавалькада из 27 всадников прибыла в Тра Йерпа. Путь был трудным, особенно для меня, никогда не проявлявшего особой склонности к верховой езде. Я научился держаться в седле, но когда лошадь переходила в галоп, я чувствовал себя неуверенно. Не хватало у меня и ловкости, чтобы вскочить в седло так же лихо, как мои товарищи. Я вскарабкивался на лошадь, садился в седло, держась за шею животного, — зрелище, конечно, не из эстетичных.
Нас заметили издалека. Монахи уже приготовили чай с маслом, тсампу и овощи в большом количестве. Делалось это отнюдь не бескорыстно: монахи с нетерпением ждали новостей из Лхасы и полагавшихся традиционных подарков. С плоской крыши храма к небу клубами поднимался дым ладана. Мы въехали во двор, радуясь окончанию пути. У многих из моих спутников были в этом монастыре старые друзья. Казалось, все здесь знали ламу Мингьяра Дондупа. Он растворился в толпе встречающих, и я почувствовал себя совсем одиноким. Вдруг я услышал:
— Лобсанг, где же ты?
Я отозвался, но, прежде чем успел сообразить, что происходит, толпа передо мной расступилась и чуть не поглотила меня. Учитель разговаривал со старым аббатом, который повернулся ко мне и спросил:
204


— Так это он? Боже мой, как он молод!
Как всегда, я думал лишь о том, как бы поесть. Скоро мы отправились в столовую. Обед прошел в полном молчании.
Какой монастырь от какого зависел, Шакпори от Тра Йерпа или наоборот? Спорный вопрос. Во всяком случае, оба монастыря считались старейшими в Тибете. Тра Йерпа славился своей библиотекой, где хранились ценнейшие рукописи по медицине. Мне предстояло познакомиться с ними и сделать необходимые выписки. Здесь хранилась также книга о первой экспедиции в составе 10 человек на Тянь-Шань. Однако мы собирались подняться сначала на плато, откуда запускались змеи. Это интересовало меня больше всего.
Пейзаж показался мне странным. Высокие пики гор как будто пронзали небо. Снизу вверх тянулись многочисленные плато, словно террасированные сады, что напоминало гигантскую лестницу. У подножия этой лестницы в изобилии произрастали целебные травы. Среди них — мох, поглощающие способности которого во много раз превосходили поглощающие способности сфагнума, или белого мха; небольшие растения с желтыми ягодами, обладавшие замечательными обезболивающими свойствами. Монахи и дети собирали их и затем сушили. Я, как лама, мог ограничиться простым наблюдением за их работой, но мое пребывание здесь диктовалось еще необходимостью усвоения «предметного урока» под руководством Мингьяра Дондупа и специалистов по приготовлению трав. Но в тот момент я не мог думать ни о чем другом, кроме как о змеях, способных носить человека. Во внутреннем дворе монастыря лежали сосновые доски, привезенные из далекой страны (в Тибете, как я уже говорил, хвойные деревья не растут). Они предназначались для постройки змеев. Легкие и прочные, эти доски способны были выдерживать сильные
205
Третий глаз


Лобсанг Рампа
удары и практически никогда не ломались. При разборке змеев их каркасы тщательно осматривались и аккуратно складывались до следующего раза.
Распорядок дня в Тра Йерпа был достаточно гибким. Регулярно проводились полночная служба и другие короткие службы. Это было разумным, так как после длинных служб в Шакпори многие чувствовали страшную усталость. Классные занятия полностью посвящались изучению трав и овладению искусством полета на змеях.
В этом монастыре, прижавшемся к отрогу горы, еще продолжался день, а внизу, в долине, уже занимались розовые сумерки и вечерний ветер будоражил хилую растительность. Когда солнце скрылось за ближайшими горными вершинами, все погрузилось в темноту. Пейзаж напоминал собой черное озеро. Вокруг ни зги не видать. Ни одной живой души. С заходом солнца поднимался ночной ветер и принимался за божье дело — очищать землю. Спустившись в долину, он бросался на отрог горы, застревал в ущелье и снова поднимался к монастырю, откуда вновь вырывался с призывными стонами, словно исходившими из гигантской раковины. Ветер как будто созывал вокруг храма верноподданных единомышленников. Отовсюду доносились странные звуки — это трескались перегретые за день на солнце скалы от резкого ночного охлаждения. Вверху над головами в черном небе загорались веселые звезды. Согласно древним легендам, легионы Кесара, отказавшись сложить оружие по требованию Будды, метнули в небо свои копья. И теперь через отверстия, пробитые ими, льется на землю мягкий небесный свет.
Неожиданно звук монастырских труб заглушил шум ветра. На крыше храма едва были различимы силуэты монахов, отправлявших свои религиозные обязанности. Ветер трепал полы их платьев. Это был сигнал к отдыху
206


до полуночи. Тут и там можно было видеть монахов, обсуждавших последние новости из Лхасы, мировые вести. Монахи говорили о Далай-ламе, о самом великом воплощении Наимудрейшего всех времен. Постепенно все расходились — нужно было отдохнуть перед ночной службой. Скоро все стихло, и в монастыре воцарился покой. Я лежал на своей постели и смотрел на небо через небольшое окно. Все меня волновало и беспокоило: и то, что я должен спать, а спать не хотелось, и то, что ожидает меня в будущем, и звезды... Многое в моей жизни было уже предсказано, но многое осталось неизвестным. Однако больше всего меня тревожила мысль: почему кто-то должен вторгнуться в Тибет и покорить мою страну? Кому могла помешать она, ее миролюбивые люди, единственной целью жизни которых было углубленное познание духовного мира и развитие сознания? Почему иностранцы с жадностью и злобой смотрят на нашу землю, хотят покорить Тибет и превратить его народ в рабов? Мы хотим жить в мире. А ведь если начнется война, мне придется лечить и раненых захватчиков! Да, многое я уже знал о своем будущем, о его темных и светлых сторонах. Мне, словно яку, предстояло пройти свой жизненный путь с временными передышками на скудных пастбищах, путь длинный, и пройти его придется до конца. Но, в отличие от яка, я в будущем — после трудного перехода — не смогу увидеть священный город Лхасу...
Раскатистый грохот барабанов разбудил меня. Я и не заметил, как уснул. Первая моя мысль была совершенно недостойной звания священника — я подумал о неукоснительном соблюдении 253 правил! Еще не отойдя ото сна, пошатываясь, я с трудом отыскал платье, кое- как натянул его на себя. Который сейчас час? Осторожно, лама Лобсанг Рампа, говорил я себе, не загреми вниз по лестнице... Одно из правил я, конечно, уже нарушил
207
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— я был зол, — но разве можно так будить человека среди ночи?
Я присоединился к своим товарищам. Они так же, как и я, еще не проснулись. Мы поплелись в храм на службу тянуть нашу хоровую партию...
Меня потом часто спрашивали:
— Почему вы не пытались избежать ловушек и испытаний, которые выпали на вашу долю и заранее были предсказаны?
Я каждый раз отвечал на это:
— Даже самого факта, что вам удалось чего-то избежать, будет достаточно для доказательства, что предсказание было ложным!
Предсказания основаны на вероятности, которая, однако, не означает, что человек лишен собственной воли и желаний. Представим себе человека, желающего проехать от Дарджилинга до Вашингтона. Сначала ему ничего не известно, кроме пункта отправления — это Дарджилинг и пункта назначения — Вашингтон. Но вот он берет карту и смотрит, как ему лучше ехать: одна дорога, например, находится в плохом состоянии, и можно будет потерять из-за этого много времени; следование по другой дороге будет стоить больших денег... Немного подумав, он выбирает оптимальный маршрут. То ж самое можно сказать и о маршруте Лондон — Инвернесс. И вообще в этом вопросе можно полностью положиться на туристские путеводители. Подобные рассуждения справедливы и для жизненного пути, его предсказания. Ведь в жизни путь более удобный и легкий не всегда можно «оплатить». Как буддист, я верю в перевоплощение, а также в то, что мы пришли на землю, чтобы учиться. Вспомните, как мы учились в школе. Многое тогда казалось нам трудным, утомительным, а подчас просто бесполезным: все эти уроки по истории,
208


географии, арифметике... И все же, когда мы покидаем нашу добрую старую школу навсегда, нам становится грустно. Мы с гордостью носим значок или галстук цвета нашей школы, монастыря. Так же и в жизни. Она трудна, горька, но все уроки, которые она преподносит нам, имеют одну цель — испытать лично нас, нас, и никого другого. Однако, когда мы оставим школу или эту землю, будем ли мы и дальше нести свое «гало» и впредь непринужденно? У вас репутация скандалиста? Ни один буддист не захочет быть на вашем месте. Ведь умереть — значит оставить обветшавшую телесную оболочку пустой и снова родиться в лучшем мире...
С рассвета все были на ногах, с нетерпением ожидая разрешения отправиться на разведку местности. Старшие хотели поговорить с теми, кого не видели накануне. Я же думал только о великих воздухоплавателях, о которых был столько наслышан. Сначала нас знакомили с монастырем. С крыши храма мы осмотрели горы, страшные ущелья. Вдали я заметил стремительный поток, несший в своих водах комья желтой глины. А рядом вилась чистая голубая речка. Иногда до нашего слуха доносилось радостное журчание ручейка, падающего с крутого горного отрога и спешащего слиться с бурными водами индийской реки Брахмапутры. Поднимавшееся над горами солнце быстро нагревало воздух. Далеко-далеко было видно, как с утеса в долину камнем ринулся одинокий гриф, заприметивший добычу на завтрак. Рядом со мной стоял один лама и уважительно рассказывал мне о достопримечательностях своего монастыря. Уважительно потому, что я был учеником чтимого всеми Мингьяра Дондупа, и еще потому, что я был «известным воплощением».
Для тех читателей, которые интересуются, как мы распознаем воплощения, дам несколько справок. У некоторых родителей, например, рождается предположение,
14 4-252
209
Третий глаз


Лобсанг Рампа
что их малыш наделен от природы какими-то выдающимися способностями — феноменальная память, еще что-нибудь, чему невозможно дать рациональное объяснение. Они обращаются к настоятелю ближайшего монастыря, и тот назначает комиссию для обследования ребенка. Рассчитываются гороскопы его предыдущей жизни, устанавливается наличие или отсутствие определенных отметок на теле. У такого ребенка должны быть особые отметки на руках, лопатках и ногах. Если таковые присутствуют, отыскиваются идентичные черты ребенка в его предыдущей жизни. Бывает и так, что его узнают ламы, как было и в моем случае. Иногда находят предметы, некогда принадлежавшие ребенку. Эти предметы вместе с другими, похожими на них, показывают малышу, и он должен их признать (таких предметов должно быть девять). Вся эта процедура проводится в три года. Считается, что в этом возрасте ребенок еще не может полностью находиться под влиянием того, о чем говорят ему родители.
Родители не присутствуют на испытании. Иногда ребенку приходится выбирать девять своих предметов из тридцати. Допущенные им две ошибки означают, что он не прошел испытания. Если же он не ошибется, его начинают воспитывать как воплощение. Мальчик получает специальное образование. В семь лет астрологи предсказывают ему его будущую жизнь (считается, что в этом возрасте ребенок способен уже многое понять; мой личный опыт — тому подтверждение).
Лама, почтительно стоявший сбоку от меня, определенно думал именно об этом. Справа от ручья в изобилии росла недотрога, сок которой использовался для удаления мозолей, бородавок, применялся при лечении водянки и желтухи. Гладь небольшого озера сплошь покрывала водяная гречиха, остролистное растение с розовыми соцветиями. Оно хорошо помогает при
210


Третий глаз
ревматизме и к тому же является великолепным средством от холеры. Это были обычные, самые распространенные травы. Редко встречающиеся травы растут высоко в горах Тянь-Шаня.
Тем, кто занимается сбором лечебных растений, я расскажу о наиболее часто употребляемых из них, их назначении.
Аллиум савитум (чеснок) является хорошим антисептическим средством. Он помогает при лечении астмы и легочных заболеваний. Другое превосходное антисептическое средство — бальзамодендрон мирра (бальзамический мирт). Он применяется (в небольших дозах) при болезнях десен и воспалениях слизистой оболочки. Настой из него снимает истерию.
Сок бекконии кордата — высокого растения с кремовыми цветами — вызывает у насекомых инстинкт нападения, они начинают сильно кусаться. Достаточно только произнести это название, чтобы до смерти перепугать всех сборщиков трав.
Действие эфедры синика (китайский хвойник) напоминает действие атропина, расширяющего зрачки. Эта трава применяется при низком артериальном давлении и для снятия приступов астмы.
Жуткий запах, идущий от нарывов при холере, доставляет много неприятностей и врачу, и больному. Лигустикум левистикум уничтожает этот запах.
Несколько советов для женщин. Китаянки, например, сурьмят себе брови лепестками розового гибискуса. Отвар из листьев этого растения хорошо освежает лицо, снимает жар. Лилиум тигринум (тигровая лилия) полностью излечивает болезни яичников. Аналогичным действием обладает флагелария индийская.
Вернисифера (ласковое дерево) используется китайцами и японцами для производства лака «Шин». Глабра лечит диабет. Ароматика является хорошим средством
14*
211


Лобсанг Рампа
при лечении заболеваний кожи, цистита. Другое мощное обезболивающее средство, применяемое при воспалении мочевого пузыря, — арктестафилува урси (толокнянка). В китайской медицине широко применяют цветы бигно- нии гранс дифлоры, из которых приготавливают сильно- действующий обезболивающий препарат. Когда я работал в лагере военнопленных, я применял при лечении дизентерии полигонум бисторта (полевая гречиха).
Женщины, поступающие неблагоразумно в вопросах любви, пользуются анестезиантом на основе полигонума еректума. Это средство широко применяется при абортах. В случае ожогов мы можем порекомендовать нашим пациентам «новую кожу»: раны или ожоги, смазанные соком сигесбекии ориенталис, высокого растения с желтыми цветками, быстро затягиваются и заживают. Пипер аугустифолиум хорошо сворачивает кровь при ранениях.
Я рассказал о широко распространенных растениях, применяющихся в медицине. Что касается многих других, то для большинства их еще не подобраны латинские названия — европейцы, большие охотники давать растениям латинские имена, еще не придумали их.
Травы расстилались перед нашим взором. По другую сторону горы раскинулся большой пустынный участок. Через несколько дней я планировал над ним на змее.
Меня позвали к ламе Мингьяру Дондупу.
— Монахи собираются посмотреть плато, — сказал мой Учитель, — на котором будут запускаться змеи. Собирайся с ними, Лобсанг. Грядет великий день.
Меня не надо было долго уговаривать, я просто сгорал от нетерпения. У главного входа в монастырь нас ждали монахи, ветер развевал их красные платья. Мы спустились по каменным ступеням, ведущим к плато. Растительность на нем была редкая, бедная. Скалистая
212


платформа покрыта тонким слоем земли. Одинокие кусты цеплялись за гору, будто боялись свалиться в овраг. На крыше монастыря ветер трепал хоругви. Вот уже несколько столетий поскрипывали древки, но держались крепко. Рядом послушник небрежно сбивал землю с сапог, от чего поднималась пыль. Мы направились к краю скалистого плато, прижавшегося к самому склону горы. В десятке метров от края начиналась расщелина, откуда вырывался шквальный ветер, выбрасывая вверх мелкие камешки и кустики лишайника, мчался дальше и словно метла проходил по долине, натыкался на стены монастыря и отскакивал к другой горе. Набравшись сил, он снова налетал на нас, как бы играя обретенной свободой.
Мне рассказывали, что иногда, в сезон ураганов, ветер подхватывал детей, поднимал их над землей и уносил в расщелину. Однако сама платформа оказалась очень удачным местом для запуска змеев: мощные восходящие потоки возносили их вертикально вверх. Это было продемонстрировано нам на небольших моделях змеев, почти таких же, какие я делал дома сам. Я радовался и волновался так же, как, бывало, в детстве, когда чувствуешь силу натяжения троса в рвущейся в небо руке.
Сопровождавшие нас специалисты предостерегали от возможных опасностей, говорили, как их избежать. Были отмечены места с нисходящими воздушными потоками и боковыми сносами. Нам сказали, что все, кто летит на змее, должны взять с собой камень и привязать к нему шелковую кату. На кате пишется молитва, обращенная к божествам воздуха: чтобы они благословили и защитили всех, кто проник в царство духов ветров. На большой высоте камень бросают против ветра — ката разворачивается, давая возможность богам прочесть молитву и заступиться за пилотов. Возвратившись после осмотра площадки в монастырь, мы стали готовиться к
213
Третий глаз


Лобсанг Рампа
предстоящему полету. Все проверялось с особой тщательностью и скрупулезностью. Сантиметр за сантиметром проверялись сосновые доски — чтобы не было ни сучка ни задоринки. Рулоны шелка раскатывались на чистом месте, и каждый квадратный метр материи также выверялся ползавшими на четвереньках монахами. Закончились предварительные работы. Начался монтаж змеев с помощью крепкого корда и деревянных угольников. Змей имел форму коробки размерами 3х3х3,5 метра. Размах плоскостей достигал 3 метров. По краям плоскостей, в нижней части, крепились бамбуковые полудуги для предотвращения аварии при посадке на землю или сильном крене. По основанию коробки проходил полоз из бамбука, загнутый на концах, словно тибетские сапоги. Полоз, с кулак толщиной, крепился так, что даже во время приземления змея шелк не соприкасался с грунтом. Трос из кожи яка, на котором змей взмывал вверх, показался мне не очень крепким, а стало быть, и ненадежным. Двое монахов подняли змея и понесли его к краю плато. На пике восходящих потоков воздуха началась настоящая борьба за укрощение змея. Па помощь прибежали еще несколько человек, чтобы не дать ему улететь.
Я решил отказаться от лошадей как от тягловой силы. Мы тянули змея сами. Монахи четко выполняли распоряжения руководителя полетами. По его сигналу они побежали что было духу, выводя змея на взлет. И вот он, словно гигантская птица, рванулся ввысь. Монахи постепенно отпускали трос, и змей забирался все выше и выше. Один из нас, подоткнув полы платья за пояс, вскарабкался по тросу на высоту трех метров, чтобы проверить силу его подъема. За ним последовал второй монах, за вторым — третий. Но планер был способен поднять только двоих взрослых и одного ребенка. Трех монахов оказалось для него многовато. Руко¬
214


водитель решил увеличить силу тяги. Мы все покинули площадку приземления, за исключением двух монахов, тянувших змея на спуск, да еще двух — для поддержки крыльев при посадке. Змей медленно опускался. Он как будто сожалел, что ему приходится расстаться со свободой и вернуться на землю. Когда змей коснулся земли, монахи расслабились, чтобы перевести дух, но двое из них продолжали крепко держать его за крылья.
Руководитель посоветовал ослабить натяжение шелка. Между сосновыми рейками мы вклинивали дополнительные распорки, чтобы ликвидировать люфты. Был изменен угол атаки. Началось второе испытание. На этот раз змей легко поднял троих взрослых и одного ребенка.
После этого руководитель распорядился поднять на змее камень весом с человека. И снова монахи сражались с восходящим воздушным потоком, снова тянули змея за трос. Змей с камнем быстро поднялся в воздух, затанцевал в поднебесной выси. Наблюдая за монахами и змеем, я мысленно представил себя на месте камня. Меня даже стало немного подташнивать. Змея снова заставили приземлиться и оттащили его к месту нового взлета. Один лама, имевший большой опыт таких полетов, сказал мне:
— Я полечу первым, а ты последуешь за мной.
Он подвел меня к змею.
— Смотри, — продолжал лама, — ноги ставь на этот брус, руками опирайся на эту стойку. Как только поднимешься в воздух, опустись на эту крестовину. Когда начнешь приземляться, не долетая до земли двухтрех метров, выпрыгивай из коробки. А теперь смотри внимательно — я пошел.
На этот раз понадобились лошади. По сигналу ламы они понеслись вскачь. Планер тронулся с места, плавно
215
Третий глаз


Лобсанг Рампа
заскользил вперед, потом подпрыгнул, поймав восходящий поток. На высоте тридцати метров у нас над головами, то есть более тысячи метров над оврагом, лама спустился по тросу и, достигнув равновесия, устроился на крестовине. Змей поднимался все выше и выше. Через некоторое время пилот дал команду монахам сажать планер. Балансируя и делая крутые виражи, змей пошел на снижение. Семь метров, шесть, три... Лама повис на руках и спрыгнул на землю.
— Теперь твоя очередь, Лобсанг, — сказал он, подергав меня за платье. — Покажи на что ты способен.
Наступил торжественный момент. Я любил запускать змеев, но сейчас, когда мне самому придется лететь на нем, мой энтузиазм заметно поубавился. «Глупая забава, — думал я, — глупая и опасная. А вдруг я сорвусь? Неужели суждено оборваться столь обещающей карьере?»
Пытаясь себя хоть как-то утешить, я стал думать о предсказаниях астрологов. Если мне суждено сегодня умереть, значит, они ошиблись? Нет, они не делают таких грубых ошибок.
Я медленно направился к планеру. Мои ноги ослабли и плохо повиновались мне. Между нами говоря, я их вообще не чувствовал. Устроившись на полозе, я ухватился за брус что было силы.
— Я готов, — вырвалось из моей груди, хотя в этом у меня не было никакой уверенности и вряд ли я мог полностью поручиться за благополучный исход.
Время, казалось, остановилось. Лошади понеслись. Трос медленно натягивался, что само по себе уже было невыносимой пыткой.  Змей застонал, дернулся так, что сердце едва не выскочило из моей груди. Глаза сами закрылись, да и куда им было смотреть в такой момент... змей начал балансировать, а мой желудок — выво-
216


рачиваться наизнанку. «Неудачный взлет для путешествия по астральному миру», — сказал я про себя и открыл глаза. То, что я увидел, настолько поразило меня, что я невольно снова закрыл их. Новый приступ тошноты еще больше усилил чувство страха. Я вновь открыл глаза — на этот раз для того, чтобы определить, где я нахожусь. И вдруг... Я забыл о своих страхах, такое великолепие окружало меня со всех сторон! Змей подпрыгнул, закачался, затем уравновесился, не переставая набирать высоту. Там, за горами, простиралась земля цвета хаки, несущая на себе следы «лет необратимой ярости». Снежные лавины стремительно неслись в зияющие расщелины гор. Обнаженные скалы густо покрыты лишайниками. У горизонта последние лучи солнца превращали воды дальнего озера в расплавленное золото. Змей выписывал грациозные реверансы. «Наверное, так развлекаются на небесах боги, — подумал я, — в то время как мы, бедные смертные, являемся узниками земли, страдаем и боремся за жизнь...»
Резкий толчок. Удар. Мне показалось, что оборвались все мои внутренности. Я посмотрел вниз. Небольшие смазанные красные точки —это монахи. Теперь они увеличивались с каждой минутой. Змей шел на посадку. Внизу, на дне оврага, маленький ручей продолжал свой хаотичный бег. Я поднялся над землей на триста метров, и все-таки этот ручеек был важнее меня, поскольку ему предстояло преодолеть огромные расстояния, превратиться в полноводную Брахмапутру и успокоиться в Бенгальском заливе. Путники будут пить его святую воду... Но сейчас, планируя над светлым родником, я чувствовал себя равным богу.
Змея трясло в лихорадке. Для сохранения его равновесия монахи дружно тянули трос. Вдруг я вспомнил о крестовине, куда мне следовало заранее перебраться.
217
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Отпустив поручни, я ухватился за шнур и, пропустив его между руками и ногами, заскользил вниз. Мне показалось, что, когда я стукнулся о крестовину задом, меня переломило надвое. Змей висел в 6 — 7 метрах над землей, нельзя было терять ни минуты. Ухватившись за шнур руками, я немного выждал, а когда до земли оставалось не более двух метров, спрыгнул. Несложный кульбит — и приземление состоялось.
— Неплохо, малыш! — похвалил меня руководитель. — Хорошо, что ты вовремя вспомнил о крестовине, а то быть бы тебе без ног. Когда слетают остальные, ты можешь испытать себя еще раз.
За мной полетел молодой монах. У него получилось лучше, так как он не забыл о крестовине. Но когда он приземлился, мы увидели, что руки у него разбиты в кровь, лицо зеленое — его сильно укачало. Третьим полетел монах, известный своей наглой самоуверенностью. этого монаха никто не любил за его бахвальство. Он участвовал уже в третьей экспедиции и считал себя чуть ли не лучшим пилотом в мире. Поднявшись на высоту примерно 150 метров, вместо того чтобы спуститься в крестовину, он выпрямился, потерял равновесие, начал ползать по коробке. Его отбросило в хвост планера. Мы видели, как он в течение нескольких секунд удерживался одной рукой, пытаясь ухватиться за что- нибудь другое. Когда змея понесло на вираж, монах оборвался и полетел в пропасть. Я помню, как он в развевающемся красном платье пронесся перед нашими глазами словно кровавое облако.
Несчастный случай охладил наш пыл, но не остановил полетов. Планер посадили на землю, внимательно осмотрели, но каких-нибудь неполадок обнаружено не было. Подошла моя очередь, и я влез в змея. На этот раз я быстро соскользнул в крестовину, едва планер поднял-
218


ся на высоту 30 метров. Я увидел монахов, опускавшихся вниз за телом разбившегося товарища. Затем я осмотрел коробку змея, и мне пришла в голову мысль: «А нельзя ли при помощи перемещений или подергивания троса, как случилось однажды со мной на крыше крестьянского дома, увеличить подъемную силу планера?» Нет, подумал я про себя, надо сначала посоветоваться с учителем.
В этот момент змей сорвался в пике. Все произошло так быстро и неожиданно, что я едва удержался в крестовине. На земле монахи тянули трос как одержимые. С приближением ночи скалы остывают, ветер в долине стихает, поэтому падает и подъемная сила восходящих потоков. Я спрыгнул на землю, не долетев до нее трех метров. Тут же мне на голову рухнул змей. Я пробил головой шелк коробки и оказался внутри змея. Наблюдавшие за мной монахи подумали, что меня ранило. Прибежал лама Мингьяр Дондуп.
— А если тут поставить траверсу и держаться здесь, можно тогда изменить угол атаки и увеличить подъемную силу? — спросил я.
Меня услышал руководитель полетами.
— Совершенно верно, молодой человек, — сказал он, — но кто рискнет?
— Я, если позволит мой учитель...
Другой лама повернулся ко мне с улыбкой:
— Ты сам лама, Лобсанг, и можешь не спрашивать разрешения.
— Нет, сказал я. — Мой учитель так много делает для меня, столько времени тратит на мое обучение! Пусть решает он.
Вернувшись в монастырь, руководитель полетами пригласил меня в свою комнату и показал модели змеев.
219
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Одна модель напоминала птицу со сложенными пополам крыльями.
— Это макет змея, которого мы запускали давно. На нем один монах пролетел тринадцать километров, но разбился о скалы. С тех пор мы прекратили все попытки подобных полетов. А вот планер, по форме напоминающий ту конструкцию, о которой ты говорил. Посмотри, здесь траверса находится под крепежным брусом. Он уже почти готов, остались кое-какие детали. До сих пор никто не изъявлял желания испытать его, а я немного тяжеловат для этого планера (заметим, что весил руководитель полетами около 150 килограммов!),
— Сегодня ночью мы составим гороскоп, — сказал лама Мингьяр Дондуп, вошедший в комнату во время нашего разговора, — и посмотрим, что скажут звезды.
Мы проснулись под бой барабанов, зовущих к полночной службе. Когда я занял свое место, из облака ладана выплыла внушительная фигура руководителя полетами.
— Составили гороскоп? — сказал он шепотом.
— Да, — отвечал я тоже тихим голосом. — Я могу лететь послезавтра.
— Великолепно! Мы все подготовим.
В этом храме, в мигающем свете масляных ламп, в присутствии священных статуй, расставленных вдоль стен, трудно было думать о погибшем неразумном монахе. Однако если бы не этот несчастный случай, вряд ли мне пришла бы в голову идея управления силой подъема прямо из коробки змея.
Все монахи сидели в позе лотоса, и каждый напоминал живую статую Будды. Две квадратные подушки, положенные одна на другую, служили нам сиденьем и возносили нас над полом сантиметров на двадцать. Сначала шла обычная служба. Руководитель хора, избран-
220


ный за свои музыкальные познания и низкий голос, пошел приступом на первый стих. Зычный голос его, постепенно затухая, оборвался из-за недостатка воздуха в легких. Мы подхватили припев, сопровождавшийся то боем барабанов, то мягким перезвоном колокольчиков. Мы очень старались, следили за своей дикцией, поспешали за музыкальным сопровождением, ибо и по этому судят о дисциплине в монастыре. Европейцу трудно судить о нашей музыкальной грамоте. Вместо нот мы пользуемся дугами. Базовая дуга характеризует голос от подъема до падения. Для разного рода вариаций применяют набор малых дуг внутри основной. После обычной службы нам дали передохнуть десять минут, перед тем как приступить к службе в память о монахе, погибшем накануне.
Когда мы заняли свои места, руководитель хора сел на возвышение и затянул отрывок из «Бардо Тходол», тибетской «Книги Мертвых».
— О странствующая тень монаха Кумпхел-ла, ушедшего из жизни! Не блуждай среди нас, ты нас сегодня покинул. О странствующая тень монаха Кумпхел-ла! Мы зажигаем эту палочку ладана, чтобы указать тебе дорогу. Слушай, что мы тебе скажем, и следуй нашим наставлениям — они проведут тебя через страну мертвых к высшей реальности.
Наше пение приглашало душу погибшего в царство Озарения. Сопрано послушников вторил бас старших монахов. Монахи и ламы поочередно то поднимали, то опускали предметы религиозного культа, как требовал того древний обычай.
— О странствующая тень! Иди к нам, и мы наставим тебя на путь истины. Ты не видишь наших лиц, не чувствуешь запаха ладана, ибо ты мертв. Но иди к нам и мы наставим тебя на путь истины.
221
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Флейты, барабаны и цимбалы вступали в перерывах между пением. Перевернутый человеческий череп, наполненный подкрашенной водой, символизирующей кровь, передавался из рук в руки, чтобы каждый мог его потрогать!
— Твоя кровь разбрызгана по земле, о монах! Ты теперь только странствующая тень. Иди к нам и будь свободен.
Зерна риса цвета шафрана разбрасывались на восток, запад, север и юг
— Где ты бродишь, странствующая тень? На востоке или на севере? На западе или на юге? Пища богов разбросана по всем уголкам земли, но ты не будешь есть ее, ибо ты мертв. Иди, о странствующая тень, и будь свободна.
Большой барабан отбивал ритм. Другие инструменты воспроизводили в звуках стремительное движение человеческой крови в венах и артериях, приглушенный вздох, какое-то ворчание, бульканье, треск, составляющие музыку жизни. Звуки труб полились в обычном темпе и оборвались страшным воем, в то время как сердце продолжало учащенно биться. Последний глухой удар — и весь шум прекратился: это конец жизни, жизни, оборванной внезапно.
— О ты, вчерашний монах и блуждающая сегодня душа! Наши телепаты укажут тебе путь. Не бойся, соберись с духом. Слушай наши наставления, и ты будешь свободным. Смерти нет, о странствующая душа, есть только вечная жизнь. Умереть — значит родиться, и мы призываем тебя жить в новой жизни.
Веками тибетцы разрабатывали и изучали науку о звуках. Мы знаем все звуки человеческого тела и можем их воспроизвести. Тот, кто слышал их хотя бы раз, никогда их не забудет. Вам, наверное, приходилось вече-
222


Третий глаз
ром перед сном, положив голову на подушку, слышать, как бьется сердце или дышат легкие. В монастыре «Государственного Оракула» некоторые из этих звуков применяются для приведения медиума в состояние транса. Полковник Янгхасбанд, возглавлявший британские войска, оккупировавшие Лхасу в 1904 году, лично убедился в их мощи, наблюдая в таком состоянии самого оракула.
Служба подошла к концу, и мы разошлись по своим комнатам. Я был готов уснуть стоя, настолько сказывалась усталость прошедшего дня.
На следующее утро руководитель полетами пригласил меня в мастерскую, где создавался управляемый змей. Я направился туда вместе со своим учителем. Мастерская располагалась в старом складе. На полу были сложены доски из экзотического дерева, на стенах висели различные части планеров. Модель, о которой я упоминал, была подвешена к потолку. Руководитель потянул за какой-то шнур, и она, к моему удивлению, опустилась прямо перед нами. Я влез вовнутрь. По основанию коробки проходили многочисленные траверсы, на которых легко было разместиться. Поперечный брус располагался на уровне грудной клетки и позволял крепко держаться за него. Мы осматривали змея сантиметр за сантиметром. Он не был еще обтянут шелком. Крылья его были не прямыми, а выгнутыми. Их размах превышал три метра. Должно быть, подумалось мне, у змея великолепная подъемная сила. Когда планер был готов, мы отправились на плато. Проходя мимо расщелины, откуда вырывался мощный восходящий воздушный поток, монахи едва удержали его. Наконец мы добрались до места, и я, довольный и важный, забрался в коробку. Приняв нужную позу, я крикнул монахам: «Готов! Тяните!» А когда застонал остов змея, добавил: «До свидания!» Резкий рывок — и змей взмыл вверх как
223


Лобсанг Рампа
стрела. «Хорошо, что я закрепился так удачно, — подумалось мне в ту минуту, — а то сегодня вечером монахам пришлось бы направлять в другой мир мою блуждающую тень». Товарищи ловко маневрировали змеем, и он поднимался все выше и выше. Я запустил камень с молитвой, адресованной богам ветра, и он чуть не угодил в голову одного из монахов, Я осторожно изменил положение тела, чтобы проверить, можно ли добиться этим увеличения силы подъема, — ведь тогда можно будет самому управлять полетом змея.
Чрезмерная уверенность чуть мне не повредила. Я придвинулся к хвосту коробки — и змей камнем полетел вниз. Ноги соскользнули с опоры, и я повис на брусе, зажав его под мышками. Ветер закрутил платье над головой, но мне удалось все-таки занять нормальное положение. Змей снова подпрыгнул вверх. Освободив голову от платья, я наконец смог оценить обстановку. Следует сказать, что не будь я ламой с бритой головой, волосы сами бы отлетели от черепа. Как потом говорили мне монахи, планер прекратил падение, когда до земли оставалось не более 15 метров...
От недостатка кислорода стало трудно дышать. Оглядевшись вокруг, я заметил какую-то движущуюся ленту. Я всмотрелся внимательнее, но так ничего и не смог разобрать. Однако через секунду-другую меня словно
224


осенило: «Да это же наша экспедиция возвращается в Шакпори!» Лента по всей длине делилась как будто на точки и тире: люди, животные... Мне казалось, что двигались они невероятно медленно. Спустившись на землю, я объявил всем, что экспедиция прибудет в монастырь через день или два.
После приземления руководитель восторженно посмотрел на меня, обхватил мои плечи своими ручищами так, что чуть не поломал мне кости. Никто не мог слова вставить. Руководитель полетами долго еще излагал свои теории. Но как только он остановился, чтобы перевести дух, я в свою очередь затараторил о том, что буквально очарован красотой своей страны, открывающейся с большой высоты, и готов строить и испытывать змеев всю жизнь.
— Да, да, Лобсанг, — говорил руководитель, — но давай еще подумаем. Если нам передвинуть траверсу вот сюда? Надо подумать...
И мы проверяли, проверяли, проверяли. Каждый полет влек за собой какие-то изменения. Основным усовершенствованием нашей конструкции стал пояс жесткости.
К сожалению, скоро придется прекратить полеты на день или два. Вот-вот должна подойти основная часть экспедиции. Вновь прибывших надо будет организовать для сбора трав и их подготовки. Опытный сборщик собирает не более трех видов растений.
Монахи уходят на семь дней. На восьмой они возвращаются, приносят целебные травы, раскладывают их на чистых стеллажах. К работе подключаются специалисты по сортировке: одни занимаются цветками, другие — листьями, третьи — кореньями. Ошибки в их работе исключены.
Я распределил свое время между сбором растений и полетами на змеях. Старый руководитель искренне радо-
15 4-252
225
Третий глаз


Лобсанг Рампа
вался, что помог мне научиться разбираться в конструкциях планеров. Однако мне надо было научиться так же хорошо разбираться и в травах.
Три дня в неделю отводилось полетам. В остальные дни я разъезжал на лошади от одной группы сборщиков трав к другой, чтобы как можно больше узнать о целебных свойствах того или иного растения. И, должен сказать вам, знание трав очень помогло мне в жизни, а полеты на змеях — тем более.
Тогда же произошел еще один несчастный случай. Один монах внимательно наблюдал за моими полетами и однажды вообразил, что может проделать то же самое на обычном змее. В воздухе его планер повел себя очень странно. Мы видели, как монах жестикулировал, словно одержимый, стараясь подчинить планер управлению. Скоро змей резко накренился и завалился набок. Шелк порвался, остов развалился пополам, и монах кубарем полетел вниз. Его платье развевалось на ветру. На нас посыпался град предметов — миска для тсампы, деревянный кубок, другие вещи, которые больше ему никогда не понадобятся.
А наша жизнь продолжалась. Дни проходили в работе, подчас очень тяжелой, но последние три месяца пролетели незаметно. Завершилась наша экспедиция. Без всякого энтузиазма готовились мы к отъезду из монастыря Тра Йерпа. Руководитель полетами подарил мне модель змея, которую мы разрабатывали вместе с ним. И вот мы отправились в обратный путь. И снова небольшая группа участников экспедиции быстро ехала впереди, а основные ее силы тянулись позади. Мы вернулись в Шакпори с радостью, но и не без некоторой доли грусти: там, в Тра Йерпа, мы оставили новых друзей и свободную жизнь в горах.
226


ПЕРВЫЙ ВИЗИТВ РОДИТЕЛЬСКИЙ  ДОМГлава 13


Вернулись мы под праздник Ло-сар, по-нашему Новый год. Надо было все вычистить и привести в порядок. На пятнадцатый день Далай-лама прибыл в главный храм. По окончании служб он начал свой традиционный объезд от Пакора (дорога, огибающая Джоканг и Дом собраний), проехал мимо рынка и прибыл к большим торговым рядам, где процессия и остановилась. Торжественность сменило веселье. Богов умиротворили: наступил час удовольствий и развлечений. На огромных цоколях, от десяти до пятнадцати метров в высоту, устанавливались лепные украшения или барельефы из подкрашенного масла, изображавшие сцены на религиозные темы. Далай-лама останавливался перед каждой выставленной работой. Тот монастырь, чья
229


Лобсанг Рампа
работа признавалась наиболее удачной, получал приз. Подобное мероприятие проводилось раз в год. Однако в Шакпори такого рода занятия уважением не пользовались, их считали слишком наивными и даже несколько скучными, словно скачки лошадей без всадников в долине Лхасы. Больше всего нам нравилось лепить гигантские статуи наших легендарных героев. На легкой, деревянной конструкции, представляющей остов тела, крепилась огромная голова, вылепленная в реалистическом стиле, Внутри, как раз напротив глаз, размещались масляные лампы; когда пламя трепетало, глаза, казалось, оживали. Монахи, те, что были телосложением покрепче, забирались на эти деревянные каркасы и, стоя на ходулях, выделывали там разные штучки: то, как бы роняя одну из ходуль, они затем разыгрывали идиотов, балансируя на другой, то просто выскакивали из остова наружу. Бывали, правда, и несчастные случаи, когда сильно раскачивавшиеся лампы поджигали конструкцию статуи!
Однажды я дал себя уговорить нести фигуру Будды, божества медицины. Размер фигуры превышал восемь метров. Развевающиеся платья били меня по ногам (я был на ходулях), а когда фигуру вынесли со склада, гнусные мошки устроили внутри нее настоящий хоровод. Как только началось шествие, я почувствовал, что просто задыхаюсь от пыли — пыль эта летела из платья Будды. Я начал чихать и никак не мог остановиться. Попробуйте при этом сохранять равновесие. Кроме того, от моего чихания сотрясалась вся фигура Будды и горячие капли масла брызгали на мой бритый череп, очень, должен сказать, чувствительный. Я задыхался от вони затхлой ткани, тучи обезумевших мошек кружились около меня, да еще и это горячее масло! Во- обще-то масло в лампе обычно бывает в твердом состоянии, за исключением небольшой лунки, где смачивает¬
230


ся фитиль, но жара стояла необычная, и масло расплавилось. Маленькое отверстие, в которое я должен был смотреть на дорогу, куда-то сместилось, и я уже ничего не видел.  Ничего исправить, не спрыгивая с ходуль, было нельзя. Если мне и удавалось выглянуть в свое отверстие, то все равно впереди идущий заслонял мне обзор, а по тому, как он подпрыгивал и ежился, я понимал, что и ему приходится так же, как мне. Но на нас смотрел Далай-лама. Надо было двигаться вперед. Задыхаясь, жарясь, но все равно двигаться. В тот день я изрядно сбавил в весе. Вечером одно высокопоставленное лицо обратилось ко мне с комплиментом:
— Великолепное представление, Лобсанг, из тебя бы вышел настоящий комедиант!
Я чуть было не стал объяснять, что все мои уморительные движения отнюдь не связаны с моим желанием. Но с тех пор я больше никогда не носил таких фигур!
Спустя пять или шесть месяцев после этого «представления» неожиданно разразилась буря, поднявшая в воздух тучи пыли и мелкой гальки. Я в это время находился в заповеднике и обучался листовому золочению крыш, придающему кровле великолепие и герметичность. Порыв ветра сорвал меня с крыши и бросил на другую в шести-семи метрах ниже. Еще один порыв ветра и я покатился по желобу крыши, сорвался с нее, упал на покатый отрог «железной горы» и остановился лишь у дороги, окружавшей Линкор. Если суммировать весь путь, проделанный мной таким образом, то наберется несколько сот метров. К счастью, место, куда меня забросило, оказалось болотистым, и я это почувствовал, поскольку моя голова погрузилась в воду. Но одновременно я услышал и треск. «Перелом руки», — пронеслось в мыслях. Удар меня почти оглушил. Когда я пошевелился, то почувствовал острую боль в руке и левом
231
Третий глаз


Лобсанг Рампа
плече. С трудом поднялся на колени, потом встал и попробовал двигаться. Дорога была горячей от солнца. Я задыхался от боли, почти терял сознание и двигался вперед словно слепой. Каждый шаг болью отдавался во всем теле. На пол пути меня встретили монахи, бежавшие навстречу. Оказалось, что вместе со мной был сброшен с крыши один мальчик, но ему повезло еще меньше, чем мне: он разбился до смерти. Меня принесли в мою комнату, и учитель, не мешкая, тут же осмотрел меня.
— Ох-ох, бедные ребята, никогда нельзя выходить из дома в такую погоду.
Потом он посмотрел мне в глаза:
— Перелом руки и ключицы, Лобсанг, надо ставить кости на место. Дело нехорошее, но я постараюсь, чтобы боль была меньше...
Прежде чем я мог что-то сообразить, он уже обработал ключицу и наложил шину. Когда он принялся за руку, боль обострилась. Но учитель действовал ловко и быстро. На руке вскоре тоже оказалась шина. Всю остальную часть дня я провел в постели. На следующее утро лама Мингьяр Дондуп меня навестил.
— Занятий забрасывать нельзя. Позанимаемся в твоей комнате. Как и все люди, ты принимаешься за новый материал с большой неохотой. Ничего, попробуем снять лень гипнозом.
Он закрыл ставни, и комната погрузилась в темноту. Лишь слабо горели лампы на алтаре. Учитель вынул небольшую коробочку и установил ее напротив на этажерке. Мне стало казаться, что я вижу яркий свет, яркие краски и пятна всполохов, потом яркие цвета померкли, мягкий свет залил все кругом.
Проспал я несколько часов. Проснувшись, увидел, что окно открыто и в комнате блуждают пурпурные сумерки вечера, пришедшие ко мне из долины. В окнах храма Потала мирно горели огни; ночная стража делала
232


обход. Город приступал к вечерним делам. В комнату вошел учитель:
— А вот и мы! Мне показалось, что астральный мир пришелся тебе по вкусу. Ты даже не хотел просыпаться. Ты, кажется, проголодался и не хочешь менять своих привычек?
При этих словах я действительно почувствовал, что умираю с голоду. Принесли еду. Я ел, а учитель продолжал разговор:
— По правде говоря, ты должен был разбиться, но звезды утверждают, что жизнь твоя оборвется через много лет в стране красных индейцев — в Америке. Сейчас монахи отправляют службу по мальчику, который упал вместе с тобой и разбился.
Опыт гипноза, которому я подвергся, заставил меня завидовать тем, кто пересек жизненный рубеж. Астральные путешествия, последовавшие за первым, мне откровенно нравились. Но жизнь требовала свое. Мало ли кто не любит школу, а учиться все-таки надо. Но какая же это жизнь, если надо ходить в школу даже тогда, когда кости переломаны?
В течение следующих двух недель учебная нагрузка моя еще больше увеличилась. Это для того, говорили мне, чтобы я не думал о переломах. В конце этого срока кости срослись, но боль еще не проходила. Однажды утром, вернувшись в свою комнату, я застал там ламу Мингьяра Дондупа за чтением какого-то письма. Он посмотрел на меня:
— Лобсанг, у нас есть пакет с целебными травами для твоей почтенной матери. Ты можешь отнести его завтра сам и провести там целый день.
— Я думаю, что отец не хочет меня видеть. Он тогда даже не оглянулся, когда я окликнул его с лестницы По- талы.
233
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Так и должно быть. Он знал, что ты приехал в Поталу за получением особого знака расположения к тебе Неоценимого. Он не мог обращаться к тебе в мое отсутствие, поскольку Неоценимый поручил тебя мне полностью.
Учитель посмотрел на меня лукаво и засмеялся:
— Во всяком случае твоего отца завтра дома не будет. Он уехал на несколько дней в Джангдзе по делам.
На следующий день учитель осмотрел меня с головы до пят.
— Хм, ты немного бледен, но чист и ухожен, а это самое главное для матери! Вот шарф, не забывай, что ты лама и должен соблюдать все правила. Ты пришел сюда пешком, сегодня ты сядешь на лучшего белого коня. Возьми моего. Ему надо поразмяться.
Кожаный мешок с травами следовало завернуть в шелковый шарф. Но чтобы шарф не испачкать, я сунул его за пазуху и решил, что выну его только дома.
С холма мы спустились вдвоем: я и белая лошадь. У подножия холма конь остановился и посмотрел на меня внимательно. По всему было видно, что я ему не понравился. Как только я вскочил в седло, он легонько заржал и пустился вскачь, как бы говоря, что он видывал таких ездоков. Со своей стороны я не мог ему сказать, что я видывал таких лошадей! В Тибете ламы, фанатично придерживающиеся правил, предпочитают ездить на мулах, поскольку считается, что мул менее похотлив, чем лошадь. На лошадях и пони ездят только не очень разборчивые монахи. Что касается меня, то я всегда предпочитал, если предоставлялся выбор, ходить пешком. Когда мы свернули направо, немного проехав, у меня невольно вырвался вздох облегчения — лошадью этой все же было возможно управлять. Вероятно, по религиозным соображениям вся система дорог Линкор
234


напоминала часы со стрелками. Куда бы ты ни ехал, свернув направо, ты обязательно пересечешь дорогу из Дрэпунга и направишься к обводному кольцу Линкор. Проезжая храм Потала, я подумал о его великолепии по сравнению с Шакпори. Наконец, мы пересекли дорогу из Индии, оставив Калингчу слева, а храм Змеи справа. Завидев меня, слуги поспешили открыть ворота. Думая тайком, как бы не упасть с седла, я все же въехал во двор с очень важным видом. К счастью, ко мне поспешил один из конюхов и быстро схватил лошадь под уздцы. Затем мы обменялись с экономом церемониальными шарфами. Мины у нас были при этом самые серьезные.
— Благослови этот дом и всех домочадцев, досто- почтимый лама-лекарь и господин, — сказал эконом.
— Да благословит вас светлейший Будда и ниспошлет вам доброго здоровья, — ответил я.
— Достопочтимый господин, хозяйка дома распорядилась проводить тебя к ней.
Я пошел за ним и вспомнил о мешке с лекарственными травами и шарфе, лежавших у меня за пазухой. Мы поднялись на верхний этаж в великолепные покои матери, куда меня раньше как сына никогда не пускали. Комната матери была наполнена женщинами. Увидев их, я готов был бежать прочь во все лопатки! Но не дав мне опомниться, мать подошла ко мне и сама произнесла приветствие:
—Уважаемый господин и сын, Неоценимый оказал вам большую честь, и мои друзья хотели бы услышать из ваших уст рассказ об этом.
—Уважаемая мать, —ответил я, —правилами моего ордена запрещено рассказывать о том, о чем со мной говорил Неоценимый. Лама Мингьяр Дондуп приказал доставить вам целебные травы и шарф приветствия.
235
Третий глаз


Лобсанг Рампа
— Уважаемый лама и сын, эти дамы приехали издалека, чтобы узнать, что происходит в доме Наимудрейшего и как он себя чувствует. Правда ли, что он читает журналы из Индии? Говорят, что у него есть такое стекло, которое позволяет видеть сквозь стены дома?
— Госпожа, — ответил я кратко, — я всего лишь лама-лекарь, и не мне говорить о главе нашего государства. Я просто посыльный.
Ко мне приблизилась молодая женщина.
— Ты меня не узнаешь? Я — Ясо!
По правде говоря, я узнал ее с трудом: настолько она сделалась пышной и нарядной. От страха по спине поползли мурашки. Восемь, нет, девять женщин на меня одного. Нет, это уж слишком. Мужчины, да, я с ними знаком и знаю их манеры, но женщины! Они смотрели на меня глазами голодных волчиц, готовых наброситься на лакомый кусок. Был только один выход из положения: бежать!
— Уважаемая мать, я передал вам послание и обязан вернуться к делам. Я болел последнее время, и у меня накопилось много дел.
Сказав это, я попрощался с дамской компанией, сделал пол-оборота и почти бегом пустился вниз. Эконом был у себя в кабинете, лошадь ко мне привел конюх.
— Осторожней. Рука и плечо у меня не в порядке, — сказал я ему, когда конюх помогал мне сесть в седло.
Он распахнул ворота, и я выехал на улицу в тот момент, когда мать появилась на балконе и что-то крикнула вслед. Белый конь повернул налево, чтобы заново проделать путь по дороге Линкор, напоминавшей часы со стрелками. Ехал я медленно, не хотелось быстро возвращаться в монастырь. Проехали мимо Гью-По Линга, Муру Гомпа, короче, сделали полный круг по городу.
236


По прибытии в монастырь я тут же отправился к ламе Мингьяру Дондупу.
— Лобсанг, неужели за тобой гнались души мертвых? — спросил он, заглядывая мне в глаза. — Да на тебе лица нет!
— Лица нет? — спросил я. — У матери меня поджидала целая банда женщин. Они хотели выведать, как живет Наимудрейший и что он мне говорил. Я им ответил, что правилами нашего ордена запрещено говорить о таких вещах.
Учитель разразился громким смехом. Чем больше я удивлялся, тем громче он смеялся.
— Неоценимый желает знать, привык ли ты к монастырской жизни, или тебя все еще тянет к родителям?!
Монастырская жизнь полностью вычеркнула из моего сознания следы светской жизни; женщины мне представлялись странными существами, таковыми они остаются и по сей день.
— Но мой дом здесь, — воскликнул я. — Я не хочу возвращаться к отцу. Все эти женские румяна и пудра чуть меня не убили. А эта манера разговаривать! И смотреть! Даже мясники из Шо так не смотрят на барана! Мой голос напоминал шепот среди их неистовых криков. Они напудрены и напомажены до отвратительности. Уважаемый лама и учитель, не посылай меня больше туда.
После этого он долго надо мной подтрунивал:
— А ну-ка, скажи, Лобсанг, как ты бежал от банды женщин?
Или еще:
— Лобсанг, не хочешь ли ты отправиться сегодня к матери? Она устраивает прием, а ее подружки хотят позабавиться...
237
Третий глаз


Лобсанг Рампа
И все же вскоре случилось так, что я по совету Далай-ламы снова побывал в доме родителей по случаю большого приема, организованного моей матерью.
Никто никогда не перечил решениям Неоценимого. Мы все его любили не только как бога на земле, но и как человека. Сохранив некоторую живость характера, в своих обязанностях он никогда не шел на поводу у собственных желаний. Бывали случаи, когда Далай-лама гневался, но гнев его продолжался лишь несколько минут. Он был настоящим главой государства и церкви.
238


Я ПРИМЕНЯЮ "ТРЕТИЙ ГЛАЗ"
Глава 14


Однажды утром, мирным утром, не сулившим никаких конфликтов, в тот момент, когда я размышлял, как бы мне провести полчаса, оставшихся до службы, меня разыскал лама Мингьяр Дондуп.
— Пройдемся, у меня есть небольшое дело для тебя. Я подпрыгнул от радости, что пойду с ним на прогулку. Сборы были не долгими. Когда мы вышли из храма, нам повстречался кот, засвидетельствовавший нам свое почтение. Он мурлыкал и держал хвост неподвижным в знак особого к нам расположения. Отвязаться от кота не удалось. Это был огромный зверь, по-тибетски — шими. Кота пришлось погладить, и он сопровождал нас,
16 4 252
241


Лобсанг Рампа
величественно вышагивая, вверх по горе до середины нашего пути. Тут он, вероятно, вспомнил, что оставил драгоценности без присмотра, и со всех ног пустился назад к храму.
Кошек мы держим не только за их красоту: они обеспечивают железную охрану драгоценных камней, скопившихся в большом количестве у ног священных статуй. Собаки — огромные бульдоги, способные опрокинуть человека и разодрать его в клочья, — стерегут дома. Однако собаку можно приручить, прикормить или обратить в бегство. Но не надейтесь на такое, если сторожит кошка. Нападение кошки может прервать только смерть. Кошки у нас сиамской породы. В жарких странах они почти белые или бежевые, но в Тибете, стране холодной, их цвет черный. Глаза у них голубые, а задние лапы намного длиннее передних, так что походка этих животных в своем роде уникальна. Длинный хвост напоминает кнут. Кроме того, ни у кого нет такого голоса: громкость и регистр просто невероятны.
Кошки, несущие охрану храма, бесшумны и всегда начеку, они напоминают ночные тени. Если кто-то протянет руку к драгоценностям, которые кошка сторожит, она прыжком вылетает из темноты и вцепляется налетчику в руку. Если человек тотчас не бросит украденного, другая кошка прыгает ему прямо на шею. У этих кошек когти в два раза длиннее, чем у обычных, и если уж они вцепятся, то не отпустят. Собак, повторяю, можно устрашить, приручить или отравить. С кошками этот номер не пройдет. Они обращают в бегство самых лютых бульдогов. И когда кошки несут охранную службу, они подпускают к себе только тех, кого хорошо знают.
Мы продолжали прогулку. Пройдя деревню Шо и мост Черепах, мы подошли к дому Доринг, китайской миссии. На ходу лама Мингьяр Дондуп говорил мне:
242


— Прибыла китайская делегация. Надо поглядеть на этих людей. Нам нужно знать, на кого они похожи и кого представляют.
Мое первое впечатление было неблагоприятным. Китайцы расхаживали по залам с вызывающим видом, кругом были навалены ящики, коробки. Кроме того, было столько оружия, что хватило бы для вооружения небольшой армии. Благодаря моему росту мне удалось незаметно приблизиться к открытому окну и наблюдать за ними довольно долго. Затем один из них поднял голову, заметил меня и завернул такое ругательство (чисто китайское), которое, если ему верить, не только ставило под сомнение честность всех моих предков, но и отказывало мне в будущем. Он стал искать, чем бы в меня запустить, но я исчез, прежде чем он смог выполнить свою угрозу.
Возвращаясь назад по дороге Линкор, я сказал учителю:
— Вы заметили, какие красные у них ауры? И как они размахивают кулаками?
Но лама Мингьяр Дондуп был так погружен в свои мысли, что едва ли меня слышал.
— Я долго думал о китайцах, — сказал он мне за ужином, — и хочу предложить Неоценимому использовать твой исключительный дар. Ты сможешь за ними понаблюдать, стоя за ширмой?
Я ответил:
— Если вы считаете, что я смогу это сделать, то я готов.
На следующий день я не видел учителя, но через день он дал мне работу, а после обеда опять взял с собой.
— Пойдем, Лобсанг. Держи шарф первого класса. Не надо быть ясновидцем, чтобы догадаться, куда мы идем.
16*
243
Третий глаз


Лобсанг Рампа
На сборы тебе десять минут. Найдешь меня здесь. Мне еще надо перемолвиться с настоятелем.
И снова мы отправились в путь по извилистой дороге. Тропинка по юго-западному отрогу позволила нам быстро добраться до Норбу Линга, или парка Жемчужины. Далай-лама очень любил этот парк, где проводил большую часть досуга. Это и понятно. Внешность Поталы великолепна, но внутри из-за недостаточной вентиляции и чрезмерного количества масляных ламп, горящих здесь непрерывно, чрезвычайно душно. За многие годы на полах скопилось много масла. И для какого-нибудь ламы, полного внутреннего достоинства, ничего не стоило, наступив на припорошенные пылью масляные пятна, поскользнуться и упасть. Да еще при этом как упадешь и какой возглас издашь. Возможно, поэтому Далай-лама проводил по возможности большую часть времени в Норбу Линга. Зачем напрасно рисковать и становиться предметом унизительного зрелища?
Норбу Линга было не более ста лет, и этот парк окружал пояс стен высотой четыре метра. Дворец под золочеными крышами состоял из трех зданий, занятых администрацией. Внутренний участок был отведен под сад, окруженный второй стеной. Здесь отдыхал Далай- лама. Существует мнение, что чиновники не имели права туда входить, однако это неверно, там им запрещалось лишь заниматься делами. Мне приходилось бывать в том саду раз тридцать, так что я его хорошо знаю. В саду было великолепное искусственное озеро с двумя островками, на которых находились летние резиденции Далай- ламы. Доступ к резиденциям осуществлялся по северо- западному шоссе, вымощенному камнями. Далай-лама часто бывал то на одном, то на другом острове, проводя долгие часы в ежедневных размышлениях. Внутри парка размещались помещения для личной охраны Далай-ламы, насчитывавшей пятьсот человек. Вот куда
244


направились мы с ламой Мингьяром Дондупом. Это был мой первый визит в Норбу Линга.
Пройдя удивительные сады, мы вошли во внутренний эрмитаж через великолепные ворота. Птицы невообразимых видов порхали над землей и деревьями. Они даже не удосужились обратить на нас внимание, а мы постарались их не потревожить. Спокойные воды словно зеркало отражали в себе окружающее великолепие. Шоссе было недавно выбелено известью. Мы перешли на дальний остров, где Далай-лама пребывал в глубоком размышлении. При нашем приближении он поднял глаза и улыбнулся. Опустившись на колени, мы положили шарф к его ногам, и он пригласил нас занять места рядом с собой. Он позвонил, чтобы нам принесли чаю, ни один тибетец не начнет разговора без чая. Подождав немного, он заговорил со мной о животных парка и обещал все показать.
Подали чай. Далай-лама посмотрел на меня и сказал:
— Наш друг Мингьяр сказал, что тебе не понравились ауры членов китайской делегации. Он говорит, что они вооружены до зубов. Твой учитель говорит, что ясновидение тебя никогда не обманывало. Что ты думаешь об этих людях?
Вопрос Далай-ламы привел меня в замешательство. Кроме ламы Мингьяра Дондупа, я никогда и никому не рассказывал о том, как я понимаю цвета ауры. Я считал, что если кто-либо не может самостоятельно трактовать значение цвета ауры, то и разговаривать с ним на эту тему не следует. Но как сказать об этом главе государства? Да еще главе государства, если он сам не ясновидец?
— Уважаемый Милосердный Заступник, — отвечал я, — я недостаточно подготовлен в искусстве чтения ауры чужеземцев и, следовательно, недостоин высказывать свое мнение.
245
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Но слова эти не убедили Далай-ламу, и он тут же возразил:
— Ты тот, кто обладает особым даром от рождения. Этот дар — наследие далекого прошлого, искусство предков. Ты отнюдь не начинающий в этом искусстве. Твой долг рассказать мне о том, что видел. Я тебя слушаю.
— Уважаемый Милосердный Заступник, у этих людей дьявольские намерения. Цвета их аур указывают на вероломство.
Говорил я недолго, но Далай-лама, казалось, услышал то, что ожидал услышать.
— Хорошо, — сказал он, — ты повторил то, что мне уже говорил Мингьяр. Завтра ты устроишься вот за этой ширмой и понаблюдаешь за китайцами во время приема. Нам следует знать их намерения. Теперь иди за ширму и попробуй спрятаться. Мы должны убедиться, что тебя не заметят.
Поскольку ширма не совсем меня скрывала, слуги слегка передвинули китайских львов, так, чтобы я совсем не был виден. Провели репетицию визита, вызванные для этого ламы играли роль китайской делегации. Они усиленно старались обнаружить мой тайник. Меня удивили мысли одного из них:
— Если я его обнаружу, то продвинусь по службе!
Но как ни старались, они меня не нашли: искали, да
не там. Наконец Наимудрейший выразил свое удовлетворение и позвал меня. Некоторое время он меня инструктировал, затем сказал, чтобы мы пришли сюда завтра. Китайцы приехали в Лхасу с целью навязать нам свой договор. С этой мыслью мы ушли от Далай-ламы и с ней вернулись в Шакпори.
На следующий день к одиннадцати часам мы снова вошли во внутренний пояс Норбу Линга, проделав известный нам путь из Шакпори. Далай-лама встретил меня
246


улыбкой и сказал что мне следует подкрепиться — к этому я всегда был готов! — перед тем как спрятаться. По его приказанию подали деликатесы — консервы из Индии. Я не знаю, как называются эти продукты, знаю только то, что с большим удовольствием сменил обычный рацион из тсампы, чая и репы. Подкрепившись основательно, я мог с большим энтузиазмом встретить сеанс неподвижности. Абсолютная неподвижность — неотъемлемое положение для размышлений. Для ламы застыть в неподвижности не составляло никакого труда. С ранних лет, а точнее — с семи, меня учили быть неподвижным на протяжении целых часов. С этой целью на голову устанавливают зажженную масляную лампу, и ты должен сидеть в позе лотоса до полного расхода масла, то есть около двенадцати часов. Так что трех-че- тырехчасовый сеанс не представлял никаких трудностей.
Далай-лама сидел на троне, возвышавшемся над полом на два метра, лицом ко мне, неподвижно, в позе лотоса. Я тоже сидел неподвижно. До слуха донеслись раскатистые крики и бесчисленные восклицания на китайском языке. Потом я узнал, что под одеждой китайцы прятали оружие, и стража, пропускавшая их во внутренние покои, заметив подозрительно оттопыривавшуюся одежду, заставила китайцев оставить оружие за порогом, из-за чего они и выражали бурное негодование. Наконец китайцев пропустили, и они стали приближаться в сопровождении стражи. Старший лама затянул: «Ом! Мани пад-ме хум», но вместо такого же ответа, требующегося по этикету вежливости, китайцы по-своему затянули:
— А-ми-до-фо («Слушай нас, о Амида Будда»).
«Работа у тебя нетрудная, — сказал я про себя, — и без ауры ясно, какое у них настроение».
247
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Из укрытия хорошо было видно, как сверкали их ауры. Они как бы переливались опаловыми волнами с грязными красными пятнами; мысли китайцев, заквашенные на ненависти, образовывали вихри. Я видел, как по аурам пробегали, словно ленты, всполохи гнева и ярости. Ауры китайцев не содержали спокойных и ясных тонов, что характерно для возвышенных мыслей; предо мной были мерзость и смятение подлых душ, полностью продавшихся материализму и преступлению. Этим китайцам хорошо подходила пословица: «Слова их красивы, но души коварны».
Я смотрел на Далай-ламу, цвет его ауры говорил о печали, он вспоминал далекие времена, проведенные в Китае. Все мне в нем нравилось, никогда Тибет не имел лучшего правителя. Далай-лама обладал резким темпераментом, то есть иногда довольно резким... Вот и сейчас красные всполохи порой пробегали по его ауре, но история Тибета знает, что он был лучшим главой государства, он отдавал себя всего интересам страны. Я чувствовал в сердце своем глубокую к нему привязанность. После ламы Мингьяра Дондупа он был вторым человеком, вызывавшим во мне подобные чувства.
Встреча затягивалась без логического завершения. Эти люди прибыли сюда не как друзья, а как враги. Засевшие в их головах идеи были настолько узки и однозначны, что о гибкости их мышления не могло быть и речи, они просто не могли ничего изменить в своих задачах. Они требовали территориальных уступок, политического права на управление Тибетом. Но еще прежде этого они хотели золота. Золота, золота! Золото распаляло их жадность и поддерживало вековые домогательства. В Тибете действительно много золота, наверное, многие сотни тонн. Но в Тибете золото причисляют не к ценным металлам, а к священным. По нашим религиозным убеждениям, добыча золота из шахт считается надруга-
248


тельством над землей, и никто его таким образом не добывает. Добыча золота в Тибете сводится к сбору крупных самородков, вынесенных из недр. Есть речки, где можно собирать золотой песок. Золото в Тибете идет на различные украшения храмов, священный металл мы употребляем только на святые дела. Даже масляные лампы в храмах могут изготовляться из золота. К сожалению, золото — мягкий металл и орнамент из него легко деформируется.
Площадь Тибета в восемь раз превышает площадь Великобритании. Обширные районы его до сих пор не исследованы. Я знаю, что в Тибете много золота, урана, серебра, в чем я убедился, путешествуя по стране с ламой Мингьяром Дондупом. Несмотря на настоятельные требования представителей Запада исследовать наши земли, мы не допускали туда чужеземцев. Мудрость нашего народа гласит: «Туда, куда идут люди с Запада, идет война!» Поэтому автор просит читателя всегда помнить, что золото для нас металл священный, об этом не надо забывать и тогда, когда речь в книге идет о «золотых трубах», о «золотых тарелках» или «скульптурах, покрытых золотыми пластинками». Наша страна могла бы оказаться источником богатства и блага для всего мира, если бы человечество в своих усилиях работать совместно в мире и согласии объединилось, а не стремилось к иллюзорным завоеваниям с помощью силы.
Как-то утром, когда я был занят копированием древней рукописи, готовя ее под гравировку, ко мне подошел лама Мингьяр Дондуп.
— Лобсанг, — сказал он, — нас зовет к себе Неоценимый. К нему сейчас должен прибыть с визитом чужеземец, и нам надо тайком посмотреть на его ауру. Чужеземец идет с Запада. Поторопись, Наимудрейший хочет поговорить с нами, прежде чем примет его. Не надо шарфа, быстро, без всяких церемоний!
249
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Что я мог ответить? Выслушав внимательно, я сказал:
— Мне только переодеться, и я готов, уважаемый лама и учитель.
Сборы были недолгими. В Норбу Линга мы пошли пешком, благо было недалеко — каких-нибудь восемьсот метров. У подножия горы я мысленно отметил то место, где сломал кость. Перешли небольшой мостик и очутились на дороге Линкор. Наконец добрались до ворот Норбу Линга.  Стража быстро пропустила нас во внутренний двор. Далай-лама сидел на галерее. Я чувствовал себя неловко без шарфа: не знал, куда девать руки.
Наимудрейший посмотрел на нас и улыбнулся:
— Садись, Мингьяр, и ты, Лобсанг. Вы не теряли времени.
Усевшись, мы подождали, когда Неоценимый заговорит. Он задумался, как бы собираясь с мыслями.
— Много времени прошло с тех пор, — начал он, — когда армия рыжих варваров — англичан — напала на нашу священную страну. Я в то время скрывался в Индии, это был первый этап долгого путешествия. В год Железной Собаки — в 1910 году — китайцы вторглись в нашу страну. Их вторжение имело прямую связь с нападением англичан. В Индии я встретился с человеком, который прибыл к нам сегодня. Я говорю это для тебя, Лобсанг, ибо Мингьяр сопровождал меня. Англичане давали нам много обещаний, но не выполняли их. Сегодня я хочу знать, искренен ли этот человек и каковы его намерения. Лобсанг, ты не поймешь нашего разговора, но это не должно тебя смущать, поскольку то, о чем пойдет речь, лежит вне сферы твоей жизни. Спрячься за тот трельяж и наблюдай. Наблюдай за его аурой, подмечай все особенности, как тебя учил твой учитель. Он весьма лестно всегда о тебе отзывается. А теперь, Мингьяр, про-
250


води его в укрытие. Он к тебе более привык, чем ко мне, да и, по всему видно, уважает тебя больше, чем самого Далай-ламу.
За трельяжем я огляделся, наблюдая за полетом птиц и за тем, как раскачиваются ветви деревьев. Ради забавы я бросил птицам крошки тсампы, которую прихватил с собой. По небу скользили облака. «До чего приятно было чувствовать под ногами стон взметнувшегося ввысь змея, в то время как ветер свистел в шелке и натягивал трос, словно струну гитары», — подумал я. Вдруг я подскочил как ужаленный. На какое-то мгновение мне показалось, что я уснул на планере и свалился на землю. Но это был только стук ворот, ведущих во внутренний сад. Ламы в желтых одеждах сопровождали экстравагантно одетого человека. Я еле сдержался, чтобы не захохотать. Я просто чуть не умер от смеха. Человек был длинным и тощим, как жердь. Он был сед, белолиц, с редкой растительностью вместо бровей и глубоко запавшими глазами. И без того тонкие губы были плотно сжаты. А костюм! Скроенный из обычной голубой ткани, с длинным рядом блестящих пуговиц! Сразу было видно, что костюм скроен плохим портным, ибо воротник, огромный сам по себе, следовало перекроить и отутюжить, чтобы все части его не лежали как попало, а были на своем месте. «Неужели жители Запада тоже должны на своей одежде иметь атрибуты, которые имитировали бы одежду Будды?»— подумал я про себя. Следует отметить, что в это время я не имел никакого понятия о карманах и воротниках! В Тибете те, кто добывает себе средства на жизнь не физическим трудом, носят одежду с длинными рукавами, скрывающими руки полностью. А у этого человека рукава были короткие, едва доходили до запястий.
251
Третий глаз


Лобсанг Рампа
«Но он не чернорабочий, —подумал я, —руки у него совсем не огрубелые. Может быть, он просто не знает, как следует одеваться?»
Платье его едва доходило до колен.
«А может, он просто бедный человек?»—подумал я.
Брюки были слишком узкими и очень длинными, поскольку снизу они были подвернуты.
«В такой одежде, — подумал я, — он, наверное, чувствует себя неловко перед Далай-ламой. Неужели никто из лам его роста не мог предложить ему свою одежду?»
Я посмотрел на ноги чужеземца. Настоящий цирк! Обувь была черного цвета и блестела как стекло! Не сравнишь с нашими фетровыми сапогами! Мне ни разу не приходилось видеть такую странную обувь. Машинально я посмотрел на его ауру и сделал первые выводы. Иногда человек говорил по-тибетски, и довольно сносно для иностранца, но затем обращался к набору таких странных слов и звуков, каких мне не приходилось слышать. Потом мне уже сказали, что это был английский язык.
Но когда чужеземец откуда-то сбоку вытащил кусок белого материала, поднес его к носу и ко рту и произвел звук, напоминающий звук маленькой трубы, я совершенно обалдел и растерялся.
«Это, должно быть, приветствие Неоценимому», — подумал я.
После такого приветствия человек спрятал белую тряпку на прежнее место. Затем он стал доставать другие предметы, среди которых было несколько листков бумаги неизвестного мне сорта. Наша бумага была желтой, толстой и шершавой, а эта — белой, тонкой и гладкой. Но как же писать на такой бумаге? Мелки здесь не подойдут, они будут скользить... Человек взял тонкую палочку из цветного дерева, сердцевина которой
252


напоминала сажу. Этим инструментом он стал выписывать разные каракули. По моему мнению, он не умел писать, а только делал видимость, что умеет!
Сажа? Кому приходилось слышать, что можно писать палочкой из сажи? Да дунь на нее — и она вся разлетится.
Человек был явно не в своем уме, поскольку сел на какую-то деревянную подставочку с четырьмя ножками, свесил ноги и стал ими болтать. Позвоночник у него наверняка был искривлен, потому что он прислонился к двум поперечинам, закрепленным сзади сидения. Глядя на него, я проникся к этому человеку горячим состраданием: одежда ему не шла, писать он не умел, а чтобы вызвать к себе интерес, протрубил в карманную трубу, приставив ее к носу; да еще не умел сидеть как следует — опирался спиной о какие-то подпорки и болтал ногами. Человек суетился, клал одну ногу на другую и снова снимал ее. Вдруг, к своему великому ужасу, я заметил, что он стал поднимать левую ногу, направляя ее подошвой прямо на Далай-ламу! Для тибетца это было ужасным оскорблением. Впрочем, он во-время спохватился и переменил позу. Наимудрейший оказал ему большую честь: сам сел на такое же сидение и опустил вниз ноги, как и чужеземец. У посетителя было странное имя — Белл, означавшее женский музыкальный инструмент. Судя по ауре, мистер К. А. Белл имел посредственное здоровье: вероятно, сказывался неподходящий климат. Было видно, что он искренен в желании добиться успеха в своей миссии и не хочет уходить в отставку из-за провала и невыполнения поручений своего правительства. Он хотел делать все по-своему в политике, но правительство Англии дало другие инструкции, поэтому ему оставалось надеяться только на будущее, которое покажет, что он был прав.
253
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Сведения о мистере Белле у нас были хорошие. В нашем распоряжении были данные о его рождении и кульминационных точках его карьеры, короче, все то, что давало возможность предвидеть его будущее. Астрологи установили, что он жил в Тибете во время своей предшествующей жизни, однако пожелал перевоплотиться на Западе, питая надежду всячески способствовать сближению Запада и Востока. Потом я узнал, что Белл сам писал об этом в своей книге. Мы были уверены, что если бы мистеру Беллу удалось повлиять на свое правительство, как он и хотел, то не произошло бы и китайского вторжения. Однако китайское вторжение все-таки состоялось, поскольку предсказания всегда исполняются.
Английское правительство вело враждебную и недостойную политику. Оно боялось, чтобы Тибет не установил союза с Россией, — такой оборот дел для Англии был неприемлем. Англия отказывалась подписать с нами договор и в то же время не хотела, чтобы был установлен союз с другими государствами. Сикким, Бутан — все могли заключать договоры, но только не Тибет! Кроме того, англичан буквально пот прошибал при одной мысли, что кто-то опередит их в завоевании или удушении Тибета. Англичане не отдавали предпочтения ни одной из этих двух форм насилия: обе для них были хороши! Уж кому-кому как не мистеру Беллу было известно, что мы не желаем принимать чью-либо сторону. Мы хотели одного: оставаться самими по себе, жить своей жизнью, иметь свои законы, ибо мы хорошо знали из прошлого опыта, что чужеземцы ничего не приносили Тибету, кроме несчастий, разрухи и страданий.
Неоценимый был очень доволен результатами моих наблюдений, которые я ему изложил после ухода мистера Белла. Но, казалось, он уже думал только об одном — задать мне побольше работы.
254


Третий глаз
— Да, да, — воскликнул он, — мы должны еще более развивать твои способности. Ты увидишь, они тебе еще пригодятся в дальних странах. Надо удлинить сеансы гипноза, чтобы вложить максимальные знания в твою голову.
Он позвонил. Вошел один из его помощников.
— Позовите немедленно Мингьяра Дондупа!
Через несколько минут я увидел, как мой Учитель спокойно направляется к нам. Мне казалось, что ему следовало поторопиться, но положение личного друга Далай-ламы давало ему здесь индивидуальные преимущества.
Учитель сел рядом со мной напротив Наимудрейшего. Слуга быстро принес чай с маслом и деликатесы из Индии. Когда мы приняли подобающие позы, Далай- лама заговорил:
— Мингьяр, ты не ошибся, Лобсанг очень способный. Но не следует забывать о дальнейшем его совершенстве. Прими все необходимые меры и ускорь его образование, но без ущерба для полноты знаний. Используй все доступные средства. Надо поторопиться, ибо скоро тяжелые дни обрушатся на нашу страну, и нам следует иметь человека, который был бы способен заняться компиляцией наших священных книг и древних знаний.
Итак, режим моих занятий снова ужесточился. Участились и срочные вызовы к Далай-ламе с целью интерпретации значения аур его гостей.
Я стал частым посетителем Поталы и Норбу Линга. В Потале я пользовался телескопами, что мне очень нравилось. Один был огромный, на тяжелой треноге, настоящий астрономический телескоп. Мне нравилось проводить у телескопа многие часы, наблюдая за луной и звездами до поздней ночи. В сопровождении ламы Мингьяра Дондупа я часто отправлялся в Лхасу и наблюдал за людьми. Обширные знания ламы Мингьяра До-
255


Лобсанг Рампа
ндупа позволяли ему управлять моими умозаключениями и делать их более глубокими. Нам было весело забрести в какую-нибудь лавочку и послушать россказни торговца о высоком качестве его товара и тут же прочитать его мысли об их действительной ценности. Для нас не существовало никаких тайн. Память моя развивалась быстро, часами я слушал сложные отрывки из наших книг, а потом повторял их. Меня погружали в долгий гипноз и в это время читали отрывки из древних писаний.
256


ТАИНЫ СЕВЕРА И ЙЕТИ
Глава 15


Как раз около этого времени мы отправились в высокогорье Тянь-Шаня. Ограничусь кратким описанием той экспедиции, поскольку не хватило бы и нескольких томов, чтобы описать ее подробно. Далай-лама лично благословил пятнадцать человек, которые должны были участвовать в походе, мы оседлали мулов и с добрыми, высокими намерениями отправились в путь. Мулы могли пройти там, где лошадям это было не под силу. Не спеша добрались мы до Тэнгри Цо, где спустились к огромному озеру Цзилинь Нор. Двигались мы все время на север. Медленно перевалив через хребет Тангла, мы очутились в неисследованном районе. Сколько дней продолжалось наше путешествие? Затрудняюсь указать точный срок, поскольку точный отсчет времени потерял для нас значение. Мы не спешили. Продвигаясь без напряжения, мы экономили силы для решительного перехода.
17*
259


Лобсанг Рампа
По мере нашего продвижения в глубь высокогорных районов и набора высоты окружающее все более стало напоминать лунный пейзаж с горными цепями и цирками, подобными тем, которые я видел в телескоп, будучи в Потале. Перед нами тянулись те же бесконечные горные цепи и те же бездонные ущелья. Наше продвижение становилось все труднее и замедленнее. Вскоре пришло время, когда помочь нам не могли даже мулы. Даже им не хватало кислорода, к тому же они не могли пересечь скалистое ущелье, через которое люди перебирались с помощью специальных тросов, изготовленных из кожи яков. Мы нашли подходящее место, в котором оставили мулов, а с ними пять человек, силы которых были на исходе. Скалистый контрфорс, напоминавший клык волка, обращенный к небу, защищал их от ветра, продувавшего голую местность со всех сторон. У основания горы было некоторое углубление наподобие пещеры. Крутая тропинка спускалась в неглубокую долину со скудной растительностью, достаточной для корма мулов. Небольшой серебряный ручей скользил по этой долине, а затем падал с отвесной скалы на тысячи метров вниз. Высота падения воды была такой, что звуков снизу вовсе не доносилось. Здесь мы отдыхали два дня перед самым трудным этапом подъема в горы.
И вот начался подъем. Поклажа набила мозоли и шишки на спинах и плечах, воздуха не хватало. Было такое впечатление, что легкие могут разорваться от перенапряжения в любую минуту. Но мы продолжали идти и идти вверх, над пропастями и расщелинами. Часто приходилось пользоваться железными кошками, привязанными к концу каната из кожи яка. Мы забрасывали их вперед или вверх, цеплялись ими за уступы или трещины и продвигались, поднимаясь вперед, переходили расщелины, поочередно забирая кошки за собой. Для того, чтобы освободить первый канат, мы пользо-
260


Третий глаз
вались вторым канатом. Иногда никак не удавалось зацепить кошку. Так как канат, на котором, подобно маятнику, раскачивали кошку перед тем, как забросить, одним концом привязывался к поясу, прием этот был довольно опасен и его проделывали поочередно. Один из монахов раскачал кошку с такой силой и бросил ее так далеко, что мощный рывок сорвал его с опоры. Монах ударился о противоположную скалу и разбился насмерть. Мы вытащили мертвое тело и помолились за душу погибшего. Могилу в скалах невозможно было вырыть, и мы оставили тело на расправу ветрам, дождю и птицам.
Другой монах изменился в лице, когда пришел его черед бросать кошку. Помня о предсказаниях, я вызвался бросать вместо него. Предсказания, однако, не мешали мне предпринимать всевозможные предосторожности, но руки у меня все-таки дрожали, когда после броска я потянулся, чтобы уцепиться за ближайший выступ. Бросок прошел удачно. Перебравшись на другую сторону расщелины, я закрепил второй канат; по образовавшемуся подвесному переходу монахи друг за другом перебрались ко мне, перебирая канат руками и удерживаясь на нем с помощью скрещенных ног. Ветер яростно трепал их одежду и затруднял дыхание.
Добравшись до вершины, мы немного передохнули и выпили чаю. На этой высоте чай вскипал быстро, но почти не согревал. Немного подкрепившись, мы снова взялись за свою поклажу и отправились дальше. Вскоре наш путь преградил ледник, еще больше затруднивший продвижение вперед. Не было у нас ни ошипованных ботинок, ни ледорубов, никакого другого снаряжения альпинистов. Были у нас только унты, волос подошв которых «вгрызался» в снег, да канаты.
Между прочим, ад, согласно тибетской мифологии, — это жуткий холод. Для нас огонь — благо. Его
261


Лобсанг Рампа
противоположность — холод, как раз то, что и сопровождало нас на нашем пути. Эти мысли пришли мне в голову уже во время экспедиции.
Три дня мы шли по льду, замерзая на ветру и ожидая, когда же кончатся наши мучения. Наконец ледник сузился и пошел между скалами. Словно слепые, скатывались мы друг за другом по склону, не зная и не ведая, куда ведет наш спуск. Через несколько километров, обогнув отрог горы, мы увидели перед собой стену белого и густого тумана. А может, это был снег? Или облако? Невозможно было определить, на какое расстояние этот туман тянется. Да, это был именно туман, и мы в этом скоро убедились — ветер перегонял с места на место его края.
Лама Мингьяр Дондуп, единственный среди нас уже бывавший здесь, улыбнулся, довольный.
— Ну, отчаянные головы, молодцы, что дошли. Теперь вы получите настоящее удовольствие.
То, что предстало перед нами, вряд ли можно было назвать удовольствием. Туман, холод, лед под ногами и над головой ледяное небо. Острые камни торчат из-подо льда словно волчьи клыки, многие из нас уже поранены. Где же удовольствия, обещанные Учителем?
Мы входим в сырой и холодный туман, отрешенно продвигаясь вперед к неизвестному, натягивая на себя и поплотнее закутываясь в платье, вызывая в себе иллюзию тепла, задыхаясь и дрожа от холода. Дальше, еще дальше. Вдруг мы останавливаемся, потрясенные и ошеломленные. Стало страшно. Туман стал горячим, земля под ногами горячее! Ни о чем не ведающие монахи, идущие сзади, напирали. Лама Мингьяр Дондуп громко рассмеялся. Поборов минутную растерянность, мы пошли вперед вслепую, положив руки на плечи впереди идущему. Самый первый ощупывал дорогу палкой. Под ногами шуршала галька, песок, камни. Галька? Песок?
262


А где же ледник, где лед? Внезапно туман стал редеть, и через несколько минут мы из него вышли. Один за другим выходили мы из тумана... После холода мне показалось, что мы находимся на Небесных Полях. Я протер глаза, руки оказались горячими, попытался ущипнуть камень и стукнул по нему кулаком, чтобы убедиться, что жив. Но я был жив, и окружающее не было галлюцинацией — все восемь спутников стояли рядом со мной. Ведь едва ли возможно, чтобы все мы одновременно и внезапно перенеслись в одно и то же загробное место! И если это все же произошло, то куда девался десятый, который разбился на скалах? И заслужили ли мы все этот рай, открывшийся нашему взору?
Тридцать ударов сердца тому назад мы чуть не умирали от холода, а сейчас мы были на грани дурноты от жары. Воздух как бы светился, земля дымилась. У ног вырывалась из-под земли, прямо среди облаков пара, небольшая речка. Повсюду буйно росла зелень с такими крупными листьями, каких я никогда раньше не видел. Трава доходила до колен. Мы просто оцепенели от изумления. Лишь лама Мингьяр Дондуп рассмеялся.
— Если я так же реагировал в первый раз, то хорошо же я выглядел, —сказал он. — Вы, наверное, полагаете, ребята, что боги льда снова сыграли с вами шутку!
Боясь пошевелиться, мы огляделись вокруг.
— Нам надо перепрыгнуть через эту речку, — продолжал он. — Прыгайте изо всех сил, а то сваритесь в кипятке. Еще несколько километров — и мы доберемся до чудесного места, где и отдохнем.
Он, как всегда, оказался прав. Пройдя три километра, мы разлеглись на толстом ковре из мха, предварительно сняв платье. Было жарко, как в парилке. Повсюду росли такие деревья, каких я никогда не видел
263
Третий глаз


Лобсанг Рампа
в жизни и, по всей вероятности, больше никогда не увижу. Кругом росли цветы ярчайших расцветок. Виноградные лозы обвивали стволы и ветви деревьев и гроздьями свисали вниз. Недалеко от полянки, на которой мы отдыхали, находилось озеро; круги на поверхности воды около камышей указывали на жизнь в нем. Нас еще не оставляло чувство, что мы околдованы. Первым признаком волшебства была жара. Куда девался холод, который только что окружал нас? На этот вопрос никто не мог ответить.
Растительность была роскошной, прямо тропической. Некоторые виды птиц даже сегодня вспоминаются мне как сказочные. Местность выглядела вулканической. Горячие источники вырывались из-под земли, и в воздухе витал запах серы. Учитель заявил нам, что, насколько ему известно, в высокогорье Тянь-Шаня имеется всего два таких места. Вулканическое тепло и горячие источники растопили лед, объяснял он, но далее тепло не может вырваться за высокие скалы. Густой белый туман, через который мы прошли, образовывался на границе между участками с двумя видами источников — холодных и теплых. Он рассказал нам, что здесь встречаются скелеты гигантских животных. Животные эти в их здешнем виде достигали высоты от шести до десяти метров. Позднее я сам видел несколько таких скелетов.
Именно в этом районе я впервые встретил йети («снежного человека»). Я был занят сбором трав, как вдруг что-то заставило меня поднять голову. Существо это, о котором мне приходилось много слышать и раньше, теперь находилось от меня метрах в десяти. В Тибете родители часто стращают им расшалившихся детей.
— Ведите себя тихо, — говорят они, — а то йети за вами придет.
Ну вот, подумал я, за мной он уже пришел. Не могу сказать, чтобы это мне доставило тогда особенное удо-
264


Третий глаз
вольствие. В течение минуты, которая показалась мне вечностью, мы смотрели друг на друга. Я буквально оцепенел от страха. Затем он как-то странно промяукал, словно маленький котенок, и протянул в мою сторону руку. Голова его, или лобная часть головы, была срезана круто и прямо смыкалась с густыми бровями. Подбородок сильно уходил вовнутрь, а огромные челюсти, наоборот, чрезмерно выпячивались вперед. Если не учитывать отсутствующего лба, то черепная коробка йети, пожалуй, по размерам не отличалась от черепа современного человека. Кисти рук и ступни ног были большими и вывернутыми наружу. Ноги были кривыми, длина рук намного превосходила длину рук человека. Я заметил, что, подобно людям, при ходьбе он опирался на внешнюю сторону ступней (совсем не так, как обезьяны).
Я продолжал смотреть на него. А когда йети, издав гортанный крик, повернулся ко мне спиной и прыжками побежал прочь, я вздрогнул от ужаса. Казалось, что он скачет на одной ноге, на самом же деле он передвигался гигантскими прыжками. Первой моей мыслью было также задать стрекача, но в противоположном направлении. Наверное, я смог бы побить все национальные рекорды по бегу на высоте свыше пяти тысяч метров над уровнем моря!
Позже мы видели йети неоднократно, правда издалека. Стоило им нас заприметить, как они тут же спешили скрыться. Разумеется, нам и в голову не приходило искать с ними встреч. Лама Мингьяр Дондуп сказал нам, что йети — это представители отсталой человеческой ветви, их эволюция шла в другом направлении и они привычно держатся от людей в стороне. Впрочем, поведал он нам много историй про йети, спускавшихся с высокогорий и приближавшихся вплотную к местам обитания людей, где их видели уже многие. В народе ходят также рассказы, что бывали случаи, когда самцы-
265


Лобсанг Рампа
йети утаскивали с собой женщин. Может быть, это диктовалось простым инстинктом продолжения рода? Впоследствии я слышал и подтверждения этим историям: монахи не одного монастыря рассказывали нам, что йети украл одну из их сестер среди ночи. Но моя неосведомленность не позволяет мне много говорить об этих вещах. Единственное, что я мог бы добавить, так это то, что я их видел — и больших, и маленьких. Видел я и их скелеты.
Люди, конечно, могут сомневаться в правдивости того, что я рассказываю о встречах с йети. «Снежному человеку» посвящены сотни статей, выдвинуто множество гипотез. Но сами авторы чаще всего не могут похвастаться, что они его видели. А я видел йети. Маркони в свое время вызвал всеобщий смех и шутки заявлением, что он пошлет сигнал по радио с другого берега Атлантики. На Западе были и такие ученые, которые утверждали, что человек не способен выдержать скорость 50 км/ч из-за давления воздуха, которое для него окажется смертельным. Было много споров и о рыбе, которую потом окрестили «живым ископаемым». Однако ее в конце концов выловили, и ученые принялись ее рассекать и изучать*. И если бы человек с Запада мог это сделать, то наших бедных йети живо бы переловили, рассекли и поместили в банки со спиртом. Вообще, конечно, они только потому и сохранились, что давно оттеснены в высокогорные районы, почти недоступные для людей. Да и сохранилась-то совсем немногочисленная популяция. Сначала они нагоняли на людей страх. Но потом люди
речь идет о целаканте. — (Прим, переводчика)
266
*


стали относиться с сочувствием к этим существам, обреченным на вымирание.
Я готов, когда китайцев изгонят из Тибета, повести в горы экспедицию скептиков и показать им йети. Хотелось бы посмотреть, как отнесутся к моему предложению деловые люди, — ведь за такое путешествие очень дорого заплатить будут согласны многие. Над этим стоит подумать. Правда, понадобятся кислородные маски, придется нанять носильщиков. Что же касается меня, то я надену лишь старое платье монаха. Кинокамеры позволят нам засвидетельствовать истину. У нас тогда камер не было.
Древние тибетские легенды повествуют о том, что столетия назад вода покрывала многие части Тибета. Это подтверждается наличием ископаемых рыб и других морских животных, найденных при раскопках. Китайцы разделяют это мнение. Табличка Ю, найденная на пике Ку-Лу горы Хингана в провинции Ху-Пей, гласит, что великий Ю «здесь нашел убежище (в 2278 году до рождества Христа) после спада потопа». Потоп захватил весь Китай, за исключением самых высоких мест. Подлинную табличку украли, но есть копия с нее, которая хранится в Ву-Чань-Фу близ Ханькоу. Еще одна копия находится в храме Ю-Линь около Шаошань-Фу. Мы же считаем, что в свое время Тибет был равнинной страной, расположенной на берегу моря, однако по необъяснимой пока причине произошли страшные землетрясения, в результате которых большие участки суши опустились в море, а другие превратились в горы.
Высокогорные районы Тянь-Шаня как нельзя лучше подтверждают это: там находят многочисленные останки рыб, животных. Находят там также раковины всевозможных расцветок, окаменелые губки и ветки кораллов. Много добывалось там и золота, которое можно было, как говорят, грести лопатой. Температура извергающихся из недр источников колеблется. В некоторых
267
Третий глаз


Лобсанг Рампа
источниках вода кипит, в других — ледяная. Это страна фантастических контрастов. Горячая и влажная атмосфера с невообразимо высокой температурой через несколько метров сменяется пеленой тумана сверхнизких температур, где стынет кровь и тело замерзает так, что кажется, может разбиться, как сосулька. Там растут редчайшие травы, на сборы которых мы и пришли. Встретились нам и такие фрукты, которых мы никогда раньше не видели. Мы их стали пробовать, и они нам так понравились, что мы наелись до отвала. И наказание не заставило себя ждать! Целые сутки, ночь и день затем, мы были настолько заняты, что не могло быть и речи о сборе трав. Наши желудки не привыкли к подобным яствам.
Нагрузившись травами и растениями до предела, мы возвратились в туман. И сразу же нас стал пронизывать страшный холод. В те минуты все мы желали вернуться в пышную долину и остаться жить там. Один лама не вынес нового испытания холодом. Через несколько часов после того, как мы пересекли черту тумана, он рухнул на землю без сознания. Мы разбили лагерь и пытались спасти замерзающего. Мы сделали все, что было в наших силах, даже пытались его отогреть своими телами, но холодный ветер был сильнее нас. Наш товарищ уснул и больше не проснулся, он умер ночью. Ношу его нам пришлось поделить. Теперь мы уже были нагружены максимально. С трудом продвигались мы вперед по тысячелетней ледовой броне. Приятное тепло, оставленное позади долины, казалось, подорвало наши силы, и их нечем было восстановить. В течение последних двух дней перехода, отделявшего нас от мулов, мы ничего не ели. У нас не осталось даже чая.
За несколько километров до цели холод и лишения вырвали из наших рядов еще одного товарища. Но мы не знали, что нас поджидает впереди еще одна утрата: в ла-
268


Третий глаз
гере нас встретило только четверо монахов, пятого сильным ветром сбросило в пропасть. Растянувшись на животе, в то время как монахи крепко держали меня за ноги, чтобы я не соскользнул, я заглянул в пропасть и увидел тело покойного. Он был в красном платье, которое стало еще красней от крови.
В течение трех дней мы отдыхали и набирались сил. Но удерживали нас в лагере не только усталость и изнеможение — сильный ветер, дувший между скалами, гнал камни; воющие шквалы заносили тучи песка в нашу пещеру. Вода в речке пенилась, как от бичевания. Всю ночь стонала буря, словно алчные демоны кружились вокруг, требуя очередной жертвы. До слуха донесся шум близкого обвала, сильно дрогнула земля: это под действием ветра подмытый водой пласт превратился в огромный грунтовый оползень. Ранним утром, как только забрезжил свет и день еще не опустился в долину, рухнула близлежащая скала и камни загрохотали у нас над головой по карнизу пещеры. Мы тесно прижались к стене пещеры и друг к другу, боясь даже краем одежды высунуться наружу. Каменный дождь все сыпался и сыпался сверху, ближайшая скала содрогалась от глухих ударов. В нескольких метрах от нас, в том месте, где сорвался наш товарищ, стал оседать грунт у края пропасти. Прошло несколько минут — и он обвалился, захоронив под собой тело нашего спутника.
Погода, казалось, еще более ухудшилась. Мы решили, что при любых обстоятельствах тронемся в путь на следующий день, если вообще это будет возможно. Мы проверили снаряжение. Кожаные канаты были в хорошем состоянии. Мы смазали раны и царапины мулам. К нашей радости, погода назавтра улучшилась. Мы тронулись домой, теперь наша группа насчитывала одиннадцать человек вместо пятнадцати. День за днем продвигались мы вперед, еле волоча ноющие ноги, мулы тя-
269


Лобсанг Рампа
жело несли свой травяной груз. Шли мы медленно. Время опять как бы застыло. От усталости кружилась голова. Рацион пришлось уменьшить наполовину — теперь мы все постоянно испытывали чувство голода.
Наконец мы добрались до озера, где, к великой нашей радости, обнаружили, что там разбил лагерь купеческий караван. Купцы приняли нас приветливо, они снабдили нас провизией и чаем. Мы воспользовались их гостеприимством и немного привели себя в порядок. Вид у нас был ужасный — в чем только держалась душа! Вместо платья на теле висели одни лохмотья. Ноги покрывали кровавые мозоли и ссадины, но зато мы возвращались из высокогорных мест Тянь-Шаня и были горды этим. Хотя и не все возвращались, но все-таки! Мой Учитель имел в своем активе две такие экспедиции, и он, наверное, был единственным человеком в мире, проделавшим два подобных путешествия.
Сидя у потрескивающего в огне кизяка, купцы с удивлением слушали наши рассказы, покачивая головами. Мы тоже с интересом слушали их рассказы об Индии и о встречах с торговцами Гиндукуша. Нам не хотелось с ними расставаться, было бы хорошо идти дальше вместе, но мы направлялись в Лхасу, а купцы только что покинули ее. На следующий день мы расстались, пожелав друг другу всего самого наилучшего.
Многие монахи считали для себя зазорным вступать в разговор с купцами. Но лама Мингьяр Дондуп учил нас, что все люди, невзирая на расу, цвет кожи и религию, равны. Единственное, что имеет значение, — это намерения и поступки.
Набравшись сил, мы заторопились домой. Пейзаж становился все зеленее и зеленее. Наконец показались золотые купола Поталы и нашего Шакпори. Мулы — умные животные. Почуяв стойло, они заспешили к себе
270


Третий глаз
в Шо, нам не удалось умерить их пыл. Глядя на них, можно было подумать, что это не мы, а они ходили в высокогорье Тянь-Шаня!
По каменистой дороге «железной горы» мы почти неслись — до того были рады, что вернулись из Шамбалы, — так среди нас называется страна северных ледников.
Перед тем как нанести серию визитов по случаю своего прибытия, мы отправились засвидетельствовать свое уважение Наимудрейшему. Далай-лама пришел в восторг.
— Вы сделали то, что хотелось бы сделать и мне; вы видели то, что я жаждал бы видеть. Моя власть здесь безгранична, однако я всего лишь пленник своего долга. Чем большей властью наделен человек, тем больше сил он должен отдавать тем, над кем властен. Но я отдал бы все, чтобы увидеть то, что видели вы.
Как руководитель экспедиции лама Мингьяр Дондуп получил почетный шарф с тремя красными узлами. Я удостоился такой же почести. Я понял, что Далай-лама хотел таким образом скомпенсировать мои недостатки по сравнению с Мингьяром Дондупом. В течение следующих недель мы разъезжали от монастыря к монастырю, нам устраивали встречи с монахами, а мы распределяли собранные травы. Поездка эта дала мне возможность познакомиться в другими районами. Сначала мы посетили монастыри Дрэпунг, Сера и Гэндан. Оттуда мы добрались до Дордже-Танга и Самье, выстроенных на берегу реки Цанг-По, в шестидесяти километрах от Дрэ- пунга. Посетили мы и Самден, расположенный между озерами Дюме и Ямдок, на высоте четырех тысяч шестисот метров над уровнем моря.
271


Лобсанг Рампа
Как приятно после труднейшего похода путешествовать по берегам нашей удивительной Джичу — реки счастья!
Даже в дороге, в местах отдыха, лама Мингьяр До- ндуп следил, чтобы мои занятия не прерывались. Приближался день сдачи экзаменов на звание ламы.
272


ЛАМА
Глава 16


Как раз в это время я усиленно занимался освоением искусства астральных путешествий, во время которых душа (или я) покидает физическое тело и остается связанной с жизнью на земле только «Серебряной нитью». Многим, я знаю, даже трудно представить себе, что такое возможно. И все же каждый делает это совершенно привычно во время сна. У большинства людей это происходит непроизвольно, в то время как наши ламы могут так поступать по собственному усмотрению. После таких полетов они точно помнят, какие места посещали, что видели и что делали. На Западе это искусство утеряно, люди просто убеждены, что видели «сон».
Во всем мире знают о таких полетах. В Англии за колдунами укрепилась слава людей, «умеющих летать». И метлы для этого вовсе не обязательны, метлы эти просто продукт «рационального воображения» неверующих. В США считают, что летать способны «души рыжих человечков». Везде знают о подобных вещах, они глубоко запали в сознание людей. Меня же обучали астральным полетам. Этим искусством может овладеть каждый.
Легко можно овладеть и техникой телепатии, при условии, что вы не будете ею пользоваться в концертных залах. К счастью, телепатию начинают признавать. В разряд наших наук также входит и гипноз. Я проводил хирургические операции под гипнозом, например, по ампутации ноги. Больные ничего не ощущают, не чувствуют боли, а когда приходят в себя, то чувствуют себя на-
18*
275


Лобсанг Рампа
много лучше, чем после действия обычных обезболивающих средств.
Стать невидимкой — это другое дело. К счастью, этим искусством обладают немногие, только избранная элита. Принцип прост — практика сложна. Что обычно привлекает ваше внимание? Шум? То, что двигается или блестит? Звуки или быстрое движение привлекают внимание людей, неподвижного человека не так-то легко заметить, особенно если он ваш хороший знакомый. Возьмем случай с почтальоном: люди, получившие корреспонденцию, зачастую говорят:
— Удивительно, вроде никто не приходил, а письмо пришло. Но я же точно знаю, что сегодня никого не было.
Почему так происходит? Неужели человек стал невидимкой? А может, это настолько примелькавшийся человек, что вы его уже просто не замечаете? (Полицейский всегда заметен. Человеку свойственно больше отмечать плохое, чем хорошее.) Чтобы стать невидимым, надо прекратить движение тела и приостановить волновую эмиссию мозга. Если мозг функционирует (мы думаем), то окружающие нас люди включаются в телепатическую связь (нас видят) и состояние невидимости потеряно. В Тибете есть люди, хорошо владеющие искусством невидимок, они по собственному усмотрению могут скрывать психические волны. К счастью, таких людей очень мало.
Левитация возможна, и она иногда практикуется как техническое упражнение. Но это плохой способ перемещения тела, поскольку он требует огромных усилий. Приверженцы нашей веры имеют доступ к более легкому виду путешествий — астральному, только надо иметь хорошего руководителя. Я достаточно освоил этот способ и сейчас им пользуюсь. Но вот что не удавалось мне, как я ни старался, так это сделаться невидимым. Мне иногда
276


Третий глаз
хотелось провалиться на месте или исчезнуть в силу некоторых поступков или неблагоприятных обстоятельств, но боги, увы, в этом мне всегда отказывали. Как уже говорилось, я был не силен в музыке. Достаточно было мне запеть песню, как я навлекал на себя гнев учителя музыки, но этот гнев никогда не сравнится с тем бешенством, какое я вызвал однажды у учителя. Пытаясь как- то сыграть на цимбалах (мне казалось, что играть на этом инструменте легче простого), я неожиданно уронил их на голову одному монаху. После этого мне было резко приказано ограничить свое поле деятельности ясновидением и медициной.
Практикуют у нас и то, что на Западе называют йогой. Это целая наука, позволяющая улучшить и усовершенствовать человека. Лично я считаю, что йога не для европейца, если имеется в виду достижение значительного совершенства. Нам эта наука известна на протяжении веков, мы начинаем ее изучать с пеленок. Наши органы тела, артикуляция, мышцы натренированы. Представители Запада, пытающиеся освоить «асаны», подвергают себя серьезному риску, особенно если йогой начинают заниматься уже взрослыми. Я считаю —в данном случае я говорю как тибетец, — что западному человеку не следует заниматься йогой, поскольку упражнения на него не рассчитаны. Тому, кто все же хочет избежать несчастных случаев, следует иметь хорошего наставника, неплохо бы тибетца — знатока анатомии. Что касается дыхательных упражнений, то они еще более опасны.
Система дыхания по определенной методике — вот секрет многих тибетских феноменов. Но следует подчеркнуть еще раз, что подобный комплекс упражнений может оказать пагубное, если не фатальное, влияние на организм. Рекомендуется прибегать к ним только при
277


Лобсанг Рампа
наличии опытного и умного наставника. Многие из побывавших в Тибете рассказывают о ламах-курьерах, способных управлять весом своего тела (речь идет о левитации) и пробегать огромные расстояния на большой скорости, едва касаясь земли в течение многих часов. Эго возможно, но требует продолжительных тренировок. Бегуны в этот момент находятся в полугипнотическом состоянии. Вечер — самое подходящее для этого время, поскольку можно «привязаться» к звездам, земля должна быть ровной, то есть такой, чтобы ничто не могло вывести бегуна из состояния гипноза. И он бежит словно лунатик. «Третий глаз» постоянно держит в поле зрения место назначения, а губы без устали повторяют специальную мантру. Человек в таком состоянии может бежать в течение нескольких часов и не чувствовать усталости. Этот вид передвижения имеет единственное преимущество перед астральным — астральное путешествие совершает душа, при этом материальные предметы остаются на месте. Бегун может переносить нормальный груз, но при этом и кончаются все преимущества. Благодаря умению дышать некоторые тибетские умельцы способны в костюмах Адама сидеть на льду на высоте пяти-шести тысяч метров над уровнем моря, при этом лед под ними будет таять, а им будет так жарко, как в самый жаркий летний день. Им будет действительно жарко, и пот градом будет катиться по телу.
Приходилось ли вам когда-нибудь поднимать большую тяжесть, при этом предварительно сделав глубокий выдох? Попробуйте, и вы поймете, что это почти невозможно. Сделайте глубокий вдох и задержите дыхание: вы легко поднимете этот же предмет. Теперь представьте, что вы чего-то испугались или что-то вас сильно рассердило. Сделайте максимально глубокий вдох и задержите дыхание на 10 секунд. Затем постепенно начинайте выдыхать. Если вы троекратно проделаете это
278


упражнение, сердце ваше будет биться медленно и вы успокоитесь. Это упражнение доступно каждому без всякого риска. Благодаря умению регулировать дыхание я вынес пытки японского плена и страдания концлагерей. Я знаю, о чем говорю.
Настал момент сдавать экзамены на звание ламы. Перед экзаменами я должен был получить благословение на это самого Далай-ламы. Каждый год Неоценимый благословлял каждого монаха в отдельности, а не всех разом, как это делает папа римский.
В большинстве случаев с этой целью Далай-лама прикасается к голове верующего специальной кисточкой, закрепленной на жезле. Высокой чести удостаиваются те, кому Неоценимый прикладывает руку ко лбу. Особая честь — прикосновение ко лбу двумя руками. Я ее удостоился впервые. Далай-лама говорил тихим голосом:
— Ты хорошо работаешь, мальчик, сдай экзамены еще лучше и оправдай доверие, которое мы все тебе оказали.
За три дня до шестнадцатилетия я в числе других четырнадцати кандидатов приступил к сдаче экзаменов. Мы подросли, и кабины стали нам малы. Можно было растянуться на полу квадратной кабины и упереться ногами в стену, но при этом некуда было девать руки. Подняв руку, можно было достать до верхнего края стены. К счастью, кабины не имели крыши, так что воздух не был спертым и задохнуться было невозможно. Нас снова осмотрели. Иметь при себе можно было лишь деревянную миску, четки и письменный прибор. Когда надзиратели убедились, что при нас нет ничего лишнего, они нас развели по кабинам и закрыли на засов. После чего председатель и члены комиссии повесили на засовы огромные печати, чтобы никто не мог нас открыть.
Каждое утро через небольшую, сантиметров в двадцать, щель нам выдавали задание, а перед сумерками
279
Третий глаз


Лобсанг Рампа
собирали сделанную за день работу. Цампу нам выдавали один раз в день. Чай с маслом выдавался без ограничения, стоило только крикнуть: «По-ча-кешо» (принесите чай). Поскольку нам не разрешалось выходить из кабин, мы старались есть немного.
В помещении мне предстояло провести 10 дней. Экзамен начался с распознавания целебных трав, вопросов по анатомии и теологии. Первые пять суток слились для меня в один бесконечный день, я работал без отдыха. На шестой день из соседней камеры вырвался душераздирающий крик — это нервы одного из экзаменующихся не выдержали. Послышались быстрые шаги, голоса, стук дверей и звук отодвигаемого тяжелого засова. Кто-то говорил успокаивающе и тихо, приглушенные рыдания сменились криками. Для одного кандидата экзамены закончились. Надо ли говорить, что на остальных это произвело тягостное впечатление? На следующий день задания нам выдали на час позже. Йога. Девять ответвлений йоги. И по всем этим предметам необходимо было получить проходной балл!
На западе о пяти ступенях йоги известно немногое. Хатха-йога, или совершенствование физического тела, которое у нас называют «средство передвижения»; Кун- далини-йога, дающая силу психического порядка, как, например, ясновидение и подобные вещи; Лайя-йога, которая учит владеть сознанием, а именно: никогда не забывать то, что прочитал или услышал, пусть даже с первого раза; Раджа-йога, которая подготавливает человека к концепции переходности явлений и мудрости; Са- мадхи-йога, что ведет человека к Высшему Озарению и позволяет ему понять смысл бытия и то, что его ожидает в загробной жизни. Другие ступени йоги упоминать в этой книге было бы излишне.
В течение следующих пяти дней я был занят так, как бывает занята наседка на яйцах. Но даже и экзаме-
280


ны, которые длятся десять дней, имеют конец. На десятый день лама, собиравший задания, приветливо улыбнулся. В первый раз с тсампой нам дали и овощи. В эту ночь я сразу же уснул. Моими результатами все экзаменующие остались довольны. Утром печати были сломаны, засовы сняты, и мы вышли из кабин. Разумеется, кабины мы сначала вычистили. Нам отводилась целая неделя на отдых. Потом наступили экзамены по дзю-до и приемам анестезии, которые продолжались два дня.
Затем пошли устные беседы по слабым местам наших письменных заданий, при этом каждого кандидата спрашивали два дня. Наконец, еще через неделю были объявлены результаты. Меня объявили первым по всем предметам. Я был счастлив, счастлив по двум причинам: во-первых, экзамены показали, что лама Мингьяр До- ндуп был лучшим из учителей, и, во-вторых, что Далай- лама будет доволен нами обоими.
Спустя несколько дней, когда я работал в комнате учителя, резко открылась дверь и на пороге показался запыхавшийся посыльный. В руках у него была палка с подвешенными к ней посланиями.
—Уважаемому ламе-медику Вторнику Лобсангу Рампе от Наимудрейшего, —выпалил он без передышки.
Из-под платья он вытащил завернутое в шелковый шарф письмо.
— Я проявил полное усердие, — добавил он, после чего круто повернулся на каблуках и вышел.
Письмо лежало передо мной, но нет —открывать его я не решился. Оно было адресовано мне, но что было в нем? Распоряжение о продолжении учебы? Еще работа?
Оно показалось мне пухлым и «официальным». Поскольку я его не вскрыл и не знал содержания, меня нельзя было обвинить в неповиновении. Это единственное, что пришло мне в голову. Учитель, узнав о моих затруд-
281
Третий глаз


Лобсанг Рампа
нениях, засмеялся. Он вскрыл конверт. Внутри находились два сложенных листа. Он развернул их и стал читать про себя, нарочито медленно, чтобы еще больше меня подзадорить. Наконец, когда нервы мои уже были на пределе, он сказал:
— Все идет хорошо, ты можешь перевести дух. Мы едем немедленно в Поталу, он ждет нас там.
Лама Мингьяр Дондуп ударил в гонг; перед нами предстал слуга, которому было отдано распоряжение седлать двух белых коней. Сменив платье и выбрав самые богатые шарфы, мы отправились к настоятелю, чтобы предупредить его, что Наимудрейший вызывает нас в Поталу.
— Вы едете в Сим? — спросил он. — Странно, еще вчера Неоценимый находился в Норбу Линга. Но вы получили письмо. Наверняка какое-то официальное дело.
Во дворе нас ждали монахи-конюхи с лошадьми. Вскочив в седла, мы отправились в дорогу. Ехать до По- талы было совсем недалеко. Нас проводили в личные покои Неоценимого. Я вошел один и возложил шарф к ступням его ног.
— Садись, Лобсанг, — сказал Наимудрейший, — я очень доволен тобой и Мингьяром. Все твои задания я читал лично.
Услышав об этом, я почувствовал, что мурашки побежали у меня по спине. Я люблю шутить, и эта привычка не оставляет меня даже во время серьезных испытаний. Что делать, это одна из моих многочисленных слабостей. А как было удержаться и не пошутить в письменных экзаменационных ответах, если порой сами вопросы в заданиях были из ряда провокационных! Очевидно, Далай-лама прочитал мои мысли и стал смеяться:
282


— Да, чувство юмора иногда было не в твою пользу, но... —Он сделал паузу, а я приготовился к худшему, — все твои ответы меня крепко позабавили и порадовали.
У Далай-ламы я провел два часа. На исходе второго часа он велел позвать Мингьяра Дондупа, которому дал инструкции о моем дальнейшем обучении. Мне следовало пройти испытания «малой смертью», посетить некоторые монастыри и изучить анатомию при участии дробильщиков трупов. Последние принадлежали к низшей касте, и потребовалось специальное разрешение Далай- ламы, чтобы я мог вместе с ними работать в чине ламы. Повеление Неоценимого вменяло касте дробильщиков трупов «всячески содействовать и помогать ламе Тьюзди Лобсангу Рампе в раскрытии секретов тела, чтобы он познал причины физической смерти; предоставить в его распоряжение трупы, каковые он найдет необходимыми для учебы». Вот и все!
Перед тем как приступить к рассказу, как мы поступаем с покойниками, разумнее всего дать дополнительные разъяснения о том, что тибетец понимает под смертью. Наше отношение к смерти совершенно иное, мы с нею встречаемся с глазу на глаз, не так, как западные люди. Для нас тело не больше чем раковина, материальная оболочка для бессмертной души. По своей значимости труп стоит не больше верхней одежды, даже гораздо меньше. Если смерть наступает естественно, то есть не от несчастного случая, то происходит следующее: тело устает и настолько ветшает, что сознание, или душа, не имеет возможности развиваться дальше. Наступает момент оставить раковину. Постепенно душа освобождается от тела. Форма, какую принимает душа при выходе из тела, идентична телу, ее может наблюдать любой ясновидящий. С наступлением смерти нить, связывающая душу с телом («Серебряная нить», согласно Библии), делается тоньше, а затем обрывается: душа
283
Третий глаз


Лобсанг Рампа
плывет и уносится ввысь. Вот что такое смерть, но это и рождение в другой жизни, поскольку «Серебряная нить», по сути дела, то же самое, что и пуповина, которую перерезают при рождении, с этого момента и начинается жизнь новорожденного как личности. С приходом смерти затухает и свет жизненной силы, или аура, эманирующая вокруг головы живого человека. Этот свет также виден тому, кто владеет искусством двойного зрения. В Библии его называют нимбом. Я не христианин и неважно знаю Библию, но мне кажется, там есть следующее изречение: «До тех пор, пока не оборвется серебряная нить и не потухнет нимб...»
Мы считаем, что пройдет трое суток, прежде чем наступит полная физическая смерть, когда полностью прекратится физическая активность и сознание (душа, или я) полностью освободится от плотской оболочки. Мы считаем также, что во время жизни физического тела на земле в эфире образуется его двойник. Этот двойник может стать призраком. Вероятно, каждому из вас приходилось глядеть на яркий свет, но, отвернув голову, вы убеждаетесь, что свет еще стоит у вас в глазах. Мы рассматриваем жизнь как электрическое явление, как возбужденное силовое поле; двойника в эфире, пережившего смерть физического тела на земле, также можно сравнить со светом. Выражаясь языком электричества, это остаточное магнитное поле. Когда физическое тело имеет сильные причины цепляться за жизнь, оно возбуждает мощное «эфирное» поле, которое является виновником рождения призрака, блуждающего по знакомым местам. Скряга может быть так привязан к своим мешкам с деньгами, что, кроме них, у него ничего нет в голове. В момент смерти он, вероятнее всего, будет думать о них: в чьи руки они попадут, кому достанутся? Таким образом, в последние минуты жизни он усиливает своего двойника-призрака, и счастливый наследник
284


начинает чувствовать себя не в своей тарелке, его охватывает беспокойство, которое сильнее ближе к полуночи. У него создается такое впечатление, что старец вернулся за своим серебром и ищет его. И наследник прав: призрак старого скряги действительно вернулся за деньгами и бесится, что руки никак не могут его взять!
Существует три основных тела: тело из крови и плоти, в котором сознание получит суровый жизненный урок; эфирное, или магнетическое, тело, образованное нашими желаниями, аппетитами и вообще нашими устремлениями и страстями; третье тело — спиритическое, или духовное, тело, то есть бессмертная душа. Таковы основные воззрения ламаизма, не совпадающие с ортодоксальным буддизмом. Мертвый человек проходит три обязательные стадии: физическое тело должно разложиться; магнетическое, или призрачное, тело должно развеяться; сознание, или душа, направляется в мир Духа. Древние египтяне также разделяли эту точку зрения. В Тибете напутствуют людей перед смертью и помогают им спокойно умереть. Тот, кто посвящен в таинство, может обойтись без посторонних, но простые смертные напутствуются перед смертью. Может быть, читателю интересно узнать об этой процедуре.
Однажды уважаемый распорядитель и знаток погребальных обрядов вызвал меня к себе.
— Пришла пора заняться изучением практических способов освобождения души, — сказал он. — Идем со мной.
После бесконечных коридоров и скользких лестниц мы пришли в помещения, занимаемые траппами. В одной из комнат, отведенных под больничные палаты, умирал старый монах. Он приближался к порогу, откуда начинается путь, который каждому из нас рано или поздно предстоит пройти. Очередной предсмертный приступ окончательно подорвал его силы. Жизнь покидала его, и я заметил, что цвет ауры уже побледнел. Но по нашим
285
Третий глаз


Лобсанг Рампа
обычаям умирающего следует как можно дольше удерживать в сознании. Сопровождавший меня лама ласково взял руку умирающего в свои ладони:
— Приходит конец страданиям плоти, старец, будь внимателен к моим словам, они облегчат твой путь. У тебя стынут ступни ног, постепенно жизнь покидает тело. Будь спокоен, старец, пусть сознание твое пребывает в мире, тебе нечего бояться. У тебя стынут ноги и взор затуманивается. У тебя стынет тело и холод идет по жилам, из которых отступает жизнь. Пусть сознание твое пребывает в мире, старец, ибо смерть есть обретение сознанием высших форм бытия, высшей реальности, и пусть тебя это не пугает. Тени вечной ночи опускаются на глаза твои, и затихает дыхание твое. Но ты близок к моменту освобождения души и вкушения радости другого мира. Будь спокоен, старец. Приходит час твоей свободы.
Не переставая говорить, лама ласково гладил затылок умирающего от плеч до макушки черепа — это проверенный способ освобождения души без боли и печали. Все тернии были указаны старцу и то, как их следует избежать. Путь движения души указывался ламами-те- лепатами, стоявшими рядом и устанавливавшими связь с потусторонним миром.
— Ты ничего не видишь, старец, дыхание твое прекращается. Тело твое остывает, и звуки этого мира не долетают до твоего слуха. Будь спокоен, старец, смерть входит в тебя. Следуй указанному тебе пути, и ты обретешь мир и радость.
Лама продолжал ласково гладить затылок и плечи. Аура старого монаха становилась все слабее и слабее. Наконец она исчезла. В соответствии с ритуалом лама громко вскрикнул, чтобы робкая душа могла полностью освободиться от тела. Поверх неподвижного тела концентрировалась в массу жизненная сила, напоминавшая сначала дымное облачко, возбужденное тысячами завихрений,
286


Третий глаз
прежде чем сформироваться в те же контуры, которые были свойственны только что остывшему телу. Это астральное тело еще было связано с трупом «Серебряной нитью». Нить становилась все тоньше и тоньше; наконец подобно тому, как новорожденный входит в жизнь после обрыва пуповины, так и астральное тело умершего родилось в новой жизни. Нить порвалась, и астральное тело медленно поплыло вверх вместе с дымом ладана, курящегося в храме. Лама все еще продолжал напутствовать усопшего с помощью телепатов, направляя его душу по пути первого этапа далекого полета.
— Ты умер. Нет для тебя ничего в этом мире. Все твои связи с этим миром порваны. Ты в бардо (промежуточное состояние между смертью и возрождением). Следуй своей дорогой, а мы пойдем своим путем. Оставь этот мир иллюзий и войди в мир высшей реальности. Ты умер. Иди вперед.
Клубы ладана поднимались под своды храма, его нежные волны постепенно разряжали тревожную атмосферу. Издалека доносился приглушенный бой барабанов. С высоты крыши монастыря одинокая труба посылала протяжные сигналы по всей округе. Через коридоры до нас доносился мирской шум, пошаркивание фетровых сапог, мычание яков. Но небольшая комната, в которой находились мы, была погружена в тишину. Тишину смерти. Только бормотания ламы-телепата нарушали ее, словно ветер тихую гладь пруда. Смерть: еще один старец завершил цикл земного бытия, возможно воспользовавшись теми уроками, которые он получил на земле. Его путь лежал в царство Будды, достигнуть которого можно только ценой бесконечных усилий.
Мы усаживаем труп в позу лотоса и посылаем за теми, кто его должен препарировать. Ламы-телепаты продолжали свой речитатив. Так продолжалось три дня, служители сменяли друг друга.
287


Лобсанг Рампа
Утром на четвертые сутки прибыл раджаб из колонии похоронных услуг, находившейся на перекрестке дорог Линкор и Дечхен Дзонг. Как только он приехал, ламы прекратили напутствовать мертвого. Раджаб завернул труп в белую простыню, предварительно сложив ее вдвое. Без всяких усилий он взвалил белый куль себе на плечи и вышел. Во дворе его поджидал як. Раджаб водрузил груз на хребет животного и отправился в район мертвых, где дробильщики трупов уже поджидали этот своеобразный катафалк. Что представляет собой то место? Оно пустынно, окружено скалами, в центре лежит огромная плоская плита, на которой можно разложить и великана. По четырем углам плиты просверлены отверстия, а в них вставлены колышки. Другая плита имеет углубление вполовину ее толщины.
Как только труп уложили на первую плиту, сняли с него простыню и привязали руки и ноги к колышкам, появился начальник дробильщиков с огромным ножом. Он вскрыл труп, делая широкие надрезы, чтобы можно было снимать кожу ремнями. Потом отрубались руки и ноги и разделывались на части. Наконец от туловища отделялась голова и вскрывалась.
Едва заметив возницу с трупом, к земле устремлялись грифы и усаживались на скалах. Они терпеливо и спокойно наблюдали за всеми этими процедурами. Грифы соблюдали строгий порядок: если какой-нибудь осмеливался приблизиться к трупу раньше вожаков, то немедленно получал хорошую взбучку.
Грифы усаживались на скалы как раз тогда, когда дробильщик рассекал туловище. Запустив руки вовнутрь, он вынимал сердце и протягивал его вожаку стервятников. Тот, тяжело планируя, опускался на землю и подходил вразвалку, чтобы взять то, что ему давали. За вожаком следовали другие и получали свою добычу, которую они уносили на скалы и там устраивали
288


пир. Почки, кишки — все распределялось между вожаками. Мясо с тела сдиралось ремнями, рассекалось и раздавалось остальной стае. Случались среди них любители мозга или глаз, другие громко хлопали крыльями, требуя кусочек посочнее. В рекордное время пожирались все органы и мясо. На плите оставались только кости. Дробильщики сначала их разрубали, закладывали в полость второй плиты и тяжелыми молотками дробили их в порошок, который затем рассеивался на еду птицам.
Дробильщики трупов были мастерами своего дела. Они гордились своей профессией и по собственной инициативе исследовали все органы с целью установления причины смерти. Большой опыт позволял им быстро поставить диагноз. Конечно, никто их не заставлял делать это, никто не обязывал интересоваться подобными вопросами, но профессиональная традиция была такова, что дробильщики обязательно и очень точно устанавливали причину «разделения души и тела». Если смерть наступала в результате отравления, намеренного или случайного, этот факт устанавливался быстро. Мне очень помог их опыт. Очень скоро я тоже преуспел в рассекании трупов. Их начальник стоял рядом и обращал мое внимание на те или иные характерные детали.
— Этот человек, уважаемый лама, умер от закупорки сердца. Посмотрите, сейчас рассекут эту артерию. Вот видите ту пробку? Она и явилась причиной смерти. Она не пропускала кровь.
Или еще:
— С этой женщиной, уважаемый лама, было не все в порядке. Наверняка эта железа плохо работала. Давайте отрежем ее и посмотрим.
Железа отрезается, и он продолжает:
— Ну вот, железа. Вскроем ее — так и есть: она затвердела.
19 4 252
289
Третий глаз


Лобсанг Рампа
И так далее. Эти люди гордились тем, что могли мне многое показать и рассказать, они знали, что я учусь по распоряжению самого Далай-ламы. Если в мое отсутствие поступал интересный труп, его откладывали в сторону для меня. Я исследовал сотни трупов, что позволило мне впоследствии стать хорошим хирургом. Я должен сказать, что наши дробильщики трупов по образованности были выше тех специалистов, которые обучают студентов-медиков в хорошо оборудованных госпиталях на Западе. Мне в этом пришлось потом убедиться. У них я узнал гораздо больше, чем узнал бы в другом месте.
В Тибете покойников не хоронят. Скалистый грунт и тонкий слой земли делают погребение чрезвычайно затруднительным. Кремация невозможна по экономическим соображениям: деревья в Тибете редкость, а завозить на яках по горным дорогам из Индии дрова для сжигания трупов никому и в голову не могло прийти — это было бы слишком накладно. Нельзя было сбрасывать трупы в реку, воду из которой нам, живым, приходилось пить. Ничего не оставалось, как прибегать к вышеописанному способу выдачи мертвецов стервятникам и хищным птицам. По существу, такое погребение отличается немногим: разве на Западе трупы не пожираются червями?
Не во всех странах обязателен ритуал вскрытия трупов, поэтому настоящие причины смерти могут оказаться невыясненными. С нашими дробильщиками подобные неясности исключены, они всегда скажут, почему человек умер.
Похороны одинаковы для всех тибетцев, за исключением великих лам, которые представляют собой Инкарнации, или Воплощения. Они либо бальзамируются и помещаются в стеклянные саркофаги для выставления в храмах, либо бальзамируются и покрываются золотом.
290


Последняя операция представляет особый интерес, и при таких операциях я присутствовал неоднократно. Некоторые американцы, знакомившиеся с моими записями по данному предмету, сомневаются в достоверности подобных вещей.
— Даже мы, — говорят они, — при нашей высокоразвитой технике не в состоянии этого сделать.
Действительно, мы ничего не производим серийно, мы всего-навсего ремесленники. Мы не можем делать часы стоимостью один доллар за штуку. Но мы умеем покрывать золотом трупы.
Однажды меня вызвали к настоятелю.
— Одно Воплощение скоро покинет свое тело, — сказал он мне, — поезжай в монастырь «Живая изгородь из дикой розы» и поучись тому, как осуществляется священное бальзамирование.
Снова пришлось мне садиться на лошадь и ехать до Сера. По прибытии в монастырь меня проводили в комнату старого аббата. Цвет его ауры готов был угаснуть, спустя час он покинул землю и отошел в мир Духа. Поскольку он был аббатом и ученым, ему не надо было помогать пересечь бардо. Ждать трое суток тоже не было необходимости. Тело всего одну ночь находилось в позе лотоса в присутствии бодрствующих лам.
На следующий день, едва только забрезжил рассвет, торжественная процессия пересекла главное здание монастыря, вошла в храм и спустилась через редко отпираемую дверь в секретные переходы. Тело на носилках несли впереди меня двое лам. Тело оставалось все время в позе лотоса. Позади тихо пели монахи, в перерывах слышался звон серебряного колокольчика. Поверх красных плащей на нас были надеты желтые одежды. Тени качались и танцевали на стенах в свете масляных ламп и факелов, искажая и увеличивая наши фигуры. Спуск был долгим. Наконец на глубине двадцати метров под
19*
291
Третий глаз


Лобсанг Рампа
храмом мы подошли к каменной двери. Сломали печать и вошли в ледяную комнату. Монахи осторожно положили труп на землю и удалились, оставив меня с тремя ламами. Зажглись сотни масляных ламп, и комната осветилась желтым светом. Покойника раздели и вымыли. Через естественные проходы в теле мы извлекли из него внутренние органы и положили в кувшин, который потом герметично закрыли. Труп изнутри был тщательно вычищен, просушен и заполнен специальным лаком. Этот лак должен был придать телу жесткость каркаса и естественный живой вид. Когда лак затвердел, тело было набито шелком, при этом опять- таки учитывалось обязательное условие — придать трупу живой вид и форму. Для пропитки шелковой набивки и затвердевания ее в тело снова залили лак. Этим же лаком покрыли труп и снаружи и оставили на просушку. Затем, прежде чем обернуть тело тончайшим шелком, мы обработали его специальным лосьоном, для того чтобы не причинить телу вреда при удалении полотна. Набивка трупа прошла хорошо. Еще немного лака, но уже другого сорта — и тело было готово для второй фазы операции. День и ночь труп выдерживался до полной просушки. Когда он окончательно затвердел, мы торжественно перенесли его во вторую комнату, или, вернее, камеру, находившуюся под первой и представлявшую собой печь, пламя в которой циркулировало по стенам, поддерживая в центре постоянную и высокую температуру.
Пол покрывал толстый слой порошка. Труп поместили в центре. Внизу монахи приготовились разводить огонь. Мы заполнили эту печь смесью соли (специальная соль, вырабатываемая в одной из провинций Тибета), целебных трав и минералов. Когда камера-печь была заполнена снизу доверху, мы вышли в коридор, а дверь опечатали монастырской печатью. Дали сигнал монахам разжигать печь. Вскоре послышался треск горящих
292


Третий глаз
дров, и как только пламя поднялось, стали в него подливать масло. Масло топилось в двух котлах, под которыми горел сухой навоз. В течение целой недели горел огонь в печи и горячий воздух омывал стены камеры бальзамирования. На седьмые сутки огонь стал затухать. От понижения температуры застонали стены камеры. Прошло еще три дня, температура в печи снизилась до нормальной. На одиннадцатые сутки взломали печать и открыли дверь. Монахи принялись руками перетирать затвердевший порошок. Не пользовались никакими инструментами из-за боязни повредить труп.
В течение двух дней они перетирали куски хрупкой соли, наконец камера освободилась, в ней ничего не осталось, кроме трупа в центре, сидящего в позе лотоса. Осторожно подняв, мы перенесли труп в первую комнату, чтобы лучше рассмотреть его при свете масляных ламп. Полотна шелка снимались одно за другим, и труп обнажился. Бальзамирование удалось. Если бы не более темный цвет тела, можно было бы подумать, что человек сейчас проснется и заговорит. Он был таким же, как и в жизни. Еще раз труп покрыли лаком, и золотых дел мастера принялись за работу. Какая техника! Какое художественное мастерство, какое искусство требовалось, чтобы покрыть золотом покойника! Медленно продвигалась работа, слой за слоем накладывались тонкие пластинки золота. Золото считается богатством везде. Для нас же оно не более чем священный металл, как нельзя лучше выражающий идею бессмертия души человека. Монахи работали искусно, отделывая каждую деталь. Когда работа была закончена, мы увидели совершенную позолоченную статую. Каждая черточка, каждая морщинка свидетельствовали о большом мастерстве художника.
Покрытый золотом труп отвезли в зал инкарнаций и посадили на позолоченном троне рядом с другими инкар-
293


Лобсанг Рампа
нациями. Некоторые статуи отражали начало нашей истории. Они сидели рядами, как строгие судьи, и, казалось, наблюдали сквозь полузакрытые веки за ошибками и слабостями современного мира. Говорили мы тихо и ходили почти на цыпочках, как бы боясь побеспокоить живых мертвецов. Я вдруг почувствовал неимоверное влечение к одному из них. Он меня как-то странно притягивал. У меня было такое впечатление, что он смотрит на меня и улыбается, как бы все обо мне зная. Кто-то легонько взял меня за руку, и я чуть не умер от страха — передо мной стоял учитель.
— Это ты, Лобсанг, —сказал он. —Эго твоя последняя инкарнация. Мы знали, что ты родишься вновь!
Он подвел меня к другой инкарнации, находившейся рядом с моей.
— А это я, — сказал он.
В большом возбуждении мы вышли из зала. Позже мне часто приходилось участвовать в одевании трупов золотом. Часто посещал я зал инкарнации и размышлял перед статуями. Каждая имела свою интересную историю. Я читал об этом с большим интересом. Там я прочитал историю моего учителя — ламы Мингьяра Дондупа. Она раскрыла мне его характер и поступки, его честь, достоинство и добродетель. Я прочитал еще о том, как он умер.
Там записана и моя история, я изучал ее настолько внимательно, насколько она того заслуживала. В том тайном зале насчитывалось девяносто восемь золоченых статуй. Зал был высечен в скале, и ход туда был засекречен. Там хранилась, кажется, сама история Тибета. Во всяком случае, мне так казалось, ибо тогда я еще не знал, что в будущем мне предстоит познакомиться с еще более ранним ее периодом.
294


ПОСЛЕДНЕЕ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Глава 17


После того, как я принял участие в полудюжине бальзамирований в различных монастырях, однажды я был вызван к настоятелю Шакпори.
— Друг мой, согласно прямому распоряжению Наимудрейшего, ты посвящаешься в аббаты. Но ты можешь, если сам пожелаешь, продолжать носить только титул ламы, как и лама Мингьяр Дондуп. Это я должен был передать тебе от Неоценимого.
Таким образом, я принимал титул, с которым умер примерно шесть веков назад. «Колесо Жизни» завершало свой полный оборот.
Некоторое время спустя меня в моей комнате посетил некий старый монах, который объявил, что, согласно распоряжению, мне надлежит пройти испытание «малой смертью».
— Сын мой, — сказал он, — если бы ты уже не пересекал порог смерти и не возвращался вновь на землю, ты бы не узнал, что смерти нет. Астральные познания твои глубоки. Но предстоящая церемония поведет тебя еще дальше, ты выйдешь за пределы царства жизни и смерти и перенесешься в далекое прошлое нашей страны.
297


Лобсанг Рампа
Подготовка оказалась долгой и болезненной. В течение трех месяцев мне предписывалось следовать строгому режиму. В мой ежедневный рацион добавилась лошадиная доза трав. Я должен был сосредоточить свое сознание на том, что «чисто и священно». На этот счет в монастыре существовал вполне определенный взгляд. Даже тсампа и чай выдавались в очень скудном количестве. От меня требовалась неукоснительная воздержанность, строгая дисциплина и нескончаемые часы медитаций.
Наконец спустя три месяца астрологи решили, что момент пришел. Возникли благоприятные предзнаменования. Я постился в течение суток и стал пуст, как монастырский барабан. И вот меня повели по тайным ходам под храмом Потала. Мы проходили коридорами и лестницами, которые были мне уже знакомы, пока не достигли торца прохода, закрытого скалой. Пришел в движение большой блок, и нам открылся другой проход, прямой и темный, где пахло затхлостью, пряностями и ладаном. Через несколько метров мы очутились перед огромной золоченой дверью. Она открылась не без судорожных протестов, эхо которых потерялось вдали. Факелы были заменены на масляные лампы. Мы продвигались по подземному храму, образовавшемуся много столетий назад в скалах, очевидно, благодаря вулканической деятельности. Во всяком случае, следы застывшей лавы в коридорах и закоулках здесь были повсюду, — должно быть, это были пути лавы к кратеру. «Мы мним себя богами, — подумалось мне, — но как же мы на самом деле жалки». Пока, однако, мне следовало сосредоточить мысли на предстоящей церемонии. Мы все- таки находились в храме Тайной Мудрости.
Дальше дорогу показывали лишь трое аббатов, остальные спутники остались позади, в сплошной темноте, подобной сну. Я остался наедине с тремя мудрецами. Годы высушили их, они искренне ожидали того часа,
298


когда их позовут в Небесные Поля. Трое старцев, трое великих метафизиков мира, собирались провести меня через последнее посвящение. Каждый из них нес в правой руке масляную лампу, а в левой — дымящуюся палочку ладана. Стало очень холодно, и это был какой-то странный, неземной холод. Стояла глубокая тишина, и лишь редкие звуки откуда-то издали долетали до нас, делая тишину еще более чуткой. Войлочные сапоги ступали бесшумно, нас можно было принять за тени. Я слышал только легкий шорох вельветовых платьев старцев. Вдруг, к великому ужасу, я почувствовал, что, подобно мурашкам, меня пронизывают электрические разряды. Руки мои засветились, как будто бы обозначилась новая аура. То же самое происходило с аббатами. Сухой воздух и трение платьев создавали заряд статического электричества. Один из моих спутников протянул мне золотой прутик и сказал:
— Возьми это в левую руку и прикасайся к стенам, когда идешь. Болезненные ощущения исчезнут.
Я повиновался. Последовавший электрический разряд ударил меня так, что я чуть не выскочил из войлочных сапог. Но потом все пошло хорошо.
Одна за другой зажигались невидимыми руками масляные лампы. В их мерцающем свете из темноты выступили гигантские статуи, покрытые золотом, некоторые из них были наполовину засыпаны драгоценными камнями. Из темноты выступила статуя Будды. Она была настолько велика, что свет не доходил даже до пояса. Едва просматривались другие фигуры: статуи демонов, сцены страстей и испытаний, которые предстоит преодолеть Человеку, прежде чем он познает свое Я.
Мы приблизились к одной стене, на которой было нарисовано «Колесо Жизни». Оно было метров пять в диаметре. В мерцающем свете казалось, что оно вращается само по себе. У меня закружилась голова. Шедший
299
Третий глаз


Лобсанг Рампа
впереди аббат исчез; то, что я принял за тень, оказалось расплывчатыми контурами двери.
Эта дверь открывалась в бесконечный покатый проход, узкий, извилистый, где слабый свет ламп только нагнетал темноту. Мы шли вперед нерешительными шагами, дрожа и скользя. Воздух давил и угнетал, как будто вся тяжесть земли легла нам на плечи. У меня было такое чувство, что я проник в центр мира. Наконец мы повернули в обход и вышли к огромной нише. Ниша, словно зеркало, отливала золотом, в скальной породе всюду пробегали золотые прожилки. Высоко, очень высоко над головой, они мерцали, будто звезды в небе темной ночью, когда от них отражался слабый свет наших ламп.
В центре ниши находился черный дом, но настолько яркий, что мне показалось, будто он выстроен из эбонита. Стены дома покрывали странные символы и диаграммы, подобные тем, которые я видел на скалах у подземного озера. Мы вошли в дом через высокие широкие двери. Внутри я увидел три саркофага из черного камня, украшенные рисунками и загадочными надписями. Они были открыты. Когда я бросил беглый взгляд внутрь одного из них, у меня перехватило дыхание и я почувствовал сильную слабость.
— Смотри, сын мой, — сказал один из аббатов, — они жили словно боги в нашей стране, когда здесь еще не было гор. Они ходили по нашей земле, когда море омывало ее берега и другие звезды горели в небесах. Смотри и запоминай, ибо только посвященные видели это.
Я повиновался; я был и очарован, и трепетал от страха. Три обнаженных тела, покрытых золотом, лежали передо мной. Двое мужчин и одна женщина. Каждая черточка их была четко и точно передана в золоте. Тела были огромны! Женщина была более трех метров, а более рослый из мужчин — не менее пяти метров. У них были большие головы, слегка сходящиеся на макушке в
300


конус, угловатые челюсти, небольшой рот и тонкие губы, длинный и тонкий нос, глубоко посаженные глаза. Их нельзя было принять за мертвых, — казалось, что они спали. Мы прошли мимо на цыпочках, разговаривая тихо, как бы боясь их разбудить. Мне удалось осмотреть более подробно крышку одного саркофага — на ней была выгравирована небесная карта. Мои сведения об астрологии позволяли мне судить о расположении звезд, но то, что я увидел, никак не укладывалось в рамки моих знаний.
Старший аббат повернулся ко мне и произнес:
— Ты входишь в круг посвященных. Ты увидишь прошлое и узнаешь будущее. Испытание будет тяжелым. Многие не выживали, и многих ждали неудачи... Готов ли ты и согласен ли подвергнуться испытанию?
Я ответил, что готов, и они подвели меня к каменной плите между саркофагами. В соответствии с указаниями я сел на нее в позе лотоса и воздел руки к небу ладонями вверх.
На каждый саркофаг и на плиту положили по зажженной палочке ладана. Один за другим монахи брали в руки масляные лампы и исчезали. Они закрывали за собой тяжелую дверь; я остался наедине с телами тех, кто жил в прошедшие века. Шло время. Я размышлял. Лампа, которую я принес с собой, зашипела и погасла. В течение еще нескольких минут я видел красный кончик фитиля и ощущал запах паленой материи. Но и это вскоре пропало, ничего не осталось, кроме темноты.
Я вытянулся на каменной плите и начал делать респираторные упражнения, как меня учили на протяжении многих лет. Тишина и мрак угнетали. Это была настоящая могильная тишина.
Неожиданно тело натянулось, мышцы напряглись. Онемевшие члены стали леденеть. Было такое ощущение, что я умираю, умираю в этой древней могиле, на
301
Третий глаз


Лобсанг Рампа
глубине более ста метров от поверхности земли и солнечного света. Ужасный удар потряс тело изнутри, я стал задыхаться. До слуха донесся страшный шум и треск, как будто закатывали в рулон пересохшую кожу.
Понемногу могила стала заливаться странным голубым светом, словно луна поднялась над гребнями гор. Равновесие, подъем, падение, — мне показалось, что я лечу на змее. Сознание подсказывало другое: я планирую над собственным физическим телом. И хотя никакого ветра не было, меня поднимало как клуб дыма. Вокруг головы у себя я заметил светящуюся радиацию, похожую на золотой нимб. Из глубины моего тела тянулась нить голубого серебра, она вибрировала, словно живая, и играла живым блеском.
Я смотрел на свое неподвижное тело, труп между трупами. Постепенно я стал замечать небольшое отличие между ним и трупами гигантов. Картина была впечатляющей. Я подумал о смехотворном самомнении современного человечества. Каким образом объяснят материалисты существование таких гигантских трупов? Размышляя об этом, я вдруг убедился, что был здесь вовсе не один. Донеслись обрывки разговора, обрывки слов. Рассеянные образы пересекли поле моего ментального видения. Мне почудилось, что вдалеке глухо ударил колокол. Звук быстро донесся до меня и взорвался над головой, цветные капли света и искры причудливых цветов понеслись перед глазами. Мое астральное тело парило и трепетало, словно лист в сильную бурю. Острые языки огня рвали мое сознание. Я почувствовал себя одиноким, покинутым, я был как обломок кораблекрушения в буйствующей Вселенной. Затем черный туман опустился на меня и принес успокоение. Оно было не от мира сего.
Постепенно глубокие сумерки, окутавшие меня, стали рассеиваться. Я услышал шум моря и шипение на-
302


Третий глазбегающих на берег волн. Я вдыхал соленый воздух и ощущал сильный запах морских водорослей. Пейзаж, окружавший меня, откуда-то был мне знаком, я распластался на песке, пригретый солнцем, и глядел на пальмы. Но другая часть моего сознания протестовала — я же никогда не видел моря, я даже не знал о существовании пальм! Но тут послышались голоса и смех из пальмовой рощи. Голоса приближались, и веселая группа загорелых людей появилась из рощи. Гиганты! Все, как один, гиганты! Я всмотрелся в них — и я тоже гигант и среди гигантов!* Мысли в моем «астральном мозгу» сменялись одна за другой. Когда-то, тысячи и тысячи лет назад, земля была расположена ближе к солнцу и вращалась в противоположном направлении. Дни были короче и жарче. Великие цивилизации возникли на земле, люди были более разумными, чем сейчас. С внешней стороны, из космического пространства, появилась блуждающая планета и столкнулась с землей. Земля сошла со своей орбиты и стала вращаться в другом направлении. Поднявшиеся ветры вздыбили моря, которые под влиянием обратных гравитационных сил обрушились на землю. Вода затопила мир, содрогнувшийся от землетрясений. Некоторые участки ушли в пучину, другие поднялись. Тибет, поднявшийся более чем на 4 тысячи метров над уровнем моря, перестал быть теплой и благоприятной страной, прибрежным раем. Мощные горы, извергающие дымящуюся лаву, окружили Тибет. Далеко в высокогорных районах землю пересекли трещины, образовались
См.: Библия. Книга Бытия VI. 4. «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим и они стали рождать им. Это сильные, издревле, славные люди».
303*


Лобсанг Рампа
глубокие ущелья. Там продолжала существовать и развиваться флора и фауна прошедших эпох.
Об этом можно говорить много, но часть моего «астрального посвящения» настолько свята для меня и настолько не предназначена ни для кого больше, что я не могу решиться на ее публикацию.
Спустя какое-то время видимые мной образы затуманились и пропали. Постепенно я стал терять как физическое, так и астральное сознание. Спустя еще какое-то время неприятное ощущение коснулось меня, и стало так холодно, что я поневоле вспомнил, что лежу на каменной плите могилы. Мой мозг лихорадочно заработал.
— Да, он пришел в себя. Он вернулся в этот мир!
Прошли еще минуты. И вот слабый свет коснулся
моих глаз. Масляные лампы. Три старых аббата.
— Ты с триумфом прошел испытание, сын мой. В течение трех суток ты лежал на этой плите. Ты все видел. Ты мертв. Ты выжил.
Когда я поднялся, то почувствовал, как онемели все мои члены. От слабости и бездействия я качался. Мы вышли из этой могилы, которую я не забуду никогда, и ледяной воздух подземного прохода вновь окружил нас. От голода я чуть не терял сознание, огромный груз увиденного заполнял мои мысли. Затем я пил и ел —пил и ел досыта. Когда пришла ночь, я подумал, что предсказания, видимо, сбываются. Да, вскоре мне предстоит покинуть Тибет и отправиться в чужие края. Я теперь знаю об этих странах, хотя они мне и показались сначала невообразимо непонятными, да и сейчас продолжают казаться странными.
304


ПРОЩАЙ
ТИБЕТ!
Глава 18
20 4-252


Спустя несколько дней я сидел с учителем на берегу реки. К нам подскакал всадник.
Бросив на нас блуждающий взгляд, он узнал ламу Мингьяра Дондупа. Всадник круто остановил лошадь, так, что копыта ее заскользили и подняли пыль.
— Послание от Наимудрейшего ламе Лобсангу Рампе.
Он вытащил из-за пазухи традиционный пакет, завернутый в шарф. Передав его мне с троекратным приветствием, он снова вскочил в седло и ускакал.
Теперь у меня хватало уверенности. Все, что произошло со мной под Поталой, заставило верить в себя. Я вскрыл пакет и познакомился с содержанием письма, прежде чем передать его ламе Мингьяру Донду- пу.
20*
307


Лобсанг Рампа
— Завтра утром я должен быть в Норбу Линга у Наимудрейшего. Вас вызывают тоже.
— Мне не свойственно доискиваться до смысла намерений Неоценимого Заступника, Лобсанг, но я чувствую, что скоро ты отправишься в Китай. Что касается меня, то я уже тебе говорил, что не задержусь здесь долго и отбуду в Небесные Поля. Так что не будем терять времени, у нас его осталось немного.
На следующий день мы снова отправились по знакомой дороге в Норбу Линга. Спустившись с холма, пересекли Линкор и очутились у ворот парка. И снова меня сопровождал лама Мингьяр Дондуп. Одна и та же мысль занимала нас обоих: возможно, это последний совместный визит к Наимудрейшему. Мои чувства можно было прочитать у меня на лице, когда я один предстал перед Далай-ламой. Он сказал:
— Минута расставания, перед тем как пойти разными дорогами, тягостна и печальна. Здесь, в этом павильоне, я размышлял долго: когда тебе лучше покинуть родину — пока она свободна или когда подвергнется нападению? Каковы бы ни были мои решения, все равно людям приходится страдать. Твой путь определен, Лобсанг, и все дороги трудны. Семья, отечество, друзья — все придется оставить. На своем пути ты встретишь, и ты об этом знаешь, зло и несчастье. Жизнь в чужих краях странна и необъяснима. Как я тебе уже говорил, они ни во что не верят, они верят в то, что могут создать сами или испытать в научных лабораториях. Но самой главной наукой, наукой о душе, они вообще не занимаются. Таков твой путь, путь, выбранный тобой еще до рождения. Я решил, что ты отправишься в Китай через пять дней.
Пять дней! Только пять дней, а я-то надеялся на пять недель.
308


Молча возвращались мы с учителем в Шакпори. По прибытии в монастырь он вымолвил первое слово:
— Надо повидать родителей, Лобсанг. Я им пошлю письмо.
Родители? Мой учитель стал для меня больше, чем мать и отец. И скоро он уйдет из жизни, уйдет до моего возвращения в Тибет через несколько лет. Все, что останется от него, это золотая статуя в зале инкарнаций...
Пять дней! Пять напряженных дней. Я начал примерять западные одежды, хранившиеся в музее Поталы. В Китае они мне, конечно, не пригодятся, в Китае я могу носить привычное платье. Ох этот костюм! Эти узкие, как трубы, брюки! Брюки жмут ноги. Я понял, почему на Западе не могут принять правильную позу лотоса, — одежда мешает. Эти брюки, я понял, испортят мне жизнь. На меня натянули белую рубашку с тугим накрахмаленным воротником. Ох уж этот воротник! Он чуть не задушил меня. Потом надели пиджак с карманными проемами. Вот куда, оказывается, европейцы прячут свои вещи! Но это еще ничего. На ноги надевают узкие штиблеты. Они жмут ноги, точно кандалы. Перчатки, боже мой! У нас нищие, которые ходят на четвереньках, иной раз надевают такие перчатки. Но нищие на ноги все-таки надевают войлочные сапоги. Ну а котелок, который мне напялили на голову?! И это все называлось джентльмен. Поневоле будешь джентльменом — в таком костюме невозможно работать!
На третий день я пришел в отчий дом. Шел пешком, как и в тот день, когда оставил дом. Но за это время я успел стать ламой и аббатом. Родители ждали меня и приняли как знаменитого гостя. Вечером я снова был в кабинете отца и расписался в семейной книге, куда внес и свои титулы. Сделав это, я снова пешком вернулся в свой родной дом — монастырь.
309
Третий глаз


Лобсанг Рампа
Два последних дня прошли быстро. Накануне отъезда я еще раз повидался с Далай-ламой. Я попрощался с ним, и он благословил меня. На сердце было тяжело, когда я уходил от него. Мы оба знали, что увидимся только после смерти, в другом мире.
На следующий день с первыми лучами солнца отправились мы в дорогу медленно и без всякого энтузиазма. Еще раз я лишался очага и крова, уезжая в чужие края. Все начиналось сначала. Достигнув вершины горного перевала, мы обернулись и долго смотрели в последний раз на святой город Лхасу.
Одинокий змей парил над храмом Потала...
310


ЛОБСАНГ РАМПА
— Один из самых противоречивых и таинственных мистиков современности.
Астральный путешественнику ясновидец и телепату целитель методом психического воздействия — все это доктор Лобсанг Рампа. В своих знаменитых книгах он рассказывает как приобрел свои великие познания и опыт. Он проясняет многие загадки таинственного Тибета, повествует о повседневных столкновениях с жизнью и представляет нам отдаленное видение смерти.
Автор серии необыкновенных книг, каждая из которых доставит огромное удовольствие читателю и заставит его задуматься.
В издательстве «София» выходят:
ДОКТОР ИЗ ЛХАСЫ
продолжение «Третьего глаза». На примерах из своей жизни Рампа доказывает, что смертный человек может настолько овладеть своим умом и телом, что становится способен вынести нечеловеческие испытания.
ТРЕТИЙ ГЛАЗ
один на величайших бестселлеров, когда-либо публиковавшихся. Миллионные тиражи на десятках языков мира.


КНИГИСОФИИ
ПЕЩЕРЫ ДРЕВНИХ
автор рассказывает о своем обучении в монастырях Тибета.
ИСТОРИЯ РАМПЫ
продолжение «Третьего глаза», в которой рассказывается о других аспектах странной жизни автора и тех мистических силах, с которыми ему довелось столкнуться.
ГЛАВЫ ИЗ ЖИЗНИ
изложение и комментарии событий, происходящих в астральном мире.


КНИГИСОФИИ
ТЫ —ВЕЧЕН
особые инструкции по развитию психических способностей и метафизического понимания.
МУДРОСТЬ ДРЕВНИХ
включает давно ожидаемый читателями словарь эзотерических символов и понятий от А до Z плюс специальный раздел, посвященный дыхательным упражнениям и диете.
ЖИЗНЬ С ЛАМОЙ
некоторые подробности необыкновенной жизни автора — на этот раз глазами нечеловеческого существа!


КНИГИСОФИИ
ШАФРАННАЯ
МАНТИЯ
воспоминания о детстве в великом монастыре Поталы.
И другие книги•
На пути к самопознанию Лобсанг Рампа проникает в древние хранилища мудрости — туда, где Ламы обучают его смыслу жизни и смерти, где раскрывается таинственная взаимосвязь между сознанием и умом, где секреты ясновидения, гипнотизма, телепатии и реинкарнации являются частью повседневной жизни.
... духовная культура, уходящая своими корнями в глубины древнего мира ...
... Здесь Рампа также изучает Силу — не ради злоупотребления ею. Поскольку лишь Сила высшего просветления и универсального знания является единственно дозволенной для немногих избранных, для тех, кто посвящен в мир странный и волнующий, в мир ПЕЩЕРЫ ДРЕВНИХ


КНИГИСОФИИ
Карлос Кастанеда
(полное собрание сочинений в 5 томах)
«Учение дона Хуана», «Отдельная реальность», «Путешествие в Икстлан», «Сказки о силе»,
«Второе кольцо силы»,
«Дар Орла»,
«Огонь изнутри»,
«Сила безмолвия»,
«Искусство сновидения» Флоринда Доннер «Сон ведьмы»,
«Жизнь-в-сновидении», «Шабоно»
Тайша Абеляр «Магический переход»
Ричард Бах (полное собрание сочинений в 5 томах)
«Чужой на земле», «Биплан»,
«Ничто не случайно»,
«Дар тому, кто рожден летать»,
«Нет такого места — далеко»,
«Чайка Джонатан Ливингстон»,
«Иллюзии», «Единственная»,
«Мост через вечность»
Ллевеллин Джордж «Астрология от А до Я»
Марион Марч и Джоан Мак-Эверс
«Лучший способ выучить астрологию» том 1 «Основные принципы», том 2 «Математические методы и техника толкования»
Виктор Мишнев «Принцип планетарной иерархии»


КНИГИСОФИИ
Франклин Меррелл-Вольф «Пуши в иные измерения»
Джон Лилли «Центр циклона»,
«Программирование и мешапрограммирование человеческого биокомпьютера»
Рам Дасс «Зерно на мельницу»,
«Это только танец»
Чогьям Трунгпа
«Преодоление духовного материализма»,
«Миф свободы и путь медитации»,
«Шамбала или священный путь воина»
Алан Уотс «Путь Дзэн»
Колин Уилсон «Паразиты сознания»
Питер Кэлдер «Око возрождения»
Снами Шивананда «Йога-терапия»
Рэймонд А. Моуди «Жизнь до жизни»,
«Жизнь после жизни»
Луи Повель, Жак Бержье «Утро магов»
серия «ПУТЬ»
Ирвин Шэтток «Сатипаттхана»
Дэниэл Голмен «Многообразие медитативного опыта» Шафика Каратулла «Прорыв к творчеству»
Дион Форчун «Современная психическая защита» Борис Сахаров «Раскрытие третьего глаза»
Сильван Мульдон «Проекция астрального тела»
Дж. Кришнамурти «Свобода от известного»
Серия «Система эзотерической философии» Владимир Шмаков
(полное собрание сочинений в 3-х томах)
«Священная книга ТОТА. Великие арканы Таро», «Закон синархии и учение о двойственной иерархии монад и множеств»,
«Основы пневматологии
(теоретическая механика становления духа) Г.О.М. «Курс энциклопедии оккультизма»


Издательство «СОФИЯ» заинтересовано в творческом сотрудничестве с авторами, переводчиками, центрами: астрологическими, оккультными, эзотерическими; с частными лицами, а также с реализаторами книг. Телефон в Киеве: (044)  265-09-40Книги Лобсанга Рампы Вы можете приобрести у дилера издательства "СОФИЯ" ТОО "Паламед"
(магазин книги, г. Москва, Лазаревский пер., д. 2)
для оптовых покупателей контактный тел. (095) 289-55-89 для писем: Москва, 127018, а/я 108
**************
Редакция издательства «София» приносит свои извинения переводчику за то, что не сумев связаться с ним, опубликовала его вариант перевода. Просим обратиться за гонораром по одному из наших телефонов. Благодарим за великолепный перевод. **************
Художнiй редактор О. Бадьо
Коректура Т. Зенова
О. Павлова
Оригiнал - макет
I. Петушков
Пiдписано до друку 16.12.94 р. Формат 84х108 1/32. Папiр  офсетний №1. Гарнiтура «Школьна». Ум.друк. арк. 20,00.
Ум. фарб.-вiдб. 20,00. Обл.-вид. арк. 22,20. Зам. 4-252. Цiна договiрна. Тираж 10 000.
«Софiя», Ltd. 252055, Київ-55, вул. Горького, 47
Вiддруковано з оригiнал-макету на АТ «КНИГА». 254655, МСП, Київ-53, вул. Артема, 25.
Представительство в Москве:
АОЗТ «Пересвет», 109125, Москва», а/я 15, ул. Саратовская 8/1,