Автор: Тотоев М.С.
Теги: история история российского государства октябрьская революция издательство орджоникидзе
Год: 1968
Текст
М.С. ТОТОЕВ
ОЧЕРКИ
ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ
И ОБЩЕСТВЕННОЙ
МЫСЛИ
В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
A903-1917 гг.)
ИЗДАТЕЛЬСТВО „ИР"
ОРДЖОНИКИДЗЕ * 1968
Посвящаю памяти
незабвенного учителя и друга,
выдающегося ученого-кавказоведа,
доктора исторических наук
профессора Георгия
Александровича КОКИЕВА.
Автор
ВВЕДЕНИЕ
* Настоящее исследование является по существу
продолжением ранее изданных монографий автора «К
истории дореформенной Северной Осетии» A955 г.) и
«Очерков истории культуры и общественной мысли в
Северной Осетии в пореформенный период» A957 г.).
Отдельные его разделы в виде очерков или
научно-популярных статей в свое время печатались в местных
периодических органах и полностью или частично, с
соответствующей доработкой, вошли в данное издание.
«Очерки истории культуры и общественной мысли в
Северной Осетии в пореформенный период» нами были
доведены до 1902—1903 гг. Такое ограничение
объяснялось рядом причин: во-первых, с этого периода
начинается важный этап революционно-освободительного
движения в истории народов колониальных окраин царской
России, высшей точкой которого явились бурные события
революции 1905—1907 гг.; во-вторых, в эти годы было
положено начало появлению в Осетии марксистской
мысли, в частности, к этому времени относится появление
социал-демократических кружков на Тереке вообще, во
Владикавказе и в осетинских селах в частности;
в-третьих, с этого времени русский и иностранный капитал
начинает более активно проникать в экономику, быт и
идеологию осетинского крестьянства, ломая и
перестраивая его социально-экономическую и духовную жизнь в
соответствии с интересами господствующих классов
буржуазно-дворянской России; в-четвертых, это был
период, когда намного усиливаются связи революционно-
осжободительной борьбы осетинского народа и его
духовной жизни с могучей освободительной борьбой
русского народа и его великой прогрессивной культурой
и, наконец, это были годы, когда перестал звучать живой
набатный голос К. Хетагурова.
Вполне понятно, что революционная поэзия К.
Хетагурова и дальше оказывала свое мощное воздействие на
умы интеллигенции и трудящихся горцев, но преждевре-
5>
менный выход его из строя революционных борцов был
непоправимой потерей для народа и передовой
интеллигенции не только Осетии, но и всего Северного Кавказа.
В начале XX в. в развитии культуры и духовной
жизни осетинского народа произошел дальнейший
значительный сдвиг.
Развитие культуры и общественной мысли во второй
половине XIX в. явилось результатом благотворного
влияния передовой России на всю общественную жизнь
Осетии и было связано во многом с прогрессивной
деятельностью Коста Хетагурова и других представителей
осетинской интеллигенции, к числу которых относятся,
прежде всего, Афанасий Абрамович Гассиев, Георгий
Михайлович Цаголов, Инал Дударович Кануков, Харитон
Александрович Уруймагов, Блашка Иванович Гуржибе-
ков и др.
Разумеется, К. Хетагуров был фигурой более
значительной, но вместе с тем и каждый из упомянутых его
современников своим литературным наследием внес
определенный вклад в культуру осетинского народа.
Некоторые из его современников (А. Гассиев, Г. Цаголов,
X. Уруймагов) продолжали плодотворную деятельность
и в дальнейшем, в период империализма и даже в
советское время (X. А. Уруймагов, Г. М. Цаголов и др.).
Но в ноЬый период, особенно с начала 1900 г.,
появилось и новое замечательное поколение, внесшее также
значительный вклад в культуру своего народа. К ним
прежде всего следует отнести Ц. Гадиева, Е. Бритаева,
Б. Туганова, Ш. Абаева, Г. Дзасохова, А. Коцоева,
М. Гарданова, Г. Малиева и др.
Таким образом, если в развитии культуры и
общественной мысли в Северной Осетии в начале XX в. был
сделан дальнейший шаг, то это во многом было
результатом плодотворной деятельности представителей
«старого» и «нового» поколений передовой осетинской
интеллигенции.
Важно отметить, что на новом этапе
социально-экономического развития и революционно-освободительного
движения на развитие общественной мысли в
национальных окраинах Российской империи, в том числе и в
Осетии, мощное влияние оказывали идеи как
общерусского революционно-освободительного, так и социал-
демократического движения. Идеи марксизма-ленинизма
6
особенно начинают оказывать свое мощное воздействие
на освободительное движение осетинского народа с
момента первой русской революции 1905—1007 гг.
Указывая на это обстоятельство, необходимо вместе
с тем сказать о том, что в начале XX в. и костахетагу-
ровские революционно-освободительные традиции
продолжали оказывать свое воздействие на подъем
освободительного движения осетинского народа, на рост его
классового и национального самосознания; они
вдохновляли передовую осетинскую интеллигенцию на борьбу
против царских угнетателей и местных эксплуататоров,
за свободу и счастье трудящихся.
Говоря о костахетагуровских традициях, которые
продолжало молодое поколение Осетии в новой
исторической обстановке, следует иметь в виду, прежде всего,
;такие моральные и идейно-политические факторы, как
•горячая любовь к Родине, верное служение интересам
^трудового народа, самоотверженная борьба за его
свободу и счастье, безграничная вера в его силы и светлый
|;ум, верность принципам животворного патриотизма и
пролетарского интернационализма, идеям братства и
гдружбы народов, бесстрашная борьба за подлинно на-
|род#ую, демократическую культуру, за просвещение
трудящихся.
?!' Представители передовой осетинской интеллигенции,
[ориентируясь уже в той или иной степени в марксистской
|;#еории, в новых условиях еще выше подняли эти тради-
} ОДШ.
- : Если марксистская мысль во второй половине XIX в.
Ъ центральной России получила значительное
распространение, то в Северной Осетии и в других
национальных областях Северного Кавказа с нею в этот период
^Йыли знакомы только отдельные революционеры.
Марксистская литература и марксистская мысль
относительно широкое распространение в Северной Осетии
получили ' лишь в период империализма. Поэтому вполне
^понятно, что передовая осетинская интеллигенция, зна-
>;,кокая уже с марксистской литературой, в общественном
^движении, в революционно-освободительной борьбе иг-
||;рала более активную и более действенную роль, чем
^интеллигенция второй половины XIX в. Ее представите-
- ли не только вдохновляли и возглавляли
революционную, классовую борьбу рабочих и трудового крестьянст-
ва края, но и своей литературно-публицистической
деятельностью способствовали дальнейшему развитию в
Северной Осетии общественно-политической мысли,
включая в это понятие и марксистскую мысль.
Одно это уже говорит о том, что в развитии культуры
и общественной мысли в Северной Осетии в начале XX в.
имеется много нового, своеобразного и интересного. Это
и понятно. Глубокие социально-экономические
изменения и развернувшиеся революционные события
огромного исторического значения вызывали серьезные
изменения и в развитии характера общественной мысли. Еще
классики марксизма-ленинизма справедливо
подчеркивали, что с усилением обострения борьбы общественных
классов быстрее движется вперед и общественная мысль.
Это хорошо подтверждается и на примере истории
общественной мысли в Осетии в период империализма.
Из истории известно, что определенная ступень
развития культуры и общественной мысли того или иного
народа является свидетельством того, что дремавшие в
прошлом в течение веков интеллектуальные силы народа
пришли в движение и, развивая свою самобытную
культуру, встали на путь поступательного движения. В
процессе этого поступательного движения каждый из
народов, сближаясь и воспринимая прогрессивную культуру
более цивилизованных народов, стремится со временем
догнать их и встать с ними в ряд по уровню своего
материального и духовного развития.
Однако дело не только в этом. Изучение и
правильное решение такой проблемы, как история развития
культуры и общественной мысли любого народа помогает, в
свою очередь, более глубокому пониманию не только
его прошлого, но и настоящего и будущего; оно
обогащает и приумножает его культурные, духовные
ценности. Каждый народ лолучает большое моральное
удовлетворение, если у него есть что показать другим народам
из материальных и духовных ценностей своего прошлого.
Следовательно, история культуры и общественной
мысли относится к тем проблемам, изучение которых
имеет важное историко-познавательное и общественно-
политическое значение.
По истории культуры и общественной мысли в
Северной Осетии в период империализма имеются отдельные
8
очерки и статьи,1 но обобщающего исследования еще
нет.
Имеющиеся работы, очерки и статьи не лишены
недостатков. Наиболее существенными из них являются:
отрыв изучения творчества отдельных деятелей от
конкретной исторической обстановки; замазывание или
замалчивание тех или иных слабых сторон и ошибок
деятелей истории культуры; недостаточное освещение
прогрессивных сторон в деятельности тех же культурных
деятелей; слабый показ развития социологической и
философской мысли в Северной Осетии в начале XX в.;
определенный субъективизм в оценке некоторых
писателей, в частности, Е. Бритаева; слабое освещение
революционной поэзии отдельных писателей; поверхностное
освещение прогрессивного влияния передовой русской
культуры и общественной мысли на развитие культуры
и общественной мысли в Северной Осетии; беглое,
неглубокое освещение роли С. М. Кирова в развитии
освободительной мысли среди горцев и особенно огромного
значения его революционной публицистики.
Эти и еще некоторые другие недостатки и слабости в
имеющейся литературе автором при работе над данной
проблемой учтены и по возможности устранены.
В целом настоящее исследование является
обобщением основных вопросов истории развития культуры и
общественно-политической и философской мысли в
Северной Осетии в период от кануна первой русской
буржуазно-демократической революции до Февральской
буржуазно-демократической революции.
В связи с тем, что автор историю культуры и
общественной мысли в основном рассматривает по проблемам,
часть деятелей оказалась «раздвоенной»:
публицистическое их наследие рассмотрено во II главе, а
художественные произведения — в III. Из этих же соображений
революционную публицистику С. М. Кирова мы в
основном проанализировали во II главе, а анализ его статей
1 X. Н. А р д а с е н о в. Очерк развития осетинской литературы.
Орджоникидзе, 1959; Т. А. Епхиев. Арсен Коцоев. Орджоникидзе,
1955; Л. 3. Ц х о в р е б о в а. Жизнь и творчество Гадиева Цомака и
русская литература. Сталинир, 1961; М. С. Тотоев. Народное
образование и педагогическая мысль в дореволюционной Северной
Осетии. Орджоникидзе, 1962; Н. Джусойты. Елбасдуко Бритаев.
Цхинвали, 1963 и др.
9
по вопросам литературы и искусства отнесли к III
главе, с которой они и тематически и проблемно связаны.
Считаем, что такой метод решения задачи
способствует более глубокому и всестороннему анализу
изучаемых вопросов. .
Методологической основой исследования являются
высказывания классиков марксизма-ленинизма и,
прежде всего, В. И. Ленина, в частности, его известное
положение о том, что в культуре каждого народа в условиях
эксплуататорского строя есть две культуры, буржуазно-
клерикальная и демократическая. «Мы из каждой
национальной культуры,— писал он, — берем только ее
демократические и ее социалистические элементы, берем их
только и безусловно в противовес буржуазной культуре,
буржуазному национализму каждой нации».1
Изучая историю культуры и общественной мысли
осетинского народа в начале XX в., мы свое внимание
акцентировали главным образом на изучении его
демократической культуры.
Как большие, так и малые народы гордятся своей
историей, культурой, тем вкладом, который каждый из них
внес в развитие цивилизации. Партия Ленина всегда
поддерживала и поддерживает это благородное чувство,
постоянно подчеркивая, вместе с тем, что национальная
культура каждого из народов постоянно обогащалась,
обогащается и будет обогащаться всеми ценностями,
созданными более передовыми народами в ходе их
прогрессивного развития.
Нигилизм, высокомерно-презрительное отношение к
прошлому малых народов, к их национальным чувствам
никогда ничего общего не имели с
марксизмом-ленинизмом. Коммунисты всегда считали своим долгом вести
решительную борьбу против этих уродливых явлений.
«Нас касается всякий важный вопрос,— говорил Г.
Димитров,—не только настоящего и будущего, но и прошлого
нашего собственного народа... Мы, коммунисты,
непримиримые принципиальные противники буржуазного
национализма во всех его разновидностях. Но мы не
сторонники национального нигилизма и никогда не должны
выступать в качестве таковых. Задача воспитания
рабочих и всех трудящихся в духе пролетарского интерна-
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 24, стр. 121.
10
ционализма — это одна из основных задач всякой
коммунистической партии. Но тот, кто думает, что это
.позволяет ему и даже заставляет плевать на все
национальные чувства широких трудящихся масс, тот далек
от подлинного большевизма».1
Маленький осетинский народ является одним из
древнейших народов Кавказа. Богатства и ценности его
прошлой материальной и духовной культуры широко
известны. Кобанская культура, Нартский эпос, творения
:Коста, культурное наследие других крупных деятелей
•Осетии XIX и начала XX в. — все это является весомым
вкладом в сокровищницу общенародной и
общечеловеческой культуры.
|| Автор получит большое моральное удовлетворение,
^если настоящее исследование, повествующее о духовной
жизни осетинского народа в начале XX в., широким
читателем будет встречено с вниманием и интересом. Все
/замечания, пожелания и советы по книге автор примет с
благодарностью.
| 1 Журн. «Вопросы истории» № 2, 1961, стр. 59.
ГЛАВА Г ••••
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ
ОБЩЕСТВЕННОГО ДВИЖЕНИЯ
И КУЛЬТУРЫ ОСЕТИНСКОГО
НАРОДА
1. ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО.
ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ СЕВЕРНОЙ
ОСЕТИИ В ПЕРИОД ИМПЕРИАЛИЗМА
I Шериод от кануна первой русской
буржуазно-демократической революции до Февральской революции
по времени небольшой, но чрезвычайно разнообразен и
специфичен, богат революционными и
идейно-политическими событиями огромного исторического значения.
В области экономических отношений это был период
дальнейшего развития империалистической стадии
капитализма.
Как известно, к началу XX в. русский капитализм
вступил в свою высшую и последнюю стадию развития—
империализм, особенностью которого является крайнее
обострение всех социальных и политических
противоречий всей капиталистической системы. Но империализм в
России имел и свои специфические черты, из которых
прежде всего следует отметить переплетение
высокоразвитого русского капитализма с сильнейшими
пережитками крепостничества в экономике и в политической
жизни страны. Главными из этих пережитков были
царизм и феодальное землевладение. Пережитки
порождали бесчеловечные формы эксплуатации пролетариата,
крайнюю нищету крестьянства, грубое и жестокое
угнетение нерусских национальностей. Царское
самодержавие и господствующие классы России жестоко подавляли
13
все живое и прогрессивное. Это особенно ощущалось в
колониальных окраинах Российской империи.
«Сочетание всех видов гнета — политического,
капиталистического, национального — с полицейским
деспотизмом самодержавия делало положение народных
масс невыносимым и придавало классовым
противоречиям особенно острый и глубокий характер».1
Монополистические черты русского капитализма в
начале XX в. отчетливо проявлялись не только в
центральных районах России, но и во многих национальных
окраинах, в том числе и на Северном Кавказе.
На рубеже XIX и XX вв. хищническую эксплуатацию
монополистического капитала (русского, бельгийского,
французского, английского и др.) в сочетании с
жестоким гнетом и произволом царской администрации и
местных угнетателей испытывали и горцы Северного Кавказа.
Процесс перерастания русского капитализма в
стадию империализма вызвал глубокие изменения в
социально-экономической жизни народов окраин России,
так как развивавшийся вглубь и вширь русский
капитализм втягивал их в водоворот своего бурного
развития.
Сочетание феодального, капиталистического и
национального гнета с жестоким полицейским деспотизмом
царизма обуславливало особенно острый характер
классовых противоречий и, на этой основе, активное участие
трудящихся масс Северной Осетии, как и других
народов окраин царской России, в первой русской
революции 1905—1907 гг. и в последующих революционных
событиях эпохи империализма.
Хотя капиталистические отношения в рассматривав?
мый период основательно проникли в экономику и быт
осетинского народа, но Северная Осетия в целом
продолжала еще оставаться аграрным краем, большинство ее
населения было занято сельским хозяйством
(земледелием на плоскости, скотоводством в горах).
Развитие капитализма в крае шло неуклонно, но
сравнительно медленно; оно тормозилось, с одной
стороны, целым рядом патриархально-феодальных
пережитков (помещичье землевладение, сословные привилегии
феодальной знати и неполноправность крестьянства,
1 История КПСС. М., 1963, стр. 78,
14
докапиталистические формы эксплуатации и др.), с
другой — жестоким гнетом царской администрации.
Экономика Осетии, соединенной с Россией еще в
70-е гг. железной дорогой Ростов—Владикавказ, подчи«
нялась общим законам развития русского капитализма и
претерпевала серьезные изменения в своей структуре.
Продукция кустарной промышленности Осетии
вытеснялась. Край все больше становился рынком сбыта
промышленных товаров русских и иностранных
капиталистов, источником сырья и полуфабрикатов для фабрик и
заводов центральной России.
Северная Осетия, хотя и была аграрным краем, но в
ее экономике доля промышленной продукции занимала
значительный процент. В 1913 г. во Владикавказском
округе с гор. Владикавказом функционировало свыше
тысячи крупных, полукустарных и кустарных
предприятий, на которых было занято около 3,5 тысяч рабочих, из
них во Владикавказе—1863 человека. Из общего
количества предприятий на долю Владикавказа и
Владикавказского округа приходилось 26 крупных цензовых
предприятий, на которых работало 1787 человек. В среднем на
одно крупное предприятие приходилось 69 рабочих.
Абсолютное большинство предприятий принадлежало к
полукустарному и кустарному производству, но удельный вес
его был незначителен. Валовая продукция всей
промышленности составляла (в ценах 1926/27 гг.) 8,6 млн. руб.,
из которой на долю цензовой промышленности
приходилось 7,6 млн. руб., на долю мелкой кустарной
промышленности—около 1 млн. руб. В среднем на одном
кустарном предприятии работало от 1 до 3 человек.
) Следует подчеркнуть, что почти на всех предприяти-
•ях, не только крупных, но и мелких, царила самая
жестокая и беззастенчивая капиталистическая эксплуатация
^рабочих.
:! К крупным капиталистическим предприятиям
относились: металлургический завод «Алагир» во
Владикавказе, железнодорожные мастерские Владикавказской
•Железной дороги, Садонские рудники с обогатительной
фабрикой в Мизуре, спирто-водочный завод,
трамвайное депо, городская электростанция, лесозавод «Катуш-
$ка», пивоваренные, крахмало-паточные и другие
предприятия.
И Предприятия цветной промышленности, трамвайное
15
хозяйство и электростанция во Владикавказе с начала
XX в. оказались в руках иностранного (бельгийского)
капитала, в связи с чем усилилось и колониальное
угнетение трудящихся Северной Осетии.
Рост засилья иностранного капитала был связан с
кризисом 1900—1903 гг. В результате этого кризиса
бельгийский капитал сосредоточил в своих руках почти
все акции акционерного общества «Алагир».
После поражения первой русской революции еще
больше усиливается засилье иностранного капитала.
Путем интенсивной эксплуатации рабочих он добился того,
что за три года A908—1910 гг.) выплавка цинка была
увеличена в два раза.1
Но бельгийский капитал не органичивался
эксплуатацией только рудников. Он занялся хищническим
уничтожением лесных богатств Алагирского ущелья. Это
вызывало все нарастающий протест горцев против
бельгийцев и местной администрации, которая
поддерживала их. Передовые представители осетинской
интеллигенции поддерживали борьбу горцев, защищали их
интересы. Так, например, известный осетинский учитель
и общественный деятель Гиго Дзасохов писал: «Горцы
решились грудью постоять за свои интересы против
своих угнетателей; для них не страшны угрозы чиновников...
что, в самом деле, тут преступного, что горцы-осетины
защищают свои интересы от хищников, от произвола
капиталистов!» Далее, говоря о жалобе жителей сел.
Цей, леса которых особенно вырубались, Дзасохов
предупреждал, что если произвол не прекратится, «кровавое
столкновение неизбежно. Для горцев в данном случае
решаются вопросы их существования и с их стороны
немыслимы никакие уступки».2
Развивалась и местная промышленность, возникли
такие отрасли промышленности, как стройматериалов,
пищевая, легкая, появились известковые и кирпично-че-
репичные заводы, на которых работала в основном
.осетинская беднота.
Предприниматели, пользуясь обстановкой
политической реакции, старались нещадно эксплуатировать
рабочих.
1 История Северо-Осетинской АССР, ч. 1, М., 1959, стр. 300.
2 Газ. «Кавказ» № 2365, 4 декабря 1905 г.
16
Первая мировая империалистическая война до
предела обострила все противоречия как в центре, так и на
окраинах. В эти годы многие предприятия в Осетии были
закрыты (винокуренный, два пивоваренных завода и
др.); на заводе «Алагир» производство свинца
сократилось на 44%. Число рабочих в 1916 г. по сравнению с
1913 г. сократилось более чем в 3,5 раза.1 Цены на все
продовольственные продукты возросли в 2—4 раза;
прямые налоги увеличились в 2 раза и т. д.
На этой почве усиливается недовольство масс. С
каждым днем нарастала политическая активность
рабочих Владикавказа, Грозного и других городов Терека,
которая грозила вылиться в революционный взрыв.
* * #
В сельском хозяйстве Северной Осетии были еще
сильны пережитки феодализма, но под влиянием
развивающегося капитализма в нем происходили
основательные изменения, сравнительно быстро развивалось
торговое земледелие, особенно такой культуры, как кукуруза,
которая вывозилась уже не только на внутренние рынки
России, но и в некоторые страны Западной Европы.
В период империализма феодальная знать Осетии,
будучи не в состоянии приспособиться к условиям
развивавшихся капиталистических отношений, шла по линии
всемерного повышения арендных цен. Острое
малоземелье вынуждало крестьян брать в аренду земли у
помещиков и казачьих верхов. В начале XX в. осетинское
крестьянство платило за аренду земли 230 тыс. рублей
ежегодно.2 Но чем дальше, тем все менее доступной
становилась земля для малоземельных и безземельных
крестьян. Арендный фонд находился, главным образом,
в руках кулацких хозяйств. Последние широко
эксплуатировали крестьянскую бедноту и становились
основными производителями товарного зерна, особенно
кукурузы, предназначенной на экспорт.
Тяжелое положение осетинского трудового
крестьянства были вынуждены констатировать даже отдельные
царские, администраторы. Так, наместник Кавказа Во-
1 История Северо-Осетинской АССР, ч. 1, М., 1959, стр. 311,
2 Б. Скитскийй. К вопросу о феодализме в Дигории.
Орджоникидзе, 1933, стр. 5.
2 М. С. Тотоев
ронцов-Дашков в феврале 1908 г. в секретной записке
на имя помощника министра финансов Кривошеина
писал: «Осетины Терской области, занимаясь
исключительно сельским хозяйством, крайне стеснены в земельном
отношении. Если в плоскостных осетинских селениях,
наделенных землею на общинном праве еще в 60-х годах
прошлого столетия, уже давно ощущается недостаток в
земле и где, вследствие прироста населения и семейных
разделов, тысячи дворов фактически являются
безземельными, а половина населения пользуется нищенским
наделом, то в горной Осетии недостаток земли дает о
себе чувствовать в гораздо более острой форме».
Приведя данные о норме пахотной земли на душу по
отдельным ущельям Осетии (что составляло 0,38—0,5
дес), он сообщал далее: «Наличное количество
собственных пахотных земель у горных осетин далеко не
удовлетворяет насущных потребностей их, хлеба со
своих полей не хватает на прокормление во многих
приходах даже на 7г года, а в некоторых селениях
собственного хлеба не хватает даже на 1 месяц».
Воронцов-Дашков вынужден был признать, что
горцы кроме малоземелья страдают и от чрезмерных
расходов на аренду, на хлеб, пастбища и сено, а также
от высоких, непосильных налогов. «Общая сумма
годовых затрат, — писал он, — на продовольственные нужды,
на кормление скота и на денежные повинности у горцев
достигает колоссальной цифры — 268 872 руб., т. е. в
среднем 55,5 руб. на двор и 12,5 руб. на одну мужскую
душу».
Вследствие этого горцы-осетины, гонимые нуждой,
систематически выселялись в плоскостные селения
Владикавказского округа, образуя самую обездоленную
категорию крестьян — «временнопроживающих».
Глубокий процесс дифференциации осетинского
крестьянства ярко отражен в публицистических статьях
передовых представителей осетинской интеллигенции
(Г. Цаголов, А. Гассиев и др.). Так, Г. Цаголов, говоря о
«страшной хозяйственной дифференциации» в осетинской
деревне, отмечал: «С одной стороны, мы видим
буржуазию, сельских богатеев, имеющих иногда большие
средства, с другой — аульную голытьбу».1
1 Газ. «Терские ведомости», I декабря 1899 г.
18
Лучшие земли были сосредоточены в руках Казны,
казачьих верхов, царских чиновников, церкви,
осетинской феодальной знати и сельской буржуазии. Только в
распоряжении казачьих верхов и казны к началу XX в.
Находилось более 45% земельного фонда Северной
Осетии.
•: В годы столыпинской реакции положение
осетинского крестьянства намного ухудшилось. Хотя закон о
выходе из общины в Осетии не получил распространения,
капиталистические отношения в крае развивались даль-
дне. Аграрная политика Столыпина проводилась через
Крестьянский поземельный банк, сельские банки,
кредитные товарищества и др. С 1908 по 1913 г. в Северной
Осетии было образовано 19 подобных товариществ,
которые действовали прежде всего в интересах кулачества,
Купцов и ростовщиков. К 1910 г. в Северной Осетии
насчитывалось 34 ссыпных и 610 торговых пунктов. Если в
11902—1906 гг. вывоз кукурузы на внешние рынки
составлял 2 млн. пудов, то в 1911—1914 гг. он составил 4,7
:рн. пудов.1
:; К Февральской революции классовая
дифференциация в осетинской деревне выглядела следующим
образом: число безземельных хозяйств составляло 11,4% всех
крестьянских хозяйств; число хозяйств с посевом до 0,3
#ес. на душу населения — 60%; число хозяйств, не
имевших совершенно рабочего скота—23,5%, а хозяйств,
йе имевших коров — 16%.
?:;.. Из этих данных видно, что беднота составляла
значительную часть осетинского крестьянства. Достаточно
Сказать, что в 1913 г. в Северной Осетии было около 3
тысяч постоянных сельскохозяйственных рабочих.
Центральной фигурой в осетинской деревне стала
^ельская буржуазия. Хозяйства кулаков и зажиточных
крестьян, составлявшие 20% общего количества
крестьянских дворов, имели в своем распоряжении 50,5% всей
посевной площади, 37,3% всего поголовья крупного
рогатого скота и 46,4% всего поголовья коров.2
;•;: В их руках в основном находились и арендные земли,
;,так как из-за высоких цен они были недоступны для ма-
V;1 История Северо-Осетинской АССР, ч. 1, М., 1959, стр. 303 —
к304-
^2.Б. Цуциев. Экономическое и культурное развитие Северной
^сетии за годы Советской власти. Орджоникидзе, 1959, стр. 18.
19
лоземельных крестьян. Если в 80-х гг. арендная плата за
десятину составляла 1—2 рубля, то в начале XX в. она
равнялась 30—35 рублям.
Особенно в тяжелом положении находилось
население горной полосы. Бедноту горских народов можно
было видеть всюду в поисках работы. То, что писал
известный осетинский публицист А. Ардасенов в 90-х гг. о
разорившейся части горского крестьянства, еще в
большей степени относилось к периоду после революции
1905—1907 гг. «Горец сделался каким-то подвижным,
беспокойным существом,— писал он.— ...Ингуша,
чеченца и осетина в особенности можно видеть теперь... на
всех перекрестках жизни ищущими всюду работы —
приложения для своих рук».1
Процесс обезземеления крестьян привел к
обострению классовых противоречий в деревне. Не случайно
представители местной знати писали с тревогой: «Чуть
ли не каждую пядь земли приходится нам отстаивать от
насильственного захвата со стороны бывших наших
зависимых людей».2 Начальник Терской области вынужден
был констатировать, что существующие
социально-экономические отношения образовали в крае такой горючий
материал, который «в глубине гор тлеет и от времени до
времени вспыхивает».3
Обострение земельного вопроса было прежде всего
результатом колониальной политики царизма.
Образовавшееся «аграрное перенаселение» способствовало
росту отходничества. Число отходников в 1910—1913 гг.
достигло 12 тыс. человек. Не случайно С. М. Киров
отмечал, что «осетины давно знают, что такое капитализм,
не только отечественный, но и заокеанский. Многие из
них годами живали в Америке, Канаде и там подлинно
испытали капиталистическую эксплуатацию».4
Разумеется, горские крестьяне в такие отдаленные
страны отправлялись не ради душевной услады, их
гнала нужда. Саханджери Мамсуров, член партии с 1906 г.,
в своей речи на III Грозненском съезде народов Терека
заявил о том, что «гнет самодержавия делал революцио-
1 В.-Н.-Л. Переходное состояние горцев Северного Кавказа.
Тифлис, 1896.
2 ЦГА СО АССР, ф. Штаба Кавказского военного округа, д. 62.
3 История Северо-Осетинской АССР, ч. 1, М., 1959, стр. 307.
4 Газ. «Правда», 2 июля 1918 г.
20
нером чуть ли не каждого сознательного горца... Гнет
был до того невыносим, что люди спрашивали друг
друга: «Стоит ли существовать».1
Г. К. Орджоникидзе в своем докладе председателю
СНК РСФСР В. И. Ленину от 10 июля 1919 г. отмечал,
что «положение горцев до революции было самое
ужасное. Горцы находились почти вне закона... За самое
малейшее проявление протеста целый аул подвергался
экзекуции».2
С. М. Киров, выражая думы и мысли передовых
людей русского общества, глубоко возмущался тем, что
царские «народоправители» не уделяли элементарного
внимания нуждам народов Кавказа. «В то время, —
писал он в 1910 г., — как в русской литературе и жизни
настойчиво разрабатываются вопросы о переустройстве
общественной и культурно-экономической жизни, когда
вовлекают в эту работу окраины обширной империи,
пробуждая их население к самодеятельности... в это время
богатейший край, сокровищница русского государства—
Кавказ, продолжает по-прежнему оставаться в полном
загоне, и элементарные права на самоуправление и
самодеятельность упорно отрицаются за народностями,
населяющими наш край».3
Годы первой мировой империалистической войны
для сельского хозяйства Северной Осетии оказались
годами развала и обнищания. Посевная площадь с 1914 г.
по январь 1916, вследствие большой потери рабочей
силы, рабочего скота и других причин, сократилась на
44%. Если крестьянская беднота в 1913 г. в целом
составляла 30%, то в 1916 г. она составила уже 62%.
Следовательно, в годы войны намного усилилась
дифференциация осетинского крестьянства.
2. РАЗВИТИЕ РЕВОЛЮЦИОННО-
ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО И СОЦИАЛ-
ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
С развитием капиталистической промышленности в
Северной Осетии сравнительно быстро росло и число ра-
1 «Известия Пятигорского Совета рабочих и солдатских
депутатов», 7 июля 1918 г.
2 Г. К. Орджоникидзе. Избранные статьи и речи. М., 1939»
стр. 55.
3 Газ. «Терек», 18 апреля 1910 г.
21
бочего класса, состоявшего в своем большинстве из
русских и осетин. В Садоне насчитывалось около 550—600
рабочих шахтеров, в основном горцев-осетин. Далеко за
пределами Осетии в различных отраслях
капиталистической промышленности также было немало осетин.
Рабочие подвергались жестокой эксплуатации.
Никакого рабочего законодательства в крае не было.
Рабочий день длился 12—15 часов. Рабочие подвергались
беспрерывным штрафам; охраны труда на предприятиях
не было. Рабочие и их семьи жили в нечеловеческих
условиях. Рабочие — наборщики типографии гор.
Владикавказа в 1905 г. писали в газете «Казбек», что
существующие условия их труда «крайне тяжелы и
непосильны».1
В этой обстановке естественно росла революционная
сознательность, происходило дальнейшее обострение
классовой борьбы.
Представители царской администрации вынуждены
были констатировать, что «общее настроение
многоразличного народонаселения Терской области с конца 1904 г.
сильно приподнято; революционная пропаганда стала
распространяться и среди туземного населения,
-проникая даже в отдаленные от местных центров горские
аулы... В православной же по преимуществу Осетии, как
наиболее культурной среди туземцев, наблюдаются
другие течения под руководством революционной агитации,
которая, удачно пользуясь экономическими дефектами
быта осетин, вызывает между ними аграрное движение,
достигшее значительных размеров... создает на
металлургических промыслах рабочие беспорядки с
выработкой для всего населения Осетии политической
программы сепаративно-автономного направления».2
Уже в годы первой русской революции рабочие в
Осетии, прежде всего во Владикавказе и Садоне, играли
роль авангарда революционного движения; к рабочим
присоединялась трудовая интеллигенция и учащаяся
молодежь. В первомайской забастовке 1905 г. во
Владикавказе участвовало до 5 тыс. человек.
Вместе с местным рабочим классом, под руководст-
1 Северная Осетия в революции 1905—1907 гг. Сборник
материалов и документов. Орджоникидзе, 1955, стр. 34.
2 Там же, стр. 93—94.
22
!вом русского пролетариата, в качестве его верного
союзника, активное участие в революционном движении
принимало крестьянство Осетии. В 1905 году забастовка
садонских рабочих слилась с движением крестьян —
возчиков руды.
Движение крестьян в Осетии лишний раз
подтверждало правильность тезиса В. И. Ленина о том, что
«...просыпается мысль и разум миллионов забитых людей,
просыпается не для чтения только книжек, а для дела,
живого, человеческого дела, для исторического
творчества.1
Свидетельством остроты классовых противоречий и
той глубокой пропасти, которая разделяла социальную
знать и трудовое осетинское крестьянство, является, в
частности, контрреволюционная программа,
выработанная представителями феодальной знати Осетии в годы
первой русской революции. В ней представители «белой
кости» в вопросе об отношении к революции полностью
смыкались, как и следовало ожидать, с
черносотенцами.2
Крестьяне громили помещичьи имения Тугановых,
Кубатиевых и др., изгоняли правительственных
старшин и выбирали вместо них из своей среды, принимали
участие в составе боевых дружин рабочих в
революционных событиях в Минеральных Водах и т. д.
Бурный характер события в Осетии приняли, как и
всюду в стране, в декабре 1905 г. Восставшие крестьяне
разогнали царскую администрацию в Алагире и других
местах. Тогда же под влиянием выступления рабочих и
крестьян против царизма восстал осетинский конный
дивизион во Владикавказе.
Начальник Владикавказской полиции сообщал:
«Нельзя считать надежным и настроение солдат гарни-
1 В. И. Л е н и н. Соч., изд. 4-е, т. 10, стр. 228.
2 Следует заметить, что позже, после Февральской революции,
представители осетинской знати создали свою контрреволюционную
националистическую организацию, лричем решили использовать имя
народного поэта К. Хетагурова, назвав ее «Круг Коста». Но
народные массы не поддержали «Круг Коста», и он быстро распался.
После этого представители осетинской знати вскоре создали другую
контрреволюционную помещичье-кулацкую организацию под
названием «Лига защиты личной безопасности» с целью борьбы с быстро
растущим крестьянским движением, но и она была сметена револю-
:•¦ иней.
23
зона, так как пропаганда успела проникнуть даже в
казачьи части». Говоря об осетинском дивизионе, он
отмечал, что дивизион «представляется совершенно
распропагандированным, имеет общение с представителями
городского пролетариата и жителями соседних аулов».
Он констатировал, что осетинское население находится
«в брожении и готово присоединиться к
революционерам».
Во всем этом сказалась активная революционная
деятельность социал-демократических организаций
среди рабочих и крестьян края.
Главным же толчком к революционным событиям в
Осетии и на всем Кавказе явилась могучая
революционная волна, которая поднялась в России.
Рабочее и аграрное движение в Осетии накануне и в
годы первой русской революции разворачивалось
непосредственно под влиянием революционного движения
русских рабочих и крестьян. Начальник Терского
жандармского управления 20 сентября 1905 г. отмечал, что
«гораздо более серьезным и упорным является аграрное
волнение, охватившее жителей обширного района
Владикавказского округа в плоскостной Осетии... благодаря
подпольной агитации, докатившейся и сюда... Успеху
такой агитации способствовали аграрные крестьянские
беспорядки, происходившие в южнорусских и других
губерниях, о чем осетины осведомлялись из подпольных
прокламаций от имени «Осетинского революционного
комитета».1
В совместной борьбе против буржуазно-помещичьего
строя развивалась и крепла братская дружба между
русским и горскими народами вообще, осетинским, в
частности.
Основной причиной крестьянских выступлений была,
жестокая эксплуатация крестьян помещиками и
буржуазией, острое малоземелье и безземелье, тяжесть налогов>
мирских и земских повинностей, безудержный произвол
и гнет царизма.
Еще накануне первой русской революции
крестьянские волнения произошли в селениях Дур-Дур, Гизель и
др. Острие этих выступлений было направлено против
1 Северная Осетия в революции 1905—1907 гг. Сборник
документов и материалов. Орджоникидзе, 1955, стр. 98.
24
феодалов, сельской буржуазии и царской
администрации.
В годы же первой русской революции острота
социальных противоречий дошла до того, что не было ни
одного осетинского селения, где бы не было волнения,
«бунта», восстания.
В развертывании крестьянского движения активную
роль играли революционеры — учителя и студенты,
многие из которых были членами социал-демократических
кружков (Симон Такоев, Харитон Уруймагов, Андрей
Цаллагов, Дзахо и Тембол Дзагуровы, Гиго Дзасохов,
Михаил Гарданов и др.). Владикавказский
полицмейстер в рапорте еще в сентябре 1905 г. отмечал, что
«осетины, из среды которых интеллигенция, особенно
неспокойная и всем недовольная, развращает поселян и
возбуждает их к различным беспорядкам, причем
агитаторами являются студенты и сельские учителя
преимущественно».1
Осетинские крестьяне по-боевому ответили и на
призыв большевиков и рабочих Минеральных Вод о помощи:
срочно была сформирована боевая дружина в
количестве 500 человек, которая приняла участие в событиях в
Минеральных Водах. Часть осетинских крестьян —
дружинников тогда же попала и в Ростов-на-Дону, где
дралась на баррикадах рядом с рабочими Ростова. По
сообщению газеты «Волна», часть осетинских крестьян
во главе с С. Мамсуровым тогда же из Ростова прибыла
в Москву для участия в революционной борьбе
московского пролетариата.
В формировании революционных настроений среди
осетинских крестьян большую роль сыграли
революционные стихотворения и публицистические выступления
К. Хетагурова, Г. Цаголова, Ц. Гадиева и др.
Таким образом, вопреки антиреволюционным
установкам и призывам представителей мелкобуржуазных
партий и националистов, рабочие, крестьяне и трудовая
интеллигенция Осетии под руководством русского
пролетариата, его передового отряда — большевистской
партии — приняли активное участие в революции.
После поражения революции, в годы реакции и импе-
1 Северная Осетия в революции 1905—1907 гг. Сборник
документов и Материалов. Орджоникидзе, 1955, стр. 90.
25
риалистической войны, борьба рабочих и крестьян
Осетии против угнетателей, вопреки жестоким репрессиям
царизма, не прекратилась. В феврале 1907 г. была
проведена забастовка шахтеров Садона, а в марте того же
года — рабочих-сортировщиков. Империалистическая
война подлила масло в огонь жгучей ненависти
трудящихся к угнетателям. В начале декабря 1915 г.
произошла крупная забастовка аробщиков — перевозчиков
руды, которая закончилась победой аробщиков. В апреле
1916 г. забастовали портные Владикавказа, в мае ¦—
рабочие и служащие трамвая, электростанции и
водопровода. В том же году стачечным движением были
охвачены подмастерья и ученики ремесленных мастерских
Владикавказа.
Росли крестьянские волнения и дезертирство из
армии как протест против империалистической войны.
Повсеместные выступления народов России были
свидетельством того, что силы
революционно-освободительного движения, силы революции пришли в
движение, что близится час расплаты с царизмом.
Капитализм в период империалистической стадии
своего развития, как видно из всего изложенного,
вызвал глубокие изменения в социальной и экономической
жизни трудящихся Осетии. Происходило сближение
народов не только в области экономической жизни, но и
по линии революционной борьбы. Революционная борьба
русского рабочего класса и русского народа, как это
особенно ярко показали события революции 1905—1907
гг., стала знаменем борьбы и народов окраин, в том
числе и Терека. Оправдались ленинские слова: «Мы
убеждены, что развитие капитализма в России, вообще
весь ход общественной жизни ведет к сближению всех
наций между собою».1
Создание революционной, марксистской,
пролетарской партии во главе с В. И. Лениным имело решающее
значение для судеб как рабочего, так и всего
освободительного движения народов России. Оно явилось
могучим толчком к возникновению большевистских
организаций и распространению идей марксизма и на окраинах
России, в том числе и в Осетии.
1 В.И.Ленин. Соч., изд. 4-е, т. 20, стр. 56.
26
Социал-демократические организации в крупных
городах Терской области, в том числе и во Владикавказе,
возникли накануне первой русской революции A903—
1904 гг.). Они распространяли большевистские
прокламации среди рабочих и крестьян, разъясняя последним,
что «спасение их в присоединении к пролетарскому
движению».
На Владикавказскую группу РСДРП, которая
сформировалась в 1904 г. и объединяла кружки в городе и в
некоторых осетинских селениях (Христиановское, Ала-
гир, Ольгинское и др.), заметное влияние оказала
грозненская организация РСДРП. Владикавказская
организация выпускала прокламации, проводила
организационно-пропагандистскую работу среди рабочих
предприятий Владикавказа и в осетинских селениях.
В годы первой русской революции
социал-демократические организации активизировали свою деятельность.
Большевики Владикавказа под руководством Н. Буачйд-
зе, С. Мамсурова и др. вели решительную борьбу против
меньшивиков, которые будучи в большинстве в Терско-
Дагестанском комитете РСДРП (возник в 1904 г.) своей
раскольнической деятельностью наносили огромный
вред революционному движению. Борьба велась и
против эсеров, проповедовавших, как и меньшевики,
гармонию классовых интересов.
Передовые представители осетинской интеллигенции
под влиянием деятельности большевистских организаций
Терека становились на путь распространения идей
марксизма среди трудящихся Осетии. Об этом говорит и
попытка осетинского писателя, участника
социал-демократического кружка Б. Туганова перевести на осетинский
язык величайший документ революционного марксизма
«Манифест Коммунистической партии» ,К. Маркса и
Ф. Энгельса,, о чем подробно будет сказано ниже.
Владикавказская партийная организация
поддерживала тесную связь с большевистскими организациями
Ростова-на-Дону, Грозного, Баку и Тбилиси, которые
оказывали решающее влияние на ее деятельность.
Начальник жандармского управления Терской области
констатировал, что «во многих осетинских селениях...
распространены в значительном количестве экземпляров на
русском языке прокламации издания Кавказского союза
РСДРП, озаглавленные: «К осетинам и горцам Кавка-
21
за», а с начала 1905 г. «чаще всего встречались
прокламации бакинского комитета «Кавказского союза».
Находясь в меньшинстве в Терско-Дагестанском
комитете РСДРП, большевики решительно боролись за то„
чтобы обеспечивать большевистские решения по
важнейшим принципиальным вопросам. Члены
Владикавказской большевистской фракции Н. Буачидзе, Н. Кикнад-
зе, С. Мамсуров, С. Левитин, А. Сомин, Иобидзе и др.
постоянно находились в гуще событий, руководя
революционным движением рабочих и крестьян.
Небольшая группа большевиков Владикавказа и
Северной Осетии в тесной связи с партийными организации
ями других городов области после поражения революции
продолжала борьбу за подготовку масс к новой
революции, воспитывая трудящихся в духе пролетарского
интернационализма.
В 1909 г. во Владикавказ приехал С. М. Киров. Здесь
он вскоре установил связи с местными большевиками, с
рабочими железнодорожных мастерских, завода «Ала-
гир», типографии и других предприятий и развернул
кипучую подпольную деятельность, используя
одновременно все легальные возможности для разоблачения
буржуазно-помещичьего строя. С. М. Киров становится
одним из руководителей партийных организаций и
трудящихся масс Терской области. Возглавив
Владикавказскую подпольную организацию, куда входили и
осетинские большевики, он укреплял ее ряды и готовил к
решающим боям за свержение царизма. В годы
империалистической войны, беспощадно разоблачая
предательскую роль меньшевиков и эсеров, воспитывая массы
в духе пролетарского интернационализма, С. М. Киров
призывал массы к революционной борьбе под знаменем
ленинского лозунга превращения империалистической
войны в войну гражданскую.
В развитии классового самосознания и роста
революционной сознательности трудящихся масс Терека
большую роль сыграли бичующие публицистические статьи
С. М. Кирова в местной либерально-демократической
газете «Терек», о значении и содержании которых
подробно будет сказано ниже.
Здесь мы остановимся только на одном вопросе —
как Киров разоблачал лидеров социал-демократических
партий II Интернационала за поддержку ими своих им-
28
периалистических правительств и измену рабочему
классу. Он писал, что они «пламенно поддерживают
идею войны, как рядовой буржуазный либерал». Киров
одновременно развенчивал и тех, кто в ходе войны
пытался внушить солдатам идеи национализма и
шовинизма и ратовал за политическое просвещение переодетых
в солдатские шинели рабочих и крестьян, которые,
отмечал он, «творят русскую историю».
Киров в своих статьях высмеивал догматизм,
метафизику и вульгарный материализм меньшевиков. Так, в
статье «О балете» он с иронией писал: «Я знал одного
эсдека... твердокаменного, который даже на перелет
птиц смотрел с точки зрения классовых интересов и
утверждал, что мысль и булыжник принципиально одно и
то же».
Одним из таких эсдеков был меньшевик Ахмет Ца-
ликов,1 начавший свою общественно-политическую
деятельность еще накануне первой русской революции. Он
был одним из лидеров меньшевистской фракции Терско-
Дагестанского комитета РСДРП. В годы первой русской
революции, идеализируя феодальное прошлое Осетии, он
отрицал эксплуататорскую природу осетинских
феодалов, отождествлял их с горцами-крестьянами и
пропагандировал идею мира между богатыми и бедными.
Осетинскую национальную культуру периода
империализма он объявлял «надклассовой». Это он называл
крестьянское движение в Осетии в 1905—1907 гг.
«хулиганским». В ряде своих работ («Кавказ и Поволжье» и
др.) Цаликов проповедовал идеи национализма и был
одним из идеологов реакционного панисламизма на
Северном Кавказе. Однако его туркофильские взгляды в
широких массах Северного Кавказа не находили
сочувствия и поддержки.
В годы столыпинской реакции он полностью
разделял взгляды меньшевиков-ликвидаторов, которые под
видом созыва «общероссийского рабочего съезда» по
существу звали рабочий класс к соглашению с буржуа-,
зией, к фактическому примирению с черносотенным ре-
1 После Февральской революции Цаликов пропагандировал идею
отторжения Кавказа от революционной России и образования
Северо-Кавказского мусульманского государства под эгидой Турции.
Осенью 1918 г., после разгрома контрреволюции на Тереке, он
эмигрировал за границу.
29
жимом. А. Цаликов был в числе тех
меньшевиков-ликвидаторов, которых В. И. Ленин подверг уничтожающей
критике в своей статье «Сердитая растерянность».
Вскрывая ликвидаторское лицо меньшевиков — «рабо-
чесъездовцев», Ленин подчеркивал, что у них «явственно
сказывается утомление революцией и желание во что
бы то ни стало легализовать партию, выкинуть всякую
там республику, диктатуру пролетариата и пр.» *
С. М. Киров, являясь выдающимся
профессиональным революционером, с большим искусством умел
сочетать нелегальную партийную работу с легальной. Для
этой цели он широко использовал местную печать и
различные культурно-просветительные учреждения, а в ряде
случаев сам организовывал их. Так, на серебросвинцо-
вом заводе «Алагир» он создал для рабочих легальную
воскресную школу. Уроки русского языка, которые он
вел в этой школе, превращались в беседы на актуальные
политические темы. Для проведения революционной
пропаганды среди солдат он организовал литературный
кружок в Апшеронском полку.
Сергей Миронович большое внимание уделял
революционному воспитанию молодежи Владикавказа. Один
из близких товарищей С. М. Кирова — И. Д. Никонов —
в своих воспоминаниях писал: «Одной из первых
юношеских организаций во Владикавказе был нелегальный
революционный марксистский кружок студенческой
молодежи, созданный осенью 1916 г. при Владикавказском
учительском институте... С помощью С. М. Кирова-
члены этого кружка изучали революционную
марксистскую литературу и нелегально вели пропаганду среди
передовой учащейся молодежи, направляли ее
революционные настроения в русло революционной борьбы
рабочего класса против царизма».2
С. М. Киров имел прямое или косвенное отношение
почти ко всем революционным событиям, имевшим место
на Тереке с 1909 по 1917 г. Рабочие обращались к нему
за помощью. Например, когда грозненские рабочие в
ответ на Ленский расстрел решили объявить забастовку,
то они прислали своих представителей за советами и-
1 В. И. Л енин. Соч., изд. 4-е, т. 12, стр. 293.
2 Цит. по работе С. Д. Кулова. Революционная деятельность
С. М. Кирова на Тереке. «Известия» СОНИИ, т. ХХШ, вып. 1, 1962,
стр. 21—22.
30
указаниями к Кирову. «Одну из встреч, — писал С. Та-
коев,— для Кирова с двумя приезжими из гор. Грозного
:я устроил под видом угощения моих знакомых
адвокатов традиционным осетинским пирогом в доме
некоего Дзугутова на Тенгинской площади. Было это не то
летом, не то осенью 1912 года. Разговор шел о
забастовке в Грозном».1
Летом 1912 г. на Курской слободке во Владикавказе
происходило собрание рабочих, где выступал С. М. Ки-
•ров. Он же принял активное участие в подготовке и
проведении крупной забастовки рабочих в гор. Грозном
в августе 1913 г.
Но его подпольная революционная деятельность не
ограничивалась только рабочими коллективами. Под
видом корреспондента или туристских прогулок он
часто бывал и в горских аулах Осетии, Кабарды,
Ингушетии, Балкарии. Во время этих путешествий он изучал
быт горцев, их настроения, сближался с
революционными элементами — вожаками горской бедноты. Так, в
1913 г. произошло его знакомство с вожаком кабардино-
балкарской бедноты Б. Калмыковым.
С. М. Киров еще задолго до Октябрьской революции
стал истинным другом горских народов. Его знали и
любили трудящиеся Северного Кавказа. Влияние Кирова
среди народов этого многонационального края было
огромно.
В годы первой мировой войны С. М. Киров руководил
деятельностью подпольных большевистских организаций
Терека, пропагандировал ленинский лозунг о
превращении войны империалистической в войну гражданскую; он
поддерживал тесную связь с наиболее крупными
партийными организациями городов области.
Революционные события в Грозном, Владикавказе,
Пятигорске и в других городах области оказывали свое
воздействие и на горскую деревню, на трудовое
крестьянство области. Ярким проявлением недовольства
крестьянства империалистической войной явилось, как
отмечено выше, восстание запасных осетинской пешей бригады
$6 августа 1916 года. Судя по воспоминаниям
участников этого восстания Дз. Бугоева, С. Касабиева, А. Дзам-
йггаева и др., С. М. Киров был в курсе событий, которые
Журн. «Красная летопись» № 1, 1931, стр. 46.
31
происходили в бригаде. Они отмечают, что по поручению
С. М. Кирова в бригаду приезжал М. Калагов,
впоследствии активный участник гражданской войны, для того,
чтобы организовать среди запасных революционную
работу.
Это восстание и другие революционные выступления
горцев в годы империалистической войны были частью
той могучей революционно-освободительной борьбы,
которая нарастала тогда по всей огромной Российской
империи.
Таким образом, большевики Терека, в том числе
Владикавказа и Северной Осетии, под руководством С. М.
Кирова, преодолевая огромные трудности, связанные с
глубоким подпольем, занимались политическим и
революционным просвещением рабочих, городской и горской
бедноты.
Говоря о подпольной революционной деятельности
большевиков Терека, необходимо отметить, что в росте
политической активности и развитии классового
самосознания трудящихся горцев важным фактором
являлась широкая пропаганда большевиками Терека
ленинской национальной политики и, прежде всего,
разъяснение большевистского лозунга о самоопределении наций
вплоть до отделения.
Деятельность большевистских организаций Терека в
годы первой мировой империалистической войны
серьезно встревожила администрацию на Кавказе.
Начальник области в 1915 г. с тревогой писал: «По имеющимся
секретным сведениям революционные организации уже
мобилизуют свои силы для использования крестьянских
масс тотчас после окончания войны в целях развития в
них недовольства правительством и возбуждения их на
почве земельного их неустройства и неустройства их
быта».1
Власти принимали самые жесткие меры для
разгрома большевистской и других массовых партий и
организаций: аресты и отправка на фронт стали обычным
явлением. Репрессиями царизм пытался приостановить рост
революционного движения, но первая мировая
империалистическая война, как предсказывал В. И. Ленин,
явилась могучим ускорителем революции.
1 ЦГА СО АССР, ф. Управления Терской области, д. 4.
32
3. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ПЕРЕВОДА
«МАНИФЕСТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ
ПАРТИИ» НА ОСЕТИНСКИЙ ЯЗЫК
Первая попытка перевода в начале XX в. на
осетинский язык гениального творения К. Маркса и Ф.
Энгельса «Манифеста Коммунистической партии» являлась
знаменательным событием в истории общественной
мысли осетинского народа. Она свидетельствовала о
том, что в Северной Осетии имелась уже почва для
распространения идей революционного марксизма. Этой
почвой прежде всего был рабочий класс предприятий
гор. Владикавказа, Владикавказской железной дороги
и Садонских рудников, а также социал-демократические
кружки и революционно-демократическая
интеллигенция, представители которой возглавляли эти кружки.
Кружки особенно активизировали свою деятельность
накануне и в период первой русской революции. Эта
революционная обстановка и породила идею о переводе
«Манифеста Коммунистической партии» на осетинский
язык.
Батырбек Туганов был активным деятелем одного из
владикавказских социал-демократических кружков. На
демократический, революционный путь он встал не
сразу. Как известно, он происходил из дигорских баделят.
Отец его, Асламбек, был генерал-майором. Сын не
пошел по стопам отца. Еще в школьные годы во
Владикавказской прогимназии, а затем в Ставропольской
гимназии под влиянием революционной молодежи, чтения
революционной литературы и близкого общения с
представителями революционно-демократической
интеллигенции Осетии (К. Хетагуров, X. Уруймагов, А. Кануков и
др.) он стал сочувствовать демократическим идеям и в
конце концов порвал с идеологией своего класса и
перешел на сторону демократических сил, на сторону народа,
которому в дальнейшем верно и преданно служил.
Батырбек Асламбековйч1 Туганов A866—1921 гг.) в
90-х гг. поселился в родном сел. Дур-Дур с женой
Ольгой Захаровной Лерман. Он упорно продолжал
заниматься над углублением своего образования, изучал
экономические и юридические науки, философию, читал
много художественной литературы. Будучи от природы
1 Он же Владимир Игнатович.
3 М. с. Тотоев
33
одаренным и вдумчивым человеком, он стал увлекаться
литературой, причем свои произведения писал на
русском языке.1
В сел. Дур-Дур он общался с крестьянской беднотой,
занимался просветительской деятельностью. Вместе с
женой Туганов в селении организовал школу грамоты
для взрослых крестьянских детей. Одновременно,
являясь активным членом «Общества по распространению
грамотности и технических знаний среди горцев Терской
области», занимался пропагандой агротехнических
знаний среди крестьян. Сдав экзамены по юриспруденции и
получив звание присяжного поверенного, Туганов часто
оказывал помощь крестьянам советами, писал жалобы
на представителей царской администрации, нередко
выступал в их защиту и на судебных процессах.
Само собой понятно, что его демократизм и
просветительная деятельность це нравились реакционерам и
мракобесам из баделят, они его всячески третировали,
язвительно называли «пахумпаром» («пророком»),
«осетинским Иисусом Христом», объявляли его
«невменяемым». Но иным было отношение крестьян к Туга-
нову. Они любили его за участие, сердечное и искреннее
отношение; они называли его «своим сторонником».
Баделята старались опорочить, сорвать его
прогрессивные начинания. Все это еще больше настраивало его
против «своего» класса, ускорило окончательный
разрыв с баделятами. Он ликвидировал свой земельный
участок и переселился во Владикавказ.
Порвав с идеологией и политической линией алдаро-
баделят, он встал на путь верного служения
демократическим идеалам и вскоре примкнул к
социал-демократам. Туганов проводил революционную работу среди
рабочих Курской слободки, изучал «Капитал» К. Маркса
и другие произведения революционного марксизма,
установил близкие связи со многими деятелями; дом его
стал сборным пунктом революционно настроенной
молодежи и передовой интеллигенции. На этих сборах велись
беседы по актуальным общественно-политическим и
культурным вопросам, о задачах революционной
пропаганды, культурно-массовой работы и т. д.
Очевидно, тогда же, во время этих бесед возникла
1 Об оценке его художественных произведений см. статью 3. Су-
меновой в газете «Раестдзинад» № 143, 19 июля 1961 г.
34
ййдея о переводе на осетинский язык «Манифеста
Коммунистической партии».
§; В этот период Туганов усиленно занимался
литературной деятельностью, и если он прервал ее, чтобы
заняться переводом «Манифеста», то, следовательно, это дело
;'6н считал срочной и неотложной задачей.
!¦. Не ставя перед собой задачу раскрытия
социально-политического и философского смысла его художествен-
! ных произведений, мы здесь остановимся только на
'.одном вопросе, который в данном случае нас
интересует,— на времени, обстоятельствах и характере перевода
•^Манифеста» на осетинский язык (на дигорский диа-
! лект).
у!1 Разумеется, перед Тугановым стояли серьезные труд-
юности, так как его перевод «Манифеста» был первым
¦рпытом перевода политической марксистской
литературы на осетинский язык. Несомненно то, что Туганов,
'приступив к переводу, преследовал цель познакомить
Трудящихся Осетии с идеями «Манифеста», помочь им
; осознать свои классовые интересы.
, Говоря о времени перевода «Манифеста» на осетин-
•Ький язык, можно утверждать, что Туганов к переводу
^приступил не ранее 1906 г. Еще в 1905 г. представители
^передовой осетинской интеллигенции поставили вопрос
|0 создании издательского общества «Ир» («Осетия»). В
•ллане изданий перевода «Манифеста», естественно, нет
% не могло быть по условиям тогдашней цензуры, но все
^данные говорят за то, что при составлении плана
предусматривалось и издание «Манифеста».
;:; Следует сказать несколько слов по существу
перевода. Как известно, перевод не был закончен, не был
;издан и сохранился в рукописи. Если Туганов не смог
^вершить перевода, то это не его вина. Дело в том, что
1в квартире Туганова был произведен обыск, а затем он
фыл арестован. Правда, вскоре его освободили, но за
ним был установлен негласный надзор полиции. Это
заставило Туганова покинуть пределы Осетии и
переехать в Москву. Все это в совокупности помешало ему
•Завершить и издать перевод «Манифеста» на осетинском
Языке.
.Несомненно одно, что во время сборов и бесед на его
квартире обсуждались переведенные разделы
«Манифеста» и вносились соответствующие коррективы.
35
Следует подчеркнуть, что основную работу над
переводом «Манифеста» Туганов все же проделал. Он успел
перевести полностью первые две главы — «Буржуа и
пролетарии» и «Пролетарии и коммунисты». Из главы
III — «Социалистическая и коммунистическая
литература»— он полностью перевел разделы «Феодальный
социализм», «Мелкобуржуазный социализм» и примерно
половину раздела «Немецкий» или «Истинный»
социализм». Таким образом, остались непереведенными:
часть III главы (половина раздела «Немецкий» или
«Истинный» социализм» и еще два раздела: «Консерватизм
или буржуазный социализм» и
«Критически-утопический социализм и коммунизм») и последняя, IV глава —
«Отношение коммунистов к различным оппозиционным
партиям».
Если взять весь объем «Манифеста», то Туганов
перевел три четверти его. Сделанный им перевод в рукописи
составляет 40 страниц на развернутых листах.
Какой же русский перевод «Манифеста» взял в
основу своего перевода Туганов? Как известно, «Манифест»
на русский язык переводился несколько раз. Впервые на
русском языке он был издан Герценом в переводе
Бакунина A863 г.). Этот перевод, имевший весьма
ограниченный тираж, не оказал сколько-нибудь заметного
влияния на развитие марксистской мысли в России, ибо
промышленный пролетариат в ней тогда только стал
зарождаться. Кроме того, Бакунин в своем переводе
допустил ряд грубых искажений в переводе основных
положений «Манифеста».
Второй раз на русский язык «Манифест» был
переведен в 1882 году Г. В. Плехановым при участии В.
Засулич. Этот перевод «Манифеста» рядом с другими
марксистскими трудами сыграл видную* роль в
распространении революционного марксизма в России. Однако и в
нем были допущены значительные ошибки.
Следующий русский перевод «Манифеста» был
сделан в начале 900-х годов В. Поссе, выступившим с
критикой плехановского перевода, но и в этом издании были
допущены неточности.
В общей сложности до 1905 г. вышло шесть изданий
«Манифеста» на русском языке. В годы первой русской
революции появились новые его переводы, в частности,
в 1906 г. в переводе Вл. Шаха. Этот перевод тоже имел
36
свои недостатки, но он нас интересует в одном
отношении.
Нам кажется, что Б. Туганов в основу своей работы
над переводом «Манифеста» на осетинский язык
положил перевод Шаха. К такому заключению мы приходим
потому, что перевод Туганова по тексту полностью
совпадает с русским переводом Шаха, тогда уже
имевшимся во владикавказской общественной библиотеке,
которой заведовала известная просветительница В. Г.
Шредере. С семьей Шредере Туганов и его жена
находились в близких отношениях. По профессии жена
Туганова, Ольга Захаровна, была учительницей, живо
интересовалась общественной жизнью, откликалась на
животрепещущие социальные вопросы. Например, в 1906 г. она
в одной из владикавказских газет напечатала статью,
посвященную вопросу о равноправии женщин. Статья
заканчивалась горячим призывом: «Женщины всех
стран! Соединяйтесь под знаменем свободы!».
Перевод Б. Туганова «Манифеста Коммунистической
партии» на осетинский язык, разумеется, далек от
совершенства. Перевод в основном является текстуальным, но
в ряде мест имеются некоторые сокращения, в
результате чего смысл текста не всегда передается полностью.
Отдельные важные термины передаются искаженно.
Например, «история» передается как «народные
сказания», «борьба» — как «споры», «коммунисты» — как
«коллективисты» и т. д. Однако смысл важнейших
положений передается правильно.
Судя по рукописи, Туганов над переводом работал
серьезно. Совершенно ясно, что он готовил его к изданию
через осетинское издательство «Ир», но начавшаяся
после поражения революции реакция и направленные лично
против него репрессии помешали ему осуществить свой
замысел.
Однако самый факт перевода «Манифеста
Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса на осетинский
язык в годы первой русской революции, повторяем,
является знаменательным явлением в истории развития
осетинской общественно-политической мысли в период
империализма. Он свидетельствует также о том, что
Б. Туганов был в рядах передовой осетинской
интеллигенции, не только приветствовавшей революцию, . но и
ЗТ
способствовавшей распространению революционных,
марксистских идей среди трудящихся.
Туганов в дальнейшем интенсивно занимался
литературной деятельностью. После победы Октябрьской
революции находился на советской работе: вел
профсоюзную работу в союзе металлистов, работал в Народном
комиссариате по делам национальностей (в кавказском
отделе) и в других местах. По делам службы он бывал в
Дагестане, где близко познакомился с такими видными
кавказскими революционерами, как А. Тахо-Годи и др.1
' Таким образом, в истории культуры и общественно-
политической мысли осетинского народа в период
империализма Б. Туганову заслуженно принадлежит видное
место не только как литературному деятелю, но и как
первому переводчику на осетинский язык величайшего
исторического документа революционного марксизма —
«Манифеста Коммунистической партии» К. Маркса и
Ф. Энгельса.
4. осетинская интеллигенция в
начале xx в. и борьба ее передовой
части против представителей
реакционной, буржуазно-
монархической ИДЕОЛОГИИ
Годы империализма в истории народов окраин
России охватывают сравнительно небольшой период —
менее двух десятков лет, но они знаменательны
обострением социально-классовых противоречий, бурным
ростом революционных событий и значительным
оживлением и усилением позиций демократической культуры,
в частности, массовым ростом демократической,
революционной интеллигенции, которая отмежевалась от
буржуазно-монархической и националистической
интеллигенции.
В рассматриваемый период продолжали свою
активную деятельность некоторые представители старшего
поколения (А. А. Гассиев, Г. М. Цаголов и др.), но
большое значение в развитии культуры и
общественно-политической мысли начинает играть и новая, светская, в
1 Б. Туганов умер в 1921 г. в Дагестане от холеры и похоронен
в Махачкале.
38
|^воем большинстве демократическая интеллигенция в
|лйде новых осетинских писателей, поэтов, юристов,
учителей, врачей, инженеров, агрономов и журналистов.
[к; Они учились в средних и высших учебных заведениях
|^аких городов России, как Москва, Петербург, Киев,
Щарьков, Одесса, Казань, Дерпт, а также Тифлис, Баку,
[^Владикавказ и др.
1; В учебных заведениях этих городов они получали не
^только общее образование, но подвергались могучему
^бездействию идей передовой русской культуры,
вооружались освободительными и революционными идеями.
V Восприятию этих идей благоприятствовала, во-пер-
*вых, тогдашняя мрачная осетинская действительность,
^угнетенное, забитое, бесправное положение осетинского
•народа; во-вторых, духовная жизнь народа, его
славные героические и революционные традиции, среди
которых на первом плане всегда было стремление народа к
-свободе, равенству, счастью, к социальному и
национальному раскрепощению.
Для передовой части осетинской интеллигенции
определяющим фактором развития у нее прогрессивно-демок-
•ратической, марксистской мысли в начале XX в. явилось
^развитие революционного движения русского рабочего
^класса, распространение марксизма на Кавказе,
появление и развитие социал-демократического движения на
^Тереке.
Еще перед первой русской революцией передовая
Участь осетинской интеллигенции являлась верной
продолжательницей революционно-демократических
традиций К. Л. Хетагурова, шла вместе с народом, высоко
держала знамя революционно-освободительной борьбы.
Ее лучшие представители своей литературной и
общественно-публицистической деятельностью служили прежде
всего народу, звали его на борьбу, на бой с социальными
и национальными угнетателями.
Широкое распространение революционных,
большевистских идей с начала 900-х гг. на Северном Кавказе
вообще, на Тереке в частности, предопределило
направление революционной деятельности передовой осетинской
интеллигенции. Развитие прогрессивной,
демократической общественной мысли в Осетии происходит, как и по
всей России и в большинстве ее национальных окраин,
; под знаменем революционного марксизма.
39
' Это объясняется, прежде всего, тем, что партия
большевиков с первых дней своего зарождения выступила на
политической арене как носительница лучших
патриотических традиций русского и всех нерусских народов
России и идей пролетарского интернационализма.
Большевики во главе с В. И. Лениным, неустанно разоблачая
реакционную идеологию великодержавного шовинизма и
местного национализма и воспитывая рабочий класс и
трудящиеся массы национальностей в духе дружбы
народов, еще накануне и особенно в годы первой русской
революции своей национальной политикой заложили
основу революционного союза трудящихся всех
национальностей России.
Прав был М. И. Калинин, когда он, говоря о значении
русского революционного освободительного движения
для нерусских народов, писал, что «развернувшееся
рабочее революционное движение поставило на очередь дня,
как актуальную задачу, действительное сплочение
пролетариев и трудящихся всех национальностей Российской
империи в их борьбе против царизма и
капитализма».1
Борьба Ленина, большевиков за создание
пролетарской партии, за воспитание трудящихся в духе идей
дружбы народов и пролетарского интернационализма,
борьба против всякого проявления шовинизма и
национализма — все это вместе взятое «сближало угнетенные
национальности с русским народом, заставляло
наиболее сознательные их элементы знакомиться с русской
литературой, искусством, наукой, с русскими
революционными борцами и тем самым приобщало их к русской
культуре, делало их сторонниками общей, слитной
борьбы, т. е. людьми, мыслящими уже всероссийски».2
Первая русская революция 1905—1907 гг. расколола
осетинскую интеллигенцию на два лагеря, на
либерально-монархический и демократический. Правое,
либерально-монархическое крыло, идеологию которого
представляли присяжный поверенный городской голова
Владикавказа буржуа Г. Баев, феодал А. Туганов, националист
А. Кодзаев и др., оказалось в.фарватере самой черной
реакции, в лагере черносотенцев; лагерь же демократии
1 М. Калинин. О ком цу мистическом воспитании. 1964, стр. 83.
2 Та м же.
40
во главе с Г. М. Цаголовым, Ц. Гадиевым, X. Уруймаго-
вым и др. пошел за русским рабочим классом.
Среди горской интеллигенции, в частности
осетинской, в начале XX в. немало было таких, которые в той
или иной степени были знакомы с марксистской
литературой (С. Мамсуров, С. Такоев, X. Уруймагов, Ц. Гадиев,
Ч. Баев, М. Гарданов, Т. и Дз. Дзагуровы, Н. Калоева,
С. Дударов и др.I
Прогрессивное развитие своего народа, его
материальной и духовной культуры они видели в сближении с
передовой культурой русского народа в самом широком
понимании этого слова. Вот почему приведенные выше
слова М. Калинина имеют прямое отношение и к
революционно-демократической интеллигенции осетинского
народа, представители которой упорно и настойчиво
ратовали за братскую дружбу с русским народом и с
представителями его передовой культуры.
Годы первой русской революции были характерны
тем, что они с достаточной полнотой продемонстрировали
тот непреложный факт, что давнишняя политическая
ориентация осетинского народа и его демократической
интеллигенции на передовую революционную Россию
завершилась установлением революционного союза
рабочих и трудовых крестьян Осетии с русским рабочим
классом и русским народом в целях свержения царизма
и капитализма, а в дальнейшем — строительства новой
жизни на основе Советской власти.
Но революция ярко выявила и другое — усиление и
углубление пропасти между буржуазно-феодальной
знатью и трудящимися. Как отмечено выше, она внесла
глубокое размежевание между противоположными
течениями в общественно-политической мысли. Как и
следовало ожидать, на стороне черносотенцев оказались не
только алдаро-баделяты, но и представители осетинской
либеральной буржуазии. Их представители являлись
проводниками черносотенных идей в Осетии.
Обращает на себя внимание та звериная злоба, с
которой встретили революцию алдары и баделята.
1 Здесь следует сказать о том, что в дореволюционное время
упомянутые деятели, за исключением С. Мамсурова, стояли на
ложном политическом пути (примыкали к меньшевикам или эсерам), но
после Октябрьской революции встали на платформу Советской
власти.
41
Представители алдаров в годы революции два рааа
собирались в сел. Тулатовр (ныне гор. Беслан) для
выработки контрреволюционных мероприятий A5 марта
1905 г. и 27 марта 1906 г.). В своем последнем «Тулатов-
ском вердикте» они зарекомендовали себя не только
махровыми контрреволюционерами, но и тупыми
обскурантами, злейшими врагами прогресса, просвещения
«своего» народа, защитниками самых отсталых,
реакционных форм общественной и культурной жизни.
В качестве основных пунктов в этом вердикте было
записано: 1) увеличение размера калыма до 200 рублей;
2) запрещение приглашать на свадьбу недворян и
некнязей, т. е. людей из простонародья; 3) искоренение
революционеров во всех их формах и видах; 4)
распространение среди подвластных им «батраков и крепостных
патриотической (?) любви к царю и государству,
«даровавшему нам княжество, тагаурство, узденство и баде-
лятство»; 5) запрещение посещения и езды на похороны
к фамилиям, если таковые не одного, знатного с ними
сословия; 6) запрещение девушкам «выходить замуж за
фарсаглагов (неузденов) и даже разговаривать с
лицами, происходящими из простого звания»; 7)
установление бойкота тем фамилиям, которые находятся в их
подчинении, «не посвящать ни во что, содержать их в
темноте и невежестве, заставлять работать их на себя
постольку, поскольку это будет возможным, не допускать
их детей в школы»; 8) установление сбора денег в
размере 1 р. 50 к. в год со двора «для найма истребителей
вредных княжеству и государству лиц»; 9) установление
«лучших способов пропагандирования своих идей
сначала среди своих близких, а затем дигорских баделят и
других и т. д.».1
1 Всего пунктов было 15. В остальных говорилось: о назначении
последующих съездов алдар у Тхостова в Беслане. Для
наблюдения за правильным выполнением данного постановления каждая ал-
дарская фамилия выделяла своего уполномоченного на один год. С
этой целью был избран своеобразный комитет, куда вошли: Адилги-
рей Шанаев, Мусса Кундухов, Асламурза Туганов, Султан Мамсу-
ров, Ислам Жантиев, Хато и Казбек Тхостовы и др. День 15 марта,
«как день заложения основания настоящему благому делу, сделать
годовым праздником, о чем сообщить Закавказскому княжескому
столу». Постановление входило в силу со дня его подписания.
Подписали его: Мусса Тулатов, Кори Кануков, Казбек Тхостов, Солтан
Мамсуров, Мурад Дударов и другие.
42
Как видно из приведенных пунктов, программа
антинародных действий представителей «белой кости» в
борьбе с революционным движением ничем не отличалась от
программы самых махровых черносотенцев. «Тулатов-
ским вердиктом», представлявшим собой редчайший
документ фарисейства и обскурантизма, алдары хотели
огородить себя китайской стеной от «черной кости», от
трудящихся Осетии, чьей кровью они питались веками.
«Тулатовским вердиктом» они хотели повернуть историю
вспять, вернуть осетинский народ ко временам
средневековья, но история работала уже не в их пользу.
Приверженцем черносотенной идеологии в период
революции были Г. Баев. Даже в первые дни революции
он не хотел видеть двух противоположных лагерей среди
осетинской интеллигенции, утверждал, будто бы она вся
была «в общем демократической интеллигенцией». Но
этот «демократ», ратуя за «твердую власть в крае»,
желал «многие лета» кровавому палачу — наместнику
Кавказа Воронцову-Дашкову. «Я всегда с глубоким
чувством благодарности,— писал он тогда же, —
относился к работе русского правительства по отношению к
нашему народу и всегда был уверен, что... мы встретим
полное сочувствие у наших государей и высшего
правительства».
Свою деятельность Баев прикрывал либеральной
фразеологией, но революция окончательно сорвала с него
маску «демократа» и либерала. Он вступил в тесный
контакт с черносотенцами гор. Владикавказа в целях
совместной борьбы против революции. Встретив
революцию с ненавистью, он в своих статьях и устных
выступлениях «убеждал» массы в бессмысленности и
безрассудности революционной борьбы, призывая их к рабской
покорности русскому самодержавию. Он натравливал,
правда, безуспешно, массы на революционеров, считая их
виновниками «смут» и «несчастья» народа,
культивировал идеи самодержавия, идеи черносотенцев. Это он
возглавил, по прямому наущению начальника Терской
области, депутацию, состоявшую из монархически, чер-
носотенно настроенных элементов, к восставшему
осетинскому дивизиону, чтобы «переговорить с нижними
чинами и убедить их подчиниться требованиям начальства,
«выдать виновных в убийстве» и указать им «на
преступность их поведения». Но миссия депутации провали-
43
лась. Когда всадники ознакомились с составом
депутации и целью прибытия ее, они отказались вести с нею
переговоры.
В разоблачении антинародной деятельности Г. Баева
многое сделали К. Хетагуров и Г. Цаголов. Они
правильно отмечали, что деятельность Баева, в частности в
области кооперативного движения, целиком подчинена
интересам осетинской сельской буржуазии, что
насаждаемые Баевым сельские банки и общественные амбары-
кукурузники явятся и действительно явились орудием
нещадной эксплуатации крестьянской бедноты. «Ведь
всем и каждому известно, — писал Г. Цаголов,— что»
устроить сельский банк, значит взять у бедняка
последнюю копейку, выколотить из горба ее оборванного
хозяина целковый на собственную потребу».1
Буржуазная направленность деятельности Г. Баева
еще ярче определилась в последующий после первой"
русской революции период, особенно в годы
столыпинской реакции. Он оказался наиболее рьяным
защитником столыпинской аграрной политики на Тереке. А. Гас-
сиев в ряде своих выступлений в образной форме
показал полный разрыв между фразеологией и
практическими делами Баева. «Медаль,— писал он, — с лицевой
стороны красива, но оборот испещрен зловещими
письменами и фигурами».2
Отдельные представители буржуазно-алдарской и
националистической интеллигенции типа Баева, А. Цали-
кова и др. в демагогических целях в своих печатных
выступлениях иногда не прочь были пустить в ход
крокодиловы слезы по адресу «любимой родины», «родного
народа», «родной Осетии» и т. д. Но представители
передовой осетинской интеллигенции давали им достойный
отпор, разоблачая их хамелеонское лицемерие. Удачную
характеристику этой части
буржуазно-националистической интеллигенции дал Г. М. Цаголов. Он писал, что-
деятель из этой интеллигенции часто толкует «о
национальном самосознании», «знает, откуда и как пошла
осетинская земля, мечтает даже о родной литературе,,
плачет, когда слушает родимого певца, благоговеет
перед азиатским костюмом, словом, это — осетин девянос-
1 Газ. «Северный Кавказ» № 11, 1900 г.
2 А. Гассиев. О пропавшем сельском банке и аульных
порядках. Владикавказ, 1912.
44
то шестой пробы, но это в то же самое время —
землевладелец,1 аграрий, имеющий немалое количество
земли».
Эти слова Цаголовым сказаны в 1900 г., но они
верно определяют политическое лицо представителей
либеральной интеллигенции и в последующий период.
Из всего изложенного ясно, что после Февральской
буржуазно-демократической революции Г. Баев не
случайно оказался во главе правого, буржуазно-кадетского
лагеря в Осетии, а после Октябрьского переворота — в
лагере белогвардейской эмиграции.
Передовые представители осетинской интеллигенции
(А. Гассиев, Г. Цаголов, М. Гарданов, Ц. Гадиев,
III. Абаев и др.), беспощадно разоблачая представителей
правого, либерально-монархического и
буржуазно-националистического лагеря, выполняли свой благородный
революционный долг перед народом, помогая ему лучше
познать, кто истинные защитники его интересов, а кто
фальшивые «друзья».
5. ПЕРЕДОВОЕ ОСЕТИНСКОЕ УЧИТЕЛЬСТВО
В БОРЬБЕ ЗА НАРОДНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
И ПРИНЦИПЫ ПРОГРЕССИВНОЙ
ПЕДАГОГИКИ
а) Развитие народного образования в начале XX в.
С начала 900-х гг. в борьбе за народное просвещение
в Северной Осетии начинается новый этап. Если раньше
представители революционно-демократической
интеллигенции не имели определенной политической программы
в области народного образования, то теперь она имелась,
прежде всего, в лице большевистской программы,
принятой на II съезде РСДРП в 1903 г. В области народного
образования в ней были выставлены такие требования,
как «право населения получать образование на родном
языке; отделение церкви от государства и школы от
церкви; даровое и обязательное общее и
профессиональное образование для всех детей обоего пола до 16 лет;
1 Таким был и Г. Баев. Он не принадлежал к алдарскому
сословию, но по существу был помещиком. В районе сел. Ольгинского
он имел земельный участок в 500 десятин (См. газету «Терек», 20
июня 1914 г.).
45
снабжение бедных детей пищей, одеждой и учебными
пособиями за счет государства».1 В. И. Ленин к этим
требованиям еще добавил: «Полную светскость школы».
Эти программные требования большевиков в области
народного образования нашли горячий отклик и
поддержку в широких массах рабочих и крестьян, и раньше
всего среди передовой революционной интеллигенции.
Представители демократической интеллигенции
Осетии, особенно учительства, хорошо понимая, что степень
распространения народного образования является одним
из важнейших показателей культурного уровня народа,
настойчиво и упорно боролись за развитие просвещения.
Все огорчения и радости в жизни школ они переживали
как свои огорчения и радости, школьное дело
воспринималось ими как самое близкое, родное, кровное.
Как известно, царизм своей русификаторской
политикой всячески тормозил развитие просвещения горских
народов, беспощадно подавляя инициативу
демократических деятелей в этом вопросе. Один из крупных
царских чиновников еще в XIX в. цинично писал:
«Воспитание (читай образование. — М. Т.), данное малолетнему
низкого происхождения, принесет на Кавказе более
вреда, чем пользы».
В. И. Ленин подчеркивал, что царизм — величайший
враг народного образования в России, что при
капитализме «весь человеческий ум, весь его гений творил
только для того, чтобы дать одним все блага техники и
культуры, а других лишить самого необходимого —
просвещения и развития».
Однако вопреки реакционной, антинародной
политике царизма, народные массы и интеллигенция вели
смелую борьбу за школьное дело, ибо без этого нечего было
и думать о прогрессивном развитии народа. «На
Кавказе, — писал В. И. Ленин, — представители нерусских
народностей сами стараются научить детей по-русски...»2
Представители передовой осетинской интеллигенции
хорошо понимали, что объективно известную пользу
приносили даже духовные учебные заведения. Известный
прогрессивный писатель Осетии дореволюционного вре-
1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и
пленумов ЦК. Изд. 7-е, 1953, стр. 40—41.
2 В. И. Ленин. Соч., изд. 5-е, т. 24, стр. 116.
46
•мени Арсен Коцоев в своей биографии отмечал, что
церковноприходские школы и Ардонская духовная
семинария, вопреки царившей в них затхлой атмосфере «за-
коноучительства», играли и положительную роль в том
отношении, что учащиеся усваивали русский язык, а
через это — знакомились и осваивали богатейший
художественный язык русских классиков и их великие
творения.
«Когда я учился в Гизельской сельской школе, —
писал он,— наш учитель Таболов К. устроил в школе
библиотеку, но книги в своем большинстве были о жизни
всяких «святых». Очевидно, он из нас тоже хотел
готовить священнослужителей, так как чаще всего давал нам
для чтения эти «святые» книги. Я их читал с «усердием»
и хорошо изучил русский язык, и только в этом
отношении они мне принесли пользу».1
Вот почему передовое учительство в условиях
царизма выступало не за ликвидацию этих школ, а за их
преобразование в светские школы, так как последние
лучше отвечали интересам прогрессивного развития народа.
Из сказанного ясно, почему вопрос о народном
просвещении в национальных районах, в том числе и в
Осетии, являлся одним из краеугольных вопросов
общественного движения в начале XX в.
Следовательно, представители демократической части
осетинского учительства боролись не вообще за школу,
а за светскую школу, за коренное преобразование
церковноприходских школ и духовных семинарий,.считая их
анахронизмом в новой исторической обстановке.
Ив этой борьбе осетинское учительство не было
единым. Еще накануне первой русской революции оно
раскололось на два противоположных лагеря.
Представители правого лагеря не только мирились, но и активно
поддерживали реакционную политику царизма в
школьном вопросе, отстаивали церковноприходские школы и
духовные семинарии. Представители же левого,
демократического лагеря решительно боролись против
русификаторской политики царизма, за светские школы, требуя
преобразования духовных учебных заведений.
В каком же состоянии находилось школьное дело в
Осетий в (начале 900-х гг.?
1 Архив СОНИИ, ф. А. Коцоева. См. его автобиографию.
47
По сравнению с концом XIX в. в развитии школьного
дела накануне первой русской революции почти
никаких изменений не произошло. В 1898 г. в Северной
Осетии насчитывалось 32 церковноприходские школы, в
которых обучалось (без Владикавказа и казачьих
станиц) 3828 учащихся, из них 469 девушек. В 1899 г. за
пределами Северной Осетии училось всего 106 осетин, в
том числе в высших учебных заведениях — 17 человек,
в средних учебных заведениях — 47 и в низших — 42
человека.
Кроме церковноприходских школ было еще несколько
школ грамоты, 2—3 частные начальные школы и 3
«министерские школы», т. е. школы дирекции народных
училищ Терской области.
С начала 900-х гг. стало постепенно расти число
«министерских школ». В народе они пользовались
большей поддержкой, чем церковноприходские школы.
Это объяснялось тем, что министерские школы были
укомплектованы лучшими учительскими кадрами и
давали более прочные знания по общеобразовательным
предметам. К 1901 г. их стало 5.
Охват детей церковноприходскими и министерскими
школами составлял около 8—10%, а в горной полосе —
еще меньше. Общий процент грамотного населения в
Осетии был крайне низок— всего 10%. Но и это была
относительная грамотность: основная масса грамотных людей
умела только читать и с трудом писать.
В годы первой русской революции интерес к
школьному делу значительно возрос, оно становится ареной
острой борьбы. Прогрессивно настроенные учителя
открыто выступали с революционными требованиями
по вопросам народного образования.
Представители левого учительства (X. Уруймагов,
Ц. Амбалов, Г. Дзасохов, М. Гарданов и др.) в годы
революции, в целях демократизации школ и облегчения
положения учителей, выработали две петиции и провели
в ноябре 1905 г. съезд учителей в сел. Ардон. Правление
Ардонской духовной семинарии сообщало в Кавказский
учебный округ: «В Осетии ведется энергичная
политическая пропаганда, в ней принимают видное участие
учителя осетинских школ».1
1 Материалы по истории осетинского народа, т. 5,
Орджоникидзе, 1942, стр. 250.
48
Хотя требования не были.претворены в жизнь, но они
•имели определенное политическое значение в том
отношении, что способствовали вовлечению учительства
вместе с рабочими и крестьянами в борьбу против
самодержавия.
Однако в годы революции постановка обучения в
школах не улучшилась; передовые учителя изгонялись
из школ, часть их покидала пределы Осетии; нередко в
школьных зданиях размещались карательные отряды;
занятия срывались.
Но в период революции значительно увеличилось
общее количество школ, главным образом, по инициативе
самих сельских обществ. Если, например, в 1898 г. в
Осетии насчитывалось 32 церковноприходские школы,
то в 1905/06 учебном году их стало 63; в том числе 19
двуклассных и 44 одноклассных.
После поражения декабрьского вооруженного
восстания, когда и Терская область была объявлена на
военном положении, состояние осетинских школ резко
ухудшилось. Начались массовые репрессии против передового
учительства: были арестованы видные деятели
народного просвещения (X. Уруймагов, М. Гарданов, Г.
Дзасохов, Д. Бутаев, В. Базиев и многие другие), вместе с
другими профсоюзами был закрыт и профсоюз
учителей и почти все культурно-просветительные
учреждения.
В эти же годы происходит отлив значительной части
учащейся молодежи из учебных заведений. Кое-кто из
тогдашней осетинской интеллигенции причину этого
явления объяснял неправильно. Например, известный
осетинский поэт Георгий Малиев причину этого явления
объяснял «падением стремления к просвещению»,
«разочарованием осетинского народа в своей так называемой
интеллигенции», у которой якобы «нет ни твердой веры в
святость призвания человека, ни высоких священных
идеалов, во имя которых она могла бы идти вперед,
просвещая край родной». Разумеется, Малиев в данном случае
был неправ. Причина этого явления заключалась в
усилении политической реакции. Но в заключении Малиев
делал правильный вывод о том, что «нужны
просвещенные общественные деятели, проникнутые святостью в
4 М. С. Тотоев
49
призвание чловека; нужны люди высокого закала, с
пламенными духовными мечтами».1
Он обращается к этим «просвещенным общественным
деятелям» с призывом: «Сейте разумное, доброе, вечное,
сейте — спасибо вам скажет сердечное» осетинский
народ.
Время столыпинской реакции было временем
тяжелых испытаний для осетинских школ. Общее количество
школ и контингент учащихся в период реакции
значительно сократились, ощущался большой недостаток
учителей как результат репрессий. Тяжело было положение
учителей, особенно тех, которые в какой-то степени были
участниками революции; им по нескольку месяцев не
выдавали зарплату. Всякие попытки восстановить
деятельность культурно-просветительных учреждений или
жестоко пресекались, или находились под неусыпным
надзором цензуры и полиции.2 В школах была
усилена роль духовных лиц; наместник Кавказа считал эту
меру «крайне желательной».
Только накануне первой мировой войны положение
школ несколько нормализовалось. К этому времени, в
связи со снятием военного положения в Терской
области, многие учителя, после административных ссылок,
вернулись в Осетию и вновь стали работать в школах.
В эти годы сеть школ, особенно министерских,
значительно расширилась. На 1 января 1914 г. в ведении
Владикавказского епархиального ведомства в Осетии было
52 церковноприходские школы, в том числе 11
двуклассных. В этих школах обучалось 4055 человек, из них 1089
девочек. На это же время в ведении Дирекции народных
училищ (без Владикавказа и казачьих станиц) было 35
училищ, в том числе 10 двуклассных.
Министерские школы в большинстве случаев
открывались по требованию и на средства сельских обществ. Этим
и объясняется значительный рост их числа. Но школы в
своем большинстве были маленькие, с убогим
оборудованием и небольшим количеством учащихся. В 35
училищах обучалось 2514 человек, или в среднем 70 уча-
1 Газ. «Терские ведомости» № 106, 1909 г.
2 В сел. Христиановском передовым учителям X. Уруймагову,
М. Гарданову и др. удалось открыть библиотеку, но находилась она
под надзором местных властей. Попытку открыть библиотеку в сел.
Ардон сделали местные учителя, но не получили разрешения.
50
1цихся на одну школу; среди учащихся было всего 472
девочки.
К этому же времени, т. е. на 1 января 1914 г., в
казачьих станицах Северной Осетии имелось 2 двуклассные
школы (Змейская и Николаевская) и 5 одноклассных
(Николаевская, Змейская, Архонская — 2 и Ардонская),
в которых обучалось 748 человек, из них девочек— 14.
Во Владикавказе в ведении епархии и Дирекции
народных училищ было (без 2 осетинских школ в Осетинской
слободке) 28 церковноприходских школ и училищ, в
которых обучалось 3768 человек.
Таким образом, на 1 января 1914 г. в Северной
Осетии школ обоих ведомств было 87 с количеством
учащихся 7569, а вместе с Владикавказом (без
специальных средних учебных заведений) и казачьими
станицами — 130 с количеством учащихся 10 337.1
В этих школах в основном учились дети зажиточных
и средних слоев населения Осетии, что же касается
детей привилегированных и состоятельных слоев, в том
числе и духовного ведомства, то для них широко были
открыты двери специальных средних учебных заведений
Владикавказа B гимназии, 2 реальных училища, 2
женские гимназии, техникум путей сообщения,
учительская семинария, учительский институт и кадетский
корпус). Они же получали образование в средних и высших
учебных заведениях Петербурга, Москвы, Киева,
Харькова, Ростова, Казани, Одессы, Ставрополя, Тифлиса,
Баку и др.
Значительную роль в подготовке грамотных людей,
особенно учителей для школ Осетии, продолжали играть
Ардонская духовная семинария и владикавказская
осетинская Ольгинская женская школа.
В годы первой мировой войны общая сеть школ
сократилась незначительно, а к моменту Февральской
революции даже увеличилась, но серьезно ухудшилось в
целом учебное дело, сократился в связи с призывом в
армию контингент учителей и учащихся старших
классов, усилился приток духовных лиц, возросло их влияние
в школах; ввиду нехватки священников, на учительские
должности привлекались и псаломщики.
В годы войны особое внимание обращалось на препо-
1 ЦГА СО АССР, ф. 123, д. 1269, лл, 43—44.
51
давание «закона божия» и других
религиозно-нравственных предметов, чтобы оказывать как можно больше
«воздействия на умы учащихся». Священники
богослужение сделали основой всего учебного процесса. Их
произвол в школах, особенно в церковноприходских, дошел
до крайнего предела. Для учительства и особенно для
передовой его части была создана атмосфера недоверия
и подозрительности, потому многие из них покидали
школы; вновь к любимому делу они вернулись после
революции.
К моменту Февральской революции сеть
церковноприходских школ не изменилась. Народные массы все
чаще и чаще бойкотировали их, требуя превращения в
министерские, в светские школы; что же касается
последних, то их число неуклонно росло: теперь их в
Осетии стало 48.
Таким образом, к началу Февральской революции в
Северной Осетии было 49 церковноприходских школ (из
них 10 двуклассных) и 48 министерских; если к ним
добавить Ардонскую духовную семинарию, Осетинскую
Ольгинскую школу и 2 церковноприходские школы' в
Осетинской слободке во Владикавказе, то в это время
в Северной Осетии всего была 101 школа, где
насчитывалось, по не вполне уточненным данным, около 8,5 тыс.
человек. Если к этим осетинским школам добавить 8
церковноприходских школ епархии и 28 училищ дирекции
во Владикавказе, а также 7 училищ той же дирекции в
казачьих станицах, то во Владикавказском округе
(Северной Осетии) всего было школ (без владикавказских
гимназий, реальных училищ, кадетского корпуса и
других специальных учебных заведений) — 144 школы с
количеством учащихся до 13—15 тыс. человек.1
После Февральской революции, как отмечал Г. К.
Орджоникидзе, в социально-экономической жизни
горцев почти ничего не изменилось, однако в развитии
школьного дела стали происходить значительные изме-
1 В статистическом сборнике «Народное хозяйство Северо-Осе-
тинской АССР» A958 г.) на начало 1914/15 учебного года
указывается 165 школ, а численность учащихся — 17,1 тыс. Эти цифры были
даны с учетом новых границ республики, мы же даем их в границах
бывшего Владикавказского округа (дореволюционного), ибо они
более реально рисуют картину того периода в области народного
образования.
52
нения в сторону увеличения школ и контингента
учащихся, прежде всего благодаря деятельности созданного
вскоре после Февральской революции Осетинского
училищного совета и активной поддержке его мероприятий
со стороны народных масс.
Осетинскому училищному совету, который
возглавляли X. Уруймагов, М. Гарданов, Б. Алборов, Г. Дзагу-
ров, С. Б. Газданова, А. Карсанов и др., свои
прогрессивные мероприятия в области народного образования
приходилось проводить в жизнь в упорной борьбе с
Дирекцией народных училищ Терской области и с
Владикавказской епархией. Эта борьба по существу являлась
продолжением той борьбы, которая началась еще в
начале 900-х годов между передовыми учителями и
церковниками по вопросам народного просвещения.
С 90-х гг. XIX в., когда в Осетии стали появляться
светские, так называемые министерские школы,
отношение народных масс к церковноприходским школам стало
меняться в отрицательную сторону. Министерские
школы тоже были школами зубрежки и муштры, но они
отличались от церковноприходских школ лучшей
постановкой образования и обучения, лучшими учительскими
кадрами, отсутствием засилья церковников. Не только
учителям, но и неграмотным крестьянам была наглядна
неудовлетворительная постановка учебного процесса в
церковноприходских школах, где весь процесс обучения
учащихся сводился к зазубриванию молитв и к
богослужению.
В этой связи небезынтересно привести слова А. Гас-
сиева, бичующие духовенство. «Забрав в свои руки
школьное обучение,— писал он, — духовенство погубило
истинное народное просвещение, окутало народ мраком
суеверий и убило в нем лучшие стороны души».
Для передовых учителей было ясно, что
церковноприходские школы изжили себя. Вот почему в народе более
положительно стали относиться к министерским школам*
Но духовные лица продолжали ревностно отстаивать
церковноприходские школы, всячески препятствовали
расширению сети школ Дирекции народных училищ. На
этой почве с 900-х гг. разворачивается острая борьба
А?
между церковниками и демократической частью
учительства.
Главарем церковников, ревниво стоявших на страже
защиты церковноприходских школ, был наблюдатель
осетинских школ А. Кодзаев.
Сторонники церковноприходских школ с тревогой
отмечали падение «авторитета» церковных школ.
Церковники особенно опасались того, что рост числа
светских школ «разовьет в селениях партийность», т. е.
усилит позиции демократического учительства, еще
больше и сильнее настроит массы против
церковноприходских школ.
И действительно, в дальнейшем так и получилось:
почти во всех селениях Осетии трудящиеся выносили
«общественные приговоры» против церковноприходских
школ и за открытие у них министерских школ.
Составление этих «приговоров» было делом рук передовых
учителей и являлось выражением роста общественного
и политического самосознания народа.
Однако вопреки этому главный «ревнитель
церковноприходских школ в Осетии» А. Кодзаев настойчиво
продолжал писать, что «церковные школы наделены
многими милостями с высоты престола», предсказывал им
«полный расцвет», призывал учителей «не падать духом»,
так как их «безбедное существование в будущем
обеспечено».1
Накануне первой русской революции Кодзаев,
пользуясь поддержкой властей, стал преследовать передовых
учителей: изгонял их из школ, по своему усмотрению
сокращал штаты, закрывал вторые классы и т. д. Этими
действиями он вызвал против себя глубокое
недовольство в сельских обществах. Например, жители горного
аула Тиб писали, что Кодзаев «не развивает народное
образование, а уничтожает даже то, что им было
основано и освещено», что он «вместо помощи нанес жителям
злобу ненависти и вражды, а детям — слезы».2
Все это было свидетельством той политической
атмосферы, которая царила в осетинских сельских обществах
вокруг школ, как результат неудовлетворенности
трудящихся масс состоянием народного просвещения.
1 Газ. «Терские ведомости» № 146, 1903 г.
2 Архив СОНИИ. Материалы по народному образованию, п. 9,
1903 г.
54
Во главе народной борьбы за просвещение, за
светскую школу стояли такие передовые учителя, как
X. Уруймагов, М. Гарданов, Г. Дзасохов, А. Цаллагов,
Т. Гуриев, П. Тотоев, Ц. Амбалов, Дз. Авзурагов, Б. Ко-
чиев, Дз. Бугоев, Дз. Лолаев, А. Собиев и др.
В годы первой русской революции представители
;левого крыла осетинского учительства стали выступать
еще более решительно, чем до этого, против
церковноприходских школ, требуя их реорганизации и замены
священников учителями; представители правого крыла
из числа духовенства и реакционной части учительства,
наоборот, отстаивали церковные школы, требовали
очищения школ от «крамольного» элемента, т. е.
революционно настроенных учителей.
В начале 1905 г. А. Кодзаев разослал всем
революционно настроенным учителям извещения о том, что они
будут уволены и могут искать себе другую работу;
одновременно он предлагал священникам осетинских
приходов принять на себя обязанности учителей в школах их
приходов.
Произвол А. Кодзаева, которого поддерживала
терская администрация и Владикавказский епархиальный
училищный совет, вызвал решительный протест
представителей левого учительства, которые в свои
требования включили специальный пункт о необходимости его
удаления с поста наблюдателя осетинских школ, как
приверженца реакционно-монархических взглядов и
защитника русификаторской политики царизма.
Его действия вызывали негодование демократической
общественности Владикавказа и всей Осетии. Под
давлением прогрессивной общественности епархиальный
совет вынужден был перевести Кодзаева в другую
епархию. Известный грузинский учитель и общественный
деятель Л. Г. Боцвадзе в связи с этим справедливо писал,
что «весть о переходе г-на Кодзаева из родной Осетии в
другую епархию должна обрадовать всех мыслящих
осетин и в особенности учителей осетинских школ,
испытавших на себе все дурные последствия от чрезмерно и
не по разуму усердствующего начальника... Кодзаев
хорошо известен в Осетии, как верный раб
бюрократических взглядов и доморощенный педагог, воспитанный
монахами в иезуитской школе».
Публично разоблачали Кодзаева, а вместе с ним и
55
всю реакционную систему обучения, X. Уруймагов,
М. Гарданов, Г. Дзасохов и другие.
Гиго Дзасохов, например, писал о нем: «В Осетии
есть свой епископ во фраке, который издевается над
народными деятелями вот уже три года! Этот ренегат,
продавший со своими человеческими достоинствами и
свой народ за лишнюю звездочку на петличке, готов до
конца не изменять своей программы... Можно ли еще
и теперь позволять этому иезуиту служить в Осетии!..
Пора, пора избавить Осетию от этого вредного человека».1
Кодзаева местные царские власти убрали, но реак-
ционнная система обучения и церковные школы
остались, поэтому борьба передовых учителей Осетии против
духовных школ и русификаторской политики
самодержавия продолжалась еще с большей настойчивостью
вплоть до Октябрьской революции.
Выступления против церковноприходских школ в
отдельных случаях переходили в открытый протест, как
это было, например, в сел. Салугардан, где были
приостановлены занятия в двуклассной церковноприходской
школе в результате «забастовки» жителей этого
общества. Она началась в ноябре 1911 года и продолжалась
несколько месяцев. Главное требование салугарданцев
сводилось к закрытию церковной школы и открытию у
них министерской школы. Власти на это не шли,
опасаясь, что такая уступка может возбудить и в других
обществах «население против церковных школ».
Забастовка салугарданцев тогда была сломлена, но в целом эта
борьба осетинских сельских обществ дала все же свои
положительные результаты: в течение 3 лет после
поражения революции дополнительно в осетинских селениях
было открыто 9 министерских школ.
Наиболее стойким и последовательным борцом с
церковниками был X. Уруймагов, который призывал
передовое учительство бороться за свободную светскую
школу, главной целью которой было бы «развитие всех
способностей человека» и которая давала бы учащимся
по ее окончании право поступления в высшие учебные
заведения. Отрицательную сторону двуклассных
духовных школ он видел не только в их «церковности», но и в
том, что учащиеся после их окончания не могли посту-
1 Газ. «Казбек», 20 апреля 1905 г.
56
пить ни в нормальные духовные семинарии (по незнанию
языков), ни в академии и университеты, ввиду
отсутствия аттестатов зрелости.
Эту мечту левого учительства — обеспечить
возможность поступления после окончания средней школы в
высшие учебные заведения — осуществила только
Великая Октябрьская социалистическая революция.
б) X. Уруймагов—последователь великого русского
педагога К. Д. Ушинского
Педагогическая мысль в Осетии во второй половине
XIX в. получила значительное развитие. Многие
вопросы педагогической науки, а также методики в конце 60-х
и в 70-х гг. широкое освещение получили в талантливо
написанных многочисленных статьях осетинского
учителя и философа А. А. Гассиева. Вопросам народного
образования в 80—90-х гг. посвятил серию статей
выдающийся осетинский писатель, революционер-демократ
К. Л. Хетагуров.
Продолжателями их традиций в области народного
образования и в развитии педагогической мысли в
начале XX в. явились X. Уруймагов и Г. Дзасохов. Оба они
в период империализма выступили в местной
периодической печати с серией оригинальных статей, в которых
высказали целый ряд весьма интересных взглядов по
вопросам педагогики и методики преподавания.
Их взгляды по вопросам педагогики являются
составной частью общественной мысли Северной Осетии
эпохи империализма. Они определяют лицо передового
учительства и, следовательно, представляют несомненный
интерес для истории культуры осетинского народа.
Харитон (Гуатдзау) Александрович Уруймагов был
рожден для того, чтобы стать народным учителем,
деятелем на ниве народного просвещения. Он «всеми
фибрами души» любил школу и детей. Учить детей народа
было его профессиональным призванием, и этому делу
он посвятил всего себя.
В общественном движении Осетии Уруймагов
начинает участвовать уже во второй половине 90-х гг.; он уже
тогда был известен и как учитель, и как общественный
деятель. В 1902 г. в связи с восстанием в сел. Гизель,
где Уруймагов тогда работал учителем, он был
арестован вместе с учителем А. Цаллаговым, как «пропаган-
57
диет» и «подстрекатель» крестьян к выступлению. Уруй-
магов был участником и первой русской революции.
В своих публицистических статьях он обличал
произвол местных властей, защищал интересы трудящихся.
Из всех статей Уруймагова мы остановимся на тех,
которые посвящены вопросам народного образования; из
них наиболее важными являются следующие:
«Школьное дело в Осетии», «Как христиановцы лишились
школы», «Учебники в осетинских школах», «О значении
осетинских школ в сельскохозяйственном отношении»,
«Памяти Эглау» и «Начальная школа в Осетии».
Во всех селениях Осетии, где он вел учительскую
работу, Уруймагов оставил о себе добрую память.
Уруймагов проявил себя как выдающийся,
талантливый представитель осетинского учительства. Правда,
школы, в которых он работал, не были его идеалом. Его
идеалом была действительно народная школа, и он по
силе возможности боролся за нее в условиях царизма.
Он был прекрасным учителем-практиком, в
совершенстве знал методику организации школьной работы.
Опытный методист, он охотно делился с товарищами своими
знаниями, нередко выступая в качестве докладчика по
методическим вопросам на учительских совещаниях.
Уруймагов был культурным, очень начитанным
человеком; хорошо знал историю русской педагогической
мысли, теорию педагогики и методику организации
урока, являлся автором ряда статей, которые и до сих пор
не потеряли своего историко-познавательного значения.
Свои взгляды по вопросам о роли и значении школы
в прогрессивном развитии народа он высказал
наиболее полно в статье «Начальная школа в Осетии».
Именно об этой статье Уруймагова С. М. Киров сказал, что
она среди других статей сборника «особенно привлекает
внимание».1
Слова, которые Уруймагов сделал эпиграфом к своей
статье: «Не ружье солдата, а азбука маленьких учителей
должна управлять миром»,— говорят о его взгляде на
роль школы.
Правильно поставленное школьное образование
Уруймагов считал «основным фактором культурного
преуспеяния каждого народа», так как там, где «насе-
1 Газ. «Терек», 18 апреля 1910 г.
«
^яение поголовно погружено в невежество, где мрак
[-первобытный окутывает народное сознание, там не
может быть ни экономического благосостояния, ни вообще
;;(какой бы то ни было упорядоченной общественной
-жизни».
Уруймагов прежде всего обращал внимание
передового учительства на правильное понимание основной
.цели, главного призвания школы. «Школа,— писал он,—
;должна преследовать исключительно цели культурного
..подъема населения, а отнюдь не стремление
ассимиляции, искоренения тех или иных этнографических
особенностей населения».1
Он понимал, что школа при царизме меньше всего
призвана выполнять задачи культурного подъема
народа. Царизм ставил перед ней узкие задачи, вытекавшие
из его русификаторской и колонизаторской политики на
окраинах. Когда Уруймагов говорит, что «великое дело
народного просвещения не должно быть загрязнено
тенденциями, чуждыми непосредственным, основным
задачам школьного дела», то здесь он в первую очередь
осуждает русификаторско-колонизаторскую политику
царизма. Он писал, что в школьном деле, как в целом на
Кавказе, так в частности и в Осетии, передовые учителя
всегда тяжело испытывали ту тенденцию, которая в
каждом из них вызывала «чувство живого протеста».
В тогдашней подцензурной печати Уруймагов не мог
более открыто осуждать школьную политику царизма,
но и высказанных слов было достаточно, чтобы
квалифицировать эту политику как антинародную. Передовое
учительство особенно возмущало то, что школам на
окраинах был придан исключительно церковный характер;
оно требовало, чтобы о культуре народа судили не по
степени его религиозности, а по степени распространения
школ и школ не церковноприходских, а народных.
Уруймагов писал: «Сознавая, что измерение степени
религиозности народа знанием священного писания не
сообразно ни с здравым смыслом, ни с здравой
педагогикой, я не могу не высказать пожелания об устройстве
всей системы начального образования на строго научном
фундаменте. Говоря иначе, народная школа должна
быть освобождена от каких бы то ни было тенденций:
1 Альманах «Утро гор». Баку, 1910, стр. 36.
59
религиозных, сословных и государственных, ибо дело
ее — всестороннее, гармоническое развитие всех
способностей человека».1
Особенностью очерков и статей Уруймагова является
глубина анализа затрагиваемых им вопросов. Его
педагогическая и научно-просветительная деятельность дает
основание квалифицировать его как одного из наиболее
талантливых представителей осетинского учительства
конца XIX и начала XX в.
По своим педагогическим взглядам он является
последователем передовой русской педагогической мысли .и
в первую очередь великого русского просветителя —
педагога Ушинского. Уруймагов отстаивал идеи о
необходимости развития народных школ, связи теории с
практикой, использования родного языка и издания
учебников на родном языке, об акцентировании
внимания учителя на такие методы и приемы воспитания и
образования, которые бы развивали умственный кругозор
учащихся.
В интересах краткости мы остановимся на разборе
двух его статей — «Школьное дело в Осетии» и «О
значении осетинских школ в сельскохозяйственном
отношении». Характеристика взглядов, развиваемых им в этих
двух статьях, позволяет в достаточной степени
определить его место в истории культуры осетинского народа.
Развивая в своих статьях передовые педагогические
идеи, Уруймагов подвергал резкой критике негодную
систему воспитания и образования в школах Осетии. Он
отмечал, что учащиеся в них не получают нужных
знаний. Одной из главных причин этого он считал
игнорирование родного языка. «В течение 37-летнего
существования осетинских школ, — писал он, —изучение в них
школьных предметов велось на русском языке при
помощи языка родного, как средства вспомогательного,
но нужно сказать, что это обучение велось
неправильно— без всякой системы».2 Поскольку в школах не было*
единой системы обучения, особенно по русскому языку,
то каждому учителю приходилось изобретать свои
методы, свои приемы. При такой бессистемности и разнобое
в методах обучения учащиеся не могли получить а
1 Альманах «Утро гор», стр. 36.
2 Газ. «Казбек» № 611, 1899 г.
60
школах сколько-нибудь прочных знаний. «Нет никакого
сомнения,— писал он далее,— что такие приемы при
обучении русскому языку и изучении школьных
предметов вообще очень мало могли способствовать развитию в
учениках сознательности и прочности усвоения учебного
материала; они только тормозили школьное дело
потому, что в них ничего естественного не было. Эта
аномалия и сейчас продолжает существовать в осетинских
школах... Причина очевидна, а именно — отсутствие в
школах совместного русско-осетинского учебника».1
Он выражал уверенность, что при наличии такого
учебника дело обучения и образования осетинских детей
значительно улучшится, так как не придется «добрую
часть учебного времени убивать на объяснение и устный
перевод русских, непонятных для детей слов, и курс в
наших школах был бы не шестилетний, как теперь, а
четырехлетний».
Зубрежка вызывала у учеников отупение, она не
развивала способностей, и Уруймагов резко выступал
против этой господствовавшей в школах системы,
указывая, что если она была терпима в условиях
средневековья, то в условиях конца XIX и начала XX в. она
должна быть осуждена. «Механическому учению, —
подчеркивал он,— в настоящее время нет места в школах,—
оно давно подвергалось вечному остракизму, между тем
оно, в некоторой степени, существует в осетинских
школах».
Он ратовал за правильную постановку обучения и
воспитания детей, констатируя, что «учение должно
быть сознательное, основательное и прочное», что при
обучении вообще «нужно переходить от легкого к
трудному и от известного к неизвестному», что «школа
должна развивать своих учеников всесторонне и гармонично,
а для того, чтобы развитие учеников шло правильно,
надо обучение вести в строгой последовательности
перехода от одного предмета к другому и от одних частей
предмета к другим его частям, принимая при этом в
соображение умственные силы детей и их душевные
качества».
Для этого нужен был в первую очередь хороший
учебник. Не всякий внешне хорошо оформленный учеб-
1 Газ. «Казбек» № 611, 1899 г.
61
ник може обогащать духовную жизнь учеников,
главное — качество его материала. Он отмечал, что при
составлении учебника для детей, в первую очередь,
внимание должно быть обращено на его содержание, оно
должно быть насыщено жизнью народной.
В этом отношении Уруймагов показал и пример —
перевел на осетинский язык один из русских букварей.
Но он не ограничился только тем материалом, который
был в учебнике, а дополнил его материалом из
осетинской жизни, в том числе и детскими стихами К. Хетагу-
рова. В связи с этим он писал К. Хетагурову, чтобы тот
разрешил ему поместить в букварь два его детских
стиха: «Лисица и ворон» и «Гуси».
Констатируя, что дело составления учебника очень
серьезное и ответственное, он считал строго
обязательным, чтобы его авторами были опытные педагоги, так
как для того, «чтобы собрать материал, рисующий
внутреннюю, духовную жизнь народа, систематизировать его
при изложении, надо обладать обширным богатством
сведений из народной жизни, любовью к делу и некоторым
талантом».1
Говоря о значении учебника для правильного
воспитания, он подчеркивал, что «слово печатное есть тот рычаг,
который двигает человеческое развитие вперед», что «в
нем заключается единственное спасение человека от
грубых предрассудков и суеверий».2 Отсюда следовал вывод
о том, что учебник должен быть насыщен таким
материалом, который бы правильно ориентировал, обогащал и
развивал духовно детей.
Ратуя за преподавание предметов в школах Осетии на
родном языке, он вместе с тем не допускал ослабления
дела преподавания предметов на русском языке, считая,
что это нанесло бы вред жизненно важному для осетин
делу их сближения с русской культурой. Уруймагов
придавал громадное значение передовой русской культуре
для отсталых народов в деле ускорения их сближения с
цивилизацией. Он правильно констатировал, что
«цивилизация, заносная ли она или самобытная, имеет то
свойство, что никогда сама не приходит к народу, а
непременно требует трудов и энергии для своего насажде-
1 Газ. «Казбек» №611, 1899 г.
2 Там же.
62
;'ния и развития в массе народа. Кроме того, чтобы
прибить плоды цивилизации известному народу, раньше
^нУжно создать почву, благоприятную для умственной
ййизни народа и духовного его развития. Вопрос этот,
т. е. вопрос о всенародном образовании, есть самый
существенный, самый важный, ведь в его разрешении
лежит создание тех условий, от которых зависит успех
эсякого народа на пути прогрессивного движения!»
Далее следуют слова: «Мы, осетины, давно вошедшие в
состав культурной семьи русского общества,
пользующиеся плодами русской цивилизации, ясно сознаем, где
спасение нашего народа. Это — образование на русском
языке, важность которого, как языка государственного,
всем нам слишком очевидна».1
Таким образом, Уруймагов в усвоении русского
языка, русской культуры видел великий фактор для
духовного прогресса своего народа.
Считая необходимым составление учебников на
родном языке, он вместе с тем не допускал и мысли об
ослаблении преподавания русского языка в осетинских
школах; наоборот, он ратовал за правильную
постановку его преподавания с таким расчетом, чтобы родной,
материнский язык способствовал, с одной стороны,
лучшему усвоению учениками русского языка, и, с другой—
лучшему росту и более правильному и глубокому
развитию их способностей и, в конечном счете, в
перспективе, развитию у них чувства национального достоинства,
национального самосознания.
Важно в данном случае отметить, что на задачи и
назначение школы Уруймагов смотрел не с
националистической точки зрения. В конкретных исторических
условиях осетинской действительности того периода он
правильно констатировал, что обучение в осетинских
школах только на одном родном языке «немыслимо
потому, что ограничиться преподаванием школьных
предметов на одном только осетинском языке значило бы
совершенно ограничить образовательное значение школ».
Таким образом, Уруймагов стоял за правильное,
разумное сочетание системы преподавания предметов в
осетинских школах на двух языках, осетинском и
русском. Однако при тогдашних условиях эта идея была
1 Газ. «Казбек» № 611,1899 г.
65
только мечтой передового осетинского учительства, ибо
царизм жестоко преследовал культуру, в том числе и
язык угнетенных народов окраин; если же царизм
допускал преподавание предметов, причем, главным
образом, религиозно-нравственных, на родном языке, то
только в интересах своей великодержавно-шовинистической
политики.
Подчеркивая благотворные результаты преподавания
предметов на родном языке, Уруймагов не органичивал
задачи передовых учителей-осетин только
необходимостью создания учебников на родном языке и на
местном материале. Он обращал их внимание также на
необходимость создания родной литературы. Он
указывал, как на печальный факт, когда молодому
осетинскому поколению после окончания сельской школы нечего
читать на родном языке. «Чтобы дать ученикам такое
чтение на осетинском языке,— писал он,— нужно
создать литературу... Разумеется, первенствующее значение
для духовного развития и умственного обогащения
всякого народа принадлежит народной литературе». В этой
связи он указывал также на необходимость обогащения
школьных библиотек книгами «назидательного
характера» по различным отраслям хозяйства применительно к
потребностям деревни, чтобы кончавшие курс в сельских
школах могли дальше совершенствовать свои знания.
При таких условиях, отмечал он, школа не будет терять
своей связи с народом, будет оказывать на него
благотворное влияние. «Такие библиотеки, — заключал он,—
будут способствовать распространению воспитательного
влияния школ на их бывших питомцев, а через них и на
народ».1
Указывая на благородные задачи учителей, он
требовал, чтобы они постоянно совершенствовали свои знания
и методы обучения. Его заветным желанием было: чтобы
учителя в народе пользовались уважением благодаря
своему честному и кропотливому труду, чтобы осетин с
одинаковой любовью мог сказать и о школе, и об
учителе: «Это — наша школа, а учитель — ягода нашего
поля». Он с сожалением констатировал, что в осетинской
школе, даже у учителя в одной и той же школе, «свои
особые способы преподавания», что, несмотря на отсталость
1 Газ. «Казбек» № 611, 1899 г.
64
этих способов, «они все-таки оправдывают их, стараются
находить в них достоинства и отдают этим способам
предпочтение перед общедидактическими методами».
: ; В интересах улучшения школьного дела в Осетии он
обращался к осетинскому учительству — расстаться с
рутиной, двигаться вперед, неустанно совершенствуя
.свои знания. «Если учащие в осетинских школах, —
подчеркивал он,—от души сочувствуют делу правильного
и успешного ведения первоначального обучения, то они
должны устранять ту бессистемность в преподавании, с
какою они каждый учебный день встречаются».1
X. Уруймагов требовал от учителей высоко
сознательного и ответственного отношения к своим обязанностям,
к обучению и воспитанию детей трудящихся, ибо, писал
он, народ «от школ требует не приготовления текстни-
ков и молитвенников, этих моделированных манекенов,
а живых, сознательных и цельных людей — работников
на ниве_ народной».2
Уруймагов не раз разоблачал, так же как К. Хетагу-
ров и другие деятели Осетии, ложь и клевету царских
«культуртрегеров» о том, что горцы якобы не любят
школы. На собственном опыте он убедился в
благосклонном отношении осетин к просвещению. Он писал:
«Наши осетинские школы пользуются симпатиями
народа, а потому средства для их содержания возрастают;
так, во многих осетинских селениях вторые учителя
жалованье свое получают от местных обществ;
поступают от некоторых жителей пожертвования в пользу
школ как учебниками и учебными пособиями, так и
деньгами. С каждым годом число желающих учиться
увеличивается, почему во многих селениях открыты
школы грамоты. Все это говорит, опять-таки, в пользу того,
что народ любит свои школы».3
Являясь борцом за развитие народных школ, он
добивался тесной связи школ с народом не только в
духовном, но и в производственном отношении. Он считал
необходимым, чтобы учащиеся в школах получали
необходимые в сельском хозяйстве элементарные знания.
Защищая эту идею, он исходил из того основного
положения, что «правильное разделение труда играет весьма
1 Газ. «Казбек» № 611, 1899 г.
2 Альманах «Утро гор» Л& 1, стр. 45.
3 Газ. «Казбек» № 611, 1899 г.
5 М. С Тотоев
65
видную роль в экономическом быту народа» и что «такое
разделение легче осуществимо там, где каждый человек
в состоянии избрать себе такой род занятий, который бы
соответствовал его силам и способностям».1
Отсюда он делает вывод о том, что школа должна
дать учащимся такие знания в области сельского
хозяйства, пусть даже элементарные, чтобы они после ее
окончания могли избрать определенный род занятий.
Если бы школы в какой-то степени стали выполнять
подобные функции, то в глазах народа их значение
поднялось бы еще выше. «В деле улучшения экономического
благосостояния осетин сельские школы оказали бы им
услугу, если, конечно, призвать их в помощницы
народу — в его труде. В самом деле, что лучше и вернее
может пробудить в народе его могучие
разумно-нравственные силы, как не школа, которая питает, развивает,
возбуждает и вкореняет в народе потребность
сознательной деятельности? Эта-то школа и есть истинно
высокая и благородная двигательница народа вперед по
пути его умственного и материального богатств».
Что же конкретно предлагал Уруймагов, чтобы
реально осуществить связь школы с народом, теории с
практикой, чтобы школа могла в какой-то степени
подготавливать детей к избранию определенного рода занятий?
Для этого он считал необходимым внести в программу
сельских школ изменения с тем условием, чтобы отвести
место для ознакомления учащихся с элементарными
сведениями в области сельскохозяйственных наук. Однако
Уруймагов сам понимал, что для такой перестройки
осетинских школ никаких реальных возможностей не было
не только потому, что не было ни средств, ни
специалистов, но и потому, что царские «культуртрегеры» какой-
либо ломки программы школ ни за что не допустили бы.
Но, несмотря на это, Уруймагов все же предложил
выход для того, чтобы «заниматься в школах
ознакомлением детей с выгодами более рационального и
производительного хозяйства». В качестве выхода он
предлагал, чтобы каждое сельское общество выделило для
своей школы земельный участок до двух десятин для
проведения опытно-показательных занятий с учащимися.
Он считал, что на таких участках постепенно можно
1 Газ. «Казбек» № 974, 1901 г.
66
будет заводить плодовые сады, огороды, плантации
разных культурных растений, заниматься пчеловодством и
т. д. Такие участки, кроме материальных выгод для
школы и учителей, должны были иметь и большое
воспитательное значение для учеников. «Осетинским
учителям, — писал он, — путем выписки журналов и чтения
книг по сельскому хозяйству... легко будет знакомить
своих питомцев с необходимыми приемами по
возделыванию и уходу за теми или иными растениями сельского
хозяйства; таким образом, учителя, знакомя детей о
сельским хозяйством и приучая их к правильному труду,
разовьют в детях привычку относиться к делу
сознательно, чем дадут народу, нуждающемуся в плодах учения,
людей с ценными познаниями, прямо соответствующими
нуждам населения».1
Таким образом, Уруймагов значение и роль
народного учителя выносил далеко за пределы школы; он должен
был быть учителем не только учащихся, но, по существу,
и окружающего сельского населения в смысле
приобщения его к более передовым формам ведения своего
хозяйства.
Работая в начале 900-х гг. в сел. Гизель, он сделал
попытку реализовать свою идею здесь. Гизельское
общество выделило школе для указанных целей две
десятины земли. В связи с этим он указывал, что если бы
все осетинские сельские общества последовали примеру
сел. Гизель, выделив своим школам столько же земли
с обязательством обсеменения и обработки их на первый
год, «то при школах образовались бы капиталы, которые
можно направлять на введение в школах
сельскохозяйственных занятий как практических, так и теоретических».
Далее он констатировал, что «при умелом ведении дела
можно надеяться, что школы осетинские постепенно
вошли бы в курс того важного значения, какое они
должны иметь для народа», и выражал еще раз
пожелание, чтобы школы пришли «на помощь населению,
научая его к сеянию семян и плодопищевых растений».2
Обобщая сказанное об Уруймагове,. следует
констатировать, что в области развития научно-педагогической
мысли в Осетии после Коста он является наиболее вид-
1 Газ. «Казбек» № 975, 1901 г.
2 Там же.
67
ным представителем среди культурно-просветительных
деятелей Осетии конца XIX и начала XX в. Как педагог-
просветитель он стоял на передовых позициях. Если его
идея об опытно-показательных школьных участках в
условиях тогдашнего строя была почти неосуществимой
мечтой, то в целом его мысли о методах воспитания и
обучения, о связи школы с народом, о создании
народной литературы и школьных библиотек в целях
духовного развития народных масс были прогрессивными
идеями. X. Уруймагов в истории культуры осетинского народа
занимает заслуженное место не только как учитель-
революционер, но и как замечательный деятель в
области развития осетинской научно-просветительной
мысли.
в) Прогрессивные педагогические взгляды
Г. Дзасохова
Рука об руку с X. Уруймаговым на ниве народного
просвещения трудился Григорий (Гиго) Иванович (Бат-
чериевич) Дзасохов, который накануне и в годы первой
русской революции принимал активное участие в
революционном движении. Одновременно он занимался и
литературно-публицистической деятельностью.
Г. Дзасохов родился 14 августа 1880 года в сел.
Георгиевско-Осетинском в трудовой крестьянской семье.
После окончания сельской церковноприходской школы
он поступил в Ардонскую духовную семинарию,
которую окончил в 1901 году.
Постановка воспитания, образования и обучения в
семинарии преследовала, прежде всего, цели
миссионерские, поэтому о всестороннем духовном развитии
учащихся нечего было и думать. Сам Гиго Иванович позже
писал: «Помимо скудости общего образования, которое
дает Ардонская семинария, здесь противнее всего духу
питомцев — один ее монастырский уклад жизни...
Всякое стремление к самоопределению и развитию своих
природных задатков считалось здесь «гордостью» и
преследовалось как зло, как грех заповеди «Иеговы».
Национальные чувства осетин здесь постоянно
оскорблялись, занятия родной литературой преследовались...
Питомцы семинарии выходят с полным отвращением к
68
воспитавшему их учебному заведению и ко всему
церковному».1
После Ардонской духовной семинарии Дзасохов
поступил в Казанскую духовную академию, после
окончания которой он поступил на гражданскую службу. Он не
оправдал доверия духовного ведомства Казанской
духовной академии, которое надеялось, что из него выйдет
крупный церковный деятель. В академии Дзасохов
увидел, как «насиловали совесть людей», готовя из них
«гнилых членов общества».
Вернувшись на родину в начале революции 1905 г.,
Дзасохов стал работать преподавателем литературы во
Владикавказском реальном училище. Одновременно он
становится и активным участником революционных
событий, но в партийном отношении оказался на ложном
пути. Войдя в состав Терско-Дагестанского комитета
РСДРП, он примкнул к меньшевистской фракции,
которая была в большинстве в этом комитете. Он же
редактировал орган этого комитета газету «Искра»,
направление которой в основном было также меньшевистским.
Сразу отметим, что в общественно-политической и
публицистической деятельности Г. Дзасохова были
ошибки и заблуждения, вытекавшие из его
меньшевистских взглядов.
К оценке движущих сил революции он подходил с
меньшевистских позиций. В статье «Что вам еще надо?» он
«главной силой современного освободительного
движения» считал «класс наемных рабочих, или пролетариат... и
живущую в сфере идеалов учащуюся молодежь»; что же
касается крестьянства, то он его не рассматривал как
союзника пролетариата в борьбе за победу революции*
В статье «К выяснению недоразумений» Дзасохов писал,
что «социал-демократы безусловно не могут
сочувствовать всем последствиям, которые ведут за собою
современные аграрные беспорядки».
В годы первой русской революции Дзасохов
пропагандировал меньшевистскую платформу и по аграрному
вопросу. Поэтому глубоко ошибочно утверждение, будто
бы Дзасохов в годы первой русской революции «пришел
к марксизму и по-марксистски оценивал общественные
события тех дней».
Дзасохов был не свободен также от мелкобуржуаз-
1 Газ «Казбек», 25 июля 1905 г.
69
но-либеральных реформистских иллюзий и взглядов. В
своем «Письме в редакцию» в начале июня 1905 г. он
писал: «Нужно, по-моему, теперь же готовить народ к
предстоящим коренным реформам в нашей
государственной жизни, чтобы безболезненны были роды при
предстоящем перерождении нашего государства», отмечая
далее, что надо «внести свет и умиротворение в
возбужденную сейчас народную массу».1
Дзасохову был присущ национальный нигилизм,
причем это выразилось не только в отрицании осетинской
литературы, но и в отрицании политических интересов и
идеалов у осетинского народа. В статье «Осетинский
викариат» он писал, что «осетинам чужды вопросы
политические, ибо пока их угнетает нищета духовная и
материальная».2
Отмеченные и некоторые еще другие ошибки и
недостатки в мировоззрении Дзасохова свидетельствуют о
том, что он еще был далек от марксистской закалки и
нередко давал ошибочные оценки общественным
событиям и явлениям дооктябрьского периода.
Однако, несмотря на эти ошибки и заблуждения,
Дзасохов был близок к народу, верно служил интересам
трудящихся, верил в могучие способности и силы
рабочего класса, который, как писал он, «безусловно возьмет
в свои руки судьбу народов и государств... Пролетариат
ни перед чем не остановится. Для последнего борьба не
страшна, ибо это и есть единственное средство к тому,
чтобы выйти на правильный путь, ведущий в светлое
царство социализма».3
В январе 1906 г. Дзасохов был арестован и после
9-месячного предварительного заключения был сослан в
Астраханскую губернию. В конце 1906 г. ему было
разрешено, в связи с болезнью, переехать в гор. Азов, где
он пробыл до 1910 г., работал преподавателем
литературы, нередко выступал с публичными лекциями и
статьями в местных газетах. Дзасохов пытался обосноваться
в Ростове-на-Дону, но на это не получил разрешения
ввиду «политической неблагонадежности» и переехал в
гор. Харьков, где оставался до Февральской революции,
занимаясь педагогической и просветительной деятель-
1 Газ. «Казбек», 3 июня 1905 г.
2 Газ. «Терек» № 4628, 9 июня 1913 г.
3 Газ. «Казбек», 24 ноября 1905 г.
70
ностью. После Февральской революции он вернулся в
родное селение Георгиевско-Осетинское и включился в
активную революционную работу. После Октябрьской
революции встал на платформу Советской власти, в
апреле—мае 1918 г. вступил в ряды РКП (б). Среди
крестьянской бедноты села имел большой авторитет.
Казачья верхушка, борясь против революции, не раз
совершала нападения на революционные села. В одно из
таких нападений белогвардейцев на сел. Георгиевско-
Осетинское Дзасохов был схвачен и жестоко избит, от
чего 18 октября 1918 г. скончался.
Так оборвалась жизнь демократа, видного
общественного деятеля, талантливого публициста и
литературного критика. Литературное наследие Дзасохова богато
и многогранно и, несмотря на некоторые ошибки и
заблуждения, имеет несомненную ценность и значение для
истории культуры осетинского народа.
О литературно-критических статьях Дзасохова мы
скажем в третьей главе, в данном же разделе
постараемся кратко проанализировать публицистические статьи,
характеризующие педагогические взгляды Дзасохова. К
ним относятся: «Образовательное и воспитательное
значение осетинского языка», «О конечной цели воспитания
и образования», «О женском образовании в Осетии», «К
осетинскому народу», «О женской учительской школе в
Осетии», «Осетинский женский приют», «Характеристика
Ардонской духовной семинарии», «К вопросу о переводе
Ардонской духовной семинарии во Владикавказ» и др.
Прежде всего следует сказать о том, что Дзасохов
был образованным, эрудированным человеком; он
разбирался в вопросах социологии и философии, что давало
ему возможность прибегать в ряде случаев для
обоснования своих педагогических взглядов к помощи этих
наук.
Так, разоблачая политику царизма в области
народного образования, политику преследования
преподавания родного языка и родной литературы, он требовал,
чтобы учащиеся в осетинских школах, помимо всего,
получали представление также о «национальной
физиономии» своего народа. «Национальную физиономию, —
писал он, — можно изуродовать, как уродовали ее
блаженной памяти «заморские обезьяны», но потерять ее
совсем нельзя. Общечеловеческое развитие тем и драго-
71
ценно, что оно не посягает на национальность. Заботясь
о развитии свойств души, которыми каждого из нас
наделила природа в известной мере, человек растет
духовно не как общечеловек, а как человек определенной
национальности, ибо каждое духовное свойство человека
окрашено, так сказать, национальной окраской, которая,
по мере духовного роста человека, не только не теряет
своего цвета, а, напротив, становится ярче и
определеннее... прекрасные стороны национальности педагоги
должны всячески оберегать в детях. Если педагогика
рекомендует принимать во внимание личную
индивидуальность дитяти, тем более она должна требовать уважения
к индивидуальности народной».1
Из этого основного философского тезиса вытекали
многие его педагогические требования в области
народного образования.
Для того, чтобы получить более или менее полное
представление о его педагогических взглядах, мы
проанализируем только четыре вопроса, которые являются
центральными в его статьях: 1) разоблачение
реакционной, русификаторской политики царизма в школьном
деле, и, в этой связи, об образовательном и
воспитательном значении родного языка; 2) женское образование;
3) критика духовных школ и защита светской школы и
4) разоблачение реакционных взглядов наблюдателя
осетинских школ А. .Кодзаева и его деятельности.
Дзасохов был противником русификаторской
политики царизма, политики преследования преподавания
родного языка в школах. Он решительно протестовал
против того, что «всюду в инородческих школах постепенно
изгоняется из школ их родной язык». С возмущением он
писал: «Отнять родной язык у данного народа, значит»
обезличить его», так как «в родном языке, как
воплощении личности нации, каждый народ выражает свое
понимание всего существующего, выражает то, что
скрывается в недрах народа. В языке видно содержание духа
целого народа».2
Чтобы полнее показать реакционность и пагубность
русификаторской политики царизма для духовного
развития учащихся нерусских народов, он свои доводы и
1 Газ. «Казбек» № 2254,6 июля 1905 г.
2 Газ. «Казбек», 20 июля 1905 г.
72
положения подкрепляет высказываниями виднейших
авторитетов русской прогрессивной педагогической мысли
и, прежде всего, К. Д. Ушинского и Н. И. Пирогова.
Дзасохов справедливо отмечал, что «природа
человека может выливаться, разливаться только по руслу,
самой природой же созданному». Этим руслом он называл
родной язык. Поэтому, естественно, первоначальное
образование надо вести непременно на родном языке, и
только после, когда ребенок станет свободно владеть
родным словом, когда он научится мыслить на родном
языке, можно ожидать результатов от изучения им
русского языка.
Дзасохов подчеркивал, что язык есть такой источник,
из которого ребенок черпает все нужное для его
образования и воспитания, что этот источник, т. е. язык, есть
«самый великий педагог», что через язык, в котором
«одухотворяется весь народ и вся его родина, вся история
духовной его жизни»; ребенок воспринимает, усваивает
«все здоровые психические элементы родного племени»,
что через язык ребенок приобретает множество разных
познаний и, таким образом, получает «возможность
смело вступать в жизнь»; путем усвоения языка родного
народа ребенок «одновременно усваивает и плоды
мысли, и чувства предшествовавших поколений».1
Так как язык развивает не только ум, но
способствует и формированию воли, характера и т. п., то его
изучение имеет и важное воспитательное значение. Но
здесь следует сказать о том, что в полемике с духовными
лицами Дзасохов язык брал несколько изолированно, в
отрыве от социально-экономической жизни народа, и это
снижает его доводы. Но, очевидно, он сознательно не
затрагивал классовую сторону вопроса образования и
воспитания в буржуазном обществе.
Гиго правильно подчеркивал, что царизм, хотя и
добивается путем «скорейшего обрусения» инородцев
ускорения «приобщения их к русской гражданственности»,
но не достигает желаемого, так как методы его
антинародны. «Едва ли инородцы,— писал он,— искалеченные
с потерею языка, составят здоровый элемент в
организме русского государства. По нашему глубокому
1 Газ. «Казбек», 27 апреля 1904 г.
73
убеждению, обрусения инородцев можно достигнуть
более рациональным путем, именно, представлением им
свободы в изучении родного языка. Дайте им
возможность развиваться на своей почве... Цивилизация может
объединить воедино и говорящих на разных языках».1
От последних слов Гиго хотя и отдает реформизмом,
но в целом взгляды его по данному вопросу были
прогрессивными. Он с глубоким уважением относился к
русской культуре, ратовал за сближение культуры своего
народа с русской культурой, причем успех такого
сближения ставил в зависимость от свободного развития
национальных культур нерусских народов.
Г. Дзасохов был ревностным сторонником женского
образования, но был глубоко недоволен постановкой
этого дела в Осетии. В то время в Осетии был один
единственный приют для осетинских девочек, да и тот не имел,
как он писал, «никакой установленной программы и
официально не пользовался никакими правам^». Если и
были программы, они менялись по усмотрению местного
начальства. Характерно было то, что в приюте родной
язык был совершенно вычеркнут из программы
подготовки будущих осетинских учительниц.
Духовные руководители этой школы меньше всего
обращали внимание на всестороннее развитие способностей
воспитанниц. Наоборот, главное их внимание было
направлено на изучение религиозно-нравственных
предметов, что Гиго считал совершенно ненормальным.
«Церковность,— писал он, — чуждая природе осетина,
прививается здесь всеми мерами учащимся осетинкам». Он
возмущался тем, что приют помещался в
«отвратительном здании, более приспособленном для осужденных на
одиночное заключение, чем для учащихся». Обстановка
и образ жизни учащихся в приюте, отмечал он, были
«проникнуты каким-то монашеским духом».2
Направление воспитания учащихся носило чисто
церковный характер, против чего возмущался Дзасохов.
Он вообще был против духовных школ, где только
калечили детей, и ратовал за светскую школу; он требовал
преобразования Владикавказского приюта в светское
учебное заведение, наподобие женской прогимназии.
Гиго считал, что одной из причин торможения куль-
! Газ. «Казбек», 27 апреля 1904 г.
2 Газ. «Казбек», 11 ноября 1905 г.
74
турного развития осетинского народа является
неразвитость, отсталость женщин. Он делал справедливый
вывод о том, что в обществе не может быть
поступательного движения, если женщины еще не добились полной
эмансипации. «Какой прогресс возможен в обществе,—
писал он,— где женщина забита и не пользуется
правами свободного человека — свободно развивать и
проявлять способности своей природы».
Гиго был оптимистом в данном вопросе, он верил в
творческие возможности горянки. «Я верю,— писал
он,— в богатую высокими дарованиями натуру нашей
женщины и думаю, что она при возможности развития
удивит нас своим высоким полетом мыслей и чувств так
же, как теперь поражает своею покорностью и
выносливостью».1
Дзасохов в одном отношении был неправ, когда
говорил, что осетинский женский приют будто бы «не
играл почти никакой роли в деле поднятия женского
образования в Осетии». Ведь известно, что объективно
эта школа сыграла положительную роль, что в свое
время правильно подчеркнул К. Л. Хетагуров. Дзасохов
предлагал провести ряд неотложных мероприятий, чтобы
коренным образом изменить постановку обучения в
приюте. Он прежде всего считал необходимым смену
руководства, обновление учительского состава, включение в
программу преподавания родного языка, упразднение
евангелия и катехизиса «как бестолкового зубрения»
и т. д.
Ратуя за полную эмансипацию женщины,. Дзасохов
выступил за создание в Осетии отдельных женских
светских школ как начальных, так и средних. Одновременно
он тогда же ставил вопрос об открытии во
Владикавказе высшего учебного заведения.
Дзасохов выступал за светскую школу не только ради
эмансипации женщины. Он считал необходимым
повсеместно открывать общеобразовательные светские школы
во имя прогресса народа. Ради этой благородной
задачи он требовал реорганизации церковноприходских
школ. Он правильно подчеркивал, что в этих духовных
школах, в том числе и в Ардонской духовной семинарии,
-«национальные чувства осетин постоянно оскорблялись,
1 Газ. «Казбек», 20 июня 1905 г.
75
занятия родной литературой преследовались». В Ардон-
ской духовной семинарии, отмечал он далее, учащихся
«заставляли испытывать всяческие нравственные
унижения с целью подавления национальной осетинской
гордости».
Вот почему Дзасохов требовал, чтобы вместо Ардон-
ской духовной семинарии была организована «народная
осетинская гимназия», где бы каждый учащийся мог
свободно выявлять «свои природные задатки и получать
нормальное среднее образование».
Гиго справедливо настаивал на необходимости
ликвидации духовных учебных заведений, считая их
анахронизмом.
Попутно заметим, что такой же точки зрения
придерживался и другой видный общественный и культурный
деятель, последователь русской передовой
педагогической мысли А. Гассиев.
В заключение необходимо подчеркнуть, что,
несмотря на идейные заблуждения и ошибки меньшевистскога
характера, своей общественно-педагогической
деятельностью и педагогическими статьями Дзасохов вместе с
передовыми учителями. Осетии внес определенный вклад
в дело развития прогрессивной педагогической мысли а
Осетии.
ГЛАВА II фффф
ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ И
ПУБЛИЦИСТИКА. РАЗВИТИЕ
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ,
ИСТОРИЧЕСКОЙ И ФИЛОСОФСКОЙ
МЫСЛИ
1. ЗАРОЖДЕНИЕ ОСЕТИНСКОЙ
ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ И
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ ПУБЛИЦИСТИКИ
ш~ азвитие общественно-политической мысли в
Северной Осетии в период империализма теснейшим
образом было связано с публицистической
деятельностью осетинской интеллигенции начала XX в.
Наиболее видные деятели осетинской культуры этого периода
в той или иной степени занимались публицистикой,
развитие которой в условиях тогдашнего Северного
Кавказа вообще, Терека в частности, отличалось от ее
развития в центральных областях России. Царизм
преследовал передовую мысль и прогрессивную печать всюду,
но особенно это чувствовалось в колониальных окраинах.
Это сказывалось на характере и особенностях развития
публицистики. Нередко органы периодической печати
закрывались, не успев появиться, а те, которым
удавалось сохранить свое существование, находились в тисках
и под сверлящим оком цензуры.
В этих условиях представители демократической и
прогрессивной интеллигенции Осетии, следуя
публицистическим традициям К. Л. Хетагурова, в своих
выступлениях в периодической печати затрагивали, прежде
всего, не общие, абстрактные проблемы, а вопросы,
которые являлись жгучими, злободневными для горцев,
способствовали росту их классового самосознания и
77
политической зрелости, развитию среди них
революционно-освободительной мысли.
Их публицистические выступления были проявлением
демократических устремлений осетинского народа, его
стремления освободиться от господствовавшей тогда
феодально-буржуазной и клерикальной идеологии.
Публицистика революционных деятелей носила
острый, боевой, наступательный характер. Каждое слово
било по цели, доходило до народных масс, будило и
поднимало их к священной борьбе против злых и
мрачных сил, против кровопийцев и угнетателей.
Публицистическое наследие передовых
представителей осетинской интеллигенции по своим размерам не так
уж велико, но оно представляет исключительную
ценность для изучения характера общественного движения
и общественной мысли в Северной Осетии начала XX в.
Как увидим ниже, многие вопросы
общественно-политической жизни осетинского народа без анализа и
использования публицистики начала XX в. осветить невозможно.
Публицистика дает возможность судить о том, что
общественно-политическая мысль в Северной Осетии в
период империализма была вполне зрелой, шла в ногу
с эпохой, давала ответы на жгучие вопросы
общественного движения и этим способствовала росту и развитию
революционно-освободительной мысли среди своего
народа.
Наиболее деятельными представителями осетинского
народа в области публицистики в рассматриваемые годы
A903—1917 гг.) были Г. М. Цаголов, А. А. Гассиев,
X. А. Уруймагов, М. Ю. Гадиев, М. К. Гарданов, Г. И.
Дзасохов, А. Г. Датиев и другие.
Все они активно выступали в периодической печати
по вопросам политического, экономического,
социального и культурного положения горцев, а некоторые из них
и с отдельными книгами и брошюрами ярко
публицистического направления.
Прежде чем говорить о каждом из них в отдельности,
кратко остановимся на истории периодической печати с
тем, чтобы ознакомиться с печатными органами,
страницы которых использовались для публицистических
выступлений, а также показать значение, которое сыграли
газеты и журналы в развитии общественного движения
в начале XX в. в Осетии.
78
Начало зарождения и развития осетинской
периодической печати относится к годам первой русской
революции.
До 1905 г. все газеты во Владикавказе выходили на
русском языке. Это были, прежде всего, «Терские
ведомости» A867—1917 гг.) — официальный орган
администрации Терской области. На страницах «Терских
ведомостей» часто появлялись статьи и заметки о
различных сторонах жизни Осетии. Из этих статей особую
ценность представляли те, которые были написаны
передовыми образованными осетинами и прогрессивно
настроенными представителями русской интеллигенции.
С 1883 г. стала выходить газета «Терек». Ее издавала
группа владикавказской передовой интеллигенции под
редакцией местного нотариуса. Одним из организаторов
газеты был Индрис Шанаев, представитель
прогрессивной части осетинской интеллигенции.
С 1884 г. в Ставрополе стала выходить газета
«Северный Кавказ», умеренно-прогрессивного направления. С
приходом Коста (90-е гг.) она стала выступать более
решительно в защиту горцев. С газетой «Северный
Кавказ» в продолжение длительного времени была тесно
связана поэтическая и публицистическая деятельность
Коста Хетагурова.
К числу старейших газет, выходивших во
Владикавказе, относится также «Казбек» A895—1905 гг.),
закрытый в конце 1905 г. за напечатание статей,
оппозиционных по отношению к правительству.
На русском языке, кроме указанных газет, в течение
1905—1907 гг. выходил еще ряд газет и журналов, но они
существовали непродолжительное время («Вперед»,
«Правда», «Искра» — орган Терско-Дагестанского
комитета РСДРП, «Горец», «Жизнь Северного Кавказа»,
«Эхо Кавказа» и другие).
В годы первой русской революции велика была роль
левых газет; они способствовали пробуждению масс к
борьбе против царизма. Их появление и даже короткое
существование приводило в трепет царскую
администрацию. Начальник владикавказской полиции 30 декабря
1905 г. в своем секретном рапорте доносил: «В городе
Владикавказе революционная пропаганда ведется при
посредстве местных газет: «Казбек», «Весь Кавказ» и
особенно недавно начавшей выходить в свет газеты «Иск-
79
ра», — органа местной социал-демократической
партии».1
Владикавказская передовая интеллигенция
группировалась вокруг новой «межпартийной» газеты «Жизнь
Северного Кавказа». Ее редактором-издателем был
молодой инженер И. П. Дзалаев (из сел. Салугардан),
заведующим редакции — О. Селин, секретарем — Г. Ца-
голов. В состав редакции входили: X. Уруймагов, Н. М.
Кесаев, А. Долгушин, К. Дигуров и др.
Первый номер газеты вышел 4 июня 1906 г. «Жизнь
Северного Кавказа» вскоре была закрыта за
«противоправительственные статьи». Популярность газеты была
так велика, что она тут же стала выходить под
названием «Голос Кавказа», но и эта газета просуществовала
недолго. Рядом с ней выходили, но тоже недолго, такие
газеты, как «Терская жизнь», «Владикавказский
листок» и др.
Все эти левые газеты были авторитетны в народе,
потому что «в них, — отмечал Г. Цаголов, —
чувствовалась идейность».
В положении печати в результате революции кое-что
изменилось: формально предварительная цензура была
снята, расширился круг вопросов, по которым можно
было высказываться в печати, стало возможным
несколько глубже проникать в суть обсуждаемых вопросов и
т. д. Но вместе с тем, отмечал тот же Цаголов,
расширились и права местной администрации в отношении
печати. Она получила право подвергать газеты и журналы
солидным штрафам, если они не обнаруживали
готовности «ниже тоненькой былиночки свою голову клонить».
Она могла также закрывать эти газеты и журналы.
Наконец, ей разрешено было ссылать в административном
порядке работников печати, как лиц в политическом
отношении неблагонадежных и опасных.
С началом первой русской революции связано
появление и осетинской периодической печати на родном
языке. Но пояэлявшиеся на осетинском языке газеты и
журналы обычно жили очень недолго, быстро
закрывались, причем не столько из-за отсутствия средств, сколь-
1 Ее редактором был один из руководителей
Терско-Дагестанского комитета РСДРП, тогда примыкавший к фракции меньшевиков,
но позже порвавший с нею, Г. И. Дзасохов.
80
ко от ударов местной администрации и цензоров,
всячески преследовавших национальную культуру народов
окраин.
Значение осетинской периодической печати
заключалось не только в том, что она содействовала
пробуждению революционно-освободительной мысли среди
осетинского народа, но и в том, что существовавшие на
осетинском языке газеты и журналы способствовали
развитию осетинской поэзии, прозы и драматургии,
зарождению и развитию публицистики на родном языке,
воспитанию в народе любви к родному языку и родной
литературе.
Еще до появления осетинской периодической печати
на родном языке в Осетии стали появляться
прокламации и воззвания на осетинском языке.
Первая осетинская газета «Ирон газет» печаталась в
течение июля—августа 1906 г. в г. Владикавказе в
частной типографии Шувалова; вышло 9 номеров.1
«Осетинская газета» среди трудящихся Осетии
пользовалась широкой популярностью, так как она освещала
на своих страницах злободневные
социально-экономические и политические вопросы. Острой постановкой
вопросов текущего дня газета способствовала росту
политической сознательности трудящихся, их
революционному просвещению. Общее ее направление было
прогрессивно-демократическое.
Несмотря на недолгое существование «Осетинской
газеты», ее значение в общественном движении Осетии,
в частности в истории осетинской периодической печати,
знаменательно: день выхода ее первого номера является
началом зарождения осетинской периодической печати.
Поэт-революционер Ц. Гадиев,- входивший в состав
редакции газеты и принимавший активное участие в
организации ее издания, о зарождении и значении этой
первой осетинской газеты писал следующее: «В
осетинских селах и аулах все чаще и явственнее раздавалось:
«Газету, свою газету!»... Это сознавалось большинством
интеллигенции и частью служащих и рабочих-осетин...
Поздно вечером в субботу 22 июля набор уже был закон-
1 В редакцию и инициативную издательскую группу входили:
Ц. Гадиев, врач Дз. Газданов, Алм. Канунов и др. Сотрудниками ее
был целый ряд осетинских писателей, публицистов и общественных
деятелей.
6 М. с. Тотоев
81
чен и сверстан... Перед типографией собралась изрядная
группа людей, ожидающих выхода газеты... К полуночи
был готов первый номер осетинской газеты.
Воскресенье, 23 июля 1906 года — памятная дата для
осетинской периодической печати...
Недолго просуществовала «Ирон газет», но это
первое посеянное зернышко дало прекрасный всход. В
осетинской трудовой массе уже крепко засела мысль о
воле, глубоко пустило корни стремление к культуре, к
свету, к национальному росту».1
Далее Гадиев отмечал, что «Ирон газет», несмотря
на короткий срок своего существования, стала известна
почти всей Осетии, отдельные ее номера проникали в
самые темные осетинские трущобы, у газеты появились
подписчики, сотрудники, добровольные агенты по ее
распространению, корреспонденты в разных местах Осетии
и вне ее.
В центре внимания «Ирон газет» был в основном
трудовой народ, его нужды, чаяния и стремления. Она с
удовлетворением отмечала образование в тех или иных
местах советов рабочих уполномоченных, подсказывая
этим своим читателям мысль о необходимости следовать
этому примеру. Сотрудники газеты подбирали факты из
общественной жизни, давали им революционное
освещение, способствуя тем самым росту классовой и
политической сознательности трудящихся. Газета, далее, в
своих статьях призывала к миру и дружбе между
трудящимися горцами, между горским и русским
народами.
Она провела большую кампанию, и не безуспешно,
против одного серьезного общественного зла.
Черносотенные погромщики в целях борьбы с аграрным
движением привлекали к себе на службу в качестве
стражников наиболее отсталую, темную, несознательную часть
молодежи горских народов.
В годы революции черносотенцы использовали этих
стражников против народа, поднявшегося на борьбу с
царизмом, помещиками и буржуазией. Использование
горской молодежи в контрреволюционных целях вызы-
1 Ц. Гадиев. Первая осетинская газета. «Горский вестник»
Л* 2, 1924 г.
82
вал о глубокое возмущение среди прогрессивных слоев
горских народов.
«Осетинская газета» открыла борьбу против этого
позорного явления и сыграла в этом немаловажную
роль. В значительной степени под влиянием ее агитации
«аульные общества,— писал Ц. Гадиев, — стали
выносить постановления о запрещении своим односельчанам
идти в стражники, о возвращении на родину уже
отправившихся».
Вокруг этого позорного явления было создано
общественное мнение, стражников «стали поднимать на:
смех и на свист».
Газета напечатала немало статей и сообщений о
революционных выступлениях рабочих и крестьян на Кавказе
и в России, которые несомненно будили революционное
сознание осетинского народа.
Ц. Гадиев в передовой статье второго номера газеты
писал: «Мы уже не можем жить по-прежнему,— говорит
народ, — мы больше не в состоянии терпеть наши
мучения и страдания. Наш гнев дошел до предела... Массы
поняли, что власть одних над другими не является
велением небес, и поднялись на борьбу, кто пером, а кто и
делом».
В другой передовой газеты, в номере девятом, был и
прямой призыв, по примеру русских рабочих и крестьян,
к свержению царского строя, ибо «правители, которые
до сих пор сидели на шее народа, пили его кровь... не
согласятся добровольно установить новые порядки,
изменить существующий строй».1
В газете впервые были опубликованы такие
революционные стихотворения Коста, как «Тревога» и
«Прислужник», ранее не пропущенные цензурой.
Многие другие вопросы освещала на своих страницах
«Осетинская газета», но в канцелярии начальника
Терской области ей уже был подписан приговор.
Газета была закрыта 20 августа 1906 г. по
распоряжению генерал-губернатора Терской области, который
усмотрел в ее некоторых статьях «призыв к
вооруженному восстанию». Немалую роль в ее закрытии, как
отмечал Гадиев, «сыграли и осетинские реакционеры, кото-
1 Цит. по кн. X. Ардасенова. Очерк развития осетинской
литературы. Орджоникидзе, 1959, стр. 221.
83
рые наводнили генерал-губернаторскую канцелярию,
жандармское управление и охрану разного рода
доносами, что якобы по вине этой газеты население перестало
платить налоги, не подчиняется больше властям и
готовится к восстанию».
В 1907 г. на осетинском языке вышла газета «Ног
цард» («Новая жизнь»). Ее организаторами были
представители демократической осетинской
интеллигенции, проживавшие в Тифлисе.1 Средства на ее издание
были собраны путем театральных постановок. Газета
просуществовала с 8 марта по 31 декабря 1907 г. (вышло
свыше 70 номеров). Она была прогрессивной, в основном
демократической газетой, хотя на ее страницах нередко
появлялись и статьи реакционного характера. Она
пользовалась популярностью как в Южной, так и в Северной
Осетии. На страницах «Ног цард» материалы
печатались на обоих диалектах осетинского языка: иронском
и дигорском.
В газете печатались статьи о тяжелом земельном
положении горцев, о равноправии наций, по вопросам
народного образования, о реакционных пережитках
прошлого (калым, кровная месть и др.). Она помещала
не только публицистические статьи, но и очерки,
рассказы, стихи осетинских писателей и поэтов. На ее
страницах были напечатаны революционные стихотворения
Ц. Гадиева, рассказы С. Гадиева, Е. Бритаева и других
осетинских писателей. В газете впервые были
опубликованы запрещенные царской цензурой стихотворения
Коста «Додой», «Салдат» и др. Газета помещала также
переводы рассказов с русского и грузинского языков.
В дооктябрьский период на осетино-русском языке
выходила еще газета «Хабар» («Новость»). Ее издавала
Н. Валаева, а редактором был Алм. Кануков. Она
просуществовала с 24 февраля по 11 июля 1909 г. На
страницах этой газеты материалы печатались как на
осетинском, так и на русском языках. Выходила она во
Владикавказе.
Газета ставила перед собой, главным образом,
просветительные цели. Она часто публиковала статьи по
1 В инициативную группу по созданию этой газеты входили:
учителя П. Тедеев, Н. Джиоев, Б. Кочиев, начальник депо ст. Тифлис
инж. И. Собиев. Сотрудниками ее являлись: С. Гадмев, Ц. Гадиев,
А. Гаглоев, И. Санакоев и др.
84
осетинской литературе, давая особенно высокую оценку
творчеству Коста Хетагурова. «Коста действительно
был, — писала газета, — главой народа, его путеводной
звездой, он вывел народ из мрака в свет, разбудил
осетинский народ от спячки». На страницах «Хабар» были
напечатаны также некоторые переводы рассказов Л. Н.
Толстого, «Песнь о Соколе» М. Горького и др.
Но газета «Хабар», по сравнению с первыми двумя
осетинскими газетами, резко отличалась отсутствием
общности и единства взглядов среди ее основных
сотрудников. Рядом со статьями представителей прогрессивно-
демократической интеллигенции на ее страницах
печатались материалы националистического,
либерально-монархического, реакционного содержания. «Хабар»
испытала сильное влияние столыпинской реакции. Но за
отдельные оппозиционные статьи, которые иногда
появлялись на ее страницах, 11 июля 1909 г. и она была
закрыта царской администрацией. После закрытия «Хабар»
вплоть до Февральской революции осетинские газеты
больше не появлялись.
Годы первой русской революции положили начало
появлению общественно-политических и литературно-
художественных журналов на осетинском языке, но они
существовали также недолго.
Первым из таких журналов был «Зонд» («Знание»),
вышедший в 1907 г. Его выход был организован
усилиями передовой осетинской интеллигенции (Алм. Кану-
ков — редактор, С. Гадиев, X. Уруймагов, Р. Кочисова и
др.)- Журнал ставил перед собой
культурно-просветительные задачи. На его страницах было напечатано
несколько стихотворений Коста, рассказ С. Гадиева «Азау»,
пьеса-комедия «Наш пристав сошел с ума» Р. Кочисовои,
перевод с русского языка басни Крылова «Ворона и
Лисица» и др. Однако после второго номера он был
закрыт как «крамольный».
В 1910 г. стал выходить другой журнал под
названием «ЛЕфсир» («Колос»). Его редактором был один из
основоположников осетинской художественной прозы
Арсен Коцоев. Его сотрудниками были учитель и
публицист-демократ X. Уруймагов, писатель Д. Короев и др.
«ЛЕфсир» просуществовал с 14 февраля до 18 апреля
1910 г.
Журнал печатал произведения осетинских писателей,
85
в том числе рассказы, фельетоны и карикатуры Коцоева;
на его страницах критиковались пережитки прошлого
(калым, поминки, кровная месть и др.), разоблачалось
взяточничество, подхалимство, угодничество; большое
внимание уделялось вопросам эмансипации женщины-
горянки. Журнал печатал также переводные
художественные произведения и научно-популярные статьи.
«ЛЕфсир» в целом стоял на прогрессивных позициях и
пользовался среди читающей осетинской публики
большой популярностью, но это же явилось причиной его
закрытия царской цензурой.
Вслед за закрытием журнала «Л^фсир» стал
выходить «Чиристон цард» («Христианская жизнь»). Иногда
на страницах этого журнала появлялись статьи, стихи
и очерки отдельных осетинских писателей (А. Токаева,
С. Гадиева, Д. Короева и др.), но в целом его
основными сотрудниками были духовные лица. (Его редакторами
были священники М. Коцоев и X. Цомаев). Журнал был
призван удовлетворять, главным образом, интересы и
запросы духовенства в Осетии, поэтому среди
осетинского народа он не пользовался популярностью, но находил
поддержку местной администрации, поэтому
просуществовал с 1911 по 1917 год.
Четвертым и последним осетинским журналом в
дооктябрьский период был «Хуры тын» («Луч солнца»).
Он возник в 1912 г. в Петербурге и печатался в
типографии «Якорь». Его редактором был драматург Е. Бритаев,
а сотрудничали в нем такие осетинские писатели, как
Д. Короев, С. Гадиев и др.
Кроме художественных произведений журнал
печатал статьи по вопросам осетинского языка и культуры,
материалы политического характера, в частности, он
откликнулся на расправу с рабочими на Лене, требуя
«разбить морду тем, кто расстрелял обездоленных и
безоружных рабочих на берегу Лены».
Журнал стоял на прогрессивных позициях, но
некоторые произведения, печатавшиеся в нем, не были лишены
и недостатков. Журнал прекратил свое существование
после выхода третьего номера.
В 1905—1907 гг. произошел сдвиг и в области
издательского дела.
По инициативе представителей прогрессивной части
осетинской интеллигенции были созданы издательские
86
общества «Ир» (во Владикавказе), Юго-Осетинское и
«Бакинского осетинского кружка». Перечисленные
«издательства» сыграли замеггную роль в издании книг как
на осетинском, так и на русском языках.
Мысль об учреждении издательского общества в
среде осетинской интеллигенции Владикавказа возникла
осенью 1905 г. Тогда же евю был разработан устав,
который местными властями *был санкционирован только в
октябре 1906 г.
Первое организационное заседание общества «Ир»
состоялось 12 октября 190»5 г. в здании городской думы;
тайной баллотировкой было избрано правление, куда
вошли: писатель А. Кубал ов, учитель X. Уруймагов,
доктор Дз. Газданов, адвока ты А. Кануков, Д. Шанаев,
Г. Баев, писатель Б. Тугая-ов и др.; в состав ревизионной
комиссии были избраны: Ф. Коченов, А. Гассиев,,
М. Кануков, Ф. Голиев, Н. Кесаев. Председателем
правления был избран Д. Шанаев, а секретарем — А. Ку-
балов.
Общество «Ир» своей ближайшей задачей ставило
издание новой газеты на осетинском языке, считая ее,
как указано в уставе, «лучшей просветительной школой
для народа по коренным вопросам современной жизни».
Этой газетой явилась «Ирон газет». Издательское
общество «Ир» просуществовало недолго, но за время
своего существования издало до 20 названий книг, среди
них: «Ирон фаендыр» К. Хетагурова, его же русские
стихотворения и поэма «Фатима», «Стенной календарь» на
осетинском языке Алм. Канукова, сборник стихотворений
С. Гадиева «Ирон фиййау» («Осетинский пастух»),
сборник стихотворений Г. М. Цаголова «Горские мотивы»
и др.
Юго-Осетинское издательство существовало в
Тбилиси. Его издательская деятельность была весьма
ограниченной. Оно издало, помимо газеты «Ног цард», лишь
одну книгу для начальной школы «Райдайаен чиныг»
<«Ирон ныхас»).
Издательская деятельность «Бакинского осетинского
кружка» выразилась в организации сборника «Утро гор».
Кроме издательской деятельности члены упомянутых
издательских обществ проводили и значительную
культурно-просветительскую работу (создавали школы само-
87
образования, драматические кружки, ставили спектакли,
читали лекции т. д.).
Годы революции дали толчок к развитию
театрального искусства. Как известно, в дореволюционной Осетии
национального театра не было. С 1869 г. в гор.
Владикавказе существовал русский драматический театр,
обслуживавший главным образом местную
аристократию.
В начале XX в. по инициативе передовых
интеллигентных людей стали возникать театральные кружки. Их
основание связано с именем великого осетинского поэта
К. Хетагурова. Его вдохновенные песни распевались на
любительских сценах, которые организовывала
передовая осетинская молодежь. Первым профессиональным
актером-самоучкой был Б. И. Тотров, в последствии
заслуженный деятель искусств Северо-Осетинской АССР.
Он явился организатором первых драматических
кружков и сценических представлений на родном языке.
На примере истории появления и быстрой
ликвидации осетинских газет и журналов в рассматриваемый
период ярко видно антинародное лицо царизма, который
«проводил политику грубого угнетения нерусских
народов России, политику их насильственной русификации
и подавления национальной культуры».1
2. РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В
СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ. КРИТИКА
НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ В
ОБЛАСТИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ К. ХЕТАГУРОВА
Историческая наука в Северной Осетии в полном
смысле этого слова стала развиваться со второй
половины XIX в. под влиянием монографических
исследований крупных русских ученых — В. Ф. Миллера, М.
Ковалевского, Д. Лаврова и др. Культурные деятели Осетии
этого периода под влиянием трудов русских ученых и
требований новой исторической обстановки стали
проявлять большой интерес к историческим судьбам своего
народа. В своих публицистических статьях и отдельных
1 Тезисы Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
«Пятьдесят лет первой русской революции».
88
работах они поднимали актуальные вопросы
общественной жизни. Обращают на себя внимание такие работы,
как «Быт горных осетин» К. Хетагурова A902 г.),
«Древние осетины и Осетия» А. Кодзаева A903 г.),
«Социально-экономические очерки о Северной Осетии»
М. Гарданова A908 г.), работы А. Гассиева, «Край
беспросветной нужды» Г. Цаголова A912 г.), «Иры исто-
риа» («История Осетии») В. Темирханова A913 г.) и
•другие.
О работах и статьях Г. Цаголова, А. Гассиева, М.
Гарданова и их общественно-политических,
социально-экономических, а также исторических взглядах мы
подробно остановимся ниже. Здесь же считаем не лишним
обобщить исторические взгляды К. Хетагурова.
Как известно, по вопросам истории осетинского
народа наиболее глубокие, исторически правильные
положения были высказаны К. Хетагуровым. Поскольку в
исследовании «Очерки истории культуры и общественной
мысли в Северной Осетии в пореформенный период» эти
взгляды нами не были суммированы, то считаем
необходимым сделать это в данной работе, учитывая, тем
более, что эти взгляды К. Хетагурова в основном были
высказаны в его работе «Быт горных осетин»,
опубликованной в начале XX в.
Но прежде чем освещать исторические взгляды К.
Хетагурова, считаем нужным дать краткий критический
обзор националистических взглядов в области
осетинской исторической науки некоторых представителей
тогдашней осетинской интеллигенции.
Еще при жизни Коста попытку создать историю
осетинского народа сделал А. Кодзаев. В 1903 г. он издал
свою книгу «Древние осетины и Осетия». Автор собрал
большой фактический материал. В частности, в его
работу вошли сведения древних авторов о предках
осетинского народа — скифах, сарматах и аланах, но оценку
этого материла, анализ его он сделал с
националистических позиций, непомерно идеализируя прошлое,
особенно «мощь и величие» скифов и сарматов, их роль и
значение среди других народов в то отдаленное время.
Кодзаев увлекся, главным образом, описанием внешних
событий — походов и войн, которые вели скифо-сармато-
аланы. Он почти не анализирует внутреннюю
социальную жизнь предков осетинского народа и осетинских
89
обществ позднейшего периода. В осетинских обществах
он не видит классовых противоречий на различных
этапах их исторического развития. Кодзаев наиболее полно
выразил буржуазно-националистическую концепцию по
вопросу об общественном строе Осетии. Это он выставил
антиисторический тезис о том, что осетины в XIX —
начале XX в. будто бы переживали «родовую фазу
общежития».
Кроме этого,-работа Кодзаева изобилует многими
другими ошибочными, антиисторическими положениями
и выводами. Она в целом написана в духе буржуазно-
националистической идеологии, в духе разжигания
национальной розни между народами, в частности, между
кабардинцами и осетинами.
Кодзаев правильно признавал факт известной
вассальной зависимости Осетии от феодальной Кабарды, но
этот вопрос он освещал тенденциозно, как форму
национального гнета одного народа над другим. Он
бесцеремонно, без всякого основания результаты варварских
разрушений и опустошений, совершенных
монголо-татарскими ханами в Алании (Осетии), приписывал
кабардинскому народу, называя его «варварским народом»,
который якобы «безжалостно уничтожил святыни»
осетинского народа, «во внутренней жизни народа насадил
порядки, доселе задерживающие мирное течение
народного развития» и т. д. И в то же время он всячески
обелял царизм, прославлял русского царя, который будто
бы дал «свободу многострадальному народу».1
Вот почему прогрессивная часть осетинской
интеллигенции встретила эту книгу резко отрицательно. Г.
Дзасохов назвал автора книги «епископом во фраке» и
«иезуитом», а известный грузинский прогрессивный
деятель Боцвадзе — «доморощенным педагогом,
воспитанным монахами в иезуитской школе».
Спустя 10 лет, в 1913 г. на осетинском языке вышла
другая книга — работа Вано Темирханова под
названием «Иры историа» («История Осетии»). Это была первая
попытка создания истории осетинского народа на
родном языке. Но книга Темирханова по своей научной
ценности стоит еще ниже, чем работа Кодзаева. Она не
1 А. Кодзаев. Древние осетины и Осетия. Владикавказ, 1903,
стр. 104.
90
носит исследовательского характера, в ней мало
самостоятельности, так как составлена она на основе
известных до этого трудов по истории Осетии Миллера,
Ковалевского, Леонтовича, Кодзаева и др. К тому же
привлекаемые источники автором использованы не
критически, а подчас и тенденциозно, с целью обоснования
превосходства предков осетин — скифов и сарматов над
другими древними народами. Темирханов идеализирует
внутреннюю жизнь алан-осетин; он не видит в ней
социальных противоречий и классовой борьбы. Яркие
страницы классовой борьбы и революционного движения
Темирханов, как и Кодзаев, подверг забвению. Вот
почему и эта книга не получила поддержки прогрессивной
части осетинской интеллигенции.
По многим вопросам истории Осетии на
националистических позициях стоял и известный на Тереке
меньшевик А. Цаликов. Он также идеализировал прошлое
Осетии, проповедовал социальный мир между богатеями и
трудящимися массами, отрицал эксплуататорскую
природу осетинских феодалов — алдаров и баделят. Это он
писал в годы первой русской революции о том, что
«осетинские помещики — это те же самые горцы-осетины»,
а антифеодальную борьбу восставшего осетинского
крестьянства квалифицировал как «внутринародную»,
т.е. не антагонистическую. Националистические взгляды
он пропагандировал и по вопросам культуры, в
частности, национальную культуру Осетии он объявлял
«внеклассовой».1
Упомянутые выше представители
националистической интеллигенции Осетии хотя жили и писали после
К. Хетагурова, но в правильном понимании и решении
многих вопросов истории осетинского народа не только
не поднялись до него, но, наоборот, отстали. Это и не
могло быть иначе, так как националистическая
направленность их взглядов и некритическое восприятие ими
буржуазных трактовок мешали им понять правильно
закономерности исторического процесса вообще, истории
осетинского народа в частности.
К- Хетагуров по своим историческим взглядам по
сравнению с ними стоял на целую голову выше. Коста
проявил глубокий интерес к истории своего народа. На-
1 История Северо-Осетинской АССР, ч. 1, М., 1959, стр. 269.
91
писанные им историко-этнографические работы стояли
на уровне передовой исторической мысли России того
времени. Исторические и социально-экономические
работы Хетагурова отличаются широтой взглядов и
совершенно лишены националистической окраски. Работы его
имеют исключительно важное значение для истории
осетинского народа.
Опубликованные при жизни К. Хетагурова работы
А. Гатуева («Христианство в Осетии») и А. Кодзаева
(«Древние осетины и Осетия») по идейно-политической
направленности не являлись отражением передовых идей
тогдашней русской исторической мысли. Если первый
свои исторические «концепции» освещал в полном
соответствии с интересами русского православия, то второй
развивал их, как отмечено выше, с позиций буржуазно-
националистической идеологии.
Коста Хетагурову были чужды обе эти тенденции. Его
исторические взгляды, высказанные как в
публицистических статьях, так и в ряде художественных произведений,
являлись отражением передовых, прогрессивных идей
русской исторической науки.
Как революционер-демократ, горячий патриот своей
родины и неутомимый защитник угнетенных, Коста не
мог не интересоваться историей родного народа. Его
многочисленные высказывания по тем или иным вопросам
истории Осетии пронизаны, как и все его творчество,
горячей любовью к народу, направлены на защиту его
коренных интересов, носят интернациональный характер.
Коста проявлял большой интерес не только к
тогдашнему положению трудящихся горцев, но и к их
прошлому. Знание прошлого помогало ему защищать интересы
угнетенных и острее обличать их классовых врагов —
угнетателей и эксплуататоров.
Факты говорят о том, что Коста хорошо знал историю
своего народа как по исторической литературе того
времени, так и по историческому фольклору.
В тот период по истории осетинского народа
наиболее известными были труды крупного прогрессивного
русского ученого В. Ф. Миллера, которые выгодно
отличались от исследований других ученых тем, что в них не
было тенденциозности. Его работы по истории,
этнографии и языку осетин не потеряли своей ценности и
практического значения до сих пор.
92
Коста хорошо был знаком с трудами Миллера,
Лаврова, Ковалевского и др.
• Поэт высоко ценил науку и звал молодежь к тому,
чтобы она упорным трудом овладевала знаниями.
Из гуманитарных наук он большее внимание обращал
на этнографию. И это не было случайностью. В XIX в! о
горцах было издано много работ различных
путешественников и этнографов. В них освещалась общественная
жизнь, быт, нравы и обычаи горцев. Но в этих работах
было много ошибок и извращений, не говоря уже о
разных пренебрежительных эпитетах относительно
горцев.
Некоторые из этих путешественников и этнографов
проводили свои «исследования» или легкомысленно или
явно тенденциозно, поэтому в их сведениях о горцах
было много поверхностного, несправедливого, а подчас и
ложного. Коста не только глубоко возмущался
подобными антинаучными упражнениями отдельных авторов, но
счел нужным высказаться и в печати против
поверхностных описаний жизни горцев Северного Кавказа. В
частности, в статье «Тартарен» он выступил с резкой
критикой статьи А. Н. Дьячкова-Тарасова, помещенной в
«Сборнике материалов для описания местностей и
племен Кавказа» (выпуск 28). Коста эту статью в целом
назвал «легковесной и легкомысленной». Автор статьи
сведения о горцах собрал во время экскурсии с
учениками от случайных и некомпетентных людей, поэтому они
&о многом оказались ложными. Коста, глубоко
возмущенный этим фактом, писал: «Придавать таким прогулкам
научное значение — бессовестно! Все свои научные
сведения они черпают из уст приставов, старшин и писарей,
которые к людям относятся только как к номерам
исходящих и входящих журналов... Стыдно мне за вас,
господин Тартарен, стыдно...»1
Как видно, .правильной постановке научного
изучения истории народа Хетагуров придавал исключительно
важное значение. На это он не раз обращал внимание
передовой осетинской интеллигенции, указывая, что
объективным изучением вопросов истории народа они
могут оказать «своей родине несомненно крупную ус-
глугу».
1 К. Хетагуров. Соч., т. 3, М., 1951, стр. 166.
93
Питая большую любовь к истории своего народа и
других горцев Северного Кавказа и понимая ее важное
практическое, в частности воспитательное значение,
Коста постоянно ратовал за научную разработку и
объективное освещение истории горцев.*«Правильное и
всестороннее изучение кавказских туземцев в связи с их
прошлым, — писал он, — является весьма
существенным фактором в деле наиболее успешного развития
края».1
В противовес «легковесным и легкомысленным»
исследователям Коста сам показал пример объективного,
правдивого, научного подхода к решению историко-этно-
графических вопросов, касающихся жизни горцев.
Несмотря на тяжелые материальные условия, на
исключительную занятость поэта публицистикой, живописью,
общественной деятельностью, а также на гонения и
ссылки, он собрал богатый материал и написал большой очерк
«Особа» («Быт горных осетин»).
В первом рукописном варианте своего очерка он
писал: «Пример, который я, как туземец, подаю своим
интеллигентным соотечественникам, да не пройдет
бесследно, так как правильное изучение нашей родины и
наших собратьев для нас должно быть дороже, чем для
кого бы то ни было».2
Очерк «Особа» богат фактическим материалом и ярко
рисует социальные отношения и быт осетинского народа
накануне и в период присоединения Осетии к России.
Правдивость собранных сведений не вызывает сомнения.
Коста в начале очерка не случайно делает такую
оговорку: «Я заранее прошу извинения за безыскусственную
передачу того, что с фактической стороны не подлежит
сомнению».
Для анализа социально-экономической жизни осетин,
автор взял главным образом Нарскую котловину Ала-
гирского ущелья, но многие положения, высказанные им
при освещении целого ряда вопросов (характер
социальной структуры и социальных отношений, своеобразие
пережитков родового строя, взаимоотношения между
Осетией и Грузией и др.), имеют важное значение для
изучения истории всего осетинского народа. Судя по
1 К. Хетагуров. Соч., т. 3, М., 1951, стр. 203.
2 Архив СОНИИ, ф. Коста, Публицистика, док. 55а, стр. 2.
94
характеру материала очерка, Коста пользовался не
только историческим фольклором, но и источниками. Об этом
говорят, в частности, приводимые в очерке грамоты
грузинских царей отдельным жителям Алагирского ущелья
4 во время их службы в Грузии.
Свои взгляды на те или иные вопросы истории Осетии
Коста высказал не только в очерке «Особа», но также и
в целом ряде своих произведений («Плачущая скала»,
«Хетаг», «Додой», «Фатима» и др.). Кроме того, Коста
написал и небольшой исторический очерк об Осетии,
который, к сожалению, до сих пор еще не обнаружен.
Если взять в целом произведения Коста, то в них
нашли свое освещение многие вопросы истории Осетии,
но мы не ставим себе целью охватить все вопросы из
истории Осетии, по которым в той или иной связи у
Коста имеются высказывания. Из всех вопросов мы взяли
наиболее важные и существенные и освещаем их, как и
все другие выдвигаемые нами вопросы, сжато.
Нижеследующая группа вопросов и приводимый
материал позволяют судить об исторических взглядах
Коста.
О происхождении осетин. Как известно, до выхода в
свет 3-томного труда В. Ф. Миллера под названием
«Осетинские этюды» (80-е гг.) по вопросу о
происхождении осетин имели хождение различные антинаучные
теории. В числе их была «теория» и о германском
происхождении осетин. Миллер научно доказал иранское про-
; исхождение осетин и одновременно развенчал
существовавшие до этого по данному вопросу «теории», в том
числе и о германском происхождении осетин.
Теория об иранском происхождении осетин, как
научно обоснованная, уже тогда получила признание в
научных кругах; она одобрительно была встречена и
передовой осетинской интеллигенцией, в том числе и
К. Л. Хетагуровым. В своей рецензии на книгу М. Мос-
товского «Учебник географии» Коста обвинял автора
книги, с одной стороны, в незнании географии Кавказа
вообще и, с другой — в ложном освещении вопроса о
происхождении осетин. Он писал, что исторические
сведения Мостовского об осетинах являются отсталыми,
уже опрокинутыми последними данными исторической
науки, в частности, трудами Миллера по истории Осетии.
Коста отмечал, что «сходство осетин с германскими на-
95
родами по физиономий, языку и образу жизни — уже
отжившее свой век заблуждение».1
0 борьбе алан-осетин против татаро-монголов и
отрицательном влиянии последних на духовную жизнь
завоеванных ими народов. Для освещения данного вопроса
Коста Хетагуров широко использовал народные
предания, которые почти полностью совпадают со сведениями
исторических источников. Он правильно указывал, что
горные осетины, после поражения в степях центральной
части Северного Кавказа, не сложили оружия, что они
продолжали ожесточенную борьбу с врагом, отстаивая
свое существование, свою независимость. Коста отмечал,
что горцы-осетины часто спускались в предгорные
районы, совершали смелые нападения на врагов.
Эти положения полностью совпадают с
высказываниями современников татаро-монголов. Например,
путешественник Плано Карпини в 1246 году писал, что к
числу непокоренных еще народов относится и
«некоторая часть аланов», что татары осаждали «12 лет в Алан-
ской земле одну гору, которая, однако же,
сопротивлялась храбро, и многие татары и вельможи их под нею
погибли».
Другой путешественник, В. Рубрук, в 1253 году
писал, что «аланы... все еще борются против татар».
«Постоянные смелые вылазки храбрых и подвижных
горцев,— писал Коста,— причиняя неисчислимые
неудобства оседавшим на их равнинах монголо-татарским
завоевателям, очень скоро заставили последних
переносить свои станы и кочевья подальше от гор и более
слабую их часть попадать к ним даже в холопы, слуги и
данники, а в лучшем случае искать с ними сближения и
оставаться на их землях в качестве арендаторов или
покровительствуемых гостей».2
Заслуживает внимания мысль Коста о глубоко
отрицательных последствиях тяжелого татаро-монгольского
ига для покоренных ими народов. Как известно, в
исторической литературе в прошлом высказывалось мнение
о том, что влияние монголов, вопреки исторической
истине, было якобы «благотворным» для культуры тех
народов, которые оказались под их игом. Но, как
известно из истории, в частности из высказываний К. Маркса,
1 Архив СОНИИ, ф. Коста, Публицистика, док. 44, стр. 3.
2 К. Хетагуров. Публицистика, 1946 стр. 122.
96
господство монголо-татар принесло завоеванным
народам только опустошение, духовное оскудение,
истребление населения. Иго монголо-татар «иссушало
душу народа»,— отмечал К. Маркс. Эту историческую
истину правильно подметил и Коста Хетагуров.
«Неимоверная сила последних (т. е. монголо-татар.—М. Т.), —
писал он,—после долгой и упорной борьбы, вынуждала
туземцев временами бросать свои роскошные равнины
'л замыкаться в тесных ущельях гор, но эта же
«теснота» спасала их и от «обиды»: они избавлялись не только
от позорного рабства и данничества, но и от
тлетворного влияния своих врагов».1
. Эта объективно правдивая оценка Хетагуровым
татаро-монгольского ига весьма близка к той оценке,
которую дал К. Маркс, и является ценной как
дополнительная аргументация для правильного освещения истории
осетинского народа в период татаро-монгольского ига.
О присоединении Осетии к России и его
прогрессивном значении для осетинского народа. При жизни и
деятельности Коста документы, характеризующие во всей
полноте историю развития русско-осетинских
отношений, еще не были опубликованы. Лишь небольшое
количество их в свое время было включено в Акты Кавказской
археографической комиссии. Но эти документы не давали
полного освещения истории русско-осетинских
отношений; по ним невозможно было даже установить точную
дату присоединения Осетии к России.
Коста было известно, что дипломатические и
культурные связи Осетии с Россией были установлены уже
в середине 18 в. Говоря о христианстве, он указывал,
что некоторые его положительные результаты в деле
появления первых элементов просвещения в Осетии
стали сказываться еще с середины 18 в.
На основании опубликованных документов Коста
временем присоединения Осетии к России считал
начало XIX в., а не 1774 год, как установлено в настоящее
время. Свое мнение по данному вопросу он изложил в
одном из писем начала 1900 г., где употребил
выражение: «после ста лет присоединения осетин к России».
Важно отметить, что присоединение Осетии к России
Коста не связывал ни с выступлением осетинских фео-
1 К. Хетагуров. Публицистика, 1946, стр. 122.
: 7 М. С. Тотоев 97
далов в 1830 году, ни с движением горцев под
руководством Шамиля, как это делали некоторые историки в
последующее время.
Говоря о характере присоединения Осетии к России,
Коста отмечал, что Осетия была присоединена к
Русскому государству не в результате насильственного акта, а
путем добровольного волеизъявления осетинских
обществ. Слово «завоевание» он почти нигде не
употребляет, когда говорит об Осетии; этот термин появляется
иногда, когда Коста говорит о том или ином районе
Северного Кавказа или о Кавказе в целом.
Присоединение Осетии к России Коста рассматри*
вал как глубоко благотворный акт. Он не раз
подчеркивал, что присоединение, вопреки реакционной политике
царизма, явилось выдающимся прогрессивным событием
в жизни осетинского народа. Для него было ясно, что
присоединение к России вывело Осетию из состояния
многовекового оцепенения и положило начало
прогрессивному развитию осетинского народа. Вопреки
реакционным целям и желаниям царского самодержавия в
политической, социально-экономической и культурной
жизни осетинского народа стали происходить
прогрессивные сдвиги. В своем очерке «Особа» поэт писал: «В
течение последнего полустолетия русское влияние на
Кавказе так изменило самобытность туземцев, в
частности осетин, что последние словом «особа» стали
характеризовать явление отсталое, не соответствующее
современным требованиям жизни».
Коста Хетагурова особенно радовало то, что
присоединение к России привело к сближению и дружбе между
русскими и осетинами.
Коста беспощадно разоблачал тех, кто постоянно
разжигал вражду между народами, кто клеветал на
горцев, будто они «по природе своей» враждебно
относятся ко всему русскому и поэтому считали их
кандидатами на виселицу. Решительно отвергая эту ложь и
клевету царских колонизаторов, Коста наоборот,
доказывал мирное и благосклонное расположение горцев к
русскому народу. Про осетин он, например, писал:
«Осетины на Кавказе никогда не были враждебным
элементом для русских...» Не случайно он и Россию с
благоговением называл «Русью родной».
Беспощадно бичуя колонизаторскую политику цариз-
98
ма, Коста вместе с тем ясно понимал, что влияние
России на экономическое развитие горцев Северного
Кавказа было объективно прогрессивным. Он отмечал, что в
пореформенный период для общественного развития
горских народов были характерны «крупные успехи в
экономической жизни».
Приведенные мысли Коста исключительно ценны для
правильного освещения вопроса о характере и
прогрессивном значении присоединения Осетии к России.
О религии и ее отрицательной роли в духовном
развитии народа. Коста как своими произведениями, так и
общественной деятельностью преследовал цель — будить
и развивать в умах угнетенных масс освободительные
идеи, чтобы они смелее поднимались на бой с царизмом
и местными угнетателями — алдаро-баделятами и
буржуазией. На этом пути религия была серьезным
препятствием. Религию Коста считал большим политическим
злом. Поэтому он считал своим долгом и обязанностью
вести решительную борьбу как с христианской, так и с
мусульманской религиями.
Коста хорошо знал историю распространения
христианства в Осетии. В историческом аспекте он
признавал, что христианство в Осетии на первом этапе своего
развития сыграло некоторую прогрессивную роль в
развитии письменности и школьного дела. Но религиозные
догматы христианской религии он резко осуждал, ибо
они были тормозом на пути прогресса. В стихотворении
«Не упрекай меня» поэт разоблачает фальшь
«божественного учения», ибо оно под прикрытием морали
«любите ближнего, как самого себя» сеяло вражду между
народами, душило всякую свободную мысль. Он
отмечал, что духовные мракобесы постоянно и с
ожесточением готовят «кровавую зарю для радостного дня».
.Умело используя народные легенды, Коста
постоянно внушал народу веру не в небесные, а в собственные
силы, что свободу можно обрести только своими силами
путем неустанной борьбы. Он воспитывал у трудящихся
масс ненависть к очагам и носителям мракобесия. В
одном из своих писем за 1899 г. Коста, говоря о
монастыре Афон, писал: «Если что портит впечатление по
побережью Черного моря, то это монахи. Этот Афон по
своему внутреннему содержанию такой притон
фарисейства, лжи, обмана и самой наглой эксплуатации чело-
99
веческого простодушия, что его, не взирая на редкую
красоту, я бы с восторгом предал пламени со всеми его
монахами». В другом письме к близким, разоблачая
знахарей-гадалок, он писал, что «доверять моллотаен1 и
туркаг устытаен2 не следует». Коста глубоко радовало
то, что юношей «привлекало больше человеческое, чем
божеское».
Коста хорошо знал и историю распространения
мусульманства в Осетии. Он указывал, что в Осетии оно
стало распространяться гораздо позже христианства.
Мусульманство в Осетию проникло из Кабарды, а
отчасти и из Дагестана, куда оно, в свою очередь, пришло из
Турции и других восточных стран.
Распространение мусульманства в Осетии было
явлением не случайным. Оно имело под- собой определенную
социальную подоплеку. Как известно, осетинские
феодалы по соображениям определенной экономической
необходимости еще в XVI—XVII вв. вступали в
вассальные отношения с феодалами Кабарды. На этой основе в
Осетию стала проникать и мусульманская религия,
освещая собой не только классовый союз осетинских алдаро-
баделят с кабардинскими феодалами, но и укрепляя его.
Коста писал: «История магометанства на Северном
Кавказе совсем недолговечна... Жившие ближе к Северо-
Кавказской равнине осетины (в данном случае алдары,
баделяты, таубии. — М. Т.) завязали куначество с
кабардинцами (кабардинскими феодалами. — М. Т.) и
очень скоро стали переходить в... магометанство».3
Коста правильно отмечал, что установление
вассальных отношений привело к усилению эксплуатации
осетинского трудового крестьянства. Кабардинские
феодалы за признание вассальной зависимости поддерживали
алдар и баделят, а последние, в свою очередь, в
подражание кабардинским князьям «стали разыгрывать роль
привилегированного сословия, захватывая с помощью
кабардинцев (кабардинских феодалов. — М. Т.) чужие
земли и облагая население данью».4
Реакционная роль мусульманства особенно
сказывалась в том, что оно служило серьезным тормозом в раз-
1 Муллам.
2 Турчанкам, деревенским знахарям.
3 Архив СОНИИ, ф. Коста, Публицистика, док. 140, стр. 1.
4 Там же..
100
витии духовной культуры народа. В Осетии это было
видно особенно наглядно: трудящиеся массы
мусульманских селений Осетии в школьном деле вплоть до
начала XX в. находились в более невыгодном положении,
чем христианские селения, ибо в первых орудовали
безграмотные муллы из Кабарды, Дагестана и других
районов Северного Кавказа. Коста писал, что эти «едва
грамотные невежественные муллы, извращая смысл корана,
вселяли в народе фанатизм... Магометанское
богослужение совершается на арабском языке, совершенно
непонятном туземцам Кавказа. Все понимание
магометанской религии зависит от толкования аульного муллы. Не
умея говорить погосетински, мулла—кумык или татарин,
объясняется с народом с помощью переводчика». Далее,
Коста реакционную роль магометанства видел еще и в
том, что оно сеяло рознь, вражду между народами
Кавказа. «Извращенные понятия, какие проповедуют эти
безграмотные агенты исламизма,— писал он, —
являются главной причиной вражды между магометанским
и христианским населением Кавказа».1
Таким образом, Коста правильно вскрывал
враждебную, эксплуататорскую сущность религий, но особенно
указывал на реакционную роль мусульманства, ибо оно
в большей степени культивировало темноту и
невежество, являлось серьезным препятствием не только в деле
просвещения горцев, но и в деле их сближения с
Россией, с русским народом и его культурой.
0 роли и значении просвещения как важного
фактора прогрессивного развития горцев. Из вопросов,
касавшихся культурного развития горских народов, Коста,
пожалуй, наибольшее внимание уделял просвещению.
Поэт хорошо понимал, что развитие народного
образования среди трудящихся горцев, кроме того, что оно
является важным фактором их культурного развития,
будет сближать их с русским народом и его культурой.
К. Хетагуров понимал, что без богатой духовной
культуры, без просвещения народ не может успешно
бороться за свободу, за свои социально-политические и
национальные права, не может сознательно вести
борьбу против классовых врагов. Вот почему вопрос
о'Просвещении горцев нашел широкое освещение не только в
1 Архив СОНИИ, ф. Коста, Публицистика, док. 140, стр. 1.
101
публицистике поэта, но и в целом ряде его
художественных произведений («Кому живется весело», «Памяти
Я. М. Неверова» и др.). Среди его публицистических
статей вопросам просвещения горцев посвящены:
«Развитие школ в Осетии», «Владикавказские письма»,
«Церковноприходские школы в Осетии», «Маленькая
история» и др. Вопросы народного образования в той или
иной степени нашли отражение и в ряде других
публицистических статей Хетагурова («Неурядицы Северного
Кавказа», «Тартарен» и другие).
Ратуя за широкое распространение просвещения
среди горцев, Коста одновременно беспощадно разоблачал
тех царских администраторов, которые доказывали,
будто бы учебные заведения являлись очагами «крамолы»,
источниками «тлетворного» влияния на духовную жизнь
горцев. Опровергая эти нелепые «аргументации», Коста
указывал, что школами более активно и деятельно
должно заниматься само население, учительство, училищный
совет и др. «Только общими силами этих учреждений,—
писал он,— вопрос о правильной постановке школьного
дела в горной Осетии может разрешиться в самом
благоприятном смысле». Поэт неустанно разоблачал широко
распространяемую реакционерами клевету о том, что
горцы к просвещению относились и относятся
отрицательно. Особое усердие в этом проявлял официальный
орган Терской областной администрации — газета
«Терские ведомости», которую Коста не раз называл
«Ведомости Мерзкие». Обличая и отвергая эту явную ложь о
горцах, поэт писал: «Вся эта непозволительная
галиматья, конечно, не имела бы места в печати, если бы
редакция «Терских ведомостей» более серьезно
относилась к своим задачам. Эта газета с каждым днем
принимает все более и более нежелательный характер
недоверия, а подчас и враждебного отношения к туземному
краю». Оперируя конкретными фактами, Коста без
особого труда опровергал «аргументации» царских
«культуртрегеров».
В ряде статей он ставил вопрос о необходимости
проведения преобразований в осетинских школах, особенно
в Ольгинской женской школе. Он отмечал, что если Оль-
гинская школа будет преобразована в духе требований
новых социально-экономических условий, то окажет
«неоценимую услугу целому краю».
102
Вместе с начальными и средними учебными
заведениями поэт выступал за открытие на Кавказе высших
технических учебных заведений. Коста подчеркивал, что это
«давно назревшая и всеми осознанная нужда», что этого
давно требуют интересы «промышленного образования
подрастающего поколения», что в этом «кроется теперь
единственная возможность спасения кавказского
населения и главный источник его промышленного
прогресса». Поэт выражал глубокую уверенность в том, что
создание такого политехнического института с
отделениями — сельскохозяйственным, горным и др. «вдохнуло бы
новую жизнь во всю промышленную деятельность края».
Создание такого политехнического института поэт
считал «мечтой всей здравомыслящей части туземного
населения Кавказа». Но эта мечта осталась только мечтой в
условиях царизма. Только Октябрьская революция
сделала явью эту мечту передовых людей Кавказа. Поэт
мечтал только об одном политехническом институте в
масштабе Кавказа, а сколько теперь их стало на
Кавказе! В одной Северной Осетии имеется 4 вуза!
На основании изложенного мы можем сделать вывод
о том, что Коста был смелым борцом за просвещение
горцев. Он был глубоко убежден в том, что народное
образование является одним из важнейших факторов
прогрессивного развития горских народов. Но вместе с тем,
он знал, что в условиях царизма сами массы должны
активно включиться в движение за распространение
просвещения. Поэтому он прежде всего обращался к
народу, к сельским обществам и прогрессивной
интеллигенции с призывом проявлять больше инициативы,
самостоятельности и упорства в открытии школ. Статьи
К. Хетагурова дают яркую картину состояния народного
образования в Северной Осетии во второй половине
XIX в.
Деятельность осетинской интеллигенции. Коста
понимал, что роль и значение интеллигенции в общественном
развитии зависит от ее классовых, идейно-политических
позиций. Поэтому в оценке деятельности осетинской
интеллигенции мы находим у него классовый подход.
Основную массу осетинской интеллигенции ^своего времени
Хетагуров знал хорошо и мог почти безошибочно
характеризовать ее в идейном отношении. Прогрессивную
часть этой интеллигенции, приносившую своей деятель-
103
ностью пользу народу и общечеловеческой культуре, он
всячески поддерживал. Коста часто встречался с Ал.
Цаликовым, М. Гардановым, А. Хетагуровым, С. Кокие-
вым и др., чтобы совместно обсудить те или иные
вопросы общественного движения.
Во время этих встреч, обсуждений и споров
выявлялись и ошибочные позиции отдельных представителей
демократической интеллигенции. В этих случаях Коста
считал своим долгом вовремя подправить таких
деятелей. Например, в 1901 г. Г. М. Цаголов выступил со
статьей «Культурное движение среди осетин», где он
наряду с ценными положениями высказал и ошибочные
взгляды. В частности, огульно осуждал ту часть
осетинской интеллигенции, которая устраивалась на работу
вне пределов Осетии, за то, что она не желает
возвращаться на родину. Это был, по существу, узко
националистический подход к крайне важному вопросу.
Критикуя ошибочную позицию Цаголова в данном вопросе,
Коста правильно указывал, что сама постановка
вопроса неправильна, так как все находившиеся вне пределов
Осетии интеллигентные люди не могут вернуться на
родину не только потому, что для всех в Осетии работы
не будет, но и потому, что многих из них царская
администрация и ее местная агентура не допустят к занятию
должностей в Осетии. Далее, указывал Коста,
деятельность находившейся вне пределов Осетии
интеллигенции не является бесполезной для осетинского народа,
для Осетии. Коста писал: «Осетины-врачи, юристы,
инженеры, ученые, лесничие и т. д. честно работают для
общегосударственной культуры и общечеловеческой
пользы. Несмотря на то, что и военные, по долгу службы,
и окончившие курс в высших учебных заведениях, по...
многим другим причинам, не живут в своих аулах, они
все-таки оказывают огромную материальную, а главное,
моральную поддержку своей родине. Своей блестящей
службой, честностью, трудолюбием и способностью ко
всевозможным отраслям культурной деятельности они,
несомненно, много содействуют укреплению доверия
правительства к осетинам и усилению к ним симпатий и
уважения смежных с ними народов и племен...»
Давая такую положительную оценку этой части
интеллигенции, поэт вместе с тем сурово осуждал тех
интеллигентных людей, которые своей деятельностью
104
приносили вред народу, интересам его освободительного
движения, росту классового самосознания трудящихся.
Тот же Цаголов давал неправильную оценку
деятельности представителей духовной интеллигенции 50—60-х
гг., которые, помимо священнической и учительской
работы, одновременно занимались и переводческой
деятельностью (переводили церковные книги на осетинский
язык). Ошибка Цаголова состояла в том, что он
идеализировал, переоценивал их значение в истории осетинской
культуры. Он их называл «семьей самоотверженных
тружеников», будто бы они жертвовали «личным благом
и счастьем для блага и счастья народа» и т. д. Коста,
недовольный такой идеализацией их деятельности,
вскрыл суть ошибки Цаголова. Он писал, что Цаголов
«начинает воскуриванием фимиама первым пионерам
осетинской культуры», но «это во всей полноте может
относиться только к блаженной памяти отца протоиерея
Алексея Колиева. Что же касается других членов
«небольшой горсти», то к большинству их определение
Цаголова совершенно неприменимо». Коста далее
конкретизировал свою мысль и сделал правильный вывод о том, что
«семья этих самоотверженных тружеников никаким
самоотвержением не занималась и никогда не жертвовала
личным своим благом и счастьем для блага и счастья
народа... Все они были упитаны и по сравнению
даже с богатыми осетинами катались как сыр в
масле».
Оценка Коста деятельности представителей
духовной интеллигенции 50—60-х гг. исключительно
правильна, и исследователь, историк или литератор может ею
руководствоваться при изучении истории культуры
осетинского народа третьей четверти XIX в. Такую же
ценность представляют высказывания поэта по адресу
представителей алдарской и буржуазно-либеральной
интеллигенции, многие из которых были добровольными'
прислужниками царизма. Последних он прямо называл
«жуликами», «провокаторами», «отщепенцами
общества». Коста указывал, что они «являются прямо самыми
злейшими врагами экономического и нравственного
благополучия одноплеменного населения».
В таком же духе он оценивал деятельность
представителей буржуазно-либеральной интеллигенции, в том
числе главного ее представителя Г. Баева, которого он
105
причислял к разряду «охранителей основ и устоев
существующего порядка», т. е. буржуазно-помещичьего
строя. Коста подчеркивал, что Баевым и его
сторонниками прежде всего «руководит чисто лакейская тактика —
получше прислужиться своему барину и получить лишний
раз на чаек,— и поэтому-то трудно с ними бороться. Им,
как всякому лакею, надо заплатить больше, чем он
получает у своих господ, и они с еще большим рвением будут
служить тебе и твоим идеям». Применительно к Г. Бае-
ву Коста употреблял такие выражения, как:
«услужливый дурак опаснее врага», «такая уж кровь хамская» и
другие.
Таким образом, Коста никогда не рассматривал и не
мог рассматривать осетинскую интеллигенцию как
единое целое. Ее консервативную и реакционную часть
он отделял от прогрессивной и демократической части.
Поэт радовался росту числа демократической
интеллигенции в Осетии. Он отмечал, что если в 60—70-х гг. в
Осетии интеллигентных людей было «мало», то «теперь»,
в 90-х гг., «их не мало». Желанием Коста было, чтобы
представители демократической интеллигенции ближе
занялись историко-этнографическим изучением своего
народа, и в этом, как отмечено выше, он сам подал
хороший пример, написав замечательный историко-этногра-
фический очерк «Особа».
Почти одновременно с Коста на эту же тему писали
С. Кокиев, А. Цаллагов, Г. Цаголов, А. Кайтмазов,
С. Туккаев, А. Ардасенов, М. Гарданов, А. Медоев и др.
Коста с исключительной любовью относился к пред- -
ставителям демократической интеллигенции Осетии, ибо
он хорошо понимал, как велика ее роль в просвещении и
в прогрессивном развитии народа.
Высказывания Коста о роли интеллигенции на разных
этапах развития осетинского народа и его классовый
подход к оценке ее деятельности представляют большой
интерес для всякого, кто будет изучать историю
осетинского народа. Они своей объективностью помогают
исследователю правильно осветить ряд вопросов развития
культуры и общественной мысли в Осетии.
О земельном вопросе и мерах ликвидации «аграрного
кризиса» в Терской области. В публицистике и
художественных произведениях Коста большое место отводится
земельному положению горцев. Да это и понятно —
106
абсолютное большинство трудящихся горцев было
безземельным и малоземельным.
Коста сам был очевидцем того, что разрешение
земельного вопроса как в Осетии, так и на всем Северном
Кавказе, ввиду усиленно продолжавшейся колонизации,
шло не в пользу крестьян-горцев. К началу XX в.
основные земельные массивы в Осетии и в целом в Терской
области были сосредоточены в руках казны, осетинских
алдаров и баделят, русских помещиков, казачьей
верхушки, крупных чиновников, промышленников и
акционеров. Основная же масса населения Осетии и Терека —
трудовое крестьянство — изнывала под тяжестью
земельного голода. Коста указывал, что в этом глубоко
несправедливом распределении земли заключалась
главная причина неурядиц на Северном Кавказе.
«Обострение земельного вопроса в Терской области в
последнее время, — писал поэт,— поставило население,
особенно туземное, почти в безвыходное положение...
Назойливое слово «иногородний» в казачьих станицах—
в осетинских селениях заменилось словом «временнопро-
живающий»; оно тем более ужасно, что ни у одного из
них не осталось ни кола, ни двора... Вопрос о временно-
проживающих дошел до того напряжения, что далее
некуда!».
В наиболее тяжелом положении находились «времен-
нопроживающие» крестьяне. Коста страстно защищал
их. «Надо постараться так или иначе снабдить этих
горемык землей», — с глубокой болью в сердце отмечал поэт.
В защиту этих «горемык» выступал также Цаголов и
другие представители демократической интеллигенции.
Власти же к их судьбе были равнодушны.
Какой же выход предлагал Коста? Он не выдвигал
конфискации крупного землевладения, так как это для
него было само собой разумеющимся актом после
социального переворота. Он выдвигает требования,
претворение которых, хотя бы на первое время, разрядило
остроту земельного голода, облегчило бы в какой-то
степени положение крестьян, особенно «временнопрожива-
ющих».
На вопрос, откуда же взять для безземельных
крестьян Осетии землю, Коста отвечал: «Да оттуда, откуда
•берут ее переселяющиеся в нашу область немцы,
латыши, русские крестьяне и др.».
107
Коста предлагал: купить через различные кредитные
учреждения земли у крупных частных землевладельцев
и продать их крестьянам; передать часть свободных
казенных земель горской бедноте, хотя бы на праве вечно-
наследственной или долгосрочной аренды; организовать
доступную аренду у землевладельцев; частичное
расселение «временнопроживающих» по отдельным
плоскостным селениям; переселение части безземельных горцев
на казенные земли Терской и Кубанской областей.
Эти меры, разумеется, не ликвидировали бы
«аграрного кризиса» в Терской области, но их осуществление
в какой-то степени разрядило бы обстановку и облегчило
бы несколько тяжелую участь наиболее ограбленной
крестьянской реформой в Осетии части крестьянства.
Однако на эти предложения, как и на многие другие
проекты по аграрному вопросу, царское правительство
и его местные органы не сочли нужным даже обратить
внимание. Положение крестьянства из года в год
ухудшалось.
Как видно из изложенного, высказывания Коста об
экономическом положении осетинского крестьянства и,
в связи с этим, о колонизаторской политике царизма, для
историка, экономиста и этнографа представляют ценный
материал для объективного освещения вопросов,
связанных с процессом обнищания, разорения осетинского
крестьянства, как результат глубокого проникновения в
экономику и быт осетин капиталистических отношений.
О движущих силах революционно-освободительного
движения осетинского народа. Коста пользовался
большой популярностью среди своего народа. В 1896 г.
близко знавшая поэта учительница Р. Гайтова в письме к:
нему писала, что его «знают в каждом осетинском доме».
Когда Коста возвращался из второй ссылки в 1900 г.,
к нему навстречу в Пятигорск выехала делегация из.
Осетии. Тогда он еще не имел права проживать на
родине. На торжественном обеде присутствовало много
народа. Одна из участниц этой церемонии, Е. Цаликова,
позже в своих воспоминаниях отмечала: «Чествовала
Коста и как автора «Ирон фаендыр» и как друга
осетинских крестьян и горцев-бедняков». Широкая
популярность поэта объяснялась тем, что в его произведениях
уже тогда взвивалось и взвилось «высокое знамя на-»-
рода».
108
:: Внимательно следя за борьбой угнетенных народов,
Коста видел пробуждение их, видел искры
надвигавшейся революционной бури. В одном из своих стихотворений
..он с большой радостью отмечал, что «повсюду бьют
тревогу, уж брезжит луч зари, играя на штыках».
Коста хорошо понимал, что освободительная борьба /
"горцев увенчается успехом лишь в тесном единении с
могучей революционно-освободительной борьбой
русского народа. В успех освободительной борьбы поэт верил
только при том условии, когда ее основной движущей
силой будут угнетенные, эксплуатируемые массы, и в
числе их, прежде всего, горская беднота.
Интересы трудового народа, интересы угнетенных
для него были превыше всего. До конца своей жизни
поэт был верен народу, делу освобождения трудящихся.
За вас отдам я жизнь... Все помыслы и силы,
Всего себя лишь вам я посвятить готов...
В другом произведении он писал, что готов свободу,
которой «привык как счастьем дорожить, отдать за шаг
один, который бы народу» он «мог когда-нибудь к
свободе проложить». И это были не пустые слова. Все его
^произведения, особенно публицистика, и общественная
деятельность своей острой и политической
направленностью будили освободительную, революционную мысль
в народных массах.
Поэт хорошо понимал, что с гнетом русского
самодержавия отдельно нерусским народам невозможно
справиться, что необходимо объединение всех революцион-
! ных сил горских народов с революционными силами
русского народа. В этом смысле Коста восклицал: «За
братский союз наш!» Только при наличии такого «брат-
; )ского союза», считал Коста, «качнется гора», т. е.
свалится самодержавие. Он писал:
Все мы в отдельности слабы и малы,—
Дружно возьмемся,—качнется гора!
Но Коста, вместе с тем, знал, что освободительное
/движение осетинского народа, как и других народов
^России, имело своих врагов, с одной стороны, в лице
^царизма, с другой — в лице осетинских феодалов (алда-
'фб-баделят) и буржуазных слоев. Ведь не случайно на •
| ряду с царскими администраторами Коста ненавидели и
Й представители буржуазно-феодальных слоев Осетии.
Ц Ненавидели за то, что он своей литературной и общест-
!••'¦¦ 109
венно-политической деятельностью способствовал
пробуждению и росту в народных массах
революционно-освободительной мысли. Сам поэт отмечал, что его острые,
боевые, революционные стихи, его обличительные
публицистические выступления были для его врагов «звоном
поминального дня».
Репрессии, которые сыпались на голову поэта, делали
имя его еще более популярным в народных массах.
Именно поэтому поэт не падал духом; вопреки репрессиям и
гонениям царских властей, он смело заявлял: «Меня
увлекала борьба», «Я грудью грудь насилия встречаю».
Коста в одинаковой степени разоблачал как
представителей осетинского алдарства, так и представителей
буржуазного либерализма. Первых он называл прямо
«самыми злейшими врагами экономического и
нравственного благополучия одноплеменного населения»,
«врагами внутренними».
Не в меньшей степени он обрушивался и на тех, кто
не раз предпринимал шаги к тому, чтобы повернуть его
на путь буржуазного либерализма. Поэт ясно и
решительно отвечал, что ему с ними не по пути, потому что
они давно продались царизму, сжились с аппаратом
царской администрации, угнетая вместе с ней народ. По
адресу представителей буржуазии, а также алдарства,
он бросает следующие негодующие слова:
Оставьте! Слепому кумиру,
Как вы, я не стану служить,—
Вы жизнь превратили в забаву,
Гнушаетесь честным трудом
И, совесть меняя на славу,
Насилье зовете судом.
Вы были всегда палачами
И прав и свободы чужой,
Топтали святыню ногами, —
Так будьте же счастливы сами
С такой озверелой душой!
Смелое заявление Коста в адрес представителей
алдарства и буржуазных либералов: «Мне вашего счастья
не нужно,— в нем счастья народного нет» — является
ярким свидетельством его глубочайшей, неподкупной
любви к родному народу и презрения к его врагам.
Таким образом, обличая, с одной стороны, предста-
110
вителей алдарства и осетинской буржуазии, с другой —
самодержавный строй и его местных чиновников, Коста
показывал осетинскому и другим горским-народам те
основные силы, против которых они должны были
направить свою ненависть и революционную энергию.
Против этих черных сил, как основных носителей угнетения
и насилия, поэт призывал народные массы к восстанию.
Используя осетинские легенды, он пропагандировал
идею вооруженной борьбы, призывал массы «запастись
отвагой, зернистым порохом, свинцом», чтобы враг знал,.
Как честь страны, свободу края
Ценить умеет осетин.
Все передовое и революционное в Осетии
группировалось вокруг Коста, страстного защитника угнетенных,
непреклонного борца и бесстрашного защитника
интересов горской бедноты.
Будучи глашатаем революционно-освободительной
мысли, Коста не мог не интересоваться и проблемой
руководителей масс. Считая трудящиеся массы активной и
главной движущей силой, которая только и способна
совершить социальный переворот, он одновременно
резонно ставил вопрос о том, чтобы во главе этих масс
стояли достойные «вожди»: Не случайно в ряде своих
произведений («Додой», «Балцы зараег» и др.) поэт
взывает к «вождю», чтобы он поспешил и возглавил
движение масс. Учитывая рост национального
самосознания и пробуждение революционно-освободительных
идей в народе, Коста ратовал за объединение
разрозненных сил горцев. Он обращался к передовым
представителям горской интеллигенции, призывая их к единству
действий, к взаимопониманию и взаимной поддержке.
Когда, в связи с появлением в столичной печати
знаменитой статьи Коста «Неурядицы Северного Кавказа», из
Петербурга в Терскую область был командирован некий
Верещагин для производства «ревизии», поэт
предупреждал близких к народу интеллигентов против
разнобоя в действиях. «Фидар лаеуут, фидар, аенгом, каерае-
дзийы аембарут»,1 — писал поэт. Коста жестоко бичевал
1 «Будьте твердыми, стойкими, понимайте друг друга».
111
тех интеллигентов, которые прикидывались «друзьями»
народа, на деле же были пособниками, а нередко и
прямыми агентами местной администрации. Считая и их
врагами освободительного движения, он требовал от
передовых представителей осетинской интеллигенции
бойкотировать этих «отщепенцев». «Лучшее средство
против них, — писал он, — это полное прекращение с
ними каких бы то ни было сношений — ирон хъоды...1
Долг каждого интеллигентного осетина перестать быть с
ними знакомыми».
Бичуя врагов социального переворота, поэт вместе с
тем был полон надежды, что из гущи народа
выдвинутся достойные руководители освободительного движения,
от которых он прежде всего требовал, чтобы они были
непримиримыми к угнетателям, к врагам народных
интересов. В стихотворении «Тревога» поэт призывает
«безымянного друга» никогда не признавать над собой власти
«пришельца-алдара»2, смело выйти на клич для
участия и руководства освободительным движением. В
знаменитом стихотворении «Додой» поэт ставит вопрос о
вожде и указывает на его основное призвание:
Где же ты, вождь наш? Для радостной жизни
Нас собери своим словом теперь.
Как видно, основную задачу передовых людей
народа, как руководителей освободительного движения,
Коста видел в том, чтобы они сплачивали трудящиеся
массы перед нараставшей революционной бурей, для
победы в решительной схватке с угнетателями.
Таким образом, мечтой Коста Хетагурова был такой
социальный переворот, в результате которого навсегда
были бы уничтожены цепи социального угнетения и
национального унижения и осуществлены вековые стремления
и чаяния трудящихся масс.
Об отношении к развитию капитализма и о
положении рабочего класса. Новые социально-экономические
отношения глубоко затронули все стороны жизни
осетинского народа в пореформенный период, что, конечно,
нашло отражение в творчестве Коста Хетагурова. Поэто-
1 Осетинский бойкот.
2 В тот период широкое хождение имела «теория» о том, что
осетинские феодалы (алдаро-баделяты) не осетинского, а
иноземного происхождения (автор).
112
му историк и экономист, изучая историю народов
Северного Кавказа пореформенного периода, не может обойти
молчанием те мысли и положения, которые имеются у
Коста по данному вопросу.
Коста ясно представлял положительную,
прогрессивную сторону новых, капиталистических отношений. Но в
этом вопросе он стоял на голову выше, чем, скажем,
«легальные марксисты», которые в капитализме видели
только одну прогрессивную сторону.
К. Хетагуров, являясь сторонником всего того, что
несло с собой прогресс, вместе с тем подвергал
беспощадной критике новоявленных представителей «новой
эры». Лучшие страницы своей публицистики он посвятил
неутомимой борьбе с «отрицательными и мрачными
сторонами» капитализма, ибо с ними были связаны
неимоверные страдания и лишения трудящихся масс.
Коста глубоко изучил процессы, которые
происходили в общественной жизни горцев в результате
развития капитализма. Одни из этих изменений он
приветствовал, другие осуждал. Так, он всячески приветствовал
развитие промышленности в Кавказском крае, на
вместе с тем констатировал, что развитие новых социально-
экономических отношений сопровождалось небывалым
разорением горского населения, захватами его богатств,
истреблением лесов в ущельях. .
Новая полоса исторического развития вызвала
большой приток авантюристов, искателей легкой наживы и
дельцов-предпринимателей. Они ринулись в горные
ущелья Осетии, Кабарды, Балкарии, Чечни, Ингушетии
и другие части Северного Кавказа. «Мания в мгновение
ока сделаться миллионером,— писал Коста, —обуяла
всех, начиная от лапотника и кончая всеми рангами
общественного положения. Тысячи кладоискателей
бродят... по горным трущобам и роются в диких скалах... в
погоне за золотым руном».
Вслед за этим не замедлили появиться различные
акционерные компании: бельгийское общество «Алагир»,
французское «Вьельмонталь», «Терское акционерное» и
др. Они не брезговали никакими средствами ради
достижения цели. Поэт отмечал, что организаторы всех этих
компаний, явившись «под благовидными предлогами
культивирования края, с волчьей жадностью
принимались за удовлетворение своего аппетита». Все они самы-
8 М. С. Тотоев
из
ми нечестными путями захватывали леса, лучшие
уголки ущелий, большие участки горских земель, которыми
горцы пользовались и владели с незапамятных времен.
Коста отмечал, что в связи с развитием такого
бесчестного частного предпринимательства в нагорной полосе
Осетии «масса народа доведена до полного нищенства».
Каждый из этих предпринимателей старался нажиться
на обмане, лжи, самой бессовестной спекуляции.
Понятно, все это вызывало глубокое недовольство трудящихся
горцев. Поэт отмечал, что частные предприниматели «с
первых же шагов посеяли в туземцах чувство недоверия
и даже вражды к своему делу». Он в связи с этим
заключал, что капитализм для трудящихся является
страшным бичом, несет им новые страдания и несчастья, что
хищническая эксплуатация природных богатств края
ведет к его оскудению и нищете масс.
Характеризуя роль капитализма, поэт не делает
вывода о его преходящем характере, но этот вывод по ходу
освещения его «отрицательных и мрачных сторон»
напрашивается сам собой.
Коста от всей души приветствовал развитие
промышленности на Кавказе, как один из факторов подъема
производительных сил края; он ратовал за открытие на
Кавказе высших и средних технических учебных
заведений. Но его глубоко возмущало то, что
«предпринимательство» на Кавказе, в том числе и в Осетии, приняло
авантюристический, грабительский характер. Чтобы дело
не кончилось, как он писал, «экономическим или
нравственным упадком населения», необходима борьба. Вот
вывод, который напрашивается из отношения Коста к
исторической миссии капитализма.
Интересуясь миссией капитализма, Коста, понятно,
не мог не интересоваться, как страстный защитник
угнетенных, положением рабочего класса. В ряде своих
статей он с глубоким сочувствием и симпатией отзывается
о рабочих. Бичуя злоупотребления и бесчинства
«Терского акционерного общества» и общества «Вьельмон-
таль», Коста специально остановился на положении
рабочих и констатировал, что в обеих компаниях рабочие без
всякого присмотра. Нет ни сколько-нибудь сносных
казарм, «ет общей столовой, пища отвратительная,
«продают рабочим что попало, включительно до дохлятины, нет
никакой медицинской помощи, нет никакого санитарного
114
надзора». А в статье «Между прочим», помещенной в
газете «Северный Кавказ» за 1901 г., он, говоря о
положении рабочих ставропольского маслобойного завода,
указывает, что им приходится работать в грязных
помещениях, работать день и ночь «под грохот машинных
колес, в духоте и в невыносимом пекле... мучимые
жаждой и голодом», а получают за свой адский труд
ничтожную зарплату, обеапечивавшую им только полуголодное
существование. Поэт далее отмечал, что на этом заводе
«рабочая сила, благодаря отсутствию
фабрично-заводской инспекции, эксплуатируется самым варварским
способом... Бедняков, готовых поступить в пекло Криволапо-
ва (хозяин завода. — М. Т.), на Руси сколько угодно.
Пора давно установить какой-нибудь надзор над этими
притонами мрака и кулачества». В одном из своих писем
из Херсона он также описал тяжелое положение
рабочих иконописной мастерской и рабочих — наборщиков
газеты «Юг».
Следует отметить, что Коста живо интересовался
вопросами революционного движения рабочего класса,
оказывая участникам событий моральную поддержку.
Его, например, интересовала судьба стачки хлебопеков,
и в статье «По городу» он спрашивал:, «Чем... покончен
вопрос наших хлебопеков? Неужели он до сих пор не
разрешен к их благополучию?»
Коста выступал горячим защитником всех
обездоленных, всех слоев трудящихся, никого из них не выделяя в
качестве главной силы социального переворота.
Труженики, люди труда — вот его стихия, кому он беззаветно
посвятил себя, ради кого мужественно боролся с
самодержавием, с темными силами, которые угнетали
народ.
К. Хетагуров в силу ряда обстоятельств,
объективного и субъективного характера (Осетия как колониальная
окраина, ее отсталость в экономическом и культурном
отношении, слабость рабочего класса, слабая связь поэта
с промышленными и культурными центрами страны
ввиду ссылок и преследований, тяжелая болезнь к концу его
жизни и др.), не поднялся до понимания исторической
роли рабочего класса как гегемона революции. Однако
Дело, которому он посвятил себя, за которое он так
страстно боролся, было то дело, для которого работали,
приносили себя в жертву революционные борцы, то дело, ко-
115
торое осуществил русский рабочий класс в союзе с
трудовым крестьянством в Октябре 1917 года во главе и
под руководством партии большевиков — освобождение
трудящихся от цепей капиталистического рабства и
обеспечения им свободной и счастливой жизни.
Об отношении Коста к передовой русской культуре и
ее выдающимся деятелям. Коста Хетагуров был глубоко
убежденным поклонником русской культуры и ее
выдающихся деятелей. Г. Плеханов в своей работе «История
русской общественной мысли» отмечал, что «наиболее
деятельная часть всякого данного общественного класса,
сословия и слоя бывает обыкновенно и наиболее
культурной его частью». Эти слова полностью могут быть
отнесены и к демократической интеллигенции Осетии, так
как ее представители, и, прежде всего, Хетагуров,
действительно были наиболее деятельной и культурной
частью осетинского народа.
Теплые отзывы Коста о целом ряде деятелей великой
русской культуры являются лучшим свидетельством их
благотворного влияния на развитие его творчества
вообще, мировоззрения в частности.
Хорошо зная, какую огромную роль играет
литература в духовном развитии народа, поэт постоянно ратовал
за сближение своего народа с передовой русской
культурой вообще, литературой в частности. Он был
неутомимым пропагандистом русской культуры среди горских
народов. В смысле духовного сближения с русской
культурой он даже говорил о «слиянии туземцев с Россией
путем европейской цивилизации».
Борьба за приобщение осетинского и других горских
народов к прогрессивной русской культуре являлась
одним из краеугольных камней его деятельности. Он с
возмущением писал о действиях терской администрации,
которая сознательно создавала искусственные преграды
к тому, чтобы горцев «безотлучно держать в их
берлогах... отнять у туземцев всякую возможность научиться
чему-нибудь, видеть и непосредственно наблюдать
русскую гражданственность и жизнь, а также деятельность
культурных людей, слышать русскую речь, работать
рука об руку с русским пионером, отдавать детей в русские
школы...»
Когда Коста ратует за то, чтобы «работать рука об
руку с русским пионером», то этим он отдает дань глубо-
116
&ого уважения, любви и преклонения перед памятью
великих русских мыслителей, гениальных поэтов и
писателей— Грибоедова, Белинского, Пушкина, Лермонтова,
ГГерцена, Чернышевского, Добролюбова, Островского,
Чайковского и др., ибо под «русскими пионерами»
следует подразумевать прежде всего их.
Коста враждебно относился к тем, кто замыкался в
своей национальной скорлупе, кто хотел ограничить мир
духовных и материальных интересов своего народа
рамками только своей нации. Коста был человеком, говоря
словами М. И. Калинина, «мыслящим всероссийски». Об
этом свидетельствуют и его стихотворения, посвященные
1 памяти многих выдающихся деятелей русской куль*
туры.
В стихотворении, посвященном А. С. Грибоедову,
Коста называет его «творцом великого созданья».
Подчёркивая прогрессивную роль Грибоедова в русском
общественном движении, Коста пишет: «Озарил он мыслью
новой всю Русь родную, как пророк». Поэт был
поклонником вдохновляющих идей Грибоедова и
восклицал: «Мы смело за тобой пойдем!»
С восхищением отзывался Коста о другом великом
сыне русского народа—М. Ю. Лермонтове, которого он
.назвал «предвестником желанной свободы».
С большой теплотой писал К. Хетагуров о П. И.
Чайковском. В своем стихотворении он подчеркнул
неразрывную связь «чарующей лиры» Чайковского с русским
народом и выразил уверенность, что он народом своим
никогда не будет забыт.
В стихотворении «Памяти А. Н. Островского» Коста
дает высокую оценку писателю. Он называет его
«витязем благородным» и обращается к читателю с призывом:
«Ты, вместо слез ненужных, себя его идеей вдохнови...
Иди за ним! И факел, им зажженный, раздуй сильней и
всюду им свети».
Теплое стихотворение. Хетагуров посвятил памяти
директора Ставропольской гимназии Я. М. Неверова.
Коста в свое время учился в этой гимназии К хорошо знал
Неверова, которого любил за теплое отношение к детям
вообще, горским в частности. Неверов не жалел сил и
.знаний для просвещения детей горцев, находившихся в
'•гимназии. В стихотворении, посвященном ему, поэт
писал:
117
Я знал его... Я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей,
Когда и труд, и силы, и заботы,
Всего себя он отдавал лишь ей.
Я не забыл, как светочем познанья
Он управлял могучею рукой,
И как с пути вражды и испытанья
Он нас повел дорогою иной.
Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть.
Он нас учил ценить иное дело,
И понимать иначе долг и честь.
Он нас любил, и к родине суровой
Он завещал иную нам любовь;
Отважный пыл к борьбе направил новой
И изменил девиз наш — «кровь за кровь».
В данном стихотворении имеются интересные мысли:
во-первых, Коста говорит о России как о своей родине,
к которой Неверов завещал им, гимназистам, иную
любовь. Разумеется, поэт здесь имел в виду не царскую
Россию, а Россию Грибоедова, Белинского, Пушкина,
Лермонтова, Чернышевского, Добролюбова, Герцена,
Некрасова, Чайковского, Островского и др. С этой второй,
прогрессивной, демократической, революционной
Россией, по мысли Коста, должна быть органически связана
и его маленькая родина — Осетия. Во-вторых, Коста
говорит о том, что Неверов учил и воопитьшал их
благородной идее — забыть «вражду исконную и месть и
понимать иначе долг и честь». Иначе говоря, Неверов учил
их, по мысли Коста, жить между собой в дружбе, ибо
этого требовали интересы борьбы за свободу. Коста
осуждал девиз «кровь за кровь», ибо он в новых
исторических условиях, когда борьба русского народа и
народов Кавказа имела определенную тенденцию к слиянию
в один поток революционно-демократической борьбы
против общего врага — русского самодержавия, был
помехой делу их политического, социального и
национального раскрепощения.
У Коста имеются упоминания или высказывания о
Пушкине, Гоголе, Некрасове, Крылове и др., но мы
ограничимся сказанным, ибо оно достаточно характеризует
поэта как большого друга и горячего пропагандиста
русской прогрессивной культуры и русской передовой мысли.
Передовые представители осетинской культуры и,
прежде всего, К. Хетагуров, в творчестве которого наибо-
118
лее ярко проявилась талантливость осетинского народа,
его способность к восприятию всего лучшего в
общечеловеческой культуре, с глубоким уважением и любовью
относились к прогрессивной русской культуре. Испытав
на себе ее могучее влияние, они отдавали себе ясный
отчет в том, что материальные и духовные силы
осетинского народа свое полное развитие могут получить только
на том пути, на который звали передовые,
революционно-демократические деятели русского народа. Это был
единственный путь, который отвечал их чаяниям и
лучшим стремлениям. Обязанные своими достижениями
передовым русским людям, они знакомили осетинское
общество со своими русскими учителями, с их идеями и
целями борьбы и этим во многом способствовали
развитию дружбы своего народа с великим русским народом.
О политической форме организации государственной
власти. Горячим желанием поэта было совершение
социального переворота в интересах угнетенных народов.
Он верил, что трудящиеся массы этого добьются рано
или поздно. Как отмечено выше, поэт глубоко верил в
способность могучих революционных сил народных масс
совершить общественный переворот. Полный этой веры,
он предсказывал неизбежную гибель царствования
Александра III:
...Твой позорный,
Безумный, кровожадный век
Стряхнет с спины своей согбенной
Для жизни новой Человек.
Коста мечтал о создании «обновленного мира при
вечном мире». Само собой понятно, что этот «обновленный
мир» поэт мыслил без угнетателей и эксплуататоров.
Коста нигде не употребляет слово «социализм», поэтому
мы формально не имеем права назвать этот
«обновленный мир» социалистическим миром, но вместе с тем,
судя по всему, мечта его была только о таком мире. Коста
ясно представлял себе, что этот мир не придет сам собой,
что для его завоевания нужны единство и сплоченность
трудящихся, их смелая и бесстрашная борьба.
Если у Коста имеются четкие высказывания по
вопросу о том, что для завоевания свободы нужна смелая и
решительная борьба, то его взгляды по вопросу о
политической форме организации государственной власти, в
которой должны были бы найти воплощение его идеалы об
119
«обновленном мире», нигде определенно не
сформулированы. Единственное высказывание по данному вопросу
имеется в одном из его писем, где он излагал свое
мнение о том, в каком духе должен быть воспитан в смысле
политической направленности племянник его близких,
Цаликовых, по имени Виктор. В этом письме Коста
писал: «Витя, я уверен, если не теперь, то в будущем меня
поймет... Будь я его рулевым... он бы наверное попал в
будущую русскую, нет осетинскую палату депутатов на
самую крайнюю левую скамью» (подчеркнуто нами. —
'М. Т.).
Какие выводы можно сделать из этих слов Коста?
Прежде всего следует оговориться, что поэт не был
знаком с марксистской теорией социалистической революции
и не мог иметь представления о
буржуазно-демократическом и социалистическом этапах революции. Но мы
позволим себе воспользоваться таким делением для того,
чтобы лучше проанализировать и разобраться в
приведенных выше словах поэта. Но, повторяем, без всякого
намерения в какой-либо степени приписывать Хетагурову
понимание им марксистской теорий революции, так как
об этом у нас нет никаких данных.
Первый вывод, который следует сделать из слов
поэта, заключается в том, что победившая революция,
близость которой он чувствовал, является пока не
пролетарской, не социалистической, а
буржуазно-демократической. Так как поэт причисляет себя к самой «крайней
левой скамье» в будущей палате, то, следовательно, в
этой палате, кроме левых, должны были быть
представлены и правые партии, значит, эта палата должна быть
буржуазной. Из этого следует заключить, что период, о
котором говорит Коста,— победа первого этапа
революции, в результате которой должны были быть
осуществлены буржуазно-демократические свободы. На этом
этапе победы революции политическая форма
государственной власти должна была оформиться в виде буржуазной
парламентарной республики.
Второй вывод, являющийся продолжением первого,
заключается в том, что эта парламентарная республика
не являлась идеалом Коста; это видно из того, что он
причислял себя к «самой крайней левой скамье», т. е.
к самой революционной партии в палате, с целями и
задачами которой он, несомненно, солидаризировался;
120
иначе говоря, конечным идеалом поэта являлся переход
всей власти в руки самой революционной партии,
которая, по мысли Коста, являлась подлинной
выразительницей чаяний и стремлений угнетенных и эксплуатируемых
масс.
Третий вывод касается отношения поэта к
национальному вопросу. В приведенных выше словах поэт говорит
не только о русской, но и об осетинской палате.
Следовательно, Коста считал, что революция должна была
уничтожить национальный гнет, разрешить чаяния угнетенных
народов национальных окраин России, предоставить им
автономии с правом создания своих «национальных»
палат. В этом духе национальный вопрос могла решить и
действительно решила только социалистическая
революция... Следует подчеркнуть, что Коста, ратуя за
национальное раскрепощение нерусских народов, за создание
национальных автономий и палат, оставался горячим
пропагандистом дружбы народов, не допуская и мысли о
каком-либо ослаблении братских уз осетинского и других
народов Кавказа с великим русским народом.
Коста мечтал об установлении такого общественного
строя, где народы жили бы свободной и счастливой
жизнью, где не было бы социального гнета, где не было
бы места для действия черных и злых сил. Этот строй он
образно называл «всеобщим храмом». Поэт считал, что
это будет «храм жизни трудовой, насилью недоступный,
сознательной борьбы, без пыток и крови, храм чистой
совести и правды неподкупной, храм просвещения,
свободы и любви».
Повторяем, не будет ошибкой, если из всего
сказанного сделаем общий вывод о том, что развитие
политических и социально-экономических идей Хетагурова вело
его к тому великому делу, за которое боролись и в
конечном счете осуществили его русский рабочий класс и
трудовое крестьянство во главе с Коммунистической
партией в октябре 1917 года.
Но независимо от этого, Коста глубоко народен; он
был бесстрашным борцом за социальное, политическое и
национальное раскрепощение угнетенных народов с
предоставлением им права на государственное образование
в виде национальных автономий, при безусловном
сохранении неразрывных братских связей народов России с
русским народом.
121
Данным кратким обзором мы заканчиваем
характеристику исторических взглядов К. Л. Хетагурова. Эту
характеристику можно было бы продолжить, так как
есть еще ряд вопросов по истории Осетии, по которым у
Коста имеются высказывания, например, о
взаимоотношениях между Осетией и Кабардой, Осетией и Грузией,
о феодальном строе в нагорной полосе Осетии, о
зависимых крестьянских категориях, о характере крестьянской
реформы в Осетии, о кооперативном движении и другие,
однако и затронутые вопросы дают основание сделать
вывод о том, что Коста Аетагуров не только
основоположник осетинской литературы и осетинского
литературного языка, не только певец горской бедноты и
выдающийся общественный деятель, не только блестящий
публицист и одаренный живописец, но и талантливый
историк своего народа.
3. ПУБЛИЦИСТИКА И ОБЩЕСТВЕННО-
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ
Г. М. ЦАГОЛОВА
После К. Л. Хетагурова наиболее плодовитым
публицистом революционно-демократического направления в
конце XIX — начале XX в. был Георгий Михайлович Ца-
голов A871—1939 гг.). Биографические данные,
характеристика публицистики Цаголова, его революционной
поэзии и общественно-политических взглядов с конца
80-х гг. XIX в. до кануна первой русской революции даны
нами в «Очерках истории культуры и общественной
мысли в Северной Осетии в пореформенный период». В этом
исследовании подробно освещается его отношение к
таким вопросам, как малоземелье и безземелье горцев,
появление в деревне новой угнетательской силы — кулака-
мироеда и новой категории крестьян — «временнопрожи-
вающих», их тяжелое, безысходное положение; произвол
царской администрации, гнет алдаро-баделят и новой
сельской буржуазии; рост налогового бремени в
результате непрерывного увеличения многочисленных
повинностей и сборов; развитие капиталистической
промышленности и неизбежность ее победы и гибель кустарной
промышленности в конкурентной борьбе с изделиями
фабричного производства. Большое место в публицистике
Цаголова занимало разоблачение реакционной буржуаз-
122
ной морали как «лакейской цивилизации», всецело
служащей удовлетворению низменных интересов
эксплуататоров, и беспощадное разоблачение либеральной части
алдаро-баделятской интеллигенции как антинародной,
антиреволюционной силы, враждебной
революционно-освободительному движению и т. д.
Высказанные по всем этим вопросам взгляды
характеризуют Цаголова, как одного из глашатаев
революционно-освободительной мысли горцев. Они говорят о том,
что еще задолго до первой русской революции в
общественном движении Осетии Цаголов занял выдающееся
место как революционер-демократ, как писатель,
публицист и общественный деятель.
В годы первой русской революции и в последующий
период его роль в общественном движении усилилась.
Вполне понятно, что Цаголов оказал заметное влияние
на развитие общественной мысли, на формирование
национального и классового самосознания своего народа.
В данном разделе мы остановимся на его
публицистической деятельности с кануна первой русской
революции до 191,7 г. <В эти годы он продолжал сотрудничать
почти во всех местных и в некоторых центральных
газетах1.
Его публицистические статьи по актуальным
общественным, экономическим; социально-бытовым и
культурным вопросам жизни горских народов пользовались
большой популярностью в народе. Своей
целенаправленностью, остротой и смелостью постановки вопросов статьи
Цаголова были близки передовой горской
интеллигенции. Особенно широкую известность приобрели его
очерки, вышедшие в 1912 году под названием «Край
беспросветной нужды»2. В них он с исключительной силой пока-
1 Г. М. Цаголов сотрудничал более чем в 20 газетах и журналах
(«С.-Петербургские ведомости», «Стрела», «Терские ведомости»,
«Казбек», «Терек», «Тифлисский листок», «Жизнь Северного Кавказа».
«Северный Кавказ» и др.). Свои статьи он обычно подписывал своей
фамилией, но иногда прибегал и к псевдонимам («Макар
Незаметный», «Араби-Паша», «Сау Алдар», «Г. Ц.», «Г. М.» и др).
2 Исследователи нередко задают себе вопрос: как эта книга,
являвшаяся по существу обвинительным актом против царского
правительства, могла выйти в условиях царской цензуры. На этот
вопрос сам Цаголов ответил следующим образом (в записи Ц. Гадиева):
«В это время помощником начальника области был Гаибов
(дагестанец, автор книжки по земельному устройству). В Государственной
123
зал печальную картину экономического и социального
положения горцев Северного Кавказа. Очерки по
существу явились итогом всей его предыдущей
публицистической деятельности. Как отмечает сам автор, для
написания книги он воспользовался также «в значительной
степени статьями и заметками, помещенными нами в
последние годы в местных периодических изданиях»1. Книга
представляет собой яркий политический памфлет против^
социально-экономической, колонизаторской политики
царизма.
Разумеется, как данные очерки, так и ряд его других:
публицистических статей, не лишены некоторых
недостатков, но в целом они представляют неоценимое
значение для изучения социально-экономической жизни осетин
и других горцев в рассматриваемый период.
Публицистической деятельности Цаголов отдавался с
рвением и страстью. Газетную, журналистскую работу он
любил всей душой, рассматривая ее как оружие в
борьбе за победу идеалов справедливости, правды,
демократии. Он сам подчеркивал, что газета ему казалась «если
не единственным, то во всяком случае одним из самых
лучших мест, где можно было бы во всеуслышание
высказаться против зла и неправды жизни... А меня сжигал
неугасимый огонь желания говорить о зле и неправде
жйэни, бороться против них»2.
В одном из стихотворений тех дней он писал:
...В тот период мглистый,
В ту муть тоскливо-черных дней,
Считал для дела я нужней
Перо стальное публициста.
Цаголов был в числе передовых, революционных
журналистов, смело боровшихся против самодержавия и
всей его системы. «Лично я,— писал он,— боролся с
увлечением. Я кипел в этой борьбе. Горел»3.
думе был поставлен вопрос о земле. Я был вызван Гаибовым; сам*
горец, он сказал, что даст мне материалы, чтобы на их основе
составить брошюру и издать ее. Сам он был цензором, кое-что не
пропустил, но самое существенное было напечатано» (Архив СОНИИ, см.
запись беседы с Цаголовым в личном деле Ц. Тадиева).
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912„
стр. 14.
2 Архив СОНИИ, ф. Цаголова. Воспоминания, стр. 308, 310.
3 Там же, стр. 379.
124
Он был знаком с С. М. Кировым, с которым не раз
вместе, как писал позже Цаголов в своих воспоминаниях
о Кирове, они обсуждали злободневные вопросы.
Цаголов в основном сотрудничал в прогрессивных
газетах («Казбек», «Терек», «Тифлисский листок» и др.),
но умело использовал и такой официальный орган, как
«Терские ведомости». На страницах этой газеты он
печатал свои статьи вплоть до 1917 года.
В 1917 — в начале 1918 г. Цаголов сотрудничал в
газете «Горская жизнь» — органе
буржуазно-националистического «Союза объединенных горцев». В статьях и
этого периода он с прежней страстью защищал интересы
трудового народа, но в некоторых статьях проявил
непонимание политического лица «Союза горцев», а также
исторического значения Октябрьской революции.
Позднее, после гражданской войны он твердо встал на
платформу Советской власти. В ряде стихотворений
советского периода он воспел героический труд советских
людей в социалистическом строительстве, показал успехи
культурной революции, героичеокую борьбу
международного пролетариата.
Цаголов обстоятельно изучал экономические науки.
Никто из; журналистов-публицистов Осетии не занимался
так упорно вопросами экономического положения горцев,
землевладения и землеустройства их, как Цаголов. Все
выводы в его статьях на экономические темы
обстоятельно аргументированы соответствующими цифровыми
данными, и в этом прежде всего их ценность для
исследователя социально-экономической жизни Осетии.
Анализируя экономическое положение горцев,
причины их бедствия и нищеты, Цаголов прежде всего винил
в этом существующий строй и ратовал за .его
ликвидацию. Разумеется, эту идею в подцензурной печати он мог
высказывать эзоповским языком.
Более или менее определенно эту мысль он высказал
в одной из газетных статей в годы первой русской
революции.
Как известно, в эти годы многие представители
революционно-демократической интеллигенции, пользуясь
кратковременной «свободой», выступили с
произведениями и статьями, призывавшими к беспощадной борьбе
против царизма, за его ликвидацию. Одним из них был и
Г. Цаголов, который на страницах первого номера газе-
125
ты «Жизнь Северного Кавказа» D июня 1906 года) в
статье «К собранию ингушей» писал, что главной
причиной вражды между народами является «бюрократия,
отживающий самодержавный режим. Фактами
неопровержимо установлено, что все эти противоеврейские
погромы, черносотенные побоища, охота на интеллигенцию
и т. п. организованы были агентами правительства».
Чтобы положить конец всему этому, писал он далее,
«есть одна только мера, которая может раз навсегда
положить предел такому печальному положению вещей.
Эта мера — полное устранение бюрократического
режима. Только тогда народная жизнь может стать на
правильный путь, когда сам свободный народ будет
распоряжаться своими судьбами...»1
Цаголов желал, чтобы идеи развернувшегося
освободительного движения нашли «сочувственный отклик в
дымной ингушской сакле, в отзывчивом, гордом, смелом,
но исстрадавшемся сердце каждого горца».2
В годы революции он смело выступил против
беззаконий, в частности против мероприятия начальника
округа Ханжалова, который обложил села, участвовавшие
в революции, контрибуцией. Не испугала его и угроза
ссылки в Вологодскую губернию.
Отличительной особенностью публицистики Цаголова
является ее народность, в центре у него всегда
угнетенные народные массы, защита их интересов. Борьба во
имя народа и для народа — главный девиз Цаголова.
Начало XX в., особенно годы после первой русской
революции, на Тереке, как и в целом по стране,
характерны, в связи с дальнейшим ростом монополистических
объединений, усилением политического и национального
угнетения нерусских народов, усилением социальной
дифференциации, ростом разорения и обнищания
трудящихся масс горского крестьянства.
Все это привело к обострению социальных и
классовых противоречий в горских обществах.
Разорение и обнищание трудящихся масс горских
народов нашли яркое отражение во многих статьях
Цаголова («Нагорная полоса Терской области», «Еще о
горце и казаке», «О взысканиях за самовольную порубку
1 Архив СОНИИ, ф. Г. Цаголова. Воспоминания, стр. 394.
2 Там же.
126
леса», «К вопросу о временнопроживающих», «Терская
область за 20 лет» и другие). Для характеристики тех
или иных его общественных взглядов известное значение
имеют также статьи Цаголова «Культурное движение
среди осетин», «Осетинская письменность», «Рецензия на
сборник «Коста Хетагуров» в издании Г. Дзасохова и
другие.
Цаголов глубоко сочувствовал тяжелой доле
трудового люда, деревенской голытьбе, независимо от
национального происхождения, горячо выступал в ее защиту,
беспощадно бичевал представителей деревенской
«аристократии» — старшин, кулаков, ростовщиков, писарей,
кабатчиков и других «власть имущих», которые
предавали «наглому всетоптанию имя того обездоленного
существа, страданиям и стонам которого, по-видимому,
никогда не будет конца, которого искони безжалостно и
безбожно сосут разные общественные пьяницы, над которым
всякий встречный и поперечный измывается, как хочет и
сколько может и имя которому — русский мужик»1. ,
Цаголов был истинным другом крестьянской бедноты,
подлинным крестьянским демократом в самом лучшем
понимании этого слова.
В начале XX в. Цаголов продолжал уделять много
внимания разоблачению налоговой политики царизма.
Он подчеркивал, что «подобное положение поселянина
ведет его к обнищанию и тормозит его развитие».
Предлагая в интересах ликвидации вопиющей
несправедливости введение прогрессивно-подоходного налога, он
требовал, чтобы все поступления от налога шли на нужды
самого народа, .на .развитие его культуры.
Среди осетинского крестьянства наиболее
обездоленной категорией являлись так называемые «временнопро-
живающие» крестьяне. Это были горцы, вынужденные
оставить горы и переселиться на плоскость, но лишенные
права приписаться к какому-либо селению.
Положению временнопроживающих и необходимости
неотложного их устройства Цаголов посвятил серию
статей. В их бедственном положении он винил царскую
администрацию, которая никаких мер не принимала для
приписки и устройства временнопроживающих, и
деревенскую «аристократию» — кулаков, старшин и ростов-
1 Газ. «Терские ведомости» № 41, 1901 г.
127
щиков, под влиянием которых сельские общества не
принимали к себе временнопроживающих под тем предлогом,
что им самим якобы тесно. Цаголов беспощадно
разоблачал тех и других. «В конце концов,— писал он,— все эти
слезы о тесноте исходят от тех, которые* за исключением
своих паев, распахивают и паи своих односельчан. Для
этих богатеев, действительно, временнопроживающий
неприятен, так как увеличивает арендную плату и
заставляет его, богатея, выкладывать лишнюю копейку»1.
Цаголов спрашивал: куда деть эту голодную армию,
этих изгнанных и обездоленных горемык, откуда для них
взять землю?
Цаголов, конечно, понимал, что вопрос о земле до
конца может решить только социальная революция, но
пока не совершен акт революционного разрешения
аграрного вопроса, положение этой категории крестьян как-то
должно быть облегчено. На вопрос «Откуда взять для них
землю?», он отвечал так же, как К. Хетагуров: «Да
оттуда, откуда ее получают переселяющиеся в нашу область
немцы, латыши, русские крестьяне и др.». Он, прежде
всего, обращал внимание местной администрации на то,
что эту «обездоленную голытьбу» можно
удовлетворить за счет казенных и частновладельческих земель,
причем «самое главное внимание все-таки доллшо быть
обращено на частновладельческие земли», так как они, с
одной стороны, для сельскохозяйственной эксплуатации
я,вляются наиболее пригодными, и, с другой—осетинские
землевладельцы «не подготовлены к ведению хозяйства
и потому рады сбыть поскорее с рук свои земли»2.
Однако терская администрация и не помышляла об
улучшении положения временнопроживающих, и их
положение из года в год ухудшалось. Цаголов отмечал:
«Горцы бедствуют, голодают, катятся в хозяйственном
отношении вниз по наклонной плоскости»3.
Судьба горцев-горемык особенно невыносимой стала
в годы столыпинской реакции. Частновладельческие
земли все больше сосредотачивались в руках Терского
казачьего войска, которое обладало достаточными
денежными средствами, и, таким образом, шансы на обеспече-
1 Газ. «Терские ведомости» № 69, 1901 г.
2 Там же.
3 Газ. «Терек» № 40, 1908 г.
.128
ние временнопроживающих за счет частных земель
сводились на нет.
Не было надежды на приобретение этих земель и
через Крестьянский банк, который «по своему старому
обыкновению пригревает своими лучами не тех, кто плохо
одет и кому холодно, а, наоборот, тех, кто и без этих
лучей чувствует себя не особенно скверно... С такой
деревенской беднотой, какими являются временнопроживаю-
щие, банк крестьянский не любит вести дело»1.
И вновь Цаголов повторяет, что землю для временно-
проживающих должно отвести государство, что,
разумеется, не могло сбыться.
Обращаясь к «власть имущим», он который раз
напоминает, что пора перестать заниматься «гипнотизацией
своих читателей», т. е. от обещаний перейти к делу: «Пора...
улучшить положение этих несчастных. Пора протянуть
им руку помощи, вместо бесконечных обещаний, дать им
землю, в которой они так нуждаются»2.
Цаголов, разумеется, понимал, что государство не
придет на помощь безземельному крестьянству, но если
он все же обращался в его адрес, то, очевидно, с той
целью, чтобы крестьянская беднота, видя полное
равнодушие государства к ее судьбам, лишний раз убедилось
в его антинародной сущности.
Среди представителей «власть имущих» было немало
таких, которые обвиняли крестьянскую бедноту в том, что
она бедна потому, что не приспособлена к жизни.
Цаголов, отвечая им, писал, что «бедны все эти люди потому,
что их заставляют быть бедными общие экономические и
социальные условия... бесправие... малоземелье...
финансовый гнет... И еще многие другие «цветы лазоревые»,
которые пышно расцвели по лицу земли русской...»3
Таким образом, Цаголов правильно вскрывал
причины бедности и нищеты крестьянских масс, хотя следует
отметить, что он при объяснении тех или иных
исторических явлений иногда слишком переоценивал роль
экономического фактора. Так, например, в одной из своих
статей он писал, что «экономические факторы создают
историю»4-
1 Газ. «Терек» № 29, 1908 г.
2 Газ. «Терек» № 28, 1908 г.
3 Газ. «Терек» № 40. 1908 г.
4 Архив СОНИИ, ф. Г. Цаголова. Воспоминания, стр. 494.
9 М. С. Тотоев
129
Но в целом общественно-политические взгляды Цаго-
лова были пронизаны духом революционного
демократизма и классовой борьбы. Его взгляды более четко
определились в ходе первой русской революции. «Все
пережитое, все виденное и слышанное,—писал он,—усилило
в нас и без того сильную ненависть к самодержавному
строю»1.
Участвуя во многих кавказских периодических
изданиях, Цаголов хорошо знал «газетную пишущую братию»
и делил ее на две группы. К первой группе он относил
тех, кто служил и прислуживал реакции, ко второй
группе тех, кто смело боролся против реакции и защищал
коренные интересы -народа. Эту вторую группу журналистов
он называл «работниками идейными». Сам он,
естественно, принадлежал ко второй группе. Это были люди, писал
он, «всем нутром своим желавшие устранения тех причин
и условий, которые делают жизнь человеческую тяжелой,
нудной», люди, «верившие в возможность такого устране-»
ния, старавшиеся в то же время принять посильное
участие в той большой и разветвленной работе, которой
требовали задачи устранения указанных причин и условий»2.
По своему национальному составу эта передовая
«газетная пишущая братия» была пестрой; в нее входили
русские, грузины, осетины, чеченцы, ингуши, армяне,
кабардинцы, дагестанцы, украинцы, черкесы, татары и
другие, но это была интеллигенция, сплоченная общностью
взглядов и требований об установлении справедливого
демократического общественного строя.
Деятельность кавказских журналистов находила
полное понимание и поддержку со стороны представителей
передовой, прогрессивной России. В противовес
представителям черносотенной России, которые в годы
столыпинской реакции развернули злобную клеветническую
кампанию против передовой кавказской интеллигенции,
распространяя миф о кавказском сепаратизме и о
вражде кавказских народов к русским, представители
передовой, демократической России разоблачали этот миф,
оказывая этим огромную моральную и политическую
поддержку кавказским народам и их прогрессивной
интеллигенции.
1 Архив СОНИИ, ф. Г. Цаголова. Воспоминания, стр. 494.
2 Там же, стр. 499.
130,
;,./;¦ Они, прогрессивные деятели русского общества,
хорошо знавшие истинное положение вещей на Кавказе,
требовали, чтобы идейные рупоры черносотенного режима
прекратили третирование горцев, призывали всех честных
людей встать ближе к ним и понять, что трудовой горец—
друг русскому трудовому человеку. Чтобы развеять ложь
о том, что на Кавказе якобы «русскому человеку житья
нет», один из прогрессивных деятелей русской
интеллигенции, обращаясь к русским людям, писал в 1909 году:
«Приезжайте на Кавказ, приглядитесь к его жизни и
признаете, что кавказский сепаратизм — мыльный пузырь.
Поживите на Кавказе, не чуждайтесь туземца, трактуйте
его как члена единой великой русской семьи, а не как
враждебного инородца, и увидите, что русского человека
на Кавказе любят, и живется ему там вовсе недурно»1.
Когда Г. Цаголов в конце своей книги «Край
беспросветной нужды» писал о том, что «взоры всего населения
края обращены... туда, к туманным берегам далекой
Невы», то, очевидно, он имел в виду представителей
прогрессивной и демократической России.
Одна из главных целей написания книги «Край
беспросветной нужды», собственно, заключалась в том,
чтобы обратить внимание передовых людей Кавказа и
России на исключительно тяжелое положение горских
народов, особенно в земельном отношении.
По этому вопросу, начиная с 60-х гг. XIX в., работали
бесчисленные комиссии как «на Кавказе, так и в центре, но
их решения оставались на бумаге. Цаголов отмечал, что
«вопросу о поземельном устройстве жителей Нагорной
полосы Терской области не везло на протяжении многих
десятков лет. Дело, которое можно и должно было
сделать незамедлительно, откладывалось, как
откладываются обыкновенно дела неважные, не серьезные, от
разрешения или неразрешения которых никому не бывает ни
холодно, ни тепло»2.
Говоря о самой книге, необходимо заметить, что она
отличается от обычных исследований манерой
изложения. Если бы он ее написал как обычное исследование,
1 В. П о г о ж е в. Что нужно сейчас Кавказу. «С.-Петербургские
ведомости», 4 февраля 1909 г.
2 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912,
стр. 130.
131
едва ли бы она увидела свет. Надо было найти форму, и
он нашел ее. Прежде всего, в начале книги Цаголов
заявил, что в ходе работы над книгой он пользовался
трудами таких официальных и известных тогда .на Северном
Кавказе лиц, как Н. П. Тульчинский, Е. Максимов, Е.
Вертепов, П. Гаврилов, Н. Д. Гаибов и др., а также
материалами разных местных официальных комиссий по
вопросам землеустройтва горцев.
Конечно, он не сказал ничего о том, что получил от
упомянутого выше Гаибова переписку и материалы
комиссий, занимавшихся вопросами землевладения и
землеустройства горских народов Терской области, а также
материалы канцелярии начальника области.
Гаибов помог ему и как цензор. Но Цаголов все же
понимал, что Гаибов не представлял всей цензуры,
отсюда — форма и характер изложения.
Понятно, что Цаголов не мог открыто высказать свои
взгляды, свою жгучую ненависть к самодержавному
строю и к местным угнетателям, и тем не менее ему
удалось показать невыносимо тяжелое положение горцев в
земельном отношении.
Цаголов прежде всего указывает, что главным
недостатком кавказской администрации и всех комиссий,
занимавшихся земельным устройством горцев и
разработавших в течение многих десятков лет многочисленные
проекты и мероприятия, являлось незнание или
нежелание узнать жизнь горцев. В материалах этих комиссий
есть подробное описание рек, гор, ледников, почвы,
растительности, животного царства, но «о человеке, о том,
как ему сейчас живется», в них сказано «совсем немного».
Поэтому он требовал от кавказских «народоправителей»
«ближе подойти к интересующему нас в данном случае
краю... заглянуть туда в царство гранитных громад и
снеговых великанов... пристальнее всмотреться в эти
дикие, суровые теснины, возможно внимательнее
прислушаться к болезненному биению их невзрачной жизни,
находящейся... под двойным проклятием — природы и
истории»1.
Среди кавказской администрации немало было таких,
которые считали, что Нагорная полоса Терской области—
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912,
стр. 6—7.
132
«микроскопическая точка», поэтому, мол, она не
достойна внимания. Цаголов, критикуя абсурдность такого
взгляда, указывает, что Нагорная полоса занимает одну
пятую часть обширной Терской области, живет в ее
ущельях свыше 187 тысяч душ населения, и что в этой
нагорной полосе «человек так же, как и везде, способен
радоваться, когда ему хорошо, и страдать, когда ему
, плохо»1.
Книга в целом состоит из 20 мастерски
аргументированных и умело составленных разделов, повествующих
о безмерных страданиях горцев Нагорной полосы
Кавказа.
Мы не будем анализировать содержание тех разделов,
которые посвящены характеристике территории,
населения и отдельных горских обществ Нагорной полосы, а
также те главы, в которых автор освещает природу и
условия каторжного труда горцев, историю заселения в
отдаленном прошлом Нагорной полосы горцами разных
национальностей, характер народного эпоса и т. д.
Оставляя в стороне все эти вопросы, остановимся на
главном вопросе: как решался вопрос о землеустройстве
в Нагорной полосе в различных проектах комиссий и
докладных записках отдельных чинов кавказской
администрации, каково было отношение Цаголова к различным
точкам зрения по этому вопросу и что он сам предлагал.
Одна часть царских чиновников и членов комиссий
более или менее объективно подходила к данному
вопросу и считала, что в Нагорной полосе земли являются
собственностью живущего там населения, указывая
одновременно, что часть этих земель была собственностью
сельских обществ, а другая — собственностью отдельных
дворов или фамилий.
Другая часть пыталась доказать, что земли Нагорной
полосы являются казенными. Политическая подоплека
такой точки зрения была совершенно ясной: если эти
земли признать казенными, то администрация могла
распоряжаться ими по своему усмотрению, т. е. чинить
произвол и беззаконие.
Главнокомандующий на Кавказе в утвержденной им
инструкции поддержал вторую точку зрения.
В 1912 г. «Труды» Абрамовской комиссии вместе с
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды. Владикавказ,
1912, стр. 15.
133
этой инструкцией были предъявлены горскому населению
и вызвали бурю негодования. Отовсюду стали поступать
протесты горских обществ.
Концентрированным выражением этих протестов
явилась книга Цаголова «Край беспросветной нужды». В
ней он с возмущением писал: «Если мы желаем быть
последовательными, если голос'справедливости для нас —
не пустой звук, а интересы многотысячного населения —
не простые биллиардные шары... то мы должны признать
себя обязанными...— не подвергать ненужной и
бесполезной ломке то, что создано веками и что в настоящее
время с хозяйственной точки зрения является необходимым
и целесообразным... Земли Нагорной полосы являются
собственностью населения, поэтому они должны быть
закреплены за ним на праве полной собственности»1.
Однако как ни важен был этот вопрос для горцев
Нагорной полосы, все же главное заключалось не в нем.
Если бы царское правительство тогда, предположим, и
пошло бы навстречу горским обществам Нагорной
полосы, т. е. признало бы земли их собственностью и даже
узаконило бы это специальными постановлениями, это
было бы только моральной победой горцев. И ничего не
изменило бы в их тяжелой жизни; этим была бы
разрешена только «часть общей суммы неотложных нужд
края».
Главное заключалось в неописуемой земельной
тесноте, т. е. в нехватке земли для жителей Нагорной полосы.
Это главное обычно все комиссии обходили или же не
шли дальше констатации фактов. Разумеется, и
последняя, Абрамовская комиссия «не могла не заметить этой
раны, нанесенной краю соединенными усилиями природы
и истории», но, к сожалению, пишет далее Цаголов, она
к этой ране «особенно близко не подошла... Она не
заглянула туда, не постаралась выяснить с надлежащей
полнотой, как глубока эта рана и какую серьезную
опасность представляет она для хозяйственных судеб края»2.
Говоря о земельной тесноте в Нагорной полосе,
Цаголов констатирует факт ее «чрезмерного перенаселения»,
причем делает ссылку на Мальтуса. В этой связи, не
разобравшись в вопросе по существу, некоторые исследова-
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912,
стр. 152—159, 180—181.
2 Та м же, стр. 208—209.
134
тели необоснованно и тенденциозно .приклеили ему
ярлык «приверженца» Мальтуса. Между тем, Цаголов
только сослался на образное выражение Мальтуса
относительно избыточного населения — «природа повелевает
«му удалиться», но на вопрос — «куда удалиться» и «как
удалиться» он отвечает не по Мальтусу.
Цаголов был непримиримым врагом капитализма,
беспощадно бичевал его пороки, звал к борьбе за его
уничтожение; буржуазную цивилизацию он считал
«лакейской цивилизацией». Он никогда и нигде не говорил,
что причины нищеты, разорения трудящихся следует
искать в природе, вне общественных отношений, наоборот,
он неоднократно подчеркивал, что горцы бедны «потому,
что их заставляют быть бедными общие экономические
и социальные условия»1.
Еще раньше, в другой статье, причины земельной
тесноты он объяснял следующими
социально-экономическими и политическими обстоятельствами: во-первых,
«ошибками администрации», т. е. колонизаторской политикой
царизма; во-вторых, деятельностью торгово-ростовщиче-
ского капитала, отметив, что «ничто так не пускает по
миру бедных горцев, как эта стоглавая гидра,
высасывающая соки народные»; в-третьих, «специфическими
явлениями», т. е. тяжестью таких пережитков, как калым,
поминки, плата за кровь и др.; в-четвертых, естественным
приростом населения в Нагорной полосе; в-пятых,
природными условиями2.
Таким образом, и постановка и решение вопроса Ца-
головым о перенаселении не вообще, а конкретно,
применительно к условиям Нагорной полосы центрального
района Северного Кавказа совершенно противоположны
тому, что говорил и предлагал Мальтус. Во-первых,
образование перенаселения в Нагорной полосе Цаголов
объясняет определенными историческими причинами
(татаро-монгольское нашествие принудило горцев уйти в горы;
в дальнейшем в течение 3—4 веков они не могли
выселиться на плоскость ввиду захвата предгорных степей
кабардинскими феодалами и др.); во-вторых, Цаголов для
решения вопроса перенаселения Нагорной полосы пред-
1 Газ. «Терек» № 40, 1908 г.
2 Газ. «Новое обозрение» № 4677, 1897 г.
135
лагал гуманные и вполне осуществимые, при желании
царизма и его местной администрации, мероприятия.
Нагорная полоса была уголком, с которым по
тяжести условий жизни человека редко мог сравниться какой-
либо другой уголок земного шара. И нужно было острое
и разящее перо Цаголова, чтобы так ярко и образно
показать рабский труд горца, его неустанную борьбу с
природой.
Только до людей с камениым сердцем ие доходили
стоны горцев, их мольбы о помощи, люди же с
благородным и чувствительным сердцем не могли читать без
содрогания и слез страницы «Края беспросветней нужды»,
особенно те, которые повествуют о нищете и страданиях
жителей Нагорной полосы.
Многие путешественники — писатели, туристы и
другие,— отмечает Цаголов,—обычно восхищаются красотой
гор, но не знают того, как «неласкова она, эта красота, к
человеку», она — «злая и беспощадная мачеха, не
знающая жалости и сострадания». В Нагорной полосе,—
продолжает он,— в трудовой деятельности человека
встречается столько тяжелых препятствий, что для их
преодоления от него «требуется громадное количество труда,
почему жизнь его превращается в настоящую каторгу...
Это отчаяннейшая неравная борьба человека с
природой». В результате всего этого «природа и история смяли
горца под своей победной колесницей и, накинув на его
шею петлю, поволокли вниз по усеянной тернием и
усыпанной острыми камнями дороге»1.
В результате такого каторжного труда горец
отвоевывал у природы небольшой клочок земли, который
приводил в годное для хлебопашества состояние, но этот
клочок обычно был так мал, что мог поддерживать его
полуголодное существование максимум 3—4 месяца. Не
случайно почти у всех горцев Северного Кавказа
бытовал рассказ о том, как горец потерял свой пахотный
участок земли: прилег отдохнуть, подстелив под себя
бурку, и заснул, а когда проснулся, то не нашел своей
земли — она вся оказалась п'од буркой.
Процент пригодной для пахоты земли в Нагорной
полосе в среднем составлял десятую часть общей ее
территории.
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды,стр.23,49,51,85.
136
Правда, если брать ее целиком, то в среднем на
каждую мужскую душу в горах приходилось 7 десятин. На
-первый взгляд это могло показаться вполне
удовлетворительной нормой. Однако, отмечал Цаголов, «такие
успокоительные мысли могут прийти в голову только тем, кто
к хозяйственной действительности Нагорной полосы
повернется спиной». От .приведенной цифры,—подчеркивал
он,— «веет чем-то гнетущим и страшным»1. Если
исходить из продовольственной нормы, то на мужскую душу
в Нагорной полосе должно было бы приходиться не
менее 50 десятин, а приходилось чуть больше 7 десятин.
Следовательно, житель Нагорной полосы в своем
распоряжении имел земельную площадь «в 6 приблизительно
раз меньше той площади, которой ему недостает, и в 7
раз меньше той, которую ему следовало бы иметь»2. При
таком положении в Нагорной полосе земли хватало
только для 14% населения, остальные 86% являлись
нахлебниками, т. е. «лишними ртами».
Следовательно, заключал Цаголов, «из 7 душ
наличного населения мужского пола в Нагорной полосе за
убогим столом природы имеется прибор только для одного
человека, а остальные 6 человек должны «встать из-за
стола»3.
Если этЬ положение применить к тогдашнему общему
населению Нагорной полосы A87 тыс.), то на ее
территории сносно могли жить 26 тысяч, а остальные 161 тыс.
человек считались «лишними ртами».
У отдельных народов Нагорной полосы Терской
области норма земли была ниже средней. Например, из
наличного тогда населения в Нагорной полосе могло жить:
балкарцев — 33%, осетин — 12, ингушей — 11,
чеченцев — 10, салатавцев — 9%.
Такое положение в земельном отношении обрекало
горцев на вымирание «от вечного «недоедания и от
опустошительных голодовок с их неотъемлемыми
спутниками»4.
Что же предлагал Цаголов для облегчения участи
этого «избыточного» населения Нагорной полосы Терской
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды, стр. 256.
2 Т а м же, стр. 258.
3 Т а м же, стр. 259.
4 Там же, стр. 265.
137
области? Он предлагал организрванное переселение его'
на плоскость.
Цаголов критиковал царских администраторов за то,
что они не хотели понять существа вопроса. Обилие
«безземельных» и «временнопроживающих» они объясняли
наличием в горах института купли-продажи земли.
Разоблачая этот вздор, Цаголов требовал, чтобы дело
переселения горцев на плоскость не предоставили «слепому
усмотрению судьбы и всевозможных случайностей», а
организовали его как следует, чтобы оно было совершено
без? принуждения, на основе добровольности. «Ничего
принудительного здесь не должно быть, ибо в данном
случае вполне достаточно и того принуждения, которое
исходит от сложившихся хозяйственных условий...»
Далее он подчеркивал, что переселение должно привести
«не к гибели и пролетаризации, а к хозяйственному
устроению»1.
На вопрос, куда переселить «избыточное» население
Нагорной полосы Терской области, Цаголов отвечал: во-
первых, на казенные земли, которых немало в области, и,
во-вторых, на частновладельческие земли путем их
покупки и предоставления их в распоряжение переселенцев.
Разумеется, Цаголов понимал, что царское
правительство на эти предложения не обратит никакого внимания,
но острой постановкой вопроса он добивался, чтобы
горцы поняли, что самодержавие их злейший враг, что
только путем его свержения они смогут добиться
осуществления своих чаяний о земле.
Эту мысль он провел осторожно, эзоповским языком.
«Итак, оказывается,— писал он,— что тиски, которые
некогда давили в Нагорной полосе отцов и дедов нынешних
горцев, по-прежнему продолжают оставаться тисками же
и вовсе не обнаруживают наклонности превращаться в
мягкие нежащие пуховики, на которых могли бы
успокоиться потомки»2.
Возникает вопрос, спрашивал Цаголов, каким же
образом при такой тесноте население Нагорной полосы
умудряется существовать? Ответ был прост: таким точно
образом, «каким существуют обыкновенно страдающие
малоземельем крестьянские хозяйства», которые бывают
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды, стр. 269.
2 Т а м же, стр. 274.
138
вынуждены обращаться к аренде земли и прибегают к
различным неземледельческим заработкам.
Жители Нагорной полосы также были вынуждены
прибегать и к первому, и ко второму пути, но и здесь их
-Ожидали новые трудности, неприятности и страдания.
Горцы в аренду брали землю у местных частных
владельцев и у верхушки казачества, но к началу XX в.
A907—1908 гг.) арендные цены выросли неимоверно.
Чтобы представить себе широкую распространенность
аренды и ее тяжесть для горцев, Цаголов приводит
данные о той сумме, которую ежегодно выплачивали горцы:
1) балкарцы —65 570 руб.
2) осетины —230 628«
3) ингуши —49 942 «
4) чеченцы —400 000 «
5) салатавцы— 30 938 «
Итого — 777 079 руб.
Это была огромная для того времени сумма, которая
тяжелым бременем ложилась на плечи горцев. Если
исходить из расхода на мужскую душу, то тяжесть
арендных платежей сильнее всего испытывали горцы-осетины.
Так, если эта средняя сумма составляла в Балкарии 6
руб., в Ингушетии — 8 руб., то в Нагорной Осетии — 10
рублей.
Цаголов правильно указывает, что аренда и плата за
нее в начале XX в. значительно осложнялись в связи с
тем, что «в арендное дело в Терской области втерлись
самым бесцеремоннейшим образом посредники...
Накинулись алчные и незнающие пощады полчища земельных
пауков в лице разного рода «богатеев», ростовщиков,
лавочников и прочих разновидностей всесильного
деревенского кулачества»1.
В начале XX в. кулак в осетинской деревне стал еще
наглее, в хозяйственной жизни он стал решающей
фигурой. И если буржуазный монархист Г. Баев
приветствовал «крепкого мужика», ратуя в его интересах за
создание в осетинских селах кредитных товариществ и других
аналогичных учреждений, то Цаголов беспощадно
разоблачал кулачество, поднимал против него ярость дере-
1 Т. Цаголов. Край беспросветной нужды, стр. 278.
139
венской бедноты. Он отмечал, что кулаки, обладая
деньгами, «стараются всеми доступными им мерами
сосредоточить в своих руках все сдаваемые в аренду земли.
Как хищные звери, они со всем тщанием вынюхивают,
где, кем. и какие именно земли сдаются в аренду... Они
рыскают по частным владельцам, шатаются задолго до
торгов по станичным правлениям, принюхиваются,
выслеживают, подыскивают позиции, где можно было бы
прочнее закрепить концы своей нещадной паутины»1.
В конце концов с победой выходят эти деревенские
пауки. Сосредоточив разными нечестными путями в
своих руках арендные земли, они получают «широкую
возможность к самому беззастенчивому выворачиванию
карманов трудовой и нуждающейся в земле деревни...
Паук вздергивает цены до головокружительной высоты...
Паук все крепче и крепче обхватывает
беднягу-труженика цепкими лапами, все туже и туже закручивает вокруг
его шеи неисчислимые нити своей паутины»2.
Таким образом, арендная земля на плоскости
целиком «опаутинилась», как говорит Цаголов, а это не могло,
не ухудшить самым серьезным образом и без того
тяжелое положение горцев плоскостной части Терека вообще,
Северной Осетии в частности.
Как известно, в результате заселения земель
предгорных и степных районов военно-казачьим элементом,
горцы этих районов были основательно стеснены в
земельном отношении, и часто также нуждались в аренде.
Цаголов подсчитал, что в начале XX в. из 159 горских
селений Терской области только 56 C5%) имели еще 5-
десятинную продовольственную норму, а остальные 103
селения F5%) были малоземельными. Картина в этом
отношении в Осетии была следующая: только 16%
осетинских селений считались имеющими достаточные
земельные наделы, а 84% плоскостных селений ощущали
недостаток в земле и выступали «на арендном рынке
конкурентами жителей Нагорной полосы». Цаголов
справедливо подчеркивал, что не за горами то время, когда
«плоскость окончательно вытеснит отсюда Нагорную полосу».
Вот почему второй путь того, как жители гор
умудряются существовать, имел для них не менее существенное
значение. Раньше, когда еще не было железнодорожных
1 Г. Цаголов. Край беспросветной нужды, стр. 278—279.
2 Там же, стр. 280.
140
путей сообщения, горцы уходили на заработки в Грузию,
Кабарду, а с 90-х г. они стали уезжать во внутренние
губернии России, в Закавказье (Баку) и в заокеанские
страны (Северная и Южная Америка, Австралия и т. д.).
В этой связи Цаголов выступил в пользу развития
горнопромышленного дела, чтобы излишние рабочие
руки горского населения могли найти себе применение на
месте.
В заключительной части своих очерков Цаголов еще
раз обратил внимание на неотложность рассмотрения
проблемы устройства избыточной части населения.
«Вопрос об устройстве избыточной части населения,— писал
он,— является весьма важным для Нагорной полосы;
откладывать этот вопрос или решить его в отрицательном
смысле значит сознательно толкнуть 200-тысячное
население гор на путь самых тяжких и нисколько
незаслуженных им испытаний»1.
Однако «надеждам» Цаголова не суждено было
сбыться. Собственно, и он сам иного конца не ожидал, но
дели, которые он преследовал опубликованием своей
книги, в основном были достигнуты. Книга открыла глаза
многим передовым людям Северного Кавказа и России
на истинное экономическое положение горцев, особенно
Нагорной полосы; она помогла горцам приобрести новых
друзей, вооружила их обширным конкретным
материалом для борьбы с самодержавием.
Разумеется, книга не лишена и недостатков. Прежде
всего следует сказать, что неискушенному читателю
может показаться, что от нее веет реформизмом, что
Цаголов будто бы верил в возможность того, что царское
правительство, Государственная дума и Государственный
совет могли положительно решить вопрос о
частновладельческих и казенных землях в пользу горцев. Он, конечно,
в это не верил, и форму «обращения» к высшим властям
выбрал для того, чтобы обойти цензуру и добиться
выхода книги.
Говоря об основных недостатках книги, следует
указать, что Цаголов неправ, когда общественный строй в
горских обществах задолго до их присоединения к
России рассматривает как «патриархально-родовую» ступень
развития, тогда как в горах задолго до установления
Г. Цаголов. Край беспросветной нужды, стр. 293.
141
связей с Россией возникли .и развивались феодальные
отношения. Цаголов неправ, когда утверждает, что «а
Северном Кавказе до татаро-монголов земельная
собственность повсеместно имела коллективный характер.
Известно, что среди аланской знати, например, были
крупные феодалы, которые владели «землей и людьми».
Имеются неверные положения и в вопросе о том, как и когда
происходило заселение Нагорной полосы. По прочтении
книги остается впечатление, будто до татаро-монголов
территория Нагорной полосы не была заселена
человеком, а между тем следы человека встречаются здесь в
первобытное время. Цаголов неправ, когда делит
крестьянство на пять категорий вместо трех, как это делал
В. И. Ленин. В книге имеются еще и некоторые другие
неправильные взгляды народнического характера.
Разумеется, об этих недостатках мы говорим не для
того, чтобы поставить их в вину Цаголову. Дело в том,
что эти недостатки были свойственны литературе, в том
числе и исторической, которой он пользовался при
написании своего труда.
Как известно, «разработанной истории народов
Северного Кавказа тогда еще не было. Что же касается
некоторых очерков и статей по истории отдельных народов,
они подчас были незрелыми и в научном отношении
стояли на низком уровне. Отсюда и недостатки в книге Цаго-
лова и других местных авторов.
На этом мы в основном заканчиваем анализ
публицистической деятельности Г. М. Цаголова. В целях ее
полноты по дооктябрьскому периоду сказанное дополним
небольшим обзором его дальнейшей
общественно-публицистической деятельности.
Накануне первой мировой войны и в ходе ее Цаголов
выступил с серией статей по вопросам экономического и
культурного состояния горцев. Февральскую буржуазно-
демократическую революцию, которая свергла
ненавистное самодержавие, он встретил с восторгом. В этот
период перо его становится еще более острым. В течение
1917 года в газете «Горская жизнь» он выступает с
серией статей по злободневным вопросам: критикует
антинародную политику Временного правительства и призывает
бороться за интересы «обездоленного люда»; разоблачает
меньшевиков и эсеров (Скрынников, Гамалеев и др.),
которые, как он писал, «зарылись в мертвую, бестолковую*
142
1й бесполезную канцелярщину»; бичует виновников
тяжелого продовольственного дела в крае; критикует газету
|'«Торская жизнь» за то, что на ее страницах не освещается
жизнь деревни и призывает интеллигенцию присылать
материал об этом; ратует за издание литературы на
родном, осетинском языке; выступает против растущей
контрреволюции, буржуазных и мелкобуржуазных
партий, подчеркивая, что горские народы были и будут на
'стороне революционной России. «Седой Кавказ давно
протянул свою верную руку российской демократии. Он с
нею и за нее»,—писал он; разоблачает Корнилова как
«предателя по призванию» и т. д.
Перечень этих и ряда других вопросов говорит о
разносторонности интересов Цаголова, о том, что статьи этого
периода представляют несомненный интерес для
изучения политической, классовой, хозяйственной и
культурной обстановки в крае после Февральской революции*
Но вместе с тем надо сказать и о том, что
политические заблуждения Цаголова наиболее выпукло сказались
именно в этот период. Он не понял борьбы большевиков
за дальнейшее развитие революции, за переход от
революции буржуазной к революции социалистической. За
это его подвергали критике организаторы партии «Кер-
мен», в частности, Д. Гибизов, в газете «Терек». Цаголов
на эту критику ответил статьей под названием «Ответ
туземцу из «Терека», помещенной в газете «Горская
жизнь» 6 октября 1917 года. В этой полемической статье
Цаголов еще раз подтвердил, что он не понял новой
исторической обстановки, не освободился от некоторых
заблуждений народническо-анархического характера.
Это сказалось прежде всего в том, что он в первое
время защищал позиции «Союзагорцев» («Горскогосоюза»),
являвшегося в основе своей
буржуазно-националистической организацией. Цаголов даже пытался доказать, что
«Горский союз» не представляет из себя политической
партии с определенной... программой», а его орган —
газету «Горская жизнь» — считал беспартийной газетой.
И даже больше, Цаголов считал задачи этого Союза
И его орган «прогрессивными» только потому, что на
страницах «Горской жизни» «могли писать и в
действительности пишут и с.-д., и с.-р., и кадеты, и просто демократы.
Не могут писать только монархисты и
человеконенавистники всех видов и наименований».
143'
В свое оправдание Цаголов заявлял, что он и сам
беспартийный (он действительно никогда ни к какой партии
не примыкал), но это ничего не меняло в его
заблуждениях.
Все дело было в том, что Цаголов не сразу понял, что
критика большевиков и керменистов в его адрес
преследовала цель оторвать его и других демократических
деятелей от «Союза горцев» и его органа.
Нельзя сказать, что Цаголов во всем был согласен с
«Союзом горцев», наоборот, он часто говорил о
«противоречиях в союзе», «что не во всем, даже в ЦК, есть полное
согласие», что «спелись пока в немногом», что «возможны
расхождения и не только в мелочах» и т. д. Чем дальше,
тем для Цаголова становилось яснее, что «Союз горцев»
не то, что нужно трудящимся горцам, и он в конце концов
покидает его орган —газету «Горская жизнь». Вместе с
ним покинули редакцию газеты писатели Ц. Гадиев, Н.
Гатуев, Д. Короев, Б. Туганов, художник М. Туганов,
общественные деятели и учителя А. Кануков, Г. Кесаев,
X. Уруймагов, А. Цаголов, М. Кундухов, С. Газданова
и др.
Все они, как и Цаголов, встали, одни раньше, другие
позже, на платформу Октябрьской революции и
Советской власти.
После гражданской войны Цаголов в ряде своих
стихотворений воспел Октябрь, выражал свою радость по
поводу бурного роста социалистического
строительства и успехов культурной революции.
Из всего изложенного следует заключить, что при
изучении творческого наследия Цаголова, как и других
демократических деятелей прошлого, необходимо уметь
отделять преходящие, мелкобуржуазные наслоения,
ошибочные положения от того прогрессивного и
демократического, которое является преобладающим, наиболее
существенным в творчестве деятелей дооктябрьского
периода.
4. ОБЩЕСТВЕННАЯ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ А. ГАССИЕВА В НАЧАЛЕ
XX в.; ПЕРЕХОД ЕГО ОТ ИДЕАЛИЗМА К
МАТЕРИАЛИЗМУ
Многообразная общественная, публицистическая и
культурно-просветительная деятельность Афанасия Аб-
.144
рамовича^дссиева Ц844—19Х5лхЛ продолжалась более
45 лет. Он н^томимо продолжал работать до последних
/дней своей жизни. Творческая деятельность Гассиев а
освещена нами в работе «Очерки истории культуры и
общественной мысли в Северной Осетии в пореформенный
период». Но последний период его деятельности в ней не
охвачен, так как работа хронологически была ограничена
:; ВТОРОЙ ПОЛОВИНОЙ XIX В.
' Естественно, мы не будем возвращаться к
рассмотрению его творческой деятельности второй половины XIX в.,
так как она рассматривалась в указанной выше работе.
^^г^м^рлъко, что если Га.ссиев..в.~70гх гг.в.своих нрав-
Г:ственно-религиозных и философских работах стоял на'по-
ЙЗйциях идеалистической философий, то к началу XX в. в
его философских ^^^ эволю-
• ци^ттгтпгнБГступает уже как материалист. Во второй
половине XIX в. в своих "^
взглядах Гассиев во многом был еще протищр^цв. В начале
XX в. этих противоречий в ёГо взглядах гораздо меньше.
Публицистика Гассиева, в основе своей демократическая,
йоГвтЬрб'й половине XIX в. не ноойла ещё боевого,
наступательного характера. В начале XX в. она приобретает
.боевой, наступательный характер.
Несомненно то, что Гассиев в своих многочисленных
•публицистических статьях проявил себя уже тогда, во
;второй половине XIX в., как прогрессивный деятель
демократического направления, но нередко с оттенком
либерализма.
В условиях новой исторической обстановки начала
XX в., когда социально-экономические и политические
противоречия в стране обострились, когда классовая
борьба приняла более острый характер, Гассиев,- как и
раньше, целиком на стороне народа, страстно защищает
его коренные, социально-экономические интересы,.смело
выступает и разоблачает реакционеров и колонизаторов.
Он, как и раньше, сотрудничает во многих кавказских
периодических изданиях «Тифлисский листок»,
«Тифлисское обозрение», «Терек», «Кавказ», и др.) _.В_ своих
;ртатьях он останавливается на наиболее злободневных
вопросах и решает их с позиции интересов трудящихся.
- Смелость, прямота и глубина мысли, свойственная
Гассиеву и раньше, еще больше определились в начале
1ХХ в. В этой связи не безынтересна оценка, которая была
•10 М. С Тотоев
:М5
дана Гассиеву в 1910 году во «Владикавказских
епархиальных ведомостях» людьми, не разделявшими его
взглядов: «Афанасий Абрамович является человеком
недюжинного критического ума и в разговоре поражает
смелостью и оригинальностью суждений, в которых ярко
выступают большая наблюдательность и опытность. В
выражении умных бойких глаз и во всем обращении
проглядывает сильный, сухой характер и натура горячая,
пьмкая, но сильная»1.
Характерно, что с этой оценкой совпадает и
характеристика его Г. Цаголовым, другом и современником. В
своих «Воспоминаниях» Г. Цаголов писал: «Мне
приходилось беседовать с ним сравнительно часто. Разговоры
наши касались нередко вопросов философских. Но чаще и
охотнее всего мы останавливались на вопросах
общественных, делавших, благодаря своей многочисленности,
жизнь того времени невыносимо тяжелою. Передо мною
был всегда умный, интеллигентный, вдумчивый, честный,
прямой человек, внимательно и глубоко
прислушивающийся, несмотря на преклонный возраст, к биению пульса
общественной и умственной жизни»2.
Эти черты Гассиева особенно проявились в
публицистической полемике с представителями официальной
идеологии царизма, с идеологами верхов казачества,
полемике, развернувшейся на страницах местной печати в
годы столыпинской реакции.
В 1904 г. Гассиев ушел на пенсию, но перо публициста
не оставил. Правда, к этому времени здоровье его было
сильно подорвано, средства к жизни тоже были
ограничены. «Никакого имущества,— писал он,— вообще
никаких средств для жизни я не имею, и заработать их не в
состоянии, будучи стар и больной»3. Однако он
интенсивно продолжал работать. Написанные им в начале XX в.
публицистические статьи и другие работы ценны не
только тем, что они дают нам возможность судить о его
общественных взглядах, но. и тем, что они, вместе с
наследием других культурных деятелей эпохи,
способствуют более всестороннему и глубокому воссозданию
истории народа.
1 «Владикавказские епархиальные ведомости» № 19, 1 октября
1910 г.
2 Архив СОНИИ, ф. 13, д. 1.
3 Там же, ф. 17, Д. 1.
146
Чтобы иметь более четкое представление о его
активной общественно-политической и литературной деятель-
Пасти в начале XX в., достаточно, доедаться на
.следующие его брошюры й 1тубШвдстические статьи,
напечатанные на страницах местных газет: «К вопросу о
водворении русских переселенцев на Кавказе», «Поземельное
устройство государственных крестьян Закавказья»,
«Мусульманские законы о землевладении»,
«Земельно-экономическое положение туземцев Северного Кавказа»
(ответ депутату Государственной думы Лисичкину),
«Горское и казачье землевладение» (ответ Тульчинскому),
«Необходимый ответ г. Тульчинскому», «Последний
ответ Караулову», «Новые порядки у туземцев Терской
области», «Вынужденный ответ по поводу статей о
земельных порядках» (возражение на заметку в газете
«Хабар»), «О протесте осетин по поводу трудов Абрамов-
ской комиссии по землеустройству горцев», «Сказка и
история» (ответ Ткачеву по казачьему землевладению),
«Тезисы к вопросам о земельных правах...», «Объяснения
на статью Г. Баева по поводу трудов землеустроительной
комиссии» и многие другие.
В 1914 г. Гассиев издал книгу под названием «Новое
исследование учения Льва Толстого». В 1916 г., уже после
его смерти, на осетинском языке вышла книга,
посвященная тяжести налогового бремени «Цас аемае куыд фидаем
хъалон» («Сколько и как платим налоги»). Некоторые
исследования, над которыми он продолжал работать
перед смертью, остались в рукописях, среди них:
«Осетинская грамматика, критически и сравнительно
обработанная», «Этимологический словарь осетинского языка с
пословицами, идиомами и сравнительно филологическими
, замечаниями», статьи «Военные добычи и денежное
обращение в древней Персии и Армении», «Задачи
устройства быта сельского населения на Кавказе» и
другие.
К этому еще следует добавить, что Гассиев собрал
материал для философского трактата, однако оформить и
завершить его ему не удалось, имеются только черновые
наброски, которые представляют определенный интерес
для характеристики эволюции его философских взглядов.
Таким образом, Гассиев продолжал и в начале XX в.
проявлять активный интерес к экономике, истории,
философии, этнографии, лингвистике, нумизматике и др. Он
147
перед нами встает как ^е^ый^щшожист.л.Дублицист
яркого дарования, как учё^ШГфилологчи нумизмат, как
з^М(Ё^ат^ъный лёдаЩ а также как
философ-материалист.
Мы не будем анализировать всей публицистики Гас-
сиева даже начала XX в., это составит целое
исследование. Ограничимся небольшим кругом его статей, главным
образом брошюрами, которые были опубликованы им
после первой русской революции. Они в достаточной
степени характеризуют его как крестьянского демократа,
как смелого борца за интересы трудящихся масс.
Знакомясь с публицистическими статьями Гассиева,
прежде всего обращаешь внимание на их
целенаправленность: с одной стороны, непримиримая ненависть к
самодержавному строю и его администраторам, ко "всём Тем,
кто довел трудящихся до нищеты и разорения, с другой-
огромная любовь к трудящимся, неудержимое желание
помочь им в борьбе за социальное и экономическое
освобождение.
В своих статьях Гаосиев беспощадно бичует
колонизаторскую политику царизма, в результате которой горцы в
земельном отношении оказались на грани вымирания. Он
требует облегчения положения горцев, прежде всего, за
счет земель вёрг^ возвращения
крестьянам «отрезков». Это требование в тех условиях
было хотя ограниченным, но прогрессивным. Гассиев
беспощадно критиковал институт «правительственных
старшин» как одно из возмутительных мероприятий царизма.
Гассиев активно включился в разбор дебатов в
Государственной думе. Бичуя депутатов Лисичкина и Карау-
лова, являвшихся идеологами верхушки казачества, он
глубоко аргументированно и убедительно защищал
экономические интересы народов Кавказа, с позиции борца-
демократа критиковал законы столыпинской аграрной
политики и их приверженца на Тереке Г. Баева.
Так, в брошюре «О пропавшем сельском банке и
аульных порядках» (Владикавказ, 1912) Гассиев говорит
о земельном положении жителей селения Ольгинского,
основательно затронутого капиталистическими
отношениями. В этом селении долгое время проводил свою
«культурную» деятельность Г. Баев в качестве
«распорядителя» банка и «поверенного». Баев приобрел в Ольгинском
более 500 десятин земли и по существу стал помещиком,
148
•но продолжал слыть либералом, хотя был убежденным
^буржуа-монархистом.
Гассиев подверг острой критике антинародные
действия Баева, в результате которых многие жители селения,
в том числе вдовы, остались без земли.
В своей брошюре Гассиев показал, что Баев не
благодетель сельской общины, как он сам себя рекламировал, а
ее разоритель, что правление Ольгинского сельского
банка во главе с Баевым «работало в интересах
влиятельного большинства, а не всего общества». С цифрами в руках
Гассиев доказал, что «Ольгинский банк вовсе не
общественный, а Баева: один он пользовался им больше, чем все
общество», что он допускал «противозаконное
пользование вверенными общественными капиталами», «внес
разлад и смуту в Ольгинское общество», что «деятельностью
Г. Баева в Ольгинском обществе очень недовольны,
вернее негодуют», что дела этого банка он запутал
«казуистикой и подвохами».
Гассиев с иронией писал о Баеве, который в то время
работал городским головой гор. Владикавказа: «Баев
сделал ольгинцам много полезных дел: 12 лет учил их
совершать неслыханное правонарушение, притеснять, лишать
земли, хлеба, голоса, ввергать в печаль массу семейств
(в числе которых много вдов с детьми и беспомощных
стариков)... Еще сделал он полезное дело, создал в сел.
Ольгинском, с позволения сказать, общественный банк
цёчальной известности... Хорош благодетель!»
В той же брошюре Гассиев разоблачает Баева как
сторонника и защитника реакционного столыпинского
Аграрного закона.
« В интересах осетинской, прежде всего сельской
буржуазии, Баев ратовал за то, чтобы реакционные
столыпинские законы поскорее были распространены и на
Терскую область. Он писал в 1912 году, что «все последние
'законодательные акты, касающиеся нового
землеустройства и общего раскрепощения сельской массы,
направлены к тому, чтобы создать на развалинах общины
всесословное мелкое (читай: кулацкое.—М. Т.)
землевладение... Земельная неурядица... может быть устранена толь*
кр распространением на нашу богатейшую область всех
законов нового землеустройства»1.
1 А. Гассиев. О пропавшем сельском банке и аульных
порядках. Владикавказ, 1912, стр. 11.
149
Гассиев подчеркивал, что «распространение на
Терскую область всех законов нового землеустройства, в том
числе и правил о выходе жителей на отрубное хуторское
хозяйство, принесло бы краю великое несчастье».
В другой брошюре «Земельно-экономическое
положение туземцев и казаков на Северном Кавказе»
(Владикавказ, 1909) Гассиев ярко показал основную причину
нищеты и бедствий горцев — печальную картину
безземелья и малоземелья, с одной стороны, и огромный
достаток земли у казаков, которые пользовались особым
вниманием и покровительством царского правительства,
как привилегированное сословие, с другой. Брошюра Гас-
сиевым была подготовлена и издана как ответ депутату
Государственной думы от Терского казачества
Лисичкину, в связи с обсуждением этого вопроса в
Государственной думе.
В феврале 1909 г. в газете «Терек» была напечатана
речь депутата Лисичкина, произнесенная им в
Государственной думе. Речь вызвала недоумение и возмущение
передовой общественности. Она, писал Гассиев,
«искажает крупный исторический факт и маскирует
действительное земельное положение горцев и казаков». Гассиев
поставил перед собой цель — разоблачить положения
Лисичкина и показать действительное положение горцев
Кавказа.
В брошюре бросается в глаза, во-первых, широкая
эрудиция Гассиева, его объективный подход к выявлению
истины и глубокая любовь к народу и, во-вторых,
невежество и тенденциозность Лисичкина и его компании.
О чем же говорил Лисичкин?
Лисичкин «на всю Русь и на весь мир» заявил в
Государственной думе, что 1) «Казаки Терского войска
поселились на Тереке около 400 лет тому назад»; 2) «Земли
им пожалованы царем И. В. Грозным и укреплены за
ними высочайшими грамотами всех царей...»; 3) «Ни
казаки, ни правительство для них земли не экспроприировали
(у горцев): казаки купили эту землю дорогой ценой,
ценой многих тысяч казачьих голов»; 4). «Как раз
наоборот, у казаков отбиралась земля в пользу горцев. ...около
Моздока, в так называемом участке № 141, был отобран
в пользу горцев у казаков станицы Луковской участок
земли»; 5) «В Сунженском отделе (казаки) имеют
удобной земли на мужскую душу 8,3 дес+1,7 дес. лесу»;
150
.6) «У горского же населения в Грозненском округе
имеется 4 дес. на душу, во Владикавказском—5,5 дес, в
Нальчикском — 12,5 дес, Хасавюртовском*—8,3 дес.
Если принять, гг., во внимание те обязательства, которые
несет казачество, то комментарии тут излишни».
Лисичкин был монархистом и иначе он не мог
рассуждать, однако на высказанных им положениях мы
останавливаемся лишь для того, чтобы показать объективность
и правдивость доводов Гассиева, его взглядов на те или
иные исторические явления или события.
Гассиев с глубоким знанием -истории вопроса, путем
привлечения огромного фактического и исторического
материала, доказал, что «ни одно из этих заявлений не
соответствует действительности, всецело противоречит
истине».
Во-первых, в XVI веке, в период царствования Ивана
Грозного, на Тереке, на его гребнях, в поисках убежища
от царских властей, поселились беглые русские
крепостные люди и «вольные казаки», которые получили
название «гребенских казаков». Гассиев правильно отмечает,
что чеченцы и другие горцы смотрели на этих
переселенцев «как на опальных людей, почему не мешали им жить»;
в течение десятилетий они между собой находились в
дружественных связях. Следовательно, говорит Гассиев,
давность водворения большей части казаков на Тереке
составляет 100—120 лет, а меньшей части—170 лет; до
XVII в., а точнее, до середины XVIII в. территория
Северного Кавказа «находилась во владении туземных
ллемен-чеченцев, кумыков, кабардинцев и др. и что
занятие ее казаками шло путем постоянных стычек и битв
с горцами»1.
Во-вторых, как Иван Грозный, так и его ближайшие
преемники не могли жаловать казакам земли на Тереке,
потому что не владели ими, а если бы даже владели, не
могли пожаловать их «беглым казакам».
В-третьих, Гассиев был прав, когда заявлял, что
ссылка на «кровь» не может быть основанием для оправдания
завоевательной политики. «Если понесенные завоевателем
потери в людях,— писал он,— могут служить покупной
ценой территории, то ведь и аборигены последней впра-
1 А. Гассиев. Земельно-экономическое положение туземцев и
казаков на Северном Кавказе. Владикавказ, 1909, стр. 3.
151
вё указывать на свои потери, на массу погубленных при
защите ее жизней»1.
В-четвертых, Гассиев уличил Лисичкина и в
извращении истории об участке № 141. На основе документов
он доказал, что этот участок находился во владении
моздокских осетин, и когда его хотели передать казакам Лу-
ковской станицы, моздокские осетины доказали свою
правоту, и участок был оставлен за ними. Гассиев сделал
правильный вывод, что здесь было «не отобрание», а
защита законного владения.
В-пятых, Гассиев легко развеял и другое положение
Лисичкина о том, что земельное довольствие станичных
и горских обществ почти одинаково. На основе большого
фактического материала Гассиев доказал, что земельные
наделы горского населения (за исключением кумыков и
кабардинцев) в 5—10, а во многих обществах в 15—20
раз меньше казачьих наделов. Отсюда он делал
заключение о том, что «земельное положение массы горского
населения Терской области (около 400 тыс. душ обоего
пола) представляет печальнейшую картину»2.
Так Гассиев развеял легковесные великодержавно-
шовинистические «аргументации» депутата Лисичкина.
Но неравноправное положение горцев и казаков
выражалось не только в этом. Казаки имели много других
льгот: получали огромные суммы от сдачи в аренду
горцам ненужных им земель, были освобождены от всяких
государственных и земских налогов, им было дано право
полной собственности на занятые земли и т. д. Что же
касается горского населения, то оно было обложено
всеми видами налогов и повинностей, а его земли, «даже
куски жалких пашен на горных террасах... областное
начальство признало казенною собственностью, обложило
оброчною податью, и само распоряжается недрами
земель».
Гассиев глубоко вскрыл социально-экономические и
политические причины, мешавшие взаимоотношению и
сближению горского и казачьего населения
(экономическая обеспеченность казаков, безземелье
горцев,отсутствие сфер приложения труда для горцев, чтобы заработать
1 А. Гассиев. Земельно-экономическое положение туземцев и
казаков на Северном Кавказе. Владикавказ, 1909, стр. 3.
2 Там же, стр. 5
152
средства для пропитания и уплаты налогов,
неравноправность горцев, шовинизм господствующих классов,
отсутствие заботы со стороны последних о просвещении
горцев и т. д.). Эти факторы, отмечал он далее, «радикально
мешают развитию в горском населении мирного духа к
гражданского строя!1.. Следовательно, их и нужно
устранить, прежде всего, а затем, если не наступит в крае
спокойствия и безопасности от туземцев, тогда вырывайте
'плевелы человеческого поля и выметайте в огонь, чтобы
•не глушили добрых семян жизни»1.
Гассиев констатировал, что имеются все возможности
для того, чтобы горцы и казаки между собой находились
в дружественных отношениях. Он ратовал за то, чтобы
«между казаками и горцами установились братские
отношения». Но, отмечал он, «наступление такой золотой
поры» зависит не только «от доброй воли и желания
чеченцев и других туземцев; для этого необходимо ещег
чтобы и казаки протянули горцам руку помощи для
выхода из тяжкого экономического положения»2.
Однако, несмотря на весьма острый характер критики
царизма и его мероприятий на Кавказе, революционных
выводов Гассиев не делал. Но, независимо от этого,
Гассиев, как нам кажется, не лишен был и реформистских
настроений. Это видно из тех мероприятий, которые он
"предлагал в своей брошюре, как 'некоторый шаг для
облегчения экономического и гражданского развития
горцев.
Для этой цели он считал необходимым провести
следующие мероприятия:
1) увеличить скудные земельные наделы горцев,
довести их хотя бы до размера 7з казачьих наделов за счет
свободных казенных и частновладельческих земель и
избыточных земель казачьих станиц;
2) запретить штрафы и экзекуции в отношении
горцев;
3) открыть для горцев широкую сеть школ,
предоставить ученикам право поступления после окончания
начальных школ без экзамена и конкурса в реальные
училища и гимназии;
1 А. Гассиев. Земельно-экономическое положение туземцев в
казаков на Северном Кавказе. Владикавказ, 1909, стр. 11.
2 Там же, стр. 12.
153
4) предоставить горцам, имеющим среднее и высшее
образование, право занимать судебные и
административные должности наравне с лицами русского
происхождения и казаками;
5) предоставить горцам право нормального
представительства в Государственной думе и Государственном
совете для выяснения своих нужд, прав и обязанностей.
Это были весьма умеренные требования, которые
могли 'несколько улучшить жизнь горцев, но коренным
образом не могли изменить их социально-экономическое и
политическое положение.
Правда, Гассиев в своей брошюре намекал на
возможность восстания горцев, если их положение будет
оставаться неизменным. «История последних лет,—писал
он,— богата фактами «прозевания» (здесь он «несомненно
имел в виду события первой русской революции.—М. Т.)
правящими лицами крупных явлений общественной
жизни. Чтобы на Кавказе еще раз не «прозевать»,
необходимо срочно и беспристрастно выяснить бытовые условия
жизни туземцев и оценить вытекающие из них
последствия... Нужно устранить действительные причины,
поддерживающие в горском населении недовольство и
враждебное настроение; нужно устранить ради жизненных
интересов горского и русского населения...»1
Таково содержание брошюры Гассиева «Земельно-
экономическое положение туземцев и казаков на
Северном Кавказе». Как видно из изложенного, она была
ярким политическим памфлетом против самодержавия и его
колонизаторской политики. Несмотря на несколько
реформистский характер требований, Гассиев с присущей
ему страстью защищал интересы трудящихся горских
народов, делал все возможное в тех условиях, чтобы хоть
несколько облегчить их безысходно тяжелое положение.
Выход данной брошюры Гассиева вызвал смятение
среди верхов казачества. Идеологи казачества обвиняли
его в извращении действительности, пытались доказать,
что у казачества нет излишков земли, но факты и
цифры, приводимые Гассиевым, были неотразимы.
Широкая демократическая общественность верила Гас-
сиеву. Так, один из прогрессивных общественных деятелей
1 А. Гассиев. Земельно-экономическое положение туземцев и
казаков на Северном Кавказе. Владикавказ, 1909, стр. 15.
154
осетинской интеллигенции доктор Елкан Щанаев в дни
острой полемики Гассиева с идейными защитниками
верхов казачества писал ему: «Считаю священным долгом...
•от сокровенной глубины своего сердца поблагодарить Вас
за тот правдивый, логичный глубоко и широко
обдуманный ответ, которым Вы сражаете говорящего не
соответственно истине... С лихорадочным нетерпением следя за
Вашей чудной статьей, я молю бога, чтобы она была не
последняя на поприще выяснения критического
положения туземцев... Желаю Вам жить долго и долго на благо
бедной Родины, в поучение нам»1.
В последней брошюре «Сколько и как платим налоги»
Гассиев показал, что после реакционной аграрной
политики царизма другой важнейшей причиной бедствий
трудящихся горцев является его реакционная налоговая
политика. На фактах он доказал, что многочисленные
прямые и косвенные налоги, повинности и мирские сборы
ложатся тяжелым бременем на плечи трудящихся. Он
требовал, чтобы царские власти отменили косвенные налоги,
мирские сборы и чтобы вместо существующей налоговой
системы был введен прогрессивно-подоходный налог.
Разумеется, в тех условиях это было прогрессивным
требованием.
Содержание данной брошюры лишний раз
свидетельствует о прогрессивности и демократичности
общественно-политических взглядов Гассиева.
Как в публицистических статьях, так и в отмеченных
выше брошюрах Гассиева нет революционных призывов,
да их и не могло быть в легальных изданиях в условиях
тогдашней царской цензуры. Этим, очевидно, следует
объяснить и то, что в ряде статей и в брошюрах его
чувствуются нотки либерализма. Однако при всех случаях
истинный демократизм у него всегда берет верх.
Если Гассиеву в своих публицистических статьях
удавалось глубоко раскрывать социально-экономические
явления в жизни горских народов, то это во многом
объяснялось тем, что в его философских взглядах верх взяло
материалистическое миросозерцание и миропонимание.
Ясно и глубоко понимая, что в жизни трудящихся
решающим является экономический фактор, он причины
страданий и бедствий горцев искал не в каких-то «особых»
1 Архив СОНИИ, ф. 17, д. 20, л. 4.
155
моральных, психологических и иных наклонностях гор-
цев, как это делали некоторые официальные
представители царизма, а в конкретной, реальной
социально-экономической действительности. Для него было совершенно
ясно, что обычаи, нравы и другие моральные нормы
каждого народа являются 'не порождением природы, а
обуславливаются теми конкретными социальными и
экономическими условиями, в которых этот народ пребывал, жил„
действовал, трудился в определенную историческую
эпоху.
Чем же была обусловлена эволюция, переход Гассиева
от идеализма 70-х гг. XIX в. к материализму в начале
XX в.?
Прежде всего необходимо сказать о том, что А. А. Гас-
сиев был человеком одаренным, трудолюбивым и
усидчивым. Если бы он рос не в условиях такого отсталого и
темного края, каким была тогдашняя Осетия, если бы
формирование его мировоззрения происходило не в
обстановке затхлой и удушливой атмосферы духовной ака-
-ДОмни^а-где^ политических
центров России-*п-& окружении~про^(есс^вТйо^-^*редолю-
ционной части русской интеллигенцииГшГ^бы, очевидно,
встал на позиции материализма значительно раньше.
Делая такое заключение, мы исходим из того, что Гас-
сиев еще в 70-х гг., будучи на службе духовного
ведомства, нередко расходился с официальными догматами
христианской религии. В цитированной выше статье о
Гассиеве говорилось: «Миросозерцание его отлилось в
определенные формы, но взгляды его на православие, к
сожалению, проникнуты оттенком рационализма,
сказавшегося еще в бытность смотрителем Моздокского
духовного училища, когда он в преподавании катехизиса
митрополита Филарета делал поправки в смысле отрицания
присяги, войны и пр... В результате сего ему предложено
было вместо катехизиса занять уроки русского языка...
К сожалению, некоторая сухость и строгая
официальность не благоприятствовали сближению его с
духовенством, с которым у него выходили крупные нелады»1.
Уже тогда он обращал на себя внимание глубиной
знания предмета, своей эрудицией. Когда он опубликовал
в 1876 г. свою обширную статью «Новейший философский
1 «Владикавказские епархиальные ведомости» № 19, 1910 г.
156
феализм об основах религии и нравственности», редакция
журнала «Христианские чтения» писала: «Печатаемая
статья замечательна и своими внутренними
достоинствами; замечательна особенно тем, что автор ее, А. А. Гас-
сиев, по своему происхождению закавказский осетинец
(Гассиева ошибочно считали «закавказским» осетином —
он происходил из осетин Владикавказского аула — Ири-
кау.—М. Т.), цодучцвдшй высшее образявщ1ие%.вр^.од^
ской духовдои ак^^^^ понимает
и анализирует осетинец! Какое разительное
опровержение западноевропейских теорий о расах и племенах,
теорий, отрицающих во многих народностях самую даже
способность понимания философских соображений!»
Редакция далее делала объективно правильный вывод:
«Россия представляла и раньше, а еще больше
представит в будущем подобных опровержений на высокомерные
немецко-польские теории о недосягаемых преимуществах
мндогерманского племени и западноевропейской цивили-
. зации»1.
Таков был Гассиев в 70-х гг., уже тогда имевший явно
определившуюся склонность к рационализму. Из этого
можно сделать вывод о том, что разрыв Гассиева с
идеализмом и религиозной идеологией рано или поздно
должен был последовать. Что же его ускорило? Его ускорил,
прежде всего, разрыв Афанасия Абрамовича с духовным
ведомство^примем этот^^
>1Ш'ШШм, но и"йдёйным, В дальнейшем Гассиев проявлял
гинтерес, главным образом, к вопросам естествознания,
социологии и материалистической философии.
Следующей причиной, ускорившей его разрыв с
идеализмом и религией, были, как свидетельствуют об этом
его конспекты-рукописи, успехи таких наук, как
естествознание, химия, физика и друг^
кристально следил. Успехи этих наук помогли ему
освободиться от прежних идеалистических представлений,
усвоенных им еще в Киевской духовной академии и
подсмотреть на мир новыми глазами.
Наконец, переход Гассиева от идеализма к
материализму был определён и тем, что он постоянно был связан
1 Журнал «Христианские чтения» за 1876 г., ч. 2, стр. 339. Цит. по
•книге X. Цаллаева. Философские и общественно-политические
воззрения Афанасия Гассиева. Орджоникидзе, 1966.
157
с народом. Близость и любовь к народу, истинный
демократизм могли привести его, в условиях конца XIX и
начале XX в., только к материалистической философии.
Переходя к краткой характеристике философски*
взглядов Гассиева, еще раз отмечаем, что он до
марксистского философского материализма не поднялся,
оставшись на уровне домарксистского философского
материализма, хотя по некоторым вопросам делал, на основе
успехов естествознания, выводы, которые еще не делали
материалисты домарксистского периода (о дальнейшем
делении атома и др.).
Гассиев хорошо мал философов древнего мира
(Гераклита, Демокрита) и нового времени (Спинозу и др.)^
разбирался в основных направлениях в области
философии — идеализме и материализме и борьбе между ними.
»В рукописном фонде Гассиева имеются черновые
наброски философского трактата, в которых изложены его
взгляды почти по всем важнейшим философским
категориям.
Прежде всего обращает на себя внимание правильное
решение им основного вопроса философии — о
первичности материи и вторичности сознания.
Говоря о материи, он отмечал, что мир в основе своей
един, причем это единство заключается в его
материальности. «Основа миров,— писал он,— материя»,
которая «вечна, не возникла из ничего и не может обратиться
в ничто, исчезнуть»1.
^ Гассиев подчеркивал, что материя никогда не
находится в состоянии покоя, она постоянно развивается и
изменяется, что окружающий нас мир никем не создан,
он существует вечно. «Мировое пространство,— писал
он,— безгранично, нигде оно не начинается и нигде не
кончается... Наша солнечная система и другие звездные
скопления образовались не вдруг, а постепенно,
естественным путем и существуют миллионы лет,— бытие их
нельзя обозначить временем»2.
Признавая объективное существование материи и
правильно решая коренной вопрос философии, он
одновременно подчеркивал, что материя и движение неразрывно
связаны, что в самой материи есть внутренние силы, ко-
1 Цит. по книге X. Цаллаева. Философские и общественно*
политические воззрения Афанасия Гассиева. Орджоникидзе, 1966..
2 Там же.
158
торые являются источником ее вечного процесса
развития, движения и изменения. «Нет силы без материи и
материи без силы»,— «констатировал он.
Его объяснения по вопросу о происхождении Земли и
жизни на ней были еще одним ударом по религиозным
представлениям. Он отмечал, что Земля никем не
создана, возникла не в результате мановения
сверхъестественных сил, а естественным путем, что и жизнь на земле
возникла из неорганической материи постепенно, под
воздействием сил самой материи... много миллионов лет
раньше исторического времени»1.
Гассиев в нескольких местах подчеркивал, что
источники жизни и органического и неорганичеокого миров
следуют не от бога, не от сверхъестественных сил, а от самой
материи, от природы. Только от природы, писал он,
получают бытие и зачатки развития все живые существа, что
она постоянно создает необходимые условия для их
возникновения и развития. Следовательно, «она есть
источник всего разумного, возвышенного и радостного,
источник самого разума и благороднейших поступков души»2.
Как известно, религия, отрицая возможность познания
тайн природы, всегда решительно выступала против
естественнонаучных открытий, стремилась подчинить науку
себе. Гассиев, (Приветствуя естественнонаучные открытия
и опираясь ;на них, выступал против религии, ратуя за то,
чтобы наука .и ее открытия были на первом плане. Он
глубоко был убежден в том, что «только путем обмена
мыслей и борьбы мнений разум доходит до истины».
Материалистический взгляд на окружающий
человека внешний мир помог Гассиеву вскрыть не только
бессмыслицу и ложность аргументаций религиозных
догматов, но и огромное их социальное зло и вред для
трудящихся масс.
< История религии — это история бесчисленных
преступлений и кровавых злодеяний, история, чтение которой
вызывает один только ужас и одно содрогание. Гассиев
в ряде исследований показал прежде всего реакционную
роль идеологии ислама.
Особенно реакционную роль ислам сыграл в
отношении женщины. Он ее унизил, поработил. В своей работе
«Анализ Корана» Гассиев отмечал, что если бы ислам,
1 Архив СОНИИ, ф. 17, д. 3, л. 14.
2 Там же, л. 149.
159
который в эпоху феодализма являлся знаменем
разбойничьих походов ирано-турецких захватчиков против
многих народов мира, в том числе и против народов Кавказа
и Балкан, покорил все другие народы, то это принесло бы
человечеству величайшие бедствия: «Трудно даже
обнять воображением,— писал он,— ту ширь и глубину зла,
умственного расслабления, которое постигло бы
человечество, если бы в наш век сила оружия или «рок» дали
мусульманскому миру возможность покорить
современные народы».
Гассиеву хорошо было известно, что религия, как одна
из .форм человеческого сознания, возникла исторически,
как результат бессилия человека перед природой и
общественными явлениями. Для него было ясно, что
религиозные чувства не являются, как это доказывали многие
мракобесы, врожденными свойствами человеческой
природы. В этой связи он пытался выяснить и социальные
корни религиозных воззрений, указав, что человек
приучился молиться, обращать свои взоры к небу только в
результате неимоверных страданий и его бессилия понять
их причины. Религиозное сознание возникло, отмечал он,
«во-первых, под влиянием человеческих страданий и
счастья, во-вторых, под влиянием сознания человеком
нравственности своей виновности и страха
ответственности»1.
Давая материалистическое объяснение таким
философским категориям, как время и пространство, он вместе
с тем наносит удар и по религиозным воззрениям и
представлениям, в том числе и гегелевскому «мировому духу».
Подчеркивая, что религиозные воззрения — ничто иное,
как обман и суеверие, Гассиев писал, что «мировой дух—
это такое понятие, для которого в действительности нет
соответствующего реального предмета, оно
«беспредметно», ибо вне мира ничего нет, нет даже пустоты и пустого
пространства... Исчезновение в смысле уничтожения —
абсурд, невозможность»2.
Таким образом, если Гассиев в 70-х гг. в области
философии в той или иной степени стоял на идеалистических
позициях, то в начале XX в. он выступает перед нами как
атеист-материалист. Разница между его взглядами по
вопросу 96 отношении к религии в 70-х гг. и в начале
1 Журнал «Христианские чтения» за 1876 г., ч. 2, стр. 341.
2 Архив СОНИИ, ф. 17, д. 2, л. 17.
№0
XX в. такая же, как между Гассиевым-молодым и Гасси-
евым-пожилым.
Правда, в истории нередко бывает наоборот: известны
многочисленные факты, когда те или иные видные
деятели в молодости были революционерами мысли и
действия, а в дальнейшем сделались проповедниками
реакции и мракобесия. Разумеется, это к Гассиеву не
относится.
;| Гассиев-молодой не был революционером, но служба
I/в духовном ведомстве не сделала его и реакционером, он
! был передовым, прогрессивным деятелем даже на этом
'поприще, а в дальнейшем, порвав с духовным
ведомством, пошел дальше и поднялся выше в своем духовном
развитии и совершенствовании, превратился в
прогрессивного философа-мыслителя, в материалиста-атеиста, в
.демократа — горячего защитника всех обездоленных
и угнетенных.
Человечеству известны имена многих и многих
выдающихся мыслителей, которые, насколько были велики
и гениальны, нередко настолько же были наивны, а
подчас и реакционны. Вспомним хотя бы критику
В. И. Лениным творчества Л. Н. Толстого. В. И. Ленин
воздал должное гениальности писателя-художника, но
он же вскрыл его наивные и реакционные взгляды по
целому ряду общественных вопросов.
: Разумеется, Гассиев, не был ни гениальным, ни
великим, и если мы все же вспомнили ленинскую критику
творчества Толстого, то лишь для того, чтобы этот
ленинский метод критики использовать при разборе творческой
деятельности Гассиева. Только таким путем можно
правильно оценить творчество любого прогрессивного
деятеля прошлого, в том числе и Гассиева.
Кстати заметим, что Гассиев отзывался о Л. Н.
Толстом, как о великом писателе, пользовавшемся достойной
славой, «как автор многих произведений по
беллетристике, имеющих высокую художественную ценность».
В «исследовании» о Толстом Гассиев ставил целью
;Не анализ творчества великого писателя, а
восстановление в духе русского православия евангельских текстов в
противоположность якобы извращенным религиозно-
Ьморальным взглядам Л. Н. Толстого. Данное
«исследование» Гассиева в настоящее время не представляет цен-
!> нрсти, но вместе с тем он был прав, когда критиковал
|11 М. С. Тотоев 161
учение Толстого о «христианском совершенствовании
людей». «Все рассуждения Толстого,— писал Гассиев в
другом месте,— о богоподобном совершенствовании
человека... есть чистая фантазия или намеренное мечтание для
назидания простаков»1.
*""¦ Таковы общественно-политические и философские
взгляды А. Гаесиева. Из сказанного следует сделать
следующие выводы.
Вся общественно-политическая и публицистическая
деятельность Гаесиева характеризует его как подлинно
народного демократа.
В своей общественно-политической и
публицистической деятельности он с присущей ему страстью защищал
интересы трудящихся, и прежде всего горских народов
Северного Кавказа.
С глубоким знанием дела Гассиев вскрывал истинные
причины безземелья и малоземелья горцев, их страданий,
нищеты и глубокого недовольства. Крестьянские
антиколониальные выступления он считал вполне
закономерными, «к бунту народ побуждается беззаконием, угнетением
и поборами»2,— писал он.
Гассиев ненавидел самодержавный строй, беспощадно
критиковал его русификаторскую и колониальную
политику, и можно сожалеть, что он только один год не дожил
до его свержения.
Гассиев был интернационалистом. С одинаковой
страстью он защищал интересы всех трудящихся,
независимо от их национальной принадлежности. Он являлся
горячим патриотом Родины, горячим поклонником
русской культуры и пропагандистом ее широкого
внедрения в среду своего народа.
Гассиев был истинным человеколюбцем, гуманистом в
самом лучшем понимании этого слова. Являясь
принципиальным противником толстовского учения о
«непротивлении злу насилием», он вместе с тем ратовал за
искоренение зла, за то, чтобы каждый человек своим высоким
моральным долгом считал устроение жизни людей на
подлинно гуманных началах. «Жить и работать,— писал
он о призвании человека,— по мере сил так, чтобы жизнь
устраивалась для всех хорошо, чтобы не было ненужных
1 Архив СОНИИ, ф. 17, д. 2, лл. 23—24.
2 Там же, д. 18, л. 15.
162
страданий, злодеяний, лжи; любить всех, помогать
нуждающимся, сохранять самому и вносить в среду других
мир»1.
В публицистике Гассиева начала XX в. много места
отводилось аграрному вопросу. И это понятно, земля
являлась самым животрепещущим вопросом для
трудящихся горцев. Требования, выдвигаемые Гассиевым по
аграрному вопросу, могли только облегчить экономическое
положение горцев, ко не разрешали вопроса о земле..
Закономерно ли в данном случае считать Гассиева
реформистом? Мы на этот вопрос отвечаем отрицательно, ибо
реформизм есть определенная система буржуазных или
мелкобуржуазных взглядов, в политике проявляющийся
в стремлении приспособиться к существующему, в
данном случае буржуазно-помещичьему строю. Гассиев был
горячим защитником трудящихся, следовательно, его
требования по земельному вопросу вытекали не из
сочувствия его к реформизму, а из конкретной исторической
обстановки и условий подцензурной печати.
А это значит, что философские, материалистические
взгляды Гассиева по существу являлись выражением
социально-экономических чаяний и стремлений
крестьянства, его революционных выступлений против царизма и
местных угнетателей. Выступления Гассиева во многих
кавказских изданиях завоевали ему уважение не только
среди осетинской, но и среди передовой русской и кав«<
казской интеллигенции.
Если публицистические статьи Гассиева начала XX в.
стали более острыми, политически заостренными и сме^
лыми, то в этом ему во многом способствовали его
материалистические взгляды. Гассиев, в силу определенных
исторических условий, не дошел до марксистского
исторического материализма, до понимания классовой
борьбы, революционного пути разрешения социальных
вопросов, но вместе с тем, идя своим путем, Гассиев «сумел
подняться до материалистического объяснения многих
коренных проблем философской науки, встал в уровень
с передовым естествознанием, а кое в чем даже опередил
отдельных его представителей»2.
А. Гассиев, как философ-материалист и атеист, как
¦ Архив СОНИИ, ф. 17, д. 3, л. 16.
2 X. Ц а л л а е в. Философские и общественно-политические
воззрения Афанасия Гассиева. Орджоникидзе, 1966.
163
демократ-борец за коренные интересы, права и свободу
трудящихся, тесно сближается с лучшими
представителями русской и кавказской общественной мысли.
Гассиев своей общественно-политической и
публицистической деятельностью, своим наследием заметно
обогатил культуру осетинского народа, значительно
раздвинул рамки этой культуры и вписал яркую страницу в
историю общественно-политической мысли осетинского
народа в период империализма.
5. КРАТКИЙ ОБЗОР ОБЩЕСТВЕННО.
ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ Ц. ГАДИЕВА,
Е. БРИТАЕВА, М. ГАРДАНОВА И ДРУГИХ
ВИДНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ ОСЕТИНСКОЙ
КУЛЬТУРЫ НАЧАЛА XX в.
К. Маркс как-то, желая подчеркнуть неразрывную
связь творчества прогрессивных деятелей культуры и
общественной мысли с народами, их породившими,
высказал замечательные слова: «Умы,— писал он,— всегда
связаны невидимыми нитями с телом народа»1.
Эти слова в полной мере относятся и к передовым
деятелям осетинской культуры, к тем, о которых уже
сказано (К. Хетагуров, Г. Цаголов, А. Гассиев, X. Уруйма-
гов, Г. Дзасохов и др.), и к тем, о которых речь пойдет
дальше (Ц. Гадиев, Е. Бритаев, М. Гарданов и др.), ибо
вся их общественно-политическая деятельность,
творчество, общественные взгляды представляют собой полное
отражение социально-экономической жизни народа, в
прошлом мрачной, но вместе с тем и героической истории.
Каждый из них оставил свой оригинальный, только
ему свойственный след в истории культуры и
общественной мысли осетинского народа.
Деятели начала XX в., продолжая традиции своих
предшественников, также выступали за братскую дружбу
между осетинским и русским народами, были горячими
поклонниками русской культуры, учились и
формировались на ней, являлись неутомимыми пропагандистами
русской культуры среди своего народа.
Одним из плеяды передовой осетинской
интеллигенции начала XX в. был Михаил (Цомак) Юрьевич Гадиев.
1 К. Маркс иФ. Энгельс. Соч., т. XXVI, стр. 88.
164
а) Ц. Гадиев A882—1931 гг.)
й Творческая мысль Михаила Юрьевича, или просто
|,Цомака, во всей полноте развернулась после Великой
Октябрьской социалистической революции. Но
несомненный интерес и большую ценность представляет и его
литературное наследие дооктябрьского периода, в
частности, для истории общественной мысли в Северной Осетии
этого времени.
Прежде всего следует сказать о том, что Гадиев
принял активное участие в революции 1905—1907 гг. Это
выразилось не только в написании им революционных
стихотворений, но и в участии в подпольной революционной
работе, в создании первой осетинской газеты на родном
языке и т. д. За участие в революции он поплатился
тюремным заключением и ссылкой в Сибирь.
Сотрудничая в «Ирон газет», Гадиев зарекомендовал
себя лучшим публицистом на родном языке.
Замечательным публицистом он проявил себя и в ссылке,
сотрудничая в некоторых сибирских газетах и журналах.
В годы первой русской революции Гадиев хорошо
известен по своим революционным стихотворениям, о чем
будет сказано в следующей главе. Здесь же нас
интересуют его общественно-политические, в частности,
философские воззрения.
Свои философские взгляды он высказал в статье «Йс-
кандер-Герцен», написанной им в 1912 г. в связи со 100-
летием со дня рождения А. И. Герцена. Статья была
опубликована в марте того же года в газете «Голос
Сибири». Гадиев дает А. И, Герцену высокую оценку как
выдающемуся деятелю русского освободительного
движения, как глубоко вдумчивому и разностороннему
публицисту, литературному критику, беллетристу и
популяризатору философии. сВ истории русской общественной
мысли,— писал он,— Герцен представляет одну из наибо-
ле ярких звезд, блещущих радугой разнообразных лучей
и красок. Ведь он был духовным вождем интеллигенции
эпохи, к свободному голосу которого прислушивалась вся
прогрессивная Россия»1.
Критикуя теорию официальной народности
апологетов тогдашнего политического строя («самодержавие,
1 Архив СОНИИ, ф. Ц. Гадиева. См. статью «Искандер-Герцен».
165
православие, народность»), Гадиев подчеркивал, что
вопреки «всесильной и тяжелой руке бюрократизма»,
которая «бессменно давила... и не давала свободно вздохнуть
ни частной, ни общественной, ни государственной жизни»,
«свежие, животворные струи просачиваются и текут в
обществе, и как живая душа, живая мысль рвется к
живому делу»1. Как ни бесновались реакционные силы, как
ни старались они убить свободную человеческую мысль,
она все же, отмечал он далее, «привходит в жизнь, как бы
пасмурен ни был день, как бы непроницаемы ни были
тучи»2.
Говоря об общественных течениях 40-х гг. XIX в., в
частности о «славянофилах» и «западниках», он
сочувствует «западникам», и прежде всего Герцену. О глубоких
различиях в их общественных взглядах Гадиев писал:
«Там господствовал романтизм, здесь — реализм, там —
мистицизм, здесь — рационализм; там — взгляд на
общину, как на идеал, на фундамент земли и
государства, здесь — взгляд на общину, как на одну из
переходных общественных форм; там — вера в особливый
путь развития России, здесь — отрицание этого пути...
Для славянофилов Запад был «гнилым» Западом, для
западников же — наоборот»3.
Однако и на Западе далеко не все было идеально, это
хорошо понимал Герцен. «Высокого интереса,—
подчеркивал Гадиев,—достойны его воззрения на мещанский
Запад, на юную Россию».
Приветствуя гневный протест Герцена против рабства
и крепостничества в России, Гадиев далее отмечал, что
«тот же протест против квиетизма и примирения
слышится в его философско-публицистических статьях».
Молодой поэт и революционер так же, как и Герцен,
хотел не покоя, а действия. Девизом его становятся
изречения Герцена: «Мы — реалисты, и любовь наша должна
становиться действием»; «Человек не только мыслящее,
но и действующее существо»; «Нужно чувствовать
потребность выхода в жизнь, действительного
осуществления идеи»4.
! Архив СОНИИ, ф. Ц. Гадиева. См. статью
«Искандер-Герцен».
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же.
166
Характеризуя взгляд Герцена на вопрос о
взаимоотношениях мужчины и женщины, Гадиев высказался за
щолную эмансипацию женщины, за то, чтобы снять с нее
«оковы векового рабства, поставить ее рядом с
мужчиной, сделать свободной и счастливой, внести разумность
и «свободу в любовь и брак»1.
Положительно характеризовал Гадиев также
творчество Белинского, Гоголя, Чаадаева.
Говоря о трагичной судьбе Пушкина и Лермонтова,
он главным виновником их гибели считал царизм.
Гадиев писал: «Ранней смертью погиб Пушкин, еще более
ранней смертью погиб Лермонтов, и истинными виновниками
их гибели являются не Дантес, убивший Пушкина, не
Мартынов, убивший Лермонтова, истинным виновником
был весь гнетущий, давящий и гибельный для таких
людей строй тогдашней крепостной России»2.
Судя по всему, Гадиев в какой-то степени уже тогда
был знаком с марксистской философией и с ее позиций
подходил к оценке русских классиков и прежде всего к
оценке Герцена3.
Таким образом, Ц. Гадиев был глубоко убежденным
последователем русской передовой
общественно-политической мысли, с позиций которой он проводил свою
общественную и революционную деятельность. Его
революционная деятельность, общественные взгляды и
философские воззрения свидетельствовали о том, что он вместе с
Г. Цаголовым, А. Гассиевым и другими был одним из
ярких представителей революционной и передовой
общественно-политической и философской мысли осетинского
народа начала XX в.
б) Е. Ц. Бритаев A881-1923 гг.)
Почти одновременно с Гадиевым начал литературную
деятельность Елбыздыко Цопанович Бритаев, который
рядом произведений («Две сестры», «Амран» и др.)
зарекомендовал себя как выдающийся художник слова и
драматург.
1 Архив СОНИИ, ф. Ц. Гадиева.
2 Там же.
3 Позже, при Советской власти, Ц. Гадиев, будучи директором
Северо-Кавказского педагогического института, преподавал
диалектический и исторический материализм.
167
Елбыздыко Цопанович принимал активное участие и
в подпольной работе, был в числе агитаторов,
работавших среди солдат восставшего осетинского дивизиона в
годы первой русской революции; активно участвовал в
деятельности осетинского издательского общества «Ир».
За революционную работу Бритаев был судим, сидел в
тюрьме. Позже, в 1912 году, был одним из создателей
осетинского журнала «Хуры тын» («Луч солнца»).
Необходимо отметить, что в вопросах
взаимоотношений между народами Бритаев стоял на позициях
интернационализма. Он резко выступал против
националистического направления газеты «Хабар» («Новости»), где
часто появлялись поверхностные статьи о
«превосходстве» осетин среди других народов, об «исключительности»
их происхождения и т. д. Бритаев осуждал национальный
нигилизм и национальное бахвальство отдельных
культурных деятелей, бичевал тех, кто отвергал осетинский
язык, кто выступал за ассимиляцию осетин.
Бритаев выступал за тесный союз с демократической
Россией, с русским народом. «Теснейшее сближение»
(России) с народностями Кавказа — залог мира, а в
будущем и силы... Рука об руку с российским рабочим
классом по пути цивилизации и политических свобод»,—писал
он в одном из своих черновых набросков1.
По национальному вопросу Бритаев указывал, что
Осетия в составе новой России должна будет иметь
«широкое местное самоуправление». «На этой политической
платформе,— писал он далее,— которую поддержит вся
рабочая Россия, осетины должны сходиться».
Даже тогда, когда Бритаев оказался в составе ЦК
контрреволюционного «Союза горцев», он оставался
другом русского народа. В 1917 г. и в начале 1918 г., когда
отдельные «горячие головы» выступали за выселение
казаков, Бритаев писал: «Горцы знают, что с уходом
каждого русского уходит часть культуры, поэтому не могут
желать этого ухода».2
Как видно, как в национальном вопросе, так и в
вопросе об отношениях между русским и осетинским
народами Бритаев стоял на почве интернационализма.
1 Цит. по работе Н. Джусойты. Елбасдуко Бритаев. Цхинвали,.
1963, стр. 159.
2 Газ. «Горская жизнь» № 10, 14 января 1918 г.
168
?;..- Заслуга Бритаева перед осетинской культурой и
общественной мыслью несомненна, и за это осетинский на-
Ур'бд воздает ему должное.
;;.;':•• Но вместе с тем необходимо сказать о том, что
Бритаев насколько был талантлив и силен как художник
слова, настолько слаб, а иногда и наивен в решении, как
^увидим ниже, целого ряда общественных вопросов. Здесь,
очевидно, сказалась его принадлежность в годы первой
•русской революции к меньшевикам. Это же, очевидно,
сыграло свою роль в том, что он после Февральской
революции становится членом
буржуазно-националистического ЦК «Союза горцев» и редактором его органа —
газеты «Горская жизнь». Правда, следует отметить, что
члены этого ЦК и сотрудники газеты не являлись
единомышленниками во всем: там были прожженные
буржуазные националисты, туркофилы и другие
контрреволюционеры разных мастей, были и буржуазные либералы и
мелкобуржуазные демократы, были и просто честные
демократы, временно заблуждавшиеся, не разобравшиеся
еще в обстановке после Февральской революции.
Разумеется, между ними по многим принципиальным
вопросам не могло быть полного согласия; внутри этого
разношерстного ЦК были серьезные разногласия между
представителями правого и левого крыла.
Бритаев примыкал к «левому» крылу. Как редактор
газеты «Горская жизнь» он не препятствовал публикации
на ее страницах докладов и речей большевистских
лидеров, ибо газета считалась «общедемократической». Это
ему делает честь. Он не поддерживал турецкую
ориентацию буржуазных националистов, его симпатии были
целиком на стороне демократической России.
Бритаев был мелкобуржуазным демократом с
примесью националистических идей. Он не смог порвать с
редакцией газеты «Горская жизнь», тогда как многие
сотрудники ушли из нее (X. Уруймагов, Г. Цаголов,
М. Туганов, М. Кундухов, К. Бутаев, Ц. Гадиев и др.).
Многие бывшие левые эсеры и
меньшевики-интернационалисты порвали с прошлым и вступили в ряды РКП (б)
(Бутаев, Гадиев, Такоев, Элердов, Бутырин и др.).
Бритаев и этого не сделал.
Но Бритаев не сделал и другого, чего не простил бы
ему народ никогда: не пошел в лагерь контрреволюции и
• Никуда не бежал, как другие члены ЦК «Союза горцев».
169
Он остался на родине с народом, и после некоторого
«перепутья» стал служить ему, своему народу, на поприще
народного просвещения.
Таково было политическое лицо Бритаева. Из его
политически ложного пути (принадлежность к партии
меньшевиков) в основном вытекали его заблуждения и
ошибочные взгляды по целому ряду общественных
вопросов. Укажем на некоторые из них.
В эпоху империализма горским народам были
известны не только феодальные, но и капиталистические
отношения. Бритаев же некритически позаимствовал
антиисторическую концепцию осетинского историка Кодзае-
ва А., ошибочно утверждавшего, будто бы Осетия в XIX и
в начале XX века переживала родовую стадию
общественного развития. На основе этой антинаучной концепции
Бритаев отрицал наличие классов и классовых
противоречий в Осетии и у других горских народов.
В своей статье «Об осетинской литературе» Бритаев
прямо писал, что Осетия в XIX веке «находилась в фазисе
родового периода своего исторического развития... На
стадии родового быта застает Осетию русский
капитализм... Поэтому нет феодалов, нет данников»1.
Это было глубоким заблуждением драматурга, ибо
осетинский феодализм в XIX в. не только существовал,
но и переживал период разложения, в его недрах уже
развивались капиталистические отношения.
Бритаев по существу проповедовал гармонию
классовых интересов различных, противоположных слоев
населения горских обществ. Исходя из такой ошибочной
идеи, он написал статью «Горцы — единая нация»,
которой он хотел философски обосновать возникновение
Союза объединенных горцев». Он так и писал, что своей
статьей считает необходимым дать «философское
обоснование идеи союза среди горских масс и негорских».
Для какой цели?
«Быть может,— отвечал он на этот вопрос,— этот
калейдоскоп народностей и их единение в одну нацию есть
1 Архив СОНИИ. См. фонд Е. Бритаева. В 1963 г. известный
осетинский критик Н. Джусойты издал работу «Елбасдуко Бритаев»,
которая написана со знанием дела, с большой любовью к драматургу.
Однако автор допускает ошибку, когда старается снять с Бритаева
обвинение в национализме. Националистическая отдушина проходит в
его публицистических статьях, она проникла и в отдельные его ху-
170
величайшая философия жизни и послужит примером
человечеству»1.
Но Бритаев оказался плохим предсказателем в
политике и в философии. Его призывы к объединению
разноязычных и разноплеменных горских народов отвечали
политическим задачам и целям горской знати, буржуазии,
реакционного духовенства, но не интересам трудящихся
масс.
Ложная концепция об отсутствии в Осетии классов
привела Бритаева к отрицанию в дореволюционной
Осетий писателей и даже литературы. На свой собственный
вопрос, «почему же у нас нет писателей?», он отвечал:
каждый писатель должен быть идеологом какого-либо
класса, а так как в Осетии, по Бритаеву, не было
деления общества на классы, то, следовательно, в ней не было
и писателей и литературы. Эта концепция привела
Бритаева, на какой-то короткий период к нигилизму.
Хорошо известно, что в дореволюционной Осетии,
вопреки желаниям царизма, успешно развивалась
осетинская литература революционно-демократического
направления, прежде всего в лице ее основоположника,
великого сына осетинского народа Коста Левановича Хе-
тагурова, а также таких видных писателей, как А. Коцо-
ев, И. Кануков, Г. Цаголов, С. Гадиев, Ц. Гадиев, Ш.
Абаев и др.
Но справедливости ради необходимо сказать, что сам
Бритаев вскоре почувствовал, что противоречит себе, и в
споре с Г. Дзасоховым, несколько позже выступившим с
отрицанием осетинской литературы, обрушился на него,
заявив, что осетинской литературы, хотя «очень мало, но
вполне достаточно, чтобы признать ее существование...
Коста, вот имя, с которым тесно связано существование
осетинской литературы».
В противоположность своей прежней позиции он стал
теперь мечтать о создании богатой осетинской
литературы.
Все эти ошибочные и противоречивые взгляды
Бритаева были результатом того, что он был слаб в знании за-
дожественные произведения («Хазбн» и др.). Нам думается, что
Джусойты, признавая в творчестве Бритаева и интернационализм и
патриотизм, но отрицая национализм, оказывает драматургу
недобрую услугу.
1 Газ.-«Горская жизнь» № 2, 9 августа 1917 г.
171
конов развития человеческого общества, а подчас
понимал их идеалистически. Так, например, социальные
отношения он вообще считал не результатом развития
той или иной социально-экономической формации, а
результатом разумных действий человека. «Здоровый
социальный организм,— писал он,— есть продукт^
духовного развития организма. Отсюда должно быть ясно: кто
хочет оздоровить это последнее, должен воздействовать,
главным образом, на духовную сторону того общества,
социальный организм которого требует оздоровления»1.
Это означало, что Биртаев в понимании законов
развития человеческого общества находился во власти
буржуазных, идеалистических концепций.
Вот почему он не понял и смысла великой борьбы
пролетариата во главе и под руководством ленинской партии
за победу социалистической революции. Вот почему он
держался особняком и от передовых, революционных
деятелей Осетии в годы, когда решалась судьба
социалистической революции на Тереке.
Понятно, при изучении творчества того или иного
деятеля прежде всего должна быть внесена ясность в оценке
его творческих взглядов, но, с другой стороны, анализ:
художественных произведений писателя не должен
сводиться к оценке только его политических взглядов, ибо*
это будет проявлением волюнтаризма, субъективизма,
который, как метод исследования, приносит только вред
науке и литературе.
При пользовании таким порочным методом будет
закрыта возможность объективного познания прогрессив •
ного содержания творчества писателя, драматурга,
публициста. Бритаев писатель-драматург вошел в
осетинскую литературу как один из ее замечательных
зачинателей, слился с нею, обогатив ее художественными
произведениями большой ценности.
Что же касается Бритаева-политика и политического-
деятеля, то он навсегда остался за дверьми, в которые
вошел Бритаев-художник в осетинскую литературу,
чтобы обогатить и возвысить ее своими талантливыми
творениями. Бритаев-политик остался в стороне от большой
дороги революции.
Не в пример ему передовые представители революци-
1 Архив СОНИИ, ф. Е. Бритаева.
172
•«энной осетинской интеллигенции, проявляя большой инте-
Тр;ес к актуальным общественно-политическим ©опросам и
- исходя, прежде всего, из коренных интересов угнетенных
; масс, пошли по этой столбовой дороге, которая привела
их вместе со всеми народами России к торжеству
Октября — к великой исторической победе, обеспечившей быв-
> 111им угнетенным народам окраин действительную
свободу, равноправие, суверенность и социальное
освобождение. Бритаев, очевидно, тоже мечтал о такой свободе
своему народу, но ему казалось, что это осуществится в
иные сроки, иными путями и иными «разумными» силами.
в) М. К. Гарданов A870—1962 гг.)
. Михаил Кайтукович Гарданов является одним из
активных участников освободительного движения
осетинского народа конца XIX—начала XX в. В годы Советской
власти — Гарданов известный в Осетии учитель и
активный деятель на ниве народного просвещения.
Гарданов рано стал участником революционного
движения. Сам он отмечает, что после окончания Ардонского
духовного училища A893 г.) он сразу «пошел на работу
в народ под руководством революционной плеяды
подпольной Руси». Как и многие другие культурные деятели
.того периода, учительскую работу Гарданов сочетал с
активной революционной и публицистической
деятельностью. С конца XIX в. и до Февральской революции он
постоянно находился под усиленным надзором полиции,
^подвергался арестам и ссылке.
•! М. К. Гарданов являлся одним из тех, кто стоял во
главе осетинского революционного учительства. Он был
организатором созыва и проведения учительских съездов
Осетии, где были выработаны известные две «петиции»
осетинского народа. В выработке этих петиций Гарданов
принимал самое активное и непосредственное участие. Он
являлся председателем «Общества взаимной помощи
учителей Северной Осетии», которое возникло еще
накануне первой русской революции.
Сам Гарданов отмечал, что в 1905—1907 гг. работал
^ во Владикавказе в марксистском кружке и принимал
{участие в редакции «Эхо Кавказа», которую издавали
^передовые представители горской интеллигенции.
Щ В годы первой русской революции, когда
развернулось широкое аграрное и освободительное движение, Гар-
173
данов находился в гуще событий; он звал массы к
уничтожению института правительственных старшин, к
изгнанию лесных объездчиков, к экспроприации
частновладельческих земель и лесов и т. д. В 1906 г. (он
учительствовал в сел. Хумалаг) по распоряжению генерал-
губернатора Колюбакина Гарданов был арестован и
выслан в Ростов-на-Дону, где вскоре установил связь с
социал-демократами. Через год он вернулся и
учительствовал в сел. Махческ и Гизель, находясь под
неусыпным надзором полиции. В 1908 г. его снова арестовывают
и ссылают в «монархическую» Донскую область, но
революционные организации сделали все, чтобы удержать
его в Ростове. Вскоре ему было разрешено жить в
Осетии и даже учительствовать, но полицейский надзор над
ним был усилен.
В период борьбы за пролетарскую революцию у Гар-
данова были заблуждения, но интересам трудящихся он
никогда не изменял, активно боролся за Советскую
власть против деникинской контрреволюции. В 1919 г. он
вместе с революционными силами Терской Советской
республики отступил в Грузию. В 1920 г. Гарданов
вместе с другими революционерами (С. Такоев, К. Бутаев,
Н. Золоев и др.) через Караугомский перевал вернулся
в Осетию и принял активное участие в свержении дени-
кинских ставленников и в организации Советской власти
на местах1.
После окончания гражданской войны Гарданов
находился на учительской работе, одновременно активно
продолжал начатую еще до революции работу по сбору и
записи народных сказаний (часть этих сказаний, Нарт-
ский эпос, издана в 1927 г.); тогда же он издал в
«Известиях» Северо-Осетинского научно-исследовательского
института значительный по объему
социально-экономический очерк «Селение Христиановокое в фактах
жизни». Он же является первым автором букваря на ди-
горском диалекте осетинского языка и хрестоматии для
учащихся начальных школ Дигории (в 2 книгах).
Кроме этого, им оставлено много работ в рукописи:
«Революция и контрреволюция в Северной Осетии», «Ис-
1 М. Гарданов тогда по заданию Кавказского краевого
комитета партии доставил большую сумму денег для организации
повстанческого движения.
174
тория образования и развитие осетинской семьи», «Ал-
дарство в Осетии», «Грамматика дигорского языка»,
«Сборник детских сказок», драма «Цепи» и другие.
Для того, чтобы разобрать все его литературное
наследие, потребовалось бы написать отдельное
исследование, но такой цели мы перед собой не ставим. Мало этого,
мы даже не охватываем всей публицистики Гарданова
дореволюционного периода, так как считаем, что для
краткой характеристики его общественно-политических
взглядов достаточно проанализировать его работу
«Социально-экономические очерки (Современная Северная
Осетия)». Она была издана во Владикавказе в частной
типографии П. К. Григорьева в 1908 г., но не дошла до
массового читателя: тираж сразу же был запрещен
цензурой и сожжен ввиду явно революционного,
антиправительственного содержания. До наших дней дошел
единственный экземпляр, который хранится в
Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (в отделе редкой
книги).
Данные «Очерки», как свидетельствует сам автор,
были написаны им в 1906 г. для левой газеты «Эхо
Кавказа», но на ее страницах они не появились, так как
газета вскоре была закрыта.
«Очерки», разумеется, не лишены недостатков и по
содержанию и по форме, что отмечает и сам автор. Так,
во введении он пишет: «В своих очерках я нового ничего
не даю читателю, я привожу в них только голые факты,
говорю об истине, или вернее старался говорить о ней,
только о той истине, которую я видел своими глазами и
измерял своим шагом. Вся эта истина изложена мною
простым ломаным языком в фактах жизни и
предлагается читателю, как сырой материал для обработки. Уверен,
что всякий читатель прочтет мои очерки с должным
вниманием и скажет о них и по поводу их свое слово». Автор
надеялся, что «Очерки» призовут интеллигенцию и всех
тех, кому дороги интересы Осетии, к дружному обмену
мнений о современной Осетии»1.
Ценность настоящей работы Гарданова заключается
не только в тех выводах, которые он делает в ней,
но прежде всего в богатом фактическом материале, пред-
1 М. К. Гарда нов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 10—11.
175
ставляющем большой интерес не только для историков,
но также и для экономистов, этнографов и лингвистов.
Книга состоит из 12 разделов, каждый из которых
посвящается определенному вопросу: 1 — историческому
экскурсу об Осетии и тяжелому положению горцев в
земельном отношении в начале XX в.; II — различным
видам землепользования в древности и процессу дробления
родовых земель в горах; III — праву пользования
полями, пастбищами и другими землями в горах; IV —
характеристике различных типов хозяйств в горах и
хроническому голоданию в Нагорной полосе Осетии; V —
основным занятиям горцев и формам эксплуатации
•бедноты; VI — характеристике культивируемой земли;
VII — охоте, охотничьему языку и различным культам;
VIII — животноводству, культам в этой области и
проникновению капиталистических отношений в эту отрасль;
IX —истории аграрного вопроса, колонизации земель
горцев военно-казачьим элементом, классовому и
сословному делению в Осетии; X — росту безземелья в Осетии
и высокой арендной плате; XI — росту бедствий и
экзекуциям в 1906 г., а также отхожим промыслам; XII
—освободительному движению 1905—1907 гг. в Осетии.
Перечень содержания разделов «Очерков» Гарданова
показывает, что они представляют несомненный интерес
для истории социально-экономического развития
Северной Осетии в период империализма, что имеющийся в
них богатый фактический материал в руках
исследователя может способствовать более глубокому анализу
многих явлений социально-экономической, бытовой и
духовной жизни осетинского народа.
По сравнению со своими
современниками-публицистами Г. Цаголовым, А. Гассиевым, не говоря уже о К. Хе-
тагурове, М. Гарданов, хотя и приводит обширный
фактический материал, но не делает таких широких
обобщений и глубоких выводов, как первые, но с ними его роднит
горячая любовь к народу, верное служение интересам
угнетенных, мужественная и смелая борьба против
самодержавия, капитализма и местных эксплуататоров.
Так же как К. Хетагуров, Г. Цаголов, А. Гассиев, Ц.
Гадиев и другие видные деятели культуры осетинского
народа, М. Гарданов основное внимание в своей
публицистике уделяет показу тяжелого земельного положения
горцев, причем главную причину их бедствий видит в су-
176
•ществующем политическом строе, в аграрной политике
царизма. «Недалек тот день,—пишет он,— когда борьба
'за существование и капитал поработят силы природы и
сотрут с лица земли несчастный обездоленный народ,
обреченный на эту участь гордым покорителем... Откуда
пришли к нам хронические голодовки, безлошадные и
тому подобные бичи вымирающей деревни? Их призвало
на .борьбу с нами малоземелье. Малоземелье в союзе с
ангелом смерти наточили свои косы и протянули их над
нами в виде дорогой арендной платы. Во всей Осетии
обеспечены землей от 30 до 60 хозяев, остальная Осетия
живет на арендуемой земле»1.
Гарданов учительствовал в горских аулах и хорошо
знал жизнь горцев Нагорной полосы. Он писал, что ему
приходилось в горах «видеть абсолютно безземельных
и таких малоземельных, которые граничат с
безземельем» и что эта часть горского населения или живет почти
подаяниями своих родственников, или ищет хлеба
«далеко на плоскости, на землях казачьих станиц». Он
правильно указывал, что постоянная борьба горца с
природой из-за клочка земли развила у осетин культ
поклонения труду. Он отмечал, что если такое безземелье будет
продолжаться и в будущем, то «к началу XXI в. Осетия
должна представлять из себя сплошное кладбище,
другими словами, Осетия к этому вермени погибнет голодной
смертью».
Само собой понятно, что Гарданов такую вероятность
допускал только мысленно, теоретически, ибо он верил в
близость социальной революции, которая окончательно
и разрешит вопрос о земле в пользу безземельных горцев.
С цифрами в руках он доказывал, что «жизнь в
горах... делается все труднее, потому переселенческое
движение все растет и растет». Однако горцам-переселенцам
на плоскости негде было приютиться, припиской к
отдельным плоскостным селениям их положение не улучшалось,
так как земли они не получали. Поэтому он требовал
выделить горцам «дополнительные наделы, чтобы они,
обрабатывая свои родовые участки, могли доставлять себе
все необходимое из предгорий Кавказа»2. .
1 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 73—74.
2 Т а м же, стр. 10.
12 М. С Тотоев
177
Гарданов беспощадно разоблачал в своей книге
военно-колонизаторскую политику царизма, бичевал захваты
им земель горцев и наделение ими военно-казачьего
сословия. Он правильно подчеркивал, что после того, как
царизм присоединил горцев к Русскому государству и
заложил свои опорные пункты в их землях, «пошло
мирное завоевание Осетии и бессовестный захват земель,
принадлежащих осетинам-горцам, и прав народа над
ними. С этого времени свободные сыны гор были
порабощены русским правительством, обезземелены и, потеряв
всякое право человека, сделались послушными (?)
рабами покорителя. Земли, принадлежавшие некогда
туземному населению, теперь перешли в руки русских
казаков...»1
В этой связи Гарданов приводит убедительные данные
о вопиющем несправедливом распределении земли
между казаками и горцами. Средний душевой надел земли
казаков, без запасных войсковых земель и
дополнительных наделов, был равен, как писал Гарданов, более 17
дес, а средний надел горца плоскостных и горских
обществ (с учетом и неудобных земель Горной полосы)
составлял немногим более 7 дес.
На основе цифровых данных он далее заключал, что
излишек земли, сдаваемой казачьими станицами в
аренду, в 1,5 раза больше насущной нужды крестьян Осетии.
Говоря о степени земельной обеспеченности горцев и
казаков, он делал вывод о том, что казак, например,
Сунженского отдела был обеспеченнее горца во столько раз,
во сколько раз душевой надел удобной его земли 14,4 дес.
больше 0,25 дес, т. е. в 58 раз.
Такое вопиющее несправедливое распределение
земель «между обитателями современного Северного
Кавказа,—писал Гарданов,—ставит одну часть населения
в экономическую зависимость от другой части... Вот
почему народ в массе беднеет. Таким образом, малоземелье
вообще, и в частности арендная плата, есть кровный враг
народа и нужно с ними бороться не на жизнь, а на
смерть. Конечной целью этой борьбы должно быть
урегулирование вопроса о земле и сведение арендных сумм
до минимума»2.
1 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки, стр. 63.
2 Там же, стр. 75—76.
178
Само собой понятно, что Гарданов в условиях
царской цензуры более радикального мероприятия не мог
предложить, хотя он был убежденным сторонником
революционного разрешения земельногр вопроса в пользу
•трудового крестьянства.
Вместе с землей Гарданов также остро ставил вопрос
об арендной плате, так как она ложилась тяжелым
бременем на основную крестьянскую массу Осетии.
Достаточно сказать, что Осетия, по его подсчетам, платила в
виде земельного налога соседним казачьим станицам
4 335 226 руб. Уход такой огромной суммы из экономики
горцев, констатировал он, «разоряет
осетина-земледельца».
В связи с вопросом о земле Гарданов беспощадно
критиковал политику наместника Кавказа Воронцова,
который олицетворял собой царизм. Безземелье горцев он
справедливо считал прямым следствием воронцовской
политики, которая к началу XX в. «успела обезземелить,
обесправить, разрушить и изгнать Осетию в Турцию1 и
тем обессилить ее...»2.
Бичевал Гарданов и политику натравливания одних
народов на другие, которая проводилась царскими
сатрапами во все времена их господства на Кавказе. «В руках
современного политика,— писал Гарданов,— нет более
совершенного и для государства полезного способа
умиротворения страны, как сеять зло в населении».
Гарданов остро бичует и известного буржуазного
монархиста Г. Баева за то, что он «с пафосом отзывался об
услугах бывшего наместника Кавказа Воронцова», как
якобы «единственного защитника интересов кавказских
народностей. Пусть Баеву ответят те, которые вынесли
ца плечах всю тяжесть воронцовской политики, чтобы на
следующий раз он был осторожнее и не смел от лица
народа выступать с открытыми им «конгломератами»,
поставившими ,нас на ноги»3.
1 Гарданов в данном случае преувеличивает размеры
переселенцев-осетин в Турцию. В течение 1859—1865 гг. в Турцию
переселилось небольшое количество осетин-мусульман, главным образом,
из сословия алдаров и баделят.
2 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 69.
3 Там же, стр. 69—70.
179
Гарданрв отмечал, что революционные требования,
изложенные в петициях осетинского народа, у Баева
вызвали бурю негодования, он назвал их
«провокационными», а составителей этих петиций «беспочвенниками».
Положительной стороной данной работы Гарданова
является и то, что он в ней говорит об острой социальной
и классовой борьбе. Как известно, этот вопрос в
публицистике Цаголова, Гассиева и др. отражен слабо, а
некоторые общественные деятели того периода вообще
отрицали наличие в Осетии острых социальных
противоречий и классовой борьбы (А. Цаликов, А. Кодзаев,
Е. Бритаев и др.). В противовес последним Гарданов
отмечал, что в результате царской политики
покровительства алдаро-баделятам еще в 60-х гг.1 Осетия «разделилась
на два враждебных лагеря — на монархистов и
демократов. Обе эти стороны, или враждебные классы, вели
ожесточенную внутреннюю войну, где погибли лучшие силы
и с той и с другой стороны»2.
Далее Гарданов подчеркивает, что прямым следствием
царской политики, в частности наместника Кавказа
Воронцова, «было поголовное восстание западной
плоскостной и горной Осетии в 60-х п\, слившееся в бурный
пожар революции3, надравленной против новоиспеченного
Воронцовым алдарства. Революция эта «грозила
поголовным избиением рода баделят, царгасат и гагуат»4.
Кроме этого восстания Гарданов упоминает также
об антифеодальном и антиколониальном движении
крестьян сел. Дур-Дур в 1902 г. «В этом году в Дур-Дуре,—
писал он,— было новое движение, которое можно назвать
аграрным. Голодные дурдурцы требовали земли, но и это
восстание окончилось полной победой землевладельцев
Тугановых», так как «на их стороне была русская армия
и местная администрация, разрушившие старый Дур-Дур
силою оружия в 1902 г. 2 мая»5.
Наконец, Гарданов коротко останавливается и на со-
1 Это деление на противоположные классы началось значительно
раньше, чем предполагал Гарданов.
2 М. К. Га р д а н о в. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 68.
8 Гарданов преувеличивает размеры и характер этого восстания,
называя его ошибочно революцией.
4 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 69.
6 Та м же, стр. 69.
180
•бытиях 1905—1907 гг., называя их «великим
освободительным движением». «Осетины,— писал он,— должны
были или стать на стороне ограбившего и обездолившего
их правительства и буржуазии или слиться с русским
пролетариатом и под красным знаменем защищать
принципы равноправия». Трудовая Осетия, конечно, пошла
по второму пути, за русским пролетариатом. Он писал, что
в годы первой русской революции «осетинское общество
распалось на два враждебных лагеря — освобожденцев
и консерваторов. Освобожденцы, недовольные старым
режимом, подняли красное знамя труда и свободы и под
сенью его шли мерным шагом на борьбу с вековым
произволом местной администрации. И пошло по всем весям
(селениям) Осетии брожение... Словом, пожар революции
не угасал, а пожирал фактически весь старый
бюрократический мир и плоды его»1.
Что касается «консерваторов», то они полностью стали
на сторону самодержавия и организовали, как правильно
говорит Гарданов, погромы в Алагире и Ардоне B3—25
декабря 1905 г.) с той целью, чтобы «парализовать
революционное движение в Осетии».
Гарданов признавал объективно прогрессивный
характер буржуазных отношений. Он отмечал, что в конце
XIX в. в Осетию «основательно проникли
капиталистические отношения, которые оказали свое воздействие на
внешний строй и внутренний облик современного
осетина»2. В экономической жизни это выразилось прежде
всего в том, что под влиянием новых
социально-экономических отношений «совершился переход от натурального
трудового хозяйства к капиталистическому,
мануфактурному». Но Гарданов вместе с тем указывает и на те
бедствия и страдания трудящихся, которые усилились с
проникновением капитализма в экономику и быт
осетинского народа. Разорение и нищета росли потому, что этот
переход совершался, отмечал он, «со страшной логикой,
разрушая все трудовое и восстанавливая на его место
мануфактурное и машинное производство». Все это
усиливается после поражения первой русской революции.
На экономике особенно тяжело сказалась экзекуция,
проведенная в Осетии в 1906 г. карательным отрядом во
1 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 83, 84.
2 Там же, стр. 60.
181
главе с Ляховым. Она «вконец разорила Осетию»,—
отмечал Гарданов. Помимо расстрелов, арестов и высылки
из Осетии многих видных деятелей освободительного
движения, Ляхов наложил на Осетию штраф в сумме 300
тыс. руб. и подверг разгрому многие осетинские
селения.
«Осетия в настоящее время,— писал далее
Гарданов,—переживает страшный критический момент.
Повсюду народ говорит о том, что жить ему стало очень трудно
и что долги не дают ему ни спать, ни работать, ни даже
духу перевести». По его подсчетам, общая задолженность
Осетии составляла (в 1906—1908 гг.) 1 846 200 руб., или
150 руб. на дом. Для того времени это была огромная
сумма.
Гарданов тщательно подсчитал все виды расходов,
которые должны были нести горцы; общий ежегодный
расход горной и плоскостной Осетии, по его подсчетам,
выразился в сумме 5 059 385 руб. Осетины должны были
заработать эту сумму в течение года, но они не могли
заработать ее, так как у них не было земли и средств, не
хватало рабочей силы, так как «все молодое,
жизнеспособное уплывало в сторону — в центральные губернии
России, Закавказья, в Сибирь, в Америку и другие
страны на заработки». В уходе трудоспособного мужского
населения Гарданов видел одну из главных причин роста
обнищания осетинской деревни. Он правильно отмечал,
что уходившие на заработки по возвращении на родину
в большинстве случаев приносили «вместо счастья цингу,
венерические болезни, или точнее — живые
обезображенные трупы».
Здесь необходимо отметить, что Гарданов видел
только отрицательную сторону отходничества, не заметив его
Другую объективно прогрессивную сторону, которая
обмечалась еще В. И. Лениным.
Много было и других причин страданий горских
народных масс, и Гарданов не прошел мимо них. Так, он
беспощадно разоблачал осетинских алдаро-баделят, как
черносотенцев, которые в годы первой русской революции
оказались «сторонниками старого режима». Он
подчеркивал, что терская администрация в своих жестоких актах
против народа «руководствовалась доносами
представителей осетинской черной сотни, которые высматривали
освобожденцев-крамольников и отдавали их в руки пра-
182
вительства за деньги»1. Он сурово осуждал и
представителей духовенства за их «алчность», в частности за их
стремления увеличить церковнопричтовые земли за счет
земель общинников. Далее, он беспощадно бичевал
«многочисленную свору лесных стражников, объездчиков и
лесничих, обирающих обездоленный осетинский народ»,
а также осетин, поступавших на службу к помещикам в
качестве стражников.
Бедствия народа увеличивались и от тяжести ряда
реакционных обычаев патриархально-родового строя, и
Гарданов осуждал эти пережитки, в частности, он
осуждал «трех врагов» земельных бедствий горной Осетии —
это земельные разделы, калым и плата за кровь.
Таково вкратце содержание и направление мыслей
остропублицистической работы М. Гарданова. Она в
основном отражает реальную картину жизни осетинского
народа в начале XX в., в годы первой русской революции
и в начале столыпинской реакции. В книге с
исключительной силой показаны бедствия народа, основную причину
которых он правильно видел в антинародной политике
царизма. «Осетинский народ,— писал он,—
систематически ограблен правительственными чиновниками. Они
лишили его земли, воли, лесов, скота и свободного труда;
облагают его непосильными штрафами (пеня),
эксплуатируют его силы во всем... Он несчастен потому, что его
права человеческие попраны...»2.
Очевидно, смелое и гневное обвинение царизма и его
безнравственных «народоправителей» на местах было
главной причиной уничтожения книги Гарданова.
Характеризуя общественно-политическое значение
книги Гарданова, его прогрессивные взгляды по целому
ряду общественных вопросов, необходимо сказать и о
том, что книга его не лишена и недостатков, так как по
ряду вопросов он придерживался ошибочных взглядов.
Так, он временами идеализирует институты
патриархального прошлого Осетии, ошибочно объясняет
происхождение привилегированных сословий Осетии в результате
поддержки и выдвижения их царизмом. В ряде случаев
его исторические экскурсы ошибочны, например, непра-
1 М. К. Гарданов. Социально-экономические очерки
(Современная Северная Осетия). Владикавказ, 1908, стр. 85.
2 Там же, стр. 85.
183
вильно его утверждение о том, будто бы Юго-Осетия
потеряла свою «национальную физиономию», а Северная
Осетия оставалась «чуждой грузинскому влиянию».
Преувеличенно говорил Гарданов и о некоторых древних
обычаях («отцеубийство», «детоубийство») и т. д.
Однако, несмотря на эти и некоторые другие
недостатки, «Социально-экономические очерки» Гарданова об
Осетии конца XIX и начала XX в. являются ценнейшим
материалом по истории Осетии рассматриваемого
периода. Гарданов в них предстает не только как тонкий
наблюдатель жизни своего народа, но и верный защитник
его коренных интересов. Очерки лишний раз
характеризуют Гарданова как активного деятеля революционно-
освободительного движения и как замечательного
представителя революционно-демократической мысли в
Северной Осетии начала XX в.
6. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПУБЛИЦИСТИКА
С. М. КИРОВА ДООКТЯБРЬСКОГО
ПЕРИОДА A909-1917 гг.)
Советскому народу хорошо известно имя Сергея
Мироновича Кирова — выдающегося деятеля
Коммунистической партии и Советского государства, верного ученика
В. И. Ленина, пламенного трибуна революции и борца за
коммунизм, прошедшего через горнило трех русских
революций. Имя его близко и дорого народам Кавказа.
Исследователи, изучая жизнь и деятельность С. М.
Кирова в дооктябрьский период, основное внимание
уделяют его революционной подпольной работе, но
неоправданно мало внимания обращают на публицистическую
деятельность. А между тем эта деятельность Кирова
являлась составной частью всей его революционной работы
и имела исключительно важное значение для
пробуждения революционно-освободительной мысли народов
Северного Кавказа вообще, горских народов в частности.
С. М. Киров в 1909 году поселился во Владикавказе.
Здесь он развернул активную революционную
деятельность, используя для этого и подполье и легальные
возможности. Возглавив владикавказскую подпольную
организацию, куда входили и осетинские большевики,
Киров укреплял ее ряды и вместе с нею готовил массы к
решительным боям за свержение царизма.
184
N. С 1909 по 1917 г. СМ. Киров сотрудничал в либерально-
прогрессивной областной газете «Терек» в качестве
репортера, но фактически он руководил газетой. За время
работы в газете в качестве журналиста Киров написал
более тысячи статей, заметок, отзывов, рецензий. Только
в Музее С. М. Кирова и Г. К. Орджоникидзе в гор.
Орджоникидзе хранится более 850 его статей, рецензий и
отзывов. Необходимо отметить, что не все они одинаковы
по форме. Многие из них передают содержание статей из
других газет, проекты или постановления правительства
по разным вопросам. Но все это не было простой
передачей содержания излагаемых источников, а
использовалось Кировым как легальная форма пропаганды
революционных идей, позволяющая таким образом доводить их
до сознания широких масс. Излагая содержание какого-
либо документа, Сергей Миронович приводил
официальное мнение правительства, мнение реакционной России
и ее господствующих классов, но дальше следовал
осторожный комментарий или изложение мнения людей,
представлявших другую, демократическую,
революционную Россию, мнение революционных социал-демократов.
Такая работа требовала от журналиста большого
искусства. Правда, не всегда все проходило безнаказанно.
За «вольности» отдельные номера газеты подвергались
конфискации, а редактор Казаров, Киров и авторы
нежелательных статей — штрафам и наказаниям1.
С. М. Киров отдавался журналистской работе с такой
же неутомимой энергией, как и революционной
подпольной работе. Сергей Миронович стремился к тому, чтобы
статьи, даже при самой строгой цензуре, не теряли своего
боевого, наступательного и обличительного характера.
Именно поэтому многие его бичующие статьи сыграли
важную роль в развитии классового самосознания и в
росте революционной сознательности трудящихся Терека.
В послеоктябрьский период С. М. Киров выдвигается
1 Как известно, до своего ареста во Владикавказе A911 г.)
Киров свои статьи подписывал псевдонимом «С. Миронов». По
возвращении из Томска товарищи по работе придумали ему новый
псевдоним — «Киров» (от имени древнеперсидского полководца Кира).
«Величайший полководец в подполье»,— отшучивался Сергей
Миронович, соглашаясь принять новый псевдоним. Литературный
псевдоним «С. Киров» стал новой его фамилией, под которой он стал
известен миллионам людей.
на руководящую партийную работу, но продолжает
уделять большое внимание и журналистской деятельности,
выступая в качестве корреспондента РОСТА.
В данном разделе мы ставим перед собой
ограниченную задачу — исследование публицистики С. М. Кирова
дооктябрьского периода по определенному кругу
вопросов.
* * *
Абсолютное большинство статей С. М. Кирова
посвящено международным событиям и актуальным вопросам
внутренней жизни России. Значительное место в его
публицистике отведено кавказской тематике вообще, и
жизни горцев Терека в частности. Сергей Миронович
откликался на все злободневные вопросы, которые волновали
массы.
В статьях Кирова широко освещались такие вопросы
внутренней жизни, как антинародная деятельность
Государственной думы и помещичье-буржуазных партий
(октябристов, кадетов и др.), неудовлетворительное
состояние народного образования и здравоохранения,
политическое бесправие народных масс, особенно женщин,
тяжелое продовольственное положение в стране и
дороговизна, тяжесть различных налогов, насущные вопросы
развития промышленности и торговли, организация
кооперативного движения, разрешение жилищного кризиса.
Киров писал о разгуле шовинизма, о
неудовлетворительной организации помощи беженцам в период первой
мировой империалистической войны, о
преступно-бюрократическом отношении к нуждам и запросам солдат на
фронте, об отсутствии элементарных свобод в России, о
нежелании господствующих классов царской России
решить аграрный вопрос в интересах крестьян и т. д.
Отличительной чертой статей Кирова является защита
интересов рабочих и крестьян с демократических,
революционных позиций и беспощадное разоблачение само-
дер*жавия и его прогнившего аппарата. В каждом номере
газеты «Терек» читатели искали острые, бичующие
статьи С. М. Кирова. Эзоповский язык не мешал им
разгадывать их основное содержание и целенаправленность.
Разумеется, царские администраторы и цензоры тоже
нередко улавливали антиправительственный характер
многих статей Кирова. Редактор-издатель С. И. Казаров
не раз уплачивал большие штрафы за статьи Кирова
186
(«Ликвидация стачек», «Начало конца», «Тревога в
Кртае», «14 часов труда», «В военном мире», «Еще
Панама», «Простота нравов» и др.), но тем не менее не
пытался отстранить его от работы, так как популярность
газеты среди населения края поддерживалась, главным
образом, статьями С. М. Кирова. Однако Казаров не мог
не учитывать требований цензоров. Он оберегал свою
газету от статей, в которых освещались вопросы
революционного рабочего и аграрного движения, но Киров
умудрялся выступать со статьями и по этим вопросам («14
часов труда», «Положение о забастовках», «Борьба за
принцип», «Забастовочное движение» и др.). На
конкретных примерах он показывал, что бесправность рабочего
класса и жестокая эксплуатация его предпринимателями
является одной из причин забастовок рабочих.
Киров с большим удовлетворением отмечал начало
нового подъема революционного движения русского
рабочего класса после сравнительно длительного
«затишья», вызванного поражением первой русской
революции. В статье «Забастовочное движение» в августе 1913 г.
Киров писал: «Конец прошлого года и текущий год были
свидетелями усиленного забастовочного движения».
Указав на то, что в первой половине июля 1913 г. прекратили
работу 100 тысяч рабочих, он далее писал: «В самое
последнее время забастовочное движение принимает очень
широкий размах. Достаточно указать хотя бы на
забастовки в Николаеве и Баку, где прекратили работы
десятки тысяч рабочих». Отмечая, что главной причиной
забастовок являются бесправие рабочих и тяжелые
экономические условия, в частности, изо дня в день растущие
цены на продукты первой необходимости, Киров обвинял
фабрикантов и заводчиков в жестокой и беззастенчивой
эксплуатации рабочих. «Они,— писал он,— все еще видят
в забастовке плоды действий злоумышленников; на
всякое требование рабочих, как бы оно ни было обосновано
экономически, отвечают категорическим отказом»1.
Данной статьей Киров по существу давал понять
читателю, что опять назревает революционный кризис, что
близится момент новых схваток с кровавым царизмом и
надо к этому готовиться.
В ряде случаев Киров откликался и на забастовочное
1 Газ. «Терек», 9 августа 1913 г.
187
движение рабочих стран Западной Европы. Например,
статья «Борьба за принцип» посвящена забастовке
лондонских докеров. Забастовка эта была сломлена за
короткий период, но от этого, писал Сергей Миронович,
«огромное социальное значение ее не теряет своей силы»1.
В статьях Кирова находило отражение положение
всех классов и слоев угнетенных народов, бедствия и
страдания которых были связаны с жестоким и
неумолимым шествием капитализма.
Одной из жгучих социальных проблем времени было
так называемое «аграрное перенаселение». В результате
того, что огромные земельные фонды сосредоточивались
в руках помещиков, казны, царских чиновников, церкви
и казачьих верхов, в России и на ее окраинах было
исключительное малоземелье и безземелье. Тысячи и
тысячи крестьян вынуждены были отправляться в далекие
страны в поисках работы. Этой теме С. М. Киров
посвятил статью «В поисках счастья», где отмечал, что из
России, с Кавказа и с других русских окраин массы людей
едут в Америку, Канаду, Бразилию, и движение это
ширится. На вопрос, что же толкало эмигрантов покидать
свои насиженные места, Киров отвечал: «Очень тяжелое
положение дел у себя на родине; пошатнувшееся
хозяйство, невозможность, а иногда и неумение найти хотя бы
какое-нибудь применение своим силам»2. Сергей
Миронович далее отмечал, что напрасны были надежды
эмигрантов найти счастье в чужих странах. Он приводил
факты, которые свидетельствовали о том, что многие
эмигранты, оказавшись в кабале у жестоких угнетателей, не
только не нашли «счастья», но влачили жалкое
существование, не имея за душой ни копейки.
* * *
Из публицистического наследия С. М. Кирова наибо-'
лее весомыми являются статьи, посвященные вопросам:
войны, деятельности Государственной думы и господст-
воваших в ней помещичье-буржуазных партий.
В статьях, посвященных вопросам войны, Сергей
Миронович срывает маску с представителей господствую-:
щих классов царской России и Западной Европы, рас-
крывает перед широкими массами их разбойничьи свое-
1 Газ. «Терек», 24 мая 1912 г.
2 Газ. «Терек», 11 апреля 1914 г.
188
^корыстные цели в подготовке и развязывании войн.
^Прежде всего, обращают на себя внимание статьи о
перовой Балканской войне. В статье «Борьба за мир» Киров
Дописывает обстановку дипломатической борьбы между
|двумя главными империалистическими группами — меж-
кду «Тройственным союзом» (Германия, Австро-Венгрия,
^Италия) и «Тройственным согласием» (Россия, Англия,
^Франция). Он показывает, что дело не столько в
противоречиях внутри балканских народов, сколько в
противоречиях между группами, стоявшими за их спиной.
Каждая из них защищала свои интересы, меньше всего думая
"об интересах балканских стран и народов. Это они тол-
; кали народы Балкан на вооруженную схватку, чтобы
потом поживиться за их счет.
Как известно, острые противоречия на Балканах
закончились двумя войнами: первой Балканской (9
октября 1912 г.— 13 мая 1913 г.) и второй B9 июня — 10
августа 1913 г.). Конкурирующие между собой «великие»
державы были главными виновниками в развязывании
|,этих войн. В первой Балканской войне между собой
воевали: Турция, с одной стороны, и Сербия, Черногория,
Болгария и Греция — с другой. Турция потерпела
поражение, но из-за вмешательства «великих» держав между
балканскими государствами мир не был установлен.
;:Австро-Венгрия и Германия продолжали разжигать
вражду между ними, особенно между Болгарией и
Сербией. Как известно, за спиной Болгарии стояла Германия,
^Сербию же поддерживала Россия. Германской
дипломатии путем провокаций удалось развязать новую, вторую
Балканскую войну между Болгарией и Сербией из-за де-
?лежа Македонии. Сербию поддержали другие балканские
государства, и Болгария потерпела поражение.
; Таким образом, «балканские войны, начавшиеся как
< национально-освободительные против турецкого ига,
благодаря провокационным действиям германского блока,
переросли в вооруженные конфликты между самими
балканскими государствами. Такое направление в
политических отношениях на Балканах было выгодно Германии
й Австро-Венгрии, так как оно подрывало борьбу
балканских народов, освободившихся от турецкого господства,
;(за освобождение от немецкого насилия»1. Германия пы-
К*-
? » История СССР A861—1917 гг.). М., 1960, стр. 401.
С 189
талась вытеснить Россию с Балкан. Россия готовилась к
схватке, но в вопросе о Балканах она встречала со
стороны своих союзников, Англии и Франции, больше противо*
действия, чем поддержки. В отношениях между Россией
и Англией временами наступало охлаждение.
Таким образом, на Балканах назревали острейшие
противоречия, готовые разрешиться мировой войной, что
и произошло в действительности.
Но мощное революционное рабочее движение
служило преградой надвигающейся мировой войне. Из всех
политических партий только большевики вели решительную
борьбу против империалистической войны, постоянно
напоминая о ее опасности рабочему классу и трудящимся.
Из этих же позиций исходил С. М. Киров,
беспощадно разоблачая в своих статьях дипломатию «великих»
держав и, прежде всего, стран германского блока.
Дипломаты «великих» держав, с согласия своих
правительств, пытались обмануть общественное мнение,
пытались доказать, что между «великими» державами нет
острых противоречий. Такую позицию занимал и орган
Министерства иностранных дел России — газета
«Россия». Киров разоблачал это лицемерие. «Если
официальный огран,— писал он,— говорит «да», то нужно читать—
«нет» и наоборот. Таков уж официальный язык. Не нужно
быть посвященным в тайны дипломатического искусства,
чтобы понять симптоматическое значение трепета и
растерянности европейских дипломатов». И, в
противоположность лицемерным дипломатам, Киров утверждал,
что «переживаемый момент чреват серьезными
неожиданностями»1.
О нависшей угрозе войны на Балканах Сергей
Миронович писал еще раньше, в сентябре 1912 года, в статьях
«Накануне войны» и «Знамение времени». В них он
подчеркивал, что напряженность на Балканах достигла выс-«
шей точки, что война там по существу началась, причем
«призрак неизбежной войны витает и по всем странам».
Киров разоблачал лицемерное поведение
западноевропейских держав, которые выдавали себя за
«покровительниц» балканских народов, но на деле не принимали
решительно никаких мер к мирному разрешению
конфликта на Балканах, наоборот, они тайно помогали Тур-
1 Газ. «Терек», 2 ноября 1912 г.
190
ции использовать «мирное» время и подготовиться к
схватке. Это вероломство западноевропейских держав
объясняется тем, что они опасались укрепления позиции
России на Балканах.
Киров справедливо указывал, что плодами войны
воспользуются, в конечном счете, не воюющие стороны,
а толкающие их на кровопролитие империалистические
группировки. «Кто пожнет плоды этой войны?» —
спрашивал он и отвечал: «Есть большое подозрение, что в
Европе имеются большие любители чужих каштанов.
Подозрение это усиливается еще тем, что державы
оставались совершенно глухими, когда «страждущее на
Балканах христианство» взывало о помощи»1.
^Правящие круги «великих» держав и их реакционные
действия на Балканах подвергаются острому бичеванию
в статье Кирова «Война». В кровопролитии на Балканах
вместе с реакционными режимами Европы виновны и
господствующие классы царской России и, прежде всего,
воинствующие великодержавные шовинисты,— указывал
Киров. Это они «с пеной у рта,— писал он,— разжигают
воинственность славян и благославляют кровопролитие
на Балканах», толкая народы «на новые и новые
кровавые оргии».
Сергей Миронович срывал маску с «покровителей»
народов Балкан, выдававших себя за сторонников их
свободы. «Только не славянской свободы» — вот был
лозунг дипломатов «беззубой Европы», т. е. реакционных
монархических режимов. Для того, чтобы сильнее
разжечь воинственность славян, вокруг лозунга
«Славянская свобода» был поднят невообразимый шум. Можно
было подумать, писал Киров, что «мы неожиданно стали
свидетелями великой французской революции, каждый
удар гильотины которой сопровождался торжествующим
кличем: «Вы слышите треск разрушающейся империи?!»
Но правящие круги «великих» держав прежде всего
боялись того, как бы балканские народы, сбросив
турецкое иго, не взялись за уничтожение феодальных устоев
на Балканах. Разжечь страсти на Балканах, но не
допустить революции — вот задача дипломатов Европы, в
том числе и царской России.
С. М. Киров отмечал, что в войне гибнут прежде всего
1 Газ. «Терек», 18 сентября 1912 г.
191
славяне, они проливают кровь во имя «освобождения», но
в конечном счете судьей в решении их судьбы будет опять
все та же «старая беззубая Европа», т. е. европейские
монархические режимы, преследующие свои
империалистические цели.
Именно эта «беззубая Европа» была врагом
подлинной славянской свободы. Первую Балканскую войну
балканские народы начали под лозунгом «национального
самоопределения». «Великие» державы делали вид, будто
они поддерживают этот лозунг народов Балкан, нона
практике были его ярыми противниками. Это буржуазное
лицемерие С. М. Киров разоблачил в данной статье до
конца. Он писал: «Национальное самоопределение!.. Это
•священное право всех народов. Его благославляют все
социальные теории мира. Перед ним преклоняются и
сильные и слабые. Но... свято только теоретически. Это одно
из многочисленных украшений капиталистического капи-
толия... Красивый наряд на меркантильном теле. И наши
публицисты, одевшие его ради торжественного случая,
предвидят, что не балканское оружие станет венчать
славян, а именно меркантильная Европа, она подведет итоги
кровопролитию. Баланс войне подведут люди, для
которых национальное самоопределение пустой звук, у
которых вся философия сводится к быстрому обращению
франка»1.
Наглядным примером к сказанному Кировым явилась
вторая Балканская война, когда из-за своекорыстных
планов «великих» держав был растоптан священный
лозунг о национальном самоопределении.
Во время Балканской войны серьезно осложнились
отношения России с Китаем, в связи с чем С. М. Киров
выступил со статьей «Тревога в Китае». В ней он
изобличал участие царского самодержавия в грабеже Китая.
Как известно, царская Россия вместе с другими
империалистическими государствами участвовала в кровавом
подавлении антиимпериалистического и антифеодального
восстания китайского народа в 1899—1901 гг. Китай был
обложен огромной контрибуцией, соответствующую долю
которой получило и царское правительство. В конце
1912 г. царское правительство в грубой форме поставило
в известность китайское правительство о том, что отно-
Таз. «Терек», 19 октября 1912 г.
192
сительно невыплаченного еще долга контрибуции
отсрочки дальше не может быть. Это уведомление вызвало в
Китае не только серьезную тревогу, но и большое
недовольство. Часть китайского населения была настроена
«померяться с Россией оружием». Ответственность за это
ухудшение отношений с Китаем ложилась на царское
правительство, которое грубо попирало элементарные
права Китая, не считалось с национальными чувствами
китайского народа.
На стороне китайского народа были симпатии всех
демократических слоев русского общества. Киров,
осуждая бесцеремонное обращение царского правительства с
суверенным Китаем, писал: «Пробуждение национального
самосознания во всяком народе неизбежно
сопровождается чувством обостренной гордости и часто достаточно
бывает ничтожного повода для того, чтобы народ
почувствовал себя «кровно оскорбленным». Именно таким
«оскорбленным» почувствовал себя китайский народ
грубым ультимативным требованием царского
правительства, поэтому взрыв возмущения в Китае Киров считал
вполне законным и справедливым. Вот почему статья
«Тревога в Китае» была не по вкусу царской цензуре, и
газета «Терек» вновь понесла очередное наказание.
Вполне понятно, что сознательное обострение
царизмом внешнеполитических противоречий на Дальнем
Востоке в тот момент, когда Европа походила на пороховой
погреб, было неразумно и недальновидно.
В августе 1914 г. Россия вступила в первую мировую
войну. С. М. Киров использовал страницы легальной
газеты для пропаганды большевистских идей и лозунгов,
касающихся этой войны. Он пишет серию статей. Часть
этих статей была репортерского характера, но почти в
каждой из них Киров умел задеть острый вопрос
современности.
Перу его принадлежат статьи: «Война и наука», «От
войны к миру», «Война и финансы», «Война и деревня»,
«Там, где горе» и многие другие. ,В них он разоблачал
антинародный, империалистический характер этой войны,
отмечал развал народного хозяйства, разорение деревни,
рост дороговизны и усиление нищеты и страданий
народных масс.
В статье «Война и финансы», указав на громадные
расходы, вызванные войной, Киров говорит об усилении
13 М. С. Тотосв
193
процесса сращивания промышленного и банковского
капитала, о росте влияния монополий в экономике
государства и об одновременном усилении гнета и эксплуатации
народных масс. Б статье «Там, где горе» рассказывается
о бедствиях и страданиях беженцев из западных губерний
Европейской России, территория которых стала театром
войны. Он обращается к широкой общественности с
просьбой оказать им посильную помощь, так как царские
власти не проявляли должного внимания к их судьбе. В
статье «Война и наука» Сергей Миронович поведал
широким читателям о том, как господствующие классы,
пользуясь военной обстановкой, заставили науку служить
своекорыстным целям, целям наживы. Если в мирное
время, писал он, находились люди, которые думали, что
«вся современная наука и техника имеют в конечном
счете чисто утилитарное назначение, служат к умножению и
защите материальных благ, то с началом современной
войны все эти сомнения должны исчезнуть самым
безжалостным образом. Война разбила все идеалистические
иллюзии... Все области человеческих знаний... оказались
в тыловой службе армии». То же самое случилось и с
самими учеными, которых война также «взяла себе и
поглотила все их знания»1.
Война всей своей тяжестью обрушились на деревню.
В каждой деревне десятки и сотни семейств месяцами
ничего не знали о судьбе своих кормильцев. Всюду горе,
страдания. О ходе военных действий мало кто в деревне
был осведомлен из-за отсутствия газет. Между тем
официальные публицисты, стоявшие на позициях
ура-патриотизма, всячески идеализировали и фальсифицировали
положение в деревне, подчеркивая, что среди крестьян
«громадный интерес к войне», «пробуждение интереса к
политике и знанию вообще», что крестьяне «стремятся
видеть арену истории, на которой намечаются
исторические судьбы народов» и т. д.
В действительности «деревня терялась в невежестве».
В этой связи Киров разоблачал и священников,
которые наживались на невежестве деревни. Каждая мать и
каждая жена интересовались прежде всего судьбой своих
сыновей и мужей. Но у кого это узнать, к кому пойти?
Мать идет к знахарю и вопрошает: «Жив ли сын?» и по-
1 Газ. «Терек», 17 мая 1915 г.
194
;дучает ответ: «Сидит в окопе». Идет к иеромонаху Пал-
$$адию, и тот же вопрос: «Батюшка, благослови! Вот у
$еня сыночек на войне и весточки нет 9 месяцев». И
ответ тот же. «Хитрый иеромонах Палладий знает больную
&ушу вопрошающего и не ищет долго ответа: «В окопе
сидит». Сидят Ваньки в окопах; творят русскую
историю»1.
. Таким образом, как в данной статье, так и в ряде
других Киров развенчивал тех, кто в ходе ненавистной
народным массам империалистической войны пытался
внушить крестьянам и солдатам идеи национализма и
шовинизма и одновременно ратовал за политическое
Просвещение переодетых в солдатские шинели рабочих
и крестьян, которые «творили русскую историю».
. Сергей Миронович отмечал, что в деревнях
действительно «чувствуется трепетная жажда света, жажда
печатного слова, желанного ответа на волнующие...
крестьянскую душу вопросы»2. И в этой овязи он обращался к
демократическим силам с призывом шире распространять
в деревне газеты,— не ура-патриотические, а
социал-демократические, которые раскрывали бы крестьянам глаза
на разбойничий характер и истинные цели
империалистической войны.
Исключительно важное значение имел а статья Кирова
«От войны к миру», где он пригвоздил к позорному столбу
фидеров партий II Интернационала, которые с первого
дня войны перешли на сторону своих
империалистических правительств и тем самым изменили интересам
рабочего класса. Он говорит об измене английских,
французских, германских, бельгийских и русских социалистов
эвоим принципам и торжественным обещаниям. Чем
оправдывали они свою измену? Руководство каждой из
западноевропейских социал-демократических партий
заявляло, что оно не смогло договориться с социалистами
лапавшей стороны, поэтому вынуждено было поддержать
:вое правительство. Германские социал-демократы,
например, заявляли, что .«пошли навстречу Вильгельму II
йбтому, что не могли договориться с французскими
социалистами». От них не отставали лидеры французских
» бельгийских социалистов. Французские социалисты,
•V 1 Газ. «Терек», 10 июля 1915 г.
2 Там же.
195
войдя в состав реакционного буржуазного правительства,
«пламенно поддерживают,— писал Киров,— идею войны,
как рядовой буржуазный либерал; никто из бельгийцев
не обнаруживает столько энтузиазма в призыве довести
начатую войну до конца, сколько проявляет его Вандер-
вельде»1.
Как известно, в начале войны Вандервельде через
русского князя Кудашева направил русским социалистам
(т. е. меньшевикам) в Государственную думу телеграмму
с призывом поддержать свое правительство. И это
возымело действие. Меньшевики в письме к Вандервельде
открыто говорили: «Мы заявляем Вам, что в своей
деятельности в России мы не противодействуем войне».
Таким образом, меньшевики и эсеры, как и
западноевропейские социал-шовинисты, от «непротиводействия» войне
вскоре скатились к позиции «обороны» и «самозащиты»
России от немецкого нашествия, утверждения, что со
стороны Антанты война является «оборонительной».
Несомненно, что молодой германский империализм
проявлял наибольшую агрессивность, но в развязывании
войны были виноваты империалисты всех воюющих
стран. В. И. Ленин подчеркивал, что Антанта в такой же
степени, как и Германия, является ответственной за
возникновение войны 1914 года. Он писал, что ни Россия, ни
Германия и никакая другая великая держава не имеет
права говорить об «оборонительной войне», так как все
они «ведут империалистическую... разбойничью войну,
войну для угнетения малых и чужих народов, войну в
интересах прибыли капиталистов, которые из
ужасающих страданий масс, из пролетарской крови
выколачивают чистое золото своих миллиардных доходов»2.
Как и на Западе, меньшевики и эсеры вошли в
прямую сделку с русской буржуазией и царизмом. Слова,
сказанные Сергеем Мироновичем в адрес лидеров
социалистов Запада, полностью относились и к русским
меньшевикам и эсерам. «Вопреки обычной тактике —
исходить всегда из принципа исторической преемственности
всех социальных вопросов,— говорил он,— и при всяком
своем действии видеть перед собою всю программу
политических вероучений, несколько иначе смотрят на вещи
1 Газ. «Терек», 3 июля 1915 г.
2 В. И. Л е н и н. Соч., изд. 4-е, т. 22, стр. 111.
196
теперь. Они так же, как и представители других
социально-политических течений, смешались в общей массе, и
принцип отрицания ими многих социальных явлений ус-
: тупил свое место признанию их».1
В этой же статье С. М. Киров подверг острой критике
взгляды лидеров социалистических партий по вопросу об
определении характера войны. Он подчеркнул, что
глубоко ошибочно делить войны, как это делали
социал-демократические партии Запада, на «оборонительные» и
«наступательные».
Сергей Миронович вообще хорошо понимал тот вред,
который приносили рабочему и крестьянскому движению
в России мелкобуржуазные партии — меньшевики и
эсеры. Как известно, они своей антиреволюционной
тактикой и антимарксистскими взглядами вносили
дезорганизацию в революционное движение. Поэтому по силе
возможности он использовал легальную газету и для их
разоблачения. В ряде статей он, например, показал
несостоятельность и буржуазное существо меньшевистского
лозунга о муниципализации земли.
Высмеивая ограниченность и метафизичность
философской мысли меньшевиков, Киров тем самым помогал
¦ молодому поколению выработать революционное
мировоззрение.
Возвращаясь к статье Кирова «От войны к миру»,
следует подчеркнуть, что он был глубоко прав, когда
говорил, что за бедствия и страдания народов, за огромные
человеческие жертвы вместе с правительствами в
одинаковой степени несут ответственность
социал-демократические лидеры, поддержавшие свои правительства.
«Пусть не станет из могил и земля глубоко скроет в себе
кости людей, не хотевших войны, но долго из поруганной
земли будет выступать горящая человеческая кровь и,
освещенная ярким солнцем, напомнит страшную правду»2.
Разоблачая антинародный, империалистический ха-
' рактер первой мировой войны, Киров одновременно
показывал рост политической сознательности масс и
неизбежность краха империализма в результате столкновения
двух лагерей империалистических сил. В той же статье
он отмечал: «Мы накануне какого-то глубокого мирового
1 Газ. «Терек», 3 июля 1915 г.
2 Там же.
социально-политического поворота, который еще не
совсем наметился, но неизбежность его чувствуется ясно»1.
Следует сказать, что ни шовинизм помещиков и
буржуазии, ни социал-шовинизм меньшевиков и эсеров не
поколебали пролетарского интернационализма русского
рабочего класса. Под руководством большевиков он
открыто выстуйил против империалистической войны под
лозунгом превращения ее в войну гражданскую. Царизм
принимал жестокие меры против участников
революционного движения, но остановить борьбу народных масс уже
было невозможно.
Большевики во главе с Лениным, организуя рабочий
класс и трудящихся против войны, связывали выход из
империалистической войны и заключение справедливого
мира непосредственно с революционным свержением
самодержавия. Таким образом, большевики были не против
всякой войны — они стояли за гражданскую войну
народных масс, при авангардной роли рабочего класса, за
уничтожение власти помещиков и буржуазии. Гражданскую
войну большевики считали самой справедливой войной,
так как ее целью являлось социальное и национальное
освобождение трудящихся. Эти идеи и пропагандировал
С. М. Киров.
Страстная борьба С. М. Кирова против войны ставит
его имя в ряд великих глашатаев мира нашей эпохи,
которые так же страстно борются за то, чтобы не допустить
нового пожара войны и обеспечить прочный мир и
дружбу между народами.
* * *
Ни одному вопросу С. М. Киров не посвятил столько
статей, сколько разоблачению антинародного существа и
реакционности Государственной думы и
господствовавших в ней буржуазно-ломещичьих партий2. И неслучайно.
Это давало возможность широким читательским массам
глубже понять ту пропасть, которая образовалась между
т •
1 Газ. «Терек», 3 июля 1915 г.
2 Этой теме посвящены его статьи: «Положение Думы», «Ссора».
«Против Думы», «Скука», «Государственная дума», «Депутаты или
чиновники», «Утопия 82-х», «Перед Думой», «Простота нравов»,
«Будущая Дума», «Опытная Дума», «Нужна ли Государственная дума»,
«Государственная дума и правые», «Между двух стульев», «Чудеса
магии», «Происки правых», «Центр Думы», «Бред октябристов» и
многие другие.
198
^народными массами и прогнившим государственным
аппаратом царизма, до конца обнажить хамелеонство бур-
•экуазно-помещичьих партий, укрепить в массах
убеждение, что единственной партией, защищающей кровные
• Интересы народа, является партия большевиков.
Л; В ряде статей Киров настолько убедительно и прямо
^разоблачал идеологов буржуазно-помещичьей России,
что приходится удивляться, как такие статьи могли
пройти в подцензурной печати. Например, в статье «Отставка
Шварца» Киров подверг острой критике реакционную
политику Министерства просвещения, во гл^ве которого
стоял Шварц. Пуришкевича, Дубровина, Шварца и др.
он назвал «реакционной камарильей».
Сергей Миронович использовал любой подходящий
случай для бичевания представителей правого лагеря.
Когда в 1912 г. правыми элементами Государственного
совета и Государственной думы была выдвинута идея о
создании еще одной черносотенной партии под названием
«конституционные консерваторы», то Киров вскрыл всю
(бесплодность и архиреакционность этой затеи. ^^
Раскрывая классовый состав обеих «палат» —
Государственной думы и Государственного совета,—он в
статье «Еще партия» писал с сарказмом: «В первой сидят
«правые из обывателей», во второй консервативные идеи
выражают люди с большим бюрократическим прошлым...
Организаторы новой партии не выдвигают никакого
нового лозунга, который мог бы объединить беспорядочное,
архаическое стадо правых... а кличка «конституционные
консерваторы» может отпугнуть добрую половину
правоверных реакционеров, которые усмотрят в этом
наименовании непростительную ересь»1.
Правые олицетворяли собой самодержавие, поэтому,
разоблачая их, Киров наносил удары «и царизму. Правые,
а следовательно и царизм, никак не могли смириться с
«существованием в России парламента. Они считали, что
это учреждение является «недопустимой вольностью».
Таким образом, Сергей Миронович показывал правых
•перед широкими массами как наиболее заядлых врагов
•рабочих и крестьян. Когда он писал о том, что задача
/-«перевоспитания их (т. е. правых) — задача
неблагодарная» и что «надо пересмотреть избирательный закон от
1 Газ. «Терек», 12 августа 1912 г.
199
3 июня 1907 года», то, несомненно, он намекал на то, что
черносотенцев всех рангов, а следовательно, и
самодержавие, убрать с дороги возможно и нужно только путем
новой революции.
Беспощадно бичуя реакционеров всех мастей, в том
числе и «веховцев», выступление которых Киров считал
«печальным недоразумением», он с глубоким уважением
писал о демократической и прогрессивной интеллигенции,
подчеркивая, что она «служит светильником, с помощью
которого человечество ищет дорогу из царства
необходимости в царство свободы»1.
Из обличительных публицистических статей особо
следует остановиться на статье «Простота нравов».
Именно она наделала особенно много шума, вызвала
наибольшее раздражение и принесла слишком много
беспокойства царской цензуре. Она была напечатана в той же
газете в ноябре 1912 года и была посвящена той же
теме — разоблачению реакционеров-черносотенцев в
Государственной думе и вообще всего третьеиюнь'ского
реакционного режима и черносотенного избирательного
закона.
Переступив все границы подцензурной печати, Киров
с исключительной силой обнажил продажность,
хамелеонство и низкопоклонство буржуазно-дворянских
депутатов Государственой думы.
Как известно, IV Государственная дума, как и III
Государственная дума, избранные по реакционному
третьеиюньскому избирательному закону 1907 года, по
социальному составу в абсолютном большинстве
состояли из черносотенцев — помещиков, крупных буржуа,
царских чиновников, попов, кулаков и т. п., а между тем
все они, будучи депутатами Думы, пытались именовать
себя «представителями народа». Киров разоблачает эту
ложь. Он подчеркивает, что, казалось бы, в парламенте в
результате выборов должен собраться «цвет всей страны,
гордость ее». А что получилось на деле? Получилось то,
что Дума стала опорой и послушным орудием царизма.
Царизм, чтобы «добиться во что бы то ни стало
парламента совершенно послушного, применял драконовские
меры. Выяснилось окончательно,— писал Киров,— что в
IV Думе неизбежно господство черных и притом черных
Газ. «Терек», 11 января 1913 г.
200
\весьма оперделенного тона, тона Пуришкевичей и Замыс-
уювских...1 Мы так привыкли думать, что Россия в
потенции хранит неисчерпаемый источник культурных сил и
богатств, и вдруг на спине ее нагромоздили такой
«парламент», в котором большинство одарено одной
добродетелью: прекрасно владеет «резиной»2, т. е. искусством
погромщиков.
Киров, таким образом, ярко показал, что так
называемое «народное представительство», т. е. Дума,
совершенно не представляло народа.
Реакционные III и IV Государственные думы нужны
были царизму как ширма для прикрытия реакционной
сущности его внутренней и внешней политики, и они,
благодаря реакционному большинству, с успехом
выполняли предназначенную для них постыдную роль этой
ширмы, послушно одобряя самые черные деяния
царизма. Царское правительство, протаскивая через Думу те
или иные архиреакционные законы, в затруднительных
случаях ссылалось на то, что они одобрены
«представителями народа». Вот почему важно было показать, что
депутаты Думы, за небольшим исключением, ничего
общего не имели с народом и одобренные ими законы не
отвечали интересам народа. Киров давал понять
читателю, что нельзя считать «народным представительством»
учреждение, «в котором паяцы, вроде Пуришкевича,
играют роль посланников народа». Он писал: «Страна
должна принимать законы из рук людей, достойных, быть
может, какого угодно звания, но только не звания
«народных представителей»3. А в другом месте Киров
опрашивал: «Как работать с такой палатой депутатов, в которой
большинство исповедует одно ретроградство?»
Сергей Миронович в своей статье с большой силой
раскрыл пресмыкательство и хамелеонство буржуазных
депутатов — октябристов, националистов и других.
«Памятуя о своей дальнейшей карьере,— писал он,— многие
депутаты охотно примут предложение пересесть к
Балашову и Крупенскому в надежде, что такое их послушание
занесется в депутатский формуляр как знак отличия по
1 Пуришкевич и Замысловск и й — депутаты Думы,
черносотенцы, организаторы еврейских погромов.
2 Делается намек на то, что многие депутаты Думы были
участниками кровавых еврейских погромов.
3 Газета «Терек», 3 ноября 1912 г.
201
службе». Не случайно статья названа «Простота нра-(
вов». Депутаты Думы из буржуазно-помещичьего лагеря э
угоду царизму и во имя карьеристских целей легко могли
менять свои «политические нравы», чтобы «пересесть с
одного кресла на другое». В этой связи Сергей Миронович
Киров указывал: «Наши политические деятели, сидящие
направо, отличаются удивительной способностью
перекрашивать себя в случае надобности. И дела^от они это
чрезвычайно просто». Чем же объяснялось такое
поведение депутатов Думы? Почему они проявляли такую
политическую беспринципность? Ответ на этот вопрос
был еще одним ударом по Думе, по царизму, по
черносотенцам: «Это депутатское хамелеонство,— заключал
Киров,— объясняется тем, что огромное большинство
наших депутатов, в силу многих условий, имеет весьма
отдаленное отношение к населению... поэтому на всякое
свое поведение они смотрят с точки зрения «как
прикажете». Куда подует политический ветерок, в ту сторону и
поворачивается большинство думских законодателей».
Таким образом, статья Кирова «Простота нравов»
была ярким политическим памфлетом, направленным не
только против Государственной думы, но и против всего
черносотенного режима самодержавия и его социальной
опоры — помещиков и крупной буржуазии. Не случайно
против автора статьи и издателя газеты было возбуждено
уголовное дело. Несмотря на эзоповский язык, статья
вызвала страх и смятение. Прокурор Владикавказского
окружного суда немедленно начал следствие. Оно
тянулось около полугода, но тут автору и издателю «повезло»:
подоспел «высочайший манифест» по случаю 300-летия
династии Романовых и последовала амнистия. Окружной
суд постановил уголовное преследование против автора
статьи и издателя газеты прекратить, а конфискованный
номер «Терека» уничтожить.
После истории со статьей «Простота нравов» цензура
стала более строгой к «Тереку», особенно к статьям
Кирова, но он все-таки ухитрялся в той или иной форме
выступать по жгучим вопросам дня, разоблачать
самодержавие и его реакционную политику.
* * *
Среди публицистического наследия Кирова большой
интерес представляют статьи, посвященные высшей шко-
202
ле и народному образованию («Против политики»,
«Теория и практика», «В высшей школе», «К реформе
школы», «Новая школа», «Против университетов»,
«Запрещенные курсы», «К свету», «Праздник просвещения», «К
университетскому вопросу» и др.).
Сергей Миронович выступал за подлинно народное
образование, хотя хорошо знал, что в условиях царизма
оно невозможно.
«Что мы не блещем особой культурностью,— писал
он,— признает, кажется, всякий, не закрывающий глаза
на русскую действительность. И если иногда мы кичимся
своей просвещенностью, то происходит это благодаря
недомыслию»1.
Школьную политику осуществляло Министерство
просвещения. Киров в духе ленинских высказываний (Ленин
называл Министерство народного просвещения
царской России «министерством народного затемнения»)
раскрывал его реакционную, иезуитскую сущность. В
статье «Против политики» он уличает министерство в
двуличии. На словах оно выступает за то, чтобы высшие
учебные заведения стояли вне политики, а на практике
проводит политику правых, т. е. реакционеров. Когда,
например, речь заходила о замещении или перемещении
профессоров в университетах или о выборе кандидатов в
заграничные командировки для подготовки таковых к
профессорской должности, министерство проявляло
исключительную пристрастность, подбирая кандидатов из
лагеря правых — лиц, преданных царскому
правительству. «Оно само,— писал Киров,— не чуждо политических
соображений в решении тех или иных задач». Киров
давал понять, что иезуитскую политику министерства
полностью одобряло само правительство. Киров не
употребляет слово «правительство», а заменяет его выражением
«официальная мысль». «Официальная мысль разделяет
теорию Министерства народного просвещения... и
находит, что придавать циркулярам Кассо (министр
просвещения.—М. Т.) категорическое значение ни в коем
случае не приходится»,— писал он,— и читателю было ясно,
что здесь изобличалось царское правительство как
злейший враг демократического движения и народного
просвещения.
1 Газ. «Терек», 15 августа 1910 г.
203
Сергей Миронович поднимал голос протеста против
засилья реакции в высшей школе, против того, что
советы профессоров в университетах находились «под
неусыпным надзором министерства», против того, что кафедры
в университетах замещались «сплошь и рядом такими
лицами, которых при других условиях не пустили бы
даже на порог университета!» Вместе с тем, он, выражая
думы и стремления широких кругов демократической
общественности, требовал коренного изменения «всех
условий существования высшей школы и уничтожения
тяготеющей над наукой опеки, откуда бы она не исходила»1.
Разоблачению реакционной политики царизма
посвящена и другая статья Кирова «Теория и практика». Здесь
он тоже осторожно, но более определенно дает понять
рядовому читателю, что Министерство просвещения
перемещает и отстраняет «политически неблагонадежных»
профессоров лишь с одной целью,— чтобы они не могли
оказывать «тлетворного» влияния на студентов. Оно-
прежде всего боится того, «чтобы школа вообще, и
высшая школа в частности, не являлась рассадником каких
бы то ни было политических верований»2. Таким образом,
циркуляры Министерства просвещения о том, чтобы в
школе отнюдь не уделялось места политике, были не
только политическим хамелеонством министерства, но и
проявлением страха господствующих классов перед
революционным движением, которое росло и расширялось
неумолимо, втягивая в свое русло и учебные заведения.
Сергей Миронович подвергал острой критике
недостатки постановки обучения в высших учебных
заведениях. Высшие учебные заведения совершенно не
обеспечивали народное хозяйство необходимыми кадрами, их
было слишком мало для такой огромной страны, как
Российская империя. В статье «В высшей школе» Киров
указывал, что во время приема в вузы заявлений бывает
множество, а возможности зачисления весьма
ограничены. В 1912 г. в высшую школу было принято 25 тысяч, а
20 тысячам человек было отказано за неимением мест.
Особенно большой наплыв был в специальные учебные
заведения. Так, в технические учебные заведения в томг
же 1912 г. на одно место было подано 16 заявлений, а а
1 Газ. «Терек», 9 марта 1910 г.
2 Газ. «Терек», 13 августа 1913 г.
204
Екатеринославском горном институте на четыре места —
4501. В незавидном положении находились представители
нерусских народов, особенно евреи, для которых двери
высшей школы открывались редко. Киров отмечал, что
евреи имели право только подавать заявления, но
принятыми быть не могли. Он критиковал Министерство
просвещения за то, что оно не создавало высших школ на
окраинах, в отдаленных районах России. «Весь
Уральский район,— писал он,— колыбель русской
промышленности, лишен высшей школы».
Характерно, что Сергей Миронович откликался почти
на все правительственные законы, постановления и
проекты, касающиеся народного образования. Он хорошо
понимал, что прогресс общества зависит, прежде всего,
от размаха народного образования. В 1912 г. в
центральной печати был поднят вопрос об открытии нового типа
высшей школы по подготовке специалистов для
городского и земского хозяйства. Киров, подхватив эту идею,
выступил со статьей «Новая школа», где отметил
необходимость подготовки кадров для народного хозяйства
более ускоренно «и в более массовом количестве. «Без
них,— писал он,— местная жизнь будет по-прежнему
развиваться со скоростью, свойственной движению
черепахи»2.
К этому вопросу он возвращается и в статье «К
реформе школы». В 1915 г. правительство подготовило проект
реформы народного образования всех ступеней. Киров
подчеркнул в своей статье, что такая реформа нужна
прежде всего для того, чтобы дать «выход развитию
необъятных производительных сил России», что
необходимость такой реформы давно назрела, ибо, отмечал он,
потребности отечественной промышленности,
организации местной жизни, необходимость упрочения правовых
отношений в государстве, задачи борьбы с
безграмотностью населения и т. п. требуют создания большого
количества образованных специалистов. Время было военное,
«но тем не менее,—.писал Киров,—реорганизация
высшей школы настолько обязательна, что нельзя ждать
окончания мирового кризиса»3.
Критикуя недостатки проекта реформы школы, Киров
1 Газ. «Терек», 19 ноября 1912 г.
Там же
3 Газ. «Терек», 11 апреля 1915 г.
205
указывал на его половинчатость, реакционно-классовую
целенаправленность как результат консерватизма его
авторов, их приверженности к отжившим традициям во
всех звеньях учебных заведений. Киров требовал, прежде
всего, введения и строгого соблюдения принципа
преемственности в обучении. Господствующие классы
сознательно .строили школьную систему таким образом, чтобы
между различными типами школ не было
преемственности. Этим создавался барьер для детей трудящихся,
желающих поступать в гимназии и высшие учебные
заведения. Министерство просвещения нередко копировало
реакционную западноевропейскую систему народного
образования, особенно немецкую, и Киров писал, что в
данном случае нет основания подражать немцам. Он
поднимал голос протеста против сохранения сословных
привилегий в школе, против засилия реакционеров и
мракобесов в учебных заведениях и решительно заявлял:
«Пора перестать вести высшую школу по традиционным
путям и тщательно разделять храмину университетских
наук от школ так называемых специальных; пора понять,
что обстоятельства ясно диктуют необходимость
уничтожения этих странных подразделений»1-
Сергей Миронович не упускал ни одного подходящего
случая для разоблачения представителей
господствующих классов. Таким удобным случаем был и другой
проект реформы средней школы. Проект был одобрен
Государственной думой, но отклонен правительством, причем
последнее отвергло даже положение о родительских
комитетах в школах. Проанализировав доводы отклонения
проекта, Киров зло высмеял представителей
министерства и кабинета министров. Чем они руководствовались,
отклоняя, например, положение о родительских
комитетах? Киров подчеркивал, что они руководствовались
не какими-либо общегосударственными и
общешкольными интересами, а, в первую очередь, личными, семейными
соображениями. Каждый из них обращал внимание «в
сторону своего чада, совершенно не интересуясь общими
вопросами школьной жизни. Не лучшая постановка
научно-воспитательного дела вообще интересовала каждого
родителя, а благополучие своего питомца и аттестат его.
Он никак не мог подняться выше узкородительских инте-
1 Газ. «Терек», 11 апреля 1915 г.
206
ресов и взглянуть на дело с объективной точки зрения»1.
Как известно, народное учительство при царизме
находилось в загоне. Его передовая, наиболее
демократически настроенная и революционная часть постоянно
Vпреследовалась царскими властями.
Возмущаясь этим, Киров пишет статью «Запрещение
учителям», где выступает против приказа министра
просвещения реакционера Кассо, согласно которому
народным учителям было запрещено вступать в какие бы то
ни было общественные союзы и организации2.
Царской охранке было известно, что немало учителей
находилось в рядах революционных организаций и,
прежде всего, в рядах РСДРП (б). Именно поэтому царизм
опасался всяких сборов и съездов учителей. Выступая в
защиту учителей, Киров мобилизовывал и поднимал
передовую общественность Терского края против
самодержавия и его реакционной политики. Именно с этой целью
он пишет небольшую статью под названием
«Запрещенные курсы». Еще в 1907 г. в Петербурге, по инициативе
передовых педагогов, была создана на демократических
началах постоянная комиссия для созыва и руководства
ежегодными курсами учителей. Курсы эти существовали
до 1912 г. Ежегодно на курсы съезжалось по нескольку
сот учителей, которые совершенствовали и углубляли
свои знания и навыки педагогической работы. Но вдруг
министерство запретило эти курсы под тем предлогом,
что в учебных округах им, министерством, созданы так
называемые министерские курсы, куда могут поступить
все желающие совершенствоваться. Но учителя
бойкотировали эти министерские курсы, и они по существу
развалились. В то же время курсы постоянной комиссии
пользовались поддержкой учительства. Это видной из
следующих данных: на учительские курсы в Петербург
записалось 2000 человек, а на министерские курсы всего
120 человек.
Можно понять, каким возмущением наполнились
сердца передовых учителей и демократической
общественности, когда они узнали о новом произволе царских
властей. Главной причиной запрещения этих курсов было
то, что царское правительство и Министерство просвеще-
1 Газ. «Терек», 19 апреля 1913 г.
2 Газ. «Терек», 16 апреля 1914 г.
207
ния боялись, как бы революционное брожение, которое
поднималось в Петербурге, не захватило и учительство.
Надо сказать, что опасения реакционеров из
«министерства затемнения» были вполне обоснованны.
Подобную позицию реакционеры заняли и в отношении
съезда учителей, который был созван в 1913 г. О нем
Сергей Миронович говорит в двух статьях — «Накануне
съезда учителей» и «Праздник просвещения». Защищая
учителей, Киров и здесь с присущей ему ненавистью к
эксплуататорам бичует представителей самодержавия.
Реакционеры готовы были не допустить созыв съезда в
столице. Идея созыва съезда учителей, писал Сергей
Миронович, «не встречала должного сочувствия в кругах
официальных. Общие условия русской жизни
складывались так, что на общественную инициативу смотрели
отрицательно»1.
Но помешать созыву съезда уже было невозможно.
Дело в том, что идея его подготовки возникла еще в
1903 г., однако созвать съезд удалось только через 10
лет. Что мешало созыву съезда в течение 10 лет? Когда
Сергей Миронович говорит, что этому препятствовали
«те многочисленные внутренние и внешние
непредвиденности, которыми так богато последнее десятилетие», то
лонятно, что имеются в виду те глубокие
социально-экономические и политические потрясения, которые вызвала
в общественной жизни первая русская
буржуазно-демократическая революция, а затем оголтелая столыпинская
реакция, которая началась и продолжалась ряд лет по-
•сле поражения революции.
Съезд был исключительно массовым — из разных
концов Российской империи прибыло 6 тысяч человек.
Главная задача съезда заключалась в том, чтобы обобщить
опыт, который был «приобретен теоретиками и
практиками», и наметить пути улучшения школьной работы.
Киров отмечал, что все прибывшие на съезд учителя
«жаждут общения со своими сотрудниками на столь
ответственных постах». Разумеется, встреча и общение массы
учителей революционизировало их. Именно поэтому
гробовым молчанием встретили этот съезд члены
министерства. «Среди общего торжества,— констатировал
Киров,— крупным диссонансом прозвучало молчание чле-
1 Газ. «Терек», 15 декабря 1913 г.
20В
нов Министерства просвещения, воздержавшихся от
каких бы то ни было знаков приветствия съезду»1.
Сергей Миронович придавал съезду учителей
огромное значение. Он давал понять широкому кругу
читателей, что учительство в прогрессивном развитии общества
играет значительно большую роль, чем думают царские
министры и представители аристократии. Народы во все
времена были глубоко благодарны прогрессивным
учителям — сеятелям «разумного, светлого». Первый
всероссийский съезд созывался не по приказу министерства, а
по инициативе передовых представителей самого
учительства. Только поэтому такое большое значение
придавал ему и С. М. Киров. Сергей Миронович писал:
«Трудно, конечно, ожидать, что первый всероссийский съезд
учителей сразу даст народной школе новую душу,
вдохнет в нее свежую струю, способную обновить всю жизнь
школы. Это было бы чудом. Но чуда никто от участников
съезда не ждет. Первый съезд должен явиться, прежде
всего, новой эрой в жизни самого учителя; помочь ему
определенно и полно понять свою высокоответственную
роль. Народный учитель, соприкоснувшись с огромной
армией своих сотрудников, увидит, какое могущественное
и верное оружие находится в его руках и какая сильная
армия идет против народной темноты. Здесь неизбежно
должны будут окрыляться надежды тружеников на
поприще просвещения, явится новая вера в святость своего
трудного дела, отсюда и рвение, без которого нельзя
нести светоч знания истины. В этом огромное культурное
значение первого съезда учителей»2.
Эти мысли С. М. Кирова, несомненно, окрыляли и
учительство Терской области.
Киров постоянно поддерживал инициативу
прогрессивных учителей « профессоров в вопросах народного
образования. Когда, например, в Новгороде, Томске и в
ряде других городов возникли народные университеты,
он откликнулся специальной статьей «К свету», в
которой приветствовал это замечательное культурное
движение и рекомендовал передовой интеллигенции
поддержать и распространить этот почин.
В статьях Кирова вся демократически настроенная
1 Газ. «Терек», 29 декабря 1913 г.
2 Там же.
14 М. С. Тотоев
209
интеллигенция края чувствовала поддержку, слышала
голос пролетарской партии — передового отряда
рабочего класса, авангарда общедемократического движения
России.
* * #
Киров выступает горячим защитником наиболее
порабощенного и бесправного при царизме существа —
женщины. В ряде статей («Против женщин»,
«Расширение прав женщины», «Женщина и школа», «Женское
равноправие», «Притязания женщин», «Женщина и
дети» и др.) Киров ратует за ее эмансипацию, за
предоставление ей права учиться в высших учебных
заведениях. Когда он говорит о том, что «корни антифеминизма1
в России лежат весьма глубоко», он в неравенстве
женщины изобличает, прежде всего, прогнивший
самодержавный строй и консерваторов из господствующего
класса.
В 1912 г. в передовых общественных кругах широко
обсуждался женский вопрос и, прежде всего, вопрос о
предоставлении женщине избирательных прав при
выборах гласных в местные органы правления (земство и
городское самоуправление), о предоставлении ей прав быть
юристами (присяжными и проч.). Киров не только
поддерживал это мнение, но и призывал прогрессивные силы
общества выступить в защиту женщины. «Не говоря уже
о соображениях гуманных,— писал он,—по которым
устранение женщины от избирательных урн кажется
непонятным, простая целесообразность подсказывает
необходимость участия женщины в местной жизни»2.
Наиболее ярыми противниками предоставления
женщине политических прав были дворяне и духовные лица.
Когда в 1912 г. в Государственной думе обсуждался за-
конопрект о предоставлении женщине права быть
юристом, правые во главе с Пуришкевичем подняли вой,
заявляя, что предоставление женщине такого права
«поведет к падению нравственности в государстве», что
«тот, кто преуспевает в науках, тот падает в нравственно-
1 Феминизм — движение за уравнение женщин в правах с
мужчинами в рамках буржуазного государства.
2 Газ. «Терек». 12 декабря 1912 г.
210
;с;ти, причем, падает больше, чем преуспевает». Киров
пригвоздил к позорному столбу правых, которые в своих
Действиях руководствовались пословицей средневековья:
;|^Бери жену от очага». Это они, правые, были врагами не
только женского образования, но и всякого прогресса
общественной жизни. Сергей Миронович справедливо
называл их «закостенелыми обскурантами».
;; В противоположность правым, С. М. Киров глубоко
верил в творческие силы женщины. «Я держусь того
мнения,— писал он,— что нужно предоставить женщине
полный и широкий доступ к занятиям юриспруденцией. Я.
убежден, что они сумеют выдвинуть из своей среды
много талантливых и полезных деятельниц по борьбе с
народным бесправием и невежеством»1.
С. М. Киров одновременно ратовал за то, чтобы
женщина наравне с мужчиной получила самый широкий доступ
в высшие учебные заведения. В 1913 г. он выступил со
статьей «Женщина и школа». В ней он отмечал как
знаменательную дату 35 лет с того момента, когда
впервые в России появилась женщина с высшим медицинским
образованием. Вслед за ней медицинское образование
получили многие другие женщины, которые на
практической работе показали себя с самой лучшей стороны.
«Последние годы,— отмечал он,— Россия обогащается
сотнями молодых женщин-врачей, и женщина-врач стала
вполне признанной гражданкой». Киров взывал к голосу
передовой общественности, чтобы с ее помощью как
можно скорее устранить стоявшие на пути женского
образования преграды, так как «женщина давно переросла
рамки ее (России.—М. Т.) общественно-политического
бытия»2.
Своей критикой высших государственных органов Ки-
;ров давал понять читателям из демократических слоев,
:йго самодержавный строй и его государственный аппарат
прогнили и стали тормозом общественного развития.
^«Слишком крепок тот предрассудок,— писал он,—
который живет не только среди консерваторов, боящихся
всяких новшеств вообще, но и в кругах относительно
либеральных»3. Это было обличение господствующего класса
1 Газ. «Терек». 29 декабря 1912 г.
2 Газ. «Терек», 14 февраля 1913 г.
3 Газ. «Терек», 27 октября 1913 г.
211
и его разлагающегося аппарата, в том числе и
буржуазных партий.
Осторожно, но язвительно разоблачая «закостенелых
обскурантов», С. М. Киров выступал за то, чтобы
женщина скорее стала мощной «прогрессивной силой» в
поступательном развитии человеческого общества. Сергей
Миронович, разумеется, понимал, что женщину
полностью и до конца раскрепостит только социалистическая
революция, но пока ее нет, надо было добиваться того,
чтобы женщины активно боролись за свои права, за свое
раскрепощение.
С. М. Ки[юв с горячим участием выступал также и в
защиту детей, особенно беспризорных. Говоря о
необходимости всемерного улучшения семейного воспитания,
он одновременно обращал внимание на усиление роли
общественных огранизаций в деле защиты детей. Этому
вопросу им посвящены статьи: «Защита детей», «Охрана
труда женщин и детей», «Милые дети», «Материнство и
младенчество», «Проект закона о детях» и другие.
* * *
Много внимания уделял Сергей Миронович в своей
журналистской деятельности вопросам местной
социально-экономической и культурной жизни. Вопросы эти
исключительно многообразны. Он откликался почти на все
события, имевшие место во Владикавказе, в Осетии и в
других национальных районах Терской области.
Прежде всего Киров бичевал самодержавие за
великодержавно-шовинистическую политику в отношении
национальных окраин. Царское правительство было
вынуждено местами проводить кое-какие реформы, но оно
почти всегда обходило Кавказ, ссылаясь обычно на
недостаточную культурность местного населения, которое
якобы еще не способно воспринимать требуемые
реформы. Киров совершенно правильно отмечал, что такой
подход к нуждам Кавказа находится в явном
противоречии с теми отношениями, которые существуют между
окраинами и Петербургом. Он глубоко раскрывал
колониальный характер политики царизма в отношении
национальных окраин. «Развитие народного образования
вообще и высшего, в частности,— писал он,— верное
средство борьбы с некультурностью. Однако о высшей
школе на Кавказе говорят уже несколько лет, а осущест-
212
вление ее в ближайшее время весьма проблематично. В
общем во всех областях жизни развитие окраин сильно
тормозится, все реформы проходят мимо них... окраины
отстают от своей метрополии, которая кажется им
чужой».
Но самодержавие обходило Кавказ не только в
вопросах народного образования, но и в других важных
вопросах, в частности, в делах местного самоуправления. На
Кавказе земство не было введено в 60-е гг. XIX в., оно
упорно не вводилось и в последующее время. В 1913 г. в
правительственных кругах обсуждался проект создания
земств в ряде окраинных губерний, но Кавказ опять
обошли. Правящие круги считали, что хотя Кавказ и
обширная окраина, но он еще не созрел для земского
самоуправления. Киров разоблачал несостоятельность
этого довода. Он отмечал, что Кавказ лучше подготовлен
для земского самоуправления, чем, например,
Тобольская губерния, так как там есть железные дороги,
определенный уровень развития культуры и т. п. Но царизм
не вводил земские органы на Кавказе из-за боязни дать
толчок политическому пробуждению и подъему
национально-освободительного движения многоплеменного
Кавказа. Это и называл Киров «петербургской точкой
зрения» в овоей статье «Опять мимо Кавказа». При
решении данного вопроса, обычно верх берет, отмечал Сергей
Миронович, «петербургская точка зрения—из
Петербурга, выходит, виднее. На местах же могут ошибаться». В
противоположность «петербургской точке зрения» Киров
утверждал: «Земство на Кавказе не только необходимо,
но и вполне осуществимо... На месте думают так, что
для реформы есть все необходимые элементы, вопрос
только за* Петербургом. Но Петербург думает иначе, и
местные реформы идут мимо Кавказа с его огромной
многообразно пробуждающейся жизнью»1.
Как известно, царизм и его местные администраторы
всячески третировали горские народы, отзываясь о них
презрительно. Киров с негодованием отвергал это
предвзятое мнение о горцах и горячо защищал их честь и
национальное достоинство. Это можно продемонстрировать
на следующем факте.
В 1910 г. во Владикавказской городской думе должен
1 Газ. «Терек», 29 октября 1913 г.
213-
был обсуждаться вопрос о претензиях русских и
осетинских арендаторов относительно городских земель. Так
называемые арендаторы на деле (это были настоящие
торговцы и кулаки) настаивали на том, чтобы городская
управа не отдавала городские земли в аренду ингушам,
ссылаясь на то, что ингуши землю в аренду берут якобы
не для земледелия, а для того, чтобы использовать ее
для создания воровских притонов. Земельная комиссия
Городской думы удовлетворила просьбу русских и
осетинских арендаторов и вынесла решение о лишении
ингушей права на аренду городских земель. Это была
клевета на целый народ, и Киров выступил в защиту
справедливости, в защиту ингушей. Он заявлял, что решение
земельной комиссии «не может оправдываться ни с
нравственной, ни с обывательской точки зрения. Мало
того. Это идет вразрез с существующими законами».
Назвав решение земельной комиссии «абсурдом», Киров
выразил надежду, что Городская дума не станет себя
компрометировать и не утвердит незаконное решение
земельной комиссии. Он пригвоздил к позорному столбу
гласных комиссии, которые «одним взмахом пера
исключают из числа населения целую народность, объявив ее
граждански неправоспособной»1.
В этой связи Сергей Миронович в другой статье
(«Большие дни») ставил вопрос о том, чтобы в гласные
выбирались только достойные люди.
В 1912 году должны были состояться выборы во
Владикавказскую городскую думу. Этим выборам местные
прогрессивные люди придавали важное значение, так как
по реакционному избирательному закону от 3 июня 1907
года Терская область была лишена самостоятельного
представительства в Государственной думе. Поэтому
Городскую думу можно и нужно было использовать для
обсуждения актуальных вопросов областного масштаба.
Ввиду этого демократические и
либерально-прогрессивные деятели вели агитацию за избрание в гласные
прогрессивных деятелей, которые смогли бы провести в
жизнь кое-какие нововведения по таким вопросам, как
всеобщее начальное обучение, борьба с эпидемиями, за
улучшение санитарного состояния города, борьба с
алкоголизмом и т. п. Дума могла быть использована и со-
1 Газ. «Терек», 12 декабря 1910 г.
214
циал-демократами как одна из возможных форм связи с
массами и для разоблачения реакционной политики
царского правительства по рабочему, аграрному и другим
вопросам. В этом была главная цель участия
революционных социал-демократов в выборах в Городскую думу.
Поэтому, писал Киров, надо, чтобы «из ограниченного
Круга избирателей призвать к кормилу местного
самоуправления наиболее деятельных и прогрессивных»1.
Киров не раз подвергал острой и язвительной критике
деятельность Городской думы и городского головы Гап-
по Баева («Впредь до...», «Неудержимый Гаппо»,
«Городской ломбард» и др.).
Говоря о статьях, посвященных местной жизни,
следует коснуться отношения С. М. Кирова к осетинской
культуре и к ее отдельным деятелям. Всякое прогрессивное
начинание местной интеллигенции находило
положительный отклик со стороны Кирова. Так, в статье «Первый
камень» он приветствовал инициативу строительства во
Владикавказе Народного дома2. Инициатива эта
принадлежала «Обществу по устройству народных чтений»,
которое возглавлялось, говоря словами осетинского
писателя Дзахо Гатуева, «милейшим педагогом Ниг.ровским,
фанатиком волшебного фонаря и лекций о вреде
алкоголя». Первый камень этого дома был заложен 4 октября
1915 г. Киров призывал всю местную интеллигенцию
отпраздновать этот день, сделать все возможное по сбору
народных средств для успешного завершения
строительства Народного дома. Киров поддерживал строительство
этого дома, «в котором бедное духовной жизнью
население могло бы найти для себя высоко полезное
отдохновение»3.
В другой статье («Дорогая школа») Сергей
Миронович поддерживал идею об открытии во Владикавказе
специального среднего учебного заведения —
политехникума, так как в такой школе нуждался не только город
Владикавказ, но и весь Северный Кавказ. С большим
1 Газ. «Терек», 23 сентября 1912 г.
2 Строительство Народного дома началось тогда же, но до
революции не было закончено. В послевоенный период на базе этого
незаконченного строения был создан Осетинский драматический
театр, значительно расширенный и реконструированный. Сейчас
театр перешел в свое новое помещение.
3 Газ. «Терек», 4 октября 1915 г.
215
удовлетворением Киров отмечал, что все передовые люди
Кавказа готовы всемерно поддержать такое
замечательное стремление, как создание во Владикавказе
«рассадника общего и специального народного образования...
Давно уже говорят,— писал он далее,— об открытии во
Владикавказе среднего политехникума. Мысль в основе
своей не оставляет желать лучшего. Для Кавказа
средняя техническая школа будет истинным благодеянием.
Нужда в ней неотложная. Полезно, чтобы школа эта
была открыта именно у врат Кавказа, ее с нетерпением
ждет весь край, а насущные государственные интересы,
направленные к прочной эмансипации края, диктуют
осуществить эту мысль безотлагательно»1.
Но не так-то легко было открыть эту школу. Она
должна была быть создана на средства города, и
Владикавказ из своей «тощей кассы», как говорил Киров, выделил
300 тысяч рублей. Царские обскуранты, выдавая себя за
благодетелей, делали вид, что поддерживают инициативу
передовой общественности Владикавказа, но вместе с
тем заявляли, что и выделенной суммы и отведенного для
школы участка якобы совершенно недостаточно. Киров
разоблачал обскурантизм «народоправителей». Прибегая
к эзоповскому языку, Киров писал: «Когда добродетель
становится чрезмерной, то неизбежно выступают
обратные, отрицательные ее проявления. Добродетель
становится даже опасной и именно для того, кто ее не в меру
расточает»2. В заключение он отметил, что чем
пользоваться услугами такого «добродетеля» (т. е. казны), луч-
же нанять частного предпринимателя, который на более
выгодных условиях может открыть эту школу. Так, ратуя
за народное образование и поддерживая инициативу
прогрессивных людей общества, Киров одновременно
беспощадно бичевал царизм и царских чиновников, которые
являлись лютыми врагами прогрессивного развития
общества, в том числе и горцев.
Другой случай. В связи с империалистической войной
местные власти закрыли Владикавказскую двуклассную
ремесленную школу. С. М. Киров в статье «История
одной школы» выразил свое возмущение и протест. Школа
была вновь открыта и содержалась на средства реме-
1 Газ. «Терек», 21 июня 1915 г.
2 Там же.
216
сленников Владикавказа. Этот факт являлся
свидетельством того, как царизм подавлял всякую прогрессивную
инициативу масс, особенно на местах.
В отзыве на альманах «Утро гор» С. М. Киров вновь
разоблачает царизм и его колониальную политику,
направленную к тому, чтобы всеми способами и мерами
тормозить, задерживать материальное и духовное
развитие народов Кавказа. «.Богатейший край, сокровищница
русского государства — Кавказ,— писал он,—
продолжает по-прежнему оставаться в полном загоне, и
элементарные права на самоуправление и самодеятельность
упорно отрицаются за народностями, населяющими наш
край»1.
Непримиримость к царскому строю и его
разлагающемуся аппарату, глубокая вера в народ и прежде всего в
рабочий класс — эти черты СМ. Кирова постоянно
чувствовали те, кто общался с ним. Об этом рассказывают
в своих воспоминаниях писатели Георгий Цаголов и Дза-
хо Гатуев. Гатуев, например, пишет, как в годы реакции,
во время одной из бесед о революции, Киров горячо
воскликнул: «А революция все-таки будет, потому что есть
пролетариат»2.
Много еще других статей посвятил Сергей Миронович
вопросам местной жизни. Он писал о состоянии
владикавказского городского хозяйства, о представителях
городских властей, обвиняя их в том, что они «все больше
и больше усваивают психологию самых обыкновенных
торгашей»; о жилищных нуждах города и высокой
квартирной плате, о жадных домовладельцах, которые с
целью повышения своих доходов использовали под жилье
подвалы и другие грязные помещения, самым
бесцеремонным образом эксплуатируя и грабя городскую
бедноту; о владикавказском политехническом обществе,
создание которого он считал «довольно заметным проблеском
на тусклом горизонте владикавказской жизни».
Киров является также автором многочисленных
статей — отзывов и рецензий на различные постановки и
выступления артистов во Владикавказском театре (о них
будет сказано отдельно в главе «Художественная
литература — на службе интересов народа и революции»).
1 Газ. «Терек», 18 апреля 1910 г.
2 Дз. Гатуев. Гага-аул. М., 1960. См. Приложение «Мироныч».
стр. 310.
217
* # *
Публицистика Кирова дооктябрьского периода—это
злободневные, политически острые произведения.
Журналистская работа очень пригодилась Кирову в
его революционной деятельности. Работая многие годы
в газете «Терек», он собрал, изучил и обобщил огромный
материал по Северному Кавказу и, таким образом,
глубоко познал социально-экономическую и политическую
жизнь горских народов. Именно поэтому он так умело
определял политику и тактику Терской областной
партийной организации в сложных условиях социальных и
национальных взаимоотношений в период подготовки и
проведения социалистической революции, в период
борьбы за провозглашение и укрепление Советской власти на
Тереке, особенно на I (Моздокском) и II (Пятигорском)
съездах народов Терской области.
Но не в этом главное историческое значение его
публицистики. Главное заключается в том влиянии и
воздействии, которое оказывали его статьи на общественные
умы, на передовую общественность. В статьях
поднималось множество вопросов большого общественного
значения и общероссийского масштаба, а также вопросы,
связанные с .местной жизнью народов.
«Официальная мысль» извращенно и искаженно
преподносила обществу эти вопросы. Задача революционных
социал-демократов заключалась в том, чтобы разъяснить
демократической массе правильное марксистское
понимание этих вопросов. Важнейшие статьи С. М. Кирова
служили этой задаче. Здесь особенно следует сказать о
такой его статье, как «Великий искатель», посвященной
100-летию со дня рождения В. Г. Белинского.
Статья эта имела не только познавательное, но и
революционизирующее значение, являлась наиболее
наглядным свидетельством того, как статьи Кирова
помогали массам правильно осмысливать важнейшие
общественные проблемы, ориентировали умы.
Вместе с тем Сергей Миронович Киров глубокой
критикой пороков самодержавия и дикого произвола его
местных ставленников пробуждал передовую
общественную мысль, направлял в революционное русло
недовольство и возмущение широких народных масс,
способствовал развитию классового самосознания и политической
сознательности трудящихся, особенно горских народов.
218
Его статьи духовно вооружали местную демократическую
интеллигенцию революционным миропониманием
социально-экономических отношений, помогали ей стать на
правильный путь революционной борьбы. Широкие
демократические слои Северного Кавказа в
публицистических статьях Кирова находили ответы на свои духовные
запросы по многим общественным вопросам. Не случай-,
но его статьи в газете «Терек» были самые популярные,
самые читаемые.
Таким образом, боевая публицистика Кирова
служила интересам революционного свержения самодержавия
и капитализма, интересам торжества народного дела,
победы пролетарской революции.
Публицистика С. М. Кирова является свидетельством
его незаурядных способностей и как революционера-
марксиста, и как журналиста. Революционная
журналистская деятельность Кирова в труднейших условиях
царизма лишний раз подтверждает, какого несгибаемого,
принципиального и преданнейшего ленинца имели в его
лице русский рабочий класс и вся революционная Россия,
вообще, народы Кавказа, в частности.
ГЛАВА ///*•* +
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА —
НА СЛУЖБЕ ИНТЕРЕСОВ НАРОДА
И РЕВОЛЮЦИИ
1. НЕКОТОРЫЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ
ЗАМЕЧАНИЯ
^Художественная литература является одним
из наиболее ярких проявлений духовного
богатства каждого народа. Истоки ее уходят в глубь
истории и тесно связаны с устным народным творчеством.
Наиболее талантливые народные сказители всегда были
окружены ореолом славы еще тогда, когда не было
письменности, ибо в их устных творениях народ видел
неписаную историю своих прошлых славных подвигов и:
горестных неудач, повествование о днях радости и днях
печали и т. д.
У каждого народа беспредельной любовью и
исключительным уважением окружены те писатели и поэты,
которые в своих бесценных творениях глубоко, реально и
ярко отражают жизнь трудящихся, их героическую
революционно-освободительную борьбу за свободу, счастье и
социальную справедливость, и высокие благородные
стремления жить в духе идей интернационализма и
гуманизма, их героические усилия в борьбе за построение-
коммунистического общества,
А как благодарны народы России, прогрессивное
человечество русскому народу за то, что он из своей среды
выдвинул таких гигантов творческой и революционной
мысли, как Радищев, Пушкин, Лермонтов, Белинский,
Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Толстой, Некрасов».
Чехов, Горький и многих других, к которым питают
великую любовь не только русские люди, но и народы нашей
220
страны и всего мира за то, что они были не мечтателями
и филантропами, а подлинными глашатаями в борьбе за
народное счастье, великими борцами за коренное,
революционное преобразование общества на началах соци-.
альной справедливости, национального равноправия и
интернационального общежития? Потому-то их идеи и
их великие творения оказывали и продолжают оказывать
плодотворное влияние на духовное формирование
интеллигенции, вообще, деятелей творческой мысли, в
частности.
Можно смело сказать, что ни один из осетинских
писателей и видных культурных деятелей не стал бы тем,
кем он стал, если бы не испытал благотворного влияния
идей и творческого мастерства великих русских
писателей и мыслителей.
Жизнь народа во всем ее многообразии, со всеми
специфически национальными особенностями, великая
русская литература и литературные традиции своего и
других народов — вот те основные живительные источники,
которые питали осетинскую литературу в процессе
становления и дальнейшего развития.
Разумеется, осетинская художественная литература
могла бы получить более значительное развитие в
рассматриваемое время, если бы ее не сковывала тяжесть
колониального режима, если бы не железные тиски
вездесущей царской цензуры, жестоко преследовавшей
культуру нерусских народов. Причем преследовалась не
только революционная литература, но вообще вся культура
за исключением явно реакционных произведений,
воспевавших царскую монархию и ее деяния. Считая
нежелательным, а нередко и опасным развитие национальных
культур, царское правительство само не только не
поощряло открытие издательств на местах, но и беспощадно
преследовало частную инициативу передовых людей
нерусских народов в этом направлении. Это хорошо видно
на примере истории осетинского издательского общества
<оИр» и осетинских периодических изданий.
Короткое и жалкое существование частных
периодических изданий в Осетии в начале XX в. сказывалось на
судьбе осетинской художественной литературы. На свет
появлялось только небольшое количество произведений,
часть которых во многих случаях не имела «счастья»
быть полностью опубликованной. Содержание произведе-
221
ний того периода, их целенаправленность нередко
определялись обстановкой колониального режима (Вспомним
хотя бы такие произведения, как «Не я был — кошка
была» Д. Короева, «Как наш пристав с ума сошел» Р. Кочи-
совой, «Батанако Тембот» Б. Туганова, роман «В Боло-
тинске» Г. М. Цаголова и др.). Осетинским писателям
приходилось работать в очень тяжелых условиях, под
надзором царских охранников и их местных
приспешников, а некоторые из них подверглись и репрессиям
(Ц. Гадиев, Г. М. Цаголов, М. Гарданов, Б. Туганов и
др.).
Вот почему при изучении истории осетинской
художественной литературы начала XX в., как и литературы
Других народов, невозможно правильно понять ее
специфические черты, если постоянно не иметь в виду
обстановку колониального режима в сочетании с местными
силами социального и экономического угнетения
трудящихся. Эта обстановка во многом определяла ее
социальное содержание. Осетинская литература
рассматриваемого периода в основе своей росла и крепла в острой борьбе
противоположных социально-классовых и духовных
сил, что являлось одним из показателей ее зрелости.
Осетинский народ, так же как и другие народы мира,
отдавал и отдает должное тем писателям, которые
создавали осетинскую художественную литературу, прежде
всего великому сыну осетинского народа, родоначальнику
осетинской художественной литературы К. Л. Хетагуро-
ву, а также И. Канукову, Г. Цаголову, Ц. Гадиеву,
Е. Бритаеву, Б. Гуржибекову, А. Кубалову, Ш. Абаеву,
Г. Малиеву, А. Коцоеву, А. Токаеву, С. Гадиеву, Д. Ко-
роеву и др.
Разумеется, мы не ставим перед собой задачу изучить
и раскрыть творчество осетинских писателей
рассматриваемого периода во всех аспектах их литературной
деятельности.
Тем более, что по истории дореволюционной
осетинской литературы имеется исследование X. Ардасенова1,
и это в значительной степени облегчает нашу задачу —
показать, как художественная литература способствовала
развитию и подъему революционно-освободительной мыс-
1 X. Н. А р д а с е н о в. Очерк развития осетинской литературы
(Дооктябрьский период). Орджоникидзе, 1959.
222
ли, т. е. как она служила интересам классовой борьбы
трудящихся, интересам революции.
Каждый из упомянутых выше осетинских писателей
своими произведениями стремился оказать то или иное
воздействие на умы своих современников в той или иной
области духовной жизни народа. Только в этом аспекте
мы будем подходить к изучению и анализу их творчества.
Этот краткий анализ поможет нам установить, что
литературная мысль Осетии по степени своей зрелости шла
в ногу с эпохой, служила интересам революции,
способствовала пробуждению революционно-освободительной
мысли.
В данной главе мы в основном остановимся на
творчестве Г. М. Цаголова, Ц. Гадиева, Е. Бритаева, Ш. Аба-
ева, А. Коцоева и Г. Дзасохова, на
литературно-критических взглядах С. М. Кирова.
Прежде чем переходить к характеристике роли и
места каждого из упомянутых выше осетинских писателей,
хотелось бы сказать несколько слов о работе X. Ардасено-
ва «Очерк развития осетинской литературы», в частности,
о последней, пятой главе — «Осетинская литература в
период между 1905 и 1917 годами. Окончательное
утверждение критического реализма». Как видно, глава
посвящена интересующему нас периоду. В целом она
написана вполне удовлетворительно, но не лишена
отдельных существенных недостатков.
Во-первых, революционное звучание произведений
некоторых осетинских писателей (особенно Г. М. Цаголова)
раскрыто недостаточно. Несмотря на отдельные
недостатки творчества Цаголова, в поэзии он выступал как
революционер-демократ, стихи его дышали ненавистью к
эксплуататорам и звали к беспощадной борьбе против них.
Однако эта сторона его поэзии показана слабо. К оценке
творчества Цаголова автор подошел вообще слишком
предвзято.
Во-вторых, автор ошибочно квалифицирует восстание
1830 г. как «реакционное» и «антирусское». Восстание это
по существу своему было антиколониальным,
следовательно, не реакционным со стороны его движущих сил —
крестьянских масс.
В-третьих, критикуя Бритаева в данном вопросе,
автор не вскрывает главного: беда Бритаева не в том, что
он не понял «реакционного» характера этого восстания,
223
а в том, что он идеализировал Тагаурское общество,
определяя его как «бесклассовое», где будто бы
существовала полная гармония сословных интересов.
В-четвертых, из-за того, что Бритаев входил в состав
ЦК «Союза горцев», не следует делать вывод о том, что
«он оказался перед Октябрем в лагере контрреволюции»,
ибо ЦК «Союза горцев» состоял, как говорил Г. М. Ца-
голов, не из одних только единомышленников; в его
составе были правые и «левые», и Бритаев примыкал к
последним. Кроме этого, нужно иметь в виду, что
деятельность Бритаева проходила не в ЦК «Союза горцев»,
а, главным образом, в газете «Горская жизнь», а газета
эта в то время, хотя бы внешне, считалась
«общедемократической», разумеется, в буржуазном понимании
этого слова. Далее, следует заметить, что в редакции, в
качестве ее сотрудников, вместе с Бритаевым находились
Г. М. Цаголов, Ц. Гадиев, М. Туганов, Н. Газданова,
М. Кундухов, А. Кануков и др., которых из-за этого мы
не причисляем к враждебному лагерю. При оценке того
или иного деятеля всегда должен быть конкретный
подход. Характерно, что на страницах этой газеты, наряду с
речами известных буржуазных деятелей того периода,
печатались без искажений и речи большевистских
лидеров, например, речи С. М. Кирова, С. Г. Буачидзе и др.
Очевидно, это тоже говорит в пользу Бритаева.
В-пятых, в исследовании следовало бы больше
уделить внимания историзму, ибо без него невозможно во
всей полноте раскрыть содержание литературных
произведений, их особенности, их сильные и слабые стороны.
Развитие капиталистических отношений в Осетии при
наличии в ней весьма живучих еще пережитков
патриархально-родовых и феодальных отношений в сочетании с
жестокой национально-колониальной политикой не могло
не придать и действительно придавало своеобразный
характер и отличительные черты развитию осетинской
художественной литературы рассматриваемого
периода.
Как известно, после провозглашения на II съезде
народов Терека Советской власти и переезда нового
правительства Терской республики во Владикавказ, «Терско-
Дагестанское правительство», ЦК «Союза горцев» и их
главари бежали, Бритаев же никуда не бежал и никаким
репрессиям со стороны Советской власти не подвергался,
224
наоборот, после окончания гражданской войны находился
на советской работе. Следовательно, давая оценку его
политической деятельности в 1917 — начале 1918 г., не
следует ставить его имя рядом с именами заклятых
врагов революции — лидерами контрреволюционного ЦК
«Союза горцев» — Чермоевым, Джабагиевым, Коцевым
и др.
В период, когда Бритаев проявлял свойственные
мелкобуржуазному демократу колебания, он находился как
бы между наковальней и молотом, и, в конечном счете,
оказавшись у разбитого корыта, после провозглашения
Советской власти на Тереке, сделал правильный выбор —
остался со своим народом.
Таковы были факты, с которыми не следует не
считаться. Нам думается, что передергивание фактов не
помогает, а только мешает объективной оценке
художественно-литературного наследия культурного деятеля
прошлого.
2. РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ
ПОЭЗИЯ Г. М. ЦАГОЛОВА
Поэзия Георгия Михайловича Цаголова, ее
социальная заостренность и революционное содержание с конца
80-х гг. XIX в. до кануна первой русской революции нами
разбиралась ранее, поэтому здесь мы ограничимся в
основном характеристикой тех стихотворений, которые им
написаны от первой русской революции до 1917 года.
Следует прежде всего отметить, что поэт свои
затаенные мысли, свою ненависть к существующему строю
высказывал более определенно и открыто в стихотворениях,
чем в публицистике. Сам Цаголов в своих
«Воспоминаниях» писал, что к стихам прибегал «в такие моменты,
когда мне казалось, что охватывающие меня те или иные
мысли и чувства могут быть выражены и лучше и
отчетливее, если облечь их в форму стихотворения или
рассказа».
Стихи поэта в 1907 г. были изданы отдельным
изданием осетинским издательским обществом «Ир» под
названием «Осетинские мотивы». Стихи, написанные в
последующее время, печатались в отдельных журналах и
газетах.
Прежде чем характеризовать революционную поэзию
15 М. С. Тотоев
225
поэта между двумя революциями, необходимо здесь
напомнить двумя словами о колебаниях Цаголова после
Февральской революции. Колебания эти были кратковре-
менны и вскоре после Октябрьской революции он
решительно встал на платформу Советской власти, что нашло
свое отражение в его поэзии послеоктябрьского периода
(«Женщине», «Китай», «На могиле Коста Хетагурова
теперь», «Учащимся» и др.).
В стихотворениях этого периода поэт воспел свободу
советских людей, их трудовые дела, борьбу за
социалистическое строительство и т. д.
Предреволюционные стихотворения поэта показывают
ужасающую картину нищеты и безысходного положения
трудящихся. В этом отношении нередко его
публицистические статьи и стихотворения перекликаются. Так, в
одной из своих статей, говоря о жителях Нагорной полосы,
Цаголов писал с содроганием: «Всюду нищета, нужда
безысходная да страшное поголовное невежество... И на
этом печальном фоне... всякая фигура может занять
видное место, всякий Фома может сойти за дворянина»1.
Говоря о той же нищете художественными образами, поэт
называл родной край краем «страданья и труда», краем,
который «захлебнулся в пучине волн кровавых», краем,
«не видавшим дней счастливых никогда».
Простри, молю тебя, вокруг свой взгляд пытливый,
И ты поймешь тогда, что в этой красоте,
Что в этом море скал, средь этих гор тоскливых,
О смерти все гласит, о- рабстве, нищете.
(«Певец Кудайнат»)
И далее:
Придет конец теснинам гор,
И хлынут воды на простор.
(«Горный поток»)
Ту же надежду и веру в неизбежный приход «зари
святой» поэт выразил в ряде других стихотворений («На
могиле Коста Хетагурова», «Сон» и др.).
На повороте мы... Могучею волною
Нас скоро вынесет к заветным берегам,
Туда, где нет цепей, где подлою пятою
Палач не осквернит свободы дивный храм.
(«На могиле Коста Хетагурова»)
1 Газ. «Казбек» № 394, 1899 г.
226
Цаголов хорошо понимал, что свобода сама не придет,
что угнетенные массы должны драться за нее и завоевать
ее силой. На протяжении многих десятилетий «власть
имущие» с помощью религии внушали трудовому народу
«смиренность», «послушание» и. т. д. Поэтому поэт,
обращаясь к трудовому народу, прежде всего советовал
ему расстаться со всем тем, что внушали алдары, попы и
муллы о «смиренности», и смело выходить на борьбу.
Хватит терпеть, нужна борьба,—
К чему ж терпеть!.. Ведь вас так много...
Терпенье — яд... Нужна борьба.
Пред вами склонится судьба
И робко к счастью даст дорогу...
Борись же, сын! Огнем гори!
Добудь здесь правду иль умри!
(«Два пастуха»)
В стихотворении «Весна» поэт приветствовал первую
русскую революцию; его радовали первые буржуазно-
демократические свободы, вырванные у монархии
восставшими рабочими и крестьянами.
Весна!.. Конец зиме суровой!..
Конец гнетущей, злой поре!..
Вокруг — дыханье жизни новой!..
Весна свободы на дворе!
Долой же дни оцепененья!
Привет вам, грозы вешних дней!..
Привет вам, бури обновленья,
И шум лесов и ширь полей!..
Привет тебе, мой край родимый!..
Ты дней счастливых можешь ждать...
. Кровавых ран слезой незримой
Уже не будешь омывать...
Однако радость поэта была преждевременной, в чем
он сам скоро убедился. «Свободы» были уловкой,
обманом народа. Цаголов это сразу не понял, и в этом была
его ошибка.
Через год, в 1906 г. в стихотворении «На могиле Коста
Хетагурова» поэт отмечает, что должно наступить дру<
гое время, что нужна дальнейшая борьба для того, чтобы
завоевать действительную свободу.
Это стихотворение, прочитанное им у могилы поэта,
вовремя его похорон в 1906 г. во Владикавказе, по силе
227
разоблачения царского режима напоминает известное
стихотворение Лермонтова «На смерть поэта». Оно было,
по существу, вызовом самодержавному строю, по вине
которого поэт преждевременно сошел в могилу. Оно
прозвучало как призыв к революционной демократии
продолжать борьбу за дело народа, высоко держать знамя и
нести его дальше. От имени передовой осетинской
интеллигенции Цаголов давал клятву работать и бороться за
дело народа так, как работал и боролся Коста Хетагуров.
Прощай, наш старший брат... У дорогой могилы
Клянемся мы тебе любить родной наш край/
Работать для него, пока будут силы,
Вести вперед его...
В этом стихотворении поэт выразил думы своего
народа о любимом Коста, певце горской бедноты, который
ждал революции, но не дожил до нее.
Вновь и вновь выражая надежду на то, что
«грядущее сулит» народам России «зарю счастливых дней»,
поэт напоминает трудящимся о заветных идеалах и
призывах Коста:
...Какой любовью жгучей,
Какой надеждою звенит твой стих стальной...
Как ждал свободу ты, в гармонии созвучий,
Как ей молился ты, певец земли родной!
Как страстно ты хотел, чтоб солнце возрожденья
Взошло в краю родном, чтоб мрак исчез скорей,
Чтоб было сломано ярмо порабощенья
И пылью сметена вся накипь черных дней.
И чем сильней был мрак, чем жизнь была тоскливей,
Тем ярче ты горел и шел смелей вперед,
И звал с собой туда, на этот путь счастливый,
«И бедный свой аул и бедный' свой народ».
Идея революционной борьбы выражена поэтом
наиболее полно в поэме «Песнь Кудайната». В уста старого
певца Кудайната Цаголов вложил идеи, которыми были
охвачены поднявшиеся против царизма революционные
массы рабочих и крестьян.
Устами того же певца поэт говорит о своей ненависти
к эксплуататорам, царским администраторам и алдарам,
кулакам-вампирам и паукам.
Ненавистью к алдарам полны и публицистические
228
статьи Цаголова. Так же, как и Коста Хетагуров, он в
ряде статей доказывал беспочвенность их притязаний на
дворянство и узденство. В начале 900-х гг. алдары даже
организовали на него нападение во Владикавказе, на
бывшем Александровском проспекте. Спасли его
подоспевшие на помощь горожане.
У алдаров было «основание» ненавидеть Цаголова,
ибо это он, отражая думы трудового народа, писал 6 них:
Полон ненавистью жгучей
К врагам народной воли я...
Мне душу жжет смолой кипучей,
И местью дышит грудь моя.
Я жажду мести, как спасенья,
Вложу всю душу в эту месть,
В святую месть освобожденья,
В борьбу за попранную честь.
Нет!.. Быть не может тем прощенья,
Кто нас забил, кто нас заел,
И ярмо порабощенья
На бедный наш народ надел!
(«Певец Кудайнат»)
Цаголов видел, как всюду в стране поднимается
мощная волгаа народного гнева. Он считал, что пришло время
поднять меч, чтобы расправиться с вековыми врагами.
Поэт без всякого колебания определяет свое место в
рядах восставшего народа. Он обращается к народным
массам с призывом —выполнить свой долг бойца революции,
подняться, восстать против тех, кто «забил и заел»
трудовой люд.
Устами того же певца поэт обращается с призывом к
угнетенным массам:
Не ждите же правды здесь! С своих высот лазурных
Сама на землю к нам не спустится она.
Берите силой все!.. И дней не бойтесь бурных!..
Над счастьем сила здесь господствует одна...
О, прогреми ж, певец, могучее проклятье!
Рази врагов своих ты песней боевой
За край поруганный, за кровь, за слезы братьев,
И всех обиженных зови в нещадный бой!
Не можем верить мы, что светлый дух свободы
У нас хоть где-нибудь уж перестал гореть.
Народ наш трудовой, как мы в былые годы,
Готов везде, всегда за волю умереть!..
И далее:
К борьбе зову тебя!.. Живи одной лишь местью!
Добудь ты все себе!.. Добудь, иль... погибай!..
229
Давай же меч скорей!.. Скорее в бой за мною!.. ,
Вперед, друзья, вперед!.. Проклятье, смерть врагу!..
После поражения первой русской революции в
отдельных стихотворениях Цаголова появились нотки
пессимизма, но в целом и в них он отражал жизнь народа;
они были пронизаны верой в народ и его силы, верой в
близость победы социальной справедливости и народной
свободы.
В 1910 г. представители передовой осетинской
интеллигенции в Баку издали альманах «Утро гор», где были
помещены два стихотворения Цаголова. Высокую оценку
этим стихотверениям тогда же дал С. М. Киров, отметив,
что они пронизаны «горячей верой в светлое будущее»1.
Ко всему сказанному следует еще добавить, что
творчество Цаголова пронизано духом интернационализма.
Как в публицистике, так и в поэзии он отражал и
защищал интересы трудящихся, независимо от их
национального происхождения, с одинаковой прямотой и
настойчивостью.
Выше мы сказали о том, что Цаголов тепло отзывался
о китайском народе в стихотворении «Китай». С такой
же теплотой и сердечной любовью он отзывался о других
народах и их писателях, в частности, о выдающемся
сыне украинского народа Т. Шевченко. Хотя в нем поэт
говорит, что «невольно гаснут светлые надежды» и
«страдалец в правду верить устает», он все же убежден, что
«орел» недолго будет рвать когтями грудь своей жертвы.
Пусть проходит время... Пусть мелькают годы...
Верю я: настанет лучезарный час...
Разомкнутся цепи... Грянет гимн свободы...
И не будет стона... И вздохнет Кавказ.
(«Памяти Шевченко»)
В заключение остановимся еще на одном
стихотворении Цаголова, характерном для оценки его классовой
позиции после Февральской революции. Это
стихотворение «Не совет, а анекдот», посвященное ««Осетинскому
национальному совету», который возник осенью 1917 г.
Как известно, сам Цаголов ни к какой партии не
примыкал, критиковал же все партии: буржуазные партии
ненавидел и осуждал, мелкобуржуазные партии во Влади-
1 Газ. «Терек», 18 апреля 1910 г.
230
Кавказе критиковал за бездеятельность, отрыв от масс
и пустозвонство. Подлинными борцами за интересы
трудящихся он считал большевиков и керменистов.
Очевидно, это определило его отношение и к «осетинскому
национальному совету». Организаторами последнего были
представители горской знати, буржуазии,
буржуазно-националистической интеллигенции, офицерства,
кулачества и духовенства; были в его составе и левые элементы —
эсеры, меньшевики, меньшевики-интернационалисты, а
также большевики; «левые» в его составе были в
меньшинстве. На заседаниях совета шли бесконечные и
бесполезные дебаты, Совет не имел никакой программы. Его
антинародный характер был налицо. Цаголов, видимо,
не раз присутствовал на его заседаниях и свои
впечатления изложил в упомянутом выше стихотворении «Не
совет, а анекдот», которое правдиво отразило лицо
совета.
— Как собрали нас во зал
Да на церемониал..?
Поглядеть на наш совет —•
Давних чаяний предмет.
Нам сказали: в зале том
Будет треск и будет гром...
Будут вехи намечать,
Освещать и освящать...
Будут старое судить...
Станут новое творить-
Будет праздничный парад...
Соберутся стар и млад...
Вот сидим... Зал большой...
А народу — ой! ой! ой!..
Два десятка... может три...
В «кулуарах» и внутри!..
Даже в членах — недочет!..
Не совет, а анекдот!..
Все не так, как у людей...
Больно стало нам... Ей-ей!
И пошли мы тут домой...
Эх,ты, край мой!.. Край родной!..
Подводя итог, следует подчеркнуть, что литературное
творчество Г. Цаголова и, прежде всего, его острая,
боевая и целенаправленная публицистика и революционная
поэзия, верно служили интересам народа и революции,
оказывали большое влияние на рост классового и
политического самосознания осетинского и других горских
народов Северного Кавказа. Вот почему Цаголов в доок-
231
тябрьский период был широко известен и популярен не
только в Осетии, но и далеко за ее пределами. Боевитость
его публицистики и его революционная поэзия
обеспечили ему «нерукотворный памятник» в истории культуры
родного народа и родного края.
3. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПОЭЗИЯ Ц. ГАДИЕВА
Михаил (Цомак) Юрьевич Гадиев в революцию и в
поэзию вошел почти одновременно. Его революционное
мировоззрение определилось в основном в Дерптском
университете, где он учился на историко-филологическом
факультете. На формирование его мировоззрения
решающую роль оказали идеи великих русских
революционеров-демократов — Белинского, Герцена, Чернышевского,
Добролюбова и других, а также идеи русского
революционного рабочего и общедемократического движения.
Студентом он знакомится и с марксистской литературой, но
марксистом становится позже — после Октябрьской
революции. В дооктябрьский период он примыкал к эсерам.
За активное участие в первой русской революции
Цомак в 1908 г. был арестован ив 1910 г. отправлен в
Сибирь на вечное поселение. В Осетию вернулся после
Февральской революции. Еще в Сибири он порвал с эсерами
и, вернувшись в Осетию, занял правильную,
революционную линию, активно участвовал в революционном
движении вместе с большевиками, а в 1919 г. вступил в
РКП (б).
В советское время Гадиев стал одним из ведущих
писателей Осетии. Одновременно он был то редактором
газеты «Раестдзинад», то директором Горского
педагогического института, то директором Северо-Осетинского
научно-исследовательского института. В истории осетинской
литературы Цомак занимает крупное место как поэт,
прозаик и критик, публицист и драматург.
Из дореволюционного творчества на первом месте
стоит его революционная поэзия.
Творчество Гадиева изучено и довольно полно
освещено в исследованиях, научно-популярных и критико-би-
ографических статьях ряда авторов1.
1 Л. Э. Цховребова. Жизнь и творчество Гадиева Цомака
и русская литература. Сталинир, 1961; X. Н. Ардасенов. Очерк
232
Ц. Гадиев своим творчеством не только советского, но.
и дореволюционного периода внес значительный вклад в
историю культуры и общественной мысли осетинского
народа. Выше мы уже указали на ту долю, которую внес
Цомак в историю философской мысли своего народа.
Здесь мы остановимся весьма кратко на характеристике
его революционной поэзии, главным образом, периода
первой русской революции.
Его стихотворения этого периода носят боевой,
наступательный характер. Поэт верил в творческие силы
народа, все надежды возлагал на рабочих и крестьян.
Для того, чтобы ясно представить революционную
сущность поэзии Гадиева, достаточно остановиться на
двух его стихотворениях.
В стихотворении «Тревога» («Фаедис») поэт выражает
глубокую веру в народные массы и ратует за
организованное их выступление; Гадиев осуждал маловеров,
паникеров, нытиков. Он решительно требовал, чтобы среди
революционных борцов не было таких, которые свое
нежелание принять участие в революции оправдывали бы
доводами «нас мало», «наши руки коротки», «будем пока
спокойны», «лучше пока подождем» и т. д. Поэт говорит,
что трудовой народ уже достаточно изведал и горя, и
печали, и обид, и насилия, поэтому хорошо знает, кто его
враг и кто его друг. Довольно терпенья, настало время
смело и решительно выступить против угнетателей —
таков призыв поэта в стихотворении «Фаедис».
Обращаясь к горцу-крестьянину, поэт говорит:
Зоныс дае маестытае, зоныс дае раестазг,
Зоныс дае цардаей цы бавззерстай, уый,
Чи уыди де 'знаг, йе чи уыд дае хаестаег,
Чи скодта де 'лдар, дае хицау йаехи.
Федтай аевзаердзинад, федтай тыхдзинад,
Федтай, хынджылаег куыд кодтой даеуаей.
Алы фыдуагдзинад, алы фыддзинад.
Фосау, гъенырмае фаебарстай тыххаей.
Акаес ныр алырдаем, акаес дае цаестаей
Акаес, куыд сдардтой а даем сае саер.
Дардыл змаелынц аемхуызон, аемхаестаей.
¦ Арвы каераетты айхъуыст сае хъаер.1
развития осетинской литературы. Орджоникидзе, 1959; М. С. То то-
ев. Видный поэт, критик и публицист. Газ. «Раестдзинад» № 149,31
июля 1951 г..
1 Знаешь ты горе свое, знаешь ты положение свое,
Знаешь ты то, что в жизни испытал,
Знаешь то, кто твой враг, кто твой близкий,
233
Свое стихотворение поэт заканчивал обращением к
угнетенному люду —не держаться'в стороне от
поднявшихся на борьбу за свободу и счастье масс, а
присоединиться к их рядам:
Ма дзур: с^нцад уал уазм!» — ма дзур таэрсгаэйае,
Ма ' мбаэхс, гъеныр-гъе, наертон лэег, дазхи!1
Другое стихотворение «Народ» («Адаем»),
написанное в 1906 г., после поражения декабрьского
вооруженного восстания московского пролетариата и объявления
Терской области на военном положении, посвящено
также теме революции. Началось отступление революции, но
поэт не теряет веры в силы народа, в неизбежность новой
революции. Он говорит, что народные массы из
революционных битв извлекли поучительные уроки, что лозунги
революции глубоко проникли в их сознание, и новые
схватки неизбежны.
Дардыл фаезындзысты тохы нысаенттаэ,
Тохы хъаер ацаеудзаен, анхъаевздзаэн дардыл,
Стыхджын уыдзысты саерибары фаендтэе,
Сдзурдзсты адаэм узэд иумаэ сге цардыл.
Дзыллзейы хъаруйаэ къаздзавх нынназрдззен;
Хаехтав нырриздзысты дзыллаеты бараей.
Адаемы ныхмае цы уаейыг фаелаеудзаен?
Чи сыл фаэуыдзаен уаэлахиз аехсараей?
Адазм куы бамбарой се 'фхазрд, саэ мараег,
Зон—уазд каей сыстдзысты иу бон хъыгдардаей,
Зон—уаэд кзей фхъуысдзаэн иубон саэ зарази.
Кто алдаром и господином над тобой.
Испытал ты на себе произвол, насилье.
Видел ты, как над тобой издевались.
Всякое глумленье, всякое угнетенье,
Как вол, до сих пор ты прощал терпеливо.
Но теперь ты посмотри кругом, взгляни оком,
' Прозри — ведь народы пришли в движенье,
Как один,повсюду поднялись на борьбу,
Клич их долетел и до отдаленных горных ущелий.
(Перевод подстрочный)
1 Не говори: «Будем пока спокойны (подождем еще)» — так не
говори в страхе,
Не скрывай себя (не будь трусом), время отваги пришло,
теперь, нартский человек!
2 Повсеместно распространились лозунги (призывы) борьбы,
революции, —
234
В годы столыпинской реакци в поэзии Ц. Гадиева
появились также нотки пессимизма («Плач о забытой
стране» и др.), но в целом вера его в силы народа и
революцию не была поколеблена, стихи его все также были
пронизаны пафосом борьбы за свободу и счастье
трудящихся. Как в тюрьме, так и в осылке он не прекращал
своей творческой деятельности. Написанные им в эти
годы стихи, рассказы и статьи входят в его литературное
наследие как большая ценность.
Таким образом, революционная поэзия Ц. Гадиева
дооктябрьского периода, являясь продолжением лучших
традиций К. Хетагурова, сыграла свою определенную
роль в пробуждении революционно-освободительной
мысли родного народа, в мобилизации осетинской молодежи
на борьбу с царским строем и местными угнетателями —
алдаро-баделятами, сельской буржуазией и
реакционным духовенством. Революционная поэзия Цомака —
одна из ярких звезд в дореволюционной осетинской
литературе; своим сиянием она свидетельствовала не только
о ее существовании, но и о ее зрелости и боевитости.
4. СОЦИАЛЬНО-БЫТОВАЯ ТЕМАТИКА
РАССКАЗОВ А. Б. КОЦОЕВА
Арсен Борисович Коцоев A872—1944 гг.) оставил
богатое литературное наследство; он является одним из
зачинателей осетинской прозы. Творчество Коцоева
полностью расцвело при Советской власти, но его
литературное наследие дооктябрьского периода представляет
также большой интерес. Оно служило интересам
революционного пробуждения народных масс.
А. Коцоев родился в сел. Гизель, где окончил церков-
Клич борьбы разнесется далеко.
Усилятся, укрепятся идеи свободы.
Выступят вместе народы во имя счастья.
Под напором масс гора качнется;
Горы затрясутся по воле народов.
Какая сила устоит против народов?
Какой великан возьмет над ними верх?
Если народам стала не под силу рабская доля,
Если народы поняли, кто их угнетатель, убийца, —
Знай, — в один день восстанут они против неволи,
Знай, — в один день раздастся песня их освобожденья.
235
ноприходскую школу, затем учился в Ар донской
духовной семинарии, но не окончил ее. Несколько лет спустя
ему удалось сдать экзамены на звание учителя и получить
место учителя в сельской школе. В эти годы он ближе
познакомился с жизнью трудового народа. В дальнейшем
это помогало ему выбирать сюжеты для рассказов и
повестей.
Правильно отмечает X. Н. Ардасенов, что Арсен
Коцоев — «самый яркий представитель критического
реализма в осетинской литературе накануне Октябрьской
революции».
Хорошее исследование о нем написал Татари Епхиев1,
который был близок к нему, долгие годы был связан с
ним узами тесной дружбы. Вряд ли кого-нибудь другого
можно назвать из осетинских писателей, кроме Татари
Асламбековича Епхиева, кому так искренне верил и так
сердечно доверял свои самые сокровенные мысли Коцоев.
Небольшой раздел в своей работе посвятил Коцоеву
и X. Ардасенов. Тепло рассказал он о трудном и сложном
творческом пути писателя. Учитывая это, мы не будем
подробно останавливаться на его творчестве, подчеркнем
лишь социально-бытовой смысл его рассказов и укажем
на их значение в прогрессивном воздействии на умы
народных масс.
Первые его рассказы «Фидис» и «Хин» в переводе на
русский язык были напечатаны в 1901 г. в газете
«Кавказ». В рассказе «Фидис» («Злая насмешка») он
призывает массы к борьбе против реакционных обычаев,
особенно против кровной мести, от которой «нередко гибли
невинные люди и целые фамилии. В рассказе «Хин»
(«Колдовство») Коцоев разоблачает знахарей, гадалок, мулл,
которые, пользуясь темнотой, невежеством
крестьянских масс, устраивали свое благополучие, принося народу
огромный вред своими «предсказаниями» и
«прорицаниями». Против вредных обычаев он выступал и в
публицистических статьях. В одной из них, например, Коцоев
писал: «Целителями недугов человеческих являются у
нас большей частью муллы и знахари— эти
«прорицатели» воли божьей. Авторитет их так велик в
невежественной массе, что всякое слово их принимается за чистую
монету... Знахарки и муллы буквально управляют умами:
1 Т. А. Епхиев. Арсен Коцоев. Орджоникидзе, 1955.
236
темной массы и, не приносящей, конечно, никакой пользы,
обирают ее»1. Вредоносная их деятельность
заключалась еще и в том, что они пугали людей «божьей карой»,
если те обратятся к медицинской помощи. Коцоев в этой
связи ставил вопрос о коренном улучшении медицинского
обслуживания горского населения.
Коцоев разоблачает также произвол алдаров, их
бесчеловечное отношение к простым людям, показывает
лютую ненависть последних к эксплуататорам (рассказ
«Охотники», 1901 г.), обнажает жадность кулаков,
доходившую до омерзения («И так бывает»). Беспощадно
бичует он и представителей местных «власть имущих» —
старшин, кулаков и ростовщиков — этих деревенских
«пауков», которые вкупе сосали кровь народа. «Везде
старшины и буржуи,— писал он,—находятся как бы в
союзе. Не успеет вновь назначенный старшина принять
дела, как уже у него чувствуется тяготение к сильным
нового общества. И есть основание. Старшине выгодно
быть на стороне богачей и сильных, чтобы свободнее
распоряжаться в остальных слоях общества... Буржуям
также выгодно поддерживать хорошие отношения с сельской
властью, чтобы им покойнее сиделось на горбу бедняка»2.
В 1909—1910 гг. общественно-литературная
деятельность Коцоева протекала в Тифлисе, в частности, в
«Обществе культурно-просветительной деятельности среди
осетин». Тогда же он редактировал
общественно-литературный журнал <о4Ефсир» («Колос»), на страницах
которого он напечатал ряд рассказов, фельетонов и статей по
вопросам народного образования.
В литературно-критических статьях Коцоев остро
бичевал и высмеивал буржуазно-либеральные газеты и
писателей такого же направления. Так, говоря о газете
«Тифлисский листок», он отмечал, что эта газета —
«самая обыкновенная лавочка, к тому же торгующая с
обмером и с обвесом всяким фальсифицированным и
гнилым товаром»3. Так же остро он критиковал и редактора
этой газеты, называя его «горе-журналистом», статьи
которого «вообще не читаются».
Обращает на себя внимание его статья «Задачи осе-
1 Газ. «Кавказ» № 261, 1901 г.
2 Там же, № 215.
3 Газ. «Закавказье» № 148, 1909 г.
237
тинской интеллигении» в той же газете. В ней он
вполне справедливо критиковал тех журналистов и те
печатные органы, которые, говоря об осетинской литературе,
увлекались количественной стороной, забывая о качестве,
т. е. без должного критического анализа непомерно
восхваляли «успехи» осетинской литературы. Коцоев хорошо
понимал, что не все, что печаталось в органах осетинской
периодической печати, имело отношение к
художественной литературе, как это представляли себе отдельные
писатели и журналисты. Коцоев требовал вдумчивого,
критического подхода к оценке печатавшихся
литературных произведений. «Если осетинская интеллигенция,—
писал он,—желает действительного, а не воображаемого
расцвета родной литературы... она должна смотреть на
нее критически, а не так, что все родное хорошо».
Это выступление Коцоева в то время, когда
осетинская литературная критика была еще слабо развита,
имело важное значение, ибо оно способствовало
прогрессивному развитию осетинской литературы и литературно-
критической мысли.
К этому же времени относится создание Коцоевым ря- •
да интересных рассказов и фельетонов («Пасха Гиго», «У
лгуна дорога коротка» и др.), в которых ой разоблачает
жадность и ханжество, лживость и лицемерие попов,
мулл и других служителей культа. Особенно популярным
был его сатирический рассказ «Пасха Гиго». В нем
писатель с ядовитой иронией изобличал проделки жадного и
лицемерного попа Иосеба, который любил давать советы
народу — «соблюдать гигиену», «есть хорошую пищу»,
«жить в просторных домах», а сам тут же отбирал у
бедняков последнюю курицу или последнего «пасхального»
поросенка в счет когда-то отслуженного молебна: «Кто
не знает,— писал Коцоев,—священника Иосеба? Его
щеки от жира лопаются, блестят; его живот больше
живота беременной женщины... Он очень любит курятину...
за столом он не скрывает своих наклонностей, он всегда
говорит: давайте сюда курицу, крылышки, ножки. И как
только все это появляется на столе, он засучивает рукава
и двумя руками принимается за них»1.
В 1912 г. Коцоев переезжает в столицу. Здесь он не-
1 Цит. по книге X. Ардасенова. Очерк развития осетинской
литературы, стр. 257,
238
которое время работает в редакции большевистской
газеты «Правда» в качестве корректора. Тогда же в
«Правде» появляются два его рассказа «Помечтали» и
«Товарищи», в которых он бичевал беззаконие и произвол
царской администрации на местах. Отдельные ее
представители совместно с алдарами, кулаками и
духовенством, а подчас и с уголовными элементами, заключив
между собой союз, разоряли, обдирали, беспощадно
эксплуатировали трудящихся.
Таково вкратце социальное и бытовое содержание
прозаических произведений Коцоева дореволюционного
периода.
А. Коцоев, если судить по публикациям, одним из
первых заложил канву осетинской прозы. Он выступал по
актуальным социально-бытовым и культурным вопросам,
бичевал все то, что обрекало народ на застой, мешало
ему приобщиться к культуре, к прогрессивным формам
общественной и бытовой жизни. Арсен Борисович смотрел
вперед. Своими произведениями он хотел помочь
осетинам подняться до уровня «цивилизованных» народов.
Следуя традициям К. Хетагурова, Коцоев общался со
многими прогрессивными деятелями эпохи, которые
помогли ему приблизиться к
революционно-демократическому движению, к великой русской культуре. Арсен
Борисович как писатель-прозаик вышел за пределы Осетии
и познакомил с молодой осетинской прозой русского
читателя и читателей других народов. Метод критического
реализма, который лежал в основе творческой
деятельности Коцоева, в дальнейшем оказал благотворное влияние
на развитие осетинской литературы.
Проза Коцоева, таким образом, была одной из форм
развивавшейся общественной мысли, служила интересам
духовного развития народа, его духовному пробуждению,
т. е. в конечном счете служила интересам революции,
интересам роста классовой сознательности, политического
просвещения и национального самосознания осетинского
народа.
5. Ш. АБАЕВ- ПОЭТ-РЕВОЛЮЦИОНЕР,
ПЕВЕЦ ДУМ И СТРЕМЛЕНИИ ГОРСКОЙ
БЕДНОТЫ
Шамиль Бекмарзаевич Абаев A878—1940 гг.)
родился в сел. Христиановском (ныне гор. Дигора) в бедной
239
крестьянской семье. После окончания сельской школы
продолжал работать над собой; увлекался поэзией Коста
Хетагурова. Абаев рано встал на путь революционной
борьбы. Когда в 1902—1903 гг. под руководством
Симона Такоева в сел. Христиановском организовался социал-
демократический кружок, одним из его первых членов
стал Шамиль Абаев.
В дооктябрьский период он учительствует в ряде
осетинских селений. Свою работу Абаев совмещает с
активной революционной деятельностью. Летом 1917 г. в сел.
Христиановском организовалась большевистская группа
из 9 человек во главе с Ш. Абаввым, которая вскоре
объединилась, по указанию руководства терских большевиков,
в частности С. Г. Буачидзе, с
«Революционно-демократической партией «Кермен». Шамиль становится одним
из ее руководителей. Самыми близкими его друзьями
были революционеры Н. Кесаев, Д. Гибизов, А. Гостиев,
Г. Цаголов, Д. Тогоев. Когда в конце апреля 1918 г. кер-
менисты слились с РКП (б) и образовалась Северо-Осе-
тинская окружная организация РКП (б), Шамиль Абаев
был одним из ее первых руководителей. В годы граждан-,
ской войны он возглавлял подпольный окружком РКП (б)
и был одним из организаторов партизанского движения в
Северной Осетии. После гражданской войны занимал ряд
ответственных постов в партийных и советских
организациях и учреждениях: секретарь Северо-Осетинской
окружной парторганизации, зав. СевособлОНО, директор
СеверочОсетинекого государственного педагогического
института, сотрудник Северо-Осетинского обкома партии,
Северо-Кавказского крайисполкома и т. д. В 1937 г. он
совершенно необоснованно стал жертвой беззакония и
произвола. Умер Абаев в 1940 г.
Шамиль Бекмарзаевич Абаев проявлял большой
интерес и к поэзии. Стихи он начал писать еще до первой
русской революции (с 1902 г.), а в 1907 г. стал печататься
в осетинской газете «Ног цард» («Новая жизнь»).
Стихи он начал писать под влиянием творчества
Коста, стихотворениям которого он иногда подражал.
К Коста Абаев относился с исключительной любовью;
памяти его он посвятил два стихотворения. Кроме Коста
на него оказали влияние и стихотворения Блашка Гур-
жибекова, памяти которого он также посвятил одно
стихотворение.
.240
Стихотворения Шамиля глубоко социальны,
проникнуты искренним чувством любви к народу, сочувствием
к его страданиям и стремлениям. В них он открыто
бросает вызов угнетателям, алдаро-баделятам и царским
администраторам. В ряде стихотворений («Две жизни»,
«Время», «Оратору», «Товарищу», «Коста», «Кендзе»,
«Гармошке», «Сокол», «Фатума», «Кинжал», «Начальник
и молодежь», «Баеву Гаппо», «К попу» и др.) Абаев
нарисовал яркую картину бедствий, страданий и мытарств
горцев. Но в них нет уныния. Абаев верит в народ и
зовет его к смелой и беспощадной борьбе с классовыми
врагами1.
В одном из своих первых произведений поэт так
рисует беспросветную нужду горской бедноты.
Кусти йефтигъд, гузава цард,
Хуаердъаеуагае аевзараен.
На* «гъар» хуссаен — гъаемпаей листан —
Зуймон гъисти нае амал2.
Но поэт не только констатирует печальную жизнь
трудолюбивого горца. Он зовет его подняться против
эксплуататоров, схватить их, бросить «в большую яму,
облить керосином и сжечь».
Ту же идею классовой ненависти к богатым, к
кровопийцам он проводит в стихотворениях «Колыбельная
песня» («Булла-булла»), «Две жизни» и в других. Так,
в стихотворении «Две жизни» A903 г.) поэт говорит:
Маегури паддзах —
Гъаездуги хъал цард.
Гъаездуги цард —
Маегури узеу — ау.
Маегури изаед —
. Гъаездуги хинцаег,
Гъаездуги изаед —
Маегури исаефт3.
1 После реабилитации творчество Ш. Абаева как следует еще
не проанализировано. О нем в настоящее время имеется только одна
небольшая статья писателя Т. Бесаева «Ш. Абаев—поэт-партизан» в
журнале «Мах дуг» № 6, 1957 г.
2 Каторжный труд, горькая жизнь.
Постоянное недоедание...
Наша «теплая» постель — соломенная подстилка —
Наш предел в зимнюю стужу.
3 Царь бедняка —
Роскошь богача.
16 М. С. Тотоев
241
В ходе активного участия в революционном движении
поэт мужал, поэзия его становилась более зрелой, смелее
стал звать он массы на бой с классовыми врагами. В
стихотворении «Рацотае» («Выходите», 1904 г.) он
говорит:
Лндиуддаер рацотзэ!
Афон аей дзорун.
Фезмаелаен, рацотзэ,
Не 'знаги цаевзэн!1
В годы первой русской революции поэзия Абаева
становится еще более острой, боевой. В эти годы поэт
клеймит позором нытиков, трусов и одновременно призывает
молодые, здоровые и революционные силы народа на
широкую дорогу классовой и революционной борьбы
(«Время», «Оратору» и др.), причем поэт желает, чтобы эта
борьба была возглавлена смелыми, бесстрашными
вожаками. '
В стихотворении «Оратору» Абаев сравнивает царизм
с зубной болезнью и говорит, что от зубной боли есть
единственное средство — удалить больной зуб. Иными
словами, свобода может быть завоевана только путем
уничтожения царизма.
Обращаясь к вожаку народной борьбы, писатель
говорит:
Ис-иин-дзорае фаендон цардбавл
Заердтагонаей баегъатаер!..
Цземаэй тзэрсис? Даендагнезаен
Фаестаг хуассае-ае ласун.
Цаемаей таерсис? Цаеттае а даем...
^змаэлдзинаен дав фавдбаел!2
В годы столыпинской реакции в творчестве многих
писателей в той или иной степени нашло свое отражение
Жизнь богача —
Стон бедняка.
Ангел бедняка —
Кормчий богача,
Ангел богача —
Гибель бедняка.
1 Смелее выходите!
Пора заговорить!
Пошевелитесь, выходите,
Ударим по врагу!
2 Заговори о вольной жизни для нас
Задушевно, смело!
242
неверие в будущее, пессимизм, упадочничество. Ш. Абаев
был в числе тех революционных деятелей и писателей,
которые продолжали верить в силы народа, в его
будущее, призывали к сплочению сил для грядущей битвы.
В стихотворении «Товарищу» A907 г.) он писал:
Бакъулумпи ан разстазгмаз;
Цазбазл никъкъех дав ду уаеддаер?
^размбурд казигазй наз тухтаз,—
Ницъцъинг ласдзиназн тухгиндазр!
Базгъатазр гъазуй тохунмаз,
Ие къулумпийазй ци таерсис!
Наз разнгъитаэмаэ фаздздзоразн,
^€рразвдзаэ казназн наз газрзтаз,
Дзихъинназуазгазй ниццазвазн,
Исразхсбеддзазназй наз базстаз1.
Обращают на себя внимание и другие стихотворения
Абаева, написанные в годы реакции. Они также полны
•веры в силы народа. Ряд стихотворений он посвятил
революционерам, которые до конца верно служили
интересам народа и революции. Их именем он звал массы к
смелой борьбе. В этом отношении особенно
замечательно стихотворение «Бонвэернон» («Венера», или
«Утренняя звезда»), посвященное известному революционеру-
каторжанину X. Гетоеву. В эти годы он написал два
стихотворения и о Коста, в которых с исключительной
теплотой отзывается о поэте. Шамиль преклонялся перед
Коста и высоко почитал его творчество. В стихотворении
«Его жизнь» он писал:
Фазхаттазй цардагор
Мах туххазй Къоста,
Чего боишься? От больного зуба
Средство одно — вырвать его.
Чего боишься? Массы "готовы...
Мы пойдем за тобой!
1 Временно мы задержались;
Что ты так все же смущен?
Собрав вновь свои силы, —
Мы вновь ударим сильнее!
Для борьбы надо быть смелым,
Чего бояться препон!
Сплотим свои ряды,
Приготовим свои ружья,
С новой силой ударим,
Возвысится наша родина.
243
Бавзурста уазал бон;
Фаэууаед, цаей, рохсаг.
Баредзаей а хъиамаэт
ЛЕвзэраен ходта,
'Ма исуазд аэ тауназг
ЛЕдзиллаен рохс над1
В другом стихотворении («Коста», 1907 г.) поэт
называет К. Хетагурова башней родного края, надеждой и
верой народа, его знаменем и путеводной звездой в
борьбе за светлое будущее.
Имисдзаенаей на* баестаз
Не 'хсари хай — Къостай,
'Ма уаед додой саз саертаз,
Мах ка 'фхужруй, уонаэн...
Федар маесуг нае баестаен
& фаендураей цагъта,•'—
Надамонаег нае хуззнхтзэн,
Раестдзинадзэ зардта...2
Ш. Абаев хорошо понимал, что народ и Коста друг от
друга неотделимы. Поэтому-то он именем Коста и звал
массы на борьбу за свое социальное, политическое и
национальное освобождение.
Ш. Абаев был непримирим к тем, кто мешал народу в
его борьбе за свободу и счастье, к тем, кто изменял
народу, кто служил интересам царизма, в ущерб и во вред
интересам горских народов. Он беспощадно разоблачал
их, показывая их антинародное лицо. Одним из таких
деятелей был известный уже нам владикавказский
городской голова Г. Баев.
1 В поисках лучшей жизни для нас
Коста странствовал,
Терпел он нужду и холод,—
Да будет же память его светла)
Горсточками своего труда
Он готовил клад,
Да проложит же его клад
Народу его светлую дорогу.
2 Будет вспоминать край родной
Доблесть нашу — Коста,
И горе тем тогда,
Кто угнетает нас.
Он лирой своей краю родному
Строил крепкую башню,—
Он — вожак в горах родных, ••
Он правду воспевал.
244
Называя его «лживым человеком», «пустозвоном»,
постоянно занятым поисками личной «славы», Шамиль
Говорит о нем (стихотворение «Байаты Гаппойаен»,
1909 г.):
Ихэен, уазал азрцаеуынц —
Бынат хъаэуы маэгуыртаен!
Ды удаеттыл наз кусыс,
Фаэлаэ аэрмаест — даз дзыппаен!
Маетуырдзинад — наэ фавдыл...
Агураэм мах сззрибар;
Ды та эермаэст даз кадыл
Агурыс цард даехи бар!1
Бичующее, яркое антиправительственное и
антивоенное стихотворение он написал в начале первой
мировой империалистической войны. Осетинские
буржуа-монархисты во главе с Г. Баевым приложили немало усилий,
чтобы мобилизовать осетинскую молодежь на фронт. По
их инициативе стал формироваться осетинский полк. В
«связи с формированием этого полка Ш. Абаев написал
стихотворение-песню «Начальник и молодежь». Песня
написана в виде диалога между начальником полка и
молодежью. Начальник обращается к молодежи с
напутствием верно служить царю и отечеству, но она
отвечает ему, что царь Николай не является их царем, так
как он не дает им свободы. Далее диалог обостряется,
начальник говорит, чтобы молодежь потерпела, так как
царь даст ей свободу. Молодежь отвечает, что царь глуп
й что у него «в черепе ничего нет». Начальник угрожает
молодежи арестом, но она смело отвечает, что не боится
его и что она сама сила и может арестовать его.
В этом стихотворении Абаев показал глубокое
недовольство осетинского, крестьянства империалистической
.войной (молодежь этого полка в основном состояла из
осетинских крестьян) и революционное настроение
солдат этого полка, который по существу уже являлся
резервом рабочего класса, резервом революции.
1 Наступают холода, морозы,
Место нужно беднякам!
Ты же работаешь не над этими делами, —
Заботишься только о кармане своем!
Бедность—спутница наша...
Наша цель — свобода;
Ты же печешься о славе своей,
Об устройстве личного благополучия!
245
Творчество Ш. Абаева охватывает многие другие
вопросы. В частности, он беспощадно бичевал служителей
религиозного культа, осуждал пережитки
патриархально-феодального строя и т. д.
Таким образом, дореволюционное творчество Ш.
Абаева является образцом верного служения интересам
народа и революции. Поэт любил народ и народ отвечал
ему тем же. В условиях царского строя Шамиль Бекмар-
заевич смело боролся против самодержавия, с присущей
революционеру страстью защищал интересы рабочих и
крестьянской бедноты. Он высоко нес знамя
революционных традиций К. Хетагурова, знамя революции. Своим
творчеством он способствовал росту классового
самосознания осетинского трудового крестьянства.
Краткий анализ дореволюционного творчества Ш. Б.
Абаева лишний раз свидетельствует о том, что осетинская
художественная литература в период империализма
развивалась по пути критического реализма, шла в ногу с
жизнью и классовой борьбой угнетенных масс, отражала
чаяния и стремления трудового народа, стремилась верно
служить его интересам.
в. Е. БРИТАЕВ И ОБЩЕСТВЕННОЕ
ЗНАЧЕНИЕ ЕГО ДРАМАТУРГИИ
Среди культурных деятелей Осетии как
дооктябрьского, так и советского периода личность Е. Бритаева
является наиболее противоречивой.
Если в 20—30-х гг. при изучении творческого наследия
Бритаева замалчивались его ошибки
националистического характера, то в последовавшей затем критике был
сделан обратный крен: анализ его произведений нередко
сводился к разбору его националистических
ошибок. В этой критике в значительной мере преобладал
субъективизм.
Об ошибках Бритаева политического и
националистического характера мы уже говорили, поэтому повторять
их здесь нет смысла. Об отдельных его ошибочных
взглядах мы еще скажем ниже в связи с оценкой его
художественных произведений. Здесь же нам хотелось несколько
пояснить суть главной политической ошибки Бритаева—
участие его в ЦК «Союза горцев» в качестве редактора
его печатного органа — газеты «Горская жизнь».
246
Следует иметь в виду, что ЦК «Союза горцев», как
отмечено выше, не представлял из себя одну какую-то
единую партию или организацию, наоборот, он состоял из
представителей различных слоев горских обществ
Северного Кавказа — горской знати, буржуазии, верхов
духовенства, офицеров, кулаков,
буржуазно-националистической интеллигенции, «революционной демократии» —
представителей различных мелкобуржуазных партий и
течений и просто беспартийных демократов, то есть ЦК
«Союза горцев» состоял далеко не из
единомышленников.
Кого же представлял Бритаев — правое или левое
крыло? Интересы буржуазно-княжеской горской знати
или интересы мелкобуржуазной демократии?
Разумеется, Бритаев примыкал к последним — к вечно
колеблющейся прослойке.
Мы об этом говорим не для того, чтобы в какой-либо
степени обелить Бритаева, а для того, чтобы провести
определенную грань между ним и главарями ЦК «Союза
горцев», злейшими врагами революции и ярыми
туркофилами — Чермоевым, Каплановым, Коцевым и др.
Как известно, в критические моменты революции часть
мелкобуржуазной демократии переходит на сторону
контрреволюции, а другая — на сторону революции или
на определенный период занимает «нейтральную»
позицию. Так было и в данном случае: Ахмет Цаликов и его
компания перешли на сторону контрреволюции, бывший
меньшевик Елбыздыко Бритаев и некоторые еще другие
мелкобуржуазные демократы отошли от революции,
заняли нейтральную позицию, а после гражданской войны
встали на платформу Советской власти.
Будучи в составе левого крыла ЦК «Союза горцев» и
работая в редакции газеты «Горская жизнь», Бритаев не
предпринял каких-либо враждебных шагов против
большевиков, керменистов и революционной интеллигенции
Осетии, наоборот, он предоставлял им возможность
использовать газету для публикации своих материалов
(докладов, сообщений, объявлений и др.).
Думаю, что такое уточнение политической
деятельности Бритаева в 1917—начале 1918 г. поможет, во-первых,
более объективной оценке его ошибок политического и
националистического характера, и, во-вторых, тому,
чтобы оценка его политических ошибок не являлась главным
247
критерием при анализе и оценке его художественных
произведений.
Разумеется, к каждому выдающемуся деятелю можно
предъявлять претензии, почему он в таком-то
произведении не показал то-то, а в другом — другое и т. д.
Настоящий исследователь должен объективно оценить те
шедевры, которые оставил народу тот или иной
мыслитель или культурный деятель.
Таков подход в настоящее время и к творчеству Бри-
таева. Не закрывая глаза на идейные вывихи и на
ложность политического пути Бритаева, как сказал А. А.
Фадеев в дни 80-летнего юбилея Коста, исследователь не
должен забывать вместе с тем «большого значения для
осетинского народа его драматургической деятельности,
его художественного творчества»1.
Из пьес Бритаева наиболее весомой по своему
общественному значению является «Две сестры»—произведение
большой моральной и художественной силы. Прав X. Ар-
дасенов, когда пишет об этой пьесе, что такие черты, как
«правдивое изображение характерных явлений жизни
осетин в предреволюционную эпоху, глубокая идейность,
яркость образов и композиционная стройность позволяют
ставить драму «Две сестры» в ряд лучших произведений
осетинской драматургии»2.
Драма посвящена эмансипации женщины. В ней с
исключительной силой бичуются реакционные адаты.
Носителями прогрессивного, честного, благородного
выступают две сестры — сироты Хансят и Асят, которые
подняли свой голос за свои человеческие права в
обществе. Их поддерживают близкие им люди — Камболат,
Кильцико и др. Носителями реакционных обычаев,
старых патриархальных взглядов выступают Татаркан
(дядя сестер по отцу), его сын Буца, Агубечир и др.,
которые на женщину, в том числе и на сестер, смотрят
только с точки зрения купли-продажи, получения
большого калыма. На сцене разыгрываются острые
драматические конфликты, в результате чего одна из сестер
погибает. Конфликты разворачиваются главным образом
вокруг семейно-бытовых отношений.
1 Юбилей Коста Хетагурова. 1859—-1939. Орджоникидзе, 1941,
стр. 92.
2 X. Ардасенов. Очерк развития осетинской литературы.
Орджоникидзе, 1959, стр. 270.
248
В годы первой русской революции и в последующее
время пьеса ставилась самодеятельными кружками во
многих селениях Осетии и ее моральное воздействие
было весьма чувствительным.
Следующая пьеса Бритаева — «Побывавший в
России». Острие ее было направлено против одного
опасного социального явления начала XX в. Суть его
заключалась в следующем. В конце 90-х гг. XIX в. и в начале
900-х гг. часть осетинской крестьянской молодежи, не
находя на месте применения своим рукам, в поисках
работы покидала родину. Одни уходили в промышленные
центры — в Баку, Грозный, Ростов, Тифлис и другие
города, иные уезжали в более отдаленные места России —
Сибирь и другие районы, третьи — в заокеанские страны
(Америку, Канаду, Аляску, Австралию и др.) и т. д. Эти
отходники в промышленных центрах проходили первую
азбуку революционной борьбы, многие из них
становились потом, по возвращении на родину, на путь
революции.
Но одна часть уходившей на заработки молодежи, в
поисках легкой наживы, устраивалась в гостиницах,
трактирах, харчевнях, в передней барина, в экономиях
помещиков в качестве стражников и нередко
использовалась для подавления крестьянских волнений. В начале
1900 г. во многих селениях Осетии на общих сходах, как
отмечено выше, составлялись «приговоры», в которых
осуждались эти отщепенцы, их призывали покинуть
грязную службу, а тем, кто не покидал ее — объявлялся
бойкот.
Пьеса Бритаева сыграла определенную
положительную роль в борьбе с людьми типа Мусса, которые в
поисках легкого заработка сближались не с рабочим
классом и русским народом, а с «власть имущими», ценой
унижения своего человеческого достинства приобщались
не к прогрессивной русской и общечеловеческой
культуре, а, говоря словами Г. Цаголова, к «лакейской
цивилизации».
Третья пьеса «Лучше смерть, чем позор» . посвящена
защите человеческого достоинства, чести и личной
свободы человека.
Однако автор в понимании этого вопроса не выходит
за рамки патриархально-родовых форм \ общежития.
Можно подумать, что герои пьесы — Кырым, Ахмат и
249
Газак живут не в начале XX в., а где-то во времена
средневековья. Содержание пьесы оторвано от острых
социальных конфликтов эпохи. Все это соответствует ложной
концепции Бритаева о том, что Осетия в XIX — начале
XX в. переживала не феодальную, а родовую стадию
общественного развития.
Четвертая пьеса Бритаева «Хазби» написана в разгар
первой русской революции и отражает тему
освободительной борьбы осетинского народа; конкретно она
посвящена событиям 1830 г. в Тагаурии. Восстание это в
основе своей было антиколониальным, его движущими
силами были крестьянские массы, но возглавили его
феодалы (Б. Шанаев, X. Тулатов и др.), которые
преследовали свои узкоклассовые цели.
Тагаурское общество, где произошло это восстание,
было феодальным обществом, а в пьесе Бритаева оно
выведено как патриархально-родовое, где нет классов и
нет классовых противоречий, где царит полная гармония
социальных и классовых интересов.
Как видно, это было следствием все той же ложной
концепции драматурга.
Замазывание классовых противоречий в осетинских
обществах — вот главный недостаток данной пьесы
Бритаева. Как известно, одной из главных черт буржуазного
национализма является сглаживание классовых
противоречий и отрицание антагонистических классов в том или
ином обществе.
Характерно, что К. Хетагуров, Г. Цаголов и другие '
ясно видели в Осетии противоположные классы,
поддерживали классовую борьбу осетинского крестьянства
против феодалов (алдаров и баделят), которых, кстати, Кос-
та называл «внутренними врагами» осетинского народа.
Где же, в таком случае, источник ложной концепции
Бритаева? Этим источником является, прежде всего,
идеология осетинского национализма, которая возникла
и стала развиваться во второй половине XIX в., а четко
стала проявляться с начала 900-х гг. Нам думается, что
эту ложную концепцию он воспринял у А. Кодзаева,
который в своей книге «Осетины и древняя Осетия» A903 г.)
развивал антиисторические взгляды, в том числе и на
общественный строй в Осетии. Это он доказывал, будто
бы Осетия в XIX и в начале XX в. находилась на стадии
патриархально-родового строя. На такой точке зрения
250
стоял и известный лидер меньшевизма в Осетии Ахмет
Цаликов.
Пьеса «Хазби», по сравнению с другими пьесами
драматурга, в дореволюционное время в селах Осетии
ставилась чаще и у публики всегда пользовалась
неизменным успехом. Но она способствовала росту идей
революционной освободительной борьбы однобоко: звала к
борьбе лишь против жестокого военно-колониального
режима, забывая о борьбе с «внутренними врагами» —
феодалами, которые, кстати, в 1906 г. на своем тайном
собрании в сел. Тулатово (Беслан) составили свою
черносотенную программу борьбы с восставшим
крестьянством.
Пятая небольшая пьеса «Долой обезьяну, да
здравствует осетинский театр» A912 г.) посвящена идее
необходимости создания осетинского театра. Наличие
самодеятельных кружков и целого ряда пьес Бритаева и
других авторов вселяли надежду на близость заложения
фундамента осетинского театра, однако эта мечта
осуществилась только при Советской власти.
Наконец, шестая пьеса—трагедия «Амран», над
которой автор работал в последние годы своей жизни. Она
написана на основе осетинских народных сказаний о
Прометее-Амране и посвящена теме освобождения
человечества от гнета и рабства. Трагедия «Амран», как
правильно отмечает X. Ардасенов,—«произведение высоких
художественных качеств, ярких образов, острых
конфликтов, написанное красочным, подлинно народным
языком»1.
Из всего изложенного выше видно, насколько сложно
и противоречиво творчество Б.ритаева. Если одни его
произведения служили интересам прогрессивного развития
народа («Две сестры», «Лучше смерть, чем позор»,
«Побывавший в России»), то другие, в частности «Хазби»,
принесли больше вреда, чем пользы делу
революционного и интернационального воспитания осетинского
крестьянства своей ложной концепцией о бесклассовости
осетинского общества и культивированием такой же
ложной теории о гармонии социальных интересов. Если бы
Бритаев не был одержим и скован этой ложной концеп-
1 X. Ардасенов. Очерк развития осетинской литературы,
стр. 272.
251
цией,. то, очевидно, он был бы свободен от имевшихся у
него ошибок политического и националистического
характера. Из этого можно сделать вывод о том, что писателю
одних чисто литературных умозаключений недостаточно,
что нужно еще глубокое знание объективных
закономерностей развития человеческого общества, нужна еще
революционная научно-теоретическая закалка. Только
тогда он может быть гарантирован в той или иной степени
от ошибок в оценке тех или иных общественных явлений
в своих художественных произведениях.
7. ГИГО ДЗАСОХОВ КАК
ЛИТЕРАТУРОВЕД-КРИТИК
Г. Дзасохов был хорошо знаком с русской
литературой. Он преклонялся перед демократической,
революционной художественной литературой русского народа,
перед ее выдающимися деятелями — Пушкиным,
Лермонтовым, Достоевским, Толстым, Тургеневым, Чеховым
Короленко и др.
Правда, нельзя сказать, чтобы он такую же
оптимистическую позицию занимал в отношении осетинской
литературы. В данном случае его позиция была
противоречивой, нигилистической.
Он с большой любовью относился к К. Хетагурову,
называя его «честным борцом за свободу». После смерти
Коста он собрал его стихи и письма и издал их в 1909 г.
в Ростове-на-Дону. Это было важным событием в деле
популяризации творчества Коста. Дзасохов писал, что
«личности, подобные Коста Хетагурову, являются лучами
в «темном царстве» нашей повседневной жизни, и память
о них должна быть жива среди нас»1.
В предисловии к книге, которая вышла под названием
«Коста Хетагуров», Дзасохов указал на историческое
значение поэзии Коста. «Если когда-либо суждено будет
развиться осетинской литературе,—писал он,—то
стихотворения Коста в ней займут самое почетное место»2.
Все это было очень хорошо. Но нельзя, однако,
согласиться с Дзасоховым, когда он Коста Хетагурова считал
«единственным поэтом», а его осетинские стихотворения:
1 Газ. «Казбек», 18 января 1909 г.
2 Коста Хетагуров. Ростов-на-Дону, 1909, стр. 8—9.
око
пока «единственными в родной литературе», ибо в то
время были уже такие осетинские писатели и поэты, как Се-
ка Гадиев, Арсен Коцоев, Цомак Гадиев, Елбыздыко
Бритаев, Блашка Гуржибеков и другие, произведениями
которых вместе с творчеством Хетагурова было положено
еще в дооктябрьский период прочное начало развитию
осетинской художественной литературы.
И тем более странным было утверждение Дзасохова
о том,.что осетинская литература в дооктябрьский период
якобы не имела никакой перспективы. В своей статье «К
ревнителям просвещения инородцев», опубликованной
12 июня 1912 г. в газете «Терек», он писал: «Всякую
попытку в деле создания национальной литературы для
осетин, как и для всяких мелких племен Кавказа, надо
признать праздной мечтой. Народ, не имеющий своей
школы и своей науки, не может иметь и своей
литературы. Племена Кавказа никогда не будут иметь своей
школы. Вопрос этот историей уже решен, над чем .же тут
еще ломать копья?» В той же статье он дошел даже до
игнорирования роли Коста Хетагурова, >по существу — до
отрицания его роли как основоположника осетинской
художественной литературы. «Отдельные лица, вроде
Коста Хетагурова,— писал он,— всегда могут появиться и
писать стихи на всех языках. Но для создания
литературы творений этих единиц очень мало».
Таким образом, ошибка Дзасохова в данном случае
заключалась, во-первых, в том, что он по существу
отрицал прогрессивные последствия присоединения Осетии к
России, в частности в области просвещения, хотя хорошо
известно, что в дореволюционной Осетии было немало
школ, которые, вопреки жестокой колониальной политике
царизма, играли .определенную прогрессивную роль в
развитии национальной культуры осетинского народа, и,
во-вторых, в том, что он отрицал, вопреки очевидному
факту, осетинскую литературу и роль в ее развитии
Коста Хетагурова.
Это заблуждение Дзасохова было не случайным. Он,
в частности, считал, что малым народам нет смысла
создавать и развивать свою национальную литературу, что
им вернее, целесообразнее встать на путь ассимиляции,
т. е. обрусения с тем, чтобы сразу приобщиться и
воспринимать готовую русскую литературу. Разумеется, такая
позиция ничего общего не имела с марксистским понима-
253
нием национального вопроса. Эта поаиция Дзасохова
резко осуждалась тогда передовыми представителями
революционно-демократической интеллигенции
осетинского народа, а Е. Бритаев назвал его даже «хулителем».
Таков был Дзасохов в понимании отдельных вопросов
развития осетинской литературы. Вполне понятно, что за
все это мы не можем не критиковать его.
Но иным мы видим его, когда он выступает на
поприще русской литературы в качестве
литературоведа-критика. Прежде всего следует сказать о том, что Дзасохов
был замечательным лектором. Его публичные лекции о
видных деятелях русской литературы и по отдельным
вопросам общественного характера («Всеобщее
избирательное право на Западе», «Труд и капитал»,
«Экономические проблемы общества», «Рабочий вопрос», «Народ
и интеллигенция в поэзии Некрасова» и т. д.)
пользовались огромным успехом. Особенно он был популярен в
Азове, где его лекции часто заканчивались под бурные
рукоплескания. Когда Дзасохов покидал Азов,
разумеется, не по своей воле, местная газета писала: «В лице
Дзасохова Азов лишился одного из основателей публичных
лекций». После Азова он переехал в Ростов-на-Дону, где
также пытался наладить чтение публичных лекций,
причем начал с Тургенева. Но местные власти очень
пристально следили за лекторской деятельностью Дзасохова.
«Публике первая моя лекция понравилась,— писал он,—
но мысли мои не понравились представителю
административной власти. Пришлось побывать у губернатора.
Последний в общем похвалил мою лекцию, назвал меня даже
даровитым лектором, но указал при этом, что ему было
бы приятней слышать о моих успехах вне пределов его
управления»1. После «визита» к губернатору Дзасохов
вынужден был оставить Ростов, как «политически
неблагонадежный». Он был обвинен в том, что оказывал на
слушателей воздействие в духе неподчинения властям и
неуважения к представителям духовного ведомства.
Его лекции об отдельных писателях издавались в виде
отдельных брошюр и статей в тогдашних
провинциальных газетах («Казбек», «Терек», «Приазовье», «Южный
телеграф» и др.). Обращают на себя внимание следую-
1 Приводимые здесь и дальше отдельные высказывания Г.
Дзасохова взяты из журнала «Октябрь» № б, 1967 г. и альманаха
«Советская Осетия» № 28—29, 1966 г. (Автор статей X. Булацев).
254
щие его работы: брошюра «Русское общество в
произведениях Антона Чехова», очерк «Короленко среди
современных писателей», пространный текст его публичной
лекции «Достоевский и Ницше», статьи о
«Художественном таланте А. П. Чехова», «О реалистическом
модернизме в современной беллетристике», «Настоящее русской
литературы», «Письма к друзьям» и др.
Дзасохов правильно уловил главную особенность
передовой русской художественной литературы, а именно—
ее призвание служить прежде всего интересам народа,
благородным, общественным целям. «Великая заслуга
русских писателей перед соотечественниками состоит,
между прочим, в том,—писал он,—что они, проводя в
жизнь гуманные идеи... будили общественное сознание,
вызывали все мыслящее и благородное на борьбу с
отрицательными явлениями жизни. Есть и другая
особенность русских художественных созданий: творцы их
всегда с особенной любовью относились к своей Родине,
даже и в том случае, когда раскрывали перед обществом
исключительно отрицательные, неприглядные ее стороны.
Таким образом, русский художник прежде всего
общественный деятель».
Чтобы проще, но ярче представить общественное
значение художника-писателя, он в своем «Дневнике
педагога» отмечал: «Писателя я уподобил врачу, который
ставит диагноз общественным недугам и тем самым
способствует их излечению, указывая обществу новые пути
жизни».
Еще при жизни Чехова в его адрес направлялось
немало ядов1Итых фраз вплоть до того, что некоторые из
его недоброжелателей окрестили его пессимистом.
Решительно отводя это ложное мнение от Чехова, Дзасохов
писал, что «Чехов не пессимист», что «рассказы Чехова
дают яркое освещение современности и суммируют те
явления, с которыми приходится сталкиваться в жизни
каждому человеку».
Будучи верен этому основному призванию писателя и
критика, Дзасохов в годы столыпинской реакции
выступил против «надвигавшейся навозной» литературы, имея
в виду произведения Арцыбашева, Андреева и других
представителей упадочнической, декадентской
литературы. В статье «О реалистическом модернизме в
современной белллетристике» Гиго отмечал, что разные писатели,
255
забыв святость своего призвания, пошли навстречу
требованиям похотливого обывателя и заполнили рынок
порнографическими изданиями. Декадентскую литературу
он называл «поэзией порнографии и похоти». Он
беспощадно боролся с декадентством, которое «противоречило
всему, чем сильна русская литература. «В унисон с
господствующим режимом декадентство,—писал
он,—повело борьбу с освободительными идеями русской
литературы, оно пыталось свернуть русскую мысль с ее основного
начала и пути».
Дзасохов верил, что декадентская, порнографическая
литература — явление временное, что она потерпит крах
и победу одержит одухотворенная высокими идеалами
демократическая литература. В 1912 г. в статье «Заметки
наблюдателя» он справедливо отмечал, что «Общество
понемногу приходит к сознанию того, что «Ключи»
Вербицкой скорее воровские отмычки и ни к какому счастью
не приведет этого рода литература».
В другой статье он отмечал, что недалеко время,
когда «общество потянется опять для утоления своей
духовной жажды к произведениям таких истинны* художников
слова и нравственных вождей, как Гончаров, Тургенев,
Островский, Достоевский, Л. Толстой, Короленко и др.».
Дзасохов радовался тому, что передовая русская
художественная литература, одержав победу над «арцыба-
шевщиной», выходила вновь на широкую дорогу
вдохновенной борьбы и революционных исканий. Он с
удовлетворением отмечал, что «после недолгих блужданий мы
опять обращаем свои взоры к творчеству таких ярких
представителей исконных заветов русской литературы,
как Короленко».
Дзасохов высоко ценил творчество В. Г. Короленко,
упорно и настойчиво пропагандируя его наравне с
произведениями других выдающихся деятелей русской
литературы. Искренняя симпатия Гиго Ивановича к
Короленко объяснялась любовью последного к народу,
реалистичностью и демократичностью его произведений.
В статье «Короленко среди современных писателей»
Дзасохов писал: «Среди писателей последнего времени
Короленко занимает свое особое место, свято охраняя
традиции русской литературы, которая никогда не
замыкалась в узкой сфере художественного восприятия
действительности, а служила развитию правды и
справедливая
вости... Ниодна серьезная обида,ни одна общественная
неправда не прошли мимо большого сердца Короленко».
Обращает на себя внимание цикл лекций
«Достоевский и Ницше», где Дзасохов ярко раскрыл достоинства
произведений Достоевского, подчеркнув, что «не только
в русской, но и во всей мировой литературе трудно
указать писателя, который обнаруживал бы такое тонкое,
понимание психики и настроения человека, какое мы
встречали у Достоевского». Но одновременно он указал и
на отдельные черты творчества Достоевского, которые
были приняты на вооружение реакцией после первой
русской революции для борьбы с идеями освободительного
движения. Реакционные идеи Достоевского оказали
исключительное влияние на немецкого философа-идеалиста
Ницше, они легли в основу его человеконенавистнической
философии. Дзасохов отмечал, что для философии
Ницше «ненавистен нынешний человек», для его философии
«кровожадность есть одно из проявлений высшего
человеческого типа».
Дзасохов, таким образом, правильно указывал на
опасную социальную сторону «достоевщины» как
духовного оружия реакции в борьбе против революционного
движения.
Преклоняясь перед выдающимися деятелями русской
литературы XIX в., восхищаясь их бессмертными
творениями, Дзасохов констатировал, что они все же имели
один важный недостаток, а именно, не отвечали на
вопрос: что надо делать для того, чтобы приблизить светлое
будущее.
В этом отношении он выделял великого
«буревестника» революции М. Горького, с глубоко народным,
вдохновляющим, революционным творчеством которого он
познакомился в годы первой русской революции. Свою
удовлетворенность и восхищение Горьким он выразил в
следующих словах: «Психологию новой России, России
жаждущей борьбы с жизненными препятствиями и
уверенной в своей силе, ярко уловил талантливый писатель
нашего времени — Максим Горький».
Таков был Дзасохов как литературный критик.
Разумеется, настоящий очерк не раскрьшает всего облика
Дзасохова, он и не претендует на это, так как охватывает
только небольшую часть его обширного литературного
наследия.
17 М. С. Тотосв
257
Из всего сказанного можно сделать вывод о том, что
Дзасохов был талантливым публицистом и
литературным критиком. Несмотря на имеющиеся в его
литературном творчестве отдельные идейные недостатии, срывы и
ошибки, Дзасохов оставил значительный след в истории
русской и осетинской культуры и является одним из
выдающихся представителей дореволюционной
прогрессивной демократической интеллигенции осетинского народа,
одним из активных и плодовитых культурных деятелей. Он
внес свой весомый вклад в историю
общественно-политической, философской, литературно-критической »и
педагогической мысли своего народа.
8. КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ
ОБЩЕСТВЕННОМ ЗНАЧЕНИИ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ С. ГАД И ЕВА, С. БАГРАЕВА
И ДРУГИХ ОСЕТИНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
Данный выше небольшой обзор осетинской
художественной литературы периода империализма, как нам
думается, вполне достаточен для того, чтобы уяснить
значение литературы в жизни народа, понять, как она
служила интересам трудящихся и революции, как она в
целом способствовала росту революционной мысли.
Но необходимо сказать о том, что круг осетинских
писателей и драматургов далеко не исчерпывается
упомянутыми выше творческими деятелями. Определенный
вклад в осетинскую художественную литературу внесли
и такие писатели и драматурги, как С. Гадиев, С. Багра-
ев, А. Кубалов, Б. Туганов, Г. Малиев, А. Гулуев, Г. То-
гузов, А. Токаев, И. Джанаев, X. Тлатов, Д. Короев, Р.
Кочисова, Л. Коцоева и др. Даже небольшие очерки о
каждом из них расширили бы значительно рамки данной
работы, осложнили бы ее восприятие. Однако считаем не
лишним дать о каждом из перечисленных писателей
самые общие сведения, главным образом, в свете
общественного значения их произведений. Это поможет, не
особенно расширяя рамки работы, дать более полное
представление об осетинской литературе периода
империализма.
Здесь же нам хочется сделать еще одну оговорку:
ниже мы говорим о писателях, поэтах и драматургах
прогрессивного и демократического направления, но это не
258
значит, что в осетинской литературе этого периода не
было писателей реакционного направления. Они были.
Как заметил читатель, о некоторых из них мы в ходе
изложения говорили (Г. Баев, А. Цаликов и др). Считаем,
что для нашей цели это достаточно. Специального
изучения и внимания заслуживают только те, кто жил и
работал для народа, во имя народа.
Сека Гадиев A855—1915 гг.) —отец
поэта-революционера Ц. Гадиева. Ценным вкладом в осетинскую
литературу явился выход в 1905 г. его сборника стихотворений
«Ирон фыййау» («Осетинский пастух»). Стихи С. Гадие-
ва ярко рисуют тяжелое положение трудящихся,
социальную несправедливость. В отдельных стихотворениях
показывается и борьба крестьянской бедноты против
поработителей, но в них нет революционного призыва к
восстанию. Много у С. Гадиева и прозаических
произведений, но они, за исключением двух-трех рассказов,
напечатанных в газете «Ног цард» и в журнале «Зонд»,
опубликованы только при Советской власти.
Созур Баграев A888—1928 гг.)—поэт-революционер.
Стихотворения С. Баграева социально насыщены,
пронизаны любовью к народу и ненавистью к алдарам и баде-
лятам, кулакам, кадетам, меньшевикам и другим врагам
революции; в них звучит страстный призыв к борьбе с
угнетателями. Стихотворения Баграев начал писать еще
До революции, но опубликованы они были только в
советское время A926 г.) в сборнике под названием «Зарди
дуар» («Дверь сердца»).
Георгий Малиев A886 г.I—талантливый лирический
поэт большой эмоциональной силы. Малиев писал на
осетинском и русском языках. В дореволюционное время им
напечатаны отдельные стихотворения. Первый сборник
стихотворений на русском языке издан в 1924 г.
(«Горские мотивы»), а на осетинском языке — в 1934 г. под
названием «Ираф».
Газак Тогузов A888 г.I — видный осетинский поэт; в
дореволюционной поэзии отразил тяжелую жизнь
горской бедноты. Стихи Тогузова, хотя и пронизаны
любовью к народу, но в них нет призыва к борьбе, как у
других революционных поэтов. Тогузов—автор ряда детских
1 Жизнь Г. Малиева и Г. Тогузова оборвалась трагически после
необоснованного их ареста в 1937 г.
259
стихотворений и новеллы «Челе», высмеивающей
жадность, алчность людей.
Андрей Гулуев A892 г.) —талантливый поэт. Писать
начал молодым (с. 1907 г.). Стихотворения Гулуева
пронизаны любовью к народу, к родине. Революционное
звучание они принимают после Октября. В настоящее время
Гулуев — один из старейших и ведущих поэтов
Осетии.
Иван Джанаев (Нигер) A896—1947 гг.)—стихи
начал писать перед Февральской революцией. Основные
мотивы их — образы бедных горцев. Все симпатии поэта
на стороне народа, его думы и стремления он считает
своими думами и стремлениями. Своей поэзией Джанаев
звал горцев к смелой борьбе против алдаров («Думы
Осетии», «Вперед» и др.).
Александр Кубалов A875 г.I— видный осетинский
поэт. Начал свою творческую деятельность еще в 90-х гг.
Х1Хв. Кубалов — автор ряда замечательных эпических
произведений («Оскорбленный Хасана», «Пожиратели
ледника», «Амазонки» и др.), в которых он путем
широкого привлечения народных сказаний воспел лучшие
стремления трудового народа к свободе и счастью. С
исключительной любовью он относился к народному фольклору.
0,н собрал и издал «Нартские сказания» на осетинском и
русском языках; ратовал за прогрессивное развитие
народа; будучи присяжным поверенным, он защищал
интересы народа.
Алйхан Токаев A895—1920 гг.) —поэт и драматург;
стихи начал писать в 1910—1911 гг., тогда же печатается.
В своих стихах он отражает тяжелую жизнь народа.
Поэзия его носит революционный характер. В стихах Токае-
ва осуждается империалистическая война, но они не
лишены противоречий и недостатков. В драме «Белые
вороны», которая ставилась самодеятельными кружками,
Токаев показывает осетинскую деревню со всеми ее
социальными и бытовыми противоречиями, осуждает
реакционные адаты старины, призывая молодежь
освободиться от них.
Батырбек Туганов A886—1921 гг.) — по
происхождению из баделят, но в 90-х гг. порвал со своим классом,
1 Жизнь А. Кубалбва оборвалась после необоснованного ареста в
1937 г.
260
выступил как писатель-демократ, печатался в местных
газетах. В своих произведениях («Пастух Баде», «По
адату», «Конокрад», «Ханифа» и др.) Туганов осуждал
реакционные адаты, показывал стремление народа к
свету и знаниям. В 1906 г. перевел «Манифест
Коммунистической партии» К. Маркса ц Ф. Энгельса (за
исключением последних двух разделов) на осетинский язык. В
1913 г. издал 1 часть избранных произведений под
названием «Батанако Тембот». Произведение под этим
названием он посвятил теме Кавказской войны. Туганов
впервые выступил на тему о рабочем классе («а примере
жизни рабочих Садона). В пьесе «Параллели» A904 г.)
показал тяжелую жизнь рабочих, их борьбу против своих
хозяев.
Давид Короев A890—1924 гг.) —видный осетинский
дарматург, поэт и публицист. В пьесе «Гадалка» A912 г.)
Короев разоблачает знахарей и шарлатанов. Хитрой Ча-
бахан автор противопоставляет светлую личность
Бимболата, которому в конечном счете удается ра- .
зоблачить проделки коварной колдуньи.
В комедии «Не я был, кошка была» (вышла
отдельной брошюрой в 1913 г.), которая в дореволюционное
время пользовалась широкой популярностью, Короев
показывает моральное разложение местной
администрации, ее неудержимую страсть к взяточничеству.
Отвратительным типам из галереи местных «.народоправителей»
он противопоставляет честных людей из крестьянской
бедноты во главе с революционером Темирболатом.
Роза Кочисова A888—1910 гг.). После окончания \
Владикавказской гимназии некоторое время
учительствовала и близко узнала жизнь народа. Кочисова была
одаренной женщиной. За свою короткую жизнь она
успела написать пьесы: «Лгун» (или «Как наш пристав с
ума сошел»), «Завет отца или моя любовь», «Солнце —
мой саидетель, земля — мстительница за меня» и др. В
пьесе «Лгун» она зло высмеяла местного пристава,
противопоставив ему остроумного бедняка Умархана. В
других пьесах она выступает против реакционных адатов и
обычаев старины, за эмансипацию женщины. Р.
Кочисова— первая осетинка-писательница.
. Хох Тлатов A880—1932 гг.) — известный
прогрессивный осетинский прозаик, а также .переводчик и
публицист. Его главные произведения — фантастическая по-
261
весть «Сон» A911 г.), «Кого ждала чудесная красавица»
A910 г.) и др. В них он развивает идеи утопического
социализма, говорит о человеке, который не связан ни с
обществом, ни с классом. Такой подход к обществу и к
человечеству вообще в условиях тогдашней осетинской
действительности не отвечал интересам освободительного
движения горцев.
Лена Коцоева A885—1923 гг.) —после Р. Кочисовой
вторая осетинка-драматург. Родилась она в сел. Гизель
в семье крестьянина, где работала учительницей. В 1905 г.
принимала участие в движении учителей за
демократизацию школы. Коцоева написала пьесу «Первый день
нового учителя в школе», которую в 1908 г. издала
отдельной брошюрой. В ней она отразила борьбу учителей за
преобразование церковноприходской школы в светскую,
за обучение детей в начальной школе на родном языке,
за отмену муштры и засилья церковников, против
произвола местных властей, за равноправие женщины. Пьеса
Коцаевой является определенным вкладом в осетинскую
художественную литературу. Она проявила себя прогрес:
сивной деятельницей в борьбе за просвещение народа1.
* * *
Осетинская литература в период империализма была
не так бедна и не так беспомощна, как это казалось
некоторым литературоведам в прошлом. Она не только не
отставала от общедемократического и революционного
движения эпохи, а, наоборот, своими демократическими
и революционными идеями оказывала благотворное,
прогрессивное воздействие на это движение. Упомянутая
выше демократическая, революционная когорта
осетинских писателей, поэтов и драматургов, отражая в своих
произведениях думы и чаяния народа, стремилась помочь
народу в его борьбе за коренное обновление общества,
1 Желающих более подробно ознакомиться с творчеством
упомянутых выше писателей отсылаем к. работам следующих авторов:
X. Ардасенов. Очерк развития осетинской литературы
(Дооктябрьский период), Орджоникидзе, 1959; Т. Епхиев. Коцоев
Арсен Л на осетинском языке). Орджоникидзе, 1955; Б. Алборов,
«Къубалты Алыксандр». Журн. сФидиуаег» № 10, 1964 г.; Г. Д з а-
гуырты. Забытая осетинская писательница Коцоева Елена. Журн.
«Фидиуаег» № И, 1961 г.
262
призывала его к смелой и непримиримой борьбе против
царизма и капитализма.
Как известно, в победу социалистической революции
на Тереке и на всем Северном Кавказе трудящиеся
Северной Осетии внесли свой весомый вклад. И следует
признать, что в этом историческом акте определеннную
роль сыграла и осетинская литература.
9. ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ
С. М. КИРОВА И ИХ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ
ПРОГРЕССИВНОГО РАЗВИТИЯ
ТВОРЧЕСКОЙ МЫСЛИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Нам кажется, что данная глава будет не полной, если
не осветить один важный вопрос.
Хорошо известно, что осетинская литература в
рассматриваемое время развивалась в тесном контакте с
демократической литературой русского народа и
братских народов Кавказа. Передовая русская мысль, в
частности литературно-критическая, оказывала огромное
влияние на демократических писателей Осетии. Многие
из них поддерживали личный контакт с видными
русскими литературоведами.
Некоторые осетинские писатели испытывали на себе
благотворное влияние могочисленных статей С. М. Кирова
по вопросам литературы и искусства, которые он
печатал в местной либерально-прогрессивной газете «Терек».
Некоторые осетинские писатели в годы работы Кирова в
названной газете находились с ним в дружеских деловых
отношениях (Г. Цаголов, Дз. Гатуев, А. Гулуев и др.).
Исходя из того, что статьи Кирова, во-первых, до сих
лор не потеряли своего познавательного значения и, во-
вторых, оказали благотворное влияние на формирование
марксистского взгляда на роль литературы и искусства
в общественном движении не только у писателей Осетии,
но и других народов Северного Кавказа, считаем
необходимым дать специальный раздел о
литературно-критических взглядах С. М. Кирова по вопросам литературы и
искусства.
* * #
У Классики марксизма-ленинизма всегда
рассматривали литературу и искусство как могучее оружие идеологи-,
263
ческой борьбы. Еще в статье «Партийная организация и
партийная литература» В. И. Ленин дал глубокое
марксистское обоснование роли литературы в создании
нового общества.
Ленинские идеи по важнейшим вопросам литературы
и искусства явились основой борьбы С. М. Кирова за
народность и партийность литературы и искусства.
С. М. Киров был одаренным литератором, с ярко
выраженной творческой индивидуальностью и самобытным
художественным почерком. Литература и искусство
органически сливались с его жизнью и революционной
деятельностью, были его родной стихией, стихией борьбы и
революционных дерзаний; литературное творчество бЫло
его вторым призванием. В центральном партийном
архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС
хранятся его неопубликованные стихи, рассказы, и даже
пьеса1.
К литературе и /искусству Кирова привлекала не
сентиментальная романтичность, а революционная
боевитость, дух протеста против социального зла и
несправедливости, свободолюбивые мотивы равенства, демократий
•и гуманизма.
Воспитанный на лучших
революционно-демократических традициях Белинского, Герцена, Чернышевского,
Добролюбова 'И других, Киров боролся за подлинно
народную, высокохудожественную, демократическую
литературу, беспощадно критиковал певцов «литературного
распада», мелкобуржуазного анархического бунта и
мещанства.
В своих статьях Киров пропагандировал произведения
передовых русских писателей, разъяснял большое
революционизирующее значение их творчества для судеб
революции, для борьбы рабочего класса с царизмом,
стремился подчинить все средства идейного воспитания масс/
в первую очередь литературу и искусство, делу свободы и
счастья народа, делу пролетарской революции.
Киров перечитал русскую и лучшие образцы
зарубежной классики. Он живо интересовался литературным
творчеством писателей народов России — Тараса
Шевченко, Мирза Фатали Ахундова, Шота Руставели, Коста
1 Данный раздел (стр. 263—281) написан в соавторстве с
доц. Б. М. Мостиевым.
264
Хетагурова, Адама Мицкевича, Шолома Алейхема и др.
Киров почитал выдающихся деятелей мировой
литературы—Шекспира, Гёте, Ибсена, Джека Лондона, Виктора
Гюго, Чарльза Диккенса и других. Он преклонялся перед
Пушкиным и Л. Толстым, восхищался М. Ю.
Лермонтовым, любил М. Горького, восторгался Белинским,
Герценом, Чернышевским и Добролюбовым, высоко ценил
Гоголя, Достоевского, Щедрина, Чехова и других. В
произведениях этих и многих других писателей он видел
воплощение затаенных народных дум и чаяний.
Обо всем этом мы судим по его многочисленным
статьям и рецензиям, которые публиковались в газете
«Терек». Они посвящались как творчеству отдельных
писателей, так и критическому анализу отдельных их
произведений. Газета, кроме этого, под руководством
Кирова широко отмечала юбилейные даты со дня рождения
или смерти выдающихся русских и зарубежных
писателей и деятелей культуры. Так, были отмечены 200-летие
со дня рождения М. В. Ломоносова, 100-летие со дня
рождения Т. Г. Шевченко и В. Г. Белинского, 30-летие со
дня смерти Н. А. Добролюбова, памятные некрологи
были посвящены Л. Н. Толстому, выдающимся русским
актерам Давыдову и Варламову и другим.
В газете систематически печатались рассказы многих
писателей, автобиографические данные и обзорные
статьи о творчестве классиков зарубежной литературы
(Шекспира, Гёте, Джека Лондона и др.).
В своих статьях Киров дал восторженную
характеристику М. Ю. Лермонтову: «Случайно взял Лермонтова,—
писал он,— и почему-то он совершенно иным стал в моих
глазах —его поэзия, конечно, удивительно своеобразна.
Помогло в его усвоении, очевидно, мое знакомство, хотя
и слабое, с Кавказом. Какова должна была быть сила
воображения, наблюдательность ,и проникновенность у
человека, так высокохудожественно и образно
описавшего Кавказ»1.
Со словами большой сердечности и теплоты Киров
отзывался в своих статьях о русских революционных
демократах. Он подчеркивал, что выработанная ими
идеология стала заметной вехой в истории передовой
общественной и революционной мысли.
1 ЦПА ИМЛ, ф. 80, оп. 8, д. 19, л. 35.
265
В мае 1911 г. Киров написал статью «Великий
искатель», где дал марксистский анализ
общественно-литературной деятельности В. Г. Белинского, назвал его
«Моисеем русской общественной мысли», подчеркнул
материализм его взглядов. «Белинский решительно порывает с
идеализмом, вскрывает противоречие между диалектикой
и системой в философском учении Гегеля, наносит удары
по доморощенным гегельянцам и шеллингианцам и
становится одним из талантливейших пропагандистов
материалистического понимания природы и отношения к ней
человека»1.
Проникнутая революционным пафосом статья Кирова,
посвященная 100-летию со дня рождения В. Г.
Белинского, в условиях подцензурной печати была смелым
вызовом существующему строю. В ней он пригвоздил к
позорному столбу истории «мрачную эпоху» романовской
России, поднял на пьедестал славы и величия одного из
самых ненавистных царизму революционеров —
Виссариона Белинского. Эпиграфом к своей статье Киров взял
слова «Чем ночь темней, тем ярче звезды».
17 ноября 1911 г. в газете «Терек» появилась
статья Кирова, посвященная революционеру-демократу—
Н. А. Добролюбову. В ней он отметил мужественную
борьбу Добролюбова против «темного царства», его
стремление к свету, прогрессу и революционному
обновлению России. Статья подчеркивала бессмертие
Добролюбова, величие его дел. «Прошло 50 лет со дня смерти
великого русского критика, великого русского человека,
чья память останется в веках»2,— писал Киров о нем.
Киров дал высокую оценку русскому революционеру-
демократу А. И. Герцену. «Заветы Герцена,—писал он,—
так свежи, наша современность так близко подошла к
ним, что как будто ничто не разделяет нас от автора
«Былое и думы». Постепенно и неуклонно выковывался
исключительный характер возвышенной личности
Герцена, слагалось яркое миросозерцание, крепла и
утверждалась свободная мысль... Герцен был величайшим умом,
беззаветно любившим свою родину, одним из лучших
авторов русской общественности»3.
1 Газ. «Терек», 11 мая 1911 г.
2 Газ. «Терек», 17 ноября 1911 г.
3 Газ. «Терек», 15 апреля 1914 г.
266
Проследив общественно-политическую деятельность
Герцена на разных этапах революционного пути, Киров
отметил и его колебания, утопизм политических
взглядов. «Герцен, глядя на «гнилой Запад», во многом
разочаровался, пережил много тяжелых лет и ставил кресты
над идеалами, которым раньше молился»1. Но Киров
четко различал величие Герцена, его революционность,
верность народным идеалам и свободе. Он решительно
выступал против тех, кто хотел «примазаться» к
«великим заветам» революционных демократов, сделать их
знаменем русской контрреволюции.
13 апреля 1914 г. видный деятель партии кадетов
Ф. И. Родичев прочитал в гор. Владикавказе лекцию об
А. И. Герцене, где пытался доказать, что Герцен является
идеологом и родоначальником
«конституционно-демократической партии», ее идейным вождем. Киров сурово
осудил зарвавшегося кадета, показал всю фальшивость его
концепции, неблаговидные приемы, попытку использовать
имя Герцена в своих политических планах. В рецензии
на лекцию Ф. И. Родичева 25 апреля 1914 г. Киров писал,
что «лекция носит тенденциозный, субъективный
характер... Ф. И. Родичев задался весьма парадоксальной
задачей — усыновить Герцену идейное содержание той
партии, представителем которой лектор является. Это не
только рискованно, но и просто неблагодарно по
отношению к Герцену. Кроме неслыханной смелости лектор не
имеет никаких оснований к тому, чтобы тащить себя за
уши к заветам Герцена»2.
На страницах газеты «Терек» печатались статьи,
посвященные и Чернышевскому.
С. М. Киров «высоко ценил русских революционеров-
демократов, их материалистическое учение, беззаветную
преданность народу и мужественную борьбу против
самодержавной деспотии, он был страстным
пропагандистом их революционного мировоззрения, призывал
изучать их произведения, быть такими как они.
Взгляды и высказывания Кирова о русских
революционных демократах совпадают с ленинской оценкой их
общественно-политической и
литературно-публицистической деятельности.
Большое место в своих статьях Киров отводит клас-
1 Газ. «Терек», 15 апреля 1914 г.
2 Там же.
267
сической русской литературе второй половины XIX в.
Много пишет он о Толстом, Н. Островском, Чехове,
Некрасове, Салтыкове-Щедрине, Достоевском, Тургеневе,
подвергает критическому анализу их творчество,
рецензирует отдельные произведения, подчеркивает
особенности того или иного писателя, сильные и слабые стороны в
творчестве каждого из них.
В серии блестящих статей Киров показал, что
подлинное величие и своеобразие русской классической
литературы XIX в. заключается в ее реализме, глубочайшей
народности, остром социальном критицизме, в связи с
освободительной борьбой русского народа.
Полемизируя с литературоведом А. Н. Лисовским,
Киров излагает некоторые свои взгляды на развитие
русской классической литературы второй половины XIX в.
Считая вторую половину прошлого века великой эпохой,.
Киров указывает на крушение «идей, питавших надежды
поколений», на переворот, происшедший во всех областях
общественной жизни.
А. Н. Лисовский заявлял, что «современность
слишком сложна и многообразна, чтобы разум, исходя из нее,,
мог ясно видеть будущее». Киров, наоборот, считал, что
на горизонте человеческой жизни, как бы она ни была
далекой и туманной, «всегда мерцают огоньки будущего»,,
человеческий разум способен в общих чертах предвидеть
будущее, предсказать объективный ход исторического
развития.
Нельзя согласиться, говорит Киров, и с
социологическими концепциями лектора: сначала разум, а затем
воля, а также с его пессимизмом насчет безотрадного*
взгляда на силу человечества, пасующего перед
будущим. Человечество не боится будущего, незаметная
работа миллионов сегодня кует будущее завтра,
закладывает основы новой жизни на будущее. Поэтому
отказаться от созидательной работы во имя будущего — это-
значит вообще загубить прогресс человечества.
В другой лекции, прочитанной во Владикавказском
городском театре 14 апреля 1910 г. на тему: «Жизнь и
литература в России и на Западе», Лисовский утверждал
зависимость (подражательный характер) русской
литературы от западноевропейской литературы. Неправильно
трактуя творчество Чехова, «разрушившего создание
национальных идей в русской литературе», Лисовский:
268
категорически заявлял, что «невинные народные идеалы
исповедуются только для того, чтобы никогда не
осуществиться...» Неверны были и другие его утверждения, в
частности, его оценка литературного творчества
некоторых русских писателей.
Киров, присутствовавший на лекции Лисовского, на
второй день откликнулся на нее специальной статьей.
Подвергая сомнению основное содержание лекции, он
критиковал целый ряд его ошибочных .и вредных позиций.
В частности, Киров подчеркивал самостоятельный
национальный характер русской литературы. «Самым
характерным в европейской литературе почти всего прошлого
века является создание национальных идей. И русская
литература в этом отношении нисколько не отстает от
западноевропейской. Творчество Чехова обогатило
национальную идею мотивами более высокой
общечеловеческой литературы, а не разрушила их. Нельзя согласиться
и с парадоксальным мнением лектора, что русская
литература XIX и начала XX века осуществляла идеалы
западноевропейской литературы и «наоборот. Между тем, при
более детальном анализе общественных условий,
породивших литературу прошлого столетия, лектору не
показалась бы странной такая быстрая смена богов у
поколений прошлого века и установилась бы более тесная связь
русской литературы с русской же (а не
западноевропейской) жизнью»1.
Сложное и противоречивое литературное наследие
великого русского писателя Ф. М. Достоевского давно
привлекало внимание С. М. Кирова. Его поражала
исключительная художественная сила писателя, воплотившего в
своих произведениях безмерные человеческие страдания
«бедных людей», «униженных и оскорбленных». Киров
приветствует Достоевского там, где он протестует против
социального неравенства, показывает ложь и лицемерие
буржуазии и дворянства, циничность капиталистических
порядков, подлость, мерзость, и протестует против его
реакционных положений, противоположных русской
действительности.
«Взоры одних (героев Достоевского.—М. Г.), —
пишет Киров,— устремляются к небу, другие, их
большинство, ищут спасения здесь, на земле. Первые счастливы,
Таз. «Терек», 16 апреля 1910 г.
269
или почти счастливы, вторые обречены на сплошное,
доходящее до кошмарного ужаса страдание»1. Если первым,
устремившим свой взгляд на небо, Достоевский уготовил
счастье, то вторым, ищущим зем«ого счастья, он сулит
кошмары и ужасы. Значит, спасение только в небесах, а
на земле не пытайся что-либо изменить — такова
реакционная суть философских концепций Достоевского.
Киров боролся против этих выводов писателя, хотя высоко
ценил его, считал автора «Идиота» и «Братьев
Карамазовых» «знамением времени».
Пьесы А. Н. Островского, утвердившего критический
реализм в русской драматургии, подкупали Кирова своей
жизненной правдой. Киров прорецензировал такие пьесы
драматурга, как «Бешеные деньги», «Семейная картина»,
«На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и
овцы» и «В чужом пиру похмелье».
Подчеркивая реализм драматургии Островского,
художественную четкость созданных им образов, Киров
отметил большое воспитательное значение творчества
драматурга.
В политической и публицистической работе Киров ча:
сто использовал образы, созданные великим русским
сатириком М. Е. Салтыковым-Щедриным.
Киров интересовался творчеством и таких писателей,
как Лесков, Успенский, Короленко, Михайлов,
Данилевский, Боборыкин и др.
Киров ценил реалистическую русскую литературу,
гордился ее успехами. Он много раз подчеркивал, что
«литература должна быть понятной и близкой народу,
служить его идеалам, его устремлениям».
Венцом реалистической русской литературы второй
половины XIX и начала XX в., ее гордостью и величием
было бессмертное творчество Л. Н. Толстого.
Киров прорецензировал роман Толстого «Анна
Каренина», назвав его «бессмертным романом величайшего
художника». Он отметил исключительную
художественность романа, огромную разоблачительную силу,
направленную против лицемерия, безнравственности, пошлости,
духовного оскудения высшего света и бюрократического
чиновничества.
1 Газ. «Терек», 31 января 1911 г.
270
9 ноября 1910 г., через два дня после смерти Л. Н.
Толстого, Киров пишет статью «Лев Толстой», где выражает
чувства миллионов, скорбящих по поводу тяжелой
утраты, отмечает, какую великую невозвратимую утрату
понесла русская и мировая литература со смертью
«великого художника». Отмечая «величие и бессмертие
гениального писателя», Киров, подобно В. И. Ленину,
рассматривал творчество Толстого во всей сложности его
противоречивого мировоззрения и творчества. Он
показал, что эти противоречия лежат в самой русской
действительности, в русской крестьянской революции,
выразителем которой выступал Л. Толстой.
Киров призывал бережно хранить память великого
сына русского народа, глубоко изучать его произведения,
учиться у него художественному мастерству и
беззаветной любви к родине .и народу.
С. М. Киров вел беспощадную борьбу против
упадочнической литературы и идеологической реакции в области
литературы и искусства. В многочисленных статьях он
подвергал уничтожающей критике таких модных
писателей, как Андреев, Арцыбашев, Сологуб, Гиппиус,
Мережковский и др., выступал с резкой критикой в адрес
«веховских» борзописцев, стремившихся опошлить
марксизм, выхолостить его революционное содержание.
Киров считал, что создание новой социалистической
культуры возможно на почве соединения лучшей части
демократической интеллигенции с освободительным
движением пролетариата. Подвергая уничтожающей критике
«веховцев», он писал: «Что касается значения
интеллигенции в общественной жизни, то выступление
«веховцев» в данном случае явилось'как бы печальным недора*
зумением. Интеллигенция служит светильником, с
помощью которого человечество ищет дорогу из царства
необходимости в царство свободы». Он всеми силами
стремился привлечь на сторону революции лучшую
передовую часть интеллигенции, сделать ее духовным
наставником народных масс, ее.«светильником» и
революционным просветителем.
Гордясь великими творениями русской классической
литературы, Киров в то же время отмечал печальное
положение русских писателей в дореволюционной России,
для которых царизм создал невыносимые условия,
преследуя их, подвергая репрессиям, замалчивая их произ-
271
ведения. Многие из писателей «так и умирали, не получив
официального признания у себя на родине»1.
В кировской публицистике есть немало статей, в
которых он воздает должное отдельным представителям
русской культуры за их преданность народу, за
самоотверженную борьбу против бесправия, нищеты и
отсталости, хотя они по своим взглядам были далеки от
революционной социал-демократии.
В эти годы на страницах газеты «Терек» С. М. Киров
ведет неустанную борьбу за дальнейшее реалистическое,
демократическое развитие русской литературы, активно
поддерживает и популяризирует творчество великого
пролетарского писателя М. Горького.
А. Н. Лисовский в своей лекции сделал попытку дать
сравнительную характеристику двум, на его взгляд,
самым крупным художникам современности — Горькому и
Андрееву. Лектор ошибочно считал, что их идеалы
совпадают, а литературное творчество однозвучно. Верный
ленинским принципам партийности «и народности
литературы, Киров обнажает безыдейность, пустоту и
упадочничество творчества Андреева и с восхищением говорит
о жизнеутверждающем, глубоко реалистическом
творчестве М. Горького. «Поставить этих двух художников на
одну доску есть меньше всего данных. То, что наполняет
Горького, возбуждает в нем религиозный экстаз, с таким
же экстазом разбивается Андреевым. Что же касается
их богов, то здесь они решительно друг друга отрицают...
Мятущаяся душа Андреева и до настоящего времени не
может найти выхода «из страшного круга «так было, так
будет», в то время, как другой наш соотечественник,
Горький, горячо верит и той верой пылают все его
произведения, что «так было», но скоро «такие будет»2.
С. М. Киров не мог яе приметить гигантской фигуры
М. Горького, его необыкновенный художественный талант
и новый метод литературного творчества. Новаторский
дух, огромный размах литературного гения,
глубокая разоблачительная сила горьковских творений,
самоотверженность и беззаветная преданность народу,
революции делали Горького знаменем всего нового,
передового, революционного в литературе, в общественной жизни.
1 Газ. «Терек», 26 января 1914 г.
2 Газ. «Терек», 16 апреля 1910 г.
972
Кирову импонировал Горький, устремленный в
будущее с ясной политической платформой борьбы за
интересы революции. Киров проникся искренней любовью к
великому пролетарскому писателю, и пламя этого
неугасимого чувства пронес через всю свою жизнь.
Киров призывал тщательно изучать произведения
писателя, жить его беспредельной верой в силу народа,
в победоносный, исход революции, учиться у него
художественному мастерству.
Противопоставляя Горького паникерам из буржуазной
интеллигенции, Киров показывал могучую
жизнеутверждающую силу новой пролетарской культуры, которую
рождала великая революционная эпоха.
Киров боролся и против другого представителя
упадочнической литературы — Арцыбашева, выпустившего в
1907 г. роман «Санин». В своей рецензии на пьесу
Арцыбашева «Ревность» Киров очень метко охарактеризовал
художественную физиономию автора—поклонение
всемогущему богу разврата, отрыв от реальной
действительности, создание нетипичных уродливых образов,
искусственная штамповка неземных героев и т. д.
Киров отмечал: «Автор с пошлостью находится в
близком родстве, а жизнь он не видит абсолютно». И
далее: «Особенно раздражает то, что автор муки своих
героев «изображает не как художник, перед взором
которого все равны, а с каким-то озлоблением, толкает людей
умышленно в пропасть пошлости и прелюбодейства. Он
не вскрывает человеческую душу, а просто рвет ее,
наслаждается теми муками, которыми болят страждущие
помощи. Получается своего рода художественный
софизм»1.
Стремление Арцщбашева уйти от острых социальных
вопросов в область пошлости и разврата Киров считает
попыткой увековечить существующий строй
эксплуатации и нищеты, ибо такое творчество льет воду на
мельницу реакции и буржуазии.
В годы столыпинской реакции оживилась религия.
Появились группы и целые общества, которые ставили
своей целью найти или создать такую религию, которая
соединяла бы в себе интересы эксплуататоров и
эксплуатируемых. Широкое распространение среди разочаровав-
1 Газ. «Терек», 2 ноября 1913 г.
18 М. С. Тотоев
273
шейся в революции буржуазной интеллигенции получила
в эти годы проповедь богоискательства.
Киров в своих статьях критикует последователей
религиозных взглядов Гиппиуса, Сологуба, показывает
связь их творчества с реакцией.
Борясь за реалистическую, связанную с жизнью народа,
партийную литературу, верную идеалам -пролетарской
революции, Киров сражался за победу
социалистической идеологии, за народность и партийность
литературы и искусства. Его партийная революционная
публицистика сыграла немаловажную роль в разгроме
реакционной упадочнической литературы на Северном Кавказе,
в становлении социалистического реализма в литературе
и искусстве, в победе пролетарской идеологии в России.
Параллельно с борьбой против андреевых, арцыбашевых,
Гиппиусов и других, Киров с величайшей заботливостью
помогал росту пролетарских писателей, поддерживал
реалистические начинания молодых литераторов,
пропагандировал их художественные произведения.
* * *
На марксистских позициях стоял С. М. Киров и в
вопросах театрального искусства.
Киров с первых же дней работы в газете «Терек»
поставил перед собой задачу использовать большие
возможности сцены в интересах революции, в интересах
политического пробуждения масс. Первые маленькие
репортажи из городского театра говорили о том, что молодой
«газетчик» обладает острым наблюдательным глазом,
тонким художественным вкусом и критическим складом
ума.
По опубликованным рецензиям можно проследить
рост публицистического мастерства Кирова и его
познаний в области театрального искусства.
Прогрессировало »и идейное влияние Кирова на
коллектив театра, на отдельных артистов. Он стал
«зеркалом» театра, глядя в которое они видели свои достижения,
свои промахи и неудачи. За рецензиями Кирова
утвердилось твердое общественное мнение, что они «честны,
квалифицированны и умны». «Рядовой журналист» стал
духовным советником и наставником работников театра,
«нештатным вторым режиссером» театра.
Под влиянием Кирова значительно изменился репер-
274
туар театра, в нем больше стало реалистических
социально целенаправленных пьес. В многочисленных рецензиях
на театральные постановки он боролся за подлинное
народное реалистическое искусство, пропагандировал
классические произведения русской и мировой драматургии;
он подвергал уничтожающей критике пьесы «модных»
писателей, представителей упадочнической литературы,
сентиментально-мещанские драмы писателей,
ориентировавшихся на «интеллигентного обывателя». Он горячо
поддерживал каждый удачный опыт постановки
подлинно художественного, идейно глубокого произведения,
энергично возражал против опошления и искажения
таких произведений. Во всех своих рецензиях в первую
очередь Киров говорит о сюжетном содержании
постановки, о ее идейно-познавательной ценности.
Киров бережно относился к молодым актерским
талантам, учил их преданности народу, верности
реалистическим принципам искусства. Он стоял у истоков
творческого взлета выдающегося советского артиста Евгения
Вахтангова, которому он как-то говорил: «Сила искусства
в неразрывной связи с жизнью народа, с революцией, с
борьбой народа»1.
Как в вопросах театрального репертуара, так и в
оценке исполнительского мастерства артистов, режиссуры
прослеживается то же направление — утверждение
реалистического стиля игры и постановки, борьбы в целом
за реалистическую культуру театрального искусства.
Киров требовал от актеров искренности, простоты,
сыгранности.
Высокую оценку в своих рецензиях Киров дал
гастролям во Владикавказе Петербургского передвижного
драматического театра-. «Передвижной театр для
Владикавказа,— писал он,— явление исключительное. В нем едва
ли не впервые владикавказцы видят художественную
драму, истинное сценическое творчество»2.
В 1915 г. во Владикавказе проходили гастроли
артистов Малого театра. Реалистическая манера игры
артистов, глубокая психологическая разработка ролей,
свежий жизнеутверждающий репертуар снискали артистам
Малого театра большое уважение и исреннюю благодар-
1 ЦПА ИМЛ, ф. 80, оп. 7, д. 18, л. 13.
2 Газ. «Терек», 12 мая 1912 г.
275
ность владикавказского зрителя. Выражая чувства
горожан, Киров писал: «Прошла третья и последняя гастроль
артистов Малого театра. И остается только пожалеть, что
гастролеры так мало гостили у нас. Редки во
Владикавказе интересные гастроли, а гастроли хорошей драмы
исключительно редки. Прошли три спектакля и теперь
остается жить только воспоминаниями очень богатыми и
очень интересным^»1.
Исключительно тепло отзывался он о выдающемся
исполнительском мастерстве артистов О. Н. Давыдова,
К. А. Варламова, о балерине Е. В. Гельцер и др.
Среди кировских рецензий об искусстве встречаются
очень интересные высказывания о музыке.
Киров любил музыку, глубоко чувствовал ее. В
ноябре 1912 г. Сергей Миронович писал своей будущей жене
из Томской тюрьмы: «Как ваша музыка? Надеюсь, что
«Смерть Азы» Вы знаете в совершенстве. Давно не
слышал музыки и чем дальше она от меня, тем большую
приверженность чувствую к ней. Впрочем, это ведь так
бывает. При настоящих условиях, вероятно, и я способен
был заняться музыкой. Берегите свое богатство музы:
кальное!»
В 1912 г. во Владикавказе проходили гастроли
симфонического оркестра Терского казачьего войска под
управлением И. А. Труффи. В своей рецензии Киров писал о
впечатлении, произведенном этим оркестром, отмечал,
что «особенно хорошо была исполнена вторая часть
симфонии Калашникова».
В том же 1912 г. в городе проходили гастроли
артистов оперной труппы. Обстоятельную рецензию Киров
дал на оперу «Евгений Онегин». Сергей Миронович
любил и с удовольствием слушал классическую музыку,
оперы «Кармен», «Хованщина», «Иван Сусанин» и др.
«Можно сказать, когда умрут все старые оперы,—
писал он 24 марта 1916 г.,— то «Кармен» уйдет
последней. Опера поистине исключительная. Здесь редкое
сочетание драматического действия и музыкальных
настроений. Поэтому эту оперу любят. Богатое драматическое
содержание помогает лучше понимать музыку».
Киров придавал огромное значение хорошей музыке.
Он утверждал, что все подлинно художественное и пре-
1 Газ. «Терек», 19 августа 1915 г.
276
красное, способное пробудить светлую и торжествующую
радость, освещает и согревает жизнь человека. Красота
музыки имеет своим источником красоту реального мира,
человека и его деяний,— любил говорить Сергей
Миронович. Главное, что всегда выделял Киров в искусстве,—это
его громадную цивилизующую оилу, могучее влияние на
народное самосознание, способность развивать
эстетические и вообще духовные потребности человека,
гармонически влиять на весь комплекс человеческих чувств и
переживаний.
Искусство всегда должно служить упрочению связи
человека с жизнью, с прогрессом в развитии общества,
оно широко распахивает окна в мир общественных
отношений всех времен и народов.
Искусство, открывая новое в жизни человека и
человечества, пробуждает безграничную потребность в
знаниях, тягу к справедливости, к свободе. Эту свою
благородную миссию,— говорил Киров,— искусство может
выполнить только тогда, когда оно будет подлинно
народным, правдивым -и реалистическим. Если народ и
художник чувствуют и мыслят по-разному, то произведение
искусства не сможет ни объединить, ни возвысить чувства,
мысли и волю людей. Этого не произойдет и в том случае,
указывал Киров, когда актер, писатель и публика —
единомышленники, но художник не сумел затронуть чувства
людей, то есть, попросту, создал слабое художественное
произведение.
Таковы были взгляды молодого революционера,
пламенного партийного публициста и великолепного
литературного и театрального критика С. М. Кирова о
литературе и искуостве.
Коммунист-интернационалист Киров был страстным
проповедником идей дружбы народов. Бережно, с
большим вниманием и заботой он относился к творчеству
великого сына осетинского народа, основоположника
осетинской литературы Коста Хетагурова. Он уловил в
творчестве певца обездоленных и угнетенных горцев глубокий
социальный смысл, революционную страсть, огромную
мощь идейного и нравственного воздействия на массы.
По инициативе Кирова газета «Терек» помещала стихи,
статьи и другие материалы, посвященные Коста Хета-
гурову.
10 августа 1915 г. Киров писал по поводу стихотворе-
277
ния молодого поэта Андрея Гулуева: «Одинокий голос
рассказывает о непосредственнных впечатлениях осетина-
интеллигента от посещения могилы Коста Хетагурова,
вновь поднимает вопрос о достойном увековечении имени
чуть ли не единственного поэта, выступившего в
национальной литературе». Киров привел строки из
стихотворения Гулуева, опубликованного тогда же в газете
«Терек»:
Плачет могила людьми позабытая,
Жалкая надпись на жалком кресте.
В 1916 г. было отмечено 10-летие со дня смерти К.
Хетагурова. По инициативе Кирова газета «Терек» в
продолжение марта месяца 1916 г. опубликовала несколько
статей, посвященных жизни и общественно-литературной
деятельности Коста. Среди этих материалов была и
статья молодого учителя В. Д. Абаева, в которой дана
правильная оценка Коста Хетагурова. «В народной
массе осетин,—писал В. Д. Абаев,— все возвышенное, все
лучшее, светлое и прекрасное связано с именем Коста.
Коста — гений, творец, альтруист, путеводная звезда
униженных и оскорбленных — вот понятия осетин, из
которых слагается народный памятник
поэту-гражданину»1.
С. М. Киров с большим вниманием и заботой
относился к национальной литературе, поддерживал многих
начинающих писателей. .В рецензии на альманах «Утро
гор», изданный в Баку группой демократических деятелей
осетинской культуры X. Уруймаговым, А. Кулаевым,
Г. Цаголовым, А. Кануковым и др., он приветствовал
выход альманаха. «(Немногочисленная литература,—
писал он,—посвященная нуждам кавказских
народностей, обогатилась только что вышедшей книжкой
альманаха «Утро гор». Киров подчеркнул, что «первый номер
альманаха составлен очень удачно и разнообразно», что
«книга издана изящно», «очень интересно», и в конце
пожелал «этому несомненно полезному изданию самого,
широкого распространения». В этой же рецензии Киров
исключительно похвально отозвался о стихотворениях
Г. Цаголова: «На развалинах замка в Махческе»,
«Муза?., мне душно среди звуков ликующих». Сергей
Миронович отметил, что они проникнуты «тоской народов забро-
1 В. Абаев. К. Хетагуров и его время. Тбилиси, 1961, стр. 131.
278
шенного края и вместе с тем горячей верой в светлое
будущее».
Отдельные осетинские писатели прошли кировскую
школу революции, следовали его советам, всегда стояли
на реалистических позициях, на позициях народности и
партийности литературы. Борясь против представителей
буржуазно-монархической и националистической
идеологии горских народов (Г. Баев, А. Цаликов и др.), Киров
вместе с тем любовно воспитывал писательскую
молодежь Осетии. Он оказал помощь поэту Андрею Гулуеву,
драматургу Дмитрию Кусову, прозаику Дзахо Гатуеву,
поэту и публицисту Георгию Цаголову и другим.
Стремясь привлечь на сторону революции демократическую
горскую интеллигенцию, Киров содействовал публикации
на страницах газеты «Терек» статей, рисующих
безрадостную жизнь горцев, их тяжелую долю, безземелье и т. д.
В 1916 г. по совету СМ. Кирова молодой Асланбек
Шерипов опубликовал ряд переводов чеченских легенд,
отредактированных Кировым. В газете были
опубликованы также статьи Саханджери Мамсурова, в том числе
статья, направленная против атамана Терского казачьего
войска Караулова.
На страницах газеты «Терек» при содействии С. М.
Кирова печатались статьи А. Гассиева, X. Уруймагова,
Д. Гибизова, Г. Дзасохова, Е. Бритаева, Г. Цаголова и
др. Киров сыграл выдающуюся роль в формировании
идейных взглядов и реалистических принципов многих
кавказских писателей, в подъеме национальной культуры
горских народов.
Борясь за культурный подъем горских народов, Киров
разоблачал реакционную колонизаторскую политику
царизма, тенденциозную клевету по адресу горских
народов, якобы неспособных к восприятию современной
цивилизации и культурных достижений. Опровергая подобных
«знатоков горской психологии», Киров в статье «К
изучению Кавказа» призывал тщательно изучать Кавказ,
верить в могучие затаенные творческие силы горских
народов, создавать необходимые условия для освоения
«кавказской целины». «Между тем, если смотреть на
Кавказ открытыми глазами,— писал он,— без всякого
предвзятого мнения, то мы найдем в нем много элементов
совершенно мирной культурной работы... И вместо того,
чтобы по возможности возделывать непочатую кавказ-
279
скую ниву, чтобы по мере сил содействовать
произрастанию в ней здоровых зерен культурной жизни,
интересующаяся Кавказом столичная пресса преподносит своим
наивным читателям обширные повести «В стране
абреков и прочих».
Эти проникновенные, проникнутые заботой о Кавказе,
о его мужественном и трудолюбивом народе, слова стали
как бы программой революционной и
культурно-прогрессивной деятельности Кирова на Кавказе.
Знал и любил Киров произведения и других
кавказских писателей. Известно его восторженное
высказывание о великом грузинском поэте Шота Руставели. Читая
поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»,
Киров воскликнул: «Ведь это музыка! Слушайте! Какие
чарующие мелодии, какая захватывающая поэзия, какая
глубина и свежесть мысли, какая панорама исторических
событий!»
25 февраля 1914 г. газета «Терек» посвятила
специальную полосу родоначальнику новой украинской
литературы Тарасу Шевченко. В трех статьях:' «Жизненная
драма Шевченко», «Певец злой доли» и «Идеэлы
Шевченко» дана подробная и всесторонняя характеристика
творчества великого кобзаря, подчеркнут революционный
демократизм его взглядов, его гуманизм и глубокая вера
в светлое будущее. Полоса была подготовлена Кировым.
Он призывал чтить память великого
поэта-революционера.
Положительную оценку в своих
литературно-критических статьях Киров дал еврейскому писателю Шолому
Алейхему.
Киров любил и очень высоко ценил поэзию Гёте, с его
глубоким проникновением в недра и тайники жизненных
явлений и красоты природы. Киров называл Гёте
художником-гением. «Ведь говорят,— писал Киров,— что Гёте
мог видеть, как распускаются почки деревьев, настолько
сильно было воображение гения»1.
С большим сочувствием и пониманием Киров
относился к многолетней освободительной борьбе польского
народа против немецких, шведских и других захватчиков,
от души желал польскому народу свободы и суверенного
национального развития. Киров отдавал должное передо-
1 Музей С. М. Кирова и Г. К.Орджоникидзе, ф. 1, оп. 3, д. 2,л И*
280
вым деятелям польской культуры. Он высоко ценил
Адама Мицкевича и одобрительно отзывался о Генрике Сен-
кевиче.
В ноябре 1916 г. Киров написал статью «Генрик Сенке-
вич», посвященную памяти выдающегося польского
писателя. Творчество Сенкевича он рассматривал в плане
служения освободительной борьбе польского народа.
«Своему народу,—писал Киров,—он создал великую легенду,
легенду прошлого, как ту мощную духовную силу, которая
движет настоящим... Сенкевич умер; умер в такой
момент, когда польскому народу более чем когда-либо
нужна была его общественная работа, его нравственная
поддержка, и нет среди современных польских писателей
человека такой нравственной силы и авторитета, который,
как Сенкевич, сумел бы в эти минуты испытаний
говорить польскому народу веские слова»1.
Взгляды и идеи Кирова о литературе народов России
и зарубежных стран представляют цельную
последовательную систему борьбы за реализм, народность и
высокую художественность.
Борьба Кирова против идеологической реакции, его
заботливое отношение к новой реалистической
пролетарской литературе, его талантливая интерпретация
марксистско-ленинских принципов литературы и искусства
сыграли неоценимую роль в идеологической борьбе
ленинской партии в победе новой социалистической культуры
вообще, народов Северного Кавказа в частности.
1 Газ. «Терек», 8 ноября 1911 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сравнительно краткий обзор истории культуры и
общественной мысли в Северной Осетии в период
империализма прежде всего свидетельствует о богатстве
духовной жизни народа и о ее связях с духовной
жизнью других братских народов и раньше всего с
духовной жизнью русского народа.
Это придавало как культуре, так и общественной
мысли осетинского народа рассматриваемого периода
черты интернациональной культуры. Представители
передовой осетинской интеллигенции не замыкались в
своей «национальной» скорлупе, они решительно боролись
против националистических предрассудков и взглядов
части осетинской интеллигенции, пропагандируя идеи
интернационализма, дружбы и солидарности народов..
Настоящее исследование, как первая попытка
обобщения истории культуры и общественной мысли
начала XX в., не претендует на исчерпывающее изложение
всех проблем эпохи. Например, нами не освещен
вопрос о народном эпосе, собиранием и изучением которого
занимались многие видные культурные деятели этого
периода (Г. Цаголов, Ц. Амбалов, М. Гарданов, С. Ма-
митов, Б. Туганов, Г. Кесаев и др.). В этом вопросе они
находили огромную поддержку со стороны крупного
русского ученого В. Миллера и других русских ученых.
Напечатанные ими статьи о народном эпосе знакомили
не только осетинскую, но и русскую читающую публику
с богатствами устного народного творчества
осетинского народа, одновременно способствуя также развитию и
обогащению этнографии об Осетии.
Мы не выделили специальным разделом вопрос о
том вкладе, который внесли в начале XX в. русские
ученые в изучение истории, этнографии, археологии и
антропологии горцев вообще, осетин в частности, ибо
это должно быть предметом особого исследования.
Нами недостаточно освещен вопрос о деятельности
Терска-Дагестанского комитета РСДРП, не проанали-
282
зированы его листовки, прокламации и воззвания с
точки зрения развития и распространения марксистской
мысли в крае.
Нами ограничен круг деятелей,
общественно-политические взгляды которых мы осветили более развернуто.
Между тем этот круг мог бы быть значительно
расширен за счет Б. Туганова, А. Канукова, Ц. Амбалова,
А. Кубалова, С Гадиева, С. Мамитова и др. К тому же
характеристика общественно-политических взглядов
деятелей, о которых мы говорили, далеко не является
исчерпывающей.
Как культура, так и общественная мысль
прогрессивного, демократического направления развивались в
упорной борьбе с представителями
буржуазно-монархической и националистической идеологии. Лучшими
представителями прогрессивной, демократической
культуры и общественной мысли осетинского народа
были выдающийся публицист и писатель Георгий Цаго-
лов, поэт-революционер Цомак Гадиев, замечательный
публицист-демократ и философ Афанасий Гассиев,
активный общественный деятель, революционер-учитель
Харитон Уруймагов и другие.
Буржуазно-монархический и националистический лагерь возглавляли
владикавказский городской голова Г. Баев, историк А. Код-
заев, меньшевик-панисламист А. Цаликов и др., а
также духовные лица и их реакционный орган «Чирис-
тон цард» («Христианская жизнь»).
Демократическая культура и общественная мысль в
Северной Осетии развивались прогрессивно прежде
всего благодаря благотворному влиянию идей
марксизма-ленинизма.
Развитие капитализма в крае, и на этой основе
дальнейший рост рабочего класса, обострение
классовых противоречий, все большее сближение с Россией в
экономической и духовной областях создавали
благоприятную почву для распространения идей
революционного марксизма среди рабочих и крестьянской
бедноты.
Социал-демократическое движение в Осетии
возникло в 1903—1904 гг. Созданный и действовавший в
подполье Терско-Дагестанский комитет РСДРП (с центром
во Владикавказе) своими революционными листовками,
воззваниями и подпольной работой способствовал подъ-
283
ему революционно-освободительной мысли, оказывал
большое влияние на умы передовой интеллигенции,
пропагандировал и распространял идеи
революционного марксизма, особенно в годы первой русской
революции.
Одним из проявлений благотворного влияния идей
марксизма на передовую горскую интеллигенцию
являлся перевод на осетинский язык в 1906 г. величайшего
документа революционного марксизма «Манифеста
Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса.
Подпольную деятельность революционных социал-
демократов с 1909 г. возглавлял С. М. Киров, который
широко был связан с партийными организациями
важнейших городов области, а также с представителями
передовой горской интеллигенции. Огромное значение
имела его революционная публицистика. Статьи
Кирова оказывали мощное воздействие на умы передовых
людей народов Северного Кавказа, способствовали
росту политического сознания трудящихся.
Представители передовой горской интеллигенции — общественные
деятели и публицисты, поэты и писатели, юристы и
врачи, лесничие и агрономы и др. деятели,
проводившие одновременно со своей специальностью в той или
иной степени прогрессивную работу на поприще
культуры, в его статьях находили ответы на волновавшие их
вопросы. За эту моральную помощь передовая горская
интеллигенция и трудящиеся заслуженно отвечали ему;
беспредельным уважением и искренней любовью.
На формирование революционных марксистских
взглядов у революционной части горской
интеллигенции непосредственное влияние оказывали
большевистские организации Ростова, Владикавказа, Грозного,.
Баку, Тифлиса. С. М. Киров, возглавляя терских
большевиков, внес в это дело свою большую лепту.
Результаты этой длительной, трудной и сложной
работы были налицо. К моменту Октября у всех горских,
народов Северного Кавказа была достойная
революционная интеллигенция, возглавившая под руководством
большевистских организаций героическую борьбу
трудящихся за свободу и счастье.
В предреволюционные годы в Осетии была
значительная группа революционной, марксистски
образованной интеллигенции. Не случайно Серго Орджони-
284
кидзе отмечал: «Если взять Осетию, то здесь имеются
товарищи, прошедшие школу марксизма».1
Серго Орджоникидзе, очевидно, имел в виду таких
видных деятелей революционного движения, как
С. Мамсуров, Г. А. Цаголов, А. Гостиев, С. Такоев,
Н. Кесаев, Д. Гибизов, Ц. Гадиев и др.
В предреволюционные годы в Осетии членов
большевистской партии было сравнительно мало, но они
все же были. Достаточно назвать таких деятелей как
С. Мамсуров (член большевистской партии с 1906 г.),
А. Ботоев (член большевистской партии с 1912 г.), Г. А.
Цаголов (с 1916 г.) и др.
Опираясь на революционную интеллигенцию, они
проводили большую подпольную работу в селах и
аулах Осетии, используя одновременно и легальные
возможности. Праб проф. Б. А. Цуциев, когда пишет:
«Несмотря на жестокие барьеры цензуры, марксистам
удавалось даже в легальной печати по-новому ставить все
жгучие проблемы освободительной борьбы осетинского
народа и горцев Северного Кавказа в целом, освещать
их с позиций марксистско-ленинской теории и
поднимать общественную мысль на новую высоту, с которой
видны были коренные исторические задачи и
перспективы революционной борьбы трудящихся масс Осетии
и всего Северного Кавказа».2
Передовые представители общественной мысли
осетинского народа, как и других народов России, были
замечательны тем, что они, как говорил М. И. Калинин,
действовали и мыслили всероссийски; они свой
маленький народ рассматривали как младшего брата
большого русского народа, а свой родной край, как
органическую часть огромной и великой революционной,
демократической России. В этом их огромная заслуга
перед своим народом и историей.
Наиболее видные прогрессивные и демократические
деятели осетинской интеллигенции (Г. М. Цаголов,
Ц. Гадиев, X. Уруймагов и др.) оказали значительное
воздействие на рост классового и идейно-политического
сознания своего народа, и, прежде всего, на его молодое
поколение, лучшие представители которого в дальней-
1 Г. К. О р д ж о и и к и д з е. Статьи и речи. М., 1956, стр. 132.
2 «Ученые записки» СОГПИ, т. 24, 1959, стр. 69.
285
шем оказались достойными продолжателями их
лучших традиций. В числе их можно назвать Г. А. Цаголо-
ва, Д. Гибизова, К. Борукаева, Н. Кесаева, Д. Тогоева,
К. Дигурова, А. Гостиева, X. Рамонова и др., которые
под руководством терских и владикавказских
большевиков во главе с С. М. Кировым возглавили борьбу
трудящихся Осетии за победу социалистической
революции.
Отрадно отметить и то, что на базе возникновения
и развития осетинской исторической печати зародилась
и развилась прогрессивная и боевая публицистика на
родном осетинском языке. Одним из лучших
осетинских публицистов на родном языке был Цомак Гадиев.
Другим отрадным явлением рассматриваемого
периода явилось дальнейшее развитие
материалистической философской мысли в Осетии, лучшими
представителями которой явились А. Гассиев, Ц. Гадиев,' Г.
Дзасохов и др.
Еще более отрадным явлением было то, что
осетинская художественная литература в тяжелые и мрачные
годы царизма шла в ногу с жизнью, отражала чаяния,
нужды и стремления народа, служила интересам
революции, задачам пропаганды идей
революционно-освободительного движения.
В целом осетинская общественная мысль, вопреки
реакционной политике царизма, показала себя зрелой,
оказалась на уровне требований и задач
освободительного движения. Она помогла своему народу
приобщиться к великому освободительному движению русского
рабочего класса и русского народа, встать под
революционное знамя рабочего класса и внести свою лепту в
героическую летопись Великого Октября.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 5
Глава /. Дальнейшее развитие общественного движения и
культуры осетинского народа 13
1. Из истории социально-экономического развития
Северной Осетии в период империализма —
2. Развитие революционно-освободительного и социал-
демократического движения 21
3. Первая попытка перевода «Манифеста
Коммунистической партии» на осетинский язык 33
4. Осетинская интеллигенция в начале XX в. и борьба ее
передовой части против представителей реакционной,
буржуазно-монархической идеологии . . 38
5. Передовое осетинское учительство в борьбе за
народное просвещение и принципы прогрессивной педагогики. 45
а) Развитие народного образования в начале XX в. —
б) X. Уруймагов—последователь великого русского
педагога К. Д. Ушинского 57
в) Прогрессивные педагогические взгляды Г.
Дзасохова^ I к . 7 .....' 68
Глава II. Периодическая печать и публицистика. Развитие об-
щественно-политической, исторической и философской
мысли " . " .77
1. Зарождение осетинской периодической печати и
дальнейшее развитие .публицистики . . . ~ . —
2. Развитие исторической мысли. Критика
националистических взглядов. Исторические взгляды К. Хетагурова. 88
3. Публицистика и общественно-политические взгляды
Г. М. Цаголова ........ 122
4. Общественная и публицистическая деятельность А. Гас-
сиева в начале XX в.; переход его от идеализма к
материализму . 144
5. Краткий обзор общественно-политических взглядов
Ц. Гадиева, Е. Бритаева, М. Гарданова и других видных
деятелей осетинской культуры начала XX в. . . 164
а) Ц. Гадиев A882—1931 гг.) , » . . 165
б) Е.Ц. Бритаев A881—1923 гг.) .
в) М. К. Гарданов A870—1962 гг.)
6. Революционная публицистика С. М. Кирова дооктябрь
ского периода A909—1917 гг.)
Глава III. Художественная литература — на службе интересов
народа и революции
1. Некоторые предварительные замечания
2. Революционно-демократическая поэзия Г. М. Цаголова
3. Революционная поэзия Ц. Гадиева.
4. Социально-бытовая тематика рассказов А. Б. Коцоева
5. Ш. Абаев — поэт-революционер, певец дум и стремле
ний горской бедноты
6. Е. Бритаев и общественное значение его драматургии
7. Гиго Дзасохов как литературовед-критик
8. Краткие сведения об общественном значении произве
дений С. Гадиева, С. Баграева и других осетинских
писателей .
9. Литературно-критические статьи С. М. Кирова и их
значение для прогрессивного развития творческой мысли
интеллигенции народов Северного Кавказа
3 а ключ ение
167
173
184
220
225
232
235
239
246
252
258
263
282
Михаил Сосланбекович Тотоев
Очерки истории культуры и общественной мысли
в Северной Осетии в начале XX века
Редактор В. И. Л а р и н а. Художник В. В. Гладков. Художественный
редактор X. Т. Сабанов. Технический редактор А. А. Д з г о е в.
Корректоры 3. М. Т х а п с а е в а, Т. А. Кайтукова.
Сдано в набор 26-Ш-1968 г. Подписано к печати 12-У1М968 г.Формат бумаги 84х1081/з2'
Усл.-п. л. 14,76. Учетно-изд. листов 14,9. Заказ № 484. Тираж 2000. Изд. № 32.
ЕЙ 00464. Цена 1 р. 59 к.
Книжное издательство Управления по печати при Совете Министров
СО АССР, г. Орджоникидзе, ул. Димитрова, 2.
Книжная типография Управления по печати при Совете Министров
СО АССР, г. Орджоникидзе, ул. Тельмана, 16.