-


-


...
-


-:






....


"-


..--


....












,:-w.. ___.....


--.


..::::


....




РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ
1870-х ГОДОВ

ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ПАРТИИ
ЛЕНИНГРАДСКОГО ОБКОМА КПСС —
ФИЛИАЛ ИНСТИТУТА МАРКСИЗМА-
ЛЕНИНИЗМА ПРИ ЦК КПСС
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТА ИСТОРИИ СССР
АКАДЕМИИ НАУК СССР
Редакционная коллегия
«Библиотеки
революционных мемуаров»:
С. С. ВОЛК,
В. Н. ГИНЕВ,
М. П. ИРОШНИКОВ,
3. С. МИРОНЧЕНКОВА,
л. н. плющиков,
Л. М. СПИРИН,
В. А. ШИШКИН
Ответственный составитель
«Библиотеки
революционных мемуаров» -
доктор исторических наук
В.	Н. ГИНЕВ

БИБЛИОТЕКА
РЕВОЛЮЦИОННЫХ
МЕМУАРОВ
«ИЗ ИСКРЫ
ВОЗГОРИТСЯ
ПЛАМЯ»
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ
1870-х ГОДОВ
Воспоминания участников
народнического движения
в Петербурге
Составитель
доктор исторических наук
В.	Н. ГИНЕВ
Научный редактор
доктор исторических наук
С.	С. ВОЛК
Лениздат • 1986

63 3(2)51
Р32
Рецензент
доктор исторических наук
Е. Р. Ольховский
На форзацах:
И. Е. Репин. Арест пропагандиста
0505020000—142 86__86
^ М171 (03) —86	© Лениздат, 1986

БЛЕСТЯЩАЯ ПЛЕЯДА
Братья, вперед, не теряйте
Бодрость в неравном бою,
Родину дружно спасайте,
Мысль и свободу свою!
Хоть и погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых *.
Б 1875 г. в руки русских революционеров-эмигрантов по¬
пал важный документ, составленный в одной из российских
правительственных канцелярий и получивший после публи¬
кации его за границей широкую известность как «Записка
министра юстиции графа Палена».
В «Записке», в частности, говорилось: «В начале 1874 года
в некоторых из губерний средней и преимущественно восточ¬
ной полосы России стали обнаруживаться признаки противо¬
правительственной пропаганды: сначала темные и неопреде¬
ленные, потом все яснее и несомненнее и, наконец, 31 мая
того же 1874 года, было возбуждено в городе Саратове дозна¬
ние о распространении в народе книг революционного содер¬
жания. Первым же действием этого дознания было установ¬
лено, что многие молодые люди, из которых некоторые броси¬
ли ученье, оделись в крестьянские костюмы, запаслись фаль¬
шивыми письменными видами и в качестве простых чернора¬
бочих двинулись, по их выражению, «в народ», имея задачею
проводить в него путем печатных сочинений и устной пропа¬
ганды революционные идеи. <...> К концу 1874 года [они]
успевают покрыть как бы сетью революционных кружков и
отдельных агентов большую половину России. Дознаниями
раскрыта пропаганда в 37 губерниях».
И в заключение делался устрашающий вывод: «В России
существуют тайные и противузаконные сообщества, имеющие
целью ниспровержение государства, всего существующего по¬
рядка и водворение полнейшей анархии».
Такова была официальная интерпретация деятельности
революционеров. Ей противостоят страстные, дышащие бла¬
городством строки из книги одного из активных*участников
описываемых событий, выдающегося писателя-народника
С.	Степняка-Кравчинского.
*	Из стихотворения, найденного в бумагах одного из привле¬
ченных к дознанию «О революционной пропаганде в империи».
5

«Точно какой-то могучий клик, исходивший неизвестно от¬
куда, пронесся по стране, призывая всех, в ком была живая
душа, на великое дело спасения родины и человечества. И
все, в ком была живая душа, отзывались и шли на этот клик,
исполненные тоски и негодования на свою прошлую жизнь, и,
оставляя родной кров, богатство, почести, семью, отдавались
движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей
верой, которая не знает препятствий, не меряет жертв и для
которой страдания и гибель являются самым жгучим, непре¬
одолимым стимулом к деятельности».
Так Степняк-Кравчинский знакомил европейскую общест¬
венность с русским революционным движением в книге «Под¬
польная Россия», впервые вышедшей отдельным изданием з
1862 г. в Милане на итальянском языке и переведенной за¬
тем на многие другие языки.
Но что же все-таки случилось? Что произошло в 1874 го¬
ду? Почему вдруг сотни молодых людей, бросив учебу в уни¬
верситетах и гимназиях, переоделись в крестьянскую одежду
и устремились в деревни и села, рассеявшись на пространст¬
ве почти сорока губерний обширной Российской империи?
Вдруг ли?
$ * $
Пятьдесят лет, прошедшие после неудачи чисто военного
заговора декабристов, не прошли зря для теоретиков и прак¬
тиков русского освободительного движения. Его выдающиеся
представители начинают задумываться над ролью народных
масс и приходят к выводу об их решающем значении в исто¬
рическом процессе, особенно в период социальных потрясе¬
ний. Уже Петрашевский убеждал членов своего кружка в
необходимости агитировать в народе, прямо указывая на от¬
рицательный опыт декабристов, действовавших только в во¬
енной среде. Учитывая это, революционеры из разночинской
среды главные надежды возлагали на крестьянство как на
самую многочисленную и, казалось, наиболее потенциально
революционную часть народа. Герцен и Чернышевский опре¬
деленно представляли будущий переворот как крестьянскую
социалистическую революцию.
В обстановке массовых крестьянских волнений в период
подготовки реформы 1861 г. и первое время после нее надеж¬
ды па всеобщее крестьянское стихийное восстание казались
вполне реальными. Вполне логичным поэтому был призыв к
демократической интеллигенции идти в народ, раздавшийся
со страниц герценовского «Колокола». «В парод! К народу! —
вот ваше место, изгнанники науки...» — писал А. И. Герцен,
откликаясь на закрытие Петербургского университета осенью
1861 г. вследствие студенческих волнений. Этот лозунг кон¬
кретизировал в одном из последующих выпусков «Колокола»
Н. П. Огарев: «Рассыпавшись по России... молодежь скажет
6

народу, ...что пришла пора соединиться, чтоб учредить всюду
свое управление, выборное и ответственное — на место казен¬
ного, чиновничьего, самовластного. Молодежь скажет народу,
что она приносит ему в помощь все средства, которые дала
ей наука, и не пощадит для него ни трудов, ни жизни».
Из круга сподвижников Н. Г. Чернышевского весной
1861 г. вышла прокламация «К молодому поколению», звав¬
шая молодежь на пропаганду в крестьянстве.
Однако за все шестидесятые годы известно только пример¬
но полтора десятка пропагандистских попыток. Их малочис¬
ленность и эпизодичность говорят о том, что в своей массе
русская демократическая интеллигенция в 60-х гг. не была
готова к сближению с народом. Ей понадобилось еще какое-
то время для революционного саморазвития, для осознания
своего долга и своих задач, для выработки способов прак¬
тических действий. Понадобилось, наконец, лучше узнать на¬
род, от которого она была все же еще далека.
В первое время после отмены крепостного права у значи¬
тельной части молодежи сохранялась иллюзия, что этот акт
улучшил народный быт и положительно повлиял на крестьян¬
ское благосостояние. Но вот в 1869 г. появилась книга
В. В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в Рос
сии», беспощадно раскрывшая неприкрашенную правду.
Еще будучи студентом-юристом Казанского университета,
В.	Берви встречался с петрашевцами, оказавшими на него
большое влияние. В начале 60-х гг., читая лекции в Петер¬
бургском университете, он увлекался статьями Чернышевской)
и Добролюбова, поддерживал демократически настроенных
студентов. В результате — арест, высылка в Астрахань и, да¬
лее, в Сибирь, затем в Вологду. В работах В. В. Берви (Фле¬
ровский — псевдоним) аналитичность ученого — правоведа,
экономиста, философа — сочеталась со страстностью публч-
Ш1СТЭ.
В своей книге под рабочим классом автор, как и все ча-
родпики, подразумевал вообще всех занимающихся физиче¬
ским трудом: фабричных рабочих, крестьян, ремесленников.
На основе множества фактов Берви-Флеровский показал про¬
цесс обезземеливания крестьян после реформы 1861 г., разори¬
тельность налогов, пагубное влияние помещичьего землевла¬
дения на крестьянское хозяйство, убийственную эксплуата¬
цию фабричного люда, всеобщую народную нищету.
Книгу Берви-Флеровского высоко оценил К. Маркс, ска¬
зав, что «это — труд серьезного наблюдателя, бесстрашного
труженика, беспристрастного критика, мощного художника и,
прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех
его видах, ...и страстно делящего, все страдания и все стрем¬
ления производительного класса» *.
*	К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М, 1967,
с. 171.
7

«Впечатление, произведенное этой книгой на молодое по¬
коление семидесятых годов, было поистине потрясающее,—
писал один из участников «хождения в народ» О. В. Аптек¬
ман, разделы из воспоминаний которого включены в настоя¬
щий сборник.— ...Завеса упала с глаз».
Современный читатель привык со школьной скамьи пред¬
ставлять себе отмену крепостного права как реформу, огра¬
бившую крестьян. Но надо хотя бы на время поставить себя
на место гимназистов и студентов 60-х гг. прошлого века.
Для них, оторванных от народа, не знающих деревенской
жизни, обманутых официальным славословием, только по про¬
чтении книги Флеровского «впервые,— по словам Аптекма¬
на,— «великая крестьянская реформа» выявилась в том виде,
в каком она была в действительности. Впервые мы узнали
доподлинно, что она действительно дала народу. И потрясаю¬
щая картина народного разорения, обнищания, пауперизма
встала перед нами».
Когда Берви-Флеровский писал свою книгу, он еще не был
революционером, еще надеялся на возможность каких-то ре¬
форм. Но страшные в своей наготе факты подлинной народ¬
ной жизни сами по себе звали к действию.
К этому же призывали появившиеся годом раньше в ле¬
гальном народническом журнале «Неделя» «Исторические
письма» Миртова. Под этим псевдонимом скрывался извест¬
ный философ и публицист Петр Лаврович Лавров. Профес¬
сор Артиллерийской академии, полковник, т в то же время
был членом тайной революционной организации 60-х гг.—
первой «Земли и воли». С начала 60-х гг. Лавров находился
под наблюдением III отделения, в 1866 г. был арестован, а
в феврале 1867 г. сослан в Вологодскую губернию. Там п
были написаны «Исторические письма» — произведение, вдох¬
новившее целое поколение молодых разночинцев на служе¬
ние народу.
Труд Лаврова убедительно показал, что все блага циви¬
лизации, которыми пользуется лишь незначительное образо¬
ванное меньшинство человечества, созданы тяжелым трудом
многих поколений безвестных тружеников, ничего от этой ци¬
вилизации не получивших, проведших свою жизнь в изнури¬
тельной борьбе за существование, за кусок хлеба.
Для студента или гимназиста, ранее не особенно задумы¬
вавшегося над привилегированностью своего положения, стро¬
ки из «Исторических писем» о том, что «каждое удобство
жизни, которым я пользуюсь, каждая мысль, которую я имел
досуг приобрести, ...куплена кровью, страданиями или трудом
миллионов», звучали как откровение и как упрек. Тем более
что Лавров, не щадя чувств своих читателей, без обиняков
утверждал: «Если личность, сознающая условия прогресса,
ждет, сложа руки, чтобы он осуществился сам собою, без вся¬
ких усилий с ее стороны, то она есть худший враг прогресса,
самое гадкое препятствие на пути к нему. Всем жалобщикам

0 разврате времени, о ничтожестве людей, о застое и ретро¬
градном движении следует поставить вопрос: а вы сами, зря¬
чие среди слепых, здоровые среди больных, что вы сделали,
чтобы содействовать прогрессу?»
Лавров решительно отвергал отговорки, будто бы оправ¬
дывавшие бездеятельность,— слабость сил, враждебные об¬
стоятельства, враждебную среду и т. п. И те, в ком живы бы¬
ли совесть и чувство гражданственности, должно быть, с не¬
терпением ждали очередного номера «Недели», искали в сле¬
дующих «Письмах» Лаврова (а всего их было шестнадцать)
ответы на остро поставленные вопросы.
И Лавров отвечал: «Я сниму с себя ответственность за
кровавую цену своего развития, если употреблю это самое
развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем и в буду¬
щем». Так была выражена идея нравственной обязанности ин¬
теллигента, «критически мыслящей личности», отдать долг
народу, борясь за его освобождение.
Из глухой северной ссылки П. Л. Лавров, используя фор¬
му историко-философских рассуждений, сумел в подцензурной
печати сказать передовой российской молодежи главное:
«Нужно не только слово, нужно дело. Нужны энергические,
фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать
всем».
Казалось, это был глас вопиющего в пустыне. После по¬
кушения Каракозова на Александра II в 1866 г. под тяжестью
наступившей реакции революционное брожение интеллигенции
замерло и как бы ушло вглубь, внешне почти не проявляясь.
Но повседневная российская действительность постоянно да¬
вала материал для недовольства. И оно прорвалось в марте
1869 г. бурными волнениями в Петербургской медико-
хирургической академии, перекинувшись затем на Универ¬
ситет и Технологический институт. Петербургские студенты
установили контакты со своими коллегами в Москве,
Киеве, Казани, Дерпте и Харькове. Там также нача¬
лись бурные собрания, сходки, обсуждалось положение
студентов.
Чисто студенческие требования — право созыва сходок,
образования касс взаимопомощи, устройства библиотек, кух¬
мистерских — воспринимались властями как первые шаги к
самоуправлению, что в самодержавной России, разумеется, не
могло быть допущено. Начались исключения, аресты, админи¬
стративные высылки, закрытие учебных заведений. Репрессии
толкали наиболее радикальную часть студентов на созна¬
тельный протест против полицейского произвола и всеобщего
бесправия. Студенческое движение приобретало, таким обра¬
зом, политическую окраску, воспитывало будущих револю¬
ционеров. Директор департамента полиции В. К. Плеве впо¬
следствии отмечал, что «беспорядки» 1869 г. подготовили
«злоумышленников», которые в 1877—1878 гг. судились за
пропаганду в народе.
9

Летом 1869 г. на Петербургском почтамте чиновники за¬
держали 560 пакетов с прокламациями, отправленными из-
за границы по 387 адресам. С весны того же года подобные
прокламации обнаруживались на почтах в разных городах
страны, что дало повод III отделению завести многотомное
розыскное дело «О воззваниях, получаемых из-за границы
на имена разных лиц, и о собрании по оным сведений».
В другой прокламации известный анархист М. А. Бакунин,
обращаясь к «молодым друзьям», звал их бросать скорее «эти
университеты, академии и школы, из которых вас гонят те¬
перь и в которых стремились всегда разъединить вас с наро¬
дом». «Ступайте в народ! Там ваше поприще, ваша жизнь, ва¬
ша наука. Научитесь у народа, как служить народу и как
лучше вести его дело».
Осенью 1869 г. возвращается скрывавшийся за границей
активный участник весенних студенческих волнений С. Г. Не¬
чаев и пытается вновь лично воздействовать на молодежь Пе¬
тербурга и Москвы. Он зовет на улицу, подбивает на устрой¬
ство политических демонстраций. О. В. Аптекман вспоминал:
«Нечаев говорит сильно, убедительно. Силою и мощью веет
от него, но в нем что-то отталкивающее, демагогическое».
В период затишья в деревне призыв идти без всякой под¬
готовки в народ и звать его на восстание отдавал авантюриз¬
мом.
Но Нечаев уверял молодежь, что всеобщий крестьянский
бунт начнется весной следующего, 1870 г., после 19 февраля.
Это связывалось с тем, что в этот день истекал девятилетний
срок со времени отмены крепостного права, в течение кото¬
рого крестьянин все еще оставался по существу полукрепост-
иым: ои не мог отказаться от своего земельного надела и пе¬
ременить место жительства. 19 февраля 1870 г. ему наконец
давалась возможность выбора: он мог остаться на месте,
пользоваться землей, но тогда был обязан по-прежнему нести
за нее повинности в пользу помещика; он мог с согласия по¬
мещика перейти на выкуп, платить выкупные платежи; ста¬
новился возможным и третий исход — бросить все и уехать.
Власти опасались, что «мужик», как уже не раз бывало, не
так все поймет и будет ждать 19 февраля 1870 г. вторую, «на¬
стоящую» волю, бесплатную раздачу земли. А не дождав¬
шись, разочарованный, забунтует.
Власти опасались, а многие в студенческих аудиториях,
разгоряченные речами Нечаева, надеялись на это. Тот же Ап¬
текман свидетельствует: «У Нечаева много сторонников, бо¬
роться с ним становится труднее и труднее».
Однако в Медико-хирургической академии и других учеб¬
ных заведениях Петербурга нашлись молодые люди, настро¬
енные не менее революционно, но в то же время не склонные
к авантюрам и скороспелым решениям. Об этом мы знаем, в
частности, из интересного документа, хранящегося в Цент¬
ральном архиве литературы и искусства в Москве. Там в фон¬
10

де С. М. Степняка-Кравчинского находится рукопись, содер¬
жащая много ценных сведений по истории революционного
движения начала 70-х гг. В 1964 г. рукопись была опублико¬
вана в первом томе сборника «Революционное народничество
семидесятых годов XIX века», а в 1965 г. московский архи¬
вист К. Г. Ляшенко установила путем сличения почерков и
изучения переписки народников, что автором рукописи явля¬
ется Н. А. Морозов, известный народоволец, а в начале
70-х гг. член одного из студенческих кружков в Москве.
Находясь в 1880 г. за границей, Морозов работал над ис¬
торией кружков прошедшего десятилетия. Источником для
него служили сведения, доставлявшиеся его товарищами-ре-
волюционерами, и личные воспоминания. Позднейшие иссле¬
дования историков подтвердили достоверность многих фактов,,
содержащихся в рукописи, оставшейся, к сожалению, неза*
верщенной.
К началу 70-х гг., писал Н. А. Морозов, «мертвая тиши»
на», наступившая после каракозовского покушения, стала сме«
няться оживлением, сначала в Петербурге, а затем и в про¬
винции. И «в это время в России возникло и резко обозначи¬
лось два революционных направления: одно — страстное, пыл¬
кое, считавшее необходимым только бросить искру в уже дав¬
но готовый к восстанию народ... а другое — более пропаган-
дистическое, подготовительное...». «„Братцы, не потерпим!” —
пламенно гремел Нечаев», «и зажигал целые сходки». «„Нам
нужно выработать из себя революционно-социалистические
кадры!” — отвечали те, которые не верили в целесообразность
«вспышек» для переустройства существующего социального
строя».
Вначале их было менее десятка, молодых людей, бросив¬
ших вызов Нечаеву. Главным организатором противодействия
Нечаеву стал студент Медико-хирургической академии Марк
Натансон, интереснейшая личность в российском революцион¬
ном движении. Начав как противник Нечаева, он, спустя поч¬
ти полвека, незадолго до смерти, будучи одним из лидеров
левых эсеров, убеждал их в ноябре 1917 г. вступить в блок
с большевиками, дабы вместе строить новую, социалистиче¬
скую Россию *.
Еще весной 1869 г. группе Натансона, получившей впослед¬
ствии известность как «кружок чайковцев», удалось убедить
большинство участников студенческих сходок в целесообраз¬
ности предварительного исследования жизни и настроений
крестьянства, для чего предлагалось использовать предстоя¬
щие поездки в родные места во время студенческих «вака¬
*	В работе «Детская болезнь „левизны*1 в коммунизме»
В.	И. Ленин так отозвался о М. А. Натансоне: «Натансон умер
в 1919 г., будучи вполне близким к нам, почти солидарным с нами
„революционным коммунистом“-народником». — Ленин В. И. Полн,
собр. соч., т. 41, с. 56—57.
И

ций» (каникул). Осенью в распоряжении Натансона и его
товарищей оказались хотя и неполные, отрывочные, но все же
конкретные фактические сведения, которые можно было ис¬
пользовать во вновь вспыхнувших дискуссиях.
На одну из таких сходок, где происходили баталии между
сторонниками Нечаева и его противниками, попал в октябре
1869 г. семпадцатилетний юноша Иосиф Денекер, приехав¬
ший в Петербург из Астрахани поступать в Технологический
ппсгпгут. «Набралось до 100 человек»,— вспоминал он впо¬
следствии. Присутствующим было предложено высказаться
о том, что может предпринять молодежь, чтобы исправить
«неудовлетворительное положение дел в России». Начался
спор. Одни говорили, что «помочь страждущему народу можно
лишь распространением образования», другие же кричали, что
надо «перереза 1ь всех министров». Новичок из провинции воз¬
вращался к себе на квартиру в полной растерянности: «Я не
знал, что лучше начать делать: распространять ли книги или
убивать». Вскоре он все же сделал выбор — примкнул к рас¬
пространителям книг.
Осенью 1869 г. в Петербурге Нечаев не смог завербовать
сколько-нибудь значительное количество сторонников и уехал
в Москву. Там зимой 1869/70 г. после убийства противодейст¬
вовавшего ему студента И. Иванова, ложно обвиненного Не¬
чаевым в предательстве, члены нечаевской группы, участво¬
вавшие в убийстве, были арестованы. Сам Нечаев вновь
скрылся за границу. Созданная им тайная организация под
громким названием «Народная расправа» распалась.
Применявшиеся Нечаевым методы мистификации, обмана
своих же товарищей, стремление построить отношения между
революционерами на слепом подчинении рядовых членов не¬
коему мифическому «центру», исповедание принципа «цель
оправдывает средства» — все это уже в 70-е гг. подверглось
безусловному осуждению в революционной среде. Разобла¬
чение авантюристнчности нечаевских приемов способствовало
укреплению более реалистического организационно-пропаган-
дпстского направления в народническом движении. Этому со¬
действовало и то, что 1870 г., вопреки нечаевским обещаниям,
прошел довольно спокойно, без какого-либо особого увели¬
чения числа и размаха крестьянских волнении.
А если б разбушевалась народная стихия? «Трудно было
даже и представить себе,— писал Н. Морозов в упоминавшей¬
ся выше рукописи,— как бы каждый мог пристать к восстав¬
шему народу и что бы он внес в этот последний».
Очевидно, поэтому среди учащейся молодежи стало пре¬
обладать мнение, что начинать надо с пропаганды и органи¬
зации в своей собственной среде. Один за другим начали соз¬
даваться кружки «самообразования» на базе квартир-коммун
или землячеств, составлялись различные программы занятий,
распределялись темы рефератов, по рукам ходили рекоменда¬
тельные списки литературы. Появилась большая потребность
12

в книгах, и группа Натансона взялась ее по мере возможности
удовлетворить.
М. Натансон и его коллега В. Александров использовали
свое положение библиотекарей разрешенной начальством сту¬
денческой библиотеки Медико-хирургической академии, что¬
бы завязать знакомства с книгопродавцами и приобретать
у них в большом количестве и потому со скидкой книги не
только по медицине, но и по общественным вопросам.
Благодаря их усилиям получили большее распространение
произведения Н. А. Некрасова и II. А. Добролюбова. Читате¬
ли-разночинцы смогли познакомиться с западными историче¬
скими исследованиями о европейских буржуазных революци¬
ях Ф. Мипье, Д. Мотлея и трудами отечественных историков
Н. И. Костомарова, И. А. Худякова и А. П. Щапова, описы¬
вавших народные движения и народный быт, с книгами естест¬
воиспытателей И. М. Сеченова и Ч. Дарвина, западноевропей¬
ских социалистов Ф. Лассаля и Луи Блана, сборником из¬
бранных трудов Вольтера, «Капиталом» К. Маркса и други¬
ми «тенденциозными» сочинениями.
Издание и распространение перечисленных произведений
стало возможным, помимо энтузиазма М. Натансона и его
друзей, еще и потому, что в России с конца 1850-х гг. в об¬
становке общественного оживления, вызванного проведением
буржуазных реформ, появились своего рода идейные издатели
и книготорговцы, которым не было все равно, что издавать и
продавать. Многие из них были связаны с революционным
подпольем 60—70-х гг. и подчиняли свои коммерческие расче¬
ты интересам общественного просвещения, издавая и прода¬
вая, хотя и цензурные, но только «полезные» книги. Тираж
книг составлял обычно 2—3,5 тыс. экземпляров, что по тем
временам считалось большим тиражом.
Возникло настоящее «книжное дело». Демократической
молодежи прививали вкус к чтению прогрессивной литературы.
В начале 70-х гг. кружок Натансона тесно сотрудничал с
петербургскими издателями К. Т. Солдатенковым и Н. П. По¬
ляковым, владельцами книжных магазинов А. А. Черкесовым
и В. Я. Евдокимовым. Не удовлетворяясь только тем, что им
предлагали продавцы, кружковцы сами заказывали издание
тех или иных книг, например, произведений В. В. Берви-Ф^е-
ровского, «Исторических писем» II. Л. Лаврова, сочинений
беллетристов народнического толка Н. И. Наумова, М. К. Цеб-
риковой, А. И. Левитова. То, что нельзя было издать в Рос¬
сии, издавали за границей: статьи Н. Г. Чернышевского, кни¬
гу Н. В. Соколова «Отщепенцы», работу К. Маркса о Париж¬
ской коммуне «Гражданская война во Франции», специально
переведенную на русский язык членом кружка С. Л. Клячко.
Это было первое издание данной работы Маркса на русском
языке.
Для печатания бесцензурных книг в Швейцарии была ус¬
троена специальная типография, которой ведали выехав¬
13

ший туда В. М. Александров, а затем сменивший его
Л. Б. Гольденберг. Летом 1873 г. в Вене были закуплены при¬
надлежности для устройства нелегальной типографии в самой
России. В разобранном виде их благополучно привезли и
спрятали, но наладить печатание не успели — помешали мас¬
совые аресты 1873—1874 гг.
Книжная деятельность кружка внутри страны проходила
далеко не гладко и почти сразу же попала под пристальное
наблюдение III отделения, которое не раз прибегало к обыс¬
кам и арестам, не дававшим, впрочем, необходимых улик для
привлечения членов кружка к суду. Но целый ряд книг, уже
отпечатанных, был запрещен цензурой к распространению, и
тираж почти полностью уничтожен. Такая судьба постигла
предпринятое кружком в 1872 г. второе издание труда Берви-
Флеровского «Положение рабочего класса в России». Власти
попытались воспрепятствовать также распространению рабо¬
ты Флеровского «Азбука социальных наук», но опоздали: из
трехтысячного тиража 2,5 тысячи уже оказались распродан¬
ными. III отделение сорвало досаду на М. Натансоне — осенью
1871	г. он был снова арестован (до этого арестовывался в
1869 и 1870 гг.), на этот раз арест имел следствием админи¬
стративную ссылку в Архангельскую губернию
Но, несмотря на трудности и потери, «книжное дело» рас¬
ширялось и, расширяясь, вело к увеличению числа его участ¬
ников. Распространение книг помимо образовательно-пропа¬
гандистского значения имело и важный организационный ре¬
зультат: налаживались новые знакомства, возникали связи
в других городах.
В 1871 —1873 гг. у петербургского кружка появились фи¬
лиалы в Москве, Киеве и Одессе, во многих губернских горо¬
дах действовали его «агенты» «В самом же Петербурге,— чи¬
таем в воспоминаниях видного кружковца Н. А. Чарушина,—
имелись подручные кружки из студенческой молодежи и не¬
малое количество отдельных лиц, не входивших в кружок, но
стоявших близко к нему и помогавших ему в работе».
Постепенно увеличивал свою численность и сам основной
петербургский кружок. Его основатели подходили к приему
новых членов с большой осторожностью, предъявляя к ним не
только идейные, но и высокие нравственные требования. При¬
мер тому — история сближения в 1870—1871 гг. женского
кружка слушательниц Аларчинских курсов, в котором выда¬
ющуюся роль играла юная Софья Перовская, с кружком На¬
тансона подробно описанная в публикуемых воспоминаниях
А.	И. Корниловой-Мороз. Объединенный кружок насчитывал
19 человек—14 мужчин и 5 женщин, тесно спаянных между
собой общностью цели, взаимным уважением, абсолютным до¬
верием и личной дружбой. Н. А. Чарушин писал о порядках,
установившихся в кружке: «Организованный по типу совер¬
шенно противоположному нечаевской организации, без всяких
уставов и статутов и иных формальностей, он покоился иск¬
14

лючительно лишь на сродстве настроений и взглядов по основ¬
ным вопросам, высоте и твердости моральных принципов и
искренней преданности делу народа, из чего, как естествен¬
ное следствие, вытекали взаимное доверие, уважение и иск¬
ренняя привязанность друг к другу».
Для того чтобы подчеркнуть равенство всех членов, на
собраниях кружка не выбирали председателя. Прием нового
члена мог состояться только по единогласному решению. Каж¬
дый считал своим долгом добровольно подчиниться мнению
большинства, даже если оно расходилось с его собственным.
Лица, не выдерживающие столь высокого морального уров¬
ня общения, не могли быть терпимы в такой среде. Так, по
соображениям нравственного порядка в 1872 г. был исклю¬
чен из кружка Ф. Н. Лермонтов, а в 1873 г. один из самых
первоначальных членов В. М. Александров.
Организационные принципы кружка Натансона — Перов¬
ской являлись реакцией на недавнюю нечасвщину, и здесь,
конечно, был допущен чрезмерный крен в противоположную
сторону. Последующие революционные народнические орга¬
низации, отвергая исходные положения Нечаева, тем не ме¬
нее имели устав, регламентирующий права и обязанности чле¬
нов и правила приема, признавали необходимость твердой
дисциплины и руководящего центра. Это и понятно. Неписа¬
ные правила, регулировавшие жизнь кружка Натансона — Пе¬
ровской, могли быть пригодными только в рамках сравни¬
тельно небольшого объединения, где все участники хорошо
знали друг друга, были как бы одной семьей.
Профессор Саратовского университета Н. А. Троицкий,
специально занимавшийся историей кружка, довольно точно
установил его персональный состав. За весь период сущест¬
вования, т. е. с осени 1871 г. по осень 1874 г., в петербургском
кружке насчитывалось 36 членов и 17 «ближайших сотруд¬
ников», в московском филиале — 22 человека, в киевском —
12, в одесском — 14 человек. Разумеется, это не постоянные
цифры. Состав менялся: одни приходили, другие по тем или
иным причинам выбывали. Это общее число всех бывших в
то или иное время в составе кружков. Кроме того, во многих
городах действовали «агенты» петербургского кружка, кото¬
рые оказывали влияние на местную молодежь. Такие «аген¬
ты» известны в Орле, Казани, Туле, Вятке, Самаре, Сарато¬
ве, Перми, Ростове, Вильно, Минске.
Помимо неоднократно упоминавшихся М. Натансона,
С.	Перовской, Н. Чарушина, Н. Морозова следует назвать
еще ряд имен членов петербургского и филиальных кружков.
Это А. Желябов и М. Фроленко — будущие народовольцы.
В начале 70-х гг. они действовали в филиалах: Желябов в
Одессе, а Фроленко в Киеве.
П. Кропоткин, А. Корнилова-Мороз, С. Синегуб, А. Лу¬
кашевич — члены основного петербургского кружка, авторы
публикуемых в томе воспоминаний. Их товарищами были: в
15

Петербурге С. Стенняк-Кравчинский, известный впоследствии
народнический писатель, а в Киеве — П. Аксельрод, в 80-х гг.
один из основателей первой российской марксистской группы
«Освобождение труда».
Нельзя не упомянуть также Д. Клемепца, человека ориги¬
нального, блестяще образованного и в то же время при¬
рожденного народного пропагандиста, и М. Купреянова, об¬
ладавшего глубоким теоретическим складом ума и в то же
время выдающегося практика-организатора, умершего 24 лет
от роду в Петропавловской крепости.
Наконец, надо сказать и о Н. Чайковском, с именем кото¬
рого связано вошедшее в историю название кружка — «чай-
ковцы». Так в широкой разночинской публике стали назы¬
вать кружок Натансона — Перовской начиная с осени 1871 г.
Так его называли спустя много лет участники революцион¬
ного движения 70-х гг. в своих воспоминаниях, в том числе
и публикуемых в настоящем томе.
Закрепившееся с тех пор в литературе название кружка —
историческая несправедливость. Чайковский никогда не был
пи его основателем, ни руководителем. Но ему, благодаря его
способности устанавливать контакты с людьми, поручались
внешние сношения — с представителями других кружков, с
издателями и продавцами нужных книг, с «сочувствовавши¬
ми» студентам элементами либерального общества. Отсюда и
пошло название «чайковцы», отразившее не действительную
роль Чайковского в деятельности кружка, а его большую
сравнительно с другими известность в революционной и око-
лореволюционной среде. Через несколько лет Чайковский, с
самого начала отличавшийся умеренностью взглядов, совсем
отошел от революционного движения, ушел в поиски новой
религии — «богочеловечества», затем уехал за границу. Впо¬
следствии, на склоне лет, престарелый народник оказался во¬
влеченным в лагерь контрреволюции.
Советскими историками несколько раз делались попытки
дать иное название кружку: «кружок Натансона», «группа
Натансона, Перовской, Чарушина, Кропоткина» и т. д. На¬
конец, в воспоминаниях Н. Морозова была отыскана форму¬
ла— «Большое общество пропаганды». Но многолетняя тра¬
диция пока одерживает верх. Под именем «кружка чайковцев»
эта организация фигурирует почти во всех исследованиях.
Правда, при этом слово «чайковцы» неизменно ставится в ка¬
вычки, или пишут: «так называемые чайковцы».
Основатели кружка затевали «книжное дело» не только
для того, чтобы способствовать самообразованию молодежи.
В их понимании в перспективе это было самым подходящим
средством для ведения революционной пропаганды в интел¬
лигенции, а затем в народе. Об этом ясно говорит важный до¬
кумент — рукописная «Программа для кружков самообразо¬
вания и практической деятельности», составленная в кружке
Натансона в начале 1871 г.
16

«Программа для кружков самообразования и практиче¬
ской деятельности» разрабатывалась явно иод влиянием «Ис¬
торических писем» Лаврова, об этом ясно говорят первые же
ее строки. «Мы принимаем,— заявляли авторы программы,—
...формулу прогресса Миртова, или Лаврова: «цель прогрес¬
сивного движения общества заключается в развитии личности
в физическом, умственном и нравственном отношениях. Во¬
площение истины и справедливости в общественных формах».
Далее указывалось, что в самодержавной России нет ни¬
каких условий для развития личности в любых отношениях,
нет и справедливости в общественных формах. Борьбу за
истину и справедливость, говорилось в «Программе», следует
начинать с пропаганды в образованных слоях общества —
«вводить в сознание общества новые принципы», а затем под¬
готовленным соответствующим образом интеллигентам надле¬
жит действовать среди рабочего и сельского населения, раз¬
вивая его сознание, готовя пропагандистов уже из народной
среды. Характерны заголовки частей «Программы»: «Подгото¬
вительная работа», «Постепенность пропаганды», «Требования
от пропагандистов в сельском населении», «Создание силы
из самого населения» и др.
В одном из «Исторических писем» Лаврова доказывалась
необходимость создания революционной «партии», составлен¬
ной «из мыслящих, убежденных и энергических союзников».
Эта мысль проведена и в «Программе» кружка Натансона'.
Силе самодержавия предполагалось «противупоставить... дру¬
гую силу, формой которой будет наша партия».
Не исключено, что одним из факторов, побудивших «чай-
ковцев» активизировать пропагандистскую деятельность, было
влияние Парижской коммуны. Не случайно работа К. Марк¬
са о ней была переведена членом кружка С. Клячко.
П. Л. Лавров считал, что «толчок Коммуны вызвал энерги¬
ческое сплочение социально-революционных элементов» в Рос¬
сии. Это подтверждает и Д. А. Клеменц: «Появление Париж¬
ской коммуиы, этого великого мирового события, и более близ¬
кое знакомство с истинным характером и программой Интер¬
национального общества рабочих послужили поворотным пунк¬
том, началом новой эры в развитии революционного дела в
России». После Коммуны, писал С. М. Кравчинский, «русский
социализм вступил в воинствующий фазис своего развитии,
перейдя из кабинетов и частных собраний в деревни и мастер¬
ские». Русские газеты давали искаженную информацию о
событиях во Франции, но, по свидетельству И. Е. Денекера,
«инстинктивно почти все были на стороне коммунаров — не¬
которые даже хотели ехать па помощь в Париж».
Через два с половиной года петербургский кружок «чай-
ковцев» обсуждал другой программный документ — записку,
составленную по поручению товарищей Петром Кропоткиным
и озаглавленную им «Должны ли мы заняться рассмотрением
идеала будущего строя?»
17

Долгое время историки пользовались жандармской копией
«Записки», напечатанной в 1921 г. в журнале «Былое». Но в
середине 1960-х гг. среди «вещественных доказательств» к су¬
дебным процессам, проходившим в Особом присутствии Сена¬
та, была найдена и опубликована подлинная рукопись
П. А. Кропоткина, оказавшаяся гораздо пространней известной
до того копии.
Ко времени вступления в кружок (май 1872 г.) П. Кро¬
поткин уже был убежденным анархистом, приверженцем идей
Бакунина, поэтому в первой части своей «Записки» доказывал
преимущества анархического, т. е. безгосударственного строя
будущего общества. Вся «Записка» была закончена к ноябрю
1873 г. Ее вторая часть была посвящена тактическим вопро¬
сам. И здесь виден значительный шаг вперед сравнительно с
«Программой для кружков самообразования...».
Во-первых, более определенно и четко заявлялось, что
осуществление идеала будущего строя «должно совершиться
путем социальной революции». Во-вторых, пропаганда среди
крестьян и рабочих, создание революционной организации в
народе объявлялись главной задачей кружка, а распростра¬
нение книг среди интеллигенции отходило на второй план.
Среди историков (как, впрочем, и среди мемуаристов) су¬
ществуют разные мнения относительно того, была ли «Запис¬
ка» Кропоткина принята кружком в качестве утвержденной
программы или вызвала серьезные возражения, а ее обсужде¬
ние в самом начале было прервано арестами. Указывают на
многочисленные возражающие или дополняющие пометки па
рукописи, сделанные чьей-то другой рукой, ссылаются на те
или иные как бы спорящие между собой воспоминания. Но
важно отметить бесспорный факт: переход к пропаганде в
народе, начавшись с петербургских рабочих кружков, стал
осуществляться по крайней мере за полтора года до обсуж¬
дения «Записки». Пропаганда среди рабочих особенно уси¬
лилась с первых месяцев 1873 г. В этом отношении «Записка»
давала обоснование уже сложившейся практике и программно
утверждала ее на будущее.
В начале 70-х гг. XIX в. рабочее движение в России дела¬
ло только свои первые шаги, но все же по сравнению с
60-ми гг. оно поднялось на новую ступень. В 60-х гг. значи¬
тельное количество рабочих было очень тесно связано с де¬
ревней, и потому чисто рабочие требования — такие, как уве¬
личение заработной платы, протесты против снижения расце¬
нок, против непомерных штрафов, борьба за сокращение ра¬
бочего дня,— переплетались с требованиями крестьянскими,
связанными с пережитками крепостничества. Многие рабочие
на лето возвращались в деревню, и их даже в большей степе¬
ни, чем зарплата, волновали объем повинностей за землю,
размер и качество земельного надела. Забастовки в 60-х гг.
были редки, большей частью дело ограничивалось глухим бро¬
жением и пассивными протестами.
18

Рабочее движение 70-х гг. началось в Петербурге майской
забастовкой 1870 г. на Невской бумагопрядильной фабрике
(ныне Прядильно-ниточный комбинат им. С. М. Кирова).
Стачка началась после отказа администрации фабрики уве¬
личить заработную плату. Забастовало несколько цехов фаб¬
рики — 800 рабочих.
Власти заволновались: не начинается ли в России то, что
уже давно наблюдается В Европе, не распространится ли на
русских рабочих влияние Интернационала? Чтобы пресечь в
зародыше такую возможность, было решено предать зачин¬
щиков суду. Но суд не смог найти законных оснований для
сурового наказания «виновных». Тогда зачинщиков выслали
административным порядком, а 6 июля 1870 г. был состав¬
лен конфиденциальный циркуляр, которым местным властям
предписывалось в случае стачки не допускать дело до судеб¬
ного разбирательства, а немедленно административно высы¬
лать наиболее активных стачечников в отдаленные губернии.
В начале 70-х гг. известны и другие стачки в Петербурге:
в июне стачка рабочих в Кронштадте, в июле 1871 г. стачка
строителей в Соляном городке, в августе того же года стачка
каменщиков. В августе 1872 г. недалеко от Петербурга (под
Нарвой) вспыхнула знаменитая стачка на Кренгольмской ма¬
нуфактуре, сопровождавшаяся столкновениями с войсками.
Шесть «главных виновников» были приговорены к каторге,
еще 21—к ссылке или тюремному заключению. Но репрес¬
сии не смогли остановить рабочее движение. Всего по России
с 1870-го по 1873 г. по различным источникам выявлено более
шестидесяти стачек и двадцать волнений. Большая их часть
была вызвана уже сугубо рабочими требованиями. В основ¬
ном стачки происходили из-за понижения заработной платы.
Кое-где уже был заметен элемент организованности — пред¬
варительного «сговора». И хотя это были только зачатки
борьбы рабочих даже за экономические требования, рабочее
движение в Петербурге и в других промышленных центрах
страны в 70-е гг. быстро набирало силу и уже через несколь¬
ко лет доросло до создания первых самостоятельных межза¬
водских рабочих организаций, до выдвижения передовыми
рабочими не только экономических, но и политических требо¬
ваний.
Значительный вклад в развитие рабочего движения внесли
разночинцы-народники, в частности «чайковцы». Об их дея¬
тельности среди рабочих Петербурга говорится в воспомина¬
ниях А. И. Корниловой-Мороз и П. А. Кропоткина. В 1872 г.
пропаганду среди рабочих вели только отдельные члены круж¬
ка (Н. А. Чарушин, С. С. Синегуб, С. А. Перовская, Д. А. Кле-
менц, С. М. Кравчинский), причем по личной инициативе. Но
в январе 1873 г. состоялось общее собрание кружка, на ко¬
тором рабочее дело, по свидетельству Чарушина, «без возра¬
жений не только санкционируется, но ему отводится в зада¬
чах кружка самое почетное место». После этого по поручению
19

товарищей Чарушин посетил ряд городов, где были филиалы
кружка или лица, с ним связанные (Тула, Орел, Киев, Одес¬
са, Херсон, Москва и др.) и всюду информировал о новом
главном направлении в деятельности кружка, убеждая по¬
следовать примеру петербуржцев.
Петербургские «чайковцы» сумели образовать рабочие
кружки на Выборгской стороне и Васильевском острове, за
Невской заставой, среди рабочих Варшавской железной доро¬
ги и в Колпипе -- на Ижорском заводе.
От пропагандистов рабочие впервые узнавали о механиз¬
ме эксплуатации (Кропоткин и другие члены кружка популяр¬
но излагали соответствующие места «Капитала» Маркса), о
рабочем движении в других странах; наконец, они впервые
слышали о том, что коренное улучшение их положения зави¬
сит от борьбы самих угнетенных масс.
Всего в Петербурге в 1872—1874 гг. было охвачено про¬
пагандой несколько сот рабочих. «Чайковцам» помогали не¬
которые другие кружки. Распропагандированные рабочие со¬
гласились отчислять часть заработка на приобретение книг
и на устройство кассы для взаимопомощи во время стачек.
Правда, к стачкам отношение «чайковцев» было неоднознач¬
ным. Кропоткин, не возражая против участия революционе¬
ров в стихийно возникшей стачке, в своей «Записке» разви¬
вал мысль о том, что стачки — это паллиативное средство, и
потому не следует тратить силы на их возбуждение, посколь¬
ку этим затемняется главная задача — готовить рабочих к
поддержке крестьянского восстания. Но против этого места
на полях рукописи «Записки» написано возражение. Стачка,
по мнению оппонента, имеет для массы, как показал опыт
европейского рабочего движения, пробуждающее значение. В
дальнейшем, в период «Земли и воли», народники вполне по¬
няли активизирующее значение стачек для революционного
воспитания рабочей массы, для приобретения ею навыков
борьбы.
В петербургских рабочих кружках начала 70-х гг., орга¬
низованных народниками, воспитались известные деятели рос¬
сийского рабочего движения: Петр Алексеев, прославившийся
своей речью на «процессе 50-ти», В. П. Обнорский, А. Н. Пе¬
терсон, В. И. Мясников — будущие организаторы «Северного
союза русских рабочих», В. А. Прейсман — «зачинщик» стач¬
ки на Кренгольмской мануфактуре и др.
Воодушевленные успехами пропаганды, «чайковцы» пла¬
нировали на зиму 1873/74 г. объединение всех рабочих круж¬
ков города в одну федеративную организацию с общей кас¬
сой и библиотекой. Собирались даже созвать съезд предста¬
вителей всех иногородних филиалов вместе с делегатами от
местных рабочих кружков. Но аресты в Петербурге в конце
1873	г. помешали этому, а в марте 1874 г. жандармам уда¬
лось полностью разгромить петербургский кружок «чайков¬
цев» и связанные с ним рабочие кружки.
20

«Чайковны», как и все народники, не понимали особой ро¬
ли рабочего класса в революционном движении и вообще в
историческом процессе. Они были уверены, что «человек буду¬
щего в России — мужик»*. В пользу этого, казалось, говорила
впечатляющая количеством масса крестьянства, намного пре¬
восходящая численностью рабочих. Угнетенное до крайности
состояние этой массы, по логике народников, гарантировало
ее сравнительно легкое революционное воспламенение, а осо¬
знанные с помощью пропагандиста экономические интересы —
приверженность социализму. По этой схеме рабочим отводи¬
лась, хотя и важная, но все же вспомогательная роль естест¬
венных посредников между интеллигенцией и крестьянством.
Распропагандированный рабочий считался лучшим агитато¬
ром в деревне. Поэтому в «Записке» Кропоткина предпочтение
отдается не заводскому потомственному пролетариату, а фаб¬
ричным полурабочим-полукрестьянам. «Так как эти рабочие
нисколько не разрывают своих связей с селом и нисколько
не изменяют своего прежнего крестьянского образа жиз¬
ни,— аргументирует Кропоткин,— то из них всего удобнее вы¬
рабатывать людей, которые потом в селе могут послужить
ядрами сельских крестьянских кружков». И именно этими ка¬
чествами русского фабричного рабочего, по мнению Кропот¬
кина, «объясняется, почему деятельность среди городских ра¬
бочих, несмотря на их малочисленность в России, имеет серь¬
езное значение». «Записка» Кропоткина, таким образом, доку¬
ментально подтверждает соответствующие места в воспомина¬
ниях Г. В. Плеханова, где он пишет как раз о таких особенно¬
стях народнических взглядов на рабочее движение в России.
Народнические пропагандисты в общем были удовлетворе¬
ны результатами своей деятельности среди рабочих, но все
же в главных своих ожиданиях они обманулись. Рабочие охот¬
но обучались грамоте, внимательно слушали пропагандиста,
когда он говорил об их, рабочих, проблемах, привлекали в
кружки своих товарищей, но не очень жаждали, за отдельны¬
ми исключениями, ехать в деревню пропагандировать кре¬
стьян. Крестьянских пропагандистов из рабочих, вспоминал
М. Фроленко, «надо было вырабатывать (и вырабатывать дот-
гпм путем), а между тем время не ждало. По мере того как
количество развитой, уже готовой молодежи росло и увеличи¬
валось, медленная работа развшия рабочих многим все более
и более стала казаться малопродуктивным затяжным делом,
хотя за это еще держались. Начинается спор, раздвоение, ис¬
кание новых путей».
Подобно тому как пропаганда среди рабочих началась в
1872	г. с одиночных попыток, предпринятых по личной ини¬
циативе, так и пропаганду в деревне начали наиболее нетер¬
пеливые энтузиасты. Среди «чайковцев» ими оказались осенью
1873	г. С. Кравчинский и близкий к кружку Д. Рогачев.
* Ленин В. И. Полн, собр соч., т. 12, с. 40.
21

В народнических кружках прислушивались к их расска¬
зам и главный упор делали на то, что общение с крестьяна¬
ми для переодетого интеллигента оказалось возможным без
посредника-рабочего. Это воодушевляло. Это соответствова¬
ло сдвигу в настроении революционной молодежи к началу
1874	г. И «чайковцы», несомненно, очень скоро в полном со¬
ставе пошли бы по деревням и селам, увлекая за собой массу
демократической молодежи, если б не полицейский разгром
весной. Но к этому времени идти в народ уже были настрое¬
ны многие другие кружки.
Они возникли большей частью осенью 1873 г. и сразу были
захвачены наметившимся поворотом к пропаганде непосредст¬
венно в крестьянстве.
Здесь прежде всего следует назвать кружок С. Ф. Кова-
лика. Еще в 1872 г. Ковалик пытался наладить пропаганду
среди крестьян Черниговской губернии. Переехав в Петер¬
бург, он организовал кружок из студентов различных учеб¬
ных заведений. В конце 1873 г. он ездил за границу, позна¬
комился там с русскими эмигрантами; наибольшее впечатле¬
ние произвел на него Бакунин. По возвращении в Петербург
С.	Ковалик расширяет свою организаторскую деятельность,
налаживает связи с другими кружками как в столице, так и
в ряде городов в провинции, всюду агитируя за ускоренную
подготовку к агитации в народе в анархистско-буитарском
духе
Руководитель другого кружка — Ф. Н. Лермонтов, примы¬
кавший ранее к «чайковцам», также совершил паломничест¬
во к Бакунину и, вернувшись, придал, как и Ковалик, своему
кружку анархистскую направленность.
Тогда же, осенью 1873 г., в Петербурге образовались сту¬
денческие земляческие кружки — оренбуржцев, самарцев, са¬
ратовцев, полтавцев и др. Теперь их члены готовились разъ¬
ехаться по родным местам, чтобы использовать местные свя¬
зи для ведения пропагандистской работы в крестьянстве.
Заметную роль в подготовке к пропаганде в народе сыграл
кружок бывших юнкеров Михайловского артиллерийского учи¬
лища, где еще в конце 60-х гг. среди группы воспитанников
возникли революционные настроения. Кружок начал дейст¬
вовать в 1872 г. и находился в тесном контакте с «чайков¬
цам и».
О составе и деятельности перечисленных кружков читатель
подробнее узнает из воспоминаний С. Ф. Ковалика. Следует,
однако, предупредить, что мемуарист, будучи в молодости
убежденным анархистом, преувеличил роль кружков, придер¬
живавшихся анархистско-бунтарской тактики, и, соответствен¬
но, принизил значение разветвленного федеративного объеди¬
нения «чайковцев», революционную тактику которых можно
определить как пропагандистско-организационную. Несмотря
на то что после разгрома весной 1874 г. петербургский кру¬
жок «чайковцев» перестал функционировать как единое целое,
22

его провинциальные отделения, а также уцелевшие петербург¬
ские члены приняли активное участие в массовой пропаган¬
дистской кампании весны и лета 1874 г., а в середине 70-х гг.
оказали определяющее влияние на дальнейшее развитие ре¬
волюционно-демократического движения.
Ясно обозначившееся к концу 1873 г. желание народниче¬
ских кружков перейти к непосредственной деятельности в кре¬
стьянстве получило мощное идейное и моральное подкрепле¬
ние со стороны известных эмигрантов П. Лаврова и М. Ба¬
кунина, вновь обратившихся к русской молодежи с призывным
печатным словом.
Осенью 1873 г. в Петербурге появился и стал нелегаль¬
ным образом распространяться первый том журнала «Впе¬
ред!». Он вышел в Цюрихе благодаря усилиям П. Л. Лаврова
и небольшой группы его помощников, но инициатива издания
заграничного печатного органа принадлежала революционе¬
рам в России.
В течение 1872-го — первой половины 1873 г. велись пере¬
говоры, Лавров писал и отправлял в Россию на обсуждение
варианты программы журнала (всего было три варианта),учи¬
тывал критические замечания. В Петербурге образовался осо¬
бый кружок сторонников Лаврова, его так и называли —
«кружок лавристов». Поддерживали Лаврова и «чайковцы»,
хотя и не во всем. Летом 1873 г. к Лаврову в Швейцарию ез¬
дил для переговоров член петербургского кружка М. Купрея-
нов. После этого, сообщает Кропоткин, «кружок признал «Впе¬
ред!» своим органом».
Первый том журнала открывался обращением редакции к
читателям: «Вдали от родины мы ставим наше знамя, знамя
социального переворота для России, для целого мира». Лав¬
ров считал себя нравственно обязанным продолжать тради¬
ции русской вольной печати, традиции герценовского «Коло¬
кола». «Мы зовем к себе,— писал он,— зовем с собою всяко¬
го, кто с нами сознает, что императорское правительство —
враг народа русского, что настоящий общественный строй —
гибель для России. Всякий, разделяющий наши мнения, обя¬
зан быть в наших рядах...»
Далее шла передовая статья, озаглавленная «Наша про¬
грамма». Перед демократической молодежью ставилась за¬
дача: «Вооружившись основательным знанием и усвоив на¬
родные потребности, идти в народ».
Для чего? С какой целью?
Лавров был убежден и убеждал других, что «революций
искусственно вызвать нельзя», а в настоящий момент револю¬
ция в России еще не назрела, поэтому «ближайшая цель дея¬
тельности» «подготовлять успех народной революции, ког¬
да она станет необходима, когда она будет вызвана течением
исторических событий и действиями правительства».
Каким образом подготовлять?
«Уяснить народу его истинные потребности, наилучшие
23

средства удовлетворения этих потребностей и ту силу, кото¬
рая лежит в народе, но им не сознана», т. е., иными словами,
вести в народе революционную социалистическую пропаган¬
ду, опираясь на заложенную, как полагал Лавров, в народ¬
ной жизни, но еще находящуюся в зачаточном состоянии и
народом ясно не осоз1чанную социалистическую основу.
Совсем иные задачи ставил перед молодежью М. Бакунин.
Для русской молодежи начала 70-х гг. это была легендар¬
ная личность. Еще в 1844 г., во время проживания в Запад¬
ной Европе, Бакунин был лишен Сенатом чинов и дворянст¬
ва и заочно приговорен к ссылке в Сибирь за связь с евро¬
пейскими социалистами. В 1848 г. он — активный участник
революционных событий в Париже, Берлине, Праге и Дрез¬
дене. В Дрездене его судят и приговаривают к казни, заме¬
няют ее пожизненным заключением, а затем выдают австрий¬
ским властям. В Австрии все повторяется: суд приговаривает
Бакунина к повешению, затем заменяет эту меру пожизнен¬
ной одиночной камерой. Десять месяцев Бакунин проводит в
австрийских тюрьмах, часть из них в кандалах. В 1851 г.
его выдают русскому правительству. В России Бакунина ждет
шестилетнес заключение в Петропавловской крепости и в
Шлиссельбурге. Задумав вырваться на свободу, он пишет Ни¬
колаю I внешне покаянную «Исповедь», но только в 1857 г.
крепость заменяется ему ссылкой в Сибирь. Оттуда спустя че¬
тыре года он совершает побег и через Японию и Америку в
декабре 1861 г. прибывает в Лондон.
В Лондоне Бакунин сначала сотрудничает со своим старым
другом А. И. Герценом, но вскоре расходится с ним и уезжа¬
ет в Италию. Здесь окончательно формируются его анархиче¬
ские взгляды. Отсюда и из соседней Швейцарии Бакунин в
конце 60-х — начале 70-х гг. ведет раскольническую деятель¬
ность внутри Международного товарищества рабочих — I Ин¬
тернационала. Маркс и Энгельс вынуждены были прилагать
большие усилия для того, чтобы ослабить отрицательное воз¬
действие Бакунина и бакунизма на европейское рабочее дви¬
жение.
Г. В. Плеханов писал в 1904 г.: «Бакунин посвятил всю
свою жизнь борьбе за свои идеи. Как бы ни были они оши¬
бочны, мы обязаны уважать его самоотвержение. Но чем
искреннее мы уважаем его, тем более мы сожалеем о том, чю
неспособность Бакунина усвоить себе точку зрения научного
социализма сделала его самоотвержение в эпоху борьбы
«с Марксом» не только бесполезным, а прямо вредным для
международного пролетариата».
В России же в 70-е гг. XIX в. бакунизм выступает как од¬
но из течений в революционном народничестве. Русские при¬
верженцы Бакунина внесли в народническое движение бун¬
тарство и усилили элементы анархизма.
Когда еще только велись переговоры об издании «Вперед!»,
Лавров пытался договориться с Бакуниным о совместном ве¬
24

дении журнала. Но это не удалось — слишком велики оказа¬
лись разногласия.
В конце 1873 г. в Петербурге почти одновременно с пер¬
вым томом «Вперед!» (чуть позже) появилась книга Баку¬
нина «Государственность и анархия». В основном она была
посвящена теоретическому обоснованию анархизма, но в кон¬
це книги автор поместил «Прибавление „А”», в котором вы¬
сказал свой взгляд на практические русские дела.
Подобно Лаврову, Бакунин считал, что русская «социаль¬
но-революционная молодежь» «должна идти в народ», «пото¬
му что ныне везде, по преимуществу же в России, вне паро¬
да, вне многомиллионных рабочих масс, нет более ни жизни,
ни дела, ни будущности».
«Но как и зачем идти в народ?» Вот здесь и начинались
расхождения.
Бакунин был не согласен с теми, кто не верил «в настоя¬
щую возможность» революции, Он утверждал, что русский
народ «находится в таком отчаянном положении, что ничего
не стоит поднять любую деревню», и звал молодежь на «путь
боевой, бунтовской».
Бакунин не отрицал необходимости революционной пропа¬
ганды в народе. Но пропаганда в его понимании должна быть
неразрывно связана с возбуждением бунтов. Вера в царя, при¬
вычка к подчинению старшому — в семье, в общине («миру»),
в государстве — то, что Бакунин определял как «патриархаль¬
ность», плюс к тому разъединенность народа, именно это, по
его мнению, обрекало на поражение все бывшие до того на¬
родные бунты, «почти всегда местные и бессвязные». Поэтому
революционеру рекомендовалось «втолковать» мужику, «что
у него нет врага пуще царя», и «убедить в том, что в народе
живет несокрушимая сила» и если она до сих пор не осво¬
бодила народ, так это потому, что «до сих пор она не была
собрана» — «одновременно, везде, сообща, заодно». Отсюда
главная задача революционных агитаторов, по Бакунину, со¬
стояла в том, чтобы живой, «бунтовской» связью преодолеть
замкнутость и разобщенность крестьянских общин, разносить
по стране весть о каждом местном бунте, выявить и связать
между собой «лучших крестьян» — «естественных революцио¬
неров», воздействовать через них на остальную массу и под¬
нять ее на всеобщее восстание. Кредо Бакунина: «...всякий
бунт, как бы неудачен он ни был, всегда полезен, однако част¬
ных вспышек недостаточно. Надо поднять вдруг все деревни».
Итак, в отличие от Лаврова Бакунин предлагал не под¬
готовлять революцию в неопределенном будущем постепенной
пропагандой, а непосредственно организовывать ее сейчас,
немедленно. В «Прибавлении „А”» есть прямой выпад против
Лаврова: предлагавшаяся им тактика названа «доктринерною,
бездушною» и даже «бессмысленною... ученой болтовней».
Появление «Вперед!» с «Нашей программой» Лаврова, и
особенно его статья «Знание и революция» в том же номере,
25

вызвала еще более резкие нападки антипода анархиста Ба¬
кунина — «государственника» П. Н. Ткачева, приверженца
захвата и использования государственной власти революци¬
онным меньшинством.
Весной 1874 г. Ткачев издал за границей брошюру «За¬
дачи революционной пропаганды в России», в которой заявил,
что так называемая «революция» по Лаврову «есть не что
иное, как утопический путь мирного прогресса». И это была
еще самая мягкая из формулировок. Ткачев не остановился
перед тем, чтобы обвинить Лаврова в том, что тот, «сам того
не ведая», «служит целям и интересам III отделения», по¬
скольку власти заинтересованы в отвлечении молодежи от на¬
стоящей революции на лавровский путь накопления знаний.
Настоящий же революционер, утверждал Ткачев, «тем-то он
и отличается от философа-филистера, что, не ожидая, пока
течение исторических событий само укажет минуту, он выби¬
рает ее сам», поскольку «признает народ всегда готовым к
революции». Эти и подобные утверждения Ткачева подверг¬
лись язвительной критике Энгельса.
Взгляды П. Н. Ткачева на захват власти и использование
механизма государства для последующих социальных преоб¬
разований не нашли в начале 70-х гг. сколько-нибудь боль¬
шого числа сторонников в России. (Другое дело — в период
«Народной воли».) Но его яростные слова о том, что нельзя
ждать, нельзя спокойно приобретать знания, когда народ стра¬
дает, действовали на и без того возбужденную молодежь са¬
мым волнующим образом в том же направлении, что и баку¬
нинские призывы.
Ткачев нащупал некоторые действительно уязвимые места
в статьях Лаврова и умело играл на чувствах молодых, не¬
опытных революционеров:
«Ждать! Учиться, перевоспитываться!» «О, боже, неужели
это говорит живой человек живым людям?» «Да имеем ли мы
право ждать? Имеем ли мы право тратить время на перевос¬
питание? Ведь каждый час, каждая минута, отдаляющая нас
от революции, стоит народу тысячи жертв; мало того, она
уменьшает самую вероятность успеха переворота». «Мы не мо¬
жем и не хотим ждать!»
Лавров немедленно ответил Ткачеву специальной брошю¬
рой «Русской социально-революционной молодежи», где в не¬
свойственной ему манере,— но, видно, очень уж возмутил его
Ткачев —в свою очередь не менее резко заявил, что призы¬
вать неготовый народ к революции, значит подставлять его
под пушки противника, играть на руку врагам народа.
«Вы не можете ждать? Слабонервные трусы, вы должны
терпеть, пока не сумели вооружиться, не сумели сплотиться,
не сумели внушить доверие народу! Вы не хотите ждать? Вы
не хотите? Право? Так из-за вашего революционного зуда, из-
за вашей барской революционной фантазии вы бросите на
карту будущность народа? Года через два народ мог бы побе-
26

дпть; он, может быть, был бы готов; но вот, видите ли, рус¬
ской революционной молодежи невтерпеж. Надо сейчас, сию
минуту...»
Читая эту полемику, невольно заражаясь бушевавшими
столетие назад страстями, как-то по-иному, более наглядно
воспринимаешь известные строки В. И. Ленина из книги «Что
делать?», написанные в 1902 г., спустя всего лишь 28 лет:
«...роль передового борца может выполнить только партия,
руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь
конкретно представить себе, что это означает, пусть читатель
вспомнит о таких предшественниках русской социал-демокра¬
тии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плея¬
да революционеров 70-х годов...» * А еще через 15 лет, в сен¬
тябре 1917 г., В. И. Ленин писал, решая жизненно важный
вопрос о восстании:
«Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не
на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-пер¬
вых. Восстание должно опираться на революционный подъем
народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой
переломный пункт в истории нарастающей революции, когда
активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего
сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половин¬
чатых нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот
этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и от¬
личается марксизм от бланкизма» **.
В этих словах в концентрированном виде отразился весь
опыт русского освободительного движения, начиная с декаб¬
ристов. Они — как бы итог мучительных, напряженных поис¬
ков верной революционной теории на протяжении века. В этих
ленинских словах можно увидеть и косвенный отзвук спора
русского народника-бланкиста Ткачева и народника-анархи-
ста Бакунина с народником-пропагандистом Лавровым. Взгля¬
ды двух первых на восстание безусловно отвергались Лени¬
ным, но с Лавровым есть что-то созвучное, хотя, конечно, су¬
ществует громадная, качественная разница между лавровским
«течением исторических событий» и марксистским научным
-анализом составных факторов возникновения революционной
ситуации.
Но вернемся к 1874 году.
Лавров ловил Ткачева на ряде противоречий, еще и еще
раз убеждал в необходимости тщательной подготовки, но это
мало на кого повлияло. Правда, сохранился проект письма не¬
установленных лиц с выражением поддержки Лаврову. Но
все же большей частью первый том «Вперед!» вызвал в Пе¬
тербурге и в провинциальных кружках недоумение и возраже¬
ния. В начале 1874 г. появился второй том, он был составлен
в таком же духе. Недовольны были не только бакунисты типа
и Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 25.
** Там же, т. 34, с. 242—243.
27

Копалика, определенное разочарование испытывали и «чай-
ковши». Лавров, как видно, не смог учесть но^лх настроений
молодежи, а надо было бы несколько активизировать пропа¬
гандистскую тактику. Время самообразования кончилось, и
влияние Лаврова с конца 1873 г. стало слабеть.
Аптекман вспоминал: «Весною 1874 г. волна революцион¬
но-пропагандистского движения в Петербурге достигла своей
крайней высоты. Кружки и сходки прекратились. Они те¬
перь уже не нужны. Все вопросы решены. Время уж идти в
народ. Надо приготовить все необходимое для этого. Но преж¬
де всего нужно научиться физическому труду. И работа за¬
кипела».
В студенческих кружках теперь обсуждались главным об¬
разом чисто практические вопросы — как подготовиться к де¬
ятельности в народе. Друг другу передавали рукописные ста¬
тьи с примечательными названиями: «О чем и как должен
говорить с народом революционер-пропагандист», «Какое по¬
ложение наиболее удобно для сближения с народом?». Наи¬
более удобным было признано положение простого работника,
для чего надо было научиться какому-либо ремеслу — плот¬
ника, сапожника, пильщика, каменщика, кузнеца и т. п. Как
говорилось в рукописном журнале одного из кружкоч весной
1874	г., «приобресть доверие среди народа гораздо удобнее и
скорее в качестве его собрата, нежели в панской шкуре».
В Петербурге, Москве, Киеве и других городах были уст¬
роены специальные ремесленные мастерские, в которых обу¬
чались те, кто собирался идти в народ. Запасались не только
крестьянской одеждой и инструментом для ремесла. Не ме¬
нее важно было иметь в заплечной котомке хотя бы одну-две
пропагандистские книжки, пригодные для чтения в крестьян¬
ской аудитории. Об этом думали еще в 1872—1873 гг. «чай¬
ковцы», издавшие в своей заграничной типографии две бро¬
шюры о восстании Степана Разина. Там же в 1873 г. была на¬
печатана пользовавшаяся большой популярностью «Сказка о
четырех братьях», в которой рассказывалось о тяжелом поло¬
жении крестьян, и прокламация «Чтой-то, братцы, как тяжко
живется нашему брату на Русской земле!». Типография Лав¬
ровского журнала «Вперед!» в феврале 1874 г. напечатала
брошюру «Хитрая механика» — об эксплуатации народа пу¬
тем взимания налогов. Брошюра впоследствии неоднократно
переиздавалась, была переведена па украинский язык и явля¬
лась одной из наиболее популярных пропагандистских книжек
в течение всех 70-х гг. Истории написания и издания пропа¬
гандистской литературы для народа посвящена книга
В.	Ф. Захариной «Голос революционной России» (М., 1971).
В 1874 г. революционеры смогли несколько месяцев ис¬
пользовать легальную типографию И. Н. Мышкина в Москве.
Мышкин сблизился с московскими народническими кружка¬
ми осенью 1873 г. В его типографии была, в частности, пере¬
издана прокламация «Чтой-то, братцы...», печатались бланки
28

для фальшивых паспортов, которыми снабжались уходящие
в народ.
Молодежь в буквальном смысле собирала пожитки н го¬
товилась в дорогу. На карте России намечались районы, ка¬
залось, наиболее перспективные в революционном отношении.
Хотя в «Записке» министра юстиции Палена и говорилось,
что революционная пропаганда обнаружена в 37 губерниях,
пропагандисты распределялись по этим губерниям далеко не
равномерно. Несколько регионов — Волга, Дон, Днепр — где
когда-то бушевали грандиозные крестьянские и казацкие вос¬
стания Разина, Пугачева, гайдамаков, притягивали к себе в
наибольшей степени. Революционеры надеялись, что там в
народе еще сохранились бунтарские традиции, там, следова¬
тельно, легче поднять бунт и сейчас.
С весны 1874 г. началось то, что затем вошло в историю
как массовое «хождение в парод» революционной разночин¬
ской интеллигенции, которое В. И. Ленин назвал «расцветом
действенного народничества» *. О. В. Аптекман живо описал
это время: при встречах па улицах «лаконические вопросы:
«Куда направляетесь? куда едете?» — И такие же ответы:
«На Волгу! На Урал! На Дон! На Запорожье!»...— Крепкие
рукопожатия и всяческие благие пожелания. В путь-дорогу!»
+• * *
Итак, призыв «в народ!», впервые прозвучавший со стра¬
ниц герценовского «Колокола», получил наконец массовый
отклик. Идея овладела довольно широким слоем разночинской
интеллигенции и стала реальной силой. После знакомства с
историей развития революционно-демократического движения
с конца 60-х гг. видно, что это произошло отнюдь не «вдруг».
Напротив, возникший осенью 1873 г. небывалый до того подъ¬
ем революционного настроения, перешедший на этот раз в
действие, подготавливался в течение ряда лет.
К осени 1873 г. участники движения как бы почувствова¬
ли, что если не сделать следующий шаг, продиктованный
внутренней логикой развития революционных организаций, не
перейти к действиям непосредственно в народе, то все пред¬
шествующее «саморазвитие» превратится в бессмысленную са¬
моцель, все достигнутое придет в упадок.
Появившиеся в конце 1873 г. «Государственность и анар¬
хия» Бакунина и первые тома «Вперед!» Лаврова явились
важными, но все же дополнительными факторами, содейст¬
вовавшими началу «хождения». «Бакунинская пропаганда, ~
писал впоследствии Л. Шишко, в 1873 г. входивший в петер¬
бургскую группу «чайковцев»,— лишь совпала с тем главным
выводом, к которому пришла внутренняя подготовительная
работа и уже имевшаяся революционная практика данного
поколения».
* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 304.
29

Появлению настоятельного желания действовать, и дейст¬
вовать как можно скорее, способствовал страшный голод, по¬
разивший в 1873—1874 гг. почти треть европейской России,
но особенно сильно Поволжье, Самарскую губернию. Потря¬
сающие описания голодных сцен в местных и столичных га¬
зетах чуть ли не ежедневно подтверждали выводы Флеров-
ского в его «Положении рабочего класса в России». Недаром
второе издание этой книги было запрещено цензурой.
Таким образом, народническое движение к началу 1874 г.
достигло критической стадии идейного и организационного
развития, и именно тогда — не ранее! — стало возможным и
необходимым и действительно началось «хождение в народ».
Но как бы постепенно оно ни подготавливалось, его на¬
чало означало резкий переход движения в новое качествен¬
ное состояние. Накаляясь в течение ряда лет, революционизи¬
руемая разночинская масса как бы в один момент достигла
температуры кипения. И чтобы объяснить этот феномен, не¬
достаточно выявить только социально-экономические причины.
Здесь не обойтцсь без помощи социальной психологии, изу¬
чающей различные факторы, воздействующие на поведение
групп людей.
Исследования по социальной психологии народнического
движения, к сожалению, пока нет. В остальном же «хожде¬
ние в народ», это исключительное явление не только в рос¬
сийском, но и в мировом революционном движении, конечно,
издавна привлекало внимание историков. Здесь мы имеем
возможность назвать только две общие работы, исследующие
тему в целом по России: «Движение революционного народни¬
чества» Б. С. Итенберга (М., 1965) и «Из истории народни¬
ческого движения на первом этапе „хождения в народ”»
Р. В. Филиппова (Петрозаводск, 1967). Имеется еще целый ряд
книг и статей, в которых «хождение в народ» изучено по от¬
дельным регионам. При этом высказываются различные мне¬
ния относительно периодизации народнического движения;
есть довольно существенные расхождения по вопросу о сте¬
пени влияния на революционеров различных идейных тече¬
ний, различно судят о многих других, более частных пробле¬
мах. Но в целом фактическая сторона «хождения» изучена до¬
вольно полно, чему способствовали, как это ни прискорбно,
сохранившиеся несколько сот томов жандармского дознания
и предварительного следствия по делу «о революционной про¬
паганде в империи».
Начавшись в Петербурге, Москве, Киеве, движение в на¬
род быстро распространилось на провинцию, захватив мест¬
ную учащуюся молодежь. В провинциальных, преимуществен¬
но в губернских, городах с начала 70-х гг. существовали круж¬
ки гимназистов и семинаристов, а там, где были высшие
учебные заведения, то и студентов с вкраплениями отдель¬
ных лиц из мелкой служилой интеллигенции и других сосло¬
вий. Все они испытывали заметное влияние названных народ¬
30

нических центров. Вначале это влияние было в основном
только идейным, книжным, распространявшимся, главным об¬
разом, стихийно. Но так продолжалось лишь до тех пор, пока
народнические кружки в центре переживали стадию самооб¬
разования. Перейдя к непосредственной подготовке к деятель¬
ности среди крестьян, столичные революционеры начинают
активно заботиться о приобретении связей в провинции для
того, чтобы иметь в губернских и уездных городах опорные
пункты. В учащейся молодежи этих городов они видели так¬
же дополнительные кадры пропагандистов и агитаторов.
Ранее других стали пропагандировать молодежь в провин¬
ции «чайковцы». Они имели давние связи со студентами Ка¬
зани и гимназистами Самары. Уцелевшие после мартовских
арестов члены кружка активно использовали свои знакомст¬
ва весной и летом 1874 г. В 1873-м — начале 1874 г. развер¬
нули организационно-пропагандистскую деятельность в Ниж¬
нем Новгороде, Саратове и Самаре петербургские кружки
С.	Ковалика и Ф. Лермонтова, а также московский кружок
П. Войнаральского. В Пензе главным организатором оказал¬
ся близкий к «чайковцам» Д. Рогачев; он же сплачивал мест¬
ные силы в Тамбове. В Оренбургской и Уфимской губерниях
вели пропаганду члены петербургского земляческого кружка
«оренбуржцев» во главе с С. Голоушевым, студентом Медико¬
хирургической академии, который, кстати сказать, был сыном
начальника оренбургского жандармского управления. Сохра¬
нились и опубликованы (в выдержках) письма Голоушева к
матери, в которых он доказывает бессилие частной филантро¬
пии в деле помощи голодающим и оправдывает свой выбор
революционного пути.
В итоге, когда двинувшиеся весной 1874 г. в народ сту¬
денты Петербурга и Москвы, прежде чем разойтись по де¬
ревням и селам, останавливались на некоторое время в гу¬
бернских городах, они, как правило, находили гам значитель¬
ное число уже распропагандированных лиц, с которыми быст¬
ро налаживали необходимые контакты. Происходил своеоб¬
разный взаимный обмен: приезжие деятели приносили с собой
бодрость, энергию, опыт, революционные новости из других
частей страны, а местная молодежь предоставляла своих лю¬
дей и свои связи как в городе, так и в окрестных деревнях.
Тот факт, что провинция смогла поддержать начавшееся в
центре движение, способствовал его большому по тем време¬
нам размаху.
Так, в шести губерниях Среднего Поволжья (Нижегород¬
ская, Казанская, Симбирская, Самарская, Пензенская и Са¬
ратовская) летом 1874 г. действовали примерно 160 человек:
130 местных и 30 приехавших из Петербурга и Москвы. Так
же активно «ходили в народ» местные и приезжие революцио¬
неры и на юге России, в украинских губерниях. П. Кропоткин
называет цифру от двух до трех тысяч человек, участвовав¬
ших в народническом движении в 1873—1875 гг. в целом по
31

России, и плюс к этому насчитывает еще в два-три раза боль¬
ше сочувствующих. Исследователь народничества этого перио¬
да Б. С. Итенберг находит цифры Кропоткина «более или
менее близкими к истинным размерам движения».
В народ пошли сотни молодых людей. Какие они пресле¬
довали конкретные цели? Учить народ или учиться у наро¬
да? Кого среди них было больше — бунтарей или пропаганди¬
стов?
Показания на допросах, пропагандистская литература,
позднейшие воспоминания дают пеструю картину. Пропаган¬
дистские брошюры и прокламации, разоблачая виновников
народных бедствий и рисуя картину будущего справедливого
социалистического строя, часто заканчивались призывами к
восстанию. Члены бакунистских кружков шли в парод, убеж¬
денные, что опыт истории народных движений учит начинать
революцию с отдельных бунтов. Но крайние бунтари, собирав¬
шиеся бунтовать крестьян всюду при малейшей к тому воз¬
можности, уже тогда, в 1874 г., получили ироническое прозви¬
ще «вспышкопускателей».
Более ответственно к бунтовским призывам относились
«чайковцы». В «Записке» Кропоткина предлагалось, прежде
чем подымать крестьян на бунт, взвесить все «за» и «против»,
памятуя о реках народной крови, которыми заканчивается
всякий подавленный бунт. «Поэтому мы никогда не взяли бы
на себя решить этого вопроса,— писал Кропоткин,— иначе
как по ознакомлении с местными условиями данного случая
и но обсуждении их целым съездом народных деятелей».
Те, кто собирался только пропагандировать, шли, вдохнов¬
ленные рассуждениями лавровского журнала «Вперед!» о
том, что число распропагандированных должно расти в гео¬
метрической прогрессии, и, как вспоминал А. И. Ивапчин-Пи-
сарев, полагали, что «при такой быстроте распространения ре¬
волюционных идей радикальный переворот в жизни народа
может наступить не позже, как через пять лет». В воспомина¬
ниях Н. К. Буха сроки ожидавшейся революции колеблются
от трех до десяти лет. Хорошо показал диапазон намерений
М. Ф. Фроленко: «Одни мечтали о революции, другие хотели
попросту лишь посмотреть,— и разлились по всей России мас¬
теровыми, коробейниками, нанимались на полевые работы;
были и такие, что даже шли уже выбирать позиции для бу¬
дущей артиллерии».
Все ушедшие в народ не упускали случая войти в контакты
непосредственно с крестьянами, изыскивая способы завязыва¬
ния знакомств. Контакты были различного свойства — мимо¬
летные (так называемая «летучая пропаганда») или более или
менее длительные, но не более нескольких недель. Но что
примечательно: шли в народ с разными целями, а на практи¬
ке все, даже завзятые «бунтари», оказались вынужденными
заниматься только пропагандой — разговорами на революци¬
онные и социалистические темы, чтением и распространением
32

книжек, брошюр и прокламации. Кое-где, правда, зарожда¬
лось нечто вроде крестьянских кружков или происходило
привлечение отдельных распропагандированных крестьян в
интеллигентские кружки.
Именно организационно-пропагандистскую тактику приме¬
няли на практике революционеры следующего, землевольче¬
ского, этапа народнического движения; ее можно считать и
наследием 70-х гг., переданным последующим революционным
поколениям.
Верояшо, и в 1874 г. дальнейшая деятельность в крое пь¬
янстве пошла бы преимущественно в этом же направлении, но
последовали массовые аресты. Они начались 31 мая 1874 г.
с провала в Саратове.
Там в мае 1874 г. под видом сапожной мастерской быта
устроена брошюровальня доставлявшихся из московской ти¬
пографии И. Мышкина отпечатанных листов пропагандист¬
ских книг. Эта же мастерская служила главной явкой для
приезжавших в Саратов столичных революционеров. Такие же
пункты брошюровки и складов нелегальной литературы пред¬
полагалось устроить в Пеизе и Самаре.
22 мая саратовское жандармское управление получило из
Ярославля телеграмму с просьбой проследить, не появятся ли
в Саратове два лица, распространявшие в Ярославле запре¬
щенные книги. Конспирация же в саратовской «мастерской»
оставляла желать лучшего. Буквально через несколько дней
после получения телеграммы саратовская жандармерия на¬
чала следить за обитателями дома. Они обращали на себя
внимание тем, что были мало похожи на сапожников. Первое
же появление полиции в помещении мастерской с целью про¬
верки паспортов привело к провалу, так как частный пристав
сразу же наткнулся на «Государственность и анархию» Ба¬
кунина.
В этот же день, 31 мая, было найдено еще несколько за¬
прещенных книг, путеводители, географические карты и ре¬
комендательные письма. На чердаке нашли ящик с отпеча¬
танными листами. Было арестовано девять человек.
Ориентируясь на сведения из писем, изъятых при обыске,
на плохо зашифрованные, а то и вовсе не зашифрованные ад¬
реса в записных книжках, жандармы получили нить, по ко¬
торой они в течение двух-трех месяцев смогли выявить боль¬
шинство активных участников «хождения в народ». Всего к
концу 1874 г. было арестовано по всей России около 1600 че¬
ловек. Конечно, не все из них были активными пропаганди¬
стами. Для ареста было достаточно одного упоминания фа¬
милии в перехваченном письме. В итоге к дознанию было при¬
влечено 770 человек.
С другой стороны, разумеется, не все активные револю¬
ционеры были арестованы. Избежали ареста С. Кравчинский,
О. Аптекман, Д. Рогачев. На конец 1874-го — начало 18*75 г.
приходится деятельность кружка И. С. Джабадари, воспоми-
2 Зак. № 360
33

нания которого помещены в настоящем томе. В это же время
в Петербурге вели пропаганду среди рабочих и солдат члены
кружка В. М. Дьякова. В 1875 г. продолжалась кое-где про¬
паганда и в крестьянстве. Но движение в народ в 1875 г.
шло как бы по инерции, прежнего подъема, массового энту¬
зиазма уже не было.
Поход революционной разночинской интеллигенции в на¬
род в 1874 и 1875 гг. окончился двумя большими судебными
процессами — «процессом 50-ти» и «процессом 193-х», прохо¬
дившими в 1877 и 1878 гг. Необходимые сведения о них чи¬
татель получит из примечаний к воспоминаниям И. С. Джа-
бадари и А. В. Якимовой.
*	*	-н
Здесь следует прервать последовательность изложения
фактической стороны развития революционных событий
70-х гг., для того чтобы дать общую характеристику идеологии
дгижения этого периода. Выше говорилось о нравственной сто¬
роне народничества — об идее долга народу, говорилось о раз¬
личных тактических направлениях в народничестве первой по¬
ловины 70-х гг. Но каково было теоретическое содержание на¬
родничества и его реальная суть? Каковы были взгляды участ¬
ников «хождения в народ», а также тех, кто участвовал в
движении в период «Земли и воли»?
В воспоминаниях С. Ковалика есть строки: «Более всего
объединяло людей прогрессивного направления народничество».
«Народничество очень старо. Его родоначальниками счи¬
тают Герцена и Чернышевского»,— читаем у В. И. Ленина*.
Теория народничества разрабатывалась в условиях борьбы
крестьян против крепостного права (а затем его пережитков)
и в те годы, когда капитализм на Западе уже вполне ясно
проявил свои отрицательные черты. Иллюзии лозунга «свобо¬
да, равенство, братство», начертанного на знаменах Великой
французской буржуазной революции, к середине XIX в. пол¬
ностью развеялись; буржуазия показала себя эгоистическим
эксплуататором рабочих масс, не колеблющимся расстрели¬
вать недовольных, если они посмеют открыто заявить о своем
недовольстве. Могла ли после этого перспектива капиталисти¬
ческого развития привлечь тех русских деятелей, которые же¬
лали блага своему народу?
Между тем ростки капитализма в России стали заявлять
о себе еще более интенсивно после отмены крепостного пра¬
ва. Наиболее проницательные демократические публицисты
заметили это уже в 60-х гг. и забили тревогу: надо что-то де¬
лать, надо спешить, иначе «язва пролетариатства» проникнет
к нам, а «чумазый» — так называли разбогатевших плебеев —
наберет силу. Лучшие люди России увидели свое призвание
в защите крестьянских, народных интересов, в борьбе одно¬
временно и против крепостничества и против нарождающегося
* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 304.
34

капитализма. Народничество явилось идейным обоснованием
этой борьбы.
В. И. Ленин определил народничество как русский кресть¬
янский социализм и четко выделил его сущность: она «в про¬
тесте против крепостничества... и буржуазности... в России
с тонки зрения крестьянина, мелкого производителя» *. «Эго
целое миросозерцание...— отмечал он.— Громадная полоса
общ[ест]в[енной] мысли»
Основоположником «русского социализма» В. И. Ленин
называл А. И. Герцена, который разработал свою теорию, пе¬
режив духовную драму разочарования в западном пути к со¬
циализму после поражения европейских революций 1848 г.
«Герцен,— писал Ленин,— видел „социализм” в освобождении
крестьян с землей, в общинном землевладении и в крестьян¬
ской идее „права на землю”» 55 **.
Действительно, характеристика «русского социализма», дан¬
ная самим Герценом, это подтверждает. Герцен писал в «Ко¬
локоле» в начале 1867 г.: «Мы русским социализмом называ¬
ем тот социализм, который идет от земли и крестьянского
быта, от фактического надела и существующего передела по¬
лей, от общинного владенья и общинного управления,— и идет
вместе с работничьей артелью навстречу той экономической
справедливости, к которой стремится социализм вообще...»
Вслед за Герценом «мечтал о переходе к социализму че¬
рез старую, полуфеодальную, крестьянскую общину» * ***
Н. Г. Чернышевский. Чернышевский в отличие от Герцена бо¬
лее реалистически оценивал положение в современной ему по-
лузадавлеиной крепостническим государством крестьянской
общине, понимал, что она — рудимент прошлого, показатель
отставания в развитии страны. Но он все же считал, что коль
скоро община сохранилась, то, если дать ей возможность раз¬
виваться свободно, можно надеяться на перерастание некото¬
рых элементов общинности в социализм.
Таким образом, со времен Герцена и Чернышевского «на¬
родники проповедовали всегда в своих теориях, начиная с
1861 года (а их предшественники еще раньше, до 1861 года)
и затем в течение более полувека, иной, т. е. некапиталистиче¬
ский, путь для России» ***. И все это время идеологи на¬
родничества не понимали, что в России «только развитие ка¬
питализма и пролетариата способно создать материальные ус¬
ловия и общественную силу для осуществления социализ-
ма» **	*. И если Чернышевский, указывал Ленин, этого
еще «не мог видеть в 00-х годах прошлого века», то такое
смягчающее обстоятельство уже в меньшей степени относн-
*	Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 355.
*•* Ленинский сборник, т. XIX, с. 237.
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с, 257.
**** Там же, т. 20, с. 175
* 1 + Ч.+ уам же> с ] 03.
+ Там же. с. 175.
35

лось к семидесятникам и постепенно совсем теряло силу по
отношению к народникам следующих десятилетий.
Хотя народники 60—70-х гг. ошибочно искали «путей к
коммунизму помимо капитализма и создаваемого им проле¬
тариата» *, они без колебаний указывали на революцию как
на единственное средство достижения поставленной цели. Ес¬
тественно, в их понимании это была крестьянская революция.
«Я не верю ни в какую революцию в России, кроме кресть¬
янской»,— заявлял Герцен. Таково же было убеждение Чер¬
нышевского. Народничество поэтому с самого начала скла¬
дывалось как теория крестьянской социалистической револю¬
ции
Крестьянский социализм народничества был утопическим
добрым мечтанием ***, но его революционность, обращен¬
ная против помещичьего землевладения, против царизма и дру¬
гих пережитков феодализма в России, являлась сильной, де¬
мократической стороной. В. И. Ленин обращал особое вни¬
мание на эти элементы в народническом учении и приветст¬
вовал их. По его мнению, «крестьянская демократия — вот
единственное реальное содержание и общественное значение
народничества» ****, Стремление к равенству мелких кресть¬
янских хозяйств как социалистическая цель было утопическим,
но та же самая идея, направленная против пережитков кре¬
постничества, «есть самое полное, последовательное и реши¬
тельное выражение буржуазно-демократических задач» *****.
Но родоначальники народничества глубоко верили в со-
циалистичность русского крестьянства, и их вера полностью
передалась новому революционному поколению — разночин¬
цам 70-х гг.
Имеются специальные исследования, в которых конкретно
прослеживается влияние революционно-демократической и со¬
циалистической литературы 60-х гг. на поколение, вступившее
на революционный путь в начале следующего десятилетия.
Есть множество свидетельств того, как разночинцы-семидесят¬
ники старались достать старые номера «Современника» и
«Русского слова» со статьями Чернышевского, Добролюбова
и Писарева. Зачастую при обысках жандармы находили эти
статьи, целиком переписанные от руки, или выписки из них.
Об идеях Герцена, Чернышевского и Добролюбова говорили
на сходках — об этом есть целый ряд показаний на допросах,
о том же пишут и мемуаристы. Некоторые семидесятники про¬
бовали подражать Рахметову	из	«Что	делать?».	В	конце
60-х — начале 70-х гг. за границей	печатались	и	проникали	в
Россию многие произведения Чернышевского — сборники и
отдельные статьи.
*	Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 304.
** См. там же, с. 271; т. 8, с. 77; т. 20, с. 175.
*** См. там же, т. 21, с. 258.
**** Там же, т. 22, с. 305.
***** Там же, т. .15, с. 226,
36

Идейно 60-е и 70-е гг. тесно связаны. Правда, это призна¬
валось не всегда. Было время, когда в исторической литера¬
туре «революционные демократы» 60-х гг. резко отделялись
от «народников» годов семидесятых. Но сейчас вряд ли най¬
дется много последователей такого разделения. В действи¬
тельности, большинство «шестидесятников» и «семидесятников»
были одновременно и революционерами-демократами, и уто¬
пическими социалистами-иародниками; социализм и демокра¬
тизм в те годы существовали неотделимо друг от друга.
Конечно, народничество 70-х гг. в некотором отношении от¬
личалось от народничества Герцена и Чернышевского. Семи¬
десятые годы — это свой, особый этап в развитии народни¬
ческой идеологии. Отличия привнесли в нее новые народниче¬
ски е теоретики — П. Л. Лавров, М. А. Бакунин, Н. К. Ми¬
хайловский, П. Н. Ткачев, П. А. Кропоткин.
Основополагающие принципы народничества остались
прежними, по оно стало поддаваться влиянию анархизма,
«самобытничества» и субъективной социологии, чего в 60-е гг,
почти не было.
Субъективная социология крайне преувеличила роль ин¬
теллигенции, «критически мыслящей личности» в истории.
Лавров и Михайловский — творцы субъективного метода — не
смогли преодолеть противоречия в своих оценках значения
объективного и субъективного факторов в развитии человече¬
ского общества. Их сочинения способствовали распростране¬
нию народнической идеи о «самобытности русского эко¬
номического строя»*. В крестьянской общине они стара¬
лись найти объективные основания русского социализма; без
участия крестьянских масс не мыслили революции, но в то
же время главным двигателем истории оказывался усвоивший
социализм своей критической мыслью интеллигент, будто бы
могущий свернуть развитие страны с неверного, буржуазного
пути **. Однако надо сказать, что при всех своих противоре¬
чиях и ошибках субъективная социология сыграла в 70-х гг.
революционизирующую роль. Можно согласиться с С. Кова-
ликом, который писал, что «теория Лаврова поднимала энер¬
гию мыслящего интеллигента и укрепляла в нем веру в свои
силы, толкала его на борьбу с устаревшими формами».
Анархизм — учение, отрицающее всякое государство и, со¬
ответственно, объявляющее ненужной и вредной борьбу за
политические свободы,— явился еще одним новшеством, при¬
внесенным семидесятниками в народничество. Анархистское
отрицание политической борьбы казалось революционерам
70-х гг. вполне логичным. Зачем бороться сначала за свобо¬
ду слова, печати, собраний, союзов, когда можно одним уда¬
ром — социалистической крестьянской революцией — добиться
сразу и свободы, и полного экономического освобождения?
К тому же политическими свободами раньше й лучше иаро-
*	Ленин В. //. Полн. собр. соч., т. 2, с. 528.-
** См. там же, с. 529.
37

да воспользуется слабая пока русская буржуазия и этим за¬
труднит победу социалистической революции. «Вера в комму¬
нистические инстинкты мужика,— писал Ленин,— естественно,
требовала ог социалистов, чтобы они отодвинули политику и
„шли в народ”»
Вопрос при этом решался просто и однозначно: чем хуже
живется народу, тем скорее он подымется на революцию.
Г1. Кропоткин в своей «Записке» так и писал: «Для успеха
революции необходима: сила напора, слабость правительства,
ясность стремлений. Пользование народа политическими пра¬
вами иа все эти необходимые элементы... действует в обрат¬
ном направлении». «Мы видим, следовательно, что обладание
политическими правами содействует со всех сторон уменьше¬
нию революционного почина».
Понадобится почти десятилетие неудачного опыта испове¬
дания аполитичности в революционной народнической дея¬
тельности, чтобы понять, что не все кажущееся в анархистской
теории наиболее прямым путем к социализму в реальной дей¬
ствительности является таковым. Но только русские социал-
демократы сумели найти правильное соотношение политиче¬
ской борьбы и социализма, доказав, что политическая борьба
не сводится к узкому заговору, что ее должны вести массы,
прежде всего рабочий класс.
С не меньшим трудом изживалось анархическое, безуслов¬
но негативное отношение к государству. Анархизм объявлял
эксплуататором любое государство. «Между революционною
диктатурою и государственностью вся разница состоит толь¬
ко во внешней обстановке,— утверждал Бакунин.— В сущ¬
ности же они представляют обе одно и то же управление боль¬
шинства меньшинством... Поэтому они одинаково реакционер-
ны, имея, как та, так и другая, результатом непосредствен¬
ным и непременным упрочение политических и экономических
привилегий управляющего меньшинства и политического и
экономического рабства народных масс». Но что же предла¬
галось взамен? Утопический «вольный союз» общин.
Марксизм в коммунистической перспективе тоже предпо¬
лагает создание безгосударственного общества. Но он свя¬
зывает это с постепенным процессом исчезновения классов,
всяких классовых различий. Государство долгое время будет
необходимо победившему пролетариату, особенно в переход¬
ный период от капитализма к социализму. Анархисты же за¬
являли о своем намерении уничтожить всякое государство ка
другой день после социального переворота.
Полного знака равенства между анархизмом и народни¬
чеством 70-х гг. ставить не следует. Не все народники и не
во всем были даже в это время анархистами. П. Лавров, на¬
пример, написал в 1876 г. работу, само название которой го¬
ворит о некотором его отходе от анархизма: «Государствен¬
* Ленин В. И. Полн. собр. соч, т. 1, с. 286.
38

ный элемент в будущем обществе». Но тем не менее анар¬
хизм — это характерный спутник народничества 70-х гг.
Таковы были основные черты мировоззрения революцио-
нсров-семидесятников. Народничество, по характеристике
В.	И. Ленина, «было до известной степени цельным и после¬
довательным учением. Отрицалось господство капитализма в
России; отрицалась роль фабрично-заводских рабочих, как
передовых борцов всего пролетариата; отрицалось значение
политической революции и буржуазной политической свободы;
проповедовался сразу социалистический переворот, исходя¬
щий из крестьянской общины с ее мелким сельским хозяйст¬
вом» *.
Сколько же всего революционеров действовало в России
в 70-е гг. прошлого века? Кто они — каковы были их возраст,
социальное положение, профессия?
Ответить на эти вопросы нашим историкам помогла груп¬
па подвижников 20-х гг., взявших на себя титанический труд
создания биографического и библиографического словаря
«Деятели революционного движения в России». Здесь
прежде всего следует назвать А. А. Шилова. Он с группой со¬
трудников задумал грандиозное дело: составить краткие био¬
графии всех участников революционного движения в России,
начиная с декабристов и до 1917 года включительно, и дать
к ним список источников.
Удалось выполнить лишь часть задуманного. В конце
1920-х — начале 30-х гг. вышли в свет тома о декабристах, ре¬
волюционерах 60-х и 70-х гг. и первые выпуски томов о на¬
родовольцах и социал-демократах. Затем издание, к сожале¬
нию, было прервано.
Но благодаря А. А. Шилову и его помощникам четыре
тома, посвященные семидесятникам, имеются в хранилищах
научных библиотек, и можно понять, какую они представля¬
ют ценность для всех занимающихся историей революцион¬
ного народнического движения.
Биографии революционеров, от А до Я — всего их, 5664.
Это тс, о ком есть хоть какие-нибудь данные в мемуарах, не¬
легальной литературе 70—80-х гг., в документальных публика¬
циях в журналах 1920-х гг., в материалах судебных процес¬
сов, в «Списке лиц, разыскиваемых по делам департамента
полиции», в докладах министерства юстиции по делам, разре¬
шенным в административном порядке, наконец, в тысячах
справок, хранившихся в департаменте полиции на всех, в той
или иной степени причастных к революционному движению и
бывших известными полиции и жандармам.
Конечно, был и известны не все, но совокупность перечис¬
ленных источников дает основание предполагать, что большин¬
ство активных участников движения 70-х гг. в словарь по¬
пало.
* Ленин В. //. Поли. собр. соч, т. 12, с. 40.
39

Данные словаря (мы пользуемся результатами их обря»
ботки историками В. С. Антоновым и Л. Я. Лурье) прежде
всего показывают, что в революционном народническом дви¬
жении 70-х гг. участвовало главным образом новое поколение,
начавшее свой революционный путь с конца 60-х гг. Как бы¬
ло отмечено выше, существовала тесная идейная связь между
60-ми и 70-ми гг., но революционеров, действовавших и в
60-х, и в 70-х гг., было немного. Средний возраст участников
«хождения в народ» в 1874 г. равнялся 22—23 годам. Па ме¬
сто арестованных или отошедших от революционной деятель¬
ности приходили новые, но такие же молодые. Средний воз¬
раст революционеров за все 70-е гг. не превысил 23,6 года.
Несмотря на аресты, число революционеров росло. Если
принять количество участников движения в 1871 — 1874 гг. за
100%, то в 1875—1878 гг. их было 173%. Доля дворян среди
участников революционного движения за все 70-е гг. держа¬
лась на уровне 31—32%; она начинает заметно падать в
80-х гг., спустившись в 1886 г. до 24,2%.
В 70-е гг. уже довольно весомо участие рабочих — их 14%.
Крестьян 5%. Но это в основном пострадавшие за участие в
«Чигиринском деле» (см. примеч. 21 к воспоминаниям
С.	Ф. Ковалика). Тех, кого по социальному положению можно
отнести к так называемым разночинцам, более 50%.
Любопытно распределение по роду занятий.
Больше всего среди участников движения, конечно, сту¬
дентов: 37,5%. Особенно много революционеров дали три сто¬
личных вуза: Медико-хирургическая академия (25,9% от об¬
щего числа студентов), Технологический институт (12,6%) и
Университет (10,8%).
Гимназистов и учащихся других средних учебных заведе¬
ний было 11,3% от общего количества участников движения;
семинаристов — 4,6%. Военные училища дали всего 0,6%.
Итого учащиеся составляли 54% от всех семидесятников.
Словарь позволяет привести еще ряд данных:	лица
«свободных профессий» (актеры, адвокаты, литераторы, вра¬
чи, фельдшеры) — 4,2%; учителя 7,6%; лица, находящиеся
в услужении (прислуга, приказчики, другие работавшие по
найму) —4,7; служащие (государственные и земские) —4,6%.
«Падение крепостного права вызвало появление разно¬
чинца, как главного, массового деятеля и освободительного
движения вообще и демократической, бесцензурной печати в
частности,— писал В. И. Ленин.— Господствующим направлен
нием, соответствующим точке зрения разночинца, стало на¬
родничество» *.
Но надо сказать, что русское народничество не было уни¬
кальным, только российским явлением. Теории народническо¬
го типа, ищущие некапиталистический путь развития, зако~.
номерно появляются в аграрных странах «запоздалого» капи¬
* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 94.
40

тализма, там, где развитой капитализм, приходящий извне,
быстро и жестко воздействует на отсталую экономику «раз¬
вивающихся» стран, обостряя все социально-экономические
противоречия в них. Острота аграрного вопроса, реальная или
потенциальная революционная активность крестьянства, ак¬
тивность национальной интеллигенции, слабость местной бур¬
жуазии— вот предпосылки для возникновения народнической
идеологии и народнического движения в переходный период от
феодализма к капитализму.
Такая ситуация возникла в начале XX в. в Китае.
В 1912 г. Ленин писал о Сунь Ят-сеие: «...идеология боевого
демократизма сочетается у китайского народника, во-первых,
с социалистическими мечтами, с надеждой миновать путь ка¬
питализма для Китая, предупредить капитализм, а во-вторых,
с планом и проповедью радикальной аграрной реформы» *.
Примерно в это же время и по тем же причинам появля¬
ются кружки народнического типа в Японии. Они явно испы¬
тывают на себе влияние русского народничества. Примечатель¬
ны строки из стихотворения японского поэта начала XX в.
Исикавы Такубоку:
У нас бывают чтения, жаркие споры,
И наши глаза горят не меньше,
Чем у юношей из России полвека назад.
Мы бесконечно спорим: «Что делать?»,
Но никто из нас не ударит вдруг
Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»
Все мы знаем, чего мы хотим,
Все мы знаем, чего хочет народ,
Все мы ясно знаем, что делать,
О, много больше, чем знали они!
Но никто из нас не ударит вдруг
Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»
В послевоенное время учения народнического типа получи¬
ли некоторое развитие в ряде развивающихся стран Азии и
Африки. Наиболее активная носительница этих идей — нацио¬
нальная интеллигенция — ищет свой, некапиталистический
путь, переплетая западные социалистические теории, в том
числе и марксизм, с самобытными воззрениями в своих стра¬
нах, со своими национальными особенностями, стремясь ис¬
пользовать в качестве социалистической основы те или иные
формы существующего у них традиционного крестьянского
коллективизма.
По-новому воспринимается в условиях современной анти¬
империалистической борьбы и российская социалистическая
традиция, идущая от 60—70-х гг. прошлого века. Н. Г. Чер¬
нышевский в нашей оценке по отношению к России его вре¬
мени по-прежнему остается великим утопическим социалистом.
* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 403.
41

Однако в новейшей исторической литературе его иногда рас¬
сматривают и «как предшественника теории некапиталисти¬
ческого пути развития» *. «Чернышевский по-своему поставил
важнейшую теоретико-практическую проблему «межформаци-
онпого» взаимодействия. Проблема эта приобрела новые ас¬
пекты и актуальность в XX веке, в эпоху перехода от капита¬
лизма к социализму, когда на путь самостоятельного разви¬
тия вступили прежде зависимые и колониальные страны с их
во многом архаичной социально-экономической системой» 1 +.
Идеи некапиталистического развития, содержащиеся в со¬
временных учениях народнического типа в развивающихся
странах, теперь, в новых условиях, при поддержке мировой
социалистической системы, уже не язляются утопическими, а
становятся реальной возможностью.
Но вернемся к событиям в России 70-х гг. XIX в.
*	* *
По прошествии 30 лет С. Ковалик, давая в своих воспо¬
минаниях оценку итогам «хождения в народ», соглашался с
тем, что непосредственные результаты деятельности в народе
в 1874 г. были, по существу, неуловимы. Но во время работы
над воспоминаниями он учитывал все последующее развитие
революционного движения, и с этой точки зрения находил, что
в 1874 г. была пробита первая брешь в стене, разделявшей
интеллигенцию и народ. С этим в общей форме можно согла¬
ситься, но, заметим, писать так спокойно и рассудительно ак¬
тивный участник «хождения», к тому же бывший «бунтарь»
мог, конечно, только спустя десятилетия, оценивая прошедшее
как уже принадлежащее истории.
Тогда же, осенью 1874 г. и в 1875 г., горечь от неудачи бы¬
ла близкой и живой. И особенно остро переживали ее именно
бунтари — ведь ни одного бунта в крестьянстве возбудить не
удалось.
Известно письмо С. Кравчииского П. Лаврову, написан¬
ное, вероятно, осенью 1875 г. (или в начале 1876 г.), когда
Кравчинский, избежав ареста, жил за границей. Исследова¬
тельница биографии Кравчииского Е. Таратута пишет: «Я про¬
читала около пятисот писем Кравчииского... Никогда он не
писал так резко...» Главную причину неудачи деятельности в
народе Кравчинский усматривал в том, что все занимались
одной пропагандой по методу Лаврова. Зато теперь, бросал он
в лицо заслуженному революционеру, «всем станет ясно, как
день, что пропаганда совершенно бессильна дать что-нибудь
заслуживающее название результатов». Кравчинский продол¬
жал верить в бунгы, но для их возбуждения, считал он, не¬
достаточно кружков, нужна крепкая общая организация.
* См.: Чернышевский и современность. Сб. статей к 150-летию
со дня рождения. М, 1980, с. 328
^ Коммунист, 1981, № 5, с. 112.
42

Очень пессимистично оценивал результаты «хождения в
народ» «чайковец» Н. Г1. Цакни. Вот выдержка из его письма
начала 1875 г.: «Громадное большинство арестованных было
на ложном пути, они погибли без всякой пользы. Оставшиеся
должны наконец одуматься». О полной неудаче пропагапды
заявляли, правда, уже будучи народовольцами, А. Д. Михай¬
лов и А. А. Квятковский.
Сам П. Л. Лавров не был с этим согласен. В передовой
статье августовского номера «Вперед!» за 1876 год (с 1875 г.
толстые тома непериодического издания были преобразованы
в двухнедельный тонкий журнал) он писал: «1874 год... дока¬
зал... что народ гораздо более восприимчив к искусно веден¬
ной пропаганде, чем это думало большинство, решившееся
на почин движения „в народ”». С Лавровым могли солидари¬
зироваться такие склонные к пропаганде деятели, как Д. Кле-
менц или А. Иванчин-Писарев, и оии действительно заявили
о своем оптимистическом настрое после 1874 г.— один в пись¬
ме к Лаврову, другой в воспоминаниях.
Анализируя различные данные: субъективные и противоре¬
чивые впечатления от деятельности в народе участников «хож¬
дения», высказанные в разное время; программные докумен¬
ты, составленные после 1874 г.; революционную журналисти¬
ку второй половины 70-х гг., историки народнического движе¬
ния пришли в основном к согласному выводу — большинство
революционеров сознавало неудачу первой массовой попытки
сближения с народом, но обвиняли в этом самих себя, разо¬
чарованности в народе не было. Правда, народ оказался не
совсем таким, каким его априорно представляли себе интел¬
лигенты,— не воспринимал с ходу социалистические идеи, не
воспламенялся как порох от слов пропагандиста — ив этом
предстояло разобраться. Стремление к осмыслению опыта
«хождения» было всеобщим.
Еще весной 1874 г., отправляясь в народ, представители
различных петербургских кружков договорились осенью встре¬
титься и обсудить результаты деятельности, однако аресты
помешали этому. Но все же съезд, созванный с целью подве¬
сти итоги «хождения в народ» и выработать план последую¬
щей деятельности, состоялся в Москве, предположительно,
ранним летом 1875 г. Весьма примечательно, что среди его
инициаторов и подготовителей были некоторые бывшие «чай*»
ковцы» и среди них вернувшийся в 1875 г. из ссылки М. На¬
тансон.
Участникам съезда были предложены письменные вопросы
и объяснительная записка к ним. Содержание вопросов пока¬
зывает, в каком направлении развивалась революционная на¬
родническая мысль после 1874 г. Участников съезда спрашива¬
ли, каково должно быть содержание пропаганды в народе,
как относиться к стачкам и возбуждению бунтов, вести ли про¬
паганду в войске, какие недостатки выявились в устройстве
революционных организаций, и многое другое. Один из глав¬
43

ных вопросов состоял в том, каковы должны быть цели со¬
циалистической партии и могут ли оии осуществиться сразу
после удавшегося переворота, Если же нет, то в чем должны
состоять ближайшие требования. Здесь уже видна наметка
к разграничению программ максимум и минимум, чего совер¬
шенно не было в движении первой половины 70-х гг.
Объяснительная записка к вопросам отчасти раскрывала
взгляды ее авторов. Так, в ней заявлялось, что «система круж¬
ков успела обнаружить свою полнейшую несостоятельность»,
и ставилась задача их объединения в одну «социалистическую
партию». При этом предлагалось организационное построе¬
ние, совершенно отличное от того, на котором строился кружок
«чайковцев»: «принцип личной симпатии» заменялся «принци¬
пом группировки для дела и на почве дела». В связи с этим
первенствующее значение приобретала предварительная выра¬
ботка программы, поскольку объединяться в большую «пар¬
тию» на почве дела можно было только на определенной
платформе. И это тоже было новостью: ранее члены узких
народнических кружков не придавали программам большого
значения; считалось достаточным устного согласия в общих
принципах.
На московском съезде была сделана попытка объединить
представленные на нем кружки, но она не удалась, вероят¬
но, потому, что еще не было достигнуто согласия по программ¬
ным вопросам. Решили, однако, что составленные вопросы
будут широко обсуждаться в революционной среде. Осенью
того же года состоялся второй съезд, на этот раз в Петербур¬
ге, положивший начало сплочению.
С конца 1875-го и в течение 1876 г. постепенно создава¬
лась новая, теперь уже централизованная, революционная ор¬
ганизация. У ее истоков кроме М. Натансона стояли А. Ми¬
хайлов, Г. Плеханов, А. Оболешев, М. Попов, О. Аптекман,
Д. Лизогуб, Г. Тищенко, А. Хотинский, В. Осинский, В. Тро-
щанский и др. Вначале это было объединение петербуржцев
с харьковско-ростовским кружком. По данным Аптекмана,
в 1877 г. в организацию входило примерно 60 человек и еще
примыкало к ней не менее 150. Первоначально она именова¬
лась «Обществом народников». Аптекман в своих воспоми¬
наниях употребляет также формулу «Северная революциои-
но-народническая группа». Предполагается, что название
«Земля и воля» было дано только в 1878 г. одновременно
с так же названным печатным органом. В 1878 г. в «Землю
и волю» вошли такие известные революционеры, как С. Пе¬
ровская, С. Кравчинский, Д. Клеменц, Н. Морозов, М. Фро-
денко и др.
Устав новой организации был выработан в конце 1870-го
или в самом начале 1877 г., но текст его известен тол^кр в
пересказе О. В. Аптекмана. Этот устав действовал до весны
1878	г., пока А. Д. Михайлов, который хотел усилить принцип
централизма, не поднял вопрос о его пересмотре. Офсужде-
44

ние предложений Михайлова состоялось на Большом совете
«Земли и воли» в апреле или мае 1878 г., и в результате в
устав были внесены значительные изменения. Сохранились
две черновые редакции проекта нового устава, написанные
рукой А. Д. Оболешева, различные поправки к проекту и
протокол их обсуждения. Все перечисленные докуменш
опубликованы в 1932 г. в сборнике «Архив „Земли и воли” и
„Народной воли”» под редакцией профессора С. Н. Валка.
В первом параграфе устава 1878 г. четко заявлялось, что
целью организации является «осуществление народного вос¬
стания в возможно ближайшем будущем». «Земля и воля»
создавалась и укреплялась как организация строго центра¬
лизованная. Во главе ее стоял «основной кружок» из несколь¬
ких десятков человек. Из его состава «ввиду необходимости
концентрирования средств и сведений» выбиралась узкая «ко¬
миссия» из трех — пяти человек, наделенная широкими полно¬
мочиями.
Вокруг «основного кружка» создавались различные «груп¬
пы» — территориальные и специальные. Предусматривалась
возможность созыва «конгрессов» представителей всех
групп.
Такова была структура «Земли и воли». В отношениях
между ее членами был установлен принцип подчинения «мень¬
шинства большинству и члена кружку». Прием в «основной
кружок» обуславливался «ручательством минимум пяти
членов». Большое внимание уделялось соблюдению конспи¬
рации.
В.	И. Ленин высоко оценил организацию, созданную зем-
левольцами. В 1902 г. в работе «Что делать?», посвященной
обоснованию принципов, на которых должна строиться про¬
летарская партия нового типа, он писал: «... у нас так плохо
знают историю революционного движения, что называют «на¬
родовольчеством» всякую идею о боевой централизованной
организации, объявляющей решительную войну царизму. Но
та превосходная организация, которая была у революционеров
70-х годов и которая нам всем должна бы была служить об¬
разцом, создана вовсе не народовольцами, а землевольцами...»
Русские социал-демократы, считал Ленин, обязаны «создать
такую же хорошую, какая была у землевольцев, создать еще
несравненно лучшую организацию революционеров» *.
Один из основателей «Земли и воли» М. Р. Попов писал в
своих мемуарах: «Мы, второе наслоение революционной поч¬
вы, создавали свои взгляды на деятельность, руководясь
теми коррективами, которые вынесли из опыта первые пио,-
перы в народе».
Коррективы состояли в том, что вместо прямой пропаган¬
ды социализма был выдвинут лозунг «Земля и воля». Не свя¬
занные между собой кружки заменялись централизованной
*' Лёнин В. И. Пол 11. собр. соч., т.-6, с. 134—135
45

организацией. Вместо «летучей» пропаганды рекомендовалось
образовать постоянные «деревенские поселения» революцио¬
неров в народе под видом лиц, занимающих те или иные
должности,— сельских писарей, фельдшеров, учителей, или
открывших какие-либо деревенские мастерские, например, куз¬
ницы. Некоторые из учредителей «Земли и воли» уже имели
опыт организации оседлой пропаганды в 1875—1876 гг. в Во¬
ронежской губернии и на Дону. Их опыт, очевидно, был уч¬
тен при выработке землевольческой программы.
Известны две редакции программы «Земли и воли» —
1876 г. и 1878 г. В первой редакции мысль о программных
корректировках была выражена следующим образом: «При¬
знавая невозможным привить народу при настоящих усло¬
виях другие, с точки зрения отвлеченной, может быть, и луч¬
шие идеалы, мы решаемся написать на своем знамени исто¬
рически выработанную формулу ,,земля и воля”». Во второй
редакции еще более определенно заявлялось: «Мы суживаем
наши требования до реально осуществимых в ближайшем
будущем, т. е. до народных требований, каковы они есть в
данную минуту».
Таким образом, в аграрной части «коллективизм», т. е.
«строй коллективного пользования орудиями труда» (опреде¬
ление А. Д. Михайлова), с которым шли в народ революцио¬
неры первой половины 70-х гг., заменялся «землей» в качест¬
ве своеобразной программы-минимум. Обоснование этого про¬
граммного положения попытался дать Г. В. Плеханов в 3-м
номере «Земли и воли». Он писал, что «одно из требований
западноевропейского социализма, коллективизм владения, со¬
ставляет у нас существующий факт», имея в виду русскую
крестьянскую общину. Что касается другого — «коллективиз¬
ма труда», то, по его мнению, «еще не настало время» для
его пропаганды, так как он еще «не имеет под собой почвы
в технике русского земледелия». Первостепенная задача ре¬
волюционера, по Плеханову, заключалась в тот момент в
устранении препятствий свободному развитию общины со
стороны государства и помещика. Лишь впоследствии, после
революции, когда и техника земледелия потребует коллектив¬
ного труда, следует начать пропаганду коллективного владе¬
ния и пользовании орудиями труда. Мы видим здесь попыт¬
ку народника экономически обосновать аграрную программу,
проявить известную долю реализма.
Отказываясь от «коллективизма» и обосновывая лозунг
«земля», землевольцы понимали его как требование «перехо¬
да всей земли в руки сельского рабочего сословия и равно¬
мерного ее распределения». Выражалась уверенность, что две
трхгги крестьян в России будут владеть землею па общинных
началах, а там, где общины не было (например, на Украи¬
не),— на принципе равномерного распределения. Землеволь-
цам казалось, что этим они закрепляют тот минимум социа¬
лизма в деревне, который там будто бы имелся, и тем самым
46

создают возможность для продвижения по социалистическому
пути в дальнейшем. В этом проявился утопизм народнической
теории в се социалистической части. Общину она рассматри¬
вала как зародыш социализма, чем община в тех условиях,
конечно, не была. Не являлось реальным и закрепление рав¬
номерного распределения земли. Но вторая сторона земле¬
вольческой аграрной программы — требование передачи всей
земли крестьянам — являлась важнейшим демократическим
положением и делала программу в этой части вполне отве¬
чающей насущным задачам социально-экономического разви¬
тия страны.
Политическим идеалом для землевольцев являлась полная
свобода каждой общины распоряжаться своими внутренними и
внешними делами. Но они пришли к выводу, что «осуществле¬
ние анархических идеалов во всей их полноте в данный мо¬
мент невозможно». Поэтому допускалось, что союзы общин
после победы революции сами решат, образуется ли какое-то
общее правительство и с какими функциями. Народники в
этом случае ставили себе задачу вести пропаганду в том на¬
правлении, чтобы центральное правительство обладало воз¬
можно меньшей долей власти. В этом заключалось содержа¬
ние лозунга «воля». Как и в лозунге «земля», в землеволь¬
ческой «воле» была и реальная демократическая сторона —
уничтожение царского самодержавия.
Землевольцы считали, что осуществление требования «зем¬
ли» и «воли» возможно «только путем насильственного пере¬
ворота». Но в способы подготовки революции они внесли су¬
щественные изменения. Основываясь на опыте 1874 года, они
безусловно отвергли всякое поверхностное общение с наро¬
дом. Уже говорилось, что связующим звеном между револю¬
ционерами и крестьянством должны были стать народнические
деревенские поселения. Переход к поселениям означал при¬
знание того факта, что без длительной подготовки невозможно
поднять крестьян на революцию даже во имя «земли и воли».
Главная ближайшая цель поселений заключалась в орга¬
низации крестьян данной местности. Организационная рабо¬
та должна была вестись в каждой отдельной деревне, где по¬
селялся землеволен, перед которым стояла задача выявить и
сплотить «естественных» революционеров из народа и расши¬
рить их мировоззрение в духе «Земли и воли». В конечном
итоге при помощи целой сети поселений революционеры хо¬
тели помочь крестьянам «подготовить и противопоставить пра¬
вительственной организации широкую народную организацию*,
которая во время всеобщего восстания послужила бы опорой
и направляющей силой движения.
Дабы не распылять силы революционеров, считалось воз¬
можным сосредоточить поселения в одпом-двух регионах.
«Когда на революционном знамени ставились уже существую¬
щие народные требования,—писала В. Н. Фигнер,—то не
было необходимости раскидываться по всей России: достагоч-
47

но было довести до восстания одну местность, чтобы осталь¬
ные, проникнутые теми же желаниями и стремлениями, примк¬
нули к движению, выставляющему общенародный идеал».
Земледельцы вновь избрали для деятельности в народе районы
Поволжья и Дона.
Основным орудием подготовки всеобщего крестьянского
восстания должна была служить «агитация... направленная
на организацию революционных сил и на развитие револю-
цп иных чувств», агитация «как путем слова, так и главным
образом путем дела». Землевольцы понимали агитацию делом
«в самом широком смысле этого слова, начиная с легального
протеста против местных властей и кончая вооруженным вос¬
станием, т. е. бунтом». Но местный бунт для ряда видных
землевольцев не являлся главным средством «агитации де¬
лом», и это отличало их от бунтарей-бакунистов кануна «хож¬
дения в народ». Для них бунт — только одно из средств аги¬
тации, причем крайнее. А. Михайлов, первый из землевольцев
ставший своеобразным летописцем своей организации, в об¬
ширных письменных показаниях указывал, никого при этом не
выдавая, что большинство работавших в народе «находили
более удобным создавать оппозицию на легальных основаниях
и избегать открытого столкновения отдельных крестьянских
обществ с властью, т. е. не доводить так называемых «недо¬
разумений» и «бунтов» до их логических последствий, советуя
вовремя отступать пред подавляющей и всеразрушающей си¬
лой штыка». То же толкование программы и в показаниях
А. Квятковского: «Местные бунты не ставились как непремен¬
ное, единственное средство в воспитании народа к активным
заявлениям его потребностей и желаний. Все зависело, пов¬
торяю, от местных условий».
Показания Михайлова и Квятковского не расходятся с той
трактовкой тактики «Земли и воли» при организации поселе¬
ний, которая дана в публикуемых воспоминаниях О. В. Аптек¬
мана. Программа нацеливала землевольцев в деревне на ор¬
ганизацию народных сил. Результат же «успешной подгото-
вшемьной деятельности — восстание,— по словам Михайло¬
ва,—должно было произойти только тогда, когда оппозици¬
онная сила народа и исторические обстоятельства указали бы
к тому время».
Значительное внимание землевольцы уделяли пропаганде
среди рабочих, прежде всего петербургских. Практически эта
деятельность получила большее развитие, чем это предусмат¬
ривалось землевольческой программой; к тому же она приоб¬
рела некоторые новые черты сравнительно с первой полови¬
ной 70-х гг.
В конце 1876 г. в «Земле и воле» была создана «рабочая
группа». Среди ее членов — Г. В. Плеханов, А. К. Пресняков,
А.	А. Квятковский, Н. С. Тютчев. Землевольцы, как и их
предшественники, стали организовывать в различных районах
города рабочие кружки, но этим не ограничились,, а перешли
48

к активному участию в стачечной борьбе на столичных фаб¬
риках и заводах, к привлечению рабочих к совместным улич¬
ным демонстрациям. Кроме Петербурга землевольцы вели про¬
паганду еще среди рабочих Харькова и Ростова.
Вспомним, что «чайковцы» к стачкам относились с извест¬
ным предубеждением. Изменение отношении народников к
стачечной форме борьбы рабочих произошло под влиянием
самого рабочего забастовочного движения. В период нараста¬
ния второй (после 1859—1861 гг.) революционной ситуации в
стране, в 1878 и 1879 гг., происходит заметное увеличение ко¬
личества стачек. Если в 1873 г. по всей стране прошло 17 ста¬
чек, то в 1878 г. их было 39, а в 1879 г.—47. Подавляющее
большинство стачек возникало из-за споров с администрацией
по поводу зарплаты и условий труда. Новым моментом явил¬
ся значительный процент наступательных стачек, когда они
начинались, к примеру, не пз-за понижения расценок, а в
связи с требованием их увеличения. В 1878 и 1879 гг. процент
наступательных стачек составил, соответственно, 24% и 36%.
Это говорит о росте классового самосознания российского про¬
летариата, свидетельствует не только о количественном, но и
о	качественных изменениях в рабочем движении.
Самые боевые и организованные стачки произошли в
1878—1879 гг. в столичном промышленном районе. В 1878 г.
это была забастовка двух тысяч рабочих на Новой бумаго-
прядильне. В 1879 г. снова вспыхнули стачки—там же и еще
на фабрике Шау, на Невском механическом заводе, на чугу¬
нолитейном заводе Берда и других предприятиях. Землеволь¬
цы помогали рабочим, собирая для них деньги, печатали в
своей типографии прокламации с требованиями рабочих. «В
конце 70-х годов,— писал В. И. Ленин,— происходят очень
крупные стачки в Петербурге, социалистами делается попыт¬
ка воспользоваться случаем для усиления агитации» *.
Землевольцы совместно с рабочими провели демонстрацию
на площади у Казанского собора 6 декабря 1876 г. Идея этой
демонстрации принадлежала передовым петербургским рабо¬
чим. Перед собравшимися с пламенной речью, посвященной
памяти Чернышевского и других революционеров — борцов за
народное дело, выступил Г. В. Плеханов, а рабочий Я. Пота¬
пов поднял знамя с вышитым лозунгом «Земля и воля». И хо¬
тя на площади собралось не более 300—400 человек и демонст¬
рация была быстро разогнана полицией, схватившей несколь¬
ко десятков интеллигентов и рабочих, этот революционный
акт произвел большое впечатление на власти и общество. Он
вошел в историю революционного движения как первая по¬
литическая демонстрация в России с участием рабочих.
Год спустя, в декабре 1877 г., состоялась демонстрация на
Смоленском кладбище во время похорон рабочих — жертв
* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 75.
49

взрыва на Патронном заводе. В том же декабре группа ра¬
бочих участвовала в похоронах Н. А. Некрасова.
Рост классового самосознаппя рабочих привел к законо¬
мерному результату—образованию самостоятельной рабочей
организации — «Северному союзу русских рабочих». Его за¬
чатки историки сейчас относят к 1877 г., хогя окончательное
оформление «Союза» произошло в конце декабря 1878* г. Тог¬
да была принята его программа. В нее наряду с пунктами,
созвучными программе «Земли и воли», вошли требования сво¬
боды слова, печати, права собраний и сходок, т. е. требова¬
ния политических свобод, самостоятельное значение которых
в то время народниками отрицалось.' По этому поводу между
членами «Северного союза» и землевольцами возникла поле¬
мика. Она не привела к разрыву отношений, но тем не менее
каждая из сторон осталась при своем мнении. Обо всем этом
подробно рассказано в воспоминаниях Г. В. Плеханова.
«Северный союз русских рабочих» насчитывал примерно
200 членов и еще столько же сочувствующих. Он имел кассу
и большую библиотеку. Руководили «Союзом» выдающиеся
представители русского рабочего движения В. Обнорский,
С.	Халтурин, П. Моисеенко. Они поставили вопрос об издании
особой рабочей газеты и более того — выпустили ее первый
номер, который, однако, был захвачен полицией.
«Северный союз» был на пути к тому, чтобы стать всерос¬
сийской организацией рабочих. Его программу находили при
обысках в разных городах страны, она была переведена на
польский язык. Стали устанавливаться первые контакты с ра¬
бочими Москвы и Сормова. Но аресты и высылки руководи¬
телей и наиболее активных членов, наметившийся после 1879 г.
временный спад рабочего движения привели к прекращению
деятельности «Союза».
Деятельность народников среди рабочих оценивалась в
разные годы в исторической литературе различно. Некоторые
авторы старались нарочито подчеркнуть разногласия, противо¬
речия между рабочими и народннками, особенно в период
деятельности «Северного союза». Утверждалось даже, что про¬
паганда народников наносила вред, так как затемняла клас¬
совое сознание рабочих. Преувеличивали степень идейной са¬
мостоятельности рабочего движения в 1870-е гг.
Народническая пропаганда, конечно, не могла развить спе¬
цифически пролетарское сознание рабочих, поскольку народ¬
ники не понимали особой роли рабочего класса в револю¬
ционном движении и более широко — в историческом процес¬
се. Но деятельность революциоиеров-разиочинцев среди ра¬
бочих способствогала их пробуждению, просвещению, вовлече¬
нию в революционное движение. Народники познакомили пере¬
довых рабочих с деятельностью Интернационала. Сейчас по¬
зитивная роль революционеров-народнпкоз на начальном эта¬
пе рабочего движения признается большинством исследовате¬
лей. Но в дальнейшем рабочие организации, конечно, приоб-
50

рстают самостоятельность, отходят от народничества. «Рабочее
движение, получившее в исходной стадии сильный толчок со
стороны народничества, развивалось по своим собственным за¬
конам» *.
Вообще революционная деятельность в городе среди рабо¬
чих и студентов приносила землевольцам больше удовлетво¬
рения своей результативностью, чем определенный програм¬
мой главный объект их усилий — деревенские поселения. В
1877—1879 гг. они то возникали, то распадались в Самарской,
Нижегородской, Псковской, Тамбовской, Воронежской, Сара¬
товской губерниях, на Кубани и на Дону. Главным центром
был Саратов, там находилась как бы штаб-квартира поселений.
Параллельно с землевольцами в этом же районе и в том же
духе действовала группа В. Фигнер (в нее входили Е. Фигнер,
А.	Иванчии-Писарев, Ю. Богданович, А. Соловьев и др.), ко¬
торая предпочла обособить свой тесный кружок от подчине¬
ния уставу большой организации. В целом в деревенских по¬
селениях приняли участие несколько десятков человек. На
практике их работа в крестьянстве свелась к пропагандист¬
ским беседам и к попыткам организации мирных протестов на
легальной почве при различных конфликтах крестьян с во¬
лостной администрацией и окрестными помещиками. Перехода
к более активным действиям не получилось. Не удалось орга¬
низовать ни одного крестьянского боевого кружка. А
между тем «Земля и воля» в апреле 1879 г. писала о необхо¬
димости организации боевых крестьянско-интеллигентских
групп для перехода к аграрному террору против местных вла¬
стей. Этим путем, писала В. Фигнер, революционеры надеялись
нарушить «тишину саратовских сел и тамбовских деревень».
Однако эти намерения остались нереализованными.
Закрепиться в деревнях, даже не особенно проявляя себя
в революционном отношении, оказалось нелегким делом. «По¬
селенцы» вызывали подозрения властей. Кулаки, кабатчики и
крупные землевладельцы, недовольные попытками новопри-
шельцев защитить «законные» крестьянские интересы, писали
доносы и старались всеми способами выжить их из деревни.
Какой-нибудь провал в Петербурге также побуждал срочно
покидать только что насиженные места. Кроме того, петер¬
бургский центр после очередных арестов вызывал людей из
поселений, ослабляя и без того небольшие людские ресурсы
«деревенщиков».
Но главное — менялось настроение революционеров. Но¬
вая форма работы в крестьянстве не оправдывала возлагав¬
шихся на нее оптимистических надежд. Тишина саратовских
сел и тамбовских деревень действовала угнетающе, разочаро¬
вывала, между тем в городах обстановка была совсем иной —
там кипела жизнь.
*	История Коммунистической партии Советского Союза, т. 1.
М., 1961. с. 80.
51

Выстрел В. Засулич в петербургского градоначальника
Трепова 24 января 1878 г. послужил как бы сигналом к по¬
вороту к новым методам борьбы.' Через несколько дней пос¬
ле этого события кружком И. М. Ковальского в Одессе была
выпущена прокламация «Голос честных людей», в которой за¬
являлось: «Мы пойдем по следам наших лучших товари¬
щей» — Каракозова, Засулич — «для уничтожения грабителей
русского парода и наших тиранов». Еще через несколько дней
Ковальский и члены его кружка оказали вооруженное сопро¬
тивление жандармам, открывшим их подпольную типографию.
В начале февраля 1878 г. последовало вооруженное сопротив¬
ление при аресте революционеров в Киеве. В 1878—1879 гг.
это входит в систему.
В Киеве и Одессе с осени 1877 г. действовал кружок
В.	А. Осинского и Д. А. Лизогуба, перешедший с начала
1878	г. к совершению террористических актов. 1 февраля был
убит шпион Никонов, 23 февраля состоялось покушение на
товарища прокурора киевского окружного суда Котляревско-
го, в мае революционеры убили адъютанта киевского жан¬
дармского управления Гейкинга, в феврале 1879 г.— харьков¬
ского генерал-губернатора Кропоткина. На прокламациях, вы¬
пускавшихся по поводу совершенных террористических актов,
с марта 1878 г. появилась печать с изображением пистолета,
кинжала и топора и подпись: «Исполнительный комитет Со-
циально-революционной партии» — название, взятое весной
1879	г. террористической фракцией «Земли и воли», а затем
перешедшее к Исполнительному комитету «Народной воли».
Правительство ответило военными судами и казнями.
24 июля 1878 г. военный суд в Одессе приговорил И. Коваль¬
ского к смертной казни. Однако тенденция перехода народ¬
нического движения на путь террора этим не была пресече¬
на. Напротив, если зимой 1877/78 г. на Большом совете
«Земли и воли» предложение В. Осинского о терроре не по¬
лучило поддержки, то с лета 1878 г. эта форма борьбы за¬
хватывает и Петербург.
4 августа 1878 г. С. Кравчинский закалывает кинжалом на
улице шефа жандармов Мезенцова, 1 марта 1879 г. был убиг
шпион Рейнштейн, 13 марта совершено покушение на шефа
жандармов Дрентельна, 2 апреля А. К. Соловьев стреляет в
Александра II. Как-то незаметно для самих землевольцев
пункт «в» части «Б» программы, предусматривавший «система¬
тическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц
из правительства и вообще людей, которыми держится тот
или другой ненавистный нам порядок», становился главным
в их деятельности. Революционные кружки сначала на юге
России, а затем и землевольцы в Петербурге постепенно втя¬
гивались в террор —- в первое время во имя защиты от пра¬
вительственных репрессий или мести наиболее ретивым пред¬
ставителям властей, а потом и с более широкой, хотя и не
сразу осознанной целью завоевания политических свобод.
'52

Немногие понимали тогда бесперспективность террористиче¬
ской тактики.
Появление террористического течения вызвало острые
разногласия в «Земле и воле» между «деревенщиками» и
«политиками». Первые опасались, что террор захватит все
силы и средства, и убежденно защищали старые программные
положения, отдававшие приоритет деятельности в крестьянст¬
ве; вторые настаивали на внесении изменений. С апреля 1879 г.
из-за разногласий в редакции перестала выходить газета
«Земля и воля». Раскол самой «Земли и воли» назревал и
становился неизбежным.
В мае 1879 г. при Исполнительном комитете была созда¬
на группа «Свобода или смерть», ставшая как бы тайным об¬
ществом внутри другого тайного общества, скрывавшая от
«деревенщиков» свои замыслы.
На общем съезде в Воронеже 19—21 июня 1879 г. обе
фракции попытались путем компромисса сохранить единство
организации. Но тщетно. Менее чем через два месяца, ^15 ав¬
густа, произошел окончательный раздел «Земли и воли» на
«Народную волю» (к ней примкнуло большинство) и «Чер¬
ный передел».
Публикуемые в томе воспоминания составляют лишь не¬
большую часть известного мемуарного наследия революционе-
ров-семидесятников, и, разумеется, могли быть разные ва¬
рианты формирования данного тома. При отборе материала
составитель руководствовался общим принципом, положенным
в основу всей «Библиотеки революционных мемуаров» — вос¬
поминания при последовательном их чтении призваны дать
на примере Петербурга наглядное, образное представление об
основных событиях и проблемах того или иного периода рево¬
люционного движения. Выбирались, как правило, воспомина¬
ния активных участников.
Открывающие том воспоминания А. И. Корниловой-Мороз
рассказывают о начальном этапе движения 70-х гг.— периоде
«самообразования» — и о зарождении и деятельности наибо¬
лее значительной революционной организации этого време¬
ни — кружке М. Натансона — С. Перовской (так называемых
«чайковцев»). Все знают о Перовской-народоволке, участни¬
це событий 1 марта 1881 года. Корнилова-Мороз описывает
годы становления Перовской-народницы, вероятно, почти неиз¬
вестные многим читателям.
Тему кружка «чайковцев» продолжают разделы из воспо¬
минаний П. А. Кропоткина, рисующие впечатляющую картину
дружеской атмосферы в этой братской семье молодых рево¬
люционеров; подробно рассказывает Кропоткин о своей про¬
паганде среди петербургских рабочих.
Освобождение молодых девушек из-под домостроевской
опеда родителей путем заключения фиктивных браков было
53

распространено в разночинской среде 60—70-х годов прошло¬
го века. Об этом эпизоде своей жизни живо повествует С. Си¬
негуб.
«Хождению в народ» — одному из самых ярких проявлений
народнического движения 70-х гг., посвящены воспоминания
Д. О. Лукашевича. Они дают верпую зарисовку характерной
для «хождения» ситуации первого знакомства интеллигсита-
иародиика с настоящим, а не книжным народом. Следующие
затем воспоминания С. Ф. Ковалика — тоже о «хождении в
народ», но они иного плана. Это обобщенный, вдумчивый ана¬
лиз прошлого, но анализ не историка, а именно мемуариста.
Кроме того, С. Ковалик знакомит нас с народническими круж¬
ками четко выраженного бакунинского направления и этим до¬
полняет Корнилову-Мороз, Кропоткина и Лукашевича.
Об условиях тюремного заключения революционеров рас¬
сказывается в воспоминаниях С. С. Сииегуба и того же
П. А. Кропоткина. Два самых крупных политических процес¬
са 70-х гг. представлены воспоминаниями И. С. Джабадари
и А. В. Якимовой. Воспоминания Джабадари интересны еще
и тем, что в них дана история подготовки знаменитой речи
рабочего Петра Алексеева на «процессе 50-ти».
Семидесятые годы — это не только движение народников.
В это же время делало свои первые и отнюдь не робкие ша¬
ги движение рабочего класса. Обширные и интересно напи¬
санные воспоминания Г. В. Плеханова представляют в томе
(наряду с воспоминаниями Кропоткина и Джабадари) рабо¬
чую тему.
История 70-х гг. была бы представлена неполно без вос¬
поминаний о покушении В. И. Засулич на петербургского гра¬
доначальника Трепова. В томе помещены воспоминания са¬
мой Засулич. К сожалению, они остались незавершенными и
обрываются, можно сказать, на полуслове.
Заключают том обстоятельные воспоминания О. В. Аптек¬
мана. На наш взгляд, это один из самых полных, эмоциональ¬
ных достоверных рассказов о периоде «Земли и воли», о по¬
степенном переходе к новому, народовольческому этапу движе¬
ния. Аптекман пишет ие только «по памяти», он широко ис¬
пользует нелегальную печать 70-х гг. По приводимым мемуа¬
ристом выдержкам читатель сможет составить себе некото¬
рое представление об изданиях землевольцев.
Таково содержание тома. Думается, он в основном знако¬
мит читателя с революционным движением 1870-х гг. в его
центре — Петербурге и отчасти в провинции.
«Революционеры 61-го года остались одиночками...» * —
писал В. И. Ленин о Чернышевском и его сподвижниках —
участниках первой «Земли и воли».
Революционеры 70-х гг.— это еще не масса, не пришедший
* Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 179,
54

в движение класс, но это уже и не одиночки, а сотни и даже
тысячи. И их «жертвы пали не напрасно» *.
Свой революционный демократизм, свою ненависть к са¬
модержавию, ко всем угнетателям народа, свою решимость
непримиримой борьбы с ними они передали следующему, про¬
летарскому периоду.
Стихи, сочиненные П. Лавровым в 1875 г., «Отречемся от
старого мира...» — стали в 1905 г. одной из любимых песен
рабочего класса. В 1917 г. «лучшие представители старой ин¬
теллигенции пришли в революцию, стали на сторону Совет¬
ской власти именно потому, что считали себя духовными на¬
следниками Радищева, декабристов, Герцена, Чернышевского,
революционных народников и не могли поступить иначе»
Гражданственность, служение высокой цели, присущая рос¬
сийской революционной молодежи 1870-х гг.— это традиция,
завещанная ею молодому поколению годов 1980-х.
В.	Н. Гинее
*	Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 315.
** Коммунист, 1977, № 5, с. 59.

А. И. Корнилова-Мороз
ПЕРОВСКАЯ И КРУЖОК ЧАЙКОВЦЕВ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
I	есной 1868 г. в Петербурге были орга-
низованы первые женские курсы, полу-
В ^^чившие название Аларчинских, так как
В В помещались они в 5-й мужской гимна-
1	^з\ш у Аларчина моста на Фонганке. От
6 до 9 ч. вечера там читали лекции лучшие преподава¬
тели того времени: А. Я. Гердт (неорганическую химию),
Д. В. Краевич (физику), А. Н. Страннолюбский (мате¬
матику), Фан дер Флит (геометрию), Рашевский (рус¬
ский язык), Паульсон (педагогику).
Курсы эти ставили своей задачей дать женщинам
более основательные знания в размере курса мужских
гимназий, чтобы подготовить их к дальнейшим занятиям
на высших курсах (открытия их усиленно добивались),
а кроме того — и для педагогической деятельности.
Потребность в такой подготовке была так велика,
преподавание в женских учебных заведениях велось так
поверхностно, что в числе аларчинских слушательниц
было много окончивших курс не только в гимназиях и
институтах, но и на педагогических курсах1. Их посе¬
щали замужние женщины и учительницы; на лекции Па-
ульсона в качестве слушательницы приходила ставшая
позже известной писательницей Александра Никитична
Ткачева-Анненская.
При таком составе не сразу, конечно, можно было
заметить на первой скамейке слушательницу неболь¬
шого1 роста, гладко причесанную, с большим лбом и
мелкими чертами лица, которая в своем скромном ко¬
ричневом платье с белым воротничком казалась совсем
девочкой-гимназисткой. Она так редко возвышала свой
56

голос при обсуждении общих курсовых дел, что многие
однокурсницы вовсе не были с нею знакомы. Эта скром¬
ная и молчаливая девочка была 16-летняя Софья Львов¬
на Перовская.
II
Раннее детство свое Соня проводила в провинции —
отец ее служил вице-губернатором в Таврической, а по¬
том в Псковской губ. Затем до 1866 г. он был граждан¬
ским губернатором города Петербурга и Петербургской
губернии. Но после выстрела Каракозова Лев Николае¬
вич Перовский был уволен и назначен членом совета
министерства внутренних дел2. Во время его губерна¬
торства семья занимала отличную казенную квартиру
в доме министерства внутренних дел. Там у них часто
собирались гости, а иногда устраивались и вечера с тан¬
цами. Но малолетняя Соня и старший ее на 3 года брат
Василий, неизменный ее товарищ, танцев не любили и
не принимали в них никакого участия; на этих вечерах
они забавлялись тем, что критиковали нарядных бары¬
шень и светских кавалеров, а затем старались скорее
ускользнуть в буфет, чтобы на свободе полакомиться
фруктами и конспектами.
Когда Соне было 12 лет, она прожила с матерью не¬
сколько месяцев в Женеве, где умирал родной брат ее
отца. В одном доме с дядей жил близкий его знако¬
мый— декабрист Поджио. Соня подружилась с дочерью
Поджио, с которой она и снята на карточке в таком
простеньком платье, что совсем не похожа на губерна¬
торскую дочку.
Варвара Степановна, мать Перовской, выросла
в провинции и светской жизни не любила, хотя и могла
бы блистать своей красотой в высших кругах общества.
Она охотно уезжала на лето из Петербурга в Псков¬
скую губернию, в имение своих знакомых помещиков.
Там она предоставляла дочерям полную свободу играть
и бегать с братьями или ходить с ними на рыбную ло¬
влю, не стесняя их правилами приличия, не развивая
в них любви к нарядам и светским развлечениям.
II)
После отставки Л. Н. Перовского в 1866 г. оставаться
жить всей семьей в Петербурге и поддерживать преж¬
ние знакомства на ограниченные средства оказалось
57

слишком трудно. Варвара Степановна уехала тогда
с Соней, которой не было еще 13 лет, и с старшей до¬
черью, Марией Львовной, в имение Кильбурун—в 10 вер¬
стах от Симферополя. Имение это сначала принадле¬
жало умершему в Женеве старшему брату Льва Нико¬
лаевича, который получил Кильбурун в наследство от
их отца, побочного сына графа Разумовского и родного
брата графов Перовских.
Пока Перовские жили в Петербурге, в доме жила
француженка и приходил учитель для занятий по дру¬
гим предметам. Когда же Варвара Степановна пере¬
ехала в Крым, другие имения были уже проданы, и
средств к жизни осталось так мало, что приглашать для
Сони учителей было не на что. Таким образом, от 13 до
10-летнего возраста Соне пришлось учиться самостоя¬
тельно и вести самый простой образ жизни на лоне чуд¬
ной крымской природы без всяких визитов и приема
гостей. Уединенная жизнь зимой оживлялась только на
время каникул, когда приезжали из Петербурга стар¬
шие братья и устраивались поездки верхом но горам,
которые Соня больше всего любила. Помимо того, зи¬
мой она много читала, пользуясь богатой библиотекой
деда; а летом новую литературу привозил брат ее Ва¬
силий Львович.
В 1869 г., когда Соне исполнилось 16 лет, имение
Кильбурун было продано, и снова пришлось всей семьей
жить в Петербурге. Одаренная сильным умом и стрем¬
лением к самостоятельному труду, Соня с радостью по¬
кидала Крым, намереваясь горячо приняться за систе¬
матические занятия.
IV
Осенью 1869 г. железной дороги от Севастополя еще
не существовало. На пароходе до Одессы Соня позна¬
комилась и разговорилась с молодой девушкой, которая
ехала в Петербург учиться, чтобы своими знаниями
быть полезной народу. Это была Анна Карловна Виль-
берг, тоже выросшая в Крыму. Она была на восемь лет
старше Сони; отличаясь особенной сердечностью и спо¬
собностью быстро отдаваться чувству симпатии и горя¬
чо увлекаться идеями добра и правды, она сразу полю¬
билась Соне и сделалась первым и задушевным ее дру¬
гом в Петербурге. Вместе поступив на Аларчннские
курсы, они постоянно сидели рядом на первой скамейке
и усердно отдались занятиям.
53

Юная Перовская сразу же обратила на себя вни¬
мание своими выдающимися способностями по матема¬
тике на лекциях А. Н. Стран юлюбского; затем еще бо¬
лее—к концу учебного года, когда начались репетиции
но физике и химии. После этих репетиций А. Я. Гердт
сообщил, чю профессор Лесного института А. Н. Эн-
гельгардт предлагает 4 слушательницам поселиться ле¬
том в Лесном и заниматься в его лаборатории качест¬
венным анализом. Предложением этим воспользовались:
С. Л. Перовская, две сестры Перетц и я.
Благодаря тому что отец Сони с женой и старшей
дочерыо уехали лечиться за границу и, во избежание
лишних расходов, оставили ее на городской квартире
вместе с братьями, ей и удалось, не спрашивая разре¬
шения, поселиться вместе с курсистками.
Мой отец никогда не противился нашим занятиям на
курсах и тому, что мы ходим вечером одни, без прово¬
жатых. «Не могу же я им нанять 4 гувернанток», — го¬
ворил он, смеясь, нашей тетушке, которую огорчала паша
нигилистическая внешность; она очень беспокоилась о
том, что будет говорить именитая наша бабушка Пра¬
сковья Игнатьевна Варгунипа *. Таким образом, отец
охотно согласился отпустить :леня в Лесной для занятий
в лаборатории. Анна Карловна Вильберг тоже решила
провести лето вместе с Перовской.
Наконец, к нам присоединилась еще одна слуша¬
тельница Аларчинских курсов Софья Александровна
Лешерн фон Герцфельд, дочь генерала; о такой знатно¬
сти ее происхождения мы и не подозревали, так мало
была она похожа на генеральскую дочку **.
*	В конце 80-х гг. и позже пользовался большим уважением
и известностью Николай Александрович Варгунин, как энергичный
культурный деятель и основатель школ для рабочих на Шлиссель-
бургском тракте. Это был сын Прасковьи Игнатьевны и Александра
Ивановича, владельца большой писчебумажной фабрики. Брат его,
доктор Владимир Александрович, тоже пользовался популярностью
и устроил образцовую школу в своем имении Тульской губернии.
(Все подстрочные примечания, кроме переводов иностранных тек¬
стов, принадлежат авторам воспоминаний. — Ред.)
** С А. Лешерн относилась к нам с глубокой симпатией, хотя
и мало подходила по возрасту (она была старше Перовской на
14 лет); по своей скромности и молчаливости она производила
впечатление малоразвитой личности. Мы не умели тогда оценить
по достоинству эту редкой души и преданности женщину и доволь¬
но холодно относились к ее чувствам. Она была осуждена на
каторгу по делу Осинского, отбывала ее на Каре и скончалась
в Воет [очной] Сибири на поселении.
59

V
В Лесном по Муринской дороге, недалеко от инсти¬
тута, нам удалось найти дачу, разделенную на 4 отдель¬
ные квар!иры. Мы наняли одну из верхних в 3 ком¬
наты с балконом и кухней, а другую наверху заняли
сестры Перетц с матерью, коюрая согласилась давать
нам обеды и самовары. В нижнем этаже под нами по¬
селилась тоже знакомая интеллигентная семья, что из¬
бавляло нас от праздного любопытства и всяких пере¬
судов относительно нашего образа жизни.
Совместная жизнь и занятия в лаборатории, одина¬
ковый возраст (мне тоже едва минуло тогда 17 лег),
однородный характер духовного развития и общность
стремлений — все это скоро оказало свое влияние, и мы
с Соней стали самыми близкими друзьями. Конечно, она
обладала более выдающимися способностями, особенно
по математике, подчиняла меня своему влиянию силой
своего характера, но у меня оказалось с ней и много
общего. Прежде всего, мы обе росли в замкнутой се¬
мейной обстановке.
Как я уже говорила, мать Перовской светской жизни
не любила и предпочитала уезжать на лето в провин¬
цию, где дети могли пользоваться полной свободой. За¬
тем, с переездом в имение Кильбурун, Соня жила в пол¬
ном уединении, в обществе кавалеров и барышень не
вращалась, на костюмы свои и наружность не обра¬
щала никакого внимания, лишь бы быть одетой чисто и
удобно для верховой езды, которая составляла любимое
ее удовольствие.
Она усердно занималась сама по учебникам и прохот
дила одна элементарный курс учебных заведений. Богатая
библиотека деда доставляла ей интересный и разнооб¬
разный материал для чтения. Таким образом вырабо¬
тала она замечательную способность к самостоятельно¬
му умственному труду.
К сожалению, С. М. Кравчинский пустил в обраще¬
ние совершенно неверное представление о Перор.ской,
как о барышне, блиставшей на балах в светском обще¬
стве Петербурга. По всей вероятности, введенный им
в заблуждение П. А. Кропоткин пишет: «В повязанной
платком мещанке, в ситцевом платье, в мужских сапо¬
гах таскавшей воду из Невы, никто не узнал бы ба¬
рышни, которая недавно флистала в аристократических
петербургских салонах (Записки революционера, М.,
00.

1925, с. 235). Могу вполне удостоверить, что Перовская
светской барышней никогда не была, танцев даже де¬
вочкой не любила, а с 16 лет стала курсисткой, что, по
понятиям того времени, не только в высшем обществе,
но и в других, даже скромных кругах, считалось ги¬
бельным и неприличным.
VI
Прадед мой Вас. Савин Корнилов был крестьянином
Ярославской] губернии, Данил[овского] уезда и долго
жил в деревне, где сыновья его провели все свое дет¬
ство. Фирма «Братьев Корниловых» была основана
в 1791 г. дедом моим и его братом.
Родилась я и выросла в Петербурге в собственном
доме братьев Корниловых (основателей известного фар¬
форового завода); семейная жизнь наша была тоже
чрезвычайно проста и замкнута. Отец мой и его стар¬
ший брат, жившие вместе, рано овдовели; вести дом на
широкую ногу, устраивать приемы гостей было неко¬
му,— мы росли в тесном семейном кругу и довольство¬
вались частыми посещениями театров. Одевали меня
очень просто, украшать себя ленточками или нарядными
платьями у меня не было ни малейшего желания, во¬
обще к наружности своей я относилась совершенно рав¬
нодушно. В гимназии нашей франтовство тоже не было
развито: весь год я ходила туда в одном и том же ко¬
ричневом платье. Без всякого стеснения отправлялась я
в гимназию не в новенькой шубке, а (бережливости
ради) в старинном, на беличьем меху салопе моей дво¬
юродной сестры и, вероятно, представляла из себя до¬
вольно курьезную фигуру. Как-то раз в этом костюме
меня увидел наш гимназический священник*, приезжав¬
ший в наш дом с крестом по большим праздникам; он,
видимо, был удивлен и не мог удержаться от замеча¬
ния:
—	Что это такой старушонкой ее одевают?
Единственный брат мой Александр, студент четвер¬
того курса естественного факультета, был всецело охва¬
чен умственным движением 60-х гг., преподавал в вое-
*	Гимназистки прозвали его фарисеем, потому что он люблл
читать нотации за какую-нибудь ленточку, з сам ходил всегда
франтом и долго расчесывал свои волосы перед зеркалом, прежде
чем войти в класс. Он много содействовал развитию отрицательного
моего отношения к религиозной обрядности и к религии.
61

красных школах того времени, сделался материалистом
и ходил летом в красной рубахе с толстой палкой в ру¬
ках, как это было тогда принято среди нигилистов. Он
первый уничтожил в нашем доме посты, уклонился от
исполнения религиозных обрядов, стал выписывать «Со¬
временник», «Дело» и другие журналы, покупал сочи¬
нения Писарева, Добролюбова и других прогрессивных
писателей. К сожалению, он умер от сыпного тифа (ко¬
торого иные профессора тогда не умели еще определить)
зимою 1868 г., когда мне не было еще 15 лег. Тем не
менее он успел уже оказать сильное влияние на умст¬
венное и нравственное развитие как мое, так и стар¬
ших моих сестер.
Выйдя из института, сестры мои—Вера (по мужу
Грибоедова), Надежда (Жохова) и Любовь (Сердю¬
кова) нарядами не увлекались, на балы и по гостям
не ездили, а поступили на педагогические и Аларчии-
ские курсы,ходили на публичные лекции и на собрания
педагогического общества, охотно посещавшиеся моло¬
дежью, чтобы присутствовать на рефератах и прениях
таких педагогов, как Евтушевский, Страннолюбский,
Краев[ич], Водовозов, Корф, Паульсон, Сиповский и дру¬
гие. Знакомства сестры мои заводили, главным обра¬
зом, среди студенчества, присутствовали иногда па сход¬
ках в Медицинской академии или бывали на собраниях
в литературно-демократических кружках с нигилистиче¬
ским уклоном, как теперь говорят; так, например, их
можно было встретить везде, где до поздней ночи в пе¬
реполненных молодежью комнатах, в облаках табач¬
ного дыма, за бесконечным чаепитием с неизменными
бутербродами велись жаркие дебаты по всевозможным
вопросам из области психологии, философии, политиче¬
ской экономии...
Уже с 15-летнего возраста, еще до окончания мной
курса в гимназии, сестра Вера старалась познакомить
меня со слушательницами педагогических курсов, в чи¬
сле которых была и Ольга Александровна Шлейснер
(по мужу Натансон) 3; с ними же я посещала публич¬
ные лекции Сеченова по физиологии и лекции Гердта
по ботанике на Аларчинскнх курсах весною 1869 года.
Попятно, что, поступив осенью на курсы, я еще теснее
сблизилась с кругом учащихся-женщин, с таким оду¬
шевлением стремившихся освободиться от устоев ста¬
рины и всяких традиций, от порабощавшей их родитель¬
ской или супружеской власти, которые всеми силами
62

старались удержать их в тесных рамках семейной жи¬
зни и не отпускать их на широкий путь самообразова¬
ния.
Таким образом, по направлению умственного разви¬
тия и семейного воспитания у меня с Соней оказааось
много общего, отчего и выработались некоторые одно¬
родные черты характера и полная солидарность в на¬
ших взглядах и стремлениях.
VII
Практические занятия в химической лаборатории не
особенно увлекали меня и Соню; сестры Перетц оказа¬
лись в этом отношении гораздо прилежнее и превзошли
нас своими успехами. Соня гораздо больше любила за¬
ниматься математикой; она предложила пройти курс
алгебры самостоятельно — по французскому учебнику,
так как она находила, что на лекциях Страннолюбского
проходят ее слишком медленно. Действительно, она так
легко и быстро усваивала этог курс, что я положитель¬
но не могла за ней угнаться, и ей многое приходилось
мне разъяснять.
Соня в то время еще сильно интересовалась жен¬
ским вопросом и думала выступить поборницей равно¬
правия. В течение этого лета мы прочитали вместе:
«Пролетариат» и «Ассоциации» Михайлова, «О положе¬
нии рабочего класса в России» Флеровского4; произве¬
дение последнего произвело на нас особенно сильное
впечатление, возбуждая острую жалость к страданиям
народа, его непосильному труду и крайнему невежеству.
По вечерам мы часто отправлялись вдвоем бродить
по парку и вели долгие беседы во время этих прогулок.
Между тем близ Лесного помещались казармы, и, встре¬
чаясь с солдатами в уединенных аллеях парка, мы их
несколько побаивались. Тогда мы придумали обзавес¬
тись мужскими костюмами; Перовская облеклась в ша¬
ровары и суровую рубашку своего брата, а я — в пид¬
жак и брюки моего двоюродного брата. В таком виде
мы чувствовали себя в полной безопасности, так как ни¬
кто не обращал внимания на двух подростков.
В этих же костюмах мы ездили по железной дороге
в Парголово и нанимали там у крестьян лошадей для
верховой езды. Перовская отлично ездила верхом, но
мне пришлось впервые сидечь на лошади; признаюсь,
положение мое было довольно критическое, когда Пе¬
63

ровская и Вильберг, только вскочив па седло, сразу по¬
скакали и моя лошадь тоже пустилась бежать за ними.
Однако я не свалилась, довольно скоро освоилась и с
удовольствием стала принимать участие в этих про¬
гулках. Однажды случилось, что лошадь Перовской бе¬
жала так плохо, что я ехала впереди. Завидев большую
лужу, я стала сдерживать лошадь, а Перовская не за¬
метила этой лужи и, желая меня обогнать, подгоняла
спою; но деревенская кляча так внезапно остановилась,
что Соня моментально полетела вниз головой прямо
в глубокую лужу. Сначала я за нее испугалась, по Соня
быстро вскочила на ноги мокрая с головы до ног, и мы
обе безумно принялись хохотать. Пришлось тотчас же
заехать к знакомой студентке; домой Соня вернулась
в чужом платье.
VIII
В конце августа 1870 г. мы переехали из Лесного
в город и опять вернулись под родительский кров. Соня
довольно часто стала заходить ко мне и быстро позна¬
комилась с моими сестрами и их подругами. Кроме лек¬
ций на Аларчинских курсах Соня, Вильберг и я присо¬
единились к кружку женщин, которым А. Н. Странно-
любекий согласился прочитать курс геометрии.
Кружок этот собирался в столовой весьма комфор¬
табельной квартиры на Галерной улице, где жила отли¬
чавшаяся своей красотой, недавно, по-видимому, вы¬
шедшая замуж, Анна Павловна Корба. В этот кружок,
состоявший приблизительно из 20 женщин, входили, ме¬
жду прочим, 2 сестры Анны Павловны (Мария Павлов¬
на Лешерн и Елена Павловна Мейнгардт), моя сестра
Надежда Ивановна, уже окончившая педагогические
курсы, и еще несколько женщин, по большей части пре¬
восходивших нас своей учебной подготовкой. Среди этой
компании Перовская опять выделилась своими мате¬
матическими способностями: она одна из всех решила
данную Страннолюбским задачу, после чего в частном
разговоре он сказал, что у нее выдающиеся способности
к математике.
В течение осени 1870 г. я тоже была несколько раз
у Перовской в квартире ее родителей и занималась
с нею черчением под руководством Василия Львовича.
Он сообщил нам, что директор хочет допустить, женщин
в число студентов Технологического института, и у Сони
64

явилось сильное желание поступить туда на механиче¬
ское отделение. Комната брата, довольно большая и
светлая, и другие комнаты были обставлены очень про¬
сто— ни зала, ни особой гостиной я не приметила.
IX
На курсах Соня по-прежнему не обращала на себя
внимания. Как мало знали ее слушательницы, видно
хотя бы из того, что они не выбрали ее депутаткой,
когда кружок солидных и уважаемых женщин (в числе
их были М. К. Цебрикова, Стасова, Мордвинова, Фи-
лософова), проявивших большую энергию, чтобы до¬
биться разрешения открыть высшие женские курсы, об¬
ратился к аларчинкам с этим предложением. В резуль¬
тате весьма шумных и оживленных выборов наибольшее
количество голосов получили Вильберг и я. Я до сих
пор не могу хорошенько понять, почему удостоили меня
такой чести и не послали в эту почтенную группу жен¬
щин, например, сестру мою Надежду Ивановну, несрав¬
ненно более к ним подходившую. Не хотелось бы ду¬
мать, что мы с Вильберг были избраны, главным обра¬
зом, благодаря нашему нигилистическому внешнему
виду (помимо стриженых волос она носила синие очки,
а я ходила в мужских сапогах), что особенно резко вы¬
деляло нас из среды дам по большей части среднего
возраста. Впрочем, мы оставались в этом обществе всего
несколько месяцев, так как не замедлили примкнуть
к какому-то принципиальному протесту радикальной
группы с Софьей Никитичной Ткачевой во главе.
X
В конце октября, если не ошибаюсь, ассистент по
химии Волкова, руководившая нашими занятиями в ла¬
боратории, сообщила, что профессор А. Н. Энгельгардт
предлагает прочитать в частной * квартире курс орга¬
нической химии. Наша квартира оказалась вполне для
этого подходящей. У нас в зале могли свободно поме¬
ститься за раскинутыми ломберными столами и разной
величины столиками до 30 слушательниц. Лекция Алек¬
сандра Николаевича была такая блестящая, раскры¬
вала, точно рассеивая какой-'!о густой туман, такие ши-
*	Публичные лекции ему были воспрещены.
^ За к. № 360
65

рокме горизонты, что все слушательницы были в пол¬
ком восторге. В следующее воскресенье собрались все
опять, но вот назначенный час давно прошел, а профес¬
сора все еще нет. Прождав часа два, все разошлись с не¬
доумением и тревогой. Через несколько дней мы узнали,
что Александр Николаевич арестован и выслан в свое
имение Смоленской губернии, откуда он писал потом
свои знаменитые «Письма из деревни»5.
XI
В течение этого времени мы с Соней начали штуди¬
ровать «Политическую экономию» Милля с примечани¬
ями Чернышевского и прочитали первый том сочинений
Лассаля. Страстное красноречие Лассаля, его популяр¬
ное изложение экономических факторов и блестящие его
речи произвели на нас чрезвычайно сильное, чарующее
впечатление; я лично, по крайней мере, не могу вспом¬
нить другой книги, которую я читала бы с таким вос¬
торженным и захватывающим интересом.
В то время среди молодежи пользовался немалой
популярностью студент Медико-хирургической академии
Василий Александров, живший в одной коммуне с На¬
тансоном на Вульфовой улице. Он познакомился
с Вильберг и предложил ей вместе с нею и ее друзь¬
ями прочитать первую главу «Капитала» Маркса, одо¬
леть и понять которую многим было трудно, почти непо¬
сильно. Но мы с Перовской отказались от этого пред¬
ложения, потому что считали более целесообразным
изучить сначала основы политической экономии в до¬
ступном изложении. Не признавая авторитетов, мы не
хотели принимать с чужих слов на веру ту философию,
которую не могли изучать самостоятельно, критически.
XII
Александров, Натансон и другие студенты нередко
заходили к нам в дом, но я еще продолжала сильно
стесняться в их обществе, вполне сознавая более высо¬
кий уровень их знаний и развития. Как-то раз, вероятно,
с каким-нибудь поручением от сестры или от Шлейснер,
очень часто у нас бывавшей и старавшейся привлечь
к себе более юных, я отправилась вместе с Перовской
на Петербургскую сторону в так называемую Вульфов-
скую коммуну (она находилась на Большой Вульфовой
улице).
66

В семидесятых годах коммунами назывались общие
квартиры, где поселялись студенты или курсистки,
вблизи своего учебного заведения. Так, медики жили
преимущественно на Петербургской и Выборгской сто¬
ронах, студенты университета — на Васильевском остро¬
ве, технологи — в ротах Измайловского полка, медич¬
ки—на Песках и т. д. Материальное положение живу¬
щих в коммунах было неодинаково, но все получаемые
средства поступали в общее пользование; делились так¬
же и всяким имуществом: так, например, платье, пальто
или сапоги переходили от одного к другому, смотря по
надобности идти на урок или на лекции*. Главным
принципом такой жизни была взаимопомощь, как того
требовала этика нашего поколения. Вообще, значитель¬
но удешевляя жизнь, такие коммуны являлись центра¬
ми для сближения молодежи межд^ собою, увеличивали
влияние более развитых и зрелых на вновь приезжаю¬
щих, способствовали успеху пропаганды социалистиче¬
ских идей. Вместе с тем они давали возможность, при
увлечении социализмом, применять его принципы на
практике в своей личной жизни, действительно отре¬
каться от всех благ «старого мира», живя в обстановке
не лучшей, а даже худшей, чем у заводских рабочих,
не различая между «моим» и «твоим» и отказываясь от
личного пользования состояниями, чтобы употреблять их
на общественные дела и цели.
Особенно важное значение имели землячества и
коммуны для женщин, которых жажда знаний и стрем¬
ление к самостоятельности привлекали в столицы из
провинций. Зачастую они приезжали без всяких средств
к жизни, порвав всякие связи с своими богатыми, а под¬
час и знатными родственниками. Все, конечно, надея¬
лись найти работу, но — увы! — надежда эта для не
имевших никаких связей и знакомств редко осуще¬
ствлялась. Многим пришлось бы тогда погибнуть **, если
бы не взаимопомощь в коммунах и поддержка моло¬
дежи вообще, охотно спешившей на помощь нуждаю¬
*	В «Истории моего современника» Короленко дает яркое опи¬
сание подобной коммуны.
** Однажды сестру мою Веру прямо на улице остановила незна¬
комая стриженая девушка и обратилась к ней с просьбой найти ей
работу, так как у нее не осталось ни копейки денег. Найти так
скоро работу было невозможно, а предложить незнакомке денег —
неловко. Вера догадалась привести ее домой, вырвала лист из
какой-то французской книги и передала его, как платный перевод,
предложив за него аванс.
67

щимся товаркам — то устраивая их в какую-нибудьком-
муну, то делая для них сборы на курсах и среди либе¬
ральной публики.
XIII
Вульфовская коммуна, должно быть, существовала
тогда уже не первый год, так как о ней говорили как
о «прародительнице» таких студенческих общежитий.
Жили в ней студенты Медико-хирургической академии:
Марк Андреевич Натансон, Василий Семенович Ива¬
новский (по прозванию Василий Великий, брат жены
Владимира Галактионовича Короленко), Анатолий Ива¬
нович Сердюков (будущий член кружка чайковцев),
Иван Алексеевич Рождественский (в 1877 г. судившийся
по «процессу 50-ти»), Василий Александров (позднее
заведовавший в Женеве типографией чайковцев, но
в 1872 г. отстраненный от дела за его отношение к жен¬
щинам, совершенно не соответствовавшее этическим тре¬
бованиям членов кружка) 6. Хозяйкой квартиры счита¬
лась какая-то акушерка, но фамилии ее и других обита¬
телей и числа их не помню.
Впервые тогда пришлось мне и Перовской идти в та¬
кую студенческую коммуну. Знакомство это оказалось
продолжительнее и оригинальнее, чем мы ожидали; там
оказалась так называемая «засада»: в кухне сидели два
солдата, которые всех впускали, но никого не зыпус-
кали.
Ночью студенты заметили, что у ворот появилась по¬
лиция; как люди опытные, они тотчас сообразили, что
у них будет обыск и что, вероятно, хотят арестовать
Александрова, который еще не вернулся домой. Тогда
они моментально высадили в закоулок на задний двор
через форточку Анатолия Ивановича Сердюкова, отли¬
чавшегося своей худощавостью и небольшим ростом,
чтобы он предупредил Александрова.
Постепенно число попавших в «засаду» все увеличи¬
валось, но полицейские даже не переписывали их фа¬
милий. Публика была в приподнятом, веселом настрое¬
нии; хозяева гостеприимно угощали всех — в том числе
и своих стражей — чаем и обедом из коиины, задержан¬
ные коротали время за пением и шумными спорами. Все
было для нас ново и интересно. Около 10 часов вечера
«засада» была снята, и невольно засидевшиеся гости
весело и быстро вырвались на свободу.
68

Александрова считали сильно скомпрометированным:
он был наиболее известным оратором на сходках, и ему
угрожала ссылка. Между тем еще раньше он вместе
с Натансоном задумывал устроить типографию за гра¬
ницей. Во избежание ссылки ему предложили привести
этот план в исполнение.
• До своего отъезда он прожил еще несколько времени
нелегально и предлагал мне ехать вместе с ним за гра¬
ницу в качестве его невесты, весьма убедительно дока¬
зывая необходимость особой умственной и нравственной
подготовки для заключения разумного брака.
По, прежде всего, я не имела тогда пн малейшего
расположения вступить с кем бы то ни было в брак; не
меньше Перовской я презирала «бабников»; я с сожа¬
лением относилась к учащимся-матерям, связанным за¬
ботами о детях и мелочными хлопотами по хозяйству;
всякое ухаживание казалось мне смешным или пошлым.
Я ответила Александрову решительным отказом, хотя
и умолчала при этом, что сам он лично мне совсем не
внушает симпатии. Вскоре после его ухода пришла
Ольга Александровна Шлейснер и с беспокойством
спросила меня, согласилась ли я ехать за границу. От¬
каз мой, видимо, ее обрадовал — может быть, у нее уже
были подозрения относительно нравственной его испор¬
ченности, так сильно скомпрометировавшей его впослед¬
ствии. Нечего говорить, что и Перовская вполне одоб¬
рила мое решение.
XIV
В конце ноября, если не ошибаюсь, собрались мы
у А. П. Корба на очередной урок геометрии. Соня, силь¬
но взволнованная, рассказала мне и Вильберг, что отец
стал ее преследовать, велел ей прекратить знакомство
с нами и грозил запереть ее дома, чтобы она не ходила
больше на курсы.
Это так возмутило Соню, что она категорически за¬
явила нам, что не подчинится такому насилию, что она
решила скрыться из дома родителей и просила помочь
ей найти убежище.
Сестра моя Вера в эту же осень, не желая вести
буржуазный образ жизни в доме отца, вышла замуж
фиктивным браком за Николая Алексеевича Грибоедо¬
ва. Вскоре затем она поселилась на одной квартире с ее
подругами по педагогическим курсам, тоже фиктивно
69

вышедшими замуж, — Зинаидой (впоследствии женой
Г. Л. Лопатина) и Надеждой Степановной Каралли
[Корали].
Я тотчас же предложила Перовской идти к ним, ни¬
сколько не сомневаясь в том, что ее там охотно примут,
как это действительно и случилось.
Отец Сони чрезвычайно рассердился; Варвара Сте¬
пановна (мать) и Василий Львович напрасно старались
его успокоить. Дня через два или три после того, как
Соня ушла от родителей, поздно ночью, когда я уже
легла спать, меня вдруг разбудила Варвара Степанов¬
на. Она горячо умоляла меня убедить Соню вернуться
домой или сказать, где она скрывается, чтобы мать сама
могла на нее подействовать. Варвара Степановна гово¬
рила мне о долге детей подчиняться родителям и ссы¬
лалась на то, что мои сестры и я живем же вместе
с отцом. Я старалась по возможности ее успокоить, го¬
воря, что никакой особой опасности Соня не подвергает¬
ся, что она имеет право не подчиняться отцу, раз он хо¬
чет прибегнуть к насилию и лишить ее возможности за¬
пастись знаниями, при помощи которых женщина только
и может избавиться от материального и умственного по¬
рабощения. Относительно же себя лично и моих сестер я
возразила, что для нас нет надобности бежать от огп,
который никогда и не подумает прибегать к какому-
либо насилию, всегда охотно уступает нашим желаниям,
а приходящие к нам курсистки, с которыми он чуть не
ежедневно встречается во время завтрака или обеда,
ему даже нравятся *.
Спустя несколько дней после этого визита, когда я
с книжкой сидела в гостиной, в зале, которая соединя¬
лась с гостиной двумя арками вместо дверей, появился
вдруг полицейский офицер, а навстречу ему из своей
комнаты выходит отец.
—	Не известно ли вам, — спрашивает его офицер,—
где находится Софья Перовская, которую мы разыски¬
ваем по заявлению ее отца?
—	Право, не могу вам сказать, — отвечал отец, но,
заметив меня, прибавил: — Вот, может быть, моя дочь
это знает.
Я подошла к ним и на вопрос полицейского чина от¬
вечала самым наивным тоном:
*	Отец мой много лет страдал жестоким ревматизмом и безвы¬
ходно сидел дома. Общество живой, смелой и симпатичной моло¬
дежи, видимо, доставляло ему удовольствие.
70

—	Уже несколько дней я не видела Перовскую — на
курсах она не была. Я сама собиралась к ней сходить,
чтобы узнать, не больна ли она.
Вежливо поклонившись, офицер беспрекословно уда¬
лился,— получилось впечатление, что он явился ради
исполнения одной формальности.
Тем не менее розыски эти сильно волновали Соню,
заставляя ее постоянно сидеть в комнате. Из боязни,
что на улице кто-нибудь из знакомых или родственни¬
ков отца может ее встретить, она не могла ходить на
курсы и видеться часто со своими друзьями. Поэтому,
желая скорее выйти на свободу, она решила куда-ни¬
будь уехать. Через Шлейснер ее направили в Киев,
где она и прожила месяца два-три, кажется, в семье
доктора Эмме, пока не получила своего паспорта.
В течение всей этой зимы Лев Николаевич постоянно
хворал, и самому ему не приходило в голову обратиться
в полицию. Но лечивший его доктор Оккель, бывший
в то время врачом в крепости, когда Лев Николаевич
рассказал ему о побеге дочери, возмутился ее непокор¬
ностью и подал совет немедленно вернуть ее через по¬
лицию.
По заявлению Перовского, на его квартиру явился
офицер от градоначальника. В пылу гнева Лев Нико¬
лаевич стал жаловаться, что дочь его находится под
влиянием младшего его сына, который, наверное, знает,
где и у кого она скрывается. Кроме того, он указал на
меня и Вильберг, как на ближайших ее подруг.
Тогда чиновник полиции вызвал Василия Львовича
и стал настаивать, чтобы он открыл местопребывание
сестры. Василий Львович наотрез отказался это сделать
и заявил, что он сам не знает, где она находится, а если
бы и знал, то не стал бы помогать полиции насильно
возвращать ее домой. Получив такой резкий ответ, офи¬
цер потребовал, чтобы Василий Львович на следующий
день утром явился к градоначальнику.
Варвара Степановна, слышавшая весь этот разговор
из своей комнаты, страшно испугалась за сына. Ей
представилось, что его могут арестовать, а за резкое по¬
ведение даже подвергнуть физическому насилию *. По
*	В те времена многие еще верили, что в III отделении имеется
люк, через который провинившихся в свободомыслии или непокор¬
ности внезапно спускают в комнату нижнего этажа и секут. Эта
боязнь быть высеченным послужила материалом для едкой сатиры
Щедрина.
71

уходе чиновника она поспешила в кабинет мужа и вы¬
шла оттуда в большом волнении, вся заплаканная. Она
сказала ему, что сама отправится с сыном к градона¬
чальнику и потребует, если вздумают арестовать сына,
чтобы и ее взяли вместе с ним.
Лев Николаевич побоялся, по-видимому, слишком
большого шума, который, пожалуй, мог бы его ском¬
прометировать в высших кругах. На другой день он сам
поехал с Василием Львовичем к градоначальнику, пер¬
вым вошел в его кабинет и вел с ним довольно продол¬
жительную беседу. После того допрос Василия Льво¬
вича обошелся без всяких инцидентов, а мы отделались
только визитом офицера.
Таким образом, через полицию вернуть Соню немед¬
ленно не удалось. Беспокойство и волнение ухудшали
болезнь отца. Наконец доктор Оккель и сам это понял
и догадался подать более разумный совет:
—	Никакое лечение вам не поможет, — сказал он,—
пока вы не успокоитесь. Махните на это дело рукой и вы¬
дайте скорее дочери паспорт.
Лев Николаевич решился последовать благому со¬
вету и поручил старшему сыну Николаю Львовичу вы¬
править Соне отдельный вид на жительство. Она немед¬
ленно была об этом извещена и в начале весны 1871 г.
вернулась из Киева в Петербург.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Желая создать более многочисленный и тесный кру¬
жок для продолжения и расширения своей работы сре¬
ди учащейся молодежи, Натансон и Чайковский заду¬
мали организовать на лето 1871 года кружок самообра¬
зования и наметили, кого следует в него привлечь из
женщин и студентов разных учебных заведений.
Вверх по Неве, в Полюстрове, в дачном поселке Ку-
шелевке, были наняты две соседние одноэтажные дачки
с маленькими палисадниками обычного петербургского
типа для небогатого класса населения.
Однако далеко не все намеченные лица согласились
провести лето в Петербурге; многие предпочли уехать
на родину, чтобы вести пропаганду среди молодежи,
которую в те времена усиленно старались развивать.
В состав вновь организованного кружка самообра¬
зования вошли:	М.	А.	Натансон,	А.	И.	Сердюков	и
72

Н. К. Лопатин* — медики; Н. В. Чайковский, А. К. Ле¬
вашов ** — студенты университета; Ипполит Вернер,
Басов и Кокушкин — технолош; наконец, 18-легний Во¬
логжанин, не кончивший даже гимназии и только гото¬
вившийся к экзамену для поступления в Технологиче¬
ский институт, М. В. Купреяиов. Из женщин были при¬
глашены О. А. Шлейснер, А. Я. Ободовская, С. Л. Пе¬
ровская, Любовь и Александра Корниловы и Н. К.
Скворцова, подруга Шлейснер по педагогическим кур¬
сам. Сердюков, Ободовская и Любовь Корнилова оста¬
вались жить в городе, принимая участие в общих заня¬
тиях.
Для систематического чтения и рефератов заранее,
по всей вероятности Натансоном, была выработана про¬
грамма, по которой рекомендовалось начинать прежде
всего с физиологии, психологии и политической эконо¬
мии. Руководителем общих чтений и бесед являлся Марк
Андреевич; он обращал наше внимание на различные
стороны вопроса, углубляя понимание предмета, предла¬
гая искать выводов из прочитанного. Не сразу заметили
мы, что выводы эти вытекают для него не из наших
горячих споров, но что они были готовы у него раньше
и что он, как хороший педагог, лишь наводил нас по
намеченному им пути. Но при этом иногда случалось,
что наш юный Михрютка, как прозвалп мы Купреяио-
ва, не поддавался умозаключениям Натансона, рассма¬
тривая изучаемый вопрос основательнее и приходя
к иным, более глубоким выводам. Вообще беседы и
споры эти были чрезвычайно для всех интересны и по¬
лезны (может быть, за исключением самого Натансона,
когда он не встречал противоречия).
Мне лично было предложено составить реферат по
политической экономии — одной из первых глаг> Милля
с примечаниями Чернышевского. Я чувствовала себя,
как гимназистка на экзамене, не уверенная в своих зна¬
ниях; однако выдержала испытание довольно благопо¬
лучно, при благосклонном отношении присутствующих.
Так же благополучно сошел у меня и другой экза¬
мен. Первые недели полторы после моего переезда на
дачу, покуда не успели еще нанять кухарку, пришла
моя очередь ставить самовар; несколько человек яви¬
лись на кухню, заинтересованные тем, сумею ли я в
*	Двоюродный брат Германа и Всеволода Лопатиных.
** В 1876 г. был кучером при побеге П. А. Кропоткина.
73

первый раз в жизни приняться за эту работу; но я не
ударила лицом в грязь и воду в трубу не налила, как,
по-видимому, ожидал Михрютка, лукаво на меня по¬
сматривавший...
Стол у нас был крайне однообразный — суп да кот¬
леты, и притом еще из конины; и готовила наша чухонка
совсем невкусно. Зато честности она была необычай¬
ной: подметая однажды комнату, она таким испуганным
голосом стала звать Ольгу Александровну, что та при¬
бежала встревоженная, подумав, что случилось какое-
то несчастье; оказалось, что Елена увидела на полу пя¬
тирублевую бумажку...
Никто из нас не роптал на конину и спартанский ре¬
жим питания, не могла его выдержать только одна Обо-
довская. Однажды, час или два спустя после обеда,
Елена при ней заявила, что конина вся вышла и надо
кому-нибудь идти в лавку.
—	Разве обед был из конины? — спросила поблед¬
невшая Александра Яковлевна; ее тотчас же стало тош¬
нить, и дело кончилось рвоюй. Остальная публика
только удивлялась влиянию воображения <...>
Соседние дачники заметно интересовались нашим
образом жизни и по праздникам целыми компаниями
прогуливались мимо наших садиков, в которых мужчи¬
ны упражнялись гимнастикой на трапеции или состя¬
зались в лазании на довольно высокий столб. Наиболь¬
шей ловкостью в этом спорте отличался Николай Кон¬
стантинович Лопатин; из женщин одна Перовская могла
подниматься над трапецией на согнутых локтях. Ино¬
гда мы ездили кататься по Неве на лодке, причем я бы¬
ла из лучших гребцов.
II
Мирное течение нашей жизни скоро было нарушено:
однажды ночью явились к ним жандармы с обыском,
и Чайковский был арестован. Все остальные были пере¬
писаны и с них взяли подписку, что в назначенный день
они явятся на допрос в III отделение.
У меня при этом вышел инцидент особого рода. Не
желая напрасно тревожить моего больного отца, я ска¬
зала ему, что поеду с Вильберг в Крым, в имение ее
родственников. Для большей достоверности, что я нахо¬
жусь действительно в Крыму, Вильберг взяла с собою
несколько конвертов, написанных моей рукою; в эти
74

конверты она вкладывала мои письма, которые я сочи¬
няла с Перовской о красотах Крыма и поездках по го¬
рам; таким образом, мои послания получались отцом
с надлежащим почтовым штемпелем. Но беда для меня
оказалась в том, что я не могла прописаться на Куше-
левке: местность эта считалась пригородом, где при
прописке паспорта отправляли справку в городской уча¬
сток, в котором он был записан, благодаря чему мой
обман мог бы легко обнаружиться. Я не могла приду¬
мать, как мне выпутаться из затруднения.
Во время самого обыска, на общем совете с Перов¬
ской и Шлейснер было решено, что я назовусь Ободов-
ской. Мы находили, что этим я ее не скомпрометирую,
потому что ничего у нас не нашли, а она ведь собира¬
лась с нами жить и, следовательно, случайно не попала
на этот обыск.
На протоколе после обыска я и подписалась Обо-
довской, и под ее фамилией отправилась на допрос.
III
В знаменитом III отделении у Цепного моста допра¬
шивал меня полковник Кононов, производивший впе¬
чатление человека добродушного, сочувственно относя¬
щегося к молодежи *.
Я с Перовской, чистенько и скромно одетые, в своих
черных передниках с маленькими нагрудниками, как
у гимназисток, вероятно произвели на жандармского
полковника впечатление самых невинных девочек.
Между тем одна из этих «невинностей», нимало не
смущаясь, называла себя чужим именем и перечисляла
всех членов своей мнимой семьи. Среди прочих вопро¬
сов Кононов спросил меня:
—	Знаете ли вы Л. И. Корнилову?
С трудом удерживаясь от смеха, я отвечала ему, чго
познакомилась с нею на курсах.
Между тем незадолго до этого происшествия у се¬
стры Любы, оставшейся жить на нашей городской квар¬
тире, был сделан обыск. Поводом к нему послужило то
*	На допросах по «делу 193-х» это вполне выяснилось; так,
например, симпатичному юноше Вершинину он положительно под¬
сказывал, как следует ему отвечать, чтобы опровергнуть возводи¬
мые на него обвинения; благодаря его помощи Вершинин был
выпущен из тюрьмы и вовсе освобожден от следствия; поступив
по призыву на военную службу, он дослужился в Сибири до чина
полковника.
75

обстоятельство, что у нее несколько раз ночевал Гонча¬
ров*, который скрывался от ареста после выпущенных
им прокламаций 7.
При обыске в отдельной комнате нашли только зано¬
шенную мужскую рубашку — других же следов не ока¬
залось.
На допросе в III отделении у того же Кононова се¬
стра показала, что рубашка эта оставлена двоюродным
братом, который иногда, приезжая с дачи, будто бы но¬
чевал у нее.
Очевидно, полковник Кононов был плохим физионо¬
мистом **, так как я имела поразительное сходство с се¬
строй, и нередко случалось, что мало с нами знакомые
люди принимали нас одну за другую, даже в то время,
когда я была стриженая, а сестра носила шиньон.
Остальные члены дачной коммуны подверглись та¬
кому же легкому допросу, и все были отпущены. Чай¬
ковского продержали всего один месяц, в течение кото¬
рого он успел подготовиться к кандидатскому экзамену
по физико-математическому факультету.
IV
В летние месяцы 1871 года в окружном суде разби¬
рался процесс нечаевцев; суд был гласный, и подроб¬
*	Позднее Гончаров был осужден на каторгу. Во время про¬
цесса присяжный поверенный Утин, защитник Гончарова, мотивиро¬
вал преступление последнего отчаянием, вызванным холодностью
его жены и ее увлечением другим лицом. Возмущенный такой
речью, бросавшей тень на женщину, которую он глубоко полюбил,
А. Ф. Жохов вызвал Утпна на дуэль и был тяжело ранен. После
смерти Жохова талантливая, красивая и симпатичная жена Гонча¬
рова застрелилась; это была первая женщина с юридическим обра¬
зованием, успешно выступавшая в качестве защитника. Она первая
устроила переписку с мужем, сидевшим в III отделении, через жан¬
дарма Голоненко, встречаясь с ним у молочницы. Затем она же и
передала эту связь сестре моей Любови Ивановне, которая продол¬
жала пользоваться услугами Голоненко в 1874—1875 гг. Смертью
Прасковьи (кажется, Степановны) Гончаровой трагедия не закончи¬
лась: младшая сестра ее, Лаврова, покушалась убить Утина, но
промахнулась и застрелилась в его же кабинете.
** Зимой .1871 г. полковник присутствовал на обыске в коммуне
технологов, где хозяйкой была Вильберг. У кого-то из них нашли
карточку Ободовской с ее подписью. Взглянув на карточку, Коно¬
нов заметил: «Совсем не похожа». Действительно, у Ободовской
был совсем не русский тип лица, курчавые волосы и монгольский
разрез глаз. Но удивительнее всего то, что проделка эта не была
обнаружена в 1874 г., когда и я, и сестра, и Ободовская предстали
вместе на допросах в III отделении.
76

ные отчеты о показаниях и речах печатались в газетах.
Все наши с большим интересом следили за делом и ста¬
рались попасть на заседания суда8. Мне одной нельзя
было туда ходить, чтобы не обнаружить своего присут¬
ствия в Петербурге вместо Крыма.
Программа Нечаева, иезуитская система его органи¬
зации, слепое подчинение членов кружка какому-то не¬
ведомому центру, никакой ровно деятельностью себя не
проявившему, — все это нам, как «критически мысля¬
щим личностям», отрицающим всякие авторитеты, было
крайне антипатично. Отрицательное отношение к «неча-
евщине» вызывало стремление устроить организацию на
противоположных началах, основанных на близком зна¬
комстве, симпатии, полном доверии и равенстве всех
членов, а прежде всего — на высоком уровне их нрав¬
ственного развития.
Большая часть подсудимых возбуждала к себе наше
сочувствие, но поведение иных вызывало досаду: мы
строго осуждали их неискренность, желание получить
свободу путем разных уловок и умолчаний о своем на¬
стоящем образе мыслей. Но больше всего возмущали
нас речи присяжного поверенного Спасовича. Система
его защиты * была построена преимущественно на том,
что он добивался оправдательного или снисходительного
приговора для своих клиентов, характеризуя их, как не¬
развитых юнцов, поддавшихся чужому влиянию9.
Но, несмотря на некоторые отрицательные черты,
подсудимые этого громкого процесса тем не менее явля¬
лись борцами за освобождение от гнета правительства;
критикуя основы их организации, молодежь поддава¬
лась обаянию мысли о борьбе за идеи во имя правды
и справедливости и стремилась найти лучшие пути для
проведения их в жизнь.
V
С половины августа 1871 года уезжавшие на лето
в провинцию стали возвращаться в Петербург; они
с оживлением рассказывали, какое громадное влияние
имеют известного направления книги на умственное и
+ Спасович продолжал практиковать свою систему даже
в 80-х гг., например, на процессе Веры Фигнер при защите [Ларисы]
Чемодановой. Подсудимые по «процессу 193-х», желавшие открыто
выступить как борцы за свободу, всегда избегали обращаться
к этому знаменитому адвокату.
77

нравственное развитие молодежи при ее горячей жажде
знания.
На особом собрании нашего кружка был поднят во¬
прос: «Будем ли мы заниматься дальше одним самооб¬
разованием»? Большинством голосов было постанов¬
лено: продолжая по мере возможности свое самообра¬
зование, поставить себе задачей:
1)	приобретать и самим издавать книги по дешевым
ценам;
2)	снабжать ими студенческие библиотеки в Петер¬
бурге и провинции по тем же низким ценам;
3)	содействовать устройству новых библиотек и кру¬
жков самообразования.
Из 15 человек, состоявших в кружке самообразова¬
ния на Кушелевке, четверо отказались принять участие
в новой работе, не желая манкировать своими заняти¬
ями в учебных заведениях. Это были — Ипполит Вер¬
нер, Басов, Кокушкин * и Надежда Кузминишна Сквор¬
цова **. После того было принято предложение привлечь
в состав кружка Д. А. Клеменца ***, Ф. Лермонтова ***,
Н. А. Чарушина, мою сестру Веру Грибоедову, которая
жила летом на Украине, и, наконец, заочно Василия
Александрова ***, жившего уже за границей. Позднее,
*	Привлекался по «процессу 193-х», из кружка Лермонтова;
заболел психическим расстройством, излечился в больнице св. Ни¬
колая.
Н. К. Скворцова училась на педагогических курсах вместе
с О. А. Шлейснер и Верой Корниловой. По происхождению она
принадлежала к купеческой семье. Мать ее, женщина необразован¬
ная, держалась старых понятий. Заметив у своей Нади склонность
к новым идеям, так как она отказывалась выходить замуж за пред¬
лагаемых ей женихов, мать начала ее преследовать, и дело дошло
до крупных объяснений. После одной из таких ссор Скворцова
прибежала вечером к нам ночевать, чтобы на другой день куда-
нибудь уехать. Но позднее, почти ночью, вдруг явилась ее мать
и весьма настойчиво, с криком стала требовать, чтобы дочь верну¬
лась с нёю домой. Как ни старались сестры ее уговорить, она стояла
на своем и грозила, что разбудит нашего больного отца или при¬
зовет полицию. Убедившись, что не удастся ее спровадить, Сквор¬
цова решила ехать домой, предварительно взяв с матери клятву
перед образом, что она пальцем ее не тронет. Когда мать торже¬
ственно исполнила это требование, Скворцова вышла к ней из ком¬
наты, в которой заперлась, захватив с собой, на всякий случай,
со стола вилку. Благодаря заступничеству дяди мать уступила
впоследствии ее желанию учиться, разрешив ей поступить на меди¬
цинские курсы. Случай этот может служить иллюстрацией к тому,
какую ожесточенную борьбу с родителями приходилось вести на¬
шему поколению женщин даже в самом Петербурге, чтобы посту¬
пить на курсы.
*** Принадлежали раньше к кружку Натансона и Александрова,
78

в конце 1871 г. и в 1872 г., поступили:	Н.	И. Драго,
С. В. Мокиевский-Зубок, Л. Тихомиров, Л. В. Чемода-
нова (по мужу—Синегуб), Н. В. Купреянова (сестра
М. В.), А. Д. Кувшинская (по мужу — Чарушина),
Д. М. Рогачев и получившие особенно большую изве¬
стность— С. М. Кравчинский, С. С. Синегуб, П. А. Кро¬
поткин весной и Л. Э. Шишко осенью 1872 г.
VI
В центральной части города была нанята квартира
в 4 комнаты с кухней. Вера Грибоедова формально счи¬
талась ее хозяйкой. М. А. Натансон, Н. В. Чайковский,
Н. К. Лопатин, М. В. Купреянов и О. А. Шлейснер
были жильцами этой первой штаб-квартиры вновь орга¬
низованного кружка, который и начал энергично разви¬
вать свою деятельность по широкой постановке «книж¬
ного дела».
Н. В. Чайковский производил обаятельное впечатле¬
ние * своей красивой, симпатичной наружностью, своей
искренностью, общительностью, способностью горячо
увлекаться и увлекать других; одевался он прилично,
вовсе не выглядел суровым нигилистом, чувствовал себя
свободно в любом обществе и мог быть достойным пред¬
ставителем кружка при сношениях с издателями, кни¬
гопродавцами, либеральной и демократической публи¬
кой. Н. В. больше всех нас обладал способностью завя¬
зывать новые связи и добывать деньги на издания и
широкое распространение книг в кредит, далеко превы¬
шавший платежные средства провинциальных кружков.
Между тем Натансон, отличавшийся глубокомыс¬
лием, обширной начитанностью и обладавший большим
организаторским талантом, предпочитал руководить де¬
лом, не приобретая широкой популярности.
Кроме того, зимой 1871/72 г., на этой же квартире,
на Кабинетской улице, Марк Андреевич был арестован
и выслан в г. Шенкурск, Архангельской] губ. Шлейснер
тоже уехала к нему, и там они повенчались. Вернулись
они в Петербург только в 1875 г., когда почти все члены
кружка сидели в крепости. В 1876 г. Натансон органи¬
зовал третий кружок, в шутку прозванный Клеменсом
«троглодитами», которые так же искусно умели скры¬
*	«Чайковский произвел на меня обаятельное впечатление
с первого же раза», — вспоминал П. А. Кропоткин.
79

вать свои пещеры, как конспираторы этого кружка свои
квартиры.
Таким образом, «книжное дело», получившее свое
широкое развитие в 37 губерниях, вызвало издание осо¬
бого циркуляра о сожжении книг вместо преследования
их гласным судебным порядком и имело глубокое влия¬
ние на духовное развитие нашего поколения, — все это
произошло уже в то время, когда Натансон, находя¬
щийся в Архангельской губернии, не мог принимать
участия в делах кружка.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Осенью 1871 г. преобразованный Натансоном и Чай¬
ковским кружок, вскоре получивший прозвание «круж¬
ка чайковцев», поставил себе задачей широкое распро¬
странение идейной литературы по всей России. С этой
целью от издателей (Полякова, Солдатенкова) и книго-
продавцов (Черкесова, Яковлева) получали книги с ус¬
тупкой от 30 до 50% и даже по себестоимости. Кроме
того, кружок стал издавать книги как в России, так и
за границей. Вас. Александрову, уехавшему туда вес¬
ной 1871 г., было поручено устроить в Цюрихе типогра¬
фию и прежде всего напечатать собрание сочинений
Чернышевского.
Совершенно независимо от влияния Натансона, даже
вопреки его письменным увещаниям* — не увлекаться
слишком практической деятельностью, а ставить на пер¬
вый план научные занятия по самообразованию, — шло
все дальнейшее развитие деятельности кружка.
*	«...Самая ссылка вообще меня нисколько не занимает,—
говорит Натансон в своем письме к Ободовской от 31 января
1873 г. — Я все думаю о той подготовке, которую должен себе
дать в ссылке, подготовку такую, чтобы, куда бы ни забросила
меня судьба, я мог бы высоко держать знамя народного дела.
Я убеждаюсь — что всего страшнее — что полной системы или ка¬
техизиса совершенно пока еще нет у народной партии, что о народе
можно пока сказать только: напрасно пророка о тени он просит.
Итак, задача подготовки выясняется: собрать все отдельные защиты
народного дела, все отрывки и соединить их в одно стройное целое,
в нечто такое, что дало бы партии ответ на все вопросы, возникаю¬
щие у личности...» (См. «Государственные преступления в России
в XIX веке». Том 3. «Проц[есс] 193-х», с. 17—19) 10.
Это звучало для нас, как голос схимника, давно удалившегося
от жизни.
80

Зимой 1871/1872 г. в Петербурге чайковцам удалось
издать только «Азбуку социальных наук» Флеровского,
да и та через несколько месяцев была изъята из обра¬
щения; все же дальнейшие издания были сожжены на
основании вновь вышедшего циркуляра, мотивирован¬
ного слишком широким распространением книг. (С 1865
по 1872 г. книги подвергались уничтожению или по вы¬
сочайшему повелению, или по решению суда) п.
Этим широким распространением сначала легаль¬
ных, а на следующие годы нелегальных изданий осо¬
бенно и выделился кружок чайкозцев. Кроме влияния
умственного, «книжное дело» имело еще значение орга¬
низующее, способствуя и давая цель для образования
кружков в 37 губерниях и программу для занятий по
самообразованию, а позже — легальные и нелегальные
издания для пропаганды. Среди рабочих пропаганда
эта с 1872 г. систематически велась тоже чайковцами и
являлась указанием пути, как разрешить вопрос «что
делать?», еще не покидая студенческой скамьи.
II
Деятельность кружка чайковцев и высокий этический
уровень его развития с блестящим талантом и обстоя¬
тельностью описаны в «Записках революционера» Кро¬
поткина, в очерке Шишко «С. М. Кравчинский и кружок
чайковцев», в «Подпольной России» Кравчинского и в
недавно изданных воспоминаниях Чарушина 12.
Что касается политических взглядов чайковцев, то я,
со своей стороны, прежде всего всецело присоединяюсь
к утверждению Чарушина: «Мы были ни лавристы, ни
бакунисты и шли самостоятельным путем». Чайковцы
воспитывались, главным образом, на русской литера¬
туре: живя в России, они не подвергались непосредст¬
венному влиянию широкой постановки движения рабо¬
чих в Западной Европе*. Журнал «Вперед!» Лаврова
и «Государственность и анархия» Бакунина были полу¬
чены в Петербурге в конце 1873 г., незадолго до арестов
(в ноябре и январе 1874 г.) 14 большинства членов кру¬
жка и, конечно, не могли иметь влияние на направле¬
ние деятельности кружка, широко для того времени раз¬
вившейся среди рабочих уже с зимы 1872/73 г.
*	За исключением П. А. Кропоткина.
** Вышел 1 августа 1873 г.13
81

Как большая часть молодежи 70-х гг., чайковцы кро¬
ме русской литературы того времени находились под
влиянием и таких произведений иностранной, как сочи¬
нения Бокля, Милля, Лассаля, Бюхнера, Дарвина
и др.15. Шишко в своем очерке описывает, как всецело
был увлечен Кравчинский идеями Бокля, которыми мо¬
лодежь того времени зачитывалась еще в гимназиче¬
ских кружках. Мне думается, что под влиянием того же
Бокля кружок Натансона в 1869 г. начал, а чайковцы
в 70-х гг. так широко развили свою деятельность по ор¬
ганизации систематического распространения и издания
книг, способствуя образованию библиотек и кружков
самообразования.
Перейдя к занятиям с рабочими, чайковцы прида¬
вали большое значение умственному развитию и подго¬
товке сознательного кадра борцов за интересы трудя¬
щегося народа. В этом отношении они были ближе
к лавристам. С другой стороны, уже одно придуманное
Клеменцом прозвище — «вспышкопускатели» — явно по¬
казывает ироническое отношение к осуществлению идей
Бакунина на русской почве того времени.
Благодаря своим занятиям с рабочими чайкопцы по
личному опыту могли убедиться в низком уровне их
развития: ведь занятия с фабричными начинались с обу¬
чения грамоте, так как заводских с первоначальным
образованием и начитанных рабочих в те времена было
очень мало.
Тем не менее при чтении даже легальных рассказов,
как «Дедушка Егор», «История одного крестьянина»
Эркмана Шатриана и др., был выработан длинный ряд
вопросов, неизменно приводивший к выводу о необходи¬
мости социальной революции для освобождения народа
от нищеты,, невежества и эксплуатации его труда16.
Политическому освобождению народа в то время
многие придавали мало значения и думали, чго прежде
всего, пока буржуазия в России не организована и не
стоит у власти, необходима революция социальная, по¬
следствием которой, как мы наивно думали, сама собой
явится и свобода политическая. <...>
IV
Программные вопросы мало интересовали членов
кружка, они могли свободно располагать собою и ис¬
кать наиболее подходящих для себя путей деятельности
82

в народе. Таким образом, Сердюков по своей инициа¬
тиве первый начинает заниматься с рабочими, заведя
с ними знакомство у Низовкнна и Лисовского; Кравчин-
ский первый отправляется на пропаганду в деревню;
Перовская уезжает с Ободовской в Тверскую губернию
к Верещагину; а я поступаю на акушерские курсы сна¬
чала в Петербурге, потом в Вене и в 1872—1873 гг. за¬
канчиваю опять в Петербурге.
Разногласия в теоретических взглядах действительно
нисколько не мешали отдавать все свои силы текущей,
всецело охватывающей работе. <...>
Лишь осенью 1873 г. в кружке было заявлено о не¬
обходимости иметь свою программу. П. А. Кропоткин
взял на себя эту задачу. Собственно говоря, написанная
им программа не служит теоретическим выражением той
подготовительной работы, которую вел до того зремени
кружок, но имеет в виду установить направление дея¬
тельности будущей партии. «Записка» Петра Алексе¬
евича, даже не названная программой, была прочитана
на одном заседании кружка лишь незадолго до арестов
большинства его членов, таким образом, члены петер¬
бургской группы не успели серьезно изучить и обсудить
ее. Она является поэтому выражением личных взглядов
Кропоткина и, по всей вероятности, вызвала бы немало
возражений со стороны членов как петербургской груп¬
пы, так и в провинциальных отделениях кружка, куда
следовало ее направить, но чего вовсе не было сде¬
лано.
Чайковцы были люди дела, а не слова, — а дела па
руках было так много, что не хватало времени и жела¬
ния вести излюбленные в некоторых кружках того вре¬
мени разговоры об устройстве будущего общества17.
Кроме отделений в Москве, Киеве, Харькове и Одес¬
се кружок имел обширные связи по всей России, имел
типографию за границей, приобрел в Вене и переправил
в лечебницу Веймара типографский станок, устроил пе¬
ревозку запрещенных изданий своих и других, прини¬
мал участие в издании журнала «Вперед!», системати¬
чески распространял массу книг и нелегальных брошюр
и воззваний для пропаганды (наиболее популярные из
них были написаны чайковцами и еще много лет спустя
употреблялись для пропаганды). Затем члены кружка
занимались с фабричными рабочими нескольких заводов
и фабрик в разных частях города и на своих квартирах,
83

и в артелях и, кроме того, читали лекции заводским
рабочим *.
Первый опыт открытой пропаганды в деревне был
сделан тоже чайковцами — Кравчиьским и Рогачевым.
Глубокая любовь, идейная преданность народу и вы¬
дающаяся талантливость** помогали чайковцам зажи¬
гать сердца своей пропагандой с такой силой, что наи¬
более восприимчивые из рабочих*** быстро проникались
ненавистью к существующему строю и стремились при¬
нять участие в работе для его разрушения: попав
в тюрьмы, они держались стойко и утверждали, что
с ними занимались одной только грамотой или научны¬
ми предметами.
Между тем и такие произведения Клеменца, как
«Барка» и «Когда я был царем Российским», и «Чтой-то,
братцы...» Шишко, и «Сказка о 4 братьях» Тихомирова,
и «Хитрая механика» Варзара, и стихотворения Сине¬
губа, и другие подобные произведения были хорошо из¬
вестны рабочим до их издания за границей и, следова¬
тельно, могут служить фактическим доказательством то¬
го, что пропаганда чайковцев не ограничивалась грамо¬
той и наукой, но отличалась вполне революционным ха¬
рактером. Таким же фактическим доказательством ре¬
волюционного и социалистического направления кружка
служат и книги, сожженные правительством в первый
год его деятельности****.
*	Кравчинский, Клеменц, Синегуб, Рогачев, Тихомиров, Пе¬
ровская вели занятия за Невской заставой (где были заводы Семян-
никова и Торнтона); Шишко, Купреянов, Чарушин, Кувшинская —
на Петербургской и на Выборгской сторонах, где было много ткац¬
ких фабрик, и на Сампсониевском проспекте; Леонид Попов, Чару¬
шин и Жуков — за Московской заставой и на фабрике Жданова,
на Петровском острове; Драго, Кувшинская, Корнилова — на Ли¬
говке; Рогачев был кочегаром на Путиловском заводе; Кропоткин,
Кравчинский, Клеменц читали лекции рабочим Патронного завода
на Выборгской стороне и на Васильевском острове.
** П. А. Кропоткин, С. М. Кравчинский, Л. Э. Шишко,
Д. А. Клеменц, Н. А. Чарушин, Ф. В. Волховской, С. С. Синегуб,
Л. А. Тихомиров — целая плеяда людей, выдающихся по уму,
образованию и таланту.
*** Так, например, крестьяне Тверской губ. ткачи Григорий
Крылов, Петр Алексеев, Степан Зарубаев; из заводских — Виктор
Обнорский, Алексей Петерсон.
**** 1. Флеровский. Положение рабочего класса (второе из¬
дание);
2.	Миртов. Исторические письма (второе издание);
3.	Корьез и Ланжоле. История Парижской коммуны;
4.	Луи Блан. История революции 48-го года;
5.	Ланге. Рабочий вопрос 18.
84

Деятельность кружка чайковцев может служить при¬
мером, как много может сделать группа людей, одушев¬
ленных горячей любовыо к пароду и действительно спо¬
собных, «отрекаясь от старого мира», все земные блага
принести в жертву во имя своих идеалов.
Широкая деятельность кружка чайковцев после аре¬
стов 1874—1875 гг. прекратилась, но отдельные члены
кружка еще продолжали его работу. Кропоткин, Шиш-
ко, а также Кравчинский и Клеменц до отъезда за гра¬
ницу перебрались в Москву и много содействовали дви¬
жению молодежи «в народ». В Петербурге Люба Сер¬
дюкова и Лариса Синегуб сделались основательницами
помощи заключенным, впоследствии получившей назва¬
ние политического Красного Креста. В дни свиданий в
тюрьме они регулярно приносили передачу человек на
20, снабжая их бельем и продуктами домашней стряпни.
Передача книг была организована через особый стол
в окружном суде. Немало заключенных сохранили тогда
бодрость духа и получили основательные знания благо¬
даря этой организации*; некоторые из них в 1878 г. по¬
сле освобождения — в том числе Кибальчич 19 и Грачев-
ский20 — приходили познакомиться с нами** и выра¬
зить свою благодарность.
Любовь Ив. была тесно связана с заключенными,
в числе которых были ее муж, сестра и много друзей;
кроме того, она могла отдавать довольно значительные
средства, предоставленные отцом на личные расходы, на
эту деятельность, которая была хорошо известна моло¬
дежи и всем сочувствующим; часто являлись к нам не¬
знакомые студенты и курсистки с деньгами, собранными
на вечеринках и концертах ***, обращались еще и за раз¬
ными сведениями или предложениями помощи для ши¬
тья белья и доставки книг. В. Н. Фигнер, в 1876 г. вер¬
нувшаяся из-за границы, с своей стороны организовала
помощь подсудимым по «проиессу 50-тн», так чго они
были хорошо снабжены деньгами и всем необходимым
при отправке на каторгу и в ссылку. <...>
*	В нашем распоряжении была прекрасно составленная биб¬
лиотека Ник. Фед. Жохова (мужа покойной сестры), он был секре¬
тарем в сенате и с замечательным искусством копировал подписи
на нелегальных паспортах.
** Освобожденная в марте 1876 г. на поруки, я приняла дея¬
тельное участие в этом деле.
*** Даже на лекциях и всяких собраниях молодежи постоянно
пускали в ход «шапку» для сбора денег в пользу заключенных.

77. А. Кропоткин
ЗАПИСКИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА
XII
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
это время развивалось сильное движе¬
ние среди русской интеллигентной мо¬
лодежи. Крепостное право было отме¬
нено. Но за два с половиной века су-
__ ществования оно породило целый мир
привычек и обычаев, созданных рабством. Тут было и
презрение к человеческой личности, и деспотизм отцов,
и лицемерное подчинение со стороны жен, дочерей и сы¬
новей. В начале XIX века бытовой деспотизм царил и
в Западной Европе. Массу примеров дали Теккерей и
Диккенс, но нигде он не расцвел таким пышным цве¬
том, как в России. Вся русская жизнь—в семье, в отно¬
шениях начальника к подчиненному, офицера к солдату,
хозяина к работнику — была проникнута им. Создался
целый мир привычек, обычаев, способов мышления,
предрассудков и нравственной трусости, выросший на
почве бесправия. Даже лучшие люди того времени пла¬
тили широкую дань этим нравам крепостного права.
Против них закон был бессилен. Лишь сильное об¬
щественное движение, которое нанесло бы удар самому
корню зла, могло преобразовать привычки и обычаи по¬
вседневной жизни. И в России это движение — борьба
за индивидуальность — приняло гораздо более мощный
характер и стало более беспощадно в своем отрицании,
чем где бы то ни было. Тургенев в своей замечательной
повести «Отцы и дети» назвал его «нигилизмом» 1.
В Западной Европе нигилизм понимается совершен¬
но неверно; в печати, например, постоянно смешивают
его с терроризмом и упорно называют нигилизмом то
86

революционное движение, которое вспыхнуло в России
к концу царствования Александра II и закончилось тра¬
гической его смертью. Все это основано на недоразуме¬
нии. Смешивать нигилизм с терроризмом2 — все равно
что смешать философское движение, как, например,
стоицизм или позитивизм, с политическим движением,
например, республиканским. Терроризм был порожден
особыми условиями политической борьбы в данный исто¬
рический момент. Он жил и умер. Он может вновь вос¬
креснуть и снова умереть. Нигилизм же наложил у нас
свою печать на всю жизнь интеллигентного класса, и
эта печать не скоро изгладится. Нигилизм без его гру¬
боватых крайностей, неизбежных, впрочем, в каждом
молодом движении, придал нашей интеллигенции тот
своеобразный оттенок, которого, к великому нашему
сожалению, мы, русские, не находим в западноевропей¬
ской жизни. Тот же нигилизм, в одном из своих много¬
численных проявлений, придает многим нашим писате¬
лям их искренний характер, их манеру «мыслить вслух»,
которые так поражают европейских читателей.
Прежде всего нигилизм объявил войну так называе¬
мой условной лжи культурной жизни. Его отличитель¬
ной чертой была абсолютная искренность. И во имя ее
нигилизм отказался сам — и требовал, чтобы то же сде¬
лали другие — от суеверий, предрассудков, привычек и
обычаев, существования которых разум не мог оправ¬
дать. Нигилизм признавал только один авторитет — ра¬
зум, он анализировал все общественные учреждения и
обычаи и восстал против всякого рода софизма, как бы
последний ни был замаскирован.
Он порвал, конечно, с суеверием отцов. По философ¬
ским своим понятиям нигилист был позитивист, атеист,
эволюционист в духе Спенсера или материалист3. Он
щадил, конечно, простую и искреннюю веру, являющую¬
ся психологической необходимостью чувства, но зато
беспощадно боролся с лицемерием в христианстве.
Вся жизнь цивилизованных людей полна условной
лжи. Люди, ненавидящие друг друга, встречаясь на
улице, изображают на своих лицах самые блаженные
улыбки; нигилист же улыбался лишь тем, кого он рад
был встретить. Все формы внешней вежливости, кото¬
рые являются одним лицемерием, претили ему. Он
усвоил себе несколько грубоватые манеры как протест
против внешней полированное™ отнов4. Нигилисты ви¬
дели, как отцы гордо позировали идеалистам и санти-
87

менталпсгам, что не мешало им быть настоящими дика¬
рями по отношению к женам, детям и крепостным.
И они восстали против этого сантиментализма, отлично
уживавшегося с вовсе не идеальным строем русской
жизни. Искусство тоже подпало под это широкое отри¬
цание. Нигилисту были противны бесконечные толки
о красоте, об идеале, искусстве для искусства, эстетике
и тому подобном, тогда как и всякий предмет искусства
покупался на деньги, выколоченные у голодающих кре¬
стьян или у обираемых работников. Он знал, что так
называемое «поклонение прекрасному» часто было лишь
маской, прикрывавшей пошлый разврат. Нигилист тогда
еще отлил беспощадную критику искусства в одну фор¬
мулу: «Пара сапог важнее всех ваших мадонн и всех
утонченных разговоров про Шекспира».
Брак без любви и брачное сожитие без дружбы —
нигилист отрицал. Девушка, которую родители застав¬
ляли быть куклой в кукольном домике и выйти замуж
по расчету, предпочитала лучше оставить свои наряды
и уйти из дома. Она надевала самое простое, черное
шерстяное платье, остригала волосы и поступала на
высшие курсы, с целыо добиться личной независимости.
Женщина, видевшая, что брак перестал быть браком,
что ни любовь, ни дружба не связывают ее больше
с мужем, порывала со всем и мужественно уходила
с детьми, предпочитая одиночество и зачастую нищету
вечной лжи и разладу с собою.
Нигилист вносил свою любовь к искренности даже
в мелкие детали повседневной жизни. Он отказался от
условных форм светской болтовни и выражал свое мне¬
ние резко и прямо, даже с некоторой аффектацией вне¬
шней грубоватости.
В Иркутске мы собирались раз в неделю в клубе, где
танцовали. Одно время я усердно посещал эти вечера,
но потом мало-помалу отстал, отчасти из-за работы. Раз
как-то одна из дам спросила моего молодого приятеля,
почему это меня не видно в клубе уже несколько не¬
дель.
—	Когда Кропоткину нужен моцион, он ездит вер¬
хом,— грубовато отрубил приятель.
—	Почему же ему не заглянуть и не посидеть с на¬
ми не ганцуя? — вставила одна из дам.
—	Л что ему здесь делать? — отрезал по-нигилисти-
чьи мой друг. — Болтать с вами про моды и тряпки?
Вся эта дребедень уже надоела ему.
88

—	Но ведь он бывает иногда у Манечки такой-то,—
нерешительно заметила одна из барышень.
—	Да, но она занимающаяся девушка, — отрубил
приятель. — Он дает ей уроки немецкого языка.
Должен сказать, что эта, бесспорно, грубоватая от¬
поведь имела благие результаты. Большинство иркут¬
ских девушек скоро стало осаждать брата, нашего прия¬
теля и меня просьбами посоветовать им, что читать и
чему учиться.
С той же самою откровенностью нигилист отрезывал
своим знакомым, что все их соболезнования о «бедном
брате» — народе — одно лицемерие, покуда они живут
в богато убранных палатах, на счет народа, за который
так болеют душой. С той же откровенностью нигилист
заявлял крупному чиновнику, что тот не только не за¬
ботится о благе подчиненных, а попросту — вор.
С некоторой суровостью нигилист дал бы отгюр и
«даме», болтающей пустяки и похваляющейся «женст¬
венностью» своих манер и утонченностью туалета. Он
прямо сказал бы ей: «Как вам не стыдно болтать глу¬
пости и таскать шиньон из фальшивых волос?» Ниги¬
лист желал прежде всего видеть в женщине товарища,
человека, а не куклу, не «кисейную барышню». Он абсо¬
лютно отрицал те мелкие знаки внешней вежливости,
которые оказываются так называемому «слабому полу».
Нигилист не срывался с места, чтобы предложить его
вошедшей даме, если он видел, что дама не усгала и в
комнате есть еще другие стулья. Он держался с ней
как с товарищем. Но если девушка, хотя бы и совер¬
шенно ему незнакомая, проявляла желание учиться
чему-нибудь, он помогал ей уроками и готов был хоть
каждый день ходить на другой конец города. Молодой
человек, который пальцем не шевельнул бы, чтобы по¬
двинуть барышне чашку чая, охотно передавал девуш¬
ке, приехавшей на курсы в Москву или в Петербург,
свой единственный урок и свой единственный зарабо¬
ток, причем говорил:	«Нечего благодарить, мужчине
легче найти работу, чем женщине, — вовсе не рыцар¬
ство, а простое равенство».
И Тургенев, и Гончаров пытались изобразить этот
новый тип в своих романах. Гончаров в «Обрыве» дал
портрет с живого лица, но вовсе не типичного предста¬
вителя класса; поэтому Марк Волохов только карика¬
тура на нигилизм. Тургенев был слишком тонкий худож¬
ник и слишком уважал новый тип, чтобы быть способ¬
89

ным на карикатуру, но и его Базаров не удовлетворял
пас. Мы в то время нашли его слишком грубым, напри¬
мер, в отношениях к старикам родителям, а в особен¬
ности, мы думали, что он слишком пренебрегал своими
обязанностями как гражданин. Молодежь не могла быть
удовлетворена исключительно отрицательным ко всему
отношением тургеневского героя. Нигилизм, с его декла¬
рацией прав личности и отрицанием лицемерия, был
только переходным моментом к появлению «новых лю¬
дей», не менее ценивших индивидуальную свободу, но
живших, вместе с тем, для великого дела. В нигилистах
Чернышевского, выведенных в несравненно менее худо¬
жественном романе «Что делать?», мы уже видели луч¬
шие портреты самих себя.
Но «горек хлеб, возделанный рабами», писал Некра¬
сов5. Молодое поколение отреклось от этого хлеба и от
богатств, накопленных отцами при помощи подневоль¬
ного труда людей — крепостных или закабаленных на
фабрике.
Вся Россия читала с удивлением во время процесса
каракозовцев6, что подсудимые, владевшие значитель¬
ными состояниями, жили по три, по четыре человека
в одной комнате, никогда не расходовали больше чем
по десяти рублей в месяц на каждого, и все состояние
отдавали на устройство кооперативных обществ, арте¬
лей, в которых сами работали. Пять лет спустя тысячи
молодых людей, цвет России, поступили так же. Их ло¬
зунг был «в народ». В начале шестидесятых годов почти
в каждой богатой семье происходила упорная борьба
между отцами, желавшими поддержать старые порядки,
и сыновьями и дочерьми, отстаивавшими свое право
располагать собою согласно собственным идеалам. Мо¬
лодые люди бросали военную службу, конторы, при¬
лавки и стремились в университетские города. Девушки,
получившие аристократическое воспитание, приезжали
без копейки в Петербург, Москву и Киев, чтобы на¬
учиться делу, которое могло бы их освободить от неволи
в родительском доме, а впоследствии, может быть, и от
мужского ярма. Многие из них добились этой личной
свободы после упорной и суровой борьбы. Теперь они
жаждали приложить с пользою приобретенное знание;
они думали не о личном удовольствии, а о том, чтобы
дать народу то знание, которое освободило их самих.
Во всех городах, во всех концах Петербурга возни¬
кали кружки саморазвития. Здесь тщательно изучали
90

труды философов, экономистов и молодой школы рус¬
ских историков. Чтение сопровождалось бесконечными
спорами. Целью всех этих чтений и споров было — раз¬
решить великий вопрос, стоявший перед молодежью: ка¬
ким путем может она быть наиболее полезна пароду?
И постепенно она приходила к выводу, что существует
лишь один путь. Нужно идти в народ и жить его жиз¬
нью. Молодые люди отправлялись поэтому в деревню
как врачи, фельдшера, народные учителя, волостные пи¬
саря. Чтобы еще ближе соприкоснуться с народом, мно¬
гие пошли в чернорабочие, кузнецы, дровосеки. Девуш¬
ки сдавали экзамены на народных учительниц, фельд¬
шериц, акушерок и сотнями шли в деревню, где безза¬
ветно посвящали себя служению беднейшей части на¬
рода.
У всех них не было никакой еще мысли о револю¬
ции, о насильственном переустройстве общества по опре¬
деленному плану. Они просто желали обучить народ
грамоте, просветить его, помочь ему каким-нибудь об¬
разом выбраться из тьмы и нищеты и в то же время
узнать у самого народа, каков его идеал лучшей соци¬
альной жизни.
Когда я возвратился из Швейцарии, то нашел это
движение в полком разгаре.
XIII
<...> Вскоре после моего возвращения из-за гра¬
ницы Дмитрий [Клеменц] предложил мне поступить
в кружок, известный в то время среди молодежи под
названием кружка Чайковского. Под этим именем он
сыграл важную роль в социальном развитии России и
под тем же именем перешел в историю.
—	Члены нашего кружка большею частью конститу¬
ционалисты,— сказал мне Клеменц, — но все они пре¬
красные люди7. Они готовы принять всякую честную
идею. У них много друзей повсюду в России; вы сами
увидите впоследствии, что можно сделать.
Я был уже знаком с Н. В. Чайковским и некоторы¬
ми членами его кружка. Чайковский произвел на меня
обаятельное впечатление с первого же раза. И до на¬
стоящего времени в продолжение многих лет наша дру¬
жба не поколебалась.
Кружок возник из очень небольшой группы мужчин
и женщин, — в числе последних была Софья Перовская
91

и три сестры Корниловы, — соединившихся для самооб¬
разования и самоусовершенствования. В 1869 году Не¬
чаев попытался организовать тайное революционное об¬
щество из молодежи, желавшей работать среди народа.
Но для достижения своей цели он прибег к приему ста¬
ринных заговорщиков и не останавливался даже пред
обманом, чтобы заставить членов сообщества следовать
за собою. Такие приемы не могут иметь успеха в Рос¬
сии, и скоро нечаевская организация рухнула. Всех чле¬
нов арестовали; нескольких лучших люден из русской
интеллигенции сослали в Сибирь, прежде чем они успе¬
ли сделать что-нибудь. Кружок саморазвития, о кото¬
ром я говорю, возник из желания противодействовать
нечаевским способам деятельности. Чайковский и его
друзья рассудили совершенно верно, что нравственно
развитая личность должна быть в основе всякой орга¬
низации, независимо от того, какой бы политический
характер она потом пи приняла и какую бы программу
деятельности она ни усвоила под влиянием событии.
Вот почему кружок Чайковского, постепенно раздвигая
свою программу, так широко распространился по Рос¬
сии и достиг таких серьезных результатов. Поэтому
также впоследствии, когда свирепые преследования со
стороны правительства породили революционную борь¬
бу, кружок выдвинул ряд выдающихся деятелей и дея¬
тельниц, павших в бою с самодержавием.
В то время, то есть в 1872 году, кружок не имел
в себе ничего революционного. Если бы он остался про¬
стым кружком саморазвития, то члены его скоро зака¬
менели бы, как в ските. Но кружок нашел подходящую
работу. Чайковцы стали распространять хорошие книги.
Они покупали целыми изданиями сочинения Лассаля,
Флеровского-Берви («О положении рабочего класса
б России»), Маркса, труды по русской истории и рас¬
пространяли их среди студентов в провинциальных го¬
родах. Через несколько лет в «тридцати восьми губер¬
ниях Российской империи», употребляя подсчет обвини¬
тельного акта8, не было сколько-нибудь значительного
города, где кружок не имел бы товарищей, занимав¬
шихся распространением этого рода литературы. С тече¬
нием времени, под влиянием общего хода событий и по¬
буждаемый вестями, прибывавшими из Западной Евро¬
пы, о быстром росте рабочего движения, кружок все
больше становился центром социалистической пропа¬
ганды среди учащейся молодежи и естественным по*
92

средником между членами провинциальных кружков.
А затем наступил день, когда преграда, отделявшая
студентов от работников, рухнула и завязались прямые
сношения с петербургскими и отчасти провинциальными
рабочими. В это самое время, весной 1872 года, я при¬
соединился к кружку.
Мои читатели в Западной Европе, вероятно, немало
были разочарованы, когда узнали, что принятие в тай¬
ное общество не сопровождалось никакими клятвами и
обрядами, о которых так много наговорили им романи¬
сты. Ничего этого, конечно, не было. Даже одна мысль
о ритуале приема насмешила бы нас и вызвала бы со
стороны Клеменна такую саркастическую усмешку, от
которой любитель церемоний, если бы такой нашелся,
устыдился бы. У кружка даже не было устава. В члены
принимались только хорошо известные люди, испытан¬
ные много раз, так что им можно было безусловно до¬
верять. Прежде чем принять нового члена, характер его
обсуждался со всею откровенностью, присущею нигили¬
стам.
Малейший признак неискренности или сомнения — и
его не принимали. Чайковцы не гнались за тем, чтобы
набрать побольше членов. Тем меньше стремились они
к тому, чтобы непременно руководить всеми многочис¬
ленными кружками, зарождавшимися в столицах и в
провинции, и взять, так сказать, на откуп все движение
среди молодежи. С большинством из кружков мы были
в дружеских сношениях; мы помогали им, и они помо¬
гали нам; но мы не покушались на их независимость.
Наш кружок оставался тесной семьей друзей. Нико¬
гда впоследствии я не встречал такой группы идеально
чистых и нравственно выдающихся людей, как те чело¬
век двадцать, которых я встретил на первом заседании
кружка Чайковского. До сих пор я горжусь тем, что
был принят в такую семью.
XIV
Когда я присоединился к чайковцам, они горячо спо¬
рили о том, какой характер следует придать их деятель¬
ности. Некоторые стояли за революционную и социали¬
стическую пропаганду среди учащейся молодежи. Дру¬
гие же держались того мнения, что у кружка должна
быть одна цель: подготовить людей, которые могли бы
поднять громадную косную рабочую массу, а потом
93

стояли бы за перенесение центра агитации в среду кре¬
стьян и городских работников. Такие же споры шли во
всех кружках и группах, которые тогда возникали в Пе¬
тербурге и в провинциальных городах. И всюду сторон¬
ники второй программы брали верх.
Впрочем, когда мне поручили составить программу
нашего кружка и я ставил целью движения крестьян¬
ские восстания и намечал захват земли и всей собст¬
венности, на моей стороне были только Перовская, Крав-
чинский, Чарушин и Тихомиров. Но все мы были со¬
циалистами.
Если бы молодежь того времени была только за аб¬
страктный социализм, она удовлетворилась бы тем, что
выставила бы несколько общих принципов, например,
о желательности в более или менее отдаленном буду¬
щем коммунистического владения орудиями производ¬
ства, а затем занялась бы политической агитацией.
В Западной Европе и Америке так именно и поступают
социалисты, вышедшие из средних классов. Но русская
молодежь того времени подошла к социализму совсем
иным путем. Молодые люди не строили теории социа¬
лизма, а становились социалистами, живя не лучше, чем
работники, не различая в кругу товарищей между «мо¬
им» и «твоим» и отказываясь лично пользоваться состо¬
яниями, полученными по наследству. Они поступали по
отношению к капитализму так, как, по совету Толстого,
следует поступить по отношению к войне: то есть вме¬
сто того, чтобы критиковать войну и в то же время но¬
сить мундир, каждый должен отказаться от военной
службы и от ношения оружия. Таким же образом моло¬
дые люди, каждый и каждая за себя, отказывались от
пользования доходами родителей. Такая молодежь не¬
избежно должна была пойти в народ—и она пошла.
Тысячи молодых людей и девушек уже оставили дома
своих родителей и жили в деревнях и в фабричных го¬
родах иод всевозможными видами. Это не было органи¬
зованное движение, а стихийное: одно из тех массовых
движений, которые наблюдаются в моменты пробужде¬
ния человеческой совести. Теперь, когда начали возни¬
кать небольшие организованные кружки, готовившиеся
сделать систематическую попытку распространения идей
свободы и революции, самая сила вещей толкнула их на
путь пропаганды среди крестьян и городских рабочих.
Различные писатели пробовали объяснить движение
в народ влиянием извне. Влияние эмигрантов — люби¬
94

мое объяснение всех полиций всего мира. Нет никакого
сомнения, что молодежь прислушивалась к мощному го¬
лосу Бакунина; верно также и то, что деятельность Ин¬
тернационала производила на нас чарующее впечатле¬
ние. Но причины движения в народ лежали гораздо
глубже. Оно началось раньше, чем «заграничные агита¬
торы» обратились к русской молодежи, и даже раньше
возникновения Интернационала. Оно обозначилось уже
в каракозовских кружках в 1866 году. Его видел еще
раньше Тургенев в 1859 году и отметил в общих чертах.
В кружке чайковцев я всеми силами содействовал раз¬
витию этого уже наметившегося движения; но в этом
отношении мне приходилось только плыть по течению,
которое было гораздо сильиее, чем усилие отдельных
личностей. <...>
XV
Те два года, что я проработал в кружке Чай¬
ковского, навсегда оставили во мне глубокое впечатле¬
ние. В эти два года моя жизнь была полна лихорадоч¬
ной деятельности, Я познал тот мощный размах жизни,
когда каждую секунду чувствуешь напряженное трепе¬
тание всех фибр внутреннего я, тот размах, ради кото¬
рого одного только и стоит жить. Я находился в семье
людей, так тесно сплоченных для общей цели, и взаим¬
ные отношения которых были проникнуты такой глубо¬
кой любовыо к человечеству и такой тонкой деликат¬
ностью, что не могу припомнить ни одного момента, ко¬
гда жизнь нашего кружка была бы омрачена хотя бы
малейшим недоразумением. Этот факт оценят в особен¬
ности те, которым приходилось когда-нибудь вести по¬
литическую агитацию.
Прежде чем совершенно оставить ученую деятель¬
ность, я считал моею обязанностью закончить для Гео¬
графического общества отчет о поездке в Финляндию,
а также и другие географические работы. Мои новые
друзья так и советовали мне. «Нехорошо было бы по¬
ступить иначе», — говорили они. Поэтому я засел усер¬
дно за работу, чтобы поскорее закончить мои книги по
географии и геологии.
Наш кружок собирался часто, и я никогда не про¬
пускал сходок. Мы собирались тогда в предместье Пе¬
тербурга, в домике, который сняла Софья Перовская,
жившая под паспортом жены мастерового.
95

Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрас¬
ные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы
все любили. С Кувшинской и с женой Синегуба и с дру¬
гими все здоровались по-товарищески, но при виде Пе¬
ровской у каждого из нас лицо расцветало в широкую
улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания
и только буркнет: «Л вы ноги вытрите, не натаскивайте
грязи».
Перовская, как известно, родилась в аристократиче¬
ской семье. Отец ее одно время был петербургским во¬
енным губернатором. С согласия матери, обожавшей
дочь, Софья Перовская оставила родной дом и посту¬
пила на высшие курсы, а потом, с гремя сестрами Кор¬
ниловыми, дочерьми богатого фабриканта, основала гот
маленький кружок саморазвития, из которого впослед¬
ствии возник наш. Теперь, в повязанной платком ме¬
щанке в ситцевом платье, в мужских сапогах таскав¬
шей воду из Невы, никто ие узнал бы барышни, кото¬
рая недавно блистала в аристократических петербург¬
ских салонах9. По нравственным воззрениям она была
ригористка, но отнюдь не «проповедница». Когда она
была недовольна кем-нибудь, то бросала на него стро¬
гий взгляд исподлобья, но в нем виделась открытая,
великодушная натура, которой все человеческое не
было чуждо. Только по одному пункту она была непре¬
клонна. «Бабник», — выпалила она однажды, говоря
о ком-то, и выражение, с которым она произнесла это
слово, не отрываясь от работы, навеки врезалось в мо¬
ей памяти.
Говорила Перовская мало, но думала много и силь¬
но. Достаточно посмотреть на ее портрет, на ее высокий
лоб и выражение лица, чтобы понять, что ум ее был
вдумчивый и серьезный, что поверхностно увлекаться
было не в ее натуре, что спорить она не станет, а если
выскажет свое мнение, то будет отстаивать его, пока
не убедится, что переубедить спорящего нельзя.
Перовская была «народницей» до глубины души и в
то же время революционеркой и бойцом чистейшего за¬
кала. Ей не было надобности украшать рабочих и кре¬
стьян вымышленными добродетелями, чтобы полюбить
их и работать для них. Она брала их такими, как они
есть, и раз, помню, сказала мне: «Мы затеяли большое
дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на
нем, но сделать его надо». Ни одна из женщин нашего
кружка не отступила бы пред смертью на эшафоте.
96

Каждая из них взглянула бы смерти прямо в глаза. Но
в то время, в этой стадии пропаганды, никто об этом
еще не думал. Извесшый портрет Перовской очень по¬
хож на нее. Он хорошо передает ее сознательное муже¬
ство, ее открытый, здравый ум и любящую душу. Нико¬
гда еще женщина не выразила так всего чувста любя¬
щей души, как Перовская в том письме к матери, кою-
рое она написала за несколько часов до того, как взо¬
шла на эшафот 10.
За исключением двух-трех, все женщины нашего кру¬
жка сумели бы взглянуть смерти бесстрашно в глаза и
умереть, как умерла Перовская. Если бы в 1881 году
они не были уже в тюрьмах и в Сибири, они были бы
в Исполнительном комитете, и доведись нм взойти па
эшафот, взошли бы бесстрашно. Но в те ранние годы
движения никто из них, да и большинство из мужчин
не предвидели возможности такого исхода движения.
Перовская же, должно быть, с самого начала сказала
себе, что к чему бы ни привела агитация, она нужна,
а если она приведет к эшафоту — пусть так: стало быть,
это будет нужная жертва.
Следующий случай покажет, каковы были остальные
женщины, принадлежащие к нашему кружку. Раз но¬
чью мы с Куиреяновым отправились с важным сообще¬
нием к Варваре Батюшковой. Было уже далеко за пол¬
ночь; но так как мы увидали свет в ее окне, то подня¬
лись по лестнице. Батюшкова сидела в маленькой ком¬
натке за столом и переписывала программу нашего
кружка. Мы знали ее решительность, и нам пришла
в голову мысль выкинуть одну из тех глупых шугок,
которые люди иногда считают остроумными.
—	Батюшкова, мы пришли за вами, — начал я.—
Мы хотим сделать почти безумную попытку освободить
товарищей из крепости.
Батюшкова не задала ни одного вопроса. Она поло¬
жила перо, спокойно поднялась и сказала: «Идем!» Она
произнесла это так просто, что я сразу понял, как глу¬
па была моя шутка, и признался во всем. Она опять
опустилась на стул, и на глазах у ней блеснули слезы.
«Так это была только шутка? — переспросила она с уп¬
реком.— Как можно этим шутить’» Я вполне понял
жестокость моих слов.
Другим общим любимцем нашего кружка был Сер¬
гей Кравчниский, хорошо известный в Англии и в Аме¬
рике пол псевдонимом Степняка. Мы иногда называли

его Младенцем, так мало заботился он о собственной
безопасности. Но эта беззаботность являлась результа¬
том бесстрашия, которое, в конце концов, бывает часто
лучшим средством спастись от преследований полиции.
Он скоро стал хорошо известен рабочим как пропаган¬
дист под именем Сергея, и поэтому полиция усиленно
его разыскивала. Несмотря ка это, он не принимал ни¬
каких мер предосторожности. Помнится, раз па сходке
ему задали большую головомойку за то, что товарищи
сочли большой неосторожностью. Сергей, по обыкнове¬
нию, опоздал на сходку, и, чтобы попасть вовремя, он,
одетый мужиком, в полушубке помчался бегом по сере¬
дине Литейной.
—	Как же можно так делать? — упрекали его. — Ты
мог возбудить подозрение, и тебя забрали бы как про¬
стого вора!
Но я желал бы, чтобы все были так осторожны, как
Сергей, в тех случаях, когда могли быть скомпромети¬
рованы другие.
Мы сблизились с ним впервые по поводу книги Стэн¬
ли «Как я нашел Ливингстона». Раз наша сходка затя¬
нулась до полуночи; когда мы уже собирались расхо¬
диться, вошла с книгой одна из Корниловых и спросила,
кто из нас возьмется перевести к восьми часам утра
шестнадцать страниц английского текста. Я взглянул
на размер страниц и сказал, что если кто-нибудь помо¬
жет мне, то работу можно сделать за ночь. Вызвался
Сергей, и к четырем часам утра печатный лист был пе¬
реведен. Мы прочитали друг другу наши переводы, при¬
чем один следил по английскому тексту. Затем мы опо¬
рожнили горшок каши, который оставили для нас на
столе, и вместе вышли, чтобы возвратиться домой.
С той ночи мы стали близкими друзьями.
Я всегда любил людей, умеющих работать и выпол¬
няющих свою работу как следует. Поэтому перевод Сер¬
гея и его способность быстро работать уже расположили
меня в его пользу. Когда же я узнал его ближе, то
сильно полюбил его за честный, открытый характер, за
юношескую энергию, за здравый смысл, за выдающийся
ум и простоту, за верность, смелость и стойкость. Сер¬
геи много читал и много д>мал, и оказалось, мы
держались одинаковых взглядов на революционный ха¬
рактер начатой нами борьбы. Он б&л лет на десять мо¬
ложе меня и, быть может, не вполне еще отдавал себе
отчет, какую упорную борьбу вызовет предстоящая ре¬
98

волюция. Впоследствии он с большим юмором расска¬
зывал эпизод из своего раннего хождения в парод.
«Раз, — рассказывал он, — идем мы с товарищем по до¬
роге. Нагоняет нас мужик на дровнях. Я стал толко¬
вать ему, что податей платить не следует, что чиновники
грабят народ и что по писанию выходит, что надо бун¬
товать. Мужик стегнул коня, по и мы прибак&лн шагу.
Он погнал лошадь трусцой, но и мы побежали вслед,
и все время продолжал я ему втолковывать насчет по¬
датей и бунта. Наконец мужик пустил коня вскачь, но
лошаденка была дрянная, так что мы ие отставали от
саней и пропагандировали крестьянина, покуда совсем
перехватило дыханье».
Некоторое время Сергей жил в Казани, и мне при¬
ходилось вести с ним переписку. Он ненавидел шиф¬
ровку писем, поэтому я предложил ему другой способ
переписки, который часто и прежде применялся для
конспиративных целей. Вы пишете самое обыкновенное
письмо о разных разностях, но в нем следуем читать
только некоторые слова, например, пятое. Так, вы пи¬
шете: «Прости, что пишу второпях. Приходи ко мне се¬
годня вечером. Завтра утром я должен поехать к се¬
стре Лизе. Моему брату Николаю стало хуже. Теперь
уже поздно сделать операцию». Читая каждое пятое
слово, получается:	«Приходи завтра к Николаю поз¬
дно».
Очевидно, что при такой переписке приходилось пи¬
сать письма на шести-семи страницах, чтобы передать
одну страницу сообщений. Нужно было, кроме того,
изощрять воображение, чтобы выдумать письмо, в ко¬
торое можно было втиснуть все необходимое, Сергею,
от которого невозможно было добиться зашифрованного
письма, очень понравился этот способ переписки. Он
строчил мне послания, содержавшие целые повести с по¬
трясающими эпизодами и драматической развязкой.
Впоследствии он говорил мне, что эти письма помогли
ему развить беллетристический талант. Если у кого есть
дарование, то все содействует его развитию.
В январе или феврале 1874 года я жил в Москве
в гостях у сестры Леночки. Она жила тогда в малень¬
ком сереньком домике в Москве, в Малом Власьевском
переулке, почти напротив дома отца (который отец ку¬
пил у генерала Пуля). Раз рано утром мне сказали, что
меня желает видеть какой-то крестьянин. Я вышел и
увидал Сергея, который только что бежал из Тверской
99

губериии. Он был очень силен и ходил по деревням,как
пильщик, вместе с другим таким же силачом, отставным
офицером Рогачевым. Работа была очень тяжела, в осо¬
бенности для непривычных рук; но и Рогачев и Сергей
полюбили ее. Никто не узнал бы в здоровых пильщи¬
ках двух бывших офицеров. Они ходили таким обра¬
зом, не возбуждая подозрения, недели две, смело про¬
пагандируя направо и налево. Иногда Сергей, знавший
евангелие почти наизусть, толковал его мужикам и до¬
казывал стихами из него, что следует начать бунт. Ино¬
гда он толковал от великих экономистов. Крестьяне
слушали пропагандистов, как настоящих апостолов, во¬
дили их из избы в избу и отказывались брать деньги
за харчи. В две недели пропагандисты создали настоя¬
щее брожение в нескольких деревнях. Молва про них
распространилась широко вокруг. Старые и молодые
крестьяне стали шептаться по амбарам про «ходоков»
и начали громче говорить, что скоро землю отберут от
господ, которых царь возьмег на жалованье. Молодежь
стала посмелее по отношению к полиции и говорила:
«Подождите, скоро придет наш черед. Не будете вы,
иродово племя, верховодить над нами!» Но слава пиль¬
щиков дошла и до станового, и их забрали. Отдан был
приказ доставить их в сган, находившийся верстах
в двадцати. Повели их под конвоем несколько мужиков.
По пути пришлось проходить деревней, где был храмо¬
вой праздник.
—	Кто такие? Арестанты? Ладно. Валяй к нам, дя¬
деньки,— говорили пировавшие мужики.
Арестантов и стражу задержали на целый день, водя
их из избы в избу и угощая брагой. Стражники не за¬
ставляли себя упрашивать долго. Они пили и убеждали
арестантов тоже пить. «К счастью, — рассказывал Сер¬
гей,— брага обходила кругом в таком большом жбане,
что никто не мог видеть, сколько я пью, когда я при¬
кладывался к посудине». К вечеру стража перепилась;
и так как она не хотела предстать в таком виде перед
становым, то решено было заночевать в деревне. Сергей
все время беседовал с крестьянами. Он говорил им от
евангелия о несправедливых порядках на земле. Они
слушали его и жалели, что таких хороших людей ведут
в стан. Когда все укладывались спать, один из моло¬
дых конвойных шепнул Сергею: «Ворота я притворю
только, — не запру на запор». Сергей и Рогачев поняли
намек. Когда все заснули, они выбрались на улицу и
100

пошли скорым шагом и к пяти часам утра были уже
верстах в двадцати пяти от деревни, на полустанке, где
с первым поездом отправились в Москву. Сергей тут и
остался. В Москве Сергей приютился у Лебедевых: они
были, кажется, знакомы с нашим московск1ы кружком.
Тут он встретил Татьяну Лебедеву11, которая впослед¬
ствии сыграла видную роль в Исполнительном комитете
партии «Народной воли», а тогда была молодой девуш¬
кой из барской семьи. Вероятно, Сергей имел ее больше
всего в виду, когда писал свой полуавтобиографический
роман «Андрей Кожухов». Потом, когда нас всех в Пе¬
тербурге арестовали, московский кружок, в котором
вдохновителями были он и Войнаральскпй, сделался
главным центром агитации.
Говоря о Сергее, я забежал вперед, а теперь возвра¬
щусь к весне 1872 года, когда я вступил в кружок чай¬
ковцев. В это время там и сям пропагандисты селились
небольшими группами, под различными видами, в горо¬
дах, деревнях. Устраивались кузницы, другие садились
на землю, и молодежь из богатых семей работала в этих
мастерских или же в поле, чтобы быть в постоянном
соприкосновении с трудящимися массами. В Москве не¬
сколько бывших цюрихских студенток основали свою
собственную организацию и сами поступили на ткацкие
фабрики, где работали по четырнадцати — шестнадцати
часов в день и вели в общих казармах тяжелую непри¬
глядную жизнь русских фабричных женщин. То было
великое подвижническое движение, в котором, но мень¬
шей мере, принимало активное участие от двух до трех
тысяч человек, причем вдвое или втрое больше этого
сочувствовало и всячески помогало боевому авангарду.
Наш петербургский кружок регулярно переписывался
(конечно, при помощи шифров) с доброй половиной этой
армии.
Мы скоро нашли недостаточной легальную литера¬
туру, в которой строгая цензура запрещала всякий на¬
мек на социализм, и завели за границей собственную
типографию. Приходилось, конечно, составлять особые
брошюры для рабочих и крестьян, так что у «литера¬
турного комитета», членом которого я состоял, работы
всегда было много. Сергей написал некоторые из этих
брошюр, между прочим, «Слово на великий пяток»,
в духе Ламенне; в другой же—«Мудрица Наумовна» —
он излагал социалистическое учение в форме сказки12.
Обе брошюры имели большой успех. Книги и брошюры,
101

отпечатанные за границей, ввозились в Россию контра¬
бандой, тюками складывались в известных местах, а по¬
том рассылались местным кружкам, которые распро¬
страняли уже литературу среди крестьян и рабочих. Для
нсего этого требовалась громадная организация, частые
поездки за границу, обширная переписка. В особенности
это нужно было, чтобы охранять наших помощников и
книжные склады от полиции. У нас имелись специаль¬
ные шифры для каждого из провинциальных кружков,
и часто, после шести- или семичасового обсуждения
мельчайших подробностей, женщины, не доверявшие
нашей аккуратности в шифрованной переписке, рабо¬
тали еще ночь напролет, исписывая листы кабалистиче¬
скими знаками и дробными числами.
Маши заседания отличались всегда сердечным отно¬
шением членов друг к другу. Председатель и всякого
рода формальности крайне не по сердцу русским, и у
нас ничего подобного не было. И хотя наши споры бы¬
вали порой очень горячи, в особенности когда обсужда¬
лись «программные вопросы», мы всегда отлично обхо¬
дились без западноевропейских формальностей. До¬
вольно было одной абсолютной искренности, общего же¬
лания разрешить дело возможно лучше и нескрываемого
отвращения ко всякому проявлению театральности. Если
бы кто-нибудь из нас прибег к декламаторским эффек¬
там в речи, мы шутками напомнили бы ему, что цветы
красноречия неуместны. Часто нам приходилось обедать
на сходках же, и наша еда неизменно состояла из чер¬
ного хлеба, соленых огурцов, кусочка сыра или колба¬
сы и жидкого чая вволю. Ели мы так не потому, что
у нас мало было денег (их у нас всегда было много),
но мы считали, что социалисты должны жить так, как
живет большинство рабочих. Деньги же, кроме того,
нужны были на революционное дело.
В Петербурге мы скоро завели обширные знаком¬
ства среди рабочих. За год до моего вступления в кру¬
жок Чайковского Сердюков, юноша, получивший пре¬
красное образование, завел многих приятелей среди за¬
водских рабочих, большая часть которых работала на
казенном оружейном заводе, и устроил кружок человек
в тридцать, собиравшийся для чтения и бесед. Завод¬
ским недурно платили в Петербурге, и холостые жили,
не нуждаясь. Они скоро освоились с радикальной и
социалистической литературой того времени, и Бокль,
Лассаль, Милль, Дрэпер, Шпильгаген стали для них
102

знакомыми именами. По развитию эти заводские мало
чехМ отличались от студентов. Они любили поговорить
о «железном законе заработной платы», о классовой
борьбе и классовом самосознании, о коллективизме, а
также и о свободе — по Миллю, о цивилизации — по
Дрэперу13. «Капитал» Маркса тогда только что вышел,
и мы все его читали, между молодежью тогда еще не
было той узости понятий, какая встречается теперь.
Когда Дмитрий, Сергей и я присоединились к чай-
ковцам, мы втроем часто посещали их кружок и вели
там беседы на различные темы. Однако наши надежды,
что эти молодые люди станут пропагандистами среди
остальных работников, положение которых гораздо хуже
ихнего, не вполне оправдались. В свободной стране они
стали бы обычными ораторами на общественных сход¬
ках, но, подобно привилегированным женевским часов¬
щикам, они относились к простым фабричным с неко¬
торого рода пренебрежением и отнюдь не горели жела¬
нием стать мучениками социалистического дела. Только
после того как большинство из них арестовали и неко¬
торых продержали в тюрьме года по три за то, что они
дерзнули думать как социалисты, после того лишь,
как некоторые измерили всю безграничность россий¬
ского произвола, они стали горячими пропагандистами,
главным образом политической революции.
Мои симпатии влекли меня преимущественно к тка¬
чам и к фабричным рабочим вообще. В Петербург схо¬
дятся тысячи таких работников, которые на лего воз¬
вращаются в свои деревни пахать землю. Эти полукре-
стьяне, полуфабричные приносят в город мирской дух
русской деревни. Революционная пропаганда среди них
шла очень успешно. Мы должны были даже удерживать
рвение наших новых друзей: иначе они водили бы к нам
на квартиры сотни товарищей, стариков и молодежь.
Большинство их жило небольшими артелями, в десять—
двенадцать человек на общей квартире и харчевались
сообща, причем каждый участник вносил ежемесячно
свою долю расходов. На эти-то квартиры мы и отправ¬
лялись. Ткачи скоро познакомили нас с другими арте¬
лями: каменщиков, плотников и тому подобными, и в
некоторых из этих артелей Сергей, Дмитрий, Шишко и
другие товарищи были своими людьми; целые ночи тол¬
ковали они тут про социализм Во многих частях Петер¬
бурга и предместий у нас были особые квартиры, сни¬
маемые товарищами. Туда, особенно к Чарушину и Кув-
103

шинской на Выборгской стороне, и к Синегубу за Нарв-
ской заставой, каждый вечер приходило человек десять
работников, чтобы учиться грамоте и потом побеседо¬
вать. Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся
также на неделю или па две в те деревни, откуда были
родом наши приятели, и там пропагандировали почги
открыто среди крестьян.
Конечно, все те, которые ^ели пропаганду среди ра¬
бочих, переодевались крестьянами. Пропасть, отделяю¬
щая в России «барина» от мужика, так глубока, они
так редко приходят в соприкосновение, что появление
в деревне человека, одетого «по-господски», возбуж¬
дало бы всеобщее внимание. Но даже и в городе поли¬
ция немедленно бы насторожилась, если бы заметила
среди рабочих человека, не похожего на них по платью
и разговору. «Чего ему якшаться с простым народом,
если у пего нет злого умысла?» Очень часто, после обе¬
да в аристократическом доме, а то даже в Зимнем
дворце, куда я заходил иногда повидать приятеля, я
брал извозчика и спешил на бедную студенческую квар¬
тиру в дальнем предместье, где снимал изящное платье,
надевал ситцевую рубаху, крестьянские сапоги и полу¬
шубок и отправлялся к моим приятелям-ткачам, пере¬
шучиваясь по дороге с мужиками. Я рассказывал моим
слушателям про рабочее движение за границей, про
Интернационал, про Коммуну 1871 года. Они слушали
с большим вниманием, стараясь не проронить ни слова,
а затем ставили вопрос: «Что мы можем сделать в Рос¬
сии?» Мы отвечали: «Следует проповедовать, отбирать
лучших людей и организовать их. Другого средства
нет». Мы читали им историю Французской революции
по переделке из превосходной «Истории крестьянина»
Эркмана Шатриана. Все восторгались «г-м Шовеле-
вым», ходившим по деревням и распространявшим за¬
прещенные книги. Все горели желанием последовать его
примеру. «Толкуйте с другими, — говорили мы, — сво¬
дите людей между собою, а когда нас станет больше,
мы увидим, чего можно добиться». Рабочие вполне по¬
нимали нас, и нам приходилось только удерживать их
рвение.
Среди них я проводил немало хороших часов. В осо¬
бенности памятен мне первый день 1874 года, послед¬
ний Новый год, который я провел в России на свободе.
Новый год я встретил в избранном обществе. Говори¬
лось там немало выспренних, благородных слов о граж-
104

далеких обязанностях, о благе народа и тому подобном.
Но во всех этих прочувствованных речах чуялась одна
нота. Каждый из гостей, казалось, был в особенности
занят мыслью, как бы ему сохранить свое собственное
благосостояние» Никто, однако, не смел прямо и от¬
крыто признаться, что он готов сделать только то, что
не сопряжено ни с какими опасностями для него. Со¬
физмы, бесконечный ряд софизмов насчет медленности
эволюции, косности масс, бесполезности жертв высказы¬
вались для того только, чтобы скрыть истинные мотивы
вперемешку с уверениями насчет готовности к жерт¬
вам... Мною внезапно овладела тоска, и я ушел с этого
вечера.
На другое утро я пошел па сходку ткачей. Она про¬
исходила в темном подвале. Я был одет крестьянином
и затерялся в толпе других полушубков. Товариш, кото¬
рого работники знали, представил меня запросто: «Бо¬
родин, мой приятель. Расскажи нам, Бородин, — пред¬
ложил он, — что ты видел за границей». И я принялся
рассказывать о рабочем движении в Западной Европе,
о борьбе пролетариата, о трудностях, которые предстоит
ему преодолеть, о его надеждах.
На сходке большею частью были люди среднего воз¬
раста. Рассказ мой чрезвычайно заинтересовал их, и
они задавали мне ряд вопросов, вполне к делу: о мель¬
чайших подробностях рабочих союзов, о целях Интер¬
национала и о шансах его на успех. Затем пошли во¬
просы, что можно сделать в России и о последствиях
нашей пропаганды. Я никогда не уменьшал опасностей
нашей агитации и откровенно сказал, что думал. «Нас,
вероятно, скоро сошлют в Сибирь, а вас, то есть неко¬
торых из вас, продержат долго в тюрьме за то, что вы
нас слушали». Мрачная перспектива не охладила и не
испугала их. «Что ж, и в Сибири не все, почитай, мед¬
веди живут: есть и люди? Где люди живут, там и мы
не пропадем». «Не так страшен черт, как его малюют».
«Волков бояться, — в лес не ходить». «От сумы и от
тюрьмы не зарекайся».
И когда потом некоторых из них арестовали, они
почти все держались отлично и не выдали никого.
XVI
В те два года, о которых я говорю, было произве¬
дено много арестов как в Петербурге, так и по всей
России. Не проходило месяца без того, чтобы мы недо¬
105

считывались кого-либо из пас или без того, чтобы ие
забрали еще кого-нибудь из членов провинциальных
групп. К концу 1873 года аресты участились. В ноябре
полиция нагрянула на одну из наших главных квартир
за Парвской заставой. Мы потеряли Перовскую, Сине¬
губа и двух других товарищей14. Все сношения с рабо¬
чими в этой части Петербурга пришлось прекратить.
Жандармы стали очень бдительными и сразу замечали
появление студента в рабочем квартале. Мы основали
новое поселение, еще дальше за городом, но и его скоро
пришлось оставить. Среди рабочих шныряли шпионы и
зорко следили за нами. В наших полушубках, с нашим
крестьянским видом Дмитрий, Сергей и я пробирались
незамеченными. Мы продолжали посещать кварталы,
кишевшие жандармами и шпионами. Но положение
Дмитрия и Сергея было очень опасно. Полиция усилен¬
но разыскивала их, так как их имена приобрели широ¬
кую известность в рабочих кварталах. Если бы Кле-
менца или Кравчинского случайно нашли на квартире
знакомых, куда полиция явилась бы с обыском, их бы
немедленно забрали. Бывали периоды, когда Дмитрию
каждый день приходилось разыскивать квартиру, где
он сравнительно спокойно мог бы провести ночь.
—	Могу я переночевать у вас? — спрашивал он, по¬
являясь у товарища в десятом часу вечера.
—	Совсем невозможно! За моей квартирой в послед¬
нее время сильно следят. Лучше ступайте к N.
—	Да я только что от него. Он говорит, что его дом
окружен шпионами.
—	Ну, ступайте к М. Он мой большой приятель и
вне подозрения; но до него далеко. Возьмите извозчика.
Вот деньги.
Но из принципа Дмитрий денег не брал и плелся
пешком на ночлег в противоположный конец города, а
ие то оставался у товарища, к которому ежеминутно
могли нагрянуть с обыском.
В январе 1874 года полиция захватила нашу глав¬
ную цитадель на Выборгской, служившую нам для про¬
паганды среди ткачей. Некоторые из наших лучших
пропагандистов исчезли за таинственными воротами
Третьего отделения. Наш кружок поредел. Собраться на
общую сходку становилось все труднее. Мы напрягали
все усилия, чтобы образовать новые кружки из моло¬
дежи, которая могла бы продолжать дело, когда нас
арестуют. Чайковский был тогда на юге. Мы убедили
106

или попросту заставили Сергея и Дмитрия уехать из
Петербурга. Нас оставалось гогда в Петербурге не боль¬
ше пяти-шести человек, чтобы продолжать дело нашего
кружка. Я же намеревался, как только сделаю доклад
Географическому общее!ву о начатой работе, отпра¬
виться на юг, чтобы там создать род земельной лиги —
нечто вроде той организации, которая достигла таких
грозных размеров в Ирландии в конце семидесятых го¬
дов 15.
Два месяца прошло сравнительно спокойно, но вдруг
в середине марта мы узнали, что почти весь кружок за¬
водских рабочих арестован и вместе с ним бывший сту¬
дент Низовкин, к несчастью, пользовавшийся их дове¬
рием.
Мы были уверены, что Низовкин, выгораживая себя,
выдаст все, что ему известно1-6. Кроме Дмитрия и Сер¬
гея он знал основателя кружка Сердюкова и меня, и
мы предвидели, что на допросах оп, вероятно, назозег
наши настоящие имена. Через несколько дней забрали
двух ткачей, крайне ненадежных парней, замотавших
даже деньги своих товарищей. Они знали меня под име¬
нем Бородина. Эти двое наверное должны были напра¬
вить полицию на след Бородина, одетого по-крестьянски
и говорившего на сходках ткачей. Таким образом, в од¬
ну неделю забрали всех наличных членов нашего круж¬
ка, кроме Сердюкова и меня.
Нам не оставалось ничего другого, как только бе¬
жать из Петербурга, но именно этого мы не хотели. На
наших руках была громадная организация как внутри
России, так и за границей для печатания там наших из¬
даний и ввоза контрабандою. Как оставить, не найдя
заместителей, всю нашу сеть кружков и колоний в со¬
рока губерниях, которую мы с таким трудом создали
в эти годы и с которыми мы вели правильную перепи¬
ску 17? Как, наконец, оставить наши рабочие кружки
в Петербурге и наши четыре различных центра для про¬
паганды среди столичных рабочих? Как бросить все это,
прежде чем мы найдем людей, которые поддержат наши
сношения и переписку? Мы с Сердюковым решили при¬
нять в наш кружок двух новых членов и передать им
все дела. Каждый вечер мы встречались в различных
частях города и усердно работали. Имен и адресов мы
никогда не записывали. Зашифрованы у нас были и
сложены в безопасном месте только адреса по перевоз-
ке книг. Поэтому нам нужно было, чтобы новые члены
107

заучили сотни адресов и десяток шифров. Мы до тех
пор повторяли их нашим новым товарищам, покуда они
не зазубрили их. Каждый вечер мы давали им нагляд¬
ный урок по карте Европейской России, останавливаясь
в особенности на западной границе, где жили получав¬
шие переправленные контрабандой книги, и на поволж¬
ских губерниях, где находилось большинство наших по¬
селений. Затем, конечно, переодевшись, мы водили на¬
ших новых товарищей знакомить их с рабочими в раз¬
ных частях города.
Самое лучшее в таком случае было бы исчезнуть из
сзоей квартиры и появиться в новом месте под чужим
именем и с чужим паспортом. Сердюков оставил свою
квартиру; но так как у него не было паспорта, то он
скрывался у знакомых. Я должен был бы сделать то
же самое, но странное обстоятельство задержало меня.
Я только что кончил записку о ледниковых отложениях
в Финляндии и в России, которую должен был прочесть
на общем собрании в Географическом обществе. При¬
глашения были уже разосланы, но вышло так, что в на¬
значенный день должно было состояться соединенное
заседание двух геологических обществ Петербурга и
геологи просили Географическое общество отложить на
неделю мой доклад. Было известно, что я выскажу не¬
сколько мыслей о распространении ледникового покрова
до Средней России, а наши геологи, кроме моего друга
и учителя Фридриха Шмидта, считали это предположе¬
ние слишком смелым и хотели основательно разобрать
его. При ходилось, таким образом, остаться еще на не¬
делю.
Между тем таинственные незнакомцы бродили во¬
круг моего дома и заходили ко мне под различными
фантастическими предлогами. Один из них предлагал
купить лес в моем тамбовском имении, которое лежало
в безлесной степи. К моему удивлению, я увидал на
моей улице, па Малой Морской, одного из упомянутых
выше арестованных ткачей. Таким образом, я мог убе¬
диться, что за моим домом следят. Между тем я дол¬
жен был держаться так, как будто не произошло ничего
необыкновенного, потому что в следующую пятницу мне
предстояло читать доклад в Географическом обществе.
Заседание состоялось. Прения были очень оживлен¬
ные, и, во всяком случае, хоть один пункт удалось отво¬
евать. Наши геологи признали, что все старые теории
о делювиальном периоде и разносе валунов но России
108

плавучими льдинами решительно ни на чем не основаны
и что весь вопрос следует изучить заново. Я имел удо¬
вольствие слышать, как наш выдающийся геолог Бар-
бот де Марии сказал: «Был ли ледяной покров или нег,
по мы должны сознаться, господа, что все, что мы до
сих пор говорили о действии плавающих льдин, в дей¬
ствительности не подтверждается никакими исследова¬
ниями». Мне предложили занять место председателя
отделения физической географии, тогда как я сам зада¬
вал себе вопрос: «Не проведу ли я эту самую ночь уже
в Третьем отделении?»
Мне следовало бы совсем не возвращаться в мою
квартиру, но я изнемогал от усталости и вернулся но¬
чевать. В эту ночь жандармы не нагрянули. Я пере¬
смотрел целый ворох моих бумаг, уничтожил все, что
могло кого-нибудь скомпрометировать, уложил все вещи
и приготовился к отъезду. Я знал, что за моей кварти¬
рой следят, по рассчитывал, что полиция явится с визи¬
том только поздно ночыо и что поэтому в сумерках, под
вечер, мне удастся выбраться незаметно. Стемнело, и
когда я собрался уходить, одна из горничных шепнула
мне: «Вы бы лучше вышли по черной лестнице». Я по¬
нял ее, быстро спустился вниз и выбрался из дома.
У	ворот стоял только один извозчик. Я вскочил на
дрожки, и мы поехали по направлению к Невскому про¬
спекту. Вначале за мною не было погони, и я уже ду¬
мал, что все обстоит благополучно, но вдруг, уже на
Невском, около Думы, я заметил другого извозчика, ко¬
торый гнался за мной вскачь и вскоре стал обгонять
нас.
К великому изумлению, я увидал на дрожках одного
из двух арестованных ткачей, а рядом с ним какого-то
неизвестного мне господина. Ткач сделал мне знак ру¬
кой, как будто хотел сказать что-то. Я сказал моему
извозчику остановиться. «Быть может, — думал я, — его
только что выпустили и у него ко мне важные поруче¬
ния». Но как только извозчик остановился, господин,
сидевший рядом с ткачом (то был шпион), крикнул
громко: «Г-н Бородин, князь Кропоткин, я вас арестую».
Он подал сигнал полицейским, которых всегда масса
на Невском, прыгнул ко мне в дрожки и показал бумагу
с печатью петербургской городской полиции. «У меня
приказ пригласить вас немедленно к генерал-губерна¬
тору для объяснения», — сказал он. Сопротивление
было бесполезно. Два полицейских уже стояли рядом.
109

Я сказал моему извозчику повернуть назад и ехать
к генерал-губернатору. Ткач остался на своем извоз¬
чике и поехал за нами.
Очевидно, полиция дней десять колебалась аресто¬
вать меня, так как не была уверена, что Бородин и я
одно и то же лицо. Мой ответ на призыв ткача разре¬
шил все сомнения. <...>

С. С. Синегуб
ВОСПОМИНАНИЯ ЧАЙКОВЦА
[ФИКТИВНЫЙ БРАК]
V
однажды я	был у брата	Владимира и
^собирался	от него идти	вечером в ар-
||тель, как пришел к брату Чарушин 1.
Ш — А я вас разыскиваю, — обратил¬
ся он ко мне, — по важному делу.
Оказалось, что Кувшинская, которая в августе ме¬
сяце этого года приехала в Петербург и поступила на
медицинские курсы, вновь получила ог Сони Ч[емода-
новой] письмо, с настоятельной просьбой как можно ско¬
рее послать обещанного ранее жениха для фиктивного
брака, так как домашний режим становится все невы¬
носимее... Так как я еще в марте месяце предложил
свои	услуги	для спасения	«погибающей	души», то Ча¬
рушин	и	обратился ко мне	с вопросом, готов ли я и те¬
перь на сей подвиг. Конечно, я был готов, так как ни¬
каких причин отказываться от этого дела решительно
не было.
Сказано — сделано. Начались сборы «жениха» в путь.
Так как приходилось ехать в деревню, в которой едва
ли можно было достать необходимое для свадьбы —
вроде подвенечной фаты для невесты, цветов для фаты,
соответствующей одежды для жениха — черного сюр¬
тука, цилиндра, перчаток, — то приобрести все это взя¬
лись наши друзья — дамы, жившие в Басковом пере¬
улке отдельной коммуной. В состав этой коммуны вхо¬
дили Кувшинская, Палицына, Надя Кочурова, Надя
Купреянова, Рязанцева и Олеся Охременко.
Наиболее горячую деятельность по сбору «жениха»
проявили Кувшинская и Кочурова. Первая — потому,
что дело шло о ее духовном детище, Сонечке Ч-ой, ко¬
111

торую она обещала выручить из беды во что бы то ни
стало, вторая — потому, что была подругой Сонечки;
обе они одновременно кончили училище, одинаково меч¬
тали «о разумной самостоятельной жизни на пользу на¬
рода», п обеим приходилось вырываться из семейного
омута. Надя только что довольно успешно справилась
с последней задачей, а потому очень горячо приня¬
лась за устройство «спасения» и для Сонечки. <...>
Итак, Кувшипская и Надя хлопотали о снаряжении
«жениха», у коюрого, кстати сказать, весь гардероб был
весьма несоответствен предстоящей задаче — разыграть
роль богатого жениха. Являться в дом зажиточного и
видного среди местного духовенства священника в ка¬
честве небогатого, хотя и благородного жениха было
нельзя. Такой жених не представлял бы ничего привле¬
кательного в смысле партии для дочери. Поэтому в план
успешного выполнения предстоявшей кампании входило
разыграть роль именно богатого жениха, сыча поме¬
щика (каковым я и был), «столбового дворянина». Ме¬
жду тем в круге ближайших моих друзей, кроме моего
брата, ни у кого нельзя было достать ни крахмальных
сорочек, ни ботинок, ни ценных брюк и сюртука. При¬
ходилось всю подходящую к случаю обмундировку
раздобыть на стороне, у знакомых «буржуев». Завести
все новое на деньги — для этого требовались такие ка¬
питалы, каких у нас обретаться не могло, тем более что
и без того капиталы нужны были и на поездку в не¬
близкий край туда и назад, — причем часть поездки при¬
ходилось совершать па лошадях, да и на всякий случай
нужно было иметь про запас с собою хотя бы неболь¬
шую толику денег. Дамы наши, в особенности Кувшин-
ская, Кочурова и Рязанцева, раздобыли все, что нужно
для жениха; друзья достали некоторую сумму денег.
У Рязанцевой я захватил на всякий случай хорошень¬
кие золотые дамские часы с золотой цепочкой, якобы
для подарка невесте, с тем чтобы, если кампания окон¬
чится удачно, возвратить их обратно, но и с риском по¬
терять их, если дело у меня сорвется и мне придется
совершенно налегке улепетывать без оглядки из попов¬
ского дома.
Напутствуемый благословениями друзей, я отпра¬
вился туда, где жила Сонечка Ч. (Ларочка — тож), ко¬
торую я никогда пе видал, и карточку которой мне вру¬
чила Кувшипская лишь в день отъезда, с пояснением,
что на карточке Соня очень мало похожа и что в дей¬
112

ствительности она много красивее. Кроме того, снабжен
был и и планом города Вятки с подробным указанием,
где находится епархиальное училище, как оно устроено,
где городской сад, какие главные улицы и п,р. и пр.
Мне все это необходимо было знать, так как я в этом
городе никогда не бывал, а в то же время надо было
разыграть жениха, бывшего в качестве туриста в этом
городе в последний год пребывания Сони в училище,
здесь в это время с нею познакомившегося, влюбивше¬
гося в нее и встретившего в ней сочувствие, наконец,
сделавшего ей предложение с обещанием в тот же год
явиться к се родителям просить ее руки, но в силу сло¬
жившихся обстоятельств не могшего в обещанный срок
выполнить предположенное, что и побудило Соню бе¬
жать из дому к возлюбленному. Вооруженный, как нам
казалось, всем необходимым для затеянного предприя¬
тия, я двинулся в поход.
VI
За год до моего приезда Соня Ч., наткнувшись дома
на невыносимый родительский гнет, разбивавший все ее
молодые мечты и стремления и разочаровавший ее
в отце, который в последний год ее пребывания в учи¬
лище при свиданиях с нею либеральничал и, по-види¬
мому, сочувственно и даже поощрительно относился
к ее стремлению «служить народу», — порешила бежать
из дому сначала в Казань, где жил ее дядя, доктор
П-рин, которого она с детства «ужасно» любила и у
которого, несомненно, она нашла бы защиту и покро¬
вительство и, во всяком разе, помощь пробраться даль¬
ше в Петербург. Задумано*—и при первом удобном слу¬
чае выполнено.
Однажды отец с матерью и с маленькими сестрен¬
ками уехали на именины к знакомым в одно из ближ¬
них сел, верст за 15—20 от села У. Дома оставалась
с Соней одна только сестра ее Люба, годом ее моложе,
пользовавшаяся особенной любовыо и доверием отца и
матери, но втайне сочувствовавшая сестре и знавшая
о ее намерении бежать из дому.
Впоследствии и сама Люба бежала; она была вы¬
крадена из окна постоялого двора в Вяже, где остано¬
вились ее родители по приезде туда из У. В наряде
мальчика она прибыла в Москву с мужским паспортом.
(Устроил этот побег Любы Вершинин, потом офицер,
113

известный Сибири своими лекциями о Верненском зем¬
летрясении.) Соня наняла мужика увезти ее до бли¬
жайшего городка Н., оттуда она думала на почтовых
докатить до Казани. В Н-е в это время была ее же по¬
друга по училищу Инна Михайловна Овчинникова, до¬
вольно известная впоследствии врач-женщина, а также
был там секретарь земской управы Р. с сестрой, — все
люди, знавшие о горькой судьбе Сонечки, сочувствовав¬
шие ей и, в случае надобности, всегда готовые оказать
ей помощь.
М\жик заложил тройку добрых коней и, взявши за
80 в[ерст] что-то около 12 рублей, увез беглянку с ее
узелком белья и платьишек, в легкой шубейке в М., где
она раздобыла у своих друзей денег на расплату с му¬
жиком и на продолжение путешествия до Казани.
Был ноябрь месяц. В г. Н. приехали поздно, к часам
6 вечера. Побывав наскоро в городке, Сопя поехала
прямо на берег реки Вятки, в верстах 3—4 от города,
где находились избушки перевозчиков. Соня надеялась
успеть переехать на другой берег реки, на котором на¬
ходилась почтовая станция. По случаю же ледохода па¬
ром перестал уже ходить и перевозчики перевозили же¬
лающих попасть на другой берег на лодке.
Когда Соня приехала к избушкам перевозчиков, то
уже стало темнеть, да и по реке, на ее несчастье, шел
в этот раз густой лед, и перевозчики ни за какую плату
не соглашались ее перевозить, предлагая ей подождать
до утра. Делать было нечего, пришлось заночевать в од¬
ной из лачуг, ютившихся тут на берегу. На одной из
деревянных лавок, стоявших внутри у стен бревенчатой
лачужки, устроилась на ночлег Соня. Перевозчик с ба¬
бой и ребятишками умостились на печке. Потушили
огонь, и только луч луны белой полосой падал через
замерзшее оконце на грязный пол лачужки и наполнял
ее фантастическим полусветом. Положив под голову
свой узелок, прикрывшись своей шубенкой, Соня ле¬
жала на лавке, но благодатный сон не приходил к ней,
чтобы успокоить ее разгулявшиеся нервы.
И вот, когда наконец долгожданный сон стал овла¬
девать ею и погружал ее мысль в мир неуловимых грез,
около полуночи, в окно лачуги кто-то сильно и продол¬
жительно постучал... Соня очнулась и насторожилась.
Стучавший в окно, не слыша движения в лачуге,
вновь нетерпеливо и настойчиво забарабанил по стеклу,
с криком: «Эй, хозяин, отвори!..» Ужас захолодил сер¬
114

дце Сони: это был голос отца!.. Соня инстинктивно сто¬
ловой укрылась шубенкой и уткнулась в свой узелок...
Наконец с печи слез проснувшийся мужик, зажег лу¬
чину и, отворив дверь, впустил в лачугу, к своему изум¬
лению, высокого попа.
Отец Василий был взволнован и, быстро оглядев
избу, сразу увидел, где лежала Соня, подошел к ней и
взволнованно, хотя и ласково, произнес: «Сонечка, всга-
вай! Поедем домой!»
Соня села на лавку в каком-то полубезумном со¬
стоянии.
—	Поедем, родная моя! Поедем домой! — говорил
о[тец] Василий. — Господи! Господи! До чего мы дожи¬
ли! Что ты делаешь с нами, родная!
От о. Василия пахло вином, выпитым на именинах,
но он был совершенно трезв.
Соня некоторое время была в каком-то оцепенении,
и лишь когда отец взял ее за руки и попытался поднять
с лавки, прося ее одеться, чтобы ехать, она очнулась.
Неужели опять домой? Мысль эта наполняла душу
бедной девушки горьким отчаяньем.
С рыданием кинулась она перед отцом на колени и,
обнимая их и целуя его руки, горько молила его отпу¬
стить ее на свободу; она говорила, что жить она дома
не может, что легче ей умереть
Но ни мольбы, ни слезы, ничто на отца не действо¬
вало. Без угроз, без злобы он твердил решительно и на¬
стойчиво лишь одно: «Не могу! Не могу! Едем домой!»
На эту сцену, столь неожиданно разыгравшуюся в их
бедной лачуге, перевозчик с женой смотрели изумлен¬
ными, безмолвными свидетелями.
Наконец Соня поднялась, перестала плакать, молча
с минуту постояла и решителшо произнесла: «Хорошо!
Едем!»
Побег не удался. Два или три дня после возвраще¬
ния Сони домой отец и мать с особой осторожностью
относились к ней, по затем опять вошли в свою колею
и систематически стали отравлять жизнь дочери.
При всяком удобном случае ей кололи глаза ее по¬
бегом. Подвыпивши с гостями, отец при них устраивал
издевательства над дочерью, заводил речь о нигилист¬
ках, о стриженых девках, записаться в которые желала-
де его дочь; ругательски проезжался но адресу Кув-
шинской, зная, как это больно задевает Соню. Перепи¬
ску с Кувшинской он перехварывал и раньше, и из этой
115

переписки он уразумел, какое влияние имеет Кувшин¬
ская на его Соню.
Если Соня не вытерпливала и начинала, как выра¬
жались родители, грубить от ну, отец поднимал ругань,
подскакивал к дочери с кулаками, топал ногами и гро¬
зил сгноить ее дома, только бы ие допустить ее стать
разврапюй стриженой девкой. Мать, систематически
поджучивая отца, и сама, что называется, точила дочь
с оханьями п причитаньями на судьбу, что до чего-де
дожили и как-де дочка осрамила на весь свет семыо
своим побегом.
Словом, жизнь девушки обращена была в сплошную
пытку: хоть ложись и умирай!
Через Таню Любимову, дочь диакона, которую Соня
подготовляла к экзамену на сельскую учительницу, Соня
устроила переписку с Кувшииской. Таня уезжала ино¬
гда в М., и Соня пользовалась этими поездками, правда
весьма редкими, чтобы послагь письмо Анне Дмитриев¬
не или получить от нее ответ через живущую там Инну
Овчинникову.
К тому же случилось однажды, что о. Василий с ма¬
тушкой Ан. Ал. задумали съездить в Вятку и на этот
раз захватили с собою и Соню, быть может, боясь оста¬
вить ее дома, как бы она не воспользовалась их отсут¬
ствием для нового побега. Здесь, в городе, несмотря на
то что к ней был приставлен шпион в лице братишки,
гимназиста-второклассника, материнского баловня, при
всяком удобном случае по-мальчишески глумившегося
над сестрой, к удовольствию родителей, и без которого
по приказанию родителей Соня не могла отлучаться
в город, Соне удалось раз обмануть бдительность сквер¬
ного мальчугана и при помощи родственника, гимнази¬
ста 5-го класса Петра Неволина, ей было устроено сви¬
дание в городском саду с Анной Дмитриевной. На этом
свидании Соня обрисовала своей «обожаемой» Анне
Дмитриевне то положение, в которое она попала, — и
тут же было окончательно решено устроить фиктивный
брак, за что бралась хлопотшь Анна Дмитриевна.
С этою надеждою на спасение Соня возвратилась
в деревню домой и на этот раз заметно изменила свою
тактику с родителями и свое поведение. Она стала вни¬
кать в хозяйство, стала аккуратно ходить в церковь,
добровольно начала выходить к гостям и занимать их
и даже дозволяла мировому судье, намеченному жени¬
ху ее, ухаживать за собой. Словом, родители стали ра¬
116

доваться, глядя на дочь, и уповать, что она в конце кон¬
цов пойдет по проторенным дорожкам. Сопя стали по¬
маленьку подготовлять родителей к появлению и дру¬
гого жениха. Иногда она, якобы смешком, сама заво¬
дила речь о своем побеге и делала намеки, что, как
знать, может быть, и у нее есть кто-нибудь, кто был
мил ее сердцу.
У родителей начала вкрадываться мысль: уж не было
ли точно у их дочери романа, побудившего ее бежать
к совратителю? Иногда мать пыталась заставить Соню
проговориться и в таких случаях из якобы шутливых
намеков дочери делала вывод, что что-то есть в пред¬
полагаемом ею роде, и поэтому утверждалась в мысли
поскорее сбыть дочку за все больше и больше влюб¬
лявшегося в Соню мирового судью. По мое появление
в с[еле] У. разбило все расчеты о. Василия и матушки-
попадьи. Это было в конце сентября или в начале ок¬
тября 1872 года.
VII
Из Петербурга я отправился в Нижний Новгород,
а из Н. Новгорода на пароходе — в Казань.
В Казани я заехал к братьям Евгению и Михаилу
Овчинниковым, студентам медику и математику Казан¬
ского университета. Евгений Овчинников был провинци¬
альным членом кружка чайковцев; через него велись
сношения с казанскими пропагандистами среди учащей¬
ся молодежи. От него я получил письмо к его сестре
Инне Михайловне, жившей, как я уже упоминал, в г. Н.,
через который я должен был проезжать, пробираясь
в с. У. От нее, а также от секретаря земской управы Р.
я мог получить указание насчет того, что в данное вре¬
мя творится в доме Сони Ч., о которой они хотя и не
часто, но все-таки получали довольно верные известия
через Таню Л. Пробыв в Казани не более двух дней, я
уехал на почтовых в Н.
Приехав туда и разыскав Инну Михайловну, с кото¬
рой тотчас же отправился к Р., я стал совещаться
с ними насчет предстоящего мне похода для освобож¬
дения Сопи. На этом совещании мы пришли к заклю¬
чению, чю без предвари 1ельного сношения с Соней ни¬
чего из моего плана не выйдет. Во-первых, Соня не
знала ни имени моего, ни отчества, ни фамилии, и, на¬
грянув без предупреждения в дом о. Василия, я мог бы
117

поставить и себя и Соню в безвыходное положение при
разыгрывании ролей давно знакомых, близких уже и
влюбленных субъектов; а очень умный и ловкий поп
Василий, славившийся как законник и сутяга, сразу со¬
образил бы, что тут что-то неладно, и как бы, вместо
освобождения Сони, не получилось в результате преда¬
ние меня о. Василием в руки властей, как проходимца.
Во-вторых, необходимо было дело повести так, чтоб
согласие на брак со стороны родителей было вполне до¬
бровольное, а поэтому нужно, чтобы дело шло гладко
и естественно. Как же быть? И Инна Михайловна, и Р.
категорически заявили мне, что у них сейчас пет воз¬
можности снестись с Соней, так как единственный че¬
ловек, через которого можно было бы сделать это,
Таня Л., лишь несколько дней тому назад уехала из
И., и скоро ждать ее едва ли можно. Я решил возвра¬
титься в Казань и оттуда списаться с друзьями в Пи¬
тере по вопросу: как быть?
Оставаться в И. мне было нельзя:	городишко	ма¬
ленький, всех жителей там знают наперечет все и каж¬
дый; жить без дела — значит обратить на себя внима¬
ние, вызвать о себе толки, которые могли достигнуть
и села У., а для меня все эго было невыгодно. Я вер¬
нулся в Казань.
Дорогою у меня явилась такая мысль:	устроиться
близ У. в сельской школе народным учителем и, поль¬
зуясь этим положением, по-провинциальному, запросто
познакомиться с домом о. Василия, начать у него бы¬
вать и затем, шепнув Соне, что и как, приступить к же-
нихаиию, говоря по-хохлацки, а потом и к сватовству.
Правда, такой план для своего выполнения требовал
времени, а для Сони нужно было освобождение сейчас,
но пока ничего другого в голову не приходило.
На этот раз я прожил в Казани около двух недель.
Отсюда я написал в Питер письмо о том, как обстоит
дело с моей миссией, прося совета, как поступать даль¬
ше, причем изложил им и свой вышеприведенный план.
< ...>
Наконец я получил в один и тот же день два пись¬
ма: из Питера от Чарушина, в котором он писал, что
друзья находят необходимым, чтобы я ехал в село У.
и пытался, хотя бы с риском потерять сражение, выру¬
чить Соню, и из Н. от Инны Михайловны с извещением,
что Таня Л. совершенно неожиданно приехала в Н., про¬
будет в нем несколько дней л что, таким образом, полу¬
118

чилась полная возможность обстоятельно снестись с Со¬
ней. <...>
Ответив в Питер, что выезжаю из Казани па место
действия, я в тот же день выехал на почтовых в Н.
Приехал я в Н. вовремя: Таня предполагала еще
пробыть здесь дня два. С нею я и отправил обстоятель¬
ное письмо к Соне.
В этом письме я отрекомендовался ей, кто я, сооб¬
щил ей не только паспортные сведения — имя, отчество,
фамилию, звание, лета и вероисповедание, но [1 более
подробные биографические данные —и предложил ей
такой план действий: приеду я в среду (почему-то мне
помнится именно этот день) и явлюсь в дом о. Василия
в 6 часов вечера; отрекомендовавшись отцу, заявлю ему,
что имею к нему очень важное дело, Соня же, как толь¬
ко услышит, что я появился в зале отца, то, если только
будут при этом посторонние свидетели, а не одни до¬
машние, должна вбежать в комнату и с криком: «Се¬
режа! Наконец-то ты приехал!» — кинуться ко мне на
шею. Мы, конечно, страстно облобызаемся и будем го¬
ворить друг другу «ты», эта первая вступительная сце¬
на, несомненно, огорошит отца и мамашу и отшибет
у них сообразительность, а посторонние свидетели раз¬
несут по всему селу весть о случившемся в доме попа.
Словом, такой факт можно будет обелить только бра¬
ком. Если вслед за первой сценой отец вступит со мною
в переговоры, то Соня должна внимательно слушать, что
я буду сочинять о. Василию и матушке о нашей встрече
в Вятке, о нашей страстной любви, о том, как я обещал
жениться, как я узнал о ее побеге из дому и пр. и пр.
Но если посторонних свидетелей не будет, то сцены
страстного свидания не разыгрывать, так как без посто¬
ронних свидетелей она, пожалуй, может возыметь отри¬
цательное действие на о. Василия, и он, вместо всяких
объяснений, турнет меня из дому в шею, а Соню опять
заберет в ежовые рукавицы. При отсутствии посторон¬
них свидетелей я просто поведу дипломатические пере¬
говоры с отцом, после того как мы покажем только, что
мы близко знаем друг друга. Таня тайком доставила
письмо Соне. Соня тайком же прочла его и, тщательно
запомнив то, что ей было там преподано, самое письмо
изжевала. И с душевным трепетом стала ожидать бед¬
ная девушка вечера следующего дня, когда я должен
был появиться в их доме и разрешить ей вопрос: «быть
или не быть?»
119

VIII
<...> Наконец прибыл я и в с. У.; это было, если
не изменяет мне память, числа 12 октября. Прибыл я
часов около 4 пополудни и приказал везти себя на по¬
стоялый двор, если таковой в У. обретается. К моему
счастью, таковой оказался. Село У. — довольно большое
село, с большою красивою церковью, с тремя священни¬
ками и двумя дьяконами. Один из этих трех священни¬
ков, о. Василий, был настоятелем этой церкви. О. Ва¬
силий был человеком с характером боевым, далекий от
елейного поповского настроения, развитой, образован¬
ный и недостаточно уживчивый. Со своими товарищами
попами он не жил в дружбе. Будучи большим законо¬
ведом, он помогал советами в сутяжничестве всем, кто
только обращался к помощи его юридического таланта.
Красивый, высокий, худощавый, несколько сутуловатый,
о. Василий в своем священническом облачении и бар¬
хатной темно-лиловой камилавке производил во время
службы в храме внушительное впечатление и служил,
как говорится, красиво. Большой любитель пения и му¬
зыки, он прекрасно играл на гуслях, играл самоучкой
по слуху на фортепиано, и когда пел под аккомпанемент
того или другого инструмента, — а пел он умело, — то
слушать его было приятно, хотя в ю время, когда я его
слыхал, у него уже не было ни молодой силы голоса,
ни былой чистоты его.
Отец Василий был в авантаже у местного архиерея,
был одним из «советных» попов его епархии, и дочь
о. Василия Соня даже воспитывалась в епархиальнОхМ
духовном училище Вятки за счет архиерея.
Ямщик завез меня на постоялый двор. Хозяин двора,
маленький, веселый, худенький человечек, с жиденькой
козлиной бороденкой, производивший впечатление не¬
множко глуповатого, ввел меня в свою половину, в чи¬
стую крестьянскую избу с русской печыо и полатями.
Жена его, тоже маленькая, но пухлая и круглая, как
шар <...> атаковала меня расспросами, как только был
подан на стол самовар и она с мужем уселась вместе
со мной пить чай. <...>
Лишь только она и ее муж узнали, что я дальше
с. У не намерен ехать и что я приехал исключительно
к о. Василию, как они оба в один голос воскликнули:
«Знаем! Знаем! Жених будете, жених!» Не подтверждая
120

и не отрицая, я улыбнулся и подзадорил их любопыт¬
ство: «Там видно буд'ет— кто!»
Вслед за этим шаровидное существо женского рода,
поддерживаемое мужем, стало мне полушепотом сооб¬
щать, что в семье о. Василия не все благополучно,—■
что старшая дочка-то убежала было из дому и чго тут
такая беда была, такая беда, что и не сказать! К их
изумлению, я заявил, что всю эту историю я знаю и
знаю лучше даже других, зачехм и куда она бежала.
«Ну, значит, жених и есть! — взвизгивала в восторге
хозяйка. — Поди есцо к тебе и бежала-то!»
«Все может быть!» — дразнил я любопытство шаро¬
видного существа и ее хозяина, все время чему-то лу¬
каво-весело и глуповато улыбавшегося. Прекрасно, ду¬
мал я про себя, еще прежде, чем совершится что-либо
в доме о. Василия, как только я уйду туда с постоялого
двора, этот шарик в образе хозяйки покатится по селу
У. к своим кумушкам и раструбит по всему селу весть,
что к о. Василию приехал жених, к которому его дочка
убежала было из дому, и создаст такое обстоятельство,
с которым о. Василию придется считаться и подумать,
как утихомирить толки, которые вновь поднимутся во¬
круг его дома, как густой рой спугнутых мух.
Но приближался роковой час: скоро шесть часов.
Я, уже одетый во все франтовское, попросил хозяина
постоялого двора проводить меня в дом о. Василия. Не
скажу, чтобы я шел туда со спокойной душою. Сердце
било-таки преизрядную тревогу. Наступал час, быть мо¬
жет, огромного скандала. По всем рассказам об о. Ва¬
силии, он шутить не любит и за скандал в его семье
может отомстить беспощаднейшим образом. Но — жре¬
бий брошен и Рубикон перейден. Вот и дом о. Василия.
Поднявшись по лесенке двухэтажного дома о. Василия,
я, ведомый хозяином постоялого двора, вошел в перед¬
нюю. В дверях из передней в залу меня встретил о. Ва¬
силий, изумленно-вопросительно глядевший на меня
сквозь очки своими большими красивыми глазами.
—	Вы о. Василий Ч-в? — спросил я.
—	Да, к вашим услугам!..
—	Позвольте вам рекомендоваться, — продолжал я
введенный о. Василием в залу. Я — такой-то (имя, отче¬
ство и фамилия), потомственный дворянин, сын поме¬
щика Екатеринославской губернии, счудент С[анк^-Пе¬
тербургского технологического института.
121

—	Очень рад, — проговорил о. Василий, — протяги¬
вая мне руку. — Прошу садиться!
Он указал мне на стул возле стола, на котором го¬
рела лампа под белым абажуром, а сам сел у проти¬
воположного конца того же стола и стал продолжать
прерванную моим приходом работу — набивку папирос¬
ных гильз табаком.
—	Вот сейчас я угощу вас папироской, — продолжал
он, — сейчас набыо, ни одной готовой нет.
—	Так пока позвольте мне угостить вас своей, — лю¬
безно раскрыв свой серебряный портсигар (тоже взятый
у кого-то па подержание) протянул я его к о. Василию.
О. Василий взял из него папиросу, и мы стали переки¬
дываться обычными фразами о дороге, о погоде и т. п.
Кстати заметить, что как только я увидел на пороге
передней о. Василия, почему-то малейший след тревож¬
ного состояния души моментально у меня исчез. Я по¬
чувствовал себя так, как если бы все, что предстояло
мне совершить, было самым нормальным, самым есте¬
ственным делом. Как бы то ни было, в зале о. Василия
я чувствовал себя абсолютно чладнокровным и говорил
и шутил с о. Василием с полчаса самым непринужден¬
ным образом. Отец Василий мне понравился.
Мы, однако, были не одни. При входе в залу я за¬
метил в одном из ее углов, где в полусвете помещался
маленький кожаный диванчик с недалеко от него стоя¬
щими гуслями, сидевшую на диванчике массивную фи¬
гуру в подряснике, приподнявшуюся и отвесившую мне
поклон при моем входе, — это был причетник. Присут¬
ствие этой молчаливой фигуры бьпо для нас с Соней
обстоятельством благоприятным: как посторонний сви¬
детель он тут был весьма кстати. В передней же, из
которой я вошел в залу, несомненно, толпились любо¬
пытные, и от времени до времени дверь приотворялась
и чьи-то любопытные глаза смотрели в образовавшуюся
щель, очевидно на меня. В числе этих любопытных, как
потом оказалось, был и приведший меня хозяин постоя¬
лого двора.
Когда разговор наш как-то смолк, я заявил, преры¬
вая наступившее молчание, что мне необходимо с ним —
о. Василием — поговорить об очень важном деле, кото¬
рое именно и привело меня в его дом.
Отец Василий отклонил мое предложение, говоря:
сначала согрейтесь-де, да вот попьем-де чайку, а потом
л о деле поговорим.
122

Из залы вела другая дверь в гостиную; там было
совершенно темно.
Вдруг в гостиной послышался какой-то шепот и шо¬
рох и на пороге ее появилось молодое существо порази¬
тельной красоты — стройная, довольно высокая, с чуд¬
ными глазами, бледная девушка. Я стремительно под¬
нялся со стула... Еще момент — п чудная молодая кра¬
савица, с криком—«Наконец-то ты, Сережа, приехал»—
кинулась ко мне, обвила мою шею руками, и уста наши
слились в такой страстный поцелуй, какой редко бывает
на белом свете!.. Эффект был поразительный!..
Отец Василий отскочил в угол залы и остолбенел.
Поднявшийся с диванчика саженный гигант причет¬
ник в изумлении и растерянности приготовился бежать.
В двери передней высунулось несколько как громом по¬
раженных любопытствовавших фигур. В темной гостиной
раздался истерический плач,— то плакала мать-попадья,
шедшая вслед за Соней в залу.
IX
Соня, схватив меня под руку и крепко ко мне при¬
жавшись, повела меня через темную гостиную в спаль¬
ню матери, где последняя уже лежала в истерических
слезах на кровати. Я с Соней подошел к ней. Взяв руку
и целуя ее, я просил мать успокоиться, выслушать мои
объяснения.
Мать, глядя на меня вопросительно-испуганно, твер¬
дила только одно: «Да кто вы такой?! Кто вы такой?!»
Наконец придя несколько в себя и видя, что Соня
как уцепилась за мою руку и как прижалась ко мне,
так и застыла, мать с раздражением в голосе разъеди¬
нила нас своими руками, произнося: «Да разойдитесь
же»!
Соня таким образом была от меня оторвана.
Я оглянулся и, видя у двери стоявшего бледного и
совершенно растерянного о. Василия, обратился к нему
с выражением сожаления, что все это так неожиданно
случилось, хотя со стороны Сони все это было так есте¬
ственно; конечно, лучше бы было ей сдержать себя, при
посторонних людях в особенности, но — сделанного не
воротишь, — и пр. и пр. Бедный о. Василий только бо¬
лезненно-недоуменно от времени до времени произно¬
сил:
123

—	Господи! Что же это такое?! Ничего не пойму!
Что такое?
—	Я вот сейчас вам все объясню. Только бога ради
успокойтесь. Вы увидите, что во всем этом ничего ужас¬
ного нет, — говорил я, уходя с о. Василием в залу.
В зале я стал излагать о. Василию небывалый роман
между мной и Соней. Случайно-де, после поездки на
Урал, заехал я в Вятку и через своего московского
знакомого, уроженца г. Вятки, некоего Максимовича, из¬
вестного и о. Василию, познакомился с Соней; после не¬
скольких встреч мы влюбились друг в друга и покля¬
лись друг другу в вечной любви. Я обещал Соне же¬
ниться на ней и с этим решением я вернулся домой,
чтобы испросить у отца, жившего в своем имении, раз¬
решения на женитьбу; согласие от отца я получил, но
с условием предварительно сделаться действительным
студентом Технологического института, а не вольнослу¬
шателем, каковым я был, для чего я должен был сна¬
чала выдержать окончательный экзамен в гимназии;
вследствие вот этого последнего обстоятельства и задер¬
жалось на целый год исполнение обещания, данного
мною Соне, явиться в дом о. Василия и просить ее руки.
Услыхав же, что Сопя бежала из дому и зная, что она
бежала ко мне, я очень мучился, что не мог в назначен¬
ный срок выполнить свое обещание. Наконец мытарства
мои кончились, и я вот прошу о. Василия не отказать
мне в руке его дочери. Человек-де я обеспеченный; я по¬
следний сын у отца, — все братья мои па службе по
разным ведомствам, а я пока учусь; но, женившись, могу
бросить Технологический институт и ехать в деревню
к отцу, и заняться там хозяйством, помогать отцу в уп¬
равлении имением. Приданого мне никакого не надо,
так как мне нужна только Соня, без которой мне жизнь
не в жизнь. Я за метл при этом, что отец мой сейчас
в Петербурге и ждет моего возвращения с женой. Мы
в Петербурге вырешим с ним сообща вопрос, как мне
быть, оставаться ли в Технологическом институте и кон¬
чить курс или ехать в деревню и жить с отцом. Чтобы
будущее дочери о. Василия представлялось ему как мо¬
жно менее мрачным, я сказал, что отен мой вдов, и, Та¬
ким образом, устранялось такое неблагоприятное обсто¬
ятельство в будущем Сони, как свекровь в доме, в кото¬
ром Соня явилась бы в положении единственной хо¬
зяйки.
Роман был сочинен довольно складно и праедопо-
124

добно; правда, все это сочинение не было экспромтом;
об этом было думано и передумано и в пути, сидя в поч¬
товой повозке, и в комнатке постоялого двора в г. Н.
Отец Василий, выслушав очень внимательно мой рас¬
сказ, неожиданно огорошил меня:
—	Хорошо, если все это правда! Я, знаете, ужасно
боюсь — не фиктивный ли это брак затевается?
Нужно было огромное усилие воли, чтобы не выдать
того смущения, которое поднялось при этом в душе
моей, и, к счастью, настолько воли у меня хватило; я не
только не выдал волною хлынувшего в душу смущения,
но почти с иеноддельиым презршельным негодованием
возразил:
—	Вы меня, о. Василий, оскорбляете! Вы навязываете
мне бог знает что!
Надо сказать, что о. Василий в одном из перехвачен¬
ных им писем к Соне вычитал предположение о фиктив¬
ном браке, — письмо это он читал давно и ясно его не
помнил, но возможность фиктивного брака не исчезла
из его представления. Показался ли о. Василию мой гон
вполне искренним или вообще и мой рассказ, и я сам
произвели на него такое впечатление, что он все более
и более примирялся со мною, но уже в тот момент, как
матушка, поуспокоившись, вошла в залу, мы с о. Васи¬
лием уже разговаривали обо мне, о моем отце и брать¬
ях, о Соне и прочем довольно миролюбиво и спокойно.
Матушка, еще не старая, но уже многорожавшая жен¬
щина, худощавая, маленькая, со следами былой мило¬
видности, приведшая себя немного в порядок после слез
и неожиданного огорчения, вошла в залу и, усевшись
на стул, учинила мне от себя довольно обстоятельный
допрос — кто я, откуда я, зачем я у них, как случилось,
что я стал так близок Соне? Конечно, в этот промежу¬
ток времени она успела уже допросить дочку обо мне
и уже была ознакомлена со мной со слов Сони, но я
повторил ей все, только что рассказанное мною о. Васи¬
лию. Соня в это время сидела в темной гостиной и вни¬
мательно слушала сочиненный мною роман.
Так как сцена, разыгранная памп, — сцена страст¬
ного свидания двух влюбленных существ после долго¬
временной разлуки, — создала бессознательно для о. Ва¬
силия и матушки неодолимое желание выйти чисто и
благородно из положения, созданного этой сценой, о ко¬
торой в тот момент уже было раструблено по всему
большому с. У. и хозяином постоялого двора, и гиган¬
125

том причетником, и прислугой о. Василия, — то мой рас¬
сказ с заключительным предложением жениться тотчас
же на Соне невольно подкупал их в мою пользу и наст¬
раивал на мирный лад. Кроме того, я ясно заметил, что
сам я произвел па о. Василия и в особенности иа матуш¬
ку весьма благоприятное впечатление.
Отец Василий и матушка удалились, чтоб посове¬
товаться 1е1е а (е1е, как им быть, а я остался на неко¬
торое время в зале один.
Вошла Соня, бледная, но уже улыбающаяся. Мы
сели с нею у окна и шепотом стали разговаривать и
знакомиться ближе друг с другом. Так как Соня была
очень близорука и обладала глазами, которые, по шут¬
ливому замечанию писателя Флеровского (Берви),
«были созданы только для других», то ей было необхо¬
димо поближе рассмотреть мое тогда безбородое, с едва
пробивавшимися усиками лицо, по которому мне никак
нельзя было дать более 18 лет, хотя на самом деле мне
было уже около 21 года. Соне же было— 161/2 лет. Она
шептала мне:
—	Все идет хорошо! Кажется, дело выгорит!
Мы условились при людях говорить друг другу —
«гы» и вообще проделывать аллюры влюбленных...
Нечего греха таить, а я в первый же вечер не мог
налюбоваться Соней. Я никак не ожидал встретить та¬
кую красавицу в лице моей фиктивной невесты. Кар¬
точка, которую мне дали, никакого представления не
давала о том, что я встретил в действительности. Вот
как, печальной известности Лев Тихомиров 2, бывший ко-
гда-то моим дорогим другом, описывает Соню в своих
воспоминаниях, изданных за границей еще в 80-х годах:
«Сказать, что она была красавицей, было бы недоста¬
точно. Она была редкой красоты, достойной благород¬
ной расы севера, сумевшей так хорошо сохранить древ¬
неславянский тип... Черты интеллигентного лица пора¬
зительной правильности были полны той спокойной сме¬
лости, которая характеризует женщин необычайной кра¬
соты,— глаза же поражали выражением детской невин¬
ности».
Всякий должен согласиться, что играть в продолжен
ние месяца роль влюбленного жениха, при случае лас¬
кать и целовать такую молоденькую красавицу такому
молодому парню, каким был я, было небезопасно.
И, увы! коварный демон все больше и больше овладе¬
вал сердцем бедного фиктивного жениха.
126

X
Наконец вошли вновь в залу о. Василий и матушка
после своего совещания, заставши иас с Сопсй якобы
нежно воркующими; я, заслышав их шаги, взял руку
Сони и стал целовать ее пальчики, что родители, несо¬
мненно, заметили. О. Василий и матушка сказали мне,
что решить вопрос о браке они сейчас не могу г, что
завтра они пошлют за ближайшим своим родственни¬
ком, священником отцом Михаилом, женатым на род¬
ной сестре матушки, и посоветуются с ним.
Было уже поздно, и матушка с Соней ушли на по¬
кой, причем матушка не дозволила нам с Соней поцело¬
ваться на прощанье. Мы же с о. Василием, который,
очевидно, порешил учинить мне основательный допрос,
остались и, ходя взад-вперед по зале, проговорили до
третьего часу ночи. С 5 часов вечера я ничего не ел, так
как в доме о. Василия было в этот вечер не до еды, и
от пережитого волнения я сильно устал. Устал, конечно,
и о. Василий, который решил наконец что пора кончить
допрос мне. Произведенный им экзамен я, очевидно,
в его глазах выдержал блистательно; он, отпуская меня
с провожатым на постоялый двор и пожимая мне на
прощанье руку, заявил:
—	А завтра с утра перебирайтесь ко мне!
Когда я пришел на постоялый двор, хозяин с шаро¬
видной хозяйкой, проснувшись, имели большое намере¬
ние осадить меня допросами, но я, усталый, довольно
недружелюбно уклонился от разговора с ними, заявив,
что я сейчас хочу спать, а завтра с утра перехожу
к о. Василию. Это последнее сообщение дало повод ро¬
зовому шарику женского рода нарисовать картинку
вслух, как я и Соня будем стоять под венцом — «как
два ангелоцка».
Я заснул крепко и проснулся к 9 часам утра. Меня
уже ожидал посланный от о. Василия работник, чтобы
перевезти мои вещи.
По прибытии в дом о. Василия я тотчас же предло¬
жил ему ознакомиться с моими документами,— с копией
с протокола о дворянстве, с метрическим свидетельством
и со свидетельством, выданным из Технологического ин¬
ститута для проживания; о. Василий не отказался от
этого удовольствия и основательно их осмотрел.
На третий или на четвертый день моего пребывания
в доме о. Василия приехал отец Михаил с молодой,
цветущей и миловидной попадьей Елизаветой.
127

Эти дни я больше всего пребывал в компании о. Ва¬
силия и иногда матушки. С Сопей оставаться приходи¬
лось раза два урывками; родители, особенно матушка,
не допускали нас до поры до времени сходиться друг
с дружкой и оставаться вдвоем. Впрочем, я уже ясно
видел, что и о. Василий, и матушка начинают в меня
влюбляться, и 41 о я им очень прихожусь по душе. Че¬
тыре младшие сесмрепки, познакомившись, стали обра¬
щаться со мной, как с давно знакомым; маленький бра¬
тишка ('они, недавно только начавший ходить, охотно
шел ко мне на руки и забавлялся со мной, к удоволь¬
ствию матушки. (Ъец Михаил, среднего роста, довольно
тучный и геркулесовской силы поп, и его миловидная
жена Лиза познакомились со мной и выпесли из этого
знакомства самое для меня благоприятное впечатление.
Я чувствовал, что вокруг меня в доме о. Василия созда¬
лась сочувственная мне атмосфера.
На третий день по приезде отца Михаила, после до¬
вольно продолжительного шушуканья в кабинете о. Ва¬
силия между двумя попами и двумя попадьями, меня
и Соню поставили в гостиной на коврике перед образа¬
ми и в присутствии всех домашних отец Михаил прочел
предбрачную молитву, и нам с Соней разрешено было
поцеловаться уже на законном основании.
Началась предсвадебная канитель.
Самое неприятное обстоятельство в этой предсва¬
дебной канители было то, что о. Василий с матушкой
нашли необходимым ехать со мной и с Соней в Вятку,
где обучалась в епархиальном училище Соня, и где в то
время училась ее сестра Люба, а в гимназии — братиш¬
ка-второклассник. О. Василий и матушка хотели во что
бы то ни стало сводить меня с Сокей к архиерею, вос¬
питанницей которого была Соня, и испросить у него
благословение на наш брак, и, кроме того, они поста¬
вили непременным условием, чтобы я по телеграфу по
крайней мере вытребовал благословение иа брак от мо¬
его отца.
Поездка в Вяп<у была для меня в высшей степени
неприятным обстоятельством. Дело в том, что в этом
городе был когда-то в числе ссыльных мой брат, о чем
я, конечно, умолчал перед о. Василием. Здесь брат же¬
нился на одной из дочерей тамошнего исправника, с ко¬
торым о. Василий был знаком, и мог, встретившись
с ним, разговориться о го годящейся свадьбе своей до¬
чери, которую выдает за Спиегуба, и тут выползло бы
128

многое, о чем я тщательно утаил от о. Василия при со¬
общении ему сведений о нашей семье. В этом городе
могли оказаться у о. Василия и другие знакомые, кото¬
рые знали брата. Кроме того, здесь могло обнаружиться
полное мое незнакомство с городом, в который я, по
моим рассказам, специально заезжал, когда познако¬
мился с Соней, чтобы ознакомиться с одним из старей¬
ших городов России. Правда, в Вятке, если бы сорва¬
лось мое дело, я имел много шансов скрыться и бежапэ,
так как здесь были ссыльные, знавшие обо мне (как
напр., Трощанский по нечаевскому делу), и которые,
несомненно, оказали бы мне помощь. Во всяком случае,
эта поездка грозила расстроить мое предприятие.
Но делать нечего, надо было ехать, с единственным
упованием, что «авось» как-нибудь вывезет.
Было еще и другое неприятное обстоятельство, это —
требование благословения па брак от моего отца.
Я сказал о. Василию и матушке, что мой отец в Петер¬
бурге и ждет там меня с молодой женой; стало быть,
испросить у него благословение по телеграфу ничего не
стоит. Я конечно, без колебания согласился послать
отцу в Петербург телеграмму с просьбой благословения
на брак, как только мы приедем в Вятку. Но ведь на
самом деле отца моего в Петербурге не было, — он жил
в своем имении на юге, ни сном, ни духом не водая. чго
творит его сын где-то в одной из отдаленных губерний
России. Пришлось мне и тут рассчитывать на «авось».
Я решил послать в Питер телеграмму на имя отца,
но на адрес брата. К сожалению, мысль о благослове¬
нии моего отца на брак никому из нас в Питере, участ¬
вовавших в устройстве фиктивного брака, не пришла
в голову, и я уехал 01туда, не думая о нем, и с братом
не сговорился. Но я рассчитывал, что, если брат полу¬
чит телеграмму на свой адрес, но на имя отца, оч сразу
смекнет, что тут что-то есть, и получит ее за отца; а
прочитавши ее, он уж. конечно, тотчас же пошлет мне
телеграмму с благословением, с подписью отца.
Как я ни раскидывал умом, а отказаться от поездки
в Вятку и от посылки телеграммы отцу с просьбой
о	благословении на брак не находил никакого резона,
вполне убедительного и удобопрпемлемого о. Василием
и матушкой, которым крайне хотелось при этом, чтобы
брак совершился по благословению архиерея.
Мы с Соней наедине потужили о том, что так было
наладившееся наше дело приходилось подвергать такому
5 Зак. № 360	129

риску, с массою шансов провалить его вконец. Но поре¬
шили— либо паи, либо пропал! Будь что будет!
Итак, отправились мы на долгих в Вятку: о. Васи*
лий, матушка, я и Соня; о. Василий со мной в кибитке,
матушка с Соней в возке.
Отец Василий дорогой все больше и больше стано¬
вился со мной на родственную ногу, иногда даже пере¬
ходил на «ты», посвящал меня во все свои семейные
тайны, рассказывал мне о своей борьбе с другими по¬
пами в У., которые интриговали против него, о своих
судейских делах и пр.
Матушка с нежностью и материнской лаской забо¬
тилась о том, чтоб мне было тепло и удобно в дороге,
а на остановках — чтоб я не сидел голодом, а побольше
бы ел и пил. Сердце ее, очевидно, приняло меня и облю¬
бовало, да и я чувствовал к ней искреннее расположе¬
ние, и иногда мне было больно сознавать, что на самом
деле я был для нее совсем чужой человек и по суще¬
ству— беспощаднейший враг нм обоим.
Приехали мы в Вятку и остановились на постоялом
дворе, на котором обыкновенно останавливался о. Васи¬
лий с семьей, когда приезжал в город. Гак как мы при¬
ехали утром, то в тот же день я отправился па теле¬
графною станцию и послал телеграмму в Питер па имя
отца на адрес брата: «Шлите ваше благословение, за
ним остановка, до востребования». Отец же Василий
отравился к архиерею.
К вечернему чаю мы все — о. Василий, матушка,
Соня и я — отправились по заказу архиерея к нему.
Архиерей пожелал лично познакомиться с женихом. По¬
шли. В своих апартаментах, ие поражавших, впрочем,
особенной роскошью обстановки, встретил нас пожилой,
краснощекий, значительно ожирелый, небольшого роста
архипастырь, пухлую руку которого пришлось всем нам
благоговейно облобызать, подходя под его благослове¬
ние. Он усадил меня и Соню за стол на диван. На этом
столе, возле которого на стульях уселись также архи¬
ерей и о. Василий с матушкой, очень скоро очутился
поднос со стаканами и чашками чаю, с вареньем и пе¬
ченьем.
Добродушно и весело говорил все время благодуш¬
ный пухлый архиерей, очевидно большой охотник гово¬
рить и неохотник слушать. Между прочим, он свел раз¬
говор на вопрос о святости и нерасторжимости брака,
причем приплел и роман Искандера3 «Кто виноват?».
130

—	А? Кто виноват? — спрашивает! И думает, что мы
не раскусим, кто виноват, по его мнению! Выходит, ви¬
дите ли, что законный неразрывный брак виноват!! Ха!
ха! ха! Каково?! Ха! ха! ха!., думает, не поймем!*
Ха! ха! ха!..— И краснощекий пухлый архиерей зали¬
вался искреннейшим смехом при мысли, что хитрость
Искандера не ускользнула от его проницательности.
Глядя на потешно колыхавшегося от смеха пухлого
архиерея, смеявшегося притом очень заразительно, я то¬
же смеялся совершенно чистосердечно. Во время разго¬
вора я позволил себе почтительно вставить несколько
замечаний благонамеренного свойства о святости брака
и установлений церкви православной, которые пришлись
по душе архипастырю. И, как потом говорил мне о. Ва¬
силий, я очень понравился архиерею, как симпатичный
и рассудительный молодой человек.
Когда мы вернулись от архиерея на постоялый двор,
о. Василий заявил мне, что архиерей приказал явиться
к нему вновь, когда будет получена телеграмма от мо¬
его отца с благословением, и тогда он нас благословит
на брак. Па другой день я несколько раз заходил па
телеграф справляться об ответе, но ответа все не было.
Я начинал беспокоиться. Неполучение ответа могло
означать, что брат не получил моей телеграммы, ее в от¬
сутствие брата домашние могли отказаться принять, как
адресованную не брату, а отцу. Неполучение телеграм¬
мы от отца расстраивало и о. Василия, и матушку, и
Соню. Кстати сказать, на постоялом дворе с нами была
в это время и сестра Люба, отпущенная из интерната
епархиального училища. Приходил сюда с первого же
дня и двоюродный брат Сони, гимназист 5-го класса,
Петя Певолип; также был здесь и братишка Сопи, гим¬
назистик, еще не так давно бывший шпионом при Соне.
Как Люба, так и Петя, как потом я узнал от Сони,
были посвящены в тайну того, что мы совершали тогда с
Сопей, и были ее союзниками в душе. Впрочем, через
Петю, в случае надобности, я мог и скрыться к ссыль¬
ным, с которыми он имел связи.
Прошло трое суток, а телеграммы нет и нет! Нако¬
нец, на 4-й день, часам к 10 утра я зашел на телеграф¬
ную станцию с намерением, если ответа не будет, по¬
слать новую телеграмму; на этот раз оказалось, что мне
есть телеграмма из Питера. С величайшим волнением
вскрывал я ее: что-то в ней? И... читаю:	«Шлю тебе
свое благословение, твой отец Сила Сииегуб», От радо-
131

сти я готов был прыгнуть до потолка. Как я рассчиты¬
вал, так и случилось. Брат, увидев, что телеграмма адре¬
сована на его адрес, хотя на имя отца, тотчас еще смек¬
нул, что она относится именно к нему и что тут что-то
есть, получил ее, как Сила Синегуб, и по прочтении се
немедленно повидался с Анной Дмитриевной и Чаруши¬
ным и махнул мне ответ за подписью отца.
В совершенно искреннем восторге явился я на посто¬
ялый двор и, объявив всем заинтересованным о полу¬
ченном благословении отца на брак, вызвал всеобщее,
ликование. Матушка в первый раз обняла меня и поце¬
ловала, как мать, ласково говоря: «Ну, теперь вы
наш!» — и приказала Любе и Колс, после того как мы
с о. Василием обнялись и облобызались, поцеловаться
со мной, как с родным. Соне целоваться со мной с этого
дня не только не возбранялось, а даже не одобрялось,
если она, по мнению матушки, не проявляла ко мне до¬
статочной нежности.
К 4 часам мы вчетвером отправились к архиерею.
Узнав о получении от отца моего благословения (ему
была о. Василием предъявлена полученная утром теле¬
грамма), он от души нас поздравил и повел в свою до¬
мовую церковь, где, поставив нас на колени перед алта¬
рем, благословил, впрочем, одну только Соню иконой
св. Софии, как свою воспитанницу; мне же, после того
как мы поднялись, дал свое обычное архипастырское
благословение. Надо заметить, что при крещении моя
невеста была названа Лариссой, но архиерею почему-то
вздумалось переименовать ее в Софию, так что в неко¬
торых документах она значилась Лариссой, как в мет¬
рическом свидетельстве, в других — Софией, как в сви¬
детельстве об окончании епархиального училища и, на¬
конец, в моем документе, куда ее вписали после венча¬
ния, она уже названа София-Ларисса.
При уходе от архиерея он, прощаясь, подарил от
себя Соне в приданое десять червонцев (чрезвычайная
редкость в то время) и наказал мне звать ее — Софиею,
«ибо, — пояснил он, — София означает—мудрость».
Впрочем, по прибытии от архиерея я стал звать свою
невесту Лариссой, заявив ее родителям, что имя Ларис¬
са нравится мне больше, чем София, и уж как она кре¬
щена, так пусть и называется, с чем охотно согласился
и отец Василий.
До сих пор пока все шло благополучно. Но долго
ли мы пробудем в Вятке? Чем дольше продолжалось бы
132

наше здесь пребывание, тем больше прибавлялось бы
шансов для провала до сих пор прекрасно наладивше¬
гося дела.
Мать занялась теперь заказыванием подвенечного
платья и разных нарядов и тряпок в приданое город¬
ским мастерицам. Эта вся совсем ненужная для нас
с Соней дребедень требовала не менее педели времени.
Матушка, исполнивши заказы, порешила, что она с Со¬
ней уедет в У. обратно, и там они займутся подготовле¬
ниями к свадьбе, каким-то шитьем, мытьем да лечени¬
ями; до свадьбы же времени оставалось немного, так
как венчанье с разрешения архиерея (не помню уж по¬
чему именно понадобилось тогда специальное его раз¬
решение) назначено было на 12 ноября. <...>
XI
Иакоиец-то мы двинулись в путь обратно в с. У.
Я пытался ускорить свадьбу, мотивируя тем, что задер¬
живать отца в Петербурге долго нельзя и что мне необ¬
ходимо застать его еще там в ноябре, но, несмотря иа
мои настояния, свадьба по всем хозяйственным сообра¬
жениям матушки не могла состояться раньше, как через
две недели, т. е. 12 ноября. Пришлось с этим волей-не¬
волей примириться. По приезде в с. У. я облекся в дан¬
ный мне о. Василием подрясник и по целым дням ску¬
чал. <...>
С утра я не знал, куда мне деваться. Читать было
нечего, да и читать было невозможно. Я то сидел в зале
и слушал пение, в котором диакон-бас врал неистово
к досаде о. Василия, то уходил в гостиную к сидевшим
за шитьем женщинам, присаживался там к невесте,
а иногда от скуки начинал дурить и надоедать ей шут¬
ками и мешанием работать ей и Тане, к их серьезной
досаде. Кстати сказать, невеста моя стала не выдержи¬
вать своей роли, и вместо того, чтобы стремиться «влюб¬
ленною душою» быть возможно чаще с возлюбленным,
напротив того, больше проводила теперь время с Тапей,
помогавшей в качестве подруги в изготовлении прида¬
ного тряпья. По целым часам она оставляла без всякого
внимания своего жениха, не знавшего решительно, как
довести день до вечера. Это начала замечать и матушка.
Она не раз говорила Лариссе: «Да поди ж ты к же-
ниху-то!. Ты с утра с ним сегодня и слова, кажись, еще
не сказала!»
133

Я счел это неудобным, и мы условились с «Парой, что
в те часы, когда в доме маленько стихала сутолока и
публика расходилась по отведенным ей углам на покой,
что обыкновенно было к часам 10 вечера, мы будем схо¬
диться в зале и проводить часок вместе. Здесь, в зале,
освещенной только светом лампы из гостиной через от¬
крытую дверь, мы ходили с нею взад и вперед и полу¬
шепотом разговаривали то о Питере и делах и людях,
то о шпильгагенских героях, то иногда я рассказывал
сказку из Кота Мурлыки. Если я при этом замечал, что
в освещенной гостиной появлялась фигура матери или
отца, я начинал довольно громко целовать свою соб¬
ственную руку, что достигало своей цели и обьясняло
матушке несколько холодное обращение Лары со мною
при людях. Подслушав эти поцелуи, матушка однажды,
смеясь, заметила при всех живших женщинах по адре¬
су Лариссы: «Небось, сейчас вон какая скромница си¬
дит; а как останется с женихом в темной зале, так то
и знай целуются!»
Приготовления были все закончены, подошел и дол¬
гожданный день. Часов в пять вечера, 12 ноября, сель¬
ский красивый храм был торжественно освещен. Все
с. У. и много из ближних деревень стеклось в храм.
Я оделся во фрак (в первый и последний раз в жизни!),
в крахмальную сорочку, в белый галстух и пр. и пр.
(шапокляк, захваченный мною в числе принадлежно¬
стей жениховского гардероба, оставался, впрочем, в моем
чемодане, и я ездил венчаться в барашковой шапке).
Посадили меня в экипаж с отцом Михаилом, и мы вы¬
ехали первые со двора.
Где-то в отдаленном соседнем селе начался пожар.
В ранних зимних сумерках большое зарево охватило
полпеба. Выскочивши из ворот, лошади в нашем эки¬
паже почему-то шарахнулись в сторону и задрусили. По
кучер довольно скоро с ними сладил, и мы подкатили
к ступенькам паперти храма.
Я вошел с отцом Михаилом в храм. Толпа, бывшая
в храме, расступилась... Масса любопытных глаз устре¬
милась на меня... Слышался шепот: «Какой молодень¬
кий!» Я чувствовал себя конфузно и употреблял боль¬
шие усилия, чтоб подавлять смущение и держать себя
более или менее развязно. Совершался последний акт
затеянной игры! Неюрпепие овладевало мною, и мне
казалось, что невеста страшно долго не едет.
В доме происходил обряд облачения и благослове-
134

нпя невесты, во время которого присутствовал и шафер
невесты, тот самый влюбленный в нее мировой судья,
за которого ее прочили родители, и, смотря на необык¬
новенную красавицу в подвенечной фате, бледную и
взволнованную и оттого еще более прекрасную, он мол¬
ча плакал...
Вот прибыла в храм и невеста с шафером и подруж¬
ками.... Я пошел к ней навстречу... Ларисса была так
бледна, рука ее была холодна, как лед, что у меня
мелькнула мысль об обмороке. Не глядя на меня и на
людей, она пошла за мной к указанному нам месту.
Наш хор, — о. Василий, диакон-бас, диакон-тенор и
гигант псаломщик, — грянул: «Гряди, гряди от Ливана
невесто!» Когда священник, родной брат о. Василия, со¬
вершил обряд обручения и обменял нас кольцами (с
моей стороны фигурировало кольцо, взятое в г. Н. у се¬
стры Р.), в толпе раздался возглас: «Ну, теперь, зна¬
чит,— шабаш!»...
Во все время венчания я чувствовал себя скверно.
Мне было жарко от смущения. Я неимоверно потел. Ве¬
нец, надетый мне па голову, был велик и то и дело слезал
мне на глаза. Кто-то, кажется, отец Михаил, спасибо
ему, догадался подсунуть мне под вепец свой носовой
платок, чтоб венец не ерзал. Насилу я дождался конца
этой муки, и уже с Лариссой п отцом Михаилом верну¬
лись домой.
Гости ели и пили, пили п ели. Пели нам мпогокрагио
многолетие все присутствующие за столом, причем диа¬
кон более всех путал и врал, по зато гремел во всю
глотку. Бесчисленное множество раз нас заставляли
целоваться при криках «Горько!».
Кончится ужин, — кое-какие гости разъехались, дру¬
гие разошлись по отведенным им в доме о. Василия
углам, а нас, мужа и жену, родители препроводили
в спальню.
Мы заперли дверь и остались в маленькой спаленке
Ше а Ше. Было нам обоим нестерпимо конфузно... По
делать нечего, надо было доводить комедию до конца.
Я предложил Лариссе, чтобы она ложилась на един¬
ственную двухспальную стоявшую туг кровать, снаб¬
женную роскошной периной и широким одеялом; а я,
придвинув к двери, отворявшейся внутрь спаленки, сто¬
явший тут сундук с вещами Лариссы, улегся на нем.
Погасив огонь, Ларисса сняла с себя венчальные оде¬
жды и утонула в перине; а я, свернувшись в калачик
135

на сундуке, провел ночь вполне по-походному. Наутро,
когда Ларисса, под одеялом накинув на себя одежду,
вышла из спаленки, я увидел, что на перине выдавлен
след только одной фигуры. Чтобы это не показалось
подозрительным для того, кто будет убирать эту по¬
стель, я, притворив дверь, улегся на перину, чтобы вы¬
давить след и другой фигуры. Конечно, в это утро нуж¬
но было ожидать от родственников всяких двусмыслен¬
ных намеков и шуток... Но тут уж надо было претер¬
петь.
Так мы провели целых три ночи...
По моему настоянию, после того как мы, по жела¬
нию родителей, объездили с визитами всех тузов села
У. и даже ездили к одному из враждовавших с о. Васи¬
лием попов (неизвестно для чего!) и после того как вся
родня разъехалась к своим пенатам, в ночь с 15-го на
16 ноября, мы с Ларой сели в возок и покинули У.
Проводы со стороны родителей Лариссы были самые
сердечные, и матушка, плача, крестила дочь и меня,
благословляла и целовала нас. Прощаясь с нею, мне
было глубоко ее жаль, и я горячо целовал ее руки,
с лаской и любовью меня крестившие.
Вот мы и за селом... Шел снежок, выравнивая нам
дорогу.
—	Ну, поздравляю вас со свободой! — обратился я
к Лариссе, протягивая ей руку. Она молча и крепко
ответила на мое рукопожатие.
—	Что же вы, довольны мной? — спросил я ее с ус¬
мешкой.
—	Да, да! глубоко благодарна! — горячо сказала она
в ответ. <...>
В конце ноября 1872 г. я привез свою фиктивную
жену в ту женскую коммуну, которая жила в Басковом
переулке, и «сдал» ее на руки Анне Дмитриевне. <...>
В это время у меня было две важные заботы,— одна
личного, а другая общественного характера. Моя фик¬
тивная жена совершила весьма основательную брешь в
моем сердце. Но показать это ей было бы преступлением.
Как-нибудь я должен был залатать эту брешь во что
бы то ни стало. В этом могла помочь мне моя общест¬
венная забота. Надо в нее погрузиться, и никакие глу¬
пости не будут иметь места!4 <...>

А. О. Лукашевич
В НАРОД!
(Из воспоминаний семидесятника)
привез с собой рекомендацию кчай-
ковцам ог Ф. В. Волховского1 и
также встретился лично с Н.А. Ча¬
рушиным, приезжавшим тогда к
нам в Херсон. Скоро я близко со¬
шелся с их кружком, и огромный интерес этих оживлен¬
ных сношений затмил почти все остальное в моей петер¬
бургской жизни. Чаще других я встречался с Купрея-
новым, Д. А. Клеменцом, А. Я. Ободовской (Сидорац-
кой), С. С. Синегубом, Перовской и Л. Э. Шишко. В это
время у них была уже в полном ходу пропаганда среди
рабочих в нескольких петербургских фабрично-завод¬
ских районах. Кому удалось близко наблюдать работу
этих самоотверженных деятелей, полных непреклонной
энергии, но в то же время идеально простых, прекрас¬
ных, искренних товарищей, тот всю жизнь будет вспо¬
минать потом зрелище яркого света, зажженного в лице
чайковцев протестующею русской мыслыо как раз после
эпохи «полного застоя в русской общественной жизни,
наступившего после 1863-го и 1866 гг.» — после такого
периода, когда «немногие существовавшие революцион¬
ные группы чувствовали себя... совершенно оторванны¬
ми от общества, „отщепенцами”», и когда, как сказал
Л. Э. Шишко в тех же своих «воспоминаниях и замет-*
ках»2, эти революционные группы «таили исключитель¬
но в себе самих семена всех последующих обществен¬
ных потрясений». Надобно полагать, — скажу я от се¬
бя,— что семена эти к 1873 году уже пустили корни,
дали хорошие, здоровые ростки. На близко стоявших
к чайковцам их деятельность влияла всего сильнее не¬
13?

посредственно, как пример. Не раз, приходя в одну из
их квартир и подолгу просиживая там, я видал пропа-
гандистов-лекторов после экскурсии в какую-нибудь ра¬
бочую артель и бывал свидетелем того воодушевления,
с каким они сообщали товарищам о новых успехах этого
дела и о том, какими дельными пропагандистами стано¬
вятся в свою очередь заводские и фабричные рабочие
более старой вербовки... Иногда приходили и сами эти
рабочие. Появлялся на столе самозар и... какая-нибудь
сырая репа, принесенная из ближайшей овощной лаз¬
ки... Более чем скромная закуска вызывала шумное одо¬
брение со стороны одних, другие, шутя, подвергали се
едкой критике; и все были веселы, полны оживления...
Нередко, в промежутках между двумя деловыми сове¬
щаниями о «текущих» конспирациях или новых предпо¬
ложениях по части, например, иногородних сношений,
строились самые невероятные воздушные замки, слыша¬
лись шутки, сарказмы, раздавался здоровый смех...
Чайковцы вполне одобряли мой план, выработанный еще
в Херсоне. Он состоял, как уже сказано, в том, чтобы
после соответствующей подготовки превратиться в рабо¬
чего и заняться деятельностью в народе где-нибудь
в центральной России. Этому плану не противоречило
сближение с той частью молодежи, которая хотела для
себя того же, что и я замышлял, — и потому я познако¬
мился при содействии Н. В. Чайковского с воронежским
гимназистом Владимиром Богомоловым и еще двумя
его земляками. С этой маленькой группой скоро сбли¬
зилась компания бывших юнкеров Михайловского ар¬
тиллерийского училища, известного в то время своею
радикальной закваской3. Знакомства эти повели к уст¬
ройству нами сообща двух мастерских: кузницы и сле¬
сарно-столярной, в которых все мы принялись обучаться
ручному труду, начиная осуществлять на деле свой план
подготовки к будущей деятельности в народе. Здесь мне
пригодилось некоторое знание слесарной работы, при¬
обретенное еще в Херсоне. Мои отношения к чайковцам
становились ближе. Но, строго храня тайну организа¬
ции, они не открывали до поры до времени мне, непо¬
священному, тех формальных оснований, на каких су¬
ществовали их кружки — петербургский и московский и
отделения в некоторых университетских городах и дру¬
гих крупных центрах. Тем не менее мне давно давали
заметить, когда я, бывало, заставал в сборе почти всех
петербургских членов кружка, что на меня смотрят уже
138

почти как на своего и, конечно, рассчитывают на мою
конспиративность. Однажды, случайно придя именно во
время одного из таких собраний, я увидел новое для
меня лицо. Незнакомец уже своим возрастом и «окла¬
дистою» русской бородой (от которой, вероятно, был
произведен его «псевдоним» — Бородин) выделялся ме¬
жду всеми собравшимися. Большой ум и необыкновен¬
ная доброта чувствовались в его глубокопроникающих
глазах. Было и еще что-то в его наружности, особенно
поразившее меня, — что-то такое солидное, внушившее
мне, помнится, предположение, уж не профессор ли ка¬
кой пожаловал на это собрание революционно настро¬
енной молодежи? Но если моя догадка была недалека
от истины (на самом деле не профессор это был, какш
много, а блестящий, выдающийся европейский уче¬
ный),— то было очевидно и то, что вовсе не случайно
попал он сюда, — что он был в этой среде не посторон¬
ний. Впоследствии оказалось, что это был член Рус¬
ского Географического общества и Рабочего Интерна¬
ционала, анархист Петр Алексеевич Кропоткин и что
он — как это ни казалось мне тогда парадоксальным —
был уже в то время гораздо более крайним. чем боль¬
шинство не столь солидных его товарищей. Другой чай-
ковец — Михаил Купреянов — стал особенно часто бы¬
вать у меня на квартире и беседовать со мной подолгу
о разных практических делах. Наконец в одно из таких
посещений он со своей очень нравившейся мне милой
усмешкой объявил мне «официально», что чайковцы по¬
становили принять меня в свою среду и что ему пору¬
чено ознакомить меня с главными основами их органи¬
зации. Многие дела кружка я уже знал; о других, не¬
взирая на свою огромную наивность, все же догады¬
вался. Но, конечно, и много нового пришлось услы¬
шать... Я и теперь не мог акшвно участвовать в петер¬
бургской работе кружка. И кружок, принимая меня
в свою среду, знал, что я по-прежнему буду заниматься
только учебными мастерскими, а когда настанет время,
пойду «в народ». Великую честь, оказанную такой серь¬
езной организацией мне — слишком молодому и ровно
ничего еще не сделавшему, я вполне искренне признавал
незаслуженною; но считал и считаю эго событие самым
счастливым в моей ранней карьере. На самое же при¬
соединение свое к организации я по вышеупомянутым
причинам был склонен смотреть скорее как па номи¬
нальное или формальное.
139

Наши мастерские начали функционировать, если не
ошибаюсь, только зимою 1873/74 г., когда особенно уси¬
лилось в Петербурге брожение среди учащейся моло¬
дежи, выражавшееся в шумных и многолюдных сходках.
На них горячо дебатировались всевозможные вопросы,
как программные, так и относившиеся до личной выра¬
ботки и личного поведения. На фоне этих шумных со¬
браний нередко обозначались очень здоровые течения;
было много и юношеского задора, и, как водится, не
обходилось дело без того, что еще Добролюбов биче¬
вал, как словопрение.
Занятые устройством мастерских и работой в них,
мы редко и неохотно посещали такие сходки; но благо¬
даря отчасти им пополнялись ряды участников нашего
предприятия. Некоторые шли оттуда к нам, видя в на¬
шем начинании переход от слов к делу. Кружки уже
организованные, каковы были кружок чайковцев и, на¬
пример, кружок бакунинского направления, группиро¬
вавшийся около Лермонтова (рано арестованного и
умершего в тюрьме), высылали на сходки своих пред¬
ставителей, которые или выступали на них лично, или
только направляли вербовку сообразно данным, добы¬
тым во время прений. Началось то движение 1874 года,
которое свидетели его характеризуют как «массовое»,
подразумевая под этим, конечно, еще не движение на¬
родных масс, а только численно более заметные колон¬
ны учащейся молодежи, откликнувшейся более или ме¬
нее еп таззе * на призывы, исходившие от существовав¬
ших уже ранее организаций. Ко времени охарактеризо¬
ванного сейчас наружного и, так сказать, видимого уси¬
ления движения относятся аресты чайковцев. Потерпели
урон и наши учебные мастерские: одновременно с чай-
ковцем И. А. Чарушиным был арестован и один из рев¬
ностных сотрудников этих мастерских юноша Владимир
Александрович Богомолов. Настоящих улик против него
не было, по не было и никакой надежды на скорое осво¬
бождение: Третье отделение собиралось пристегнуть его
к процессу чайковцев. Я до сих пор — через 32 года не
могу забыть сильного потрясения от ареста Владимира
Александровича Богомолова, с которым я подружился
на общей работе. Он и по возрасту очень подходил ко
мне и чем-то напоминал товарищей по херсонскому
кружку, среди которых у меня остались близкие друзья.
^ В массе (фр.)»
140

Его арест я почувствовал как глубокое личное горе.
Мне, еще не испытавшему тогда тюремного заклю¬
чения, представлялось глубоко трагическим его по¬
ложение там, за решеткой, в полной власти врагов.
Удар в моих глазах усугублялся тем, что товарищ был
оторван от дела в момент приготовлений, когда он не
успел как следует даже и приступить к делу. Я пытал¬
ся вообразить себе, какую муку должен испытывать
этот умный, симпатичный, преданный делу юноша, этот
любимый всеми товарищ... Вот он ие успел и первого
шага сделать и уже, как говорится, помер без покая¬
ния... Меня стала неотступно преследовать мысль, что
такая же злая участь, какая постигла его, ежеминутно
грозит и каждому из нас. Завтра, быть может, сегодня,
сейчас и мы будем изъяты, выхвачены — тоже «без по¬
каяния»... Это настроение передалось и другим, и под
влиянием его мы решили ускорить наш поход, не ждать
уже, когда мы будем «готовы» для пребывания в народе
и для пропаганды в его среде, — не ждать, а отправ¬
ляться скорей, скорей, пока нас — ничего не успевших
еще сделать — не забрали и не засадили в каменный
мешок, как Богомолова, которого пе суждено уже было
никому из нас увидеть. Он погиб трагически: был дове¬
ден до самоубийства пыткой одиночного заключения,
продолжавшейся для него около двух лет. Он был, ве¬
роятно, первою жертвою * в страшном по числу загуб¬
ленных жизней, тогда еще совсем новом петербургском
Доме предварительного заключения.
Нашу кузницу и слесарно-столярную мастерскую мы
передали другому, вновь сформировавшемуся кружку,
подобному нашему по целям, а сами стали поспешно
готовиться к выступлению. Нас было шесть в этой
группе, решивших немедленно выступать. Так как мы
далеко не считали еще законченной свою подготовку
к революционной пропаганде, то и решили, что этот
первый наш поход не будет еще иметь своей непосред¬
ственной целью пропаганду или агитацию, — будет не
более как рекогносцировкой на театре будущих воен¬
ных действий, и что именно она, эта рекогносцировка
должна будет доставить более надежные данные для
будущего похода. Было решено разбиться попарно. Па¬
*	И, во всяком случае, одною из первых.
141

ры формировались, конечно, по личным симпатиям, и
со мной в паре оказался один из артиллеристов — Да¬
вид Александрович Айтов, с которым я сошелся всего
ближе и с которым после ареста Богомолова работал
вместе и в кузнице, у одного горна. Мы выбрали себе
для рекогносцировки Владимирскую губернию; другие
две пары, состоявшие из «артиллеристов» — товарищей
и сожителей моего спутника, одна (Усачев и Фомин) —
Костромскую, другая (Теплов и Нефедов)—Нижегород¬
скую. Нам казалось, что население именно этих губер¬
ний должно быть типичным для всего великорусского
племени, с которого мы желали начать наши исследова¬
ния. Самые сборы в дорогу не могли задержать нас на¬
долго; но выезжать из Петербурга не следовало всем
одновременно. Перед отъездом каждый наблюдал неко¬
торое время прибывающих в Петербург и выезжающих
из него рабочих с целыо наметить для себя образцы
для подражания в смысле безукоризненной внешности.
Ведь каждому надо было решить заранее, какой у пего
будет полушубок, «головной убор», какая когомка
и т. п. Мы с товарищем установили для себя все эги
детали с обоюдного согласия, и когда все необходимое
было куплено, заготовлено, налажено и мы простились
с наиболее близкими друзьями и получили их сердечные
напутствия с пожеланиями всяческого успеха, «побед»,
мы наконец 7 марта 1874 года выехали из Петербурга
по Николаевской железной дороге. На другой день мы
доехали без всяких приключений до Клина, уездного
города Московской губернии, откуда, по заранее пред¬
положенному маршруту, предстояло продолжать путь
уже пешком, направляясь через Дмитров на восток,
в давно уже намеченную Владимирскую губернию.
В вагоне мы как-то сразу затерялись в тесноте, шуме
и гаме среди серой рабочей массы; но непривычность
нашего положения, когда, по примеру окружающей пуб¬
лики, мы расположились спать под скамейками, лично
мной, кажется, не ощущалась особенно рельефно. Быть
может, после недавней суеты и напряжения последних
сборов и проводов теперь наступила реакция... На¬
сколько могу припомнить, я даже отлично выспался на
своем мягком «ордынском» полушубке.
Но вог мы — на улице маленького деревянного го¬
рода и... соображаем с полной отчетливостью, что почти
уже сутки отделяют нас от всего нашего прошлого и
что расстояние около 500 вере г легло между нами и по¬
142

кинутой «цивилизацией»... Вопрос, насколько нам уда¬
лось переодевание, встал теперь перед нами со всею
яркостью. Вероятность провалиться на первых же порах
из-за того, что в нас сразу признают переодетых «сту¬
дентов», до того сильно переоценивалась нами, что уже
из Клина решено было послать нашим петербургским
друзьям письмо о благополучном прибытии нашем
в этот город. Наивное предположение, что каждый
встречный при первом взгляде на нас тотчас же дога¬
дается, что в нашем лице под новенькими полушубками
и простонародными картузами скрыты враги правитель¬
ства, а в наших котомках заподозрит спрятанную эту
самую пропаганду, дает представление о нашей полной
неопытности. Но эти же наши преувеличенные волнения
показывают, какое большое значение имел в наших гла¬
зах совершившийся факт разрыва с прошлым, со своим
привилегированным положением. Он нами совершен на¬
конец в действительности, этот поступок, о необходимо¬
сти, обязательности которого так много говорили, о ко¬
тором еще больше мечтали — каждый наедине с самим
собой, к которому так обстоятельно готовились и так
нетерпеливо рвались всей душой. Теперь это уже не
сборы только, которые всякий волен был принять за пу¬
стые похвалы. Нет, мы на деле «отряхнули прах» и —
о радость! — не потерпели сразу же позорной неудачи,
мысль о возможности которой (как и мысль, что «не
успеем») больше всего мучила нас в период приготов¬
лений. По себе, по своей собственной психологии мы
могли судить о настроении остававшихся еще в Петер¬
бурге товарищей. Мы знали, что друзьям нашим будет
приятно получить известие о «совершившемся факте»,—
в особенности, Александре Яковлевне Ободовской, кото¬
рая с необыкновенным, чуть не религиозным энтузи¬
азмом относилась к нашей миссии и горячо, душевно
симпатизировала всем нам, «собиравшимся и готовив¬
шимся исполнить священный долг, — верила в нас»...
Письмо было написано карандашом, на скорую руку,
но адрес необходимо было написать чернилами, и для
этого я зашел в аптеку. Если бы фармацевт, с готовно¬
стью одолживший «перышко» одетому в полушубок мо¬
лодому «мужичку», полюбопытствовал взглянуть на кон¬
верт, он увидел бы на нем не совсем обыкновенный
адрес: «Его сиятельству, князю Петру Алексеевичу Кро¬
поткину». В том же марте месяце Петр Алексеевич был
выслежен шпионами и арестован. Но мое письмо было
143

послано 8 марта, т. е., вероятно, еще до начала травли,
и дошло исправно.
Там же, в Клине, мы расспросили про дорогу на
Дмитров и тотчас отправились по ней, горя нетерпением
испробовать себя в отношении пешего хождения. Неза¬
чем прибавлять, что мы нигде не останавливались, пока
нас не застигла ночь в какой-то бедной деревушке.
Встречаясь на большой дороге с пешеходами, мы ста¬
рались смотреть им прямо в глаза и иметь вид «как пи
в чем не бывало», но не были вовсе уверены, что это
нам и в самом деле вполне удастся. Мы все ожидали
какой-нибудь нехорошей встречи. Но ничего не случи¬
лось до наступления ночи, и самый ночлег — наш пер¬
вый ночлег в великорусской деревенской избе — тоже
сошел вполне благополучно. Наша новая жизнь нача¬
лась. Огромная неопытность паша и полнейшая непрак¬
тичность выразились па первых порах и в неумении под¬
держивать разговор при неизбежных расспросах каж¬
дый вечер, когда мы приходили на новый ночлег. В тех
местах крестьяне очень неохотно пускали в дом прохо¬
жих. Пешие гости возбуждали в них подозрительность.
Крестьяне чуть-чуть побогаче прямо отказывали нам
в ночлеге или без всяких разговоров, или высказывали
кратко и бесцеремонно свой взгляд относительно нечи¬
стоты на руку вообще прохожих. И это повторялось
много раз. В самые бедные избы нас пускали, но почти
везде только после тщательных расспросов, в особенно¬
сти о нашем маршруте — предыдущем и последующем,
а также о наших намерениях... Так как нас было двое
и мы не могли во всем заранее сговориться между со¬
бой, не предвидя характера вопросов, то мы сильно
рисковали запутаться в ответах. После первых не вовсе
гладко сходивших опытов я в большинстве случаев пре¬
доставлял первое слово товарищу, признавая его более
находчивым. Когда мы в первый раз услышали неиз¬
менно всегда повторявшийся потом вопрос «чьи буде¬
те?», то мы его прямо не поняли, как будто с нами заго¬
ворили па незнакомом иностранном языке. Слово чьи
звучало так странно, казалось каким-то невероятным
остатком от времен рабства, когда, может быть, и на¬
турально было спрашивать у крепостных, чьи они, т. е.
какому «господину» принадлежат... Потом уже мы сооб¬
разили, что это столь дико звучавшее слово в устах
144

крестьян просто заменяло вопрос откуда, т. е. какого
уезда или какой волости «будут» прохожие *.
Таким образом, нам пришлось-таки преодолевать
кое-какие затруднения на новом пути... Зато велики
были и наши юные восторги! Особенно хорошо чувство¬
валось по утрам, когда, выйдя на простор из душной
избы и увидя себя на свободе, вне наблюдений посто¬
роннего глаза, мы полной грудыо вдыхали аромат по¬
лей и рощ и обменивались — уже на своем языке, не
подлаживаясь к чуждому еше нам «деревенскому» диа¬
лекту— богатыми впечатлениями от всего невиданного
и ие испытанного до тех пор, или, что случалось реже,—
наивно и горячо обсуждали какой-нибудь «теоретиче¬
ский» пункт той или иной программы. Здесь, на каком-
нибудь повороте глухого проселка такой отголосок пи¬
терских сходок, па которых, наверное, продолжали по¬
прежнему греметь витии, являлся более чем странным
диссонансом. Мы были счастливы в эти минуты своею
молодостью, здоровьем, избытком энергии и сознанием
добросовестно исполняемого серьезного долга. К тому
же была ранняя весна — солнышко еще не сильно при¬
гревало, но хорошо и весело освещало придорожные
пейзажи и золотило по утрам видневшиеся вдали из-за
зарослей главы скромных сельских храмов... По этим
колокольням мы старались ориентироваться, справляясь
о	названиях сел и деревень по карте Главного штаба —
десять всрст в дюйме,— запасливо прихваченной в Пе¬
тербурге. Но существовал в это время у нас серьезный
повод для огорчения: мы уже перешли границу между
Московской и Владимирской губерниями, а не иаходили
нигде работы. Между тем именно этот «экзамен» мы
считали самым важным и трудным, и, только выдержав
его, каждый из нас мог питать более или менее осно¬
вательную надежду на полное слияние с народом хотя
бы в будущем. Здесь, «на месте», мы скоро поняли, до
чего незрелой была наша петербургская «кабинетная»
манера решать вопросы. Там мы воображали, что стоит
нам лишь захотеть работать, и работа явится сама со¬
бой. На деле оказывалось иначе; работу вообще бывает
трудно найти в местностях, какова намеченная нами,
откуда и «свой лишний народ» расходится на заработки
*	В Сибири тоже спрашивают «чей (или чьих) будешь?», но
там, — по крайней мере в очень многих местностях, — это слово
значит — «как фамилия», «как прозываешься».
145

по всей России. А в то время, когда мы там странство¬
вали, т. е. незадолго до праздника пасхи, и вовсе не¬
кстати было искать там работы: добрые-то люди, как
раз наоборот, к пасхе брали расчет и уходили на ро¬
дину. Это и было нам высказано где-то уже в Алексан¬
дровском уезде, когда мы в сотый раз заявили, чго
ищем работы.
По мере того как приближалась пасха, наше хож¬
дение по дорогам из села в село становилось все более
и более непонятным для местных жителей. К тому же
мы были в буквальном смысле слова «иноземцы» здесь,
в центральной России, и о религии и обычаях местного
населения имели только самое общее представление, по¬
тому что я — уроженец Таврической губернии и проис¬
хожу от родителей евангелического вероисповедания, а
Д. А. Айтов, сын интеллигентного магометанина, ро¬
дился и вырос в Оренбурге. И мы спрашивали себя, ка¬
кова же будет здесь наша роль во время праздника
пасхи с нашим незнанием религиозных обычаев, кото¬
рые, как мы слышали, соблюдаются строго в централь¬
ных губерниях. Тогда, сообразив все это, решили уехать
на время в Москву, тем более что до нее было недалеко
и мы знали, как разыскать там людей, подобных нам.
На минуту мы не шутя задумались было еще над во¬
просом, не будет ли это проявлением слабости, непро¬
стительным отступлением... Ставя этот вопрос, мы име¬
ли в виду обет, который каждый из нас в глубине души
и без всякой показной торжественности давал самому
себе— обет «порвать с цивилизацией»... и, конечно, «на¬
всегда». Вообще, нам приходилось иногда решать среди
дороги вопросы «нравственного порядка». Невозможно
забыть, например, как наш чрезмерный ригоризм в от¬
ношении пищи раз чуть было не дошел до самых край¬
них высот комизма: у нас возникал — правда, только на
одно мгновение — вопрос, позволительно ли нам, взяв¬
шим в руки страннический посох... есть селедки?! Это
случилось, кажется, еще в самом начале нашего похо¬
да. Мы до того прониклись, вероятно, путем самовну¬
шения, воображаемо-«мужицкими» воззрениями, что,
проходя торговым селом, взирали на все расставленные
на базаре деревенские приманки как на греховную рос¬
кошь, от которой мы лично будем далеки... Между тем
молодые организмы при серьезной работе — непривыч¬
ной ходьбе — мощно требовали чего-нибудь «азотисто¬
го», а этот элемент безусловно отсутствовал в тех ужи¬
146

нах (пустые щи), которыми нас продовольствовала де¬
ревня за несколько копеек на ночлегах.
И вот «лукавый» вздумал однажды, во время при¬
вала на куче камней у дороги, искушать нас соблазни¬
тельным видением селедки... И он победил! Искушение
имело тот результат, что в ближайшей сельской лавчон¬
ке была куплена пара сельдей и лукуллов пир состо¬
ялся, опять-таки на большой дороге, при гомерическом
хохоте участников... Любопытен и ряд логических по¬
строений, склонивших тогда паше решение в сторону
поблажки чревоугодию: «Если селедки продаются в убо¬
гих лавчонках и в больших количествах на всех база¬
рах», так приблизительно рассуждали мы, «то, очевид¬
но, их покупает не аристократия. Ег^о*, народ иногда
ест их, — а потому можно есть изредка и нам».
В смысле поблажки слабости человеческой был ре¬
шен и вопрос об «отступлении» в Москву па время
пасхи. Дело было в уездном городе Александрове Вла¬
димирской губернии, и мы отправились было на желез¬
нодорожную станцию, чтобы немедленно привести свои
новый план в исполнение. Но на сгаиции нам сообщили,
что поезд будет только поздно ночью, и не позволили
остаться ожидать его, а вернее — довольно грубо выпро¬
водили. На дворе было холодно и, кажется, шел дождь.
Приходилось вернуться в город и там переждать где-
нибудь от обеда до ночи. Тут-то и случилось происше¬
ствие, без которого наша первая экскурсия «в народ»
была бы, может быть, чересчур благополучной и ее по¬
чти нечем было бы после и помянуть. Идти на постоя¬
лый двор нам и в голову не приходило: мы знали, что
там спросят паспорта, а наши были хоть и хорошие, но
все-таки не настоящие. Поэтому мы решили пересидеть
в трактире.
Потребовав обычным порядком «две пары чаю» и
вынув из своих узелков запас черного хлеба — нашу по¬
вседневную пищу в дороге, мы принялись не спеша уго¬
щаться.
За другим столом недалеко от пас сидели двое и
громко разговаривали. Один из этих двух собеседников
был хозяином этого самого трактирного заведения, в ко¬
тором мы расположились пить чай, а другой только что
окончил одну специальную работу при трактире и те¬
перь, после трудов, выпивал и закусывал. Такие специа¬
*	Следовательно (лат.).
147

листы в народе зовутся золотарями. Мы с товарищем,
не умея вести разговоров во всеуслышание, как эти ту¬
земцы, почти все время сидели молча и только изредка
переговаривались между собой вполголоса. По проше¬
ствии некоторого времени мы заметили, что хозяин трак¬
тира и золотарь что-то недружелюбно поглядывают
в нашу сторону. Дело этим не ограничилось. Когда мы,
расплатившись за чай, все же не ушли, а остались си¬
деть за столом, по нашему адресу начали раздаваться
нелестные замечания, а потом нас уже прямо принялись
экзаменовать... Спрашивали, разумеется, «чьи» мы, куда
идем и «за каким случаем»... Когда мы назвались сле¬
сарями, работавшими на фабрике в Киржаче, где на
самом деле мы не были, золотарь спросил, где у нас
инструмент. Товарищ ответил, что на фабриках слесаря
работают хозяйским инструментом. Но этот резонный
ответ не удовлетворил неугомонного золотаря.
—	Они, должно, и вправду мастера, только по дру¬
гой части, — сказал он, обращаясь к хозяину. Тут мы
поняли, что нас принимают за профессиональных воров.
Почему-то два слишком молодых безбородых и без¬
усых парня — оба черноволосые, с «не нашим будто»
обличьем, может, цыгане, да еще, вдобавок, оба в но¬
веньких белых полушубках, каких, вероятно, в том уезде
не носят, возбудили подозрительность доморощенного
сердцеведа, может быть, уже потерпевшего как-нибудь
от прохожих жуликов. Возможно и то, что ему вздума¬
лось придираться к нам просто так, от скуки или ради
озорства, ради собственной потехи, и уже потом, во вре¬
мя самого допроса, наши неудачные ответы вызвали как
будто основательные подозрения.
Один наблюдатель народных нравов, не особенно,
впрочем, проницательный, утверждал, будто «русский
скандалу рад». Но я далеко не уверен в правдивости
этого афоризма, может быть, подслушанного у какого-
нибудь босяка. Как бы то ни было, но наше положение
становилось натянутым. Теперь уже было бы небез¬
опасно просто встать и уйти, и мы не знали, как посту¬
пить. Но вот после каких-то переговоров вполголоса
с хозяином наш инквизитор опять заговорил, обращаясь
уже прямо ко мне:
—	Так ты, говоришь, был в Киржаче?
—	Был...
—	А сколько там церквей?
Я, что называется, с бацу, говорю:
148

—	Пять!
Этот «несообразный» ответ видимо взволновал и хо¬
зяина; а «совопросник» прямо кипел и клокотал...
—	Вот и видать, какие «мастера»!.. — кричал он гро¬
зно,— одна там всего церковь и никогда не было больше
одной. Вы не то что в Киржаче, знать и близко небыли!
Он был очень разгорячен, и мне уже, кажется, при¬
ходило в голову, как бы он не полез в драку. Но сцену
прекратил хозяин, посоветовавший нам очень внуши¬
тельным тоном уходить сейчас «подобру-поздорову из
трактира, пока до полиции дело не дошло».
—	Ну и уйдем! — сказал Айтов с напускным спокой¬
ствием.
Мы тотчас забрали свои котомки и палки и ие торо¬
пясь вышли из трактира. Неугомонный «специалист»
напутствовал нас словами: «От трудов праведных не
наживешь палат каменных». Вероятно, он намекал на
наши слишком новые полушубки, хотя от них до собст¬
венных палат — еще очень большое расстояние.
Происшествие не имело дальнейших последствий.
Мы добрались до вокзала, который, по обыкновению
русских путейцев, выстроен от города довольно далеко...
Там ожидающих поезда пассажиров уже не гнали вон.
Быть может, уже и «часы вышли». Мы дождались на¬
конец поезда и беспрепятственно доехали до Москвы.
Д. А. Антов, мой тогдашний спутник, напомнил мне
недавно, как, идя от трактира на станцию, я «непре¬
менно хотел изорвать тот лист десятиверстной карты,
который в случае ареста мог послужить уликой против
нас». <...> Мне действительно мерещилась погоня,
которой на самом деле не было. Но и то ска¬
зать:	она могла бы быть и непременно была бы,
если б не такие спокойные времена. Бумаги о пропаган¬
дистах еще не были в то время рассылаемы по провин¬
ции. После, придя в себя, я, помню, был немало сму¬
щен и недоволен собой за эту историю. В ней я проявил
много непаходчивосги и мало самообладания, чего
нельзя было сказать про моего спутника. Во всяком
случае, по благополучном окончании инцидента у нас
оказывалась не одна, а несколько причин быть только
довольными этим финальным приключением нашей ре¬
когносцировки. Мы восприняли «боевое крещение»; по¬
лиция не была приглашена; нас, как говорится, пальцем
не тронули и — самое главное—мы не были признаны
за переодетых студентов4,

о	в
С. Ф. Ко в алии
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ
СЕМИДЕСЯТЫХ ГОДОВ
I
СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА,
ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЕ ДВИЖЕНИЮ
олее всего объединяло людей прогрес-
сивного направления народничество.
Чх 1	||Под влиянием литературы, с одной сто-
1	Лфоны> и всего склада русской жизни —
'•>1	с	другой,	в миросозерцании передовых
людей народнические идеи занимали одно из первых
мест. Степень идеализации народа находилась, каза¬
лось, в отношении прямо пропорциональном со степенью
отчужденности интеллигенции от народа, и с ее сторо¬
ны заметно было страстное желание слиться с народом
хотя бы в области идей. <...>
После Крымской войны появилась масса книг, пре¬
имущественно переводных, по естествознанию, которое
популяризировалось также и в журналах. На этих точ¬
ных знаниях воспитывались шестидесятники с их верою
в человеческий ум. Вера эта мало ослабела и в 70-х го¬
дах, но питалась уже из других источников. Семидесят¬
ники накинулись, главным образом, па социальные пау¬
ки. В 1870 году появился в русском переводе первый
том «Капитала». Стройностью системы и глубиною кри¬
тики Маркс произвел на интеллигентную молодежь
большое впечатление, которое по силе можно сравнить
разве с тем, которое в свое время вызвал Дарвин. Не¬
многие, конечно, одолели Маркса, но идеи его, изло¬
женные в «Капитале», стали входить в общий оборот
Другие, более ранние, произведения Маркса оставались
неизвестными широкой публике; поэтому экономическим
материализмом и вопросами историософии2 семиде¬
сятники, читавшие только 1-й том «Капитала», мало
150

занимались. Широко распространилось лишь чисто эко¬
номическое учение Маркса о трудовой ценности и
взгляды его на отношения между трудом и капиталом.
Семидесятники ощутили в своих сердцах ненависть
к эксплуатации труда капиталистами и без колебаний
признали освобождение труда одной из первых задач
всякой прогрессивной программы. Далее этого не шло
значение Маркса, и никто из семидесятников не призна¬
вал его отцом научного социализма. Молодежь того
времени и после прочтения «Капитала» продолжала
оставаться на точке зрения так называемого ныне «уто¬
пического» социализма и признавала своими учителями
Чернышевского, а вскоре потом Лаврова и Бакунина 3.
Наибольшее значение в смысле выработки миросо¬
зерцания имело для семидесятников сочинение П. Л. Ла¬
врова «Исторические письма». Оно будило в душе ин¬
теллигента те чувства, которые были заложены в ней
всею предыдущей историей и призывало к уплате долга
пароду за полученное образование. На этой книге, мо¬
жно сказать, воспитывалось целое поколение. Ни одна
статья того же Лаврова, написанная более свободным
языком в нелегальном журнале «Вперед!», не могла
сравниться в отношении влияния на молодежь с «Исто¬
рическими письмами».
Известно, что в странах, п которых отсутствует поли¬
тическая свобода, а печать задушена в тисках цензуры,
наука, одна сохраняющая некоторую, впрочем весьма
ограниченную долю свободы, становится средством рас¬
пространения прогрессивных идей и приобретает, в не¬
которой степени, партийный характер.
Лавров первоначально выступил в нашей литературе
как философ, которого не признала молодежь, питав¬
шаяся идеями Чернышевского и Добролюбова. Наш
философ скоро понял, что паука в России должна
играть служебную роль, содействуя распространению
идей равенства и свободы. В этом отношении Лавров
едва ли не лучше всех других писателей умел пользо¬
ваться своими научными знаниями.
Не только наука, но господствующий научный метод
должен был у нас служить той же цели укрепления пе¬
редовых идей. Индукция и дедукция пригодны были
в то время, когда наука являлась самоцелью. В шести¬
десятых годах, в период широкого распространения на¬
учных знаний, ни о каком другом методе не могло быть
и речи. В семидесятых го^ах с утратою смелости в ре¬
151

шении основных вопросов жизни, в связи с отмеченным
выше ослаблением активности общества нужен был та¬
кой метод, который окрылил бы ум начинающего мыс¬
лителя и вдохнул бы в него недостающую смелость.
К услугам интеллигенции и явился субъективный метод,
первым провозвестником которого и явился Лавров
Он доказывает в своих «Историческик письмах», что
критически мыслящая личноегь имеет право свои субъ¬
ективные идеалы ставить во главу угла изучения исго¬
рни. В процессе истории, учит наш мыслитель, мы неиз¬
бежно видим прогресс. «Волей или неволей приходится
прилагать к процессу истории субъективную оценку,
т. е., усвоив по степени своего нравственного развития
тот или другой нравственный идеал, располагать все
факты истории в перспективе, по которой они содей¬
ствовали или противодействовали этому идеалу». Кри¬
тически мыслящая личность, взвесив свои силы, должна
решиться на борьбу с установившимися историческими
формами общества. Кто строил историю, спрашивает
Лавров? «Одинокие, борющиеся личности». Наш автор,
конечно, понимал бессилие таких одиночек, поэтому он
далее разъясняет читателю, каким путем «обращались
слабые личности в общественную силу». Вокруг лично¬
стей образуются партии, и сила единичная превращает¬
ся в силу коллективную.
Теория Лаврова поднимала энергию мыслящего ин¬
теллигента и укрепляла в нем веру в свои силы, тол¬
кала его на борьбу с устаревшими формами. Гете как-
то выразился, что объективизм присущ прогрессивным
эпохам, а субъективизм — регрессивным. Если эго изре¬
чение и можно признать в известной степени верным,
то к семидесятым годам его следует применить неско¬
лько в другом смысле. В реакционную эпоху начала
семидесятых годов только субъективизм мог выступить
в качестве революционной силы, объективизм мог бы
только констатировать господство реакции5.
Нигилизм имел немаловажное значение для семиде¬
сятых годов. Появившись в 60-х годах как крупная об¬
щественная сила, перестроившая взаимные отношения
личностей в обществе, нигилизм, отринув авторитеты,
*	Лавров нигде в своей книге не называет своего метода субъ¬
ективным. Разработкой субъективного метода, как одного из наи¬
более пригодных для изучения социологии, занялся у нас Н. К. Ми¬
хайловский, который поэтому и считался часто творцом этого
метода 4.
152

расчистил почву для восприиятия здорового, прогрессив¬
ного миросозерцания. Нигилизм продолжал существо¬
вать и в начале 70-х годов, по с обесцвечиванием обще¬
ства перестал играть роль активного фактора в осво¬
бодительном движении, ожидая как бы толчка, чтобы
снова послужить делу освобождения родины. Между
прочим, нигилизм содействовал сокращению потребно¬
стей интеллигента и облегчал образование коммуи для
совместной жизни и взаимного развития индивидуумов.
Не подлежит сомнению, что только нигилизм обеспечил
возможность участия женщин в движении. Без него
мужчины и женщины, подчиняясь устарелым прили¬
чиям, были бы слишком разобщены, чтобы работать
рука об руку6.
Таковы главнейшие условия, при которых выступила
на сцену революционная молодежь в семидесятых го¬
дах.
III
КОГДА ИМЕННО НАЧАЛОСЬ РЕВОЛЮЦИОННОЕ
ДВИЖЕНИЕ. БЕЗУЧАСТНОСТЬ ОБЩЕСТВА.
СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ДВИЖЕНИЯ
Едва ли кто в состоянии установить точно даже на¬
чало революционного движения 70-х годов. Сенат, су¬
дивший участников его в числе 193-х человек, признал,
что в 1872 году четыре лица — Войнаральский, Ковалик,
Мышкин и Рогачев, умыслив образовать тайное сообще¬
ство, привлекли к нему подсудимых. Да га эта опровер¬
гается уже тем, что из названных лиц не было двух,
которые были бы между собой знакомы в 1872 году.
Вернее определил эту дату прокурор, составивший об¬
винительный акт. Он считает началом движения осень
1873 года. Прокурор знает собственно время арестов,
которые, если верить в недреманное око, не могло да¬
леко отстоять от времени начала движения. Брожение
существовало много раньше — доказательством может
служить долгушииское дело7, но я готов и по другим
мотивам, чем прокурор, считать началом настоящего,
стихийного движения осень 1873 года. Около этого вре¬
мени появился первый печатный орган русской револю¬
ции— журнал «Вперед!», издававшийся Лавровым
в Цюрихе. Почти одновременно отпечатано было еван¬
гелие анархистов — «Государственность и анархия» Ба¬
кунина. Кроме того, летом в больших городах, за отсут¬
153

ствием молодежи, ие могло происходить никакого дви¬
жения. Съезжается она осенью. Так было и в 1873 году,
и сейчас же начались постоянные сходки с цюрихцами
и без них. Из этих данных явствуег, что осенью 1873
года, если движение и не началось, то во всяком случае
приобрело стихийный характер.
Движение семидесятых годов было по существу ре¬
волюционным. В нем приняла участие исключительно
молодежь, состоявшая преимущественно из учащихся
в высших и средних учебных заведениях. Бакунин лю¬
бил подчеркивать это обстоятельство, утверждая, что
в России столько революционеров, сколько учащейся
молодежи в университетах, гимназиях и семинариях
(примерно 40 тысяч). Общество стояло в стороне ог
движения и долго не догадывалось о нем, несмотря на
начавшиеся аресты. Печать до 1875 года, в то время,
когда среди молодежи все живое пришло в бурное дви¬
жение, продолжала тоскливо жаловаться на застой. Это
объясняется полной обособленностью молодежи. Она
всегда знала по журналам, что делается в остальном
мире, мир же не мог знать, что происходит в ее среде.
К тому же рознь между «отцами» и «детьми», резко
выраженная в 60-х годах, продолжала существовать
лишь в несколько смягченной форме и в 70-х годах.
В общество, конечно, проникали слухи об арестах то
там, то здесь, но большинство не имело понятия, за что
н почему. Газеты в 70-х годах были слабо распростра¬
нены и не могли, отчасти и по цензурным условиям,
оповестить общество о том, чго происходит у него чуть
ли не перед глазами. Между тем движение получало
все более крупный характер, становясь поворотным
пунктом в истории русской революции. Революционная
деятельность, перестав быть случайной, стала сосредо¬
точиваться в руках партии8.
Обособление молодежи от остального общества при¬
дало движению необыкновенную силу. В семидесятых
годах молодежь попыталась одна, без всякого содей¬
ствия склонных к компромиссам старших возрастов, по¬
решить все проклятые вопросы, не дающие человечеству
мирно существовать, и решила возложить на свои плечи
всю работу по обновлению мира. Подобно первым хри¬
стианам она отрекалась от мира привилегированного,
в котором жила, и собственных выгод и могла самоот¬
верженно отдаться борьбе со злом, не заботясь даже
о насущном хлебе. Подвиг, приковывающий при всяких
154

условиях наше внимание даже в мелком деле, ради ко¬
торого он совершается, тем более импонировал, когда
не ведающая личных эгоистических интересов молодежь
бралась за решение коренного вопроса жизни, за пере¬
устройство всей государственной и общественной жизни
на началах свободы и правды. Общество, в лице лучших
своих членов, в конце концов выразило, хотя и задним
числом, свое сочувствие геройской молодежи, несмотря
на то, что ею намечены были революционные средства
борьбы — единственные, которые могли быть пущены
в ход активным меньшинством.
Выше было показано, что к началу семидесятых го¬
дов русская интеллигенция утратила веру в политиче¬
скую дея юльиость. Молодежь, конечно, еше более стала
отрицать политику и склоняться к чистому социализму.
Из трехчленной формулы, завещанной Великой фран¬
цузской революцией, ПЬег1с * отодвинута была на зад¬
ний план и подчеркнуто еоаШе •'*. В случайных и наро¬
читых собраниях интеллигентной молодежи, имевших
место до начала движения, часто дебатировался вопрос
о значении конституции, и большею частью она призна¬
валась не только не необходимой, но даже Ередиой9.
Радикалы обыкновенно доказывали, что только соци¬
альные преобразования могут спасти Россию, политиче¬
ская же программа их оставалась неясной,
В начале семидесятых годов молодежь вообще и ра¬
дикальные ее кружки в особенности стали все более и
более склоняться к признанию революционного пути
единственно спасительным в борьбе за счастье народа
и за социалистический строй жизни. Это сознание дол¬
жно было роковым образом привести ко включению
в прежние программы кружков политической борьбы,
а затем и к полному торжеству политики, что и обна¬
ружилось в дальнейшей эволюции революционного дви¬
жения в начале 80-х годов. С другой стороны, народ¬
нические тенденции были еще сильнее выражены в ми¬
росозерцании молодежи, чем у остальной демократиче¬
ской части русского общества 70-х годов. Это обеспечи¬
вало за революционным движением социалистический
характер. У нас революция всегда ставит своею целыо
социалистический переворот и не может быть сведена
исключительно на политические преобразования, хотя
бы и самые радикальные.
*	Свобода (фр.).
** Равенство (фр.).
155

IV
ХАРАКТЕРИСТИКА ДВИЖЕНИЯ. СТИХИЙНОСТЬ ЕГО
Выше было замечено, что наиболее естественно счи¬
тать началом революционного движения семидесятых
годов появление программных революционных изданий.
За год до выпуска первой книжки «Вперед!» в кружках
циркулировала литографированная программа журнала,
кажется, два раза переделывавшаяся ,0. Наиболее влия¬
тельный голос при ее редактировании имели чайковцы.
Лавров, будучи, без сомнения, выдающимся мыслителем
и обладая большой эрудицией, не в состоянии был про¬
явить творчество в новой для пего области революци¬
онных идей и все время своего участия в революцион¬
ной литературе не столько направлял молодежь, сколь¬
ко следовал за нею, дошедши со временем даже до при¬
знания в главных чертах программы «Народной воли».
Приняв продиктованную чайковцамп программу
«Вперед!», Лавров не мог проводить ее настолько по¬
следовательно, чтобы не вызвать никаких недоразуме¬
ний у читателей журнала. В написанной им самим ру¬
ководящей статье первого номера под заглавием «Зна¬
ние и революция» сказался до известной степени преж¬
ний Лавров, философ и профессор, склонный признать,
что наука есть единственная или, по крайней мере, пер¬
востепенная сила в переустройстве общества. Значение
знаний было несомненно преувеличено Лавровым, чем
и воспользовались лица более крайнего направления,
разделявшие взгляды Бакунина на революцию. Они,
в то время еще очень немногочисленные и только начав¬
шие формироваться в кружки, решили дать сражение
лавровцам но поводу названной выше статьи и собрали
в Петербурге большую сходку на квартире-коммуне, на¬
нятой на имя Блавдзсвича или Ковалика. Большинство
прибывших на сходку были приверженцы Лаврова, и
между нимн и бакунистами начались горячие споры.
На сходке присутствовал, между прочим, и Чайковский,
скрывавшийся от преследований жандармов, но не вы¬
ступавший оратором. Более или менее серьезной кри¬
тике подверг статью Лаврова в длинной речи Каблиц
(Юзов) п. В основание речи была положена совершенно
неверная мысль. Каблиц проводил полную аналогию
между процессом накопления знания и таковым же
процессом капитала. Речь, несмотря на свою парадок¬
сальное^, произвела некоюрое впечатление; ею Каб-
156

лиц приобрел, между прочим, последователей в лице из¬
вестного потом Богдановича-Кобозева и близко к нему
стоявшей Палицыной 12. Сами бакунисты находили речь
Каблица слабой и слишком искусственной. Но возра¬
жения были еще слабее, и бакунисты одержали пер¬
вую, впрочем, довольно слабую победу. На ту же тему
вскоре происходили прения в квартире кавказцев 13, ко¬
торые были в то время последователями Лаврова. На
сходке говорили в то время из бакунистов Ковалик, Чер¬
нышев и др. На этой сходке бакунисты укрепили запи¬
тые позиции. Обе упомянутые сходки ни по характеру
произнесенных речей, ни по всей своей обстановке во¬
обще не выделялись среди других сходок, но я остано¬
вился на них потому, что они были характерны для той
фазы движения, в которой анархисты стали разверты¬
вать свои силы. Разговоры все время вертелись вокруг
центрального пункта, на котором думали укрепиться
лавровцы, чтобы помешать головокружительному стрем¬
лению молодежи из университетов в народ. Среди баку¬
нистов были, без сомнения, энергичные люди, но и лав¬
ровцы могли похвалиться энергией, знаниями и вообще
всем, что дает перевес в спорах, но с первого же собра¬
ния становилось очевидным, что окончательная победа
останется за анархистами14. Она обеспечивалась на¬
строениями молодежи, находившейся в таком припод¬
нятом состоянии духа, что малейшая искра зажигала
порох. При таких условиях крайние направления все¬
гда одерживают верх над более умеренными.
Повышенное настроение молодежи не поддается
описанию, его можно только иллюстрировать примера¬
ми. Нередко можно было встретить небольшие кружки
самообразования или просто группы молодежи, которые
еще ничего не слышали о начавшемся революционном
движении и тем не менее в один вечер, после более пли
менее незначительных слов, сказанных агитаторами,
окончательно переходили в революционный лагерь.
Иногда для этого достаточно было прочесть какую-ни¬
будь книжку или даже статью. Примером может слу¬
жить быстрый переворот, случившийся с сестрами члена
оренбургского кружка Федоровича, оставившего им не¬
сколько запрещенных книг. Из переписки, приведенной
в обвинительном акте, видно, что сам Федорович пора¬
жен был быстротою перемены, которую он увидел при
свидании с сестрами. Другой пример: один молодой сту¬
дент, прослушав споры на сходке, задумался над во¬
157

просом, что он должен делать: приобретать дальнейшие
познания в высшем учебном заведении или же немед¬
ленно приняться за работу в народе. Когда он высказал
свои сомнения старшему товарищу, тот, не имея намере¬
ния повлиять на решения юноши в ту или другую сто¬
рону, заметил, что при отсутствии веры в свои силы
ему ничего ие остается другого, как продолжать свое
учение, когда же явится эта вера, то он сам будет знать,
что ему делать. Юноша тут же постарался заглянуть
в свою душу и объявил товарищам, что он верит, бро¬
сает учебное заведение и идет в народ. Еще один инте¬
ресный пример. В конце 1873 года или в начале 1874 го¬
да Ковалик посетил Харьков и, не найдя там никакого
заметного движения, обратился к бывшему студенту
Говорухе-Огроку, который ранее принимал участие
в кружке, занимавшемся распространением полезных,
легальных книг, в это же время, удалившись от всякой
общественной деятельности, испытывал некоторое разо¬
чарование и начинал впадать в апатию. Разговор с Ко-
валиком разбудил в нем энергию. По желанию своего
собеседника он собрал десятка два студентов, семина¬
ристов и гимназистов и выступил на сходке пропагато-
ром анархии, с учением которой он сам только что по¬
знакомился. В два-три дня образовался кружок с более
или менее определенной программой, некоторым разде¬
лением труда и собственной небольшой кассой, в кото¬
рую члены тащили рубли из жалких средств, бывших
в их распоряжении. Очевидно, время направило умы
этих люден на поиски руководящих идей, которые могли
бы привести в равновесие их мятущуюся душу и слу¬
жить маяком в их дальнейшей жизни и деятельности.
Искание истины настолько охватило учащуюся моло¬
дежь, что его не чужды были юноши, только что начи¬
нающие мыслить. Один самый молодой семинарист, слу¬
чайно или по зову товарищей присутствовавший иа опи¬
санных собраниях, настолько проникся высказывавши¬
мися мыслями, что тут же отдал последний свой рубль
в кассу и только для собственного успокоения спросил,
не будет ли препятствием к его вступлению в кружок
то обстоятельство, что в семинарии он имеет единицу
за поведение.
Во всех умственных центрах почва для революцион¬
ной пропаганды была подготовлена всем предшествую¬
щим режимом, и школьным в частности, настолько хо¬
рошо, насколько это могли желать пропагандисты. <...>,
158

V
БАКУНИСТЫ И ИХ ГЛАВНЕЙШИЕ КРУЖКИ
Бакунин, исключенный в 1872 году по инициативе
Маркса из Интернационала Гаагским конгрессом за
образование в среде союза тайного общества, скоро стал
открыто проповедовать свое анархическое учение ,г\
Вместо существующего государства он выдвигал идеал
анархии, т. е. безвластья, осуществляемый в рольном
союзе общин, организованном снизу вверх. К этому уче¬
нию стали примыкать бывшие члены Интернационала
в романских странах. Ко времени начала русского дви¬
жения Бакунин был уже главою анархической партии
в Италии и руководил деятельностью анархистов в Ис¬
пании. Чтобы быть ближе к Италии, он поселился в Ло¬
карно (кантон Тичино), почти сплошь населенном
итальянцами. За свою предыдущую деятельность Баку¬
нин был осужден в нескольких странах и ие мог появ¬
ляться ни во Франции, ни в Германии. В Италии ему
также было бы небезопасно жить. Для обеспечения себе
большей свободы действий Бакунин напечатал в газе¬
тах заявление, что он удаляется от всякой обществен¬
ной деятельности. Это заявление, однако же, не ввело
в заблуждение итальянскую полицию, продолжавшую
за ним зорко наблюдать издали. В Локарно он занимал
виллу, купленную для него итальянскими анархистами.
Здесь его часто посещали итальянцы и получали необ¬
ходимые указания. Между прочим, у него постоянно
можно было встретить известных в Италии потом Ка-
фиеро и Коста 1б. Русские молодые люди совершали
к нему частые паломничества, но он избегал вредной,
по его мнению, популярности и старался по возможно¬
сти уклониться от свиданий, и охотно принимал у себя
только лиц, более или менее известных своей деятельно¬
стью в России. Правою рукою его считался Росс, про¬
живавший в то время в Цюрихе17.
Один из бывших чайковцев — Феофан Никандрович
Лермонтов, вышедший из кружка по каким-то недора¬
зумениям 18, задумал составить свой собственный кру¬
жок. Предварительно он съездил за границу, где ви¬
делся с Бакуниным и уговорился распространять в Рос¬
сии анархические идеи и устроить анархическую орга¬
низацию. Проживая на квартире Сергея Филипповича
Ковалика, он открыл ему свои планы. Ковалик, склон¬
ный и ранее к анархизму, отправился, в свою очередь,
159

к Бакунину и получил те же инструкции, что и Лермон¬
тов. Независимо от них Владимир Карпович Дебого-
рий-Мокриевич 19 имел, в свою очередь, свидание с Ба¬
куниным и решился принять участие в организации
анархической партии.
На свиданиях с Бакуниным решено было не огла¬
шать его прикосновенности к русскому революционному
делу. Руководители русской анархической партии дол¬
жны были действовать от сзоего имени, а Бакунин —
оставаться негласным центром, подобно тому, как это
было устроено в Италии и Испании. Кроме того; буду¬
щие организаторы анархической партии находили нуж¬
ным в конспиративных целях не посвяшать пока членов
устраиваемых ими кружков в идею общей анархической
организации и установить ее фактическим путем взаим¬
ных сношений глав кружков или наиболее авторитетных
лиц. Этот способ оправдывался также и настроением
молодежи, стремившейся к полной индивидуальной са¬
мостоятельности и унаследовавшей от времени господ¬
ства радикальных кружков боязнь генеральства. Вме-
сге с генеральством молодежь боялась также и дисцип¬
лины, необходимой во всякой правильной организации.
Революционная молодежь еще не получила в ю время
необходимой и достаточной подготовки для подчинения
партийной дисциплине, и поюму отдельные лина, пони¬
мавшие ее значение, старались по возможности маски¬
ровать свою организационную деятельность. Они допус¬
кали, что личным влиянием на членов кружков можно
достигнуть той общности действий, которая в устано¬
вившихся политических партиях обеспечивается более
всего дисциплиной. План анархической организации ру¬
шился вместе с крушением кружков, члены которых за¬
сажены были в тюрьмы. Из перечисленных выше лиц
Лермонтов и Ковалик действовали в Петербурге, а Мо-
криевич — в Киеве. Первый собрал около себя кружок
из новых лиц, а последние переорганизовали существо¬
вавшие кружки. Петербургские кружки, действовавшие
в столице, имели большее влияние на распространение
анархического учения в других городах, поэтому состав
их я считаю нужным перечислить подробно.
В кружок Лермонтова входили следующие лица:
1)	Моисей Абрамович Рабинович был молодой чело¬
век, ле1 17. Он проязлял большую энергию и настолько
усвоил себе опытность агитатора, что представлялся
большинству имевших с ним дело вполне зрелым чело¬
160

веком. В отсутствие Лермонтова он выступал предста¬
вителем кружка, а отчасти и руководителем. В преж¬
нее время, когда еще не было изобретено так называе¬
мых аттестатов зрелости, молодые люди достигали на¬
стоящей зрелости, г. е. полного развития умственных
сил, раньше, чем теперь. Это объясняется тем, что им
приходилось чуть не с малолетства вести борьбу с ро¬
дителями, а часто н борьбу за существование и учение.
Тем не менее слишком раннее развитие Рабиновича вы¬
зывало удивление даже со стороны близко знавших его
лиц, и опасение какого-нибудь недоброго конца. Опасе¬
ния эти сбылись. Просидев до суда два или три года
в одиночке, Рабинович решил, что такая крупная сила,
как он, не должна пропадать даром. Он задумал на¬
дуть жандармерию своим мнимым предательством и,
выйдя на волю, продолжать свою революционную дея¬
тельность. Насколько в этом плане замешан был шкур¬
ный интерес, знает только совесть Рабиновича. Но по
всем обстоятельствам дела нужно думать, что он, в из¬
вестной степени по крайней мере, был искренен. Он
предавал только людей, которые, по его мнению, почти
совпадающему с действительностью, уже достаточно бы¬
ли скомпрометированы и участи которых он не мог
ухудшить. В заявлении, поданном им следственной вла¬
сти, он, кроме того, обещал, что если его выпустят на
волю, воспользоваться своей популярностью среди рево¬
люционеров, узнать все их планы и выдать правитель¬
ству. Власти оказались предусмотрительно-недоверчи¬
выми, выслушав все, что им рассказал Рабинович, они
оставили его до суда в тюрьме. Во время суда, на одном
из происходивших ежедневно митингов заключенных
(политические сидели в одиночных камерах Дома пред¬
варительного заключения, выбили у себя окна и вели
общую беседу), Рабинович принес покаяние перед това¬
рищами и получил формальное прощение. Он был силь-
ио удручен своим поступком и, будучи сослан по суду
на житье в Иркутскую губернию, скоро дошел до са¬
мого худшего вида сумасшествия п умер.
2)	София Александровна Лешерн фон Герцфельд —
самая старшая женщина-революционерка. Она во время
процесса была в возрасте 40 лет. Она еще до движения
70-х годов имела связь с радикалами. В 1872 году,
в имении своей матери в Новгородской губернии, она
устроила школу, в которой учи гелем был долгушинец
Гамов. Впоследствии она снова была изобличена в ре-
6 Зак. N9 <Ь0	161

волюционной деятельности; осуждена па каторгу, по от¬
бытии которой была отправлена на поселение в Забай¬
кальскую область, где и умерла в конце 90-х годов.
3)	Варвара Ивановна Ваховская, ныне по мужу
Бонч-Осмоловскаи, была в то время молодой девушкой.
Г1о окончании Каменец-Подольской гимназии, где она
уже обращала внимание своими выдающимися способ¬
ностями и интересом к общественным делам, она отпра¬
вилась для завершения образования в Цюрих п верну¬
лась оттуда в 1873 году ярой анархисткой.
4)	Евгения Константиновна Судзилозская, ныне по
мужу Волынская, сестра известного доктора Росселя
(Николая Судзиловского), проживающего ныне на
Сандвичевых островах20. Она (ранее других членов кру¬
жка отправилась на практическую работу и некоторое
ьремя торговала в лавочке, о)куда вела пропаганду ме¬
жду крестьянами.
5)	Кириак Родионович Милоглазкнп, студент Техно¬
логического института.
Основатель кружка Лсрмоптоз вскоре после суда
умер в тюрьме.
В кружок Ковалика входили:
1)	Иван Павлович Блаядзевич, студент института
путей сообщения, ранее был в военной гимназии, от¬
куда должен был выйти вследствие поражеппя тегкого.
Отличался значительными способностями и вдумчиво¬
стью, которою, может быть, в известной степени обязан
своему физическому недостатку.
2)	Сестра его Клеопатра Павловна Блавдзевпч, не¬
веста Ковалика, расставшаяся с ним после ссылки его
в центральную тюрьму, куда никто из посторонних не
допускался. Она отличалась энергией и решительностью
характера; некоторое время для ознакомления с жпзпыо
работниц она работала на фабрике в Петербурге.
3)	Лемени-Македоп, студент Технологического ин¬
ститута, человек со средними способностями, но в выс¬
шей степени упорный и настойчивый, умер до суда в за¬
ключении. Ранее всех членов кружка он захотел оку¬
нуться в рабочую жизнь и поступил на завод простым
рабочим.
4)	Фрост, студент, умерший до начала крупных аре¬
стов и не привлекавшийся к процессу.
5)	Митрофан Александрович Гриценков, студент,
производил впечатление очень серьезного молодого че¬
ловека и совершал некоторые агитационные поездки со-
162

вместо с Коваликом. На дознании он давал подробные
показания, хотя, может быть, и не повредившие никому.
6)	Николай Иванович Паевский, студент-медик. Он
позже других вступил в кружок, но скоро проявил боль¬
шую энергию и находчивость, особенно после начав¬
шихся крупных арестов, когда он появлялся в разных
гооодах Приволжья и внутренних губерний. Во время
отсутствия Ковалика из Петербурга он оставался пред¬
ставителем кружка.
7)	Александр Константинович Артамонов, студент
университета. Он пользовался известным влиянием
в студенчестве и слыл за человека в высшей степепп
бескорыстного и нравственного. Судьбе угодно было,
чтобы именно он, будучи избран распорядителем иа од¬
ной студенческой вечеринке, забрал часть выручки без
ведома других распорядителен и передал в революцион¬
ную кассу. Только известные всем его нравственные ка¬
чества избавили его от неприятностей со стороны сту¬
дентов, отрицательно относившихся к такого рода по¬
ступкам.
К кружку Ковалика принадлежал также Каблиц и
другие, преимущественно женщины. По возвращении
Ковалика из-за границы Каблиц с компанией, как кон¬
статирует обвинительный акт, отделился от кружка Ко¬
валика и составил свой самостоятельный кружок. Кру¬
жок этот заслужил ироническое прозвище «всгшшко-
пускателей» за то, что некоторые из его членов дово¬
дили до крайности значение мелких крестьянских бун¬
тов. Подобно тому как некоторые юные марксисты из¬
меряли деятельность социал-демократа только количест¬
вом устроенных им стачек рабочих, «вспышкопускатели»
считали мерилом полезности революционера количес1во
вызванных им мелких бунтов. <...>
Из кратких сведений о лицах, входивших в состав
только что описанных трех кружков, можно видеть, что
лица эти ничем особенным не отличались от осталь¬
ной революционной молодежи, принявшей участие в дви¬
жении. Эго большею частью были обыкновенные сред¬
ние люди со всеми достоинствами и недостатками, при¬
сущими тогдашней революционной молодежи. Победа
анархизма над другими течениями объясняется не вы¬
дающимся личным составом анархических кружков, а
строгою логичностью учения и господствовавшим наст¬
роением молодежи. <...>,
163

VI
ПЕТЕРБУРГСКИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ КРУЖКИ
Наряду с перечисленными чисто анархическими
кружками более или менее видную роль в распростра¬
нении и организации революционного движения играли
и другие петербургские кружки. <...>
Под влиянием чайковцев и анархистов образовалось
несколько кружков из учащейся молодежи или же ста¬
рые кружки землячеств и самообразования были на¬
правлены на революционную деятельность. Упомяну
о главнейших из них вкратце. Кружок артиллеристов
состоял, большею частью, из бывших воспитанников
Михайловского артиллерийского училища и находился
почIи исключительно под влиянием чайковцев. Еще
в 1872 году Кравчинский, Рогачев и Шишко имели сно¬
шения с группою воспитанников названного училища,
преследовавшею цели самообразования. В этой группе
находились, между прочим, Давид Александрович Ай¬
тов, Николай Никитич Теплов, Владимир Андреевич
Усачев и Михаил Дмитриевич Нефедов. Все они вышли
поюм из училища и поступили в высшие учебные заве¬
дения. Когда они стали сплачиваться в кружок, к ним
присоединились Сидорацкий, женившийся на Ободов¬
ской,— человек с большими способностями, но несколь-
но ненормальный, Фомин и др. В очень близких отно¬
шениях к ним находился также Александр Осипович
Лукашевич, впоследствии по другому делу осужденный
на каторгу. Кружок был хорошо подобран и в целом
представлял заметную силу.
Для подготовки к ремеслу артиллеристы под руко¬
водством или же только при участии Шишко и других
чайковцев устроили первую в Петербурге солидную ма¬
стерскую, в которой интеллигентная молодежь обуча¬
лась слесарному делу, а отчасти и революционному.
Мастерская эта имела известное значение в истории
революционного движения в Петербурге. В ней перебы-
Еало много народа, и она стала своего рода революци¬
онным клубом.
Из членов кружка Теплов и Айтов вскоре отказались
от чисто революционной деятельности. Под влиянием
вдохновенной проповеди Маликова, основателя богоче¬
ловеческой религии, они, вместе с учителем своим, уве¬
ровали, что только пропагандой социализма во имя ре¬
лигии и непротивления злу можно спасти народ и до-
164

ставить ему счастье. Это не мешало прокуратуре при¬
влечь их к большому процессу. В настоящее время
Айтов живет в Париже.
К артиллеристам были близки оренбуржцы, или го-
лоуШевцы, названные так по имени одного из основате¬
лей кружка Сергея Сергеевича Голоушева. Огец его
был жандармским полковником, а мать поддерживала
все время сношения с сыном-революционером и в изве¬
стной степени сочувствовала ему. Голоушев, учась в Пе¬
тербурге, сохранял связи, которые у него были па ро¬
дине, в Оренбургской губернии. <...>
В кружке Голоушева, между прочим, принимали уча¬
стие Клеопатра Осиповна Лукашевич, просоедниившая-
ся потом к самарскому кружку, Мария Ивановна Вере-
вочкина, невеста Голоушева, пропагандировавшая среди
крестьян Оренбургского уезда, Леонид Михайлович
Щиголев, Соломон Львович Аронзон, Леонид Рейнголь¬
дович Траубенберг, Петр Петрович Воскресенский и Ди¬
митрий Васильевич Федорович.
Все они, кроме Клеопатры Лукашевич, по мужу
Осиповой, попали в большой процесс, так же, как и ар¬
тиллеристы.
Из саратовского землячества образовался кружок
саратовцев, в котором наиболее заметными личностями
были Воронцов и Ломоносов, оба студенты-медики. Чле¬
ны кружка своим здоровым видом и соответствующим
ростом производили впечатление вольных сынов степей.
Кружок считался довольно серьезным, но очень рано
распался. Воронцов, будучи уже скомпрометирован,
скрылся, а Ломоносов отстал. Их дело продолжал ме¬
стный кружок в Саратове, состоявший из семинаристов
и гимназистов. Наиболее деятельным членом этого по¬
следнего кружка был брат Ломоносова, семинарист,
Петр Андреевич Ломоносов.
Еще более, чем саратовцы, обещали занять видное
место самарцы, составившие так называемый кружок
Городецкого.
Лев Сергеевич Городецкий, побывав на нескольких
сходках, довольно скоро усвоил руководящие идеи дви¬
жения. По образу мыслей своих он ближе всего был
к чайковцам и вскоре стал выступать на сходках про¬
тив крайних анархистов-всиышкопускателей. Он спорил
также и с другими анархистами, проводя в то же вре¬
мя в своем кружке чисто анархическую программу. На
сходках он как бы мыслил вслух, и самые возражения
165

его, казалось, имели целью вызвать дальнейшее разви¬
тие обсуждаемых мыслей. Это, в связи с другими каче¬
ствами Городецкого и недюжинными его способностями,
заставляло ожидать, что он займет известное, более или
менее видное, место в движении, но этого не случилось.
Не успев проявить вполне своих талантов, Городецкий
был рано арестован и на допросах давал более откро¬
венные показания, чем можно было бы ожидать от него.
В кружок Городецкого входили также лица, пода¬
вавшие надежды: студент Павел Чернышев, похороны
которою вызвали демонстрацию21, Комов и Бух, впо¬
следствии осужденные по другим делам.
Городецкий и товарищи сохранили связи с Самарой
и, наряду с другими приезжими агитаторами, содейство¬
вали образованию и быстрому росту самарского мест¬
ного кружка, о котором подробнее сказано будет ниже.
Кроме перечисленных выше в Петербурге было еще
несколько земляческих кружков самообразования, ко¬
торые в большей пли меньшей степени усвоили себе ре¬
волюционную идею движения. Так, существовали пол¬
тавский, пермский кружки и др. Некоторые из полтав¬
цев примкнули к революционной организации; в числе
их был, например, студент /Максимов Павел Дмитрие¬
вич, пропагандировавший среди крестьян Полтавской
губернии и судившийся по «процессу 193-х».
Пермяки чрезвычайно медлен то усваивали идеи,
циркулировавшие среди радикальной молодежи, и уча¬
стия в революционной работе не приняли.
Кроме всех описанных кружков, решивших, кроме
пермского, приступи ть к революционной дея тельносги,
в Петербурге было еще несколько кружков Лавровского
направления. Члены этих кружков посещали также
сходки, на которых решались революционные и народ¬
нические вопросы, но во всем составляли правую сто¬
рону движения. Они признавали этическую сторону на¬
родническо-анархического учения, говорили об уплате
народу долга и признавали движение в народ, но лишь
в форме занятия известными профессиями, полезными
народу: медициной, адвокатурой, учительством и пр.,
летучую же пропаганду совершенно отрицали. Так как
лавровцам нужно было подготовиться к указанным
профессиям и прежде всего окончить университеты, то
в действительности они, за ничтожными исключениями,
в народ не пошли и в дальнейшей революционной дея¬
тельности участия не приняли.
166

Кроме лавровцев были еще два-трп кружка моло¬
дежи, которые, хотя и признавали конечной целыо ре¬
волюцию, но ближайшей задачей для интеллигентной
молодежи считали иауку. Кружки эти не имели ника¬
кого значения. Самый азарт, с которым они защищали
науку, никем не отрицавшуюся, заставлял подозревать,
что они опасались тоже увлечься в сторону практиче¬
ской деятельности и громкими фразами думали заглу¬
шить закравшиеся в их душу сомнения.
VIII
ВЫДАЮЩИЕСЯ ОДИНОЧКИ
В предыдущих главах дан очерк наличных сил ре¬
волюционного движения в липе организованных круж¬
ков. Очерк был бы неполон, если бы я умолчал о наи¬
более выдающихся одиночках» принимавших более или
менее видное участие в движении.
Одним из самых выдающихся людей того времени
был Порфирий Иванович Войнаральскнй, незаконный
сын княгини Кугушевой, принявший фамилию своего
отца, прочтенную наоборот, от конца к началу, с при¬
бавлением «ский». (Вонойральский, потом переделан¬
ную для благозвучия на Войнаральскнй.)
За участие в студенческом движении 1861 года он
был выслан из Московскою университета на север
в возрасте около 17 лет. Будучи студентом, он стоял
ближе всего к группе, известной потом под именем ка-
ракозовцев. В этой группе были земляки Войиараль-
ского, с которыми он поддерживал некоторые отноше¬
ния почти до своей смерти. В начале семидесятых годов
он возвратился из ссылки на родину в Городпщенскип
уезд Пензенской губернии, где был избран мировым
судьею, но продержался недолго, не будучи утвержден,
как и Ковалик, в этой должности Сенатом *.
Войнаральскнй не принадлежал ни к какому опре¬
деленному кружку. Предавшись всею душою революци¬
онному делу, он с первых же шагов встретился на из¬
*	Войнаральского и Ковалика публика считала как бы двумя
близнецами (вроде Стефановича и Дейча) 22 и иногда даже пере¬
путывала их фамилии и деятельность. Повод к этому дан был
пс только некоторым сходством ролей, которые они играли в дви-
менпи, по еще более их одинаковым общественным положением.
В ссылке они действительно были близки между собой, но во время
гвоей революционной деятельности шли разными путями, сходив¬
шимися, конечно, в одной точке.
167

бранном им пути со многими кружками и не слился
окончательно ни с одним. О близости его к московским
кружкам, а через них и к чапковцам, уже было упомя¬
нуто. Он был также своим человеком в кружках: сара¬
товском, пензенском и тамбовском, участвуя вместе
с Рогачевым в организации двух последних.
Войнаральскпй не умел отдаваться захватившему
его делу наполовину. Раз он ступил на революционный
путь, он отдавал революции все свои силы и матери¬
альные средства. Его личное состояние, доходившее до
40 тысяч рублей, было достоянием революции. Правда,
не все его деньги были употреблены па дело, которому
он служил, — часть пристала к рукам распорядителей,
которых он должен был назначить, когда был вместе
со своею женою арестован. В обвинительном акте со¬
хранилась характерная черта для Войнаральского и
всех вообще деятелей движения семидесятых годов. В
мастерской, устроенной на его средства в Москве, он
повесил на стенке сумку с деньгами (400—500 руб.); и,
всякий из постоянных посетителей мастерской мог сво¬
бодно опускать руку в сумку и брать столько денег,
сколько ему было нужно.
По природе своего ума Войиаральский не был тео¬
ретиком. Обладая ясным умом, он быстро усваивал сущ¬
ность всякой новой идеи или нового учения, но его бо¬
лее всего интересовала практическая сторона дела —
способы их осуществления. Даже в самый разгар своей
деятельности он никогда не объявлял себя последова¬
тельным анархистом, а между тем по образу своих дей¬
ствий он был несомненно таковым. Войнаральскпй был
по преимуществу практик, интересовавшийся более всего
материальными следами своей работы. В среде интел¬
лигенции он устраивал мастерские, типографии, аген¬
туры, в народе — лавочки, постоялые дворы и разные
притоны для пропагандистов. Сетью таких связанных
между собою пунктов он мечтал пок,рыть весь район
Поволжья, куда он перенес главную свою деятельность.
Независимо от этой деятельности чисто организаци¬
онного характера Войнаральскпй стремился испытать
свои силы на пропаганде революционных идей в на¬
роде. Получив от самарских пильщиков адреса кре¬
стьян, способных сочувственно отнестись к проповедуе¬
мым им идеям, Войнаральскпй в сопутствии Селива¬
нова обошел два уезда — Сызранский и Корсунский.
Затем в сообществе Надежды Юргенсон ходил в Став¬
168

ропольский уезд, где был временно арестован сельскими
властями (об этом будет упомянуто ниже). Войнараль-
ский остался очень доволен результатами своих путе¬
шествий. Ему, между прочим, удалось устроить несколь¬
ко новых пунктов для предполагаемой сети.
Войнаральский был окончательно арестован в Са¬
маре в конце июля 1874 г. и вскоре был увезен в Мос¬
кву, а затем и в Петербург, в Петропавловскую кре¬
пость. Ко времени начала следствия, во главе которого
стоял сенатор, Войнаральский и другие заключенные
были переведены в Дом предварительного заключения.
Здесь он и Ковалик составили план побега и в одну уже
довольно светлую петербургскую ночь пытались осуще¬
ствить его. С воли устройству побега помогали Григо¬
рий Александрович Мачтет23 и Орест Мартынович Та¬
бель*. Когда беглецы спускались на простынях по сте¬
нам тюрьмы, их увидел инженер Чечулин, возвращав¬
шийся навеселе из клуба, некогда сам сидевший по
политическому делу в крепости. Он поднял тревогу, и
беглецы, уже садившиеся на извозчика, были пойманы
и препровождены вместе с Чечулиным в участок. Этот
последний раскаивался в своем поступке и уверял, что
принял спускавшиеся по стене фигуры за уголовных
преступников.
Суд приговорил Войнаральского наравне с другими
«зачинщиками» Коваликом, Рогачевым и Мышкиным
к 10-летней каторге, но ходатайствовал о замене нака¬
зания ссылкой на поселение24.<...>
Дмитрий Михайлович Рогачев — Митька, как его
часто называли, получил военное образование; окончив
артиллерийское училище, он был произведен в офицеры
и служил в артиллерии, как и младший его брат, пове¬
шенный в 84-м году. В 1873 г. он был уже в отставке.
Будучи уроженцем Орловской губернии, он некоторое
время после выхода своего в отставку вращался между
орловскою молодежью и познакомился, между прочим,
с молодою нигилисткою Верою Павловною Карповою,
подчинившейся его умственному влиянию. Чтобы осво¬
бодить ее от власти родителей, он, как упомянуто выше,
вступил с нею в фиктивный брак, после чего каждый
из супругов пошел своею дорогою.
Рогачев получил революционную закваску еще в учи¬
лище, вместе с Кравчинским, Шишко и др. Ко времени
*	Габель, по крайней мере, был арестован по делу о побеге.
169

начала движения 70-х годов он уже выработал свое
миросозерцание и был убежденным революционером-
народником. Через Кравчинского он был в близких от¬
ношениях с чайковцами, но в кружок их не был при¬
нят.
Рогачев не имел крупного организаторского талан¬
та, но был выдающимся работником. Влияя на окру¬
жающую его молодежь, он всегда оставался первым
между равными, не претендуя на какую-нибудь исклю¬
чительную роль. Агитатором, в строгом смысле слова,
он не был, но имел талант проповедника и популяри¬
затора. Никто лучше его не мог доказать учащейся и
стремящейся к самообразованию молодежи полную не¬
пригодность официальной науки для настоящего, не
игрушечного только дела. Подбором доказательств, рас¬
положенных в известной системе, он в течение несколь¬
ких вечеров приводил своих собеседников к признанию,
что никакая легальная деятельность невозможна в Рос¬
сии при существующих условиях, тем же, кого не убе¬
дила живая речь, он предлагал продолжать свое само¬
образование чтением книг в порядке составленного нм
систематического каталога.
Революционная деятельность Рогачева имела переме¬
жающийся характер. Потолкавшись в интеллигентных
кружках, он отправлялся для пропаганды в народ и по¬
сле более или менее продолжительных путешествий сно¬
ва возвращался в города. Здесь он как бы отдыхал и
набирался сил для дальнейшей работы в пароде.
Рогачев появлялся во многих кружках в Петербурге,
посещал вместе с Кравчинскпм московские собрания
молодежи, принимал деятельное участие вместе с Вой-
наральским в пензенском, тамбовском и саратовском
кружках. В Саратове он чуть не был захвачен врасплох
во время сна в квартире учителя, но в то время, когда
жандармы входили для обыска в дверь, он успел вы¬
скочить в окно (вместе с Коваликом и Фаресовым) без
шапки и сапог. В таком виде он мог найти себе пршог
только в доме терпимости, одинаково открытом и для
верноподданных и для революционеров.
Еще более, чем в среде интеллигенции, Рогачев ра¬
ботал в народе. Обладая хорошим здоровьем и крупной
силой, он не только не отказывался, но искал физиче¬
ской работы. Вместе с Кравчинским он работал в ноя¬
бре 1873 года в Тульской губернии в качестве пиль¬
щика. Здесь оба они были арестованы, но им удалось
170

бежать. После этого Рогачев бурлачил по Волге. В те¬
чение почти двух лет он успел перебывать во многих
местностях и знал народ в совершенстве. Открытое сим¬
патичное лицо и сердечность, с которой он относился
к каждому встретившемуся на его пути человеку, при¬
влекали к нему слушателей. Они не подозревали, что
видят перед собой человека другого класса — дворяни¬
на и интеллигента, — и относились к нему с полным
доверием. Рогачев никогда не жаловался на неудачи
в народе.
Во время своих странствований Рогачев был несколь¬
ко раз арестован сельскою полициею, но успевал благо¬
получно убегать. О побегах его создались настоящие ле¬
генды, и имя его было одним из самых популярных
среди интеллигентной молодежи. Правительству нако¬
нец удалось арестовать его в 1876 г. и прочно засадить
в тюрьму 25. <...>
Ипполит Никитич Мышкин уже известен читателям
русских журналов по нескольким очеркам, посвященным
ему, поэтому я не имею намерения сообщать о нем пол¬
ные биографические сведения и коснусь главным обра¬
зом тех обстоятельств его жизни, которые известны
мало или совсем неизвестны. Поэтому же я обойду
молчанием и его знаменитую попытку к похищению
Чернышевского из Вилюйской тюрьмы.
Мышкин прошел суровую школу кантонистов и соб¬
ственным трудом проложил себе дорогу к жизни. Раз-
вишем своим он также обязан исключительно самому
себе; ремесло его —он был правительственным стено¬
графом при окружном суде, — только в некоторой сте¬
пени могло облегчить процесс его развития.
Во время своей революционной деятельности /Мыш¬
кин был извести только немногим соприкасавшимся
с ним по делу лицам. Кипучая энергия, с которой он
брался за всякое дело, еще не успела создать ему ши¬
рокой популярноеIи. Он никогда пе был главарем дви¬
жения и не мог им быть по своему характеру. Оратор¬
ские его способности до суда пе имели случая проявить¬
ся, и пикто из самых близких к нему людей не подозре¬
вал, какой крупный талант таится в нем. Собственно
говоря, он только два раза в своей жизни выступал пе¬
ред публикой в качестве оратора: первый раз на суде,
когда он, несмотря на постоянные перерывы председа¬
теля, не только сумел высказать все то, что хотел, но тс
успел мастерски охарактеризовать в нескольких словак
171

революционное движение 70-х годов. Собственно с этой
речи и начинается популярность Мышкина. Суд по-сво¬
ему засвидетельствовал ему свое уважение, отнеся его
к числу самых главных организаторов движения. Вто¬
рой раз он сказал прочувственное слово в Иркутской
тюремной церкви при отпевании Дмоховского, товарища
Долгушина. Об этой речи рассказал М. Р. Попов в «Бы¬
лом». Оратор не может существовать без толпы. Мыш¬
кина могла вдохновить только толпа, в частных же раз¬
говорах он был довольно вялым собеседником, подыски¬
вающим надлежащие слова и чуть-чуть не заикающим¬
ся. Мышкии-собеседник и Мышкин-оратор, казалось,
были двумя противоположностями.
Точно так же, но в другом отношении, Мышкин пре¬
ображался под влиянием охватившей его идеи. Самая
обыкновенная «идея», которая не дает покоя арестан¬
ту,—это побег. В обыкновенное время, когда ум Мыш¬
кина не был занят выношенным в уединении планом
побега, он представлялся нервным человеком, способ¬
ным по ничтожному поводу совершить самый рискован¬
ный для него шаг. В это время он казался начальству
самым опасным и вредным агитатором и неблагонадеж¬
ным человеком. Но как только в голове его слагался
план, он становился неузнаваем. Спокойствие его, каза¬
лось, нельзя было ничем нарушить, общественно-тюрем¬
ные дела переставали его занимать, и в случаях конф¬
ликтов с администрацией он старался держаться при¬
мирительной политики, а до конфликтов пытался пре¬
дупредить их. В это время между арестантами трудно
было найти другого такого благонадежного человека,
как Мышкин; друзья Мышкина сразу догадывались, что
это за благонадежность.
Так как Мышкин не принадлежал к привилегирован¬
ным сословиям, то приговор о нем суда подлежал не¬
медленному исполнению, и он вскоре действительно был
увезен в Печенежскую централку, где уже сидело 20 че¬
ловек. При отсутствии всяких сношений с волей арес¬
тант, одетый в казенную куртку, с бритой головой и
кандалами на ногах и не имеющий при себе никаких
инструментов, казалось, не мог даже помышлять о по¬
беге. Но Мышкин, ориентировавшись в централке, сде¬
лался «благонадежным», следовательно, он нашел план.
Ему удалось где-то раздобыть гвоздь, он имел в распо¬
ряжении своем половую щетку и в переплетной мастер¬
ской, где каторжане под надзором стражника могли ра¬
172

ботать поодиночке, скрал кусок коленкору. Гвоздем он
вскрыл половицу и пользовался им же для подкопа, из
щетки сделал себе парик, а из коленкору сшил костюм,
хотя не франтовской, но не похожий на арестантский.
Долго он работал, пока довел подкоп до наружной сте¬
ны своей одиночной камеры. Ему оставалось пройти еще
одии пли два аршина, и он мог выскочить на тюремный
двор, войти незамеченным в тюремную церковь, а от¬
туда без дальнейших приключений выйти за тюремную
ограду. Так, по крайней мере, казалось Мышкину. Но
план его рухнул, не доведенный до конца. Надзиратель,
заглянув в волчок (стеклышко в двери), заметил отсут¬
ствие Мышкина в камере и, войдя, нашел его на месте
преступления — он оканчивал подкоп.
По пути в Сибирь Мышкин составил план побега
с этапа, но сам не пожелал им воспользоваться и вы¬
пустил товарища по путешествию, «Ваничку» Марты¬
новского, для себя же выжидал другого благоприятного
случая, который представился ему, однако, только на
Каре. Здесь, посоветовавшись с более близкими ему
товарищами, он решил бежать, не считаясь с тем, что
в тюрьме в двух камерах велись общественные под¬
копы, через которые предполагалось в более или менее
отдаленном будущем совершить массовый выход из
тюрьмы. Зачем, вполне справедливо рассуждал /Мыш¬
кин, ожидать неизвестно сколько времени выполнения
сомнительного плана побега, когда можно было навер¬
няка бежать сейчас? Кроме того, вслед за ним и дру¬
гие могли воспользоваться, как это потом и случилось,
его планом. Мышкин был вынесен в мастерскую, нахо¬
дившуюся за оградой тюрьмы, в кровати, требующей
якобы починки, Рогачевым и Коваликом, и остался не¬
замеченным конвоем. Спутник его Хрущов просто запу¬
тал счет, который вели конвойные по числу приходящих
в мастерскую, и тоже остался в ней. Ночью оба скры¬
лись и были арестованы спустя месяц во Владивостоке.
Дальнейшая судьба Мышкина известна: он, как и
многие другие, нашел преждевременную могилу в Шлис¬
сельбурге26. <...>
XI
ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА
К ДВИЖЕНИЮ В НАРОД
Революционная молодежь единогласно признала ве¬
сну самым благоприятным временем для начала рево-
173

люцпонной пропаганды в пароде. По мере приближения
весны 1874 года все более и более чувствовалась необ¬
ходимость собраться с силами, чтобы иа все лето дви¬
нуться в народ и приступить там к работе.
К началу этой третьей части подготовительного пе¬
риода, к описанию которого я приступаю, еще не все
из многочисленных петербургских кружков получили
окончательную организацию. В них еще продолжали
вращаться лица, еще ие решившиеся теперь же присту¬
пить к практической деятельности. Такие лица стали
постепенно отходить в сторону, когда увидели, что более
решительные члены начали уже складывать свои чемо¬
даны. Лавровцы, еще продолжавшие в период постоян¬
ных сходок проявлять свое существование, точно так
же стали быстро стушевываться. Время споров по во¬
просам теории и практики прошло, и потому им нечего
было делать среди готовящихся к походу анархистов.
Связи лавровцев с анархистами настолько ослабели, что
ни один из первых даже елучаййо не был привлечен
к «процессу 193-х». Некоторое число их привлекалось
к дознанию, по, как только выяснился характер движе¬
ния, были до суда освобождены из тюрем или па вся¬
кий случай высланы административным порядком.
Одним из первых дел рассматриваемого периода
было — определить окончательно отношение революцио¬
неров к тем кружкам землячества и самообразования,
которые не приняли еще всецело их программы. Поэто¬
му на последних собраниях этих кружков агитаторы
ставили вопрос ребром, и в результате происходило или
присоединение колебавшихся к делу революции, или
окончательный разрыв с ними.
Далее одним из самых существенных вопросов было
привлечение в среду активных кружков сознательных
рабочих. Анархисты, как и Кропоткин, придавали боль¬
шое значение подготовленным рабочим, не только во
имя преклонения перед народом, но и как лучшим про¬
пагандистам среди родственных им по духу, а часто и
по плоти, крестьян.
Все коренные анархисты и более молодые из при¬
соединившихся не успели по краткости времени приго¬
товить необходимый им кадр сознательных рабочих,
поэтому они должны были открыть свои обьятия для
тех из распропагандированных другими рабочих, кото¬
рые почему-либо не удовлетворялись своими развивате-
лями. Наибольший контингент таких рабочих дал Ни-
174

зовкин. Ища более крайнего направления, некоторые из
них охотно переходили к чайковцам и к коренным анар¬
хистам. Из этих последних только кружок Каблица не
заполучил к себе рабочих. Как ни сочувственно отно¬
сились подготовленные рабочие к крайним направле¬
ниям, но они менее охотно, чем интеллигенция, призна¬
вали анархическое движение. Это учение пе признавало
никаких программ-минимум, рабочие же уже успели по¬
лучить некоторый интерес к умственной работе. Им по¬
этому хотелось сохранить за собой такое положение, ко¬
торое позволяло бы им в часы досуга продолжать свое
развитие и удовлетворять своим умственным запросам.
Занятие же пропагандою в деревне анархии и револю¬
ции обещало лишить их всего этого. Указанное препят¬
ствие не было, впрочем, существенным — после более
или менее продолжительных бесед устанавливалось ка¬
кое-нибудь соглашение. Гораздо большее значение для
достижения успехов среди рабочих имела разница в на¬
строениях. Интеллигенция находилась в стадии сильного
стихийного движения, когда обыкновенный смертный
может совершать чудеса, рабочие же жили в обыкно¬
венных условиях, и повышенного настроения среди них
не замечалось. При таком положении дела интеллигент,
обладающий сердцем, преисполненный самой сильной,
религиозной верой в высоту предстоящей ему миссии
сравнительно легко брал верх над маловерным рабочим,
по союз их был в высшей степени непрочен. Под влия¬
нием веры интеллигент готов был совершать подвиг за
подвигом, а рабочий, если пе проникался всецело такой
же верой, скоро одумывался, особенно если не получал
новых импульсов. К тому же, при спешности привлече¬
ния рабочих, не всегда обращалось должное внимание
на их индивидуальные качества. Всем этим объясняются
случаи разочарования со стороны революционеров
в привлеченных ими к делу рабочих. Не следует, однако,
преувеличивать количество этих случаев — рядом с ними
были случаи продолжительной работы вновь посвящен¬
ных совместно с революционерами. Некоторые из рабо¬
чих заслужили почетное имя и вспоминаются последую¬
щими поколениями, как герои. <...>
В первые фазы движения петербургские кружки и
отдельные деятели не отказывались от представляв¬
шихся им случаев оказать то или иное влияние на про¬
винциальные кружки. Впрочем, очень часто эго влия¬
ние передавалось как бы само собой, без всякого актив¬
175

ного участия виновников его. Студенческие землячества
доставляли даровых и самых добросовестных почталь¬
онов, разносивших вести из столицы в свои родные го¬
рода, где у них оставались связи среди учащихся. Это
обеспечивало в известной мере однообразный ход дви¬
жения повсеместно. По теперь оказывалось этих средств
недостаточно, и наиболее деятельные кружки старались
заводить постоянные сношения с провинциальными
кружками. Эту сторону деятельности трудно приурочить
к какому-нибудь одному периоду, на которые мноюраз^-
делена история движения, и если я упоминаю о ней
в настоящей главе, то только потому, что теперь заботы
об единении усилились. Обращаясь к данным обвини*?
тельного акта, можно убедиться, что многие из анар¬
хистов совершали иногда отдаленные даже поездки.
Так, Рабинович перебывал во многих городах Россий¬
ской империи, Войнаральскпй был в постоянных путе¬
шествиях из Москвы на родину и в восточные губернии
и обратно. Но более всего объехал разных городов, ка¬
жется, Ковалик. Им в разное время посещены города:
Москва, Киев, Одесса, Ярославль, Кострома, Нижний,
Казань, Самара, Саратов и Харьков, Чайковцы также
посылали в разные места своих агентов. Понятно, что
при таких условиях должно было замечаться более или
менее полное сходство в развитии движения повсеме¬
стно в России. Затем необходимо было приискать мате¬
риальные средства, заготовить народную одежду, фаль¬
шивые паспорта и книги для раздачи в народе, а по
пути и в интеллигенции. Вопрос об одежде разрешался
легко при имении денег. Для фабрикации паспортов на
скорую руку составилось небольшое бюро при круж¬
ках, по этим делом занимались и отдельные лица. Что¬
бы иметь возможность изготовить неограниченное коли¬
чество паспортов, необходимо было достать бланки кре¬
стьянских паспортов и вырезать печати по образцам,
имевшимся на настоящих паспортах. Некоторые дохо¬
дили, впрочем, до более простых средств. Получив от¬
тиск на массе из гипса какой-нибудь сургучной печати,
коптили его на свечке и прикладывали куда следует.
Самым трудным вопросом было отыскать денежные
средства, необходимые для снаряжения в народ.
Средств, находившихся в распоряжении Войнараль-
ского, было, конечно, недостаточно даже для снабже¬
ния самым необходимым всей массы лиц, выразивших
желание идти в народ; только близкие лица могли чер¬
176

пать из этого источника. Поэтому каждый кружок ста¬
рался самостоятельно решить для себя денежный во¬
прос.
Для приобретения средств пользовались, хотя и в
слабой еще степени, студенческими вечерами и други¬
ми увеселениями, устраиваемыми нарочито для этой
цели. Члены кружков, получившие от своих более или
менее состоятельных родителей деньги на необходимые
жизненные расходы, охотно обращали их в общую соб¬
ственность. Иначе и не могло быть при существовавшем
взгляде революционеров на этот источник средств. Один
из лучших среди чайковцев-пропагапдистов, Синегуб, по
удостоверению обвинительного акта, предлагая деньги
рабочим, с которыми он занимался, говорил, что эти
деньги тоже крестьянские, так как он получает их от
своего отца, такого же мироеда, как и другие. Более
крупные суммы поступали, в редких, конечно, случаях,
от состоятельных членов кружка или лиц сочувствовав¬
ших. Обнинительный акт констатирует, что некто Лю-
бавский обещал внести в кассу чайковцев часть своего
состояния. У Гауэнштейна, члена кружка чайковцев,
при аресте отобраны деньги в сумме свыше тысячи руб¬
лей. Сестры Щукины, входившие в состав крух<ка Каб-
лица, вышли фиктивно замуж за двух членов кружка
(Каблица и Стронского), чтобы получить о г родителей
приданое, которое целиком и внесли в кассу, всего, ка¬
жется, 5—6 тысяч рублей.
Кружок, располагавший такими средствами, считал¬
ся уже богатым, большинство же кружков имело в сво¬
ем распоряжении ничтожные суммы, например, Харь¬
ковский кружок — всего 170 рублей.
Комплект нелегальных изданий, предназначенный
для распространения в народе и в интеллигентной сре¬
де, был в 70-х годах сравнительно очень ограничен.
Более других содействовали изданию книг чайковцы,
а впоследствии и типография Мышкина. Большая часть
книг и брошюр печатались за границей и перевозились
в Россию разными путями. Чайковцы имели свой нала¬
женный путь, Лермонтов для устройства пути посылал
за границу Рабиновича, который при помощи эмигранта
Сажина (показание Рабиновича) уговорился с контра¬
бандистами, обещавшими все книги, получаемые оттого
же Сажииа, переносить через границу. Братья Павлов¬
ские и Лурье, член киевского кружка, занимались так¬
же доставкою книг из-за границы.
177

Кроме весьма популярной книги «Государственность
и анархия» в описываемое время были распространяемы
следующие издания: «История одного французского
крестьянина» (переделка Шатриана), «Сказка о четы¬
рех братьях», «Хитрая механика», «Стенька Разин»,
«Емелька Пугачев», «Дедушка Егор», «Митюха», «О му¬
ченике Николае», «Вольный агаман Степан Тимофеевич
Разии», «Сила солому ломиг», «Чтой-то, братцы...» (про¬
кламация), «Отщепенцы» Соколова, «Гражданская вой¬
на во Франции» — Маркса, «Программа рабочих» Лас¬
саля, «Песенник».
Из перечисленных книг наибольшим успехом в па¬
роде пользовались «Хитрая механика» и «Сказка о че¬
тырех братьях». Песни вроде «Барка» не получили
среди крестьянства почти совсем распространения27.
Каждый кружок по своему усмотрению выбирал
книги для распространения в народе. Одни из деяте¬
лей, придававшие наибольшее значение устной пропа¬
ганде, набирали мало книг, другие, наоборот, запасали
их в большом количестве. Кроме того, независимо от
субъективного отношения к книжной пропаганде, рево¬
люционеры всех оттенков старались снабжать обильно
книгами такие места, которые должны были служить
центрами пропаганды.
Все эти практические дела не оставляли свободного
времени для окончательного выяснения оставшихся не¬
больших разногласий между кружками. Споры, если и
случались, стали терять остроту, и открывалась воз¬
можность компромиссов. Крайние и более умеренные
анархисты мирно беседовали о формах практической
деятельности. Первые готовы были признать пригодны¬
ми для революционной работы самые аристократические
профессии — врача, учителя и пр., вторые — санкциони¬
ровать летучую пропаганду и агитацию вплоть до уча¬
стия в мелких бунтах. Поэтому решение Евгении Суд-
зиловской (из кружка Лермонтова) открыть, по при¬
глашению Войнаральского, лавочку в с. Степановка,
Пензенской губернии, не встретило уже ни с чьей сто¬
роны оппозиции.
Выше было уже упомянуто, что молодежь прояв¬
ляла мало склонности к солидным формам организации,
требующим строгой дисциплины. Тем не менее мысль
о необходимости организации не чужда была даже са¬
мым юным революционерам. Лидеры движения хорошо
поняли это и сделали попытку к некоторой зачаточной
178

организации, которая могла бы обнять все действовав¬
шие силы. Кружок признавался ячейкою, возможной па
первое время организации. Поэтому лидеры прежде
всего старались связать крепкими узами дружбы и еди¬
номыслия членов своих собственных кружков и тем при¬
дать им вид организованных групп. Каждый из более
значительных кружков, подобно первоегепенпым держа¬
вам, имел в Петербурге своего представителя, который
должен был оставаться в стопице даже и тогда, когда
остальные члены уйдут на работу в народ. Более мел¬
кие кружки, как второстепенные державы, поручали
представительство своих интересов главным кружкам.
Так, артиллеристы избрали своей представительницею
Ободовскую (из кружка чайковцев), а харьковский кру¬
жок поручил свой голос кружку Ковалпка. Представи¬
тель принужден был отказаться от главного дела, к ко¬
торому стремились революционеры, — пропаганды и аги¬
тации в народе, и зарыться во второстепенные, как
казалось многим, мелочи. Поэтому представительство
являлось своего рода жертвой, которую приносил кру¬
жку единичный его член. С другой стороны, кружки
избегали выбирать в представители своих лидеров, счи¬
тая их более полезными на главном посту—в народе.
Чтобы согласить противоположные интересы, кружок
иногда назначал своим представителем человека, не
примкнувшего к нему окончательно, но связанного
с членами его личными отношениями и единством миро¬
созерцания.
Обязанности представителя состояли в поддержании
сношений с имевшими разъехаться членами кружка, до¬
ставлении им необходимых средств и к представитель¬
ству интересов кружка перед другими революционными
кружками. Часто представитель оставался без гроша
денег, п это нисколько не обескураживало членов кру¬
жка, веривших в свои силы.
Но одного института представительства, без какого-
нибудь союза, хотя бы только оборонительного, держав,
оставивших в столице и крупнейших городах своих упол¬
номоченных, казалось мало. Мысль о союзе созрела не¬
задолго до весны — времени отправления в народ. Из
всех форм возможного союза остановились на самой
безразличной, не могшей внести раздора между союз¬
никами— общей кассе. Созваны были представители
всех петербургских кружков для обсуждения этого во¬
проса. Почти единогласно решено было организовать
179

общую кассу, имевшую целью помогать всем, работаю¬
щим в народе, без всякого различия направлений и ор¬
ганизаций, к которым они принадлежат. Одинаковая по¬
мощь должна была оказываться и одиночкам, ведущим
в народе пропаганду. Средства кассы должны были со¬
ставляться из взносов кружков, в размере 10% собст¬
венных их капиталов, и других случайных поступлений.
Касса управлялась тремя выборными, которыми на пер¬
вый раз, кажется, были: Ободовская (чайковцы), Паев-
ский (кружок Ковалика) и Рабинович (кружок Лер¬
монтова).
Касса представляла собой первый зачаток общей
организации революционеров. В своем первоначальном
виде она не могла бы долго существовать и должна
была бы принять или более совершенную форму, теснее
объединяющую революционеров, или распасться. Во что
именно должна была обратиться касса, это осталось
навсегда в области предположений, так как начавшие¬
ся летом аресты разрушили не только кассу, но и кру¬
жки, которые желали в ней объединиться.
Одновременно с учреждением кассы решено было
всем поработавшим в народе съехаться в начале ок¬
тября в Петербурге. Целью съезда намечались обмен
впечатлениями и выработка, по возможности, общего
плана дальнейшей революционной деятельности. Съезд
должен был бы иметь крупное значение в деле даль¬
нейшей организации начинавшей свое существование
революционной партии. Значение его чувствовалось мо¬
лодежью. Это видно из того, что во всех кружках, даже
наиболее далеких от петербургских деятелей, идея съез¬
да была весьма популярной и о нем много толковали.
Следы этой популярности съезда сохранились и в обви¬
нительном акте.
В описываемое время движение получило развитие
полное и приняло вполне определенные формы. Даль¬
нейшая деятельность в народе не могла изменить харак¬
тера движения. Поэтому теперь своевременно опреде¬
лить цель движения и место, которое оно заняло в раз¬
витии революционных партий. Я не буду говорить, как
именно понимали сами участники движения цели, к ко¬
торым оно должно было вести. Самая точная анкета
посредством опроса всех современников движения ни¬
чего не дала бы, кроме путаницы отдельных мнений.
Только изучив беспристрастно важнейшие стороны дви¬
жения, можно составить себе ясное понятие о том, чего
180

оно достигло. Это и будет конкретная цель движения.
Наиболее объективными наблюдателями обыкновен¬
но считаются люди, стоящие в стороне от переживаемых
событий. Верно это или нет, но, во всяком случае, не
подлежит сомнению, что налицо не было и не могло
быть сторонних наблюдателей движения 70-х годов. Оно
проходило в замкнутой среде молодежи, страстно от¬
кликавшейся на сменяющиеся лозунги движения и по¬
тому ни в каком случае не могущей дать показаний
в качестве постороннего свидетеля. Но объективность
может быть присуща и участнику движения, если он,
оглянувшись назад на давно пережитое, сумеет отли¬
чить главное от второстепенного, содержание от формы
и т. п.
Прежде всего обращает на себя внимание тенден¬
ция движения расти неограниченно вширь. Глубина дви¬
жения определилась с самого начала и оставалась все
время, как постоянная черта его. Отдельные деятели
могли с большою осторожностью подходить к людям,
еще не затронутым движением, делать самый строгий
выбор между ними, но волна движения опрокидывала
все искусственные сооружения, и оное неудержимою бы¬
стротою росло вширь. Из рассмотренных кружков одес¬
ский сделал несравненно больше, чем харьковский, но
последний типичнее для движения, чем первый. Перед
этим стихийным стремлением к широте отодвигаются на
второй план даже практические задачи движения в на¬
род. Революционизировало ли движение одного или ты¬
сячи крестьян, это не имеет существенного значения для
главной его особенности.
Далее, движение, начавшееся страстною борьбой на¬
правлений, с течением времени делается все более и бо¬
лее цельным. Мало-помалу создается такая общность
стремлений и интересов, что участники движения связы¬
ваются узами более крепкими, чем налагаемые семьею,
родством и пр. Содействие и помощь были обеспечены
всякому, кто докажет, что он член одного из революци¬
онных кружков. Революционная молодежь, ожесточенно
ломавшая копья из-за незначительных оттенков направ¬
ления, если не сознательно, то инстинктивно признавала,
что она составляет нечто единое, цельное. Это, между
прочим, видно из отношений ее к идеям, ие входящим
необходимо в круг ее миросозерцания. Вместо прежнего
принципиального их отрицания все более и более появ¬
ляется тактическая их оценка, т. е. выгода или невы-
181

года для того целого, к которому считает себя принад¬
лежащим каждый молодой революционер. Мы уже ви¬
дели, что при оценке цареубийства на первый план было
выдвинуто несоответствие этого акта с интересами дви¬
жения как чего-то цельного. Точно так же переменилось
отношение революционеров и к конституционной форме
государственного быта. Прежде конституция отрицалась
принципиально, теперь же преобладала тактическая
точка зрения. Говорилось, чго конституция, обнародо¬
ванная в настоящее время, могла бы отвлечь от начи¬
нающего сплачиваться движения много еще недостаточ¬
но окрепших сил, которые, увлекаясь перспективой от¬
крытой, легальной деятельности, отказались бы от
крайних взглядов в пользу более умеренных.
Это начинавшее себя сознавать целое противопостав¬
лялось правительству. Слухи о произведенных отдель¬
ных арестах все чаще и чаще вызывали со сюроиы ре¬
волюционеров реплики, что необходимо дать отпор пра¬
вительству. В чем именно должен пыл состоять отпор,
это еще не было ясно большинству, по очевидно, что
подразумевались протест, месть и т. д. Еще не настало
время для террора как системы — прежде необходимо
было испытать свои силы в народе. После же арестного
погрома, коснувшегося тысяч молодежи, скоро возник
вопрос и о последовательной террористической деятель¬
ности.
Если ко всему сказанному прибавить, что движение
с учреждением кассы сделало первый опыт организации
всей революционной молодежи, то не трудно найти имя
тому единому или целому, принадлежность к которому
чувствовалась всеми,—это не что иное —как партия.
Первым во всеуслышание произнес слово «партия»
Мышкин в знаменитой своей речи, произнесенной на
суде. Он доказал, что кучка людей, стремившихся раз¬
рушить существующий строй, составляет социально-ре-
Болюционную партию. Движение именно и создало эту
партию, хотя еще не организованную, но имеющую все
признаки таковой.
Мышкин имел предусмотрительность назвать партию
не анархической, как, казалось бы, и следовало, а соци¬
ально-революционной. Очевидно, он допускал или даже,
может быть, предвидел, что программа партии должна-
время от времени в известных пределах изменяться, по
главный ее признак — социально-революционный харак¬
тер— останется неизменным. Другими словами, Мыш-
182

кин сказал, что крайние русские партии должны быть
в одно и то же время и социалистическими, и револю¬
ционными, и стремиться ие к политической только, а к
социальной революции28. <...>
хп
деятельность в народе и ее результаты
Весною 1874 года молодежь, принявшая программу
движения, отправлялась по железным дорогам из цен¬
тров в провинцию. У каждого молодого человека мо¬
жно было найти в кармане или за голенищем фальши¬
вый паспорт на имя какого-нибудь крестьянина или ме¬
шанина, а в узелке поддевку или вообще крестьянскую
одежду, если она уже ие была на плечах пассажира, и
несколько революционных книг и брошюр.
Из Петербурга революционеры двинулись одни на
родину или в места, где у них имелись какие-нибудь
случайные связи, другие — большинство — на Волгу, где
они ожидали найти наиболее благоприятную почву для
революционной деятельности, третьи — меньшая часть —
направились на юг, преимущественно в Киев, четвер¬
тые, наконец, считали нужным предварительно заехать
в разные губернские города, где имелись революцион¬
ные кружки, с которыми предполагалось установить
связи, или представлялся какой-нибудь случай для про¬
паганды. Чайковцы в большинстве избрали первый путь,
кружки Ковалика и, частью, Лермонтова, отправились
в Поволжье, причем часть членов заезжали в Пензу,
кружок Каблица направился в Киев и т. д. Несколько
пропагандистов поехали в отдаленный Оренбургский
край (голоушевцы), на место своей родины. Из Киева
и Одессы пропагандисты разбрелись по югу России,
преимущественно по губерниям Киевской, Подольской,
Екатеринославской, и доходили даже до Крыма. Неко¬
торые направились в Полтавскую и Черниговскую гу¬
бернии, где в Конотопском уезде основались братья
Жебуневы. Муравский звал голоушевцев даже в Си¬
бирь, предвещая им там полный успех, но они не ре¬
шились забираться так далеко. На этот раз, т. е. в 1874
году > Сибирь осталась вне влияния пропагандистов.
Этот пробел был пополнен уже тогда, когда она была
наводнена ссыльными. Недаром Веревочкина, отказав¬
шись наотрез от предложения Муравского, писала:
«Здесь мы нужнее, а там мы еще будем». Точно также
183

никто, кроме Данилова, действовавшего особняком, не
отправился к сектантам. Вопрос о значениях сект иераз
возбуждался на собраниях, но не получил определен¬
ного решения. Сторонники деятельности в среде сектан¬
тов встретили противодействие в естественном предпо¬
чтении, оказываемом революционерами широкой работе
в среде крестьянства вообще перед узкой и односторон¬
ней пропагандой сектантам. Также не имели успеха сто¬
ронники деятельности среди военных: революционеры
считали более целесообразным действовать на массы,
полагая, что когда восстанет весь народ, то и войска
пойдут за ним29.
Таким образом, летом 1874 года революционеры рас¬
сыпались по всему обширному пространству Европей¬
ской России, за исключением Кавказа и самых северных
губерний. Работа в народе, как и самое начало движе¬
ния, оставалась неизвестной обществу до времени круп¬
ных арестов. Посторонний глаз не замечал революцио¬
неров в селах так же, как мы не замечаем отдельных
муравьев, снующих по разным направлениям в лесу,
пока не наткнемся на муравейник.
Первою заботою революционеров, двинувшихся в на¬
род, было приискание таких пунктов в районе будущей
их деятельности, в которых можно было бы поселиться
(оседлые пропагандисты) или из которых можно было
совершать экскурсии в народ (летучие пропагандисты).
Многие сравнительно легко находили такие пункты
в домах родных или знакомых, чаще всего в помещи¬
чьих усадьбах, квартирах учителей и медицинского пер¬
сонала и т. п. Кто не мог устроиться сам, тому помогали
другие посредством рекомендательных писем и всякими
вообще способами. Кружки устраивали с этой целыо
кузницы и другие мастерские или же пользовались квар¬
тирами распропагандированных рабочих, переселивших¬
ся в свои деревни для пропаганды. Так, например, двое
рабочих отправились, по настоянию Жебуневых, паевою
родину, в Курскую губернию, один рабочий под влия¬
нием кружка Ковалика — в Ярославскую губернию
и т. д. Практический ум Войнаральского подсказал ему,
что пункты имеют большое значение для развития в на¬
роде революционной деятельности. Он увлекался пла¬
ном устройства таких пунктов по известной системе на
всем обширном пространстве России и приступил
к практическому осуществлению этого плана в районе
Поволжья. Владея сетыо пунктов, революционеры, по
184

мнению Войнаральского, имели бы возможность при-
ступить к устройству областной организации крестьян.
Главным пунктом в Поволжье Войнаральский из¬
брал Саратов, где на его средства открыта была сапож¬
ная мастерская с настоящим сапожником (Пелконеном)
во главе. В этой мастерской находился, между прочим,
склад изданий типографии Мышкина и собрание фаль¬
шивых печатей и паспортов. В предполагаемую сеть
пунктов Войнаральскому удалось внести несколько по¬
стоялых дворов и частных домов, как в городах, так и
в деревнях. Особенно удачна была в этом отношении
деятельность Войнаральского в Самарской губернии. На
первое время пункты, устроенные Войнаральскнм и дру¬
гими деятелями, имели значение в смысле притопов,
в которых мог останавливаться каждый революционер
по пути в народ. В то же время они облегчали перепи¬
ску и всякие вообще сношения между революционерами.
Повышенное настроение, в котором, главным образом,
черпали свои силы пионеры русской революции, требо¬
вало общения их между собою и могло поддерживаться
только общением. В тех случаях, когда пропагандисты
забирались р. глушь и временно были отрезаны от
остального мира, деятельность их заметно ослабевала
и оживлялась после свидания с лицами, вновь прибыв¬
шими из центров. Так было, между прочим, с людьми,
уже ие юными, поселившимися в Николаевске. Самар¬
ской губернии. После приезда к ним свежих людей на¬
чалась усиленная с их стороны деятельность по пропа¬
ганде среди уголовных арестантов * и пр., как это видно
из обвинительного акта. Отсюда следует заключить, что
пункты имели в первое время работы в народе немало¬
важное значение для революционеров. Впоследствии
пункты облегчили поимку революционеров, но эта вред¬
ная для них сторона пунктов была сравнительно менее
важна и нисколько не опровергает сказанного выше.
Как бы кто из революционеров ни смотрел на зна¬
чение пропаганды, все они в большей или меньшей сте¬
*	В подготовительном периоде на сходках не подымалось во¬
проса о пропаганде между уголовными, но потом, во время своей
практической работы, революционеры в отдельных случаях заво¬
дили сношения с уголовными, тоже, с своей точки зрения, отрицав¬
шими существующий строй. Сношения эгн имели временный успех,
уголовные как будто перерождались для новой жизни, но ненадол¬
го. Впоследствии продолжительное сиденье в тюрьме вместе с уго¬
ловными разочаровало окончательно политических,
185

пени ею занимались. Одни из пропагандистов предпо¬
читали проходить из села в село по избранному ими
более или менее обширному району, другие действовали
набегами из занятых ими позиций, третьи старались за¬
нять какое-либо определенное положение в деревне или
проживали у лиц, занимающих такое положение, и круг
своей деятельности ограничивали сравнительно неболь¬
шими пределами.
Первые два способа пропаганды по существу мало
отличались друг от друга — это так называемая летучая
пропаганда. Этот вид пропаганды особенно привлекал
молодежь своей относительной трудностью. Пропаган¬
дист все время находился в напряженном состоянии:
с одной стороны, он все время, проводимое среди незна¬
комых крестьян, должен был настолько хорошо разы¬
грывать свою роль, чтобы в нем не заподозрили пере¬
одетого барина, с другой — ему приходилось проявлять
большую находчивость, чтобы во всяком пустом разго¬
воре найти подходящую почву для пропаганды. Для
преодоления всех этих трудностей необходимо было не¬
зависимо от большой уверенности в своих силах и спо¬
собностях иметь предварительное знакомство с харак¬
тером и бытом народа. Этот способ успешно практико¬
вали Рогачев, Кравчинский и Клеменц. Все они, осо¬
бенно Клеменц и Рогачев, проведший в народе около
двух лет, считались знатоками народа. К этому жз спо¬
собу прибегали Войнаральскнй, Брешковская, Стефано¬
вич, Ковалик, Мокриевич и др.
Ле1учая пропаганда, по самому существу своему, не
могла иметь задачей не только последовательного про¬
свещения народа, по и систематического его револю¬
ционизирования — она стремилась внести революцион¬
ное брожение в широкие слои населения. Пропагандист
не считал потерянным временем, если ему удавалось
возбудить в своих случайных собеседниках — крестьянах
пли рабочих — какую-нибудь отдельную революционную
мысль или даже только усилить существующее у них
недовольс1во своим положением. С этого положения
обыкновенно и начинались разговоры:	отсюда легко
было перейти к эксплуатации крестьян помещиками,
к притеснениям купцов, к злоупотреблениям чиновников.
Если все эти стадии беседы проходили удачно, то про¬
пагандист переходил к оценке верховной власти и до¬
казывал, что она в лице царя является покровителем
всех тех, кто угнетает народ. В результате собеседники
186

призывались к самодеятельности, к борьбе всем миром
с кулаками, помещиками и чиновниками. Активные кре¬
стьяне, готовые стать в ряды борцов, встречались очень
редко. Чаще лица, с которыми беседовали пропаганди¬
сты, выражали свои пожелания, более или менее отве¬
чавшие тому, что проповедовали пропагандисты, но на
призыв к активной борьбе подавали реплики, свидетель¬
ствующие, что они лишь поддержат тех, кто начнет
борьбу, причем одни ожидали начала от царя, другие
от революционеров. Пропагандист считал себя вполне
удовлетворенным, если ему говорили: «Начинайте, мы
поддержим».
Оседлая пропаганда велась также в большинстве
случаев лицами, не имеющими определенных занятий.
Пропагандист поселялся обыкновенно в доме своих род¬
ных или сочувствовавших ему знакомых. Сравни»ельно
немногие из оседлых пропагандистов имели определен¬
ную профессию, занимая должности учителей и фельд¬
шеров. К оседлым пропагандистам следует присоединить
также небольшое число учителей, не вошедших оконча¬
тельно в революционную партию, но сочувствовавших
ей и распространявших между крестьянами революцион¬
ные книги.
Оседлая пропаганда по существу своему должна
была вестись более осторожно и медленно, чем летучая.
Пропагандист заводил знакомство среди ближайших
крестьян пли рабочих сперва как будю без определен¬
ной цели, затем мало-помалу начинал беседовать с ними
на революционные темы и давать им для прочтения или
в собственность разные революционные книги. Эти по¬
следние в оседлой пропаганде играли гораздо большую
роль, чем в летучей. Кроме того, оседлые пропагандисты
не отказывались также от пропаганды среди лиц, при¬
надлежавших к сельской интеллигенции.
Оседлые пропагандисты встречались почти во всех
кружках. Особенно много встречалось их среди чайков¬
цев, одесситов, в московских кружках, в Пензенском,
Самарском (местном) и Оренбургском. Общее число их,
по всей вероятности, было не меньше, чем летучих про¬
пагандистов.
Между пропагандистами оседлыми и летучими суще¬
ствовала взаимная связь, так что одни до некоторой
степени дополняли других. Места оседлости первого
рода пропагандистов служили иногда пунктами для ле¬
тучих пропагандистов, От оседлых эти последние неред¬
187

ко получали сведения о более интересных для них селе¬
ниях и отдельных крестьянах.
На основании фактических данных невозможно опре¬
делить относительное значение рассмотренных двух ро¬
дов пропаганды. Но можно найти некоторые указания
на то, что первостепенное значение принадлежало лету¬
чей пропаганде. В обвинительном акте встречаются ча¬
сто факты из деятельности летучих пропагандистов.
Этого нельзя объяснить только тем, что оседлая пропа¬
ганда, будучи по необходимости более осторожной, оста¬
вила в руках жандармов менее следов. Вследствие осо¬
бенных условий, в которых производилось дознание, оно
напрягало все усилия лишь к тому, чтобы по найден¬
ным ниткам размотать весь клубок, что в большинстве
случаев и удавалось. При взаимно перепутанных отно¬
шениях летучих и оседлых одинаково легко раскрыва¬
лась деятельность тех и других. Поэтому большее вни¬
мание со стороны следственных властей к деятельности
летучих пропагандистов свидетельствует о том, что они
и на самом деле совершили более преступных фактов,
чем оседлые пропагандисты. Независимо от этих указа¬
ний полуфактического характера, как самый подбор
деятелей, так и большая смелость, с которой они, по
обстоятельствам своего положения, могли высказаться,
должны были придать летучим пропагандистам более
важное значение, чем оседлым. Во всяком случае, имен¬
но они задавали тон движению и действовали в напра¬
влении широты распространения революционных идей,
а эта широта и составляла главную отличительную чер¬
ту движения.
Еще труднее произвести общую оценку результатов,
достигнутых пропагандистами в народе. Бесследно про¬
паганда, конечно, не могла пройти, а между тем не су¬
ществует никаких видимых или материальных следов
воздействия ее на народ. Сами участники пропаганды
различно решали этот вопрос. Одни давали самый вос¬
торженный отзыв об успехах своей деятельности в на¬
роде, другие же видели в ней сплошную неудачу. <...>
Двойственность мнений происходит, главным обра¬
зом, потому, что оценка происходит с двух различных
точек зрения. Одни ищут материальных следов работы,
как-то: организации крестьянских групп, бунтов и дру¬
гих проявлений недовольства и т. п. — и не находят их.
Поэтому они склонны думать, что движение 70-х годов
было безрезультатно. Другие смысл движения видят
188

в брожении, которое оно вносит всюду, куда проникает.
С их точки зрения, интеллигенция — это фермент, вызы¬
вающий известный процесс не только в среде интелли¬
гентной молодежи, но и в народе. Фермент, казалось
этой части деятелей, произвел свое действие, процесс
брожения в пароде чувствовался ими, и потому они на¬
ходили, что недаром потеряли свое время.
Каждый по-своему оценивает, полезно или вредно
данное явление. Только в редких случаях оно оценива¬
ется одинаково всеми мыслящими людьми. Еще меньше
объективности допускает суждение о том, соответствуют
ли принесенные жертвы достигнутым результатам. Са¬
мая частая ошибка, в которую впадают люди при оцен¬
ке какого-нибудь крупного современного им явления,
состоит в том, что они рассекают историю в произволь¬
ном месте и по одной части явления (в месте сечения)
судят о целом. Сила, торжествующая в момент, на ко¬
тором произведено сечение, обыкновенно при этом пре¬
увеличивается, а сила, временно ослабевшая, умаляется.
Так, если рассечь движение 70-х годов в момент, когда
революционеры потерпели поражение и были почти все
засажены в тюрьмы, то легко прийти к заключению
о его ничтожестве. Наоборот, ге, которые захотят его
рассечь в момент нового оживления, например, в 1876
году, склонны будут признать ничтожными аресты, а не
самое движение. Однажды, когда участники «процесса
193-х» сидели в Доме предварительного заключения, ими
получены были с воли одновременно две записки, одна
от человека, принимавшего участие в движении 73—74
годов и потом отставшего, другая — от Мачтета, стояв¬
шего близко к возродившимся деятелям революции в
1876 году. Автор первой записки, знавший только про¬
вал революционеров в 1874 году, пел отходную движе¬
нию; наоборот, автор второй записки, наблюдавший
историю революционной деятельности в момент наи¬
большего подъема волиы 1876 года, в самых востор¬
женных словах говорил об успехах всего движения во¬
обще и современного ему в особенности.
Ободовская30, очевидно, наблюдала историю в мо¬
мент ослабления движения. В одном из перехваченных
писем она рассуждает таким образом:
«Тяжело то, друг, что большинство личностей, не¬
смотря на единичные и серьезные ошибки и провалы,
несмотря на множество поучительных для себя фактов,
не становятся искренними, прямыми, беспристрастными
189

аналитиками всего происшедшего в этот год; иикто по¬
чти ие сводит серьезно счетов с собою и с тем общим
целым в его содержании и формах, которое успело до¬
статочно выразиться и характеризоваться крайне гру¬
стно, даже мрачно... Ие принимая сама непосредствен¬
ного участия в попыточной практике, я тем не менее
наблюдала и переживала целое в его частностях, про¬
стых и более сложных, которыми оно разрешалось от
поры до времени; из них я составила понятие о тех сред¬
ствах, которыми располагает теперь народное дело, и
вижу я — живого нам дела теперь вовсе пет даже п жи¬
вом зародыше... Наши пропагандисты пропорхнули по
Руси н нигде не пристроились, потому, вишь, чю все
им месшости попадались неблагодарные; им приходи¬
лось отказаться от прежней сладкой надежды, что, ни¬
чего не делая, живя на чужой счет, ведя праздную
жизнь в среде рабочего люда, они могут делать что-либо
путиое... Вот и не выходили они себе ничего со своими
особыми, несвоевременными требованиями... Тысячи ис¬
тратили они па свои демократо-турпстские странство¬
вания, анархисты же, главным образом, занялись орга¬
низацией провинциального юношества для немедленного
поднятия революции... Теперь же народ не знают и
а рпоп * решают: писать книжки нужно, а о чем — не
знают... они думают отдуваться книжками, сочиняемы¬
ми ими, которые более мечтают о народе, чем знают его.
Запасшись ими, набаловавшись мастерскими один-дза
месяца, они отправятся па дело. Опять начнется старая
песня. Все страшные провалы, кон были до сих пор, не
научили, как видно, ничему товарищей наших. Провал
прокламационистов, провал с рабочими фабричными и
заводскими, провал с крестьянами в Ярославской губер¬
нии— ничего ие указали. Московский погром: Война-
ральский нашел типографию, которая взялась печатать
нецензурные вещи (типография Мышкина**), тюки
с книгами пересылались в Саратов, один попался, с этого
началось дело... в Москве арестованы две Лебедевы, Ду-
беиские, брат и сестра, пять наборщиц... (как гласят
слухи, еще арестован Войнар[альский] бар. и Варя),
давно уже, (собственно, почти одновременно с Война-
ральским **) взят Ковалик в Самаре... в Питере пока
тихо — ждем».
*	До опыта, заранее (лаг.)'.
** Примеч. С, Ф. Ковалика. — Сост.
190

Ободовская совершенно не представляет себе, что
движение, будучи по природе стихийным, могло быть
только убито, если бы главнейшие деятели его стали
аналитиками. Нужно заметить, что во время написания
приведенного письма Ободовская* стала уже отходить
от движения, пессимистический же ее топ, по всей веро¬
ятности, объясняется тем, что она готовилась быть ма¬
терью.
Продолжая рассуждение, начатое выше, считаю нуж¬
ным заметить, что я совершенно отказываюсь от оценки
движения с точки зрения его полезности или вредности.
Для моей цели совершенно достаточно, рассмотрев все
движение в совокупности, без произвольного рассечения
его в том или другом месте, показать связь его с после¬
дующими движениями и произвести качественную его
оценку, что, отчасти, уже и сделано в предыдущих гла¬
вах. <...> Первую брешь в стене, разделявшей парод от
интеллигенции, пробило несомненно стремительное дви¬
жение молодежи в 1874 году в народ. До этого времени
казалось невозможным найти точку соприкосновения
между двумя столь различными средами. Молодежь
сделала отчаянное усилие, перерядившись в народные
костюмы, сблизиться, чего бы ей эго ни стоило, с наро¬
дом. В результате ничего эффектного не произошло,
но первая тропинка была проложена, по временам она
могла более или менее зарастать, но не окончагельно
заглохну 1ь. Под влиянием брожения, семя которого
было брошено в народ в 1874 г., в среде не только ра¬
бочих, по и крестьянства стали все чаще и чаще появ¬
ляться лица, искавшие помощи ишеллигенции в разре¬
шении разных вопросов, касающихся их жизни. Поэтому
интеллигенту все реже и реже приходилось прибегать
к переодеванию, и наконец он с1ал появляться в па¬
роде в европейском костюме. В этом направлении, соб¬
ственно говоря, действовали все исторические условия
жизни русского парода, но далеко не последнюю роль
играло и самоотверженное, граничащее с подвигом,
вторжение в народную среду интеллигентной молодежи
*	Даже Ободовская, доходившая до полного отрицания дви¬
жения в народ, не упоминает о случае поимки крестьянами пропа¬
гандистов и выдачи их властям. Очевидно, такие случаи, если и
имели место, были очень редки. Между тем прокуратура и жан¬
дармы, производившие дознание по политическим делам, создали
легенду, что крестьяне сами переловили чуть ие всех революцио¬
неров.
191

в 1874 году. Силу и значение движения нельзя измерить
числом сознательных рабочих и крестьян, воспитанных
им. Это число, ничтожное вначале, растет чрезвычайно
медленно и только через значительный промежуток вре¬
мени достигает такого размера, что удивленные совре¬
менники задают вопрос: откуда взялись сознательные
элементы? Многие просмотрели, таким образом, рост
сознания в рабочей среде и готовы просмотреть то же
по отношению к крестьянам. Между гем современное
освободительное движение выдвинуло значительный кон¬
тингент сознательных крестьян31. Откуда они взялись?
Не следует ли в этом признать виновным, хотя отчасти,
движение 70-х годов? Где нужно искать объяснения
сильного аграрного движения в Саратовской и других
приволжских губерниях, в традициях ли только Стеньки
Разина или, хотя немножко, и в том обстоятельстве, что
агитаторы в 1874 году прежде всего бросились туда?
Поставить означенные вопросы — значит 1разрешить их.
Заслуживает ли движение 70-х годов одобрения или
проклятия, во всяком случае оно оказало известное и
притом не малое влияние на современное положение
дел в крестьянстве и рабочей среде. Пусть кинемато¬
граф жизни не записал результатов этого явления в ви¬
де каких-нибудь выпуклых явлений или крупных фак¬
тов— он и не мог этого сделать, потому что внешние
формы, в которых складывается жизнь народа, не изме¬
нились по существу — перемена произошла только
в способах воздействия на народ и в степени сознатель¬
ности лучших его представителей.

И. С. Джабадара
«ПРОЦЕСС 50-ти»
(ВСЕРОССИЙСКАЯ СОЦИАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННАЯ
ОРГАНИЗАЦИЯ)
1874—1877 гг.
VIII
застал Петербург совершенно разгром¬
ленным; одни сидели в тюрьме, другие,
только что выпущенные, находились
под сильным надзором, третьи скрыва¬
лись, прячась в разных квартирах;
о тех больших сходках, которые бывали в Лесном и Из¬
майловском полку в конце 1873-го и начале 1874 года,
и речи быть не могло1; можно было собираться по 10—
20	человек и то с большой опаской; вдобавок майский
инцидент с Ционом отозвался уже в самом начале но¬
вого семестра, и в октябре вспыхнули в Академии бес¬
порядки из-за того же Циона2; к Мед[ицинской] акаде¬
мии присоединился Технологический институт и некото¬
рые факультеты Петербургского] университета. Я при¬
ехал в разгар этих беспорядков и хотя ие был уже сту-
дентом-медиком, но принял в них участие. Полиция аре¬
стовала с десяток студентов; пошли требования об их
освобождении; академическое начальство воспретило
сходки в библиотеке Мед[ицинской] академии, где они
обыкновенно происходили открыто; поэтому решили со¬
браться в Технологическом институте; институт оцепили
жандармы с пожарной командой; стали окачивать хо¬
лодной водой студентов, разгоняя их; всем этим усми¬
рением руководил сам Трепов, при содействии помощ¬
ника своего генерала Козлова. Часть студентов, не
успевшая выйти через подъезд, осталась во дворе ин¬
ститута; начальство объявило их арестованными; тогда
студенты, успевшие уйти, вернулись назад и громадной
толпой в несколько сот человек бросились на жандар¬
7 Зак. № 360	193

мов и под холодным душем пожарных труб стали штур¬
мовать ворота Технологического института; ворота под¬
дались нашему дружному напору, с криком «ура» мы
ворвались во двор института и на глазах Трепова и Коз¬
лова освободили всех бывших там. Это было часов
в 8 вечера; шпионы проследили всех участников этого
штурма и по приходе домой многих арестовали в ту же
ночь; помню, когда мы ворвались во двор института,
меня схватил за руку сам Козлов, желая передать
в руки жандармов, но догадливая группа студентов
сделала стройный натиск, вырвала меня из рук Козлова,
и я окольными путями благополучно добрался домой.
Это было моим первым и последним чисто случай¬
ным участием в уличной схватке с полицией; на второй
день я уже не принимал участия в продолжавшихся еще
студенческих беспорядках; мне казалось, что значение
их крайне не велико для дела соц[иально]-револ[юцион-
ной] борьбы, которому я уже решил посвятить себя; я
был конечно всей душой против руководительства рус¬
ской наукой такими чиновниками-карьеристамп, как
Цион и ему подобные, которые стесняли учащихся в сво¬
бодном изучении предмета, и я считал своим долгом
стоять против всякого ограничения этой свободы; но
мне казалось, что не следует искусственно создавать
студенческие истории, якобы в целях усиления револю¬
ционных кадров, как того держались некоторые; для
меня было несомненно, что естественно возникшая сту¬
денческая история дает крупных протестантов, которые
сами, без всяких искусственных мер вовлечения, примы¬
кают к общей борьбе против чиновничьего деспотизма,
царящего безгранично во всех сферах жизни русского
государства; искусственно же вызванные, они ведут
только к охлаждению и разочарованию. Мы, студенты,
были естественными врагами политического режима;
ведь мы не могли не видеть и не замечать оскудение и
даже отсутствие талантов в русской науке и литературе,
вызванное гонением против живого духа; старые пред¬
ставители науки и литературы продолжали еще рабо¬
тать, новых не нарождалось, преобладать стали бездари
ности, так как вся трудящаяся и талантливая масса
молодежи, вследствие беспрерывных студенческих вол¬
нений, принуждена была или бежать из университетов,
или изгонялись из них, так как университетское началь¬
ство, пресмыкаясь пред властью, первым делом выме*
щало свою злобу на лучших студентах.
194

Когда я приехал в Петербург, крупные представи¬
тели петербургских революционных] кружков, как я уже
сказал, почти все были арестованы или скрывались. Мне
удалось, однако, повидаться, хотя и мельком, с Дмит¬
рием Клеменцом, Сергеем Кравчинским, Грибоедовым,
Саблиным, Морозовым, Сердюковым и другими.
Я вступил с некоторыми из них в прямые переговоры
о необходимости собрать оставшиеся силы для продол¬
жения борьбы. Переговоры с Клеменцом закончились
в один вечер; это происходило у А. М. Эпштейн; Кле¬
менц заявил мне категорически, что он и раньше был
против всякой организации, а теперь и подавно, так как
опыт убедил его окончательно не только в бесполезно¬
сти организации, но и в ее вреде, если при тех громад¬
ных силах, которыми мы располагали еще так недавно,
говорил он, ничего нельзя было сделать, то что можно
сделать теперь, когда почти никого не осталось.
Сердюков, напротив, отнесся к моей мысли востор¬
женно3; он предложил мне все свои связи и даже, если
понадобится, денежные средства как для организации,
так специально для издания книг и газеты; от средств
я отказался, так как женский кружок, с которым мы
сблизились за границей4, располагал уже очень круп¬
ными средствами, но охотно принял его рекомендации
к старым испытанным революционерам, которые, пра¬
вда, еще не были руководителями кружков, но которые
уже побывали в крупных переделках; это облегчало нам
первые шаги.
Пользуясь результатом предшествовавшей деятель¬
ности в народе, мне хотелось попытаться сплотить в одну
организацию интеллигенцию и рабочих вместе; до сих
пор все организации и организованные кружки были
исключительно интеллигентские, теперь хотелось поста¬
вить революционное дело на более широкую, чисто на¬
родную почву.
Работа в среде петербургских рабочих Синегуба, Ча¬
рушина, Кравчинского, Кропоткина, Шишко, Рогачева
и других не осталась бесплодной, и хотя их уже не
было (они были арестованы или скрывались), но заня¬
тия с рабочими продолжались довольно деятельно дру¬
гими.
На Лиговке, недалеко от Воздвиженской церкви, су¬
ществовала еще тогда артель рабочих, преимуществен¬
но заводских и железнодорожных, артель эту посещали
несколько интеллигентов, занимаясь с рабочими после
195

работ, часов с 8—9 вечера; они преподавали главным
образом школьные предметы, и, несмотря на усталость,
рабочие с замечательным вниманием относились к этим
занятиям.
В то время, когда я впервые познакомился с этой
артелыо (это было в конце октября 1874 г.), занятиями
ее руководил весьма толковый мирный пропагандист,
обладавший основательными социально-экономически¬
ми познаниями, — И. А. Жуков; это был человек заме¬
чательно уравновешенного характера, весьма осторож¬
ный в занятиях с рабочими и умевший быстро подме¬
чать в рабочих склонность н способность к активной
революционной деятельности; он задался целью наме¬
чать всюду, куда только он попадал, годных взрослых
рабочих и вместе с тем занимался и с рабочими-маль-
чиками, сообщая им помимо школьных знаний и кое-
что, что воспитывало бы их в революционном духе; этих
птенцов своих он держал при себе и жил с ними одной
жизнью, что их сильно привязывало к нему; из числа
этих юнцов вышли вскоре сначала участники по «процес¬
су 50-ти», а потом и по процессу Казанской демонстра¬
ции5, а впоследствии и рабочих кружков «Народной во¬
ли» (Яков Потапов, Иван Окладский и др.); остальных
юнцов я потерял из виду и не знаю, что из них вышло.
Яков Потапов, привлекавшийся к дознанию по «про¬
цессу 50-ти», а затем в декабре 1876 года, в день Ка¬
занской демонстрации, был арестован на площади
с красным знаменем в руках. Иван Окладский, рабо¬
тавший (в 1875 г.) сначала в Одессе и проживая затем
под именем Петра Сидоренко в Туле в качестве брата
Ольги Любатович, спасся бегством во время ее ареста
по делу «процесса 50-ти», а впоследствии (в 1879 г.) вме¬
сте с Желябовым участвовал в заложении мины на по¬
лотне жел[езной] дороги под Александровском, но, при¬
говоренный в 80 году (по делу 16 террористов) к смер¬
ти, замененной ему пожизненной каторгой, кончил весь¬
ма печально...6
Среди взрослых рабочих Воздвиженской артели
было несколько интеллигентных, с которыми можно
было уже начать дело организации рабочих других го¬
родов. Среди них выдавался более других Михаил Гра-
чевский, который и раньше работал в качестве пропа¬
гандиста, привлекался еще по процессу Долгушина7,
хотя и не был судим, затем участвовал в первых шагах
организации рабочих в Москве но «делу 50-ти», а впо¬
106

следствии принимал участие с деятельности «Народной
воли» как член Исполнительного комитета. Грачевский
был интеллигентный рабочий, в высшей степени дея¬
тельный и преданный революционному делу; в кругу
рабочих он пользовался всегда большой симпатией, а
для интеллигенции он был незаменимым человеком, так
как через него можно было проникнуть во все фабрики
и заводы. По наружности его и складу речи трудно
было определить с первого раза, рабочий он или интел¬
лигент. Его худощавое бледное лицо с румянцем груд¬
ного больного, редкой русой бородкой и русыми, слегка
кудрявыми волосами, большими голубыми глазами, все¬
гда широко раскрытыми, как у страдающего грудью, и
слегка покрасневшими веками, которые иногда подер¬
гивались судорогой, — внушало мне опасения еще в Пе¬
тербурге, что Грачевскому остается недолго жигь. Но
когда пришлось мне работать с ним в Москве, я видел,
с какой энергией взялся он за организацию рабочих, и
убедился, что в этом тщедушном теле таятся неисчер¬
паемые силы. В один месяц мы исходили с ним всю
Москву вдоль и поперек, и во время этих беспрерывных
хождений он меня всегда поражал своей неутомимо¬
стью; он готов был целые дни оставаться голодным,
лишь бы приобрести хоть одного нового сознательно
сочувствующего нам рабочего.
Другой выдающийся член Воздвиженской артели —
рабочий Василий Грязнов, по профессии кузнец; он по¬
ражал своей начитанностью и любовью к книгам; он до
такой степени любил книги, что это даже мешало ему
заводить сношения с рабочими, он прекрасно знал ра¬
бочую массу, и, когда мы восторгались кем-либо из ра¬
бочих, он всегда обдавал нас холодной водою; стоит вам
увлекаться такой дряныо, говорил он. Мы недолюбли¬
вали его за этот скептицизм и шутя называли его «ба¬
рином», так как он хотел знаться только с распропа¬
гандированными рабочими.
Третий выдающийся член Воздвиженской артели —
Петр Алексеев, стяжавший такую огромную известность
по «процессу 50-ти» за речь, произнесенную им на су¬
де,— был не заводским, а фабричным рабочим, по про¬
фессии ткач, хотя в Петербурге временно он работал
на заводе. Несмотря на его малую интеллигентность,
нетрудно было заметить даже при первом знакомстве
выдающуюся силу характера в нем; довольно словоохот¬
ливый в своей среде, он проявлял необыкновенную сдер-
197

жанностъ в теоретических спорах с нами, только изред¬
ка вставлял какие-нибудь иронические замечания; каж¬
дому из нас (мне, Грачевскому, И. Жукову) казалось,
что он относится к нам с недоверием, и это немало
озабочивало нас, так как в центральном рабочем ядре
он должен был занять видное место; была даже малень¬
кая стычка между ним и Грачевским, которого он грубо
оскорбил; Грачевский показал себя замечательно благо¬
родным. «Я прощаю тебе это оскорбление во имя того
дела, которому отдаю свою жизнь», — спокойно и серь¬
езно сказал он Петру Алексееву; эти слова до того по¬
трясли Петра Алексеева, что он прослезился и горячо
обнял Грачевского; с тех пор между ними не было уже
никаких недоразумений. <...>
IX
По возвращении в Петербург первой моей задачей
было постараться выделить более активных революцио¬
неров преимущественно из рабочего кружка Воздвижен¬
ской артели и, объединив их с нами, отправить их
в Москву, где в то время было гораздо легче работать,
нежели в Петербурге. Кроме того, Петр Алексеев и
Мих. Грачевский, с которыми я переговорил уже об
этом до отъезда за границу, заявили мне, что созна¬
тельные заводские рабочие проявляют мало дея¬
тельности, корчат из себя студентов и не желают
знаться с рабочими других профессий, то ли из боязни
попасться, то ли из пренебрежительного отношения
к массе неразвитых и непосвященных рабочих; Грачев¬
ский и Петр Алексеев находили, что фабричные рабо¬
чие, например ткачи, хотя и менее развитые, гораздо
восприимчивее к революционной пропаганде, нежели за¬
водские, являющиеся своего рода аристократией в рабо¬
чем мире; кроме того, фабричные рабочие раза 3—4
в год посещают свои села, где соприкасаются с кресть¬
янским миром, и пропаганда на фабриках останется,
таким образом, не без влияния на крестьян-сельчан; ме¬
жду тем как сфера влияния пропаганды среди завод¬
ских рабочих ограничивается лишь городом, так как
редко кто из заводских рабочих сохранил тесную связь
с деревней; они большей частью омещаниваются и по¬
рывают связь с родиной; наконец, принималась во вни¬
мание однородность московских и подмосковных фаб¬
ричных рабочих (почти исключительно] русские), что
т

облегчало сближение, а также численность рабочего на¬
селения города Москвы и его окрестностей8. Принято
было во внимание и то, что в Москве оставалось не¬
сколько ценных людей, принимавших деятельное уча¬
стие в кружке чайковцев, как например, Ал. Осип. Лу¬
кашевич, рабочий Ив. Ос. Союзов и другие, которые
могли быть полезны для сношений с трудовым миром|
кроме того, в Москве жил в то время Гамов, который,
с своей стороны, мог помочь восстановить связи долгу-
шинцев.
В ноябре месяце первыми выехали в Москву Мих,
Грачевский, Василий Грязнов и Петр Алексеев с бра¬
том своим Никифором Алексеевым; Грачевский немед¬
ленно завязал сношения с Лукашевичем и столяром Ив.
Ос. Союзовым, а Петр Алексеев с фабричным миром,
поступив сам с братом своим в качестве ткачей на фаб¬
рику Тимашева; Василий Грязнов, как кузнец и сле¬
сарь, завязал сношения с железнодорожными рабочими
района московских железных дорог. В декабре приехали
в Москву последовательно Зданович, я, Софья Бардина,
Лидия Фигнер, Бетя Каминская, Евгения Субботина,
а к рождеству съехались и остальные «фричи»9, кроме
Ольги и Веры Любатович, которых, впрочем, к Новому
году освободили из черниговской тюрьмы и отдали на
поруки отцу, который жил в Москве. Несколько позд¬
нее приехали Хоржевская и Варвара Александрова.
Я поселился с Здановичем в номерах Андреева в Ка¬
зацком переулке, Грачевский и Грязнов поселились
в рабочем квартале Яузской части, и на их квартире
собирались в первое время исключительно рабочие и то
только по субботам и канунам праздников. Затем я на¬
шел у одного знакомого комнату на Патриарших пру¬
дах, где хранились нами документы и куда заходили
переодеваться рабочие и интеллигенты в соответствую¬
щий костюм для посещения тех или других слоев обще¬
ства. Несмотря на то что комната эта посещалась мно¬
гими, не исключая приезжих из разных местностей и
из-за границы, квартира эта осталась неизвестной по¬
лиции и потому не фигурирует в обвинительном акте
«процесса 50-ти». Тут же находился и склад нелегаль¬
ных изданий. В наш тесный круг рабочих был скоро
введен московский рабочий Николай Васильев, опытный
ткач, человек средних лет, весьма влиятельный в фаб¬
ричном мире, а за ним Филат Егоров, ткач-кустарь, Ва¬
силий Баринов и другие.
199

Таким образом, наш основной рабочий кружок был
очень силен по тогдашнему времени; он состоял из Ник.
Васильева, Ивана и Прокофия Барановых, Филата Его¬
рова, Василия Грязнова, Петра и Никифора Алексе¬
евых, Ивана Союзова, Пафнутия Николаева, Семена
Агапова и, наконец, Мих. Грачевского.
Желая охватить революционной пропагандой еще
больший круг фабрик, а также и женскую рабочую сре¬
ду, наши члены женского кружка при помощи Петра
Алексеева и Михаила Грачевского поступили также на
фабрики. Первыми поступили Бетя Каминская, Ольга
Любатович и Бардина. Нужно заметить, что мужчины—
члены нашего объединенного кружка (я, Грачевский,
Лукашевич) были против поступления женщин на фаб¬
рики; нам было жаль бросать молодых девушек, нико¬
гда в жизни не соприкасавшихся с фабричной средой,
в такие тяжелые условия, выносить которые было не
под силу даже многим рабочим женщинам. Меня до
такой степени пугал фабричный мир своим неведомым
загадочным ужасом, что однажды я нарочно посетил
фабрику, на которой жил и работал Петр Алексеев,
чтобы лично видеть, как придется жить нашим женщи¬
нам; Петр Алексеев показал мне жилые помещения,
условия, при которых придется жить нашим девушкам,
познакомил с некоторыми из фабричных женщин, и мне
стало несколько легче; но когда он сказал, что на этой
фабрике поместить их нельзя и что придется искать для
них место на других фабриках, я ие соглашался допу¬
стить это до тех пор, пока он не познакомил меня, Гра¬
чевского и Чикоидзе с теми рабочими, которые поручи¬
лись за полную безопасность наших женщин. Об этих
наших заботах мы конечно не говорили им ни слова, они
засмеяли бы нас, гордые и сильные своим незнанием
жизни.
Помню я ту ночь, как с воскресенья на понедельник
в 4 часа утра я и Грачевский сдавали на фабрику Мои¬
сеева Бело Каминскую; накануне мы взяли два номера
в какой-то гостинице на Трубном бульваре; в одном но¬
чевали Каминская и Евг. Субботина, в другом я и Гра¬
чевский; никто, в сущности, не спал; Субботина одела
Бетю Каминскую в простой русский ситцевый сарафан
с пышными рукавами и повязала ей на шею простые
стеклянные бусы, как носят крестьянские девушки; она
ухаживала за нею, как ухаживает подруга, обряжая
невесту; мы с Грачевским прилегли не раздеваясь; окон¬
200

чив рабочий туалег Каминской, Субботина постучала
к нам в 3 часа; мы вскочили и, выйдя в коридор, уви¬
дели Субботину со свечой в руке; вся гостиница спала;
«Ведите же скорее Бетю, господа»,— торопливо прошеп¬
тала Субботина; она обняла Каминскую и заплакала;
«Зачем же вы плачете?» — с изумлением спросил я Суб¬
ботину. «Ах, господа, вы ие знаете, как ей будет тяже¬
ло»,— ответила она. «Если тяжело, зачем же идти
ей», — заметил я в недоумении. Бегя торопливо и молча
направилась к подъезду, мы поспешили за нею. Была
январская морозная ночь; мы прошагали в темноте вер¬
сты три, не сказав друг другу ни слова; сцена прощания
подруг- буквально потрясла меня; мне казалось, что мы
ведем эту девушку на какую-то ужасную казнь и что
Субботина плакала, как бы предчувствуя эту казнь.
Когда мы подошли наконец к небольшой ветхой, тря¬
пичной фабрике Моисеева, у ворот уже толпились фаб¬
ричные мужчины и женщины; они спешно входили в во¬
рота, в которых виднелся подворотный, тщательно обыс¬
кивавший всех входивших, точно они шли не на работу,
а в тюрьму. Каминская отступила было, но потом, ни
слова не сказав, дала себя обыскать и быстро вошла
в калитку. Мы долго стояли у ворот в раздумье, не зная
что делать; нас вывел из этого раздумья окрик подво-
ротного. «А вам чего тут надо?» — крикнул он; мы, не
отвечая, пошли своей дорогой. <...>
Двухмесячный опыт пропаганды среди московских
фабричных рабочих дал блестящие результаты; мы
охватили до 20 фабрик: Тимашева, Моисеева, Носова,
Лазарева, Альберта, Гюбнера, Тютчева, Шибаева, Горя¬
чева, Соколова, Рошфор и др., а также мелкие мастер¬
ские— столярные, слесарные, кузнечные и мастерские
Курско-Харьковской железной дороги. Во всех этих фа¬
бриках и мастерских у нас были небольшие группы ра¬
бочих из 4—5 человек, делавших свое дело по намечен¬
ной нашей организацией программе; члены этих новых
возникающих групп еще не знали о существовании на¬
шей организации, но посещали нашу рабочую квартиру
сначала в Яузской части города, а потом в Сыромятни¬
ках (в д. Коститорова), затем на Краснопрудском про¬
спекте, недалеко от Николаевского вокзала и наконец
на Красносельском проспекте в д. Корсака.
201

хг
По написании устава 10 была сформирована наша
первая администрация; в нее вошли: Василий Грязнов,
Евгения Субботина и я. Функции администрации мы
распределили так: Евгения Субботина заведовала фи¬
нансовой частью организации, Василий Грязнов, как ра¬
бочий, заведовал сношениями с рабочими, а я вел сно¬
шения с интеллигентными легальными и нелегальными
лицами и кружками.
На одном из первых заседаний нашей администра¬
ции я внес следующие предложения: 1) о необходимости
выделить из состава членов новые организационные об¬
щины ввиду многочисленности членов организации
в Москве, где пока можно было ограничиться двумя-
тремя членами, сверх трехчленной администрации; для
основания новых общин я предложил командировать
некоторых членов в другие рабочие центры и крупные
города, как-то: в Иваново-Вознесенск, Серпухов, Шую,
Тулу, Киев, Одессу, Тифлис и другие местности, кроме
Петербурга, куда вернулся обратно Жуков и продолжал
организацию петербургских рабочих и молодежи; 2) я
предложил также приступить немедленно к реализации
денежных средств организации, которые, как я уже ска¬
зал, заключались, главным образом, в недвижимых име¬
ниях, чтобы по продаже их образовать фонд и вложить
его в один из заграничных банков, поручив заведование
им одной из Субботиных, которая и должна была жить
для этого за границей, производя расходы на нужды
организации как в России, так и за границей, где уже
издавался в то время на средства нашей организации
периодический орган «Работник», в котором участво¬
вали Ник. Жуковский, Ник. Морозов и другие П; и, нако¬
нец, 3) я предложил организовать в России особую ре¬
дакцию по изданию революционных книг и мелких изда¬
ний как в России, так и за границей, для чего предпо¬
лагалось устроить типографию на Кавказе; в этих целях
был даже добыт шрифт, который, впрочем, после следо¬
вавших один за другим разгромов был зарыт в Соколь-
ничьем лесу под Москвой, в надежде на лучшее буду¬
щее.
Первый из поднятых нами вопросов — об учреждении
новых общин — был в такой степени назревшим, что
уже в начале марта решено было разъехаться в раз¬
личные заранее намеченные центры; Петр Алексеев вы¬
202

звался ехать в Иваново-Вознесенск, Ник. Васильев и
Ив. Баринов — в Серпухов, Ал. Лукашевич в Тулу, Вар*
вара Александрова — в Шую, куда она ездила с Ник.
Васильевым еще в марте, Александра Хоржевская —
в Киев, Ольга Любатович — в Одессу, Мих. Чикоидзе и
Ал. Цицианов (выехавший еще раньше) на Кавказ
и т. д.
Второй вопрос принят был также единодушно; но
осуществить реализацию средств в фонд не только при
мне, но и после моего ареста не удалось, отчасти пото¬
му, что сестры Субботины стремились сами принять не¬
посредственное участие в революционной работе и не¬
охотно соглашались сидеть, как они выражались, сложа
руки в своем имении или за границей, отчасти потому,
что реализация крупного имения вообще не легка; ме¬
шало также и то, что эта семья была уже под подозре¬
нием, так как мать их С. А. Субботина и третья сест¬
ра— 17-летняя Надежда были привлечены уже к дозна¬
нию по «процессу 193-х» и даже в одно время сидели
в тюрьме.
К осуществлению же третьего предположения даже
приступить не пришлось.
Для осуществления задач организации революцион¬
ных общин в новых центрах некоторым членам приш¬
лось оставить места на фабриках, с которыми можно
было продолжать сношение и без них, чрез вновь при¬
мкнувших к организации рабочих. Начались сборы
к отъезду в намеченные места; решено было также лик¬
видировать квартиру в доме Корсака, хозяйкой кото¬
рой была Софья Бардина, уже оставившая тогда фаб¬
рику; эта квартира служила приютом для всех членов
организации, приходивших с фабрик и заводов, а отча¬
сти и местом свидания с новыми рабочими.
К тому дню, когда совершился наш первый большой
провал, т. е. к 4 апреля 1875 года, почти все члены орга¬
низации, кроме Ольги Любатович, продолжавшей рабо¬
тать на фабрике, уже оставили свои места и проживали
временно несколько дней в этой же квартире (в д[оме]
Корсака), чтоб окончательно перетолковать между со¬
бою и разъехаться. Но нам не суждено было осущест¬
вить этот план. На мне как на члене администрации
лежала большая ответственность за безопасность этой
квартиры, куда приходили, как я уже сказал, кроме ин¬
теллигентов и многие рабочие; собирать их в других
интеллигентских квартирах было неудобно; разрешить
203

же им оставаться в этой общей квартире было бы пря¬
мо преступно, так как только что (29 марта) арестовали
нашего наиболее деятельного рабочего — Николая Ва¬
сильева, и жена его, Дарья Скворцова, неожиданно для
нас всех появилась на этой квартире, которую она не
должна была знать; она рассказала нам, что Ник. Ва¬
сильев арестован по доносу его врага и давнишнего со¬
перника по влиянию на московских фабриках — кресть¬
янина Яковлева; она говорила, что мужа ее забрали
с кистенем, который он всегда носил в кармане, и это
еще более ухудшает его положение; она рыдала и про¬
сила помощи. Я успокаивал ее, как умел; посоветовал
просить свидания с мужем, уверенный, что привязан¬
ность к мужу скует ее язык перед властями, а мы пока
успеем ликвидировать квартиру. Я дал ей денег и посо¬
ветовал снабдить Николая Васильева всем нужным
в тюрьме. Это видимо утешило ее, но некоторые из ра¬
бочих (Пафнутий Николаев и Семен Агапов) позволили
себе бестактные выходки, они подсмеивались над нею и
раздражали ее. Я сейчас же почувствовал после этого,
что нашей квартире грозит большая опасность, немину¬
емый провал, и стал просить всех разойтись оттуда не¬
медленно; недалеко от нас была квартира Млодецкого,
где можно было приютить нескольких рабочих; Васи¬
лия Грязнова я выпроводил сейчас же в Петербург, так
как на всех фабриках и заводах Москвы он был уже
известен и его могли арестовать на улице, интеллигент¬
ным же членам организации я предложил переехать
в гостиницы, а оттуда уже разъехаться по назначению.
Я позаботился также, чтоб все нелегальные вещи были
унесены с квартиры и в ней оставались только простая
мещанская мебель и самовар с чайной посудой, что мо¬
жно было бросить во всякую минуту.
И странное дело, несмотря на глубокое сознание
всех о грозившей опасности, мы все же не могли оста¬
вить квартиру, куда почти поминутно приходили рабо¬
чие со всех фабрик, встревоженные арестом Николая
Васильева, Ивана Баринова, Прокофья Баринова и Фи-
лата Егорова. Надо было каждого из них ободрить,
сказать слово утешения, а не скрываться от них, иначе
мы возбудили бы в них недоверие и вся полугодовая
деятельность наша среди рабочих пропала бы безвоз¬
вратно. Но для эгого не было нужды оставаться всем,
а потому я нанял номер в меблированных комнатах
Келлера, дал всем членам организации этот адрес и
204

просил в другие конспиративные квартиры не ходить.
Это было 2 апреля. Фабричные рабочие все уже были
предупреждены, и решено было, что 3 апреля уже ни¬
кто из нас не должен явиться о дом Корсака и что сама
хозяйка этой квартиры — Бардина должна была оста¬
вить ее. Не вполне полагаясь на осторожность товари¬
щей, я, несмотря на наш уговор, пошел все-таки прове¬
дать квартиру Бардиной, желая узнать, все ли испол¬
нено так, как было решено накануне; были сумерки;
в окнах нижнего этажа виднелся свет, условный знак
на окнах был на месте; я подошел ближе и сквозь за¬
навесы увидел Бардину и других, сидевших спокойно
за столом, точно они и не думают перебираться; я бы¬
стро направился к калитке, чтоб войти к ним; навстречу
мне шел городовой с книгой в руке и, посторонившись,
сказал: «Ты лучше, брат, сюда не ходи!»
Эти слова поразили меня, но я все же осторожно
вошел во двор и, не входя в сени, стал прислушиваться}
слышу веселые шутки Бардиной, громкий смех Чико-
идзе и шутливые реплики Петра Алексеева. Я вошел
в квартиру и обратился к Бардиной с серьезным упре¬
ком, зачем она до сих пор не очистила квартиру; я рас¬
сказал им странное предупреждение городового и стал
прямо умолять их бросить все и бежать немедля, что¬
бы не быть застигнутым здесь. ,Бардина и Чикоидзе от¬
неслись к этому предупреждению шутливо; «Ну вот,—
говорили они, — если бы была настоящая опасность,
городовой не стал бы предупреждать тебя; что ему до
тебя». На минуту эти слова пошатнули и мою уверен¬
ность, но потом я опять стал всех просить разойтись,
Бардина настояла, чтоб выпить по стакану чаю, а затем
уже идти; никакие доводы не могли поколебать этого
решения. Мне оставалось сесть и ждать, чтоб уйти по¬
следним; не успела Бардина поднести первого стакана
к губам, как дверь с треском распахнулась и к нам
в комнату ввалила масса народа без предупреждения,
без слов, как врываются разбойники. Первым вступил
к нам генерал Воейков и наскочил прямо на меня, сто¬
явшего еще на ногах.
«Арестовать всех!» — крикнул он своей многочислен¬
ной свите; какой-то молодой офицер окружил нас сол¬
датами; их было человек 20, нас — 9: Бардина, Камин¬
ская, Чикоидзе, Петр Алексеев, Лукашевич, Пафнутий
Николаев, Семен Агапов, Василий Георгиевский и я;
о сопротивлении, о побеге не могло быть и мысли; тем
205

ие менее Чикоидзе предложил нам вдруг броситься всем
на стражу и, таким образом, дать возможность хоть
кому-нибудь из нас бежать в окно; я отдернул занавес
и увидел, что весь дом оцеплен кругом; сопротивляться
было бесполезно. У Чикоидзе оказался полный карман
конспиративных бумаг; надо было уничтожить их во
что бы то ни стало. Чтоб оттянуть обыск, мы заявили,
что без прокурора обыскивать нас не позволим. «А для
чего вам прокурор? Прокурора нет и не будет»,— крик¬
нул Воейков. «Не будет, так не имеете права и обыски¬
вать нас», — заявили мы. Воейков смутился несколько
и сказал: «Ну хорошо, будет вам и прокурор»; сделав
ётрогий наказ своей свите сторожить нас, он быстро
вышел из комнаты. Мы уселись за стол и с горя стали
опять пить чай, только уже закусывая его конспиратив¬
ными бумагами Чикоидзе; некоторые из нас успели про¬
глотить и подложные паспорта, по которым мы жили,
к 9 часам вечера все, подлежавшее уничтожению, было
съедено и запито чаем на глазах всей стражи.
Прокурор Кларк приехал около полуночи; за это
время мы, конечно, успели сговориться, как держать
себя и какие показания давать относительно посещения
дома Корсака; этим только и объясняется отсутствие
противоречий в показаниях всех нас, арестованных в до¬
ме Корсака. Мне, Бардиной и Чикоидзе надо было
скрыть свои фамилии, чтобы очистить те квартиры, где
мы были прописаны под своим именем: поэтому мы на¬
звали себя литерами А, Б, В.
Выходя последний раз из этой роковой квартиры,
уже не свободным, а под охраной жандармов, я огля¬
нулся назад; картина погрома была полная, мебель,
посуда и другие вещи, в беспорядке разбросанные по
полу, по столу и по окнам, напоминали картину жили¬
ща в только что взятом штурмом городе. <...>
Непростительная оплошность наша, благодаря кото¬
рой произошел провал 6 членов организации и трех
других, которым предстояло скоро войти в нее, потряс¬
ла меня до глубины души; я и до сих пор укоряю себя,
зачем не хватило у меня характера вытолкнуть всех
в шею из этого проклятого дома, когда я вошел к ним
в этот памятный вечер, уже предупрежденный городо¬
вым; если бы я это сделал, кто знает, может быть, и до
сих пор были бы живы и Бардина, и Петр Алексеев, и
Чикоидзе, и Каминская и другие, которые так безвре¬
менно погибли потом! Конечно, арест в конце концов не
206

миновал бы их, как не миновал он и всех остальных
членов нашей организации; но нет ничего ужаснее, как
выбыть из строя в самом начале борьбы.
Подкошенный страшным горем, я бросился на гряз*
ную постель в номере 1-м пугачевской башни и три пер¬
вые дня спал непробудно, точно одурманенный; целыми
часами будили меня жандармы, спрашивая меня, не
надо ли мне чего-нибудь поесть, но я, как рассказы¬
вали они потом, не просыпаясь, сквозь сон отвечал: ни¬
чего не надо.
Да, было о чем горевать; еще накануне мы мечтали
о том, как в недалеком будущем покроем Россию сетью
нашей соц[иально]-революционной организации; и вдруг*
благодаря простой случайности, благодаря тому только,
что мы не сумели исполнить в точности своего же соб¬
ственного решения и не разъехались немедленно, мы
нанесли непоправимый урон нашей молодой организа¬
ции, отняв у нее целых 6 деятельных и очень ценны*:
членов; удар был страшный, тем не менее в душе таи¬
лась надежда, что нас скоро выпустят, потому что я был
уверен — все будут держать себя хорошо, о существо¬
вании организации никто не обмолвится, а остальные
улики были так несущественны, что мы могли отде¬
латься одним предварительным заключением. Так оно
действительно и было бы, не последуй осенью 1875 г.
ареста других членов организации, при которых най¬
дены были крайне неосторожные письма Георгия Зда-
новича, благодаря которым прямо устанавливалась при¬
надлежность всех нас к одной и той же общей органи¬
зации, а арестом самого Здановича в октябре того же
года, при котором найден был и наш устав, существо¬
вание организации, пока только предполагавшейся до¬
знанием, было окончательно установлено. До арсаа
Здановича меня причисляли только к процессу 193-х по
оговору Рабиновича, который почему-то считал меня
членом кружка чайковцев (вероятно, потому, чго в сту¬
денческих кружках я слыл за бакуниста); а после аре¬
ста Здановича, благодаря найденным документам при
нем и в Иваново-Вознесенске, составился самостоятель¬
ный процесс, куда привлекли и меня. Отцу моему, кото¬
рому пред тем категорически обещано было в Петер¬
бурге освободить меня на поруки, окончательно отка¬
зали в этом.
Итак, пришлось засесть в тюрьме крепко. Почти че¬
рез год после моего ареста закончилось предваритель¬
207

ное дознание по «процессу 50-ти», и в марте 1876 года
мы все из ведения жандармов перешли в ведение город¬
ской полиции. К этому времени всех обвиняемых по
«процессу 50-ти» стали свозить в Петербург. <...>
XII
За несколько дней до открытия заседания Особого
присутствия Сената 12, на рассмотрение которого было
отдано наше дело, всех нас перевели в Дом предвари¬
тельного заключения. Раз утром меня вызвали в школь¬
ное помещение этого дома; меня встретил там В. Д. Спа-
сович, который уже раз посетил меня в крепости.
—	Ну, вот, скоро и суд, — сказал он. — Я хотел бы
знать, — продолжал он, — думаете ли вы, во-первых,
произнести речь на суде, во-вторых, разрешите ли мне,
как защитнику вашему по назначению от суда, говорить
о вас, не р1а1с1ег соираЫе*, конечно, и, в-третьих, все
мои товарищи по защите: Герард, Боровиковский, Оль-
хин, Бардовский и другие — желали бы устроить в ва¬
шем присутствии совещание, чтобы заранее ознакомить
вас с содержанием защитительных речей каждого из
нас; это необходимо во избежание недоразумений 13.
Я ответил Спасовичу, что заранее никакой речи не
приготовляю, что судебное следствие само покажет, что
мне говорить, и что все будет зависеть от отношения
председательствующего к нам; будет позволять гово¬
рить, найдем что сказать, не позволит — и не надо. Во
всяком случае, кто-нибудь из 50 человек найдет что-ни¬
будь сказать.
—	Да, — перебил меня Спасович, — все это так, но
имейте в виду, что говорить речь на суде, не подгото¬
вившись, экспромтом очень трудно. Скажу вам про себя:
когда я оставил кафедру и выступил в качестве защит¬
ника, в первое время я так терялся, что принужден был
писать речи и читать их на суде, только продолжитель¬
ная практика научила меня говорить речи без помощи
тетрадок. Ну, хорошо, — продолжал добродушно Спасо-
вич, — вы не думаете писать речи; по крайней мере, вы
заранее должны решить вопрос, будете ли признавать
свою принадлежность к организации.
—	Нет, — ответил я. — Ведь я сказал же вам еще
*	Буквально: защищать виновного (фр.); здесь в смысле: за¬
щищать подсудимого, не признавшего свою вину.
208

в крепости, что я не признало возможным признавать
участие в организации.
—	Как, вы до сих пор стоите на этом? А я со своими
товарищами и с согласия некоторых обвиняемых нахо¬
дим необходимым признать существование организации.
—	Интересно бы знать, по каким это мотивам,—
спросил я.
—	А вот, если хотите, я сейчас приглашу моих то-
варищей, которые все здесь, и мы потолкуем, — сказал
Спасович; он быстро вышел, кого-то куда-то послал, и
человек семь присяжных поверенных вошли к нам. Это
были:	Ольхин,	Бардовский, Боровиковский, Герард,
Хартулари, Корш и Зубарев.
—	Вот, господа, — сказал Спасович, — г[осподин]
Джабадари стоит на своем, попробуйте-ка уломать
его.
—	Думаю, никакой необходимости нет уламывать
меня; вы лучше скажите, господа, кому и для чего ну¬
жно наше признание в существовании организации во¬
обще и в частности моя принадлежность к ней. Если
другие товарищи мои по процессу настаивают на этом,
я их не удерживаю; что же касается лично меня, я не
буду признавать своего участия в организации по мо¬
тивам, которые я сообщил уже Владимиру Даниловичу.
—	Помилуйте, — возразил мне Ольхин, — ведь устав
отобран у Здановича, связь его со всеми обвиняемыми
доказана его же письмами, отрицать организацию —
значит запираться и усугублять вину.
—	Это верно, это верно, — подхватили все.
—	Устав попался у Здановича, связь его с другими
доказана его же письмами, это верно; но ведь неизве¬
стно, когда, где и при каких обстоятельствах иаписан
этот устав; подумайте же, чего вы от нас хотите; вы
хотите, чтоб мы поведали суду и то, что ему, слава богу,
еще неизвестно.
Тут Бардовский вступился за меня и сказал:
—	Это правда, эго правда; для чего, в самом деле,
давать суду лишний повод докапываться до корней; мы
так и поставим дело: устав сам по себе, неизвестно от¬
куда он взялся, а каждый обвиняемый сам по себе;
пусть что хочет, то и говорит о себе, но об уставе не
следует заикаться; об уставе придется говорить только
тому, у кого он найден, то есть Здановичу.
На этом мы и покончили, сообщив членам органи¬
зации о нашем решении.
209

Мне кажется, что наших защитников не столько
интересовало наше усугубляющее вину запирательство,
сколько желание увидеть всю картину возникновения
этой организации, что облегчило бы им задачу защиты.
21	февраля 1877 года в 10 часов утра всех нас, в чи¬
сле 50 человек, приводя по очереди, собрали в ряд в ко¬
ридоре петербургского окружного суда 14, расставив та¬
ким образом, что между каждыми двумя стояло по жан¬
дарму с обнаженной саблей. Тут были все, кроме Бети
Каминской, дело о которой было прекращено вследствие
ее душевного расстройства.
Началась перекличка по алфавиту. Перекличку де¬
лает офицер, немилосердно коверкая фамилии, обвиняе¬
мые поправляют его; дойдя до буквы Г, офицер с боль¬
шим усилием старался разобрать фамилию Гамкрелнд-
зе, ему это не удается, и он громко выкрикивает: «Гам...,
гам..., гам...»; раздается всеобщий неудержимый смех,
показавший, что и после [двухлетнего] предварительного
заключения подсудимые нисколько не потеряли душев¬
ной бодрости, что они весело и спокойно идут на суд,
который, как все знали, должен сурово осудить их. На¬
строение их было приподнято радостью первой встречи,
и они не хотели думать о будущем. Офицер, смущенный
общим смехом, спешит закончить перекличку и коман¬
дует ввести подсудимых на суд; двинулась торжествен¬
ная длинная процессия; подсудимые шли поодиночке
в том же алфавитном порядке, как их выстроили в ко¬
ридоре, вперемежку с жандармами. Через длинный,
почти подземный проход, соединяющий Дом предвари¬
тельного] заключения с зданием окружного суда, они
вступают спокойно и молча в зал суда.
По левую сторону от судей на обычном месте возвы¬
шалось место для 3—4 обвиняемых, названное нами
Голгофой, где посадили Кардашева, Здановича, кресть¬
янина Острова и Сидорацкого. По правую сторону на
скамьях, расположенных уступами одна над другой,
разместили остальных подсудимых. Внизу под хорами
был расставлен ряд стульев для привилегированной пу¬
блики; она была уже в сборе и с холодным любопыт¬
ством, казалось нам, наблюдала нас. Позади судей за¬
нимали места высокопоставленные лица, там были:
канцлер князь Горчаков, министр юстиции граф Пален,
принц Ольденбургский, князь Мингрельский и другие;
на хорах помещалась другая публика, среди которой
210

изредка мелькали знакомые лица родственников неко¬
торых подсудимых.
Когда подсудимые разместились на своих местах,
жандармы с обнаженными шашками стали по сторонам.
Многие из нас, в особенности женщины, жившие в юно¬
сти за границей, никогда еще не бывали в судах, и они
с непривычным изумлением смотрели на всю эту обста¬
новку. Впереди нас разместились защитники.
Пока длился обычный опрос обвиняемых о летах,
звании и проч., большинство членов организации разме¬
стились ближе друг к другу, чтобы выработать про¬
грамму, как держать себя на суде в случав вопроса
о принадлежности к организации. По окончании допроса
началось чтение обвинительного акта, длившееся не¬
сколько часов 15, после чего председательствующий Пе¬
терс объявил, что Особое присутствие постановило раз¬
делить подсудимых на восемь групп и что судебное
следствие будет происходить но каждой группе отдель¬
но, что на завтрашний день будет вызвана одна первая
группа, остальные будут вызываться в суд последова¬
тельно.
Это заявление грозило нам разлукой, мы не хо¬
тели уступить без борьбы свое право быть вместе. Было
очевидно, что суд именно и не желает видеть нас вме¬
сте, а потому собственно и решил разбить на группы.
Защита нерешительно просила суд о допущении всех
групп совместно присутствовать на заседаниях, моти¬
вируя тем, что иначе придется постоянно прибегать
к просьбе о вызове подсудимых из других групп для
выяснения некоторых фактов; первоприсутствующий не
соглашался с доводами защиты и возражал против них.
Недалеко от меня сидел Боровиковский; я шепнул ему,
что желал бы по этому поводу сказать несколько слов
и вкратце объяснил ему, что именно хочу сказать.
«Прекрасно, прекрасно, вставайте скорее, просите сло¬
ва»,— поощрил он меня. Я встал и заявил следующее:
«Ничего не имея против разделения нас на группы, я
предлагаю суду, чтобы прокуратура отказалась в таком
случае от обвинения в принадлежности всех нас к од¬
ному и тому же противозаконному сообществу, к одной
и той же организации и чтобы судили нас каждого за
отдельные, только ему принадлежащие действия, не об¬
виняя уже в составлении антиправительственного сооб¬
щества».
Боровиковский был в восторге, «Ловко, ловко,-—
211

говорил он мне. — Ведь вот нам, юристам, и в голову
это не пришло. А почему? Потому что мы стояли за
признание организации, а вы все время против; понятно,
что вы и нашлись привести неотразимый довод. Суд
уважит, конечно, ваше ходатайство, иначе прокурору
придется отказаться от самого главного обвинения, от
обвинения в составлении преступного сообщества».
После краткого совещания судей Особое присутст¬
вие вынесло постановление допустить присутствовать на
судебном следствии всех подсудимых вместе, причем
само следствие вести по группам. Победа была огром¬
ная; эта победа обусловила дальнейший успех процесса;
во-первых, члены организации в течение почти пяти не¬
дель находились в соприкосновении с остальными юва-
рищами-нечленами, что действовало на них, в особен¬
ности на рабочих, ободряющим образом; благодаря
этому отчасти все без исключения обвиняемые держали
себя безукоризненно хорошо; во-вторых, выиграла и
публика, которая ломилась в зал заседания отчасти по¬
тому, что желала присутствовать на большом процессе,
где представлялась возможность лицезреть сразу целую
полсотню обвиняемых; ведь это был первый большой
политический процесс, где одновременно фигурировали,
почти в равном числе, интеллигентные мужчины, рабо¬
чие и женщины. Эта большая, пестрая, но дружная
группа обвиняемых, не выделившая из себя ни глава¬
рей, ни второстепенных участников, ни изменников, эта
группа, спокойно и гордо смотревшая в лицо своей уча¬
сти, внушала публике невольное удивление и уважение
к себе. Впечатление, конечно, было бы слабее, если бы
подсудимых вывозили на суд по группам. Правда, мы
не думали импонировать публике, мы не знали ее со¬
става, хотя с воли нам уже писали еще до суда, что об¬
винительный акт производил сильное и хорошее впечат¬
ление на молодежь; требуя, чтоб нас судили вместе, мы
прежде всего хотели как можно дольше остаться вме¬
сте; ведь это, может быть, была последняя наша встреча
в жизни.
Показания свидетелей-рабочих на судебном след¬
ствии давали понять и суду и публике, что народ отно¬
сится к обвиняемым сочувственно; например, рабочие,
которые хорошо знали меня и с которыми я беседовал
не раз и не два, на суде без всякого уговора с кем-либо
отрицали всякое со мною знакомство; то же было и с
другими. Из сотни свидетелей единственным да и то
212

мягким обвинителем оказалась Дарья Скворцова, кото¬
рая слишком много сказала раньше, чтоб идти назад,
и ткач Яковлев, который питал личную вражду к Нико¬
лаю Васильеву. Свидетелям обвинения, по требованию
прокурора, то и дело представлялись показания, дан¬
ные ими при дознании, но свидетели оставались при
показаниях судебного следствия. Интерес публики ви¬
димо возрастал с каждым днем. Я не могу умолчать об
одном происшествии, имевшем место во время судебного
следствия; я говорю о подделке билетов на вход пуб¬
лики в зал заседания, куда по распоряжению суда бо¬
лее 50 человек не допускалось.
Следствие приближалось к концу, когда однажды,
во время допроса какого-то свидетеля, поднялась
страшная возня на хорах; мы видели только, что хоры
наводнились вдруг жандармами, вытеснившими оттуда
всю публику. Не зная в чем дело, мы думали, что Пе¬
терс распорядился на дальнейшие заседания публики
не допускать; только вечером, когда я пришел к себе
в камеру и в обычное время принял участие в своеоб¬
разном заседании нашего тюремного клуба (так назы¬
вались разговоры через водосточные трубы), вдруг
в моем клубе, где были, между прочим, Купреянов, Бо¬
голюбов (впоследствии жертва Трепова) и другие, я
слышу, ко мне обращается незнакомый голос: «Здрав¬
ствуйте, Иван Спиридонович, я так полюбил вас и всех
ваших товарищей, познакомившись с вами из чтения
обвинительного акта, что сам попал к вам в тюрьму».
Это был Валериан Осинский 16, о котором я еще ни¬
чего не слыхал раньше и обращение которого по имени-
отчеству, что в нашей среде не было принято, поразило
меня. «Неужели вы попали сюда из любви к нам?» —
полушутя спросил я Осинского.
—	Из любви, Ив[ан] Спир[идонович], ей-ей из люб¬
ви. Я так полюбил ваших женщин, этих небесных анге¬
лов, я так полюбил ваших рабочих и всех вас, кавказ¬
цев и русских, что хотел дать возможность полюбить
вас и широкой публике и задумал я с товарищами снаб¬
дить публику, не имеющую билетов на вход в зал засе¬
дания, поддельными билетами, которые мы и отпеча¬
тали сами. В первый день, то есть вчера, нам удалось
вместо пятидесяти впустить свыше двухсот человек, но
на второй день, когда мы роздали уже более 500 биле¬
тов и вся эта публика разом осадила хоры, жандармы
догадались, и я вместе с товарищами моими, раздавав¬
213

шими билеты у входа, попали сначала в участок, а за¬
тем и к вам в тюрьму.
Все это Осинский говорил, спеша и волнуясь от не¬
привычного и крайне неудобного способа разговора по
трубам. Такое открытое выражение любви к единомыш¬
ленникам, столь редко встречавшееся в революционной
среде того времени, меня чрезвычайно поразило и воз¬
будило во мне горячее чувство к нему. Я просил, что¬
бы на другой день во время гулянья он подошел к мо¬
ему окну первого этажа, чтоб я мог видеть его; он
подошел, и мы долго и молча смотрели друг на друга;
я до сих пор помню это прекрасное юношеское лицо
с большими, горевшими радостью глазами. За это недо¬
зволенное, хотя и	молчаливое	свидание	его сейчас	же
перевели в другую	камеру, и с	тех пор я	его больше	ни¬
когда не видел;	я пошел в	каторжную центральную
тюрьму, а он через	два года был казнен.
В 1877 году Дом предварительного] заключения
представлял обширную политическую лабораторию, где
производился тщательный анализ пережитого и где на¬
мечались новые пути борьбы с врагом, с которым, как
все видели, трудно было бороться одними мирными
средствами, как боролись до сих пор; нас было собрано
там около 225 человек (по казанскому процессу, по
«большому»17, по нашему процессу и по другим мел¬
ким процессам); собственно говоря, уже здесь, в Д[оме]
предварительного] закл[ючения], положены были пер¬
вые зачатки сформировавшейся партии «Земли и воли»
и «Народной воли»; вдохновителями этих партий, а впо¬
следствии и прямыми участниками их были по преиму¬
ществу люди этих процессов, вынашивавшие свои думы
под кровлей этой тюрьмы. Те осужденные, кому не су¬
ждено было скоро увидеть свободу, клялись стойко не¬
сти свой крест, а освобожденные клялись продолжать
дело до последнего вздоха; и те и другие остались вер-,
ны своей клятве.
В этой политической лаборатории обсуждались и не¬
которые речи, которые предстояло произнести на суде;
речи Петра Алексеева, Бардиной, Филата Егорова,
а впоследствии по «процессу 193-х» и Мышкина были
предварительно просмотрены многими из заключенных
и, уже по одобрении близких, сказаны на суде. Впечат¬
ление, произведенное этими речами, было так сильно,
что князь Горчаков, выслушав объяснение подсудимых,
выразил сожаление в кругу правящих лиц, зачем допу¬
214

стили публичность этого (нашего) процесса. «Вы дума¬
ли,— сказал он, — убедить наше общество и Европу,
что это дело кучки недоучившихся мечтателей, мальчи¬
шек и девчонок и с ними нескольких пьяных мужиков,
а между тем вы убедили всех, что это не дети и не пья¬
ные мужики, а люди вполне зрелые умом и крупным
самоотверженным характером, люди, которые знают за
что борются и куда идут». «Я это предвидел и предуп¬
реждал Вас, — говорил он графу Палену, — теперь Ев¬
ропа видит, что враги правительства не так ничтожны,
как вы это хотели показать». Этот разговор кн. Горча¬
кова я знаю из уст В. Д. Спасовича.
Имея в виду, что организация наша носит характер
преимущественно рабочий, явилась необходимость, что¬
бы речь была услышана судом и публикой из уст не ин¬
теллигента, а самого рабочего; по начитанности и интел¬
лигентности Петр Алексеев уступал многим другим ра¬
бочим, участвовавшим в этом процессе, например, бра¬
тьям Жуковым и другим; но, во-первых, эти рабочие не
были еще членами организации, а потому неловко было
выпускать их с публичной программной речью, а во-
вторых, необходимо было обладать тем сильным харак¬
тером, упрямой энергией и могучим голосом, каким об¬
ладал Петр Алексеев, чтобы во что бы то ни стало ска¬
зать такую речь, выполнить взятую на себя задачу.
А выполнить было трудно потому, что защитники зара¬
нее предупредили нас, что нужно быть кратким и энер¬
гичным в речи, иначе Петерс не даст договорить до
конца и лишит слова в самом начале речи.
Итак, выбор наш пал на Петра Алексеева 18; ему
в общих чертах намечено было, о чем говорить, и пред¬
ложено было, чтоб он сам написал свою речь; он ее на¬
писал в главных чертах так, как она была произнесена
на суде и как она появилась в печати; когда он пере¬
дал ее мне на просмотр, я исключил некоторые длин¬
ноты, исправил грамматические ошибки, вот и все;
в окончательной редакции речь была просмотрена и
другими членами организации, Чикоидзе, Цициановым,
некоторыми женщинами, которые сидели рядом со мною
и Петром Алексеевым на суде. Затем я просил Петра,
чтобы он заучил речь наизусть, как отче наш, и декла¬
мировал бы ее у себя в камере; он ее выучил и читал
на память мне и Чикоидзе, между которыми он сидел.
За день или за два до произнесения этой речи мы с Чи¬
коидзе произвели нечто вроде генеральной репетиции.
215

Во время обеденного перерыва заседания мы заставили
Петра Алексеева, вытянувшись во весь рост, держать
речь, как бы обращаясь к председательскому креслу;
он произнес ее без запинки и крайне выразительно; ко¬
гда посреди речи Чикоидзе перебил его обычным пред¬
седательским окриком «подсудимый, остановитесь»,
Петр Алексеев, вместо того, чтобы остановиться, повы¬
сил голос, оттолкнул Чикоидзе и докончил речь. Мы
беззвучно аплодировали, к великому удивлению окру¬
жавших нас жандармов. А Петр, обратившись к Чико¬
идзе, сказал:	«Ишь ты какой, хотел меня сбить, нет,
брат, теперь не собьешь».
—	Молодец, Петруха, молодец, — говорил Чикоидзе,
с силой ударяя его по плечу.
Во время произнесения им речи перед судом мы си¬
дели па том же месте, на последней скамье и в том же
порядке; между мною и Чикоидзе сидел Петр; Чикоидзе
держал написанную речь перед собою на случай, если
бы Петруха сбился, он должен был подсказать ему.
Действительно, в середине речи, при глубоком молчании
всех, когда и суд, и публика, и в особенности подсуди¬
мые слушали его с затаенным дыханием, вдруг Петр на
мгновение запнулся и остановился; я положительно об¬
мер от этой паузы, которая мне показалась вечностью,
но Петруха, сказав почему-то «виноват», пошел дальше
и блестяще закончил речь при громких аплодисментах
публики и при неистовом крике председателя Петерса:
«Подсудимый, остановитесь, я прикажу вас вывести».
Но Петр, повысив голос и перекрикивая весь этот шум,
закончил речь, как бы бросая последние слова: «И ярмо
деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разле¬
тится в прах!» 19
Это была огромная победа, обратившая в бегство
весь суд. Тотчас объявлен был перерыв заседания. Пе¬
труха, этот высокий, здоровенный мужчина, охвачен был
таким волнением, что по окончании речи трясся, как в
лихорадке; руки и ноги дрожали до такой степени, что
он не мог стоять на ногах, и когда к нему потянулись
руки защитников и товарищей с поздравлением, он еле
мог протягивать свою дрожащую руку. «Это народный
трибун», — взволнованно воскликнул Спасович, обра¬
щаясь к нам.
Триумф Петра был полный, но это был его первый
и последний триумф! Замуравленный в центральной
тюрьме, переведенный потом на Кару, а затем водво¬
216

ренный- в Якутской области, он безвременно погиб, уби*
тый каким-то диким якутом, позарившимся на неболь¬
шие деньги, хранившиеся у него в подушке для побега.
Сочувствие публики к Петру Алексееву после про¬
изнесенной им речи было так сильно, что на другой день
вся камера Петрухи была завалена табаком, сигарами,
фруктами, жареной дичью, поросятами, индейками,
конфектами и печениями, а также платьем и бельем.
Петруха, вскормленный на черном хлебе, иногда, быть
может, пополам с лебедой, дивился, какими сластями
питаются бары, купцы и попы, и шутя говорил, что, если
бы всегда его кормили так на убой, он, пожалуй, и не
произнес бы своей речи.
Забота о Петрухе, об успехе его речи волновала меня
больше его самого; я так был занят им, что мне самому
ничего уж не удалось сказать, тем более что всех интел¬
лигентов Петерс немилосердно прерывал; вот почему
никому ничего произнести не удалось, кроме Бардиной,
начавшей свою речь очень мягким вступлением. Речь
Бардиной была написана по соглашению ее с ближай¬
шими подругами своими и была передана в рукописи
и нам. Я был в восторге от этой речи больше, когда я
читал, чем когда я слышал ее из ее уст на суде. Бар¬
диной удалось сказать всю речь, благодаря тому что
она умела говорить замечательно вкрадчиво, непринуж¬
денно, и слушателям казалось, что она говорит о самых
невинных вещах, точно беседует с близкими; простота
речи и скромность, с какой она защищалась от нелепых
обвинений прокурора в отрицании семьи, собственности
и проч., ее уверение, что она, напротив, думала защи¬
тить и то и другое, все это обезоруживало довольно
корректного председателя суда Петерса, и хотя он пре¬
рывал ее, но прерывал, как бы извиняясь перед нею.
Михаил Чикоидзе сказал всего несколько слов, но
эти слова заставили плакать не только публику, но и
подсудимых. Он сказал: «Что мне говорить; я знаю, вы
меня не оправдаете; какой бы вы приговор ни вынесли,
будет ли это поселение или каторга, мне все равно; вы
меня мучаете вот уже два года, вы властны мучить и
Дальше, пока не отнимете у меня жизнь, я отдаю вам
ее».
У него был замечательно приятный тембр голоса, за¬
хватывающий за душу; при последних словах его на хо¬
рах послышались едва сдерживаемые рыдания, точно
человека действительно осудили на смерть.
217

Последние слова его речи оказались, на самом деле,
Как бы пророчеством для него: сосланный в Восточную
Сибирь в 1877 году и бежавший оттуда в 1881 г., он
примкнул к «Народной воле», но, скоро опять аресто¬
ванный и сосланный административно в Сибирь, он по
приговору Киренского полицейского дореформенного
суда был отправлен за побег на каторгу на Кару, а
оттуда в Якутскую область. Эти вторичные мытарства
окончательно подорвали его физические силы, и он умер
от чахотки в больнице на руках чужих людей, в захолу¬
стном углу Сибири, по дороге в Россию, куда ему верну¬
ться так и не было суждено.
Несколько слов сказал также и крестьянин, ткач-ку-
<;тарь Филат Егоров. На вопрос председателя, что име¬
ете сказать, он произнес следующее:
■— А вот что я могу сказать: вы обижаетесь, когда
мы осуждаем ваши порядки, вы, пожалуй, правы, пото¬
му что Спаситель (при этом он указал на образ, висев¬
ший в зале суда) сказал: не судите да не судимы бу¬
дете; но если эти слова относятся к нам, они должны
относиться и к вам; так зачем же вы меня судите, если
вы христиане? Я думаю, что вас также будут судить,
но не здесь, а там (он поднял руку кверху)... на страш¬
ном суде господнем.
Пытались говорить и другие, но их останавливали
с первых же слов; так, речь Здановича, опубликованная
в сборнике Базилевского, не была произнесена; он успел
сказать только несколько слов в объяснение своих пи¬
сем и документа, отобранного у него, правдиво заявив
суду, что автором устава он не был. Не произносил речи
и Семен Агапов, хотя почему-то его речь также опубли¬
кована в сборнике Базилевского20.
Стенографический отчет по нашему делу, который,
вероятно, сохранился21, может вполне восстановить все,
что было говорено подсудимыми в их последних речах.
Приговором, объявленным 14 марта 1877 года, были
присуждены к каторжным работам 15 человек, из них
9 мужчин и 6 женщин.
Этот приговор поразил своей суровостью всех, не
исключая и Спасовича, который был заранее прибли¬
зительно осведомлен об исходе процесса. Так, мне он
сказал, что меня осудят на 5 лет каторги, и не ошибся;
но когда он услышал суровый приговор многим, и в осо¬
бенности женщинам, он воскликнул: «Это возмутитель¬
218

но, это даже незаконно; они зарезали себя таким при¬
говором».
Действительно, через несколько дней суд и прокура¬
тура опомнились; они стали подсылать к нам некоторых
товарищей прокурора, которые ходили по камерам и
уговаривали нас подать кассационные жалобы22. Мы,
осужденные, решили, что мужчинам лучше не кассиро¬
вать; женщинам же послали коллективную просьбу, что¬
бы они непременно обжаловали приговор; они долго
колебались, с отвращением думая о новых судебных
мытарствах, но, по настоянию Боровиковского и Спасо-
вича, подписали кассационную жалобу. Жалоба эта
была написана Боровиковским и им же поддерживалась
в Сенате. Приговор после кассации был оставлен
в силе только в отношении тех пяти подсудимых, кото¬
рые не подавали жалобы, т. е. в отношении Цицианова,
Петра Алексеева, Кардашева, Здановича и Джабадари,
которые и были заключены в центральную тюрьму.
5 апреля 1877 года мы собрались еще раз для вы¬
слушивания приговора в окончательной форме23. Это
был последний день свидания нашей дружной товари¬
щеской семьи. В память этого дня нам принесли с воли
50 маленьких серебряных позолоченных крестиков, кото¬
рыми мы обменялись друг с другом. Крест — единствен¬
ная дозволенная вещь, которую могли взять с собою
даже каторжане; эти кресты были заказаны нами; на
одной стороне было рельефное изображение распятия,
а на другой едва заметная надпись: 5 апреля 1877 г. и
начальные буквы Р. С. Р. Б., т. е. Русское Соц[иально]-
Револ [юционное] Братство. Крест этот я берег долго,
пронес его через Центральную каторжную тюрьму, до
Карийской тюрьмы; но в 1882 году, когда после побега
Мышкина и других губернатор Ильяшевич разнес всю
Карийскую тюрьму, а нас маленькими партиями, боси¬
ком, в одном белье, по снегу прикладами перегонял
в другую тюрьму (верстах в 9 от Карийской), я потерял
этот крест, и мне так было грустно, точно с ним я по¬
терял всех своих друзей. Тогда я еще верил в возрож¬
дение нашей тесной братской семьи, но с тех пор про¬
шло 25 лет, суровые вихри жизни развеяли ее в раз¬
ные стороны, заметая самые следы ее когда-то кипучей
жизни.
—

Я. А. Кропоткин
ЗАПИСКИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
V
[ПОБЕГ]
годы шли, и мы все сидели в кре¬
пости {.
Вот уже два года прошло; не¬
сколько человек умерло в крепости,
несколько сошло с ума, а о суде ни¬
чего не было слышно.
Мое здоровье тоже пошатнулось в конце второй зимы.
Табуретка становилась тяжела в руке, делать мои семь
верст мне становилось все труднее и труднее. Я кре¬
пился, но «арктическая зимовка», без подъема сил ле¬
том, брала свое. У меня уже раньше были признаки
цинги: раз весною она объявилась у меня в слабой сте¬
пени в Петербурге. Должно быть, я вывез ее из сибир¬
ских путешествий на одном хлебе, а петербургская
жизнь и усиленная работа в маленькой комнатке не
способствовали полному избавлению.
Теперь, во тьме и сырости каземата, да еще при уси¬
ленной мозговой работе признаки цинги становились
яснее: желудок беспрестанно отказывался переваривать
пищу. К тому же на прогулку меня выводили теперь
только на двадцать минут или четверть часа, через два
дня. В короткие зимние дни—пять-шесть часов—успева¬
ли выпустить всего двадцать человек в день, нас, заклю¬
ченных, было свыше шестидесяти человек.
В ма.рте или апреле 1876 года нам наконец сообщили,
что Третье отделение закончило предварительное дозна¬
ние. Дело перешло к судебным властям, и потому нас
перевели в Дом предварительного заключения — в тюрь¬
му, примыкающую к зданию суда.
220

«Предварительная», как ее называли, громадная, по¬
казная четырехэтажная тюрьма, выстроенная по типу
французских и бельгийских образцовых тюрем. Ряды
маленьких камер все имеют по окну, выходящему во
двор, и по двери, открывающейся па железный балкон.
Балконы же различных этажей соединены железными
лестницами.
Для многих моих товарищей перевод в «Предва¬
рилку» явился большим облегчением. Здесь было гораз¬
до больше жизни, чем в крепости, больше возможности
переписываться и переговариваться; легче было до¬
биться свидания с родственниками. Перестукивание про¬
должалось беспрерывно целый день. Подобным путем
я даже изложил одному молодому соседу всю историю
Парижской коммуны от начала до конца. Нужно при¬
бавить, однахо, что я выстукивал мою историю целую
неделю. Что касается здоровья, то в Доме предвари¬
тельного заключения мне стало еще хуже, чем в кре¬
пости. Я не выносил спертого воздуха крошечной каме¬
ры. Как только паровое отопление начинало действо¬
вать, температура из леденящей становилась невыно¬
симо жаркой. Камера имела только четыре шага по
диагонали, и когда я начинал ходить, то приходилось
беспрестанно поворачиваться; голова начинала кру¬
житься через несколько минут, а короткая прогулка
в маленьком дворике, окруженном высокими каменными
стенами, нисколько не освежала меня. Что касается тю¬
ремного врача, который не желал даже слышать слова
«цинга» в «его тюрьме», то лучше о нем совсем не го¬
ворить. Кончилось тем, что я вовсе не мог перевари¬
вать даже легкой пищи.
Мне разрешили получать пищу из дому, так как не¬
далеко от суда жила одна моя свояченица, вышедшая
замуж за адвоката. Но мое пищеварение стало так
плохо, что я съедал в день только кусок хлеба да одно
или два яйца. Силы мои быстро падали, и, по общему
мнению, мне оставалось жить только несколько месяцев.
Чтобы подняться до моей камеры, находившейся во вто¬
ром этаже, я должен был раза два отдыхать на лест¬
нице. Помню, как-то раз старый солдат-часовой жалост¬
ливо заметил: «Ие дожить тебе, сердешному, до осени».
Родственники мои сильно встревожились. Сестра
Лена пробовала хлопотать, чгобы меня выпустили на
поруки; но прокурор Шубин ответил ей с сардонической
Усмешкой: «Доставьте свидетельство от врача, что брат
221

ваш умрет через десять дней, тогда я его освобожу».
Прокурор имел удовольствие видеть, как сестра упала
в кресло и громко разрыдалась в его присутствии. Мои
родные, однако, добились того, чтобы меня осмотрел
хороший доктор, профессор, ассистент Сеченова. Он
осмотрел меня самым тщательным образом и пришел
к заключению, что у меня нет никакой органической
болезни, но что страдаю я, главным образом, от недо¬
статка окисления крови.
—	Все, что вам нужно, это—воздух, — заключил он.
Он колебался несколько минут, затем сказал решитель¬
но: — Что там толковать! Вы не можете оставаться
здесь. Вас необходимо перевести.
Дней через десять после этого меня действительно
перевели в находившийся тогда на окраине Петербурга
Николаевский военный госпиталь, при котором имеется
небольшая тюрьма для офицеров и солдат, заболевших
во время нахождения под следствием. В эту тюрьму пе¬
ревели уже двух моих товарищей, когда стало очевидно,
что они скоро умрут от чахотки.
В госпитале я начал быстро поправляться. Мне дали
просторную комнату в нижнем этаже, рядом с карауль¬
ной. В ней было громадное, забранное решеткой окно,
выходившее на юг, на маленький бульвар, обсаженный
двумя рядами деревьев, а за бульваром тянулось боль¬
шое, открытое пространство, где несколько десятков
плотников строили тогда бараки для тифозных больных.
По вечерам они обыкновенно пели хором, и так согла¬
сно, как только поют в больших плотничьих артелях. По
бульварчику взад и вперед ходил часовой; его будка
стояла против моего окна.
Окно оставалось открыто весь день, и я упивался
солнечными лучами, которых не видал так давно. Всей
грудыо вдыхал я ароматный майский воздух. Мое здо¬
ровье быстро поправлялось, слишком даже быстро, по
моему мнению. Скоро я был в состоянии переваривать
легкую пищу, силы мои окрепли, и с обновленной энер¬
гией я принялся снова за работу. Не видя возможности
закончить второй том моего труда, я написал короткое,
но довольно обстоятельное, в виде тезисов, изложение
неоконченных еще глав, которое и было приложено
к первому тому.
В крепости я слышал от товарища, сидевшего одно
время в госпитальной тюрьме, что оттуда мне будет не¬
трудно бежать. Я сообщил, конечно, друзьям, где нахо¬
222

жусь; сообщил и свои надежды. Побег оказался, од¬
нако, гораздо более трудным делом, чем меня уверяли.
За мной учрежден был самый бдительный, беспример¬
ный для того времени надзор. У моих дверей поместили
часового, и мне никогда не позволяли выходить в ко¬
ридор. Госпитальные солдаты и караульные офицеры,
которые иногда входили ко мне, боялись, по-видимому,
оставаться со мной более одной или двух минут.
Мои друзья составили несколько планов освобожде¬
ния, и в том числе проекты весьма забавные. По одному
из них, например, я должен был подпилить решетку
в окне. Затем предполагалось, что когда в дождливую
ночь часовой задремлет в своей будке, два моих прия-
1еля подползут сзади и опрокинут ее. Таким образом,
солдат не будет ранен, но просто пойман, как мышь
в мышеловке. В это время я должен был выпрыгнуть из
окна... Но неожиданно явилось лучшее разрешение во¬
проса.
—	Попроситесь на прогулку! — шепнул мне раз один
из солдат. Я так и сделал. Доктор поддержал меня, и
мне разрешили ежедневно, в четыре часа, выходить
в тюремный двор на прогулку на один час. Я должен
был носить все-таки зеленый фланелевый больничный
халат, но мне выдавали мои сапоги, панталоны и жи¬
лет.
Никогда я не забуду мою первую прогулку. Когда
меня вывели и я увидал перед собою заросший травою
двор, в добрых триста шагов в глубину и шагов в две¬
сти в ширину, — я просто замер. Ворота были отерты,
и сквозь них я мог видеть улицу, громадный госпиталь
напротив и даже прохожих... Я остановился на крылечке
тюрьмы и оцепенел на мгновение при виде этого двора
и ворот. У одной из стен двора стояла тюрьма — узкое
здание, шагов в полтораста в длину, с будками для ча¬
совых на обоих концах. Оба часовых ходили взад и
вперед вдоль здания и таким образом вытоптали тро¬
пинку в траве. По этой тропинке мне и велели гулять,
а часовые тем временем продолжали ходить взад и впе¬
ред, так что один из них был всегда не дальше как ша¬
гов в десяти или пятнадцати от меня.
На противоположном конце громадного двора, обне¬
сенного высоким забором из толстых досок, несколько
крестьян сбрасывали с возов дрова и складывали их
в поленницы вдоль стены. Ворота были открыты, чтобы
впускать возы.
223

Эти открытые ворота производили на меня чарую¬
щее впечатление. «Не надо глядеть на них», — говорил
я самому себе и тем не менее все поглядывал в ту сто¬
рону. Как только меня опять ввели в комнату, я тотчас
же написал друзьям, чтобы сообщить им благую весть.
«Я почти не в силах шифровать, — писал я дрожаще,]
рукой, выводя непонятные значки вместо цифр.— СЬ
этой близости свободы я дрожу как в лихорадке. Опл
меня вывели сегодня во двор. Ворота отперты, и возл^
них нет часового. Через эти ворота я убегу. Часовые не
поймают меня». И я набросал план побега. «К воротам
госпиталя подъезжает дама в открытой пролетке. Он;|
выходит, а экипаж дожидается ее на улице, шагах
в пятнадцати от моих ворот. Когда меня выведут в че
тыре часа на прогулку, я некоторое время буду дер¬
жать шляпу в руках; этим я даю сигнал тому, который
пройдет мимо ворот, что в тюрьме все благополучно.
Вы должны мне ответить сигналом: «Улица свободна»
Без этого я не двинусь. Я не хочу, чтобы меня словили
на улице. Сигнал можно подать только звуком или све¬
том. Кучер может дать его, направив своей лакирован¬
ной шляпой светового «зайчика» на стену главного боль¬
ничного здания; еще лучше, если кто-нибудь будет пен»,
покуда улица свободна; разве если вам удастся нанять
серенькую дачу, которую я вижу со двора, тогда можно
подать сигнал из окна. Часовой побежит за мной как
собака за зайцем, описывая кривую, тогда как я побегу
по прямой линии. Таким образом, я удержу свои пять-
шесть шагов расстояния. На улице я прыгну в пролет¬
ку, и мы помчимся во весь опор. Нели часовой вздумает
стрелять, то тут ничего не поделаешь. Это — вне на¬
шего предвиденья. Ввиду неизбежной смерти в тюрь¬
ме— стоит рискнуть».
Было сделано несколько других предложений; но
в конце концов этот проект приняли. Наш кружок при¬
нялся за дело. Люди, которые никогда не знали меня,
приняли участие, как будто дело шло о дорогом им
брате. Предстояло, однако, преодолеть массу трудно¬
стей, а время мчалось с поразительной быстротой.
Я усиленно работал и писал до поздней ночи; но здо¬
ровье мое улучшалось тем не менее с быстротой, кото¬
рая приводила меня в ужас. В первый раз, когда меня
вывели во двор, я только мог ползти по тропинке по-
черепашьи. Теперь же я окреп настолько, что мог бы
бегать. Правда, я по-прежнему продолжал ползти мед¬
224

ленно, как черепаха, иначе мои прогулки прекратились
бы; но моя природная живость могла всякую минуту
выдать меня. А товарищи мои должны были в это время
подобрать человек двадцать для этого дела, найти под¬
ходящую лошадь и опытного кучера и уладить сотню
непредвиденных мелочей, неминуемых в подобном заго¬
воре. Подготовления заняли уже около месяца, а между
тем каждый день меня могли перевести обратно в Дом
предварительного заключения.
Наконец день побега был назначен — 29 июня, день
Петра и Павла. Друзья мои внесли струйку сентимен¬
тальности и хотели освободить меня непременно в этот
день. Они сообщили мне, что на мой сигнал: «В тюрьме
все благополучно» они ответят: «Все благополучно и
у нас», выпустив красный игрушечный шар. Тогда подъ¬
едет пролетка и кто-нибудь будет петь песню, покуда
улица свободна.
Я вышел 29 июня, снял шапку и ждал воздушного
шара; но его не было. Прошло полчаса. Я слышал, как
прошумели колеса пролетки на улице; я слышал, как
мужской голос выводил незнакомую мне песню, но
шара не было.
Прошел час, и с упавшим сердцем я возвратился
в свою комнату. «Случилось что-нибудь недоброе, что-
нибудь неладно у них», — думал я.
В тот день случилось невозможное. Около Гостиного
двора в Петербурге продаются всегда сотни детских
шаров. В этот же день не оказалось ни одного. Товари¬
щи нигде не могли найти шара. Наконец, они добыли
один у ребенка, но шар был старый и не летал. Тогда
товарищи мои кинулись в оптический магазин, приоб¬
рели аппарат для добывания водорода и наполнили им
шар; но он тем не менее упорно отказывался подняться:
водород не был просушен. Время уходило. Тогда одна
дама привязала шар к своему зонтику и, держа послед¬
ний высоко над головой, начала ходить взад и вперед
по тротуару, под забором нашего двора. Но я ничего
не видел: забор был очень высокий, а дама — очень ма¬
ленькая.
Как оказалось потом, случай с воздушным шаром
вышел очень кстати. Когда моя прогулка кончилась,
пролетка проехала по тем улицам, по которым она дол¬
жна была проскакать в случае моего побега. И тут,
в узком переулке, ее задержали возы с дровами для
госпиталя. Лошади шли в беспорядке, одни по правую
8 Зак. № 360	2 25

сторону улицы, другие — по левую, и пролетка могла
двигаться только шагом; на повороте ее совсем остано¬
вили. Если бы я сидел в ней, нас наверное бы поймали.
Теперь товарищи установили целый ряд сигналов,
чтобы дать знать, свободны ли улины или нет. На про-
тяжении около двух верст от госпиталя были расстав¬
лены часовые. Один должен был ходить взад и вперед
с платком в руках и спрятать платок, как только пока¬
жутся возы. Другой — сидел па тротуарной тумбе и ел
вишни; но как только возы показывались, он переставал.
И так шло по всей линии. Все эти сигналы, передаваясь
от часового к часовому, доходили наконец до пролетки.
Мои друзья сняли также упомянутую выше серенькую
дачу, и у ее открытого окна поместился скрипач со
скрипкой в руках, готовый заиграть, как только получит
сигнал: «Улица свободна».
Побег назначили на следующий день. Дальнейшая
отсрочка могла быть опасна: в госпитале уже заметили
пролетку. Власти, должно быть, пронюхали нечто подо¬
зрительное, потому что накануне побега вечером я слы¬
шал, как патрульный офицер спросил часового, стояв¬
шего у моего окна: «Где твои боевые патроны?» Солдат
стал их неловко вытаскивать из сумки; минуты две он
возился, доставая их. Патрульный офицер ругался:
«Разве не было приказано всем вам держать четыре
боевых патрона в кармане шинели?» Он отошел только
тогда, когда солдат это сделал.
—	Гляди в оба! — сказал офицер, отходя.
Новую систему сигналов нужно было немедленно же
сообщить мне. На другой день, в два часа, в тюрьму
явилась дама, близкая мне родственница, и попросила,
чтобы мне передали часы *. Все проходило обыкновен¬
но через руки прокурора; но так как то были просто
часы, без футляра, их передали. В часах же находилась
крошечная зашифрованная записочка, в которой изла¬
гался весь план. Когда я увидал ее, меня просто охва¬
тил ужас, до такой степени поступок поражал своей
смелостью. Жандармы уже разыскивали даму по дру¬
гому делу, и ее задержали бы на месте, если бы кто-
нибудь вздумал открыть крышку часов, но я видел, как
моя родственница спокойно вышла из тюрьмы и потн-
*	Теперь я могу сказать, что это была общественная деятель¬
ница, сестра жены моего брата, Софья Николаевна Лаврова, скон¬
чавшаяся за два месяца до русской революции (Примеч. 1917 года).
226

хоньку пошла по бульвару, крикнув мне, стоявшему
У окна: «А вы часы-то проверьте!»
Я вышел на прогулку, по обыкновению, в четыре
часа и подал свой сигнал. Сейчас же я услышал стук
1Солес экипажа, а через несколько минут из серого до¬
мика до меня донеслись звуки скрипки. Но я был в то
время у другого конца здания. Когда же я вернулся по
тропинке к тому концу, который был ближе к воротам,
шагах в ста от них, часовой стоял совсем у меня за спи¬
ной. «Пройду еще раз!» — подумал я. Но прежде чем я
дошел до дальнего конца тропинки, звуки скрипки вне¬
запно оборвались.
Прошло больше четверти часа в томительной тревоге,
прежде чем я понял причину перерыва: в ворота въеха¬
ло несколько тяжело нагруженных дровами возов, и они
направились в другой конец двора. Немедленно затем
скрипач (и очень хороший, должен сказать) заиграл бе¬
шеную и подмывающую мазурку Контского, как бы же¬
лая внушить:	«Теперь смелей! Твое время — пора!»
Я медленно подвигался к тому концу тропинки, который
был поближе к воротам, дрожа при мысли, что звуки
мазурки могут оборваться, прежде чем я дойду до
конца.
Когда я достиг его, то оглянулся! Часовой остано¬
вился в пяти или шести шагах за мной и смотрел в дру¬
гую сторону. «Теперь или никогда!» — помню я, сверк¬
нуло у меня в голове. Я сбросил зеленый фланелевый
халат и пустился бежать.
Задолго до этого я практиковался, как снимать мой
бесконечный и неуклюжий балахон. Он был такой
длинный, что мне приходилось таскать подол его на ле¬
вой руке, как дамы держат шлейф амазонки. Несмотря
на все старания, я не мог скинуть халат в один прием.
Я подпорол швы под мышками, но и это не помогало.
Тогда я решил научиться снимать его в два приема:
первый — скинуть шлейф с руки, второй — сбросить
халат на землю. Я терпеливо упражнялся в моей ком¬
нате до тех пор, покуда научился делать это чисто, как
солдат ружейные приемы: «Раз, два!» — и халат лежал
на земле.
Не очень-то доверяя моим силам, я побежал сначала
медленно, чтобы сберечь их. Но едва я сделал несколь¬
ко шагов, как крестьяне, складывавшие дрова на дру-
гом конце двора, заголосили: «Бежит, держи его! Лови
его!» — и кинулись мне наперерез к воротам. Тогда я
227

помчался, что было сил. Я думал только о том, чтобы
бежать скорее. Прежде меня беспокоила выбоииа, кото¬
рую возы вырыли у самых ворот, теперь я забыл ее.
Бежать, бежать! Насколько хватит сил!
Друзья мои, следившие за всем из окна серенького
домика, рассказывали потом, что за мной погнались ча¬
совой и три солдата, сидевшие на крылечке тюрьмы.
Несколько раз часовой пробовал ударить меня сзади
штыком, бросая вперед руку с ружьем. Один раз друзья
даже подумали, что вот меня поймали. Часовой не
стрелял, так как был слишком уверен, что догонит меня.
Но я удержал расстояние. Добежавши до ворот, солдат
остановился.
Выскочив за ворота, я, к ужасу моему, заметил, что
в пролетке сидит какой-то штатский в военной фураж¬
ке. Он сидел, не оборачиваясь ко мне! «Пропало
дело!» — мелькнуло у меня. Товарищи сообщили мне
в последнем письме: «Раз вы будете на улице, не сда¬
вайтесь; вблизи будут друзья, чтобы отбить вас», — и я
вовсе не желал вскочить в пролетку, если там сидит
враг. Однако когда я стал подбегать, я заметил, что си¬
девший в пролетке человек с светлыми бакенбардами
очень похож на одного моего дорогого друга. Он не
принадлежал к нашему кружку, но мы были близкими
друзьями, и не раз я имел возможность восторгаться
его поразительным мужеством, смелостью и силой, ста¬
новившейся неимоверной в минуту опасности.
«С какой стати он здесь? — подумал я. — Возможно
ли это?»
Я едва не выкрикнул имени, но вовремя спохватился
и вместо этого захлопал на бегу в ладоши, чтобы за¬
ставить сидящего оглянуться. Он повернул голову. Те¬
перь я узнал, кто он *.
—	Сюда, скорее, скорее! — крикнул он, отчаянно ру¬
гая на чем свет стоит и меня, и кучера, и держа в то
же время наготове револьвер. — Гони! гони! Убью те¬
бя!— кричал он кучеру. Великолепный призовой рысак,
специально купленный для этой цели, помчался сразу
галопом. Сзади слышались вопли:	«Держи его! Ло¬
ви!»— а друг в это время помогал мне надеть пальто
и цилиндр.
*	Это был доктор Орест Эдуардович Веймар 2, поразивший впо¬
следствии всех своим смелым хладнокровием на перевязочных пунк¬
тах во время турецкой войны и скончавшийся от чахотки в каторге,
на Каре, куда его сослали в 1880 г., как народовольца,
228

Но главная опасность была не столько со стороны
преследовавших, сколько со стороны солдата, стоявшего
у ворот госпиталя, почти напротив того места, где до¬
жидалась пролетка. Он мог помешать мне вскочить
в экипаж или остановить лошадь, для чего ему доста¬
точно было бы забежать несколько шагов вперед. По¬
этому одного из товарищей командировали, чтобы от¬
влечь беседой внимание солдата. Он выполнил это
с большим успехом. Солдат одно время служил в госпи¬
тальной лаборатории; поэтому приятель завел разговор
на ученые темы, именно: о микроскопе и о чудесах, ко¬
торые можно увидеть посредством его. Речь зашла о не¬
коем паразите человеческого тела.
—	Видел ли ты, какой большущий хвост у ней? —
спросил приятель.
—	Откуда у ней хвост? — возражал солдат.
—	Да как же! Во какой — под микроскопом.
—	Не ври сказок! — ответил солдат. — Я-то лучше
знаю. Я ее, подлую, первым делом под микроскоп сунул.
Научный спор происходил как раз в тот момент, ко¬
гда я пробегал мимо них и вскакивал в пролетку. Оно
похоже на сказку, но между тем так было в действи¬
тельности.
Экипаж круто повернул в узкий переулок вдоль той
самой стены, у которой крестьяне складывали дрова и
где теперь никого не было, так как все погнались за мной.
Поворот был такой крутой, что пролетка едва не пере¬
вернулась. Она выровнялась только тогда, когда я силь¬
но навалился вовнутрь и потянул за собой приятеля.
Лошадь теперь бежала крупной красивой рысью по уз¬
кому переулку, и мы повернули налево. Два жандарма,
стоявшие у дверей питейного, отдали честь военной фу¬
ражке Веймара. «Тише, тише, — говорил я ему, так как
он был все еще страшно возбужден. — Все идет отлично.
Жандармы даже отдают тебе честь!» Тут кучер обер¬
нулся ко мне, и в сияющей от удовольствия физиономии
я узнал другого приятеля.
Всюду по дороге мы встречали друзей, которые под¬
мигивали нам или желали успеха, когда мы мчались
мимо них на нашем великолепном рысаке. Мы выехали
на Невский проспект, повернули в боковую улицу и
остановились у одного подъезда 3, где и отослали эки¬
паж. Я вбежал по лестнице и упал в объятия моей род¬
ственницы, которая дожидалась в мучительной тоске.
Она и смеялась, и плакала, в то же время умоляя меня
229

переодеться поскорее и подстричь бросающуюся в глаза
бороду. Через десять минут мы с моим другом вышли
из дома и взяли извозчичью карету.
Тем временем караульный офицер в тюрьме и госпи¬
тальные солдаты выбежали на улицу, не зная, чго, соб-
ственно, делать. На версту кругом не было ни одного
извозчика, так как все были наняты товарищами. Ста¬
рая баба в толпе оказалась умнее всех.
—	Бедненькие! — произнесла она, как будто говоря
сама с собой. — Они наверное выедут на Невский, а там
их и поймают, если кто-нибудь поскачет напрямик этим
переулком.
Баба была совершенно права. Офицер побежал к ва¬
гону конки, который стоял туг же, и потребовал у кон¬
дукторов лошадей, чтобы послать кого-нибудь верхом
перехватить нас. Но кондукторы наотрез отказались вы¬
прягать лошадей, а офицер не настаивал.
Что же касается скрипача и дамы, снявших серень¬
кий домик, то они тоже выбежали, присоединились
к толпе вместе со старухой и слышали, таким образом,
ее совет; а когда толпа рассеялась, они преспокойно
ушли к себе домой.
Был прекрасный вечер. Мы покатили на Острова,
куда шикарный Петербург отправляется летом в пого¬
жие дни полюбоваться закатом По дороге мы заехали
на далекой улице к цирюльнику, который сбрил мне
бороду. Это, конечно, изменило меня, но не очень силь¬
но. Мы катались бесцельно по островам, но не знали,
куда нам деваться, так как нам велели приехать только
поздно вечером туда, где я должен был переночевать.
—	Что нам делать теперь? — спросил я моего друга,
который был в нерешительности.
—	К Донону! — приказал он вдруг извозчику. — Ни¬
кому не придет в голову искать нас в модном ресто¬
ране. Они будут искать нас везде, но только не там;
а мы пообедаем и выпьем также за успешный побег.
Могу ли я возразить что-нибудь про1ив такого бла¬
горазумного предложения? Мы отправились к Донону,
прошли залитые светом залы, наполненные обедающи¬
ми, и взяли отдельный кабинет, где и провели вечер до
назначенного нам часа. В дом же, куда мы заезжали
прямо из тюрьмы, нагрянула часа два спустя жандар¬
мерия. Произвели также обыск почти у всех моих дру¬
зей. Никому не пришло, однако, в голову сделать обыск
у Донона.
230

Дня два спустя я должен был поселиться под чужим
п'аспортом в квартире, снятой для меня. Но дама, кото¬
рой предстояло сопровождать меня туда в карете, ре¬
шила, для предосторожности, сперва поехать самой.
Оказалось, что вокруг квартиры шпионы кишмя кишат.
Друзья так часто справлялись там, все ли обстоит бла¬
гополучно, что полиция заподозрила что-то. Кроме того,
моя карточка была в сотнях экземпляров распростра¬
нена Третьим отделением между полицейскими и двор¬
никами. Сыщики, знавшие меня в лицо, искали меня на
улицах. Те же, которые меня ие знали, бродили в со¬
провождении солдат и стражников, видевших меня
в тюрьме. Царь был взбешен тем, что побег мог совер¬
шиться в его столице, среди бела дня, и он отдал при¬
каз: «Разыскать во что бы то ни стало».
В Петербурге оставаться было невозможно, и я
укрывался на дачах, в окрестностях. Вместе с несколь¬
кими друзьями я прожил под столицей в деревне, куда
в то время года часто отправлялись петербуржцы уст¬
раивать пикники. Наконец, товарищи решили, что мне
следует уехать за границу. Но в шведской газете я вы¬
читал, что во всех портовых и пограничных городах
Финляндии и Прибалтийского края находятся сыщики,
знающие меня в лицо, поэтому я решил поехать по
такому направлению, где меня меньше всего могли
ожидать. Снабженный паспортом одного из приятелей,
я в сопровождении одного товарища проехал Финлян¬
дию и добрался до отдаленного порта в Ботническом
заливе, откуда и переправился в Швецию. <...>,

С. С. Синегуб
ВОСПОМИНАНИЯ ЧАЙКОВЦА
[В ДОМЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ.
БОГОЛЮБОВСКАЯ ИСТОРИЯ]
XXV
За демонстрацию 6 декабря 1876 года
на площади Казанского собора в числе
других был арестован и осужден на
15 лет каторги Боголюбов (Емельянов).
С его именем связана так называемая
«треповская история», с которой в свою очередь связан
знаменитый процесс Веры Засулич.
Треповская история разыгралась в предварилке
в 1877 году летом, уже не только после осуждения, но
и утверждения приговора над «декабристами»1, кото¬
рые оставались пока в предварилке, ожидая с часу на
час перевода их в Литовский замок для отправки в Си¬
бирь или в одну из харьковских централок.
Чтобы ясно представить себе все происшедшее во
время треповской истории, надо познакомиться с поряд¬
ками, существовавшими в Доме предварительного за¬
ключения, и прежде всего с его устройством.
Дом предварительного заключения — это неправиль¬
ный многоугольник2. Устроен он так, что стены корпуса
его замыкают собою довольно обширную площадку: это
его двор, из которого можно было выйти на улицу через
одну только арку с воротами. На этот двор выходили
окна одиночных камер всех шести галерей и окна камер
общих, а также и окна конторы и лазарета с одиноч¬
ными камерами. Посреди двора была воздвигнута невы¬
сокая башня, от которой, как от центра, были располо¬
жены по радиусам своеобразные камеры, узкие у входа
их и расширяющиеся к окружности. Узкая часть такой
камеры заключала в себе дверь, через которую впус¬
232

кали узника, а широкая — была решетчатая; по бокам
же были стены глухие. Крыши эти камеры не имели, и
стоявший на башенке, словно пожарный на каланче,
надзиратель мог обозревать камеры и мог видеть, что
делалось внутри их. Мы называли эти камеры «заго¬
нами». Загоны служили местом прогулки для заклю¬
ченных в одиночные камеры и главным образом для
государственных преступников, которых никогда в об¬
щие камеры не садили и которые поэтому общими про¬
гулками по правилам тюрьмы не пользовались.
Так как большинство одиночных камер было занято
государственными преступниками, главным образом те¬
ми, которые привлекались по нашему процессу (193-х)
и которые просидели в одиночках в ожидании суда
очень долго (я, Тихомиров и Стаховский сидели с конца
1873 года, другие — с начала и с середины 1874 г., за
малыми исключениями), то мы, заключенные, считали
себя вправе перестать покоряться арестантской инструк¬
ции. Это наше непокорство Леонид Дическуло выразил
в такой краткой формуле: «Нас законопачивают, а мы
расконопачиваемся!» И мы действительно начали рас¬
конопачиваться по всем направлениям.
Прежде всего мы нарушили строгое тюремное пред¬
писание— не разговаривать друг с другом, и к пере¬
стукиванью мы присоединили «клубы».
Со стороны эти клубы могли бы показаться не осо¬
бенно интересными местами, но для людей, лишенных
в продолжение целых годов права и возможности раз¬
говаривать с близкими сердцу друзьями и товарищами
по неволе и по делу, клубы представляли нечто столь
привлекательное, милое и драгоценное, что открытие их
влило в замиравшие от тоски сердца и души благодат¬
ную струю жизни и отрады.
С 6-го этажа до первого шли трубы; по обе стороны
каждой трубы располагались стульчаки, колена кото¬
рых вливались в трубу. Открывши крышку стульчака и
промыв его раковину водой, каждые двенадцать оди¬
ночных камер могли беспрепятственно разговаривать.
Мы этим воспользовались, и вот группа товарищей,
могших разговаривать в одну и ту же трубу, составляла
один клуб, другая такая группа — другой клуб и т. д.
Таким образом, разговор производился с помощью
перестукивания и с помощью труб в клубах. Такой уста¬
новившийся у нас порядок был воспет Дмитрием Ива¬
новичем Соловьевым, бывшим некогда- редактором из¬
233

дававшегося в 70-х годах небольшого журнальчика
«Сияние» (насколько помнится — иллюстрированного).
Это стихотворение он прислал мне через надзирателя,
за подписью «Маркиз дон Капустос». К сожалению, па¬
мять моя сохранила только два куплета из этого ос1ро-
умного стихотворения, которые тут и привожу.
Стук по стенам... стук но трубам..,
Немой разговор...
Заседания по клубам...
В воздухе — топор!
Жизнь без дела и движенья.
В камере мороз...
И желудка несваренье...
И — понос, понос...
Стихотворение это — очевидная пародия на фетов-
ское «Шепот, робкое дыханье, трели соловья...».
Учреждение клубов было крупнейшим нарушением
тюремных правил, но начальство сразу же опешило, со¬
образив, что с «сим злом» ему решительно ничего не
поделать. Заключенных — согни, и, следовательно, сотни
соклубисгов, — не хватит надзирателей для прекраще¬
ния заседаний по камерным клубам, тем более что за¬
седания открывались преимущественно по вечерам, по¬
сле ужина, когда гасился газ и надзиратели ослабевали
в своей бдительности, одолеваемые сном от скуки и бес¬
смысленного торчания на галерее.
Так как бороться с клубами было физически невоз¬
можно, то внутренняя администрация предварилки, по-
ерепенившись сначала, вскоре махнула ка клубы рукой
и молча признала факт их существования.
Второе крупное нарушение тюремной инструкции
проявили мы в том, что поотьинчивали тяжелые окон¬
ные железные рамы и поснимали их долой. Это давало
нам возможность не только разговаривать друг с дру¬
гом, сидя на подоконниках, но, что всего отраднее было
для нас, мы могли видеть многих из товарищей! В от¬
крытые окна мы могли слушать пение, — а у нас были
хорошие певцы — Бенецкий, Жебунев Сергей, Соловьев,
Попов и др., при случае мы могли прослушать вдохно¬
венную речь Мышкина.
И с этим злом тюремная администрация поделать
ничего не могла.
Заключенные днем снимали рамы, а на ночь снова
ставили их на место, вволюшку наиздевавшись и вдо¬
сталь наговорившись друг с другом.
234

Из окна был виден весь двор и башенка с загонами,
где, как в клетках зверинца звери, так гуляли товарищи,
с которыми можно было перемахиваться (вместо пере¬
стукивания), а сидевшим внизу можно было даже пере¬
кидываться фразами.
Третье нарушение тюремной инструкции заключалось
в том, что мы, открыв окна, позаводили так называемых
у нас «коней».
«Кони» — это шнурки из мотауза3, которые мы прове¬
ли из окна в окно, от соседа к соседу и вниз, и вбок. С
помощью этих «коней» мы могли передавать товарищам
решительно все: и записки, и книги, и угощения, полу¬
чаемые с воли, и одежду.
С «конями» начальство повело сначала упорную
борьбу. Оно посылало сторожей с огромными пожар¬
ными лестницами обрывать «коней» крючками; во вре¬
мя отсутствия заключенного надзиратели входили в ка¬
меру и уничтожали «коней».
Но на место сорванных «коней» появлялись новые,
и на глазах у начальства, созерцавшего деяния заклю¬
ченных из окон канцелярии, мы преспокойно продол¬
жали пересылать на «конях» не только мелкие вещицы,
но и штаны и сапоги.
Зло нарушения инструкции начинало принимать
в глазах начальства слишком большие размеры; у него
начала накапливаться досада, но чаша его терпения
переполнилась, когда ко всем указанным выше наруше¬
ниям инструкции мы присоединили новое.
Обыкновенно мы покорно гуляли в загонах. Загонов
было семнадцать, но в загоны выводили гулять одно¬
временно не одних государственных преступников, а и
уголовных арестантов, сидевших в одиночках, пока шло
следствие по их делам. Уголовных рассаживали но за¬
гонам так, чтобы они разделяли друг от друга государ¬
ственных и чтобы последние ие могли во время прогул¬
ки перестукиваться и разговаривать через тонкие стенки
загонов. В один раз на прогулке в загонах находилось
9 государственных и 8 уголовных.
Мы смекнули, что стоит нам перелезть через решет¬
ку загона во двор предварилки, и мы будем гулять вме¬
сте, все девять по этому двору, а не бегать взад и впе¬
ред в одиночку по короткому загону. Мы могли бы то¬
гда ие только издали видеть друг друга, но и пожать
Руку и обнять друг друга и посмотреть друг другу с лю¬
бовью в дружеские очи. Мы и стали поступать так;
Ш

каждого из нас поодиночке надзиратель выводил из ка¬
меры, впускал в загон и запирал дверь загона на засов.
Затем мы, все девять гуляющих, преспокойно переле¬
зали через решетку загона и начинали гулять вместе.
Надзиратель, стоявший на башенке, сладить с девятью
человеками не мог; начальство в лице того или другого
дежурного помощника управляющего Домом предвари¬
тельного заключения приходило, увещевало, грозило
взысканиями, но все это ни к чему не приводило: девять
человек гуляли вместе положенные им для прогулки
двадцать минут и возвращались спокойно в свои ка¬
меры.
В конце концов, как нам казалось, начальство при¬
мирилось и с этим злом. Надзиратели просили настоль¬
ко, чтобы мы заходили в загоны, а там, мол, как знаете.
Мы так и сделали: в загоны заходили, нас надзиратели
запирали, а потом мы перелезали во двор.
Дело шло довольно мирно, пока управляющим До¬
мом предварительного заключения был полковник Фе¬
доров, человек, как кажется, довольно добропорядоч¬
ный. Но он, к несчастью, летом отправился в отпуск, а
его временно заместил Курнеев, из питерских полицей¬
ских.
Он тотчас же доложил о найденных им беспорядках
в Доме предварительного заключения градоначальнику
Трепову, под главным заведыванием которого находился
Дом предварительного заключения.
И вот утром в один из летних дней 1877 года (в июне
или июле) 4, когда многие из нас, а в том числе и я,
сидели на подоконниках, а в загоны была введена пар¬
тия товарищей, в которой был и Боголюбов, вошел во
двор в сопровождении Курнеева и надзирателей сам
Трепов, в сером генеральском пальто наопашку.
В то время, как входил Трепов, почти все гулявшие
в загонах товарищи успели уже перелезть во двор, и
только один почтенный по наружности и спокойствию
нрава Кадьян флегматично перелезал через решетку за¬
гона.
Трепов остановился. Кадьян спокойно опустился на
землю и подошел к остальным товарищам по прогулке.
Несколько в стороне от остальных товарищей стоял
Боголюбов.
Когда генерал вместе с Курнеевым проходили мимо
гуляющих, все, в том числе и Боголюбов, поклонились
ему, приподняв шляпы. Трепов прошел дальше по дво¬
236

ру. Курнеев па ходу негромко что-то докладывал ему.
Надо полагать, объяснял ему, кто был в числе гуляю¬
щих, и, конечно, объяснил ему при этом, что поодаль от
остальных стоявший Боголюбов уже осужден и пригово¬
рен к каторге. Я говорю, что надо полагать, что именно
было такое указание на Боголюбова, так как генерал,
как только выслушал то, что докладывал ему Курнеев,
быстро повернулся и прямо направился к Боголю¬
бову.
—	Ты как смеешь стоять предо мною в шапке! —
крикнул во весь голос Трепов, и не успел Боголюбов
опомниться от совершенно неожиданного наскока, как
Трепов с криком «шапку долой!» размахнулся правой
рукой с целью сбить с Боголюбова шапку. Ударил ли
он Боголюбова по голове или Боголюбов, инстинктивно
увертываясь от удара, взмахнул в сторону головой, но
во всяком разе шапка с головы Боголюбова слетела5.
Сидевшие в это время на окнах товарищи видели
эту сцену, слышали крики Трепова, многим показалось,
что Трепов Боголюбова ударил, и все они, как по элек¬
трическому току, крикнули в один раз: «Палач, мерза¬
вец Трепов! Вон, подлец!» Все сидевшие спокойно в ка¬
мерах, услыхав неистовый крик товарищей, бросились
к окнам и, узнав, в чем дело, присоединились к бунту.
Крик сотен голосов, стук в железные наружные подо¬
конники,— шум был невообразимый.
Трепов стоял во дворе и бессильно метал злобные
взгляды на все шесть этажей предварилки. И когда шум
несколько стих, Трепов крикнул Курнееву, указывая на
Боголюбова: «Увести его и выпороть!» Боголюбова под¬
хватили два надзирателя, один из которых по росту под¬
ходил Боголюбову под локоть только, и увели его. Вслед
за ним удалился Трепов с Курнеевым.
В предварилке поднялся сущий ад. Около трехсот
сидевших в одиночных камерах подняли стук в подокон¬
ники и в двери камер. В двери, обитые железом, били
тяжелыми рамами.
Мину г через двадцать — тридцать явился вновь во
двор Курнеев и нагло сообщил сидевшим во 2-й гале¬
рее, что Боголюбова выпороли. Ему действительно дали
13 ударов розгами.
После этого известия поднялся новый взрыв неис¬
товств. Кричали, били оловянной посудой в железные
подоконники, били рамами в двери, ломали, у кого хва¬
тало силы, все, что только могло быть исковеркано и
237

изломано в камерах. Тогда Трепов выслал на заклю¬
ченных в одиночных камерах отряд городовых.
Поснимав с груди свои номера, городовые под пред¬
водительством помощников управляющего Куриленко,
Кутайсова и Константиновского и трех старших надзи¬
рателей ходили по всем галереям. Где раздавался стук
в то время, как они подходили, та камера отпиралась
помощниками или надзирателями, свора городовых вры¬
валась в камеру, и начиналось битье и топтанье ногами
заключенного. Избитого выволакивали из камеры и та¬
щили в карцер. Некоторые пострадали очень сильно.
Так, арестованный по нашему делу Петропавловский
(Каронин), был избит городовыми, которыми предводи¬
тельствовал Куриленко, и этот последний бил извест¬
ного писателя по голове коробкой с камерными ключа¬
ми, когда его вталкивали в карцер6. Рабочего Ковалева
(по «процессу 50-ти») избили жестоко, стащив его с под¬
оконника, на который он вскочил, как только свора го¬
родовых появилась на пороге его камеры. Он ухватился
руками за железную решетку окна и крикнул товари¬
щам: «Братцы, бьют!»
Его ухватили городовые за ноги и стали рвать вниз;
руки Ковалева на выдержали, и он с высоты подокон¬
ника свалился лицом на раковину умывальника и по¬
том на пол, где его избили так, что из карцера, куда
его уволокли, его в тот же день перевели в лазарет, где
он и пролежал более недели. Избили и хворого в то
время Волховского7. Вечный труженик, не могший, ка¬
жется, и часу пробыть без работы, он постоянно хворал,
в особенности головными болями, и в некоторые дни
к этим болям присоединялась абсолютная глухота, так
что с ним ни говорить, ни перестукиваться нельзя было.
В последнее время перед треповской историей он сидел
в самой угловой камере 4-й галереи и был на положе¬
нии больного, и если не помещен был в лазарет, то
лишь потому, что в лазарете одиночные камеры все
были заняты.
День треповской истории был одним из дней абсо¬
лютной глухоты для Волховского; он ничего не слыхал,
лежал хворый и читал. Что-то ему понадобилось ог
надзирателя, и он позвонил. В предварилке позвонить
можно было только раз, причем из степы у двери вы¬
скакивала дугообразная железная пластинка, по кото¬
рой ходивший по галерее надзиратель и узнавал, из ка¬
кой камеры звонили.
238

Так как надзиратель зачастую почему-либо звяканья
выпадающей пластинки не слыхал и по галерее не про¬
хаживался, а где-нибудь сидел или беседовал с надзи¬
рателем или же заключенным, то, чтобы привлечь на¬
конец внимание надзирателя, позвонивший заключенный
начинал стучать ногой в дверь. Так случилось и на этот
раз. Позвонив и подождавши некоторое время, но видя,
что надзиратель не идет, Волховский, по обычаю, стал
гтучать ногой в дверь. Как на грех, в это время в том
конце галереи, где был Волховский, проходил отряд го¬
родовых под предводительством помощника управляю¬
щего Кутайсова. Услыхав стук в камере Волховского,
невзирая на то, что Волховский был на положении боль¬
ного, о чем Кутайсов не мог ие знать, он впустил в его
камеру городовых. Изумленного Волховского, ничего не
ведавшего, что происходило вокруг, больного и на этот
раз глухого, схватили городовые за руки и поволокли
в карцер и пока вели в карцер, били его по больной го¬
лове своими кулачищами. Мне потом этот золотой и
редкий по душе человек рассказывал: «И бьют-то ведь,
подлецы, непременно по голове, словно это ни на что не
годная для человека посудина»8.
Меня не побили только потому, что в тот момент,
как проходили городовые по галерее, я, уставши от
взмахов тяжелой железной рамой при стучании в дверь,
в которой я попортил и оконце, и форточку, и железную
обивку, сидел на кровати, и едва мог отдышаться. Мой
же сосед, рабочий Семенов, только что отдохнувший и
принявшийся за стук, был избит и заточен в карцер.
В этот день мы ничего не ели с утреннего чая, и не
потому только, что не до еды было, а и потому, что к на¬
шим камерам обеда и кипятка не «полкатызали», так
как надзиратели боялись подходить к камерам, по край¬
нем! мере тс из них, которые ие были нашими друзьями.
Мы бунтовали до вечера.
Это был день, в который приходили к нам на свида¬
ния родные и знакомые. Свидания в это время давались
не только с родными, но и со знакомыми: так, Гово¬
руха-Отрок имел свидание с Михайлопским. Тихоми¬
ров — с Соней Перовской, числившейся тогда его иеве-
сюй.
Свидания давались уже прямо в камерах без всяких
свидетелей и по нескольку часов подряд.
Пришедшие в этот день на свидание не были допу¬
щены п, стоя еще на улице, слышали крик, стук и гул,
239

несшиеся из Дома предварительного заключения. Узнав
о происходившем бунте, они, конечно, способствовали
тому, что и вообще об этом узнали в городе.
Вечером товарищи, узнав об ужасном положении
товарищей, запертых в карцер, — о Ковалеве и Волхов¬
ском, нуждавшихся в докторе, о кн. Цицианове, кото¬
рый очутился в ужасном карцере, где он не только за¬
дыхался до обмороков, но где через часа у него на
деснах появились язвы, — откомандировали меня к на¬
чальству с требованием освободить товарищей из кар¬
церов, если не всех, то хоть больных, а остальных до¬
зволить нам накормить и напоить; некоторых заключен¬
ных томила в карцере жажда, и им [не] давали воды.
Курнеева почему-то уже не было, и меня, по заявле¬
нию надзирателя, вызвал старший помощник управляю¬
щего Домом предварительного заключения — Бобылев¬
ский, заменявший управляющего. Я предъявил ему тре¬
бование товарищей. Он обусловливал выпуск товари¬
щей из карцеров прекращением шума. Я ушел, ничего
не обещавши, так как товарищи не уполномочивали меня
соглашаться на какие бы то ни было условия со сто¬
роны начальства.
Вскоре, впрочем, мы узнали, что Ковалев и Цициа-
нов — в общем лазарете и им оказана медицинская по¬
мощь и что Волховский, как и другие товарищи (Голп-
ушев, Смирнов, Петропавловский, Грачевский и др.),
уже находятся в своих камерах. На другой день мы с
утра подняли снова стук и грюк. В этот день я по¬
лучил от Муравского ([сидевшего] по нашему делу)
записку, в которой «дед», как мы его звали, пред¬
лагал обратиться к товарищам с советом прекра¬
тить бесполезный шум и перестать бить «неодушевлен¬
ные предметы», а постараться бить «предметы одушев¬
ленные» и начать это с Тренева, а кончить помощника¬
ми управляющего, которые проявили особую ревность
при избиении заключенных, как, например, Куриленко.
Для этого надо было успокоиться на недельку по край¬
ней мере и показать, что все вошло в свою норму. Затем
несколько человек напишут каждый от себя, как эго
практиковалось и раньше, заявления градоначальнику
о необходимости улучшения пищи или о разрешении
иметь инструменты для занятия в камере ремеслом
и т. п. Так как на такие заявления Трепов являлся
лично в Дом предварительного заключения и заходил
в камеру к подавшему заявление для выслушания
240

личных объяснений, то к кому он к первому зайдет, тот
и должен неожиданно кинуться на Трепова и чем по¬
пало и как сумеет исковеркать его физиономию; после
этого начать избиение помощников управляющего. Я на¬
шел план Муравского довольно подходящим, и по со¬
глашению с ним послали через «коней» в этом духе за¬
писку за его и моею подписью ко всем товарищам. Не
помню сейчас ясно, наша ли записка подействовала так,
что тюрьма утихла, или тогда же было получено изве¬
стие с воли, что «партия, выпоровшая товарища проку¬
рора Поскочина», просит тюрьму успокоиться, так как
она берет на себя отомстить Трепову за его поругание
над Боголюбовым и всей тюрьмой9. Как бы то ни было,
наша тюрьма утихла. Но тюремное начальство ие утих¬
ло. На четвертый или на пятый день после бунта оно
стало обходить камеры, и у кого камеры оказались осо¬
бенно попорченными в каком бы то ни было отношении,
того низводили в камеры на первую галерею — в ка¬
меры полутемные и сырые, равносильные карцерам.
Низвели и меня, несмотря на то, что я в это время
числился на положении больного. [Когда я просидел]
двое суток в сырой, с заплесневевшими стенами камере,
у меня очень сильно разболелась правая нога, вроде
ревматизма что-то. Я позвал доктора и просил, чтобы
он приказал перевести меня, как больного, в сухую ка¬
меру. Доктор с сожалением сказал, что он бессилен это
сделать, что теперь тюремная администрация никаких
снисхождений проявлять не намерена, и посоветовал на¬
писать заявление прокурору окружного суда, тоже имев¬
шему отношение к Дому предварительного заключения,
что я и сделал. На четвертый день меня вызвали к то¬
варищу прокурора окружного суда Платонову, который
стал меня расспрашивать о том, что я знаю о произве¬
денном побоище и о заключенных в карцере. Все, что
я узнал за это время, я рассказал ему весьма охотно,
так как Платонов не скрывал передо мною своего пори¬
цания и негодования на поведение Трепова и всей
тюремной администрации в совершившейся исто¬
рии. Тем не менее меня все-таки оставили в камере пер¬
вой галереи, ибо, по словам Платонова, «пока» все дело
в руках администрации, а не судебной власти. Я понял,
почему помощники управляющего Константиновский и
Куриленко так нагло и хамски-начальственно держали
себя в эти дни.
241

Наконец день на пятый-шестой сиденья на первой
галерее Константиновский вошел в мою камеру и на¬
сколько мог любезно предложил мне выбрать любую
свободную камеру в любой галерее. Я несколько был
удивлен: что сей сои значит? Но воспользовался пред¬
ложением и попросился на шестую галерею, где сидел
в это время Тихомиров, в соседнюю с ним пустую ка¬
меру, чтобы поближе быть к своему любимому другу.
Вся любезность тюремной администрации на этот
раз объяснилась очень скоро тем, что по делу о тре-
повской истории было назначено следствие, которое и
было поручено следователю по особо важным делам
Книриму. Впрочем, следствие это было прекращено, а
дело засунуто под сукно, и если бы не Вера Засулич,
то никогда бы треповская история не выползла на суд
общес1венный. <...>

В. И. Засулич
[ВОСПОМИНАНИЯ О ПОКУШЕНИИ
НА ТРЕПОВА]
аша ночевала у меня. С вечера
я сказала хозяйке, что утром
уезжаю в Москву, кажется, я
уже и раньше говорила ей, что
.мне, может быть, придется
уехать на короткое время и что мои вещи, если не вер¬
нусь до конца месяца, может передать Маше. Все эти
предосторожности нужны были для Маши: она хотела,
по своим особым соображениям, остаться на некоторое
время в моей комнате1. Написала прошение о выдаче
мне свидетельства о поведении, нужного для получения
диплома, и легла спать.
Мне казалось, что я спокойна и только страшно на
душе, — не от разлуки с жизныо на свободе, — с ней я
давно покончила, — была уже не жизнь, а какое-то пе¬
реходное состояние, с которым хотелось скорее покон¬
чить.
Страшной тяжестью легло на душу завтрашнее утро:
этот час у градоначальника, когда он вдруг приблизится
там вплотную... В удаче я была уверена,— все пройдет
без малейшей зацепинки, совсем не трудно и ничуть не
страшно, а все-таки смертельно тяжело...
Это ощущение было для меня неожиданным. При
этом — не возбуждение, а усталость, даже спать хоте¬
лось. Но как только я заснула, начался кошмар. Мне
казалось, что я не сплю, а лежу на спине и продолжаю
смотреть на освещенное из коридора стекло над дверью
и вдруг чувствую, что схожу с ума, и выражается это
в том, что меня неодолимо тянет встать, выйти в кори¬
243

дор и там кричать. Я знаю, что это безумно, из всех сил
себя удерживаю и все-таки иду в коридор и кричу, кри¬
чу. Прилегшая рядом со мной Маша будит меня; я в
самом деле кричу, только не в коридоре, а па своег по¬
стели. Опять засыпаю и опять тот же сон: против воли
выхожу и кричу; знаю, что это безумие, и все-таки кри¬
чу, и так несколько раз.
Пора вставать — часов у нас нет, но начинает сереть,
и у хозяйки что-то стукнуло. К Трепопу надо поспеть
к 9-ти, — до начала приема, чтобы естественным обра¬
зом спросить у дежурного офицера принимает ли гене¬
рал Тренов, и, если окажется, что принимает помощник,
незаметно уйти. А раньше еще надо побывать на вок¬
зале.
Мы молча встаем в холодной полутемной комнате.
Я одеваюсь в новое платье, — пальто и шляпу надеваю
старые и, уже одевшись, выхожу из комнаты; новая
тальма и шляпа уложены в саквояж: я переоденусь на
вокзале. Это нужно потому, что хозяйка непременно по¬
желает проститься, — я избаловала ее разговорами,—
будет хвалить тальму, советовать не надевать в дорогу.
А завтра эта тальма будет во всех газетах и наведет
ее на мысли. Было мне время все обдумать до мель¬
чайших подробностей.
На улице уже рассвело, но полутемный вокзал еще
совершенно пуст. Я переодеваюсь, целуюсь с Машей и
еду. Холодно, мрачно выглядят улицы.
У градоначальника2 уже собралось около десятка
просителей.
—	Градоначальник принимает?
—	Принимает:	сейчас выйдет! — Кто-то точно на¬
рочно для меня переспрашивает: «Сам принимает?» От¬
вет утвердительный.
Какая-то женщина, плохо одетая, с заплаканными
глазами, подсаживается ко мне и просит взглянуть на
ее прошение, — так ли там написано? В прошении ка¬
кая-то несообразность. Я советую ей показать прошение
офицеру, так как видела, что он уже чье-то просматри¬
вал. Она боится, просит, чтобы я показала. Я подхожу
с ней к офицеру и обращаю его внимание на проси¬
тельницу. Голос обыкновенный, ни в чем не проявляется
волнение. Я довольна. Кошмарной тяжести, давившей
меня со вчерашнего вечера, нет и следа. Ничего на
душе, кроме заботы, чтобы все сошло как задумано3.
Адъютант повел нас в следующую комнату, меня
244

первую, и поставил с краю, а в это же время из других
дверей вышел Трепов с целой свитой военных, и все на¬
правились ко мне.
На мгновение это смутило, встревожило меня. Обду¬
мывая все подробности, я нашла неудобным стрелять
в момент подачи прошения: и он, и свита на меня смо¬
трят, рука занята бумагой и проч., и решила сделать
это раньше, когда Трепов остановится, не доходя до
меня, против соседа.
И вдруг нет соседа до меня, — я оказалась первой...
«Не все ли равно: выстрелю, когда он остановится
около следующей за мной просительницы», — окрикнула
я себя внутренне, и минутная тревога тотчас же улег¬
лась, точно ее и не было.
—	О чем прошение?
—	О выдаче свидетельства о поведении.
Черкнул что-то карандашом и обратился к соседке.
Револьвер уже в руке, нажала собачку... Осечка.
Екнуло сердце, опять нажала, выстрел, крик...
«Теперь должны броситься бить», — значилось в моей
столько раз пережитой картине будущего.
Но произошла пауза. Она, вероятно, длилась всего
несколько секунд, но я ее почувствовала.
Револьвер я бросила, — это тоже было решено зара¬
нее, иначе, в свалке, он мог сам собой выстрелить. Сто¬
яла и ждала.
«На преступницу напал столбняк», — писали потом
в газетах.
Вдруг все задвигалось: просители разбегались, чины
полиции бросились ко мне, схватили с двух сторон.
—	Где револьвер?
—	Бросила, он на полу.
—	Револьвер! Револьвер отдайте! — продолжали
кричать, дергая в разные стороны.
Предо мной очутилось существо (Курнеев4, как я
потом узнала): глаза совершенно круглые, из широко
раскрытого рта раздается не крик, а рычанье, и две
огромные руки со скрюченными пальцами направляются
мне прямо в глаза. Я их зажмурила из всех сил, и оя
ободрал мне только щеку. Посыпались удары, — меня
повалили’и продолжали бить.
Все шло так, как я ожидала, излишним было только
покушение на мои глаза, но теперь и лежала лицом
вниз, и они.были в безопасности. Но что было совер¬
шенно неожиданно, так это то, что я не чувствовала ни
245

малейшей боли; чувствовала удары, а боли не было.
Я почувствовала боль только ночью, когда меня запер¬
ли наконец в камере.
—	Вы убьете ее?
—	Уже убили, кажется.
—	Так нельзя: оставьте, оставьте/ нужно же произ¬
вести следствие!
Около меня началась борьба: кого-то отталкивали,-—
должно быть Курнеева.
Мне помогли встать и усадили на стул... Мне каза¬
лось, что я была все в той же комнате, где подавала
прошение, но предо мною, несколько влево у стены, шла
вверх широкая лестница без площадки, до самого верха
противоположной стены, и по ней, спеша и толкаясь,
с шумом и восклицаниями спускались люди. Она тот¬
час приковала мое внимание: откуда взялась тут лест¬
ница,— раньше ее как будто не было и какая-то она
точно не настоящая, и люди тоже не настоящие. Может
быть, мне это только кажется, — мелькнуло тут же в го¬
лове. Но меня увели в другую комнату, и вопрос о ле¬
стнице так и остался у меня под сомнением и почему-то
целый день, как только оставят меня на минуту в покое,
так она и вспомнится.
Комната, в которую меня перевели, была большая,
гораздо больше первой, у одной из стен стояли большие
столы, вдоль другой шла широкая скамья. В комнате
в этот момент было мало народу, — из свиты градона¬
чальника, кажется, никого.
—	Придется вас обыскать, — обратился ко мне гос¬
подин каким-то нерешительным тоном, несмотря на по¬
лицейский мундир, — какой-то он был неподходящий
к этому месту и времени: руки дрожат, голос тихий и
ничего враждебного.
—	Для этого надо позвать женщину, — возразила я.
—	Да где же тут женщина?
—	Неужели не найдете?— И сейчас же придумала.—
При всех частях есть казенная акушерка, вот за ней и
пошлите, — посоветовала я.
—	Пока-то ее найдут, а ведь при вас может быть
оружие! Сохрани господи, что-нибудь случится...
—	Ничего больше не случится; уж лучше вы свя¬
жите меня, если так боитесь.
—	Да я не за себя боюсь, в меня не станете палить.
А верно, что расстроили вы меня. Болен я был, недавно
с постели встал. Чем же связать-то?
246

Я внутренно даже усмехнулась: «Вот я же его учить
должна!»
—	Если нет веревки, можно и полотенцем связать.
Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул
чистое полотенце, но вязать не торопился.
—	За что вы его? — спросил он как-то робко.
—	За Боголюбова 3.
—	Ага! — в тоне слышалось, что именно этого он и
ожидал.
Между тем весть, очевидно, уже распространилась
в высоких сферах. Комната начала наполняться: один
за другими прибывали особы военные и штатские и с бо¬
лее или менее грозным видом направлялись в мою сто¬
рону. В глубине комнаты появились солдаты, городовые.
Мой странный (для данного места и времени) собесед¬
ник куда-то исчез, и я его больше ке видала. Но стя¬
нули мне за спиной локти его полотенцем. Распоря¬
жался какой-то шумный, размашистый офицер. Он по¬
дозвал двух солдат со штыками на ружьях, поставил
их за моей спиною и велел держать за руки. Отошел па
средину комнаты, посмотрел, должно быть, место не по¬
нравилось, перевел на другое. Уходя, предостерег сол¬
дат: «Вы берегитесь, а то ведь она и ножом пырнуть
может!»
Мое предвидение, а следовательно, и подробная про¬
грамма поведения не шла дальше момента побоев. По
с каждой минутой я все сильнее и сильнее радостно
чувствовала (несмотря на вспоминавшуюся лестницу),
что не то что вполне владею собой, а нахожусь в ка¬
ком-то особом, небывалом со мной состоянии полнейшей
неуязвимости. Ничто решительно не может смутить меня
или хотя бы раздражить, утомить. Что бы ни придумали
господа, о чем-то оживленно разговаривавшие в это
время в другом конце комнаты, я-то буду спокойно по¬
сматривать на них из какого-то недосягаемого для них
далека.
На несколько минут нас оставили в стороне, и сол¬
даты начали перешептываться.
—	Ведь скажет тоже: связана девка, два солдата
держут, а он: «Берегись — пырнет».
—	И где это ты стрелять выучилась? — шепнул он
потом над самым моим ухом.
В этом «ты» не было ничего враждебного, так — по-
мужицки.
247

<— Уж выучилась! Не велика наука, — ответила я
также тихо.
—	Училась да не доучилась, — сказал другой сол¬
дат.— Плохо попала-то!
—	Не скажи, — горячо возразил первый, — слыхать,
очень хорошо попала, будет ли жив!5
В группе сановников произошло движение, и они на¬
правились в мою сторону. Это вернулись полицейские,
посланные произвести обыск по фантастическому адре¬
су, выставленному мною на прошении.
—	На Зверинской улице в номере таком-то никто не
живет, — дом снесен!
—	Вы дали ложный адрес!6

А. В. Якимова
«БОЛЬШОЙ ПРОЦЕСС», ИЛИ «ПРОЦЕСС 193-х»
О РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПРОПАГАНДЕ В ИМПЕРИИ
(1877 18/Х—1878 23/1)
сполняется пятьдесят лет со времени
«Большого процесса», начавшегося
18 октября (ст. ст.) 1877 г. в Особом
присутствии Сената, под председа¬
тельством сенатора Петерса. Стара¬
ниями начальника Московского жандармского управле¬
ния Слезкина, назначенного по высочайшему повелению
для производства следствия «о преступной пропаганде
в империи», и прокурора Саратовской судебной палаты
Жихарева создано было громадное дело, к которому
привлечено было несколько тысяч человек, считая в том
числе и свидетелей. Следствие тянулось 4 года, и мно¬
гие из подсудимых просидели до суда по 4 года, а боль¬
шинство— больше 3 лет, при строгом, сначала одиноч¬
ном заключении, которое многих заставило покончить
жизнь самоубийством; многие же заболели психически
или умирали медленной смертью от разных болезней.
Погибших таким образом насчитывалось 70—80 чело¬
век]1. Во время следствия большинство привлекаемых,
после более или менее продолжительного заключения,
высылалось административным порядком2 или привле¬
калось на суд в качестве свидетелей. По окончании
следствия все обвиняемые из 37 губерний были свезены
в Петербург и 193 чел[овека] преданы суду Особого при¬
сутствия Сената. <...>
18 окт[ября] начался суд. Нас, всех женщин, сна¬
чала вывели из камер в нижний коридор женского от¬
деления, а потом какими-то полутемными проходами
ввели в громадный коридор, где были уже мужчины.
с.
249

Всех мужчин выстроили правильной длинной колонной,
по бокам которой выстроились жандармы с обнажен¬
ными саблями; а женщин ставили по сдпой и между
каждой — по жандарму, также с обнаженной саблей.
Начальник конвоя прочел грозную инструкцию, по кото¬
рой мы должны были беспрекословно подчиняться всем
распоряжениям конвоя, в противном случае имевшего
право прибегнуть к оружию. По выполнении этой фор¬
мальности мы двинулись подземным ходом в окружной
суд, где должно было заседать Особое присутствие Се¬
ната. Большой зал заполнился подсудимыми и защит¬
никами, так что для публики ие осталось места. Пуб¬
лики и не было никакой, кроме нескольких человек,
родственников подсудимых и шпиков. Не было места
в зале суда и для конвоя, лишь часть которого помеща¬
лась в проходах и около входных дверей. За судейскими
креслами разместилась разная важная чиновная публи¬
ка. Теснота помещения по открытии заседания суда
дала оснозанне присяжному поверенному Спасовичу
сделать о г имени всех защитников заявление, что суд
происходит при закрытых дверях, что в интересах пуб¬
личности и гласности защита ходатайствует перед Осо¬
бым присутствием о переносе заседания в более об¬
ширное помещение, а до приискания такового отложить
судебные заседания. Кроме того, он просил суд разре¬
шить защите пригласить своего стенографа, так как
полный стенографический отче! в таком огромном деле
ей необходим. Присяжный] повер[еиный] Герард счел
нужным добавить к ходатайству Спасовича указание на
то, что отсутствие публичности было бы противно досто¬
инству Сената и подрывало бы веру в его справедли¬
вость. Первоприсутствующий Петерс возразил Спасо¬
вичу и Герарду, что настоящий суд гласный н публич¬
ный, что публика находится здесь и там, указывая ру¬
кою назад и вперед; он сообщил также, что стенограф
приглашен, но по неизвестным ему, Петерсу, причинам
не явился *. Ковалик пожелал сделать заявление суду;
но Петерс прервал его с первого же слова, объявив, что
он сможет сделать заявление в свое время, а теперь он,
Петерс, не желает его слушать. Затем начался опрос
подсудимых об имени, звании и пр. Подсудимые, так
долго не видавшиеся друг с другом, радостно встреча¬
*	Защитникам пригласить стенографа было разрешено, но впо¬
следствии напечатанный ими стенографический отчс! был сожжен 3«
250

лись, не обращая внимания на суд, обменивались дру¬
жескими приветствиями, а незнакомые тут же знако¬
мились. Я первый раз в жизни очутилась в таком боль¬
шом обществе незнакомых мне людей и, конечно, с гро¬
мадным интересом присматривалась к лицам, по обви¬
нительному акту чем-нибудь особенно обратившим мое
внимание. По окончании опроса подсудимых стал чи¬
таться список свидетелей. Подсудимый Чудновский за¬
явил, что он не слышал, здесь лн такой-то свидетель.
Петерс ответил, что в этом виноваты подсудимые, все
время разговаривающие между собою. Подсудимый Чер¬
нявский заявил, что так как суд не уважил требования
защиты о публичности и гласности, то он остается судом
закрытым, которого мы не признаем. Петерс прерывает
Чернявского, но из среды подсудимых раздаются крики:
«Слушайте, когда вам говорят!» Петерс дослушал, а по¬
том распорядился вывести Чернявского из зала суда.
Тогда большинство подсудимых встало с мест, и со всех
сторон раздались восклицания: «Всех уводите! Мы все
не признаем суда!» Подсудимые массою направились
к выходу, но жандармы загородили его. Петерс громко
закричал: «Объявляю заседание закрытым! Жандармы,
очистите зал». Так закончился первый день суда.
На следующий день заседания не было якобы по бо¬
лезни одного из сенаторов. На самом же деле, как гово¬
рили тогда, суд весь день вел переговоры с представи¬
телями правительства о дальнейшей тактике. Второе
заседание, 20 октября, началось речыо председателя,
в которой он приглашал подсудимых не нарушать шу¬
мом и демонстрациями порядка заседания суда. Мыш¬
кин заявил, что он один из тех, кто в прошлом заседа¬
нии суда производил «беспорядок», но не сожалеет об
этом, так как обвинительный акт полон клеветы (пред¬
седатель прерывает его), что поэтому-то мы и настаи¬
ваем на публичности и гласности и что несколько чело¬
век, присутствующих на суде, и чиновники судебного
ведомства есть насмешка над публичностью. Председа¬
тель прерывает его и говорит, что публичность гаран¬
тируется стенографическими отчетами, которые будут
напечатаны в «Правительственном] Вестн[ике]». Мыш¬
кин возражает на это, что «отчеты» «Правительствен¬
ного] Вестн[ика]» — второе издание обвинительного акта,
а мы требуем, чтоб нам была дана возможность выяс¬
нить наше дело перед публикой и объясняться не перед
несколькими чиновниками, а перед целым обществом.
251

Петерс прерывает его. Мышкин продолжает: «Мы глу¬
боко убеждены в справедливости азбучной истины, что
света гласности боятся только.люди с нечистою сове¬
стью, старающиеся прикрыть свои грязные, подлые де¬
лишки, совершаемые келейным образом; зная это и ис¬
кренне веря в чистоту и правоту нашего дела, за кото¬
рое мы уже немало пострадали и еще довольно будем
страдать, мы требуем полной публичности и гласности».
Петерс прерывает его окончательно. Тогда подымается
Муравскнй и заявляет: «Я вполне присоединяюсь к за¬
явлению моего товарища». Затем встает большинство
подсудимых и заявляет: «И мы также»*. После этого
приводятся свидетели к присяге. Мышкин заявляет:
«Я отвожу свидетелей от присяги на том основании, что
они состоят под опекой потерпевшего лица, т. е. прави¬
тельства». Чудновский заявил отвод одного свидетеля,
так как этот свидетель — сыщик; но суд ие признал за¬
конным такой отвод.
21	и 22 октября читался обвинительный акт, кото¬
рого никто из подсудимых не слушал4. Мы беседовали
между собою. В следующем после чтения обвинитель¬
ного акта заседании Петерс огласил постановление рас¬
порядительного заседания Сената от 11 октября (со¬
ставленное, как говорили, задним числом) о том, что
ввиду недостаточности помещения произвести судебное
следствие в присутствии всех обвиняемых представляет¬
ся физически невозможным, чго потому все обвиняемые
делятся на 17 групп, по каждой из которых следствие
будет производиться отдельно, и что дела о богохуль¬
стве и оскорблении величества будут слушаться при за¬
крытых дверях. Разделение на группы вызвало ропот
негодования среди подсудимых, и некоторые подсуди¬
мые и присяжные] поверенные хотели сделать относи¬
тельно этого возражения; но Петерс ничего не хотел
слушать, заявил, что это решение окончательное, и по¬
спешил закрыть заседание. Казаки взошли на место,
отведенное защитникам, и оттеснили их от подсудимых.
Это было наше последнее совместное пребывание в су¬
де. После этого мало осталось охотников присутствовать
на нем, а протестанты из всех групп являлись в суд
только под давлением физической силы5. В первое вре¬
мя нескольких человек буквально вытаскивали из ка¬
•	Государственные преступления в России в XIX веке. Сборник
под ред. Базилевского, т. 3 («процесс 193-х»).
252

мер на руках; потом мы выходили сами, заявив, что
подчиняемся силе, так как за каждым заключенным
приходило по нескольку человек солдат. Приводимые
в суд протестанты повторяли, что они пришли только
под влиянием физической силы, что такого суда не при¬
знают и присутствовать на нем не желают. Каждый,
кто успевал, произносил еще разные реплики, не осо¬
бенно лестные для суда, если замешкавшийся почему-
либо председатель не отдавал приказа: «Вывести под¬
судимого (или подсудимую)», что после речи Мышкина
спешил делать тотчас же после первых слов заявления
подсудимого. После скандала, разразившегося при
окончании (речи Мышкина, первоприсутствующим, вместо
Петерса, был назначен Ренненкампф. Я, как не принад¬
лежавшая к сообществу, была отнесена к 17-й группе
и тоже, конечно, была в числе протестантов, коюрых
было громадное большинство среди судившихся. Сапож¬
ник, у которого учился мой ученик, и еще один из уча¬
стников чтения книг у сапожника тоже судились. Мы
все трое обвинялись в распространении сочинений, ^воз¬
буждающих к бунту или явному неповиновению власти
верховной». Ученика моего везли в Петербург, кажет¬
ся, в качестве свидетеля, но он дорогою заболел тифом
и умер. Привлечение нас к этому делу было совсем ис¬
кусственно, так как при всем старании жандармерии и
прокуратуры ие удалось им связать меня «с тайным со¬
обществом», а в обвинительном акте относительно меня
было сказано: «Кроме лиц, принадлежащих к тайному
сообществу, занимались противоправительственной про¬
пагандой и отдельные лица. В Вятской губернии — учи¬
тельница А. В. Якимова» и т. д. Моя связь с Кувшин-
ской и Чарушиным осталась неизвестна; после того как
они уехали в Питер, письменных сношений между нами
не было. Лично я (да, думаю, и не одна я) благодарна
организаторам процесса, что они присоединили меня
к этому делу и фактически ввели в тайное сообщество,
дали возможность мне познакомиться еще в 1877—
1878 гг. с Желябовым, Лангансом, Перовскою и многими
другими, потом самыми близкими мне людьми по «На¬
родной воле».
Во время суда громадное впечатление произвела как
в тюрьме, так и на воле, речь Мышкина, много раз пре¬
рываемая председателем, но все же он сумел сказать
очень много6. Конспект этой речи им был выработан
вместе с товарищами, в том числе — с Коваликом.
253

В своей речи он противопоставлял «сообществу» пар-
тию и доказывал, что «сообщество», стремящееся раз¬
рушить существующий строй, есть социально-революци¬
онная партия, что движение в народ и создало эту пар¬
тию, пока еще не организованную, но имеющую все
данные сделаться такою. В конце речи, когда Мышкин
сказал, чго «суд—простая комедия, или нечто худшее,
более отвратительное, позорное, более позорное...», пред¬
седатель закричал: «Выведите его!» Жандармский офи¬
цер бросился на Мышкина, ио подсудимые Рабинович и
Степане загородили ему дорогу и не пускали его; после
некоторого сопротивления офицер оттолкнул их и одной
рукой обхватил Мышкина, а другою стал зажимать ему
рот, по безуспешно; и Мышкин громким голосом про¬
должал: «...более позорное, чем дом терпимости: там
женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь се¬
наторы из подлости, из холопства, из-за чинов и круп¬
ных окладов торгуют всем, что есть наиболее дорогого
для человечества». На помощь офицеру бросились еще
жандармы, началась свалка; Мышкина схватили и по¬
тащили. В это время Степане громко закричал: «Это
не суд! Мерзавцы! Я вас презираю, холопы!» Жандарм
схватил его за грудь, толкнул в шею; другие подхва¬
тили его и потащили. То же сделали и с Рабиновичем.
В зале поднялся невообразимый шум: крики негодова¬
ния среди подсудимых и публики, обмороки женщин,
истерика... Прокурор и секретарь суда совершенно рас¬
терялись и стоя наблюдали эту дикую расправу, а Пе¬
терс с сенаторами ушел, не закрыв заседания. Пристав
от его имени закрыл заседание, но защитники возразили
на это, что они должны слышать о закрытии от самого
первоприсутствующего. Потом они приглашены были
в особую комнату, где председатель и объявил о закры¬
тии заседания. Защитники требовали составления про¬
токола об избиении подсудимых, но, конечно, им было
отказано в этом, и они, напротив, получили упрек в под¬
стрекательстве подсудимых. Желеховский воскликнул:
«Это чистая революция!»
Из сторонников протеста, как я упоминала уже, по
соглашению с товарищами, принял участие в суде
В.	А. Бенецкий, чтоб опровергнуть и очистить «Киев¬
скую коммуну» от всей той грязи, какою был наполнен
обвинительный акт, что ему с помощью защитников уда¬
лось сделать вполне7. Отчеты «Правительственного]
вестника» о заседаниях суда были кратки, односторон¬
254

ни; поэтому подсудимые сами старались через защитни¬
ков и тех подсудимых, которые присутствовали на суде,
собрать материалы о заседаниях суда и обработать их
для нелегальной печати8. В работе этой главным обра¬
зом принимали участие Тихомиров и Волховской. 11 ноя¬
бря наиболее важных из подсудимых перевели в Петро¬
павловскую крепость, где они и просидели: одни — до
отправки в харьковские централки, и другие — в Си¬
бирь.
После окончания судебного следствия защитники
(у меня был Грацианский, назначенный судом) стали
брать подсудимых на поруки; таким образом на поруки
Грацианского 5 января 1878 г. была выпущена на волю
и я. Тяжело было оставлять в тюрьме близких друзей,
приобретенных за время совместного сиденья и суда, но
были уже и на воле раньше выпущенные товарищи.
Прямо из тюрьмы направилась я к землячке, говарке
по епархиальному училищу, очень мне близкому чело¬
веку, Марии Фармаковской, студентке медицинского
факультета, которая ходила ко мне на свидания во
время суда (в народовольческий период я поддержи¬
вала с нею сношения, а через нее — с земляками-вяти-
чами. Вскоре она умерла от туберкулеза). Скоро после
моего выхода из тюрьмы была выпущена ближайшая
моя соседка по каме)ре (сидела надо мною) Евгения За¬
вадская, с которой мы очень сдружились в Д[оме] Пред¬
варительного] заключения] и теперь решили поселиться
вместе, а потом присоединилась к нам Вера Рогачева,
судившаяся тоже по «процессу 193-х». Жили мы на Ки-
рочной, кажется, улице, у какой-то прачки, в сырой-пре-
сырой комнате, во время стирки наполнявшейся посто¬
янно парами, так как входная дверь в нашу комнату
была через прачечную. При выходе из тюрьмы в денеж¬
ном отношении было скудновато, так что и питание
вполне соответствовало занимаемому помещению. Пита¬
лись мы чаем с дешевой колбасой, студнем из лавочки,
кислой капустой и пр. в этом роде; этим же приходи¬
лось делиться и с посещавшими нас товарищами, кото¬
рые не имели и этого. Посетителей бывало у нас очень
много, и мы ходили знакомиться с теми, с кем не были
знакомы в тюрьме. В квартире А. И. Корниловой бы¬
вали многолюдные собрания, на которых обсуждалась
программа «Земли и воли», к которой мы и присоеди¬
нились, но формально в организацию не вошли, так как
не знали, что с нами будет после приговора суда. На
255

всякий случай для связи мы снабжены были адресами.
<...> 23 января 1878 года суд окончился. 90 обвиняе¬
мых были оправданы (я в том числе), 61 из подсудимых
было зачтено в наказание время, просиженное до суда,
на каторгу приговорено первоначально 28 человек’
а остальные — на поселение и житье. Суд сам смягчил
наказание по несовершеннолетию, «кои совершили пре¬
ступление до 21 года», по вовлечению в «преступление^
более зрелыми людьми, «по неразумению и неразвито¬
сти» и, наконец, «во внимание полному раскаянию, чи¬
стосердечному сознанию». Притом суд ходатайствовал
о замене каторги поселением всем, кроме Мышкина, ко¬
торый «вину свою по главному предмету обвинения в на¬
стоящем деле отягчил покушением на смертоубийством
(ранил казака в Якутской обл., о чем было сказано
мною уже в начале этой статьи). В числе первоначально
осужденных на каторгу был и Низовкин, а из осужден¬
ных на житье—Горинович, о которых суд ходатайство¬
вал особо: «Александра Васильева Низовкина, 27 лет, и
почетного гражданина Николая Елисеева Горинозича,
22	лет, во внимание к их полному, с раскаянием, чисто¬
сердечному сознанию и указанию на многих из сообщ¬
ников в настоящем деле, а в отношении Гориновича и
в силу того обстоятельства, что он за это именно рас¬
каяние и указание подвергся жестокому истязанию от
руки злоумышленников, от всякого наказания освобо¬
дить». Ходатайство суда по отношению к 13 подсуди^
мым не было удовлетворено царем по настоянию шефа
жандармов Мезенцова и министра Палена, как гово¬
рили тогда9. Осуждены к каторге были следующие лица:
Мышкин, Ковалик, Войнаральский, Рогачев, Доброволь¬
ский и Муравский — на 10 лет; Синегуб, Чарушин, Ши¬
шко, Союзов, Тимофей Квятковский — на 9 лет; Сажии
и Брешковская — на 5 лет, Добровольский был на по¬
руках защитников за 10 тысяч и с их согласия скрылся
за границу. После приговора мы, выпущенные на волю,
были предупреждены защитниками, что, по всей веро¬
ятности, оправданные будут высланы административно;
поэтому мы постарались поскорее уехать сами, кто куда
хотел, не дожидаясь высылки. Действительно, это пред¬
положение вскоре осуществилось в постановлении III от¬
деления. Подверглись административной каре 80 чело¬
век из 90 оправданных, и, конечно, все протестанты
в том числе10. Все осужденные на каторгу сидели в Пе¬
тропавловской крепости и перед отправкой по назначе¬
256

нию оставили следующее завещание, отправленное за
границу в редакцию «Общины» и напечатанное там11:
«Товарищи по убеждениям! Процесс русской народ¬
но-революционной (социально-революционной) партии
официально закончен, так называемый «приговор
в окончательной форме» подписан, и официальной вла¬
сти остается только отправить нас, осужденных на ка¬
торгу и в ссылку, по назначению. Уходя с поля битвы
пленными, но честно исполнившими свой долг, по край¬
нему нашему разумению, уходя, быть может, навсегда,
подобно Купрсяпову 12, мы считаем нашим правом и на¬
шею обязанностью обратиться к вам, товарищи, с не¬
сколькими словами. Не придавая себе значения более
того, какое мы имеем, мы будем говорить лишь в пре¬
делах той роли, какая наложена на нас извне. Офици¬
альная власть нашла для себя полезным сделать нас
наглядным примером устрашения для людей одинако¬
вого с нами направления и, путем лицемерного разли¬
чия «в мере наказания», — быть может, средством раз¬
вращения людей слабых, готовых руководиться в своем
поведении не одним голосом совести, но и соображени¬
ями о личном благополучии. В силу этой невольной
роли мы чувствуем себя обязанными заявить, что ни¬
какие «кары» и «снисхождения» не в состоянии изме¬
нить ни на йоту нашей приверженности к русской на¬
родно-революционной партии. Мы но-прежнему остаемся
врагами действующей в России системы, составляющей
несчастье и позор нашей родины, так как в экономиче¬
ском отношении она эксплуатирует трудовое начало
в пользу хищного тунеядства и разврата, а в политиче¬
ском — отдает труд, имущество, свободу, жизнь и честь
каждого гражданина на произвол «личного усмотре¬
ния». Мы завещаем нашим товарищам по убеждениям
идти с прежней энергией и удвоенной бодростью к той
святой цели, из-за которой мы подверглись преследова¬
ниям и ради которой готовы бороться и страдать до по¬
следнего вздоха.
ЫВ. — Это заявление посылается нами за подлинны¬
ми нашими подписями в редакцию «Общины» с прось¬
бой опубликовать его; оригинал же сохранить, как до¬
казательство верности и подлинности документа.
Петропавловская крепость.
25 мая 1878 года.
Войнаральский. — Ф. Волховской. — С. Жебунев. —
Зару баев. — Т. Квят ковский. — Ковалик. — В. Костю-
^ Зак. Ко 300	237

рин — д Ливанов. — Ф. Лермонтов. — А. Лукашевич. —-
Макаревич Петр. — М. Муравский. — В. Осташкин. —-
Щ. Рогачев. — М. Сажин.— Синегуб Сергей. — И. Сою¬
зов. — В. Стаховский. — Сергей Стопане. — Н. Чару¬
шин.— И. Чернявский. — С. Чудновский. — Л. Шишко.—
Е. Брешковская».
Завещание это с честыо исполнили и запечатлели
своей кровью освобожденные участники «процесса
193-х»: Желябов, Перовская, Саблин, Грачевский, Лан¬
тане и другие. В движении в парод 1873—1874 года ро¬
дилась русская социально-революционная партия, за
время процесса она сплотилась, путем опыта организа¬
ционно укрепилась и в обществе «Земля и воля» уже
вышла из младенческого возраста, образовав действи¬
тельно единое целое, возглавляемое центральной груп¬
пой, объединяемое одной программой и уставом.

Г. В. Плеханов
РУССКИЙ РАБОЧИЙ
В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ
(По личным воспоминаниям)
II
амо собою разумеется, что между рабо-
Г ’ чими, как и повсюду, я встречал людей,
очень различавшихся между собою по
[ М характеру, по способностям и даже по
образованию. Одни, подобно Г-у1, чи¬
тали очень много, другие так себе, не много и не мало,
а третьи предпочитали книжке «умные» разговоры за
стаканом чаю или за бутылкой пива. Но в общем вся
эта среда отличалась значительной умственной развито¬
стью и высоким уровнем своих житейских потребностей,
Я с удивлением увидел, что эти рабочие живут нисколь¬
ко не хуже, а многие из них даже гораздо лучше, чем
студенты. В среднем каждый из них зарабатывал 1 руб.
25 коп., до 2 рублей в день. Разумеется, и на этот сра¬
внительно хороший заработок не легко было существо¬
вать семейным людям. Но холостые — а они составляли
тогда между знакомыми мне рабочими большинство —
могли расходовать вдвое больше небогатого студента.
Были среди них и настоящие «богачи» вроде механика
С., ежедневный заработок которого доходил до трех
рублей. С. жил на Васильевском острове вместе с В.
(который на сходке у меня так горячо отстаивал про¬
паганду в рабочих кружках). Этн два друга занимали
прекрасную меблированную комнату, покупали книги и
любили иногда побаловать себя бутылкою хорошего
вина. Одевались они, в особенности С., настоящими
Франтами. Впрочем, все рабочие этого слоя одевались
несравненно лучше, а главное, опрятнее, чище нашего
брата студента. Каждый из них имел для больших ока¬
259

зий хорошую черную пару и когда облекался в нее, то
выглядел «барином» гораздо больше любого студента.
Революционеры из «интеллигенции» часто и горько
упрекали рабочих за «буржуазную» склонность к фран¬
товству, но не могли нн искоренить, ни даже хотя бы
отчасти ослабить эту будто бы вредную склонность.
Привычка и здесь оказалась второй натурой. В дей¬
ствительности рабочие заботились о своей наружноегн
не больше, чем «интеллигенты» о своей, но только за¬
ботливость их выражалась иначе. «Интеллигент» любил
принарядиться по-«гдемократически», в красную рубаху
или в засаленную блузу, а рабочий, которому надоела
засаленная блуза, надоела и намозолила глаза в мас¬
терской, любил, придя домой, одеться в чистое, как нам
казалось, — буржуазное платье. Своим часто преувели¬
ченно небрежным костюмом интеллигент протестовал
против светской хлыщеватости; рабочий же, заботясь
о чистоте и нарядности своей одежды, протестовал про¬
тив тех общественных условий, благодаря которым он
слишком часто видит себя вынужденным одеваться
в грязные лохмотья. Теперь, вероятно, всякий согла¬
сится, что этот второй протест много серьезнее первого.
Но в то время дело представлялось нам иначе: пропи¬
танные духом аскетического социализма, мы готовы
были проповедовать рабочим то самое «отсутствие по¬
требностей», в котором Лассаль видел одно из главных
препятствий для успеха рабочего движения.
Чем больше знакомился я с петербургскими рабо¬
чими, тем больше поражался их культурностью. Бойкие
и речистые, умеющие постоять за себя и критически от¬
нестись к окружающему, они были горожанами в луч¬
шем смысле этого слова. Многие из нас держались то¬
гда такого мнения, что «спропагандированные» город¬
ские рабочие должны идти в деревню, чтобы действо¬
вать там в духе той или иной революционной програм¬
мы. Мнение это разделялось и некоторыми рабочими.
Я уже сказал, как исключительно стоял Митрофанов за
деятельность в деревне. Такой взгляд был непосредст¬
венным и неизбежным плодом нарождающегося тогда
народничества, с его презрением к городской цивилиза¬
ции, с его идеализацией крестьянского быта. Господ¬
ствовавшие в среде революционной интеллигенции на¬
роднические идеи естественно налагали свою печать и
на взгляды рабочих. Но привычек их они переделать не
могли, и потому настоящие городские рабочие, т. е. ра¬
260

бочие, совершенно свыкшиеся с условиями городской
жизни, в большинстве случаев оказывались непригод¬
ным» для деревни. Сойтись с крестьянами им было еще
труднее, чем революционерам «интеллигентам». Горо¬
жанин, если только он не «кающийся дворянин» и не
совсем проникся влиянием дворян этого разряда, все¬
гда смотрит сверху вниз на деревенского человека.
Именно так смотрели на этого человека петербургские
рабочие. Они называли его серым и в душе всегда не¬
сколько презирали его, хотя совершенно искренно со¬
чувствовали его бедствиям. В этом отношении Митрофа¬
нов с его нелюбовью к городу представлял собой несо¬
мненное исключение из общего правила. Но Митро¬
фанов, по своей нелегальности, долго жил среди «ин¬
теллигенции» и совершенно проникся всеми ее чувст¬
вами 2.
Нужно сказать и то, что между петербургскими ра¬
бочими «серый» деревенский человек нередко являл со¬
бой довольно жалкую фигуру. На Василеостровекий
патронный завод поступил в качестве смазчика кресть¬
янин Смоленской губернии С. На этом заводе у рабочих
было свое потребительное товарищество и своя столовая,
служившая в то же время и читальней, так как она была
снабжена почти всеми столичными газетами. Дело было
в разгаре герцеговинского восстания3. Новый смазчик
отправился есть в общую столовую, где за обедом газе¬
ты читались, по обыкновению, вслух. В тот день, не
знаю уж в какой газете, шла речь об одном из «славных
защитников Герцеговины». Деревенский человек вме¬
шался в поднявшиеся по этому поводу разговоры и вы¬
сказал неожиданное предположение о том, что «он, дол¬
жно быть, любовник ейный».
—	Кто? чей? — спросили удивленные собеседники.
—	Да герцогинин-то защитник; с чего же бы стал он
защищать ее, кабы промеж них ничего ие было.
Присутствующие разразились громким хохотом.
«Так, по-твоему, Герцеговина не страна, а баба, — вос¬
клицали они, — иичего-то ты не понимаешь, прямая
деревенщина!» С тех пор за ним надолго установилось
прозвище — серый. Это прозвище очень удивило меня,
когда я познакомился с ним глубокой осенью в 1876 го¬
ду, когда он был уже убежденным революционером и
самым деятельным пропагандистом.
—	Почему вы так называете его? — спросил я ра¬
бочих.
201

—	Да как же, ведь он какую штуку отмочил у нас
в столовой; ведь он думал...
Последовал рассказ о герцогинииом любовнике.
—	Да что ж, ну, ошибся, — добродушно оправды¬
вался смазчик, — ведь я что же понимал тогда?
Подобные происшествия подавали повод лишь к па-
смешке. Но между «серыми» людьми деревни и петер¬
бургскими рабочими происходили иногда недоразумение
гораздо более печального свойства. По делу о пропа
ганде в 37 губерниях попал в тюрьму рабочий Б-и, р<ь
дом из Новгородской или Петербургской губернии. Вы¬
пущенный после почти двухлетнего заключения, Б-п от¬
правился на родину, если не ошибаюсь, для перемены
паспорта. Тотчас по его приходе он был засажен в «\о
лодную», а затем «старички» решили «постегать мл
лого» за недоимки. Ему сообщили об этом решении, как
о чем-то весьма обыкновенном и совершенно неизбеж¬
ном.
—	Да вы с ума сошли, — возопил Б-н, — да попро¬
буйте только тронуть меня, я и деревню-то всю сожгу,
да и вы-то голов не сносите: сам пропаду, да уж п вы
пожалеете, что связались со мной!
«Старички» струсили. Они решили, что совсем оша¬
лел их «острожник» и что лучше, в самом деле, с ним
«не путаться». Так и ушел Б-н из родной деревин, не
вкусив благодетельных лозанов. Но он уже никогда не
мог забыть этого происшествия.
—	Нет, — говорил он нам, — я по-прежнему готов
заниматься пропагандой между рабочими, но в деревню
никогда и ни за что не пойду. Незачем. Крестьяне —
бараны, они никогда не поймут революционеров.
Я не раз замечал, что на телесное наказание рабо¬
чие смотрят как на крайнюю степень унижения чело¬
веческого достоинства. Иногда они с негодованием по¬
казывали мне газетные сообщения о порках крестьян,
и я всегда затруднялся решить, что больше возмущает
их: свирепость истязующих или безответная покорность
истязуемых.
Когда сложившееся в 1876 году общество «Земля и
воля» стало заводить свои революционные поселения
в народе, нам удалось склонить к переезду в Саратов¬
скую губернию некоторых петербургских рабочих. Это
были испытанные люди, искренно преданные народни¬
ческим идеалам и глубоко проникнутые народническимн
взглядами. Но попытки их устроиться в деревне не при¬
262

вели ни к чему. Побродив по деревням с целью высмо¬
треть подходящее место для своего поселения (причем
некоторые из них были приняты за немцев), они мах¬
нули рукой на это дело и кончили тем, что вернулись
в Саратов, где завели сношения с местными рабочими.
Как ни удивляла нас эта отчужденность от «народа»
его городских детей, но факт был налицо, и мы должны
были оставить мысль о привлечении рабочих к собст¬
венно крестьянскому делу.
Прошу читателя иметь в виду, что я говорю здесь
о так называемых заводских рабочих, составлявших
значительную часть петербургского рабочего населения
и сильно отличавшихся от фабричных, как по своему
сравнительно сносному экономическому положению, так
и по своим привычкам. Фабричный работал больше за¬
водского (12—14 часов в сутки), а зарабатывал значи¬
тельно меньше: рублей 20—25 в месяц. Он носил сит¬
цевую рубаху и долгополую поддевку, над которыми
подсмеивались заводские. Он не имел возможности на¬
нимать отдельную квартиру или комнату, а жил в об¬
щем артельном помещении. У него были более прочные
связи с деревней, чем у заводского рабочего. Он знал
и читал гораздо меньше, чем заводской, и вообще был
ближе к крестьянину. Заводской рабочий представлял
собой что-то среднее между «интеллигентом» и фабрич¬
ным: фабричный — что-то среднее между крестьянином
и заводским рабочим. К кому он ближе по своим поня¬
тиям, к крестьянину или заводскому, — ото зависело от
того, как долго прожил он в городе. Только что пришед¬
ший из деревни фабричный, разумеется, оставался в те¬
чение некоторого времени настоящим крестьянином. Он
и жаловался не на хозяйскую прижимку, а на тяжелые
подати да на крестьянское малоземелье. Пребывание
в городе казалось ему временной и притом очень непри¬
ятной необходимостью. Но мало-помалу городская
жизнь подчиняла его своему влиянию; незаметно для
себя он приобретал привычки и взгляды горожанина.
Проработав в городе несколько лет, он уже плохо чув¬
ствовал себя в деревне и неохотно возвращался в нее,
в особенности если ему удавалось столкнуться с «умст¬
венными» людьми, столкновения с которыми возбудили
в нем интерес к книге. Я знавал таких фабричных, ко¬
торые, будучи принуждены вернуться на время домой,
ехали туда как в ссылку, а возвращались назад, подоб¬
но заводскому рабочему Б-ну, решительными нсдру-
263

гами «деревенщины». Причина была всегда одна и 7а
же: деревенские нравы и порядки становились невыно¬
симыми для человека, личность которого начинала хоп>
немного развиваться. И чем даровитее был рабочий., чем
больше думал и учился он в городе, тем скорее и реши¬
тельней разрывал он с деревней. Фабричный, несколько
лет принимавший участие в революционном движении,
обыкновенно не мог и нескольких месяцев выжить у се¬
бя на родине. Иногда отношения таких рабочих к их
старикам родителям принимали поистине трагический
характер. «Отцы» горько плакались на непочтительность
«детей», а дети с тяжелым сердцем убеждались, что
стали в семье совершенно чужими, и их неудержимо
тянуло в город, в тесные, дружеские кружки товарищей-
революционеров.
Едва ли нужно объяснять, где лежит причина луч¬
шего экономического положения заводских рабочих. Она
заключается в свойствах их труда. Можно легко и
скоро выучиться хорошо работать на фабрике, на пря¬
дильном или на ткацком станке. Для этого достаточно
нескольких недель. Но для того чтобы сделаться столя¬
ром, токарем или слесарем, нужно, по крайней мере,
около года. Рабочий, знающий одно из этих ремесел,
считается уже «мастеровым человеком», и именно такие
мастеровые нужны для заводов *. Несомненно также,
что не остаются без влияния в этом случае и наши зна¬
менитые «устои». Нужда и необходимость платить по¬
дати, часто во много раз превышающие доходность кре¬
стьянских наделов, ежегодно выгоняют из деревень мас¬
су «общинников», которые со всех сторон стремятся на
фабрики, своим соперничеством страшно понижая зара¬
ботную плату. На заводах этот наплыв менее ощути¬
телен, так как туда редко удастся попасть человеку без
специальной подготовки. При том же многие из завод¬
ских рабочих — городские мещане, т. е. люди, имеющие
редко достающееся на долю русского работника счастье
быть пролетариями и потому не обязанные прямыми
платежами по отношению к государству. Разумеется, и
одного голода более чем достаточно для того, чтобы по¬
ставить продавца рабочей силы в условия, очень невы¬
годные для ее продажи. Но у «крепких земле» фабрич¬
ных к голоду присоединяется еще и податной гнет. Го¬
*	Само собой разумеется, что я не говорю здесь о кирпичных,
сахарных и им подобных заводах, на которых работают совсем
«серые» люди.
264

сударство сперва связывает нм руки, а потом предоста¬
вляет им бороться с нуждой, как они умеют.
В качестве коренных горожан многие заводские ра¬
бочие с детства имеют гораздо больше средств к обра¬
зованию, чем фабричные. Между знакомыми мне завод¬
скими рабочими я не встречал людей, совершенно не
бывших в школе. Одни из них учились в обыкновенных
городских первоначальных школах, другие в школах
Технического и Человеколюбивого обществ4. Я совсем
не знаком со школами Человеколюбивого общества
(слышал только от рабочих, что одна из них имеет не¬
сколько классов), но школы Технического общества из¬
вестны мне очень хорошо. Бедно обставленные, они все-
таки недурно делают свое дело, обучая заводскую мо¬
лодежь чтению, письму и арифметике. Для взрослых
рабочих в этих школах устраиваются, или, по крайней
мере, устраивались субботние (вечерние) и воскресные
(утренние) чтения по космографии и по другим есте¬
ственным наукам. На чтения эти всегда являлась мно¬
гочисленная публика, и нужно было видеть, с каким
вниманием слушала она учителя! Я сам не раз был
свидетелем того, как после урока пожилые рабочие
подходили к учителю и горячо благодарили его за труд.
«Очень уж интересно, — говорили они, — большое вам
спасибо ото всех нас». На некоторых заводах рабочие-
пропагандисты сделали такое замечание: если человек
не ходит на чтения, то на него надежды мало; и на¬
оборот, чем внимательнее следит он за ними, тем с боль¬
шей уверенностью можно сказать, что он станет со вре¬
менем надежным революционером. Этой приметой они
неизменно руководствовались в деле привлечения к сво¬
им кружкам новых членов.
Некоторые из заинтересовавшихся книжкой рабочих
не прочь были иногда и сами взяться за перо. На Ва-
силеостровском патронном заводе в течение некоторого
Времени рабочими велся рукописный журнал — род
резкой сатирической летописи заводской жизни. Доста¬
валось в нем больше всего заводскому начальству, но
иногда бич рабочей сатиры хватал и выше. Так, напри¬
мер, помню, журнал доводит до сведения своих читате¬
лей, что в правительственных сферах обсуждается проект
закона, в силу которого будут получать особые награды
предприниматели, в течение года изувечившие на своих
фабриках и заводах наибольшее число рабочих («на¬
грады будут соразмерны количеству оторванных паль¬
265

цев, рук и носов», — говорилось в этом сообщении), Эга
горькая насмешка метко характеризовала положение
дел в стране, законодательство которой, заботливо охра¬
няя интересы нанимателей, самым беззастенчивым об¬
разом пренебрегает интересами нанимаемых.
Рабочая молодежь, подростки и дети, насколько я
заметил, отличаются гораздо большей самостоятельно¬
стью, чем молодежь высших классов. Жизнь в более
раннем возрасте и с большею суровостью толкает их
на борьбу за существование, чем и налагает особую пе¬
чать находчивости и закаленности на тех из них, кото¬
рым удается спастись от преждевременной гибели.
Я знал тринадцатилетнего мальчугана, круглого сироту,
который, работая в Галерной гавани на заводе Мак¬
ферсона, жил один-одинешенек, по-видимому, не чувст¬
вуя ни малейшей нужды в какой-либо посторонней под¬
держке. Он сам рассчитывался с конторой и сам, без
чужих указаний, умел соблюдать равновесие в своем
маленьком бюджете. Не знаю, был ли у него опекун:
это как-то слишком нежно для рабочего; но если и был,
то, наверное, не много имел хлопот с опекаемым.
Столкновения с мастерами и хозяевами развивают
в рабочей молодежи замечательное единодушие. Весной
1878 года, во время стачки на Новой бумагопрядильне,
было арестовано и посажено в участок несколько мало¬
летних фабричных. Товарищи их, такие же малолетние
и такие же «бунтовщики», как и арестованные, немед¬
ленно отправились толпой в участок, требуя их осво¬
бождения. Вышла своеобразная детская демонстрация.
Взрослые рабочие не принимали в ней никакого уча¬
стия. Они только наблюдали ее издали. «Вишь, как
наши ребятишки-то действуют, — одобрительно говорили
они, — ничего, пущай учатся». Впрочем, в данном случае
учиться ребятишкам было нечему: они и без того при¬
нимали в стачке самое деятельное и самое полезное
участие, прекрасно понимая, в чем дело. Когда на об¬
ширном дворе Бумагопрядильни происходили большие
собрания стачечников, малолетние играли обыкновенную
роль казачьих разъездов. Они каким-то чутьем узнавали
о приближении неприятеля и немедленно доводили о нем
до сведения старших. «Пристав едет, пристав едет!»—
со всех сторон кричали звонкие детские голоса, и изве¬
щенное вовремя собрание расходилось. Когда пристав
появлялся на место действия, то хватать было уже не¬
кого. Взрослая полиция Александра II страшно злоби¬
266

лась на эту малолетнюю полицию рабочих. Многие из
этих маленьких стачечников были подвергнуты тогда
«исправительному наказанию при полиции». Не думаю,
однако, чтобы наказание «исправило» их в желательном
для начальства смысле.
Много интересного мог бы подметить в рабочей сре¬
де такой тонкий наблюдатель, как Г. И. Успенский. Но
наши народники-беллетристы обыкновенно не обращали
на нее никакого внимания. Для них «народ» кончался
там, где исчезала крестьянская непосредственность и
где завещанная предками философия Ивана Ермолае-
вича5 разлагается под влиянием пробудившейся мысли
работника. Правда, в семидесятых годах этим грехом
грешны были не одни беллетристы-народники и вообще
не одна легальная литература. Нелегальные писатели
с своей стороны немало содействовали ложной идеали¬
зации крестьянства и торжеству самобытных теорий
«русского социализма», никогда не умевшего взглянуть
на рабочий вопрос с правильной точки зрения. Проник¬
нутые народническими предрассудками, все мы видели
тогда в торжестве капитализма и в развитии пролета¬
риата величайшее зло для России. Благодаря этому
наше отношение к рабочим всегда было двойственным
и совершенно непоследовательным. С одной стороны,
в своих программах мы не отводили пролетариату ни¬
какой самостоятельной политической роли и возлагали
свои упования исключительно на крестьянские буиты;
а с другой стороны — мы все-таки считали нужным «за¬
ниматься с рабочими» и не могли отказаться от этого
дела уже по одному тому, что оно, при несравненно
меньшей затрате сил, оказывалось несравненно более
плодотворным, чем наши излюбленные «поселения в на¬
роде». Но, идя к рабочим не то чтобы против воли, а,
так сказать, против теории, мы, разумеется, ие могли
хорошо выяснить им то, что Лассаль называл идеей
рабочего сословия. Мы проповедовали им не социализм
и даже не либерализм, а именно тот переделанный на
русский лад бакунизм, который учил рабочих презирать
«буржуазные» политические права и «буржуазную» по¬
литическую свободу и ставил перед ними, в виде собла¬
знительного идеала, допотопные крестьянские учрежде¬
ния. Слушая нас, рабочий мог проникнуться ненавистью
к правительству и «бунтарским» духом, мог научиться
сочувствовать «серому» мужику и желать ему всего луч¬
шего, но ни в каком случае не мог он понять, в чем
267

заключается его собственная задача, социально-полити¬
ческая задача пролетария. До этого ему приходилось
додумываться собственным умом, и читатель увидит
ниже, что когда рабочие додумались до этого, то ужас¬
нули всех правоверных «интеллигентов». <...>
Какие книги больше всего читались в рабочей сре¬
де? Во всяком случае не те революционные брошюры —
сказки о четырех братьях и о копейке, Мудрица Нау¬
мовна и пр., — которые в особенности предназначались
революционерами для народа. Все они так бедны содер¬
жанием, что удовлетворить хоть сколько-нибудь грамот¬
ного рабочего не могли. Они годились разве только для
ничего не читавших новичков, да и по отношению к тем
служили больше пробным камнем их настроения: если
рабочий, прочитав такую книжку, не испугался, зна¬
чит— из пего будет толк, значит верноподданнические
чувства и «страх иудейский» сидят в нем не глубоко;
если струсил, значит — иди от него подальше или, по
крайней мере, будь с ним осторожнее. Но раз вы убе¬
дились в революционном настроении рабочего, вы дол¬
жны были или доставлять для его чтения более серьез¬
ный печатный материал, или в личной беседе отвечать
на возникавшие в его голове вопросы. Только изданная
в Женеве книга «Сытые и голодные», анархическая и
по духу и по литературному исполнению, да еще, по¬
жалуй, «Хитрая механика» считались рабочими более
основательным чтением6. На все остальные революци¬
онные брошюры для народа они смотрели как на нечто
слишком уже элементарное. «Это для серых», — говори¬
ли о них заводские рабочие. Вообще я заметил, что,
читая книжку, изданную специально для «народа», спо¬
собный рабочий чувствует себя как бы несколько уни¬
женным, поставленным в положение ребенка, читающе¬
го детскую сказку. Ему хочется поскорее перейти к со¬
чинениям, предназначающимся для всех вообще толко¬
вых читателей, а не только для «серого» народа. Для
многих рабочих чтение серьезных и даже ученых книг
было своего рода вопросом чести. Я помню некоего
И. Е., здоровенного молотобойца из Архангельской гу¬
бернии, который с усердием, достойным более подходя¬
щего для него чтения, сидел по вечерам над «Основами
биологии» Спенсера. «Что это, вы думаете, что уж мы,
рабочие,— совсем дураки»,— сердито отвечал он мне,
когда я советовал ему взять что-нибудь полегче. Такие
рабочие охотно читали все, что печаталось революцио¬
268

нерами для интеллигенции: «Государственность и анар¬
хию» Бакунина, «Вперед!», «Общину», «Землю и волю*,
переизданную в Петербурге брошюру г. Драгоманоьа
«До чего довоевались?» и т. п. Но тут являлась новая
беда. В революционных изданиях «для интеллигенции.»
много и часто говорилось о таких вещах, которые не мо¬
гли иметь большого интереса для рабочего. Таковы бы¬
ли, например, специально «интеллигентные» вопросы о
«долге образованных классов народу» и о вытекающих
из этого долга нравственных обязательствах, об отно¬
шении революционеров к «обществу» и споры о «про¬
граммах», т. е., иначе сказать, споры о том, как легче
и удобнее воздействовать на народ и, между прочим,
на того же рабочего. К таким программным спорам,
как уже сказано и как это, впрочем, понятно само со¬
бой, рабочие относились довольно равнодушно, хотй для
них было далеко не все равно, в какую сторону напра¬
вится их собственная революционная деятельность.
—	Нет, не для нас этот журнал, наш журнал дол¬
жен вестись совсем иначе,— часто говорил мне Халту¬
рин по поводу издававшейся тогда в Петербурге «Зем¬
ли и воли». И он был, разумеется, совершенно прав.
«Земля и воля» — как и «Община», как и «Вперед!» —
не могла быть рабочей газетой ни по содержанию, ни
по направлению.
Спрашивая рабочих, чего именно требуют они от ре¬
волюционной литературы, я получал самые разнообраз¬
ные ответы. В большинстве случаев каждому из них хо¬
телось, чтобы она разрешила вопросы, почему-нибудь
занимавшие его в данное время. А вопросов этих через
голову мыслящих рабочих проходило многое множество,
и у каждого рабочего, смотря по его наклонностям и
характеру ума, были свои излюбленные вопросы. Один
больше всего интересовался вопросом о боге и утверж¬
дал, что революционная литература должна направить
главные свои усилия на разрушение религиозных веро¬
ваний народа. Других интересовали преимущественно
исторические, политические или естественнонаучные воп¬
росы. В числе моих приятелей-фабричных был даже та¬
кой, которого особенно занимал женский вопрос. Он
находил, что рабочие не уважают женщины и обраща¬
ются с ней как с низшим существом. По его словам,
многие женатые рабочие даже удаляли своих жен, ко¬
гда гости их заводили революционные разговоры: не
нужно, мол, путать баб в это дело. Поэтому у женщин
269

не было никаких общественных интересов, что, в свою
очередь, вредно отзывалось на мужчинах, которых они,
по своей неразвитости, всегда старались отвлечь ог
опасного революционного дела. Мой приятель никогда
не упускал случая «спропагандировать» женщину и все¬
ми силами старался заводить особые революционные
кружки между работницами. Своим товарищам он очень
энергично — т. е. не отступая перед употреблением креп¬
кого слова — внушал достойные развитых людей взгля¬
ды на женщин. Занятый своей идеей, он, естественно,
требовал помощи от революционной литературы и со¬
жалел, что она слишком мало занимается женским
вопросом.
Замечу мимоходом, что этот горячий сторонник жен¬
ского освобождения принадлежал к числу тех фабрич¬
ных, для которых жизнь в деревне стала совершенно не¬
мыслимой. Когда я познакомился с ним, он был еще
очень молодым парнем, но считался уже «старым» рево¬
люционером, так как был «спропагандирован» еще чай-
ковцами. В 73-м или 74 году, совсем мальчиком, попал
он в Дом предварительного заключения (задушения,
как говорили «политические»), где прекрасно держал
себя и пристрастился к чтению. По выходе на волю он
не раз ездил в Тверскую губернию к своим родным, но
ладу с ними у него уже не было. Они называли его
студентом и считали пропащим человеком. Он поражал
их и привычками, и взглядами, и непочтительным отно¬
шением к начальству. Впрочем, они утешали себя по¬
словицей: женится — переменится, и, едва стукнуло ему
восемнадцать лет, «приглядели» ему невесту. А он как
раз в это время увлекся женским вопросом и не допу¬
скал даже мысли о том, что порядочный человек мо¬
жет жениться на незнакомой женщине. Чтобы избежать
бесполезных столкновений, он решился совсем не за¬
глядывать на родину. Родина, со своей стороны, реши¬
ла, что парень вконец «избаловался»; не знаю уж, со¬
гласились ли бы с нею в данном случае наши народ¬
ники.
Между работницами Петербурга было несколько ре¬
волюционерок, случались у них даже стачки (на табач¬
ных фабриках), но вообще в тогдашнем рабочем дви¬
жении женщины стояли действительно на самом заднем
плане. Некоторые заводские рабочие-революционеры не
женились прямо потому, что в окружавшей их среде не
было подходящих для них женщин. «Наши бабы совсем
270

дуры, а интеллигентки за нашего брата не пойдут, им
подавай студентов»,— ие без горечи говаривали такие
рабочие. Думаю, что и в этом случае в них сказывалось
не городское «баловство», а серьезное нравственное
развитие.
Я вовсе не намерен идеализировать условия совре¬
менной городской жизни: довольно уж мы упражнялись
в ложной идеализации. Я видел и знаю отрицательные
стороны этой жизни. Попадая из деревни в город, рабо¬
чий иногда действительно начинает «пошаливать». В
деревне он жил по завету отцов, без рассуждении под¬
чиняясь их исстари установившимся обычаям. В горо¬
де обычаи эти сразу теряют смысл. Чтобы человек не
лишился всякого нравственного мерила, они необходи¬
мо должны замениться новыми обычаями, новыми взгля¬
дами на вещи. Такая замена постепенно и происходит
в действительности, так как уже одна неизбежная и
повседневная борьба с хозяином налагает на рабочих
взаимные нравственные обязательства. Но «пока что»,
пока еще рабочий не успел проникнуться новой мо¬
ралью, он все-таки переживает нравственный перелом,
выражающийся иногда в довольно некрасивом поведе¬
нии. Здесь повторяется то, что переживает всякий об¬
щественный класс, всякое общество при переходе от уз¬
ких патриархальных порядков к другим, более широким,
но зато более сложным и более запутанным. Рассудоч¬
ность вступает в свои права и, «закусив удила», приво¬
дит тотчас к антисоциальным выводам. Рассудок вооб¬
ще способен ошибаться сильнее, чем «объективный ра¬
зум» обычая. За это он и проклинается всеми охрани¬
телями. Но до тех пор, пока люди будут идти вперед,
неизбежной останется и периодическая ломка обычаев.
И как ни «балуется» иногда во время такой ломки рас¬
судок, но его ошибок не поправишь охранением отжив¬
ших порядков. Поправляет их обыкновенно дальнейший
ход самой жизни. Чем больше развиваются новые по¬
рядки, тем яснее становятся для всех и каждого обус¬
ловленные ими новые нравственные требования, мало-
помалу приобретающие прочность обычая, который и
сдерживает затем излишнее «баловство» рассудка. Та¬
ким образом, отрицательные стороны развития устра¬
няются его собственными положительными приобре¬
тениями, и роль мыслящего человека в этом неиз¬
бежном историческом движении определяется сама со¬
бой.
271

Я знал одного молодого фабричного, который был
вполне честным малым, пока его не коснулась револю¬
ционная пропаганда. Но как только ему сделались из¬
вестными социалистические нападки на эксплуататоров,
он начал «шалить», считая позволительным обманывать
и обкрадывать людей, принадлежащих к высшим клас¬
сам. «Все равно у нас же накрали»,— возражал он на
упрекп товарищей, которым откровенно показывал и
предлагал братски разделить попавшуюся под руку до¬
бычу. Будь известен этот случай покойному Достоевско¬
му, он, конечно, не преминул бы уколоть им глаза ре¬
волюционерам в «Братьях Карамазовых», где вывел бы
упомянутого пария рядом с Смердяковым, этой жертвой
«интеллигентного» свободомыслия, или в «Бесах», где,
ьак известно, «что ни шаг, то ужас». Интересно, что са¬
ми товарищи, едва ли когда читавшие произведения
Достоевского, стали звать вороватого малого Бесом. Но
в подвигах Беса они не винили ни интеллигенции вооб¬
ще, ни социалистической пропаганды в частности. Они
своим влиянием старались, так сказать, доделать нрав¬
ственную личность этого юноши и научить его бороться
против высших классов не в качестве обманщика и во¬
ра, а в качестве революционного агитатора. Я скоро
упустил Беса из виду и не знаю, разрешился ли в бла¬
гоприятную сторону переживавшийся им тогда нравст¬
венный перелом. Но что благоприятный исход был
вполне возможен, за это ручается, между прочим, то
неодобрение, которое встречали его подвиги со стороны
всех окружавших его рабочих-революционеров.
III
В настоящее время7 в среде «интеллигенции» много
спорят о возможности революционной пропаганды меж¬
ду рабочими. Я думаю, что всякий, кто хоть немного
сталкивался с русскими рабочими, знает, как внима¬
тельно и как сочувственно относятся они к этой пропа¬
ганде. Говорят, что пропаганда встречает теперь непре¬
одолимые препятствия со стороны полиции. Но слишком
часто говорят это люди, не давшие себе труда сделать
хоть одну серьезную попытку в этом направлении. Ино¬
гда ссылаются, правда, и на «опыт». Но опыт опыту
рознь. Без умения невозможно никакое революционное
дело, а умелых людей не остановит никакая полиция.
Общество «Земля и воля» во все время своего сущест¬
272

вования вело деятельные сношения с рабочими через
посредство некоторых из своих членов. И замечательно,
что за все это время собственно рабочее дело привело
у нас только к одному, да и то незначительному «про¬
валу»: по доносу рабочего арестован был в 1878 году
наш товарищ И., занимавшийся пропагандой на одной
из московских фабрик. Многочисленные аресты рабо¬
чих, имевшие место весной того же года в Петербурге,
аресты, благодаря которым в руки полиции попались
покойный Хазов («Дедушка») 8 и некоторые другие на¬
ши товарищи, причинены были самой же интеллиген¬
цией. Именно «нелегально» живший тогда в Москве Ха¬
зов попросил студентов Петровской академии спрятать
кое-какие «конспиративные» бумаги. Те зарыли пору¬
ченный им пакет в академическом саду, но зарыли, как
оказалось, нехорошо и неглубоко. Какая-то некстати
любопытная собака вырыла его из-под земли, а какой-
то, к сожалению, слишком проницательный вернопод¬
данный, ознакомившись с его содержимым, представил
его по начальству. Неожиданная находка оказалась на¬
стоящим кладом для полиции, которая тотчас же аре¬
стовала Хазова и кое-кого из его московских друзей.
Как часто бывает в подобных случаях, эти аресты дали
поводы для новых; провалы распространились на Пе¬
тербург, где особенно пострадали многочисленные и хо¬
рошо сплоченные рабочие кружки Галерной гавани. На¬
ши потери были тогда очень серьезны, но мы понима¬
ли, что должны винить самих себя, а не рабочих.
В сношениях с рабочими «землевольцы» всегда дер¬
жались следующих приемов. Те члены организации, ко¬
торым поручалось ведение «рабочего дела» (их всегда
было немного, самое большее: 4—5 человек), обязаны
были составить особые кружки из молодых «интелли¬
гентов». Кружки эти, собственно говоря, не принадле¬
жали к обществу «Земля и воля», но, действуя иод ру¬
ководством его членов, они не могли работать иначе,
как в духе его программы. Вот эти-то кружки и всту¬
пали в сношения с рабочими. Так как благодаря пропа¬
ганде 73—74-х годов в петербургской рабочей среде бы¬
ло довольно много революционеров, то задача «земле¬
вольцев» и их молодых помощников свелась прежде все¬
го к организации этих готовых сил. «Старые», по боль¬
шей части уже испытанные революционеры-рабочие,
присоединив к себе некоторых надежных новичков, со¬
ставили ядро петербургской рабочей организации, с ко¬
273

торым и сносилась, главным образом, «интеллигенция».
На этих людей мы вполне могли положиться: нелепо
было бы бояться, что они нас выдадут. Тем не менее,
помня, что кашу маслом ие портят и что в тайном рево¬
люционном деле осторожность обязательна даже тогда,
когда кажется совершенно излишней, «землевольцы» и
этим испытанным рабочим не сообщали ни своих адре¬
сов, ни своих имен (т. е. тех имен, под которыми они
были прописаны в участке). Прибавлю, что так они по¬
ступали не с одними рабочими: адрес «землевольца» и
то, по большей части вымышленное, имя, под которым
проживал он, в самой организации знали обыкновенно
только очень немногие члены, занимавшиеся вместе с
ним одной и той же отраслью революционного дела; ос¬
тальные, занятые другими революционными специально¬
стями, должны были довольствоваться встречами с ним
на конспиративной квартире, где происходили общие
кружковые собрания. На обязанности центральной, от¬
борной рабочей группы лежало руководство местными
рабочими кружками, возникавшими в той или другой
части Петербурга. Интеллигенция не вмешивалась в де¬
ла этих местных кружков, ограничиваясь доставлением
им книг, помощью при заведении тайных квартир для
собраний и т. п. Каждый местный кружок собственны¬
ми силами должен был привлекать себе новых членов,
которым сообщали, что существуют и другие подобные
кружки в Петербурге, но где и какие именно, это было
известно только членам центрального рабочего ядра,
каждое воскресенье сходившимся на общее собрание.
Революционеры-ннтеллигенты являлись с целью пропа¬
ганды и на собрания местных кружков. Но так как там
они известны были под вымышленными именами, то ес¬
ли бы туда и забрался какой-нибудь шпион, он мог бы
донести «пославшему его» только о том, что какой-то
Федорыч, или Антон, или «Дедушка» в том-то месте и
в таком-то часу потрясал основы, а где искать этого
Федорыча, или Антона, или «Дедушку», оставалось по¬
крыто мраком неизвестности. Проследить же на улице
кого-нибудь из этих потрясателей было не так-то легко,
потому что они на сей конец прибегали к особым ме¬
рам в виде проходных дворов, извозчика, внезапно взя¬
того в таком месте, где другого извозчика не было, и
где, таким образом, следовавший за потрясателем пе¬
ший шпион по необходимости должен был отстать от
него, и пр. и пр. При подобных предосторожностях мы
274

могли благополучно заниматься своим делом даже в са¬
мые жестокие времена, когда не принадлежавшие к ор¬
ганизации революционеры (нигилисты, как называли мы
их на своем жаргоне) за самомалейшие пустяки десят¬
ками попадались в руки бдительных аргусов.
Уже к концу 1876 г., когда «землевольцы» только
еще приступали к устройству революционных «поселе¬
ний в народе», пропаганда между рабочими приняла до¬
вольно широкие размеры как в Петербурге (в Галерной
гавани, на Васильевском острове, на Петербургской и
на Выборгской сторонах, на Обводном канале, за Нев¬
ской и Нарвской заставами), так и в его окрестностях
(в Колпиие, на Александровской мануфактуре, в Крон¬
штадте и т. д.). Но я уже сказал, что «бунтари» не до¬
вольствовались пропагандой и во что бы то ни стало
хотели агитировать. Наше настроение увлекло, наконец*
и рабочих. В то время у всех была в памяти демонст^
рация, ознаменовавшая весной 1876 г. похороны убито¬
го тюрьмой студента Чернышева, который был аресто¬
ван по «делу 193-х»9. Она произвела очень сильное впе¬
чатление на всю интеллигенцию, и все лето того год$
мы, что называется, бредили демонстрациями. Но в чер*
нышевской демонстрации рабочие не принимали уча¬
стия, так как произошла она в будни, да и подготови¬
тели ее как-то не вспомнили о рабочих: Чернышева хо¬
ронила «интеллигенция». И вот рабочим захотелось еде*
лать свою демонстрацию, и притом такую, которая сво¬
им резко революционным характером совершенно затми¬
ла бы демонстрацию «интеллигентов». Они уверяли нас,
что если хорошо взяться за дело и выбрать для демон¬
страции праздничный день, то на нее соберется до двуя
тысяч рабочих. Мы сомневались в этом, но бунтарская
жилка заговорила в каждом из нас, и мы сдались. Так
произошла известная Казанская демонстрация 6(18) де¬
кабря 1876 года.
Теперь о Казанской демонстрации совсем забыли.
Даже сам г. Драгоманов10, любивший когда-то упрек¬
нуть ею революционеров, вспоминает о ней все реже и
реже. Но в свое время она возбудила много толков и
споров. Одни осуждали, другие превозносили ее, хотя
очень часто и те и другие имели о ней совершенно оши¬
бочное понятие. Для «интеллигенции» цель демонстра¬
ции так и осталась невыясненной, вероятно, потому, что
в ее подготовлении «интеллигенция» принимала участие
только в лице немногих «землевольцев», действовавших
275

в рабочих кварталах Петербурга. Эти люди употребля¬
ли все зависевшие от них средства, чтобы привлечь на
нее как можно больше рабочих, но об интеллигенции,
насколько мне известно, они думали мало: придет, мол,
и без зова, а не придет — беда не велика, пожалуй, да¬
же лучше будет, выйдет чисто рабочая демонстрация.
Тем не менее утром 6 декабря у Казанского собора со¬
бралось много учащейся молодежи. Произошло это, как
мне кажется, главным образом, потому, что уже в тече¬
ние всего ноября по Петербургу ходили слухи о какой-
то демонстрации, имеющей произойти около Исакия11,
и публика была уже подготовлена. Кто задумал эту де¬
монстрацию и какой характер собирались придать ей,
мы, «землевольцы», хорошенько не знали, хотя, разу¬
меется, явились бы к Исакию, если бы там действитель¬
но что-нибудь произошло. Но этой демонстрации не суж¬
дено было состояться, она все как-то откладывалась от
одного праздника до другого, так что нетерпеливые «ни¬
гилисты» начали, наконец, сердиться. О демонстрации
у Исакия стали говорить не иначе как с иронией. Не
желая, чтобы публика смешала нас с этими медлителя¬
ми, мы нарочно выбрали другое место — Казанский со¬
бор— для нашей демонстрации. И все-таки, когда в
публику проникли слухи о наших замыслах, многие ре¬
шили, что предстоящая Казанская демонстрация и есть
та, которая должна была произойти у Исакия. Давно
жаждавшая сильных впечатлений, революционная моло¬
дежь отовсюду повалила к Казанскому собору и, срав¬
нительно с рабочими, оказалась там, вопреки нашим
первоначальным расчетам, в большинстве.
Рабочих пришло немного: 200—250 человек. И это
было совершенно понятно. Если для принадлежавших к
революционным кружкам рабочих демонстрация имела
смысл агитационной попытки, то для их незатронутых
пропагандой товарищей она могла быть интересна раз¬
ве лишь как новое, невиданное зрелище. Для деятель¬
ного участия в ней у них не было никакого осязатель¬
ного повода. Поэтому они и не пошли на нее. Еще за
несколько дней до демонстрации мы увидели, как не¬
сбыточны были розовые надежды задумавших ее рево¬
люционных рабочих кружков. Но отступать было уже
поздно. Мы все видели, как смешны стали в глазах
публики слишком осторожные организаторы Исакиев-
ской демонстрации, и не хотели уподобляться им. Вече¬
ром 4 декабря собрание, на котором кроме нас, земле-
276

вольцев, были влиятельнейшие рабочие с разных концов
Петербурга, почти единогласно решило, что демонст¬
рация должна состояться, если на нее соберется хоть
несколько сот человек. На этом же собрании была пред¬
ложена и одобрена мысль о красном знамени, о кото¬
ром прежде никто не думал.
Вышитую на этом знамени надпись «Земля и Воля»
мы считали наилучшим выражением народных идеалов
и требований. Но именно народу-то, по крайней мере
столичному народу, она и оказалась непонятной. «Как
же это так,—рассуждали потом на некоторых фабри¬
ках.— они хотели земли и воли? Земля-то это так, зем¬
ли точно надо бы дать крестьянам, а воля-то ведь уж
дана. В чем же тут дело?» Вышло, что со своим деви¬
зом «Земля и Воля» мы опоздали по меньшей мере
на пятнадцать лет. Впрочем, местами в крестьянстве
слышались на этот счет другие отзывы. Живший в Ма¬
лороссии товарищ рассказывал мне, что раз при нем
между крестьянами зашла речь о Казанской демонстра¬
ции. «Они хорошего хотели,— заметил один старик,—
этого все хотят, нам всем нужна земля и воля». Тот же
старик никак не хотел поверить, что революционеров
могут преследовать за столь справедливые требования.
«Ничего им не было,— утверждал он,— просто царь при¬
звал их к себе и сказал: подождите, хлопцы, будет вам
и земля, и воля, только не надо об этом кричать на
улицах». Вообще о Казанской демонстрации так или
иначе заговорила вся Россия.
Но как произошла самая демонстрация? Я сказал,
что собрание 4 декабря решило не откладывать ее, если
соберется хоть несколько сот человек. Весь следующий
день был посвящен нами на беготню по рабочим квар¬
талам. Утром 6 декабря на место действия пришли все
«бунтарские» рабочие кружки (лавристы были, разуме¬
ется, против демонстрации). В особенности хорошо бы¬
ли представлены гаванские рабочие: с одного из гаван¬
ских заводов пришла в полном составе целая мастер¬
ская в 40—45 человек. Но посторонних рабочих совсем
не было. Мы видели, что сил у нас слишком мало, и
решились выжидать. Рабочие разошлись по ближайшим
трактирам, оставив у соборной паперти только неболь¬
шую кучку для наблюдения за ходом дел. Между тем
учащаяся молодежь подходила большими группами. На¬
ходившаяся в церкви, очень, впрочем, малочисленная,
публика уже к концу обедни была поражена странным
277

наплывом совершенно необычных богомольцев. Церков¬
ный староста посматривал в их сторону с каким-то тре¬
вожным удивлением. Обедня кончилась, странные бого¬
мольцы не расходились. Тогда староста вступил с ними
в переговоры. «Что вам угодно, господа?» — спросил он,
как нарочно подойдя к группе «бунтарей».
—	Желаем отслужить панихиду,— отвечали ему.
—	Нельзя сегодня служить панихиду: царский день.
«Бунтари» изумились. Собственно, в план демонст¬
рации богослужение вовсе не входило, но так как ре¬
волюционная публика все продолжала прибывать и
«бунтарям» нужно было выиграть время, то они приду¬
мали панихиду просто как благовидный предлог для
дальнейшего пребывания в церкви. Когда староста
разъяснил им, что нельзя служить панихиду, они не¬
долго оставались в смущении.
—	Я пойду закажу молебен,— шепнул мне покойный
Сентяиин.
—	Идите, заплатите попам за наш постой,— ответил
я, подавая ему трехрублевую бумажку.
Сентянин пошел. Но я и до сих пор не знаю, на чем
он порешил с попами. Соскучившиеся «нигилисты» ста¬
ли выходить на паперть, из соседних трактиров подо¬
шли заседавшие там «бунтари»-рабочие. Толпа приняла
довольно внушительные размеры. Мы решили действо¬
вать.
До властей, вероятно, дошли слухи о наших приго¬
товлениях. Однако на Казанской площади полицейских
и жандармов было немного. Они смотрели на нас и
«ждали поступков». Когда раздались первые слова ре¬
волюционной речи 12, они попытались было протискать¬
ся к говорившему, но их сейчас же оттеснили назад. Все
участники демонстрации пришли в страшное возбужде¬
ние. Рабочие плотным кольцом сомкнулись вокруг го¬
ворившего. «Ребята, держись тесней, не выдавай, не
подпускай полиции»,— командовал Митрофанов, между
тем как полицейские свистки оглашали площадь. Когда
речь была окончена, развернули красное знамя, разда¬
лись крики: «Да здравствует социальная революция, да
здравствует Земля и воля!» Митрофанов быстро сдер¬
нул шапку с говорившего и, надевши на него какую-то
фуражку, закутал башлыком его голову. «Теперь пой¬
дем все вместе, иначе будут арестовывать»,— закрича¬
ли какие-то голоса, и мы толпой двинулись по направ¬
лению к Невскому. Но едва мы сделали несколько ша¬
278

гов, как полиция, подкрепленная сбежавшимися на сви¬
стки городовыми и околоточными, стала хватать шедших
в задних рядах. Тут общее возбуждение дошло до по¬
следней степени. Кто-то скомандовал: «Стой, наших бе¬
рут»,— и толпа бросилась отбивать арестованных. По¬
лицейские были смяты и побежали за собор, в Казан¬
скую улицу. Если бы, отразив этот первый неприятель¬
ский натиск, революционеры выказали больше самооб¬
ладания, то они, вероятно, смогли бы отступить без по¬
терь и в полном порядке. Землевольцы понимали это,
и как только арестованные были отбиты, они закрича¬
ли, чтобы публика снова сомкнулась в тесные ряды. Но
кому из принимавших когда-нибудь участие в подобных
столкновениях неизвестно, как трудно ввести в надлежа¬
щие границы раз прорвавшиеся наружу страсти? Публи¬
ка продолжала преследовать обращенную в бегство
полицию. Произошел страшный беспорядок, наши ря¬
ды совсем расстроились; между тем к полицейским яви¬
лось новое и сильное подкрепление. Целый отряд горо¬
довых в сопровождении множества дворников быстро
приближался к площади по той самой Казанской улице,
к которой направились бежавшие полицейские. Увлек¬
шись преследованием, революционеры столкнулись с
этим отрядом лицом к лицу. Началась жесточайшая
свалка. Силы полиции ежеминутно возрастали. Револю¬
ционеров окружали со всех сторон. Стройное отступле¬
ние сделалось для них совершенно невозможным. Хоро¬
шо было уже и то, что они могли отступать более или
менее значительными кучками. Такие кучки по большей
части успешно, хотя и не без значительных телесных
повреждений, отбивались от нападавших. Но зато тех,
которые действовали в одиночку, тотчас хватали и по¬
сле зверских побоев тащили в участки.
У меня нет охоты воспевать подвиги чьих бы то ни
было кулаков. Но ввиду зверства, проявленного тогда
полицией, я не без удовольствия замечу, что и ей до¬
сталось очень порядочно. Революционеры, из которых
некоторые были вооружены кастетами, отчаянно защи¬
щались. С их стороны в особенности отличился тогда
студент NN. Высокий и сильный, он поражал неприяте¬
лей, как могучий Аякс, сын Теламона, и там, где появ¬
лялась его плечистая фигура, защитникам порядка при¬
ходилось жутко. Как ни старалась схватить его поли¬
ция, он счастливо отбил все нападения и возвратился
Домой таким же «легальным» человеком, каким пришел
279

на площадь. Пострадавшие от него защитники «поряд¬
ка» знали только, что их тузил какой-то высокий силь¬
ный брюнет, но лица его они совсем не запомнили. Ко¬
гда потом, уже по окончании столкновения на площа¬
ди, им встретился на Морской Боголюбов, они вообра¬
зили, что он-то и есть их победоносный неприятель. Бо¬
голюбова схватили, жестоко избили в участке, а потом,
как известно, осудили на каторгу. Но Боголюбов ие
принимал в демонстрации ни малейшего участия 13.
Когда, по произнесении речи, развернули красное
знамя, его схватил молодой крестьянин Потапов и, под¬
нятый на руки рабочими, некоторое время держал его
высоко над головами присутствующих. Полиция заме¬
тила его физиономию, однако арестовать его ей долго
не удавалось. Защищавшая его группа решительных и
смелых людей медленно отступала по Невскому. Она
дошла до угла Большой Садовой. Преследование по¬
стоянно ослабевало и наконец, по-видимому, совершенно
прекратилось. Тогда Потапов сел в конку, считая себя
уже в безопасности. Но за ним следили шпионы. Пока
он был не один, они держались на почтительном рас¬
стоянии, а когда спутники его удалились, шпионы бро¬
сились за конкой и, остановив ее, арестовали Потапова.
На нем нашли знамя, которое само по себе составляло
неопровержимую улику. Тем не менее суд приговорил По¬
тапова лишь к заключению в монастырь «на покая¬
ние» и. Сравнительная мягкость этого странного приго¬
вора объяснялась будто бы молодостью Потапова. Но
известно, что в русских политических процессах судьи
не стеснялись осуждать на каторжные работы, а потом,
в военных судах, даже на смерть очень молодых подсу¬
димых. В данном случае умысел был другой. Прави¬
тельство нашло нужным щадить рабочих. На скамью
подсудимых из них попало 10—12 человек, и всем им
вынесен был довольно мягкий приговор: некоторых, по¬
добно Потапову, приговорили к монастырскому покая¬
нию, других к ссылке на поселение в Сибирь; подсуди¬
мые же из интеллигенции пошли по большей части в ка¬
торгу и при этом на очень долгие, неслыханные до тех
пор, сроки. Судьи не могли не видеть, что виновность
всех почти подсудимых этой последней категории по
меньшей мере сомнительна. Зато у двух арестованных
рабочих найдены были записки, которые, по замечанию
прокурора, «ясно указывали на сговор»; они действи¬
тельно ясно указывали на него, но не менее ясно было
280

и то, что никто из преданных суду «интеллигентных»
революционеров в этом сговоре не участвовал. Третье
отделение хорошо знало, что главные подготовители де¬
монстрации арестованы не были. Но суд не смутился
этим, отомстив арестованным «интеллигентам» за дей¬
ствия скрывшихся15. Известно, что правительство все¬
гда установляло в таких случаях род круговой поруки
между революционерами. Но ему слишком неприятна
была та мысль, что в среде рабочих могут быть такие
же неисправимые «бунтовщики», как и в среде «интел¬
лигенции». Оно старалось уверить себя и других, что
лишь под дурным влиянием этой последней рабочие пе¬
рестают быть верными подданными монарха, и очень
неохотно сажало их на скамью подсудимых, предпочи¬
тая расправляться с ними административным порядком.
Это было очень благоразумно. Пока в качестве полити¬
ческих преступников выступали только представители
интеллигенции, можно было уверять крестьян, что пре¬
ступники эти были барами, злившимися на царя за унич¬
тожение крепостного права. По отношению к преступ¬
никам из рабочей среды подобные уверения сразу ли¬
шались всякого смысла, и образ «бунтовщика» должен
был принимать совершенно новый, очень неприятный
для правительства вид в народном воображении. Пра¬
вительство очень хорошо понимало, какой невыгодный
для него оборот примет революционное движение, если,
не ограничиваясь одной интеллигенцией, оно увлечет
хоть некоторые слои народа.
Казанская демонстрация была первой попыткой
практического применения наших понятий об агитации.
Понятия эти были в то время еще слишком отвлечен-
ны, и уже по одному этому не могло быть удачным их
практическое применение. Казанская демонстрация на¬
глядно показала, что мы будем всегда оставаться одни,
если в своей революционной деятельности будем руко¬
водствоваться лишь своим отвлеченным пристрастием
к «агитации», а не существующим настроением и дан¬
ными насущными нуждами той среды, в которой соби¬
раемся агитировать.
Мы не забыли этого урока, но прошло более года,
прежде чем нам представился случай снова взяться за
агитацию в среде петербургского рабочего населения.
Это был очень печальный случай. На Василеостровском
патронном заводе произошел взрыв пороха. Нескольких
рабочих страшно изуродовало, четырех убило на месте.
281

На другой день умерли от тяжелых ран еще двое. Та¬
ким образом, рабочим этого завода предстояло прово¬
жать на Смоленское кладбище шестерых товарищей.
Взрыв произошел по непростительной вине заводского
начальства. Пострадавшая мастерская помещалась во
ртором этаже и сообщалась с внешним миром одной
только лестницей. Как раз при входе в мастерскую, око¬
ло лестницы, лежал в особом чулане довольно значи¬
тельный запас прессованного пороха, из которого приго¬
товлялись патроны. Когда этот порох обтачивался на
станках, от него поднималась мелкая пыль, покрывав¬
шая станки, пол и стены мастерской. Достаточно было
одной искры, чтобы пороховая пыль вспыхнула и, доне¬
ся огонь до помещавшегося у лестницы порохового чу¬
лана, отрезала рабочим всякий путь к спасению. Рабо¬
чие тем лучше сознавали грозившую им опасность, что
искры часто получались во время работы от трения.
Иногда от этих искр вспыхивала даже покрывавшая
станки пороховая пыль. Но так как до поры до време¬
ни вспышки были незначительны, то начальство и пола¬
галось на милость божию. Заявления рабочих остава¬
лись без внимания. Понятно, что, когда произошел
взрыв, все рабочие этого завода были очень озлоблены.
Существовавший там революционный кружок тотчас
увидел, что ему следует действовать. Кто-то из его чле¬
нов написал воззвание, в котором происшедший на за¬
воде несчастный случай ставился в связь с общим поло¬
жением рабочего класса. Воззвание это, напечатанное в
нашей тайной типографии, произвело хорошее впечатле¬
ние, его с сочувствием читали даже и такие рабочие,
которых прежде никто не замечал в сочувствии к рево¬
люционерам 16. Но этого было мало. Революционный
кружок патронного завода хотел придать предстоящим
похоронам характер демонстрации.
Этот кружок не находился под исключительным
влиянием «бунтарей». Сносясь с «бунтарями», он под¬
держивал постоянные дружеские сношения и с лаври-
стами. Но ему было хорошо известно отрицательное от¬
ношение лавристов ко всякого рода «бунтовским попыт¬
кам», он боялся, что те не одобрят его мысли о демон¬
страции. Очень неприятно было рабочим огорчать дру-
всй-лавристов, но отказаться от демонстрации было бы
еще неприятнее. Вследствие этого они пустились на хит¬
рость. Пригласив бунтарей прийти на похороны, они
настоятельно просили их ничего не сообщать лавристам,
282

«Бог с ними совсем,— говорили они,— лавристы — люди
хорошие, но пойдут спорить, доказывать, что мы затея¬
ли пустое, а нам послушаться их нельзя, очень уж воз¬
буждены все рабочие». Бунтари не имели, разумеется,
никакой охоты выдавать их лавристам.
В день похорон, часов в девять утра, хорошо воору¬
женная группа «бунтарей» (в числе их покойный Ва¬
лериан Осинскнй) подошла к зданию патронного завода,
перед которым собралась уже большая толпа рабочих.
К бунтарям тотчас присоединились члены заводского
рабочего кружка, тоже вооружившиеся кой-чем «на вся¬
кий случай». Покойный Халтурин17, работавший в то
время на другом заводе, также пришел на похороны.
Начались совещания: каково настроение рабочих и что
именно могут сделать ввиду его революционеры. Бун¬
тари находили, что выступать с революционной речью
было бы неуместно. Одетая по-праздничному рабочая
толпа показалась им слишком «буржуазною». И это впе¬
чатление было так сильно, что оно сообщилось ие толь¬
ко тем «интеллигентам», которые, «занимаясь» с завод¬
скими рабочими, казалось бы, знали их привычки, но —
странно сказать — даже членам местного рабочего кру¬
жка. Те тоже сильно упали духом.
Показались гробы; присутствующие на минуту сня¬
ли шапки, и началось похоронное шествие. В тот день
был жестокий мороз, еще более охлаждавший паши
революционные порывы. «Нет, господа, революцию ну¬
жно делать летом, в этакий холод никого ие расшеве¬
лишь»,— шутили мы, оттирая побелевшие носы и уши.
Но вот и кладбище. В одном из отдаленнейших от
входа углов его вырублено было в промерзшей земле
шесть свежих могил, около которых лежали скромные
деревянные кресты. Полиция, все время сопровождав¬
шая шествие в довольно значительном количестве и
усиленная новым отрядом городовых у входа на клад¬
бище, стала вокруг могил; священник пропел последнюю
молитву; гробы опустили в землю. Пока их зарывали,
толпа оставалась вполне спокойной, и мы совсем было
убедились, что с ней «ничего не поделаешь». Но когда
все было кончено и настало время расходиться, в ней
началось какое-то движение. Незнакомый нам полный,
рыжий рабочий протискался к одной из крайних могил.
—	Господа,— воскликнул он дрожащим от волнения
голосом. — Мы хороним сегодня шесть жертв, убитых
283

«с турками *, а попечительным начальством. Наше
началь...
Его прервали.
Раздались полицейские свистки, и околоточный надзи¬
ратель положил ему руку на плечо со словами: «Я вас
арестую». Но едва успел он выговорить это, как про¬
изошло нечто совершенно неожиданное. Со всех сторон
раздались негодующие крики, и толпа, та самая толпа,
которая произвела на нас безнадежное впечатление
своею будто бы буржуазною прилизаниостыо, дружно
кинулась на оторопевших полицейских. В одно мгнове¬
ние арестованный был куда-то далеко унесен нахлынув¬
шей рабочей волной, а пытавшийся взять его околоточ¬
ный не совсем твердым голосом извинялся перед публи¬
кой:
—	Ведь я же не могу иначе, господа, я сам отвечаю
за беспорядки перед начальством.
—	Рассказывай! Вот мы тебя вздуем, так ты впредь
не будешь соваться куда не следует! — отвечали ему из
толпы.
—	Бей его! — кричали наиболее ожесточенные.
Положение полиции становилось критическим. Здесь,
на далеком Смоленском кладбище, она была совершен¬
но бессильна перед этой тысячью разъяренных рабочих.
Но ее спасло именно ее, очевидное для всех, бессилие.
—	Братцы, что ж мы их будем бить,— сказал чей-
то голос,— нас много, их мало, стыдно нам с ними свя¬
зываться. Пускай себе идут по домам; никого из нас
они тронуть не посмеют.
Эта не то дипломатическая, не то действительно ве¬
ликодушная речь несколько успокоила рабочих. Крики
поутихли; публика перестала угрожать полиции побоя¬
ми, но, с другой стороны, не хотела и отпустить ее с ми¬
ром, так как боялась, что она проследит и арестует ора¬
тора. Толпа разделилась на две части: одна окружила
полицейских, другая сплотилась вокруг оратора и тор¬
жественно повела его к воротам. Он, по-видимому, ни¬
как не ожидал такой чести и сконфуженно посматривал
на товарищей, шумно выражавших ему свое сочувствие.
Все окружавшие громко ругали начальство и полицию.
Мне особенно бросилась в глаза худая, маленькая ста¬
рушка, которая, ни к кому не обращаясь в частности и
как будто разговаривая сама с собой, с жаром повторя-
4 Эю было гзо время русско-турецкой войны.
281

ла, что надо постоять за своего человека. И толпа не¬
сомненно готова была постоять за него, по ее, по ее не¬
опытности, могли перехитрить шпионы. «Бунтари» на¬
шли нужным подать ей благоразумный совет. У главных
ворот кладбища стояло, в ожидании ссдоков, несколько
извозчиков. Одному из них революционеры посадили в
сани пытавшегося говорить рабочего, а веем остальным
запретили двигаться с места. Для большей верности
лошадей взяли под уздцы. Таким образом, ни один шпи¬
он не мог последовать за оратором, быстро уезжавшим
в сопровождении двух надежных людей. Когда к воро¬
там подошла остальная, конвоировавшая полицию,
часть толпы, он уже совсем скрылся из виду. Полицей¬
ских продолжали, однако, держать в плену, отпуская
на их счет различные, теперь уже по большей части доб-
родушно-шутливые замечания. Но они едва не испорти¬
ли дела излишним рвением. Очутившись за воротами,
один околоточный, тот самый, который прервал орато¬
ра, выхватил из кармана свисток и быстро поднес его
к губам, чтобы звать к себе на помощь. Публика снова
заволновалась. У него вырвали свисток и несколько раз
толкнули его довольно-таки внушительно. Ему остава¬
лось только ругаться!
—	Это бунт,— кричал он в бессильной ярости,— вы
все ответите за это, это вам так не пройдет!
• — А ты бы лучше помалкивал, покуда бока целы,—
наставительно отвечали ему рабочие.
—	Нечего мне молчать, я исполняю свою обязан¬
ность, а вы бунтовщики,— горячился он и вдруг, обра¬
щаясь к группе «бунтарей», заметил, что он всех их ви¬
дел еще на Казанской площади.
—	Очень приятно встретиться со старым знакомым,—
любезно ответили «бунтари»,— надеемся, что это не в
последний раз.
Рабочие рассмеялись. Околоточный пожал плечами
и умолк, изобразив на своем лице полнейшее негодова-
иие.
—	Ну, что ж, пора их отпустить, пусть пойдут домой
погреются,— решила публика и стала расходиться куч¬
ками по двадцати — тридцати человек, оживленно тол¬
куя обо всем случившемся. Только самые непримиримые
продолжали еще бранить и даже толкать в спину разме¬
щавшихся по извозчичьим саням околоточных. Наконец,
ушли и непримиримые, и Смоленское кладбище приняло
свой обычный пустынный вид.
285

Дружный отпор, данный полиции рабочими патрон¬
ного завода, произвел прекрасное впечатление как на
рабочие кружки Петербурга, так и на «бунтарскую» ин¬
теллигенцию. Он доказывал, что даже не затронутые
пропагандой рабочие вполне способны к решительному
и единодушному действию и в подходящую минуту не
испугаются союза с «бунтовщиками Казанской площа¬
ди», т. е. с революционерами. Нам нужно было только
ие упускать таких минут, чтобы обеспечить себе сочув¬
ствие рабочей массы. И когда в марте того же года 18
вспыхнула стачка на Новой бумагопрядильне, мы были
уверены, что легко сговоримся с этой массой.
Первая стачка на Новой бумагопрядильне вызвана
была в марте 1878 г. значительным понижением зара¬
ботной поштучной платы и длинным рядом «новых пра¬
вил», целью которых являлось все то же, любезное
предпринимательскому сердцу, удешевление рабочей
силы. На этой фабрике существовал небольшой рево¬
люционный кружок из 10—12 человек, только недавно
привлеченных, неопытных и не испытанных на деле.
Душою кружка был нелегальный унтер-офицер
Гоббст19, впоследствии, в июле 1879 г., повешенный в
Киеве, а в то время, о котором идет теперь речь, усерд¬
но разыскиваемый полицией по делу о пропаганде в
войсках Одесского военного округа. Гоббст был не толь¬
ко вполне надежный, но положительно редкий по своей
преданности делу человек. Он один стоил иного кружка.
Однако с фабричной средой он не успел хорошенько по¬
знакомиться, да притом же на фабрике он не работал,
а жил по соседству с нею в качестве сапожника — хо¬
зяина единственной в той местности «конспиративной»
квартиры. Таким образом непосредственного влияния на
рабочую массу он не имел. Ко всему этому нужно при¬
бавить, что на Новой бумагопрядильне — самой боль¬
шой из фабрик Обводного канала, занимавшей более
двух тысяч человек, — работали тогда, как нарочно, все
«серые» люди, недавно попавшие в столицу и в целости
сохранившие свои деревенские предрассудки. Можцо
представить себе поэтому те препятствия, которые дол¬
жны были встретиться революционерам при их попытке
войти в сношения со стачечниками.
Когда извещенные Гоббстом «землевольцы» явились
на его конспиративную квартиру, дело обстояло так.
Рабочие были вполне уверены, что «начальство» немед¬
ленно вступится за них, как только поймет смысл «но¬
286

вых правил». Разубедить их в этом не представлялось
пока никакой возможности. Приходилось уступить их
наивной уверенности, предоставив им из опыта узнать,
как велика заботливость русского «начальства» о нуж¬
дах рабочего класса. Ближайшим к стачечникам пред¬
ставителем власти был местный полицейский пристав.
К нему-то и обратились они прежде всего со своими жа¬
лобами. Пристав оказался большим дипломатом. Что¬
бы выиграть время, он ласково принял «ходоков» и обе¬
щал им «переговорить» с управляющим фабрики. Про¬
стодушные рабочие заранее торжествовали победу. Но
прошел день, прошел другой, фабричные станки бездей¬
ствовали, мелочные лавки начали отказывать стачечни¬
кам в кредите, а управляющий все еще не обнаружи¬
вал ни малейшей склонности к уступкам. Что же это
могло означать? Неужели пристав не «переговорил» с
ним? Снова отправились «ходоки» в участок, но на этот
раз их принялн там не по-прежнему: пристав находил,
что рабочие обязаны подчиниться новым правилам,
«бунтовщикам» же грозил строгим наказанием. Стачеч¬
ники усмотрели из этого, что он «снюхался» с управля¬
ющим, и решили «идти выше», т. е. к градоначальнику.
Нечего и говорить, что тот сделал для них не больше,
чем пристав. Тогда поднялись толки о подаче прошения
наследнику.
На все это ушло с неделю, а за неделю революцио¬
неры успели уже довольно хорошо сойтись со стачечни¬
ками. С самого начала стачки рабочие заметили, что
каждый раз, когда они собирались большой толпой,
между ними появлялись какие-то незнакомые им люди,
одетые не совсем по-фабричному, пожалуй, даже во¬
обще смахивавшие на «студентов», но неизменно тянув¬
шие их руку. Эти люди подали уже немало дельных со¬
ветов. Они говорили, что незачем ходить ни к приста¬
ву, ни к градоначальнику. Их не послушались, а вы¬
шло по-ихнему. Семейным стачечникам, на которых осо¬
бенно тяжело отзывалась остановка работы, сопровож¬
давшаяся, разумеется, прекращением заработка, разда¬
вались денежные пособия,—раздавались, правда, свои¬
ми же фабричными, но откуда у тех возьмутся день¬
ги? Догадаться ие трудно: деньги дают те же таинст¬
венные люди. Доверие стачечников к революционерам
росло с каждым днем. До какой степени дорожила ра¬
бочая масса их неожиданной поддержкой, покажет сле¬
дующий пример.
287

Одним из самых бойких членов местного революци¬
онного рабочего кружка был фабричный, которого мы
назовем хоть Иваном. Прекрасный малый, очень неглу¬
пый, деятельный и энергичный, Иван имел страстишку
выставиться и порисоваться. Этот недостаток его, с из¬
бытком искупавшийся, впрочем, его достоинствами, ста¬
вил иногда Ивана в довольно смешные положения. Од¬
нажды, к величайшему нашему удивлению и огорчению,
он вздумал прочесть стачечникам лекцию о прибавоч¬
ной стоимости. Слушателям было совсем не до того:
они собрались поговорить о том, как вести себя ввиду
неожиданной для них измены пристава; лектор сам, как
обнаружилось, плохо понимал свой предмет, да вдоба¬
вок еще сильно смутился на этом первом, так сказать,
пробном чтении, и ничего, кроме вздора, из его популя¬
ризаторских усилий не вышло. Он был сильно сконфу¬
жен своей неудачей. Мы думали, что теперь он угомо¬
нится надолго, если не навсегда, но не тут-то было. Уже
на другой день Иван позабыл об этом печальном проис¬
шествии, и его опять тянуло побаловать себя тем или
другим эффектным положением. Приходит он однажды,
в самый разгар стачки, часов около восьми утра на
квартиру Гоббста и торжественно обращается к одно¬
му из присутствовавших там «бунтарей»:
—	Петр Петрович, надо бы смотр сделать!
—	Какой смотр?
—	Да больше ничего — выйти на улицу, людей по¬
смотреть, себя показать. Скучает народ-то!
«Бунтарь», названный здесь Петром Петровичем, от¬
части походил характером на Ивана, с которым, кстати
сказать, был большим приятелем. Он быстро сообразил,
чего тот хочет, и без возражений вышел с ним на ули¬
цу. Спустя несколько минут за ними последовали и ос¬
тальные бунтари — их было два-три человека,— очень
заинтересованные новой затеей неугомонного и неис¬
правимого Ивана. Дойдя до Обводного канала, они уви¬
дели такую картину.
Сотни стачечников покрывали набережную, образуя
вдоль нее сплошную стену. Перед этой стеной медлен¬
но, торжественно шествовал Петр Петрович, а за ним,
на некотором расстоянии, двигался Иван, слегка повер-
пув в сторону свою почтительно наклоненную вперед
голову, как бы затем, чтобы хоть одно ухо было побли¬
же к начальству и не проронило ни слова из могущих
последовать приказаний. Всюду, где проходила эта уди¬
288

вительная пара, рабочие снимали шапки, приветливо
кланяясь и отпуская на ее счет разные одобрительные
замечания. «Вон они, орлы-то наши, пошевеливают¬
ся!»— любовно воскликнул в нескольких шагах от ме¬
ня пожил он рабочий. Окружавшие его молчали, но вид¬
но было, что им появление «орлов» доставило большое
удовольствие.
Комическая выдумка Ивана была подсказана ему
верным пониманием настроения массы. «Народ» дейст¬
вительно «скучал», не видя революционеров. Он чувст¬
вовал себя бодрее и смелее в их присутствии.
Замечу, однако, что тогдашние представления огром¬
ного большинства стачечников об «орлах» были очень
смутны. Стачечники видели в них своих друзей; замети¬
ли также, что «орлы» не ладят с полицией. Но это и
все. В каких отношениях стоят революционеры к выс¬
шему начальству, в особенности к царю,— об этом спра¬
шивали себя тогда, вероятно, очень немногие из ста¬
чечников. Большинство приписывало нам, должно быть,
свой собственный, вынесенный из деревни, взгляд на ца¬
ря, как на верного защитника народных интересов.
Наиболее же наивные доходили, пожалуй, до того, что
принимали нас за тайных царских агентов. Я знаю, что
в первое время стачки в существование таких агентов
твердо верили по крайней мере некоторые рабочие.
«Тише, братцы,— крикнул однажды собравшейся перед
фабричным зданием толпе какой-то, должно быть, уже
искушенный опытом, прядильщик,— тут таскаются фис¬
калы!» «Какие фискалы?» — полюбопытствовал дру¬
гой, обращаясь к своему соседу. «А это, брат ты мой,
такие люди,— ответил тот,— которых царь тайно посы¬
лает разузнать, нет ли где притеснения народу. Они по¬
ходят, послушают, да ему и расскажут. Фискалов бо¬
яться нечего, это он напрасно, фискалы правду наблю¬
дают». Такое лестное мнение о фискалах скоро разби¬
лось в прах при столкновении с действительностью. Не
прошло и недели, как уже все стачечники хорошо зна¬
ли, кому и о чем доносят фискалы. Фабричная моло¬
дежь стала устраивать на них настоящие облавы. Обык¬
новенно они происходили вечером. Отряд охотников от¬
правлялся в один из местных трактиров, куда во время
стачки часто забегали шпионы пообогреться и прислу¬
шаться к разговорам публики, состоявшей из тех же
стачечников. «Есть фискалы?» — спрашивает предводи¬
тель отряда кого-нибудь из знакомых. «Вон сидит пара,
Ю Зак. № 300
289

давно уж тут вертятся, замечают, да подслушивают».
Предводителю только этого и надо. Он шепчется со
своими спутниками и располагается пить чан непода¬
леку от фискалов. Едва те выходят из трактира, он вы¬
бегает за ними. «Ребята, фискал, держи, держи!» —
кричит он что есть мочи. Фискалы бросаются бежать,
но на первом же углу натыкаются па засаду. Их хва¬
тают и ведут к каналу. Здесь их вежливенько кладут
на землю и, как по наклонной плоскости, пускают ка¬
титься вниз по крутому берегу. Вывалявшись в снегу
и стукнувшись об лед, фискалы вскакивают и стремглав
летят в участок. «Улю-лю-лю! улю-лю-лю!» — юмористи¬
чески кричат им вслед рабочие и затем быстро расхо¬
дятся по домам во избежание полицейских возмездий.
Рассказы об испытанных фискалами неприятностях
очень потешали всех стачечников. Собственно говоря, ре¬
волюционеры были для них такими же неизвестными
людьми, как и фискалы. Иногда по тем или другим
причинам на место действия вместо старых, знакомых
всей рабочей массе «орлов» являлись совершенно новые
личности. Но замечательно, что стачечники никогда не
ошибались и ни разу ии одному революционеру не при¬
шлось испытать на себе действие предназначенного для
фискалов исправительного наказания. Рабочие каким-
то чутьем отличали революционеров от полицейских сы¬
щиков. Возможно, однако, что те из них, которые ви¬
дели прежде в шпионах тайных агентов добродетельно¬
го царя, принимали потом за таких агентов самих рево¬
люционеров. Возможно также, что они приписывали
царской милости и раздачу денег лишившимся кредита
семьям. По крайней ме,ре, сближение с революционера¬
ми не мешало большинству стачечников надеяться на
помощь со стороны трона. Именно от «орлов»-то и
ждали, что они напишут прошение («хо-орошенькую бу¬
мажку!»). Обращаться с такой просьбой к революцио¬
нерам значило почти то же, что просить сатану отслу¬
жить молебен угоднику. Землевольцы заранее морщи¬
лись при мысли о такого рода поручении, тем более что
«лавристы», недовольные принятым ими способом дей¬
ствия, давно уже обвиняли их в измене революционным
принципам. Но делать было нечего. Веру в царя нужно
было разрушать не словами, а опытом. И вот однажды
утром в квартиру Гоббста принесен был проект требуе¬
мого прошения. Одобренный местным рабочим кружком,
он был представлен на рассмотрение рабочего собрания,
290

состоявшегося на обширном дворе бумагопряднльпи. Ма¬
лолетне рабочие («ребятишки»), нее время принимав¬
шие деятельное участие в стачке, рассыпались по при¬
легающим улицам и переулкам, чтобы н случае прибли¬
жения полиции вовремя предупредить собравшихся.
Кто-то (кажется, все тот же Иван) забрался на боль¬
шую кучу каменного угля и громогласно прочел проше¬
ние. Оно вызывало всеобщий восторг. «Вашему импера¬
торскому высочеству,— говорилось в нем,— небезызвест¬
но, какие плохие были отведены нам наделы и как
сильно страдаем мы от малоземелья!» — «Верно, вер¬
но,— гремела толпа,— только звания, что земля, а поль¬
зы от нее никакой!» — «Вашему императорскому высоче¬
ству небезызвестно также, что за эти плохие наделы мы
платим тяжелые подати»,— продолжал чтец. «И это так,
и это верно,— одобряли слушатели,— вздохнуть не да¬
ют с податями!» — «Вашему императорскому высочеству
небезызвестно, наконец, с какой жестокостью взыскива¬
ются с нас эти тяжелые подати,— раздавалось с высо¬
кой каменноугольной трибуны,— нужда гонит нас на за*
работки в город, а здесь нас на каждом шагу притес-
няют фабриканты и полиция». Далее следовал разбор
вызвавших стачку новых правил, а в заключение гово¬
рилось, что, не видя ниоткуда защиты, рабочие ждут
ее от наследника престола, но если и он не обратит
внимания на их просьбу, то ясно будет, что им остает¬
ся надеяться только на самих себя. Заключение также
найдено было очень рассудительным. «Если и от на¬
следника ничего не добьемся, то уж надо будет, как-ни¬
как, поправляться самим»,— решили слушатели. Таким
образом, прошение было готово. Но как доставить его
наследнику? Идти «ходоком» к Аничкову дворцу нико¬
му ие хотелось, так как подобное путешествие могло за¬
кончиться очень неприятным образом. Решено было не¬
сти прошение целой толпой.
Полиция давно уже догадывалась, что стачечников
поддерживают революционеры. «Фискалы» лезли из ко¬
жи вон, стараясь выследить «подстрекателей». Но зем¬
левольцев поймать было нелегко, и шпионские усилия
так и не привели бы, может быть, ни к чему, если бы
не одна несчастная случайность.
Зимой 1877/78 г. «интеллигенция» находилась в край¬
не возбужденном состоянии. «Процесс 193-х», этот дол¬
гий поединок между правительством и революционной
партией, в течение нескольких месяцев волновал все
291

оппозиционные элементы. Особенно горячилась учащая-
ся молодежь. В Университете, в Медико-хирургической
академии и в Технологическом институте происходили
многолюдные сходки, на которых «нелегальные» орато¬
ры «Земли и волн», нимало не стесняясь возможным
присутствием шпионов, держали самые зажигательные
речи. Недавно основанная тайная землевольческая ти¬
пография усиленно работала20. Кроме обширного отче¬
та о «большом процессе» из нее вышло тогда множест¬
во воззваний и, между прочим, проект адреса министру
юстиции Палеиу от учащейся молодежи, заключавший
в себе резкий протест против жандармской инквизи¬
ции21 (мы называли в шутку этот проект русский ре-
Шюп оГ п'^Мз*). Все подобные издания широко рас¬
пространялись по России, но понятно, что больше все¬
го их находилось в Петербурге, где их легко мог до¬
стать всякий желающий. Выстрел В. И. Засулич и во¬
оруженное сопротивление жандармам Ковальского с то¬
варищами в Одессе (30 января 1878 г.) еще более под¬
лили масла в огонь. Жажда деятельности и борьбы
пробуждалась в самых мирных людях, и не было рево¬
люционного предприятия, для исполнения которого не
нашлось бы немедленно многих и многих охотников.
Когда среди петербургской интеллигенции разнесся
слух о стачке, студенты немедленно собрали в пользу
забастовавших очень значительную сумму денег**. Но
радикальная часть студенчества не довольствовалась
денежными пожертвованиями. Ей хотелось поближе
сойтись со стачечниками. Из студентов разных заведе¬
ний составилась небольшая группа с целью пробраться
на Обводный канал. Дойти до него было, конечно, не
трудно, но никто из странников не имел связи между
тамошними рабочими. Они зашли в портерную лавку,
вероятно, рассчитывая встретить там стачечников. От
портерной было рукой подать до бумагопрядильни, и в
нее действительно нередко заходили рабочие, но имен¬
но потому там во время стачки постоянно заседали
«фискалы», разумеется, сейчас же обратившие внимание
на необычных посетителей. Необычные посетители, со
своей стороны, сообразили, с кем имеют дело, но отсту¬
*	Здесь: «Билль о правах» (англ.).
** Впрочем, деньги давали не одни студенты. Все либеральное
общество отнеслось к стачечникам весьма сочувственно. Говорили,
что даже г. Суворин 22 разорился для их поддержки на три рубля.
За достоверность этого слуха не могу, однако, поручиться.
292

пить но захотели. Прилегавшие к бумагопрядильне ули¬
цы уже имели тогда тот особенный вид, который обык¬
новенно принимают наши рабочие кварталы, когда в
них пахнет хоть маленьким «бунтом»: шмыгают «фиска¬
лы», озабоченно бегают околоточные, на перекрестках
стоят целые кучи городовых, иногда показываются ка¬
заки, а не участвующие в «бунте» редкие прохожие бо¬
язливо озираются по сторонам, точно вот-вот сейчас
произойдет что-то очень страшное. Такая картина да¬
же на бывалого, видавшего виды революционера дейст¬
вует всегда самым возбуждающим образом. Тем более
сильно должна была она подействовать на молодых сту¬
дентов. Войдя в портерную, они, по-видимому, уже пло¬
хо владели собой, а когда заметили шпионов, совсем
забыли всякую осторожность. «А вы слышали, господа,
что в Ростове-на-Дону убили шпиона Никонова *? Семь
пуль всадили!» — сказал один из них, нарочно возвышая
голос, чтобы его могли слышать те, кому слышать их
вовсе не следовало. «Не семь, а одиннадцать»,— попра¬
вил его шпион, надевая шапку и выходя на улицу. Че¬
рез несколько минут он вернулся в сопровождении по¬
лицейских и пригласил господ студентов «на пару слов
в участок». О поимке «подстрекателей» сейчас же из¬
вестили начальника тайной полиции, который на подмо¬
гу вульгарным уличным шпионам отрядил какого-то чи¬
новного сыщика. А тем временем полиция вошла во
вкус арестов и стала хватать всех прохожих, почему-
либо казавшихся ей подозрительными. Так, взят был
совершенно ни за что ни про что один псковский меща¬
нин, едва только за несколько часов перед тем приехав¬
ший в Петербург и отправившийся на Обводный канал
по какому-то частному делу. Почти одновременно с
ним схватили на улице двух землевольцев, только что
оставивших конспиративную квартиру Гоббста и про¬
биравшихся восвояси. Арестовали также нескольких ра¬
бочих, считавшихся «зачинщиками» и на самом деле
принадлежавших к местному революционному кружку.
Давно уже подготовлявшаяся, неизбежная полицейская
гроза разразилась наконец со свойственной ей величавой
силой.
Склонив управляющего иа некоторые вполне ничтож¬
ные уступки, усмирители отпечатали и распространили
между стачечниками новые, смягченные издания «но¬
*	Свежая тогда новость23,
293

вых правил»*, объявив, что всякий рабочий, отказав¬
шийся подчиниться им, будет немедленно выслан на ро¬
дину. К счастью, отказались все, а всех выслать было
бы трудно даже для всемогущей русской полиции п
невыгодно для фабрики.
Стачечники очень сочувствовали арестованным рево¬
люционерам **. «Жаль, что не видели мы, как их бра¬
ли,—- говорили некоторые,— мы отбили бы их у поли¬
ции». Что же касается до арестов в их собственной
среде, то они скорее ожесточали, чем запугивали рабо¬
чих. Во всяком случае, дня через два после описанных
происшествий снова поднялись толки о подаче наслед¬
нику забытого на время прошения, которое и было тор¬
жественно отнесено к Аничкову дворцу. Там его при¬
нял, для передачи по назначению, тогдашний градона¬
чальник Козлов. Рабочие уверяли после, что, когда Коз¬
лов брал у них прошение, наследник стоял у окна и
видел все происходившее. Это обстоятельство было, ве¬
роятно, плодом их фантазии, но тем не менее пришлось
оно очень кстати. Никто не мог бы убедить впоследст¬
вии стачечников, что их прошение скрыли от наследни¬
ка недоброжелательные к ним придворные.
Отнеся «бумагу» во дворец, градоначальник опять
вышел к просителям и объявил, что теперь наследник
приказывает им разойтись, ответ же на их просьбу он
даст им через несколько дней. Рабочие тотчас же и со¬
вершенно спокойно исполнили это приказание.
Полиция притихла, не зная, как отнесется к проше¬
нию наследник, и стачка сделалась на время как бы
*	Одним из схваченных землевольцев был пишущий эти строки.
В участке, куда привели арестованных, лежала на столе пачка
«новых правил», напечатанных почти совершенно на таких же лист¬
ках, на каких мы печатали наши воззвания. Я обратил внимание
околоточного на редакцию этих правил: «Сначала в них идет речь
о двух грошовых уступках, а дальше следует ряд статей, возве¬
щающих понижение заработной платы. Надо было сделать наобо¬
рот: сначала возвестить о понижении платы, а потом уже обрадо¬
вать рабочих уступками. Таким образом они заели бы горькое
сладким». — «Что прикажете делать, — возразил околоточный с ви¬
дом глубокой, но грустной покорности судьбе, — рабочему человеку
всегда будет горько, этого вы не перемените».
** Арест мой продолжался всего один день. В качестве «неле¬
гального» я имел недурной паспорт и носил ничем не запятнанное
в глазах полиции имя какого-то потомственного почетного гражда¬
нина. Меня выпустили, обязав подпиской о невыезде. Я добросо¬
вестно исполнил это обязательство, так как долго после этого
не покидал Петербурга.
291

совершенно законным явлением. О псп заговорили в
газетах, осуждая действия фабричной администрации.
Стачечники стали героями дня. Адвокаты предлагали
им безвозмездные услуги, па них стремились посмот¬
реть, как смотрят на модные диковины. Какой-то «ниги¬
лист», встретив случайно пары две этих интересных лю¬
дей, затащил их к себе на квартиру, где их облюбовал
целый десяток других «нигилистов», также непременно
желавших видеть их у себя дома и показать друзьям,—
и пошли наши рабочие гулять из одной нигилистиче¬
ской квартиры в другую, всюду возбуждая живейший
интерес и с удивлением присматриваясь к незнакомому
им мирку. Впрочем, это были бойкие ребята, умевшие
показать себя и нимало не смущавшиеся непривычной
обстановкой. Как сейчас, помню визит их к одному ли¬
беральному адвокату, к которому затащили их «ниги¬
листы», чтобы посоветоваться с ним «насчет стачки».
Он встретил их торжественно и даже с некоторою робо¬
стью, как встретил бы провинциал «знатного иностран¬
ца», а они, порядочно уже избалованные бестолковым
вниманием интеллигенции и успевшие возгордиться сво¬
им званием стачечников, обращались с ним снисходи¬
тельно и преважно развалились в его мягких креслах.
Землевольцы понимали, к каким нелепым последствиям
может привести подобное сближение интеллигенции с
рабочими. Они старались положить ему конец и при
всяком удобном случае осмеивали его, как праздную за¬
баву. Один из них уверял «нигилистов», что скоро в
тайной землевольческой типографии будет напечатано
такое объявление: «В доме № X, в квартире № V, по
такой-то улице (при этом точно обозначалась квартира,
наиболее прославившаяся частыми приемами рабочих)
от 2 до 6 часов пополудни показываются рабочие, при¬
надлежащие к редкой и интересной породе стачечников.
За посмотрение обыкновенные нигилисты платят по
20 копеек, выпущенные* по 10, нигилистки же смотрят
бесплатно». Но насмешки действовали так же мало, как
и увещания. В глазах многих «интеллигентов» путеше¬
ствия рабочих по нигилистическим квартирам имели
свою полезную сторону. Путешествия эти давали, по-ви¬
димому, возможность повлиять на стачечников даже та¬
*	Под именем «выпущенных» известны были тогда революцио¬
неры, привлекавшиеся по делу о пропаганде в 37 губ [ерниях] и
незадолго до «большого процесса» выпущенные на поруки. Их было
тогда очень много в Петербурге.
295

ким революционным кружкам, которые, не имея ника¬
ких постоянных связей на Обводном канале, очень огор¬
чались, однако, преобладающим и постоянно растущим
влиянием там «Земли и воли». Многие не сочувству¬
ющие «бунтарству» революционеры были убеждены, что
под нашим влиянием стачка непременно кончится кро¬
вавой вспышкой. Напрасно говорили мы, что у нас нет
на уме ничего подобного; нам не верили и радовались
всякому случаю противопоставить нам более «мирное»
влияние. В этом, конечно, не было бы большой беды,
если бы противодействия нам велись хоть сколько-ни¬
будь толково. Но что могло выйти из таких, например,
собеседований с рабочими? «Мирный пропагандист» на¬
стигает нескольких стачечников в какой-нибудь «нигили¬
стической» квартире, переполненной «интеллигентами»,
и заводит с ними неизбежный разговор о стачке.
—	Вы хотите, разумеется, чтобы стачка сохранила
совершенно мирный характер? — спрашивает он их ут¬
вердительным тоном.
— Конечно, мирный,— отвечают вопрошаемые.—
Нам что ж? Нам пусть отменят «новые правила», а
больше нам ничего не нужно!
—	Никаких беспорядков вы делать не желаете?
—	Да зачем же нам делать беспорядки?! Какой в
них толк?
—	Ну вот и прекрасно, именно так поступать и нуж¬
но,— заключает вопрошатель и рассказывает потом, что
он «сам» говорил с рабочими и убедился, что бунтарям
они вовсе не сочувствуют.
Иногда случалось так, что едва оставлял рабочих
«мирный пропагандист», их ловил и принимался допра¬
шивать какой-нибудь молодой сторонник «вспышек».
—	Ну что, как у вас дела на фабрике?
—	Да что ж наши дела, мы стоим на своем, а уп¬
равляющий на своем, так вот и воловодимся.
—	Не уступает?
—	Нет, пока что крепко держится, шут его возьми!
—	Ну, вы, конечно, за себя постоите? Его, подлеца,
надо так проучить, чтоб он и детям своим заказал при¬
теснять рабочих!
—	Да уж, само собой, не поддадимся, мы и фабри-
ку-то всю разнесем вдрызг, машины переломаем. Вот он
п считай тогда барыши!
Сторонник вспышек уходил, вполне убежденный, что
стачечники настроены самым «бунтарским» образом.
296

Сначала рабочие совеем не понимали, чего собственно
хотят от них «интеллигентные» собеседники, и совершен¬
но нелицемерно поддакивали людям противоположных
мнений, так как на самом деле каждый стачечник, с
одной стороны, вовсе не желал беспорядков, а с дру¬
гой— очень не прочь был помечтать о хорошем уроке уп¬
равляющему. Но потом они начали соображать, в чем
дело, поняли, какая разноголосица существует между
«интеллигентными» революционерами, и пришли в тя¬
желое недоумение. «Ах ты, господи, твоя воля,— вос¬
кликнул при мне у Гоббста один, только что вернув¬
шийся «из города» рабочий,— каждый-то кружок реша¬
ет наше дело по-своему. Вот тут и разбирайся!»
—	А ты бы больше шлялся по городу, не то бы еще
услыхал,— сердито заворчал на него Гоббст, который,
как человек бывалый и крепко державшийся раз приня¬
того направления, нимало не смущался революционны¬
ми разногласиями. Но его молодой товарищ и сам, пом¬
нится, скоро убедился, что ему совсем нет надобности
«шляться по городу».
Так как серьезные связи на месте были у одних
только «землевольцев», то нечего и говорить, что влия¬
ние их на стачечников осталось непоколебимым. Рабо¬
чая масса по-прежнему видела в них «орлов» и с до¬
верием прислушивалась к их советам. Мало того, об¬
стоятельства складывались таким образом, что земле-
вольцы могли говорить с нею совсем откровенно. На¬
следник не сдержал своего обещания, совсем ничего не
ответив на просьбу стачечников. Некоторые, более до¬
верчивые из них, продолжали еще ждать и надеяться,
но зато другие — и таких с каждым днем становилось
больше — решили, что и наследник «не хуже градона¬
чальника» тянет руку управляющего. «Нечего было и
ходить к нему, только сапоги трепали»,— говорили те¬
перь нередко те самые люди, которые прежде энергич¬
нее всех стояли за нодачу прошения. Вынесенный из
деревни политический предрассудок быстро уступал ме¬
сто трезвому взгляду на вещи. Прежде стачечники смот¬
рели на верховную власть как на верную защитницу
народных интересов, теперь они стали видеть в ней со¬
общницу капиталистов. Этот новый взгляд немедленно
же выразился в неизвестно кем сочиненной басне о том,
что наследник находится в интимной связи с женою уп¬
равляющего и, кроме того, имеет свой пай в фабричном
капитале. Едва ли кто из стачечников серьезно верил
297

этой басне, но все охотно повторяли се. Революционе¬
рам оставалось только подчеркивать те выводы, к ко¬
торым пришли рабочие на основании собственного
опыта.
Между тем, ничего не отвечая рабочим, наследник,
очевидно, дал понять градоначальнику, что желает со¬
хранить нейтралитет и что поэтому полиция может дей¬
ствовать с обычным своим усердием. Для стачечников
вернулось тяжелое время. Полицейские преследования
возобновились и росли с каждым днем. Дошло до того,
что околоточные врывались в артельные квартиры и, с
помощью городовых, насильно тащили рабочих на фаб¬
рику. Наиболее упорных отводили в участок, а оттуда
в пересыльную тюрьму. По улицам разъезжали сильные
казачьи и даже жандармские отряды, присутствие кото¬
рых должно было подавлять у стачечников всякую
мысль об открытом сопротивлении. Наконец, явилась
еще одна редакция «новых правил», сулившая рабочим
новые «уступки». Доведенные до крайности, они сда¬
лись, и, после двухнедельного затишья, бумагопрядиль-
ня снова пошла полным ходом.
Стачка была подавлена не экономической силой ка¬
питала, а простым полицейским насилием: денежные
сборы между «интеллигенции» и рабочими разных про¬
мышленных заведений могли бы поддержать стачечни¬
ков по крайней мере еще в течение целого месяца; дела
же акционерного общества Новой бумагопрядильни шли
тогда далеко не так хорошо, чтобы оно могло вынести
столь продолжительное «воздержание» от эксплуатации
чужого труда. Его выручила полиция. Стачечники ясно
видели это, и нам представлялся прекрасный случай вы¬
яснить им великое значение политической свободы. Они
хорошо запомнили бы наши слова, так как всякая об¬
щая мысль, схваченная ими во время таких движений,
чрезвычайно прочно укрепляется в их головах. Но мы
сами презирали еще тогда «буржуазную свободу» и со¬
чли бы себя изменниками, если бы вздумали восхвалять
ее перед рабочими. В этом заключалась самая слабая
сторона нашей тогдашней «агитации». Возбуждая ра¬
бочих против «властей» и «государства», она не сооб¬
щала им определенных политических взглядов и потому
не придавала сознательного характера их неизбежной
борьбе против современного полицейского государства.
Замечательно, что с так называемым обществом те же
землевольцы считали возможным говорить совершенно
298

иначе: они выставляли перед ним, по крайней мере вре¬
менами, довольно определенные положительные полити¬
ческие требования (см., например, фельетоны «Земли и
воли»). Противопоставляя «социализм» «политике»,
землевольцы считали борьбу за политическую свободу
делом буржуазии, рабочих же продолжали звать на «чи¬
сто» экономическую революцию.
Как бы там ни было, стачка на Новой бумагопря-
дильне, несмотря на свой неудачный исход и на наши
политические ошибки, принесла большую пользу делу
рабочего движения в Петербурге. За ее ходом внима¬
тельно следили все петербургские рабочие, и многие
очень «серые люди», наверное, пришли к тем же выво¬
дам относительно царской власти, какие сделаны были
ткачами и прядильщиками Обводного канала24. С своей
стороны, власть эта, нужно отдать ей справедливость,
не упускала случая показать, что она всецело стоит на
стороне капиталистов. <...>
Неудачно для хозяев кончились столкновения их с
«рабочими руками» на табачных фабриках Мичри и
бр[атьев] Шапшал. Эти столкновения интересны тем, что
на названных фабриках работали исключительно жен¬
щины.
24 сентября в мастерских табачной фабрики Мичри
появилось объявление, гласившее, что папиросницы, по¬
лучавшие 65 коп. за 1000 штук папирос первого сорта,
впредь будут получать 55 коп.; а за 1000 штук папирос
второго сорта вместо прежних 55 к. будет платиться
45 к. Это понижение платы мотивировалось плохим сбы¬
том товара. Мастерицы, как называют себя работницы,
сорвали это объявление и пошли в контору для объяс¬
нений. Там они сказали приказчику, что не согласны ра¬
ботать за уменьшенную плату, и просили принять от
них палочки и машинки для делания папирос. Тот об¬
ругал их непечатной брапыо. Его грубость окончательно
взорвала «мастериц»: палочки, машинки и даже ска¬
мейки полетели в окна; приказчик струсил и послал за
хозяином. Г. Мичри не заставил долго себя ждагь. Он
немедленно явился на фабрику, и ласковая речь его, а
больше всего обещания уступки успокоили толпу, со¬
стоявшую приблизительно из сотни женщин. Попытка
понизить и без того невысокую плату окончилась пол¬
ной неудачей. Через два дня такая же история повтори¬
лась на фабрике бр[атьев] Шапшал на Песках. Там
приказчик вывесил следующее объявление:
299

Мастерицам табачной фабрики Шаишал
Сим объявляю, что, по случаю остановки
сбыта товара, я сбавляю с каждой 1000 папи¬
рос по 10 к,
Шап шал.
Мастерицы, здесь уже в числе 200, немедленно сор¬
вали это объявление и на его месте вывесили новое:
Хозяину табачной фабрики Шапшал
Мы, мастерицы вашей фабрики, объявля¬
ем, что не согласны на сбавку, потому что и
так от нашего заработка не можем порядочно
одеться.
Мастерицы вашей фабрики.
Приказчик собрал мастериц и потребовал, чтобы
они указали писавшую объявление. Они ответили, что
это излишне, так как объявление писано от имени их
всех, и стали уходить. Приказчик поспешил послать за
хозяином. После напрасных попыток убедить мастериц
работать за пониженную плату г. Шаишал вынужден
был уступить подобно г. Мичри.
В следующем, 1879 году стачечная зараза охватила
несколько фабрик одновременно. Обнаружилась она
прежде всего на знакомой уже читателям Новой бума-
гопрядильие.
С тяжелым сердцем уступив полицейскому насилию,
рабочие Новой бумагопрядильни говорили нам, что они
покоряются не надолго и при первом же удобном слу¬
чае опять забастуют. По правде сказать, мы не верили
им, видя в их словах не более как желание утешить се¬
бя и нас в испытанной неудаче. Но мы ошибались. Уже
в ноябре 1878 года полиция имела много хлопот с не¬
угомонной бумагопрядильней. Восьмого ноября (Ми¬
хайлов день) тамошние рабочие не явились на фабрику,
мотивируя это тем, что, дескать,— праздник, работать
грех. Но на других фабриках работа шла своим чере¬
дом, и управляющий бумагопрядильни вздумал навер¬
стать потерянное время удлинением рабочего дня с
13 часов, как было до тех пор (от 5 час. утра до 8 ч.
вечера, с вычетом 2 ч. на еду), до 1374 и продолжать
работу при этом условии до тех пор, пока из маленьких
кусочков времени не составится полный день. Два дня
работа шла до 874 ч., возбуждая сильное неудовольст-
300

вис рабочих. На третий день кому-то пришло в голову
завернуть главный газопроводный кран в 8 часов. Как
только эта мысль была приведена в исполнение, рабо¬
чие густой толпой повалили с фабрики, причем разби¬
ли несколько стекол и испортили 9 основ. Верный друг
«отечественной промышленности», полиции не могла во¬
время явиться для восстановления «порядка», но зато
на следующее утро на фабрику явилась целая орда ох¬
ранителей, и в течение нескольких дней работа проис¬
ходила в их благодетельном присутствии, хотя уже ие
до 874, а только до 8 часов. Началось следствие: кто
потушил газ? Кто мог потушить? Человек 7 рабочих
таскали в участок. Пристав горячился и кричал, что
«ушлет их в Архангельскую губернию». Однако это не
помогло. Рабочие отвечали, что ничего не знают. Одна
женщина, работавшая недалеко от крапа, показала на
допросе, что кран завернул какой-то рабочий, лицо ко¬
торого было закрыто передником. Кто был этот рабо¬
чий,— осталось неизвестным; дело пришлось передать
«суду и воле божией». С тех пор полиция стала зор!<о
следить за рабочими.
15 января следующего года рабочие бумагопрядпль-
ни, по обыкновению, пришли па фабрику рано утром.
Несколько часов прошло обычным порядком; но перед
обедом в ткацкое отделение явился главный мастер и
вывесил объявление, приглашавшее 44 ткачей к расче¬
ту. На вопрос — за что такая немилость? — мастер отве¬
тил, что эти 44 человека выбрасываются на улицу за
свое «бунтовство» и что впредь все неблагонадежные
будут прогоняемы. Заявил он также, что вообще адми¬
нистрация фабрики, ввиду постоянных бунтов, думает
заменить ткачей-мужчин женщинами и детьми. Речь
его была прервана взрывом негодования. Объявление
было изорвано в клочки, сам оратор должен был рети¬
роваться. Ткачи высыпали на улицу и разбрелись по
домам обедать. После обеда они собрались перед во¬
ротами фабрики густой толпой, через которую не про¬
шел ни один из тех, кто еще колебался пристать к стач¬
ке. Директор поспешил известить полицию о новом
«бунте». Около фабрики забегали «фискалы», показа¬
лись околоточные в полной форме, с револьверами на
боку; их сопровождали десятки городовых. Но полиция
пока еще не обнаруживала большой стремительности,
вероятно, потому, что не получила еще надлежащих на¬
ставлений свыше.
301

К вечеру того же дня ткачи решили кроме отмены
распоряжения об изгнании бунтовщиков трсбонать так¬
же: 1) повышения заработной платы —5 к. па кусок
ткани; 2) сокращения рабочего дня на 2!/о часа; 3) от¬
мены некоторых штрафов; 4) изгнания нескольких не¬
навистных им мастеров и подмастерьев; 5) присутствия
выборных от рабочих при приеме сдаваемой ими ткани
и, наконец, 6) выдачи им платы «за все время стачки,
как будто работа и ие прекращалась». Требования эти
были немедленно записаны и, если не ошибаюсь, отпе¬
чатаны в тайной типографии «Земли и воли»25.
Слухи о стачке на Новой бумагопрядильне быстро
распространились между фабричными, и на следующий
день на Обводный канал явилось 40 выборных от тка¬
чей фабрики Шау (Шавы, как произносили рабочие)
за Нарвской заставой. «Шавинские» также решились
забастовать и предлагали «новоканавцам»18 вырабо¬
тать общие требования. Правда, полного тождества в
требованиях стачечников этих двух фабрик быть не мо¬
гло, так как порядки, практиковавшиеся г. Шау, значи¬
тельно отличались от порядков, существовавших на бу-
магопрядильне. У «Шавы» работа шла безостановочно
день и ночь, причем рабочие разделялись на две сме¬
ны: одни сутки одна смена работала 16 часов, а дру¬
гая 8, следующие — наоборот. Трудолюбивый фабри¬
кант ие прекращал работы даже вечером накануне
праздников:	она приостанавливалась только в 6 ч.
праздничного утра. Г. Шау заботился также и о продо¬
вольствии рабочих: у него была мелочная лавка, в ко¬
торой они обязаны были покупать продукты. Читатель
легко может представить себе, как выгодно это было
для заботливого капиталиста. Иногда, придя за получ¬
кой в контору, рабочий узнавал, что весь его заработок
ушел на уплату по его забору в хозяйской лавке.
С одобрения «новоканавцев» «шавинские» рабочие
представили своему хозяину следующие требования:
1)	Чтобы на каждый вытканный кусок прибавили
платы по 5 коп.
2)	Чтобы прогульные дни не считались, если сам хо¬
зяин виноват в прогуле.
3)	Чтобы основы выдавали хорошие и чтобы мате¬
риал выдавался при наших выборных.
4)	Чтобы товар не браковали зря; чтобы за этим то¬
же следили наши выборные.
48 Рабочие называли иногда Обводный канал Новой канавой,
302

Ь) Чтобы не штрафовали за поло\ инструментов, за
отсутствие из фабрики по болезни и надобности.
6)	Чтобы за харчи платить не в конторе, как теперь,
а в лавке, по получке денег на руки.
7)	Чтобы на больницу платилось не по 1У4 коп. с
рубля, а по 10 коп. в месяц.
8)	Чтобы за кипяток* на фабрике рабочие не пла¬
тили.
9)	Чтобы утром давалось время с 8^2 до 9 ч. на зав¬
трак.
10)	Чтобы накануне праздников работа кончалась
в 8 ч. вечера.
11)	Чтобы газовые горелки расположить, как лучше
для работы; мы сами укажем место для них; а то те¬
перь в иных местах вовсе свету нет.
12)	Чтобы прогнать с фабрики подмастерьев: Ники¬
фора Арсентьева и Нефеда Ефимова, Николая Волкова
и шпульнпка Кирилла Симонова. Нам от них житья
нет! и мы с ними не хотим работать.
13)	За время стачки денег с нас не вычитать, пото¬
му что мы не работаем не по своей вине, а по упорству
хозяев.
14)	Чтобы никого из нас не брали в полицию за то,
что не работаем, а тех, что теперь забрали, пусть вы¬
пустят **.
Предъявленное фабриканту последнее (14) требова¬
ние с формальной точки зрения может показаться бес¬
смыслицей. Но в действительности оно имело большей
практический смысл, так как аресты рабочих происхо¬
дили по настоянию и нередко по личному указанию фаб¬
рикантов. Стачечники нашли полезным предупредить
г. Шау, что даже в случае исполнения всех остальных
требований они не станут работать, пока не прекратят¬
ся аресты и не будут освобождены арестованные.
На сходке представителей от обеих фабрик были,
между прочим, обдуманы меры для поддержания бед¬
нейших из стачечников. Таких, естественно, должно бы¬
ло оказаться более у «Шавы», который грозился немед¬
ленно прекратить выдачу рабочим припасов из своей
лавки. Решено было первые сборы предоставить в рас¬
*	Для чаю.
** Подробности об этих и некоторых предыдущих стачках
заимствованы мною из 3 и 4 № «Земли и воли», где они были опи¬
саны мною же на основаниях сведений, своевременно собранных
на месте,
303

поряжение его рабочих. Сборы же предполагалось де¬
лать на всех фабриках и заводах. В этом смысле были
напечатаны (разумеется, в тайной типографии) воззва¬
ния ко всем петербургским рабочим 26. Надежда на пх
помощь не была напрасной: сборы делались почти пов¬
семестно, и возбуждение рабочих во время этих сборов
было подчас так велико, что грозило перейти, а местами
и переходило, в забастовку.
На фабрике Мальцева (на Выборгской стороне) раз¬
бросаны были воззвания стачечников. По этому поводу
полиция арестовала рабочего, заподозренного в их раз¬
брасывании; его товарищи заволновались. Пошли толки
о том, чтобы последовать примеру «новоканавцев», по
хозяин ласковым обращением и обещанием разных благ
в будущем восстановил спокойствие. Г. Чешеру (его
фабрика тоже была на Выборгской стороне) не удалось
отделаться одними обещаниями: он вынужден был при¬
бавить по 3 к. на каждый кусок ткани. Волновались ра¬
бочие и на Охте. Так заразительно подействовал пример.
А тем временем полиция и фискалы делали свое дело.
Уже в ночь с 16 на 17-е число произведено было не¬
сколько арестов. Арестовано было 6 человек из рабочих
Шау, 20 человек с Н[овой] бумагопрядильни, один сле¬
сарь на Лиговке и т. д. Аресты еще более усилили раз¬
дражение рабочих. До 17-го числа только ткачи участ¬
вовали в стачке на Н[овой] бумагопрядильне. С того же
числа к ней пристали и прядильщики; фабрика совсем
остановилась. О подаче каких бы то ни было «проше¬
ний» теперь уже никто не думал. «Новоканавцы» только
смеялись, когда мы напоминали им об их прошлогоднем
хождении к наследнику: «То-то дураки-то были!» — гово¬
рили они. На фабрику Шау в качестве миротворца явил¬
ся некий «полковник». Рабочие подали ему письменное
изложение своих требований и категорически заявили,
что на меньшем не помирятся.
— Согласны вы на эти требования?— спросил пол¬
ковник хозяина.
Тот, разумеется, ответил отрицательно.
—	Ну так чего же вы, такие-сякие, хотите? — зарычал
на рабочих миротворец,— да я вас!., и т. д. и т. д.— по¬
лились обычные в таких случаях словеса «кротости и
увещания», т. е. брань, украшенная непечатными слова¬
ми...— У меня,— закричал храбрый воин,— сейчас двад¬
цать пять тысяч солдат под ружьем, попробуйте только
бунтовать!
304

—	Больно уж много ты, ваше благородие, войска-то
для нас наготовил-то,— насмешливо заметили ра¬
бочие,— нас всего-то здесь триста человек и с бабами,
и с ребятишками, а мужиков-то не будет больше сотни.
Полковник понял, что зарапортовался, и прикусил
язык, приказав, для поддержания своего авторитета,
схватить одного из остряков, но толпа окружила эту
жертву полковничьего смущения и отстояла ее от поли¬
цейских покушений. Так и уехал ни с чем воинственный
миротворец. Не желая обращаться к властям ни с каки¬
ми прошениями,, стачечники предъявили им теперь очень
настойчивые требования. Так, например, рабочие Н. бу-
магопрядильни решились требовать освобождения своих
товарищей, арестованных иочыо с 16-го на 17 января.
18-го числа часов около десяти утра толпа около 200
ч[еловек] собралась недалеко от здания фабрики. Здесь
было прочитано и одобрено следующее заявление:
«Мы, рабочие Новой бумагопрядильни, сим заявляем,
что не пойдем на работу, пока не будут уважены все на¬
ши заявленные хозяину требования. Что же касается по¬
лиции, то мы отказываемся от всякого вмешательства
с ее стороны для примирения нас с хозяином, пока не
будут освобождены наши товарищи, люди, за которыми
мы не знаем ничего худого. Если их обвиняют в чем-ли¬
бо, пусть судят у мирового, причем мы все будем свиде¬
телями их невинности. Теперь же их арестовали и дер¬
жат без суда и следствия, что противно даже существу¬
ющим законам».
Когда читалось это заявление, подошел околоточный;
он предложил рабочим пойти к участку для объяснения
с приставом, но они предпочли переговорить с градона¬
чальником. Путь их к дому градоначальника лежал че¬
рез Загородный проспект. На нем есть или, по крайней
мере, был дом «мещанской гильдии» с проходным дво¬
ром. Едва рабочие прошли через этот двор и вышли на
Фонтанку, их атаковали жандармы с приставом Бочар-
ским во главе, тем самым приставом, который только
что приглашал стачечников прийти к нему для объясне¬
ний. По всей вероятности, полиция, еще накануне узнав¬
ши о намерении рабочих добиваться освобождения за¬
ключенных, заранее приготовилась к отпору, и передан¬
ное околоточным приглашение пристава было простой
ловушкой. Видя, что не удастся заманить рабочих в уча¬
сток, г. Бочарский пустился преследовать их, как фараон
убегавших из Египта евреев.
12 Зак № 360
305

Произошла свалка. Жандармы мяли лошадьми ра¬
бочих, рабочие защищались, как умели. У некоторых
оказались кистени, а знакомый уже читателю Иван,
опять принимавший горячее участие в стачке, вытащил
даже кинжал и ранил им лошадь наскакавшего на него
жандарма. Но силы были слишком неравны, нападение
было слишком неожиданно. Жандармы победили. К сча¬
стью для рабочих, упомянутый проходной двор обеспе¬
чил им довольно безопасное, хотя и беспорядочное от¬
ступление.
Со времени этой битвы полиция удесятерила свою
энергию. Начались беспрерывные аресты. Нескольких
так называемых зачинщиков выслали на родину, дру¬
гих— в северные губернии. Рабочих били и даже граби¬
ли *. Лавочникам полиция прямо запретила давать ста¬
чечникам в долг продукты. Зараженные стачкой мест¬
ности были буквально наводнены «силищей жандарм¬
скою». Через несколько дней упорного сопротивления
рабочие сдались, получив некоторые ничтожные ус¬
тупки 27,
Эта новая неудача изменила настроение бывших
стачечников разве только в смысле еще большего озлоб¬
ления против всяческого начальства и еще большего со¬
чувствия к революционерам. Рабочая среда вообще все
более привыкала смотреть на революционеров, как на
своих естественных друзей и союзников, а на тайную
«Землевольческую» типографию, как на орудие гласно¬
сти, всецело предназначенное к их услугам. Такой
взгляд укреплялся даже в тех уголках Петербурга, куда
не проникала революционная пропаганда.
Однажды мне, как члену редакции «Земли и воли»,
передали конверт с надписью: «Господину редактору
Я нашел в нем две четвертушки серой бумаги. «Господин
редактор,— написано было на одной четвертушке,— по¬
жалуйста, напечатайте наше воззвание и, если нужно,
будьте так добры, поправьте». На другой иаппсано
было воззвание: «Голос рабочего народа, работающих и
страдающих у подлеца Максвеля»2*. В воззвании говори¬
лось, что рабочие фабрики Максвеля, доведенные до
крайности хозяйскими притеснениями, видят себя выну¬
жденными прибегнуть к стачке и, сообщая об этом ос¬
*	Один из стачечников проходил недалеко от Н[овой] бумаго-
прядильни, играя на гармонике. На него бросился жандарм и вы¬
хватил гармонику. Рабочий отправился жаловаться на этот «днев¬
ной грабеж» в участок. Его выругали, а гармоники не возвратили,
306

тальным петербургским рабочим, просят их поддержки.
Текста воззвания я на память, разумеется, восстановить
не могу. Помню только одну фразу из середины: «Мы
работаем, стараемся, а он свенья не доволин нами», да
заключительные слова: «Будем же твердо стоять каж-
дый за всех и все за каждого». Зато я хорошо помню
общее впечатление, произведенное воззванием на меня и
на моих товарищей по редакции. Мы положительно при¬
шли в восторг. Столько свежего чувства, столько просто¬
ты и непосредственности, столько трогательной неуме¬
лости и вместе с тем столько неотразимой убедительно¬
сти было в этой далеко не грамотной прокламации, что
мы сочли непозволительным делать в ней какие-нибудь
существенные изменения и ограничились исправлением
грамматических ошибок. Едва ли не на следующий день
воззвание было отпечатано и передано авторам.
Вот что узнал я о причине неудовольствия максве-
левских фабричных.
Низкая плата, непомерно длинный рабочий день,
штрафы и придирки мастеров и подмастерьев — все это,
разумеется, имело место на фабрике г. Максвеля, как и
на других фабриках. Но этот находчивый предпринима¬
тель внес, кроме того, еще одну особенность в практику¬
емый им способ эксплуатации рабочей силы. Около сво¬
ей фабрики (за Невской заставой) он выстроил большой
дом для помещения своих рабочих. Другими словами, к
выгодному ремеслу фабриканта он решил присоединить
тоже ие безвыгодное ремесло домовладельца. Надо от¬
дать ему справедливость, дом его был построен очень
хорошо, жить в нем было бы очень удобно,— несравнен¬
но удобнее, чем в тех грязных домах без воздуха и све¬
та, где ютились его рабочие. Беда заключалась лишь в
том, что назначенные г. Максвелем квартирные цены
были сравнительно очень высоки и уж, во всяком случае,
не по средствам фабричных рабочих. Вот почему те и
не хотели селиться в его фаланстере. С своей стороны,
просвещенный капиталист так твердо решился облагоде¬
тельствовать свои «рабочие руки», что не отступал даже
перед очень крутыми мерами. Он грозил немедленно
прогнать с фабрики всех консерваторов, отказывающих¬
ся жить в его доме. Отсюда — раздражение рабочих,
решившихся стачкой положить конец оздоровительному
упорству г. Максвеля. Совершенно без всяких «посто¬
ронних внушений» и помимо всякого влияния затронутых
революционной пропагандой «бунтовщиков» — таких пе
307

было на их фабрике — они выработали план действий,
а для исполнения его сочли необходимым обратиться за
помощью к рабочему населению Петербурга и к револю¬
ционному обществу «Земля и воля». Нечего и говорить,
что воззвание было написано ими самими, но следует
прибавить, что мысль о нем подана была им примером
«шавипских» и «новоканавских» рабочих, которые, как
я уже сказал, во время своей стачки обращались с воз¬
званием «к рабочим всех петербургских фабрик и заво¬
дов». Вероятно, это последнее воззвание тогда же попа¬
ло на фабрику Максвеля, очень вероятно также, что
максвелевские рабочие не отказались поддержать «но¬
воканавских» и «шавинских» стачечников своими тру¬
довыми грошами и теперь были уверены, что и им не
откажут в такой же поддержке. Заключительные слова
«голоса рабочего народа, работающих и страдающих у
подлеца Максвеля» были целиком заимствованы из од¬
ного воззвания, напечатанного по поводу второй стачки
на Обводном канале. Эти слова: «будем же твердо сто¬
ять каждый за всех и все за каждого» — как видно, хо¬
рошо выразили тогдашнее настроение петербургских ра¬
бочих, потому что после неизменно повторялись ими во
всевозможных случаях их борьбы с полицией и пред¬
принимателями.
Вообще в то время рабочее движение росло с небы¬
валой быстротой. Любопытно видеть, как отражалось
это явление в тогдашней революционной литературе.
Передовая статья № 4 «Земли и воли», вышедшего
в свет 20 февраля 1879 г., целиком посвящена была воп¬
росу о роли городских рабочих «в боевой народно-рево¬
люционной организации». «Волнения фабричного насе¬
ления,— говорится в этой статье, — постоянно усилива¬
ющиеся и составляющие теперь злобу дня, заставляют
нас раньше, чем мы рассчитывали, коснуться той роли,
которая должна принадлежать нашим городским рабо¬
чим в этой организации. Вопрос о городском рабочем
принадлежит к числу тех, которые, можно сказать, са¬
мою жизныо, самостоятельно выдвигаются вперед, па
подобающее им место, вопреки априорным теоретичес¬
ким решениям революционных деятелей» *. Чрезвычайно
характерно это невзначай вырвавшееся у народника при¬
знание. Рабочий вопрос действительно самою жизныо
выдвинулся вперед, наперекор народнической догматике.
*	Курсив мой.
308

Неудивительно, чю разрешить его с помощью этой дог¬
матики было совершенно невозможно. Народническая
интеллигенция могла лишь, подобно автору указанной
статьи, рекомендовать рабочим-социалистам «агитацию»,
«агитацию», «агитацию» и «агитацию», да упрекать их в
том, что они, будто бы забывая об этой агитации, слу¬
шают «чтения о каменном периоде или о планетах не¬
бесных». К началу 1879 года рабочее движение переросло
народническое учение на целую голову. Ввиду этого не¬
удивительно, что наиболее развитая часть петербургских
рабочих, вошедшая в основанный около того времени
«Северно-русский рабочий союз», в своих политических
взглядах и стремлениях значительно разошлась с бунга-
рями-народниками.
IV
«Северно-русский рабочий союз» естественным обра¬
зом возник из того ядра петербургской рабочей органи¬
зации, которое, как я говорил выше, составилось из
«старых», испытанных революционеров-рабочих. Фор¬
мальное основание союза относится, насколько могу
припомнить, к концу 1879 года29. Уже с первых недель
своего существования он насчитывал ие менее 200 чле¬
нов, а вокруг него группировалось, по крайней мере,
столько же рабочих, сочувствующих, но еще не посвя¬
щенных в организационную тайну. Большинство членов
его принадлежало к числу «заводских». В каждом зна¬
чительном рабочем квартале Петербурга были особые
кружки, составлявшие местную ветвь союза. Каждая
ветвь имела свою кассу и свою «конспиративную» квар¬
тиру. Для заведования ее делами выбирался небольшой
комитет. Члены местного комитета были в то же время
членами Центрального кружка, который собирался че¬
рез известные промежутки времени по общим делам со¬
юза. В распоряжении Центрального кружка находилась
особая касса, а также союзная библиотека. Централь¬
ная касса, как и местные кассы, пополнялась членскими
взносами. Около времени второй стачки на Новой бума-
гопрядильне в ней было рублей 150—200. Эта «свобод¬
ная наличность», как выразился бы русский министр
финансов, вся ушла на поддержку стачечников, но чле¬
ны союза исправно делали свои взносы, и потому пу¬
стою касса его никогда ие оставалась. Что касается
библиотеки, то ею особенно дорожил и гордился союз.
И действительно, она была самым ценным его достоя¬
309

нием. Составилась она частью из купленных рабочими,
а больше из пожертвованных интеллигенцией книг. Со¬
бирались эти книги в течение целого года и собирались
так старательно, что едва ли хоть один гражданин «ин¬
теллигентной» республики Петрополя избежал неожи¬
данного книжного налога. Много хламу подарила рабо¬
чим интеллигенция, но подарила не один хлам. По по¬
словице «с миру по нитке — голому рубаха», у союза
образовался большой запас книг по различным отрас¬
лям знания. Число книг было так велико, что нельзя
было хранить их в одной рабочей квартире. Вследствие
этого библиотека была подразделена на несколько ча¬
стей и развезена по различным рабочим кварталам.
Каждый квартал имел своего библиотекаря, у которого
был полный список всех принадлежавших союзу книг.
Если кто-нибудь из членов местной ветви выбирал по
этому списку такое сочинение, которого не было в биб¬
лиотеке данного квартала, то библиотекарь представлял
заявленное требование очередному собранию Централь¬
ного кружка, и книга доставлялась из другого квартала.
Благодаря такой постановке дела полиции все же не так
легко было открыть существование библиотеки и «на¬
крыть» ее обладателей. Пользовались книгами, через
посредство знакомых членов, и не принадлежавшие к
союзу рабочие, но о существовании библиотеки, разу¬
меется, не знали.
Практика скоро обнаружила главнейший недостаток
новой организации. Союз, как целое, мог действовать
только по решению Центрального кружка, собиравше¬
гося раза два в неделю. Занятые работой и живущие в
различных частях города, а иногда и за городом, члены
Центрального кружка не могли встречаться чаще. По
в промежуток времени между двумя его собраниями
могли совершиться события, требовавшие немедленного
действия со стороны союза. Как поступить в таком слу¬
чае, устав не говорил. Когда началась вторая стачка на
Новой бумагопрядильне, до очередного собрания Цент¬
рального кружка оставалось два дня. Халтурин, тотчас
узнавший о ней, очутился в очень затруднительном по¬
ложении: стачка легко могла быть подавлена полицией
еще до очередного собрания; а между тем, чтобы обе¬
гать всех членов Центрального кружка и созвать их на
чрезвычайное собрание (известно, что к почте русские
революционеры, по понятной причине, прибегают очень
неохотно), надо было тоже не менее двух дней. Замед¬
310

ление во всяком случае было неизбежно, и Халтурину
пришлось на первое время ограничиться личными сно¬
шениями с стачечниками. Придать организации союза
большую подвижность можно было лишь избранием
особого распорядительного комитета, состоящего из не¬
большого числа лиц и имеющего право в важных слу¬
чаях действовать по собственному усмотрению, не дожи¬
даясь очередного собрания. К этой мысли, кажется, и
пришли потом члены союза.
Возникновению союза нельзя было не радоваться
даже с нашей тогдашней, народнической, точки зрения.
Но программа его причинила нам немалое огорчение. В
ней — о, ужас! — прямо было сказано, что рабочие счи¬
тают завоевание политической свободы необходимым
условием дальнейших успехов своего движения. Мы,
презиравшие «буржуазную» свободу и считавшие ее
опасной ловушкой, оказались в положении курицы, вы¬
сидевшей утят. В особой заметке, посвященной обзору
новой программы, редакция «Земли и воли» мягко, но
решительно высказалась против неприятной ей рабочей
ереси. В заметке повторены были те доводы, которые
обыкновенно выставлялись народниками и бакунистами
против «политики». Но членам союза такие доводы уже
перестали казаться убедительными. В ответ на заметку
они прислали длинное письмо в редакцию, в котором
говорили, что решительно не видят, как может успешно
идти рабочее движение при отсутствии политической
свободы и каким образом для рабочих может быть не¬
выгодно приобретение ими политических прав*. Тяжело
было народникам слышать от рабочих — и каких рабо¬
чих! — члены союза составляли сливки революционного
рабочего Петербурга — столь «буржуазные» рассужде¬
ния. Но еще тяжелее поразило их почудившееся им в
письме презрение союза к крестьянству. Дело в том, что,
защищая свое требование политической свободы, авторы
письма сказали между прочим, что ведь они, рабочие,
не Сысойкиъо. Это выражение истолковано было рево¬
люционной интеллигенцией в смысле кичливого презре¬
ния к крестьянству. Но правильно ли было подобное
истолкование? Конечно, нет. Слова — «мы не Сысойки»
*	К сожалению, у меня нет № 5 '<3емли и воли», в котором
появилось письмо рабочих, и окончания 4-го №, содержащего
вышеупомянутую заметку редакции. Поэтому я указываю только на
общий смысл поднявшейся полемики, который я очень хорошо
помню.
311

свидетельствовали только о том, что русские рабочие
уже тогда стояли бесконечно выше того «простонародья»,
на которое ссылались все социалисты — противники по¬
литической свободы. С давних пор наши социалисты
«из интеллигенции» утверждали, что как у нас в Рос¬
сии, так и за границей, «простонародью» не нужно сво¬
боды печати, потому что книг и газет оно не читает и,
следовательно, цензурным уставом не интересуется; что
ему не нужно политических прав, потому что, задавлен¬
ное бедностью, оно политической жизнью своей страны
не интересуется; что его интересы затрагиваются только
экономическими порядками, политические же формы для
него безразличны и т. п., и т. п. Так рассуждал иногда
еще Чернышевский31, и так же рассуждали мы, когда
предостерегали рабочих от увлечения политикой. Но
развитому рабочему очень трудно было согласиться с
нами. «Как же это так? Простому человеку не нужно
свободы печати, потому что он ничего не читает; не нуж¬
но политических прав, потому что он не интересуется
борьбою политических партий! Что же хорошего в про¬
стом человеке, отличающемся подобными отрицательны¬
ми свойствами? Ведь это дикарь Сысойка! И ведь пока
простонародье будет состоять из дикарей Сысоек, социа¬
лизм останется несбыточной мечтою! Простонародье
должно читать, а потому оно должно добиваться сво¬
боды печати; оно должно интересоваться политическими
делами своей страны, а потому оно должно добиваться
политических прав; оно должно иметь свои союзы и со¬
брания, а потому оно должно добиваться свободы сою¬
зов и собраний. И не только должно. Оно отчасти уже
читает книги, уже чувствует потребность в союзах и со¬
браниях, уже стремится выступить на политическую аре¬
ну. Оно уже переросло дикарей Сысоек. Мы, рабочие,
уже не таковы, каким воображают народ его интелли¬
гентные доброжелатели. Доказательством этому служит
наше собственное движение. Но все это только начало.
Если мы хотим идти вперед, нам непременно нужно
сбить заграждающие наш путь полицейские рогатки!»
Вот смысл ответного письма союза, и в особенности
слов «мы не Сысойки». Может быть, авторы письма пе
вполне выяснили его себе тогда со всех сторон; может
быть, Сысоек они упомянули не затем, чтобы одним мет¬
ким словом характеризовать тот идеальный «народ», ко¬
торого бунтари готовы были противопоставлять будто
бы зараженному буржуазным духом петербургскому
312

пролетариату. Но характеристика все-таки была дана,
хотя бы и не преднамеренно. Северно-русский рабочий
союз сознавал, что он состоит не из Сысоек. И именно
это сознание свидетельствовало об его политической
зрелости.
Как бы там ни было, будущий историк революцион¬
ного движения в России должен будет отметить тот
факт, что в семидесятых годах требование политической
свободы явилось в рабочей программе раньше, чем в
программах революционной интеллигенции. Это требова¬
ние сближало Северно-русский рабочий союз с западно¬
европейскими рабочими партиями, придавало ему соци-
ал-демократическую окраску. Говорю — окраску, потому
что вполне социал-демократической программу союза
признать было бы невозможно. В нее вошла немалая до¬
за народничества. Этой прилипчивой болезни трудно
было избежать в России, да притом авторы программы,
разойдясь с нами по коренному вопросу о политической
свободе, не чужды были, кажется, желания позолотить
пилюлю, порадовав нас целой кучей народнических тре¬
бований.
Напечатанная в виде отдельного листка программа
союза не была, к сожалению, перепечатана ни в одном
революционном издании. Найти ее теперь можно было бы
только в архивах покойного Третьего отделения32. <...>
Известие об основании союза радостно встречено бы¬
ло рабочими всюду, куда оно проникло. Варшавские ра¬
бочие приветствовали петербургскую организацию адре¬
сом, в котором говорили, что пролетариат должен быть
выше национальной вражды и преследовать общечелове¬
ческие цели. Союз отвечал им в том же духе, выражал
надежду на скорую победу над общими врагами и заяв¬
лял, что не отделяет своего дела от дела рабочих всего
мира. Это был едва ли не первый пример дружеских
сношений русских рабочих с польскими.
Союз не думал ограничивать поле своей деятельно¬
сти одним Петербургом. Самое название его (Северно-
русский союз) принято было лишь на время, лишь до
тех пор, пока не пристанут к нему рабочие провинциаль¬
ных городов. Идеалом вожаков союза была единая и
стройная всероссийская рабочая организация.

О. В. Аптекман
ОБЩЕСТВО «ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ» 70-х гг.
ГЛАВА IX
евраль 1876 года я пробыл в Мокша¬
нах 1 в ожидании дальнейших рас¬
поряжений управы. Досуга у меня
было достаточно. Досуг же распола-
гает к размышлению. Я оглянулся
назад. Я прожил год с лишком в Муратовке. Что же я
успел? Вопрос этот, правда, и раньше приходил мне в
голову, но за усиленной работой он не вставал предо
мною с такой выпуклостью, как теперь на досуге. Что
же я успел? — застрял гвоздем в моей голове этот на¬
зойливый вопрос.
Я познакомился с народом, с народною средою.
Это — несомненный большой плюс в моей работе.
Это — первый шаг, без которого дальнейшая моя ра¬
бота была бы невозможна. Но что я успел в смыс¬
ле распространения социалистических идей в народе?
Я стал перебирать в моей памяти впечатления послед¬
него года моей пропагандистской работы в народе. Я
увидел, как мало-помалу почти незаметно для меня
самого пропаганда социализма в массе стала отодви¬
гаться на задний план и как, наоборот, насущные зло¬
бодневные вопросы крестьянства выдвигались все более
и более на авансцену. Я стал припоминать, как холод¬
но относился народ к социализму и, наоборот, с какой
горячностью и страстностью дебатировались те вопросы,
которые касались его неотложных нужд и потребностей,
которые не выходили из обычного круга его представле¬
ний и понятий о лучшей крестьянской жизни, о лучшей
доле. Завеса стала спадать с моих глаз.
314

Если не считать единичных успешных случаев пропа¬
ганды, то в общем результат ее, пропаганды, в народе
почти неуловим. Единственное, что можно сказать с не¬
которой уверенностью, это то, что пропаганда в значи¬
тельной мере обострила в народе то брожение умов, ко¬
торое еще раньше, вследствие других влияний, началось
в нем. Масса слухов и толков о переделе земли и разных
других переменах, имеющих в виду интерес народа, ста¬
ли распространяться в его среде с большим еще упор¬
ством, чем прежде. Конечно, влияние это неуловимо,
нельзя его ни измерить, ни вычислить, но оно несомнен¬
но было.
Само собою, что этого было недостаточно для нас.
Для меня стало ясно, что на пропаганде социализма
в народе мы далеко не уедем, что буду ли я один рабо¬
тать, или нас будет работать десятки, сотни и тысячи
пропагандистов, — все равно, мы сим не победим наро¬
да, с места не сдвинем его... Наша неудача лежит не в
нас самих, не в нашем умении и невыдержанности, т. е.
не в индивидуальных наших качествах. Наоборот, между
нами были пропагандисты талантливые, умные, и произ¬
водили они впечатление несомненно глубокое. Но что
говорили пропагандисты народу? Какие их речи прихо¬
дились ему больше по душе и раскрывали ее, душу-то
народную?
Не социализм и не анархия, конечно, а самые живо¬
трепещущие вопросы его повседневной серой жизни: без-
земелие и тягота податей были всегдашними предмета¬
ми постоянных и нередко задушевных бесед. Здесь про¬
пагандист был неуязвим: знание, которым он обладал,
давало ему возможность обобщить данные частные фак¬
ты и осветить их более ясным светом.
И чем талантливее был пропагандист, чем ярче бы¬
ла его речь и остроумнее его сопоставления, тем более
он овладевал вниманием слушателей. Но стоило только
тому же пропагандисту перейти на почву социализма,
как все совершенно изменялось.
Не то чтобы его не хотели слушать («Пошто не по-
слухать?»), — а слушали, как обыкновенно слушают за¬
нятную сказку: «Не любо не слушай, а лгать — не ме¬
шай!» Пропагандисты тогда же почувствовали, что тут
кроется что-то неладное, но торопливость, с какой велась
пропаганда, не позволяла вдуматься в глубокое значе¬
ние этого факта, проанализировать его с необходимою
серьезностью2.
315

Так писал я о нашей пропагандистской деятельности
в народе еще в 1883 году в Якутской области: эти стро¬
ки я занес тогда в «неизданные мои воспоминания». К
этим словам мне теперь ничего не остается прибавить.
Скажу только, что, когда прошел первый порыв возму¬
тившегося против неудачного нашего похода в народ чув¬
ства, — наступила пора раздумья, пора действительного
анализа нашего прошлого «с необходимою серьез¬
ностью». Это было в начале 1876 года.
Стало ясно, что пропаганда социализма в полном его
объеме не может при теперешнем развитии народа иметь
успеха; что необходимо считаться как с имеющимися
уже в народе живыми стремлениями его, так и с заве¬
щанными ему его прошедшею историею взглядами и по¬
нятиями; что, далее, соответственно с этим надо изме¬
нить и нашу теорию, и нашу практику.
Дело шло, таким образом, если не о радикальном
перевороте в революционных воззрениях молодежи, но
во всяком разе о решительном повороте фронта, если
можно так выразиться. <...>
В то время, когда я готовился уже к отъезду на но¬
вый медицинский пункт, ко мне неожиданно из Сим¬
бирской губ[ернии] приехал Александр Хотинский. Я
очень обрадовался приезду моего товарища детства.
Мы не виделись больше года. Что он успел? к каким
выводам он пришел? Я мельком взглянул на Хотинско-
го и был поражен его внешностью: он точно постарел
на много лет. Он не был удручен, но он был сильно оза¬
бочен. Очевидно, он много пережил и передумал за это
время. Я очень дорожил мнением моего положительно¬
го, серьезного, вдумчивого и сосредоточенного друга.
После горячих приветствий и обычно следовавших за
ними бессвязных вопросов и расспросов мы наконец
уселись за самоваром и повели разговор спокойно, по¬
ложительно. Было о чем говорить старым друзьям, свя¬
занным не только интимными узами детства, но и общи¬
ми деловыми симпатиями. Мы проговорили всю ночь
напролет. Мы ничего друг от друга не утаили. Я не бу¬
ду передавать всего нашего разговора,--не потому что¬
бы это было лишено всякого интереса — нет! то, что
созрело в головах рядовых революционеров, имело пе
меньше значения, чем то, что исходило от наших коно¬
водов— лидеров, как бы мы теперь сказали, —по пото¬
му, чтобы не отклониться в сторону.
316

Скажу, к чему наконец мы пришли.
Мы пришли к тому заключению, что пропаганду со¬
циализма надо если не совсем оставить, то ограничить
ее определенными рамками, в пределах которых она
может иметь еще значение. Это во-первых. А во-вто¬
рых,— и это самое важное,— чтобы опереться на народ,
как на твердый операционный базис революционной дея¬
тельности, необходимо боевой лозунг социализма заме¬
нить другим, более действительным и родственным наро¬
ду. Таким лозунгом могут быть только народные требо¬
вания, назревшие и ищущие разрешения. Чтобы разре¬
шить эти требования, недостаточно одной пропаганды
словом: надо перейти к действию. А такая работа толь¬
ко под силу крепко сплоченной во всех частях централи¬
зованной революционной организации. Надо раз навсег¬
да оставить кочевую форму революционной борьбы и
заменить ее стройной, планомерной организацией.
В частности, по отношению к нам самим, т. е. ко
мне и Хотинскому, мы решили, что нам следует обяза¬
тельно пристать к такой организации, что вне ее наша
работа, при изменившихся условиях, может оказаться
совершенно бесплодной,— сизифовой работой.
. Мы решили поэтому разъехаться: я еду в Петербург,
а Хотинский на юг, чтобы и там и тут завязать необхо¬
димые сношения. К слову сказать, в Симбирской губер¬
нии, кажется, Хотинский встретился с Перовскою, от
которой он узнал, что в Петербург ожидают М. Натансо¬
на, вернувшегося из ссылки еще в 1875 г. Мы надея¬
лись— и не без основания,— что с возвращением такой
революционной силы, как М. Натансон, в работе рево¬
люционной молодежи должен наступить решительный
поворот к большей объединенное™, планомерности и
организованности.
Я взял отпуск и поехал в Петербург, куда прибыл в
конце февраля 1876 г. Началась обычная беготня: надо
у одних побывать, с другими повидаться, расспросить,
что делается на белом свете,— одним словом, позонди¬
ровать почву. Оказалось, что Натансона еще ист в Пе¬
тербурге, что ему пока временно разрешили жигь в Во¬
ронеже. Какая досада! Снова неудача!
Помню, что в 71 году я также пошел к нему, чтобы
познакомиться, а он неожиданно исчез с горизонта —
был выслан в Архангельск. Побывал, конечно, и на сход¬
ках. Удивительно живучи эти студенческие кружки и
сходки:	разрушаются	одни,	возникают	другие,	одни
317

идеи сходят со сцены, а на их место появляются другие,
одни вожаки погибают, нарождаются новые!.. Сходка
была на Петербургской стороне. Я сразу уловил, какой
крутой перелом совершался тогда в воззрениях револю¬
ционной молодежи.
Старые вопросы о «хождении в народ», «знании и
революции», пропаганде и агитации и т. п., занимавшие
в предыдущие два года молодые умы, отошли уж в об¬
ласть преданий.
Довлеет диеви злоба его. А злобою дня был тогда ра¬
дикальный пересмотр програлшы и тактики.
В города съезжались тогда пропагандисты из разных
концов России, словно сговорились. Всех мучили одни и
те же вопросы, все искали выхода из этого переходного
состояния. Я очень обрадовался, когда убедился воочию,
что то, что меня и Хотинского изгнало на время из де¬
ревни, привело сюда и многих моих товарищей-пропа-
гандистов.
Произошел, конечно, живой обмен впечатлений и
мнений.
Поразительно, как быстро схватывались известные
идеи и формулировались в общие концепции, словно эти
идеи раньше носились, как зародыши, в воздухе и, упав¬
ши на благоприятную почву, дали обильную жатву. Не
сговариваясь, люди пришли к одним и тем же выводам,
а это уж одно говорило за их жизненность, реальность
и осуществимость.
Надо изменить революционную деятельность в наро¬
де в смысле агитации и организации. Надо для этого соз¬
дать в самой интеллигенции «сильную власть», т. е. креп¬
кую, объемлющую организацию. Этими двумя положе¬
ниями исчерпывается суть всех горячих дебатов и окон¬
чательный вывод из них. Это сама жизнь продиктовала
нам эти два положения.<...>
Я собрался было оставить Петербург, имея в виду
отправиться на юг, как в Петербурге неожиданно слу¬
чилось одно событие, приостановившее мой отъезд на
несколько дней. Я говорю о демонстрации при похоро¬
нах Чернышева, имевшей место 3 марта 1876 года3.
Студент Чернышев просидел без малого 3 года в До¬
ме предварительного заключения. Он нажил там себе
легочную чахотку. Я видел его за несколько дней до его
смерти в клинике. Это был уже труп. Вот его-то и реши¬
ли, в виде протеста, похоронить с триумфом.<...>
Гроб был усыпан цветами. Тысячная толпа с обиа-
318

экеиными головами шла за ним. В числе демонстрантов
были и люди из общества: профессора, военные, адвокаты
и проч. Пред Домом предварительного] заключения, на
Литейном, процессия остановилась. Дюжие руки моло¬
дежи высоко приподняли гроб, и в воздухе раздалось
импонирующее пение сильных молодых голосов: «Веч¬
ная память, вечная память!»
К демонстрантам пристала уличная толпа. По¬
лиция была захвачена врасплох. Процессия торжествен¬
но двинулась вперед по Литейному, пересекла Невский
и дальше пошла, все возрастая на пути, по Владимир¬
ской и т. д. до кладбища.
Случилось, впрочем, одно курьезное обстоятельство.
Священник, сопровождавший покойника, сообразил
наконец, в чем дело и, воспользовавшись остановкой
пред Дом [ом] предварительного] закл [ючения], улиз¬
нул. Похоронная процессия осталась без духовного лица.
Решили хоронить без священника. Ничего не поделаешь.
Процессия двинулась в путь. По мере того как процессия
подходила к предместьям Петербурга, число любопыт¬
ных из «простого» народа все возрастало. Что это за
процессия? Без попов, а масса венков, тысячная толпа.
Со всех сторон посыпались вопросы. Мы условились да¬
вать по возможности подробные объяснения, чтобы, та¬
ким образом,, сделать похороны более демонстративными
и популярными. «Кого это хоронят,— скажите?»—«Мо¬
лодого человека замучили в тюрьме, за правду стоял, за
народ!..» Таковы были стереотипные ответы на любопыт¬
ные вопросы толпы. Не скажу, чтобы наши ответы про¬
изводили впечатление: я только видел глупые лица и
моргающие глаза. Мне это опротивело, и я больше ни¬
каких объяснений не давал. На могиле было произнесе¬
но несколько речей, приличных данному случаю.
Появились жандармы, встревоженные полицейские, и
толпа демонстрантов, разбившись на группы, рассеялась.
Арестов в тот момент не было, но несколько дней спустя
был арестован студент-медик Вельский и выслан на се¬
вер. По своему характеру Чернышевскую демонстрацию
следовало бы скорее отнести к следующему народничес¬
кому периоду революционного движения.
Это была первая публичная демонстрация социалис¬
тов (и, пожалуй, всего общества, так как все ей сочувст¬
вовали) против правительственных безобразий.
1876 год начался демонстрацией. Это —знамение
времени.
319

Он и кончился демонстрацнею, но совершенно иного
уж характера,— демонстрацией) на Казанской площади
6 декабря. О ней речь будет ниже.
Демонстрация лично мне дорого стоила. Я простудил¬
ся, схватил серьезный бронхит и слег в постель. Мне
настойчиво посоветовали уехать на юг и основательно от¬
дохнуть. Я так и поступил.
Мой вынужденный Монрепо * не лишил меня, однако,
возможности быть в курсе дела. Мне писали, что М. На¬
тансон не зевает, что в Петербурге уже образовалось
довольно крепкое ядро революционной организации из
уцелевших старых «чайковцев» и приставших к ним как
отдельных групп, так и лиц одинакового революционно¬
го направления. Ядру этому суждено было сделаться
центром тяготения для всех разбросанных по России ре¬
волюционных сил. Уже летом 1876 года этот кружок —
назовем его пока кружком Натансона, Оболешева и
Ал. Михайлова 4 — заявил себя весьма крупным в смыс¬
ле революционной техники фактом — освобождением из
Николаевского военного госпиталя самого выдающегося
из чайковцев, П. Кропоткина. <...>
В августе я настолько отдохнул и окреп, что мог уже
взяться за дело. Я уехал в Харьков. В Харькове я застал
некоторых членов харьковско-ростовского кружка. Я со¬
шелся с ними и был принят в кружок. Это в своем роде
замечательный кружок. Он много поработал на пропа¬
гандистском пути, исколесил вдоль и поперек Новорос¬
сийский край, землю Войска Донского, Кубанскую об¬
ласть и часть Уральской. Кружок этот не богат был ма¬
териальными средствами, но зато умственными и мораль¬
ными он прямо-таки выдавался. Что ни член кружка, то
если не крупная, то во всяком разе своеобразная инди¬
видуальность!
Приблизительно в конце ноября получилось известие
от Валериана Осинского из Петербурга о том, что пере¬
говоры с кружком Натансона уже закончены, но что
необходимо, чтобы туда выехало еще несколько членов
нашего кружка для выработки устава и программы об¬
щества. Намечены были «Титыч», Мощенко и я. Нам
*	Мой отдых.
320

также писали, что в общество вступил Дмитрий Лизо¬
губ5. Это было очень важное известие, так как в лице
Дмитрия Лизогуба наше общество приобрело очень серь¬
езного, беззаветно преданного революции товарища, от¬
давшего, кроме того, обществу свои довольно значитель¬
ные материальные средства. <...>
Наконец, в конце января 1877 года, мы, т. е. я, «Ти-
тыч» и Мощенко, выехали в Петербург; я с «Титычем»
вместе, Мощенко — особо.
В Петербурге остановились на конспиративной квар¬
тире, кажется, на Бассейной. Квартира состояла из 2
комнат: одной большой и светлой и маленького кабине¬
та. На этой именно квартире я познакомился с М. Натан¬
соном. Несколько дней спустя по прибытии нашем в Пе¬
тербург конспиративную нашу квартиру посетил госпо¬
дин выше среднего роста, шатен, с живыми, проницатель¬
ными карими глазами. Он вошел в комнату, где нас
тогда было несколько человек, торопливо поздоровался
и шмыгнул в кабинет, где долго оставался, тихо разгова¬
ривая о чем-то с Мельгуновым.
—	Кто это?— спросил я живо у «Титыча».
—	Марк Натансон, он же: «Петр Иванович»! — был
ответ.
Переговорив с М[ельгуи]овым, Натансон вышел к
нам и присоединился к нашему разговору. Не помню те¬
перь, о чем мы тогда говорили, но помню хорошо, что
первое впечатление было не особенно благоприятное.
«Уж очень он щупает глазами своего собеседника»,—
подумал я тогда, немного разочарованный. Конечно, о
произведенном на меня Натансоном впечатлении я нико¬
му ничего не сказал. Пред уходом Натансон пригласил
меня, Мощенко и «Титыча» к себе на блины. Мы отпра¬
вились к Натансону спустя 2—3 дня. Хозяева, Марк и Оль¬
га Натансоны, приняли нас очень душевно. Вскоре пришел
Валериан, и наша беседа сильно оживилась. Говорили,
конечно, о Ьё*е по1ге * того времени — о Казанской
демонстрации, при этом Валериан попутно сообщил нам
весьма пикантный анекдот о тогдашнем начальнике III
отделения, Колышкине. Но гвоздем .нашего разговора
была наша предстоящая революционная деятельность,
наша программа. Мы согласились через несколько дней
снова собраться и выслушать доклад о программе од¬
ного из членов нашего общества «Андреева»6.
'* пугало (фр).
321

В этот раз — скажу попутно — М. Натансон произвел
на меня сильное впечатление. Через несколько дней, как
условились, мы собрались: я, «Титыч», Мощенко, как
представители харьковско-ростовского кружка, М. и
О. Натансоны и «Андреев» (он же «Сергей Андреев»—
Харизоменов) — как представители «Северной революци¬
онно-народнической группы». В моей памяти хорошо вре¬
залась обстановка этого вечернего заседания: небольшой,
но уютный кабинет, зажженная лампа на столе, пред
столом в кресле молодой плотный господин, с крупными,
неправильными чертами лица и отчетливой, уверенной
речью. Это был «Андреев». Мы, харьковцы, разместились
рядком на диване, против нас на стульях — Натансоны,
«Андреев» начал читать программу.
Чтение продолжалось довольно-таки долго, так как
докладчику приходилось останавливаться, то давая объ¬
яснения по поводу того или другого тут же возникшего
вопроса, то внося те ли другие предложенные слушате¬
лями поправки. Справедливость требует сказать, что пер¬
вая народническая программа была прекрасно и толково
написана, особенно ее догматическая и тактическая ча¬
сти. Конечно, ничего оригинального в этой программе не
было. Это была, прежде всего, программа Бакунина,
только более полно обоснованная историческими данны¬
ми и фактами современной действительности1. Отноше¬
ние программы к социализму было вполне определенное.
Социализм, как доктрина, социалистический строй, как
конечный идеал, признается и этой программой.
Но в применении к русской действительности соци¬
ализм, по необходимости, пришлось урезать, так ска¬
зать, окорнать: взять из него только то, что не противо¬
речит исконным народным идеалам, воззрениям и требо¬
ваниям, вылившимся в определенные формы уклада
народной жизни. Получился, таким образом, компромисс
между идеалами социализма, с одной стороны, и народ¬
ными идеалами — с другой. Это — характерная черта
нашей революционно-народнической программы. Тако¬
вою она по существу оставалась все время. Дальнейшая
эволюция не внесла в эту программу ничего существен¬
ного. Когда спустя год, согласно уставу общества, был
поставлен на очереди вопрос о пересмотре программы,
то, за исключением нескольких дополнительных пунктов
о деятельности в народе, в самой программе, в ее целом
никаких изменений не было сделано8.
Программа была принята. <...>
322

С принятием устава и программы завершилось фор-
мально присоединение харьковско-ростовского кружка
к кружку петербургских «революционеров-народников».
Так образовалась «Северная революционно-народничес¬
кая группа», известная уж со второй половины 1878 го¬
да под именем общества «Земля и воля». <...>
Работа предстояла громадная. В виду тех целей, ко¬
торые себе поставила «Земля и воля», необходимо было
завязать широкие сношения как в обществе, так и среди
молодой интеллигенции; необходимо было установить
определенные отношения к революционно-народническим
группам юга России («южанам») и прочим революцион¬
ным группам (уральской группы Н. Н. Смецкой)9; необ¬
ходимо было, наконец, привести в известность массу
«одиночек»-революционеров такого же народнического
направления, как и само общество «Земля и воля», и так
или иначе приобщить первых к последнему. Вся эта ра¬
бота почти целиком лежала на Марке [Натансоне], и он
выполнил ее, по правде сказать, прекрасно.
Весною 1877 года общество «Земля и воля» уже сто¬
яло наготове, во всеоружии, так сказать, чтобы высту¬
пить на новый путь революционной деятельности в наро¬
де. Общество мобилизирует своих членов для организа¬
ции «поселений» в Поволжье и на Дону. Наша организа¬
ция была еще юная, наша программа новая, наш путь —
не проторенный еще путь. Конечно, немало препятствий
еще предстояло нам преодолеть, но мы шли бодро: мы
знали, чего мы хотим и куда мы идем. <...>,
ГЛАВА X
<...> В начале июля 1877 года я получил письмо от
«Лешки» (Оболешева), в котором он просил меня от
имени товарищей оставить Тамбовскую губернию и пере¬
ехать в Саратовскую. В Саратовской губернии органи¬
зуются деревенские поселения, силы уж стягиваются.
Решено концентрировать силы, а потому-де предла¬
гают мне вступить в ряды саратовцев, тем более что я с
самого начала уже был намечен как желательный член
в саратовскую колонию. Я подчинился, конечно, этому
решению товарищей, тем более что оно вполне согласо¬
валось с моими взглядами: нельзя же, в самом деле, дро¬
бить свои революционные силы! Я знал, что в Саратов,
в котором должен был основаться «центр» для деревен¬
323

ских поселений, на место Ольги Натансон и Трощанско-
го, вызванных в Петербург после ареста Марка Натан¬
сона, выехали члены основного кружка — Александр
Михайлов и Георгий Плеханов.
Я собрал свои пожитки и, попрощавшись с Архан¬
гельским и Троицким, выехал в Саратов.
О саратовском поселении скажу после, а пока считаю
нужным дать общую характеристику наших деревенских
поселений.
Как известно, верховными принципами нашей такти¬
ки в народе были агитация и организация. Агитация,
опираясь на насущные народные требования, имела бли¬
жайшей своей целыо создание в народе постоянной оп¬
позиционной атмосферы. Агитируя в народе, мы воспиты¬
ваем в нем непрестанно дух неповиновения, дух отрица¬
ния и протеста против существующих отношений. Дрем¬
лющее в народе смутное чувство недовольства, путем
разумной и систематической агитации, превращается в
ясно сознанное чувство протеста: правосознание народ¬
ное проясняется,, революционизируется.
А революционное настроение и революционное пра¬
восознание являются самыми благоприятными условия¬
ми для организации в народе боевых сил, боевых дру¬
жин, с целью объединения их в народно-революционную
партию, призванную в известный момент осуществить
народную революцию.
Такая постановка задач и целей в народе потребовала,
само собою, от общества «Земля и воля» строгой органи¬
зованности, планомерности и согласованности в дейст¬
виях. Для этой цели создается на первом плане «Землею
и волею» деревенская группа — «деревенщина», должен¬
ствующая оперировать в деревне. Но как? Предыдущий
опыт нас научил, что кочевая летучая форма революци¬
онной деятельности в народе — пропагандистская или
агитационная,— все равно, не достигает своей цели, а по¬
тому ее надо совсем оставить. Наша предстоящая рабо¬
та в народе обязательно требует, чтобы мы, наоборот,
солидно утвердились в деревне, крепко засели в ней. Это
привело к устройству революционных «поселений» в на¬
роде.
И весною 1877 года мы начали форсированным мар¬
шем мобилизировать наши наличные силы в деревню.
Мы двинули, прежде всего, с этой целыо членов «основ¬
ного кружка», как организаторов поселений, приобщив
также к этому движению многих лиц из местных круж¬
324

ков и групп революционеров-народников, вошедших в
организацию «Земля и воля». Операционным базисом
наших поселений, в силу исторических традиций, послу¬
жили опять-таки Поволжье, Дон и Кубань.
Явились поселения в Саратовской, Самарской, Ниже¬
городской и Астраханской губерниях, на Дону и Куба¬
ни. Все эти поселения устроились приблизительно по
одному плану, а именно: в ближайшем городе облюбо¬
ванной землевладельцами для поселений местности уст¬
раивался «центр», заведовавший делами местной группы.
Каждая из местных групп представляла собою как бы
копию или сколок с основного петербургского кружка:
та же структура, те о/се функции. Местные группы ие бы¬
ли обособлены, а, смотря по надобности, непосредствен¬
но сносились между собою. Так, Саратовская и Астра¬
ханская группы непосредственно сносились с членами
кружка, жившими в Донской области, и проч.
Над всеми группами в качестве согласующего и на-
правляющего центра главенствовал петербургский «ос¬
новной кружок» общества «Земля и воля». Какое поло¬
жение занимали народники-революционеры в деревне?
«Прежнее догматическое утверждение, требовавшее, что¬
бы революционер отправлялся в народ в качестве черно¬
рабочего, потеряло свою безусловную силу. Положение
человека физического труда признавалось по-прежнему
весьма желательным и целесообразным, но безусловно
отрицалось положение бездомного батрака, ибо оно ни¬
коим образом не могло внушить уважения и доверия кре¬
стьянству, привыкшему почитать материальную личную
самостоятельность, домовитость и хозяйственность. А по¬
тому настоятельной необходимостью считалось занять
такое положение, в котором революционеру при полной
материальной самостоятельности открывалась бы широ¬
кая возможность прийти в наибольшее соприкосновение
с жителями данной местности, входить в их интересы и
пользоваться влиянием на их общественные дела.
В силу этого люди устраивались хозяйственным об¬
разом в положении всякого рода мастеровых, заводили
фермы, мельницы, маслобойни, лавочки, занимали долж¬
ности сельских и волостных писарей, учителей, фельдше¬
ров, врачей и проч. Особенно желательным считалось,
чтобы в среде поселенцев был, по крайней мере, хоть
один человек из уроженцев данной местности».
К этим словам моим, написанным еще в 1883 —
1884 гг. в неизданных моих воспоминаниях, я должен
325

еще прибавить, что в круг обязанностей деревенщины
входила еще деятельность среди раскольников и сектан¬
тов, на которых мы в то время возлагали большие на¬
дежды. В нашей программе раскол и сектанство чуть ли
не стояли во главе угла 10.
Особенно Марк Натансон горячо защищал необходи¬
мость серьезной организации среди раскольников и сек¬
тантов. Но на первых порах у нас свободных для этого
сил не было, и за это дело взялись лишь пока два чле¬
на основного кружка, Александр Михайлов и «Сергей
Андреев», вполне подходящие для этой работы люди.
Таким образом, весною 1877 года общество «Земля и во¬
ля» уже крепко стало на ноги. Согласно своей програм¬
ме, оно прочно обосновывается в деревнях при посредст¬
ве целого ряда «поселений» — деревенских организаций,
связанных между собою единством цели и плана. Дере¬
венские поселения размещаются в местах, так сказать,
наименьшего сопротивления — 1ос1 ттопз ге51з1епиае,
говоря медицинским языком. Это значит: в местностях,
в которых традиции протеста, борьбы еще не заглохли в
массе. Так мы, по крайней мере, тогда думали. Мы вери¬
ли и надеялись, что там, где 200 и 100 лет тому назад
разыгрались величайшие исторические драмы народной
жизни — бунты Стеньки Разина и Пугачева, где гуляли
вольные «ушкуйники» и «ватажки», держа в страхе уг¬
нетателей народа, где вольное казачество развернуло и
развило в полном блеске свои свободные формы жизни,
выработало и создало свои исконные устои, что там нам
удастся создать в народе революционную рать, призван¬
ную осуществить народную революцию. Мы думали и
верили, что это нам удастся, и двинули в народ все на¬
личные наши силы, оставив в городах лишь самое незна¬
чительное число работников.
Если мы теперь вникнем в то дело, которое задумало
общество «Земля и воля», если примем во внимание все
те приготовления, которые общество сделало, чтобы осу¬
ществить свое дело, то единственно правильный вывод,
который можно сделать из данных фактических посылок,
будет такой: общество «Земля и воля» ясно сознавало,
куда оно идет; оно не обманывало себя никакими иллю¬
зиями; оно знало, что его ждет серьезная, упорная и
продолжительная работа. И работа началась. Как дере¬
венщина справилась с своей работой, каких результатов
она добилась, что посеяла и что пожала — об этом
сейчас.
326

Я застал в Саратове довольно значительную группу
землевольцев. Из членов петербургского основного круж¬
ка там уже находились Александр Михайлов, Плеханов,
Мощенко и «Егорыч». Группа устроилась по вышеопи¬
санному уже плану. В «центр» кроме членов основного
кружка вошла еще М. А. Брещинская, очень симпатич¬
ная и дельная личность. Она приобрела большую по¬
пулярность в населении Тверской губернии, где она слу¬
жила как фельдшерица-акушерка. Весною 1877 года она
пристала к землевольцам, переехала в Саратов, где
примкнула к местной организации. Некоторые из членов
саратовской организации уже успели к тому времени,
когда я приехал в Саратов — к началу июля, устроиться
в деревне: кто в качестве мастерового (Новицкий), кто
в положении сельского учителя или писаря *, народного
учителя, торговца и проч.: Сергеев, Короткевич, «Его¬
рыч», «Яшка», «Андреев» с женою, Федоров («Петро»)
и другие. Я должен сказать, что устраиваться не так-то
легко было. Солидных связей у нас тогда в Саратове не
было.
Ольга Натансон и Трощанский пробыли здесь слиш¬
ком короткое время и не успели еще завязать необходи¬
мых знакомств. Приходилось добывать себе место соб¬
ственными усилиями, энергией и настойчивостью. Неко¬
торым из наших товарищей приходилось пешком исколе¬
сить нередко пол-уезда, прежде чем удавалось им найти
что-нибудь подходящее.
Большинство товарищей — громадное большинство
их — обыкновенно жило с фальшивыми паспортами. Эго
потому, что многие уже тогда были «нелегальными»,—
во-первых, а, во-вторых,— даже некоторые легальные
предпочитали тогда пользоваться фальшивыми именами,
оставляя свое легальное звание, как последний ресурс,
на крайний случай. И это соображение не лишено было
практического значения и в некоторых чрезвычайных об¬
стоятельствах действительно выручало нас. Необходи¬
мость жить под чужим именем ограничила, однако, на
практике возможность широкого выбора мест, должнос¬
тей и положений, требуемых для широкого революцион¬
ного воздействия в деревне. Правда, наша «небесная
канцелярия» стояла на высоте своего положения: наши
*	Не надо смешивать сельских учителей и писарей с народ¬
ными: первые служат непосредственно от сельского общества и
от него получают прямо жалованье, вторые — от земства и волости.
327

паспорта и документы были своего рода шедеврами. Мы
не только фабриковали крестьянские, мещанские и
другие документы на жительство, но из нашей канцеля¬
рии выходили прекрасные аттестаты, дипломы и свиде¬
тельства на звание фельдшеров (фельдшериц), акуше¬
рок, учителей и пр., пр. Конечно, документами последней
категории можно было пользоваться лишь с большой ос¬
торожностью, так как обнаружить их подделку при ма¬
лейшем подозрении не представляло уж никаких затруд¬
нений.
Совсем иное дело документы первой категории — они
сходили у нас очень хорошо. Проверка их систематиче¬
ски началась лишь в последние годы революционной
борьбы — в период террора, и то лишь в столицах и не¬
которых крупных городских центрах. Вот почему наши
деревенщики устраивались предпочтительнее в положе¬
нии сельских учителей и писарей: образовательный ценз,
свидетельство политической благонадежности здесь не
требуется. Да и кто обратит особое внимание на каких-то
жалких крестьянских «наемников», получающих 8 —
10 рублей в месяц максимум и кормящихся поочередно
по неделям или месяцам у того или другого домохозяи¬
на? Кто вздумает контролировать их, шпионить за ними?
В то время с этой стороны, по крайней мере, в деревне
не предвиделось опасностей, да их фактически не было.
Это — во-первых. А во-вторых, многие из наших товари¬
щей облюбовали это положение еще потому, что оно-де
давало им возможность погрузиться, так сказать, в са¬
мую гущу народной жизни. Живет себе невидимо сель¬
ский учитель или писец где-то в щелях глухой, а порой и
убогой деревушки и делает свое дело «без шума»... Уве¬
ренность, изволите ли видеть, была тогда еще велика
среди нас, уверенность в своих силах, выдержке — ие на
год и два, а и на более продолжительное время, — а 1а
1оп§ие *, как говорят французы! Стремление идти в на¬
род, поселиться в деревне было в то время, замечу ми¬
моходом, господствующим. Рвались туда даже такие на¬
ши товарищи, как Плеханов. Наш самый молодой тогда
«оратор» выдавался уже своей талантливостью и начи¬
танностью, и на его долю выпала работа среди интелли¬
генции и городских рабочих. Здесь он был незаменим. И
вот вдруг, в один прекрасный день, наш «оратор» заяв¬
ляет, что решил поселиться в деревне в качестве народ¬
*	долго (фр.).
328

ного учителя (от земства). Никто из нас не только не
опротестовал этого решения Плеханова, но все мы от¬
неслись очень сочувственно к нему. Да как же иначе?
Ведь работа в деревне у нас тогда стояла во главе угла,
город же со своими нуждами может подождать: здесь
работа имеет лишь служебное, подчиненное значение!
Ну, мы и благословили Плеханова в путь-дорогу! <...>
Между тем наша интеллигенция энергично готови¬
лась в деревню; многие уже успели разместиться по
деревням.
Во главе всех в этом отношении стоял незабвенный
Александр Михайлов, наш «Дворник». Он основательно
тогда готовился к своей миссии — поселиться среди рас¬
кольников и начать там свою работу. Этот период в ре¬
волюционно-народнической жизни Михайлова так полно
и прекрасно описан Плехановым в его «Воспоминании об
А. Д. Михайлове» п, что мне ровно ничего не остается
прибавить к этому. Все это также происходило на моик
глазах, и я [не] только удивлялся железной энергии и
настойчивости «Дворника», но и преклонялся перед этой
цельной, словно выточенной из одного куска мрамора,
фигурой этой прекрасной индивидуальности. Да, Михай¬
лов был вполне цельной личностью!
В Петербурге как зимою 1876 года, так и весною
1877-го я не успел еще узнать и сойтись с «Дворником».
Я узнал его хорошо в Саратове, где я прожил, помнится,
около трех месяцев. «Дворник» жил особо, в семье рас-
кольника-«спасовца», а я на общей квартире, в коммуне
на Камышинской улице. Редко проходил день, чтобы мы
не видались.
На этой квартире встречались и другие товарищи в
свободное от текущей работы время. На этой же кварти¬
ре обсуждались разнообразные вопросы местной орга¬
низации. Помню я одно такое собрание приблизительно
в первых числах августа. Мы получили известие о том
позорном истязании, которому был подвергнут «Андре¬
евич» (Боголюбов-Емельянов) в Доме предварительно¬
го] заключения и о последующем затем избиении полити¬
ческих заключенных. Партии был нанесен страшный
УДар, тяжкое оскорбление.
Стон раздался в партии, словно из сердца ее вырва¬
ли кусок живого мяса. Крик «Месть! месть! смерть оп¬
ричнику!» разнесся в партии. Это был единодушный
крик гнева и негодования, вырвавшийся одновременно
из сотен истерзанных грудей!,,
329

Наша колония была тоже глубоко потрясена.
М. А. Брещинская сидела совершенно убитая, низко опу¬
стивши голову. «Мазныця» (Могценко) был мрачен, как
могила, его черные как уголь глаза сделались еще тем¬
нее. Всегда молчаливый и сосредоточенный, он на этот
раз словно совсем онемел. Плеханов был бледнее обык¬
новенного, в глазах его то и дело загорались огоньки,
зловещие, боевые; он тоже молчал. «Дворник» казался
спокойнее всех, только манера, с которой он закручивал
свои усы и дергал свою шелковистую бороду, выдавала
его волнение, да и заикаться он стал несколько сильнее
обыкновенного.
—	Неужели мы будем молчать? — вырвался у меня
крик отчаяния посреди этого тяжелого напряженного
молчания.
—	Ответ будет, Осип! непременно будет: это уж ре¬
шено! — сильно заикаясь, заговорил «Дворник». Он ре¬
шительно приподнялся с места и, бросив всем лакони¬
ческое «до свидания!», быстро вышел из комнаты. Его,
по-видимому, тяготило настроение окружающих. На
другой день «Дворник» передал мне и другим членам
«основного кружка», что петербургский центр поручил
дезорганизаторской группе выработать план убийства
Трепова, что с такими полномочиями Валериан Осип-
ский выехал на юг. Мы все, конечно, отнеслись к этому
весьма сочувственно. Этого требовала честь всей рево¬
люционной партии.
Пережитое нами только что острое горе, конечно, не
приостановило нашей работы: поселения образовыва¬
лись, хотя несколько и туго. Некоторым положительно
не везло. Так, несмотря на все мои старания и обеща¬
ния, данные мне земскою управою, я места еще не по¬
лучил. Жизнь в коммуне стала меня тяготить, хотя я
время не проводил праздно. В это время наша коммуна
возросла численно: с юга и Кубани к нам прибыли но¬
вые члены «Земли и воли» с целыо заселения Саратов¬
ского края. Положение наше осложнялось: жаждущих и
ищущих мест много, но предуготовленных — мало, спрос
велик, а предложение мало. Это, во-первых. А во-вторых,
сильное приращение нашей коммуны обратило па себя
внимание как наших хозяев, так и соседей. Сначала бы¬
ло просто любопытство возбуждено, а потом появились
в той стороне и тревоги и опасения: то хозяин, то хозяй¬
ка стали к нам заглядывать по тому или другому по¬
воду на квартиру.
330

Вокруг нас стала создаваться какая-то затхлая ат¬
мосфера шепота кумушек и неприязненной подозритель¬
ности обывательщины.
Что мы за люди? Не фальшивые ли монетчики? —
так и читалось в глазах соседей. Наконец в одно пре¬
красное утро мы заметили, что как раз против нашей
квартиры, против наших окон, устроили себе пост дра
шпиона. Наше положение становилось рискованным.
Надо было поторопиться принять соответственные ме¬
ры. К сожалению, наши материальные ресурсы в то
время значительно оскудели и произвести форсирован¬
ного разрежения коммуны, как мы этого хотели, нам не
удалось. Правда, некоторые из наших членов высели¬
лись из общей квартиры, но этого было недостаточно.
«Дворник» стал хмуриться, тревожиться. Собственные
усиленные приготовления его к собственной своей рабо¬
те среди раскольников не оторвали его от общих работ
секции по организации поселений. Он выработал под¬
робную программу, или проект организации поселений,
с указанием на карте Саратовской губернии тех пунк¬
тов, которые должны быть по возможности заселены.
При этом он дает самые детальные указания, по како¬
му тракту поиски мест должны совершаться, по какому
тракту должны следовать обратно поселенцы на тот
случай, если бы по тактическим или иным конспиратив¬
ным причинам требовалось «замести следы искателей
мест».
Он настойчиво требовал от поселенцев, чтобы они на
практике дополнили его предварительные указания соб¬
ственными, из опыта почерпнутыми соображениями.
«Дворник», таким образом, стремился выработать пол¬
ный план организации поселений по губернии, чтобы об¬
легчить возможность дальнейшей работы грядущим по¬
селенцам. <...>
В то время, когда наши «поселенцы», худо ли, хоро¬
шо ли, но уже стали работать в деревне: знакомились с
населением, входили в его интересы, и т. д., и т. д.,—
наши горожане, члены коммуны, переживали тяжелый
кризис. Они всеми силами стремились в деревню, а де¬
ревня не давалась им в руки. Не так-то просто создать
себе мало-мальски прочное положение, а мы именно
этого-то и хотели — в деревне!
Чтобы открыть, например, лавочку, трактир или за¬
езжий двор, нужно иметь некоторую наличность средств,
331

нужны некоторые связи и знакомства на местах, а то
свои деревенские дельцы могут легко ножку подставить
«чужому» или, еще хуже, какую-либо пакость причи¬
нить... Кто знает нашу деревню, тот поймет, что легко
сказка сказывается, да не так скоро дело делается: в
деревне нередко возникают серьезные недоразумения и
замешательства совершенно неожиданного характера,
кроющиеся в бытовых условиях, в особенностях деревен¬
ского уклада жизни. От наших искателей «поселений»
вы бы могли услышать немало поучительного и интерес¬
ного в этом отношении.
Вот, например, какой трагикомический случай был с
нашим «Егорычем» 12. Ищет, рыщет «Егорыч» («Юла»-—
тож, «Юлою» прозвали его за крайнюю подвижность
его: он не мог усидеть на одном месте; словно ртуть, он
растекался во все стороны) по Саратовскому уезду — по¬
селения добивается, но никак не удается.
Возвращается он в Саратов и на пути, за околицей
какой-то деревушки лег отдохнуть на пригорке. «Его¬
рыч» — мужчина видный, среднего роста, плотный, ши¬
рокоплечий, с огромною до самого пояса бородою. На¬
стоящий Черномор в «Руслане и Людмиле». Костюм на
нем был изрядно поношенный. Этот «прохлаждающий¬
ся» в рабочую пору (это было как раз в «страду») «чу¬
жой», естественно, обратил на себя внимание деревен¬
ских обывателей.
Егорыч же этим временем, обвеваемый холодком,
вздремнул. Вдруг он слышит приближающиеся шаги, то¬
пот людей, говор — и пред изумленными его глазами
стала разношерстная толпа мужиков и баб. «Егорыч»,
как каучуковый, вскакивает с своего ложа. «Что за че¬
ловек? Чьи будете?» — посыпались на него вопросы. Ко¬
роче: попросили раба божьего в «расправу».
Там «Егорыч», уже совершенно овладевший собою,
предъявил старосте свой паспорт, дал кое-какие объяс¬
нения, вполне удовлетворившие испуганных домохозяев,
принявших «Егорыча» за конокрада, и в заключение всех
переговоров и толков совершенно неожиданный финал:
«Егорыч» остается в этой деревне одновременно и сель¬
ским писарем и учителем, с жалованьем 8—10 р. в ме¬
сяц, с харчами на счет домохозяев. «Егорыч» просвистел
и пропел: «Гром победы раздавайся»! Но оно могло
окончиться и хуже, если бы подвернулся какой-нибудь
более ревностный «блюститель порядка».
Но, повторяю, не всем так «потрафило», как «Егоры-
332

чу» и другим нашим товарищам. Особенно не повезло
вновь прибывшим в коммуну: денег не было, связи не
устанавливались. Где тонко, там рвется. М. А. Брещин-
ская, так хорошо устроившаяся в городской (губерн¬
ской) больнице, совершенно неожиданно потеряла место
благодаря самодурству смотрителя больницы. Несмотря
на то что ей протежировал старший врач больницы, она,
выдающаяся работница в больнице, все-таки была из¬
гнана.
В коммуне все более и более сгущалась атмосфера
тревоги и недовольства... Было ясно, что за коммуной
зорко следят и что провал неизбежен. Решено было со¬
звать общее собрание всех живущих в Саратове членов
секции для принятия решительных мер. На собрании
выяснилось, что некоторым нашим членам надо обяза¬
тельно совсем уехать из Саратова. Мне и Мощенко пред¬
ложили уехать в Москву, где в то время был Михайлов
по случаю отбывания им воинской повинности. Помнит¬
ся, что у нас в Москве было какое-то дело к покойному
К. А. Вернеру иК°.
Вслед за нами должны были выехать Хотинский и
Плеханов. Последний был безусловно нужен в Петер¬
бурге, и его настоятельно звали туда. Вместе с тем бы¬
ло постановлено упразднить по мере возможности ско¬
рей коммуну, предупредив об этом заблаговременно ино¬
городних и деревенских товарищей.
Я уехал из Саратова с тяжелым чувством.
Опасения наши сбылись. Не успели мы доехать до
Петербурга (в Москве мы получили от наших товари¬
щей по «основному кружку» письмо — поторопиться при¬
ездом нашим в Петербург), как пришло известие о пол¬
ном провале нашей саратовской коммуны. Арестованы:
Богомаз, хозяйка квартиры, А. Н. Новицкая, Бураков,
«Николка» 13 — постоянные жильцы этой квартиры. Да¬
лее заарестованы пришедшие на эту квартиру: Брсщин-
ская, Хотинский и Корсак. Очевидно, что не приняты
были никакие меры, чтобы предупредить об опасности
приходящих товарищей.
Плеханов был арестован на квартире Брсщинской,
где была устроена засада. В сопровождении двух горо¬
довых его повели в участок. В кармане у Плеханова бы¬
ло два паспорта, один — его, а другой — запасной. По
пути Плеханов незаметно выронил запасной паспорт, но,
как назло, проходивший мимо него господин заметил
упавшую на землю бумажку, поднял ее и любезно пере¬
333

дал се Плеханову со словами: «Господин, это вы изво¬
лили уронить?»
В участке Плеханов пробыл почти весь день, причем
воспользовался подходящим моментом, чтобы оконча¬
тельно отделаться от лишнего паспорта.
Помощник пристава, соскучившись держать Плеха¬
нова в участке (день был воскресный, и пристав, дол¬
жно быть, загулял), отправился с Плехановым на его
квартиру, осмотрел ее бегло и взял с него подписку
явиться в участок на следующий день. Отделавшись так
счастливо от ареста, Плеханов принял все меры, чтобы,
так сказать, локализировать погром: он предупредил
всех товарищей, как городских, так и деревенских, о
постигшем нас несчастье. И никаких больше жертв не
последовало. Что касается участи арестованных товари¬
щей, то все, за исключением Новицкой и Корсака, были
вскоре совершенно освобождены за отсутствием какого
бы то ни было состава преступления.
Корсака собирались отправить, если не ошибаюсь,
этаппым порядком на родину. Только одну Новицкую
продержали еще некоторое время в тюрьме, пока ее не
взяла на поруки мать ее, нарочито вызванная в Саратов.
В марте 78-го года, если не ошибаюсь, Новицкую суди¬
ли с присяжными за «проживательство под вымышлен¬
ным именем с фальшивым паспортом».
Присяжные оправдали ее.
В окончательном итоге последствия саратовского по¬
грома оказались таковыми: «центр» был совершенно
дезорганизован, поселения остались, таким образом, без
головы, войско — без штаба. А это, само собою, не мог¬
ло не отразиться на судьбах наших поселений. В самом
деле, какое же революционное значение мог иметь де¬
сяток-другой землевольцев, разбросанных на обширной
территории и не связанных между собою единою дири¬
жирующею волею? Не только революционная, но и
осмысленная культурная работа едва ли могла бы рас¬
считывать при подобных обстоятельствах на какой-либо
успех. И это именно вскоре и сказалось. Вслед за Но¬
вицким, спустя некоторое время, стали выползать из де¬
ревень и другие «деревенщики» и разбрелись врозь; оста¬
лась в деревне лишь небольшая кучка твердых и непо¬
колебимых. Так распалось саратовское поселение, не
просуществовав и года, как единое и цельное. <...>
334

ГЛАВА XI
'<...> Как известно, самым чувствительным баромет¬
ром нашего, так сказать, политического давления была
всегда и есть наша учащаяся молодежь. В описываемое
нами время, т. е. в зиму 1877/78 года, она под влиянием
вышеупомянутых событий показала себя в лучшем ви¬
де. Она буквально рвалась в бой — куда бы ее ни по¬
вели. «Жажда деятельности и борьбы, — рассказывает
Плеханов в своем «Рабочем в русской революции», —
пробуждалась в самых мирных людях. И не было рево¬
люционного предприятия, для исполнения которого не
нашлось бы многих и многих охотников». Необходимо
было воспользоваться этим бурным настроением моло¬
дежи, необходимо было оформить ее идейное содержа¬
ние и дать определенное направление, исход ее накопив¬
шейся энергии — революционной воле ее.
И за это дело взялось общество «Земля и воля».
Куй железо, пока горячо!
Как раз в это время в Петербург съехалось много
землевольцев по тем или другим причинам: одних из¬
гнало из провинции крушение их деревенских поселений,
других Петербург привлек по специальным делам, — по
соображениям чисто дезорганизаторского характера. В
Петербурге, таким образом, оказалось много членов из
«деревенщины» — саратовского, нижегородского и дон¬
ского поселений — и лиц дезорганизаторской группы.
Вместе с администрацией и специальными петербургски¬
ми группами приехавшие землевольцы образовали тогда
Большой совет. В составе его (конечно, временном;
Большой совет не составлял отдельной группы, с раз на¬
всегда определенными функциями, он собирался совер¬
шенно случайно, вызванный к жизни исключительной
комбинацией обстоятельств) тогда оказались следующие
лица: Ольга Натансон, Оболешев, Зунделевич, Адриан
Михайлов, Буланов, М. Р. Попов, Преображенский, Тро-
щанский, Мощенко, Хотинский, Квятковский, Осинский,
Плеханов (прибывший позже других, — если не ошиба¬
юсь, в конце декабря 1877 года), Лизогуб, Баранников,
Тулисов и Аптекман.
Одновременно почти прибыли в Петербург В. Н. Фиг¬
нер с ее друзьями и южане-народники: М. Фроленко,
Попко, Волошенко и Чубаров. Кроме того, были еще
многие одиночки-народники, в числе их особенно близ¬
ко к нам стояла С. Н. Лаврова, личный друг Ольги На*
335

тансон, одна из выдающихся могиканок пропагандист¬
ского периода революционного движения.
Таким образом, в Петербурге собралась-таки доволь¬
но значительная группа революционеров, так или иначе
тяготевших к обществу «Земля и воля». Само собою,
возник вопрос, как использовать наличные силы, особен¬
но ввиду переживаемого момента общественного возбуж¬
дения и подъема энергии в среде молодежи. Кроме того,
предстояли еще неотложные дела самой организации
«Земля и воля», а потому присутствие многих членов
«основного кружка» общества было тогда весьма кста¬
ти.
На очереди стояли следующие вопросы:
Во-первых, пересмотр, как это требовалось уставом
общества, программы и самого устава.
Во-вторых, окончательная организация типографской
и издательской групп. Типография уже существовала
под именем «Вольной русской типографии» и уже нача¬
ла функционировать.
В-третьих, организация в ближайшем будущем изда¬
ния центрального литературного органа общества «Зем¬
ля и воля».
В-четвертых, привлечение новых членов в общество.
В-пятых, пропаганда и агитация, ввиду общего воз¬
буждения умов, в среде молодежи, рабочих и общества.
Последние два вопроса были тесно связаны между
собою, так как пора оживленной пропаганды и агитации
есть вместе с тем и пора наиболее энергичного рекрути¬
рования свежих революционных сил.
В-шестых, приведение в окончательный порядок уже
имевшегося у нас фонда революционного, так называе¬
мого фонда Лизогуба, и приискание новых источников
дохода.
Этим, поскольку могу припомнить, исчерпывается со¬
держание тех очередных вопросов, которые подлежали
решению Большого совета. Конечно, по пути возникала
еще масса других, второстепенных или же совершенно
случайных, вопросов, — и эти тоже решались тут же, на
совете. Предварительно все вопросы рассматривались и
обсуждались на Малом совете, а потом, после того как
эти вопросы значительно выяснились уже и достаточно,
так сказать, провентилировались, они представлялись на
окончательное рассмотрение Большого совета.
Центральное место в нашей работе, само собою, за¬
нимала тогда наша программа. На ней покоилось наше
336

общество, да и не только наше: революционно-народни-
ческое направление было тогда достоянием не только
землевольцев, но и многих других революционных круж¬
ков. <...>
В окончательном итоге пересмотра Советом нашей
программы получилось следующее: догматическая часть
программы осталась без изменения; в тактической части
были лишь более точно формулированы и подчеркнуты
те положения, которые касались собственно агитации в
деревне. «Деревенщина» указала на то, что в этом отно¬
шении нам незачем лукаво мудрствовать: сам народ мно¬
голетним своим историческим опытом выработал уж це¬
лую систему излюбленных им форм протестов — как
пассивных (подача прошений, посылка ходоков, отказ от
исполнения незаконных начальнических распоряжений,
отказ от платежа податей и проч.), так и активных
(«красный петух», убийство вредных и опасных эксплуа¬
таторов и насильников, бунты и проч.). Нам следует толь¬
ко воспользоваться этими, готовыми уже формами про¬
теста как популярным орудием, с тем чтобы при благо¬
приятных условиях внести в них, в эти протесты, кри¬
тическую и обобщающую силу революционной мысли и
воли. И тогда организация народно-революционной пар¬
тии как боевой партии, готовой вступить в решительную
борьбу с современным государственно-сословным строем,
окажется вполне осуществимой.
Когда пересмотр программы был закончен, совет ре¬
шил пустить ее в обращение как в широкую публику,
так и в среду учащейся молодежи и рабочих. С этой
целью были усилены уже ранее функционировавшие
группы — интеллигентная и рабочая — притоком новых
землевольцев, временно находившихся тогда в Петер¬
бурге. На преобразованные таким образом группы воз¬
ложена была миссия энергично начать вербовку новых
членов в общество путем пропаганды и агитации. Об¬
суждение и решение других вопросов подвинулось те¬
перь быстро. Решено было приступить к изданию цент¬
рального органа под названием «Земля и воля»; наме¬
чены были редакторами следующие лица: Кравчинский,
Клеменц, Адриан Михайлов и Плеханов. Так как Крав¬
чинский и Клеменц были за границей, то решено было
списаться с ними насчет этого 14. Типографская группа,
как я уже упомянул, уже фактически была организова¬
на, и организована образцово, вполне конспиратив¬
но. <...>
1 ^ Зак № 360
337

Помещение типографии было известно исключитель¬
но типографской группе: Ольге Натансон, Оболешеву и
Зунделевичу. Сношения с типографией совершались
только через кого-либо одного из членов типографской,
или, впоследствии, редакторской группы. Режим типо¬
графии был строжайший. Но так как за это дело взя¬
лись идейные вполне люди, то эти тяжелые лишения
переносились легко, как нужное и должное 15.
Только раз мне — к слову сказать — пришлось ус¬
лышать жалобу от одного из типографских о невыно¬
симости такого режима. Это был Бураков. Замечатель¬
но выдержанный и дисциплинированный работник, он,
тем не менее, порою переживал тяжелые минуты.
—	Право же, Осип, — жаловался Бураков, — словно
в тюрьме сидишь! Пожалуй, что придется отказаться
от этой работы!
Он действительно скоро вышел на «волю» из типо¬
графии, но тут же попал в «неволю» — был весною
1879 г., после 2 апреля 16, схвачен и сослан, если не оши¬
баюсь, куда-то на север.
Последний очередной вопрос, который подлежал об¬
суждению, был вопрос о наших средствах. Лизогуб за¬
явил, что он отсюда прямо едет в свое имение, где при¬
ведет все в порядок, и надеется, что вперед поступле¬
ния средств в нашу кассу будут совершаться более
аккуратно. Имением управляет-де свой человек, и на
него вполне можно положиться*. Оболешев при этом
заметил, что раз наше издательство пойдет хорошо,—
а на это вполпе можно рассчитывать, особенно после вы¬
хода нашего органа, — то типография и орган не толь¬
ко себя окупят, но и дадут порядочный доход. Вопрос
этот казался исчерпанным, и хотя наше положение по¬
ка оказалось не особенно блестящим, но мы чувствова¬
ли себя вообще довольно бодрыми и готовились уже ра¬
зойтись. Но гут неожиданно случилось одно обстоятель¬
ство, которое переполошило всех.
«Романтик» Осинский никак не мог помириться с
перспективою такого чересчур уж скромного материаль¬
ного существования общества. На этом-де далеко не
уедешь, а события между тем предвещают интенсивную
деятельность как в деревне, так и в городе. Нужны бу¬
дут, может быть, большие средства. Где их взять? И
*	Управляющим был Дриго, оказавшийся впоследствии преда¬
телем.
338

Валериан, ничтоже сумняшеся, предлагает внести в
функцию дезорганизаторской группы еще новую функ¬
цию — экспроприацию государственных, общественных,
а в крайнем случае и частных имуществ. На этот раз
Валериан совершенно промахнулся: предложение его
было единогласно отвергнуто.
Пересмотр устава, насколько припоминаю, не по¬
требовал от нас много времени: мы все согласились,
что нет пока крайней необходимости внести в него ка*
кие-либо существенные изменения, — и устав остался
неизменным.
Но уже в начале лета 1878 года, когда Михайлов
Александр вернулся в Петербург и засел там, он снова
поднял вопрос о пересмотре устава и поставил вопрос
ребром. Меня тогда не было в Петербурге, а потому
я расскажу, как произошло это дело, со слов Плехано¬
ва, участвовавшего в совещании о пересмотре устава.
Вот что Плеханов рассказывает в своем «Воспоми¬
нании об А. Д. Михайлове»: «Михайлов требовал ра¬
дикального изменения устава в смысле большей цент¬
рализации революционных сил и большей зависимости
местных групп от центра.
После многих споров почти все его предложения
были приняты, и ему поручено было написать проект
нового устава.
При обсуждении приготовленного им проекта нема¬
лую оппозицию встретил параграф, по которому член
основного кружка обязывался исполнить всякое распо¬
ряжение большинства своих товарищей, хотя бы оно
не вполне соответствовало его личным воззрениям. Ми¬
хайлов не мог даже понять точки зрения своих оппо¬
нентов. «Если вы приняли программу кружка, если
вы сделались членом организации, то в основных пунк¬
тах у вас ие может быть разногласий с большинством
ее членов, — повторял он с досадой. — Вы можете ра¬
зойтись с ними во взгляде на уместность и своевремен¬
ность порученного вам предприятия, но в этом случае
вы должны подчиниться большинству голосов. Что ка¬
сается до меня, то я сделаю все, что потребует от меня
организация. Если бы меня заставили писать стихи, я
не отказался бы и от этого, хотя и знал бы наперед,
что стихи выйдут невозможные. Личность должна под¬
чиняться организации».
В йонце концов был принят и этот параграф, с тем,
однако, добавлением, что организация должна по воз¬
339

можности принимать в соображение личные наклонно¬
сти различных ее членов.
Таким образом, Михайлову удалось наконец-то до¬
биться хоть формально признания его верховного прин¬
ципа всякой организации — централизации и дисципли¬
ны воли 17.
Не могу здесь по пути не отметить одного весьма
характерного для нашего «Дворника» (Михайлова)
факта. В начале весны 1879 года нашей редакторской
группе был нанесен значительный урон: арестован
Д. А. Клеменц. В редакции остались лишь Тихомиров
и Морозов. Плеханов хотя тогда уже близко стоял к
редакции, но, так сказать, ответственным (пред пар¬
тией) редактором он не считался еще ,7. Как-то в один
прекрасный день является к Плеханову Михайлов с
следующим категорическим предложением: «Слушай,
Жорж, ты можешь писать, а потому войди в редакцию!
Это необходимо теперь!» Плеханов возразил ему, что
он не чувствует себя достаточно подготовленным для
такой ответственной работы и что он имеет в виду еще
поработать над собою. Михайлов резко возразил: «Ес¬
ли ты отказываешься, то я начну писать в «Земле и
воле», но знай, что я хуже тебя буду писать!» Против
такого аргумента Плеханов не устоял и вступил в ре¬
дакцию. Плеханов и теперь утверждает, что если бы
не «Петр Иванович» (т. е. Александр Михайлов), то
он бы, быть может, и не сделался бы литератором.
Согласно постановлению Большого совета земле¬
вольцы приступили к энергичной пропаганде своей про¬
граммы. В Медико-хир[ургической] академии работали
М. Р. Попов и Л. Буланов со своим кружком молодых
народников из учащейся молодежи, студентами Козлов¬
ским, Шмеманом и другими.
Молодые оказались дельными, хорошими головами,
готовыми к работе в своей среде.
В помощь к названному кружку пристал времен¬
но и пишущий эти строки, — больше, впрочем, в каче¬
стве агитатора, чем пропагандиста. В университете и
других высших учебных заведениях деятельную про¬
паганду и агитацию вел Преображенский с своим круж¬
ком «молодых». Пропаганда велась при помощи уже
выработанных предшествующим опытом молодежи спо¬
собов— при помощи кружков и сходок. И тех и других
340

зимою 1877/78 г. было много. Время для этого было
тогда весьма благоприятное: все задвигались, охвачен¬
ные широкими общественными стремлениями и зада-
чами.
Я здесь расскажу лишь о том, что я сам видел и
слышал в течение тех 2*/2 месяцев зимы 1877/78 г., ко¬
торые по независящим от меня обстоятельствам про¬
был в Петербурге.
<...> Мы не только пропагандировали, мы занима¬
лись также и агитацией. Я позволю себе рассказать эту
сторону нашей деятельности, как она записана была мною
еще в 1883—1884 гг. в неизданных моих воспоминани¬
ях. «Землевольцам хорошо было известно возбужден¬
ное настроение молодежи, и они решили еще на Боль¬
шом совете воспользоваться этим для агитационных
целей. В адресе, составленном на имя графа Палена *,
указывалось именно на вопиющие злоупотребления и
насилия, против которых готовы были протестовать
все хорошие люди. Указывалось на непрерывно произ¬
водимые обыски, аресты, высылки, на ничем не моти¬
вированное продолжительное предварительное заключе¬
ние, на пристрастие суда, на систему оиЪПеГок **, ко¬
торую начало практиковать правительство, и на прочие
возмутительные репрессии, тяготевшие над обществом.
Адрес был отпечатан в «Вольной русской типографии»
и пущен в общество и в среду молодежи. За несколько
дней пред тем как была решена на Большом совете
«паленская демонстрация»18, в М[едико]-х[ирургической]
академии случилось маленькое событие, вызвавшее в
ее стенах манифестацию со стороны студентов против
академического начальства. Манифестация эта была
вызвана следующим обстоятельством. Ожидали в то
время приезда Александра II с места военных дейст¬
вий ,9. По этому поводу город решил устроить торжест¬
венную встречу, на которой должны были присутство¬
вать представители города, земства, ученых корпора¬
ций и всех учебных заведений. Академическое на¬
чальство позволило себе при этом случае весьма не¬
благовидные приемы. Оно хорошо знало настроение
своего студенчества, а потому оно решило поступать
по собственному благоусмотрению. Пригласило к себе
нескольких студентов, заведомо известных ему за бла¬
*	Адрес написан Г. В. Плехановым.
** от оиЬНег — забывать (фр.), здесь: предание заключенных
забвению.
341

гонадежных, и предложило им отправиться в качестве
депутатов, причем оно прозрачно посулило им денеж¬
ное вознаграждение. Это стало известно в тот же день и,
конечно, вызвало взрыв негодования. Находившийся в то
время в библиотеке академии землеволец (пишущий
эти строки) решил этим воспользоваться. При помощи
нескольких горячих голов созвана была на скорую
руку сходка в библиотеке, и было решено немедленно
вызвать начальника академии Быкова для объяснений.
Сказано — сделано. Несколько человек отправились за
ним и почти насильно привели его в библиотеку. Бы¬
ков был сконфужен этой совершенно неожиданной и
необычайной (это было поздно вечером) сходкой, но
особенно обнаружением его проделки. Студенты резко,
почти грубо нападали на него, обличая его неблаго¬
видный поступок. Быков защищался, но очень слабо.
Студенты потребовали, чтобы самозваные студенты
лишены были их полномочий, причем заявили, что ни¬
каких депутатов они при этом случае посылать не на¬
мерены. Насколько мне помнится, так действительно и
было: «на торжественной встрече» депутатов от акаде¬
мического студенчества не было.
Одновременно с этим случилось другое событие,
окончательно возбудившее молодежь. В клинике умер
Жилинский, три года содержавшийся в тюрьме20. Мо¬
лодежь решила устроить из его похорон демонстрацию,
но полиция выкрала па рассвете труп Жилинского.
Раздраженная толпа студентов отправилась в акаде¬
мическую библиотеку. Землевольцы решили ковать
железо, пока горячо. Пущены были листки уж отпе¬
чатанного адреса, и предложено было отправиться с
этим адресом к Палену. Предложение было принято
сочувственно, но так как присутствующих было всего
около 200 человек, то было решено предварительно
вступить в переговоры со всеми высшими учебными за¬
ведениями (Петербурга) и привлечь их к демонстра¬
ции. В последующие за этим дни происходили во всех
почти учебных заведениях многочисленные и бурные
сходки. Наконец, в назначенный для демонстрации
день в библиотеке М[едико]-х[иру1ргической] академии
собралось до 80 человек.
Землевольцы выступили в защиту своего предло¬
жения, и дело это, наверно бы, выгорело, если бы тут
не вмешались лавристы, которые ставили в вину зем-
левольцам, что они, называя себя народниками, уст¬
342

раивают протесты политического характера. Земле-
вольды оправдывались тем, что это протест не столько
политический, сколько гуманитарный, к которому
должна примкнуть всякая сознающая свое достоинст¬
во личность. Завязался горячий спор. Каждая сто¬
рона приводила исторические доказательства в поль¬
зу своих мнений21. А время уходило. Наконец земле-
вольцы спохватились и, воспользовавшись небольшой
передышкой, поставили несколько вопросов на голо¬
сование:
1)	Следует ли вообще протестовать?
2)	Если следует, то в какой форме и когда? Боль¬
шинство высказалось опять в пользу предложения
землевольцев.
К сожалению, наступил вечер, и потому решили
устроить демонстрацию на следующий день. На дру¬
гой день толпа собралась столь малочисленная, что
демонстрация теряла всякий смысл. Впрочем, земле-
вольцы очень мало потеряли от этой неудачи. Отча¬
сти они даже достигли своей цели: им удалось за это
время привлечь на свою сторону значительное число
лиц из молодежи и таким образом надолго удержать
за собою почву в высших учебных заведениях».
Брожение в учащейся молодежи петербургских выс¬
ших учебных заведений и готовившаяся «паленская
демонстрация» быстро дошли до Москвы. И студенты
Московского университета тоже заволновались; в Пе¬
тербург прибыли делегаты от московского студенчест¬
ва, в том числе, если не ошибаюсь, М —ов, в настоя¬
щее время известный общественный деятель и педагог,
для окончательных переговоров с петербургским сту¬
денчеством, с целью установления единообразия в дей¬
ствиях.
Делегаты по социальным своим убеждениям были
все — народники. Землевольцы снабдили их проклама¬
цией «Адрес Палену от московской учащейся моло¬
дежи», насколько могу припомнить, вполне тождест¬
венный с петербургским адресом молодежи к Палену22.
Январское волнение петербургских студентов послу¬
жило лишь прологом к целому ряду волнений в студен¬
честве, возникавших в течение 1878 года то в одном,
то в другом высшем учебном заведении и обобщивших¬
ся, наконец, осенью и зимою этого года во всероссий¬
ское студенческое волнение:	даже петербургские пу¬
343

тейцы, всегда корректные и лояльные, решились прим¬
кнуть к общему движению.
Движение началось на этот раз с провинции — с
харьковского ветеринарного института, быстро распро¬
странилось па столичные высшие учебные заведения,
особенно петербургские.
В М[едико-]-х[ирургической] академии волнения вы¬
разились демонстративной подачей «скопом» петиции
наследнику. Студенты «просили» права сходок, права
устройства касс и библиотек; просили в заключение
заступничества наследника за харьковских товарищей.
Одним словом, петиция эта представляла собою об¬
разец скромнейшего из скромных прошений.
Беспощадные репрессии: массовые аресты и ссылки
студентов в северные губернии и Восточную Сибирь,
жестокое избиение — таков был прямой ответ прави¬
тельства. Избиение молодежи * было совершено с та¬
кою наглостью и жестокостью, что вызвало протест
даже со стороны советов Харьковского и Петербургско¬
го университетов. Последний подал тщательно мотиви¬
рованную записку министру народного просвещения.
В числе причин, вызывающих волнения в высших учеб¬
ных заведениях, выставляется общее неудовлетвори¬
тельное состояние России и преследования студентов
позорной памяти III отделением. Мерами к прекраще¬
нию волнений университет считает восстановление сво¬
ей автономии и права защиты студенческих интересов
в столкновениях с полицией, восстановление студен¬
ческих учреждений, уничтоженных после 1863 года24.
Землевольцы горячо откликнулись на студенческие
движения и всячески нравственно поддерживали моло¬
дежь в неравной борьбе ее с совершенно разнуздавшим¬
ся тогда правительством. Общество «Земля и воля» вы¬
пустило тогда прокламацию «К студентам высших
учебных заведений»25.
В центральном своем органе «Земля и воля» ре¬
дакция уделяет много места студенческим волнениям:
помещает подробные о них корреспонденции, ведет
мартиролог студенчества, обнародовает многие интерес¬
ные официальные документы, касающиеся судеб студен¬
чества, одним словом, держит и общество, и молодежь
*	Еще раньше, в апреле, московская полиция натравила на
студентов охотнорядцев, которые учинили над ними жестокую
кулачную расправу23.
Это — прямое воздействие правительства на молодежь.
344

в курсе студенческих дел. Орган зовет студенчество на
борьбу с правительством, борьбу неустанную, упорную
и объединенную, за свои права.
«Не правы ли были мы, — говорит «Земля и воля»
в № 3, — когда в воззвании «Ко всем, кому ведать над¬
лежит» (воззвание принадлежит перу Клеменца *)
предрекали, что скоро будут душить и резать студен-
топ на улицах? Не правы ли были мы, когда сравни¬
вали студентов с лишенными всех прав состояния ка¬
торжниками? Спросим мы теперь: какой ответ возмо¬
жен со стороны молодежи на эти травли пьяными ка¬
заками и жандармами?
Имеет ли теперь она право своим судом вешать на
осину таких бешеных собак, как Зуровы и Мартенсыъ\
или ей остается следовать совету харьковских профессо¬
ров и «заняться наукой» в ожидании нового избиения?
Кстати, позволяем себе усумниться в искренности это¬
го «искреннего слова» харьковских профессоров к сту¬
дентам, не говоря уже о его бестактности. Что бы ска¬
зал любой из них, если б ему дали оплеуху и, в виде
утешения, посоветовали бы углубиться в изучение сво¬
ей специальности?
Наш же совет студентам, как и всегда: продолжай,
те раз начатое дело, не останавливайтесь на полдоро¬
ге, не создавайте в своей молодости подлого прецеден¬
та отречения от своей цели при первой опасности.
Справедливости, правды и суда от правительства ие
ждите. Оно наградит генералами от кавалерии своих
башибузуков, а вас угонит в Восточную Сибирь.
Если вы бросите теперь ваше дело — все жертвы
рискуют пропасть даром, а между тем при настойчиво¬
сти можно добиться кой-каких результатов».
Так говорил наш орган с учащейся молодежью.
Нам хочется здесь попутно подчеркнуть некоторые
штрихи в этом обращении хроникера «Земли и воли»
к студентам, да не только в этом обращении, а в)
всей хронике: кое-где прорываются угрожающие нотки,
слышен прямой призыв к борьбе с правительством:
«Имеет ли она теперь право своим судом вешать на
осину таких бешеных собак, как Зуровы и Мартен*
сы?..» Или (в заключение сообщения с»б аресте Д' моо-
вина и Бобохова, оказавших вооруженное сопротивле¬
ние) 27; «И так уже многие жертвы ждут своего отмще¬
*	Примечание и курсив О. В. Аптекмана. — Сост.
^4 Зак. № 360
345

ния, много злодеев избежало суда. Дальше так продол¬
жаться ие может!»
Одновременно с пропагандою и агитацией среди ин¬
теллигенции началась энергичная деятельность и среди
петербургских рабочих. Во главе стоял Плеханов, кото¬
рый и раньше имел порядочные связи среди рабочих.
Он привлек к себе несколько свежих сил из молоде¬
жи и восстановил, таким образом, вполне «рабочую
группу».
Задачи и цели, которые землевольцы преследова¬
ли среди рабочих, были такие же, как и среди интел¬
лигенции, т. е. пропаганда народнических идей и аги•
тация на почве непосредственных интересов городской
рабочей массы. <...>
Наш импровизированный съезд близился к концу.
Все очередные вопросы разрешены. Многие намечены
для ближайшего будущего. Подводя итог нашей работе,
мы могли, положа руку на сердце, сказать, что славно
поработали. Число членов «основного кружка» за это
время возросло привлечением к нему некоторых чле¬
нов бывшего кружка «чайковцев» и других кружков.
В это время как раз были выпущены из тюрьмы —
кто на поруки, кто на других условиях — многие рево¬
люционеры, привлеченные в качестве обвиняемых по
«Большому процессу». В числе их были: С. Перовская,
Л. Тихомиров, А. И. Корнилова, Морозов, Зубок, Все¬
волод Лопатин и многие другие.
За границей жили С. Кравчинский и Д. Клеменц;
с ними завели сношения, и они заявили согласие при¬
стать к обществу «Земля и воля». Таким образом, к
концу 1878 года к нашей организации окончательно
пристали следующие революционеры: С. Перовская,
С. Кравчинский, Дм. Клеменц, Н. Морозов, Л, Тихо-
миров, Попко, М. Фроленко, Ольга Любатович и Ту-
лисов.
Находившийся тогда в Петербурге кружок В. И. Фиг¬
нер стал к нам в самые тесные отношения. У нас было
несколько собраний, помнится, на квартире Квятковско¬
го, на которых присутствовали Ольга Натансон, Обо-
лешев, М. Р. Попов и я, последние двое —как предста¬
вители «деревенщины». Мы делились своими деревен¬
скими впечатлениями, обменивались своими взглядами
на деятельность в деревне, строили планы будущих по¬
селений в народе, куда так тянуло Веру Николаевну
и других. И наши, вначале совершенно деловые, сове¬
346

щания незаметно для нас самих перешли в сердечные,
прямые товарищеские беседы.
Как мы друг друга стали понимать с полслова, с на¬
мека! Вера Николаевна, помнится, даже воскликнула,
смеясь: «Удивительно! даже одним языком говорим,
точно раньше сговорились!» Вера Николаевна Фигнер,
собственно, тогда же пристала к нам, но выговорила се¬
бе полную самостоятельность при организации ею мест¬
ной группы.
Так как в Саратовской губ. у нас были еще остатки
революционных поселений, то В. Н. решила перебрать¬
ся с своими друзьями — Ю. Богдановичем, И[ванчи]ным-
П[исаре]вым и Соловьевым — туда же для организации
деревенского поселения. Она, помнится, избрала Воль¬
ский уезд (Саратов, губ.), где она и поселилась в ка¬
честве фельдшерицы, а ее товарищи — в положении во¬
лостных писарей. Так было восстановлено старо-сара¬
товское поселение под именем ново-саратовского.
Одновременно с этим мы ближе познакомились и на¬
конец совершенно сошлись с кружком М. Н. Ошаниной
(кружок «централисток»), о котором я выше упомя¬
нул 28.
Умная Мария Николаевна решила наконец по¬
ступиться некоторыми своими якобинскими воззрения¬
ми и симпатиями ради практической необходимости дей¬
ствовать сообща и планомерно и пристала к нам на ус¬
ловиях тесных федеративных обязательств. Она со сво¬
им кружком вместе с членами нашей организации —
Квятковским, Поповым, Баранниковым, Фроленко и Ту-
лисовым — образовала поселенческую группу, избрав
местом деятельности Воронежскую губернию. Так ста¬
ло образовываться воронежское поселение. Наконец, в
Тамбовской губернии образовалось третье революцион¬
ное поселение. В состав его вошли Харизоменов, Сер¬
гей Андреев («Андреев»), Мощенко и я — из Саратов,
ского поселения, Тищенко («Титыч»), Э. Пекарский,
Гартман («Алхимик»), Архангельский, Хотинский, Де-
вель и еще с десяток лиц местной интеллигенции, по пре¬
имуществу народных учителей. Между нами были три
волостных писаря и помощник, один врач, три фельдше¬
ра, а остальные — учителя. Девель жил в Тамбове и
представлял собою «центр». Он много сделал для нас.
Дельный, серьезный, практический, с некоторыми свя¬
зями в городе, он был для нас незаменим. Таким обра¬
зом, с весны 1878 года землевольцы снова собрались
347

с силами и вкупе с другими народниками-революционс-
рами создали новые и реставрировали старые револю-
ционные поселения. Так образовались тамбовское, ново-
саратовское и воронеоюское поселения.
Организация поселений, лица, входившие в состав
поселений, ие оставляли желать ничего лучшего. Все они
старые наши знакомые, люди вполне испытанные, на¬
дежные, глубоко преданные народу, многие даровитые.
Можно было надеяться, вполне рассчитывать на успех
По — увы! — наши надежды с самого начала были от¬
равлены ядом сомнений и основательных тревог. Где
наши легионы? Нас так мало: все — старая гвардия, вс-
тераны. Где молодые силы, могущие нас заменить в слу¬
чае пашей убыли? А именно этих молодых сил в наших
деревенских поселениях почти что не было. В тамбов¬
ском поселении, например, был лишь один-единственный
Пекарский, правда, сразу зарекомендовавший себя с
лучшей стороны, но все-таки один только. Вскоре, впро¬
чем, к нам присоединился в Тамбове еще один «моло¬
дой», студент Казарский.
Во время пребывания нашего зимою 1877/78 г. в
Петербурге мы звали молодежь в деревню. Молодежь,
если хотите, ие глуха была к нашему зову, она впол¬
не разделяла паши народнические воззрения и стрем¬
ления, но ее больше привлекал город с его интенсивны¬
ми эмоциями. Во время стачек молодежь добровольно
оказывала нам деятельную помощь. Деревню же она
любила «из прекрасного далека».
В деревне надо работать долго и упорно, «без шу¬
ма».
В городе же как раз в это время стало уже вырисо¬
вываться новое направление, манящее к себе молодежь.
И поневоле пришлось выносить на своих плечах всю
тяжесть деревенской работы исключительно «старикам».
Между стариками же, ушедшими в деревню, было мно¬
го отмеченных печатью «нелегальности»: правительство
зорко следило за ними...
Несмотря на их опытность, способность уклоняться
от правительственных сетей, положение их в деревне
все-таки было неустойчиво, шатко...
Все эго предвещало мало хорошего.
Вот при каких обстоятельствах складывалась жизнь
новых революционных поселений в деревне в начале
1878	г.
348

ГЛАВА XII
Началу 1878 года суждено было стать прологом к
целому ряду крупных революционных актов, определив¬
ших в последнем счете радикальный поворот революци¬
онно-народнической (землевольской) деятельности в сто¬
рону почти исключительно политической борьбы. Нам,
современникам, стоявшим тогда так близко к этим со¬
бытиям и проникнутым тогда революционно-народниче¬
скою доктриною, и в голову пе могло прийти, что мы
БСе вскоре очутимся опять на распутье, что так скоро
растеряем наши народнические стремления, надежды и
чаяния —и очутимся в конце концов в тупике...
Мы снова водрузили знамя «В парод!» и двинулись
туда, чтобы продолжать задуманное дело — дело освобо¬
ждения народа при посредстве самого народа. «Дере¬
венщина» стала понемногу разъезжаться, в Петербурге
остался «центр» с его местными группами, как это
полагалось «по положению».
Общественное брожение, вызванное «Большим про¬
цессом», оказалось лишь рябью на поверхности могучего
океана общественной жизни: глубины ее оказались не¬
тронутыми еще. «Море спокойно, только свежий вете¬
рок весело надувает паруса, но над кораблем уже с
зловещим криком носятся чайки-буревестники — и моряк
знает, что будет буря, хотя еще и не чувствует ее» *. И
буря действительно разразилась. 24 января 1878 года
раздался выстрел В. И. Засулич. Русская девушка за
свой страх и риск решила отмстить за попранное на¬
сильником человеческое достоинство, за поруганную
честь партии. 31 марта того же года этот великий инди¬
видуальный акт благородного гнева нашел свою высшую
санкцию в общественной совести: «В этот день выбор¬
ные общественные судьи впервые явно отвернулись от
целой правительственной системы; в этот день русское
общество впервые показало, что оно может не бояться
открыто заявлять свои желания и симпатии»**.
—	Тяжело подымать руку на человека, — заявила на
суде просто В. И. Засулич.
И суд общественной совести ответил ей на это так
же просто и величаво:
*	Из передовой статьи «Земли и воли», № 2 (Статья
Д А. К.) 29.
** Из прокламации «Ко всем честным людям», изданной
в «Вольной русской типографии». Перепечатано в журнале «Былое»,
№ 7, 1906 г.
349

—	Тяжело, но бывает необходимо, а потому ты не
виновна!
В истории развития общественного сознания 24 ян¬
варя и 31 марта являются лишь прологом той великой
исторической драмы, которая называется судом народа
над правительством. В истории же развития нашего ре¬
волюционного движения делу Засулич суждено было
стать решительным поворотом этого движения.
На протяжении каких-нибудь восьми месяцев после
24 января развертываются пред нами одно за другим
чрезвычайные по внешней форме и внутреннему смыслу
события. 30 января вооруженное сопротивление револю¬
ционеров с Ковальским во главе в Одессе, на Садовой
улице. В Киеве почти одновременно раздается выстрел
револьвера и блеснуло лезвие кинжала: ранен Котля-
ревский, пал Гейкинг. Первое (покушение)—дело рук
Осинского, второе (убийство)—Попко30.
В это же время «дезорганизаторская» группа «Земли
и воли» окончательно преобразовывается, усиливается
наплывом новых свежих сил, твердо становится на ноги
и обособляется фактически от общества «Земля и воля»,
как новая организация, известная уж под именем «Ис¬
полнительного комитета». Душою этой организации ста¬
новится Валериан Осинский. После покушения его на
Котляревского он уже выпускает прокламацию от име¬
ни «Исполнительного комитета»31.
«Исполнительный комитет» вступает теперь в свои
права и, опираясь на настроение тогдашнего момента,
развертывает в полном объеме свою разрушительную
силу. И работа закипела.
В мае 1878 г. освобождаются из киевской тюрьмы
Михаилом Фроленко, при содействии Осинского, Сте¬
фанович, Дейч и Бохановский. В этот же месяц дела¬
ются еще две попытки освобождения Фомина: одна пос¬
редством подкопа, другая —двумя революционерами,
переодетыми в жандармов, но обе — неудачные32. В
ночь на 1 марта33 предпринимается грандиозная воору¬
женная попытка освобождения Войнаральского: было
решено отбить его по пути в центральную тюрьму. Де¬
ло это организовано землевольцами: Александром Ми¬
хайловым, Квятковским, Баранниковым, С. Перовской
и другими. По непредвиденным обстоятельствам дело
это потерпело фиаско, несмотря на то, что задумано оно
было тщательно и выполнено почти что в совершенст¬
ве. Подробно эта отчаянная попытка описана одним из
350

участников ее в фельетоне № 4 «Земли и воли». Сле¬
пая судьба и в этот раз обманула Войнаральского: в
июле 1878 года его опять-таки не удалось вырвать из
когтей правительства, как в первый раз в апреле 1876
года, когда Войнаральский и Ковалик, спускаясь с окна
Дома предварительного заключения, уж так близки бы¬
ли к свободе34.
На 24 июля был назначен в Одессе военный суд
над Ковальским и его товарищами. Над головою Ко¬
вальского уже повис дамоклов меч царской Немезиды.
«Исполнительный комитет» энергично готовится к осво¬
бождению товарищей хотя бы дорогою ценою вооружен-
иого нападения. Правительство настороже: здание суда
оцеплено войсками. Революционная молодежь и рабочие
крайне возбуждены во все время заседания суда; осо¬
бенно рабочие тогда резко выделяются своим горячим
сочувствием революционерам и решительным поведением
на улице. Напряженное настроение публики в ожидании
окончательного приговора доходит до крайней степени.
Наконец из залы суда раздается пронзительный, разди¬
рающий душу крик:	«Ковальскому	смертная	казнь!»
Толпа всколыхнулась, раздались крики негодования,
протеста и проклятий. Солдаты и казаки набросились
на толпу и смяли ее. Из толпы раздается револьверный
выстрел, это ответ на нападение войска. Раздается
команда «пли!», происходит кровавая свалка. Револю¬
ционеры выпускают еще 18 зарядов: двое из стрелявших
солдат упало. Солдаты остервенели, сильным натиском
они набрасываются на толпу, рассеивают ее, убивая на¬
смерть двух революционеров — Полтавского и Погре-
бицкого. Уличные выстрелы достигают залы суда.
—	Слышите, судьи, слышите? — заговорил Коваль¬
ский.— Это голос общественной совести! Общество про¬
сыпается от векового сна... Я теперь спокойно могу уме¬
реть. Месть за меня еще впереди.
И мститель нашелся. 2 августа казнен Ковальский,
а 4-го того же месяца поражен кинжалом революцио¬
нера среди белого дня Мезенцов, шеф жандармов,
вдохновитель всех жестоких репрессий недавнего вре¬
мени.
Этим мстителем был Сергей Кравчинский. В бро¬
шюре «Смерть за смерть!», написанной самим Крав-
чинским, заявляется, что программа социалистов —
борьба на экономической почве, что политические убий¬
ства вовсе не метод их борьбы, что это отдельный эпи¬
351

зод, вызванный гонениями правительства. Далее в этой
же брошюре выставляется ряд совершенно умеренных ц
законных требований, при исполнении которых повто¬
рение событий 4 августа делалось бы невозможным.
Л1ы никогда не выйдем, — говорится в этой брошюре,--
из пределов самозащиты, своих же заветных целей мы
добиваемся совершенно иным путем35.
В названной брошюре есть одно место, которец
невзначай приподнимает завесу с той глубокой траге
дии, которую пережил сам Кравчинский, этот великпн
мститель: «Убийство — вещь ужасная! Только в минуту
сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосозна¬
ния, человек, не будучи извергом и выродком человечс
ства, может лишить жизни себе подобного. Русское же
правительство нас, социалистов, нас, посвятивших себя
делу освобождения страждущих, нас, обрекших себя на
всякие страдания, чтобы избавить от них других, — рус¬
ское правительство довело до того, что мы решаемся на
целый ряд убийств, возводим их в систему!»
Невольно при этом вспоминаются также дышащие
такой же скорбью слова Засулич: «Тяжело подымать
руку на человека!»
Впечатление, произведенное на общество событием
4 августа, было импонирующее. На правительство же
оно на первых порах подействовало ошеломляющим
образом: панический страх напал на него, и оно впер¬
вые почувствовало, что на него надвигается какая-то
страшная, неуловимая, беспощадно-суровая сила...
Оно как будто притихло, притаилось, чтобы с удво¬
енною силою наброситься на своего отъявленного вра¬
га и задушить его. Оно стало гоняться по пятам за
нашим «центром» и наконец нанесло нам стращный
удар осенью, 15 октября 1878 года: арестованы Ольга
Натансон, Адриан Михайлов, Оболешев, Леонид Була¬
нов, Малиновская, Коленкнна, оказавшая вооруженное
сопротивление, Бердников и другие36.
Удар был почти роковой, крушение полное. Остав¬
шиеся на свободе члены организации ие имели ни де¬
нег, ни паспортов, у них не было даже возможности
снестись с провинциальными членами организации, так
как они не знали их местопребывания. Такая дезорга¬
низация грозила, разумеется, новыми провалами. Вер¬
нувшийся спустя около недели после арестов в Петер¬
бург Плеханов уцелел благодаря лишь счастливой слу¬
352

чайности. Он приехал в Петербург с 30 коп. в карма¬
не. Позвал извозчика, чтобы поехать на Царскосель¬
ский проспект, где, если не ошибаюсь, жила Малинов¬
ская. Извозчик запросил 75 коп., и это спасло Плеха¬
нова. Он решил поехать на М[алую] Италианскую, где
жил тогда А. Ольхин37. Когда Плеханов вошел кОль-
хину, последний всплеснул руками: «Дорогой мои, хо¬
рошо, что у вас не оказалось 75 коп.: на квартире Ма¬
линовской засада, все друзья захвачены!»
К счастью, Кравчинский был тогда цел и невредим,
и Плеханов при помощи Ольхина нашел его в Петер¬
бурге. Александра Михайлова тогда не было в Петер¬
бурге. Он незадолго перед этим был вызван Плехано¬
вым на Дон, чтобы там на месте сорганизовать бое¬
вую дружину и дать определенное направление вспых¬
нувшим тогда в Донской области казацким волнени¬
ям. Положение критическое. Кравчинский и Плеханов
решаются экстренно вызвать Александра Михайлова.
Последний с болью в сердце бросает задуманное им
на Дону дело и летит в Петербург. В последних чис¬
лах октября, к слову сказать, мы чуть было не поте¬
ряли и Михайлова и Плеханова.
Дело вот в чем. После ареста Малиновской конспи*
ративная квартира наша была перенесена на квартиру
Трощанского (он же и «Жуковский»). На этой квар¬
тире собирались уцелевшие от разгрома землевольцы,
в том числе обязательно Михайлов и Плеханов.
В один из октябрьских дней было назначено собра¬
ние у «Жуковского».
Дела были неотложные: надо было, во-первых, по¬
знакомиться с письмами Валериана Осинского, только
что полученными из Киева, расшифровать которые по¬
ручено было Трощанскому («Жуковскому»), А во-вто¬
рых,— нужно было распределить добытые с таким тру¬
дом Михайловым небольшие деньги. В условленный
мае Михайлов, — а известно, что он на этот счет был не¬
умолимо точен — отправляется к Трощанскому, условив¬
шись перед этим с Плехановым, чтобы и этот послед¬
ний ни под каким видом не опоздал на свидание. Ми¬
хайлов, ничего пе подозревая, является на квартиру
Трощанского — и попадается в ловушку, устроенную
полицейскими. Михайлова арестуют и ведут туда, куда
он совсем ке хочет идти — в участок. Но, воспользо¬
вавшись оплошностью стражи, он бросился бежать по
направлению Малой Посадской улицы. На крик «Дер¬
353

жи! Лови!» один из публики кинулся было остановить
его, но Михайлов выхватил из кармана кастет, и «рев¬
нитель» быстро отскочил в сторону. Повернув за угол,
Михайлов увидел довольно многочисленную толпу, ко¬
торая слышала крики с Дворянской улицы. Тогда, что¬
бы сбить ее с толку, он сам принялся кричать: «Лови!
Держи!» Толпа оторопела, не зная, что ей делать, и
Михайлов пробежал мимо. Далее, увидев забор огоро¬
да, он перескочил через него и скрылся. Когда он пе¬
рескочил через забор, он шлепнулся в лужу и испач¬
кался с головы до ног грязью. Первою мыслью Михай¬
лова было бежать что есть мочи на квартиру Ольхина
и предупредить Плеханова. Но как бежать по людным
улицам Петербурга в таком невозможном виде? В это
время ему навстречу шла какая-то незнакомая девушка,
по виду студентка. У Михайлова блеснула мысль по¬
просить студентку сбегать за него к Плеханову, но не
успел он раскрыть рта и произнести: «Сударыня!», как
студентка, увидев пред собою эту подозрительную фи¬
гуру, шарахнулась от него в испуге и убежала. При¬
шлось нашему Михайлову самому уж без оглядки бе¬
жать на М[алую] Италианскую. К счастью, он еще за¬
хватил Плеханова дома. Радость Михайлова была до
того велика, когда он увидел Плеханова, что бросился,
к величайшему изумлению Плеханова, ждавшего от
Михайлова нагоняя, обнимать его: «Ну, Жорж, пропал
бы ты, совсем пропал! Меня сцапали было, да я счаст¬
ливо вырвался от них!» Впоследствии мы узнали, чго
Трощанского «захватили с поличным», т. е. забрали
его как раз в то время, когда он занимался расшиф¬
рованием валериановских писем. А письма эти были
очень нужные; Валериан просил денег и требовал, что¬
бы «центр» скорей списался на этот счет с Дмитрием
Лизогубом.
Так судьба на этот раз отвела от нас грозивший
нам тяжелый удар, и землевольцы снова энергично
взялись за работу. А работа предстояла поистине еги¬
петская. Надо было прежде восстановить «центр» об¬
щества «Земля и воля», надо было реставрировать по-
луразрушенную организацию. <...>
Итоги 1878 года для революционной деятельности
выражаются в следующем. С одной стороны — прави¬
тельство, с его вековечной системой репрессий, застен¬
ков и всяческих удавок. С другой — революционная мо¬
лодежь, с ее новыми приемами борьбы, смелыми, ре¬
354

шительными, неуловимыми, как ветер степной, дезорга¬
низаторскими приемами.
Правительство все туже и туже затягивает мертвую
петлю над обществом: преследования все более и более
усиливаются; тюрьмы наполняются; в тюрьмах стон и
зубовный скрежет; там, за решетками, бьется и трепе¬
щет молодая жизнь; стон из-за решеток и каменных
мешков доходит до чуткого уха революционеров и раз¬
рывает им душу; сотни молодых, неокрепших еще сил
вырываются из семей и ссылаются на гибель в якут¬
ские тундры; новые драконовские законы то и дело
выковываются правительством и падают свинцовой тя¬
жестью на личность революционеров; одним словом,
реакция в полном ходу, готовая все сокрушить на
своем пути38. Но нашла коса на камень. Чем туже стя¬
гивается железное кольцо правительственного произво¬
ла, тем сильнее конденсируется революционное чувст¬
во, тем упорнее сосредоточивается революционная воля
в одном определенном направлении — в направлении
отчаянной борьбы с правительством 1гёуе ш тегз1
Общий смысл этой борьбы таков: нам объявили вой¬
ну— и мы обороняемся; наша личная свобода и че¬
ловеческое достоинство попираются — и мы обязаны
кровью своею защитить их; не мы первые подняли
меч; пусть же поднявший меч от меча и погибнет!
Правда, это пока еще не формулируется ясно, но уже
категорически сказывается в настроении и воле тогдаш¬
них революционеров. Непосредственная активная борь¬
ба с правительством, в той или другой форме, факти¬
чески становится стимулом революционных действий
людей 1878 года. И революционер становится все бо¬
лее и более агрессивным. Даже внешность его преоб¬
разовывается: вместо прежнего чумазого пропагандис¬
та или даже современного деревенщика-народника в
косоворотке и высоких сапогах — пред нами теперь
джентльмен, весьма прилично одетый. У него за поя¬
сом кинжал, а в кармане — револьвер: он не только
будет защищаться, но и нападать; он даром не отдаст
своей свободы. Так думали, говорили и действовали лю¬
ди 78-го года. И революционная хроника этого года
вполне подтверждает это. Революционные силы все бо¬
лее и более стягиваются в город, борьба все более и
более непосредственно направляется на правительст¬
*	без перемирия и жалости (фр.).
355

во — она становится политическою борьбою. Мы на сло¬
вах открещиваемся, как от «нечистого», от политиче.
ской борьбы; мы негодуем, когда либеральная литера¬
тура ехидно упрекает нас в том, что мы свернули с
намеченного нами пути, но фактически — увы! — мы,
помимо своей воли, ведем политическую борьбу, как
мы, помимо воли своей, говорим не стихами, а про¬
зою... Неумолимая логика событий втянула революци¬
онеров в свой водоворот, и они, чтобы не захлеб¬
нуться, ухватились за террор, как утопающий за соло¬
минку.
Перед нами землевольческая литература этого го¬
да—1878 года: центральный орган партии «Земля и
воля». Прочтите его передовые статьи, фельетоны, по¬
лемические статьи и проч.!
Господствующим лейтмотивом служат следующие
положения:
«Революции — дело народных масс*. Подготовляет
их история. Революционеры ничего направить не в си¬
лах. Они могут быть только орудиями истории, выра¬
зителями народных стремлений. Роль их заключается
только в том, чтобы, организуя народ во имя его стрем¬
лений и требований и поднимая его на борьбу с целью
их осуществления, содействовать ускорению того рево¬
люционного процесса, который по непреложным зако¬
нам истории совершается в данный период. Вне этой
роли они — ничто; в пределах ее они — один из могу-
щест венных факторов истории.
Поэтому основанием всякой истинно революционной
программы должны быть народные идеалы, как их соз¬
дала история в данное время и в данной местности.
Во все времена, где бы и в каких бы размерах ни подни¬
мался русский народ, он требовал земли и воли. Зем¬
ли— как общего достояния тех, кто на ней работает,
и воли — как общего права всех людей самим .распо¬
ряжаться своими делами».
По поводу террористической деятельности руководя¬
щая статья говорит следующее: «Мы должны помнить,
что не этим путем мы добьемся освобождения рабочих
масс. С борьбою против основ существующего порядка
терроризация не имеет ничего общего. Против класса
может восстать только класс; разрушить систему мо¬
*	«Земля и воля», № 1, 25 октября 1878 г. Программная
статья С. Кравчинского.
356

жет только народ. Поэтому главная масса наших сил
должна работать в среде народа. Террористы — это не
более как охранительный отряд, назначение которого —
оберегать этих работников от предательских ударов
врагов. Обратить все наши силы на борьбу с прави¬
тельственной властью — значило бы оставить свою пря¬
мую, постоянную цель, чтобы погнаться за случайной,
временной». <...>
Центральный литературный наш орган «Земля и во¬
ля» в руководящих его статьях прямо нам говорит, что
мы тогда еще оставались верны нашей народнической
программе, нашей тактике. Сергей Кравчинский в цити¬
руемой уже выше программной статье своей прямо пре¬
достерегает нас от слишком сильного увлечения терро¬
ристическою борьбою. Он говорит: «Не ободрять, не
звать их (товарищей и друзей.— О. А.) на продолжение
начатой борьбы намерены мы: мы очень хорошо знаем,
насколько излишни для них и ободрения, и призывы.
Мы, напротив того, хотим предостеречь их от слишком
сильного увлечения этого рода борьбою, так как есть
признаки, показывающие возможность такого рода ув¬
лечения».
Проницательный Кравчинский уже чуял беду. Во
всяком случае, основной тон нашего центрального ор¬
гана— этого объективного выразителя наших идейных
стремлений и нашего настроения — оставался догмати¬
чески верным народничеству. Участившиеся в то вре¬
мя террористические акты он объясняет и оправдывает
основными началами нашей дезорганизаторской про-
граммы, с самого начала предусмотревшей возможность
и неизбежность такой тактики.
Террор не возводится в принцип, в систему, т. е. об¬
щество «Земля и воля», не задаваясь непосредственном
целью борьбы с правительством, считает, тем не ме¬
нее, нужным прибегать к террору, как к специальной
форме борьбы для специальных случаев, и только для
таких случаев. <...>
Но иное дело теория, иное — практика. Фактически
паше положение уже в конце 1878 года стало внушать
серьезные опасения не одному только Кравчинскому.
Круто нараставшее террористическое настроение и рез¬
ко уже обрисовавшийся поворот в деятельности земле¬
вольцев и прочих революционеров-народников предве¬
щали нам всем, а особенно «деревенщине», тяжелые
испытания.
357

Наша главная операционная база — деревня была
плохо укреплена; наш авангард — ново-саратовское и
тамбовское поселения, за недостатком людей, не вос¬
полнялся; новые силы не притекали, армия не форми¬
ровалась.
Воронежское поселение только складывалось: про¬
изводились рекогносцировки и намечались пункты для
поселений. А между тем то тут, то там в народе про¬
исходят серьезные волнения: волнуются на Дону, на
Кубани и на Урале. Надо во что бы то ни стало ис¬
пользовать эти волнения,— мы это сознасм,— но опять-
таки: нет людей! сил не хватает! На Дону разрывается
Плеханов; мечется во все стороны, ищет сотрудников,
зовет работников, но в результате — нуль.
Он вызывает туда экстренно Александра Михайло¬
ва, но не успел тот доехать до Ростова, как он обрат¬
но уже летит в Петербург, где мы потерпели страшное
разорение. <...>
После разгрома нашего «центра» Александр Михай¬
лов стал вызывать настойчиво в Петербург на помощь
себе землевольцев из провинции, и вскоре туда поеха¬
ли М. Р. Попов и Квятковский — один вслед за дру¬
гим,— где уже оба, подхваченные водоворотом петер¬
бургских событий, окончательно, скрепя сердце, и за¬
стряли. Правда, они имели твердое намерение вернуть¬
ся к начатой ими столь успешно работе в Воронежской
губ., но логика событий решила все наперекор: воронеж¬
ское поселение не было основано, и усиленная подго¬
товительная работа организаторов пропала почти бес¬
следно для революции.
Точно так же, по тем же причинам, пришлось, скре¬
пя сердце, махнуть рукою и на продолжение работы
в расколе в Саратовской губернии. <...>
Таково было наше положение в исходе 1878 г., с та¬
ким печальным итогом мы вступили в 1879 год — тре¬
тий год нашего существования как общества «Земля и
воля».
А итог был таков: два только землевольских посе¬
ления, ново-саратовское и тамбовское; резко обозна¬
чавшееся по причине круто изменившегося революцион¬
ного настроения ослабление притока революционных
сил из города в деревню; страстное, неудержимое поч¬
ти, стремление революционных сил схватиться непосред¬
ственно с правительством; схватки то тут, то там уча¬
щаются, обостряются, ожесточаются и обобщаются.
358

Мы — накануне второго периода землевольской де¬
ятельности и третьего — социально-революционной дея¬
тельности вообще семидесятых годов.
ГЛАВА XIII
Перехожу теперь к последнему акту нашей дра¬
мы — к террористическому периоду землевольской дея¬
тельности и заключительному ее аккорду — расколу об¬
щества «Земля и воля». Тяжелое это было время. Тя¬
жело жилось в то время и всей партии и каждому ре¬
волюционеру в отдельности. Все чуяли, что фактиче¬
ски начинается какой-то поворот в направлении пар¬
тии, который можег привести к тому, что она теперь
теоретически отрицает*. <...>
Новый год снова открылся целым рядом выстрелов:
то защищаются с оружием в руках революционеры во
время арестов — Валериан Осинский и Лешерн в Киеве
26 января 1879 г.; Брандтнер, Антонов с товарищами
там же—11 февраля 1879 г.39 Одновременно с этим
пуля революционера сразила харьковского губернато¬
ра (9 февраля 1879 года), князя Кропоткина. В № 4
«Земли и воли» помещено письмо виновника этого
убийства или, как тогда выражались, «казни»,—
Г. Гольденберга. Письмо это—обращение к обществу,
в котором сам автор объясняет мотивы, в силу кото¬
рых он решился на такую крайнюю меру. Его-де толк¬
нул на этот рокозой шаг сам Кропоткин, он заслужил
свою казнь.
«Он, как наемный убийца, виновен в том, что за
жалованье, за содержание, получаемое от правительст¬
ва, совершает убийство 30 русских социалистов, — и
какое еще убийство! Он виновен в том, что с его ве¬
дома и по его приказанию были до полусмерти изби¬
ты политические преступники в харьковской городской
тюрьме. Наконец, он виновен еще в том, что по его рас¬
поряжению были избиты нагайками собравшиеся без
всякой преступной цели студенты, что неправильно до¬
нес об этом побоище министру внутренних дел, сооб¬
щив, что студенты сами бросились бить казаков, когда
Дело происходило иначе, на глазах многочисленной
публики и совета профессоров».
В заключение своего обращения х «Обществу» ав¬
тор говорит:
*	Из моих воспоминаний 1883—1884 гг,
359

«Знай же, русское общество, что каждый честный
человек волнуется тем же чувством, тем же желани¬
ем... И покуда ты будешь спать, тебе не раз придется
принимать участие в единственно дозволенном тебе де¬
ле — похоронах высокопоставленных особ!..»
Так начался 1879 год. Это ничего хорошего не пред¬
вещало. На политическом горизонте все более и более
сгущались грозовые тучи, издалека уже доносились
раскаты грома.
В то время, когда описываемые мною события раз¬
вертывались с необходимостью железного закона, из
Петербурга вернулся «Титыч». По пути он заехал ко
мне в Тамбовский уезд, где он, в числе других «дере¬
венщиков», занимал должность народного учителя. Он
передал мне желание петербургских товарищей, чтобы
я оставил деревню и перебрался в Петербург.
Там тогда ощущался крайний недостаток в рабочих
силах. Наши петербургские товарищи буквально раз¬
рывались на части. Работы было по горло. Началось
сильное брожение среди фабрично-заводских рабочих.
Снова пошла полоса стачек. Кроме того, петербургские
рабочие стали организовываться. По инициативе Степа¬
на Халтурина уже образовался «Северно-русский рабо¬
чий союз». Параллельно с движением среди рабочих
началась организационная работа среди петербургской
учащейся молодежи, выливавшаяся в форме «земля¬
честв». Во главе этого движения стал студент Осмо¬
ловский. Одним словом, по рассказам «Титыча», нача¬
лась глубокая творческая работа в самых живых об¬
щественных слоях петербургского населения. Запрос
поэтому на опытных работников сильно возрос: требу¬
ют и рабочие и молодая интеллигенция. Петербургских
землевольцев не хватает, а потому «центр» и прочие
группы разбрасываются по необходимости по сторонам.
Далее «Титыч» передал мне, что петербургские наши
товарищи начинают все более и более тяготеть к дез¬
организаторской (террористической) деятельности, что
революционное движение принимает все более и более
острый характер, что движение, очевидно, все более и
более стало сводиться к единоборству между прави¬
тельством и революционной интеллигенцией.
—	Наши землевольцы, — заключил «Титыч», — кру¬
то повернули фронт, а молодежь, на них глядя, словно
сорвавшись с цепи, так и рвется в бой.
300

Все это мне рассказал «Титыч». Он был сильно
озабочен. Его проницательный критический ум уж
предвидел серьезные замешательства.
—	Что же делать? — спросил я, выслушав его под¬
робное сообщение.
—	Нам, во всяком случае, надо жить в деревне!
Что бы ии случилось — здесь должны быть свои люди!
А ты, Осип, поезжай в Петербург — там разберешься!..
Несколько дней спустя я уже был по дороге в Пе¬
тербург. Я оставил деревню с тяжелым чувством. Боль¬
ше я уже в деревню не возвращался. За мною спустя
2—3 месяца потянулись и многие другие «деревенщи¬
ки»: одни — потому, что их присутствие в Петербурге
вызывалось крайней необходимостью, другие — потому,
что их выбивала из деревни та или иная темная сила:
интриги местных воротил, административных и общест¬
венных, как это, напр., было с В. Н. Фигнер в Сара¬
товской губернии.
Особенно стали редеть наши ряды в деревнях по¬
сле 2 апреля 1879 года — покушения на жизнь Алек¬
сандра II. Из Тамбовской губ. бежал Гартман («Ал¬
химик»), а вскоре вслед за ним был арестован Пекар¬
ский; оставили деревню Мощенко, «Титыч», Хотинский
и проч.
Ново-саратовское же поселение после 2 апреля окон¬
чательно распалось. Можно себе представить, как се¬
бя чувствовали одинокие, кое-где разбросанные по де¬
ревням и селам «деревенщики»! Нельзя поэтому их ви¬
нт ь, если они, не вынося безысходно-тяжелого чузег-
ва брошенности и одиночества, разбежались к концу
1879	года совершенно врозь... Эти люди уходили и*
деревни с глубоким чувством скорби, горечи и все бо¬
лее и более сгущающейся ненависти к существующем'/
политическому строю. Больно, тяжело и обидно было
отказаться от того, что так недавно еще наполнял.)
все твое существование. Уходили с поля битвы не 'оно-
ши зеленые, а зрелые, опытные люди. Опустела дерев¬
ня. Три года с небольшими перерывами мы поработа¬
ли в деревне. Что же мы успели? Какие результаты
получили? Оглядываясь назад, па путь, пройденный на¬
ми, путь, усеянный не розами, а ухабами и трясинами,
мы, положа руку на сердце, имеем право сказать:
наша работа не прошла бесследно в деревне! Наше
слово не было гласом вопиющего в пустыне! Правда,
мы еще ие успели создать в народе боевую партию,
361

боевую силу в противовес архаической силе существу¬
ющего приказно-крепостнического государственного
строя. Это правда. Но нам удалось своей разнообраз¬
ной подготовительно-революционной работой сузить
значительно ту страшную пропасть, которую беспощад¬
но суровая история паша вырыла между нами, интел¬
лигентами, и народом. Не забудем, что мы были то¬
гда— в 70-х годах — чуть ли не первыми пионералш-
культуртрегерами с революционными целями. Наша
разнообразная культурная деятельность непосредст¬
венно в пользу народа была насквозь пропитана рево¬
люционны ни элементами. Мы учили народ—и притом
не как пришлые, чуждые ему люди, а как свои, леча¬
щие его, учащие его, радеющие о нем люди, — в амбу¬
латориях, в сельских и народных школах, на базарных
площадях, в трактирах и мастерских, — учили его, как
он должен освободиться от вековечного гнета. Мы бу¬
дили дремлющее в нем чувство протеста, мы бросали
лучи света в темное еще тогда сознание его. Это не
была простая культурная работа, как иные изобража¬
ют ее весьма наивно; это была работа подготовительно¬
революционнаятак как, повторяю, верховным прин¬
ципом нашей многосторонней культурной деятельности
была революция: освобождение народа самим же наро¬
дом. Это была невидимая, на глаз незаметная, работа,
но которая капля по капле выдалбливала трещины и
щели в инертной тогда еще массе крестьянства. Через
эти щели и трещины то и дело проникали вглубь ре¬
волюционные мысль, чувство и воля. И вместе с «объ¬
ективным процессом истории» наша подпольная работа
в конце концов создала в народе некоторую атмосферу
беспокойства, тревоги и недовольства. Одним словом,
где ни работал землеволец, он оставлял после себя не¬
изгладимый след. И я имел право в 1883 году занести
следующие строки в неизданные мои записки:
«Практика вполне доказала, что там, где революци¬
онные поселения просуществовали хоть один год, ре¬
волюционерам удалось заслужить уважение, любовь и
доверие крестьян. Недаром некоторые представители
администрации и земства, узнавши, что лица, с которы¬
ми они по разным делам сталкивались, принадлежат
к социалистической партии, говорили, что если все со¬
циалисты таковы, то они вскоре завоюют народ».
И мы ясно сознавали это наше значение в народе,
но нас глубоко огорчало, во-первых, неподготовлен¬
362

ность еще масс в революционном отношении, собствен¬
ная слабость наших наличных сил — во-вторых, и, на¬
конец, непрерывная убыль в наших рядах, не возме¬
щаемая притоком свежих сил, — в-третьих. А непрерыв¬
ная убыль эта производилась совместным действием
многих причин: то нас стала отвлекать из деревни не¬
посредственная борьба с правительством, становившая¬
ся с каждым днем все острее и острее, то неизбежные
аресты и прочие правительственные преследования, изго¬
нявшие нас из деревень, то, наконец, заметное чувство
утомления работою в пароде и горькое сознание, что
один в поле — ие воин. Все это в общей совокупности
и вызвало постепенное обезлюдение наших революцион¬
ных поселений и, наконец, окончательное их крушение.
Мы всячески боролись против этого еще с самого на¬
чала 1879 года. Мы всячески продолжали звать в на¬
род, но — увы! — на наш зов мало кто откликался.
Да и в нашем зове не было прежней убедительности,
прежнего жара. Чтобы людей двинуть на дело, недос¬
таточно действовать только на ум: надо всколыхнуть
чувства, эту тяжелую артиллерию нашей психики. Мы
не могли тогда увлекать людей за собою, так как у
нас самих не было дела в деревне. Нас задавила не
теория, а практика: ноша, которую мы возложили на
себя, была нам, «деревенщикам», не по силам — и мы
пали, сокрушенные. Но, как утопающий, мы хватались
за соломинку, ища спасения в деревне. И чем дальше
убегала от нас деревня, тем милее она нам станови¬
лась,—и мы продолжали бороться за нее. Это не бы¬
ла только борьба из-за догмы или принципа: это была
борьба за «быть или не быть?».
И она началась еще ранней весною 1879 года, сна¬
чала глухо, а потом все громче и громче, расширяясь
и углубляясь, пока наконец не привела к роковому рас¬
колу организации «Земли и воли». И теперь, когда я
вновь переживаю перипетии этих драматических собы¬
тий, для меня все более и более становится понятной
роковая неизбежность этого раскола. <...>

ПРИМЕЧАНИЯ*
Александра Ивановна Корнилова-Мороз
(1853 —после 1940)
А. И. Корнилова (по мужу Мороз) принадлежала к тому
новому типу женщин 60—70 гг. XIX в., борцов за женское равно¬
правие, которые стремились вырваться из-под опеки родителей и
получить серьезное образование, дававшее специальность, а с ней
и возможность самостоятельной жизни. Наиболее демократически
настроенные и решительные окончательно порывали с привилегиро¬
ванным прошлым и становились в ряды участников народнического
движения. К ним принадлежала и юная Александра Корнилова.
Ее отец был известным торговцем фарфорохм и изделиями из
стекла и хрусталя. Фирма братьев Корниловых существовала
с конца XVIII в. Но дочери из этой купеческой семьи — Александра,
Вера и Любовь — пошли по революционному пути.
В начале 1870-х гг. все три были членами кружка «чайковцев».
В 1872—1873 гг. Александра Корнилова вела пропаганду среди
петербургских рабочих на Выборгской стороне и в районе Лиговки.
5	января .1874 г. она была арестована вместе с Софьей Перовской
и до марта 1876 г. находилась в заключении, пока ее не выпустили
на поруки до суда под залог в 5 тыс. руб.
Временную свободу А. Корнилова использовала для помощи
оставшимся в заключении. Летом 1876 г. она среди тех, кто орга¬
низовал побег П. А. Кропоткина из тюремной больницы. Именно на
ее квартиру его привели сразу после побега.
На «процессе 193-х» Корнилова отказалась отвечать на вопросы
судей и была удалена из зала суда. По приговору суда ей было
засчитано предварительное заключение. Затем она была админи¬
стративно сослана в Пермскую губернию. В 1882 г. Александра
Ивановна последовала за сестрой Любой (Вера умерла в 1873 г.)
в место ее ссылки — Ишим Тобольской губернии.
В Европейскую Россию Александра и Любовь Корниловы вер¬
нулись в 1885 г., жили в Казани. В 1894 г. (после смерти сестры)
А.	Корнилова получила разрешение поселиться в Москве.
В 1890-х гг. она участвовала в нелегально организованной помощи
ссыльным. В конце 1906-го и в 1907 г. вместе с В. Н. Фигнер,
выпущенной из Шлиссельбургской крепости, жила за границей.
В конце 1920-х гг. А. И. Корнилова-Мороз проживала в Мо¬
скве, работала в музее Общества бывших политкаторжан и ссыль¬
нопоселенцев.
Воспоминания А. И. Корниловой-Мороз о С. Л. Перовской
в период ее деятельности в кружке «чайковцев» были напечатаны
в журнале «Каторга и ссылка», 1926, № 1, затем в дополненном
виде вышли отдельной брошюрой: Корнилова-Мороз А. И. Перов¬
ская и кружок чайковцев. М., 1929. По этому изданию с некото¬
рыми сокращениями воспоминания публикуются в настоящем томе.
*	Автор примечаний В. Н. Гинев.
364

1	С конца 50-х гг. XIX в. в России начинается активная борьба
За равноправие женщин. Связанный с этим вопрос о женском
образовании приобретает большую остроту, поскольку образование
могло дать женщинам экономическую независимость и самоутверж¬
дение личности. В таком ракурсе речь шла о женщинах пз дворян¬
ской и разночинской среды. В XIX в. они получали поверхностное
образование в «институтах благородных девиц» (именно эти «ин¬
ституты» имеет в виду Л. И. Корнилова-Мороз) или в женских
гимназиях, учебные программы которых были гораздо уже и при¬
митивнее сравнительно с программами мужских гимназий. В мае
1870	г. правительство разрешило открывать при женских гимназиях
дополнительные педагогические классы, одно- или двухгодичные.
Корнилова называет их «педагогическими курсами». Но и оии
не давали объем знаний, равный мужским гимназиям. Такую цель
ставили Аларчинские и Владимирские женские курсы в Петербурге
и аналогичные в Москве, открьпые в 1869—1870-х гг.
Необходимость заставляла правительство идти на открытие
для женщин акушерских курсов и курсов телеграфисток, но это
делалось с большой неохотой. Еще хуже обстояло дело с высшим
женским образованием. В конце 50-х — начале 60-х гг. женщины
добились разрешения посещать лекции в Петербургском универси¬
тете, но это никак не было узаконено и зависело от доброй воли
профессоров и начальства. Слушание лекций и сдача экзаменов
не давали женщинам никаких прав, связанных с получением дип¬
лома. В 1863 г. присутствие женщин на лекциях в университетах
было циркулярно запрещено, поскольку, как «обосновывалось»
в одной из служебных записок, «оно грозило нарушить серьезность
университетского преподавания и понизить умственный и нрав¬
ственный уровень этих высших учебных заведений». Этот запрет
действовал до 1905 г.
В 1876 г. было разрешено открывать специальные высшие
женские курсы. К 1878 г. они были открыты в Петербурге (Бесту¬
жевские курсы), Москве, Казани и Харькове (подробнее см.: Тиш¬
кин Г. А. Женский вопрос в России в 50—60-х гг. XIX в. Л.,
1984). Д. В. Краевич: ошибка, правильно К. Д. — 56
2	Д. В. Каракозов (1840—1866)—член заговорщического
кружка Н. А. Ишутина, действовавшего главным образом в Москве
(с 1863 г.) и Петербурге (с 1865 г.), стрелял в Александра II
4 апреля 1866 г. у ворот Летнего сада.
Л. Н. Перовский с июля 1861 г. по декабрь 1864 г. был вице-
губернатором Петербурга, с января 1865 г. был назначен губерна¬
тором. Уволен 22 июля 1866 г. — 57
3	О. Д. Шлейснер-Натансон (ок. 1850—1881). В .1870—1871 гг.
входила в кружок «чайковцев», в 1876—1877 гг. — член «Земли
и воли», участвовала в организации саратовского поселения. Аре-
сювана в октябре 1878 г. в Петербурге. В мае 1880 г. приговорена
к каторжным работам на 6 лет, замененным ссылкою. По болезни
была временно оставлена в Петербурге. В феврале 1881 г. осво¬
бождена на поруки до выздоровления. Умерла 16 марта 1881 г.—62
4	А. Михайлов — псевдоним писателя А. К. Шеллера. В своих
пользовавшихся популярностью в 1860-х гг. романах, печатавшихся
в «Современнике» и выходивших отдельными изданиями, он затра¬
гивал проблемы «отцов и детей», но не звал на революционный
пУть, ограничиваясь показом культурнической деятельности. А. Кор¬
нилова упоминает публицистические произведения А. Михайлова-
Шеллера «Пролетариат во Франции» (СПб., 1869 и 1872 гг.) и
365

«Ассоциации. (Очерки практического применения принципа коопе¬
рации в Германии, в Англии и во Франции)» (СПб., 1871 и 1873 гг).
Точное название книги В. В. Флеровского — «Положение рабо¬
чего класса в России» (СПб., 1869). Второе издание, вышедшее
по инициативе «чайковцев» в Петербурге в 1872 г., было запре¬
щено, и большая часть тиража уничтожена. — 63
5	А. Н. Энгельгардт (1832—1893)—ученый-агрохимик, публи¬
цист. В 1860-х гг. некоторое время был близок к первой «Земле
и воле». В 1870 г. за участие в «незаконном сборище студентов»
и «противоправительственные речи» был арестован, заключен в Пе¬
тропавловскую крепость, а в начале 1871 г. выслан под надзор
полиции в свое имение в Смоленскую губернию. Создал там рацио¬
нальное хозяйство на капиталистических началах и при нем школу
для подготовки «интеллигентных землевладельцев».
12	писем «Из деревни» А. Н. Энгельгардт опубликовал в «Оте¬
чественных записках» в течение 1872—1882 гг. и «Вестнике Европы»
в 1887 г. Отдельным изданием «Письма» вышли в 1882 г., затем
неоднократно переиздавались, последний раз — в 1960 г. «Письма»
Энгельгардта читали и использовали для изучения пореформенной
русской деревни К. Маркс и В. И. Ленин. В «Письмах» реалисти¬
ческие описания хозяйства, быта и психологии крестьян уживались
с народническими взглядами на пути развития России. См. об
этом- Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 521—528. — 66
0 Н. А. Морозов в своей истории кружка «чайковцев» (см. об
этом вступит, статью, с. 10—И) дал следующую характеристику
В.	М. Александрову: «Александров <...> всегда был человеком,
у которого талант перевешивал нравственную чуткость <...> уже
и тогда, при начале кружка, Александров не обнаруживал ни тех
ригористических наклонностей, которые были тогда общим явле¬
нием среди тогдашней развивающейся молодежи, ни особенной
чистоплотности как в своих личных отношениях, так и в обще¬
ственных делах <...> Однако при всем этом он держал себя тогда
настолько в границах нравственных требований своих товарищей,
что другие члены кружка <...> или могли ошибаться на его счет,
или же считали возможным мириться с его недостатками ради его
импонирующего влияния на молодежь <...> Александров в первый
раз сделал попытку <...> проповедовать свои оригинальные воз¬
зрения на свободу любви. Но здесь же он и провалился. Как ни
были молоды члены женского кружка, но очень скоро поняли, что
Александров хочет вести их в какое-то болото».
Поскольку тогда же, весной 1871 г., Александрову грозил
арест, было решено отправить его за границу для издания там
нелегальной литературы. Но Александров не выполнил поручения
и не дал отчета в трате общественных денег. В начале 1873 г. он
был исключен из кружка (см.: Революционное народничество семи¬
десятых годов XIX века. Сборник документов и материалов, т. 1.
М., 1964, с. 211—212, 217—218). —6Я
7	Н. П. Гончаров (1850 —после 1905) — студент Технологи¬
ческого института, был близок как с некоторыми «нечаевцами»,
так и с «чайковцами». Весной 1871 г. он составил, кустарным спо¬
собом отпечатал и распространял четыре прокламации под общим
названием «Виселица», в которых выражал надежду, что револю¬
ция, начатая в Париже коммунарами, дойдет и до России. Аресто¬
ван в июле 1872 г. В феврале 1872 г. осужден на каторгу, позднее
Замененную ссылкой в Иркутск (см.: Валк С. Н. «Периодические
;шб

листки» Н. П. Гончарова. Литературное наследство, т. 1. М., 1931,
с 157—164). — 76
в Дознание и следствие по делу так называемых «нечаевцев»
длились полтора года. Суд проходил в петербургской судебной
палате с 1 июля по И сентября 1871 г. Из более чем четырехсот
политических процессов над революционерами за 1826—1905 гг.
по числу подсудимых — 79 человек — процесс «нечаевцев» уступает
только «процессу 193-х». Это был первый в России политический
процесс, на котором в числе подсудимых были и женщины (8 чело¬
век). Большая часть подсудимых входила в нечаевскую «Народную
расправу», но вместе с ними судились без особенного разбора и
целый ряд членов других революционных кружков. Сам С. Г. Не¬
чаев, скрывшийся за границу и выданный в 1872 г. швейцарскими
властями с условием, что его будут судить как уголовного преступ¬
ника (за убийство И. И. Иванова), судился 8 января 1873 г. в мо¬
сковском окружном суде.
Хотя новые судебные уставы были подписаны царем еще
в 1864 г., процесс «нечаевцев» был только вторым, проводившимся
полностью на их основе. (Первый состоялся в Петрозаводске неде¬
лей ранее.) Власти, не имевшие еще большого опыта проведения
политических процессов по новым уставам, старательно соблюдали
торжественно провозглашенную ими гласность. Столичные и про¬
винциальные газеты перепечатывали из «Правительственного вест¬
ника» подробные отчеты о судебных заседаниях, почти полностью
передавая показания и заявления подсудимых и свидетелей, речи
адвокатов, зачитывавшиеся на суде программные революционные
документы. Первый (и последний) раз на политическом процессе
в царской России публика свободно допускалась в зал судебного
заседания.
Управляющий министерством юстиции О. В. Эссен 3 июля
1871	г. докладывал царю: «Допущенная по сему делу полная глас¬
ность <...> будет иметь, по моему глубокому убеждению', самое
благотворное влияние на присутствующую публику». Александр II
начертал на полях докладной: «Дай бог!» Здесь был расчет исполь¬
зовать найденный полицией нечаевский «катехизис революционеров»
и сам факт убийства Иванова для компрометирования революцио¬
неров. Реакционный публицист М. Н. Катков изощрялся в «Москов¬
ских ведомостях»: «...вот катехизис русского революционера <.. >
Послушаем, как русский революционер сам понимает себя <...>
Он объявляет себя человеком без убеждений, без правил, без чести.
Он должен быть готов на всякую мерзость, подлог, обман, грабеж,
убийство и предательство <...> Жулики лучше и честнее вожаков
нашего нигилизма».
Власти и реакционеры, однако, просчитались. Подсудимые су¬
мели убедительно продемонстрировать свою искреннюю привержен¬
ность интересам народа, идеалам свободы и социализма. «Почти
все подсудимые, — доносил шефу жандармов заведующий секрет¬
ной агентурой III отделения К. Ф. Филиппеус, — пользуются ма¬
лейшим случаем, чтобы выразить свой взгляд на существующий
порядок, на его ненормальность, на необходимость иного, лучшего
устройства общества», «высказывают чисто социалистические и даже
коммунистические воззрения... выступают апостолами нового соци¬
ального и политического учения, впервые заявляемого громогласно».
Ход процесса показал всей России, что так называемые «нечаевцы»
не имеют ничего общего с иезуитскими методами Нечаева и сами
были им обмануты. Суд над «нечаевцами» оказал сильное револю¬
367

ционизирующее воздействие на демократическую молодежь, стал
одним из факторов вызревания идеи похода в народ. Царь выгова¬
ривал Эссену: «Однако хорошие ожидания твои по нечаевскому
делу не оправдались».
Раздражение царя вызвал и сравнительно мягкий приговор
суда. Поскольку революционная организация была раскрыта в са¬
мом начале, ее члены почти не успели совершить каких-либо «дей¬
ствий», а за «преступные намерения» полагалось меньшее наказа¬
ние. Судьи же по неопытности еще старались следовать букве
закона. В итоге большинство подсудимых было даже оправдано
(после полуторагодичного тюремного сидения), 28 человек получили
различные сроки тюремного заключения (максимально—1 год и
4 месяца), и только четверо непосредственных участников убийства
Иванова были приговорены к каторжным работам на срок от 7 до
15	лет (подробней см.: Нечаев и нечаевцы. Сб. материалов. М.—Л.,
1931; Троицкий Н. А. Дело нечаевцев. — В кн.: Освободительное
движение в России, вып. 4. Саратов, 1975).
Правительство сделало для себя выводы из урока, полученного
на «процессе нечаевцев». В порядок судопроизводства по политиче¬
ским делам были внесены значительные изменения; гласность су¬
дебного разбирательства в дальнейшем существенно ограничива¬
лась. (О судебной системе по политическим делам в царской России
см. примеч. 12 к воспоминаниям И. С. Джабадари.)—77
9	Адвокатура на «процессе нечаевцев» сыграла в целом пози¬
тивную роль: добившись смягчения участи подсудимых, она в то же
время помогла им завоевать симпатии общества. Что касается кон¬
кретно В. Д. Спасовича, то этот выдающийся адвокат, человек
либеральных убеждений сочувствовал революционной молодежи и
в своих защитительных речах на «процессе нечаевцев» порой за¬
вуалированно проводил мысль о том, что критические настроения
молодежи зависят от политического климата в стране в тот или
иной период, что ее стремления прекрасны и благородны. (См.:
Спасович В. Д. За много лет. СПб., 1872, с. 431, 447). Но в целом
А.	И. Корнилова права. На процессе кружка А. В. Долгушина
(9—15 июля 1874 г.) Спасович говорил, что деятельность членов
кружка не более эффективна, чем «как если бы человек двадцать,
тридцать, сто или более отправились на берег Невы и стали дугь
на воду, с тем чтобы произвести волнение и всколыхать водяную
поверхность». В другой раз (на «процессе 50-ти») он сравнивал
революционную организацию москвичей с муравейником, пытаю¬
щимся разрушить высочайшую альпийскую вершину Монблан. (Спа¬
сович В. Д. Соч., т. 5. СПб., 1893, с. 343; г. 6, СПб., 1894,
с. 148—149).
П. Л. Лавров в 1874 г. упрекал защиту по делу долгушинцев
в том, что она допускала унижение убеждений и личностей рево¬
люционеров. «В видах „облегчения участи подсудимых44,— писал он,—
им (адвокатам.— В. Г.) не дозволительно было унижать и осмеи¬
вать социализм». («Вперед!», т. 3. Лондон, 1874, с. 224, 227). Лав¬
ров видел в присутствии адвокатов лишь прикрытие судебною
всевластия правительства. Неприязненное отношение демократиче¬
ского общества к адвокатуре на политических процессах продолжа¬
лось до 1877 г., но на процессах «50-ти», «193-х», по делу В. Засу¬
лич защита, в лице лучших своих представителей, полностью себя
реабилитировала (см.: Троицкий Н. А. Русская адвокатура на по¬
литических процессах народников (1871—1890 гг.).—В кн.: Из
368

истории общественного движения и общественной мысли в России.
Саратов, 1968).- 77
10	В 1905—.1907 гг. либеральным историком В. Я. Яковлевым
(псевдонимы Богучарский, Базилевский) было предпринято издание
серии документальных сборников по истории революционного дви¬
жения в России в XIX веке. Третий том был посвящен «процессу
193-х». А. Корнилова приводит выдержку из письма М. Натансона,
включенную прокурором в обвинительный акт. Текст письма вы¬
правлен по указанному источнику. — 80
11	По закону	о печати	от	6 апреля	1865 г.	книги	российских
авторов объемом	не	менее	10	печатных	листов	и переводные (не
менее 20 листов) были освобождены от предварительной цензуры.
Если после выхода	книги	оказывалось, что в ней	содержатся
«вредные» идеи,	то	автор	и	издатель	могли	быть	привлечены
к ответственности в судебном порядке. Однако, по мнению властей,
практика показала, что закон 1865 г. не смог поставить заслон
проникновению в литературу «лжеучений», при этом привлекать
авторов к суду часто оказывалось невозможным, поскольку, как
писал министр внутренних дел А. Е. Тимашев, в большинстве слу¬
чаев нельзя было усмотреть «прямого нарушения какой-либо статьи
карательного закона». Вследствие этого 7 июня 1872 г. были «вы¬
сочайше» утверждены «дополнения» к закону 1865 г. Непосред¬
ственным толчком к изменению законодательства о печати послу¬
жила книжная деятельность «чайковцев», конкретно — издание ими
в конце 1871 г. «Азбуки социальных наук» В. В. Берви-Флеров-
ского.
После 7 июня 1872 г. право конфискации и уничтожения
неугодных книг было предоставлено Комитету министров. Это и
был знаменитый циркуляр «о сожжении книг» — так называли его
в обществе. Вопрос о задержке или разрешении выпуска киши
в свет решался в течение семи дней после представления отпечатан¬
ного экземпляра цензору. В это время изданная книга не могла
отдаваться в продажу. Вновь возвращенный административный
порядок борьбы с прогрессивной литературой не освобождал авто¬
ров и издателей от судебного преследования (см.: Арсеньев /С. К.
Законодательство о печати. СПб., 1903, с. 86—88). — 81
12	Воспоминания Л. Э. Шишко «С. М. Кравчинский и кружок
чайковцев» вышли в Петербурге в 1906 г. Воспоминания Н. А. Ча¬
рушина «О далеком прошлом» были изданы Обществом политка¬
торжан и ссыльнопоселенцев в 1926 г. Во второе издание, допол¬
ненное и исправленное (М., 1973), вошла переписка автора с исто¬
риком Ш. М. Левиным и другие материалы, показывающие работу
Чарушина над подготовкой второго издания в начале 1930-х гг.
Последнее издание «Подпольной России» С. М. Степняка-Кравчин-
ского — в кн.: Степняк-Кравчинский С. М. Избранное. М., 1972.—^/
13	В действительности еще 28 августа 1873 г. П. Л. Лавров
в одном из писем сообщал: «На этих днях появится первая книжка
журнала, который я издаю» (см.: Володин А., Итенберг Б. Лавров,
М., 1981, с. 203). Первый том «Вперед!» появился в сентябре
1873	г. (см.: Итенберг Б. С. П. Л. Лавров и революционное под*
полье России первой половины 1870-х гг. — История СССР, 1985,
№ 2, с. 83). — 81
14	Имеются в виду аресты в ноябре 1873 г. — 81
15	Генри Томас Бокль (1821—1862)—английский историк и
социолог. Главной причиной экономических и политических изме¬
нений считал накопление знаний, провозглашал всемогущую роль
369

разума. А. Корнилова в своей автобиографии отмечала: «Бокль
с его основательной научной аргументацией о влиянии просвещения
на историю цивилизации, идеи Милля о женском вопросе будили
мысль, увлекали на путь умственного развития...» (Энциклопедиче¬
ский словарь «Гранат», т. 40, стлб. 208). Корнилова и ее друзья,
вероятно, читали «Историю цивилизации в Англии» Бокля, в 1860—
1870-х гг. несколько раз переводившуюся и издававшуюся в России.
Джон Стюарт Милль (1806—1873)—английский философ, эко¬
номист, социолог. Первый том главного экономического труда
Милля «Основания политической экономии» был напечатай в 1860 г.
в «Современнике» в переводе и с примечаниями Н. Г. Чернышев¬
ского. (Отдельное издание — СПб., 1860). В 1861 г. в «Современ¬
нике» Чернышевский поместил обзор остальных томов труда Милля,
в котором, по оценке К. Маркса, «мастерски показал» «банкротство
буржуазной политической экономии» (Маркс /(., Энгельс Ф. Соч.,
т. 23, с. 17—18). Полностью этот труд Милля в переводе Черны¬
шевского (но без его примечаний) выходил в Петербурге в 1865 и
1874	гг.
Фердинанд Лассаль (1825—1864)—немецкий мелкобуржуазный
социалист, один из основателей «Всеобщего германского рабочего
союза» (в 1863 г.). Лассаль ограничивал цели рабочего движения
парламентской борьбой и созданием с помощью буржуазно-юнкер¬
ского государства «производительных ассоциаций» рабочих. Мир¬
ным, парламентским путем он надеялся преобразовать Германию
в «свободное народное государство».
Первый том сочинений Лассаля вышел в Петербурге в 1870 г.,
второй был уничтожен цензурой, но ходил по рукам в корректур¬
ных оттисках. А. Корнилова в «Автобиографии» пишет, что она,
Перовская и другие женщины, не будучи в состоянии с первого
раза овладеть «Капиталом» Маркса, «штудировали Милля с при¬
мечаниями Чернышевского и с восторгом зачитывались первым
томом соч. Лассаля. Страстное красноречие его речей и влияние
их на организацию рабочих производили на нас чарующее впечатле¬
ние» («Гранат», т. 40, стлб. 210).
Фридрих Бюхнер (1824—1899) — немецкий физиолог и фило¬
соф. Пропагандировал достижения естествознания. В книге «Сила
и материя» (русский перевод вышел в 1860 г.) с позиций вульгар¬
ного материализма отождествлял материю и мышление. — 82
16	В .1873—1875 гг. для пропаганды в народе народники издали
27 популярных нелегальных брошюр (см.:	Захарина В. Ф.
Революционная пропагандистская литература 70-х гг. XIX в. —
Исторические записки, т. 71. М., 1962, с. 76). Однако для пропа¬
ганды использовался также и целый ряд легальных произведений.
В 1874 г. по заказу «чайковцев» был издан сборник рассказов
Н. И. Наумова «Сила солому ломит». (О Наумове и других народ¬
нических беллетристах см.: Спасибенко А. П. Писатели-народники.
М., 1968.) Во время обысков и при задержании участников «хож¬
дения в народ» жандармы часто находили рассказ М. К. Цебрико-
вой «Дедушка Егор» о судьбе крестьянина — защитника обществен¬
ных интересов, «Очерки фабричной жизни» А. П. Голицынского,
«Крестьянские выборы» Н. И. Наумова, «Безоброчный» Ф. Д. Не¬
федова и др.
Такую литературу было удобно использовать при первом зна¬
комстве с крестьянами или рабочими, ведя для начала разговор
на основе «дозволенного цензурой» литературного материала.
Это, очевидно, поняли и власти. Циркуляром Главного управ¬
370

ления по делам печати от 2 апреля 1875 г. рассказ «Дедушка Егор»,
хотя и изданный с разрешения цензуры, подлежал изъятию из
продажи и уничтожению (см.: Левин 111. М. Примечания к воспо¬
минаниям Н. А. Чарушина «О далеком прошлом». М., 1973, с. 364).
Роман французских писателей Эмиля Эркмана и Александра
Шатриана «История крестьянина», переведенный на русский язык
писательницей Марко Вовчок, был издан в двух томах в Петер¬
бурге в 1870—1872 гг. В романе в форме воспоминаний крестьянина
рассказывалось о событиях Французской буржуазной революции
конца XVIII века. Но в народнической пропаганде широко исполь¬
зовалась не эта объемистая (в 900 с.) книга, а ее сокращенная
(и одновременно дополненная различными вставками), приспособ¬
ленная к пониманию и интересам русского крестьянина переделка,
напечатанная в 1873 г. в типографии «чайковцев» в Женеве. Наи¬
более вероятный автор переделки — народнический беллетрист
П. В. Засодимский при участии «чайковцев» Д. А. Клеменца и
Л. А. Тихомирова (см.: Захарина В. Ф. Голос революционной Рос¬
сии. М., 1971, с. 67—76). В переделанном виде книга называлась
«История одного французского крестьянина» с разъяснительным
подзаголовком: «Книга сия написана французским крестьянином
в знак братской любви к русским крестьянам». — 82
17	В отличие от А. Корниловой Н. Чарушин сообщает, что
«чтение этой обширной записки <...> длилось несколько вечеров,
прерываясь оживленными и жаркими прениями» (Чарушин Н. А.
О далеком прошлом. М., 1973, с. 204). Другой член кружка —
Л. Тихомиров писал, что, познакомившись с составленной програм¬
мой, в кружке «долго продолжали еще обсуждать ее и дополнять»
(Тихомиров Л. А. Заговорщики и полиция. М.—Л., 1928, с. 15).
Подлинная рукопись «Записки» имеет следы обсуждения: вставки,
зачеркивания, вопросы на полях, листочки с дополнениями, напи¬
санные неустановленным лицом (См.: Революционное народничество
семидесятых годов XIX в. Сб. документов и материалов, т. 1. М.—
Л., 1965, с. 55—118). Неясно, успели ли члены петербургского
кружка до начавшихся арестов формально принять «Записку»
в качестве программы (это утверждают Н. Чайковский, Л. Шишко
и сам П. Кропоткин, но опровергают А. Корнилова и Н. Чарушин).
Однако Корнилова определенно не права, считая, что взгляды,
изложенные в «Записке», являлись мнением одного Кропоткина.
Даже Чарушин полагает, что в своей «Записке» Кропоткин учел
мнения, господствовавшие в петербургском кружке «чайковцев».
Об	этом говорит и анализ содержания самой «Записки». Но ее
действительно не успели отправить в провинциальные филиалы,
а без их согласия она не могла стать признанной программой всей
разветвленной организации (см. об этом: Троицкий Н. А. Большое
общество пропаганды. Саратов, 1963, с. 61—62; Итенберг Б. С.
Движение революционного народничества. М., 1965, с. 236—241).
Спорно утверждение А. Корниловой и о том, что теоретическая
часть «Записки» — о будущем социалистическом обществе — не вы¬
звала при обсуждении никакого интереса, хотя это подтверждается
и воспоминаниями Н. Чарушина (с. 205).
Мнение о ненужности разработки будущего общественного
устройства созвучно с бакунинским — «никакой ученый не в состоя¬
нии определить даже для себя, как народ будет и должен жить
на другой день социальной революции» (Бакунин М. А. Прибавле¬
ние «А» к «Государственности и анархии»). Бакунин считал, что
народ, освободившись, сам устроит свою жизнь наилучшим образом.
371

Такой взгляд имел в народнической среде довольно много последо¬
вателей. Но П. Л. Лавров был с этим решительно не согласен. Он
докалывал, что призывать народ к восстанию, не уяснив себе пред¬
вари юльно основания послереволюционного строя, преступно.
С Бакуниным в этом отношении не соглашался и его последова¬
тель П. А. Кропоткин. Он отвечал на вопрос, поставленный в за¬
главии «Записки» — «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала
будущего строя?» — вполне определенно: «Я полагаю, что должны».
Теоретическая часть «Записки», более чем тактическая, испещрена
чьими-то вопросами, дополнениями и поправками. — 83
18	Точные названия трех последних книг, уничтоженных цензу¬
рой Ланжеле и Коррье. История революции 18 марта; Луи Блан.
История февральской революции 1848 г.; Ф. Ланге. Рабочий вопрос,
его значение в настоящем и будущем. Издания книг Ланжеле и
Коррье и Луи Блана 1872 и 1873 гг. имеются в Государственной
Публичной библиотеке в Ленинграде. Из этого следует, что неко¬
торое количество экземпляров уничтожавшихся цензурой книг все
же иногда каким-то образом сохранялось. — 84
19	Н. И. Кибальчич (1853—1881). В начале 1879 г. был близок
к «Земле и воле»; после ее раскола примкнул к «Народной воле».
Как специалист оказывал техническую помощь в покушениях наро¬
довольцев на Александра II. Казнен 3 апреля 1881 г. вместе
с А. И. Желябовым, С. Л. Перовской и другими первомартов¬
цами — 85
20	М. Ф. Грачевский (1849—1887). Член Исполнительного коми¬
тета «Народной воли». Арестован в июле 1882 г., приговорен
к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. — 85
Петр Алексеевич Кропоткин
(1842—1921)
Потомок древнего княжеского рода, П. Кропоткин в 1857 г.
по настоянию родителей был зачислен в одно из самых
привилегированных военных учебных заведений — Пажеский кор¬
пус. К двадцати годам это был всесторонне образованный молодой
человек, духовные, научные, общественные интересы которого вы¬
ходили далеко за пределы учебных предметов, предназначенных
для пажей. После окончания корпуса в 1862 г. перед ним открыва¬
лась блестящая карьера гвардейского офицера. Но то была дорога
для ординарной личности, не для Петра Кропоткина.
Г1. Кропоткин подает прошение о назначении офицером в Амур¬
ский казачий полк. Он едет на Дальний Восток с громадной жаж¬
дой новых впечатлений, полный научных и реформаторских
замыслов.
Пять лет прошли в путешествиях по Сибири, Маньчжурии, Се¬
верному Китаю, в географическом и этнографическом изучении этих
мест. Доклады Кропоткина публикуются в трудах Русского геогра¬
фического общества, за один из них ему присуждается золотая
медаль. Его рассказы об этих путешествиях появляются на стра¬
ницах столичных газет. Но результатами своей общественной дея¬
тельности П. Кропоткин в этот период не удовлетворен: проекты
преобразований в Сибирском крае безнадежно застревают в петер¬
бургских канцеляриях.
Служба в Сибири близко познакомила Кропоткина с народной
жизныо, заставила еще больше задуматься над общественными
проблемами и над способами их решения.
372

В 1867 г. П. А. Кропоткин возвратился в Петербург и начал
посещать лекции в университете, чтобы углубить свои знания по
географии и геологии. В январе 1868 г. он подает прошение об
увольнении с военной службы и определяется в центральный стати¬
стический комитет при Министерстве внутренних дел, где его на¬
чальником оказывается выдающийся ученый П. П. Семенов (Тян-
Шанский). В том же году Кропоткина избирают членом Географи¬
ческого общества, он становится его секретарем.
Проходят еще несколько лет. П. Кропоткин увлечен исследо¬
ванием о ледниковом периоде в Европе, но его по-прежнему остро
интересуют и вопросы современной общественной жизни в Европе
и в России. В феврале 1872 г. он едет в Швейцарию, знакомшся
с деятельностью Интернационала, с рабочим движением. По воз¬
вращении в мае он делает сразу два решительных шага: уволь¬
няется со службы и становится членом кружка «чайковцев». В по¬
следующие два года ему приходится жить двойной жизнью: под
фамилией Бородина он ведет революционную пропаганду среди
петербургских рабочих, а под своей подлинной, хорошо известной
в научных кругах фамилией, будучи не в силах отказаться от
научной работы, делает доклады по географии и геологии и печа¬
тает ученые труды в изданиях Географического общества.
По своим взглядам П. Кропоткин в это время уже убежденный
анархист и народник. Неприязнь к государству и нарождающемуся
капитализму развилась у него в Сибири, а окончательно оформи¬
лась, по-видимому, во время поездки за границу в 1872 г.
В «хождении в народ» П. А. Кропоткину участвовать не допе¬
лось— он был арестован в конце марта 1874 г., в период арестов,
положивших конец петербургскому кружку «чайковцев» как орга¬
низованному целому. Вначале все шло «как обычно»: почти два
года в Петропавловской крепости, потом Дом предварительного
заключения. Но затем редкая удача: 30 июня 1876 г. товарищи
помогают ему совершить побег из Николаевского военного госпи¬
таля.
Сразу после побега П. А. Кропоткин нелегально уезжает за
границу. Он думает пробыть там недолго, при первой возможности
вернуться и продолжать революционную деятельность. Но судьба
распорядилась иначе — эмиграция затянулась на сорок с лиш¬
ним лет.
Заграничный период жизни П. А. Кропоткина — это, с одной
стороны, продолжение научной деятельности, а с другой — вовлече¬
ние в европейское анархистское движение, постепенное ослабление
связей с революционерами в России, где влияние анархизма падало.
П. А. Кропоткин становится одним из ведущих теоретиков
анархизма мирового масштаба. Он издает журналы, пишет книги,
участвует в различных анархистских организациях, ездит по Европе
и Америке с лекциями об анархизме. Роль его в этот период как
революционера неоднозначна. В России в первой половине 70-х гг.
он выступал как представитель революционного, прогрессивного
в то время народничества, служившего знаменем борьбы с само¬
державием и порождавшимися им порядками. В эмиграции
П. А. Кропоткин страстно бичевал капитализм. Разоблачение
пороков буржуазного общества было сильной стороной выступлений
Кропоткина, но пропагандируемая им в 1880— 1900-х гг. анархист¬
ская утопия уводила рабочее движение в сторону от реального пу¬
ти освобождения, указывавшегося марксизмом.
373

Царское правительство, представив Кропоткина одним из вдох¬
новителей террора, добилось в 1881 г. выдворения его из Швейца¬
рии. Но и в «свободной» Франции, куда он перебрался, его
в 1882 г. арестовывают вместе с группой анархистов и приговари¬
вают к пяти годам тюремного заключения по обвинению в принад¬
лежности к Интернационалу. Только через три года протесты пере¬
довой европейской общественности заставили французские власти
освободить всемирно известного ученого и революционера
П. А. Кропоткин уезжает в Англию, где остается до тех пор, пока
свержение монархии в России не позволило ему вернуться на
родину. 12 июня 1917 г. П. А. Кропоткин приезжает в революцион¬
ный Петроград.
Вскоре после возвращения в Россию П. А. Кропоткин пере¬
ехал в Москву, а весной 1918 г. обосновался в подмосковном
городке Дмитрове. Активного участия в событиях 1917 г. он почти
не принимал, но интуицией революционера почувствовал громадное
историческое значение Октябрьской социалистической революции,
хотя, конечно, как анархист, не мог принять идею диктатуры
пролетариата.
Из уездного Дмитрова он пишет письма в различные органы
Советской власти, лично В. И. Ленину с критикой тех или иных
мероприятий или с просьбами за кого-нибудь. В. И. Ленин, несмот¬
ря на большую занятость, находит возможным встретиться
с П. А. Кропоткиным. В хронике дат жизни и деятельности
В.	И. Ленина записано: 9 мая 1919 г. «Ленин беседует со старым
революционером, теоретиком анархизма П. А. Кропоткиным о роли
государства и кооперации в социалистическом строительстве» (Ле¬
нин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 549).
О	своих впечатлениях от этой беседы написал присутствовавший
на ней управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич, на
квартире которого происходила встреча. В частности, он передал
интересные подробности обмена мнениями между П. А. Кропотки¬
ным и В. И. Лениным об опасности бюрократического перерожде¬
ния «вчерашних революционеров» (См.: Бонч-Бруевич В. Д. Избр,
соч., т. 3. М., 1963, с. 401—406. Более полный вариант: Звезда,
1930, № 4, с. 186—194).
Заграничные друзья Кропоткина не раз предлагали ему вы¬
ехать из Советской России; европейская пресса распространяла
слухи о его якобы бедственном положении. П. А. Кропоткин счел
нужным опровергнуть эти слухи и заявить: «...покинуть Россию
в тот момент, когда она ищет один из лучших путей к осуществ¬
лению социалистического идеала, которым половина века вдохнов¬
лялись лучшие представители передовой мысли Европы, — это мне
представляется невозможным».
П. А. Кропоткин скончался в Дмитрове 21 февраля 1921 г.
Тело его было перевезено в Москву и захоронено на Новодевичьем
кладбище. На могилу был возложен венок от Совета Народных
Комиссаров РСФСР с надписью: «Ветерану борьбы против царизма
и буржуазии П. А. Кропоткину». Имя П. А. Кропоткина в настоя¬
щее время носят площадь, улица и станция метро в Москве, улица
в Ленинграде.
П. А. Кропоткин написал свои воспоминания в конце 90-х гг.
прошлого века и впервые опубликовал их в Англии на английском
языке. Вскоре его «Записки революционера» были переведены на
многие европейские языки, а также на китайский и японский; с тех
пор они много раз переиздавались в разных странах.
374

Первое издание на русском языке (перевод с английского)
вышло в Лондоне в 1902 г. Издать «Записки» в России, и то с цен¬
зурными купюрами, позволила только революция в 1906 г. Вплоть
до 1933 г. все русские издания воспоминаний Кропоткина были
переводом с английского. В 1925 г. вдова П. А. Кропоткина при¬
везла из Англии его архив, и там оказались рукописи нескольких
глав воспоминаний на русском яыке. Академическое издание «Запи¬
сок революционера» (М.,	1933)—первое в значительной своей
части напечатанное с рукописи, написанной на русском языке.
С него с некоторыми сокращениями воспроизведен текст издания
1966 г. (издательство «Мысль»), В настоящем сборнике печатаются
отрывки из «Записок революционера», относящиеся к революцион¬
ной деятельности П. А. Кропоткина в первой половине 1870-х гг.,
по тексту издания 1933 г.
1	Слово «нигилизм» появилось в русской публицистике впервые
в 1829 г. в статье критика Н. И. Надеждина «Сонмище нигили¬
стов», направленной против А. С. Пушкина и его литературной
группы. «Нигилизм» у Надеждина означал «ничтожество». В 30—
50-х гг. XIX в. это слово употреблялось довольно редко и в него
вкладывалось различное содержание; например, иногда его исполь¬
зовали как синоним понятия «материалист».
В 1860-х гг. стараниями реакционного публициста М. Н. Кат¬
кова выражение «нигилист» приобрело характер обвинительной
клички революционеров-демократов, которым приписывалась пропо¬
ведь безусловного отрицания всех общественных ценностей и раз¬
рушения ради разрушения. Благодаря роману И. С. Тургенева
«Отцы и дети» слово это получило широчайшее распространение
(см/ Козьмин Б. П. Два слова о слове «нигилизм». — В кн.: Козь-
мин Б. Литература и история. М., 1969, с. 225—237), Сам Тургенев
так вспоминал об этом:
«Выпущенным мною словом „нигилист** воспользовались тогда
многие, которые ждали только случая, предлога, чтобы остановить
движение, овладевшее русским обществом. Не в виде укоризны,
не с целью оскорбления было употреблено мною это слово; но как
точное и уместное выражение проявившегося — исторического —
факта; оно было превращено в орудие доноса, бесповоротного
осуждения, — почти в клеймо позора» (Тургенев И. С. Собр. соч,.
т. 10. М, 1956, с. 353).
Хотя у В. И. Ленина в одном месте встречается понятие «рево¬
люционный нигилизм» (см.: Ленин В. Я. Полн. собр. соч., т. 4,
с. 262), по сей день вызывает споры, следует ли в положительном
смысле употреблять этот термин по отношению к русским револю¬
ционерам 60—70-х гг. прошлого века (см.: Новиков А. И. Ниги¬
лизм и нигилисты. Л., 1972; Кузнецов Ф. «Нигилизм» и нигилизм.—
Новый мир, 1982, № 4; Краснов Г. В., Викторович В. А. Нигилист
на рубеже 60-х годов как социальный и литературный тип.— В кн.:
Революционная ситуация в России в середине XIX века. Деятели
и историки. М., 1986).
В журнале «Коммунист», в критическом письме Р. Петропав¬
ловского по поводу книги Ю. Н. Давыдова «Этика любви и мета¬
физика своеволия», дается широкое определение нигилизма, отно¬
сящееся к его различным проявлениям в России и за рубежом:
«Нигилизм — это отрицание установившихся общественных норм,
ценностей, авторитетов, которые могут быть весьма различными.
Поэтому конкретный социальный смысл нигилизма зависит от того,
375

против каких именно ценностей он в данном случае направлен.
Есть нигилизм реакционный, попирающий любые ценности челове¬
ческой культуры и морали, цинично утверждающий лишь силу,
власть силы, разрушительность. Но на определенных этапах исто¬
рии возникает и другой нигилизм, который может выражать огри-
ца1 ельиое отношение к изжившим себя реакционным порядкам,
традициям <...> Такого типа нигилизма было немало в обще¬
ственных движениях России XIX и начала XX века, хогя он и 01-
личался, конечно, существенными слабостями» (Коммунист, 19УЗ,
№ 8, с. 113). — 86
2	П. А. Кропоткин предупреждает здесь против отождествления
нигилизма с народовольческим терроризмом. — 87
3	Позитивизм как философская система берет свое начало
в 1830-х гг., когда ее основа! ель Опое г Конт начал выпуска 1ь
шест томный труд «Курс позитивной философии». Философия Кон¬
та явилась реакцией развивающейся европейской буржуазии па
идеологию поверженного ею феодализма. Конт отметал теологию
и метафизику и провозглашал триумф позитивных, т. е. положп
тельных научных знаний, опирающихся на опыты и факты, дока¬
зывал ценность научного мышления по сравнению с религиозным
Именно эта сторона философии Конта и одного из его последовате¬
лей английского философа Герберта Спенсера привлекала русских
разночинцев. Позитивизм в России был известен с 40-х гг. XIX в ,
но именно в 60—70-х гг. он стал особенно популярен.
Ограниченность позитивизма — его отказ от понимания сути
явлений, удовлетворение изучением лишь внешних связей вещей —
в то время еще не были достаточно критически поняты русской
теоретической мыслью (подробней см.: Уткина Н. Ф. Позитивизм,
антропологический материализм и наука в России. М., 1975). — 87
4	А. И. Корнилова-Мороз писала в своей автобиографии
«В конце 60-х и начале 70-х гг. костюм нигилиста имел особое
значение. В движении того времени первенствующее значение имело
стремление к полному освобождению личности от ига семьи, неве¬
жества, традиций и религиозных предрассудков. Нигилизм, как
беспощадная борьба с нравами и понятиями крепостного строя,
у людей искренних вызывал желание вести эту борьбу открыто и
резко заявлять о своем разрыве со старыми формами жизни. Ниги¬
лист с своими длинными волосами, в широкополой шляпе и красной
рубахе или в пледе не сливался с толпой, но ярко из нее выде¬
лялся. Так же смело выделялись и женщины своими стрижеными
волосами, синими очками и курением папирос. Внешнос1ь э 1 а до
такой степени раздражала общество, что на первых порах требо¬
валось искреннее увлечение и немалая доля смелое 111, чтобы от¬
крыто заявить свое отречение от старого строя
Под влиянием брата-нигилиста Вера (сестра А. И. Корнило¬
вой.— В. Г.) через год по выходе из института перестала интересо¬
ваться своим костюмом, обстригла волосы и не походила больше
на девушку из богатой семьи... Вильберг (подруга А. И. Корнило¬
вой. — В. Г.) носила синие очки, а я ходила в мужских сапогах»
(Энциклопедический словарь «Гранат», т. 40, стлб. 204, 209).
«Александр II ненавидел ученых женщин, — пишет Г1 А. Кро¬
поткин — Когда он встречал девушку в очках и в гарибальдийской
шапочке, то пугался, думая, что перед ним нигнлисша, которая
вот-вот выпалит в него из пистолета» (Кропоткин П. А Записки
революционера. М., 1933, с. 161). Очевидно, поэтому шеф жандар¬
мов П. А. Шувалов считал, что «женщина-нигилистка гораздо вред-
376

дее женщины открыто дурного поведения» (циг. по кн.: Тиш*
кин Г. А. Женский вопрос в России в 50—60-х гг. XIX в. Л., 1984%.
с 202). — 87
5	Мемуарист неточно цитирует стихотворение Н. А. Некрасова
«На родине». У Некрасова:
...Ах, странно так я создан небесами,
Таков мой рок,
Что хлеб полей, возделанных рабами,
Нейдет мне впрок!
(Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 1. Л., 1981,
с. 172). — 90
6	Дело Д. В. Каракозова, И. А. Ишутина, И. А. Худякова [I
других членов так называемой ишуишской организации, дейеко¬
вавшей в Москве и Петербурге в 1863—1866 гг., рассматривалось
с 18 августа по 24 сентября 1866 г. Верховным уголовным судом.
Процесс был закрытым, суд заседал в Петропавловской крепости.
Сообщение о нем и о состоявшемся приговоре было напечатано
в «Прибавлении к Санкт-Петербургским сенатским ведомостям»
3	октября 1866 г. Всего было привлечено к суду 36 чел. Каракозов
и Ишутии были приговорены к смертной казни. Каракозов
был казнен 3 сентября 1866 г., ранее окончания всего процесса.
Ишутину объявили на эшафоте о замене смертной казни бессроч¬
ной каторгой (см.: Государственные преступления в России в XIX в.,
т. 1. СПб., 1906, с. 144—.151). — 90
7	Это противопоставление «конституционалистов» «прекрасным
людям» отражает отрицательное отношение народников 70-х гг.
к борьбе за конституцию и другие буржуазные политические сво¬
боды вне связи с социалистической революцией. Среди «чайковцев»
одно время обсуждался вопрос о конституции; в декабре 1871 г.
было даже проведено собрание на эгу тему совместно с либерально
настроенной петербургской интеллигенцией, но в итоге «чайковцы»
пришли к выводу, что в России революционеры не должны бороться
за «чистую» конституцию без решения одновременно и социальных
вопросов (см.: Игенберг Б. С. Движение революционного народ¬
ничества. М.,	1965, с. 145—147). Таким образом, утверждение
П. А. Кропоткина, что большинство «чайковцев» было конститу¬
ционалистами, не соответствует действительности.
Д. А. Клеменц (1848—1914)—член кружка «чайковцев».
В 1873—1874 гг. вел пропаганду в народе, арестован не был.
В 1875 — 1878 гг. жил преимущественно за границей, входил в ре¬
дакцию «Земли и воли». Арестован в феврале 1879 г., сослан
в Сибирь — 91
8	В «Записке» министра юстиции К И. Палена говориIся
о	раскрытии пропаганды в 37 губерниях. — 92
9	История возникновения и развишя кружка «чайковцев» и
роль в этом С. Перовской изложена неточно. См. вступит, статью,
с. 14—15. Вряд ли соответствует истине фраза о том, что Перов¬
ская «блистала в аристократических салонах». Образ ее жизни точ¬
нее обрисован в воспоминаниях А. Корниловой-Мороз (см. с. 60—61),
которая прямо оспаривает это место у Кропоткина. — 96
10	Казнили С. Перовскую 3 апреля 1881 г. Письмо матери она
написала 22 марта. Оно было передано «па волю» нелегально, через
адвоката Е. И. Кедрина Впервые письмо было опубликовано наро¬
довольцами за границей в 1882 г. (см Троицкий Н. А «Народная
воля» перед царским судом. Саратов, 1971, с. 87). — 97
^ Зак № зс.о	377

*	Т. И. Лебедева (1850—1887) — входила в московским фи
лиал кружка «чайковцев»; затем член «Земли и воли», член Испол¬
нительного комитета «Народной воли». Арестована в 1881 г., при¬
говорена к бессрочной каторге. — 101
Революционеры-народники, составляя пропагандистские бро
шюры, нередко использовали сочинения западных авторов, при пе¬
реводе переделывая и приспособляя их к своим нуждам. Начали
так делать еще петрашевцы. Петрашевец А. Милюков, взяв за
основу памфлет французского аббата Ф. Ламенне «Слова верую¬
щего» (1834 г.), написанный в духе «христианского социализма.',
сочинил свое «Новое откровение митрополиту Антонию Новгород¬
скому...» (до нас это произведение не дошло). В 1871 г. С. Краг-
чинский сделал новый вольный перевод памфлета Ламенне и на¬
печатал его литографским способом под названием «Слова верую
щего к народу».
«Слово на великий пяток преосвященного Тихона Задонского,
епископа Воронежского» с подзаголовком «О правде и кривде» —
оригинальное прозведение Кравчинского; написано в 1875 г. В бро¬
шюре в форме евангельского поучения рассказывалось о всемирной
борьбе угнетенных с разного рода угнетателями. В целях маски¬
ровки на обложке значилось: «Издание пятое. Киев. Отпечатано
в типографии Духовной академии, 1875. Одобрено духовной цензу¬
рою». В действительности брошюра была напечатана в Женено
в типографии газеты «Работник».
«Сказка о Мудрице Наумовне» издана летом 1875 г. в Лондоне
в типографии журнала «Вперед!». По замыслу Кравчинского, бро¬
шюра должна была представлять популярное изложение основных
идей «Капитала» Маркса, но это не вполне удалось автору (по¬
дробней см.: Захарина В. Ф. Голос революционной России. М,
1971, с. 76—79, 109—.116). — 101
13	По так называемому «железному закону» заработной платы,
заимствованному Ф. Лассалем из сочинений буржуазных политэко¬
номов, зарплата рабочих при'капитализме якобы не может подни¬
маться выше минимума, необходимого для поддержания существо¬
вания рабочего и его семьи. Отсюда, по Лассалю, проистекала
бесперспективность экономической борьбы рабочего класса Харак¬
теристику «железного закона» Лассаля см.: Маркс /(. Критика Гот¬
ской программы. — Маркс К, Энгельс Ф. Соч , т. 19, с. 23—25.
Джон Уильям Дрепер (1811 — 1882) — американский естество¬
испытатель и историк. Его книга «История умственного развития
Европы» выходила в Петербурге в 1865—1874 гг. тремя издания¬
ми. — 103
14	С. С. Синегуб был арестован 12 ноября 1873 г., С. Л. Пе¬
ровская— 5 января 1874 т. —106
15	В конце 70-х гг, XIX в. Ирландия, входившая в сосчав
Британской империи, была охвачена аграрными волнениями, на¬
правленными против массового отобрания у крестьян арендовав¬
шихся ими помещичьих земель. Созданная в Ирландии крестьян¬
ская «Земельная лига» объединяла свыше 250 тыс. человек. В ответ
на изгнание арендаторов она применяла такие средства воздействия
на землевладельцев, как поджоги, уничтожение скота, иногда убий¬
ства. Имя помещика капитана Бойкота стало нарицательным после
того, как по отношению к нему был испытан новый метод борьбы —
бойкот. — 107
16	А. В. Низовкин — студент Медико-хирургической академии,
с конца 1871 г. вел пропаганду среди рабочих. После ареста в мар¬
378

те 1874 г. дал предательские показания. По «процессу 193-х» был
приговорен к восьми годам каторги, но по «высочайшему повеле¬
нию» освобожден от всякого наказания. — 107
Эю явное преувеличение. Кружок «чайковцев» имел три
филиала — в Москве, Киеве и Одессе — и в ряде городов своих
представителей («агентов»). См. об этом вступит, статью,
Сергей Силович Синегуб
(1851-1907)
Студент Медико-хирургической академии С. Синегуб был одним
из самых первоначальных членов кружка «чайковцев» (с 1871 г.) и
одним из первых в этом кружке начал пропаганду среди рабочих
Петербурга. Его товарищ по кружку Л. Э. Шишко характеризовал
С. Сииегуба как «одного из талантливейших наших пропагандистов,
пропагандиста по натуре, пользовавшегося огромным успехом среди
фабричных рабочих <...> Он умел заводить знакомства с рабо¬
чими, умел говорить с ними увлекательно и задушевно. Он мог
живо и с интересом спорить с рабочими по целым часам о самых
разнообразных предметах; он входил в личную психологию каждого
из них и в то же время располагал их к себе своею прямотою
и искренностью. Рабочие любили его и ценили как учителя; вместе
с тем он был поэт и написал для них получившие потом большое
распространение „Думы ткача"». В кружке Синегуба воспитался
знаменитый рабочий-революционер Петр Алексеев.
Как типичный демократ-разночинец 70-х гг., С. Синегуб, конеч¬
но, не мог не прийти на помощь молодой девушке, желавшей
избавиться от властной опеки родителей, чтобы окунуться в обще¬
ственную жизнь, учиться и работать. Романтическая история фик¬
тивного брака увлекательно описана в воспоминаниях самого
С.	Синегуба, отрывки из которых помещены в настоящем томе.
В 1873 г. С. Синегуб вместе с женой уезжает на пропаганду
рреди крестьян в Тверскую губернию. Там дружба и взаимное ува¬
жение двух молодых людей перешли в любовь, и их фиктивный
брак стал настоящим. Известно большое стихотворение С. Сине¬
губа, посвященное жене (написано в 1873 г.). С этим и другими
стихотворениями Синегуба можно познакомиться в сборнике «Поэ¬
ты-демократы 1870—1880-х годов» (Л., 1968). При жизни С. Сине-
губ печатался очень мало. Правда, в 1877 г. в Женеве был вы¬
пущен сборник стихов русских политических заключенных «Из-за
решетки». Там помещено 15 стихотворений С. Синегуба за подписью
«Вербовчанин».
В конце лета 1873 г. супруги вернулись в Петербург, и там
С.	Синегуб вновь занялся пропагандой среди рабочих. 12 ноября
во время обыска в квартире Синегуба жандармы нашли черновик
его стихотворения, начинавшегося словами:
Гей, работники! Несите
Топоры, ножи с собой,
Смело, дружно выходите
Вы на волю в честный бой!
Мы, под звуки вольных песен,
Уничтожим подлецов, —
Палача царя повесим,
С ним дворянство и купцов!
379

Эти стихи стали «вещественным доказательством» антиправи¬
тельственной деятельности С. Синегуба. Он был арестован и около
чешрех лет содержался в тюрьме в ожидании суда. По «процессу
193-х» С. Синегуб был приговорен к 9 годам каторги, которую
отбывал на Каре; потом его сослали на поселение в Читу. Послед¬
ние годы жизни он провел в Благовещенске и Томске.
Его жену Ларису Синегуб (урожденную Чемоданову) в 1874 г.
тоже арестовали, но к суду она не привлекалась. Добровольно
последовала за мужем на ка торгу. Умерла в 1923 г.
«Воспоминания чайковца» С. С. Синегуба печатались в 1906 г.
в журнале «Былое» (№ 8—10). В 1929 г. они, снабженные множе¬
ством придуманных издателями «завлекательных» подзаголовков,
были выпущены отдельной книгой под названием «Записки чайков¬
ца». В настоящем томе воспоминания С. С. Синегуба печатаются
по тексту «Былого».
1	Н. А. Чарушин (1851—1937)—член кружка «чайковцев».
Арестован в январе 1874 г.; «по процессу 193-х» приговорен к 9 го¬
дам каторги. —111
2	Л. А. Тихомиров (1852—1923) — с декабря 1878 г. один из
редакторов «Земли и воли»; затем член Исполнительного комитета
«Народной воли», редактор ее центрального органа. Впоследствии
стал ренегатом. В 1888 г. в Париже выпустил брошюру «Почему я
перестал быть революционером». — 126
3	Искандер — А. И. Герцен (1812—1870). — Ш
4	Рассказывая далее о пропаганде среди крестьян села Гу-
бин-Угол, которую он и Лариса вели совместно в качестве сельских
учителей, С. Синегуб поведал читателям и о том, как счастливо
для него закончилась эта история с «фиктивным браком»:
«Однажды вечером я лежал усталый на маленькой лежаночке
в своей комнате нашей школьной квартиры и задремал. Был вечер.
Вдруг сквозь полудремоту я слышу, что меня расталкивает и будит
Ларисса, с которой мы были только простыми знакомыми, членами
одного кружка, и которая держалась со мной всегда на благород¬
ной дистанции, как и я с нею.
—	Да проснитесь же, Силыч1 (так всегда звали меня друзья
и товарищи),—смеясь тормошит меня Ларисса. —Я принесла вам
интересную новость!
Я вскочил. От Лариссы веяло морозной свежестью, — она еще
не успела сбросить ни шубки, ни платка, — чудные глаза ее были
полны блеска; она была чрезвычайно ажитирована.
—	Знаете ли, — говорила она радостно-возбужденно, — я по
приглашению своих учениц попала на посиделки! Они там поют
песни, девушки работают, а парни ничего не делают. Я предложила
и парням, и девушкам после пения читать им вслух книжки...
И с каким удовольствием они за это ухватились! Я прочитала им
сегодня «Коробейников» и «Купца Калашникова». Когда расходи¬
лись, просили приходить на посиделки и вас приглашали.
Радостное настроение Лариссы передалось и мне. В этот вечер
мы с нею долго проговорили о том, что наша пропаганда получает
возможность разрастись в деревне.
С этого вечера мы перестали уже быть буками друг с другом.
Всяким успехом занятий с малышами и со взрослыми, всяким про¬
явлением сочувствия к нашим речам со стороны того или другого
деревенского обывателя, всем, что появилось интересного в сноше¬
ниях с крестьянами, молодыми и старыми, при расширении с ними
380

знаксмства и в Губнне-Угле, и в Бережке, и в других соседних
деревушках — всем мы спешили поделиться друг с другом и теперь
уже не один вечер проводили мы подолгу в беседах, строили широ¬
кие планы деятельности, мечтали о будущем счастье народа, огор¬
чались тем, что нам казалось в нем темным и скверным и пр. и пр.,
и все крепче и крепче влюблялись друг в дружку.
В один из таких вечеров разговор наш коснулся и разных
моральных и общественных тем, свелся по ассоциации идей и на
вопрос о любви и окончилась наша беседа неожиданным призна¬
нием Лариссы, что она меня любит и что таить ей это чувство
больше не под силу. Я чуть с ума не сошел о г счастья в тот вечер.
Никогда бы у меня не повернулся язык заявить Ларе о том, что
я в нее влюблен до безумия: это было бы преступлением, посяга¬
тельством с моей стороны на ее свободу, так как я был ее закон¬
ный муж! Но она сама сказала мне, что меня любит! Это значило
мгновенно разрушить плотину, долго сдерживавшую живой, напря¬
женный поток чувства!.. Тут можно было сойти с ума!..» (Былое,
1906, № 9, с, 94—95). — 136
Александр Осипович Лукашевич
(1855 — после 1907)
А. О. Лукашевич принадлежал к активным, но в то же время
рядовым участникам «хождения в народ». Его воспоминания ише-
ресны своей непосредственностью, они дают живое представление
о	первых шагах пропагандиста, впервые в жизни окунувшегося
в реальную народную среду, в народный бы г, ранее ему совершенно
неизвестный.
Революционную деятельность А. Лукашевич начинал в Херсо¬
не, в местном кружке, которым руководил близкий к «чайковцам»
А. А. Франжоли, в 1871 г. учившийся в петербургском Технологи¬
ческом институте, а в следующем году высланный «на родину»,
в Херсон, за участие в студенческих волнениях. Поэтому, когда
Лукашевич приехал летом 1873 г. в Петербург поступать в Техно¬
логический институт, петербургские «чайковцы» приняли его как
своего и через некоторое время (в феврале 1874 г.) формально
ввели в состав кружка
Лукашевич приехал в Петербург в тот период, когда там
начиналась практическая подготовка к пропаганде в крестьянстве,
потому его предложение устроить мастерскую для обучения куз¬
нечному и столярному ремеслу пришлось весьма кстати и получило
полное одобрение.
Недолго Александр Лукашевич числился студентом Технологи¬
ческого института. В июне 1874 г. его исключили за неявку на
экзамены. Вряд ли институтскому начальству показалась бы уважи¬
тельной причина неявки: вместо штудирования лекций первокурсник
Лукашевич к тому времени уже несколько месяцев ходил пешком
по Владимирской и Нижегородской губерниям, изучал народ (и
мимолетно, и в плотницких артелях), делая не очень, правда,
успешные попытки вести пропагандистские беседы.
В августе 1874 г. А. Лукашевич прибыл в Москву и только
там узнал о массовых арестах, идущих по всей России. Самому
ему предстояло еще полгода пробыть на свободе. Но он не идет
больше в деревню, а примыкает к кружку И. Джабадари и устраи¬
вается чернорабочим на завод. А. Лукашевич — активный член так
381

называемой «Всероссийской социально-революционной организации»
(см. воспоминания И. С. Джабадари), один из составителей ее
устава. Лукашевич, таким образом, участник двух волн «хождения
в народ»— 1874 и 1875 гг. Соответственно, ему выпало быть уча¬
стником и двух судебных процессов: сначала «процесса 50-тн»,
затем — «193-х».
Будучи арестованным в феврале 1875 г. и пробыв два года
в предварительном заключении, он в марте 1877 г. приговаривается
к ссылке в «отдаленные» места Сибири, но его не отправляют туда,
так как обнаруживают причастность к делу «о пропаганде в импе¬
рии» и привлекают к новому дознанию. По второму приговору
в январе 1878 г. он должен ехать уже в «отдаленнейшие» сибирские
места, конкретяо— в село Тунку Иркутской губ. Но и это не окон¬
чательно. В 1880 г. за укрывательство бежавших товарищей его
приговаривают к семи годам каторги; правда, за два года до окон¬
чания срока вновь переводят на положение ссыльнопоселенца.
В Европейскую Россию А. Лукашевич вернулся в 1890-х гг.
В 1907 г. в «Былом» печатаются его воспоминания, раздел из ко¬
торых воспроизводится по тексту этого журнала (Былое, 1907,
март).
После 1907 г, следы А. О. Лукашевича теряются...
1	Ф. В. Волховский (1846—1914) начал участвовать в револю¬
ционном движении с конца 1860-х гг. Вместе с Г. А. Лопатиным
он организовал в Петербурге кружок, известный под названием
«Рублевого общества» (по сумме месячного членского взноса).
Кружок готовился к пропаганде в крестьянстве, успел издать для
этой цели книжку И. А. Худякова «Древняя Русь». Позднее
Ф. Волховский привлекался по делу «печаевцев», но был оправдан.
После этого, установив связи с «чайковцами», он уехал в Одессу,
где вместе с «агентом» «чайковцев» С. Л. Чудновским распропаган¬
дировал ряд лиц и образовал одесский филиал, к которому в 1873 г.
присоединились переехавшие ,з Одессу члены херсонского круж¬
ка.— 137
2	А. О. Лукашевич имеет в виду воспоминания Л. Э. Шишко
«Сергей Михайлович Кравчинский (Из воспоминаний и заметок
старого народиида)». СПб., 1906. — 137
6	Нелегальный кружок «артиллеристов» — юикеров Михайлов¬
ского артиллерийского училища в Петербурге — образовался еще
в конце 60-х гг.;, во главе его были Л. Шишко и С. Кравчинский.
Последний прочел реферат, в котором доказывалась необходимость
революции в России. В 1872 г. С. Кравчинский был принят в кру¬
жок «чайковцев», весной 1873 г. туда же вошел и Л. Шишко.
К тому времени они уже окончили училище, но продолжали под¬
держивать связь с некоторыми его воспитанниками. «Артиллеристы»
имели типографский станок, на котором отпечатали «Наставление
о	том, каким образом собирать сведения в народе и на что глав¬
ным образом обращать внимание». Примечательно, что, решив по¬
святить себя революционной деятельности, члены кружка «артил¬
леристов» не планировали вести пропаганду среди солдат, а решили
выйти из училища, поступить в гражданские учебные заведения,
а затем пойти по деревням (см.: Итенберг Б. С. Движение рево¬
люционного народничества. М., 1965, с. 173—174).— 138
4	А. О. Лукашевич известен не только как автор воспоминаний,
написанных в 1907 г. Еще в декабре 1877 г, находясь в тюрьме,
он написал что-то вроде отчета о своей пропаганде в народе
382

с целью поделиться опытом. Рукопись (без конца), озаглавленная
«Нечто из попыточной практики», была найдена в архиве и опуб¬
ликована в журнале «Красный архив» (1926, № 15).
В целом рукопись, хотя и передает более свежие впечатления
от недавнего общения с народом, не расходится в оценках и общем
настроении с позднейшими воспоминаниями, подтверждает их.
Интересующимся тем, как участники «хождения в народ» тогда
же, в середине 70-х гг., еще не «остыв», не успокоившись от недав¬
них волнений, оценивали свою деятельность, укажем на «Исповедь»
Д. Рогачева, опубликованную О. В. Аптекманом в «Былом» (1924,
№ 26) и на письмо С. Кравчинского П. Лаврову, написанное
в конце 1875-го или в начале 1876 гг. (Былое, 1912, № 14).— И9
Сергей Филиппович Ковалик
(1846-1926)
Во время «процесса 193-х» к четырем подсудимым — И. Мыш¬
кину, П. Войнаральскому, Д. Рогачеву и С. Ковалику — «пристав¬
лена была специальная стража, и в зале суда они сидели отдельно
от остальных подсудимых» (Из воспоминаний В. К. Дебогория-
Мокриевича). Эти четверо были объявлены прокурором организа¬
торами «преступного сообщества». И хотя никакой объединенной
организации у революционеров в .1874 г. не было, поскольку
в «хождении в народ» участвовали несколько десятков отдельных
народнических кружков, большей частью не связанных между со¬
бой, все выделенные прокурором, действительно, сыграли в движе¬
нии 1874 г. выдающуюся роль. В их числе С. Ковалик проявил
себя незаурядным организатором молодежи в Петербурге и По¬
волжье.
В 1874 г. С. Ковалику было 28 лет, его взгляды сформирова¬
лись во второй половине 60-х гг. В то время он входил в один
киевский кружок, члены которого собирались ехать в Америку, для
того чтобы устроить там коммуну. Туда были даже посланы пред¬
ставители кружка для выбора места. Но вскоре Ковалик и его
товарищи поняли, что и на родине есть возможность и необходи¬
мость для деятельности в соответствии с выработанными социали¬
стическими идеалами.
В начале 70-х гг. Ковалик переезжает в Петербург и в 1873 г.
организует там свой кружок, ставший через год базой для устрой¬
ства революционных кружков в нескольких губерниях Поволжья
Летом 1874 г. Ковалик беспрестанно переезжает из одного города
в другой, останавливается и в селах, всюду стараясь устроить
опорные пункты для революционной пропаганды. Его кипучую дея¬
тельность прервал арест 12 июня 1874 г.
Более трех лет С. Ковалик проводит в предварительном
заключении, ожидая суда. Вынесенный ему в январе 1878 г. при¬
говор гласил: десять лет каторги. Но и в новобелгородском каторж¬
ном централе, и в Сибири С. Ковалик остается таким же неутоми¬
мым организатором. Дважды он пытался бежать, но неудачно.
В Европейскую Россию он вернулся только в конце 90-х гг.
По возвращении С. Ф. Ковалик жил в Минске (жительство
в столицах и университетских городах ему было запрещено),
Довольно активно занимался общественной деятельностью. После
Октябрьской революции он сотрудничал в минском отделении
Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Свою авто¬
383

биографию, написанную в декабре 1925 г., он пкончил словами
«Мне не1 надобности добавляв, что я все время сознательной
жизни сохранял революционные взгляды, выработанные мнок.
в молодости».
Свои воспоминании С. Ф. Ковалнк впервые напечатал в 1906 I.
в журнале «Былое». В 1928 г. они были изданы отдельной книгой,
уже посмертно. Текст издания 1928 г. отличае1ся от текста в «Бы
лом» небольшой редакторской правкой. В настоящем сборнике
разделы из воспоминаний С. Ф. Ковалика печатаются по изданию
1928 г. Явные опечатки исправлены по тексту журнала «Былое».
1	Русский перевод первого тома «Капитала» К. Маркса выше..:
в марте 1872 г. Это был первый перевод «Капитала» на иностран¬
ный язык. До 1872 г. первый том «Капитала» был известен в Рос¬
сии в немецком подлиннике (вышел в 1867 г.), а также в изложе¬
нии и отдельных цитатах.
Перевод «Капитала» осуществлялся в тесном контакте с его
автором — К. Марксом. Инициатором перевода была группа рево¬
люционной петербургской молодежи, в конце 60-х гг. составившая
кружок во главе с Г. А. Лопатиным. Лопатин и начал работу над
переводом, но успел перевести примерно только треть книги.
В феврале 1871 г. он был арестован в Иркутске в связи с неудач¬
ной попыткой освобождения Н. Г. Чернышевского. Продолжил
перевод Н. Ф. Даниельсон, выполнивший его основную часть, пер¬
вую главу перевел член того же лопатинского кружка Н. Н. Люба¬
вин. Впоследствии К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин отмечали
высокое качество и точность перевода.
Издателем русского перевода «Капитала» стал Н. П. Поля¬
ков — один из тех «идейных издателей», с которыми сотрудничали
«чайковцы» (см. вступительную статью, с. 13). В. В. Берви-Флеров-
ский так характеризовал этого выдающегося издательского деятеля:
«...Поляков, человек нигилистического направления, живший в кругу
людей, оставшихся после Чернышевского и разделявших его воз¬
зрения, издавал книги крайнего направления. Он был человеком
идеи и печатал исключительно произведения, ценные по своему
содержанию, но встречавшие на пути своем большие цензурные
препятствия. Когда появился закон, по которому книги значитель¬
ного объема могли быть изъяты из обращения только по суду, он
воспользовался им в самых широких размерах <...> Им издава¬
лись преимущественно переводы самых замечательных произведе¬
ний, появлявшихся в цивилизованном мире. Он ставил себе целью
издавать их без всяких искажений, изменений и сокращений и
спорил упорно из-за каждого слова. Участь его была печальная:
когда правительству надоела игра в свободу печати, у него было
арестовано изданий на сто тысяч рублей, и он был разорен»
(Берви В. Воспоминания. Голос минувшего, 1916, № 1, с. 211).
Отметим, что в России раньше, чем в других странах, был
осуществлен перевод также 2-го и 3-го томов «Капитала» (в 1885
и 1896 гг. тем же Н. Ф. Даниельсоном). Приоритетные традиции
перевода трудов К. Маркса продолжены и в советское время. Во
втором издании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса впервые опуб¬
ликованы «Экономическо-философские» и «экономические рукописи»
Маркса 1844-го, 1857—1859 и 1861 —1863 гг. ( ^дробней см.: Миеь-
кевич А., Чепуренко А. «Капитал» К. Маркса на русском языке.—
Коммунист, 1982, № 15, с. 26—37; о Н. Ф. Даниельсоне см.:
Грин Ц. //. Переводчик и издатель «Капитала». М.,	1985;
384

о	Г. А. Лопатине см.: Сайкин О. А. Первый русский переводчик
«Капитала». М., 1983). — 150
2	Историософия — философия истории. — 150
3	С. Ковалик прав: например, переводчик «Капитала» Н. Ф. Да¬
ниельсон всю жизнь оставался пародийном, в 90-х гг. он стал одним
из идеологов либерального народничества, его левого фланга. Ин¬
терес к «Капиталу» К. Маркса среди русской народнической интел¬
лигенции в немалой степени объясняется тем, что народничество
заостренно поставило вопрос о судьбах капитализма в России,
о	том, пойдет ли Россия своим самобытным путем или повторит
путь Запада. Трехтысяччый тираж русского перевода «Капитала»
в три раза превосходил тираж первого немецкого издания 1867 г.
За полтора месяца со дня появления в продаже разошлось 900 эк¬
земпляров— успех для научной книги в то время исключительный.
(Для сравнения укажем, что в СССР «Капитал» К. Маркса изда¬
вался 183 раза на различных языках народов нашей страны общим
тиражом 7 696 000 экземпляров. См.: Коммунист, .1982, № 15.)
Критика Марксом европейского капитализма производила на
народников сильное впечатление и служила для них аргументом
для отрицания прогрессивности капитализма в условиях России тою
времени. Этот вывод был ошибочным, он не основывался на объ¬
ективном научном анализе российской экономической действитель¬
ности второй половины XIX в., но таково было восприятие «Капи¬
тала» народниками, народническая его интерпретация.
Указанный С. Ф. Коваликом круг авторов, оказывавших влия¬
ние на взгляды народников 70-х гг., необходимо пополнить по
крайней мере именами А. И. Герцена, Н. А. Добролюбова,
Н. К. Михайловского, В. В. Берви-Флеровского. —151
4	Н. К. Михайловский (1842—.1904)—один из теоретиков на¬
родничества 70—90-х гг., ведущий сотрудник легального демокра¬
тического журнала «Отечественные записки» (в 1868—1884 гг.) и
органа либерального народничества «Русское богатство» (в 1892—
1904 гг.). В конце 70-х — начале 80-х гг. Н. К. Михайловский был
в контакте с членами «Народной воли», тайно сотрудничал в ее
печатном органе.
Несколько позднее П. Л. Лаврова, но независимо от него он
разработал субъективный метод в социологии, во многом сходный
с лавровским.
В 1894 г. В. И. Ленин в работе «Что такое „друзья народа**
и как они воюют против социал-демократов?» резко критиковал
взгляды Михайловского и его методы борьбы с русскими мар¬
ксистами. Но в 1914 г., откликаясь на десятую годовщину смерти
Н. К. Михайловского, определив его взгляды как буржуазно-демо¬
кратические, а не социалистические (с точки зрения научного социа¬
лизма), В. И. Ленин в то же время отметил, что «великой истори¬
ческой заслугой Михайловского в буржуазно-демократическом дви¬
жении в пользу освобождения России было то, что он горячо
сочувствовал угнетенному положению крестьян, энергично боролся
против всех и всяких проявлений крепостнического гнета, отс1анвал
в легальной, открытой печати — хотя бы намеками сочувствие и
уважение к „подполыо**, где действовали самые последовательные
и решительные демократы разночинцы, и даже сам помогал прямо
этому подполью» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 333—334).
О	Н. К. Михайловском в 70—80-х гг. см.: Виленская Э. С.
Н. К. Михайловский и его идейная роль в народническом движе¬
нии 70-х — начала 80-х гг. XIX в. М., 1979.—152
385

5	Исторически сложилось так, что идеалистическая^ субъектив¬
ная философия народничества 70-х гг. стала для российской демо¬
кратической интеллигенции теоретическим обоснованием ее револю¬
ционной роли, источником вдохновения, поскольку давала своим
последователям уверенность в возможности направить развитие
России в желательном для социалистов направлении. С. Ковалик
противопоставляет субъективизм объективизму, т. е. такому под¬
ходу к историческим событиям, который ограничивается их пассив¬
ной регистрацией, оправдываясь ссылкой на объективный характер
исторического процесса, на неотвратимое действие исторических
законов. С такой точки зрения в 70-х гг. XIX в. действительно
можно было бы только констатировать господство реакции. Кроме
субъективизма и объективизма С. Ковалик не видит другой альтер¬
нативы. Он не понимает, что диалектический и исторический мате¬
риализм, основной метод марксизма, отнюдь не отрицает роли
субъективного фактора в истории, а напротив, предполагает и обос¬
новывает активные действия людей, партий, классов, но не волюн¬
таристически, а на основе научного познания объективных законов
истории. —152
6	Характеристику нигилизма см. примеч. 1 к воспоминаниям
П. А. Кропоткина. — 153
7	Кружок А. В. Долгушина действовал в Петербурге и Москве
в 1872—1873 гг. Он ранее других кружков поставил вопрос о необ¬
ходимости перехода к пропаганде среди крестьян. Долгушинцы
отпечатали прокламации «К интеллигентным людям», «Русскому
народу» и «Как должно жить по закону природы и правды»;
последние две по просьбе членов кружка были написаны В. В. Бер-
ви-Флеровским. Кружок был разгромлен осенью 1873 г. «Долгу-
шинское дело» рассматривалось в Особом присутствии Сената 9—
.13 июля 1874 г. (см.: Кункль А. А. Долгушинцы. М., 1931). — 153
8	См. примеч. 28—154
9	Об отношении революционеров-народников первой половины
70-х гг. к политической борьбе и конституции см. вступительную
статью (с. 37—38) и примеч. 7 к воспоминаниям П. А. Кропот¬
кина. —155
10	Новое поколение русских революционеров нуждалось в пе¬
риодическом печатном органе, и начиная с 1871 г. представители
некоторых петербургских кружков пытались наладить за границей
издание революционного журнала для России, задумывались над
кандидатурой возможного редактора. Лучшим редактором виделся,
конечно, Н. Г. Чернышевский, но он был далеко, в Сибири. Попыт¬
ка Г. А. Лопатина в начале 1871 г. устроить его побег не удалась.
Обсуждалось предложение привлечь к журнальному делу В. В. Бер-
ви-Флеровского, в начале 70-х гг. жившего недалеко от Петербурга,
в Любани (проживание в самой столице ему было запрещено), но
возникли сомнения в его организаторских возможностях. Редакто¬
ром мог бы стать и Н. К. Михайловский, к тому времени уже
широко известный публицист «Отечественных записок». Но для
этого ему надо было бы уехать из России, перейти на положение
эмигранта. Михайловский оказался не готовым к такому решитель¬
ному шагу. К тому же он придавал большее значение своей нала¬
женной легальной возможности распространять демократические
идеи через популярный журнал. Наконец, было названо имя
Г1. Л. Лаврова.
П. Л. Лавров с февраля 1870 г. жил за границей, увезенный
из вологодской ссылки тем же Г. А. Лопатиным. Лавров пользо¬
386

вался большим уважением в народнических кружках, но он пред¬
ставлялся отрешенным от мира кабинетным ученым, философом,
не приспособленным к такому живому делу, как ведение журнала.
Последующее показало, что такое мнение было ошибочным. Однако
Лаврову не сразу удалось найти общий язык с русской револю¬
ционной молодежью.
Известны три варианта программы журнала «Вперед!», напи¬
санные П. Л. Лавровым.
Впервые Лавров получил предложение организовать издание
и редактировать журнал от одного петербургского кружка в марте
1872	г. Будучи до того слабо связанным с деятелями освободи¬
тельного движения в России, Лавров не представлял ясно полити¬
ческие взгляды тех, кто предлагал ему принять участие в загранич¬
ном органе, предназначенном для России. Он решил, что предложе¬
ние исходит из радикально-оппозиционных литературных кругов,
т. е. от левой либеральной оппозиции. Желая содействовать и
такому движению, Лавров в составленном проекте программы
не высказывался определенно за революционный путь как един¬
ственно возможный. Написанный проект был отправлен в Россию
для обсуждения. Его литографирование и довольно широкое рас¬
пространение было совершено вопреки желанию Лаврова, даже
вопреки его прямому запрещению.
Естественно, проект, ориентированный на либеральные круги,
не удовлетворил русских революционеров. Вскоре Лавров понял
свою ошибку. Весной 1873 г. им был написан второй вариант,
рассчитанный на объединение всех революционных сил в России
и эмиграции. Но переговоры с Бакуниным не привели к соглаше¬
нию. Между тем крепли связи Лаврова с революционной Россией.
В Петербурге образовался кружок его, сторонников, получивший
название «лавристов», В 1872—1873 гг. установились контакты и
с кружком «чайковцев». Третий вариант программы (лето
1873	г.) —* это вполне революционный документ с ясными тактиче¬
скими организационно-пропагандистскими установками, отличными
от бунтарско-бакунистских. Эта программа была- литографирована
по желанию Лаврова и распространялась в России и за границей
еще до выхода первого номера журнала (вышел в сентябре 1873 г.),
где также была напечатана (см.: Лифишц Г. М. О трех вариантах
программы журнала «Вперед!». — В кн.: Общественное движение
в пореформенной России. М., 1965,	241—274;	Он	же.	О	раннич
программах журнала «Вперед!». — В кй.: Источниковедение отече¬
ственной истории. М., 1976, с. 306—326; Итенберг Б. С. Движение
революционного народничества. М., 1965, с. 198—204).
В 90-х гг. в своей книге «Народники-пропагандисты» П. Л. Лав¬
ров вспоминал: «На меня сильно нападали за эти три различные
программы „Вперед!“. Эти нападки были бы вполне справедливы
лишь в том случае, если бы в этих программах во всех трех слу¬
чаях имелась в виду одна и та же цель. Но дело было совсем
иное. Первая программа была программою предполагавшегося изда¬
ния, исходящего из русского литературного радикализма 60-х го¬
дов, выступающего теперь как боевая партия в подпольной литера¬
туре 1872 г.: личные мнения редактора были здесь элементом
второстепенным. Вторая программа была программою издания,
которое, не подчиняясь многим пунктам бакунизма 1872 г., имело
в виду сохранить единство социально-революционного движения
в России в принципиальном отношении: личные взгляды редактора
могли в ней проявляться лишь в той мере, в какой они не вредили
387

эюму единству. Лишь третья программа была личною программою
редактора, принимавшего полную и исключительную ответегвеиность
за помещение в издании одного и за непомещение другого» (Лав
ров Г1. Л. Народники-пропагандисты 1873—1878 гг. Л., 1925, с. 55).
Таким образом, третий вариант программы П. Л. Лавров счи¬
тал наиболее точно отвечающим именно его убеждениям. Но Лав¬
ров не отметил воздействие на себя, как на составителя программы
журнала, революционеров из России, а они во многом способство¬
вали радикализации его взглядов. Д. Клеменц в 1875 г. писал об
этом вполне определенно: «Не Лавров создавал петербургскую и
московскую молодела, не он сказал ей, что пора начать действо¬
вать, а, напротив, эта самая молодежь создала Лаврова; она
вытащила его из мира трансцендентальной метафизики, в изучении
которой он до того времени мирно проводил дни свои, на путь
более живой деятельности; не он — ей, а она — ему крикнула:
,,Вперед!“» (в кн.: Дейч Л. Г. Социалистическое движение начала
70-х годов в России. Ростов, 1925, с. 59).
Известное воздействие на выработку третьего варианта про¬
граммы «Вперед!» оказал журнал «Народное дело», со второго
номера выходивший под редакцией Н. И. Утина (см. об этом:
Казьмин Б. /7. Русская секция первого Интернационала. М., 1957,
с. 390—392). В томе «Библиотеки революционных мемуаров» —
«Штурманы будущей бури» — в биографической справке об
II И. Утине (с. 391) допущена ошибка. Бакунистским был только
первый номер «Народного дела», вышедший .1 сентября 1868 г.
После этого ввиду возникших в редакции разногласий Бакунин
вышел из нее, и руководство журналом перешло к Утину. В начале
60-х гг. Н. И. Утин входил в число руководящих членов «Земли
и воли», а в 1870 г. он стал одним из организаторов русской сек¬
ции I Интернационала. Со второй половины октября 1869 г., т. е.
с выхода второго (двойного № 2—3) номера, «Народное дело»
начинает борьбу с бакунизмом. — 156
11	И. И. Каблиц (Юзов) (1848—1893)—в период «хождения
в народ» 1874 года приверженец крайнего анархистского бунтар-
С1ва, так называемого «вспышкопускательства». В 80—90-х гг.—
идеолог правого крыла либерального народничества. —156
12	10. Н. Богданович (Кобозев) (1849—1888). Участник «хожде¬
ния в народ». В 1877—1879 гг. входил в кружок В. Н. Фигнер,
близкий к «Земле и воле». С осени 1880 г. — член Исполнительного
коми те 1а «Народной воли». На его вымышленное имя (Кобозев)
был открыт магазин сыров, из подвала которого велся подкоп для
закладывания мины под Малой Садовой улицей, по которой про¬
ходил одни из маршрутов поездок Александра II по Петербургу.
В 1883 г. Ю. Богданович был приговорен к смертной казни, заме¬
ненной вечной каторгой. Умер в Шлиссельбурге.
Палицына О. В. в 1873 г. входила в «кавказский кружок»
в Петербурге; была привлечена к дознанию по «делу 193-х» и ад¬
министративно выслана в Вятскую губ., откуда в сентябре 1877 г.
бежала за границу. — 157
13	С. Ковалик имеет в виду квартиру студентов столичных
учебных заведений, приехавших в Петербург с Кавказа, преиму¬
щественно из Тифлиса. О кружке «студентов-кавказцев», на квар¬
тире которых проходили сходки, упоминает в своих воспоминаниях
И. С. Джабадари (см.: Былое, 1907, август, с. 11). —157
14	Под «победой анархизма» здесь и на с. 163 С. Ковалик,
очевидно, имеет в виду преобладание накануне «хождения в народ»
388

сторонников бунтарской тактики. Во вступительной статье уже го¬
ворилось, что в народ шли с самыми различными намерениями и
определить численное соотношение между разными тактическими
направлениями вряд ли возможно. На практике же большинство
занималось пропагандой или просто знакомилось с крестьянской
жизнью. — 157
15	Осенью 1868 г. М. А. Бакунин основал в Женеве так назы¬
ваемый «Международный альянс социалистической демократии» —
анархистскую организацию, распространившую свое влияние на
часть рабочих в Швейцарии, Испании, Италии и Франции. Но боль¬
шинство рабочих организаций этих и ряда других стран все же
входило в созданный в 1864 г. Марксом, Энгельсом и ич соратни¬
ками I Интернационал. Желая усилить роль «Альянса» в между¬
народном рабочем движении, Бакунин решает ввести свою органи¬
зацию в Интернационал, с тем чтобы завоевать его изнутри.
В ноябре 1868 г. бюро «Альянса» обратилось в Генеральный совет
Международного товарищества рабочих с просьбой о приеме.
Маркс и Энгельс настороженно восприняли этот ход Бакунина.
Просьба была отклонена на том основании, чго «Альянс» представ¬
ляет собой международное образование, а в Интернационал при¬
нимаются только организации национальные.
В ответ Бакунин заявил, что распустит «Альянс», если его на¬
циональные секции самостоятельно войдут в соответствующие сек¬
ции Интернационала. Формальных оснований для отказа в приеме
больше не было, и летом 1869 г. бакунинский «Альянс» отдельными
частями был принят в Интернационал. Маркс и Энгельс позднее,
в 1873 г., так объясняли этот шаг: «Международное Товаршцесто
Рабочих, поставив себе целью сплотить воедино разрозненные силы
мирового пролетариата и стать, таким образом, живым вырази 1е-
лем общности интересов, объединяющей рабочих, неизбежно должно
было открыть доступ социалистам всех оттенков. Его основатели
и представители рабочих организаций Старого и Нового све1а,
утвердившие на международных конгрессах Общий Устав Товари¬
щества, упустили из виду, что сама широта его программы позво¬
лит деклассированным элементам проникнуть в него и создав
внутри него тайные организации, усилия которых будут направ¬
ляться не против буржуазии и существующих правительств, а про¬
тив самого Интернационала. Так и произошло с Альянсом социа¬
листической демократии» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 327).
В действительности Бакунин не распустил «Альянс», а пре¬
вратил его в тайное общество внутри Интернационала и повел
борьбу против Генерального Совета, против Маркса, Энгельса и
их сторонников. За эти раскольнические действия на Гаагском кон¬
грессе в сентябре 1872 г. Бакунин был исключен из Интернацио¬
нала (подробнее см.: Михайлов М. И. Борьба против бакунизма
в I Интернационале. М., 1976). — 159
16	Карло Кафиеро (1846—1892)—итальянский бакунист, в 1874
и 1877 гг. пытался организовать анархистские восстания в Италии.
В 80-х гг. отошел от анархизма.
Андреа Коста (1851 —1910)—в 70-х гг. один из руководителей
анархистских организаций в Италии. После 1879 г. отошел от анар¬
хизма. В 90-х гг. был в числе основателей итальянской социалисти¬
ческой партии. — 159
17	Арман Росс — псевдоним М. П. Сажина (1845—1934).
В 1869 г. бежал из Вологодской ссылки в Америку. В 70-х гг.—
ближайший сотрудник М. Бакунина. — 159
389

18	Ф. Н. Лермонтов (1847—1878)—в 1871 —1873 гг. член
кружка «чайковцев». Об обстоятельствах его исключения Н. А. Мо¬
розов сообщает следующее: «Поводом к его исключению был ею
отказ называться издателем „Азбуки социальных наук44 в глазах
начальства, что ему предлагалось кружком, как человеку, стоящему
официально отдельно от кружка и, следовательно, имеющего воз¬
можность придать делу чисто коммерческий оборот. Лермонтов
отклонил предложение без объяснения мотивов, хотя и знал, что
в таком случае ответственным лицом придется быть Чайковскому
или Натансону, к которым были приставлены 3 постоянных шпиона.
Этот отказ равносилен был высылке того или другого и во всяком
случае должен был отозваться серьезно на судьбе кружка. Лермон¬
тов впоследствии оправдывался тем, что не считал дело кружка
настолько важным, чтоб ему стоило рисковать своей еще не запят¬
нанной в III отделении репутацией, которая могла пригодиться на
что-нибудь более важное. Это был главный пункт обвинения.
Другие — второстепенные — касались чисто его личных качеств,
напр, неискренности и имения при себе всегда двух-трех безличных
юношей, которыми он помыкал» (Морозов И. А. [Очерк истории
кружка «чайковцев»]. — В кн.: Революционное народничество семи¬
десятых годов XIX в., т. 1. М., .1964, с. 231).
Рассказ Морозова подтверждается Л. Тихомировым (см.: Вос¬
поминания Льва Тихомирова. М.—Л., 1927, с. 54). Но Н. А. Чару¬
шин в ответ на запрос историка Ш. М. Левина об обстоятельствах
исключения Ф. Лермонтова выразил сомнение в том, что непосред¬
ственным поводом этого был отказ Лермонтова считаться издате¬
лем «Азбуки», поскольку это могло произойти только в 1871 г.,
а исключили Лермонтова в 1873 г. Но и Чарушин характеризует
Лермонтова как человека, хотя и незаурядного, «но самолюбивого,
недостаточно искреннего и себе на уме. К общему типу кружка
он не подходил...» (Чарушин Н. А. О далеком прошлом. М., 1973,
с. 294—297).
Свой кружок Ф. Лермонтов организовал осенью 1873 г. после
возвращения из-за границы. В январе 1874 г. он был арестован
и в 1878 г. по «делу 193-х» приговорен к ссылке в Архангельскую
губ. Умер в тюрьме перед отправкой в ссылку. —159
19	В. К. Дебогорий-Мокриевич (1848—1926) — в начале 70-х гг.
член «киевской коммуны», участник «хождения в народ». Осенью
1874 г. бежал за границу. — 160
20	Россель (Руссель)— Н. К. Судзиловский (1850—1930) —
в первой половине 70-х гг. один из организаторов «киевской ком¬
муны», участник «хождения в народ». Эмигрировал, окончил под
именем Джона Русселя медицинский факультет университета в Бу¬
харесте. Принял американское гражданство и в 90-х гг. был аме¬
риканским консулом на Гавайских островах. — 162
21	П. Ф. Чернышев — см. примеч. 3 к воспоминаниям О. В. Ап¬
текмана. —166
22	Я. В. Стефанович (1854—1915). В 1873—1877 гг. входил
в южные кружки «бунтарей». В 1879 г. вступил в «Землю и волю»,
после ее раскола — сначала чернопеределец, но осенью 1881 г. при¬
мкнул к «Народной воле». Арестован в феврале 1882 г., пригово¬
рен к восьми годам каторги.
Л. Г. Дейч (1855—1941). В первой половине 70-х гг. был, как
и Я. В. Стефанович, членом так называемой «киевской коммуны»,
затем входил в один из южнороссийских кружков бунтарского типа.
В 1879 г. — член «Земли и воли», потом — «Черного передела»,
390

После этого, однако, пути его и Стефановича расходятся. Л. Дейч—
один из основателей марксистской группы «Освобождение труда».
В 1884 г. был выдан германскими властями русскому правитель¬
ству и военным судом в Одессе приговорен к тринадцати годам
каторги.
В 1877 г. Л. Дейч и Я. Стефанович получили широкую извест¬
ность в революционных кругах как организаторы так называемого
«Чигиринского дела» — попытки поднять крестьян Чигиринского
уезда Киевской губернии на восстание с помощью подложной цар¬
ской «Высочайшей тайной грамоты», отпечатанной в подпольной
типографии. Согласно грамоте, царь будто бы приказывал крестья¬
нам образовать «тайную дружину» и выступить с оружием на за¬
щиту своих прав. («Грамота» и устав тайной дружины опублико¬
ваны в журнале «Былое», 1906, № 12.) В тайную организацию
удалось вовлечь значительное количество крестьян, но заговор
в августе — сентябре 1877 г. был раскрыт.
В народнической среде «чигиринское дело» вызвало противоре¬
чивые отклики. Г. В. Плеханов и О. В. Аптекман резко осудили
метод использования царистских иллюзий крестьян, но многие зем¬
левольцы отнеслись к нему сочувственно. — 167
23	Г. А. Мачтет (1852—1901)—революционер-народник, русский
писатель и поэт. Автор слов песни «Замучен тяжелой неволей..»
(см. примеч. 3 к воспоминаниям О. В. Аптекмана). В 1872—1874 1г.
жил в Америке, где по поручению одного киевского народнического
кружка пытался найти подходящее место для устройства коммуны.
Вернувшись в Петербург, участвовал в народническом движении.
Арестован в августе 1876 г. за принадлежность к кружку бывши о
студента Медико-хирургической академии О. М. Габеля и органи¬
зацию вместе с ним побега С. Ковалика и П. Войнаральского
(побег не удался). Оба организатора были сосланы в администра¬
тивном порядке: Мачтет в Архангельскую губ., а затем за попытку
бегства — в Тобольскую губ.; Габель сразу в Иркутскую губ. — 169
24	Смягчение приговора суда являлось прерогативой царя, ко¬
торый порой считал нужным проявить показное «монаршее мило¬
сердие», заменив смертную казнь вечной каторгой или несколько
уменьшив срок тюремного заключения, специально завышенный
судебным приговором. Однако в отношении П. И. Войнаральского
этого не произошло. Каторгу ои отбывал сначала в Повоборисо-
глебском централе, затем на Каре близ Нерчинска. Только в 1897г.
ему было разрешено вернуться в Европейскую Россию. Там, по
словам С. Ковалика, «он совершил революционное турне по глав¬
нейшим городам, собирал молодежь, старался вдохнуть в нее начи¬
нающую оскудевать, по его мнению, веру в революцию и надеялся
связать в более крепкую организацию разрозненные революционные
кружки. Молодежь вообще хорошо принимала старика, сохранив¬
шего пыл юности, но он встретил противодействие своим планам
со стороны социал-демократов, этой новой силы, которую он еще
мало знал. Он верил, что ему удастся преодолеть это прошводей-
ствие, и удваивал усилия. Дни его, однако, уже были сочтены »
(Ковалик С. Революционное движение семидесятых годов и «про¬
цесс 193-х». М., 1928, с. 98). П. И. Войнаральскнй скончался
17	июля 1898 г. — 169
25	Д. М. Рогачев (1851 — 1884) — в начале 70-х гг. принадлежал
к числу «сотрудников» кружка «чайковцев», Арестован 16 августа
1876 г. По «процессу 193-х» приговорен к 10 годам каторги. — 171
26	И. Н. Мышкин (1848—1885) был сыном военного писаря и
391

крепостной крестьянки. Будучи приписанным к сословию кантона
сюв, т. е. солдатских сыновей, с самого рождения принадлежавших
поенному ведомству, он был отдан в школу писарей, а за1ем
в училище по подготовке топографов. Впоследствии изучил также
стенографию и как лучший стенографист был даже представлен
Александру II. После отставки он приобрел в 1873 г. небольшую
типографию в Москве и пытался наладить в ней легальное печата¬
ние книг для народа, но не смог преодолеть цензурные препоны.
После знакомства в том же году с П. И. Войнаральским Мышкин
организует в своей типографии печатание нелегальной пропаган¬
дистской литературы. Ему удалось избежать арестов 1874 г ,1
уечать за границу. Там у него возникла идея освобождении
Н. Г. Чернышевского.
12	июля 1875 г., переодетый в форму поручика, он предъявил
вилюйскому исправнику подложную бумагу с предписанием выдать
ему Чернышевского якобы для переправки на новое место ссыл¬
ки— в Благовещенск. Но Мышкина задерживают, отправляют
в Пе1ербург и присоединяют его дело к дознанию по будущему
«процессу 193-х». О речи Мышкина на этом процессе см. примеч. 6
к воспоминаниям А. В. Якимовой.
Вторую речь, о которой упоминает Ковалик, — над гробом дол¬
гу гиинца Л. А. Дмоховского — Мышкни, по свидетельству М. Р. По¬
пона, закончил словами: «На почве, удобренной кровыо таких бор¬
цов, как ты, дорогой товарищ, расцветет дерево русской свободы!»
(К биографии Ипполита Никитича Мышкина. — В кн.: Попов Л1 Р.
Записки землевольца. М., 1933, с. 312. Первая публикация. — Бы¬
лое, 1906, февраль). За эту речь Мышкину к десяти годам каторги
добавили еще пять лег.
Первую попытку бегства И. Н. Мышкин предпринял в 1878 г.
1п Новобелгородской («Андреевской», а не «Печенежской», как
у С. Ковалика) каторжной тюрьмы. Вторую — в феврале 1882 г.
с каторги на Каре. Дальнейшая судьба И. Мышкина: после неудач¬
ного второго побега (схватили Мышкина только во Владивостоке)
его снова возвратили на Кару; в 1883 г. перевели в Петропавлов¬
скую крепость, а оттуда в августе 1884 г. в Шлиссельбург. 26 ян¬
варя 1885 г. за оскорбление действием ротмистра Соколова (про¬
званного заключенными «иродом») И. Н. Мышкин был казнен. — 173
27	С прокламациями и брошюрами, использовавшимися для
пропаганды в народе, можно познакомиться по сборнику «Агита¬
ционная литература русских революционных народников. Потаен¬
ные произведения 1873—1875 гг.». Л., 1970. — 178
28	В первой половине 70-х гг. народнические организации еще
не вышли из стадии кружков, довольно слабо связанных, а часто
и вовсе не связанных между собой. Под словом «партия» тогда
большей частью подразумевалась не единая централизованная орга¬
низация революционеров, а некая стихийная идейная общность
участников движения. В таком именно смысле говорил о «партии»
и Мышкин в своей речи на «процессе 193-х»: «Я признаю себя...
членом русской социальной партии... Я отрицаю свою принадлеж¬
ность к тайному сообществу потому, что я, как и многие другие
товарищи... не составляли нечто особенное, нечто целое, связываю¬
щее нас единством общей для всех организации. Мы составляем
не более как ничтожную частицу в настоящее время многочисленной
в России социальной революционной партии, понимая под этими
словами всю совокупность лиц одинаковых убеждений, лиц, между
которыми хотя существует преимущественно только внутренняя
392

иязь, но это связь достаточно тесная, обусловленная единством
стремления, единством цели и большим или меньшим однообразием
тактических действий» (Революционное народничество семидесятых
годов, т. 1. М., 1964, с. 371—372).
После неудачи первого неорганизованного опыта массовой про¬
паганды в народе участники движения лучше поняли настоя I ель-
11	у ю необходимость создания централизованной революционной
организации (см. об этом: Итенберг Б. С. Движение революцион¬
ного народничества. М., 1965, с. 361—369). Впервые это удалось
осуществить с образованием «Земли и воли», но и она еще не была
политической организацией и руководящей силой класса, т. е,
не была партией, соответствующей современному научному понима¬
нию этого термина. — 183
29	Действительно, в начале 70-х *г. в народнических кружках
не ставилась задача ведения пропаганды в армии. Отдельные вос¬
питанники военных учебных заведений, вовлеченные в революцион¬
ное движение, покидали свои училища и шли пропагандировать по
деревням в общей массе разночинской молодежи. Правда, в конце
1874-го — начале 1875 г. в Петербурге среди солдат лейб-гвардии
Московского полка вели пропаганду студенты Петербургского уни¬
верситета из кружка В. М. Дьякова (см. об этом: Лактионова Н. #.
Некоторые особенности народнического движения середины 70-х гг.
XIX в. Вестник Моск. гос. ун-та, сер. «История», 19о5, № 5). О том,
как важно «заранее расшатать опору власти — войско», писал Лав¬
ровский «Вперед!» (1875, № 29, с. 143).
В дальнейшем специальные пункты о необходимости револю¬
ционной пропаганды в армии присутствовали в программных доку¬
ментах «Земли и воли» и «Народной воли», но и землевольцы, и
народовольцы собирались вовлекать в свои организации прежде
всего офицеров, а потом уже через них воздействовать и на солдат
(см.: Революционное народничество семидесятых годов XIX века,
т. 2. М.—Л., 1965, с. 30, 33, 181—182). Примечательна разница
в этом отношении между народниками и революционерами проле¬
тарского периода. В 1917 г. партия большевиков воздействовала
прежде всего на солдатскую массу, изолируя офицеров.
Об	отношении народников 1870-х гг. к деятельности среди
сектантов см. примеч. 10 к воспоминаниям О. В. Аптекмана. — 184
30	А. Я. Ободовская (1847 — ?) — член петербургского круж¬
ка «чайковцев». В 1872—1873 гг. рабо!ала сельской учитель¬
ницей в Тверской губ., вела пропаганду среди крестьян. Арестована
в ноябре 1874 г. По «процессу .193-х» оправдана. С. Ковалик при¬
водит выдержки из письма Ободовской, вошедшие в обвинительный
акт по «делу 193-х» (см.: Процесс 193-х. М., 1906, с. 172—173).
Текст выправлен по указанному источнику — 189
31	С. Ф. Ковалик имеет в виду крестьянское движение 1906 го¬
да— время, когда печатались его воспоминания. — 192
Иван Спиридонович Джабадари
(1852—1913)
На первой странице своих воспоминаний И. С. Джабадари
приводит такой эпизод: «Беседуя наедине по делу моей защиты,
В.	Д. Спасович спросил меня: «Почему в нашем процессе главными
участниками организации, как видно из дела, являются грузины —
Цицианов, Чикоидзе, вы —- Джабадари, Гамкрелидзе и полугрузин
Зданович?» Этот вопрос крайне удивил меня, так как с момента
393

возникновения нашей организации, т. е фактически с конц*,
1874	года, нам самим, ее участникам, никогда не приходилоо*
останавливаться на этой мысли, до такой степени в те времен
наша революционная молодежь в России (на севере) и за границе,,
была чужда чувства племенной розни и не умела различать люден
по происхождению и по национальности.
Видя мое удивление и стараясь все-таки выяснить себе пора¬
зившее его явление, Спасович поставил вопрос в более при ло ,
форме: «Вы —грузины, — сказал ои, — принимаете участие в русском
движении, конечно, не как социалисты-революционеры, а как гру
зинские сепаратисты?» Велико было удивление Спасовича, когда
чистосердечно сказал ему, что ни один из моих земляков, припп
мавших участие в нашем процессе, о сепаратизме и не дум<]
а работал исключительно для торжества русской социальной рево¬
люции, которая одна даст свободу всем народам России, а следо-
вателыю и нам, грузинам» (Былое, 1907, август, с. 1—2).
Действительно, пункты, касающиеся национального вопроси,
в программных документах революционных народников 70-х гг.
предполагали содействие устройству народов, населявших Россий¬
скую империю, согласно их желаниям.
И. С. Джабадари, еще учась в Тифлисском реальном училище,
входил в тайный кружок саморазвития. В 1872 г. он приехал
в Петербург и поступил в Медико-хирургическую академию, но
в 1874 г. вынужден был ее оставить из-за столкновения с реакци¬
онным профессором И. Ф. Ционом.
Джабадари решает уехать, чтобы продолжать образование,
в Швейцарию. Там уже давно были русская и грузинская колонии,
много эмигрантов. Там Джабадари знакомится с русскими девуш¬
ками, приехавшими получить высшее образование, недоступное для
них на родине. Постепенно образовательные планы отходили на
второй план. «Я здесь убедился, — вспоминает Джабадари, — что
русский человек, раз он революционер, одинаково смотрит на свое
назначение, будь он в Париже или Петербурге: идти немедленно
в народ, делить с Ним горе, пока не настанет светлое время для
всех».
В конце 1874 г. Джабадари и его друзья окончательно поки¬
дают Швейцарию и возвращаются в Россию, чтобы принять участие
в революционном движении. В Москве, заранеее сговорившись, они
встречаются с Л. Фигнер, С. Бардиной, Б. Каминской, сестрами
Субботиными, также бросившими учение за границей, и вместе на¬
чинают вести пропаганду на предприятиях Петербурга и Москвы.
Вскоре они создают так называемую «Всероссийскую социально-
революционную организацию».
Арест в апреле 1875 г. прервал их успешно начатую револю¬
ционную деятельность. По «делу 50-ти» И. С. Джабадари был
приговорен к пяти годам каторги, которую отбывал сначала в Но¬
вобелгородской тюрьме, а затем на Каре в Сибири. После отбытия
наказания жил в Тифлисе. Известно, что он принимал участие
в революционных событиях 1905 г.
Воспоминания И. С. Джабадари были опубликованы в журнале
«Былое» за август, сентябрь и октябрь 1906 г. По тексту журнала
печатаются в настоящем сборнике.
1	Лесное и Измайловский полк — районы Петербурга.
И. С. Джабадари пишет о своих петербургских впечатлениях конца
1874	г. — 193
394

2	И. Ф. Цион (1842—1912) — физиолог, профессор Медико-хи¬
рургической академии в Петербурге. Реакционные общественно-
политические взгляды Циона были причиной его острых конфликтов
го студентами; в 1875 г. из-за этого ему пришлось оставить акаде¬
мию.- 193
зд. И. Сердюков (ок. 1851 — 1878)—студент Медико-хирурги¬
ческой академии, член кружка «чайковцев». В первой половине
70-х гг. вел пропаганду среди петербургских рабочих. Арестован
в марте 1875 г. Был привлечен к дознанию по делу о пропаганде
в империи, но вследствие болезни был освобожден и выслан под
надзор полиции в Тверь. — 195
4	В начале 70-х гг. за границей, особенно в Швейцарии, нахо¬
дилось много русских женщин, желавших получить высшее образо¬
вание, в то время недоступное для них в России (см. примеч. 1
к воспоминаниям А. И. Корниловой-Мороз). Кружок, о котором
упоминает И. Джабадари, был вначале кружком саморазвития,
эволюционировавшим в революционную организацию (подробнее
см.: Фигнер В. Н. Запечатленный труд. М., 1933, с. 70—89). — 195
5	О демонстрации на площади перед Казанским собором см.
вступительную статью с. 49 и воспоминания Г. В. Плеханова
с. 275—281. — 196
6	И. Ф. Окладский (1859 — после 1925)—входил в «Народную
волю», участвовал в подготовке покушений на Александра И. Су¬
дился по «процессу 16-ти» (октябрь 1880 г.). В 1881 г. встал на
путь предателя; в награду за выдачу видных народовольцев был
помилован. В 1925 г. за многолетнюю провокаторскую деятельность
до 1917 г. был присужден советским судом к 10 годам лишения
свободы.
06	Я. Потапове см. примеч. 14 к воспоминаниям Г. В. Пле¬
ханова — 196
7	О М. Ф. Грачевском см. примеч. 20 к воспоминаниям
А.	И. Корниловой-Мороз. Профессором С. Н. Валком опубликованы
автобиографические показания М. Ф. Грачевского, представляющие
большой интерес для истории народнического движения 70-х — на¬
чала 80-х гг. (см. Красный архив. М.—Л., 1926, т. 5, с. 149—162).
О	кружке А. В. Долгушина см. примеч. 7 к воспоминаниям
С. Ф. Ковалика. — 196
8	И. С. Джабадари высказывает здесь характерное народниче¬
ское отношение к двум категориям рабочих — фабричным и завод¬
ским. См. об этом вступит, статью, с. 21 и воспоминания Г. В. Пле¬
ханова, с. 263—265. — 199
9	Кружок русских женщин, образовавшийся в Швейцарии, на¬
зывал себя «фричами» по фамилии хозяйки, у которой они жи¬
ли. — 199
10	Устав Всероссийской социально-революционной организации
известен по копии, отобранной при аресте в сентябре 1875 г. у члена
организации Г. Ф. Здановича. Этот текст устава был включен
в обвинительный акт по «делу 50-ти» (см.: Государственные пре¬
ступления в России в XIX веке, т. 2. Ростов, [1905—1907], с. 154,
155—158).
Принципы, на которых объединялись И. С. Джабадари и его
товарищи, были созвучны уставным идеям «чайковцев»: «абсолют¬
ное равенство всех членов во всех делах организации», «полная
солидарность», «полное доверие и откровенность в делах организа¬
ции» (см.: Революционное народничество семидесятых годов XIX ве¬
ка, т. 1. М., 1964, с. 118—123). По уставу каждый член организа-
395

иии по очереди ча месяц выбирался в состав управления. В ч
смысле И. С. Джабадари пишет:	«наша первая админисц,
ция». — 202
11	«Работник. Газета для русских рабочих» издавалась в Жеиеы*
группой русских эмигрантов, последователей М. Бакунина, в тип,
графин, основанной еще «чайковцами». Издание газеты возник.,,
г.о инициативе и при материальной поддержке будущих член» (
«Всероссийской социально-революционной организации» в го вре'<я
когда они еще находились за границей. В дальнейшем члены ор! ,
низацни поддерживали связь с редакцией газеты, участвовали в гг
распространении среди рабочих. В «Работнике» помещались маи
риалы, рассчитанные как собственно на рабочих, так и на крестин
Газета выходила с января 1875-го по март 1876 г. Вышло 15 номе
ров (часть сдвоенных). Переиздана после Октябрьской революции
(см.:	газета «Работник», издательство политкаторжан. М}
1933). — 202
12	По судебным уставам 1864 г. государственные (политиче
ские) преступления должны были в большинстве случаев рассма!-
риваться общесудебными органами — судебными палатами, гласно,
по принципу состязательности (т. е. с участием прокурора и адво¬
кат). Но после суда над «нечаевцами» (июль — сентябрь 1871 г)
правительство, недовольное ведением и результатами судебною
процесса, идет на изменение порядка судопроизводства по полити¬
ческим делам. По закону 7 мая 1872 г. наиболее значительные
них изымались из юрисдикции судебных палат и передавались
специально учрежденному Особому присутствию правительствую¬
щего Сената. Оно состояло из пяти сенаторов, утвержденных
царем, во главе с «первоприсутствующим» (председателем) и четы
рех так называемых «сословных представителей» (губернскою
предводителя дворянства одной из губерний, уездного предводителя
дворянства, городского головы одного из городов Европейской Рос¬
сии и волостного старшины из Петербургской губ.), которые под*
бирались на каждый год министром внутренних дел и петербург¬
ским губернатором и также представлялись на утверждение царя.
Существенно ограничивалась и гласность судебного разбира¬
тельства. Решение о слушании дела в открытом или закрытом
заседании передавалось на усмотрение суда, а указ 4 февраля
1875	г. дополнил это предписанием публиковать по закрытым про¬
цессам «только постановленные судом резолюции». В течение
1873—1878 гг. по новому порядку в Особом присутствии Сената
было рассмотрено 37 из 52 политических дел, проходивших за этот
период (см.:	Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М.,	1978,
с. 71—79).
По делу о «Всероссийской социально-революционной организа¬
ции» было предано суду 50 человек. Их должно было быть 51, но
у Б. Каминской, не выдержавшей двухлетнего одиночного заклю¬
чения, началось душевное заболевание. По «процессу 50-ти» суди¬
лись 16 женщин.
Первую в истории революционного движения в России про¬
граммную политическую речь на суде произнесла С. И. Бардина.
В числе подсудимых было 13 рабочих, державшихся стойко и
солидарно с революционерами-народниками. Впервые в истории
судебных процессов в царской России подсудимые сознательно и
организованно превратили зал суда в политическую революционную
трибуну. — 208
13	«Политическая защита процесса стояла на высоте <...>,—
396

ала В. И. Фигнер. — Бардовский, Боровиковский и всеми ува-
п* емый старший товарищ их Герард стояли во главе ее и задавали
Нон К ним примыкал Л. А. Ольхин, преданный сторонник револю-
Т[П1 Шаг за шагом они разбивали обвинение...» (Фигнер В. Я.
процесс «50-ги». Каторга и ссылка, 1927, № 33, с. 15).
Один из защитников, А. Л. Боровиковский, 8 марта 1877 г.
написал известное стихотворение «К судьям» («Мой тяжкий грех,
мой умысел злодейский суди, судья, но проще, но скорей: без
мишуры, без маски фарисейской, без защитительных речей...»).
Публика пропускалась в зал суда только «избранная», по имен¬
ным билетам и в очень ограниченном количестве (не более 50 чело¬
век). Очевидно, поэтому тог же Боровиковский И марта, в день
окончания процесса, написал иронические строки:
Суд нынче мог бы хоть с балетом
Поспорить: сильные земли
Пришли смотреть нас по билетам,
На нас бинокли навели...
Нам было лестно состраданье
Прочесть у них на лицах к нам...
Мне даже слышалось рыданье
Из отделения для дам...
Полные тексты этих стихотворений см. в кн.: Поэты-демокрагы
1870— 1880-х годов. Л., 1968, с. 488—489. — 208
14	«Процесс 50-ти» проходил с 21 февраля по 14 марта 1877 г.
в здании Петербургского окружного суда на Литейном проспекте.
Во время Февральской революции 1917 г. здание было сожже¬
но. — 210
15	Чтение обвинительного акта продолжалось два дня. Подсу¬
димые обвинялись, в частности, в намерении «сравнять все сосло¬
вия, уничтожить правительство, дворян и произвести резню» (Госу¬
дарственные преступления в России в XIX веке, т. 2. Ростов
[1905—.1907], с. 129). — 2//
16	В. А. Осинский — во второй половине 70-х гг. член земле¬
вольческого народнического кружка на Украине, который одним
из первых перешел к террористической деятельности. Подробней
см. примеч. 31 к воспоминаниям О. В. Аптекмана. — 213
17	«Казанский процесс» — процесс участников демонстрации на
площади перед Казанским собором в Петербурге 6 декабря 1876 г.
См. об этом воспоминания Г. В. Плеханова, с. 280—281 настоящего
тома и примеч. 14,	15 к ним. «Большой процесс» — «процесс
193-х». — 214
18	Жуковы в списке судившихся по «процессу 50-ти» не зна¬
чатся (см.: Троицкий И. А. Царские суды против революционной
России. Саратов, 1976, с. 350—354).
П. А. Алексеев (1849—1891)—ткач, в 1873 г. входил в рабочий
кружок, которым руководил «чайковец» С. Синегуб. В ноябре
1874	г. П. Алексеев переехал из Петербурга в Москву, был членом
«Всероссийской социально-революционной организации», вел пропи-
ганду среди рабочих. Арестован 4 апреля 1875 г.
По замыслу участников «процесса 50-ти», П. Алексеев должен
был выступить на суде от имени рабочих, а С. Бардина — от лица
революционной интеллигенции. П. Алексеев произнес свою речь
9	марта 1877 г., когда после окончания выступлений адвокатов
стали давать слово тем из подсудимых, кто до или в ходе суда
отказался от услуг защитников, 1
397

Алексеев выступил в этот день последним, после Бардиной ч
других, упоминаемых Джабадари. По воспоминаниям совремещщ.
ков, впечатление от речи П. Алексеева было громадным. «Присущ,
ствугощие взволнованы, потрясены. Крики председателя усиливай ,
впеча1ление», — вспоминала В. Фигнер. «Говорили и другие рабо
чие: Семен Агапов сказал небольшую искреннюю, вполне литера¬
турную речь. Хороша была речь и третьего оратора из рабочих —
Филата Егорова...» (Каторга и ссылка, 1927, т. 33, с. 17).
В официальном сообщении о речах подсудимых было тольк<
кратко упомянуто, но тексты их речей были переданы «на волк
и туг же две из них (Алексеева и Бардиной) были отпечатано
ь нелегальной петербургской типографии А. Н. Аверкиева (попла¬
тился ссылкой) и распространились по всей России. В том же году
они были напечатаны за границей в пятом томе «Вперед»'
(вместе с речами Г. Здановича и С. Агапова). Материалы «пр^
цесса 50-ти» поместили также и другие органы русской револю
ционной эмиграции — «Набат», «Работник», «Общее дело» (см
Панухина Н, Б. «Процесс пятидесяти» как акт революционно,!
борьбы. — История СССР, 1971, № 5, с. 43—55; Троицкий И. А
Царские суды против революционной России. Саратов, 1976,
с. 168—180).
После 1877 г. речь П. А. Алексеева переиздавалась многократно
(с некоторыми разночтениями). Перечень изданий речи см.: Пану¬
хина Н. Б. К истории речи Петра Алексеева. — Вестник МГУ,
серия IX (история), т. 5. М., 1965, с. 82—89. В.- Н. Фигнер свиде
тельствовала: «У Ольхина — защитника Петра — я видела подлин¬
ник речи; с орфографическими ошибками, она была написана круп¬
ными корявыми буквами, какими пишут крестьяне, научившиеся
писать взрослыми» (Каторга и ссылка, 1927, № 33, с. 17). Это!
текст до сих пор не найден. Наиболее доступная читателю-неспс-
циалисту публикация речей П. Алексеева, С. Бардиной и Г. Здано¬
вича — в сб.: «Революционное народничество семидесятых годов
XIX века», т. 1. М., 1964, с. 352—367.
П. А. Алексеев был приговорен к 10 годам каторги, затем
вышел	на	поселение.	Убит грабителями в Якутии 16 августа
1891 г. — 215
19	В. И. Ленин оценил эти слова в речи П. А. Алексеева как
«великое пророчество русского рабочего-революционера» (Ле¬
нин В. И. Полн. собр. соч., т. 4,'с. 377). —216
20	Базилевский — псевдоним историка В. Я. Яковлева (1861 —
1915).	На	изданные им сборники	«Государственные преступления
в России в XIX в.» мы уже неоднократно ссылались.
Н.	Б.	Панухпна	обнаружила	протокол с черновой записью
речи Г. Ф.	Здзновича	на суде, что	доказывает факт ее произнесе¬
ния. Судебный протокол называет в числе произнесших речь также
и С. Агапова (см.: История СССР, 1971, № 5, с. 49—51). — 218
21	Полный стенографический отчет о «процессе 50-ти» до сих
пор не обнаружен. — 218
22	Апелляция, т. е. обжалование решения суда по существу, на
приговоры Особого присутствия Сената не разрешалась. Можно
было подавать только кассационные протесты на нарушение устав¬
ных правил судопроизводства или в случае неправильного толко¬
вания законов. — 2/9
23	По окончательному приговору к различным срокам каторги
было приговорено 10 человек. Для пятерых подсудимых ка торга
398

была заменена ссылкой. Трое были оправданы; остальные получили
различные сроки тюремного заключения или ссылки.— 2/9
П. А. Кропоткин
Записки революционера. Часть вторая [Побег]
1	П. А. Кропоткин был арестован в марте 1874 г.; совершил
побег 30 июня 1876 т. —220
2	О. Э. Веймар (1843—1885)—петербургский врач, был близок
к «чайковцам», затем к землевольцам. Организатор побега
П. А. Кропоткина. Арестован в 1879 г. Судился по процессу центра
«Земли и воли» в Петербургском военно-окружном суде 6—14 мая
.1880 г., был приговорен к 10 годам каторги. — 228
3	О побеге П. А. Кропоткина см. также воспоминания
Д. И. Иванчина-Писарева (Былое, 1907, № 1) и М. П. Лешерн —
фон Герцфельд (Былое, 1922, № 17). — 229
С. С. Синегуб
[В ДПЗ. Боголюбовская история.]
1	Под «декабристами» здесь подразумеваются участники демон¬
страции на площади перед Казанским собором в декабре 1876 г.
Суд над ними проходил 18—25 января 1877 г. Но окончательный
приговор был утвержден Сенатом 7 марта после отклонения кас¬
сационных жалоб подсудимых. — 232
2	Дом предварительного заключения был открыт 1 августа
1875	г. Построенный по последнему слову тюремной архитектуры,
он должен был продемонстрировать «европейский» уровень тюрем¬
ного дела в России. «Огромное шестиэтажное здание содержало
63	камеры по системе общего заключения и ЗЛ7 одиночных камер».
Всего по «норме» там могло содержаться одновременно 700 заклю¬
ченных (см.: Гернет М. Н. История царской тюрьмы. М., 1961,
с. 361). — 232
3	В Толковом словаре В. Даля: «мотоуз — ...бичевочка, снурок,
завязка, толстая ссученная пряжа». — 235
4	«Боголюбовская история» произошла 13 июля 1877 г.
А.	П. Боголюбов — настоящая фамилия Емельянов А. С. (ок. 1854-
после 1887). Землеволец; по решению организации в демонстрации
на площади перед Казанским собором не участвовал, но, наблюдая,
находился на Невском пр. Арестован 6 декабря 1876 г. во время
разгона демонстрации, при обыске найден револьвер. Подвергся
жестокому избиению в полицейском участке. Настоящая фамилия
осталась суду неизвестной. Приговорен к 15 годам каторги. В 1887 г.
был отдан на поруки отцу вследствие душевной болезни. — 236
6	В воспоминаниях А. Н. Бибергаля эта сцена описана следую¬
щим образом: «Заключенные должны были гулять в особо устроен¬
ных перегородках, посредине которых находилось возвышение для
надзирателя. В клетках запирали по одному, и никаких сообщений
между гуляющими не было. Но постепенно, вследствие халатности
смотрителя тюрьмы или просто потому, что заключенным надоело
эго звериное шатанье, последние стали перелезать через перегородку
и гулять по двору по двое-трое человек. И вот во время одной из
таких прогулок тюрьму посетил градоначальник Трепов. Увидав
такое нарушение тюремной дисциплины, он вспылил и строго спро¬
сил смотрителя: «Отчего прогулка производится на дворе совмест-
399

по?» Смотритель не нашелся, что ответить. В это время мимо гра
доначальиика проходил Боголюбов с товарищами; услышав вопрсд
обращенный хотя и не к нему, он заметил, что заключенные уЖ(!
осуждены и сговариваться им не о чем. Трепов повернулся к нему
и, увидев его в шапке, крикнул: «Шапку долой!» Боголюбов мед
лил, и Трепов стал сам сбивать с него шапку. Но Боголюбов бь. |
выше ростом и притом отклонил голову так, что Трепову, несмот
на его подпрыгивание, не удалось сбить шапку. Рассвнрепер, оц
крикнул: „Розги!“ Боголюбова подхватили и поволокли в карцер,
где и произвели экзекуцию» (Каторга и ссылка, 1926, № 7— к
с. 27—28). —237
6	Н. Е. Петропавловский (1853—1892) — революционер-народ¬
ник, писатель (псевдоним С. Каронин). В 1874 г. он входил в мер¬
ный самарский кружок, вел пропаганду среди крестьян Арестовал
в августе 1874 г. По «процессу 193-х» признан невиновным, но
в административном порядке подчинен гласному надзору полиции
В дальнейшем также участвовал в революционной деятельности
Вновь был арестован в феврале 1879 г. и сослан в Сибирь на пять
лет. Писать начал с 1879 г. — 238
7	О начале революционной деятельности Ф. В. Волховского
см. примеч. 1 к воспоминаниям А. О. Лукашевича. Волховский быд
арестован в августе 1874 г., по «процессу 193-х» приговорен к ссыл¬
ке в Сибирь. В августе 1889 г. бежал через Владивосток в Америку;
в дальнейшем обосновался в Англии. — 238
8	Избиение политических заключенных было настолько безза
конным актом даже в практике царских тюрем, что прокурор
Петербургской судебной палаты Э. Я. Фукс в «Представлении»
министру юстиции делал следующий вывод:	«Вышеизложенные
факты, в достоверности которых я не имею сомнения, указывают,
что начальство Дома предварительного заключения относительно
содержащихся в нем арестантов дозволило себе такие действия,
которые не разрешены законом и не могли бы быть терпимыми
не только в столичной тюрьме, устроенной для подследственных
арестантов, но и ни в какой провинциальной тюрьме, содержащей
лиц уже осужденных, именно: применение дисциплинарного взыска¬
ния, заключения в карцер, ко многим арестантам, огулом, без
предварительного разъяснения вины каждого, вследствие чего под¬
верглись наказанию лица ни в чем не виновные, нанесение нижними
чипами по приказанию старших лиц значительных побоев заключен¬
ным и, наконец, долговременное содержание арестантов в карцерах,
которое, вследствие особенностей устройства последних, становится
не наказанием, но истязанием. Эти прискорбные факты злоупотреб¬
ления властью, ничем не вызванные и по существу не необходимые,
должны повлечь ответственность виновных в них для предотвраще¬
ния возможности повторения их на будущее время <...>»
(Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2. М., 1966, с. 398. Приложение 2).
Однако виновные в избиении арестантов никакого наказания
не понесли, а тюремный врач Д. Герценштейн, выразивший готов¬
ность выступить свидетелем, был немедленно уволен (см.: Г ер-
нет М. Н. История царской тюрьмы, т. 3. М., 1961, с. 364,
366). — 239
9	К. И. Поскочин — товарищ прокурора Петербургской судеб¬
ной палаты, обвинитель по делу о демонстрации на площади перед
Казанским собором. — 241
400

Вера Ивановна Засулич
(1849-1919)
Имя В. И. Засулич стало широко известно после ее покушения
иа петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова 24 января
1878	г., предпринятое ею в ответ на наказание розгами по распо¬
ряжению Трепова политического заключенного А. С. Емельянова
(Боголюбова), но начала свою революционную деятельность
В.	И. Засулич еще в конце 60-х гг. в Москве, где она познакоми¬
лась с членами кружка Н. А. Ишутина. Именно с этого времени
у нее стали складываться революционные социалистические убеж¬
дения.
В 1868 г. В. Засулич переехала в Петербург, где сблизилась
со студенческими народническими кружками. Ее приметил С. Не¬
чаев и попытался вовлечь в свою организацию. Засулич, однако,
согласилась только дать свой адрес для пересылки писем Нечаева
из-за границы. Это послужило причиной ареста В. Засулич в мае
1869 г. Два года ее продержали в тюрьме, но оснований для при¬
влечения к судебному процессу по делу «нечаевцев» так и не на¬
шли. Засулич освобождают, но вскоре отправляют в администра¬
тивную ссылку. С конца 1873 г. она, переменив до того несколько
раз не по своей воле место жительства, поселяется в Харькове под
надзором полиции.
Прожив так два года, В. И. Засулич решает перейти на неле¬
гальное положение. В середине 70-х гг. она входит в киевский
кружок «бунтарей». Осенью 1877 г., после того как большинство
членов кружка было арестовано, избежавшая ареста Засулич при¬
езжает в Петербург с планами организации освобождения из тюрем
ряда политических заключенных, но история с наказанием розгами
А.	Емельянова заставляет ее переключиться на подготовку к поку¬
шению на Трепова.
После оправдания ее судом присяжных В. И. Засулич, спасаясь
от нового ареста, выезжает за границу. Вернувшись в 1879 г. в Рос¬
сию, она заявляет себя убежденной противницей индивидуального
террора и примыкает к «Черному переделу».
С января 1880 г. В. И. Засулич вновь за границей. В 1883 г.
она вступает в плехановскую марксистскую группу «Освобождение
труда». В 80—90-х гг. В. И. Засулич активно участвует в процессе
распространения марксизма в России — переводит работы Маркса
и Энгельса, пишет очерк истории I Интернационала, литерагурно-
критические статьи. В 1899 г. В. Засулич нелегально приезжает
в Россию, устанавливает связи с социал-демократическими круж¬
ками. В Петербурге в феврале 1900 г. она знакомится с В. И. Ле¬
ниным, в декабре 1900 — июле 1903 гг. они вместе входят в редак¬
цию «Искры». Когда Н. К. Крупская весной 1901 г. приехала
в Мюнхен, Ленин в разговоре с ней очень тепло отозвался о заслу¬
женной революционерке: «Вот ты увидишь Веру Ивановну... это —
кристально-чистый человек». (Воспоминания о В. И. Ленине, т, 1.
М, 1968, с. 251).
Но как высоко ни ценил В. И. Ленин личные качества того
или иного человека, он резко расходился с каждым, кто вставал
на ошибочные политические или теоретические позиции. Так про¬
изошло и с В. И. Засулич. К сожалению, после II съезда РСДРП
она оказалась вместе с Плехановым в лагере меньшевиков. Во
время первой мировой войны оба они занимали ошибочную оборон¬
ческую позицию, за что подверглись решительной ленинской кри¬
401

тике. Необходимость Октябрьской социалистической революции
Засулич не поняла, считая ее преждевременной.
Вообще большой роли в партийной жизни после 1903 г.
В.	И. Засулич не играла, в печати с новыми статьями выступала
редко; после 1917 г. совсем отошла от политической деятельности.
Умерла В. И. Засулич 8 мая 1919 г. в Петрограде. Похоронена
она на Волковом кладбище, рядом с Г. В. Плехановым. На ее
смерть «Правда» откликнулась некрологом, который заканчивался
следующими словами: «За последние годы В. И. Засулич разошлась
с революционным пролетариатом. Но в ее прошлом пролетариат
ценит великие заслуги. Имя ее он никогда не забудет» («Правда»,
1919, 10 мая).
В.	И. Ленин, несмотря на громадную занятость государствен*
ными делами, помнил об этих заслугах. Известна его записка
в Петроградский Совет от 5 мая 1921 г., в которой он выражал
озабоченность тем, что «могилы Плеханова и Засулич заброшены»,
и просил «дать приказ» — «присмотреть, налечь, проверить» (Ле¬
нин В. И. Полн. собр. соч., т. 52, с. 177). «В ответ на эту записку
В.	И. Ленину были направлены сведения о том, что могилы
Г. В. Плеханова и В. И. Засулич приведены в порядок» (там же,
с. 396).
Литературное наследие В. И. Засулич, относящееся к марксист¬
скому периоду ее деятельности, ценится и по сей день. В 1983 г.
издательство «Мысль» выпустило «Избранные произведения»
В.	И. Засулич.
Неоконченные воспоминания В. И. Засулич о покушении на
Трепова впервые были опубликованы Л. Г. Дейчем в № 14 журнала
«Былое» за 1919 год с таким предисловием: «Близкие лица усоп¬
шей В. И. Засулич, — и я в их числе, — за много лет до ее смерти,
устно и в своих письмах приставали к ней с просьбами, чтобы она
писала свои воспоминания. Но по разным причинам, — главным
образом вследствие изумительной скромности, которая была при¬
суща Вере Ивановне, — она решительно отклоняла эти советы.
Только летом 1909 г.... она, как увидит ниже читатель, под влия¬
нием случайных впечатлений, в разное время, урывками, не закан-
чивая, набросала несколько не связанных между собою отрывков,
не всегда понятных лицам, не посвященным...» В 1931 г. этй отры¬
вочные воспоминания были, в числе других, опубликованы отдель¬
ной книжкой (Засулич В. И. Воспоминания. М., 1931). В настоя¬
щем томе они воспроизводятся по тексту журнала «Былое».
1	В. И. Засулич приехала в Петербург вместе со свое# подругой
М. А. Коленкиной, которая готовилась совершить покушение на
прокурора В. А. Желеховского — обвинителя на «процессе 193-х».
Но покушение не удалось, так как Желеховский не принял Колен-
кину. В дальнейшем М. А. Коленкина вступила в «Землю и волю».
При аресте в октябре 1878 г. оказала вооруженное сопротивление.
Военно-окружной суд в мае 1880 г. приговорил ее к 10 годам ка¬
торги. — 243
2	Градоначальник — глава городской администрации и поли¬
ции. — 214
3	По свидетельству О. В. Аптекмана и М. Ф. Фроленко, парал¬
лельно с В. Засулич покушение на Трепова готовила группа земле-
вольцев: В. А. Осинский, М. Ф. Фроленко, Д. А. Лизогуб и др.
Напротив полицейского управления была снята квартира, откуда
следили за выездами Трепова. Но В. Засулич опередила их. — 244
402

4	Ф. Н. Курнеев — офицер при петербургском градоначальнике.
Летом 1877 г. во время «Боголюбовской истории» замещал управ¬
ляющего Домом предварительного заключения. — 245
5	Рана Трепова оказалась не смертельной. А. Ф. Кони свиде¬
тельствует:	«Поступок Засулич произвел большое впечатление
в обществе. Большинство, не любившее Трепова и обвинявшее его
в подкупности, в насилиях над городским самоуправлением... радо¬
валось постигшему его несчастью. «Поделом досталось!» — говорили
одни... «старому вору», — прибавляли другие. Даже между чинами
полиции, якобы преданными Трепову, было затаенное злорадство
против «Федьки», как они звали его между собою. Вообще, сочув¬
ствия к потерпевшему не было, и даже его седины не вызывали
особого сожаления к страданиям» (Кони А. Ф. Воспоминания
о деле Веры Засулич. — В кн.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2. М.,
1966, с. 67—68). Об отношении петербуржцев к Трепову красноре¬
чиво говорит агентурное донесение от 25 января 1878 г.: «Нельзя
умолчать о том странном обстоятельстве, что хотя происшествие
с Треповым и служит предметом разговоров целого города, — писал
полицейский агент, — и многие из любопытства осведомляются
о	состоянии его здоровья, но решительно не замечается, чтобы
постигшее г. градоначальника несчастье было предметом особенного
соболезнования со стороны жителей столицы. Вообще этот случай
вполне выяснил, что в петербургском населении число сочувствую¬
щих г. градоначальнику очень незначительно» (ЦГАОР, ф. 109, оп. I,
д.	717, л. 6, 6 об.). Диссонансом этому настроению явился нарочи¬
тый визит к Трепову Александра II, выразившего свое монаршее
соболезнование раненому обер-полицмейстеру. — 248
6	На этом месте воспоминания обрываются. Суд над В. II. За¬
сулич состоялся 31 марта 1878 г. Судили ее как совершившую
не политическое, а уголовное преступление — в Петербургском
окружном суде с участием присяжных заседателей.
По новым судебным уставам 1864 г. судебный процесс в окруж¬
ном суде был гласным и проходил по принципу состязательности
сторон — обвинения и защиты. Перед тем как присяжные удалялись
на совещание, они выслушивали разъяснение председателя суда об
обстоятельствах дела и силе приведенных сторонами доказательств.
Присяжные заседатели выносили вердикт (решение) о виновности
или невиновности подсудимого. Если подсудимый признавался при¬
сяжными невиновным, он подлежал немедленному освобождению.
В случае признания его виновности судьи определяли меру наказа¬
ния в соответствии с существовавшим законодательством. При¬
говоры окружного суда с участием присяжных заседателей счита¬
лись окончательными. Их можно было обжаловать только в кас¬
сационном порядке в Сенате.
Суд с участием присяжных заседателей был относительно неза¬
висим от административного давления. Самодержавие пошло на
судебную реформу вскоре после вынужденной отмены крепостного
права, делая этим еще одну уступку буржуазному развитию страны
и желая показать Европе, что Россия тоже входит в число «про¬
свещенных» государств. Однако суд присяжных ведал только уго¬
ловными делами; судить «государственных преступников» ему
не доверяли.
Почему же для дела В. И. Засулич было сделано исключение?
На этот счет существуют различные объяснения.
Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев в письме к наслед¬
нику престола (будущему Александру III) обвинял министра юсти¬
403

ции Палена «в малодушной боязни оскорбить будто бы обществен
ное мнение», в «желании пощеголять перед интеллигенцией, — по
жалуй, перед Европой, — уважением к суду присяжных» (Письма
Победоносцева к Александру III, т. 1. М, 1925, с. 119). А. Ф. Кони
в своих воспоминаниях о деле В. Засулич придерживался сходной,
мнения (см.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2. М., 1966, с. 67). Эг\
версию принял современный историк П. И. Негретов. По его мне
ншо, правительство вначале не поняло политического характера
выстрела Засулич. Великосветское общество, а с ним и Пален
решили, что это личная месть, что В. Засулич мстила за поругание
чести своего возлюбленного (в действительности В. И. Засули-.
даже не была знакома с Боголюбовым-Емельяновым). Сыграл(
будто бы определенную роль и желание сановных недругоз Трепова
«насолить» ему, поскольку на гласном судебном процессе нем и
нуемо вскрылось бы его неприглядное участие в «боголюбовскоп
истории» (см.: Вопросы истории, 1971, № 12, с. 183—189).
Между тем, факты говорят о том, что правительство срал>
поняло политическую подоплеку покушения на Трепова. Алек
сандр II, получив уже в день покушения, 24 января, донесение
шефа жандармов с сообщением об упорном нежелании В. Засулич
отвечать на вопросы, начертал на нем: «Это упрямство совершенно
напоминает Каракозова» (Историко-революционный сборник, т. 2
Л., 1924, с. 329). На следующий день III 01 деление уже распола-
гало сведениями о личности В. Засулич и о ее связях с револю
ционным подпольем, о чем не преминуло сообщить лично царю
(см. там же, с. 330). Было информировано об этом по своим
каналам и министерство юстиции (см.. Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2,
с. 66—67). Поэтому более убедительным представляется предполо¬
жение, высказанное в 1928 г. народовольцем Н. К. Бухом о том,
что власти сознательно, поскольку сам факт покушения был на¬
лицо, пошли на использование суда присяжных. Расчет был на то,
что если террористический акт осудят не судьи-чиновники, а «суд
общественной совести», то это даст «отрезвляющий урок безумной
кучке революционеров» и покажет им и всему миру, чю «русским
народ преклоняется перед своим царем, любит его и всегда готов
защитить его верных слуг» (Бух Н. /(. Воспоминания. М., 1928,
с 162. Н. К. Бух был сыном видного сановника и, возможно, слы¬
шал разговоры об этом в доме своего отца). Этой версии отдает
предпочтение большинство историков.
Решив использовать для своих политических целей суд присяж¬
ных, правительство принимало меры для обеспечения нужного ему
исхода дела. В воспоминаниях А. Ф. Кони подробно рассказывается,
как министр юстиции граф Пален оказывал на него как на пред¬
седателя окружного суда сильное давление: «По этому проклятому
делу правительство вправе ожидать от суда и от вас особых
услуг...», на что Кони ответил: «Суд постановляет приговоры, а не
оказывает услуг». Единственное, за что он ручался, это «за соблю¬
дение по этому делу полного беспристрастия и всех гарантий пра¬
вильного правосудия». Но эго как раз и не устраивало Палена.
Однако заставить А. Ф. Кони сойти с занятой принципиальной
позиции не смогло даже специально устроенное для него «пред¬
ставление» царю (см.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2, с. 70—74, 198).
Большую роль в состязательном процессе играл прокурор. От
его умения участвовать в судебном следствии, от его обвинительной
речи во многом зависело решение присяжных. Но, подбирая проку¬
рора, власти не желали, чтобы он, обвиняя Засулич, высказал хотя
404

бы малейшее осуждение административного произвола Трепова
в отношении Боголюбова. Это вынудило выдающихся представите¬
лей прокуратуры В. И. Жуковского и С. А. Андреевского укло¬
ниться от участия в процессе. В отместку за это, вспоминал Ан¬
дреевский, «Жуковский был переведен товарищем прокурора
в Пензу, а я — уволен от должности» (Былое, 1923, № 21, с. 91).
В конце концов выбор пал на товарища прокурора Петербургскою
окружного суда К. И. Кесселя. Узнав об этом, А. Ф. Копи «немало
удивился» и «живо представил себе, какую бесцвешую, слабосиль¬
ную и водянистую речь услышит Петербург, нетерпеливо ждавший
процесса Засулич» (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2, с. 84). Так оно и
случилось.
В противоположность Кесселю защитник П. А. Александров
потряс присутствовавших в зале искренним и умелым нравственным
оправданием поступка В. И. Засулич. Врач Д. М. Герцешшеин
вспоминал: «Александров был неподражаем». «Ни до того, ни после
он больше не доходил до того пафоса, до той сатиры, которыми
блестела вся его речь... Он не защищал Засулич, он обвинял весь
строй — таково было впечатление, и в этом была его сила и залог
его победы» (Былое, 1907, № 6, с. 252, 253). При эгом, по воспо¬
минаниям очевидцев, Александров не прибегал к внешне эффект¬
ным ораторским приемам. «Речи свои П. А. произносил несколько
гнусавя, не слишком громким голосом, с спокойною манерою зака¬
ленного в боях судебного бойца. Он почти не жестикулировал»
(Карабчевский Н. П. Около правосудия. СПб., 1908, с. 156). 11:1
процессе В. Засулич П. А. Александров в полной мере исполь¬
зовал силу слова для воздействия на присяжных, нарисовав яркую
картину попранного человеческого достоинства, в защиту которою
выступила подсудимая. Он говорил: «В беседах с друзьями и зна¬
комыми, наедине, днем и ночью, среди занятий и без дела, Засулич
не могла оторваться от мысли о Боголюбове, и ниоткуда сочув¬
ственной помощи, ниоткуда удовлетворения души, взволнованной
вопросами: кто вступится за опозоренного Боголюбова, кто всту¬
пится за судьбу других несчастных, находящихся в положении
Боголюбова? Засулич ждала этого заступничества ог печати, она
ждала оттуда поднятия, возбуждения так волновавшего ее вопроса.
Памятуя о пределах, молчала печать. Ждала Засулич помощи от
силы общественного мнения. Из тиши кабинетов, из интимного
круга приятельских бесед не выползало общественное мнение. Она
ждала, наконец, слова от правосудия. Правосудие... Но о ном
ничего не было слышно. И ожидания оставались ожиданиями.
А мысли тяжелые и тревоги душевные не унимались. И снова и
снова и опять и опять возникал образ Боголюбова и вся сю
обстановка. <...> И вдруг внезапная мысль, как молния, сверкнув¬
шая в уме Засулич: «А я сама! Затихло, замолкло все о Боголю¬
бове, нужен крик, в моей груди достанет воздуха издать этот крик,
я издам его и заставлю его услышать!» Решимость была ответом
на эту мысль в ту же минуту. Теперь можно было рассуждай ь
о	времени, о способах исполнения, но само дело, выполненное
24	января, было бесповоротно решено. <...> Не жизнь, не физи¬
ческие страдания генерал-адъютанта Трепова нужны были для За¬
сулич, а появление ее самой на скамье подсудимых и вместе с нею
появление вопроса о случае с Боголюбовым. <...> В первый раз
является здесь женщина, для которой в преступлении не было
личных интересов, личной мести, — женщина, которая со своим
преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей
405

только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот
мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной
правды, если для блага общего, для торжества закона, для обще¬
ственной безопасности нужно призвать кару законную, тогда— да
совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! <...>
Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозо¬
ренной, и остается только пожелать, чтобы не повторялись при¬
чины, производящие подобные преступления, порождающие подоб¬
ных преступников». (Стенограмму хода судебного заседания, текст
обвинительного акта и полные тексты речей прокурора, адвоката и
резюме председателя суда см. в кн.. Кони А. Ф. Собр. соч., т. 2,
с. 90—168. В приложениях к тому помещен ряд документов, осве¬
щающих послесудебное продолжение «дела Засулич».)
«Защита Веры Засулич сделала адвоката Александрова все¬
мирно знаменитым, — писал его коллега Н. П. Карабчевский. — Речь
его переводилась на иностранные языки, ею отмечен момент „исто-
рический“. Одною этой речью П. А. Александров обеспечил себе
бессмертие» (Карабчевский Н. /7. Около правосудия, с. 156).
Сама Засулич отказалась от последнего слова. Но ранее, еще
до речей прокурора и адвоката, отвечая на вопрос А. Ф. Кони, она
произнесла свои знаменитые слова: «Я не нашла, не могла найти
другого способа обратить внимание на это происшествие... Я не ви¬
дела другого способа... Страшно поднять руку на человека, но я
находила, что должна это сделать».
А. Ф. Кони был честным юристом, порядочным человеком, но,
конечно, не был революционером. Ожидая решения 12 человек,
ушедших совещаться, он мысленно «желал, чтобы разум присяжных
возобладал над чувством и подсказал им решение, в котором
признание вины Засулич соединялось бы со всеми смягчениями.
<...> Судьба судила, однако, иначе» (Кони А, Ф, Собр. соч., т. 2,
с. 168, 169).
Оглашение оправдательного вердикта присяжных было встре¬
чено ликованием в зале суда и в ожидавшей на улице многочислен¬
ной толпе. Существуют разные объяснения причин решения, выне¬
сенного присяжными заседателями 31 марта 1878 г. Указывают на
умелое использование Александровым своего права немотивирован¬
ного отвода определенного числа присяжных, тогда как прокурор
оплошал и не воспользовался этим правом. П. А. Александров от¬
вел несколько купцов, оставив в большинстве мелких и средних
чиновников, студента и «свободного художника», т. е. лиц, более
восприимчивых к общественным настроениям. Они вполне могли
представить себя на месте Боголюбова, такими же бесправными,
во власти полицейского произвола Трепова или ему подобных. Неко¬
торые полагают, что на этих чиновников могло оказать также влия¬
ние присутствие в зале ряда высших сановников, нерасположенных
к Трепову. С другой стороны, не исключено, что определенное воз¬
действие оказывала и возбужденная толпа на улице. Но как бы то
ий было, оправдание В. Засулич явилось большим моральным пора¬
жением властей.
После оправдания В. Засулич сначала отправилась снова в Дом
предварительного заключения, соединенный подземным переходом
со зданием окружного суда, чтобы взять спои вещи. Вышедшую
из ворот В. Засулич подхватили на руки, посадили в карету и,
пользуясь замешательством жандармов, увезли. О случившемся
было тут же доложено царю, и богатый событиями день 31 марта
закончился составлением следующего предписания:
406

«В управление С.-Петербургской сыскной полиции.
I	# прокурор С.-Петербургской судебной палаты предписанием от
сего числа уведомил меня, что Государь император в 31-й день сего
марта Высочайше повелеть соизволил: дочь капитана Веру Ива¬
новну Засулич заключить под стражу в Дом предварительного
заключения и содержать ее там до особого распоряжения.
Сообщая о таковой Высочайшей воле, имею честь просить
управление сыскной полиции немедленно принять меры к розыску
и задержанию Засулич для заключения ее под стражу, в исполне¬
ние состоявшегося Высочайшего повеления.
Прокурор С.-Петербургского окружного суда Н. Сабуров.
31	марта 1878 г.» (ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 740, л. 1).
Немедленно по полицейским участкам был разослан приказ
«принять самые энергические меры к розысканию и задержанию
дочери капитана Веры Засулич, покушавшейся на жизнь ген.-ад.
Трепова и освобожденной вчерашнего числа от содержания под
арестом по приговору суда присяжных». О событиях вечера 31 мар¬
та и ночи на 1 апреля рассказывает сама В. Засулич в письме,
опубликованном 3 апреля 1878 г. в газете «Северный вестник»:
«Милостивый государь!
В некоторых газетах заявлено, что я скрываюсь от полиции.
Это известие, вероятно, волнует моих родных и знакомых. Мне
хотелось бы объяснить, что заставляет меня так поступав, и с этой
целью я прошу вас напечатать мое письмо.
Еще в ту минуту, когда жандармы остановили карету, в кото¬
рой я ехала, с намерением пересадить меня в другую, мне —и, как
мне кажется, окружавшей публике — пришло на мысль, что, несмот¬
ря на оправдательный приговор, меня хотят арестовать. Публика,
с сознательным ли намерением помешать аресту или просто по
инстинктивному нежеланию допустить его, со всех сторон теснилась
к карете; жандармы же расталкивали ее и отрывали от дверец
кареты державшиеся за них руки. Затем раздались выстрелы, под¬
нялась невыразимая суматоха, и карета, в которой я была, уехала.
При жандармах извозчику кареты громко кричали адрес тон
знакомой, к которой я намеревалась ехать. В два часа ночи по.
этому адресу явился полицейский чиновник в сопровождении двор¬
ника и трех неизвестных лиц; они осмотрели все углы квартиры и
внимательно вглядывались в лица всех бывших там женщин. Рее
это заставляет меня верить доходящим до меня слухам о розысках
и о том, что имеется приказ преследовать меня административным
порядком. Я готова была беспрекословно подчиниться приговору
суда, но не решаюсь снова подвергнуться бесконечным и неопре¬
деленным административным преследованиям и вынуждена скры¬
ваться, пока не уверюсь, что ошиблась и что мне не угрожает
опасность ареста.
Вера Засулич
С.-Петербург. 3 апреля 1878 I.».
Эют текст предваряли несколько строк, в которых сообщалось,
что письмо В. Засулич неожиданно для редакции было получено
по городской почте. Однако это — явная маскировка. «Северный
вестник» издавался Е. В. Коршем — адвокатом, выступавшим на
политических процессах. Е. В. Корш был близок к землевольцам
и помогал укрывать В. Засулич. В 1878 г, его газета по «высочай¬
шему повелению» была закрыта.
407

Управляющий Домом предварительного заключения М. Федора
за то, что слишком пунктуально следовал букве закона и допусти,
немедленное освобождение В. Засулич, был по распоряжению цари
посажен на гауптвахту (см.: Федоров М. Из воспоминаний п >
управлению С.-Петербургским домом предварительного заключена,.
Русская сгарина, 1905, № 1, с. 90—93). Воспрянувший Тргпш-
сочинил «объяснение», в котором доказывал «законность» своен,
распоряжения о сечении Боголюбова и требовал напечатать ей,
в «Правительственном вестнике», но это было признано «несвоевре
менным» (см: Былое, 1923, № 21, с. 92).
В мае 1878 г. Сенат постановил удовлетворить кассационны •
протест товарища прокурора К. И. Кесселя и отменил оправдател,
ный приговор Петербургского окружного суда. Дело было напран
лсно на новое рассмотрение в Новгородский окружной суд. Пи
второй судебный процесс В. И. Засулич не состоялся ввиду отсут¬
ствия подсудимой. В это время В. И. Засулич уже была в Швей¬
царии, а царское правительство, несмотря на имевшийся прецедет
с С. Нечаевым, на этот раз не решилось настаивать на ее выдаче
Начальник III Отделения, шеф жандармов А. Р. Дрентельн сооб¬
щил новому министру юстиции Д. Н. Набокову, что «по делу Веры
Засулич государю императору благоугодно было повелеть ограни¬
читься формальным вызовом Засулич, но не требовать выдачи ее
от Швейцарского правительства» (Красная летопись, 1926, № 2,
с. 146).
Для А. Ф. Кони после оправдания В. Засулич настали тяжелые
времена. Его, несомненно, немедленно уволили бы, но судья по
уставам 1864 г. был административно несменяемым. Его могли от¬
решить от должности только по приговору суда, и некоторые сена¬
торы предлагали применить эту меру к А. Ф. Кони, однако остались
в меньшинстве (см.: Каторга и ссылка, 1928, № 1, с. 64). Пален
пытался заставить А. Ф. Кони добровольно подать в отставку, но
получил отпор. «Желая остаться председателем, я готовлю себе ряд
трудных годов, — передавал Кони свой разговор с министром. — Но
меня удерживает, помимо соображения, что я могу быть полезен
на моем месте, еще одно —и удерживает более всего. На мне дол¬
жен разрешиться, судя по всему, практически вопрос о несменяемо¬
сти. Несменяемость — лучшая гарантия, лучшее украшение судей¬
ского звания. Благодаря ей легко переносится и скудное возна¬
граждение, и тяжкая работа судей. Она поддерживает, она одоб¬
ряет многих деятелей внутри России; она дает им доверие к своим
силам в столкновениях со всякою неправдою... И вы хотите, чтобы
эти далекие деятели, живущие только службою, узнали, что пред¬
седателя первого суда в России, человека, имеющего судебное имя,
занимающего кафедру, которого ждет несомненный и быстрый
успех в адвокатуре и для которого служба — далеко не исклю¬
чительное и неизбежное средство существования, достаточно было
попугать несправедливым неудовольствием высших сфер, чтобы он
тотчас, добровольно, с готовностью и угодливою поспешностью
отказался от лучшего своего права, приобретенного годами труда и
забот, — отказался от несменяемости... «Если уже его, стоящего-на
виду и сравнительно независимого, можно было так припугнуть,—
скажут они, сидя в каком-нибудь Череповце или Изюме, — то что
же могут сделать с нами?! На нас станут кричать и топать ногами,
обвиняя нас в своих ошибках...» Вот во имя этих-то череповецких
и изюмских судей я и ие могу дать вам полномочия, о котором
вы., говорите...» — «Гонения по делу Засулич, — писал А. Ф. Кони
408

в заключительных строках своих воспоминаний, — дали мне воз¬
можность познать немногих истинных друзей и среди пустыни чело¬
веческой низости и предательства испытать минуты сладкого отдыха
в редких, но дорогих оазисах сочувствия и понимания» (Кони А. Ф
Собр. соч., т. 2, с. 204, 252».
Опала продолжалась много лет, по впоследствии Л Ф. Коки
все же достиг высоких чинов и должностей, однако по-прежнему
сохранял верность своим убеждениям. В 1906 г. он отклонил пред¬
ложение П. А. Столыпина занять поет министра юстиции, не желая
своим именем прикрывать реакционную политику правшельп за.
После Октябрьской революции, чмея возможноеп> эмигрировать.
А Ф. Кони предпочел остался па родине. Он преподавал в Петро-
градском университете, писал и издавал воспоминания, читал мио*
гочислеиные лекции в самых различных аудиториях. Так, в авгуск'
1924 г. в одном из писем, сообщая о трехнедельном иребыванш
на строительстве Волховской ГЭС, он писал: «С большим душев¬
ным удовлетворением читал там лекции для „сознательных** рабо¬
чих» (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 8, с. 322). В 1966—1969 гг. в из¬
дательстве «Юридическая литература» вышло восьмитомное собра¬
ние сочинений А. Ф. Кони. Подробней о жизненном пути А Ф. Кони
см • Смолярчук В. И. Анатолий Федорович Кони. М., 1982.
По поводу оправдания В. Засулич «Земля и воля» выпустила
прокламацию «К русскому обществу», написанную Г. В. Пле.хано
вым. В ней, в частности, говорилось:
«Русское общество долго молчало.
Оно молчало, когда в течение столетий его лучшие свободо¬
мыслящие люди погибали в рудниках Сибири, когда русская наука
несла такие потери, как потеря великого экономиста Н Г Черны¬
шевского.
Оно молчало, когда надежда России — молодое поколение под¬
вергалось таким систематическим преследованиям, как в 60-х годах
и в настоящее время, когда нет семейства, где бы не дрожали за
участь своих детей, сколько-нибудь способных и чутких <...>
Оно молчит и теперь, когда со всех сторон газеты приносят
известия о народном голоде и разорении <...>
Оно молчало, молчало и молчало.
Мы не знали, заговорит ли оно когда-нибудь.
Но 31 марта и в следующие дни петербургское общество !а го¬
ворило наконец человеческим языком. <...>
Мы приглашаем учащуюся молодежь, приглашаем все партии,
кроме партии кнута и палок, соединиться в одном общем и друж¬
ном натиске для приобретения своих издавна попираемых челове¬
ческих прав, для защиты своих свободомыслящих сограждан от
адских казематов центральной тюрьмы и Петропавловской крепости,
для защиты русского парода от поголовного разорения, для зашиты
русской науки и мысли от жалкой и бесславной смерти под рукою
цетора-палача <...>
Везде и всюду, у всех народов, когда-либо восстававших за
свободу, имена первых павших борцов становились святынею,
а смерть их не оставалась безнаказанною » (Революционное народ¬
ничество семидесятых годов XIX века. М.—Л., 1965, с. 54—55).
16 Зак № 360
409

Айна Васильевна Якимова
(1856-1942)
А. В. Якимова стала петербургской жительницей только п шопо
1876	г., когда ее поместили в Дом предварительного заключении.
До этого она входила в вятский народнический кружок, а в 1873—
1875	гг. в качестве учительницы вела пропаганду в одном из сел
Вятской губернии.
По «процессу 193-х» А. В. Якимова была оправдана, но тут же*
административно выслана без срока в Вятскую губернию под глас¬
ный надзор полиции. В апреле 1878 г. она решила перейти на неле¬
гальное положение. Полиция безуспешно ее разыскивала, а она
в это время под видом богомолки ходила по Тверской, Ярослав¬
ской, Костромской и Нижегородской губерниям, по фальшивому
паспорту работала на заводе в Сормове, всюду интересуясь, нет ли
перемен в жизни и настроениях народа после ее первого с ним зна¬
комства в 1873 г.
Дорога в конце концов привела Якимову снова в Петербург.
Она примкнула к «Земле и воле» и сначала работала вместе
с Г. В. Плехановым, ведя пропаганду среди рабочих. Но вскоре
Н. А. Морозов привлек ее в террористическую группу «Свобода или
смерть», образовавшуюся внутри «Земли и воли». Отсюда после
раскола «Земли и воли» для А. Якимовой лежал прямой путь
в народовольческий террор. Она становится членом Исполнительного
комитета «Народной воли», активно участвует в подготовке не¬
скольких покушений на Александа II. На ее квартире после взрыва
в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. некоторое время скрывался
С.	Халтурин; в январе 1881 г. она жила в доме на Малой Садовой,
из подвала которого велся подкоп для заложения мины, предна¬
значенной для взрыва царского экипажа.
Арестовали А. В. Якимову 21 апреля 1881 г. в Киеве. Опять
Петербург — Петропавловская крепость, затем вновь Дом предвари¬
тельного заключения; в феврале 1882 г. суд Особого присутствия
Сената. Приговор — повешение, замененное бессрочной каторгой.
Еще раньше, в октябре 1881 г., в Доме предварительного заключе¬
ния у А. Якимовой родился ребенок. Вместе с ним ее отправляют
а августе 1883 г. в Сибирь, на Кару. Там в мае 1896 г. бессрочная
каюрга заменяется ей на двадцатилетнюю, а с июля 1899 г. она
переводится на положение ссыльнопоселенца.
В декабре 1904 г. А. Якимова совершает побег и сразу активно
включается в революционную деятельность, однако не надолго. Вы¬
данная в 1906 г. Азефом, она была возвращена в Забайкалье, где
оставалась до июня 1917 г.
С конца 1917 г. А. В. Якимова жила в Москве, до 1923 г.
работала в различных кооперативных организациях, с июня 1923 г.
получала от Советского правительства пенсию. Осенью 1941 г. она
была эвакуирована из Москвы в Новосибирск, где скончалась
в июне 1942 г. В 1963 г. на ее могиле по решению Новосибирского
горсовета был поставлен памятник как ветерану революции.
В 1920-х гг. А. В. Якимова активно участвовала в работе об¬
щества бывших политкаторжан, писала и публиковала воспомина¬
ния. Ее воспоминания о «процессе 193-х», отрывки из которых
печатаются в настоящем томе, были опубликованы в журнале
«Каторга и ссылка», 1927, № 8. Воспроизводятся по тексту жур¬
нала.
410

1	К дознанию при подготовке судебного процесса над аресто¬
ванными участниками «хождения в народ» было привлечено
770 человек. Дознание и затем предварительное следствие затяну¬
лись на четыре с лишним года, в течение которых умерли, сошли
с ума или покончили с собой 93 человека. Суд над семьюстами
пропагандистами произвел бы слишком большое впечатление на
общество, поэтому в ходе дознания и следствия значительная чаем»
привлеченных была освобождена под надзор полиции; в суд были
переданы дела на 197 человек. Осенью 1877 г. им был вручен об¬
винительный акт. Но до начала суда (18 октября) умерло еще
четыре человека, поэтому судили 193-х человек (см.: Троицкий //. Л.
Процесс 193-х. — В кн.: Общественное движение в пореформенной
России. М., 1965, с. 316—318). — 249
2	Когда недоставало улик для передачи дела в суд, но у жан¬
дармов складывалось «внутреннее убеждение» в причастности аре¬
стованного к революционной деятельности, судьба такого человека
решалась в административном порядке. Министр юстиции сообщал
свои предположения об этом шефу жандармов. По согласованию
обоих ведомств в Министерстве юстиции составлялся доклад «на
высочайшее имя» и после утверждения его царем предлагаемая
мера наказания (обычно ссылка) приводилась в исполнение.
В 70-х гг. XIX в. административным порядком было решено около
80% всех политических дел. — 249
3	Формально суд Особого присутствия Сената над 193 подсуди¬
мыми был объявлен гласным. Но помещение Петербургского окруж¬
ного суда, нарочито выбранное, было таким тесным, что все места,
предназначенные для публики, оказались занятыми подсудимыми.
В зал смогло попасть только небольшое число избранных лиц по
специальным билетам. Суд обещал обеспечить гласность последую¬
щей публикацией полного стенографического отчета, но это обеща¬
ние не было выполнено. Многотомный стенографический отчет
о судебных заседаниях Особого присутствия правительствующего
Сената по делу 193-х в рукописи хранится в фонде ОППС в Цент¬
ральном государственном архиве Октябрьской революции СССР.
Адвокатам было разрешено пригласить своих частных стеногра¬
фов, и в 1878 г. они напечатали первую половину отчета о процессе.
Но по постановлению правительства он был уничтожен. — 250
4	Подсудимые были ознакомлены с обвинительным актом до
начала суда. Это пространное и тенденциозное сочинение товарища
обер-прокурора Сената В. А. Желеховского составило в 1906 г.,
когда его напечатал историк В. Богучарский (В. Я. Яковлев),
объемистый том в 240 страниц.
В «хождении в народ» участвовало несколько десятков кружков
из разных городов. Общей организации не было, она только наме¬
чалась. Тем не менее прокурор, оперируя как доказательством
«единством происхождения, учения и преследуемой цели, а также
личными сношениями», утверждал, что все арестованные и предан¬
ные суду пропагандисты «составляли одно целое, одно преступное
сообщество... основанное на теории Бакунина, возводящее, — в про¬
курорской интерпретации, — невежество и леность на степень идеала
и сулящее, в виде ближайше осуществимого блага, житье на чужой
счет». Разумеется, по мнению составителя обвинительного акта,
такое учение «могло показаться заманчивым только для самой
плохой части учащейся молодежи» (Государственные преступления
в России в XIX веке, т. 3. СПб., [1905—1907], с. 9). Одной из
отличительных черт такой молодежи, по утверждению прокурора,
411

была распространенная в ее среде манера называть друг друга,
вопреки приличиям, не по именам, а употребляя клички. «Так..!
носили прозвища... Брешковская — Кати... Коленкина — Маши, Де-
багорио-Мокриевич — Мокриды и Владимира... Бенецкий — Васьки ..»
(там же, с. 106).
Одним из подсудимых еще во время судебного процесса была
сочинена пародия на обвинительную речь прокурора, которая долго
ходила в рукописном виде, а в 1883 г. была гектографирована и
нелегально продавалась, выручка же, как указывалось на обложке,
шла «в пользу партии „Народной воли“». Издатели пародии свиде¬
тельствовали: «Слышавшие речь Желеховского говорят, что это сти¬
хотворение, хотя и в карикатурной форме, но с поразительным
сходством передает не только смысл подлинной речи, но даже и
слог прокурора».
Предлагаем читателям отрывок из этой пародии. Прокурор
произносит, «указывая на скамью подсудимых»:
Вот мы видим представителей
Государства разрушителей!
[Сброд] воришек и грабителей,
Огорчающих родителей,
Бросив в школе обучение,
Все они, без исключения,
Зарядив себя идеями,
Порожденными злодеями,
С криком: «В бой, друзья, с рутиною!»
Русь, как сетью, паутиною,
Разорвав с семьею, с обществом,
Всю опутали сообществом;
Занимаясь агитацией,
Прибегали к конспирации:
Попустительства скрывали,
Клички членам надавали.
Так, Надежду звали «Надькой»,
Катерину звали «Катькой»,
«Васькой» назвали Василия!
Но напрасны их усилия...
Полностью с текстом пародии можно познакомиться по публикации
проф. С. Н. Валка (см.: Красный архив, 1929, т. 3, с. 228—
230). — 252
5	В знак протеста против фактически закрытого характера суда
заявили о своем отказе участвовать в этой судебной комедии
120 человек. — 252
6	Из согласившихся участвовать в судебных заседаниях боль¬
шую часть составляли лица, не желавшие, по разным соображе¬
ниям, вызывающим поведением ухудшить свое положение. Но
И. Н. Мышкин остался на суде специально для того, чтобы высту¬
пить с программной речью. Его речь, произнесенная 15 ноября
1877	г., была задумана и подготовлена по согласованию с товари¬
щами. Подсудимые «сговорились выставить одного оратора и
поручить ему сказать революционную речь, выработанную сообща.
Выбор пал на Мышкина» (Фигнер В. И. Полн. собр. соч., т. 2. М.,
.1932, с. 29). Поскольку эту речь слышала только небольшая часть
подсудимых, бывшая в тот день в зале суда, Мышкина после его
412

возвращения в Дом предварительного заключения попросили вновь
произнести ее перед заключенными. «После произнесения речи мы
заставили Мышкина повторить ее на нашем собрании, и руко¬
плесканиям и восторгам не было конца. После каждого заседания
суда мы собирались у своих окон и выслушивали все, что проис¬
ходило на суде» (Автобиография С. Ф. Ковалика. — В кн.: Кова¬
лик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс
193-х. М., 1928, с. 24).
Речь И. Мышкина на процессе 193-х явилась выдающимся ак¬
том революционной борьбы и навсегда вошла ярким эпизодом
в историю российского революционного движения. Подробная харак¬
теристика этой речи дана в статье В. Г. Базанова «Ипполит Мыш¬
кин и его речь на процессе 193-х» — Русская литература, 1963,
Л1> 2. Комментируя речь Мышкина, В. Ф. Захарина сообщает инте¬
ресные факты о реакции на нее сенаторов — членов суда: «Речь
И Н. Мышкина настолько потрясла судей, что на следующий день
он ие был вызван в суд, хотя следствие шло как раз по его делу.
На запрос защитника Утина по этому поводу первоприсутствующий
ответил, что ни он, ни Особое присутствие «не признает возможным
пригласить Мышкина вновь, опасаясь еще других, более неприятных
последствий его явки». Невзирая на то, что защитник Утин настаи¬
вал на вызове Мышкина в суд (последний, по словам Утина,
не отказывается продолжать давать свои объяснения суду), указы¬
вая на явное нарушение закона и беспрецедентность такого дей¬
ствия со стороны суда, первоприсутствующий еще раз ответил
отказом, добавив, что „суд признает положительно опасным вызы¬
вать Мышкина”» (Революционное народничество семидесятых годов
XIX века, т. 1. М., 1964, с. 431).
В январе 1878 г. речь И. Мышкина была напечатана в № 1
эмигрантского народнического журнала «Община», затем неодно¬
кратно переиздавалась. В 1964 г. она была опубликована по офи¬
циальной судебной стенограмме с указанием основных разночтений
с текстом «Общины» (см. там же, с. 371—392).
А.	В. Якимова, рассказывая о ходе судебных заседаний и цити¬
руя выдержки из речи И. Мышкина, использует уже упоминав¬
шуюся публикацию В. Богучарского (В. Я. Яковлева) «Государ¬
ственные преступления в России...», т. 3, в которой воспроизводятся
материалы из «Общины» (с некоторыми неточностями). К ним до¬
бавляются неточности, допущенные самой Якимовой. Так, во фра¬
зах: «это не суд, а простая комедия...»; «председатель закричал:
уведите его»; «здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за
чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и спра¬
ведливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для чело¬
вечества»; «я вас презираю, негодяи, холопы» — выделенные курси¬
вом слова в тексте Якимовой пропущены или искажены. — 253
7	Василий Александрович Бенецкий (конспиративно «Васька» —
см. примеч. 4) в 1873 г. был участником так называемой «киевской
коммуны» — общей квартиры многих южнороссийских народников.
Прокурор пытался представить членов «коммуны» людьми амораль¬
ного поведения и тем скомпрометировать в глазах общества. — 254
8	Подсудимые А. О. Лукашевич и М Д. Муравский обратились
к тем участникам «процесса 193-х», которые отказались участвовать
в судебных заседаниях, с предложением написать не произнесенные
ими речи для издания их нелегальным путем. Однако эта работа
осталась незавершенной (см. публикацию К Г. Ляшеико в «Истори¬
ческом архиве», 1962, т. 3, с. 214—216). — 255
413

9	Это подтверждено документами, найденными историком
Ш. М. Левиным (см.: Красный архив, 1928, т. 5, с. 184—199). — 256
10	И. И. Добровольский был приговорен к 9, а не к 10 годам
каторги. Окончательные итоги «процесса 193-х» таковы: трое чело¬
век умерло во время суда, который длился с 18 октября 1877 г. по
23	января 1878 г., 90 человек, отсидевшие в предварительном за¬
ключении по три-четыре года, были оправданы за недостатком улик,
один оштрафован, 61 было вменено в наказание время предвари¬
тельного заключения, двое помилованы (за предательские показа¬
ния), 23 человека были приговорены к различным срокам ссылки
и 13 к каторге (от пяти до десяти лет). — 256
11	«Завещание» осужденных по «процессу 193-х» (сами подпи¬
савшие называли его «заявлением») было опубликовано в «Общи¬
не» ЛЬ 6—7 за 1878 г. — 257
12	М. В. Купреянов (Куприянов) — один из основателей кружка
«чайковцев». Арестован в марте 1874 г., умер в Петропавловской
крепости 18 апреля 1878 г. — 257
Георгий Валентинович Плеханов
(1856-1918)
«Политическая деятельность Плеханова разделяется на три
основных этапа: с 1876 по 1883 год —он революционный народник;
с основания группы «Освобождение труда» (1883 г.) по 1903 год
выступает как один из вождей русской революционной социал-демо¬
кратии и ее выдающийся теоретик; после второго съезда РСДРП
переходит в лагерь меньшевиков, а затем, с начала мировой импе¬
риалистической войны, становится на сторону социал-оборончества.
После победы Февральской революции, вернувшись из 37-летней
эмиграции на родину, Плеханов выступил против партии Ленина,
ведущей рабочий класс России к победоносной Великой Октябрь¬
ской социалистической революции. Умер Плеханов 30 мая 1918 г.
в Финляндии в обстановке трагической отрешенности и забвения»
(Коммунист, 1979, № 10, с. 110).
Нам подчас бывает трудно объективно оценить историческую
роль того или иного революционного деятеля, если в заключитель¬
ный период своей жизни он совершал ошибки. Из-за этого деятель¬
ность таких лиц даже в годы, когда они боролись за народное
дело, порой затушевывается, а то и вовсе замалчивается. Тем
самым нарушается принцип историзма в изучении прошлого, иска¬
жается представление о действительном развитии исторических
событий.
Было время (примерно с середины 1930-х по середину
1950-х гг.), когда в литературе о Плеханове на первый план вы¬
двигались его ошибки, а заслуги оставлялись в тени, преуменьша¬
лась его роль в распространении марксизма в России. Однако сей¬
час в политической биографии Г. В. Плеханова четко выделяются
все три этапа, и последний, меньшевистский, не перечеркивает два
первых.
Печатающиеся в настоящем томе воспоминания Г. В. Плеха¬
нова написаны в конце 1880-х — начале 90-х гг., т. е. тогда, когда
он был революционным социал-демократом, а повествуют они
о	первом этапе его деятельности, революционно-народническом.
И даже не обо всем этом этапе, а только о его первой половине,
ибо охватывают время с 1876-го по 1879 г, В этот период Плеха¬
414

нов — землеволец, и именно в таком качестве на страницах воспо¬
минаний он действует среди петербургских рабочих. Но оценка этой
деятельности дается автором уже с социал-демократических
позиций.
После демонстрации группы народников и рабочих на площади
перед Казанским собором 6 декабря 1876 г. Плеханов был вынуж¬
ден перейти на нелегальное положение: полиция усиленно разыски¬
вала оратора, произнесшего в самом центре императорской столицы
революционную речь. С этого времени Г. В. Плеханов становится
профессиональным революционером. В начале 1877 г. ему прихо¬
дится даже скрыться на время за границу. Там он знакомится
с русскими эмигрантами, в частности, с П. Л. Лавровым. Но уже
летом 1877 г. Плеханов нелегально возвращается в Россию.
В это время организовывалось землевольческое поселение в Са¬
ратовской губ., и Плеханов, захваченный общим порывом, тоже
едет туда, хочет устроиться сельским учителем и под прикрытием
этой легальной должности собирается вести пропаганду в деревне.
Однако устроиться учителем не удалось. Несколько месяцев Плеха¬
нов живет в Саратове, организует местную молодежь, пробует весги
пропаганду среди рабочих. Но случайный кратковременный арест
заставляет его срочно бросить начатое дело и уехать в Петербург.
В Петербурге Плеханова вновь захватывает интенсивная дея¬
тельность в рабочей среде. Он активно участвует в организации
стачек, пишет прокламации, которые распространяются на многих
фабриках и заводах. Между тем его «по малоуспешности» отчис¬
ляют из Горного института, занятия в котором он, конечно, давно
забросил. Теперь этот институт в Ленинграде носит его имя.
Хотя пропаганда среди петербургских рабочих шла вполне ус¬
пешно, но для народника главное — деятельность в крестьянстве.
И летом 1878 г. Плеханов вновь «идет в народ» — на Дон, поды¬
мать казачество. Первые контакты с казаками его вдохновляют,
и он сочиняет воззвание «Славному войску казацкому — донскому,
уральскому, кубанскому, терскому и пр. и пр.». С текстом воззва¬
ния едет в Петербург, чтобы отпечатать его в типографии «Земли
и воли» и с подмогой вернуться на Дон. Но петербургским земле-
вольцам уже не до казаков, у них свои трудности и проблемы.
Недавние аресты ослабили центр; послать кого-нибудь вместе с Пле¬
хановым к казакам — об этом не может быть и речи. Более того,
самого Плеханова обязывают остаться в Петербурге: редакции
центрального органа нужны дополнительные литературные силы,
а «Жорж» уже проявил себя как талантливый публицист.
Со второй половины 1878 г. «Земля и воля» переживает труд¬
ное время. Аресты, неудачи с деревенскими поселениями, рост тер¬
рористических настроений и вследствие этого споры в редакции,
разногласия в руководящем «Основном кружке». Г. В. Плеханов
убежденно отстаивает позиции «деревенщиков» — сторонников про¬
должения деятельности в крестьянстве. И когда в августе 1879 г.
в «Земле и воле» происходит окончательный раскол, он с немного¬
численными сторонниками создает новую организацию, взявшую
себе подчеркнуто крестьянское название — «Черный передел».
Однако сил для развертывания работы в деревне было недо¬
статочно, новые революционные кадры шли в основном к «Народ¬
ной воле», завороженные ее героической схваткой с царизмом. Про¬
вал типографии, аресты и угроза новых арестов вынуждают Пле¬
ханова и его товарищей в начале 1880 г. эмигрировать. А за гра¬
ницей под влиянием европейского рабочего движения, более осно¬
415

вательного знакомства с марксистской литературой и критического
переосмысления своей прежней народнической деятельности взгляды
Плеханова и вслед за ним и других бывших чернопередельцев
коренным образом меняются. Г. В. Плеханов и его ближайшие
друзья в процессе довольно быстрой эволюции становятся первыми
русскими марксистами. С 1883 года они — ревностные распростра¬
нители марксистского учения в России.
Наступает новый этап в революционной деятельности Г. В. Пле¬
ханова. Целых 20 лет он посвятил борьбе с теми взглядами, кото¬
рых сам недавно придерживался — с народнической доктриной,
мешавшей в 1880—1890-х гг. упрочению влияния социал-демократи¬
ческой теории среди передовой российской интеллигенции. 20 лет он
боролся за соединение научного социализма с рабочим движением.
Но когда это в начале XX в. наконец произошло, Плеханов делает
ложный шаг: из двух направлений в российской социал-демократии
он примыкает к оппортунистическому, меньшевистскому. Отсюда и
все остальные его ложные шаги.
Но все же, когда, уже после Октябрьской революции, к Пле¬
ханову пришел эсеровский заговорщик Б. Савинков и предложил
ему стать во главе правительства в случае успеха заговора против
возглавляемого В. И. Лениным Совнаркома, Плеханов гневно отка¬
зывается, он возмущен тем, что его авторитет политического деятеля
намереваются использовать в борьбе против российского пролета¬
риата. Примечателен его ответ: «Я сорок лет своей жизни отдал
пролетариату и не я его буду расстреливать даже тогда, когда он
идет по ложному пути».
В действительности по ложному пути во многих отношениях
шел после 1903 г. сам Плеханов. Но тем не менее, подводя итоги
всему сделанному Плехановым, «есть все основания утверждать,
что и сейчас многое из философских и социологических работ Пле¬
ханова может быть использовано для изучения марксистской фило¬
софии... и тем самым для пополнения арсенала идейно-теоретиче¬
ского оружия, необходимого в борьбе с реакционной буржуазной
идеологией, религиозной, идеалистической философией, в борьбе
с ревизионистскими шатаниями» (Распространение марксизма
в России и группа «Освобождение труда». Л., 1985, с. 13).
Публикуемые в настоящем томе разделы из воспоминаний
Г. В. Плеханова «Русский рабочий в революционном движении»
впервые были напечатаны в литературно-политическом сборнике
«Социал-демократ», Женева, кн. 3 (1890), кн. 4 (1892). В послед¬
ний раз они издавались в 1940 г. В настоящем томе текст воспоми¬
наний воспроизводится по: Плеханов Г. В. Соч., т. 3. М., [1924].
1	Инициалы, которыми Г. В. Плеханов обозначает описываемых
рабочих, относятся к следующим лицам: «Г» — А. Е. Городничий,
«С» — Д. Н. Смирнов, «В» — С. К. Волков, «Б-н» — И. А. Бачин,
«В. Я.»—-В. Я. Савельева (см.: Красная летопись, 1928, № 2,
с. 191). — 259
2	По данным Э. А. Корольчук, С. В. Митрофанов был агентом
III	Отделения (см.: В начале пути. Воспоминания петербургских
рабочих 1872—1897 гг. Л., 1975, с. 382). Но этому противоречит
свидетельство Г. В. Плеханова о том, что Митрофанов умер в тюрь¬
ме от чахотки (см.: Плеханов Г. В, Соч., т. 3. М.,	[1924],
с. 127). — 261
3	Восстание в Герцеговине на Балканах против турецкой Ос¬
манской империи произошло в 1875 г. — 261
416

4	«Человеколюбивое общество» — основанное в 1802 г. благо¬
творительное учреждение, при котором существовали учебно-воспи¬
тательные заведения для сирот и детей бедняков.
«Техническое общество» было учреждено в 1866 г. для содей¬
ствия развитию техники и промышленности. Оно имело право от¬
крывать при фабриках и заводах училища — специальные и обще¬
образовательные. — 265
5	Иван Ермолаевич — персонаж очерков Г. И. Успенского
«Крестьянин и крестьянский труд». — 267
6	«Сытые и голодные» — книга, написанная участником студен¬
ческих волнений в Петербурге в 1869 г. 3. К. Ралли, который
в 1870 г. эмигрировал. Напечатана в 1875 г. в типографии газе!ы
«Работник». На нескольких сотнях страниц автор доступным для
рабочих и крестьян языком описывал историю трудящихся масс
в Европе и России, показывая непрерывный процесс ухудшения
их положения. Будучи приверженцем Бакунина, Ралли проводил
в своей книге анархическую идею безгосударственности:	«Для
народа, желающего освободиться на самом деле, нет другого
исхода, как уничтожить всякую власть, всякое правительство»
(Сытые и голодные. [Женева], 1875, с. 132).
«Хитрая механика (Правдивый рассказ, откуда и куда идут
деньги)» — популярная пропагандистская брошюра, в которой
в форме беседы двух рабочих раскрывалась механика эксплуатации
народа посредством налогов и другими способами. Написана членом
петербургского кружка лавристов В. Е. Варзаром. Издана в начале
1874 г. в Цюрихе в типографии журнала «Вперед!». Брошюра поль¬
зовалась большим успехом и потому многократно переиздавалась
(вплоть до 1917 г.) под разными названиями и при этом, как писал
сам автор в своих воспоминаниях, «была переделываема и подкра¬
шиваема различными издателями по своему вкусу и приправляема
революционной солью и перцем до желаемой степени» (см.: Заха-
рина В. Ф. Голос революционной России. М., 1971, с. 62—65).—268
7	Г. В. Плеханов имеет в виду начало 90-х гг. XIX в. — 272
8	Н. Н. Хазов (1847—1881) — зимой 1876/77 г. вел пропаганду
среди петербургских рабочих; участник демонстрации на площади
перед Казанским собором. В январе 1877 г. переехал в Москву.
Арестован в апреле 1877 г., сослан в Сибирь. — 273
9	О демонстрации в связи с похоронами П. Ф. Чернышева см.
примеч. 3 к воспоминаниям О. В. Аптекмана. — 275
10	М. П. Драгоманов (1841—1896)—деятель украинского на¬
ционального буржуазно-демократического движения, эмигрант. — 275
11	Имеется в виду Исаакиевский собор в Петербурге. — 276
12	Во время демонстрации на площади перед Казанским собо¬
ром речь перед собравшимися произнес Г. В. Плеханов. В № 48
«Вперед!» (вышел в начале января 1877 г.) была помещена коррес¬
понденция из Петербурга, в которой описывалась «Казанская де¬
монстрация» и следующим образом излагалась речь Плеханова:
«Друзья! Мы только что отслужили молебен за здравие Николая
Гавриловича (Чернышевского) и других мучеников за народное
дело. Вам, собравшимся здесь работникам, давно пора знать, кто
был Чернышевский. Это был писатель, сосланный в 1864 г. на
каторгу за то, что волю, данную царем-освободителем, он называл
обманом <...> За эту святую истину наш даровитейший писатель
сослан в каторгу и мучится в ней и до сих пор. Таких людей — не
один Чернышевский; их было и есть много: декабристы, петра¬
шевцы, каракозовцы, нечаевцы, долгушйнцы и все наши мученики
417

последних лет. Они стояли и стоят за то же народное дело,
я говорю — народное, потому что оно начато было самим народом.
Припомните Разина, Пугачева, Антона Петрова! — Всем одна
участь: казни, каторга, тюрьма. Но чем больше они выстрадали, тем
больше им славы. Да здравствуют мученики за народное дело!
Друзья! Мы собрались, чтобы заявить здесь пред всем Петер¬
бургом, пред всей Россией нашу полную солидарность с этими
людьми; наше знамя — их знамя! На нем написано — земля и воли
крестьянину и работнику! Вот оно —да здравствует земля и
воля!». — 278
13	О Боголюбове (А. С. Емельянове) см. воспоминания С. С. Си¬
негуба «В Доме предварительного заключения» и примеч. 4
к ним. — 280
14	Сенат постановил ходатайствовать о ссылке Я. С. Потапова
и еще двух рабочих в какой-либо отдаленный монастырь «для ис¬
правления их нравственности и утверждения их в правилах хри¬
стианского и верноподданнического долга». Потапов был сослан
в Белавинский Спасо-Преображенский монастырь в Вологодской губ.
За вызывающее поведение в 1879 г. его перевели в Соловецкий
монастырь и поместили в арестантское отделение. 13 июня 1881 г.
он пытался бежать, разогнув табуреткой решетку окна и спрыгнув
с третьего этажа на крепостную стену, но был пойман в гавани
и закован в кандалы. За неудавшийся побег его приговорили
к лишению всех прав состояния и ссылке в отдаленнейшие места
Сибири. В 1884 г. он был поселен в Вилюйском округе — «не ближе
50 верст от школы», как гласило распоряжение губернатора, но зато
«по возможности около церкви». Нужда и лишения сказались на
психическом состоянии Я. С. Потапова, но в Европейскую Россию
ему было разрешено вернуться только после окончания полного
срока высылки — в 1897 г. Однако, не имея средств, Потапов не
смог воспользоваться правом возвращения и долгие годы жил
в Якутске, где и умер в 1919 г. (см.: Шустерман С. С. О судьбе
рабочего-революционера Я. С. Потапова. — Вопросы истории, 1960,
№ 11, с. 212—215). — 280
15	Дело о «казанской демонстрации» рассматривалось в Особом
присутствии Сената 18—25 января 1877 г. Суду было предано
21	человек, из них четверо получили большой срок каторжных
работ (10—.15 лет) и 11 человек были сосланы в Сибирь. — 281
16	Известны две прокламации по поводу взрыва на Патронном
заводе, напечатанные в декабре 1877 г.: «К рабочим Патронного
завода от товарищей» и «Рабочим Патронного завода» (тексты
прокламаций см.: Корольчук Э. А. Северный союз русских рабочих.
Л., 1946, с. 237—240). Есть указание Л. Дейча, что одна из них
написана Плехановым (см.: Группа Освобождение труда, № 3.
М.—Л., 1925, с. 51). — 282
17	О В. Осинском см. примеч. 31 к воспоминаниям О. В. Аптек¬
мана. С. Н. Халтурин (1856—1882) — один из руководителей «Се¬
верного союза русских рабочих». В сентябре 1879 г. поступил сто¬
ляром в Зимний дворец с целью устройства покушения на царя*
С помощью народовольцев 5 февраля 1880 г. произвел взрыв дина¬
мита под царской столовой (царь остался жив). С 1881 г. Халту¬
рин — член Исполнительного комитета «Народной воли»; в конце
того же года его посылают в Одессу для организации покушения
на прокурора киевского военно-окружного суда генерал-майора
В.	С. Стрельникова (убит 18 марта 1882 г.). В тот же день был
арестован и С, Халтурин. Казнен 22 марта. — 283
418

18	«В марте того же года» — вероятно, описка. Речь идет не
о	1877 г., а о 1878-м. — 286
19	А. Гоббст (Гобет) — (1848—1879)—унтер-офицер, в 1877 г.
вел в Одессе пропаганду среди солдат своего полка. Входил в юж¬
нороссийские народнические кружки. В 1878 г. жил в Петербурге,
был одним из организаторов стачки на Новой бумагопрядильне.
Арестован в 1879 г. в Киеве; при обыске у него был найден пиро¬
ксилин, приготовленный для покушения на Александра II. Казнен
А. Гоббст был 18 июля 1879 г. — 286
20	О типографии «Земли и воли» см. примеч. 15 к воспомина¬
ниям О. В. Аптекмана. — 292
21	См. примеч. 18 к воспоминаниям О. В. Аптекмана. — 292
22	А. С. Суворин (1834—1912)—реакционный журналист.
В 1876—1912 гг. издатель газеты «Новое время». — 292
23	А. Г. Никонов был убит революционерами в начале февраля
1878	г. —293
24	Процесс избавления российских рабочих от царистских ил¬
люзий был длительным и непростым. Рабочие стали быстро осво¬
бождаться от них только после 9 января 1905 г. (см.: Субботи¬
на Л. И. Январские дни 1905 года. — В кн.: На баррикадах Л.,
1984. Библжиека революционных мемуаров). — 299
25	Землевольческая «Петербургская вольная типография» 16 ян¬
варя напечатала прокламацию «От ткачей Новой бумагопрядильни,
что на Новой канаве, к рабочим всех фабрик и заводов». — 302
26	17 января в той же типографии было напечатано обращение
«От рабочих фабрики Шау всем петербургским рабочим» с при¬
зывом о поддержке. — 304
27	В воспоминаниях П. А. Моисеенко (выведен у Плеханова
под именем «Ивана») история стачки на Новой бумагопрядильне
описывается следующим образом:
«На Ново-бумагопрядильной фабрике готовилась забастовка;
нужно было подготовить за Нарвской и в Екатерингофе. Приходи¬
лось агитировать и собирать сведения, как идет работа. За Нарв¬
ской было обеспечено. Там товарищи дружно были настроены, на
Ново-бумагопрядильной — тоже. На других фабриках было слабо¬
вато, например на Выборгской совсем нельзя было рассчитывать
[на стачку], и мы все внимание сосредоточили на Новой Канаве,
за Нарвской и Екатерингофе. Условлено было, что, как только
начнется на Новой Канаве, сейчас дать знать за Нарвскую.
В назначенный день забастовки мне пришлось опять поступить
на фабрику для агитации и с обеда объявить забастовку. На этот
раз рабочие-ткачи, а также прядильщики были более уверены
в правом деле. Забастовка началась очень дружно. Надо было
торопиться скорее за Нарвскую. Когда я пришел за Нарвскую и
остановился против фабрики, увидел, что [рабочие] меня поняли
и в фабрике началось движение. Первым вышел конторщик и со¬
общил мне, что фабрика забастовала. Собрались мы в одной из
артелей ткачей, где и наметили план требований. Эти требования
были предъявлены конторе, мы же, более сознательные [рабочие),
собрались на квартире моей жены и обсудили дальнейший ход
забастовки. Все время с нами находился товарищ Виноградов —
молодой, энергичный, он почти день и ночь работал. Решили напе¬
чатать воззвания ко всем рабочим Питера, поручили Виноградову.
Он взялся приготовить и ушел по делу. Я с товарищем Штрипаном
отправился на Екатерингофскую, сообщили там [о стачке]. Решили,
чтобы на другой день ткачи из-за Нарвской избрали делегацию
419

к ткачам на Новой Канаве и выступили с приветствием и с при¬
зывом к общей поддержке. Все было подготовлено. Приходилось
подумать о ночлеге. Пришлось идти на Новую Канаву. Пришел
уже поздно, но меня ждали. Передали, что приходили товарищи
ишеллигенты и обещали прийти завтра.
На другой день с утра стали приходить рабочие, передавали,
как идет дело. Сообщили, что во дворе участка стоят конные жан¬
дармы Народ уже собирался на пустопорожнем месте, разбивался
группами; некоторые из ткачей пошли по трактирам высматривать
шпиков. Были случаи выпроваживания шпиков из трактиров. Ткачи
вели себя образцово, порядок нигде не был нарушен, пьянство
не допускалось, видно было, что рабочие уже многому научились.
Пропаганда велась усиленно. Сами рабочие требовали написать
в газеты и выпустить листки. Часам к 12-ти дня пришла делегация
из-за Нарвской заставы. Открыли общее собрание все на том же
пустопорожнем месте. Говорили Виноградов, я и другие. На собра¬
нии было решено, что все рабочие должны дружно поддерживать
друг друга и ни на какие уступки не идти без общего согласия
На собрание рабочих пожаловала полиция, которую попросили
убраться, так как беспорядков среди нас не наблюдалось, а если
полиция заметит кого-либо, нарушающего порядок, пусть объявит —
мы и сами сумеем наказать. Так закончилось дневное собрание.
На вечернем собрании я пригласил с Ново-бумагопрядильной
пойти за Нарвскую и в Екатерингоф, но чтобы обычной дорогой
не ходили, а шли около Московской заставы, через Митрофаиовское
кладбище, — знал по опыту, что шпики увяжутся по пятам и будут
следить, в глухую же местность они не рискнут идти. Мои пред¬
положения оправдались: шпики и жандармы гонялись за нами, но
никак не могли узнать, где мы. В этот вечер пришел к нам Халту¬
рин с Обнорским. Собрались в артели своей, выделили двух това¬
рищей: Абраменкова и другого (не помню), послали за [Нарвскую]
заставу. Назавтра обещали выпустить летучку. Я стал говорить, что
плохо обстоит дело: у нас ни у кого нет оружия, приходится иногда
рисковать быть убитым. Тогда Халтурин достает свой кинжал и
подает мне, а для других обещали достать финские ножи. За Нарв¬
скую заставу они не пожелали идти, пошли я, Виноградов и другие.
За Нарвской провели собрание при многолюдном стечении народа
и решили идти в деревню Волынку, на Екатериигофскую фабрику.
Пошли через огороды и вышли в деревню.
Подошли к воротам фабрики, где было много народу. Первым
начал говорить Виноградов — о том, что вот на Новой Канаве
рабочие требуют прибавки заработной платы, уничтожения штра¬
фов, вычетов за прогулы и т. д. Потом я пояснил значение общего
движения рабочих и как нужно поддерживать друг друга. Собрав¬
шиеся слушали внимательно до тех пор, пока не подошел полицей¬
ский, крикнувший: «Что за собрание? Расходитесь!» Мало-помалу
слушатели стали расходиться. Мы со своей группой тоже пошли,
направляясь на Болдыреву дачу, к фабрике Шау. Отойдя уже
далеко, мы увидели, что кучка людей бежит за нами с криками:
«Студенты! Бунтовщики!» Опасаясь свалки и побоища, мы с Вино¬
градовым посоветовали своим уходить поскорее. Когда вышли на
огороды, кучка черной сотни была уже близко, одно крича: «Бей
студентов». Я остановился, вынул кинжал из ножен, [клинок] блес¬
нул в воздухе и сразу остановил оравшую толпу, мигом поворо¬
тившую назад, и давай удирать.
Наша миссия взяла свое: назавтра фабрика [Шау] забасто¬
420

вала, а также Екатеринюфская. Жандармы целым эскадроном
ездили, все ища, где собрание, и, не найдя, уехали обратно па
Новую Канаву. Назавтра была готова летучка на целом листе. Нала
было распространить и ночью расклеить. Я весь день был в беготне*
так что покушать было некогда, да и за все это время есть при¬
ходилось где придется. Вечером в этот день решили собраться па
квартире моей жены, так как более удобного места не находилось,
да и дело указывало, что это последнее собрание в районе Нарв-
ской заставы. Мы ясно видели, как бесновались полиция и жан¬
дармы. На собрание Виноградов привел и Потехина. На этом
собрании выяснили дальнейший ход работы. Нужно было готовиться
к походу с прошением к градоначальнику, потому что рабочие,
в особенности новоканавские, горели нетерпением довести дело
[до конца] поскорее, не учитывая, что прошение ничего не даст.
В то время трудно было вразумить массу, что градоначальник —
друг фабрикантам, а не рабочим и т. д. Насколько возможно, мы
сдерживали рабочих и вели политику выдержки. Но когда видишь,
как рвется рабочий, сам заражаешься его энтузиазмом и волей-
неволей становишься наряду со всеми. В этот день собрались все
на пустопорожнем месте в ожидании объявления со стороны [адми¬
нистрации] фабрики. Наши лазутчики, то есть дети, доносили нам,
что во дворе участка стоят жандармы, много-много. Порешили
к завтрашнему дню еще раз вывесить свои требования.
Из-за Нарвской поступили сведения, что там некоторые семей¬
ные ткачи нуждаются в помощи. Между собой сделали сбор — на
первое время. Я пошел к студентам и курсисткам позондировать
почву о помощи нуждающимся, без которой продолжать забастовку
немыслимо. Повстречался с Софьей Перовской, рассказал ей все,
а также объяснил, что мне, как нелегальному, в районе забастовок
ночевать нельзя, надо где-нибудь устроиться на эту ночь. Она
предложила свою квартиру, сама уйдет к подругам. Что касается
сбора [денег], то постарается и передаст с кем-либо. Так прошел
для меня и этот день. Набегался, уморился. Часов в 11 вечера
отправился к Перовской. Там я застал еще трех курсисток, которые
взяли Соню с собой и ушли, предоставив мне постель и подушку.
Я скоро уснул сном праведника. Проснулся рано утром, позвал
хозяйку, сказал, что ухожу.
Придя на Новую Канаву, я нашел маленькую листовку об
обращении рабочих [к] начальствам и их сладкозвучных обещаниях
в защиту рабочих, а на самом деле — об одурачивании рабочих.
Тема для речи была, чем я и воспользовался. Л все же полиция
сумела спровоцировать рабочих, явившись на собрание целой ора¬
вой с приглашением идти к приставу и там поговорить. Рабочие
двинулись всей массой за полицейскими, дойдя до Обводного ка¬
нала, с криком «ура» бросились за канал. Собравшись на другой
стороне Обводного канала, решили идти всей массой на Гороховую,
к градоначальнику. В это время шпики на извозчиках проехали
мимо рабочих. Рабочие освистали их. Лишь только вышли на Фон¬
танку, откуда-то взялся эскадрон конных жандармов и начал хва¬
тать за шиворот, кто подвернулся под руку. Я избавился тем, что
скоро перебежал на набережную и как будто посторонний [стоял]
и смотрел. Человек пятьдесят захватили и погнали в Московскую
часть. Я и Абраменков с некоторыми товарищами отправились
в Коломну, к Потехину, чтобы написать прошение против насилия
жандармов и завтра подать градоначальнику. Послали сказать за
Нарвскую, чтобы и огтуда пришли рабочие. Пока писали, обсуж¬
421

дали, Потехин послал за закуской и водкой. Выпили, закусили
честь-честью, вооружились ножами, протест написанный вручили
Коняеву (рабочий, один из руководителей стачки. — В. Г.) и стали
расходиться по двое и одному; при выходе переодетые жандармы
хватали нас и отводили в Коломенскую часть. Там уже были при¬
готовлены камеры <...>» (Моисеенко П. А. Воспоминания старого
революционера. М., 1966, с. 35—39). — 306
28	Прокламация «Голос рабочего народа, живущего и работаю*
щего у подлеца Максвеля» была напечатана 8 февраля 1879 г. — 306
29	Формальные учредительные собрания «Северного союза рус¬
ских рабочих» состоялись 23 и 30 декабря 1878 г. Принятая па
них программа была опубликована 12 января 1879 г. в листовке,
напечатанной в типографии «Земли и воли» под заголовком «К рус¬
ским рабочим». Но есть сведения, что процесс организации «Север¬
ного союза» начался еще в 1877 г. (см.: Россия в революционной
ситуации на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1983, с. 219—223).--309
30	«Сысойка» — персонаж повести Ф. М. Решетникова «Подлн-
повцы» — стал собирательным образом серого, забитого мужика,
подвергающегося беззастенчивой эксплуатации во время хождения
за заработками. — 311
31	Взгляды Н. Г. Чернышевского на вопрос о значении полити¬
ческих свобод прошли определенную эволюцию. В начале 1860-х гг.
он уже вполне определенно высказывался о их важности в борьбе
за социальное освобождение (см.: Н. Г. Чернышевский и современ¬
ность. М., 1980, с. 399—401). — 312
32	Текст программы «Северного союза русских рабочих» см.
в сборнике документов: Рабочее движение в России в XIX в., т. 2,
ч. 2. М., 1950, с. 240—242. — 313
Осип Васильевич Аптекман
(1849—1926)
Свой путь к революционной деятельности О. В. Аптекман на¬
чал, как и многие другие в 70-е гг. XIX в, с кружка самообразова¬
ния, когда учился в 1870 г. на медицинском факультете Харьков¬
ского университета. С самых ранних лет, писал он много позднее
в своей автобиографии, все люди делились для меня на угнетателей
и угнетенных. «Первым — непримиримая моя ненависть и война,
вторым — мои горячие симпатии и поддержка. Это мое жизнеощу¬
щение я ненарушимо пронес через всю жизнь».
В августе 1871 г. О. В. Аптекман переехал в Петербург и
поступил в Медико-хирургическую академию, отличавшуюся рево¬
люционно-народническим настроем значительной части обучавшихся
в ней студентов. Аптекман в эти годы близок к «чайковцам», но
не был формально членом их кружка. Захваченный общим порывом
в 1874 г., он «идет в народ». Избежав ареста, продолжает вести
пропаганду в народе и в 1875—1876 гг.; в 1876 г. входит в харь¬
ковский народнический кружок и в январе 1877 г. как представи¬
тель этого кружка ведет в Петербурге переговоры об объединении
с петербургскими народниками. Это объединение положило начало
«Земле и воле» как общероссийской организации.
В 1877—1878 гг. О. В. Аптекман — активный участник земле¬
вольческих деревенских поселений, убежденный «деревенщик». Ло¬
гическим следствием этого было его вхождение после раскола
422

«Земли и воли» в «Черный передел». Арестовали Аптекмана в ян¬
варе 1880 г. в связи с захватом чернопередельческой типографии.
Административным порядком его высылают на пять лет в ЯкуIню.
В ссылке у О. В. Аптекмана начинается процесс критического
переосмысления народнических взглядов Он продолжается и после
его возвращения в Европейскую Россию в середине 80-х гг., и во
время пребывания за границей в 1887—1888 г.г.Большое воздей¬
ствие оказала на Аптекмана встреча в 1888 г. в Женеве со своим
старым другом Г. В. Плехановым, тогда уже видным марксист ом.
Но к более или менее последовательным социал-демократическим
воззрениям О. В. Аптекман пришел лишь спустя добрый десяток
лег — к концу 90-х гг.
О. В. Аптекман — активный участник первой российской рево¬
люции; в декабре 1905 г. его арестовывают в Вильно за призывы
к бойкоту I Государственной думы и восстанию. В 1906 г. О. В Ап¬
текман эмигрирует.
Вернувшись на родину после февраля 1917 г. уже в преклонном
возрасте, О. В. Аптекман в последние десять лет жизни занимался
преимущественно литературной работой, но при этом живо интере¬
совался всеми событиями, происходившими в жизни страны. Как
отмечалось в некрологе, напечатанном в «Новом мире» (1927,
№ 11), в 1917 г. «в период между двумя революциями он все
ближе подходил к коммунизму. А когда грянула Октябрьская
революция, О. В. со всей искренностью и цельностью, присущей его
натуре, безраздельно стал на сторону Октября. До самого конца
жизни он идейно был с коммунистами, всецело принимал и одобрял
основные линии политики Коммунистической партии, что, разу¬
меется, нисколько не мешало ему критически относиться к частно¬
стям».
Первый вариант своих воспоминаний О. В. Аптекман написал
в якутской ссылке в 1883—1884 гг. Они были известны в кругу
ссыльных, затем, анонимно размноженные на гектографе, проникли
в Европейскую Россию и за границу, где их использовал П. Л. Лав¬
ров и некоторые другие эмигранты при составлении очерков о рево¬
люционном движении.
О. В. Аптекман включил отрывки из якутских тетрадей в рас¬
ширенный вариант воспоминаний, публиковавшийся в 1906—1907 гг.
в журнале «Современная жизнь». Этот журнальный текст в свою
очередь вошел составной частью в изданную в 1907 г. Аптекманом
книгу воспоминаний «Из истории революционного народничества».
С новыми дополнениями воспоминания Аптекмана печатались в
1913—1916 гг. в «Современном мире». Помимо этого, воспоминания
об	отдельных эпизодах из своего революционного прошлого Аптек¬
ман печатал в целом ряде других изданий.
В 1924 г. вышел главный мемуарный труд О. В. Аптекмана —
«Общество „Земля и воля“ 70-х гг.». В его основу автор положил
книгу «Из истории революционного народничества», но дополнил ее
вставками из различных последующих воспоминаний. Что касается
самого первого, «якутского» варианта, то его местонахождение
в настоящее время неизвестно, но в начале 1920-х гг. он был
в руках у автора, и Аптекман вновь включил некоторые отрывки
из него в свою последнюю книгу (подробней об истории создания
и публикаций воспоминаний О. В. Аптекмана см.: Левин Ш. М.
Очерки по истории русской общественной мысли. Л.,	1974,
с. 242—254).
423

В настоящем сборнике разделы из воспоминаний О. В. Аптек-
мана даются по изданию 1924 г. Цитаты из народнических изданий
выправлены по подлинникам.
1	Зимой 1874/75 г. О. В. Аптекман вышел из Медико-хирурги¬
ческой академии, не окончив V курса, и уехал в село Муратовку
Мокшанского уезда Пензенской губ., где работал фельдшером и вел
пропаганду среди крестьян. — 314
2	О. В. Аптекман вспоминал об одном нз таких эпизодов на
примере своей пропаганды в Муратовке. «Как-то раз я был в уда¬
ре. С «плантом» в руках я развернул пред моей аудиторией кар¬
тину будущего социального сгроя, долженствующего воцариться
у нас после народного восстания, когда сам народ сделается хо¬
зяином всех земель, лесов и вод. На самом, так сказать, интересном
месте меня вдруг прервал один из моих слушателей торжествующим
возгласом: «Вот будет хорошо, как землю-то поделим! Тогда я при¬
найму двух работников, да как заживу-то!..» Признаться, в первую
минуту этот неожиданный аргумент меня совершенно сбил с толку,
и весь мой социалистический пыл разлетелся, словно меня ушатом
холодной воды окатили. Но, опомнившись, я указал моему слуша¬
телю всю бессмыслицу его суждений, причем не удержался и
впустил ему такую шпильку, что вся аудитория разразилась здоро¬
вым дружным смехом. И, однако, я получил урок, хороший урок,
о котором я несколько дней подряд думал» (Аптекман О. В. Обще¬
ство «Земля и воля» 70-х гг. Пг., 1924, с. 172). —315
3	П. Ф. Чернышев (ок. 1854—1876) — студент Медико-хирурги¬
ческой академии, в 1873—1874 гг. член земляческого кружка «са-
марцев». В .1874 г. вел пропаганду среди крестьян Самарской губ
Арестован в августе 1874 г., И марта 1876 г. освобожден на поруки
по состоянию здоровья и 26 марта умер в больнице от чахотки.
Похороны его, сопровождавшиеся демонстрацией, состоялись 30 мар¬
та. В память о П. Чернышеве поэт Г. А. Мачтет написал стихотво¬
рение «Замучен тяжелой неволей...», ставшее позднее революцион¬
ной песней. О Мачтете см. примеч. 23 к воспоминаниям С. Ф. Кова-
лика. — 318
4	А. Д. Оболешев (1854—1881)—один из членов-учредителей
«Земли и воли». Арестован в октябре 1878 г. Приговорен к смерт¬
ной казни, замененной 20-летней каторгой. Умер в Петропавловской
крепости.
А.	Д. Михайлов (1855—1884). В середине 70-х гг. был близок
к киевским народникам, затем один из руководителей «Земли и
воли» и «Народной воли». Арестован в ноябре 1880 г., приговорен
к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Умер в Петро¬
павловской крепости. Известны обширные показания А. Д. Михай¬
лова, данные им явно в расчете на их сохранение в жандармском
архиве для будущего свободного поколения. Они опубликованы
в книге: Корба А. П., Фигнер В. Н. А. Д. Михайлов. Л,—М.,
1925. — 320
5	«Титыч» —10. М. Тищенко (1856—1922). В 1875—1876 гг
входил в народнические кружки Керчи и Ростова, затем член «Земли
и воли». В 1877—1878 гг. вел пропаганду в Кубанской обл. и Там¬
бовской губ. В 1879 г. эмигрировал, в 80-х гг. отошел от револю¬
ционного движения.
Н. П. Мощенко (1849—?). В первой половине 70-х гг. вел про¬
паганду в Харькове и Донской обл., с 1877 г, землеволец, участник
424

саратовского и тамбовского поселений. Арестован в августе 1879 г.,
сослан в Тобольскую губ.
Д. А. Лизогуб (1849—1879). В революционном движении с на¬
чала 70-х гг. Трижды привлекался к дознанию, но за иедоста1Ком
улик меры по отношению к нему ограничивались установлением
надзора полиции. В 1877 г. один из членов-учрсдителей «Земли
и воли». Будучи владельцем богатых имений в Черниговской и
Гродненской губ., давал значительные денежные средива на рево¬
люционные цели. Арестован в сентябре 1878 г. Казнен 10 августа
1879 г. — 321
6	«Андреев» — С. А. Харизоменов (1854—1917). Один из чле-
нов-учредигелей «Земли и воли», участник поселений в Саратов¬
ской, Тамбовской и Астраханской губ. Избежал ареста и в 80-х гг.
отошел от революционного движения. Стал видным ученым-стати-
стиком. — 321
7	Это утверждение О. В. Аптекмана нуждается в уточнении
в свете современных исторических исследований. В. А. Твардовская,
хотя и считает землевольчество высшей стадией бакунизма в Рос¬
сии, тем не менее показывает, что многие землевольцы уже не были
столь категоричными анархистами-антигосударственниками, как сам
Бакунин, они постепенно отходили от ортодоксального бакунизма
и в вопросе об отношении к политической свободе и в тактике
«бунтарства» (Твардовская В. А. Социалистическая мысль России
на рубеже 1870—1880 гг. М., 1969, с. 11 — 16). Р. В. Филиппов идет
еще дальше и почти полностью отрицает влияние воззрений Баку¬
нина на программу «Земли и воли». Идейные истоки землевольче¬
ской программы он видит в кружке «чайковцев» и еще далее,
относя их к периоду начала 60-х гг. (Филиппов Р. В. К оценке
программных основ «Земли и воли» 70-х годов XIX века. — Вопросы
истории, 1982, № 5).
На наш взгляд, в программе и революционной практике «Земли
и воли» переплелись различные идейные влияния 60—70-х гг.; было
также и кое-что свое, землевольческое, и вряд ли правомерно со¬
средоточивать внимание на какой-либо одной группе идейных источ¬
ников «землевольчества». — 322
8	До 1932 г. программа и устав «Земли и воли» были известны
главным образом только в пересказах О. В. Аптекмана и В. Н. Фиг¬
нер (в воспоминаниях) и А. Д. Михайлова (в показаниях на след¬
ствии).
В 1932 г. была опубликована найденная часть подлинного
архива «Земли и воли» и «Народной волн», хранившаяся народо¬
вольцами у частных лиц, а потом затерявшаяся. Среди опублико¬
ванных документов (они составляю! солидный том почти в 400 с.) —
письма революционеров, копии сообщений Н. В. Клеточникова, кас¬
совые книги, личные документы, записки, материалы обсуждения
устава и др. Но главная находка—это, конечно, две редакции
самого устава и две редакции программы «Земли и воли» (см.:
Архив «Земли и воли» и «Народной воли». Под редакцией проф
С.	Н. Валка. М., 1932).
Как установлено позднейшими исследованиями, первая про¬
грамма «Земли и воли» была составлена осенью 1876 г. (см.: Лиф-
иищ Г. М, Ляшенко К. Г. Как создавалась программа второй
«Земли и воли». — Вопросы истории, 1965, № 9, с. 47). На рукопи¬
си второй редакции программы проставлена дата — «май 1878 г.».
Вторая редакция возникла в связи с тем, что весной 1878 г. часть
землевольцев (особенно члены южнороссийских кружков) поставила
425

вопрос о пересмотре тактики — о необходимости перехода к борьбе
за политические свободы, об усилении «дезорганизаторской» (т. е.
террористической по преимуществу) деятельности. В итоге споров
сторонники прежней, «деревенской», деятельности настояли на со¬
хранении основных положений программы 1876 г., внеся в нее лишь
некоторые редакционные изменения (Аптекман пишег об этом также
на с. 336—337). Но разногласия между «политиками» и «деревен¬
щиками» этим не были сняты, и через год они привели к расколу
«Земли и воли».
Главный принцип обеих редакций землевольческой програм¬
мы— отказ от борьбы за немедленное осуществление социалисти¬
ческих идеалов во всей их полноте, сужение ближайших револю¬
ционных требований до исторически выработанной народом фор¬
мулы «земля и воля». Именно в этом смысле землевольцы называли
себя «народниками».
Сейчас историки употребляют этот термин в узком и широком
смыслах. В узком смысле народническим называют период 70-х гг.
XIX в., в широком —это громадная полоса развития общественной
мысли в России с конца 50-х гг. XIX в. и до начала 1920-х гг. — 322
9	Н. Н. Смецкая (ок. 1850—1905)—участница «хождения в на¬
род» в 1874—1875 гг. В начале 1877 Г. входила в один из петер¬
бургских народнических кружков. Его члены в марте того же года
выехали на Урал с намерением использовать волнения среди ураль¬
ских казаков, но успеха в этом не имели. Н. Смецкая была аресто¬
вана в ноябре 1877 г. и сослана в Сибирь. — 323
10	Теоретики народничества и большинство участников народ¬
нического движения 70-х гг. стояли на атеистических позициях и
старались поколебать у рабочих и крестьян веру в бога и боже¬
ственное происхождение царской власти. Но часть народников счи¬
тала возможным использовать некоторые изречения из Евангелия
для пропаганды идей социального и имущественного равенства, для
обоснования «богоугодности» борьбы с угнетателями народа. Осо¬
бенные надежды в этом отношении возлагались на гонимых офи¬
циальной церковью и властями раскольников и сектантов.
В программе «Земли и воли» раскол и сектантство не стояли
на первом месте, но был пункт, рекомендовавший «сближение и
даже слияние с враждебными правительству сектами религиозно¬
революционного характера» (Революционное народничество семиде¬
сятых годов XIX в., т. 2, с. 29, 32). Однако практика показала
иллюзорность надежд на особую революционность сектантов. Не
оправдали себя и попытки использовать христианское учение в це¬
лом в революционно-демократических целях (см.: Итенберг Б. С.
Революционные народники и вопросы религии. — В кн.: Вопросы
истории религии и атеизма, вып. 11. М., 1962, с. 293—305; Никанд-
рова М. М. Революционное народничество и сектантство. Наука и
религия, 1966, № И, с. 74—76). — 326
11	Воспоминания о А. Д. Михайлове опубликованы в т. 1 Сочи¬
нений Г. В. Плеханова. (М.—Пг., 1923, с. 153—167). — 329
12	«Егорыч» — О. Е. Николаев (1852—?)—землеволец; с лета
1879 г. — чернопеределец. Арестован в ноябре 1879 г., сослан в Си¬
бирь. — 332
13	«Николка» —Н. П. Быховцев (ок. 1849—?)—землеволец.
Арестован 26 ноября 1877 г., подчинен гласному надзору поли¬
ции. — 333
14	Первый номер «Земли и воли» был выпущен 1 ноября 1878 г.
426

Всего за период с ноября 1878 г. по март 1879 г. вышло пять
номеров. Тираж колебался в пределах 1,5—3 тыс. экземпляров.
Первый номер готовили Д. А. Клеменц и С. М. Кравчинский,
вызванные для этого из-за границы, где они скрывались от ареста
после «хождения в народ», и А. Ф. Михайлов, член Основного
кружка «Земли и воли». Но Михайлов был арестован в октябре
1878	г., Кравчинского были вынуждены з ноябре отправить за ! ра*
ницу, так как после убийства шефа жандармов Мезенцова ему гро¬
зил арест и неминуемая смертная казнь (но Кравчинский, вероятно,
успел принять участие в подготовке второго номера). В феврале
1879	г. был арестован Клеменц. В редакцию вошли Н. А. Морозов,
Г. В. Плеханов и Л. А. Тихомиров,
Разногласия среди землевольцев по вопросам тактики отрази¬
лись и на обстановке в редакции. Н. А. Морозов стоял на крайних
террористических позициях, Г. В. Плеханов упорно отстаивал при¬
оритет деятельности среди крестьян и рабочих, Л. А. Тихомиров
все более склонялся на сторону «политиков». Эти разногласия пара¬
лизовали выход шестого номера «Земли и воли». С марта 1879 г.
стал выходить небольшой «Листок „Земли и воли“» под редакцией
Морозова, который фактически стал органом террористической
фракции внутри организации «Земля и воля» (с марта по июнь
1879	г. вышло шесть выпусков «Листка») (см.: Ткаченко П. С.
«Земля и воля» — центральный орган революционных народников. —
Вопросы истории, 1964, № 12, с. .194—197; Твардовская В. А. Со¬
циалистическая мысль России на рубеже 1870—1880 гг. М., 1969,
с. 38—43; Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной
печати XIX в. М., 1971, ч. 6, с. 822, 831). — ^7
15	С осени 1877 г. по май 1878 г. в Петербурге действовала
«Вольная русская типография», помещавшаяся в одном из домов
на Обводном канале. Это была первая типография общества «Земля
и воля». В ней печатались прокламации и брошюры (по данным,
приведенным в кандидатской диссертации 3. А. Покровской, было
издано 10 брошюр и 13 прокламаций). Но для выпуска газеты
из-за узости печатного станка она не годилась.
После переговоров землевольцев с группой петербургских на¬
родников, выпустивших в марте—мае 1878 г. четыре номера газеты
«Начало» (не вполне удачной), типография «Начала» перешла
к «Земле и воле» и стала называться «Петербургской вольной типо¬
графией». Она помещалась близ центра города на Николаевской
улице (сейчас улица Марата) и начала функционировать с августа
1878 г. После раскола «Земли и воли» эта типография перешла
к «Народной воле» и была переведена в Саперный переулок. При¬
надлежности же первой — «Вольной русской типографии» были за¬
консервированы; в феврале 1879 г. ее печатный станок был найден
полицией (см.: Покровская 3. А. Судьба первой типографии «Земли
и воли». — Советские архивы, 1968, № 3, с. 117—120).
С.	Кравчинский подтверждает свидетельство О. В. Аптекмана
о строжайшей законспирированности типографии: «Никто не ходил
туда; никто, кроме тех, кому это было необходимо, не знал даже,
где она помещалась. Осторожность доходила до того, что не только
члены организации, которой типография принадлежала, но даже
редакторы и сотрудники печатавшегося там органа не знали, где
она находилась. Обыкновенно только один из них посвящался
в тайну, и затем уже он вел все сношения, избегая по возможности
личных посещений (Степняк-Кравчинский С. М. Подпольная Рос¬
427

сия. —В кн.: Степняк-Кравчинский С. М. Избранное, М., 1972,
с. 504).
С августа .1878 г. по июнь 1879 г. в землевольческой «Петер¬
бургской вольной типографии» кроме пяти номеров «Земли и волн»
и шести выпусков «Листка „Земли и воли“» было напечатано
5	брошюр и 18 прокламаций (см.: Покровская 3. А. Петербургская
вольная типография. — Труды Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ле¬
нина, 1969, т. 11, с. 103, 104). — 338
16	П. В. Бураков был арестован после покушения А. К. Со¬
ловьева на Александра II 2 апреля 1879 г. и сослан в Архангель¬
скую губ. — 338
17	В § 17 устава «Земли и воли» было записано «Каждый член
основного кружка избирает себе род деятельности или вступает в ту
или другую группу по собственному влечению; в тех же случаях,
когда для известной функции не находится желающих исполнять ее
по собственному влечению, кружок может обязать принять на себя
эту функцию всякого, на кого падет его выбор (большинством)»
(Архив «Земли и воли» и «Народной воли», с. 67).
А.	Д. Михайлов добивался еще большего ужесточения этого
пункта, предлагая, чтобы выбор того или иного рода революционной
деятельности определялся не желанием члена кружка, а его способ¬
ностями, которые определяет большинство (там же, с. 75).
Принцип строгой централизации не принимался безоговорочно
всеми членами «Земли и воли». Тем более он был малоприемлем
для массы революционеров-народников, не входивших в «Землю и
волю», привыкших к анархической автономии множества кружков,
считавших уставную дисциплину и большие права «центра» опасным
уклоном к слепому подчинению — «авторитарности». Очевидно, из
опасений такого рода обвинений А. Оболешев полагал необходимым
дать в уставе разъяснение, что «основной кружок» с его группами
и подгруппами — образование временное, которое в будущем, когда
организация окрепнет, должно замениться «постоянным собранием
выборных представителей от всех групп». А. Квятковский предлагал
даже записать, что «основной кружок не есть идеальная форма
организации», а временное «неизбежное зло». Против этого резко
высказался А. Михайлов: «Предлагаемое примечание „о неизбежном
зле“ чрезвычайно странно, — зачем говорить о зле типа нашей орга¬
низации, когда мы ждем от этого типа наибольшего добра и видим
в нем спасение от той бесформицы, которую представляет наша
партия» (там же, с. 77, 79, 80—81). — 340
18	Прокламация «Русская учащаяся молодежь министру юсти¬
ции графу Палену», написанная, по свидетельству О. В. Аптекмана,
Г. В. Плехановым, представляла собой протест против репрессий
правительства в связи с происходившим в то время судебным про¬
цессом по «делу 193-х». Ее предполагалось вручить министру во
время студенческой демонстрации в Петербурге. Демонстрация не
удалась, но прокламация, отпечатанная в «Вольной русской типо¬
графии», распространялась среди молодежи. Текст прокламации
см. в кн.:	Революционное народничество семидесятых годов
XIX века, т. 2, с. 44—45. — 341
19	Имеется в виду русско-турецкая война 1877—1878 гг. — 341
20	Н. П. Жилинский (1835—1877). В 1873—1874 гг. входил
в пензенский народнический кружок, организованный П. И. Война-
ральским. Арестован в августе 1874 г. и привлечен к дознанию
о пропаганде в империи. Умер в тюрьме .14 декабря 1877 г, во
время «процесса 193-х». — 342
428

21	Петербургские «лавристы» к 1877 г. уже разошлись с самим
П. Л. Лавровым по ряду вопросов теории и тактики и после съезда
в Париже в декабре 1876 г., па котором Лавров отказался от
редактирования «Вперед!», лавристами назывались только по
инерции.
Лавров настаивал на усилении боевою характера деятельное!и
народнических организаций, на объединении всех активных револю¬
ционных сил в России. «Лаврислы» же все более склонялись к су¬
губо пропагандистской, просвет тельной работе, ведя ее практически
только в городе, на столичных предприя I пях, причем они осуждали
стачки, демонеIрации и вообще всякого рода активные протесты
В этом они резко расходились с землевольцами. Сам Лавров после
1876	г. на время почти потерял связь с революционной Россией, но
неудовлетворенность положением кабинетного теоретика, стремление
к живому революционному делу привели его в начале 80-х гг.
к сближению с «Народной волей». — 343
22	Прокламация .<01 московской учащейся молодежи» была на¬
печатана в Пе1ербурге, обнаружена в Москве 6 января 1878 г.
Как и в прокламации, адресованной Палену, в ней заявлялся про¬
тест против правительственных репрессий в связи с «процессом
193-х»:
«Долго ли будет правительство бояться идеи? Долго ли будет
оно преследовать за идеи наших братьев и сестер, гноить их в тюрь¬
мах, издеваться над ними неслыханной комедией суда?» (Револю¬
ционное народничество семидесятых годов XIX века, т. 2, с. 45—46).
Прокламацию предполагали использовать во время университет¬
ского акта 12 января, но задуманная демонстрация не состоя¬
лась. — 343
23	3 апреля 1878 г. московская учащаяся молодежь устроила
встречу административно ссылаемых киевских студентов. Около
Охотного ряда на идущую за полицейскими каретами толпу москви¬
чей набросились мясники и лабазники расположенных вблизи лавок.
Полиция не мешала нм. На следующий день «Московские ведомо¬
сти» заявили, что избиение студентов мясниками — это «ответ рус¬
ского простого народа» на оправдание 31 марта В. И. Засулич. Это
утверждение редактора «Московских ведомостей» М. Н. Каткова
повторил и «Правительственный вестник». Однако у революционеров
были все основания полагать, что так называемый «ответ русского
простого народа» был заранее подсчооенной полицейской провока¬
цией. Нелегальная газета «Начало» в вышедшем в апреле втором
номере писала: «В одном частном письме извещают нас, что неза¬
долго до появления этого поезда в Охотном ряду там был пристав
тверской части и обращался к лабазникам и торгующим мясом
с просьбою помочь полиции усмирить студентов, бунтующих против
царя ..» Приведя еще ряд фактов, газета делала вывод: «Из выше¬
сказанного видно, что все это „побоище14 3 апреля есть плод адми¬
нистративных распоряжений. Это понято всею Москвою». — 314
24	Университетский устав 1863 г. вводил некоторую хозяйствен¬
ную и административную автономию университетов, но одновре¬
менно запрещал любые студенческие сходки и корпоративные объ¬
единения (кассы взаимопомощи, библиотеки, кухмистерские и т. п.),
существовавшие явочным порядком. Упоминаемая О. В. Аптекма¬
ном «Записка» попала в руки землевольцев и в феврале 1879 г.
была напечатана в «Петербургской вольной типографии» под загла¬
вием— «Доклад комиссии совета С.-Петербургского университета
по поводу записки орд[инарного] профессора] А. С. Фамннцына».
429

В предисловии к «Докладу» говорилось: «После университет¬
ского суда над студентами, принимавшими участие в волнениях
конца прошлого года, один из членов этого суда, Фаминцын, пред¬
ставил в совет доклад о результатах его, причем был возбужден
в университетском совете вопрос о студенческих волнениях вообще,
о их причинах и мерах к предотвращению их на будущее время.
Для расследования этого вопроса была избрана советом комиссия
<...> Комиссия, разобрав вопрос, решила предложить совету подать
адрес царю и просить его об изменении существующего ныне уни¬
верситетского устава».
Опубликованный землевольцами «Доклад» и был проектом это¬
го адреса. Аптекман верно передает его суть. Но в руки царю он
не попал. Совет университета получил от министра просвещения
Д. А. Толстого выговор за «неуместность и несвоевременность та¬
кого теоретического расследования», а последовавшая вскоре «ин¬
струкция» упразднила университетский суд. По подозрению в пере¬
даче землевольцам «Доклада» проф. А. С. Фаминцын был аресто¬
ван и несколько дней провел в Доме предварительного заключения
(см.: Покровская 3. А. Петербургская вольная типография. — Труды
Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, т. 11, с. 82—83). — 344
25	Возникнув на почве чисто студенческих требований, волнения
в высших учебных заведениях Харькова, Петербурга и некоторых
других городах вскоре переросли узкие первоначальные рамки. Их
участники ставили вопрос шире — о гражданских правах студентов,
о правах личности вообще. Этому способствовали, с одной стороны,
соответствующие публикации об этих волнениях в землевольческой
печати, а с другой — полицейские репрессии против студентов.
Упоминаемая О. В. Аптекманом прокламация «Студентам всех
высших учебных заведений» принадлежит, по свидетельству
Л. Г. Дейча, перу Г. В. Плеханова. Она перепечатана в «Литера¬
турном наследии Плеханова» (сб. 1, 1934, с. 384—386). Вторая про¬
кламация («Ко всем, кому ведать надлежит») перепечатана в сб.
Революционное народничество семидесятых годов XIX века, т, 2,
с. 71—73. — 344
26	А. Е. Зуров — петербургский градоначальник и Мартенс,
исполнявший обязанности харьковского губернатора, руководили
полицейскими расправами над студентами. — 345
27	В. Д. Дубровин (1855—.1879)—во второй половине 70-х гг.
входил в один из петербургских народнических кружков, близких
к «Земле и воле». Будучи военным, пытался создать военную тер¬
рористическую организацию. Во время обыска 16 декабря 1878 г.
оказал вооруженное сопротивление. Казнен 20 апреля 1879 г.
С.	Н. Бобохов (1858—1889)—во второй половине 70-х гг. уча¬
стник саратовского народнического кружка. Арестован в июне
1878 г., сослан в Архангельскую губ., бежал; при поимке 14 декабря
1878	г. оказал вооруженное сопротивление. Приговорен к смертной
казни, замененной 20-летней каторгой. — 345
28	М. Н. Ошанина (1853—1898)—в середине 70-х гг. входила
в кружок сторонников П. Н. Ткачева (о Ткачеве см. вступительную
статью, с. 26, 27). В 1878 г. она была принята в «Землю и волю»,
впоследствии член Исполнительного комитета «Народной воли».
В 1882 г. эмигрировала. — 347
29	Под этими инициалами, очевидно, подразумевается Дмитрий
Александрович Клеменц. — 349
30	Покушение на товарища прокурора киевского судебного
округа М, М. Котляревского состоялось 23 февраля 1878 г., на
430

адъютанта киевского жандармского управления Г. Э. Гейкинга —
25	мая.
Г. А. Попко (1852—1885) в 70-х гг. входил в различные народ¬
нические кружки на юге России. Арестован в августе 1878 г., при¬
говорен к бессрочной каторге. — 350
31	О южнороссийском Исполнительном комитете см. вступитель¬
ную статыо, с. 52. В. А. Осинский (1852—1879) в первый раз
был арестован в начале 70-х гг. за то, что в Летнем саду в Петер¬
бурге не уступил дороги Александру II. В 1877 г. Осинский — один
из членов-учредителей «Земли и воли», в 1878 г. он — организатор
нескольких террористических актов. При аресте в январе 1879 г.
оказал вооруженное сопротивление. В мае 1879 г. киевский военно¬
окружной суд приговорил его к расстрелу, который по личному
желанию царя был заменен повешением. Казнен 14 мая. — 350
32	И. В. Бохановский (1848—1917)—в 70-х гг. член различных
киевских народнических кружков. Арестован в августе 1877 г. и
привлечен к дознанию по «Чигиринскому делу» (см. примеч. 22
к воспоминаниям С. Ф. Ковалика). В ночь на 28 мая 1878 г. совер¬
шил побег из киевской тюрьмы вместе с Я. В. Стефановичем и
Л. Г. Дейчем (см. примеч. 22 к воспоминаниям Ковалика) с по¬
мощью киевских народников, один из которых — М. Ф. Фроленко —
поступил для этого на службу в тюрьму (см.: Фроленко М. Как я
был тюремным надзирателем. — Собр. соч., т. 1. М., 1932, с. 241 —
275). Впоследствии М. Фроленко — землеволец, затем член Испол¬
нительного комитета «Народной воли».
«Фомин»—А. Ф. Медведев (1852—1926)—участник покушения
на Котляревского. Арестован 2 июля 1878 г. 28 июля пытался бе¬
жать, но был пойман. В феврале 1879 г. приговорен к смертной
казни, замененной бессрочной каторгой. — 350
33	Вероятно, опечатка (в издании 1907 г. более правильно —
«в июле»). Попытка освобождения П. И. Войнаральского во время
переправки его из Харькова в Новобелгородскую каторжную тюрь¬
му была предпринята днем 30 июня (см.: Обзор документов Цент¬
рального гос. архива Октябрьской революции. — В кн.: Революцион¬
ное народничество семидесятых годов XIX века, т. 2, с. 399). По¬
пытка не удалась, так как раненные революционерами жандармские
лошади умчали повозку с Войнаральским. — 350
34	См. об этом воспоминания С. Ф. Ковалика, с. 169.— 55/
35	В 1878 г. террористические акты против отдельных предста¬
вителей царской администрации производились в отместку за их
особую ретивость при расправах с революционерами. В терроре
большинство народников еще не усматривало способа борьбы за
политические свободы, сама необходимость таких свобод ясно не
сознавалась. В брошюре С. Кравчииского (ее точное название
«Убийство шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцова»), напи¬
санной по горячим следам события и изданной в середине августа,
рельефно отразилась противоречивость настроений и мыслей рево¬
люционеров той поры. Заявление о безразличии к конституции со¬
провождалось требованием свободы слова и печати, прекращения
преследований за социалистическую пропаганду. Говорилось, что
в будущем существующая власть должна быть уничтожена, но пока
правительству предлагалось не мешать революционерам бороться
с буржуазией: «Не мешайте нам бороться с нашими настоящими
врагами, и мы оставим вас в покое».
Слова «Смерть за смерть!» были напечатаны крупным шрифтом
перед началом текста. Но в действительности убийство Мезенцова
431

только случайно совпало с казнью Ковальского. Покушение на шефа
жандармов подготовлялось гораздо раньше и независимо от собы¬
тий в Одессе. — 352
36	Все перечисленные О. В Аптекманом лица были арестованы
в ночь на 12 октября. — 352
37	А. А. Ольхин (1839—1896) — один из тех российских адво¬
катов, которые своими смелыми выступлениями на политических
судебных процессах во многом содействовали возникновению сочув¬
ственного отношения к революционерам в широких общественных
кругах, помогали распространению демократических и даже рево¬
люционных идей и настроений. А. А. Ольхин был защитником по
делам «нечаевцев», «50-ти», «193-х» и др. Не входя в народнические
организации, он оказывал различные услуги революционерам: пре¬
доставлял приют, помогал денежно, устроил хранение землевольче¬
ского архива. О личных взглядах Ольхина дают представление его
стихи — известная переделка на революционный лад «Дубинушки»
(«Много песен слыхал я в родной стороне...») и «У гроба», напи¬
санное в связи с убийством Мезенцова и посвященное С. Кравчин-
скому:
Как удар громовой, всенародная казнь
Над безумным злодеем свершилась.
То одна из ступеней от трона царя
С грозным треском долой отвалилась.,,
В апреле 1879 г. А. А. Ольхин был сослан в Вологодскую
губернию. — 353
38	Буквально через несколько дней после убийства шефа жан¬
дармов Мезенцова — 9 августа 1878 г. — был принят закон о пере¬
даче дел, связанных с вооруженным сопротивлением властям, в ве¬
дение военных судов. А «высочайший указ» от 5 апреля 1879 г.—
через три дня после покушения А. Соловьева на Александра II —
давал право генерал-губернаторам предавать военному суду всех,
кого они сочтут нужным. Военный суд мог рассматривать дела сразу
после жандармского дознания, без предварительного следствия.
Получив дело от жандармов, военный прокурор был обязан дать
по нему свое заключение «не позже как в течение следующего дня»,
обвинительный акт ему предписывалось изготовить «в течение су¬
ток», а суд должен был начать разбирательство дела «немедленно
и не позже как на следующий день» после получения обвинитель¬
ного акта; наконец, приговор объявлялся в течение 24 часов после
начала суда. По этому ускоренному и упрощенному способу в 1879 г.
было проведено 22 политических дела из 30 (см.: Троицкий Н. А.
Безумство храбрых. М., 1978, с. 155—.159). — 355
29	В. Осинский был арестован 25 января. Л. К. Брандтнер — член
южнороссийской террористической группы; «Антонов» — В. А. Сви-
риденко — в 1878 г. вел пропаганду среди моряков Николаева и
Одессы, а в начале 1879 г. среди рабочих в Киеве. Дата их ареста
у Аптекмана указана правильно. Все трое оказали при аресте во¬
оруженное сопротивление и были казнены в один день**-14 мая
1879	г, — 359

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Агапов С. И. 200, 204, 205, 218
Айтов Д. А. 142, 146, 149, 164,
165
Аксельрод П. Б. 16
Александр II 9, 52, 87, 266, 341,
361
Александров В. М. 13, 14, 15, 66,
68,	69, 78, 80
Александрова В. И. 199, 203
Алексеев Н. А. 199, 200
Алексеев П. А. 20, 54, 84, 197—
200, 202, 205, 206, 213, 215—
217, 219
Андреев см. Харизоменов С. А,
Антонов см. Свириденко В. А,
Антонов В. С. 39
Аптекман О. В. 8, 10, 28, 29, 33,
44, 48, 54, 335
Аронзон С. Л. 165
Артамонов А. К. 163
Архангельский Н. П. 347
Б-н см. Бачин И, А,
Базилевский см, Яковлев В, Я.
Бакунин М. А. 10, 18, 22—25,
27, 29, 33, 37, 38, 81, 82, 95,
151, 153, 154, 156, 159, 160,
269, 322
Баранников А. И< 335, 350
Баранов И. 200
Баранов П. 200
Бардина С. И. 199, 200, 203, 205,
206, 214, 217
Бардовский Г. В. 208, 209
Баринов В. 199
Баринов И. В. 203, 204
Баринов П. 204
Басов И. И. 73, 78
Батюшкова В. Н. 97
Бачин И. А. 262, 263
Белинский В. Г. 27
Вельский С. И. 319
Бенецкий В. А. 234, 254
Берви-Флеровский В. В. 7, 8, 13,
14, 30, 63, 81, 84, 92, 126
Бердников Л. Ф. 352
Блавдзевуч И, П. 156
Блавдзевич К. П. 162
Блан Л. 13
Бобохов С. Н. 345
Бобылевский 240
Богданович 10. Н. 51, 157, 347
Боголюбов см. Емельянов А. С.
Богомолов В. А. 138, 140, 141,
142
Богучарский см. Яковлев В. Я,
Бокль Г. Т. 82, 102
Боровиковский А. Л. 208, 209,
211, 219
Бохановский И. В. 350
Бочарский 305
Брандтнер Л. К. 359
Брешковская Е. К. 186, 256, 258
Брещинская М. А. 327, 329, 333
Буланов Л. П. 335, 340, 352
Бух Н. К. 32, 166
Быков А. М. 342
Быховцев Н. П, 333
Бюхнер Ф. 82
В.	см. Волков С. К.
Валериан см. Осинский В. А.
Валк С. Н. 45
Варгунин А. И. 59
Варгунин В. А. 59
Варгунин Н. А. 59
Варгунина П. И. 59
Варзар В. Е. 84
Васильев Н. 199, 200, 203, 204,
213
Ваховская В. И. 162
Веймар О. Э. 83, 228, 229
Веревочкина М, И, 165, 183
Верещагин 83
Вернер И. А. 73, 78
Вернер К. А. 333
Вершинин 75
Вершинин Н. 113
Вильберг А. К. 58, 59, 64—66,
69,	71, 74, 76
Водовозов В. И. 62
Воейков 205, 206
Войнаральский П. И. 31, 101,
153, 167—170, 176, 178, 184—
186, 190, 256, 257, 350
Волков С. К. 259
Волкова А. Ф. 65
Волошенко И. Ф. 335
Волховской Ф. В. 84, 137, 238—
240, 255, 257
Вольтер А. Ф.-М. 13
Воронцов А. И. 165
Воскресенский П. П. 165
Г. см. Городничий А. Е.
Габель О. М. 169
433

Гамкрелидзе А. Е. 210
Гамов Д. И. 161, 199
Гартман Л. Н. 347, 361
Гауэнштейн И. И. 177
Гсйкинг Г. Э. 52, 350
Георгиевский В. Г. 205
Герард В. Н. 208, 209, 250
Гердт А. Я. 56, 59, 62
Герцен А. И. 6, 24, 27, 34-37,
55, 130, 131
Гете И.-В. 152
Гоббст А. 286, 288, 290, 293, 297
Говоруха-Отрок Ю. Н. 158, 239
Голоненко 76
Голоушев С. С. 31, 165, 240
Гольденберг Г. Д. 359
Гольденберг Л. Б. 14
Гончаров И. А. 89
Гончаров Н. П. 76
Гончарова П. 76
Горинович Н. Е. 256
Городецкий Л. С. 165, 166
Городничий А. Е. 259
Горчаков А. М. 210, 214, 215
Грацианский 255
Грачевский М. Ф. 85, 196, 198—
200, 240, 258
Грибоедов Н. А. 69, 195
Гриценков М. А. 162
Грязнов В. 197, 199, 200, 202,
204
Данилов В. А. 184
Дарвин Ч. 13, 82, 150
Дворник см. Михайлов А. Д.
Дебагорий-Мокриевич В. К. 160,
186
Девель М. В. 347
Дейч Л. Г. 167, 350
Денекер И. Е. 12, 17
Джабадари И. С, 33, 34, 54, 219
Диккенс Ч. 86
Дическуло Л. А. 233
Дмоховский Л. А. 172
Добровольский Й. И. 256
Добролюбов Н, А, 7, 13, 36, 62,
140, 151
Долгушин А. В. 172, 196
Достоевский Ф. М. 272
Драго Н. И, 79, 84
Драгоманов М. П. 269, 275
Дрентельн А. Р. 52
Дриго В. В. 338
Дрэпер Д. У. 102
Дубенская Е. Д. 190
Дубенской Д. Д. 190
434
Дубровин В. Д. 345
Дьяков В. М. 34
Евдокимов В. Я. 13
Евтушевский В. А. 62
Егоров Ф. Е. 199, 200, 204, 214,
218
Егорыч см. Николаев О. Е.
Емельянов А. С. 213, 232, 236,
237,	241, 247, 280, 329
Жебунев Н. А. 183, 184
Жебунев С. А. 183, 184, 234, 257
Жслеховский В. А. 254
Желябов А. И. 15, 196, 253, 258
Жилинский Н. П. 342
Жихарев С. С. 249
Жохов А. Ф. 76
Жохов Н. Ф. 85
Жуков И. А. 196, 198
Жуков С. А. 84
Жуковы 215
Жуковский Н. 202
Завадская Е. Ф. 255
Зарубаев С. П. 84, 257
Засулич В. И. 52, 54, 232, 243,
292, 349, 350, 352
Захарина В. Ф. 28
Зданович Г, Ф. 199, 207, 209,
210, 218, 219
Зубарев И. Д. 209
Зубок см. Мокиевский-ЗубокС. В
Зунделевич А. И, 335, 338
Зуров А. Е. 345
Иван см. Моисеенко П. А,
Иванов И. И. 12
Ивановский В. С. 68
Иванчин-Писарев А. И, 32, 43,
51, 347
Ильяшевич Л. И. 219
Искандер см. Герцен А. И,
Итенберг Б, С, 30, 32
Каблиц И. И, 156, 163, 175, 177,
183
Кадьян А. А. 236
Казарский 348
Каминская Б. А. 199, 200, 201,
205,	206, 210
Каракозов Д. В. 9, 52, 57
Кардашев С. М. 210, 219
Карпова В, П. см. Рогачева В. П.
Кафиеро К. 159
Квятковский А. А. 43, 48, 335,
346, 347, 350, 358

Квятковский Т. А. 256, 257
Кибальчич Н. И. 85
Кларк 206
Клеменц Д. А. 16, 17, 19, 43, 44,
78,	79, 82, 84, 85, 91, 92, 106,
137, 186, 195, 337, 340, 345,
346,	349
Клячко С. Л. 13, 17
Книрим И. Ф. 242
Ковалев В. О 238, 240
Ковалик С. Ф. 22, 28, 31, 34,
37, 40, 42, 54, 153, 156—158,
162, 169, 173, 176, 186, 190,
250, 253, 256, 257
Ковальский И. М. 52, 292, 350,
351
Козлов А. А. 193, 194, 294
Козловский 340
Кокушкин М. Ф. 73, 78
Коленкина М. А. 243, 244, 352
Колышкин Ф. А. 321
Козлов А. И. 166
Кононов 75, 76
Константиновский 238, 241, 242
Корали 3. С. 70
Корали Н. С. 70
Корба А. П. 64, 69
Корнилов А. И, 61
Корнилов В. С. 61
Корнилова-Грибоедова В, И, 62,
67, 69, 78, 79, 92, 96
Корнилова-Жохова Н. И. 62, 64,
65, 92, 96
Корнилова-Мороз А. И. 14, 15,
19, 53, 54, 92, 96, 255, 346
Корнилова-Сердюкова Л, И, 62,
73, 75, 76, 85
Короленко В. Г. 67, 68
Короткевич Н. А, 327
Корсак 333, 334
Корф Н. А. 62
Корш Е. В. 209
Корье П. 84
Коста А. 159
Костомаров Н. И. 13
Костюрин В. Ф. 257
Котляревский М. М. 52, 350
Кочурова Н. И, 111, 112
Кравчинский С. М. 5, 6, 11, 16,
17, 19, 21, 33, 42, 44, 52, 60,
79,	81-85, 94, 97—101, 103,
106, 107, 164, 169, 170, 186,
195, 337, 346, 351-353, 356,
357
Краевич К. Д. 56, 62
Кропоткин П. А» 15—21, 23, 31,
32, 37, 38, 53, 54, 60, 73, 79,
81,	84, 85, 139, 143, 174, 195,
320
Кропоткин Д. Н. 52, 359
Кропоткина Е. А. 221
Крылов Г. Ф. 84
Кувшинская А. Д. 79, 84, 96,
103,	111, 112, 115, 116, 132,
136,	253
Купреинов М, В. 16, 23, 73, 74,
79, 84, 97, 137, 139, 213, 257
Купреянова Н. В. 79, 111
Куриленко 238, 240, 241
Курнсев Ф. Н. 236, 237, 240, 245,
246
Кутайсов 238, 239
Лавров П. Л. 8, 9, 13, 17, 23—
29, 37, 38, 42, 43, 55, 81, 84,
151-153, 156, 157
Лаврова 76
Лаврова С. 226, 335
Ламенне Ф. 101
Ланганс В. Р. 253, 258
Ланге Ф. А. 84
Ланжоле П. 84
Ларисса см. Чемоданова Л. В.
Лассаль Ф. 13, 66, 82, 92, 102,
178, 260, 267
Лебедева В. Д. 190
Лебедева Т. И. 101, 190
Левашов А. К. 73
Лемени-Македон П, А. 162
Ленин В. И. И, 21, 27, 29, 34—
36, 37, 38—41, 45, 49, 54
Лермонтов Ф. Н. 15, 22, 31, 78,
140, 159-162, 177, 178, 180,
183, 258
Лешерн фон Герцфельдт М. П.
64
Лешерн фон Герцфельдт С. А,
59, 161, 359
Ливанов А. И. 258
Ливингстон Д. 98
Лизогуб Д. А. 44, 52, 321, 335,
338,	354
Лисовский А. А. 83
Ломоносов П. А, 165
Ломоносов Я. А. 165
Лопатин В. А. 73, 346
Лопатин Г. А. 70, 73
Лопатин Н. К 73, 74, 79
Лукашевич А. О. 15, 54, 164,
199, 200, 203, 205, 258
Лукашевич К« 165
Лурье Л. Я. 39
435

Лурье С. Г. 177
Любавскин Ф. М. 177
Любаювич В. С. 199
Любатович О. С. 196, 199, 200,
203, 346
Любимова Т. 116—119, 133
Ляшснко К, Г. 11
Макаревич П. М. 258
Максимов П. Д. 166
Максимович В. П. 124
Маликов А. К. 164
Малиновская А. Н. 352, 353
Маркс К. 7, 13, 17, 20, 24, 66,
92, 103, 150, 151, 159, 178
А\арии Б. 109
Мар гене 345
Мартыновский С. И. 173
Мачгет Г. А. 169, 189
Медведев А. Ф. 350
Мсзснцов Н. В. 52, 256, 351
Мейнгардт Е. П, 64
Мельгунов 321
Милль Д. С. 66, 73, 82, 102
Милоглазкин К. Р. 162
Мингрельский, кн. 210
Мипье Ф. 13
Миртов см. Лавров П. Л.
Митрофанов С. В. 260, 261, 278
Михаилов А. Ф. 335, 337, 352
Михайлов А. Д. 44—46, 48, 320,
324, 326, 327, 329—331, 333,
339,	340, 350, 353, 354, 358
Михайлов см. Шеллер А. К.
Михайловский Н. К, 37, 43, 152,
239
Михрютка см. Купреянов М. В»
Моисеенко П. А. 50, 288, 289,
291
Мокиевский-Зубок С. В. 79, 346
Мокрневич см. Дебагорий-Мок-
риевич В. К-
Млодецкий М. А. 204
Мордвинова 65
Морозов Н. А. 11, 12, 15, 16, 44,
195, 202, 340, 346
Мотлей Д. 13
Мощенко Н. П,	320—322,	327,
329, 333,	335,	347,	361
М\равский М. Д. 183, 240, 241,
' 252, 256, 258
Мышкин И. Н. 28, 33, 153, 169,
171 — 173,	177,	182,	185,	190,
214, 219,	234,	251,	252-254,
256
Мясников В. И8 20
Натансон М. А. 11—17, 43, 44,
53, 66, 68, 69, 72, 73, 78-80,
82,	317, 320, 321—323, 326,
Натансон О. см. Шлейснер О. А.
Наумов Н. И. 13
Неволин П. И. 116
Некрасов Н. А. 13, 50, 90
Нефедов М. Д. 142, 164
Нечаев С. Г. 10-12, 77, 92
Низовкин А. В. 83, 107, 174, 256
Николаев О. Е. 327, 332
Николаев П. Н. 200, 204, 205
Николай I 24
Николка см. Быховцев Н. П.
Никонов А. Г. 52, 293
Новицкая А. Н. 333, 334
Новицкий М. Э. 327, 334
Обнорский В. П. 20, 50, 84
Ободовская А. Я. 73—76, 80, 83,
137, 143, 164, 179, 180, 189,
191
Оболешев А. Д. 44, 45, 320, 323,
338, 346, 352
Овчинников Е. М. 117
Овчинников М. М. 117
Овчинникова И. М. 114, 116, 117,
118
Огарев Н. П. 6
Оккель 71, 72
Окладский И, Ф. 196
Ольденбургский П. Г., принц 210
Ольхин А. А. 208, 209, 353, 354
Осинский В. А. 44, 52, 59, 213,
214, 283, 320, 321, 330, 335,
338, 339, 350, 353, 354, 359
Осмоловский А. О. 360
Осташкин В. А. 258
Охременко О, 111
Остров П. А. 210
Ошанина М. Н. 347
Павловский А. Я. 177
Павловский И. Я. 177
Паевский Н. И. 163, 180
Пален К. И. 5, 29, 210, 215, 256,
292, 341, 342, 343
Палицына О. В. 111, 157
Паульсон И. И. 56, 62
Пекарский Э. К. 347, 348, 361
Пельконен И. 185
Псретц 59, 60, 63
Перовская В. С. 57, 58, 60, 70,
71
Перовская М. Л. 58
Перовская С* Л. 14—16, 19, 44,
436

53, 57-61, 63—66, 68—75, 83,
84,	91, 94-97, 106, 137, 239,
253, 258, 317, 346, 350
Перовский В. Л, 57, 58, 64, 70,
71, 72
Перовский Л. Н. 57, 70—72
Перовский Н. Л. 72
Петерс К. К. 211, 213, 215-217,
249—254
Петерсон А. Н. 20, 84
Петрашевский М. В. 6
Петропавловский-Каронин Н. Е.
238,	240
Писарев Д. И. 36, 62
Платонов С. Ф. 241
Плеве В. К. 9
Плеханов Г. В. 21, 24, 44, 46,
48—50,	54,	324,	327—330,
333-335, 337, 339—341, 346,
352—354, 358
Погребицкий Я. 351
Поджио А. В. 57
Полтавский Я. 351
Поляков Н, П. 13, 80
Попко Г. А. 335, 346, 350
Попов 234
Попов Л. В. 84
Попов М. Р. 44, 45, 172, 335,
340,	346, 347, 358
Поскочин К. И. 241
Потапов Я. С. 49, 196, 280
Прейсман В. А. 20
Преображенский Г. Н, 335, 340
Пресняков А. К. 48
Пугачев Е. И, 29, 178, 326
Рабинович М. А, 160, 176, 177,
180, 207, 254
Радищев А. Н. 55
Разин С. Т. 28, 29, 178, 192, 326
Рашевский И. Ф. 56
Рейнштейн Н. В. 52
Ренненкампф К. К. 253
Рогачев Д. М. 21, 31, 33, 79, 84,
100, 103, 106, 107, 153, 164,
168—171, 173, 186, 195, 256,
258
Рогачева В. П. 169, 255
Рождественский И. А. 68
Росс см. Сажин М, П.
Рязанцева 111, 112
С.	см. Смирнов Д. Н.
С а блин 195, 258
Саблин М. П. 159, 177, 256, 258
Салтыков-Щедрин М. Е. 71
Свириденко В. А. 359
Селиванов Н. Ф. 168
Семенов Ф. С. 239
Сентянин А. Е. 278
Сергеев Н. И. 327
Сердюков А. И. 68, 72, 73, 83,
102, 107, 108, 195
Сердюкова Л. см. Корнилова-
Сердюкова Л. И.
Сеченов И. М. 13, 62, 222
Сидорацкий В. П. 164
Сидорацкий Г. П. 210
Синегуб В. С. 111
Синегуб Л, В. см. Чемодано¬
ва Л. В.
Синегуб С. С. 15, 19, 54, 79, 84,
104,	106, 137, 177, 195, 256,
258
Сиповский В. Д. 62
Скворцова Д. 204, 213
Скворцова Н. К. 73, 78
Слезкин И. Л. 249
Смецкая Н. Н. 323
Смирнов 240
Смирнов Д. Н. 259, 261
Соколов Н. В. 13, 178
Солдатенков К. Т. 13, 80
Соловьев А. К. 51, 52, 347
Соловьев Д. И. 233, 234
Соня см. Чемоданова Л. В.
Союзов И. О. 199, 200, 256, 258
Спасович В. Д. 77, 208, 209, 215,
216, 218, 219, 250
Спенсер Г. 268
Стасова 65
Стаховский В. А. 233, 258
Стефанович Я. В. 167, 186, 350
Стопане С. А. 254, 258
Страннолюбский А. Н. 56, 59, 62,
63, 64
Стронский Н. Я. 177
Стэнли Г. 98
Субботина Е. Д. 199, 200, 201,
202
Субботина Н. Д. 203
Субботина С. А. 203
Суворин А. С. 292
Судзиловская Е. К. 162, 178
Судзиловский Н, К. 162
Сунь Ят-сен 41
Такубоку И. 41
Таратута Е. А. 42
Теккерей У. 86
Теплов Н. Н. 142, 164
«Титыч» см. Тищенко Г. М
437

Тихомиров Л. А. 79, 84, 94, 126,
233, 239, 242, 255, 340, 346
Тищенко Г. М. 44, 320, 321, 322,
347,	360, 361
Ткачев П. Н. 26, 27, 37
Ткачева-Анненская А. Н. 56
Ткачева С. Н. 65
Толстой Л. Н. 94
Траубенберг Л. Р. 165
Трепов Ф. Ф. 52, 54, 193, 194,
213, 236—238, 240, 241, 244,
245, 330
Троицкий Н. А. 15
Трощанекий В. Ф. 44, 129, 324,
327, 335, 353, 354
Тулисов А. В. 335, 346, 347
Тургенев И. С. 86, 89, 95
Тютчев Н. С. 48
Усачев В. А. 142, 164
Успенский Г. И, 267
Утин Е. И. 76
Фан дер Флит 56
Фаресов А. И. 170
Фармаковская М. И. 255
Федоров М. А. 236
Федоров П. М. 327
Федорович Д. В. 157, 165
Фигнер В. Н. 47, 51, 77, 85, 335,
346, 347, 361
Фигнер Е. Н. 51
Фигнер Л. Н. 199
Филиппов Р. В. 30
Философова А. П. 65
Флеровский см. Берви-Флеров-
ский В. В.
Фомин см. Медведев А. Ф,
Фомин Ф. В. 142, 164
Фроленко М. Ф. 15, 21, 32, 44,
335, 346, 347, 350
Фрост 162
Хазов Н. Н. 273
Халтурин С. Н. 50, 269, 283, 310,
311, 360
Харизоменов С* А. 321, 322, 326,
327, 347
Хартулари К. Ф. 209
Хоржевская А. С. 199, 203
Хотинский А. А. 44, 316—318,
333, 335, 347, 361
Хрущов Н. Е. 173
Худяков И. А. 13
Цакни Н. П. 43
Цебрикова М. К. 13, 65
Цион И. Ф. 193, 194
Цицианов А. К. 203, 215,219,240
Чайковский Н. В. 16, 72—74, 76
79,	80, 84, 91—93, 95, 102'
106, 138, 156
Чарушин Н. А. 14—16, 19, 20
78, 81, 94, 103, 111, 118, 132*
137,	140, 195, 253, 256, 258
Чемоданов В. (отец Василий)
115-133, 135
Чемоданова Л. В. 113
Чемоданова Л. В. 77, 79, 85,
111-120, 123—136
Черкесов А. А. 13, 80
Чернышов П. И. 157, 166, 275,
318
Чернышевский Н. Г. 6, 7, 13, 27,
34-37, 41, 42, 49, 54, 55, 66,
73, 80, 90, 151, 171, 312
Чернявский И. Н. 251, 258
Чечулин 169
Чикоидзе М. Н. 200, 203, 205,
206,	215, 216, 217
Чубаров С. Ф. 335
Чудновский С. Л. 251, 252, 258
Шатриан А. 82, 104, 178
Шекспир У. 88
Шеллер А. К. 63
Шилов А. А. 39
Шишко Л. Э. 29, 79, 81, 82, 84,
85,	103, 137, 164, 169, 195,
256 258
Шлейснер О. А. 62, 66, 69, 71,
73-75, 78, 79, 321—324, 327,
335, 338, 346, 352
Шмеман Н. В. 340
Шмидт Ф. 108
Шпильгаген Ф. 102
Шубин 221
Щапов А. П. 13
Щиголев Л. М. 165
Щукина М. П. 177
Щукина Т. П. 177
Эмме В. Г. 71
Энгельгардт А. Н. 59, 65, 66
Энгельс Ф. 7, 24, 26
Эпштейн А. М. 195
Эркман Э. 82, 104
Юргенсон Н. А, 168
Якимова А. В. 34, 54, 253
Яковлев В. В. 80
Яковлев В. Я. 218
Яковлев Я. 204, 213

СОДЕРЖАНИЕ
Текст
Блестящая плеяда	о
А И. Корнилова-Мороз. ПЕРОВСКАЯ И КРУЖОК
ЧАЙКОВЦЕВ		56
П. А. Кропоткин. ЗАПИСКИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА.
Часть первая		86
С.	С. Синегуб. ВОСПОМИНАНИЯ ЧАЙКОВЦА
[Фиктивный брак]				111
A.	О. Лукашевич В НАРОД! (Из воспоминаний
семидесятника)		137
С.	Ф. Ковалик. РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ
СЕМИДЕСЯТЫХ ГОДОВ		150
//. С. Джабадари. «ПРОЦЕСС 50-ти»	193
П. А. Кропоткин. ЗАПИСКИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА.
Часть вторая [Побег]		220
С.	С. Синегуб. ВОСПОМИНАНИЯ ЧАЙКОВЦА
[В доме предварительного заключения. Боголю*
бовская история] 					232
B.	И. Засулич. [ВОСПОМИНАНИЯ О ПОКУШЕ¬
НИИ НА ТРЕПОВА]		243
А. В. Якимова. «БОЛЬШОЙ ПРОЦЕСС», ИЛИ
«ПРОЦЕСС 193-х»		 . . .	249
Г. В. Плеханов. РУССКИЙ РАБОЧИЙ В РЕВО¬
ЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ .......	259
О. В. Аптекман. ОБЩЕСТВО «ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ»
70-х гг, . . , , 			 , , . .	314
Примечания	364
Именной указатель	433
Приме*
чания
364
372
379
381
383
393
399
399
401
410
414
422

П. Л Лавров.
Первое издание «Исторических
писем» П. Л. Лаврова (Мир-
това).
И Зак. № 360
Первый номер журнала «Впе¬
ред!»
П. Л. Лавров (крайний слева)
в наборной журнала «Вперед!».

Первое издание книги М. А.
Бакунина «Государственность и
анархия».
М. А. Бакунин.
И. Н. Мышкин.

И О Л О Ж ЕIIIЕ
САшткыт.
хеъа.
Титульный лист 2-го издания
книги В. В. Берви-Флеровского,
конфискованного правитель¬
ством.
М. А. Натансон.
B.	В. Берви-Флеровский.
Группа курсисток: слева напра¬
во:	А.	И. Корнилова-Мороз,
C.	А. Лешерн-фон-Герцфельд,
А. К. Вильберг; на переднем
плане — С. Л. Перовская.

А. И. Корнилова-Мороз
А.	О. Лукашевич.
Д. М. Рогачев.

Ж (^«Йуим<> М/ну*
<л»
у71уу>	и /Ж*м**р &	$&*•***•*$
** *у*	«Дп«ЧМ«ЦГ Л»»*М»
«Ну Л/&Ы*- —
л ук^*-мф .*+***<• лм^ум&Хнннг^/ь ЛМТ**»** 4МКММ
’-/у2ч*«лн*<е-
/.«1^у/2^и«л 4у+ ^	Ц'
/
С.	М. Ковалик
Постановление о заключении
под стражу П. И. Войнараль-
ского
Сопроводительное письмо к про¬
токолу допроса С. Ф. Кова-
лика.
П. И. Войнаральскнй.

МУ*
I
РЪЧЬ
рлбочаго Петра Алексеева.
Мы, миля они людей рабочего насел* кое вы можем* усвоить понятие по отно*
щ I, чуй только сшнсиъ сяяи ступать на ШеиЬо кг иопитилисту, кроя к ненависти?
ноги, бываем* брошены отцами и мате- Под* вжяшем* такнхг жизиеиыих* уело-
ряиш на произвел* судьбы, «е получав 11 сь чялчлктстаа закаляется у на»
никакого поспиташи, ла иги*ки>см* школ* ркшняот до пори терпки, с* аатаея-
м времени от* долгаго «еносильиаго труда ниЙ ненавистью «г сердц!, весь, дааяпий
м скуднзго за это возяогрэждеми. Девой нас*, гнет» напитал* г<>и* а без*аозрэ
лкт*—мальчишками иве* стараются про- жежй переносить а»к врвчпяяеяыя на»
водить съ хл!6а долой на заработки. Что оскорблены.
же там к на-Ь оя.идает*? Поиатио, про* Взрослому работнику звработиуи» плату
диеися капиталист-» на едкльную работу довела до минимума; из* «того заработка
нз* за иусьа ч«| наго хлкби, посттпаея* век капиталисты без* зазркнм совкгтя
иод* ирисяотр* вар ислыя*, которые роз- стараются, всевозможными «•пособиям, от
>ами и пинками .ф.учають ваг*к*иепо- кивать у рабочих* последнюю трудонуо
сильному труду; итаеясл кое чкя*, за* копкйку и считают* этот* грабежа дчзо-
дыхаеися от* пыли и ичюрчеинаго, заря- дои*. Сзвые лучшГе для рабочих», язъ
жениаго разныим иечпетогаям воздуха, «ооновских* «абрикамтои* в гк, сверх*
Гпииь > д! попали— аз полу, без* всякой скудиаго заработка, эксплуатируют* в гм
постели и погушки в а головах*, за вер- раият* рабочих* сл1д{киции* образом!
*)тые в* какое иибудь лохнотье и окру- Рабочей отдается капиталисту иа мд&д! -
гьеипые со искх* сторона безчж.леиныи'ь яую работу, беспрекословно и е* точно-
множеством* раз шх* пэразитои*... Ва стаю мсполията век р-боие дни и р-боту,
танок* положешн иккоторые яявсегда для которой поступила, ив исключая м
затупляют* свою уиственную способ моста белолатных* яозяА<кихъ «ередов*# Рао«
п ие развиваются нравственные поиятт, ч1е склоняются веред* капиталистов*,
усвосиныи еще вь дктстак; остается иге когда в»*, по праву или не во праву,
то, что только вожегь выразить одна пишут* штравь, бокса лишиться куска
грубо воспитанная, ас кии аабытаи, отъ цгкба, который достается ии* 17-т» чв-
всякой иввилиз«|1и нзолироиавиаа, яус соаыя* дневным* трудовт Впрочем*, я
Сульиыя* трудом* гараоатыаающаа хлко* в* берусь описывать подробности вскхъ
рабочая среда. Вот* что нам*, рабочая*, влоуветреб-мягй ♦абракаитов*, потому что
приходится >ыстрадать под* врмов* квви- слова моя могут* казаться веврявдоподоб-
талыста вг згот* дктсый верюд*? 11 м мыал для ткх*, которые вс хотят* зм гь
И. С. Джабадари.
П. А. Алексеев.
Одно из нелегальных изданий
речи П. А. Алексеева на суде
по «делу 50-ти».

Л С, Х0РЖЕ8СКДЯ
-ТИ
Й. Г. ТОПОРКОВЙ
Женщины процесса 50
Б. Л КЛМИНСКЛЯ
О С ЛЮБДТОВИЧЪ
В И ЛЛЕКСННДР08Л
С И ЗДРДИНК
8. С. лювктовичъ
Страница журнала «Былое»
1907 г., сентябрь.

Карандашные наброски П. А.
Кропоткина, изображающие его
побег из тюремного госпиталя.

1
.
,
 Tf .
t. t , :.
f$, : -
i i..1 '
JJJj '  ..:;
" i C i
, 

r 
;   t"'"-C'\I
ti ..-
t
'lI i rf
f \\ "\\  \
. \. \ 
i ' \
.,
, t ·
'" i. ...
--
-i>
,
\\

I,
t;_
i
'.
'- .
\1J\
 l -f
, .  l
, 1
 -;"! "
;:-
 .> -
....... _..;J .
'".
,
, '
"
., ............
,,<:.., -. t 1 ..
-, _.It ....
.JI


---
/
".... ,..,."
-. ---
../;. f",' ,....

'r
 ........
.  ':-
r. j ... (  / ....",
r-
t '".... \. s
\.. "', ". ,,';.  ! . t"'--
\ . '\ - ,. " ,\
,<,,:-,, ',:' ,..,' .'. - '. . ,",,' .',' t'<
 " '  ,;. ...-", > "*""",,,,,'t  h" ..",- L
't2.- .,::;:: ,,: i,: l,,': :... '. ,, {
J\ ... """  . > ..,  'i"  1 f
1 :, "-«h":.-.: ,,.,:  < ,,« ' )-"'.1 .. ..
\ 1,1 11,   'i'" . ': '- "t"
I " 'S " ......."... ,,; ,-. .....¥-x......$-.
" .....
-'
..... -.
, ...
'#'0
"
.
\
M1 .f 7 t''', 
l". ... t.
:'i . '«! :."" h ' '
1 .' 1t
-"  1 '.::1: ,
,"" <t'''S\ r ,tI. ,
....' ,\
t  ,." 
,.. ___. ;-.....---- J
(,it. fCU.
ftr
/ffJ
7"1' \ \
h
1
-
.

\\.
w ....-'A;_
.. .....f- i>"f..
11
'-'
..
cwt
tt
-)0 ;
\}.
d-
{ .
", .
" \ \\
y
L."
'-
-
1
 .
,  , :'   .Jt,:'
.. "" . r I v-}, . .
'. \,  \ t., .   
t'. ,.. "'" .."t-
. '\. ;'\ , .  :. .
...... ,....... "tJ
--:-A' ""1 ) ' . t'1

) '-
'\  =.:-
.-.
......_-

.
h, 11:-'
'. t
....
/'i ..

'<
-
...
 
,'" .-II
.., 1 ..
--'
\...
-, .. 
... .

. (...,' .,
,h,..... .-"\'0

г*
Ч
"1
У
Двор Дома предварительного
заключения.
Место для прогулок во дворе
Дома предварительного заклю¬
чения.
Рисунки второй половины
XIX	века.

1Ш-ЗА РШВТК1!
ССОРИШЬ СТИХ0Т80РЕН1Й
руссквхъ «
«о подн*жчвгкнм% нркчхяамъ
»% квр!од»
Сборник стихотворений, напи¬
санных в тюрьмах русскими
политическими заключенными и
переправленных за границу.
Составлен Г. А. Лопатиным,
Ф. В Волховским и другими
революционерами-эмигрантами.
1873—77 г.г.,
осуждышшсъ ж ожндмоадихгь «сум»
СекпИ кш еггеог Ой сю«ге,<|ай	<■ ■*
Риигов! («г Ла сЬши Ы От» *ро1Ьйщ
V НОвО (СИАОтвви )
ЖЕНЕВА
ХЖиОГРА«1Я ГАЗЕТЫ « I А.ЕОТНИи’Ь »
1877
г
Здание Петербургского окруж¬
ного суда на Литейном про¬
спекте. Фотография начала
XX	века.

В.	И. Засулич.	Здание Петербургского градо-
начальства на Гороховой ули-
А.	С. Емельянов (Боголюбов).	це. Фотография начала XX века*

ПРИКАВЛЕИ1Е КЪ ЦГИХАЗУ
но с.пб. тлтчлштну.
I
Лргддмио гр ушсгкотим* мрястгммъ прмотъ
СйМЫ* Ш-рп1Ч*»Й ИЦ.Ы XV {ЮЫ4СКШ1Ю ■ МДф
**■«» *«<•!>« мпиии» 1Ш»Ы ЗАСУЛИЧ*, п.-
«ушлошеПс* н» хш (ч-и ад. Тр«и»ш я - *Ло-
ж» то» псрмпмг» числа от» год умлтя вад»
врест«и» по гциптору суд» пр«:*жлып>. По »-
д«р кши» Зосулш, отпринп м п дояг иред-
варителпи* «иипочвтл к о пом^лгащви «к»
ДОШХГ»
Лцдпксддо К. д. С.П Б. ГрАдомшти
С». Е. В. Ген, Мдорг Ко>доа«.
г» "Во4»«о* Ггоной Т«»о г*« ж
A.	Ф, Кони.
Секретный приказ об аресте
B.	И. Засулич, перепечатанный
землевольцами.
Революционеры увозят В. И.
Засулич после оправдания ее
судом. Рисунок из французско¬
го журнала по эскизу худож¬
ника Н. Петова

С.	М. Степияк-Кравчинский.
П. А. Моисеенко.
С. С. Синегуб.
А. В. Якимова.

Огь рбочихъ Фабрики Шау
МСМЧет, НК'Г1И1.»»р«-ОКИМЪ 1>ЛЙО<>»М1,.
К«>л1 |>кГ
1Ч ч(,гли «ми ля забастом» на Ноюй Кэи к»
Тг1|.(". N1», |.аЛо* № оп. Ш*у. 11|>№тми к* мили н ил №>М**Ъ
А	**	уйлнг'* ««ИЮ** »|*Л*атЛ
9, Чтойи ^^Л'и’Й *ЫтнПМЙ «I**».	ПЛ.-.ГЫ	во	5	К.
*” “• ~
3) ЧтоОм основы ямдиаыи хороши» м чговм штерЫ*
*) ЧтвОы тмюрт, к* браятсин
яин мим »м<5орни«
5) Чтобы не штрвфожин я» I
««■ ДОряки по бмгмт ям I
•) Ч|обм п прчп мспгяп я и
Л, Пв шиучк* денег» м руне
1) Чтобы »аб<иытц? метилось
»ря; чтобы л
яг»4» тоже н
> 10 №
* Чв40«*Я« И» аНМИГЬ.
инпручем», а* гтсттгтде
ив < V» КПП. с* рубля I
Л( 1,	,	т Г			ЯГ	1МИНМН.
а,?*!	«■»»»	ч«и	оп »•/. МО о „с. мипркь
«0) Чтобы юмяуиг цкмюгоп р*Л»г. нчгьжсь *+ п6 чт>.
утр». мкг твпвр» »п9 иечер*
Н) Чтобы гоюмм гор*Л.л {мснплсямп жяп дучшг им *4»гь:
^44,1 ^ •»«*»—*
«♦*«,>•""» ПОЛ^ОТГ,^, Никнф ,» Лрпчг.
«мм Я Неф»,» Ьфимом: Нмимм Во«к»м н ипумти Кирша
Ш
Г-	“>***"•	Къ русгкпмь ?А1И>Ч1ИГЙ
„РОГРЛММV	^
о/	»1Ч>	'Р**гяи**	1А
)	ПО	()Я«|	Й	»	Ум	I	ГлиНИ*»»™	и :
Г<> |«л мытым»
т мшу пор»
»*»* прмлия гъ
» он*геи * V
Д03НАН1Е
Шшодшв» в игвмстши теттв! *
тигат п тмд*.
СШгпух>у/г
АЛд/ <«!/>!,	. Ь..	.	.	'
>'//»<
»<.*» *'»«*'*>	и> ^одал’М’"	глМЫ|н- ■•■•
Т^пй «даивкяости “ "а*\*;11т1.во.гие ««.'»-
кщдго нзчЛ.	,воЛа«м, сочилкзк. -	^	цачл	по*-
в\-»ч*^нове>ад ,10рЯ1о«1. №,п*й;, * .й,й|м*ю «х0**
„г. КИ! 1«1- С1'	Г1,..„цн-и 1И11МШГ»» 11	'Р;,л,ц*.>^	С»>вРл,,,И
да.**	Ил«рвЯ«- ”'1Л1^ «Л «V
йГ-ГГ'Ая.%*	который	;-"
отк П ,ЛГС|.мй * |Ь,а р ,.м.гнато рябоч*1^ и
ГГтГ
иж«* и№^„е“\ы ** *ус,а1о;;я^ »•"*ту
Оо,мЛг ст. 1С'^	№И 1'п«:ч>.
^С -^,’ И,Т,>	,и 13^‘ИП0Л«^ ^<ЧД^
1 V, не и_ '«И;	чл,	Гл««.	о*''
М111.	гЛ.*	ЯМ-
Г«;
его « й^Лн*	О^
*&-	^	-А-
м мэЛ'ТИУ* су*»1!'
чденоя».
> ;у и*с»: а.
пут»—
«п. тег*
*	д}»ушл.
Гуплтмд*
(*о*о яр*-
*	булмл
•Чл» ле
У«П1!«-4
чоаци,
Чеа1‘ йы
»».п
"""«г*. «р
*Р>Ч.И1Г0 ог
-Г/ ЛН1ГО I
*"н«Г0 С
*3*1 ...,-
ирд
“««лиечг
»ес» ,м
Итлг»,
Н/'МВ'Чц
Игяп, зл ими
=-лгг
' *1 «*»* иуям,
У&ГГ***Мадо-
м и У «*» -
ОТТ|».1(
социдя. а
•лег *
г. В. Плеханов в костюме ра¬
бочего.
Жандармское дознание о рево¬
люционной пропаганде среди
рабочих.
Издания Петербургской воль¬
ной типографии.

*<•
Л/ ^/мл# /•	^
-
Ди>»(«с*с*.Л /<	<«/--V<--	<*>.*	,«»	<
«С •	<уА«^	/	«	•»	•	/<	•	И *■ Ч.Х- *4Л~Н.«.
* *«л.^	</3	л	'	-
- '	*	•	,*	К	‘	>✓	-
«*«*- /у **	***	•*.*•+*	•*	у г.
■*«*.	~у**у}*	&.КЛГ	-+-*»***	«.4*
4.0^* /Г^уил/и^. А/.	л»л»	0
йи<у'йл/«/( е*к-*».** ^{	'^(	ж
уиь«> .	«	*
ф >1^ А •' »*«л'
О. В. Аптекман
А. Д. Михайлов.
Первая страница устава орга¬
низации «Земля и воля», пере¬
писанная А. Д. Оболешевым.
Первая страница газеты «Зем¬
ля и воля» от 15 января 1879 г.
ЗСМЛЯИ60ЛЯ!

Революционеры 1870-х годов: Воспоминания
Р32 участников народнического движения в Петербур-
геДСост. В. Н. Гинев]. — Л.:	Лениздат, 1986.—
439 с., ил.— (Б-ка революционных мемуаров «Из
искры возгорится пламя»)
В сборник входят воспоминания видных революционеров-семн-
десятников О. В. Аптекмана, В. И. Засулич, С. Ф. Ковалика,
П. А. Кропоткина, А. О. Лукашевича, Г. В. Плеханова и др. В них
рассказывается о «хождении в народ», завершившемся судебным
«процессом 193-х», о революционной народнической организации
«Земля и воля», о деятельности рабочих кружков в Петербург
в первой половине 70-х годов, о демонстрации у Казанского собо¬
ра — первой политической демонстрации в России с участием рабочих,
об образовании «Северного союза русских рабочих».
Рассчитан на массового читателя
0 0505020000-142
М171(03)—86 86~86
63.3(2)51
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ
1870-х ГОДОВ
Воспоминания участников
народнического движения
в Петербурге
Составитель Владимир Николаевич Гинев
Заведующий редакцией Ю. А. Васильев Редактор С. А. Прохватилова.
Младший редактор М. В. Тоскииа. Художник Л. Д. Яцснко. Художествен¬
ный редактор А. К. Гимошевский. Технический редактор П. Г. Сидорова.
Корректор Н. Б. Абалакова
ИБ № 2713
Сдано в набор 04.03.80 Подписано к печати 04 1183	М-2Э772.	Формат
8IX103!/з2. Бумага тип. № 1 Гари, литерат. Печать высокая. Уел. печ. л.
23,Нпкл 0,81. Уел кр-отт. 24,30. Уч.-изд. л. 27,33+0,09 = 28,01. Тираж
50 000 экз. Заказ № 360. Цена 1 р. 30 к.
Ордена Тр>довото Красного Знамени Ленизцат, 191023, Лешин рад, Фошан-
ка, 59. Ордена Трудового Красного Знамени тнпогра4)ия им. Володарскою
Ленпздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.