Автор: Свердлов М.Б.
Теги: история феодализм история славян период феодализма
ISBN: 5-86007-080-2
Год: 1997
Текст
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ФИЛИАЛ
М. Б. СВЕРДЛОВ
СТАНОВЛЕНИЕ ФЕОДАЛИЗМА В СЛАВЯНСКИХ СТРАНАХ
ДБ
С.-ПЕТЕРБУРГ
1997
Ответственный редактор Б. Н. ФЛОРЯ
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда согласно проекту № 96-01-16128
Михаил Борисович Свердлов
СТАНОВЛЕНИЕ ФЕОДАЛИЗМА В СЛАВЯНСКИХ СТРАНАХ
Редактор издательства В. Д. Кен. Художник Р. П. Костылев.
Технический редактор Н. Ф. Соколова. Корректоры Е. М. Буланина, И. А. Динабург
ЛР№ 061824 от 23.11.92 г.
Сдано в набор 17.09.96. Подписано к печати 10.03.97. Формат 60x90Vi6. Гарнитура Таймс. Бумага офсетная. Печать офсетная. Печ. л; 20. Уч.-иэд. л. 20. Тираж 1000. Заказ №3115
Издательство «Дмитрий Буланин»
Санкт-Петербургская типография № 1 РАН. 199034, С.-Петербург, 9 линия, 12
SBN 5-86007-080-2
О М. Б. Свердлов, 1997 © «Дмитрий Буланин», 1997
ВВЕДЕНИЕ
Процесс становления в славянских странах феодального строя, определяющей социальной системы средневековых обществ, - самостоятельная и многоплановая научная проблема. Как тема исследования она объясняется фактом существования огромного субконтинента Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы, где происходил процесс этногенеза западных, южных и восточных славян, продолжалось славянское расселение. На этом субконтиненте формировались в раннее средневековье славянские государства, что сопровождалось в некоторых случаях этнической ассимиляцией других народов, в синтезе с другими этнополитическими системами и без него (изначально многоэтничное Древнерусское государство также рассматривается в числе славянских государств, поскольку восточнославянский этнос имел в нем определяющее социально-экономическое и политическое значение).
Проблема сравнительно-исторического изучения становления и развития славянских обществ и государств в их генетической эволюции от распада праславянского единства и родоплеменного строя до сложных средневековых феодальных структур сформулирована предшествующими поколениями исследователей. В бесчисленном множестве трудов был накоплен огромный опыт по изучению отдельных вопросов этой проблемы, истории славянских стран в целом. Он сопоставлен в региональном изучении истории южнославянских, западнославянских государств и Руси в обобщающих трудах по истории Европы или всемирной истории. Впрочем, такие коллективные труды, написанные разными авторами с различающимися представлениями об историческом процессе, еще не содержат целостный анализ проблемы становления и развития феодального строя в славянских странах.
Славянский мир воспринимался как единое в этнической принадлежности историко-культурное пространство, в равной мере охватывавшее Русь (Россию), что было свойственно славистам XIX—первой трети XX в.: И. А. Бодуэн де Куртенэ, О. М. Бодянский, Ф. И. Буслаев, Ю. И. Венелин, А. Ф. Гильфердинг, И. Добровский, М. С. Дринов,
А. Л. Дювернуа, Л. Нидерле, А. Л. Погодин, И. И. Срезневский, Т. Д. Флоринский, П. И. Шафарик, А. А. Шахматов, И. В. Ягич и др. Такому единому исследовательскому подходу, обобщающим славистическим
3
исследованиям был нанесен значительный ущерб последующей страноведческой специализацией исследований и научных учреждений. Он был, однако, сохранен лингвистами, фольклористами, этнографами, археологами. Но лишь немногие специалисты, изучая средневековую историю славянских стран, исходили в конкретно-историческом анализе из концепции единых путей их исторического развития (с учетом византийского фактора): А. Авенариус, Ю. Бардах, Ю. В. Бромлей, Т. Василевский, А. Гейштор, Ф. Дворник, А. П. Каждан, В. Д. Королюк, Г. Г. Литаврин, X. Ловмяньский, Е. П. Наумов, Д. Оболенский, В. Т. Пашуто, А. Поппэ, Б. Н. Флоря, Л. Хавлик и др. Сохранение и развитие таких традиций создавали условия для комплексного сравнительноисторического изучения эволюции общественного строя в славянских странах - от родоплеменного строя к феодальному.
Но изучение становления феодализма в славянских странах содержит также другие сложнейшие проблемы, общие и частные, объективные и субъективные. Основным из них является вопрос - что такое феодализм? Ответ на него дает коллективный опыт историков XVIII—XX вв.1 Гении западноевропейского Просвещения обстоятельно изучали в XVIII в. феодальный строй как историческую и современную реальность. В трудах Ш. Монтескье, участников «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера, Ф. М. Вольтера, Адама Смита, И. Г. Гердера и др. он был рассмотрен в качестве целостной развивающейся системы от начальных процессов становления в результате разложения племенных отношений до XVIII в. Ими была установлена константа этого строя в феоде-фьефе, существовавшем в разных видах неземельного и земельного обеспечения за службу государем (сюзереном), в феодальных государственных и сеньориальных правах. Они отметили формирование особой социально-политической системы фьефных отношений, названной по сущностной константе - феоду - феодальностью, féodalité. Последнее понятие стало названием данного общественного строя - «феодализм». Была отмечена всеобщность распространения феодального строя в средневековых европейских странах, причем не только в результате разложения племенного общества, но и трансформации институтов предшествующих в историческом развитии Европы античных рабовладельческих отношений (Вольтер). Феодальный строй рассматривался не только в социальнополитических институтах, неземельных и земельных феодах, но также в отношениях земельной собственности, аллодиальной и условной, верховной собственности (dominium directum) и пользования (dominium utile) (Монтескье, «Энциклопедия» Дидро и д’Аламбера). При этом из практики просветительского подхода к изучению феодального строя выявлялась и феодальная природа «апанажей» - части королевского владения, которая выделялась королем сыновьям и братьям в наследственное владение и возвращалась под королевскую власть в случае пресечения наследников по мужской линии. Термин «апанаж», восходящий к понятиям «хлеб», «корм», «кормление» в значении «хлеба» как натурального обеспечения, указывал на древ¬
1 Здесь и далее излагаются выводы недавно опубликованной работы (Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Русн в русской исторической науке XVIII— XX вв. СПб., 1996; см. там же литературу) для определения природы феодального строя и постановки проблемы данного исследования.
4
нейшее содержание феодальных отношений на основе неземельных феодов, которые распространялись на правящие королевские (княжеские) династии. Общественная практика Франции XVIII в. раскрывала феодальную природу также повинностей в господском хозяйстве.
Концепция феодализма содержала значительные возможности научного анализа средневекового общественного строя. Однако существовавшие в Европе XVIII в. феодальные режимы активно воздействовали на исследовательский процесс, ограничивая аналитические возможности и развитие этой теории, столь тесно связанной тогда с современностью. Поэтому, хотя Великая французская революция 1789 г. нанесла сильнейший удар феодальным режимам в Европе, а в первую годовщину революции было сожжено во время торжеств символическое «Дерево феодализма», феодальный строй и его элементы (крепостничество, сословные структуры, самодержавная монархия, отработки и издольщина в деревне) еще долго прямо и опосредованно отрицательно воздействовали в XIX в. на развитие научной теории и практики изучения феодального строя, прежде всего в странах Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы, где феодализм продержался дольше, чем в западноевропейских государствах.
Развивающаяся в XIX—XX вв. историческая наука раскрывала в средневековых обществах структуру и функции государства, общины, господского и крестьянского хозяйства, позднее города. Тем самым коллективными усилиями многих поколений исследователей расширялись и углублялись возможности научного анализа средневекового феодального строя. Его изучение в своем содержании велось, объективно, по Гегелю: от явления к сущности. Однако наряду с этим процессом прогрессивного развития исторического изучения данной проблемы постоянно существовали факторы, которые его задерживали вследствие односторонности исследовательских подходов, прежде всего - абсолютизации одной из социальных структур в государственной, родовой, общинной и других теориях. Такая абсолютизация являлась следствием уровня развития исторической науки, прямого и опосредованного воздействия концепций, преувеличивавших в общих законах познания отдельные факторы или элементы системы общественного бытия.
Романтическая историография 10—40-х годов XIX в., прежде всего в трудах Ф. Гизо, сохранила основное содержание просветительского направления в изучении процесса становления феодального строя в результате разложения племенного общества. Однако в ней появилась также тенденция, которая вела к отказу от этого направления: сравнение обществ по подобию, где моделью феодального общества становились образные представления о нем как об обществе, суть которого составляли замки, рыцари, феодальная иерархия и т. д. Распространившийся в середине XIX в. позитивизм способствовал углублению структурного анализа исторических явлений, исследования объективных экономических процессов, средневекового феодального господского хозяйства. Но при изучении макропроцессов он сохранял возможность абсолютизации отдельных факторов.
Такие объективные обстоятельства в развитии обобщающих концепций были осложнены в изучении средневековой истории славянских стран политическими факторами. До второй половины 70-х годов
5
южнославянские страны находились в зависимости от Турции, что задерживало в них развитие исторической науки. В результате целенаправленной идеологической политики николаевского режима в 30-е—первой половине 50-х годов, воздействия философских и общественно-политических теорий историческое развитие России стало последовательно противопоставляться западноевропейскому пути, одним из следствий чего явилось отрицание феодального строя в русской истории. Его заменили в результате переосмысления исторического прошлого в контексте социально-политических реформ в России теории общинно-вечевого и земско-вечевого строя Древней Руси с вечевыми городами, которые сопоставлялись с античными полисами, что было своеобразной формой теоретического обобщения, впрочем, выводящего Русь из средневековой истории европейских стран. Поэтому в русской исторической науке не появились традиции изучения феодальных форм господства и подчинения в Древней Руси, а ее общественный строй характеризовался как состоящий из свободных, полусвободных (полурабов) и рабов. Таким характеристикам способствовал также формально-правовой подход к определению юридического статуса челяди и холопов: тяжелые формы зависимости первой и личная зависимость вторых воспринимались как свидетельства их рабства. Поэтому В. О. Ключевский писал о рабовладении как первоначальном основании сословного деления русского общества.2
К. Маркс разработал системный подход к изучению социальной истории. Феодальный строй он характеризовал прежде всего исходя из отношений земельной собственности, предполагавшей наделение непосредственного производителя орудиями производства, включая землю, иерархичности сословного строя, множественности форм эксплуатации, сопровождаемой внеэкономическим принуждением - несвободой. Маркс учитывал опыт просветителей XVIII в. в изучении особых свойств феодальной крупной земельной собственности, феода-фьефа в разных его формах, включая подати. Однако, исходя из господствовавшей в западноевропейской медиевистике середины—второй половины XIX в. абсолютизации натуральности господского хозяйства и отношений земельной собственности, он пришел к мнению о земельной ренте как единственной и нормальной форме прибавочной стоимости, которая являлась основной для феодализма формой эксплуатации в господском хозяйстве.3 Догматический подход к марксизму задерживал позднее развитие исследований феодального строя в исторической науке марксистского направления.
Особое значение в марксистской исторической теории имело указание последовательной смены общественно-экономических формаций - первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической. Это объективная смена формаций во времени не означала для К. Маркса и Ф. Энгельса их обязательной прямой конкретно-исторической преемственности. Маркс неоднократно возвращался к теории азиатского способа производства. Энгельс выделял американский путь развития без феодальной формации, а в германской зоне расселения - формирование феодализма минуя рабовладельческую стадию.
6
2 Ключевский В. О. Сочинения. Т. 1: Курс русской истории. Ч. 1. М., 1956. С. 166.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. 2. С. 357.
В. И. Ленин вслед за Ф. Энгельсом в качестве научного и идеологического обоснования произошедшей революции, в разгар гражданской войны, в 1919 г., в популярной лекции «О государстве» назвал последовательную смену первобытнообщинной, рабовладельческой и феодальной формаций. По словам Ленина, исходившего из общей характеристики исторического процесса, «рабовладельцы и рабы - первое крупное деление на классы».4 5 Не исключено, что он учел также ранее приведенное мнение В. О. Ключевского. Во всяком случае, их мнения о первоначальных формах зависимости вне феодальных форм господства и подчинения в определении древнейшего классового деления сомкнулись. Анализируя теоретический и конкретно-исторический российский материал, Ленин широко использовал вместо термина «феодализм» понятие «крепостничество», поскольку оно характеризовало те отношения XVII—XIX вв., которые он прежде всего изучал как теоретик и практик общественного движения. Применявшееся к поздним развитым формам феодальных отношений, оно было хорошо понятно широким слоям российских читателей и слушателей, к которым обращался Ленин.
Профессиональное историческое изучение социального строя средневековых обществ, постоянно испытывавшее воздействие общественно-политических и философских концепций, в XX в. оказалось также под влиянием систематизаторов марксизма, особенно в СССР - догматического марксизма и сталинизма.
В русской исторической науке начала XX в. большое значение имела концепция феодального строя в средневековой Руси Н. П. Павлова-Сильванского. Восстанавливая теорию феодализма на Руси после ее полувекового идеологизированного отрицания в России, он обобщил в своем определении феодального строя подходы двух основных направлений его изучения в западноевропейских и отечественных исследованиях. В соответствии с Ф. Гизо он выделил сеньориально-вассальную систему, раздробление верховной власти, отождествленное со слиянием верховной власти с землевладением, с сеньориальными правами и иммунитетом, существование условного и вотчинного землевладения. Вслед за М. М. Ковалевским, К. Лампрехтом, А. Люшером он указал крупное землевладение в качестве экономической основы феодализма (это мнение было широко распространено в медиевистике второй половины XIX в.): «Где нет крупного землевладения, там не может быть и феодализма <...>». Отсюда понятно, почему, называя феод-должность и феод-деньги, он не отмечал в них реальное содержание феодального строя и считал «настоящим» только феод-землю/ Тенденции к комплексному подходу в изучении феодализма могли найти продолжение и развитие в европейской медиевистике. Однако уже в трудах А. Флякка было намечено его метафизическое разделение на «феодальные» фьефновассальные отношения, отношения личной зависимости и «сеньориальный режим». В западноевропейской исторической литературе XX столетия сформировались, по наблюдениям М. А. Барга, три основные концепции в характеристике природы феодального строя:
4 Ленин В. И. ПСС. Т. 39. С. 70.
5 Силъванский Н. П. Феодализм в древней Руси. СПб., 1907. С. 44—72.
7
формально-юридическая, сводящая историю феодализма к истории вассально-ленных отношений, государственно-правовая, отождествляющая феодализм с методом конституирования власти в условиях отсутствия публичных средств власти, и социально-историческая с приближением понимания феодализма как строя, основанного на эксплуатации класса земледельческого классом рыцарским.6
Идеи о феодальном строе в истории южных и западных славянских стран стали распространяться в конце 10-х—30-е годы. М. Хандельсман отмечал в качестве свидетельства феодального строя в польской истории крупные землевладельческие хозяйства - сеньории с податным и судебным иммунитетом (эти идеи были поддержаны С. Арнольдом). Р. Гродецкий писал о распространении в раннесредневековой Польше крупного землевладения, при этом феодализм выражался в ленном строе и обязательной военной службе польских рыцарей (эти выводы развил позднее К. Тыменецкий). Особая концепция феодализма в Польше была сформулирована Я. Рутковским, который определил этот строй как аграрный, «феодализм хозяйственный».7 Болгарский историк И. Сакызов понимал под феодализмом в Болгарии ослабление центральной власти и рост общественно-политической самостоятельности бояр, что вело к раздробленности государства.8
В советской литературе конца 10-х—20-х годов выявлялись на Руси XI—XII вв. феодальные институты в соответствии с концепцией Н. П. Павлова-Сильванского (Н. А. Рожков, М. Н. Покровский,
С. В. Юшков, А. Е. Пресняков, Ю. В. Готье, Н. Л. Рубинштейн и др.). В конце 20-х—начале 30-х годов начала разрабатываться, прежде всего в Государственной Академии истории материальной культуры в Ленинграде, концепция феодализма как определенного общественного строя, развивавшегося на Руси IX—XI вв. в результате разложения родоплеменных отношений. Это направление объективно восстанавливало утраченные в русской исторической науке наблюдения просветительского и романтического направлений. Следуя этой концепции, Б. Д. Греков начал изучать в Киевской Руси ранние феодальные формы господства и подчинения в господском хозяйстве при ограниченном и все уменьшающемся в XI—XIII вв. значении рабства.9 Одновременно разрабатывались теории, исходившие из позитивистских и марксистских посылок первоначального господства рабовладения, которое трансформировалось на Руси XI—XII вв. по аналогии с западноевропейскими моделями в феодальные формы эксплуатации.
Однако естественное развитие исторических идей в СССР было деформировано как репрессиями сталинского режима, так и теорети¬
6 Барг М. А. Проблемы социальной истории в освещении современной западной медиевистики. М., 1973. С. 68.
7 Историографические обзоры В. Свободы о феодализме в Болгарии, Г. Лябуды - в Моравии и Чехии, А. Гейштора - в Польше, Т. Василевского - в Хорватии, Словении, Сербии см.: SSS. Т. 2, cz. 1. S. 12—13, 18—19, 44, 48, 51; Lowmiariski Н. Studia nad dziejami Sfowianszczyzny, Polski i Rusi w wiekach .<rednich. Poznan, 1986. S. 590— 594; Labuda G. Polskie wczesne tfredniowiecze w historiografii lat 1937—1987 // KH. 1987. R. 94, № 1. S. 23—65.
8 Сакъзов И. Общественно и стопанско развитие на България при Асеневците // Българска Историческа Библиотека. Т. 3. София, 1930. С. 117—118.
9 Греков Б. Д. Рабство и феодализм в древней Руси // ИГАИМК. Вып. 86. М.; Л.,
1934.
8
ческими «указаниями» И. В. Сталина в 1933-м—начале 50-х годов по периодизации исторического процесса и социальной истории средневековой Руси. Сталин настаивал на обязательной преемственной последовательности первобытнообщинных, рабовладельческих и крепостнических (феодальных) отношений. В Кратком курсе «Истории ВКП(б)», «замечательной энциклопедии основных знаний марксизмаленинизма», согласно льстивому определению Е. М. Ярославского, и обязательном учебнике во всех системах среднего, высшего и внешкольного образования, по отношению к древнерусскому периоду предлагалась такая конструкция: «Но в Киевской Руси рабский труд все сильнее вытеснялся более прогрессивными формами производства: <...> феодал покидает раба, как не заинтересованного в труде и совершенно неинициативного работника, и предпочитает иметь дело с крепостным <...>».10 Такие «указания» провоцировали штатных и добровольных догматиков, интерпретаторов цитат из трудов «классиков марксизма-ленинизма», а также принуждали остальных искать и «находить» рабство в древнерусский период, пути трансформации рабов в крепостных, что вновь препятствовало развитию теории и практики изучения феодальных форм общественных отношений, органично формирующихся в среде лично свободного и зависимого населения Руси вне заданных теорий рабовладения.
В «Замечаниях по поводу конспекта учебника по истории СССР», подписанных И. В. Сталиным, А. А. Ждановым, С. М. Кировым (указана дата - 8 августа 1934 г., «одобрено» 14 августа 1934 г. ЦК ВКП(б) и СНК Союза ССР), сформулирована идея о существовании феодализма и предшествовавшего ему «дофеодального» периода, «когда крестьяне не были еще закрепощены <...>».11 Такое «указание» снимало проблему становления феодализма до появления его развитых крепостнических форм. Оно побуждало исследователей удревнять их, а также крупное землевладение в случае признания феодализма в Киевской Руси, сохраняя возможность, следуя той же логике, «легкого» его опровержения при их отрицании в этот период. Понятия «дофеодальная» эпоха или «дофеодальный» период ранее уже появлялись в работах Н. П. Павлова-Сильванского и Н. А. Рожкова при статичном понимании «феодализма» как модели социальных институтов, а не системы общественных отношений с качественно определенным содержанием. Эта же метафизическая статичность сохранялась и в сталинском «указании». Удревнению развитых феодальных отношений в советской литературе конца 40-х—начала 50-х годов способствовали также псевдопатриотические кампании сталинского режима того времени.
Сталинские представления о феодализме способствовали устойчивой традиции в советской исторической науке его определения как общественного строя, основу которого составляло крупное землевладение, господское хозяйство феодала и крепостничество. В постсталинский период эти идеи стали тенденциозно отождествляться с грековской концепцией генезиса феодализма в древнерусский период,
1° История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М., 1938. С. 120.
11 К изучению истории. М., 1937. С. 20, 22.
9
хотя она своим содержанием генезиса феодализма в результате разложения родоплеменного строя (учтен коллективный опыт сотрудников ГАИМК) объективно противостояла сталинским «указаниям» и догматическим теориям развитого феодализма и «дофеодального» периода. Поэтому по оппозиции в советской исторической литературе второй половины 50-х—80-х годов распространились противоположные мнения о развитых в древнерусский период рабовладельческих отношениях, которые эволюционировали в феодальные, крепостнические (с различиями в интерпретации С. А. Покровский, А. П. Пьянков, А. А. Зимин, В. И. Горемыкина, И. Я. Фроянов), или о «дофеодальных» отношениях (Н. Л. Рубинштейн, Е. Д. Романова). Особое значение в распространении идей «дофеодального» периода имела в конце 60-х—80-е годы концепция крупного медиевиста А. И. Неусыхина, который отнес к нему переходный период от бесклассового общества к классовому, «общинный без первобытности». Но возникновение феодализма он по-прежнему связывал с появлением крупной земельной собственности, класса крестьян, которые попадали в социально-экономическую и личную зависимость от землевладельцев-вотчинников, а также королевской власти, которая отражала интересы вотчинников.12 Такая модель представляла собой развитый тип «феодализма» без феодов, который противопоставлялся родоплеменному строю, но между ними отсутствовали генетические социальные связи.
Хотя А. Я. Гуревич, ученик А. И. Неусыхина, поддержал теорию своего учителя о «дофеодальном» периоде, реально он показал ее теоретическую и конкретно-историческую ограниченность, обстоятельно рассмотрев неземельные феоды-фьефы, которые составляли одну из основ феодальных отношений, формировавшихся в результате распада родоплеменного строя.13 Лишь неокантианские теоретические посылки А. Я. Гуревича, не связанные с этими наблюдениями, помешали оценить в свое время данное плодотворное исследовательское направление. Ю. Л. Бессмертный существенно его дополнил, указав на рентное содержание не только феода-земли, но и государственных податей с земли ее владельцев, на связи неземельных бенефициальных отношений и фьефа-ренты.14
В цикле монографических исследований И. Я. Фроянов излагает свое понимание переходной стадии от родоплеменного строя к феодальному, анализируя общественный строй Киевской Руси. Он определяет феодализм как «властвование», раскрываемое в виде «крепостничества», «соединенного» «с крупным землевладением, являющимся
12 Неусыхин А. И. 1) Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному // ВИ. 1967. № 1. С. 75—87; 2) Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному: (Тезисы доклада) // СВ. Вып. 31. М., 1968. С. 45—48.
13 Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970.
14 Бессмертный Ю. Л. 1) Изменение структуры межсеньориальных отношений в Восточной Франции XIII в. // СВ. Вып. 28. Мм 1965. С. 55; 2) Система внутриклассовых отношений среди сеньоров Северной Франции и Западной Германии в XIII в. // Там же. Вып. 30. М., 1967. С. 151; 3) Сеньориальная и государственная собственность в Западной Европе и на Руси в период развитого феодализма // Социально-экономические проблемы российской деревни в феодальную и капиталистическую эпохи. Ростов н/Д., 1980. С. 21—37.
10
основой феодализма» (вследствие авторских особенностей формулировки ученого здесь и далее цитируются). Позднее, вводя коррективы в такое широко распространенное в советской литературе 20-х— начала 50-х годов определение феодального строя, он высказывает свое «убеждение» в том, что «феодализация древнерусского общества осуществлялась на путях формирования вотчинного хозяйства и работающего в нем феодально-зависимого населения», но понимание конкретных форм феодальной зависимости как «крепостнических» он сохраняет: «<...> частновладельческих (смердов. - М. С.) можно рассматривать как один из первых на Руси отрядов крепостных».15 16
Таким образом понимаемый «феодализм» Фроянов относит к нераскрытому им будущему.
Киевскую Русь И. Я. Фроянов относит к «дофеодальному» периоду, опираясь на концепцию А. И. Неусыхина. Поэтому он пишет о существовании у восточных славян племенных «суперсоюзов» или «союза союзов» (мнение Б. А. Рыбакова), доводя их до X в. В концепции «дофеодального» периода он принимает тезис А. И. Неусыхина - «общинность без первобытности» и, по мнению Фроянова, преобладание на Руси XI—XII вв. архаических крестьянских общин вне их связей с государством. Но если для Неусыхина «дофеодальный» период характеризовался в соответствии с «общинностью без первобытности» отношениями до их раннефеодальной определенности, то, по Фроянову, ему были свойственны те общественные отношения, которые утверждались разнородными теориями, объединенными, впрочем, возражениями против концепции феодализма на Руси или понимания его генезиса как качественно непрерывного процесса вследствие распада племенного строя. Не определив широко используемого понятия «рабство», он полагает, что вотчина «имела рабовладельческий характер и так продолжалось примерно до середины XI в., когда появился контингент феодально зависимых и полусвободных, эволюционировавших в сторону феодальной неволи (крепостничества)». В рабстве он «намечает» «две ветви: одна из них продолжает старую традицию патриархального рабства, другая отличается новым типом рабовладельческих отношений, приближающимся к тем формам, какие были известны древнему миру». В «дофеодальный» период на Руси, по Фроянову, были «города-государства» («городские волости-государства», «городские волости»), сходные с древнегреческими полисами. Но подобно своим предшественникам по общинно-вечевой и земско-вечевой концепциям, которые не могли установить внутреннего развития таких «городов-государств» и соединить его с общественным строем Руси середины XIII—XV в., ученый устраняет их внешним фактором: «Смертельный удар городамгосударствам в Древней Руси нанесло татарское нашествие. И только северные республики - Новгород, Псков и Вятка - сохранили память о былом».6
15 Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 8—9; 2) Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. Л., 1990. С. 211, 317.
16 Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь. 1974. С. 153—154, 158; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. 1) Города-государства в Древней Руси // Становление и развитие раннеклассовых обществ: Город и государство. Л., 1986. С. 198—311; 2) Города-государства Древней Руси. Л., 1988.
11
Мнение И. Я. Фроянова об общественном строе Киевской Руси, основанное на теориях второй половины XIX—первой половины XX в., привело к тем же следствиям: к целенаправленному отбору и интерпретации источников (в частности, не учтена вся система междукняжеских отношений с наследованием, разделами и переделами княжеств, что было свойственно средневековым феодальным странам, но, разумеется, чуждо античным городам-государствам), к теориям, восходящим к догматическому марксизму и сталинизму, объясняющим появление феодализма (крепостничества) в результате разложения рабства, к позитивистским и советским теориям сталинского периода, ограничивавших систему феодальных отношений крупным землевладением и господским хозяйством (две последних теории имели продолжение и в постсталинский период). Эти и многие другие следствия привели Фроянова к предусмотренному теориями общинно-вечевого и земско-вечевого строя противопоставлению исторического развития Киевской Руси современным ей средневековым феодальным странам Западной Европы, выводя Русь в круг античных городов-государств с аналогиями в сравнительно-историческом изучении, что было свойственно науке второй половины XIX—начала XX в., вместо системно-структурного анализа сопоставляемых обществ. При этом, в противоположность недоказанному удревнению развитых феодальных отношений под влиянием послевоенных псевдопатриотических кампаний сталинского периода, социальный строй Киевской Руси Фрояновым архаизировался.
Данные концепции второй трети XIX—XX в. отрицали феодальный строй в русской истории или рассматривали феодализм без феодов, ограничивая его крупным землевладением, крепостничеством и феодальными отношениями в вотчине, исходили из развитых рабовладельческих отношений как обязательной стадии социального развития или превращали общественный строй Киевской Руси в совокупность разнородных «укладов» без объединяющего эти структуры системного качества, что сужало возможности вовлечения в научный оборот и изучения источникового материала. Поэтому советские ученые второй половины 40-х—начала 50-х годов стремились расширить поле научного анализа. Впрочем, концепции феодализма в просветительской и романтической историографии, современные западноевропейские теории, изучавшие феодальный строй как фьефновассальные отношения в системе государства, не привлекались тогда осознанно вследствие их несоответствия «установкам» и «указаниям». Показательно в данной связи, что С. В. Юшков назвал в 1939 г. в качестве фьефов оброчное держание, должности, выдачу денег, передачу земли и пришел к выводу, что «все основные формы служебнопоземельных отношений раннего западноевропейского средневековья - феоды-лены и бенефиции - существовали в Киевской Руси с XII в.»17 Однако эти наблюдения не только не были развиты, но вообще исчезли со страниц научных трудов, поскольку они противоречили схеме Краткого курса «Истории ВКП(б)». Однако проблема формирования феодальных отношений в системе государства продолжала
17 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 154—158.
12
существовать, поскольку были очевидны в древнерусский период социальные следствия податей как формы материального обеспечения правящего класса. Юшков позднее объяснил это явление как превращение дани в феодальную ренту, не связывая их с феодами.18
Данное исследовательское направление было продолжено Л. В. Черепниным, который соединил процесс превращения государственной подати в феодальную ренту с реализацией верховной собственности государства на землю. Наблюдения над правом верховной государственной земельной собственности имели в русской исторической науке давнюю традицию. H. М. Карамзин, С. М. Соловьев, К. А. Неволин, Б. Н. Чичерин, В. И. Сергеевич, В. О. Ключевский и др. писали о правах главы государства - князя как верховного собственника земли, исходя из разного объема прав собственности (dominium directum и dominium utile). Этой концепции противостояли теории, качественно различавшие виды земельной собственности, за исключением компромиссного мнения о «разделенной» собственности на землю.19 В советской науке 30-х—начала 50-х годов ей противодействовали прежде всего сталинские суждения, не допускавшие качественного единства в системе феодальных отношений, соотносившие «феодальное» только с феодалами, тогда как крестьянская и ремесленная собственность при феодализме в качественно определенную феодальную систему отношений собственности не входила. В Кратком курсе «Истории ВКП(б)», который реально представлял собой свод теоретических и конкретно-исторических положений сталинизма, было записано: «При феодальном строе основой производственных отношений является собственность феодала на средства производства и неполная собственность на работника производства - крепостного <...>. Наряду с феодальной собственностью существует единоличная собственность крестьянина и ремесленника на орудия производства и на свое частное хозяйство, основанная на личном труде».20 Эти суждения были прочно усвоены историками при сталинском режиме и долгое время повторялись в постсталинский период, когда был забыт их источник, иногда по совпадению научных методов или философских основ.
Широкое распространение идей феодальной верховной собственности государства на землю в работах Л. В. Черепнина и многих других ученых стало одной из форм преодоления в исторической науке метафизики сталинизма, раскрытия феодализма как целостной системы. Однако в условиях идеологического давления в постсталинский период это исследовательское направление было, по нашему мнению, деформировано идеями экономического детерминизма. В теории К. Маркса выбирались высказывания о собственности только как экономической форме выражения определенной системы общественных отношений и умалчивались те характеристики, которые определяли отношения собственности как юридического выражения производственных отношений и присвоения. Над историками довлело также
18 Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 285—287.
19 Краткий историографический обзор см.: Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М.; Л., 1948. С. 121—126.
20 История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). С. 120.
13
догматизированное и абсолютизированное в сталинский период мнение о земельной ренте как единственной господствующей форме прибавочной стоимости при феодализме. Поэтому в работах, исходивших из существования верховной государственной собственности на землю, налог отождествлялся с рентой как формой реализации этой собственности и перераспределения совокупного прибавочного продукта как совокупной феодальной ренты. Крайние по содержанию формулировки сторонников данной концепции создавали уязвимые места для критики противников, поскольку существовали также общегосударственные, а не только рентные функции налогов в раннем и развитом феодальных обществах.
Различия в теоретических и конкретно-исторических позициях приводили сторонников свободной крестьянской и государственной земельной собственности к подчас ожесточенным дискуссиям, способствуя, впрочем, мобилизации дополнительных Источниковых материалов и теоретических наблюдений. В то же время концепция верховной собственности государства на землю раскрывала свои исследовательские возможности при изучении стран Центральной, Северной, Юго-Восточной Европы, включая славянские страны и Византию. Выявление рентных функций древнерусских государственных налогов объективно восстанавливало утраченные связи русской исторической науки в изучении феодального строя с открытиями эпохи Просвещения, с западноевропейскими и новейшими отечественными (А. Я. Гуревич, Ю. Л. Бессмертный) исследованиями феодальных фьефно-вассальных отношений, устанавливая в феодахфьефах рентное содержание. Эти исследования позволяли раскрыть феодальное содержание в государственных структурах Киевской Руси, в появившейся во второй трети XII в. Новгородской боярской республике и древнерусских княжествах XII—XIII вв. (Л. В. Черепнин, В. Л. Янин, С. М. Каштанов, Л. В. Милов, А. М. Сахаров и др.). Данная концепция демонстрировала возможности внутреннего развития в исследовании Я. Н. Щаповым рентных функций в церковной десятине и государственных налогах. Существенные возможности для эволюции этой концепции и сближения крайних противоположных выводов содержали, по нашему мнению, наблюдения о собственности как юридическом выражении производственных отношений и присвоении, о титульном характере верховной собственности на землю при феодализме.2’ Вместе с тем, в отличие от теорий, ограничивавших генезис и развитие феодальных отношений в крупном землевладельческом хозяйстве или вотчине с поздними крепостническими формами господства и эксплуатации, то есть феодализма без феодов, научные направления, рассматривавшие становление феодальных отношений в системе государства начиная с исследований С. В. Юшкова и Л. В. Черепнина, неотъемлемой составной частью содержали изучение истории господского хозяйства. Такой комплексный подход к истории феодального строя позволял преодолеть односторонность теорий феодализма только как системы фьефно-вассальных отношений или только как системы господства и зависимости в вотчине.
21 Историографические обзоры, исходящие из разных исследовательских позиций, см. далее - с. 127, примеч. 362.
14
В новейший исторический период в странах Центральной, ЮгоВосточной и Восточной Европы по мере ослабления и распада социалистических систем характеристики средневекового общественного строя как феодального заменялись описательным указанием социальных категорий и государственных структур конкретных средневековых стран без анализа их содержания как феодальных. Такие определения в работах данной направленности осознанно или неосознанно, но в равной мере ошибочно, относили анализ становления и развития феодализма в этих странах только к марксизму. К тому же изложение в них исторических фактов в названиях общественных категорий, свойственных только данным государствам, приводило к преобладанию прагматического повествования над анализом и обобщением. Исторический процесс распадался при этом на множество повторяющихся, но не связанных единством содержания явлений. Разочарование в поиске исторических закономерностей в условиях догматизированных концепций приводило в данном случае к отказу от установления этих закономерностей, хотя, разумеется, частные конструктивные наблюдения в конкретно-историческом исследовании сохраняли свое научное значение. Поэтому изучение феодального строя как определяющей системы общественных отношений в средневековых обществах не утратило своих аналитических функций с учетом всего накопленного в XVIII—XX вв. положительного и отрицательного опыта. Оно раскрыло его системно-структурные и сравнительно-исторические возможности вместо дробления системного целого, абсолютизации отдельных его элементов (община, государство, вотчина, рабство, фьефновассальные отношения и т. д.), недоказанного удревнения развитых феодальных институтов или, напротив, архаизации общества.
Глава I
ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ СЛАВЯН VI—НАЧАЛА VII в.
Изучение этногенеза славян является сложной и еще во многом дискуссионной проблемой. Обсуждается хронология основных этапов распада индоевропейской общности, появления в этом процессе праславян, последующего развития славянского этноса, появления диалектного членения (О. Н. Трубачев считает диалектное членение изначальным) и различий в материальной и духовной культуре славянских племенных групп.1 Существовал в праславянский период, вероятно, и литературный язык.2 В процессе славянского этногенеза устанавливались этнокультурные контакты с германцами, балтами, иранцами, иллирийцами.3 Активные переселения в V—VI вв. прасла¬
1 Лер-Сплавинский Т К современному состоянию проблемы происхождения славян // ВЯ. 1960. № 4. С. 23—30; Popoviö J. Geschichte der serbokroatischen Sprache. Wiesbaden, 1960; Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962; Горнунг Б. В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963; Lowmianski H. Pocz^tki Polski z dziejdw slowian w I tysi^cleciu n. e. T. I. Warszawa, 1963; Трубачев O. H. 1)0 праславянских лексических диалектизмах сербо-лужицких языков // Сербо-лужицкий лингвистический сборник. М., 1963. С. 154—171; 2) Die urslawische Lexik und die Dialekte des Urslawischen // Zeitschrift für Phonetik. Bd. 34, H. 4. 1981. S. 468—478; 3) Языкознание и этногенез славян // ВЯ. 1984. № 2. С. 15— 30; № 3. С. 18—29; 1985. № 5. С. 3—14; 4) Этногенез и культура древнейших славян: Лингвистические исследования. М., 1991; Birnbaum Н. The Dialects of Common Slavic // Ancient Indo-European Dialects. Berkeley; Los Angeles, 1966. P. 153—197; Hensel W. Polska starozytna. Wroclaw; Warszawa; Krakdw; Gdansk, 1973; Георгиев В. И. Три периода развития праславянского языка // Славянская филология. София, 1973. С. 5—16; Седов В. В. 1) Происхождение и ранняя история славян. М., 1979; 2) Славяне в древности. М., 1994; Рыбаков Б. А. 1) Новая концепция предыстории Киевской Руси: (Тезисы) // ИСССР. 1981. N° 1. С. 55—75; № 2. С. 40—59; 2) Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 8—194; Куркина Л. В. Праславянские лексические диалектизмы южнославянских языков // Этимология, 1979. М., 1981. С. 15—28; Шустер-Шевц Г. Возникновение западнославянских языков из праславянского и особенности серболужицкого языкового развития // ВЯ. 1983. № 2. С. 33—50; и др.
2 Иванов Вяч. Вс. К проблеме следов древнейшего литературного языка у славян // Славянское и балканское языкознание: История литературных языков и письменность. М., 1979. С. 5—25; Топоров В. Н. К реконструкции древнейшего состояния праславянского языка // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов. М., 1988. С. 264—292.
3 Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. С. 44—100.
16
вян и быстрое расширение славянского языкового ареала развили диалектное структурирование праславянского языка и его распад на рубеже V—VI вв. или VI—VII вв.4 Включение славян в Великое переселение народов привело их в первой четверти VI в. к границам Византийской империи на Дунайское левобережье, куда они пришли по двум основным направлениям: через Паннонию - склавины, а также Восточное Прикарпатье и нижнедунайскую долину - анты.5
Существуют многочисленные исследования, в которых устанавливается общественный строй славян в этот период, но мнения по данному вопросу значительно различаются.6 В конце 30-х годов, наряду с общей его характеристикой как «военной демократии», делались также уточнения: «военная демократия» у истоков государственности,7 родовой строй8 или высшая ступень варварства.9 В конце 40-х—начале 50-х годов в связи с искусственным удревнением генезиса феодализма стали отмечаться в VI—VII вв. развитые формы общественных отношений у славян: борьба трех укладов, первобытнообщинного, рабовладельческого и возникающего феодального,10 формирование государственности, противостоящей народу.11 Но продолжали высказываться также мнения о строе «военной демократии» или конечной стадии «военной демократии» у славян VI—VII вв.12
В связи с углубленным изучением археологических культур и установлением прямых связей между уровнем их развития и характеристиками общественного строя в 60-е годы были высказаны противоположные мнения об уровне развития социального строя славян в VI—VII вв. И. И. Ляпушкин, ограничивавший славянскую материальную культуру этого времени культурой пражского типа (VI— VII вв.), высказал мнение, что славяне находились у истоков «военной демократии» (по его мнению, отсутствовали дружинный строй и имущественная дифференциация). В. И. Довженок и М. Ю. Брайлевский, определявшие Черняховскую культуру (конец I—IV в.) только как славянскую, удревняли процесс классообразования и начала феодальных отношений, минуя рабовладельческое общество.13
4 Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 219, 222; Бирнбаум X. Праславянский язык: Достижения и проблемы в его реконструкции. М., 1987. С. 321—322 (см. там же литературу вопроса). По фонологическим наблюдениям, так называемый «классический праславянский язык» продолжался до VIII в. (см.: Lamprecht А. PraslovanStina. Brno, 1987).
5 Развитие этнического самосознания... С. 17.
6 Историографический обзор см.: Удальцова 3. В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969. С. 70—79, 247—249.
7 Мишулин А. В. Древние славяне и судьбы Восточноримской империи // ВДИ. 1939. № 1. С. 305—306.
8 Горянов Б. Т. Славянские поселения VI в. и их общественный строй И Там же. С. 318.
9 Рыбаков Б. А. Анты и Киевская Русь // Там же. С. 333.
10 Довженок В., Брайчевский М. О времени сложения феодализма в Древней Руси // ВИ. 1950. № 8. С. 68—75.
11 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. 2-е изд. М., 1953.
12 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 48.
13 Довженок В. Я. Об экономических предпосылках сложения феодальных отношений у восточных славян // Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М., 1969. С. 28—39; Брайчевский М. Ю. Производственные отношения у восточных славян в период перехода от первобытнообщинного строя к феодализму // Там же. С. 39—52.
17
А. П. Пьянков, исходя из аналогичного понимания археологических культур и упоминания рабов у антов, пришел к выводу о существовании раннерабовладельческого общества у антов.14 Но было высказано также мнение о последней стадии родоплеменного строя у славян в VI—начале VII в.15
В польской и чехословацкой историографии уже во второй половине 50-х годов общественный строй славян в VI в. характеризовался как племенной или «военная демократия»,16 тогда как в болгарской литературе в 60-е годы произошел решительный отказ от удревнения в этом обществе процессов классообразования.17
Таким образом, различия в понимании общественного строя славян VI—начала VII в. остаются значительными. Между тем решение этой проблемы необходимо не только для установления уровня социального развития славян в данный период как определенного исторического этапа. Оно важно для объективных критериев при анализе последующих этапов развития славянских народов, установления сущностных процессов, которые вели к распаду родоплеменного строя и становлению раннеклассовых обществ. Для решения этой проблемы необходимо традиционный уже анализ письменных и археологических источников дополнить материалами праславянского лексического фонда как особого вида исторического источника, а также комплексным сравнительно-историческим анализом синхростадиальных обществ. Изучение общественного строя славян VI—начала VII в. должно быть системным, то есть рассматривающим все элементы социально-экономических и политических структур в единстве и взаимодействии.
Готский историк Иордан (его сочинение было закончено ок. 551 г., но основано оно было на предшествующем, ок. 526— 533 гг., труде Кассиодора) отмечал расселение славян на огромных пространствах Центральной и Восточной Европы: венеды - к северу от Карпат по Висле, склавины - от Новиетуна и Мурсианского озера (город на правом берегу Дуная, совр. Исакча, и, возможно, озеро Балатон) до Днестра на востоке и Вислы на севере, анты - от Днестра до Днепра, «где Понтийское море образует излучину».18 Византийские авторы отождествляли только склавинов и антов, то есть те группы славянских племен, которые вышли к границам Византийской империи. Прокопий Кесарийский в середине VI в. утверждал, что у склавинов и антов один и тот же язык (фсоуг)), а некогда существовало одно и то же название «споры», которое объяснял, пускаясь в лин¬
14 Пьянков А. П. 1) Социальный строй восточных славян в VI—VIII вв. // Там же; 2) Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. Минск, 1980.
15 Свердлов М. Б. Общественный строй славян в VI—начале VII века // СС. 1977. № 3. С. 46—59; Развитие этнического самосознания... С. 18.
16 Historia Polski. T. 1. В. m., [1957]. S. 59—62; Pfehled Ceskoslovenskÿch dejin.
D. I. Praha, 1958. S. 35—37.
17 Лишев C. H. За генеза на феодализма в България. София, 1963. С. 6—82.
18 Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Вступ. ст„ пер., комм.
E. Ч. Скржинской. М., 1960. С. 72; Свод. I. С. 107, 109, 132—134. В новейшей литературе отмечаются разные направления в этнической идентификации указанных Иорданом народов - от славянской принадлежности всех трех (см.: Седов В. В. Славяне в древности) до только склавенов или склавинов (Свод. I. С. 127—136; Трубачев О. Н. Этногенез и культура... С. 89).
18
гвистические догадки, рассеянным (атгоросбг^) расселением в стране.19 Прокопий писал об одинаковом образе жизни и верованиях склавинов и антов.20 Об этом же сообщал император Маврикий (582— 602 гг.)21: «Племена склавов и антов одинаковы и по образу жизни, по нравам <...>».22
Археологические и лингвистические материалы существенно дополняют и корректируют эти сведения о степени единства материальной и духовной культуры славян в V—VII вв.23 От верхней Эльбы и Савы до Киевского Поднепровья в V—VII вв. широкой полосой простиралась пражско-корчакская культура с характерными для нее формами лепной керамики, как правило, срубными наземными жилищами, печами (или очагами) в одном из углов, с обрядом в основном безурнового и безынвентарного захоронения, начиная с VI— VII вв. - курганного. Эта культура охватывала более широкий ареал, чем обозначенный Иорданом по материалам первой половины VI в.24 Антская культурно-племенная группировка характеризовалась лепной пражско-пеньковской керамикой, преимущественно полуземлянками с печами или очагами в одном из углов, со стенами домов срубной, реже - столбовой конструкции, исключительно грунтовыми бескурганными захоронениями по обряду кремации и трупоположения. Если информация Иордана о расселении антов относится к концу V— началу VI в., то антская культура в VI—VII вв. простирается от нижнего Дуная до Северского Донца с основным ареалом в междуречье Днестра и Днепра, как обозначил Иордан. Славяноязычные анты представляли собой результат трехвекового симбиоза славян с потомками скифо-сарматского ираноязычного населения.
Особую культурно-племенную группу славян в V—VII вв. составила группировка в бассейнах рек, впадающих в озера Ильмень и Псковское. Она характеризуется длинными курганами с преимущественно безурновыми и безынвентарными захоронениями остатков кремации, совершенной вне курганов. Эта племенная группировка переселилась, видимо, из Средней Европы, прошла через земли балтов и развивалась какое-то время изолированно от остального славянского мира. Позднее, вероятно, на рубеже VII и VIII вв., в Поильменье и к востоку от него переселилась, возможно, из Поднепровья, племенная группировка славян. Для них характерна культура сопок с погребениями на стороне.
В Поморье - междуречье нижних течений Эльбы и Вислы - в VI в. после ухода германских племен расселилась славянская группировка,
19 Procopii Caesariensis libri de bellis (далее - Procop. Caes. DB). VII, 14.
20 Ibid.
21 Das Strategikon des Maurikios / Einführung, Edition und Indices v. G. T. Dennis, Übersetzung v. E. Gamillscheg. Wien, 1981. S. 15—16; Кучма В. В. «Стратегикос» Онасандра и «Стратегикон Маврикия»: Опыт сравнительной характеристики // ВВ. Т. 43. 1982.
22 Свод. I. С. 369.
23 Здесь изложены выводы исследований В. В. Седова, обобщившего большой накопленный опыт, в то же время критически осмысленный: Седов В. В. 1) Происхождение и ранняя история славян; 2) Диалектно-племенная дифференциация славян в начале средневековья по данным археологии // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1988. С. 169—180; 3) Проблемы происхождения и начальной истории славян // Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. Л., 1988. С. 16—21; 4) Славяне в древности.
24 Седов В. В. Диалектно-племенная дифференциация славян...
19
характеризуемая суковско-дзедзицкой керамикой, с наземными срубными домами. Погребальный обряд заключался в разбрасывании остатков трупосожжения в определенных местах непосредственно на земной поверхности. Особую культурно-племенную группу составило отождествляемое с лужичанами население среднего Одера со свойственной ему торновской керамикой, небольшим круглым городищем, где постоянно проживала племенная верхушка. Вокруг него располагались неукрепленные селища земледельческого населения с наземными домами столбовой конструкции. На территории Мекленбурга находилась с конца VI—VII в. идентифицированная с вильцами племенная группировка с керамикой фельдбергского типа. Эти славяне жили в крупных укрепленных поселениях.
Таким образом, археологические и лингвистические материалы свидетельствуют о сложившихся в V—VII вв. существенных отличиях славянских племенных групп, что явилось следствием их длительного предшествующего внутреннего развития. Эти материалы позволяют сделать вывод о более сложной дифференциации праславянского этноса в процессе утраты его единства, чем деление на западную, восточную и южную группы.25
Уровень общественного развития позволял культурно-племенным группам праславян осуществлять в V—VI вв. экспансию на запад, юг и северо-восток от занимаемого ими ареала. На юге в Подунавье они вышли к границам Византийской империи. Но ни ее большой опыт в борьбе с «варварами», ни огромные армии, ни искусные полководцы не могли остановить их натиск.
Почти ежегодные, как писал Прокопий Кесарийский, нападения гуннов, склавинов и антов на империю начались с воцарения Юстиниана I (527—565 гг.), и охватили они Иллирик и всю Фракию от Адриатического моря до предместий Константинополя, включая собственно Грецию (Элладу) и «область херсонесцев». Излагая события первой половины VI в., Прокопий сообщил, что при Юстиниане было восстановлено и построено вновь более 300 крепостей на границе и во внутренних районах, но они не могли защитить страну, которая уже в это время была, по словам Прокопия, опустошена: «Поскольку, думаю, при каждом вторжении оказывалось более чем по двести тысяч погубленных и порабощенных там ромеев, скифская пустыня впрямь стала повсюду в этой земле».26 Другой византийский историк, Феофилакт Симокатта, сочиняя, вероятно, в конце 20-х годов VII в.,27 труд о правлении императора Маврикия, но используя при изложении событий первых лет царствования восходящую к тому времени Константинопольскую хронику,28 подобно Прокопию, писал, что славяне «опустошили большую часть
25 Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. С. 143. Близкий вывод при иной интерпретации этногенеза славян см.: Трубачев О. Н. Этногенез и культура... С. 89—153.
26 Procopii Caesariensis Historia arcana (далее - Procop. Caes. Hist. arc.). 18; Свод. I. C. 203.
27 Пигулевская И. В. Феофилакт Симокатта и его «История» Н Феофилакт Симокатта. История / Пер. С. П. Кондратьева. М., 1957. С. 13; Свод. II. С. 11.
28 Olajos Th. Les sources de Théophylacte Simocatta Historien. Budapest, 1988. P. 125, 127.
20
ромейской земли».29 В 547—548 гг. славяне захватили крепости в префектуре Иллирик, в которую входили Дакия и Македония,30 а в 586 г. они уже совершили первое нападение на Фессалоники в союзе с аварами, используя разнообразные и сложные осадные орудия: осадные башни, железные бараны и черепахи, что свидетельствует о быстром прогрессе славянского войска.31
Византийские авторы отмечают большое число славян, нападавших на империю. Современник событий Прокопий Кесарийский использует для этого выражение «огромное полчище варваров-склавинов».32 Такая характеристика подтверждается не только разорением славянами византийских провинций, но также захватом славянским войском (сттростеица), перешедшим в 548 г. Дунай, крепостей, которые византийцы полагали неприступными, а 15-тысячное войско правителей (осрхоутед) префектуры Иллирик не решалось на него напасть.33 Впрочем, до Прокопия доходили конкретные указания численности славянских отрядов. Сообщая о беспрепятственной переправе через Дунай «войска» (огростеицос) склавинов (после 549 г.), он указывает его численность: «не более трех тысяч» и последующее его разделение на два отряда: в 1800 человек и «остальных».34 Эти конкретные указания значительных по численности отрядов подтверждают свидетельства о переселении к Дунаю крупных групп славян. О том же сообщают известия византийских авторов конца VI—первой половины VII в. Здесь и общие сведения об огромном числе нападавших на Византию славян («около ста тысяч»,35 «великое множество», «полчища»36), и конкретные указания численности склавинских отрядов (600 человек) и пленных - 8 тысяч.37 Византийский полководец Приск передал аварскому кагану 5 тысяч пленных склавинов,38 он же посадил на захваченные в другом случае у склавинов суда 3 тысячи своих воинов.39
Все эти известия свидетельствуют о массовых переселениях славян в VI в. к границам, а затем и о постоянных нападениях на территорию Византийской империи. В эпоху Великого переселения народов они воспринимались византийцами как очередной натиск «варваров» наряду с другими переселявшимися тогда народами - утигурами, аварами, герулами. Показательно, что Феофилакт Симокатта при изложении событий 589 г. поставил в один ряд земли Фракии, разоряемой славянами, и Рим, который устоял перед лан¬
29 Theophylact Simocattae historiarum libri octo (далее - Theoph. Sim.). I, 6—7.
30 Острогорски Г. HcTOpHja Визанпце. Београд, 1969. С. 55—56.
31 Lemerle P. Les plus anciens recueils des miracles de saint Démétrius et la pe'- nétration des slaves dans les Balkans. T. II: Commentaire. Paris, 1981. P. 46—69; Vryonis S. The Evolution of Slavic Society and the Slavic Invasions in Greece: The First Major Slavic Attack on Thessaloniki. A. D. 597 // Hesperia. Vol. 50, № 4. 1981. P. 378—390.
32 Procop. Caes. DB. VII, 13; Свод. I. C. 179, 214.
33 Procop. Caes. DB. VII, 29.
34 Ibid. 38. По наблюдениям Ю. А. Полуэктова, это понятие по отношению к славянам обозначает в данных текстах ‘отборное войско', а не ‘дружинников', как думают С. А. Иванов и А. А. Горский (см.: Полуэктов Ю. А. К изучению военной организации у славян VI—VII вв. В печати).
35 Menandri fragmenta excerpta de legationibus (далее - Men. fr.). 47.
* Theoph. Sim. I, 7; III, 4.
32 Ibid. VII, 2; VIII, 3.
3* Ibid. VI, 11.
39 Ibid. 9.
21
гобардами.40 Ранее Прокопий Кесарийский писал о «всей Европе», разграбленной гуннами, склавинами и антами.41 Таким образом, славяне воспринимались византийцами в VI в. в едином потоке Великого переселения народов и реально представляли собой составную его часть.42 Подобно другим «варварским» народам, они стали переселяться на территорию империи как в качестве федератов, так и по собственной воле. Они расселились на обширных пространствах пограничной зоны и внутренних районов Пелопонеса, Беотии, Аттики, Фессалии, Македонии, Фракии и даже Малой Азии.43 Иоанн Эфесский (507— 586 гг.) очень емко изложил в начале 80-х годов VI в.44 содержание процесса переселения славян на Балканский полуостров: «Они заняли целую Элладу, район Фессалоники и целую Фракию и подчинили многие города и крепости. Опустошили и сожгли, взяли в плен многих солдат и стали властелинами земли. Они заняли ее как властелины, как свою землю, без страха <...>. И вот по сегодняшний день, то есть до 895 года (584 г. н. э. - М. С.), они остались, живут и спокойно обитают на ромейской земле без угрызения совести и страха». Иоанн Эфесский сообщает также новейшие сведения о социальных последствиях такого переселения: «Они берут в плен, убивают, сжигают, они разбогатели, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия и обучены воевать более, чем ромеи».45 При изложении событий середины— второй половины VI в. на византийских территориях Балканского полуострова в сочинениях византийских авторов появились понятия «Склавиния» или «Склавинии» (ц ЕкХосимос, оА ЕкХосимоа) для обозначения земель, заселенных славянскими племенами.46 В этих условиях миграции славян и ожесточенной борьбы с ними империи византийцы начали знакомиться с образом жизни и общественным строем своих новых соседей и противников, что предопределило отбор, фрагментарность и целенаправленность известий византийских авторов о славянах.
Маврикий, рассказывая о склавинах и антах в известном экскурсе «Стратегикона», утверждал, что они «ведут разбойничью
40 Ibid. III, 4.
41 Ргосор. Caes. Hist. arc. XXIII.
42 Lemerle P. Invasions et migrations dans les Balkan depuis la fin de l'époque romaine jusqu’au VIII-е siècle // Revue Historique. T. 211, fasc. 2. Paris, 1954. P. 265—308; ТъпковаЗаимова В. Славянските заселвания на Балканския полуостров в рамките на «варварските» нашествия през VI и VII в. // Известия на Българското историческо дружество. Кн. XXIX. София, 1974. С. 199—206.
43 Дринов М. С. Заселение Балканского полуострова славянами. М., 1873; Vasmer М. Die Slaven in Griechenland. Berlin, 1941; Тъпкова-Заимова В. 1) Sur quelque aspects de la colonisation slave en Macédoine et en Grèce // Etudes Balkanique. № 1. Sofia, 1964. P. 111— 123; 2) Нашествия и етнически промени на Балканите. София, 1966; BariSié F. Procès slovenske kolonizacije istoènog Balkana // Simpozijum predslovenski etnièke elementi na Balkanu u etnogenezi Jufcnih Slovena. Sarajevo, 1969. S. 11—27; Grafenauer B. Procès doseljavanja Slovena na zapadni Balkani u istoène Alpe // Ibid. S. 29—55; Михайлов E. Склавины и анти в Долнодунавските земли // ГСУ. Филос.-ист. ф-т. Т. 64, № 3. 1970. С. 27—52, Ангелов Д. Образуване на българската народност. София, 1971. С. 103—211.
44 Максимович Л. О хронологии словенских упада на визант^ску TeppHTopnjy KpajeM седамдесетих и почетком осамдесетих година VI века // ЗРВИ. Кн>. VIII, ч. 2. Београд, 1964. С. 263—270.
45 Пигулевская Н. В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л., 1941. С. 141.
46 ВИИШ. I. С. 177, 229.
22
жизнь».47 Такое восприятие образа жизни славян могло появиться лишь в особых условиях переселений крупных этнических масс и враждебного отношения местного населения. Еще в середине VI в. Прокопий Кесарийский более объективно определил характер частых переселений славян: «Они живут в жалких хижинах, далеко разбросанные один от другого, все они очень часто меняют место поселения».48 Прокопий не объяснил причину такого характера склавинских поселений. Однако распространение тонкослойных славянских поселений от Эльбы на западе до Среднего Поднепровья и Подесенья на востоке, Днестра и Дуная на юге объясняется прежде всего не миграцией или полукочевым образом жизни, а экстенсивной системой земледельческого хозяйства, определяемой подсечно-огневым земледелием и перелогом.49 Вместе с тем праславянский лексический фонд содержал все основные термины, обозначающие поселение человека: *ёотъ ‘дом’, *уьэь ‘село’, *goгdъ ‘город’ не только с противопоставлением открытого, неогражденного селения, деревни имеющему укрепления, оборонительные сооружения городу, но и связью последнего с ремеслом, что коренится еще в индоевропейских временах, выделением ремесла в так называемую «неолитическую революцию». При этом прослеживается по лингвистическим данным двухчастное деление города - на особое укрепленное ядро («город» в собственном смысле) и неукрепленное окружающее поселение «место».50
Византийские авторы специально не описывали хозяйство славян, но даже из беглых упоминаний второй половины VI—первой половины VII в. следует, что они являлись земледельцами и владельцами скота. Менандр писал, что аварский хан Баян сжег села (кищад) склавинов и опустошил их поля (ётуето тоид ауроид).51 Несколько позднее император Маврикий, обладавший личным опытом наблюдений над склавинами и антами,52 более обстоятельно писал: «У них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих
47 Маупсй Яи-а1е£1соп (далее - Мауг.). XI, 4: (З'юу Ссоутос Хг|сггр1к6у. С. А. Жебелев не придал значения важности точного перевода этого сообщения и перевел его как «ведут жизнь бродячую»; такой перевод был позднее повторен А. В. Мишулиным и распространился в последующей литературе (см.; Жебелев С. А. Маврикий (Стратег): Известие о славянах VI—VII вв. // Исторический архив. Т. 2. М.; Л., 1939. С. 36; Мишулин А. В. Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н. э. // ВДИ. 1941. № 1. С. 253). Г. Цанкова-Петкова обоснованно перевела Хг|сттр1к6^ как «разбойничий» (ГИБИ. II. С. 282), аналогичны переводы Ф. Баришича и Б. Крекича: «живя разбойничей жизнью» (ВИИШ. I. С. 133), В. В. Кучмы: «ведя разбойную жизнь» (Свод. I. С. 369), а также Э. Гамилыпега: «так как они ведут жизнь разбойников» (ОаБ Strategikon... 8. 373).
48 Ргосор. Саев. БВ. VII, 14.
49 Русанова И. П. Славянские древности VI—VII вв. М., 1976. С. 48; Горюнов Е. А. Ранние этапы истории славян Днепровского Левобережья. Л., 1981. С. 12—15; Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия // Раннефеодальные государства на Балканах, VI—XII вв. М., 1985. С. 41; Гиндин Л. А. Некоторые проблемы методики реконструкции славянской культуры по данным ранневизантийских памятников // Славянские культуры и мировой культурный процесс. М., 1985. С. 96; Свод. I. С. 223—224.
50 Трубачев О. Н. 1) Славянская этимология и праславянская культура // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов. С. 332—333; 2) Этногенез и культура... С. 196—198.
51 Меп. Гг. 48. В этом описании разорения страны следует иметь в виду возможность влияния литературных штампов (Свод. I. С. 347—348).
52 Удальцова 3. В. Еще раз о Стратегиконе Псевдо-Маврикия // СВ. Вып. 32. 1969. С. 69.
23
в кучах, в особенности проса и пшеницы».53 Маврикий предполагал даже, что войско полководца Петра сможет прокормиться само во время похода в славянские земли осенью и его не надо будет снабжать из государственных запасов.54
По археологическим данным, земледельческий характер славянского хозяйства при развитом скотоводстве в VI—VII вв. не подлежит сомнению, что следует из расположения поселений на благоприятных для земледелия землях, находок на некоторых поселениях зерен пшеницы, ячменя, проса. Однако эти сведения явно недостаточны. Праславянская лексика значительно лучше характеризует славянское хозяйство данного периода, причем следует напомнить, что сложившийся лексический фонд имеет многовековую предшествующую историю.
В праславянский период существовали понятия для обозначения большого числа полевых и огородных культур и их обобщающих понятий: *гьгпо ‘зерно’, *kolsb ‘колос’, *2ito ‘жито’, *п>2ь ‘рожь’, *çcbmy ‘ячмень’, *рь2ешса ‘пшеница’, *ръ1Ьа ‘полба’, *ovbSb ‘овес’, *proso ‘просо’, *ЬоЬъ ‘боб’, *gorchb ‘горох’, возможно, *voksti ‘овощи’, *kapusta ‘капуста’, *1икъ ‘лук’, *такъ ‘мак’, *тъгку ‘морковь’, *гёра ‘репа’, *tyky ‘тыква’, *хъте1ь ‘хмель’, *сеьпъ ‘чеснок’, *1ьпъ ‘лен’, *kbdynja ‘дыня’, *redbky ‘редька’, *konopja ‘конопля’. На особое значение зерновых культур в жизни праславян указывает его название *zito, производное от *2iti ‘жить’.55 Слово «жито» стало в славянских языках общим обозначением зерновых культур и основных их видов - пшеницы или ржи. Земледелие было, вероятно, в основном подсечным и мотыжным. Находки железных сошников отмечаются с VIII в.56 Вероятно, пахотные орудия были полностью деревянными, однако для их обозначения в праславянском языке существовала развитая терминология: *plugb ‘плуг’, *radlo ‘рало’, *Ьогпа ‘борона’,57 причем первое слово восходит к периоду индоевропейской общности, что указывает на изначальность пахотного земледелия в экономике праславян.
Столь же богат состав названий домашнего скота: *skotb ‘скот’, *stado ‘стадо’, *govçdo ‘крупный рогатый скот’, *Ьукъ ‘бык’, *korva ‘корова’, *копь ‘конь’, *kobyla ‘лошадь’, *оуьпъ ‘баран’, *ovbca ‘овца’, *vepn>, *Ьогуъ ‘кабан’, *svinbja ‘свинья’, *koza ‘коза’ и т. д., а также возрастных состояний этих животных.58 Археологические материалы
53 Mavr. XI, 4; Жебелев С. А. Маврикий (Стратег). С. 36. Выражение ev бгщоу'юск; следует понимать как «в скирдах» в отличие от хорошо известных славянских зерновых ям. Слово еХоро<; означало вид проса, а также полбы; это слово вошло в болгарский язык - «лимец» (ГИБИ. И. С. 281, примеч. 1; С. 282, примеч. 1); см. перевод-толкование и обстоятельный комментарий В. В. Кучмы, литературу: Свод. I. С. 369, 383.
54 Theoph. Sim. VIII, 6. В изложении этих фактов автор пользовался как современной устной информацией, так и перепиской императора Маврикия и стратега Петра (Olajos Th. Les sources... P. 148, 152).
55 Дылевский H. M. Главнейшие особенности общеславянской лексики современного болгарского языка // Славистичен сборник. Т. I. София, 1958. С. 102—103; ОгШ Г. Z. Element praslowianski w dzisiejszym slownictwie czeskim // Studia z filologii polskiej i stowiariskiej. T. 3. Warszawa, 1958. S. 270—271; Radewa S. Element praslowianski w dzisiejszym slownictwie butgarskim // Ibid. T. 4. Warszawa, 1963. S. 177— 179; Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. С. 112—114.
56 Русанова И. П. Славянские древности... С. 50.
57 Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура. С. 307—308.
58 Трубачев О. Н. Происхождение названий домашних животных в славянских языках. М., 1960.
24
позволяют конкретизировать данные о потреблении мяса в конце праславянекого периода в южной группе славян. В животном остеологическом материале 95% составляют кости крупного рогатого скота, свиней, овец, коз и коней. Таким образом, основным источником мясной пищи являлось скотоводство. Определяющее значение имел крупный рогатый скот, костный материал которого составлял 46%, 21% остеологического материала - свиньи, 18,5% - овцы и козы, 5% - кони.59 При этом слав. *5коГь ‘скот’ приобрело вторичный смысл - ‘имущество’, ‘деньги’.60
Древнейшие в истории человечества сельские промыслы - охота, рыболовство, бортничество, сезонное собирательство также были развиты в VI—VII вв., но они не были в экономике славян столь существенны, как земледелие и скотоводство.61
Таким образом, источники свидетельствуют об универсальном земледельческом хозяйстве славян в конце праславянского периода, причем лингвистические и археологические материалы значительно дополняют краткие и беглые свидетельства по этой теме византийских авторов.
Византийские письменные источники VI—начала VII в. ничего не сообщают о ремесленном производстве у славян, отмечая лишь примитивность их легкого вооружения, состоявшего из щитов, дротиков, небольших копий, тяжелых щитов, луков и отравленных стрел.62 Между тем по археологическим материалам отмечается добыча железной руды и производство из железа предметов хозяйственного назначения, изделий из цветных металлов (такие украшения, как пальчатые и зооморфные фибулы, браслеты с расширенными концами, височные кольца, пряжки и другие предметы).63
Отмечая по лингвистическим данным основной характер культуры древнейших славян как «деревянной» (подобно большинству древних индоевропейцев Европы), О. Н. Трубачев выявил оригинальную по преимуществу терминологию, относящуюся к железоделанию - *2е1его, *с!ътьпа, *ЬПгпа - ‘сталь, наваренные полосы металла’, а также более поздние названия золота и серебра.64 Хорошо известна лепная керамика, но плохо прослеживаются прядение, ткачество, обработка дерева. Между тем существовала разработанная праславянская терминология пряжения, мотания, снования, ткачества. Ее анализ позволил О. Н. Трубачеву установить использование у праславян первоначально вертикального ткацкого устройства, а потом и горизонтального ткацкого' стана.65 Столь же богата и разнообразна была терминология обработки дерева. Существовали три названия топора, отражавшие различные его функции и соответственно формы: *Бекуга - для рубки леса (наиболее архаичный термин), 5|Че51а, *1е$1о - для обработки
59 История на България. Т. 2. София, 1981. С. 51.
60 Журавлев А. Ф. К этимологии слав. *5коГь // Этимология, 1981. М., 1983. С. 38—44.
61 История на България. Т. 2. С. 51; Трубачев О. Н. Этногенез и культура... С. 167—172.
« Ргосор. СаеБ. БВ. VII, 14; Мауг. XI, 4.
63 Русанова И. П. Славянские древности... С. 50—51, 98.
64 Трубачев О. Н. Этногенез и культура... С. 189—190.
65 Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках: (Этимология и опыт групповой реконструкции). М., 1966. С. 5—134.
25
дерева, *toporb, вероятно, из др.-ир. *tapara, - боевое оружие.66 Праславянекая лексика кузнечного дела была богатой. Она отразила содержание сложного кузнечного производства, включая наварку полос металла, сталь и разнообразие названий инструментов.67
Таким образом, данные письменных, археологических и лингвистических материалов (последние два вида приобретают при этом особое значение) свидетельствуют о том, что славяне, включившись в процесс Великого переселения народов, обладали универсальной экономикой, основывающейся на земледелии, животноводстве и развитом железоделательном производстве. Она позволяла вести хозяйство в различных природных условиях лесной, лесостепной и степной зон. Вследствие уровня ее развития легко усваивались более высокие сельскохозяйственные и ремесленные технологии других культур, активно воздействуя на внутренние социально-политические процессы в славянском обществе.
Авторы VI в. называли славян как значительные нерасчлененные этнические массы, выделяя в них, как отмечено ранее, различные ветви склавинов, антов или венедов. Лишь беглые упоминания Прокопия Кесарийского указывают, что народы склавинов и антов состояли из отдельных племен (Тос ЕкХофцусоу e0vr| <...> bcmxvra),68 а Маврикий спустя полстолетия это косвенно подтверждает указанием на то, что у них много «князей» фцусоу), которые несогласны между собой.69 Между тем в так называемом «анонимном сборнике» «Чудеса святого Дмитрия», написанном в середине 80-х годов VII в., излагающем события в хронологическом порядке и насыщенном реалиями действительности,70 назван не только «народ склавинов» (то xtov XkâocPivcov <...> ë0voç), но и перечислены конкретные племена другувитов, сагудатов, велегизитов, ваюнитов, берзитов.71 Отсюда следует, что в VI в. славяне переселялись организованными племенными группами или союзами племен, но византийские авторы с племенной структурой переселявшихся славян были мало знакомы или не придавали ей значения. Между тем готский историк Иордан уже в середине VI в. сообщал, что «их (венедов. - М. С.) наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавинами и антами».72 Отсюда следует, что племенная структура и степень автономности отдельного племени в составе племенных объединений стала столь значительной, что древние племенные названия начали меняться на территориальные. Понятия праславя некого лексического фонда *pleme ‘родственная группа в самом широком смысле’,
66 Там же. С. 144—172.
67 Там же. С. 309—389; Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура. С. 325.
68 Procop. Caes. DB. II, 15. Убедительную интерпретацию слова eövr| в данном контексте как «племя» см.: Свод. I. С. 211—212.
69 Mavr. XI, 4.
70 Lerne rie P. Les plus anciens recueils... T. II. P. 172—173, 161 —162; Koder J. Anmerkungen zu den Miracula Sancti Demetrii // Byzantium / Tribute to A. N. Stratos. Vol. II. Athens, 1986. P. 523—538.
71 Lemerle P. Les plus anciens recueils... T. I: Le texte. Paris, 1979. P. 175; Свод. II. C. 191—193.
72 Иордан. О происхождении и деяниях гетов. С. 71—72.
26
*гос1ъ ‘ближайшее родство’, *Бет^а ‘семья’ со вторичными значениями ‘рабы’, ‘слуги’73 свидетельствуют о существовании в праславянском обществе иерархической организации племенных, родовых и семейных групп с различной структурой и разными формами родственных отношений.
Византийские авторы давали самые общие характеристики общественного строя славян.74 Сообщая о склавинах и антах, Прокопий Кесарийский писал, что «они не управляются одним человеком, но издревле живут в демократии, и поэтому они удачи и трудности в делах ведут всегда сами как общее дело».75 Ограничены по содержанию и характеристики общественного строя славян Маврикием, который приблизительно полстолетия спустя писал, что «у них такое большое разногласие во мнениях, что они либо не договариваются, а если и договариваются, то их решения вскоре нарушают другие, так как они враждебны друг другу и ни один не хочет уступить другому». Он отметил также, что склавины и анты, подобно другим народам, не имеющим единого боевого строя и одного начальника, не умеют подчиняться и сражаться в строю.76 Между тем тот же Маврикий разрабатывал целую политическую систему нейтрализации славян, исходя из существования у них многочисленных князей и их большого влияния в своих племенах77 (см. далее). Таким образом, взятые вне контекста, такие характеристики общественного строя славян еще не свидетельствуют о его архаичности.78 Раскрывает его структуру лишь комплексный анализ источников.
Византийские авторы не отмечают у славян верховного органа племенного самоуправления - народного собрания. Лишь приведенное выше известие Прокопия Кесарийского о «демократии» славян
73 Трубачев О. И. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959. С. 163—165.
74 Источниковедческий анализ показывает, что в византийской литературе при описании «варварских» народов широко использовались «штампы» - заимствования из предшествующей византийской и древнегреческой литературы (см.: Moravcsik Gy. Studia Вуzantina. Budapest, 1967. P. 221—244). Возможно, одной из причин ошибочного, упрощенного описания быта славян была литературная традиция. Ср. опыт выделения «штампов» в описаниях славян: Zâstërova В. Les Avares et les Slaves dans la Tactique de Maurice. Praha, 1971.
75 Procop. Caes. DB. VII, 14. Широко распространенный в работах отечественных исследователей перевод С. П. Кондратьева «<...> и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим» несколько нивелирует тонкость выражения кос\ Ôioc ocùtoÏç rû>v 7rpocy|i(5cT(ov ôce\ тбс те сгицфорос кос\ тос биакоХа èç koivôv Ьсуетса. Перевод Л. А. Гиндина и В. Л. Цымбурского «<...> и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща» соответствует оригиналу, представляя собой вариант перевода (Свод. I. С. 183, 220). В нашем тексте сохранено понятие «демократия» как емкая характеристика Прокопием политического строя славян, предназначенная для читателей в Византийской империи.
76 Mavr. IX, 3; XI, 4.
77 Ibid. XI, 4.
78 Именно отдельно взятые сообщения Прокопия и Маврикия лежат в основе утверждения, согласно которому славяне VI в. находились на ранней стадии «военной демократии» (Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII—первая половина IX в). Л., 1968. С. 154—156 (МИА, № 152)); ср. обоснованные комментарии С. А. Иванова, Л. А. Гиндина, В. Л. Цымбурского, которые раскрывают содержание использованного Прокопием слова «демократия» как понятия, противоположного власти одного человека, единовластия, но отнюдь не примитивного (Свод. I. С. 220).
27
и о всеобщем собрании антов позволяет его предположить в славянской племенной структуре VI в. Между тем существование этого строя можно установить, исходя из праславянского понятийного аппарата: *vëtje ‘народное собрание’.79 80 В общественном строе германцев конца I в. н. э. на стадии «военной демократии» функции племенного народного собрания раскрыл Тацит. Племя («все») решает наиболее важные вопросы, которые заранее обсуждаются старейшинами и знатью (principes).80 Члены племени собираются на собрание вооруженными, причем сбор мог продолжаться довольно долго - до трех дней, что свидетельствует о неоперативности этого органа самоуправления и объясняет активность и особое значение племенного совета старейшин и знати.81 На народном собрании выступали король (гех) и старейшины, тогда как члены племени отвергали или принимали предлагаемые им решения, побуждаемые, как писал Тацит, «более силой убеждения, чем властью приказания». Последнее обстоятельство указывает на верховность прав народного собрания как органа племенного самоуправления. Народное собрание являлось также верховным судебным органом, который решал как наиболее важные дела о предательстве, трусости на поле боя и прелюбодеянии, так и менее важные иски, причем часть штрафа шла королю или племени (régi vel civitati), часть - пострадавшему или его родственникам (propinquis). На народных собраниях избирались «старейшины (principes), которые судили в округах и селениях (per pagos vicosque)».82 Эта судебная практика отразилась в развитой правовой терминологии праславянского языка: *SQch> ‘суд’, *гакопъ ‘закон’, *pravo ‘право’, *pravbda ‘правда’, *rçch> ‘связь, порядок’ и т. д. Праславянская правовая лексика содержала также определенные термины системы наказания: *vira ‘вира’, *mbzda ‘мзда’, *kara ‘кара’, *кагпь ‘наказание’ и т. д. Понятие правонарушения конкретизировалось в специальных обозначениях нарушений права и правонарушителей: *tatb ‘вор’, *golv- в обозначениях убийцы и платы за убийство.83
79 Фасмер. I. С. 308—309; Шанский. I. Вып. 3. С. 31.
80 Здесь и далее привлекаются сравнительно-исторические материалы о германцах конца 1 в. н. э. в связи с их близким синхростадиальным уровнем основанной на земледелии и животноводстве экономики эпохи развитого железного века, одной исторической эпохи Великого переселения народов и одинаковой стадий расселения из районов этногенеза к границам рабовладельческих империй, но до последовавших процессов этносоциального синтеза (см.; Die Germanen; Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Bd. I. Berlin, 1976). В эпоху Великого переселения народов судьбы славян и германцев переплетались: еще в римское время среди германских племен на Одере находились, вероятно, небольшие группы славян; в формировании многоэтнической Черняховской культуры, наряду со славянским этносом, участвовали готы, а в VII в. славянские племена следовали за переселявшимися на запад германцами (см.: Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. С. 89, 133—142).
81 Понятие «principes», используемое Тацитом, сложное: оно охватывает, вероятно, и старейшин, в основе почетного положения которых находится возраст, и знать, отличающуюся принадлежностью к знатным родам, боевой славой, красноречием, на что указывают слова писателя: «prout aetas cuique, prout nobilitas, prout decus bellorum, prout facundia» (Tacitus. Germania. XI. Далее - Tac. Germ.).
«2 Tac. Germ. XII.
83 Преображенский. I. С. 241; Фасмер. III. С. 372, 507, 794; Брицин М. А. Из истории восточнославянской лексики. Киев, 1965. С. 83—95; Степанов Ю. С. Слова правда и цивилизация в русском языке // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. T. XXXI, вып. 2. 1972. С. 171—172; Ондрушин Ш. Семантическая мотивация основных терминов
28
Византийские авторы ничего не сообщают о старейшинах славян, их положении и функциях. Лишь многочисленные общеславянские понятия, восходящие к праслав. *star ‘имеющий силу, крепкий, большой’, ‘староста’, ‘старейшина’, ‘старец’,84 свидетельствуют о привилегированном положении и функциях управления старейшин, когда возраст был главным основанием для руководства племенем или родом. Но слово *starosta приобрело значение ‘глава, управляющий’.85
Из однородной в изображении византийских авторов массы склавинов и антов выделяются «короли», иногда появляются сообщения о знати. Характер этих известий неразрывно связан с контекстом их сочинений, что необходимо учитывать при определении княжеской власти у славян в середине VI—начале VII в. Прокопий Кесарийский в середине VI в. писал, что склавины и анты «не управляются одним человеком», хотя, как отмечалось ранее, эта тема не рассматривалась Прокопием специально. Во второй половине VI в. Менандр неопределенно писал о «вождях» (ocpxovreç) антов.86 Лишь в конкретном эпизоде с Мезамиром (см. далее, с. 32) он изобразил знатного анта. Отмечая особенности славянского войска, Маврикий сообщал, руководствуясь опытом византийского полководца: «Без власти (или «никем не управляемые». - М. С.) и ненавидящие друг друга, они не знакомы с боевым строем, стараются не сражаться в ближнем бою, не показываться на открытых и равнинных местах». Он подтверждал это мнение наблюдениями над тактикой боя славян, их стремлением избежать рукопашного боя.87 Отметим в этой связи, что распространенный в работах отечественных историков перевод С. А. Жебелева «не имея над собой главы и враждуя друг с другом, они...»88 не дает оснований для мнения об отсутствии у славян князей или незначительности их власти.89 Напротив, Маврикий сообщал о многочисленных князьях славян: «Так как у них много королей фцусоу) и они несогласны друг с другом, следует держать в руках посредством обещаний или даров прежде всего тех из них, которые ближе к границам, а на других нападать, чтобы вражда не объединила их по отношению ко всем или чтобы они не создали единодержавия (jLiovocpxiocv)».90 Такая политическая стратегия исходила из большого
права и торговли у славян и индоевропейцев // Этимология, 1984. М., 1986. С. 176—178; Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура. С. 338—339; Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О языке древнего славянского права; (К анализу нескольких ключевых терминов) // Славянское языкознание: VIII Международный съезд славистов. М., 1978. С. 237—239.
84 Преображенский. II. С. 372—374; Фасмер. III. С. 747.
85 Трубачев О. Н. История славянских терминов родства... С. 178—180.
86 Men. fr. 6. Учитывая, что у антских племен было несколько архонтов, а также последующее избрание Мезамира «архонтами», а не общим собранием антов (как думала Б. Застерова), И. А. Левинская и С. Р. Тохтасьев не без основания переводят понятие «архонты» как «правители» (Свод. I. С. 317, 327—328), в данном контексте - «политические руководители».
87 Mavr. XI, 4: ’ocvapxoc Ы кои pia&XAr|Aa övra, ouöe T(5c?iv yiywoctkoixtiv, оибё koctöc rpv CTuar<5cÖr|v ju&xnv emrriÖEuoum p&xEaöoa, оибё ev xupvoTg Kai öpocAou; толок; фоигеобои.
88 Жебелев С. А. Известие... С. 37.
89 См. также сербский перевод: «Живущие без власти и во взаимной ненависти <...>» (ВИИШ. I. С. 134), немецкий перевод: «Они [находятся] без власти и ненавидят друг друга <...>» (Das Strategikon... S. 375); новейший русский перевод В. В. Кучмы: «Пребывая в состоянии анархии и взаимной вражды <...>» (Свод. I. С. 371).
*> Mavr. XI, 4.
29
влияния славянских «королей» и являлась продолжением политики Рима «разделяй и властвуй» по отношению в «варварам».91 Она могла быть целесообразна только тогда, когда «короли» обладали реальными авторитетом и властью, а их подкуп мог обеспечить положительное отношение племени к империи. Эта политика исходила также из существования в конце VI—начале VII в. межплеменных славянских объединений, которые обладали мощью, представлявшей опасность для Византии.
Сведения Маврикия о влиянии славянских «королей» на свои племена подтверждает Феофилакт Симокатта. Он называет «королей» славян по именам. По его словам, Ардагаст стоял во главе многочисленного славянского войска, которое дошло до Адрианополя, захватило огромное число пленных и богатую добычу. Военные удачи привлекли к Ардагасту воинов из других славянских племен. Когда же византийцы перенесли военные действия на славянскую территорию, они «разорили страну Ардагаста».92 Это выражение вполне соответствует высказываниям римских авторов о «владениях» или «странах» германских «королей» I—III вв. Таким образом, Ардагаст изображается как предводитель войска и властитель определенной территории.
Вероятно, влиятельным князем был Мусокий, у которого византийцы обманом добыли 150 лодок-однодеревок, способных переправить 3000 человек. По словам Феофилакта, на «языке варваров» его называли «королем» (f)fj£, произв. от лат. гех), а взятые византийцами в плен славяне были ему «подвластны».93 Следует отметить, что традиция называть славянских вождей королями-рексами имела ко времени Феофилакта уже давнюю традицию, которая была распространена не только у византийцев. В своем труде по истории готов Иордан сообщал о столкновении Винитария с антами, во главе которых находился король (гех) Бож.94 Однако была ли это контаминация представлений прекрасно образованного Иордана о могуществе антских князей середины VI в. и давнего готского предания времен Винитария (конец IV—начало V в.) или отражение сведений о могуществе и относительной самостоятельности власти антских князей уже в конце IV в. - недостаточно ясно.95
Как славянский князь воспринимался исследователями Пирагаст, который первоначально победил тысячу византийских воинов, но в дальнейшем был убит стрелой, а его войско отступило. В основе такого толкования находились представление о военном могуществе Пирагаста, а также, вероятно, перевод С. П. Кондратьева, где выражение фиХосрход 5е оСтод rrjg яЛцббод cxdvrig rcov (3(xp|3ocpcov переведено: «так назывался глава этого племени варваров».96 Между тем Феофилакт, хорошо информированный о военных действиях полководцев
91 Tâpkova-Zaimova V., Vojnov М. La politique de Byzance dans ses rapports avec les «barbares» // Etudes Historiques. T. II. Sofia, 1965. P. 31—34.
92 Theoph. Sim. I, 7; VI, 7.
93 Ibid. VI, 9.
94 Jord. Get. 247.
95 Иордан. О происхождении и деяниях гетов. С. 320.
96 Theoph. Sim. VII, 4, 5; ВДИ. 1941. № 1. С. 266; Феофилакт Симокатта. История. С. 157; Свердлов М. Б. Общественный строй славян... С. 52.
30
Приска и Петра против славян, точно указывает общественное положение Пирагаста: «этот начальник (филарх) того множества (войска) варваров». Отсюда следует, что для источника информации Феофилакта и самого писателя Пирагаст не был «королем»-князем в отличие от ранее упомянутого Мусокия и находился он во главе не племени, а большого войска.97 Такое понимание текста подтверждается вторым упоминанием Пирагаста, когда он был убит. Он также назван в этом случае военачальником таксиархом (rocÇiocpxoç - начальник, командир), хотя для более общего указания племенного вождя Фиофилакт мог бы привлечь ранее уже использованное для тех же славян понятие èOvocpxn*98
Сделанное наблюдение приводит к выводу, что у славян в конце VI—начале VII в. функции вождя племени - князя и предводителя войска различались. Это же явление отмечал Тацит у германцев: «Они выбирают королей по знатности, а военных вождей - по мужеству».99 Таким образом, можно заключить, что власть племенных вождей славян в этот период уже значительно развилась и их функции управления племенем, внутренние и внешние, не обязательно совпадали с военными.
Об этом же свидетельствуют лингвистические материалы, причем праславянские названия главы племени позволяют проследить эволюцию княжеской власти в период родоплеменного строя. Исконное *voldyka ‘владыка’, ‘старший’, ‘вождь’, ‘полновластный начальник’ было вытеснено уже в праславянский период заимствованными терминами, но однокоренные слова «волость», «волостель», «владеть» со значением ‘власть’, ‘неограниченно владеть’ продолжали использоваться во всех славянских странах.100 Термин *voldyka был заменен словом *kbnedzb ‘князь’, заимствованным из прагерм. *kuningaz или гот. *kuniggs.101
Сложен вопрос о происхождении праслав. *zupam>. В новейшей лингвистической литературе при его объяснении продолжаются два давних уже направления. Одно возводит это слово к *zupa с первоначальным индоевропейским значением ‘пастух’ и последующим производным ‘господин скота’,102 другое - к обозначению территории и последующим производным ‘выборный вождь племени’.103 В обоих
97 Болгарский перевод ближе к тексту: «<...> тот был предводителем (главарем) той варварской дружины» (ГИБИ. II. С. 336), хотя и в данном случае неоправданно скрадывается употребление Феофилактом военного термина «филарх», а понятие «дружина» уже по значению указанного в тексте войска. Также ближе к тексту сербский перевод: «<...> вождь этой группы (скупине) варваров» (ВИИШ. I. С. 119). С. А. Иванов отходит от исследовательского стереотипа, оставляя в переводе военный термин «филарх», но в комментарии он колеблется: «Термин фиХарход предполагает вроде бы племенного вождя, но словом лХг|0и<; обозначается скорее войско, чем народ, так что выводов о статусе Пирагаста сделать не удается» (Свод. II. С. 59).
9» Theoph. Sim. VI, 2.
99 Тас. Germ. VII: Reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt.
io° Трубачев О. H. История славянских терминов... С. 185—186; ср.: Фасмер. I. С. 326, 341; Шанский. III. С. 116, 152.
101 Преображенский. I. С. 324; Фасмер. II. С. 266; Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. С. 136—137.
102 Натр Е. Р. 2upa // Folia slavica. Vol. 8, № 2—3. Columbus, 1987. P. 250—251.
юз Щустер-Шевц X. Древнейший слой славянских социально-экономических и
общественно-институциональных терминов и их судьба в серболужицком языке // Этимология, 1984. М., 1986. С. 226—228; Golqb Z Slowianskie 2upa, 2ирапъ i gbpani na tie indoeuropejskim // Collectanea Linguistica: Prace komisji jezykoznawstwa. T. 53.
Warszawa, 1986. S. 57—64.
31
случаях семантика слова *2ирапъ развилась под воздействием имущественного неравенства с материальным богатством в виде скота (см. также *зкоГь ‘деньги, богатство’). Видимо, заимствованным словом в праславянском языке было *£ърапъ из иран. gupana. В этом слове отразилось значение ‘господин’, перешедшее из иранской основы в южно- и западнославянское диалектное заимствование.104 Эти заимствования свидетельствуют о тенденции к отрыву княжеской власти от традиционных родоплеменных отношений.105
Разделение функций вождя племени и полководца отразилось в терминологическом различии сосуществующего с ранее указанными понятиями термина *УО)УОс1а ‘воевода’.106 Оно свидетельствует о том, что во главе войска мог стоять специально избранный воин, тогда как прерогативы внутриплеменной власти остались у князя.
В связи с тем, что византийские авторы специально не интересовались социальной структурой славян, упоминания о знати в их сочинениях единичны и имеют случайный характер. В середине— второй половине VI в., излагая события 558—562 гг., Менандр сообщил о племенной знати антов: «Теснимые набегами врагов, анты отправили к ним (аварам. - М. С.) посла, выбрав для посольства Мезамира, сына Идаризия, брата Келагаста, и просили выкупить некоторую часть пленников из своего племени. Однако посол Мезамир, болтун и хвастун, прибыв к аварам, говорил надменные и в известном отношении дерзкие речи. Тогда котрагир <...> сказал кагану: “Этот человек приобрел величайшую силу у антов и может противостоять любым своим врагам”».107 Это сообщение свидетельствует о большом влиянии знати на рядовых членов племени. Указание уже известных в связи с изложением событий политических деятелей антов, отца и брата, позволяет отметить существование в данное время потомственных знатных родов, что отражает процесс формирования знати по происхождению.108 Этот процесс начался значительно раньше. Уже в записанных Иорданом готских преданиях, сообщающих о событиях VI в., упомянуты, наряду с антским королем Божем и его
104 Трубачев О. Н. 1) Из славяно-иранских лексических отношений // Этимология, 1965. М., 1967. С. 71—75; 2) Этногенез и культура... С. 46.
105 К аналогичному мнению пришел А. А. Горский, который выразил сомнение в изначальной связи института жупанов у славян с родоплеменной знатью (см.: Горский А. А. К вопросу о происхождении института жупанов у славян // XVIII Международный конгресс византинистов: Резюме сообщений. М., 1991. С. 385—386).
106 Фасмер. I. С. 332; Шанский. III. С. 127.
i°7 Men. fr. 6; Свод. I. С. 317 (перевод И. А. Левинской и С. Р. Тохтасьева приведен с незначительными коррективами).
i°8 И. А. Левинская и С. Р. Тохтасьев решительно возражают против мнения О. В. Ивановой и Г. Г. Литаврина, согласно которому Идаризий или Келагаст был вождем антского объединения. Они считают, что Мезамир был лишь одним из «архонтов» у антов, а не верховным вождем и не просто знатным человеком (Свод. I. С. 329, 337). С мыслью о принадлежности Мезамира к «архонтам» как высшей знати племени нельзя не согласиться - об этом свидетельствует указание его известных отца и брата. Но из контекста не следует, что он сам был вождем племени. В предшествовавшем несохранившемся тексте Менандра уже были названы его отец и брат, которым принадлежала активная политическая роль (видимо, вождями племени были они), тогда как Мезамир появляется только в данном сюжете при избрании послом. Его реальное положение указано не в качестве вождя племени, а как сына Идаризия и брата Келагаста, то есть через родственные связи, а не социальный статус. Это, по нашему мнению, подразумевает его принадлежность к знатному роду вождя племени, но не положение самого князя.
32
сыновьями, «приматы».109 По наблюдению Е. Ч. Скржинской, так назывались Иорданом представители знатных готских родов.110 «Приматы» возглавляли племя вместо «королей», у них могли быть небольшие дружины. «Приматы» играли видную роль в политической жизни племен, руководили их переселениями и военными действиями, активно участвовали в поставлении «короля» и были его ближайшими соратниками.111 Таким образом, содержание понятия «приматы» раскрывает положение антской знати в IV в. и в более позднее время. Основанием такой знатности являлись не только знатность по происхождению, то есть особому социально-экономическому и политическому статусу, и возраст, но, как писал Тацит, также военные подвиги и красноречие. Византийские авторы не сообщают о такого рода знати, но праславянская социальная лексика позволяет установить различные пути пополнения племенной знати.
Знатный по происхождению назывался, вероятно, *gospodb / *gospodirvb ‘господин’ с и.-е. основой *-pot - со значением ‘господин’, вошедшей в индоевропейские языки в словах со значением ‘господин, повелитель, могущественный’ и др.112 Особое понятие *gospodan> ‘хозяин, правитель’ имело более узкое значение ‘владельца хозяйства’.113 Праславянская лексика отразила также знатность не только по происхождению, но и по мужеству. Слово *vitçdzb ‘витязь’ восходит, видимо, к праслав. *vitb ‘добыча, трофей’ и в конце родоплеменного строя относилось к членам княжеской дружины с семантическими оттенками ‘воин, герой, рыцарь’.114 *Общественное разделение труда, которое вело к появлению профессиональных воинов, не занятых в процессе материального производства, способствовавших усилению обороны племени и вместе с тем связанных с ростом самостоятельности княжеской власти и племенной знати, стало причиной появления дружин. Тацит связывает появление дружин у племенной знати не с возрастом вождей, а с выдающейся знатностью и великими заслугами отцов (insignis nobilitas aut magna patrum mérita), что свидетельствует о широкой распространенности дружин у представителей племенной знати. Если, согласно Тациту, дружинников (comités) привлекала знатность принцепсов, то для последних дружины были украшением (славой) во время мира и опорой (поддержкой) во время войны (in расе decus, in bello praesidium). Служба, хотя и добровольная, накладывала на дружинника значительные морально-этические обязательства, в основе которых находилась верность принцепсам. Принцепсы должны были содержать дружинников в мирное время, обеспечивая их продовольствием (во время военных действий кормила война). При этом Тацит проницательно отмечает социальнополитическую функцию пиров - они «заменяют жалование за службу». Таким образом он раскрывает содержание сложившейся в развитом
Иордан. О происхождении и деяниях гетов. С. 170.
110 Там же. С. 359, примем. 769.
ш Jord. Get. 134, 136, 267, 277, 300, 304.
112 Фасмер. I. С. 446, 447; Шанский. IV. С. 146—147; Трубачев О. Н. История
славянских терминов родства... С. 181 —185; ЭССЯ. Вып. 7. С. 61—63.
из ЭССЯ. Вып. 7. С. 59—60.
и4 Шустер-Шевц X. Древнейший слой... С. 231—233.
2 М. Б. Свердлов
33
племенном обществе системы материального обеспечения членов дружины принцепсами, в числе которых был король, посредством продовольствия, регулярно поступаемого от соплеменников, - «корма» и пиров, которые имели почетное и материальное содержание. Как ученый-аналитик, который не останавливается на поверхности явлений, а определяет их содержание в их взаимной связи, Тацит, устанавливает социальные следствия такой службы - военный профессионализм членов дружины, их отрыв от сферы материального производства и появляющееся презрение к труду.115
Византийские авторы не отметили у славян существования дружин.116 Правда, в рассказе Прокопия Кесарийского о пленном анте Хилвудии117 есть свидетельство о существовании вооруженного раба-воина у богатого славянина, что косвенно может указывать на необходимость военного отряда-«дружины» у князя - главы племени.
Лексические материалы подтверждают предположение о существовании дружины в праславянский период. Этимология слова *drugb ‘друг, товарищ’118 указывает на первоначальный морально-этический характер отношений князя и дружинников, как у германцев. Производным от этого слова в праславянский период стало *druzina ‘товарищество’, имеющее собирательное значение.119 В праславянском языке было и другое название дружинника - *kbmetb, вероятно, заимствованное поздним праславянским языком из лат. comes ‘спутник, товарищ’.120 Таким образом, есть все основания полагать, что в праславянском обществе VI—начала VII в. дружины существовали.121
ns Тас. Germ. XIII—XV.
1,6 В новейшей литературе есть мнение об упоминании дружины у славян в так называемом Собрании I или сборнике архиепископа Фессалоник Иоанна I «Чудеса святого Дмитрия», составленном во время нападения славян на Фессалоники, вероятно, в 80-е годы VII в. (Свод. I. С. 92, 182) (см.: Иванов С. А. Славяне и Византия в VI в. по данным Прокопия Кесарийского: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1983. С. 17—18; Горский А. А. Дружина и генезис феодализма на Руси // ВИ. 1984. № 9. С. 19; Иванова О. В. К вопросу о существовании у славян «дружины» в конце VI—VII в.: (По данным «Чудес св. Дмитрия») // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985. С. 18—19; Свод. I. С. 185). Основанием для такого мнения послужило сообщение автора сборника, что было «варварское войско, не слишком большое», защитники города насчитали около 5 тысяч человек, но оно было сильным, поскольку состояло из «отборных и опытных воинов». Это войско было побеждено, хотя оно представляло собой «избранный цвет всего народа славян» (Lemerle P. Les plus anciens recueils... T. I. P. 126; Свод. I. C. 99). Следует учесть, что последняя характеристика представляет собой литературный топос (см.: Lemerle P. Les plus anciens recueils... T. II. P. 70), a без нее данная запись сборника сообщает о небольшом отборном войске, но не о значительной дружине.
117 Procop. Caes. DB. VII, 14.
не ЭССЯ. Вып. 5. С. 130—131.
119 Там же. С. 134—135.
120 фаСмер. H. С. 261; ср.: Schuster-Èewc Н. Zur Bezeichnung des Bauern im Slawischen: *сЬо1ръ, *кътегь, *smrdb // Zeitschrift für Slawistik. Bd. IX, H. 2. Berlin, 1964. S. 246—252; ЭССЯ. Вып. 15. C. 196—198.
121 И. И. Ляпушкин высказал предположение, что у славян в VI—VII вв. не было дружин. Основанием для этого послужили сведения о всеобщем вооружении славян, отсутствие данных о сражениях в строю под руководством одного начальника (ср. противоположное мнение: Цанкова-Петкова Г. Материалната култура и военното изкуство на дакийските славяни според сведенията на «Псевдо-Маврикий» // ИИИ. 1957. Т. 7. С. 341—344), отсутствие археологических материалов об имущественном расслоении (И. И. Ляпушкин отрицал принадлежность кладов VI—VII вв. славянам:
34
Общественное разделение труда в племени как едином социальном организме, форма его существования в условиях постоянных войн с соседними славянскими племенами и иноэтническими народами создавали социально-экономические условия для дальнейшей социальной дифференциации.
Византийские источники содержат многочисленные данные о захвате славянами огромной добычи во время походов.122 Разорение ими значительных территорий и в то же время небольшое число нападений на славянские земли создавали впечатление, что страна славян богата.123 Обогащению славянских племен способствовало также взимание контрибуций и откупов с соседних племен и государств. В праславянском языке эта форма обогащения имела название *danb ‘дань’. Другой формой накопления богатства стала продажа пленныхрабов. Так, ант Хилвудий был продан господином на свою родину за «большие деньги»,124 а император Юстиниан издал в 538 г. новеллу, согласно которой в Мизии разрешалось продавать церковные вещи и имущество для выкупа пленных.125 Таким образом, накопление богатств способствовало начальным процессам имущественной дифференциации. Но отношение к богатству у славян было еще двойственным: оно накапливалось, но обращались с ним ритуально. Как отметил Маврикий, «все необходимое из своих вещей они закапывают в тайном месте, не имея открыто ничего лишнего».126 Такое отношение к богатству, свойственное архаичным обществам или архаичным традициям,127 приводило к образованию кладов с богатыми предметами обихода. Оно, вероятно, способствовало образованию массовых кладов антского времени в Поднепровье,128 но с другой стороны - единообразного бедного погребального обряда захоронений, из чего можно заключить, что в VI—начале VII в. в погребальном обряде еще не отразилась реальная имущественная и социальная дифференциация славян.
Другой формой начального процесса имущественной дифференциации и скрытой формой использования труда соплеменников - непосредственных производителей материальных благ - явились внутриплеменные добровольные подати членов племени князю и его дружине. Как писал Тацит о германцах: «Есть обычай - племена и, кроме того, каждый в отдельности приносят вождям (principibus) или скот,
Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С. 156—161). Однако он не учел всего комплекса сведений о князьях и знати у славян, неполноту известий византийских авторов о военном строе славян. Инвентарь захоронений не может ответить на вопрос о существовании дружины, так как, по наблюдению И. И. Ляпушкина, даже легкое оружие не клалось в захоронения этого периода. Вместе с тем И. И. Ляпушкин не обратил достаточного внимания на генезис дружины как социального института. Он полагал, вероятно, что в имущественном и социальном отношении дружинников сразу следовало противопоставить простым свободным членам племени, и это должно было отразиться в обряде и инвентаре захоронений, как и произошло позднее в раннеклассовом обществе (об отношении к богатству в праславянский период см. далее).
i22Procop. Caes. 1) DB. VII, 14, 29, 38, 40; VIII, 25; 2) Hist. arc. XXIII; Men. fr. 48; Theoph. Sim. I, 7; III, 4; VI; VII, 2.
>23 Men. fr. 48.
>24 Procop. Caes. DB. VII, 14.
>25 ГИБИ. II. C. 65—67.
>26 Mavr. XI, 4.
127 См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. M., 1972. С. 197—198.
>28 Рыбаков Б. А. 1) Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 57—71; 2) Древние русы // СА. Т. XVII. 1953. С. 23—204; 3) Новая концепция... С. 42.
35
или плоды, что, приносимое как почесть, служит также необходимым потребностям».129 В праславянском языке эта добровольная подать имела, вероятно, название *с!ап> с древнейшей традицией, восходящей к архаической индоевропейской лексике *(1о- ‘давать, брать’.130 Позднее оно стало означать государственную подать131 (см. далее, с. 226). Эти подносимые соплеменниками дары еще не были выражением различий социального статуса, хотя в системе общественного производства племени и перераспределения материальных благ они являлись их начальной формой. Уже в развитом племенном обществе они приобрели социально-экономические функции материального обеспечения дружинников за службу «вождю», в том числе королю или князю.
Как отмечалось ранее, Тацит сообщал о передаче у германцев королю части штрафа лошадьми и скотом за совершенное преступление. Эта часть штрафа в Древнерусском государстве стала называться «продажей».132 Такие регулярные поступления князю также способствовали его обогащению. Гарантией социального равенства являлась племенная собственность на землю, выражавшая объективную необходимость коллективного производства и распределения, совместной защиты племенной территории. Об этом свидетельствуют известные слова Цезаря (вне их многочисленных интерпретаций давними и новейшими исследователями) о неразделенности земли в германском племени при последующем землепользовании соплеменниками, наследственном или с переменой полей.133 Верховная собственность племени на землю была экономическим основанием и юридическим выражением равноправных социальных отношений в племени.
Род представлял собой экзогамную группу кровных родственников, ведущих свое происхождение по одной линии, носивших общее родовое имя, входивших в состав племени.134 Семантика понятия *гос!ъ - ‘ближайшее родство’. Между тем уже *8ет]а ‘семья’ во вторичном значении слов «рабы, слуги, челядь»,135 а не род в целом организовывала в своем составе как хозяйственном единстве зависимое население.
Согласно археологическим материалам конца праславянекого периода и начала разделения праславянской общности в VI—VII вв., площадь поселений невелика - обычно не более 1 га. Вероятно, количество жилищ здесь было 20—30, но существовали также меньшие по размерам поселения: на полностью раскопанных селищах около села Корчак обнаружено 7, 12, 16 жилищ. Если учесть их разновременность, то в одно время было заселено 5—7 жилищ. На отдаленной Десне поселения IV—VII вв. состояли из 1 или 3—4 домов.136
129 Тас. Germ. XV.
130 Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура. С. 323.
131 Machek V. Etimologicky slovnik jazyka öeskdho a slovenskeho. Praha, 1958. S. 110.
132 Свердлов M. Б. От Закона Русского к Русской Правде. М., 1988. С. 46—50.
,33 Die Germanen. Bd. I. S. 254; История крестьянства в Европе: Эпоха феодализма. Т. 1: Формирование феодально-зависимого крестьянства. М., 1985. С. 95—113; Алексеев В. /7., Першиц А. И. История первобытного общества. М., 1990. С. 240.
134 Файнберг Л. А. Род // БСЭ. 3-е изд. Т. 22. М., 1975. С. 156—157.
135 Трубачев О. Н. История славянских терминов родства... С. 164.
136 Горюнов Е. А. Ранние этапы... С. 24, табл. I.
36
Тонкий культурный слой свидетельствует о непродолжительности поселений, от одного-двух до нескольких десятилетий. Небольшие прямоугольные жилища - полуземлянки (от 8—10 до 18—20 кв. м), одинаковые по конструкции, находились в непосредственной близости друг от друга. Между жилищами располагались небольшие хозяйственные ямы. Скопление хозяйственных сооружений занимало отдельный участок. Эти материалы позволили И. П. Русановой считать, что небольшие поселки представляли собой большесемейные общины, состоящие из парных семей.137 Аналогичные наблюдения сделаны по материалам Подесенья для более позднего времени (VII— начало VIII в.), где хозяйственные ямы располагались кучно, вне связи с определенными жилищами.138 Поселения VI—VII вв. расположены небольшими гнездами (от 2—3 до 14 поселений).139 В этой связи И. П. Русанова предположила, что начался распад большой семейной общины и стали образовываться патронимии (Е. А. Горюнов объяснил «гнезда» не столько переходом от родовых к территориальным связям, сколько необходимостью частых переселений при подсечном земледелии).140 Отсутствие главных домов, признаков коллективного приготовления еды не позволяет согласиться с характеристикой таких семейных коллективов как этнографически описанных патронимий. Существование крупных хозяйственных объединений, в частности большесемейных общин, в VI—VII вв. исследователи обоснованно объясняют уровнем развития производительных сил, когда при подсечной системе земледелия и архаичности пахотных орудий требовались усилия больших коллективов.141 Однако в связи с тем, что неизвестны система производства и распределения продуктов, формы взаимопомощи малых семей в процессе производства, характеристика общин только как большесемейных представляется ограниченной.
Отдельно расположенные жилища (на расстоянии 12—24 м) у славян уже в V в. в районах, близких к области распространения развитой Черняховской культуры,142 на славянских селищах VI—VII вв. - между Прутом и Днепром (с расстояниями 10—15 и 20—40 м), наряду с кучным расположением,143 а также поселения IV—VII вв. на Десне, состоящие из одного жилища, свидетельствуют о хозяйственной автономности малых семей. Отсюда следуют важные для понимания историко-этнографических материалов выводы. Как показывают этнографические исследования, формой превращения родовой общины в соседскую являлась так называемая первобытная соседская община, в которой совмещались распадавшиеся родовые и формирующиеся
137 Русанова И. Я. Славянские древности... С. 44—49.
138 Горюнов Е. А. Ранние этапы... С. 23—35.
139 О гнездовом расположении славянских поселений VI—VII вв. см. также: История на България. Т. 2. С. 50.
но Русанова И. Я. Славянские древности... С. 49; Горюнов Е. А. Ранние этапы... С. 12—25.
141 Русанова И. Я. Славянские древности... С. 50; Горюнов Е. А. Ранние этапы... С. 34—35.
142 Терпиловский Р. В. Население Нижнего и Среднего Подесения III—V вв.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Киев, 1980. С. 7.
143 Березовец Д. Т. Поселение уличей на р. Тясмина // Славяне накануне образования Киевской Руси. М., 1963. С. 155 (МИА, № 108); Рафалович И. А. Славяне VI— IX веков в Молдавии. Кишинев, 1972. С. 49; Древняя культура Молдавии. Кишинев, 1974. С. 87.
37
соседские связи. Сородичи в них, учитывая территориальное и экономическое единство, долго сохраняли черты социальной и идеологической общности.144 Исходя из этих наблюдений, а также археологического материала, под «родами» в VI—VII вв. следует понимать свойственные для распадающегося племенного строя «первобытные соседские общины» и входившие в них большие патриархальные семьи.
В этих общинах и семьях в результате половозрастного разделения труда складывались отношения социального неравенства. Мужчины пользовались полноправием в племенных институтах, равно как в общинах и больших патриархальных семьях, тогда как подростки и дети были ограничены или полностью лишены общественных прав, что являлось следствием их меньших возможностей в процессе материального производства в эпоху развитого железного века. Поэтому праславянские названия младших членов большой патриархальной семьи или рода *сШе ‘дитя’, *огЬъ ‘ребенок’, *оп*окъ ‘отрок’, *с$с1о ‘чадо’, *беЦас!ь ‘челядь, члены большой семьи’,145 *хо1ръ, вероятно, ‘подросток’146 становились в славянском обществе названиями зависимых или подчиненных свободных людей. Эти обозначения возрастных групп выстраивают параллельно «особый род социальных терминов, упорядоченных в рамках иерархии общественных функций»,147 тогда как, по замечанию О. Н. Трубачева, «генезис термина *хо1ръ ‘холоп’ из явно возрастного обозначения и некоторые другие связи с терминологией родства помогают дополнительно понять проблемы рабства или, вернее, квазирабства у славян и в Древней Руси».148 Вероятно, прекращение связей с родовыми и семейными коллективами в племенном обществе также потенциально вело к ограничению социальных прав, что отразилось в развитии семантики слова *81гъ ‘сирота’. Таким образом раскрывается процесс образования сложной по структуре большой патриархальной семьи, в состав которой, кроме мужа и жены, родителей, невыделившихся братьев и сестер, входила «челядь» - «дети», «отроки» - ‘младшие члены семьи, еще лишенные права говорить’, «холопы» и «сироты» - ‘обедневшие и лишенные родственной поддержки члены племени’.
Ограничение в правах, причиной которого являлось половозрастное разделение труда, еще не создавало при племенном строе отношений эксплуатации непосредственных производителей. Но с развитием общественного производства этот комплекс производственных отношений становился основой эксплуатации в пределах семьи. Племя, род и семья уже не могли остановить имущественной дифференциации,
144 Алексеев В. П., Першиц А. И. История первобытного общества. С. 304.
145 Трубачев О. Н История славянских терминов родства... С. 35:—47; Фасмер. I. С. 508; II. С. 173, 453; IV. С. 311, 330; Конечный Ф. Ф. К этимологии слав. Шгокъ // Этимология, 1966. М., 1968; Шустер-Шевц X. Древнейший слой... С. 234, 237.
146 ЭССЯ. Вып. 8. С. 62—64 (см. там же анализ значительной литературы); по этимологии X. Шустер-Шевца, *хо!ръ ‘член человеческого коллектива, ведущий начало от общего рода’ (Шустер-Шевц X. Древнейший слой... С. 225).
147 Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К истокам славянской социальной терминологии: (Семантическая сфера общественной организации, власти, управления и основных функций) // Славянское и балканское языкознание: Язык в этнокультурном аспекте. М., 1984. С. 91—94.
148 Трубачев О. Н. 1) Славянская этимология и праславянская культура. С. 338; 2) Этногенез и культура... С. 202—203. Аналогичное мнение см.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К истокам славянской социальной терминологии. С. 92—93.
38
в результате чего в праславянской лексике образовались понятия *Ьо§а1ъ ‘богатый’ (восходящее к *Ьо§ъ ‘богатый, достояние’), *Ьо£а1ёб, *Ьк^аПб(зе) ‘богатеть’149 и противоположные по значению слова: *5к<?с1ъ ‘скудный’, *1ШПо ‘нищий, неимущий’, *хибоз1ь ‘скудость, нищета, бедность’,150 *пеЬс^ъ, *иЬс^ъ ‘убогий, бедный’,151 причем последнее слово обозначало в известной степени «не только лишенность богатства (нищету), но и лишенность даваемых богом (богатством, долей) прав».152
Третьим комплексом социально-экономических отношений в праславянском родоплеменном обществе было патриархальное рабство. Его источником был плен.153 В сочинениях византийский авторов сообщения о захвате славянами огромного числа пленных без различия пола и возраста столь же обычны, как разорение соседних земель и захват добычи (см. выше, с. 35). Советы императора Маврикия указывают на то, что такие известия не являлись общим местом в литературных трудах. По его словам, византийскому войску следовало подольше оставаться в «стране» славян, чтобы пленники могли к нему присоединиться.154 Хан аваров Баян напомнил византийскому императору, что он возвратил свободу многим тысячам византийских пленных, которые были в рабстве у склавинов.155 У славян применялся выкуп пленных, как свидетельствует рассказ о Хилвудии, который был выкуплен антами у склавинов за «большие деньги».156 Часть пленников продавалась, вероятно, в чужие страны, в том числе за выкуп.157 В этих случаях захват пленных становился одним из источников обогащения славян. Однако значительное число пленных оставалось в славянских землях.
Сведений об их содержании и формах эксплуатации крайне мало. Как пишет Маврикий, «находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, устанавливая рабство на определенный срок, предлагают на их решение: возвратиться за известный выкуп домой или остаться там как
149 Трубачев О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений. С. 27—28; Петлева М. П. Праславянский слой лексики сербохорватского языка // Этимология, 1968. М., 1971. С. 120; Фасмер. I. С. 183; Шанский. II. С. 148; SJS. I. S. 122—123.
150 ЭССЯ. Вып. 8. С. 111.
151 Фасмер. I. С. 182, 524; III. С. 77, 143, 148, 314, 661; IV. С. 168; Шанский. V. С. 160—161; Иванов Вяч. Вс. Язык как один из источников этногенетических исследований и проблематика славянских древностей // СС. 1973. № 4. С. 70; Benveniste É. Hittite et indo-européen. Paris, 1962. P. 104.
152 Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О языке древнего славянского права. С. 235.
153 На лингвистических материалах Э. Бенвенист отмечает внешние источники рабства у индоевропейских народов (см.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 369), но О. Н. Трубачев обоснованно возражает против абсолютизации данного мнения, обращая внимание на появление внутриплеменных квазирабских форм господства и подчинения в праславянский период (Трубачев О. Н. Этногенез и культура... С. 202—203).
154 Mavr. XI, 4.
iss Men. fr. 63.
•56 Ргосор. Caes. DB. VII, 14.
157 Для середины VII в. - времени активной славянской колонизации Далмации - характерно известие Анастасия Библиотекаря, эрудита и компилятора (800—880 гг.), о папе Иоанне IV, далматинце по происхождению, который «потратил много денег во всей Далмации или Истрии, чтобы выкупить пленников, захваченных язычниками» (ЛИБИ. II. С. 183).
39
свободные люди и друзья».158 Это известие свидетельствует о мягких формах эксплуатации пленных. Вполне соответствует сообщению Маврикия упоминание Прокопием Кесарийским византийца, который попал в плен к анту, затем вошел к нему в доверие и стал подавать советы хозяину.159 Прокопий пишет также об анте Хилвудии, который был взят в плен склавином, служил ему с оружием в руках, но оставался рабом и впоследствии был продан.160 Совершенно очевидно, что не все пленные могли попасть в такие условия. Византийские источники ничего не сообщают о формах эксплуатации рабов в системе общественного производства. Отвечают на этот вопрос сравнительно-исторические материалы о германцах.
Античные писатели также пишут о мягких формах эксплуатации германцами пленных-рабов. Тацит, в частности, сообщает: «Ты не отличишь господина и раба по достоинствам воспитания: они живут среди одного и того же скота, на одной и той же земле, пока возраст не отделит свободнорожденных, а доблесть не признает их»,161 то есть с возрастом свободный становится равноправным членом племени, а раб остается рабом. Тацит ясно очерчивает производственные функции рабов у германцев: «Они пользуются рабами не по нашему обычаю, с точно определенными обязанностями в семействе: каждый управляет своим домом, своими пенатами. Господин облагает [его] мерой зерна, мелкого скота или одежды, как колона, и раб проявляется только в этом: остальные обязанности по дому выполняют жена и дети [господина]».162 * Несмотря на мягкие формы эксплуатации, личная власть господина была велика. Хозяин мог безнаказанно убить раба: «Раба редко бьют и редко наказывают оковами и [насильственным] трудом. Часто бывает, они убивают не из-за наказания или строгости, но в ярости и гневе, как врага, но только безнаказанно».165
Из этих сведений следует, что основной формой эксплуатации патриархальных рабов являлось посажение на землю, взимание умеренного натурального оброка при наделении собственным домом и возможности семейной жизни, а также служба. Таким образом, патриархальные формы эксплуатации рабов у германцев, как и у славян, действительно были мягкими. Формы общинной и семейной организации, типы поселений и жилищ у славян VI—начала VII в. позволяют допустить широкое применение труда патриархальных рабов, о чем писали византийские авторы.164 Патриархальное рабство как
158 учтен перевод С. А. Жебелева и В. В. Кучмы: Жебелев С. А. Маврикий (Стратег) // Известия... С. 36; Свод. I. С. 369.
159 Procop. Caes. DB. VII, 14.
>бо Ibid.
>6i Tac. Germ. XX.
>62 ibid. XXV.
>63 Ibid.
I64 Определение эксплуатации рабов как патриархального рабства на основании сравнения данных о германцах и славянах давно уже сделано Б. Д. Грековым. В результате аналогичного сравнения М. Ю. Брайчевский и В. И. Довженок, смещая процесс социальной эволюции, охарактеризовали подобные формы эксплуатации как зародыш феодальных отношений или как аналогию зависимости серва (Брайчевский М. Ю. Производственные отношения у восточных славян... С. 50—51; Довженок В. И. Свидетельства русско-византийских источников X в. о феодальных отношениях на Руси // Славяните и средиземноморският свят: VI—XI век. София, 1973. С. 204—205).
40
древнейшая форма эксплуатации имело большое значение для роста имущественной и социальной дифференциации племенного общества. Однако в системе общественного производства в эпоху использования орудий труда из железа, характеризующуюся значительной производительностью, отсутствовали объективные причины для превращения пленников в «говорящее орудие» (instrumentum vocale), объект вещного права - рабов, в результате чего формировались рабовладельческие отношения, классы рабов и рабовладельцев, прямых и косвенных, опосредованных государственным и храмовым рабовладением, с превращением в европейских условиях племени в общину свободных, запрещающую порабощение своих членов системой законодательных мероприятий (с определенными различиями), что должно было предотвратить разложение общины свободных граждан, в которой существовала имущественная и социальная дифференциация. На основе такой рабовладельческой системы общественных отношений формировалось государство, известное в античной Европе в виде деспотии, олигархии и демократии, рабовладельческие город-государство, республика и империя.
К аналогичному мнению пришли Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров, анализируя семантику социальной терминологии: «В праславянском, как и в исходном общеиндоевропейском, различались свободные (полноправные) и несвободные, равные и неравные, но не было различия рабов и нерабов (вопреки бытующей до сих пор в научной литературе ошибочной точке зрения). Последнее противопоставление сложилось лишь на материале индоевропейских языков античности, вторичным образом использовавших индоевропейские термины и их переосмысливших <...>. Данная типологическая характеристика праславянского (как и праиндоевропейского и ранних индоевропейских, подобных древнейшему хеттскому) общества, включавшего категорию домашних зависимых работников (но не рабов в античном смысле), представляется весьма важной для определения его социальноэкономической структуры».165
Таким образом, в конце праславянского периода, в V—начале VII в., славяне имели комплексную, самодостаточно развитую экономику, основу которой составляли пашенное земледелие и скотоводство, что позволяло славянам расселяться в разных почвенноклиматических зонах и приспосабливать свою жизнь к различным конкретным условиям. Определяющей формой их социальной организации еще являлось племя, внутри которого сложились три подсистемы, которые содержали значительные возможности для развития. Одна из них - свободные члены племени - с тенденцией имущественной и социальной дифференциации при сохранении прав лично свободных людей или их ограничении. Другая - князь и его дружина. Лингвистические и сравнительно-исторические материалы раскрывают 165А. П. Пьянков, ошибочно определив положение раба у германцев как раба на пекулии, полагал, что славяне VI в. находились на стадии раннерабовладельческого общества (см.: Пьянков А. П. Социальный строй восточных славян в VI—VIII вв. С. 61—62), но и здесь он допустил неточность, так как «раб на пекулии» - категория развитого рабовладельческого общества.
165 Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К истокам славянской социальной терминологии. С. 93.
41
существующие уже в племенном обществе институты их материального обеспечения в мирное время - внутриплеменные первоначально добровольные натуральные подношения - «дар», «кормление» князем дружинников за службу и почетные княжеские пиры. Третьей подсистемой являлась патриархальная большая семья, в состав которой входила челядь - младшие члены семьи, ограниченные в правах дети и отроки, патриархальные рабы - пленные, а также, вероятно, попадающие в зависимость соплеменники - сироты и холопы.
Глава II
ПЕРЕХОДНЫЕ СТРУКТУРЫ: НАЧАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ СТАНОВЛЕНИЯ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ (VII—НАЧАЛО X в.)
П. Й. Шафарик уже давно обратил внимание на дублирующие названия славянских племен, далеко расположенных друг от друга в различных частях Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы в VII—X вв.: хорваты - на западе Балкан, на территории более поздних государств Польши, Чехии, Западной Руси, в землях полабских сербов, сербы - на Балканском полуострове и на Эльбе, дулебы - в Паннонии, Чехии и Западной Руси, дреговичи/драговиты - на Балканах, в Западной Руси, на Эльбе, морава/мораване - в Центральной Европе, на Балканах и т. д. Это явление обоснованно разъяснено как следствие расселения некогда единых племенных образований.1 Внутренними причинами таких разделений племен и последующих их передвижений в эпоху Великого переселения народов являлись общие закономерности эпохи: социально-экономическое развитие, внутри¬
1 Шафарик П. И. Славянские древности. T. III, кн. III. М., 1848. С. 213—232; Шахматов А. А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 19; Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 57; Рыбаков Б. А. Предпосылки образования Древнерусского государства // Очерки истории СССР, III—IX вв. М., 1958. С. 856—858; Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII—первая половина IX в.). Л., 1968. С. 161—162 (МИА, № 152); Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979. С. 131—133; Herrmann J. Byzanz und die Slawen «am äussersten Ende des Westlichen Ozeans» // Славяните и средиземноморският свят: VI—XI век. София, 1973. С. 35—43; Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян: Лингвистические исследования. М., 1991. С. 239—246. Возможно, иногда этнонимы дублировались без первоначального племенного единства, подобно «кривичам» (*krêiuo от *kreiö ‘отделяю’, ‘отрезаю’) и «северянам» (*seu - со значениями ‘северный’, ‘левый’, ‘противоположный’) (Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О древних славянских этнонимах: (Основные проблемы и перспективы) // Славянские древности: Этногенез, материальная культура Древней Руси. Киев, 1980. С. 26—32, 41; Топоров В. Н. К реконструкции древнейшего состояния праславянского языка // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов. М., 1988. С. 290). Эта мысль, впрочем, не исключает мнения о переселениях кривичей и северян уже с данными этнонимами: северяне/северы - на востоке Балкан, в Польше и Юго-Восточной Руси, кривичи - на Северо-Западе Руси и в земле лютичей (согласно топонимам).
43
политические и демографические факторы.2 Внешнеполитическими причинами разделов и переселений славянских племен становились вторжения германцев, гуннов, аваров и других народов. Наряду с исконными славянскими этнонимами существовали заимствованные иноэтничные племенные названия - хорваты, дулебы, сербы,3 территориальные названия, которые сохранялись при последующих переселениях, как поляне лесостепного Среднего Поднепровья и поляне - ‘жители полей’ - в лесном междуречье Вислы и Варты.4
Сохранение племен в условиях разделов, переселений, постоянных войн обеспечивал развитой строй «военной демократии». Но дальнейшие изменения социально-экономического и политического строя вели к распаду традиционных родоплеменных структур и постепенному формированию новой общественной системы, в которой взаимодействовали перерождающиеся в новом качестве традиционные структуры и новые элементы.
В VII в. в славянских землях продолжал существовать племенной строй. Но в это время ясно прослеживается двуступенчатая структура союзов племен (или больших племен) и структура малых племен.5 В Силезии находились, вероятно, шесть или семь малых племен, в Чехии - пятнадцать, в Моравии - одиннадцать.6 Если большие племенные союзы хорватов, сербов, дулебов, кривичей занимали огромные территории, то малые племена занимали небольшие области. В «анонимном сборнике» «Чудеса святого Дмитрия» (середина 80-х годов VII в.) названы в относительной близости от Фессалоник другувиты, сагудаты, велегизиты (племя, отличное от берзитов), ваюниты, берзиты «и другие племена» (см. выше, с. 26). Позднее названы также ринхины и стримоны.7 Это были, видимо, малые племена, которые в составе миграционных славянских потоков переселились на Балканы (исследователи отмечают две миграционные волны).8 Уже двуступенчатая макроструктура племенных союзов (или больших племен) и структура малых племен содержали новые возможности развития княжеской власти и княжеской дружины, племенной знати и внутриподатцого обложения, ограничения народного собрания малым племенем (вследствие невозможности или крайне ограниченной возможности сбора всех членов племенного союза) и как результат этого - возрастание значения князя и племенной знати. В качестве лица,
2 Всемирная история. T. III. М., 1957. С. 73—74.
3 Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы - свидетели миграции славян // ВЯ. 1974. № 6. С. 100—105.
4 Анализ «великой миграции славян», по словам X. Ловмяньского, см.: Lowmiariski H. Pocz^tki Polski z dziejdw slowian w 1 tysiqcleciu n. e. T. II. Warszawa, 1963. В VI—VII вв. переселения прослеживаются не только во «внешних»,, но и во «внутренних» районах расселения славян, в частности в Чехии: Zeman J. Poéatky slovanského osidlenf Cech: (Sidelnf oblasti, materiâlnf kultura, otëzky chronologie a geneze) H SA. T. XXX. 1988. S. 43—49.
5 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. IV. Warszawa, 1970. S. 33—46.
6 Ibid. S. 37.
7 О локализации этих племен см.: Lemerle P. Les plus anciens recueils des miracles de saint Démétrius et la pénétration des slaves dans les Balkans. T. II: Commentaire. Paris, 1981. P. 89—90; Документы о борьбе македонского народа за самостоятельность и национальное государство. T. I. Скопье, 1985. С. 30—31 (см. там же литературу вопроса).
* Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. С. 113—114 (см. там же литературу вопроса).
44
имеющего большое политическое значение, изображен «в анонимном сборнике» «Чудеса святого Дмитрия» князь (f)fjÇ) ринхинов Первунд (IlepPouvôoç), который находился в Фессалониках до своего ареста по приказу императора Константина IV, носил византийскую одежду и умел говорить по-гречески9 (арест Первунда относится к первой половине 676 г.).10
К VII в. относятся данные, которые свидетельствуют о росте влияния княжеской власти и на собственно славянских территориях. В труде императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», написанном в 948—952 гг. компилятивном сочинении, куда были включены многочисленные разновременные материалы императорского архива, исторические и географические сочинения, новейшая информация и т. д.,11 в трех существенно отличающихся по содержанию разновременных историко-географических экскурсах содержатся сведения о Далмации и хорватах (гл. 29—31).12 В гл. 30 и 31 сообщается о пребывании хорватов в VII в., еще до разделения и переселений, «за Багиварией», то есть «за Баварией», где позднее находились «белые хорваты» (возможно, в верховьях Эльбы или Вислы13). Согласно информации гл. 30, полученной непосредственно от самих хорватов,14 во главе отделившейся части хорватских племен находился «один из родов» (д'их ôè Y£veoc), состоявший из пяти братьев и двух сестер. Они переселились «с их народом» (ретос той Хосой ocùtüv) в Далмацию, которую уже захватили авары. Хорваты заняли эти земли, убив одних аваров и подчинив остальных.15 Указание хорватским преданием главенства одного рода свидетельствует о том, что один из знатных родов сумел захватить в VII в. политическое руководство над частью хорватских племен и возглавить ее переселение на юг. Но дальнейшая политическая власть связана в истории хорватов не с этим родом, а с князьями-архонтами.16 Таким образом, архонты оказывались органично присущими политическому строю хорватов в VII в.
Согласно гл. 31, переселение хорватов в Далмацию произошло в результате повеления византийского императора Ираклия (610— 641 гг.), а христианизация - вследствие совместных действий Ираклия и римского клира. Во время переселения архонтом хорватов являлся отец Порга, а сам Порг стал архонтом позднее, то есть подразумевалась династическая преемственность в первой половине VII в., в период крещения хорватов и учреждения у них архиепископства. Е. П. Наумов обоснованно считает, что это предание представляет собой династическую княжескую версию истории хорватов. Основу ее составлял начавшийся процесс становления раннефеодальной
9 Lemerle P. Les plus anciens recueils... T. I: Le texte. Paris, 1979. P. 209—210.
>o Ibid. T. II. P. 132.
» DAI. II. P. 2—8.
12 Обстоятельные комментарии с указанием значительной литературы см.: ВИИШ. И. С. 9—46; DAI. И. Р. 93—130; ОУИ. С. 361—378.
13 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. II. S. 114—200.
»« DAI. II. P. 114.
15 ОУИ. C. 131 (перевод Г. Г. Литаврина); здесь и далее использован с незначительными коррективами перевод Г. Г. Литаврина, греческий текст, приводимый для указания понятийного аппарата оригинала, см. там же.
16 ОУИ. С. 131, 133.
45
государственности.17 Отметим, что в этом предании отразился также особый интерес к древнейшей княжеской династии хорватов. Его историчность выражается в том, что Порг не являлся князем-эпонимом, а о его отце и преемниках не сохранилось каких-либо сведений, но социальный статус отца Порга назван. Таким образом, в хорватских преданиях, записанных в гл. 30 и 31, отразились сведения о разных эпизодах в истории хорватов первой половины VII в.: главенство над частью хорватов в период их переселений одного знатного рода и появление княжеской династии у хорватов в Далмации (возможно, без обязательной родственной связи этих знатных родов). В таком контексте сообщение историко-географического экскурса гл. 29 о том, что хорваты, сербы и другие народы западных Балкан, «как говорят», не имели архонтов, то есть князей, а только «жупанов-старейшин» (Çoumxvoix; yépovrocç), «как это в правилах и в прочих славиниях», и лишь император Василий I (867—886 гг.) «поставил для них архонтов», раскрывается как византийская версия происхождения княжеской власти у славян.18 Княжеская власть начала формироваться уже в праславянский период.
В 32-й главе «Об управлении империей», где содержится историко-географический экскурс о сербах, также сообщается о преемственности княжеской власти и особой роли знатного рода в исторических судьбах сербов (имена этих знатных людей не сохранились, но и не появились имена князей-эпонимов): «<...> когда двое братьев получили от отца власть над Сербией, один из них, взяв половину народа, попросил убежища у Ираклия, василевса ромеев».19 Это возрастание значения княжеской власти у сербов на территории их первоначального расселения (недостаточно ясно: в Саксонии, на Висле или Варте20) сыграло, по-видимому, значительную роль в концентрации усилий в процессе переселения и в сохранении переселявшейся части сербов во время их дальней миграции в западную часть Балканского полуострова.
Учитывая содержание исторических преданий хорватов и сербов, можно допустить историчность тех элементов предания о Кие в «Повести временных лет», которые свидетельствуют о миграции полян (или их части) со среднего Днепра к Дунаю в составе антской волны и их возвращении на исходные земли: Кий «княжаше в роде своемь», срубил «градокъ малъ» на Дунае, где хотел поселиться «с родом своимъ», но ему не дали живущие вблизи (городище это до сих пор называют Киевец), Кий вернулся в свой город Киев, где умер.21 В 1113 г., когда составлялась .Нестором «Повесть временных лет», было предание также о том, что Кий являлся перевозчиком на Днепре.22 Но в пользу первого предания свидетельствует отмеченное Б. А. Рыбаковым дуб¬
17 Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 171.
18 О тенденциозности такого мнения Константина Багрянородного см.: Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия // Раннефеодальные государства на Балканах, VI—XII вв. М., 1985. С. 87.
19 ОУИ. С. 141.
20 ОА1. II. Р. 130—131; ЬоыпйапБМ Н. Росгг^к! РоЬкь.. Т. II. Б. 415 (карта); Развитие этнического самосознания... С. 183; ОУИ. С. 378—379.
21 ПВЛ. I. С. 13.
22 Там же.
46
лирование топонимов: Переяслав Русский близ Днепра - Переяславец на Дунае - Преслав на юг от Дуная; Киев на Днепре - Киевец на Дунае.23 Б. А. Рыбаков отнес это переселение к антскому времени, то есть к VI в.24 Данное предположение можно уточнить. То, что Кий и его «род», в данном случае - племя, основались на Дунае и не переселились вглубь Балканского полуострова, может свидетельствовать об их передвижениях во второй волне славянской миграции. Поэтому обратное переселение Кия могло произойти в VII в.: или в самом его начале в результате чрезвычайной военной активности аваров с севера и Византии с юга, или в последней четверти столетия вследствие переселения в Подунавье праболгар Аспаруха. Переселение полян (или их части) во главе с Кием, принадлежащим к знатному роду (Щек, Хорив и сестра их Лыбедь), оказывается сходным (с определенными отличиями) с переселениями хорватов и сербов. Отмечается также возрастающее общественное значение княжеской власти: с родом Кия летописец связывал начало княжеской династии у полян.25
В VII в. в Восточной Европе переселялись не только поляне. Вероятно, в этом столетии произошло переселение в Приильменье предков словен, которые пересекли балтские земли, подобно предшествовавшим им предкам кривичей.26
Таким образом, в славянских племенах и племенных союзах в VII в. в условиях продолжающихся миграций, в борьбе за новые территории происходило дальнейшее развитие социально-политических союзов или больших и малых племен, возрастание значения в их политической жизни князей и знатных родов. Если первое обстоятельство создавало тенденции к территориально-политическим интеграционным процессам, то второе - к возрастанию значения княжеских дружин. Вероятно, развивающиеся производительные силы общества способствовали росту автономности малых семей, процессам распада родоплеменных связей и началу формирования территориальных. Однако археологические материалы VI и VII вв. изучаются пока в пределах единого периода VI—VII вв., что не позволяет конкретно-исторически проследить в эти столетия изменения в производительных силах общества и их воздействие на развитие социально-экономических структур. В литературе XX столетия для изучения славянского крестьянского хозяйства, социальных отношений в славянском крестьянском селе на территории Византии, в славянских землях широко используется византийский судебник «Земледельческий закон», который регулировал правоотношения в соседской общине с развитым сельскохозяйственным производством.27 Согласно новейшим исследованиям, архетип Земледельческого закона был создан, вероятно, между 533 и 572 гг., а на его текст существенное воздействие оказало издание Эклоги императорами Львом III и Константином V в 726 г.28 Впрочем, учитывая
23 ПВЛ. II. С. 222.
24 Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 50—75.
25 ПВЛ. I. С. 13.
26 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 66.
27 Историографический анализ см.: Византийский Земледельческий закон / Текст, исслед., комм, подготовили Е. Э. Липшиц, И. П. Медведев, Е. К. Пиотровская. Л., 1984. С. 9—25.
2* Там же. С. 138—141.
47
содержание и язык закона, его существование в качестве частного закона, наряду с Морским и Военным, его издание относят и к 650— 717 гг.29 Анализ норм судебника, рукописной традиции раскрыл отражение в этих нормах пережитков эллинистического права, влияние римско-византийского законодательства, черт варварских Правд, в связи с чем И. П. Медведев вслед за Ф. Дэльгером относит происхождение памятника к византийским областям Южной Италии, где обычаи греческого населения и свободной сельской лангобардской общины сочетались с нормами римско-византийского действующего законодательства.30 Данное мнение представляется убедительным, поскольку в Земледельческом законе отражены отношения только в соседской общине, вне племенных и большесемейных связей.31 Но в связи со славянами VI—VII вв. предположение такой системы общественных отношений в общине у славян на территории империи и тем более на славянских землях является упреждением их общественного развития. На территории Византии, в Македонии, Фракии, Пелопонесе, в VII— IX вв. славяне жили компактными этническими массами, которые византийцами назывались Склавиниями, со своим самоуправлением и своими князьями.32 Еще в конце VII—VIII в. в окрестностях Фессалоник и на Пелопонесе находились племена (уеуг| или е0уг|) славян, для подчинения которых направлялось византийское войско.33 Они сохраняли свои племенные названия: стримоны, берзиты, ринхины, милинги, езериты и др. Отсюда можно заключить, что развитые соседские отношения в сельской общине по Земледельческому закону не отражают общественный строй славянского сельского населения на территории Византии и тем более в славянских землях в VI—VIII вв. Впрочем, универсальное крестьянское хозяйство славян было готово ко встрече с византийской системой аграрных отношений, так что в случаях расселения славян среди византийцев к ним могли применять нормы Земледельческого закона. Позднее этот судебник вошел в корпус византийских переводных памятников, использовавшихся в южнославянских странах и на Руси в качестве источника права.
Большое значение в понимании тенденций политического развития славянских племен в VII в. имеет сообщение «Хронографии» Феофана Исповедника о славянах, которые жили в Мизии и были покорены в 680 г. пришедшими туда болгарами под предводительством хана Аспаруха после победы над византийским войском. В связи со значительными разногласиями в понимании этого сообщения его следует привести целиком и рассмотреть особо. Феофан пишет: «Преследуя их до Дуная и переправившись через него, дойдя до так назы¬
29 Wal N. van der, Lokin J. H. A. Historiae iuris graeco-romani delineatio: Les Sources du droit byzantin de 300 à 1453. Groningen, 1985. P. 74—75.
30 Медведев И. П. Предварительные заметки о рукописной традиции Земледельческого закона // ВВ. Т. 41. 1980. С. 194—219; Т. 42. 1980. С. 68—69.
31 Мнение о соседских отношениях в общине по Земледельческому закону доказано убедительно: Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры: VIII—первая половина IX века. М.; Л., 1961. С. 57—75.
32 Antoljak S. Die makedonischen Sklavinien // La Macédoine et les macédoniens dans le passé. Skopje, 1970. S. 27—44; Литаврин Г. Г. Славинии VII—IX вв. - социальнополитические организации славян // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984. С. 193—203.
33 ГИБИ. III. С. 276, 297.
48
ваемой Варны близ Одиссы и тамошнего внутреннего региона (коа той ёкеТае реаоуоаои), они [болгары] увидели место, расположенное в большой безопасности: сзади - посредством реки Дунай, спереди и с боков - посредством ущелий и Черного моря. Когда они установили власть над этими землями и находящимися там славянскими народами, так называемыми “Семью племенами” (тсоу яофоскбщбусоу ГкЛашусоу бОусоу тад ЛБуоцбуад ёттта уБУБад), они поселили северов от ущелья Веренгава впереди до восточных пределов, а на юг и на запад от аваров - оставшиеся семь племен (ияоЛогяоод бртос уБУБад), которые платили им дань (ияо яактоу бутад)».34
Этот достаточно простой и ясный текст свидетельствует о том, что кочевники-болгары в полной мере оценили стратегические достоинства обширной равнины, защищенной с юга и запада хребтами Балканских гор, с севера - Дунаем от Византии и Аварского каганата. С востока от вторжений защищало Черное море.35 На этой огромной территории, которая с VIII в. стала центром Первого Болгарского царства со столицами в Плиске, позднее в Преславе, находились «так называемые» «Семь племен», то есть, исходя из названия, объединение, в которое входили семь славянских племен. Отдельно от этого объединения на этих обширных землях находились северы/северяне. Болгары, подчинив своему господству славянские племена, переселили их в пограничные горные районы, где они жили, выплачивая хану болгар дань. Так этот текст был понят П. Й. Шафариком, В. Златарским, К. Шкорпилом, И. Дуйчевым.36 Ю. А. Кулаковский, П. Мутафчиев, М. Войнов, С. П. Кондратьев считали, что северяне - одно из «Семи племен». Но этому мнению противоречат разные судьбы северов/северян и «Семи племен». Г. Цанкова-Петкова, В. Бешевлиев, И. С. Чичуров переводят ёята уБУБа\ как «семь родов», что предполагает в этих словах название одного племени. При таком толковании оказывается, что на огромной территории находятся лишь два племени, тогда как в приведенном И. С. Чичуровым сообщении «Армянской географии» указывается, что во Фракии имелись «5 небольших и одна большая область, в которой живут 25 славянских народов».37 Такое указание населенности значительно ближе к пониманию союза «семи племен». К тому же слово уёуод в данном контексте соотносится с ёбуод, с одной стороны, и с реальным племенем северов/северян - с другой. Слово уёуод позволяет при этом избежать повторения в короткой фразе слова Б0уод в соответствии с нормой литературного языка. И. Дуйчев, изменив интерпретацию дискуссионного понятия, предположил, что число семь - не только
34 Перевод наш; греческий текст и переводы см.: ГИБИ. III. С. 263—264; Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана. «Бревиарий» Никифора: Тексты, перевод, комментарий. М, 1980. С. 37, 62.
35 Варненский округ, разоренный еще аварами и славянами, с разрушенными городами был захвачен и опустошен в 680 г. болгарами Аспаруха, которые построили пять валов на побережье против десантов с моря {Димитров Д. И. Археологически проучвания във Варненско за периода VI—X в. // Известия на Народния музей - Варна. Кн. 19 (34). Варна, 1983. С. 35—50).
36 Здесь и далее историографический обзор см.: Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. С. 120—121; аналогичное мнение см.: История на България. Т. 2. София, 1981. С. 96—97.
37 Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. С. 121.
49
сакральное число, но и обозначение множества. Однако устойчивое сочетание ёлтос yeveai как обозначение определенного единства, отличного от одного племени северов/северян, с конкретными разными судьбами в условиях господства болгар предполагает конкретное числовое обозначение «Семь племен», а не неопределенное множество.
Таким образом, наиболее убедительным представляется прямой смысл сообщения Феофана о существовании в Мизии до 680 г. союза семи славянских племен. Существование такого союза явилось следствием развития тех тенденций в племенных политических структурах, которые выражались ранее в межплеменных объединениях и структуре больших и малых племен. Числовое обозначение «так называемых» «семи племен» указывает на то, что это было объединение по территориальному принципу, а не по кровнородственному племенному единству, где определяющим являлось не число племен, а этноним, как в случае с северами/северянами и другими племенными союзами. Вторжение и завоевание болгар прервали этот естественный процесс эволюции. Последующее развитие славянских племен происходило в условиях славяно-болгарского синтеза в Первом Болгарском царстве.
Внутренние тенденции к объединению славянских племен и росту самостоятельности княжеской власти нашли свое отражение в образовании государства Само в Центрально Европе. На территории Моравии, Чехии и Словакии в VI—VII вв. племена оставались в пределах издавна занимаемых земель. Политические процессы в них не форсировались миграцией. Катализатором их послужил натиск Аварского каганата с юга и Франкской империи с запада.
Как следует из написанной в VII в. хроники Фредегара Схоластика, в конце первой четверти этого столетия в земли славян, которых автор называет венедами, пришел для торговли вместе с другими купцами франкский купец Само из области (de pago) Сенс. Во время восстания славянских племен против угнетения аваров, которые облагали их данями, забирали жен и дочерей, Само оказал славянам значительную «пользу», которая способствовала победе над аварами. Как сообщает хронист, «венеды» избрали его «над собой» королем (regem). Таким образом, раскрывается содержание вертикальной социальной мобильности Само в союзе восставших племен: 1) он становится знатным по доблести или по мудрости, 2) его избирают на народном собрании королем.38 То, что Само по происхождению был франк, а не славянин,39 свидетельствует о значительной степени развития славянских племен, в которых принадлежность к роду и племени приобретала меньшее значение, чем знатность по доблести или по мудрости. Вместе с тем там еще сохранялись традиционные институты: народное собрание и избрание короля.
Племенной строй при Само претерпел существенную деформацию. По словам Фредегара, Само «счастливо правил» (regnavit féliciter) 35 лет, что указывает на большую меру концентрации власти. Он вел образ жизни очень богатого человека, имея 12 жен («родом из венедов»), 22 сына и 15 дочерей. Хотя институты племенного
38 MMFH. I. S. 20—21, см. там же комментарии к тексту.
39 Есть мнение, что Само являлся славянином, однако оно противоречит недвусмысленным указаниям Фредегара (Vaniiek V. Souvislost Velkd Moravy se slovanskym svazem Stfmovym? // Prdvnihistorickd Studie. № 9. Praha, 1963. S. 215—216).
50
строя сохраняли при Само, вероятно, определяющее значение, объединение славянских племен имело во время его длительного правления вид государственного образования. Само обладал значительной личной властью. Войско «венедов» отправлялось в поход по «повелению Само». Он успешно боролся против аваров и франков, с достоинством отвергая претензии франкского короля Дагоберта. Поэтому данное политическое образование воспринималось современниками как «королевство Само» (regnum Samonis), да и сами «венеды» понимались Фредегаром как «народ его королевства» (populus regni sui).40 Для обозначения рубежей «королевства Само» использовалось понятие «граница» (limes). Их пересекало войско «венедов» и опустошало «королевство франков» (regnum Francorum), Тюрингию и другие области германцев.41
Сведения о государстве Само содержат материалы преимущественно о его политической истории.42 На основе этих данных можно проследить начальные процессы концентрации центральной власти, формирование территории государственного образования с определенными границами. Но положение государства Само в Центральной Европе в условиях активных торговых отношений с Франкским государством и культурных контактов с ним, постоянного военного противоборства с аварами и франками позволяет предположить в государстве Само в середине VII в. более глубинные процессы развития материальной и духовной культуры, ослабления родовых и племенных связей вследствие роста экономической и социальной автономности малых семей, увеличения богатства и влияния племенной знати.
В государстве Само, объединившем племена на территории Моравии, Чехии и Словакии, не прослеживаются отчетливо внутренние социально-экономические основания. В его возникновении выразились пока тенденции. Поэтому оно имело черты «варварского» государства эпохи Великого переселения народов: временное политическое объединение племен или союзов племен под единой политической властью короля (князя), часто без династической преемственности, с сохранением основных элементов племенного строя на последней стадии его существования, но закономерно появляющееся в переходную эпоху от разлагающегося родоплеменного строя к раннеклассовому обществу. Более отчетливо развитие социально-экономических и политических структур переходного периода прослеживается в славянских и синтезных с участием славян обществах в VII—начале X в.
ПЕРВОЕ БОЛГАРСКОЕ ЦАРСТВО
Болгары, принадлежавшие к тюркско-алтайской языковой этнической общности, прошли к VII в. н. э. длительный путь исторического развития: переселение в Прикаспий и Приазовье, включение в V в. в миграционные процессы Великого переселения народов,
40 MMFH. I. S. 21—22, 25.
41 Ibid. S. 25.
42 Labuda G. 1) Pierwsze paristwo slowianskie - Panstwo Samona. Poznan, 1949; 2) Samo (Samon) // SSS. T. 5. S. 39—40; Chaloupecky V. Considerations sur Samon: Le premier roi des Slaves // BS. 1950. T. 11. S. 223—239; см. там же литературу вопроса.
51
присоединение части болгар к гуннскому союзу и переселение в Центральную Европу, тогда как приазовские болгары были подчинены в 60-е годы VI в. Тюркским каганатом, но освободились в 632 г. от его власти, объединившись под руководством вождя уногондуров Кубрата из рода Дуло. Образовалось огромное этнополитическое объединение уногондуров (кутригуров), булгар, котрагов, которые стали называться одним именем булгары (болгары). Оно простиралось от Днепра до Кубани, от Северского Донца до Черного и Азовского морей (византийцы его называли Старая Великая Болгария). После смерти Кубрата оно распалось: основная часть болгарских племен осталась под властью старшего сына Кубрата - Батбаяна, но была подчинена Хазарским каганатом; другая часть откочевала за Днепр, а затем в Среднее Поволжье, где в X в. образовалось самостоятельное государство - Волжская Болгария; третья часть болгарских племен, теснимых Хазарским каганатом, под властью Аспаруха, третьего сына Кубрата, перекочевала в Онгл - междуречье Дуная и Днестра.
Существенно развилась у болгар система кочевого скотоводства, от кочевки всего народа в течение года без поселений (IV—V вв.) к кочевкам с поселением на зиму (V—середина VI в.) и кочевкам части скотоводческого населения, когда другие жили оседло и занимались земледелием (вторая половина VI—VII в.). Болгары разводили крупный и мелкий рогатый скот, занимались охотой и рыболовством. Существовало у них ремесленное производство: развитое гончарное, железоделательное и кожевенное ремесло, изготовление изделий из железа и цветных металлов (различные орудия труда, включая земледельческие, и предметы быта). Посредством торговли и военных действий болгары приобретали византийские монеты, золотые изделия и вино. На смену первоначальным становищам большой кочевой орды пришли ограниченные по площади «аулы», которые со временем превращались в постоянные поселения, как неукрепленные, так и защищенные рвом и валом. Важные хозяйственно-политические центры укреплялись каменными крепостными сооружениями. Юрту кочевников сменила полуюрта-полуземлянка, а в поселениях оседлых болгар появились наземные глинобитные жилища.43
Племенная организация являлась основой социально-политической структуры болгар. Она была гарантией реализации верховной собственности на землю племени и государственного образования кочевников, а также существования членов племени, вне которого они гибли или становились рабами-пленниками. Правила болгарскими племенами наследственная династия Дуло.44 К ней принадлежал Аспарух, во главе с которым болгары перекочевали в Мизию и Фракию. В VI—VII вв. у них отмечается племенная знать, наследственная и по происхождению, простое свободное население, скотоводы, земледельцы, ремесленники, существование социальных и имущественных различий. Недостаточно ясны формы эксплуатации племенной
43 История на България. Т. 2. С. 69—81 (см. там же значительную литературу вопроса); Златарски В. Н. История на българската държава през средните векове. Т. I, ч. 1. София, 1918. С. 21—192.
44 Новейшее исследование о хронологии правления българских ханов и анализ историографии этой темы см.: Москов М. Именник на българските ханове (ново тълкуване). София, 1988.
52
знатью лично свободных простых членов племени, но известно патриархальное рабство, в которое попадали пленные из других народов и родственных, но враждебных племен. Рабы использовались в качестве пастухов, домашних слуг и при строительных работах. Накоплению знатью богатств способствовала также продажа пленных за выкуп.45
Таким образом, социальный строй кочевников-болгар в VII в. можно охарактеризовать как племенную систему в период распада, что синхростадиально (с учетом различий земледельческих и скотоводческих структур) уровню развития общественного строя славян того же периода. В нем также отмечаются рост социально-политического влияния ханов, развитие патриархального рабства, начальные процессы образования территориальных межплеменных объединений.
Часть болгарских племен во главе с ханом Аспарухом, разбив войско императора Константина IV, переправилась через Дунай, преследуя бегущих, и захватила огромную территорию от Дуная до Балканских гор и Черного моря. Находившиеся там племя северов/северян и союз «Семь племен» были ими переселены в пограничные горные районы и обложены болгарами данью (см. выше, с. 48—50). В 681 г.46 они успешно завершили войну с Византией, которая также должна была выплачивать им дань, признав, вероятно, новые территориальные завоевания болгар к северу от Балканских гор. Эти внутри- и внешнеполитические изменения на северо-востоке Балканского полуострова свидетельствуют о появлении там в 681 г. нового государственного образования, которое стало новым этапом в развитии политических структур болгар и славян. Относительно его характера в литературе ведется оживленная дискуссия. Г. Цанкова-Петкова и П. Петров выделили четыре основных мнения по этому вопросу, причем большое значение в его решении придавалось сообщению Феофана Исповедника об уплате славянами дани болгарам (imô to5cktov ôvtocç - см. выше, с. 49): 1) болгары подчинили славян, поставив их в данническую зависимость (Г. Баласчев, И. Дуйчев, М. Войнов), 2) государство имело договорный характер (В. Златарский, А. Бурмов, М. Андреев, Д. Ангелов, П. Петров), 3) слова Феофана указывают на образование славянского по этнической принадлежности объединения (А. Бурмов), 4) они свидетельствуют о славянах как федератах, охранявших границы Византийской империи, а позднее Болгарии (М. Войнов).47 П. Петров предложил решить вопрос о характере государства и славяно-болгарских отношений посредством целостного рассмотрения всех исторических обстоятельств: 1) взаимные стратегические интересы славян и болгар в борьбе с Византией и аварами, 2) длительная предшествующая традиция союзных славяно-болгарских отношений в VI—VII вв. (вслед за А. Бурмовым), 3) известия о «добрых отношениях» славян и болгар в VII—IX вв. в совместных действиях против Византии при сохранении в то же время этнической и территориальной обособленности. Все это, по
45 История на България. Т. 2. С. 78.
46 Войнов М. И. За първия допир за аспоруховите българи със славяните и за датата на основането на българската държава // ИИБИ. 1956. Т. 6. С. 468—476; см. также: Ostrogorski G. Geschichte des byzantinischen Staates. 3. Aufl. München, 1963. S. 106; История Византии. T. I. M., 1967. С. 373.
47 ГИБИ. III. С. 264, примем. 1; История на България. Т. 2. С. 101.
53
его мнению, свидетельствует о союзном характере славяно-болгарских отношений и государства, которое приобретало со временем все более славянский облик.48 Но в этой стройной концепции не учтена последовательность событий в обстоятельном изложении Феофана Исповедника: болгары подчинили северов/северян и «Семь племен», переселили их в пограничные районы, освободив обширные равнинные территории для кочевий, обязали славян платить им дань. Всё это меры по организации нового государственного образования, в котором славяне оказались в угнетенном положении. Только после этих мероприятий на новых землях болгары продолжили войну с Византией, заставив платить ее ежегодную дань. Но в формирующемся Первом Болгарском царстве дань славян выражала их подчинение болгарам, становясь началом податного обложения, тогда как для империи дань болгарам являлась откупом за мир. Отмеченная П. Петровым первоначальная этническая и территориальная обособленность славян и болгар, помимо отношений господства и подчинения, явилась следствием различных систем хозяйства - земледельческой у славян и преимущественно кочевой у болгар, что предопределило местоположение болгар в степи и характер традиционного тюркского стана первой столицы - Плиски, которая из укрепленного лагеря группы селищ с общим центром, позднее дворцовым комплексом резиденции хана, стала в IX в. городом с разнообразным керамическим производством, обработкой черных и цветных металлов, стекла, дерева, кости, кожи и т. д., где появились улицы и торговые центры.49
Особыми чертами Первого Болгарского царства явились: политическая власть болгар и взимание ими дани с завоеванных славян, территориальная и племенная обособленность обоих этносов, у которых существовали разные системы хозяйства с тенденцией роста земледелия и оседлости болгар, что стало основой их будущего социально-экономического и этнокультурного синтеза.50 Поэтому Первое Болгарское царство на начальном этапе существования можно определить как характерное для эпохи Великого переселения народов «варварское» государство, образовавшееся в результате завоевания, с различными этносами, сохранившими племенные структуры на стадии распада родоплеменного строя.
VIII—IX вв. - эпоха территориального и политического роста Первого Болгарского царства. Это было время политических успехов и победоносных войн хана Тервела (в 704—705 гг. он помог вернуть Юстиниану II императорский престол), кризиса центральной политической власти в 754—768 гг., когда сменились шесть ханов (четверо
48 История на България. Т. 2. С. 101—103.
49 Swoboda W. Pliska // SSS. T. 4, cz. 1. S. 139—147 (см. там же литературу); Балабанов Т. П. Занятчийски производства в Плиска (VIII—XI в.): Автореферат канд. дисс. София, 1983.
50 Michaïlov S. Les slaves et la culture méditerranéenne à l’époque du Premier royaume bulgare // Славяните и средиземноморският свят. С. 53—74; Милчев А. Формирование староболгарской культуры // Там же. С. 105—133 (обсуждение работы С. Михайлова Г. Цанковой-Петковой, Т. Стойковым, С. Ваклиновым, И. Нестором, П. Н. Третьяковым, Ж. Выжаровой см.: Там же. С. 93—104; Милчев А. Материална и духовна култура в българските земли през ранного средновековие - VI—X в. // Българските земи в древността: България през средневековието. София, 1987. С. 448—463 (Втори Международен конгрес по българистика: До клад и. Т. 6).
54
из них происходили из знатных родов Вокил и Угаин), стабилизации политического положения при ханах Телериге и Кардаме (768— 803 гг.) и превращения Болгарии в могущественное государство при Круме, Омуртаге, Маламире и Пресиане (803—852 гг.). В результате успешных войн с Византией Первое Болгарское царство присоединило на Балканах земли славянских племен берзитов, другувитов и смолян, живших на территории империи, на западе и в Подунавье - племена тимочан, моравцев и абодритов, на северо-западе - земли Аварского каганата, разгромленного франками Карла Великого.51 Однако эти политические события являлись только внешним выражением внутреннего социально-экономического развития страны, качественных изменений общественного строя и социально-политических структур.
Традиции централизованной военной системы кочевников-тюрок и установление династического правления одного знатного рода в период распада племенного строя (что не исключало свержения отдельных представителей этого рода или насильственного лишения их власти) способствовали концентрации в руках хана власти военного вождя, верховного законодателя и судьи, верховного жреца. А власть ханского рода в государстве кочевников, как отметил еще Б. Я. Владимирцов, была неразрывно связана с верховной собственностью этого рода на государственную территорию: «Так же, как род или его ответвление владеет определенной территорией, на которой совместно кочуют его члены - urux’u, и владеет людьми, которые являются его потомственными крепостными вассалами (unagan bogol),52 совершенно так же род является владельцем народа-государства (ulus), проживающего на определенной территории (nuntux-nutug). Происходит, следовательно, перенесение понятий о родовой собственности на более широкую область, на область народа-государства».53 Все это вело к обожествлению власти ханов, о чем свидетельствует появление в надписях периода правления язычников Омуртага, Маламира и Пресиана формулы 6 ёк 0еои ixpxwv, что дублировало титул византийских императоров 6 ёк 0еоо (ЗосспХеид. Харисмизация власти хана осуществлялась еще в древнетюркский период: tangrida bolmys quan ‘стал через небо хан’, tangri jaratmyS quan ‘поставленный от неба хан’. Но на греческом языке титул болгарских ханов, как отметил В. Бешевлиев, не тюркского происхождения (так думал И. Маркварт), на что указывают различия тюркских и византийских формул, а также повторение в болгарском титуле древней стереотипной формулы, отличной от живого греческого языка IX в. Использование и позднее данной формулы в титуле правителей-христиан Бориса I и Симеона свидетельствует лишь о продолжении традиции с тем же идеологическим содержанием, что и в первой половине IX в.54 Византийцы
51 История на България. Т. 2. С. ПО—161.
52 Понятие «крепостной вассал» и его применение у унаган-боголам признано позднее неудачным (Румянцев Г. Н. Труды Б. Я. Владимирцова по истории монголов // Филология и история монгольских народов: Памяти академика Бориса Яковлевича Владимирцова. М., 1958. С. 79).
я Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов: Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934. С. 99.
54 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979. С. 70—73, 139—140, 171 (№ 15, 16); Бакалов Г. Средновековният български владетел (титулатура и инсигнии). София, 1985. С. 83—95.
55
воспринимали болгарских ханов как «господ» (кирюд) своего народа (так Феофан Исповедник назвал ханский род, уничтоженный во время восстания 763 г.). «Господином Болгарии» (KÖpig BouXyapiag) называли также ханов Пагана, Телерига, Кардама (вторая половина VIII в.).55 На концентрацию болгарскими ханами политической власти указывает также тюркский титул болгарских ханов Kava außiyi в надписях времен Омуртага и Маламира (814—836 гг.).56 Вторая часть этого титула объясняется как тюрк, sü beg-i ‘господин или командующий войском’ (мнение К. Менгеса и О. Прицака). В. Бешевлиев отметил вторичность этого понятия при первоначальном обозначении лица, отличного от хана - главы государства.57 Отнесение этого титула к самим ханам в начале IX в. свидетельствует об интеграции верховных государственных и военных функций в княжеской власти, что привело при дальнейшем социально-политическом развитии страны к его исчезновению при Борисе I и Симеоне.
Византийские образцы активно использовались в многозначительной символике ханской власти. Перед титулом хана в еще языческие времена изображались в надписях на греческом языке хрисма и крест, заимствованные из византийской имперской канцелярии, где они употреблялись в качестве invocatio symbolica или monogrammatica.58 В византийском церемониале было заимствовано также провозглашение долголетия - полихронион. В греческих текстах болгарские ханы наделялись высшими после императора титулами кирюд, ixpxcov, fiyejucov, f)fj£,59 в латиноязычных - dominus, тех.60 Император Юстиниан II, после того как вернул себе престол с помощью Тервела, передал ему императорские одежды и провозгласил кесарем, то есть наделил болгарского хана высшим после императора титулом в византийской иерархии.61 Уже в начале VIII в. болгарский хан претендовал на высшие отличия византийской императорской власти и добился их.
Неизвестно, являлись ли стада и пастбища ханского рода в VIII— первой половине IX в. самыми большими, но источники содержат многочисленные сведения о ценных дарах и огромной добыче, которые получали болгарские ханы,62 а это способствовало имущественному выделению хана из среды болгарской знати. В 811 г., во время рокового для императора Никифора похода против Болгарии, как сообщает современник событий Феофан Исповедник, византийцы захватили «сокровищницы» (та тацеТа) хана Крума, на которые были поставлены замки и печати императора.63 Из надписи на колонне в церкви «40 святых мучеников» в Тырнове следует, что кроме старого дворца в Плиске (в начале текста он назван охкод ‘дом’, но далее конкретно - аиХц ‘дворец’) при Омуртаге (814—831 гг.) был по¬
55 ГИБИ. III. С. 272, 274—277.
56 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. № 56—69.
57 Бешевлиев В. Първобългарите: бит и култура. София, 1981. С. 42—43 (см. там же литературу вопроса).
58 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. № 55—59, 61.
59 История на България. Т. 2. С. 170.
б» ЛИБИ. II. С. 65, 259, 261, 263 и др.
61 ГИБИ. III. С. 298.
62 Там же. С. 267, 287, 298 и др.
63 Там же. С. 282; см. также: ГИБИ. IV. С. 11.
56
строен новый дворец на Дунае.64 Если новый дворец Омуртага еще не изучен, то старый дворец VIII в. представлял собой большое прямоугольное укрепление на площади более 4 декаров с двумя башнями, а также Малый дворец в виде базилики, который напоминал, вероятно, знаменитый константинопольский дворец Магнавру.65
Таким образом, в титулатуре и харисмизации ханской власти выразилась ее значительная централизация в Первом Болгарском царстве VIII—первой половины IX в. Ее особое политическое и идеологическое значение опиралось на экономическую основу верховной собственности государства (хана) на землю и личного богатства. Но ведущую роль приобретали функции князя как сюзерена иерархически организованного правящего класса, дифференцированного общества и государства в целом.
Поскольку в Первом Болгарском царстве VIII—первой половины IX в. политическая власть принадлежала болгарам, структура правящего класса прослеживается у болгар и в болгарских социальнополитических терминах. В этот период сохранялись древние роды Дуло, Вокил, Ерми, Угаин, которые восходили еще к племенному периоду и из которых избирались ханы. Высшую знать составляли боилы - PoiX&ôeç (ед. ч. PoXioc, poiXoc, в славянской форме это слово нашло выражение в бьша) - главы больших родов. Более низкое положение занимало другое сословие - багаины, главы кланов или меньших по размерам родов.66
На иерархическую структуру правящего класса указывает сообщение о знати, восставшей в 865 г. против князя Бориса: она состояла из «приматов» и «старших» (primates atque maiores), от которых отличались «средние» и «малые» (médiocres vero seu minores).67 То же деление сословий и в болгарской надписи времени хана Маламира (831—836 гг.), который дал болгарам по случаю постройки фонтана кавханом Исбулом много еды и питья, тогда как боилам и багаинам - «большие подарки».68 Восходящая к племенному строю двухсословная знать вовлекалась в государственное военно-административное управление, что вело к изменению характера этих общественных групп, превращая их в высшие слои правящего класса.
Вероятно, сложные процессы дезинтеграции племенной знати и организации по территориальному принципу служилой знати, приближенной к хану и находящейся в Плиске, а также знати, исполняющей военно-служилые функции на периферии, вели к появлению «внутренних бояр» и «внешних бояр» (Константин Багрянородный называет их oi ёасо PoiXaôeç и oi ëÇco poiXocôeç).69 В тюркской терминологии эти различия выразились в появлении дублирующих названий высших звеньев сословной иерархии: «внутренние бояре» - ичиргу боил, ичиргу багаин, ичиргу колобр (ичиргу - внутренний);
64 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 192—200 (№ 56).
65 Ваклинов С. Дворцовите центрове в Плиска и Преслав // Плиска-Преслав. Т. 2. София, 1981. С. 133—134.
66 Венедиков И. Административна уредба на Първата Българска държава // Болгария 1300: Институции и държавна традиция. Т. 1. София, 1981. С. 139—145.
67 ЛИБИ. II. С. 81.
68 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 210 (№ 58).
69 ГИБИ. V. С. 222; История на Болгария. Т. 2. С. 153, 203 (см. там же указание работ В. Н. Златарского и И. Дуйчева).
57
«внешние бояре» - юк багаин, юк боил {юк - внешний).70 Возможно, это деление отражало не только сложный процесс дезинтеграции племенной знати, но также вовлечения в единую государственную иерархическую структуру местной знати в соответствии с территориальным делением Первого Болгарского царства в VIII—первой половине IX в. на внутренние районы, населенные преимущественно тюрками-болгарами, и внешние, периферийные районы, населенные преимущественно славянами, фракийцами, греками.71 Письменные источники VIII—IX вв., прежде всего обширный корпус болгарских надписей на греческом языке, позволяют раскрыть содержание сложной иерархической структуры правящего класса, объединившей сословное положение и государственные функции.
Вторым по значению после хана в иерархии правящего класса находился боил-кавхан или кавхан.72 В источниках IX—XI вв. он упоминается как командующий войском или его левым флангом, наиболее почетным у тюрок после центра.73 В. Бешевлиев отметил, что кавханы являлись иногда соуправителями: кавхан Исбул - хана Маламира, кавхан Дометиан - царя Гавриила-Радомира. На этом основании он предположил, что у болгар существовал известный у других тюркских народов двойной институт правителей: «наследственных» - главы государства и «избранных» - соуправители и командующие войском.74 Между тем у кавхана функции соуправления не прослеживаются. Младший сын хана Омуртага Маламир правил недолго (831—836 гг.) и умер молодым.75 Детей у него не было, так что его преемником стал Пресиан, сын второго по старшинству брата Звиницы. В этих особых условиях понятно происхождение значительной власти при Маламире кавхана Исбула. Содержание записи о том, что «архонт» Маламир «управлял совместно с кавханом Исбулом», а также о больших богатствах «его старого боила» Исбула, который построил и подарил хану фонтан, или чешму (так понимает тб осуос(Зритоу В. Бешевлиев), или водопровод (по мнению В. Златарского; при таком понимании более ясны большие празднества в данной связи),76 еще не свидетельствует о соуправлении как постоянной функции кавхана, а потому особой тюркской природе института кавханов. Напротив, надпись «старый его (то есть хана Маламира. - М. С.) боил», строительство фонтана или водопровода кавханом, но передача его хану, организация ханом угощений и подарков указывают на верховную власть хана и подчиненное положение кавхана, хотя Исбул был богатым, могущественным и сохранил свое положение кавхана при хане Пресиане.77
70 История на България. Т. 2. С. 172—173; Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 62—63, 132—134, 173—174, 182, 221 (№ 14, 47, 50, 65).
71 См. также: Венедиков И. Административна уредба... С. 140.
72 Гюзелев В. Функциите и ролята на кавхана в живота на Първата българска държава (VII—XI в.) // ГСУ. ФИФ. Т. 60, № 3. 1967. С. 133—157; Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 60—62.
73 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 173—179.
74 Там же. С. 61—62.
75 История на България. Т. 2. С. 158—159.
76 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 127—128, 209—211 (№ 13, 58); История на България. Т. 2. С. 159.
77 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 132—134 (№ 14).
58
В равной мере из характеристики плененного в 1015 г. кавхана Дометиана - «муж могущественный и помощник Гавриила» (avrip 5uvaar|<; коа таз ГосррщЛ аиршхреброд), то есть царя Гавриила-Радомира, - нельзя заключить, как думает В. Бешевлиев, что кавхан являлся соуправителем царя.78 Сохранение термина «кавхан» в данном случае свидетельствует лишь о преемственности тюркской терминологии в военном деле и о сохранении этой должности в одной семье (после пленения Дометиана кавханом стал его брат Федор).79 В начале XI в., в христианский период и время самостоятельной царской власти, едва ли обоснованно предполагать соуправление хана и кавхана.80 Вместе с тем значительная военная власть кавхана, его активное участие в государственном управлении,81 второе место в иерархии после хана позволяют считать, что институт кавханов генетически восходил к последнему периоду племенного строя, когда короля (гех) избирали по знатности, воеводу - по мужеству. Такое деление институтов ханской власти и кавхана продолжало тюркские традиции,82 но в более ограниченных функциях кавхана могло испытывать влияние славянской практики, в чем выразилось следствие тюрко-славянского этносоциального синтеза, а также роста значения в государственных условиях наследственной княжеской (королевской, ханской) власти, что объективно совпадало с аналогичными тенденциями у славян. Результатом этих тенденций стало развитие княжеской (королевской, ханской) власти в верховный институт государственного управления, тогда как воеводство стало особым феодальным институтом княжеского управления, первоначально избираемого, а затем назначаемого князем (королем, ханом) из числа знати, племенной или служилой. Отсюда понятно закономерное сужение понятия «кавхан» при царе Симеоне (893—927 гг.) до «воеводы».83
Наряду со знатностью по происхождению основанием для знатности у тюрок-болгар являлась личная храбрость. Об этом писал Енодий в начале VI в., вскоре после их появления в Центральной и Юго-Восточной Европе.84 Характерное для племенных и раннеклассовых обществ средство вертикальной мобильности, храбрость позволила включать людей во второе после боилов сословие знати - багаинов, о чем свидетельствует титул «багатур багаин» (монг. baghatur ‘герой’).85 В это воинское сословие знати включались также славяне. Багатуром багаином стал врелт6<; осуброзяод (см. далее, с. 60—62) хана Омуртага Славна.86 Видимо, храбрость ввела в сословие багаинов и славянина по имени Остро... (имя в надписи IX в.
78 Там же. С. 61.
79 ГИБИ. VI. С. 287.
80 Именно так считает Ц. Чолова: Чалова Ц. За съупровителя на владетеля в Първата Българска държава // България 1300. Т. 2. София, 1982. С. 209—214.
81 Гюзелев В. Функциите и ролята на кавхана...
82 И. Венедиков предполагает тюркское в основе противопоставление левого и правого крыла в военных и административных функциях кавхана и ичиргу боила (Венедиков И. Административна уредба... С. 144—145).
83 ГИБИ. V. С. 130.
м ЛИБИ. I. С. 299.
85 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 180 (№48), см. там же литературу вопроса.
»6 Там же. С. 220 (№ 64).
59
не сохранилось полностью).87 Отсюда следует, что сословие багаинов не было закрыто ни этнически, ни социально.
Люди, которые стали знатными вследствие храбрости, могли вводиться (возможно, позднее, чем в сословие багаинов) и в самое высокое сословие боилов. Например, при хане Маламире его брелтод осубрсолос; Чепа, «боготор боил», являлся его «колобром», то есть занимал жреческую должность при хане.88 Однако основным средством вертикальной мобильности в Первом Болгарском царстве VIII—IX вв. стала не храбрость, а служба хану. В социальной терминологии эта форма общественных отношений нашла выражение в том, что обозначение лиц, занимавших самое различное положение в иерархии служебной знати, стало сопровождаться титулом таркан ‘благородный’: (ЗоиХ'ихд tocpkocvoç, Popi rocpKocvoç, canna tarcan, kouâou или kocâou rocpKocvoç.89 Он указывал, что эти служилые люди принадлежат к знати, и в данной связи показательно, что тарканами не назывались представители родовой знати, боилы и багаины.
Сложен вопрос об определении социальной природы бретгго! осу0рсоло1. В литературе их рассматривали как слуг, дружинников, придворных, «преданных людей» и «верных служителей».90 В новейшей литературе В. Бешевлиев обратил внимание на смысловые связи понятия брелтбд ocv0pioHoç со словом icràki в тюркских енисейских надписях и с выражением PoccfiXikôç ocv0pomoç, на основании чего предположил его значение: ‘тот, кто был выращен при дворе хана’.91 Позднее он дополнил это толкование указанием на ритуальное и даже магическое значение «кормления» как совместных еды и питья с ханом, торжественного угощения, что, по его мнению, не могло не указываться наряду с титулом и служебным положением.92 Эта мысль, а также близкое толкование Й. Андреева93 приняты в последнем издании «Истории Болгарии», где отмечается также, что бретгго! осу0рсоло1 - это такие представители аристократии, которые жили в столице Плиске, приглашались на приемы во дворце и пользовались особым расположением правителя.94 И. Венедиков обращает внимание на значение «содержания» в термине и понимает его как «человек, содержимый правителем».95
Прямо устанавливаемая связь ©penrôç с трефсо ‘кормлю’ объясняет направление интерпретации этого понятия, но его содержание может быть раскрыто только исходя из всей совокупности сведений о данных лицах.
0релто\ ocv0p<O7TOi различаются по происхождению. Пять из них относились к определенным (вероятно, знатным) болгарским родам (№ 59—63). У остальных принадлежность не указана, что может свидетельствовать о том, что для них отнесение к семейно-родственным
87 Там же.
88 Там же. С. 64—65, 125, 223—224 (№ 9, 69).
89 Там же. С. 62—63, 132—134, 173—174, 182, 221 (№ 14, 47, 50, 65).
90 Значительную литературу вопроса см.: Там же. С. 68.
91 Besevliev V. Die protobulgarischen Inschriften. Berlin, 1963. S. 383.
92 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 69—70.
93 Андреев Й. Няколко въпроса около Орелтб^ (ЫЭрожод в Първата българска държава // ТВПИ-ВТ. 1969. № 6. С. 31.
94 История на България. Т. 2. С. 173, 175.
95 Венедиков И. Административна уредба... С. 145.
60
коллективам значения не имело. Об этом же свидетельствует присутствие среди данных лиц Славны, судя по имени, славянина по происхождению. Таким образом, данная группа состояла, вероятно, из лиц знатного и незнатного происхождения.
Другой особенностью брелтог осубрсолог отмечается отсутствие среди них боилов и багаинов. Исключением являются Славна, который был багатуром багаином, и Чепа - багатур боил (см. выше, с. 59— 60). Однако они вошли в высшие сословия знати вследствие военной доблести. Отсюда следует, что в брелтог йсубрсолог не включались представители родовой болгарской знати, тогда как принадлежность к ним не вводила в число высших сословий. Данная социальная группа организационно противостояла обоим сословиям болгарской знати. Они становились новой знатью, судя по слову «таркан», входившему в их титулы (№ 60, 61, 67).
Надписи указывают на различное социальное и административное положение лиц до того, как они попали в число врелтог осубрсолог. Содержание некоторых терминов неясно (копан, зера таркан). Но те, которые понятны, позволяют определить состав этой социальной группы. В нее входили представители территориальных областей-жуп: болгарин Шун - жупан таркан из рода Кюригир и некий жупан (имя не сохранилось) из рода Ермиар (№61, 63) (о жупанах см. ниже, с. 62—63); лица, ставшие в результате собственной доблести багатур боилом и багатур багаином (№ 64, 69); доверенные лица, которые, вероятно, исполняли жреческие обязанности, - колобры (№ 65, 69); личная охрана - кандидат (№ 66). Таким образом, включение лиц из разных социальных групп в число 0ретгто\ осубрсолог нивелировало их общественное положение. Для хана Омуртага эти люди были «его» (в поминальных надписях, сделанных от имени хана, использовано местоимение «мой», № 59—67), а в надписи Маламира указано, что багатур боил Чепа - брелтод осубрсолод архонта, то есть хана. Но, судя по надписям, войдя в ближайшее окружение хана, они сохраняли прежние титулы. Именно состав титулов не позволяет предположить, что данные лица сначала были брелтог осубрсолог, а потом назначались ханом на определенные должности, поскольку их нельзя было назначать «багатурами». О нивелирующем значении данного института свидетельствует также указанная в поминальных надписях смерть брелтог осубрсолог на ханской службе. Неясные по социальной природе копан, зера таркан, а также жупан таркан, связанный с административным управлением, «ушли в войско» (кё ослеХббу Г|д тб фоиаостоу - коа ослеХбозу егд тб фоабстоу96) и там погибли во время военных действий (№ 59—62), тогда как другие лица - жупан, ичигур колобр, кандидат и даже лица, ставшие знатными по военной доблести, багатур багаин и багатур боил, - умерли от болезни внутри страны (№ 63—69).
На основании всего изложенного можно предположить, что брелтог осубрсолог представляли собой центральный государственный аппарат, который Омуртаг и Маламир комплектовали из разных слоев правящего класса, но не связанных с сословиями племенной знати, боилами и багаинами. Отсюда понятие «кормление» в титуле и притяжательное местоимение «мой» в надписи, составленной от лица хана (так как
96 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 213.
61
0реято\ &у0рсояо1 входили в состав двора ханского дворца), одинаково приближенное к хану положение при первоначальном различии социального статуса и происхождения, изменение социально-административных функций на ханской службе. Появление этого института свидетельствует об объективно возникшей в первой половине IX в. потребности создания административного государственного управления, не относящегося к старому аппарату, во многом связанному с прежними органами племенного управления. Его появление отражало укрепление центральной ханской власти при Круме и Омуртаге, а также объективные процессы становления нового территориального административного аппарата в государстве. Небольшой период, к которому относится упоминание в надписях 0ретгто1 <ху0рсояо! (814—836 гг.), не может свидетельствовать ни о провале, ни об успехе этого организационного предприятия, поскольку 0релто\ осу0рсояог могли быть поглощены организационно и персонально старыми и новыми административно-политическими институтами в процессе образования новой социально-политической структуры болгарского раннефеодального общества и государства, в котором в IX в. развивался централизм власти, ликвидировалась племенная обособленность, в частности Склавиний.97 Возможно, учитывая «замкнутость» 0реято\ (ЫЗрсояо! на ханский дворец и службу хану, именно эта группа людей имеется в виду в византийских нарративных источниках как огкедо! хана (от оТкод ‘дворец’, так в надписи № 56 названы старый и новый дворцы хана Омуртага98 99). Поэтому как ожею! обозначены люди «господина Болгарии» (6 кирхд ВоиХуосрхосд), хана Телерига, о намерениях которого они сообщали византийскому императору в 775 г." Хан Диценг (ок. 815 г.) был убит своими «придворными» (ияо тйу охкегсоу бсушреТтоа).100 Если отождествление охкеюх византийских источников и 0реяго\ осу0рсояог болгарских надписей верно, то в этом случае можно отнести появление данного института государственного управления и служилой части правящего класса ко второй половине VIII в. Таким образом, раскрываемая семантика термина объединяет и наполняет реальным содержанием отмечаемые ранее в этой социальной категории черты - служба хану, обеспечение, кормление.
Наряду с новым центральным аппаратом, в основе которого находилась служба, образовывалась система территориального государственного управления, не связанная с племенным делением. В первой трети IX в. в Первом Болгарском царстве упоминаются жупаны, из чего следует, что существовали там и жупы. В литературе велась оживленная дискуссия относительно социально-политической природы жуп и жупанов. Одни полагали в жупанах вождей родоплеменных союзов, другие - глав территориальных объединений.101 Разумеется, жупы и институт жупанов надо изучать в историческом
97 Андреев М., Ангелов Д. История на българската феодална държава и право. София, 1968. С. 78—79; Angue'lov D. Affermissement et fondements idéologiques du pouvoir royal en Bulgarie médiévale // Byzantina. 0e<jaocÀovtKr|, 1971. T. 3. P. 17—19.
98 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 192—194.
99 ГИБИ. III. С. 275.
100 Там же. V. С. 288.
ил Историографический анализ см.: Грачев В. П. Сербская государственность в X— XIV вв.: (Критика теории «жупной организации»). М., 1972.
62
развитии. Их начало прослеживается на конечной стадии праславянского периода (см. выше, с. 31—32). Но в первой трети IX в. в Первом Болгарском царстве жупаны уже представляли собой глав территориальных образований, что следует из поминальных надписей, составленных от имени хана Омуртага. Согласно одной из них, Шун из рода Кюригир, жупан тархан являлся Орелтод осубрсолод Омуртага и погиб в войске. В другой надписи также назван жупан (имя в тексте не сохранилось) из тюркского рода Ермиар, Орелтод осубрсолод Омуртага.102 За этими сообщениями - сложная система славяно-болгарских этнополитических и социальных отношений. Учитывая, что «жупа» - славянский социально-политический термин, можно предположить, что во главе славянской жупы ханским распоряжением был поставлен болгарин. Отсюда следует, что жупа являлась в это время административно-территориальной единицей и управлялась государством, а назначение на ее руководство тюрка вело к одному из видов славяно-болгарского этносоциального синтеза. Другое предположение, которое можно сделать в связи с данными записями, это установление административно-территориальных единиц - жуп на территории, занимаемой болгарами, в результате распада у них в начале IX в. родоплеменных отношений, и название их славянским термином, что свидетельствует также об этнокультурном синтезе славян и болгар. Но в обоих случаях очевидно, что система жупной организации сложилась в Первом Болгарском царстве и она была использована государством как особая форма административно-территориального управления. Видимо, ее недостатком являлась ограниченная самостоятельность административного аппарата от местных традиционных территориальных и родственных связей как следствие эволюционного развития жупы и института жупанов от родоплеменного строя к раннеклассовому обществу и государству. Ускорить административную реформу жупы в Первом Болгарском царстве первой трети IX в. должно было, вероятно, назначение тюрок-болгар во главе славянских жуп или распространение жупной организации на территории, населенные тюрками-болгарами.
К правлению Бориса I (852—889 гг.) относятся известия о новых административных единицах в Первом Болгарском царстве - комитатах. Как сообщает реймский архиепископ Хинкмар о современных ему событиях, во время восстания 865 г. против введения Борисом I христианства как государственной религии в Плиске собрались восставшие из десяти комитатов.103 В надписи 904 г. упоминается комес Дристр, который обоснованно отождествляется с комесом Дистром жития тивериопольских мучеников, управителем области Брегалница в тот же период правления Симеона. В этом житии упоминается предшественник Дистра комес Таридин в правлении Бориса I.104 Царь Самуил (997—1014 гг.) и его братья были сыновьями комеса и поэтому назывались комитопули. Из данных сообщений следует, что в середине IX в. в Первом Болгарском царстве была проведена территориально-административная реформа - деление государственной
102 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 216—217, 219 (№ 61, 63).
ЛИБИ. II. С. 287.
104 Бешевлиев В. 1) Първобългарски надписи. С. 171—172 (№48); 2) Първобългарите... С. 55 (см. там же источники и литературу).
63
территории на комитаты во главе с комесами. Эта реформа не только заменяла традиционное деление, восходившее к племенным территориям, но и существенно развивала реформу Омуртага, который вводил жупное деление, еще сохранявшее черты племенного строя. Реформа проводилась до 864—866 гг., в период, предшествующий официальному принятию христианства в качестве государственной религии, и была предназначена, как и христианизация, для реорганизации Первого Болгарского царства.
Введение комитатов более последовательно, чем жупная система, разрушало остатки племенных связей и способствовало формированию государственной административно-территориальной структуры. Сложился государственный аппарат, который включал не только 0релто\ осубрсожх;, жупанов, комесов, но также должности, образовавшиеся в административном управлении тюркской части населения Первого Болгарского царства: сетит багаин, бири багаин, зитко мир и т. д.105 Этот аппарат обеспечивал внутри- и внешнеполитическое функционирование государства, отправление судопроизводства, регулирование общественных отношений. В «Ответах» папы Николая I на вопросы болгар в 866 г., исходящих из реалий идейной, общественно-политической и экономической жизни Первого Болгарского царства того времени, «внешние», то есть светские, власти (ро1е8(а1ез ех1егаз) имелись в виду как орудие преследования лиц, отрекшихся от христианства («Ответы», XVIII).106 В ответах на вопросы, относящихся к жизни христианина в христианском государстве, а потому не рассматривавших специально функции государства, устанавливаются также другие формы деятельности государственного аппарата как института управления: организация «стражи» на границах для поимки рабов и свободных, которые стремятся через нее переправиться («Ответы», XX, XXV), принуждение тех, кто отказывается подчиниться приказу выступить в поход, то есть исполнять государственную воинскую повинность («Ответы», XXIII). Государство принуждало к широко понимаемой городовой повинности - строительству мощных оборонительных пограничных сооружений, рвов, валов, стен, крепостей.107
Составной частью организации государства стали в Первом Болгарском царстве регулярно взимаемые подати. Как отмечено ранее, дань на славян была установлена болгарами с самого начала их поселения к югу от Дуная. Неизвестно, совершались ли болгарами добровольные подношения своим ханам и их дружинам, что отмечается у германцев и предполагается у праславян на стадии «военной демократии», но, вероятно, с развитием общества и государства такие подати у тюрок-болгар распространились. В пользу этого может свидетельствовать появление термина «тархан» для обозначения новой знати. Кроме выражения знатности этот титул у тюркских народов означал лиц, которые пользовались большими привилегиями и были освобож¬
105 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. № 49, 50.
106 Здесь и далее см. издание: Responsa Nicolai I ad consulta Bulgarorum // ЛИБИ. II. C. 65—125.
107 Бешевлиев В. Първобългарите... C. 148—151; Български средневековни градове и крепости. T. 1 / Съст. А. Кузев, В. Гюзелев. Варна, 1981. С. 16—91; Рашев Р. Старобългарски укрепления на Долния Дунав (VII—XI в.). Варна, 1982.
64
дены от уплаты подати. О взимании податей с простого свободного населения может также свидетельствовать учреждение комитатов и института комесов, которые содержались вместе со своими дружинами на часть взимаемых с подвластного населения податей (см. далее, с. 103—104). В частности, ясно устанавливаемая связь понятий 0p£7irôç ixvOpwTCOç с глаголом трефсо ‘кормлю’ может быть объяснена как ‘человек, получающий кормление’, то есть денежное и натуральное обеспечение, «корм» в виде государственных податей или части их, при передаче ими другой части главе государства - хану, а с процессом славянизации тюрок-болгар - князю.
Таким образом, процесс формирования правящего класса в Первом Болгарском царстве был неразрывно связан с развитием государства из «варварского» в политическую систему, состоящую из административно-судебного аппарата, с территориальным, а не племенным делением, податями и повинностями (военной, податной, строительной), войском. Старая племенная знать становилась двумя открытыми, иерархически организованными сословиями боилов и багаинов. В IX в. появилось служилое сословие 0релто\ <xv0pco7roi, занятое в государственном управлении и обеспечиваемое, вероятно, за счет податей, корма-кормления с натуральным и, возможно, денежным содержанием, то есть в результате государственной эксплуатации лично свободных непосредственных производителей. Сюзереном этих сословий являлся хан, позднее - князь. Процесс формирования государства завершился в середине IX в.
Как следует из «Ответов» папы Николая I, лично свободный человек этого времени являлся обладателем «собственности» (propria), куда его надлежит доставить в случае гибели. Эта «собственность» - земельное владение, на что указывает помещение там могилы погибшего: «<...> если пожелают близкие, мертвый должен быть доставлен в свою собственность, чтобы вспомнили о нем самом, когда увидят поблизости могилу, и да свершат за него молитвы Господу» (<...> si voluerint propinqui, ad propria reportandus est mortuus ut eius tumulum intuentes e proximo recordentur ipsius et pro eo Domino preces fundant) («Ответы». С). Исходя из этого текста можно заключить, что в середине IX в. в Первом Болгарском царстве существовала личная и семейная собственность на землю. Значительная собственность у лично свободных существовала и движимая, что видно из вопроса болгар к папе Николаю I о возможности давать по-прежнему женам в приданое (in dotem, то есть перед свадьбой) «золото, серебро, быков, лошадей и прочее» («Ответы». XLVIII).
Из вопросов болгар и следующих из их содержания ответов папы Николая I можно заключить, что у болгар преобладала в IX в. малая семья. Исходили из того, что пожелать переноса погибшего в битве могли родители (parentes) и друзья (socii), а не род и не большая патриархальная семья - familia. Поэтому, когда Николай I возвращается к этому сюжету, он пишет о propinqui погибшего, то есть о его близких родственниках, а не родственниках вообще («Ответы». С).
Политический статус свободного человека в Первом Болгарском царстве перед лицом власти был чрезвычайно ограничен. Как следует из вопроса болгар к Николаю I, свободного человека, бежавшего с родины, следовало схватить (qui de patria sua fuga lapsus fuerit). В случае,
3 M. Б. Свердлов
65
если раб или свободный бежал через границу, стражники предавались смерти («Ответы». XX, XXV). Папа противопоставил таким принципам иной подход, который осуществлялся в странах Западной Европы в соответствии с христианскими принципами: свободный человек может безнаказанно покинуть свою родину, многие святые так поступали. Напоминает папа и слова гласа Божьего Аврааму: «Изойдите из земли и рода твоего» (Быт. 12, 1), но при этом уточняет, приводя другие слова библейского предания: не «беги», а «изойди из земли твоей» (Быт. 12, 4) («Ответы». XX). Отсюда следует, что в данном случае и папа, и болгары имели в виду не беглых преступников или политических деятелей, а простых свободных людей, которым запрещалось по болгарским законам в языческий период покидать без особого разрешения свою землю. Такой же жесткий контроль осуществляло государство и при исполнении мужчинами воинской повинности. Согласно изложению вопроса болгар папой Николаем I, «вашим господином» (скншпаПопе уеБЦ-а), то есть ханом или князем, посылался «вернейший и благоразумнейший муж» (ЕёеНззтиБ а рги(1епП551ти5 у1г), который проверял боевое снаряжение воина, включая оружие и коня; в случае плохой подготовленности такой воин казнился («Ответы». ХЬ). Но были ли эти меры традицией, восходящей к жесткой централизации власти кочевников, или следствием концентрации политической власти хана, а позднее князя в Первом Болгарском царстве - неясно.
При таких формах централизации государственной власти недостаточно определяется характер органов самоуправления лично свободного населения в VIII—первой половине IX в. В источниках изредка упоминаются «собрания» (код(Зёутод, сопуепШБ) болгар, но относятся они ко времени социально-политических кризисов. В таких собраниях VIII в. еще могли сохраняться традиции эпохи племенного строя.108 Из того, что хан Крум (803—814 гг.) собрал «всех болгар» и известил их об издании им законов, следует, что инициатива таких собраний и издания законов стала в начале IX в. прерогативой ханской власти, которая известна по «Ответам» папы Николая I в середине столетия.
Политическая структура Первого Болгарского царства еще содержала в начале XI в. автономно существующие славянские территории - Склавинии во главе со своими князьями.109 Но в это время происходили активные интеграционные процессы не только в результате сближения экономических структур славян и болгар-тюрок. Славянизированная форма болгарских слов, в частности титулов,110 свидетельствует о процессе культурно-политического славяно-болгарского синтеза, о включении славян в центральный государственный аппарат (о том же свидетельствует участие славян в высших сословиях государства, см. выше, с. 59). Видимо, знатным человеком в составе государственного аппарата являлся славянин Даргамир (Драгомир), через которого хан Крум, «глава болгар», вел переговоры о мире с византийским императором Михаилом I.111 Отсюда можно предпо¬
108 Андреев Й. Народните събори в политическия живот на Първата българска държава // ИП. 1971. № 4. С. 96—105.
it» ГИБИ. III. С. 283; IV. С. 23.
ч° Бешевлиев В. Първобългарски надписи. С. 57—58.
in ГИБИ. III. С. 285.
66
ложить, что экономически и социально-политически славянские территории в VIII—начале IX в. были прочно интегрированы в составе Первого Болгарского царства. На них полностью распространилась власть болгарских ханов со всеми ее последствиями. Но сохранение до начала IX в. Склавиний со своими князьями позволяет предположить, что на славянских землях степень контроля и прямого воздействия центральной власти была меньше, тогда как формы общинного самоуправления, свойственные земледельческим обществам, - больше, хотя и в болгарских Склавиниях шел общий процесс роста значения княжеской власти, дальнейшего формирования местной знати, развития особой по социально-экономическому и политическому статусу славянской служилой знати, роста господских хозяйств.
Источники VIII—первой половины IX в. не позволяют раскрыть социально-экономическую структуру господского хозяйства в Первом Болгарском царстве этого периода, установить формы зависимости и эксплуатации в них зависимого населения. В «Ответах» папы Николая I в середине IX столетия в качестве зависимых названы «сервы» (servi) в связи с бегством от господина или в связи с «клеветой» на господина перед князьями или правящей знатью (principes) («Ответы». XXI, XXV, XCVII). Понятие servus в раннесредневековой латыни неопределенно и не раскрывает конкретные формы зависимости и эксплуатации таких лиц. Между тем казусы, интересующие болгар в вопросах к Николаю I, не только в связи с бегством сервов, но и с «клеветой» сервов на господ, подразумевают сложные комплексы общественных отношений, а не архаичные отношения рабовладения.
Взывая к милосердию по отношению к «преступным» сервам, папа Николай I провозглашает универсалистский принцип подчинения «господам»: «Рабы, повинуйтесь господам (своим) по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу» (Еф. 6, 5). В то же время он указывает, приводя цитаты из Евангелия, что и над господами есть Господь (Кол. 4, 1; Еф. 6, 9). Таким образом, общественные отношения в Болгарии характеризовались для папы не отношениями раба и рабовладельца, а всеобщим и широким по содержанию принципом господства и подчинения. При таком понимании зависимости сервов их «клевета» на господина перед князьями или правящей знатью может быть понята как жалоба представителям государственной власти на превышение господином прав по отношению к серву (см. такую систему правоотношений на Руси у закупа, его господина и государства, с. 297), а бегство через границу не только как стремление к свободе, но и как форма социального протеста. В таком контексте воровство и разбой (в «Ответах» Николая I речь идет о поимке вора или разбойника и о следствии болгарского судьи, LXXXVI), помимо прямого содержания, также могут восприниматься как социальный протест в условиях дифференцирующегося социально и экономически общества.
В пользу такой широкой интерпретации зависимости сервов в Первом Болгарском царстве VIII—середины IX в. свидетельствует содержание договора Крума с Византией, который болгарский хан заключил после победы над империей в 812 г., но который являлся возобновлением византийско-болгарского договора, заключенного еще
67
в 716 г. ханом Тервелом.112 Особую статью этого договора составили обязательства выдачи беглецов: «<...> и кроме того, ищущие убежища взаимно должны возвращаться каждой из сторон, даже если они оказались заговорщиками против властей» (кон ёт тошгогд то ид яросгфиуосд ёкостёрсоу осяоотрёфбобш лрод ёкостероу косу тихсоту ётлбоиХеиоутсд тоад архосТд).113 По одному мнению, эта статья была предложена византийской стороной и предназначена для выдачи политических противников,114 согласно другому - эта статья охраняла интересы прежде всего Болгарии, поскольку империя ее отвергла, соглашаясь с другими требованиями болгар.115 Между тем ее значение представляется значительно более широким, отражающим глубинные социальнополитические процессы в обеих странах. Поскольку первая часть данной статьи указывает всех «ищущих убежища» (лроафиуад) без указания повода таких поисков, то можно предположить, что здесь имеются в виду все виды беглецов, в том числе по социальным и экономическим причинам. Именно таково содержание статей в руссковизантийском договоре 911 г., где в качестве беглецов указываются «русин» - убийца «христианина» (византийца) и наоборот (прежде всего при торговых контактах), а также челядин - зависимый человек в широком значении слова (см. далее, с. 121). Вопрос о политических беглецах в русско-византийском договоре 911 г. не ставился вследствие дальнего расстояния между странами.116 * Таким образом, в общем указании беглецов в византийско-болгарских договорах 716 и 812 гг. следует видеть: 1) тех, кто бежал при правонарушении в отношениях болгар и византийцев с последующим судебным преследованием, 2) зависимых людей, которые бежали от своих господ. Уточнение о политических беглецах в конце статьи лишь подтверждает мысль о том, что они являлись только частью тех лиц, которые бежали в другие страны по иным причинам.
Таким образом, «Ответы» папы Николая I и болгаро-византийские договоры 716 и 812 гг. свидетельствуют о том, что в господских хозяйствах эксплуатировался широкий круг зависимых людей, видимо, разных форм зависимости. Их Николай I называл обобщающим понятием «сервы». Законы Крума в записи «Лексикона» Свидаса позволяют проследить также процессы социально-экономической дифференциации в начале IX в., которые вели к попаданию обедневшего лично свободного населения в число зависимых господского хозяйства. Контекст этой записи полулегендарного характера. После победы над аварами Крум спросил пленных, почему погибли их правитель и народ. По словам аваров, это произошло потому, что взаимная клевета погубила смелых и умных, умножились тяжбы и распри, заодно с судьями превратились они в лихоимцев, народ предался пьянству, стал падок на подарки, все пустились в торговлю и обманывали друг
112 Там же, примем. 1—4 (см. там же литературу вопроса). Эта дата договора Тервела и Феодосия III принята в новейшей историографии (см.: История на България. Т. 2. С. 115).
из ГИБИ. III. С. 285.
114 Златарски В. Н. История на българската държава... Т. I, ч. I. С. 118; История на България. Т. 2. С. 115.
115 Дуйчев И. Еще о славяно-болгарских древностях IX-го века // BS. 1951. R. XII.
№ 1/2. S. 89.
чб ПСРЛ. I. Стб. 30—31, 34, 36.
68
друга. Учтя это, Крум, по Свидасу, собрал «всех болгар» и провозгласил законы, которые должны были предотвратить их гибель.117 Таким образом, в записи Свидаса переплелись тексты законов Крума и легендарное или литературное объяснение их происхождения и содержания.118
Первая статья законов Крума была направлена против клеветников. Согласно второй, нельзя было «давать еду тем, кто крадет, а если кто осмелится сделать это, пусть будет отнято у него имущество». Социальная направленность этой нормы очевидна: она - против тех бедняков, которые, украв, должны были бежать, а другие их в этом поддерживали (людям с «имуществом» воровать и давать еду было не нужно). Согласно третьей статье, следовало «ломать ноги ворам, а все лозы вырвать». Если первая норма являлась логическим продолжением предшествующего текста, причем с наказанием в тюркской традиции (в Византии за воровство отрубалась рука), то вторая часть может быть заподозрена в легендарности, поскольку во дворце Крума вино имелось.119 Впрочем, это запрещение вина могло отражать борьбу языческой религии с новыми византийскими веяниями в потреблении вина и в морально-этическом поведении народа, что, возможно, не распространялось на ханский дворец. Завершает законы Крума следующая норма: «Всякому, кто просит, пусть не дается мало, но пусть он будет удовлетворен, чтобы не впал в нужду; если же кто так не поступит, у него будет отнято имущество».120 Толкование этой правовой нормы представляет значительные трудности. Д. Благоев еще в конце прошлого столетия отмечал, что эти данные указывают на установление феодальных отношений в Болгарии.121 Такое понимание было позднее поддержано в историографии,122 но конкретное толкование правовой нормы различалось. Л. Йончев видел в ней свидетельство того, что законы Крума стремились предотвратить обезземеливание воинского сословия и ограничить сосредоточение земли у аристократов.123 Данная норма воспринимается также как свидетельство обезземеливания крестьян и упорядочения положения нищих сельских жителей.124 По мнению Б. Примова, целью закона являются урегулирование и ускорение процесса, который вел к установлению власти крупных землевладельцев над обедневшими и лишенными земли и средств производства крестьянами.125
При таких существенных различиях в понимании статьи вновь следует обратиться к норме закона Крума. Она регулирует отношения двух лиц, того, кто нуждается, и того, кто имеет «имущество». Просьба нуждающегося должна быть удовлетворена настолько, чтобы удержать его от дальнейшей нужды, иначе последует государственная
П7 ГИБИ. V. С. 310.
и8 Новейший обстоятельный анализ законов Крума см.: Милкова Ф. Законодателството на хан Крум // България 1300. Т. 2. С. 235—244 (см. там же литературу вопроса).
1,9 История на България. Т. 2. С. 145.
120 ГИБИ. V. С. 310.
121 Благоев Д. Из миналото на българския народ // Ново время. 1898. Т. И, № 6. С. 693 (цит. по: ГИБИ. V. С. 310, примем. 2).
122 История Болгарии. Т. I. М., 1954. С. 68.
123 Йончев Л. Някои въпроси относно Крумовото законодателство // ИИБИ. 1956. Т. 6. С. 631—644.
124 История на България. Т. 1. София, 1961. С. 75—76.
125 Там же. Т. 2. С. 146.
69
санкция - «имущество» будет отнято. Не указано, что просит нуждающийся и у кого конкретно. Но что бы он ни просил, землю или продовольствие, у личного собственника «имущества» или общины - удовлетворение просьбы гарантируется государством. Тем самым раскрывается смысл статьи: государство стремится остановить процесс обеднения части свободных и тем самым пытается бороться с социально-экономическим расслоением простого населения, с начальными процессами установления зависимости над свободными. Она предназначена сохранить свободных земледельцев и скотоводов - основу вновь набирающего при Круме мощь после длительного упадка Первого Болгарского царства. Поэтому более верным представляется мнение о законе Крума как государственной мере против обезземеливания крестьян. Но содержание этой статьи было значительно более глубоким и широким, не ограничивающимся поземельными отношениями.126 При этом проявляется роль централизованной власти государства в регулировании социально-экономических отношений, в данном случае при попытке сдержать развитие феодальных отношений «снизу», в господских хозяйствах. О значительной степени регулирования государством общественных отношений в Первом Болгарском царстве VIII—первой половины IX в. свидетельствуют также нормы в болгаро-византийском договоре 716 г., возобновленном в 812 г., о государственном контроле над «торгующими» (ёрлорешрёуоид) и о наделении их грамотами и печатями (бнх слухАХтсоу кос\ афросухбооу).127 В противном случае их «имущество» конфискуется,128 что указывает на регламентацию государством не только зарубежной торговли, но также на значительность государственных функций в ее организации, в равной мере - в Византийской империи и в молодом Болгарском государстве.
Такие социально-экономические условия развития страны в борьбе противоположных тенденций (рост экономической и социальной дифференциации общества, объективные начальные процессы становления господства и подчинения в государственной системе и эксплуатации лично свободного и зависимого населения в господском хозяйстве, противоположные по содержанию государственные попытки сдержать эти тенденции как следствие сохранившихся традиций равенства в кочевом и земледельческом обществах, объективной государственной необходимости сохранения огромного войска, состоящего из свободных воинов) неразрывно переплетались со сложными политическими обстоятельствами: частые войны и заключение мирных договоров с Византией (807—809, 811—813, 815, 837—838, 855—856, 863, 894—896 гг.), военные действия или заключение союза с Франкской империей, а затем с Восточно-Франкским королевством (824, 853, 862 гг.), войны с аварами, сербами, тимочанами, абод-
126 Милкова Ф. Законодателството на хан Крум. С. 240.
127 Г. Цанкова-Петкова обратила внимание на необходимость понимания слова спу^Млоу как ‘грамота, снабженная печатью’, а не просто ‘печать’, конфискация «имущества», а не «товаров», у «торгующих», а не «торговцев», как переведено Ф. И. Успенским и В. Н. Златарским, что предполагает более широкий круг лиц, которые торговали в Византии, чем только купцы (Цанкова-Петкова Г. Българо-византийският мирен договор от 716 г. // Изследования в чест на академик Д. Дечев по случай 80- годишнината му. София, 1958. С. 743—746).
i2» ГИБИ. III. С. 285.
70
ритами, браничевцами, венграми (805, 827, 829, 839—842, 870, 895— 896 гг.). Эти войны привели к значительному увеличению территории Первого Болгарского царства к началу X в.: от Черного моря до Адриатического, от земель к северу от Дуная до Македонии.
Все эти сложные и противоречивые по содержанию явления и тенденции нашли отражение в идейной жизни страны: длительной борьбе римской и константинопольской церквей за влияние в Болгарии до и после ее официального крещения в 864 г. Прибытие в Болгарию в 886 г. учеников Константина-Кирилла и Мефодия после жестоких преследований в Моравии в результате победы противников славянского богослужения во главе с епископом Вихингом и изменения политики великоморавского князя Святополка пришлось на смутное время в Первом Болгарском царстве. При княжеском дворе были еще сильны традиции тюркской знати, как следует из указания титулов «славнейших судей высочайшего князя Болгарии Михаила» (Бориса I): ичирга боил, багатур, кана тагин (или таркан?), сампсис на восьмом вселенском соборе в 870 г.129 В Болгарии отмечается стремление к возврату языческой религии, так что после 'пострижения Бориса I в монахи и вокняжения в 889 г. его старшего сына Владимира-Расате тот попытался вернуться к язычеству как государственной религии. Лишь после насильственного отстранения ВладимираРасате от власти вернувшимся из монастыря Борисом I и вокняжения его другого сына, Симеона (893—927 гг.) (Борис I вновь вернулся в монастырь и умер в 907 г.), христианство и церковь прочно укрепили свои позиции, а ученики Константина и Мефодия смогли активно заняться литературным творчеством.130 На рубеже IX—X вв., в правление князя Симеона, с 913 г. - царя, начался новый этап в истории общественных отношений в Первом Болгарском царстве.131
СЕРБИЯ
Союз сербских племен, который увлек в процессе переселения другие славянские племена, в частности личиков, занял в VII в. обширные территории западной части Балканского полуострова. Вероятно, особые местные условия аваро-византийской и аваро-славянской борьбы, положение сербов в качестве федератов, расселившихся на территории Византии, первоначально вели к укреплению политического союза сербских племен и осознанию их политической общности. В этом союзе уже во времена императора Ираклия (610—641 гг.) была сделана попытка, как сообщается в 32-й главе «Об управлении империей» Константина Багрянородного, с помощью священников из Рима распространить христианство среди сербов. В условиях расселения на землях, разделенных горными системами, союз племен распался на отдельные территориальные объединения - Рашку, Травунию,
129 ЛИБИ. И. С. 208; Moravcsik Gy. 1) Die Namenliste der bulgarischen Gesandten am Konzil vom J. 868/70 // Известия на Историческото дружество. Т. III. София, 1933. С. 8—23; 2) Byzantinoturcica. Т. И. Berlin, 1958. S. 355—356.
130 Гюзелев В. Княз Борис Първи. София, 1969. С. 209—497.
131 Божилов И. Цар Симеон Велики (893—927): Златният век на средновековна България. София, 1983.
71
Захумье, Дуклю (Диоклею - Зету), Паганию (Аретанию, Неретвлянское княжество), отчасти совпадающие с современными Сербией, Боснией, Герцеговиной, южной частью Далмации.132 Однако еще долго в этих землях хранилась память о едином сербском происхождении, как следует из слов Константина Багрянородного: «Ныне живущие там (в Захумье. - М. С.) захлумы являются сербами, со времен того архонта, который искал убежища у василевса Ираклия».133
Источники не позволяют выявить в полной мере процесс социально-экономического и политического развития сербских земель в VIII—IX вв. Но в 32-й главе «Об управлении империей» (ее основу составляют сербские предания или, возможно, «Хроника сербских правителей»134) указано в Сербии (Рашке) правление одного княжеского рода по прямой нисходящей линии во второй половине VIII— середине IX в. Четвертый из названных князей правил, видимо, между 835 и 860 гг.135 О характере княжеской власти в сербских землях первой четверти IX в. свидетельствуют известия анналиста Эйнхарда о современных ему событиях, связанных с восстанием князя посавских хорватов Людевита в союзе в абодритами и добившимися независимости от Первого Болгарского царства тимочанами против власти Франкской империи. Потерпев поражение в 820—821 гг. в борьбе с империей, Людевит, как пишет Ейнхард, бежал «к сербам». Там он убил «одного из князей их» (ипо ех бшпБ еогиш), который его принял, и подчинил своей власти «его город».136 Отсюда следует, что в сербских княжествах первой четверти IX в. политическими центрами являлись города, которые подчинялись власти князя. Формирование политической системы государств в сербо-хорватском регионе было связано с восстанием этих народов против Византии при Михаиле Травле (820—829 гг.), с установлением их независимости.137 Но темпы дальнейшего социально-политического развития сербских земель были различными, и как следствие этого крещение сербов произошло приблизительно в 867—874 гг., а неретвлян - значительно позже, под влиянием соседних сербов и хорватов.138
В военно-политическом отношении в IX в. выделилась Рашка (Сербия). В правление Властимира она выдержала, возможно, в конце 30-х—начале 40-х годов тяжелейшую трехлетнюю войну с могущественным Первым Болгарским царством, хан которой Пресиан, по словам Константина Багрянородного, «не только ничего не достиг, но и погубил множество своих воинов».139 Такое состояние Рашки позволило Властимиру выдать свою дочь за жупана Травунии, вмешиваться в дела этого княжества, так что позднее «архонты Травунии всегда были послушны архонту Сербии».140 Военно-политическое
132 Развитие этнического самосознания... С. 182—186.
133 ОУИ. С. 149.
134 Острогорски Г. Порфирогенитова хроника српских владара и н>ени хронолошки подаци // Историйки часопис. Кн>. I. 1948. С. 24—29.
135 DAI. И. Р. 134; ВИИШ. II. С. 50.
136 Einhardi annales // MGH. SS. I. P. 209.
137 Развитие этнического самосознания... С. 186; ср.: НоваковиЬ Р. Где се налазила Cpönja од VII до XII века: (Исторюско-географско разматран»е). Београд, 1981. С. 23—38.
138 Развитие этнического самосознания... С. 188; DAL II. Р. 141—142.
139 ОУИ. С. 143.
140 Там же. С. 151.
72
единство и сила Рашки (Сербии) проявились в войне с болгарским князем Борисом I, когда его войско было разбито, а возглавлявшие поход старший сын Бориса Владимир и двенадцать «великих боилов» были взяты в плен. В последующей междоусобной борьбе Владимировичей победил Мутимир, который отдал Строимира и Гоиника в Болгарию. В этой борьбе проявились также политические интересы и других стран Балканского полуострова - единого по историческим судьбам субконтинента - Хорватии и Византии. До смерти Мутимира (ок. 891 г.) Сербия (Рашка) являлась сильным, относительно единым государством. Поэтому не только церковным, но и политическим актом стал призыв папы Иоанна VIII (872—882 гг.) к князю Мутимиру присоединиться к диоцезу Паннонской архиепископии, во главе которой находился тогда Мефодий.141 Возможно, Мефодий сам имел в виду направить просветительскую деятельность своей миссии на сильное княжество не только в целях церковной организации, но также для распространения славянской письменности, созданного на славянском языке свода законов (Закон судный людем).
Наряду с централизацией власти путем установления единовластия, как поступали Мутимир и Властимир, в сербских землях отмечается политическая система, которая способствовала сохранению государственного единства. Б. Радойкович обратил внимание на разделы государства между братьями в Сербии (Рашке) с конца VIII в., а позднее в Зете, но с сохранением верховной власти великим жупаном или князем над государством в целом, равно как над владениями своих братьев и собственным владением. Объяснение этого важного наблюдения Б. Радойкович видит в строе «военной демократии» и власти великих воевод, которая стала наследственной.142 Власть великих жупанов он производит из власти великих воевод. Такое объяснение неубедительно, поскольку «военная демократия» является последней стадией родоплеменного строя и такие формы политической власти князя, разделов государства членами княжеской династии и само существование государства ему чужды. Между тем суть установленных Б. Радойковичем фактов - в выделении апанажей - феодальной формы раздела королем и князем государственной территории мужчинам, являющимся членами королевской или княжеской фамилии, по вассально-иерархическому принципу с правом наследования при наличии сыновей или возвращением под власть правителя государства при их отсутствии, но с сохранением верховной власти короля или князя над государством в целом, а также над владениями братьев и собственным. Отсюда следует, что во властных формах выделения апанажей, перераспределения государственных территорий между членами королевской или княжеской фамилии проявляется их сущность - титульная верховная государственная собственность на землю, которая составляла основу новых раннефеодальных отношений.
Таким образом, в процессе формирования государства в Сербии (Рашке) в VII—IX вв. устанавливается княжеская династия, имеет
141 Наумов Е. П. Общественно-политические сдвиги в сербских и хорватских землях и христианская миссия на Балканах // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 84.
142 Радо}ковиЬ Б. Разматран>а о деоном владащу и деоним кнежевинама // ИсториТ ски часопис. Кн>. VIII. 1959. С. 1—24.
73
место концентрация государственной власти в функциях князя, осуществляется выделение апанажей как феодальной формы реализации титульной верховной собственности на землю. Они происходили в сербских землях вне каких-либо признаков этнического и политического синтеза. Поэтому устанавливается континуитет верховной государственной собственности на землю и княжеской власти как следствие развития и приобретения нового качества первоначальной верховной собственности на землю племени и института племенного князя. Источники этого времени не позволяют раскрыть социальноэкономическую и политическую структуру неравномерно развивающихся сербских земель в целом, называя лишь высшие политические институты государственной власти. Другие структуры этого переходного периода устанавливаются ретроспективно и посредством сравнительно-исторического анализа.
ХОРВАТИЯ
Хорватские племена в процессе переселения попали под власть аваров и совместно с ними в конце VI—начале VII в. поселились в Далмации, вытеснив в горах и долинах романское население, которое бежало в прибрежные города и на острова. Последовавшая борьба далматинских хорватов с аварами (видимо, в 20—30-е годы VII в.) и их победа привели к появлению политического образования в Далмации во главе с хорватами, которые способствовали концентрации местного славянского населения, его этнополитическому взаимодействию с местным неславянским населением. Следствием этого стало использование в источниках VII—X вв. этнонима «хорваты» для обозначения всего населения данного региона. В источниках отразилось еще одно племенное название - «гудускани».143
В гл. 29, 31, написанных в 948—949 гг., и в гл. 30, написанной, возможно, около 950—951 гг. (а может быть, и после смерти Константина Багрянородного в 959 г.), труда «Об управлении империей» приводятся три версии истории далматинских хорватов.144 Версия гл. 29 сообщает о первоначальной зависимости хорватов от Византии, их восстании при Михаиле II Травле (820—829 гг.) и установлении политической независимости. Характеризуя политический строй хорватов и других народов западной части Балкан, Константин Багрянородный писал, что князей (архонтов), как говорят, они не имели, а только «жупанов старейшин» (Çoutoxvouç yépovraç), подобно другим Склавиниям. Большинство славян не было крещено. Изменения произошли при императоре Василии I (867—886 гг.): некрещеные были крещены, была восстановлена власть ромеев, императорский посланец «поставил для них архонтов, которых они сами хотели и выбирали из рода, почитаемого и любимого ими».145 Учитывая существование института князей в конце праславянского периода и тенденции его развития, можно предположить, что автор источника, ис¬
74
из Развитие этнического самосознания... С. 167—170.
144 ВИИШ. II. С. 9—46; DAI. II. Р. 93—130.
145 ОУИ. С. 113, 115.
пользованного в гл. 29, отметил установившуюся у славян традицию избрания князей из ограниченного числа знатных родов, тогда как император или его представитель - василевс лишь утверждали избранных князей. Об этом свидетельствует завершение данного экскурса: «С тех пор и доныне архонты у них появляются из тех же самых родов, а не из какого-либо иного»,146 то есть за 60—80 лет порядок избрания не изменился: 1) установилась тенденция к образованию княжеских династий, 2) императорская власть не изменяла результатов избрания, 3) роль народных собраний, избиравших князей, была ограниченной, а влияние на них знатных родов значительным, поскольку избрание князей из определенных родов стало традиционным. Таким образом, под жупанами в 29-й главе подразумевались, вероятно, вожди жупаний - племенных княжений VII—VIII вв., которые становились в IX в. государствами-княжествами. При изложении политических событий третьей четверти IX в. в гл. 29 сообщается об активной борьбе хорватов, сербов, захлумов и др. совместно с византийским войском и приморскими городами Далмации против военных действий сицилийского эмира Солдана в Адриатике, а также в Италии, о захвате многочисленных пленных.147
В гл. 30 «Об управлении империей» изложены сведения о хорватах, собранные автором информации в прибрежных далматинских городах, возможно, непосредственно от самих хорватов. В отличие от общего указания знатных «жупанов старейшин», в ней, как отмечено ранее (с. 45—46), сообщается о конкретном знатном роде, который руководил переселением части хорватов в Далмацию. «Архонты» же оказывались органично присущими политическому строю хорватов в процессе их исторического развития. Как следует из гл. 30, славянские земли на западе Балкан представляли собой «архонтии» во главе с «архонтами», но подразделялись они на «жупании». Хорватия состояла из четырнадцати «жупаний», тремя из которых владел «боян», второе по значению в стране административное лицо, титул которого восходит к аварским временам.148 Жупании при этом из племенных княжений становились административно-территориальными единицами хорватского государства.149 О характере власти хорватского «архонта» в первой четверти IX в. можно судить по деятельности князя Борны (ок. 810—821 гг.), который осуществлял, как следует из Франкских анналов, самостоятельную внешнюю политику, успешно вел войну с князем посавских хорватов Людевитом, так что на его сторону перешел зять Людевита Драгомоз; у Борны была своя дружина (praetoriani sui). Если Борна назывался первоначально «князем Далмации», то в конце правления - «князем Далмации и Либурнии», что свидетельствует о территориальном росте его владений. Наследовал ему племянник Владислав, то есть сохранялась династическая преемственность княжеской власти, но «по просьбе народа» (то есть при сохранении традиции избрания князя) и «с согласия императора» Людовика Благочестивого, то есть с соблюдением права вассалитета по
146 Там же. С. 115.
Там же. С. 115, 117, 119, 121, 123.
•48 ВИИШ. II. С. 33—34.
!49 Грачев В. П. Сербская государственность в X—XIV вв. С. 91.
75
отношению к главе империи, в состав которой Хорватия тогда входила.150
Большое политическое значение хорватов в Далмации следует из того факта, что далматинские города, которые находились в третьей четверти IX в. под властью византийского императора, платили его наместнику - стратигу лишь символически незначительную сумму, тогда как ежегодные подати по приказу императора Василия I платились хорватам: 710 серебряных монет - номисм и еще большая по стоимости дань вином и другими продуктами.151
Таким образом, содержание основных тенденций политического развития в Хорватии, согласно гл. 30, несмотря на содержащиеся в ней более обстоятельные материалы, оказывается тем же, что и в гл. 29: формирование мощного военно-политического объединения - княжества во главе с князьями-архонтами, превращение племенных княжений-жупаний в территориальные подразделения этого государства. Ежегодная взимаемая дань с далматинских городов, военная добыча и захват пленных, вхождение в состав Франкской империи на правах вассалитета и активное политическое взаимодействие с Византийской империей способствовали интенсивному развитию социально-политических отношений в хорватском княжестве IX в.
История хорватов, изложенная в 31-й главе «Об управлении империей», сообщает, как отметил Е. П. Наумов, династическую, княжескую версию, социально-политическую основу которой составил начавшийся процесс становления раннефеодальной государственности.152 Поэтому внимание в ней уделялось преемственности княжеской власти, в частности по прямой нисходящей линии Трпимира—Красимира—Мирослава, тяжелой междоусобной борьбе, последовавшей за убийством Мирослава бояном Прибуной. В 31-й главе содержатся данные о войске «крещеной» Хорватии, то есть далматинской, а не сохранявшей долгое время язычество посавской: 6 000 всадников, до 100 000 пеших воинов, до 80 «длинных судов» по 40 человек команды, до 100 средних и мелких судов («кондур») с командами по 20 и 10 человек. Однако, как пишет Константин Багрянородный, в период междоусобных войн пешее и конное войско, флот существенно сократились,153 то есть эти данные имели значительную временную удаленность от периода написания «Об управлении империей».
Столь же важны сведения о девяти «населенных крепостях» у хорватов - Нона, Белеград, Белицин, Скордона, Хпевена, Столпон, Тенин, Кори, Клавоне. Эти города-крепости имели разные начала и функции: древние, еще восходившие к античному периоду, и новые, относящиеся к строительной деятельности хорватов, центры княжеской и церковной власти в хорватских землях, традиционные центры торговли и центры жупаний.154 Но объединяла их в этом перечне одна функция - они являлись крепостями, которые со всех
150 Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений у южных славян: Хорваты и сербы. М., 1978. С. 26—28.
•si ОУИ. С. 135.
•52 Развитие этнического самосознания... С. 171.
•53 ОУИ. С. 139.
•54 ВИИШ. II. С. 44; DAI. II. Р. 129.
76
сторон защищали срединные районы хорватской Далмации. Так формирование государства способствовало появлению новых общегосударственных функций у городов - политических, торгово-ремесленных и идеологических центров. Видимо, реализация этих общегосударственных функций содействовала интеграции жупаний в единую государственную систему.
Информация гл. 29, 30 и 31 «Об управлении империей» - основного письменного источника по истории Хорватии VII—IX вв. - не противоречит сама себе, а содержит дополнительные материалы вследствие различий источников. При этом раскрывается определяющее содержание развития политического строя от племен и племенных княжений в VII—VIII вв. к княжеству-государству в IX в.: 1) с территориальным характером жупаний, 2) с наследственностью власти княжеского рода, лишь насильственно прерываемой представителями других княжеских родов, 3) с организованным сильным войском, пешим и конным, а также флотом, 4) с общегосударственной системой городов-крепостей, которые являлись в то же время торгово-ремесленными, политическими, идеологическими центрами.
Древнейшие сохранившиеся письменные памятники, прежде всего акты,155 позволяют раскрыть содержание социально-экономических отношений в далматинской Хорватии VII—IX вв. Это была зона синтеза разлагающегося племенного строя, формирующихся раннеклассовых отношений и государства у хорватов с традиционной римской культурой Средиземноморья, продолжающей развиваться в средневековый период. Для этой культуры были характерны большое значение городов - центров ремесла и торговли, их активное экономическое и социальное взаимодействие с прибрежными сельскими районами, откуда они получали сельскохозяйственную продукцию, снабжая их ремесленными изделиями, где находились господские светские и церковные земельные владения с традициями римской частной собственности. Этот синтез общественных отношений способствовал интенсивному их развитию, в частности поземельных отношений, а латиноязычная письменность позволила их зафиксировать прежде всего в актовых материалах.
В датированной 4 марта 852 г. грамоте князя Трпимира Сплитской церкви раскрывается сложная структура господского землевладения в Далматинской Хорватии первой половины IX в.156 В грамоте подтверждается вклад князя Мислава (ок. 835—845 гг.) в виде земельного владения, а также «сервов» и «анциллей», принадлежавших церкви св. Георгия в Путале.157 Кроме того, подтверждалась передача Миславом Сплитской церкви десятины «от всего, что родится» каждый год от «нашей (Трпимира. - М. С.) усадьбы (curtis nostra) Клисы».
155 В историографии отмечаются три подхода к актам хорватских государей IX— XI вв.: 1) полностью принимающий всю содержащуюся в них информацию, 2) исключающий их достоверность как поздних фальсификатов, 3) привлекающий после источниковедческого анализа содержащуюся в них достоверную информацию, выявляющий в них элементы более поздних приписок или устанавливающий некоторые акты как поздние фальсификаты (Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии: (К изучению процесса классообразования у славян). М., 1964. С. 64—71).
156 Ее источниковедческий анализ см.: Там же. С. 62—65.
>57 Здесь и далее перевод грамоты Трпимира см.: Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений... С. 59—61; латинский текст: 02. I. 4—6.
77
Как отметил Е. А. Ефремов вслед за Ф. Рачки, curtis - это господское хозяйство (он использует модернизм «поместное хозяйство»), состоящее из дома господина или управляющего хозяйством, прилегающих к дому сарая, конюшни, навесов, овчарни, сушильни и других помещений. К этому жилищно-хозяйственному комплексу относились пашни, луга, пастбища, сад, виноградники, лес.158 Мнение Ю. В. Бромлея близко к мысли П. Скока в одной из его работ о многозначности понятия «curtis». Он отметил такие значения: 1) господская усадьба или зависимое население, 2) обозначение прежде всего земли, 3) приусадебный участок.159 В словаре терминов Супетарского картулярия П. Скок определил это понятие как «феодальная собственность, сельскохозяйственный домен».160 Curtis Клиса Мислава и Трпимира с сельскими угодьями представляла собой именно такого рода жилищно-хозяйственный комплекс, что не исключает также других значений этого понятия. Таким образом, уже к первой половине IX в. относится в Хорватии существование сельских княжеских господских владений, некоторые из которых передавались церкви в виде вкладов, а с некоторых давалась десятина.
Но и сама церковь проявляла в первой половине IX в. значительную социально-экономическую активность. Согласно грамоте Трпимира, сплитский архиепископ просил князя подтвердить «навечно» церковные купли и то, что церкви было «пожаловано», то есть вклады в виде недвижимого и движимого имущества (quod donatum est immobilibus uel mobilibus) «в Лазани и Тугари с сервами и анциллами Степушем, Саголео, Хортино». Отсюда следует, что Сплитская церковь увеличивала свои земельные владения в первой половине IX в. хотя бы мелкими куплями и вкладами.
Традиционная латинская терминология затрудняет определение характера зависимости и эксплуатации в этих церковных владениях, как и в ранее названной светской земельной собственности. При простейшем понимании латинских терминов «servus» и «ancilla» зависимое население данных владений может пониматься как «рабы» и «рабыни».161 Н. Клаич и Б. Графенауер воздержались от определения социально-экономического положения сервов.162 Для российских историков именно этот критерий стал определяющим в понимании социального статуса тех, кто назывался в источниках «servus» и «ancilla». Отмечая их несвободу, Е. А. Ефремов обратил внимание, по материалам X—XI вв., на их проживание на земле или на самопродажу крестьян, что составляло процесс феодализации, а не установления рабства. Таким образом, Е. А. Ефремов наметил путь установления феодальной зависимости через разложение свободной общины, но характеризовал он «servi et ancilla» в соответствии с пониманием фео¬
158 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности на землю в Далматинской Хорватии в X—XI вв.: (Формирование крупного феодального землевладения) // УЗИС. Т. XX. 1960. С. 166—167.
159 Бромлей Ю. В. Становление феодализма... С. 120—121 (см. там же литературу вопроса).
160 SK. S. 290.
161 SiSiö F. Povijest Hrvata u vrijeme narodnih vladara. Zagreb, 1925. S. 668; Barada M. Harvatski vlasteoski feudalizam po Vinodolskom zakonu // Djela Jugoslavenske akademije znanosti i umjetnosti (JAZU). Knj. 44. Zagreb, 1952. S. 30.
162 См. подробнее: Бромлей Ю. В. Становление феодализма... С. 354.
78
дализма как крепостничества в качестве несвободного населения, прикрепленного к земле.163 М. М. Фрейденберг подчеркнул в сервах такие характерные признаки феодального состояния, как владение собственным имуществом, включая землю, связи с общиной, жизнь деревнями, коллективное распоряжение земельным имуществом. Но в соответствии с теорией появления феодальных форм зависимости вследствие разложения рабовладения он видит в сервах результат внутреннего перерождения рабства, оседания рабов на землю и обретения ими экономической самостоятельности.164 Анализируя грамоту Трпимира, Ю. В. Бромлей отметил некоторую хозяйственную самостоятельность у сервов сел Лазани и Тугари, тогда как нехристианские имена сервов в приписке к грамоте Трпимира свидетельствуют, по его наблюдениям, о пополнении несвободных людей в господском хозяйстве Хорватии IX в. не столько в результате пленения христиан, как было ранее, сколько закабаления местных жителей-славян.165 В пользу такого мнения свидетельствуют материалы X—XI вв.
В грамоте Трпимира записано, что этот князь делает вклад в церковь в виде «[части] королевских земель, от востока до запада, от горной скалы до моря, по обеим сторонам обозначенных камнями и железными знаками, а внутри этих границ ничьих земель не находится»166 (de regali territorio ab orientali tarn occidentali parte а гире montis usque ad mare, ab utroque latere terminos cum lapideis et ferro signatis, infra quos terminos nullius adiacet territorium). Эта запись указывает на то, что в домен в первой половине IX в. входили также обширные незаселенные земли. В грамоте Трпимира - это ценнейшие в условиях гористой Далмации плодородные земли побережья. Такие земли были резервом дальнейшего увеличения земледелия в княжеском господском хозяйстве в результате привлечения на них лично свободных и зависимых земледельцев, а также посажения на них пленных. Вместе с тем оговорка в грамоте об отсутствии на передаваемых «королевских землях» каких-либо других владений свидетельствует о том, что в первой половине IX в. существовали и такие «королевские земли», где находились территории во владении или пользовании других лиц, существовавших в определенных отношениях зависимости от собственника земли - князя. «Королевские земли» указываются и позднее, в X—XI вв. (см. далее).
Столь же важна для изучения поземельных отношений в Хорватском княжестве первой половины IX в. указанная в грамоте Трпимира просьба сплитского архиепископа к князю подтвердить вклады в виде земельных пожалований и десятины «навечно», включая вклады князя Мислава. Е. А. Ефремов увидел в этом и последующих подтверждениях в хорватских грамотах свидетельство известной условности владения недвижимостью, переходного характера превращения аллода в бенефициальное владение.167 В дискуссии по поводу данного мнения
163 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности... С. 166—167, 179.
164 фрейденберг М. М. О многозначности понятия «БегуиБ» в Далматинской Хорватии X—XI вв. // Учен. зап. ВГПИ. Вып. 20 (Кафедра истории). 1962. С. 93—94.
165 Бромлей Ю. В. Становление феодализма... С. 354—356.
|бб Используемый перевод Е. А. Ефремова приводится здесь с необходимыми уточнениями: в частности, приведенное в грамоте понятие «ге^аНБ ютйопит» переведено им как «наша территория».
167 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности... С. 169—171.
79
М. М. Фрейденберг показал неубедительность возражения Н. Клаич, согласно которой частые подтверждения вкладных грамот более указывают на их недостоверность, чем на аутентичность. Как показал Фрейденберг, подтверждения иммунитетных льгот, характерные для западноевропейских актов, не свидетельствуют об условности держаний.168 К этому наблюдению присоединился Ю. В. Бромлей, который отметил вместе с тем, что государи, «подтверждающие дарения своих предшественников, выступают в качестве верховных сюзеренов отчужденных ранее земель и владений».169 Отсюда следует, что церковное владение в этом случае не было полным аллодом, приобретая характер наследственного феодального господского хозяйства-вотчины. Его условность заключается не в бенефициальном характере, а в относительности полноты владения, ограниченной правом распоряжения, но иерархически соподчиненной верховному сюзеренитету власти и ее основе - титульной верховной собственности государства. Характерные черты раннефеодальной земельной собственности в Хорватии становятся еще более отчетливыми по данным грамоты князя Мутимира (892 г.).
Эта грамота была дана в связи со спорами Сплитской архиепископии и Нинской епископии относительно прав на церковь св. Георгия в Путале и ее владения, данные Трпимиром. Его сын и преемник Мутимир подтвердил принадлежность церкви архиепископии со всеми ее доходами и расходами. При этом раскрывается комплексный состав церковных владений в Путале: «сервы и анцилли, поля и виноградники, луга и леса, все движимое и недвижимое».170
В споре иерархов нинский епископ указал характер владения церковью св. Георгия и ее землями: «она передана на время для пользования самого [архи]епископа» Орзшв ргезиН 1тиепс1а ас1 1етри8 КасШа езО. Е. А. Ефремов увидел в утверждении нинского епископа свидетельство о временном, то есть условном, держании уже в IX в., что нашло продолжение в практике хорватских королей X—XI вв.171 (см. далее). Возражая этому мнению, М. М. Фрейденберг охарактеризовал данное поземельное отношение как «типичный римский узуфрукт».172 Однако Ю. В. Бромлей показал, что в раннее средневековье за терминами «узуфрукт» и «пользование» часто скрывались отношения феодального характера. От отметил «несомненную заслугу» Е. А. Ефремова во внимании к практике передачи земельных владений во временное пользование в Хорватии IX в.173 Мнения Е. А. Ефремова и Ю. В. Бромлея в понимании грамоты Мутимира представляются убедительными: хорватский князь в IX в. мог перераспределять земельные владения и доходы от них во владениях церковных иерархов.
Другой комплекс социально-экономических и политических отношений раскрывается при анализе общественного положения жупанов. Из глав знатных родов, богатых скотом или землей (в зависимости от
168 Содержание дискуссии см.: Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии. С. 266—267.
169 Там же. С. 267.
170 02. I. Б. 23.
171 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности... С. 170.
172 Фрейденберг М. М. Структура феодального землевладения в Далматинской Хорватии XI—XII вв. // Славянский сборник. Великие Луки, 1963. С. 26 (Учен. зап. ВГПИ. Вып. 22 (Кафедра истории)).
173 Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии. С. 268.
80
интерпретации понятия «жупан») в праславянский период, жупаны, как следует из гл. 29, 30 «Об управлении империей», становились в VII— VIII вв. главами племенных княжений, которые в IX—начале X в. с развитием государства превращались в территориально-административные единицы, С вхождением жупанов в систему государственного управления происходит их интеграция в составе княжеского двора и княжеской дружины как следствие интеграционных процессов служилой и местной знати. Содержание этих процессов отчасти раскрывается текстом грамоты Мутимира 892 г. В грамоте указано, что князь принимал решение по спорному вопросу между сплитским и нинским иерархами «на общем совете со всеми моими верными и приматами народа» (communi consilio cum meis cunctis fidelibus et primatis populi).’74 Эта краткая формулировка имеет емкое содержание. Термин «fidelis» в латинском языке IX в. обозначал вассала. В славянских языках ему соответствовало понятие «дружинник». Таким образом, с одной стороны, «на общем совете» присутствовала «вся дружина» князя, то есть те, кто служил князю, являлись его вассалами. С другой стороны, присутствовали «приматы народа», то есть местная по происхождению знать, которая подчинялась князю как главе государства, сюзерену, но на его вассальной службе не находились. Однако в этой фразе отразилось, вероятно, не буквальное выражение происходивших событий, а традиционное клише политической и юридической практики. Реальное содержание «совета» князя Мутимира раскрывает список лиц, удостоверивших своим знаком (signum) грамоту.
Список лиц, удостоверивших грамоту князя Мутимира, свидетельствует о том, что большинство их, 12 человек, состояло из членов княжеского двора (князя и княгини). Двое представляли служилых жупанов административно-территориальных районов. Только троих (или четверых) можно отнести к «старейшинам народа». Они являли собой местную знать, как следует из того, что Петр был жупаном, его сын Прибитрек - также жупаном, а Драгачай определялся как сын, видимо, знатного человека Семикасина, вероятно, жупана. Так что княжеская грамота утверждалась только знатью, преимущественно служилой и в меньшей мере местной, которая привлекалась князем к государственному управлению.174 175
Отсюда следуют важные выводы для изучения социально-политического строя Хорватского княжества конца IX в. Власть в государстве
174 DZ. I. S. 23.
175 О. Мандич предположил сложный процесс распада от родоплеменных структур через братства и задруги к территориальным жупам, наряду с которыми с развитием государства появились жупы - государственные административные единицы, вследствие чего в X—XI вв. существовала двойственная система старых жуп и новых жупаний (Mandiö О. Bratstvo u ranosrednjovekovnoj Hrvatskoj // Historijski Zbomik. T. V, knj. 3—4. Zagreb, 1952.). Это мнение было подвергнуто критике Н. Клаич, с которой согласился В. П. Грачев {Klaid N. Postanak plemstva «dvanadesetero plemena Kraljevine hrvatske» // Ibid. T. XI—XII. Zagreb, 1958—1959. S. 126; Грачев В. П. Сербская государственность в X— XIV вв. С. 204). Хотя содержание этого процесса в частных конкретных проявлениях и его датировка О. Мандичем дискуссионны, но общая направленность процесса отмечена плодотворно. Следует согласиться с мнением В. П. Грачева, что в Хорватии X—XI вв. жупаны являлись членами государственной администрации, но его мысль, согласно которой там не существовало к середине IX в. «никаких “племенных” жупанов», нуждается в уточнении в формулировании содержания процесса; государственный аппарат формировался к концу IX в. как из жупанов - членов королевского двора, так и жупанов - местной знати.
81
Лица, подписавшие грамоту князя Мутимира в 892 г.
Члены княжеского двора
Жупаны - административные должностные лица
Лица без указания служебного статуса
С титулом «жупан»
Будимир - жупан-палатин
Целлиррик - жупан Клеонии (Клевны)* 177
Петр - жупан
Присна - жупан-камера-
Прибитрек, сын Петра,
рий176
Сибидраг - жупан Клисы178
жупан
Првада (или Правда?) - жу-
Драгачай, сын Семикаси-
пан-конюший
на
Целестр - жупан-камерарий
Целестед - жупан-виночерпий
Боледраг - жупан-сагтс1- агшз180 181Авгина - жупан оруженосец
Без титула «жупан»
Кресамустл - второй камерарий
Стефан, сын Будимира, - третий камерарий
Циталл - аббат монасты„„181 ря
Служилые люди княгини
Будимир - жупан княгини
Целлидраг - камерарий княгини182
Пациалий 1ипсе51а179
принадлежала князю и иерархически подчиненной ему знати. Княжеский двор стал развитым административно-хозяйственным комплексом, разные отрасли которого управлялись жупанами. Такой социальный статус знатного человека приобретался, видимо, по службе. Этот вывод следует из того факта, что Стефан, сын Будимира, являлся третьим камерарием, но титула «жупан» не имел, хотя его отец Будимир, жупан-палатин или жупан княгини, такой титул имел. Вместе с тем социальный статус знатного человека обеспечивал, как следует из общественного положения Стефана, сына Будимира, и соответствующий статус сына.
Обращает внимание сложная структура княжеского казначейского управления во главе с камерарием-казначеем. Кроме жупана, ко-
пб в тексте слово maccerarius, которое легко разъясняется, если допустить метатезу согласных: camerarius (DZ. I. S. 276); см. примем. 180.
177 В XI в. Кливинская или Хливинская жупа (Клеония, Клевна) управлялась «комесом» (DZ. I. S. 142); латинский термин comes является аналогом слав, «жупан» для обозначения правителя административно-территориального округа в Хорватском государстве.
178 В IX—X вв. Клиса упоминается как княжеская усадьба - curtis, укрепление, пригород (DZ. I. S. 5, 41—42, 47).
179 Значение слова неясно.
180 Слово carniciarius недостаточно ясно. М. Костренчич предполагает его ошибочным вместо camerarius (DZ. I. S. 267).
181 Аббат Циталл назван после жупана-оружейника Авгины и перед жупаном княжеской усадьбы Кписы Сибидрагом, что позволяет предположить в нем при отсутствии среди удостоверителей грамоты других духовных лиц княжеского духовника.
182 в тексте слово marcerarius, см. примеч. 176.
82
торый заведовал казной, были еще второй и третий казначеи, которые управляли сложным хозяйством казны. Эти люди, судя по Стефану, назначались на свои должности из знатных фамилий.
Княгиня содержала собственный двор, и он также имел сложную структуру, как следует из титулов и должностей лиц, подтвердивших грамоту Мутимира: жупан княгини - видимо, управляющий ее двором палатин и управляющий ее казной камерарий.
Преемственность социального статуса у местной знати также обеспечивалась. Прибитрек являлся жупаном, хотя его отец жупан Петр еще был жив. Драгачай относился к знати, видимо, как и отец.
Таким образом, раскрывается содержание традиционности и последующей социальной эволюции во фразе: «на общем совете со всеми моими верными (со всей дружиной) и приматами народа». Первоначально, на конечной стадии родоплеменного строя и в процессе его разложения, она обозначала реальные советы или вече, в которых принимали участие князь, вся его дружина и племенные старейшины. С распадом родоплеменного строя, на переходном этапе к раннефеодальному периоду, дружина стала иерархической по структуре, решающую роль в которой приобрела служилая знать. Служилая знать поставляла кадры для княжеского двора и государственного административно-судебного управления. Понятие «дружина» приобрело расширительное значение и как следствие этого могло использоваться ограниченно при названии небольшого числа доверенных лиц. В последнем значении употреблено выражение «со всеми моими верными», от имени которых заверили своими «знаками» грамоту Мутимира представители высшей знати княжеского двора и два представителя государственного административно-судебного управления, также вошедшие в понятие «все мои верные» или «вся моя дружина».
Аналогичная эволюция по грамоте Мутимира прослеживается и в отношении «приматов» народа. От обозначения всей племенной знати это понятие стало обозначать наследственную племенную, а затем местную знать, не входившую в состав княжеского административно-судебного управления и двора, - «дружины» или «верных». Те представители местной знати, которые привлекались княжеской знатью к государственным делам, воспринимались через обобщающее понятие «приматы» или старейшины народа, то есть часть характеризовалась как целое.
Таким образом, к концу IX в. в Хорватском княжестве, как следует из грамоты Мутимира 892 г., сложилась развитая иерархическая структура служилой знати, сюзереном которой являлся князь, осуществлявший верховную власть в стране, тогда как политическое значение местной знати значительно уменьшилось, приобретя формальное значение.
Особое место в социально-политической структуре хорватской знати занимал бан. Это слово восходит к тюрк, баян ‘богатый’ и отражает в титулатуре хорвато-аварские этнополитические контакты VII в. Владение баном тремя жупаниями183 свидетельствует о его втором по значению месте после князя. Возможно, пережиточный термин «бан» означал в Хорватском княжестве наделенного княжескими милостями человека, высшее должностное лицо в княжеской администрации. Существовала эта должность, вероятно, не постоянно, чем объясняется отсут¬
183 ОУИ. С. 133.
83
ствие бана среди принадлежащих к высшей знати свидетелей в грамотах 852 и 892 гг. Но термин продолжал существовать в южнославянских землях, пока в Боснии он не вытеснил славянское «князь». Отсюда следует такая иерархическая структура хорватской знати в IX—начале X в.: князь-архонт - бан - жупаны - служилая и местная знать.
Таким образом, в Далматинской Хорватии VII—IX вв. в условиях активного взаимодействия славянских племен с позднеримским и византийским общественным строем и культурой происходил ускоренный распад родоплеменного строя и формирование раннефеодальных структур. Первоначальное «варварское» государство, созданное силой оружия, развилось в Хорватское княжество, публичная власть в котором осуществлялась княжеской династией. Жупании из племенных княжений стали территориальными административно-судебными округами во главе с жупанами. Жупанами стала называться служилая знать, которая достигала высших должностей в княжеском дворе. Власть местных жупанов стала наследственной. Вероятно, между этими двумя видами знати в данный период происходили интеграционные процессы. Жупаны, служилая и местная знать, обладали значительным могуществом, что вело их к попыткам свергнуть княжескую династию. Они принимали участие в подтверждении княжеских актов в IX в.
Служилая знать - fideles составляла иерархическую по организации дружину. Ее высший слой составляли жупаны. Вместе с тем понятие феодального общества «fidelis» стало означать членов княжеской дружины, исполнявших должности на княжеском дворе и в государстве.
Княжеский двор превратился в IX в. в развитый административнохозяйственный комплекс, который являлся центром сложного по структуре княжеского господского хозяйства. Он состоял из земель и усадеб с зависимым населением, из владений с незаселенными землями. В Хорватском княжестве IX в. существовало также церковное землевладение, которое состояло из купель и земельных вкладов с зависимым населением. Характер зависимости и эксплуатации зависимого населения в этих господских хозяйствах недостаточно ясен. Традиционные понятия латинской терминологии «servi» и «ancillae» означают сельское население, обладавшее некоторой хозяйственной самостоятельностью, что свойственно феодальным общественным отношениям. Наряду с княжеским доменом существовало церковное землевладение, которое характеризовалось ограниченной полнотой прав. Прослеживается также княжеская передача земли во временное пользование, что предполагает княжеское перераспределение земельных владений.
Возможно, земельные владения имели служилые жупаны, социальный статус которых становился наследственным, и тем более местные жупаны - древние знатные фамилии, богатые землей или скотом. Косвенные данные о них содержатся в княжеском подтверждении будущих пожалований Сплитской церкви в грамоте Трпимира 852г.: «Если же кто-нибудь что-либо из выше указанного184 благочестиво, по внушению Господнему и из любви к святым [пожалует] монастырю святых мучеников Домния, Анастасия, Космы и Домиана, мы уступили и решили, чтобы это впоследствии оставалось нерушимо подтвержденным».185
84
184 То есть земельные владения с сервами и анциллами, незаселенные земли, усадьбы.
185 Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений... С. 60.
Широко было распространено в Хорватии IX в. и свободное крестьянское землевладение. Но данных о нем для этого времени нет. Лишь ретроспективно можно полагать, что его основу составляли общины. Распад в Хорватии IV—IX вв. родоплеменного строя и формирование раннефеодальных социально-экономических и политических структур, государства и как следствие этих процессов - консолидация хорватских земель стали причинами возрастания военнополитического могущества Хорватского княжества. В 878 г. оно освободилось от номинальной зависимости от Восточно-Франкского королевства, в 879 г. - от Византийской империи. В западной части Балкан появилось сильное самостоятельное государство. Официальной религией в нем являлось христианство по западнохристианскому богослужению. Церковь Далматинской Хорватии подчинялась римской курии. Латинский язык и письменность осуществляли культурные, религиозные и государственные потребности. Однако борьба римской и константинопольской церквей за влияние в Далматинской Хорватии продолжалась. В этой обстановке особое значение приобрела Моравская миссия Кирилла и Мефодия, которая активно содействовала распространению христианства во внутренних районах Балканского полуострова (Посавского княжества, части сербских земель). Вынужденные связи Константина и Мефодия с Римской церковью стали причиной того, что последняя увидела в них фактор, противодействующий активной деятельности восточнохристианских миссионеров в славянских районах Балкан. В далматинской «Летописи попа Дуклянина» прослеживаются культурные и идейные контакты Далмации с Моравской миссией Кирилла и Мефодия, что может свидетельствовать о распространении интересов миссии или деятельности учеников Константина и Мефодия и на этот регион Балкан.186 Видимо, эта деятельность имела успех, поскольку в послании папы Иоанна X к сплитскому архиепископу Иоанну около 925 г. указывается на то, что священники в Далмации обратились именно к «учению Мефодия», которого, разъясняет папа, «мы не знаем ни в одной из книг священных писателей» (ad Methodii doctrinam confugiant, quem in nullo uolumine inter sacros auctores comperimus). Поэтому он требовал, чтобы «в соответствии с нравами священной римской церкви в славянских землях божественная служба велась бы только на латинском языке, а не на чужеземном», имея в виду прежде всего славянское богослужение.187
ПОЛЬША
В землях от Вислы до Одры, в одной из зон, откуда совершалось расселение славянских племен, в VII—начале X в. происходил процесс развития племен пралехитской, а позднее лехитской языковой группы с рано обособившейся северо-западной областью проживания лужичан, сербов и других западнославянских племен.188 Письменные
186 Havltk L Е. Dukljanskä kronika а Dalmatskä legenda. Praha, 1976; Принятие христианства... С. 83—84.
>87 DZ. I. S. 30.
188 Развитие этнического самосознания... С. 222, 224.
85
источники крайне ограниченно сообщают о социально-экономических и политических процессах на этих землях.
Основное значение в экономике лехитских племен имело пашенное земледелие при определяющем значении для лесной зоны подсечно-огневой системы. С VIII в. стали распространяться двух- и трехполье, хотя и в XIII в. применялось выжигание леса вокруг поселений. Процесс сельскохозяйственного производства обеспечивало основное пахотное орудие - рало, которое на рубеже XII—XIII вв. сменил плуг, колесный и бесколесный. Первоначально главной земледельческой культурой являлось, видимо, просо, но с накоплением фонда старопахотных земель, широким освоением рала с железным сошником определяющее значение приобрели пшеница и рожь. Огородные и садовые культуры были многочисленными и разнообразными. С распространением христианства связано начало виноградарства. Большое значение имело разведение крупного и мелкого рогатого скота, особенно свиней. Для пахоты употребляли волов, тогда как применение лошадей для этих целей не отмечалось. Как свидетельствуют археологические материалы, костные остатки домашних животных абсолютно преобладают над костями диких животных, что указывает на вспомогательное значение традиционного сельского промысла - охоты в обеспечении мясными продуктами. Традиционными являлись рыболовство, бортничество и собирательство.189 Именно в Польше была записана в начале XII в. характеристика «славянской земли», распространенная на все земли, заселенные славянами, но в основе которой находятся реалии самой Польши: «Страна эта (то есть ранее названная «земля славянская». - М. С.) хотя и очень лесиста, однако изобилует золотом и серебром, хлебом и мясом, рыбой и медом <...>. Это край, где воздух целителен, пашня плодородна, леса изобилуют медом, воды - рыбой, где воины бесстрашны, крестьяне трудолюбивы, кони выносливы, волы пригодны к пашне, коровы дают много молока, а овцы много шерсти».190 Это описание восходит к библейскому стереотипу Земли Обетованной, однако его избрание Галлом Анонимом при написании хроники свидетельствует о созвучии литературного образа и действительности, хотя, разумеется, случались неурожаи и мор.191 В VII—X вв. происходит также развитие металлургического производства, изготовление изделий из железа с применением стали, гончарной керамики, украшений из цветных металлов с использованием эмали и стекла.192
Рост производительных сил общества и разделение труда вели к распаду племенного строя, формированию новых территориальных социально-экономических и политических образований, появлению города как центра ремесла и торговли.
Развивая наблюдения 3. Войцеховского и С. Зайончковского, X. Ловмяньский пришел к выводу, что в Территориальной основе обширных польских образований - «провинций» - периода феодальной раздробленности находятся племенные союзы IX—первой половины X в.:
189 Kultura Polski fredniowiecznej X—XIII w. Warszawa, 1985. S. 34—38.
190 Галл Аноним. Хроника и деяния князей или правителей польских / Предисл., пер. и примеч. Л. М. Поповой. М., 1961. С. 28.
191 Kultura Polski s'redniowiecznej... S. 31.
192 Новейший обобщающий труд по истории материальной культуры см.: Hensel W. Slowianszczyzna wczesnotfredniowieczna: Zarys kultury materiainej. Wyd. 4. Warszawa, 1987.
86
провинции в XII в.
племена
краковская
сандомирская
висляне
лендзяне
силезские племена
мазовшане
гоплане
193
поляне
вроцлавская
мазовецкая
куявская
гнезненская
Исходя из общих наблюдений над названиями и территориальными размерами племен, а также над указанием числа «городов» (ЫуПаГеБ) в «областях» (^юпез) во второй части «Баварского географа»,193 194 X. Ловмяньский выделил, наряду с большими племенами, малые «с числом городов» от 2—5 до 30.195
К предпястовскому времени, то есть к IX в., относится территориальная организация - ополье. По одному мнению, в состав ополья входили многодворные и однодворные сельские поселения, а его центром являлся укрепленный город («опольное чело»). По содержанию «ополье» аналогично чешской «осаде» и русскому «погосту». Эта территориальная сельская административно-судебная единица появляется на стадии разложения племенного строя и формирования государства.196 Видимо, такие укрепленные центры ополий наряду с новыми городами - торгово-ремесленными центрами и древними племенными центрами учитывались в числе городов, названных в племенных объединениях польско-прусско-волынской группы (по X. Ловмяньскому) «Баварского географа» (проверить эти цифры невозможно, но обращает внимание их кратность пяти, что свидетельствует об их приблизительности): слензане-силезцы - 15 городов, дадозезанедядошане - 20 городов, ополины-поляне - 20 городов.197 По другому мнению, ополье аналогично германской марке - соседской общине с жеребьями - участниками земель, полученными крестьянами в результате раздела. В пользу такого мнения свидетельствует название в грамоте 1136 г. села Ополье. Название «Ополье» происходит от объединения или организации населения вокруг поля в отличие от германского названия, в основе которого находится указание границ.198
193 Lowmianski Н. Pocz^tki Polski... Т. IV. Warszawa, 1970. S. 42--43 (см. там же литературу вопроса).
194 Вторая часть «Баварского географа» датируется серединой - второй половиной IX в. (до 870 г.) (Kraliöek А. Der sogenante bairische Geograph und Mähren // Zeitschrift für die Geschichte Mährens. Bd. II. Brünn, 1898. S. 216—235, 340—360; Fritze W. Datierung des Geographus Bavarus und die Stammesverfassung der Abodriten // Zeitschrift für slavische Philologie. Bd. XXI, H. 2. 1952. S. 341; Lowmianski H. О pochodzeniu Geografa bawarskiego // Lowmianski H. Studia nad dziejami Slowianszczyzny, Polski i Rusi w wiekach £rednich. Poznan, 1986. S. 126—140) или первой половиной IX в. (Novy R. Anfänge des böhmischen Staates. Bd. 1. Praha, 1969. S. 133—144). Видимо, такие различия в датировке памятника не представляются существенными для оценки длительных процессов формирования племенных образований и «городов».
195 Lowmianski Н. 1) Pocz^tki Polski... Т. IV. S. 36—37; 2) О identyfikacji nazw Geografa bawarskiego // Lowmianski H. Studia... S. 173—175. О малых племенах и племенных союзах поморян, мазовшан, вислян см. также: Развитие этнического самосознания... С. 144—147.
196 Выводы К. Потканьского, Ф. Буяка, О. Бальцера, С. Арнольда, 3. Войцеховского, Ю. Бардаха, X. Ловмяньского см.: Lowmianski Н. Pocz^tki Polski... Т. IV. S. 64— 73; Т. III. Warszawa, 1967. S. 392—407.
197 Lowmianski Н. О identyfikacji nazw... S. 173.
198 Kultura Polski ftedniowiecznej... S. 126—127 (текст главы написан Ст. Травковским).
87
Представляется, что эти характеристики не исключают, а дополняют друг друга, раскрывая разные стадии становления ополья. На первом этапе это была сельская территориальная община, на втором - территориальное объединение сельских поселений во главе с княжеским административным центром, который являлся или становился городом.
Социально-экономическое и политическое развитие племен и племенных союзов происходило, вероятно, неравномерно: более быстрыми темпами в южных и западных районах, замедленными темпами - в северных и восточных. Как следует из «Жития Мефодия», «в вислех», то есть у вислян, которые находились в верховьях Вислы, был князь «силен велми». Он совершал Великоморавскому государству «пакости», так что князь Святополк осуществил на вислян поход и подчинил их в середине 70-х годов IX в. своей власти.199 Исходя из уровня политического развития вислян, появления у них в IX в. городов Я. Д. Исаевич обоснованно поставил вопрос о превращении союза племен вислян из объединения догосударственного типа в племенное княжение. Видимо, уже во второй трети IX в. племенное княжение вислян пыталось объединить польские земли.200 Оно было известно как «страна вислян» (У181е1ап(1) англо-саксонскому королю Альфреду Великому в конце IX в.201 Временное присоединение племенного княжения вислян к Великоморавскому государству, вероятно, способствовало более интенсивному развитию в нем социальноэкономических отношений и политического строя. Однако прямых сведений об уровне их развития нет.
ВЕЛИКОМОРАВСКОЕ ГОСУДАРСТВО
В VIII—IX вв. на обширных пространствах, где жили серболужицкие, чешские, моравские, словацкие племена, от Эльбы и Заале на северо-западе до междуречья Моравы и Нитры, Дравы и Дуная на юго-востоке происходили значительные социально-экономические изменения. В Моравии были освоены благоприятные для земледелия черноземные и бурые почвы Верхне- и Нижнеморавской долины, где появились наиболее значительные городские центры Микульчицы, Старое место, а также города в бассейнах рек Дыи, Иглавы, Свратки, Свитавы. В Словакии наиболее освоенными стали Подунайская низменность и земли по реке Морава, в меньшей степени другие территории, но процесс колонизации в IX в. продолжался.202
Распространение в IX в. рала с асимметричным наральником, многочисленных видов других сельскохозяйственных орудий из железа позволило в условиях мягкого теплого климата и плодородных почв возделывать все традиционные для славян зерновые культуры, прежде всего теплолюбивые пшеницу и просо, которые приносили значительные урожаи. Выращивались многочисленные огородные и са¬
199 Сказания о начале славянской письменности / Вступ. ст., пер. и комм. Б. Н. Флори. М., 1981. С. 99, 161.
200 Развитие этнического самосознания... С. 147.
20» МРН. I. Р. 13.
202 Бялекова Д. Развитие форм поселений в Великой Моравии // Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 109—110.
88
довые культуры.203 Традиционной и устойчивой была структура экономики крестьянского хозяйства, включавшего также крупное и мелкое животноводство, птицеводство, охоту, рыболовство, бортничество и другие промыслы.204
К IX в. относится начало широких разработок глубинных месторождений железной руды и других полезных ископаемых, в частности драгоценных металлов. Большое значение в развитии экономики страны имели добыча соли и торговля ею. Быстро развивались железоделательное и кузнечное производство, изготовление многочисленных видов орудий труда и оружия с применением сварки стали с железом, закалки и других технологических операций, производство изделий из цветных металлов, стекла и эмали, изготовляемых с применением многообразных приемов ювелирной техники.205 В стране появлялись города как центры административно-территориального управления, крепости, торгово-ремесленные, идеологические и религиозные центры, которые охватывали своей экономической и административной деятельностью территории в 25—100 кв. км с сельскими и ремесленными поселениями. Их население должно было участвовать в строительстве, ремонте и обороне городов в виде государственной повинности.206
Развитие города в IX в. выразилось в изменении его планировки: в первой трети IX в. ремесленное производство переносится из городских укрепленных центров в специализированные производственные поселения в непосредственной близости от города, а в центре городов остаются господские дворы. В княжеских крепостях строятся дворцы с помещениями для князя и дружины. В эту административно-государственную систему, основу которой составляли города, включились племенные центры по мере присоединения племенных княжений к Великоморавскому государству. Одновременно на торговых путях, в местах с сырьевыми источниками, возникли новые города: Почанско у Бржецлава, Зноймо, Оломоуц, Райград, Нейдек и др., которые также охватывались системой административного управления.207 Археологи установили особый вид поселений, относящихся к усадьбам вельмож и членов служебной организации. Они представляли собой укрепленные дворы, аналогичные каролингскому сигов, и были в великоморавский период новым типом поселения, являвшимся «административным и экономическим центром малой территориальной округи», а также социально-экономическим центром господского хозяйства с зависимым крестьянским и ремесленным
203 Beranovâ М. Zemëdelstvi v Cechach па poëatku feodalizmu // Archeologické rozhledy. R. XVI. Praha, 1963. S. 3—10.
204 История Чехословакии. T. 1. М., 1956. С. 42.
205 Хроповский Б. К. К проблеме возникновения и развития специализированных ремесел в Великой Моравии // Великая Моравия... С. 126—143 (см. там же значительную литературу вопроса).
2°б Бялекова Д. Развитие форм поселений... С. 111—112. Автор считает городовую повинность отработочной рентой; с таким пониманием нельзя согласиться, поскольку она входила в число государственных повинностей наряду с воинской, подводной и т. д., являлась формой государственной эксплуатации лично свободного населения, но имела общегосударственную функцию, поэтому к рентным отношениям как форме обогащения правящего класса не относилась.
207 Там же. С. 112—113, 120.
89
населением. Появление таких укрепленных дворов связывается с развитием княжеской служилой организации в противоположность местной знати, восходившей к племенной аристократии, а также с франкским влиянием с конца VIII в. на землях моравских славян.208
Массовые материалы, свидетельствующие об уровне развития производительных сил, о характере поселений и семейных отношениях, позволяют сделать вывод, что основной формой организации сельского населения в IX в. стала соседская община при хозяйственной и правовой автономности малой семьи. Торгово-ремесленные, административные, военные, идеологические функции городов осуществлялись обществом, также основанным на территориальных соседских связях.209 В Великоморавском государстве отмечается система податей - «дань», «оброк», «tributum».210 Эти подати имели общегосударственную функцию, составляя вместе с территориальным делением и повинностями государственную структуру, приобретая особое значение в процессе классообразования. Поэтому представляется недоказанным мнение о появлении в первой трети IX в. на Среднем Дунае княжества Моймира в долине реки Моравы и Прибины в Нитранской области как продолжении традиции государства Само.211 Великоморавское государство формировалось на качественно иной социально-экономической основе, отличной от преимущественно племенных структур государства Само.
В правление Ростислава (846—870 гг.) Великоморавское государство занимало обширную территорию от Дуная на юге, где в междуречье Дуная и Тиссы оно граничило с Болгарией, до Карпат на севере, от Чешско-Моравской возвышенности на западе до Вислянского племенного княжения на северо-востоке. При Святополке I (871—894 гг.) были присоединены среднее Потиссье, включая речной путь торговли солью на нижнем Мароше, Чехия, висляне, Силезия и лужицкие сербы. Однако это огромное политическое образование, созданное внешнеполитической экспансией, не стало политически прочным. Наряду с государственной административно-территориальной системой в нем продолжали существовать местные княжеские династии в чешских, вислянских, лужицких землях.212
Источники позволяют установить основные черты социально-политической структуры Великоморавского государства, а также трех княжеств - Моравского, Нитранского и Блатенского, составивших его основу. В IX в. княжеская власть являлась наследственной по прямой нисходящей линии, преемственность в которой нарушалась лишь междоусобной борьбой. Принадлежность к династии Моймировичей становилась обязательной, чтобы получить титул князя в Ве¬
208 Там же. С. 118—119; PoulfkJ. Svëdectvi vÿzkumû a pramenû archeologickÿch о Velké Moravë // Velkâ Morava a poëâtky ëeskoslovenske' stâtnosti. Praha; Bratislava, 1985. S. 9—80; Достал Б. Вельможные усадьбы в структуре Великоморавского государства // Typologie ranë feudâlnich slovanskÿch stétû. Praha, 1987. S. 115—130 (см. там же литературу вопроса).
209 Раткош П. Великая Моравия - территория и общество // Великая Моравия... С. 87—89; Бялекова Д. Развитие форм поселений... С. 108—125.
210 Havltk L Е. Morava v 9.—10. stoleti: К problematice politického postovem, sociâlni a vlâdni struktury a organizace. Praha, 1978. S. 50, 74—78.
211 Раткош П. Великая Моравия... С. 81—82.
212 Там же. С. 82—84.
90
ликой Моравии. Так что когда мораване подумали, что князь Ростислав погиб, они насильно «поставили» на княжение его родственника Славомира, хотя тот был священником.213 Династия Моймировичей осуществляла верховную власть в стране. Именно к ним как правителям государства обращались короли и маркграфы Восточнофранкского королевства, правители других стран, вступая с ними в союзы или враждуя.214 К великоморавским князьям и блатенскому князю Коцелу обращались римские папы по вопросам строительства церкви, соблюдения христианского брачного права и по другим вопросам.215 Называя их «графами» (comités) (в славяноязычной литературе они названы князьями),216 они понимали их высокое положение в иерархии феодальных правителей, так что папа Стефан V в грамоте 885 г. называет Святополка «королем» (regem). «Королем моравских славян» называл Святополка его современник хронист Регинон Прюмский.217
Письменные источники свидетельствуют о существовании в Великой Моравии иерархически подчиненной князю знати. После поражения под городом Девин в 864 г. Ростислав поклялся, что он «со всеми своими (курсив здесь и далее наш. - М. С.) вельможами» (cum universis optimatibus suis) будет соблюдать верность королю Людовику Немецкому.218 Высшая знать Великой Моравии сопровождала Святополка, когда тот в 884 г. «со своими князьями» (или вельможами - principibus, возможно, вассально зависимыми от него местными князьями)219 принимал вассальную присягу верности императору Карлу Толстому и клялся никогда не вторгаться в его владения.220 Клятва князя в сохранении мира сопровождалась участием в ней «его вельмож» (primates eius).221 Как следует из «Жития Константина», написанного в великоморавской миссии Мефодия, в славянском языке того времени для обозначения знатного человека (речь шла об отце Константина и Мефодия) использовалось понятие «мужь добророденъ и богатъ»,222 то есть в основе определения указывались знатный род и богатство. Понятия «богатеть», «богатый» как антитеза понятиям «убогий» и «нищий» широко вошли в круг великоморавских письменных памятников, свидетельствуя о сопряженности знатности и богатства.223 В «Житии Мефодия», написанном в Моравии вскоре после смерти Мефодия, то есть в 885-м или в начале 886 г.,
213 MMFH. I. S. 103—104.
214 Ibid. S. 73—74, 76, 77—78, 93, 97—104 ff.
215 MMFH. III. S. 171, 172, 199, 217.
216 MMFH. II. S. 143.
217 MMFH. III. S. 217; I. S. 138. Анализ титулатуры великоморавских правителей в латиноязычных памятниках см.: Bilkovâ L., Fiala Z., Karbulovâ M. Altmährische Terminologie in den zeitgenössischen lateinischen Quellen und ihre Bedeutung // BS. 1967. RoC. XXVIII. № 2. S. 300—312.
218 MMFH. I. S. 98.
219 В кирилло-мефодиевских переводах эквивалентом латиноязычного «princeps» являлось славянское «кънязь» (Соболевский А. И. Церковнославянские тексты моравского происхождения // Русский филологический вестник. T. XLIII, №1,2. Варшава, 1900. С. 156).
220 MMFH. I. S. 116.
221 Ibid. S. 129.
222 MMFH. II. S. 61.
223 Havlik L E. Morava v 9.—10. stoleti. S. 43—45.
91
используется также для обозначения знатных людей понятие «честная чадь»,224 то есть в основе определения называется почетное положение. Таким образом, славянская терминология IX в. раскрывает социальные основы великоморавской и, шире, славянской знати того времени: потомственное знатное происхождение, богатство, почетное положение. Это свидетельствует о развитии тех тенденций, которые образовались в процессе распада родоплеменного общества и которые стали в IX в. постоянными признаками знатного человека, хотя понятия «честная чадь» или «честной мужъ» предполагают также почетное положение через приобретенный социальный статус посредством храбрости или княжеской службы.
В письмах римских пап Иоанна VIII и Стефана V к князю Святополку I его знать названа «твои знатные верные мужи» (cum nobilibus viris fidelibus tuis) или «все твои верные» (cum omnibus fidelibus tuis),225 то есть вассалы226 (по-славянски, видимо, «со всей дружиной»). Одного из этих «верных», вероятно, видел сам Иоанн VIII. В его сопровождении в Рим прибыл Мефодий. Папа называет его по имени - Семижизном (Semisisnus), а по социальному положению - «вассалом» (fidelis).227 Такое понятие выражало отношения сюзерена-вассалитета великоморавского князя и его знати. Между тем сам князь был вассалом восточнофранкского короля. Уже на рубеже первой и второй трети IX в. славянские князья этого региона органично включались в германскую систему вассально-бенефициальных отношений. Как сообщается в «Обращении баваров и хорутан», сочинении, написанном, по мнению М. Коса, в 871 г., князь Прибина после его изгнания из Нитранского княжества Моймиром I нашел прибежище у Людовика Немецкого. Он получил от короля «в бенефиций» (in beneficium) часть нижней Паннонии по реке Сала, где «начал жить и строить укрепления (то есть замок. - М. С.)».228 Таким образом, передача земель в управление и кормление характеризовалась как бенефиций. Такая форма обеспечения служилой знати в пределах отношений сюзеренитета-вассалитета была распространена, вероятно, и в Великоморавском государстве, что являлось одной из форм обеспечения служилой части господствующего класса аналогично соседним германским землям.
Одним из обозначений вассалитета на славянском языке стали, вероятно, понятия «служба», «слуга»: «отселе несмь азъ ни царю слуга, ни иному никому же на земли <...>».229 Этот статус распространялся также на слуг княжеского двора, которые занимали высшие должности дворовой службы. При дворе великоморавских князей упоминается соколиная служба.230 У князей находились, видимо, также свои жупаны, коморные, конюшие, оруженосцы, стольники,231 как это в IX в. было свойственно институту жупанов в Хорватии
224 MMFH. и. S. 61.
225 MMFH. III. S. 201, 218.
226 в частности, «верными» «Обращение баваров и хорутан» называет вассалов Людовика Немецкого, который по их просьбе дал князю Прибине в бенефиций значительные земли в Паннонии (Ibid. S. 312).
227 Ibid. S. 200.
228 Ibid. S. 292, 312.
229 MMFH. II. S. 112.
230 MMFH. I. S. 102.
231 Раткош /7. Великая Моравия... С. 91.
92
(см. выше, с. 81—84). Сообщая под 899 г. об освобождении юного князя Святополка, Фульдские анналы называют «и его людей» (suumque populum).232 Такое неопределенное понятие подразумевает дружину в широком значении - слуг и воинов. Воины-дружинники Святополка упомянуты в «Житии Мефодия».233 Но наряду с младшей дружиной, состоявшей из воинов и слуг, у великоморавских князей была также старшая дружина из знатных и богатых людей. Об одном из них - «етеръ другь»234 в «Житии Мефодия» говорится, что он «богатъ зело и съветьникъ». Общественное положение этого члена старшей дружины, очень богатого человека и княжеского советника, было столь значительно, что он, попирая христианские заповеди, женился на своей куме, однако священники (имелись в виду немецкие священники) их не разводили, а, напротив, угождали им вследствие их богатств («ласкающе имения ради»).235
Отношения княжеской службы в Великоморавском государстве стали настолько значительны, что термин «жупан» начал обозначать «начальника» вообще: жупанъ купечьскый - qui super forum erat constitutus, жупанъ кръчемничьскый - qui super caupones erat.236
Таким образом, в Великоморавском государстве в процессе его становления и развития в IX в. отмечается сложный по структуре иерархически организованный правящий класс, состоявший из знатных людей по происхождению, по богатству и по почетному положению вследствие различных причин. Знатным делала также служба в составе княжеской дружины. Она выражалась в осуществлении государственного административно-судебного управления, обеспечении служб княжеского двора, военных функций. Формирование системы территориального административно-судебного управления привело к образованию жупаний во главе с жупанами. Те имели, вероятно, собственные дружины, которые осуществляли местные административносудебные и военные функции. Народное ополчение сохраняло значение основной военной силы в Великоморавском государстве, о чем свидетельствует понятие «пълкъ» как синоним «народа»,237 оно находилось в подчинении князя, воеводы, жупанов. Сюзереном правящего класса являлись члены княжеской династии Моймировичей. Они обладали сюзеренитетом над местными князьями и знатными родами и реализовывали его посредством службы в составе административносудебного аппарата, княжеского двора, дружины в качестве fideles - вассалов.
Вероятно, концентрация власти в Великоморавском государстве, в отличие от Первого Болгарского царства, не была значительной, а традиции славянских племенных княжений сохранялись. Как сообщается в житиях Константина и Мефодия, написанных в Великой Моравии вскоре после их смерти, князь Ростислав «съветъ сътвори с князи своими и с моравляны», приглашая в страну проповедников
232 ММБН. I. 8. 126.
233 ММБН. И. Б. 159.
234 Поддерживая чтение А. Вайана, Б. Н. Флоря обоснованно понимает это выражение как «некто из дружины» (Сказания... С. 99, 162).
235 ММБН. И. Б. 156—157.
236 Соболевский А. И. Церковнославянские тексты... С. 168.
237 Там же. С. 174.
93
восточнохристианского толка.238 Князь Святополк I «съ вьсеми моравляны» названы как единый коллектив, принимающий Мефодия в качестве архиепископа.239 Впрочем, такое упоминание активной общественно-политической роли «всех мораван» являлось, видимо, топосом житийной литературы. Его идейной задачей было изображение общенародной поддержки деятельности Константина и Мефодия.
Источники содержат ограниченную информацию о средствах материального обеспечения господствующего класса в Великоморавском, Нитранском и Блатенском княжествах. В основе этих данных находятся сведения о собственности: имение, proprium, proprietas, possessio.240 Наиболее обстоятельны вкладные грамоты немецким монастырям блатенского князя Коцела, в паннонских владениях которого жило преимущественно славянское население241 и земли которого после его смерти вошли в состав Великой Моравии. В грамоте 861 г. монастырю св. Марии во Фрейзинге сообщается, что он «нерушимо передал» (firmiter tradidit) этому монастырю «все владение» (omnem гет), «которое он имел в селе (in villa), которое называется Вампальди, вблизи Пилоцсве (возможно, Балато. - Af. С.) с землями и виноградниками, лугами и лесами, сюда относящимися».242 Согласно грамоте (до 854 г.), монастырю св. Эммерама в Регенсбурге князь Коцел передал туда из своей «наследственной собственности» (de haereditate mea) владение в селе Регинвартесдорф, а также в селе Росдорф «во всех межах с пахотной землей, виноградниками, лугами, пастбищами, водами, водными стоками, мельницами» (cum terra aratura, vineis atque pratis, pascuis, aquis, aquarum decursibus, molendinis, et in omnibus marchis). Это владение давалось в соответствии с феодальной терминологией «в собственность и в бенефиций» (in proprietatem et in beneficium).243 Эта грамота сохранилась в копии конца IX в. В начальной части грамоты указывается, что этими селами ранее Коцела владел «в собственность и бенефиций» некто Гундпольд (quantum Gundpoldus habuit in proprietatem et beneficium in villa nuncupante Reginuuartesdorf et in Rosdorf).244 Таким образом, раскрываются разные формы мобилизации земельной собственности в личных владениях князя Коцела. Вероятно, эти два села приобретены были отцом Коцела, тогда как село Вампальди - его собственное приобретение. Данные отношения земельной собственности, наследование, приобретение, вклады имели место, вероятно, не только в княжеском домене, но и в других господских хозяйствах Блатенского княжества до и тем более после его инкорпорации в составе Великоморавского государства.
Характерна социально-экономическая структура сел, данных Коцелом монастырям. Они представляли собой общины с пахотными землями и свойственным для соседских общин коллективным владе-
238 MMFH. II. S. 98—99.
239 ibid. S. 154.
240 Havlfk L. Е. Morava v 9.—10. stolen'. S. 44—46.
241 В начале IX в. отмечаются в Паннонии «знать и князья славян» (primores ас duces Sclavorum) (MMFH. I. S. 44), а в самой грамоте 861 г. блатенский князь Коцел назван «графом славян» (comes de Sclavis) (MMFH. III. S. 61).
242 MMFH. III. S. 61.
243 ibid. S. 51.
244 Ibid.
94
нием - альмендой, лугами, лесами, водами. В селе Росдорф указаны также мельницы, что может свидетельствовать о хозяйственной инициативе Коцела (или его отца Прибины). Можно также предположить, что еще ранее Гундпольду было дано «в собственность и бенефиций» богатое село с мельницами, население которого должно было исполнять повинности на господина, или мельницы были построены Гундпольдом, а это указывает на хозяйственную деятельность владельца бенефицием.
Система поземельных отношений в Блатенском княжестве, вошедшем в середине IX столетия в состав интенсивно развивавшегося Великоморавского государства, позволяет предположить, что и в моравских землях существовало княжеское землевладение, а также господские хозяйства знати. В этих хозяйствах были, вероятно, как и в соседнем Блатенском княжестве, наследственные и приобретенные земли. Некоторые из этих приобретенных земель появлялись также в результате купель или конфискаций или передавались владельцу князем из своего домена или из состава государственных земель в бенефиций, в чем проявлялось право титульной верховной собственности государства на землю. Таким образом, источники, хотя и в ограниченных по содержанию чертах, позволяют установить в Великой Моравии четыре основные социальные группы: князья, сложная по составу и происхождению знать, свободное городское и сельское население (последние в составе территориальных общин), а также зависимое сельское население господских хозяйств. Эту дифференциацию великоморавского общества прекрасно понимал папа Иоанн VIII, когда он в письме к князю Святополку о назначении Мефодия паннонским архиепископом, а его врага и соперника Вихинга нитранским епископом разделял в 880 г. «твоих знатных верных мужей», то есть вассально зависимую от князя знать, и «весь народ земли твоей», то есть всех остальных. Сельское население в господских хозяйствах, сидевшее на земле, подвергалось, вероятно, феодальной эксплуатации посредством взимания натуральных и денежных податей. Понятие «крепостные» по отношению к ним245 не представляется обоснованным, поскольку сущность их зависимости и эксплуатации состояла не в прикреплении к земле, а во взимании податей не государством, а господином. Возможно, эти подати продолжали взиматься в том же размере, что и государственные налоги, но они становились в господском хозяйстве натуральной и денежной рентой.
Существовали в IX в. рабы. Однако в источниках нет прямой информации об их происхождении. Употребление социальной терминологии в «Житии Константина», написанном во второй половине 70-х годов IX в., вероятно, Климентом Охридским,246 позволяет ответить на этот вопрос. В нем сообщается, что Константин отказался от вознаграждения князей Ростислава и Коцела за церковную и просветительскую деятельность, «но только попросил у обоих девятьсот пленников (пленьникы) и отпустил их».247 Конкретное указание «пленников» (а не «рабов» вообще) свидетельствует о том, что в
245 Раткош П. Великая Моравия... С. 91.
246 Сказания... С. 41—44.
242 ММИН. II. 8. 105.
95
Великоморавском и Блатенском княжествах рабами являлись пленники, тогда как местное население, попадавшее в тяжелые формы зависимости, имело иной социальный статус. Константин мог попросить у князей пленных, уже включенных, видимо, в господские хозяйства, и отпустить их на свободу, но не мог освободить местное зависимое население, даже в формах зависимости и правового положения, близких к рабским. Поэтому в «Житии Константина» не использованы широкое и уже недостаточно определенное в IX в. понятие «рабы» и обобщающее понятие «челядь», подразумевавшее младших членов семьи и разные категории зависимых в составе господского двора хозяйства, хотя понятие «челядь» в Великой Моравии существовало. Об этом свидетельствует выполненный там перевод евангельского текста: «pater familias» как «отьць челядитый»,248 где понятие «челядь» употребляется в обобщающем обозначении неравноправных младших членов семьи и разной степени зависимых людей.
Однако специальный анализ великоморавского общества литературные произведения кирилло-мефодиевской миссии в Великой Моравии и Паннонии не предполагали. Поэтому при описании всеобщей скорби после смерти Мефодия в его «Житии» использован в соответствии с традициями жанра древний по происхождению агиографический топос: «<...> оплакивая доброго учителя и пастыря, мужчины и женщины, малые и великие, богатые и убогие, свободные и рабы, вдовы и сироты, иноземцы и местные, больные и здоровые».249
Процессы становления феодальных социально-экономических и политических структур, административно-территориальной системы, образования великоморавской церковной организации в борьбе западно- и восточнохристианского богослужения сопровождались формированием системы права, посредством которого государство регулировало правоотношения. Анализ этих юридических норм, прав и обязанностей субъектов права позволяет глубже раскрыть содержание общественных отношений в Великоморавском государстве IX в. Особое значение в изучении этой проблемы приобретает установление места и времени написания Закона судного людем (далее - ЗСЛ).
Еще Розенкампф отнес ЗСЛ к древнейшим славянским судебникам. Он был составлен, по его мнению, для болгар Мефодием.250 В последующих работах было установлено, что основным источником норм ЗСЛ является XVII титул Эклоги, византийского законодательного свода VIII в., где характерное для византийских законов наказание в виде членовредительства заменено церковным покаянием.251 Особое значение в изучении ЗСЛ имело исследование Н. С. Суворова, который установил воздействие на него западнохристианского церковного права, что потенциально значительно расширяло возможности анали¬
248 Соболевский А. Я. Церковнославянские тексты... С. 204.
249 MMFH. II. S. 162.
250 Розенкампф. Обозрение Кормчей книги в историческом виде. М, 1829. С. 15,
133.
251 Павлов А. С. Первоначальный славяно-русский номоканон. Казань, 1869. С. 94—100; BogiSié V. Pisani zakoni па slowenskom jugu. Zagreb, 1872. S. 50—60; Hube R. Droit romain et gréco-byzantin chez les peuples slaves. Paris; Toulouse, 1880. P. 14—20; Васильевский В. Г. Труды. T. IV. Л., 1930. C. 139—235.
96
за его текста (возражения А. С. Павлова были убедительно Н. С. Суворовым опровергнуты).252 Но Н. С. Суворов, как и его предшественники, воспринимал ЗСЛ как болгарский по происхождению судебник. Это сложившееся традиционное мнение имело существенные основания. Исследователям было известно предшествующее по времени законодательство хана Крума, из ответов папы Николая болгарам была очевидна потребность могущественного Болгарского царства в период принятия христианства при царе Борисе в писаных законах, к тому же в это время еще соперничали в Болгарии сторонники Восточной и Западной церквей. Эпоха царя Симеона была периодом блестящего расцвета болгарской литературы, оригинальной и переводной, к тому же ЗСЛ был написан на уже сформировавшемся языке южной ветви славян.253 Новый этап в изучении ЗСЛ был начат А. И. Соболевским, который обратил внимание на моравизмы в судебнике.254 Это направление было поддержано в первой половине XX в.,255 но особенно оно было разработано в трудах 60—80-х годов, где решающими аргументами стали: 1) влияние западного римского права, 2) рукописная традиция, 3) языковые особенности, которые на общем фоне южнославянского языка памятника выражаются в западнославянских, моравских элементах, 4) их связь с кругом кирилломефодиевских письменных памятников. Эти наблюдения позволили сделать вывод о Константине-Кирилле как наиболее вероятном авторе ЗСЛ.256 Важными являются устанавливаемые X. К. Папастатисом связи нормативного состава ЗСЛ с Анонимной гомилией сборника Клоца и Номоканоном, относимыми к деятельности Мефодия. Они «нигде не противоречат» и дополняют друг друга: в статьях о заключении и расторжении брака (с Анонимной гомилией), о воровстве, гробокопательстве, ограблении храмов (с Номоканоном). Отмечая также рецепции норм пенитенциарной системы западноевропейского канонического права, X. К. Папастатис отнес ЗСЛ к переводческой и авторской деятельности Мефодия в Великой Моравии.257 Впрочем, различия в установлении авторства ЗСЛ, Константин или Мефодий, не имеют принципиального значения, поскольку по нормативному содержанию и времени происхождения памятник в равной мере относится к кирилло-мефодиевской миссии.
252 Суворов Н. С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего русского права. Ярославль, 1888. С. 3—90; Павлов А. Мнимые следы католического влияния в древнейших памятниках юго-славянского и русского права. М., 1892. С. 50—107; Суворов Н. С. К вопросу о западном влиянии на древнерусское право. Ярославль, 1893. С. 155—274.
253 См. также: Zigel Th. Lectures on Slavonic law. London, 1902. P. 15—19; Данаилов Г. T. Един паметник на старого българско право - Закон судный людем. София, 1901; Бобчев С. С. Един паметник на старото българско право: (Закон судный людем). София, 1901; Флоринский Т. Д. Древнейший памятник болгарского права // Сборник статей по истории права в честь М. Ф. Владимирского-Буданова. Киев, 1904. С. 404— 429; Златарски В. Какви канонически и граждански закони е получил Борис от Византия //Летопис на Българската академия на науките. София, 1914. С. 80—111; и др.
254 Соболевский А. И. Церковнославянские тексты... С. 169—171.
255 Голубинский Е. История русской церкви. Т. 1, ч. 1. М., 1901. С. 651; Isacenko А. V. Jazyk а pövod Frizinskych pamiatok. Bratislava, 1943. S. 50.
256 MMFH. IV. S. 150—176 (см. там же многочисленную литературу проблемы).
257 Патгаспатрвпд X. К То vopoOetiKÖv epyov rfj<; KupiAAopeÖoöuxvfj«; iepocttooroXfjg ev Mev&Xri Mopocßioc ©eaaocXov'iKTi, 1978. Основные положения монографии поддержал в рецензии на нее И. П. Медведев (ВВ. Т. 41. 1980. С. 300—303).
4 М. Б. Свердлов
97
Труды ученых, которые обосновывали мнение о происхождении ЗСЛ в Болгарии IX в., показали сформировавшиеся в это время объективные условия для применения его норм,258 но при этом в них не учитываются устанавливаемые связи ЗСЛ с деятельностью Константина и Мефодия в Великой Моравии.259 Недостаточно аргументов в гипотезе С. В. Троицкого о македонском происхождении ЗСЛ.260 В ее основе находится сообщение о деятельности Мефодия в Македонии в качестве византийского чиновника, но все наблюдения, свидетельствующие о западноевропейских и, уже, моравских связях судебника, эта гипотеза не учитывает. Таким образом, наиболее обоснованным представляется мнение о создании ЗСЛ Константином и Мефодием в Великоморавском государстве.
Вопрос о месте создания ЗСЛ отступает на второй план, если учесть общеславянский характер просветительской миссии Константина и наследовавшего ему в просветительской и церковной деятельности Мефодия, хотя их миссия преследовала также политические цели.261 Идеи всеславянской проповеди, создания славянской письменности были реализованы в обширнейшей переводческой деятельности кирилло-мефодиевской миссии канонических книг Ветхого и всего Нового заветов, служебников, относящихся к литургии, сборников церковных постановлений, Номоканона Иоанна Схоластика, пенитенциала «Заповеди святых отец», Гомилии сборника Клоца.262 Об общеславянском характере деятельности солунских братьев свидетельствуют их акции в равной мере в Великой Моравии, Нитранском и Блатенском княжествах, состав учеников Константина, в чис¬
258 Андреев М. 1) Към въпроса за происхода и същността на Законъ соудный людьмъ // ГСУ. Юр. фак. Кн. 49. 1957. С. 1—60; 2) Является ли «Законъ соудный людьмъ» древнеболгарским памятником? // Славянский архив. М., 1959. С. 3—22; 3) Къде е был създаден Законъ соудный людьмъ // Славянска филология. Т. 5. София, 1963. С. 106—110; и др. работы; Ганев В. Законъ соудный людьмъ; Правно-исторически и правно-аналитични проучвания. София, 1959; Яновски Б. Р. Още по въпроса за происхода и същността на «Законъ соудный людьмъ» // ГСУ. Юр. фак. Кн. 52 (1961). 1962. С. 323—404; Милкова Ф. Законът за съдене на хората - старобългарски паметник // Българските земи в древността: България през средновековието. София, 1986. С. 692—708 (Втори Международен конгрес по българистика: Доклади. Т. 6. (см. там же обзор новейшей литературы)).
259 Признание в ЗСЛ моравизмов, которые были принесены в Болгарию учениками Константина и Мефодия в 886 г. (МилковаФ. Законът за съдене на хората... С. 702), снимает распространенную датировку издания ЗСЛ в Болгарии в 865—868 гг., объяснявшую влияние на ЗСЛ западноевропейского канонического права и обращение автора ЗСЛ к Эклоге. Последующие события (принятие Борисом I монашества в 889 г., языческая реакция в правление Владимира-Росате в 889—893 гг.) предполагают лишь с вокняжением Симеона в 893 г. обращение к Эклоге как источнику норм ЗСЛ. Но в правление воспитанного на византийских образцах Симеона, захватившего значительные византийские территории, культурно ориентированного на империю и византийскую церковь, оказывается необъяснимым привлечение при составлении ЗСЛ норм западноевропейского канонического права.
260 Троицкий С. 1) Да ли je «Закон судный людем» составио свети Методще или бугарски кнез Борис? // ИЧ. Кн>. XIV—XV. 1965. С. 505—516; 2) Святой Мефодий как автор «Закона судного людем» // Македония и македонцы в прошлом. Скопье, 1970. С. 441—453.
261 Vavnnek V. Historicky vyznam byzantske misie na Velke' Morave // Velkä Morava... S. 215—243.
262 Там же. С. 31—35; Вечерка Р. Письменность Великой Моравии // Великая Моравия... С. 179—186; Щапов Я. Н. «Номоканон» Мефодия в Великой Моравии и на Руси // Там же. С. 238—252; Флоря Б. Н. К оценке исторического значения славянской письменности в Великой Моравии // Там же. С. 195—217.
98
ле которых был болгарин Климент Охридский и мораванин Горазд. Общеславянский характер кирилло-мефодиевской миссии особенно проявился в период наивысшего подъема Великоморавского государства в последней четверти IX в., когда в его состав вошли чешские племенные княжения, племенные княжения вислян, ополян и слензян. Деятельность миссии прослеживается и в сербо-хорватских землях, так что папа Иоанн VIII в период сближения с Мефодием, назначив его паннонским архиепископом, в письме к князю Мутимиру от 873 г. распространял влияние нового диоцеза и на юго-западные земли Балканского полуострова.263 Этот общеславянский характер церковной и просветительской деятельности кирилло-мефодиевской миссии способствовал тому, что после ее разгрома Святополком I и немецким духовенством ее дело было сохранено и развито в X в. в болгарских и сербских землях, а в XI—XII вв. подхвачено на Руси, где впоследствии сохранился основной корпус трудов кирилло-мефодиевской миссии, в том числе ЗСЛ.
Целенаправленный отбор в ЗСЛ норм Эклоги раскрывает главную задачу его составителя: создать руководство для судей при решении основных правонарушений в семейном и уголовном праве на основе христианских принципов.264 В нем не были использованы обширные комплексы норм Эклоги об обручении, приданом, дарении, о лицах без права завещания и о наследовании без завещания, о сиротах, об освобождении рабов и возвращении в рабство, о продажах, покупке, займах, вкладах, наймах, сделках, о личном воинском имуществе. Таким образом раскрывается основной принцип в подходе автора ЗСЛ к существовавшей в его время системе права: он исходил из имевших место обширных зон правоотношений, регулируемых обычным правом и устным законом молодых славянских государств. В ЗСЛ отбирались лишь те нормы, которые составитель считал возможным усовершенствовать на основе византийского свода законов. Отсюда определенная ограниченность содержания ЗСЛ, но с другой стороны - его соотнесенность с социально-экономической и политико-правовой практикой в Великой Моравии и других славянских странах. Учитывая особенности происхождения и содержания ЗСЛ, следует его информацию как исторического источника по социальноэкономической истории рассмотреть особо, соотнеся эти данные с материалами других источников.
ЗСЛ предназначался для общества со значительной социальной дифференциацией. В ст. 1, восходящей, вероятно, к Кодексу Юстиниана (I, 1 1, 5, 8),265 но с основательно переработанными санкциями, указывается существование сел свободных («яко всяко село, в немьже требы бывають...»), которые за совершение языческих обрядов и клятв отдаются церкви «со всем имением», а также сел, которые принадлежат господину. Такие села «продаются со всем имением своим», а деньги отдаются нищим. В литературе по-разному понимают слово «село»
263 MMFH. III. S. 173—174.
264 Закон Судный людем краткой редакции / Под ред. М. Н. Тихомирова. М., 1961; нами использовано издание: MMFH. IV. S. 178—198, где приведены греческие параллели текстов Эклоги.
265 Prochdzka V. Le Zakonb sudnyjb ljudbim» et la Grande Moravie // BS. 1967. R. XXVIII. № 2. S. 370—371.
99
в данном тексте. По одному мнению, это «деревня, село» - «населенный пункт»,266 по другому, - «хозяйство, двор, усадьба».267 Слово «село» в этих основных значениях широко распространено в славянских текстах. Однако из статьи следует, что здесь речь идет о «селе» - «поселении». У любого хозяйства, двора, усадьбы есть «господин» - хозяин. В этом случае всякое «село» должно продаваться. Но в ст. 1 ЗСЛ имеется в виду «всякое село» и «село», у которого есть «господин», то есть владетель. В таком значении владельческого села использовано слово «село» и в ст. 15 ЗСЛ о враждебных нападениях: «аще ли въ вси ли в селе мечемъ да усекають...».268 Здесь устойчивое словосочетание «вси (или веси) и села» означает поселения. В той же статье это словосочетание появляется в переработке текста Эклоги XVII, 41, где указаны в данном случае Л «уроид г\ ож'кхд осурсоу - «села, или
поля, или полевые постройки», то есть данное емкое славянское словосочетание соответствует селу - поселению.
Но в ст. 1 ЗСЛ отразились и другие процессы социального расслоения. Передача церкви сел, где совершались языческие обряды, свидетельствует о стремлении церкви увеличить свое господское хозяйство посредством конфискаций. Раздача денег от проданных сел бедным («нищимь») указывает на процесс обеднения части городского и сельского населения. Бедным («нищимь») раздавались также деньги от продажи «рабы» «в ину землю» в случае ее сожительства с женатым господином (ст. 4 ЗСЛ). Показательно, что, согласно Эклоге XVIII, 21, в этом случае деньги отходили государству. Таким образом, распределение денег среди обедневших свидетельствует о стремлении автора ЗСЛ приостановить процесс обеднения простого свободного населения, опираясь на регулирующие функции государства. Но отсюда не следует, что обеднение это было полным, то есть обнищанием. У этих бедных («аще ли нищь есть») было еще свое имущество («имение»), которое они отдавали в наказание за преступление господину чужой рабы в случае вступления с нею в связь (ст. 5 ЗСЛ). Таким образом, регулирующая функция государства использовалась автором ЗСЛ для ограничения процессов размывания, роста имущественной дифференциации простого свободного населения сел и городов, что имело большое значение для государства, сохраняло военную силу его ополчений, налогоплатежность непосредственных производителей. Христианские идеалы также отражались в этой административной мере.
Вслед за Эклогой составитель называет зависимыми в господском хозяйстве только рабу (ст. 4, 5 ЗСЛ о семейном праве) и рабов (ст. 18, 25 ЗСЛ о запрещении рабу свидетельствовать против господина и о штрафе на господина в случае воровства его раба или отдачи такого раба пострадавшему). Никаких форм феодальной зависимости сельского населения в господском хозяйстве в отличие от актов того же времени ЗСЛ не отмечает, что указывает на составление этого судебника на основании подхода в значительной мере традиционного, основанного на нормах византийского права VIII в.
100
266 Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 163, 165—167.
267 ММРН. IV. 8. 178.
268 1Ы<1. 8. 187.
Впрочем, в знакомых автору правоотношениях он творчески относился к их регулированию, хотя они были далеки от рабовладения. Из титула VIII Эклоги была использована норма (ст. 6) о выкупе из плена свободного человека. Согласно этой норме, если выкупленный выплачивал установленную совместно с выкупившим лицом цену, он освобождался. Если же он выплатить ее сразу не мог, то становился кабально зависимым мистием и выплачивал сумму постепенно. Выплатив сумму, он освобождался. Эта норма решительно отличалась от права рабовладельческого общества, когда гражданин мог быть только свободным, а потому при выкупе из плена восстанавливался в прежнем правовом статусе. В позднем римском праве с разложением рабовладельческого строя появились новые нормы об отработке долга выкупленным.269 В ст. 19 ЗСЛ сохраняется норма Эклоги VIII, 6, но при этом уточняется, что выкупленный, который не может сразу выплатить всю сумму, должен был выплачивать своему господину при свидетелях по три солида («стьлязя»). Эта норма подразумевала также, что при отсутствии возможности выплачивать выкупную сумму такой зависимый оставался в постоянной кабале.270
О другой форме возникновения зависимости в применении к Великой Моравии и другим славянским странам свидетельствует ст. 29 ЗСЛ. В первой ее части устанавливается: того, кто украл свободного, продал его или поработил, следует поработить самого. Эта норма является модификацией Экологи XVIII, 16: «Укравший свободного человека и продавший да подвергнется отсечению руки».271 ЗСЛ пересматривает санкцию, заменяя членовредительство порабощением преступника. Вторая часть статьи является нравоучением, повторяющим содержание первой части: «поскольку и он свободного поработил, пусть станет таким же порабощенным» («якоже и онъ свободу поработивъ, въ туже работу да въступить»). Обращает внимание тот факт, что ст. 29 ЗСЛ использует не понятие «раб», а широкие по значению понятия «поработить», «поработить ся», «работа». Это позволяет предположить, что подобно тому, как, исходя из реалий общественных отношений, санкция Эклоги в виде членовредительства была заменена «порабощением» преступника, данные широкие по значению слова означали многообразие форм превращения свободного в зависимого. Это богатство лексики ст. 29 ЗСЛ в ее широких значениях особенно заметно в сравнении со ст. 30 ЗСЛ, повторяющей Эклогу XVIII, 17 с нормами византийского права, модифицирующего римское право: кто прельщает чужого «раба» (в Эклоге - о1к£ТГ|V) и скрывает его, должен вернуть этого раба и отдать другого такого же раба или дать его цену.272 Использование данной нормы византийского права в его широкой формулировке и традиционной
269 Эклога: Византийский законодательный свод VIII века / Вступ. ст., пер., комм. Е. Э. Липшиц. М., 1965. С. 57, 131.
270 Существенно различающиеся толкования текста ст. 19 ЗСЛ в болгарской литературе см.: Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 486—488; о ее основном содержании - отработке выкупной цены см.: Зимин А. А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1973. С. 31—32; поэтому понимание таких людей как работающих за мзду и сравнение их Л. Е. Хавликом с древнерусскими наймитами неубедительны (Havlfk L. Е. Morava v 9.—10. stoleti. S. 61).
271 Эклога. С. 69.
272 MMFH. IV. S. 194; Эклога. С. 69, 180—181.
101
терминологии, с привлечением понятия «раб» свидетельствует о том, что составитель ЗСЛ учитывал сохранение в славянских странах традиций древнего рабства через плен. Но в отредактированном виде ст. 30 ЗСЛ он исходил из существования разных видов «рабов», то есть традиционных рабов-пленных и местных зависимых в квазирабских формах зависимости - холоп или, шире, челядин. На это прямо указывают различия текстов Эклоги и ЗСЛ: ётероу тф кир!со оситои 01кетг|У- «другого раба господину его» и «того своему господину пристроити и другаго такого раба». Уточнение «такого» в тексте ЗСЛ подразумевает, что возвратить пострадавшему господину следовало «раба» той же формы зависимости, что и беглый: пленник, холоп или челядин. Раба-пленного могли освободить, и он назывался «свободникъ» (ст. 18 ЗСЛ). Но, как и «раб», он не мог быть свидетелем против «господина».273 В этом заключалось, вероятно, отличие «свободника» от освободившихся от зависимости челядина и холопа, попавших в разные формы зависимости вследствие экономических причин.
Стремясь создать универсальный судебник для славянских земель, составитель ЗСЛ заимствовал из XVII титула Эклоги статьи о наказаниях за поджог чужого леса и рубку в нем дров, о поджоге домов в городе и на селе, о поджоге нивы и виноградника, о воровстве скота (ст. 14, 15, 23, 26 ЗСЛ). Из этих статей следовало, что при составлении ЗСЛ его автор исходил из существования хозяйств со сложной экономической структурой, городского и сельского, господского и крестьянского. Из ЗСЛ следовало также, что господские хозяйства являлись сложными по социальной структуре. Там были рабы-пленные и местные зависимые, холопы и челядь, кабально зависимые выкупленные пленники-соотечественники и рабыни-наложницы. Из ст. 8 ЗСЛ (повторяющей Эклогу XVI, 29) следует, что люди, а следовательно, и их хозяйства были для составителя ЗСЛ разного достатка. При указании наказания за связь с девицей, «за срам», знатный богатый человек платил литру злата или 72 солида («стьлязя»). Если господин «подобьнъ есть» (имеется в виду средний достаток), то дает «полъ имения своего». Если же беден, то должен быть высечен судьей и выслан из «области».
Составитель судебника исходил из мысли, что различиям в социально-экономическом положении должны соответствовать различия в наказаниях за одинаковое преступление, а это соответствовало идеологии раннесредневекового сословного общества.
Социально-политическую структуру славянских обществ, для которых предназначался ЗСЛ, возглавляли, согласно судебнику, князь, воевода, жупаны и княжеские судьи. Судьи исполняют судебные функции, воевода - военные, а князь является верховным главой обеих этих отраслей государственной организации (ст. 2—4 ЗСЛ). Существенное значение в раскрытии высшего звена этой социально¬
273 В ст. 18 ЗСЛ запись противоположного содержания, согласно которому «раб» и «свободник» могут быть свидетелями против «господина». В. Ганев вслед за Г. Орошаковым принял это чтение, хотя приведенные Ганевым материалы, включая соответствующие статьи Эклоги, указывают на дефектность этого текста ЗСЛ, который должен запрещать такие свидетельства, о чем писал Т. Д. Флоринский (Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 470—485; Флоринский Т. Д. Древнейший памятник болгарского права. С. 421—424).
102
политической структуры имеет интерпретация составителя в ст. 3 ЗСЛ титула XVIII Эклоги о дележе добычи в применении к действительности славянских обществ. Если в Эклоге шестая часть добычи выделялась государству или казне (тф бтцюспср), а остальное делилось поровну между прочими воинами, то в ЗСЛ эта шестая часть отдавалась князю. Если в Эклоге после указания равной части добычи «великим и малым» дается разъяснение: «ибо достаточно хватает архонтам доходов от получаемого ими жалованья»,274 то в ЗСЛ иное объяснение: «довлеють бо жюпаномъ княжа часть и прибытъкъ оброку людьскому имъ» («ибо достаточны жупанам княжеская часть и доход им от людского оброка»). Жупаны здесь отождествляются с «великими», что является описательным выражением их общественного положения руководителей административно-территориальных округов-жупаний. О том же высоком положении жупанов свидетельствует ст. 20 ЗСЛ, где оговаривается, что нельзя свидетельствовать понаслышке, хотя бы это были жупаны. Особое значение имеет раскрытие реальных доходов жупанов, чем объясняется необходимость равного раздела военной добычи.275 «Княжа часть» не относится в данном тексте к княжеской шестой части добычи, поскольку ранее прямо указывалось, что она отходит князю: «шестую часть достоить взимати князю». В таком случае «княжую часть» следует соотнести с лежащей в основе этой нормы ЗСЛ статьей Эклоги о доходах архонтов от получаемого ими жалования. Такое соотнесение раскрывает содержание «княжей части» как регулярного денежного поступления от князя членам дружины, исполняющим также административно-судебные функции. Другая часть доходов жупанов - «прибытъкъ оброку людьскому имъ» раскрывается как «доход»276 от податей с народа, учитывая основное значение в славянских языках понятий «оброкъ» - ‘подать’,277 «люди» - ‘народ, люди, низший слой населения’.278 Принимая во внимание характерные для раннего средневековья отчисления части (одной трети) податей с населения князьямнаместникам, жупанам, посадникам (см. с. 182, 201, 207—208), можно считать, что доход жупанов от податного обложения (видимо, одна треть) составлял другую часть их денежных поступлений, вследствие чего им не надо было увеличивать часть воинской добычи. Таким образом, применив титул XVIII Эклоги к славянской действительности, автор отредактировал его исходя из существовавшей системы феодовденег и феодов-должностей, которые обеспечивали деятельность жупанов - глав крупных административно-территориальных единиц.279
274 Эклога. С. 75—76.
275 В комментариях к ЗСЛ (MMFH. VI. S. 180; Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 207—208) этот текст не разъясняется.
276 Слово «прибытъкъ» понимается по-разному: primstek «прирост, прибыль, прибавление» к жалованию (MMFH. IV. S. 180), к людской подати (Havh'k L. Е. Morava v 9.—10. stoletf. S. 56), «увеличенный паек их дружины» (Документы о борьбе македонского народа... Т. I. С. 60—61). В. Ганев ошибочно понял текст ЗСЛ «прибыть къ оброку» (Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 204), отсюда неточности перевода. Между тем тонко понимавший историческую лексикологию И. И. Срезневский точно перевел это слово в данном контексте как «доход» (Срезневский. II. Стб. 1380), что раскрывает содержание «оброка людского».
277 Срезневский. II. Стб. 546—547.
278 Там же. Стб. 91—93.
279 HavKk L. £. Morava v 9.—10. stoletf. S. 69.
103
В процессе редактирования титула XVIII Эклоги составитель ЗСЛ изменил и вторую его часть в применении к социальной структуре славянских стран. Если в Византии мужественно сражавшегося военачальника-архонта полководец награждал из шестой части, выделенной государству, то в ЗСЛ за подвиги и храбрость награждались «кметы» и «простые люди» - участники ополчения. Князь или воевода награждали их из «урока княжа» - шестой части добычи. Эти отличия происходили вследствие существенно различающихся структур традиционной иерархии Византии и раннефеодальных славянских государств.
Если в понимании «простых людей» как рядовых участников войска существенных различий у исследователей не было, то интерпретация термина «кметы» оказалась весьма вариационной. По мнению Д. Ангелова и М. Андреева, он означал «комитов» - верховных правителей комитатов, больших административно-территориальных областей в Болгарии.280 В. Ганев убедительно возразил этому мнению, обратив внимание на тот факт, что в ЗСЛ лица высшего административного управления названы - это князья и жупаны. Со своей стороны он предположил, что кметы - это административные руководители «простых людей» - старейшины сельских и городских общин.281 Но при этом он не учел, что в ст. 3 ЗСЛ речь идет о войске, а не о сельских или городских общинах, а в войске кметы отделены от «простых людей», то есть ополчения, причем не сказано, что кметы являются начальниками над ними. Они названы как представители разных частей войска: «или къмети, или простыхъ людии». Учитывая происхождение слова «къметь» в праславянском лексическом фонде со значением «дружинник», можно предположить, что в IX в. оно сохраняло то же основное значение. Тогда смысл второй части ст. 3 ЗСЛ становится ясным: совершившие подвиги кметы-дружинники и простые воины награждаются из княжеской части добычи самим князем или воеводой. Л. Е. Хавлик, исходя из фиксируемой ЗСЛ военной функции кметов, сравнивая их с должностными лицами «комесами» и «комитами», «сотниками» и «судьями» во Франкской и Византийской империях, у южных и западных славян, проследил у великоморавских кметов военно-административные и судебные функции.282 Соглашаясь с этим мнением как с указанием видов деятельности княжеских дружинников, отметим, что в альтернативном указании кметов или «простых людей», то есть ополчения, особый социальный статус кметов не выделен. В ст. 3 ЗСЛ названы лишь особые части войска - княжеская дружина (кметы)283 и ополчение («простые люди»).
280 Ангелов Д., Андреев М. История на българската държава и право. София, 1955. С. 88.
281 Ганев В. Законъ соудный людьмъ. С. 209—210. Было высказано также мнение, что «кметы» в ст. 3 ЗСЛ - «крепостные» (Документы о борьбе македонского народа. T. I. С. 61), но крепостнические отношения для этого времени не доказаны.
282 Havlfk L. Е. Morava v 9.—10. stoleti. S. 71—74.
283 Учитывая формирование иерархической структуры дружины в процессе становления раннефеодального общества, следует предположить ее существование в великоморавской период, однако установление названий отдельных ее слоев с привлечением более поздних материалов Чехии и других славянских стран было бы неоправданным (Vanëâek V. Les drufciny «gardes» princières dans les de'buts de l’Etat tche'que // Czasopismo prawno-historyczne. T. 2. Warszawa, 1949. S. 427—447; Graus F. Ranëstfedovëké druziny a jejich vÿznam pfi vzniku stàtu ve stredni Evropë // Cs£H. T. 13. 1965. S. 1—17; Havlik L E. Morava v 9.—10. stoleti. S. 78—82).
104
Таким образом, ЗСЛ совпадает с данными других источников о социально-экономической и политической структуре Великой Моравии, существенно их дополняя. Сведения о знати конкретизируются указаниями должностей государственного аппарата: воевода, жупаны, княжеские судьи, то есть люди, облеченные князем судебными функциями. Известия о знатности, сопряженной с богатством, дополняются понятием «господин» сел, зависимых людей в обществе, где свободные делились по имущественному состоянию на богатых, среднего достатка и бедных, где происходили процессы обеднения простого свободного населения. Известия о передаче земель в управление, в вотчинное и условное (бенефиций) владение конкретизируются ЗСЛ на феоды-деньги и феоды-должности, а сама социально-экономическая структура господских сел раскрывается как сложная, впрочем с широкими обозначениями форм зависимости, включая феодальные, наряду с рабством. Формы проявления титульной верховной земельной собственности государства через распределение земельного фонда в разные формы феодальной собственности, в том числе бенефиций, дополняются в ЗСЛ сведениями о перераспределении земельного фонда посредством конфискаций.
Из всего комплекса источников следует, что Великая Моравия представляла собой государство, в котором развивались раннефеодальные социально-экономические и политические структуры. Княжеская династия Моймировичей осуществляла политическую власть и являлась сюзереном знати - местных князей, а также знатных по богатству, по происхождению, по службе. Служилая знать была иерархически организована из вассалов - «верных» и состояла из высшей знати и дружинников-кметей. У князей было собственное господское хозяйство - домен. Существовало господское хозяйство также у местной светской и церковной знати. В нем эксплуатировалось зависимое сельское население, с которого взималась натуральная и денежная рента, возможно, первоначально по составу и размеру государственных податей, челядь и холопы, пленники-рабы (формы их эксплуатации зависели от конкретных видов занятости в хозяйстве). Землевладение было наследственным и данным в вотчину за службу (ЬаегебЦаБ), а также условным - феод-бенефиций. Отмечаются различные формы перераспределения земли: приобретения и вклады. Но наряду с земельными владениями обогащению правящих слоев способствовала также раздача служилым людям части государственных податей в качестве феодов-денег и феодов-должностей.
Процесс образования сословий сопровождался формированием в Великой Моравии государства как политической организации, которая выражалась в появлении административно-территориальных округов-жупаний, а также во взимании податей. Эти два процесса были диалектично связаны: рост дифференциации общества вел к развитию государства, тогда как становление государственного аппарата было неразрывно связано с развитием прежде всего служилой части правящего класса. Вероятно, на социальную терминологию, на некоторые социально-экономические и политические институты Великоморавского государства, прежде всего - условное землевладение, определенное воздействие оказывал феодальный строй соседнего Восточнофранкского королевства. Но определяющими являлись имманентные
105
процессы становления феодализма. Христианство как официальная религия и даже соперничество восточно- и западнохристианских церквей свидетельствуют об объективных условиях существования церкви как составной части и идеолога феодального строя.284
В результате междоусобных распрей в династии Моймировичей, значительной слабости центральной политической власти, постоянной военно-политической экспансии, которая исчерпывала людские и экономические ресурсы страны, начальных процессов развития феодальных отношений, приведших к восстаниям под языческими лозунгами, Великоморавское государство на рубеже IX—X вв. пришло к политическому кризису.285 Этот кризис совпал с венгерским нашествием, в результате чего Великая Моравия перестала существовать в 907 г. как самостоятельное государственное единство. Паннонские и словацкие земли стали развиваться в составе Венгерского королевства, храня, впрочем, некоторые историко-культурные традиции;286 польские и лужицкие племенные княжения восстановили политическую независимость, а западноморавские земли вошли в состав быстро развивающегося Чешского княжества, сохраняя при этом историческую преемственность.287
РУСЬ VIII—НАЧАЛА X в.
Процесс становления восточнославянских племен в VI—VIII вв. раскрывался исследователями по-разному: как исключительно территориальных объединений в результате миграции из прародины сравнительно небольших групп (В. О. Ключевский, М. К. Любавский, С. М. Середонин), как этнических групп (А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, А. А. Спицын), оказавших воздействие на диалектное членение восточного славянства от раннего средневековья до современности (А. А. Шахматов, А. И. Соболевский, Е. Ф. Карский, Д. Н. Ушаков, H. Н. Дурново), как политико-географических образований, племенных союзов, состоявших из малых племен (Н. П. Барсов, Б. А. Рыбаков, Г. Ф. Соловьева, В. В. Седов и др.).288 Новейшие историко-археологические и лингвистические исследования развивают, хотя и с различиями в конкретном содержании, наблюдения о гетерогенности восточнославянских племенных союзов в результате их принадлежности к разным праславянским группам, в соответствии с различиями в исторических судьбах, диалектным членением, разными формами этнокультурного, включая языковое, взаимодействия с автохтонным финно-угорским или балтским населением в процессе миграций или при их отсутствии в зоне традиционного славянского
284 Havlfk L. Е. Morava v 9.—10. stoleti. S. 83—85.
285 Trestfk D. Päd Velke Moravy // Typologie гапб feudälnich slovanskych statu. S. 27—62.
286 Ratkos P. Die grossmährischen Slawen und die Altmagyaren // Das grossmährische Reich. Praha, 1966. S. 117—155; Kuöera M. Vel’kä Morava a slovenske dejiny // Velkä Morava... S. 245—271.
287 Tfeltik D. Borivoj a Svatopluk - vznik Cesktfho statu a Velkä Morava // Velkä Morava... S. 273—300 (см. там же значительную литературу).
288 Историографический анализ см.: Седов В. В. 1) Восточные славяне в VI— XIII вв. С. 269; 2) Очерки по археологии славян. М., 1994. С. 3—48.
106
расселения в междуречье Днепра и Днестра и как следствие этого большей роли местных особенностей в появлении различий в материальной и духовной культуре племенных союзов.289 При этом основной тенденцией языкового развития в IX—XI вв. стала интеграция диалектов в процессе формирования древнерусской народности.290
Процесс формирования восточнославянских племенных союзов еще недостаточно ясен, в связи с чем по этой проблеме постоянно ведутся дискуссии. Однако обстоятельное изучение археологических памятников VII—IX вв. позволяет установить основные черты этого процесса, во многом пока гипотетично. Еще В. О. Ключевский отметил летописные предания о дулебах в Прикарпатье и связал с ними известие арабского географа середины X в. ал-Масуди, который сообщал, что славянское племя «валинана» во главе с верховным царем правило над другими племенами и их царями. Но потом между этими племенами начались раздоры, их союз распался, а каждое племя стало выбирать себе царя.291 Это мнение о племенном союзе дулебов, широко распространившееся в последующей литературе, находит подтверждение, по необходимости гипотетическое, в археологических материалах. Как отметил В. В. Седов, к кругу дулебских древностей VII—VIII вв. относятся археологические памятники, характеризуемые пражско-корчакской керамикой, на обширном пространстве от Волыни до правобережной части Среднего Поднепровья. Специфически дулебской внутри этого обширного ареала являлась культура типа Луки-Райковецкой. Позднее на этой территории «Повесть временных лет» (далее - ПВЛ) локализует бужан (волынян), древлян, полян и отчасти дреговичей. Но В. В. Седов, привлекая наблюдения других исследователей, отмечает, что, в отличие от других восточнославянских земель, эта юго-западная ветвь восточного славянства и по более поздним материалам IX—XII вв. представляет собой единство по обряду погребения и вещевому инвентарю, общим этнографическим особенностям одежды и украшений. Это единство культуры обширного ареала X—XII вв. убедительно подтверждает гипотезу о единстве культуры племенных союзов в VIII—IX вв., предшественником которых являлся дулебский союз VII—VIII вв.292 В. В. Седов рассматривает процесс распада этого союза как территориальное обособление отдельных групп дулебов, в результате чего образуются территориальные новообразования волынян, древлян, дреговичей, характеризуемые этнографическими особенностями. Между тем, в соответствии с приведенными В. В. Седовым материалами, можно полагать,
289 Третьяков П. H. 1) Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.; Л., 1966; 2) У истоков древнерусской народности. М.; Л., 1970 (МИА, № 179); 3) По следам славянских племен. Л., 1982; Седов В. В. 1) Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970 (МИА, № 163); 2) Восточные славяне в VI—XIII вв.; Мачинский Д. А., Тихонова М. А. О местах обитания и направлениях движения славян I—VII вв. н. э. // Acta archaeologia Carpathica. № XVI. 1976. P. 59—94; Мачинский Д. А. Миграция славян в I тысячелетии н. э. // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981. С. 31—52; Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М., 1979; Зализняк А. А. Древненовгородский диалект и проблемы диалектного членения позднего праславянского языка // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов. С. 164—177.
290 Хабургаев Г. А. 1) Этнонимия... С. 227; 2) Становление русского языка. М., 1980.
291 Ключевский В. О. Сочинения. T. I: Курс русской истории. М., 1956. С. 110.
292 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 90—94.
107
что к дулебам относится только регион культуры типа ЛукиРайковецкой, тогда как поляне, древляне, дреговичи с восходящей к последнему периоду праславянекого единства культурой пражскокорчакского типа представляли собой некогда самостоятельные местные и мигрировавшие племенные союзы. Возможно, некоторые из них мигрировали вместе с дулебами, которые подчинили другие племенные союзы. Завоевание дулебов аварами, предание о чем сохранилось в ПВЛ,293 а также внутренние закономерности развития привели к усилению племенных союзов и распаду дулебского объединения. Однако его появление в формирующемся восточнославянском регионе было выражением той же закономерности, что и появление союза «Семи племен» и государства Само в южно- и западнославянском регионах.
Становление в VII—IX вв. новых этнополитических общностей в автохтонном развитии, переселениях, интеграционных и ассимиляционных процессах полян, северян, уличей, кривичей, вятичей, дреговичей, древлян и др. свидетельствует о прочности племенных эволюционирующих структур, что позволило восточным славянам создавать межплеменные союзы и распространить зону их расселения в балтских и финно-угорских землях Восточной Европы, развивать экономику. В процессе земледельческого производства использовался весь комплекс основных сельскохозяйственных орудий, тип которых не менялся в течение средневековья. В VIII—IX вв. возделывались твердая и мягкая пшеница, озимая рожь, ячмень, просо, огородные культуры. Большое значение имело животноводство. Лошади использовались для верховой езды, как тягловая сила. В еду в VIII—IX вв. они почти не употреблялись. Значительное место в экономике восточных славян занимали охота, рыболовство, бортничество.294 Но в тех случаях, когда в процессе переселений один из сельских промыслов приобретал определяющее значение в зависимости от природных условий, земледелие и животноводство в хозяйстве сохранялись.
С сельским хозяйством были неразрывно связаны такие сельские ремесла, как прядение, ткачество с употреблением горизонтального и вертикального станов, обработка дерева, производство многочисленных изделий из дерева, кости, рога, кожи.295
Обеспеченность индивидуального хозяйства орудиями производства, уровень их развития, универсальная структура индивидуального хозяйства, сложившиеся в VIII—IX вв., привели к распаду больших патриархальных семей и формированию соседских общин, основу которых составляли малые семьи и, возможно, неразделенные семьи. Последние можно полагать также патронимиями, единое имя которых указывало на единство происхождения при сохранении родственных и хозяйственных связей. Сельские поселения VIII—IX вв. лесостепной и степной зоны с небольшими домами, площадью 10—20 кв. м, с относящимися к ним хозяйственными сооружениями, без следов коллективного производства и распреде¬
293 ПВЛ. I. С. 14.
294 Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С. 134—141; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 236—239.
295 Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С. 140—141; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 239—240.
108
ления, с живущими и работающими рядом с земледельцами ремесленниками представляли собой сельские общины.296 Примером такой соседской общины является образцово исследованное И. И. Ляпушкиным городище Новотроицкое на берегу реки Псел, существовавшее в IX в. и погибшее в конце столетия в результате печенежского набега.297 Аналогичные изменения происходят и в лесной зоне, что выразилось в смене в VIII—IX вв. коллективных погребальных усыпальниц небольшими по размерам курганами с индивидуальными (семейными) захоронениями, в малодворных поселениях кривичей и словен, состоявших из отдельно стоявших срубных домов,298 в пашенном земледелии лугового и лесного перелога, предполагавшего порцелизацию хозяйства при сложившемся уровне развития орудий труда.299
Одновременно с развитием сельскохозяйственного производства, сельских ремесел и промыслов в VIII—IX вв. происходило становление ремесла как специализированного массового производства на заказ и на продажу. Лепная глиняная посуда первоначально стала подправляться на гончарном круге, сменяясь производством керамики на гончарном круге. В особые ремесла выделились железоплавильное, железообрабатывающее и ювелирное дело с многообразными приемами обработки железа, стали, цветных металлов, добыча соли.300 Как следствие роста общественного разделения труда в восточнославянских землях сложилась единая денежная система, включавшая местные меховые деньги и привозимые в огромных количествах с конца VIII в. серебряные восточные монеты - дирхемы.301 Стали развиваться внутренние торговые связи в формирующихся центрах ремесленного производства, а в конце VIII—IX в. сложилась развитая сеть транзитных и местных путей, основу которых составляли балтийскокаспийский и балтийско-черноморский пути по Волге, Днепру, Волхову и Западной Двине, охватывавшие обширную речную сеть Восточной Европы и сухопутные торговые пути в Среднюю Азию и Центральную Европу на Прагу и Регенсбург (о конкретных маршрутах и времени их использования ведутся дискуссии).302
296 Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С. 166—167; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 244.
297 Ляпушкин И. И. Городище Новотроицкое. М.; Л., 1958 (МИА, № 74).
298 Носов Е. Н. Поселение и могильник культуры длинных курганов на озере Съезжее // КСИА. Вып. 166. 1981. С. 64—69.
299 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 244; Носов Е. Н. Первобытнообщинный строй: Возникновение производящего хозяйства // История крестьянства Северо-Западной России: Период феодализма. СПб., 1994. С. 9—21.
300 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 150—160; Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С. 142—149; Бобринский А. А. Гончарство Восточной Европы, источники и методы изучения. М., 1978; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 240—243.
301 Янин В. Л. 1) Денежно-весовые системы русского средневековья: домонгольский период. М., 1956; 2) Деньги и денежные системы // Очерки русской культуры XIII— XV вв. Ч. I. М., 1970. С. 322—324; Свердлов М. Б. К вопросу о денежном обращении у восточных славян в X—XII вв. (по мусульманским источникам) // Вестник ЛГУ. 1965. № 5. С. 132—136.
302 Рыбаков Б. А. Торговля и торговые пути // История культуры Древней Руси. Ч. I. М.; Л., 1948. С. 315—369; Вилинбахов В. Б. Балтийско-Волжский путь // СА. 1963. № 3. С. 126—135; Свердлов М. Б. Транзитные пути в Восточной Европе IX—XI вв. // ИВГО. 1969. № 6. С. 100—115; Носов Е. Н. Нумизматические данные о северной части
109
Вследствие комплексного воздействия этих экономических причин племенные центры Киев, Полоцк, Смоленск, Изборск, племенные центры мери, веси, муромы Ростов, Белоозеро, Муром стали развиваться в торгово-ремесленные центры, появились торговоремесленные протогорода Ладога, Рюриково городище, Тимерево и др., причем в ряде случаев под воздействием экономических, социальных и политических факторов происходило также постепенное перемещение города как многофункционального экономического, социального, политического, идеологического, военного центра на новое место, подчас с изменением названия: Гнездово - Смоленск, Рюриково городище - Новгород, Тимерево - Ярославль, Сарское городище - Ростов. Таким образом, в VIII—IX вв. на обширных пространствах от Ладожского озера до Среднего Поднепровья, от Прутско-Днепровского междуречья до Верхнего Поволжья возникала сеть городов, которые обеспечивали ремесленное производство, сохраняя, впрочем, непосредственные связи с сельским хозяйством, потребности местной и транзитной торговли, политического, культурного, идеологического, военно-оборонительного развития значительных регионов. В конце IX—начале X в. как общественно-политический центр на важнейшем торговом пути формируется Новгород.303 В событиях X—XI вв. впервые упоминаются города, имеющие археологические слои IX—первой половины X в., что свидетельствует о древ¬
Балтийско-Волжского пути конца VIII—X в. // ВИД. Вып. VIII. 1976. С. 95—ПО; Новосельцев А. П., Пашуто В. Т. Внешняя торговля Древней Руси (до середины XIII в.) // ИСССР. 1967. № 3. С. 81—108; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе: Историко-археологические очерки. Л., 1985. С. 227—235; Дубов И. В. Великий Волжский путь. Л., 1989.
303 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 20—24, 131—140; Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси; Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI вв. Л., 1978; Авдусин Д. А. Происхождение древнерусских городов (по археологическим данным) // ВИ. 1980. № 12. С. 24—42; Петрухин В. Я.у Пушкина Т. А. К предыстории древнерусского города // ИСССР. 1979. №4. С. 100—112; Куза А. В. 1)0 происхождении древнерусских городов (история изучения) // КСИА. Вып. 171. 1982. С. 9—15; 2) Социально-историческая типология древнерусских городов X—XIII вв. // Русский город: (Исследования и материалы). Вып. 6. М., 1983. С. 4—36; Штыхов Г. В. Города Полоцкой земли IX—XIII вв. Минск, 1978; Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода: К постановке проблемы // ИСССР. 1971. №2. С. 32—61; Янин В. Л., Колчин Б. А. Итоги и перспективы новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 5—56; Алексеев Л. В. 1) Полоцкая земля: (Очерки истории северной Белоруссии в IX— XIII вв.). М., 1966; 2) Смоленская земля в IX—XIII вв.: Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М., 1980; Карлов В. В. 1)0 факторах экономического и политического развития русского города в эпоху средневековья: К постановке вопроса // Русский город: Историко-методологический сборник. М., 1976. С. 32—69; 2) К вопросу о понятии раннефеодального города и его типов в отечественной историографии // Русский город: Проблемы городообразования. Вып. 3. М., 1980. С. 66—83; Котляр Н. Ф. К вопросу о генезисе восточнославянских городов (на материалах Галичины и Волыни) // Славянские древности. С. 117—133; Дубов И. В. 1) К проблеме «переноса» городов в Древней Руси // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы историографии. Л., 1983. С. 70—82; 2) Города, величеством сияющие. Л., 1985; Древняя Русь: Город, замок, село. М., 1985 (см. там же литературу проблемы); Носов Е. Н. Проблема происхождения первых городов Северной Руси // Древности Северо-Запада России: (Славяно-финно-угорское взаимодействие, русские города Балтики). СПб., 1993. С. 59—78 (см. там же новейший объективный историографический анализ проблемы образования древнерусских городов).
110
нем происхождении подобных городских центров: Переяславль, Чернигов, Витебск, Псков.304 Все это указывает на активность в VIII— начале X в. социально-экономических процессов разложения родоплеменного строя и формирования новых отношений, одним из выражений которых стало появление на территориальных принципах городов - качественно новых центров ремесла, торговли, культуры, идеологии и их округ - волостей.305 Как социально-политическое следствие этих процессов племена эволюционировали в племенные княжения. Это явление в обобщенной и хронологически не определенной форме отразилось в предании о Кие, Щеке и Хориве: «И по сих братьи держати почаша родъ их княженье в поляхъ, а в деревляхъ свое, а дреговичи свое, а словени свое в Новегороде, а другое на Полоте, иже полочане».306 В литературе отмечалось свойственное этой политической структуре переходного периода соединение традиционных племенных институтов, веча - народного собрания, тысячной организации и т. д. и вместе с тем постепенное разложение племенной организации вследствие роста социально-экономической дифференциации членов племени, дальнейшего выделения племенной знати из среды свободных, развития института княжеской дружины, внутриплеменного обложения.307 Источники не содержат сведений о социально-политической структуре племенных княжений в IX— начале X в. Но в преданиях об убийстве великого киевского князя Игоря древлянами и мести княгини Ольги древлянам, то есть о событиях середины X в., такие сведения сохранились. Небольшой хронологический промежуток позволяет использовать эти материалы ретроспективно для характеристики восточнославянского племенного княжения IX—начала X в. как модели социально-политической структуры переходного периода.
Из сообщения о решении древлян и их князя Мала восстать против повторного сбора дани князем Игорем («Слышавше же деревляне, яко опять идеть, сдумавше со княземъ своимъ Маломъ <...>. И послаша к нему (князю Игорю. - М. С.), глаголюще <...>»308) не ясно, было ли это всеобщее народное собрание древлян или князь Мал принимал решение с ограниченным числом древлян. Видимо, имело место последнее, поскольку едва ли было возможно быстро собрать всех древлян, живших на значительных пространствах междуречья Припяти, Горыни и Днепра, где находились лесные массивы и обширные болотистые пространства.309 Да и для военных действий против
304 Древняя Русь: Город, замок, село. С. 59—60, табл. 6.
305 Воздействие города на процесс перехода от племенного деления к земельнотерриториальному отметил Н. Ф. Котляр (Котляр Н. Ф. К вопросу о генезисе... С. 123).
306 ПВЛ. I. С. 13.
307 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. 2-е изд. М., 1953. С. 296—303; Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 528; Мавродин В. В. О племенных княжениях восточных славян // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971. И. И. Ляпушкин возражал против мнения о племенных княжениях как государственных образованиях, но при этом им не учитывались начальные процессы становления новых социально-экономических и политических институтов в племенном княжении как переходной политической структуре от племени к государству. Возражения И. И. Ляпушкину см.: Пашуто В. Т. Летописная традиция о «племенных княжениях» и варяжский вопрос //ЛХ, 1973. М., 1974. С. 103—ПО.
3<>8 ПВЛ. I. С. 40.
309 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 101—106.
111
Игоря не нужно было всеобщего племенного ополчения, поскольку Игорь взял с собой небольшую дружину («бе бо ихъ мало»). Видимо, важнейшее для судеб древлян решение о восстании было принято только князем Малом, его дружиной, жителями древлянского племенного центра Искоростеня и древлянской знатью, которая находилась в этом городе и его регионе, что, помимо контекста событий, следует из самого предания, локализовавшего место восстания Искоростенем: <«...> и вышедше изъ града Изъкоръстеня деревлене убиша Игоря и дружину его».310 * Именно против жителей Искоростеня были направлены действия войска Ольги, «яко тее бяху убили мужа ея».зп Отсюда следует, что всеобщее собрание членов племени уже утратило в племенном княжении свое значение, а основной вопрос войны и мира решался ограниченным кругом лиц, видимо, князем, его дружиной, племенной знатью и жителями племенного городского центра.
Древлянский князь, согласно преданию о мести Ольги, - глава племенного княжения. Древляне не только решают установить мир, заключив брачный союз князя Мала и вдовы великого киевского князя, но и характеризуют своих князей как активных деятелей древлянской земли: «<...> а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю» (перевод Д. С. Лихачева: «<...> а наши князья хорошие, потому что ввели порядок в Деревской земле», И. И. Срезневский переводит «распасти» как «устроить»).312 В речи древлянских послов князь Мал противопоставляется князю Игорю, не соблюдавшему социально-политического порядка («бяше бо мужъ твои аки волкъ восхищая и грабя»). Отсюда становится ясным смысл деятельности древлянских князей - регулирование социально-политических отношений в племенном княжении. У князей было, видимо, собственное хозяйство как у членов знатного рода, обеспечивающее хозяйственные потребности княжеского дома. Была у князей и дружина для реализации княжеской власти и военных функций по защите княжения, как можно судить по существованию владений и дружин у киевских князей в тот же период (см. далее).
В том же предании раскрывается статус древлянской знати. Она характеризуется как «лучшие мужи», «мужи нарочиты», а их социально-политическая функция раскрывается как управление древлянским племенным княжением - «иже дерьжаху Деревьску землю».313 Отсюда следует, что тенденция выделения имущественного и социально-политического положения знати в период племенного строя имела развитие в структуре племенного княжения, где управление князя и знати заменило функции племенного народного собрания. Именно древлянская знать взяла на себя переговоры с княгиней Ольгой. При взятии Искоростеня войском они названы «старейшинами града», что позволяет предположить формирующиеся различия в племенной знати - знать стольного города и распределенная по древлянской земле местная знать.
Упоминается в предании также простое свободное население - жители «градов», которые занимались, впрочем, земледельческим трудом:
зю пвл. I. С. 40.
зп Там же. С. 42.
312 Там же. С. 40, 238; Срезневский. III. Стб. 78.
313 ПВЛ. I. С. 41.
«делають нивы своя и земле своя». Это сообщение может свидетельствовать как о проживании древлян в укрепленных поселениях, так и о неразрывной их связи с сельскохозяйственным производством. Впрочем, судя по археологическим материалам, было в Древлянской земле и сельское население, которое жило в неукрепленных селах.314 При этом формой организации городского и сельского населения стали не родоплеменные, а территориальные связи, характерные для города и соседской общины. Возможно, в племенных княжениях сохранялась подать «дар», которая существовала на последней стадии племенного строя и позднее на Руси XII в. (см. с. 36).
Зависимое население у древлян не упоминается. В предании говорится лишь о передаче Ольгой своим знатным людям - «мужам» в «рабство» («работе предать») части пленных жителей Искоростеня, что позволяет предположить установление такой формы зависимости пленных и у самих древлян. Обращаясь к установленным формам зависимости и эксплуатации в конце племенного строя, можно предположить, что в племенных княжениях пленные в качестве патриархальных рабов продолжали входить в состав господской челяди. Видимо, вследствие половозрастного разделения труда продолжали эксплуатироваться другие члены челяди в хозяйствах знати. Но конкретные формы эксплуатации в племенных княжениях VIII—середины X в. не устанавливаются.
Таким образом, социально-политическая структура восточнославянского племенного княжения VIII—начала X в. (согласно ретроспективно используемым материалам, восходящим к середине X в., а также основанной на генетической преемственности реконструкции институтов, восходящих к последнему периоду племенного строя) представляла собой систему, в которой определяющее значение имели территориальные отношения формирующихся городов и сельских соседских общин, возросшее значение княжеской власти и племенной знати, которые подчинили своим влиянием народное собрание свободных членов племенного княжения. Следует полагать, что в социально-политическую структуру племенных княжений развились не только племена полян, древлян, дреговичей, словен и полочан, о которых написал Нестор, но также кривичей, псковских и полоцко-смоленских, волынян, хорватов, северян, радимичей, вятичей, уличей и тиверцев. Сохранились лишь упоминания о них в обобщенной форме племенных названий. Древляне упоминаются в ПВЛ как одно из них, и лишь предания об убийстве древлянами князя Игоря и мести его вдовы Ольги высветили некоторые институты древлянского племенного княжения. Время стерло в исторической памяти имена князей племенных княжений, которые или подчинились Руси, или погибли в борьбе с ней. На смену племенному княжению приходила новая форма социально-политической организации - государство.
Как следует из записи Вертинских анналов под 839 г., уже в первой трети IX в. в Среднем Поднепровье образовалось государственное формирование росов во главе с хаканом (хаканом называл «царя» русов в начале X в. Ибн Русте, а киевских князей - древне¬
314 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 101—106.
113
русские письменные источники еще в XI в.). В политических условиях юга Восточной Европы IX в., на которые значительное воздействие оказывал Хазарский каганат, этот титул был заимствован у хазар и политически направлен против них.315
Хакан росов отправил посольство к византийскому императору Феофилу в 838 г., но оно не смогло вернуться, поскольку обратный путь оказался перерезанным, видимо, венграми. Послы оказались шведами (Биеош), но другие народы называли их «росами», то есть «росы» не было самоназванием послов-шведов, а они выступали от имени хакана росов («он (Феофил. - М. С.) также послал с ними (византийскими послами. - М. С.) неких [людей], которые говорили, что их, то есть их народ, называют рос»).316 Отсюда следует, что скандинавы-шведы включились в первой трети IX в. в те процессы формирования восточнославянского по этнической основе государства, которые происходили в Среднем Поднепровье.317 Ко времени между 825 и 842 гг. относятся морской поход Руси на византийские владения на малоазиатском побережье Черного моря и заключение мира в Амастриде,318 что свидетельствует о значительной военнополитической активности этого государственного образования. Однако на середину IX в. пришлось усиление могущества Хазарского каганата, и, вероятно, в это время поляне - Русская земля, северяне и вятичи - попали от него в зависимость319 и должны были платить хазарам дань по белке от дыма-дома, хозяйства малой семьи.320
315 Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 366; Новосельцев А. П. 1) Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 397; 2) К вопросу о древнейшем титуле русского князя // ИСССР. 1982. № 4. С. 150—159; 3) Некоторые черты древнерусской государственности в сравнительно-историческом аспекте (постановка проблемы) // ДГ, 1985. М., 1986. С. 40; Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI—XIV вв. Вып. I. Киев, 1966. С. 49—52; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 111—112; и др.
316 Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия, IX—первая половина XII в. / Сост., пер., комм. М. Б. Свердлова. М.; Л., 1989. С. 7—15.
зп Шаскольский И. П. Известие Вертинских анналов в свете данных современной науки //ЛХ, 1980. М., 1981. С. 43—55 (см. там же литературу вопроса).
318 Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси: IX—первая половина X в. М., 1980. С. 30—36 (см. там же литературу вопроса).
319 Г. В. Вернадский относил подчинение полян, северян и вятичей Хазарскому каганату ко времени около 840 г. (Vernadsky G. W. Ancient Russia. New Haven, 1952. P. 331—332). M. И. Артамонов считал такую мысль произвольной, относя это подчинение к VIII в., но не доказывая свое мнение (Артамонов М. И. История хазар. С. 288—289). У нас нет сведений о полуторастолетнем или столетнем господстве хазар над полянами, северянами, вятичами, прекращенном во второй половине IX в., и, напротив, есть данные об их самостоятельном развитии в VIII в., когда северяне расселились в Днепровском Левобережье, и в первой трети IX в., когда в Среднем Поднепровье, в Русской земле (М. И. Артамонов согласен с такой локализацией: Там же. С. 289—293), существовал хакан росов. Поэтому более предпочтительно мнение Г. В. Вернадского, а ход событий представляется следующим: к 30-м—началу 40-х годов IX в. относятся улучшение византийско-хазарских отношений и строительство хазарской крепости Саркел в низовьях Дона (Там же. С. 296—306), что является следствием активной политики Хазарии в Восточной Европе. Видимо, в результате такой политики около 840 г. была подчинена каганату часть восточнославянских племен, которые были освобождены от этой зависимости: поляне - в 60-е годы IX в., северяне - в 80-е годы IX в., вятичи - в 60-е годы X в. (ПВЛ. I. С. 19, 20, 46—47).
320 Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 146—147.
114
Тогда же грозные события происходили в северо-западном регионе восточнославянских племенных княжений. Транзитный торговый путь, который соединял Верхнее Поволжье через Приильменье, Волхов, Ладожское озеро, Неву (позднее также через Западную Двину) со странами Балтийского моря, стал путем, по которому варягискандинавы стали вторгаться на Северо-Запад с военными целями, что было одним из следствий активных с конца VIII в. походов викингов в страны Европы, выходящие на морское побережье, уже в первой трети IX в. затронувших на юго-западе Испанию. В Восточной Европе первые отряды викингов прошли, вероятно, оседая по волховской части пути, уже заселенной и освоенной финно-уграми, восточными славянами, и оставшись пришлым элементом в Среднем Поднепровье, где они поступили на службу к хакану росов, от имени которого прибыли послами в 838 г. к византийскому императору Феофилу. Вероятно, в середине IX в. характер отношений викингов с населением северо-западных земель Восточной Европы изменился. Они установили свое господство, о чем свидетельствует ПВЛ: «Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словенех, на мери и на всехъ кривичехъ».321 Но, как сообщается в ПВЛ, обобщающей в летописной записи под 862 г. события нескольких лет, в результате восстания варяги были изгнаны за море, им перестали платить дань, но у освободившихся народов начались междоусобные распри, в результате чего словене, кривичи, чудь и весь призвали княжить варяга Рюрика.322 Археологические и письменные источники середины IX в. конкретизируют эти известия. Ладога этого времени - экономический и политический центр Северо-Запада - представляла собой торговоремесленное поселение со славянским, протокарельским, балтийским, скандинавским компонентами, с домами славянского и скандинавского типов, что отражало ее статус столицы обширной многоэтнической конфедерации. Уничтоженный пожаром строительный горизонт поселения середины IX в. объясняется антиваряжским восстанием и последовавшей междоусобной борьбой.323 В данном контексте летописное известие о совместной акции словен, кривичей, чуди, мери и веси свидетельствует о существовании состоявшего из них государственного образования - конфедерации. Ее экономическими причинами стали обеспечение функционирования важнейшего по значению Балтийско-Каспийского торгового пути,324 социально-экономическое
321 ПВЛ. I. С. 18. О реальности данной информации о взимании дани варягами в новейшей литературе см.: Пашуто В. Т. Черты политического строя древней Руси // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. С. 85; Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX—XIII вв. С. 101—102; Ловмямьский X. Русь и норманны. М., 1985. С. 268 (комментарии Е. А. Мельниковой и В. Я. Петрухина); и др.
322 ПВЛ. I. С. 18.
323 По мнению А. Н. Кирпичникова, тотальный пожар в датируемом 842—852 гг. археологическом горизонте Ег Старой Ладоги относится не к событиям, изложенным в так называемом «Сказании о призвании варягов», а к датскому нападению (Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская земля VIII—XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. Л., 1988. С. 47—49 (Славяно-русские древности. Вып. 1)), что представляется менее вероятным вследствие географической неопределенности упоминания «Жития святого Ансгария» о датском нападении в отличие от конкретной информации «Сказания».
324 Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 189.
115
единство этого региона. В данной связи представляется, что имело место не «призвание» Рюрика (это мнение существует в литературе более двухсот лет), а его избрание, что продолжало древнейшую традицию избрания князя на последней стадии существования племенного строя. Причем этническая принадлежность князя, как показал опыт славянских племен, избравших франка Само, не имела решающего значения.325 Рюрик убедительно идентифицируется с фрисландским конунгом Рёриком.326
Земли Поволховья продолжали жить напряженной экономической, социальной и политической жизнью. В истоке Волхова из озера Ильмень, где сходились торговые пути с верховьев Волги и Западной Двины, а также Днепра, в густо населенном словенами районе, вблизи религиозного языческого центра Перынь, была устроена на Рюриковом городище в IX в. княжеская резиденция. Но центр социально-экономической и политической жизни переместился в сосредоточение славянских поселений на месте современного Новгорода, который стал новым городом и по отношению к своим предшественникам, и по отношению к Рюрикову городищу.327 Ладожские укрепления защищали не только город как торгово-ремесленный и религиозно-политический центр, но также волховский торговый путь и северные рубежи славянских и чудских земель, которые составляли этнополитическую основу нового государственного образования, от набегов викингов.328
325 Свердлов М. Б. Rôrik (Hrorikr) 1 Gçrôum // Восточная Европа в древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей: Чтения памяти В. Т. Пашуто: Тезисы докладов. М, 1994. С. 36—40. Представляется, что ранее подобная интерпретация сущности избрания Рюрика князем в литературе не приводилась.
326 Такая давно предполагавшаяся идентификация находит подтверждение в новейшей литературе: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С. 298—299; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. С. 214; Кирпичников А. //., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги: (Русско-скандинавские отношения домонгольского времени) // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 193, 194; Мачинский Д. А. Этносоциальные и этнокультурные процессы в Северной Руси (период зарождения древнерусской народности) // Русский Север: Проблемы этнокультурной истории, этнографии и фольклористики. Л., 1986. С. 27; Мачинский Д. А., Мачинская А. Д. Северная Русь, Русский Север и Старая Ладога в VIII—XI вв. // Культура Русского Севера. Л., 1988. С. 47; и др. Об обоснованности идентификации древнерусского Рюрика и фрисландского Рёрика свидетельствуют: 1) тождество их имен в древнескандинавской и славянизированной форме, 2) единый этнокультурный и политический контекст Северной Европы от Англии до Ладоги, 3) находки фризской керамики IX в. в Бирке (политический и экономический центр Средней Швеции) и Ладоге, 4) постоянные связи Ладоги со Скандинавией с середины VIII в. и сложившаяся в IX в. система торговых путей, одними из центров которой являлись Бирка и Ладога. Все это объясняет, почему Рёрик, вытесненный франками из Фрисландии, а затем из Ютландии, оказался в середине IX в. в Средней Швеции, а позднее был избран князем словенами, кривичами и мерью. О шведском периоде жизни Рюрика может свидетельствовать также имя Олега, его «родственника» (Ипатьевская летопись) или «воеводы» (Новгородская 1 летопись) (возможны одновременно оба эти качества Олега). Это имя объясняется как заимствование из древнешведского Helgi, производного от heilagr (Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландский язык. М., 1955. С. 240; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе; Свердлов М. Б. Rôrik (Hrorikr) i Gçrôum).
327 Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода; Носов Е. H. 1) Новгород и новгородская округа IX—X вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // НИС. Вып. 2 (12). 1984. С. 3—38; 2) Новгородское (Рюриково) городище. С. 170—195; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. С. 217—222.
328 Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская волость в период раннего средневековья // Славяне и Русь. Киев, 1979. С. 92—106; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. С. 210—217.
116
Подчинение племенных княжений полян, северян, радимичей, вятичей власти Хазарского каганата задержало естественный процесс их объединения. Такую роль сыграло северное межэтническое объединение славян, чуди и мери во главе с варяжскими князьями и их дружиной. В бесчисленной литературе на протяжении 250 лет обстоятельно изучалась «варяжская проблема», в решение которой вплетались социально-экономические, политические, идеологические факторы.329 Все большее значение в конкретно-историческом решении вопроса приобретают археологические и лингвистические материалы, интерпретация которых, впрочем, весьма различна и также ведет к дискуссиям.330 Существенно признание скандинавского происхождения князей Рюрика, Олега, Игоря, ославянивание княжеской династии и варяжских дружин.331 Отмеченные ранее внутренние социально-экономические и этнополитические факторы имели определяющее значение в процессе формирования Руси (Древнерусского государства) во второй половине IX—начале X в. ПВЛ, содержащая в преданиях о варяжских князьях литературные наслоения и контаминации идей IX—начала XII в.,332 в своей фактической основе раскрывает политическое содержание этого процесса.
Летописная запись о том, что Рюрик «раздая мужемь своимь грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Белоозеро», свидетельствует о сохранении в исторической памяти преданий лишь политической функции его мероприятий, поскольку устанавливался варяжский контроль над племенными центрами сложившейся ранее конфедерации. Летописец разъясняет: «И по темъ городомъ суть находници варязи, а первым насельници <...> въ Полотьски кривичи, в Ростове меря, в Беле-озере весь, в Муроме - мурома; и теми всеми обладаше Рюрикъ».333 Но эти меры имели также глубокое социально-экономическое содержание, поскольку, установив политическую власть, кроме населенного словенами Приильменья и бассейна Волхова, над землями полоцкой ветви кривичей, веси и мери, Рюрик стал держать под своим контролем интенсивно используемые
329 Шушарин В. П. Современная буржуазная историография Древней Руси. М., 1964. С. 229—288; Шаскольский И. П. 1) Норманская теория в современной буржуазной науке. М.; Л., 1965; 2) Норманская проблема в советской историографии // Советская историография Киевской Руси. Л., 1978. С. 152—165; 3) Норманизм и его судьбы // Генезис и развитие феодализма в России. С. 35—51.
330 Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники...; Кирпичников А. Я., Лебедев Г. С., Булкин В. А., Дубов И. В., Назаренко В. А. Русскоскандинавские связи эпохи образования Киевского государства на современном этапе археологического изучения // КСИА. № 160. 1980. С. 24—37; Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе; Мачинский Д. А. Этносоциальные и этнокультурные процессы в Северной Руси. С. 3—29; Авдусин Д. А. Современный антинорманизм // ВИ. 1988. № 7. С. 23—33; Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства // Там же. 1989. № 8. С. 24—38; Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI веков. М., 1995; и др.
331 Рыбаков Б. А. 1) Обзор общих явлений русской истории IX—середины XIII века // ВИ. 1962. № 4. С. 36—39; 2) Киевская Русь... С. 298—299.
332 Lichacev D. S. The Legend of the Calling-in of the Varangians, and Political Purposes in Russian Chronicle-Writing from the Second Half of the 11th to the Beginning of the 12th Century // Varangian problems. Copenhagen, 1970. P. 170—185; Мельникова E. А., Петрухин В. Я. «Ряд» легенды о призвании варягов в контексте раннесредневековой дипломатии // ДГ, 1990. М., 1991. С. 219—229.
333 ПВЛ. I. С. 18.
117
торговые пути на Волгу, Западную Двину и Днепр. На значительную степень эксплуатации этой речной системы указывает тот факт, что только в междуречье Волхова, верховьях Волги, Западной Двины открыто 32 клада дирхемов, датируемых по младшей монете концом VIII—70-ми годами IX в., не считая отдельных находок куфических монет.334
Летописное известие о раздаче Рюриком городов в управление «своим мужам», то есть старшим по положению членам своей дружины, указывает на начало формирования административно-территориальной системы, что нашло продолжение и развитие в институте посадников.
Много спорных вопросов содержит выявление основы предания о двух «мужах» Рюрика, Аскольде и Дире, которые по пути к Константинополю освободили полян от дани хазарам, начали княжить в Киеве.335 Древнерусские и иностранные источники позволяют считать, что Аскольд правил в Киеве в 60-х - начале 70-х годов, а Дир - в 70—80-е годы IX в. Оба князя активно использовали военнополитический потенциал Русской земли для походов на Византию и прикаспийские страны.336
Но это самостоятельное развитие Русской земли было прервано завоеванием князя Олега, который сделал Киев стольным городом огромного государства, которое простиралось от Ладоги до Среднего Поднепровья. Летописная запись под 882 г. указывает на то, что Олег, расширяя пределы своих владений, опирался прежде всего на военный потенциал подчиненных ему народов: словен, кривичей, чуди, мери, веси, с участием варягов. С этим многоэтничным войском он завоевал смоленских кривичей. В Смоленске он также «посади мужь свои» (показательна семантическая связь этого выражения с понятием «посадник»). Далее войско Олега спустилось по Днепру, и после взятия Любеча, где Олег также «посади мужь свои», он захватил в 882 г. Киев, который сделал стольным городом. Историческая память запомнила, что пришедшие с Олегом «варязи и словени и прочи прозвашася русью».337 Это создало условия для распространения этногеографического названия Русь на всю территорию молодого государства и его население.
Завоевательная деятельность Рюрика и Олега свидетельствует о том, что ее содержание определялось существовавшей системой торговых путей и сложившейся системой городов как политических и торгово-ремесленных центров. Последующие походы были направлены на завоевание соседних с Русской землей племенных княжений древлян и все еще зависимых от Хазарского каганата северян и радимичей (эти походы датированы в ПВЛ 884 и 885 гг., так что северяне и радимичи находились в зависимости от хазар, вероятно, около 45 лет). Совершал Олег походы и на южные племена уличей и ти¬
334 Носов Е. Н. Нумизматические данные... С. 99—105.
ПВЛ. I. С. 18—20.
336 Мае родин В. В. Образование Древнерусского государства. С. 217—219; Лммяньский X. Русь и норманны. С. 143—144; Рапов О. М. Русская церковь в IX—первой трети XII в.: Принятие христианства. М., 1988. С. 117—120.
337 ПВЛ. 1 С. 20. Новейший историографический обзор концепций о происхожде¬
нии этнонима и хоронима Русь см.: ОУИ. С. 293—307 (авторы комментария - Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин); исследования см.: Мельникова Е. А., Петру¬
хин В. Я. Название «Русь»...; Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси...
118
верцев, которые закончились, видимо, безуспешно: «а съ уличи и теверци имяше рать».338
ПВЛ раскрывает процесс государственного строительства при князе Олеге. Посажение «мужей» по днепровским городам повторяло методы Рюрика, и в этом можно видеть продолжение формирующейся в городах территориально-административной системы посадничества, а с другой стороны - установление прямого государственного контроля над городами и торговыми путями, на которых они находились. Другим видом установления государственных связей являлась выплата регулярно взимаемых даней - податей в виде белки или куницы от дыма-дома - хозяйства малой семьи. (ПВЛ называет словен, кривичей, мерю, древлян, северян.) Распространение такой дани во многих восточнославянских племенных княжениях, ее преемственность со времен хазарского политического господства позволяют предположить, что эта система податного обложения сложилась в виде внутриплеменного обложения в период формирования самостоятельных племенных княжений. Использование меха куниц и белок в качестве меховых ценностей для торговли и восточнославянского всеобщего денежного эквивалента - денег (куны, веверицы) позволяло собирать киевским князьям посредством такой дани значительные богатства.339 В ПВЛ сообщается также об особой форме подати с радимичей «по щьлягу», то есть, в зависимости от интерпретации этого слова, по определенной счетно-денежной и денежновесовой единице в монетах, серебре и мехах или по восточной серебряной монете - дирхему.340
Под 964 г. при завоевании Святославом вятичей эта подать названа «по щьлягу от рала». При подавлении восстания вятичей Владимиром Святославичем эта мера обложения указана кратко - «от плуга».341 Такая подать взималась с радимичей и вятичей, согласно ПВЛ, хазарами, а позднее Олегом и Святославом. Однако название и сущность этой подати, связанные с системой обложения в англосаксонской Англии, позволяют предположить появление на Руси такой податной системы во второй половине X—начале XI в. как заимствованной вследствие активной государственной политики в организации поземельного обложения. Ко времени Олега она была отнесена летописцем ошибочно как результат литературного творчества, на что указывает ее упоминание в прямой речи, которая была тесно связана, как отметил Д. С. Лихачев, с реалиями современной для летописца жизни.342 Таким образом, основу формирующейся податной системы в IX—начале X в. составляло обложение дома - хозяйства малой семьи мехом белки или куницы. Но такая подать не учреждалась государственным аппаратом. Он только начинал формироваться. Это были традиционные связи племенных княжений, которые в качестве сложившейся этнополитической и социально-экономической структуры обеспечивали ее взимание
338 ПВЛ. I. С. 21.
339 Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения... С. 145—147.
340 Там же. С. 147—150; Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990. С. 117.
341 ПВЛ. 1. С. 20, 46—47, 58.
342 Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 114; Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения... С. 147—150.
119
и централизованно передавали ее киевским князьям. Поэтому дань указывалась с конкретных племенных княжений. Но устанавливалась, видимо, дань и от городов: ко времени Олега относится дань Новгорода варягам за сохранение мира («мира деля») в 300 гривен, которые уплачивались городом варяжским дружинам до смерти Ярослава Мудрого в 1054 г.343
Особой формой государственной деятельности стало строительство Олегом городов («нача городы ставити»),344 то есть, вероятно, строительство городских укреплений вокруг уже существовавших торгово-ремесленных центров, а также возведение новых городов как военно-политических и административно-территориальных центров. В обоих случаях строительство городов вело к возникновению государственной повинности - обязанности местного населения строить и поддерживать в порядке городские укрепления.
Объединение многочисленных племенных княжений в одном государственном образовании позволило Олегу собрать огромное войско, которое разорило окрестности Константинополя и угрожало столице Византии штурмом. Византийцы должны были подписать с Русью в 907 и 911 гг.345 договоры с льготными для русов условиями и выплатить им огромную дань - по 12 гривен на «человека» или на «ключ»,346 тогда как у русов было 2000 кораблей по 40 воинов в каждом, а также «уклады на рускыа грады» Киев, Чернигов, Переяславль.347 Как показал А. А. Шахматов, в договоре 907 г. были указаны лишь эти три города Русской земли, тогда как другие были добавлены редактором ПВЛ.348
Договоры 907 и 911гг., переведенные русским деловым языком,349 называют те элементы социальной и политической структуры Руси, которые относились к обозначению русской договаривающейся стороны и к регулированию тех правовых отношений, которые возникали в связи с пребыванием и деятельностью русских людей на территории Византии.
Договор 911 г. заключен от имени Олега, «великого князя русского», а также находившихся «под рукою его» «светлых и великих
343 ПВЛ. I. С. 20.
344 Там же.
345 О достоверности договора 907 г. см.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. С. 84—134.
346 Различающуюся интерпретацию этого вида дани см.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. С. 107—108.
347 ПВЛ. I. С. 24.
348 Шахматов А. А. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря // Записки Неофил ологического общества при имп. Петроградском университете. Вып. VIII. Пг., 1915. С. 395—396; см. также: Греков Б. Д. Киевская Русь. С. 295—296; Литаврин Г. Г. Условия пребывания древних русов в Константинополе в X в. и их юридический статус // ВВ. Т. 54. 1993. С. 85—89.
349 Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X—середина XVIII в.). М., 1975. С. 24—44 (см. там же анализ работ, посвященных изучению языка договоров, И. И. Срезневского, Н. А. Лавровского, А. А. Шахматова, В. М. Истрина, С. П. Обнорского). Значительную историографию и дипломатический анализ руссковизантийских договоров X в. здесь и далее в новейших исследованиях см.: Сахаров А. И. 1) Дипломатия Древней Руси. С. 84—258; 2) Дипломатия Святослава. М., 1982. С. 183—203; Malingoudi J. Die Russisch-Byzantinischen Vertrage des 10. Jhts. aus diplomatischer Sicht. Thessaloniki, 1994; Каштанов С. M. Из истории русского средневекового источника: Акты X—XVI вв. М., 1996. С. 4—57.
120
князей и его великих бояр». В качестве общего обозначения русской стороны названы «все» относящиеся к Руси, находящиеся «под рукою» Олега. Это широкое использование понятия «под рукой» как символа власти, собственности, вассальной зависимости и зависимого состояния350 свидетельствует о реальной политической власти русского князя над всем населением. Из этой власти исходит норма договора 907 г., согласно которой князь «словомъ своим», то есть приказом, запрещает приходящей в Византию Руси «творить пакости в селах».351 «Рука» по отношению к «светлым и великим князьям», «великим боярам» указывает на их вассальное, служебное положение по отношению к киевскому великому князю. Такая иерархия князей нашла отражение и в энциклопедии Ибн Русте «Дорогие ценности» (ок. 903 г.), где Свит-царь изображался главой объединения племен, у которых существовали собственные князья.352 Заключая договор, Олег в равной мере распространяет его нормы на «его светлых князей», а также на «всех» находившихся «под рукою», беря их под свою защиту и покровительство.353
Договор 911 г. исходит из того, что «русины» неравны по экономическому положению: есть среди них «имовитые» и «неимовитые». Это экономическое неравенство сопровождается неравенством социально-правовым. Если убийца бежал, то часть имущества «имовитого», которая полагается по закону, отдается близкому родственнику («ближнии») убитого, а жена убийцы сохраняет столько, сколько полагается по закону; над «неимовитым» - наказание смертью (ст. 4).354 В случае удара мечом или сосудом «имовитый» платит штраф по Закону Русскому, «неимовитый» подвергается унизительной процедуре конфискации имущества вплоть до одежды, в которой ходит (ст. 5). Ст. 12 свидетельствует о сложной структуре челяди на Руси. В ее составе были те, кого можно было продавать («челядинаа цена»), но были также те, кого продавать было нельзя, и по жалобе Руси такие люди возвращались на Русь. Социальная терминология, содержание статей о «полоняниках» (ст. 9, И) и «челядинах» (ст. 12) свидетельствуют о существенных различиях происхождения и состава пленников и челяди, разных видах свободного и зависимого населения - одноплеменников в господских хозяйствах.355 Пленников и патриархальных рабов-челядинов, в отличие от второго вида челяди, продавали, как следует из ст. 9 и 11 договора 911 г., а также западных и восточных источников IX—первой четверти X в.356
Ст. 9 договора 911 г. свидетельствует также об установлении такой формы зависимости, как отработка выкупленным пленным выкупной цены у своего господина. Эта форма зависимости была аналогична
350 Grimm J. Deutsche Rechtsaltertümmer. Bd. I. Leipzig, 1899. S. 190—196.
351 ПВЛ. I. C. 25.
352 Новосельцев А. П. Восточные источники... С. 396.
353 ПВЛ. I. С. 26.
354 Здесь и далее деление на статьи и текст см.: ПРП. I. С. 6—10.
355 Свердлов М. Б. 1) Об общественной категории «челядь» в Древней Руси // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 53—58; 2) Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 74—78 (см. там же литературу вопроса).
356 Новосельцев А. /7., Паилуто В. Т. Внешняя торговля...; Зимин А. А. Холопы на Руси. С. 21—28.
121
той, которая фиксировалась в Законе судном людем,357 предназначавшемся Константином и Мефодием для Великой Моравии и других славянских земель (см. выше, с. 101—102). Такие лица входили, вероятно, в состав челяди, и продавать их было нельзя.
О сложившихся в это время на Руси развитых имущественных отношениях сообщает ст. 13. В случае смерти «работающего» в Византии «русина» при отсутствии завещания его «имение» получали близкие родственники («малые ближики») на Руси. Если же завещание было написано, то «имение» получал указанный в нем наследник, то есть традиционные отношения наследования патриархальной большой семьи как коллективного собственника земли и имущественного единства в начале X в. уже разрушались.
Таким образом, письменные и археологические источники раскрывают сложный процесс формирования на огромных пространствах Восточной Европы многоэтнического государства. Его основу составляли развивающиеся в VII—начале X в. социально-экономические и политические структуры восточнославянских союзов племен, межплеменных и межэтничных объединений, племенных княжений, формирующиеся соседские сельские общины, система городов как торгово-ремесленных центров и торговых путей, соединяющих обширные регионы прибалтийских, прикаспийских и причерноморских стран, а также стран Центральной Европы. Эти процессы внутреннего развития определили содержание и направленность внутрии внешнеполитической деятельности Рюрика и Олега, подчинивших своей власти многочисленные восточнославянские племенные княжения, а также союзы племен чуди, веси, мери. Территориальные отношения в городах, создававших вокруг себя экономическим, социальным, политическим, идеологическим воздействием городские округи, соседские связи в сельских общинах, рост власти князей и местной знати разрушали племенные структуры, сохранявшиеся в племенных княжениях. Эти же следствия имело деление лично свободного населения на «имовитых» и «неимовитых», дальнейшее по сравнению с поздним племенным обществом развитие института «челяди», включавшей различные категории лично свободного и зависимого населения, которые не были пленниками - патриархальными рабами и которых продавать было нельзя, в частности, вероятно, челядинов, отрабатывавших выкупную цену.
Углубляющиеся социально-экономические и политические процессы были диалектично связаны с формированием государства. Появляется публичная власть в виде великокняжеской династии, которой вассально подчинены «под рукой» находящиеся князья племенных княжений и служилые великокняжеские «мужи» - члены дружины. Регулярно собираемая подать по белке или кунице от «дыма» как продолжение внутреннего обложения восточнославянских племенных княжений имела тенденцию к превращению в государственный налог (широко распространенное в средневековье «подымное»). Собираемые богатства в виде мехов-денег, а также, вероятно, денежных поступлений от городов и других государственных доходов в виде дани-контрибуции с других стран служили на Руси не только для обогащения княжеской династии,
357 Зимин А. А. Холопы на Руси. С. 30—32.
122
но также для государственных потребностей, обеспечения княжеской дружины, содержания в случае надобности войска, строительства городов. В IX—начале X в. великокняжеская дружина из отряда воинов развивается в государственный институт управления, реализующий, наряду с военными, административно-территориальные функции, поставляя кадры городских посадников. Появление этого института свидетельствует о начале формирования государственной административно-судебной системы, сосуществующей пока с племенными княжениями, но уже контролирующей систему городов и основных торговых путей по Волхову, Днепру, Волге и Западной Двине. Служилой княжеской знати была свойственна в это время синкретическая культура, синтезировавшая славянские, финно-угорские, тюркские, скандинавские элементы. Как следует из археологических исследований, дружинники концентрируются на основных торговых путях и в политических центрах, либо в особых дружинных укрепленных поселениях, либо с IX в. в протогородах - торгово-ремесленных поселениях: Ладога - на Волхове, Тимерево - на Волге, Гнездово - на Днепре (в средоточии путей, соединяющих верховье Днепра с речными системами верховьев Волги, Западной Двины, с Приильменьем), Чернигов, Шестовицы, вероятно, Киев358 (в Киеве памятники дружинной культуры IX в. не сохранились, что объясняется активным городским строительством на обширной киевской территории уже в X—XII вв.). Государственной функцией стало строительство как городов - военно-политических й административно-территориальных центров, так и городских укреплений уже существовавших торгово-ремесленных поселений. Реализация этой функции вела к появлению государственной повинности - погородья.
В этих условиях происходило формирование власти великого киевского князя как суверена. Поэтому «под рукой» его в договоре 911 г. названы не только вассально зависимые племенные князья и служилые мужи, но также «все». «Словом» своим он мог устанавливать правила поведения русских в Византии. Он возглавлял войско страны. Князь осуществлял действие норм Закона Русского - правовой системы, сложившейся в Русской земле, представлявшей собой качественно новый этап устного права в условиях существования государственности.359 Однако Русь в IX—начале X в. являлась еще «варварским» государством, состоящим из конгломерата племенных княжений, с формированием государственной системы на начальной стадии. Организация правящего слоя в молодом государстве (великий киевский князь и племенные князья, служилые княжие «мужи») содержала феодальные элементы сюзеренитета-вассалитета в понятийно-обрядовой системе «руки», в службе княжих мужей посадниками по городам. Значение феодального института приобретала формирующаяся податная система как средство обеспечения правящего сословия. Господское хозяйство содержало, вероятно, элементы феодальных отношений в тех формах зависимости и эксплуатации челяди, которую продавать было нельзя. Но все это были лишь элементы зарождающейся феодальной системы. Определяющими общественный строй
358 Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники... С. 140— 143; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 248—256.
359 Опыт реконструкции норм Закона Русского в IX—начале X в. см.: Свердлов М. Б. От Закона Русского к Русской Правде. М., 1988.
123
являлись переходные структуры племенных княжений с отношениями социально-экономического, политического и правового полноправия лично свободного населения, хотя и с происходившими процессами социальной и имущественной дифференциации.
* * *
Анализ эволюции славянских обществ на стадии распада родоплеменного строя и формирования новых социально-экономических и политических структур свидетельствует о проявлении единых закономерностей в асинхронности их развития через многообразие их внешнего выражения, а также конкретно-исторических и природных условий.
Продолжением в VII в. тенденций развития племенного строя стало появление межплеменных объединений, добровольных или насильственных («Семь племен» в Мизии, государство Само в Паннонии, дулебский союз в Прикарпатье, межплеменное объединение словен, кривичей и мери), с сохранением племенных институтов, но с ростом соседских отношений в результате увеличения автономности малых семей, а также с появлением знатных княжеских родов и с тенденцией роста их власти.
Несмотря на воздействие внешнеполитических факторов, этносинтезных явлений, соседних цивилизаций Византийской и Франкской (позднее Священной Римской) империй процесс распада родоплеменного строя и формирования социально-экономических и политических структур совершался, как показало исследование, в близких формах, но с определенными региональными отличиями, как следствие конкретно-исторических условий, разных темпов исторического развития в VIII—начале X в.
В единых по экономической структуре, основанной на земледелии, развитом животноводстве, сельских промыслах и ремесле,360 славянских землях происходили единообразные процессы превращения племенных союзов и больших племен, состоящих из малых племен, в племенные княжения при возрастании значения княжеской власти, княжеских дружин и племенной знати - старейшин, при развитии внутриплеменного обложения, но в то же время с сохранением народных собраний и выборности князей. Подчинение кочевникамиболгарами славянских племен привнесло в последующий славянок болгарский этнополитический синтезный процесс свойственные кочевникам централизацию и харисмизацию власти ханов (позднее князей). Однако во всех славянских землях, которые развивались политически самостоятельно или под номинальной зависимостью от Византийской или Франкской империй, происходили установление княжеской династии и концентрация центральной княжеской власти (Сербия, Хорватия, Моравия, Русь на стадии развития второй половины IX—начала X в.). Социально-экономическое и политическое положение княжеских и болгарской ханской династий определялось верховными политическими и юридическими правами, их
збо Обобщающий труд, посвященный экономике славянства и анализу ее развития, см.: Hensel W. Stowiariszczyzna wczesnoSredniowieczna. Wyd. 4.
124
личным богатством, основанным на внутренних податных поступлениях и военной добыче, дани-откупе. В Хорватии и Моравии в IX в. прослеживается установление княжеского землевладельческого домена с зависимым населением, что может быть объяснено как появлением княжеских династий из местной землевладельческой знати, так и фиксацией этих фактов в результате распространения письменности, чего не было в других странах..Дворцовое хозяйство и двор (резиденция) существовали также у болгарских ханов и русских князей, но были ли у них земледельческие хозяйства в IX—начале X в. - неизвестно.
В Первом Болгарском царстве при автономном и подчиненном власти ханов положении славянских племен иерархическая структура господствующего класса первоначально определялась сословно-политической структурой тюрок-кочевников: боилы, багаины, внутренние и внешние бояре, осуществлявшие также государственные функции, с последующим формированием служилого сословия центрального государственного аппарата при материальном обеспечении в виде кормлений (0р£7гто\ осубрсошм). В Хорватии, Моравии и на Руси служилая знать была организована в виде дружины, которая в латиноязычных памятниках по отношению к Хорватии и Моравии называлась вассалами - «верными». В Моравии источники сообщают об иерархической структуре знати - высшей знати и дружины (кметы). Видимо, аналогичную иерархическую структуру имела знать в Хорватии и на Руси, включая знатных «мужей» и менее знатных воинов и слуг. В Хорватии, Моравии, на Руси отмечается также местная знать, восходящая к племенным знатным родам. Князь являлся ее сюзереном, она была обязана по его приказу воевать и, вероятно, исполняла местные административные обязанности, но в прямой вассальной зависимости, в отличие от служилой знати и дружины, не находилась.
В западно- и южнославянских странах, на Руси отмечается социально-экономическая дифференциация свободного населения на богатых и бедных (по ЗСЛ, также среднего достатка), причем имущественные отличия сопрягались с различиями правовыми, что отражало начальные процессы становления сословий. Такая имущественная дифференциация создавала социально-экономическую основу появления раннефеодальных отношений.
Рост территориальных соседских отношений на селе, формирование городов как торгово-ремесленных и политических центров, социально-экономическое укрепление знати вело к увеличению зависимого населения в господских хозяйствах князей и местной знати в Хорватии и Моравии, у церкви. Если в Первом Болгарском царстве их название «сервы» обозначало в латиноязычных источниках широкий круг зависимых, то в хорватских памятниках «сервы» и «анцилли» раскрываются в некоторой хозяйственной самостоятельности, в моравских и древнерусских - это «челядь» с широким кругом различных видов зависимости и эксплуатации, а также рабы-пленники, которые входили в состав «челяди» и которых продавали, как и захваченных пленников, не включенных в структуры господского владения. В Моравии и, видимо, на Руси осуществлялась в конце IX— начале X в. такая форма зависимости, как отработка выкупленным пленным выкупной цены. Видимо, именно эта близость социально¬
125
экономических отношений содействовала созданию и распространению Константином или Мефодием ЗСЛ как общеславянского источника права.
Процессы социально-экономической дифференциации общества вели к концентрации власти в руках иерархически организованного правящего класса и уменьшению участия в ней простого свободного населения, все более ограничивая его местным самоуправлением с прекращением общенародных собраний. В IX—начале X в. славянские земли, не включенные в состав территорий Византийской и Франкской (позднее Священной Римской) империй, достигли разных уровней развития политической структуры, что являлось следствием неодинаковых темпов исторического развития в результате объективных региональных условий.361 Чешские, лехитские, сербо-лужицкие племена находились еще на стадии племенных княжений, что создавало условия для подчинения их Великоморавским государством. Русь (в широком значении) представляла собой в начале X в. многоэтничное «варварское» государство, состоявшее из славянских племенных княжений, а также финно-угорских племен мери, веси, чуди. Структура этих племенных княжений распадалась в результате роста соседских отношений в селе, вследствие формирования городов и городских округ. На Руси еще происходили начальные процессы концентрации княжеской власти, формирования податной системы в результате превращения внутреннего обложения племенных княжений в государственную подать, появления государственной повинности «погородья», тогда как в Первом Болгарском царстве, Хорватии, Моравии отмечается уже образовавшееся государство с административно-территориальным делением в виде жуп (жупаний) (в Первом Болгарском царстве также комитатов), которые сменили в Хорватии и Моравии социально-политическую структуру племенных княжений. В этих государствах сложилась податная система, которая выполняла социально-экономическую функцию обогащения служилой части правящего класса, а также государственные повинности - военная служба и строительная.
Если формирование титульной верховной государственной собственности на землю явилось продолжением и развитием централизованной земельной собственности племени у кочевников-болгар, то в Хорватии и Великой Моравии эта форма земельной собственности появилась в условиях существования личной или семейной собственности на землю у князя, знати, церкви, видимо, в соседских сельских общинах. В IX—начале X в. титульная верховная государственная собственность на землю по-разному проявлялась в славянских странах. В Хорватии она выразилась в относительности полноты церковной собственности, в перераспределении церковных земельных владений государством, персонифицированным в князе. Титульная верховная государственная собственность в Великой Моравии реализовалась в передаче земли князем в наследственную собственность - вотчину за
361 По мнению В. Т. Пашуто, синтез общественного строя восточных славян с менее развитыми социально-экономическими системами неславянских народов замедлял развитие феодальных отношений на Руси (PaSuto V. Т. Feodalismin kehityksen lainmukaisuudet ja erityspriirteet venajalla (ennen 1600—lukua) // Historiallinen Arkisto. № 72. Helsinki, 1977).
126
службу, в условное владение за службу - феод-бенефиций, при этом феодом-бенефицием могли быть в равной мере как земля с населением, так и подати от населения определенных территорий, ранее поступавшие государству (князю). В Сербии (Рашке) она выразилась в выделении апанажей членам княжеской династии. Таким образом, формирующаяся верховная государственная собственность на землю как присвоение и юридическое выражение производственных отношений,362 неразрывно связанная с процессами формирования иерархической структуры феодального классово-сословного общества, являлась экономической основой верховной власти государства на принадлежавшей ему территории, суверенитета, предполагая все формы иерархически организованной структуры привилегированной и непривилегированной собственности, включая свободную крестьянскую собственность.
Титульная верховная государственная собственность на землю, неразрывно связанная с образованием государства, нашла отражение в народном сознании, хотя для него более характерны свойства обыденного массового сознания, воспринимающего внешние стороны явлений и не раскрывающего их сущности (в отличие от научного сознания). Примером такого отражения общественных процессов на синхростадиальном уровне в Скандинавии являются саги, записанные в XIII в. В саге о Харальде Прекрасноволосом, который в первой половине X в. объединил норвежские племена в единое государство, уделяется внимание организации государственного управления и ее последствиям: «Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины (одаль. - М. С.) и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла, который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы <...>. Харальд конунг настолько увеличил дани и подати, что у ярлов было теперь больше богатства и власти, чем раньше у конунгов. Когда все это стало известно в Трандхейме, многие знатные люди пришли к конунгу и стали его людьми». В родовой саге о бонде Эгиле те же сюжеты излагаются при большем внимании к судьбам свободных крестьян-бондов: «Конунг Харальд присвоил в каждом фюльке все отчины и всю землю, заселенную и незаселенную, а также море и воды. Все бонды должны были стать зависимыми от него держателями земли. Лесорубы и солевары, рыбаки и охотники - все они также были обязаны повиноваться ему. От этого гнета многие
362 Литературу и анализ дискуссий по проблеме собственности на землю при феодализме см.: Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М.; Л., 1948. С. 121 —125, 215—217; Шапиро А. Л. О природе феодальной собственности на землю // ВИ. 1969. № 12. С. 58—70; Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв. Н Новосельцев А. /7., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 126—251; Свердлов М. Б. Генезис феодальной земельной собственности в Древней Руси // ВИ. 1978. № 8. С. 40—56; Копанев А. И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Л., 1978. С. 42—45; Горский А. Д. К вопросу о сущности черного землевладения на Руси в XIV—XV вв. // Проблемы развития феодальной собственности на землю. М., 1979. С. 25—54; Макова Е. С. К истории генезиса и развития феодальной земельной собственности у южных и западных славян // Там же. С. 121—144; Корсунский А. Р. Об иерархической структуре феодальной собственности // Там же. С. 145—174; Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М., 1984. С. 238—264.
127
бежали из страны, и были тогда заселены многие обширные, еще пустовавшие земли как на востоке <...>, так и на западе». В «Саге об Олаве Святом» содержится аналогичное сообщение о том, что Харальд Прекрасноволосый «полностью присваивал всю землю и весь одаль, как населенные земли, так и пастбища, острова в море, леса и пустующие земли, а всех бондов превратил в своих арендаторов и поселенцев».363
Так в народном сознании отразились: образование государства; возникновение титульной верховной собственности короля, в котором персонифицировалось государство, на землю - всю государственную территорию, населенную и ненаселенную, леса, острова, море и реки; формирование государственного аппарата; регулярное взимание податей. Все это указывалось как причина отнятия одаля - родовых вотчинных владений с прекращением полной земельной собственности, хотя эти владения никто не отнимал и они продолжали существовать (уже как феодальные правовые институты в измененном виде майората, минората или предпочтительного права родового выкупа) во всей средневековой Европе. Как еще одно следствие происшедших изменений саги отразили утрату представления о полной личной свободе, хотя народные собрания - тинги долго сохранялись в Норвегии. В сагах отмечено также обогащение высшей служилой знати - ярлов посредством взимания трети государственных податей, из-за чего местная знать переходила на службу королю, то есть шел процесс интеграции местной и служилой знати. Наконец, саги фиксируют уход крестьян, занятых в сельскохозяйственном производстве и в сельских промыслах, от гнета со стороны высшей королевской администрации - ярлов, уклонение от государственных податей и повинностей, от королевской юрисдикции, уход на поиски былой полной земельной собственности и личной свободы. Здесь социальный протест против начальных форм государственного гнета фактически указан как причина (в действительности - одна из причин) внешней и внутренней крестьянской колонизации. Природа названных социально-экономических и политических преобразований, изменения отношений собственности осталась для народного сознания скрытой. Но в данном случае важно отражение народным сознанием тех процессов классообразования, формирования государства и титульной верховной государственной собственности на землю, которые происходили на огромном субконтиненте, включая славянские страны, в результате разложения родоплеменного строя и генезиса феодализма.
Как свидетельствуют социально-экономические и политические процессы в славянских странах в переходный период от разлагающегося родоплеменного строя к раннеклассовым структурам, в древнейший период наметились основные тенденции формирования феодальных по содержанию отношений. В системе государства это были: 1) появление сеньориально-вассальных отношений в служилой части знати - дружине, сюзеренитет князя по отношению к служилой и местной знати, 2) использование государственной податной системы
363 Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980. С. 44; Исландские саги. М., 1956. С. 68; Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. Мм 1967. С. 93—94.
128
и административного управления для воспроизводства и обогащения служилой части правящего класса посредством феодов-денег и феодов-должностей (жупаны, княжие мужи, брелто! осубрсожи, fideles - вассалы), 3) появление вотчинного или условного землевладения в виде феода-земли, бенефиция, 4) начальные процессы эксплуатации лично свободного простого населения посредством развивающейся системы податей и повинностей. В системе господского хозяйства отмечаются в IX—начале X в. широкие по составу группы зависимых людей с разными формами зависимости и эксплуатации. Они назывались обобщающими терминами «челядь», «servi», «servi et ancillae». Только отдельные сведения позволяют раскрыть для данного периода конкретные черты отдельных видов зависимости - патриархальные рабы, их некоторая хозяйственная самостоятельность, запрещение продавать зависимых соплеменников, не утративших полностью прав личной свободы. В работе таких зависимых людей на господина, в выплатах ему натуральных или денежных податей зарождалась отработочная, натуральная и денежная рента.
Таким образом, анализ развития славянских обществ в VII— начале X в. свидетельствует об основных тенденциях взаимосвязанных процессов формирования сословий и становления государства через последующие этапы племенного княжения и «варварского» государства, о феодальной направленности развития этих процессов в государстве и господском хозяйстве. Эти общие тенденции проявлялись в типологических отличиях, происходивших вследствие различий конкретно-исторических условий и как результат этого - различий темпов распада родоплеменного строя и становления раннесословных и раннегосударственных структур. Тенденции концентрации государственной власти в Первом Болгарском царстве, Сербии и на Руси создавали в переходный период один тип генезиса феодальных отношений, тогда как в Хорватии - зоне славяно-позднеримского синтеза и в Великой Моравии - зоне славяно-романо-германского синтеза большее значение имели формирующиеся феодальные отношения в пределах господского хозяйства.
5 М. Б. Свердлов
Глава III
СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕФЕОДАЛЬНЫХ ОБЩЕСТВ (X—СЕРЕДИНА XI в.)
ПЕРВОЕ БОЛГАРСКОЕ ЦАРСТВО
В первой четверти X в., в правление князя Симеона (893— 927 гг.), происходили существенные изменения, завершавшие предшествующие процессы в социально-экономической и политической жизни страны. Эти изменения в полной мере осознавались современниками. Автор «Слова о мире с болгарами», написанного в связи с заключением мира Византии с Болгарией в 927 г., писал: «Ведь они (болгары. - М. С.) усыновлены были Богом нашим, отвыкли уже от амазонских и номадских обычаев...».1 Как следует из письменных и археологических источников, в X в. сложилась единая структура зерновых культур (прежде всего пшеница, рожь, просо). Земледелие оказалось под непосредственным контролем болгарских правителей, так что Симеон после взятия византийского города Виза приказал распахать и засеять землю, определил в городе, какие здания будут использованы как житницы, жилища и конюшни.2 Болгарские купцы везли в Византию льняные ткани и мед.3 Скотоводство, птицеводство, охота, рыболовство продолжали играть в экономике значительную роль.4 Эта универсальность крестьянского хозяйства, основанного на земледелии, наряду с усовершенствованием главного пахотного орудия - рала, вела к формированию малой семьи как определяющего типа семейно-хозяйственной организации. На ее основе образовывались большие неразделенные семьи - задруги, соседские общины - ведущий тип общинной организации. Поэтому в правление царя Самуила
1 Успенский Ф. И. Неизданное церковное слово о болгарско-византийских отношениях в первой половине X века // Летопись ист.-филол. о-ва при Новороссийском ун-те. Т. IV. Византийское отделение. Ч. II. Одесса, 1894. С. 77.
2 ГИБИ. V. С. 77.
3 Византийская книга Эпарха / Вступ. статья, пер., комм. М. Я. Сюзюмова. М., 1962. С. 59.
4 История на България. Т. 2. София, 1981. С. 339—341.
130
(997—1014 гг.) земледельческое хозяйство малой семьи (как пишет Скилица-Кедрин, «каждый болгарин, который имел упряжку волов») стало единицей податного обложения в виде меры хлебного зерна, проса, вина.5 Впрочем, в некоторых регионах традиции культуры болгарского оседлого скотоводческо-земледельческого народа в X в. еще сохранялись.6
В X—начале XI в. значительно развились города. Была построена новая столица - Преслав. Возобновили жизнь города как ремесленноторговые, административно-политические и церковные центры, крепости, ранее разоренные набегами славян и тюрок-кочевников, а также продолжили активную деятельность византийские города, включенные в состав территории Первого Болгарского царства в результате войн Симеона в Мизии, Фракии, Македонии, на Дунае и Черноморском побережье. Преслав, подобно Плиске, делился на «внутренний город» - резиденцию князя (царя), административно-военный центр, и укрепленный «внешний город» - центр экономической жизни. Такая планировка прослеживается и в других городах Первого Болгарского царства в X—начале XI в.7 Укрепленные дворцы-замки знати появились в разных частях Болгарии: Тырново, Нервен, Ловеч, Перник, Мел ник и др.8 Города росли одновременно с развитием ремесла, внутренней и внешней торговли.9 При этом интересы болгарских купцов оказались тесно связанными с внешнеполитическими интересами страны, так что в результате отмены льготной торговли болгарским купцам и переноса «митаты» (подворья и учреждения по контролю над внешней торговлей)10 из Константинополя в Фессалоники началась война, объявленная Симеоном византийскому императору в 894 г.11
Подъем экономики страны сопровождался успешной завоевательной политикой Симеона, которому удалось временно захватить северное побережье Эгейского моря и вплотную подойти к Константинополю. В то же время экономическая, социально-политическая и культурная жизнь Первого Болгарского царства была тесно связана с Византией. Сам Симеон учился в знаменитой константинопольской школе Магнавре, и его называли «полугреком», поскольку, как писал Лиутпранд, он еще в детстве изучал в Византии ораторское искусство Демосфена и силлогизмы Аристотеля.12 Все эти объективные и субъективные факторы оказали сильнейшее воздействие на развитие
5 ГИБИ. VI. С. 304.
6 Выжарова Ж. Н. Славяне и номады на территории Болгарии с конца VI по XI вв. // Плиска-Преслав. Т. 3. София, 1981. С. 61.
7 История на България. Т. 2. С. 350—352; Средневековният български град / Ред. П. Петров. София, 1980 (статьи П. Петрова, Д. Ангелова, Д. Овчарова, К. Попконстантинова); Български средневековни градове и крепости / Съст. А. Кузев, В. Гюзелев. Т. 1. Варна, 1981; РашевР. Старобългарски укрепления на Долния Дунав (VII—XI в.). Варна, 1982.
8 Ваклинова М. Дворците в средневековна България // България 1300: Институции и държавна традиция. Т. 2. София, 1982. С. 255—262.
9 История на България. Т. 2. С. 341—350 (см. там же литературу).
10 Византийская книга Эпарха. С. 158.
11 Cankova-Petkova G. Der erste Krieg zwischen Bulgarien und Byzanz unter Simeon und die Wiederaufnahme der Handelsbeziehungen zwischen Bulgarien und Konstantinopel // Byzantinische Forschungen. Bd. III / Festschrift F. Dölger. Amsterdam, 1968. S. 80—113.
12 ЛИБИ. II. C. 323.
131
болгарских социально-экономических и политических структур в X— начале XI в.
В политической структуре отмечается прежде всего сохранение централизации государственной власти при значительном повышении титула болгарского правителя в системе феодальной иерархии. Симеон добился признания Константинополем титула «василевс» (то есть император) болгар и был коронован в 913 г. патриархом Николаем I Мистиком. Добиваясь константинопольского трона, Симеон стал называть себя, видимо, в начале 20-х годов, «императором болгар и ромеев (то есть византийцев. - М. С.)» и «императором ромеев».13 Титул императора (василевса) был признан также за сыном и преемником Симеона Петром. За него была отдана замуж дочь императорасоправителя Христофора Мария, внучка Романа I Лакапина, в нарушение традиционных запретов выдавать византийских царевен за правителей других государств (в частности, в 968 г. отказали сыну и преемнику императора Оттона I будущему императору Оттону II). О значении титула и политической власти болгарских царей свидетельствует тот факт, что в 968 г. болгарскому послу было оказано большее почтение при константинопольском дворе, чем послу Оттона I. Это нарушение феодального этикета в межгосударственных отношениях было объяснено письменными обязательствами при бракосочетании царя Петра и Марии считать болгарского правителя выше всех европейских правителей, включая германского императора.14 О значительной степени концентрации центральной власти в X— начале XI в. свидетельствует не только сохранение титула «царя» правителями-комитопулами в последний период существования Первого Болгарского царства в тяжелейшей борьбе с Византийской империей, но также использование ими титула византийских императоров «самодержец», как следует из Битольской надписи (1016 г.) царя Ивана Владислава (1015—1018 гг.).15 Поскольку в последний период тяжелейшей борьбы за существование было не до политических амбиций, то совершенно очевидно, что титул Ивана Владислава «царь и самодержец», повторение титула византийских императоров (ЗостХеид кш оситокростсор,16 продолжал традиции, восходящие не только к царю Самуилу, который восстановил политическое значение Болгарского царства на Балканах, но также, вероятно, к Симеону и Петру, при которых царская власть была на вершине могущества.17 Этот
13 Краткая история Болгарии: С древнейших времен до наших дней. М., 1987. С. 77—79.
14 Дринов М. С. Южные славяне и Византия в X веке. М., 1876. С. 65—67.
15 Займов Я., Тъпкова-Заимова В. Битолски надпис на Иван Владислав самодържец български: Старобългарски памятник от 1015—1016 г. Иван Владислав и неговият надпис. София, 1970; Божилов Я. Битолският надпис на пар Иван Владислав и някои въпроси от средневековната българска история // ИП. 1971. № 1. С. 84—100.
16 Острогорски Г. Автократор и самодржац // Острогорски Г. Сабрана дела. Кн>. 4. Београд, 1970. С. 285—298.
17 По мнению В. Н. Златарского, Симеон имел титул «царь и самодрьжьцъ въсемъ блъгаромъ» (Златарски В. Н. История на Българската държава през средните векове. Т. I, ч. 2. София, 1918. С. 381, 401, 486); Г. А. Острогорский сомневался в этом (Острогорски Г. Автократор и самодржац. С. 314—317), но ему не была известна Битольская надпись Ивана Владислава, которая подразумевает давние истоки этого титула болгарских царей (см. также: Бакалов Г. Владетелският институт в Първата Българска държава в период след християнизацията // България 1300. Т. 2. С. 207).
132
титул раскрывал характер и структуру политической власти в стране. В пользу такого мнения свидетельствует название Петра в сочинении «Об управлении империей» Константина Багрянородного «господин» (кирюд), как и императора Романа I Лакапина.18 Но по отношению к византийскому императору болгарский царь рассматривался как «духовный сын» или «духовный внук»,19 что в терминах родства выражало феодальную иерархию монархов.
Как следует из изложения Константином Багрянородным церемониала (сочинение написано в двух редакциях, одна - до 945 г., другая - после 945 г., когда Константин Багрянородный освободился от опеки Романа Лакапина20), болгарский царь находился во главе государственного аппарата, сопоставимого с аппаратом империи. В приветствиях болгарских послов к императору и вопросах к ним логофета «шесть великих бояр» сопоставлены с двумя магистрами (во второй редакции к ним добавлены из титулованной знати проконсулы (осувилостод) и патрикии).21 «Прочие внутренние и внешние бояре» соотнесены со «всем синклитом» - высшим советом византийской знати, в состав которого входили чины первых двенадцати степеней, что раскрывает в названных болгарских боярах соединение знатного социального статуса и организованного государственного института. Обобщенная формулировка «весь народ» (Болгарии) соотнесена с четырьмя логофетами в первой редакции и стратегами и войском - во второй, то есть с лицами административных и военных должностей, подчиненными им людьми.22 Сложная централизованная административно-территориальная система, объединявшая, наряду с комитатами, традиции тюрко-болгарских и славянских институтов управления (колхан, миник, оглу-таркан, бори-таркан, зера-таркан, ичиргу багаин, сетит багаин, жупан и др.), осуществляла самодержавную власть болгарских царей.23 Таким образом, государственная социально-политическая структура Первого Болгарского царства раскрывается как централизованная, иерархическая, полностью подчиненная власти правителя-сюзерена.
Еще М. С. Дринов обратил внимание на расширительную формулу Козьмы Пресвитера, освящающего в царствование Петра всю эту иерархическую структуру («Цари и бояре Богом суть поставлены»), где бояре оказывались в равной мере освящены божественным промыслом, как и цари. Показывая стремление высшего духовенства к обогащению, М. С. Дринов обратил также внимание на обличения Козьмы Пресвитера, который, говоря о клириках, имел в виду и богатых в миру: живут не по Писанию, узаконивают свои нравы, которыми
18 ОУИ. С. 60.
19 Dölger F. Der Bulgarenherrscher als geistlicher Sohn des byzantinischen Kaisers // Dölger F. Byzans und die europäische Staatenwelt. [О. P.], 1953. S. 183—196.
20 ГИБИ. V. C. 222, примем. 7.
21 В. Бешевлиев считал, что «шесть великих бояр» представляли собой боильский совет (Бешевлиев В. Първобългарите: бит и култура. София, 1981. С. 53).
22 ГИБИ. V. С. 222.
2* Ангелов Д., Андреев М. История на българската държава и право. София, 1972. С. 103—104; Венедиков И. Административна уредба на Първата Българска държава // България 1300. T. I. София, 1981. С. 139—157; Койчева Е. Титлата жупан и въпросите на българската държавност // България 1300. T. I. София, 1981. С. 215—224; Бакалов Г. Владетелският институт... С. 204—208.
133
хотят прославиться на земле, щеголяют богатой одеждой, величаются сопровождающими, о еде и веселии их нельзя и речь вести, ибо обильна и различна еда на трапезах их, как и у богатых, живущих в миру. Эти явления М. С. Дринов обоснованно поставил в связь с социальными истоками движения богомилов,24 обличавших социальное и имущественное неравенство.
Наблюдения М. С. Дринова были в последующей литературе существенно развиты.25 Сложность изучения социально-экономической структуры Первого Болгарского царства в X—начале XI в. заключается в крайне ограниченном числе источников по данной проблеме. В письме Романа I Лакапина царю Симеону сообщается, что вследствие бесконечных войн болгарского царя только за один год в Византию бежали около 20 тысяч человек. Отсюда следует, что в результате роста налогов, воинской повинности хозяйства разорялись.26 Имущественная и социальная дифференциация свободного населения в стране росла.
В рассказах Скилицы-Кедрина о военных действиях византийского войска в Болгарии в 1015—1017 гг. сообщается о «дворцах царей Болгарии» в Охриде. В крепости Сетина находились дворцы царя Самуила, и там было собрано много хлеба.27 Замечательный дворцовый комплекс находился в Преславе. Вероятно, эти дворцовые комплексы являлись центрами сложных по социально-экономической структуре личных царских владений - домена, однако для раскрытия конкретного его содержания материалов нет.
О существовании значительных по размерам и сложных по структуре хозяйств у болгарской знати свидетельствует хроника Скилицы-Кедрина, где сообщается о знатном «муже» Иваце, который до конца боролся с византийцами в последние годы существования Первого Болгарского царства. Он укрылся в собственной крепости, где находились дворцы и сады. Сообщение хроники о передаче императором Василием II Евстафию за захват Ивацы всего его «движимого имущества» (ослосскху кхуг|тг|у Одарку) подразумевает существование недвижимой собственности, куда входили земли. Показательно название этого владения Ивацы - Пронища (Прстатос).28 Оно восходит к византийскому понятию «прония». Если первоначально Ф. И. Успенский и Г. Острогорский видели в иронии феодальный институт - земельный бенефиций за военную службу, то позднее в пронии стали отмечать также управление, право сбора налогов с определенной территории, продолжение практики X в. «арифмоса» - предоставления центральной властью владельцу определенного числа зависимых людей, а также права держания и пожалования невещных прав.29 Исходя из состава Пронищи (крепость, дворцы, дви¬
24 Дринов М. С. Южные славяне и Византия... С. 72—78.
25 Новейшие исследования см.: Ангелов Д. Богомилството в България. 3-е изд. София, 1969; Богомилството на Балканот во светлината на назновите истражуванья. CKonje, 1982; Драго]ловик Д. Богомилство на Балкану и у Manoj Ази]и. Београд, 1982.
26 ГИБИ. IV. С. 300; Литаврин Г. Социальные и классовые движения в южнославянском обществе IX—XII вв. // Typologie гапё feudâlnich slovanskÿch stàtû. Praha, 1987. S. 10—11.
22 ГИБИ. VI. С. 287, 289.
28 Там же. С. 288, 292—293, 295; История на България. Т. 2. С. 355, 417, 418, 420.
29 Успенский Ф. И. Значение византийской и южнославянской пронии // Сборник статей по славяноведению, составленный и изданный учениками В. И. Ламанского.
134
жимое и недвижимое имущество), можно сделать вывод, что оно являлось предоставленным Иваце царем земельным владением за службу. Вместе с тем существование в Первом Болгарском царстве института пронии предполагает обеспечение царем служилых ему людей не только земельными владениями, но также частью поступаемых доходов, держаниями, определенным числом зависимых людей и т. д., то есть разными по форме, но в равной мере феодальными по сущности феодами.
Известны и другие представители служилой знати: «страж» (фиЛаО Перника, «муж, превосходный в военном деле» Кракра, правитель Струмицы Драгомуж, «страж» Сервии Николай. Когда двое последних перешли на сторону императора, им был дан сан патрикия, а правитель (катосрхсоу) Вереи Добромир был возведен в аналогичном случае в сан антипата, что свидетельствует о постоянстве их высокого социального статуса, в основе которого находились служба царю (императору) и землевладение. Известны также советник царя Романа-Гавриила, правитель (осрхсоу) города Моглены Илица, «муж властитель» (бсуцр 6иу(хатг|д), правитель Белграда Елемаг и др. Эта высшая служилая знать названа «правителями Болгарии».30 Очевидно, эти сановники обеспечивались различными видами феодов, а также обладали собственными владениями. Как свидетельствует надпись на надгробной плите ичиргу боила Мостича при Симеоне и Петре, он оставил «все имение» и умер в монастыре.31 Таким образом, высшие государственные должности были неразрывно связаны с богатством, причем государство активно участвовало в обогащении служилой знати посредством предоставления ей различных феодов - земельных, денежных, должностных.
Структура поземельных отношений, некоторые виды податей и категорий зависимого населения в Первом Болгарском царстве X— начала XI в. раскрываются в трех грамотах императора Василия II Охридской архиепископии, данных в 1019 и 1020 гг., вскоре после завоевания Болгарии Византией.32 В эти годы началась организация системы угнетения страны и подавления сопротивления византийскому гнету. Для смягчения антивизантийских настроений Василий II вынужден был вести осторожную политику по отношению к болгарской церкви, знати и местному населению, не лишая самостоятельности
СПб., 1883. С. 1—32; Острогорски Г. Прон^а: Прилог истории феудализма у Византии и у ]ужнословенским землама. Београд, 1951. С. 1—36 (см. там же литературу вопроса); КажданА.П. Аграрные отношения в Византии XIII—XIV вв. М., 1952. С. 202—223; Литаврин Г. Г. 1) Болгария и Византия в XI—XII вв. М., 1960. С. 144— 158; 2) Византийское общество и государство в X—XI вв. М., 1977. С. 103—108; Ангелов Д. История на Византия. Ч. II. София, 1963. С. 140.
30 ГИБИ. VI. С. 280—296. Представляется обоснованным подход Г. Г. Литаврина к изучению светского крупного землевладения в X—начале XI в., когда он не использовал сведения поздней Венгерской анонимной хроники для исследования этой темы вследствие контаминации в этой хронике поздних представлений СЛитаврин Г. Г. Болгария и Византия... Ср.: Лишев Стр. 1) Някои данни за феодалните отношения в България през X в. // ИИБИ. 1956. Т. 6. С. 426—427; 2) За генеза на феодализма в България. София, 1963. С. 161; История на България. Т. 2. С. 354).
31 Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979. С. 226.
32 Указание основных публикаций и последнее издание грамот см.: ГИБИ. VI. С. 40—47; частичный перевод Г. Г. Литавриным первой и второй грамот на русский язык см.: Хрестоматия. I. С. 41—42.
135
церковную организацию, низведенную до статуса автокефальной архиепископии, а в налоговой политике первоначально сохраняя систему податей царя Самуила.33
В первом сигиллии император утвердил Иоанна «архиепископом Болгарии» и. указал епископов, ему подчиненных.34 В состав Болгарской архиепископии включались епархии Первого Болгарского царства в последний период его самостоятельности (976—1018 гг.). О сохранении традиций в сигиллиях Василия II свидетельствует также ссылка на освобождение от податей (экскуссия) клириков, как «и при Самуиле», который правил в 976—1014 гг. Восточным пределом архиепископии явилась река Тунджа, так что все восточноболгарские епископии подразумевались подчиненными Константинопольской патриархии.35
Этот перечень епископий Охридской епархии оказался не только не полным, но и непоследовательным, поскольку, подчинив Охриду епископство Сервия, Василий II не указал территориально близкие к нему епископии Верея, Риги (Роги), Петра, на западе неназванными остались соседние с Охридом и Главиницей Черменика, Химара, Адрианополь (Дринополь). Такой состав архиепископии не удовлетворил архиепископа Иоанна, который, как следует из второй грамоты, обратился к императору Василию И, указав на неполноту перечня подчиненных ему епископий и на расхищение его диоцеза соседними митрополитами. Он, вероятно, имел в виду восстановление территории Охридской патриархии при царях Петре и Самуиле, отражение чего прослеживается в диспозитивной части второго сигиллия Василия II: «<...> мы повелеваем иметь и держать [впредь] нынешнему святейшему архиепископу все болгарские епископии, которыми при царе Петре и Самуиле управляли и владели тогдашние архиепископы, и все остальные города»36 (показательно упоминание в данном случае, как и в первом сигиллии, царя Самуила без титула, который византийский император, в отличие от титула Петра, не признавал). Вторым сигиллием были значительно увеличены пределы Охридского архиепископства: с востока на запад в дунайских землях - Дристра (Силистрия), Видин, на юго-запад к Адриатическому побережью - Раса, Черменика, районы Адриатики - Химара, Адрианополь (Дринополь), Бутринто, и затем в глубь Балканского полуострова на восток в область Эпира и Македонии - Янина, Козел, Петра, Риги (Роги). «Забытые» соседние македонские епископии Стаги и Верия были добавлены в третьем сигиллии.
33 Литаврин Г. Г. Налоговая политика Византии в Болгарии в 1018—1185 гг. // ВВ. 1956. Т. X. С. 81—85.
34 В последней связи Ст. Новакович предположил, основываясь на передаче особенностей графики славянских топонимов, отражающих их славянское произношение, что перед составителями грамоты находился список епархий на славянском языке или уже канцелярия Охридской архиепископии выполнила греческое написание названий по списку канцелярии на славянском языке; с этим мнением согласился Й. Иванов (НоваковиЬ Ст. Охридска архиепископи]а у почетку XI века // Глас Српске академи]е. Т. 76. Други разряд: Т. 46. Београд, 1908. С. 4; Иванов Й. Епархиите в Охридската архиепископия през началото на XI век // Списание на Българската академия на науките. Кн. I: Клон ист.-филол. и филос.-общ, № 1. София, 1911. С. 95—96). Эти предположения можно принять, отметив, что выборка епископий из общего списка была сделана византийским императором и его канцелярией.
35 ГИБИ. VI. С. 40—44.
36 Там же. С. 44.
136
Из дополнительного перечня епископий во второй и третьей грамотах следует, что Василий II пошел навстречу требованиям архиепископа Иоанна, но восстановил пределы его епархии не периода Первого Болгарского царства при Петре, а времени его упадка при царе Самуиле. Восточноболгарские епископства за рекой Тунджей, кроме Дристры, по-прежнему оставались под властью константинопольского патриарха.
Содержание сигиллиев раскрывает политический расчет императора Василия II. Учреждая Охридскую архиепископию и в большой мере учитывая пожелания архиепископа Иоанна, император приобретал в его лице важного союзника в период еще неустойчивого господства Византии в славянских землях, сохраняя личный контроль над главой болгарской церкви. Для укрепления этого союза Василий II предоставил архиепископии частичный иммунитет, запрещавший византийскому административному аппарату, включая стратегов и архонтов, вмешиваться в церковные дела, предписывавший им подчиняться архиепископу и не мешать церковному управлению.37 К тому же в трех сигиллиях всем епископствам давался арифмос на клириков и париков.38 Но содержание и значение этого вклада раскрываются лишь при определении системы землевладения в Охридской архиепископии.
Ко времени падения Первого Болгарского царства христианская церковь как организация для отправления культа официальной христианской религии и корпоративный феодал существовала в стране уже 150 лет. Ее иерархическая структура была традиционной для ортодоксальной восточнохристианской церкви. Епископии, монастыри и церкви в составе Охридской патриархии могли осуществлять свои функции лишь при регулярном поступлении средств не только в результате добровольных подаяний (весьма непостоянных), но также вследствие организованной эксплуатации зависимого населения. Однако данных об экономической структуре церкви в Первом Болгарском царстве крайне мало. Причины этого не в незначительности церковного землевладения, а в небольшом числе сохранившихся источников. В частности, в Законе судном людем (далее - ЗСЛ), гл. 1, вошедшем в корпус болгарских правовых памятников, указана в качестве наказания за исполнение языческих обрядов передача сел с лично свободным населением церкви, что становилось в условиях борьбы с язычеством одним из реальных источников роста церковного землевладения. Факты существования господских земельных владений, указанные в ЗСЛ и других письменных источниках, предполагают, что они могли передаваться в качестве вкладов в монастыри (характерная для средневековья форма мобилизации монастырских земельных владений), хотя указаний на такие вклады вследствие состояния Источниковой базы нет.39
37 Там же. С. 47. О византийских формулах иммунитета этого периода см.: Острогорский Г. А. К истории иммунитета в Византии // ВВ. Т. XIII. 1958. С. 60—71.
38 О практике передачи государством крестьян во владение церкви см. материалы XI в., собранные Г. Г. Литавриным: Литаврин Г. Г. Крестьянство Западной и ЮгоЗападной Болгарии в XI—XII вв. // Учен. зап. Ин-та славяноведения АН СССР. Т. XIV. М., 1956. С. 227—228.
39 Только в грамотах второй половины XIII в. сохранились сведения о том, что при основании монастыря «св. Георгия Быстрого» его ктитор, болгарский царь Роман (977— 991) или, как считают в равной мере, император Роман IV Диоген (1068—1071) передал
137
Грамоты императора Василия II Охридской архиепископии содержат значительные материалы для ретроспективного изучения церковного землевладения не только потому, что в них приводятся неоднократные отсылки ко временам царей Петра и Самуила (в частности, во второй грамоте утверждается: «Хотя мы стали правителем страны, но ее права мы сохранили без изменений, подтвердив их нашими хрисовулами и сигиллиями»),40 но и потому, что при восстановлении Охридской архиепископии Василий II исходил из сложившейся социально-экономической структуры епархии.
Упрекая митрополита Диррахия (Дурреса) за захват болгарских епископий и утверждая архиепископа Болгарии в епархии, которой он был наделен издавна (ало лаЛаюи), в том числе и над прежними епископиями, византийский император строго предупредил митрополита, чтобы он удовлетворился своими владениями (понятие ктцца полисемантично и включает также значение ‘земельное владение’) и денежными доходами (ктгцшсл коА хРПМ°кл)-41 Это подразумевает, что епископии Охридской патриархии также имели свои владения, включая земельные, и денежные доходы, которые вместе с самими епископиями митрополит попытался захватить, пользуясь тяжелым положением Охридской патриархии и Болгарского государства в целом.
Грамоты Василия II указывают формы эксплуатации крестьян в церковных владениях, и в этой связи раскрываются характерные черты церковного землевладения в Охридской епархии. Как указано в преамбуле первого смгиллия, «<...> и когда тот (архиепископ Иоанн. - М. С.) попросил, чтобы он письменно получил (ёхе™) клириков и париков, обязанных работать на церкви его епархии и его епископов, мы дали ему настоящий сигиллий нашего царства <...»>.42 Таким образом, церковные иерархи видели в постановлении императора возможность закрепления за их хозяйствами клириков и париков. Вместе с тем самый факт обращения к императору с такой просьбой вскоре после завоевания Болгарского царства свидетельствует о сложении в нем социальных групп, аналогичных по социально-экономическому и правовому статусу византийским клирикам и парикам. На это же указывает уравнение сигиллием количества париков и клириков у охридского архиепископа и епископа Кастории, хотя, возможно, «он (епископ Кастории. - М. С.) недавно имел их и в большем количестве»,43 а также освобождение клириков от податей, как и при царе Самуиле.
В первом сигиллии Василия II указаны (не во всех случаях) те города и села епископий44 (помимо городов - центров епископий),
ему значительные земельные владения с податным иммунитетом (История на България. Т. 2. С. 359—360), но вследствие неопределенности времени издания грамоты ее привлечение для изучения поземельных отношений в Первом Болгарском царстве не представляется целесообразным.
40 ГИБИ. VI. С. 44.
41 Там же. С. 46.
42 Там же. С. 41.
43 Там же.
44 В связи с использованным в сигиллиях понятием к<$ссгтроу Г. Г. Литаврин справедливо отметил, что оно в данном случае «означает населенный пункт, защищенный стеной, т. е. нечто среднее между селом и городом» (Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 75).
Ш
куда должны были распределяться «дарованные» императором клирики и парики. Но число подобных населенных пунктов оказывается значительно меньше общего числа городов и сел на территории епископий: например, в епископиях Охрид (центр архиепископии) и Триадица указано 4 центра, куда «дарились» клирики и парики, в Главинице - 3, в Нише, Белграде, Скопле - 5, в Кастории - 6. Поэтому представляется обоснованным мнение Д. Ангелова, согласно которому в указанных населенных пунктах находились епископские господские владения.45 Именно этим обстоятельством можно объяснить отсутствие указаний в первом сигиллии подобных хозяйств в епископствах Сирмий (Срем), Липенион (Липлян), Сервия, а во втором и третьем сигиллиях их составители вовсе отказались от мысли указать те владения, куда «дарились» клирики и парики.
Содержащиеся в грамотах Василия II материалы позволяют продолжить изучение церковного землевладения в Первом Болгарском царстве во второй половине X—начале XI в. В указании «дарованных» или «переданных» епископам клириков и париков ясно прослеживается регламентация их количества в соответствии со значением епископии46 и «милостью» к ней византийского императора,47 а ранее болгарского царя. Эта намеренная регламентация особенно очевидна в предоставлении во втором сигиллии епископу Видина за заслуги перед императором 40 клириков и 40 париков. Но при этом оказалось, что он получил париков больше, чем охридский архиепископ (40 клириков и 30 париков). Поэтому Василий II дал архиепископу «для справедливости» еще 10 человек.48
Данные о «дарении» клириков и париков епископам Охридского архиепископства сводятся в таблицу, основным показателем которой является число клириков и париков, данных одному епископу.
Из таблицы 1 видно, что наиболее значимые в реальной церковной иерархии и важные по политической роли епископы получили в два-три раза больше париков и клириков, чем епископы средние или небольшие по значению (сравнительных данных о территории каждой из епископий нет, да они, вероятно, в данном случае имели не основное значение, поэтому в таких характеристиках епископов имеется в виду только их богатство). Показательны результаты сравнения распределения 1417 (1427) клириков и париков среди 32 указанных в трех сигиллиях епископий. 11 крупнейших из них получили 420 клириков и 400 (410) париков, тогда как 21 средняя и мелкая епископия получила только 300 клириков и 300 париков. Отсюда следуют два важных вывода. Первый вывод - императорская власть, как ранее и царская власть, судя по неоднократно декларированной в сигиллиях преемственности традиций (как было при царях Петре и Самуиле), опиралась на наиболее влиятельных епископов Охридской патриархии, которую старалась привлечь благодеяниями. Второй вывод - влияние епископов основывалось не только на предшествующих исторических и церковных традициях (ранее центрами архиепископий
45 История на България. Т. 2. С. 357.
46 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 76.
47 Андреев М. Н. Ватопедската грамота и въпросите на българското феодално право. София, 1965. С. 55.
48 Там же. С. 45.
139
Таблица 1
Передача клириков и париков епископам Охридской архиепископии по трем сигилиям императора Василия II
№
Епископство
Итого
Один епископ
Итого
п/п
кли¬
рики
пари¬
ки
кли¬
рики
пари¬
ки
1
Главиница, Триадица (Средец, София), Ниш, Белград, Скопле, Дристра (Силистрия), Видин
7
40
40
280
280
2
Охрид1, Кастория (Костур)
2
40
30
(40)
80
60
(70)
3
Сервия, Верия
2
30
30
60
60
4
Моглены, Бутел (Битола), Моровизд (Мородвис), Велбужд (Кюстендил), Браница, Сирмий (Срем), Приздриана (Призрен), Липелиан (Липлен), Раса (Нови Пазар), Черник (Черменика?), Адрианополь (Дринополь), (?)2, Янина, Козил, Петра
15
15
15
225
225
5
Риги
1
15
12
15
12
6
Струмица, Орея, Химара, Ботрот (Бутринто?), Стати (Кабабака)
5
12
12
60
60
Итого
32
—
720
697
(707)
Примечания. 1 Согласно второму сигиллию, Василий II добавил охридскому архиепископу 10 человек.
2 Название не сохранилось.
и патриархии являлись Дристра - Силистрия, Триадица - Средец, Видин, Моглены), но также на экономическом могуществе епископств и земельных владениях самих епископий, на что указывают значительные льготы в виде эксхуссии. В пользу данного наблюдения о неравенстве землевладения в среде церковных иерархов свидетельствует, казалось бы, парадоксальный факт: по данным первого сигиллия, более крупные и важные по значению епископы владели меньшим числом земельных владений, куда «дарились» клирики и парики, чем средние и мелкие - соответственно 4 4/7 и 5 3/7 владения на одного иерарха. Однако с учетом более крупных дарений и меньшего числа владений наиболее важных по положению епископов оказывается, что каждое их хозяйство получало в среднем 8—13 клириков и 7—13 париков, тогда как средние и мелкие епископы получали во владение по 2—4 клирика и 2—4 парика. Таким образом, верхушка церковной иерархии богатела в значительно большей мере, чем средние и мелкие епископы. Меньшее число владений у крупных иерархов при значительных людских вкладах и большее число земельных владений у средних и мелких епископов при существенно меньших людских вкладах раскрывает еще одну черту церковного землевладения в Охридской патриархии и архиепископии. Исторически и вследствие социально-экономических причин у верхушки церковной иерархии сложились крупные земельные владения, которые продолжали расти как единые комплексы. Такие владения могли происходить как вследствие дарений светских землевладельцев, так и в результате
140
вкладов болгарских царей. Как отметил Г. Г. Литаврин, структура земельной собственности и политической власти в Болгарии была близка к византийской.49 Соглашаясь с этим мнением, хотя и с определенными отличиями в понимании структуры земельной собственности (см. далее), отметим, что еще Цахариэ фон Лингенталь обратил внимание на передачу в VI в. императором, согласно римско-византийскому праву, целых деревень (метрополий) отдельным лицам, с тем чтобы подати от них поступали отныне этим лицам как новым земельным собственникам.50 Проблема императорских земельных дарений светским и духовным лицам в Византии более позднего периода изучена еще недостаточно, хотя в XI в. и отмечались дарения светским лицам и вклады в монастыри земельных владений с феодально зависимым (парики) и свободным населением, которое освобождалось от государственных налогов с правом владельца и его наследников на весь доход с деревни.51 Поэтому можно предположить, что вследствие внутренних причин развития в период широкого воздействия византийских социально-экономических и политических институтов, культуры на Первое Болгарское царство при Симеоне, Петре, Самуиле эти формы распределения земельного фонда с населением среди светской и духовной знати использовались также болгарскими царями.
Значительное число земельных хозяйств средних и мелких епископов представляло собой небольшие владения, образовавшиеся, вероятно, в результате вкладов знати и социально-экономической активности самих епископов. Таким образом, реальной церковной иерархии соответствовала иерархия епископов как феодалов-землевладельцев.
Сложен вопрос о социально-экономическом и правовом статусе париков и клириков в Первом Болгарском царстве. Среди большого числа мнений относительно этих категорий зависимых в новейшей литературе Д. Ангелов особо выделил два мнения. Согласно одному из них, парики были миряне, а клирики принадлежали к низшему клиру. По другому мнению, парики попадали под власть высших духовных лиц вместе со своим имуществом, тогда как клирики являлись в большинстве своем бедными или безземельными и передавались в подчинение епископу с обязанностью обрабатывать церковные земли (господская земля). Указания в грамотах определенного числа париков и клириков свидетельствуют о практике болгарских царей, подтвержденной Василием II, установления точного числа париков и клириков, данных под власть отдельных епископов.52 Д. Ангелов отметил также данные этих грамот о церковном иммунитете.53 По мнению Г. Г. Литаврина, парики представляли собой различные по степени зависимости и формам эксплуатации группы феодально зависимого населения, от владевших землей и скотом до неимущих. Они являлись
49 Краткая история Болгарии. С. 81—83.
50 Zachariii von Lingenthal К. Е. Geschichte des griechisch-römischen Rechts. Neudruck der 3. Aufl. Aalen in Württenberg. 1955. S. 219—220.
51 Острогорски Г. Проблеми из HCTopnje византи_)ског сел>ашства И Острогорски Г. Сабрана дела. Кн>. 1: О внзант^ском феудализму. Београд, 1969. С. 360—365; Бибиков М. В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII—XIII вв.) // ДГ, 1980. М., 1981. С. 88.
52 Подобные мнения см.: Лишев С. Н. За генеза на феодализма в България. С. 172; Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 54.
53 История на България. T. 2. С. 360—361.
141
феодально зависимыми, но не были прикреплены к личности, признаны в праве лично свободными. По мнению Г. Г. Литаврина, оформление категории частновладельческих париков произошло в Византии к началу IX в., тогда как парикия как основная форма феодальной зависимости утвердилась в X—XI вв. Особую категорию составляли «государственные парики» - зависимые крестьяне императорских имений и правительственных учреждений. По социальному статусу и нормам эксплуатации они мало отличались от частновладельческих. Нормы эксплуатации париков не менее чем в два раза превосходили норму взыскания налогов со свободного крестьянина, юридического собственника своего участка. Парик не освобождался ни от уплаты ренты в господском хозяйстве, ни от государственных налогов независимо от того, вносил ли он их в казну сам или через своего господина. Клирики являлись членами церковного причта, но также со значительными различиями в имущественном положении, так что различия париков и клириков заключались скорее в церковной сфере, чем в социальной, правовой или имущественной.54 Перечисление париков и клириков по епископиям в сигиллиях Василия II Г. Г. Литаврин характеризует как предоставление права на поселение определенного числа крестьян (в данном случае париков и клириков) в частных землях - арифмос при освобождении от государственных налогов (экскуссия). Налоговая экскуссия была в X—XI вв. скорее еще исключением, а не правилом. Она предоставлялась как высочайшая милость лишь для части церквей и монастырей, узкого слоя светской знати, тогда как большинство феодальных собственников экскуссией еще не пользовалось. Поэтому сущность арифмоса состояла не столько в ограничении права на увеличение числа париков в имениях, сколько в предоставлении привилегии, которой в X— XI вв. императоры удостаивали ограниченный круг светских и духовных феодалов.55
По мнению Б. Н. Флори, арифмос имел целью поставить точные пределы росту населения церковных владений, что служило ограничению частного землевладения. Длительное использование этого института свидетельствовало об упорстве социальных сил, связанных с системой централизованной эксплуатации, в борьбе с ростом светского и церковного землевладения.56
Однако крайне незначительное число клириков и париков в хозяйствах мелких и средних епископий и очень небольшое количество их в хозяйствах крупных епископий (8—10—13 человек) не подтверждает, по нашему мнению, такое понимание арифмоса, поскольку данное минимальное количество зависимых людей не могло обеспечить хозяйственные потребности крупных и мелких епископий, включая патриарха (после 1018 г. - архиепископа) (таблица 2). Учи-
54 Литаврин Г. Г. 1) Византийское общество... С. 85—87; 2) Особенности социальной структуры византийского крестьянства в IX—XII вв. // Классы и сословия средневекового общества. М., 1988. С. 58—62.
55 Литаврин Г. Г. 1) Византийское общество... С. 79, 81, 87; 2) Особенности социальной структуры... С. 61.
56 Флоря Б. К вопросу о взаимоотношениях монархии и крупного землевладения на переходе от раннего к развитому феодализму в Центральной и Юго-Восточной Европе // Typologie ranë feudâlnich slovanskÿch statu. S. 246—247.
142
Таблица 2
Передача клириков и париков епископам Охридской архиепископии по первому сигиллию императора Василия II
№
и/п
Епископство (в порядке перечисления в грамоте)
Количество
(всего)
Среднее количество в одном владении
Земельные
владения
клирики
парики
клирики
парики
1
Охрид
4
40
30
10
7,5
2
Кастория
6
40
30
10
7,5
3
Главиница
3
40
40
13 1/3
13 1/3
4
Моглены
6
15
15
2,5
2,5
5
Б у тел
4
15
15
3 3/4
3 3/4
6
Струмица
3
12
12
4
4
7
Моровизд
7
15
15
2 1/7
2 1/7
8
Велбужд
7
15
15
2 1/7
2 1/7
9
Триадица
4
40
40
10
10
10
Ниш
5
40
40
8
8
1 1
Браница
7
15
15
2 1/7
2 1/7
12
Белград
5
40
40
8
8
13
Сирмий
—
15
15
—
—
14
Скопле
5
40
40
8
8
15
Приздриана
4
15
15
3 3/4
3 3/4
16
Липелион
—
15
15
—
—
17
Сервия
—
30
30
—
—
тывая постоянно декларируемое в сигиллиях сохранение традиций, восходящих к Петру и Самуилу, можно считать, что в Первом Болгарском царстве установление для патриархии арифмоса и распространение на клириков и париков экскуссии, подтвержденных и уточненных императором Василием И, имели иной характер, чем в Византии. Ведь право поселения 2—4 клириков и париков не могло решить хозяйственных проблем епископий, тем более в таком арифмосе не заложено ограничение крупного или растущего частного землевладения. Поэтому представляется, что большим социальноэкономическим содержанием в Первом Болгарском царстве наполнено понимание арифмоса В. Н. Златарским как указания числа зависимых сельских жителей - приселенцев.57 Близким к такому мнению оказывается характеристика париков как разорившихся поселян, не имевших своей земли и поэтому вычеркнутых из налоговых описей, но которым правительство разрешало селиться в имениях феодалов. Следствием такого приселения оказывалось их превращение в имущественно состоятельных людей, освобожденных от государственных налогов в пользу земельного собственника, на земле которого они поселились.58 В этом случае экскуссия имела значение экономической льготы, позволяющей поднять крестьянское хозяйство.
Но можно продолжить эту мысль и предположить, что в Первом Болгарском царстве (Василий II продолжил эту традицию) арифмос представлял собой указание числа клириков и париков в хозяйствах епархий, на которые распространялась экскуссия. В этом случае освобождение от государственных налогов и повинностей представляло собой иммунитет на часть феодально зависимого населения, но, с другой стороны, экскуссия оказывалась экономическим средством
57 Златарски В. Н. История на българската държава... Т. II. София, 1934. С. 17—28.
58 Литаврин Г. Г. Особенности социальной структуры... С. 61.
143
поддержать небольшое, точно указанное число слабых крестьянских хозяйств и тем самым содействовать экономической стабильности патриархии (архиепископии) и отдельных епископий. При таком понимании арифмоса становится понятным очень ограниченное введение в церковных хозяйствах экскуссии, поскольку, как справедливо отметил Б. Н. Флоря, «продукты трудовой деятельности крестьян должны были доставаться не землевладельцу, а государству как совокупному эксплуататору».59 С другой стороны, понятно малое число экскуссатов в среднем на каждое хозяйство: указан, вероятно, минимум клириков и париков, льготы для которых поддерживали церковные хозяйства.
Большое значение имеет установление податей, от которых освобождались парики и клирики в церковных хозяйствах посредством экскуссии, - икомодий и эпирии. В. Г. Васильевский, первый обративший серьезное внимание на содержание икомодия в византийской податной системе, связал его с подымной податью, вероятно, с дома и усадебной земли. Он указал также аналогию этой подати («икомодъ») в более поздних славянских памятниках.60 В византийской налоговой системе эта подать называлась также «капникон». Учитывая назначение сигиллиев Василия II для славянских земель, из такого понимания икомодия следовало, что при передаче клириков в господское хозяйство они освобождались от государственной подымной (или подворной) подати, то есть от характерного для славянских земель вида обложения, совпадающего с византийским. Сообщение, что эта подать существовала еще при царе Самуиле, лишь подтверждает такое понимание термина «икомодий». Г. Острогорский ограничил содержание этого понятия податью за дом61 или еще более узким значением - налогом за очаг.62
Одновременно в историографии наметилась тенденция рассматривать содержание икомодия, исходя из реальной византийской податной системы и все более отдаляясь от назначения постановлений сигиллиев в славянских землях вскоре после их завоевания и с учетом предшествующей системы податей при царях Петре и Самуиле. По мнению Ф. Дельгера, а за ним В. Н. Златарского и С. Н. Лишева, икомодий - уплата париками подати сборщику налогов, когда взимался один модий за измерение зерна при определении налога. Введенный в контекст термина «эпирии», понимаемого как дополнительные налоги, произвольно взимаемые провинциальными чиновниками,63 он также воспринимался как дополнительная подать, типичная для византийской системы налогообложения.64 Ж. Бомпер видит в икомодии подать чи¬
59 Флоря Б. К вопросу о взаимоотношениях монархии и крупного землевладения... С. 246.
60 Васильевский В. Материалы для внутренней истории византийского государства // ЖМНП. Ч. 200. 1880. С. 369—370.
61 Ostrogorsky G. Die ländliche Steuergemeinde des byzantinischen Reiches im X. Jahrhundert // Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. XX, H. 1—2. Stuttgart, 1927. S. 53—54.
62 Ostrogorskij G. Pour l’histoire de la féodalité byzantine. Bruxelles, 1954. P. 311—
312.
63 Dölger F. Beiträge zur Geschichte des byzantinischen Finanzverwaltung besonders des 10. und 11. Jahrhunderts. Berlin, 1927. S. 61; Златарски В. H. История на Българската държава... T. II. С. 24; Лишев С. Н. За генеза на феодализма в България... С. 174.
64 Bompaire J. Sur trois termes de fiscalité byzantine // Bulletin de correspondance Hellénique. Vol. 80. 1956. P. 627, 631.
144
новнику за межевание земли. Обобщая сделанные ранее в литературе наблюдения, Г. Г. Литаврин пришел к выводу: «икомодий - сбор в пользу чиновников (одна из эпирий), он является основной (или одной из основных) среди такого рода податей, ибо связан с основными функциями чиновников при установлении величины главных и регулярных государственных налогов».65 Между тем анализ более поздних славянских материалов свидетельствовал о том, что «комод» относился не к дополнительным, а к основным государственным податям.66 По более поздним византийским источникам, икомодий - также один из основных государственных налогов.67 Г. ЦанковаПеткова привела аргументы, свидетельствующие об идентичности икомодия с «комодь» болгарских хрисовулов, полагая в икомодии один из основных налогов - поземельную подать.68 Эти выводы вновь возвращают к наблюдениям В. Г. Васильевского.
При отсутствии решающих аргументов в пользу одного из ранее указанных мнений следует иметь в виду, что они (за исключением гипотезы В. Г. Васильевского) отвлекаются от целенаправленности постановления первого сигиллия Василия II в болгарских землях69 и тем самым предполагают существование в последний период Первого Болгарского царства столь же сложной по структуре, развитой системы налогов, тогда как в болгарских землях для этого времени прослеживается лишь еще один основной налог - зевгарий - упряжка волов и земля, обрабатываемая этой упряжкой,70 в чем легко угадывается широко распространенная в европейских странах и славянских в том числе земельная подать - «плуг» (в Древней Руси она называлась также «соха»). Поэтому наиболее убедительным мнением представляется вывод об икомодии как о подати с дома-«дыма», дворахозяйства малой семьи. Учитывая назначение грамот для славянских земель и широкое значение понятия «эпирии» как ‘чрезвычайные налоги’ и ‘отработочные повинности’, можно предположить, что освобождение от эпирий означало в болгарских землях освобождение от государственных повинностей - подворной, городовой, воинской.
Таким образом, в грамотах Василия II Охридской архиепископии раскрывается сложная структура церковного землевладения, форм эксплуатации и податной системы в Первом Болгарском царстве X— начала XI в. Крупные иерархи владели значительными земельными хозяйствами, существовавшими как единые комплексы, тогда как остальные имели небольшие земельные владения, образовавшиеся, вероятно, в результате вкладов и социально-экономической активности самих епископов. В этих хозяйствах эксплуатировалось значительное число клириков и париков, но лишь строго регламентированное и ограниченное их количество (60—80 в крупных епископиях и 24—30 - в мелких и средних) освобождалось от государственных податей и повинностей посредством арифмоса в правление царей Петра
65 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 312.
66 Ласкарис М. Ватопедската грамота на цар Иван Асен II. София, 1930. С. 42—43.
67 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 313—314.
68 Цанкова-Петкова Г. За аграрните отношения в средневековна България (XI— XIII в.). София, 1964. С. 91—95.
69 На этот факт уже обращала внимание Г. Цанкова-Петкова (Там же. С. 92—94).
70 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 314—315.
145
и Самуила. Такая особая форма податного иммунитета свидетельствует об использовании этого византийского института, что было подготовлено предшествующей политико-культурной историей Первого Болгарского царства, особенно при Симеоне и Петре. Реализация этого института, явившегося результатом централизованной государственной системы Византийской империи, в болгарских условиях стала возможной вследствии такой же значительной централизации власти в Первом Болгарском царстве, истоки которой находились еще в первом этапе его существования. Поэтому в Болгарии также было возможно точное исчисление зависимых клириков и париков, на которых распространялся податной иммунитет, и проведение контроля над его реализацией. Остальные клирики и парики подвергались двойной эксплуатации - господина и государства.
Указания в Первом Болгарском царстве клириков и париков свидетельствуют о многообразных формах феодальной зависимости в церковных господских хозяйствах. Учитывая широкие формулировки ЗСЛ, имевшего распространение в Болгарии, в отношении зависимых (наряду с рабством), можно считать, что такие же феодальные формы зависимости и эксплуатации осуществлялись и в светских господских хозяйствах. Впрочем, эти формы в Болгарии могли быть не столь многообразны, как в Византии, и отличаться от них, но определенных данных для более точных суждений нет.
Сигиллии Василия II и другие материалы позволяют установить двойную систему налогообложения в Первом Болгарском царстве: подымное - налог с хозяйства малой земли, дома и поральное - налог с упряжки волов или пахотной земли, ею обрабатываемой. Такая универсальная система создавала возможность установить налоги на все виды хозяйств.
Установленные подобия социально-экономического и политического строя Византии и Первого Болгарского царства позволяют продолжить анализ и гипотетически установить те формы поземельных и социально-экономических отношений в Болгарии, прямых указаний на которые в источниках не содержится. В Византии X—XI вв., кроме крупного феодального землевладелия в полной условной собственности,71 большое значение в обеспечении социально-экономического статуса имели денежные средства, драгоценности, полученные в результате пожалования должностей и титулов, выдачи из казны (руга, дары императора), воинской добычи, а не доходов от эксплуатации земельных владений.72 Наличие крупного, среднего и мелкого землевладения в Первом Болгарском царстве, податной системы позволяет предположить, что накапливаемые в казне богатства перераспределялись среди их служилых владельцев, а передача части податей служилой знати за исполнение государственных должностей
71 Каждан А. П. Деревня и город в Византии IX—X вв. М., 1960. С. 57—122; Svoronos N. Essais sur quelques formes de la vie rurale à Byzance: Petite et grande exploitation // Annales. 1956. № 3. P. 327—328.
72 Литаврин Г. Г. 1)0 датировке трех важных документов по внутренней истории Византии XI в. // Старинар. Т. 20. 1970. С. 185—190; 2) Относительные размеры и состав имущества провинциальной византийской аристократии во второй половине XI в. (по материалам завещаний) // ВО. Мм 1971. С. 152—168; 3) Византийское общество... С. 96—109.
146
осуществлялась в Болгарии. Эти формы обеспечения служилой знати представляли собой феоды-деньги и феоды-должности, становление которых восходит к предшествующему периоду. В данной связи представляется, что недостаточно обращено внимание на феодальное содержание денежного обеспечения служилой знати при получении ею должностей и титулов.
Г. Г. Литаврин выделил в Болгарии: 1) частную собственность - мелкую крестьянскую и крупную феодальную светской и духовной знати, 2) собственность царской семьи (равнозначная в то время государственной собственности), куда входили, кроме личных владений, пустовавшие земли, не включенные в состав частных и общинных, а также завоеванные земли, 3) общинные земли. Значительные прерогативы центральной власти по отношению к крупному землевладению - определение доходности имений с помощью государственных чиновников, взыскание с феодалов налогов, предоставление налоговых льгот как исключительной привилегии, конфискация частных имений в случае опалы их собственников - были, по мнению Г. Г. Литаврина, не следствием влияния азиатских форм феодализма (он понимает под ними верховную собственность государства на землю и население страны), а особенностями развития феодализма в условиях сильной центральной власти. Отметив свободное крестьянство в качестве основы материальных возможностей и военных сил государства в Болгарии, Г. Г. Литаврин отверг возможность традиций землевладения и землепользования, восходящих к тюркам-болгарам, указывая на полуторавековую историю автономных Склавиний в Болгарии.73
Выделенные Г. Г. Литавриным виды земельной собственности в Болгарии подтверждаются всем комплексом материалов, но некоторые их характеристики вызывают сомнения. Сомнительно разделение верховной власти и собственности государства на землю при отрицании титульной верховной государственной земельной собственности. Сомнительна характеристика собственности крестьян и феодалов на землю при феодализме как частной. Частная собственнось в рабовладельческом и буржуазном обществах обладает всеми правами защиты государством и противопоставлена государственной земельной собственности. В феодальном обществе верховная собственность государства на землю не только реализуется в своем атрибуте - верховной власти, но и в постоянно существующем праве перераспределения земельного фонда и контроля над ним, включая земли крестьян и феодалов. (В соседней с Первым Болгарским царством Византии, значительные земли которой были завоеваны царями Симеоном и Петром, Г. Г. Литаврин отмечает ограничение императорской властью прав распоряжения земельной собственностью крестьянами и феодалами и одновременно систему мероприятий по защите крестьянского налогового тягла от поглощения крупным землевладением.74) Г. Г. Литаврин
73 Краткая история Болгарии. С. 81—83.
74 Литаврин Г. Г. Особенности социальной структуры... С. 63. Особый вопрос о существовании верховной государственной собственности на землю в Византийской империи не является темой данного исследования; в защиту этого мнения выступили Г. А. Острогорский и А. П. Каждан (Острогорский Г. А. 1) Византийские писцовые книги // BS. 1948. Т. 9. № 2. S. 259; 2) О визант^ским државним сел>ацима и bojhhцима Н Острогорски Г. Сабрана дела. Ки>. 2. Београд, 1969. С. 133—156; 3) Quelques
147
согласился также с мнением А. П. Каждана, согласно которому «“условной” собственностью в известном смысле были все земли частных лиц, а не только прониаров, ибо государство было dominus eminens всех земель».75 Впрочем, позднее Г. Г. Литаврин стал рассматривать государственные земли более ограниченно как освоенные, «так и пустоши, лежавшие за пределами границ общинных земель свободных крестьян-налогоплательщиков и земельных владений, находившихся в полной частной собственности, каков бы ни был социальный статус обладателей этих владений».76
Существование титульной верховной государственной собственности на землю не отрицает земельную собственность лично свободных крестьян и феодалов, а подразумевает ее: непривилегированную, эксплуатируемую крестьянскую и привилегированную - феодалов. Верховная собственность государства на землю сложилась в Первом Болгарском царстве VIII—IX вв. как преемница поземельных отношений не только тюрок-болгар, но и славян. Поэтому существование автономных Склавиний не опровергает мнения о существовании верховной государственной собственности на Землю в тот период. Поземельные отношения, по наблюдениям Д. Ангелова и М. Андреева, были идеологически связаны с теократической концепцией происхождения княжеской (царской) власти, вследствие чего государство рассматривалось как вотчина (patrimonium) князя (царя), а это давало право ему увеличивать свои личные владения и раздавать своею властью земли.77 Вместе с тем обоснованным представляется вывод о том,
problèmes d’histoire de la paysannerie byzantine. Bruxelles, 1965; Каждан A. П. 1) Крестьянские движения в Византии и аграрная политика императоров Македонской династии // ВВ. Т. 5. 1952. С. 77—78; 2) К вопросу об особенностях феодальной собственности в Византии VIII—X вв. // Там же. Т. 10. 1956. С. 59; 3) Деревня и город в Византии IX—X вв. С. 138—168; 4) Социальный состав господствующего класса Византии XI—XII вв. М., 1974. С. 227—236; Kazdati A., Constable G. People and Power in Byzantium: An Introduction to Modem Byzantine Studies. Washington, 1982. P. 135, 145, 177); M. Я. Сюзюмов и Г. Г. Литаврин выступили против этого мнения (Сюзюмов М. Я.
1) О характере и сущности византийской общины по землевладельческому закону // ВВ. Т. 10. 1956. С. 45—47; 2) Суверенитет, налог и земельная рента в Византии // Античная древность и средние века. Вып. 9. Свердловск, 1973. С. 62; Литаврин Г. Г. 1) Проблема государственной собственности в Византии X—XI вв. // ВВ. Т. 35. 1974. С. 51—74;
2) Византийское общество... (см. там же историографический анализ работ в поддержку обоих мнений)). Представляется, что данные научные направления оказываются не столь противоположными при корректировании понятия «верховная государственная собственность на землю». Отметим, что ранее, обосновывая мнение о свободе крестьян, которые платили государству подати и были прикреплены к тяглу, но при этом государственные налоги не являлись рентой, Г. Г. Литаврин признавал в Византии верховную государственную собственность на землю: «Налоги и повинности стали в XI—XII вв. формой реализации государственной (мы бы даже сказали, императорской) феодальной собственности. Государство и раньше имело право верховной собственности на все земли в пределах своих драниц, но размеры привилегированных территорий, где эти права ограничивались, были не столь значительны» (.Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 48—57, 349).
75 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 145.
76 Литаврин Г. Г. Государственная собственность в Византии IX—XII вв. // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии: Проблемы феодальной государственной собственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм): Тезисы докладов и сообщений. Ч. 1. М., 1988. С. 23.
77 Ангелов Д. Приходи в средновековната българска държава // ИП. 1946—1947. Кн. 4—5. С. 986; Андреев М. Ватопедската грамота... С. 140—141; Ангелов Д., Андреев М. История на българската феодальната държава и право. София, 1968; История на България. Т. 2. С. 352, 354.
148
что налог не являлся в раннефеодальном государстве рентой вследствие его многофункциональности, включая общегосударственные функции. Подать становилась денежным или натуральным феодом, и следовательно, рентой, только в результате передачи ее князем (царем) отдельным лицам за службу. Такая структура земельной собственности являлась экономической основой централизованной власти болгарских царей X—начала XI в., иерархически организованной служилой знати, составляющей государственный аппарат, эксплуатации лично свободного крестьянства посредством податей в системе государства и зависимого населения в господских хозяйствах светских и церковных феодалов.
СЕРБИЯ
Структура общественно-политического строя сербских земель в конце IX—первой четверти XI в. раскрывается весьма ограниченно. Основным источником для ее изучения является 32-я глава «Об управлении империей» Константина Багрянородного. В ее основе находится, как показал Г. А. Острогорский, «Хроника сербских князей»,78 текст которой был составлен, вероятно, между 927/8 и 944 гг. сторонником византийского императора Романа I Лакапина.79 Вследствие такого происхождения и характера основного нарративного источника (при отсутствии юридических памятников в данный период) в общественно-политическом строе сербских земель этого периода раскрывается прежде всего история государственности и князей. Как отметил Е. П. Наумов, для сербских земель был свойствен устойчивый государственный и этносоциальный полицентризм раннефеодальных княжеств - Сербия (Рашка), Захумье, Травуния, Конавли, Диоклея, Пагания. Попытка князя Сербии Часлава Клонимировича подчинить своей власти другие земли в середине X в. имела кратковременный и непрочный успех. Отмечается также усиление политического влияния захумского князя Михаила.80 Однако междоусобные распри князей, могущество соседних централизованных государств приводили к тому, что сербские земли теряли политическую самостоятельность, попадая в социально-политические системы Первого Болгарского царства (в 924—927 гг., в конце X—начале XI в.) и Византийской империи (20-е—начало 30-х годов XI в.).
«Хроника сербских князей» свидетельствует о преемственности княжеской власти в сербских землях. Их высокое положение правителей признавалось в политической системе международных отношений. Поэтому Часлав, родившийся от матери-болгарки во время болгарского пленения Клонимира Строимировича и выросший в Болгарии, стал в Сербии князем. Сохранил он княжеский статус и после бегства в 927 г. из повторного болгарского плена. Отмечается преемственность
78 Острогорски Г. Порфирогенитова хроника српских владара и л>еми хронолошки подаци // Острогорски Г. Сабрана дела. Юь. 4. С. 79—86.
79 МаксимовиН Л>. Структура 32. главе списа Ое аёпишзЦапбо шрепо // ЗВРИ. Т. XXI. 1982. С. 25—32.
80 Наумов Е. П. Становление и развитие сербской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах: VI—XII вв. М., 1985. С. 198—201.
149
княжеской власти и в Травунии.81 При этом сербские князья органично включались в качестве вассалов в централизованные политические структуры Первого Болгарского царства и Византийской империи, когда те их завоевывали. Так, царь Самуил оставил править дуклянского князя Владимира, обеспечив его верность династическим браком, как сообщает «Летопись попа Дуклянина», «назначил его королем и дал ему землю и королевство его предков и всю страну жителей Диррахия», а дяде Владимира, Драгимиру, он дал Травунию, вероятно, на правах вассала и союзника. После завоевания сербских земель византийским императором Василием II князь Захумья Лютовит стал обладателем высоких ромейских титулов.82
Высший слой знати - жупаны составляли административно-территориальное управление земель, подчиненное князьям.83 Они обладали значительной властью, так что болгарский царь Симеон, начав в 924 г. войну с Сербией, захватил обманом жупанов, и это лишило сербов руководства в войне.84 Функции сербских жупанов и их иерархически подчиненное положение по отношению к князю раскрывается в «Летописи попа Дуклянина». Сообщив о гибели князя Часлава, ее автор пишет: «<...> баны стали властвовать каждый в своей области, подчинили себе жупанов и брали с них подати, которые раньше получал правитель».85 Отсюда следует, что жупаны собирали государственные подати в своих жупаниях, передавая их князю и, вероятно, оставляя часть себе. При этом преемственность социального статуса совмещалась с княжеским назначением на должность жупана. Как сообщается в той же летописи, в 70-е годы X в. дуклянский король Предимир «поставил» жупаном в Оногосте сына рашского жупана. Таким образом, знатное жупанское происхождение явилось основанием для его назначения жупаном. С другой стороны, такое назначение предполагает определенный круг вассальных и административно-территориальных обязанностей по отношению к сюзерену. Собрания жупанов принимали важные политические решения: в частности, созванные болгарами сербские жупаны должны были избрать князем Часлава, который являлся тогда византийским политическим ставленником. В такого рода собраниях знати Е. П. Наумов обоснованно видит начало поледующего увеличения роли «магнатов» и «нобилей» на общегосударственных соборах, которое было связано с ростом земельных владений и политического влияния светской и духовной знати.86
Об уровне развития общественных отношений в сербских землях свидетельствует существование городов не только в княжествах на Адриатическом побережье, где сохранились традиции городовкоммун, восходящие еще к античному периоду, но и во внутренних горных районах Сербии (Рашки), где Константин Багрянородный
81 ОУИ. С. 144—149, 151.
82 Наумов Е. П. Становление и развитие... С. 202—203.
83 Там же. С. 194—196.
84 ОУИ. С. 147.
85 Здесь и далее издание летописи см.: Motin V. Ljetopis рора Dukljanina <...>. Zagreb, 1950. Анализ летописи, ее отдельных известий, литературу см.: Kowalenko W. Dukljanin Pop // SSS. T. 1, cz. 2. 1962. S. 401—403; Наумов E. П. Становление и развитие...
86 ОУИ. С. 147; Наумов Е. П. Становление и развитие... С. 208.
150
указал шесть «населенных крепостей».87 Их основная функция могла быть различной: центр земли или жупании, место резиденции правителя княжества, оборонительный центр.88 Эти политические и военные функции совмещались, вероятно, с торгово-ремесленными и идеологическими, но конкретное их изучение пока невозможно вследствие недостаточно определенной локализации этих «населенных крепостей».89
Учитывая обширные культурные связи сербских земель с Византией, Первым Болгарским царством, романским населением адриатических городов, их временное завоевание и включение в состав империи и царства, можно предположить, что в них при регулировании правоотношений, наряду с местным устным правом, использовались рецепированные нормы законодательных памятников Византийской империи и Первого Болгарского царства, включая Землевладельческий закон и Закон судный людем. Однако реконструировать систему общественных отношений в сербских землях исходя из этого предположения было бы малообоснованным.
Таким образом, в сербских землях конца IX—первой четверти XI в. прослеживаются при их полицентризме концентрация княжеской власти, большое административно-политическое значение жупанов, вассально-иерархически подчиненных князьям. При этом отмечается особая роль государственных податей как средства обогащения князей и служилой знати, что позволяет предположить продолжение в сербских землях традиций предшествующего периода централизации княжеской власти преимущественно на основе государственных, а не господских форм эксплуатации.
ХОРВАТИЯ
Хорватское княжество, сложившееся в IX в. как государство, в котором происходили раннефеодальные социально-экономические и политические процессы, продолжало развиваться в X—первой четверти XI в. Политическая централизация, оборонительная система городовкрепостей, сильные армия и флот (см. выше, с. 75—77), церковная централизация при назначении сплитского архиепископа главой церковной организации Далматинской Хорватии стали реальным основанием признания королевского титула хорватского князя Томислава (ок. 910—925 гг.). Он распространил свою власть на Посавскую Хорватию и активно вмешивался во внутренние дела сербских земель, раздираемых междукняжеской борьбой, страдающих от нападений Болгарии и Византии, принимая бежавших из Сербии князей и население. И если болгарскому царю Симеону удалось победить раздробленную Сербию, то болгарское войско, которое вторглось в Хорватию в 925 г., потерпело полное поражение.90
Впрочем, княжеская междоусобица в середине X в., а затем распри преемников короля Степана Држислава (969—995 гг.) привели
87 ОУИ. С. 149.
88 Наумов Е. П. Становление и развитие... С. 196.
«9 ВИИШ. II. С. 58; DAI. И. Р. 137 (см. там же литературу).
90 ОУИ. С. 144—147.
151
к значительному ослаблению Хорватского королевства. Номинальный сюзерен Далмации, Византия вела тяжелую борьбу с болгарским царем Самуилом. Этим воспользовался венецианский дож Пьетро II Орсеоло, который в 1000 г. разгромил хорватский флот и захватил далматинские города и острова. Отделилась от Далматинской Хорватии Славония.91
В тесной связи с политической историей происходило социально-экономическое развитие страны. Структурный дуализм Хорватии, который заключался в существовании городов-коммун Далмации с романским населением и хорватских родственно-территориальных общин - задруг, все более развивался в широкую зону раннефеодальных отношений, появляющихся как в результате трансформации пережиточных форм разлагающегося рабства, так и установления новых форм зависимости хорватского крестьянства.
В связи с тем, что подтвердительная грамота 1066/67 гг. короля Петра Крешимира IV на дарение земли монастырю св. Кршевана, а следовательно, само дарение его дедом, королем Крешимиром II (949—970 гг.), являются сомнительными,92 то для конца X—первой четверти XI в. нет сохранившихся хорватских королевских грамот. Частные акты конца X—начала XI в., относящиеся к Пинцию, - фальсификаты. Поэтому общественные отношения в этот период можно рассматривать лишь на ограниченном числе актов городов Далматинского побережья, а также ретроспективно привлекая грамоты, по времени незначительно отстоящие от рассматриваемого периода.
Сохранившиеся частные акты X—первой четверти XI в., завещания и вкладные, принадлежат городской знати. Наиболее обстоятельным из них является датированное 918 г. завещание задарского приора - главы городского магистрата Андрея. В грамоте Андрей подробно перечисляет имущество, которое завещается детям от первого брака, второй жене и детям от нее, некоторым другим лицам, даются обстоятельные распоряжения, поэтому можно раскрыть социальноэкономическую структуру этого богатого хозяйства.93 Поскольку почти во всех случаях Андрей указывает источник своего имущества, то можно установить также историю формирования этого хозяйства, равно как и его судьбу.
Во время составления завещания приор владел пятью домами: 1) видимо, основной дом “с доходом и расходом” (cum introitu et exitu), 2) дом трибуна Феодосия, вероятно, полученный по завещанию, поскольку все купли приор Андрей оговаривает, 3) «новый дом», 4) дом «у святого Лаврентия» «с садом, там же и другой сад» (cum et orto ibidem et alio orto), 5) дом от тестя трибуна Никифора. Один дом он завещал построить для Доброзии, дочери от первого брака. Активно приобретал приор Андрей виноградники и земельные участки. От матери он получил три участка (названы в Карбоне, Абрависии, Сицирани, в первой и последней местности указаны в общей форме «и другие земли»). В наследство от первой жены Агапии
91 Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии: (К изучению процесса классообразования у славян). М., 1964. С. 15.
92 Там же. С. 67—68.
92 ОЪ. I. 8. 26—27.
152
он получил виноградник и участок земли. Сам он приобрел пять виноградников и один участок земли (во всех случаях указано от кого). Происхождение четырех виноградников им не названо. Поскольку приор не указывал только отцовское наследство, можно преположить, что эти виноградники принадлежали отцу, тогда как мать явно происходила из богатой землевладельческой семьи. В конце жизни у него стало десять виноградников, пять участков земли плюс «другие земли».
У приора Андрея было более 700 голов скота, крупного и мелкого, овец и коз. Кроме того, в завещании указано большое количество серебра, шелковые и прочие дорогие ткани, зерно, вино. 100 солидов - золотых монет приор завещал на выкуп пленных. Корабль следовало продать, а деньги отдать на помин его души.
Таким образом, хозяйство задарского приора Андрея являлось крупным и богатым. Его основу составляло землевладение - виноградники, пастбища, видимо, пахотные земли. Наличие собственного корабля обеспечивало торговые и хозяйственные потребности владений приора.
В завещании названы 30 человек зависимых, сервов и анциллей. 8 человек он передал новым владельцам: двум семьям от обоих браков и монастырю св. Кршевана - 1 семья (Оминико, его сын и дочь), четверо сервов, одна анцилла. 22 человека отпускаются на волю: 5 семей (16 человек) и 6 отдельных лиц. В семьях сервов были, вероятно, как взрослые, так и малолетние дети. Из этого указания зависимых можно сделать ряд выводов.
В завещании названа лишь небольшая часть лиц - сервы и анцилли, которые обслуживали крупное хозяйство приора, состоявшее из домов, 10 виноградников, 5 земельных участков, огромного количества скота, собственного корабля. Наряду с ними в хозяйстве были заняты также люди других форм зависимости и по найму. На них завещательное распоряжение не распространялось. Большую часть названного в завещании зависимого населения составляли семейные люди - 19 человек (6 семей). Отсюда следует, что эти семьи имели какое-то свое хозяйство, а само их социально-экономическое положение не являлось рабством, несмотря на традиционно используемые понятия «серв» и «анцилла». Ю. Б. Бромлей обратил особое внимание на то, что часть названных в завещании сервов являлась не домашними слугами, а была занята в хозяйстве, к тому же наряду с романским населением в их числе были славяне.^
Завещательные распоряжения приора Андрея раскрывают структуру его семьи как социально-правового коллектива. Огромное хозяйство находилось в его собственности до последних дней. Видимо, часть владений находилась в пользовании его детей от первого брака. На это указывает владение ими ко времени составления завещания «новым», то есть недавно построенным, домом, одним купленным домом и одним домом тестя трибуна Никифора (видимо, отец первой жены). Дочь Анна уже жила в своем доме, а сыновья Никифор и Петр должны были построить своей сестре Доброзии новый собственный дом, что подразумевает владение ею своим собственным хозяйством (ее, видимо, старшей сестре Анне принадлежал не только 9494 Бромлей Ю. В. Становление... С. 334.
153
дом, но и виноградник). Приор Андрей приблизительно поровну разделил свое хозяйство между детьми от обоих браков, причем его вторая жена Мария в равной мере получила наследство со своими детьми. Но в завещании оговаривалось, что Мария могла участвовать в наследстве, получая «свою часть», если она не выходила вторично замуж, в ином случае она всего лишалась. Указание завещания, что в случае смерти одного из братьев или сестер все остальные должны разделить часть покойного, свидетельствует, с одной стороны, об автономном существовании их хозяйств, с другой - об их взаимных связях семейного родства. Таким образом, хозяйство приора Андрея, несмотря на разделы и автономию семейных владений, продолжало сохранять семейное и экономическое единство, что позволяет его рассматривать как развитую неразделенную семью. Свобода распоряжения долей наследованного хозяйства новыми владельцами сохранялась.
Структура владений в первой четверти X в. задарского приора Андрея может быть моделью развитого светского господского хозяйства в городах Далматинской Хорватии этого столетия. Таким же (с некоторыми отличиями) было и владение Агапии, дочери трибуна Дабро, которое она завещала в Задаре в 999 г. монастырю св. Кршевана. По завещанию передавались монастырю здания, сады, участки (рогбопеБ) земли в Укуле, части (рогбопеэ) солеварен (с!е 8аПпа$), которыми Агапия владела вместе с родственниками.95
Богатства городской знати состояли также в рыбных ловлях. Некоторые из них передавались в Задаре монастырю св. Кршевана,96 что свидетельствует об универсальности как господского, так и монастырского хозяйства в X в. Но основу богатства этих слоев господствующего класса составляло все же землевладение. И знать, и монастыри не представлялись без земельных владений. Поэтому город Задар устанавливал владение монастырем св. Кршевана: «дом, виноградники и земли, обработанные и необработанные, все движимое и недвижимое».97 Архиепископ Дубровника Витали и глава республики Дубровник Лампредий, основывая бенедиктинский монастырь, снабжают его прежде всего «полем» (сатриш) «во всю его ширину и длину», «чтобы они там строили и делали» все необходимое для монастыря.98 Да и в клир входили землевладельцы, о чем свидетельствует вкладная грамота дьякона Петра в монастырь св. Степана в Сплите (после 1020 г.). Его вклад состоял из серебряного потира и «земли в долине»99 (вероятно, плодородного пахотного участка).
Эти социально-экономические процессы охватили в X—первой трети XI в. как романское, так и славянское население городских общин Далмации. Как отметил еще И. Н. Смирнов, славяне, судя по их именам, находились не только в числе сервов, но и среди городской знати; в частности, славянами были члены фамилии Модия - династии задарских приоров.100
95 DZ. I. S. 49.
96 Ibid. S. 50.
97 Ibid. S. 45.
98 Ibid. S. 63—64.
99 Ibid. S. 60.
100 Смирнов И. Городские общины Далмации в X—XI вв. // ЖМНП. Ч. CCXIV. 1881. С. 292—293.
154
Ретроспективно используемые материалы вкладных грамот задарскому монастырю св. Кршевана, данных Еленицей, сестрой бана Годемира, в 1028 г. и баном Степаном в 1042—1044 гг.,101 позволяют отчасти раскрыть структуру хозяйств знати в первой четверти XI в., тем более что она получила свое земельное владение (territorium) в Оброваце от матери. Во вкладной грамоте Еленицы в этом земельном владении указаны две церкви - св. Петра и построенная ею церковь св. Кршевана. С обобщенной формулировкой «со всей территорией» передаются также «стадо овец с пастухом по имени В ил кона, две пары волов с двумя молодыми сервами (servulis)» для работы на братьев (opus fratrum, то есть монахов), которые будут обрабатывать эти земли (qui ipsa colerent territoria), «другие мои мелкие владения (possessiumcula)».102
Еще более обстоятельно раскрывает социально-экономическое содержание богатого светского хозяйства вкладная грамота 1042 г. монастырю св. Кршевана в Задаре бана Степана. Наряду с большим числом шелковых тканей, одежд, икон, крестов, украшений из золота и серебра он дал монастырю из своей «собственности» (de propria mea) три имения (curtis): 1) Инсула (?) с церковью св. Петра, 6 сервами и 4 анциллами, 2) Ново село с 12 семьями, 3) Бутину весь с 8 семьями. Кроме того, он передал много скота: 20 быков (iumentas), 2 лошади, 30 коров, 400 голов мелкого рогатого скота, 35 свиней.103
Анализируя эти грамоты, Ю. В. Бромлей отметил значительную роль скотоводства в хозяйстве хорватских светских вотчинников, а также особое значение скота как одного из важнейших показателей богатства.104 Но при анализе вкладной грамоты Еленицы скот, а также пастух и сервы как придаток к нему приобрели определяющее значение. Поэтому Ю. В. Бромлей характеризует непосредственных производителей вотчины в Оброваце скорее как рабов, а не феодально зависимых крестьян.105 Соглашаясь с такой характеристикой пастуха и сервов, отметим, что ее перенесение на всех непосредственных производителей владений Еленицы сужает спектр сложившихся в них производственных отношений. Владение в Оброваце указано обобщенно, но там находились две церкви, что подразумевает проживающее там население, а оно существовало в определенных социально-экономических и правовых отношениях к владелице имения. Едва ли две церкви с клиром (причем вторую церковь Еленица построила сама) предназначались для трех вероятных рабов или только для местных рабов и их госпожи с ее окружением. В «мелких владениях», данных Еленицей монастырю, также находилось, вероятно, население, и нет оснований для предположения, что оно состояло только из рабов (напомним, что вероятные рабы указаны в грамоте Еленицы только при скоте, а не на земле).
101 Эти грамоты обоснованно используются в исторических исследованиях как аутентичные, хотя Н. Клаич высказала мнение о грамоте бана Степана как о фальсификате (Бромлей Ю. В. Становление... С. 104—105, 302, 309, 360—363; Фрейденберг М. М. Монастырь в структуре средневекового города // Общество и государство на Балканах в средние века. Калинин, 1980. С. 73 (см. там же литературу)).
Ю2 DZ. I. S. 66.
юз Ibid. S. 76.
104 Бромлей Ю. В. Становление... С. 302.
юз Там же. С. 360—361.
155
При анализе вкладной грамоты бана Степана Ю. В. Бромлей пришел к важным обоснованным выводам. 1) Ново село и Бутина весь являются селами, где живут зависимые люди с семьями, что предполагает у них свое самостоятельное хозяйство, то есть они - феодально зависимые крестьяне (вопрос о населении Нова села как исконном, как считает М. М. Фрейденберг, или сведенным владельцем, как думает Ю. В. Бромлей, исходя из топонима, едва ли может решаться однозначно; отметим, что название села могло быть и давним, означая лишь некогда произошедшее сельское новообразование). 2) Имение Инсула (? или Витула) населено, видимо, рабами: оно связано с церковью св. Петра, там жили отдельно названные сервы и анцилли без семей, они были заняты, вероятно, в господском домениальном хозяйстве, а не в собственных владениях. 3) Число феодально зависимых людей значительно превышало сервов и анциллей.106 Следовательно, та часть владений бана Степана, которая была дана им задарскому монастырю св. Кршевана, свидетельствует о его исторически сложившемся универсальном характере: накопленные значительные материальные богатства, имение (возможно, двор-куртис) с церковью, сервами и анциллами, села с феодально зависимым населением, большое количество крупного и мелкого скота.
Вкладные грамоты Еленицы и бана Степана свидетельствуют о превращении монастырского хозяйства аббатства св. Кршевана в землевладельческое. В начальный период существования (конец X—первая четверть XI в.) оно состояло, подобно другим городским монастырям Далматинской Хорватии в процессе становления, из рыбных ловель, садов, домов.107
Таким образом, в условиях структурного дуализма Далматинской Хорватии конца IX—первой четверти XI в. развитие феодальной политической структуры отмечается в появлении королевства. Городские владения городской романоязычной знати и хорватской славяноязычной знати являлись в основе землевладельческими с развитым животноводством, что создавало условия для феодальной эксплуатации крестьян, которые жили со своими семьями и имели собственные хозяйства, тогда как слуги городских домов и пастухи могли быть рабами. В некоторых господских хозяйствах, включая монастырские на начальном этапе, велись также промыслы - рыболовецкий, солеваренный и др. Накапливались значительные материальные богатства. Универсальность светских и церковных господских хозяйств создала условия для многообразных форм зависимости и эксплуатации непосредственных производителей, как развивающихся форм, восходящих к рабству, так и феодальных по содержанию. Массовый актовый материал середины—второй половины XI в. позволяет раскрыть в полной мере феодальные социально-экономические и политические структуры Хорватского королевства, которые существовали и ранее, но не фиксировались вследствие крайне ограниченной базы сохранившихся источников конца IX—первой четверти XI в.
156
юб Там же. С. 361—363.
107 Фрейденберг М. М. Монастырь... С. 68—73.
ЧЕХИЯ
Социально-экономическое и политическое развитие Чехии в IX в. совершалось менее интенсивно, чем Великой Моравии. Тогда еще существовали многочисленные племенные княжения, в которых, как помнили предания, люди сами управляли своей судьбой, созывая собрания, самостоятельно принимая решения, выбирая князей.108 Однако в условиях быстро развивающихся производительных сил общества в сельском хозяйстве и ремесле, формирования соседских общин и появления городов, распространения христианства (король Людовик Немецкий крестил в 845 г. 14 чешских князей,109 князь Борживой был крещен Мефодием) происходил процесс формирования государства. В 849 г. чешские племенные княжения восстали против франков и зависимости от них.110 Инкорпорированные в состав Великоморавского государства в 884 г., они первыми после смерти Святополка I в 895 г. освободились от его власти. Уже в IX в. установилась княжеская династия Пржемысловцев, которая стала проводить в конце IX—X в. политику объединения чешских племенных княжений, иногда посредством насилия.111
Учитывая особое значение хроники Козьмы Пражского как основного источника для изучения социально-экономического и политического строя Чехии X—первой четверти XI в., следует иметь в виду общественное положение ее автора и характер хроники как исторического источника.
Козьма Пражский родился, видимо, в 1045 г., умер в 1125 г. Он являлся деканом Пражской церкви, был близок к сыну чешского князя Бржетислава, Яромиру, который стал пражским епископом под именем Гебхард, и, видимо, в его свите находился на Майнцском сейме 1086 г. Сопровождая пражских епископов, он посетил Германию, Италию и Венгрию, видел императора Генриха IV и венгерского короля Коломана.112 Относительная близость к событиям X в., когда происходило становление Чешского государства, глубина исторической памяти, ясное понимание изменений в обществе от давних времен к современности позволили Козьме Пражскому оценить и передать в преданиях перспективу общественного развития Чехии, а в некоторых случаях и дополнить ее своими комментариями исходя из взглядов, сформировавшихся во второй половине XI в., на общественный строй и его историю.
В пророчестве Либуше Козьма Пражский называет основные направления развития общества, которые произошли к XI в. Первым изменением после времен былой свободы названа всеобщность распространения княжеской власти на людей и их собственность: «вы и всё ваше будут в его власти» (vos et omnia vestra erunt eius in
108 Cosmas. I. 5, 6. Здесь и далее см. издание: Cosmae Pràgensis Chronica Boemorum // MGH: Scriptores rerum germanicarum. NS. T. II, Ed. 2. Berlin, 1955; Козьма Пражский. Чешская хроника / Вступ. ст., пер. и комм. Г. Э. Санчука. М., 1962.
«» MMFH. I. S. 89, 163.
"о Ibid. S. 87, 99.
111 Cosmas. I. 29; Видукинд Коре ейский. Деяния саксов / Вступ. ст., пер. и комм. Г. Э. Санчука. М., 1975. С. 89—90, 155—156.
112 Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 6—10.
157
potestate).113 Логическим развитием этого в предсказании Либуше является всевластие князя и отсутствие прав отдельной личности: «От одного его взгляда ваши колени будут дрожать, а онемевший язык ваш прилипнет к сухому нёбу, и на зов его вы от сильного страха будете с трудом отвечать: “Так, господин! Так, господин!”, когда он лишь одной своей волей, не спросив предварительно вашего мнения, одного осудит, а другого казнит; одного посадит в темницу, а другого вздернет на виселицу».114 В этих словах отражены реалии общественной жизни, но в них видна и публицистическая гиперболизация, поскольку институтами защиты прав лично свободных людей в раннесредневековом обществе являлась сельская община, город по мере роста его значения как торгово-ремесленного и политического центра, наконец, само княжеское право, которое регулировало правоотношения в стране.
С волей князя пророчество Либуше связывает формирование социально-административной структуры Чехии. В первом перечне соединены отдельные сословия, государственные должности и профессии, близко относящиеся к княжескому домену, хотя и не только к нему: «Вас самих и тех, кого захочет, он (князь. - М. С.) сделает одних сервами (servos),115 других крестьянами (rusticos), податными людьми (tributarios), сборщиками податей (exactores), палачами, глашатаями, поварами, или пекарями (pistores), или мельниками». В следующем здесь же другом перечне названы должности и некоторые из основных занятий в сельском хозяйстве и ремесле: «Он (князь. - М. С.) назначит себе также трибунов (tribunos), сотников (centuriones), управителей (villicos),116 виноградарей и пахарей, жнецов урожаев, мастеров по оружию, сапожников по разным шкурам и кожам
113 Cosmas. I. 5.
1,4 Перевод Г. Э. Санчука: Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 40.
115 Возможен перевод «рабами», но с учетом феодальных форм эксплуатации «сервов», включая «холопство» в Центральной Европе X—XI вв. (Неусыхин А. И. Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М., 1964; HavKk L. Slovane' ve Vychodni marce v 9.—11. stoleti // Slavia Antiqua. T. XI. Warszawa; Poznan, 1964. S. 277, 298).
116 Понимание терминов tribunos и villicos различно. В чешском переводе В. В. Томека они интерпретируются, соответственно, как «командиры полков» и «правители» (FRB. Т. II. 1874. S. 11), в русском переводе Г. Э. Санчука - «начальники областей» и «управители» (Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 40). Поскольку в хронике данные термины использованы единственный раз, их конкретное содержание в данном случае не раскрывается. В литературе обращено внимание на аллюзии перечня профессий в речи царя Самуила (I Книга Царств. VIII. 11—17) и в пророчестве Либуше {Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 250). Этим объясняется употребление хронистом редкой для него римской лексики. Поэтому, представляется, перевод их в соотнесении с чешской исторической действительностью должен быть нейтральным. Слово villicus ‘управитель имения’ в хронике Козьмы Пражского используется еще раз в рассказе о современных Козьме событиях 1091 г., когда упоминается виллик Здерад. Но он относится к знати, называется наряду с комитами и конфликтует с будущим князем Бржетиславом II (1092—1100 гг.), сыном короля Братислава II (Cosmas. II. 43—44). Отсюда можно предположить, что в данной части перечня должностей и специальностей пророчества Либуше имелись в виду высшие должности княжеского государственного аппарата, при этом социальный термин сохранялся традиционно (ср. др.- рус. тиун - ‘правитель господского хозяйства’ и позднее ‘глава княжеской администрации в городах’). Если видеть в этом перечне, как и в предшествующем ему первом перечне, внутреннюю логику, то в сочетании с «сотниками» «трибуны» воспринимаются как высокие военные и гражданские должности.
158
(sutores pellium diversarum et coriorum)».117 Либуше предвидит, что князь принудит людей к повинностям (filios vestros et filias in obsequiis suis panet), будет брать себе во благо быков, коней и лошадей, мелкий рогатый скот и все лучшее (de bubus etiam et equis sive equabus seu peccoribus vestris optima quaeque ad suum platitum tollet). Предсказания этих изменений Либуше завершает следующим пророчеством: «Все ваше, что есть лучшего, в селах, полях, пашнях, лугах, виноградниках он (князь. - М. С.) заберет и обратит в свое пользование (in usus suos rediget)».118
Из содержания этого предания-предсказания ясно видны основные направления в изменениях общественного строя, которые произошли в течение IX—XI вв. и воспринимались Козьмой Пражским и его современниками как очевидные. Князь становился единовластным сюзереном, которому подчиняются все сословия и государственный аппарат. Он верховный правитель для людей всех специальностей. Князь реализует (себе во благо) систему податей и повинностей.
Обращает внимание близость понимания следствий формирования государства (персонифицированного в князе) и появления верховной собственности государства на землю в Чехии и Скандинавии (ср. выше, с. 128—129). Чешские князья, разумеется, не забирали все лучшее у народа в селах, полях, пашнях, лугах, виноградниках. Однако отсутствие полной свободы аллода, обложение его податями и возможность распоряжения им государством были осмыслены как превращение лучших земель в княжеское пользование. О том же соединении верховной собственности и верховной власти государства (князя) свидетельствует такое утверждение, записанное Козьмой Пражским: «Все наше и мы сами - в твоей руке» (omnia nostra et nos ipsi in tua manu sumus). Это признание верховной собственности («все наше») и власти («мы сами») в княжеской «руке», которая в раннесредневековых обрядово-символических действиях выражала права собственности, власти и вассалитета,119 свидетельствует об осознанном восприятии князя (государства) как верховного собственника земли.120 Функции княжеской власти в народном их понимании перечислены в обращении чехов к Пржемыслу: «Мы избираем тебя князем (ducem), судьей, правителем (rectorum), защитником, единственным над нами господином (solum nobis in dominum)».121 Здесь отмечены функции князя-сюзерена, его верховные судебные и военные функции. Другие функции княжеской власти раскрываются при анализе всей деятельности князя. Разумеется, в пророчестве Либуше отразились тенденция развития чешского общества и его итог во второй половине XI—первой четверти XII в. Но знание их позволяет раскрыть при ограниченности информации других материалов общую направленность и содержание этого процесса.
117 Cosmas. I. 5.
ив ibid.
119 Grimm J. Deutsche Rechtsaltertümmer. Bd. I. Leipzig, 1899. S. 190—196; cm. также ранее - с. 121.
120 Мысль о князе как верховном собственнике всей земли высказывалась ранее при анализе общественных отношений в раннесредневековой Чехии (История Чехословакии. Т. I. М., 1956. С. 61; Краткая история Чехословакии: С древнейших времен до наших дней. М., 1988. С. 30).
121 Cosmas. I. 6.
159
Уже предания о Либуше и Пржемысле указывают на целенаправленную деятельность княжеской власти по уничтожению посредством законов народного полновластия: князь «обуздал законами» ранее свободный народ («это дикое племя») (hanc efferam gentem legibus frenavit). Содержанием дальнейшего развития общественного строя, отнесенного к деятельности Пржемысла, стало установление княжеской власти и эксплуатации, названной в соответствии с пониманием народного сознания «рабством»: «Он усмирил неукрощенный народ властью и покорил рабством, которым и сейчас угнетается» (indomitum populum imperio domuit et servituti, qua nunc premitur, subiugavit).122
Княжеская династия пражских князей Пржемысловичей продолжала правление в стране, стремясь в X—первой четверти XI в. к укреплению своей власти и к территориальному росту государства. После падения Великой Моравии в 907 г. Борживой, последовательно правившие его сыновья Спитигнев (ум. ок. 916 г.) и Вратислав (916— 921 гг.), внуки Вацлав (921—935 гг.) и Болеслав I Жестокий (935— 967 гг.) много сделали для усиления Чешского государства. Вацлав активно распространял христианство, что не только способствовало укреплению церкви - сложившегося феодального института и корпоративного феодала, но также содействовало распространению новой идеологии, обосновывавшей господство князя и господина, подчинение им низших свободных слоев общества и зависимых людей. Неудачи во внешней политике, установление вассальной зависимости от германского короля Генриха Птицелова стали причиной заговора против Вацлава его брата Болеслава и чешской знати. Результатом заговора стало убийство Вацлава и захват Болеславом княжеского трона. Болеслав I в союзе с германским королем Оттоном I нанес поражение венграм в 955 г., после чего он соединил под своей властью большую часть чешских земель, присоединил Малую Польшу с центром в Кракове, западную Словакию. Болеслав I активно боролся против язычества, основывал монастыри, добивался учреждения в Праге епископства, которое было создано в 973 г. вскоре после его смерти. В 964 г. Болеслав I заключил династический союз с польским князем Мешко I для более успешного противостояния натиску немецких феодалов. При сыне Болеслава I Болеславе II (967— 999 гг.) было присоединено относительно самостоятельное Восточночешское княжество Славниковцев с центром в Либице, а их род был истреблен.
В тяжелые для Чешского государства времена, которые последовали после смерти Болеслава II, его сын и преемник Болеслав III был изгнан в 1002 г. из Праги, а его дядя, польский князь Болеслав Храбрый, опираясь на сильное войско и используя, вероятно, династические права, захватил Моравию и Чехию. Чешская знать при поддержке германского короля Генриха II изгнала из Праги Болеслава Храброго в 1004 г., но и возведенный на пражский стол чешский князь Яромир, второй сын Болеслава II, был свергнут в 1012 г. в результате восстания. Вокняжившийся третий брат Олдржих (1012— 1035 гг.) начал энергично укреплять центральную власть в стране,
122 ibid. I. 8.
160
отвоевал у Болеслава Храброго Моравию. Такая политика укрепления Чешского государства стала основой внешне- и внутриполитических успехов сына Олдржиха Бржетислава I (1035—1055 гг.).123 Эти политические события, обычные для истории раннефеодальных государств, являлись следствием и фоном глубинных социально-экономических процессов.
Принадлежность к княжескому роду Пржемысловцев стала единственным основанием для права власти. Идеологически он освящался наличием в роду своего святого, Вацлава, который стал небесным покровителем и правителем Чехии.124 Но реальной основой силы и устойчивости княжеского рода были социально-экономические причины.
Пржемысловцы владели сложным по структуре господским хозяйством. В его состав входил город Болеслав, построенный Болеславом III. На домениальный характер города указывает хроника Козьмы Пражского, согласно которой этот князь решил основать город «для себя» (sibi urbem <...> conderet).125 О том же свидетельствует название города (в Первом старославянском житии св. Вацлава он назван «град Болеславль»,126 где название имеет форму притяжательного прилагательного). Существование сел в княжеском хозяйстве можно лишь предполагать вследствие крайне ограниченной для X— первой четверти XI в. источниковой базы. Поступления от княжеского хозяйства, государственные подати, судебные штрафы (согласно законам Бржетислава, за нарушения ряда правовых норм в княжескую казну (in fiscum ducis) выплачивалось 300 монет127) сделали чешских князей такими богатыми, что Козьма Пражский в панегирике Бржетиславу не без преувеличений утверждал, что он был «золотом и серебром богаче, чем цари Аравии».128
Княжеская династия Пржемысловцев являлась сюзереном чешской знати. В хронике Козьмы Пражского упоминается высшая знать, находящаяся на княжеской службе. Она названа знатью князя: «князь Болеслав и его знатные» (dux Bolezlaus et eius optimates)129 (курсив наш. - M. С.). Ее социальный статус определялся приближенным положением к князю, княжескими назначениями на высшие государственные должности, участием в централизованной эксплуатации подвластного населения.130
123 История Чехословакии. T. I. С. 60—68; Краткая история Чехословакии. С. 22—27.
124 Краткая история Чехословакии. С. 25.
125 Cosmas. I. 19.
126 Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности / Предисл., комм, и пер. А. И. Рогова. М., 1970. С. 80.
I22 Cosmas. II. 4.
128 Ibid. И. 1.
129 Ibid. I. 25.
130 Гейштор А. Заметки о центральном управлении в славянских государствах в IX—XI вв. // Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972. С. 70— 71; Russocki S. Elita wladzy w «Kronice Czechôw» Kosmasa Praskiego // Pamiçtnik Slowianski. T. 23. 1973. S. 245—255; Kudrna J., TreStfk D., Hejl F. Struktura feudâlm spoleënosti v Ceskych zemich a problematika vzniku feudàlniho stâtu u zapadnich Slovanû // Struktura feudâlm spolecnostf na uzenri £eskoslovenska a Polska do prelomu 15. a 16. st. Praha, 1984. S. 31; Ронин В. Правящая элита и принятие политических решений в славянских государствах Центральной Европы (IX—XII вв.) // Typologie ranë feudâlmch slovanskÿch stétû. S. 93—94.
6 M. Б. Свердлов
161
Правителями административно-территориальных округов являлись комиты, что было следствием как преемственности моравских социально-политических институтов, так и общих принципов организации власти раннефеодальных государств Центральной Европы X— XI вв.131 Социально-политическое положение и функции чешских комитов раскрываются в организации административно-территориального округа. Как отметил Б. Н. Флоря, обобщая новейшие исследования, центром такого округа стал «град» - резиденция княжеского наместника и его дружины. Для всего свободного населения округа град был центром управления: там вершился суд, осуществлялся сбор ополчения под руководством наместника; град - центр отправления христианского культа (первоначально градский округ совпадал с приходом) и место, где совершался раз в неделю торг. Град - центр не только управления, но и эксплуатации населения округа, тогда как стоявшая в нем дружина представляла собой не только аппарат управления, но и социальные верхи, живущие за счет этого населения. Население округа платило «дани» и исполняло «службы» в пользу града, снабжая его продуктами, обслуживая потребности стоявшей в граде дружины.132 Князь оставлял комиту, вероятно, часть государственных податей (обычно - одну треть, см. с. 128, 182, 201), что превращало должность комита в феод-должность, тогда как исполнение социальноэкономических и политических функций комита делало такого человека могущественным, что прослеживается уже по материалам X в. На дочери комита города Пшов был женат князь Борживой. Смерть комита (comes) Вока отметил Козьма Пражский под 968 г. Чем он был знаменит - неизвестно. Но он занимал в Чешском государстве видное положение, если его смерть была отмечена в тех древних анналистических записях, которыми хронист пользовался при написании своего сочинения.133 Комиты являлись опорой власти их сюзеренов Пржемысловцев. Они со своими дружинами осуществили избиение рода Славниковцев и их воинов. На «высокомерие и невыносимую власть комитов» (de arrogantia et intolerabili potentia comitum) чешского князя жаловался его родственник, относящийся к княжескому роду Славниковцев, епископ Адальберт.134
О высоком социальном и политическом положении служилой знати свидетельствуют материалы о роде Вршовцев. Козьма Пражский называл их «доместиками» и «семейными недругами» Болеслава III. После уничтожения Славниковцев Вршовцам был пожалован их стольный град Либице. Учитывая их приближенное положение при княжеском дворе, экономическое и политическое могущество,135 можно предположить, что Вршовцы являлись княжескими мажордомами (при ассоциации слов domesticus и domus) или воспитателями-кормильцами (при амплификации значения domesticus как ‘начальника школы’).
131 Krzemienska В., Tfeliik D. Hospodärske zäklady гапё stfedovekeho stätu (Öechy, Polska, Uhry v 10. a 11. stoleti) // Hospodäfske dejiny. 1978. № 1. S. 181—192.
132 флорЯ Б. H. Формирование чешской раннефеодальной государственности и судьбы самосознания славянских племен Чешской долины // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981. С. 108—109.
■зз Cosmas. I. 15, 23.
134 Ibid. I. 29.
135 Ibid. I. 34, 37, 42.
162
Иначе характеризует Козьма Пражский социальное положение знатных родов Муничей (Muncia) и Тепчиев (Терса). Определяющими здесь оказываются воинские доблести - «сильнейшие по оружию» (armis potentiores) и «храбрейшие в военном деле» (militia fortiores), верность вассалов - «лучшие в верности» (fide meliores) и богатство - «более выдающиеся по богатству» (divitiis eminentiores). В качестве их функций названы управление городами и народом (his urbes et populum ad regendum committas), a из общественных добродетелей - послушание князю (obediatis, ut dignum est duci) и вассальная преданность своему государю (debitam fidelitatem exhibeatis, ut par est suo principi).136 Таким образом, в общественной деятельности и социальном положении знатных служилых родов Муничей и Тепчиев (в имени последних сказалось, видимо, название судейской должности ‘тепчий’) выразились основные функции служилой знати: военное дело, сеньориально-вассальная иерархия и служба, государственное управление. Ее экономическую основу составляло богатство. Такой социальный статус являлся в знатных семьях потомственным. Эта знать входила по воле монарха в княжеский совет как особый орган центрального правления, но еще не оформленный институционально.137
В числе служилой знати находились также люди, которые возводились в сословие знати за подвиги и особые заслуги, остававшиеся средством вертикальной мобильности. Одним из таких людей являлся Довора (Говора). В связи с изложением событий первых лет XI столетия Козьма Пражский рассказал об истязаниях князя Яромира Вршовцами. Свидетелем этого стал «один из слуг» (unus de conservis) Доворы. Тот поспешил в Прагу, и горожане вскоре освободили своего истерзанного князя, а Доворе «за заслугу была оказана такая милость» (talis gratia redditur pro merito): по торгам (per fora) было объявлено, что Довора и его потомки «будут навеки в числе знатных и родовитых» (sit inter nobiles et ingenuos in eternum et ultra). Кроме того, ему давалась должность княжеского охотника и относящийся за исполнение ее двор Збечно (dignitatem venatoriam, que pertinent ad curtem Stbecnam). Этот двор стал наследственным владением потомков Доворы до времени написания Козьмой хроники,138 то есть более столетия.
Из данного рассказа следует, что сословие служилой знати являлось открытым. Для возведения в него князем должна была быть особая «заслуга», за которую воздавалась княжеская «милость». Приобщение к служилой знати способствовало назначению на особую должность (в случае с Доворой - включению в число княжеских охотников). Но исполнение такой должности сопровождалось обеспечением господским хозяйством: дарованное Доворе Збечно представляло собой княжеский двор и село вблизи Крживоклада.139 Земельное владение, а следовательно, социальный статус его потомков являлись наследственными. Понятие «знатные и родовитые» (nobiles et ingenui) отражало два пути становления знати - через
136 Ibid. I. 42.
137 Ронин В. Правящая элита... С. 96.
>38 Cosmas. I. 34.
139 Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 264.
163
знатность всеми путями вертикальной мобильности и через знатность по происхождению. Но это языковое сращение означало, вероятно, уже единое сословие, в котором происходили на рубеже X—XI столетий интеграционные процессы.
Особую группу княжеских служилых людей составляла «дружина». Это понятие использовано в славянском тексте X в. жития св. Вацлава,140 в латинском тексте которого - его традиционные аналоги: milites, amici, fideles, socii.141 При этом отмечаются два вида прямого обеспечения членов дружины: 1) одежда, оружие, деньги, 2) более развитая форма - земельные феоды в различных формах. Сделав эти наблюдения, Ф. Граус пришел к обоснованному мнению, что чешская дружина быстро приобретала в X в. феодальный характер.142 Можно лишь отметить, что обеспечение деньгами и землей представляло собой передачу феодов, а потому изначально являлось феодальным по своей сущности, тогда как снабжение дружинников оружием и одеждой являлось традицией архаичных дружинных феодов.
«Родовитая» знать на начальном этапе Чешского государства состояла как из служилых людей, так и из местной знати. Последнюю Козьма Пражский называет при изложении событий 934 г., в начальный период правления Болеслава I. В связи со строительством князем города Болеслава, который относился к домену, хронист сообщает, что князь собрал знатных людей народа (populi primates). Был у этой знати и свой глава (primus inter seniores), что подразумевает у нее известную иерархичность. Она являлась, вероятно, продолжением местной знати, восходящей к социальной структуре племенных княжений. В отличие от княжеской служилой знати эти знатные люди называют себя «голосом народа», указывая истоки своего влияния не в княжеской власти, а в народе. В качестве своих символов власти в народе они называют принадлежащие им особые знаки достоинства (tenemus dignitatum fasces). Свой социальный статус по отношению к княжеской власти эта знать выразила в том, что отказалась строить князю город. Болеслав I подавил это выступление «знатных людей народа», убив «первого» из них. Но подавление этого выступления имело большее значение. Оно привело народных старейшин к полному подчинению княжеской власти.143 Видимо, восстание местной знати в связи со строительством города Болеслава явилось кульминацией ее борьбы за автономность. Подавление этого восстания окончательно подчинило ее княжеской власти, последующее развитие государства привело к интеграции местной знати со служилой, или к уничтожению ее, превращению высших звеньев местного управления в составные части княжеского административно-судебного аппарата. Местное самоуправление ограничилось городскими и сельскими общинами, подчиненными княжеской административной и судебной
140 Крстик О. Возникновение 1-го старославянского «Жития Вячеслава» // BS. 1966. № 1. S. 131—163; Avenarius A. Prvâ slovanskâ Vâclavskâ legenda a slovanskä kultura v Cechach v 10 storoëi H Typologie ranë feudâlnich slovanskÿch stétû. S. 275—290 (см. там же литературу вопроса).
141 Graus F. L’Empire de Grande-Moravie, sa situation dans l’Europe de l’époque et sa structure intérieure // Das grossmährische Reich. Praha, 1966. S. 207.
иг Ibid. S. 207—208.
143 Cosmas. I. 19.
164
власти. В дальнейшем тексте хроники Козьмы Пражского «знатные люди народа» более не упоминаются, что отражает их постепенное исчезновение.
Таким образом, в правящем классе, кроме князей, прослеживаются четыре социальные группы: знать служилая и местная, менее значительные служилые князю люди - дружина, духовенство церковное и монастырское.
Сведений об их земельных владениях немного. В грамоте пражского епископа Эккарда (1017—1023 гг.),„ содержащей унификацию церковной десятины, названы хозяйства «могущественного, богатого или бедного» (sive potens, sive dives sive pauper). При этом владения указаны в виде феодов и аллодов (de suo pheodo vel allodio).144 Таким образом, в начале XI в. раскрывается генетически восходящая к предшествующему периоду характерная для феодального общества система землевладения, состоявшего из наследственного вотчинного землевладения местной знати и крестьянства - аллодов, а также из переданных князем земель во временное или наследственное владение - феодов.
Наряду с такой системой светского землевладения как средства материального обеспечения правящего класса во второй половине X в. при организации Пражского епископства сложилась, наряду с церковным землевладением, многообразная система податей в ее пользу: 1) десятина, сбор и распоряжение которой реально находились у светских господ, выделявших священнику столько, сколько они считали нужным, 2) наделение «в достаточной мере всеми доходами» церквей, которые основывал князь (как сообщил Козьма Пражский, Болеслав II (967—999 гг.) снабдил таким образом построенные им 20 церквей).145 Эта широкая формулировка подразумевает княжеское обеспечение церквей землями и доходами от них. В пользу такого понимания свидетельствуют материалы житийной литературы, согласно которой чешский князь в X в. жаловал клирикам не только золото, серебро, одежды, рабов, но и земли.146 Такие развитые формы земельных вкладов и церковного землевладения в середине XI в., как пожалование князем Спитигневом (1056—1061 гг.) коллегиату св. Стефана в Литомержицах 14 деревень с людьми и выделение им земли еще для 6 деревень, которые следовало заселить людьми из княжеского хозяйства, владение пражским епископом не только дворами и деревнями, но и «градом» Подивином,147 подразумевают подобные княжеские земельные пожалования и в конце X—первой четверти XI в. Отсюда можно сделать вывод, что в этот период в Чехии сложилась единая структура феодального землевладения, состоявшая из аллодов и феодов в виде земель, сел и городов при верховном княжеском распределении и перераспределении земельного фонда. Становление этой системы землевладения происходило вследствие внутренних закономерностей развития общества, но оно могло ускоряться и вследствие распространения институтов соседней Германии:
144 Ibid. I. 40.
145 Ibid. I. 22; Флоря Б. Н. Принятие христианства в Великой Моравии, Чехии и Польше И Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 138—140.
146 Там же. С. 156.
147 Там же. С. 143.
165
чешские князья становились вассалами германских королей, борьба за независимость от них была долгой и упорной, церковная западнохристианская организация несла с собой сложившуюся систему феодальных отношений, а средневековый латинский язык и германские лингвистические заимствования содержали все основные понятия, выражавшие феодальную систему поземельных отношений.
О структуре простого свободного и зависимого населения в хронике Козьмы Пражского при изложении событий X—первой четверти XI в. сообщается крайне мало, поскольку хрониста интересовала в соответствии с феодальной системой ценностей история князей и церкви. При изложении событий 973 г., связанных с избранием в пражские епископы саксонца Детмара, Козьма Пражский лишь в общих чертах обозначил социальный состав участников съезда, созванного князем через своих гонцов: духовенство, знатные люди страны (primates terre) и народ (populus).148 Разумеется, в этом съезде участвовали отдельные представители церкви и знати, а не все эти сословия. Весь народ также не мог присутствовать, были его представители. Но понятие «народ» в данном случае не раскрыто. Это, видимо, - городские и сельские старшины, прежде всего пражского населения, которое стало в X в. значительной экономической и общественной силой.
Для X—первой четверти XI в. нет прямых сведений о зависимом населении. В пророчестве Либуше все зависимые, близко относящиеся к княжескому господскому владению, названы сервами. Как показывает употребление такого понятия в X—XI вв., оно означало феодально зависимое население (см. выше, с. 159). Поэтому к сервам можно отнести ту часть крестьян в господском хозяйстве, где они эксплуатировались посредством взимания денежной и натуральной ренты. Единственным конкретным указанием социально зависимого статуса для анализируемого периода является в Хронике Козьмы Пражского понятие «unus de conservis» по отношению к Доворе (см. выше, с. 163). Использование термина «conservi» в обобщающем значении тождественно славянскому «челядь». Довора, видимо, являлся одним из челяди-слуг в княжеском хозяйстве, и принадлежность к княжеской челяди стала основанием возвышения его за заслуги в княжескую знать. Впрочем, эти сведения не позволяют раскрыть конкретные формы зависимости и эксплуатации в чешском господском хозяйстве данного периода.
ПОЛЬША
В X—первой четверти XI в. происходил интенсивный процесс формирования Польского государства. В конце IX—первой половине X в. определяющее значение имело объединение лендзян - сандомирской группы ляшских племенных княжений в Верхнем Повисленье. Большое политическое значение имели гопляне и их княжеская династия. Но к середине X в. ведущая роль в политической жизни лехитских племенных княжений перешла к полянам с центром в Гнезно
148 Cosmas. I. 23.
166
и их князьям.149 В княжеских родовых преданиях прослеживаются исторические основы сведений о династии Пястовичей, восходящих к концу IX в.: Земовите, Лестко (Лешко), Земомысле, Мешко (ум. 992 г.),150 что указывает на преемственность и стабильность княжеской власти в племенном княжении полян. О высоком социально-политическом статусе княжеской власти в середине X в. свидетельствует династический брак Мешко I и Дубровки, дочери чешского князя Болеслава I, который еще продолжал владеть ранее завоеванной Малой Польшей. Сам Мешко считался «другом императора»,151 то есть императора Священной Римской империи Оттона II. Княжеская власть стала инициатором распространения в Польше христианства, которое активно способствовало новым идеям в общественно-политической и духовной жизни, формированию в Польше раннефеодальной монархии.152 В 1000 г. Болеслав Храбрый основал в Гнезно автокефальное архиепископство с епископскими кафедрами в Познани, Колобжеге, Вроцлаве, Кракове.153
На фоне общего экономического прогресса154 в X в. отмечается начало расцвета польских городов. В основных городских центрах обособлялись укрепленные районы с резиденциями правителей (князя, комеса, епископа) и укрепленный торгово-ремесленный посад, что явилось следствием формирующейся социально-экономической и политической дифференциации общества.155 Ко времени правления Мешко I относится подъем строительства в Польше оборонительных укреплений, что выразилось в возведении мощных защитных сооружений городов и пригородов, а также в строительстве более крупных городов, которые имели административные и стратегические функции.156
Внешнеполитическим выражением роста могущества Польского государства стало присоединение Малой Польши, временное завоевание Болеславом Храбрым Чехии (1003—1004 гг.), Моравии и Словакии (1004—1017/18 гг.), Червеньских городов (1018—1031 гг.), ранее
149 Lowmianski Н. Pocz^tki Polski z dziejöw slowian w I tysi^cleciu n. e. T. V. Warszawa, 1973. S. 310—504; Labuda G. Polska, Czechy, Rus i kraj L?dzian w drugiej polowie X wieku // Ijibuda G. Studia nad pocz^tkami panstwa polskiego. T. 2. Poznan, 1988. S. 176—209.
150 Lowmianski H. Dynastia Piastöw we wczesnym STedniowieczu // Pocz^tki panstwa polskiego. T. 1. Poznan, 1962. S. 112—122; Banaszkiewicz /. Podanie о Piascie I Popielu: Studium poröwnawcze nad wczesnosredniowiecznymi tradycjami dynastycznymi. Warszawa, 1986.
151 Видукинд Корвейский. Деяния саксов. С. 119, 192.
152 Gieysztor А. Przemiany ideologiczne w panstwe pierwszych Piastöw a wprowadzenie chrzescijanstwa // Pocz^tki panstwa polskiego. T. 1. S. 155—169.
153 Silnicki T. Pocz^tki organizacji Kosciola w Polsce za Mieszka I i Boleslawa Chrobrego // Ibid. S. 319—360; Labuda G. Organizacja kosciola w Polsce w drugiej polowie X wieku i koscielne znaczenie zjazdu gnieznienskiego w roku 1000 // Labuda G. Studia... T. 2. S. 426—526.
154 Lowmianski H. Zagadnienia gospodarcze wczesnofeudalnego panstwa polskiego // Pocztttki panstwa polskiego. T. 2. Poznan, 1962. S. 15—36; Hensel W. Polska przed tysi^cem lat. Wyd. III. Wroclaw; Warszawa; Kraköw, 1967. S. 95—242.
155 Hensel W. Najdawniejsze stolice Polski: Gniezno, Kruszwica, Poznan. Warszawa, 1960; Gieysztor A. Najstarsze grody przed X wiekiem, uklad urbanistyczny w wiekach X— XIII i pocz^tki jego przebudowy w wieku XIII // Sztuka polska przedromanska i romanska do schylku XIII wieku. Warszawa, 1971. S. 57—65.
156 Hensel W. Budownictwo obronne za czasöw pierwszych Piastöw // Poczqtki panstwa polskiego. T. 1. S. 172—183.
167
присоединенных к Руси Владимиром Святославичем. Болеслав Храбрый подчинил власти Польского государства лужичан (1002— 1031 гг.). Активная внешняя политика Польши в конце X—начале XI в. на западе стала причиной постоянных военных столкновений с Германским королевством (Священной Римской империей), экспансия которого на восток все усиливалась, тогда как на восточных границах начались польско-русские политические противоречия, а в 1018 г., помогая своему зятю Святополку, Болеслав Храбрый со своим войском вступил в Киев, где вел себя как сюзерен Руси.157
В княжение Болеслава Храброго существовало понятие «государственная территория», о чем свидетельствует не только его целенаправленная политика присоединения соседних земель к Польскому государству, договоры при захвате или фиксировании владения этими землями, но также понятие «границы Польши» (fines Poloniae), которые указываются по реке Сале в Саксонии как наиболее значительное территориальное приобретение в войне с Германией.158 Охрана границ королевства от врагов названа одной из функций князя (in finibus regionis ab hostibus <...> occupatus).159
Другой военной функцией князя являлось верховное руководство войском. Ибрахим Ибн Якуб сообщает о трехтысячной дружине Мешко I, существовавшей в 966 г. По мнению Т. Василевского, здесь имелось в виду все профессиональное рыцарство, как составлявшее замковые гарнизоны, так и те, кто имел семьи и имущество, собственные дома и хозяйства. Содержались они посредством рыцарского жалования (stipendia militum), которое выплачивалось всем членам этого войска и сохранилось как форма оплаты до конца средневековья.160 Особо значительное войско подчинялось Болеславу Храброму. По подсчетам А. Надольского, войско первых Пястов насчитывало до 15 тысяч человек, из которых 3—5 тысяч составляли отряды князя и крупной знати. Это войско было регулярным, прекрасно вооруженным, что позволяло Болеславу Храброму успешно вести войны с грозными противниками.161
Как следует из Хроники Галла Анонима, Болеслав Храбрый осуществлял верховный суд в равной мере над бедняком и вельможей (rem pauperis, ut alicuius magni principis). В хронике указывались
157 Labuda G. Studia nad pocz^tkami panstwa polskiego. T. 1. Poznan, 1987; Kopoлюк В. Д. Западные славяне и Киевская Русь в X—XI вв. М., 1964; Пашу то В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 31—41; Swerdlow М. В. Jeszcze о «ruskich» denarach Boleslawa Chrobrego // Wiadomoéci numizmatyczne. R. XIII, zesz. 3. Warszawa, 1969. S. 175—180; Ludat H. An Elbe und Oder um das Jahr 1000: Skizzen zur Politik des Ottonenreiches und der slawischen Mächte in Mitteleuropa. Köln; Wien, 1971; Obronno&5 polskiej granicy zachodniej w dobie pierwszych Piastöw. Wroclaw; Warszawa; Kraköw; Gdansk; Lödz, 1984; Головко А. Б. Древняя Русь и Польша в политических взаимоотношениях X—первой трети XIII вв. Киев, 1988. С. 6—32; Banaszkiewicz J. Boleslaw i Peredslawa: Uwagi о uroczysto&i stanowienia wladcy w zwi^zku z wej^ciem Chrobrego do Kijowa // KH. 1990. R. 97, № 3—4.
158 Gall. I. 6. Здесь и далее перевод см.: Галл Аноним. Хроника; латинский текст: Anonima tzw. Galla Kronika czyli dzieje ksi^t i wladcöw polskich / Wyd. K. Maleczynski. Kraköw, 1952.
159 Gall. I. 15.
160 Василевский T. Организация городовой дружины и ее роль в формировании славянских государств // Становление раннефеодальных славянских государств. С. 112.
161 Nadolski A. Polskie sify zbrojne i sztuka wojenna w pocz^tkach panstwa polskiego // Pocz^tki panstwa polskiego. T. 1. S. 187—209.
168
лица, которые обращались в княжеский суд, - как обездоленные крестьяне и женщины, так и те, на кого они жаловались, - члены государственного административно-судебного аппарата.162 При этом князь регулировал правоотношения этих двух неравных в социально-экономическом отношении сторон.163
Болеслав Храбрый являлся сюзереном иерархически организованного правящего класса и состоящего из его представителей государственного аппарата.
Ближайшее окружение Болеслава Храброго называлось suffraganes - «помощники». Они представляли собой круг доверенных лиц высшего слоя знати. Суффраганами в Хронике названы также помощники польских архиепископов, то есть епископы.164 Суффраганам Болеслав Храбрый передал княжеский престол в Праге после подчинения Чехии.165 Видимо, так же назывались княжеские правители огромных исторически сложившихся областей: Поморья, Л1алой Польши, Силезии, Мазовши, лендзян в Повисленье с центром в Сандомире. В официальной латинской терминологии они назывались также duces166 - «герцоги», а по-славянски, видимо, «воеводы» (представляется плодотворным предположение С. Травковского об отнесении к древним придворным должностям «воеводы», которого он соотносит с «палатином»).167 X. Ловмяньский считает duces ‘княжатами’ - потомками племенных князей, которые сохранились до начала XI в.168 Впрочем, эта мысль вызывает сомнения, поскольку в правление Болеслава Храброго существовала развитая система административно-территориального управления, которая не оставляла места для племенных княжат.
Правителем комитата являлся комес (от латинского заимствования comes - «граф»). Устанавливая происхождение комитатскопровинциальной системы, функции комесов, трудно согласиться с мнением Т. Василевского, согласно которому провинциальная организация была создана с учетом потребностей дружины.169 Комитаты образовались, вероятно, как исторически сложившиеся области государства с крупными городскими центрами торгово-ремесленного и военно-административного характера с более мелкими многофункциональными городами, управляемыми княжеской высшей администрацией из главного города. Но военная провинциальная организация, как убедительно показывает Т. Василевский, была неразрывно связана с комитатско-провинциальной системой. Комес провинции возглавлял легион, в который входили, вероятно, два-три полка или соединения (acies). Соединениями - acies из 270—300 всадников - командовали военные комесы. Во главе отрядов из 90—100 человек находились сотники.170 Комесы стояли во главе иерархической структуры, в которую входили также principes - чиновники и nobiles -
162 Gall. I. 9.
163 Ibid. I. 9, 11.
164 Ibid. I. 11.
165 Ibid. I. 6.
166 Ibid. I. 9.
167 Kultura Polski fredniowiecznej X—XIII w. Warszawa, 1985. S. 146.
168 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. III. Warszawa, 1967. S. 468—469.
169 Василевский T. Организация городовой дружины... С. 120.
по Там же. С. 114—120.
169
знатные по происхождению люди, обладающие почестями и социальными преимуществами,171 или рядовые рыцари.172
Ближайшее окружение Болеслава Храброго состояло из людей богатых и знатных - «магнатов» и более низких по положению «воинов» - рыцарей (multisque cuneis et magnatum et militum constipatus, см. также понятие «magni principes», то есть «вельможи»173). Эта двучленная структура представляла собой дружину как иерархически организованную служилую часть господствующего класса: старшая и младшая дружина, королевские «приближенные» (familiäres), то есть члены старшей дружины, назначались посадниками в города и крепости, что свидетельствовало о централизованном характере городского управления во второй половине X—первой четверти XI в., об использовании дружины в качестве источника кадров аппарата государственного управления. Административно-судебное лицо, которое отправлялось князем для вызова в суд, называлось «камерарий» (camerarius), что совпадает по функции с членами древнерусской младшей дружины - детскими, которые являлись в то же время членами княжеского двора (на такой же статус указывает название должности камерария) и воинами-дружинниками (см. далее, с. 179—180). В данном случае понятно и обоснованно применение Галлом Анонимом характерного феодального термина для обозначения членов близкого королевского окружения - дружины: fideles, то есть вассалы (interim vero ipsum conquerentem alicui fideli suo commendabat).174
Особую группу приближенной князю знати составляли двенадцать друзей - «советников» (consiliarios), с которыми он «дружески обсуждал секретные дела государства»,175 то есть они составляли княжеский совет.
Формирование этой феодальной иерархической структуры происходило вследствие внутренних причин. Но оно шло в том же направлении, что и в других странах Центральной Европы, где, как отметил Ю. Бардах, ленное право в это время в равной мере играло роль международного права. Вследствие этого уже Мешко I искал подобающее себе место в феодальной имперской иерархии.176 Это наблюдение подтверждается и конкретизируется известиями хроники Титмара Мерзебургского, который был из саксонского рода графов Вальбеков, епископом в Мерзебурге, прекрасно знал историю правление королей (императоров) Саксонской династии и обстоятельства в соседних с Саксонией Чехии и Польше. Мешко был вассалом императора Оттона I, хранил ему «верность» (fidelem) и платил дань с земель «вплоть до реки Варты».177 Сложные отношения существовали у Болеслава Храброго с королем (с 1014 г. императором) Ген¬
171 Modzelewski К. Comités, principes, nobiles: Struktura klasy panujqcej w swietle terminologii Anonima Galla // Cultus et cognitio. Warszawa, 1976.
172 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. III. S. 469.
173 Gall. I. 9.
,74 Ibid (курсив наш. - M. С.), см. также: Ibid. I. 15.
175 Ibid. I. 13.
176 Bardach J. La formation et les structures de l’état polonais du Xe jusqu’au XIIIe siècle // Settimane di studio del Centro italiano di studi sull’alto medioevo. T. XXX. Spoleto, 1983. P. 219.
177 Thietm. II. 29 (18).
170
рихом II. Наряду с мирными отношениями происходили войны, во время которых для обеих сторон победы чередовались с поражениями. Но военно-политический потенциал империи был столь велик, что и во время побед Болеслава Генрих II требовал от него верной вассальной службы (sibique in omnibus fideliter vellet servire), обещая взамен «свою милость» (sua gracia) или угрожая войной.178 В 1013 г. вассалом Генриха II стал Метко, сын Болеслава Храброго, а немного позднее и сам Болеслав совершил вассальный обряд вложения рук в руки короля, был при нем оруженосцем при входе в церковь, но получил от него «давно желанный бенефиций»179 (не указано какой). Таким образом, феодальная структура в Польше второй половины X—первой четверти XI в. органично соединялась со сложившейся структурой империи, институты которой стали распространяться в польском государстве.
Каковы были средства обеспечения правящего класса, источники этого периода указывают мало. Упоминаемые в преданиях о Болеславе Храбром, о щедрости его пиров виллики и экономы (vice domini), птицеловы и охотники180 свидетельствуют о существовании княжеского господского хозяйства - домена.
Видимо, небольшие хозяйства были и у служилой знати. Однако преобладающую роль играли, вероятно, феоды-деньги и феоды-должности. Галл Аноним сообщал о щедрых пожалованиях церкви бенефициев,181 что позволяет предположить такие же пожалования бенефициев в денежной, вещной или земельной форме и светским лицам. В предании о щедром отношении Болеслава к своим воинам (или рыцарям - milites), а также вассалам (fideles) сообщается о его многочисленных подарках, вероятно, в виде коней, предметов вооружения, денег,182 одежд,183 что составляло первоначальную, архаичную форму феодов. Эти пожалования были весьма значительны, так что в преданиях о временах Болеслава Храброго сохранились воспоминания о чрезвычайном богатстве комесов и рыцарей (nobiles), которые «носили золотые цепи огромного веса и имели большое количество денег», а придворные дамы были «изукрашены» драгоценностями.184 В связи с тем, что целью хроники Галла Анонима являлось изложение «деяний князей и правителей польских», в поле зрения автора не попала местная знать, малопольская и силезская, мазовецкая и поморская, которая подчинялась Болеславу Храброму как главе государства и сюзерену, но не составляла его дружину, осуществлявшую функции службы на княжеском дворе, центрального военного и административного аппарата. Вероятно, с расширением сферы отношений сюзеренитета-вассалитета, охватывавших местную знать, в результате ее поступления на службу князю и превращения княжеской знати в местных землевладельцев происходил процесс интеграции княжеской служилой и местной знати. Интеграционным процессам
178 Ibid. V. 31 (19).
'79 Ibid. VI. 90, 91 (55).
'«о Gall. 1. 14, 15.
181 Ibid. I. 11.
182 Ibid. I. 16.
183 Ibid. I. 15.
184 Ibid. 1. 13; см. также: I, 6.
171
в правящем классе способствовало также развитие административнотерриториальной системы, а также общегосударственных податей - дани, дара185 и повинностей с сельского населения (rustici), с которого взимались натуральные подати зерном, медом, скотом, мехами, причем два последних вида продуктов служили денежным эквивалентом.186 Эта формирующаяся податная система, являясь экономической основой существования государства, служилой части правящего класса, интеграционных процессов различных его групп, имела также политико-правовую функцию. Подати и повинности, фиксированные в праве, создавали упоминаемое в источниках княжеское право (ius ducale), которое гарантировало личный статус и преемственность эксплуатации крестьян. Свободные крестьяне вследствие этого становились «подданными государства», подсудными князьям, их комесам, а затем их судьям.187
В северной зоне польских земель продолжали функционировать ополья - небольшие соседские сельские общины, подобные германской марке, объединявшие вокруг поля сёла, состоявшие из самостоятельных дворов. Их жители делили поле по «жеребьям» (sors). Для южной зоны польских земель были характерны также небольшие соседские сельские общины - осады, которые существовали, вероятно, уже в X в. Не исключено, что осада также объединяла несколько сел и называлась по главному поселению.188
На эту административно-территориальную структуру накладывалась единая система княжеских городских и сельских резиденций или постоев, в которых князь останавливался во время регулярных объездов государства. Как писал Галл Аноним о времени Болеслава Храброго, «повсюду имел он убежища для своих остановок и точно обозначенные службы и охотнее останавливался в городах и крепостях, а не, подобно нумидийцу, в шатрах или в поле».189 В этом сообщении, отнесенном Галлом Анонимом к деятельности только Болеслава Храброго, раскрывается сложившаяся система княжеских объездов, хорошо известная в других славянских странах. Она была связана с административными центрами государства, с организацией поселений, княжеских дворов в селах и городах, а также постоев в населенных пунктах. Во время таких объездов князь и его дружина (acies curialis) осуществляли верховные административно-судебные функции. С этими объездами был связан сбор натуральных податей в городах и корм в сельской местности, гужевая повинность (наряду с общегосударственными задачами снабжения князя и его дружины лошадьми, транспортом, сопровождения людьми), в случаях постоев
185 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. IV. Warszawa, 1970. S. 132; Zajda A. Nazwy staropolskich powinnofri feudalnych danin i oplat (do 1600 roku). Warszawa; Krakow, 1979. S. 97.
186 Bardach J. La formation et les structures... P. 235.
187 Buczek К. О tak zwanych prawach ksi^ecych i krölewskich // KH. T. LXXII1, № 1. 1966. S. 100; Modzelewski K. Dziedzictwo plemienne w ustroju Polski piastowskiej // KHKM. T. XXIII, № 3. 1975. P. 354—355. С этим мнением согласился Ю. Бардах: Bardach J. La formation et les structures... P. 236—237.
188 Lalik T. Radio i 2reb: Z dziejdw spolecznych wsi zachodniostowianskiej // Z polskich studiöw slawistycznych. Ser. Ill: Prace na VI Miçdzynarodowy Kongres slawistyczny w Pradze. T. 1: Historia. Warszawa, 1968. S. 25—44; Kultura Polski éredniowiecznej X— XIII w. S. 126—129.
i8* Gall. I. 12.
172
в поселениях - обеспечение жильем. Эти виды натуральных податей и повинностей отмечаются также в польских источниках XII— XIII вв., что, наряду со сравнительно-историческими материалами, позволяет предположить их функционирование в польском государстве X—первой четверти XI в. Они осуществляли прямые социальные связи с народом, а также с местной и служилой знатью (proceres et seniores), которая контролировалась монархической властью.190 Особым видом повинности стала военная обязанность служить в княжеском войске, а также, вероятно, со времен Болеслава Храброго «строжа», которая заключалась первоначально в военной службе по пограничным крепостям. Позднее она была заменена натуральным налогом.191
Таким образом, из сведений о Мешко I и Болеславе Храбром следует, что они являлись сюзеренами правящего класса, осуществляли верховные военные, административные и судебные функции. Государство, персонифицированное в князе, осуществляло взимание податей и повинностей для его нужд, а также для обогащения служилой части правящего класса посредством феодов. При этом князь представал в образе защитника простого люда, исполняя государственные функции по регулированию сословных отношений. Такая единая система социально-экономических, политических и правовых отношений во второй половине X—первой четверти XI в. так осмыслялась хронистом Галлом Анонимом в размышлениях о Болеславе Храбром: «Воистину это отец отечества, это защитник, это господин, не расточитель чужих денег, достойный управитель государства, который считает, что убыток крестьянина, нанесенный врагами, следует соотнести с утраченными крепостью или городом».192 Здесь патерналистская идея отношений правителя и его подданных совмещена с пониманием князя как господина и управителя-хозяина. Позднее стало реализовываться распределение земель и населяющих их крестьян. Таким образом, отношения собственности, социально-экономические формы эксплуатации непосредственных производителей и обогащения господствующего класса нашли выражение не в патримониальной, а в верховной собственности государства на землю.193 Представляется, что мнение, согласно которому «государственная организация была связана с развитой финансовой системой, удовлетворявшей различные государственные потребности», а «правящая элита и все группы соучастия имели свою долю в финансовых доходах, которые составляли основной источник их содержания, а также
190 Bardach J. La formation et les structures... P. 222.
191 «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв. / Пер. Л. М. Поповой, вступ. ст. и комм. Н. И. Щавелевой. М., 1987. С. 67, 233; Buczek К. Ströze: Studium z ustorju spolecznego Polski wczesnofeudalnej // Roczniki Dziejdw Spolecznych i Gospodarczych. № 19. Lwdw; Poznan, 1957. S. 11—41; Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. IV. S. 131.
192 Gall. I. 15.
193 Бардах Ю., Леснодорский Б., Пиетрнак М. История государства и права Польши. М., 1980. С. 35; Ловмяньский Г. Основные черты позднеплеменного и раннегосударственного строя славян // Становление раннефеодальных славянских государств. С. 14; Lowmianski Н. Pocz^tki Polski: politiczne i spoleczne procesy kszaltowania sie narodu do pocz^tku wieku XIV. T. VI, cz. 1. Warszawa, 1985. S. 102—126 (см. там же значительную литературу вопроса); Kultura Polski jfredniowiecznej X—XIII w. S. 109, 139.
173
в концентрации богатства», отражает государственно-правовую форму финансовой структуры, а не ее социально-экономическое содержание. При таком понимании содержание и функции государственной финансовой системы оказываются более ограниченными, чем подати в раннефеодальном обществе, где они становятся средством эксплуатации, рентой.194
Значение польских князей в системе поземельных отношений собственности, социально-экономических и политических структур, юрисдикции, княжеских податей и повинностей позволяет согласиться с выводом новейшей польской историографии о раннефеодальной монархии в Польше как форме политической власти, сложившейся в X в. и существовавшей до XIII в., несмотря на избрание князя знатью в отдельные периоды политической истории.195
Но процессы, которые вели к обогащению правящего класса, вероятные усилия князя по регулированию межсословных отношений и сдерживанию процесса разорения крестьянства сопровождались обеднением крестьян. Поэтому в панегирике Болеславу Храброму возникла тема «бедного крестьянина», которая явилась трансформацией христианских литературных идей, но насыщенной реалиями социально-экономической жизни в Польше второй половины X— первой четверти XI в. Жалобы князю «бедных крестьян» и женщин на высший административно-судебный аппарат отразили значительно возросшие противоречия в разных сословиях лично свободного населения. Накапливались также острые противоречия между господами и зависимым населением в господских хозяйствах. Спустя всего 12 лет после смерти Болеслава Храброго Польшу потрясло грандиозное восстание 1037—1038 гг., содержание которого Галл Аноним раскрыл как восстание сервов против господ, а освобожденных против знатных (in dominos servi, contra nobiles liberati).196 Понятие «сервы» средневековой письменности, в том числе славянской, использовалось для обозначения широкого круга феодально зависимых197 (см. с. 67—68, 79, 159). Таким образом, сообщение Галла
194 Бардах Ю., Леснодорский Б., Пиетрчак М. История государства и права... С. 34.
195 Gieysztor A. En Pologne médiévale: Problèmes du régime politique et de l’organisation administrative du Xe au XIIIe siècle // Annali della Fondazione Italiana per la Storia Amministrativa. T. 1. 1964. S. 135—136; Buczek K. Z badari nad organizaeja gospodarki w Polsce wczesnofeudalnej (do poez^tku XIV w.) // KHKM. 1969. R. 17, № 2. S. 202—204; Modzelewski K. Organizacja gospodareza paristwa piastowskiego (X—XIII w.). Wroclaw, 1979. S. 233—238; Bardach J., Lesnodorski B., Pietrzak M. Historia panstwa i prawa polskiego. Warszawa, 1979. S. 61—62; Kultura Polski STedniowieczne X—XIII w. S. 139 (С. Травковский, избегая понятия «феодальный», пишет о «раннесредневековой монархии»).
196 Gall. I. 19.
197 В. Д. Королюк, обоснованно отмечая широкое участие свободного и феодально зависимого населения в восстании 1037—1038 гт. против церковных и светских землевладельцев, видел в использованных Галлом Анонимом понятиях «servi» и «liberati» противопоставление «рабов» и «вольноотпущенников», что свидетельствует, по его мнению, об использовании хронистом термина «servus» в значении «раб». В таком словоупотреблении он видел скорее литературный прием, чем адекватное указание главных сил восстания (Королюк В. Д. Древнепольское государство. М., 1957. С. 175—177). Однако, представляется, В. Д. Королюк не учел широкое употребление слова «servus» для обозначения феодально зависимых в латиноязычной практике раннего и развитого феодализма, тогда как слово «liberati» - не синоним традиционного «libertini» - ‘вольноотпущенники’, а производное от глагола «libero» - ‘отпускать на свободу’, ‘освобождать’, что было связано с широкой практикой прекращения феодальных форм зависимости, иногда
174
Анонима свидетельствует о широком восстании феодально зависимых против господ, а также освобожденных от зависимости, но продолжавших исполнять повинности по отношению к господам. Другие польские источники также не раскрывают конкретных форм эксплуатации в господских хозяйствах X—первой четверти XI в. Известие «Жития пяти братьев» о замене смертной казни «вечной службой Богу в святом месте», то есть в монастыре или церкви (aeternum dei servitium ad sanctum locum), интерпретируется как форма феодальной зависимости (С. Арнольд, X. Ловмяньский) и как рабство (Т. Мантейфель, А. Гейштор, Ю. Бардах).198 О. Коссман оставил понятие «служба» без качественной характеристики как «вечную службу Богу».199 В связи с тем, что данных о конкретных формах эксплуатации нет, такой вопрос нельзя решить однозначно. Вследствие крайне ограниченной для этого времени информации неизвестно, попадали ли тогда польские смерды (smardones), лично свободное сельское население - общинники, генетически восходящие к праславянским племенам, в господские хозяйства. По той же причине не ясно, появилась ли тогда общественная категория аскриптициев (ascripticii) - приписанных рабов или приписанных к земле (хозяйству) ранее свободных людей (см. далее, с. 256, 276). Впрочем, представляется, что допускаемая при любой интерпретации развитая система письменных актов едва ли была возможной на начальном этапе распространения латинской письменности в Польше второй половины X—начала XI в. Поэтому можно предположить, что аскриптиции появились в господских хозяйствах в середине - второй половине XI в. Использовались в господских хозяйствах также и рабы, но формы их конкретной эксплуатации неизвестны.200 В «Повести временных лет», содержащей более близкий ко времени событий в Польше так называемый «Начальный свод» 1095 г., сообщается о широком народном движении: «И бысть мятежь в земле лядьске, вставше людье, избиша епископы и попы и бояры своя».201 Это восстание против знати, сопровождавшееся антихристианскими выступлениями и реставрацией язычества, свидетельствовало о значительном обострении социальных противоречий в Польше периода правления Болеслава Храброго и вскоре после него,202 что указывает на интенсивный процесс развития феодальных отношений. Это восстание явилось вершиной социально-политического кризиса раннефеодальной монархии, который назревал с конца 10-х годов и имел ряд предшествующих этапов: 1) утрата Моравии в 1019—1021 гг., 2) языческое восстание в 1022 г.,
с продолжением зависимости и эксплуатации освобожденных в других формах. Поэтому верным представляется примечание Л. М. Поповой, согласно которой под словом «servi» в данном известии Галла Анонима следует понимать не рабов, а зависимых крестьян (Галл Аноним. Хроника и деяния князей или правителей польских / Предисл., пер. и примем. Л. М. Поповой. М., 1961. С. 148; ответственным редактором этого тома являлся В. Д. Королюк).
198 Pierwsza Konferencja metodologiczna historyköw polskich. T. I. Warszawa, 1953. S. 172, 213, 219, 239, 247.
]99 Kossmann O. Polen im Mittelalter: Beiträge zur Sozial- und Verfassungsgeschichte. Bd. I. Marburg; Lahn, 1971. S. 228.
200 Разумовская Л. В. Очерки по истории польских крестьян: От древних времен до XV века. М.; Л., 1958. С. 97—108 (см. там же литературу вопроса).
201 ПСРЛ. I. Стб. 149—150.
202 Королюк В. Д. Древнепольское государство. С. 167—178.
175
3) широкое антихристианское народное восстание для восстановления язычества, которое произошло вскоре после смерти Болеслава Храброго, 4) языческое восстание в конце 1031 г.203
Становление сословного общества и государства, которое регулировало правоотношения посредством права, начало межсословных столкновений, которые выражались как в пассивной форме жалоб «бедных крестьян» князю, так и в активной форме восстаний, способствовали формированию польской системы права. Как сообщается в хронике Козьмы Пражского, чешский князь Бржетислав, совершив в 1039 г. поход на Польшу, захватил город Геч и переселил его жителей в Чехию. Один из переселенных поляков был назначен «начальником и судьей» над ними, в связи с чем Бржетислав «предписал, чтобы как они, так и их потомки вечно пользовались теми законами, которые они имели в Польше».204 Из этого сообщения следует, что нормы права были свойственны Польскому государству и оно отличалось от Чешского.205
РУСЬ
На Руси середины X—первой половины XI в. интенсивно происходили те процессы формирования раннеклассового общества и государства, основы которых были заложены в предшествующий период. Внешнеполитическое выражение эти процессы нашли в подчинении власти киевских князей всех восточнославянских племенных княжений, подавлявших затем их восстания, в разгроме Святославом Хазарского каганата, в войнах князей Игоря и Святослава с Византийской империей, в русско-византийских договорах 944 и 971 гг., в женитьбе Владимира Святославича на сестре византийских императоров Василия II Болгаробойцы и Константина IX Анне, в прочных дипломатических и династических связях со странами Западной Европы. Внутренние изменения социально-экономической и политической структуры Руси привели в правление князей Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, Ярослава к формированию огромного государства от Ладоги до Среднего Поднепровья, низовья Дона и Тамани, от Верхней и Средней Волги до Галиции и Волыни в Предкарпатье. В 988 г. официальной религией этого государства стало христианство.
«Повесть временных лет» - основной источник для изучения общественного строя Руси X в. - позволяет обстоятельно рассмотреть эту проблему. Как отметил А. И. Рогов, если Козьма Пражский и Галл Аноним предпочитали не писать о князьях-язычниках, а сербский король и писатель Стефан Первовенчанный вообще начинал историю своей страны с жизнеописания своего отца - православного христианина Немани, то в «Повести временных лет» (далее - ПВЛ),
203 Borawska D. Kryzys monarchii wczesnopiastowskiej w latach trzydziestych XI w. Warszawa, 1964.
204 Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 102.
205 Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 154. Неясно только, почему это обоснованное наблюдение Я. Д. Исаевич относит к обычному праву, не распространяя его на государственный закон; обычное право, напротив, вероятно, было аналогичным.
176
напротив, бережно сохранены сведения о правлении князей языческой поры, дополненные свидетельствами греческих источников и грамотами великокняжеского архива.206 Такое отношение древнерусских летописцев к исторической действительности языческой поры сохранило те реалии социально-экономического и политического развития Руси, которые по отношению к другим славянским странам устанавливаются посредством сравнительно-исторических и ретроспективных материалов.
Как следует из русско-византийского договора 944 г., с русской стороны, наряду с «великим князем русским» Игорем, названо «всякое княжье» и «князи»,207 что подразумевает сохранение княжеского титула у князей племенных княжений, подобных Малу. Но уже русско-византийский договор 971 г. заключен только от имени «князя русского» Святослава, а русская сторона названа без упоминания князей: «иже суть подо мною Русь, боляре и прочий»,208 что свидетельствует о быстром процессе концентрации княжеской власти. В договорах именно великий князь (а не коллективные племенные органы управления или князья совместно) «своим словом» запрещал «творить пакости» в византийских селах, посылал воинов императору или просил у него помощи, устанавливал власть над византийской территорий. Таким образом, образование киевской великокняжеской династии сопровождалось в середине—второй половине
X в. быстрой концентрацией власти.
Этот процесс лишь венчал глубинное переустройство социальноэкономических и политических структур Руси X—первой половины
XI в. Древние термины с корневой основой стар-, некогда обозначавшие племенную знать, в виде понятий «старцы» (иногда с определением «градские») и «старейшины» сохранились в ПВЛ лишь в составе преданий X в., а потому они имеют неопределенное по реальному содержанию литературное или литературно-сказительное происхождение. Вследствие этого данные термины входили в повествовательные клише: «И реша старци и боляре...», «созва Володимеръ боляры своя и старци градьские...», «и созва князь боляры своя и старца» и т. д.209 С прекращением преданий о Владимире под 997 г. понятие «старцы» исчезает со страниц ПВЛ. Отсюда мнение, что «старцы» - это племенная знать, исполнявшая судебно-административные функции,210 не досказано.211 Столь же неопределенное в ПВЛ понятие «старейшина» в конкретном изложении обозначает знатного человека, правителя: «Потом же старейшина, иже бе властелинъ граду
206 Рогов А. И. Первые славянские князья в памятниках древней письменности и искусства // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1988. С. 146—147.
2<>7 ПВЛ. I. С. 35.
208 Там же. С. 52.
20У Там же. С. 58, 74, 75, 85, 87.
210 В новейшей литературе см.: Мавродин В. В., Фроянов И. Я. «Старцы градские» на Руси X в. // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 32; Ловмяньский X. О происхождении русского боярства // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 99.
211 Как следует из исследования С. В. Завадской, «старцы» стало светским социальным термином лишь в XIII—XIV вв.: Завадская С. В. О «старцах градских» и «старцах людских» в Древней Руси // Восточная Европа... С. 101—103.
177
тому...».212 Поэтому, вероятно, в «старцах» и «старейшинах» преданий X в. в ПВЛ следует видеть знатных и богатых людей, местную знать, генетически восходившую к племенной знати, но не саму родоплеменную старшину. В пользу такого понимания эволюции реального содержания древнейшей социальной лексики с корнем стар- свидетельствует социальное положение выборных или назначенных глав свободного сельского населения - старост. При сборе денег для борьбы со Святополком в 1018 г. с них брали 10 гривен - почти в 2 раза меньше, чем с бояр, но в 62,5 раза больше, чем с простых свободных мужей.213 Подключая такую местную знать к укреплению государства и одновременно ослабляя возможность сопротивления центральной власти и сепаратизма бывших племенных княжений, Владимир Святославич «нарубал» «лучших мужей» из словен, кривичей, вятичей, чуди и переселял их в новопостроенные южнорусские города.214
Если для местной знати, уходившей корнями в древность, владевшей господскими хозяйствами, великий киевский князь являлся сувереном, который осуществлял верховную военно-политическую власть и стремился разрушить ее древние социально-экономические и идеологические связи с местным населением, заменив их территориальными (погосты и города с волостями), то одновременно на Руси X—первой половины XI в. развивалась возникшая ранее новая административно-территориальная государственная система, основу которой составляла служба великому киевскому князю. Формирование данной системы осуществлялось исходя из принципов иерархичности сюзеренитета-вассалитета и единства государственной территории. Этот процесс происходил одновременно с формированием государства.
Высшее звено государственного управления составляли княжичинаместники, сыновья великого киевского князя, наиболее близкие к нему люди. Уже князь Игорь посадил своего сына Святослава в Новгороде,215 где контролировались великие торговые пути на Каспий и Черное море, Северо-Запад Руси, Святослав - в Киеве Ярополка, в земле древлян Олега, в Новгороде Владимира. В этом разделе земель между сыновьями Владимиром Святославичем, а позднее в аналогичном «ряде» 1054 г. Ярослава Мудрого в XVIII—начале XIX в. видели следствие монархической власти правителя, появление удельных княжеств, результат «феодализма», в XIX в. - следствие княжеского родового быта, договорных отношений вечевых городов с князьями и князей между собой, результат единой государственной политики, дополненной семейно-династическими отношениями княжеских неразделенных семей. В советской историографии эти явления рассматривались как следствие феодального строя (Б. Д. Греков, С. В. Юшков и мн. др.), как «дофеодального» или общинного строя, вечевых городов и городов-государств, подобных античным полисам (И. Я. Фроянов и его ученики).216 Между тем происхождение и характер деятельности кня¬
212 Текст конца 70-х—начала 80-х годов XI в. летописца Нестора (Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Приг. к печати Д. И. Абрамович. Пг., 1916. С. 17).
213 ПВЛ. I. С. 97.
г“ Там же. С. 83.
215 ОУИ. С. 45.
216 См.: Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII—XX вв. СПб., 1996.
178
зей-наместников раскрывают их природу. Источником власти является назначение великим киевским князем. Как следует из сообщения ПВЛ о деятельности Ярослава в Новгороде, он собирал там подати в размере огромной суммы - трех тысяч гривен; две тысячи в виде «урока» давал Киеву «от года до года», а одну тысячу раздавал дружинникам.217 Взимание податей и распоряжение ими при сохранении верховной власти великого киевского князя подразумевает осуществление князем-наместником административно-судебных и военных функций властью великого князя. В середине X—первой половине XI в. распределение князей-наместников по основным землям Древнерусского государства содействовало формированию единой государственной системы и тем самым концентрации политической власти великого князя. Но, с другой стороны, передача обширных земель в управление и кормление членам великокняжеской (княжеской) фамилии представляла собой передачу апанажей, на что обращали внимание историки второй половины XVIII в.218 Еще в правление Владимира Святославича Полоцкая земля стала наследственным апанажем Изяслава Владимировича и его потомков. Позднее, во второй половине XI в., наследственными апанажами стали для Всеволода Ярославича и его потомков Переяславская и Владимиро-Суздальская земли, позднее - Смоленская земля. Для Святослава Ярославича и его потомков со второй половины XI в. наследственными апанажами стали Черниговская и Муромо-Ростовская земли. Ряд земель не становился наследственным апанажем, оставаясь лишь временными владениями. Но в обоих случаях в феодальных отношениях сюзеренитета-вассалитета диалектично взаимодействовали концепция единства Руси и феодальная организация ее исторически сложившихся земель, которые становились княжествами-апанажами.
Основным элементом государственного управления на Руси середины X—первой половины XI в. являлась великокняжеская дружина. Давно установлена и изучена ее двоичная иерархическая структура, ее место в процессе классообразования: старшая дружина - княжие мужи, члены государственного и княжеского хозяйственного управления, и младшая дружина - лица низшей государственной и княжеской дворовой службы.219 Материалы середины X—первой половины XI в. позволяют раскрыть лишь некоторые черты ее социальноэкономического и политического статуса. Пестрая смесь скандинавских, славянских и финских имен «послов и гостей», представляемых ими князей и бояр, заключивших договор с Византией в 944 г.,220 а также элементы синкретической «дружинной культуры» в X в.221
2П ПВЛ. I. С. 88—89.
218 Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Руси... С. 23—24, 36—37.
219 Сергеевич В. Древности русского права. Т. 1. 3-е изд. СПб., 1909. С. 601—603; Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси: Очерки по истории X—XII столетий. СПб., 1909. С. 227—230; Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. 4-е изд. СПб., 1912. С. 81—89; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. 7-е изд. Пг.; Киев, 1915. С. 27—28; Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 31—33, 144—146; Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 338—346; Горский А. А. Древнерусская дружина. М., 1989. С. 41—55, 59—74 (см. там же литературу вопроса).
220 ПВЛ. I. С. 34—35.
221 Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI вв. Л., 1978. С. 140—142; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 248—256.
179
свидетельствуют о многоэтничном составе великокняжеской дружины, включавшей местные восточнославянские и финские элементы, а также наемные - скандинавские. Объединяющим их принципом являлась служба великому князю. Уже по материалам конца X—середины XI в. отмечается раннее отделение дружинников «хлебом и имением» от князя, обзаведения собственным хозяйством.222 Видимо, в этих данных отразился двуединый интеграционный процесс формирования правящего класса: поступление на княжескую службу местной знати, владевшей господскими хозяйствами, и появление господских хозяйств у служилой знати. С этим интеграционным процессом связывается широкое распространение на Руси X—первой трети XI в. заимствованного понятия «боярин» - ‘богатый и знатный’ или ‘являющийся богатым, могущественным’. Поэтому термин «боярин» относится к служилой и местной знати, киевским знатным людям и менее значительным местным, господам (понятие «господин» использовано уже в древнейшем письменном законодательном памятнике, так называемой Правде Ярослава). Согласно договору 944 г., бояре имели право посылать вместе с князьями корабли в Византию. Формулировки статей договора предполагали не только княжескую, но и боярскую челядь, а чрезвычайный сбор с новгородских бояр в 1018 г. в 18 гривен составлял в 100 раз большую сумму, чем с простого мужа.223
Дружина, ближайшее окружение князя, активно включалась в различные по происхождению социально-политические системы, создавая структуру государственного управления и заменяя княжеской администрацией органы самоуправления племенных княжений. Вследствие небольшого числа Источниковых материалов X—первой половины XI в. устанавливаются лишь немногие из таких связей, хотя их можно предположить значительно больше, о чем свидетельствуют данные второй половины XI—XII в.
Воеводство поручалось князем ближайшим к нему людям - в частности, их «кормильцам», то есть опекунам, аналогичным педагогам-нутриторам, из института которых у Меровингов развился майордомат.224 Ближайшим мужам, таким как воевода Свенельд, князь передавал дань от подвластных племен, в результате чего те так обогащались, что княжеские дружинники завидовали дружинникам Свенельда.225 Назначение на посадничество членов старшей дружины продолжало оставаться путем формирования государственного административно-судебного аппарата. В частности, Владимир Святославич «посадил» в Новгороде своего дядю по матери Добрыню.226 Подобно Ярославу в качестве князя-наместника посадники в Новгороде и, ви¬
222 Пресняков А. Е. Княжое право... С. 230; Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в удельной Руси. СПб., 1910. С 349—350.
223 Львов А. С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975. С. 214—218; Менгес К. Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». Л., 1979. С. 83—86; Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 41—43.
224 ПВЛ. I. С. 40, 42, 97, 103; Пресняков А. Е. Княжое право... С. 225—226, 333—338.
225 ПВЛ. I. С. 39. О больших имущественных различиях в дружинных погребениях см.: Рыбаков Б. А. Древности Чернигова // МИА, № 11. М., 1949; Каргер М. К. Древний Киев. Т. I. М.; Л., 1958. С. 138—205; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 248—256.
226 НПЛ. С. 128.
180
димо, других городах собирали подати, отправляя две трети доходов великому князю, оставляя одну треть себе, содержа свою дружину и осуществляя местную административно-территориальную, судебную и военную власть. Можно предположить, что посадничество, как и дружина, являлось институтом, способствовавшим интеграции местной и служилой знати вследствие приобретения дворов и сел дружинниками и «поручения» посадничества местной знати.
Члены младшей дружины также входили в различные по функциям социально-политические системы. Отроки являлись не только воинами, но и слугами княжеского двора. По материалам второй половины XI—начала XII в. отроки и детские входили в систему государственного административно-судебного управления.227 Ограниченная для X—первой четверти XI в. источниковая база таких сведений не содержит, хотя предполагать подобные связи можно.
В процессе формирования государственной структуры Руси использовались и трансформировались в государственные институты упоминаемые при изложении событий конца X—начала XI в. десятские, сотские, «тысяча»,228 генетически восходившие к периоду распада племенного строя. Вместе с тем вече как верховный орган политического самоуправления народа и суда было в Древнерусском государстве X—начала XI в. ликвидировано, поскольку существование веча прямо связано с вопросом о власти, которая уже принадлежала в это время киевской великокняжеской династии и княжескому административному аппарату. Обобщая немногочисленные известия о вече в древнерусских источниках, а также опыт, накопленный в дискуссиях о судьбах веча на Руси, можно прийти к следующим выводам.229 В X—XI вв. практика вечевых собраний при решении государственных политических и судебных вопросов была прекращена, равно как и земельных органов народного самоуправления с ликвидацией племенных княжений и введением территориального деления. Вероятно, народные собрания как форма общинного самоуправления продолжали сохраняться в кончанских вечах крупных городов и общинных сходках сельской верви, косвенными свидетельствами чего являются признание верви как юридического лица в отношениях с княжеской административно-судебной властью, осуществление ею функций самоуправления и суда по отношению к своим членам (ст. 19, 20 КП; ст. 3 ПП). Этот вид народных собраний трансформировался в феодальный институт местного самоуправления. С развитием крупных городов как социально-экономических, политических, церковных, идеологических центров, их растущей самостоятельности от княжеской власти (правда, не во всех русских землях) вече стало формой социально-политической активности населения города и его пригородов. При этом «возрождение» термина «вече» преимущественно в летописях XII—XIII вв. объясняется его сохранением в практике древнерусской жизни с большим числом значений.
Внимание летописцев к древним преданиям позволило сохранить сведения о существовавшей в X в. сложной системе податей в виде
227 ПВЛ. I. С. 42, 51, 91.
228 Там же. С. 86; НПЛ. С. 174.
229 Анализ источников и литературы см.: Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 50—56.
181
«даней», «уроков», «оброков». «Дани» представляли собой подать по белке или кунице от отдельного хозяйства - «дыма»-дома, то есть представляли собой обычный для европейского средневековья налог «подымное». В связи с использованием шкурок белок и куниц в древнерусской денежной системе эта подать являлась источником денежных поступлений. «Урок» от Новгорода в 2000 гривен (см. выше, с. 179) свидетельствует о содержании данной подати как погодной фиксированной дани от города. Сведений о конкретном содержании «уроков» нет. Вероятно, в конце X—начале XI в. была установлена выработанная самостоятельно или заимствованная система обложения плуг-рала, единицы вспаханной площади.230 Важным источником княжеских денежных доходов являлось взимание судебных штрафов - вир и продаж.231
Эти многочисленные подати служили не только для государственных потребностей в вооружении дружины и войска, строительстве городов и пограничных укрепленных систем. Они обогащали великокняжескую фамилию, так что польский князь Болеслав Храбрый захватил в Киеве «сказочно богатую» казну.232 Значительная часть податей передавалась за исполнение государственных должностей, становясь материальным содержанием феодов-должностей и феодовденег: Свенельду - дани от уличей и древлян,233 Ярославу в Новгороде - 1000 гривен с раздачей денег его дружинникам, в начале XI в. «держание» Ладоги Рёгнвальду, а затем его сыну Эйливу.234 Таким образом, государственная система податей обеспечивала на Руси не только потребности государства, но также - после перераспределения или посредством прямой передачи - обогащение князей и служилой части правящего класса через феоды-должности и феодыденьги. Вира за убийство княжого мужа, 80 гривен, была в два раза больше, чем за простого свободного человека. Такой правовой статус, наряду с особым общественным и экономическим положением, превращал княжих мужей в привилегированное сословие.
На Руси X—первой половины XI в. существовали также повинности, которые, удовлетворяя потребности сословного государства, являлись формой эксплуатации непосредственных производителей, отнимая у них часть времени и труда, необходимого для личного сельскохозяйственного и ремесленного производства: «повоз» - поставка лошадей и перевозки для нужд князя и его администрации, городовая и воинская повинности.235
Одновременно с образованием системы княжеской власти, податей и повинностей формировались государственные формы их реализации. Вероятно, на начальном этапе, до середины X в., было полю¬
230 ПВЛ. I. С. 16, 18, 43; Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси // Восточная Европа... С. 144—150.
231 ПВЛ. I. С. 87; Свердлов М. Б. От Закона Русского к Русской Правде. М., 1988. С. 47—51.
232 Thietm. VIII. 32.
233 НПЛ. С. ПО.
234 Свердлов М. Б. Скандинавы на Руси в XI в. // Ск. сб. T. XIX. 1976. С. 65; Глазырина Г. В., Джаксон T. Н. Из истории Старой Ладоги (на материалах скандинавских саг) // ДГ, 1985. 1986. С. 108—115; Джаксон T. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1994. С. 153—161.
235 Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 59—60.
182
дье, описанное в гл. 9 сочинения Константина Багрянородного «Об управлении империей», - по нашему мнению, распределение служилой знати и дружины по землям и племенным княжениям, включенным в состав Руси, на кормление (в сочинении о Руси, включенном Константином в свой труд, использован глагол бкхтрёфсо ‘прокармливать, питать, содержать’) в зимний период, что стало одним из истоков кормлений, одной из форм феодальной эксплуатации и средством консолидации правящего класса. С раздачей в управление земель и городов князьям-наместникам и княжим мужам-посадникам, с развитием в середине—второй половине X в. государственного аппарата князья перестали ездить в полюдье, что стало причиной появления «полюдья» как особого налога сверх обычных.236 Продолжением и развитием полюдья-«корма» стало в условиях формирования и последующей эволюции административно-судебного аппарата Русского государства во второй половине X—первой половине XI в. денежно-натуральное обеспечение непосредственно от населения за исполнение судебных обязанностей. В ст. 41 КП указывается куна мечнику как отчисление от гривны судебного штрафа.237 В «Поконе вирном», изданном Ярославом Мудрым, названы по дням недели регламентированные натуральные и денежные поступления (они точно соотнесены: баран, полтуши мяса или две ногаты, сыры или резана, рыба или семь резан) от населения вирнику в течение недели за исполнение им своих обязанностей. При этом нерегламентированное потребление вирником и, вероятно, его младшим чиновником - отроком (указаны 4 коня) хлеба и пшена, мучных изделий - борошна («по кольку могуть ясти», «колько могуть изъясти») указывает на их древнейшее происхождение и последующую регламентацию «корма» как следствия сопротивления населения такой неограниченной эксплуатации, и также регулирующих функций государства (позднее, после смерти Ярослава Мудрого, регламентация корма в «Поконе вирном» будет продолжена).238 Только за приезд для взимания виры вирник получал от населения значительную плату - 1 гривну (ок. 50 г серебра в северной зоне Руси или ок. 200 г серебра в южной зоне).
Средством осуществления территориального административносудебного управления страной во второй половине X в. стали погосты, которые развились из дворов или сел, где останавливались князья или княжие мужи с их дружинами для сбора дани, в центры административного управления, княжеского суда, взимание податей, в административно-хозяйственные единицы - совокупность деревень, тянущих к определенному погосту, в стан как главное поселение округа, церковь и церковный двор в погосте, место торговли и т. д.239
Таким образом, источники раскрывают на Руси X—первой половины XI в. формирование сложной государственной системы, инсти¬
236 Там же. С. 60—62 (см. там же литературу вопроса).
237 в литературе так называемая Правда Ярославичей или Домениальный устав (ст. 19—41 КП) датируется серединой - семидесятыми годами XI в. Автор считает обоснованным то исследовательское направление, которое определяет время ее издания серединой XI в. (Свердлов М. Б. От Закона Русского к Русской Правде. С. 21—30, 84—105 (см. там же литературу вопроса)).
238 Свердлов М. Б. Русская Правда: Пособие к спецкурсу. СПб., 1992. С. 41—42, 73—74.
239 Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 62—64 (см. там же литературу вопроса).
183
туты которой не только являлись условием существования огромного государства, но также реализовывали посредством множественных видов податей и повинностей эксплуатацию лично свободного населения. Она обеспечивала обогащение великокняжеской династии, а также иерархически организованной служилой части правящего класса, сюзереном которой являлся князь, осуществляющий их материальное обеспечение посредством феодов-должностей и феодов-«корма» в натуральной и денежной форме.
На Руси X—первой половины XI в. происходило также становление господского хозяйства - социально-экономической системы, основанной на эксплуатации зависимого населения. В ПВЛ наиболее ясно прослеживается структура княжеского личного владения, состоящего из дворов, городских и загородных, сел (в летописи упомянуты Ольжичи, Берестово), городов (Вышгород, Белгород, возможно, Изяславль, Васильев), неукрепленных городов - мест, а также охотничьих и рыболовецких угодий - ловищ и перевесищ, лесных угодий. В хозяйствах знати для этого времени по письменным и археологическим памятникам прослеживаются лишь дворы, но представляли они собой в княжеских и некняжеских хозяйствах сложный жилищнохозяйственный комплекс, который являлся одним из факторов их стабильности. Эксплуатация княжеских и боярских дворов требовала дополнительных источников рабочей силы, что превращало господский двор в центр не только хозяйственной, но и социальной активности.240 Городской господский двор предполагал также существование земельных владений с населением на отдельных расстояниях, с которых взимались дарованные князем подати. Виды земельных владений и формы их эксплуатации, замыкающиеся на городской господский двор, могли быть различными. Как следует из жития Феодосия Печерского, с тринадцати лет, то есть около 1050 г., он выходил из своего двора в Курске со своими «рабами» работать на «село», под которым можно понимать как окрестные пахотные участки,241 так и пригородное село, в котором была господская пашня. Как следует из новгородских археологических материалов, городской боярский двор X—XI вв. становился центром сосредоточения огромных богатств в виде собираемых доходов от определенных отдаленных территорий как следствие сбора и распределения государственных доходов в особых условиях социально-политического могущества новгородского боярства.242
В связи со значительным рассредоточением в X в. дружинных курганов было высказано мнение о широком распространении здесь дружинного землевладения вокруг Чернигова и Смоленска.243 В древних по происхождению городских центрах в X в. могли существовать дворы как социально-экономические комплексы знати племенных
240 Там же. С. 65—74 (см. там же литературу вопроса).
241 Романов Б. Л. Люди и нравы Древней Руси: (Историко-бытовые очерки XI— XIII вв.). Л., 1947. С. 62.
242 Янин В. Л. Археологический комментарий к Русской Правде // Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 138—155.
243 Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 51—52; Ширинский С. С. Курганы IX— первой половины X в. у пос. Новоселки // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 114—116; Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 254—255.
184
княжений. В предании о мести Ольги древлянам реалиями такого двора в Искоростени названы клети, сараи, сеновалы, голубятни.244 Сложный по структуре княжеский домен, формирующиеся землевладельческие хозяйства, дворы местной и служилой знати становились экономическими центрами эксплуатации зависимого населения. Впрочем, источники X—первой четверти XI в. не содержат дополнительных сведений о характере зависимости и формах эксплуатации упоминаемой в русско-византийском договоре 944 г. челяди - широкого обозначения зависимых разных видов, включая рабов, и полоняников-пленных (ст. 3, 4, 7 договора 944 г.), как и в договоре 911 г. (см. выше, с. 122). О том же свидетельствует Ибн Фадлан, который видел у русов в Булгаре в 921—922 гг. бедняков и «невольников», которые попали в зависимость от своих господ, но их не продавали как рабов.245 Лишь материалы Краткой редакции Русской Правды (первая половина - середина XI в.) позволяют установить формы зависимости тех людей, которые попадали в данный период в состав господского хозяйства: рядовичи, положение которых определялось рядом-договором, лично зависимые холопы, смерды - до подчинения лично свободные крестьяне (об этих социальных категориях см. далее, с. 294—297).
Процессы образования сложного по структуре господствующего класса, в различной степени социально и экономически зависимых, объединенных понятием «челяди», сопровождались изменением социального статуса лично свободного сельского населения. В условиях существования соседских общин как основной формы организации, являясь самой большой социальной группой непосредственных производителей, оно становилось гомогенным по социально-экономической и политической природе сословием - крестьянством при многообразии видов сельскохозяйственной деятельности, включая сельскохозяйственные промыслы в многоэтничном Древнерусском государстве. Земля (с пашнями, лугами, пожнями, тонями, лесами) стала титульной верховной собственностью государства (см. выше, с. 127—129). Крестьянское хозяйство и крестьянская собственность на землю стали облагаемыми податями. Сам крестьянин начал эксплуатироваться государством посредством податей и повинностей, но в то же время он был полностью отстранен от политического управления страной. При этом появлялись условия для передачи государством (князем) податей от общин или самих общин с землями в господское хозяйство. С другой стороны, при неустойчивости крестьянского хозяйства в случаях войн и неурожаев соседская организация общины создавала условия для попадания отдельных ее членов в разные формы феодальной зависимости.
Различие положения в системе общественного производства создало определяющие предпосылки для процесса классообразования и социально-юридического его выражения в раннефеодальном обществе - процесса образования сословий, который выразился в трехчленном делении общества: князья и боярство, сельское и городское
244 ПВЛ. I. С. 43.
245 Кова.п€вский А. П. Книга Ахмеда Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг. Харьков, 1956. С. 141, 143, 233, 243, примем. 639, 653, 736.
185
лично свободное население, зависимые люди разных форм эксплуатации под обобщающим названием «челядь». Эти начальные формы классообразования сопровождались формированием относительно единого государства: 1) с территориальным делением не по племенам, а по погостам и городам с волостями, 2) с учреждением публичной власти в виде княжеской династии, аппарата княжеского административно-судебного управления, в который входила служилая часть господствующего класса, при ликвидации веча - органа племенного самоуправления, 3) с формированием регулярно взимаемой системы фиксированных налогов (она включала, вероятно, поземельное обложение), социальной функцией которой стала эксплуатация лично свободных непосредственных производителей. Идеологическое оформление социально-политические процессы нашли в принятии христианства как государственной религии в 988 г. (распространение христианства на Руси имело длительную предшествующую историю).246 Внешнеполитически они выразились в появлении крупнейшего в Европе государства, которое вело активную политику в отношениях с Византией, странами Западной Европы и Востока.247
* * *
Таким образом, развитие социально-экономических и политических структур в славянских странах X—первой половины XI в. свидетельствует о значительном единстве этого процесса, происходившего в многообразии конкретно-исторических явлений. Выявление общих закономерностей позволяет установить типологические особенности.
Прогресс в сельскохозяйственном производстве и ремесле создал экономические основы формирования соседских общин, состоявших из малых и неразделенных семей, как основной организации крестьянства на территории обширных ареалов, развития городов. Последние были неразрывно связаны с сельской округой, являясь ее экономическим, социальным, идеологическим центром, сохраняя в определенной мере аграрный характер вследствие занятий отдельных категорий горожан сельским хозяйством, что было свойственно европейским городам раннего средневековья. Эти социально-экономические преобразования способствовали интенсивному развитию новых социально-политических структур, разложению или трансформации традиционных социальных групп и институтов, генетически восходивших к племенному строю.
Тенденции предшествующего периода в выделении княжеских родов, в росте их политической власти, в становлении государства нашли развитие в X—первой половине XI в. в значительной концентрации центральной власти царя в Первом Болгарском царстве, князя в Сербии (несмотря на полицентризм развития княжеств), Чехии, Польше, Руси. Этот процесс происходил вследствие ряда социально¬
246 Рапов О. М. Русская церковь в IX—первой трети XII в.: Принятие христианства. М., 1988.
247 Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси; Сахаров А. Н. 1) Дипломатия Древней Руси: IX—первая половина X в. М., 1980; 2) Дипломатия Святослава. М., 1982.
186
экономических и политических причин. Местная знать, генетически восходившая к племенному строю, трансформировалась вследствие роста богатства и социальных привилегий, включения в государственный аппарат посредством княжеской (царской) службы или уничтожалась по мере ее сопротивления государственной власти (Первое Болгарское царство, Чехия, Польша, Русь). С другой стороны, происходил двуединый процесс развития служилой части господствующего класса и становления государственного аппарата, основу которого составляла княжеская (царская) служба. Этот процесс совершался разными путями: посредством становления государственного аппарата в Первом Болгарском царстве, сходного с византийским, жупаний в Сербии со значительной властью жупанов, становления административно-территориальных структур и иерархически организованной служилой части господствующего класса, включающего дружину (на Руси - в форме дружины в широком значении этого понятия). Отношения сюзеренитета-вассалитета составляли социально-политическую основу этих структур, причем создавались близкие формы иерархически организованного правящего класса и институтов государственной власти: комитаты во главе с комитами или комесами в Первом Болгарском царстве, Чехии, Польше, жупании во главе с жупанами, исторически сложившиеся земли во главе с суффраганами в Польше, князьями-наместниками, посадниками - на Руси. Иерархическая структура служилой части правящего класса выражалась в существовании высшей знати (бояре, жупаны, магнаты, старшая дружина - мужи) и простых служилых людей (рыцари, младшая дружина - отроки, детские). При этом в процессе классообразования служилая знать оставалась открытым сословием, пополняясь знатными по мужеству. Вместе с тем прослеживаются начальные процессы интеграции служилой и местной знати. На Руси упоминаются тысячная и сотенная организации, десятки, восходившие к племенному строю и включенные в систему государственного управления, что позволяет предположить существование этого института в южно- и западнославянских странах (но не упомянутых в них в данный период вследствие ограниченной информации источников). Развитие низших административнотерриториальных структур также привело к появлению близких форм жупаний (Первое Болгарское царство, видимо, Сербия, Хорватия), осады (Чехия, Польша), ополья (Польша), погоста (Русь). Функционирование этих структур обеспечивалось княжеским государственным аппаратом, а также, видимо, в низшем и среднем звене выборными людьми, прежде всего из местных богатых и знатных семей.
Иерархическая структура сюзеренитета-вассалитета материально обеспечивалась феодальными средствами предоставления апанажей (членам княжеской семьи), феодов-должностей, феодов-денег (Первое Болгарское царство, Чехия, Польша, Русь), земельных феодов (Первое Болгарское царство, Чехия). Основным средством их реализации являлось распределение и перераспределение государственных податей с лично свободного сельского и городского населения (подымное, поральное, урок, оброк, судебные штрафы). Подати наряду с повинностями являлись основной формой эксплуатации лично свободных непосредственных производителей в системе государства, средствами обеспечения служилой части правящего класса. Основу верховной
187
политической, военной, судебной власти князя (царя), государственного суверенитета составила титульная верховная государственная собственность на землю (ее существование прослеживается по материалам Первого Болгарского царства, Чехии, Польши, Руси). Но при этом выявляется ошибочность в историографии прямого отождествления подати и ренты вследствие многофункциональности государственных податей. Они становились рентой только в виде феодов. Данная структура отношений титульной верховной земельной собственности государства, системы сюзеренитета-вассалитета в служилой части правящего класса и государственного аппарата, концентрация политической власти князя (царя) - сюзерена способствовали формированию политической власти раннефеодальных монархий (Первое Болгарское царство, Хорватия, Чехия, Польша, Русь, видимо, Сербия). При этом вече как форма общенародного политического самоуправления и суда было уничтожено во всех славянских странах и ограничено собраниями в сельских общинах и городских районах (концах).
Господское землевладельческое хозяйство в славянских странах X—первой половины XI в. ясно прослеживается у князя (царя) (Первое Болгарское царство, Чехия, Польша, Русь), у местной и служилой знати (Первое Болгарское царство, Хорватия, Чехия), у местной знати (Польша, Русь). Данных о крупном землевладении знати для этого периода нет. Причем источники позволяют установить лишь в общих чертах формы зависимости в господских хозяйствах патриархальные рабские, а также многообразные виды зависимых и эксплуатируемых людей, объединенных названием «челядь». Отсюда следует, что в этот период произошло в славянских странах формирование раннефеодальных социально-экономических и политических структур, в которых определяющее значение имели государственные формы обеспечения и обогащения правящего класса, эксплуатация лично свободных непосредственных производителей, раннефеодальная монархия как форма политической власти.
Типологически иным в данный период был процесс формирования Хорватского государства, в котором вследствие определяющего воздействия развитого частного землевладения Далматинских городов в синтезе общественных отношений славян и романоязычного населения городов побережья основное влияние приобрели отношения частной собственности на землю, что привело к ослаблению центральной власти хорватских королей.
Первое Болгарское царство пало в первой четверти XI в. в результате активной завоевательной политики Византийской империи. Но в это же время сложившиеся раннефеодальные социально-экономические и политические структуры обеспечили значительный рост политического могущества Чехии, Польши, Руси (имели место также кризисы центральной власти). В Сербии этот процесс происходил замедленно и проявился лишь в конце XII в. Особенности хорватского пути развития вели к ослаблению государства и падению независимости Хорватского королевства в начале XII в.
Глава IV
ФОРМИРОВАНИЕ РАЗВИТЫХ ФЕОДАЛЬНЫХ СТРУКТУР
(середина XI—первая половина XIII в.)
БОЛГАРИЯ В СОСТАВЕ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Византийское завоевание стало причиной значительных изменений в социально-экономическом и политическом развитии Болгарии. Вследствие социально-экономических перемен, военной реорганизации на ее территории была создана сложная и многообразная византийская администрация военно-территориальных районов. Было организовано сословно-иерархическое управление, которое осуществлялось наместниками-дуками, катепанами, протоспафариями, стратегами и прочими чинами империи.1 Только в 1186 г. в результате восстания под руководством Федора-Петра Асеня византийское господство было свергнуто и основано Второе Болгарское царство.
Несмотря на несомненное византийское социально-политическое воздействие, определяющим фактором оставалось социально-экономическое развитие самих болгарских земель. Основу экономики продолжали составлять земледелие и животноводство. Города оставались центрами ремесла и торговли. Но экономическое развитие страны вследствие политического византийского давления происходило замедленно. Городские жители занимались и сельским хозяйством. Положительное влияние византийского ремесла и агрикультуры отмечается лишь на юге и юго-западе Болгарии, тогда как в центральных районах происходили аграризация и упадок.2 Впрочем, включение болгарских городов в систему товарно-денежных отношений Византии, рост товарности сельскохозяйственного производства, особенно в крупных господских хозяйствах, способствовали оживлению болгарских городов.3 Положение болгар, как и других славянских и неславянских
1 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI—XII вв. М., 1960. С. 250—309.
2 Там же. С. И—38; Лишев С. Българският средневековен град. София, 1970. С. 63—64; История на България. Т. 3. София, 1982. С. 54—55.
3 Краткая история Болгарии: С древнейших времен до наших дней. М., 1987. С. 103.
189
народов в пределах империи, юридически не отличалось от положения греков. В XI—XII вв. осуществлялись ромеизация и ассимиляция части болгарского населения. Однако у большей части болгар сохранялось и росло этнополитическое самосознание, которое все более вело к идеям политической самостоятельности Болгарии, что объективно совпадало с процессом дезинтеграции империи в конце XI—начале XII в.4
После византийского завоевания в Болгарии была значительно увеличена государственная эксплуатация лично свободного крестьянства. В 1040 г. натуральные государственные налоги были переведены в денежные. При этом налог был увеличен вследствие более высоких цен. С болгарских крестьян взимали в виде основных податей 1) икомодий - подымное, 2) зевгарий - налог на упряжку волов и обрабатываемую ею землю (в натуральной форме - пшеница, просо, вино), 3) налог с рыбных угодий, пастбищ, 4) судебные пошлины, 5) отрочину - подать с землевладельцев за владение дулопариками. Столь же тяжелыми в Болгарии являлись натуральные и трудовые повинности в пользу государства и чиновников: 1) городовая (строительная), 2) содержание войска, предоставление ему пищи, крова, тягловых животных, помощь в перевозке грузов, строительстве дорог и мостов, препровождении пленных, 3) снабжение по низким ценам продовольствием чиновников, 4) обслуживание основных государственных дорог, 5) воинская повинность, а также многочисленные злоупотребления, связанные с функционированием государственного аппарата (обмер земли, денежное обращение, пошлины брались при купле-продаже на рынке, ремесленник платил за мастерскую и т. д.).5 В этих условиях соседская организация общины не могла остановить процесс экономической дифференциации крестьянства, в котором появились богатые крестьяне. Экономической и социальной нестабильности хозяйства крестьянство противопоставило простую кооперацию неразделенных семей - стаей. Такие отцовские неразделенные семьи у париков отмечены в грамоте 1156 г. Мануила I Комнина.6
В результате влияния византийской военно-административной организации на болгарских землях в XI—XII вв. распространилось землевладение стратиотов, которые получили землю при условии военной службы. Эта социальная группа представляла собой лично свободное государственное крестьянство.7 Те лица, которые получили пронию, становились феодалами - держателями земли, условного пожалования от короны.8
Интенсивные формы государственной эксплуатации лично свободного крестьянства способствовали обеспечению и обогащению византийского административно-судебного аппарата, то есть служи-
4 Литаврин Г. Г. Народы Балканского полуострова в составе Византийской империи в XI—XII вв. // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981. С. 170—185.
5 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 26—27, 309—351; Краткая история Болгарии. С. 107.
6 Литаврин Г. Г. 1) Крестьянство Западной и Юго-Западной Болгарии в XI— XII вв. // УЗИС. Т. 14. 1956. С. 228—230; 2) Болгария и Византия... С. 50—73; Тивчев П. Към въпроса за селского население във Византия през XII в. // ГСУ. ФИФ. Т. 53, № 2. 1959. С. 507—508.
7 История на България. Т. 3. С. 46—47.
8 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 148—158.
190
лой части правящего класса. С другой стороны, в XI—XII вв. продолжилось развитие господского феодального землевладения в двух формах: 1) как следствие реализации титульной верховной собственности государства на землю через распределение государством земель и живущих на них крестьян феодалам в вотчинное и условное владение,9 2) вследствие экономических причин: попадание разоренных свободных крестьян в господские хозяйства в результате установления феодальных форм крестьянского хозяйства.
Немногие сохранившиеся в монастырях грамоты последней трети XI—XII вв. раскрывают процесс распределения и перераспределения государством земельного фонда между светскими феодалами. Вестарху Льву Кефале пожаловал около 30 га (334 модия) император Никифор III Вотаниат (1078—1081 гг.) в фемах Фессалоники и Стримон. Алексей I подтвердил этот дар в 1082 г. с указанием платить за это владение подать в 4^ и номисмы. В 1084 г. Алексей I даровал Льву Кефале «с упряжками и париками» деревню (общину, проастий) Месолимна, принадлежавшую ранее Стефану Малеину, а затем отданную Никифором III «в качестве дара» франку Оттону и Льву Вааспаракану, у которых она была отнята и возвращена в казну за участие в мятеже Пунтеза. В 1086 г. Алексей I подтвердил дарение Льву Кефале села Хостиана в феме Моглен с освобождением этого села и безземельных крестьян актимонов от государственных податей, которые передавались отныне Кефале и его наследникам. Эти владения были переданы им детям по завещанию, которое было утверждено Алексеем I,10 что свидетельствует о вотчинном характере этих владений. Вместе с тем императорские подтверждения дарений и завещания, конфискация владения вне зависимости от наличия наследников, передача его от первоначального владельца Стефана Малеина (по неизвестной причине) в государственную собственность свидетельствуют о постоянной реализации права титульной верховной собственности государства на эти земли, что не позволяет согласиться с мнением Г. Г. Литаврина о полной собственности феодалов на проастий Месолимна.11
Эти сведения о светском землевладении феодалов в Болгарии подтверждаются и дополняются данными типика Григория Бакуриани, грузина по происхождению. Император Алексей I Комнин дал ему высокий титул севаста и доместика. В 1083 г. Бакуриани основал знаменитый позднее Банковский монастырь, которому передал значительные владения. Указания их происхождения свидетельствуют о развитой системе поземельных отношений, которая позволяла ему за короткий промежуток времени стать крупным землевладельцем.
9 Г. Г. Литаврин считает, что в Византии и в данном случае в Болгарии в составе Византийской империи право государственной собственности на земли крестьян-налогоплательщиков распространилось только с раздачи проний, то есть с конца XI в. (История Европы. Т. 2: Средневековая Европа. М., 1992. С. 159).
10 Actes de Lavra / Ed. par P. Lemerle, A. Guillou, N. Svoronos. Paris, 1970. 1 p. Texte. № 44, 45, 48, 49. P. 241—247, 255—263; Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 133—134.
11 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 134. О земельных конфискациях светских и духовных феодалов, об установлении и перемене титула собственности как проявлениях верховной собственности государства см.: Каждан А. П. Социальный состав господствующего класса Византии XI—XII вв. М., 1974. С. 230—233.
191
Императорским хрисовулом ему была «дарована» крепость или село Петрич, где он основал монастырь, с многочисленными «сельскими местностями» (тф аурф) в определенных границах. Село Стенимахос Григорий передал вместе с построенными им двумя крепостями. О характере «сельской местности» позволяет судить ее обстоятельное указание при крепости Ваниста: «с источниками и со всеми прочими ее землями и полями, а также с горными пастбищами на всем их пространстве и старыми владениями» (ооу тт\ (Зриае! коа той; Лоток; аитой лат хшргои; те кои бсургбкнд, еп 6е ка\ таТд лЛауцубад цеха ласцс, аитооу тцд лЕрюхпс кос\ архоаад бихкратцстЕсод).12 Он передавал монастырю наряду с селами, полями, виноградниками, садами, мельницами купленные дворы и дома в крепостях (касхтра), в том числе и купленные управляющим его хозяйством - проноитом, а также с недвижимым, «всем прочим» движимым и движущимся самостоятельно (ка\ Лошсоу лаутЫсоу К1уг|тсоу те ка\ аиток1УГ|тсоу) имуществом (упряжки скота, лошади, крупный и мелкий рогатый скот, ослы), все относящиеся к ним доходы и права. Эти владения передавались монастырю с полным податным иммунитетом.13
Крупным землевладельцем стал родственник Григория Бакуриани куропалат Симватий Бакуриани. Согласно завещанию, составленному в 1093 г., он имел владение (проастий) Радоливо, которое передал в полную собственность своей супруге Кали, а та - Ивирскому Святогорскому монастырю. Владение Судага было пожаловано императором и завещано Кали своему двоюродному брату протовестиарию Льву. Симватий также имел еще два земельных владения и многочисленных зависимых людей, движимое и недвижимое имущество, значительные богатства в виде драгоценных вещей и одежд.14
На территориях бывшего Первого Болгарского царства активно раздавались земли родственникам императоров.15 Но сохранилось и феодальное землевладение местной болгарской знати, которая получала незначительные посты в гражданской и военной иерархии служилой знати и империи.16
Таким образом, акты последней трети XI в. свидетельствуют о быстром росте на болгарских землях крупного землевладения, основным источником которого были императорские пожалования. Эти владения имели комплексную экономическую структуру, что предопределялось уровнем развития экономики болгарских земель, предшествующими традициями землевладения, а также развитыми формами господского землевладения в Византии и экономическими потребностями хозяйства новых господ.
Императорские пожалования, ктиторская деятельность светских феодалов, их вклады в монастыри и церкви, хозяйственная активность самих духовных лиц способствовали значительному росту в бол¬
12 ГИБИ. УП. С. 42—43.
13 Там же. С. 43—44, 48.
14 Там же. С. 68—78; Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 98—102, 134— 137; Цанкова-Петкова Г. За аграрните отношения в средневековна България (XI— XIII в.). София, 1964. С. 36—43; Tivâev P., Cankova-Petkova G. Au sujet des relation féodales dans les territoires bulgares sous la domination buzantine // Byzantinobulgarica, 1966. T. 2. P. 109—125.
î5 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 134—135.
]6 Краткая история Болгарии. С. 103.
192
гарских землях при византийском господстве крупного вотчинного церковно-монастырского землевладения.17 Существовала там и условная форма феодального землевладения за воинскую службу - прония.18
Вотчины в византийский период делились на господскую землю и земли зависимых от господина крестьян. Земельные владения, особенно монастырские, могли представлять собой отдельные комплексы, удаленные друг от друга на значительные расстояния. При этом владение феодала могло составлять лишь часть села, отдельные крестьянские дворы. Вотчинные земли могли сдаваться в аренду прежде всего вследствие малоземелья и безземелья свободных крестьян.19
В господских хозяйствах эксплуатировались парики - крестьянеобщинники, которые попали в зависимость в вотчинные владения феодалов в составе села или его части в результате императорских пожалований в дар или в пронию, не утратив связи со своими наделами,20 но потеряв на них право собственности и став держателями. Различные категории крестьян - актимоны, апоры, авлиты, ипурги, ипиреты, дулевты, поселенцы - не имели собственных земельных наделов, а потому центральная власть разрешала феодалам селить их в определенном числе в своих имениях, где они получали надел. Некоторые из них становились полнонадельными зависимыми крестьянами, другие сохраняли свое прежнее имущественное положение. Отпущенные на свободу рабы, ипиреты и, возможно, элевтеры находились в состоянии неполной свободы и получали в течение года содержание от монахов. Проскафимены - прежде всего присельники во владениях, в которых получали держания (precaria data), утратив свои наделы в общине и потеряв связи с нею. Дулопарики находились в особенно тяжелой зависимости. Они имели свое хозяйство и выполняли ангарии как главный вид повинностей. Возможно, славянским обозначением дулопариков было «отроки», а за их владение взималась особая государственная подать - «отрочина». В качестве прежде всего пастухов и слуг эксплуатировались в хозяйствах пленники-рабы, число которых, видимо, увеличилось в болгарских землях после византийского завоевания. Но положение дулопариков и рабов приближалось к зависимым крестьянам вследствие наделения их землями и освобождения. Наемные люди - мистии - оказывались в юридически неполноправном положении и подвергались внеэкономическому принуждению. Влахи представляли собой зависимых скотоводов. Находились в господских хозяйствах и зависимые ремесленники, некоторые из которых являлись рабами. Впрочем, как отмечает Г. Г. Литаврин, трудно достаточно точно определить степень зависимости
17 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 79—128.
1» Там же. С. 144—159.
19 Там же. С. 159—175.
2° Позднее Г. Г. Литаврин высказал мнение, согласно которому в опубликованных источниках IX—XII вв. «не установлено ни одного бесспорного случая дарения центральной властью частному лицу, церковному заведению или правительственному учреждению не только какой-либо деревни, но даже одного хозяйства свободного налогоплательщика - собственника земельного участка» (Литаврин Г. Г. Государственная собственность в Византии IX—XII вв. // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии: Проблемы феодальной государственной собственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм): Тезисы докладов и сообщений. Ч. 1. М., 1988. С. 20). Впрочем, такая мысль не отрицает возможность и других по содержанию суждений.
7 М. Б. Свердлов
193
каждой категории крестьян от феодала. Личная свобода совмещалась в ней с ее ограничениями и крепостническими формами внеэкономического принуждения.21 Отработочная рента при этом преобладала над натуральной. Денежной рентой становились государственные налоги, которые жаловались императором феодалу в результате податного иммунитета - экскуссии. В состав иммунитета входило также право феодала на суд в своих владениях.22
ВТОРОЕ БОЛГАРСКОЕ ЦАРСТВО
Создание независимого Второго Болгарского царства воспринималось болгарами как восстановление исторических традиций Первого Болгарского царства. Поэтому болярин Федор, который возглавил вместе с Асенем восстание и был провозглашен царем, был наречен Петром. Но к концу XII в. Болгария представляла собой, как отметил Г. Г. Литаврин, вариант византийской общеимперской феодальной системы, так что основное отличие от предшествующего периода состояло в том, что господствующее положение и в экономике, и в политической сфере перешло к болгарским феодалам.23
Глава государства вновь обрел титул «царь», который в переводе на греческий язык отождествлялся обычно с титулом ßamXeu^, а в письме царя Калояна к папе Иннокентию III переведен как imperator.24 Подобно царям Первого Болгарского царства, Калоян (1197—1207 гг.) (и, возможно, его предшественники) назывался «господин болгар» (dominus Bulgarorum) (добавлено только «и влахов»).25 О росте концентрации власти государей свидетельствует восстановление Иваном Асенем II (1218—1241 гг.) титула «царя и самодержца болгар». В договорной грамоте 1253 г. Михаила II Асеня с Дубровником титул болгарского царя еще более развернут содержательно: «Святому и верному во Христа Богу цару, самодрьжавьцу вьсеи земле бльгарьске господину»26 с идеями божественного происхождения и неограниченности царской власти, хотя процесс ее концентрации шел сложно и его предшественники Асень I, Петр и Калоян пали жертвой заговоров боляр.27 Великие боляре, а также члены правящей династии, которые имели высшие военные и административно-судебные должности, входили в созываемый царем «совет». Он собирался при решении
21 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 175—201; История на България. Т. 3. С. 47—48.
22 Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 201—248; Каждан А. П. Экскуссия и экскуссаты в Византии X—XII вв. // ВО. М., 1961. С. 186—216; Цанкова-Петкова Г. Феодальная рента в болгарских землях под византийским владычеством // ВВ. Т. 19. 1961. С. 3—25.
23 Литаврин Г. Г. Особенности развития самосознания болгарской народности со второй четверти X до конца XIV в. // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху феодализма. М., 1989. С. 56—58.
24 ЛИБИ. III. С. 309, примеч. 4.
25 Там же. С. 309, 311 и след.
26 Ильинский Г. А. Грамоты болгарских царей // Древности: Труды славянской комиссии Московского археологического о-ва. Т. 5. М., 1911. С. 155.
27 Литаврин Г. Г. Особенности развития самосознания болгарской народности... С. 58, 60; Андреев М. Н. Ватопедската грамота и въпросите на българското феодално право. София, 1965. С. 120—130.
194
вопросов внешней и внутренней политики и постепенно приобретал все большее значение по мере классовой поляризации общества. В исключительных случаях созывался собор, в котором принимали участие представители разных сословий: в 1211 г. царь Борил созвал собор против богомилов с участием бояр, духовенства и «другого прочего народа».28
Царь вновь стал сюзереном иерархически организованного правящего класса, состоявшего из великих и малых боляр, которые занимали разное место в государственном административно-судебном аппарате, сохранившем многие черты византийской имперской организации, и имели различных размеров земельные владения. Общественное положение великих боляр характеризует в первой половине XIII в. деспот Слав, чьи земли находились в Родопской области, севастократор Петр, который владел землями в Западной Болгарии, севастократор Калоян - владелец земель в Средецкой области, протосеваст Прибо - крупный землевладелец в Македонии, а также дуки и катепаны.29 Эти боляре, располагая огромными богатствами и властью, стремились установить автономную от царя власть на управляемые ими области, основывали собственные монастыри и церкви, которые щедро снабжали недвижимым и движимым имуществом, церковным убранством.
Сохранившаяся система титульной верховной государственной собственности на землю (исследователи считают ее также патримониальной или патримониально-теологической)30 позволяла материально обеспечивать правящий класс за исполнение служилых и землевладельческих функций, являясь единой основой однородной, по наблюдениям Г. Г. Литаврина, социально-экономической структуры Болгарии, мало отличавшейся в этом от Византии.31 Государственные подати материально обеспечивали после их распределения и перераспределения служилую иерархию административно-судебного аппарата. Во Втором Болгарском царстве сохранялись развитая денежная налоговая система предшествующего периода и подати, генетически восходившие к Первому Болгарскому царству. Впрочем, славянизирующаяся по названиям налогов и упрощающаяся, менее тяжелая по содержанию податная структура позволяла сохранить лично свободное крестьянство - экономическую и военную основу государства. Она состояла из зевгология-волоберщины - подати с упряжки волов и обрабатываемой ими земли (возможно, этот налог отождествлялся с десятинами), дымнины - подати с каждого дома-очага, комода (икомодия) - подворной подати, пошлин за переезд через брод, за торговлю, за пользование пастбищами, загонами для скота, ульями, овчарнями, свинарнями, судебных штрафов и пошлин. Натуральные
28 История на България. Т. 3. С. 150; Краткая история Болгарии. С. 127.
29 Петров П. Протосеваст Прибо, български феодален владетел в Македония през първата половина на XII в. // Изследования в мест М. С. Дринов. София, 1960. С. 522— 523; История на България. Т. 3. С. 193—194; Краткая история Болгарии. С. 127.
30 Горина Л. В. Социально-экономические отношения во Втором Болгарском царстве. М., 1972. С. 42; История на България. Т. 3. С. 193; Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 139—147; см. также выше, с. 148—150.
31 Литаврин Г. Г. Особенности византийского и болгарского феодализма в конце XII—XIII вв.: (К проблеме типологии феодализма) // Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973. С. 58—59.
195
подати взимались зерном, вином, овсом (позднее также мясом, сыром, курами).32
Во Втором Болгарском царстве существовала сложная система повинностей, продолжавшая традиции предшествующего периода и также генетически восходившая к Первому Болгарскому царству - «ангарии» или «царина»: 1) обеспечение своим скотом разного рода работ, 2) содержание сельским и городским населением должностных лиц, включая сборщиков податей (десеткаре, аподохаторы и др.), и воинских гарнизонов (приселица или митата), 3) предоставление продовольствия чиновникам по низким ценам (псомодземия), 4) подвода - обеспечение транспортными средствами, 5) городовая повинность - обязанность строить городские укрепления, 6) обязанность охранять преступников и пленных.33 О количественной регламентации государством податей и повинностей сведений нет, что подразумевает возможности их неограниченного роста.
Подати (или их часть) в денежной или натуральной форме непосредственно или после Перераспределения передавались государственному административно-судебному аппарату, становясь материальным содержанием феодов-денег и феодов-должностей. Но при этом должностные лица не только обеспечивались и обогащались, но исполняли также общегосударственные функции, вследствие чего однозначное понимание податей как централизованной ренты в Болгарии34 не является доказанным.
Как и в византийский период, государственная эксплуатация лично свободного крестьянства при экономической неустойчивости крестьянского хозяйства, несмотря на существование соседской общины как основной формы крестьянской организации, вела к разорению части крестьян и попаданию их в зависимость от феодалов (см. далее, с. 200). С другой стороны, цари, реализуя права титульной верховной собственности на землю, даровали духовным и, видимо (вследствие крайне ограниченного количества сохранившихся актов, только монастырских по происхождению, сведений о пожалованиях светским лицам нет), светским господам в полную собственность села с населением,35 давая на них полный податной и судебный иммунитет (также в продолжение византийской традиции и как следствие внутренних закономерностей развития феодального строя). О прямой передаче села Семалто монастырю в Ватопедской грамоте 1230 г. царем Иваном Асенем II свидетельствует указание текста: «Благоизволи царство ми даровати святому монастирю пресвятыя Богородице, еже въ Святей горе нарицаемыя Ватопедскыя, село нарицаемое Семалто, лежящее въ стране Серстеи...»,36 а также указания в иммунитете только государственных должностных лиц, податей и повинностей, без упоминания вотчиной администрации, господских податей или повинностей, без какихлибо следов предшествующей вотчинной принадлежности.
32 Горина Л. В. Социально-экономические отношения... С. 66—72; История на България. Т. 3. С. 213—214 (см. в этих работах источники и литературу вопроса).
33 Горина Л. В. Социально-экономические отношения... С. 71—74; История на България. Т. 3. С. 208, 210.
34 Горина Л. В. Социально-экономические отношения... С. 60.
35 Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 139—140.
36 Там же. С. 193.
196
Ватопедская грамота раскрывает социально-экономическое положение свободного болгарского села в конце XII—первой трети XIII в. и механизм его передачи в господское хозяйство. Село Семалто представляло собой, видимо, соседскую общину, поскольку оно передавалось «с людми» (населением), «со всеми его правинами» (общинной землей37 или угодьями38), «стасями» (земельными наделами), «прилежаниемъ» (вероятно, повинностями),39 «прибыткомъ» (доходом).40 Исходя из содержания иммунитетных запретов, чиновники всех рангов могли ранее входить в село, переписывать («писати») его жителей и их облагаемые податями хозяйства, взимать «дани» - налоги (комод, митата, аподохия, вино, хлеб, корм для скота (зобь), десятины), посылать для исполнения государственных повинностей людей и их рабочий скот, коней, воловьи упряжки, ослов. Таким образом, социально-экономическое положение села с лично свободными крестьянами оказывалось в состоянии, близком к византийскому, интенсивно эксплуатируемым государством посредством податей и повинностей, с переписанным тяглом, что также являлось традицией византийской податной системы.
Механизм передачи такого свободного села оказывался простым и эффективным: все «дани» - подати и повинности - крестьяне должны были теперь исполнять на господина (в данном случае на монастырь), владельцу давался податной и судебный иммунитет («да имятъ всеку свободу чисту вси людие монастире того»).41 Крестьянские подати и повинности первоначально не увеличивались, произвол чиновников господином уменьшался, так что передача села вотчиннику, вероятно, не вызывала у крестьян протеста.
Помимо царских дарений в вотчину светское землевладение осуществлялось также в виде условного землевладения за службу - прения, покупок - «купель», захватов. Быстро росли земельные владения монастырей, которых насчитывалось в Болгарии XIII—XIV вв. более 70.42 Экономическая структура феодальных хозяйств была универсальной. Наряду с селами, представлявшими собой крестьянские общины (в частности, деспот Слав передал в 1220 г. монастырю Богородицы Спилиотисы село Катуница со всем движимым и недвижимым имуществом, доходами от села и с полным иммунитетом43), в их состав, особенно в монастырских владениях, входили расположенные в разных
37 Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 84.
38 Хрестоматия по истории южных и западных славян. Т. 1. Минск, 1987. С. 48.
39 М. Н. Андреев отождествил понятие «прилежание» с лЕрюхп ‘отруба’ {Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 85), в русском переводе грамоты это слово пропущено (Хрестоматия... Т. 1. С. 49). Понимание этого слова как обозначения территории подразумевает повтор понятий. Г. И. Ильинский приводит другое его содержание ektevux, opera assidua (Ильинский Г. А. Грамоты... С. 145). В этом значении слово содержит новую тему - повинности как общее указание при последующем конкретном их раскрытии.
40 М. Н. Андреев соотнес понятие «прибытъкъ» с vopn ‘коллективное владение села* {Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 85), но и в данном случае ‘общинное пастбище’ подразумевает повтор предшествующих слов. Между тем прямое значение этого понятия ‘доход’, кёрбос;, lucrum {Ильинский Г. А. Грамоты... С. 144; Хрестоматия... Т. 1. С. 49) предполагает указание в данной клаузуле грамоты полного состава дарения: село с людьми, землями, повинностями, податным доходом.
41 Андреев М. Н. Ватопедската грамота... С. 193.
42 История на България. Т. 3. С. 194—196.
43 Христоматия по истории на България / Сост. П. Петров, В. Гюзелев. Т. 2. София, 1978. С. 202—204.
197
местностях метохи - комплексы различной по составу, недвижимой собственности: поля, сады, виноградники, водяные мельницы, дома. Часть этих земель составляло непосредственное владение господина - господская запашка. В них эксплуатировались различные категории зависимого населения: «люди» или «парики» - крестьяне, которые имели собственное хозяйство, включая земельные наделы - «стаей»; «проскафимены» - присельники на чужой земле; вотчинные ремесленники - «технитарии»; «работники» - наемные люди; «отроки» - вероятно, люди, сидевшие на господских наделах или дворовые холопы. Отроки и влахи находились в состоянии личной крепости, а не прикреплялись к земле или тяглу. С этих зависимых людей взималась отработочная и натуральная рента, тогда как денежные подати в господских хозяйствах становились денежной рентой.44 Картину крупного универсального монастырского хозяйства представляет близкая к рассматриваемому времени виргинская грамота Константина Асеня (1257—1277 гг.) (со ссылками на грамоты предшествующих царей) монастырю св. Георгия Быстрого,45 который владел более 30 селами с нивами, покосами, мельницами, зимними и летними пастбищами, общинными угодьями, лесами, звериными и рыбными ловлями, пошлинами за переправу через реку и по мосту, за торг и с ярмарки, с полным податным и судебным иммунитетом.
Болгарские города конца XII—первой половины XIII в. - развивающиеся торгово-ремесленные центры, но с мелкотоварным производством, в значительной мере аграризированные, - были подчинены назначаемой царской властью администрации, состоявшей из высшей знати - глав значительных областей с тенденцией к превращению этих правителей в пожизненных и наследственных господ. Подчиненный власти феодалов и купцов город со слабыми торгово-ремесленными организациями, без политически организованного патрициата не стал центром городского самоуправления, а торгово-ремесленное население, эксплуатируемое посредством многочисленных городских податей и повинностей, не создало цеховую организацию, которая могла бы им противостоять социально и политически.46
СЕРБИЯ
После завоевания Византией приморские княжества, Дукля, Травуния, Захумье в меньшей мере испытывали жесткий административный контроль империи, чем внутренние сербские районы Рашки и Боснии вследствие их стратегического значения в борьбе на Далматинском побережье с Венецией, а также значительных
44 Ангелов Д. Аграрните отношения в Северна и Средна Македония през XIV в. София, 1958; Цанкова-Петкова Г. За аграрните отношения...; Горина Л. В. Социальноэкономические отношения... С. 60—77; История на България. Т. 3. С. 196—201; Краткая история Болгарии. С. 121—124.
45 Текст см.: Ильинский Г. А. Грамоты... С. 14—19; сокращенный перевод: Хрестоматия... Т. 1. С. 49—50. Об аутентичности грамоты см.: Горина Л. В. К вопросу о подлинности Виргинской грамоты // СС. 1965. № 5. С. 60—68.
46 Лише в С. Българският средневековен град. С. 149—163; Горина Л. В. Социально-экономические отношения... С. 92—145; История на България. Т. 3. С. 242—246; Краткая история Болгарии. С. 125—126.
198
возможностей организованного выступления против гнета. Окраинное положение этих земель и ослабление Византии после смерти Василия II облегчали борьбу за независимость. Поэтому в ответ на рост налогового гнета именно в этих землях поднялась освободительная борьба. Сын Драгомира Стефан Доброслав в 1035 г. начал восстание в Дукле, а после поражения восстания, пленения и последующего бегства он разгромил византийское войско и добился независимости Дукли, где правил ок. 1045—1052 гг. Его сын Михаил I (ок. 1052 г.—ок. 1081 г.) укрепил политическое значение Дуклянского государства (или Верхней Далмации). Используя соперничество Византии и римских пап, Михаил I добился того, что папа Григорий VII даровал ему в 1077 г. королевский титул. Полицентризм сербских земель сохранился, но центр активного социально-экономического и политического развития переместился в Дуклю (Зету).47
Основным из немногочисленных сохранившихся источников по истории социально-политической структуры Дуклянского королевства XI—XII вв. является «Летопись попа Дуклянина» - историческое сочинение середины XII в., которое включает в свой состав как исторические записи предшествующих времен, актовые материалы, так и произвольные литературно-исторические пассажи.48 Основание дуклянской политической структуры ее автор возводит к легендарному Далменскому собору, на котором было решено разделить Дуклянское королевство по территориальному принципу - по провинциям или округам. В каждую провинцию король назначил бана или герцога (ducem) из своих кровных братьев, жупанов или графов (comités) и сотников или центурионов (centuriones) из знатных людей (ex nobilioribus) каждой провинции. Бану подчинялись семь сотников, жупану - один, причем жупан управлял своей провинцией, но подчинялся только королю. Баны оставляли себе половину податей, жупаны - одну треть.49
Помимо соборов, необходимость которых выражала, вероятно, политическую обособленность земель Дуклянского королевства, в нем отмечалось также выделение родственникам сюзерена наследственных уделов, которые перераспределялись, когда становились выморочными.50
С обычным для средневековья осмыслением длительных процессов летописец свел их к разовому решению собора, хотя политическая структура Дуклянского королевства формировалась продолжительный период. Неизвестно, становились ли должности банов, жупанов,
47 Мнение о подчинении Дуклянскому королевству Захумья, Боснии, Рашки см.: История Югославии. T. 1. М., 1963. С. 66; Наумов Е. П. Становление и развитие сербской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах, VI—XII в. М., 1985. С. 204—207. Мнение об ограниченной сфере политического влияния Дукли см.: Wasilewski T. Stefan Vojislaw de Zahumlje, Stefan Dobroslav de Zeta et Byzance au milieu du XIe siècle // ЗРВИ. 1971. Кль. XIII. С. 114—126.
48 Значительный опыт ее изучения обобщен в публикациях: Летопис попа Дук;ьанина / Изд. Ф. ШишиЬ. Београд; Загреб, 1928; Ljetopis рора Dukljanina: Latinski tekst sa hrvatskim prijevodom i «Hrvatska kronika» / Priredio napisao, uvod i komentar V. MoSin. Zagreb, 1950; см. также выше, с. 151.
49 Летопис... С. 307—308; Ljetopis... S. 55—56.
50 Наумов Е. П. Становление и развитие... С. 209—210.
199
сотников наследственными, однако существование этой иерархической социально-политической структуры, сюзереном которой являлся король, ее материальное обеспечение передачей части государственных податей свидетельствует о ее характере феода-должности и феода-денег. Поэтому вполне обосновано соотнесение летописцем бана и герцога, жупана и графа. Привлечение на должности жупанов и сотников местных знатных людей свидетельствует о происходившем процессе интеграции служилой и местной знати вследствие поступления последней на королевскую службу. Феодальный характер наделения апанажей имело назначение королем своих кровных братьев на должность бана.
Как свидетельствуют малочисленные сохранившиеся акты, в приморских сербских землях существовало и господское землевладение. Согласно грамоте середины—второй половины XI в. захумского правителя Хранко, он «со всеми своими жупанами» подтвердил вклад в Локрумский монастырь церкви св. Панкратия и принадлежавшего ей Бабина поля (видимо, территория, а не поселение) на острове Млет. Аналогично подтверждал дуклянский король Георгий в 1115 г. земельный вклад своих предшественников (церковь «со всеми ее окрестностями»).51 Эти вклады свидетельствуют о существовании в приморских сербских землях княжеского господского и церковно-монастырского землевладения. Вероятно, были земельные владения и у светской знати, но ограниченность сохранившихся источников не позволяет раскрыть количественный и качественный состав господского землевладения в Дуклянском королевстве и других приморских землях XI—XII вв.
Между тем во второй половине XII—первой половине XIII в. интенсивно социально-экономически и политически стали развиваться внутренние районы Сербии - Рашка. В правление Стефана Немани (ок. 1168—1196 гг.), его сына Стефана Первовенчанного (1196— 1227 гг.) она достигла значительного могущества. В результате феодальных усобиц властельских группировок при сыновьях Стефана Первовенчанного Радославе (1227—1234 гг.) и Владиславе (1234— 1243 гг.) центральная власть и международное влияние Рашки были ослаблены, но при Уроше I (1243—1276 гг.) они вновь усилились. В 1217 г. Сербия (Рашка) стала королевством с наследственной королевской династией. В ней была создана автокефальная церковь - архиепископия, главой которой в 1219 г. стал брат короля Савва. Он основал семь епископий.52
О содержании политических процессов в сербских землях конца XII—XIII в. ведется дискуссия. Согласно одному мнению, после объединения в составе Сербского государства Рашки, Дукли (Зеты), Травунии (Требинье), Хума при Стефане Немани и его потомках это государство было единым, несмотря на междоусобия и сложившиеся различия отдельных ее областей, которые управлялись членами одной династии.53 По другому мнению, в Сербии конца XII—начала
51 Хрестоматия... Т. 1. С. 75—76.
52 История Югославии. Т. 1. С. 88—91; Jaнкoвuh М. Епископ^е и митрополи)е српске цркве у среднем веку. Београд, 1985. С. 17—33.
53 Истори]а народа 1угослави]е. Т. I. Београд, 1953. С. 399—402, 450—451; История Югославии. Т. 1. С. 88—91.
200
XIII в. господствовали феодальные принципы раздела страны на уделы как в Рашке, так и в присоединенных областях Зеты и Хума. Последующее развитие политической системы государства Неманичей заключалось в росте централизаторских тенденций в первой половине XIII в., что привело к ликвидации уделов и полусамостоятельных княжеств, включая Дуклянское королевство.54
Несмотря на столь разные определения политического строя Сербского государства, их отличия представляются не столь глубокими и взаимоисключающими, чем сторонникам обоих мнений.
Региональная обособленность таких исторически сложившихся областей, как Рашка, Зета, Травуния, Хум, очевидна. Ей способствовало географическое расположение этих областей в горных районах и предгорьях, массивы и кряжи которых становились причиной формирования локальных общностей и сохранения их традиций. Столь же очевидно наделение членов сербской правящей династии отдельными исторически сложившимися областями и административнотерриториальными округами. И, отмечая это явление, Е. П. Наумов, несомненно, прав. Но в равной степени верно, что со времени образования относительно единого Сербского государства при Стефане Немани в конце XII в. оно воспринималось его преемниками как политическое единство, что соответствовало реальной действительности. Отсюда следует, что в междоусобных распрях членов сербской правящей династии в этот период борьба велась не за политическое отделение управляемых ими областей или полную их самостоятельность, а за личное политическое первенство в стране, за власть, за великожупанский и королевский престол. Поэтому в политической и идеологической программе, сформулированной Стефаном Неманем в Хиландарской грамоте, великий жупан рассматривает сербские земли в целом как свою «дедину», то есть наследственное владение, хотя в борьбе за него ему пришлось преодолеть сопротивление старших братьев - Тихомира, Мирослава и Срацимира. Стефан Неманя лишь отметил, что он «воздвигнул погибшую свою дедину» и «приобрел» новые земли, включая Зету (Дуклю).55 Таким же политическим единством было Сербское государство и для Вукана, который, правя в Зете (Дукле), восстал против родного брата, великого жупана Стефана Неманича, и временно захватил власть в государстве в 1202—1203 гг. Об этом свидетельствует современная тем событиям запись в так называемом Вукановом евангелии: «А господь наш Иисус Христос по неизмеримой его милости и по изволению пресвятой госпожи Богородицы передал Христос честный венец великому жупану Вукану, владычествующему ему своею сербской землей и Зетскою страной и Поморскими градами <...> и Нишскими пределами высокородному, многославному великому жупану Вукану, сыну самодержавного господина своей страны (“области”. - М. С.) Стефана Немани».56 Данная запись, продолжает политическую концепцию Стефана Немани (см. также далее), свидетельствует о сложившейся в конце XII—начале XIII в. политической системе Сербского государства
54 Наумов Е. П. Господствующий класс и государственная власть в Сербии XIII— XV вв. М., 1975. С. 177—244 (см. там же литературу вопроса).
55 Списи св. Саве. С. 1.
56 Cmojanoeub Л. Стари српски записи и натписи. Kib. 1. Београд, 1902. С. 5.
201
во главе с династией великих жупанов Рашки. Поэтому не представляется обоснованным мнение о содержании этой записи как свидетельстве сохранения «внутренней дробности, удельного принципа», которые обусловливали непрочность сербского государственного образования, а вследствие этого невозможность удержания Вуканом всех сербских земель.57 Такая интерпретация записи Симеона, как представляется, не учитывает основной причины определения Вукана как «владычествующего» землями Сербского государства, а также восстановления Стефана Неманича на престоле великих жупанов - устойчивости сложившейся политической системы, основанной Стефаном Неманей. О единстве этой сложившейся системы свидетельствует титул Стефана Неманича, указанный в подписи к Хиландарской грамоте: «великий жупан <...>, наместный господин всей Сербской земли». Реальное содержание этого титула и понятия «вся Сербская земля» раскрывалось в земельных вкладах с людьми как в Рашке, так и в Зете.58 Этот же титул повторен в подписи Стефана Первовенчанного к Млетской грамоте уже с титулом короля: «Стефан, по милости Божией венчанный король и самодержец всей земли сербской и поморской», хотя в шПШ1аио той же грамоты приводится полный титул с указанием земель Сербского королевства: «великий король,59 наместный господин всей Сербской земли - и Диоклеи, и Далмации, и Травунии, и Хумской земли».60 Тот же перечень сербских земель содержится в тПШ1аио Жичских грамот короля Стефана Первовенчанного.61 Но традиционным для его потомков стал в грамотах титул «король и самодержец (или только “король” или “самодержец” всей земли Сербской и Поморской» (иногда с добавлением «земли Хумской»). При составлении этого титула ориентировались на титул византийского императора. Но в конце XII—первой половине XIII в. этот титул имел реальное политическое содержание как обозначение правителя, обладающего своей властью, полностью независимого и самостоятельного властителя сербских земель.62 Эта политическая система венчала социально-экономические и политические структуры Сербского государства.
Экономическую основу внутренних районов Сербии (Рашки) в XII—XIII вв. составляли земледелие и скотоводство, прежде всего разведение мелкого рогатого скота. Особые площади занимали посадки хмеля, виноградники, сады. В Зете (Диоклее) и Хуме население традиционно для Адриатического побережья занималось земледелием, рыболовством, виноградарством, садоводством, пчеловодством, скотоводством. В XIII—XIV вв. прослеживается отделение сельского
57 Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 199.
58 Зак. СП. С. 385—386.
59 Е. П. Наумов предполагает первоначальное чтение «великий жупан» вместо «великий король» в списке XIV в. {Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 214), но не исключено и первоначальное ошибочное «великий король» как результат механической подмены в традиционной формуле «великий жупан», тем более что в подписи грамоты указан титул «король и самодержец».
60 Зак. сп. С. 586.
61 Там же. С. 571.
62 Острогорски Г. Автократор и самодржац // Острогорски Г. Сабрана дела. Kib. 4. Београд, 1970. С. 322—326.
202
ремесла и земледелия, специализация и распределение интенсивных культур, в частности винограда.63
Развитие городов во внутренних сербских землях происходило в XII—XIII вв. замедленными темпами. Основные городские центры находились на Адриатическом побережье - Котор, Бар и др. Эти города-коммуны - центры ремесла и торговли сохраняли традиции романизированных городских общин Далмации. Но наиболее самостоятельный город в составе Сербского государства относился к королю как к «господину».64 В XIII в. росту значения внутренних городов, Брскова, Рудника и др. способствовало развитие горнорудного дела.65 Различающиеся по социально-экономической и политической организации города-коммуны Адриатического побережья и в значительной мере аграризированные города глубинных районов активно взаимодействовали с сельской округой, насыщая ее ремесленными товарами и потребляя сельскохозяйственную продукцию. Великие жупаны (короли) Сербии и баны Боснии предоставляли право свободной торговли жителям Дубровника.66 Все эти развивающиеся отрасли экономики содействовали появлению развитых феодальных социальноэкономических и политических структур.
Уже из древнейшей сохранившейся грамоты 1198 или 1199 г. великого жупана Стефана Немани Хиландарскому монастырю следует, что верховная политическая власть осознанно рассматривалась в единстве с верховной собственностью государства на землю. Стефан Неманя в соответствии с библейскими принципами относит появление власти к проявлению божественной воли. Конкретизируя это положение и снижая его уровень, он называет другое божественное деяние: поставление правителей для управления и защиты народа, который назван по образной системе и лексике Священного писания выразительно «стадом»: «И постави Богови царе, другие кнезе, ини владики и комужде дасть пасти стадо свое и сьблудати е от всякога зьла находящаго на не».67 Далее Стефан еще более снижает уровень божественного деяния, конкретизируя его условиями Балканского полуострова XII в. и вплотную подводя к мысли о божественном происхождении власти великого жупана Сербии, но в его иерархическом подчинении византийскому императору и венгерскому королю. Наконец, Стефан завершает этот идейный и логический ряд смыканием божественного промысла со своей династией и с собою: «Темь
63 Наумов Е. П. 1) Пути и тенденции экономического развития Сербии в XIII— XIV вв. // СС. 1970. № 3. С. 41—51; 2) Отрасли сельского хозяйства в Сербии XIII в.: (К проблемам аграрной динамики феодальной Сербии) // Вопросы истории славян: Социально-экономическое и политическое развитие зарубежных славянских народов в эпоху феодализма. Воронеж, 1985. С. 15—27; Благо]евиЬ М. Земл>орадн>а у сре...- овековно] Cp6njH. Београд, 1970. С. 19—222.
64 Синдик Д. Понтифика которске бискуп^е у Ленинграду // Истори]ски часопис. Кн>. XXXI. 1984. С. 57—58.
65 ДиниЬ М. За HCTopnjy рударства у средььовековно) Срб^и и Боен и. Д. I. Београд, 1955; Д. II. Београд, 1962.
66 Mujamoeut) Ч. Студне за истори]у српске трговине ХШ-ог и XIV-ог века // Гласник српског учены друштва. Т. XXXVII. Београд, 1878. С. 189—249; СиндикИ. Комунално уреЬене Котора од друге половине XII до почетка XV столеЬа. Београд, 1950; Kovadevid D. Trgovina u srednjovekovnoj Bosni. Sarajevo, 1961; ЪукР. Cp6nja и Венешла у XIII и XIV веку. Београд, 1986. С. 99—136.
67 Списи св. Саве. С. 1.
203
же по мьнозеи его и неизьмерьнеи милости и чловеколюбию дарова нашимь прадедомь и нашимь дедомь обладати сиювь земловь срьбьсковь <...> и постави ме велиега жупана <...> Стефана Неману».68 Емкое по содержанию слово «обладати» в основном значении ‘владеть’ раскрывает объем полной титульной земельной собственности и власти великого жупана по отношению к территории и людям Сербского государства. Он считает их «дединой»69 - наследственным владением.
О том, что эти идеи были не случайны, а являлись отражением объективных социально-экономических и политических структур, свидетельствует их повторение в более поздних сочинениях Саввы (до монашества Растко), брата короля Стефана Первовенчанного, а также в актах сербских, боснийских и хумских правителей.
Савва также соединяет власть Стефана Немани с божественным промыслом, всеобщей пользой, называя великого жупана высшими титулами самодержавного правителя. В традиционном славянском понятии «отчина и дедина» («отьчина дедина») Савва характеризует сербские земли как наследственное владение великих жупанов. Их правление он характеризует как «владычество».70 71 В грамотах Стефана Неманича до и после его возведения в королевское достоинство верховная власть отождествлялась с верховной земельной собственностью: «Крсть велиега жупана Стефана, наместьнога господина всей српсце земли»;11 «яко кто вашь врагь прибегне у мою землу, да ви га дамь <...> из мое земле»; «и да греду ваши лудие по моей земли» и т. д.;72 73 74 «да греду сь трьгомь у землу кралевьства ми»п (курсив наш. - М. С.). Те же формулы и с тем же содержанием в актах конца XII—первой половины XIII в. банов Боснии Кулина и Матея Нинослава, великого князя хумского Андрея: «Е бань босьньски Кулинь присезаю <...>: вьси дубровчане кире ходе по моему владанию трьгуюке»; «да свободно ходите у моей земли»; «утворена земля мое у всехь вашихь печалехь»; «а вашь чловекь ки приде у землю мою»14 (курсив наш. - М. С.).
Устойчивость связей верховной власти и титульной верховной собственности государства, персонифицированного в правителе, на землю свидетельствует о традиционности этого вида земельной собственности в странах, возникших в результате распада сербской этнической общности, что указывает на длительность ее существования в период становления раннеклассовых обществ и государств данного региона в IX—XI вв. Эта форма земельной собственности составляла основу выделения апанажей в сербских землях (см. выше, с. 73). О ее существовании как «древнем обычае» сообщается баном Боснии Матеем Нинославом в послании к папе Григорию IX (папа излагает его содержание в послании 1233 г. к герцогу Хорватии Коломану) в рассказе о событиях его борьбы против своих феодалов, упорст¬
68 Там же.
69 Там же. С. 151.
70 Там же. С. 152, 155, 157.
71 Законски споменици... С. 386.
72 Старе српске повел>е... Кн>. I. 1. део. С. 3.
73 Там же.
74 Там же. С. 2, 4—5, 7.
204
вующих в «ереси», то есть православии, тогда как бан принял католичество: «Его (Нинослава. - М. С.) предки по древнему обычаю уступали комитаты и другие села его земли и отбирали [их] у кого бы то ни было в зависимости от того, какое решение они приняли по своей собственной воле». Сообщая о стремлении Нинослава изгнать «еретиков», Григорий IX со слов бана излагает последовавшие события как сопротивление «древнему обычаю» - праву бана назначать правителей комитата - административно-территориального округа, наделять земельным владением и лишать этой должности и владения: «держатели комитатов и других земель его герцогства противятся вышеназванному обычаю, неразумно удерживая комитаты и эти самые земли против его воли». Реакция папы на эти события последовательна: если «древний обычай» полезен в борьбе против православной знати, то он призывает Коломана его поддержать («твердо почитай сам обычай, как он одобрен с древнейших времен, на благо вере и чтобы ты нанес поражение неправой ереси»).75
В раскрытии содержания этих сведений Е. П. Наумов присоединяется к мнению В. Бабича и С. Чирковича об отражении в них двух противоположных тенденций феодального развития в Боснии: «древнего обычая» верховных правителей раздавать и отбирать земли в качестве временного держания и формирования тенденции закреплять феодальной знатью за собой и наследовать полученные от бана земли, соединяя их с наследственной земельной собственностью - «племенштиной». В. Чорович видел в земельных раздачах византийскую пронию.76 Первое направление, исходящее из внутреннего процесса формирования феодальной системы земельной собственности, конструктивно раскрывает ее генезис. Вместе с тем его можно продолжить. Представление в управление комитатов - административно-территориальных округов (латинское слово «комитат» от comes ‘граф’, в славянской терминологии «жупания», «жупан») - относится к государственной системе управления. Стремление эти должности удержать и сделать наследственными, как отмечалось еще в историографии XVIII в., свойственно феодальному строю на ранней стадии его развития. Но должность комитата являлась также феодом-должностью, сопряженной с отчислением комитату части государственных податей.77 Таким же феодальным по содержанию являлось предоставление банами в держание сел (постоянное - в вотчину или временное -
75 Diplomatiöki zbornik kraljevine Hrvatske, Dalmacije i Slavonije / Sabrao i uredio T. Smtëiklas. Sv. III. Zagreb, 1905. S. 388—389: <«...> progenitores sui de antiqua consuetudine comitatus et alias villas terre sue concesserint et abstulerint quibuscumque, prout eis proprie voluntatis arbitrium suggerebat, <...> detentores comitatuum et aliarum terrarum ducatus sui predicte consuetudini refragantur, comitatus et terras easdem contra voluntatem eius temere detinendo. <...> consuetudinem ipsam, sicut est ab antiquis temporibus approbata, in favorem fidei et pravitatis heretice detrimentum facias firmiter observari <...>».
76 Наумов E. П. Господствующий класс... С. 103 (см. там же литературу вопроса).
77 Взимание правителем части собираемых государственных податей административно-территориальной области или города свойственно и другим славянским странам (см. наст, изд., с. 103—104, 163 ), а также отмечается позднее в сербских землях в Законнике Стефана Душана: «Кефалии (правители жупы или города. - М. С.), что находятся в городах, пусть собирают свой доход по закону» (курсив наш. - М. С.) {Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений у южных славян: Хорваты и сербы. М., 1978. С. 87).
205
в пронию) и лишение их без преступления, «по своей собственной воле». В этой форме перераспределения в пользование земельного фонда и податей от сельского населения выразилась титульная верховная собственность государства на землю, наделение держателей феодом-землей. При этом перераспределение земельного фонда являлось прерогативой великого бана в качестве феодального сюзерена. Этой системе феодального землевладения противостояла тенденция превращения земельного феода в наследственный. Таким образом, сущностным содержанием «древнего обычая» в Боснии стала раннефеодальная система титульной верховной собственности государства на землю как основа распределения и перераспределения земельных феодов. Ее социально-политической формой были фьефные сеньориально-вассальные отношения, осуществляемые путем наделения в держание феодов-должностей и феодов-земли. Властное распределение и перераспределение должностей и земли - только форма этих сущностных отношений феодальной земельной собственности и сюзеренитета-вассалитета. Этой системе - «древнему обычаю» противостояло формирование «нового» обычая - тенденции к наследственности феодов-должностей (комитатов, жупаний) и феодов-земли (сел). Но еще в середине XIX в. знаменитый русский славист А. Ф. Гильфердинг отметил в Боснии (под властью Османской империи) отношение к земле вне частных наделов как к «царской».78 Понятие «царская земля» как обозначение государственной территории использовалось еще в ст. 49 Законника Стефана Душана.79
Рассмотренный ранее «древний обычай» раскрывает экономические и социально-политические основы отношений великих жупанов, а позднее королей Рашки, великих банов Боснии, хумских великих князей с их жупанами, властелями, боярами, кметами. «Древний обычай», как и всякий обычай, предполагает его словесно-обрядовое, а не письменное выражение, так что наделение должностями и землями, равно как и их лишение, совершалось, вероятно, не в письменной форме, а словесно-обрядовой.
«Древний обычай» «давать» сюзереном села светским и духовным феодалам отразился в ст. 40 Законника Стефана Душана. Согласно ее норме, земли, пожалованные великими жупанами и королями, рассматриваются как наследственные владения - баштина. Царским постановлением разрешалось их вкладывать в церкви и монастыри и продавать («и пусть вольны их или церкви пожаловать, или на помин души отдать, или продать кому-либо»),80 что позволяет предположить предшествующее ограниченное право их отчуждения. Такие тесные социально-экономические связи владельцев сел с правителем-сюзереном, осуществлявшим право верховной собственности государства на землю, отразились в превращенной обрядовой форме в распоряжении знаками сословной принадлежности после смерти феодала. Согласно ст. 48, после смерти властеля его «добрый конь» и оружие, то есть основные реалии его сословно-политических функций, должны быть переданы царю. Бисерная одежда и золотой пояс должны наследоваться сыном,
206
78 Гильфердинг А. Собрание сочинений. Т. 3. СПб., 1873. С. 62.
?9 Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений... С. 85.
80 Там же.
а при его отсутствии - дочерью.81 Эти передачи земельных наследственных владений - баштин ст. 40 Законника Стефана Душана называет с «первых правоверных царей», то есть с родоначальников династии Неманичей.
Учитывая принцип «древнего обычая» в распределении и перераспределении земельного фонда как выражение титульной верховной собственности государства на землю, не представляется доказанным мнение Е. П. Наумова о передаче монастырям владений только из великожупанских господских земель, на которые распространялись права общей собственности родственников великого жупана. В интерпретации приведенных им примеров82 не учитываются, по нашему мнению, жанровые особенности источников, осуществление распространенного в средневековых европейских странах предпочтительного права родового выкупа, особенности регулирования поземельных отношений на византийских землях.
Таким образом, титульная верховная собственность государства на землю в соединении с верховной властью правителя-сюзерена явились в Сербии (Рашке) и других славянских государствах западной части Балкан социально-экономическим и политическим основанием для распределения и перераспределения земельного фонда среди членов правящего класса, прежде всего, вероятно, его служилой части, церквей и монастырей. Как отмечено ранее, передача должностей в управление и земель во владение согласно «древнему обычаю» осуществлялась словесно-обрядовой процедурой, а не письменным актом. Вероятно, абсолютное большинство письменных сербских актов XII—XIII вв. погибло,83 поэтому данная форма государственного распределения земель в Сербии в письменных источниках прослеживается недостаточно. Между тем они есть. Стефан Неманя, восстанавливая Хиландарский монастырь на Афоне, «испросил» в 1198 или 1199 г. у византийского императора крестьян-париков на территории империи и «дал» их в составе сел монастырю, наряду с горными пастбищами, торгами, влахами, скотом, виноградниками, пасеками.84 Во время крайнего ослабления Византийской империи, видимо, между 1200 и 1202 гг., Стефан Неманич уже без всякого контроля со стороны византийских властей «дал» Хиландарскому монастырю «села» в сербских землях, включая Зету (Дуклю), «гору» («планину»), то есть горные пастбища, виноградники и торг. При этом нет никаких данных о предшествующем нахождении этих владений в составе великожупанского господского хозяйства. Напротив, в удостоверительной части грамоты указан лишь титул Стефана как сюзерена Сербии: «наместьнога господина всей Српсце земли».85 Это позволяет предположить, что монастырю были переданы сербским правителем государственные земли и лично свободное крестьянство.
Юридические памятники XII—середины XIV в. (акты и Законник Стефана Душана) позволяют отчасти ретроспективно установить
8) Там же.
82 Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 69—70.
83 Сведения о гибели большого числа древнесербских письменных памятников в XVIII—XIX вв. см.: Стано]евиЬ Ст. Истор^а српского народа у среднем веку. Юь. I. Београд, 1937. С. 258—308.
м Хрестоматия... Т. 1. С. 78—79.
«5 Зак. сп. С. 385.
207
развитую систему государственной эксплуатации лично свободного сербского крестьянства посредством податей и повинностей. Каждый глава хозяйства («всякий человек») должен был платить ежегодную подать зерном или деньгами за землю - сок.86 «Дымнина» - подымное87 представляла собой древнейший вид подати от дымадома, хозяйства малой семьи. Видимо, эти два основных вида податей скрыты в обобщенном названии налогов - «дань», «дани», от которых освобождалось крестьянство при податном иммунитете монастырей.88
Больше известно о государственных крестьянских повинностях, поскольку они обстоятельно перечислялись в иммунитетных льготах монастырям: «виноград» - работа на виноградниках королевского домена, гужевая или дорожная повинность - перевозка и переноска грузов («ми на пути да не ходе», «повоз и понос»), воинская повинность («ни войске да не тераю»), «оброк» - вероятно, натуральные поставки в случае прибытия короля, властеля, чиновников административно-судебного аппарата, обеспечение служб королевской охоты («ни конь, ни пьсь»), городская повинность («да не работаю сь градомь», то есть строительство и ремонт городских укреплений).89 Государственных повинностей было так много, что существовала обобщенная формула при указании иммунитета: «да су свободны одь всехь работь малихь и великыхь кралевьства мы».90
Неполноправное положение простого лично свободного населения, постоянно эксплуатируемого податями и многочисленными повинностями, способствовало его характеристике как бедного, несчастного. Уже в Жичских грамотах, датируемых 20-ми годами XIII в.,91 лично свободное сербское население названо «убогими людьми» рядом с высшей знатью - «властелями» и феодалами-рыцарями - «воиниками». Но такое их восприятие не означало, что бедность свободного сельского населения была абсолютной. За разлучение мужа и жены в среде «убогих людей» штраф в пользу короля составлял значительную сумму - 2 вола. Но он не шел в сравнение со штрафом за это же преступление «воиника» - 2 коня и тем более «властеля» - 6 коней92 (по сербским материалам XIV в., один конь стоил 30 перперов - золотых византийских монет, а вол - 8—10 перперов).93
Высшие слои общества представляли собой иерархически организованную социальную структуру, сюзереном которой являлся великий жупан (король). Архиепископ Савва, сын Стефана Немани, при изложении событий конца XII в. называет два слоя боляр - «малые и великие».94 В другом месте, сообщая о прощении Стефана Немани с сыновьями и со знатью, в связи с уходом на Афон, Савва
86 Божий И. Доходах царски: (Поводом 198 члана Душановог законика Раковачког рукописа). Београд, 1956. С. 19—53 (см. там же значительную литературу).
87 Зак. сп. С. 310, 407, 609, 614, 680.
88 Там же. С. 392, 580, 720.
89 Там же. С. 388, 577, 590.
90 Там же. С. 388.
91 Синдик Д. 1една или две Жичке повеле? // Историйки часопис. Кн>. 14—15. 1966. С. 309—315.
92 Зак. сп. С. 573.
93 Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 60.
94 Списи св. Сава. С. 155.
208
иначе называет два слоя боляр - «властели и боляри».95 Как следует из сербских актов (в применении к социально-политической структуре Дубровника), властели - члены высшего административно-судебного управления.96 Отсюда следует, что на прощании со Стефаном, сложившим с себя верховную власть, присутствовали члены высшего административно-судебного управления, то есть правители административно-судебных округов - властели. Они входили в состав великих боляр. Понятие «властели» имело значительное содержание при обозначении высшей части правящего класса. Вследствие этого во второй половине XIII в. появился неологизм «властельчичи», который стал обозначением его низшей прослойки.97
Участие боляр в государственном аппарате, а также указания в (договорных) грамотах первой половины XIII в. Сербии «кто любо од болярь кралевьства ми», Боснии (великий бан Матей Степан) «и сь моими болерими», Хумского княжества (князь Андрей) «сь всеми властелы своими», «сь моими властелы»98 свидетельствуют об отношениях сюзеренитета-вассалитета между правителями государств и их боярами и властелями. Впрочем, при значительной концентрации власти великими жупанами Сербии и великими банами Боснии в издании жалованных и вкладных грамот они не участвовали.
Терминологически понятие «бояре» становилось обобщающим, обозначающим феодальную знать, средние и низшие слои служилых людей; понятие «властели» имело тенденцию к семантическому расширению термина, обозначению им в дальнейшем всего сословия феодалов.99
Служилую часть господствующего класса составляли также члены государственного аппарата: «управляющие делами» («приставники делом») - судьи-тепчии, казначеи,100 «князья» - главы территориально-административных округов (понятие «князь» вытеснило, видимо, термин «жупан» в названии этой должности с установлением в Сербии титула «великий жупан»), «воеводы».101
Особую группу служилой части господствующего класса составляли «воиники» - воины, которые представляли собой в конце XII— первой половине XIII в. феодалов-рыцарей.102 Их внешний вид и социальная характеристика отразились в эмблематике того времени. На печати великого бана Боснии Нинослава (1232—1250 гг.) изображены два всадника в шлемах, со щитами, один с мечом, другой с копьем, видимо, в кольчугах.103 Эти всадники - лишь, внешнее выражение сложных социально-экономических систем, которые обеспечивали их воспроизводство и обогащение как социальной категории, знатный социальный статус, вооружение. Поэтому архиепископ Савва
95 Там же. С. 163.
96 Старе српске повел>е... К»ь. I. 1. део. С. 3: Законски споменици... С. 138.
97 Наумов Е. П. Византийские архонтопулы и сербские властеличичи: (К вопросу о динамике феодальной сословной терминологии в Юго-Восточной Европе) // Классы и сословия средневекового общества. М., 1988. С. 75—76.
98 Старе српске повел>е... Кн>. I. 1. део. С. 4, 5, 8, 9, 12.
99 Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 85.
100 Зак. сп. С. 137, 153, 157, 315, 316, 397, 414 и след.
Ю1 Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 75—78.
юг Там же. С. 58—59.
1°3 Andelid P. Srednjovjekovni peCati iz Bosne i Herzégovine. Sarajevo, 1970. S. 9—11.
209
называл их по социально-экономическому положению «боярами», а его брат великий жупан Стефан Неманич - по основной социальной функции - «воиниками»-рыцарями. Данный социальный статус «воиников» подтверждается также указанием во Второй Жичской грамоте (ок. 1220 г.) о наказании за «разлучение» жены и мужа. «Властель» за это преступление должен дать королю 6 коней, «воиник» - 2 коня.104 В общественной иерархии «воиник» занимает промежуточное место как в социальном плане - между высшей знатью и простым свободным населением, так и в имущественном - два коня значительно меньше, чем наказание для «властеля», но они представляли собой очень большую ценность. Возможно, к этой категории служилых людей относилось сохранившееся в Боснии понятие «кьмети», обозначавшее первоначально воинов-дружинников. Указанные в договоре 1240 г. (повторено в договоре 1249 г.) с Дубровником великого бана Матея Нинослава «мои (то есть бана. - А/. С.) кьмети»105 также исполняли, вероятно, военные и административно-судебные функции.
В числе служилых людей находились «юные». Как передает Савва слова отца, «мирь буди и юнии, иже вы въспитахь от родьства матеръ ваших».106 Можно предположить, что в данном случае речь идет о тех, кто с юности поступал на великожупанский двор, проходил там все ступени службы, от юного слуги до «воиника», который исполнял, наряду с военными, вероятно, административно-судебные функции. Главы сотенной организации - сотники - в XII в. были вовлечены в государственный аппарат (сотник Юра был послан в 1186 г. Стефаном Неманей в Дубровник, где заключил по его поручению договор).107 Об интеграционных процессах в служилой части господствующего класса свидетельствует привлечение на административные должности слуг княжеского двора: «пехарник»-виночерпий Мирохна, «поличикь» (чашник?) Славко названы в числе боляр великого бана Боснии Матея Нинослава при заключении его договора с Дубровником в 1240 г.108
В Боснии конца XII в. существовало понятие для обозначения членов административного аппарата, которое раскрывало сущность и внешние формы отношений сюзеренитета-вассалитета бана и его служилых людей - «мои (то есть бана. - М. С.) чьстьники».109 Находящееся в его основе слово «чьсть» указывает на престижные льготы и пожалования за службу, вероятно, со словесно-обрядовой процедурой. Видимо, «честь» имела первоначально характер неземельных пожалований в виде даров, феодов-денег, феодов-должностей. Но в хрисовуле короля Уроша I, датируемом 1254—1264 гг., названа «честь» как земельные владения в местности Сираковичи с виноградниками и людьми. Из хрисовула следует, что первоначально король дал эти владения в качестве «чести» министериалам своего двора: конюшему, «кузнецу» (начальнику дворовых кузниц) и, вероятно, начальнику * 10Ю4 Зак. сп. С. 573.
Ю5 Старе српске повел>е... Кн>. I. 1. део. С. 8—10. I06 Списи св. Саве. С. 159.
Зак. сп. С. 22.
,08 Старе српске повел>е... Кн>. I. 1. део. С. 7—8.
109 Там же. С. 2.
210
охраны дворцовых укреплений или ворот (ср. «вратарь» в Хорватии XI в., наст, изд., с. 222).110 Эти владения представляли собой земельные феоды. Но позднее король, осуществляя право титульной верховной собственности на землю или в качестве владельца домена, «дал» эти владения с виноградниками и людьми церкви св. Богородицы.
Впрочем, понятия «честь», «честьник», раскрывающие форму и происхождение отношений сюзеренитета-вассалитета, особого социального статуса «честьника», не содержали информации об их реальном содержании. Поэтому, вероятно, они не нашли продолжения и распространения в общественной жизни и социальной терминологии Сербии и Боснии.
Если сохранившиеся письменные памятники конца XII—первой половины XIII в. в ограниченной мере позволяют установить государственные формы эксплуатации лично свободных непосредственных производителей, материального обеспечения служилой части правящего класса, то актовые материалы этого периода свидетельствуют о существовании универсальных по социально-экономической структуре церковно-монастырских хозяйств. В их состав входили многочисленные села с людьми, горные пастбища («планина»), виноградники, иногда доходы от рынков («трьгь») и мостовая пошлина, которые становились для монастыря феодом-деньгами, большое число пастухов - «влахов», перечисленных иногда поименно. Жичскому монастырю, который являлся резиденцией архиепископа сербской автокефальной церкви, были подчинены также административнотерриториальные округа - жупы, подати от которых должны были поступать в монастырь.111
Если сербские монастырские акты в полной мере раскрывают экономическую структуру церковно-монастырских хозяйств, то при отсутствии сохранившихся светских актов крайне мало данных о характере светских господских хозяйств, хотя они и называются рядом с церковно-монастырскими владениями. Королевское владение в приморском (хумском) городе Стоне упоминается как земля («како е оть преде было княжина вся»), сад («врьть») и «весь залив» («лука вса»).112 Великожупанское (королевское) господское владение было, вероятно, значительным по размерам и универсальным по хозяйственному составу, но достаточных сведений об этом нет. Иммунитетная формула грамоты 1242 г. короля Владислава I монастырю св. Николая Вранинского раскрывает целую систему светского землевладения: «да не има ту области ни мои властелинь, ни мои владальць, ни жуплянинь оть сумяждьникь техь сель».113 Отсюда следует, что на монастырские земли мог покушаться властель короля как представитель государственной власти и как землевладелец, который хотел расширить свои земли. «Владальць» короля - вероятно, лицо,
110 Зак. сп. С. 596: «На Сираковычыхь дахь честь конюхову и ковачеву, и вратькову, дахь Светой Богородицы сь винограды и сь лудьмы».
111 Зак. сп. С. 385, 571—575, 577, 589—591, 593—597, 600—602; о достоверности и датировке грамот, вызывающих сомнение, см.: Синдик Д. Ледна или две Жичке повела? С. 309—315; Наумов Е. П. 1) Господствующий класс... С. 118—119; 2) К источниковедческому анализу сербских средневековых грамот: По материалам Жичских хрисовулов // Источниковедение балканского средневековья. Калинин, .1988. С. 16—21.
иг Зак. сп. С. 595.
из Там же. С. 578.
211
получившее земельные владения от короля (на последнее обстоятельство указывает притяжательное местоимение «мои», как у властеля), - также пытался захватить соседние монастырские земли, хотя эти попытки более распространялись, вероятно, на свободные сельские общины. «Жуплянин» - свободный житель жупы, прежде всего, видимо, крестьянин, или сельская община также могли претендовать на земли монастырской вотчины. Впрочем, «жуплянином» мог быть и местный владелец господского хозяйства, не находившийся на королевской службе. Но источники не позволяют раскрыть социально-экономическую структуру светского господского хозяйства XII—XIII вв.
В первой половине XIII в. основной категорией зависимого населения в сербском монастырском хозяйстве являлись меропхи. Сокальники - другая категория зависимых - постоянно соотносятся с меропхами в исполнении повинностей, что указывает на их менее важное положение в хозяйстве и, вероятно, более позднее по времени появление (ср.: «сено [сокальникь] да коси сь меропхомь еднако»; «да приплака [сокальникь] у оброкь како и меропьхь»).114
Как следует из хрисовула Владислава I (1234—1243 гг.) монастырю св. Богородицы на Бистрице, в котором обстоятельно излагаются повинности зависимого населения, меропх должен был пахать господскую пашню, косить сено без ограничения площади и во времени, а также собирать и обмолачивать господский урожай. Меропхи должны были выполнять работы («дель») несельскохозяйственные, сколько нужно для монастыря, а также сдавать солод, сколько требуется. Далее в хрисовуле следует роспись натурального оброка: к Рождеству «уборок» хмеля, вязанка лучины («по бременеви луча»), шесть жердей, кабл (около 15 кг) «жита», то есть зерна, пшеницы. На Пасху (Господен день) меропх должен был давать монастырю ягненка, ловить рыбу к празднику, а также королю и архиепископу - «сколько ему велят». Кроме того, в случае прибытия в монастырь короля, властеля или «гостя», то есть значительного по общественному положению лица, меропх должен был платить оброк, обеспечивая корм прибывших.115
Из этого перечня повинностей следует, что меропх в монастырском хозяйстве подвергался тяжелой эксплуатации, но оказывал ей активное сопротивление, что вело к регламентации некоторых из этих повинностей. Вместе с тем из содержания хрисовула следует, что меропх владел собственным комплексным хозяйством, в котором осуществлялось хлебопашество, выращивался скот, возделывался хмель, что позволяло меропху жить самому, его семье и платить оброк.
Как следует из грамот первой половины XIV в., социальноэкономическое положение монастырских меропхов в это время оставалось, в основном, традиционным.116 В целом или в отдельных повинностях оно могло ухудшаться или облегчаться, что являлось следствием натиска феодалов и борьбы меропхов за свое положение.
212
Там же. С. 590.
Там же. С. 590—591.
"6 Там же. С. 650, 635, 590, 649—650.
Однако социально-экономический статус меропхов в условиях развития феодальных отношений сохранил основные характеристики. Привлечение материалов Законника Стефана Душана (середина XIV в.) для установления социально-правового статуса меропхов представляется поэтому корректным.
В ст. 139117 недвусмысленно кодифицируется социально-правовой статус меропха в господском хозяйстве. Господин, светский и церковный, или административное лицо могут требовать от меропха работу и подать только те, которые установлены государством (они были записаны в ст. 34, 67, 68 Законника). Если господин поступит с меропхом незаконно, «всякий меропх волен судиться со своим господином» («да есть волнь всаки меропьхь прети се сь своимь господаремь»), а также с царем, царицей, церковью, с царскими властелями или «с кем-либо». Законник, несмотря на содержащиеся в нем тенденции закрепощения и роста феодальной эксплуатации, гарантирует справедливый суд меропху, причем никто не должен удерживать его от обращения в суд. В случае удовлетворения иска меропха против господина («и ако упри меропьхь господара») тот должен уплатить меропху все в срок и «после того не волен господин учинить зло меропху», то есть преследовать его за судебный иск. Право меропха судиться с господином и правителями страны, включая верховных лиц территориально-судебного управления - властелей и самого царя, предполагает традицию древнего права свободного человека, возможно сохраненного или восстановленного в результате борьбы меропхов за свои права и признанного государством в борьбе за укрепление Сербии, составной частью чего являлось признание дееспособности меропхов.
Если это мнение верно, то можно предположить такое происхождение зависимости меропхов. Лично свободные крестьяне попадали в зависимость от господина, светского лица или монастыря, в результате передачи их селами. Истоки этого явления находились в «древнем обычае» раздавать села знати правителями страны. Селами они продолжали жить, и это явление отразилось в ст. 34 Законника Стефана Душана «О меропхском селе»: «И где есть меропхские села в моем царстве <...>». У меропхов оставалось свое хозяйство. Господа не удовлетворялись натуральными податями от крестьян, организуя собственное хозяйство, прежде всего запашку. Вследствие этого они осуществляли сильное воздействие на крестьян, что встречало их сопротивление, и государство должно было регламентировать работу меропха на господина. Положение меропха в условном земельном владении прониара (сведений о его положении в светской вотчине - баштине нет) оказывается в середине XIV в. таким же регламентированным, что и в монастырском хозяйстве. Согласно ст. 68 Законника, «по всей земле» меропх два дня в неделю должен работать на прониара. Один день все меропхи должны косить у него сено (то есть работать
117 Новейший перевод см.: Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений... С. 95 (здесь и далее нумерация статей дается по переводу А. Е. Москаленко). Тексты этой статьи в Ходошской рукописи (ст. 120 по членению статей Ходошской рукописи) и в Быстрицкой рукописи (ст. 134 по членению статей Быстрицкой рукописи) идентичны (Законик цара Стефана Душана / Ур. М. Беловик. Кн>. II. Београд, 1981. С. 142, 204).
213
на сене меньше, чем в монастырской вотчине) и один день - на винограднике. Если виноградника не было, этот день барщины не пропадал, т. к. оговаривались «иные работы» на один день. Меропх должен был платить прониару одну византийскую золотую монету («царский перпер») в год. Таким образом, в хозяйствах светских и духовных феодалов с меропхов взималась отработочная и натуральная рента, а в хозяйстве прониара середины XIV в. - еще и денежная рента. Впрочем, регламентируя взимание ренты, ст. 68 Законника запрещает взимать у меропха что-либо дополнительно. Но подобное ограничение подразумевалось и в монастырских хозяйствах по вкладным грамотам XIII—XIV вв. Видимо, превышение этих норм становилось основанием для обращения в суд.
В качестве людей, сохранявших личную свободу, меропхи должны были исполнять также государственные повинности в виде натурального корма для короля, архиепископа, административных лиц. Это право государства на натуральные повинности меропха также исходит из его первоначального статуса лично свободного человека, землевладельца. Учитывая такое происхождение зависимости меропхов, сохранение ими прав лично свободных людей при феодальных формах зависимости, становится понятным признание государством их права судиться с господином, удовлетворения их исков и запрещения преследования их господами в этих случаях.
Наряду с меропхами в грамоте короля Владислава I монастырю св. Богородицы на Бистрице упоминаются сокальники. Соотнесение их повинностей с повинностями меропхов, как традиционными и определяющими, указывает на то, что сокальники в господском хозяйстве являлись более новой социальной категорией, чем меропхи. На происхождение сокальников указывается в той же грамоте. В ней сообщается, что люди, которые пока «держат» монастырскую землю, выполняют нужную для монастыря работу, регламентированные и, вероятно, ограниченные повинности, что привлекало крестьян.
Согласно грамоте Владислава I, сокальник должен был пахать только полторы мьти, когда как меропх - 7 1/г. Сено он должен был косить одинаково с меропхом, то есть пока всё не скосят. Оговаривается также участие сокальника в строительных монастырских работах и перевозках. В случае прибытия короля, властеля или гостя сокальник подобно меропху должен платить особый оброк.118 В отличие от меропха сокальник не должен был участвовать в жатве и обмолоте хлеба, «сыпать» солод, платить натуральные оброки к праздникам и ловить рыбу. Как следует из этого перечня повинностей, их основу составляли сельскохозяйственные работы. Пахота названа первой из повинностей. Поэтому непонятно происхождение мнения о сокальниках как лицах, которые исполняли специальные работы для своих господ: перевозили товары, чинили дороги, сопровождали феодалов в пути.119 Отличия названий сокальников и меропхов заключалось не в разных формах их эксплуатации, а в различии происхождения их зависимости, что имело следствием определенные различия в формах и норме эксплуатации. Во второй половине
214
118 Зак. сп. С. 590.
49 История Югославии. Т. 1. С. 101.
XIII—первой половине XIV в. социально-экономическое положение меропхов и сокальников значительно сблизилось.120
Меропхи и сокальники стали категориями феодально зависимого населения в результате разных причин. Зависимость и эксплуатация меропхов явились, вероятно, следствием раздач правителями земель и населения в феоды. При их наследственном владении или преемственности личная свобода крестьян ограничивалась, а повинности возрастали, причем государство должно было эти отношения регулировать. Социально-экономический и социально-правовой статус меропхов являлся следствием «древнего обычая», который существовал в сербских и боснийских землях в XI—XII вв. и сложился к XIII в. в такую развитую форму феодальной эксплуатации. Сокальники - более поздний вид феодальной зависимости, основанный, видимо, на наделении землей феодалом обезземеленного крестьянина при исполнении им повинностей на господина. Исходя из того, что сокальники названы с разработанным и регламентированным перечнем повинностей в акте первой трети XIII в., сокальничество как форма эксплуатации сложилось, вероятно, в XII в.121
Между тем акты XII—XIII вв. отразили более древние формы эксплуатации, которые генетически восходили к периоду распада племенного строя VI—VII вв. и продолжали существовать, изменяясь и развиваясь, в последующие столетия. Их выявление возможно потому, что латиноязычная социальная терминология не оказала на лексику сербских актов нивелирующего воздействия.
Восходящее к праславянскому лексическому фонду слово «челядь» как обобщающее обозначение младших и зависимых членов патриархальной большой семьи стало общим обозначением пленников без различия их предшествующего пленению социального статуса. В середине XIII в. жители Дубровника обязались сербскому королю Стефану Урошу III вернуть «челядь земле кралевьства ти, кою смо пленовали и есть у нась»,122 то есть возвратить всех пленных, а не только плененное сербское зависимое население. Но понятие «челядь» использовалось и в широком значении зависимых людей в целом. В грамоте 1308 г. короля Милутина Дубровнику указывается, что сербский король дает суд перед своим «кралевьствомь» «за неверу, за вражду, за челядина, за конь»,123 то есть социальный статус зависимого не конкретизируется, а указывается в общей форме. Еще во второй половине XIV в. вместо конкретного указания феодально зависимых в господском хозяйстве могло использоваться понятие «челядь».124 Таким образом, в социальноэкономической жизни сербских земель в VIII—XIII вв. постоянно существовали условия, сохранявшие содержание понятия «челядь»
120 Зак. сп. С. 625, 649—650.
121 Е. П. Наумов относит появление категорий меропхов и сокальников к концу XII или самому началу XIII в. (.Наумов Е. П. Господствующий класс... С. 64). Однако, учитывая существование «древнего обычая» раздавать земли знати правителями стран, генезис меропхов можно значительно удревнить, при этом следует учесть различия в появлении меропхов и сокальников при более позднем возникновении вторых.
122 Зак. сп. С. 153.
123 Там же. С. 162.
124 Там же. С. 494.
215
как обобщающего обозначения широкого круга зависимых вне конкретной формы их зависимости и эксплуатации.
Другое понятие, восходящее к праславянскому лексическому фонду, - «отрок» - стало в сербском языке обозначением особой социальной категории. В грамоте, данной в 1233 г. архиепископом Саввой монастырю св. Николы Вранинского, слово «отрок» используется для обозначения архиепископского министериала, слуги: «да не има надь ними (то есть монастырскими людьми. - М. С.) область (то есть власть. - М. С.) ни вельможа, ни архиепискупь, ни еговь отрокь, ни инь кьто ни маль, ни великь».125 Такое употребление понятия отражало его древнюю семантику, содержащую ограничения младшего члена большой патриархальной семьи по отношению к старшему. Реальное содержание социальной категории «отроков» раскрывается на материалах первой половины XIV в. В хрисовуле 1350 г. Стефана Душана властелю Иванку Пробештитовичу утверждаются в баштину - наследственное владение - его купли земель и виноградников, а также построенная им церковь Иоанна Крестителя с отроками, которыми Иванко эту церковь снабдил. В числе этих отроков Юрий (Гюргь) Данькович, Радован Големчич, Драгослав Сербин с братом, два влаха - Мано и Драгослав.126 Из этих сведений можно сделать важные выводы. Судя по отчествам, отроки являются взрослыми людьми. Упоминание брата Драгослава Сербина, равно как состав отроков из сербов и влахов - потомков славянизированного романского пастушеского населения, позволяют заключить, что отроками становилось местное население вследствие определенных социально-экономических причин, но вне связи с родом их занятий и этническим происхождением. Эти наблюдения подтверждаются материалами грамоты (ок. 1300 г.) короля Милутина Хиландарскому монастырю, где названы отроки Десислав и его зять Рад.127
В актах раскрывается характер основного вида эксплуатации отроков в господском хозяйстве - не сельскохозяйственное или ремесленное производство, а служба.128 При поступлении в отроки личная свобода людей, видимо, ограничивалась. Они могли передаваться церкви, должны были выполнять незначительные по объему, но необходимые сельскохозяйственные работы. Однако основным видом их занятости являлась служба господину, при этом сохранялась их правоспособность. Об этом свидетельствует норма грамоты 1308 г. короля Милутина, согласно которой, если отрок совершит что-либо плохое («што кому испакости»), то в том обвинять не его господина, а самого преступника («да у томь господара не ишту, нь да сништу кривца»).129
Тенденция к подключению слуг-отроков к процессу материального производства объясняется, видимо, спецификой развития Сербского королевства в XIII—XIV вв., постоянными войнами и нехваткой рабочей силы. Но, с другой стороны, те же причины
125 Списи св. Саве. С. 198.
126 Зак. сп. С. 306.
>22 Там же. С. 392.
»28 Там же. С. 650, 402, 625.
>29 Там же. С. 162.
216
имели, вероятно, следствием то, что отроки не лишались свободы полностью и сохраняли правоспособность в отличие от холопов на Руси. Совершенно очевидно, что институт отроков существовал в Сербии и в предшествующие века, генетически восходя в измененном виде к отрокам периода распада праславянского единства. В данной связи неясны основания мнения, согласно которому отроки считаются находившимися в полной собственности господ и в наиболее сильной степени зависимости от феодалов.130 Ведь даже по Законнику Стефана Душана (ст. 103), в котором наиболее полно сказались закрепостительные тенденции, отроки оставались субъектом права, отвечая перед царскими судьями за убийство, «вражду», разбой и прием беглых людей. В то же время судебный иммунитет предоставлял право суда господам за менее значительные преступления отроков.
Степень эксплуатации и формы зависимости отроков были не более тяжелыми, чем меропхов и сокальников. Отроки отличались от этих двух категорий феодально зависимого населения путем установления зависимости и вида эксплуатации их труда, прежде всего на службе.
Но институт отроков развивался. Как следует из норм Законника, отроки властелей оставались в наследственное владение, но запрещалось давать их в приданое. Освободить отроков могли только сам властель, его жена и сын (ст. 44, 46). Таким образом, усиливались черты, сближающие сербских отроков с холопами на Руси. Сближалось социально-экономическое положение отроков и с меропхами: когда отроки и меропхи жили в одном селе, они должны были совместно и поровну платить всякую приходящуюся на них плату, совместно «работать работу» и «держать землю» (ст. 67). Но юридические права отроков были ближе к меропхам, чем к холопам на Руси. За мелкие проступки они судились господским судом, тогда как за убийство, вражду, разбой, прием беглых людей осуществлялся царский суд.
Особую категорию феодально зависимого населения в Сербии составляли влахи. Это было романизированное пастушеское население горных районов, которое постепенно славянизировалось. Они жили в поселениях - катунах, платя подати скотом и исполняя повинности в пользу государства, прежде всего гужевую повинность. Горные пастбища, как и вся территория страны, составляли титульную собственность государства. Как следует из грамот XIII— XIV вв., влахи целыми поселениями или отдельными семьями (причем мужчины перечислялись поименно) передавались во владение монастырям. Влахи исполняли меньшее число податей и повинностей, формы их зависимости были более легкими, чем у меропхов. Но в связи со все усиливающейся тенденцией занятия влахов земледелием, в частности обработкой монастырских виноградников, социально-экономический статус влахов и меропхов сближался.131
по История Югославии. Т. 1. С. 101.
131 Наумов Е. П. Волошская проблема в современной югославской историографии: (Средневековые влахи западной части Балканского полуострова) // Историографические аспекты славяно-волошских связей. Кишинев, 1973. С. 50.
217
ХОРВАТИЯ
В Хорватии XI—начала XII в. периоды подъема, связанные с объединительными тенденциями и с усилением королевской власти, сменялись междоусобной борьбой знати, нападениями соседних государств, Венеции, Норманнского королевства в Сицилии, Венгрии. Хорватскому королю Петру Крешимиру IV (1059—1074 гг.) удалось восстановить сюзеренитет над далматинскими городами-коммунами, островами и Славонией. После ожесточенной междоусобной борьбы, во время которой далматинские города были завоеваны сначала норманнами, а затем Венецией, хорватским королем стал бан Дмитрий Звонимир (1075—1089 гг.), который вновь восстановил верховную королевскую власть над Далматинским побережьем. После его смерти возобновилась династическая борьба, в которой победил последний Трпимирович - Степан (1090—1091 гг.). Но в это время начались постоянные походы на Хорватию венгерских королей, которые стремились распространить свои владения до Адриатического моря. В сложнейших политических условиях натиска Венецианской республики, начавшегося Первого крестового похода, значительного ослабления влияния Византийской империи хорватская землевладельческая знать не смогла организовать сопротивление Венгерскому королевству. В 1102—1107 гг. король Коломан завоевал Хорватию, а затем города и острова Далматинского побережья.132 Последующее социально-политическое развитие хорватских земель происходило в составе Венгерского королевства.
Политическая структура Хорватского королевства середины XI— начала XII в. сохранила все основные элементы, сформировавшиеся в предшествующий период. Главой государства был король, который осуществлял верховные военные и административно-судебные функции. Короли возглавляли хорватское войско. Своей властью они освобождали монастыри от государственных налогов, то есть давали им податной иммунитет и предоставляли право знатному лицу собирать для себя подати с обширной территории в качестве феода-денег133 (см. далее, с. 225). Короли Петр Крешимир IV, Звонимир, Степан II делали земельные вклады, включая острова, в монастыри и предоставляли землю, видимо, в вотчину служилым людям (Крешимир IV - своему сокольничему Апричо)134 (см. далее, с. 232). В присутствии короля совершался суд по важным делам. В качестве титульного верховного собственника земли, в котором персонифицировалось государство, король становился собственником выморочной земли, которая у него покупалась, несмотря на наличие родственников135 (см. далее, с. 226). Хорватский король обладал верховным правом и по отношению к церковно-монастырской собственности. Поэтому король Крешимир IV через своего «посланника» (пипсшв) передал ок. 1070 г.
132 Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии: (К изучению процесса классообразования у славян). М., 1964. С. 16—17.
133 DZ. I. S. 88, 97, 102, 166 (здесь и далее хорватские акты приводятся по данному изданию, где они собраны, уточнены датировки актов и их чтения, учтены все издания картуляриев).
134 Ibid. S. 88, 97, 98, 104, 122—123 ff.
135 Ibid. S. 152.
218
права на церковь Козьмы и Домиана монастырю св. Иоанна в Биограде, а король Звонимир в 1075 г. дал папе Григорию VII монастырь св. Григория во Вране в собственность (proprium) со всеми монастырскими сокровищами, имуществом движимым и недвижимым.136
Большинство сохранившихся актов, изданных королем, исходит только от его лица.137 Указания одобрения королевского решения, изложенного в распоряжении акта (dispositio), другими лицами - баном, жупанами, «знатными» - единичны.138 Но характерной чертой конечного протокола королевских актов является указание свидетелей (баны, жупаны, тепчии, епископы, приоры, городов и т. д., простых людей в их числе нет). Такое удостоверение грамоты, отличное от болгарских и сербских актов, подписанных феодальными монархами, свидетельствует о значительно меньшей концентрации власти хорватского короля, чем болгарского царя и сербского великого жупана (короля), и большом общественно-политическом значении знати.139 Причины такого характера верховной власти заключаются в системе отношений земельной собственности, социально-экономических и политических структурах Хорватского государства середины XI— начала XII в.
Развитие иерархически организованного правящего класса отразило особые условия синтеза централизованной государственной системы и развитого господского землевладения в далматинских городах, восходящего к традициям римского частного права. Как отмечено ранее, в летописи попа Дуклянина, содержащей сведения по истории хорватов и сербов, сообщается об иерархии банов, жупанов и сотников, которые были судьями, сборщиками налогов, являлись представителями знати.140 Хорватские акты XI в. свидетельствуют, что баны, жупаны, «дед» - королевский мажордом являлись землевладельцами (иногда можно проследить, что наследственными, как жупан Сидраги Петр), свободно отчуждали земельные владения: продавали, покупали, отдавали монастырю (см. далее, с. 227, 230—233). Сотники не только входили в состав знати, удостоверяя, наряду с другими ее членами, поземельные акты,141 но и сами являлись землевладельцами («собственность» сотника Векенега состояла из «земель обработанных и необработанных», виноградников, крупного и мелкого скота).142 Вместе с тем Ю. В. Бромлей отметил малое число сведений о королевских земельных пожалованиях жупанам, о землевладении поджупанов и сотников. В этой связи он предположил особое значение для служилой
136 Ibid. S. 122.
137 Здесь и далее в работе привлечены материалы тех актов, которые считаются аутентичными или сомнительными по оформлению, но достоверными в основном содержании, данные фальсификатов не используются (обобщение большого накопленного в изучении хорватских актов опыта и классификацию этих актов см.: Бромлей Ю. В. Становление... С. 31—80).
138 DZ. I. S. 102, 115, 121, 133.
139 Акимова О. А. Формирование хорватской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах... С. 234—235.
,4° См.: Бромлей Ю. В. Этносоциальные процессы: Теория, история, современность. М., 1987. С. 117—118.
hi DZ. I. S. 79, 117, 132, 173, 196.
,42 Ibid. S. 133. О землевладении служилой знати см.: Ефремов Е. А. Формирование феодальной зависимости на землю в Далматинской Хорватии в X—XI вв.: (Формирование крупного феодального землевладения) // УЗИС. Т. 20. I960..С. 183—185.
219
знати государственных податей и тенденцию превращения налога в феодальную ренту.143 Эти наблюдения представляются плодотворными. Их можно уточнить и развить при анализе структуры служилой части правящего класса.
На фоне сведений о землевладении крупной знати - членов высшего административно-судебного аппарата - оно свидетельствует о приобретении земельных владений служилой знатью и о королевской службе местной знати, а также многочисленных актовых материалов о земельных вкладах, куплях-продажах людьми без титулов, без официальных должностей, горожан и крестьян, особенно заметно отсутствие данных о земельных владениях обширного круга членов государственного аппарата и служилых людей, находившихся на королевском дворе, и названных в качестве свидетелей при заключении поземельных актов.
Наибольшее число раз названы в актах королевские судьи - тепчии. В актах второй половины XI в. упоминаются 8 тепчиев, но кроме Козики нет данных о том, что они были землевладельцами.144 В грамотах этого времени названы по именам «щитники короля» (БсЩопиБ, БстагшБ, 8сШоЬаш1и5) - королевские оруженосцы, возможно, начальники королевской охраны;145 постельничии («постельник»),146 заведовавшие личными покоями короля; виночерпий (ушоШв);147 сокольничий (Бококг);148 псарь (рзаг);149 «убрусарий» (иЬгизагшБ),150 видимо, от слова «убрус» - ‘полотенце’, то есть заведовавший королевским туалетом; «вратарь» (иШагиз)151 - начальник стражи королевского замка. Совершенно очевидно, что эти лица были руководителями соответствующих служб королевского двора. Им подчинялся особый штат дворцовых слуг, который обеспечивал функции двора как дворцово-хозяйственного комплекса.
В хорватских актах второй половины XI в. названы также «дворники», в определении социального статуса которых у исследователей есть существенные разногласия: 1) придворные служилые люди высшего разряда (В. Мажуранич), 2) низшие по положению люди в придворной иерархии (М. Ланович), 3) сельские старосты (П. Скок), 4) управляющие королевскими домениальными владениями (дворами) в разных частях Далматинской Хорватии (Ю. В. Бромлей).152 Материалы этих актов позволяют в полной мере установить общественное положение дворников. В спорном деле о земле Радована его внука Лилика с жупаном Векемиром и тепчием Болеславом дворник Витомир удостоверил в качестве свидетеля грамоту наряду с дедом-мажордомом Иоанном, жупаном Дезиной, сотником Срацино, тепчием Воланом, постельничим Будицием и псарем Полимиром.153 Дворник Вито-
143 Бромлей Ю. В. Становление... С. 302—307.
144 DZ. I. S. 88, 106, 114, 148.
145 Ibid. S. 105, 132, 149.
146 Ibid. S. 106, 127, 182, 190.
«47 Ibid. S. 106.
148 Ibid. S. 148.
149 ibid. S. 117.
iso ibid. S. 181, 182, 190.
151 Ibid. S. 88.
152 Бромлей Ю. В. Становление... С. 154 (см. там же литературу вопроса).
153 DZ. I. S. 137.
220
мир назван в конце этого списка знатных государственных и придворных чинов, что свидетельствует о его нахождении при королевском дворе. Земельную куплю аббатисы Цикки удостоверяли в качестве свидетелей епископ, дед-мажордом Стоян, дворник Красона,154 что также указывает на знатное положение этого дворника.
В Супетарском картулярии в связи с земельными приобретениями Петра Црни впервые дворник Драгонег назван в числе свидетелей, среди которых были герцог (dux) Яков, «его рыцарь Савида и прочие его воины» (sui risari Sauida ас ceteris militibus eius), сотник Дабровит, сплитские землевладельцы, пресвитеры и дьяконы, причем Драгонег назван с братом Боледрагом (№ 5).155 Драгонег и его брат Боледраг являются свидетелями земельных продаж и вкладов в монастырь св. Петра местными мелкими землевладельцами (№ 18, 19, 21—23). Петр Црни приобрел «земли» и у «самого» (ipso) Драгонега: одну вместе с виноградниками за 11 солидов и 1 модий соли, а другую - за символическую плату - 1 солид и 1 овцу, причем свидетелями у него были местные землевладельцы и сотник Дабровит. Отсюда можно заключить, что Драгонег происходил из местных полицких землевладельцев или приобрел здесь земли и стал землевладельцем (отсюда упоминание его земель и брата в качестве свидетеля по местным поземельным делам). Являясь дворником, он занимал высокое общественное положение, а королевская служба его достаточно обеспечивала, вследствие чего он мог продать свою землю монастырю за символическую плату. Дворник Доварадо указывается наряду с церковными иерархами (сплитский архиепископ, аббаты, капеллан) и местными светскими властями (сплитский приор, поджупан) (№ 81). Эти материалы, а также ранее приведенные данные об участии дворников в качестве свидетелей наряду со знатью и служилыми людьми на королевском дворе позволяют сделать вывод, что хорватские дворники в XI в. являлись слугами королевского двора. Они поступали на службу разными путями их разных слоев общества, включая местных землевладельцев. Осуществляли они, возможно, разные функции по обслуживанию королевского двора, а также занимали, вероятно, военные и по поручению короля административные должности.
Таким образом, королевский двор в Хорватии XI в. являлся развитой дворцово-хозяйственной организацией, осуществлявшей функции короля как сюзерена и феодала. Руководители особых служб, щитник или щитоноша, виночерпий, сокольничий и псарь, постельничий, занимали высокое положение в государстве. Слуги королевского двора - дворники обеспечивали деятельность этих служб, являясь, вероятно, также слугами военными и поставляя кадры для административного аппарата.
Лишь в немногих случаях удается установить, что у некоторых членов королевского двора был свой двор - curtis, а также земля, которую дарил король, как сокольничему Апричо. Другие, подобно дворнику Драгонегу, являлись местными землевладельцами, которые становились слугами двора или, напротив, становились землевладельцами,
154 Ibid. S. 129.
155 Здесь и далее номера Супетарского картулярия указаны в тексте.
221
покупая или получая от короля за службу земли. Однако существование и деятельность этой развитой дворцово-хозяйственной организации могли реализовываться лишь в результате регулярных натуральных и денежных поступлений. Видимо, определенная их часть происходила из королевского господского хозяйства. Но, вероятно, основную часть составляли государственные подати, которые после перераспределения становились средством денежного и натурального обеспечения королевских служилых людей - феодом-должностью или феодом-деньгами.
Основу распределения и перераспределения земли королевской властью составляла титульная верховная земельная собственность государства. Она проявлялась в разных формах. В акте № 81 Супетарского картулярия излагается жалоба Петра Црни, ктитора монастыря св. Петра в Сплите, королю Звонимиру и его решение по этой жалобе: «После же этого156 король Звонимир дал своему дяде Стрезу все земли, которые были в Мосоре, начиная от Солина до Биячей (Бихача), чтобы он сам собирал с них подати (ЦлЬиШт). И вот он хотел меня силой свести с названных земель, говоря, что они королевские. Но я немедленно отправился к Звонимиру в Шибеник и привел с собой продавцов земли и ... правильные [?],157 что сама земля не была королевской, а только тех, кто ее продал, как эта земля, так и та, которую я приобрел во Вране у Килавой Нивы. Вот почему ранее указанный король утвердил за мной названные земли, чтобы никто впоследствии в этой связи не жаловался, и. даже предал проклятию всех, кто будет ее домогаться...».158
Содержание этого акта раскрывалось по-разному. М. Барада характеризовал передачу Звонимиром земель Стрезу как акт передачи от королевского имущества дохода, то есть натуральной ренты. По мнению В. Новака, король передал Стрезу свои земли между Сол ином и Биячами для сбора налогов, при этом он не был достаточно осведомлен о реальном положении дел, вследствие чего после жалобы Петра Црни эти земли он подтвердил как собственность истца. Впрочем, в других случаях В. Новак характеризует эти земли как подаренные Звонимиром Стрезу, а в их числе были также земли, принадлежавшие Петру Црни. Е. А. Ефремов отметил в дарении Звонимиром Стрезу наделение землей и правом собирать налоги с ее населения. В этом дарении он увидел наделение собственника земли правами иммунитета.159 Ю. В. Бромлей развил наблюдения предшественников. Он отметил значительные размеры территории от Солина до Биячей - не менее 10 км - и в то же время небольшие размеры земельных владений, приобретенных Петром Црни, преимущественно в Солине или его окрестностях. Конкретизируя земли Петра Црни, о которых у него возник спор со Стрезом, Ю. В. Бромлей устанавливает местность Просик, земельные участки во Вране и Килавой Ниве с населением. Территория, переданная Стрезу, не являлась королевским господским владением. Она была населена свободным сельским населением - ал-
156 В Супетарском картулярии списки актов воспроизводятся подряд, ранее приводятся акты о куплях двора, полей и виноградников (SK. № 78, 79, 80).
157 Перед словом «reed» пропуск в четыре буквы, поэтому перевод «правильные» условен.
158 SK. S. 224.
159 Историографический обзор см.: Бромлей Ю. В. Становление... С. 281—283.
222
лодистами, с которых Звонимир передал право сбора tributunia - податей. Передачу верховным правителем отдельным лицам права сбора налогов со свободного населения Ю. В. Бромлей охарактеризовал как «появление возможности превращения суверенитета в верховную собственность на землю, принадлежавшую этому населению». Но этот процесс был незавершен, поскольку свободные общинники территории, названной terra regalis, имели право без ведома короля продавать недвижимость далматинским горожанам. Причину долгой незавершенности процесса становления верховной собственности королей на всю территорию Хорватии Ю. В. Бромлей видит в сравнительно быстром развитии аллодиальной собственности свободного населения под воздействием далматинских городов.160
Наблюдения Ю. В. Бромлея позволяют продолжить анализ акта № 81 Супетарского картулярия. Первая фраза сообщает содержание распоряжения короля Звонимира: он «дал» (dederat) Стрезу, знатному человеку, значительные земли, около 10 км, в приморской зоне, от Солина до Биячей, для сбора с них податей. Из второй фразы следует, что эта территория называлась «королевской землей» (terram regalem). Стрез располагал по отношению к ней определенной властью, поскольку силой пытался свести с нее Петра Црни, хотя тот имел в ней свои владения. Отсюда следует, что Звонимир передал Стрезу феод-деньги или феод-должность по отношению к этой территории. Во второй фразе заключается суть конфликта между Стрезом и Петром Црни: разное понимание содержания земельной собственности. Стрез исходил из понятия «королевской земли» как верховной собственности короля на землю, на которой находились частные владения, вследствие чего он мог перераспределять земельные владения. Петр Црни исходил из представлений о частной земельной собственности еще римского времени и сохранившихся в Далмации как о полной собственности на приобретаемую землю. Последнее следует из третьей фразы. Существенно при этом то, что Петр Црни предъявил королю Звонимиру в Шибенике не письменные акты, а бывших владельцев его нынешних земель. Отсюда следует, что свидетельским показаниям отдавалось предпочтение перед письменными актами, которые, возможно, составлялись не во всех случаях. Поэтому, видимо, совершаемых поземельных сделок в Хорватии было больше, чем актов, тем более сохранившихся.
Решение Звонимира, который утвердил за Петром Црни приобретенные им земли, свидетельствует о том, что в особых условиях Далмации, сохранившей традиции античной формы собственности, хорватский король был вынужден пойти навстречу далматинским традициям, а не поддерживать те феодальные формы отношений земельной собственности и обогащения правящего класса, которые развивались в Хорватии в результате разложения там родоплеменного строя. Таким образом, глубинной причиной конфликта между Стрезом и Петром Црни явилось столкновение двух раннефеодальных форм собственности - титульной верховной собственности на землю государства, персонифицированного в короле, и античной традиции частной земельной собственности, развивающейся в феодальный
160 Там же. С. 283—288.
223
аллод. В особых условиях Далмации королевская власть поддержала второй вид феодальной собственности, вероятно, вследствие социальноэкономических причин - ее традиций и преобладания в Далмации, а также политических - необходимости поддерживать эволюционирующий общественный строй далматинских городов, чтобы удержать их в составе Хорватского королевства.
Между тем титульная верховная собственность государства на землю оставалась существенным фактором в системе поземельных отношений. Как свидетельствует запись о купле аббата Петра, он приобрел у короля Крешимира IV аллод вдовы Барбары за 40 римских солидов, причем родственникам вдовы он заплатил 15 римских солидов. У Барбары и ее мужа не было детей. После смерти мужа она стала единственной владелицей аллода. Но после смерти бездетной вдовы король, реализуя право верховной собственности на землю, взял выморочный аллод себе (три дома со всем двором и два земельных участка в долине Пагнана), хотя у вдовы и были родственники, видимо, отдаленные, которые имели права на этот аллод.161 Именно по данной причине аббат Петр заплатил им при покупке аллода 15 римских солидов, что составляло значительную сумму, учитывая стоимость аллода в 40 романатов. Таким образом, эта запись о земельной купле аббата Петра свидетельствует о реализации в Хорватском королевстве права титульной верховной собственности на землю при отсутствии, видимо, прямых кровных родственников и наличии бокового родства. Это право позволяло государству воздействовать на процесс перераспределения земельного фонда в стране.
Эта же функция верховной земельной собственности государства проявилась в спорном деле о земельном владении в Суховаре некоего Радована, внука Лилика, и Векемира, жупана Луки. Согласно грамоте, датированной 1070 г., Радован передал монастырю св. Кршевана в вечное владение «все мое владение в землях и виноградниках, которые были деда моего Лилика».162 Указание во множественном числе «земель» и «виноградников» свидетельствует о вкладе Радованом многочисленных земельных владений. Однако одно из них, в Суховаре, оказалось оспоренным королевскими чиновниками, жупаном и тепчием. Содержание судебного дела, с точки зрения Радована, изложено в другой его вкладной грамоте, данной монастырю св. Кршевана в Задаре163 (вступительная и завершающая части грамоты в переводе опущены): «Я, Радован, внук Лилика, передаю все мое владение, которое было вышеназванного моего деда, в месте, называемом Суховара, блаженному мученику Хризогону (совр. произношение - Кршевану. - М. С.) в присутствии аббата этого монастыря Петра. Но мне сопротивлялся Векемир, жупан Луки, с тепчием Болеславом и возражал против того, что я затеял, говоря, что сама земля (ipsa terra) была
161 О связях родства и совместных прав на землю см.: Фрейденберг М. М. Родственные коллективы в Далматинской Хорватии в XI—XVI вв. // СЭ. 1967. № 1. С. 74—78.
»62 02. $. 115.
»63 Сохранились две редакции этой грамоты, краткая и пространная; вторая содержит интерполяции, которые считаются как более поздними, так и современными происходившим событиям, изложенным в грамоте (Бромлей Ю. В. Становление... С. 50, 52), но содержание спорного дела сообщается в обеих редакциях одинаково. Текст грамоты Радована приводится по краткой редакции, идентичность которой не оспоривается.
224
ему уступлена вышеназванным королем. А потому я постарался, чтобы это спорное дело рассматривалось [в суде] в присутствии названного короля в день святой Пасхи, когда там присутствовали многие знатные люди хорватов. И я спросил господина моего короля, уступил ли он такое маленькое мое наследство тем жупанам. Тогда король при всех сказал, что он ничего такого не делал, и, жалея меня, он пожаловал мне своего посланца, сокольничего по имени Апричо, который, защищая меня от тех (то есть жупана Векемира и тепчия Болеслава. - М. С.), и мою землю вернул и публично утвердил мой вклад [в монастырь] перед соседями в вышеназванном месте».164
В изложении Радована затушевана, но все же прослеживается суть конфликта между ним, с одной стороны, и жупаном и тепчием - с другой. Видимо, владение в Суховаре, в отличие от других земель и виноградников Радована, не было обеспечено документами или свидетельствами соседей. Это владение осуществлялось по традиции от деда Лилика или явочно со ссылками на старину. Однако при вкладе суховарской земли в монастырь возник конфликт. Его инициатором стало официальное лицо - жупан Векемир, которого поддержал и тепчий Болеслав и, возможно, соседи Радована, перед которыми королевский посланец - сокольничий Апричо должен был подтвердить правомочность этого вклада. Суть этого конфликта заключалась в «самой земле». Радован претендовал на нее как владелец, а жупан - как официальное лицо, осуществлявшее право титульной государственной верховной собственности на нее. Но то, что Векемир не претендовал на личное владение землей в Суховаре, следует из самой грамоты. Радован спрашивал на суде у короля о его решении уступить его землю не жупану Векемиру, а «тем жупанам», то есть правителям того административно-территориального округа, где находилась Суховара, вне зависимости от конкретного лица. Таким образом, в спорном деле о земле в 1070 г. вновь столкнулись два подхода к земельной собственности - свобода распоряжения частного лица (ius utendi et abutendi) и осуществление права титульной верховной государственной собственности на землю, которое и в X столетии, и в случае с вдовой Барбарой в XI в. регулировало перераспределение земельного фонда в отношениях земельной собственности господствующих сословий. Титульная верховная государственная собственность на землю явилась экономическим и правовым основанием передачи королем Звонимиром могущественному папе Григорию VII «навеки» в «собственность» (proprium) монастыря св. Григория во Вране «со всем движимым и недвижимым имуществом».165
Если этот вид собственности на землю в условиях Хорватии XI в. реализовывался, вероятно, ограниченно вследствие развитых форм личной земельной собственности и традиций римского частного права, то государственные формы эксплуатации лично свободного простого населения прослеживаются в источниках в полной мере. Основным объектом этой эксплуатации являлось крестьянство.166
164 DZ. I. S. 116—117.
165 Ibid. S. 140.
166 Здесь приведены выводы из монографии Ю. В. Бромлея «Становление феодализма в Хорватии» (с. 81—251), где наиболее полно и обстоятельно изучены материалы по данной проблеме (см. там же значительную литературу).
8 M. Б. Свердлов
225
В хорватских латиноязычных источниках лично свободное крестьянство называется заимствованным словом «вилланы», но их поселения указаны по-славянски - «село», «весь». Эти поселения представляли собой небольшие хутора и выселки, крупные села до 15—20 дворов. Это были соседские общины с неподеленными землями - альмендой (лес, выпасы) и надельными участками земли (жребий, sors). Надельные земельные участки являлись в XI в. крестьянской собственностью: они приобретались (наследовались, покупались) и отчуждались (завещались, продавались, дарились, вкладывались в монастыри - в этих случаях нередко осуществлялся контроль родственников). В этот период не все наделы рядовых общинников разновелики вследствие имущественного неравенства семей, различий природных условий, конкретных местных особенностей. При абсолютном преобладании малых семей существовали также большие семьи, основная форма которых не задруга или патронимия, а «братская» семейная община. Крестьянское хозяйство широко вовлекалось в товарно-денежные отношения вследствие его универсальности.167
Лично свободные вилланы облагались государственными податями, общим названием которых было tributum - «дань», «дани». Их основу составлял поземельный налог, который выплачивался в денежной и натуральной форме (в XI в. мехами лис и куниц, позднее эта подать называлась «мартурина» или «куновина»). Взималась также honorificentia - «добровольные дары» или «почестье». В середине XI в. они известны уже как обязательные регулярные платежи в натуральной форме: вино, овцы.168 Этот вид подати по названию и содержанию, отличию от основного налога tributum свидетельствует о его генетической связи с «даром» - добровольными подношениями князю и его дружине (см. выше, с. 36). Видимо, близкими по происхождению, функции и ритуальному значению были княжеские подати: primitiae - уплата первых плодов, decimae - десятина от урожая и поголовья скота. Особым видом натуральной повинности являлось, вероятно, право хорватских королей на угощение и постой. Позднее эта повинность известна под названием zalazina («залаз» - «объезд») или descensus (ср. на Руси «ссадная гривна»).169 Королю поступали также торговые пошлины и судебные штрафы.
О принципах распределения податей в Далматинской Хорватии после завоевания ее Венгрией свидетельствуют отчисления двух третей торговых пошлин королю, одной трети - городскому главе, местному жупану. В Славонии, присоединенной к Венгрии в 1091 г., две трети податей передавались королю, одна треть оставлялась местному правителю. Но этот принцип распределения податей был местного происхождения: как следует из летописи попа Дуклянина, жупаны в Далмации получали одну треть налога, король - две трети.170 Таким
167 Историографический анализ работ Ф. Рачки, Ф. Шишича, И. Строгала, О. Мандича, Е. А. Ефремова см.: Бромлей Ю. В. Становление... С. 127—132. Ср. мнение М. М. Фрейденберга, который поддержал наблюдения Ю. В. Бромлея о господстве в Далматинской Хорватии XI в. малых семей и братских семейных общин, но в XIII— XVI вв. предположил существование, наряду с общиной-маркой, общину-патронимию (Фрейденберг М. М. Родственные коллективы... С. 68—79).
168 Бромлей Ю. В. Становление... С. 276—279.
169 Там же. С. 280.
170 Там же. С. 304.
226
образом, система податей являлась средством государственной эксплуатации лично свободного крестьянства, непосредственных производителей и в тоже время средством материального обеспечения феодов-должностей и феодов-денег.
Социально-экономическая структура разных по принадлежности господских хозяйств выявляется по хорватским письменным источникам XI в. не в равной мере. В историографии давно отмечено, что по материалам XI в. домениальные владения хорватских королей состояли из обработанных и необработанных земель, сервов. При этом некоторые югославские историки различали королевские господские и государственные земли, другие их отождествляли, третьи считали королевские земли государственными, а не господским владением, четвертые рассматривали территорию Хорватского государства как патримониальную собственность государей.171 Е. А. Ефремов, отмечая одинаковый феодальный характер государственных и королевских господских земель, предположил на последних также свободное сельское население.172 Ю. В. Бромлей решительно возразил против этого мнения, обращая внимание на сообщение сохранившихся грамот об ограниченных по размерам территориях королевского господского владения, об отсутствии сведений о ведении хорватскими королями собственного хозяйства на подаренных монастырям островах. По мнению М. М. Фрейденберга, господские владения хорватских королей формировались в значительной мере за счет общинных земель, а согласно уточнениям Ю. В. Бромлея, не столько альменды отдельных сельских общин, сколько неподеленных угодий сотен и жуп.173
Специфика сохранившихся хорватских актов XI в. - их принадлежность монастырям, а потом их основное содержание - фиксация вкладов, прежде всего земельных поступлений, не позволяет раскрыть структуру королевского господского хозяйства в полном составе. В нарративных источниках этого времени о нем нет никаких данных. Анализ актов, сообщающих о королевских земельных вкладах в монастыри, подтверждает наблюдение Ю. В. Бромлея о вкладах не столько неподеленных земель отдельных общин - альменды, сколько государственных земель сотен и жуп. В общих указаниях королевских вкладов в виде определенной «территории» или «земель» («земли») в определенной местности (territorium in loco) нет материалов о живущих там людях, свободных или зависимых.174 Те грамоты, которые содержат какие-то уточняющие сведения, подтверждают это мнение. В грамоте, датирующейся 1060—1062 гг., сообщается о вкладе короля Крешимира IV в монастырь св. Фомы в Биограде «королевской территории в местности, которая называется Расохатица». В ней обстоятельно излагается положение «королевской территории». В длину - «от самой Расохатицы, где два ручья», до «колодца» (puteus), причем
171 Историографический обзор работ Ф. Рачки, М. Барады, Д. Янковича, И. Бутковича, М. Костренчича см.: Там же. С. 253.
172 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности... С. 166—168.
173 Фрейденберг М. М. Структура феодального землевладения в Далматинской Хорватии в XI—XII вв. // Славянский сборник. Великие Луки, 1963. С. 25—29 (Учен. зап. ВГПИ. Вып. 22 (Кафедра истории)); Бромлей Ю. В. Становление... С. 258—264.
П4 Ш. I. Б. 98, 135, 170, 180, 182, 187, 190.
227
оговариваются, что вдоль этой «территории» находится «земля Могороровичей» (судя по патронимическому окончанию -ичи - земля неразделенной семейной общины). «Королевская территория» названа и в ширину: «от горы Тин до ручья». Но и в этом случае указаны земли соседней общины - Смурдачане, «от края долины до названной горы Тин».175 Судя по суффиксу -чане это община соседская, территориальная, Корень этого названия смурд-/смерд- позволяет предположить: не было ли слово «смерд», восходящее к праславянскому лексическому фонду, первоначальным славянским обозначением лично свободного хорватского крестьянина, не сохранившимся, как и многие другие славянские социальные термины, в хорватской латиноязычной письменности. Таким образом, «королевская территория» в Расохатице оказывается незаселенными землями между двумя общинами, семейной и территориальной, имеющими свои границы.
Мысль Ю. В. Бромлея о характере королевских вкладов в монастыри подтверждается также грамотой 1066 г. Крешимира IV. Согласно ее содержанию, монастырю св. Марии в Задаре передавалась земля в Точинье (Тохинии), причем, записано в грамоте, «считается, что она королевская или королевских сервов».176 Понятие «серв» в хорватских актах XI в. является обозначением широкого круга зависимых людей (см. далее, с. 235—238). Таким образом, сведения этой грамоты подчеркивают отсутствие свободного населения на «территориях», которые передавались королями монастырям. В связи с крайне ограниченным отражением в источниках хорватского королевского господского хозяйства установление его состава в полном объеме невозможно. Можно лишь отметить, что его составляли королевский двор, ненаселенные территории и земли, на которых сидели «королевские сервы». При этом его земли перемежались с господскими владениями других лиц или общинными землями.177
Грамоты позволяют установить социально-экономическую структуру светского и церковно-монастырского господского хозяйства в Хорватском королевстве XI в., однако их информация является достаточно односторонней, поскольку почти все они относятся к удостоверению вкладов в монастыри. Абсолютное большинство актов фиксирует продажу или вклад земельных участков и виноградников, причем в первом случае или обстоятельно указываются границы,178 или приводится общее указание: имения (сигбБ), «земля», «земли», «территория»,179 что продолжает традиции актового оформления сделок в предшествующий период. В записи о купле аббата Петра земли в Хияготне указано в общей форме: «что в ней есть земель, вод, камней и всего туда относящегося».180 В некоторых актах содержатся уточнения, позволяющие конкретизировать социально-экономическую структуру светского господского хозяйства.
175 Ibid. S. 97.
176 Ibid. S.104 (о содержании грамоты см.: Бромлей Ю. В. Становление... С. 363— 364). Эта грамота с прямым указанием передачи людей единственная; грамота 1072 г. о передаче Крешимиром IV земли с двумя колонами в Берде является фальсификатом (Там же. С. 66, 366).
177 Фрейденберг М. М. Структуры феодального землевладения... С. 27—29.
178 DZ. I. S. 119—120, 126, 131, 147, 150 ff.
179 Ibid. S. 66, 112, 115, 120, 121, 130, 133 ff.
iso Ibid. S. 151.
228
Векенег во вкладной грамоте 1073—1074 гг. задарскому монастырю св. Марии «дает» «все мое владение» в виноградниках, землях обработанных и необработанных (cultis vel incultis), всех животных, мелкий и крупный скот.181 Земельное владение с церковью передала сплитской церкви св. Бенедикта после 1068 г. Немира Месаголина.182 Петр, сын Семивита, вместе с сыновьями Крины и всеми своими родственниками передал в 1072 г. «территорию» в Бравице вместе с церковью Петра и Павла задарскому монастырю св. Марии, но при этом Петр и другие траденты оговаривают после обстоятельного изложения границ этой «территории»: «за исключением некоторых земель, которые находятся внутри [владений] св. Кршевана» (exscepto quasdam terrulas,183 que est in medio sancti Crisogoni).184 В отличие от грамоты сестры бана Годемира Еленицы, Петр и прочие траденты оговаривают, что другие их земли монастырю св. Марии не передаются. Но все эти акты характеризуют «нормативность» распоряжений с дополнительными уточнениями относительно земельных владений.
Структура мелкого господского хозяйства устанавливается по записи о купле аббатом Петром «аллода вдовы Барбары». Этот аллод состоял из трех домов, двора, который они составляли в виде определенного комплекса жилых и хозяйственных построек (III casas cum tota curte, que infra est), 185 а так же двух земельных участков в долине Пагнана.186
Запись в Супетарской картулярии о вилле Петра Црни позволяет установить характер такого малого господского хозяйства в сельской местности, где сам хозяин не жил. Там находилась семья сервов, состоявшая из отца-серва и его двух дочерей-анциллей, а также еще трех сервов (в каких родственных связях - не указано). Хозяйство виллы состояло из лошадей, мула, быков, коров, свиней. Из предметов хозяйства и быта в акте перечислялись ткани, рубахи, платье, плащи, повозки, мотыги, сошники, инструменты для подстригания деревьев, серебряные монеты.187 Отсюда следует, что вилла Петра Црни имела универсальный характер с земледелием, садоводством (виноградарством), животноводством.
Приведенные ранее материалы свидетельствуют о том, что светские господские хозяйства в XI в. являлись комплексными, земледельческими по преимуществу с садоводством и виноградарством. Имелся там также в значительном количестве домашний скот. Поэтому в хозяйстве были необходимы земли как обработанные, так и необработанные. Владения, прежде всего крупные, состояли из сел, весей, отдельных имений - «куртисов» и «вилл» с зависимым населением. Они обеспечивали хозяйственные потребности господ, а знатных господ, видимо, с избытком. Поэтому у них накапливались значительные ценности. Они могли строить в своих владениях церкви и основывать монастыри.
181 Ibid. S. 133.
182 Ibid. S. 112.
183 Такие диалектные формы живого латинского языка характерны для Далматинской Хорватии X—XI вв.
184 DZ. I. S. 131.
185 Curtis в данном случае в значении ‘двор’, а не ‘имение’ в более широком и менее определенном смысле.
186 DZ. I. S. 152.
187 SK. S. 227.
229
Господских владений, светских и церковных, в XI в. было в Хорватском королевстве много, так что в сравнительно узкой зоне Долматинского побережья их владения постоянно оказывались смежными. «Дед хорватов» (мажордом) Иоанн, продавая свое «владение» (possessionem) монастырю св. Кршевана, указывает его границы: с востока - «общественная дорога» (via puplica»), с юга - пустынные холмы, с запада - земля монастыря св. Платона, с севера - земля жупана Адама Мицо.188 В ранее названной грамоте Петра, сына Семивита, его родственников и сыновей Крины расположение их владения указывается от «территории» монастыря св. Кршевана, а по соседству отмечается «территория» церкви св. Николая. Да и их «некоторые владения» окружены землями монастыря св. Кршевана.189
Светское землевладение происходило, как позволяют установить хорватские акты XI в., вследствие трех основных причин. Прежде всего, наследование. Радован, внук Лилика, передал в 1070 г. монастырю св. Кршевана все его «владение в землях и виноградниках», которым владел еще его дед.190 Петр, жупан Сидраги, и его брат Славик в 1072 г. передали тому же монастырю «всю территорию» в Бравице, которой владел их отец.191 Сплитский аббат Петр унаследовал от своих родителей дом и поля.192 Получали землю в наследство и женщины. Еленица, сестра бана Годемира, получила «свою территорию» от матери вдова Барбара унаследовала свой «аллод», видимо, от мужа (см. выше, с. 231). Сплитский приор Петр завещал своей жене дома, виноградники и поля.193
Другим источником вотчинных владений являлись королевские дарения. Мажордом Иоанн получил «землю» в Берде от короля Крешимира IV, «моего господина», как записано в его вкладной грамоте 1070 г., и затем «сам» «уступил» эту землю в монастырь св. Кршевана.194 Сокольничий Апричо получил землю в Элкани за то, что он с «гостеприимством» принял короля и королеву, служил за королевским столом, щедро одарил супружескую чету, королевского щитоношу и других королевских сопровождающих.195 Король Крешимир IV «уступил» землю в Хаменане Прибине Гусичу из знатного хорватского рода - «племени» Гусичей - «в благословение после пострижения», видимо, также за заслуги перед королем. Эту землю Прибина отдал монастырю.196
Средством мобилизации земельных владений в господских хозяйствах являлись в XI в. также купли. Грамоты о купле-продаже фиксируют такие сделки в виде продажи земли светскими лицами монастырям. Мажордом Иоанн продал со своей женой Добризой свое владение в Чеприляне задарскому монастырю св. Кршевана за 20 солидов. Юрана, жупан Сидраги, и сыновья Доброки (без указания титула или
188 DZ. I. S. 119—120.
189 См. также указание «территории» братьев Хроватина и Лютостраха в Секиране по соседству с землями монастыря св. Кршевана (Ibid. S. 121).
190 Ibid. S. 115—117.
191 Ibid. S. 130.
192 Ibid. S. 210.
193 Ibid. S. 66, 152, 210.
194 Ibid. S. 120.
195 Ibid. S. 148.
196 Ibid. S. 149; Бромлей Ю. В. Становление... С. 232.
230
должности) продали часть своих земельных владений аббату Петру соответственно за «лучшего коня» и 7 солидов.197 Этот аббат приобрел для монастыря земли людей состоятельных за довольно значительные суммы в 40, 15, 12 римских солидов (романатов).198 Для своего личного хозяйства сплитский приор Петр также покупал виноградники и пахотную землю, которые он передал по наследству сыновьям и жене.199 Записи о земельных монастырских куплях у светских лиц многочисленны.200 Исходя из того, что купля-продажа земли была для этих актов обычной формой перераспределения земельного фонда, естественно и обоснованно предположение, что купли земли являлись обычными и для сделок между светскими лицами, но грамоты о них не сохранились.
Купля земли становилась также средством обезземеливания крупными феодалами крестьян. Как отмечали В. Новак и Ю. В. Бромлей, в Супетарском картулярии указаны чрезвычайно низкие размеры натуральной оплаты Петром Црни за участки земли (4 сыра и 4 хлеба, 3 стара (1 кг) зерна, 4 Vi галеты вина, 1 Vi галеты вина и завтрак впридачу, 1 свинья и 300 луковиц), а также минимальные денежные платы (1 солид и 2 стара соли, Vi солида и коза). В этом они обоснованно видят прежде всего следствие голода, острой нужды крестьян. Эти купли являлись также средством приращения земельных владений. Некоторые из этих земель примыкали к владениям Петра Црни. Земельные купли становились также материальным основанием утраты мелкими землевладельцами свободы и превращения их в сервов201 (см. далее).
Все виды распоряжения землей - наследование и завещание, купля и продажа, получение в виде королевского дара и передача ее монастырю или церкви - способствовали применению к ней римских понятий собственности в хорватской латиноязычной письменности - proprium, possessio. В ряде актов использовано также средневековое обозначение феодальной собственности - allodium. Аллодами названы владения Иоанна Склава (Славянина) и Петра, пресвитера и монаха, переданные монастырю св. Иоанна в Биограде. В тот же монастырь Моймир передал, согласно акту, «всю часть моего аллода», которая имела, видимо, значительные размеры для Далматинского побережья, начинаясь «в долине святых Козьмы и Дамиана до территории монахов святого Фомы».202 Однако для самых различных видов отчуждения и различных названий земельной собственности широко распространенным оказывалось указание согласия на отчуждение, чаще всего братьев или «родственников». В уже приведенных ранее актах на согласие братьев ссылались владельцы аллодов Иоанн Склав и Моймир. Хроватин передал «территорию» в монастырь вместе с братом Лютострахом, а Петр, сын Семивита, - совместно со всеми своими близкими (propinqui) и сыновьями Крины, которые неизвестно в какой степени родства находятся. Эти и другие случаи участия родственников
«97 DZ. I. S. 119—120.
«98 Ibid. S. 151, 152.
«99 Ibid. S. 210.
zoo Ibid. S. 155—157 ff.
201 Бромлей Ю. В. Становление... С. 244—248.
202 DZ. I. S. 148, 149, 169.
231
в процессе отчуждения земельной собственности свидетельствуют о том, что, несмотря на свободу отчуждения, эта собственность обладала характерными для феодальной системы отношений земельной собственности правами на нее родственников, включая право родового выкупа.
Наряду со светским землевладением в Хорватии XI в. интенсивно развивалось монастырское и церковное землевладение, особенно первое.203 К концу XI в. только в Далматинской Хорватии существовало около 15 монастырей. Наряду с известными далматинскими монастырями св. Иоанна евангелиста в Биограде, св. Марии в Задаре, св. Петра в Полице204 в глубинной части страны существовали монастыри в Книне, Вране и других городах. Сохранившиеся картулярии монастырей св. Марии в Задаре, св. Иоанна в Биограде, св. Петра в Полице и другие акты позволяют установить все виды социальноэкономической активности монастырей, которые способствовали увеличению их земельных владений (включая виноградники, отдельные имения и дома), земельные вклады светских и духовных лиц, городов, купли земель, установление холопской зависимости крестьян с землей и без земли (сервы для земельных и пастушеских работ). Впрочем, в методах мобилизации монастырских земель отмечаются некоторые различия. По наблюдениям Ю. В. Бромлея, в Задарском картулярии монастыря св. Марии существенное значение имеют свидетельства о приобретении недвижимости за счет вкладов. В картулярии монастыря св. Иоанна в Биограде значительное место занимает покупка земли, в том числе у местных крестьян. Купли земли и людей составили основу владений монастыря св. Петра в Полице. Таким образом, монастыри-вотчинники св. Иоанна и св. Петра, которые находились за пределами городов, активно внедрялись в земельные владения сельских общин. Монастырь св. Кршевана получил в виде вкладов 2 владения от короля, 5 - от хорватской знати, 6 - от горожан, 3 - от лиц неустановленного социального статуса, 2 земельных участка куплены монастырем, 2 - обменены на другие. Монастырь св. Иоанна получил в виде вкладов более 20 участков и купил не менее 34 земельных вкладов. Основатель монастыря св. Петра - Петр Црни приобрел более 50 земельных участков. Несмотря на различные, подчас незначительные размеры земельных вкладов и купель, земельные владения монастырей в Далматинской Хорватии имели в совокупности большие размеры, учитывая характерную для этого региона ограниченность пригодных для земледелия земель (по подсчетам В. Бабича, пахотные земли монастыря св. Иоанна составляли ок. 110 га).205 Монастыри, как и ранее, могли получать в качестве вклада острова,206 доходы от добычи соли и рыбной ловли.207
203 Анализ монастырско-церковного землевладения в Хорватии XI в., обобщивший наблюдения Ф. Рачки, Ф. Шишича, М. Барады, В. Бабича, Е. А. Ефремова и других исследователей, см.: Бромлей Ю. В. Становление... С. 290—300.
гем Исторически, этнически, социально-экономически Полица относилась к Далматинской Хорватии, поэтому вопрос о вхождении Полицы и, соответственно, монастыря св. Петра в XI в. в состав Хорватского королевства в данном случае не считаем существенным.
205 Бромлей Ю. В. Становление... С. 296—298.
206 Zadarski kartular samostana svete Marije / Ur. V. Novak. Zagreb, 1959. S. 250.
207 DZ. I. S. 205—206.
232
Не только монастыри как корпоративные владельцы, но и отдельные служители, дьяконы, священники, аббаты имели свои земельные владения («аллоды»), продавая их монастырям208 или отдавая их в качестве вклада.209
Актовые материалы позволяют установить универсальный характер монастырских хозяйств. В них возделывались зерновые культуры, рожь, ячмень, пшеница, просо, выращивались виноградники и оливковые плантации, было развито садоводство и огородничество. Монастыри имели значительные стада крупного и мелкого скота, разводили коней, осуществляли рыболовство и другие промыслы.
Особую статью дохода духовенства составляли десятина, primitiae, oblationes. Десятина взималась от урожая и поголовья скота. Платили ее молоком, сыром, шерстью, яйцами и т. п. Primitiae, oblationes состояли из хлеба, зерна, меда, сыра, вина и т. п.210
Изучение форм зависимости и эксплуатации в хорватских светских, монастырских и церковных господских хозяйствах XI в. сложно, поскольку сведений о них многочисленные акты поземельных сделок содержат в небольшой мере. В традиционной латинской терминологии хорватской письменности лишь два обозначения зависимого населения: servus и ancilla - букв. ‘раб’ и ‘рабыня’. Но не эти формальные понятия определяют их социально-экономическое положение, а реальные формы зависимости и эксплуатации в господском хозяйстве. В Новом селе и Бутиной веси, данных баном Степаном монастырю св. Кршевана в 1042 г., зависимое население жило семьями (12 и 8 семей).211 Жизнь в селах многочисленными семьями подразумевает их хозяйственную автономность, а это может свидетельствовать не об их рабском статусе, а о феодальных формах установления зависимости и эксплуатации. Впрочем, пути установления этой зависимости неясны. Семьей жили на вилле Петра Црни две сестры-анцилли и их отец (см. выше, с. 229). Не менее двух поколений имелось в семье серва и анцилли («от старого до малого» - a maiore usque ad minorem), которую сплитский аббат Петр отпустил на свободу (кстати, эта семья названа единственной в личном хозяйстве, состоящем из пахотных земель и виноградников; это хозяйство было передано в наследство сыновьям и жене, см. выше, с. 231).
Формы установления зависимости сервов и ее характер раскрываются в относящихся к концу XI в. записях актов аббата Петра Црни, включенных в Супетарский картулярий. Петр «приобрел» серва Киприана с сыновьями и дочерями, а также принадлежащими ему виноградниками (№ 41).212 Согласно акту № 42, Гирга продал Петру Црни в сервы своего брата Николая с его женой Дабриной, сыновьями, дочерями и виноградниками, которые находились рядом с виноградниками Киприана. Эти акты свидетельствуют о том, что крестьянеземлевладельцы были вынуждены продавать себя в сервы вместе с землей, причем их связь с землей, видимо, не прерывалась. Ряд
208 Ibid. S. 143, 148.
209 Ibid. S. 148, 149, 165.
210 Ефремов Е. А. Формирование феодальной собственности... С. 175, 179—180.
211 DZ. I. S. 76.
212 Здесь и далее номера многочисленных актов Супетарского картулярия указаны в тексте.
233
актов свидетельствует о самопродаже людей и продаже отцами сыновей за символическую малую сумму - 2—3 солида (№ 45, 48, 62—65). 2 и 3 солида стали, вероятно, символической суммой самопродажи людей или их продажи по необходимости. За 3 солида аббат «приобрел» Дедону и его сына (№ 52), так что каждый серв стоил 1,5 солида. За эту же сумму «приобретены» Никола и его сестра Марина (№ 57). За 2 солида стали сервами монастыря св. Петра Утеха и его два сына (№ 67). Адриул был отдан отцом в сервы за символическую сумму - 1 солид и надбавку в 1 стар зерна (№ 48). Женщин с детьми, неясно - большими или маленькими, Петр покупал в присутствии местных свидетелей за такую же символическую плату в 1 солид с незначительной надбавкой (№ 87, 88).
Причины такой самопродажи в сервы очевидны: 1) экономическая неустойчивость крестьянского хозяйства, его обеднение и разорение, 2) надежды на экономическую стабильность и социальную защищенность в господских хозяйствах.
Петр Црни приобретал сервов у других господ, священников, сотника и других лиц. При этом они обходились ему обычно в 2—3 раза дороже: 4, 5, 6, 7, 10 солидов (№ 43, 44, 47, 49, 50, 55, 58).
Сервы, самопродавшиеся за символическую сумму и купленные, с земельными участками и без них, использовались прежде всего в господском сельскохозяйственном производстве, возделывая пашни и виноградники (см. упомянутые ранее семьи Киприана и Николая, население виллы Петра Црни, и другие сведения о сервах в господских хозяйствах). Серва Драгозу Петр сделал пастухом, и он пас 100 голов мелкого рогатого скота, две коровы и пару быков213 (№ 44). Учитывая потребности задарского монастыря св. Кршевана, Еленица передала туда в 1028 г. «стадо овец с пастухом (видимо, сервом. - М. С.) по имени Вилкона», и явно для земледельческих работ она дала туда же две пары волов с двумя сервами на «потребности братии» (opus fratrum).214
Сервы и анцилли использовались в городских хозяйствах, прежде всего светских, и как слуги, при этом они занимали там достаточно заметное положение. Сокольничий Апричо подарил королю Крешемиру IV «лучшего юношу» «с лучшей лошадью», то есть, вероятно, юного воина-серва из своей дружины, а королеве - «лучшую анциллу», то есть служанку, вероятно, из окружения своей жены.215 Эти юноша и девушка продолжили свою жизнь уже на королевском дворе в окружении короля и королевы. «Дворовой» (aulea) анциллой была наложница сплитского приора Петра, от которой он имел дочь Гадатию (он имел также жену Кастрику и сыновей от нее). Их обеих Петр отпустил в завещании на свободу, а Гадатии подарил половину виноградника.216
Статус серва означал, конечно, понижение социальных прав ранее свободных лиц, но в господском хозяйстве, как ранее отмечалось, у них появлялся ряд положительных моментов, которые стимулировали самопродажу в сервы лиц, находящихся в тяжелом социально
213 См. различия в понимании этого акта: Бромлей Ю. В. Становление... С. 350.
214 DZ. I. S. 66.
215 Ibid. S. 148.
216 Ibid. S. 210.
234
и экономически положении. Показательна в этом отношении судьба некоего мальчика Слобба, купленного у отца. Как пишет Петр Црни, он обучил его «наукам», потом освободил его и «возвысил до священнического сана» (usque ad presbiterii honore sublimari fecimus) в руководимом им монастыре св. Петра (№ 45). Так что бывший серв стал в монастыре священником. Из этой истории следует также, что 1) серв имел возможность вертикальной мобильности, 2) господин мог его освободить, 3) поступление в сервы становилось основой социальной защиты и покровительства этого лица, 4) поэтому оно не имело морально предосудительного содержания.
Поступление в сервы не означало постоянного нахождения этого лица и его потомков в данном статусе. Сервы, как ранее отмечалось, могли освобождаться за заслуги перед господином или по его завещанию. Серв мог выкупиться и быть выкупленным, хотя в актах постоянно указывается, что данное лицо «навечно» будет сервом.217 Но относительность социально-правового статуса серва, отсутствие в нем качественного состояния рабства особо подчеркивает возможность замены серва другим лицом. В акте № 48 Супетарского картулярия говорится о том, что Петр Црни приобрел серва Андрея за долг его отца в 40 солидов. Но этот Андрей может быть освобожден, если Петр получит за него подобного серва. Согласно акту № 56, Петр Црни «приобрел» серва, сына Мироны, но тот дал за себя мальчика по имени Братеса и стал свободным. Приобретение серва через его замену другими сервами осуществил и сам аббат. По просьбе отца серва Лубизо выкупить его сына Петр дал за этого серва его владельцу одну анциллу и одного юного серва (serviolum).
Таким образом, сервы, хорваты по происхождению, имели внешние социально-правовые признаки рабов. Их можно было продать, купить, завещать, освободить по завещанию или при жизни владельца по его воле. Но эти сервы имели и качественные отличия от рабов - «говорящего орудия», «вещи» по римскому закону. Их поступление в сервы осуществлялось не через плен, а «добровольно» через реальную или символическую самопродажу. Это изменение общественноправового статуса предопределялось социально-экономическими причинами: неустойчивостью индивидуального крестьянского хозяйства, недостаточной социальной защищенностью крестьянина в условиях постоянных войн и натиска могущественных феодалов. Крестьяне, поступавшие в сервы со своими землями и виноградниками, сохраняли, видимо, свое хозяйство. Совершенно обедневшие сервы без своего владения использовались в универсальных по структуре господских хозяйствах на пашне, в садоводстве и виноградарстве, в качестве пастухов. Располагая, возможно, доходами, имея право на какую-то часть прибавочного продукта, обладая некоторой хозяйственной самостоятельностью, сервы в некоторых случаях выкупали себя.218 Сервы являлись также домашними и военными слугами. Таким образом, в Хорватии XI в. эксплуатация сервов являлась основой господского хозяйства. Но статус сервов не был постоянным, как в рабовладельческом обществе, предполагавшем вольноотпущенничество
217 Бромлей Ю. В. Становление... С. 348.
218 Там же. С. 348—350.
235
как форму трансформации рабства в обществе свободных. Статус сервов в Хорватии XI в. допускал их вертикальную мобильность, освобождение через выкуп, самовыкуп, замену другим сервом и последующее полноправие свободного человека. Таким образом, серв в Хорватии XI в. являлся не следствием производственных отношений рабовладельческого общества, а выражением социально-правового оформления личной зависимости, службы в господском хозяйстве во всех его звеньях посредством утраты личной свободы, но с потенциальной и реальной возможностью ее возвращения. Это была личная крепость, а не поземельная крепость или прикрепление к тяглу. Данные формы зависимости и эксплуатации хорватских сервов XI в. были аналогичны холопству на Руси XI—XIII вв. (см. далее, с. 293—294), но, возможно, более мягкими, поскольку на Руси неизвестно освобождение из холопства посредством замены другим холопом.
Представляется, что М. М. Фрейденберг не учел всей сложности реального положения сервов в системе социально-экономических и правовых отношений, поэтому его мнение о «закабалении личности производителя» «в типично античном духе» не соответствует ни содержанию, ни форме (в античный период законодательно запрещалось превращать свободного в раба). Речь может идти не о «вполне реальном акте порабощения»,219 как думает М. М. Фрейденберг, - это внешняя форма, а о похолоплении, то есть феодальной форме личной зависимости.
В Хорватии XI в. рабство, вероятно, существовало. Оно выражалось в плене и продаже пленного как временном состоянии. Показательно, что сестра некоего Кернича, захваченная разбойниками в плен, была продана в качестве рабыни вне Хорватии.220 В пределах Хорватии она настоящей рабой быть, видимо, не могла в отличие от иноплеменниц.
Выкуп из плена создавал особые отношения между выкупленным и выкупившим его лицом. Как следует из Супетарского картулярия, Петр Черный выкупил некоего Семиана за 40 солидов (№ 4). Этот Семиан не имел возможности самостоятельного выкупа, но у него была унаследованная от отца земля. Половину ее он оставил сыну, а другую отдал Петру, вследствие чего, пишет тот, «он ушел от меня свободным». Отсюда можно заключить, что если бы Семиан не отдал Петру половину своей земли, он остался бы от него зависимым, стал бы его сервом. О выкупе как средстве мобилизации зависимого населения в господском хозяйстве свидетельствует акт № 89. Петр Черный выкупил у «лангобардов» некоего Стриана за 10 солидов при условии, что все его братья и сестры будут Петру служить (т эегуПЩе). Стриан при соблюдении этого условия, видимо, освобождался, а Петр приобретал свободных слуг. Из этого акта также следует, что не будь у Стриана таких братьев и сестер, он остался бы сервом Петра. Таким образом, можно заключить, что выкуп из плена имел прямым следствием превращение выкупленного в серва-холопа выкупившего его лица. Но у него оставалась возможность освободиться от зависимости разными методами.
2,9 Фрейденберг М. М. О многозначности понятия «яегуиБ» в Далматинской Хорватии X—XI вв. // Учен. зап. ВГПИ. Вып. 20 (Кафедра истории). 1962. С. 96—97.
22° I. Б. 147. В степени достоверности этого акта есть сомнения (Бромлей Ю. В. Становление... С. 48, 353), но для понимания характера рабства они значения не имеют.
236
Церковь использовала также отношения, напоминающие прекарные: аббат Петр оставил без всякого чинша (сепБо) присужденные ему виноградники некоему Майо, который эти виноградники посадил, но его родственники после его смерти должны были платить четверть урожая, если захотели бы оставить виноградники за собой.221
ЧЕХИЯ
В Чехии середины XI—первой половины XIII в. интенсивно развивались феодальные структуры, сложившиеся в предшествующий период. Она стала важным фактором экономической и политической жизни Центральной Европы, особенно во время активной политической деятельности князей Бржетислава I (1034—1055 гг.), Братислава II (1061 — 1092 гг., с 1085 г. - король), Владислава II (1140—1173 гг.). Развивающиеся сельскохозяйственное производство, ремесло, торговля, города222 создавали новые условия для интенсивного развития в Чехии феодальных структур, сложившихся в предшествующий период.
Титульная верховная собственность государства на земле и государственные формы эксплуатации лично свободных крестьян и ремесленников по-прежнему составляли содержание классообразующих отношений в системе общественного производства. Князь, персонифицирующий государство, сохранял право верховной собственности на землю. Его реализация стала в 1055 г. экономической и правовой основой закона Бржетислава I о майорате в преемственности княжеской власти, когда наследование старшего по рождению сына, внука и т. д. было осознанно противопоставлено разделу Чешского государства между сыновьями князя («Я не думаю, - говорил Бржетислав I, согласно записи Козьмы Пражского, - что полезно разделить Чешское государство (regnum Boemie) между ними», то есть его сыновьями). Следствием такого подхода являлась концентрация политической власти, в результате чего последующие чешские князья должны были быть единодержавными (monarchos hune regat ducatum), от власти которых зависело благо знати (principes) и народа (populus).223 Таким образом, титульное право верховной собственности государства на землю в системе отношений земельной собственности было совмещено Бржетиславом I с концепцией политической власти раннефеодальной монархии.
Титульная верховная собственность государства на землю осознанно воспринималась в Чешском государстве и позднее, в XII—XIII вв. Поэтому священник Збигнев, передавая основанной им церкви в Унетичах свои вотчинные владения и купли (см. далее, с. 251), оговаривал, имея в виду верховное право князя на передаваемые земли (грамота датируется 1125—1140 гг.): «И я передал [все] это тебе, господину моему князю (имеется в виду Собеслав I. - М. С.), чтобы
221 Бромлей Ю. В. Становление... С. 368—369.
222 История Чехословакии. Т. I. М., 1956. С. 81—84; Prehled Ceskoslovenskych dSjin. D. I. Praha, 1958. S. 56—60, 74—78; Prehled dejin Ceskoslovenska. D. I, С. 1. Praha, 1980. S. 111—119.
223 CDB. I. P. 131.
237
вы взяли себе и затем обогатили унетических каноников, которые благодарили бы вас, а не меня» (Et ego tradidi tibi ilia domino meo duci, ut accipiatis ad vos et inde ditetis canonicos Vneticensis, qui non mei, sed vestri vocentur).224 Эта символическая передача земель князю оговаривалась в заключительной клаузуле грамоты, хотя в ее распорядительной части владения передавались Збигневом церкви непосредственно, и в тексте нет речи об этих землях как пожаловании Збигневу. Тот же принцип верховной государственной собственности на землю указывался в грамоте - фальсификате XIII в., где отражался общий взгляд на него при вкладе земель Славкой и Милгостом в монастырь: «по отечественному обычаю они передают свои земельные владения Господину нашим посредством» (more patrie predia sua per manus nostras Domino assignarunt) (грамота написана от имени короля Пржемысла II Отакара).225 Учитывать существование титульной верховной государственной собственности на землю в Чехии XI—XIII вв. тем более важно, что, как обоснованно отметила Б. Зассе, при княжеских пожалованиях земли и людей теперь часто неясно, что являлось крупным земельным владением Пржемыслидов, а что - княжеской верховной собственностью на землю, поскольку они удовлетворительно не отличаются один от другого.226
Отсюда происходила гибкая система управления отдельными частями государства княжескими сыновьями или выделения им апанажей. Бржетислав I «передал» в управление старшему Спитигневу «провинцию» Жатец.227 Моравию он разделил и «дал» одну, восточную, половину Братиславу, другую, западную, Конраду и Оттону (реально Моравия было разделена на три управляемых князьями округа - Оломоуцкий, Брненский, Зноемский). В свою очередь, Вратислав, став в 1061 г. князем Чехии, отдал свою часть Моравии Оттону, а другую - Конраду.228 Власть Оттона в Оломоуце была продолжена его потомками, княжеской династией. Эти половины Моравии рассматривались как «диархии»,229 то есть обозначались понятием, в котором определенная территория соединялась с властью независимых друг от друга правителей. В первой четверти XII в. Моравия была разделена между четырьмя Пржемысловцами, вследствие чего управляемые ими области назывались «тетрархии». Таким образом, обширные области разделенной на две, а позднее на четыре части Моравии представляли собой в середине - первой четверти XII в. территории, управляемые вассально зависимыми от князя Чехии князьями-наместниками, или становились апанажами, что наглядно видно в Оломоуцком княжестве.
Организация княжеской титульной верховной земельной собственности и власти была едина с ее внешнеполитическими функциями, что выразилось в символизме вассалитета чешских князей в XI—XIII вв. по отношению к германским императорам. Особенно показательно эти феодальные сеньориально-вассальные связи выразились в удов¬
224 Ibid. II. P. 376.
225 Sasse B. Die Sozialstruktur Böhmens in der Frühzeit: Historisch archäologische Untersuchungen zum 9.—12. Jahrhundert. Berlin, 1982. S. 236.
226 Cosmas. II, 13.
227 ibid. II, 14, 15, 18.
228 Ibid. II, 35.
22$ Horna R. Nökolik kapitol z döjin üdfclnych kniiat na Moravö. Bratislava, 1926.
238
летворении императором Генрихом IV в 1099 г. просьбы князя Бржетислава II (1092—1100 гг.) возвести на чешский престол после его смерти брата Борживоя (1101—1107, 1117—1120 гг.), при этом император пожаловал Борживою в знак обещания и покровительства знамя230 - один из символов вассальной зависимости и ленного землевладения (знаменный лен). Аналогичным образом Генрих IV поддержал в 1101 г. Олдржиха, дав ему княжеские инсигнии и знамя.231 Однако эта обрядовая процедура, выражая установление личных отношений сюзеренитета-вассалитета, еще не означала возведения на чешский престол, что оставалось прерогативой собрания чешской знати.232
Высший слой феодальной социально-политической системы государственного управления, но иерархически более низкий, чем князья, составляли комиты (в соседней Священной Римской империи comes - ‘граф’). Они входили в число придворной знати и возглавляли административно-территориальные округа - комитаты, так что им приходилось осуществлять на княжеской службе наиболее ответственные функции государственного управления: моравский князь Святополк, отправившись в поход, оставил правителем своего апанажа комита Мутину,233 комиты вместе с князем (королем) отправлялись в поход со своими дружинами или ополчением своего комитата.234 Они входили в число знати, выбиравшей чешского князя, составлявшей княжеский совет, участвовавшей в основных общественно-политических событиях страны.235 Общественно-политическое значение комитов, их единение с системой княжеской власти было столь значительным, что в устной юридической практике сложилась, вероятно, формула-клише: «В присутствии князя и его комитов».236
В XI в. установилось постоянное рекрутирование в комиты из местной и служилой знати. Но этот высший слой служилой знати оставался еще социально открытым, так что при желании князь мог назначать комитов из представителей более низких социальных слоев. Так поступил Борживой II, и декан капитула собора св. Вита Козьма Пражский, современник событий, презрительно назвал их «прозелитами»,237 что, видимо, отражало мнение о них старой светской и духовной знати. Комит и майордом Вацек, как пишет Козьма Пражский, «родился у сельской мельницы»,238 что свидетельствует об открытости высших должностей Чешского государства, а также о личных заслугах и милости князя (короля) как сохраняющих значение для вертикальной мобильности.
230 Köster А. Die staatlichen Beziehungen der böhmischen Herzoge und Könige zu den deutschen Kaisern von Otto dem Grossen bis Ottokar II. Breslau, 1912; Schramm P. E. Böhmen und das Regnum: Die Verleihungen der Königswürde an die Herzoge von Böhmen (1085/6, 1158, 1197—1203) // Adel und Kirche: G. Tellenbach zum 65. Geburtstag. Freiburg; Basel; Wien, 1968. S. 346—364; Hoffmann H. Böhmen und das deutsche Reich im höhen Mittelalter// Jahrbuch für Geschichte Mittel- und Ostdeutschlands. Bd. 18, München, 1969. S. 1—62.
231 Cosmas. III, 8.
232 Ibid. III, 15.
233 Ibid. III, 23.
234 Ibid. II, 43, 44, 48; III, 30.
235 Ibid. II, 25, 46, 50; III, 1, 13, 15, 20, 29, 30, 32, 37, 39.
236 Ibid. III, 33.
232 Ibid. III, 20.
238 Ibid. III, 9.
239
На рекрутирование служилой знати, в том числе комитов, из знатных местных родов указывается в хронике Козьмы Пражского, который, рассказывая о разной роли Муничев, Тептичев и Вршовцев, вкладывал в уста князя Яромира обращенные к племяннику Бржетиславу такие слова о первых двух их этих родов: «Этим поручай управление городами и народом, ведь ими Чешское государство стоит, стояло и стоять будет в веках».239 В этих словах отразилась преемственность принципа избрания высших должностных лиц страны из знатных родов, при этом подразумевается, что их члены могли служить по желанию князя, а могли и не служить, то есть они представляли собой местную землевладельческую знать. Такие постоянные связи привели к тому, что на комитов распространилось древнее западнославянское название знати - жупаны.240
Более низкой административной должностью являлся префект - княжеский (королевский) правитель города, неизменно относящийся к знати государства и города.241 Как отметил А. Н. Ясинский, с 60-х годов XII в. правители городов стали называться почти во всех случаях каштелянами, редко префектами и в исключительных случаях жупанами.242 В качестве должностных лиц в области (провинции) назначались также судья, камерарий-казначей, владарь (уПНсив), ловчий (п^151ег уепаюгиш или уепаЮг) - начальник княжеской охоты, писарь. Дискуссия велась и ведется о том, имели место эти должностные лица во всех областях или нет, что в последнем случае отражало бы процесс становления системы государственного аппарата.243
Особую служилую организацию в Чехии X—XII вв. составило управление специализированных сел в составе княжеского (королевского) господского ;?о листва. Расположенные вокруг резиденций суверена села со с;;} по снабжению продуктами (виноградари,
рыбаки, пасечники), пастушеская служба, ловчая служба (ловчие, псари), ремесленники (кузнецы, кожевенники и т. д.) не только обеспечивали огромные потребности двора, но также постоянно необходимых дружины и войска.244
Получали бенефиции, феоды-деньги и земельные феоды, также члены княжеского двора: камерарий и подкамерарий, стольники и подстольники, чашники и подчашники, конюшие и подконюшие, мечники. К особым службам княжеского двора относились монетарии, врачи, педагоги-воспитатели княжеских детей и кормилицы, коморники - княжеские слуги, повара.245 Многие из этих официалов и министериалов (ранее упоминались также ловчие) не только исполняли придворные функции, но выполняли также функции государственного аппарата в виде княжеских поручений.
239 Ibid. I, 42.
240 CDB. I. Р. 210, 223; Лгеёек Н. Slovanske' pr2vo v Cechach a па Могауё: Doba nejstarSi: Od prvnfch zprrfv do konce X. stoletf. Praha, 1863. S. 73.
241 Cosmas. II, 24; III, 29, 42.
242 Ясинский A. H. Падение земского строя в чешском государстве (X—XIII вв.). Киев, 1895. С. 9.
243 Там же. С. 97—99; Sasse В. Die Sozialstruktur Bohmens... S. 275—283.
244 Krzemienska В., ТгеШк D. SluXebna organizace v гапё 5б^1оуёкусЬ 6echach // CSCH. R. XII. № 5. 1964. S. 637—667.
245 Jirecek H. Slovanske' pra'vo v cechach a па Могауё: Doba druha: Od pocatku XI. do konce XIII. stoletf. Praha, 1864. S. 116—120.
240
Известия прекрасно осведомленного Козьмы Пражского позволяют установить формы материального обеспечения высшей служилой знати. Сообщая о поступлении на службу Бржетиславу Младшему его племянника польского княжича Болеслава (будущего князя Болеслава III Кривоустого) в должности меченосца, хронист сообщает, что Бржетислав «дал» ему «за службу» 100 марок серебра и 10 талантов золота из дани, которую выплачивал Чехии польский князь Владислав, отец Болеслава.246 Таким образом, Болеславу «за службу» выплачивалась часть денежных поступлений, когда они поступали в княжескую казну, что повторяет хорошо известную схему прямых денежных отчислений княжеским (королевским) служилым людям, феод-должность или феод-деньги, от собираемых податей и судебных штрафов (см. с. 199, 226, 285). К той же системе развитых феодальных связей относится ежегодная выплата князем Вратиславом (события начала 70-х годов XI в.) Рапоте, графу камбскому, 150 марок серебра в виде бенефиция (annuatim pro beneficio accipiebat),247 то есть бенефицием назван здесь феод-деньги. Эту же функцию феода-денег или бенефиция имела передача князьями в XI—XII вв. государственных денежных податей, пошлин или их части монастырям,248 что свидетельствует о распределении в Чешском государстве феодов-денег как о норме феодальной организации иерархической структуры различных групп господствующего класса.
Однако можно предположить, что уже в середине XI в. в качестве материального обеспечения за княжескую службу использовались не только деньги, но и раздачи сел. В пользу этого мнения свидетельствует передача князем Вратиславом епископу Северу денег и многочисленных земельных владений за то, что тот отказался в 1063 г. от моравского епископства. Козьма Пражский прекрасно знал предшествующую историю чешской церкви, использовал при написании хроники актовые материалы и различного рода записи. Поэтому его указания о вознаграждении Севера Вратиславом точны и обстоятельны. Это пожалование Козьма называет традиционными феодальными понятиями феод и аллод. Феодом в нем являлись 100 ежегодно выплачиваемых из княжеской казны марок серебра. Но за уступленное епископство Север получил от князя земельный аллод: он выбрал 12 лучших сел во всей Чехии, кроме того он сохранял, вероятно, часть прежних епископских владений в Моравии (церковь Секирж - костел с его владениями, село Сливница с торгом и город Подивин).249 Выбор епископом лучших сел свидетельствует о возможности княжеского вознаграждения за службу в середине XI в. посредством передачи сел с выплатой господину государственных податей и исполнением повинностей. Факты существования в XI в. землевладельческого княжеского и церковно-монастырского хозяйства, передача князем сел в епископское владение, но вместе с тем отсутствие прямых свидетельств о светском некняжеском господском землевладении, хотя знатные семьи в это время известны, позволяют предположить в
246 Cosmas. Ill, 9.
242 Ibid. II, 29.
248 CDB. I. P. 57, 252.
249 Cosmas. II, 21. Комментарий см.: Козьма Пражский. Чешская хроника / Вступ. ст., пер. и комм. Г. Э. Санчука. М., 1962. С. 270.
241
Чехии XI в. такой вид землевладения, видимо, еще небольших по размерам хозяйств. Поэтому можно считать, что в XI в. у знати существовали не только родовые наследственные владения, еще небольшие (изменения отмечаются к концу XI в.), но также земельные раздачи, земельные феоды.
Все возрастающая в XI—XII вв. тенденция княжеских (королевских) раздач и отчуждений земли привела к тому, что доходность округов, управляемых владарями в XII в., стали ничтожной. Поэтому уже не было необходимости назначать туда чиновников, а выгоднее было отдавать эти земли в аренду.250 Как отмечалось в грамотах XII—XIII вв., при пожаловании князем земель и доходов они указывались как вознаграждение за верную службу. Вслед за Ф. Палацким такие раздачи и пожалования стали называться «выслугами», но реально это были феоды, преимущественно земельные.251
Система сеньориально-вассальных отношений, основанных на княжеской службе, включала также дружину, которая представляла собой военную силу князя, кадры его административно-судебного аппарата. Эта мысль была очевидна для Козьмы Пражского, который при изложении современных ему событий 1091 г. писал: <«...> как воин без оружия не несет свою службу, так князь без воинов не имеет титула князя». Эта сентенция сопровождала изложение в хронике коллизии в отношениях князя Бржетислава Младшего и его дружины. Бржетислав хотел примириться с отцом, а дружина тому не доверяла. Комиты пригрозили своему князю отъездом, и Бржетислав во главе более 2000 воинов, забравших все свое движимое имущество, скот и сервов, отправился к венгерскому королю Владиславу.252 Необходимость дружины в реализации статуса и функций князя являлась причиной того, что дружинники были у членов княжеской семьи в светском статусе и в священническом сане (Яромир), в том числе у княгинь.253 Княжеские военные и государственные поручения исполняли также члены двора (кормилец-нутритор, камерарий - управляющий казной правителя, виллик (владарь) - управляющий его хозяйством, кладовыми, подвластными людьми, ловчий - управляющий охотой (есть мнение, что лесом), палатин - управляющий резиденцией, маршалок - управляющий транспортными средствами, стольник, виночерпий254 и т. д.), которые упоминаются также в качестве свидетелей при удостоверении поземельных актов.255 О большом значении придворных служб, руководители которых совмещали придворные и государственные должности, свидетельствует назначение князем Спитигневом в 1055 г. своих братьев, Конрада и Оттона, во главе ловчих, пекарей и поваров, чтобы братья постоянно были при дворе.256 Упоминания во второй половине XII в. руководителей служб двора, а также правителей городовкастеланов или префектов и судей257 с сыновьями или отцом, братьями
250 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 100.
251 Там же. С. 144—145.
252 Cosmas. II, 48.
253 Ibid. II, 19, 22; ср.: И, 40.
254 Ibid. II, 40; III. 5, 12, 16.
255 CDB. I. P. 198, 239, 244 sq.; Vanedek V. Dgjiny strftu a prtfva v Ceskoslovensku do roku 1945. Praha, 1970. S. 54.
256 Cosmas. II, 15.
257 CDB. I. P. 239, 244, 246, 297.
242
подразумевают их происхождение из потомственной знати, а также преемственность социального статуса.
Все более возрастающее значение для членов дружины службы, а не личной преданности («дружбы»), прежде всего в обслуживании двора князя, исполнения государственных функций привело к развитию дружины в министериалитет, где определяющим для его членов стала функция службы (ministerium). Поэтому в чешских актах XI— первой трети XIII в. министериалы указываются в прямой связи со службой князю (королю) или церкви, хотя и на низшем уровне светских феодалов.258 С расширением понятия «служба» в первой трети XIII в. отмечается в семантике термина «министериал» два противоположных направления. С одной стороны, он стал относиться к знатным людям,259 что не принижало социального статуса и соответствовало той же тенденции в Священной Римской империи. С другой стороны, им стали обозначаться в господском хозяйстве люди на пашне, которая обеспечивала их существование.260 В таком контексте связь министериалов с землей раскрывается как средство их материального обеспечения вследствие их принадлежности к служилой организации князя (короля) или духовного феодала, но в то же время снижался их социальный статус, сближаясь с крестьянами и сервами (холопами) на пашне.261
Первоначально это значительное число служилых людей материально обеспечивалось в Чехии преимущественно посредством феодов-должностей при передаче за их исполнение части государственных налогов и повинностей, феодов-денег. В частности, за исполнение дворцовых должностей камерария, стольника и конюшего передавались денежные поступления от городов (вероятно, с подчиненными им территориями) - уряды.262 Основным средством их осуществления в Чешском государстве являлись налоги, повинности и судебные штрафы. Их развивающаяся, усложняющаяся система существовала в XI—XIII вв., но только в актах 20-х годов XIII в. они стали называться при указании иммунитета в виде сложившейся развитой системы.263 Их общим обозначением были понятия - «всякое обложение налогом» (omnis exactio) и «продажа» (venditio) (последний термин восходил, вероятно, к праславянскому лексическому фонду и обозначал в Чехии судебные штрафы). В состав податей входили: поземельный налог с пахотных площадей (collectas generales), нарез - выплата подати скотом (одновременное название подати в Польше того же времени), плата за выпас свиней в княжеском лесу или обеспечение мясом княжеского двора. Повинностями являлись: воинская, стража - оборона городов и крепостей, пограничная стража, городовая -
258 Ibid. Р. 56, 198, 220, 221, 231; II. Р. 175.
259 CDB. II. Р. 306.
260 Ibid. Р. 216, 217.
261 В историографии обычно отмечалась одна из сторон социального статуса таких министериалов: И. Липперт ставил их в равное положение с сервами, Р. Новы отождествлял их с servi curiales (Lippert J. Socialgeschichte Bôhmens in vorhussitischer Zeit. Bd. 1. Prag; Wien; Leipzig, 1896. S. 224; Novv R. Pfemyslovskÿ stât 11. a 12. stole'ti. Praha, 1972. S. 62).
262 CDB. II. P. 201; см. перевод и комментарии Б. H. Флори: Хрестоматия... I. С. 176, 179.
263 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 86—87.
243
строительство крепостей и рытье рвов, строительство мостов, пресека - устройство засек, поезда или повоз - дорожная или гужевая повинность, провод - сопровождение князя и его административных лиц, ночлег - ночной постой князя и членов его администрации, осеп - обеспечение зерном княжеских коней. О значительном материальном содержании этих повинностей как средства эксплуатации лично свободного простого населения свидетельствует тот факт, что выкуп поезды составлял 12 денариев, других повинностей - 14 денариев. В состав судебных штрафов, которые передавались князем (королем) иммунисту, входили: нарок - денежный штраф за воровство или грабеж (понятие «нарок» имело также значения ‘обвинение, приговор’), свод - вероятно, штраф в оплату расходов за поиски вора, глава - штраф за убийство, врез - плата судебному приставу - коморнику.264 Свободное пользование лесами оговаривалось в иммунитете, в особых случаях разрешалось рубить лес и подготавливать новь,265 что происходило вследствие верховной собственности государства на леса (лесная регалия). Особой регалией являлась добыча серебра на рудниках. Государственные пошлины взимались за пользование дорогами, мостами, за торговлю, за корчму, за продажу редких товаров (соль).266 Они становились объектами вкладов посредством иммунитетов, то есть феодом-деньгами, а также объектами сделок, что происходило в феодальной системе бенефициев.267
Таким образом, государственная система податей, пошлин и судебных штрафов позволяла князьям накапливать огромные денежные средства, распределение и перераспределение которых в виде неземельных феодов-должностей и феодов-денег осуществляло в Чехии материальное обеспечение служилой части господствующего класса. С другой стороны, подати и повинности становились средством эксплуатации лично свободного простого сельского и городского населения государством, что являлось материальной основой процессов классообразования служилой и землевладельческой групп правящего класса феодалов, большая часть которых совмещала оба свойства, и также лично свободного крестьянства и различных групп городских и сельских ремесленников. Дифференциация в экономическом, социальном и политико-правовом положении способствовали осознанию особенностей сословного положения знати, служилой и местной (magnates terrae), а также мелких служилых людей, воинов (milites), которые представляли собой, по выражению Козьмы Пражского, «чехов первого и второго сословия» (Boemi primi et secundi ordinis).268
Другой комплекс феодальных отношений в Чехии развивался в господских хозяйствах. Уже из содержания сохранившихся княжеских вкладных грамот второй четверти—середины XI в. следует, что в это время продолжались предшествующие традиции универсальных монастырских хозяйств. При основании монастырей использовались разные формы материального обеспечения. Реализуя право титульной
264 Хрестоматия... I. С. 179; Лгедек Н. Slovanskd prdvo v Cechach a na Morave: Doba druh£. S. 157—162.
265 CDB. I. P. 218; II. P. 201, 211.
266 Ibid. I. P. 55, 84, 269—271; II. P. 52.
267 ibid. II. P. 262.
268 Ясинский A. H. Падение земского строя... С. 74—77.
244
верховной собственности на землю, Олдржих (1012—1033 гг.) пожаловал Сазавскому монастырю земли по реке Сазаве на указанном в грамоте пространстве с лугами и окружающим лесом, имея в виду дальнейшую самостоятельную деятельность монахов. Однако, как сообщает сазавский монах, «наследственные владельцы» (heredes), дедичи, лично свободные крестьяне, стали отстаивать свое право на земли. Поэтому князь пересмотрел это решение: «Он вновь дал аббату монастыря Прокопию все владение водой и лесом в названных выше границах», а поля и луга по обеим сторонам реки выкупил за 600 денариев. Таким образом, в Чехии в первой половине XI в. произошло, как и в Хорватии того же времени (см. выше, с. 225), столкновение двух принципов собственности на землю - титульной верховной собственности государства и развитой формы наследственной земельной собственности. Пользуясь правом верховной собственности, Олдржих передал Сазавскому монастырю все земли без крестьян. Однако на них оказались объекты аллодиальной земельной собственности, и князь был вынужден признать это право на поля и луга. Но право титульной верховной собственности на воды и лес осталось незыблемым. Сын Олдржиха Бржетислав I (1034—1055 гг.) подтвердил это пожалование и добавил монастырю «землю» (вероятно, пахотную), село Скрамники, к которому эта земля, видимо, относилась, озеро (stagnum) и рыбную тонь.269 Монастырю св. Иоанна Крестителя в Острове Бржетислав I дал село Кошовичи с пасечниками (debitores mellis), а также село Седлице с госпитами, стражей (custodes) трех церквей, две часовни со всеми владениями, к ним относящимися, рыбаков села Дражовичи, «землю» (село) Чернин в четыре плуга (пахотная площадь), окружающий лес под названием Затон, подати от города (civitate) Домажличи с находившейся в ней часовней св. Якова со всем к ней относящимся.270 Содержание этого вклада свидетельствует о его сложном социальном составе: две большесемейные, вероятно, общины, судя по родовому окончанию -ичи, со специализированным хозяйством пчеловодов и рыбаков, небольшая соседская, видимо, община Чернин, явно соседская община Седлице с госпитами - пришельцами-крестьянами, отбывающими феодальные повинности на господина. Форма зависимости церковных стражей неясна, тогда как передачи монастырю государственных податей от города Домажличи может свидетельствовать о передаче всех этих владений из государственного фонда. Подати оказываются в этом случае феодом-деньгами, если только этот город не входил в состав княжеского господского владения.
Большое значение для изучения чешского княжеского и церковномонастырского хозяйства в середине - третьей четверти XI в. имеют жалованные грамоты князя Спитигнева II церкви св. Стефана в Литомержицах (1057 г.) и князя Оттона (Оты) Моравского, его жены Евфимии монастырю св. Стефана в Градиске (1078 г.).271 В связи с обстоятельным изложением княжеских дарений и определенными различиями между ними целесообразно установить их содержание раздельно.
269 CDB. 1. Р. 50—51; FRB. И. Р. 244.
270 CDB. 1. Р. 52—53.
271 Ibid. Р. 54—60, 83—85; частичный перевод Б. Н. Флори см.: Хрестоматия... 1. С. 174—175.
245
Грамота 1078 г. важна тем, что в ней недвусмысленно указаны пожалования монастырю из княжеского господского хозяйства: из «владения» Оттона (ex mea possessione) и «приданого» (ex propria dote) Евфимии. Содержание этого вклада позволяет установить социально-экономическую структуру не только основанного ими монастыря, но и княжеского господского хозяйства. Во вводной традиционной формуле указан общий характер княжеского пожалования, свидетельствующего об универсальной структуре княжеского и организуемого монастырского хозяйства: пахотные поля, пастбища, луга, леса, пахари, виноградники, волы, овцы, свиньи, рабочий скот и «прочее необходимое» (в порядке перечисления в грамоте). Передавались четыре указанных по названиям села, а также целый хозяйственный комплекс, состоявший из двора Усорбно с находящимися поблизости селами (в грамоте не названы) «со всякой податью и пошлиной (sub omni tributo et consuetudine), как ранее он (то есть двор. - М. С.) платил своей госпоже», то есть двор как хозяйственноадминистративный центр во главе с княжеским вилликом обеспечивал исполнение податей и повинностей населения подчиненных ему сел, что должно было продолжаться в те же размерах в составе монастырского хозяйства.
Село Накло было дано на особом условии: кто решил в нем жить, должен платить монастырю подать и десятину, а прочие должны были исполнять княжеские повинности, воинскую, строительство городских укреплений, мостов или выполнять работы по приказу аббата.272 Кроме мелких участков пахотных земель, от одного до трех плугов, в 25 селах в числе владений названы также лес и две тони.
Население больших и малых сел представляло собой крестьян, которые вели самостоятельное хозяйство, платили светским и духовным господам подати. В отличной от них форме зависимости находились поименно указанные 6 человек из челяди (de familia) с сыновьями (от одного до трех) или с братом (один случай). 18 человек названы по специальностям: мельники, рыбаки, повара, сапожники, горшечники и др. (по двое каждой специальности). Их социальный статус определяется тем, что одни из них сервы, тогда как других еще следовало купить. После указания на необходимость купить для монастыря дополнительно четырех рыбаков и семь упряжек с пахарями приводится разъяснения условий покупки: за купленного человека дать цену в 300 денариев, а если кто захочет «выйти из рабства» (de Servitute exire), пусть вернет эту цену. Тогда монастырь сможет приобрести человека за ту же цену «в том же сословном положении» (eodem ordina). Из этого поименного перечня семейных людей с сыновьями (и братом), ремесленников и прочих специалистов, которые входили в состав челяди или которых можно было купить (они
272 Учитывая установленный в источниковедении характер переработки грамот конца X—XI в. в XII—XIII вв. посредством внесения в текст более поздних земельных пожалований, а также указаний податного и судебного иммунитета, Б. Н. Флоря обоснованно отнес текст о селе Накло и его жителях к первоначальному тексту жалованной грамоты 1078 г., последующую запись о 25 селах в данной связи следует опустить (Флоря Б. Н. О материальном обеспечении церкви на Руси и в западнославянских государствах в период раннего феодализма // ДГ, 1985. М., 1986. С. 117; Хрестоматия... I. С. 175; ср. издание грамот 1078, 1126, 1160 гг.: CDB. I. Р. 83; III. Р. 195).
246
сохраняли возможность выкупиться без последствий вольноотпущенничества), следует, что это были холопы - люди по преимуществу чешского происхождения, которые попадали в личную зависимость через самопродажу, через плен и другие формы установления зависимости, но которые сохраняли возможность выкупиться и вернуть права лично свободного простого населения (см. далее, с. 256). В таком общественном положении серва выделяется содержащееся в этом социальном термине обозначение отношений службы, а не социально-правового положения, что было отмечено Ф. Граусом.273
Особо в грамоте указывается передача скота (коров, свиней, овец, лошадей) с пастухами и виноградарей, причем овчары и виноградари названы с сыновьями. Их семейное положение свидетельствует о попадании в зависимость семьями, что свойственно не рабским, а феодальным формам господства и подчинения.
В княжеских владениях взимались дорожные и мостовые пошлины, пошлины за переправы через реки, так что княжеская чета смогла передать в качестве денежных поступлений шестой денарий от каждой их этих пошлин в основанный ими монастырь.
Указание в грамоте 1078 г. вклада из княжеских господских владений позволяет охарактеризовать происхождение аналогичного по составу пожалования князя Спитигнева II в 1057 г. церкви св. Стефана в Литомержицах. В жалованной грамоте Спитигнева II также указывается челядь (familia), из которой выделялись мастера по каждой специальности (de omni arte), необходимой для церковного хозяйства, но при этом приведены важные дополнения: они переводились в церковное владение с семьей (женой, сыновьями и дочерьми) из всех княжеских («своих») городов, «как подобает на княжеской службе» (sicut ad principis decet ministerium). Таким образом, существовали княжеские господские города, в которых находились семейные ремесленники-холопы. Полная власть над ними позволяла князю передавать их в чужие владения и переводить в другие места.
Спитигнев II даровал также 14 сел, населенных госпитами, 6 сел со слугами и «пахарями со всем необходимым», то есть с людьми, которые пахали княжескую землю княжеским инвентарем.274 Из фактов существования сел, социальный статус населения которых (госпиты, пахари, слуги) специально не оговаривался, в виде отдельных поселений или сложившихся комплексов в соединении с лесом и полями, можно полагать, что они были заселены местным крестьянским населением, а формой его организации являлась община-марка с альмендой (лес, пастбища, воды), которая попала в состав княжеского личного владения, а позднее передавалась в господское церковно-монастырское хозяйство. По двадцать зависимых крестьян (rusticos)275 с хозяйствами Спитигнев II передал церкви в городе Литомержицы и в отстоящем
273 Graus F. Dejiny venkovskeho lidu v Cechäch. Praha, 1953. S. 177.
274 Перечисление 15 сел у Литомиржиц в соответствии с указанным ранее источниковедческим наблюдением о переработке грамот XI в. опускаем, см. также: Хрестоматия... I. С. 174.
275 Б. Зассе обоснованно объединила в характеристике «рустиков» мнения о них Ф. Грауса как об определенной профессиональной группе, а также Р. Новы и 3. Фиалы об их особом правовом статусе (Graus F. Döjiny venkovskeho lidu... S. 250; Novy R. Pfemyslovsk^ stät 11. а 12. stoleti. S. 61; Fiala Z. Pfemyslovske Cechy. Praha, 1975. S. 54; Sasse B. Die Sozialstruktur Böhmens... S. 248).
247
от него приблизительно на 35 км городе Билина (чешские города оставались в XI в. в значительной мере аграризированными). В сельской местности он выделил также два виноградника с «достаточным» числом виноградарей, пчельники и 6 пчеловодов. Князь передал церкви также 30 молодых работниц, 100 кобыл «с большим полем», 100 овец, 30 коров, 70 свиней. Видимо, уже из государственных податей Спитигнев II выделил церкви проездные пошлины с двух дорог, а также натуральные и денежные пошлины с привозимой в Литомержицы по реке соли в больших, средних и малых кораблях и лодках.
Таким образом, жалованные грамоты 1058 и 1078 гг. свидетельствуют о существовавших в середине XI в. мощных домениальных хозяйствах, часть которых передавалась в церковно-монастырские владения, где социально-экономическая структура домена дублировалась, видимо, только в меньших размерах. Их основу составляло землевладение с пахотными полями, пастбищами, лугами, виноградниками, лесами. Значительное, но, вероятно, меньшее значение имело животноводство. Крестьянство в селах оказывалось в разных формах зависимости. Существовали села с местным крестьянским населением. Оно обрабатывало собственные земельные наделы, платило подати и исполняло повинности в составе личного княжеского хозяйства, а после их пожалования - духовным владельцам. Но и в составе светского господского хозяйства эти крестьяне сохраняли определенные права на землю. Показателен случай с крестьянами (rustici) села Порежич (20-е годы XIII в.). С разрешения аббата Милевского монастыря они продали очень отдаленное поле у села Тынчены, которое стало им менее полезно, за 600 денариев. Поскольку продавцами земли названы крестьяне, а не монастырь, деньги получили, вероятно, они. Но продажа была разрешена при условии, что они распашут (excolerent) более близкие и более плодородные поля, так что монастырь не потерпит ущерба.276 Анализируя содержание этой грамоты, А. Н. Ясинский пришел к мнению, что «землевладельцы интересовались земельной рентой, а не правами на тот или другой реальный клочок земли», а поэтому землевладельцы в XIII в. являлись «обладателями не земли, а известного дохода или ренты, т. е. рентовладельцами».277 Мнение о монастыре как обладателе ренты, взимаемой с крестьян, представляется верным, но отношения земельной собственности следует рассмотреть дополнительно. Собственником земли являлся монастырь, поэтому крестьяне продали поле с разрешения аббата. Но продать отдаленное и малодоходное поле, на которое крестьяне имели право пользования, было экономически выгодно, равно как и передать эти деньги крестьянам (вероятно, первоначальным собственникам этого поля) для укрепления их хозяйств и для их заинтересованности в новых, экономически выгодных полях. О принадлежности земель рустикам в господском хозяйстве свидетельствуют записи середины XI в.278 Еще в фальсификате XIII в., исходящем из существовавших тогда прав и отношений собственности, у рустиков отмечаются наследственные права дедичей: «<...> которым (владением. - М. С.)
276 CDB. И. Р. 354.
277 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 52—53.
278 CDB. I. Р. 57, 58.
248
по обычаю нашей страны ранее владели двое рустиков по праву дедичей (duo rustici dedin iure possederant)».279
В княжеских и церковно-монастырских хозяйствах были села, населенные госпитами и пахарями, которые получали земельные наделы и сельскохозяйственный инвентарь от господина. Отсюда происходили различия в социально-экономическим статусе этих двух основных групп крестьянского населения: с первой взималась продуктовая и денежная рента, которая на начальном этапе по содержанию и размерам являлась продолжением государственных налогов, тогда как со второй взимались преимущественно, вероятно, отработочная рента на господской запашке и продуктовая рента с полученных наделов как форма платы за них. Ремесленники, специалисты в сельскохозяйственных промыслах (пастухи, рыбаки, виноградари), слуги имели особый социальный статус, аналогичный древнерусским холопам. Какова стала норма эксплуатации зависимых людей в церковно-монастырских хозяйствах - неизвестно, но уже в 1222 г. король Пржемысл I запрещал светской знати принимать бежавших оттуда зависимых.280
Чешские грамоты позволяют установить также социальноэкономическую структуру светского некняжеского хозяйства второй половины XI—первой половины XII в. В составе владений некоего Мирослава названы три села «со всеми своими добавлениями (appendiciis)» (то есть полями и альмендой). Отдельно указаны село Градище «с водой, лугами и лесом» (альменда названа конкретно), село Сдебудичи, «двор» в Поборе, на который «замыкались» как на центр управления семь сел «со всем, что к ним относится, вплоть до ручейка (rivulum), который течет вокруг леса Бор».281 Более обстоятельна запись в грамоте (1125—1140 гг.) священника Збигнева, который в своем наследственном владении, селе Унетичи, основал церковь и обеспечил ее своими земельными владениями и зависимыми людьми. Збигнев перечислил четыре (или три) принадлежащих ему леса с прилегающими полями, отметил 18 пахотных полей и еще 9 - отдельно, купленных в собственность у брата. Он называет выкупленные (redemi) луга, а также поле, купленное у некоего Милхоста. В своем хозяйстве он перечисляет лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, свиней, домашнюю птицу, мельницу. На пахотной земле в поселении Левы Градек сидит proanimatus («задушный человек») Остой, который имел около одного плуга пахотной земли и ежегодно платил унетической церкви 12 денариев. Как отметил А. Н. Ясинский, эти 12 денариев или один солид представляли собой государственную подать от плуга и первоначально стали в том же размере платежом от единицы пахотной площади в господском хозяйстве.282 Остой должен был помогать в покосе сена, жать два дня и один день охранять дом господина. В самом городе (in ipso Castro) у Збигнева был участок земли и гумно (место для обмолота и хранения зерна - pomérium in horreo). Два участка земли (poméria) имел Збигнев в селе Унетичи. При этом в грамоте раскрываются деловые отношения
279 Ibid. II. Р. 387.
280 Хрестоматия... I. С. 176—177.
281 CDB. I. Р. 156—157.
282 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 45—46.
249
(собственности и денежные) Остоя с его братом: за половину поля, которое находится рядом с овином, его брат ему должен 150 денариев, а за половину другого поля - 100 денариев. В составе челяди Збигнев перечисляет Радату с женою, тремя сыновьями и дочерью, двух человек с женами и дочерьми, и шесть одиноких мужчин, среди которых первым назван Милхост, видимо, тот, у которого было куплено поле. Задушный человек из Нового Болеслава Милонег с женой, сыновьями и дочерьми должен был платить (церкви?) 6 денариев. Его и Остоя должны были освободить в праздник св. Мартина. Имея в виду других задушных людей, Збигнев оговаривал, что от тех из них, у кого нет наследников, Унетическая церковь получит их земли. Вместе с тем задушные люди имели собственное хозяйство, и Збигнев угрожал проклятием за их разорение.283
А. Н. Ясинский считал, что ргоашггШогеБ этой грамоты происходили из колонов, посаженных на землю.284 Такое мнение возможно, но представляется односторонним. Против него свидетельствуют большие семьи «задушного человека» Милхоста и сервов из челяди, первоначальное земельное владение Милхоста (в качестве серва), который был оставлен на земле или был ее лишен. Поэтому можно предположить, что в число ргоашгтШогеБ-холопов входило местное население, крестьяне, которые попали в серваж-холопство. Но в их число входили и пленники-рабы, посаженные на землю. Собственником земли в обоих случаях оставался господин.
Таким образом, в грамоте светского лица Мирослава обстоятельно указаны земельные владения, но не названо живущее на них население, которое передавалось вместе с землей в монастырь. Исходя из характера земельных владений, аналогичного княжеским, можно считать, что Мирослав владел крестьянскими общинами (указана общинная альменда), которые жили в селах, а также мелкими селами, населенными крестьянами и сервами-холопами. Их хозяйственным и социальным центром являлся господский двор. Эти общие сведения позволяют предположить, что с общинников взималась продуктовая и денежная рента, тогда как с челяди, возможно, госпитов - преимущественно, отработочная и продуктовая рента. Аналогичной была, вероятно, и социально-экономическая структура хозяйства священника Збигнева. О существовании в нем крестьянской общины может свидетельствовать село Унетичи в составе наследственного владения. Но ряд записей в грамоте Збигнева позволяет конкретизировать положение зависимых в господском хозяйстве. Указание в его составе поля Милхоста, а самого Милхоста среди челяди, свидетельствует о разорении части крестьянства и о попадании ее в зависимость от феодалов. При этом неизвестно, сохранял Милхост хозяйственную связь со своим полем или нет.
Важные сведения в грамоте Збигнева содержатся о ргоаштап (на Руси они назывались ««задушные люди», то есть сервы-холопы, отпущенные на свободу по завещанию). Видимо, ргоаштап достались Збигневу по наследству, если только они были переведены в статус ргоаштап самим Збигневом прижизненно. Они несли по¬
283 сов. I. Р. 130.
284 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 70—71.
250
винности по отношению к господину, но при этом наделялись землей, что позволяло им вести свое хозяйство. Собственность на землю сохранялась господская, что наряду с повинностями составляло основу внеэкономического и экономического принуждения ргоаттаб. Поэтому они платили денежную ренту со своего участка, отработочную ренту на барщине (жатва на господских полях и покос на лугах).
Появление в первой половине XII в. актового материала, свидетельствующего о существовании в это время крупного светского некняжеского хозяйства, указания на его предшествующие традиции (сложившаяся система сел с господским двором как центром их административно-хозяйственного управления у Мирослава, наследственные владения Збигнева и его земельные купли у брата) свидетельствуют о начале его формирования в XI в., когда крупное княжеское и церковно-монастырское хозяйство уже существовало. Создавались, вероятно, значительные земельные родовые владения у крупной знати, которая, впрочем, не была многочисленной в XI в.285 Поэтому представляется обоснованным мнение, что в Чехии XI в. преобладало мелкое землевладельческое господское светское хозяйство с людьми различных видов зависимости, включая рабов. Это могли быть небольшие родовые владения у служилых людей и местной знати.286 Но имели место, вероятно, и небольшие княжеские пожалования в виде сел и незаселенных земель - земельных феодов.
Развитие господского хозяйства в чешских землях второй половины XII—первой трети XIII в. основывалось на принципах, сложившихся в предшествующее время. Вследствие большего числа сохранившихся актов, усложнившихся форм сделок яснее видна их единая природа, свойственная феодальному общественному строю. В грамоте 1178 г. Собеслав II дает вышеградской церкви св. Мартина в равной мере доходы от государственного налога «подать за мир», 2 денария из пошлины под Подивином (видимо, проездная пошлина), разбросанные на значительные расстояния земли в селе Модржану, 2 плуга (земельная площадь) с виноградниками, пахотные земли, холм под названием Псарь для возделывания виноградника и фруктовых садов.287 Моравский князь Фридрих подтверждал монастырские пожалования своего отца, чешского короля Владислава I, земельные владения, села и поместья, рынок, или выменивал такие пожалования (село Копидло - за пошлину соли в Дечине).288 Происходили обмены земельными владениями между духовными и светскими феодалами, что также подтверждал князь своею властью и печатью.289 Таким образом, князья в равной мере продолжали распределять среди феодалов государственные подати, земли и княжеские господские владения, причем земельные владения среди феодалов перераспределялись также посредством купель, обменов и вкладов, которые контролировались чешскими князьями (королями), санкционировавшими сделки, что
285 Лпсек Н. 81оуап5кё ргёуо V бесИас11 а па Могауё: ОоЬа ёшИа. Б. 64—67.
286 ТгеМк й. К БоааЫ БИ-икШге ргету51сткус11 бесЬ // ёзСН. Я. XIX, № 4. 1971. Б. 554—564; РгеЫес! с1ёдп Се$ко51оуеп8ка. 8. 123—124.
282 СЭВ. I. Р. 252
288 1Ы± Р. 269—270, 271.
289 См., напр.: 1Ы<1. Р. 250—251.
251
отмечалось в грамотах.290 В этих санкциях еще А. Н. Ясинский отмечал права князя (короля) как высшего собственника земли.291 Светское крупное землевладение и сеньориально-вассальные отношения достигли в Чехии XII в. такой значительной степени развития, что знать не только основывала церкви и монастыри, обеспечивала их земельными владениями, но обеспечивался ими и светский субвассалитет. Комес Грозната в грамоте 1197 г. писал о своих вассалах (milites), которые от него «держали» его земельные владения (а те predia теа tenent). При этом он коммендировал своих вассалов под «покровительство» аббата основанного им Теплинского монастыря. Но Грозната сохранил за аббатом монастыря право забирать у вассалов землю: 2 марки - за плуг, 5 марок - за село, а за село, расположенное в лесу, не платилось ничего.292 Отсутствие компенсации за села в лесу свидетельствует о том, что земли эти рассматривались как расположенные на княжеской (королевской) земле, а потому не принадлежали Грознате и его вассалам. Койата, например, раздал часть своих сел, целиком или по половине, своим вассалам в завещании, написанном в 1227 г.293
О том, что церковные феодалы также имели своих вассалов, свидетельствует грамота 1184—1192 гг. пражского епископа Генриха о продаже «любезному вассалу» Мехтфриду из Славчева за 15 марок серебра села Мрачнице, относящегося к епископскому двору в Машовице.294
Источники позволяют достаточно ясно установить характер крестьянской общины в Чехии середины XI—первой половины XIII в. Ранее отмечалось, что в середине XI в. крестьяне-дедичи, владельцы наследственных аллодов (heredes), отстояли свое право на пахотные земли и луга, выступив против решения князя Спитигнева о передаче этих земель в монастырь. Но альменду, воды и лес, князь монастырю передал, пользуясь своим правом титульной верховной собственности на землю. Характер общины, существовавшей в XI в., позволяет установить грамота оломоуцкого епископа Генриха II (после 1131 г.), где перечислены церковно-монастырские владения его епископата (см. ниже, с. 255). Наряду с указанием сел, которые полностью принадлежали духовным феодалам, в ней называлось также конкретное количество плугов в каждом селе (от 1 до 12) или половина села. Село Лужичи названо во владении «все за исключением двух [плугов]».295 Такие указания владений селами целиком или их частями в площадях пахотной земли позволяют сделать вывод, что жители сел попадали в зависимость от церкви или монастыря с принадлежащими им земельными участками. В других случаях духовные феодалы сажали на землю сервов, госпитов или «задушных людей» в принадлежащих им селах с предоставлением им участков пахотной земли. Все это свидетельствует о соседском характере общин с аллодиальным владением землей индивидуального крестьянского хозяйства.
290 См. также: Ibid. Р. 218—219, 238, 243—245, 253—254, 260—261, 265, 275— 276, 285, 286, 290, 293, 295, 297, 299—330 sq.
291 Ясинский А. Н. Падение земского строя... С. 142—143, 147—148.
292 CDB. I. Р. 324.
293 Ibid. II. Р. 301.
294 Ibid. I. Р. 305
295 Ibid. Р. 118—123.
252
Многочисленные названия сел происходят от имени их владельцев или основателей (Ратаги, Лукаш, Наптени, Огрозими, Гизова и др.) или имеют патронимическое окончание -ичи (Ненакуничи, Дирсовичи, Саровичи, Меловичи, Ростиничи и др.). Однако указание в них точного количества плугов, принадлежавших церковно-монастырскому хозяйству, указывает на то, что и они стали в XI в. соседскими общинами при существовании родственных связей и форм взаимопомощи ее членов (села Пенчичи, Намесчи принадлежали Оломоуцкой церкви лишь наполовину).296 В такой общине правовая ответственность была индивидуальной или малосемейной: в случае воровства в селе конфискуется только тот дом, где найдено краденое, а в случае убийства, когда убийца не схвачен, 200 денариев должен был заплатить каждый крестьянин.297 Вместе с тем соседская община с общими владениями - альмендой обладала внутриобщинными правовыми функциями и представляла собой в отношениях с государством юридическое лицо. Поэтому в случае кражи в селе все должны были уплатить денежный штраф в 300 денариев. Из того же социально-правового принципа исходил Пржемысл I Отакар, когда для облегчения положения сельского населения, сохранения свободного крестьянства он заменил выплату 200 денариев каждым крестьянином, когда крестьяне убийцу не схватили, на уплату 200 денариев всем селом.298
Соседская община, поддерживая крестьян, не могла предотвратить обеднение и разорение части их вследствие экономической и социальной неустойчивости крестьянского хозяйства. Некоторые из них могли продавать себя в сервы, сохраняя свои земельные владения (аллоды) или теряя связи с ним (см. выше, с. 252). Другие уходили на господские земли, где становились госпитами или пахарями (см. выше, с. 248—251). Эти пути мобилизации рабочей силы в господском хозяйстве дополнялись отпуском сервов на свободу по завещанию, что делало их «задушными людьми», которые несли повинности по отношению к господину, а им давалась земля для прокорма самих «задушных людей», их семей, а также взимания с них отработочной и продуктовой ренты. Эти различные категории зависимых обозначались обобщающим латинским понятием «familia», эквивалентным общеславянскому термину «челядь»,299 объединявшим по содержанию все категории зависимого населения, включая лично свободных людей (см. также с. 294). О таком содержании понятия «familia» в чешских землях свидетельствует грамота 1222 г., где речь идет о распространении иммунитета на «всю челядь, пусть будут свободные или сервы» (et omni familia, sive sint liberi, sive servi).300 Еще более обстоятельно раскрыто понятие «familia» в грамоте 1144 г. германского императора Конрада III оломоуцкому епископу Генриху II, где подтверждались епископские права на владения, включая зависимое население. Использованное при этом понятие «familia» раскрывается следующим образом: «<...> пусть будут сервы или колоны, или аскриптиции, разумеется, лица обоих полов и всякого состояния <...>» (familiam, sive
296 ibid. Р. 119.
297 Хрестоматия... I. С. 177 (грамота 1222 г. короля Пржемысла I Отакара).
298 Там же.
299 CDB. I. Р. 54, 84, 106, 130, 161 sq.
300 ibid. II. Р. 230.
253
servi sint, sive coloni, sive scripticii, utriusque videlicet sexus et omnis etatis personas).301 Этот акт исходил из канцелярии германского императора (написана в Бамберге), поэтому она насыщена немецкими реалиями. Но она предназначалась для чехов, а потому в ней учитывались общественные отношения в чешских землях. Отсюда следует, что широкое значение понятия «familia» - челядь было в равной мере свойственно Германии и Чехии середины XII в.
Широкое по содержанию понятие «сервы» обозначало в чешских землях середины XI—первой половины XIII в. различных по происхождению и формам зависимости людей через плен, уголовное преступление, невозвращение долга, происхождение от серва.302 Определялось их положение социально-экономическим положением в господских хозяйствах и правовым статусом в государстве, а по этим показателям сервы оказывались в положении, далеком от рабства. Как отметил А. Н. Ясинский, рабство через плен с продажей пленников со второй половины XI в. стало сокращаться, а обращение с пленниками как с рабами осуждаться. Задолженность предполагала выплату долга или закупной суммы при восстановлении прав свободного человека. Возможна была замена серва другим человеком, да и свидетельства о подобных сделках продажи (venditio), купли или ссуды (redemptio) малочисленны. Поэтому А. Н. Ясинский обоснованно и решительно возражал против характеристики таких сервов как рабов, обращая внимание на многозначность средневековых понятий «servi», «servientes», «servitores», «servitus», «servitium», «familia», хотя и отмечал сохранение труда рабов в домашней прислуге, городском ремесле и в незначительной мере - в сельском хозяйстве, где они становились батраками и подсоседками.303
Развитие социальной терминологии, а также исходное широкое содержание понятий «familia» и «servi» (эквивалентом последнего был социальный термин «mancipia») способствовали появлению в первой трети XIII в. более конкретных по содержанию понятий «servi», которые являлись продолжением их первоначального широкого значения: «servi glebe» - «пашенный холоп» как продолжение предшествующего «холоп»304 - «серв, посаженный на землю», «servi originarii» - «сервы по происхождению». Институт «аскриптициев» («приписанные») также имел продолжение в первой трети XIII в. Но содержание его неясно: сервы, «приписанные» к земле господами, или крестьяне или сервы, переданные князем (королем) господину по грамоте. Отделение в грамоте 1226 г., как и в 1144 г., аскриптициев от сервов, в данном случае пашенных сервов (servi glebe) и сервов по происхождению (servi originarii),305 может свидетельствовать о том, что они в число различных по происхождению сервов не входили. Это в свою очередь указывает на их принадлежность к крестьянам в составе сел. О том же может свидетельствовать упоминание пашенных аскриптициев
301 Ibid. Р. 142.
302 Черниловский 3. Н. Возникновение раннефеодального государства и права в Чехии // Труды Всесоюзного юридического заочного ин-та. Т. XIV. М., 1970. С. 230.
303 Ясинский А. Н. Очерки и исследования по социальной и экономической истории Чехии в средние века. Т. I. Юрьев, 1901. С. 253 —265.
304 CDB. II. Р. 282.
305 Ibid.
254
(asscriptos glebe) трех сел, которые специально работали для королевского стола, но были пожалованы Бржетиславом (видимо, Индржихом Бржетиславом, 1182—1197 гг.) монастырю в Бржевнове.306 Таким образом, из двух основных толкований общественного положения аскриптициев в Чехии XII—первой трети XIII в. более обоснованным представляется мнение об их крестьянском происхождении и социальном статусе, когда они в составе сел по княжескому (королевскому) решению или по грамоте приписывались или жаловались в господское хозяйство.
В составе сел - соседских общин в господские хозяйства попадали крестьяне - рустики со своими земельными участками, по отношению к которым права собственности сменились в составе феодальных хозяйств правами владения.307 Но и в этом случае права наследования крестьян на землю сохранялись, что стало причиной отнесения к ним в XII в. понятия «heredes» - наследственные владельцы, хотя и указывались они в составе господских хозяйств: «heredes domini Groznate», «heredes regis», «heredes domine abatisse».308 В социально-экономическом статусе рустики были близки смердам на Руси XI—XII вв. Возможно, они назывались в чешских землях по-славянски «смердами»: топоним Смержичи (Smersicih) в двух случаях назван в грамоте оломоуцкого епископа Генриха II (после 1131 г.).309
Особые отношения зависимости и эксплуатации складывались с господином у госпита. Госпитами - ‘гостями’ могли быть как чешские крестьяне, так и иноземные, по преимуществу немецкие колонисты. Приглашения их господином позволяло активизировать хозяйственное освоение земельных владений в условиях ограниченных ресурсов рабочей силы. Как отметил Б. Н. Флоря, распространившиеся с начала XIII в. отношения иностранного госпита с господином заключались в наделении первого землей в наследственную аренду, за которую с него взималась прежде всего денежная рента, а также отработочная и продуктовая рента, которая имела второстепенное значение. Такой договор был первоначально устным, а с середины XIII в. - письменным.310 Институт госпитов развивался по отношению к обезземеленным чешским крестьянам. Они приходили к господину-землевладельцу не только со стороны, но и брали земельные наделы в пределах господского хозяйства за денежную, продуктовую и отработочную ренту. Эти экономические отношения становились причиной крестьянской зависимости от господина. Поэтому лично свободные госпиты могли передаваться вместе с землей в церковно-монастырские хозяйства, что первоначально для них не имело принципиального значения, поскольку их личная свобода сохранялась, принуждение было в основе экономическим, а какому господину-землевладельцу платить подати
306 ibid. Р. 250.
307 Vacek F. Sociälni döjiny öeskd doby starSf. Praha, 1905. S. 73; Graus F. Döjiny venkovskeho lidu... S. 245; Novy R. Premyslovsky stät 11. а 12. stoleti. S. 62; Fritze W. H. Phänomene und Probleme des westslawischen Bauerntums am Beispiel des frühpremyslidischen Böhmens // Das Dorf der Eisenzeit und des frühen Mittelalters. Gottingen, 1977. S. 115.
зов Sasse B. Die Sozialstruktur Böhmens... S. 249—250 (см. там же. указания источников и литературы).
309 CDB. I. Р. 119.
зю История Европы. Т. 2. С. 383.
255
и исполнять повинности, существенного значения не имело.311 Поэтому представляется дискуссионным отождествление Ф. Граусом вслед за Ф. Палацким госпитов с рустиками312 или их сближение с лично свободными рустиками.313 Экономическая основа установления зависимости и эксплуатации госпитов обоснованно отмечена в историографии в запаси фальсификата середины XIII в., отнесенного к 1115 г.: «Тот же Добрей дал пахотную землю в селе, которое называется Кокбер (Кочбер), на том условии, что, если его сын захочет служить ^еппге) аббату, пусть служит за землю, а если не захочет служить аббату, пусть заплатит госпитальное и прочее».314 Выплата «госпитального» предполагает не только возвращение земли господину, но также выплату денежных и натуральных податей, которые стали экономической основой последующей социальной зависимости госпита от господина. Вероятно, госпит получал от господина денежную и натуральную ссуду, скот и сельскохозяйственный инвентарь при условии их последующей отработки. В этих формах зависимости чешские госпиты оказывались близки закупам, людям, работающим за «дачу», позднее «вдачам» на Руси XII—XIII вв. Отличия их заключались в том, что чешские госпиты брали у господина землю за денежную, продуктовую и обработочную ренту, а закупы и «вдачи» работали на господина за долг, денежный или натуральный, имея свою собственную землю (последнее определенно относится к закупам). Поэтому на Руси их передача в монастыри исключалась.
ПОЛЬША
Структура польской экономики в XI в. оставалась традиционной. Сообщая о смерти сына Болеслава Смелого Мешко III в 1089 г. Галл Аноним писал: «Крестьяне оставляли плуг, пастухи - стада, ремесленники - свои занятия, труженики - работу в знак печали о Мешко».315 Таким образом, хронист называет главные отрасли экономики Польши в данное время (земледелие, скотоводство, ремесла, торговля), что подтверждается многочисленными письменными и археологическими материалами.316 Основу материального производства составляло земледелие, так что для нравоучительных христианских рассуждений Галл Аноним выбрал образное выражение в виде именно земледельческого процесса.317
Развитие производительных сил в сельскохозяйственном и ремесленном производстве увеличивали производственные возможности индивидуального работника и малой семьи, что сохраняло возможности экономического воспроизводства малой семьи, а в условиях ее
311 Novy R. Pfemyslovsky stät 11. а 12. stoleti. S. 62—64; Sasse В. Die Sozialstruktur Böhmens... S. 250—251 (см. там же литературу).
3,2 Graus F. Dejiny venvovskeho lidu... S. 246—248.
313 Fritze W. H. Phänomene und Probleme... S. 514—517.
CDB. II. P. 400—401.
315 Галл Аномим. Хроника и деяния князей или правителей польских / Предисл., пер. и примеч. Л. М. Поповой. М., 1961. С. 59.
316 Разумовская Л. В. Очерки по истории польских крестьян: От древних времен до XV века.' М.; Л., 1958. С. 66—74.
317 Там же. С. 64.
256
экономической нестабильности - существование неразделенных семей как распространенного типа семейной организации. Уже в XI в. сложилась поговорка, фиксирующая распад патриархальных прав авункулата на имущество и торжество прямого наследования по отцовской линии. Эту сентенцию Галл Аноним вкладывает в уста Казимира I (1038—1058), сына Метко II, мужа Добронеги Марии, сестры Ярослава Мудрого, «в виде поговорки» (proverbialiter): «Никаким наследством дядьев по материнской линии или матери владеть не более законно, не более почетно, чем отцовским».318 Это мнение отражало господствующее положение малой и неразделенной семей как основных типов семейной организации, хорошо известных по актам XII— XIII вв.319 Но в то же время такое широко распространенное мнение, в том числе в княжеской среде, свидетельствует о сохранении имущественных прав на наследство по материнской линии, что продолжалось долгое время в странах средневековой Европы в так называемом праве родового выкупа.
В этих социально-экономических условиях развитие феодального строя в Польше углублялось и расширялось.
Княжеская династия Пястов была в польских землях единственной, и только принадлежность к ней давала верховные княжеские права. Захват власти в Мазовии Маславом, чашником Мешко II, в период ослабления центральной княжеской власти рассматривался как узурпация.320 Несмотря на постоянные княжеские распри как следствие противоположных тенденций централизации и децентрализации, несмотря на разные политические формы власти, единовластие, двувластие, принципат, династия Пястов прочно удерживала власть в стране.321 Лишь у поморян, которые то входили в состав Польского государства, то добивались независимости, существовали собственные князья.
Польская княжеская (королевская) династия занимала достойное место в иерархической системе феодальных монархов. Эта иерархическая структура соблюдалась при церемониале. Ее особое значение осознавалось современниками: «Как, по-положенному, рыцарь должен принять князя или князь - короля, король - императора». Так что после изгнания короля Болеслава II Смелого (Щедрого) между ним и принимающим его венгерским королем Владиславом возникли серьезные осложнения вследствие несоблюдения Болеславом II феодального этикета.322 Феодальная обрядность соблюдалась и при восстановлении власти польского князя Болеслава III в Поморье в 1107—1108 гг., когда князь поморян, «прибыв к Болеславу, склонился [перед ним] и, сидя на коне, отдал себя в его службу и в военные обязанности».323 Таким образом, династия Пястов, являясь суверенной внутри страны,
318 Gall. I. 19: «Nulla heraditas avunculorum vel matema iustitus vel honestius possidebitur quam paterna» (здесь и далее латинский текст «Хроники» Галла Анонима приводится в тех случаях, когда дается наш перевод, отличный от перевода Л. М. Поповой, или для уточнения терминологии); ср.: Галл Аноним. Хроника... С. 51.
319 Modzelewski К. Chlopi w monarch» wczesnopiastowskiej. Wroclaw, 1987. S. 28.
320 Gall. I. 20.
321 Lowmiancki H. Pocz^tki Polski: politiczne i spoleczne procesy ksztaltowania si? narodu do poczqtku wieku XIV. T. VI, cz. 1. Warszawa, 1985. S. 126—233.
322 Gall. I. 20.
323 Ibid. II. 39: «dux Pomoranorum adveniens Bolezlauo (se) inclinavit, eiusque residents equo se servicio et milicie deputavit».
9 M. Б. Свердлов
257
утверждала свой политический статус в XI в. посредством феодальной системы сюзеренитета-вассалитета. Особый социально-политический статус польской княжеской (королевской) династии утверждался в XI в. также матримониальными связями с правящими династиями Руси, Германии, Венгрии, Чехии, Лотарингии.324
Пясты по-прежнему осуществляли право титульной верховной или, как называют польские историки, патримониальной собственности на землю, атрибутами чего являлась их верховная власть в государстве, в войске, суде, земельная регалия.325 В 1102 г., как пишет Галл Аноним, Владислав I Герман «разделил» королевство между своими сыновьями Збигневом и Болеславом III Кривоустым, «однако, не выпустив из своих рук главных городов королевства».326 После смерти отца, пишет хронист, «оба брата поделили между собой сокровища отца и королевство польское согласно разделу, произведенному еще при жизни отца, и каждый из них получил свою долю раздела».327 Такой раздел земель и вещей-сокровищ по завещанию и вследствие договора свидетельствует о свободе распоряжения князьями земельным фондом страны, в чем проявлялось право титульной верховной собственности государства на землю. Это же право реализовалось и в княжеских (королевских) раздачах земель светским и духовным феодалам.
Рассказывая о свадебных торжествах Болеслава III, Галл Аноним сообщает, что князь «не переставал дарить дары» (dare munera non quievit): «одним - меха и шкуры, покрытые сукном и окаймленные золотом и парчой, наиболее знатным людям (principibus) - плащи, вазы золотые и серебряные, другим - города и крепости, иным поместья и земельную собственность (aliis civitates et castella, aliis villas et predia)».328 Эти раздачи дорогих вещей, драгоценностей и земель продолжали в своем содержании междукняжеские разделы драгоценностей и владений. При этом княжеская собственность проявлялась в разных ипостасях: 1) в драгоценных вещах как личная собственность, 2) в раздачах городов и крепостей, вероятно, в управление, за которое эти лица получали часть доходов, что являлось предоставлением феодадолжности (впрочем, возможно предоставление городов и крепостей в условную собственность, от которой все доходы поступали владельцу; в это время в Польше существовали города в личной собственности знати, см. далее); в наделении поместьями (villas) и земельной собственностью (predia), то есть земельными феодами. Эти раздачи происходили в недавнее от Галла Анонима время, и рассчитаны они были на читателей - современников событий, так что сообщения о них не могли иметь легендарного характера.
Такие раздачи осуществлялись во второй трети XI в. и позднее. Как пишет Галл Аноним, Казимир I в благодарность за свое спасение в битве возвысил своего спасителя - «простого воина» (gregarius miles) в число наиболее знатных по достоинству (eum dignitate inter nobiliores extulit), а также предоставил ему город (civitatem
324 Balzer В. Genealogia Piastdw. Krakdw, 1895.
325 Разумовская Л. В. Очерки... С. 80; Bardach Le$nodorski В., Pietrzak M.
Historia panstwa i prawa polskiego. Warszawa, 1979. S. 29—30; см. также выше, с. 175.
326 Gall. И, 7. 322 Ibid. 21. 328 Ibid. 23.
258
ei contulit).329 В данном случае неясно, был ли дан город отважному воину только в управление с получением части доходов (феоддолжность), для взимания всех податей (феод-деньги) или в вотчину. Но в качестве титульного верховного собственника земли польский князь производил перераспределение земельной собственности, ярким примером чего является судьба земельной собственности свободных крестьян Пирошовичей в XIII в. Исходя из этого принципа они обратились к князю с просьбой отнять их лес у монастыря и вернуть его им. В связи с этим князь отобрал лес у монастыря и отдал крестьянам, потом забрал его у крестьян и отдал рыцарю, после чего заставил рыцаря отказаться от леса в пользу монастыря.330
Междукняжеские разделы польских земель и право наследования привели к появлению в середине - второй половине XII в. апанажей с местными княжескими династиями, восходившими к Мешко III Старому и Казимиру II Справедливому.
Как следует из «Хроники» Галла Анонима, княжеский верховный социально-политический статус оставался в XI в. традиционным. Владислав Герман на склоне лет, то есть на рубеже XI—XII столетий, после изгнания могущественного майордома (palatinus comes) Сецеха из Польши, несмотря на болезни и немощь, не держал при своем дворе майордома (palatinum) или помощника майордома (palatini vicarium). Как сообщает Галл Аноним о близких ко времени написания временах: «Он ведь мудро управлял всем сам или своим советом [другим] или он поручал какому-либо комесу, чью область (provinciam) он посещал, ответственность и заботу о своем дворе (curie responsionem et sollicitudinem commendabat)».331 Это сообщение свидетельствует о сложной системе управления княжеского (королевского) двора - центра государственного административно-судебного и княжеского господского управления. Руководство двором давало майордому огромную власть, но верховную власть над двором осуществлял князь, и при опасности этой власти (как в случае с Сецехом) князь (король) осуществлял ее в полной мере. Во Франции могущество майордомов привело в середине VIII в. к замене династии Меровингов Каролингами, тогда как на Руси в конце XI в. Владимир Мономах поучал сыновей самим осуществлять руководство как своим двором, так и войском, не доверяя это ни руководителю двора - тиуну, ни воеводе. Перед раннефеодальными монархами в связи с верховным руководством двором стояли одинаковые проблемы.
Осуществляли польские князья (короли) верховную власть над войском. В частности, юный Болеслав III еще до посвящения в рыцари (necdum tarnen militarem gradum attingebat) находился во главе войска и активно участвовал в военных действиях.332 Осуществляя свое право верховного военного руководства, князь Владислав Герман «поручал свое войско» (курсив наш. - М. С.) майордому Сецеху.333 Традиционными оставались княжеские функции сюзерена правящего класса и главы государственного аппарата.
329 Gall. I, 20.
330 Разумовская Л. В. Очерки... С. 176.
331 Gall. И, 21.
332 ibid. 9, 13, 15.
333 Ibid. 10.
259
Степень централизации княжеской власти, значение ее функций позволили обоснованно охарактеризовать ее как раннефеодальную монархию, несмотря на возрастающую политическую роль городов,334 народных вече, знати, ее участия в княжеском совете, наконец, феодальной раздробленности Польши в XII—XIII вв.335
Иерархическая структура служилой части господствующего класса в Польше середины XI—первой половины XIII в. раскрывается в полной мере. Второе по значению место в ней занимал палатин. Он происходил из знатного рода (Сецех, Скарбимир), мог назначать людей на административные должности (включая членов своего рода на высокие должности комесов и пристальдов). Князь мог поручить палатину функции вое питателя-кормильца юного княжича или воеводы. Но ему подчинялся также собственный полк - «acies palatina». Постоянное совмещение должностей привело к перенесению названия «воевода» на палатинов, тогда как в Силезии место воеводы занял коморник - управляющий княжеским двором и имениями. Таким образом, палатин совмещал вторые по значению в стране административные, военные и придворные функции.336 Но он являлся также крупным землевладельцем. Сецех владел городом, который «сам построил» и который носил его имя.337 Без сомнения, он владел и селами, но сведений об этом нет. Экономическое могущество Сецеха было столь значительным, что он чеканил собственную монету.338
Кроме палатинов в актах XII—первой половины XIII в. названы также другие государственные и придворные должности, многие из которых совмещались: воевода - начальник войска и руководитель администрации, судья, подсудья, каштелян - глава области с центральным городом, стольник, чашник (виночерпий), подчашник, конюший, подконюший, мечник, казначей, подказначей, войский - первоначально заместитель каштеляна по военным делам, ловчий, подловчий.339
В отличие от крупной служилой знати, которая названа seniores, principes, менее значительные по служилому положению люди называются pueri и iuvenes.340 Калькой этих латинских слов являлись на Руси социальные термины «детские» и «отроки», что позволяет предположить употребление таких же славянских терминов с тем же
334 Lalik Т. Organizacja grodowo-prowincjonalna w Polsce XI i poczqtkdw XII w. // Studia z Dziejdw Osadnictwa. T. 5. Warszawa, 1967. S. 101—102.
335 Russocki S. Wiece w miastach Stowianszczyzny Wschodniej i Zachodniej: Nowa proba wyjasnienia ich genezy i funkcji // PH. T. 59. 1968. S. 749—756; Labuda G. Wczesnos'redniowieczne wiece slowianskie // KH. T. 76. 1969. S. 915—920; Гейштпор A. Заметки о центральном управлении в славянских государствах в IX—XI вв. // Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972. С. 69; Bardach J., Les'nodorski В., Pietrzak М. Historia panstwa... S. 62—68; Kultura Polski sredniowieeznej X— XIII w. Warszawa, 1985. S. 139.
336 Gall. II, 14, 16, 30, 31; III, 23; Гейштор А. Заметки о центральном управлении... С. 71—74; Щавелева Н. И. О княжеских воспитателях в древней Польше // ДГ, 1985. М., 1986. С. 123—131.
337 Gall. II, 5, 16.
338 Suchodolski S. Moneta moznowladcza i ko&ielna w Polsce wczesnosTedniowieeznej. Wroclaw, 1987. S. 13—14.
339 Kochanowski J. K. Zbidr ogdlny przywilejdw i spominköw mazowieckich. T. 1. Warszawa, 1919. S. 193, 200, 202, 205 sq.; Zajda A. Zazwy urz^dnikdw staropolskich (do roku 1600). Krakdw, 1970. S. 41, 46—47, 52, 63, 71; Bardach J., Lefnodorski B., Pietrzak M. Historia panstwa... S. 68—71.
340 Gall. II, 8, 24, 33.
260
содержанием в Польше XI в. и ранее. Эти pueri и iuvenes названы в качестве близкого окружения князя Болеслава III, его воинов и советников,341 что свидетельствует об опоре польского князя в конце XI—начале XII в. не на крупную знать, а на младшую дружину, мелких вассалов. В связи с этим А. Гейштор обоснованно отметил доступ в XI в. мелких служилых людей - министериалов к аппарату власти, что приближало их при благоприятных условиях к знати, к значительным государственным должностям и политической карьере.342 Исходя из названия социальных категорий pueri и iuvenes, указанных их функций, можно предположить, что они, как «детские» и «отроки» на Руси, являлись первоначально младшей дружиной, в составе которой они исполняли, помимо военных, обязанности слуг княжеского двора и членов среднего и низшего слоя государственного административно-судебного аппарата.
Средством материального обеспечения этой сложной иерархической структуры служилых людей продолжала оставаться государственная система податей. Налогами в Польше середины XI—первой половины XIII в. являлись: 1) «подворовое» или «подымное» - подать с дома и дворового хозяйства, 2) «порадльное» (поральное) или «поволовое» - подать с рала (плуга), единицы пахотной площади,
3) «нарез» - налог скотом или за выпас свиней в княжеском лесу,
4) «ополе» - подать с общины, 5) «сеп» - подать зерном.
Особой формой эксплуатации простого лично свободного населения государством и правящим классом стала многообразная система повинностей: 1) «провод», «повоз», «подвода» - обеспечение провожатым, охраной, транспортом князя, его свиты и административносудебного аппарата, 2) «строжа» - охрана городов и границы, причем исполнение этой повинности уже в конце XII в. заменялось, вероятно, ее денежным выкупом, 3) «wojna, expeditio, bellum» - воинская повинность, 4) «pogon» - преследование врага, 5) «mir» - плата князю за обеспечение гарантированных условий жизни, 6) городовая повинность, 7) «стан» - обеспечение постоя князю и административно-судебному аппарату.343 Как отметили К. Бучек и К. Модзелевский, эти подати и повинности фиксировались особым образом, упоминаемым в источниках «княжеским правом» (ius ducale). Они не только обеспечивали «монархию» (по их словам) средствами потребления и необходимыми доходами как следствие эксплуатации крестьян, но также обеспечивали их личный статус.344 Значительные княжеские доходы составляла развившаяся в XI в. система княжеских регалий, частично перераспределявшаяся в виде пожалований и иммунитетов: помимо земельной регалии охоты, рыболовства (на особо ценные виды или массовый промысел), мукомольная, речного транспорта, торговли солью, рыночной торговли, корчем.345
341 Ibid. 33.
342 Гейштор А. Заметки о центральном управлении... С. 82.
343 Widajewicz J. Danina stolu ksi^zçcego w Polsce piastowskiej. Lwôw, 1926. S. 12—15; Modzelewski K. Chtopi... S. 64—96; Bardach J., Lesnodorski B., Pietrzak M. Historia panstwa...; Разумовская Л. В. Очерки... C. 150—156.
344 Buczek K. O tak zwanych prawach ksiatfecych i krdlewskich // KH. T. LXXII1, № 1. 1966. S. 100—102; Modzelewski K. Dziedzictwo plemienne w ustroju Polski piastowskiej // KHKM. T. XXIII, № 3. 1975. S. 354—355.
345 Bardach J. L’Etat polonais aux Xe et XIe siècles // L’Europe aux IXe et XIe siècles. Varsovie, 1968. P. 304—307.
261
Эти огромные материальные поступления в результате княжеских пожалований непосредственно или после перераспределения становились феодом-деньгами или феодом-должностью.
Наряду со служилой знатью продолжала существовать в XI в. в Польше местная знать. Ее позиция во Вроцлаве решала судьбу правления Збигнева в Силезии. О том, что здесь имелась в виду не служилая знать, связанная с сюзереном отношениями вассалитета, а местная, свидетельствует указание их принадлежности к местному населению (maiores inter eos). Во время начавшихся военных действий от Збигнева «отложились знатные внутри и вне [города]»,346 то есть в менее значительных соседних городах. Видимо, к местной знати относился «некий знатный» (quidem nobilis), который построил в пограничной территории (in confinio terre) церковь и пригласил на ее освящение юного Болеслава и его «отроков» (iuvenes).347 Средством обогащения такой знати являлись прежде всего собственные господские хозяйства, а при участии в административно-судебном управлении, вероятно, также отчисления от податей и судебных штрафов посредством феодов-должностей и феодов-денег. Но прямых сведений о структуре доходов местной знати в XI в. нет. Лично свободные крестьяне, которые составляли в XI—начале XII в. абсолютное большинство населения Польши, имели свои семейные владения - «жеребьи», вели универсальное по структуре хозяйство, жили в многодворных или малодворных селах, входивших в состав территориальной общины-марки - ополья.348 Исполняемые ими подати и повинности имели в это время особое значение при определяющем значении государственных форм обеспечения церкви посредством десятины или девятины,349 а также служилой части правящего класса через феоды-деньги и феоды-должности. Источники, прежде всего акты,350 свидетельствуют о быстрых процессах разложения лично свободного крестьянства во второй половине XI—первой половине XIII в. в результате политики княжеских пожалований, активных экономических и социальных действий феодалов по отношению к свободным крестьянам, внутренних закономерностей обеднения и разорения индивидуального хозяйства.
Значительный путь предшествующего развития господского хозяйства гнезненского архиепископства зафиксировала грамота 1136 г. папы Иннокентия II.351 Г. Ловмяньский выделил в ней два акта. Первый подразделяется на два перечня владений: 1, а) десятины с городов гнезненской области (Гнезно, Остров, Лекно, Накло, Лонд, Калиш,
346 Gall. Ill, 4: «sibi proceres intus et extra defecisse».
347 ibid. II, 33.
348 Modzelewski K. Chlopi... S. 28—36; Lowmianski H. Pocz^tki Polski. T. VI, cz. 1. S. 399—507 (см. там же значительную литературу о социально-экономическом и правовом положении свободных крестьян).
349 Lowmianski Н. Pocz^tki Polski... Т. VI, cz. 1. S. 288—336; Флоря Б. Н. О материальном обеспечении церкви... С. 116—123.
35° Акты по социально-экономической истории Польши сохранились с XII в., но они существовали и ранее. Дискуссию о существовании таких грамот в XI в. см.: Maleczynski К. Zarys diplomatiky polskiej wieköw frednich. Cz. 1. Wroclaw, 1951. S. 61—67. Тщательный дипломатический анализ, обобщивший наблюдения над аутентичностью польских актов (до 1199 г.), см.: Kozlowska-Budkowa Z. Repertorjum polskich dokumentöw doby piastowskiej. Krakdw, 1937.
35i KDW. I. S. 10—13.
262
Честрам, Руда), б) округ Жнин, в) земельные владения в округах (каштеляниях) Гнезно, Калиш, в каштеляниях серадзской и списымерской; 2, а) десятины с Милича и среднепольских городов (Серадз, Списымер, Малогощ, Розпжа, Ленчица, Войбож, Жарнов, Скжин), а также десятины от повинностей с тжеблевичей и радликов, б) Лович с окружающими землями, в) владения по реке Нер с имением ленчицкого аббатства, земельные владения в краковской, сандомирской, куявской землях. Во втором акте указываются владения за пределами гнезненского диоцеза: а) список служилых людей, госпиты (гости) и рыцари церкви св. Войцеха, б) села у реки Гонсавы.352 Всего гнезненское архиепископство владело к середине XII в. около 150 селами.353
Обстоятельно перечисленные владения архиепископства позволяют установить характер их мобилизации в польских господских хозяйствах второй половины XI—первой трети XII в., установить их количественный состав.
В округе или волости (provincia) Жнин, к северу от Гнезно, «с десятинами, с торгом, с озерами и со всей светской десятиной» находились 24 села (villae), которые названы в грамоте с указанием живущих в них мужчин — 262 человека.354 Вследствие этого можно установить социально-экономическое содержание данного архиепископского владения. Перечисляемые в селах мужчины названы «владельцами» - «possessores», что указывает на экономическую самостоятельность их хозяйств. Из 24 названий сел только 4 имеют патронимическое окончание -ичи: Баловезичи355 - 17 хозяйств, Сирдничи, Сбарбиничи - 9 хозяйств, Зверавичи - 7 хозяйств. Остальные названия патронимического характера не имеют. Их состав - от 27 хозяйств (Старые Бискупицы, Ополе) до 3—4 (Гроховица, Дохунов, Добрилево, Лисинино).356 Отсюда можно заключить, что определяли характер взаимных отношений в селах между «владельцами» соседские связи. Это были соседские общины. Впрочем, в имеющих патронимическое окончание Сирдиничах названы «владельцы». Они же (cum his) подразумеваются и в других селах с подобными названиями. Отсюда можно заключить, что такие названия сел свидетельствовали о единстве происхождения и родственных связях их жителей, но они представляли собой соседские общины, состоящие из отдельных хозяйств (possessio) во главе с хозяевами (possessores). В составе округа Жнин находилось также село лучников (villa sagitariorum) - «Голец со своими товарищами» (Golec cum sociis suis), а также село рыболовов (villa piscatorum) - указаны
352 Lowmianski Н. Pocz^tki Polski... Т. VI, cz. 1. S. 344—345.
353 Ktoczowski J., Müllerowa L., Skarbek J. Zarys dziejdw kosciola katolickiego w Polsce. Krakow, 1986. S. 29.
354 KDW. I. S. 10—13. № 7.
355 Здесь и далее приводятся названия сел, как они указаны в грамоте 1136 г., что лучше передает их древнюю форму и содержание, тогда как в их современной форме скрытая информация топонимов скрадывается.
356 Показательно, что в XII—XIII вв. количественный состав этой развитой системы польских сельских поселений качественно не изменился. Как следует из исследования Ф. Буяка на массовых актовых материалах, средняя численность сел в это время составляла 10—15 хозяйств, хотя были села как с меньшим числом дворов, так и более 15—20 хозяйств (Bujak F. Studia nad osadnictwem Molopolskim. Cz. 1. Krakow, 1905. S. 314 (RAU. Wydz. Hist.-Fil. T. 47)).
263
30 человек.357 Если лучники (по именам они не названы) могли исполнять функции охотников и воинов на архиепископской службе, то большое число рыбаков, живущих в одном селе, обеспечивало архиепископский двор и клир рыбой, столь широко применяемой при соблюдении церковных правил.
При минимальном среднем составе одной семьи в 4 человека население архиепископского округа Жнин превышало 1000 человек. В окрестностях Гнезно указывается также 3 села: Кеблово со своими «владельцами» (7 хозяйств), Дамбница Радовит с «владельцами» (5 мужчин «с их сыновьями»), Писхино (3 хозяйства). Особо указано село или отдельное хозяйство (villa) «над рекой Вна» (возможно, река Велна), которое «некогда держал» Стан - «пахарь епископа».358 Не ясно, было ли это «держание» крестьянским прекарием, которое разрослось в село, принадлежащее архиепископству, или это было село, данное во владение министериалу. В обоих случаях бывшее «держание» Стана являлось давним феодальным владением.
Значительный по размерам, но отдаленный (южнее Плоцка) округ Лович (позднее Ловичский «ключ») «с десятинами, с селами и их жителями, с охотой, с бобрами и со всей светской юрисдикцией» был пожалован архиепископству с судебным иммунитетом: «никому, кроме епископа, не следует ответствовать» (nulli prêter episcopum respondere habet).359 Большой, но малонаселенной была промысловая территория по реке Нер между Туром и Холмом, принадлежавшая (pertinet) архиепископу «полностью» (per totum). Там названы основные объекты владения: бобры и их сторожа, рыболовы с их селами. В числе земельных владений Гнезненского архиепископства в самых разных частях Польши названы промысловые и земледельческие крестьянские села.
Местность Манина названа «с крестьянами и их селами и со всем к ним относящимся» (cum rusticis et villis eorum et omnibus ad hec pertinentibus). Указание «всего относящегося» к селам, то есть альменды, свидетельствует о некогда состоявшемся пожаловании монастырю целых крестьянских общин с принадлежавшими им лесами, лугами и водоемами. Также «со всем относящимся», то есть полностью, с округой, архиепископству принадлежала крепость (castellum) Салец. У города Битома в горной части Силезии оно владело селом Зверсов с крестьянами и рудокопами серебра (argenti fossoribus), с двумя корчмами. Под Краковом архиепископству принадлежали разработки соли в Бабице, а также села, причем подчеркивалось, что села и живущие в них «владельцы» находятся в полной архиепископской юрисдикции (tam ville quam possessores earum omni iure archiepiscopo pertinent). Вновь возвращаясь к указанию великопольских владений, грамота 1136 г. отмечает село под Сремом и шесть сел в Куйавии. Характер владения этими селами и их населением указывается недвусмысленно: все они и живущие в них «владельцы» находятся в архиепископском владении (hec omnes [sc. ville] cum suis possessoribus de possessione archiepiscopali sunt).360
357 KDW. I. S. 11.
358 Ibid. S. 11—12.
359 Ibid. S. 12.
360 Ibid.
264
Наряду с селами архиепископства, жители которых назывались «владельцы», входили в состав сельских общин или занимались сельскими промыслами, в грамоте 1136 г. названы также сервы. В числе сел вокруг Калиша указаны Райско и «другая сервидола» (alia servidola), которая называется Хлме (возможно, совр. Ильме), «с многочисленными своими жителями». Далее перечислены шесть сел с патронимическим окончанием -ичи и село Мислентино, а за городом Дамбско (совр. Дембско) указаны «все сервы с их виллой», то есть селом или усадьбой (omnes servi cum villa eorum). Такое чередование явно местного зависимого населения в составе земельных владений Гнезненского архиепископства и единичных сельских поселений сервов свидетельствует об определенных различиях их социального статуса. Но жизнь сервов в сельской вилле, поселении или усадьбе, подразумевает их занятие сельским хозяйством. Отсюда следует, что они наделялись землей и сельскохозяйственными орудиями, а с них взималась натуральная или отработочная рента.
В числе ленчицких монастырских владений названы «сотня сервов и их виллы» (cum centum servis et villis eorum) и четыре озера. Далее названы некто Бралин «со своими товарищами» (это формулировка подразумевает их статус лично свободных), два виноградника «с их сторожами со своими виллами» (tutoribus earum cum villis suis), из которых один виноградник находился у Плоцка, а другой - у Влоцлавека. В числе зависимых от монастыря указаны также лица, обслуживающие его хозяйство: мельники, повара, конюхи, сапожники (в порядке перечисления в грамоте) «со всем, что управляется той же службой монастыря» (cum omnibus que ministratione abbatie eidem sunt ordinata).361 Маловероятно, чтобы в монастырском хозяйстве были ровно сто сервов. Указание их ровно ста свидетельствует об описательном значении этой цифры. В таком значении употреблялась лишь «сотня» как сотенная организация, с распадом племенного строя имевшая значение названия административно-территориальной единицы, а не точного указания ста человек. Такое понимание «ста сервов» подтверждается также указанием их вилл, то есть поселений или усадеб. Видимо, в отличие от большого числа зависимых, на которых был дан судебных иммунитет и частичный податной иммунитет в виде десятины, на эту сотню был дан монастырю полный иммунитет, что воспринималось как превращение крестьян в сервов. Они оставались в своих селах и усадьбах, продолжали вести свое хозяйство, но все подати поступали уже монастырю, который обладал полной светской юрисдикцией над ними. Если это предположение верно, то и архиепископские сервы за Дамбско под Калишем также представляли собой полностью зависимых крестьян в отличие от близких сел, где жило частично зависимое крестьянское население. Напомним, что церковь осуждала применение рабского труда. Монастырские мельники, повара, конюхи, сапожники сервами не названы, а форма организации их труда в монастыре названа ministratio - служба. Все это позволяет предположить, что понимание монастырских сельских сервов как рабов было бы упрощенным и неверным. Они представляли собой полностью феодально зависимых крестьян со своими селами или усадьбами.
361 Ibid.
265
Можно считать, что они появились прежде всего в результате княжеских пожалований. Об этом свидетельствует наличие в их составе крупных Жнинского и Ловичского округов, силезского села Зверсов с крестьянами и рудокопами, где добывалось серебро, что составляло княжескую регалию. О пожаловании как форме мобилизации земельных владений в церковно-монастырском хозяйстве свидетельствуют также другие актовые материалы первой половины XII в.362 Но могли быть и вклады из княжеского господского владения, включавшего также купли (земельный вклад ок. 1143 г. вдовы князя Болеслава III Саломеи).363 Вклады с землевладельческими и промысловыми селами, озерами, рынками и корчмами могли совершаться и знатью, как следует из содержания вклада Збилуда в 1153 г. в основанный им монастырь в Лекно.364
В грамоте 1177 г. как форма мобилизации земельных владений в господском хозяйстве (в данном случае монастырском) указывается также обмен земельными владениями (1177 г.).365
Таким образом, грамота 1137 г. и немногочисленные великопольские акты середины - второй половины XII в. свидетельствуют о многообразных формах мобилизации церковно-монастырских земельных владений: княжеские пожалования обширных округов, земледельческих и промысловых сел с озерами, а также рынков и корчем; вклады светских лиц земледельческими и промысловыми селами с озерами, а также обмен, вероятно, не без выгоды, сел со светскими землевладельцами. Существование крупных купель, видимо, земельных владений в светском хозяйстве, позволяет предположить, что крупные церковномонастырские хозяйства также пользовались куплями для увеличения своих земельных владений. Эти многообразные средства мобилизации земли позволили к концу первой трети XII в. образовать крупное землевладельческое хозяйство Гнезненского архиепископства, что предполагает существование таких средств мобилизации земли уже в XI в. В XII в., как и ранее, большое значение в обеспечении духовных конгрегаций имели десятины, являясь в некоторых случаях единственным источником их существования, что создавало многообразие форм материального обеспечения посредством эксплуатации феодально зависимого и свободного населения.
Об универсальности мобилизации этих средств материального обеспечения церковно-монастырского хозяйства, его взаимодействии со светской властью и землевладением свидетельствует грамота 1193 г., согласно которой папа Целестин III берет под опеку св. Петра, то есть римских пап, монастырь премонтраток св. Марии в Стрельне (совр. Стшельно).366 В числе владений монастыря (cum omnibus pertinentiis suis) указано восемь сел, а также села Радомин и Стрельно, в которых находилось по корчме. При этом оговаривалось взимание десятин со всех этих сел (décimas omnium earundem villarum), что подразумевает владение монастырем этими селами при правовом иммунитете и частичном податном в виде десятин. Далее указаны села Лойово, Битом,
362 Ibid. S. 14. № 8; S. 19. № 12.
363 ibid. S. 15. № 9.
364 ibid. S. 23—24. № 18.
365 Ibid. S. 28—29. № 22.
366 Ibid. S. 38—40. № 32.
266
а также село Стросово с десятиной (совр. Лойево, Бытонь, Стружево). Указание в последнем селе десятины (в единственном числе) предполагает в первых двух ее отсутствие, то есть владение монастырем этими селами с полным иммунитетом. Особую группу в перечне владений и доходов монастыря составляли в Новом Владиславе (совр. Иновроцлав) «девятый рынок» (nonum forum), то есть девятая часть доходов от рынка, в Мантве (совр. Мантвы) мост и корчма, в Квечшове (совр. Квечишево) «десятый рынок» (decimum forum), то есть десятая часть доходов от рынка. Если села в полном владении могли появиться разными ранее рассмотренными путями, то села с отчислением десятины - только в результате княжеских пожалований. Перечисление моста и корчмы в Мантве в контексте отчислений девятой и десятой частей доходов от рынков, девятой части доходов от Крушвицы свидетельствует о том, что доходы от них в виде пошлин от проезда по мосту и от корчмы также переданы монастырю княжеской властью, а не являются результатом самостоятельной хозяйственной деятельности монастыря.
Если великопольские акты XII в. достаточно полно характеризуют состав церковно-монастырского господского хозяйства, то его социально-экономическая структура, формы эксплуатации зависимого населения, его социально-экономический статус устанавливаются лишь частично.
Жители сел, ведущие самостоятельное хозяйство, - «владельцы» (possessores), члены сельских общин подчиняются господской юрисдикции, архиепископской, монастырской или церковной, чем предопределена их юридическая зависимость. Вместе с тем большинство их платит в господское хозяйство только десятину, что подразумевает продолжение выплаты податей и исполнение повинностей государству, а это составляло основу их относительно самостоятельного социальноэкономического статуса. В составе церковно-монастырских хозяйств могли находиться села, на которые был дан полный иммунитет. С крестьян взимались в господское хозяйство, видимо, государственные подати первоначально в том же размере. Они становились натуральной денежной рентой, в зависимости от состава налогов. Повинности такими зависимыми людьми, вероятно, также исполнялись в пользу господина. Наряду с земледельческими селами в церковно-монастырских хозяйствах могли быть села промысловые, охотников, рыболовов, которые жили по берегам принадлежавшим этим хозяйствам озер, а также виноградарей. Церковно-монастырские владения обслуживались также штатом слуг, социально-экономический статус которых неясен, но очевидно, что они не были рабами. Видимо, это были слуги наемные, добровольно пошедшие на службу в поисках социальной защиты или пропитания, церковно-монастырская клиентелла и министериалы, которые шли на службу индивидуально и семьями.
Хотя такой состав церковно-монастырского хозяйства обеспечивал его функционирование, оно не было полностью натуральным. Десятины могли включать денежные подати. Князья передавали часть податей от корчем, рынков, мыта, проездных пошлин. Гнезненскому архиепископству польские князья передали разработки серебра. Такие доходы становились денежной рентой церковно-монастырских хозяйств, что было необходимо не только для их экономического укрепления, но также для строительства в них церковных и хозяйственных зданий, оборонительных укреплений, обеспечения богослужения церковной утварью и книгами.
267
Но рядом с церковно-монастырскими владениями в Великой Польше XI—XII вв. существовало также светское господское хозяйство, которое, вследствие особенностей сохранившейся Источниковой базы при полном преобладании вкладных грамот и папских булл, раскрывается через его связи с церковными вотчинами.
Почти ничего не известно о составе господского хозяйства великопольских князей. Сообщения о строительстве Мешко «на собственные средства» (de propriis bonis) совместно с познанским епископом Радованом госпиталя,367 а также упоминание каких-то значительных купель, переданных в 1143 г. вдовой князя Болеслава III Кривоустого в монастырь (см. выше, с. 266—267) свидетельствуют об огромных денежных накоплениях в личной княжеской казне и существовании в виде купель, вероятно, земельных владений. Если князья могли передать Гнезненскому архиепископству значительные округа, земледельческий и промысловый, то можно предположить, что определенные территории они могли зачислить и в княжеское владение. Видимо, в его составе находилось село Мантев, которое князь Болеслав IV передал в середине XII в. монастырю, основанному вельможей Збилудом (этот вывод можно сделать судя по дальнейшему списку в грамоте земельных вкладов менее знатных землевладельцев).368
Краткие упоминания содержатся в актах о землевладельцах некняжеского происхождения. Как следует из грамоты 1153 г., некто Збилуд, - он себя гордо называет «гражданин Польши» (Polonie civis), - основывает в Лекно монастырь, что утверждено гнезненским архиепископом Иоанном, познанским епископом Стефаном и князем Мешко Старым. Монастырю Збилуд дал «часть моей свободной собственности» (patrimonii mei liberi portionem), которая состояла из села Ергльско (совр. Ргельско) «со всем озером» (cum lacu integro), сел Страсово (Страшево) и Погенгроза (Панигродз). В самом Лекне, владельцем которого Збилуд являлся, он дал монастырю рынок с корчмой.369 Но это была лишь часть, видимо, небольшая, его земельных владений. Как следует из приписки к грамоте, его жена дала в монастырь два села, а три его сына - также два села.370 Без сомнения, у этих землевладельцев оставались еще села. Признавая князя Мешко «господином» (dominum), то есть признавая его верховный сюзеренитет, Збилуд, вероятно, не являлся его вассалом - он был крупным местным землевладельцем. Поэтому он называет себя не по должности княжеской службы, а «гражданином Польши». Это социальное положение неразрывно связано у Збилуда с наследственной полной земельной собственностью, которую он называет patrimonium, а не possessio - владение.
Грамоту эту подписали, наряду с княжеской служилой знатью, комесы - местные правители, которые, как выясняется из последующей приписки к грамоте, сами являлись землевладельцами: трое из них, Предслав, Предвой и Бродислав, дали новому монастырю по селу.371 Впрочем, до середины XII в. крупное светское некняжеское
367 Ibid. S. 35. № 30.
368 Ibid. S. 24. № 18.
369 Ibid. S. 23.
370 ibid. S. 24.
371 Ibid.
268
землевладение было еще ограничено, и лишь немногие магнаты, такие как Петр Власт, имели несколько десятков сел.372 Но внук его Петр Вшеборович был так богат и автономен по отношению к княжеской власти, что чеканил свою монету.373
Другим было социальное положение землевладельцев Конрада и Моико Стоигневичей согласно грамоте от 26 апреля 1177 г. (см. выше, с. 266). Их обмен местности Слуп на два монастырских села был совершен по согласию силезского князя Болеслава. Но аббат цистерцианского монастыря в Любяже Флоренций просит еще Мешко III, «князя всей Польши», удостоверить эту сделку. Эти особые меры позволяют предположить, что Конрад и Моико были княжескими служилыми людьми, а «местность Слуп» была дана им князем. Обмен Слупа на два села позволяет также предположить, что братья не могли разделить Слуп, возможно, после смерти отца, что предполагает в этой местности наследственное владение, а в самих братьях - мелких землевладельцев. Обстоятельства заключения меновной сделки и социальный статус братьев объясняют, почему их новые села, равно как и приобретение монастыря Слуп, названы «владением навечно» (in perpetuum possessione), а не полной наследственной собственностью - patrimonium. Социальный и экономический статус братьев-землевладельцев существенно отличался от вельможи Збилуда.
Аналогичные процессы формирования крупной земельной собственности произошли к середине XII в. и в других польских землях. Гнезненский архиепископ Иоанн располагал обширными вотчинными владениями (patrimonium), так что при основании цистерцианского монастыря в Бжежнице он смог наделить его восьмью селами из «свободной части» (libera portio) своей вотчины, то есть, вероятно, не из своих родовых владений, на которые распространялись права собственности его знатного рода, а из земель, приобретенных им самим или его отцом. Эти села передавались монастырю с десятинами.374 Знаменитый польский магнат комес Петр Власт, основывая монастырь ордена премонтратов в своем селе Стжельне, передал ему это село «со многими другими в дар».375 Петр Власт обеспечил владениями, вероятно, также землями, капеллу святого Михаила.376 Такая интерпретация подтверждается указанием грамоты того же времени Болеслава Кудреватого о существовании капелл во Вроцлаве и Легнице с селами и доходами.377 Эта грамота, датированная 1149 г., свидетельствует о формировании к середине XII в. обширного хозяйства монастыря св. Марии и св. Винцента во Вроцлаве с многочисленными селами, рынками, корчмами, мельницами, десятинами, пожалованными князьями, данными знатью и, вероятно, благоприобретенными.378 Поэтому неудивительно, что к 1155 г. сложилось огромное господское хозяйство вроцлавского епископства, в которое входили «города, замки, села, дворы (curtes) и простое население (plebes)» с последующим
372 Bardach J., Leinodorski В., Pietrzak М. Historia panstwa... S. 33.
373 Suchodolski S. Moneta moznowladcza... S. 45—46.
37< KDM. II. S. 1. № 357.
375 KDS. I. S. 33. № 12.
376 Ibid. S. 43. № 16.
377 Ibid. S. 60—61. № 25.
378 Ibid. S. 60—66. № 25.
269
перечислением многочисленных населенных пунктов, конкретным указанием вкладов князей и знати, церковных владений с традиционной формулой: «со всем к ним относящимся, а также земли обработанные и необработанные, сервы и анцилли и прочие». При этом указываются земельные владения с их населением, а не десятины от них.379
Аналогичным по структуре сложилось церковно-монастырское хозяйство к середине XII в. и в Мазовии. Как следует из перечня владений монастыря св. Марии в Червиньске, ему принадлежало 12 населенных пунктов «со всем к ним относящимся», а также доходы от перечисленных рынков и торговых кораблей («десятый и девятый рынок, десятая и девятая марка, десятый и девятый корабль»).380
В сравнении с названными значительными земельными церковномонастырскими владениями XII в. основательным в середине XIII в. являлось материальное обеспечение Вроцлавского епископства. Его владения, представлявшие собой пожалования Болеслава Кривоустого, состояли из крепости Вольбож (Воибор) «со всеми добавлениями», то есть прежде всего со всей округой, церкви св. Марии в Завихосте, которой принадлежала крепость Лагов с ее десятиной и другими ее «добавлениями», то есть землями. Церковь св. Марии в Сандомире получала девятую монету от всего, что продавалось. В Гданьске епископству была дана ежегодная десятина со всего того, что продавалось с кораблей. Оно получало также десятую часть от чекана монет и судебных доходов на территории епископства. Таким образом, Вроцлавское епископство было обеспечено как земельными владениями, так и регулярными значительными денежными поступлениями в виде десятины и девятины, что все же делало епископство крупной сеньорией.381
Княжеское наделение польской церкви десятинами, с одной стороны, и очевидные факты крупного церковно-монастырского землевладения в первой половине XII в. - с другой, способствовали тому, что в историографии сложилось разное понимание характера материального обеспечения польской церкви в XI в. Согласно мнению, сформулированному Р. Гродецким еще в 1930 г., Польша XI—XII вв. представляла собой страну крупной земельной собственности, принадлежавшей монарху, церкви и знати. Первоначально она была ограничена сосуществующей с ней крестьянской собственностью, но затем была значительно расширена государственными пожалованиями.382 По другому мнению, церковь обеспечивалась «прежде всего не за счет пожалования земель и зависимых людей или десятины как налога, лежавшего на всем населении, а за счет десятины от княжеских доходов - даней, судебных и торговых пошлин».383 Существование в первой половине XII в. обширных земельных владений Гнезненского архи¬
379 ibid. S. 85—100. № 35.
380 Kochanowski J. К. Zbiör ogdlny przywilejöw... S. 75.
381 флоря Б. H. О материальном обеспечении... С. 119.
382 Grodecki R. Pocz^tki immunitetu w Polsce. Lwdw, 1930. S. 1—18; Разумовская Л. В. Очерки... С. 83—#4.
383 Sczaniecki М. Nadania ziemi na rzecz rycerzy w Polsce do konca XIII wieku. Poznan, 1938. S. 140; Rutkowski J. Historia gospodarcza Polski. Wyd. 3. T. I. Poznan, 1947. S. 39; Флоря Б. H. О материальном обеспечении... С. 116.
270
епископства, Вроцлавского епископства может свидетельствовать о том, что, вероятно, процесс формирования церковных земельных владений происходил уже в XI в., но при княжеском учреждении епископств на первоначальном этапе определяющее значение имели княжеские пожалования десятины от государственных податей, торговых и судебных пошлин, которые сохранили существенное значение и в первой половине XII в.
По материалам XII—первой половины XIII в. устанавливается существование княжеских господских владений. До 1166 г. владением сандомирского князя Генриха являлись 4—5 сел, наиболее крупное из которых - Загостье. В них находилось скотоводческое хозяйство князя и осуществлялось землевладение. Князю Генриху I Бородатому (1228—1238 гг.) стало принадлежать вошедшее в состав его владения в конце 30-х—40-е годы XII в. крупное земельное хозяйство с центром в Тшебнице. Видимо, до начала XII в. в состав личной княжеской собственности входил Тынецкий ключ и около пяти сел в Малой Польше. Болеславу I Высокому (ум. 1201 г.) принадлежали владение Уязд и еще 5 сел.384 К XI в. восходит появление крупного светского некняжеского землевладения (см. выше, с. 262). В это время отмечаются крупные владения вдовы Воислава в Мазовии, Петра Власта в Силезии, знатных родов Авданцев в Великой Польше, Топоров в Малой Польше.385 Как следует из грамоты 1149 г. монастырю св. Марии и св. Винцента, комес и палатин Петр Власт дал при основании церкви в Вежбне четыре села и мельницу, тогда как его жена (Vlostonissa comitissa) — еще одно село.386 Поскольку жена распорядилась не владениями мужа, а собственным приданым, то отсюда следует, что это село принадлежало еще ее отцу. Согласно той же грамоте, десять вкладчиков, некоторые из которых, как устанавливается, происходили из знатных семей, дали монастырю по одному селу.387 Во вроцлавской грамоте 1155 г. при перечне вкладчиков указано, что Петр Власт среди названных там комесов дал сел более других - три, тогда как трое других комесов - по одному, а один - село и два сельца (cum villulis). Но там же указаны три крупных вкладчика без титулов, которые перечислены в начале списка до комесов: Помиан, который дал церкви пять сел, Сибин и Сулицлав, которые дали по два села (Сулицлав также одно село монастырю св. Винцента).388 Эти вкладчики не занимали официальных должностей, но они происходили из местной знати и были так богаты, что названы ранее комесов, включая знаменитого Петра Власта. Отсюда следует, что происхождение крупного светского землевладения знати, отмечаемого в первой половине XII в. восходило к XI в. Можно полагать также, что крупных землевладельцев было больше, чем десять упомянутых во вкладных грамотах лиц.389 При этом крупными
384 Разумовская Л. В. Очерки... С. 81—82 (с учетом выводов работ К. Тыменецкого, Р. Гродецкого, К. Дзевоньского; см. там же литературу вопроса).
385 Sczaniecki М. Nadania...; Lowmianski Н. Pocz^tki Polski... Т. VI, cz. 1. S. 247— 288 (см. там же значительную литературу).
386 KDS. I. S. 63—64. № 25.
387 Ibid. S. 64—66 (см. там же комментарий).
388 Ibid. S. 91—95. № 35 (см. там же комментарий).
389 Разумовская Л. В. Очерки... С. 78 (по выводам М. Счанецкого).
271
землевладельцами становилась прежде всего местная знать ч владельцы наследственной собственности, тогда как служилые люд^ получали земельные пожалования, приобретали земельные владения позже и в меньшем количестве (вероятно, посредством купель и захватов). В XI—первой половине XII в. существовали также мелкие и средние земельные владения, но их состав и социальная принадлежность господ достоверно не устанавливаются. Источники позволяют определить, что во второй половине XII—первой половине XIII в. крупное светское землевладение было распространено в Малой Польше, в меньшей мере - в Великой Польше, Куявии и Силезии. Размеры крупных владений составляли в них в среднем 5,6 села, тогда как в Малой Польше - 9,3 села. Еще меньшая по размерам господская земельная собственность имела место в Мазовии, где было много мелкого рыцарства, а князья, сами не слишком богатые, не спешили с земельными пожалованиями. Основной формой земельной собственности феодалов стала аллодиальная, тогда как условная собственность нашла распространение в XIII в. в Западном Поморье и Силезии, где земли жаловались князьями прибывающим западным рыцарям в немецких формах ленных отношений.390 Обобщая исследование по истории феодального землевладения в XI—XII вв., Г. Ловмяньский пришел к убедительным выводам в отношении содержания основных его тенденций и периодов (сомнения вызывают лишь чрезмерно точная датировка этих периодов и их увязывание с деятельностью определенных князей при ограниченном числе сохранившихся письменных памятников, а потому при неполной информации). До 1076 г. существовали вотчинные рыцарские владения относительно небольших размеров. С 1076 г. Болеслав II создает крупные епископские и монастырские землевладельческие хозяйства, не распространяя этой практики пожалований на рыцарство. Владислав Герман (1080—1102 гг.) тормозит процесс образования феодальной рыцарской собственности, хотя не исключались княжеские спорадичные пожалования (Власты в Силезии, Воиславы в Мазовии). При Болеславе III (1102—1138 гг.) появляется феодальная рыцарская земельная собственность (Ловмяньский отмечает ее в связи с земельными вкладами в церковь, но такие вклады могли осуществляться ранее без актов или с актами несохранившимися. При сыновьях Болеслава Кривоустого рыцарское феодальное землевладение быстро возрастает. После 1138 г. начинается основание рыцарями церквей).391
Несмотря на большое число указаний в актовых материалах XII в. церковных и светских господских владений, сведений об их зависимом населении немного. Понимание реального содержания упоминаемых в них категорий зависимого населения осложнено тем, что в Польше этого времени не было судебника, нормативно определяющего их социально-правовой статус. Отсюда значительное разнообразие мнений в установлении социально-экономического и политического положения разных категорий зависимых. Впрочем, Источниковых материалов достаточно для установления основных тенденций развития сельского господского хозяйства в Польше XI—XII вв.
272
39° Bardach Lefnodorski В., Pietrzak М. Historia paristwa... S. 34—35.
391 Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. VI, cz. 1. S. 377—398.
Во Вроцлавской грамоте 1155 г. названы homines ‘люди’ с их наследственными владениями (cum hereditatibus suis), которых Метко III Старый вернул Вроцлавской церкви. Эта запись следует за указанием в перечне вкладчиков трех сел Петра Власта и соединена с этим указанием словом etiam ‘также’.392 Отсюда следует, что «люди» с наследственной собственностью, ранее принадлежавшие Вроцлавской церкви, были захвачены своевольным вельможей, а после его наказания князем и конфискации земельных владений они были возвращены прежнему господину - церкви. Поэтому представляется обоснованным мнение о принадлежности homines господских владений к крестьянам-общинникам, которые в составе сел передавались духовным или светским феодалам.393 Homines могли входить в состав многодворного села, или одна семья могла составить малодворное село, которое входило в общину-марку-ополье. Вероятно, селом второго типа являлось Гости (Gozstech, Гошч или Гостех), жителями которого названы homines Гремеза с сыновьями Богдасом и Сулоном.394 Homines Вроцлавской грамоты были, вероятно, пожалованы князем церкви, затем захвачены светским феодалом, а затем возвращены князем прежнему владельцу. Выражение данной грамоты «homines cum hereditatibus suis» свидетельствует о том, что упоминаемые в грамотах XII—XIII вв. haeredes ‘наследственные владельцы’ (в ранее рассмотренной грамоте 1136 г. Гнезненского архиепископства они назывались синонимично - possessors, см. выше, с. 265) представляли собой тех же homines - крестьян с наследственными земельными владениями. Но в данном понятии особо отмечается их природа наследственных землевладельцев, хотя собственность на землю принадлежала уже духовному или светскому феодалу.395 В данной связи представляется обоснованным мнение, что восходящее к общеславянскому лексическому фонду smardones (др.-рус. смерды) являлось польским названием лично свободных сельских жителей.396 К ним относилось также понятие «дедичи» - собственники наследственных земельных владений.397 В латиноязычной социальной лексике слово «homines» являлось калькой славянского обобщающего названия «люди», применяемого к разным социальным общностям, включая крестьян.
Непосредственно вслед за homines с их наследственными владениями во Вроцлавской грамоте поименно названы rustici ‘сельские жители’ (пять человек) в качестве пожалования церкви Болеслава Кудреватого.398 Такой поименный перечень позволяет предположить, что rustici не представляли собой общину, а являлись отдельными сельскими жителями - холопами на пашне, которые не имели собственного земельного владения, но передавались церкви с княжеской господской землей.
Из текста Вроцлавской грамоты, впрочем недостаточно ясно, следует, что в числе вкладов были и городские дворы с сервами и анцил-
392 KDS. I. S. 94. № 35.
393 Разумовская Л. В. Очерки... С. 93.
394 KDS. I. S. 97. № 35.
395 Разумовская Л. В. Очерки... С. 92—94.
396 Там же. С. 96. Обстоятельный историографический обзор см.: Bardach J. Smerdowie (Smardowie) // SSS. T. 5. 1975. S. 312—316.
397 Tymieniecki К. Historia chlopow polskich. T. I. Warszawa, 1965. S. 97—123.
398 KDS. I. S. 94. № 35.
273
лями, то есть прежде всего ремесленниками и слугами (упоминается двор во Вроцлаве, вклад комеса Помиана).3" I
Таким образом, из грамоты 1155 г. следует, что огромные владения Вроцлавского епископства, сложившиеся в XI—первбй половине XII в., состояли преимущественно из зависимого крестьянского населения, которое в составе сел и соседских общин - ополий жаловалось князьями или вкладывалось в церкви или монастыри знатью (smardones, homines, haeredes, possessores). Светские феодалы вкладывали в церкви и монастыри также городские дворы, вероятно, с сервами-ремесленниками и слугами. К этому виду сервов относились ministri curiae - дворовые слуги, пекари, повара, рыбаки, пастухи, гончары и т. д., которые обеспечивали существование дворов светских и духовных феодалов.
Но в XI—XII вв. существовали и другие категории зависимого населения, которые включались в обобщающее понятие «люди» - homines или появлялись в господских хозяйствах по мере усложнения их социально-экономической структуры.
Обобщающее понятие «сервы» для обозначения людей со специальными отраслями занятий в селах Коняры, Рыбаки, Сокольники не раскрывает конкретных форм их зависимости и эксплуатации. К. Тыменецкий подчеркивал широкое значение социального термина «сервы», включая в него служебные функции этих лиц. Но их положение зависимых людей ясно обозначалось этим термином, который противопоставлялся понятию «liberi» в господских хозяйствах, то есть тем людям, которые сохраняли личную свободу, но несли по отношению к господину определенные повинности.399 400 Институт аскриптициев в XI—XII вв. (servi ascripticii, учитывая широкое значение понятия servi) охватывал крестьян, которые в составе сел или поименно перечисленные жаловались князем светскому или духовному феодалу. Такими аскриптициями в монастыре регулярных каноников св. Марии являлись пожалованные князьями Зулистир с братьями и племянниками. Богуслав, брат Петра Власта, дал церкви св. Адальберта в качестве аскриптициев названных поименно Збилута и его четырех сыновей, которые жили в селе Мухабор.401 Ascripticii glebae являлись купленными рабами или холопами, посаженными на землю, то есть пашенными холопами.402
Социально-экономическая неустойчивость свободного крестьянского хозяйства в составе соседской общины стали причиной развития в Польше XII в. института госпитов. При сохранении личной свободы - «права свободных госпитов» (mos liberorum hospitum) - они попадали в господские хозяйства в результате переселений на господскую землю и сельскохозяйственных работ на ней, в результате получения ссуд, денежных и натуральных, и их отработки, что становилось экономическим основанием для последующего внеэкономического принуждения. Поэтому институт госпитов стал широким по содержанию, охватывающим разные формы зависимости и эксплуатации.
399 Ibid. S. 92, przyp. 40.
4°° Tymieniecki К. Historia chlopdw polskich. T. I. S. 124—125.
401 Материалы см.: Разумовская Л. В. Очерки... С. 99, 103—104.
402 Там же. С. 96, 107—108 (см. там же источники и литературу); Bardach J., LeSnodorski В., Pietrzak М. Historia paristwa... S. 42; Arnold S. Z dziejdw Sredniowiecza: Wybdr pism. Warszawa, 1968. S. 458—459.
274
Показательна в данной связи судьба крестьян-рустиков села Хробежа в середине XII в. Первоначально они были децимами. Князь Болеслав перевел их в Куявию, но сандомирский князь Генрих вернул их в княжеское господское владение Загостье. Там они в составе населения Загостья были пожалованы монастырю «на праве свободных госпитов», но без права вернуться обратно.403 При анализе этой записи важно установить первоначальный статус децимов. В литературе распространено мнение, что они являлись рабами-пленниками, которые сажались на землю в соответствии с десятичной организацией.404 К. Модзелевский отмечает также, что речь здесь идет не о числе лиц или семей, а о взрослых мужчинах.405 Но при крайней ограниченности информации мнение о децимах как о рабах-пленных дискуссионно. Оно приходит в противоречие с другими материалами: 1) децимы Хробежа являлись крестьянами-рустиками, 2) десятичная организация свойственна свободному населению, 3) децимам давалось право свободных госпитов, тогда как при рабском происхождении они должны были стать сервами. На основании этих наблюдений представляется, что хробежские децимы являлись первоначально лично свободными крестьянами-общинниками.406 Их последующая судьба стала следствием такого социального статуса: децимы-рустики были переведены в другую область, а когда были возвращены, то закономерным явился их статус свободных госпитов. Последовательно в данной связи запрещение переселяться им из монастырских владений, поскольку понятно их стремление вернуться на уже обжитые места в Куявии.
Широта общественных отношений, охваченных институтом госпитов в Польше, позволяет согласиться с мнением Ф. Пекосиньского и Ф. Буяка, согласно которому определяющим в понятии «госпит» стало применение к данному лицу права свободного госпита, а не его происхождение или реальный социально-экономический статус. Отсюда - большое число госпитов в господских хозяйствах XIII в. Представляется обоснованным мнение Л. В. Разумовской об отнесении понятия «госпит» только к земледельцам, названным так в актах в противоположность ремесленникам, хотя ее гипотеза о названии крестьян «госпитами» как указании их наследственного,407 а не реального статуса неубедительна (см. выше о чешских госпитах, с. 257). Госпиты, вероятно, назывались также «пришельцы» - «абуепае». Вероятно, особую категорию госпитов составляли «лазенки», которых господа сажали на пустошах, поросших молодым лесом, чтобы его выжечь, выкорчевать и подготовить к пашне - 1аг?ка.408
Особым видом установления зависимости крестьян стал долг. Как сообщается в грамоте 1166 г. сандомирского князя, он давал из своего господского хозяйства два села с 60 волами, 10 лошадьми
403 Zbi<5r dokumentöw sTedniowiecznych do obja.<nienia prawa polskiego ziemskiego slu^cych / Wyd. F. Piekosinski. Krakdw, 1897. № 21.
404 Poppe D. Ludnotfd dziesi?tnicza w Polsce wczesno£redniowiecznej // KH. T. LXIV, № 1. 1957. S. 3—30; Lowmianski H. Pocz^tki Polski... T. VI, cz. 1. S. 510—513 (см. там же источники и литературу).
405 Modzelewski К. Chlopi... S. 117.
406 Baranski M. Organizacja setno-dziesi?tnicza w Polsce XI—XIII wieki // Roczniki Historyczne. T. 45. 1979. S. 1—46.
407 Разумовская Л. В. Очерки... С. 130—135 (см. там же литературу вопроса).
408 Там же. С. 123—125, 137.
275
и с «пахарями» (cum aratoribus), «так, однако, что они могут уйти свободными пахарями, когда вернут то, что должны» (sic? tarnen ut his que debent restitutis aratores liberi recédant).409 Отсюда / следует, что «пахари» оставались свободными людьми, а зависимость прекращалась с возвращением долга. Аналогичной формой зависимости через ссуду-долг являлась на Руси того же времени «дача», что развилось в особую форму зависимости «вдачество» (см. далее, с. 297—298). Поэтому сравнение Л. В. Разумовской польских «пахарей» с закупами на Руси410 лишь частично раскрывает содержание этого вида подчинения крестьян. Представляется более обоснованным мнение К. Тыменецкого, который сопоставлял закупов с польскими emptied, в основе зависимости которых находился денежный долг.411
Особую категорию зависимых крестьян в XI—XII вв. составляли «нарочники», которые жили в селах, приписанных к городам для исполнения их потребностей посредством «нарока» - натурального и денежного оброка. По мнению Л. В. Разумовской, это были бывшие рабы, ныне аскриптиции, княжеские слуги.412 Однако, поскольку такое происхождение пригородных сел, подчиненных князю и в административно-хозяйственном отношении замыкающихся на город, дискуссионно, более обоснованным представляется мнение К. Тыменецкого о происхождении нарочников из свободных крестьян, которые, однако, находились не в господском хозяйстве, как полагал исследователь,413 а подчинялись княжеской городской власти и выплачивали ей денежные и натуральные подати на нужды городской администрации и города.
Наряду с этими множественными формами феодальной эксплуатации непосредственных производителей, разных видов зависимости, но обладавших средствами материального производства во владении или в пользовании, в Польше середины XI—первой половины XIII в. существовали также рабские формы подчинения. Галл Аноним сообщает об огромном количестве пленных, которых захватывали во время войн.414 Однако формы их эксплуатации недостаточно ясны. В одних случаях их продавали в другие земли,415 так что плен-рабство в этой ситуации являлся временным состоянием. В других случаях, как сообщает Козьма Пражский о захвате чешским князем Бржетиславом населения польского города Геч вместе со сбежавшимися туда крестьянами со скотом и другим имуществом, пленные переселялись в страну победителей, в данном случае в Чехию. Бржетислав передал пленным для поселения значительную часть леса Чернин, назначил одного из них «начальником и судьей» и предписал, чтобы они пользовались теми законами, которые имели в Польше.416 Здесь плен являлся источником мобилизации в стране рабочей силы, но не рабов. Видимо, рабами являлись те пленные, эксплуатацию которых составляли дворовая
409 Zbidr dokumentow... №21.
410 Разумовская Л. В. Очерки... С. 118—122.
411 Tymieniecki К. Historia chlopdw polskich. Т. I. S. 132—148.
412 Разумовская Л. В. Очерки... С. 112—113.
413 Tymieniecki К. Historia chlopdw polskich. Т. I. S. 159—174 (см. там же критический анализ значительной литературы).
4“ Gall. II, 2, 15, 35; III, 23, 24.
4*s Ibid. II, 35.
416 Козьма Пражский. Чешская хроника. С. 102.
276
служба (в составе челяди)417 и пастушество. При обеспечении рабовпленных земельными наделами и собственным хозяйством их социально-экономическое положение сближалось с феодально-зависимым, при котором при различных формах зависимости и эксплуатации с непосредственных производителей взималась продуктовая, отработочная и денежная рента.418
РУСЬ
Древнерусское государство середины XI—первой половины XIII в. прошло в своем социально-экономическом и политическом развитии два этапа: период относительного политического единства (до первой трети XII в.) и феодальной раздробленности (вторая треть XII—первая половина XIII в.). Завещание Ярослава Мудрого исходило из принципа единой княжеской династии и полноты ее власти при разделе земель в управление. Старшему Изяславу «в место» отца «поручался» Киев. Святославу Ярослав «дал» Чернигов, Всеволоду - Переяславль, Игорю - Владимир Волынский, Вячеславу - Смоленск.419 Три старших брата, Изяслав, Святослав, Всеволод, составили «триумвират» (мнение А. Е. Преснякова), который осуществлял верховное правление, включая перераспределение княжеских столов на Руси в 1054—1068 гг.420 После киевского восстания и изгнания Изяслава в 1068 г. «триумвират» распался. Восстановление мира между старшими братьями вновь было нарушено в 1073 г. изгнанием Изяслава. Вслед за этим киевское великое княжение осуществлялось Святославом Яроелавичем (1073—1076 гг.), Всеволодом Ярославичем (1077—1093 гг.), Святополком Изяславичем (1093—1113 гг.), Владимиром Всеволодовичем Мономахом (1113—1125 гг.) и его сыном Мстиславом Великим (1125—1132 гг.).421 В процессе междукняжеской борьбы князья отнимали друг у друга земли. Однако уже в это время наметилась тенденция к превращению «порученных» Ярославом земель своим старшим сыновьям в их наследственные владения - апанажи: Черниговская земля - у потомков Святослава, Переяславская, Ростово-Суздальская и Смоленские земли - у потомков Всеволода. Полоцкая земля стала апанажем потомков Изяслава Владимировича. Понимание этих земель как наследственного владения - «отчины» недвусмысленно было сформулировано на княжеском съезде 1097 г. в Любече: «Кождо да держить отчину свою», что стало правовым основанием для наследования княжениями-апанажами своих отцов. Такое владение князя рассматривалось как «своя (моя) волость». Но государственное единство Руси и сюзеренитет киевского князя сохранились. Всеволод Яросла-
417 Мы согласны с мнением об эксплуатации рабов на дворовой службе (Modzelewski К. Chlopi... S. 117), но при этом, представляется, следует различать пленных, которые становились рабами, и местное население, которое после прекращения форм личной зависимости восстанавливало все права свободных людей.
4,8 Bardach J., Lefnodorski В., Pietrzak М. Historia panstwa... S. 37—45.
419 ПВЛ. I. C. 108.
420 Там же. С. 109 (1057, 1059, 1060 гг.), 111—112 (1067 г.).
421 Здесь и далее генеалогические материалы, справки о князьях см.: Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X—первой половине XIII в. М., 1977.
277
вич в свое киевское княжение «роздаялъ» «городы»: Давыду Игоревичу - Владимир Волынский, Володарю и Васильку Ростиславичам - Перемышль и Теребовль, которые являлись центрами обширных земель. Принцип распределения и перераспределения князьями значительных земельных владений в управление оставался и позднее определяющим принципом княжеской власти. Так что на съезде 1100 г. в Уветичах сыновья участников «триумвирата», представители могущественных княжеских династий, Святополк Изяславич, Киевский князь, Владимир Мономах, князь Переяславский, Ростово-Суздальский и Смоленский, Давыд и Олег Святославичи, князья Черниговские, отказали Давыду Игоревичу во владении столом во Владимире Волынском, но «дали» ему Бужск, Святополк «дал» Дубен и Чарторыйск, а Владимир, Давыд и Олег - по 200 гривен.422 С другой стороны, эти князья ходили «под рукой» киевского князя, что являлось следствием их иерархической подчиненности, а киевский стол превращало в объект княжеских стремлений стать сюзереном.423 Единство Руси выражалось также в единстве древнерусской культуры XI—первой половины XIII в. с возрастающими локальными особенностями.
Эти формы политического единства Руси входили в противоречие с объективными факторами, которые способствовали политической раздробленности страны: экономическая замкнутость регионов, рост значения городов - социально-экономических, политических, идеологических центров со сложной социальной структурой (местной знатью, торгово-ремесленным посадом с населением всех состояний, от богатого до беднейшего). Отсюда - возрастающее воздействие городов, прежде всего стольных, и городского веча на междукняжеские отношения и борьба боярства за власть, что в Новгороде завершилось восстанием 1136 г. и созданием боярской республики с ограниченными общественно-политическими функциями приглашаемых на новгородский стол князей из других русских земель. Владимиру Мономаху и Мстиславу Великому в киевское великое княжение еще удавалось сдержать центробежные силы (Владимир наказал князя Глеба Всеславича за междоусобия, ограничив его владения Минском, а позднее заключил его в тюрьму в Киеве;424 силой подчинил он своей власти владимиро-волынского князя Ярослава Святополковича, заставив его «покориться», «ударить челом» и велев приходить к нему по приказу).425 Но объективные причины, которые вели к росту феодальной раздробленности государства, со второй трети XII в. преодолели сопротивление центростремительных сил. При этом в системе княжеской власти, принадлежавшей исключительно Рюриковичам, происходил двойственный процесс. С одной стороны, мирными путями или насильно князья стремились к обретению более значительных столов, вершиной чего являлось киевское княжение. С другой стороны, в XII в. усилились тенденции формирования местных династий.426 Эту двуединую организацию княжеской власти можно объяснить в период феодальной раздроб-
422 пвл. I. с. 181.
423 Там же. С. 171, 176.
424 Рапов О. М. Княжеские владения... С. 55.
425 ПВЛ. I. С. 202.
426 Рапов О. М. Княжеские владения...
278
ленности Руси, как представляется, наблюдением С. М. Соловьева о Русской земле как «общей отчине» «большого княжеского рода» и каждого князя в отдельности,427 точнее, учитывая корректив А. Е. Преснякова, - не рода, а большой семьи428 при сохранении титульной верховной государственной собственности на землю. При этом политическая форма власти не имела определяющего значения, так что в Новгородской боярской республике верховным собственником земли являлся Господин Великий Новгород, конкретнее, правящая боярская олигархия.429
Изучение социально-экономического и политического строя Руси середины XI—первой половины XII в. лишь в ограниченной мере раскрывает его основное содержание, что объясняется ограниченностью Источниковой базы. До XIII в. сохранились лишь единичные акты, относящиеся к церковному землевладению. Светским лицам таких грамот не сохранилось, хотя было их, вероятно, определенное количество (сейчас известно около 800 печатей, большая часть которых происходит из случайных находок на месте погибшего архива при дворе новгородского князя).430 Вероятно, пожалования и поземельные сделки совершались также в форме словесно-обрядовой процедуры.431 Случайная летописная запись под 1287 г. сообщает о княжеских раздачах: «брат ти даеть городъ Всеволожь бояромь и села роздаваеть»432, однако грамот, юридически оформляющих эти акции, нет: они не сохранились или их не было. В первых же сохранившихся договорах Новгорода с князьями середины XIII в. запрещается князьям на Новгородской земле (что подразумевает их подобные действия в собственных княжествах) «раздавать» во владение волости и «держать» села (князю, княгине, боярам), а также лишить их без вины, «раздавать» государственные подати - дани, «выводить», то есть переселять, людей. Грамот о всех этих действиях также не сохранилось, хотя все эти акции, судя по сложившимся формулам запретов, существовали ранее, да и позднее они постоянно повторялись в тех же устойчивых формулировках (с определенными различиями).433 Однако сохранившиеся единичные акты, летописные своды, Русская Правда краткой и пространной редакции, произведения светской и церковной литературы позволяют раскрыть содержание социальноэкономических отношений, общественных категорий и социально-политических институтов на Руси середины XI—первой половины XIII в.434
427 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М., 1959. С. 529.
428 Пресняков А. Княжое право в древней Руси: Очерки по истории X— XII столетий. СПб., 1909. С. 1—153.
429 Янин В. Л. 1) Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 22—39, 60—79; 2) Новгородская феодальная вотчина: (Историко-генеалогическое исследование). М., 1981. С. 251.
430 Янин В. Л. Очерки... С. 22—24.
431 Свердлов М. Б. Древнерусский акт X—XIV вв. // ВИД. Т. VIII. 1976. С. 50—69.
432 ПСРЛ. II. Стб. 900.
433 ГВНП. С. 9—13 и след.
434 Здесь и далее излагаются выводы ранее опубликованного исследования: Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 90— 222; значительный опыт отечественной науки в изучении общественного строя Древней Руси см: Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII—XX вв. СПб., 1996.
279
В периоды относительного единства Руси и ослабления центральной власти князья осуществляли право владельца на «отчину», вне зависимости от того, находился он в ней или претендовал на нее.435 Осуществляя это право, он передавал по наследству, в управление, кормление волости и города (наряду с деньгами), а иногда как откуп сыновьям, родственникам, союзным и враждебным князьям и другим представителям знати.436 Эти данные XI—XII вв. подтверждаются также приведенными материалами договоров Новгорода с приглашаемыми на правление князьями в середине XIII в., которые могли, продолжая практику, осуществляемую в своих княжествах, не только «раздавать» во владение волости, но также лишать сел без вины, «раздавать» подати, то есть предоставлять феод-должность и феод-деньги, переселять людей.437 В Новгородской и Галицко-Волынской землях, где экономическое и социально-политическое могущество местной знати - боярства чрезвычайно выросло соответственно ко второй трети и ко второй половине XII в., такие проявления прав владения «отчиной» были ограничены. Но в большинстве княжеств Руси они, видимо, осуществлялись. Церкви передавались князьями государственные и собственные господские земли, десятина от государственных налогов и пошлин, судебных штрафов, вир и продаж.438 Осуществляя государственное управление, князья реализовывали также административносудебные и военные функции, что хорошо было изучено исследователями еще во второй половине XIX—начале XX в.439
Князь являлся сюзереном иерархического правящего класса, высшим слоем которого были бояре. Рядом с князем указывались «его» бояре.440 Бояре князей-сыновей отличались от бояр отца,441 что свидетельствует об отношениях сюзеренитета-вассалитета между князем и боярами. Как следует из церковного устава Ярослава Мудрого середины XI в., уже в это время бояре делились на «великих» и «меньших» с различными судебными штрафами за оскорбление членов их семей.442 Между указанными группами боярства складывались, вероятно, отношения субвассалитета, как следует из рассказа о ростовском тысяцком Георгии Симоновиче, который послал около ИЗО г. «единого отъ бояръ своихъ, сущих под нимъ, Василия».443
435 ПВЛ. I. С. 165; ПСРЛ. II. Стб. 299, 303, 310, 405, 409—410, 478 и след.
436 ПВЛ. I. С. 108, 109, 116, 135, 175—176, 181; ПСРЛ. I. Стб. 319—320, 329; ПСРЛ. II. Стб. 289, 343, 367, 372—373 и др.
437 Массовые переселения северной знати в южнорусские крепости осуществлял еще Владимир Святославич в конце X в.
438 ПВЛ. I. С. 106; ПСРЛ. I. Стб. 348, 375; ПСРЛ. И. Стб. 491, 598—599; ДКУ. С. 141—144, 146—148; ГВНП. С. 139—141; Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X—XII вв. М., 1989. С. 76—90.
439 Сергеевич В. И. Вече и князь: Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей: Исторические очерки. М., 1867; Ключевский В. Боярская дума древней Руси. М., 1882; Пресняков А. Е. Княжое право...; Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. 4-е изд. СПб., 1912; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. 7-е изд. Пг.; Киев, 1915.
440 ПВЛ. I. С. 97, 121, 144; ПСРЛ. I. Стб. 285, 291, 502, 928, 937; Патерик КиевоПечерского монастыря. СПб., 1911. С. 23, 38, 39.
441 ПВЛ. I. С. 143; ПСРЛ. II. Стб. 730.
442 Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI—XIV вв. М., 1972. С. 293—294, 301—306.
443 Патерик... С. 189.
280
Консолидация боярства в X в. и рост экономического могущества в XI—XIII вв. сопровождались значительными денежными накоплениями (цифровые данные на протяжении длительного времени известны лишь по отношению к новгородскому боярству). Как отмечено ранее, во время чрезвычайного сбора в 1016 г. бояре заплатили по 18 гривен - более чем в 100 раз больше по сравнению с простыми «мужами»; в 1137 г. с группы новгородских бояр - сторонников Всеволода Мстиславича взяли откуп 1500 гривен, в 1141 г. у посадника Яку на Мирославича - 1000 гривен, а его брата Прокопия - 100 гривен; в 1230 г. у посадника Дмитрия Мирошкинича захватили столько, что разделили «по всему Новгороду» по 3 гривны.444 Общественное влияние бояр утверждалось также существованием у них дружин, состоявших из воинов и слуг-отроков,445 что продолжало традиции X в. Однако боярские отроки в отличие от княжеских были ближе к простым людям, чем к знатным, судя по противопоставлению «добрых людей» «простым людям» и «боярским отрокам».446 Некоторые из них являлись холопами.447
Широкий по содержанию термин «боярин», относившийся к знатным и богатым людям, стал означать правящий, кроме князей, класс, знать служилую и местную, неслужилую. Поэтому в летописной записи XIII в. этот термин обозначал особый класс-сословие, отличное от земледельцев-смердов и горожан: «<...> и вся земля попленена бысть: бояринъ боярина пленивше, смерд смерда, град града <...>».448 Эта широта понятия, обозначавшего разные группы правящего класса, объясняет, почему Русская Правда краткой и пространной редакции, созданная в XI—первой трети XII в., не предусматривала правовую защиту жизни, чести и имущества боярина, хотя существование боярской вотчины и зависимых от бояр людей отмечается беглыми упоминаниями боярского тиуна, рядовича, холопа (ст. 1, 14, 46 ПП, древнейшая Синодально-Троицкая группа списков). В этом заимствованный термин «боярин» повторял в социальной и юридической практике использование восходившего к праславянскому лексическому фонду обобщающего понятия «челядин». Поэтому в Русской Правде называлась или конкретно знать, находившаяся на княжеской службе, - «княж муж», или более широкие слои, охватывавшие богатых и знатных (эквивалентом термина «бояре» использовалось слово «многоимцы»),449 а также различной степени богатства и состояния лично свободных людей, названных «муж», «господин» или просто «кто».
Княжие мужи, входившие в состав бояр, представляли собой высший слой знати на княжеской службе. Некоторые такие знатные фамилии прослеживаются, несмотря на крайнюю ограниченность информативности источников, на протяжении 100—150 лет.450 Они назначались правителями волостей и городов, исполняли менее
444 ПВЛ. I. С. 97; НПЛ. С. 210, 212, 277.
445 ПВЛ. I. С. 117, 149, 187; Высоцкий С. А. Средневековые надписи Софии Киевской. Киев, 1976. С. 25—30; Рапов О. М. К вопросу о боярском землевладении на Руси в XII—XIII вв. // Польша и Русь. М., 1974. С. 194—195.
446 ПСРЛ. II. Стб. 642.
447 ГВНП. С. 163.
448 ПСРЛ. II. Стб. 739.
449 Кузьмина В. Д. Девгениево деяние. М., 1962. С. 155.
450 Свердлов М. Б. Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси XI—XIII вв. // ВИД. Т. XI. 1979. С. 223—231.
281
значительные административно-судебные функции в государственном аппарате и княжеском домене. Княжих мужей охраняла особая княжеская защита в виде двойной виры - 80 гривен (ст. 1 ПП), а также наказание всей общины - верви, на территории которой совершено разбойное убийство княжого мужа, если вервь не найдет убийцу (ст. 3 ПП). Княжеская служба отодвигала на второй план потомственное знатное (боярское) происхождение и поднимала незнатных лиц до положения наиболее привилегированной после князей сословной группы, то есть была средством вертикальной мобильности для более низких групп населения. Многочисленные бояре (неслужилая знать), не вошедшие в дружину и в княжеский административносудебный аппарат, лишались определенных экономических преимуществ, связанных с княжеской службой. Вместе с тем служилая знать была неразрывно связана с землевладением, что было причиной ее социально-политической близости к неслужилой местной знати, из которой она в некоторой своей части происходила. Поэтому «княжие мужи», находясь в определенном княжестве, служили сменяющим друг друга княжеским семьям (в период феодальной раздробленности социально-политическая структура княжества представляла собой сложившуюся организованную систему), а переезжая с князьями одного княжеского дома, они возвращались в прежние владения, которые могли оставаться во владении их самих или их родственников.451 Наконец, служилые люди уже в XI в. переезжали в иные земли, но и там они обзаводились новыми дворами и селами, подобно родителям святого Феодосия, переведенным князем из Василева в Курск, или конунгу Шимону, посланному тысяцким из Киева в Ростовскую землю.452
Менее значительным в служилой иерархической структуре являлся статус отроков. Они служили в княжеском дворе, являлись членами дружины, исполняли важные функции в административно-судебном аппарате в качестве помощников значительных должностных лиц - мечников и вирников и в качестве самостоятельных лиц административно-судебного управления. Вира в 40 гривен свидетельствует об их статусе лично свободных, указывая также, что в случае происхождения из зависимых людей княжеская служба делала их свободными. Несложные подсчеты показывают, что при существовании 800 отроков при одном княжеском дворе число отроков на Руси конца XI в. было весьма значительным: при дворах, отмечаемых в «Повести временных лет», 15 русских владетельных князей этого времени - 7500—12000 человек.453
Детские являлись младшими членами дружины, исполняя низшие административно-судебные должности, находясь при дворе князя, входя в близкое его окружение. Но, несмотря на название, детские были взрослыми людьми, владели собственными домами. Возрастные понятия «пасынки» и «паробки» также использовались в XI—XIII вв. для обозначения служилых князю людей, но названиями особых общественных слоев они не стали.
451 Там же. С. 225—229.
452 Патерик... С. 3—5, 15—17; Воронцов-Вельяминов Б. А. К истории ростовосуздальских и московских тысяцких // История и генеалогия. М., 1977. С. 129—131.
453 Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 204—205.
282
Сравнение социального статуса, положения в дружине, при княжеском дворе, в административно-судебном аппарате свидетельствует о том, что мужи, отроки, детские составляли иерархически организованную структуру служилых людей. Их сюзереном был князь. Но эти социальные группы являлись открытыми, что составляло основу вертикальной мобильности в зависимости от милости князя. Так что, когда «дружина» (вероятно, прежде всего старшая дружина, бояре) пригрозила в 1169 г. отъехать от Владимира Мстиславича, тот, посмотрев на детских, сказал: «А се будуть мои бояре», что указывает на зависимость социального статуса от места в служилой иерархии. При этом очевидно развитие семантики понятий «муж», «отрок», «детский» из семейновозрастных обозначений в феодально-иерархические вне устойчивой западноевропейской терминологии, подобно тому как в сеньориально-вассальных отношениях византийских императоров и болгарских царей использовались аналогичные понятия «духовный отец» - «духовный сын», у хорватов «дед» являлся вторым лицом в иерархии служилых князю людей, а у западноевропейских равных по положению сюзеренов - «брат».
Во второй половине XII—начале XIII в. отмечаются существенные изменения в организации низших слоев служилой части правящего класса. В это время, вероятно, происходит широкое привлечение слуг княжеского двора в аппарат административно-судебного управления при наделении их военными функциями, что привело к их интеграции с низшими слоями дружины и постепенной замене терминов «отрок», «детский» понятиями «слуга», «слуга дворный», «дворянин», что стало началом формирования военно-служилого сословия дворян.
Другими формами слияния княжеского двора и государственного управления в середине XII—XIII в. являлись назначения на административные должности в княжеские владельческие города, в руководство городской и волостной администрацией тиунов, управляющих княжеским господским хозяйством, а также предоставление военных и административно-судебных должностей княжеским кормильцам, меченосцам, печатникам и др.
Неизвестно, получали ли в XII в. слуги дворные, дворяне от князя пищу, кров и денежное содержание на княжеском дворе или им раздавались княжеские села в вотчину, в условное владение или корм. Но в XIII в. с возрастанием их значения в системе государственного управления изменялось их социально-экономическое положение. К середине столетия (или еще раньше) сложились самые различные формы владения дворян (слуг) землей и населявшими ее людьми - «держание» от князя или Новгорода, купля или принятие даром - в подарок, по завещанию или в заклад, причем закладниками становились не только свободные земледельцы-смерды, но даже купцы. Гипотеза М. Н. Тихомирова о существовании в XII в. особой общественной категории «милостников» - «предшественников позднейших дворян» не подтвердилась, поскольку это понятие относилось только к тем княжеским приближенным, на которых распространялась княжеская милость, то есть к любимцам, приближенным вне их предшествовавшего социального статуса.454
454 Тихомиров М. Н. Условное феодальное держание на Руси в XII в. // Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952. С. 101—104; Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 199—214 (см. там же источники и литературу).
283
Средством материального обеспечения этой многочисленной организации служилых людей в XI—XII вв. продолжали оставаться прямые княжеские раздачи денежных сумм, то есть феоды-деньги. В конце XI в. летописец упрекал современных ему дружинников, которые не довольствовались двумястами гривнами. Эти раздачи их так обогащали, что они «возлагали» на своих жен золотые «обручи».455
Существенное значение как средства материального обеспечения за службу князю сохранил «корм», который развивался в своем содержании и регламентации взимания. Одной из форм «корма» являлось взимаемое княжеским чиновником материальное обеспечение при исполнении служебных обязанностей. В литературе XIX—XX вв. уже отмечено, что «кормом» являлось продовольствие, взимаемое вирником456 - чиновником, который собирал княжеский судебный штраф за убийство свободного человека (40 гривен за незнатного свободного - более 2 кг или ок. 8 кг серебром при содержании в гривне 51 г или 196 г серебра, 80 гривен за княжого мужа - соответственно, более 4 кг и ок. 16 кг серебром). «Покон вирный», изданный Ярославом Мудрым, сохранил следы первоначального неограниченного взимания «корма» («<...> а хлеба по кольку могуть ясти и пшена», «<...> а борошна колько могуть изъясти» - по отношению к вирникам, «<...> и сути им на рот колько могуть зобати» - по отношению к их коням). Такой же неограниченный первоначально «корм» получали при исполнении административносудебных обязанностей и княжеские отроки (следы этого сохранились в ст. 74 ПП: «<...> а мясо дати овенъ любо полоть, а инемъ кормомь, что има черево возметь» (курсив наш. - М. С.) - по отношению к отрокам, «сути же на рот овес» - об их конях). «Корм» вирника указан в «Поконе вирном» Ярослава Мудрого на неделю, во время которой он должен собрать виру, что отражает регламентацию времени взимания судебного штрафа. В составе «корма» перечислены продукты, которые получал от населения вирник (солод, мясо, домашнюю птицу, сыры, рыбу) с их альтернативным денежным содержанием, а также указаны деньги, полагавшиеся вирнику. Данные точные указания натурального «корма» и его денежного выражения свидетельствуют о борьбе населения за их регламентацию. Но борьба продолжалась и далее, так что в более поздней редакции Ярославова «Покона вирного» ранее не регламентированные составные части «корма» названы в определенных количествах: «<...> а хлебовъ 7 на неделю, а пшена 7 уборков» (ст. 9 ПП).
Таким образом, в XI в. на Руси существовала наряду с раздачами феодов-денег система материального обеспечения княжеских служилых людей при исполнении ими административно-судебных должностей. Она распространялась на все звенья государственного управления - от посадников (см. выше, с. 182) до отроков. Древний по происхождению «корм» развивался в этот период к регламентации времени исполнения должности, размеров получаемого натурального обеспечения и, вероятно, к установлению его денежного альтерна-
455 нпл. с. 104.
456 Правда Русская. Т. II: Комментарии. М.; Л., 1947. С. 225—231.
284
тивного эквивалента. «Корм», следовательно, наполнялся натуральным и в равной мере натурально-денежным содержанием. Но такое кормление было только частью обеспечения за исполнение административно-судебной должности на княжеской службе. Вирник получал от населения (общины) гривну (ок. 51 или 196 г серебра) только за прибытие для исполнения должности - так называемую «ссадную гривну» (ст. 42 КП; ст. 9 ПП). Ссадная гривна становилась рентой-доходом, то есть денежным содержанием феода-должности. Непосредственные денежные отчисления за исполнение административно-судебных должностей существовали и для других княжеских служилых людей - емца, мечника, детского. Они имели ту же функцию обеспечения, что и судебные поступления князю - сюзерену служилых ему людей и главе государственного административно-судебного аппарата, а также десятинные отчисления - для церкви (ст. 41, 42 КП; ст. 9, 10, 74 ПП).457 Поэтому автор Начального свода в конце XI в. обличал современных ему князей и их «мужей», противопоставляя им «древних князей и мужей их»: «Теи бо князи не збираху много имения, ни творимыхъ виръ, ни продаж въскладаху люди». Обращаясь к княжеским «мужам», членам «дружины», которым, как отмечено ранее, мало было княжеских раздач по двести гривен, летописец призывал, приводя евангельские образцы: «<...> довольни будете урокы вашими, яко и Павелъ пишеть: емуже дань, то дань, емуже урокъ, то урокъ».458 Исходя из значений, установившихся на Руси еще в X в., ‘дань’ - ‘государственная подать’, тёХод и ‘урок’ (в данном контексте, совпадающем с евангельским и общегосударственным значениями) - ‘налог, жалование, оклад’,459 можно заключить, что для летописца государственные подати были средством обогащения князей и служилых ему людей. Он раскрыл, таким образом, в государственных податях и судебных пошлинах их функцию ренты, феода-денег и феодадолжности.460
Развитием «корма» как выплаты податей князю в натуральной и денежной форме, как обеспечения княжеского государственного аппарата управления стало наделение городами в управление и кормление в конце XI—XII в. князей-изгоев во владениях других князей. При этом традиционное княжеское обеспечение деньгами и новая
457 В данной связи не представляется доказанным определение натурального содержания государственных податей как «поставки пищевого довольствия» князю от местного населения (Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. 3. СПб., 1903. С. 186). Его можно объяснить как следствие господствовавших в русской исторической науке в 60-е годы XIX—начале XX в. теорий общинно-вечевого и земско-вечевого строя Киевской Руси, уподоблявших древнерусские города античному полису, не рассматривавших Русь X—XII вв. в контексте средневековых европейских государств и отрицавших в ней вследствие особенностей развития русской науки XIX в. феодализм (см.: Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Руси... С. 66—149).
458 НПЛ. С. 104.
459 Срезневский. I. Стб. 627—628; III. Стб. 1258—1259.
460 В новейшей литературе следует отметить идею И. Я. Фроянова, который вслед за историками XIX—начала XX в. лишил подати на Руси X—XII вв. свойственных средневековым странам государственных и социально-экономических функций и пришел к мнению, противоположному содержанию слов летописца конца XI в.: «<...> князья на Руси XI—XII вв. благоденствовали в значительной степени за счет кормлений - своеобразной платы свободного населения за отправление ими общественных служб <...>» (<Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 145).
285
форма наделения князей городами (ранее города в управление и «корм» давались князем-сюзереном на Руси только сыновьям и посадникам) могли быть альтернативными или объединять эти два вида кормления. В 1100 г., как отмечено ранее, князья выделили Давыду Игоревичу Божск (Бужский острог), тогда как Дубен и Чарторыйск «дал» ему Святополк Изяславич, а Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи - по двести гривен, как служилому княжому мужу - дружиннику. Князьям Володарю и Васильку Ростиславичам на том же съезде было выделено в совместное владение Перемышльское княжество. Если же Ростиславичи не соглашались, князья предлагали взять ослепленного Василька в свои владения: «да кормим его еде».461 47 лет спустя Святослав Всеволодович «держал» у великого князя Изяслава Мстиславича пять городов, но Святослав просился у великого князя в Черниговское княжество - «тамо ми жизнь вся», то есть он предпочитал свои наследственные владения «корму» в чужих владениях.462 В конце XII в. пять городов дал в кормление князю Всеволоду великий князь Рюрик Ростиславич.
Практика раздачи князем городов в кормление или господское владение стала в конце XI в. распространенной. Рюрик Ростиславич «дал» в 1187 г. своей снохе наряду со свадебными «многими дарами» город Брягин. В 1188 г. он «дал» город Торческ своему зятю Роману Мстиславичу, когда Всеволод Мстиславич не пустил своего брата во Владимир Волынский, где Роман княжил. Он «дал» город Дверен даже половецкому хану Кунтувдею, чтобы сделать его союзником и вассалом. Такая практика раздачи городов в кормление и господское владение продолжалась в XIII в., причем в Волынском княжестве она отмечается также по отношению к боярам (Владимир Василькович упрекал управлявшего во время его болезни князя Мстислава: «<...> а онъ раздоваеть городы мое и села моа», ранее указан конкретный случай передачи боярам города Всеволожа).463
Единая природа натурального «корма» в податном обложении и функций в материальном обеспечении князя, служилых ему людей стала причиной того, что, вероятно, в конце XI в. появился синоним «корма» - «хлеб» как обобщающее название натурального податного обложения. Летописец Нестор сообщает слова Олега Святославича о его правах на отцовское владение в Муроме: «То ведь он меня выгнал из города отца моего. А ты ли мне здесь моего же хлеба не хочешь дать».464 Наследственное владение и «хлеб» сближаются и в сообщении о борьбе черниговского князя Ярослава Всеволодовича со Всеволодом и Давыдом: «Брате и свату, отчину нашю и хлебъ взял еси».465 В этих дополняющих друг друга значениях наследственного владения и «хлеба» как натуральных податей ясно видна их содержательная и терминологическая близость французскому феодальному понятию «апанаж». «Корм» или «хлеб» сохраняли реальное сложное содержание: изгнанный киевский князь Михаил Всеволодович кормился на землях галицко-волынских князей Даниила и Василько, ко-
461 ПСРЛ. II. Стб. 273—274.
462 Там же. Стб. 343.
463 Там же. Стб. 658, 662, 674, 685, 900.
464 ПСРЛ. I. Стб. 237.
465 ПСРЛ. И. Стб. 698.
286
торые «дали» ему «пшенице много, и меду, и говядъ, и овець доводе».466 В конце XII в. и позднее сохранялась альтернативность натурального корма и его денежного эквивалента, а владения, с которых взималось натуральное или денежное обеспечение, могли стать объектом обмена или замены: вследствие притязаний князя Всеволода Роман попросил у тестя, Рюрика Ростиславича, или равноценное владение («волость»), или равную этим доходам сумму денег («лубо кунами даси за нее во что будеть была»).
Просьба «хлеба» стала для князей признанием подчиненного положения по отношению к князьям-победителям, признанием поражения. После поражения в Липецкой битве в 1216 г. Юрий Всеволодович с братьями обратился к победителям, Мстиславу Удалому и Владимиру: «<...> челом бью вамъ животъ дати и хлеба накормити <...>». Другой побежденный князь, Ярослав Всеволодович, униженно обратился к старшему брату Константину: «Господине, азь есмь въ твоей воли.., а самъ, брате, накорми мя хлебомъ».467 В Новгородской боярской республике «хлеб», кормление - натуральное и денежное обеспечение представителей княжеского аппарата управления. Поэтому новгородские власти (по договорной грамоте, датируемой 1305—1307 гг.) требуют по отношению к Федору Михайловичу, который «ел хлеб» в Псковской земле: «Тебе, князь, не кормить его новгородским хлебом, но корми его у себя». Другому княжескому наместнику, Борису Константиновичу, которого Новгород «кормил» Корелою, ныне запрещалось «не брать серебра. А тебе, господин (князь Михаил Ярославич. - М. С.), его новгородским хлебом не кормить».468
Все приведенные ранее материалы свидетельствуют о том, что в XI—XII вв. «корм», позднее «хлеб» продолжали оставаться кормлением как важнейшим институтом, определявшим феодальное содержание древнерусской государственности, иерархической структуры княжеского служилого аппарата и междукняжеских отношений. Как государственный податной институт «корм» развивался во внешнем выражении, натуральном, денежном или денежно-натуральном. В социально-политическом содержании он продолжал генетически заложенную функцию материального обеспечения за княжескую службу - «корм», являлся феодом - средством материального обеспечения и обогащения за службу князю, что было свойственно и другим европейским средневековым странам. С конца XI в. «корм» стал также формой содержания князей-изгоев с вассальной службой владельцу княжества и без нее, а со второй трети XII в. - князей и княжеских служилых людей в Новгородской боярской республике.469
Между тем податная система как одна из основ государственных и феодальных отношений на Руси XI—XII вв. продолжала развиваться. В первой трети XII в. отмечается значительное число новых податей:
466 Там же. Стб. 783.
467 ПСРЛ. I. Стб. 500, 501.
468 ГВНП. С. 18—19 (грамота № 8).
469 в новейшей литературе можно отметить мнение И. Я. Фроянова: <«...> древнерусские князья на хлебном довольствии стояли каждый в своем княжестве-волости» (Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 64). Однако эта мысль не представляется доказанной, учитывая приведенные выше источниковые материалы, а также государственные и социально-экономические функции подати на Руси XI—XII вв.
287
«гостиная дань» - с купцов, «торговое» - за право торговли, «мыт» - за провоз товаров, «корчмиты» - с корчмы, постоялого и питейного двора, «перевоз» - за перевоз товаров и людей через водную преграду. В середине XII в. упоминаются «погородье» - фиксированный денежный налог с городов, заменивший, вероятно, древний урок, «почестье» - подать в денежной или натуральной форме.470 Эти огромные поступления накапливались княжеской казной: еще в 1018 г. польский князь Болеслав Храбрый захватил в Киеве «неописуемо богатую (ineffabilis) казну», частью которой он оплатил отряды наемников (300 немецких рыцарей, 500 венгерских воинов, 1000 печенегов), собственное польское войско, а другую часть казны отправил в Польшу471 (напомним, что в те же времена только из Новгорода Ярослав Владимирович в качестве князя-наместника отправлял в Киев ежегодно, как и княжеские новгородские посадники, 2000 гривен, см. выше, с. 179). Часть податных поступлений (вероятно, одна треть, судя по деятельности княжеских посадников в Новгороде472) оставалась у посадников для материального обеспечения их и подчиненных им служилых людей, что становилось экономической основой субвассалитета. Другая часть податей и судебных пошлин, как отмечено ранее, непосредственно поступала от населения княжеским служилым людям.
Доходы от суда, виры и продажи продолжали служить средством обогащения князя и правящего класса, становясь тяжелой формой государственной эксплуатации. Уже к концу XI в. для определенной части знати, «мужей смысленых», было ясно, что страна оскудела не только от войн, но и от продаж - денежных судебных штрафов за правонарушения, составной части «корма», то есть феода-денег и феода-должности. Тогда же автор Начального свода обличал княжеские «творимые» - неправедные в данном контексте - виры и продажи. То же продолжалось и в XII в., так что под 1175 г. летописец сообщал: «<...> они же (детские - члены княжеского административно-судебного аппарата. - М. С.) многу тяготу людемь симъ свориша продажами и вирами».473
Таким образом, на Руси середины XI—первой половины XIII в. существовала развивающаяся податная система, которая становилась после перераспределения в княжеской казне и в виде непосредственных натуральных, денежных и натурально-денежных отчислений материальным обеспечением феодальной по содержанию государственной структуры, сложной по составу многочисленной служилой части правящего класса и междукняжеских отношений. Но при этом следует еще раз отметить, что отнесение всех налогов и пошлин к ренте односторонне, поскольку они становились рентой-доходом только
470 Источники и литературу см.: Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 198—
199.
471 Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия, IX—первая половина XII в. / Сост., пер., комм. М. Б. Свердлова. М.; Л., 1989. С. 69.
472 «и тако даяху вси посадници новъгородьстии» (ПВЛ. I. С. 89).
473 Отказ от анализа государственных, социально-политических и экономических функций податей привел И. Я. Фроянова к противоположному мнению: княжеские денежные раздачи - «обычный оклад жалования дружинника», «дружина, сидящая по городам “далече” - это дружина, занятая судебными и административными делами, получающая за свою работу корм и прочую мзду» (Фроянов И. Я. Киевская Русь. 1980. С. 74, 75).
288
в случае предоставления князем за службу в виде прямых денежных раздач или податных отчислений при исполнении должности. Рентой становились налоговые поступления, пожалованные князем господину, светскому или духовному, от населения с тенденцией передачи во владение сельских по преимуществу территорий с населением и обеспечением этого владения иммунитетом, податным и судебным, полным и частичным. В других случаях налоги имели общегосударственные функции при вооружении и содержании войска, строительстве городов, пограничных крепостей, оборонительных линий и т. д. В этом проявилась двойственная сущность средневековой феодальной по содержанию государственной податной системы.
Одновременно происходил процесс формирования и развития господских хозяйств, которые также способствовали процессам классообразования, материально обеспечивая и обогащая их владельцев на основе эксплуатации феодально зависимого и лично свободного населения.474
Весь комплекс письменных источников, археологических и лингвистических материалов свидетельствует о сложной экономической структуре княжеского господского хозяйства, а также светских некняжеских владений в середине XI—первой половине XIII в. В состав княжеского господского хозяйства входили городские и сельские дворы, которые представляли собой резиденции, состоявшие из сложного комплекса жилых и хозяйственных помещений, защищенные оборонительными сооружениями. Они являлись центрами хозяйственной, административной и политической деятельности князя. Летописи, Русская Правда, а также археологические материалы свидетельствуют о существовании городских дворов бояр и горожан. В сельской местности, в Новгородской и Псковской землях, на Волге и Оке, в Поднестровье и других регионах археологами открыты большие, хорошо укрепленные городища-замчища. Они интерпретируются исследователями как усадьбы феодалов XI—XIV вв., находящиеся в сельской местности.475 Их дальнейшие исследования еще предстоят. Между тем уже сейчас можно указать тесную связь городища-усадьбы с сельским хозяйством, слабое и одностороннее развитие там ремесленного производства. П. А. Раппопорт поставил вопрос, насколько правомерно применить термин «замок» к деревянным укрепленным усадьбам русских феодалов. Отвечая на него, он отметил, что до XII в. западноевропейские замки были тоже деревянными. Однако определяющими в понятии «замок» являются не конструкции укреплений, а его назначения - укрепленное жилище феодала, крепость и резиденция одновременно.476
474 Здесь и далее излагаются выводы ранее опубликованного исследования: Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 106—193 (см. там же источники и анализ предшествующей литературы).
475 Новейшие работы см.: Седов В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли. М., 1960. С. 51—125 (МИА, № 92); Третьяков Я. Я. Средневековые замчища Смоленщины // Историко-археологический сборник. М., 1962. С. 258; Янин В. Л., Колчин Б. А. Итоги и перспективы новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 51; Никольская Т. Н. Земля вятичей. М., 1981. С. 72—96.
476 Раппопорт П. А. 1) Хабаров городок // СА. 1958. № 3. С. 228; 2) О типологии древнерусских поселений // КСИА. Вып. ПО. 1967. С. 6; см. также: Древняя Русь: Город, замок, село. 1985. С. 94—96.
10 М. Б. Свердлов
289
К хозяйственному дворовому княжескому или боярскому комплексу, наряду с погребами, амбарами, кладовыми, хлевом прежде всего в сельской местности, относились также гумно и зерновые ямы, стога сена, склады дров, огороды, сады, пахотные земли, кони, крупный и мелкий рогатый скот, свиньи, домашняя птица. К хозяйству господского двора относились также сельские промыслы, бортничество, рыболовство, охота. Ведение господином хозяйства, прямое или через управляющих, огнищан или тиунов, министериалов, превращало двор в центр непосредственной эксплуатации зависимого населения, занятого не только обслуживанием господина, но и ремесленным и сельским трудом. Такая хозяйственная структура двора соответствовала обычному для европейского средневековья, включая южнои западнославянские страны, устройству двора феодала - центра господского владения (curtis, villa).477
Источники отмечают в составе княжеского господского хозяйства XI—XII вв. села, города, волости, которые включались в его состав, вероятно, княжескими постановлениями, организовывались посредством социально-экономической активности (строительство городов), в XII—XIII вв. покупались, обменивались, приобретались путем закладничества.478 Сложен вопрос о существовании княжеских владельческих городов в XI в. Как сообщается в Ипатьевской летописи, Ярополк Изяславич (ум. в 1086 г.) передал Десятинной церкви и Печерскому монастырю «всю жизнь свою, Небольскую волость, и Деревьскую, и Лучьскую, и около Киева».479 При анализе этой записи мнения существенно различаются. Если С. В. Юшков и Б. Д. Греков видели в ней свидетельство вхождения в XI в. волостей в состав домена,480 то М. Н. Тихомиров интерпретировал княжеский вклад как передачу Небольской волости в полное владение или только доходов от нее.481 И. Я. Фроянов ограничил содержание записи лишь вторым толкованием, отвергая его характер земельного пожалования и феодальное содержание.482 Я. Н. Щапов, допуская первоначально вхождение названных волостей в состав княжеского хозяйства, интерпретировал запись Ипатьевской летописи как свидетельство о пожаловании монастырю феодального по содержанию кормления от волостей.483 О. М. Рапов выразил сомнение в достоверности этой записи, поскольку во второй половине XII в. Луцкая и Деревская земли были самостоятельными княжествами. Но при этом он высказал конструктивное предположение: не следует ли понимать в данном случае под «жизнью» Ярополка его владельческие села, находившиеся на территории этих волостей.484
477 Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 108—118.
478 Там же. С. 118—130.
47* ПСРЛ. II. Стб. 492.
480 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 48; Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 138.
481 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. М., 1955. С. 35.
482 Фроянов И. Я. Киевская Русь. 1974. С. 77.
483 Щапов Я. И. 1) Церковь в системе государственной власти Древней Руси // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 332; 2) Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1989. С. 151—152.
484 Рапов О. М. Княжеские владения... С. 84.
290
Между тем, как представляется, в указанной летописной записи, которую М. Д. Приселков считал выписью из вкладной книги Печерского монастыря,485 достаточно ясно раскрывается содержание княжеского пожалования. Указание небольших волостей, Небольской и «около Киева», свидетельствует о том, что не Луцк со всей обширной областью и не вся Деревская земля с центром в Овруче, а небольшие их волости (или волостки) или доходы от них, входившие в состав господского хозяйства Ярополка Изяславича, были пожалованы монастырю. Эти вклады небольших территориальных единиц были аналогичны пожалованиям приблизительно в то же время Жнинского и Ловичского округов Гнезненскому архиепископству (см. ранее, с. 265, 266). Разумеется, первоначальной формой эксплуатации этих волостей в составе княжеского личного владения, а затем монастырского хозяйства, являлось взимание податей и повинностей. Но это было обычное для того времени феодальное по содержанию пожалование, называемое в латиноязычных актах и нарративных памятниках «бенефиций» или «феод», входящее в систему феодальных отношений. Таким образом, как представляется, запись Ипатьевской летописи убедительно свидетельствует о вхождении волостей или волосток в состав княжеского хозяйства и о возможности их попадания в монастырское владение.
Состояние источников не позволяет раскрыть уровень развития светского некняжеского господского землевладения в XI в. О том, что оно было в южнорусских землях, свидетельствует КиевоПечерский патерик, согласно которому «друзи» (ранее шла речь о князьях и боярах) передавали села в виде вкладов в Печерский монастырь во второй половине XI в.486 Материалов о землевладении местной знати, восходившей к племенной, нет. Что касается служилой знати, то еще А. Е. Пресняков на основе известий, относящихся к концу X— XI в., пришел к мнению, согласно которому «дружинники, мужи княжие довольно рано (в истории древней Руси. - М. С.) отделяются “хлебом и имением” от своего князя, обзаводятся собственным хозяйством».487 Такое отделение подразумевает появление у служилых людей земельных владений, что полностью подтверждается уже по отношению к первой половине XI в. Родители святого Феодосия, например, после рождения сына (ок. 1036 г.) переселились из Василева в Курск, «князю тако повелевшу», что может указывать на служилое положение отца Феодосия. Но уже к 13 годам будущего святого они владели «селом» под Курском, куда Феодосий ходил работать «съ рабы своими».488 В XII—первой половине XIII в. сведения о крупном и мелком боярском землевладении многочисленны. Кроме сел боярам принадлежали в то время, особенно в XIII в., города и волости.489 В XIII в. отмечаются также села у слуг-дворян, которым в новгородских землях
485 Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси XI—XII вв. СПб., 1913. С. 226.
486 Патерик... С. 31.
487 Пресняков А. Е. Княжое право... С. 230.
488 Патерик... С. 16—17.
489 Источники и мнения о боярском землевладении, высказанные в дореволюционной и советской литературе, см.: Рапов О. М. К вопросу о боярском землевладении... С. 190—207.
291
постоянно запрещалось ставить слободы, держать села, покупать их и «даромъ приимати»,490 что подразумевает такие постоянные действия дворян не только в новгородских землях, но и в тех княжествах, откуда они пришли со своими князьями. Устойчивость роста светского некняжеского землевладения вела к тому, что уже в середине XII в. Климент Смолятич осуждал «сущих славы хотящих, иже прилагают домъ къ дому, и села к селомъ, изгои же, и сябры, и борти, и пожни, и ляда же, и старины».491
Церковно-монастырское землевладение на Руси, появившееся во второй половине XI в., существенно развилось в XII—первой половине XIII в. в результате княжеских пожалований и некняжеских вкладов. Но, как отметил Я. Н. Щапов, церковная земельная собственность была «раздробленной между множеством церквей и не представляла единства, которое могло бы дать церковной организации в целом экономическую силу. Ее сила была в другом - в религиозном господстве над обществом и централизованной административной системе».492
В этих различных по составу и происхождению светских и церковно-монастырских хозяйствах в середине XI—первой половине XIII в. существовали множественные формы установления зависимости и эксплуатации. Но в таком многообразии существовали устойчивые формы общественных отношений, которые вели к образованию определенных социальных категорий с различающимся социальноэкономическим и социальным статусом.493
Лично свободное сельское население состояло из смердов, которые жили в составе соседской общины-верви при определяющем значении малых семей и возникающих на их основе неразделенных братских и отцовских семей с индивидуальной или малосемейной юридической ответственностью. Смерд - по преимуществу, земледелец, владеющий лошадью, «имением» и, по актовым материалам XIV в., свободно отчуждаемой землей. Он находится под юрисдикцией и в «подданстве» «своего» князя, участвует в княжеском пешем войске, на войну у него мобилизуют лошадей. Княжеская правовая защита должна обеспечивать независимость смерда, как и других свободных, небогатых и незнатных, от «силных». Смерд в качестве лично свободного человека платит продажу княжескому суду за совершенные преступления. Он живет в погосте - низшей государственной административно-территориальной единице и платит князю регулярные фиксированные подати, исполняет повинности. Выморочное имущество смерда отходило князю как главе государства, в лице которого персонифицировалось право титульной верховной собственности государства на землю. Вероятно, смерды передавались князьями в господские хозяйства в составе сел и волостей. При этом они сохраняли право на обращение в княжеский суд и другие права лично свободных, но подати и по¬
490 ГВНП. С. 9—11 и след.
491 Послание митрополита Климента к смоленскому пресвитору Фоме / Сообщение X. Лопарева. СПб., 1892. С. 14.
492 Щапов Я. Н. Государство и церковь... С. 149—157.
493 Здесь и далее излагаются выводы ранее выполненного исследования: Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 90—105, 135—193 (см. там же источники и анализ предшествующей литературы).
292
винности они исполняли на господина первоначально, возможно, в том же составе и размерах, что ранее - на государство. Но штраф за их убийство становился таким же, как и за убийство холопов - 5 гривен. Таким образом, нам представляется наиболее плодотворным то исследовательское направление, которое предполагает смердов - лично свободных и смердов - феодально зависимых, тогда как убедительных данных для определения статуса смердов как крепостных, рабов или произошедших из рабства нет.
Понятие «челядь» в середине XI—первой половине XIII в. продолжало обозначать широкую по составу группу зависимых людей. Источниками холопства как особой формы личной зависимости являлся плен, продажа, самопродажа, включая фиктивную, за небольшую сумму (до полугривны), женитьба на робе без ряда, поступление к господину на службу без договора в должность управляющего хозяйством - тиуна или поступление в эту должность посредством символической процедуры привязывания ключа. Холопами становились закуп-вор и беглый закуп, купец, который по своей вине погубил чужой товар или деньги и не может их возместить. Холойами становились дети холопов.
Таким образом, холопство являлось институтом, рекрутировавшим людей разных общественных состояний: 1) свободные - юридически и экономически независимые, 2) экономически зависимые и ограниченные в правах, но сохранившие свободу закупы, 3) пленники, 4) дети холопов. Методы похолопления также были самыми различными: 1) насилие - наказание закупов, не исполнявших обязательства купцов, продажа третьим лицом, плен, 2) свободное, но социально и экономически детерминированное поступление в холопы (действительная или фиктивная самопродажа, поступление на службу), когда причиной установления личной зависимости была социальная и экономическая нестабильность непосредственного производителя, 3) добровольное поступление в холопы в результате женитьбы на робе, 4) преемственность социального статуса.
Холопы были у князей, бояр, у знатных по происхождению монахов. Они были заняты в самых различных отраслях господского хозяйства. Холопы являлись тиунами, кормильцами и кормилицами господских детей, ремесленниками, осуществляли для господина денежные и торговые операции. Смерды и закупы, попавшие в холопы, сохраняли, видимо, свои земельные участки и хозяйство. Собственное хозяйство имели также тиуны, которые устанавливали даже личное господство над другими холопами. Такие холопы-тиуны могли иметь земельные участки до поступления в холопы или получить их от господина при поступлении в холопы.
Таким образом, различные методы установления зависимости, разный состав холопов сопровождались дифференцированным имущественным и производственным положением холопов в вотчинном хозяйстве в XII—XIII вв. Причем, вероятно, в холопстве основным было не лишение средств производства, а установление полной личной зависимости, то есть лишение экономической и социальной личной свободы. Личная зависимость была средством мобилизации рабочей силы в господском хозяйстве. Лишение свободы, установление полной личной и имущественной зависимости от господина вело к юридической бесправности холопов, к установлению низшей виры за
293
убийство в 5 гривен. Впрочем, за убийство ремесленника, кормильца или кормилицы выплачивалась значительная сумма - 12 гривен. В определенных случаях допускались также судебные показания холопов, что свидетельствует об их относительном исключении из судебного процесса. Однако холопство было не только инструментом внеэкономического принуждения. Взамен свободы оно давало, насколько было возможно в феодальном обществе, гарантии жизни, защищенной от насилия других «силных». Для таких холопов положительные экономические и социальные последствия были более существенны, чем сохранение личной свободы и статуса юридически полноправного человека. Холопы - слуги князя или боярина - изображаются в «дорогих портах», «паче меры горделивые и буявые».494 Холопы, защищенные властью господина, стали орудием не только княжеского, но и боярского самоуправства. Вместе с тем за хорошую «службу» холопов отпускали на свободу. Холоп сам мог выкупить себя у господина, став, по классификации церковного устава князя Всеволода Мстиславича, изгоем.495 Господин мог отпустить холопа на свободу по завещанию, и тогда тот назывался «задушный человек». Наконец, холоп мог получить свободу по суду.
Установление источников холопства, форм эксплуатации в господском хозяйстве, юридического статуса и путей освобождения свидетельствует о том, что холопство являлось средством рекрутирования слуг и рабочей силы в господское хозяйство вне связи с государственными источниками доходов и рабочей силы. Личная зависимость и определяемые ею социально-экономические и правовые последствия были формой прикрепления зависимого человека к господину в условиях отсутствия государственной системы прикрепления к земле или тяглу, и поэтому холопство может быть названо личной крепостью, то есть феодальной формой зависимости, а не рабской.496 В исследовательской литературе осталось, по нашему мнению, нераскрытым происхождение такой двойственной природы холопства - характерного
494 «Слово» Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам / Подг. к печати Н. Н. Зарубин. Л., 1932. С. 60—61.
495 ДКУ. С. 157.
496 Для абсолютного большинства дореволюционных и советских историков тождество холопства и рабства на основе юридических признаков очевидно (историографические обзоры см.: Греков Б. Д. Киевская Русь. С. 162—164, 172—177; Свердлов М. Б. Генезис и структура... С. 149—152). Лишь С. В. Бахрушин недвусмысленно отметил, что «холопство характерно для эпохи феодальной и не может быть отождествлено с рабством. Это одна из форм феодальной зависимости» {Бахрушин С. О работе А. И. Яковлева «Холопство и холопы в Московском государстве в XVII в.» // Большевик. 1945. № 3—4. С. 74). А. Л. Шапиро не согласился с нашей характеристикой холопства, близкой к бахрушинской (это мнение С. В. Бахрушина, высказанное в рецензии, стало нам известно после опубликования нашего исследования). Он отметил, что «экономические и юридические черты рабского состояния были, несомненно, присущи значительной части холопов Киевской Руси» {Шапиро А. Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV—XVI вв.). Л., 1987. С. 237—238). С этим мнением, которое ограничивается «чертами рабского состояния» и относит их к «части» холопов, спорить не приходится. Речь идет о существе вопроса: являлись ли холопы рабами, то есть пленниками-чужеземцами, лишенными средств производства, и «вещью», «говорящим орудием», или холопство имело «черты» рабства, квазирабские формы зависимости, качественно отличаясь от рабства средствами превращения в холопы и формами эксплуатации, в сравнении с которыми юридические нормы являются вторичными, характерными к тому же для феодальных крепостнических отношений.
294
для рабства правового статуса и свойственного феодальному строю социально-экономического положения. Причин тому было несколько: аналогии с рабами древнего мира, по преимуществу с античными, формально-юридический подход, исходивший из абсолютизации правовых признаков, догматический марксизм и сталинизм, устанавливавшие обязательные развитые рабовладельческие отношения как предшествовавшие феодальным, а также имевшие место в русской исторической науке второй трети XIX—начала XX в. идеологизированное отрицание феодализма на Руси и отсутствие традиций до начала 30-х годов XX в. изучения феодальных форм зависимости и эксплуатации. Данная двойственная природа холопства раскрывается при установлении его прямых генетических связей с патриархальным рабством.
Правовой статус холопов указывал на сохранение им традиции полной власти господина над патриархальным рабом. Возможность холопов иметь семью и автономное хозяйство без права собственности в составе господского владения также продолжала древнюю традицию мягких форм патриархального рабства. Но в системе феодального строя эти же свойства приобретали новое качество. Полная личная зависимость становилась средством мобилизации рабочей силы по преимуществу из соплеменников, а не через плен. В господском хозяйстве холопы совмещали феодальные формы материального производства при обеспечении орудиями и средствами труда, а также службы, с определяющей особенности их социального статуса полной личной зависимостью. Впрочем, феодальная система общественных отношений трансформировала также формы установления холопства и освобождения: поступление в холопы добровольное, с возможностью альтернативного договорного сохранения свободы на службе господину, освобождение - с возможностью самостоятельного выкупа или по решению господина без последующего статуса вольноотпущенника. Таким образом, в древнерусском холопстве ясно прослеживается эволюция патриархального рабства (не рабовладения или развитых рабовладельческих отношений) в феодальное сословие, которое просуществовало, развиваясь, до его отмены и слияния с крепостным крестьянством при Петре I.
Особой общественной категорией, которая появилась, вероятно, в конце XI—начале XII в., стали закупы, которые попали в зависимость через прежде всего денежную ссуду, долг под проценты, - «купу». Они должны были ее отработать в хозяйстве господина. У закупов были свои земельные наделы и тягловый скот, которые служили экономической основой частичного сохранения прав свободного человека.497 Когда свободные смерды разорялись, а их хозяйство оказывалось в тяжелом положении, они должны были обращаться за поддержкой деньгами, земледельческим инвентарем, зерном в экономически
4?4 * * 7 Подробнее см.: Свердлов М. Б. К изучению формирования феодально зависи¬
мого крестьянства в Древней Руси: (Закупы Русской Правды) // ИСССР. 1978. № 2. С. 54—66. Наиболее близкие характеристики закупничества были сделаны ранее
Б. А. Романовым и Л. В. Черепниным (Романов Б. А. Люди и нравы древней Руси:
(Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.). Л., 1947. С. 87—101; Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв. // Новосельцев А. П., Пашу то В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 182—183).
295
стабильные княжеские и боярские хозяйства при условии погашения долга и процентов отработками.
Анализ положения закупов позволяет расширить наши представления о социальной и экономической активности феодалов. Большие имущественные и денежные накопления позволяли феодалам ссужать деньги свободным смердам-земледельцам, которые за «купу» должны были работать в хозяйстве феодала, на господской пашне и ухаживать за скотом. Господа старались превратить временную зависимость в постоянную, но законодательство запрещало это делать. Вместе с тем Русская Правда в духе раннефеодального законодательства предоставляла господам возможности для принуждения закупов: бить «про дело», превращать в обельных холопов за тайное бегство и воровство.
Рядовичами являлись лично свободные люди, которые по ряду, договору «рядились» на службу господину, становясь свободными низшими членами княжеского хозяйственного или административного управления. «Дача», прежде всего «хлеб», «придаток», «милость»,498 являлась основанием для отношений зависимости, близких прекарным, когда свободный человек, взявший «дачу», должен был работать на господина, пока не вернет или не отработает «дачу», что было близко к закупничеству, но не тождественно ему. Возможно, лица, взявшие «дачу», были близки к институту госпитов, на что указывает сохранение личных прав свободного, возможность уйти в любое время и обязанность рассчитаться с собственником земли перед уходом. Вместе с тем было и отличие: госпит оказывался в юрисдикции господина, тогда когда как у вдача оставался княжеский суд. На Руси XII—XIII вв. использовался также труд наймитов - наемный труд специалистов в хозяйствах крупных феодалов. Прощенники, вероятно, являлись должниками, которым были прощены долги, оставлена свобода вместо обращения в холопство, но которые должны были выполнять определенные повинности в пользу господина. Упоминаемые среди «церковных людей» «пущенники» и «задушные люди» указывают на то, что на Руси существовал отпуск на волю при жизни и по завещанию господина. По формам последующей зависимости они могли быть близки к «прощенникам», что сказалось во взаимозамене терминов в различных редакциях церковного Устава Ярослава. Однако конкретных материалов о существовании последующей их эксплуатации нет. Представляется также, что понятие «изгой», обозначающее людей, изменивших социальный статус, не стало названием особой общественной категории вопреки широко распространенному мнению, положительно отвечающему на этот вопрос.
Таким образом, древнерусское княжеское крупное землевладельческое хозяйство XI—XIII вв. и господская вотчина, первоначально небольшая по размерам, и крупное господское хозяйство в XII—XIII вв. как социальные организмы были сложным явлением. Они стремились всеми методами экономического и внеэкономического принуждения обеспечить свои потребности в рабочей силе, обогатиться посредством
498 О содержании «дачи» и «вдачестве» см.: Алексеев Ю. Г. Статьи о «вдачестве»: (Опыт терминологического анализа древнерусских юридических текстов) // ВИД. Т. IX.
1978. С. 148—173.
296
ростовщических сделок, поставить в зависимое положение свободное крестьянское и ремесленное население, окружить себя свободной клиентеллой. Рассмотренные виды земельных и прочих господских владений, феодально зависимого населения, вероятно, в разной мере были представлены в различных княжеских и некняжеских хозяйствах, что определялось особенностями социального статуса их владельцев, спецификой почвенно-климатических зон, местных традиций и даже субъективным фактором. Впрочем, в исторических источниках эти особенности не прослеживаются.
Формы социально-хозяйственной активности господского хозяйства позволяют установить, что помимо княжеских пожалований его земельной фонд мобилизовывался посредством попадания в число зависимых людей мелких земельных собственников-аллодистов. Поэтому их владения состояли как из господской собственности, так и из мелких земельных участков попавших в зависимость холопов, закупов и других, разрезавших массивы земель соседской общины.
Хозяйственная универсальность феодальной вотчины, сложившаяся к XI в., разнообразие методов установления зависимости были причиной различных форм эксплуатации в господском хозяйстве. Применение труда холопов и закупов на пашне свидетельствует об отработочной ренте. Натуральные и денежные повинности, взимаемые в господских владениях, переданных князем церкви или боярам, также являлись феодальной рентой - материальным выражением эксплуатации зависимого населения. Но в данном случае денежная рента не была высшей формой развития ренты, а сосуществовала с отработочной и натуральной.
* * *
Обобщая наблюдения над социальными процессами в славянских странах середины XI—первой половины XIII в., можно отметить, что в этот период происходило дальнейшее развитие общественного строя от раннефеодальных форм к развитым феодальным. Сословное государство властными функциями продолжало осуществлять посредством государственных институтов, податей и повинностей, эксплуатацию непосредственных производителей, что создало условия для воспроизводства и обогащения привилегированных сословий, прежде всего княжеской (королевской, великожупанской, царской) служилой части правящего класса. Титульная верховная государственная собственность продолжала активно участвовать в перераспределении земельного фонда, в распространении господской власти прежде всего над сельским населением. Города в славянских странах оказывались во владельческой власти в значительно более редких случаях, но они наряду с сельским населением постоянно были вовлечены в производство феодальной системы в целом посредством податей, которые после перераспределения в княжеской (королевской, царской) казне становились феодами в части своей или в виде непосредственных податных отчислений (город как феодальная структура в данной работе не рассматривается). В Хорватии феодальное право титульной верховной собственности государства на землю приходило в противоречие с традициями частной земельной собственности городов Адриатического
297
побережья, что имело следствием существенное ограничение земельных прав государства.
По мере роста социально-экономического и политического могущества местной и служилой знати в процессе становления развитых феодальных отношений, развития городов как социальноэкономических, политических, военных и идеологических центров «замкнутых» на них регионов высшие княжеские (королевские) права ограничивались, что вело к ослаблению княжеской (королевской) власти (Хорватия, Чехия), политической раздробленности государства (Польша, Русь) с сохранением возможности последующей концентрации власти при развитом феодальном строе. В процессе эволюции развитого феодального строя в славянских странах в данный обширный период можно проследить два этапа: становление - середина XI— первая половина XII в. и начальный период развитого феодального строя - вторая половина XII—первая половина XIII в., при изменениях количественных, а не качественных, с определенными различиями в хронологии процесса в разных странах и последующего развития феодализма.
При сохранении раннефеодальной монархии в период становления развитого феодального строя и при монархической власти правителя в начальный период развитого феодализма князь (король, великий жупан, царь) являлся сюзереном иерархически организованного правящего класса, в служилой части которого все более возрастало значение землевладельцев. Неразрывная связь служилой знати с системой княжеского административно-судебного управления стала причиной ее одинаковой структуры, разумеется, при определенных отличиях, вызванных местными особенностями с учетом особенностей лексики письменных памятников, привлекаемых в качестве исторических источников. Комес и комит, каштелян (Польша, Чехия), бан, жупан, властель (Хорватия, Сербия), посадник, княжой муж (Русь) - управляющий административно-территориальным округом, городом и его волостью, городом с округой. В период византийского господства в Болгарии действовала византийская администрация. Во Втором Болгарском царстве была продолжена дробная структура названий должностей византийского государственного аппарата. К служилой (и местной) знати, различной по социально-экономическому статусу, в славяноязычных памятниках относилось понятие «великие и малые бояре», между которыми прослеживаются отношения субвассалитета. Менее значительные слои служилой части правящего класса на Руси и в Польше, исполняя административно-судебные функции, сохраняли названия категорий младшей дружины (отроки, детские). В Сербии они назывались «юные». Члены княжеского (королевского) двора в равной мере широко привлекались к государственному управлению: майордом-палатин, дед, тиун, дворский (Польша, Чехия, Хорватия, Русь), кормилец, мечник (меченоша), щитник, виночерпий (кравчий), стольник, чашник, конюший, камерарий, ловчий, сокольник и др. (Чехия, Польша - с большим указанием придворных должностей в письменных памятниках, Хорватия, Сербия, Русь - с меньшим). Интеграция слуг княжеского двора и младших членов дружины, исполнявших административно-судебные функции, стали причиной широкого распространения понятий «слуга», «слуга дворный», «дворянин»
298
при обозначении последних и названии «дворянами» формирующегося военно-служилого сословия. Аналогично принадлежность к королевскому двору в Хорватии стала причиной названия должностных лиц «дворниками».
Эта иерархически организованная служилая часть правящего класса во всех славянских странах материально обеспечивалась путем распределения и перераспределения части денежных и натуральных государственных податей, «корма»-кормлений, а также повинностей, которые становились по происхождению и функции феодомдолжностью и феодом-деньгами. Данная часть государственных поступлений в качестве материального обеспечения за службу государю являлась рентой. При жаловании князем (королем, великим жупаном, царем) светскому или духовному лицу, духовной конгрегации, церкви или монастырю, земельного феода с полным или частичным иммунитетом, определенной территории или села с правом получать от них подати без иммунитета в виде «корма» (Хорватия, Чехия, Польша, Русь, Сербия) менялась только форма феода, но не его содержание. Государственное распределение земель в вотчину и условное владение осуществлялось также в Болгарии при византийском господстве и во Втором Болгарском царстве. Вероятно, в XI в. в Чехии, Польше, Руси, сербских землях предоставлялись преимущественно феодыденьги и феоды-должности, а не земельные феоды.
Государственная система податей и повинностей, которая материально обеспечивала эти виды феодальных отношений, была в славянских странах середины XI—первой половины XIII в. единой по природе и функциям, варьируясь в зависимости от времени и региона. Но в различиях их состава иногда нельзя установить, происходят они вследствие особенностей развития этой системы или различий информации о ней в ограниченном для данного времени круге письменных памятников. Во всех славянских странах налогом облагались: 1) дом-«дым» (подымное), иногда скрываемый в общем названии податей «дань»-тЬШит, 2) «плуг» - площадь земли, им обрабатываемая, 3) древней по происхождению была подать «дар», известная на Руси и в Хорватии. В некоторых славянских странах были также особые виды или названия налогов, которые не упоминаются в письменных источниках других стран. В Польше и Чехии существовали «нарез» - налог скотом, в Польше - «ополе» - налог с общины, «сеп» - налог зерном, на Руси - «корм» и «почестье», в Хорватии - «угощение», «постой», «объезд» в качестве натурального и денежного обеспечения чиновников во время объезда земель при исполнении служебных обязанностей. В их состав на Руси и в Хорватии входила «ссадная» гривна. В Сербии это был также «оброк», тогда как на Руси «оброком» называлась первоначально, вероятно, только государственная подать от городов. Во Втором Болгарском царстве налог на содержание должностных лиц дополнялся поставками продовольствия для воинских гарнизонов. Эти подати в разных славянских странах, видимо, совпадали полностью или частично в своем содержании, различаясь в названиях. Но они могли становиться и особым видом налога как следствие конкретного содержания исторического развития страны. Регулятивная функция государства, охрана им общественного спокойствия могла выразиться в подати князю «за мир».
299
Одинаковыми по сути, а иногда по названию были повинности и пошлины: 1) дорожная или гужевая - обеспечение транспортными средствами, их обслуживание и сопровождение («повоз», «подвода», «провод»), 2) городовая повинность, 3) воинская повинность, 4) судебные пошлины (все славянские страны). В письменных источниках одних государств названы повинности и пошлины, которые не упоминаются в других странах. Это может свидетельствовать как о конкретно-исторических различиях в системах пошлин и повинностей, так и об определенной неполноте информации ограниченного круга письменных источников XI—XIII вв. Особые пошлины и повинности составляли пошлины с купцов, за право торговли, за провоз товаров, за переезд по мосту или переправу (Русь, Польша, Чехия, Второе Болгарское царство, более ограниченно упоминаются эти виды пошлин в Хорватии и Сербии - за торговлю и провоз товаров). В некоторых странах упоминаются пошлины и повинности, которые появились вследствие особенностей их исторического развития: Второе Болгарское царство - охрана преступников и пленных, Сербия - работа на великожупанских (царских) виноградниках, обеспечение охоты, Чехия - городская и пограничная стража, строительство оборонительных засек, Польша - пограничная стража, «погон» - преследования врага. Особые доходы приносили княжеские регалии на охоту, промысловое рыболовство, мукомольное дело, речной транспорт, торговлю сеном.
Часть этой сложной, все более развивающейся системы налогов, повинностей и пошлин обеспечивала общегосударственные функции по защите страны, содержанию войска, строительству городов, функционированию государственного аппарата и т. д. Поэтому неубедительно мнение, отождествляющее все государственные налоги с рентой. Часть налогов и пошлин обогащала князя и его ближайшее окружение, распределялась непосредственно или перераспределялась посредством феодов-денег и феодов-должностей за службу князю (королю, великому жупану, царю). Таким образом раскрывается двойственная природа налогов при феодальном строе: они выполняли общегосударственную функцию, а в случае распределения или перераспределения за княжескую (королевскую, великожупанскую, царскую) службу в виде феодов становились рентой. В последнем качестве налоги являлись средством государственной эксплуатации непосредственных производителей.
Основную тяжесть этих регулярно взимаемых податей и повинностей несло во всех славянских странах середины XI—первой половины XIII в. лично свободное крестьянство (люди, смерды, homines), основной формой социально-экономической и правовой организации которых являлась самоуправляющаяся община-марка (вервь, осада, ополье), состоящая из малых и неразделенных семей.
Господское хозяйство, сложившееся в предшествующий период, продолжало интенсивно развиваться в середине XI—первой половине XIII в. В XI в. во всех славянских странах (кроме Болгарии под византийским владычеством) существовало комплексное по составу княжеское (королевское) господское хозяйство. Церковно-монастырское землевладение существовало в XI в. в странах с давней традицией распространения христианства - Болгарии, Хорватии, Чехии, адриатической части сербских земель (Дукля). В Польше и на Руси оно лишь
300
начиналось в виде сел и волостей (волосток). Комплексное княжеское господское хозяйство в XI в. было широко распространено в Болгарии, Хорватии, видимо, в сербских землях Адриатического побережья. В глубинных районах Сербии оно, вероятно, традиционно существовало в виде владений местной знати (прежде всего жупанов), восходившей к племенной, а также, вероятно, в виде княжеских (королевских) пожалований в вотчину служилым людям на основе «древнего обычая», экономическую и правовую основу которого составляла титульная верховная собственность государства на землю. В Чехии XI в. осуществлялись пожалования земель в феод и аллод, продолжали там существовать и землевладельческие хозяйства знати. Вотчинные землевладельческие хозяйства знати отмечаются также в Польше второй половины XI в., тогда как на Руси в это время достоверно прослеживается мелкое землевладение в виде сел и участков обрабатываемой земли (господская запашка). В XII—первой половине XIII в. во всех славянских странах существовало комплексное по составу крупное, среднее и мелкое господское землевладение. В состав крупного, княжеского, церковно-монастырского и светского некняжеского хозяйства, кроме сел, могли входить в этот период города и волостки. Господские хозяйства увеличивали свои земельные владения посредством княжеских (королевских) пожалований преимущественно в вотчину, а также обменов и купель. Им передавались также доходы от рынков, корчем. На владения давался полный, податной и судебный, или частичный иммунитет, но могли передаваться и только доходы от сел и волостей, что не меняло их природы феода.
Комплексное по характеру господское хозяйство предполагало множественные формы установления зависимости и эксплуатации, которые варьировались в зависимости от конкретных социальных условий и способов ведения хозяйства, определяемых почвенно-климатическими условиями.
Официальное включение свободного крестьянства в личное княжеское владение или его пожалование в некняжеское господское хозяйство выразилось в существовании в их составе крестьян с семьями со своим земельным наделом (жребием - sors, жеребье), преимущественно наследственным, со своим скотом, имуществом при сохранении прав, в разной мере ограниченных, лично свободных людей (в Чехии heredes, аскриптиции, в Польше - homines, «люди», аскриптиции, смерды, на Руси - «люди», смерды, в Сербии - меропхи, во Втором Болгарском царстве - «люди», парики). В Хорватии (речь идет о Далматинской ее части, поскольку там сохранились для периода ее независимости до 1105—1107 гг. массовые материалы письменных источников), где были сильны традиции частной собственности и малое значение имела верховная земельная собственность государства, была слаба королевская власть, пожалование земель с людьми распространения не нашло.
Существование в господском хозяйстве, преимущественно при дворе господина, широкой по составу группы людей разных видов зависимости выразилось в сохранении древнего по происхождению явления - челяди (Чехия, Польша, Русь, Сербия). В странах культурного влияния древней византийской и латинской традиции, Болгарии и Хорватии, этот термин в господских дворах не сохранился, хотя
301
само социальное явление было. Во всех славянских странах существовала широкая по составу (крестьяне, ремесленники, слуги, иногда купцы) и различная по происхождению (самопродажа, судебное наказание, продажа, плен, преемственность социального статуса) категория зависимого населения, социально-правовой статус которого определялся утратой свободы и личной зависимостью от господина при ограниченной право- и дееспособности. Но при этом сохранялось право выкупа, самовыкупа, иногда замены, отпуска господином на свободу с полным восстановлением прав лично свободных (без института вольноотпущенничества, свойственного рабовладельческому обществу): холопы - на Руси, сервы - в Чехии, Хорватии, сервы, возможно, рустики - в Польше, отроки - во Втором Болгарском царстве.
Всеобщность распространения данного сословия лично зависимых людей, длительность его существования (на Руси - до начала XVIII в.), экономический и правовой статус позволяют установить его начало в патриархальном рабстве, правовой статус которого распространился на лично зависимое соплеменное население и создал квазирабские формы правового положения. Рабство-плен и последующая эксплуатация вне рентных отношений в качестве слуг и пастухов продолжали древние традиции рабства. Но в системе феодального строя эксплуатация соплеменников-холопов (сервов и отроков в западно- и южнославянских странах) посредством взимания разных видов ренты, сохранения собственного хозяйства или наделения им изменила реальное содержание поступления через плен, а для соплеменников - принудительно или добровольно в такую форму личной зависимости и выхода из нее. Поэтому данная общественная категория приобрела феодальное социально-экономическое содержание при квазирабских формах правового статуса личной зависимости.
Экономическая и социальная неустойчивость крестьянского хозяйства малой семьи в составе соседской общины вела к его обеднению и разорению. Вследствие различных социально-экономических причин, экономического принуждения крестьяне попадали в зависимость от господина, беря у него денежную или натуральную ссуду при отработке ее с процентами или при возвращении с процентами (закупы, «дачи» (позднее «вдачи») - на Руси), земельные наделы (госпиты - в Чехии и Польше, сокальники - в Сербии, проскафимены - во Втором Болгарском царстве) при натуральных податях и повинностях, при юридически оформленных мерах внеэкономического принуждения, но с сохранением определенных прав лично свободных людей. В Хорватии этот круг зависимых входил в число сервов. В Чехии, Польше и на Руси существовал также институт людей, отпущенных на свободу или с прощенными долгами (ргоаштаб, пущенники, прощенники, задушные люди), которые входили в клиентеллу господина.
Различающиеся конкретно-исторические условия славянских стран стали причиной появления отдельных категорий зависимого населения, свойственных только им: влахи - романизированное, постепенно славянизирующееся (Сербия) пастушеское население горных районов; нарочники - свободные, выплачивали дань на содержание княжеских гарнизонов в городах (Польша); многочисленные катего¬
302
рии зависимых людей, суть эксплуатации которых, общего и особенного в социально-экономическом и правовом статусе неясна (Второе Болгарское царство).
Анализ форм зависимости и эксплуатации сельского и ремесленного населения в господском хозяйстве показывает, что их конечной целью, несмотря на все их многообразие, являлось взимание отработочной, натуральной или денежной ренты. При этом основные виды установления зависимости крестьян в господском хозяйстве выражались в тождественных или близких формах в соответствии с едиными закономерностями, свойственными феодальному общественному строю. Характер общественных отношений торгово-ремесленного населения феодального города является особой исследовательской темой.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сделанные в данной работе наблюдения приводят к выводу, согласно которому коллективный опыт исследователей XVIII—XX вв. позволяет раскрыть процесс становления феодального общества в Европе вне зоны романо-германского синтеза в результате разложения родоплеменного строя. Системно-структурный анализ, исходящий из объекта исследования как системы и ее изучения в процессе развития, в единстве всех ее структурных элементов в диалектическом взаимодействии, раскрывает этот путь исторического развития на славянских материалах.
Комплексный анализ всех видов источников и системный сравнительно-исторический анализ синхростадиальных обществ славян и германцев в эпоху Великого переселения народов способствуют появлению в славянском племени VI—начала VII в. накануне распада родоплеменного строя в период развитого железного века основных структурообразующих элементов будущего становления феодального общества. Племя - верховный собственник занимаемой земли. Племенное народное собрание - верховной орган самоуправления и суда, причем часть судебных штрафов за преступления поступает племени или князю. Все члены племени свободны и равноправны, хотя уже появляется имущественное неравноправие. Последующая тенденция развития данной подсистемы - рост имущественного неравноправия, которое ведет к неравноправию социальному.
На племенном народном собрании избирается князь, у которого есть дружина - сообщество свободных мужчин, объединенных моральными принципами «дружбы», то есть службы и верности. Уже в племенном обществе эта структура содержит социальные следствия: поскольку князь и его дружинники занимаются не производительным трудом, а военным делом и (князь) управлением, появляется добровольное внутриплеменное обложение - «дар», предназначенный обеспечить князя и служилых ему людей продовольствием в мирное время. «Корм» дружины и престижные пиры социально-экономически детерминируют службу и верность членов княжеской дружины. Племенная знать различна по своему происхождению - знатность рода, возраст, мудрость, мужество. Она еще не имеет социальных привилегий.
Особая подсистема формируется в патриархальной семье, принадлежащей прежде всего знатному роду. Кроме свободных полноправных
304
«мужа» и «жены», в ее состав входит челядь - младшие члены семьи, патриархальные рабы, возможно, обедневшие соплеменники, лишившиеся родственных связей, - слуги, холопы. Патриархальные рабы - исключительно пленные иноплеменники - при мягких формах зависимости эксплуатировались в качестве вооруженных слуг, пастухов или наделялись землей. В последнем случае они могли иметь семью и облагались натуральным оброком, но их жизнь и имущество принадлежали господину ^оБросНпъ - праславянское понятие).
Последующая историческая эволюция в VII—IX вв. вела к органичному развитию всех этих подсистем, сохраняя целостность социальной системы. В переходных структурах славянских племенных княжений прослеживается увеличение значения князей, племенной знати и понижение роли племенных народных собраний. Вследствие развития сельскохозяйственных и ремесленных орудий труда, агрикультуры увеличивается экономическая самостоятельность малых семей, что ведет к распаду патриархальных больших семей и формированию соседских общин. Сохраняется социально-экономическое значение внутриплеменного добровольного натурального обложения для обеспечения князя (жупана) и его дружины в мирное время. В развивающемся хозяйстве господина, землевладельческом - племенной знати и неземлевладельческом - служилых князю людей, вероятно, расширяется в составе челяди наряду с патриархальными рабами круг соплеменников в разных формах зависимости, включая личную как форму несвободы - холопство-серваж. Но продавать таких соплеменников в другие страны, в отличие от пленных по происхождению патриархальных рабов, было нельзя. Внутреннее структурное развитие племен находило политическое выражение в появлении племенных княжений, межплеменных союзов, позднее - созданных силой оружия талантливых вождей политических объединений. Эти военнополитические образования становились у славян или в славяноиноэтничных (тюрки, финно-угры, балты, скандинавы) объединениях «варварскими» государствами с единой политической верховной властью при сохранении автономных структур племенных княжений.
Генетически единый процесс вел в IX—первой половине XI в. (невозможно более точное деление эволюционного процесса, учитывая также различающиеся темпы и конкретные особенности исторического развития славянских стран) к сложному по содержанию формированию феодального строя. Происходило становление государства как политической организации: княжеская (королевская, царская, великожупанская) династия и ее административно-судебный аппарат, территориальное деление вместо племенного, княжеская (государственная) податная система, княжеские закон и суд, войско, титульная княжеская (королевская, царская) верховная собственность на землю в пределах государства. Составной частью этого процесса являлась эволюция дружинной организации в иерархическую социально-политическую структуру, основу которой составляли служба князю (королю, царю, великому жупану) и материальное обеспечение за нее неземельными феодами (деньги, натуральный и денежный «корм» - кормление за исполнение должностей). При получении они становились феодальной рентой - доходом за службу государю. Первоначальные податные поступления за службу от населения опре¬
305
деленных территорий развились позднее в пожалования определенных земель с населением, податными поступлениями от него и исполнением повинностей в пользу господина. Обеспеченные затем полным или частичным иммунитетом, податным и судебным, они становились наследственным владением - вотчиной.
Одновременно в постоянно существовавшем господском хозяйстве, прежде всего княжеском и местной знати, происходил процесс развития. Он выражался в появлении множественных форм феодальной зависимости вследствие ранее названных княжеских пожалований земель с населением, договорных отношений, добровольного, но социально-экономически детерминированного установления личной! зависимости - холопства-серважа. Феодальная сущность этих категорий зависимых людей выражалась во взимании с них ренты, отработочной, продуктовой или денежной, при ведении ими собственного производящего хозяйства. Рабство в виде полной личной зависимости пленного иноплеменника или подданного являлось временным состоянием при продаже. В господском хозяйстве оно ограничивалось, видимо, службой на дворе, пастушеством и большого значения в экономике не имело, все более сокращаясь вследствие включения рабов в материальное производство развивающегося феодального хозяйства, наделения их средствами производства, что позволяло взимать с них разные виды ренты. Такой социально-экономический статус рабов в развивающихся раннефеодальных славянских странах качественно отличал их от рабов в античных рабовладельческих обществах, где они становились в системе социальных отношений орудием производства, вещью и объектом вещного права. Особое значение у славян приобретала полная личная зависимость, добровольное, но социальноэкономически детерминированное поступление в холопство-серваж, интегрировавшее соплеменников и пленных, ставившее их в одинаковые условия службы и материального производства при взимании разных видов ренты и квазирабских формах полной личной зависимости.
Переход местной знати, владельцев господских хозяйств, на княжескую (королевскую, царскую, великожупанскую) службу, появление и развитие собственных владений у служилой знати способствовали их интеграции в сословие с юридическими привилегиями в соответствии с социальным статусом.
Бывшие соплеменники становились свободным податным сельским и городским населением, отстраненным от государственного управления, что вело к формированию раннефеодальных монархий как политической формы государства при разной степени концентрации верховной власти на различных этапах ее существования в славянских странах или вследствие конкретных исторических условий. Индивидуальная свобода, права и собственность простого свободного человека, сельского и городского, защищались княжескими властью и законом. Его правовая ответственность перед ними была личной, индивидуальной, в редких случаях малосемейной или коллективной - общинной. Соседская община становилась основной формой организации лично свободного крестьянства. Ей была свойственна крестьянская общинная собственность - альменда и малосемейные земельные владения при отсутствии земельных переделов. Она обладала правом внутреннего самоуправления и взаимной помощи. Родственные
306
связи при этом приобретали перед законом соседский характер. Входя в систему государства, община являлась юридическим лицом перед государственной властью, в редких случаях - с коллективными правами и коллективной ответственностью, социально-экономическую и юридическую основу которых составляли общинная собственность и право взаимной помощи. Одновременно происходил процесс формирования городов как торгово-ремесленных, политических, идеологических, военных центров с внутренними органами самоуправления, но подчиненных верховной государственной власти, с тенденцией роста их социально-политической самостоятельности по мере увеличения их социально-экономического значения, развития местной знати, ослабления центральной власти и других следствий эволюции феодального строя (феодальный город не является специальной темой данного исследования).
Идеологическим завершением процесса формирования раннефеодальных государств становилось введение христианства в качестве государственной религии, что не исключало сохранения значительных пластов языческих верований, трансформировавшихся в двоеверие, повсеместно сохранившееся до XX столетия.
Развитый феодальный строй в середине XI—XIII в. выражался (с различиями в темпах эволюции в разных славянских странах) в процессах формирования сословия высшей знати и военно-служилого сословия дворянства (сословно-классовая структура изменялась весь феодальный период). Усложнялись феодальные формы зависимости вследствие распространения денежного и натурального долга, связанных с ним договорных отношений и отработок. Но системное единство этому строю придавала феодальная рента посредством феодов в разных формах натурального, денежного и земельного обеспечения за службу в системе государства и феодальная рента - продуктовая, денежная, отработочная, сопровождаемая внеэкономическим принуждением в господском хозяйстве. Продолжала развиваться особая форма личной зависимости - холопство-серваж, расширяя состав социальных групп, представители которых попадали в это сословие, а также видов занятости в управлении и производстве господского хозяйства. Политическая форма государства при этом становилась различной - от феодальной монархии до феодальной городской республики с выборными органами управления.
По нашему мнению, это было основное содержание становления феодализма в славянских странах в результате разложения племенного строя. Но в этом процессе были также типологические особенности. Синтез общественного строя хорватов и поздней римской традиции с развитыми отношениями частной земельной собственности в городах Далмации способствовал быстрому развитию господской собственности на землю у далматинских хорватов. В Великоморавском и Чешском государствах отмечается воздействие на содержание и темпы развития феодальных отношений филиации германских институтов. Степень концентрации центральной власти в разных славянских странах и в различные периоды их развития дифференцировалась и как следствие этого - разная мера реализации титульной верховной собственности государства на землю. Частные этнополитические и социально-экономические факторы воздействовали на темпы
307
и конкретные формы процесса становления феодального строя в славянских странах, но не на его содержание и закономерности развития.
Такая целостная система общественных отношений предполагала в процессе генезиса и развития и другие их формы. Вне системы феодального строя на территории славянских стран в удаленных лесных и горных массивах существовали, видимо, пережиточные виды родоплеменных структур, но исторические источники сведений о них не содержат. Существовали также отношения найма без последующего установления форм зависимости и при оплате труда без взимания ренты.1 Имело место рабство как временное состояние плена, форма личной зависимости и эксплуатации без взимания ренты. Однако рабство, в отличие от рабовладельческих античных государств и раннесредневековой зоны романо-германского синтеза, в процессе генезиса и развития феодализма в славянских странах имело ограниченную сферу распространения. Патриархальное рабство развивалось в них, по нашему мнению, не в рабовладельческую систему общественных отношений, а в особую форму личной зависимости - холопство-серваж.
Устанавливаемое системно-структурное содержание генезиса феодализма как генетически единого процесса позволяет раскрыть реальных вклад всех предшествующих научных направлений в его изучение, в мобилизацию источникового материала и теоретических наблюдений. Самодержавные (монархические) теории, преимущественно XVIII—начала XIX в., прослеживали в нем фактор раннефеодальной монархии. Концепции XIX в. устанавливали в раннесредневековых славянских обществах структурные элементы государства, общины, господского хозяйства. Конструктивные начала содержались в земско-вечевой и общинно-вечевой теориях русской исторической науки второй половины XIX—начала XX в., поскольку в них отмечалось реально существовавшее местное самоуправление, а в Новгородской боярской республике - государственный уровень самоуправления. Марксизм как научный метод способствовал применению системного анализа (марксизм как научное направление отличается нами от догматического марксизма его систематизаторов и сталинизма). Данные научные направления устанавливали обширные сферы действия структурных элементов средневековых общественных отношений, сущность которых составлял феодальный строй. Однако их исследовательские возможности ограничивали абсолютизация устанавливаемых ими исторических фактов и факторов, анализ по сопоставлению и подобию. В этом контексте становится ясным особое значение тех научных теорий XVIII—XX вв., которые раскрывали содержание феодальных отношений в государстве и господском хозяйстве. Важную роль в концепции становления феодализма в результате распада племенного строя приобретает, наряду с системно-структурным методом, генетический метод, который позволяет проследить непрерывную и качественно направленную эволюцию как социальной системы в целом, так и ее подсистем, структурных элементов во взаимодействии.
1 На древнерусских материалах см.: Шапиро А. Л. Проблемы социально-
экономической истории Руси XIV—XVI вв. Л., 1977. С. 139—143 (см. там же литературу вопроса).
308
Впрочем, вследствие непрерывности такого генетического процесса происходят особые трудности в его периодизации. Она имеет относительное, а не абсолютное значение, поскольку в каждый определенный этап существования средневековых развивающихся обществ в социальной системе (ее подсистемах и структурных элементах) содержалась качественно определенная направленность ее развития. Существенную практическую сложность в изучении этого процесса представляет отрывочность информации исторических источников вследствие частичной сохранности их фонда или ограниченности их информации, узкой сферы распространения письменности при большом социально-правовом значении словесно-обрядовых действий, что свойственно раннему средневековью. Однако эти исследовательские трудности позволяют преодолеть полная мобилизация исторических источников, возможности системно-структурного, сравнительно-исторического и генетического методов в раскрытии качественно определенной направленности процесса, в данном случае у славян, распада родоплеменных отношений и формирования феодального строя в его типологических и региональных особенностях.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
БСЭ
ВВ
ВГПИ
вди
ви
вид
ВИИШ. I—II
- Большая советская энциклопедия. М.
- Византийский временник. М.
- Великолукский государственный педагогический институт
- Вестник древней истории. М.
- Вопросы истории. М.
- Вспомогательные исторические дисциплины. Л.
- Византиски извори за истори]у народа 1угослави]е. Београд, 1955—1959
во
вя
гвнп
- Византийские очерки. М.
- Вопросы языкознания. М.
- Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С. Н. Валка. М.; Л., 1949
ГИБИ. I—V ГСУ ФИФ.
- Гръцки извори за българската история. София, 1958—1964
- Годишник на Софийския университет, филологическоисторически факултет
дг
- Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования (с 1994 г. - Древнейшие государства Восточной Европы: <...>). М.
ДКУ
- Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. / Изд. подгот. Я. Н. Щапов. М., 1976
жмнп
Зак. сп.
- Журнал Министерства народного просвещения. СПб.
- Законски споменици српских држава средньега века / Прикупио и уредио С. НоваковиЬ. Београд, 1912
ЗРВИ
ИА
ИВГО
ИГАИМК
- Зборник радова Византолошког института. Београд
- Исторический архив. М.
- Известия Всесоюзного географического общества. Л.
- Известия Государственной Академии истории материальной культуры. Л.; М.; Л.
ИИБИ
ИП
ИСССР
ИЧ
КСИА
ЛГУ
ЛИБИ. I—II
ЛХ
МИА
НИС
НПЛ
- Известия на Института за българска история. София
- Исторически преглед. София
- История СССР. М.
- Историски часопис. Београд
- Краткие сообщения Института археологии АН СССР
- Ленинградский государственный университет
- Латински извори за българската история. София, 1958—1960
- Летописи и хроники. М.
- Материалы и исследования по археологии СССР
- Новгородский исторический сборник. Л.
- Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. и с предисл. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950
ОУИ
- Константин Багрянородный. Об управлении империей: Текст, перевод, комментарий / Под ред. Г. Г. Литаврина и А. П. Новосельцева. М., 1989
ПВЛ. I—и
- Повесть временных лет. М,; Л., 1950. Ч. I / Подгот. текста Д. С. Лихачева. Пер. Д. С. Лихачева и Б. А. Романова; Ч. II / Статьи и комментарии Д. С. Лихачева
Преображенский. I-
-И - Преображенский А. Этимологический словарь русского языка. Т. I. М., 1910; Т. II. М., 1914
ПРП. I—II
- Памятники русского права / Под ред. С. В. Юшкова, Вып. I: Памятники права Киевского государства / Сост. А. А. Зимин. М., 1952; Вып. II: Памятники права феодально раздробленной Руси / Сост. А. А. Зимин. М., 1953
310
ПСРЛ. I
ПСРЛ. II
CA
СВ
Ск. сб.
Списи св. Саве СС
Срезневский. I—III СЭ
твпи-вт
УЗИС
Фасмер. I—IV Шанский. I. Вып. 2—5 ЭССЯ. 1—22
- Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку. М., 1962
- Ипатьевская летопись. М., 1962
- Советская археология
- Средние века
- Скандинавский сборник. Таллин
- Списи светог Саве / Средио их В. ЪоровиЬ. Београд; Сремски Карловци, 1928
- Советское славяноведение. М.
- Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1893—1903
- Советская этнография. М.
- Трудове на Великотърновския педагогическия институт - Велико-Тьрново
- Ученые записки Института славяноведения АН СССР
- Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964—1973
- Шанский Н. М. Этимологический словарь русского языка. М., 1965—1973
- Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд / Под ред. О. Н. Трубачева. М., 1974—1995
BS
CDB. I—II
CsCh
DAI. II
DZ
FR В. I—II KDM. I
KDS. I
KDW. I
KH
KHKM MGH. SS. I
MMFH. I—V
MPH. I
RAU
SA
SJS. I
SK
SSS. 1—7
Byzantinoslavica. Praha
Codex diplomaticus et epistolaris regni Bohemiae / Ed. G. Friedrich. Pragae, 1912
Ceskoslovensky öasopis historicky. Praha
Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Vol. II / Commentary by F. Dvomik, R. J. Jenkins, B. Lewis, Gy. Moravcsik, D. Obolensky, S. Runciman. London, 1962 Diplomatiöki zbomik kraljevine Hrvatske, Dalmacije i Slavonije / Sabrao i uredio T. SmiCiklas. Zagreb, 1905 Fontes rerum Bohemicarum / Ed. J. Emler. Praha, 1873—1875 Kodeks dyplomatyczny Malopolski / Ed. F. Piekosinski. Krakdw, 1876—1905
Kodeks diplomatyczny Slqnski: Codex diplomaticus nec non epistolaris Silesiae / Ed. K. Maleczynski. Wroclaw, 1951 Kodeks dyplomatyczny Wielkopolski / Ed. J. Zakrzewski,
F. Piekosinski. Poznan, 1877 Kwartalnik Historyczny. Krakdw; Warszawa Kwartalnik Historii Kultury Materialnej. Warszava Monumenta Germaniae Historica Scriptorum / Ed. G. H. Pertz. Hannoverae, 1826
Magnae Moraviae Fontes Historici. Brno, 1966—1976 Monumenta Poloniae Historica / Wyd. A. Bielowski. Lwdw, 1864 Rozprawy Akademii umiej^tno^ci. Krakdw SI avia Antiqua. Warszawa; Pozna Slovnik jazyka staroslovenskdho. Praha, 1966 Supetarski kartular / Uredio i popratio uvodnim archeoloSkim, historijsko-topografskim, paleografskim, diplomatidkim i hronoloSkim gtudijama V. Novak. Lingvistiöka analiza P. Skok. Zagreb, 1952 Slownik Staroiytno&i Stowiariskich: Encyklopedyczny zarys kultury slowian od czasdw najdawniejszych. Wroclaw; Warszawa; Krakdw, 1961—1986
311
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абрамович Д. И. 178 Авгина, жупан 82 Авдусин Д. А. 110, 117 Авенариус А. 4, 164 Авраам, библ. 66 Агапия, дочь трибуна Дабро 154 Агапия, жена приора Андрея 152 Адальберт (Войтех), праж. еп. 162 Адам Мицо, жупан 230 Адриул, серв 234 Акимова О. А. 219 Алексеев В. П, 36, 38 Алексеев Л. В. ПО, 115 Алексеев Ю. Г. 296 Алексей I Комнин, виз. имп. 191 Алешковский М. X. 110, 116 Ал-Масуди, географ 107 Альфред Великий, англосакс, кор. 88 Анастасий Библиотекарь 39 Ангелов Д. 22, 53, 62, 104, 131, 133—135, 138, 141, 148, 198 Андреев Й. 60, 66
Андреев М. Н. 53, 62, 98, 104, 133, 139, 141, 148, 194—197 Андрей, приор 152—154 Андрей, серв 235 Андрей, хум. кн. 204, 209 Анна, дочь приора Андрея 153 Анна, жена кн. Владимира Святославича 176 Апричо, сокольничий 218, 221, 225, 230, 234 Ардагаст, знатный ант 30 Аристотель, древнегреч. философ 131 Арнольд С. 8, 87, 175 Артамонов М. И. 114 Асень I, болгар, царь 194 Аскольд, киев. кн. 118 Аспарух, болгар, хан 47—49, 52, 53
Бабич В. 205, 232 Бакалов Г. 55, 132, 133 Балабанов Т. П. 54 Баласчев Г. 53
Бальцер О. (Balzer О.) 87, 258 Барада М. (Barada М.) 78, 222, 227, 232 Барбара, хорват, землевладелица 224, 225, 229, 230
Барг М. А. 7, 8, 127
Бардах Ю. (Bardach J.) 4, 87, 170, 172— 175, 258, 260, 261, 269, 272—274, 277 Баришич Ф. (BariSid F.) 22, 23 Барсов Н. П. 106 Батбаян, болгар, хан 52 Бахрушин С. В. 294 Баян, авар, хан 23, 39 БеловиЬ М. 213 Бенвенист Э. (Benvenist Ё.) 39 Березовец Д. Т. 37 Бессмертный Ю. Л. 10, 14 Бешевлиев В. (BeSevliev V.) 49, 55—64, 66, 133, 135
Бибиков М. В. 141 Бирнбаум X. (Birnbaum Н.) 16, 17 Благоев Д. 69 Блап^евиЬ М. 203 Бобринский А. А. 109 Бобчев С. С. 97 Бограс, сын Гремезы 273 Богуслав, польск. магнат 274 Бодуэн де Куртенэ И. А. 3 Бодянский О. М. 3 Бож, ант. кор. 30, 32 Божилов И. 71, 132 БожиЬ И. 208 Болан, тепчий 220 Боледраг, жупан 82 Боледраг, свидетель 221 Болеслав, силез. кн. 269 Болеслав, тепчий 220, 224, 225 Болеслав I Высокий, польск. кн. 271 Болеслав I Храбрый, польск. кн. 160, 161, 167—176, 182, 288
Болеслав П Смелый, польск. кн. 256, 257, 272 Болеслав III Кривоустый, польск. кн. 241, 257—259, 261, 262, 266, 268, 270, 272 Болеслав IV Кудреватый, польск. кн. 268, 269, 273
Болеслав I Жестокий, чеш. кн. 160, 164
Болеслав II, чеш. кн. 160, 161, 165
Болеслав III, чеш. кн. 160—162
Бомпер Ж. (Bompaire J.) 144
Борживой, чеш. кн. 157, 160, 162
Борживой II, чеш. кн. 239
Борил, болгар, царь 195
Борис I, болгар, кн. 55—57, 63, 71, 73, 97, 98
Борис Константинович, корен, наместник 287
Борна, хорват, кн. 75
Брайчевский М. Ю. 17, 40
Бралин, зависимый человек 265
Братес, серв 235
Бржетислав I, чеш. кн. 161, 176, 237, 238, 240, 245, 276
Бржетислав II, чеш. кор. 157, 158, 239 Бржетислав Младший, чеш. кн. 241, 242 Брицын М. А. 28
Бродислав, польск. землевладелец 268 Бромлей Ю. В. 4, 77—80, 152, 153, 155, 156, 218—220, 222—228, 230—232, 234—236
Будимир, жупан 82 Будиций, постельничий 220 Булкин В. А. 110, 117, 123, 179 Бурмов А. 53 Буслаев Ф. И. 3 Буткович И. 227
Бучек К. (Buczek К.) 172—174, 261 Буяк Ф. (Bujak F.) 87, 263, 275 Бялекова Д. 88—90
Вайан А. 93 Ваклинов С. 54, 57
312
Ваклинова М. 131
Василевский Т. (Wasilewski Т.) 4, 8, 168, 169, 199
Василий, боярин тысяцкого Георгия Симоновича 280
Василий I, виз. имп. 46, 74 Василий II, виз. имп. 134—143, 145, 146, 150, 198
Васильевский В. Г. 96, 144, 145 Василько Романович, рус. кн. 286 Василько Ростиславич, рус. кн. 276, 286 Вацек, комит 239 Вацлав, чеш. кн. 160, 161, 164 Векемир, жупан 220, 224, 225, 229 Венедиков И. 57—60 Бенедиктов А. В. 13, 127, 133 Ванелин Ю. И. 3 Вернадский Г. В. 114
Видукицд Корвейский, нем. хронист 157, 167
Вилинбахов В. Б. 109 Вилкона, пастух 155, 234 Винитарий, виз. полководец 30 Витали, архиеп. Дубровника 154 Витомир, дворник 220, 221 Вихинг, еп. 71, 95 Владимир, дуклян. кн. 150 Владимир Василькович, рус. кн. 286 Владимир Всеволодович Мономах, рус. кн. 259, 277, 278, 286
Владимир Мстиславич, сын Мстислава Владимировича, рус. кн. 283 Владимир Мстиславич, сын Мстислава Ростиславича, рус. кн. 287 Владимир Святославич Святой, рус. кн.
119, 168, 176—180, 280 Владимир-Расате, болгар, кн. 71, 73 Владимирский-Буданов М. Ф. 179, 280 Владимирцов Б. Я. 55 Владислав, венг. кор., см. Ласло I Святой Владислав, хорват, кн. 75 Владислав I, серб. кор. 200, 211, 212, 214 Владислав I, чеш. кор. 251 Владислав II, чеш. кор. 237 Владислав I Герман, польск. кн. 241, 258, 259, 272
Властимир, серб. кн. 72, 73
Воислав, польск. магнат 271
Войнов М. И. (Vojnov М.) 30, 49, 53
Войцеховский 3. 86, 87
Вок, чеш. комит 162
Володарь Ростиславич, рус. кн. 278, 286
Вольтер Ф. М. 4
Воронцов-Вельяминов Б. А. 282
Вратислав, чеш. кн. 160
Вратислав И, чеш. кор. 158, 237, 238, 241
Всеволод Мстиславич, рус. кн. 281,286,294
Всеволод Юрьевич, рус. кн. 286, 287
Всеволод Ярославич, рус. кн. 179, 277
Вукан, серб. кн. 201, 202
Выжарова Ж. Н. 54, 131
Высоцкий С. А. 114, 281
Вячеслав Ярославич, рус. кн. 277
Гавриил-Радомир, болгар, царь 58, 59 Гадатия, дочь приора Петра 234 Галл Аноним, польск. хронист 86, 168, 170—176, 256—259, 276 Гамильшег Е. (Gamilscheg Е.) 19, 23 Ганев В. 98, 100—104 Гебхард, праж. еп. 157, 242 Гегель Г. В. Ф. 5
Гейштор A. (Gieysztor А.) 4, 8, 161, 167, 174, 175, 260, 261 Генрих, праж. еп. 252 Генрих, сандомир. кн. 271 Генрих Птицелов, герм. кор. 160 Генрих И, герм. имп. 160, 170, 171 Генрих IV, герм. имп. 157, 239 Генрих II, оломоуц. еп. 252, 253, 255 Генрих I Бородатый, польск. кн. 271 Георгиев В. И. 16 Георгий, дуклян. кор. 200 Георгий Симонович, тысяцкий 280 Гердер И. Г. 4 Гизо Ф. 5, 7
Гильфердинг А. Ф. 3, 206
Гиндин Л. А. 23, 27
Гйрга, хорват, землевладелец 233
Глазырина Г. В. 182
Глеб Всеславич, рус. кн. 278
Годемир, хорват, бан 155
Гоиник, серб. кн. 73
Голец, лучник 263
Головко А. Б. 168
Голубинский Е. Е. 97
Горазд, мораванин 99
Горемыкина В. И. 10
Горина Л. В. 195, 196, 198
Горнунг Б. В. 16
Горский А. А. 21, 32, 34, 179
Горский А. Д. 127
Горюнов Е. А. 23, 36, 37
Горянов Б. Т. 17
Готье Ю. В. 8
Граус Ф. (Graus F.) 104, 164, 247, 255, 256 Графенауер Б. 78 Грачев В. П. 62, 75, 81 Греков Б. Д. 8, 40, 111, 120, 178, 179, 290, 294
Гремеза, польск. крестьянин 273 Григорий VII, рим. папа 199, 219, 225 Григорий IX, рим. папа 204, 205 Григорий Бакуриани, виз. аристократ 191, 192
Гродецкий Р. (Grodecki R.) 270, 271 Грозната, комес 252 Гундпольд, знатный муж 94, 95 Гуревич А. Я. 10, 14, 35, 128 Позелев В. 58, 59,71, 131, 197
Дабрина, жена Николая 233 Дабро, трибун 154 Дабровит, сотник 221 Давьщ Игоревич, рус. кн. 278, 286 Давьщ Ростиславич, рус. кн. 286 Давьщ Святославич, рус. кн. 278, 286
313
Дагоберт, франк, кор. 51 Д’Аламбер 4 Данаилов Г. Г. 97 Даниил Романович, рус. кн. 286 Даргомир (Драгомир), болгар, знатный муж 66
Дворник Ф. фуогшк Е) 4
Дворниченко А. Ю. 11
Дедона, серв 234
Дезина, жупан 220
Демосфен, древнегреч. оратор 131
Десислав, серб, отрок 216
Детмар, праж. еп. 166
Джаксон Т. Н. 182
Дзевоньский К. 271
Дидро Д. 4
Димитров Д. И. 49
ДиниЬ М. 203
Дир, киев. кн. 118
Диценг, болгар, хан 62
Дмитрий Звонимир, см. Знонимир
Дмитрий Мирошкинич, новг. посадник 281
Добрец, чеш. землевладелец 256
Добриза, жена мажордома Иоанна 230
Добровский И. 3
Доброзия, дочь приора Андрея 152, 153 Доброка, хорват, землевладелица 230 Добромир, болгар, знатный муж 135 Добронега Мария, жена кн. Казимира I 257 Добрыня, дядя кн. Владимира Святославича 180
Доварадо, дворник 221 Довженок В. И. 17, 40 Довора (или Говора), чеш. знатный муж 163, 166
Домециан, болгар, кавхан 58, 59 Достал Б. 90
Драгачай, хорват, знатный муж 81—83
Драгоза, серв 234
ДрагсфювиЬ Д. 134
Драгомир, травун. кн. 150
Драгомоз, хорват, кн. 75
Драгомуж, болгар, знатный муж 135
Драгонег, дворник 221
Драгослав, влах 216
Дринов М. С. 3, 22, 132—134
Дристр (Дистр), комес 63
Дубов И. В. 110, 116, 117, 123, 179
Дубровка, жена кн. Метко I 167
Дуйчев И. 49, 53, 57, 68
Дуклянин, летописец 85, 150, 219, 226
Дурново Н. Н. 106
Дылевский Н. М. 24
Дьяконов М. А. 179, 280
Дэльгер Ф. (ЭОДег Е) 48, 144
Дювернуа А. Л. 3
Евстафий, виз. полководец 134 Евфимия, жена чеш. кн. Оттона 245, 246 Елемаг, болгар, знатный муж 135 Еленица, сестра бана Годемира 155, 156, 229, 230, 234 Енодий, хронист 59
Ефремов Е. А. 78—80, 219, 222, 226, 227, 232, 233
Жданов А. А. 9 Жебелев С. А. 23, 24, 29, 40 Журавлев А. Ф. 25
Завадская С. В. 177 Займов Й. 132 Зайончковский С. 86 Зализняк А. А. 107 Зарубин Н. Н. 294
Зассе Б. (Sasse В.) 240, 247, 255, 256 Застерова Б. (Zäst6rova В.) 27, 29 Збигнев, польск. кн. 258, 262 Збигнев, священник 237, 238, 249—251 Збилуд, польск. землевладелец 266, 268, 269
Збилут, аскриптиций 274 Звиница, болгар, хан 58 Звонимир, хорват, кор. 218, 219, 222, 223, 225
Здерад, виллик 158 Земовит, польск. кн. 167 Земомысл, польск. кн. 167 Зимин А. А. 10, 101, 121, 122 Златарски В. Н. 49, 52, 53, 57, 58, 68, 70, 97, 132, 143, 144 Зулистир, аскриптиций 274
Ибн Русте, географ 113, 120 Ибн Фадлан, путешественник 185 Ибрахим Ибн Иакуб, географ 168 Иван Асень II, болгар, царь 194, 196 Иван Владислав, болгар, царь 132 Иванко Пробештитович, серб, властель 216 Иванов Вяч. Вс. 16, 29, 38, 39, 41, 43 Иванов Й. 136 Иванов С. А. 21, 27, 31, 34 Иванова О. В. 23, 32, 34, 46 Иваца, болгар, знатный муж 134, 135 Игорь Рюрикович, рус. кн. 111, 112, 117, 176—178
Игорь Ярославич, рус. кн. 277 Идаризий, знатный ант 32 Изяслав Владимирович, рус. кн. 179, 277 Изяслав Мстиславич, рус. кн. 286 Изяслав Ярославич, рус. кн. 277 Илица, болгар, знатный муж 135 Ильинский Г. А. 194, 197, 198 Иннокентий И, рим. папа 262 Иннокентий III, рим. папа 194 Иоанн, мажордом 220, 230 Иоанн I, архиеп. Фессалоник 34 Иоанн, болгар, архиеп. 136—138 Иоанн, гнезн. архиеп. 268, 269 Иоанн IV, рим. папа 39 Иоанн VIII, рим. папа 73, 92, 95, 99 Иоанн X, рим. папа 85 Иоанн Скилица, виз. хронист 130, 134 Иоанн Склав (Славянин) 231 Иоанн Схоластик 98 Иоанн Эфесский 22
314
Иордан, гот. историк 18, 19, 26, 30, 32, 33 Ираклий, виз. имп. 45, 46, 71, 72 Исаевич Я. Д. 88, 176 Исбул, кавхан 57, 58 Истрин В. М. 120
1анковиЬ М. 200 Йончев Л. 69
Каждан А. П. (Ка2<1ап А.) 4, 135, 146— 148, 191, 194
Казимир I Одноглазый, польск. кн. 257,
258
Казимир II Справедливый, польск. кн.
259
Кали, жена Симватия Бакуриани 192 Калоян, болгар, царь 194 Калоян, севастократор 195 Карамзин Н. М. 13 Каргер М. К. 180 Кардам, болгар, хан 55, 56 Карл Великий, франк, имп. 55 Карл Толстый, франк, имп. 91 Карлов В. В. 110 Карский Е. Ф. 106 Кассиодор, остгот, историк 18 Кастрика, жена приора Петра 234 Каштанов С. М. 14, 120 Кедрин, виз. хронист 131, 134 Келагаст, знатный ант 32 Кернич, хорват 236
Кий, легенд, основатель Киева 46, 47, 111 Киприан, серв 233, 234 Кирилл, см. Константин Киров С. М. 9 Кирпичников А. Н. 115, 116 Клаич Н. 78, 80, 81, 155 Климент Охридский, болгар, писатель 95, 99
Климент Смолятич, рус. писатель 292 Клонимир Строймирович, серб. кн. 149 Ключевский В. 0. 6, 7, 13, 106, 107, 180 Ковалевский А. П. 185 Ковалевский М. М. 7 Козика, тепчий 220
Козьма Пражский, чеш. хронист 157—159, 161—166, 176, 237—242, 244, 276 Козьма Пресвитер, виз. писатель 133 Койата, чеш. землевладелец 252 Койчева Е. 133
Коломан, венг. кор., хорват, герцог 157, 204, 205, 218 Колчин Б. А. 110, 289 Кондратьев С. П. 20, 27, 30, 49 Конрад, чеш. кн. 238, 242 Конрад III, герм. имп. 253 Конрад Стоигневич, польск. землевладелец 269
Константин, слав, просветитель 71, 93—98, 122, 126
Константин Асень 198 Константин IV, виз. имп. 53 Константин V, виз. имп. 47
Константин VII Багрянородный, виз. имп., писатель 45, 46, 57, 71, 72, 74, 76, 133, 149, 150, 183 Копанев А. И. 127 Копечный Ф. Ф. 38 Королюк В. Д. 4, 168, 174, 175 Корсунский А. Р. 127 Кос М. 92
Коссман 0. (Kossman О.) 175 Костренчич М. 82, 227 Котляр Н. Ф. 110, 111 Коцел, блатен. кн. 91, 94, 95 Кракра, болгар, знатный муж 135 Кралик О. 164 Красимир, хорват, кн. 76 Красона, дворник 221 Крекич Б. 23
Кресамустл, хорват, знатный муж 82 Крешимир II, хорват, кор. 152 Крешимир IV, хорват, кор. 152, 218, 224, 227, 228, 230, 334
Крина, хорват, землевладелица 229—231
Крум, болгар, хан 55, 56, 62, 66—70, 97
Кубрат, уногондур. хан 52
Куза А. В. 110
Кузев А. 64, 131
Кузьмина В. Д. 281
Кулаковский Ю. А. 49
Кулин, боен, бан 204
Кунтувдей, половец, хан 286
Куркина Л. В. 16
Кучма В. В. 23, 24, 29, 40
Лавровский Н. А. 120
Лампредий, приор Дубровника 154
Лампрехт К. 7
Ланович М. 220
Ларин Б. А. 120
Ласкарис М. 145
Ласло I Святой, венг. кор. 242, 257 Лебедев Г. С. 110, 116, 117, 123, 179 Лев, брат Кали, виз. аристократ 192 Лев III, виз. имп. 47 Лев Вааспаракан, виз. аристократ 191 Лев Кефала, виз. аристократ 191 Левинская И. А. 29, 32 Левин В. И. 7 Лер-Сплавинский Т. 16 Леснодорский Б. (Le£nodorski В.) 173, 174, 258, 260, 261, 269, 272, 274, 277 Лестко (Лешко), польск. кн. 167 Либуше, легенд. 157—160, 166 Лилик, дед землевладельца Радована 220, 224, 225, 230
Липперт И. (Lippert J.) 243 Липшиц Е. Э. 47, 48, 101 Литаврин Г. Г. 4, 23, 32, 45, 46, 48, 120, 134—139, 141—143, 145—148, 189— 195
Лиутпранд, кремон. еп., хронист 131 Лихачев Д. С. (LichaCev D. S.) 112, 117, 119
Лишев Стр. Н. 18, 135, 141, 144, 189, 198
315
Ловмяньский X. (Lowmianski Н.) 4, 8, 16, 44—46, 86, 87, 115, 118, 167, 169, 172, 173, 175, 177, 257, 262, 263, 271, 272, 275
Лопарев X. 292
Лубизо, серв 235
Лыбедь, легенд. 47
Львов А. С. 180
Любавский М. К. 106
Людевит, хорват, кн. 72, 75
Людовик Благочестивый, франк, имп. 75
Людовик Немецкий, кор. 91, 92, 157
Людовит, захум. кн. 150
Лютострах, хорват, землевладелец 230, 231
Люшер А. 7
Лябуда Г. (Labuda G.) 8, 51, 167, 168, 260 Ляпушкин И. И. 17, 27, 34, 35, 43, 108, 109, 111
Маврикий, виз. имп. 19, 20, 22—24, 26, 27, 29, 30, 35, 39, 40
Мавродин В. В. 17, 43, 111, 118, 177
Мажуранич В. 220
Майо, хорват 237
Макова Е. С. 127
МаксимовиЬ Л>. 22, 149
Мал, древлян, кн. 111, 112, 177
Маламир, болгар, хан 55—58, 60, 61
Мандич О. (Mandid О.) 81, 226
Мано, влах 216
Мантейфель Т. 175
Мануил I Комнин, виз. имп. 190
Марина, сестра серва Николы 234
Мария, виз. принцесса 132
Мария, жена приора Андрея 154
Маркварт И. 55
Маркс К. 6, 13
Маслав, чашник 257
Матей Нинослав, боен, бан 204, 205, 209, 210
Матей Степан, боен, бан 209 Мачинская А. Д. 116 Мачинский Д. А. 107, 116, 117 Медведев И. П. 47, 48, 97 Мезамир, знатный ант 29, 32 Мельникова Е. А. 115, 117, 118 Менандр, виз. историк 23, 32 Менгес К. Г. 56, 180
Мефодий, слав, просветитель 71, 73, 85, 87, 91—99, 122, 126, 157 Мехтфрид, вассал еп. Генриха 252 Метко, сын Болеслава Храброго 171 Мешко I, польск. кн. 160, 167, 170, 173 Метко II, польск. кн. 257 Мешко III Старый, польск. кн. 256, 259, 268, 269, 273 MnjaTOBHb Ч. 203 Мил гост, чеш. землевладелец 238 Милкова Ф. 69, 70, 98 Милов Л. В. 14
Милонег, «задушный человек» 250 Милутин, серб. кор. 215, 216 Милхост, челадин Збигнева 249, 250
Милчев А. 54 Мирона, хорват 235 Мирослав, серб. кн. 201 Мирослав, хорват, кн. 76 Мирослав, чеш. землевладелец 249—251 Мирохна, виночерпий 210 Мислав, хорват, кн. 77—79 Михаил, болгар, кн., см. Борис I Михаил, захум. кн. 149 Михаил II Асень, болгар, царь 194 Михаил I, виз. имп. 66 Михаил II Травл, виз. имп. 72, 74 Михаил I, дуклян. кн., кор. 199 Михаил Всеволодович, рус. кн. 286 Михайлов Е. 22 Михайлов С. (Michailov S.) 54 Мишулин А. В. 17, 23 Модзелевский К. (Modzelewski К.) 170, 172, 174, 257, 261, 275, 277 Моико Стоигневич, польск. землевладелец 269
Моймир, хорват, землевладелец 231 Моймир I, морав. кн. 92
MfiHTPPifbf1 ITT А.
Москаленко А. Е. 76, 77, 84, 205, 206, 213 Москов М. 52
Мостич, болгар, ичиргу боил 135 Мошин В. A. (MoSin V.) 150, 199 Мстислав Владимирович Великий, рус. кн. 277, 278
Мстислав Мстиславич Удалой, рус. кн. 287 Мусокий, знатный склавин 30, 31 Мутафчиев П. 49
Мутимир, серб. кн. 73, 80, 81, 83, 99 Мутина, комит 239
Надольский A. (Nadolski А.) 168 Назаренко В. А. 117
Наумов Е. П. 4, 45, 73, 76, 149—151, 199, 201—203, 205, 207—209, 211, 215, 217 Неволин К. А. 13
Немира Месаголина, хорват, землевладелица 229
Нестор, летописец 113, 286 Нестор И. 54
Неусыхин А. И. 10, 11, 158 Нидерле Л. 3
Никифор, задар. трибун 152, 153 Никифор, сын приора Андрея 153 Никис юр I, виз. имп. 56 Никифор III Вотаниат, виз. имп. 191 Никола, серв 234
Николай, болгар, знатный муж 135 Николай, брат Гирги 233 Николай I, рим. папа 64—68, 97 Николай I Мистик, константинопольск.
патриарх 132 Никольская Т. Н. 289 Новак В. (Nov*k V.) 222, 231, 232 НоваковиЬ Р. 72 Новакович Ст. 136
Новосельцев А. П. 110, 114, 115, 119, 121, 127, 290, 295
316
Новы R (Novy R.) 243, 247, 255, 256 Носов E. H. 109, 110, 115, 116, 118
Обнорский С. П. 120 Оболенский Д. 4 Овчаров Д. 131 Олав Святой, конунг 128 Олдржих, чеш. кн. 160, 245 Одцржих, сын Конрада, чеш. кн. 239 Олег, рус. кн. 117—121 Олег Святославич, сын Святослава Игоревича, рус. кн. 178
Олег Святославич, сын Святослава Ярославича, рус. кн. 278, 286 Ольга, рус. княгиня 111—113, 176, 185 Омуртаг, болгар, хан 55—59, 61—64 Ондрушин Ш. 28 Орошаков Г. 102
Остой, «задушный человек» 249, 250 Острогорский Г. (Острогорски Г., Ostrogorsky G.) 21, 53, 72, 132, 134, 135, 137, 141, 144, 147, 149, 202 Оттон, франк 191 Оттон, чеш. кн. 238, 242, 245, 246 Оттон I, герм. имп. 132, 160, 170 Оттон II, герм. имп. 132, 167
Павлов А. С. 96, 97 Павлов-Сильванский Н. П. 7—9, 180 Паган, болгар, хан 5 Палацкий Ф. 242, 256 Папастатис X. К. (Палоатгагг|0г)<; X. К) 97 Пациалий, хорват, знатный муж 82 Пашуто В. Т. (PaSuto V. Т.) 4, 110, 111, 115, 121, 126, 127, 168, 186, 295 Пекосиньский Ф. (Piekosinski F.) 275 Первунд, князь ринхинов 45 Першиц А. И. 36, 38 Петлева М. Н. 39
Петр, болгар, царь 132, 133, 135, 136, 138, 139, 141, 143—147 Петр, болгар, севастократор 195 Петр, виз. полководец 24, 31 Петр, дьякон 154 Петр, жупан Сидраги 219, 230 Петр, пресвитер 231 Петр, сплит, приор 231, 234 Петр, сын приора Андрея 153 Петр, сын Семивита 229—231 Петр, жупан 81—83 Петр I Великий, рос. имп. 295 Петр Власт, польск. магнат 268, 271, 273, 274
Петр Вшеборович, польск. магнат 269 Петр Крешимир IV, см. Крешимир IV Петр Црни 221—224, 228—237 Петров П. 53, 54, 131, 195, 197 Петрухин В. Я. 110, 115, 117,118 Пигулевская Н. В. 20, 22 Пиетрчак М. (Pietrzak М.) 173, 174, 258, 260, 261, 269, 272, 274, 277 Пинций, хорват, знатный муж 152 Пиотровская Е. К. 47
Пирагаст, слав, воевода 30, 31 Погодин А. Л. 3 Покровский М. Н. 8 Покровский С. А. 10 Полимир, псарь 220 Полуэктов Ю. А. 21
Помиан, польск. землевладелец 271, 274 Попова Л. М. 86, 173, 175, 256, 257 Поппэ А. (Poppe А.) 4 Порг, хорват, кн. 45, 46 Потканьский К. 87 Првада (Правда ?), жупан 82 Предвой, польск. землевладелец 268 Предимир, дуклян. кор. 150 Предслав, польск. землевладелец 268 Преображенский А. 28, 29, 31 Пресиан, болгар, хан 55, 58, 72 Пресняков А. Е. 8, 178, 180, 277, 279, 280, 291
Пржемысл, легенд. 159, 160 Пржемысл I Отакар, чеш. кор. 249 Пржемысл II Отакар, чеш. кор. 238 Прибина, нитран. кн. 92, 95 Прибина Гусич 230 Прибитрек, жупан 81—83 Прибо, болгар, протосеваст 195 Прибуна, хорват, бан 76 Примов Б. 69 Приселков М. Д. 291 Приск, виз. полководец 31 Присна, жупан 82 Прицак О. 56 Прокопий, аббат 245 Прокопий, новг. боярин 281 Прокопий Кесарийский, виз. историк 18— 23, 25—27, 29, 34, 40 Пунтез, виз. аристократ 191 Пушкина Т. А. 110 Пьетро II Орсеоло, венециан, дож 152 Пьянков А. П. 10, 18, 41
Рад, зять Десислава 216 Радата, челддин Збигнева 250 Радован, хорват, землевладелец 220, 224, 225, 230
Радован Големчич, отрок 216 Радойкович Б. 73 Радослав, серб. кор. 200 Разумовская Л. В. 175, 256, 258, 259, 261, 270, 271, 273—276
Рапов О. М. 118, 186, 277, 278, 281, 290, 291
Рапота, камб. гр. 241
Раппопорт П. А. 289
Раткош П. (RatkoS Р.) 90, 92, 95, 106
Рафалович И. А. 37
Рачки Ф. 78, 226, 227, 232
Рашев Р. 64, 131
Регинон Прюмский, хронист 91
Рёгнвальд, конунг 182
Рогов А. И. 151, 176, 177
Рожков Н. А. 8, 9
Розенкампф, барон 96
317
Роман, болгар, царь 137 Роман Мстиславич, рус. кн. 286, 287 Роман I Лакапин, виз. имп. 133, 134, 149 Роман IV Диоген, виз. имп. 137 Роман-Гавриил, болгар, царь 135 Романов Б. А. 184, 295 Романова Е. Д. 10 Ронин В. К. 161
Ростислав, великоморав. кн. 90, 91, 95 Рубинштейн Н. Л. 8, 10 Румянцев Г. Н. 55 Русанова И. П. 23—25, 37 Рутковский Я. 8
Рыбаков Б. А. И, 16, 17, 35, 43, 46, 47, 109. 110, 116, 117, 180, 184 Рюрик, кн. 116—119 Рюрик Ростиславич, рус. кн. 286, 287
Савва, серб, архиеп. 200, 204, 209, 210, 216 Савида, рыцарь 221 Саголео, серв 78 Сакызов И. (Сакъзов И.) 8 Саломея, жена кн. Болеслава III 266 Само, кн. 50, 51, 90, 108, 116, 124 Самуил, болгар, царь 63, 132, 136, 139, 141, 143, 144, 146, 150, 152 Санчук Г. Э. 157, 158, 241 Сахаров А. М. 14 Сахаров А. Н. 114, 120, 186 Свенельд, рус. воевода 180, 182 Свердлов М. Б. (Swerdlow М. В.) 4, 18, 30, 36, 109. 114, 116, 119, 121, 123, 127, 168, 178, 179, 181—183, 279, 281—283, 285, 288—290, 292, 294, 295 Свит-царь, легенд. 121 Свобода В. (Swoboda W.) 8, 54 Святополк, морав. кн. 239 Святополк I, великоморав. кн. 71, 88, 90, 92, 94, 95, 99, 157 Святополк П, великоморав. кн. 93 Святополк Изяславич, рус. кн. 277, 278, 286
Святополк Ярополкович, рус. кн. 168, 178 Святослав Всеволодович, рус. кн. 286 Святослав Игоревич, рус. кн. 119, 176—178 Святослав Ярославич, рус. кн. 179, 277 Север, праж. еп. 241
Седов В. В. 16, 18—20, 28, 43, 44, 106— 109, 111, 113, 114, 123, 179, 180, 184 Семиан, хорват 236 Семижизн, морав. знатный муж 97 Семикасин, хорват, знатный муж 81 Сербин, брат Драгослава 216 Сергеевич В. И. 13, 179, 280, 285 Середонин С. М. 106 Сецех, майордом 259, 260 Сибидраг, жупан 82 Сибин, польск. землевладелец 271 Симватий Бакуриани, виз. аристократ 192 Симеон, болгар, царь 55, 56, 63, 71, 97, 98, 130—132, 134, 135, 141, 146, 147, 150, 151
Симеон, серб, священник 202
Синдик Д. 203, 208, 211
Скарбимир, папатин 260
Скилица, см. Иоанн Скилица
Скок П. (Skok Р.) 78, 220
Скржинская Е. Ч. 18, 33
Слав, болгар, деспот 195, 197
Славик, брат Петра, жупана Сидраги 230
Славко, боен, болярин 210
Славко, чеш. землевладелец 238
Славна, болгар, багатур багаин 59, 61
Славомир, морав. священник 91
Слобб, серв 235
Смирнов И. Н. 154
Смит А. 4
Снорри Стурлусон, исланд. писатель 128 Собеслав I, чеш. кн. 237 Собеслав II, чеш. кор. 251 Соболевский А. И. 91, 93, 96, 97, 106 Соловьев С. М. 13, 279 Соловьева Г. Ф. 106
Спитигнев II, чеш. кн. 160, 165, 238, 242, 245, 247, 248, 252 Спицин А. А. 106 Срацимир, серб. кн. 201 Срацино, хорват, сотник 220 Срезневский И. И. 3, 103, 112, 120, 285 Сталин И. В. 9 Стан, земледелец 254 Стано^евиЬ Ст. 207 Стеблин-Каменский М. И. 116 Степан, хорват, бан 155, 156, 233 Степан И, хорват, кор. 218 Степан Држислав, хорват, кор. 151 Степанов Ю. С. 28 Степуш, серв 78 Стефан, познан, еп. 268 Стефан, хорват, знатный муж 82, 83 Стефан V, рим. папа 91, 92 Стефан Доброслав, дуклян. кн. 199 Стефан Душан, серб, царь 205—207, 213— 215
Стефан Малеин, виз. аристократ 191 Стефан Неманич, см. Стефан Первовенчанный
Стефан Неманя, серб, великий жупан 176, 200—204, 207, 208, 210 Стефан Первовенчанный, серб. кор. 176, 200—202, 204, 207, 210 Стефан Урош III, серб. кор. 215 СпуановиЬ Л. 201 Стойков Т. 54 Стоян, мажордом 221 Стрез, дядя кор. Звонимира 222, 223 Стриан, хорват 236 Строгал И. 226 Строимир, серб. кн. 73 Суворов Н. С. 96, 97 Сулицлав, польск. землевладелец 271 Сулон, сын Гремезы 273 Сюзюмов М. Я. 130, 148
Таридин, комес 63
Тацит, древнерим. историк 28, 31, 33—36, 40
318
Телериг, болгар, хан 55, 56, 62 Тервел, болгар, хан 54, 56, 68 Терпиловский Р. В. 37 Тивчев П. (Tivöev Р.) 190, 192 Титмар Мерзебургский, нем. хронист, еп. 170
Тиханова М. А. 107 Тихомиров М. Н. 283, 290 Томек В. В. 158 Томислав, хорват, кор. 151 Топоров В. Н. 16, 29, 38, 39, 41, 43 Тохтасьев С. Р. 29, 32 Травковский С. 169 Третьяков П. Н. 17, 54, 107, 111, 289 Троицкий С. В. 98 Тихомир, серб. кн. 201 Трпимир, хорват, кн. 76—79, 84 Трубачев О. Н. 16, 18, 20, 23—27, 29, 31, 33, 36, 38, 39, 43, 44
Тыменецкий К. (Tymieniecki К.) 8, 273, 274, 276
Тъпкова-Заимова В. (Täpkova-Zaimova V.) 22, 30, 132
Удальцова 3. В. 17, 23 Урош I, серб. кор. 200, 210 Успенский Ф. И. 70, 130, 134 Утеха, серв 234 Ушаков Д. Н. 106
Файнберг Л. А. 36 Фасмер М. 28, 31—34, 39 Федор, болгар, кавхан 59 Федор Михайлович, псков. наместник 287 Федор-Петр Асень, болгар, царь 189, 194 Феодосий, трибун 152 Феодосий Печерский 184, 282, 291 Феодосий 1П, виз. имп. 68 Феофан Исповедник, виз. историк 48, 50, 53, 54, 56
Феофил, виз. имп. 114, 115 Феофилакт Симокатта, виз. историк 20, 21, 30, 31
Филин Ф. П. 16, 24, 31 Флоринский Т. Д. 3, 97, 101 Флоря Б. Н. 4, 88, 93, 98, 142, 144, 162, 165, 243, 245, 246, 255, 262, 270 Флякк А. 7
Фредегар Схоластик, хронист 50, 51 Фрейденберг М. М. 79, 80, 155, 156, 224, 227, 228, 236 Фридрих, морав. кн. 251 Фроянов И. Я. 10—12, 177, 178, 285, 287, 288, 290
Хабургаев Г. А. 107
Хавлик Л. Е. (Havlik L. Е.) 4, 85, 90, 91, 94, 101, 103—105, 158 Хандельсман М. 8
Харальд Прекрасноволосый, норвеж. конунг 127, 128
Хилвудий, ант 34, 35, 39, 40 Хинкмар, реймс. архиеп. 63
Хорив, легенд. 47, 111
Хоратино, серв 78
Хранко, захум. кн. 200
Христофор, виз. имп.-соправитель 132
Хроватин, хорват, землевладелец 230, 231
Хроповский Б. К. 89
Цанкова-Петкова Г. (Cankova-Petkova G.) 23, 34, 49, 53, 54, 70, 131, 145, 192, 194, 198
Цахариэ фон Лингенталь (Zachariä von Lingenthal) 141
Цезарь, древнеримск. имп., историк 36
Целестед, жупан 82
Целестин III, рим. папа 266
Целестр, жупан 82
Целлидраг, камерарий 82
Целлерриг, жупан 82
Цикка, аббатиса 221
Циталл, аббат 82
Цымбурский В. Л. 27
Часлав Клонимирович, серб. кн. 149, 150
Чепа, болгар, багатур боил 60, 61
Черепнин Л. В. 13, 14, 127, 295
Черниловский 3. Н. 254
Чиркович С. 205
Чичерин Б. Н. 13
Чичуров И. С. 49
Чолова Ц. 59
Чорович В. 205
Ъук Р. 203
Шанский Н. М. 28, 31—33, 39
Шапиро А. Л. 127, 294, 308
Шаскольский И. П. 114, 117
Шафарик П. И. 3, 43, 49
Шахматов А. А. 3, 43, 106, 120
Шимон, ростов, тысяцкий 282
Ширинский С. С. 184
Шишич Ф. (§Шб F.) 78, 199, 226, 232
Шкорпил К. 49
Штыхов Г. В. 110
Шун, жупан 61, 63
Шустер-Шевц Г. (Schuster-Sewc Н.) 16, 31, 33, 34, 38
Шушарин В. П. 117
Щавелева Н. И. 173, 260 Щапов Я. Н. 14, 98, 280, 290, 292 Щек, легенд. 47, 111
Эйлив, конунг 182 Эйнхард, анналист 72 Эккард, праж. еп. 165 Энгельс Ф. 6, 7
Юра, серб, сотник 210 Юрана, жупан Сидраги 230 Юрий Всеволодович, рус. кн. 287 Юрий (Гюрг) Данькович, отрок 216 Юстиниан I, виз. имп. 20, 35, 39
319
Юстиниан И, виз. имп. 54, 56
Юшков С. В. 8, 12—14, 110, 178, 179, 290
Яков, хорват, герцог 221 Якун Мирославин, новг. посадник 231 Янин В. Л. 14, 109, 110, 116, 184, 279, 289 Янкович Д. 227 Яновски Б. Р. 98
Яромир, сын Болеслава II, чеш. кн. 160, 162, 240
Яромир, чеш. кн., см. Гебхард Ярополк Изяславич, рус. кн. 290, 291 Ярополк Святославич, рус. кн. 178 Ярослав Владимирович Мудрый, рус. кн. 120, 178—180, 182, 183, 257, 277, 280, 284, 288
Ярослав Всеволодович, рус. кн. 286 Ярослав Святополкович, рус. кн. 278 Ярославский Е. М. 9
Ясинский А. Н. 240, 242—244, 248—250, 252, 254
Andelid Р. 209 Antoljak S. 48 Arnold S. 274
Banaszkiewicz I. 167, 168 Barariski M. 275 Beranov^ M. 89 Bilkovrf L. 91 BogiSic V. 96
Karbulovd M. 91 Kloczowski J. 263 Kochanowski J. K. 260, 270 Koder J. 26 Köster A. 239 Kovacevid D. 203 Kowalenko W. 150 Koziowska-Budkowa Z. 262 Krzemenska B. 162, 240 Kuöera M. 106 Kudma J. 161
Lalik T. 172, 260 Lamprecht A. 17
Lemerle P. 21, 22, 26, 34, 44, 45, 191 Lokin J. H. A. 48 Ludat H. 168
Machek V. 36 Maleczynski K. 168, 262 Malingoudi J. 120 Moravcsik Gy. 27, 71 Mtillerowa L. 263
Olajos Th. 20 OrloS T. Z. 24
Popovid J. 16 Poppe D. 275 Poulik J. 90 Prochäzka V. 99
Chaloupecky V. 51 Constable G. 148
Dennis G. T. 19 Dölger F. 133
Fiala Z. 91, 247 Fritze W. H. 87, 255
Gofctb Z. 31 Grafenauer B. 22 Crimm J. 121, 159 Guillou A. 191
Hamp E. P. 31 Heil F. 161
Hensel W. 16, 86, 124, 167 Herrmann J. 43 Hoffmann H. 239 Homa R. 238 Hube R. 96
Radewa S. 24 Russocki S. 161, 260 Ruthkowski J. 270
Schramm P. E. 239 Silnicki T. 163 Skarbek J. 265 Smidiklas T. 205 Suchodolski S. 260, 269 Svoronos N. 146, 19i
TreStik D. 106, 161, 162, 240, 251
Vacek F. 255 Vanddek V. 50, 104, 242 Vasmer M. 22 Vavnnek V. 98 Vryonis S. 21
Wal N. van der 48 Widajewicz J. 261
Isadenko A. V. 97 Jiridek H. 240, 244, 251
Zajda A. 172, 260 Zeman J. 44 Zigel Th, 97
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
Глава I. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ СЛАВЯН VI—НАЧАЛА VII в 16
Глава II. ПЕРЕХОДНЫЕ СТРУКТУРЫ: НАЧАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ
СТАНОВЛЕНИЯ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ (УИ-начало X в.) 43
Первое Болгарское царство 51
Сербия 71
Хорватия 74
Польша 85
Великоморавское государство 88
Русь VIII—начала X в 106
Глава III. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕФЕОДАЛЬНЫХ
ОБЩЕСТВ (Х-середина XI в.) 130
Первое Болгарское царство 130
Сербия 149
Хорватия 151
Чехия 157
Польша 166
Русь 176
Глава IV. ФОРМИРОВАНИЕ РАЗВИТЫХ ФЕОДАЛЬНЫХ СТРУКТУР
(середина XI—первая половина XIII в.) 189
Болгария в составе Византийской империи 189
Второе Болгарское царство 194
Сербия 198
Хорватия 218
Чехия 237
Польша 256
Русь 277
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 304
Список сокращений 310
Указатель имен 312